«Все и побыстрее»

Все и побыстрее (fb2) - Все и побыстрее (пер. Г П Байкова) 1731K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Жаклин Брискин

Жаклин Брискин Все и побыстрее

Посвящается Берту

Вокруг них кружили журналисты, жужжали кинокамеры, щелкали фотоаппараты, и снова смуглое лицо с горящим взглядом. Сейчас молодой человек был почти рядом с Александром. Кристал отчетливо видела его лицо и изящную фигуру в поношенном синтетическом костюме коричневого цвета, белой рубашке с давно вышедшим из моды черным узким галстуком. «Впрочем, обычный молодой человек, — решила она про себя, — таких тысячи». Но что же привлекает ее внимание? Все-таки в нем есть что-то необычное, что выделяет его из толпы журналистов. Но что? Возможно, хорошо натренированные мышцы, которые не мог скрыть тонкий синтетический костюм, смуглая блестящая кожа и, конечно, этот горящий взгляд слегка выпуклых глаз.

Кристал потянула к себе сына. Страх парализовал ее. Как завороженная, смотрела она на смуглого человека. Он медленно сунул руку под пиджак, быстрым движением выхватил оттуда пистолет. «Как в кино, — подумала Кристал. — К чему вся эта охрана и детекторы. Боже, он целится в Александра! Он хочет убить Александра!»

Позже, гораздо позже Кристал будет ломать голову над вопросом, почему, предвидя ход событий, она не закричала, не защитила сына.

Чье-то тело метнулось закрыть Александра. Кристал не сразу сообразила, что это Курт. Прозвучал выстрел, запахло дымом. Курт, как пластиковая кукла, качнулся из стороны в сторону, затем взад-вперед и рухнул на пол, широко раскинув руки.

Толпа ахнула и замерла. Убийца мог легко скрыться, но вместо этого он широко расставил ноги и, подперев для верности правую руку левой, выстрелил в грудь Александру.

Звук выстрела слился с отчаянным криком Кристал:

— А-а-л-е-е-к-с-а-а-н-д-р…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Сестры Силвандер. 1949 год

Глава 1

Ветра в Сан-Франциско бывают резкими. В тот день, в начале марта 1949 года, дул западный ветер, который так хорошо очистил воздух, что с Тихоокеанского побережья открылся захватывающий вид на город, в котором набобы начала века воплотили в жизнь свои архитектурные фантазии. Яркий солнечный свет подчеркивал крутизну холмов, придавая им загадочный вид; железные конструкции огромного моста через пролив Золотые Ворота напоминали нити расплавленного жженого сахара; прыгающие по воде белые блики усиливали голубизну залива Сан-Франциско — в такую ясную погоду казалось, что необъятного залива вовсе не существует и что до гористых очертаний Беркли рукой подать.

Две юные девушки поднимались по крутой Клей-стрит. Они были одеты в одинаковые тяжелые поношенные синие пальто явно иностранного пошива и начищенные коричневые ботинки, слишком неуклюжие, чтобы соответствовать местным вкусам. В недорогих шляпках, которые они придерживали руками от ветра, было определенное изящество.

Гонора и Кристал Силвандер были сестрами и англичанками.

Кристал, на которой была бежевая, похожая на маленькую коробочку фетровая шляпка, удивляла внешностью явно саксонского типа. Светлые волосы с медным отливом обрамляли тонко очерченное личико с безупречно белой кожей и розовыми щечками с очаровательными ямочками. Ярко-голубая радужная оболочка ее глаз была окаймлена более темным, почти синим, напоминающим кобальт цветом. Единственным недостатком Кристал, если это можно назвать недостатком, был ее маленький рост, однако даже мешковатое пальто не могло скрыть чувственные изгибы ее миниатюрного тела.

Старшая сестра Гонора, на которой была красновато-коричневая бархатная шляпка с отогнутыми вниз полями, не обладала сияющей красотой своей сестры, однако ее очарование не могло не привлечь внимания. Ее спутанные ветром волосы, подстриженные под пажа, были черными и блестящими; глаза, большие и темные, казалось, смотрели прямо в душу. Высокая и тонкокостная, как и все Силвандеры, она двигалась с неосознанной грацией и изяществом.

Достигнув вершины холма, девушки увидели двойной ряд машин, стоящих вдоль обочины дороги, ведущей к большому особняку из красного песчаника в духе викторианской эпохи, распластавшемуся между двумя круглыми нормандскими башнями.

Гонора остановилась, в испуге приоткрыв рот.

— Ты полагаешь, что это дом дяди Гидеона? — спросила она нежным голосом с явным английским выговором.

— Адрес точный, — беззаботно ответила Кристал.

— Но у него гости.

— А ты ожидала, что мы будем одни? Дядя Гидеон — единственный в Сан-Франциско владелец фирмы по строительству нефтяных сооружений.

— Там полно людей… — нерешительно протянула Гонора. — Не можем же мы вот так запросто ввалиться в дом.

Кристал решительно вздернула подбородок. Моложе Гоноры почти на целый год, она в свои семнадцать лет командовала сестрой и настояла на том, чтобы нанести этот визит соболезнования богатому американскому дядюшке, женившемуся на их тетке, которого они никогда раньше не видели.

— Ты трусиха, Гонора, настоящая трусиха! — заключила она. — Наша тетя только что умерла, а ты позволяешь нескольким автомобилям напугать тебя.

— Мы выбрали не самое удачное время, чтобы познакомиться с дядей Гидеоном. — Порыв ветра загнул поля шляпки Гоноры, и она ухватилась за нее обеими руками. Гонора ясно сознавала, что, несмотря на новую шляпку, купленную в подвале у Маси за полтора доллара, которые Кристал лестью выудила у отца и которые не были лишними в семье, она не была похожа на американку. «Что в этом плохого?» — спрашивала она себя. Англичане всегда были горячими патриотами своей нации, и Гонора, чей патриотизм только увеличился за годы военных лишений, не относилась к числу людей, легко меняющих свои воззрения. Врожденная застенчивость ее стала еще сильнее за последние два месяца, причиной чего было постоянное стремление Кристал ничем не отличаться от окружающих.

Кристал продолжала рассуждать:

— Мы в Сан-Франциско с самого Рождества и еще ни разу не видели дядю.

— Да, но…

— Это самый подходящий случай, чтобы познакомиться с ним.

— Я не уверена, что девушки в Америке ходят с визитами одни.

— О, ради Бога, Гонора, перестань нести чепуху! Ты прекрасно знаешь, что они здесь совершенно раскрепощенные. Мы поступаем правильно.

— Дядя Гидеон никогда не интересовался нами.

Аккуратные, подведенные карандашом брови Кристал сошлись у переносицы — сестра говорила правду. Тетя Матильда приходилась им кровной родней. Ежегодно, на дни рождения и Рождество, она посылала в подарок своим рано потерявшим мать племянницам такие практичные вещи, как шарфы и свитеры. Вложенная в посылку открытка неизменно гласила: «От дяди Гидеона и тети Матильды с любовью», но они отлично понимали, что имя дяди упоминалось лишь для проформы.

Единственное письмо, полученное ими от Гидеона, было ответом на слезную просьбу Ленглея Силвандера одолжить ему денег, чтобы внести плату за обучение своих дочерей:

В ответ на вашу просьбу, изложенную в письме от 1 сентября, сообщаю, что я поступил бы против правил, ссудив или одолжив Вам деньги. Однако я смогу вам помочь, если вы переедете в Сан-Франциско.

И хотя у Вас нет инженерного образования, компания «Талботт» примет Вас на работу и направит на курсы чертежников. В этой стране Ваши расходы значительно сократятся, так как здесь существует превосходная система бесплатного обучения, которой могут воспользоваться ваши дочери. Со слов Матильды я знаю, что Вашей старшей дочери восемнадцать лет. Считаю своим долгом посоветовать ей иметь при себе личные документы. Она без труда найдет здесь работу. Матильда, которая в настоящее время плохо себя чувствует, шлет Вам привет.

Ваш Гидеон Талботт.

— Пора ему позаботиться о нас, — огрызнулась Кристал. — Теперь, когда тетя Матильда умерла, он наш единственный родственник.

— А что, если наш визит повредит папиной работе? — прошептала Гонора.

Новый порыв ветра заставил Кристал поглубже натянуть шляпку на голову.

— Меня продуло до костей, — заметила она. — Уж если ты так беспокоишься о папе, то знай, что именно он надоумил меня пойти к дяде.

— Ты же знаешь, он не отдает себе отчета в том, что говорит, когда у него… приступ головной боли.

— О, поступай как знаешь. Я не собираюсь возвращаться домой после бесконечного карабканья по этим холмам.

Гонора в замешательстве остановилась, но затем поспешила за своей младшей сестрой, решительным шагом направляющейся к большому безобразному дому. Шоферы, ожидавшие под навесом своих хозяев, в восхищении повернули покрасневшие от ветра лица в сторону девушек, поднимающихся по четырем низким мраморным ступеням. Кристал нажала на кнопку звонка. Прошла целая минута — венок, перевитый черной лентой, глухо стучал по гондурасскому красному дереву обшивки — и дверь открылась. Пожилой филиппинец уставился на них немигающим взглядом, без тени улыбки на лице.

Непроизвольно Гонора и Кристал схватились за руки. Почувствовав враждебность, они, забыв о мелких обидах и ссорах, стали как бы выше ростом и приподнялись над землей подобно воздушному шару.

— Да? — холодно спросил слуга.

В любой семье каждому ее члену уготована своя роль, и Гонора как старшая сестра, заменившая умершую мать, молча приняла на себя всю тяжесть ответственности за бедную семью Силвандер.

— Сестры Силвандер с визитом к мистеру Талботту, — ответила она слегка дрожащим голосом.

Неприятное разглядывание длилось еще несколько секунд, затем филиппинец произнес:

— Проходите, пожалуйста.

Оставив девушек около двери, он, с трудом передвигая изуродованные артритом ноги, направился в глубь дома, откуда раздавались голоса собравшихся гостей. Звук голосов усилился и заглох, когда невидимая дверь открылась и снова закрылась.

После холодного, ветреного сияния дня тишина и полумрак дома казались зловещими, и девушки в оцепенении застыли на месте. Никогда прежде они не бывали в таком большом доме. Кристал осторожно посмотрела вокруг, пытаясь освоиться в этой непривычной для нее роскошной обстановке. Гонора старалась совладать с дрожью в руках. Огромный вестибюль, обшитый великолепными панелями, с широкой трехмаршевой лестницей и массивной позолоченной люстрой как будто был создан с единственной целью — лишать посетителей присутствия духа.

Вернулся слуга.

— Мистер Талботт примет вас, — сказал он.

Прежде чем проводить сестер в одну из комнат, он помог им снять пальто, небрежно перекинул их через руку, преднамеренно вывернув наизнанку так, чтобы была видна изношенная голубая подкладка из искусственного шелка. Скругленные углы комнаты, металлические решетки на окнах и множество разбросанных по центру вышитых подушечек придавали ей сходство с затемненным турецким альковом.

Кристал решительно подошла к зеркалу в бронзовой раме и, встав на цыпочки, сняла шляпку и пригладила свои отливающие золотом волосы. Почти тотчас же послышался звук тяжелых шагов, гулко отдающихся на паркете.

На хранившейся у Силвандеров фотографии их американских родственников, сделанной много лет назад, у Гидеона Талботта был решительный, выдвинутый вперед подбородок, тяжесть которого уравновешивалась густой шевелюрой. Судя по толстой шее и широкому развороту плеч, они решили, что он высокого роста. Увидев его воочию стоящим перед ними на коротких ногах, девушки поняли, что фотография ввела их в заблуждение. Его рост был около пяти футов и пяти дюймов. Густые в молодости волосы поредели, и образовалась лысина; последние чудом уцелевшие пряди были тщательно зачесаны вперед и почти сливались с густыми коричневыми бачками. На лице Гидеона с грубыми чертами застыло выражение праведности, что создавало вокруг него ауру непререкаемой власти. «Великий Наполеон», — подумала Гонора.

С силой захлопнув дверь, Гидеон быстрым шагом подошел к камину, откуда продолжал внимательно изучать племянниц своей покойной жены.

— Добрый день, дядя Гидеон, — покраснев, прошептала Гонора.

— Меня удивляет, что с вами нет отца. — Его голос был твердым, в нем чувствовался характер и умение заставить себя слушать.

— П… папа отдыхает… — Гонора от волнения слегка заикалась. — Он болен…

— Вчера Силвандер был на работе, — резко возразил Гидеон. — Кто из вас кто?

— Я… — начала Гонора.

Гидеон прервал ее.

— И кроме того, разве вас не трое?

— Да Джосс… Джоселин… ей только девять, почти десять. Мы не взяли ее с собой. Дядя Гидеон, меня зовут Гонора, а это Кристал. Мы пришли выразить вам свои соболезнования по поводу кончины тети М… Матильды. — Гонора говорила с трудом. — Мы никогда ее не видели, но она всегда была так добра к нам.

— Ваша тетя уже давно плохо себя чувствовала, но последние полтора года она была прикована к постели и очень страдала от боли.

Гонора прерывисто вздохнула.

Кристал подошла к сестре. Опущенные ресницы прикрывали ее вспыхнувшие гневом голубые глаза, но голос был мягким и сердечным, когда она произнесла:

— Должно быть, ей было очень тяжело, дядя Гидеон… да и вам тоже.

Взгляд Гидеона на мгновение задержался на хорошеньком склоненном личике с покрасневшими от ветра щеками.

— У меня другие посетители, — сказал он, стараясь смягчить голос, — идемте и выпьем кофе вместе с ними.

Глава 2

Двери между тремя богато отделанными комнатами с высокими потолками были раздвинуты; во всех трех каминах из черного мрамора горел огонь. Красновато-лиловые шторы на окнах были задернуты, закрывая величественную панораму города и залива Сан-Франциско. В тусклом свете горящих канделябров можно было рассмотреть около двадцати одетых в черное людей, на лицах которых не было и следа горя по случаю тяжелой утраты. Подталкивая сестер, Гидеон твердым шагом подошел к трем оживленно беседующим матронам, в руках которых были чашечки из тонкого фарфора.

— Племянницы Матильды, только что приехавшие из Англии, — пробурчал он. — Миссис Индж, миссис Карстарз и миссис Бурдеттс, разрешите вам представить Карол и Монику Силвандер.

Исполнив роль хозяина и не обратив ни малейшего внимания на неправильно названные им имена племянниц, он с чувством выполненного долга присоединился к группе пожилых мужчин, о чем-то громко беседующих.

После минутного молчания самая солидная дама, носящая имя миссис Бурдеттс, выразила сестрам свои соболезнования и спросила, как прошли похороны.

Гонора поникла.

— Мы не были на похоронах.

— Но, дорогая, рядом с Гидеоном должна быть семья.

— Я… мы… никогда не видели тетю Матильду, — прошептала Гонора.

При этом сообщении три пары глаз буквально впились в девушек, разглядывая их синие платья и купленные на распродаже шляпки, затем, обменявшись понимающими улыбками, дамы продолжили прерванный разговор о прослушанной накануне симфонии, которую все трое дружно критиковали.

Девушки молча внимали их беседе, и когда тема была исчерпана и разговор коснулся ветреной погоды, Кристал вежливо выразила свое мнение.

Гонора натянуто улыбалась. Улучив момент, она под предлогом разглядывания безделушек, стоявших повсюду, отошла от беседовавших дам. Чувствуя себя неприкаянно, она прошла через гостиную и вошла в безлюдную комнату. В комнате стояли позолоченная арфа и огромный «Стейнвей» — рояль, на котором, как решила Гонора, никто не играл и он просто служил украшением. На открытой клавиатуре стояла миниатюрная копия Pieta Микеланджело. Девушка осторожно провела пальцем по холодному гладкому мрамору статуэтки.

— Ужасно, не так ли? — спросил за спиной мужской голос.

Вздрогнув, Гонора обернулась. Первой мыслью, пришедшей ей в голову при виде обратившегося к ней человека, было: так вот что подразумевается под эпитетом «львиный». Его крепко скроенное тело было гибким и подвижным; широкоскулое лицо обрамляла грива рыжевато-коричневых волос; бесцветные по краям брови сходились у переносицы, образуя темное пятно, напоминающее маркировку. Калифорниец, так решила Гонора, был невысок, его лицо покрывал густой загар. Вероятно, он только что приехал, иначе Гонора непременно бы заметила его среди одетых в траур гостей. Он был моложе всех присутствующих — Гонора решила, что ему слегка за двадцать — и, кроме того, одет в светло-серый костюм, к которому очень подходил золотисто-коричневый галстук.

Статуэтка чуть не выпала из рук Гоноры.

— Что вы так испугались? Разве вы не знаете, что такое барахло, как это, никогда не бьется? — Незнакомец криво усмехнулся, обнажив ряд белых зубов. Его усмешка была одновременно и отталкивающей, и притягательной. — Неужели не знаете? Чем безобразнее вещь, тем она прочнее. — Его шутливый тон вывел Гонору из оцепенения, обычно охватывающего девушку при разговоре с незнакомыми мужчинами, особенно если последние были хороши собой и начинали ей нравиться.

— Никогда не слышала о такой закономерности. Мне показалось, что эта статуэтка сделана отлично. Правда, я никогда не видела оригинала, но, возможно, вам есть с чем сравнивать?

— Никогда не был в Риме, — последовал ответ.

— Тогда почему вы решили, что копия не соответствует оригиналу?

— Такого просто не может быть. Только оригиналы заслуживают внимания.

— Вы так считаете? — спросила Гонора.

— Я думаю, что всякий мало-мальски уважающий себя скульптор не возьмется за изготовление копии, — последовал ответ. — Вот я, например, инженер, и мне никогда не придет в голову мысль копировать чужие проекты.

— Значит, вы оригинальны?

— Я бы назвал это другим словом — «талантлив». Да, я талантлив. И очень.

— Мне выпало большое счастье разговаривать с вами. — Непроизвольным движением головы Гонора откинула назад густые черные волосы; спина ее выпрямилась, маленькие округлые груди напряглись.

— Англичанам свойственно все подвергать сомнению, но я не собираюсь в угоду вам менять свои взгляды.

— От скромности вы не умрете.

Дерзкий ответ вырвался непроизвольно, и сердце Гоноры сильно забилось. Ее опыт общения с мужчинами ограничивался разговорами с застенчивыми прилежными мальчиками — зубрилками, как назвали бы их в Америке. Все, что от них требовалось, это быть приятными собеседниками. Сейчас же Гонора поймала себя на мысли, что ей интересно, какого цвета волосы на груди у этого мужчины — такие же светлые, как брови, или же соответствуют цвету волос на голове. Ресницы ее затрепетали, и она покраснела.

Улыбнувшись, он бросил на нее быстрый, но внимательный взгляд, что заставило ее покраснеть еще больше. Затем незнакомец заглянул в ее темные, как вишни, глаза, за которые отец звал ее «моя португалочка».

— Скажите мне, — попросил незнакомец, глядя через комнату на собравшихся в гостиной людей, — если оригинальность не представляется вам положительной чертой характера, то какого вы мнения о них? Отличительная черта этих людей — стяжательство, хотя никто из них в этом не признается.

— Осмелюсь заметить, что это непременный ингредиент хорошей жизни, — отпарировала Гонора.

— Глупости. Мне кажется, вы совершенно не меркантильны.

— О нет! Просто я стараюсь называть вещи своими именами. Как хорошо, когда тебе не приходится бегать в поисках работы.

Он с интересом посмотрел на нее.

— Искать работу? Вы не производите впечатления девушки, стремящейся сделать карьеру.

— Однако я пытаюсь. — Голос Гоноры, мягкий и нежный, дрогнул. Всегда неуверенная в себе, она абсолютно терялась, когда приходила в агентство по найму.

— О чем вы задумались?

— Просто витаю в облаках. — Гонора овладела собой.

— Думали о работе, — незнакомец весело рассмеялся. — Во всяком случае, я никогда не поверю, что вас интересуют только деньги. С такими глазами, как ваши, невозможно быть стяжательницей, Моника Силвандер.

Он знает, кто она! Девушка почувствовала себя задетой.

— Мне нужно было сразу представиться, — заметил он с легким шутливым поклоном. — Я Курт Айвари[1]. Моя фамилия звучит так же, как и название материала, из которого сделаны эти клавиши. — Он слегка коснулся пальцами клавиш, и они зазвучали.

— Я Гонора, — прошептала девушка.

— Что?

— Я не Моника, а Гонора.

— Гонора, я работаю у мистера Талботта. Он попросил меня сказать вам, что его машина отвезет вас с сестрой домой.

Так вот откуда он знает ее. Все так просто, а она-то думала!

— В этом нет никакой необходимости, — ответила она почти резко.

— Вы рассердились?

— Я не хочу обсуждать это с вами.

Курт внимательно посмотрел на нее.

— Нет, вы не рассержены, вы смущены.

Гонора почувствовала, что краснеет.

— Дядя Гидеон очень добр к нам, но мы с сестрой хотели прогуляться.

— Не будем спорить. Дядя хочет, чтобы вас отвезли домой, а его решения не обсуждаются. — Несмотря на насмешливый тон, в его голосе чувствовалось уважение. Курт тронул струну арфы, раздался долгий, протяжный звук. — Я считал, что Ленглей сильно преувеличивает, рассказывая о своих дочерях. Сейчас я понимаю, что ошибался.

— Вы знаете папу… вы знакомы с моим отцом?

— Я же сказал вам, что я инженер.

— Простите. Как глупо с моей стороны. Конечно, вы должны знать его.

— Он вами очень гордится и называет «мои три грации».

— О, Курт, — прервал его женский голос, — Курт.

Прислонившись к косяку двери, на них смотрела изящная молодая женщина. Она была одета в длинное, доходящее до щиколоток платье с узким лифом и широкой юбкой. Она была почти безгрудой. Каштановые волосы женщины были стянуты узлом на затылке. В длинных пальцах дымилась сигарета. Она не была красивой — впалые щеки и выдающаяся вперед челюсть не способствовали этому, — но она была похожа на герцогиню Виндзорскую, и как в герцогине, в ней был особый шик.

— Ну-ну… — протянул Курт, — итак, ты наконец решилась на это.

— Дорогой, я пила чай, затем снова чай. Какая скука. Мама сказала мне, что ты появился совсем недавно. — Судя по манере говорить, выделяя отдельные слова, молодая особа была американкой. Гонора почувствовала свою незначительность.

— Я был в нашей компании в Окленде, — ответил Курт. — Имоджин, это племянница миссис Талботт, Гонора Силвандер. Гонора, разрешите представить вам Имоджин Бурдеттс.

— Примите мои соболезнования. Мне ужасно жаль вашу тетю, — сказала Имоджин почти небрежным тоном.

— Спасибо, но я никогда не видела ее.

— Гонора только что приехала из старушки Англии, — заметил Курт.

— Да, я это поняла по акценту. — Имоджин даже не взглянула на Гонору. — Курт, мама хочет поговорить с тобой. Я заявляю это официально, чтобы ты потом не смог сказать, что тебя не предупреждали.

— Теперь — долг зовет. — Кривая ухмылочка снова появилась на его губах. Курт посмотрел на Гонору. — Уверен, что мы как-нибудь столкнемся с вами снова.

Гонора проследила, как пара прошла через анфиладу комнат, ненадолго задержалась около сидящих на диване дам, затем подошла к задернутому шторами окну.

Курт стоял спиной к Гоноре, но по оживленному лицу Имоджин она поняла, что он вел с ней беседу в свойственной ему манере добродушного подшучивания.

Гонора продолжала наблюдать за ними, когда в комнату вошла горничная и сообщила, что машина подана.

Глава 3

Усевшись поудобнее в лимузине, Кристал провела рукой по кожаному сиденью.

— О, как чудесно, кожа будто шелковая. Гонора, это прекрасно, что дядя решил отправить нас домой с таким шиком, хотя, впрочем, это ему ничего не стоит.

— Кристал! — прервала болтовню сестры Гонора, указывая глазами на опущенное стекло кабины водителя, роль которого выполнял усталый пожилой филиппинец.

— Он нас не слышит, — переполненная впечатлениями, Кристал не могла остановиться, однако понизила голос. — Давай поговорим! Я узнала, что тетя годами не выходила из дома. Мне кажется, что дяде Гидеону нужна хозяйка.

Гонора схватила Кристал за руку, моля Бога, чтобы шум мотора заглушил их голоса.

Кристал потерла покрасневшее запястье и, не обращая внимания на сестру, продолжала:

— Он был женат на инвалидке, а, как ты понимаешь, богатому человеку обязательно нужно иметь кого-то в качестве стимула.

— Он вовсе не из той породы, — прошептала Гонора, защищая дядю.

— Он хорошо к нам отнесся, не правда ли? — Кристал снова провела рукой по сиденью; ее хорошенький ротик растянулся в улыбке. — Даже если он и рассердился на нас поначалу, то потом наверняка простил, отправив домой в такой шикарной машине.

— Просто он не хотел, чтобы его друзья видели, как мы тащимся пешком через весь город. Мистер Айвари дал мне это ясно понять.

Кристал с удивлением посмотрела на сестру.

— Мистер Айвари?

— Курт Айвари. Он работает на дядю Гидеона.

— Так этот ужасный человек в роскошном сером костюме, с которым ты болтала в музыкальной комнате, и есть Курт Айвари? Вне всякого сомнения, он работает в компании дяди. Я слышала, что он его правая рука. Эта скелетина Имоджин кокетничала с ним напропалую. Ее платье — последний писк моды. Я думаю, оно от Диора и единственный экземпляр. Ты представляешь, как хорошо носить такое платье. Она может себе это позволить, с ее-то семьей!

— Что, они такие важные?

— О, ради Бога, Гонора! Как ты, такая умная и начитанная, можешь быть настолько непрактичной в повседневной жизни! Неужели ты не помнишь, как папа рассказывал нам, что мистер Бурдеттс и дядя Гидеон создают совместное предприятие в Окленде? Как тебе понравился Курт Айвари? Что он собой представляет?

— Он молодой человек Имоджин Бурдеттс.

— В твоем голосе чувствуется разочарование. Готова поспорить, что она давно лишилась невинности.

— Кристал, мне не нравится этот разговор…

— Знаю, знаю. Папа сказал бы, что девушкам из семьи Силвандер не подобает вести себя как горничным. Что уж такого замечательного в семье Силвандер?! Как ты думаешь, у этих богатых старых коров есть сыновья, за которых можно было бы выйти замуж?

— Тебе только семнадцать.

— Здесь взрослеют гораздо раньше. Помнишь, что говорили об американцах во время войны? Янки чрезвычайно сексуальны.

— Как только папа поправится, мы немедленно вернемся в Англию.

— Это значит, дорогая Гонора, что мы останемся здесь навечно.

Забыв, что их может услышать шофер, Гонора закричала:

— Что за мерзости ты говоришь!

— Я люблю папу не меньше, чем ты, Гонора, но посмотри правде в глаза. Он не создан для того, чтобы заниматься бизнесом. Мы можем надеяться только на себя. — Горячность, с какой говорила Кристал, в сочетании с ее красотой делали девушку просто неотразимой. — Нам надо найти здесь богатых мужей.

— Я никогда не выйду замуж без любви. Выходить замуж за деньги не для меня.

Кристал неопределенно пожала плечами.

— Хорошо, что у нас теперь есть дядя Гидеон.

— Так кто из нас более реалистичен? Он даже имена наши не запомнил.

— Главное, что мы сделали первый шаг и познакомились с ним. — Глаза Кристал стали почти синими. — Он просто обязан позаботиться о нас. Я уверена, что встречу достойного молодого человека. И если уж ты не хочешь выходить замуж, то по крайней мере должна оставить поиски работы и поступить в университет. Джоселин будет ходить в хорошую школу, где нет японцев и итальянцев. Папа перестанет пить…

— Кристал! — голос Гоноры дрожал от возмущения.

Кристал посмотрела на шофера, кивнула головой и замолчала.

Богатые кварталы остались позади. Машина медленно ехала среди серого однообразия многоквартирных домов по крутой Ломбард-стрит, в конце которой, словно палец, указывающий в небо, высилась башня Кольт-тауэр. Гонора дотронулась до плеча шофера.

— Вот наш дом, — сказала она, стараясь быть вежливой.

Шофер притормозил. Лимузин мягко проехал через узкие ворота и остановился у большого дома. Лучи предзакатного солнца безжалостно высвечивали облупившиеся стены, некогда покрытые синей краской.

Окно на третьем этаже распахнулось, и в нем показался мужчина. Он перегнулся через подоконник. Ветер трепал его редкие каштановые волосы и старый школьный галстук.

— О Боже, это же папа, — прошептала Кристал.

— Вы обе заслуживаете хорошей порки! — закричал им Ленглей Силвандер. — Где, черт возьми, вы шлялись до сих пор?

— Он совсем пьян, — прошептала Кристал.

Гонора, не дожидаясь, когда шофер откроет дверцу, выскочила из машины, едва слышно прошептав «спасибо». Кристал последовала за ней.

Они быстро побежали по узкой дорожке, залитой уже растрескавшимся цементом, вдоль которого выстроился длинный ряд почтовых ящиков, миновали завешанный разноцветным бельем двор и ворвались в подъезд. Прыгая через несколько ступенек, они взбежали на третий этаж и остановились перед дверью квартиры. Прежде чем Гонора успела вставить в замок ключ, дверь распахнулась и на пороге появился Ленглей Силвандер.

Верхняя часть его лица была гладкой. Широкие брови и бездонные голубые глаза, похожие на глаза Кристал, свидетельствовали о том, что некогда он был красивым мужчиной. Однако нижняя часть лица с безвольным подбородком и капризным ртом обвисла от постоянного пьянства.

— Вы что, хотите нарваться на неприятности! — кричал он.

— Папа, позволь нам войти, — попросила Кристал, — мы тебе сейчас все объясним.

— Как вы оказались в этом роскошном американском автомобиле?

Кристал вздернула подбородок.

— Он принадлежит дяде Гидеону.

— Этому выскочке! Что у вас с ним общего?

— Ты посоветовал нам навестить его.

Ленглей с удивлением посмотрел на дочь.

— Я? Ах да, чтобы выразить соболезнование по поводу смерти вашей тетки. Но я не разрешал вам пользоваться его собственностью. — Высокий голос Ленглея гулко отдавался на лестнице.

Гонора втолкнула отца в квартиру, и Кристал захлопнула входную дверь.

Все трое стояли в узком коридоре. Дверь в комнату отца была приоткрыта. В дверном проеме виднелись большая двуспальная кровать в стиле эпохи королевы Анны и ночной столик на высоких ножках, на котором стояли початая бутылка виски и стакан.

— А где моя маленькая сиротка? Может, она уже занимается проституцией? Джоселин! Джосс!

— А разве она не дома?

— Джо…о…селин! — продолжал звать Ленглей.

Дверь справа открылась. На пороге стояла маленькая худенькая девочка, одетая в поношенную форму английской школьницы. Обеими руками она прижимала к плоской груди раскрытую книгу. Волосы девочки были гладко зачесаны назад и заплетены в косу; бледное худенькое личико с полными слез голубыми глазами почти закрывали большие очки с толстыми линзами, передние зубы девочки слегка выдавались вперед. Джоселин Силвандер, на редкость домашний ребенок, была полной противоположностью своим красивым сестрам.

— Что вы раскричались? — равнодушно спросила она. — Что случилось?

— Как будто ты не знаешь, — огрызнулась Кристал, которая часто пререкалась со своей младшей сестрой.

— Когда я тебя зову, ты обязана откликаться, — закричал Ленглей.

— О, когда ты пьяный, это все равно бесполезно, — ответила Джоселин сквозь слезы.

— Вы нахалка, мисс.

Джоселин бросилась обратно в комнату, хлопнув дверью так, что задрожали тонкие фанерные перегородки.

— Опять эти сцены! — Кристал незаметно проскользнула в комнату, которая служила семье кухней и столовой, оставив Гонору наедине с отцом.

Гонора погладила руку отца.

— Папа, я заварю тебе крепкого чаю.

— Как вы могли позволить этому неотесанному мужлану оказывать вам знаки внимания? — спросил Ленглей жалобным голосом, отталкивая руку Гоноры.

— Мы не подумали. Это моя вина. Папа, уже почти четыре часа. Я приготовлю чай. Он поставит тебя на ноги, — умоляла Гонора.

— Я воспитывал из вас леди. Во всем виноват я. Мне не следовало привозить вас в эту проклятую страну.

Стены снова задрожали: Кристал с шумом захлопнула дверь.

Губы Гоноры дергались. Практичная Кристал и умненькая Джоселин легко справлялись с отцом, когда он был трезвым, но его пьяные вспышки гнева всегда доставались Гоноре, которая принимала все близко к сердцу. Гонора не просто любила отца — все три дочери его любили, — она боготворила его. Девушка тяжело вздохнула и пошла в комнату к сестрам. Почти все пространство комнаты занимал огромный комод мореного дуба, здесь же стояли три железные кровати.

— Всегда во всем виновата я, — хныкала Джоселин, зарывшись лицом в подушку.

— Джосс, ты же знаешь, что ему не нравится работать у дяди. В этом причина всех его несчастий.

Джоселин оторвала лицо от подушки.

— Может, ты думаешь, что я счастлива? Тебе-то не надо ходить в школу. Эти ужасные здешние мальчишки цепляются к каждому моему слову. Я ненавижу их. Мне так хочется вернуться в Эдинторп, где девочки учатся отдельно. Да и девочки здесь не лучше! Они какие-то недоразвитые. — Джоселин взяли в школу на два класса ниже, и она со своими блестящими интеллектуальными способностями обогнала одноклассников по всем предметам — ей не было равных в местной школе, и она очень тосковала по Англии.

Гонора вздохнула.

— Мне тоже нелегко. Когда я прихожу куда-нибудь, чтобы устроиться на работу, мне все время кажется, что окружающие смеются надо мной. — Она присела на краешек кровати своей младшей сестры и нежно поцеловала ее в макушку. От волос Джоселин исходил запах карамели и кастильского мыла. — Однако не все так ужасно. Главное, мы все вместе. Будет и на нашей улице праздник, как ты считаешь?

— Надеюсь. — Джоселин придвинулась поближе к сестре. Лукавое худенькое личико девочки выражало умиротворенность. Джоселин нравилось, когда старшая сестра, заменившая ей мать, успокаивала ее.

Гонора ушла на кухню, самую большую комнату в квартире, где укрылась Кристал, стала неумело собирать мясорубку, чтобы приготовить картофельную запеканку с мясом из остатков пюре и жилистой баранины. Кристал включила маленькое радио, оставшееся им от прежних жильцов, и кухня наполнилась звуками песни в исполнении Томми Дорсея.

Вскоре запеканка была готова, ароматный запах наполнил кухню. Сестры накрыли стол и, обмениваясь понимающими взглядами, направились к комнате отца. Гонора осторожно постучала.

— Папа, ужин готов.

— Я не голоден, — последовал ответ. Язык Ленглея заплетался. — Ужинайте без меня.

Сестры быстро поели и легли спать. Даже Кристал, которая обычно засиживалась допоздна, на этот раз легла рано и быстро уснула.

В воскресенье утром Гонора проснулась первой. Стараясь не разбудить сестер, она на цыпочках вышла из комнаты и прошла на кухню.

За столом, на котором стоял треснувший глиняный заварочный чайник, сидел Ленглей.

Со смущенной улыбкой он посмотрел на свою старшую, любимую дочь.

— Я не смог найти печенье, — произнес он робко.

Улыбаясь, Гонора подошла к полке, висящей над плитой, и достала коробку.

— Вот печенье, папа, — сказала она, открывая ее.

Младшие дочери тоже пришли на кухню.

— Ну, Джосс, — спросил отец, нежно погладив ее по щеке, — как насчет похода в зоопарк? Или, может быть, нам удастся убедить твоих сестер устроить пикник?

Смеясь и поддразнивая друг друга, Силвандеры собирались на прогулку.

Несмотря на эгоистичную натуру Ленглея и его пристрастие к бутылке, на амбициозность Кристал, дерзость и равнодушие Джоселин — все они вместе были счастливой и дружной семьей. В этот период перехода от старой жизни к новой они сплотились еще теснее и уже были готовы, подобно бабочкам, сбросить кокон и вылететь навстречу неизвестности.

Люди улыбались, глядя на эту дружную английскую семью — двух красивых старших девочек, веселых и беззаботных, их отца в котелке и с зонтиком в руках, которым он указывал младшей дочери на клетки со зверями, давая нужные пояснения. Все были довольны друг другом и счастливы.

Глава 4

Генеалогическое древо Силвандеров не было таким уж древним и знаменитым, как считал Ленглей, правда, одна из его ветвей восходила к предкам благородных кровей, но все остальные брали свои истоки из бедности. Его отец, мелкий банковский служащий, был чрезвычайно скуп. Он определил своего сына в весьма посредственное закрытое среднее учебное заведение для мальчиков, по окончании которого Ленглей, приобретя некоторые навыки в издательском деле, поступил на работу в Калломтон-хаус в качестве младшего редактора. Именно в это время он встретил Дорис Киннон, впервые приехавшую в Европу. Моложе его на шесть лет, Дорис была очарована его английским акцентом, красивым, мужественным профилем и капризным выражением лица. Ленглею нравилось, что молодая девушка смотрит на него с восхищением, и, кроме того, она была богата и могла значительно облегчить его жизнь.

Отец Дорис и Матильды, один из известных адвокатов Сан-Франциско, оставил своим дочерям по пятьдесят тысяч долларов, что составляло десять тысяч фунтов стерлингов! В те предвоенные годы это было целое состояние. Ленглей придерживался мнения, что настоящий джентльмен не должен заниматься коммерцией, и сейчас, когда ему не надо было заботиться о деньгах, он начал строить воздушные замки: восьмикомнатная квартира в Кенсингтоне, три человека прислуги, хорошие марочные вина, изредка путешествия на Континент. Ленглей был счастлив. Однако судьба распорядилась иначе. Второго сентября 1939 года, на следующий день после вторжения гитлеровских войск в Польшу, при родах третьей дочери умерла Дорис. Обезумевший от горя Ленглей в порыве отчаяния добровольно поступил на военную службу на британский королевский флот. Гонора и Кристал вместе с другими пансионерками Эдинторпа были эвакуированы в тихую деревушку близ Эксетера. Заведующая детским приютом, добрая старая дева, приняла также и Джоселин вместе с ее дряхлой нянькой. Все свободное время Гонора проводила со своей младшей сестренкой, баюкая и утешая ее.

Ленглей служил на британской военно-морской базе в Рейкьявике. В 1947 году были проданы последние акции Дорис. Повеяло холодом бедности, с которым не могли сравниться даже исландские снежные бураны. Наследства Дорис больше не существовало.

Вот тогда-то, в полном отчаянии, Ленглей и написал слезное письмо своему свояку, с которым даже не был знаком.

Сухой ответ Гидеона Талботта поразил Ленглея в самое сердце, и он целых три дня беспробудно пил. Ему было невыносимо думать, что теперь жизнь их семьи будет зависеть от этой грязной, чванливой американской свиньи. Но основная причина, по которой он и потянулся к бутылке, заключалась в том, что его самой любимой дочери Гоноре, в чьих жилах течет кровь гордых Силвандеров, придется работать как какой-то простолюдинке.

В понедельник Гонора встала задолго до шести и прямо в халате спустилась к почтовым ящикам за «Кроникл». Быстро пробежав глазами колонку «Требуются…», она подчеркнула карандашом два объявления. В ее глазах светилась надежда. Она зажгла плиту, быстро отдернув руку от ярко вспыхнувшего пламени. Сегодня на завтрак будет жаренный на вчерашнем жире хлеб. Всю неделю им придется питаться одним хлебом: на завтрак — хлеб с маргарином или майонезом, на ужин поджаренный хлеб с кетчупом или французские булочки.

— Как во время войны, — заметили Кристал и Джоселин, и смущенный Ленглей робко спросил старшую дочь:

— Может, ты на завтра купишь цыпленка, Гонора?

Не будет никакого цыпленка. В банке из-под джема, служившей семейной кассой, было меньше доллара. Пополнения не предвиделось до самой пятницы — дня выдачи зарплаты на фирме «Талботт». Еще вчера у Ленглея было два доллара, оставшихся от одолженных на переезд денег, но, чувствуя свою вину перед дочерьми за вчерашнюю безобразную сцену и благодарный им за то, что они простили его и провели с ним такой веселый день в зоопарке, Ленглей пригласил их в баскский ресторан, где они в веселой толпе жующих людей съели свой обед из восьми блюд.

Ровно в восемь Ленглей и Джоселин ушли из дома. Гонора медленно одевалась, продумывая каждую деталь туалета. Кристал вертелась перед зеркалом в ванной.

Кристал поступила в местный колледж. Не в пример своим старшей и младшей сестрам, она совершенно не интересовалась учебой и, будучи несовершеннолетней, не могла устроиться на работу, поэтому имела много свободного времени, которое и проводила со своими школьными друзьями в кафе на углу Трит-шоп. Как правило, кто-нибудь из влюбленных в Кристал мальчиков угощал ее мороженым. Оно подавалось в высоком стакане — три больших шарика, изготовленных на настоящем сливочном масле, а не на маргарине, который до сих пор использовался в Англии, политых вареньем и обсыпанных орехами. Когда влюбленный юноша просил о свидании, она соглашалась только после того, как выясняла, что у него есть машина и приятель для Гоноры.

Когда сестры вышли на Ломбард-стрит, небо окутала мгла — со стороны залива плыл густой туман, очертаниями напоминающий какое-то доисторическое животное.

На Гоноре был легкий свитер, подходящий по тону к ее красновато-коричневой шляпке. Отправляясь на собеседование к возможному работодателю, она никогда не надевала свое старое поношенное пальто. Сейчас ей было холодно, и девушка скрестила на груди руки, стараясь согреться.

— Почему мы не научились машинописи и стенографии в Эдинторпе? — вздохнула она.

— Можно подумать, что ты бы стала секретаршей! — Сестрам Силвандер с детства внушали, что они принадлежат к особому классу, и каждая из них на свой манер была маленьким снобом. — Единственное, что ты можешь себе позволить, — это стать манекенщицей у Магнина или уж в крайнем случае референтом в какой-нибудь солидной адвокатской конторе. Ты видела в газете что-нибудь в этом роде?

— Шреву требуется продавщица. Это ювелирный магазин на Пост-стрит.

— О, я знаю этот магазинчик и считаю, что ты вполне можешь поступить туда, — оживленно откликнулась Кристал. — Что еще?

Они вышли на площадь Вашингтона, и Гонора остановилась, разглядывая сквозь пелену тумана остроконечные шпили собора святых Петра и Павла.

— «Строудс», — ответила она тихо.

— «Строудс»? — переспросила Кристал. — Это что, фирма или магазин?

— Нет, это кафе.

— И кто же им нужен? Хозяйка? Если ты хочешь знать мое мнение, то на твоем месте я бы даже не заглянула туда.

— Им нужна официантка, — ответила, покраснев, Гонора.

— Что? Официантка? — в возмущении закричала Кристал.

— У нас нет ни копейки. Папа получит деньги только в пятницу.

— Гонора, ты не должна принимать все так близко к сердцу. Нам случалось сидеть на хлебе и раньше.

— У Джоселин прохудились туфли, и мне пришлось заклеить дыру картоном. У нее постоянно болят зубы. Пока я не найду работу, мы не сможем пойти к дантисту. — Гонора с жаром оправдывалась, как будто совершила смертный грех. — У нас нет чулок. У папы рубашки со сменными воротничками — такие уже не носят в Америке. Так больше продолжаться не может!

— А что, если тебя кто-нибудь увидит?

— Нас здесь никто не знает, — ответила Гонора и сразу же подумала о Курте Айвари.

— Но официанткой…

— Кристал, ты прекрасно знаешь, что я была уже во многих местах.

— Бедняжка, — сжалилась Кристал, сжимая тонкую руку сестры.

— Я просто обязана найти работу. — Нежный голос Гоноры был полон отчаяния. — Если мне удастся получить эту работу, обещай ничего не говорить папе.

— Конечно, это просто убьет его. Но как ты не понимаешь, что нам лучше всего работать на фирме дяди Гидеона.

— На это трудно рассчитывать…

— Ты ошибаешься.

Рядом с ними остановился переполненный вагон фуникулера.

— Кристал, нам это не по карману…

— Перестань причитать. Разве мне когда-нибудь не удавалось обмануть кондуктора? Поторопись! Быстрей!

Сестры побежали и, ухватившись за края вагона, втиснулись в него. Проездной билет Кристал на школьный автобус не годился в данной ситуации, и маленький худощавый кондуктор смущенно наблюдал, как очаровательная английская девушка с белокурыми волосами роется в сумочке, пытаясь отыскать мелочь, которой явно там не было.

— Хорошо, хорошо, — весело подмигивая, согласился кондуктор, — будем рассматривать эту поездку как гуманитарную помощь.

Гонора выпрыгнула из вагона на Юнион-стрит.

Было уже десять, и двери магазина распахнулись, впуская толпу нарядных дам. Гонора подошла к магазину, закрыв глаза, прочитала молитву и вошла.

Когда спустя три минуты она вышла на улицу, щеки ее пылали, как от сильного жара.

Тяжело дыша, она некоторое время приходила в себя, затем пересекла Грант-стрит и направилась в деловую часть города.

Кафе «Строудс» располагалось через улицу от высокой башни Тихоокеанской фондовой биржи.

Через дымчатые стекла можно было разглядеть ряды покрытых скатертями столиков и нескольких бизнесменов, беседующих за чашкой кофе. За блестящей бронзовой кассой стояла официантка. Туго накрахмаленная шапочка лихо сидела на ее огненно-рыжих волосах, собранных в высокую прическу, голубая клетчатая униформа подчеркивала все прелести ее тела и особенно большие округлые груди, вылезающие из выреза платья.

Гонора подошла к ней и вежливо спросила:

— Мисс, к кому я могу обратиться по поводу объявления во вчерашней газете?

Официантка оторвала взгляд от стопки кожаных папок, в которые она вкладывала отпечатанные на машинке меню. Взгляд ее маленьких зеленых глаз был тревожным и ускользающим.

— Откуда такой акцент? — спросила она.

— Я из Англии, — Гонора вымученно улыбнулась. — Где я могу найти управляющего?

— Хозяина, — поправила ее официантка. — Он сейчас в пекарне, разбирается со счетами. Когда-нибудь накрывала стол?

— Да, в Эдинторпе.

— Никогда не слышала о таком месте. Это где? Здесь, во Фриско?

— В Лондоне, — покраснев, сообщила Гонора. — На самом деле это школа, мисс.

— Меня зовут Ви Кнодлер, — холодно ответила официантка.

— А я Гонора Силвандер, мисс Кнодлер. Не могли бы вы рассказать, что будет входить в мои обязанности?

— Ничего.

— Вы хотите сказать, что место уже занято? — спросила Гонора.

— Ох уж эти дети! Все вы одинаковые независимо от страны. Всем вам кажется, что обслуживать столики очень простая работа.

Неожиданная вспышка гнева Ви продемонстрировала Гоноре, что она совсем не имеет опыта общения с людьми. Она напоминала человека, бросившегося в море, не научившись плавать.

— Я понимаю вас, мисс Кнодлер, — сказала Гонора и поспешно добавила: — Я бы очень старалась.

— Здесь нужно больше, чем старание. Кафе «Строудс» находится в деловой части города. К нам ходят на ленч все бизнесмены. И я зарабатываю больше, чем многие брокеры, которых я обслуживаю. Чаевые, Гонора, большие чаевые. И знаешь, почему? Потому что девушки, работающие здесь, мастера своего дела. Возьмем, к примеру, меня. Я начинаю улыбаться клиенту, когда он еще только подходит к столику. Беру у него заказ, отношу его на кухню и, когда он готов, не теряя ни минуты, ставлю перед клиентом. Он не успевает остыть. Я никогда не проливаю ни капли кофе. Я отношусь к клиенту так, будто передо мной сам президент Трумэн. Я всех знаю в лицо, помню их имена. Ничто не заставляет их так быстро раскошеливаться, как слова: «Здравствуйте, мистер Джеркфейс! Как идут ваши дела?» Смена начинается в шесть, чтобы бизнесмены успели позавтракать, прежде чем идти на биржу, которая начинает работать в семь. Во время ленча здесь настоящее столпотворение. Только успевай поворачиваться.

— Я уверена, что всему научусь, — глотая слезы, прошептала Гонора.

— Наше кафе не школа. — Ви откинулась в кресле, изучая Гонору. — Послушай, мне надо разложить меню по папкам, — голос ее звучал добрее, — почему бы тебе не помочь мне? Получишь что-нибудь для дома.

Такая неожиданная доброта еще больше смутила Гонору. Слезы навернулись ей на глаза.

— Нет… спасибо… вы так добры…

Девушка бросилась к двери и выскочила на улицу.

Работа официантки в кафе «Строудс», которая несколько минут назад казалась ей позорной, сейчас была такой желанной и такой недосягаемой.

Гонора шла по улице, ничего не видя перед собой. Туман рассеялся, но ей хотелось, чтобы он снова окутал землю, стал еще гуще. Ей хотелось стать невидимой, хотелось провалиться сквозь землю. Незаметно она подошла к зданию порта, над которым возвышалась башня с большими квадратными часами, похожими, по рассказам отца, на часы в Севилье.

Гонора вдруг вспомнила, как отец говорил им, что порт и его окрестности не место для девушек из хорошей семьи. Занятая своими мыслями, Гонора забыла об этих словах.

Из ближайшего бара вышел невысокий худощавый мужчина. На нем был черный свитер и надетый набекрень вязаный берет. Покачиваясь, он с ухмылкой посмотрел на нее.

— Эй, беби, какая на тебе красивая шляпка… это мой любимый цвет.

«Что же мне делать? Какие шаги предпринять?» — думала Гонора, рассеянно глядя на мужчину.

Приняв молчание Гоноры за согласие, он дотронулся до ее руки. От мужчины остро пахло потом и пивом, на губе сидела большая бородавка. Гонора застыла на месте.

— Идем со мной выпьем, беби.

Его пальцы, как отвратительное насекомое, поползли по руке и осторожно коснулись ее груди. Это прикосновение было полно вожделения и совсем не походило на осторожные прикосновения знакомых ей мальчиков.

— Давай познакомимся поближе, а?

Гонору передернуло от отвращения. Глядя на этого маленького, но жилистого моряка, она вдруг вспомнила фотографию, которую в военные годы принесла в школу одна из старших девочек. На ней был изображен голый мужчина с большим торчащим пенисом, а под ним голая женщина с испуганными глазами.

Вырвавшись из цепких пальцев моряка, Гонора, не оглядываясь, побежала обратно в кафе «Строудс».

Ви раскладывала по столикам меню.

— За тобой кто-нибудь гонится? — спросила она.

Гонора тяжело дышала.

— Мисс Кнодлер…

— Ви.

— Ви, послушай, мне просто необходима эта работа. Дай мне хотя бы попробовать. Если у меня ничего не получится, вы можете не платить мне. Я согласна на любые условия.

— Что мне нравится в англичанах, так это ваше упорство. Наверное, поэтому Англия будет существовать всегда. — Глаза Ви заблестели. — Откровенно говоря, хорошо, что ты вернулась. Керри заболела и отпросилась с работы. Тебе просто повезло.

— Значит, я могу получить работу?

— Только до конца рабочего дня. Как испытание…

— Не могу выразить, как я… благодарна тебе…

— Обойдемся без благодарности. Иди к Джону[2] и переоденься.

— Джон? Кто это?

Ви рассмеялась.

— Прежде всего, детка, тебе нужно выучить английский язык.

Чужая униформа пропиталась запахом дешевой парфюмерии и едкого пота. Гонору передернуло от отвращения, но, вспомнив лицо маленького моряка, она пересилила себя и быстро натянула платье. Оно было велико ей. Затянув потуже вискозный фартук в оборочках, Гонора посмотрела на себя в покосившееся зеркало. Платье был сшито на полногрудую женщину, и маленькая грудь Гоноры утонула в нем, однако углы жестко отстроченных вытачек торчали в разные стороны, напоминая огромные соски. Юбка была почти вровень с краем чулок. Гонора быстро отвела глаза от зеркала.

Вошла Ви.

— Прекрасно сидит, — заметила она.

— Слишком короткое.

— Как раз то, что надо, — усмехнулась Ви.

Клиентами кафе «Строудс» были преимущественно мужчины в темных деловых костюмах. Встреть они Гонору в другой обстановке, они относились бы к ней как к леди. Униформа делала ее существом другого рода, и соответственно отношение было совсем другим.

Первые два клиента сели за ее столик одновременно. Добродушного вида старичок поинтересовался качеством рагу из барашка. Его рука скользнула по ее ягодицам, в то время как мизинец забрался под юбку и щекотал полоску голого тела между чулком и подвязкой. Гонора резко отодвинулась, и это было ее тактической ошибкой. Потеряв к ней интерес, старичок, раскуривая сигару, процедил сквозь зубы:

— Зри салат з мае… без… укс… зтейк… без… перц. Поняла? Все яз… но?

Гонора сунула свои заказы во вращающийся барабан, но жаргонные словечки, которыми официантки обменивались с работниками кухни, отдавая заказ, вылетели у нее из головы. Между столиками быстро сновали официантки с неимоверным количеством тарелок на подносах, горячие блюда прикрывали теплые салфетки. Гонора тоже попыталась нести несколько тарелок, но они скользили по подносу, горячие супы выплескивались, руки болели.

За каждым столиком были обслужены десятки человек, а толпа за окнами кафе все не убывала. В этой суматохе Гонора часто забывала о своих заказах, и тогда кто-нибудь из официанток на бегу напоминал ей, что ее заказ стынет на кухне.

Она чувствовала себя глупой, медлительной ослицей, которой вздумалось принять участие в забеге породистых лошадей.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем пробило три часа. Рассчитавшись с последними клиентами, Гонора остановилась в служебном коридоре, пропуская сквозь пальцы мокрые от пота волосы, пытаясь хоть немного просушить их.

— Ну как работка? — спросила Ви, отрезая два больших куска яблочного пая, которые она густо полила взбитыми сливками. — На возьми, — она протянула Гоноре кусок пирога, — иди за угловой столик.

Ви с жадностью впилась зубами в свой кусок.

— Ви, не могу выразить, как я благодарна тебе, — сказала Гонора. Ви разлила по чашкам кофе.

— Забудь об этом. Ну, сколько ты заработала?

— Чаевых? Я даже не знаю.

— Подсчитай.

Гонора вытащила из кармана все чаевые и начала подсчитывать их. Прежде чем она закончила подсчет, Ви опытным глазом сосчитала деньги и сказала:

— Десять долларов, сорок пенсов.

— Так много?

— Меня здесь прозвали глазастой. Ну что же, совсем неплохо, учитывая, что ты проработала только полдня. Похоже, твои карие глазки и странный английский акцент возымели действие, детка, — улыбнулась Ви. — Постарайся завтра быть порасторопнее.

— Боюсь, мистер Строуд не оставит меня. — Гонора посмотрела в сторону сидящего за кассой грузного человека, бывшего джи-ай[3] — хозяина кафе. Проверяя счета Гоноры, он сердито хмурил широкие черные брови. Ей никогда не приходилось иметь дело с большими деньгами, и, кроме того, стоявший в кафе шум мешал ей делать простые подсчеты.

— С чего ты взяла? Эл сказал мне, что ты можешь поработать еще денек.

Гонора расслабленно откинулась в кресле, слишком взволнованная, чтобы выразить свою благодарность.

Ви засмеялась.

— Гонора, детка, ясно как Божий день, что эта работа не для тебя. Ты то, что надо! Просто класс! Но, черт возьми, на что-то надо жить. А сейчас иди и ешь свой пирог.

Когда Ленглей спросил дочь о ее новой работе, Гонора, покраснев, ответила:

— Это одна из фирм в деловой части города. — Выделив из полученных чаевых небольшую сумму, Гонора устроила семье праздничный обед — жареный цыпленок и первая спаржа. — Она расположена недалеко от Тихоокеанской фондовой биржи.

— Брокерская контора? — уточнил Ленглей.

— Гмм… — невнятно ответила Гонора, опустив глаза в тарелку. — Они пока дали мне испытательный срок.

— Им нужны красивые молодые девушки, чтобы привлекать клиентов, — заметил Ленглей. — Конечно, это совсем не то, что я хотел для своей португалочки, но будем надеяться, что скоро все изменится к лучшему. Не успеешь оглянуться, как мне повезет, и тогда ты поступишь в университет Беркли.

— Ну, рассказывай, — потребовала Кристал, когда час спустя они сидели на скамейке около Рыбачьей пристани и смотрели на покачивающиеся на воде лодки. Помыв посуду, Кристал предложила Гоноре прогуляться — всего несколько кварталов, заверила она уставшую сестру.

— Если бы ты видела их, снующих с грудой полных тарелок, — вздохнула Гонора.

— Гонора, не теряй присутствия духа. Что поделаешь, уж мы такие.

«Уж мы такие» — этими словами они обменивались с раннего детства. Это означало — мы одно целое, у нас нет секретов друг от друга.

Гонора тяжело вздохнула.

— Как они отвратительны. Мерзкие старики хватают тебя за ноги, и ты должна делать вид, что тебе это нравится. Я чувствовала себя нищенкой каждый раз, когда мне давали чаевые. А запахи — кухни, еды, вонючих сигар. Я насквозь пропиталась ими. Понюхай мои волосы. Пахнут?

— Нет, — ответила Кристал, — ну разве только немного.

— Боже, какой ужас! Крис, но что хуже всего — я стыжусь этой работы, а ведь все были так добры ко мне. Особенно Ви, о которой я тебе уже рассказывала.

Кристал поднялась со скамьи и облокотилась на перила. Свет фонаря падал на ее золотистую головку, создавая вокруг нее серебряный нимб.

— Завтра я встречу тебя, — сказала она задумчиво.

— Крис! — взмолилась Гонора. — Я не хочу, чтобы ты приходила в такое место.

— Я не говорю о кафе. Мы встретимся на Мейден-лейн.

У Гоноры перехватило дыхание. На этой улице располагалась компания «Талботт». Отец часто говорил им, что дядя не терпит посторонних людей на территории компании.

— Ты же знаешь их правила, — выдохнула Гонора.

— О посторонних людях? Я в это не верю.

— Папа не может лгать!

— Я и не говорю, что он лжет. Просто он не хочет, чтобы мы видели, где он работает. Неужели ты не понимаешь этого?

Гоноре стало неуютно.

— Но почему мы должны идти туда?

— Потому что этого хочу я. Или ты хочешь, чтобы папа узнал о твоей расчудесной работе?

— Можешь пойти и рассказать ему, — в голосе Гоноры чувствовалась обида. — Какая разница? Все равно рано или поздно он обо всем узнает.

— Если только ему скажут об этом прямо в лицо. Ты же знаешь, что он старается избегать неприятных вещей. — Кристал посмотрела на сестру. — Ну так ты пойдешь?

Гонора молчала. Мимо прогрохотала телега. Над пирсом летали чайки. Гонора кивнула.

— Ну вот и хорошо, — заключила Кристал. — Без четверти четыре на углу Мейден-лейн и Юнион-сквер.

Глава 5

Кристал всегда отличалась экстравагантностью в одежде, но сегодня она тщательно продумала свой наряд. На ней были короткие носочки и юбочка от Ретера Пена, которые хорошо смотрелись в сочетании с ее любимым свитером от Харвея Николса — голубым облаком пушистой ангоры. Все эти вещи были непозволительной роскошью для семьи Ленглея. Волосы ее были стянуты на затылке в очаровательный хвостик, но несколько белокурых прядей, то ли от случайной небрежности, то ли по замыслу хозяйки, обрамляли с обеих сторон ее хорошенькое личико. Прохожие, как мужчины, так и женщины, с улыбкой смотрели ей вслед.

Завидев сестру, Гонора помахала ей рукой. Поведение Кристал всегда было непредсказуемым, и сейчас, смотря на сестру, радостно махавшую ей в ответ, Гонора в тысячный раз спросила себя, что же такое задумала Кристал на этот раз. Если Кристал что-то задумала, она непременно добивалась своего.

— Ты выглядишь блестяще, — заметила Кристал, подходя к сестре. Уверенная в своей неотразимости, она легко расточала комплименты.

— Эта блузка тебе очень идет. Как я понимаю, верхнюю пуговку ты расстегнула специально для Курта Айвари?

Крис просто не могла не поддеть сестру.

— Я очень боюсь, что мы навредим папе, — быстро произнесла Гонора, стараясь сменить тему разговора.

Сапфировые глаза Кристал вспыхнули гневом.

— Давай не будем начинать все сначала, — фыркнула она, сворачивая на Мейден-лейн.

После оживленной, заполненной веселой толпой прохожих и гудящими автомобилями Юнион-сквер они оказались как бы в другом мире. В былые времена Мейден-лейн была улицей увеселительных заведений, где в каждом окне продажные женщины демонстрировали свои прелести, а сутенеры громко зазывали прохожих, но землетрясение 1906 года и возникший в результате его пожар полностью уничтожили все строения, и сейчас вновь отстроенная улица напоминала тихую тенистую аллею с небоскребами, где размещались различные компании, и уютно расположенными между ними маленькими дорогими магазинами.

Компания «Талботт» располагалась в высоком деревянном здании, напоминающем своими очертаниями луковицу. Поднявшись по ступеням, сестры вошли в просторный холл, в котором гулко отдавались мужские голоса, доносящиеся из распахнутых дверей офисов. Слева от лестницы располагался коммутатор.

За пультом сидела девушка-оператор.

— Нефтестроительная компания «Талботт», — говорила она в трубку. — Да, сэр, он здесь. Соединяю. — Переключая рычаги и нажимая на кнопки, девушка обратилась к сестрам: — Могу я вам чем-нибудь помочь?

Гонора чуть слышно ответила:

— Мы пришли к мистеру Силвандеру. Можем мы его увидеть?

— Конечно, — девушка приветливо улыбнулась, обнажив розовые десны. — Чертежный отдел находится справа, в самом конце коридора.

Задача чертежника, как объяснял Ленглей дочерям, состоит в том, чтобы перенести на бумагу замыслы инженера, сделать их понятными для заказчика и потенциального покупателя. Его работа требует особого искусства и таланта, неустанно повторял он, и Гонора верила ему и гордилась им. Сейчас же, когда они вошли в маленький, прокуренный закуток, сердце ее сжалось и она не смела даже взглянуть на отца.

Стук пишущих машинок прекратился, и отец, а за ним и трое сидящих за машинками юношей, быстро вынули изо ртов сигареты и с удивлением уставились на сестер.

— Что вы здесь делаете? — резко спросил Ленглей.

— Мы ходили по магазинам, папа, — ответила Кристал, целуя отца в лоб, — и внезапно решили навестить тебя.

Ленглей посмотрел на Гонору, застывшую в дверях.

Заикаясь, она поддержала Кристал:

— Я… да… нам показалось, что ты будешь рад.

Один из юношей спросил:

— Это и есть ваши дочери, мистер Силвандер?

Ленглей поднялся и капризным голосом небрежно произнес:

— Да, две из трех моих граций.

Кристал лучезарно улыбалась. Гонора, сгорая от стыда и жалости, молча кивнула.

— Папа, — начала Кристал, стараясь казаться серьезной, — уж коли мы здесь, было бы неплохо поблагодарить дядю Гидеона за оказанную любезность. Ты помнишь, он отправил нас домой на машине.

— Его сегодня нет. Он за городом.

— Он уезжал в Окленд, но, как мне кажется, уже вернулся, — сообщил рыжеволосый молодой человек того же возраста, что и Кристал. — Я слышал его шаги.

— Его кабинет там? — спросила Кристал, указывая наверх.

— Я вас провожу, — предложил рыжеволосый.

— В этом нет необходимости, — сказал Ленглей, и почти одновременно с ним Кристал ответила:

— Очень любезно с вашей стороны, Брайен.

Холл верхнего этажа был заставлен новенькими кульманами со всеми необходимыми чертежными инструментами — рейсшинами, циркулями, вычислительными линейками и прочими принадлежностями, необходимыми в работе конструктора.

— Нам привезли новые кульманы, — пояснил их провожатый. — У нас здесь очень тесно. Ходят слухи, что скоро мы переедем в другое здание, впрочем, это забота вашего дяди.

Приемная дяди Гидеона имела спартанский вид по сравнению с его роскошным особняком на Клей-стрит. Невысокого роста, скромно одетая секретарша раскладывала по ящикам металлических шкафов папки с делами. Завидев сестер, она спросила:

— Вы к кому?

Прежде чем Кристал успела ответить, дверь кабинета дяди Гидеона открылась и на пороге появился Курт — воплощение молодого преуспевающего американца. Модный костюм цвета мокрого асфальта ладно сидел на нем, синий галстук с крошечной вышитой монограммой хорошо гармонировал с костюмом.

В глазах Курта заплясали веселые бесенята. Сердце Гоноры радостно дрогнуло, и она поспешно отвела взгляд.

Курт поднял брови.

— Я же говорил вам, Гонора, что мы непременно где-нибудь столкнемся?

— Вы провидец, — прошептала Гонора и чуть громче добавила: — Это моя сестра Кристал.

— Курт, кто там? — раздался из кабинета голос дяди Гидеона.

— Это мы, дядя, — ответила Кристал, — Гонора и Кристал.

В дверях появился Гидеон.

— Пришли навестить отца? Удивлен, что вы не сделали этого раньше.

— Сказать по правде, мы пришли к вам, чтобы поблагодарить вас за любезность. Вы были так внимательны, отправив нас домой на машине. — Улыбка Кристал была очаровательной, на нее просто нельзя было не ответить.

Гидеон улыбнулся ей в ответ, и оказалось, что он вовсе не такой угрюмый, как считали девушки.

— Я сделал это с превеликим удовольствием, Кристал. — На сей раз он правильно назвал ее имя.

— Дядя Гидеон, — как можно ласковее произнесла Кристал, — я вам кое-что принесла. Мне кажется, вам будет приятно это иметь.

Гонора едва не вскрикнула, увидев в руках Кристал маленькую нефритовую статуэтку Кван-Джин — богини милосердия эпохи династии китайских императоров Мин. Эта старинная вещица принадлежала их матери, и в память о ней Ленглей бережно хранил ее. Даже в тяжелые военные годы он не отнес ее в ломбард, куда уплыли многие их вещи.

— Мне прислала ее тетя Матильда на прошлое Рождество, — опустив ресницы, беззастенчиво врала Кристал. — Она написала, что эта статуэтка была их с мамой игрушкой, когда они были маленькими девочками.

— Я тронут твоим вниманием, — ответил Гидеон, — но если тетя подарила ее тебе, значит, она хотела, чтобы ты ею владела.

— Да, но я никогда не знала тетю, а вы так долго прожили вместе, что, мне кажется, каждая вещь, связанная с тетей, дорога вам. — Кристал крепко прижала статуэтку к груди, демонстрируя, как дорога ей эта вещь и как ей трудно с ней расстаться, затем, как бы решившись, с трудом оторвала ее от своего сердца и вложила кусочек зеленого нефрита в широкую ладонь Гидеона.

Глаза Курта весело поблескивали.

— Идем, Кристал, — попросила Гонора, дотрагиваясь до руки сестры, — мы и так уже отняли у дяди Гидеона массу времени.

— Вам не нужно меня благодарить и делать мне подарки, девочки, — заметил Гидеон, опуская статуэтку в карман. — А сейчас идите.

— Я провожу их, — сказал Курт.

Многозначительно посмотрев на сестру, Кристал немного отстала.

Они опустились в заполненный людьми холл.

— Итак, вы познакомились с нашей компанией, — произнес Курт. Он двигался удивительно легко, что позволяло угадать в нем хорошего теннисиста.

— Чем они все так заняты? — спросила Гонора.

— Когда вы придете в следующий раз, я познакомлю вас с основными принципами нашей работы.

Кристал догнала их, и Курт открыл входную дверь.

— Рад был познакомиться с вами, Кристал. Гонора, уверен, что мы еще встретимся.

Довольная собой, Кристал весело шагала по улице, что-то напевая себе под нос. Золотистый хвостик на затылке подпрыгивал в такт ее шагам.

— Курт не в моем вкусе, — заметила она, — он слишком высокого мнения о себе. Однако я понимаю, почему Имоджин спит с ним.

Радостное настроение Гоноры моментально улетучилось.

— Ты отвратительна! — разозлилась она. — Как ты посмела отдать мамину статуэтку! Она дорога папе как память о маме!

— Мы должны напоминать дяде о нашем существовании, иначе нам никогда не выбраться из нищеты. Не смотри на меня так свирепо! Прежде чем требовать чего-то, нужно давать самому.

— Неужели у тебя нет гордости?

— Гордости? Кто из нас берет чаевые?

— На эти чаевые ты купила себе чулки.

От неожиданности Кристал остановилась. Вся ее веселость исчезла.

— Прости, Крис! — взмолилась Гонора. — Я сама не знаю, что говорю. Я не хотела обидеть тебя. Просто я очень устала.

Некоторое время сестры шли молча.

— Крис, мы ведь счастливы? — спросила Гонора.

— Счастливы, но должны быть еще счастливее. — Кристал посмотрела на сверкающие витрины дорогих магазинов, на входящих в них элегантных дам и весело добавила: — Я буду иметь все это.

Глава 6

Когда Кристал в пятницу открыла почтовый ящик, она обнаружила в нем плотный конверт с надписью: «Семье Силвандер». На вложенной в конверт карточке золотыми буквами было выведено:

Суббота. Приемный день

с трех до пяти.

Мистер Гидеон Талботт II

Вот это да! Ликованию Кристал не было предела. Значит, ее трюк со статуэткой сработал!

На этот раз Гидеон представил всех четверых своим гостям.

— Моя английская семья, — произнес он, довольный собой, широким жестом указывая в их сторону.

Джоселин, единственный ребенок среди гостей, сидела в большом мягком кресле около огромного, заставленного чайными и кофейными приборами стола и всякий раз вздрагивала, когда миссис Ватоб или Джуан, филиппинец, проносили мимо нее подносы с покрытыми глазурью пирожными и маленькими печеньями. Гордость не позволяла ей протянуть руку и взять что-нибудь с подноса. Худенькое, бледное личико девочки светилось любопытством, очки с толстыми линзами поблескивали, когда она оглядывалась по сторонам.

Она впервые видела своего американского дядюшку. Он был уродлив, но все обращались к нему с почтением, а это означало, что он имел не только деньги, но и власть. Джоселин, оторванная от родной почвы, с глубоким уважением относилась к людям, облеченным властью.

Кристал, как яркая тропическая птичка, порхала от одной группы гостей к другой. Она не обошла своим вниманием и собеседников дяди Гидеона.

Гонора оживленно беседовала с молодым человеком с веселыми, полными юмора глазами. Видеть сестру, заменившую ей мать, флиртующей с незнакомцем было невыносимо, и Джоселин почувствовала себя оскорбленной.

Отец, глубоко засунув руки в карманы, с гордо поднятой головой расхаживал по комнате. Лицо его было непроницаемым. Он играл роль аристократа высоких кровей. Присутствующие мужчины, хорошо понимая, с кем имеют дело, не обращали на него ни малейшего внимания.

Когда семья собралась откланяться, дядя Гидеон настоял, чтобы их отвезли на машине. Проводив Силвандеров до двери, он с неким подобием приветливой улыбки произнес:

— Мы… я принимаю по субботам, с трех до пяти. Надеюсь вас видеть у себя.

Джоселин, облегченно вздохнув, опустилась на мягкое сиденье машины.

Ленглей за всю дорогу не проронил ни слова. Только подъехав к дому и выйдя из машины, он произнес:

— У вашего папочки неотложные дела, мои зверюшки. Ужинайте без меня. — Он снял котелок, изогнулся в шутовском поклоне и со словами «адью, адью» исчез.

— Папа, не валяй дурака! — тоненько закричала Джоселин, моля Бога, чтобы отец внял ее словам.

Но отец, как всегда, не обратил внимания на предостережение дочери.

Сестры легли и вскоре заснули. Джоселин лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к звукам, наполнявшим квартиру. Ей хотелось в туалет, но она не могла заставить себя встать с постели и выйти из комнаты. Все пугало ее: пляшущие тени в гостиной, холодная прихожая, зловещее пение водопроводных труб.

Джоселин всегда была ужасной трусихой, однако всячески старалась скрыть это от окружающих, прячась за маской равнодушия, напускной бравады и грубости. Ее острый язычок тоже способствовал этому, но, оставаясь одна, она тут же оказывалась во власти страха, который еще более усилился здесь, в Америке. Как у собак Павлова, у нее выработались рефлексы на многие случаи жизни. «Где же отец? — думала она. — А что, если произойдет землетрясение, ведь Сан-Франциско находится в сейсмической зоне. А что если часть города уже рухнула? Почему же папа не идет домой?»

Когда Джоселин уже совсем потеряла надежду и смирилась с мыслью, что ей придется сходить под себя, на лестнице послышались тяжелые, неверные шаги пьяного человека. Отец, чертыхаясь, пытался вставить ключ в замочную скважину. Наконец дверь открылась, и отец, всхлипывая, прошел к себе в комнату.

Джоселин быстро побежала в уборную. Вернувшись в постель, она закрыла глаза и сразу уснула.

Так закончился первый и последний визит всей семьи Силвандер в дом их американского родственника.

Последующие несколько недель Гонора осваивала свою новую профессию. В этом ей помогала Ви. Гонора подружилась с этой непредсказуемой женщиной гораздо старше себя. Она почти ничего не знала о Ви, за исключением того, что та имела двоих «бывших» и пять лет работала в Голливуде.

Несмотря на то, что Гонора по-прежнему не позволяла клиентам никакой фамильярности, ее хорошенькое юное личико, нежный голос с очаровательным акцентом сделали свое дело — ее чаевые увеличивались с каждым днем. И это было очень кстати, так как Ленглей почти ничего не вкладывал в их семейную копилку — банку из-под джема, — а деньги были нужны и на ведение хозяйства, и на дантиста для Джоселин, да и о новой одежде пора было подумать.

Их платья, привезенные из Англии, износились и вышли из моды. Каждый раз, надевая их, сестры чувствовали себя несчастными. Чаевые позволили ей начать потихоньку обновлять гардероб. После окончания работы Гонора встречалась с сестрой у магазина «Одежда на каждый день», и они бегали с этажа на этаж, выбирая блузки, юбки и платья, горячо обсуждая каждую мелочь. В конце концов Гонора сдавалась, полагаясь на вкус Кристал, которая с первого взгляда видела в длинном ряду платьев именно то, что им нужно, и никогда не ошибалась. Конечно, они предпочли бы более добротную и дорогую одежду, но пока доходы Гоноры не позволяли им этого.

Все три сестры Силвандер стали постоянными гостями в особняке на Клей-стрит. Вместе с Куртом Айвари и Имоджин Бурдеттс они были самыми молодыми среди собирающихся там людей.

— Мне было бы очень приятно, если бы вы перестали звать меня дядей, — как-то заметил Гидеон своим скрипучим голосом. — Зовите меня просто Гидеон.

Сами сестры никогда бы не осмелились назвать сорокапятилетнего мужчину по имени, и предложение Гидеона наполнило их сердца гордостью — они как бы стали ближе ему. Особенно ликовала Джоселин.

Курт постоянно болтал с Гонорой, уделяя ей столько же внимания, сколько и Имоджин, которую он, правда, сопровождал в оперу и на вечеринки, устраиваемые их общими друзьями.

— Ты действительно считаешь, что Курт спит с Имоджин, Кри?

— Она богата, Гонора, богата.

— Нет, ты скажи мне, спит он с ней или нет?

— Ну, если и не спит, то крепко сидит у нее на крючке.

Каждый раз, покидая особняк на Клей-стрит, Гонора чувствовала себя несчастной. Что толку без конца напоминать себе, что ты принадлежишь к роду Силвандер, если от твоих волос пахнет дешевым шампунем?

Курт носил дорогие костюмы, от него пахло хорошим лосьоном, он ездил в огромном желтом автомобиле с откидным верхом. Они с Имоджин принадлежали к совершенно другому миру. У них были общие друзья, общий язык, с рождения их окружали одни и те же вещи. Гонора представляла его во фраке — как он, должно быть, красив в черном, безукоризненно сидящем костюме и белой манишке, кружа Имоджин в вальсе! Широкая юбка ее великолепного платья от Диора кружится вместе с ней, повторяя все движения ее гибкого тела. Ну просто Джинджер Роджерс и Фред Астер! Гонора представляла, как он нежно целует Имоджин, как снимает с нее платье.

Гонора клялась себе больше никогда не ходить к Гидеону — зачем напрасно мучить себя, — но какая-то неведомая сила влекла ее туда вновь и вновь.

Утром двадцать девятого июня в кафе, как всегда, было много народу. Бизнесмены спешили позавтракать перед началом рабочего дня. Гонора, держа в правой руке поднос с тремя заказами, левой открыла дверь и вошла в переполненный зал. Легко скользя между столиками, она спешила к своим заказчикам и вдруг увидела Курта. Он сидел за столиком рядом с кассой.

Машинально Гонора отступила назад. Ви шла за ней, и они столкнулись.

Яичница с беконом, вафли с горячей патокой, несколько штук яиц в мгновение ока оказались на полу. Голубые фаянсовые тарелки разбились на мелкие кусочки. Гонора в растерянности остановилась, пытаясь спасти оставшееся.

— Вот дерьмо! — взвизгнула Ви, стараясь удержать в равновесии свои тарелки. Горячая овсянка обожгла ей руку. — Проклятая английская неумеха! — кричала она на весь зал. — Неужели до сих пор ты ничему не научилась!

Визгливый голос Ви перекрыл гул мужских голосов. Все повернули головы в их сторону.

Глаза Гоноры и Курта встретились, она увидела, как изменилось выражение его лица. Что это? Изумление? Возможно, отвращение?

Гонора вбежала в служебное помещение и прислонилась спиной к двери. Ноги ее подкашивались, руки дрожали. Пронзительным голосом Ви звала мальчика-уборщика. Краем уха Гонора поймала ее фразу: «Посторонним вход запрещен! Это служебное помещение!»

Дверь толкнули, и Гонора увидела Курта. Как и всегда, на нем был элегантный костюм. Сердце Гоноры сильно билось — еще немного, и оно выскочит из груди.

— Так вот где вы работаете, — заметил Курт. Мимо них пробежал Сальвадор с ведром и щеткой.

— Вы же говорили что-то про брокерскую контору?

Гонора хорошо помнила, что никогда не говорила ему ничего подобного, значит, это сделал отец. А может, Кристал? Или Джоселин?

— Вас дезинформировали, — ответила Гонора, стараясь казаться спокойной. — Именно здесь я зарабатываю себе на хлеб.

— Хлеб, тосты, — произнес Курт, заглядывая в оставшиеся на подносе тарелки. Казалось, он был в растерянности. В его глазах не было и тени улыбки, когда он оглядел ее с ног до головы: ужасные белые туфли на резиновой подошве, дешевое короткое платье, дурацкая шапочка на голове.

Ви буквально ворвалась в служебное помещение и уставилась на Гонору.

— Послушай, тебе недостаточно, что ты вывалила на пол заказ и чуть не сшибла меня с ног? Почему ты позволяешь себе болтать в самое горячее время?

— Когда вы освободитесь? — спокойно спросил Курт.

— В половине четвертого, — ответила за Гонору Ви. — А сейчас уходите отсюда, мистер. Гонора должна работать.

Курт повернулся и молча вышел. Как только дверь за Куртом закрылась, по лицу Гоноры побежали слезы.

— Успокойся, — потребовала Ви более уравновешенным тоном, — что бы этот молодой нахал ни сказал тебе, это еще не конец света.

Возможно, это и не было концом света, но мечты Гоноры развеялись в одно мгновение, ее самолюбие было уязвлено. Она вся сотрясалась от громких, отчаянных рыданий. Девушка уткнулась лбом в полку с посудой и, не стесняясь окружающих, громко рыдала.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — услышала она сердитый голос Эла.

— Кажется, она заболела… — пробормотала Ви.

— Гонора, ты можешь идти домой, — разрешил Эл, успокаиваясь.

— Я… сейчас… все хорошо… — Гонора побежала к женскому туалету.

Она стояла, обхватив себя руками, стараясь сдержать рыдания. Ногти впились в плечи, но Гонора не чувствовала боли. Каждый раз, когда она начинала понемногу успокаиваться, перед ней всплывало удивленное лицо Курта, и рыдания вновь сотрясали тело. Наконец слезы иссякли, не было больше сил ни думать, ни чувствовать. Она медленно опустилась на сиденье унитаза.

— Гонора, как ты там? — услышала она голос Ви.

— Все хорошо, — ответила Гонора, покидая кабинку.

— Иди домой и отдохни, детка. Эл не возражает.

Гонора вдруг вспомнила, что сегодня пятница и в четыре часа они с Джоселин должны пойти к дантисту. Доктор Бреди брал за визит два доллара, которых у нее пока не было и которые она надеялась заработать сегодня. — Я уже в порядке, — ответила Гонора, стараясь казаться спокойной.

— По твоему виду этого не скажешь.

— Сейчас подкрашу губы и буду красивой.

— Твой парень ушел, если это тебя интересует. — Ви забеспокоилась. — Слушай, ты не подзалетела?

— Подзалетела? — Гонора непонимающе вглядывалась в взволнованное лицо Ви.

— Может, ты с начинкой?

— Ты имеешь в виду ребенка?

— Не беспокойся об этом, детка, — Ви посмотрела по сторонам, — у меня есть врач.

— Да нет, Ви, ничего такого со мной не произошло.

Ви с недоверием смотрела на нее.

— Детка, я ни в чем тебя не виню.

— Честно, Ви, мы едва знакомы.

— Тогда чего же ты плакала? Ни один мужчина не стоит наших слез.

Гонора приступила к работе и проработала все часы, оставшиеся до закрытия кафе. Усилием воли она заставляла себя не вспоминать об утреннем инциденте. От напряжения у нее разболелась голова, и она принимала одну таблетку аспирина за другой.

Выйдя на улицу, Гонора сразу увидела Курта, стоявшего у одной из колонн Фондовой биржи. Он помахал ей рукой. Не оглядываясь, Гонора быстро зашагала по улице. Каждый шаг отдавался в голове острой болью. Курт, должно быть, бежал за ней — она слышала за спиной его учащенное дыхание.

Догнав ее, он спросил:

— Могу я подвезти вас домой?

— Я не собираюсь домой, — холодно ответила Гонора.

— Почему? Вы выглядите усталой.

— Мы встречаемся с Джосс в четыре у дантиста.

Я подвезу вас туда.

— Нет, благодарю вас. — Гонора свернула на Керней-стрит и ускорила шаг.

Курт не отставая от нее.

— Моя машина за углом.

— Что вы хотите от меня? — спросила Гонора с раздражением.

— Просто подвезти вас, Гонора.

— Почему вы не на работе? Почему вам надо меня подвозить? Раньше вы этого не делали. Сейчас вы знаете, что я работаю официанткой. Думаете, мне это приятно?

Она остановилась и посмотрела Курту в глаза. Его веки дрожали, лицо было обиженным. Неужели она обидела Курта Айвари?

Из ее горла вырвался стон.

— Простите. У меня ужасно болит голова.

— У меня тоже, — ответил он.

Его желтый «бьюик» стоял рядом. Курт открыл дверцу.

— Право же, это лишнее…

— Гонора, не могли бы вы помолчать? Садитесь.

Не смея взглянуть на Курта, Гонора залезла в машину. Курт завел машину и вопросительно посмотрел на нее. Едва слышно она прошептала адрес. Курт не расслышал его, и ей пришлось повторить.

Движение было интенсивным, и Курт вел машину молча. Гонора прижала пальцы к левому виску, пытаясь унять боль. Отсутствие опыта в общении с мужчинами, слабая осведомленность в сексе до сих пор шли ей только на пользу, защищая от вожделенных взглядов. Но вот ей самой понравился мужчина. Как вести себя с ним? Скорее всего она своим неосторожным поведением раскрыла ему правду. Навряд ли Курта можно было назвать повесой, но тогда почему он дожидался ее? Гонора украдкой посмотрела на него. Рот плотно сжат, на скулах играют желваки, глаза прищурены. Он совсем не походил на соблазнителя молоденьких девушек. Гонора пыталась уловить выражение его лица. Какое оно? Сердитое, безразличное, уставшее — или он просто сосредоточился на дороге?

Стоматологический кабинет доктора Бреди находился на площади Вашингтона. Нижний этаж был отведен под аптеку. Курт остановил машину и посмотрел на часы.

— Не опоздали, — сказал он.

— Спасибо, — ответила Гонора и, немного поколебавшись, добавила:

— Послушайте, Курт, папа и Джоселин не знают, где я работаю. Они думают, что в брокерской фирме… — Она почувствовала, что краснеет.

— Понимаю, — спокойно произнес он.

Джоселин уже ждала сестру, склонившись над книгой по истории Америки, — история была ее любимым предметом.

— Ты выглядишь как привидение, — заметила она, взглянув на Гонору.

— Ужасно болит голова, Джосс, ты меня прости, но я не буду тебя ждать.

Заплатив за визит, Гонора побрела домой, выпила еще три таблетки аспирина, вымыла голову в большом желтом тазу и забралась в постель. Сон не шел к ней, и она попыталась читать, но и это оказалось бесполезным — глаза скользили по строчкам, но смысл написанного не доходил до нее. Пуховое одеяло не согревало. Жизнь казалась конченной.

Сославшись на головную боль, Гонора не вышла к ужину.

Где-то после восьми зазвонил телефон. Гонора даже не открыла глаза. Звонили в основном Кристал.

Дверь открылась, и в комнату вошла Кристал.

— Это тебя, Гонора. Сказать, что тебя нет дома?

— Кто звонит?

— Какой-то приятный мужской голос.

— Герри? — С недавних пор за ней стал ухаживать парень из местного колледжа и часто звонил, пытаясь добиться свидания. Его громкий басовитый голос раздражал Гонору, и она всячески избегала встреч с ним.

Кристал покачала головой.

— Нет, более приятный. Я могу и ошибиться, но мне кажется, что это Курт Ай вари.

Гонора выскочила из кровати, накинула на себя старенький, доходящий только до колен халат и пулей полетела к телефону.

Телефон висел на кухне, где в это время Ленглей, Кристал и Джоселин играли в монополию.

— Алло?

— Голова прошла? — спросил Курт.

Услышав его голос, Гонора без сил опустилась на стул.

— Мне гораздо лучше, спасибо.

— Прекрасно. Значит, вы можете выйти на улицу.

Гонора затаила дыхание. Она отдала бы все на свете, чтобы быть сейчас рядом с ним, но гордость не позволяла бежать к нему по первому зову.

— Уже поздно, — ответила она уклончиво.

— Время еще детское.

— Я рано встаю.

— Завтра кафе не работает.

— Я хотела сказать, что встала рано сегодня.

— Я знаю уютное местечко, где мы можем поговорить. Заеду за вами в девять. — Курт повесил трубку.

Гонора стояла в растерянности, все еще держа трубку у уха. Постепенно до нее дошло, что Курт назначил ей свидание.

Не отрываясь от игры, Кристал спросила:

— Кто звонил? Ты сразу повеселела. Кто этот доктор?

— Курт. Он заедет за мной в девять.

— Ты что, собираешься на улицу? — Ленглей оттолкнул чашку, и она, упав на пол, разбилась на мелкие кусочки. — Я запрещаю тебе выходить. Ты же плохо себя чувствуешь!

— Мне уже намного лучше. Честное слово, я чувствую себя хорошо.

Ленглей колебался. Он старался не говорить со старшими дочерьми об их здоровье, боясь коснуться запретной темы — менструации. Отец внимательно посмотрел на Гонору.

— Ты сказала — Курт? Надеюсь, это не Курт Айвари?

Гонора кивнула. На ее лице сияла счастливая улыбка.

— Ты никуда не пойдешь с ним! — закричал Ленглей. — Ты еще ребенок! Как только ему не стыдно!

— Папа, мы просто поговорим и выпьем содовой, — взмолилась дочь.

Не в пример сестрам, Гонора слушалась отца, и его слово было для нее законом. Лицо девушки побледнело, на глаза навернулись слезы. Отец сжалился.

— Раз ты уже дала согласие, то можешь пойти, но это в первый и последний раз. Я не позволю Курту Айвари морочить тебе голову. Пусть не вьется вокруг тебя!

Представив Курта Айвари вьющимся вокруг их сестры, Кристал и Джоселин весело рассмеялись. Ленглей продолжал кричать:

— Я этого не потерплю!

— Успокойся, папа, — вмешалась Кристал, — Гоноре пора собираться. Уже двадцать пять минут девятого. Идем, Гонора, я помогу тебе одеться.

Глава 7

Спускаясь по расшатанной деревянной лестнице, Гонора с трудом сдерживала нервный смех. Если бы не сырой холод подъезда, пробиравший до костей, и тошнотворный запах апельсиновой кожуры из помойных бачков, она бы решила, что все это ей снится, — она идет на свидание с Куртом Айвари. Могла ли она мечтать об этом, в особенности после того кошмара, который произошел сегодня в кафе.

— «Вилма-плейс» недалеко отсюда, — сказал Курт. — Вы в состоянии идти?

— Конечно, но боюсь, что меня туда не пустят. Мне только девятнадцать. — На прошлой неделе семья торжественно отметила ее девятнадцатилетие. Отец принес украшенный розами торт в большой, завернутой в целлофан коробке, а Кристал и Джоселин развесили по всей квартире бумажные гирлянды. Гоноре было приятно сознавать, что она уже взрослая.

— Мы никому не скажем, что вы несовершеннолетняя.

В «Вилма-плейс» царил полумрак. На каждом столике горели свечи. Рядом с баром, возле которого толпились люди, возвышался помост, где стояло пианино. Женщина в декольтированном белом платье играла удивительную мелодию «Песни сентября».

Негр-официант, ловко лавируя между маленькими столиками, бросился им навстречу.

— Добрый вечер, мистер Айвари. Рад видеть вас.

— Как поживаешь, Мартин? — Они сели за столик. — Что будешь пить, Гонора?

Еще дома Гонора решила, что будет пить только имбирный лимонад, но сейчас она расхрабрилась и ответила:

— Джин с тоником. — Сочетание этих слов приятно ласкало слух.

Курт повторил заказ официанту и добавил:

— Мне как обычно.

Когда официант ушел, Курт обратился к Гоноре:

— Теперь вы знаете, куда я привожу несовершеннолетних официанток, если хочу их соблазнить.

Курт опять перешел на свой обычный шутливый тон.

— И часто это случается? — спросила Гонора.

— С каждой новой луной.

Гоноре было приятно чувствовать прикосновение его ног под столом. Джин с тоником был восхитительным, и она быстро вытянула его через длинную соломинку. Гонора ничего не ела с самого завтрака, а отец никогда не рассказывал ей, как действует алкоголь на пустой желудок, поэтому она отнесла легкое головокружение за счет очарования этого уютного ресторана и возбуждающей улыбки, затаившейся в уголках рта Курта.

— Мне всегда хотелось узнать, — начала она тихо, — чем занимаются инженеры?

— Бог мой, и это говорит племянница Гидеона Талботта!

— Мне всегда хотелось понять.

— Ну хорошо, Гонора, я расскажу. Это совсем несложная работа. Заказчик рассказывает инженеру, что он хочет построить или создать, а инженер воплощает его идею в чертежах и следит за выполнением работ от их начала до самого завершения, будь то плотина, железнодорожная магистраль, ракета, мелиорация земли и даже строительство пирамид. Он делает необходимые расчеты, вычисляет прочность металла. Инженер также обязан заранее рассчитать, какую нагрузку вынесет конструкция, как долго она будет служить с учетом различных метеорологических условий.

— Когда-то мы с папой ходили смотреть развалины стены Адриана[4].

— Римляне строили на века. Я инженер-строитель. А в строительном деле римлянам не было равных. Некоторые дороги, построенные ими, еще служат людям, сохранились акведуки и мосты. Мое заветное желание, — Курт понизил голос, — чтобы мои сооружения стояли тысячелетия.

— Я уверена, что так оно и будет, — тихо заметила Гонора.

— Ненавижу жаловаться, Гонора, — сухо сказал Курт, — но я на побегушках у мистера Талботта и до сих пор не возглавил ни одного серьезного проекта.

— У вас все впереди. Курт, расскажите мне о компании «Талботт». Насколько я поняла, вы занимаетесь нефтяным бизнесом.

— И строительством тоже. По желанию клиента «Талботт» берет под свой контроль строительство объекта или полностью разрабатывает его проект. — Курт сделал знак Мартину повторить заказ. — Ну а теперь ваша очередь. Расскажите мне о своей карьере.

— Что же мне рассказать?

— Все с самого начала. Чем вы интересуетесь?

— Меня приглашали в Голливуд, но я отказалась. Это не по мне. Мне нужно зарабатывать деньги. Возможно, это звучит грубо, но в кафе я зарабатываю гораздо больше многих клерков. — «Я уже стала мыслить, как Ви», — подумала Гонора.

— Итак, это вопрос денег.

— Откровенно говоря, да. Мне с трудом удалось найти эту работу. Я обошла много мест, и никто не хотел брать меня.

— Я слышал, что официантки получают хорошие чаевые?

Гонора решила, что Курт намекает на ее отца, неспособного обеспечить финансовое благополучие семьи, и она горячо воскликнула:

— Когда переезжаешь в другую страну, все приходится начинать заново! А на это требуется много денег.

— Положили меня на обе лопатки. Какая вы необычная.

— Потому что я англичанка?

— Просто необычная и очень отличаетесь от других девушек.

— Это хорошо или плохо?

— Плохо, конечно. Вы альтруистка. Мне бы хотелось, чтобы вы пронесли вашу чистоту через все годы этой тяжелой жизни. Да с такими бархатными, светящимися глазами, как у вас, не может и быть иначе.

Сердце Гоноры запело от такого комплимента, и, стремясь быть честной во всем, она заметила:

— В нашей семье самая красивая — Кристал.

— Вне всякого сомнения, она хороша, но мне больше нравятся высокие брюнетки.

— Такие, как Имоджин Бурдеттс? — невольно вырвалось у нее.

— Ревнуете? — Огонь свечи озарил его улыбающееся лицо.

— С какой стати?

— Не отпирайтесь, Гонора. Нам обоим хорошо известно, что вы без ума от меня. — Курт рассмеялся.

Гонора подхватила его заразительный смех.

— Верно, верно. А сейчас опять ваша очередь. Вы готовы исповедаться? О вас ходят ужасные слухи.

Лицо Курта стало серьезным.

— Это неправда. Готов поклясться чем угодно, что я вовсе не незаконнорожденный отпрыск моего босса.

— Гидеона? Курт? — Гонора от удивления открыла рот.

— Разве вы не слышали эту чудовищную сплетню?

Гонора покачала головой.

— Тогда мне не стоило говорить об этом. Это не та история, которую благовоспитанная англичанка может принести домой.

Гонора внезапно поняла, что эта сплетня вызвана завистью к успехам Курта в фирме и что его она так же больно ранит, как ее — работа в кафе. Это открытие сделало его еще ближе, и сердце девушки наполнилось сладкой болью. Дрожащими пальцами Гонора дотронулась до его крупной ладони. По телу пробежал огонь, и она отдернула руку.

Между тем Курт продолжал:

— Прежде всего мистер Талботт…

— Почему вы не зовете его Гидеон, как это делаем мы?

— Он никогда не предлагал мне называть его по имени. Я не член его семьи. Повторяю еще раз. Я не член его семьи. Мистер Талботт уникально честный и порядочный человек, чего нельзя сказать обо мне, милая Гонора. Он ни разу не изменил своей скучной жене, вашей тете.

— Вы любите его, не правда ли?

— Да, люблю, — ответил Курт, разминая сигарету. — Я просто обязан его любить.

— Почему?

Курт угрюмо посмотрел на нее.

— Вы тоже полюбите его. В этой стране найдется не много людей, которые согласились бы взять на работу вашего отца с его невыносимым снобизмом.

Гонора поняла, что Курт решил отплатить ей за чрезмерное любопытство, и не могла не ответить ему тем же.

— Папа прекрасный редактор, — гордо заявила она, — и вовсе не сноб. Просто он джентльмен.

— Джентльмен? Значит, именно так называется человек, который постоянно воротит нос, если ему что-то не нравится?

От обиды за отца Гонора чуть не разрыдалась, но усилием воли сдержала себя и, в свою очередь, спросила:

— А чем уж так хорош ваш Гидеон? Тем, что не изменял жене? Честный человек! Напыщенный и самоуверенный! А как он относится к людям? Вы считаете, что он поступает правильно, бросив нас на произвол судьбы?

— А вы считаете недостаточным, что мистер Талботт взял на работу вашего отца, который, возможно, и хороший редактор и все такое прочее, но от которого постоянно несет перегаром и который любит слоняться без дела? Вам кажется, что мистер Талботт обязан покупать прекрасным сестрам Силвандер дорогую одежду, потому что ее не может купить их бездельник-отец?

Сквозняк задул свечу, и Курт потянулся за спичками, чтобы зажечь ее. Воспользовавшись темнотой, Гонора вытерла слезы.

— Теперь мы все высказали друг другу, не так ли? — спросил Курт.

— Да, — едва слышно ответила Гонора.

— Это послужит вам уроком. Вы оставите в покое мистера Талботта, а я не стану задевать вашего отца, в котором нет ничего от джентльмена. — Курт подозвал официанта. — Принеси нам еще выпить.

Третья порция джина с тоником успокоила Гонору. Они сидели, молча глядя друг на друга. Гонора смотрела на его красиво очерченные губы, и вдруг ей захотелось прикоснуться к ним пальцами. Желание было настолько сильным, что по телу побежали мурашки. Однако она сдержала себя и стала вертеть ниточку жемчуга на шее, которую Кристал по дешевке купила у Вулворта.

Внезапно все закружилось у нее перед глазами, столики закачались, в голове зашумело и завыло, как будто тысячи чертей смеялись ей в лицо. К горлу подступила тошнота. Гонора вскочила, испуганно глядя по сторонам.

— Курт, извините…

Курт подбежал к ней.

— Женский туалет за баром, — сказал он, слегка подталкивая ее.

Пошатываясь, Гонора направилась к бару. К счастью, туалет оказался свободным. Гонора склонилась над унитазом, извергая из себя все выпитое. Она вспомнила кошмар сегодняшнего утра. Небеса явно отвернулись от нее. «Какой ужасный день», — подумала она, разгибаясь. Холодный пот застилал глаза. Гонора вытерла лицо платком.

У зеркала в стиле рококо стояла женщина и красила губы. Их глаза встретились.

— Перебрала? — не церемонясь, спросила она. Порывшись в маленькой бисерной сумочке, женщина вытащила початую пачку жевательной резинки и протянула ее Гоноре. — Пожуй, это отобьет запах.

Гонора поблагодарила ее, умылась, прополоскала рот и достала из пачки жевательную резинку с конфетным вкусом.

На столе ее ждал горячий кофе. Не смея поднять глаза на Курта, она смотрела на дымящийся кофе.

— Я с утра ничего не ела, — сказала она тихо, — возможно, поэтому мне так плохо.

— Господи, почему же вы мне не сказали? Я бы ни за что не позволил вам пить. Мне самому следовало подумать. Сейчас я закажу вам гамбургер.

— Не надо, лучше выйдем на воздух.

Профессиональным взглядом она посмотрела на оставленные на столе чаевые — сумма была значительной.

Туман рассеялся. Витрины большого итальянского магазина сверкали. Казалось, что стекла отсутствуют и продукты лежат прямо на улице. В свете фонарей появлялись одинокие прохожие. Они возникали ниоткуда и шли в никуда. Гонора глубоко вдыхала влажный холодный воздух. Курт молчал. На подходе к дому он взял ее за руку и крепко пожал. Их пальцы сплелись. Его близость волновала Гонору.

У подъезда Курт остановился, притянул ее к себе и, заглянув в глаза, спросил:

— Лучше?

— Да, — ответила она шепотом. Во дворе было темно и пахло мочой. Этот устоявшийся запах смешивался с запахом дорогого одеколона, сигарет и легким запахом мужского пота. Его дыхание слегка отдавало виски. Гонора мысленно поблагодарила женщину, давшую ей жевательную резинку, чтобы отбить противный привкус во рту.

— Уверена? — Он тоже перешел на шепот.

Кивнув, Гонора потянулась к нему губами. Позже она будет удивляться своей смелости, но сейчас это казалось вполне естественным.

Курт еще крепче прижал ее к себе, именно так, как она представляла в своих мечтах. Его губы были мягкими, и она дотронулась до них языком. Когда воздыхатели пытались целовать ее так называемым французским поцелуем, она брезгливо отстранялась. Сейчас же она сама провоцировала Курта на такой поцелуй, и он немедленно последовал — его язык, казалось, проник ей в тело. Ее соски всегда были очень чувствительными, сейчас же они затвердели, приподнимая ткань платья. Его дрожащие руки ласкали ее, и она прижималась к нему все сильнее и сильнее, пока не почувствовала, как наливается силой его плоть. Гонора воспарила над землей, над этим темным, пропитанным влагой городом.

Поцелуй закончился, и Курт прижался щекой к ее щеке.

— Я сошел с ума, — прошептал он, прерывисто дыша.

— Это я поцеловала тебя…

— Ты чертовски доверчивая и нежная. Ты же ничего не знаешь обо мне — кто я, откуда, какие у меня планы.

— Я люблю тебя.

Курт заглянул ей в глаза. Слабый свет, идущий из парадного, позволил Гоноре увидеть вспыхнувшее в его взгляде изумление, его мягкие губы, измазанные ее помадой. Какие они теплые, чувственные, влекущие!

— Тебе не следовало этого говорить, Гонора.

Девушка почувствовала себя неловко. Ей было отчаянно стыдно.

— Я не собираюсь навязываться тебе, — задыхаясь, прошептала она.

— Послушай, Гонора, разве ты не понимаешь, что я полный амбиций подонок, стремящийся к власти и большим деньгам?

— В тебе есть и много хорошего.

— Возможно. Я чертовски хороший инженер. Вот где сосредоточены все мои амбиции. Я мечтаю построить на земле нечто чудесное. — Курт говорил серьезно. — У меня много планов.

— А в твои планы входит Имоджин?

— Ты хочешь знать, использую ли я ее? Итак, мы пришли к выводу, что я настоящий сукин сын.

— Нет, но…

— Гонора, она мне нравится. С ней легко и просто.

— И мистер Бурдеттс может помочь тебе.

— Конечно. Я смогу воплотить свою мечту в жизнь, если женюсь на ней.

— Женишься? — Это слово колокольным звоном отдалось в ее голове, и Гонора попыталась вырваться из объятий Курта. Его пальцы крепче сжали тонкую талию девушки. — Я уже рассказывал тебе, что у Талботта я не сделал ни одного самостоятельного проекта и не сделаю, пока мне не стукнет сорок. Гонора, может, тебе больно это слышать, но я не сэр Галахад.

— Тогда зачем ты назначил мне свидание?

— Когда я увидел тебя в кафе, мое сердце наполнилось жалостью. Ты выглядела такой потерянной рядом с той крикливой сукой. В тебе есть что-то от сказки, и мне захотелось стать сэром Галахадом и прискакать к тебе на выручку на белом коне.

— Ты действительно почувствовал это?

— Конечно. Любой может утонуть в пучине твоих глаз. — Курт нежно поцеловал ее глаза, затем губы.

Глава 8

Когда в десять зазвонил телефон — Гонора в это время готовила завтрак, — у нее мелькнула слабая надежда, что это Курт. Вчера, проводив ее до дверей квартиры, он не назначил ей нового свидания. Гонора схватила полотенце, чтобы вытереть руки.

В дверях ванной появилась Кристал. Ее светлые волосы струились по голым плечам. Замотанная в полотенце, она была похожа на маленькую прекрасную островитянку.

— Я возьму трубку, — закричала она, подбегая к телефону. Голосом, имитирующим сопрано, она пропела в трубку:

— Алло?

— Кристал? Говорит Гидеон, — услышала она знакомый скрипучий голос. — Я хочу пригласить тебя и всю твою семью на обед сегодня вечером.

Голубые глаза Кристал загорелись радостным огнем. Первое официальное приглашение на обед. Это не имело ничего общего с обычными субботними приемами, на которых Кристал надеялась встретить какого-нибудь молодого человека. Но все было напрасно — кроме Курта, на них присутствовали одни старые грибы. Кристал слишком любила сестру, чтобы позволить себе кокетничать с человеком, так понравившимся Гоноре, да к тому же ей претил его язвительный тон.

Однако если бы не сестра, она непременно занялась бы им, чтобы насолить Имоджин. Телефонный звонок Гидеона означал, что союз Силвандеров и Талботта крепнет, и это было ступенькой к новой, счастливой жизни.

В голове Кристал вихрем пронеслась мысль, под каким предлогом отказаться от свидания с Бобби Дюпре, который собирается повести ее на новый фильм «Колокола святой Марии» с Бингом Кросби в главной роли. А, плевать на Бобби!

— Как замечательно, Гидеон. Вы так добры.

— Я хочу, чтобы и ваш отец пришел вместе с вами, Кристал.

— Конечно, Гидеон, он непременно придет.

— Моя машина заберет вас в семь. — Гидеон повесил трубку.

Продолжая держать трубку в руке, Кристал обратилась к сестрам:

— Никогда не догадаетесь, кто сейчас звонил.

— Как бы не так! — Джоселин подняла голову от учебника геометрии. — У дяди Гидеона слишком громкий голос.

— Так это был Гидеон? — чашка чуть не выскользнула из рук Гоноры.

— Он нас всех приглашает на обед.

— На обед? Но почему?

— Перестань связывать все со своим вчерашним свиданием! — оборвала ее Кристал.

— Чему обязаны такой чести? — встряла Джоселин.

Кристал не удостоила ее ответом.

— Наконец-то он повел себя как настоящий родственник. Держу пари, что теперь он раскошелится. Просто раньше он был в глубоком трауре…

— Что-то я этого не заметила, — опять ввернула Джоселин.

— …Я уверена, что он будет устраивать приемы, чтобы мы могли познакомиться с порядочными молодыми людьми. Гонора, ты немного опоздала, но для меня он мог бы устроить выход в свет. Имоджин рассказывала мне, что миссис Бурдеттс устроила для нее большой прием. Там было около трехсот гостей, в том числе Харты и Ноуленды. После этого ее стали приглашать на все вечера, «такие божественные, с дикими оргиями, где все на французский манер — каждый делает, что хочет», — подражая голосу Имоджин, процитировала Кристал.

Лицо Джоселин вытянулось и помрачнело. Если Гидеон решит организовать выходы в свет Гоноры и Кристал, то почему бы ему не сделать этого и для нее. Но в чем она пойдет? Ни одного подходящего наряда! Единственное крепдешиновое платье уже мало ей, да к тому же оно все в пятнах. Вот если бы Кристал одолжила ей одно из своих! Конечно, красоты оно ей не прибавит, но зато уверенности — пожалуй.

— Что-то я не слышала, чтобы он приглашал папу, — язвительно заметила Джоселин.

— В таком случае иди и промой уши, — отпарировала Кристал.

— Кристал! Джосс! — взмолилась Гонора.

— Папа не пойдет, — заключила Джоселин.

— Еще как пойдет. Гидеон сказал, чтобы он непременно был.

— Оказывается, ты большая кретинка, чем я думала. Или совсем слепая. Неужели ты не заметила, что он находит любой предлог, чтобы не ходить туда по субботам? Держу пари, что он не пойдет.

Кристал потуже затянула полотенце.

— Он пойдет, — решительно заявила она и ушла в ванную, с силой хлопнув дверью. Кристал любила свою семью и хотела счастья каждому из них.

— О, Джосс, — вздохнула Гонора, — почему тебе обязательно надо испортить всем настроение?

— Ты моешь эту чашку уже час, — сверкнула очками Джоселин в сторону сестры. Она ревновала Гонору к Кристал и всякий раз, когда Гонора защищала ее, обижалась.

— Так ты считаешь, что это Курт Айвари заставил Гидеона пригласить нас? — спросила Джоселин, проглотив обиду.

Гонора покраснела.

Джоселин чуть было не выиграла пари: Ленглей наотрез отказался идти с ними к Гидеону.

— У меня важная встреча с одним очень известным человеком. Он создает свое издательство и приглашает меня работать с ним. — Ленглей продолжал надеяться, что найдется богач, который выведет семейный корабль Силвандеров из бушующего океана в тихую гавань. Кристал старалась убедить отца, что он не может бросить своих дочерей на произвол судьбы, и даже пустила слезу. То, что не удалось Кристал, удалось Гоноре. Вспомнив вчерашний разговор с Куртом, она сказала отцу, что именно Гидеон дал ему работу и что его отказ пойти на обед может быть неправильно истолкован. Сославшись на то, что ему, возможно, удастся перенести встречу, Ленглей ушел из дома в четыре и вернулся после шести с виноватой улыбкой и сильным запахом мятных пастилок, которыми он пытался заглушить запах алкоголя.

Помимо семьи Силвандер на обеде присутствовал только Курт.

Миссис Вортби разлила по тарелкам овощной суп, щедро заправив его сметаной. Гидеон самолично нарезал большую баранью ногу, ловко орудуя ножом и вилкой. Он сам обошел всех присутствующих, предлагая выбрать любой понравившийся кусок. На гарнир подали отварной картофель в сметане, маринованный лук, свежий горошек с маслом. Меню завершали кофе и горячие золотистые бисквиты. Во время субботних приемов Джуан никогда не предлагал девушкам вина. Сегодня же он, не спрашивая их согласия, молча налил херес в бокал Кристал и, наклонив большую плетеную бутыль, собирался наполнить и бокал Гоноры. Запах вина вызвал у Гоноры тошноту, и она, прикрыв бокал рукой, покачала головой.

— Спасибо, я не хочу.

Курт в изумлении поднял брови.

Гонора старалась не смотреть на Курта, если только он сам не обращался к ней. К счастью, он был увлечен разговором с Гидеоном, горячо обсуждая с ним стоимость рафинировочного завода, на строительство которого они получили подряд. Было интересно наблюдать, как двое людей хорошо понимают друг друга. Гонора не могла поверить, что Курт, этот умный и сильный человек, вчера держал ее в объятиях и осыпал ее лицо поцелуями.

Обращаясь к Ленглею, Гидеон спросил:

— Вы знаете об этом заводе, Силвандер? Вы должны были печатать спецификацию.

— Что-то слышал, — невнятно пробормотал Ленглей. Язык его заплетался. Гонора украдкой посмотрела на отца. Его лицо вспотело, глаза покраснели. Он был уже навеселе, когда они пришли на обед, и за столом поглощал бургундское бокал за бокалом, добавив к нему «Шато-де-Кем», которое подавали на десерт, и успел достаточно хорошо набраться.

Гидеон видел это.

— Подавайте кофе, миссис Вортби, — приказал он.

Когда кофе был выпит, миссис Вортби и Джуан убрали со стола.

Гидеон откинулся в кресле. На лице его застыло многозначительное выражение. Откашлявшись, он произнес:

— Послушайте, девушки, я хочу, чтобы вы и ваш отец переехали жить ко мне. Я полюбил вас и надеюсь, что вы меня тоже.

Сестры дружно кивнули головами.

— Дом большой, наверху целых семь спален, так что всем хватит места.

Наступила тишина. Было слышно, как Курт колет грецкие орехи. Гонора в смущении посмотрела на него.

— Вы хотите, чтобы мы жили здесь? — спросила Кристал на классическом английском, забыв свою привычку подражать американцам.

— Этот дом будет вашим домом, — ответил Гидеон. — Более того, я позабочусь о вашей учебе, нарядах и прочих расходах.

Ленглей выскочил из-за стола. Жилы на его шее вздулись.

— Вы дали мне работу, Талботт, но я не позволю вам вмешиваться в мои дела. Я сам могу позаботиться о своих дочерях.

Гидеон с удивлением посмотрел на своего еле стоящего на ногах деверя. Уже немало смущенный своей просьбой, он смутился еще больше.

— Что на вас нашло? — спросил он.

Ленглей ударил кулаком по столу. Серебряная вазочка с орехами подскочила, и орехи полетели на пол.

— То, что вы были женаты на бедной Матильде, еще не дает вам права заботиться о моих дочерях!

— Вы бы лучше бросили пить, Силвандер, — угрюмо сказал Гидеон. — Вы уже стали настоящим алкоголиком.

— А что мне еще остается делать! Я ненавижу вас, американцев.

— Папа, — взмолилась Гонора, — пожалуйста, остановись.

Ленглей не обратил внимания на ее слова.

— Деньги, деньги! Вы только о них и думаете! Даже за обедом вы не можете не говорить о деньгах.

Гидеон гордо выпрямился в кресле, на его лбу выступил пот.

— Я не допущу, чтобы Кристал пошла по стопам сестры! Я не хочу, чтобы она стала официанткой!

Гонора готова была провалиться сквозь землю. Она с упреком посмотрела на Курта. В его глазах плясали бесенята. Так, значит, он все-таки решил сыграть роль рыцаря на белом коне! Руки Гоноры дрожали, и она спрятала их под салфетку. «Боже мой, — подумала она, — это убьет бедного папу».

— Официанткой? — опередила отца Джоселин, с испугом глядя на свою любимую сестру. — Гидеон, вы, наверное, ошибаетесь.

— Никогда еще не слышал такой чудовищной лжи! — Ленглей презрительно вытянул губы. — Гонора, скажи этому человеку, что ты работаешь в известной брокерской фирме.

— Я… папа… мне стыдно… но я это придумала специально для тебя.

— Дочь Силвандера — официантка? — Ленглей от удивления широко раскрыл рот.

Гонора не поднимала глаз, еле сдерживая слезы.

— Гонора работает в кафе «Строудс», — вмешался Курт, — это в деловой части города. Работа там очень тяжелая и не предназначена для такой девушки, как ваша дочь. Она сказала мне, что семья нуждается в деньгах. Вы же прекрасно понимаете, что ей нужно учиться.

— Она и будет, — рявкнул Ленглей.

— Когда? — спросил Курт.

— Этой осенью, — был ответ.

— Я американец, — продолжал Курт, — и вопрос денег для меня немаловажный. Они у вас есть, чтобы заплатить за учебу?

— Не суйте нос не в свои дела, Айвари!

— Вы напрасно лезете в бутылку, Силвандер, — заметил Гидеон. — Курт лишь старается помочь вашей дочери. Ей не стоит таким образом зарабатывать вам на жизнь.

— Ха… ха!

— Я желаю вашим дочерям только хорошего. Здесь, в Сан-Франциско, принято устраивать приемы по поводу первого выхода девушки в свет. Я уже договорился с миссис Экберг, которая помогала семье Имоджин. Она обещала помочь и мне.

— Я никогда не буду жить в этом проклятом доме!

При упоминании миссис Экберг глаза Кристал заблестели.

— Папа, — сказала она сладким голосом, — давай обсудим предложение Гидеона дома, в более спокойной обстановке.

Глава 9

Курт вызвался подбросить семью Силвандер домой. Ленглей тяжело опустился на заднее сиденье и всю дорогу молчал. Когда они подъехали к дому, он, игнорируя протянутую руку Курта, с трудом вылез из машины.

Попрощавшись с Куртом, Кристал и Джоселин быстро побежали к подъезду. Гонора взяла отца под руку.

— Ты, — начал он заплетающимся языком, — дочь Силвандера, работаешь за гроши в кафе.

— Папа, пожалуйста.

— Как ты могла? — Он с трудом выговаривал слова.

— Папа, эта работа не такая уж плохая… и это единственное, что мне удалось найти.

— Ты вульгарна! — Ленглея зациклило на этом слове, и он снова и снова повторял: — Вульгарна… вульгарна… и лжива…

Выдернув руку, он, спотыкаясь, направился к дому. Гонора последовала за ним, но Курт задержал ее.

— Гонора, постой! Мне нужно поговорить с тобой.

— О чем? — спросила она ледяным тоном.

— Давай сядем в машину, на улице холодно, — предложил Курт.

Гонора неохотно села, оставив дверцу открытой.

Курт закурил сигарету.

— Ты готова растерзать меня на куски, — сказал он.

— Ты же обещал никому не рассказывать о моей работе.

— Послушай, мистер Талботт давно собирался помочь вам, но просто не знал, как это лучше сделать.

— Он обидел папу.

— Он не хотел этого, — ответил Курт и тихо добавил: — Спроси любого, и тебе скажут, что он добрейшей души человек.

— Возможно, — сухо ответила Гонора.

— Еще до вашего приезда он мне говорил, что вы внесете разнообразие в его скучную жизнь. Он мечтал поселить вас в своем доме.

Гонора прижалась лбом к стеклу.

— До тех пор, пока вы не переехали в Америку, Гидеон не догадывался, как вы бедствуете. Он все время думал, как помочь вам. Даже хотел повысить зарплату вашему отцу, но решил, что тот все равно все пропьет.

— Какое это имеет отношение к тому, что вы нарушили данное мне слово! — закричала Гонора.

— Ну вот, теперь вы злитесь.

— Конечно. Неужели вы не понимаете, что почувствовал папа, узнав о моей работе! Или вам нет до этого дела?

— Гонора, я едва сдерживался, чтобы не придушить его. Что он из себя изображает? Кто он такой? Король Георг? Он не может содержать свою семью и оскорбляет тебя, потому что ты делаешь это за него.

— Я не содержу семью, — ответила Гонора, — я просто стараюсь немножко ему помочь, вот и все.

— Черт возьми! Я же знаю, какие деньги он приносит домой! Он все просаживает в барах, и уж поверь мне, я знаю, сколько это стоит.

— Мы же как-то жили, пока я не устроилась на работу.

— Представляю. Он что, слепой? Неужели он не видит, что вам нечего есть, что на вас старая одежда, что вам нужно ходить к врачу?

Голос Курта был злым.

— Нельзя было рассказывать ему о моей работе, — прошептала Гонора, — он такой чувствительный.

— Я давно заметил, что такие чувствительные люди думают только о себе. Посмотри, как он набросился на тебя!

— Он просто выпил лишнего…

— Лишнего… Он уже был пьян, когда пришел на обед. — Курт выдвинул пепельницу и затушил недокуренную сигарету. — Гонора, — начал он более спокойно, — ты не поверишь мне, но когда твой отец трезв и не слоняется без дела, он вполне приличный мужик. Пойми, что мне очень тяжело далось нарушение данного тебе слова. Мне было гораздо тяжелее, чем твоему отцу. Я не мог вынести твоего взгляда, и мне было так жаль тебя.

Все еще пытаясь защитить отца, Гонора сказала:

— Папе, с его гордостью, нелегко было пойти на такую работу…

Курт приложил к ее губам палец.

— Давай сменим тему. Ты слишком хороша для этого мира, и мне больно видеть, как человек, которого ты любишь, незаслуженно обижает тебя.

Он провел пальцем по ее пухлому рту, и сердце Гоноры дрогнуло. Ее аргументы в защиту отца иссякли. Курт включил радио, и тесное пространство машины наполнилось звуками чудесной музыки.

— Пятая симфония Чайковского, — прошептала Гонора.

— Ты околдовала меня. — Курт притянул ее к себе и зашептал в ухо: — Я ничего не могу поделать с собой.

Он поцеловал ее.

— Курт…

— Что, милая?

— Курт… мне просто нравится повторять твое имя.

— А мне нравится, как ты произносишь его. Твой дядя не одобрил бы нас.

— Почему?

— Потому что я не такой порядочный, как он.

— Ты спал с девушками?

— И не только.

— Я ненавижу их всех.

Курт крепко поцеловал ее. Тело Гоноры обмякло. Она чувствовала, что погружается в пучину страсти, как в омут, и эта пучина сомкнулась над ее головой. Она с жадностью втянула в себя его язык. Курт расстегнул ее пальто и осторожно дотронулся до груди. Соски ее напряглись, внизу живота приятно заныло.

— Курт… я люблю тебя.

— Это называется желанием.

— Вовсе нет.

— До чего же они хороши, — прошептал Курт, лаская ее груди.

Гонора обвила руками его сильные плечи, гладила спину.

— Я люблю тебя… люблю.

— Чудесно. Мне кажется, что и у меня это не просто желание.

— Курт…

Никто из них не заметил, как к машине подошел Ленглей. Он заглянул в окно и увидел свою дочь в объятиях этого самодовольного негодяя Айвари, который имел стойкую репутацию донжуана и переспал почти со всеми женщинами компании. Его Гонора, его сказочная португалочка, свет его очей, обнималась и целовалась с этим подонком! Отчаянию Ленглея не было предела.

Он отскочил от машины и побежал вниз по улице.

* * *

— Гонора, проснись! — Кристал потрясла сестру за плечо.

Гонора, которая всю ночь грезила о Курте, с трудом открыла глаза и посмотрела на сестру.

— Папа не ночевал дома, — волнуясь, сообщила Кристал.

— А сейчас уже половина десятого, — добавила Джоселин.

Гонора приподнялась на локте.

— Он отсутствовал всю ночь? — Случай был беспрецедентным.

— Именно это мы и пытаемся втолковать тебе, — Джоселин села на кровать сестры, уткнувшись ей в плечо. — С ним случилось что-то ужасное.

— Джосс, дай мне одеться, — попросила Гонора, — мы должны заявить в полицию.

Взявшись за руки, сестры побежали в полицейский участок, расположенный недалеко от рыбацкого причала. За столом сидел длинноносый сержант лет тридцати. Выслушав сестер, он усмехнулся.

— Послушайте, девочки, во время войны я был в вашей стране и могу с уверенностью сказать, что там тоже случаются подобные вещи. Если мы будем заниматься каждым человеком, который не ночевал дома, нам некогда будет ловить преступников. — Он подмигнул Кристал.

— Но папа никогда прежде не делал этого, — сказала Гонора.

— Возможно, вы, девочки, еще не знаете, но такое часто случается с нами, мужчинами. Почти у каждого из нас есть красотка, с которой мы не прочь провести ночь.

— Это совсем непохоже на нашего папу, и, кроме того, он никогда не уходил из дому, не предупредив нас, — волновалась Гонора.

— Рано или поздно такой момент наступает.

— Мы живем рядом с китайским кварталом. Почему вы думаете, что он не мог попасть в беду? — закричала Джоселин.

Полицейский пожал плечами.

— Если он не вернется через два дня, мы займемся его поисками.

Обычно по воскресеньям сестры ходили в церковь, но сегодня они бросились на поиски отца, заглядывая во все возможные места. Ленглей не вернулся, и они, усталые, легли спать, но их чуткие уши ловили каждый звук во дворе в надежде услышать знакомые шаги.

Всю ночь Гонора мучилась чувством вины и страхом за отца, и утром, невыспавшаяся, пошла на работу. Увидев синяки у нее под глазами, добрый Эл отправил девушку домой.

— Ты все еще нездорова, Гонора.

Джоселин бродила по квартире, решая, идти ей в школу или нет. В конце концов здравый смысл возобладал, и она решила, что не может нарушать дисциплину. Кристал позвонила к отцу на работу и сообщила, что он внезапно заболел. Они с Гонорой остались дома одни.

— Надо было мне все ему рассказать, — в сотый раз повторила Гонора. — Я одна виновата.

— Что толку винить себя, Гонора?

— Мне надо было пойти домой вместе с ним, а не сидеть с Куртом в машине!

— Ну и как тебе Курт?

— О, ради Бога, Кристал!

— Знаю, знаю, благородная Гонора не обсуждает с посторонними достоинства своих ухажеров. — Кристал принялась ходить взад-вперед по кухне. Ее острые каблучки впивались в мягкий линолеум, оставляя на нем вмятины.

— Сядь, Крис.

— Мне так хотелось, чтобы нам всем повезло! Я и представить себе не могла, что дело примет такой оборот!

— Теперь ты начинаешь винить себя.

— Это так непохоже на меня, не так ли?

Гонора тяжело вздохнула.

— Ты не знаешь, где в Сан-Франциско находится морг?

— Замолчи, замолчи! — Кристал опять заходила по кухне.

Когда стрелка на циферблате кухонных часов с треснувшим стеклом приблизилась к двум, Кристал сказала:

— Скоро откроется кафе «Корона». Пойду порасспрашиваю завсегдатаев, может, кто его видел.

Гонора сидела за кухонным столом, уронив голову на руки, когда послышался звук открываемой двери. Вскочив из-за стола, она бросилась к входной двери. Это был отец — без котелка и без галстука. Его рубашка была расстегнута, мятые брюки покрыты подозрительными пятнами. Но больше всего поразило Гонору его заросшее седой щетиной лицо — раньше она никогда не видела его небритым.

— Привет, — Ленглей жалко улыбнулся и прошел прямо на кухню.

— О, папа, благодарение Господу, ты жив. — Гонора помогла ему сесть. От него дурно пахло. — Мы чуть с ума не сошли.

— Мне следовало бы позвонить вам, — тихо сказал Ленглей, вынимая серебряные запонки из грязных манжет. — Этот парень, ну, помнишь, я рассказывал вам о нем, тот, что собирается основать издательство, продержал меня всю ночь. Я просто потерял счет времени.

Потерял счет дням и ночам.

Кумир Гоноры упал с пьедестала, и из-под обломков выглянул слабый, безвольный, стареющий человек, которого она любила и обязана была защищать.

— Должно быть, он очень богат, — поддержала Гонора ложь отца, боясь ущемить его гордость.

— Ты даже представить себе не можешь как! — воскликнул патетически Ленглей. — Это издательство будет единственным в своем роде во всем Сан-Франциско.

Отец говорил без остановки, но Гоноре, которая не верила ни одному его слову, удалось воскликнуть:

— Папа, как чудесно! Ты опять будешь работать по своей специальности.

— Более того, я буду главным редактором.

— Прямо как в сказке. Папа, почему бы тебе не принять ванну, а я пока вскипячу чайник? Хорошим чаем мы отпразднуем твою удачу.

Вымытый и выбритый, одетый в чистую рубашку, Ленглей сидел за столом и жадно ел бутерброды с рыбным паштетом, запивая их крепким чаем. Не переставая жевать, он увлеченно рассказывал дочери, как новый издатель ценит его, однако старался не говорить, в чем будет заключаться его работа и где она находится.

Джоселин и Кристал пришли домой вместе: они столкнулись на улице.

Не дав им раскрыть рта, Гонора радостно закричала:

— У папы хорошие новости! Он опять будет работать в издательстве!

Целуя дочерей и не давая им вставить ни слова, Ленглей скороговоркой говорил о своей новой работе.

Все были счастливы.

— Кристал, Гонора, садитесь поближе ко мне. Джосс, иди сюда, — Ленглей похлопал себя по колену. Когда худенькая девочка угнездилась у него на коленях, Ленглей произнес:

— Нам надо серьезно поговорить.

— Все хорошо, папа, — сказала Кристал, — теперь мы знаем, почему ты так задержался. Тебе надо отдохнуть.

— Да, — подтвердила Джоселин, протирая очки рубашкой отца, — не беспокойся о нас, папа.

— Я хочу поговорить с вами о предложении вашего дяди. — Ленглей был полон решимости. — Я хорошо все обдумал.

— Ты решил, что мы все переедем в его мавзолей? — спросила Джоселин.

— Нет, детка. Вашему отцу необходимо сосредоточить всю свою энергию на новой работе. Начинать новое дело — очень тяжелая задача. У меня совсем не будет свободного времени, поэтому вам пока лучше пожить у дяди.

— Без тебя? — захныкала Джоселин.

— Я буду очень занят, — повторил Ленглей.

— Папа, мы не будем тебе обузой, — заметила Гонора. — Я по-прежнему буду работать.

Ленглей вздрогнул, как от удара.

— Ты должна поступить в университет.

— Но мы не можем жить без тебя, — начала плакать Джоселин.

— Я помню, как мне было плохо без тебя во время войны, — закричала Кристал. — Пожалуйста, папа, не разбивай семью. Я этого не вынесу.

— О чем вы, девочки, беспокоитесь? Я ведь буду не в Рейкьявике. Я буду навещать вас по воскресеньям, мои зверушки. Я должен быть уверен, что у вас все в порядке, иначе я не смогу сосредоточиться на новой работе. — Ленглей старался казаться веселым, но его худое лицо было бледным и несчастным.

— Папа, мы не поедем к Гидеону без тебя, — в глазах Кристал появились слезы, — и давай больше не будем говорить об этом. — Ей так хотелось, чтобы Гидеон осчастливил их всех без исключения, и сейчас она чувствовала себя виноватой и подавленной.

— На этот раз Кристал совершенно права, — заметила Джоселин. — Мы должны стоять друг за друга.

— Перестаньте со мной спорить, цыплятки. Я принял твердое решение, — голос Ленглея сорвался.

Наступила тишина, затем Кристал спросила:

— А сколько времени тебе понадобится, чтобы наладить издательское дело?

— Да, папа, скажи нам хотя бы примерно, сколько времени мы будем жить у Гидеона? — Джоселин спрятала худенькое личико у отца на груди.

— Самое большее несколько месяцев, — последовал ответ.

— Тогда о чем мы спорим? — спросила Кристал. — Время пролетит незаметно, и к осени мы опять будем вместе.

— Совершенно верно. Рассматривайте нашу разлуку как долгие летние каникулы. А теперь идите сюда.

Последовал семейный ритуал: обняв друг друга за плечи, они прижались головами — седые, черные, золотые и пепельные волосы слились, образуя причудливое цветовое пятно.

Глава 10

Жизнь в большом некрасивом доме на Клей-стрит не оправдала радужных надежд Кристал.

Она мечтала, что в доме Гидеона будет собираться вся золотая молодежь Сан-Франциско, но этого не случилось. Ленглей, стараясь воспитывать дочерей в строгости, все же давал им некоторую свободу. Гидеон придерживался более суровых правил поведения для своих подопечных. Он самолично изложил их на бумаге и вручил миссис Экберг. Эта маленькая нервная особа, постоянно глотающая какие-то таблетки, как выяснилось позже, вовсе не устраивала первый выход в свет Имоджин, а была просто-напросто секретарем миссис Бурдеттс по связям с общественностью. Боясь потерять работу, она пунктуально выполняла все предписания своего нового хозяина. Рухнули надежды Кристал и относительно знакомства с богатым молодым человеком. Гидеон никого не приглашал к себе в дом. Если ему случалось взять трубку, когда звонили Кристал, он начинал подробно выяснять, кто звонит и зачем. Городские мальчишки из бедных семей, которые раньше бегали за Кристал, теперь не осмеливались подойти к ней — она жила в большом доме и была слишком хороша для них. Телефон звонил все реже и реже.

Но с другой стороны, Гидеон был безгранично щедр. Он дал Кристал carte blanch в переоборудовании ее комнаты, бывшей спальни тети Матильды, и она с помощью местного дизайнера отделала ее заново: стены выше панелей орехового дерева были покрашены в голубой цвет, старый паркет ручной работы застлан мягким, пушистым голубым ковром, огромная кровать заменена на более современную, с полосатым муслиновым пологом, тяжелые кресла выброшены, и их заменили другие, более легкие и изящные, обтянутые голубым бархатом.

Гидеон разрешил сестрам пользоваться его счетом при покупке одежды, приобрел для них машину, установил в музыкальной комнате телевизор новой модели.

Через две недели после их переезда в дом Гидеона, когда Кристал, лишенная возможности бегать на свидания, бесцельно бродила по дому, Гидеон пригласил ее в свой кабинет и преподнес ожерелье из натурального жемчуга. Полная благодарности, Кристал стояла перед зеркалом, рассматривая сверкающее чудо, обвивавшее ее тонкую белую шейку. В голове девушки мелькнула мысль: что это, плата за ограничение ее свободы, нежные отцовские чувства или здесь таится что-то другое?

Другое? Как глупо!

Гидеон так же относился и к Гоноре.

Жарким сентябрьским днем Курт и Гонора ехали по широкой грунтовой дороге, направляясь на стройку. Была пятница, и в этот день Курт не работал, но он решил посмотреть, как продвигается строительство Восточно-Оклендского шоссе. Машина остановилась у здания управления, покрытая пылью вывеска гласила: «Г.Д. Талботт». Около здания в беспорядке стояли большой грузовик, джип и еще несколько машин. Вдали, за горами вырытой земли, виднелись крохотные фигурки людей в красных касках.

— Ну вот мы и приехали, — сказал Курт, — вылезай.

— Я подожду тебя на улице, — ответила Гонора.

— На такой жаре?

— Будем считать, что я загораю.

На самом деле Гонора боялась, что кто-нибудь увидит ее с Куртом, расскажет об этом дяде Гидеону, и чаша его терпения переполнится. С самого начала он дал ей понять, что ее встречи с Куртом нежелательны. «Слишком искушенный», — сказал он, что на его языке означало — бабник. Каждый раз, когда Гидеон видел их вместе, он сердито хмурил брови, поэтому Гонора старалась встречаться с Куртом на стороне. Что же касается самого Курта, то он, казалось, не замечал хмурых взглядов своего босса и как ни в чем не бывало продолжал оказывать его племяннице знаки внимания.

— Вместо загара ты получишь солнечный удар, — рассмеялся Курт.

— Ты собираешься пробыть там долго?

— Пару минут, — ответил Курт и, достав с заднего сиденья чертежи, взбежал на крыльцо. По случаю выходного Курт надел бермуды, которые не скрывали его мускулистых ног. Гонора поймала себя на мысли, что его ноги действуют на нее возбуждающе. Она покраснела и отвернулась.

Вдали виднелись небоскребы Окленда. Солнце окрашивало их окна в кроваво-красный цвет. Казалось, что город объят пламенем. Глаза Гоноры устали от нестерпимого блеска, и она отвела взгляд. Ее мысли опять вернулись к Курту.

Часто, лаская Гонору, Курт шептал ей слова любви. Девушка понимала, что такой искушенный человек, как Курт, не в первый раз это говорит, но ей хотелось верить ему, и она верила. Он ни разу не обмолвился о женитьбе и не предлагал ей стать его девушкой. В прошлом месяце он был кавалером Имоджин на ежегодном празднике компании «Бурдеттс», а недели две назад сопровождал ее на благотворительный бал. Гонора догадывалась, что они часто встречаются, но никогда не расспрашивала его об этом. Надо было знать Курта он не любил, когда лезли в его личную жизнь. «Неужели он спит с этой вешалкой?» — часто спрашивала себя Гонора, и от этой мысли у нее начинало болеть сердце.

Гонора уважала независимость Курта и не пыталась навязать ему свою любовь.

— Гонора! — услышала она его голос.

Она быстро повернула голову в его сторону.

— Я хочу познакомить тебя со своим другом.

Ослепленная лучами солнца, Гонора не сразу разглядела человека за спиной Курта. Но постепенно его фигура стала приобретать очертания. Это был мужчина лет тридцати, крепкого телосложения, одетый в темные брюки и белую, с короткими рукавами рубашку, на которой выделялся яркий узорчатый галстук. Широкий нос, немного скошенный вправо, нависал над густыми черными усами, в которых пряталась белозубая улыбка. Его смуглое от природы лицо было покрыто бисеринками пота. «Еврей», — радостно подумала Гонора. Выросшая в стране, где было мало евреев и совсем не было негров и китайцев, она, лишенная национальных предрассудков, относилась к каждому представителю этих народов с благоговейным трепетом — для нее они были носителями более древней культуры.

— Гонора, это мой приятель по колледжу, — представил Курт незнакомца.

— Я помогал ему по математике, — произнес мужчина с необычным мягким гортанным выговором.

— Ты помогал мне? — закричал Курт. — Да вы все списывали у меня! Гонора Силвандер. Фуад Абдурахман.

Гонора сразу решила, что Фуад исповедует ислам. Но как он оказался в этой стране и почему учился с Куртом, ведь он выглядит намного старше?

— Рада познакомиться с вами, мистер Абдурахман, — сказала Гонора.

— Так вы одна из прекрасных племянниц мистера Талботта, о которых мы так много слышали? Вы потрясающе красивы! И могли бы стать украшением любого гарема в Лалархейне.

— Лаларгейне? — переспросила Гонора.

— Вы должны произносить это слово с придыханием перед «х» — Лала… р… хейн.

— Это бесплодная пустыня недалеко от Персидского залива, — пояснил Курт.

— Курт говорит с таким пренебрежением, потому что никогда не был в наших краях. Это настоящий рай! По вашим глазам, таким мягким и теплым, я вижу, что вы бы оценили красоту моей земли с ее цветами и фонтанами.

— Наверное, она действительно прекрасна.

— Я провел бы с вами тысячу и одну ночь!

— Вы всегда предлагаете это незнакомым девушкам? — спросила Гонора.

— Только когда уверен, что не получит отказа, — вмешался Курт.

— Так, значит, у вас есть жена?

Фуад развел руками, давая понять, что у него тысяча жен.

— Но вы будете лучшей из них, — сказал он, склоняясь к окну машины. — Мисс Силвандер, я говорю вполне серьезно.

— Уверяю вас, что я серьезно рассмотрю ваше предложение.

Курт и Гонора ехали домой. Было жарко, за машиной клубилось облако пыли. Курт молчал. Гонора часто замечала за ним эту особенность — уходить в себя.

Зная эту привычку Курта, Гонора не задавала вопросов. Наконец они подъехали к мосту через Оклендский залив и остановились, чтобы уплатить пошлину. «В октябре мне придется ездить через этот мост каждый день, чтобы попасть в Беркли», — подумала Гонора.

Автомобиль плавно скользил в потоке машин.

— Вы с Фуадом начинали работать в одной бригаде? — нарушила молчание Гонора. От Гидеона она знала, что студентов инженерного колледжа часто использовали на подсобных работах — расчистке территорий и рытье канав.

— Нет. Моя первая работа как раз под нами. Я был мальчиком на посылках у Талботта, когда строился этот мост.

— Сколько тебе тогда было лет?

— Двенадцать.

— Разве закон не запрещает детский труд?

Курт пожал плечами. Ветер трепал его густые волосы.

Гонора сменила позу, поудобнее устраиваясь на сиденье.

— Гидеон очень гордится, что принимал участие в строительстве обоих мостов, но никогда не рассказывал, чем они отличаются.

— Они совершенно разные. Мост Золотые Ворота подвесной, а этот стоит на сваях, глубоко уходящих в воду. Под нами двести сорок семь футов. — Курт начал рассказывать, как они возили железные конструкции моста из Окленда и укладывали их на сваи. Его голос звучал тихо, и Гонора видела, что он благодарен ей за то, что она прервала его размышления.

Машина мягко подскакивала на стыках моста.

Курт замолчал, и Гонора снова первой нарушила тишину.

— Мне очень понравился Фуад, правда, он немного заносчивый.

— Он прекрасный парень.

— Мне кажется, что он старше тебя. Как вы оказались на одном курсе?

— Когда Фуад приехал в Беркли, он уже был женат и имел двоих детей.

— Он работает у Талботта?

— Нет и никогда не работал. Он здесь на практике. Он планирует построить в своей стране сеть дорог. На самом деле он не просто Фуад, а принц Фуад.

— А я называла его мистер Абдурахман, — смутилась Гонора.

— Он привык к этому. Фуад говорит, что его титул ничего не значит. В его стране живет меньше миллиона человек. — Они съехали с моста.

— Послушай, ты действительно хочешь пойти в музей? — Курт собирался повести ее в местный краеведческий музей.

— Нет, — прошептала Гонора, — не очень…

— Тогда поехали ко мне.

Глава 11

Курт въехал на стоянку, расположенную рядом с высоким жилым домом. Открыв дверцу, он заглянул ей в глаза.

— Когда я вижу твои глаза, у меня становится спокойно на душе. Значит, в этом мире не так уж все плохо. Я когда-нибудь говорил тебе, что твои глаза великолепны?

— Много раз, — ответила Гонора.

— Я никогда не видел, чтобы радужная оболочка была такой темной, а белки такими белыми и чистыми, как у младенца.

Разговаривая, они не заметили, как мимо проехал «кадиллак» Талботта, в котором сидели миссис Экберг и Джуан. Оба видели, как они входили в дом Курта.

Гонора была здесь уже третий раз, и каждый раз краснела и опускала глаза, когда швейцар, улыбаясь, открывал им дверь.

Квартира Курта располагалась на десятом этаже. Обстановка была дорогой и подобрана с большим вкусом. Длинная, обитая серым твидом кушетка занимала все пространство перед окном, через которое открывался прекрасный вид на залив. Старинный, сделанный из березы чертежный стол был завален листами ватмана, циркулями, линейками, бутылочками с тушью. На встроенных в стену полках стояли учебники, книги по строительству, справочники по всем отраслям инженерной науки, но там не было ни одной художественной книги, что поначалу неприятно поразило Гонору.

Закрыв дверь, Курт протянул к ней руки, и она оказалась в его объятиях. Они молча стояли, прижавшись щека к щеке.

Гонора закрыла глаза и крепче прижалась к нему. Неописуемое блаженство охватило ее, сердце забилось чаще, внизу живота приятно заныло, желание волной поднялось из глубин ее тела. Ее губы блуждали по его мокрому от пота лицу.

— Милая, посмотри на меня, — шепнул он на ухо.

Гонора откинула голову и посмотрела ему в глаза, которые своим цветом и выражением напоминали ей глаза льва. Сейчас они были влажными и беззащитными.

— Что, дорогой?

Курт покачал головой, не отрывая глаз от ее лица. У Гоноры мелькнула мысль, что взглядом он просит ее пойти с ним в спальню. Но зачем просить об этом? Разве она уже не спала с ним?

— Я люблю тебя, — прошептала она тихо.

— Ты сама любовь, — ответил он и, не выпуская ее из объятий, повел в глубь квартиры, где располагалась спальня, центр которой занимала большая, застеленная покрывалом кровать.

Курт снял покрывало и откинул одеяло. Гонора быстро сбросила с себя платье и белье. Курт разделся и лег рядом. Он нежно целовал ее чувственные груди, его руки жадно блуждали по ее телу, спускаясь все ниже и ниже, пока не достигли заветной ложбинки. Тело ее затрепетало, словно по нему прошел ток, и Гонора, забыв обо всем на свете, хотела лишь одного — чтобы он вошел в нее, и, когда это произошло, на мгновение затихла, затем изогнулась в ответном порыве, и из ее груди вырвался стон. Теперь, когда первый оргазм прошел, она будет помогать ему, ласкать его, пока он не достигнет вершин блаженства и, усталый, не упадет рядом с ней.

Они лежали, тесно прижавшись друг к другу. Курт натянул одеяло, поставил на грудь пепельницу и закурил. После очередной глубокой затяжки он неожиданно произнес:

— Я родился в Австрии.

Гонора оторвала от подушки голову и посмотрела на него.

— Ты стопроцентный американец, — сказала она тихо.

— Да, но рожденный в другой стране. Я, как и ты, иммигрант.

— Из Австрии? — спросила она.

— Возможно, но я даже и в этом не вполне уверен. Может быть, я родился в Германии. Странная вещь, я так мало знаю о себе… — Курт вздохнул.

Гонора нежно поцеловала его в плечо, вдыхая слабый запах пота.

— Самое раннее мое воспоминание связано с женщиной со светлыми волосами и добрыми руками. Она кормила меня чем-то сладким. Я не знаю, кто эта женщина, но мне приятно думать, что она моя мать. Затем я жил со старухой. Она не раз говорила мне, что мы не родственники, и я не жалел об этом, потому что она была отвратительной старой каргой. Мне кажется, она была прислугой в нашем доме, но я в этом не уверен. Мы жили в хижине, грязной и убогой. У старухи были цепкие пальцы. Она кашляла так натужно и громко, что могла бы разбудить и мертвого. Эта страшная старуха была единственным родным мне существом, и, когда мне удавалось раздобыть съестное, я делился с ней. Я рылся в мусорных баках на задворках ресторанов, которые посещали богачи. Иногда мне удавалось найти что-нибудь вкусное — кусок торта или конфеты. Я был ловким и проворным. Мне необходимо было опережать других. В нашем деле была старая конкуренция. После крушения Австро-Венгерской империи многие находили себе пропитание в мусорных баках.

По спине Гоноры побежали мурашки, на глаза навернулись слезы. Она наклонилась поцеловать Курта, стремясь своим поцелуем остановить поток воспоминаний. За окном стемнело, и они лежали, не зажигая света. В темноте светился огонек его сигареты. Курт продолжал рассказывать. Внутренним взором он видел худенькую девочку, сосущую член толстого старика, маленьких мальчиков, занимающихся тем же, одиннадцатилетних проституток.

— Сам я никогда не делал этого и не торговал своим телом, — сказал Курт, заметив встревоженный взгляд Гоноры. — Не знаю почему, но не делал. Я подбирал пищевые отходы.

Вскоре старуха стала харкать кровью. Однажды ночью он проснулся от холода — мертвая старуха сжимала его в объятиях. После ее смерти Курт покинул лачугу и поселился под мостом.

— Разве там не было приюта для сирот? — спросила Гонора.

— Целых два, и оба переполненные. Но не думай, что о нас совсем забыли. Каждое утро приезжала санитарная машина и собирала мертвых. Старуха говорила мне, что я родился в двадцать первом году, а тогда шел двадцать седьмой. Прошло уже девять лет после окончания войны, а люди все умирали.

Как-то зимой, — продолжал рассказывать Курт, — пронесся слух, что квакеры раздают хлеб голодным. Я со всех ног бросился к тому месту и налетел на солидного, хорошо одетого американца.

— Гидеон? — догадалась Гонора.

— Да, мистер Талботт. Он спросил меня, куда это я так лечу, и, когда узнал, повел меня в кондитерскую. Потом он отмыл меня до цвета, как он выразился, слоновой кости. Позже он присоединил к моему имени эту фамилию — Айвари, так как я не знал своей. Так я стал Куртом Айвари. Мистер Талботт привез меня в Калифорнию и отдал на воспитание в семью Хоуэлз. Это были чопорные, но весьма уважаемые люди. Я был в то время маленьким зверенышем. Они стали учить меня хорошим манерам, но меня интересовала только еда в холодильнике. Только спустя многие месяцы я стал выходить из-за стола с пустыми карманами — я засовывал туда еду про запас. Я жил в ожидании визитов мистера Талботта, который изредка навещал меня. Он посоветовал мне стать инженером и заплатил за мое обучение. Гонора, я знаю, у него есть недостатки. Он самодовольный, педантичный диктатор, но в то же время он очень добрый, щедрый и порядочный человек. И если тебе покажется, что я слишком стелюсь перед ним, вспомни, что именно он спас меня, дал мне новое имя и новую родину. Благодаря ему для меня началась новая жизнь.

— Курт, дорогой, я боготворю его.

— Всякий раз, когда я гляжу в твои глаза, я забываю свое детство. За твои глаза я и люблю тебя.

— Детство кончилось, — сказала Гонора, тряся его за плечо.

— Ничто не исчезает бесследно. — Курт зажег свет. — Гонора, ты должна помнить, что голодный мальчик все еще живет во мне. Этот крест я буду нести всю жизнь. Голодный мальчик всегда будет стремиться получить то, что имеют богатые ублюдки. Он будет все сметать на своем пути.

— Ты совсем не жестокий.

— Просто ты не хочешь этого видеть, Гонора. У меня большие амбиции. Я хочу пролезть наверх. — Курт улыбнулся. — Разговоры о еде возбудили мой аппетит. Давай приготовим яичницу.

Гонора смотрела, как он шел на кухню. Его крепкое тело было прекрасным.

* * *

Джоселин лежала на большой мягкой кровати, притворяясь спящей, однако ее глаза были широко открыты, уши ловили каждый шорох. Она волновалась всякий раз, когда кого-нибудь из сестер не было дома, а если это была Гонора, ее охватывала настоящая паника. Сегодня, когда и Гидеона не было дома, она дрожала от страха. Джоселин была умной девочкой и достаточно взрослой, чтобы понимать, что страхи ее напрасны, однако разве в дом не мог забраться вор или насильник? Разве в этом старом доме не могли водиться привидения?

Миссис Экберг полагала, что Гонора проводит время со своей подругой Ви, официанткой из кафе, но она-то отлично знала, что ее сестра сейчас с Куртом. Джоселин видела, что Гонора влюблена в него по уши.

При виде Курта маленькое сердечко Джоселин тоже трепетало: умный, сильный, всегда тщательно одетый, с саркастической улыбкой на губах — образец идеального мужчины. Она не могла понять, почему Гидеон, которым она так восхищалась, не хотел видеть Курта рядом с Гонорой.

Послышался шум подъезжающей машины, и Джоселин, положив руку на сердце, взмолилась: «Господи, пусть это будет Гонора. Если это она, то, клянусь, я буду завтра хорошо себя вести!»

Свет фар осветил занавески, и машина остановилась.

Входная дверь открылась и закрылась. По лестнице раздались легкие шаги.

— Гонора, — позвала Джоселин, — это ты?

Гонора вошла в комнату и зажгла свет.

— Почему ты не спишь, Джосс?

— Я только что проснулась.

— Я старалась не шуметь, чтобы не разбудить тебя. — Гонора прислонилась щекой к потному лбу сестры.

От худенького тела Джоселин исходил приятный запах детской кожи, смешанный с запахом мыла, — по всей видимости, сестра принимала на ночь ванну. Она почему-то вбила себе в голову, что от нее пахнет потными ногами.

— Теперь я не засну, — прошептала она.

— Может, ты сумеешь заснуть в моей постели?

В голосе Гоноры звучала неуверенность. Джоселин слегка покраснела. Гонора наверняка вспомнила о ее позорном поведении, когда они только поселились в этом доме и спали в одной постели. Как-то, проснувшись, Гонора увидела у своей младшей сестры круги под глазами. На вопрос, что с ней, Джоселин ответила, что она не сомкнула глаз, потому что Гонора храпела.

— Я храпела? — удивилась Гонора.

Джоселин стало стыдно, и она прошептала:

— Так, немного посапывала.

Вспомнив эту сцену, Джоселин поспешно сказала:

— Ну, если не возражаешь…

Глава 12

Каждое воскресенье семья Силвандер проводила вместе. Это стало законом, Гидеон купил для них роскошный «крайслер» с откидным верхом, специально приурочив покупку к дню рождения Кристал. Он настоял, чтобы старшие девочки поступили на курсы вождения. Машина с шиком подкатила к дому, где их уже ждал отец. Ленглей переехал с Ломбард-стрит на Стоктон-стрит, где, по его утверждению, квартира была намного лучше. Однако дом был еще более обшарпанным и грязным. Дочери ни разу не поднимались к нему, так как он всегда ждал их на улице.

Всю неделю стояла жара, и Гонора предупредила отца, что они поедут на пикник, поэтому лучше одеться полегче. Отец ждал дочерей на теневой стороне улицы, затянутый в черный костюм-тройку. Его белый фланелевый костюм, купленный еще перед свадьбой, давно износился, а другой одежды у него не было. Проехав по мосту, они оказались в сосновом лесу. Жара была нестерпимой, но Ленглей, как джентльмен, отказался снять даже пиджак. Промокая пот на лбу, он отпускал едкие замечания, от которых дочери чуть ли не корчились от смеха. Всем было очень весело.

Пожалуй, единственным, что огорчило Ленглея, была реакция Гоноры на его тост. Поднося стакан с лимонадом к губам, он предложил:

— Выпьем за то, чтобы следующее лето мы провели в более привычном для нас климате.

Гонора моментально отреагировала:

— Я останусь здесь, папа.

— Что такое? — удивился Ленглей, не смея поверить своим ушам. Неужели это говорит его самая любимая, послушная дочь? Смуглая кожа Гоноры была влажной и казалась прозрачной.

— Мне нравится Калифорния, — добавила она, смутившись.

— Пойми, папа, — сказала Кристал, обмахиваясь большой соломенной шляпой, — мы уже стали американками.

— Для этого необходимо прожить здесь пять лет, — язвительно перебила ее Джоселин, однако по всему было видно, что она разделяет мнение сестер.

Ленглей молча выпил лимонад. Через минуту он вскочил с места и, расставив чуть согнутые в коленях ноги, заковылял по траве.

— Отгадайте, на кого я похож? — весело закричал он.

Девочки схватились за животы, не в силах произнести вслух имя человека, которого изображал их отец.

В шесть часов вечера они привезли отца домой.

Когда их «крайслер» подъехал к дому Гидеона, сестры увидели припаркованный «кадиллак» и самого дядю с большим чемоданом в руке. Джуан вынимал из машины другие вещи. Гидеон поставил на землю чемодан и пожал сестрам руки.

— С возвращением домой, — кокетливо произнесла Кристал, сидя за рулем автомобиля.

— Как хорошо, что вы вернулись, Гидеон! — воскликнула Джоселин, которая никогда не упускала случая назвать его по имени.

— Рада вас видеть, — тепло приветствовала его Гонора.

— Нет на свете лучше места, чем родной дом, — проговорил Гидеон скрипучим голосом.

Гонора от удивления раскрыла рот и внимательно посмотрела на Гидеона. Ухоженные темно-рыжие бачки, добротный костюм, красивый галстук. Уж не угодил ли он в любовные сети? Правда, тетя Матильда умерла всего полгода назад, но ведь она всю жизнь была инвалидом. Почему бы Гидеону и не влюбиться в какую-нибудь вдовушку? Конечно, будучи человеком высокой морали, он никогда не полюбит разведенку, но вдовушку?.. Гонора не могла не отметить, что, несмотря на короткие ноги, лысину и крупные черты лица, Гидеон вызывал уважение и внушал симпатию. Он вполне мог понравиться женщине лет тридцати — сорока.

Сестры вылезли из машины, предоставив ее заботам Джуана. Джоселин взяла Гидеона за руку, а Гонора подхватила его «дипломат». Кристал чмокнула его в щеку и спросила:

— Как идут дела?

— Строительство завода продвигается успешно, — ответил Гидеон и добавил: — Вы даже представить себе не можете, как я соскучился по вас. А сейчас бегите умываться. Скоро придет Курт.

В темном уголке огромного холла Гидеона поджидала миссис Экберг. Теребя от волнения волосы, она бросилась ему навстречу.

— Мне нужно поговорить с вами!

— После обеда.

— Это очень срочно, — настаивала миссис Экберг.

— Ваши подопечные плохо себя вели? — спросил Гидеон, подмигивая Кристал.

На остреньком личике миссис Экберг застыло умоляющее выражение.

— Хорошо, пройдемте в кабинет, — согласился Гидеон.

Сестры поднимались по лестнице.

— Чем это она так встревожена? — спросила Кристал.

— Ты пришла слишком поздно в четверг, — немедленно отреагировала Джоселин.

— Надеюсь, она не такая дура, чтобы докладывать об этом дяде, — сказала Кристал. — Скорее всего, позвонил директор и сказал, что тебя выгнали из школы, Джосс.

— Ха-ха, — ответила Джоселин.

Гонора промолчала и быстро направилась в свою комнату.

— Побежала наводить марафет для Курта? — бросила ей вслед Кристал.

Миссис Вортби, которая по воскресеньям была выходная, заранее приготовила холодный ужин, и Джуан накрыл стол. Миссис Экберг, сославшись на разыгравшийся колит, ушла к себе в комнату. Веселое настроение Гидеона улетучилось. Он вяло ковырял в тарелке, не отрывая взгляда от большой мухи, летающей по комнате. Чуткая Гонора обычно угадывала смену настроений Гидеона, но сейчас она изо всех сил старалась не смотреть в сторону Курта, который весело болтал с Кристал о всяких пустяках. Их голоса звучали неестественно громко в тишине, царящей за столом. Джоселин начала нервничать и пролила молоко на скатерть ручной работы. От этого ей стало еще хуже. Джуан разлил чай и разрезал пирог. Гидеон отшвырнул салфетку и выскочил из-за стола.

— Пойдем в мой кабинет, Айвари, — грозно произнес он и направился к двери.

Гонора заволновалась. Ее удивил не тон, каким были сказаны эти слова, а то, что он назвал Курта по фамилии. Она посмотрела на него. Взгляд Курта говорил, что он удивлен не меньше ее.

— Сегодня по телевизору новое шоу, — сказала Кристал. Сестры отправились в музыкальную комнату. Гонора едва взглядывала на экран. Она прислушивалась к звуку голосов, долетавших из кабинета Гидеона. Что там происходит?

Сквозь смех людей на экране телевизора Гонора слышала раздраженный голос Гидеона. Он почти кричал на Курта. Гонора чуть не заплакала от жалости к нему. Как, наверное, трудно ему выслушивать упреки человека, которому он был так обязан и которого так любил! Но чем же недоволен Гидеон?

«Мной, — промелькнула вдруг мысль, — Гидеон просит его оставить меня в покое».

Происходящее на экране стало раздражать Гонору, и она поднялась.

— У меня разболелась голова, — сказала она. — Я пойду к себе.

Кристал перестала смеяться.

— Гонора, я же предупреждала тебя, что солнце сильно печет и надо надеть шляпу.

Гонора тихо закрыла дверь музыкальной комнаты и, Прислушиваясь, остановилась в холле. Веселая музыка телевизионного шоу не заглушала переходящий на крик голос Гидеона. Слов она не могла разобрать, но в голосе чувствовалась ярость.

Гонора подошла к лестнице и бессильно опустилась на ступеньку. Лучи заходящего солнца проникали сквозь пыльные окна, окрашивая все в какой-то неземной темно-красный цвет.

Казалось, прошла вечность, прежде чем дверь кабинета открылась и на пороге появился Курт. Невидящим взглядом он смотрел прямо перед собой. Вскочив на ноги, Гонора тихо позвала:

— Курт!

Курт вздрогнул.

— Гонора? Я не заметил тебя.

Гонора подбежала к нему и взяла за руку. Взгляд Курта оставался неподвижным.

— Что случилось, Курт? Почему Гидеон так кричал на тебя?

— Он уведомил меня об увольнении. — Лицо Курта было несчастным.

— Не понимаю. Он что, совсем уволил тебя?

— Похоже на то.

— Из-за меня?

— Миссис Экберг видела, как мы входили в мой дом.

Гонора дернулась, как от боли.

— Какими только словами он не обзывал меня! Я и подумать не мог, что он знает такие неприличные слова.

— Я не хотела… причинить тебе вред… ты знаешь… — Гонора путалась в словах, не зная, как выразить свое сочувствие. — О, Курт, я понимаю, как тебе плохо, но подожди, он наверняка одумается. Он же любит тебя! Ты нужен ему!

— Любит! Нужен! Все это в прошлом. Гонора, он продолжал настаивать на своем даже тогда, когда я ему сказал, что собираюсь жениться на тебе.

У Гоноры закружилась голова, и, чтобы не упасть, она вновь схватила Курта за руку.

— Жениться?

— Ради Бога, Гонора, почему это тебя так удивляет?

— Ты никогда не говорил об этом. Я и подумать не могла…

— Я считал это само собой разумеющимся…

Дверь кабинета открылась, и они увидели Гидеона. Багровые лучи солнца осветили его тяжелую коренастую фигуру, делая ее почти зловещей.

— Ты все еще здесь? — рявкнул он.

Гидеон подошел к Курту и положил руки ему на плечи. Его пальцы вцепились в ткань и смяли ее. Только сейчас он заметил Гонору.

— Убирайся из моего дома, Айвари! — снова закричал он. — Если завтра я найду в офисе хоть одну твою вещь, я выброшу все на помойку!

— Пожалуйста, Гидеон, — взмолилась Гонора, — вы всегда говорили нам, что Курт ваша правая рука. Неужели вы прогоните его?

— Я не желаю его больше видеть!

— Вы всегда были добры ко мне, и я благодарна вам за все, но я люблю Курта и выйду за него замуж.

— Думаешь, ты единственная глупая девчонка, на которой он обещал жениться? Он проделал то же самое с Имоджин Бурдеттс.

— Это неправда, — хрипло заметил Курт. — Между мной и Имоджин никогда не было ничего серьезного.

— А она считает, что было. — Взгляд маленьких глаз Гидеона впился в Гонору. — Я поступаю против правил, разрешая тебе оставаться под одной крышей с твоими невинными сестрами, но я сказал себе, что только я виноват, я допустил, что ты связалась с этим аморальным типом. — Лицо Гидеона выражало душевную муку, лоб покрылся испариной. — Соблазнить тебя в моем доме? А впрочем, что еще можно было ожидать от этого безродного ублюдка!

Лицо Курта стало жестким. Не говоря ни слова, он повернулся и пошел к двери.

Гонора хотела броситься за ним, но ноги не слушались ее. Она стояла перед Гидеоном, сложив руки в мольбе.

— Гидеон, я уверена, что он не давал Имоджин никаких обещаний. И он не соблазнял меня. Я полюбила его с первой нашей встречи. Во всем виновата я. Это я преследовала его, добиваясь свиданий!

Губы Гидеона задрожали, и Гоноре стало жалко его.

— Я всегда мечтал иметь сына, и мне казалось, что я нашел его в Курте, но я жестоко ошибся. — Глаза Гидеона увлажнились, голос звучал хрипло. — Я подобрал его в Вене, в грязной канаве… не думаю, что он рассказал тебе об этом…

— Он рассказал мне все, Гидеон, — прошептала Гонора пересохшими губами. — Вы для него много значите. Он любит вас и за все благодарен.

— Он был таким худеньким, что можно было пересчитать каждую косточку. Я придумал ему фамилию, которой у него не было. Я дал ему все. Кем бы он был без меня? Преступником? После окончания первой мировой войны Вена была самым криминальным городом. Кого там только не было. — Голос Гидеона стал жестче. — Не удивлюсь, если он вообще ненормальный.

Гонора почувствовала, как к горлу подступает ярость.

— Вы страшный человек! — закричала она, пытаясь найти слова, чтобы уколоть его как можно больнее. — Вы… Вы… негодяй! — Испугавшись своих слов, Гонора бросилась к входной двери.

— Беги, беги, маленькая бродяжка, — кричал Гидеон ей вслед. — Если хочешь понести от этого ублюдка, то это твои проблемы. — Гонора громко хлопнула дверью.

Стук двери гулко разнесся по дому. Джоселин и Кристал вздрогнули.

— Господи, что случилось? — закричала Кристал, приглушая звук телевизора.

— Одно из двух, — ответила Джоселин, — или это ушел Курт, хлопнув дверью, или новое землетрясение.

Дверь открылась, и в комнату вошел Гидеон. Остатки волос на его голове стояли дыбом, словно он нарочно взлохматил их.

— Выключи телевизор, — приказал он; Кристал повиновалась. Изображение на экране сузилось и погасло. Тяжелыми шагами Гидеон пересек музыкальную комнату и прошел в гостиную. Подойдя к камину, он рухнул в кресло. У него был вид тяжелобольного человека.

Кристал и Джоселин подошли к нему.

— Что случилось? — робко спросила. Кристал.

— Да, Гидеон, что случилось? — повторила Джоселин.

— Гонора, — последовал ответ.

— Гонора? — переспросила Джоселин. — Ее головная боль — следствие какой-то ужасной болезни?

— Она больше не будет жить с нами, — равнодушно ответил Гидеон.

— Почему? — закричала Кристал.

— Где она? — жалобно спросила Джоселин. «Опухоль головного мозга, — пронеслось у нее в голове, — ее забрали в больницу. Нет! Этого не может быть!»

— Она не останется в этом доме, — твердо заявил Гидеон.

— Гидеон, мы ничего не понимаем, — Кристал склонилась над Гидеоном. — Сегодня она перегрелась на солнце и пятнадцать минут назад ушла к себе в комнату с сильной головной болью.

— Я хочу, чтобы завтра утром вы упаковали ее вещи, и Джуан отвезет их на квартиру вашего отца.

— А почему она не может упаковать их сама? — спросила Джоселин, вытирая слезы.

— Минуту назад она ушла из дома.

— Этого не может быть!

— Это она хлопнула дверью? — недоверчиво спросила Кристал.

— Гонора никогда не хлопает дверью. — По щекам Джоселин текли слезы.

В дверь просунулась прилизанная головка миссис Экберг.

— Вам не нужна моя помощь? — спросила она подобострастно.

— Уведите Джоселин, — ответил Гидеон.

— Я еще не хочу спать…

— Иди!

Джоселин вздрогнула и последовала за наставницей, повторяя на ходу:

— Я хочу к Гоноре… Я хочу к Гоноре.

Миссис Экберг обняла ее худенькие плечи.

— Идем, дорогая. Миссис Экберг приготовит тебе отвар из трав.

Когда дверь закрылась, Кристал встала и, уперев руки в бока, посмотрела на Гидеона. Ее красивое личико с надутыми губками было полно решимости. Именно такую позу она принимала, когда отстаивала свои права в семье Силвандер.

— Я хотела бы знать, что все это значит? — спросила она резко.

Гидеон вздохнул.

— Ты же знаешь, как мне не нравилось, что Айвари увивался вокруг твоей сестры.

— И никогда не понимала почему. Гонора увлечена им.

— Она встречалась с ним на его квартире.

Потрясенная, Кристал опустилась в кресло. Ее не удивило, что Гонора бросилась в объятия Курта, не удивило, что между ними что-то было, но как она могла утаить все это от нее? Ведь у них никогда не было секретов друг от друга. Гонора не способна на хитрость! Однако если вспомнить Эдинторп, все считали, что лучше Гоноры никто не умеет хранить секреты.

— Мне не хотелось расстраивать тебя, — тихо произнес Гидеон.

— Как вы узнали? — спросила Кристал.

— Айвари не отрицал этого, да и она, бедная девочка, сама во всем призналась. Теперь ты понимаешь, почему я не хочу, чтобы она оставалась здесь?

Жить без Гоноры? Достаточно того, что они живут без папы! Они с Гонорой единое целое, как можно их разлучить? И кроме того, остаться в этом доме без Гоноры, значит, предать ее.

— Не думаю, что мы с Джосс сможем остаться здесь без нашей сестры, — твердо сказала Кристал.

Веки Гидеона задергались в нервном тике, лицо помрачнело.

— Это что — ультиматум?

— Гидеон, мы никогда не расставались. Мы не можем друг без друга.

— Попытайся понять, как мне трудно сейчас. Я очень люблю Айвари. — Голова Гидеона упала на грудь. — Мне всегда хотелось иметь сына, но Матильда уже в молодости отличалась слабым здоровьем. Она не сумела дать жизнь трем детям, и в конце концов мы были вынуждены сдаться. — Он тяжело вздохнул. — Курт воскресил мои надежды. Он заменил мне сына. Я дал ему все — воспитание, образование… Я возлагал на него большие надежды. Он хороший человек, но у него есть одна слабость — женщины. Он не пропускает ни одной юбки.

— Бедная Гонора! Она так влюблена в него.

— Она жила в моем доме, и я отвечал за нее. Мне больно сознавать, что он соблазнил ее здесь, под этой крышей. Как мне больно!

— Надеюсь, у нее не будет ребенка? — волнуясь, спросила Кристал.

— Этого я не знаю. Но, Кристал, Курт не оправдал моего доверия. — Гидеон посмотрел на девушку. В его глазах стояли слезы.

Жалость к этому сильному человеку пронзила Кристал.

— Нам лучше отложить этот разговор на завтра, — сказала она тихо.

— Завтра не принесет ничего нового. Моя боль не исчезнет за одну ночь.

— Гидеон, сейчас не время для серьезных решений. Возможно, завтра все предстанет в другом свете.

— У тебя светлая головка, Кристал. Возможно, ты и права. Мне лучше все обдумать как следует, а потом мы решим, что делать дальше.

Кристал ушла. Сгорбившись, Гидеон продолжал сидеть в полумраке гостиной.

Поднявшись к себе в комнату, Кристал опустилась на кровать и, закрыв лицо руками, горько заплакала. Ей было безумно жаль сестру. Гонора так любит Курта, но он никогда не женится на ней. Он охотится за большим приданым, в этом он сродни ей самой, и женится только на Имоджин или другой богатой невесте. «Какой подлец, — подумала Кристал. — Имоджин он водит по приемам, а Гонору принимает у себя на квартире. Подлец!»

В комнату прокралась Джоселин. Пуговицы на ее пижаме были застегнуты неправильно.

— Что случилось? — спросила она жалобно.

— Гидеон узнал, что Гонора ходит к Курту на квартиру. Она спит с ним.

— Это ложь!

— Она сама сказала об этом Гидеону, и он выгнал ее.

Джоселин выскочила из комнаты. Прибежав к себе, она застыла посреди комнаты, не зная, что делать, затем бросилась в комнату Гоноры, забралась на ее кровать и крепко прижала к себе подушку, вдыхая родной запах. Рыдания душили ее. Как Курт мог сделать такое с ее сестрой? И как Гонора могла уйти из дома, не попрощавшись с ней? Впервые в жизни Джоселин узнала, что такое настоящее горе, если не считать смерти матери, которую она никогда не видела.

Глава 13

Пятнадцать минут восьмого Гонора сидела на кровати Курта и, зажав плечом трубку, снова и снова набирала его рабочий телефон. Жаркое утреннее солнце заливало комнату.

Вчера вечером, когда они подъехали к его дому, Курт протянул ей ключ от квартиры.

— Поднимайся ко мне, — сказал он, — я скоро вернусь. Думаю, мне понадобится не больше часа, чтобы забрать свои вещи. — И вот теперь она звонила в «Талботт», чтобы узнать, что случилось. Никто не брал трубку. Если бы Курт был в здании, он наверняка поинтересовался бы, кто так упорно названивает в пустой офис. Значит, с ним что-то случилось. Сейчас уже девять часов, а его все нет.

Воображение рисовало Гоноре страшные картины: его машина столкнулась с бензовозом, и он погиб в адском пламени; в темноте на него напали грабители и застрелили; его сбросили с моста в холодную темную воду, которая плотно сомкнулась над его головой. Гонора видела все эти ужасы так ясно и четко, что у нее заболело сердце.

В дверь позвонили. Отшвырнув телефонную трубку, Гонора помчалась в прихожую и открыла дверь. На пороге стоял Курт. В его руках была большая, наполненная чертежами коробка. Лицо его было бледным, однако брови изогнуты в привычной саркастической гримасе. Гонора с облегчением вздохнула.

— Где ты пропадал все это время?

— Собирал вещи. В машине еще три такие коробки, — ответил он, бросая коробку на пол.

— Ты мог бы позвонить мне, — сказала она сварливым голосом и сама на себя удивилась: неужели эта брюзга не кто иной, как она?

— В этой квартире часов не наблюдают, и тебе это хорошо известно, — заметил он с усмешкой.

Размахнувшись, Гонора что есть сил ударила его по щеке.

Пощечина отрезвила ее. Прижавшись губами к его покрасневшей щеке, она прошептала:

— Дорогой, прости меня. Я сошла с ума. Но разве ты не слышал телефонного звонка?

— Телефон часто звонит по ночам. — Курт привлек ее к себе, и Гонора почувствовала, как по ее телу пробежал ток. — Когда я приехал в офис, то долго не мог ничего делать. На меня нахлынули воспоминания. Как он мог так поступить со мной! Господи, ведь я же его боготворил!

— О, Курт… — Гонора нежно перебирала пальцами его волосы.

— Мне ясно одно — мы не можем жить в одном городе с моим бывшим боссом. Как тебе нравится Лос-Анджелес?

— Я всегда мечтала увидеть Голливуд, — прошептала Гонора. Ее руки, лаская, блуждали по его телу. Ей хотелось защитить его от всех неприятностей на свете, укрыть на своей груди, согреть его раненую душу, и в то же время она страстно желала его.

Сгорая от желания, Гонора повела Курта в спальню, к мятой постели, в которой она провела тревожную ночь. В первый раз она сама требовала секса. Груди ее болели, соски набухли. Скинув блузку и бюстгальтер, Гонора прижала голову Курта к своей груди. Ее пальцы быстро работали, стараясь поскорее возбудить его.

— До чего же ты хороша, — шептал Курт, лаская ее.

Гонора извивалась в его руках, целовала его грудь, живот и самые интимные части его тела. С ее губ срывались продолжительные стоны.

Он обладал ею долго и нежно, пока сон не свалил его. Курт лежал на спине, широко раскинув руки, и Гонора любовалась его сильным телом. Посторонний звук привлек ее внимание. Осмотревшись, Гонора увидела брошенную телефонную трубку. Как только она положила ее на место, телефон зазвонил. Боясь, что звонок разбудит Курта, Гонора подняла трубку.

— Алло?

— Гонора? — услышала она удивленный голос Гидеона. — Это ты?

«Что за идиотский вопрос», — подумала Гонора, натягивая на голые плечи пижаму Курта.

— Да, это я. Курт спит. — Голос ее звучал виновато. — Я скажу ему, что вы звонили. Он перезвонит вам.

— В этом нет необходимости. Просто передай ему мою просьбу. Она касается и тебя. Я хочу, чтобы с этого момента вы прекратили всякую связь с моим домом. Вы не должны ни с кем общаться, включая и твоих сестер.

Смысл сказанного не сразу дошел до Гоноры. Это невозможно! Как она может бросить Джосс, которую нянчила с пеленок? А Кристал? Как она может расстаться с Кристал?

— Ты слышишь меня?

— А что думают об этом Джосс и Кристал?

— Я не хочу обсуждать с ними свое решение. Ты не должна пытаться встретиться с ними.

— Это очень жестоко, Гидеон.

— Я так не считаю. — Громкий голос Гидеона дребезжал в телефонной трубке. — У меня много знакомых в инженерных кругах. Если ты посмеешь ослушаться меня, Айвари никогда не найдет работу. Ни одна компания не возьмет его.

Гонора зябко повела плечами.

— Ты слышишь меня? — спросил Гидеон.

— Слышу.

— И не помышляй встретиться с ними, когда они придут навещать отца! Никаких встреч! Никаких писем! Ничего.

— Я не побеспокою их, — спокойно ответила Гонора.

— Прекрасно. Значит, мы поняли друг друга.

Гонора прошла на кухню, поставила чайник и, глядя на свое искривленное отражение в его рифленых никелированных боках, стала думать о дальнейшей карьере Курта.

Потягиваясь, в кухню вошел Курт.

— Кто звонил? — спросил он.

— Гидеон.

Курт застыл с открытым в зевке ртом, в его глазах мелькнуло любопытство.

— Что ему надо?

— Он звонил сообщить, что мы персоны нон грата на Клей-стрит. — Не в силах продолжать, Гонора горько заплакала.

Курт обнял ее за плечи.

— Ну, ну…

— Он был тебе самым близким человеком… я разлучила вас…

— Давай не будем вспоминать об этом. — Курт легонько похлопал Гонору по спине.

— Из-за меня ты потерял работу.

— Да пошел он к такой-то матери! Я найду себе новую.

Гонора посмотрела на него.

— Тебе не обязательно на мне жениться только потому, что ты со мной спишь. Я знаю, Гидеон обвиняет тебя именно в этом…

— Гонора, — прервал ее Курт, — ты плохо меня знаешь, если думаешь, что меня можно заставить делать что-то против моего желания. Я спал и с другими женщинами, однако не женился на них.

— И с Имоджин?

— Конечно. А почему нет? Она сама этого хотела. Но отныне я буду тебе верным мужем.

— Я приношу только несчастья.

— Наоборот. Разве я не говорил тебе вчера, что мне надоело зависеть от Гидеона и давно пора идти своим путем? Я даже рад, что все так обернулось. Теперь я свободен в свои действиях.

— Возможно, он простил бы тебя, если бы мы расстались.

— Прекрати, Гонора, прекрати немедленно. — Он сжал ее пальцы так, что хрустнули суставы. Гонора вскрикнула от боли, но Курт продолжал сжимать ее ладонь. — Забудем о прошлом. Перед нами прекрасное будущее. Я обязательно добьюсь успеха. Построю хорошие дороги, плотины, мосты, города. Я буду классным специалистом, одним из лучших в мире, и ты всегда будешь рядом со мной. Возможно, ты даже устанешь от меня, потому что я всегда буду хотеть тебя. Я люблю твою гладкую кожу, твое податливое тело. Мне нравится, как ты занимаешься со мной любовью. Нам придется бороться, спорить, но мы будем чертовски счастливы. У нас будет много детей… по крайней мере трое.

Гонора улыбнулась.

— Может, лучше четверо?

— Трое — это минимум.

— Гонора Айвари… Полон рот гласных.

— Звучит прекрасно. А сейчас высморкай нос и приготовь нам завтрак. Сегодня день нашей помолвки.

События последних дней не повлияли на аппетит Курта. Он съел яичницу с беконом из двенадцати яиц, несколько тостов с клубничным джемом и, не переставая жевать, строил планы на будущее.

— Сейчас мы поедем к твоему отцу. Возможно, он захочет поехать вместе с нами. Мы поженимся в Неваде. Там это можно сделать сразу, не ожидая анализа крови. — Было решено, что они проведут медовый месяц на озере Тахо, а затем поедут в Лос-Анджелес. — У меня там много знакомых в самых разных компаниях. Они давно намекали мне, что с удовольствием возьмут меня на работу, если я решусь уйти от Талботта.

Курт предложил Гоноре собрать вещи, а сам отправился к домовладельцу, чтобы решить вопрос с квартирой. Вскоре он вернулся с большими коробками, куда упаковал книги и чертежи, и отнес их на хранение в подвал.

В половине двенадцатого вещи были упакованы. Курт принимал душ, когда зазвонил телефон.

— Квартира Айвари, — сказала Гонора, удивляясь, кто бы мог им звонить.

— Так ты у него.

— Папа, — воскликнула Гонора, — мы как раз собирались к тебе.

— А я не поверил Талботту.

— Он тебе звонил?

— Слуга привез твои вещи и без всяких объяснений вручил их мне. Я посчитал ниже своего достоинства задавать ему вопросы и тем более не хотел ничего выяснять у твоих сестер, вот почему я сам позвонил ему. Он дал мне телефон Айвари. — Язык у Ленглея заплетался: перед тем как звонить Талботту, он воодушевил себя целой бутылкой виски.

— Папа, мы собираемся пожениться.

На другом конце провода наступила полная тишина.

— Папа, я знаю, что ты расстроен, но мы хотим приехать к тебе и все объяснить.

— В этом нет необходимости. Ты сама приняла решение, и мне нечего сказать тебе.

Дверь ванной открылась, и из нее вышел Курт, замотанный в полотенце. С его волос стекала вода, ступни оставляли мокрые следы на мягком бархатном ванном коврике — чуде, которое Гоноре раньше видеть не приходилось.

Увидев расстроенное лицо Гоноры, Курт спросил:

— Кто звонит?

Прикрыв трубку ладонью, она ответила:

— Папа. Гидеон все рассказал ему.

Курт прошел в спальню и взял трубку.

— Алло, Ленглей, — весело сказал он, — Гонора уже рассказала вам о наших планах? Мы хотели бы, чтобы вы поехали с нами как отец невесты.

Гонора не могла слышать ответа отца, так как Курт плотно прижал трубку к уху.

— Ленглей, вам все преподнесли в неправильном свете, и я понимаю, как вы расстроены, но, поверьте, для Гоноры очень важно, чтобы ее отец присутствовал на свадьбе. Да и для меня тоже. Нам бы очень хотелось, чтобы вы поехали с нами.

Последовала пауза — Курт слушал, что говорит отец.

— Мне очень жаль. Нет, не беспокойтесь о ее одежде, мы купим все необходимое в Лос-Анджелесе. Да, мы выезжаем прямо сейчас.

Курт повесил трубку и подошел к Гоноре.

— Давай забудем обо всем, любимая. — Он крепко прижал ее к своему мокрому телу и погладил по голове. Его ласка всегда действовала на Гонору успокаивающе, и она часто спрашивала себя, откуда берется столько нежности в этом гордом, независимом человеке.

Они ехали по Сороковому шоссе, пролегающему в самом сердце жаркой Калифорнии, близ Сакраменто свернули на узкое шоссе, соединяющее маленькие старинные городки золотодобытчиков. В Плесевилле сделали остановку, чтобы перекусить и немного отдохнуть. Здесь, в маленькой лавке, они купили обручальное кольцо для Гоноры — серебряное с золотым покрытием.

Было уже темно, когда они приехали в Тахо. Луна на ущербе гляделась в гладкую поверхность огромного озера. Первое, что бросилось им в глаза в этом городе, была неоновая вывеска: «Обряд бракосочетания».

— Добро пожаловать в Неваду, — произнес Курт с саркастической улыбкой.

Гонора нежно дотронулась до его щеки.

— Мне нравится.

Мэрия мало походила на настоящую, скорее под нее отвели какое-то старое здание, лишь немного переделав фронтальную часть.

Курт позвонил в дверной колокольчик. На пороге появился человек с заправленной за ворот салфеткой. Его изможденное лицо с впалыми щеками было в грязных потеках.

— Желаете связать себя узами брака? — спросил он, бросая оценивающий взгляд на роскошный автомобиль. — Десять баксов.

— Подходит, — ответил Курт.

Мировой судья позвал свою миловидную дочь и тощую жену, от которых исходил запах пота, смешанный с запахом куриного рагу, и приступил к регистрации брака, даже не потрудившись снять салфетку. Явно торопясь, он задал жениху и невесте необходимые по закону штата вопросы, затем все присутствующие расписались на брачном свидетельстве, и троица удалилась на кухню доедать еще не остывшее рагу.

— Слава Богу, — сказал Курт, когда они вышли на темную улицу, — теперь наш брак зарегистрирован.

— Он не может считаться законным, пока ты не поцеловал свою жену, — заметила Гонора, обнимая его.

Курт повиновался. Луна и далекие сверкающие звезды были свидетелями их нежного поцелуя.

Глава 14

В тот же самый день, примерно в половине двенадцатого, Кристал вертелась перед зеркалом, критически оценивая платье из бледно-голубого фая, которое она накануне взяла в магазине Ренсхоффа для примерки. Бессонная ночь, проведенная в мыслях о Гоноре, нисколько не убавила ее прагматизма. Конечно, она чувствует себя отвратительно из-за того, что Гидеон выгнал Гонору, и сделает все возможное, чтобы вернуть сестру. Она будет взывать к христианскому милосердию и убедит Гидеона, но как можно отказаться от всех благ, которые ей предоставлял его открытый счет.

— Кристал, — в дверь гардеробной просунулась голова миссис Экберг, — мистер Талботт хочет поговорить с вами. Он ждет вас в турецкой комнате.

— Гидеон? Разве он дома? В понедельник?

— Странно, не правда ли? Но сегодня в доме дым коромыслом. Гонору отослали к отцу. Джосс отказывается идти в школу. — Миссис Экберг нервно теребила бант на шее. Она выполнила свой долг и теперь надеялась, что долго прослужит у Талботта. — Бедняжка Джосс, она так расстроена, — добавила пожилая дама, продолжая теребить бант.

— Передайте Гидеону, что я скоро спущусь.

Кристал сложила платье и положила его в коробку. Взглянув на себя в зеркало, она пришла в ужас. Вчера, расстроенная, она забыла накрутить волосы на бигуди, и сейчас они торчали в разные стороны. Кристал стала себя приводить в порядок.

Прошло полчаса, прежде чем она вошла в маленькую круглую комнату. Вчерашние события никак не отразились на лице Гидеона. Плотно сжав рот, он просматривал журнал «Уолл-стрит».

Кристал никогда не считала нужным извиняться за свои опоздания, но сейчас какой-то внутренний голос подсказал ей, что лучше это сделать.

— Извините, что заставила вас ждать, — сказала она с очаровательной улыбкой. — Когда мне сказали, что вы хотите меня видеть, я принимала ванну. Но почему вы не на работе? Сегодня какой-нибудь национальный праздник?

Поймав восхищенный взгляд Гидеона, Кристал немного успокоилась.

— Ты уже забыла, что произошло вчера? — спросил Гидеон. — Мы договорились все сегодня обсудить.

— Гидеон, вы такой милый. Я просто не сомневаюсь, что вы уже простили Гонору. Я права? — Кристал всегда предпочитала начинать разговор первой, а не отражать атаки своего оппонента.

Гидеон снова крепко сжал губы.

— Я последовал твоему совету, — сказал он после непродолжительного молчания, — и утром позвонил Айвари, чтобы дать ему возможность объясниться. Трубку взяла твоя сестра.

Кристал одновременно почувствовала и жалость к сестре, и раздражение. Вечно она приносит себя в жертву! Почему бы ей не оставить Курта и не заняться своими собственными проблемами. Уж Курт как-нибудь сумел бы выбраться из всей этой истории. А сейчас она только нажила себе врага в лице Гидеона.

— Мне не следовало звонить ему, — продолжал Гидеон.

— Гидеон, я хорошо знаю свою сестру и уверена, что она действовала из лучших побуждений. Она не могла бросить Курта на произвол судьбы теперь, когда он остался без вас и без работы…

Взгляд маленьких темных глаз Гидеона сказал ей, что она не поможет своей сестре, а только переполнит чашу его гнева.

— Я высказала свое мнение… — пролепетала она.

— У тебя очень доброе сердечко.

— Гидеон, что бы Гонора ни сделала, она моя сестра.

— Другого я от тебя и не ожидал. Ты слишком порядочная девушка, и поэтому я считаю, что ваша сестра не должна общаться с тобой и Джосс. Она плохо на вас влияет.

— Но, возможно, Курт женится на ней.

— Он? — Гидеон презрительно фыркнул. — Кристал, я дал ей ясно понять, чтобы она больше не встречалась с вами, но для большей уверенности я нанял детектива.

— Детектива? — закричала Кристал, не в силах больше сдерживать себя. — Какая низость!

Гидеон напрягся.

— Она одурачила меня.

— Вы были так добры к нам, Гидеон, и я понимаю, что мы не оправдали ваших надежд. Но, по-моему, вы зашли слишком далеко. Нанять детектива — это выше моего понимания.

— Меньше всего на свете мне хотелось бы причинить тебе боль, — ответил Гидеон. — Я хочу, чтобы ты жила в сказочном царстве. Неужели, Кристал, ты еще не поняла этого?

Грубое лицо Гидеона озарилось мальчишеской улыбкой.

Кристал была потрясена. Казалось, небеса опустились ей на голову и придавили к земле. «Невероятно, — подумала она, — он, кажется, возжелал меня».

Поразмыслив немного, Кристал пришла к заключению: он хочет жениться на ней. Боже мой — жениться!

До нее донесся смущенный смех Гидеона.

— Несмотря на свою молодость, ты очень проницательна. Я думаю, ты давно догадалась о моих чувствах.

— Гидеон, как я могла предположить, — неудержимый смех разбирал Кристал, — вы ведь мой дядя.

— Я был женат на твоей тете. Мы вовсе не кровная родня. Конечно, я понимаю, отлично понимаю, что между нами большая разница в возрасте, но ничего не могу с собой поделать. Ты самая красивая, умная и элегантная девушка на свете, и ты можешь выйти замуж за любого молодого человека, но никто не будет любить тебя так, как я. Я буду тебе предан до гроба.

Гидеон говорил с Кристал грубовато-добродушным тоном, скрывая за ним свою страсть. Руки девушки дрожали, и она прижала их к груди.

— Я знаю, что тебя совсем не интересует материальная сторона, но она будет обязательным пунктом нашего брачного контракта. Возможно, ты обратила внимание на фотографию моего отца в кабинете?

Кристал кивнула. У Гидеона Талботта-старшего были шишковатый нос и большая белая борода, такую Кристал видела у пророков на рисунках в Ветхом завете.

— Отец приехал в Калифорнию с десятком мулов и нанялся землекопом в Южно-Тихоокеанскую компанию. У него не было инженерного образования, однако через год он получил субподряд на строительство железнодорожного туннеля. Он пользовался большим уважением в штате. Я был его единственным сыном, но мне пришлось начинать с самого низа. Все летние каникулы я проводил на стройках. После окончания строительного факультета я был назначен руководителем ирригационных работ в Орегоне. В это время отец умер. Мне было двадцать два года, когда я унаследовал все его состояние. На мои плечи легла огромная ответственность, но я сумел преуспеть в нашем деле и увеличил состояние отца. Компания «Талботт» вошла в шестерку самых могущественных компаний страны. Мы принимали участие в строительстве плотины Гувер — Боулдер, и я очень горжусь этим. Наша компания участвовала и в строительстве двух мостов через залив Сан-Франциско.

Стремясь завоевать любовь девушки-подростка, Гидеон, как восточный купец, раскладывал перед ней свои товары — власть, репутацию, богатство.

— После окончания войны наше положение еще больше укрепилось. Моя компания продолжает процветать. — Гидеон помолчал. По горьким складкам вокруг его рта Кристал догадалась, что он вспомнил о Курте, который немало способствовал процветанию его компании. — Мой годовой доход превышает десять миллионов долларов, — продолжал Гидеон.

Кристал не смогла удержаться от возгласа:

— Десять миллионов!

— Матильда, еще до своей болезни, предпочитала вести скромный образ жизни, поэтому я никогда не мог насладиться теми благами, которые дают деньги. Но у тебя, дорогая моя девочка, есть вкус к жизни, ты сумеешь ими распорядиться. Мы могли бы прожить вместе много счастливых лет.

Гидеон обнял Кристал за плечи. От его прикосновения ей стало нехорошо, к горлу подкатила тошнота.

С омерзением она отскочила от него.

— Зачем вы пригласили нас жить в своем доме? — закричала Кристал.

— Мне казалось, что тебе не хочется быть официанткой.

— Я верила вам, как своему отцу!

— Послушай, Кристал…

— Вы старик, старик, старик!

Кристал выскочила из комнаты, оставив широкоплечего коротышку наедине с его горем.

Она заперла дверь и бросилась на постель, не боясь испачкать косметикой тонкое белье голландского полотна.

— Старик, старик, — повторяла она.

Теперь все становилось на свои места. Он запретил ей встречаться с мальчиками-одногодками, вдруг подарил ожерелье, когда звонки прекратились, потом — роскошный автомобиль в день ее рождения, оплачивал все ее счета.

В их первый визит в этот дом она говорила Гоноре, что Гидеону нужна хозяйка, но, узнав его получше, пришла к выводу, что он скорее будет вести пуританский образ жизни. Кристал никогда не видела в Гидеоне мужчину, а воспринимала его как источник своего благосостояния.

Кристал услышала, как от дома отъехала машина: значит, Гидеон уехал на работу.

В дверь осторожно постучали.

— Кристал, дорогая, завтрак на столе, — раздался голос миссис Экберг. — Я приготовила ваш любимый салат с цыпленком.

— Я не голодна, — успокаиваясь, ответила Кристал.

— Я понимаю. На улице очень жарко.

— Завтракайте без меня.

Миссис Экберг осторожно кашлянула.

— Здесь для вас пакет.

Кристал вытерла заплаканное лицо. Возможно, Гидеон опомнился и в знак примирения прислал ей букет роз? Кристал открыла дверь.

Миссис Экберг протянула ей коричневую в бежевую полоску коробку от Магниса. Кристал вспомнила, что в ней черная бархатная накидка, которую она заказала к голубому платью.

Взглянув на обе коробки, Кристал вернулась к действительности.

Одно то, что Гидеон нанял детектива следить за Гонорой, ясно доказывало его холодный расчет, который он старался прикрыть щедростью. Если она покинет этот дом, то придет конец всему — дорогим платьям, роскошным блюдам, и ей останется только выйти замуж за какого-нибудь мальчишку и прозябать в вечной нищете.

Ее счастье — это десять миллионов.

Когда в шесть часов вечера «кадиллак» Гидеона подъехал к дому, Кристал быстро подбежала к трюмо и, выбрав среди множества флакончиков свои любимые духи «Табу», коснулась пробкой за ушами и над верхней губой. Взглянув в зеркало, она убедилась, что припухлость под глазами исчезла. Проведя пуховкой по лицу, она побежала вниз.

Гидеон поставил свой распухший от бумаг портфель на столик в холле и посмотрел на нее. Его лицо было красным и потным.

— Нестерпимая духота, не так ли, — она улыбнулась ему одной из своих самых обворожительных улыбок. — Позвольте мне приготовить вам выпить.

Гидеон кивнул и, не говоря ни слова, прошел в гостиную, где рядом с огромной софой располагался бар.

Кристал, внезапно испугавшись, что ее решение запоздало — Гидеон никогда не давал второго шанса, — налила в высокий с золотом бокал его любимое виски, добавила немного содовой, бросила два кусочка льда и понесла его, как священный сосуд, Гидеону. Себе она плеснула немного шерри.

— Гидеон, по правде говоря, вы захватили меня врасплох. — От волнения к Кристал вернулся ее английский акцент.

Гидеон бросил на нее долгий, ничего не выражающий взгляд и стал молча пить виски.

Тревога Кристал усилилась. Так, наверное, чувствовали себя его конкуренты, когда смотрели в это непроницаемое лицо. Кристал вдруг почувствовала к нему глубокое уважение, граничащее с восхищением.

Это открытие поразило Кристал. Значит, она может принять его предложение, руководствуясь не только соображениями выгоды, мечтами о золотом дожде, который прольется на нее. Конечно же, она хочет иметь все: норку, соболя, бриллианты, красивую одежду от французских модельеров, особняки, слуг, развлечения, хороший стол, но она может и гордиться властью, которой обладает этот некрасивый пожилой мультимиллионер.

От всех этих мыслей ей стало жарко, и Кристал, стараясь быть убедительной, быстро сказала:

— Вы мне очень нравитесь, Гидеон.

— Нравлюсь?

— Вы дали папе работу, взяли нас в свой дом и балуете, как принцесс.

— Значит, вы мне благодарны? — спросил Гидеон.

— Я не совсем уверена, что испытываю к вам какое-то другое чувство, кроме благодарности… и огромного восхищения, но я знаю, что никогда не чувствовала ничего подобного к другим мужчинам. — Сейчас Кристал и сама верила в то, что говорила.

— Дай мне обещание.

— Обещание? Какое?

— Что ты всегда будешь со мной такой же искренней, как сейчас.

Кристал почувствовала, как гора свалилась с ее плеч, и поспешила заверить Гидеона:

— О, непременно, Гидеон, непременно.

Кубики льда звякнули в бокале, когда Гидеон ставил его на стол. Он подошел к стоящей у окна Кристал. Руки его дрожали.

— Кристал, пусть тебя не беспокоит отсутствие любви ко мне: моей хватит на нас двоих. Я обожаю тебя.

Когда Гидеон взял ее руки в свои, она уже не испытывала отвращения к нему. Кристал поцеловала его в щеку, затем в сухие, потрескавшиеся губы.

Ответный поцелуй Гидеона оставил ее равнодушной.

Глава 15

Двенадцатого декабря, в день бракосочетания Гидеона и Кристал, Джоселин проснулась очень рано. Часы показывали пять минут пятого. За окном шел сильный дождь.

Горящий ночник, который помогал ей справиться с ночными страхами, бросал тусклый свет на висящее на шкафу платье подружки невесты. Джоселин с отвращением посмотрела на него. Она была уверена, что все люди, собравшиеся в Кафедральном соборе, будут открыто смеяться, сравнивая красавицу-невесту Кристал и ее безобразную сестру, окутанную облаком голубого тюля.

Даже сейчас, спустя три месяца после помолвки, при мысли о том, что ее сестра выходит замуж, Джоселин начинала волноваться и плакать. Сознание, что Кристал будет заниматься «этим» с человеком, который годится ей в отцы, вызывало у нее чувство тошноты. Гидеон, сменив свой обычный деловой костюм на смокинг, который делал его похожим на неуклюжего пингвина, добросовестно играл роль жениха, сопровождая Кристал на все приемы, устраиваемые в их честь.

Чтобы избежать лишних разговоров, он переехал жить в клуб, а его кабинет заняла высокая, нещадно поливавшаяся духами француженка с противным именем мадам Мак-Клоски. Весь стол был завален пригласительными билетами, образчиками тканей, вырезками из газет и журналов. Мадам Мак-Клоски часами совещалась с флористами и поставщиками провизии, поток которых увеличивался с каждым днем. Она повесила на стену большой календарь, где отмечала дни, оставшиеся до свадьбы. В доме царили суматоха и нервозность. Создавалось впечатление, что идет не подготовка к свадьбе, а репетиция новой пьесы театра «Комеди Франсез».

Кристал по привычке иногда пререкалась с Джоселин, но новая жизнь уже затягивала ее: она спала до одиннадцати, завтракала в постели и надолго исчезала из дому, оставляя за собой шлейф из запаха дорогих духов и беззаботного смеха. Она разрывалась между завтраками, чаепитиями, коктейлями, представлениями и совместными с Имоджин походами по магазинам. Одна из гостевых комнат была завалена ее покупками, среди которых находилось и серебристое норковое манто.

Дождь усилился, и Джоселин начала волноваться, что лужи на улицах помешают церемонии. Что, если она поскользнется и упадет? Или заляпает грязью юбку? Или машина попадет в аварию?

Страхи Джоселин все усиливались, и она не могла больше спать.

Надев очки, она на цыпочках подошла к двери и осторожно выглянула. В коридоре было темно и страшно. Тихо закрыв дверь, она зажгла свет и подошла к комоду. Там, под стопкой белья, лежала сафьяновая шкатулка для драгоценностей. Достав ее, Джоселин вернулась в постель и открыла шкатулку. Внутри лежал мятый конверт с адресом: Мистеру Л. Силвандеру, эсквайру, для передачи мисс Джоселин. Обратный адрес гласил: Миссис Курт Айвари, дом 12, 1415, Чероки-авеню, Голливуд, Калифорния.

Джоселин вынула Из конверта три потертых листа дешевой бумаги, исписанных почерком Гоноры. Джоселин нежно погладила их, как гладят пушистую шкурку кролика. Она помнила содержание письма наизусть.

10 сентября

Милая Джосс!

Я отдала бы все на свете, чтобы лично сказать тебе эти слова, но Гидеон запретил мне общаться с тобой и Кристал. (Мне жаль, что я начинаю письмо с этой неприятной новости.)

Мы с Куртом поженились.

На следующий день после того, как меня выгнали с Клей-стрит, мы уехали на озеро Тахо, город Стейтлайн, штат Невада. Фронтон мэрии, где был зарегистрирован наш брак, украшала забавная роспись, совсем как в парке аттракционов. Джосс, мне так хотелось, чтобы ты, Кристал и папа были со мной, тогда бы мой отъезд не выглядел как бегство. Мы живем в Голливуде. Здесь очень тепло. Перед нашим окном растет грейпфрутовое дерево. Запах грейпфрута — это запах Калифорнии. У нас в доме встроенная в стену кровать, и каждый вечер мы выдвигаем ее.

Говорил ли когда-нибудь Гидеон, что в строительной индустрии начался кризис? Никто не создает новых проектов, и ведущие фирмы сокращают своих рабочих, поэтому у Курта большие трудности с работой. Как только он найдет что-нибудь подходящее, мы заберем тебя к себе. Джосс, как же я соскучилась по тебе!

Уверена, что ты полюбишь Голливуд. Во время премьер новых фильмов в Голливуде устраивается парад звезд, и мы все можем видеть их. Я уже видела Джоан Фонтейн, Кларка Гейбла и Рейн Ферберн. Вчера я ходила в китайский театр Граумена и, как дура, сравнивала размеры своих рук и ног с отпечатками рук и ног известных звезд — мои ноги того же размера, что и у Бетт Дэвис, а руки, как у Нормы Шеарер.

Я живу как в сказке. Как я тебе уже говорила, погода здесь чудесная, и я провожу все свое свободное время на улице. Сижу под грейпфрутовым деревом и читаю, но чаще всего просто мечтаю.

Курт шлет тебе большой привет.

Джосс, Гидеон строго предупредил меня, чтобы я не смела общаться с вами, поэтому, пожалуйста, не говори никому об этом письме. Пожалуйста!

Второе «пожалуйста» было дважды подчеркнуто. Письмо заканчивалось многочисленными поцелуями.

Джоселин тяжело вздохнула, желая всем сердцем тоже оказаться под грейпфрутовым деревом или вместе с Гонорой и Куртом глазеть на голливудских кинозвезд.

Джоселин спрятала шкатулку и ключик от нее в разные места.

За окном занимался рассвет. К шуму дождя примешивался шум работающего пылесоса.

Джоселин крепко заснула.

Четверть четвертого Кристал, несмотря на совместные неоднократные напоминания миссис Экберг и мадам Мак-Клоски, что им пора в церковь, еще не выходила из своей комнаты. Кроме того, все ждали Ленглея. Джоселин примостилась на подоконнике лестничного окна и смотрела на мокрую улицу. Дождь шел все сильнее. Из-за холма выехала желтая машина, и Джоселин, подобрав юбку, бросилась вниз по лестнице, чуть не сбив с ног зеленщика.

— Папа! Наконец-то!

Ленглей приподнял котелок и поклонился ей.

— Ты выглядишь, как принцесса.

И хотя Джоселин была уверена, что она безобразна, комплимент отца был ей приятен.

— Как я могу хорошо выглядеть в такое позднее время! — воскликнула Джоселин.

— Я говорю от чистого сердца. — Ленглей приложил руку к груди. — А где же невеста? — спросил он.

Джоселин закатила глаза, выражая удивление.

— Когда это Кристал была готова вовремя?

— Ужасная погода для такого дня, — сказал отец, снимая плащ. Визитка и серые в полоску брюки сидели на нем безукоризненно. Ленглей всегда умел носить одежду.

— Как тебе идет костюм! — воскликнула в восхищении Джоселин.

Лицо Ленглея погрустнело.

— Все идет к чертям собачьим, — заметил он грустно. — Мою бедную португалочку выгнали, как нерадивую служанку. — Ленглей уже давно простил свою старшую дочь, и письма летали между Сан-Франциско и Лос-Анджелесом почти ежедневно. — Кристал выходит замуж за человека, который годится ей в отцы. Как я жалею, что мы уехали из Англии!

— Многие принцессы выходили замуж за старых королей, — напомнила Джоселин.

Ленглей поцеловал дочь в щеку, обдав ее запахом мятных лепешек. Значит, он и сегодня пил. Угадав ее мысли, Ленглей попросил:

— Мне необходимо чего-нибудь выпить, чтобы взбодриться.

— На кухне есть кофе, — ответила Джоселин.

— Кофе? — Ленглей презрительно скривил губы. — Сегодня, когда я похоронил все свои мечты?

Джоселин повела отца в буфетную, где в ведерках с колотым льдом стояли бутылки шампанского.

Ленглей приканчивал второй бокал шампанского, когда в буфетную ворвалась мадам Мак-Клоски. Лицо ее было перекошено от страха.

— Все пропало! — закричала она. — Мы должны были быть в церкви еще час назад, а Кристал все еще вертится перед зеркалом.

Кристал стояла, склонившись над умывальником. Вырез роскошного, отделанного жемчугом бархатного платья позволял видеть ее маленькие упругие груди, которые сотрясались от глухих рыданий. Однако в глазах ее не было слез.

Время, прошедшее с того жаркого сентябрьского дня, когда она согласилась стать женой Гидеона, подтвердило правильность ее решения с материальной точки зрения: на ее пальцах сверкал бриллиант в пять карат в окружении изумрудов и усыпанное бриллиантами платиновое кольцо, на запястье красовался дорогой браслет с бриллиантами и изумрудами, на кровати лежала серебристая норка.

Обхватив руками фарфоровую раковину, Кристал раскачивалась взад-вперед, пытаясь сдержать душившие ее рыдания.

— Меня тошнит от его запаха. Он пахнет старостью… — Эти мысли вихрем проносились у нее в голове. — И всю жизнь мне придется спать с этим запахом старости.

В дверь осторожно постучали.

— Кристал! — позвала Джоселин. — Крис?

Услышав голос сестры, Кристал оторвалась от раковины.

— Впусти меня, Крис, — умоляла Джоселин, — я хочу помочь тебе.

Кристал сбросила дверной крючок, впустила сестру и снова его накинула. Джоселин оглядела сестру: ее прекрасное английское личико было в красных пятнах, глаза припухли, прическа растрепалась. Всю жизнь Джоселин мечтала увидеть поверженной свою красавицу-сестру, но сейчас, при виде ее страданий, она почувствовала глубокую жалость.

Джоселин протянула руки, и Кристал упала в ее объятия. Несчастье объединило их. Все мелкие размолвки и обиды ушли на задний план.

— Я не вынесу этого, Джосс, я не вынесу, причитала Кристал. — Я не смогу пройти через все это…

— Тише…

— …Если бы Гонора была здесь… она бы помогла мне…

Джоселин гладила вздрагивающие плечи сестры.

— Не плачь, Крис.

— Я уверена, Гонора сказала бы мне, что, если я не люблю Гидеона, я не должна выходить за него замуж. Как ты думаешь, Джосс?

— Я не знаю, Крис. Мне ведь только десять. — Джоселин поцеловала сестру в мокрую от слез щеку. — Но если ты не хочешь выходить замуж за Гидеона, так еще не поздно. Пусть тебя ничто не беспокоит. Я на твоей стороне.

Кристал села на край ванны и закрыла лицо руками.

— Возможно, Гонора и права, убежав с любовником…

Джоселин не могла не защитить свою любимую старшую сестру:

— Ты ошибаешься, Крис, они не любовники. Они поженились. А ты со временем пожалеешь, что вышла замуж из-за денег, ведь тебе придется всю жизнь спать в одной постели со стариком.

Кристал бросила на сестру ненавидящий взгляд.

— Кто тебе рассказал о Гоноре?

— Она написала мне письмо. Гонора безумно счастлива.

Кристал вскочила, сжав кулаки. Сердце ее бешено колотилось. Сейчас она была на грани истерики. Так Гонора написала Джоселин! Она отдернула занавеску и уставилась в окно. На улице хлестал дождь. Когда она заговорила, ее голос был спокойным и твердым:

— Гонора не вышла замуж.

— Вышла, — как можно мягче сказала Джоселин, боясь разозлить сестру.

— Нет. Гидеон нанял детектива, чтобы проследить за ними. Он бы не позволил им пожениться. То, что она написала, — сплошная ложь. — Кристал была немного бледна, но совершенно спокойна. «Какие у нее крепкие нервы», — подумала Джоселин и сказала:

— Может, ты отложишь…

— Почему? Мне вовсе не обязательно спать с ним в одной кровати. — Кристал взяла бумажную салфетку и вытерла растекшуюся под глазами тушь. Напудрила нос, поправила прическу, и вот уже перед Джоселин стояла не маленькая плачущая девочка, а красивая, уверенная в себе невеста. — Идем, труба зовет! — Кристал гордо вскинула голову.

Небольшая, состоящая преимущественно из женщин группа гостей с интересом наблюдала, как Джуан помогал невесте выйти из машины. За ней вылезли Джоселин и Ленглей.

Имоджин Бурдеттс, главная подружка невесты, одетая в бархатное голубое платье и высокий тюрбан, встретила Кристал на пороге Кафедрального собора.

— Кристал, дорогая, ты сказочно выглядишь! — воскликнула она. — Уже все начали волноваться, но я их успокоила, сказав, что ты просто не можешь не опаздывать. Однако должна сказать, что Гидеон чуть не умер от волнения.

Раздались звуки органа, в которые вплелись мальчишеские голоса хора, и церемония началась. Исполнялся свадебный марш из оперы «Лоэнгрин». Кристал в сопровождении подружек плавно шла по украшенному цветами центральному проходу. Было двадцать минут пятого.

Утопавший в цветах особняк был полон гостей. Ленглей уже успел хорошо набраться, и мадам Мак-Клоски увела его наверх, в бывшую комнату Гоноры. Джоселин уронила на платье слоеный пирожок и под этим предлогом исчезла. Один из ухажеров Имоджин утащил ее в бар. Гости одобрительно похлопывали по плечу Гидеона и целовали пунцовые от волнения щеки новоиспеченной миссис Талботт.

Ровно в шесть двое слуг вкатили в столовую тележку с огромным свадебным тортом. К этому времени мадам Мак-Клоски вычистила платье Джоселин, и она вернулась в комнату. Сейчас девочка с любопытством наблюдала, как Кристал резала торт.

Какая же ее сестра настоящая? Та плачущая девочка или эта торжествующая женщина со счастливыми глазами?

Часом позже Джуан подогнал к дому «кадиллак». Завтра молодожены ступят на борт «Льюлайна» и поплывут на Гавайи, а сегодня проведут первую брачную ночь в роскошном отеле «Фермонт». Вечер был сырым и холодным. Никому не хотелось выходить на улицу, чтобы по традиции обсыпать молодых рисом. Да и собравшиеся гости, знаменитые политики, бизнесмены, известные инженеры и их жены, были далеко не молоды, им и в голову не пришло заниматься такими глупостями.

Укладываясь спать, Джоселин положила под подушку маленькую коробочку с кусочком свадебного торта — по поверью, ей должен был присниться будущий муж. Она закрыла глаза и стала, как всегда, думать о Гоноре… и Курте Айвари.

Глава 16

Кристал сидела, уставившись невидящим взглядом в красивый, затканный цветами ковер, и прислушивалась к звукам в коридоре, где Гидеон давал чаевые мальчику-посыльному. Она явно нервничала. Это были уже не те страхи, которые она испытывала днем, но все же она чего-то боялась. Что же произойдет с ней сегодня ночью? Она сжала кулаки, пытаясь убедить себя, что Гидеон имеет опыт общения с женщинами и будет предельно осторожен и нежен с ней.

Входная дверь хлопнула, и Гидеон вошел в гостиную. Помогая Кристал снять норковую шубку, он сказал:

— Я заказал в номер легкий ужин.

— Чудесно, — ответила Кристал. — Все прошло очень хорошо, как ты полагаешь?

— Если не считать твоего опоздания. Мне нужно научиться терпению, не так ли, миссис Талботт?

Теплая улыбка Гидеона успокоила Кристал, девушка немного расслабилась. Она прошла в спальню и принялась распаковывать чемодан, на котором уже висела бирка пароходной компании. Гидеон молча наблюдал, как она раскладывает по ящикам тонкое шелковое белье. На его губах блуждала загадочная улыбка. Кристал взяла косметичку и отправилась в ванную.

Прошла вечность, прежде чем невысокий молодой официант вкатил в номер тележку с жареным филеем и дымящейся вареной картошкой на большом серебряном блюде. Он открыл бутылку шампанского.

— Это подарок нашего отеля.

Дождь на улице прекратился, и тишину гостиничного номера нарушали лишь звон серебряных приборов и громкое чавканье Гидеона. Кристал выпила шампанского и сейчас нехотя ковыряла в тарелке.

— Нет аппетита, дорогая? — спросил Гидеон ласковым голосом.

— Я слишком много съела дома, — соврала Кристал. — Знаешь, Гидеон, я никогда еще не останавливалась в настоящем отеле, но во время путешествия мы будем снимать дома. Сначала в Богноре — это курортное местечко, затем виллу в Грейт-Миссиндене. А в Сан-Франциско мы могли бы пожить пару дней в пансионе… — Голос Кристал сорвался.

Гидеон швырнул салфетку на стол и сжал кулаки. Редкие волосы на его голове встали дыбом, словно маленькие антенны.

— Пора, — пробурчал он, — пора, — и направился в спальню.

Кристал ушла в ванную. Она приняла душ, сбрызнула себя дорогими духами и надела тончайшее шелковое белье. Руки ее дрожали. Что же будет? Справившись с волнением, она решительно вошла в спальню и прислонилась к дверному косяку, позой и улыбкой напоминая героиню фильмов тридцатых годов.

Заложив руки за голову, Гидеон лежал на кровати поверх одеяла.

Расстегнутая на груди пижама позволяла видеть его заросшую волосами грудь. Сдвинув брови, Гидеон смотрел на нее. Пуговицы на его ширинке были расстегнуты, и оттуда вылезло что-то твердое. Кристал хотела убежать, сославшись на болезнь, но ее благородное сердце не позволило сделать этого. Пришел час расплаты за норковую шубу, бриллианты, дорогую одежду, приемы, за все то, что ей сулило будущее всеми уважаемой миссис Гидеон Талботт.

— Я погашу свет? — спросила Кристал.

— Нет. Разденься.

— Прямо сейчас? Ты хочешь, чтобы я сняла пеньюар?

— Да, и рубашку тоже.

— Может, ты лучше разденешь меня в постели?

— Я приказываю тебе снять все. — В его голосе не было ни капли нежности.

Кристал медленно развязала ленточки, и пеньюар снежным облаком упал к ее ногам.

— Быстрее, — закричал он. Голос Гидеона был хриплым.

Пальцы Кристал дрожали: она никак не могла развязать бант на рубашке.

— Быстрее снимай рубашку, Кристал! — снова закричал Гидеон.

Кристал дернула бант и спустила рубашку, обнажив маленькие крепкие груди, красивый изгиб бедер и светлый треугольник пушистых волос.

Кристал сознавала силу своего прекрасного маленького тела, но сейчас ей было страшно.

«Хватит трусить», — приказала она себе и сделала шаг к кровати.

И здесь, на этой большой гостиничной кровати, началась ее пытка. Гидеон не целовал ее, не ласкал ей грудь. Спустив пижамные брюки, он навалился на Кристал всей тяжестью своего тела и вошел в нее, совсем сухую. Разорвав то, что служило неоспоримым доказательством ее девственности, он погрузился еще глубже. Кристал закричала. Боль была нестерпимой. Так она кричала от боли только в десять лет, когда, катаясь на роликовых коньках, упала и расшибла себе локти и колени.

— Гидеон, ты делаешь мне больно, — взмолилась она.

Он даже не отреагировал на ее жалобу. Мускульная машина продолжала работать, всем своим весом вдавливая Кристал в жесткие пружины. Хриплое дыхание Гидеона сопровождалось громким скрипом кровати и завываниями Кристал, которые напоминали звук полицейской сирены. Ее пот смешался с потом Гидеона, и вся она была окутана парами тяжелого винного перегара.

Спустя пятнадцать минут, показавшихся Кристал вечностью, Гидеон испустил крик, который можно было услышать в соседних номерах, дернулся, снова закричал и упал на нее всей тяжестью своего тела.

Вся постель была в пятнах крови. Кристал поднялась и, пошатываясь, побрела в ванную. Внутри ее все болело.

— Моя бедная маленькая девочка, — прошептал Гидеон, поддерживая ее. Он усадил Кристал на обшитый бархатом табурет, смочил полотенце и вытер ей между ног. Налив в стакан воды, он дал ей две таблетки аспирина. Его голос и руки были нежными.

Однако минуту спустя он снова навалился на нее, насилуя долго и жестоко.

В течение пяти дней пассажиры парохода наблюдали такую картину: пожилой, беспредельно влюбленный в свою красавицу-жену мужчина волчком носился по палубе, доставляя в номер бульон, крепкий чай, чтобы подкрепить ее, и дорогие подарки, чтобы ее умаслить. При виде молодой красивой женщины, благодарно улыбающейся своему мужу, все пассажиры, включая и команду, тоже улыбались. Все они были свидетелями дневной, блестящей стороны их брака.

За закрытыми дверями каюты, а позже под тростниковой крышей отдельного бунгало на Гавайях, продолжался все тот же неравный бой. Никакими словами нельзя описать это спаривание — другого слова и не найти — старого злобного козла с маленькой хрупкой девочкой, неподвижно лежавшей под ним.

Кристал, не имевшая склонности к пустым размышлениям, часто спрашивала себя, откуда у Гидеона такая ненасытность. Не явилась ли его неудержимая страсть причиной болезни тети Матильды? А что, если эта схватка, ареной которой является кровать, — страшный секрет всех замужних женщин?

Непостижимым оставался тот факт, что вне постели Гидеон был добрым и нежным человеком, щедрым на подарки и комплименты, и Кристал за это уважала и по-своему любила его.

Ко времени их возвращения на материк Кристал уже была сыта по горло. Она навсегда утратила интерес к сексу.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Гонора. 1950 год

Глава 17

Второго января в четыре часа дня Гонора выходила из высокого служебного здания, расположенного недалеко от Голливуда. На последней ступеньке она остановилась. Нестерпимая жара, раскаленный асфальт, шум машин, снующие прохожие — все проходило мимо ее сознания.

«Ребенок!» Эта мысль пронзила ее как током. «Ребенок!» Она посмотрела на украшенную лампочками алюминиевую елку и понемногу начала осознавать действительность: она в Голливуде, этом магните для хорошеньких девушек и юношей, вокруг нее толпа нарядных прохожих.

«Ребенок!» В это трудно поверить.

— Вы на третьем месяце беременности, — с профессиональной уверенностью сказал ей доктор Кепвелл.

Гонора с сомнением посмотрела на него. Ее месячные не прекращались. На прошлой неделе Курт, удивленный ее постоянной сонливостью, настоял, чтобы она сходила к врачу. Домоправительница посоветовала Гоноре обратиться к доктору Кепвеллу, который взял у нее анализ мочи и крови.

— Но как же месячные? — спросила она, покраснев.

Обвислые щеки доктора задрожали от негодования.

— Дорогая юная леди, оплодотворение возможно и при менструации. — Выдвинув ящик стола, он вынул оттуда мятую брошюру. На обложке был изображен профиль тела беременной женщины — желтые пунктирные линии показывали разные месяцы беременности. — Здесь вы найдете ответы на все ваши вопросы. А вот вам мой счет.

Едва не натолкнувшись на фонарный столб, Гонора быстро зашагала по бульвару Голливуд. Зайдя в супермаркет, она купила пакет дорогих овощей для салата, четыре сморщенных апельсина для сока, четверть фунта нарезанной ветчины и бутылку молока. Заскочив в кондитерскую, она купила торт с кремовой начинкой. Такое событие необходимо торжественно отметить. Укладывая кошелек в сумочку, Гонора вспомнила о счете, который ей дал доктор Кепвелл. Триста долларов! Почему так много? Сколько же с них возьмут за врачебные консультации и за роды? Или, может, ей просто кажется, что много, потому что она знает, сколько денег осталось у Курта на счете?

По сравнению с зарплатой, которую он получал в компании «Талботт», его сегодняшний заработок был очень незначительным. Совсем недавно он получил чек на двести долларов от субарендаторов за декорирование офиса.

В Лос-Анджелесе у Курта было много друзей, и он часто встречался с ними. За бокалом шампанского или рюмкой портера они рассказывали ему о сложившейся ситуации: заказов нет, ни государственных, ни частных, компании закрываются, инженеров увольняют сотнями.

Гонора часто ловила себя на мысли, что неудачи Курта с работой лежат на ее совести: Гидеон перехватил ее письмо к Джоселин и занес Курта в «черный список».

Курт относился к своим неудачам спокойно. Он продолжал обзванивать все строительные компании в округе. В свободные дни они вместе бродили по городу, загорали на пляже или играли в теннис в парке Лонгпре. В начале декабря Курт продал свой желтый «бьюик» и купил квадратный, безобразный, еще довоенный «форд», выиграв на этой сделке триста долларов. Он любил все экстравагантное: редкие машины, дорогие рестораны, частные клубы. Гонора, ослепленная любовью, считала Южную Калифорнию чуть ли не небесами обетованными. Только одно омрачало ее счастье — разлука с семьей. Она часто думала о них, видела их во сне, плакала по ним украдкой. За будущее Курта она не беспокоилась. Когда две недели назад подрядчик предложил ему поработать на вырубке старых лимонных деревьев, Гонора посоветовала ему отказаться и поберечь силы для более стоящей работы, которая могла подвернуться в любой момент. «Ты только вымотаешься», — говорила она.

Сегодня утром Курт уехал на какие-то переговоры.

Гонора остановилась, чтобы поудобнее разместить коробку с тортом в большой хозяйственной сумке, затем быстро зашагала к дому.

Семья Айвари жила в одноэтажном доме под красной черепицей, часть которой вывалилась, образуя зияющие пустоты. В длинном коридоре было холодно и темно, чем-то неприятно пахло.

У двери квартиры Гонора остановилась и тихо позвала:

— Курт!

Муж вышел ей навстречу.

— Что вы сегодня купили, леди? — спросил он.

— Вот, — Гонора протянула ему сумку и поцеловала в щеку.

— Так что же все-таки? Что-нибудь особенное?

— Молоко и торт.

— Они могут подождать. Идем в постель.

Сквозь неплотно задернутые шторы в комнату проникали лучи заходящего солнца, окрашивая все предметы в шафрановый цвет. Курт и Гонора улыбнулись друг другу.

— Теперь мы можем поговорить, — сказала Гонора. — Как прошла встреча?

— Ничего особенного. У меня есть работа.

— Курт! — она сжала его руку. Гонора не могла поверить своим ушам. — Ты действительно получил работу?

— Да, правда, не совсем по специальности.

— Перестань говорить загадками и расскажи мне все по порядку.

— Утром я получил письмо от Фуада Абдурахмана.

— Фуада? Того самого, из Лалархейна? — Сердце Гоноры радостно забилось.

— Да, он предлагает мне разработать проект по строительству дороги в их стране.

Мысли вихрем проносились в голове Гоноры. Может ли она сейчас поехать в эту Богом забытую арабскую страну? Сейчас, когда у нее будет ребенок? Но ведь женщины рожают и там. Выражение ее лица менялось, и это не ускользнуло от Курта. Гонора посмотрела на свое тело: грудь заметно увеличилась, соски потемнели. Она быстро натянула на себя простыню.

— Давай теперь поговорим о тебе, — сказал Курт. — Что показали анализы?

«Если я сейчас скажу ему о ребенке, он отвергнет предложение Фуада, — подумала Гонора, — и потом, он прекрасно знает, что у меня регулярные месячные. Время пока терпит, в конце концов я могу сказать ему о своей беременности и в Лалархейне».

— Я абсолютно здорова, — ответила Гонора.

— Тогда почему ты спишь двадцать часов в сутки?

— Твоя любовь разнежила меня.

— Гонора? — брови Курта поползли вверх.

— Просто у меня в организме недостаток железа, — поспешила добавить Гонора. — Доктор Кепвелл прописал мне феосал.

— И это все? Только недостаток железа?

— Да, и от этого легкая анемия, — ответила Гонора и поспешила сменить тему разговора: — Когда мы едем?

Курт нежно взял ее за руку.

— Дорога будет строиться от Даралама, столицы страны, до Персидского залива. Она пройдет через пустыню, где еще не ступала нога человека.

— Мы можем жить в палатке и иметь при себе оружие.

— Там ужасная жара, насекомые, песчаные бури, ни капли воды, — ответил Курт, стараясь убедить ее. — Дорогая, Фуад поставил условие, что я приеду без семьи.

Закат погас, и в комнате поползли длинные тени.

— Когда ты рассчитываешь вернуться? — спросила Гонора, стараясь казаться спокойной.

— Фуад хочет, чтобы я выехал немедленно. Страна расположена в стороне от воздушных линий, и мне придется добираться туда около недели. Конец стройки намечается на март — начало апреля. Мне предложили большие деньги с выплатой на два месяца вперед. Я положу их на твой счет.

Гонора почувствовала, что сейчас заплачет. Как она будет жить без Курта? Но если она скажет ему правду, он никуда не поедет, а без работы он просто умрет. Ребенок появится на свет только в начале июня, а к тому времени Курт уже будет дома. Сдерживая слезы, она сказала:

— Только при одном условий.

Курт встревожился:

— Что такое?

— Никаких свиданий с наложницами Фуада!

Курт облегченно рассмеялся.

— Только в свободное от работы время.

Он поднес к губам ее руку и нежно поцеловал.

Четвертого января Гонора проводила Курта в аэропорт Бурбенк — начало его путешествия. Она долго стояла на смотровой площадке, глядя вслед улетающему самолету, пока он совсем не исчез в безоблачном небе. Выезжая с парковочной стоянки, Гонора вместо того, чтобы повернуть направо, свернула налево и опомнилась только тогда, когда цитрусовые рощи сменила выжженная солнцем земля, заросшая низкорослым кустарником, и сероватокоричневые холмы. Подрулив к старой бензоколонке, она спросила грязного загорелого заправщика, как ей проехать в Голливуд.

— Девушка, — ответил он, — ты едешь в другом направлении.

Глава 18

При посещении доктора Кепвелла Гонора почти не понимала смысла его советов, так как он использовал специальные медицинские термины и речь его была быстрой и небрежной. Она внимательно прочитала брошюру, которую он дал ей в день первого посещения, и приняла ее как руководство к действию. Ежедневно она проходила не менее двух миль, пила молоко, ела хлеб грубого помола и заменила ванны душем.

Сейчас она была рада, что Курт уехал, так как руководство гласило: по возможности ограничить половые сношения.

Гонора старалась почаще бывать на воздухе и все свободное время проводила в тени распустившихся апельсиновых деревьев, слушая щебет птиц и греясь на солнышке. Она часто писала Курту, однако ни словом не обмолвилась о предстоящих родах. Зачем беспокоить его, когда он так далеко. Она представляла выражение его лица, когда, приехав, он найдет ее в интересном положении. Ведь он так хотел иметь детей, и как минимум троих.

Почтовая служба маленькой арабской страны работала плохо: письма шли долго и часто терялись. Когда задержки были особенно длительными, Гонора начинала волноваться: воображение рисовало ей самые ужасные картины.

Она часто писала отцу, но так и не сообщила ему о своей беременности — просто рука не поднималась.

Гонора часто плакала. Это были легкие слезы беременной женщины, но она приписывала их своему одиночеству.

Груди ее налились и стали такими же, как у Кристал, чем она очень гордилась, однако живот пока рос медленно, и просторные кофты, которые она носила, скрывали беременность. Однако в конце января Гонора решила, что ей все же следует купить специальную одежду, и, отправившись в магазин, приобрела широкую габардиновую юбку с рядом пуговиц, позволяющих регулировать ее ширину по мере роста живота, и две просторные блузки.

Как-то морозным февральским вечером, когда Гонора лежала на диване, слушая по радио вечерний концерт и одновременно читая новый роман «Дом радости», в дверь постучали. Заложив страницу, Гонора направилась к двери, недоумевая, кто бы это мог быть.

На пороге стоял Ленглей, держа в руках до боли знакомый потертый чемодан.

— Папа, — выдохнула Гонора.

— Похоже, я скоро стану дедушкой.

Родной капризный голос напомнил ей детство, и, выронив книгу из рук, она бросилась ему на шею.

Ленглей сознался, что голоден, и Гонора помчалась готовить обед. Отец удобно устроился за кухонным алюминиевым столиком и, потягивая виски, оставшееся от Курта, рассказывал ей семейные новости. Джоселин перешла в новую школу и отлично учится, Кристал блистает на Клей-стрит.

— Сейчас с помощью известной американской фирмы она заново отделывает особняк, — добавил Ленглей.

Он с аппетитом съел баранью отбивную, которую Гонора приберегла себе на завтра, кусочками хлеба вычистил тарелку и явно остался доволен.

— Как твои издательские дела? — спросила Гонора, чистя картофель.

— Мои дела подождут. Сейчас я в отпуске. Расскажи мне о работе Курта.

Гонора начала рассказывать о пустынной земле, покрытой песками, которые надо закрепить, о строительстве асфальтовой дороги через эти зыбучие пески, о трудностях, с которыми придется столкнуться Курту.

— Аравийские пески! — воскликнул Ленглей. — Мне всегда хотелось побывать в тех краях! Но скажи, как Курт мог оставить тебя в твоем положении?

— Я ему не сказала о ребенке.

Ленглей вылил в стакан остатки виски и поставил пустую бутылку на подоконник.

— Черт возьми, Гонора, — воскликнул он, — как ты могла скрыть такое от своего мужа?

— Он бы тогда остался дома, а эта работа очень важна для его дальнейшей карьеры.

— И все же… ты обязана поставить его в известность. — Глаза Ленглея увлажнились, и Гонора поняла, что он вспомнил о матери, умершей при родах.

Вздохнув, Гонора помешала картофельные чипсы.

— Я напишу ему в самое ближайшее время. Папа, ты погостишь у меня?

— Здесь так тесно.

— Я буду спать на раскладушке, а ты займешь мою кровать.

— Может, мне лучше остановиться в гостинице? — спросил нерешительно Ленглей.

Гонора посмотрела на отца — старая вытертая рубашка, плохо отглаженный воротничок. Жалость сжала ей сердце.

— Папа, ты проехал сотни миль, чтобы повидаться со мной! О какой гостинице ты говоришь? Об этом не может быть и речи.

В последующие дни Гонора возила отца осматривать город. Она чувствовала себя узником, вырвавшимся из заточения, и была очень счастлива.

Временами Ленглей уходил в себя: его мучила совесть, он страдал из-за того, что живет на деньги дочери. Ленглей объяснил ей, что его дорожные чеки здесь не меняют.

Гонора купила ему три бутылки шотландского виски «Блэк энд уайт», и, хотя она никогда не видела его пьяным, две из них опустели за два дня.

Они перенесли кухонный стол и стулья в гостиную, и теперь Гонора спала в кухне на перекочевавшей туда софе, что было крайне неудобно. Каждый день она готовила для отца что-нибудь вкусненькое. В воскресенье, на третий день после его приезда, Гонора приготовила праздничный обед в английском духе: баранина с жареной картошкой, йоркширский пудинг с фруктами и взбитыми сливками.

Выпив кофе, Ленглей развалился на стуле и погладил себя по животу.

— Ничего вкуснее не ел с тех пор, как мы уехали из Англии. Как бы мне хотелось туда вернуться!

— О каком возвращении ты говоришь, когда твой внук станет здесь президентом!

— Да, он будет стопроцентным американцем, как ты и твой сестры. Речь идет обо мне. Приехав сюда, я потерял все.

— Папа, это неправда, просто Гидеон не сумел тебя по-настоящему оценить, но я верю, что этот твой издатель раскроет твой талант.

На верхней губе Ленглея выступил пот.

— Гонора, пора сказать тебе правду. Между нами никогда не было секретов. Никакого издательства не существует.

Гонора тяжело вздохнула, хотя с самого начала подозревала, что рассказы отца о его новой работе просто выдумка.

Ленглея как прорвало, он говорил почти скороговоркой.

— Ты понимаешь, этот парень нанял меня в качестве литературного обработчика его книги. Он заплатил мне пятьдесят процентов аванса. Его роман напоминал школьное сочинение. Он описывал мужество солдат во время бурской войны. Я просто вычеркнул наиболее идиотские места.

— Естественно, — заметила Гонора, — ты первоклассный редактор.

— Издательство «Литтл Браун» отвергло его книгу, и он во всем обвинил меня. Он сказал, что мои поправки сделали его роман бессмысленным, и отказался выплатить мне вторую часть гонорара. Ленглей залпом осушил стакан.

— Боже, какая несправедливость!

— Я с самого начала знал, что он жулик, но пока я работал над его романом, я был уверен, что смогу заново начать карьеру и помочь моим бедным девочкам. Сейчас у меня совсем не осталось надежд. Никаких! — Ленглей всхлипнул.

Гонора крепко сжала руку отца. Его ладони — хрупкие, с длинными пальцами — напоминали ее собственные.

Ленглей отвернулся. Его взгляд рассеянно скользил по апельсиновым деревьям за окном.

— Я написал Мортимеру Франклину Смиту, ты должна его помнить. Он владеет издательством «Брайтон-хаус». У них сейчас есть вакансия как раз для человека моей квалификации.

— Ты хочешь уехать в Лондон? — Гонора зябко передернула плечами, вспомнив их холодную, как погреб, квартиру.

Ленглей заходил по комнате.

— Вот так обстоят дела, моя португалочка. Я вынужден вернуться. У меня нет денег, чтобы жить здесь.

— Это не проблема. Курт оставил мне достаточно денег.

— Я не могу жить на твои деньги.

— Папа, ты говоришь глупости. По крайней мере ты должен остаться здесь до следующего месяца, а там, глядишь, Курт вернется.

— Мне бы очень хотелось быть с тобой, когда мой первый внук появится на свет, — лицо Ленглея приняло страдальческое выражение, — но такой случай бывает раз в жизни. Я не могу упустить этот шанс.

Гонора молча кивнула.

— Гонора, — продолжал Ленглей, — между нами не должно быть никаких недоразумений. Я не возьму у тебя ни пенни, пока мы не договоримся о процентах. Между нами должно быть деловое соглашение. Это мой долг чести.

Как часто Гонора слышала от отца эти слова там, в Лондоне. Ведя деловые переговоры по телефону, Ленглей всегда ссылался на долг чести.

— Но ведь я твоя дочь, — сказала она тихо.

— Я просто хочу занять у тебя деньги под проценты. — В голосе Ленглея чувствовалось раздражение, его взгляд блуждал, избегая взгляда дочери. — Меня бы устроила тысяча. Не фунтов, конечно, — добавил он поспешно, — долларов.

— Тысяча? — едва слышно переспросила Гонора.

— Ну да. Если ты можешь одолжить мне больше, я не буду возражать. Тогда бы я смог купить билет второго класса вместо третьего, да и вообще…

Самая большая сумма, которую Гонора видела за последнее время, была проставлена на чеке доктора Кепвелла — триста долларов. Сколько же денег осталось на ее счете? Гонора не была сильна в арифметике и сейчас силилась подсчитать в уме, сколько у нее денег в банке. Кажется, около тысячи двухсот долларов. С видом побитой собаки Ленглей наблюдал за дочерью. Гонора продолжала размышлять. Курт должен вернуться через две недели. Она вполне проживет на оставшиеся двести долларов.

— Тысяча долларов — это все, что я могу тебе дать, — сказала она наконец, не смея поднять глаза на отца. Гонора боялась уязвить его самолюбие.

Спустя два дня Гонора проводила отца на вокзал. Расставаясь, оба горько плакали.

На следующей неделе вдруг появились непредвиденные расходы: доктор Кепвелл заставил ее сделать рентген и направил к дантисту, который поставил ей пломбу; на станции техобслуживания ей сказали, что она еще жива только чудом, так как в машине неисправны тормоза. Кроме того, Ленглей записал купленные подарки на ее счет. Подсчитав все расходы, Гонора успокоилась: на счете должно было остаться сто тридцать пять долларов и семьдесят три цента.

На улице шел сильный дождь, когда ей принесли извещение из Американского банка. Остаток составлял тридцать пять долларов и семьдесят три цента.

«Они, вероятно, ошиблись», — подумала Гонора и принялась снова подсчитывать в уме расходы последних дней. Ничего не сходилось. Она оторвала кусок от бумажной хозяйственной сумки и стала складывать цифры, пытаясь найти ошибку, и скоро нашла ее, но не в свою пользу. Банк был прав — у нее оставалось тридцать пять долларов с мелочью. Гонора зарыдала, но скоро взяла себя в руки и стала думать, что делать дальше.

Накинув плащ, она побежала на почту и отправила Курту телеграмму. Последующие два дня она сидела дома и ждала ответа от Курта. Холодильник был пуст, и Гонора пила только чай.

Каждый раз, когда ребенок начинал шевелиться, Гонора покрывалась испариной. Она во что бы то ни стало должна уберечь это маленькое, беззащитное существо, жившее в ней, — ребенка Курта. Как она могла отдать тысячу долларов отцу? Как он посмел просить ее об этом? Кристал бы никогда не отдала ему свои последние деньги!

Когда на третий день ответ от Курта не пришел, Гонора отправилась в западное почтовое отделение, чтобы узнать, есть ли на ее имя денежный перевод. Погода была неприятной — дул горячий ветер Санта-Ана. Почтовый служащий объяснил Гоноре, что денежные переводы поступают в банки, и посоветовал ей обратиться в одно из его отделений. В банке ей сказали, что из Лалархейна не было никаких поступлений на ее имя.

Гонора отправилась домой. У почтового ящика она замедлила шаг: а что, если пришло письмо от Курта? Дрожащей рукой она открыла ящик. В нем лежало три толстых конверта. Все письма были от Курта.

В холле появилась домовладелица, и Гонора вспомнила, что сегодня второе апреля — дата внесения арендной платы за квартиру. Выбежав на улицу, она торопливо вскрыла одно из писем и быстро пробежала его глазами.

15 марта 1950 года.

Гонора, дорогая!

У меня для тебя плохие новости. Земля здесь труднее, чем полагали геологи, и мы столкнулись с массой проблем. Я смогу вернуться домой только в середине мая, и это в лучшем случае.

Все померкло у нее перед глазами, и она без сил опустилась на скамейку. Ветер завывал в ветвях деревьев, раскачивая их. Этот шум сливался с шумом у Гоноры в голове.

Глава 19

Проезжая место аварии, Гонора крепче сжала руль. Большой трейлер, один из тех, что осуществляют перевозки между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско, перевернулся и съехал в кювет. Картина была ужасной. Курт неоднократно говорил ей, что на крутом подъеме надо сбрасывать скорость, иначе могут отказать тормоза. Механик заверил, что починил тормоза ее машины. А что, если они снова сломались?

От напряжения у Гоноры заболела шея.

Прошло два дня, как она получила от Курта письмо. Два напряженных дня, полных тяжких раздумий и забот. Скопилось много неоплаченных счетов — за газ, за квартиру, за лекарства — и самые большие из супермаркета. А ответ на ее телеграмму все еще не пришел.

Вчера вечером в ее дверь просунулась голова домоправительницы, украшенная огромными металлическими бигуди.

— Пошел четвертый день, дорогая, — напомнила она, — хозяин будет недоволен.

— Я очень сожалею, — стараясь казаться безмятежной, ответила Гонора, — но банку требуется время, чтобы конвертировать деньги, которые прислал мне мистер Айвари. — Гонора вспомнила последние месяцы пребывания семьи Силвандер в Англии, когда им приходилось врать, чтобы отделаться от кредиторов.

— Я не могу вас выгнать в вашем положении, но пройдет еще несколько дней, и хозяин вышвырнет меня с работы. Что мне прикажете с вами делать? Придется все-таки вручить вам уведомление о выселении.

Гонора легла на диван и попыталась заснуть, но тяжелые мысли не давали ей покоя. Скоро ее выселят. Куда она пойдет? Кто приютит ее? Если бы у нее была хотя бы сотня долларов, она смогла бы продержаться еще месяц. Дрожащей рукой Гонора провела по холодному, мокрому лбу. Кто бы мог одолжить ей эти деньги? Может быть, Кристал? Она вспомнила угрозы Гидеона и постаралась прогнать эти мысли, но они возвращались снова и снова.

А что, если попросить денег у самого Гидеона? Но как она может обратиться с такой просьбой к их врагу? Это оскорбит Курта, к тому же придется проехать пятьсот миль туда и обратно, чтобы добраться до него. А как путешествие отразится на ребенке? В брошюре сказано, что беременным женщинам следует избегать дальних поездок.

А разве у нее есть выбор? Гонора поднялась и стала искать в бумагах Курта карту Калифорнии.

Не доезжая до Грейпвайна, Гонора остановила машину и вышла подышать свежим воздухом. Запах цветущей люцерны наполнил ее легкие. Каждый час она останавливала машину и пять минут гуляла, надеясь, что это пойдет на пользу ребенку.

Следующая остановка была в Бейкерсфилде, где Гонора купила большой чизбургер и бутылку молока. Подкрепившись, она поехала дальше и ехала до тех пор, пока совсем не стемнело. Свернув на обочину, Гонора заперла дверцы и постаралась уснуть. Кузов машины вздрагивал от проносящихся мимо большегрузов. Утром следующего дня Гонора приехала в Сан-Франциско. Пока заправщик заливал бензин в бак, Гонора прошла в туалет, где умылась и переоделась в чистое платье. В висевшем над раковиной зеркале Гонора увидела свое бледное испуганное лицо.

Припарковавшись на Мейден-лейн, Гонора с трудом вылезла из машины. Поясница болела, ноги онемели. Она испугалась, что дальняя дорога повредила ребенку, но он тотчас зашевелился в животе, напоминая о своем существовании.

Сидевшая за пультом связи девушка с интересом оглядела ее с головы до ног.

— Что вам угодно? — спросила она.

— Мне нужно видеть мистера Талботта.

— Вам назначена встреча?

— Нет, но…

— Тогда сожалею, но никто не может пройти к мистеру Талботту без его личного приглашения. Таков порядок.

— Думаю, он не будет возражать — я сестра его жены.

— Похоже, что так. У вас такой же милый акцент. Проходите.

Поднимаясь по лестнице, Гонора вспомнила, как они с Кристал впервые пришли сюда. Неужели прошел всего год? Казалось, минула целая вечность. Неужели семья Силвандер развалилась всего за год?

Гонора поднялась на второй этаж. Чертежных столов здесь уже не было. Всю дорогу Гонора думала, что она скажет секретарше Гидеона, но ее в приемной не оказалось. Гонора подошла к двери, на которой золотыми буквами было написано: «Г.Д.Талботт. Президент» — и открыла ее.

Гидеон стоял, склонившись за столом, заваленным чертежами. При виде Гоноры лицо его стало хмурым.

Гонора с трудом выдавила улыбку.

— Доброе утро, Гидеон.

— Как ты осмелилась прийти сюда? — рявкнул он. — Почему эта новая идиотка пропустила тебя?

— Не ругайте ее, — ответила Гонора, — я сказала ей, что я сестра вашей жены.

— Неужели ты не поняла меня? Я ведь ясно сказал — никаких родственных связей!

— Вы сказали, что я не должна общаться с Кристал и Джоселин, и я сдержала свое слово.

Гидеон посмотрел на нее в упор.

— Тогда зачем ты здесь?

— Я пришла одолжить у вас денег. — Всю дорогу Гонора повторяла эти слова, и сейчас они легко слетели с ее губ. — Мне нужно сто долларов под любые проценты.

— Я не имею дело с женщинами легкого поведения.

— Мы с Куртом поженились.

— Твое обручальное кольцо для меня ничего не значит. Я не верю тебе.

— Мы поженились в Тахо. — Голос Гоноры был спокойным.

Гидеон опустился в большое кожаное кресло, не предложив ей сесть.

— Тогда почему твой муж не обеспечивает тебя?

— Его сейчас нет в стране.

— Слышал, что он уехал в Лалархейн строить дорогу, — сказал Гидеон. — Как видишь, я в курсе дел Курта Айвари. — Выражение лица Гидеона смягчилось.

Гонора почувствовала к нему некоторую симпатию. В конце концов это он спас Курта от голода, дал ему образование, заботился о нем.

— Гидеон, — сказала она, — Курт не виноват, что все так получилось. Он очень любит вас.

— Не старайся, все равно не получишь ни пенни.

Гонора едва держалась на ногах.

— Я бы не приехала сюда, но у меня просто нет выхода. Курт оставил мне большую сумму… но я… я сделала глупость. Мне нужно всего сто долларов.

— Ты и твой отец! Вы упустили свой шанс, а теперь побираетесь!

— Папа вернулся в Лондон. Ему предложили хорошую работу.

Гидеон недоверчиво посмотрел на Гонору. Его взгляд говорил: я поверю этому только в том случае, если у меня будет достоверная информация.

— Я уже достаточно сделал для Айвари, — сказал Гидеон злобно, — и не собираюсь помогать его ублюдку.

При слове «ублюдок» сердце Гоноры упало, в глазах потемнело, руки непроизвольно сжались в кулаки. Она была оскорблена до глубины души. Как смеет этот отвратительный коротышка так оскорблять ее еще не родившегося ребенка? Неужели в этом мерзком типе, женившемся сначала на ее тетке, а затем на сестре, нет ничего человеческого? Пытаясь взять себя в руки и держаться с достоинством, Гонора спокойно ответила:

— Мне вас жаль, Гидеон. Наверное, жизнь поворачивалась к вам не лучшей своей стороной.

— Вон!!!

Гонора медленно направилась к двери. Бледная и спокойная, она спускалась по лестнице. Когда Гонора подошла к выходу, дверь открылась, и она увидела Кристал. Столкнувшись нос к носу, сестры застыли на месте и внимательно оглядели друг друга.

Кристал в серебристой норковой шубе и такой же шапочке была чудо как хороша.

Гонора протянула к ней руки.

— Крис, — прошептала она, — Крис, я так соскучилась по тебе.

Взгляд Кристал остановился на животе сестры.

Золотистая головка, увенчанная серебристым мехом, отвернулась в сторону, левое плечо дернулось, губы скривились в усмешке. Вся ее фигура выражала презрение.

— Мы поженились, — начала оправдываться Гонора, — мы поженились… — Она бросилась к двери. Запах дорогих духов сестры преследовал ее.

Гонора бежала по Мейден-стрит. Перед ее мысленным взором стояло лицо сестры. В нем не было ничего от прежней Кристал, только холодная, презрительная жалость.

Гонора села в машину и закрыла лицо руками. По ее щекам текли слезы.

К полуночи Гонора добралась до дому. Не раздеваясь, она упала на постель и забылась в тяжелом, крепком сне. Когда Гонора проснулась, было еще темно. Она достала свою старую юбку, которую носила еще в Эдинторпе, — единственное, что осталось из всех ее вещей, привезенных отцом, и, вооружившись иглой и ножницами, стала ее расставлять.

К десяти часам утра юбка была готова и отпарена. Гонора оделась. Широкая юбка и длинный вязаный свитер скрывали ее беременность.

Гонора вышла на улицу. На двери кафе висело отпечатанное на машинке объявление: «Требуется опытная официантка. Неполный рабочий день. Обратиться к управляющему».

Управляющий позвонил в Сан-Франциско, и Эл Строуд дал ей хорошую рекомендацию.

— Вы приняты, — сказал управляющий, — приступайте к работе.

Прошло всего тридцать пять минут, как Гонора переступила порог кафе, и вот она уже обслуживает своего первого клиента.

Глава 20

Кафе «Пиг-Визл», где работала Гонора, обслуживало посетителей с завтрака и до обеда, то есть до двух часов дня, когда, согласно закону Калифорнии, закрывались все кафе.

Рабочий день Гоноры длился пять часов с разбивкой на два периода: она являлась в кафе к семи часам утра, когда посетители приходили завтракать, и уходила в девять, затем возвращалась к одиннадцати тридцати — время ленча — и в половине третьего ее рабочий день заканчивался.

Во время перерыва Гонора приходила домой, ложилась на диван, поднимала повыше распухшие ноги и размышляла о том, что ждет ее впереди, стараясь не думать о плохом. Но тревожные мысли не покидали ее. Что будет с ребенком? Не повредит ли ему ее тяжелая работа? Сколько она еще выдержит? Где Курт, что с ним? А вдруг он попал в аварию? Гонора была рада, когда перерыв заканчивался, и она опять бежала на работу, где ей некогда было думать.

У Гоноры всегда был прекрасный цвет лица, но сейчас кожа потемнела и покрылась пятнами, которые она замазывала жидкой пудрой, боясь, что хозяин кафе догадается о ее беременности. Но больше всего ее беспокоили распухшие колени, которые так любил целовать Курт. Придя в очередной раз на прием к доктору Кепвеллу, она поделилась с ним своим беспокойством.

— Скажите, доктор, распухшие колени — участь все беременных женщин?

Не отрывая взгляда от регистрационной карточки, в которой он записывал результаты осмотра, доктор ответил:

— Беременность не украшает женщин. Сейчас главное, что ваш ребенок развивается нормально. Его сердце бьется сильно и ровно. — Вопрос Гоноры остался без ответа, и беспокойство не покидало ее.

Выходя из кабинета доктора Кепвелла, Гонора увидела рыжеволосую женщину на последнем месяце беременности. Она направлялась в дальний конец коридора, и Гонора вспомнила, что там находится предродовое отделение. Возможно, она сможет задать свой вопрос кому-нибудь из женщин или акушерок. Гонора последовала за рыжеволосой. В просторном кабинете, куда она вошла вслед за женщиной, было много беременных, и все на последнем месяце. Гонора в нерешительности остановилась на пороге. Что она скажет? Привет, я пациентка доктора Кепвелла, и меня беспокоят распухшие колени? У вас они тоже опухают?

Дежурная няня, которой рыжеволосая передала большой пакет с одеждой, вопросительно посмотрела на Гонору, но она так и не решилась задать свой вопрос. Гонора повернулась и направилась к выходу. «Мне нужно экономить каждый пенни, чтобы иметь деньги, когда придет время родов», — мелькнуло у нее в голове.

Как-то дождливым днем в середине апреля Гонора сидела за угловым столиком и ела дежурное блюдо — рагу из цыпленка с отварным картофелем, морковкой и горошком. Служащие кафе имели право на бесплатный обед. Кто-то дотронулся до ее плеча.

— Привет, незнакомка, — услышала она голос.

Гонора подняла голову и увидела Ви. Последний раз они виделись в августе. Тогда Ви сказала ей, что некто предложил ей переехать в Сан-Бернардино, и она надеется, что снова выйдет замуж. Несмотря на два развода, Ви была большой оптимисткой и еще надеялась устроить свою личную жизнь. Перед отъездом Гонора пыталась разыскать Ви, но Эл Строуд сказал, что она не оставила обратного адреса.

— Давненько мы не виделись, — усмехнулась Ви.

На глаза Гоноры навернулись слезы, и она вскочила, чтобы обнять свою старую подругу, но, вспомнив о животе, снова опустилась на стул. Ей не хотелось, чтобы Ви заметила ее беременность.

— Ви…

— С чего это ты плачешь? — спросила Ви, усаживаясь напротив Гоноры.

— Я так рада тебя видеть. Просто не верю своим глазам. Как ты оказалась здесь? А как же Сан-Бернардино?

— Там все провалилось, и я решила вернуться в родные пенаты. Я работаю здесь вечером. Два дня назад я заметила твое имя в платежной ведомости и сразу поняла, что это именно ты. Айвари, а тем более Гонора — имена, которые не часто встречаются. Я специально пришла, чтобы найти тебя.

— Теперь я миссис Курт Айвари, — Гонора показала на обручальное кольцо.

— Мои поздравления и все такое. Когда мы сможем с тобой поболтать?

— Прямо сейчас. Я живу недалеко отсюда, в районе Чероки.

На машине Ви они подъехали к дому. Гонора бегала по комнате, собирая разбросанные вещи.

— Не суетись, — остановила ее Ви. — Давай поговорим.

— Это мой муж, — Гонора протянула Ви фотографию Курта, которую он прислал ей в одном из первых писем.

Ви присвистнула: настоящий красавчик!

— Не узнаешь его?

Ви вгляделась в фотографию.

— Уж не тот ли это парень, который приходил в кафе незадолго до твоего увольнения?

— Ты считаешь, что он сильно изменился?

— Ничуть. Где он сейчас? На работе?

— Да, но в другой стране. В Лалархейне. Это недалеко от Саудовской Аравии. Строит там дорогу. Не помню, говорила ли я тебе, что он инженер-строитель?

— Припоминаю что-то в этом роде. — Ви играла концом ремня из искусственной кожи под крокодила. — И ваша связь зашла так далеко?

Гонора почувствовала, что бледнеет.

— На что ты намекаешь?

— Думаешь, что ты по-прежнему тонкая, звонкая и прозрачная, как Лаурен Бакалл? Я же вижу, что ты ждешь ребенка.

— Тебе не кажется, что я могла немного поправиться, выйдя замуж?

— Не морочь мне голову, ты ужасно выглядишь. Если бы я знала раньше, то помогла бы тебе с врачом.

— Мы с мужем хотим иметь ребенка, — холодно сказала Гонора.

Ви нахмурилась.

— И куда подевался этот «муж»?

— Мне что, показать свидетельство о браке?

— Не строй из себя важную персону, — в хриплом голосе Ви прорезались визгливые нотки. — Ты что, считаешь меня полной идиоткой? Если бы ты была замужем за этим парнем, то не бегала бы с подносом в руках. Я хорошо помню его. Жены таких парней живут в Беверли-Хиллс и купаются в роскоши!

Гонора заплакала.

— Послушай, живи ты хоть с Джо Сталиным, мне-то какое дело. Я сама прошла огонь, воду и медные трубы. — Ви опустилась рядом с Гонорой. — Иди ко мне. Поплачь на плече у мамочки.

Гонора уткнулась в плечо Ви, пахнувшее дешевыми духами, и зарыдала еще громче.

Когда она немного успокоилась, Ви спросила:

— Так что же все-таки случилось?

Всхлипывая, Гонора принялась рассказывать:

— Гидеон назвал меня падшей женщиной и обвинил Курта в том, что он совратил меня. Он вышвырнул Курта с работы, затем женился на моей сестре, которая годится ему в дочери. Я рассказывала тебе о ней — она красива, как кинозвезда.

Гонора рассказала Ви, как отдала отцу последние деньги, как посылала Курту телеграмму за телеграммой, о своих страхах, что с ним что-то случилось. Она подробно описала ей, как ехала до Сан-Франциско, чтобы встретиться с Гидеоном, и как он ее принял. Единственное, что она опустила в своем рассказе, — это встречу с Кристал.

Ви шумно высморкалась в бумажную салфетку.

— За тобой нужен глаз да глаз, — сказала она, — а твой дядя, или кто он тебе там, настоящий мудак. Извини за грубое слово.

— Он спас Курту жизнь и поначалу был добр ко мне, — попыталась защитить Гидеона Гонора, — просто он старорежимный и придерживается строгих правил.

— Не пытайся выгородить этого мудака, — прервала ее Ви, — неужели он не понимает, что твой муженек — настоящее сокровище для него?

— Так, значит, ты мне веришь? Веришь, что мы женаты?

— Девочка, даже ты, со всей своей образованностью, не смогла бы сочинить такую душераздирающую историю.

— Спасибо, Ви. — Гонора была счастлива.

Несколькими днями позже Гонора получила сразу четыре письма от Курта. Три из них были отправлены уже после того, как она послала телеграммы. Он не получил ни телеграмм, ни ее последнего письма, но, главное, он был жив. Гонора поцеловала написанное рукой Курта письмо. Переполненная радостью, Гонора кружилась по комнате. Надо позвонить Ви, правда, она спит до двенадцати после ночной смены, а сейчас только десять, но такая новость не может ждать. Гонора набрала номер: ХО-13890.

— Кто это? — спросила Ви сонным голосом.

— Это я, Гонора. Ви, я только что получила сразу четыре письма от Курта.

— Ради такой новости я прощаю тебе, что ты меня разбудила. Послушай, детка, мы должны отпраздновать это событие. Я заеду за тобой после работы.

Возможно, от возбуждения в крови у нее повысилось содержание адреналина, возможно, причина была в чем-то другом, но так или иначе, Гонора упала в обморок. Случилось это в самый разгар рабочего дня. Все закружилось у нее перед глазами, в голове зашумело, и она провалилась в темноту.

Гонора смутно помнила, что ее поднял повар, здоровенный сицилиец. Сознание зафиксировало его волосатую грудь и любопытные взгляды окружающих, затем она снова погрузилась в темноту.

Запах нашатыря проник в ноздри, и Гонора открыла глаза. Она лежала на узкой скамейке в служебном помещении. Перед ней стоял управляющий.

— Гонора?

— Еще пару минут, — прошептала Гонора, пытаясь подняться.

— Не шевелись.

— Сейчас я приступлю к работе…

— Тебя подменят. — Черные брови управляющего сошлись у переносицы.

— Как ты могла обмануть меня? — спросил он.

— Не понимаю, — ответила Гонора.

— Ты все отлично понимаешь.

Гонора закрыла глаза. Она была полностью деморализована.

— Ты же знаешь, у меня могут быть огромные неприятности, — продолжал управляющий, — закон запрещает брать на работу беременных женщин.

«Все, я уволена», — подумала Гонора, и цифры замелькали в ее тяжелой голове. Сейчас у нее на счете сто два доллара пятьдесят три цента. Из них она должна заплатить за квартиру пятьдесят долларов. Лишившись бесплатных обедов в кафе, она будет вынуждена тратить деньги на питание. Если Курт не вернется к родам, ей придется самой оплачивать больничные расходы, а это как минимум двадцать пять долларов в сутки да еще пять долларов за содержание ребенка. В больнице ей придется пробыть не меньше пяти дней. Итого — сто пятьдесят долларов. Где она достанет их? Что предпринять? Не может же она позволить ребенку Курта родиться в больнице для неимущих!

Глава 21

— Скажи мне, пожалуйста, что я должна чувствовать, — спрашивала Ви Гонору, — зная, что ты проехала тысячи миль, чтобы попросить сотню баксов у этого подонка Гидеона, и не хочешь одолжить их у меня? Зачем ты нос дерешь? Будь попроще.

— Это разные вещи, — вздохнула Гонора. Она лежала на диване, закутанная в халат Курта. Ви предлагала ей триста долларов, но она отказывалась.

— Ты знаешь меня. Я не отстану, пока не пойму причину. Объясни мне, пожалуйста.

— Гидеон — часть семьи.

— Ты называешь семьей типа, который выставил тебя вон? А кто же тогда я?

— Ты моя подруга, а у друзей денег не занимают.

— Ну ладно, хватит валять дурака, — Ви села рядом с Гонорой, — вопрос решен.

Гонора попыталась вернуться к прежнему режиму, но все усилия оказались тщетными. Сейчас она уже не могла, как прежде, ежедневно проходить по две мили — ноги ее распухли, холодный пот застилал глаза. Она вернулась к сбалансированному питанию — овощи, фрукты, продукты, содержащие протеин. Но и здесь ее постигла неудача: достаточно было двух ложек, чтобы ее начинало тошнить. Однако доктора Кепвелла тревожил ее избыточный вес.

— Вы только на восьмом месяце, а уже весите двадцать девять с лишним фунтов, — говорил он. — Вам нужно похудеть.

— Но я и так почти ничего не ем.

— Старайтесь есть поменьше и почаще.

Обручальное кольцо врезалось Гоноре в палец, и она сняла его. Ночью она почти не спала, боясь неосторожным движением повредить ребенку, но стоило ей днем открыть книгу, как она мгновенно засыпала.

— Ты как сонная муха, — говорила ей Ви.

— Просто я сплю за двоих.

Ви внимательно оглядела ее.

— Ты плохо выглядишь.

— Я пытаюсь похудеть, и в этом вся причина.

— Ну ладно, раз доктор считает, что все в порядке, не буду к тебе приставать.

Восемнадцатого апреля Гонора проснулась от сильного толчка в животе. Она поднялась с постели, и из нее хлынула вода.

Отошли воды, решила Гонора, вспомнив описание родов в брошюре, которую дал ей доктор. Но почему так рано? До конца срока еще целых шесть недель!

Когда воды остановились, Гонора помылась и быстро оделась. Стараясь сохранить спокойствие, она набрала номер доктора Кепвелла. Приятный женский голос ответил, что доктор еще не начал рабочий день, и посоветовал ей оставить свой номер телефона.

— Он вам сразу же перезвонит, — успокоила ее женщина.

Гонора собрала постельное белье и задвинула кровать в стенку, затем еще раз проверила содержимое сумки — новые зубная паста и щетка, одеколон, гигиенические салфетки, два теплых халата, купленных на распродаже, две пеленки, две безопасные булавки, распашонка легкая и распашонка теплая с вышитым на ней кроликом — подарок Ви. Все было заранее приготовлено и сложено в большую сумку.

Гонора села и стала ждать звонка доктора, беспокойно посматривая на часы. А что, если сейчас начнутся роды?

Гонора прождала час, затем позвонила сама.

— Это опять я, — сказала она девушке с приятным голосом, — миссис Айвари. Я звонила вам в три, но прошел уже час, а доктор Кепвелл не перезвонил мне. Не могли бы вы связаться с ним снова?

— Я говорила ему о вас, — ответила девушка.

— Пожалуйста, свяжитесь с ним снова, — попросила Гонора. — Скажите ему, что схватки повторяются каждые семь минут.

На другом конце провода долго молчали, затем девушка заговорила снова:

— Доктор Кепвелл сказал, чтобы вы ложились в постель и ждали утра. Он будет ждать вашего звонка утром или перезвонит вам сам.

Из брошюры Гонора знала, что первые схватки начинаются за шестнадцать — восемнадцать часов до родов — «отцы не должны впадать в панику при первых схватках», — но ей было страшно одной в пустой квартире. Чтобы отвлечь себя от тревожных мыслей, она вымыла ванную и кухню. За окном забрезжил рассвет, и схватки повторялись уже каждые пять минут. Боль становилась невыносимой. Лицо и тело покрывались холодным потом.

Гонора позвонила Ви.

— Мне кажется, что маленький Айвари вот-вот появится на свет.

— Не беспокойся, детка, я скоро приеду.

Ви примчалась буквально через десять минут. Из-под зеленого пальто выглядывали черные кружева ночной рубашки — Ви даже не стала одеваться.

— Твой доктор будет ждать нас в больнице?

— Я пыталась связаться с ним дважды. Мне передали, что он будет ждать моего звонка утром, когда придет на работу.

— Господи! Ну-ка дай мне номер его телефона!

Ви что-то громко кричала в трубку. Похоже, доктор Кепвелл уже появился в больнице. Гонора корчилась от боли, когда Ви бросила трубку.

— Ну и мудак этот твой доктор! Слава Богу, он выезжает к тебе. Нам лучше подождать его на улице.

Вскоре прибыла карета «скорой помощи», но без доктора Кепвелла. Миловидная сестра помогла ей сесть в машину.

— Все будет в порядке, — кричала Ви, показывая скрещенные в знак удачи пальцы.

Гонору побрили тупой бритвой, поставили клизму и отвезли в палату, где уже были две другие роженицы и их мужья. Чтобы не кричать, Гонора до крови искусала губы.

— Вам уже пора рожать, а вашего доктора все нет, — сказала ей сочувственно миловидная сестра.

Доктор Кепвелл появился, когда Гонора уже не могла сдерживать крики, и они были слышны даже на улице. Он сразу потребовал сделать ей анестезию. Последнее, что помнила Гонора, были большая операционная и сердитый мужской голос:

— Боже милостивый! Вы же погубите и ее, и ребенка! Если это случится, я вышвырну вас из больницы, вы, мерзкий ублюдок!

Когда Гонора пришла в себя, на улице светило солнце. Во рту пересохло, и было трудно глотать. Все тело болело, особенно живот, где должен был быть ребенок. Не зная, родила ли она, Гонора погладила живот — он был забинтован.

Дверь палаты была закрыта. Из коридора доносились звуки мягких шагов и взрывы женского смеха. Какой-то странный звук, похожий на писк котенка, и тихий звон колокольчика привлекли ее внимание. Гонора прислушалась. Да это же детский плач! — догадалась она.

С трудом дотянувшись до кнопки звонка, Гонора позвонила.

Дверь тотчас же открылась, и в палату вошла пожилая сестра.

— Наконец-то вы пришли в себя, миссис Айвари.

— Я хочу видеть ребенка, — прошептала Гонора пересохшими губами.

Сестра подошла к кровати и разгладила и без того туго натянутые простыни.

— Все дети находятся в специальном отделении, дорогая.

— Но почему мне нельзя его увидеть? — Гонора заплакала.

— Хорошо, хорошо, дорогая. Доктор сейчас делает обход. Я позову его.

Через минуту дверь открылась, и доктор быстрым шагом подошел к ее кровати. Стетоскоп, висевший у него на шее, подпрыгивал в такт его шагам. Это был молодой человек со спокойным, слегка флегматичным лицом, очень похожий на Линкольна.

— Я доктор Таупин, — представился он, заведующий отделением акушерства и гинекологии. Как вы себя чувствуете? Если у вас болит шов, мы дадим вам обезболивающее.

— Шов? Вы что, сделали мне кесарево сечение?

Доктор кивнул и, взяв стул, сел рядом с кроватью.

— Вы что-нибудь помните?

— Только то, что я очень кричала, — виновато ответила Гонора.

— Вам пришлось туго, — голос доктора был ровным, лицо непроницаемым.

— Я помню только яркий свет и свои крики.

Доктор снова кивнул.

— Ребенок лежал поперек живота, а не вниз головкой. Случай был трудным, поэтому позвали меня.

— Что с ребенком?

Доктор взял Гонору за руку.

— Я сделал все, что мог, но ребенок родился мертвым.

— Мертвым? Но его сердце билось, когда я лежала в родовой палате.

Доктор Таупин нахмурился.

— Как я вам уже сказал, роды были сложными. Мне очень жаль, очень. Вас поздно доставили. — Его голос звучал сердито.

Береза за окном грустно склонила ветви, отбрасывая длинные тени на стену соседнего дома.

— Миссис Айвари, — доктор погладил ей руку, — я понимаю, как трудно примириться с мыслью о потере ребенка, но вы должны благодарить Бога, что сами остались живы.

— Кто это был?

— Мальчик.

— У него что-то было не так?

— Ничего.

— Я хочу сказать, у него были какие-то отклонения?

— Нет. Он был нормальным.

— У меня была трудная работа. Я носила тяжелые подносы.

— Это не повредило ему. Вы ни в чем не виноваты, — голос доктора стал еще более сердитым.

— Он еще не сформировался?

— Нет, уже сформировался.

— Но доктор Кепвелл говорил, что мой срок…

— Он ошибся.

Гидеон оказался прав. Наказание за грех прелюбодеяния.

В коридоре раздавался плач младенцев — их разносили матерям: У Гоноры заныли груди, и она дотронулась до них. Пальцы ее стали мокрыми от молока.

Доктор проследил за движением ее руки.

— Миссис Айвари… можно я буду называть вас Гонора? — Она кивнула. — Гонора, вам лучше переехать на другой этаж.

Гонора молчала.

— Вам надо выплакаться, — продолжал доктор.

Выплакаться? Пелена спала с ее глаз, и она увидела горькую правду: во всем случившемся виновата только она одна. Она отдала себя в руки невежды, она скрыла от Курта свою беременность, она отдала отцу последние деньги, она унижалась перед Гидеоном — и вот наступила расплата: ее ребенок, сын Курта, мертв.

Гонору перевезли на другой этаж. Настало время посещений, и к ней пришла Ви. Она принесла свежие журналы и букет красных роз. Глаза Ви были красными от слез.

Гонора равнодушно поблагодарила Ви за подарки.

— Мне так жаль, детка, так жаль, — причитала Ви.

— Спасибо тебе за заботу, Ви.

Ви заплакала.

— Какое горе.

— Ты заплатила за квартиру?

— Не думай об этом, я все сделала.

— Спасибо, — повторила Гонора. Каждое слово давалось ей с трудом.

Ви убрала потную прядь со лба Гоноры.

— Успокойся, детка. Тебе лучше сейчас поспать.

Гонора кивнула и погрузилась в тяжелый сон.

Когда она проснулась, была ночь. По комнате метались длинные тени. Послышался шорох — она была не одна. Гонора в испуге вглядывалась в темноту.

— Дорогая? — Скрипнул стул. — Ты проснулась?

— Курт? — Гонора даже не удивилась, увидев его склоненное лицо.

Щека Курта прижалась к ее щеке. От него пахло одеколоном и зубной пастой.

— Ты видел Ви?

— Да, она оставила мне записку.

— Это был мальчик, — прошептала Гонора.

— Я знаю, любимая, знаю. Поговорим об этом позже.

— Мне нужно было сменить гинеколога.

— Дорогая, ты жила в чужом городе и чужой стране. Как ты могла знать, что он плохой, ведь тебе его рекомендовали.

— Я понимала, что он плохой специалист, но я заплатила ему сразу все деньги и не могла позволить себе найти другого.

— Ради Бога, Гонора, перестань винить себя. Достаточно и того, что я оставил тебя одну, не могу простить себе этого.

Гонора посмотрела на букет роз, принесенный Ви. Запах увядающих цветов смешивался с больничным запахом дезинфекции.

— Я знал, что ты слишком хороша для этого жестокого мира, — говорил Курт, — знал, что всякий может легко обидеть тебя, и я оставил тебя одну. Совсем одну, без друзей и родных. Как я мог это сделать? Как я мог уехать в эту далекую страну?

— Ты построил дорогу?

— Да. Неделю назад мы завершили строительство. — Курт нагнулся поближе. — Гонора, обещаю всегда быть рядом с тобой и никогда больше не оставлять одну. С сегодняшнего дня я буду следить, чтобы ни один волос не упал с твоей головы.

Курт тяжело опустился на стул и, закрыв лицо руками, зарыдал. Гонора вспомнила, как он плакал, рассказывая ей о своем детстве, но тогда это были тихие слезы.

Глава 22

Кристал всегда спала после обеда, и сейчас, проснувшись, она лениво потянулась и оглядела комнату. Она осталась довольна. С помощью Бани Мак-Хью ей удалось достичь желаемого результата. Неустойчивые, на изогнутых ножках кресла были заменены новыми, большими и низкими. Их шелковая бежевая обивка хорошо сочеталась с красивым ворсистым ковром; безвкусные панели мореного дуба уступили место изящным и светлым, толстые оконные стекла, почти не пропускавшие света, были заменены на тонкие и прозрачные, через которые открывалась величественная панорама залива.

«Восхитительно», — подумала Кристал. Но самым восхитительным было то, что теперь она спала одна в своей собственной комнате.

Шутки о старом муже-импотенте и молодой жене, которая нуждалась в утешении, не соответствовали действительности. Каждую ночь, а иногда даже дважды за ночь, Гидеон занимался с ней любовью. Кристал не отвечала ему взаимностью, а молча лежала под ним, ожидая, когда его страсть иссякнет. Что же делать? За все надо платить.

Гидеон не понимал, что она просто терпит его, считая минуты, когда придет конец ее мучениям, и очень гордился своей способностью удовлетворить молодую жену. Измученная его постоянным сексуальным голодом, Кристал испытывала к мужу только чувство отвращения, однако никогда не показывала этого. Когда по утрам, уходя на работу, он целовал ее, она отвечала ему легким поцелуем. Сегодня Гидеон был дома. Прежде чем уйти к себе в кабинет, он, потягивая виски десятилетней выдержки, рассказал ей о крупном заказе, предложенном его компании. Кристал молча его выслушала и выпила с ним кока-колы — она была беременна и не выносила спиртного. Беременность была одной из причин, почему они теперь спали в разных комнатах. Когда Кристал сообщила мужу приятную новость, Гидеон, гордый и счастливый, сразу же перебрался к себе в спальню.

Кристал все еще лежала в постели, потягиваясь, как хорошенькая персидская кошечка, когда в дверь позвонили. Хозяева обычно пользовались боковым входом, слуги и поставщики — задним, но сейчас звонили в парадную дверь, а это означало, что пришел гость.

«Скорее всего это Имоджин», — подумала Кристал. Потеряв Гонору, Кристал очень привязалась к этой взбалмошной богатой наследнице. Измена Курта превратила Имоджин в настоящую пиранью, но Кристал было приятно ее общество.

Разозлившись, что никто из слуг не слышит звонка, Кристал вылезла из постели и спустилась по лестнице в заново декорированный большой темный холл. Из музыкальной комнаты доносились звуки пианино — Джоселин стучала по клавишам с такой силой, будто инструмент был ее личным врагом.

Дверь в кабинет Гидеона была приоткрыта, и Кристал услышала его сердитый голос:

— Если ты сейчас же не покинешь мой дом, я вызову полицию!

— Созови хоть всю полицию штата, я не уйду отсюда, пока не выясню все до конца. Она просила тебя одолжить ей денег?

Из-за музыки Кристал не сразу узнала голос, но сейчас она поняла, что он принадлежит Курту Айвари. Только у него был такой низкий тембр с насмешливыми модуляциями.

Кристал сжала кулаки — длинные ногти впились ей в ладони. Как он посмел явиться сюда!

Кристал чувствовала себя несчастной всякий раз, как вспоминала, что Гонора ушла, не сказав ей ни слова. Ни записки, ни телефонного звонка. Вот тебе и одно целое, как они считали в детстве! Сначала она не могла простить сестру за то, что та покрыла себя позором, живя с мужчиной вне брака, — это так не вязалось с благородным характером Гоноры. Когда первая рана затянулась, на смену ей пришла другая, более глубокая — обида на сестру за то, что она написала не ей, а Джоселин. И все же, положа руку на сердце, Кристал сознавала, что любит Гонору, и она возненавидела Курта, этого самоуверенного самца, распущенного негодяя, который разлучил ее с сестрой. Кристал была ошеломлена, когда встретила Гонору в офисе мужа. Она просто онемела от потрясения. Дешевое платье из искусственного шелка, темные круги под нежными, прекрасными глазами, протянутая к ней рука, и, что хуже всего, Гонора пыталась оправдать свою беременность, показывая ей свое обручальное кольцо. Вне всякого сомнения, она носила под сердцем внебрачного ребенка.

— Я в третий раз задаю один и тот же вопрос и хочу получить на него прямой ответ, — продолжал Курт. — Гонора приезжала сюда, чтобы одолжить несколько баксов?

— Да, — ответил наконец Гидеон, — в феврале или марте, и я выгнал ее вон. Я преподал ей хороший урок за ее плохое поведение.

— Для большей наглядности вам стоило бы спустить ее с лестницы.

— Какое право ты имеешь обвинять меня? Ты сам заманил глупую девчонку в свои сети. Как только я узнал, что вы встречаетесь у тебя на квартире, я предупредил ее, что умываю руки.

— Да, она рассказывала мне об этом.

Дыхание Гидеона было хриплым.

— Так-то ты отплатил мне за все, что я для тебя сделал. Увел девушку у меня из-под носа. — Голос Гидеона сорвался на крик. — И если уж речь зашла о долге, то давай поговорим о тебе. Это твой ребенок, не так ли?

Кристал вошла в кабинет, но мужчины не заметили ее. Оба походили на борцов в исходной стойке. Гидеон, коротконогий, тяжеловесный, с выдвинутой вперед челюстью, и Курт, крепкий, с копной рыжих волос, руки согнуты в локтях.

«До чего он противный», — подумала Кристал о Курте. Если бы у нее была сейчас под рукой бутылка с серной кислотой, она плеснула бы ею прямо в эту ненавистную рожу, чтобы навсегда стереть с нее наглую ухмылку. Как он мог поступить так с ее доверчивой сестрой?

Кристал вышла на середину комнаты.

— Что случилось с Гонорой? — спросила она Курта. Мужчины вздрогнули.

— Иди к себе, дорогая, — с нежностью в голосе попросил Гидеон. — Это касается только меня и Айвари.

— Я хочу знать, что с Гонорой, — настаивала Кристал. — Как она себя чувствует? — спросила она Курта.

— Великолепно, — последовал ответ, — вам, конечно, хотелось бы услышать, что ужасно.

— Она моя сестра.

— Тогда где же вы были несколько месяцев назад? Крис, когда я вспоминаю, что она пошла работать официанткой, чтобы купить вам новую одежду, у меня сжимаются кулаки. Почему вы не помогли ей, когда она была в безвыходном положении и пришла к вам одолжить несколько баксов?

— Как она сейчас?

— Она жива, а ребенок погиб.

Сердце Кристал сжалось, но она взяла себя в руки — враг не должен увидеть ее слез.

— Я никогда не прощу вас, — сказала она Курту.

Курт рассмеялся.

— То же самое я могу сказать и о себе.

— Почему же вы сами не оставили ей достаточно денег? — потребовала ответа Кристал.

— Именно это я и сделал, но, к сожалению, к ней приехал ваш папочка. Ничуть не сомневаюсь, что сначала он посетил вас. Я прав?

— Да, Ленглей забегал ко мне, чтобы одолжить небольшую сумму. Под проценты, конечно. Он хотел вернуться в Лондон, но Гидеон решил, что ему лучше остаться здесь, под присмотром семьи.

— Итак, вы ему отказали, — заметил Курт. — Очень похоже на вас. А ваша сестра отдала ему все до последнего цента и осталась без денег. Она пыталась связаться со мной, но безуспешно. — Руки Курта непроизвольно сжались в кулаки. Он подошел к окну и молча стоял, глядя на темный залив. — Бедная девочка, она считала, что в семье все должны помогать друг другу, как она всегда помогала вам, — произнес он тихо.

«Она опять не пришла ко мне», — мелькнула мысль в голове Кристал.

— Навряд ли вы можете во всем винить Гидеона, — сказала она.

— Конечно, конечно, я понимаю, что у Гидеона не было возможности помочь вашей бедной сестре, одолжив ей такую крупную сумму, как сто баксов, ведь ему самому предстояли большие расходы. — Курт оглядел кабинет, который, как и весь дом, был заново отделан. — Ей пришлось самой бороться за свое существование: она стянула живот корсетом и пошла работать официанткой. И вот результат: скорее всего она уже не сможет иметь детей. Слава Богу, она еще не знает этого. Если на земле существует справедливость, я хочу, чтобы с вами произошло то же самое.

Последние слова Курта прозвучали как проклятие, и Гидеон в испуге подошел к Кристал и обнял ее за плечи.

— Хорошо, Айвари, — сказал он, — с меня достаточно твоих угроз. Убирайся!

Курт посмотрел на Кристал.

— Вы поступили со своей сестрой как последняя сука.

Прекрасное лицо Кристал осталось непроницаемым, но внутри ее все сжалось от страха.

— Оставь в покое мою жену, — рявкнул Гидеон. — Я предупреждаю тебя, Айвари, что отныне ты мой заклятый враг и я сделаю все, что в моих силах, чтобы погубить тебя.

Курт засмеялся.

— Посмотрим, как вам это удастся.

— Как вы смеете обвинять нас, когда вы первый бросили ее в беде! — закричала Кристал.

— Неужели? Я не дам вам такого козыря. Мы поженились на следующий день после того, как ее вышвырнули из этого дома.

Толстые пальцы Гидеона впились в плечо Кристал.

— Ни одна газета не сообщала о вашем браке, — сказал он, — ни в Калифорнии, ни в Неваде, ни в Аризоне.

Курт сжал кулаки. Еще мгновение, и он ударит своего бывшего патрона, человека, которого он когда-то любил и которому стольким обязан.

— Вы мерзавец! — Курт впервые повысил голос. — Святоша и ханжа!

Казалось, Курт вложил все оставшиеся у него силы в этот крик. Что-то надломилось в нем, оборвалась последняя нить, связывающая его с этим миром: он сразу как-то сник, спина ссутулилась, руки опустились, взгляд бесцельно блуждал по комнате, словно Курт пытался понять, где он. Нетвердой походкой он молча направился к двери. Спустя несколько минут раздался стук входной двери.

Кристал заплакала. Гидеон, который всегда чутко реагировал на ее настроение — за исключением постели, — на этот раз не бросился утешать ее. Он тяжело опустился в кресло и закрыл глаза. Его лицо выражало недоумение и боль.

Джоселин сидела за пианино, бежевым «Стейнвеем», и разучивала новое музыкальное произведение. Каждый день она по полчаса занималась музыкой. Ее худенькие пальцы перебирали клавиши, но все мысли были сосредоточены на Гоноре. С тех пор, как отец передал ей единственное письмо Гоноры, Джоселин не слышала о ней ничего, и в этом, как и во многом другом, она обвиняла Гидеона. Она больше не восхищалась им и перестала относиться к нему как к дяде или мужу своей сестры. Джоселин считала его злодеем, который разлучил ее сначала с Гонорой, а затем и с отцом.

С тех пор как Гонора покинула дом Гидеона, жизнь Джоселин превратилась в кошмар. Она боялась всего — людей, животных, машин и даже неодушевленных предметов. Ей постоянно казалось, что какая-нибудь беда вот-вот свалится ей на голову. Джоселин стала агрессивной и надменной — таким образом она пыталась скрыть свой страх. Она перестала обращать внимание на свою внешность — почти никогда не причесывалась, носила мятые блузки и юбки.

Хлопнула входная дверь, и Джоселин вздрогнула. Значит, к ним пришли гости. Джоселин продолжала стучать по клавишам — гости ее не касались. Переворачивая страницу, она вдруг услышала чей-то знакомый голос. Джоселин прислушалась — вне всякого сомнения, это был голос Курта. «Он приехал забрать меня», — вихрем пронеслось у нее в голове. Оттолкнув стул, Джоселин выскочила в коридор. Из кабинета Гидеона доносились голоса. Вот он что-то сердито закричал, к нему присоединился звонкий голос Кристал. О чем они там спорят? Джоселин прислушалась и через минуту поняла, что Курт приехал не за ней. Он приехал, чтобы высказать Гидеону все, что о нем думает. Гидеон отказал в помощи Гоноре! Она должна была родить ребенка! Ребенок родился мертвым!

Дрожа от страха, Джоселин прислонилась к стене. Ее племянник, или племянница, умер, так и не родившись. Ее мать тоже умерла. Неужели смерть — вечный спутник семьи Силвандер?

Голоса смолкли. Хлопнула входная дверь. Стараясь не шуметь, Джоселин пересекла холл. Дверь кабинета Гидеона была открыта. Девочка тихо открыла боковую дверь и вышла на улицу. С этой стороны дома ее не могли видеть ни из кабинета, ни из кухни. На улице стоял густой туман. Сквозь его пелену Джоселин разглядела Курта. Он быстро удалялся. Джоселин побежала за ним, но туман поглотил его. В отчаянии она закричала:

— Курт! Курт!

Он стоял в шаге от нее. Его лицо было неразличимо в тумане.

— Это я, Джоселин. Помните меня? Я сестра Гоноры.

— Да, конечно, Джосс.

— Как ужасно они поступили с Гонорой.

Курт вздрогнул.

— Как она? — спросила Джоселин.

— Подавлена. — Курт и сам выглядел подавленным и жалким.

Джоселин перевела дыхание.

— Гонора писала, что заберет меня. Мне кажется, что сейчас самое подходящее время. Родной человек взбодрит ее. — Джоселин едва сдерживала слезы.

— Она должна была родить, — сказал Курт.

— Да, я все слышала. Мне так жаль ее.

— Она пока еще не может оправиться от потрясения.

— Она в больнице?

— Пока да. Думаю, она пробудет там еще неделю. Я арендовал дом в Беверли-Хиллс, чтобы она могла сменить обстановку.

Джоселин переминалась с ноги на ногу.

— Сколько там спален? — спросила она робко.

— Две.

— Вам не кажется, что ей было бы приятно увидеть кого-нибудь из членов семьи?

Курт заглянул ей в глаза. Его лицо было мокрым.

«Что это, слезы? — подумала Джоселин. — Нет, скорее, туман». Она ждала ответа.

— Хорошо, — сказал Курт, — иди за мной. — И он стал быстро спускаться с холма. Джоселин едва поспевала за ним.

Они вышли на Юнион-стрит. В тумане светились огоньки такси. Курт поднял руку, и машина подъехала.

— В аэропорт! — бросил он.

Она полетит на самолете?

Джоселин вспомнила, что, когда ей было четыре года, недалеко от Эдинторпа разбился самолет. Клубы черного дыма окутали город. Пахло гарью, горелым мясом. Джоселин хорошо помнила этот запах. «Быть заживо сожженной, — подумала она, — ну что ж, жребий брошен».

Вторая дочь Силвандера убежала из дома Гидеона с Куртом Айвари. Убежала в чем была.

Глава 23

Над городом стоял густой туман, и самолеты не летали. Курту и Джоселин пришлось ждать до утра. Из аэропорта они поехали прямо к Гоноре в больницу, но Джоселин не пропустили к сестре. Согласно больничным правилам, дети до двенадцати к больным не допускались, поэтому ей ничего не оставалось делать, как ждать, когда Гонору выпишут домой. Предполагалось, что она пробудет в больнице еще десять дней.

Дом, который арендовал Курт, представлял собой бунгало в псевдоиспанском стиле и располагался на тихой, малолюдной улочке южнее бульвара Вилшир. После особняка на Клей-стрит дом показался Джоселин маленьким и тесным. Он явно предназначался для людей среднего достатка, и Джоселин была разочарована. Зато она пришла в полный восторг от кухарки, пожилой неразговорчивой женщины, которая каждое утро приезжала к ним на стареньком «кадиллаке». Боже, как она готовила! Какие вкусные блюда, слоеные пирожные, разнообразное печенье и даже мороженое! Сладкоежка Джоселин была довольна.

В четверть девятого Курт уходил на работу. Он работал в компании «Мак-Ни», основном конкуренте Талботта в строительном бизнесе. В шесть он возвращался домой, обедал и бежал в больницу. Вернувшись из больницы, Курт раскладывал на обеденном столе чертежи и снова работал.

Джоселин была счастлива. Никто не давил на нее. Она много гуляла, исследуя окрестности, затем возвращалась домой и читала. Читала все, что попадалось под руку, будь то романы, справочники, книги Курта по строительству. За обедом она просила Курта объяснить ей, что такое боковое и горизонтальное давление почвы, как защитить ее от коррозии, каково устройство гидравлических насосов. Курт смотрел на нее с удивлением, однако пояснения давал охотно. На бумажной салфетке он чертил для нее диаграммы и схемы, и девочка была счастлива. Обеденные часы были для нее самыми замечательными, и она с нетерпением ждала прихода Курта с работы.

Гонору привезли домой в больничной коляске. Санитары медленно катили ее по узкой улочке. Гонора с восхищением смотрела по сторонам.

— Как здесь чудесно, Курт, — говорила она, — как тихо. А наш дом — настоящий дворец. Как хорошо будет жить в нем!

— Ну, до дворца ему далеко, — отвечал Курт, — но это лучше, чем наша дыра в Голливуде.

— Посмотри, какие пальмы! — Гонора запрокинула голову, чтобы увидеть их уходящие в голубое небо вершины. — До чего же они прекрасны!

Джоселин стояла на крыльце и наблюдала за сестрой. Нет, это не Гонора, а какая-то незнакомая актриса, играющая ее роль. Невидимый режиссер руководил ее действиями, подавая реплики: «Голову вверх, теперь опустить. Посмотреть направо, теперь налево. Побольше эмоций и улыбаться, улыбаться, улыбаться!»

Санитары подкатили коляску к крыльцу, и Гонора увидела сестру.

— Джосс! — воскликнула она, протягивая к ней руки. Джоселин нагнулась и позволила сестре обнять себя.

— Как же я по тебе скучала, Джосс, — сказала Гонора тихо.

— Гонора, мне так жаль… — начала Джоселин, с трудом размыкая пересохшие губы.

— Да… — перебила ее Гонора с тяжелым вздохом. Она сильно похудела, на бледном лице горели огромные темные глаза. — Позволь им внести меня в дом, мы поговорим с тобой после.

Узкий коридор не позволял довезти Гонору до спальни, и Курт взял ее на руки. Он осторожно внес ее в спальню и положил на кровать.

— Она ушла в себя, — сказал Курт Джоселин спустя неделю после приезда Гоноры из больницы. — Я не могу расшевелить ее.

— Подожди немного, Курт, — ответила девочка, — и, главное, не вини себя.

Курт делал все возможное, чтобы вывести Гонору из состояния оцепенения. Каждый вечер он возвращался домой с небольшими, полными значения подарками, рассказывал Гоноре смешные истории, которые произошли с ним в течение дня, нежно гладил руки жены, стремясь лаской отвлечь ее от тяжелых мыслей. Гонора принимала его подарки и ласки со спокойной, благодарной улыбкой, которая не сходила с ее печального лица, но мысли ее были далеко. Джоселин старалась не отходить от сестры. Она вспоминала эпизоды из их жизни в Англии, рассказывала ей о чудесных окрестностях Беверли-Хиллс. Гонора молча улыбалась сестре.

— Она не может простить себя, — повторял Курт.

Джоселин делала серьезное лицо, ей льстило, что Курт разговаривает с ней, как со взрослой.

— Ей надо выплакаться, — отвечала Джоселин. — Вы не видели ее плачущей в эти дни?

— Нет. Я скоро сам заплачу. Не могу видеть ее милое лицо таким печальным.

— Да, я понимаю, — отвечала Джоселин, терпение которой было на исходе.

— Потерпи еще немного, Джосс, — словно прочитав ее мысли, попросил Курт. — Время лечит.

Джоселин стояла у открытого окна и наблюдала, как Гонора возится в маленьком садике за домом. Высунув кончик языка, она прилежно трудилась, окучивая слабые ростки цинний, коробку с которыми ей подарил Курт. Цветы были такими поникшими, что Гонора не выдержала и в тот же вечер высадила их на клумбу. Теперь каждое утро она ухаживала за ними. Джоселин вспомнила, что когда-то, в Англии, Гонора, одетая в узкие брючки и свитер, вот так же работала на их маленьком огороде.

Джоселин вздохнула: как можно возиться с цветами в такую жару! Ей самой хотелось оказаться сейчас на пляже, которые в Южной Калифорнии были широкими и длинными, покрытыми золотистым песком, и отовсюду слышалась музыка — из маленьких кафе и ресторанчиков, из палаток, торгующих гамбургерами, из окон коттеджей. Что стоит Гоноре бросить свое глупое занятие и поехать с ней на пляж. Голубой «студебеккер», подаренный Гоноре Куртом, мог бы мигом домчать их до желанной цели. Как было бы приятно погрузить босые ноги в теплый мелкий песок! «Попробую уговорить ее поехать на пляж после ленча», — решила Джоселин.

Юла Ли приготовила на ленч испанский салат с ветчиной и яйцами. Гонора приняла душ, переоделась и подсела к столу. Есть ей не хотелось.

— Что ты собираешься делать после ленча, Джосс? — спросила она.

Джоселин положила на тарелку третью по счету булочку, которую уже собиралась поднести ко рту. Сдобренные сахаром и маслом, с начинкой из изюма, эти сладкие витые булочки особенно хорошо удавались Юле.

— Мне бы хотелось поехать на пляж, — ответила Джоселин.

В ответ Гонора улыбнулась и сказала:

— Курт принес мне вчера новый роман — я собираюсь почитать.

— Ты можешь взять его с собой в Санта-Монику.

Гонора рассеянно посмотрела на сестру, пытаясь понять смысл ее слов.

— На пляж? — спросила она.

— Да. Помнишь, что это такое? Волны, песок, свежий ветер и тому подобное…

— Как-нибудь в другой раз.

— Когда?

Гонора вертела в руке запотевший стакан с холодным кофе, кубики льда со звоном ударялись о его бока. Она неопределенно улыбнулась.

Джоселин почувствовала, как ее захлестывает злость.

— Когда? — повторила она резко. — Завтра? Послезавтра? После дождичка в четверг? Или, может быть, в следующем столетии?

— Скоро, — ответила Гонора, откладывая салфетку. — Увидимся позже. — Она встала из-за стола и направилась к спальне. Дверь закрылась.

Юла Ли уже убрала со стола посуду, а Джоселин все продолжала сидеть, катая по тарелке рогалик. В доме наступила тишина, прерываемая лишь шелестом страниц, доносившимся с кухни, — Юла Ли просматривала «Лос-Анджелес таймс». «И так каждый день, — думала Джоселин, — живем, как в пустыне. Неужели так трудно поехать со мной на пляж? Да и вообще, замечает ли она меня? Я как никому не нужная вещь. Сколько так может продолжаться?»

Подхваченная внезапным порывом, Джоселин выскочила в сад. Не в силах больше сдерживать себя, с какой-то злой радостью она принялась топтать чахлые росточки цинний. Из стеблей брызгала зеленая липкая жидкость, пачкая ей лицо и руки. Когда все девяносто кустиков были вмяты в землю, Джоселин почувствовала невероятное облегчение и закружилась в дикарском танце, размахивая руками и притопывая ногами. Тяжесть слетела с ее души — ей было легко и весело.

Послышался скрип двери, и на веранде появилась Гонора. Джоселин продолжала плясать. Сестра схватила ее за плечи и резко повернула к себе.

— Что…о ты де…ла…ешь? — закричала она. Голос Гоноры, обычно спокойный и мягкий, сейчас скорее походил на визг.

Джоселин застыла на месте.

— Спящая красавица наконец-то проснулась, — усмехнулась она.

— Бедные мои циннии! — Гонора залепила сестре пощечину. Джоселин схватилась за щеку и бросилась на Гонору. Ее грязные ногти впились сестре в щеку, показалась кровь.

— Ты убийца! — кричала Гонора. — Как ты посмела погубить мои цветы?

— Да будь они прокляты, твои цветы! Они тебе дороже меня и Курта!

Гонора опустилась на колени и стала выпрямлять втоптанные в землю росточки. Ее тело сотрясали рыдания, слезы катились по щекам и падали на землю, орошая загубленные растения. Джоселин растерялась. Ей стало безумно жаль сестру.

— Детки, — причитала Гонора, — мои бедные детки. Почему я покинула вас? Что с вами сталось? Как я виновата перед вами.

Джоселин опустилась на колени рядом с сестрой и обняла ее худенькие плечи.

— Гонора, не плачь, не плачь. Я пересажу их.

— Как я не доглядела за ними? — плакала Гонора. — Они были бы живы…

— Гонора, прошу тебя… прости меня…

— О Господи…

— Гонора, я чудовище! Ты же знаешь меня.

— Нет, нет, это только моя вина… Гонора прижала голову сестры к своей груди.

Яркое калифорнийское солнце с его палящими лучами стало свидетелем того, как две сестры, стоя на коленях посреди клумбы с вытоптанными цветами, поклялись друг другу в вечной любви и верности.

Когда Курт вечером вернулся домой, глазам его предстала удивительная картина: сестры сидели на диване, обнявшись, Джоселин с распухшим лицом, а на щеке его жены виднелись четыре глубокие царапины. Брови Курта поползли вверх.

— Похоже, здесь было сражение, — заметил он.

Джоселин, страшно боясь, что Курт узнает правду и отправит ее обратно к Гидеону, поспешно сказала:

— Гоноре не понравилось, как я ухаживала за ее цветами.

— Да, ужасно, — Гонора непринужденно засмеялась, — тебе придется купить мне другие циннии, дорогой.

— А я уже решил, что мы никогда снова не будем близки, — сказал Курт, оставшись вдвоем с Гонорой. Она прижала его голову к своей груди.

— Но почему, дорогой? Ведь я же говорила тебе, что доктор Таупин разрешил мне заниматься любовью через две недели.

— Так когда же это произойдет?

— Хочешь, сегодня ночью?

— Очень хочу.

— А если нас услышит Джосс?

— Не думаю, стены здесь достаточно прочные, — ответил Курт, целуя жену.

Глава 24

У Гидеона вошло в привычку навещать своего маленького сына, перед тем как вечером выйти из дома. Он на цыпочках подходил к кроватке, подолгу смотрел на него. В этот холодный августовский вечер такие меры предосторожности не потребовались: Гид не спал.

Ребенок стоял на коленях и, вцепившись руками в кроватку, раскачивал ее. Из носа у него текло. Отец взял его на руки, Гид улыбнулся, обнажив голые розовые десны.

— У него режутся зубки, — заметила Кристал, стоя на пороге детской. На ней было вечернее платье из черного шифона, подчеркивающее белизну ее безупречной кожи. По детской плыл запах духов «Шанель № 5», которыми Кристал пользовалась в особо торжественных случаях.

Будучи намного моложе Гидеона, Кристал гораздо спокойнее относилась к легким недомоганиям сына, мальчик хорошо развивался, рос здоровым и крепким. Сейчас ему было шесть месяцев. Кристал любила сына и гордилась им, хотя ей было жаль, что он был точной копией Гидеона — широкоплечий, с короткими ногами и маленькими темными глазками-бусинками.

— Зубы? — Гидеон с сомнением покачал головой. — При таком-то насморке?

— Пьерс сказала, что это зубки, и я ей верю: через ее руки прошло столько детей.

Пьерс была няней, приглашенной на работу через агентство в Лондоне. Она воспитала не одно поколение джентльменов и имела самые отличные рекомендации. Сегодня у нее был выходной.

— Просто он капризничает. — Кристал вошла в детскую и, вынув из стопки чистых, хорошо проглаженных пеленок одну, подложила ее под сына, сидящего на руках у Гидеона.

— А вдруг он подхватил грипп, — предположил Гидеон.

— Гид? — Кристал вытерла сыну нос. — У него никогда не было простудных заболеваний.

— Я не могу его оставить.

— Гидеон, ты хотя бы представляешь, как мне было трудно добиться этого приглашения? — спросила Кристал с очаровательной улыбкой. Томас Вей, самый богатый американец китайского происхождения, устраивал этот прием на своей вилле «Сан-Рафаэль» в честь делегации из Тайваня. Китайцы приехали в Соединенные Штаты, чтобы выбрать компанию для строительства самой большой в мире дамбы. Это был грандиозный инженерный проект!

Кристал немало потрудилась, чтобы получить приглашение на прием, где Гидеон смог бы лично встретиться с китайской делегацией.

С первых дней замужества Кристал стала деловым партнером мужа и владелицей части акций компании «Талботт». Бизнес стал ей компенсацией за ужасные ночи, да и, кроме того, она находила, что он стимулирует ее жажду жизни. Кризис в строительной индустрии пошел на убыль, и компании вели острую конкурентную борьбу за выгодные заказы. Вся деятельность Кристал была направлена на создание компании «Талботт» репутации самой солидной и прочной. Гидеон, человек старых правил, скептически относился к деятельности своей жены, которая в основном сводилась к светским приемам, приглашениям гостей на гольф в их загородный дом в Монтеррее и к частой замене старых машин новыми. Кристал не переставала твердить мужу, что все это общепринято и нужно для дела.

Продолжая баюкать сына, Гидеон хмуро посмотрел на жену.

— Ты же прекрасно знаешь, что я не люблю бывать в чужих домах. — Лицо стало жестким.

— Гидеон, тебе просто необходимо там быть.

Кристал допустила ошибку — Талботт на терпел, когда ему указывали, что надо делать.

— Я не хочу встречаться с представителями страны, которая поставляет на мировой рынок дешевых певичек, — сказал он сурово.

Кристал перевела дыхание.

— Гидеон, я должна напомнить тебе, что в этом проекте заинтересована компания «Бетчель и Флер», не говоря уже о компании «Мак-Ни — Айвари». Ты хочешь, чтобы заказ такого масштаба попал к ним в руки?

Блестящий проект Курта по строительству дорожной сети в Лалархейне принес славу компании «Мак-Ни», и она получила крупные заказы на Среднем Востоке. Джордж Мак-Ни, человек преклонных лет, сделал Курта своим компаньоном. К большому неудовольствию Гидеона, Курт занял прежние позиции в строительном бизнесе.

При упоминании имени Курта Гидеон сердито засопел и положил сына в кроватку. Мальчик громко заплакал и засучил ножками. Гидеон поспешно взял Гида обратно на руки.

— Не плачь, Гид, папа с тобой.

Кристал повела плечами, на ее шее сверкнули бриллианты.

— Гидеон, дорогой, — продолжала она упрашивать мужа, — мы не должны опаздывать. Эти китайцы очень обидчивы.

Гидеон фыркнул. Он вытер сыну нос и посмотрел на жену. Выражение его лица было непреклонным.

— Я не пойду, иди одна, — сказал он тоном, не допускающим возражений. Кристал знала, что теперь спорить бессмысленно. Никакие доводы не пробьются сквозь этот крепкий лоб. Накинув на плечи горжетку из меха полярной лисицы, она вышла на улицу и села в поджидавший ее «кадиллак».

Кристал в сопровождении хозяина шла по большому, красиво декорированному залу, заполненному блистающими драгоценностями женщинами и нарядными мужчинами. Восхищенные взгляды провожали ее. Она затмевала красотой и молодостью всех присутствующих. Хозяин дома подвел ее к почетным гостям. Глава делегации, высокий человек с золотыми передними зубами, каким-то незаметным жестом собрал вокруг Кристал остальных членов делегации. С очаровательной улыбкой она высказала им свое мнение о Тайване, который, как она считала, и был настоящим Китаем.

— Вы не только самая красивая женщина здесь, но к тому же очень умная, — сказал глава делегации на ломаном английском языке. — Вы так же прекрасны, как этот дом.

В глубине души Кристал считала, что вышеупомянутый дом с двускатной крышей, да и этот зал с развешанными по стенам веерами и драконами, низенькими, украшенными растительным орнаментом столиками и обитыми золотой парчой скамеечками просто безвкусен, но она с милой улыбкой поблагодарила главу делегации за комплимент и сказала:

— Конечно, наш дом не так красив, как этот, но зато из его окон открывается прекрасный вид на залив. Мне бы хотелось, чтобы ваша делегация приехала к нам полюбоваться величественной панорамой. Мой муж будет очень рад. Вы не представляете, как он переживал, что болезни помешала ему прийти сюда и встретиться с вами. — С небрежной легкостью Кристал приписала болезнь сына его отцу. — Вы знаете, что в Сан-Франциско началась эпидемия гриппа.

— Мы с удовольствием принимаем ваше приглашение, — ответил китаец, несколько помрачнев, — но мне очень жаль, что здесь нет вашего мужа. Мы хотели серьезно поговорить с ним и мистером Айвари о нашем проекте.

— Мистером Айвари! — Кристал не могла скрыть удивления.

— Да, Куртом Айвари.

— Курт здесь?

— Да. Разве вы не знаете, что он специально прилетел из Лос-Анджелеса, чтобы встретиться с нами? Вы еще не виделись с мужем вашей сестры?

— Вы знаете о нашем родстве? Я считала, что об этом никому не известно.

— Почему это вас удивляет, миссис Талботт? Я просто обязан знать все о человеке, которому я доверю такое важное дело.

Кристал услышала треск, и одновременно острая боль пронзила ее руку. Она раскрыла ладонь и обнаружила, что раздавила бокал из-под шампанского. Кусочки стекла врезались в кожу. Она стряхнула их на паркетный пол и осторожно осмотрелась. Стоявшие рядом гости бросились к ней, наперебой предлагая свою помощь, слуги собирали с пола осколки, Поверх их голов Кристал увидела знакомую рыжую шевелюру Курта.

Срывающимся голосом она заверила окружающих, что с ней все в порядке. Принесли новый бокал шампанского, и она залпом осушила его.

— Так на чем мы остановились? — спросила она китайца.

— Ах да, я хотел обсудить с двумя крупнейшими специалистами в области строительства, какие опоры лучше использовать в нашем проекте.

— Я совершеннейший профан в этом деле, — ответила Кристал, приказав себе улыбнуться, — но гидравлика — конек моего мужа.

— Отлично. Мы отклонили концепцию решения этой проблемы компании «Бетчель и Флер» и сейчас все надежды возлагаем на мистера Айвари и мистера Талботта. Мы очень рады, что здесь у нас не будет никаких проблем.

— Проблем?

— Вы же одна семья. — Золотые зубы сверкнули в улыбке. — Какая бы компания ни занялась строительством нашей дамбы, «Мак-Ни — Айвари» или «Талботт», со стороны другой компании не будет никаких обид, а возможно, мы договоримся о создании совместного предприятия.

Кристал через силу улыбнулась. Она поставила бокал на поднос и взяла другой.

Обычно на приемах Кристал ограничивалась одним бокалом шампанского. На этот раз прекрасный «Дом Периньон» не оказал на нее никакого действия — голова ее оставалась абсолютно ясной. Если бы это было не так, разве она смогла бы говорить столь продолжительное время о китайско-американских отношениях? Кристал снова украдкой оглядела зал, заметив краешком глаза, что Курт беседует с двумя представителями китайской делегации. Она взяла новый бокал шампанского, сейчас уже потеряв им счет, и пустилась в пространные разглагольствования о деятельности генерала Чан Кай-Ши, со знанием дела называя его просто Гисмо. Глава делегации сиял золотой улыбкой.

Кристал была наверху блаженства. Голова работала быстро, глаза подмечали мельчайшие детали. Если бы она была пьяна, то, безусловно, сделалась бы агрессивной и шумной, как это обычно бывало с отцом. Нет, она ничуть не пьяна, просто у нее хорошее настроение. Вокруг текла неторопливая беседа, то стихая, то разгораясь вновь, словно кто-то невидимый поворачивал ручку радиоприемника то вправо, то влево. Мужчины говорили о делах, женщины о детях и слугах, совсем как в хорошей грузинской компании.

Хозяин и его жена, оба невысокого роста, отвешивая низкие поклоны, пригласили собравшихся к столу. В целях безопасности Кристал решила не пробовать тухлые яйца, сушеных червей, поджаренных змей, морских ежей и прочие деликатесы китайской кухни и осталась в гостиной. У окна она заметила Курта. С независимым видом и неизбежной ухмылкой на губах, что делало его таким привлекательным в глазах многих женщин, он стоял, прислонившись к оконной раме. «Возможно, он и женился на Гоноре, — подумала Кристал, — но наверняка она несчастна с ним».

Кристал глубоко втянула в себя воздух, облизала пересохшие губы и, раздвигая толпу гостей, направляющихся в столовую, подошла к Курту.

— За королеву бала, — сказал он с усмешкой, поднимая бокал с шампанским.

«Может быть, эта его вечная ухмылка и действует на Имоджин возбуждающе, — подумала Кристал, — но мне она отвратительна, и я сотру ее с его наглой рожи!» Белки его глаз цвета топаза были красными. «Да он пьян», — решила Кристал и обрадовалась, что сама она ни в одном глазу.

— Как ты здесь оказался? — требовательно спросила она.

— Получил приглашение, — ответил Курт, делая глоток из бокала. — А где же твой глубокоуважаемый супруг?

— Ты не имеешь никакого права приезжать в Сан-Франциско, — сказала Кристал, игнорируя его вопрос.

— О? — Курт поднял брови. — Ты собираешься подать на меня в суд?

— После того, что ты сделал с бедной Гонорой…

— Не смей произносить ее имя, — прервал Курт разошедшуюся Кристал.

— Она моя сестра, — Кристал повысила голос.

— В это просто невозможно поверить, — ответил Курт, ставя на поднос пустой бокал.

— Тебя мало убить за твой поступок!

На них стали оглядываться.

— Твои угрозы похожи на упреки дешевой проститутки, — заметил Курт с кривой усмешкой.

Кристал была вне себя от ярости.

— Проститутки? — взвизгнула она. — Ты называешь проституткой мою сестру?

Курт распахнул стеклянную дверь и, схватив Кристал за руку, вытащил ее наружу. Они оказались на террасе, окруженной горшками с секвойей. Холодный воздух неприятно коснулся ее обнаженных плеч, по телу поползли мурашки. Ночь была ясной, в небе сияла полная луна. Кристал чувствовала себя сильной, уверенной и спокойной. Ей вовсе не нужна поддержка человека, который так поступил с Гонорой. Она выдернула руку и в упор посмотрела на этого негодяя, сделавшего ребенка ее сестре.

— Ты зверь! — закричала она. — От одной мысли, что бедная Гонора…

— Я уже предупреждал тебя, чтобы ты не произносила имя моей жены!

— Ты украл у меня обеих сестер. — Перед глазами Кристал встали темноглазая нежная Гонора, неизменная подруга ее детских игр, и худенькая, маленькая Джоселин, которая вдруг стала ей очень дорога.

— Мои сестры — это все, что у меня осталось… — Кристал всхлипнула, но постаралась сдержать рыдания. Сейчас она сама верила в то, что говорила, все остальное отошло на задний план. Вечно пьяный отец, старый муж, маленький сын — все они мужчины, а ей нужны были ее сестры, без которых, как ей сейчас казалось, она потеряет смысл своей жизни. Слезы потоком хлынули из глаз Кристал.

Ей стало жалко себя. Внезапно жалость перешла в лютую ненависть к стоящему перед ней мужчине, с его сильным телом, крепкими руками, смеющимися глазами и ненавистной усмешкой на губах.

Повинуясь порыву, Кристал размахнулась и что было силы ударила Курта по щеке. Ненависть сменилась безудержной радостью, и ей захотелось ударить его снова. В ушах Кристал зашумело, и она, действуя своим обручальным кольцом с большим изумрудом, как кастетом, нанесла ему удар в левый глаз.

— Сука! — Курт схватил ее за руки. Некоторое время оба стояли неподвижно, переводя дыхание. Тусклый свет, льющийся из окна, падал на залитое кровью лицо Курта. Вид его крови возбудил Кристал, и она дернулась, чтобы ударить его еще раз, но Курт крепко держал ее руки. Она изогнулась, ее зубы скользнули по подбородку Курта. Он отпрянул назад, и Кристал сделала новый выпад, пытаясь дотянуться до него. Ее высокие каблуки скользили по мокрой траве, мешая ей приблизиться к нему.

Внезапно Курт разжал руки, и Кристал упала в его объятия. Опомнившись, она замолотила кулаками по его спине.

Охваченная безудержной ненавистью и стремясь унизить его, Кристал засунула руку в его полосатые брюки и крепко сжала в кулаке его член. По телу Курта пробежала судорога. Он упал на землю, увлекая за собой Кристал. Их сплетенные в крепком объятии тела катались по мокрой траве. Кристал рванула молнию на брюках Курта, он, в свою очередь, содрал с нее кружевную нижнюю юбку и с треском разорвал черные шелковые трусики.

Кристал с наслаждением вдохнула запах его дыхания, смешанный с запахом мужского пота, и сомкнула ноги на спине у Курта.

Он вошел в нее, и Кристал издала пронзительный крик. Сладкая боль разлилась по ее телу, и она в изнеможении закрыла глаза, погружаясь в чудную истому.

Постепенно Кристал стала обретать чувствительность и ощутила тяжесть его тела. Сознание возвращалось к ней, она сообразила, что лежит на мокрой земле, а на ней — Курт.

Курт резко поднялся. Кристал вскочила вслед за ним и снизу вверх взглянула на него, как смотрит карлик на великана. Свет фонаря упал на лицо Курта, и Кристал заметила, что он смущен, как мальчишка.

Курт стал подниматься по ступенькам террасы, но вдруг остановился, привел в порядок свой вечерний костюм, бросил взгляд на Кристал, быстро спустился вниз, обогнул угол дома и скрылся в темноте.

Перед глазами Кристал все плыло, и только сейчас она поняла, что пьяна. «Пьяна, как отец», — мелькнула мысль. Она заправила обнаженную грудь в вырез платья, поправила подвязки и попыталась ладонью очистить юбку от грязи и листьев. Она насквозь промокла и сейчас дрожала от холода. Однако все напряжение вечера исчезло, тело было легким, душа умиротворенной. Что же произошло с ней, с ее телом, подумала Кристал. Может, этот ее дикий крик и сладкая боль и есть оргазм, о котором она так много слышала?

Держась за перила, Кристал медленно поднималась по лестнице террасы, направляясь к стеклянной двери, через которую была видна безвкусная гостиная с немногочисленными задержавшимися гостями. Внезапно она поняла, что ее помятый вид может выдать ее, и, сбежав вниз, направилась тем же путем, что и Курт.

Воспользовавшись боковым входом, Кристал проникла в служебное помещение. Пожилая китаянка в коричневой шелковой униформе с удивлением посмотрела на нее. Гордо вскинув подбородок, Кристал сказала:

— Я миссис Талботт. Принесите мою лисью горжетку и скажите моему шоферу, чтобы он подавал машину.

Стоя перед домом в ожидании машины, Кристал вдруг вспомнила лицо Курта Айвари — такое молодое, мужественное и страшно смущенное.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Джоселин. 1964 год

Глава 25

Наступил март. Стояло прекрасное весеннее утро. Джоселин открыла глаза и посмотрела на часы. Стрелки приближались к семи. Она вскочила с кровати и выбежала на террасу. На улице было еще прохладно, и она поежилась. Трава и первые весенние цветы были покрыты росой. С ветки на ветку тяжело порхали красивые бабочки с хохолками на головках.

Огромный сад, гордость и забота Гоноры, был чудо как хорош в это тихое весеннее утро.

Полюбовавшись пробуждающейся природой, Джоселин вытянула вперед левую руку и стала рассматривать золотое кольцо с аккуратным бриллиантом, в котором преломлялись лучи восходящего солнца, рассыпаясь разноцветными огоньками. Джоселин улыбнулась, и ее умное, всегда напряженное личико преобразилось.

В этой молодой женщине трудно было узнать прежнюю худенькую, неуклюжую девочку в очках с толстыми стеклами. Годы хорошо поработали над ней, превратив в очаровательную женщину. Очки уступили место контактным линзам, которые усиливали голубизну ее глаз. Красивые волосы были коротко подстрижены. Она была высокой и, как все Силвандеры, тонкокостной.

Гадкий утенок превратился в прекрасного лебедя, но внутри Джоселин осталась все той же неуверенной в себе девочкой. Она критически рассматривала себя в зеркало и не находила там ничего хорошего — худая высокая женщина с плоской грудью. Правда, ей грех было жаловаться на ноги, длинные и стройные, они привлекали к себе внимание и были как раз под стать вошедшим в моду мини-юбкам.

Выросшая без матери, под присмотром непрерывно меняющихся пожилых нянечек с деспотическими характерами, Джоселин и сама постепенно стала грубой. Кроме того, на фоне своих красавиц-сестер она всегда была гадким утенком и поэтому привыкла относиться к своей внешности очень критически. Но вот настал момент, когда Джоселин решила утвердить себя в этой жизни. Она блестяще окончила машиностроительный факультет Колумбийского университета и стала работать в компании Курта, став через год лучшим специалистом. Работа доставляла ей огромное удовольствие и целиком захватила ее. Математический склад ума позволял Джоселин решать самые сложные проблемы, которые требовали не только инженерного, но и психологического подхода. Ей нравилось воплощать замыслы в реальность. Она настолько выкладывалась, что после завершения каждого проекта впадала в глубокую депрессию, равносильную смерти. Джоселин очень гордилась, что заняла ведущее положение в бизнесе, где преобладали мужчины, но часто задавалась вопросом, не помешает ли ей ее ум и организованность оставаться женщиной.

Джоселин погладила обручальное кольцо и улыбнулась. «Ты моя женщина», — сказал ей Малькольм, протягивая конусообразную бархатную коробочку.

Семья Айвари приобрела землю, расположенную в глубоком каньоне, и построила там дом, вернее, ряд домов — коттедж для Джоселин, гостевой домик, домики для прислуги, гараж на семь машин и большой особняк для себя. Все постройки были связаны между собой извилистым переходом. Построенные из золотистого камня и дерева, они походили на сказочные домики альпийской деревушки. Заняв значительную сумму у престарелого Джорджа Мак-Ни, Курт купил каньон Бель-Эа еще в 1953 году и сам разработал проект его застройки. Он купил его специально для Гоноры, заметив ее тягу к земле и желание иметь сад. Джоселин не переставала восхищаться его щедростью и уверенностью в себе.

Джоселин вошла в столовую, где Курт в одиночестве сидел за длинным столом и ел яичницу с беконом. С годами Курт стал еще красивее, хотя в его густых волосах появилась первая седина, а на лбу и вокруг глаз — небольшие морщины, однако в его лице были зрелая мужественность и уверенность в себе.

Оторвавшись от «Лос-Анджелес таймс», Курт молча кивнул Джоселин. Зная, что по утрам Курт не любит говорить о делах, она села за стол и налила себе кофе.

Джоселин допивала вторую чашку, когда Курт молча протянул ей страницу газеты с финансовыми новостями. Она взглянула на заголовок: «Талботт» — первая строительная компания, начинающая строить дороги в Афганистане».

— А как же насчет дороги, которую мы построили в прошлом году недалеко от Кабула? Все это проделки Кристал.

С того туманного вечера, когда Джоселин тайком убежала из особняка на Клей-стрит, она ни разу не видела ни Гидеона, ни сестру, ни двух их маленьких сыновей.

Семьи Талботт и Айвари совершенно не общались между собой, они как бы жили в разных галактиках, и только Ленглей, как космический корабль, связывал их друг с другом. Во время своих частых наездов в Штаты он останавливался и в Сан-Франциско, и в Лос-Анджелесе. Каждый месяц он получал от своих враждующих зятьев значительные денежные суммы, что позволяло ему снять просторную квартиру в престижном районе и даже открыть небольшое издательство «Силвандер Пресс», которое издало несколько тоненьких сборников поэтов-авангардистов, потеряв при этом кучу денег, что не мешало Ленглею каждый раз с гордостью заявлять: «Вы знаете, я первым издал книгу Руперта Джекса». Он также любил говорить, что деньги, которые он получил от зятьев, не что иное, как хорошее вложение капитала.

Джоселин быстро пробежала глазами длинную статью о новом проекте Талботта и заметила:

— Кристал тут хорошо поработала.

Курт пожал плечами, показывая, что ему нет дела до чужих забот, и спросил Джоселин:

— Кажется, сегодня вечером мы встречаемся с Малькольмом?

Малькольм должен был прийти вечером, и все четверо собирались поговорить о предстоящей свадьбе.

— Да, сегодня, — подтвердила Джоселин со счастливой улыбкой.

Курт вышел из дому, оставляя следы на мокрой траве, и направился в сад, где работала Гонора.

Одетая в сапоги, джинсы и просторный свитер, Гонора возилась с глициниями, Курт протянул к ней руки, и она упала в его объятия. У Джоселин перехватило дыхание, как его перехватывает на высоте. Она потрогала свой бриллиантовый талисман и понемногу успокоилась.

Каминные часы пробили семь, когда раздался звонок Малькольма. Джоселин побежала встречать его к кованым железным воротам, расположенным в горловине каньона в миле от основного дома. Наблюдая, как он вылезает из своего старенького, видавшего виды «фольксвагена», Джоселин опять усомнилась в своем счастье. Кто бы мог подумать, что Джоселин Силвандер отхватит такого красавца. Своей изящной фигурой и красивым лицом он смахивал на изнеженного мужчину-манекенщика, но Бог распорядился так, что это впечатление быстро исчезало. Густые темные волосы непокорной волной набегали на его чистый лоб, едва заметный шрам рассекал нижнюю губу, на носу выделялась горбинка — результат случайной травмы во время футбольного матча, как думала Джоселин, темно-серые глаза были глубоко посажены, совсем как у Курта, с гордостью отмечала про себя Джоселин. Малькольм был среднего роста, но широкие плечи, узкие бедра и тонкая талия создавали впечатление, что он гораздо выше.

Убедившись, что Малькольм искренне любит ее, Джоселин перестала волноваться из-за разницы в возрасте: сейчас ей было двадцать четыре, а он на два года моложе, а если точнее, то на год и одиннадцать месяцев. После окончания университета он пришел работать к Айвари и стал одним из множества инженеров, вечно толпящихся в бюро, где работала Джоселин. К этому времени Курт разбил компанию «Мак-Ни — Айвари» на несколько отдельных конструкторских бюро. Они встретились осенью. Печальное событие в Далласе сблизило их. Джоселин громко рыдала, переживая из-за смерти президента Кеннеди, а Малькольм пытался утешить ее.

Малькольм заключил Джоселин в объятия. Он любил ее так же сильно, как она его, и не скрывал этого. Он часто звонил ей, приносил бутерброды, когда она не могла оторваться от работы, проводил с ней все вечера и уик-энды.

— Моя гейша уже поджидает меня, — заметил он, крепко целуя Джосс.

— Не думай, что так будет всегда, — смутившись, ответила Джоселин.

Малькольм потрепал ее по щеке.

— Давай скажем им, что мы хотим пожениться как можно скорее и нам не нужна пышная свадьба.

— Я с тобой абсолютно согласна.

— Чем скорее, тем лучше, иначе я просто не выдержу. — Малькольм придерживался строгой морали и хотел, чтобы его будущая жена оставалась девственницей до первой брачной ночи, а Джоселин в свои двадцать четыре все еще была ею. Наглядный пример сестры был памятен ей, и она не позволяла ни одному воздыхателю затащить себя в постель до свадьбы.

— И как скоро это произойдет? — спросила Джоселин, нежно кусая жениха за мочку уха.

— Как только будут готовы анализы крови.

Во время обеда все непринужденно беседовали, перескакивая с одной темы на другую. Они обсуждали планы Айвари по строительству дорог в странах «третьего мира», таких, как Замбия и Танзания, вторжение американских войск во Вьетнам, новый роман «Герцог», лауреатов премии «Оскар».

Когда Малькольм впервые появился в доме Айвари, на нем был темный деловой костюм, белая рубашка и черный галстук — униформа всех служащих компании, сейчас он, как и Курт, был в джинсах, клетчатой рубашке и пуловере. Тогда он говорил очень мало, но внимательно следил за ходом беседы, временами вставляя незначительные замечания. С тех пор он вполне освоился в этом доме и теперь принимал активное участие в разговоре, громко смеялся и позволял себе перебивать собеседников.

После кофе все перешли в гостиную и сели у камина, в котором горели эвкалиптовые поленья, наполняя комнату чудесным ароматом.

— Ну а теперь приступим к делу, — сказал Курт, закуривая.

— Да, пора, — ответила Гонора — ее глаза светились счастьем. — Вы уже назначили дату?

Малькольм покачал головой, а Джоселин нерешительно сказала, что скорее всего это произойдет в самое ближайшее время.

— Минуточку, — Гонора погрозила ей пальцем и, подбежав к бюро, достала календарь и заглянула в него. — Давайте назначим свадьбу на последнюю субботу мая. Подходит?

— Конец мая? — закричала Джоселин.

— Не горячись, — прервал ее Малькольм, — нам вовсе не стоит пороть горячку.

Джоселин покраснела. Гонора тоже смутилась.

— Я не хотела бы вмешиваться в ваши дела, — сказала она, — но нам с Куртом нужно время, чтобы все подготовить.

— Спасибо, конечно, — ответила Джоселин, — но нам ничего не нужно. У нас все будет очень скромно. Из членов семьи только вы двое и папа, если он найдет время сюда приехать.

— А как ты думаешь, Малькольм? — спросила Гонора. От Джоселин она знала, что его родители погибли в автодорожной катастрофе два года назад. Мистер Пек был губернатором штата Техас, а миссис Пек происходила из знатной семьи. Оба они вели светский образ жизни, были членами известного гольф-клуба «Ананндель» и одевались у лучших модельеров. Они были настолько беспечны, что не застраховали ни свои жизни, ни свое имущество. Их дом был трижды перезаложен, и после выплаты всех долгов Малькольму едва хватило денег на похороны. Чтобы заплатить за учебу, он работал мойщиком машин и официантом в ресторане на Лейк-стрит. — У тебя остались какие-нибудь родственники?

— Нет, если не считать родню в Провиденсе, которую я едва помню.

Гонора понимающе кивнула головой.

— Мы, конечно, ценим вашу помощь, — встряла Джоселин, — но мы уже все решили.

Малькольм откинулся в кресле и посмотрел на свою невесту.

— Джоселин, возможно, это звучит смешно в устах мужчины, но я всегда мечтал о настоящей свадьбе — церковь, цветы, подружки невесты и огромный свадебный торт. Он развел руками, показывая размеры торта.

«Предатель», — подумала Джоселин, и сердце ее упало.

— Я хочу пригласить приятелей, — продолжал Малькольм, — и мечтаю увидеть, как ты идешь к алтарю в белом платье. Да к тому же мне надо заработать побольше денег.

— Значит, ты проведешь всю оставшуюся жизнь за чертежной доской, — бросила Джоселин.

— Не преувеличивай, — спокойно заметил Малькольм, — но нам действительно предстоят большие расходы.

— Нечего валять дурака, — вмешался Курт, — все расходы мы берем на себя.

— Нам это доставит огромное удовольствие, — сказала Гонора. — У нас ведь не было свадьбы.

— Вот именно, — вставил Курт. — Вы должны повеселиться и за нас.

Гонора снова заглянула в календарь.

— Давайте назначим свадьбу на пятнадцатое число. Это как раз суббота. Подходит?

— Прекрасно! — воскликнул Малькольм и посмотрел на Джоселин. — Согласна, дорогая?

Джоселин долго молчала, вертя на пальце обручальное кольцо, потом тихо ответила:

— Ну что ж, пусть будет пятнадцатое мая.

— Ну вот и умница, — сказал Малькольм, целуя ее.

Глава 26

— Теперь я вижу, что правы те, кто считает мужчин более сентиментальными, чем женщины, — сказала Джоселин, глубоко вдыхая холодный ночной воздух.

Малькольм промолчал и, засунув руки в карманы, стал взбираться по крутому склону каньона. Они направлялись к бельведеру, чтобы полюбоваться панорамой города. Тропа, ведущая вверх, освещалась электрическими фонарями. Рассеянный свет падал на растущие по бокам дорожки тюльпаны, бледно-желтые нарциссы и ирисы, делая их похожими на фосфоресцирующие сказочные цветы.

— Почему ты не предупредил меня заранее? — продолжала Джоселин. — К чему тогда все эти разговоры о незамедлительной и скромной свадьбе?

— Я уже объяснил тебе, что не имею привычки жить на чужие деньги, да и мне просто хотелось угодить Гоноре.

Малькольм всегда стремился расположить к себе окружающих, будь то продавец супермаркета, билетер в кинотеатре или кто-то другой. Он старался вызвать ответную улыбку у всех и ужасно расстраивался, если ему это не удавалось. Джоселин, обожавшая его, не замечала, сколько усилий прилагает ее жених к тому, чтобы нравиться всем без исключения.

— А ты подумал обо мне? Как-никак я твоя невеста.

— Похоже, природа не доставляет тебе удовольствия? — Малькольм развел руками, привлекая ее внимание к окружающей их красоте. — Забудь обо всем и наслаждайся прогулкой.

Зарплата молодых специалистов не позволяла им ходить по дорогим ресторанам, поэтому перед походом в кино они обедали либо дома, либо в дешевом мексиканском ресторане. Обида клокотала в душе Джоселин, и поэтому ее тон был особенно резким.

— Позволь мне сказать тебе правду: ты женишься не на мне, а на тех удовольствиях, которые получаешь, приходя в дом своего босса.

— На твоем месте я бы помолчал, Джоселин. Не выводи меня из терпения.

— Подумаешь, как страшно! — воскликнула Джоселин, на самом деле не на шутку испугавшись, что сделало ее тон еще более язвительным.

— Позволь мне высказать все, что я о тебе думаю. Ты без конца повторяешь, как тебе всегда хотелось иметь брата или сестру и как ты рад, что наконец приобретешь новую семью. Еще бы! Разве плохо быть членом семьи владельца большой международной компании? А ты не допускаешь мысли, что они не захотят принять тебя. Надо быть уж совсем дураком, чтобы пойти на такой шаг.

— Какая же ты дрянь!

— Если я дрянь, то зачем ты женишься на мне? — Сердце Джоселин содрогнулось от ужаса, но она уже не могла остановиться. — Хотя и так все ясно: ты женишься на этом доме, этом саде, на своем боссе и его жене.

Свет фонаря упал на лицо Малькольма, и Джоселин увидела, что его лоб покрылся холодным потом, в глазах горела ярость, руки сжались в кулаки. Вдруг рука его поднялась, и он нанес ей сильный удар в живот. В глазах Джоселин потемнело, и она упала на грядку с ирисами. Хватаясь за землю руками, она медленно поднялась.

Сильная боль пронзила ее, и, согнувшись пополам, она схватилась за живот. Из глаз хлынули слезы.

Из фильмов и книг Джоселин знала, что, когда мужчина, разозлившись, бьет женщину, он дает ей пощечину открытой ладонью. Малькольм нанес ей такой удар, словно она была его заклятым врагом. «Почему я не заткнулась? — спрашивала она себя. — Узнаю прежнюю Джоселин Силвандер. Теперь он возненавидит меня. К тому же он моложе… Все кончено…»

Держась за живот, Джоселин побрела к дому, чтобы укрыться в нем, как раненое животное укрывается в своей норе.

— Тебе очень больно? — спросил Малькольм. В его голосе звучали тревога и нежность.

Вытирая слезы, Джоселин спросила:

— Почему ты не сказал мне, что являешься чемпионом по боксу?

— Господи, Господи! — повторял Малькольм, забегая вперед и стараясь заглянуть ей в глаза. — Что я наделал! Скажи мне, как ты?

— Пока жива, — ответила Джоселин, распрямляясь, — но ты победил в неравном бою.

Малькольм привлек ее к себе, и Джоселин уткнулась ему в плечо, орошая слезами его синий пуловер — ее подарок к Рождеству.

— Господи, меня убить мало.

— Это будет стоить тебе двух лишних танго.

— Так ты простила меня? — прошептал он.

— Зачем ты спрашиваешь? Во всем виновата я сама. Я вела себя как последняя дрянь.

Они стояли, прижавшись лицом друг к другу. Внутри у Джоселин все болело.

— Нам лучше вернуться домой, — сказал он.

Она сделала шаг, и боль внутри дала о себе знать с новой силой.

— Дай мне хотя бы отдышаться. — До дому оставалось четверть мили по извилистой крутой тропе.

Морщась от боли, Джоселин опустилась на распиленный надвое ствол секвойи, служивший скамейкой. В темноте светились белые стволы берез. Малькольм обнял ее за плечи.

— Дело в том, что отец временами поколачивал меня и мать, и я привык к самообороне.

Джоселин удивленно посмотрела на него, но темнота скрывала выражение его лица.

Малькольм всегда с нежностью вспоминал свою покойную мать, а отца он просто боготворил. Мистер Пек научил сына играть в гольф, править яхтой, кататься на водных лыжах, быть предупредительным с женщинами. Малькольм часто с гордостью рассказывал, с каким вниманием слушали лекции отца по воспитанию молодежи в клубе бойскаутов, куда мальчики приходили вместе со своими родителями. Мистер Пек был лейтенантом военно-морских сил США. За личное мужество он не раз награждался орденами и медалями, которые в детстве так любил рассматривать его сын. За героизм, проявленный в битве за остров Мидуэй, мистер Пек был награжден Морским крестом.

— Я могу понять, что он бил сына, но как он мог бить свою жену? — спросила Джоселин.

— Это случалось нечасто, и на то были свои причины.

— Что за причины?

— Он очень уставал на работе. Течерсан, его начальник, воспользовавшись войной, выдвинул свою кандидатуру на пост вице-президента, а отец сделал все возможное, чтобы он провалился, и тогда этот сукин сын стал мстить ему.

Джоселин понимающе кивала головой, но здравый смысл подсказывал ей, что здесь что-то не так.

— Ты хочешь сказать, что, когда у твоего отца были неприятности на работе, он отыгрывался дома?

— Я не обвиняю его, но иногда бывало.

Она дотронулась до шрама на его губе и спросила:

— Это его работа?

Малькольм пожал плечами. Джоселин снова поцеловала бледный рубец.

— Как это случилось?

— Я не помню. Не береди мои раны. В то время отец был вне себя от злости, так как его штат был сокращен вдвое.

— Тебе накладывали швы?

— Целых восемь.

— О Боже! Тебя отвезли в больницу?

— Да.

— Неужели тебе не задавали вопросов, как это случилось?

— Я сказал, что упал и ушибся.

— А это откуда? — Джоселин дотронулась до горбинки на его носу.

— Кто-то оклеветал отца, и Течерсан уволил его с работы. В тот день я потерял новый велосипед, подарок отца на мое шестилетие. Когда с носа сняли повязку, отец отправился со мной на загородную прогулку. Это было самое счастливое время моего детства.

— Он пил? — Джоселин не могла припомнить, чтобы ее отец хоть раз поднял руку на своих дочерей, как бы пьян он ни был. Отец просто становился многословным и заносчивым.

— Боюсь, что у тебя сложилось неправильное представление о моем отце, дорогая. Он был отличным парнем, правда, несколько вспыльчивым. Мы знали, что, когда у него нелады на работе, ему лучше не попадаться под руку.

— Но ведь тебе было только шесть лет…

— Мне нет нужды оправдывать его. Он был исключительным человеком — храбрым, отзывчивым, с большим чувством юмора. Мама очень любила его, а друзья души в нем не чаяли и готовы были идти за ним в огонь и воду. Мне жаль, что я сослался на него — теперь ты будешь думать Бог знает что. В девяноста девяти случаях из ста он был самым лучшим отцом на свете.

«Самый лучший отец на свете избивает своего шестилетнего сына за то, что тот где-то оставил велосипед», — с содроганием подумала Джоселин. Боль внутри живота постепенно утихала и сейчас была похожа на небольшую боль перед месячными.

— Давай пойдем, — сказала Джоселин.

— Тебе уже лучше?

— Прекрасно. — Джоселин встала и поморщилась от боли.

Обнявшись, они медленно пошли к сверкающему огнями дому. Малькольм шептал ей на ухо слова любви, и Джоселин решила больше не расспрашивать его об отце, хотя и не могла понять, за что он так любил его. Удивила ее и та быстрота, с которой спокойное расположение духа ее будущего мужа перешло в безудержный гнев.

— Джоселин, послушай, я ударил тебя…

— Хватит. Все уже забыто, — сказала она не допускающим возражений тоном.

— Ты самое лучшее, что есть в моей жизни, и я хочу, чтобы у нас с тобой все было хорошо.

— Так и будет, — ответила Джоселин, еще крепче прижимаясь к нему.

Курт и Гонора были в гостиной. Курт сидел за столом и что-то писал. Гонора лежала на диване с открытой книгой на груди.

— Насколько я поняла, Джоселин не хочет никакой свадьбы, — сказала Гонора.

Курт поднял голову от работы.

— Ты же знаешь нашу Джоселин. Она не от мира сего.

— Но я не хочу ее принуждать.

— Ради Малькольма она пойдет на все.

— Как хорошо он сказал, что хочет видеть ее в свадебном платье.

— Он действительно любит ее.

— Она тоже от него без ума. Возможно, это звучит ужасно, Курт, но поначалу он мне совсем не понравился — уж слишком красив.

— Я сделаю из него Квазимодо, когда он придет в нашу семью, — ответил Курт, продолжая писать.

— Тебе кажется, что это необходимо?

— В некоторой степени, но боюсь, это не понравится Джосс. Она гордится им.

Гонора задумчиво посмотрела на огонь.

— Джосс всегда была замкнутой, — сказала она тихо.

— Ну и что? Зато у нее блестящий ум, — ответил Курт.

— Ты считаешь, что Малькольму это нравится?

— Похоже.

— А что будет, когда они поженятся и она обгонит его в карьере? Ты всегда говорил, что у нее блестящее будущее.

— Надеюсь, они справятся с этим. — Курт сложил бумаги и засунул их в портфель с медными треугольниками по углам. — Женитьба — рискованное мероприятие.

Гонора улыбнулась.

— Звучит так, будто ты в этом раскаиваешься.

— Я просто в отчаянии, — сказал Курт, протягивая ей руку.

Успокоенная словами мужа и радуясь за сестру, Гонора встала с дивана и прижалась к Курту. Они погасили в гостиной свет и направились в спальню.

Глава 27

Венчание Джоселин и Малькольма состоялось в простой, из серого камня церкви Сант-Албанс. Невесту вел к алтарю отец. На ней было белое шелковое платье с короткими рукавами.

Большинство из собравшихся в церкви людей так или иначе были связаны с семьей Айвари — старые и новые клиенты компании, политики, члены совета директоров фирм, образующих консорциум с фирмой Айвари. Солидные мужчины, одетые в темные деловые костюмы, с выражением значимости на лицах, мужчины помоложе из числа тех, кто работал с Малькольмом и Джоселин. Среди гостей были и хорошо знакомые лица: Фуад, специально прилетевший из Лалархейна, и Ви со своим новым мужем, подрядчиком из Сан-Диего, которым она очень гордилась, так же как и новой норковой шубкой — единственной среди других нарядов.

Гонора под руку с Куртом стояла в первом ряду. Она была рада, что отец прилетел из Лондона, но считала, что было бы более справедливо, если бы невесту вел к алтарю не он, а ее муж. Кто, как не он, избавил Джосс от вечных страхов, приютил ее в своем доме, оплатил ее учебу, взял на работу и вселил уверенность в себе.

Проходя мимо сестры, Джоселин улыбнулась ей, и эта улыбка уже была не улыбкой вечно испуганной девочки, а улыбкой женщины, знающей себе цену. «Если бы только Кристал была здесь», — подумала Гонора. Почему судьба распорядилась так, что сестры Силвандер не могли быть вместе, поддерживая друг друга и в горе, и в радости?

Длинная вереница машин направлялась к дому Айвари, где гостей ждали накрытые в саду столы под желтыми и белыми зонтиками. Официанты обносили гостей шампанским. На специально сооруженном помосте играл оркестр Менни Хармона.

Под звуки мелодии «Лунная река» Ленглей закружил дочь в вальсе. На нем был добротный костюм, скрывавший небольшой животик, появившийся в последние годы, седые волосы, подстриженные по английской моде, были слегка взъерошены, лицо сияло. Многие из гостей полагали, что выход Курта на международную арену стал возможен лишь благодаря поддержке его английского тестя.

Ленглей, раскрасневшийся от большого количества выпитого шампанского, кружил свою дочь в таком бешеном темпе, что платье Джоселин надувалось, как парус на ветру.

— Послушай, Джосс, — сказал он дочери, — ты помнишь, какой сильный дождь лил в день свадьбы Кристал и Гидеона?

Слабая улыбка скользнула по губам Джоселин, и она посмотрела вокруг, отыскивая в толпе гостей свою сестру и ее мужа. Она так и не простила Гидеона за то, что он оставил в беде ее старшую сестру, разлучил их всех с Кристал и стал врагом Курта.

— Да, сегодня погода намного лучше, — ответила она.

Ленглей громко рассмеялся.

— Да и твой муж намного лучше. Он настоящий красавец!

Заиграли «Ты называешь меня безответственным», и Джоселин пошла танцевать с Малькольмом.

— Ты счастлив? — спросила она.

— Очень, — последовал ответ. — Это самый лучший день в моей жизни.

— С этого дня я перестаю делать три вещи: вставать на колени, когда подаю тебе обед, говорить только тогда, когда меня спрашивают, мыть твои ноги и воду пить.

— Неужели это говорит моя жена? — удивился Малькольм, но его улыбка сияла счастьем.

Забыв, что они не одни на танцевальной площадке и что гости наблюдают за ними, Джоселин поцеловала его в губы. Раздались аплодисменты.

Еще перед свадьбой Джоселин и Малькольм сняли квартиру во вновь отстроенном доме в районе Вилшир. Им отвели две секции в охраняемом подземном гараже и вручили ключ от ворот высокого забора, сделанного из металлической сетки. Район был не из лучших и изобиловал криминальными элементами, но зато находился в десяти минутах ходьбы от их работы. Джоселин вступала в новую жизнь и была рада, что теперь она ни от кого не зависела.

Не отличаясь особой аккуратностью, Малькольм тем не менее требовал, чтобы дом содержался в чистоте. Джоселин подчинила всю свою жизнь мужу и всячески старалась угодить ему, хотя его требования временами казались ей чрезмерными. Иногда ее раздражало, что по всей квартире разбросана его одежда, мокрые полотенца, не говоря уже о бутылках из-под колы, грязных чашках, мятых газетах.

Малькольм любил поесть. Он купил Джоселин две поваренные книги «Современная французская кухня» и «Блюда итальянской кухни» и требовал, чтобы она готовила по ним. Для Джоселин, которой никогда раньше не приходилось готовить, работа на кухне была мукой. У нее вечно что-нибудь подгорало, пальцы были порезаны, руки потемнели от бесконечной чистки овощей. Она старалась тщательно продумать все покупки, перед тем как в субботу отправиться по магазинам, но вечно забывала то одно, то другое, и каждый вечер, возвращаясь с работы, была вынуждена забегать в магазин, чтобы докупить недостающие ингредиенты — соль, перец, лук и тому подобное.

По характеру Малькольм был очень общительным, любил компании, но сейчас ему хотелось насладиться семейной жизнью, и они совсем не встречались с друзьями. Одним словом, Малькольм был доволен своей жизнью, и единственным, что ее омрачало, была работа.

Он работал в управлении по разработкам нефтедобычи, и его группе было поручено сделать проект буровой платформы в открытом океане. Заказ стоил десять миллионов долларов. Заказчик отвергал их проекты один за другим, и компания несла большие убытки. Сотрудники управления, возглавляемого Малькольмом, теряли интерес к работе и высказыванию новых идей. Все это заставляло Малькольма нервничать и злиться.

В отличие от мужа дела Джоселин шли на редкость удачно. На фирму поступил заказ на переделку старого мотора, чтобы увеличить скорость его вращения, и Джоселин была назначена ответственной за его исполнение.

Она лично поехала на машиностроительный завод, чтобы ознакомиться с проблемой на месте. Единственная женщина, она помогла рабочим снять это старое ржавое чудовище и миллиметр за миллиметром исследовала его. Джоселин пообещала хозяину завода, венгру по национальности, что мотор будет готов через неделю, и лично следила за ходом работ. Вскоре статор и ротор были перемотаны, и мотор мощностью в полторы тысячи лошадиных сил заработал на новых оборотах. Хозяин был ей очень признателен и устроил в ее честь банкет. Счастливая и гордая, Джоселин бежала по темной улице в объятия мужа, к его безудержным фантазиям.

Джоселин смотрела на свое отражение в зеркале платяного шкафа. В одной рубашке она лежала на кровати, привязанная к ней за ноги и за руки. Перед ней стоял Малькольм и смотрел властным взглядом. На нем были только полосатые пижамные брюки, заправленные в высокие сапоги для верховой езды. Сегодня они играли в пирата и его пленницу, а вчера — в хозяина и его рабыню. Джоселин считала эти игры бесконечно глупыми, а себя полной идиоткой, однако они очень возбуждали ее, и вот сейчас она была уже готова.

— Малькольм, дорогой, возьми меня скорее.

— Что ты хочешь, чтобы я с тобой сделал? — спросил он грозно.

— Вошел в меня.

— Ты должна хорошенько попросить меня об этом.

— Умоляю!

— Только после того, как я покончу с этой целкой на моем корабле.

Джоселин стала изображать, что она ненавидит воображаемую девственницу.

— Нет, сначала меня! — закричала она, извиваясь от страсти с такой силой, что скрипела кровать. — Возьми меня, я тоже целка.

— Но если ты мне соврала, сука… если соврала…

— А как ты узнаешь об этом?

— У меня есть специальная машинка.

Джоселин начала хихикать.

— Где ты раздобыл ее? На помойке?

Малькольм молча ждал, пока она перестанет веселиться, затем направился к комоду и стал копаться в ящиках.

— Что ты там ищешь? — спросила Джоселин. Малькольм не ответил.

— Дорогой, мы же условились — никаких плетей.

Джоселин скосила глаза и увидела, что Малькольм достал из коробки длинный искусственный член с мягкой пластиковой головкой.

— Боже, что это? — закричала она. — Малькольм, это же вибратор! Не смей этого делать! Развяжи меня! Не смей, это опасно!

Малькольм молча воткнул вибратор в розетку и сорвал с нее рубашку.

— Нет, Малькольм, нет!

Он склонился над ней, на лице застыло блаженное выражение.

«Неужели это Малькольм, — подумала Джоселин, — или мне просто снится кошмарный сон?» Сейчас она уже не считала их игры забавными, ее охватил ужас и, как ни странно, сильное возбуждение.

Малькольм включил вибратор и с наслаждением вставил его.

— О, Малькольм, дорогой, остановись… Нет, нет, не останавливайся! Как хорошо! Еще! Еще! Джоселин извивалась, ее тело подчинялось ритму вибратора, она отдавалась ему, стонала от наслаждения и с наступлением оргазма испустила такой истошный крик, что соседи застучали в стену.

Не снимая своих дурацких сапог, Малькольм всем телом навалился на нее и почти сразу же кончил. Затем он развязал ее, и, счастливые, они уснули в объятиях друг друга. «Чудо, — подумала Джоселин, засыпая, — так чудовищно и так чудесно».

Глава 28

— У тебя на свитере оторвался лейбл, — заметил Малькольм.

— Какое это имеет значение, — ответила Джоселин, расправляя складки темно-синей кашемировой юбки. — Мы будем в своей семье.

Им давно уже пора было быть у Курта и Гоноры, пригласивших их на барбекю, но Малькольм только что вернулся с работы, где его задержал представитель заказчика, указав на несоответствие конструкции буровой вышки нижней части ее основания; затем на бульваре Вилшир он попал в пробку и просидел битых полчаса в душной машине на августовской жаре. Даже сейчас, после душа и смены делового костюма на бермуды и белую рубашку, он был потным и красным.

— Ну да, ты, я, большой начальник и его жена, — ответил Малькольм, протягивая ей свитер.

— Я сделаю это позже, когда у меня будет время, — сказала Джосс.

— У тебя нет времени ни на что, кроме твоей проклятой работы!

У Джоселин задергалось веко. Настроение Малькольма часто менялось, особенно в последнюю неделю, когда у него не ладилось с работой, и это было опасно. Эти внезапные вспышки гнева пугали Джоселин, и она начинала искать их причину — ее возраст, ум, общий банковский счет, который пополнялся в основном благодаря ее высокой зарплате. Она знала, что должна сдерживать себя, но не всегда могла сделать это.

— Неужели ты будешь устраивать скандал из-за пары стежков? — спросила она.

Малькольм недобрым взглядом обвел комнату: на кровати валялось ее платье, которое она сегодня надевала на работу, через спинку стула был перекинут его деловой костюм, желтая пластмассовая корзина в углу комнаты была заполнена невыглаженным бельем.

— По-моему, ты плохо знаешь свои обязанности хозяйки и жены, — рявкнул он.

— Хорошо, я пришью его, — ответила Джоселин, беря иголку, — хотя и не собираюсь надевать свитер в такую жару.

В машине Джоселин был кондиционер, и они решили ехать на ней. Малькольм сидел за рулем. Он ловко лавировал в потоке машин, проскакивая светофоры. Джоселин молчала, стараясь не вспоминать прошлую ночь.

Вскоре они приехали в дом Айвари, и тут выяснилось, что они не единственные их гости.

Барбекю готовилось на крытой террасе, расположенной на склоне выше жилого дома. Курт, вооружившись длинной вилкой с деревянной ручкой, переворачивал жарящихся цыплят. Гоноры пока не было. В плетеном кресле сидел темнокожий человек с большим носом и пышными черными усами.

— Фуад! — радостно закричала Джоселин. — Я и не знала, что ты в Лос-Анджелесе! Когда ты прилетел?

— Вчера вечером, — ответил он, поднимаясь с кресла и заключая Джоселин в объятия. — Я прилетел специально, чтобы повидаться с моей маленькой девочкой.

С тех самых пор, как Джоселин впервые появилась в Лос-Анджелесе десятилетней некрасивой и неуклюжей девочкой и Фуад, часто приезжавший к ним в гости, поклялся ей, что со временем она станет жемчужиной его гарема, он усвоил манеру говорить с ней в шутливом, дружеском тоне. У них в доме Фуад обычно носил американскую спортивную одежду кричащих тонов — красные брюки, розовые и темно-красные рубашки. Джоселин никак не могла представить, что у себя на родине он носит черный халат и белую чалму. Джоселин любила Фуада за его здоровый оптимизм, громкий смех и искрометный юмор.

— Старый обманщик, — закричала она, повиснув у него на шее.

Малькольм, который видел Фуада только раз, у себя на свадьбе, уважительно протянул ему руку.

— Рад снова встретиться с вами, ваше высочество, — сказал он.

— Для друзей я просто Фуад, — последовал ответ.

— До тех пор, пока дело не касается бизнеса, — Курт подмигнул своему арабскому другу, — тогда мы должны преклонять колена и целовать кольцо.

— Ты ведь получил свой заказ? — смеялся Фуад. — Чем ты теперь недоволен?

В начале шестидесятых в самом сердце бескрайней пустыни были обнаружены запасы нефти. Лалархейн пригласил четыре американские компании, включая и компанию «Талботт», принять участие в строительстве нефтепровода и пяти насосных станций, чтобы подвести нефть к Персидском заливу, а это составляло примерно двести тридцать миль. Компания «Айвари» получила эксклюзивное право контролировать все работы от самого начала до того момента, когда заработает вся система.

— Малькольм, Джосс, — на террасе появилась Гонора, — а я ходила звонить вам.

— Прости, мы немного опоздали, — ответила Джоселин, — сегодня на дорогах очень интенсивное движение.

— Тысяча извинений, — вмешался Малькольм, широко улыбаясь. — Надо знать мою жену! Она ужасная копуша. Видели бы вы, как она вертелась перед зеркалом! Никак не могла выбрать, какой свитер надеть, и в результате решила, что для свитера слишком жаркая погода.

Джоселин постаралась изобразить веселую улыбку.

За обедом разговор шел в основном о нефтепроводе.

Джоселин не была посвящена в дела Малькольма и не могла поддержать разговор, но она всех внимательно слушала и попыталась кое-что себе уяснить.

— Как вы собираетесь переправлять и сваривать огромные трубы? — начала она расспрашивать Курта. — Где будут жить строители, и вообще, удастся ли тебе нанять столько рабочих?

— Строителям, работающим за границей, выплачивается двойная зарплата, — ответил Курт, — а правительство освобождает их от уплаты налогов.

— Что касается моего управления, — сказал Малькольм, — то для нас это не вопрос денег. Мои ребята сгорают от нетерпения.

— От нетерпения? — Фуад пригладил усы. — В моей стране сгорают от нетерпения, когда очень хочется помочиться.

— Если бы мне представилась такая возможность, я бы, ни минуты не задумываясь, поехал туда, — сказал Малькольм, пропуская шутку Фуада мимо ушей. — Я считаю, что в проекте должны принимать участие самые лучшие инженеры и разработчики.

— Но там ужасные условия, Малькольм, — заметила Гонора, посмотрев на Фуада со смущенной улыбкой.

— На что это похоже? — спросила Джоселин. — Все сравнивают страну с Французской Ривьерой.

— На Ривьере нет нефти, — сказал Малькольм.

Обед закончился, и Гонора отправилась на кухню, расположенную здесь же, мыть тарелки.

Потом все пили кофе, любуясь заходом солнца.

— Ну, Джоселин, расскажи, как тебе живется замужем? — попросил Фуад.

— Кажется, я выдержала экзамен на жену, — ответила Джоселин.

— И это все, что ты можешь сказать? — спросил Фуад.

— Живется, как в раю, — добавила Джосс.

— В раю? — переспросил Малькольм. — Тогда почему ты проводишь там так мало времени?

— Я была занята работой по переборке старого мотора для местной электрокомпании, — пояснила Фуаду Джоселин.

— Джосс очень умна, — сказал Курт, — она схватывает все на лету. — Малькольм молча уставился на скатерть, которую лучи заходящего солнца окрашивали в оранжевый цвет.

Следующий день недели был рабочим, и семья Пек уехала домой в десять часов вечера. Малькольм молча вел машину, не считаясь с другими водителями и правилами уличного движения. Джоселин вертела в руках бумажную салфетку, прихваченную со стола, и смотрела в окно на вспыхивающие огни реклам и светящиеся названия увеселительных заведений.

Когда они приехали в гараж, Джоселин, не в силах больше выносить затянувшееся молчание, сказала:

— Фуад просто невыносим, ты не находишь?

Малькольм промолчал, и только когда они достигли дверей квартиры, бросил ей через плечо:

— Меня от тебя просто тошнит.

Войдя в квартиру, Малькольм достал бутылку виски и, включив телевизор, сделал большой глоток прямо из бутылки. Он иногда выпивал с друзьями, но совсем немного, а за обедом мог осилить бутылку «Хейнекена», но чтобы пить вот так, прямо из бутылки, как настоящий алкоголик, это было уж слишком. Джоселин стало неприятно смотреть на него, и она ушла в свою спальню.

— Закрой за собой дверь, ты не в конюшне! — заорал он ей вслед.

Джоселин вернулась и закрыла дверь. Ее охватила тревога. Стараясь успокоиться, она поправила смятую постель, развесила по шкафам одежду, разложила по ящикам белье мужа, пастой «Аякс» вымыла ванну и туалет. Время от времени она подходила к двери и прислушивалась. До нее доносились взрывы смеха, звучащие с экрана телевизора, — Джонни Карлсон смешил публику своим репликами.

Перед тем как лечь спать, она осмелилась заглянуть в гостиную. Малькольм сидел, развалившись на большом бархатном диване — свадебном подарке одного из компаньонов Курта.

— Малькольм, уже первый час, — сказала она тихо.

Малькольм вскочил на ноги, злая усмешка исказила его лицо, рука сжалась в кулак. Размахнувшись, он ударил ее по левой щеке. Удар был такой силы, что, если бы Джоселин не схватилась за дверной косяк, то наверняка не устояла бы на ногах.

— Будешь знать, как приставать ко мне! — заорал он.

Схватившись за щеку, Джоселин бросилась в постель и закуталась с головой в одеяло.

Дверь с шумом захлопнулась. Щека у нее горела, в ухе звенело. Джоселин заплакала. Что, если он повредил ей ухо? Может, следует позвонить в больницу, которая обслуживает сотрудников компании «Айвари»? Но что она скажет? Что ее ударил муж за то, что она не хотела пришивать к свитеру ярлык фирмы «Баллантайн»? Джоселин уже винила во всем себя. Если бы я не вела себя как последняя сука, ничего бы не случилось. Малькольм очень нервничал за рулем. Еще бы, такое движение! Да еще эти неудачи на работе! Джоселин плотнее прижалась к подушке и неожиданно для себя скоро уснула.

Среди ночи она проснулась. Тишину квартиры разрывали какие-то протяжные стоны, похожие на завывание ветра в трубе. Она вскочила с постели, острая боль пронзила ей ухо. Джоселин вбежала в гостиную. На экране телевизора мелькали какие-то черно-белые кадры. Малькольм спал, уронив подбородок на грудь, откуда вырывались протяжные стоны. Он стонал во сне.

Опустившись на колени, Джоселин легко коснулась его руки.

— Дорогой, проснись.

Глаза Малькольма открылись, и он уставился на нее отсутствующим взглядом.

— Джоселин? — взгляд постепенно становился осмысленным.

— Тебе что-то приснилось?

— Кошмар. Мне снилось, что я ребенок и… — Он вздрогнул.

— Все хорошо, дорогой, — она взяла его лицо в свои ладони и стала покрывать его поцелуями. — Я с тобой. Успокойся.

Обняв Малькольма за талию, Джоселин повела его в спальню. Не снимая бермуд, он лег на кровать. Джоселин привалилась к нему. Она гладила его голову и плечи, утешая, как маленького мальчика. Он повернулся к ней лицом.

— Ты не уйдешь от меня? — спросил он.

— Не надейся, от меня не так легко отделаться.

— Мне никогда не было так плохо. Этот ублюдок из «Паловерде ойл» отклоняет все мои проекты.

— Это не только твои проекты, но и всей группы.

— Основные идеи мои.

— Ты принимаешь все слишком близко к сердцу.

— Хорошо тебе говорить, ты ведь очень умная.

— И ты тоже.

— Я не должен был становиться проектировщиком.

— Напрасно ты так думаешь, пройдет время, и все станет на свои места.

— Господи, чего бы я не отдал, чтобы попасть в Лалархейн. Вот где можно проявить себя. — Его голос был сонным.

— Тсс… спи.

— Отдал бы все, чтобы попасть туда…

На следующий день Джоселин предложила Малькольму пригласить Курта и Гонору на ленч, но тот наотрез отказался и выскочил из-за стола, не доев бутерброд с тунцом, запах которого еще долго стоял в кухне.

Набравшись решимости, Джоселин позвонила Гоноре и пригласила ее в бар Майка Лимона. Всего два дня назад они встречались с сестрой в ее доме на барбекю.

Джоселин никогда не любила ни о чем просить и сейчас чувствовала себя очень скверно. До бара было рукой подать, но Джоселин, несмотря на летнюю одежду, вся взмокла, когда вошла в полумрак помещения, пропахшего запахами кухни. Гонора уже ждала ее, сидя за отдельным столиком, — бар был переполнен, но имя Айвари и пятидолларовая купюра возымели свое действие.

— Привет, — сказала Джоселин, опускаясь в кожаное кресло.

Потягивая коктейль «Том Коллинз», она обдумывала, как лучше начать разговор.

Сестры поговорили о нестерпимой жаре, которой, казалось, не будет конца, о правильном уходе за японской сакурой, о визите Фуада и других ничего не значащих вещах. Прекрасные глаза Гоноры пристально рассматривали лицо Джоселин. Наконец она не выдержала и спросила:

— Что у тебя со щекой, Джосс?

— Ничего, — ответила Джоселин, отодвигаясь подальше от сестры.

— Мне кажется, у тебя здесь синяк, — Гонора дотронулась до своей скулы.

Перед выходом из дома Джоселин нанесла на лицо толстый слой грима, запудрила место, где был синяк, и была вполне уверена, что сестра ничего не заметит, но, очевидно, в полумраке бара ее лицо было невыгодно освещено.

— Ах, это, — начала она сбивчиво, — разве ты не заметила его в понедельник? Я ударилась о приборную доску в машине.

Официант принес заказ. «Пора», — решилась Джоселин, цепляя на вилку большую креветку.

— Гонора, послушай, мне надо кое-что с тобой обсудить.

— Слушаю.

Две пары, сидящие за соседним столиком, шумно поднялись со своих мест. Раздался взрыв смеха. Воспользовавшись шумом, Джоселин произнесла скороговоркой:

— Попроси Курта, чтобы он послал нас с Малькольмом в Лалархейн.

Гонора внимательно посмотрела на сестру.

— Я не совсем ясно поняла, что ты хочешь?

— Попроси Курта, чтобы он задействовал Малькольма в лалархейнском проекте, — повторила Джоселин, избегая взгляда сестры и чувствуя, как краснеет.

Помолчав, Гонора ответила:

— Джосс, ты же знаешь, что я никогда не вмешиваюсь в его дела.

— Превосходно. Спасибо за помощь, Гонора. Премного благодарна.

Тонкие брови Гоноры сошлись у переносицы.

— Н…не в…верь р…рассказам Фуада, — от волнения Гонора начала слегка заикаться. — Он вырос в Америке. Лалархейн — страна, в которой исповедуют ислам в самой строгой его форме, и американской женщине там не место. Ты не сможешь там работать.

— Ну и что?

— Ты хочешь сказать, что оставишь свою карьеру?

— Вполне возможно.

— Но, Джосс, ради чего? Ты талантливый инженер. Здесь ты далеко пойдешь. Курт не устает говорить, что у тебя блестящее будущее.

Джоселин чувствовала себя неуютно. Спокойный, наставительный тон Гоноры напомнил ей, что она всегда была младшей в семье.

— Я думаю, что компания «Айвари» вполне обойдется и без меня, — сказала она с обидой в голосе.

— Но что ты будешь делать в стране, где все подчиняется законам шариата? Женщины там сидят дома, а если и выходят на улицу, то закрывают лицо чадрой. Им не разрешается водить машину. Даралам, столица страны, — это просто большая грязная деревня, где нет воды, канализации, магазинов и ресторанов. Там даже никакой растительности нет. Это на открытках все выглядит красиво, а на самом деле там просто ужасно: жара, мухи, нищие, мерзкие запахи. Те три дня, что я провела там, были худшими в моей жизни. Лалархейн — это не страна, это печь, огненная печь.

Джоселин вяло ковыряла вилкой в салате.

— Малькольму очень бы хотелось поработать там.

— Но что будешь делать ты?

— Я найду себе занятие.

Гонора внимательно посмотрела на нее.

— Джосс, ты не бере…

— О Боже, нет. Я не девятнадцатилетняя идиотка.

Губы Гоноры задрожали, на глазах навернулись слезы. «Если бы Курт увидел ее сейчас, он бы наверняка убил меня, — подумала Джоселин, — и был бы прав». Однако из упрямства она не извинилась перед сестрой.

Помолчав, Гонора сказала:

— Я уверена, что для Малькольма и здесь найдется хорошая работа. Компания всегда продвигает способных.

Наступила тишина. «Она, наверное, думает, что меня подослал Малькольм», — решила Джоселин и сказала:

— Только прошу тебя ничего не говорить Малькольму о нашем разговоре. Он убьет меня, если узнает. Он считает, что родственные связи не должны влиять на работу.

— О, Джосс, ты говоришь совсем как в детстве.

— Если не хочешь помочь Малькольму, то так и скажи! — выпалила Джоселин. От шума голосов, запахов кухни у нее закружилась голова. — Мне кажется, что он тебе никогда не нравился.

— Ты ошибаешься, Джосс. Курт и я сразу полюбили его, — ответила Гонора с нежностью в голосе.

— Тогда почему же ты не хочешь помочь ему?

Гонора вздохнула.

— Если ты абсолютно уверена, что Лалархейн именно то место, где вам хочется работать, то, конечно же, я поговорю с Куртом.

— Спасибо, — ответила Джоселин сухо и знаком подозвала официанта, но Гонора опередила ее и попросила записать стоимость ленча на счет Курта.

Джоселин ушла первой, так как спешила на работу. Гонора, у которой на без пятнадцати три была назначена встреча на бульваре Олимпик, еще некоторое время оставалась в баре. Она смотрела, как сестра лавирует между столиками, пробираясь к выходу, и подумала: «Бедная Джосс». Ее сомнения в том, что брак младшей сестры удачен, возросли, когда она наблюдала за молодоженами во время их последней встречи. Как Малькольм ни стремился казаться хорошим парнем и угождать всем, она укрепилась во мнении, что за его красивой наружностью скрывается что-то темное и непонятное.

«Неужели он ударил Джосс? Судя по тому, как тщательно она пыталась это скрыть, так оно и было на самом деле. Что же заставило Малькольма ударить Джосс? Какие у них проблемы?»

Гонора медленно пила кофе. Бар постепенно пустел. Группа молодых водителей автобусов заканчивала обед. Гонора смотрела на них и вспоминала свою работу в кафе «Строудс». Многое изменилось с тех пор. Теперь она богатая женщина, владеющая особняком на Бель-Эа, большой квартирой в Лондоне на Аппер-Брук-стрит, у нее есть сад с редкими деревьями и растениями, яхта на Ньюпорт-Бич, меха, драгоценности, сделанные по специальному заказу. У нее есть муж, которого она любит и который отвечает ей взаимностью. Она живет как в раю. Но тогда почему временами ей становится так грустно, так пусто и одиноко?

Причина в том, что она не может забеременеть. Она прошла курс лечения и здесь, и в Нью-Йорке, ее обследовали самые лучшие гинекологи, они с Куртом, занимаясь любовью, следуют всем советам врачей, и все безрезультатно. Курт часто успокаивает ее, говоря, что его желание иметь троих детей было шуткой. Ему нужна только она одна и больше никто. «Раньше я была бедна, — думала Гонора, — иногда впадала в отчаяние, но у меня не было таких тяжелых воспоминаний, я не испытывала такой пустоты и горечи».

Гонора допила кофе, резко поднялась и направилась к выходу.

После ужина Курт и Гонора обычно гуляли по саду. Вот и сейчас они, держась за руки, шли по крутой тропинке, вдоль которой были высажены редкие цветы.

— Курт, это правда, что ваша компания посылает за границу только лучших специалистов? — спросила Гонора после того, как рассказала ему о встрече с Джоселин и о ее просьбе.

— Ей что, не терпится сделать карьеру? — спросил Курт.

— Для Малькольма.

— Не вижу проблем. Надо помогать родственникам. Скоро мы начнем строительство дамбы на Миссисипи, и я отправлю их туда.

— Джосс решила оставить работу.

— Джосс? — удивился Курт. — Ребенок?

— Нет, — ответила Гонора, — Курт, может, я чего-то не поняла, но мне кажется, что она решила оставить работу из-за Малькольма, чтобы не быть бельмом у него на глазу.

— Это с ее-то амбициями и мужским складом ума?

— Мне тоже кажется это странным.

Курт нагнулся и сорвал цветок.

— По-моему, она сошла с ума.

— Я думаю, что у них не все в порядке.

— Она говорила тебе об этом?

— Нет, конечно, ты же знаешь Джосс. Просто я это чувствую. Ей непременно хочется, чтобы Малькольм сделал карьеру.

— Помнится, на барбекю он говорил, что ему очень хочется поехать в Лалархейн. Но, Гонора, там все только усложнится. У нас уже развелись несколько пар после совместной поездки туда.

— Но она просила меня об этом, а ты знаешь, что значит для нее просить кого-то об одолжении. Она считает, что работа в Лалархейне поможет Малькольму сделать карьеру.

— Хорошо, Прекрасная Елена, я подумаю над этим, — ответил Курт, втыкая цветок в волосы Гоноры.

Глава 29

Сквозь шум работающего на всю мощность кондиционера Джоселин услышала легкий стук в дверь. Сон сморил ее, когда она писала письмо. Она быстро вскочила с кушетки и направилась к двери.

— Ах, это ты, Юсуф, — Джоселин с облегчением вздохнула. Хотя кто еще мог здесь быть? Джоселин была одна в маленьком домике, и только египетский мальчик Юсуф прислуживал ей. Религия запрещала женщинам работать вне дома, поэтому все слуги в частных домах были мужчины.

Низко кланяясь, Юсуф сделал несколько осторожных шажков внутрь комнаты. Его босые ноги были грязными, лицо, со спадающими на него спутанными волосами, темным, напоминающим кору дерева, а все его тело, худое и маленькое, было похоже на виноградную лозу.

— Чио мне готовить? — спросил он на ломаном английском языке. — Вечерний пища?

— Я все сама сделаю, — ответила Джоселин.

Сегодня был четверг, канун исламского саббата, и Юсуф должен был уехать домой, но зато вечером с трассы нефтепровода возвращается Малькольм. Джоселин припасла ему на ужин банку консервированной ветчины, присланную Гонорой. Уважая религиозные чувства Юсуфа, Джоселин никогда не заставляла мальчика прикасаться к пище, запрещенной шариатом, и даже не позволяла ему разливать вино и прислуживать гостям, чем отличалась от других жен инженеров, работавших в этой стране.

— Мне есть время, — ответил слуга.

— Ты можешь уйти прямо сейчас.

— Спасибо, мадам, — слуга поклонился. — В холодильнике есть свежий морковь и пирог.

В обязанности Юсуфа входило снабжать их продуктами. В первый день после приезда в Лалархейн Джоселин сама отправилась по магазинам. Одевшись в просторную кофту и длинную юбку, скрывающую ноги, она подрулила к главной площади Даралама и, сопровождаемая удивленными взглядами мужчин и многочисленных мальчишек, вылезла из своего красного «пинто», переправленного Куртом сюда вместе с другими вещами. Джоселин вошла в крытый лабиринт маленьких лавчонок с самыми разнообразными восточными товарами. Повсюду сновали нищие, бродяги, мужчины в черных халатах, как тени, мелькали закутанные с головы до пят местные женщины. Смесь самых невероятных запахов затрудняла дыхание. Крики уличных торговцев и зазывал слились в один оглушительный вой. Из лавок выглядывали бородатые торговцы и весело ей подмигивали. И вдруг кто-то невидимый ущипнул ее. Сначала один раз, потом второй. Щипки сыпались со всех сторон. Щипали все тело — грудь, ягодицы, руки, ноги, и когда она вернулась домой, на ней не было живого места. Как ей впоследствии объяснили, эти щипки выпадали на долю всех женщин, чье лицо было открыто. Малькольм, который не бил ее с того самого вечера после барбекю, пришел в ужас и запретил ей ходить по магазинам. С тех пор за провизией ходил только Юсуф.

— Спасибо, Юсуф, — ответила Джоселин, — ты свободен. Увидимся в субботу.

— Если Аллах позволит, в субботу. — Юсуф сложил ладони и поклонился.

Джоселин слышала, как хлопнула дверь, мальчик сел на велосипед и уехал. Джоселин подняла жалюзи и посмотрела в окно. Мимо проезжала телега с клеткой, в которой сидела обезьяна. Асфальтированная дорога шириной в двадцать три фута была началом дорожной сети, постройка которой когда-то разлучила Курта с Гонорой в первый месяц их совместной жизни. Здесь, в трех милях от города, первые строители компании «Айвари» поставили стандартные блочные дома, по десять с каждой стороны дороги. Из-за отсутствия воды зелени почти не было, только чахлая, пыльная трава да несколько жалких кустиков.

Перед домом Урсулы Уркухарт, или просто У, как все ее называли, стояли велосипеды всех мастей, в том числе и маленький трехколесный. У ждала ее в гости. Обычно женщины, уложив детей спать, собирались у кого-нибудь дома, курили, как паровозы, и пили холодный кофе с хорошей порцией рома — хотя алкоголь и был запрещен в стране, строители нелегально привозили его. Малькольм будет доволен, если найдет ее в компании У, — он требовал, чтобы она общалась с женами его коллег.

Правилом жизни Малькольма было нравиться всем без исключения, и он требовал того же от своей жены. Любя его всем сердцем, Джоселин старалась выполнять его желания, хотя компания жен инженеров не доставляла ей удовольствия. С самого детства терзаемая неуверенностью в себе, она и сейчас испытывала то же чувство: ей все время казалось, что женщины шепчутся за ее спиной, высмеивают ее, завидуя, что она родственница босса их мужей. В подозрениях Джоселин была доля правды — ее не любили из-за острого языка и привычки говорить все прямо в глаза.

Взгляд Джоселин скользнул по коричневым холмам, на которых были разбросаны многочисленные виллы, построенные английскими колонистами в начале века, когда страна была протекторатом Англии. Сейчас все они принадлежали членам королевской фамилии. В стране правила монархическая династия, и власть переходила от отца к сыну. Сейчас трон занимал старший брат Фуада Мохаммед Абдурахман, который одновременно был и премьер-министром.

Джоселин снова посмотрела на дом Урсулы и вдруг почувствовала сильное раздражение. «Если я пойду туда, — подумала Джоселин, — то мне придется поддерживать их глупые разговоры и весело улыбаться, когда они начнут перемывать косточки Айвари, делая вид, что я разделяю их мнение. Да пошли они все к черту», — решила Джоселин и вернулась к недописанному письму отцу.

С наступлением сумерек на дороге показалась вереница машин с сидящими на них строителями. Перед домом остановился большой грузовик с длинной платформой, предназначенной для перевозки труб большого диаметра. Компания Курта завезла в страну различную тяжелую технику и оборудование, предназначенные для строительства нефтепровода: несколько десятков платформ, землеройные машины, тракторы, бетономешалки, бульдозеры, разного вида насосы, компрессоры.

Малькольм спрыгнул с подножки ревущего грузовика.

— Спасибо, старина, — поблагодарил он шофера.

Вбежав в дом, он заключил Джоселин в объятия и поцеловал. Счастливая, она отвечала на его поцелуи. У мужа хорошее настроение — значит, работа ладится.

— Как поживает моя женушка? — спросил он.

— Прекрасно, чудесно, замечательно! — Когда Малькольм вот так обнимал ее, Джоселин забывала и о побоях, и о своих бессонных, тревожных ночах.

— Скучала по мне?

— Гмм, — промычала она, целуя горбинку на его носу, — дай мне подумать. Выпить хочешь?

— Немного попозже, — ответил он, — прежде мне надо помыться.

Малькольм лежал в ржавой воде, которая стоила здесь дороже бензина, а Джоселин, сидя на закрытом сиденье унитаза, слушала его рассказ о том, как продвигаются работы по строительству нефтепровода. Ее аналитический ум быстро впитывал информацию, подмечая просчеты и ошибки, а глаза не могли оторваться от столь любимого ею тела мужа. Его широкие плечи были покрыты бронзовым загаром, а кожа ниже пупка, где застегивались рабочие шорты, была белоснежной, темные курчавые волосы закрывали пенис, который он зажал между ног.

— Мы столкнулись с большой проблемой, — сказал Малькольм.

Джоселин уже привыкла к его вечным проблемам. Укладка труб требовала большого искусства: раз уложенные и сваренные трубы, по которым скоро потечет нефть, уже нельзя будет выкопать и переложить заново, все должно быть сделано точно, без единого просчета. Именно поэтому Курт послал в страну самых опытных инженеров и сварщиков, в подчинении которых находились более семисот местных рабочих. Из всех специалистов Малькольм был самым молодым и неопытным и каждый раз нервничал, когда сталкивался с какой-нибудь проблемой.

— Что случилось на сей раз? — участливо спросила Джоселин.

— Мы начали копать участок, где, по мнению геологов, залегают солончаки.

— Гмм… соль… это плохо, — ответила Джоселин. — Вам придется выбрать другой участок. Вы не можете закопать трубы в землю, где есть соль, иначе металл будет подвергаться коррозии.

— А что я скажу Гейнричману? Он и так всегда ко мне цепляется, а здесь вообще отстранит от работы. — Гейнричман, толстый человек с громким голосом, отвечал за весь проект целиком.

— Малькольм, ты просто объясни ему, что вы наткнулись на солончаки. Он должен благодарить тебя за то, что ты заранее предупредил его.

— Думаешь? — нерешительно спросил Малькольм.

— Я просто уверена в этом. — Джоселин встала. — Давай я потру тебе спину.

— Буду рад.

Джоселин принялась тереть мочалкой плечи и спину мужа, одновременно делая ему мыльный массаж. По мере продвижения вниз ее движения становились все более легкими и нежными.

— Эй! — воскликнул Малькольм, глядя вниз. — Посмотри, что ты с ним сделала.

— Надо скорее бежать в спальню, — ответила Джоселин, помогая мужу выбраться из ванной.

Малькольм схватил ее и крепко прижал к себе. Спустив трусики, она села к нему на колени, и они занялись любовью, похожие на играющих тюленей.

* * *

Они обедали, когда зазвонил телефон. Джоселин потянулась к трубке, уверенная, что получит очередное приглашение на вечеринку. Их как родственников Айвари часто приглашали на подобные мероприятия в качестве почетных гостей, что очень нравилось Малькольму.

— Это ты, моя голубка? — услышала она голос Фуада.

Лицо Джоселин просияло. Она очень любила Фуада и ценила его дружбу, особенно здесь, в мусульманской стране, где на женщину смотрели, как на существо второго сорта. Он уважал в ней не только женщину, но и хорошего инженера, чего нельзя было сказать о друзьях Малькольма.

— Ты давно вернулся? — спросила Джоселин. Когда они с Малькольмом приехали в Лалархейн, Фуад с семьей отправились в путешествие по Европе.

— Моя маленькая голубка, я прилетел в понедельник и мечтаю заключить тебя в свои объятия. Я хочу пригласить вас с Малькольмом завтра вечером к себе в гости.

— Чудесно, мы обязательно придем.

Дворец Фуада был построен из материалов явно европейского происхождения: темно-красные кирпичные стены, черепичная крыша, причудливые, украшенные орнаментом печные трубы, цветные стекла с геральдическим рисунком в окнах. Дворец входил в противоречие с окружавшим его ландшафтом. Интерьер был выдержан в эдвардианском стиле. Повсюду дорогие ковры с желто-розово-синим восточным узором. Они висели и лежали везде, превращая дворец в сказочные чертоги из арабских сказок.

Фуад вышел им навстречу и поклонился. Джоселин с трудом верила, что этот человек в затканном золотом халате и чалме — лучший друг Курта, так же, как в Лос-Анджелесе она не могла поверить, что одетый по-европейски мужчина есть не кто иной, как один из арабских принцев.

Жена Фуада расцеловала их, называя «шер ами», так как не знала ни слова по-английски. Принцесса просила называть ее просто Лилит. Она была одета в красивое платье по последней парижской моде, хотя за пределами дома носила национальную одежду. Маленькая и изящная, с большими, слегка выпуклыми глазами, она была похожа на девочку-подростка, сходство с которой ей давал и усыпанный бриллиантами бант в покрашенных хной волосах.

С дивана поднялся изящный молодой человек лет двадцати.

— Мой племянник, — представил его Фуад, — только что приехал из Оксфорда. Его зовут Халид.

На Халиде был такой же, как и на его дяде, расшитый золотом халат — свидетельство принадлежности к королевской фамилии. Его кожа была светлой и нежной, тонкие усики красиво обрамляли верхнюю губу. Джоселин сразу заметила его странные глаза — левый глаз двигался независимо от правого и сверкал, как бриллианты на банте его тетки.

Фуад обнял Джоселин за плечи и сказал:

— А это сестра моего лучшего американского друга Курта Айвари — Джоселин Пек.

— Рада познакомиться с вами, Халид, — сказала Джоселин.

Взгляд Халида скользнул мимо Джоселин.

— А этот красавец, — продолжал Фуад, — этот наисчастливейший из мужчин — муж этой прекрасной женщины Малькольм Пек.

— Ваше высочество, рад с вами познакомиться, — сказал Малькольм.

Халид протянул ему руку и ответил:

— Добрый вечер, мистер Пек.

Подали прохладительные напитки. Завязалась беседа. Лилит молча улыбалась. Фуад, сидевший рядом с женой, время от времени гладил ее маленькую, унизанную кольцами руку.

— Итак, вы строите нефтедобывающую систему на нашей земле? — спросил Халид с видом собственника.

— Я только один из членов команды Айвари, ваше высочество, — ответил Малькольм.

— Он отвечает за нефтепровод, — добавила Джоселин.

Потягивая имбирный лимонад, Халид продолжал задавать Малькольму вопросы:

— Я слышал, что трубы, предназначенные для строительства нефтепроводов в арабских странах, изготовляются из углеродистой стали с добавками магния, фосфатов и серы. Это правда?

Малькольм нерешительно кивнул. Джоселин видела, что он ничего не понимает в этом вопросе.

— Да, это так, — вмешалась она, — здесь все дело в добавках, вернее, в их пропорциях.

— Джоселин тоже инженер, — разъяснил Фуад, — у нас с ней одна альма-матер.

— Но она не работает с нами, ваше высочество, — сказал Малькольм. — Она просто моя жена.

Меню состояло в основном из блюд французской кухни, кроме одного, наиболее распространенного в этой стране — ягненка, запеченного в листьях финиковой пальмы.

За кофе, тоже по-французски, разговор продолжился.

— Нефть — это благословение для нас. Теперь мы начнем быстро развиваться, превращаясь в богатую индустриальную страну, сохраняя при этом наше культурное наследие.

— Халид, не утомляй наших гостей своими взглядами на политику, — попросил Фуад и, обращаясь к Малькольму и Джоселин, пояснил:

— Как и все в его возрасте, он максималист и немного экстремист. Он уверен, что вся жизнь нашей страны должна быть построена на законах шариата.

— По законам шариата живут и в Саудовской Аравии, — заметила Джоселин, которая еще в школьные годы начала интересоваться странами Среднего Востока. — Мне кажется, это крайность.

— Наши законы установлены Аллахом, — ответил Халид.

— Но возврат к шариату урежет права граждан, — возразила Джоселин.

— Все это — наследие британской короны, с которым мы должны покончить. Для вас мораль — это частное дело, а для нас — нравственное состояние всего общества. Вот почему у вас в одном Лос-Анджелесе совершают тысячи убийств за год, чего нельзя сказать о наших странах. Левый глаз Халида горел фанатичным огнем.

— И все это благодаря законам шариата, — вставил Малькольм.

Халид улыбнулся ему.

— Но с другой стороны, вы обладаете самыми передовыми технологиями.

— Вот здесь наши взгляды сходятся, Халид, — сказал Фуад, — нам нужна система здравоохранения, дороги, Школы и, может быть, университет.

— Не говоря уж о современном аэропорте, — добавил Халид. — К сожалению, наш аэродром не пригоден для посадки современных авиалайнеров. Или, к примеру, боевых машин.

— Боевых машин… — начала Джоселин, но, встретив угрожающий взгляд Малькольма, замолчала.

Дрожащими пальцами она взяла чашку с кофе и через силу улыбнулась Лилит.

Глава 30

Как только они переступили порог дома, Малькольм ударил ее. Удар был не сильным, но он нанес его с такой злобой, что Джоселин стало страшно.

— Сука! — закричал он.

— Ты считаешь, что я должна молчать в доме моего друга? — спросила она.

— Нечего показывать свою образованность, — кричал он. — Ты что, не знаешь, в какой стране мы находимся?

— А ты не забывай, что у нас тонкие стены, и если ты будешь так орать, то сюда сбежится весь квартал.

— Ты на Среднем Востоке, — продолжал Малькольм, понизив голос, но все с такой же злобой. Он снова ударил Джоселин. — Если уж ты такая образованная, то должна знать, что женщины здесь молчат.

— Тебе не понравилось, что я заговорила о религиозном фанатизме?

— Меня взбесило, что ты называла члена королевской фамилии по имени и сказала, что его религия граничит с варварством!

— Ничего подобного я не говорила. Для этого я слишком уважаю Фуада, но если хочешь знать, закон шариата допускает публичное наказание плетьми, обезглавливание и отсечение рук.

Последовал удар.

— Халид для тебя — его высочество. Неужели ты не поняла, что он очень заинтересован в строительстве аэропорта и уже поручил компании «Талботт» сделать предварительные расчеты?

— Это ни для кого не секрет, но я не понимаю, почему ты связываешь строительство аэропорта с его высочеством?

— Я хочу получить этот заказ для нашей компании!

— Через него? — Джоселин рассмеялась. — Он только-только окончил колледж, и я сомневаюсь, что он обладает здесь реальной властью.

— Он Абдурахман.

— Железная логика. Хотя что можно ждать от человека, который никак не может решить, вести ему нефтепровод под землей или поверх земли.

Малькольм растерянно захлопал ресницами, губы его надулись, и он стал похож на незаслуженно обиженного ребенка. Джоселин пожалела о своих словах и хотела приласкать его, но вдруг обиженное выражение исчезло, и его покрасневшее до корней волос лицо исказила злоба. Он нанес ей сокрушительный удар в живот. Как подкошенная, Джоселин упала на пол. Она не почувствовала боли — все ее существо переполняла ненависть к Малькольму.

Он направился в кухню и через минуту вернулся с большой бутылкой виски. Перешагнув через Джоселин, Малькольм пошел к двери.

— Малькольм, пожалуйста, не уходи, — заплакала она, — помоги мне подняться.

Малькольм даже не взглянул на жену. От стука закрывшейся за ним двери застонали стены. Джоселин знала, что он сейчас присоединится к теплой компании и напьется по-черному. Она уже не помнила, когда это случилось в первый раз.

С трудом поднявшись на ноги, Джоселин дошла до спальни и легла на кровать и, превозмогая боль, стала ждать мужа. Светящиеся стрелки часов показывали десять минут третьего, когда Малькольм вернулся. Джоселин слышала, как он прошел в ванную, а затем лег на диван в гостиной. Успокоившись, она уснула.

Одним из несомненных достоинств Малькольма была его отходчивость. В следующий четверг он вернулся домой в хорошем настроении. Нежно прижал к себе Джоселин, стараясь не причинить ей боли, — из-за сломанного ребра она была вынуждена обратиться к врачу, и тот наложил ей повязку.

Джоселин накрывала стол, когда зазвенел телефон. Малькольм взял трубку в соседней комнате. Через минуту он появился в дверях и радостно сообщил:

— Это Халид. Через полчаса он будет у нас.

Халид приехал не один. С ним был человек в дешевом европейском костюме, мешковато сидевшем на его сухопарой фигуре. Рукава пиджака и голубой рубашки были высоко закатаны, открывая маленькие, упругие бицепсы, на ремне, дважды опоясывающем тонкую талию, висел револьвер, какие носили немцы во время первой мировой войны.

— Это, — Халид повел рукой в сторону незнакомца, — Гарб Фаузи.

Небрежный жест Халида показывал, что Гарб Фаузи был человеком незначительным, возможно, даже слугой, и вскоре по его шарящему по комнате взгляду Джоселин догадалась, что он был телохранителем Халида.

Оглядев комнату, Фаузи, не спрашивая разрешения, прошел в спальню, заглянул во все шкафы, в ванную и туалет, задержался на кухне, где о чем-то громко говорил по-арабски с Юсуфом. Джоселин хотела подняться с дивана, но взгляд Малькольма пригвоздил ее к месту.

Вскоре Фаузи вернулся в комнату и кивком головы дал понять Халиду, что все спокойно, после чего опустился в кресло, положив руку на рукоять револьвера.

Юсуф принес кофе и с низкими поклонами предложил его гостям. Джоселин, по предварительной договоренности с Малькольмом, ушла в спальню, оставив мужчин одних. До нее доносился звук их голосов, но она не могла разобрать ни слова. Прошел час, прежде чем гости сели в просторный «линкольн» и уехали.

Возбужденный Малькольм ворвался в спальню.

— Халид отличный парень! Я уверен, что мы с ним подружимся.

— Знаешь, что меня удивило? — спросила Джоселин. — Я никогда не видела и не читала, чтобы такой допотопный револьвер носили на поясе.

— Ты говоришь о Фаузи? Да он просто шофер Халида. Халид выступил с необдуманной речью в Оксфорде, и теперь его преследуют сионисты. Вот почему Фаузи носит оружие.

— Это какой-то бред. Откуда здесь сионисты?

— Джосс, ты не понимаешь, что Халид очень важное лицо и у него есть враги даже в его окружении.

«Не сомневаюсь», — подумала Джоселин и спросила:

— Зачем он приезжал?

— Просто так, чтобы прощупать почву, — весело ответил довольный Малькольм. — Уверяю тебя, что мы подружимся, ведь мы с ним одного возраста.

Прошло два месяца. За это время Халид наведывался к ним раз пять, и каждый раз процедура повторялась: Фаузи обследовал квартиру, после чего Джоселин уходила в спальню. Визиты Халида доставляли Малькольму явное удовольствие, и Джоселин, хотя и дивилась этой странной дружбе, была благодарна принцу, так как ее муж все это время пребывал в прекрасном расположении духа. Однажды Джоселин услышала взрывы смеха из гостиной и позже спросила мужа, что их так развеселило.

— Халиду понравилось, как Гейнричман решил проблему денежного фонда, предназначенного для взяток.

Все компании, работавшие на Среднем Востоке, имели специальный денежный фонд для дачи мелких сумм наличными местным чиновникам, чтобы ускорить решение того или иного вопроса. Сотрудники первой насосной станции начали присваивать эти деньги, и, хотя суммы были незначительные, фонд приходилось постоянно пополнять. В конечном итоге компания могла понести существенные убытки. Гейнричман решил проблему весьма оригинальным способом: он сделал людей, подозреваемых в утаивании денег, ответственными за их использование по назначению и дал им возможность дополнительно подзаработать в качестве ночных сторожей.

Служащим компании «Айвари», работающим за границей, предоставлялся месячный оплачиваемый отпуск. В феврале Малькольм взял две недели в счет своего отпуска, и они с Джоселин улетели в Париж. В аэропорту Орли они взяли напрокат маленький «ситроен» и совершили путешествие в долину реки Луары. Малькольм, который никогда прежде не был в Европе, тщательно изучил все проспекты и наметил, какие места они должны посетить, в каких ресторанах попробовать блюда французской кухни. Не обошел он вниманием и известные французские вина.

В начале второй недели они возвратились в Париж, сдали машину и остановились в маленькой недорогой гостинице неподалеку от «Гранд опера». Взявшись за руки, они бродили вдоль набережной Сены, по кривым улочкам Монмартра, познакомились с выставкой шедевров импрессионистов.

После посещения этой экспозиции Малькольм придумал игру — ходить по художественным выставкам и аукционам якобы в поисках подходящей картины в память о Париже. Оба они прекрасно знали, что денег на покупку такой картины у них нет, но тем не менее игра увлекла их.

Как-то, когда они гуляли по площади Согласия, внимание Малькольма привлекла витрина с выставленной в ней единственной картиной, где были изображены канал и растущие вдоль него молодые платаны.

— Тебе нравится? — спросил он жену.

— Малькольм, обрати внимание на фамилию художника. Это Сислей. Мне больше нравится «Обнаженная» Ренуара, что мы видели на улице Сент-Оноре.

— Давай посмотрим, сколько она стоит, — предложил Малькольм.

Пожилой продавец встретил их радушно.

— Месье, она стоит всего двести тысяч франков или пятьдесят тысяч долларов, — ответил он на вопрос о цене. — Уверяю вас — это хорошее вложение капитала.

— Хорошо, мы подумаем и, возможно, купим ее, — ответил Малькольм.

Когда они вышли на улицу, Джоселин в ужасе воскликнула:

— Всего пятьдесят тысяч долларов!

— Но зато хорошее вложение капитала, — ответил Малькольм, обнимая ее. По дороге в гостиницу они еще долго смеялись, вспоминая разговор с продавцом.

Когда они вернулись в Лалархейн, дул горячий ветер, в воздухе носилась пыль, было нестерпимо душно и людей охватывала тревога. Джоселин чувствовала себя плохо: ее подташнивало, голова была тяжелой. Сначала она решила, что на нее так действует духота, но когда заметила, что ее груди набухли, решила обратиться к врачу. Джоселин записалась на прием к доктору Брианстону, жившему и практиковавшему недалеко от Даралам-сквер. Доктор Брианстон, пожилой седовласый англичанин, с симпатией относился к Джоселин, своей соотечественнице, которая, в свою очередь, тоже любила его. Она помнила, как он лечил ее сломанное ребро, не задавая лишних вопросов.

После небольшого обследования доктор Брианстон посмотрел на нее и с улыбкой сказал:

— Поздравляю вас, миссис Пек, вы беременны.

По всей вероятности, она забеременела в одну из снежных парижских ночей, когда поленилась вставить защитную диафрагму, решила Джоселин по дороге домой. Как воспримет эту новость Малькольм? Они договорились не обзаводиться детьми, пока не закончится его трехгодичный срок работы в Лалархейне. А что, если он взбесится? Часто мужчины приходят в ярость, если ребенок для них нежелателен.

Когда Малькольм в четверг приехал домой, он сразу же накинулся на жену с обвинениями, что та не уважает его друзей, раз до сих пор не удосужилась организовать вечеринку с показом слайдов, сделанных во время их путешествия по Франции. Вскоре Джоселин поняла причину его плохого настроения — из-за погодных условий работы на стройке были временно приостановлены. Весь уик-энд Малькольм был мрачен, и Джоселин не решилась сказать ему о ребенке.

Шум машин, увозящих строителей, затих вдали, пыль на дороге осела, и Джоселин осталась одна. У нее возникло желание поделиться с кем-нибудь своим секретом, и она села писать письмо Гоноре. Рассказав последние новости, Джоселин закончила письмо словами: «Между прочим, у нас скоро появится ребенок».

Не полагаясь на местную почту, Джоселин отправила Юсуфа в главную контору компании «Айвари» с просьбой переслать ее письмо в Лос-Анджелес по возможности быстрее.

— Джосс, — услышала Джоселин до боли знакомый голос. Это произошло спустя три дня после отправки письма. Джоселин спала, и ей снилось детство. — Джосс, — снова услышала она голос с милым английским акцентом. Джоселин открыла глаза, перед ней стояла Гонора. Не смея поверить в это, она с испугом посмотрела на сестру.

— Ты снишься мне? — спросила Джоселин.

— Что за глупый вопрос. Я получила твое письмо и прилетела.

— Ты хочешь сказать, что прилетела с первым же рейсом?

— Да, прыгнула с парашютом. Джосс, скажи мне всю правду.

— Мне кажется, что я забеременела во Франции и ребенок должен родиться в ноябре, числа пятнадцатого.

— А как ты себя чувствуешь? Я очень тревожусь, ты еще ни разу не отправляла письма дипломатической почтой.

— Мне жаль, что я напугала тебя. Я чувствую себя прекрасно, и доктор Брианстон говорит, что все идет нормально.

Гонора недоверчиво посмотрела на сестру.

— Ты в этом уверена?

Джоселин вспомнила, что Гонора потеряла ребенка из-за плохого врача, и заверила сестру, что доктор Брианстон прекрасный специалист.

— Малькольм, должно быть, вне себя от счастья, — заметила Гонора.

Присутствие сестры вселило в Джоселин уверенность в себе. Беспокойство, которое она испытывала из-за того, что она еще не сообщила мужу о предстоящем событии, растворилось в радости свидания с любимой сестрой.

— Он еще не знает, — ответила она беспечно.

— Я до сих пор виню себя за то, что не сказала Курту о нашем ребенке. Не повторяй моих ошибок.

— Я узнала о своей беременности только в среду, и у меня не было времени сказать об этом Малькольму. Мы были страшно заняты. Да, кстати, он убьет меня, если я не организую прием в твою честь. Мы пригласим Фуада и, возможно, кого-нибудь еще из их семьи. Надеюсь, они придут с женами.

— Джосс, мы должны встретиться с Куртом в Лондоне в следующий понедельник. У нас слишком мало времени, и мне хочется побыть с тобой вдвоем.

Джоселин весело рассмеялась.

— Гонора, ты в стране, где вечный праздник.

В пятницу состоялся большой прием в честь Гоноры. Приглашенные слетались в дом семьи Пек как бабочки на огонь. Несмотря на ветреную погоду, приехали гости и из Рас-эль-Куна, расположенного на берегу Персидского залива. Из Каира прилетел сам Генлей Лароша, координатор деятельности компании «Айвари» на Среднем Востоке. Присутствовать на приеме в честь жены хозяина компании было большой честью для каждого.

Стол ломился от яств, закупленных специально по этому случаю. Соседи прислали своих слуг в помощь Юсуфу. Перед домом собралась толпа нищих, натиск которых сдерживали нанятые Малькольмом полицейские. Малькольм выходил навстречу каждому гостю и представлял его Гоноре, которая чувствовала себя королевой Елизаветой, принимающей гостей по случаю национального праздника. Для каждого она должна была найти несколько теплых слов.

— Мадам, мы просто счастливы, что ваша сестра находится здесь, — начал приветственную речь один из прорабов компании, — иначе мы бы никогда не удостоились чести увидеть такую прекрасную женщину, как вы.

— Спасибо за комплимент, — ответила в смущении Гонора, — но мне далеко до Софи Лорен.

К восьми часам вечер был в самом разгаре. Раскрасневшиеся женщины обмахивались веерами, мужчины потели в своих деловых костюмах. Гонора убедила Малькольма подать пример и снять пиджак. Мужчины с облегчением вздыхали, вылезая из своих пиджаков. Квартира наполнилась запахами пота, дезодоранта и табачного дыма, смешанными с винными парами. Кондиционеры едва справлялись с нагрузкой — прилив холодного воздуха почти не ощущался.

В ход пошли последние бутылки «Джонни Уокера» и «Смирновской». Джоселин сказала об этом Малькольму, на что тот невозмутимо ответил, что в этом нет ничего страшного и что их прием оказался одним из лучших. Джоселин поцеловала мужа в щеку и решила, что, когда гости разойдутся, она сообщит ему приятную новость.

Беременность вызвала у Джоселин отвращение к сладкому, и она старалась исключить его из своего рациона, но так случилось, что в этот вечер одна из дам уговорила ее отведать приготовленного ею мороженого. Не успела Джоселин проглотить маленький кусочек, как к горлу подступила тошнота. Она бросилась в ванную, но дверь оказалась закрытой. Через черный ход Джоселин выбежала на улицу. Ее вывернуло наизнанку. Рвота была такой сильной, что заболели бока. Дверь открылась, и на крыльце появился Малькольм.

— Джосс, что с тобой? — спросил он.

— Меня тошнит.

— Бедняжка. Сейчас принесу тебе полотенце.

Вскоре Малькольм вернулся со стаканом воды и чистым полотенцем. Джоселин прополоскала рот и умылась.

— Ты не отравилась? — спросил Малькольм.

— Дорогой, неужели ты не догадываешься?

Малькольм нахмурился.

— Прекрасно, — сказал он, — просто прекрасно. Мне следовало бы сразу сообразить, что Гонора приехала сюда не просто так. Но какого черта о нашем ребенке первой узнает его будущая тетка?

— Я искала подходящего момента, чтобы рассказать тебе, но на прошлой неделе ты был в плохом настроении.

— В этом причина? Просто ты решила, что в ее присутствии я не посмею сказать тебе, чтобы ты отделалась от этого ублюдка.

— О, Малькольм, — взмолилась Джоселин, — как ты можешь так говорить?

— Если бы ты рассказала мне первому, я бы объяснил тебе, что у меня и так проблем по горло. Руки Малькольма сжались в кулаки.

Инстинктивно Джоселин прикрыла живот руками.

— Джосс! — услышали они голос Гоноры. — Где ты?

— Я решила немного подышать свежим воздухом, — ответила Джоселин.

— А я составляю ей компанию, — добавил Малькольм.

— Как ты себя чувствуешь, Джосс?

— Наша маленькая мама только что открыла мне свой секрет.

— Правда, это чудесно, Малькольм? — спросила Гонора.

— До сих пор не могу прийти в себя, — ответил Малькольм, обнимая жену. — Я просто счастлив, — голос Малькольма сорвался.

Не веря своим ушам, Джоселин посмотрела на мужа и увидела в его глазах слезы, самые настоящие, искренние слезы. Джоселин стало стыдно — Малькольм просто обиделся, что она не открылась ему первому.

— Ты правда рад? — прошептала она ему на ухо.

— Больше всего на свете мне хотелось иметь ребенка, — ответил он. Джоселин нежно поцеловала мужа в щеку.

— Ты будешь самым лучшим отцом на свете.

Глава 31

Малькольм совершено переменился с тех пор, как узнал, что скоро станет отцом. Он звонил Джоселин по нескольку раз в день, чтобы справиться о ее самочувствии. Он был очень осторожен, когда они занимались любовью. Когда ребенок впервые зашевелился, Малькольм непрерывно прикладывал руку к животу жены в ожидании следующего толчка. Он старался ничем не расстраивать Джоселин и требовал, чтобы она почаще отдыхала. Он выписал множество книг по уходу за ребенком и читал их вслух, стараясь ничего не упустить из виду. Было интересно наблюдать, как два молодых инженера готовились к вступлению в жизнь нового члена их семьи.

Радостное настроение Малькольма сказалось и на его работе: он перестал нервничать по пустякам, уже не боялся мнения вышестоящих начальников и научился принимать правильные решения. Июльская жара была похожа на адское пекло, и многие работники были вынуждены вернуться в Штаты. Образовались вакантные места. Гейнричман, оценив хорошую работу Малькольма, назначил его руководителем пятой насосной станции. Малькольм был счастлив и горд, но чувствовал, что ему не хватает знаний. Видя тревогу мужа, Джоселин списалась с Куртом, и он прислал ей всю имеющуюся литературу по насосам, предназначенным для откачки нефти из нефтяных скважин. Длинными душными днями Джоселин изучала присланные книги и в выходные дни тактично делилась своими познаниями с мужем, подбадривая и направляя его. К концу октября Малькольм уже полностью справлялся с новой работой, и пятая насосная станция стала одной из лучших.

Срок родов приближался. Живот Джоселин стал огромным, и она с трудом носила его. В маленькой больнице компании в Дараламе не было родильного отделения, и жены строителей улетали рожать в Штаты. Гонора предложила сестре поселиться в их лондонской квартире на Брук-стрит и рожать в Англии. «Там будет папа, — писала Гонора, — и я тоже прилечу, как только наступит срок».

Пятого ноября Джоселин прибыла в аэропорт Хитроу. Чета Айвари встречала ее. Гонора в длинной шубе из сибирской рыси, подарке Курта, была похожа на русскую царицу. Она накинула на плечи сестры соболью накидку.

— В Лондоне идет снег, — сказала она.

— Снег? — удивилась Джоселин. — Так вот, значит, что за хлопья летали за окном иллюминатора.

— Я слышал, что беременность отвадила тебя от сладкого, — сказал Курт, целуя Джоселин в щеку и принимая ее дорожную сумку.

К тому времени, когда они приехали на квартиру, первый снег растаял, на улице было холодно и сыро. Курт каждый день ходил на работу в свое лондонское отделение, а сестры, если не считать визита к врачу, сидели дома, перебирая детскую одежду и игрушки, заранее заказанные Гонорой. Почти каждый день наведывался Ленглей, чтобы рассказать последние литературные сплетни. Курт с безучастным, вежливым выражением лица слушал его. Он так и не смог простить Ленглею, что тот оставил его жену без денег, однако это не мешало ему ежемесячно посылать тестю чеки на солидную сумму.

Ребенок должен был родиться не раньше пятнадцатого ноября, но Джоселин уже волновалась, и настроение ее не всегда бывало ровным. Как-то хмурым дождливым утром она поздно проснулась и пришла в столовую, где ее уже ждала Гонора. Служанка подала ей на подносе небольшую коробку в красивой обертке. Джоселин вскрыла коробку и обнаружила розовый шерстяной пуловер отличного качества.

— Это подарок от нас с Куртом. — сказала Гонора приветливо улыбаясь.

— Ну, теперь я не замерзну в Лалархейне, — мрачно ответила Джоселин, засовывая пушистый комок обратно в коробку. — Боже, что я говорю, — спохватилась она через минуту, снова вытаскивая пуловер, — и вот так всегда. Ну что за характер! Спасибо, Гонора, вы с Куртом очень внимательны ко мне.

— Сейчас тебе все прощается, — ответила Гонора, разливая кофе. Некоторое время сестры молча пили кофе с бисквитами, затем Гонора задумчиво посмотрела на сестру и сказала:

— Джосс, я до сих пор переживаю, что ты оставила работу. Ведь ты талантливый инженер.

— Что сейчас говорить об этом, — ответила Джоселин, — Малькольму очень нужна была эта работа. Он уверен, что она откроет для него большие перспективы.

— Я в этом не сомневаюсь, но сейчас речь о тебе.

— Обязанность жены — помогать своему мужу делать карьеру, — ответила Джоселин и подумала: — «Я уже стала цитировать колонку «Советы для женщин», совсем поглупела».

С чашкой в руке Гонора подошла к окну и посмотрела на голые деревья.

— В былые времена ты закатила бы скандал, если б кто-нибудь сказал тебе нечто подобное.

— Просто тогда я была гадким утенком. Мне и в голову не приходило, что я отхвачу себе такого мужа.

— Но ты многим пожертвовала для него. Мало того, что уехала с ним в этот забытый богом Лалархейн, но еще и оставила работу, а ведь ты делала большие успехи.

— Тоже мне — большая жертва, — фыркнула Джоселин, — так поступают почти все женщины, когда выходят замуж.

— Но Курт говорит, что ты необыкновенно талантлива.

— Можно быть талантливым музыкантом или артистом, но не инженером. Жена обязана заботиться о муже.

Гонора опустилась в стоящее рядом с электрокамином кресло.

— Что ты ходишь вокруг да около, — вдруг рассердилась Джоселин, — почему прямо не скажешь, что я превратилась в обыкновенную самку.

— Мне это и в голову не приходило, — ответила Гонора, покраснев.

— Тогда почему ты не утруждаешь себя работой? — продолжала злиться Джоселин.

— Я не такая умная, как ты, Джосс. Да потом мне так и не удалось поступить в колледж. Но я бы очень хотела найти себе занятие по душе. — Гонора задумчиво наматывала на палец прядь волос. Глаза ее были печальны.

Джоселин стало жаль сестру.

— А как же твое увлечение цветоводством?

— Ну, это просто хобби.

— Конечно, конечно, но только посмотреть на это хобби приезжали со всех уголков штата.

— О, Джосс, ты не представляешь, какой бесполезной я себя чувствую.

Никогда раньше, даже когда работала официанткой, Гонора не жаловалась, и Джоселин была немало удивлена.

— К чему все эти разговоры? — спросила она. — Разве ты не катаешься как сыр в масле? Разве Курт не любит тебя больше всего на свете?

— Да, я тоже очень его люблю, Джосс, но постарайся понять меня. У Курта есть любимая работа, мой же мир целиком сконцентрирован вокруг него. Он моя поддержка и опора. Без него я бы пропала, но мне этого мало.

— Мне трудно понять тебя, — решительно сказала Джоселин. — Ты замужем за богатым, красивым, умным мужчиной, который тебя любит, и тебе этого мало?

— Морально я бы лучше чувствовала себя, если бы была занята каким-нибудь конкретным делом. Неужели ты меня не понимаешь?

— Я пытаюсь понять, но и ты подумай, что значит жить в Лалархейне, пользоваться ржавой водой и не знать, куда себя деть целый день, но я уверена, что моему мужу нужна эта работа, и все терплю. И кроме того, я беременна… — Джоселин вдруг остановилась и посмотрела на сестру. «Неужели она завидует, что у меня будет ребенок? — подумала Джоселин. — Нет, этого быть не может. Гоноре незнакомо чувство зависти, и все же». Помолчав, Джоселин спросила:

— Гонора… Может, вам с Куртом усыновить ребенка? Вы не говорили об этом?

— Он не хочет. Я думаю, это потому, что он сам ничего не знает о своем происхождении. Он мечтает иметь собственных детей.

— Да, иногда жизнь преподносит нам сюрпризы, — заметила с иронией Джоселин, вспомнив, что она скоро станет матерью, а ее красивая, богатая сестра, возможно, никогда не сможет иметь ребенка.

Вечером того же дня Джоселин в сопровождении Курта и Гоноры приехала в старый викторианский особняк на Бейсвотер-роуд, в котором размещался частный гинекологический центр. Навстречу им вышла подтянутая медицинская сестра, ирландка средних лет, и, раскрыв над их головами большой зонт, проводила Гонору и Курта в комнату ожидания. Джоселин отвезли в родильное отделение.

Воспользовавшись телефоном, стоящим на низеньком столике, Курт попросил соединить его с Лалархейном. Телефонистка сообщила, что придется ждать не менее трех часов. Времени было достаточно, и Курт углубился в чтение последнего номера «Таймс». Вскоре подали кофе и бутерброды, что было очень кстати, так как первые схватки начались у Джоселин как раз перед обедом.

В комнату заглянула сестра-ирландка и позвала Курта.

— Вас хочет видеть миссис Пек, — сообщила она.

— Возможно, вы ошиблись и она хочет видеть миссис Айвари? — удивился Курт.

— Нет, вас, сэр. Пожалуйста, и поторопитесь: скоро начнет действовать наркоз.

Джоселин, укрытая простыней, лежала на высоком гинекологическом столе. По лицу ее струился пот. Курт протянул к ней руки, и она с силой сжала их, ее лицо исказилось от боли. Когда боль отступила, Джоселин спросила:

— Гонора не обиделась на меня за то, что я позвала тебя, а не ее?

— Гонора всегда все правильно понимает, Джосс, — ответил Курт, слегка удивленно. — Но что случилось? Чем я могу помочь тебе?

— Если со мной что-то случится…

— Что может с тобой случиться? Ты находишься в лучшей больнице.

— Давай предположим самое худшее… если со мной что-нибудь случится, обещай, что ты никогда не уволишь Малькольма из компании.

— Если это твоя последняя просьба, — попытался пошутить Курт, — проси что-нибудь более разумное. Я никогда не увольняю хороших работников. — Курт улыбнулся. — Джосс, ты знаешь, как скуп на похвалу Гейнричман, но именно он доложил мне, что Малькольм блестяще организовал работу насосной станции.

«Значит, мои советы не пропали даром», — подумала Джоселин, погружаясь в сон. Ее сознание раздваивалось. Одна его часть воспринимала тянущую боль внизу живота, разрывающую все ее тело, другая погружалась в пучину блаженства, остро подмечая все детали происходящего: зеленые стены родильной палаты, блестящие инструменты, фигуры в белых халатах. Джоселин ощущала запах лосьона, исходящий от Курта, и успела подумать, что он недавно побрился. Она чувствовала пожатие его крепкой руки, сила которой переливалась в нее. Странная мысль пришла ей в голову: ее союз с Малькольмом похож на космический корабль, несущийся в просторах Вселенной. Куда он летит и что с ним будет? Приступ новой боли пронзил тело, и новая мысль отчетливо возникла в ее сознании: «Весь мир отвернулся от Малькольма, и ему нужна только я, я одна. Он любит меня и поэтому не может простить мне всех обид и огорчений, которые выпадают на его долю».

Джоселин почувствовала холодную руку Курта на своем лбу.

«Курт! Какой же он сильный! И почему не он отец моего ребенка?»

Глава 32

— Доброе утро, миссис и мистер Айвари! — В дверях стоял доктор Гарольд. Его зеленый халат был забрызган кровью, маска спущена на шею.

Поднимаясь, Гонора посмотрела на настенные часы — двадцать пять минут седьмого. Итак, уже утро. Она дотронулась до плеча спящего в кресле Курта, и он мгновенно открыл глаза.

— Разрешите поздравить вас с племянницей, — сказал, улыбаясь, доктор. — Прекрасный здоровый ребенок.

— А как моя сестра… — от волнения у Гоноры пересохло в горле.

— С ней все в порядке. Она выходит из наркоза. Вы можете заглянуть к ней на минуту. Еще раз поздравляю.

— Маленькая девочка! — закричала Гонора, бросаясь в объятия Курта. — Как это чудесно!

— Да, девочка — это прекрасно! — ответил Курт, целуя жену. — Где же этот проклятый звонок?

Крепкая, невысокого роста сестра проводила их в палату Джоселин. Она лежала на кровати, укрытая зеленым одеялом. Лицо ее было неподвижным.

— Джосс, — позвала Гонора.

Джоселин медленно открыла глаза и улыбнулась.

— Девочка! — сказала она с гордостью.

— Да, нам уже сказали, — ответила Гонора, вытирая слезы.

— Подождите, вот вы увидите ее — она потрясающая!

На прикроватной тумбочке зазвонил телефон. Курт взял трубку.

— Алло, Малькольм! Да, мы все здесь. Передаю трубку твоей жене, она сама все тебе расскажет.

— Малькольм, у нас девочка, семь фунтов и две унции, рост двадцать один дюйм. Отличный ребенок. Так говорят доктор и все сестры. А уж кому знать, как не им. Она просто сказочная! — Джоселин замолчала, слушая Малькольма. — Ты действительно рад, что девочка? Да, я тоже рада. У нее такие тонкие черты лица, такие маленькие ножки и ручки! — Пауза. — Нет, волосики у нее темные, как у тебя. Я собираюсь ее назвать Розалинд Джоанна, как мы договорились. Мы зарегистрируем ее в посольстве США, и…

— Миссис Пек, — прервала Джоселин дежурная сестра, — вы сможете поговорить с вашим мужем позже, а сейчас вам надо спать.

Попрощавшись с мужем, Джоселин закрыла глаза и моментально заснула. Гонора поцеловала сестру в лоб и прошептала:

— Я приду днем, Джосс. Мы очень рады за тебя.

Когда они подходили к лифту, Курт сказал:

— Розалинд Джоанна — букв полон рот.

— Так захотел Малькольм. Это их семейное имя. Тебе не показалось, что она немножко разочарована? Наверное, ей больше хотелось мальчика.

— Не думаю, по-моему, она очень гордится девочкой.

Они поднялись на верхний этаж. Курт постучал в стеклянную перегородку. Медицинская сестра с маской на лице кивнула и, подойдя к ближайшей закрытой марлей детской кроватке, вытащила маленький розовый сверточек и поднесла его к стеклу.

Головка Розалинд Джоанны Пек была кругленькой, а не тыковкой, как у большинства новорожденных, личико розовенькое, носик маленький и прямой, глазки, опушенные длинными ресничками, были закрыты. Девочка открыла беззубый ротик и зевнула. Реснички дрогнули, и веки поднялись, открыв ярко-голубые глаза.

— Джосс была права, — сказал Курт, — она действительно красавица.

— За исключением темных волос, она копия Кристал, — сказала Гонора.

— Не нахожу, — сухо ответил Курт.

— Поразительное сходство. У нее даже такая же ямочка на подбородке, как у Кристал.

Лицо Гоноры было мокро от слез, и она не вытирала их. Это были слезы радости за сестру, слезы, оплакивающие потерю Кристал и, самое главное, потерю собственного ребенка.

Через три недели Джоселин и ее дочь, чье имя было сокращено до Лиззи, вернулись в Лалархейн.

Малькольм с удивительной быстротой научился ухаживать за дочерью. Он сам купал ее, ловко поддерживая головку, осторожно вытирал, присыпал тальком «Джонсон», чистил ей ушки, поил водой из бутылочки и соком. Он даже менял ей грязные пеленки, от чего, по словам соседок, отказывались многие мужья.

Малькольм пригласил Фуада и Лилит полюбоваться его дочерью. Они были в восторге и подарили ей старинный, ручной работы ковер. Халид и даже безучастный ко всему Гарб Фаузи по достоинству оценили красоту девочки. Когда Лиззи первый раз взглянула осмысленным взглядом на серебряную погремушку, Малькольм созвал всех соседей посмотреть на это замечательное явление.

— Наша Лиззи очень сообразительная, — сообщил он Джоселин, — тебе стоит заняться ее умственным развитием.

— Малькольм, но ведь ей только шесть недель.

— Это не имеет значения, ей уже можно показывать буквы.

Как-то утром Джоселин застала мужа сидящим около кроватки дочки. Он нежно гладил ее по головке.

— Я услышал, что она зашевелилась, и решил, что ее нужно приласкать.

Лиззи была не только красивым ребенком, но и очень спокойным: она редко плакала, хорошо спала, просыпаясь только тогда, когда хотела есть. Джоселин сама кормила ее грудью по четырехразовой схеме.

Джоселин была счастлива. О какой послеродовой горячке часто говорили женщины? Она еще никогда не была так спокойна. Впервые в жизни она просыпалась по утрам, не боясь предстоящего дня. Впервые в жизни у нее не было причин для волнений. Как это ни удивительно, но материнство принесло ей ощущение полного счастья. Ну а почему бы и нет? Разве не она подарила Малькольму такого чудесного ребенка?

В начала марта к ним в гости приехала Гонора. В доме было только две спальни — Джоселин с мужем пока спали отдельно, и Малькольм великодушно предложил родственнице спать в спальне его прекрасной дочки.

На этот раз Гонора категорически отказалась от приема в ее честь, хотя Малькольм на этом настаивал.

— Я приехала только на несколько дней, — заявила она, — и не хочу терять время.

В воскресенье утром Малькольм уехал на работу. Джоселин и Гонора сидели в пеньюарах за утренним кофе и перебрасывались отдельными фразами. Рядом по ковру ползала Лиззи, перебирая игрушки.

— Почему-то она не реагирует на голоса, Джосс, — сказала Гонора.

— Наш разговор ее совсем не интересует.

— Но она даже не вздрагивает, когда раздается шум мотора, а он может поднять даже мертвого. Когда дети начинают реагировать на звук?

Джоселин помахала рукой перед глазами дочки. Девочка проследила за движением руки.

— Ну вот, видишь, она реагирует на движение. Это именно то, что она должна делать в ее возрасте.

Гонора ушла в ванную, а Джоселин открыла книгу по развитию ребенка и прочитала: «Дети начинают реагировать на звук в возрасте четырех недель». Лиззи было уже шестнадцать недель.

Джоселин щелкнула пальцами. Девочка не отреагировала.

Джоселин громко хлопнула в ладоши. Лиззи не обратила никакого внимания.

Джоселин схватила ребенка, прижала его к груди и начала целовать. Ее охватила паника.

— Ты права! — закричала она.

— В чем? — закричала Гонора из ванной.

— Она не слышит! Она не может слышать!

Гонора выскочила из ванной. Мыльная пена стекала с ее голого тела. Она вскрикнула. Лицо исказил испуг.

— Ты что, не веришь мне? — кричала Джоселин. — Она не слышит!

— Принеси ее на кухню.

При виде голой Гоноры Юсуф потупил взгляд и вышел на крыльцо. Гонора громко стукнула по кастрюле. Девочка не отреагировала. Гонора продолжала стучать, ребенок оставался спокойным.

— Да остановись же ты! Неужели не видишь, что она ничего не слышит! — в отчаянии закричала Джоселин.

— Сами мы не можем определить это, — ответила Гонора, забирая ребенка из рук матери, которая так сдавила девочку, что та заплакала. — Успокойся, успокойся, деточка, — причитала Гонора, — дядя Курт найдет тебе лучшего специалиста на свете.

Глава 33

Прошло пятнадцать часов, прежде чем Гонору соединили с Лос-Анджелесом и она услышала голос Курта. Машина заработала, на спасение девочки были брошены все силы. Через два часа они были в аэропорту Даралама, где их ждали два билета первого класса до Нью-Йорка. Апартаменты Айвари в «Уолдорф-тауэрс» к моменту их прилета были освобождены, пришлось переселить двух вице-президентов компании.

На следующий день Гонора, Джоселин и Лиззи уже сидели в просторном, обшитом деревянными панелями кабинете доктора Веллера, главного специалиста по лечению дефектов слуха у детей. Джоселин с любопытством оглядела кабинет: два высоких окна, выходящих на противоположные стороны, заставленные книгами полки, широкий стол, аппаратура.

Задав несколько вопросов относительно здоровья девочки, доктор Веллер повесил на стену большой плакат, на котором были изображены человеческое ухо в разрезе и схема проникновения в него звуковых волн. Доктор взял указку и начал объяснять:

— Звук попадает в ушную раковину в наружный слуховой проход, вот здесь, — показал он на схеме, — затем звуковые волны идут в среднее ухо, включающее барабанную перепонку, барабанную полость со слуховыми косточками и евстахиеву трубу, — указка доктора двигалась по схеме, — из среднего уха звуковые волны идут во внутреннее ухо, где расположены воспринимающие части органов слуха и равновесия — улитка и вестибулярный аппарат. Внутренне ухо выполняет функцию восприятия звуковых колебаний.

Доктор Веллер был плотный, невысокого роста мужчина с хорошо поставленным голосом. Его слова эхом отдавались в голове Джоселин, не проникая в ее сознание. «Интересно, — думала она, — у него от природы такой четкий голос или он специально учился ораторскому искусству?» Она неподвижно сидела в мягком бархатном кресле, боясь потревожить Лиззи, спавшую у нее на коленях. Джоселин попыталась сосредоточиться.

— А это слуховой нерв, — продолжал доктор, водя указкой по схеме, — слуховой нерв преобразует механическую энергию в импульсы, которые по проводящим путям мозга передаются в кору больших полушарий.

При слове «мозг» Джоселин вздрогнула и широко открыла глаза. «Неужели у Лиззи поврежден мозг? Но это невозможно! Малькольм говорил, что у Лиззи хорошая реакция».

— Хватит с нас теории, — прервала Джоселин доктора, — давайте перейдем к делу.

Гонора укоризненно посмотрела на сестру, которая даже не удостоила ее взглядом. «Тебе легко оставаться хладнокровной, — со злостью подумала Джоселин, — это не твой ребенок».

— Короче говоря, миссис Пек, существует два вида глухоты — полная и неполная. Оба вида могут быть врожденными или приобретенными.

— Объясните подробней, — попросила Джоселин, чувствуя, как страх сжимает ей сердце.

— При частичной глухоте звуковые волны свободно проходят через наружное и среднее ухо, но не попадают во внутреннее. Частичная глухота лечится простейшим хирургическим вмешательством.

— А что такое полная глухота? — спросила Джоселин.

— При полной глухоте поврежден слуховой нерв, и здесь, как вы понимаете, мы бессильны.

— Вы хотите сказать, что современная медицина не знает еще способов лечения этого вида глухоты? — в ужасе спросила Гонора.

— К сожалению, но существуют специальные школы, где глухие дети учатся понимать речь по губам говорящего.

Лиззи проснулась и принялась сосать палец.

— Ее пора кормить, — сказала Джоселин. Доктор молча указал на соседнюю дверь.

Джоселин уже заканчивала кормить Лиззи, когда раздался легкий стук в дверь и в комнату вошла симпатичная рыжеволосая молодая женщина.

— Какая красивая девочка! — воскликнула она, склоняясь над Лиззи. — Я доктор Кароль Донован. Сейчас мы с вами пройдем в кабинет диагностики.

Джоселин крепко прижала дочку к груди.

— Вы забираете ее?

— Нет, нет, миссис Пек, — заверила ее Кароль, — вы и миссис Айвари пойдете вместе с нами.

Джоселин осторожно несла дочь по узкому коридору. Они вошли в кабинет, где их уже ждал доктор Веллер, сидевший на высоком стуле перед стеклянной перегородкой, через которую была видна соседняя маленькая комната.

— Вот мы и пришли, — сказала Кароль, открывая дверь маленькой комнаты, в углах которой стояли треугольные громкоговорители. Еще один громкоговоритель свисал с потолка. Повсюду были разложены игрушки. Лиззи сразу потянулась к заводной обезьянке с большим барабаном и деревянными палочками.

— Чуть позже, дорогая, — сказала Кароль, наклоняясь к уху девочки. Она взяла в руки большого желтого резинового кита и нажала на него. Игрушка запищала. — Здесь все игрушки издают звуки разной громкости, — сказала она.

Лиззи попыталась засунуть хвост кита в рот.

— Сейчас доктор Веллер будет подавать разной силы звуки на громкоговорители, а мы понаблюдаем за реакцией Лиззи. Как только она отреагирует на какой-либо звук, мы дадим ей обезьянку, играющую на барабане.

Из первого громкоговорителя донесся высокий протяжный вой, и вскоре все они кричали, завывали, стучали — Лиззи ни на что не реагировала. Спина и руки Джоселин устали, и она передала девочку Гоноре. Какофония звуков продолжалась. Лицо Гоноры стало напряженным. Лиззи по-прежнему не реагировала ни на один из звуков.

Наконец наступила тишина.

— Мы достигли высшего порога чувствительности слуха, — сказала Кароль. Лицо ее было очень серьезным. — Сейчас последнее испытание. Оглушительный звук канонады разорвал тишину комнаты. Джоселин закрыла уши. Она наблюдала за дочерью. Продолжая сосать хвост резинового кита, Лиззи слегка вскинула голову.

Опять наступила тишина. В комнату вошел доктор Веллер. Его лицо было мрачным.

— Так что? — резко спросила Джоселин. — Что показали ваши испытания?

— Поговорим об этом позже, миссис Пек, — ответил доктор. — Следующий тест будет проводиться под наркозом.

— Что вы собираетесь с ней делать?

— Ничего, что бы могло ей повредить. Тест будет на мозг, и нам нужно, чтобы ребенок вел себя тихо.

— На мозг? — Джоселин выхватила девочку из рук Гоноры и прижала ее к груди.

— Ничего страшного, — успокоил ее доктор. — Мы закрепим на ее голове три электрода, а сюда поставим осциллятор. — Доктор Веллер провел пальцем за ухом Лиззи, и она подарила ему очаровательную беззубую улыбку. — Этот тест позволит нам определить состояние среднего уха.

— Так вы сумеете выявить причину ее глухоты? — спросила Джоселин. Доктор Веллер начал раздражать ее.

— Успокойтесь, миссис Пек. Почему бы вам и миссис Айвари не спуститься в буфет и немного отдохнуть? Через пару часиков вы вернетесь, и мы обо всем поговорим.

— У нас делают прекрасные сандвичи, — добавила Кароль.

Сестры спустились в буфет и заказали сандвичи, но кусок не шел им в горло, и через пятнадцать минут они вернулись в комнату ожидания, в которой было полно народу: хорошенькая девочка-подросток что-то писала в тетради, мальчики постарше читали книги, совсем маленький мальчик возился в корзине с игрушками, другой малыш пытался надуть воздушный шарик, мама поощряла его:

— Дуй сильнее, Билли, у тебя будет большой красный шар.

Джоселин вышла в туалет. Гонора, бледная, с расширенными от страха глазами, смотрела через окно на соседнее здание. Вернулась Джоселин и попыталась читать газету, но строчки прыгали у нее перед глазами. Болели спина и шея.

Прошло два долгих часа, и их пригласили в кабинет доктора Веллера. Около письменного стола стояла детская кроватка на колесиках, в которой спала Лиззи. Ангельское личико девочки было безмятежным. Навстречу им поднялась пожилая женщина в белом халате.

— Это доктор Бернштейн, заведующая нашим отделением, — представил ее доктор Веллер.

— Миссис Пек, — начал доктор Веллер с серьезным выражением лица. — В настоящее время мы не можем подвергать вашу дочь дальнейшим испытаниям, для этого она еще слишком мала. Но как вы, несомненно, сами заметили, она почти не реагирует на самый мощный звук. Я и доктор Бернштейн пришли к заключению, что у нее врожденная глухота вследствие повреждения слухового нерва.

— Значит, вы ничего не можете сделать? — в ужасе спросила Гонора.

— К сожалению, — доктор Веллер развел руками.

В глазах Джоселин потемнело, комната закружилась, земля ушла из-под ног, к горлу подступила тошнота. Что это? Землетрясение? Но тогда надо бежать, надо встать между окнами, надо спасаться. Но почему никто не двигается? Почему они сидят и разговаривают? Что там шепчет Гонора?

— Что мы должны делать? — спросила Гонора, плача.

— Она еще слишком мала, чтобы предпринимать какие-то шаги, — ответил доктор Веллер.

— Почти во всех больницах имеются специальные отделения по восстановлению слуха и обучению глухих детей специальной азбуке. В них проводятся также занятия с родителями, помогающие тем заниматься со своими глухими детьми, — разъяснила доктор Бернштейн.

Комната продолжала кружиться. Джоселин схватилась за горло, стараясь сдержать тошноту.

— Почему вы решили, что она глухая? — услышала Джоселин чей-то чужой голос.

— Мне очень жаль, миссис Пек, но новости, подобные этой, ошеломляют родителей, и им трудно поверить, что с их ребенком случилось такое несчастье, — доктор Веллер посмотрел на бледное лицо Джоселин. — Ваша дочь родилась очень красивой и, несомненно, умной. При должном уходе, любви и терпении из нее вырастет прекрасная, умная женщина.

— Она не глухая, — продолжал утверждать голос.

— Я очень сочувствую вам, — раздался голос доктора Веллера.

— Послушай, Джосс, тебе лучше прилечь, — сказали голосом Гоноры.

— Она не… — Джоселин потеряла сознание.

Доктор Веллер провел консилиум, на котором присутствовали отоларинголог из детской клинической больницы и другие светила. Все они подтвердили поставленный диагноз.

Когда сестры возвращались из клиники, было уже темно. Джоселин выкупала дочку и уложила ее спать. Гонора заказала ужин.

Когда они сели за стол, Гонора предложила сестре наметить планы на будущее. Оттолкнув тарелку, Джоселин закричала:

— Меня уже тошнит от этих врачей! Они ничего не понимают в медицине. Моя дочь не глухая!

— Но ты не должна оставаться в Лалархейне, — перебила ее Гонора.

— Что это за медицина, если один остолоп ставит диагноз, а другие безоговорочно его подтверждают!

— Тебе надо позвонить Малькольму. Ты еще ни разу не звонила ему.

— Что я ему скажу? Что врачи Нью-Йорка не умеют поставить правильный диагноз?

— Мы были у лучших специалистов, — возразила Гонора. Руки ее дрожали, но она старалась сохранять спокойствие.

— Этот толстый дурак не может быть лучшим.

— Лиззи надо учиться читать по губам, а ты обязана помогать ей в этом. Мы должны благодарить Бога, что у нее хорошая реакция и…

— Хорошая реакция, но она глухая, — прервала ее Джоселин.

— Надо отозвать Малькольма из Лалархейна.

— Почему?

— Джосс, ты не должна закрывать глаза на правду.

— С каких это пор ты стала экспертом по воспитанию детей? Лично я прочитала множество книг по уходу за детьми, да к тому же я мать, а не ты. Я знаю, что все дети развиваются по-разному.

— Джосс, почему ты так со мной разговариваешь?

— А как я должна с тобой разговаривать, если ты утверждаешь, что Лиззи глухая?

— Тебе уже не десять лет, Джосс. Если вокруг тебя будет отрицательная аура, то от этого прежде всего пострадает Лиззи.

— Я не верю этим экспертам с их барабанным боем и прочими шумами. Просто Лиззи еще слишком мала и, возможно, немного отстает в развитии, но всему свое время. Она еще будет слышать.

— Никогда. — Гонора заплакала, обойдя стол, подошла к сестре и обняла ее. — Джосс, тебе придется смириться с глухотой Лиззи, иначе ты никогда не сможешь помочь ей.

Вырвавшись из объятий Гоноры, Джоселин вскочила из-за стола и, отбросив в сторону стул, закричала:

— Лиззи не глухая! Лиззи не глухая! — Горькие слезы текли по ее щекам.

Когда Джоселин прилетела в аэропорт Даралам, она увидела встречающих ее Франси Дачемп и Мари Куртис. Они помогли ей с багажом, усадили в машину и только тогда спросили о здоровье Лиззи.

— С ней все в порядке, просто она немного отстает в развитии. Боюсь, что мы с Малькольмом ее сглазили.

Приехав домой, Джоселин сразу же позвонила мужу.

— Как Лиззи? — спросил он. У Джоселин перехватило дыхание. Она молчала.

— Джосс, где ты?

— Я здесь. Что-то случилось на линии. С Лиззи все в порядке. Боюсь, что мы ее перехвалили. У нее немного отстает слуховое восприятие.

— И все? С возрастом это пройдет?

— Да, — ответила Джоселин.

— Слава Богу, а то я боялся звонить вам. Крепко тебя целую и передай моему сердечку, что папа очень любит ее и очень по ней соскучился.

В четверг вечером Джоселин, свежая после ванны и нарядная, встречала мужа. Он заключил ее в объятия и нежно поцеловал, как в первые дни их любви.

Некоторое время Джоселин молча наслаждалась объятиями мужа, затем сказала:

— Дорогой, все эти светила такие дураки.

Тело Малькольма напряглось, и он отпустил жену.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил он.

— Просто им нельзя верить.

— Какого черта ты темнишь? Что сказал доктор Веллер?

— Пожалуйста, не кричи. Я не могу сосредоточиться, когда ты такой.

— Перестань вилять, Джосс. Тебе лучше сказать мне всю правду, предупреждаю тебя. Я не потерплю лжи, если это касается здоровья моей дочери.

— Послушай меня, Малькольм. Они не знают мою девочку так, как знаю ее я. Они затеяли какую-то дурацкую игру с электродами и устроили ей какофонию звуков. Даже я не могла различить многие из них. Она еще слишком мала, чтобы можно было сказать что-нибудь определенное. Я уверена, что она в полном порядке. Садись, я принесу тебе что-нибудь выпить.

Лицо Малькольма налилось кровью.

— Так что же, черт возьми, они сказали тебе о моей дочери? — Он нанес ей удар в плечо.

Джоселин пошатнулась. События последней недели замелькали у нее перед глазами: толстые, худые, еврейские, восточные лица; кабинеты врачей с блестящей аппаратурой, встревоженное лицо Гоноры и, самое главное, Лиззи, сосущая резиновую игрушку и не реагирующая ни на один из звуков. Джоселин почувствовала приступ бешеной злобы.

— Ты хочешь знать, что случилось? — закричала она. — Так вот тебе правда! Лиззи глухая! Наша красавица-дочь абсолютно глухая! — Сердце рвалось из груди Джоселин, когда она выкрикивала эти слова. — Она не слышит, — продолжала Джоселин уже более спокойно. — Ее смотрели многие специалисты, и все пришли к заключению, что она глухая.

Джоселин ожидала следующего удара мужа, однако Малькольм оставался неподвижным. Свесив голову на грудь, он стоял, закрыв глаза. Из-под опущенных век катились слезы. Наверное, так же он выглядел, когда был маленьким мальчиком и отец бил его.

— Дорогой, мне очень жаль. — Джоселин заплакала. — Мне трудно было сказать тебе правду, да и я сама до сих пор не могу поверить в это. О Господи, ведь она такой красивый ребенок!

— И ничего нельзя сделать? — спросил Малькольм, не открывая глаз.

— Поврежден слуховой нерв, а это не поддается лечению. Все врачи подтвердили диагноз. Лиззи навсегда останется глухой.

Малькольм тяжело вздохнул.

— Врачи говорят, что нам нужно вернуться домой. Чем быстрее мы начнем ее учить, тем лучше. И мы оба должны научиться, как помогать ей.

Малькольм кулаком вытер глаза.

— В моей семье не было глухих, — сказал он жалобно.

— В нашей тоже. Так распорядилась судьба.

Джоселин обняла мужа, и они молча стояли так, думая об одном и том же — их дочь расплачивается за грехи своих родителей.

Не успел Малькольм принять ванну, как к ним пришли соседи, чтобы поздравить Джоселин с возвращением в Лалархейн. Она укладывала дочку спать и прислушивалась к голосам, доносящимся из гостиной.

— С девочкой ничего серьезного, — говорил Малькольм, — просто у нее небольшие проблемы со слухом и врачи считают, что его можно откорректировать, поэтому Джоселин с Лиззи скоро уедут домой. Если бы было что-нибудь серьезное, я бы поехал с ними, но сейчас в этом нет необходимости, и я остаюсь, чтобы до конца довести работу на насосной станции. И, кроме того, у нас с Халидом большие планы по строительству аэропорта. Мы уже приступили к его проектированию. — Малькольм понизил голос, как он всегда делал, чтобы придать особую значимость своим словам и показать, что знает больше, чем может сказать.

Решение Малькольма было для Джоселин неожиданным. Она не рассчитывала, что уедет одна, без него. Шум работающего кондиционера заглушил дальнейшие слова мужа, но Джоселин стало ясно, что он, так же, как и она, не может поверить в несчастье, случившееся с их дочкой. «Он старается обмануть себя и других, — подумала Джоселин, — он не может смириться с глухотой Лиззи». Укрывая дочь одеялом, Джоселин улыбалась ей, но сердце у нее было не на месте.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Кристал. 1966 год

Глава 34

Последняя неделя декабря 1966 года была в Италии по-летнему теплой. Кристал, одетая в белое бикини, лежала на спине у бассейна. Ее глаза были прикрыты темными матерчатыми очками, одна нога согнута, руки широко раскинуты. Тело блестело от крема, изготовленного специально для нее известным дерматологом из Цюриха. Он также составил ей график приема солнечных ванн с учетом интенсивности солнечного излучения в этом месте Италии: ей требовался легкий янтарный загар, который бы оттенял золото ее волос и голубизну глаз.

Бассейн располагался у подножия утеса, на котором стояла крытая черепицей просторная вилла. Высокие ступени, вырубленные в скале еще римлянами, соединяли бассейн с домом, но последнее время все пользовались недавно построенным стеклянным лифтом.

Загудел таймер. Кристал накинула пляжный халат и ушла под навес, откуда открывался самый прекрасный вид во всей Италии, а может, даже и во всей Европе или во всем мире: город Таормина тянулся до самого Ионического моря, сбегая по уступам высокого холма как пестрая, сияющая на солнце река. Красочное сочетание розовых домов под красными черепичными крышами, коричневого цвета обнаженной породы, серого камня замков крестоносцев, серебряных шпилей соборов походило на шедевр кисти великого мастера. Город Таормина был знаменит древними руинами греко-романского амфитеатра. Кристал посмотрела направо и увидела заснеженную вершину вулкана Этна, над которой вился легкий дымок.

«Только бы простояла хорошая погода до приезда арабов», — подумала Кристал. Талботты пригласили представителей одной из компаний Саудовской Аравии, с которой у них намечался совместный бизнес, провести с ними уик-энд в начале января.

Вилла на острове Сицилия была гордостью Кристал. Благодаря своей красоте и обходительности Кристал легко привлекала на свою сторону нужных людей, что давало компании «Талботт» неоспоримые преимущества перед конкурентами. Год назад Кристал решила, что два их дома в Америке слишком мрачны и официальны, чтобы принимать в них представителей иностранных компаний, поэтому, когда она узнала от Имоджин, что в городе Таормина на Сицилии продается прекрасная вилла, она немедленно вылетела туда, чтобы посмотреть ее. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — это именно то, что им нужно. Вилла восемнадцатого века, оснащенная всеми современными удобствами, красота пейзажа и особенно вид, открывающийся с вершины утеса, несомненно, привлекут самых перспективных клиентов. Гидеон, как всегда, сначала возражал против приобретения дома в таком отдаленном от Америки месте, но затем поддался доводам жены, благодаря которой его компания имела заказы даже в самые трудные времена, и согласился на покупку. Пустив в ход все свое очарование, Кристал сумела снизить цену, и за десять месяцев владения виллой их затраты на нее окупились вдвойне: гостившие на вилле представители египетской компании поручили Талботту строительство новой дамбы. Три дня назад Гидеон прилетел из Египта, где он знакомился с местом будущей стройки.

Кристал услышала громкий смех своих сыновей, и вскоре на террасе появились Александр и Гид. Их мокрые загорелые тела блестели на солнце, в руках они несли ласты, подводные ружья и маски.

С возрастом Гид стал еще больше похож на своего отца: тот же короткий сильный торс и крепкие ноги, вьющиеся каштановые волосы, круглые карие глаза и тяжелая нижняя челюсть. Однако сходство с отцом было чисто внешним. В мальчике не было самоуверенности и твердости Гидеона. Добродушный от природы, он обладал хорошим чувством юмора. Его плечи были слегка ссутулены, как будто на них лежала вся тяжесть мировых проблем. Сейчас он шел к Кристал, сияя ослепительной улыбкой, обнажавшей крепкие белые зубы, — единственное, что он унаследовал от матери.

Александр был на пятнадцать месяцев младше брата и на голову его выше. Он пошел в породу Силвандер — стройный, легкий и в то же время физически сильный. Александр уверенной походкой шел рядом с братом. У Кристал перехватило дыхание. Ее младший сын был красив, и от этого сердце ее трепетало.

Потемневшие от воды волосы Александра, подстриженные под «битлов», были того же золотистого цвета, что и у нее. Изящный нос, гордая посадка головы, насмешливый взгляд и иронично изогнутые брови — вылитый Курт Айвари, которого она безуспешно пыталась выбросить из головы.

Мальчики были полной противоположностью друг другу не только по внешности, но и по складу характера. Еще в подготовительной школе Менло Гид был членом всех спортивных команд и в зависимости от сезона играл в футбол, волейбол, баскетбол и хоккей. Несмотря на занятия спортом, Гида никогда не оставляли после уроков из-за невыполненного задания, что постоянно происходило с Александром — участником всех уличных драк. Но самым ужасным было то, что мальчик, кажется, уже пробовал наркотики. Гидеон постоянно ругал Александра и часто лишал его карманных денег.

— Мама, — позвал Гид, протягивая Кристал большую, сжатую в кулак ладонь, — отгадай, что я нашел в море? Это для тебя.

— Спасибо, дорогой, — ответила Кристал, приподнявшись на локте. Подарки были ее слабостью, и Гид знал это.

— Ну-ка покажи?

Гид разжал кулак, и Кристал увидела маленький, слегка деформированный диск, покрытый толстым слоем ржавчины.

— Это древнеримский динарий, — сообщил Александр.

— А мне ты сказал, что это просто шиллинг, — возмутился Гид.

— И ты поверил? С такой-то формой и ржавчиной? — Александр ударил брата мокрым полотенцем. — Разуй глаза и посмотри как следует. На монете можно разглядеть даже письмена.

— Древнеримская монета? — недоверчиво переспросил Гид. — Врешь, дурак.

— Гид, — автоматически одернула его Кристал.

— Извини, мама, — Гид покраснел.

— Вовсе не вру, — ответил Александр.

— Тогда почему ты уговаривал меня выбросить ее обратно в море?

— Может, я хотел потом вытащить ее. Тебе это не приходило в голову? — Александр шлепнул брата.

Добродушно улыбаясь, Гид принял боксерскую стойку. Братья начали бороться, с их мокрых тел летели брызги.

— Не могли бы вы это делать в каком-нибудь другом месте? — попросила Кристал.

Гид остановился первым. Взял полотенце и стал тереть монету.

— Я вычищу ее для тебя, мама, — сказал он, улыбаясь.

— Если бы мне разрешили поехать к Монтани, — сказал Александр, — я бы узнал цену этой монеты.

Монтани, известный в Италии нумизмат, часто показывал Александру коллекцию своих монет. Он любил мальчика за то, что тот бегло говорил по-итальянски. Александр вообще легко сходился с людьми.

Углом махровой простыни Гид очистил монету и увидел какую-то надпись.

— Что это? — спросил он брата.

Александр взял монету в руки.

— Цезарь Август, — ответил он.

— Нет, ты представляешь, Александр, какой-то бедный моряк тысячу лет назад потерял в море монету, которую он мог бы на что-нибудь потратить.

— Этой монете гораздо больше лет.

— Сколько?

— Август правил в то время, когда родился Христос.

— Хватит врать, — ответил Гид, хлопнув брата по спине.

— Гид, успокойся, — сказала Кристал, — вам обоим пора одеваться к обеду. — Кристал проводила мальчиков взглядом. «Мои сыновья», — подумала она с гордостью.

Кристал любила обоих сыновей, но любовь эта была разной. К Гиду она относилась с простой материнской нежностью, но с Александром ее связывало нечто большее — он был своего рода мостиком между прошлым, когда она была привязана к Гоноре, и настоящим. Глядя на него, она вспоминала свое прошлое. Комплименты, которые окружающие расточали Александру, согревали ей сердце, и она воспринимала их как комплименты себе. Она ругалась с Гидеоном, защищая мальчика, и тайком от него давала Александру деньги на мелкие расходы. Гидеон души не чаял в своих сыновьях, но в целях дисциплины не баловал их деньгами.

Кристал закрыла глаза и стала обдумывать план приема арабов. К сожалению, среди них будет старейший друг Курта Айвари Фуад Абдурахман. Но, может, это даже к лучшему — он станет свидетелем триумфа компании «Талботт».

С опозданием на четыре часа самолет Гидеона приземлился в аэропорту Катании, где его уже ждала машина с шофером-итальянцем. Дорога от аэропорта до Таормины кружила среди гор, и «мерседес» не мог набрать хорошую скорость, поэтому, когда они подъехали к воротам виллы, было уже около двенадцати часов. Кристал, одетая в восточный шелковый халат, встречала мужа на ведущей к дому террасе. Улыбаясь, она наблюдала, как слуги-итальянцы суетятся возле машины, вынимая из нее багаж, и что-то быстро говорят на своем певучем языке.

Гидеон подошел к жене.

— Сколько раз повторять им, что американцев раздражает их пустая болтовня. Если уж им так хочется угодить мне, почему они не делают свою работу молча?

Время, которое остановилось для Кристал, не пощадило Гидеона: он стал еще толще, подбородок свисал на ворот рубашки, модные когда-то бачки побелели.

— В этом отличительная особенность сицилийцев, Гидеон, — заметила Кристал, — много суетни и мало дела. — Она подставила щеку для поцелуя. — Как прошел полет?

— Ох уж эти египтяне! Они даже не могут вовремя от править самолет. Трудно поверить, что именно этот народ построил пирамиды. — Кристал взяла мужа под руку, и они стали медленно подниматься по лестнице.

— Привет, па! — Александр вышел из своей комнаты. Вслед ему неслись звуки рока. Кристал уловила слабый сигаретный запах. Или, может быть, это был запах чего-то другого, более запретного? В целях безопасности она закрыла дверь в комнату сына.

— Привет, сын! Чем занимаешься?

— Зубрю тригонометрию.

На Рождественские каникулы мальчики получили задания на дом: Александр — подтянуться по тригонометрии, а Гид — написать сочинение о гражданской войне.

— Зубришь под этот сумасшедший джаз?

— Мода на джаз уже прошла, па. Это рок.

Из комнаты вышел Гид. Сняв с носа очки, он протер их и, поколебавшись, обнял отца.

— С приездом, па.

Стараясь спрятать свою радость от встречи с сыновьями под напускной строгостью, Гидеон спросил Гида:

— Как твое сочинение, Гид?

— Я трудился над ним всю неделю и завтра закончу.

Гидеон повернулся к Александру.

— Мне кажется, из твоей комнаты пахнет сигаретным дымом. Ты что, курил?

— Курил? — удивился Александр. — Это, должно быть, Мариула, она недавно заправляла постель. Ты же знаешь, что она дымит, как паровозная труба. — Александр улыбнулся. — Па, мама сказала тебе, что старина Гид подарил ей настоящий августинский динарий?

— Монету? Где ты раздобыл ее, Гид? Купил?

— Этому паршивцу повезло, — ответил за брата Александр. — Он нашел ее в море.

— Значит, вы опять ныряли? — Седые брови Гидеона сошлись у переносицы. Он посмотрел на Гида. — Я же запретил вам купаться, пока не выполните домашние задания!

Гид виновато опустил голову.

— Прости, па.

Насупившись, Гидеон прошел к себе в комнату.

Через полчаса семья собралась за столом. Обед Кристал заключался в маленькой чашечке кофе, Гидеон же с аппетитом съел паштет, жареную телятину и салат. Не переставая жевать, он рассказывал жене о египетском проекте. Кристал внимательно слушала, время от времени задавая вопросы. За столом царила приятная семейная атмосфера.

Гидеон насытился и вытер губы салфеткой.

— Отличная еда, — заметил он, — просто отличная. Как раз то, что мне нужно.

— Кофе, дорогой?

— Попозже. — Супруги перешли в гостиную.

— Александр не ябедничал тебе на брата? — спросил Гидеон.

— Гидеон, он никогда этого не делает, и потом, почему ты ограничиваешь их свободу? У них каникулы. Им надо хорошенько познакомиться с Сицилией, тем более что Гид собирается изучать историю.

— В этом плане ты очень похожа на Александра.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Кристал.

— Просто когда я спрашиваю Александра о его делах, он сразу же переводит разговор на Гида.

— Никогда не замечала.

— Да вот хотя бы час назад.

— Александр не отличается хитростью, просто он хотел порадовать тебя, рассказав, что Гиду повезло найти старинную монету.

— Это не первый случай. — Гидеон нахмурился. — Кристал, я их отец, и я люблю мальчиков не меньше тебя, но я должен воспитывать их. А ты их только портишь, особенно Александра.

— Я не порчу его. Я его люблю, и давай не начинать все с начала.

— Я это делаю для пользы Александра, Кристал. Я не хочу, чтобы ты всякий раз выгораживала его. — Гидеон поднялся. В его глазах появилась решимость.

«Он рассердился», — подумала Кристал. Не питая к мужу ни сердечной, ни физической привязанности, Кристал с первых дней их супружества боялась его гнева. Она улыбнулась.

— Давай не будем ссориться. Для этого я слишком устала. — Она плотнее запахнулась в халат, обтянувший ее полные бедра и груди.

Гидеон с жадностью посмотрел на жену. Глаза его засветились.

— Кристал, — хрипло позвал он.

Она сразу поняла, чего он хочет.

— Может, мы отложим это на завтра? Неужели ты не устал?

— Я соскучился по тебе. — Гидеон не спускал глаз с ее груди.

Спальня Кристал, которая когда-то была спальней известной кинозвезды, благодаря наклонному зеркальному потолку производила потрясающее впечатление. Кристал легла на огромную полукруглую кровать, на которой занималось любовью не одно поколение, и Гидеон накинулся на нее. В зеркале на потолке Кристал видела дряблые ягодицы Гидеона и надеялась, что у него и на этот раз ничего не получится, как это бывало уже не однажды в последние два года. Он усиленно пыхтел, мял ее тело, умоляя возбудить его вялый член, но все напрасно. Их общие усилия не привели ни к какому результату. Гидеон, обвинив жену в неумении возбудить его, мрачно удалился в свою спальню.

Пока Гидеон пыхтел на ней, Кристал смотрела в потолок и думала: «Почему он так цепляется к Александру? Неужели он что-то заподозрил?»

Глава 35

Кристал не любила заниматься самоанализом, а также вспоминать неприятные эпизоды своей жизни, приносившие ей беспокойство. Но когда, проснувшись на следующее утро, она услышала доносившийся из соседней комнаты голос Гидеона, что-то диктовавшего своей верной секретарше Мишель, прежние тревоги вернулись к ней. Гидеон часто говорил ей, что она портит Александра, но никогда еще он не был так решительно настроен против нее, как вчера. Неужели он догадался? Эта ужасная мысль болью отдавалась в голове, и она сжала виски руками.

Гидеон становился непреклонным, когда дело касалось плотского греха. Свидетельством тому могли служить Курт, которого он когда-то любил, и Гонора, которой он отказал в нескольких долларах, поскольку был уверен, что она зачала в грехе. «Если он все узнает — мне конец». Тяжело вздохнув, Кристал нажала кнопку звонка, вмонтированного в изголовье кровати.

Анина, верная служанка Кристал, принесла ей завтрак и помогла одеться. В соседней комнате наступила тишина — Гидеон кончил диктовать.

Кристал вошла в кабинет мужа. Гидеон в старом махровом халате стоял посреди комнаты и читал какие-то бумаги. Взглянув на Кристал, он тяжело опустился на кожаное кресло. Его лицо было очень бледным. Встревоженная его бледностью, Кристал сказала:

— Гидеон, почему бы тебе не вернуться в постель?

— Я не устал, — отмахнулся он, — и к тому же, пока я отсутствовал, скопилось много срочных бумаг. — Тон его был резким.

Занятая своими мыслями, Кристал забыла, что Гидеон всегда грубил, когда ему намекали на его пошатнувшееся за последнее время здоровье, и приняла резкость на свой счет.

— Не хочешь ли кофе, дорогой?

— Я хочу, чтобы мне не мешали работать, — ответил Гидеон с раздражением и уткнулся в свои бумаги. Кристал молча вышла из кабинета и, перейдя холл, постучала в комнату Александра. Ответа не последовало, и она открыла дверь. Удобная кровать с бронзовыми спинками была тщательно застелена, через открытую дверь ванной можно было видеть сухие полотенца — служанка уже прибрала комнату и ванную. Кристал посмотрела на часы. Было десять, а Александр никогда не вставал раньше одиннадцати.

Кристал вышла и постучала в соседнюю дверь.

— Войдите! — услышала она голос Гида. Старший сын, непричесанный, в расстегнутой полосатой пижаме, сидел за электрической портативной машинкой.

— Доброе утро, мама, — сказал он и, указав на разбросанные по столу листы, добавил: — Битва была трудной, но, кажется, я одержал победу.

— Это чудесно, дорогой, — ответила мать и спросила: — Ты не видел Александра? Его нет в комнате.

Улыбка постепенно сошла с добродушного лица Гида. Помолчав немного, он ответил:

— Александр встал полчаса назад и вышел прогуляться.

Кристал направилась к бассейну. Александр лежал на большой махровой простыне и курил. Увидев мать, выходящую из стеклянной кабины лифта, он быстро затушил сигарету и забросил ее в кусты.

«Он ведет себя неразумно, — подумала Кристал, — и это может плохо кончиться для него и для меня». Она опустилась в кресло и сказала:

— Тебе не следовало бы курить, Александр.

— А что мне остается делать в этой итальянской тюрьме?

Солнцезащитные очки Александра отражали солнце и слепили Кристал. Ей хотелось сказать сыну, что она не одобряет поведения отца, который многое запрещает своим сыновьям, но возникшее у нее в душе беспокойство подсказывало ей, что она должна предупредить сына, защитить его.

— Александр, — начала Кристал, — что касается меня, то я не возражаю против твоего курения. Я сама, когда мне было четырнадцать, не раз держала в руках сигарету, но твой отец…

— Мне плевать на его наказания, — красивые губы Александра изогнулись в усмешке.

— Неужели у тебя мало неприятностей за последнее время?

— Что еще Гидеон Грозный может сделать Александру Великому? Вздернуть на дыбе, подвесить вниз головой или убить без отпущения грехов?

— Зачем ты лезешь на рожон?

— Меня то-шнит от его веч-ных нас-тав-лений, — растягивая слова, ответил Александр. Лицо его помрачнело.

— Он уже не молод, и ему трудно понять мальчика твоего возраста, но он желает тебе только добра.

— Плевал я на него.

— Почему ты так говоришь, Александр?

— Как? Я по-ль-зу-юсь обы-чным юно-ше-ским сло-вар-ным за-па-сом.

— Я хочу сказать, зачем ты растягиваешь слова?

Александр сел и вплотную приблизил лицо к матери, в его дыхании ощущался слабый запах табака с примесью чего-то сладкого.

— А ты сама никогда не пробовала травку, мама? — спросил вдруг Александр.

Кристал почувствовала, как ее сердце екнуло и опустилось.

— О, Александр… — только и могла вымолвить она. Имоджин часто предлагала ей попробовать то гашиш, то кокаин, но она была уже достаточно взрослой, чтобы понимать пагубное действие наркотиков, и слишком дорожила своей красотой, чтобы вот так запросто погубить ее. Неужели ее сын пристрастился к наркотикам? Кристал стало страшно.

Александр легко вскочил на ноги и побежал к бассейну.

— Александр! — закричала Кристал. — Вернись! — Но сын уже поднялся на вышку плавательного бассейна, взмахнул руками и, как нож в масло, вошел в воду без единого всплеска. Стилем баттерфляй он проплыл его из конца в конец и вылез.

— Хорошо проясняет голову, — сказал он матери, кивком головы откидывая назад длинные волосы. — Я не хотел огорчать тебя, ма, но попробовать немного травки — это еще не конец света. — Александр надел темные очки и лег на простыню.

— Ты должен мне пообещать никогда больше этого не делать.

— Да почти все вокруг балуются травкой. Скажу тебе по секрету, что даже наш добродетельный Гид не раз пробовал ее.

— Гид? Не может быть? — Кристал была удивлена. — Но даже если это правда, между вами большая разница.

— Престолонаследник вне подозрений?

— Александр, я говорю с тобой серьезно, — голос Кристал срывался. — Между вами большая разница.

— Неужели ты только сейчас это заметила? — спросил Александр с иронией. Темные очки мешали Кристал увидеть выражение глаз сына. Помолчав, он спросил: — Ты чем-то встревожена?

— Да.

— Чем?

«Что делать? — подумала Кристал. — Как высказать сыну свои опасения, не раскрывая правды?» Рассказав ему все, она не облегчит себе душу, зато внесет смятение в его еще по-юношески доверчивое сердце. Она может сломать ему жизнь.

Зеркальные очки слепили ей глаза.

— Ну, — спросил сын, — в чем дело? Я плод греховной любви твоей молодости?

Кристал опешила. Во рту пересохло.

— Не говори глупостей, — еле слышно сказала она.

— Тогда чем ты объяснишь, что мы с Гидом такие разные? И почему ему можно делать одно, а мне другое?

Все возможные объяснения, которые приходили в голову Кристал, были явно нелепыми, и она молча глядела в сторону моря.

— Я всегда подозревал, что есть какая-то причина полной несхожести характеров моего и Талботтов, — продолжал Александр. — Он снял очки и посмотрел матери в глаза. Его взгляд, холодный и властный, был взглядом Курта Айвари. Если даже в душе Александра и было смятение, он не выдал себя ни словом, ни взглядом.

Поразмыслив, Кристал сказала:

— Просто я не хочу, чтобы у него были причины…

— Отречься от меня?

— Да.

— Мама, успокойся. Он ничего не подозревает. Его гнев и недовольство одинаково распространяются и на меня, и на Гида. Ты умная женщина. Понаблюдай за ним и увидишь, что я прав.

У Кристал отлегло от сердца. Ей стало легко, как будто с плеч свалился камень.

— Он, кажется, и вправду рассердился на бедного Гида за то, что тот не написал сочинение, как ты считаешь?

— Он был очень зол, — ответил Александр и, подражая отцу, нахмурил брови.

Кристал засмеялась веселым, беспечным смехом.

— А теперь скажи мне, — продолжал Александр, — чей я мальчик?

Кристал мысленно перенеслась в тот злополучный вечер, когда они с Куртом катались по траве в жестокой схватке, в то время как за стеклянной дверью их ждала китайская делегация.

— Ты его не знаешь, — ответила она.

Александр надел очки.

— Хорошо, в один прекрасный день ты мне обо всем расскажешь. А пока будем хранить наш общий секрет. Я обещаю тебе, что с сегодняшнего дня буду самым послушным мальчиком на свете. — Александр поцеловал мать в лоб.

Глава 36

Гидеон работал в кабинете до самого вечера. Было двадцать минут девятого, когда Кристал, переодевшись к обеду, постучалась к нему.

— Мне надо закончить работу, — тоном, не допускающим возражений, ответил Гидеон на ее просьбу спуститься вниз. Мягкий свет канделябра падал на его уставшее лицо. «Он выглядит больным», — подумала Кристал, и хотя ее беспокойство относительно подозрений Гидеона понемногу улеглось, его вид снова встревожил ее. Гидеон был ее хозяином, ее путеводной звездой; он обожал ее, дарил дорогие подарки, не давал ни одному волоску упасть с ее золотистой головки. И пусть она не любила его, но была ему многим обязана и с ужасом думала, что настанет день, когда смерть разлучит их.

— Тебе принести что-нибудь? — спросила Кристал.

— Я сам могу позаботиться о себе и прошу только, чтобы мне не мешали.

Спустившись вниз, Кристал вышла на террасу, где обычно перед обедом собиралась вся семья.

Навстречу Кристал поднялся Падрик Митчел, высокий молодой человек с мертвенно-бледным лицом и выступающими вперед верхними зубами. Митчел был странным человеком, но необыкновенно преданным служащим. В свои тридцать пять он не имел ни жены, ни детей и служил Гидеону верой и правдой. Умный, но лишенный амбиций, он, где мог, отстаивал интересы Талботта. Он отвечал на самые важные письма и телефонные звонки, сопровождал Гидеона в деловых поездках и вообще был его правой рукой. Митчел получал самую высокую зарплату, и под его началом были еще три помощника Талботта. Но дело было даже не в зарплате и не в его положении, просто с тех пор, как ушел Курт Айвари, Митчел стал первым человеком, который знал все не только о делах, но и о самом хозяине.

Митчел наливал Кристал ее обычное компари, и она небрежно ему улыбнулась. Он был ее рабом, и она это знала. Однако она не знала, что служила для него возбуждающим фактором — он часто подсматривал за ней через открытую дверь ее спальни в Сан-Франциско и мастурбировал.

Потягивая аперитив, Кристал как бы между прочим заметила:

— Гидеон не выйдет к столу. Он работает. Вы работали с ним сегодня, Митчел?

— Только рано утром, миссис Талботт. Я ушел от него в десять пятнадцать. Больше он меня не звал.

— Я тоже видела его утром, и он показался мне немного усталым. Как он чувствовал себя в Египте?

— Однажды ночью у него был ужасный приступ боли в желудке. Как потом объяснил египетский врач — несварение желудка, но на следующий день он чувствовал себя хорошо. Мистер Талботт действительно плохо выглядит, но я считаю, что он просто устал. У нас было много встреч и переговоров. Сам президент Насер и его супруга устроили прием в его честь.

— Эти поездки его очень утомляют, — вздохнула Кристал.

На террасе появились Александр и Гид — оба в синих блейзерах и бледно-серых слаксах. На первом костюм сидел элегантно, на втором — как мешок.

— Победа! — закричал Гид, поднимая сжатую в кулак руку. — Мой шедевр закончен! А где папа?

— Он работает, — ответила Кристал.

— Но уже половина девятого, — заметил Александр, — да к тому же нам надо отпраздновать победу Гида.

— Пойду позову его хотя бы на пять минут, — сказал Гид, направляясь к двери.

Александр принес бокалы и три из них наполнил шабли, затем, посмотрев на мать, открыл бутылку виски.

Вернулся Гид. Лицо его было встревоженным.

— Мам, отец ведет себя как-то непонятно. Он не впустил меня в кабинет и закричал, чтобы я не мешал ему работать. Но в его кабинете нет света, да и голос у него очень странный. Такое впечатление, что он задыхается.

Волнение Гида передалось Кристал.

— Пойду посмотрю, что с ним, — сказала она, поднимаясь.

Не постучав, она вошла в кабинет. Кислый запах ударил ей в ноздри.

— Мне все надо закончить к завтрашнему утру, — она с трудом узнала голос Гидеона.

Кристал зажгла свет, и из ее груди вырвался крик. Гидеон лежал, распластавшись на кресле. По его лицу тек холодный пот, рубашка была мокрой, галстук сдвинут в сторону. Правой рукой он держался за сердце.

— Несварение… — чуть слышно прошептал он, — вчерашний обед, слишком много специй…

Кристал подошла к столу и набрала номер местного врача, услугами которого пользовалась их семья.

Всю ночь Митчел сидел у телефона, ожидая, когда его соединят с Римом, Джиддой, Сан-Франциско. Все переговоры были отменены. В шесть часов утра вертолет доставил больного и его семью в аэропорт Катании, где их уже ждал частный самолет с необходимой аппаратурой и кардиологом.

Когда они приземлились в Сан-Франциско, Гидеону стало немного лучше и он наотрез отказался ехать в больницу.

— Это врачам там хорошо, — сказал он, — а мне будет лучше дома.

Услышав знакомые твердые нотки в голосе мужа, Кристал успокоилась.

— Ты совершенно прав, дорогой, — она пожала его вялую руку.

— Скоро Новый год. Только идиоты могут проводить его в больнице, в обществе врачей. Пусть уж лучше они приезжают к тебе на дом.

Одна из комнат в доме была переоборудована под больничную палату, в которой разместили специальную медицинскую аппаратуру. По холлу сновали сестры и техники, в комнатах совещались врачи.

Не успели завять цветы, присланные со всех концов света, как Гидеон снова приступил к работе. Преодолев сопротивление врачей, он распорядился, чтобы Митчел и его штат переселились в гостевые комнаты дома, и работа началась. Полулежа на специальной кровати, Гидеон Талботт снова управлял своей империей.

Он принял предложение Кристал быть его глазами, ушами и даже ногами. Она слетала с неофициальным визитом в Колорадо, где планировалась разработка рудников для медедобывающей компании «Анаконда»; зачитала речь мужа на совете директоров, присутствовала на заседании консорциума, занимающегося исследованием Аляски.

Сумасшедшая гонка из аэропорта на очередное совещание, грубые голоса мужчин, в чьих руках находятся судьбы многих тысяч служащих и их семей, грандиозность проектов — все это сделало жизнь Кристал увлекательной и интересной. Она наслаждалась каждой ее минутой.

Но как бы Кристал ни была занята в эти дни, она всегда находила время, если Гидеону требовался ее совет. Сидя у мужа на кровати, Кристал изучала вместе с ним чертежи будущего аэропорта.

— Как ты думаешь, где нам лучше расположить магазины? — спросил Гидеон.

— Сразу за паспортным контролем, — ответила Кристал и провела длинным, накрашенным модным серебряным лаком ногтем по чертежу. — Вот здесь. Видишь? И еще вот здесь, у коридоров, ведущих на летное поле. Ну и, конечно, надо найти место для магазинов, свободных от уплаты пошлины.

— Я просил тебя посоветовать, где лучше всего расположить торговый зал, — нетерпеливо прервал ее Гидеон.

— Во всех трех местах, что я назвала, дорогой.

— У нас только одна свободная площадь.

— Гидеон, ты забываешь, что это международный аэропорт. Иногда люди томятся там часами, и они охотно потратят свою валюту. Как правило, все откладывают на последнюю минуту покупку подарков и сувениров. Ты сам мне не раз говорил, как это удобно, что все можно купить в аэропорту.

Гидеон беззвучно жевал губами. Ноготь Кристал продолжал двигаться по карте.

— Ты можешь сократить площадь залов ожидания и расположить вокруг них множество маленьких магазинчиков. Гидеон, неужели ты не понимаешь, что твои доходы возрастут за счет комиссионного сбора?

На лице Гидеона появилось подобие улыбки.

— Если бы у моих высокооплачиваемых служащих были такие мозги, как у тебя.

Друзья Кристал очень жалели ее: нельзя же так изматывать себя работой и проводить все время у постели больного. Представляете, Гидеон заставляет ее работать! — говорили они и наперебой приглашали Кристал на приемы, обеды, коктейли, но она неизменно отказывалась.

На уик-энд из Менло приезжали мальчики. Александр, который заметно изменился после болезни отца, часами сидел у его постели, читая или наблюдая за его работой.

В феврале Гидеон настолько окреп, что уже мог проводить по нескольку часов в день в своем офисе на Мейден-стрит, который, по настоянию Кристал, был заново отделан.

Гидеон купил для Кристал бриллиантовое с сапфирами колье, принадлежавшее когда-то императрице Юджин.

— Оно достойно тебя, — сказал Гидеон, надевая колье на ее белую шейку. Колье было необыкновенно красиво, и Кристал чувствовала себя счастливейшей из женщин.

Гидеон выздоровел, и Кристал вернулась к своим прежним занятиям: играла в гольф, ездила по магазинам, принимала приглашения друзей на бесчисленные завтраки, обеды, коктейли, много и часто говорила по телефону.

Гид часто оставался в школе, так как был голкипером хоккейной команды. Александр приезжал домой на каждый уик-энд. Александр очень вырос за последнее время. Мать и сын проводили вместе все свободное время: ходили в кино, катались верхом в парке «Золотые Ворота». Как-то вечером, перед началом спектакля «Лисички», они обедали в Красной комнате Клифт-клуба.

— Ты вышла замуж за деньги Талботта, не так ли? — неожиданно спросил Александр.

— Дело не в деньгах, — ответила Кристал, которая уже сожалела, что открыла сыну правду, — твой отец — один из самых могущественных людей на земле.

— Я ничего не имею против отца. Я тоже Талботт и когда-нибудь буду заниматься его бизнесом. — Александр помолчал, помешивая коктейль из креветок. — Мне не совсем понятна одна вещь, ма. Со многими своими бывшими конкурентами отец создал консорциум. Но почему туда не вошла компания Курта Айвари?

Рука Кристал застыла на полпути ко рту.

— Видишь ли, — начала она медленно, — когда-то твой отец был очень привязан к Курту Айвари. Он приютил его, дал образование, работу; его дом был всегда открыт для Курта и его друзей. Но Курт отплатил ему черной неблагодарностью. Тогда все мы жили под крышей Гидеона — я и две мои сестры. Курт соблазнил одну из них, твою тетю Гонору, и впоследствии поступил с ней ужасно. Наша семья всегда жила дружно, и мы очень любили друг друга. Курт разлучил нас. Твой отец вправе избегать всяческих контактов с ним, Александр. Этот человек поступил бесчестно. Но давай прекратим этот разговор. Давай лучше поговорим о спектакле. Я прочитала в «Кроникл», что постановка превзошла все ожидания.

Спектакль действительно был прекрасным, и за обедом они делились своими впечатлениями с Гидеоном. После обеда отец отправился спать, а мать с сыном ушли в музыкальную комнату. Мальчик обладал хорошим слухом и неплохо разбирался в музыке. В его фонотеке были пластинки с классикой, которую Кристал находила очень скучной, много церковной музыки и особенно рока, вошедшего в моду в последние годы. Александр поставил на проигрыватель один из последних дисков «Битлз» «Rubber soul» и пригласил мать танцевать. Кристал быстро попала в такт музыки и, подражая сыну, завертелась в быстром роке.

— Послушай, ма, да ты просто гигант! — воскликнул Александр.

— Когда-то я неплохо танцевала, — ответила Кристал, переводя дыхание.

— Что значит когда-то? Тебе что, сто лет? Никто не принимает тебя за мою мать.

— Рассказывай, рассказывай!

— Точно тебе говорю. Ты очень молода.

— Может, тебе надо носить очки, как Гиду? — спросила Кристал, довольная комплиментом.

— Ма, послушай! В следующую субботу у Венгена будет вечеринка. Почему бы тебе не пойти со мной?

— Я испорчу вам весь вечер. Насколько я знаю, ребята не любят, когда присутствует кто-нибудь из родителей.

— Ты пойдешь туда в качестве моей девушки.

— Не говори глупостей, Александр, — ответила, улыбаясь, Кристал.

— Если на тебе не будет косметики и ты наденешь коротенькое платье или майку, то вполне сойдешь за мою девушку. Держу пари на десять долларов.

— Ты проспоришь свои деньги.

— Ма, я говорю вполне серьезно. — Александр явно увлекся идеей.

— Ты хочешь, чтобы твоего отца хватил удар?

— Отец ничего не узнает, ведь он рано ложится спать.

— Хватит, Александр, — ответила Кристал, вспомнив, что она мать.

Однако когда в четверг Кристал встретилась с Имоджин, она не сдержалась и рассказала ей о затее Александра.

— Как тебе это нравится, Имоджин? Пойти на вечеринку тинейджеров.

Имоджин посмотрела на Кристал оценивающим взглядом.

— Ну, может, не за четырнадцатилетнюю, дорогая, но за семнадцатилетнюю ты вполне сойдешь. Сними косметику, распусти волосы и… конечно, не в дневное время, но вечером — вполне. Имоджин подала знак официанту и стала укладывать в сумочку золотой портсигар, очки и другие разбросанные по столу вещи.

— Куда ты так спешишь? — спросила Кристал. — Мы еще не выпили кофе.

— По магазинам. Тебе действительно надо развлечься. За последнее время ты слишком много работала да еще сидела у постели больного.

— Имоджин, ты просто сумасшедшая.

— Ничуть. Доверься мне. На прошлой неделе Милисса, моя племянница, водила меня в магазин юношеской одежды на Тендер-лейн.

Глава 37

Входя в особняк, расположенный на Сант-Френсис-вуд, Кристал предвкушала, как повеселится в компании молодежи. Родители Венгена путешествовали по Японии, и особняк был в полном распоряжении подростков.

Кристал огляделась. Куда она попала? Собравшиеся подростки скорее походили на хиппи, чем на отпрысков лучших семей Сан-Франциско и приятелей Александра по частной школе. Кристал помнила, что, когда школьницей она приехала в Америку, у нее тоже было много друзей и они собирались в компании, ходили в бары, но чтобы такое?

С десяток подростков обоего пола, одетых в обтягивающие джинсы и различного цвета майки, сидели на корточках перед камином в расположенной на цокольном этаже игровой комнате и с жадностью смотрели, как хозяин дома сворачивает в трубочки кусочки бумаги и набивает их марихуаной. Вскоре самокрутки с отравой пошли по кругу. Подростки, закрыв глаза, глубоко затягивались, на лицах их было написано блаженство.

— Моя мать мне уже осточертела, — сказала маленькая девчушка с грязными босыми ногами. — Она мне все уши прожужжала о вреде наркотиков. Лицемерка! Я-то знаю, что в свое время она тоже «сидела на игле».

Сидящий рядом с девочкой мальчик кивнул кудлатой головой в знак согласия.

— Что они понимают в кайфе? Да и к тому же травка совершенно не вредит человеческому организму. Гораздо вреднее то, что они едят, это же сплошная химия. А спиртное, которое они пьют? Сами отравляют свой организм, а потом нам твердят о вреде наркотиков.

Кристал с содроганием смотрела, как они передают друг другу обслюнявленные самокрутки с марихуаной, и не могла понять их блаженства. Она попробовала пропустить свою очередь, но Александр посмотрел на нее и спросил:

— В чем дело, Крисси? Ты что, ребенок?

Его голос дрожал. Что это? Просьба? Мольба? Возможно, она выставляет его в невыгодном свете и это в дальнейшем повредит ему?

Кристал затянулась и изобразила на лице удовольствие. Слава Богу, она ничего не почувствовала. С самого раннего детства она всегда боялась потерять контроль над собой, да и тот случай с Куртом Айвари многому ее научил.

Кто-то поставил пластинку. Музыка напоминала вой ветра, скрежет металла. Рыжеволосая девушка с лицом десятилетнего ребенка быстро сняла с себя видавшую виды майку, обнажив полные, слегка обвислые груди. Она закинула руки за голову, открыв для всеобщего обозрения пучки волос под мышками, и завертелась в бешеном ритме, изгибая туловище так, что, казалось, оно вот-вот оторвется от ног. Ее большие груди болтались из стороны в сторону, а соски походили на вращающиеся глаза какого-то чудовища.

Кристал забилась в уголок пропахшей пылью кушетки. До сего момента разговоры сыновей о сексе казались ей простым ребячеством. Они тоже в юности бравировали своими познаниями. Но этот бесстыдный, вызывающий танец вывел ее из равновесия. Пластинка кончилась, заиграла другая, и эта маленькая полуголая шлюха подошла к ее сыну. Через минуту она и ее сын Александр занялись любовью прямо у нее на глазах.

— Эта травка очень способствует сексу, как ты считаешь, Александр? — спросил глуповатый на вид подросток. — Откуда она? Из Акапулько?

— Из Турции, — ответил Александр, тяжело дыша.

— Из Турции? — удивился хозяин вечеринки. — Просто потрясающе! Ну до чего хороша! Правда, Крисси?

Кристал согласилась. Она явно была здесь белой вороной, но компания приняла ее как подружку Александра Крисси Саундерсон.

Молодежь продолжала веселиться. Гремела музыка, тела извивались в диком роке. Принесли большой поднос с бутербродами, и Кристал из вежливости съела один, сию же минуту пожалев об этом — бутерброд с салями содержал большое количество калорий.

К Кристал подошел Венген и крепко прижал к себе. Она стала отбиваться, но его слюнявые губы прижались к ер губам и пахнущий колбасой и марихуаной язык коснулся ее неба. Кристал размахнулась и ударила его. Вокруг засмеялись.

— Сука! — закричал Венген. — Тебя следует проучить!

— Полегче, Венген, — остановил его Александр.

Венген переключился на полуголую шлюшку, а Кристал опять забилась в угол кушетки и стала наблюдать за извивающимися в танце полуголыми телами.

Вскоре к ней подошел Александр.

— Без двадцати двенадцать, Крисси, пора домой.

Трехэтажный особняк Венгенов был построен на склоне холма, и цокольный этаж выходил прямо в сад. На улице было прохладно, в саду квакали лягушки. Кристал глубоко вздохнула холодный ночной воздух. Ветерок приятно обдувал ее разгоряченное лицо.

— Нам сюда, — сказал Александр, подавая ей руку. Они медленно спускались по круглым каменным ступеням. — Ну? — спросил Александр. — Кто оказался прав? С тебя десять долларов. Никто не догадался, что ты моя мать.

— Александр… Мне совсем не понравилась эта компания.

— Брось. Принимай вещи такими, какие они есть. Главное, они признали тебя. Не забудь про десять долларов.

— Что ты все о своем! — закричала Кристал. Она оступилась, старинный ридикюль тети Матильды выпал из ее рук, и содержимое — зеркальце, носовой платок, кошелек — рассыпалось по земле. Александр бросился подбирать вещи.

— Вылитый Курт, — неожиданно сказала Кристал вслух.

Сын разогнулся и приблизил лицо к лицу матери. Кристал увидела его глаза цвета топаза, похожие на глаза льва.

— Курт Айвари? — спросил Александр. — Так, значит, он мой отец?

Та ночь была такой же сырой и туманной, как и эта. Кристал вновь почувствовала ее холод, ее запахи, вспомнила мокрую траву под своим голым телом, их дикую схватку с Куртом, блаженство, впервые испытанное от близости с мужчиной. Неужели это было то, что называют оргазмом, и она испытала его только раз в жизни.

— Значит, я прав, — спокойно сказал Александр. — Осторожней, мама, здесь крутые ступени.

На улице их поджидал лимузин — Имоджин, как и обещала, приехала встречать их вместе со своим новым любовником Максом.

Александр открыл для матери дверцу машины.

— Я выиграл десять баксов! — весело сообщил он. Двое парней попросили у меня телефон Крисси, да и Венген будет приставать, чтобы я их познакомил. Мама была молодцом. Правда, когда она ударила Венгена, я испугался, но она быстро справилась с ситуацией.

Кристал проснулась с сильно бьющимся сердцем. Мысли в голове путались, в висках стучало. Она подняла повыше подушку и закрыла глаза. Как отличить, что сон, а что явь? Неужели Александр спросил ее: «Курт Айвари мой отец?» Или ей это только почудилось?

Анина принесла поднос с завтраком, но Кристал, сославшись на головную боль, отослала ее. Чуть позже снова раздался стук в дверь.

— Мам, это я, — услышала она голос Александра, и сын вошел в комнату. В темном костюме и белой рубашке он был похож на Кристофера Робина.

— Анина сказала мне, что ты заболела. Надеюсь, это не последствие прошлого вечера? — Александр приблизился к кровати.

— Нет, я, должно быть, немного простудилась.

— Слава Богу. А то я боялся, что ты отравилась травкой. Она была высшего качества, правда, немного сильная. Венгену всегда удается раздобыть качественный товар.

Кристал наморщила лоб, припоминая, что слышала, как Венген обещал Александру отсыпать немного марихуаны, но, может, ей это только показалось. Невинный взгляд Александра успокоил ее. Наверное, она ошиблась.

— Если бы я знал, что ты заболеешь, не позволил бы тебе курить ее.

— Со мной все в порядке, Александр.

— Ты уверена?

— Вполне. Все было чудесно. Я уже давно так не веселилась. Конечно, мне бы хотелось, чтобы вы не курили марихуану и не выражались так нецензурно…

— Что еще? — Александр усмехнулся. Лицо его выражало иронию.

— Нет, нет, все хорошо. Прекрасные ребята. — Кристал посмотрела в открытое лицо сына, и ей стало казаться, что она действительно хорошо повеселилась и что этот вечер был не сплошным кошмаром, а одним из лучших вечеров в ее жизни.

Глава 38

Кристал зябко повела плечами.

Через залитое дождем окно она смотрела на мокрый сад, площадку для гольфа, темные деревья. По видневшемуся вдали Тихому океану ползли огромные серые валы. Они разбивались об одинокую скалу и, подобно тюленям, уползали обратно в темную холодную даль.

— Мне очень жаль, что идет дождь, папа, — сказала Кристал. — Обещали, что хорошая погода продержится еще несколько дней.

— Кристал, ты же англичанка, — заметил, улыбаясь, Ленглей. — Нам же не привыкать мокнуть под дождем.

— Дед, мама морочит тебе голову, — сказал Гид. — Она специально заказала дождливую погоду, чтобы ты чувствовал себя как дома.

На пасхальные праздники вся семья перебралась в свой загородный дом в Кармеле. В честь приезда Ленглея завтрак был сервирован в столовой. Место Гидеона во главе стола пустовало. Тарелка с недоеденной овсянкой и остатки молока в стакане — Гидеон давно отказался от яичницы с поджаренным беконом, ростбифа и прочих закусок, им подобным, — свидетельствовали о том, что хозяин уже позавтракал и приступил к работе в своем кабинете.

— Похоже, что мы проведем весь день в доме, — заметил Александр. — Дед, предлагаю новую партию в скреббл.

— Хорошая идея, — ответил Ленглей, поднося ко рту стакан с «Кровавой Мери». Закончу завтракать, и сыграем.

Перед приездом к Кристал Ленглей негласно провел две недели в Лос-Анджелесе с Гонорой, Джоселин и маленькой Лиззи. «Три моих леди», — ласково называл он их. Курт в это время был в Сингапуре, а Малькольм все еще работал в Лалархейне.

— На этот раз возьмите и меня, — заявил Гид, допивая молоко.

— Обязательно, — ответил Александр. — Нам нужен такой спокойный человек, как ты, а то мы стали путаться в словах.

Однако Гид не присоединился к игрокам в скреббл. Пока Кристал обзванивала жен конгрессменов, приглашая их на пасхальный завтрак, она слышала удары шарика об стол — Гид играл в пинг-понг.

Дождь усиливался. Кристал вошла в гостиную, где играли дед и внук. Она была очень благодарна Александру за то, что он развлекает отца.

Склонившись над столом, Александр и Ленглей тихо беседовали. При появлении Кристал оба замолчали.

— Не обращайте на меня внимания, — сказала Кристал, опускаясь в кресло.

— Мой внук разгромил меня в пух и прах, — сказал Ленглей.

— О чем вы сейчас говорили? — спросила Кристал. — У вас был вид заговорщиков. Может, вы планируете третью мировую войну?

— Мы говорили о более важных вещах. — Александр подмигнул деду. — Мы думали, не пойти ли нам в кино после ленча.

— Ну что ж, чудесно. С удовольствием пойду с вами.

— Дед хочет посмотреть «Доктора Живаго», а ты уже видела этот фильм.

— Ты тоже.

— Да, но я хочу еще раз посмотреть на Джулию Кристи.

— Как я понимаю, мое присутствие нежелательно, — заметила Кристал. Отказ сына взять ее с собой задел Кристал за живое.

Океан штормил три дня. Не переставая лил дождь. Однако в четверг распогодилось и выглянуло солнце. От просыхавших, крыш шел пар. Деревья, покрытые каплями дождя, блестели на солнце. Океан из серого превратился в голубой, а на горизонте — в зеленый. Загородная жизнь налаживалась. Александр и Гидеон играли в гольф. Оба были неплохими игроками, однако Александр был призером золотого кубка среди юношеских команд. Играли на деньги.

Когда Гидеон вернулся в дом, лицо его было багровым. Кристал уложила мужа в постель.

— Почему ты не попросил довезти тебя на тележке? — спросила Кристал.

— Их еще не выпустили на поле из-за мокрых дорожек.

— Девять лунок для тебя совсем неплохо.

— Мне нужно больше тренироваться. Александр слишком сильный игрок для меня.

— И сколько же он выиграл?

— Семь долларов тридцать пять центов. — Гидеон почесал за ухом. — Кристал, мне кажется, у пятой лунки он сжульничал и поправил мяч.

Кристал рассмеялась.

— Надо уметь проигрывать, Гидеон.

— Ладно, я рад, что меня обыграл мой собственный сын, а не кто-нибудь другой. Мне надо играть с Гидом.

— Тебе недостаточно Александра?

— Гид не будет жульничать.

— Не будь идиотом! — закричала Кристал. — Александр любит тебя и ревнует к Гиду.

Позже Кристал предупредила Александра:

— Твой папа нездоров. В следующий раз уступай ему на поле.

Брови Александра поползли вверх, на лице его появилось недоуменное выражение.

— Каким образом?

— Ну, я не знаю, пропускай ходы, что ли…

— Тогда играй с ним сама, и он легко выиграет.

В пятницу столбик термометра поднялся до семидесяти градусов по Фаренгейту. Небо было безоблачным и голубым, как глаза Кристал. Напевая, она сбежала вниз по лестнице. Гид сидел у телевизора и наблюдал за игрой бейсбольных команд.

— Смотреть телевизор в такой день?

— Я жду деда, ма. Мы собираемся в Кармел.

— Александр тоже едет с вами?

— Нет. Они с папой ушли в клуб поиграть в гольф.

Кристал забеспокоилась. Надо во что бы то ни стало не допустить, чтобы Гидеон снова играл с Александром. Она поспешила в клуб. С веранды ей хорошо были видны площадки для гольфа.

На одной, она заметила две фигуры. Заслонившись рукой от солнца, она вгляделась в них — вне всякого сомнения, это были Гидеон и Александр. Кристал подбежала к диспетчеру.

— Я хотела бы пройти на поле. Там мой муж и сын.

— Конечно, мадам, проходите.

Отец и сын шли к дальнему полю. Кристал окликнула их, но они были слишком далеко, чтобы услышать ее. Над полем летали чайки. Трава была мокрой и затрудняла движение. Кристал снова позвала их, но они по-прежнему не слышали ее голоса. Отец и сын шли, склонив друг к другу головы, и явно о чем-то беседовали. Кристал охватила паника. Она ускорила шаг. Сидевшие на трибунах женщины наблюдали, как она, спотыкаясь, бежала по полю.

Александр схватил Гидеона за руку. Гидеон, взмахнув клюшкой, отпрянул назад. Вдруг он остановился, потоптался на месте и сделал два неуверенных шага в ее сторону. Лицо его было бледным, на лбу выступил пот. Невидящим взглядом он смотрел в сторону Кристал, затем, взмахнув руками, словно пытаясь ухватиться за воздух, Гидеон упал на мокрую траву.

— Гидеон! Гидеон! — закричала Кристал, подбегая к нему.

Александр словно прирос к месту. Только когда мать оказалась рядом с ним, он, как бы опомнившись, с удивлением спросил:

— Мам, а ты как появилась тут? — Голос его был спокойным.

Кристал упала на колени радом с Гидеоном. Лицо Гидеона было перекошенным, глаза закрыты.

— Что случилось? — спросила Кристал, склоняясь над мужем. — Сердце?

Левый глаз Гидеона открылся и уставился на нее. В нем застыл ужас. Александр медленно опустился на колени рядом с отцом.

— Скорее доктора! — закричала Кристал. Но доктор уже бежал к ним.

Просторная гостиная, окна которой выходили на спортивные площадки и дальше, на океан, была заполнена врачами. Здесь же собралась вся семья Талботт. Гостиная, богато декорированная и обставленная изящной мебелью, предназначалась для больших приемов и никак не вязалась с тяжелым состоянием больного и волнением окружавших его людей.

Кристал комкала в руке мокрый от слез платок. С покрасневшими глазами, размазанной по лицу помадой, в короткой спортивной юбочке, она была похожа на маленькую испуганную девочку, ожидавшую наказания за свои шалости. Рядом с ней сидел Гид. Зажав руки между коленями, он весь напрягся и испуганно хлопал ресницами. Александр стоял у окна. Солнце освещало его бледное лицо. В напряженном теле чувствовалась готовность к прыжку. Так обычно замирает лев, прежде чем броситься на свою жертву. В этот момент он, как никогда, походил на Курта. Ленглей потягивал виски, раздобытое им здесь же, в гостиной. На лице его было довольное выражение — вот он, Ленглей, чувствует себя вполне здоровым, а на его ненавистного зятя, которого интересуют только деньги, обрушивается удар за ударом.

Врачи ушли посовещаться в кабинет Гидеона. Митчел позвонил в Лондон, Хьюстон и Нью-Йорк, и назавтра ожидали новую команду врачей, и среди них одного из известнейших хирургов.

Врачи пришли к заключению, что состояние Гидеона крайне тяжелое. Как говорят в народе, его хватил удар.

Гид поднялся и выбросил в корзину для мусора использованные бумажные салфетки. Его лицо было мокрым от слез.

— Не могу понять, — сказал он, — что явилось причиной удара.

— Мы подошли к его мячу. Он наклонился, — ответил Александр, — сколько мне еще повторять одно и то же? Может, вы не понимаете по-английски?

Гид вернулся на свое место. Лицо его было хмурым, в глазах читалось недоверие.

— Александр, хватит, — сказала Кристал, стараясь предотвратить ссору, — у нас и без тебя полно неприятностей.

— Я уже все рассказал. Почему мне никто не верит? Вы что, думаете, это я во всем виноват?

— Никто тебя не обвиняет, внучек, — ответил Ленглей, — просто мы все обеспокоены.

— Никому нет дела, как себя чувствую я, — огрызнулся Александр.

— Мы прекрасно понимаем твое состояние, — ответила Кристал.

— Хотел бы посмотреть на вас, если бы вы оказались на моем месте. — Александр направился к выходу. Дверь с грохотом захлопнулась — все вздрогнули.

Ленглей налил себе еще порцию виски и добавил лед.

— Мне кажется, Александру очень тяжело сейчас, — сказал он, — вы не представляете, как он любит отца. Он планировал помогать ему в делах.

— Мы все любим отца, — заметил Гид. — Речь сейчас не об этом.

— Но Александр уже готовил себя к этому. Кристал, он просил не говорить тебе, но он подробно расспрашивал меня о нефтяном бизнесе и различных компаниях.

Кристал резко встала. Так вот о чем они шептались! О Курте Айвари. Как она сразу не догадалась?

На лестнице послышались шаги. Все застыли и стали смотреть на дверь. В комнату вошел Митчел. Он постарел лет на десять, плечи опущены, руки бессильно висят вдоль тела. За ним вошел Александр. Все замерли. Митчел подошел к Кристал.

— Миссис Талботт… — губы его дрожали.

— Что с ним? Он… он… — Кристал не могла произнести это страшное слово «умер».

— Нет. Но врачи считают, что вам лучше быть с ним рядом.

— А мальчикам? — спросила Кристал.

Митчел покачал головой.

— Только вы.

— Мы его сыновья… — начал Александр.

— Александр, — перебил брата Гид, — он хочет видеть только маму. — Мальчик зарыдал.

Кристал с трудом сделала шаг и зашаталась. Митчел взял ее под руку и повел по лестнице. Ей пришла в голову странная мысль: когда-то отец вел ее под руку к алтарю, сейчас Митчел ведет ее к вдовству.

Кристал ожидала, что в комнате будет темно, однако шторы были раздвинуты, и из окна лился солнечный свет. Кровать Гидеона стояла за ширмой. Не обращая внимания на врачей, пытавшихся ей что-то сказать, она прошла за ширму.

Большие, с набухшими венами руки Гидеона лежали поверх шелкового одеяла. Вид его был ужасен: нос заострился, вокруг плотно сжатого рта лежали тени, глаза были закрыты. «Он умер, — подумала Кристал. — Он умер, и никто не заметил».

— Гидеон, — тихо позвала она, — Гидеон.

Правая сторона Гидеона оставалась неподвижной, а левая слегка дрогнула. Левый глаз медленно открылся и уставился на нее. Он сверкал, жег ее как огнем.

«Он умирает, умирает…» — пронеслось в мозгу Кристал. Ей стало страшно. Склонившись над кроватью, она прошептала:

— Я же просила тебя не играть так много.

Глаз заморгал, и из него скатилась слеза. Неужели Гидеон плачет? Сердце Кристал сжалось. Опустившись на стул, она склонилась еще ниже. Его тяжелое дыхание коснулось ее лица.

— Теперь ты будешь играть только со мной, дорогой. Я буду следить, чтобы ты не утомлялся.

Левая часть рта дернулась, и из нее вырвался какой-то звук.

— Тсс… — Кристал приложила палец к губам. — У нас еще будет время поговорить.

Новый звук слетел с губ Гидеона, и на сей раз Кристал ясно расслышала:

— Александр…

— Они с Гидом хотели подняться к тебе, но лучше сделать это завтра, когда тебе станет лучше. — Кристал поправила Гидеону свисавшую на лоб прядь волос.

Левая сторона лица Гидеона напряглась, из горла вырвался новый звук:

— А…вари?

Горячая волна захлестнула Кристал — она густо покраснела. Он все знает! В такой момент, у одра умирающего человека, с которым связана вся жизнь, она не может лгать. Приблизив лицо к ужасному лицу мужа, Кристал быстро сказала:

— Только один раз, дорогой, всего один раз. На приеме с китайцами в «Сан-Рафаэле». С тех пор я возненавидела его еще больше. С тех пор я его больше не видела. Всего один раз. Я была очень, очень счастлива с тобой.

Его губы шевелились. Кристал напряглась. Ей было необходимо, чтобы Гидеон простил ее. Сможет ли он это сделать? Ведь он никому не прощал плотского греха. С замиранием сердца она ждала его прощения.

Губы Гидеона зашевелились опять, и она услышала:

— Любила… меня?

«Да, — решила она, — да, я любила его».

Ее любовь включала в себя все: уважение и восхищение им, его знания и умение вести дела, его дорогие подарки, роскошь и богатство, которыми он окружил ее, круг высокопоставленных людей, среди которых она вращалась. Что же касается физической стороны их совместной жизни, то она достаточно умна, чтобы понимать, что романтическая любовь — участь немногих.

Кристал сжала холодную руку мужа.

— Да, дорогой. Я люблю тебя.

— Я… тебя…

Простил.

Левый глаз закрылся. Положив голову на подушку, Кристал прижалась к щеке мужа. В комнате стояла тишина. За окном слышался рокот океана. Кто-то пытался поднять ее. Кристал отбивалась. Она крепко прижалась губами к сухим губам Гидеона.

— Я всегда любила тебя и буду любить вечно, — шептала она, и это было правдой.

Чьи-то руки нежно, но властно подняли ее и оттащили от кровати. Она видела, что губы врачей ей что-то говорят, но не слышала слов. Зачем слова, когда и так все ясно.

— Нет! — закричала Кристал. — Нет! — И, рыдая, бросилась к себе в комнату. Прижавшись лбом к двери, она замерла. Тяжесть потери, невосполнимой и горькой, сжимала ей сердце. Неужели он умрет? Как ей жить без него?

Глава 39

Когда физическая боль немного утихла, Кристал огляделась вокруг, пытаясь понять, где она находится: гардеробная, разделявшая их с мужем спальни. Ее взгляд привлек кашемировый шарф мужа, который он носил поверх домашней куртки. Кристал схватила его и прижала к лицу, как будто он мог принести ей утешение и избавление от душевной боли. Этот шарф она сама купила Гидеону. Казалось, с того дня прошла целая вечность.

Достав из ящика носовые платки и не выпуская из рук шарфа, Кристал прошла к себе в спальню. Не в силах сдержать рыдания, она упала на кровать и уткнулась носом в шарф, от которого исходил слабый запах Гидеона.

Наступили сумерки, в комнате похолодало. Кристал замерзла в своей коротенькой спортивной юбочке, но у нее не было сил встать и переодеться.

Дверь открылась, и кто-то вошел в комнату. Включил свет. Александр. Теперь она точно знала, о чем они говорили на поле для гольфа. Отчаяние, злоба и ненависть охватили ее. Не помня себя от обиды и забыв, что в соседней комнате могут находиться люди, Кристал закричала:

— Пошел вон! — Она еще никогда не кричала на сына с такой злостью.

Лицо Александра застыло.

— Мам, что с тобой?

— Меня тошнит от тебя!

Александр подошел поближе и в изумлении уставился на мать.

— Ты подонок! — Кристал вскочила с постели и, размахнувшись, ударила сына шарфом по лицу. — Ты все рассказал ему! Все, что вытянул из меня! Я ненавижу тебя! Я презираю тебя! Ты мне больше не сын! — Крики Кристал смешались с рыданиями.

— Господи…

— Ты специально повел меня на ту вечеринку и накачал наркотиками, чтобы все выведать!

— Мам…

— Он бы никогда не догадался. Отец был совершенно прав, когда говорил, что ты порочен до мозга костей! Ты змея! Грязный обманщик! Отец предупреждал меня, но я отказывалась верить!

Бросив шарф на пол, Кристал стала бить сына по щекам. Александр не старался увернуться от ударов. Он стоял неподвижно, руки по швам и только судорожно дергал головой. От ударов его щеки покраснели, он весь внутренне сжался, но на лице застыло неприступное выражение. Гидеон всегда говорил, что сердце Александра сделано из камня.

— Моя слепая любовь к тебе мешала мне понять, кто ты есть на самом деле, — продолжала кричать Кристал.

— Неужели ты не понимаешь, что я тоже травмирован?

— Травмирован? И это все, что ты можешь сказать мне? — Кристал чувствовала, что ноги у нее подкашиваются, и села на кровать. — Как ты можешь так вести себя? Что плохого мы тебе сделали?

— Плохого? — переспросил Александр. Равнодушное выражение и самодовольная улыбка исчезли с его лица, в глазах вспыхнула решимость.

— Мам, я не понимаю, что ужасного в том, что я пытался узнать, кто мой отец?

— Мне не нравится, как ты действовал.

— И поэтому ты называешь меня подонком? Почему все так относятся ко мне? Почему мне, прежде чем попросить о чем-нибудь, надо тысячу раз подумать? Я всегда рассчитываю все свои действия.

По спине Кристал поползли мурашки.

— Уж не специально ли ты сказал все отцу? Может, ты хотел, чтобы его хватил удар?

— Начнем с того, что он мне вовсе не отец. — Лицо Александра снова приняло безразличное выражение. Сдвинув брови, он продолжал: — Я действительно не знаю, зачем все ему рассказал. Может, я просто хотел вывести его из себя. Может, надеялся, что эта новость убьет его. Может, сказал просто так, без всякой причины. Неужели на все должна быть причина?

— Ох, Александр, у тебя совсем нет совести. Если бы она у тебя была, ты бы никогда не сказал ему.

— Совести? А что это такое?

Лицо Александра было серьезным, и Кристал поняла, что он действительно не знает, что такое совесть.

— Совесть — это внутренний голос. Он подсказывает человеку, что хорошо, а что плохо. Что следует делать, а что не следует.

Александр пожал плечами.

— Для меня это пустой звук.

— Так вот, если бы это не было для тебя пустым звуком, ты бы сейчас раскаивался в том, что натворил.

— Возможно, но я не понимаю, почему ты так убиваешься по нему. Он был старым и страшным, а ты молода и красива. Ты не похожа ни на какую другую мать. Ты просто девочка по сравнению с ними.

— Я любила его, — ответила Кристал. Сердце ее сильно билось. — Он многое значил для меня. Я любила его.

Александр присел на кровать рядом с матерью. Помолчав, он тихо произнес:

— Прости.

Кристал никогда раньше не слышала, чтобы ее младший сын просил прощения. Удивленная, она спросила:

— За что простить? За то, что ты довел отца до удара?

Александр посмотрел на мать. Ночник освещал его покрытое красными пятнами лицо, взгляд был решительным.

— Я просил прощения не за него. Мне его ничуть не жаль. Он был старым и безобразным и все равно бы скоро умер. Я прошу прощения у тебя. Мне не хотелось заставлять тебя страдать. Мам, но ты должна знать, что отныне ты для меня все. Ты единственный человек в мире, которого я люблю.

Злость ушла, на сердце Кристал стало легче. Не всякая мать может услышать такие слова от сына. Почему она обвиняет его в убийстве? Как может мальчишка, которому нет еще и пятнадцати, намеренно убить своего отца?

— Ты все, что у меня осталось, — ответила Кристал, обнимая сына.

Мать и сын сидели на широкой кровати, служившей не одному поколению, и утешали друг друга.

За несколько минут до полуночи Гидеон скончался.

Глава 40

Кристал, всегда считавшая, что разум у нее преобладает над чувствами, сейчас не способна была осознать постигшее ее горе.

Митчел, потрясенный смертью своего хозяина, организовал пышные похороны. Во время церемонии Кристал двигалась, как сомнамбула. Она глядела на лица людей, собравшихся проводить Гидеона в последний путь, и не узнавала их. Ее желудок не принимал пищи. Слезы непрестанно текли из глаз, и она не могла их сдерживать.

Кристал стала спать по двенадцать — четырнадцать часов в сутки и каждый раз, просыпаясь, слушала, не раздадутся ли тяжелые шаги мужа в соседней спальне. Проходя мимо кабинета Гидеона, она останавливалась и прислушивалась: ей казалось, что вот-вот донесется его твердый голос. Но хуже всего для нее было видеть его пустующее место за обеденным столом. Простое решение — выпить чай или кофе, какое надеть платье — давалось ей с трудом. Сто раз на дню она ловила себя на мысли, что надо пойти посоветоваться с Гидеоном.

Кристал никак не могла освоиться с мыслью, что она стала вдовой.

Несколько раз ей звонила Гонора. Кристал слушала знакомый милый голос сестры, но ничего не могла сказать в ответ. Миссис Малькольм Пек прислала письмо, полное сочувствия ее горю. Джоселин тепло вспоминала Гидеона и время, когда все Силвандеры жили в его доме. Кристал читала письмо, заливая его слезами, — буквы расплылись и превратились в сплошное чернильное пятно. У нее не было сил ответить Джоселин, и совесть не позволяла поручить это секретарю, поэтому она выбросила письмо в корзину.

Мальчики приезжали домой каждый уик-энд. Кристал молча слушала рассказы сыновей, но не понимала их смысла. Отпраздновали день рождения Александра, но и это событие оставило ее равнодушной.

Каждый вечер приезжал Митчел с пачкой документов, требующих ее подписи. Кристал молча их подписывала. Его объяснения не доходили до нее. Она смотрела на Митчела, как на призрак, посланный мужем с того света, чтобы направлять ее в делах.

Однажды в мае они сидели с Митчелом в чертежном кабинете Гидеона. Он говорил, она смотрела в окно, за которым виднелось пасмурное небо, серые воды залива, раскачивающиеся на ветру деревья. Рука ее водила карандашом по бумаге. «Кристал Силвандер Талботт», — писала она машинально.

— Миссис Талботт?

— Да, Митчел?

Митчел откашлялся и, убирая бумаги в кейс, сказал:

— Мне бы хотелось обсудить с вами одно очень важное дело.

— Делайте так, как считаете нужным. Я полностью доверяю вам. — На губах Кристал появилось подобие улыбки.

По-собачьи преданные глаза Митчела остановились на ее лице.

— Я не решился бы вас беспокоить, — сказал он с нежностью, — но мне это кажется важным. В воскресенье собирается совет директоров.

Совет директоров, состоящий из восьми человек, собирался вместе с руководителями пяти отделений и президентами дочерних компаний — «Талботт констракшен инк», «Талботт — Арабиан компани» и «Талботт инжениринг» четыре раза в год. В январе, когда Кристал должна была присутствовать на совете директоров вместо мужа, Гидеон напутствовал ее словами: «Ничего не бойся, дорогая. Мои медведи вполне ручные. Они будут плясать под твою дудку». С того самого момента Кристал относилась к членам совета как к послушным, легко управляемым людям. Каждый из этих «медведей» выразил ей свое соболезнование и заверил, что они приложат все усилия, чтобы дела шли, как при Талботте.

— По-моему, сейчас не время для совета. И почему в воскресенье, когда все должны отдыхать?

— Вот именно, и к тому же меня не поставили в известность. — Митчел работал в компании как доверенное лицо Кристал. — До меня дошли слухи, что компанию хотят купить.

Кристал резко выпрямилась в кресле.

— Ничего не понимаю. Купить компанию «Талботт»?

— Да, нашлись такие.

— Кто? — потребовала ответа Кристал. — Бехтель? Фоер? Или, может быть, Айвари?

— Нет, ни первый, ни второй, ни третий. Это Вудхем.

— Вудхем! — «Вудхем» была большой строительной компанией, с которой часто сотрудничала компания «Талботт». — Почему Генри Вудхем не обратился ко мне? Неужели ему не известно, что компания принадлежит моим сыновьям, а я являюсь их опекуном?

— Я считаю, что воля мистера Талботта хорошо известна всем.

— Тогда почему же Генри Вудхем обратился в совет, а не ко мне?

— Я полагаю, мистер Вудхем решил, что совет директоров примет его предложение, а потом доведет его до вашего сведения.

— Вот как! — Глаза Кристал сузились. Впервые со дня смерти Гидеона ее голова заработала четко и ясно. — И как же отреагировал совет на это предложение?

— С большим энтузиазмом.

— Они что, ненормальные? Они же прекрасно знают, что Александр и Гид собираются продолжить дело отца.

— Им обещали хорошо заплатить, — ответил Митчел. — Мальчики тоже получат свою долю.

— Заплатят наличными?

— Нет, они получат пакет акций на фондовой бирже.

— Сколько примерно?

— Я точно не знаю, но думаю, что каждый получит разное количество акций, но все вместе они будут реальной силой. Мне кажется, что они собираются в воскресенье, чтобы обсудить, как представить вам предложение Вудхема в более выгодном свете.

— Скорее, как лучше обвести меня вокруг пальца, — с горечью заметила Кристал.

— Миссис Талботт, они понятия не имеют, как много вы сделали для компании. Они смотрят на вас просто как на красивую беззаботную женщину.

Лицо Кристал приняло жесткое выражение. Она молча смотрела в окно.

— А что, если я не соглашусь с их предложением? Что они предпримут тогда?

Митчел пожал плечами.

— Возможно, они начнут давить на вас или угрожать.

— И вышвырнут меня из бизнеса?

— Они могут поставить вас в такое положение, что вам ничего не останется, как уйти самой. Бизнес всегда риск. Несколько провалов в работе, и никто не будет давать вам заказы.

Перед мысленным взором Кристал проплыли лица членов совета директоров. Помолчав, она сказала:

— Ределинг, Клайн, О’Шеа, Мастерс не пойдут на такую глупость.

— Возможно, вы и правы, миссис Талботт, но я бы ни за кого не поручился.

— Допустим, им наплевать на меня, но не на компанию «Талботт». Им всем далеко за шестьдесят, и навряд ли они найдут другую такую высокооплачиваемую работу в своем возрасте.

Митчел с уважением посмотрел на Кристал.

— Пожалуй, вы правы, миссис Талботт. Это очень веская причина.

Внезапно Кристал успокоилась и бессильно откинулась в кресле. Маленькая, одетая во все черное, она была похожа на обиженную девочку.

— О, Митчел, — Кристал глубоко вздохнула, — кто послушает меня? Мне будет трудно бороться с ними.

Митчел приблизился к ней.

— Миссис Талботт, вы недооцениваете себя.

— Должны пройти годы, прежде чем мальчики смогут заняться бизнесом отца.

— Мистер Талботт часто говорил мне, что ему повезло — у него такая умная жена. А когда он болел? Вы же полностью заменили его. И чрезвычайно ему помогли.

— Помогла, да. Я выполняла его поручения. Бизнес не место для женщины, но вы правильно поступили, что все мне рассказали. Я подумаю, что можно сделать. Вы преданный нам человек. Мне жаль, что я не помню вашего имени… но…

— Падрик, — сказал Митчел, покраснев от удовольствия.

— Вы ирландец?

— Да, моя мать ирландка. Я был бы вам очень признателен, если бы вы называли меня просто Падрик.

— А вы можете звать меня Кристал, когда мы одни.

— Кристал…

Вечером Кристал бесцельно бродила по дому. Ее ум лихорадочно работал. Она вдруг понимала, что находится в музыкальной комнате, но зачем? То внезапно перемещалась в кабинет, но с какой целью? «Что мне делать? — думала она. — Эти «медведи» легко вышибут меня из бизнеса».

В половине одиннадцатого она сняла телефонную трубку и попросила срочно позвать к телефону Александра, но когда сын оказался на проводе, Кристал растерялась и не знала, что сказать.

— Александр, — наконец произнесла она, — ты твердо решил, что будешь заниматься бизнесом отца?

— Неужели ты разбудила меня только для того, чтобы спросить это, ма? Что с тобой?

— Мне нужно точно знать.

— Да, бизнес будет моим, — ответил сын.

— И Гида.

— Не волнуйся, и Гида тоже.

— Вудхем хочет купить нашу компанию.

— Пошли его к черту.

— О, Александр, я говорю серьезно.

— Успокойся, мам, это обычная вещь. Откажи ему, и все.

— Предполагается, что это будет сделано за моей спиной.

— Тогда как ты узнала?

— Митчел рассказал мне.

— Значит, это секретная информация? Молодец Митчел.

Кристал вкратце пересказала сыну все, что узнала от Митчела.

— Митчел говорит, что совет директоров может заставить меня продать компанию.

— Вполне возможно, но ты должна бороться.

— Как? Они легко могут загнать меня в угол, и мне все равно придется продать компанию, да к тому же на менее выгодных условиях.

— Мне нужна компания «Талботт», — решительно сказал Александр.

— Я просто не знаю, что предпринять.

— Дай мне подумать.

Кристал прижала трубку к уху и стала ждать. «Ну что за идиотизм просить совета у пятнадцатилетнего ребенка», — подумала она.

— Тебе надо раздобыть компромат на каждого из них, — услышала Кристал голос сына.

— Не понимаю.

— Найти что-нибудь грязное, темное в их биографиях.

— Александр, я сомневаюсь, что отец, — Кристал осторожно произнесла это слово, вспомнив, что младший сын был кукушкиным птенцом в гнезде Талботта, — стал бы держать их, если бы знал, что они замешаны в чем-то плохом.

— Хорошо, достаточно и того, что они сговорились за твоей спиной, когда ты еще не успела оправиться от горя. Это говорит не в их пользу.

— Александр, твои слова звучат жестоко.

— А как еще обращаться с этими ублюдками? Я бы задушил их собственными руками.

— Я тоже.

— Молодец, мам. Мы с Гидом гордимся тобой.

Кристал повесила трубку и почувствовала себя намного лучше. Разговор с Александром не уменьшил ее сомнения и тревоги, но настроил на решительные действия. Кристал стала обдумывать дальнейшие шаги.

На следующий день, когда Митчел приехал с докладом, она спросила его, на какой час назначено заседание совета директоров.

— На половину одиннадцатого. Вы поедете?

— Обязана. Мальчики надеются на меня. Вы считаете меня идиоткой?

— Как раз наоборот. Храброй и умной женщиной. Я буду все время рядом с вами.

— Спасибо, Падрик. — Кристал пожала ему руку. — Послушайте мой план. Мы дождемся в кабинете Гидеона, когда они начнут совещание, а затем войдем в зал заседаний. Какова будет их реакция?

— Они будут в шоке, — ответил Падрик, счастливый тем, что она пожала ему руку.

Глава 41

Кристал договорилась встретиться с Митчелом в штаб-квартире своего покойного супруга в десять утра, однако в восемь — немыслимо ранний для нее час — она уже была на месте. Приказав шоферу возвращаться домой, она медленно поднималась по ступеням к месту предстоящей битвы. Когда-то очень давно Талботт купил под свою компанию два примыкающих друг к другу старинных особняка в духе викторианской эпохи. Впоследствии Кристал присоединила к ним еще один особняк и приказала отделать все три в современном стиле.

Кристал открыла массивную дверь красного дерева и вошла в холл. Ее решимость уменьшалась с каждой минутой. Свет, проникающий в холл через два узких окна, рождал причудливые тени. На верхней площадке лестницы висел портрет Гидеона в полный рост. Игра светотени делала его тяжелое лицо еще безобразнее. Оно как бы нависало над Кристал, заглядывало ей в душу. Она вошла в его мир — мир сильных мужчин, мир жестокой конкурентной борьбы. В черном деловом костюме с мини-юбкой от Шанель, Кристал чувствовала себя куклой, попавшей в незнакомую страну, — глупой, легкомысленной, ничтожной куклой. Если бы она не отпустила шофера, она немедленно уехала бы домой.

Боясь замкнутого пространства пустого лифта, Кристал решила подняться по лестнице. Ее шаги гулко отдавались в пустом здании. На втором и третьем этажах все три здания соединялись, образуя широкие длинные рабочие помещения, где стояли чертежные столы с рейсшинами и настольными лампами на кронштейнах. Кристал подошла к ближайшему столу и посмотрела на незаконченный чертеж.

— Гидеон купил это оборудование и конструкторов, работающих на нем, — сказала она вслух. — Я тоже могу купить их всех. — Произнесенные вслух слова прибавили ей мужества.

Кабинеты исполнительных директоров находились на последнем, четвертом этаже. Кристал поднялась на верхний этаж и остановилась, глядя по сторонам. Метнувшаяся по стене тень заставила ее громко вскрикнуть. Она подняла голову и увидела, что над стеклянным потолком летают птицы, отбрасывая скользящие тени на стены. Переведя дыхание, Кристал направилась к ближайшей двери. Медная табличка гласила: «А. Дональд Мастерс».

Кристал достала из сумочки тяжелую связку ключей. «Это здание принадлежит мне как наследнице, — думала она, — и я имею полное право заходить в любое помещение. Конечно, я бы чувствовала себя уверенней, если б точно знала, что «медведи» не совсем чисты на руку, но сомнительно, чтобы Гидеон держал таких людей в своей компании».

Найдя в связке ключ с пометкой «Мастерс», Кристал открыла дверь и, минуя секретарское помещение, вошла в кабинет одного из старейших Директоров компании.

А.Д. Мастерс, веселый шестидесятидвухлетний человек с красным, в склеротических прожилках лицом, поднялся до этого огромного роскошно обставленного кабинета с должности простого копировальщика. Окончив высшие конструкторские курсы, он некоторое время работал в профсоюзах. Мастерс носил старомодные, с высокими плечами костюмы, всегда мятые и покрытые пятнами; его дешевые галстуки вечно были сдвинуты на сторону, волосы растрепаны, плечи покрыты перхотью. Кабинет был очень похож на своего хозяина — такой же беспорядок и грязь.

По улице с грохотом проехал грузовик, и Кристал, вздрогнув, застыла на месте. Немного успокоившись, она подошла к столу. Ее взгляд привлекла финансовая страница «Сан-Франциско кроникл» с обведенной синим карандашом строчкой «В. К.», что означало «Вудхем корпорейшн».

Рядом рукой Мастерса была написана цифра 50 1/2. Кристал догадалась, что это не что иное, как его доля от сделки. Ну что ж, неплохо, ради этого стоит побороться. Она опустилась в глубокое кожаное кресло и выдвинула верхний ящик стола. Под чертежами лежала толстая пачка счетов. Кристал вынула их и внимательно просмотрела. Ей показалось странным, что счета были направлены в офис мистера Мастерса. В чем дело? Так, теперь понятно — все счета были из дорогих ювелирных магазинов и магазинов люкс, торгующих тончайшим женским бельем. Похоже, Мастерс оплачивал деньгами компании счета своей костистой супруги.

С ироничной улыбкой Кристал продолжала рыться в ящиках стола. В одном из них она нашла фотографию весьма сексуальной красотки в откровенном бикини. Красотка стояла, уперев руки в бока. Поперек ее пышной груди была надпись «Обожаемому Энди от любящей Люси».

— «Энди, Денди, шалунишка», — пропела Кристал. — Александр, ты просто гений, — прошептала она и громко рассмеялась.

Кабинет О’Шеа казался гораздо просторнее, так как содержался в порядке и чистоте. В верхнем ящике стола Кристал увидела конверт с надписью «Личное». В конверте лежали счет на восемь тысяч долларов, выписанный казино «Лумпен» в Рино, и билет в оба конца в тот же город с сегодняшней датой — седьмое мая. Кристал уже не чувствовала угрызений совести из-за того, что вмешивается в дела этих облеченных властью мужчин.

В кабинете Клайна не было ничего его компрометирующего.

Кристал вошла в кабинет Роули. Похоже, директор нефтеперерабатывающего отдела в пятницу не был на работе — весь стол был завален почтой. Кристал просмотрела ее и обнаружила толстый конверт без обратного адреса. Немного поколебавшись, она осторожно вскрыла его. В нем лежал чек на сто долларов, завернутый в плотную бумагу. Чек на предъявителя, догадалась Кристал.

Следующим был кабинет Ле-Барона, самого молодого из директоров. В одном из ящиков Кристал обнаружила несколько счетов из бара, больше ничего интересного не было. Оглядев кабинет, она заметила на подоконнике численник, открытый на сегодняшней дате. Почерк был четкий, и она легко прочитала: «Заседание в 10.30. Повестка дня — обсуждение К.Т. Роскошная блондинка, тщеславная и жадная. Боится потерять состояние. Вполне соответствует моим сексуальным вкусам. Мне поручено обработать ее и склонить к нужному решению».

Ярость охватила Кристал. Ей захотелось разгромить кабинет этого хама, но, вспомнив о сыновьях, она взяла себя в руки и посмотрела на часы. Стрелки неумолимо отсчитывали время. Было уже девять часов восемнадцать минут.

В других кабинетах ей удалось найти только пустые бутылки из-под виски, карточки с результатами анализов крови да множество порнографических открыток.

Убедившись, что она заперла двери всех кабинетов, Кристал направилась во владения Гидеона. Часы показывали без четверти десять.

Просторный кабинет Гидеона был обставлен старинной викторианской мебелью, перевезенной сюда из особняка на Клей-стрит. На стенах старые фотографии, и самая большая среди них фотография Гидеона Талботта I, того самого, который приехал в Сан-Франциско с десятком мулов. На стене, перед которой стоял массивный письменный стол, висело красно-голубое знамя с начертанным на нем девизом: «Талботт будет строить все, везде, всегда».

Раскрыв секреты, которые «медведям» удалось скрыть от Гидеона, Кристал почувствовала себя увереннее. Может, она и не достигнет желаемого результата, но побороться с ними стоит. Кристал села на жесткий кожаный диван и задумалась.

Зазвонил колокольчик входной двери. Раздался шум поднимающегося лифта. Кристал вскочила с дивана. В дверь постучали.

— Это я, Падрик, — услышала она голос Митчела.

Когда Кристал открывала дверь, часы пробили половину одиннадцатого.

— Пора, — решила она.

Митчел начал оправдываться:

— Я хотел прийти пораньше, но потом решил, что лучше мне оставить машину на другой улице.

— Настоящий Джеймс Бонд, — сказала Кристал, улыбаясь. — Не стоит так волноваться, я сама только что пришла. — Она полностью доверяла Митчелу, но, зная его честность, не хотела выставлять себя в невыгодном свете.

К подъезду подъехала первая машина. Они замолчали и прислушались. Дверь в зал заседаний открылась и с шумом закрылась. Несколько минут спустя холл наполнился звуками мужских голосов, открывающихся дверей, запахом сигар.

Сердце Кристал сильно забилось. Похоже, она сошла с ума. Женщина, не работавшая ни дня за всю свою жизнь, вздумала бороться с сильными мужчинами, у которых за плечами был большой опыт. Да, но они собираются продать компанию «Талботт» и, как подсказывал ей здравый смысл, скрыться с ее деньгами. Кристал посмотрела на стоящую на столе фотографию Гидеона в обнимку с Александром и вновь услышала далекий, искаженный плохой связью голос сына: «Мне нужна компания «Талботт».

Кристал решительным шагом направилась к залу заседаний совета. Митчел распахнул перед ней дверь.

Кристал остановилась на пороге. Солнечный свет падал на ее маленькую фигурку. Она была похожа на фарфоровую статуэтку — золотистые волосы, розовые щеки, синие глаза.

Следующая сцена напоминала пантомиму — головы сидящих за длинным овальным столом мужчин повернулись в ее сторону, глаза их открылись от удивления, челюсти отвалились.

Первым пришел в себя Ределинг. Он медленно поднялся из-за стола. Остальные последовали его примеру. Кристал привыкла видеть этих мужчин подтянутыми, одетыми в темные деловые костюмы, белые рубашки и черные галстуки — форма, обязательная для всех служащих компании «Талботт». Сейчас же они являли собой весьма пеструю картину. Большинство оделись по-спортивному.

На голове Клайна дурацкая шапочка-яхтсменка. Ле-Барон был одет в рубашку с короткими рукавами, из-под которой выпирали накачанные штангой мышцы.

Мастерс в мятом бежевом костюме, обтягивающем его толстый живот, выступал в роли председателя и сидел во главе стола. Кристал направилась к нему.

— Мастерс, — сказала она очаровательным голосом, — мне кажется, что вы заняли мое место.

Толстое обветренное лицо Мастерса приняло радушное выражение.

— Какими судьбами, миссис Талботт? У вас такое горе, и мы решили…

— Освободите место моего мужа, — решительно прервала его Кристал.

Мастерс продолжал сидеть и смотреть на нее, как на неразумного ребенка.

— Мы собрались обсудить кое-какие технические вопросы.

— Да, — подтвердил кто-то, — скучный деловой разговор.

— С сегодняшнего дня это место будет моим.

— Миссис Талботт, наш разговор будет для вас неинтересным. Такая молодая и красивая женщина, как вы, могла бы найти себе более веселое занятие.

Отказ Мастерса уступить ей место председателя вызвал на лицах сидящих за столом мужчин наглые усмешки.

— Я предпочитаю быть на совещании совета директоров. Отныне и впредь я буду занимать место мистера Талботта. — Кристал немного помолчала и добавила: — Энди…

Услышав фамильярное «Энди», имя, которым его называли только самые близкие люди, Мастерс покраснел и обиженно надул щеки.

— Займите место рядом с мистером Роули, Энди, — продолжала Кристал.

— Да, миссис Талботт, — покорно ответил Мастерс. — Вы абсолютно правы, миссис Талботт. Конечно же, вы должны присутствовать на совете, миссис Талботт. — Мастерс поднялся и тяжелой походкой направился на свое место.

Заговорил О’Шеа:

— Миссис Талботт, мы бы непременно известили вас о нашем заседании, но вопрос действительно чисто технический, и вам не следует утруждать себя в такой прекрасный воскресный день.

— Не ожидала вас увидеть здесь, мистер О’Шеа. Мне показалось, что вы собирались в Рино.

О’Шеа побледнел и дрожащей рукой вынул изо рта сигарету.

Усевшись на место председателя, Кристал посмотрела на лежавшую перед ней бумагу и прочитала:

— Повестка дня — обсуждение предложения Вудхема. Итак, мистер Мастерс, — продолжала Кристал, — слово предоставляется вам.

— Спасибо, миссис Талботт, большое спасибо.

Мастерс стал рыться в бумагах. Кристал оглядела сидящих за столом мужчин. Их лица были напряжены. Риттер, любитель виски, нервно постукивал по столу пальцами, и только Ле-Барон нагло улыбался, откинувшись в кресле. Этот дурак был уверен, что он неотразим.

— Прежде чем мы перейдем к повестке дня, я хотела бы сказать несколько слов, — продолжала Кристал. Во-первых, я благодарю вас за проделанную работу. Мистер Митчел докладывал мне, что вы приложили все силы для того, чтобы в эти трудные дни наши дела не пошатнулись.

— Нам за это платят, — ответил Ле-Барон все с той же наглой усмешкой.

Кристал внимательно посмотрела на него.

— Я хочу сказать, что мы очень старались, миссис Талботт, — начал оправдываться он. Усмешка исчезла с его наглой рожи.

— Конечно, мистер Ле-Барон, — ответила Кристал, — но позвольте выразить благодарность и другим джентльменам за то, что они не бросили меня в это тяжелое время. — Джентльмены облегченно вздохнули и заулыбались. Кристал продолжала пристально глядеть на Ле-Барона. Он смутился и забормотал:

— Конечно, конечно, миссис Талботт.

— Возможно, многие из вас не знают, что я в курсе всех дел компании. Мистер Талботт очень считался с моим мнением.

Все уважительно закивали. Дела шли намного лучше, чем думала Кристал, когда сегодня утром репетировала свою речь перед зеркалом.

— Я искренне надеюсь, — продолжила она, — что вы будете так же честно служить мне, как служили моему мужу.

— Можете не сомневаться, — заверил Кристал Мастерс. Все дружно поддержали его.

— До меня дошли слухи, что некоторые из наших конкурентов, воспользовавшись ситуацией, решили завладеть нашей компанией. Вы хорошо знаете, что этот бизнес начинал еще отец моего мужа. С тех пор прошло восемьдесят лет. Мистер Талботт расширил дело и вывел компанию на международную арену. Наша компания стала всемирно известной. Сыновья мистера Талботта хотят продолжить дело отца. — Все дружно закивали. — А пока, — продолжала Кристал, — я, как их опекун, займусь делами компании. Я отлично понимаю, что многие не считают женщину способной к такого рода деятельности, но надеюсь с вашей помощью преодолеть все трудности и поднять наш бизнес на качественно новую ступень. Я верю, что вы оправдаете мое доверие.

— Оправдаем, оправдаем! — закричал Мастерс. Все дружно зааплодировали.

Кристал одарила всех лучезарной улыбкой.

— Благодарю, джентльмены, что выслушали меня. — Она взяла в руки серебряный молоточек и впервые за все это время взглянула на Митчела. Его восхищенный взгляд сказал ей многое. Она кивнула ему, и Митчел занял свое место за столом.

Ударив два раза молоточком по столу, Кристал сказала:

— Считаю заседание открытым.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ Джоселин. 1969 год

Глава 42

— Это салфетка, Лиззи, — говорила, улыбаясь, Джоселин. Она передала дочери пластиковую салфетку с нарисованным на ней красным паровозом. Мать и дочь накрывали стол для завтрака. — Сегодня у Лиззи салфетка с паровозиком. Какая красивая салфетка.

Девочка, с серьезным видом наблюдавшая за движением губ матери, взяла салфетку и положила ее на стол. Она снова посмотрела на губы Джоселин.

— А это салфетка папы, — продолжала Джоселин. — Видишь? Салфетка папы непохожа на твою — она голубая. — Лиззи взяла салфетку и положила ее на другой конец стола.

— А это салфетка мамы, она тоже голубая. — Девочка положила салфетку на место Джоселин.

— Теперь возьми вилку. Вилка Лиззи серебряная.

— Вок, — сказала девочка, беря вилку. Джоселин нежно погладила дочь по голове. — Молодец, Лиззи. Ты хорошо говоришь. Вилка.

— Вок, — повторила довольная Лиззи. Она носила слуховой аппарат, который, по мнению врачей, позволял ей улавливать слабые звуки.

Таким же образом они разложили и остальные приборы. Все дети учатся говорить, повторяя слова за родителями, но в данном случае девочка училась читать по губам. Джоселин, с детства не отличавшаяся особым терпением, сейчас была упорна в своем стремлении научить дочь говорить и читать по губам.

Вернувшись из Лалархейна, Джоселин с Лиззи остановились в доме Айвари. Разговаривая между собой, Джоселин и Гонора старались, чтобы Лиззи видела их губы. Чем бы Джоселин ни занималась, она всегда разговаривала с дочерью, повторяя каждое слово по многу раз в день. Раньше ей казалось, что люди, живущие бок о бок с глухими, сами становятся молчаливыми и замкнутыми. Но, стремясь помочь дочери, она говорила весь день напролет. От этого непрестанного говорения у нее стало болеть горло, и она принимала смягчающую микстуру.

— Лиззи, скажи «нож», — попросила Джоселин, но девочка, не обратив внимания на мать, подбежала к окну. Джоселин поняла, что она устала. В конце концов ей было только три с половиной года и, как всякому ребенку, ей нужна была смена обстановки.

— Пу, — сказала девочка, указывая в окно.

Джоселин посмотрела туда же. По недавно скошенной траве прыгала голубая сойка.

— Пу, — повторила Лиззи, глядя в лицо матери и ожидая, что та ее похвалит.

Джоселин захлопала в ладоши. Лиззи знала, что такое птица.

— Очень хорошо, Лиззи, прекрасно говоришь. Ты у меня молодец. — Она погладила малышку по головке. — Видишь, какие у нее голубые перышки? Они такие же голубые, как салфетки мамы и папы.

Джоселин притянула дочь к себе.

— Саф…саф, — сказала та, очевидно, имея в виду салфетки. «Какое счастье, — подумала Джоселин, — целых три слова за одно утро — вок, пу и саф. Но Боже мой, ведь их понимаю только я одна!»

Но даже сейчас, радуясь за дочь, глубоко в душе Джоселин чувствовала себя несчастной. Кто бы мог подумать, что она не сможет произвести на свет нормального ребенка? Лиззи смотрела на мать огромными голубыми глазами, в которых была тревога. Девочка как бы читала мысли Джоселин. Мать улыбнулась и погладила мягкие черные волосы дочери. Лиззи, на мгновение замерев, бросилась в холл. Она уловила вибрацию от шагов Малькольма.

Он шел в столовую, одетый в светло-серый рабочий костюм, с гладко зачесанными назад волосами. Увидев дочь, Малькольм нагнулся и подхватил ее на руки.

— Какой красивый халатик, — сказал он, глядя ей в лицо. «Лиззи должна видеть твои губы, — постоянно твердила ему Джоселин, — иначе она никогда не научится понимать тебя». Малькольм часто игнорировал слова жены и относился к дочери, как к нормальному ребенку. Сегодня он вспомнил ее инструкции.

«Какой счастливый день», — подумала Джоселин, улыбаясь.

Лиззи взобралась на свой высокий стульчик и, положив руку рядом со стаканом сока, ждала, когда мать сядет за стол, — Малькольм требовал, чтобы все начинали есть одновременно. Девочка смотрела на отца, стараясь привлечь его внимание, но Малькольм с головой ушел в газету. Отношение Малькольма к дочери было изменчивым: то он души в ней не чаял, то вдруг полностью игнорировал ее. Бывали дни, когда он даже стыдился дочери и злился, что Джоселин уделяет ей столько внимания.

Джоселин положила на тарелку мужа яичницу с беконом и дала два кусочка Лиззи. Девочка, держа обеими руками кувшинчик с молоком, осторожно наливала его в свою тарелку с овсяными хлопьями.

— Молодец, Лиззи, — похвалила дочь Джоселин, — ты делаешь все правильно. — Если бы они были одни, она бы еще поговорила с ней, но муж требовал соблюдать за столом тишину.

Джоселин с удовольствием ела бекон, вспоминая, что в Лалархейне эта еда была для них роскошью, и одновременно принюхиваясь к запахам из кухни. Малькольм не терпел, когда что-нибудь подгорало. Ее беспокойство передалось и Лиззи. Будучи глухой, она тем не менее чутко реагировала на настроение родителей.

В жизни семьи Пек были свои подводные камни.

Вернувшись в Штаты, Малькольм продолжил работу в компании «Айвари». С тех пор его уже дважды повысили в должности, за его спиной стали шептаться, что он пользуется своими семейными связями. Чтобы не давать пищи для подобных сплетен, Малькольм полностью ушел в работу, стараясь не допускать ошибок. Того же он требовал и от своих подчиненных, штат которых составлял более тридцати человек. С марта, а сейчас был май, они разрабатывали проект завода по переработке нефти. У них там что-то не ладилось, и Малькольм срывал всю злость на Джоселин. Он заглядывал в кухонные шкафы, ящики комода и впадал в ярость, если находил беспорядок. И не дай Бог Джоселин плохо прогладить воротнички его рубашек, он легко мог наброситься на нее с кулаками.

Джоселин знала, что может вывести его из себя, и старалась избегать ошибок, когда же ей это не удавалось, она опускала голову и молчала. Правда, бывали моменты, когда и она взрывалась. С начала марта она не раз обращалась к врачу то из-за сломанного ребра, то из-за раны на руке — Малькольм в гневе ударил ее консервным ножом. Когда она последний раз сдавала анализы, врачи обнаружили у нее кровь в моче.

После вспышек ярости Малькольм становился тихим и послушным, как овечка, и тогда Джоселин начинала во всем винить себя. Зачем она провоцирует его? Она старше и должна отвечать за свои слова и поступки. Джоселин в очередной раз клялась себе быть кроткой и покорной женой, во всем угождать своему мужу, как это делают японские женщины.

Лиззи кончила есть и вытерла салфеткой губы. Джоселин дотронулась до маленькой ручки дочери, привлекая к себе ее внимание. Лиззи вопросительно посмотрела на мать.

— Хочешь еще бекона? — спросила Джоселин и указала на свою тарелку, чтобы дочь поняла, о чем идет речь. — Положить тебе еще кусочек? — Лиззи покачала головой.

Малькольм тоже кончил завтракать и посмотрел на дочь, склонив к ней голову.

— Увидимся позже, Лиззи. — Он нежно потрепал ее за щеку. Девочка была довольна.

Джоселин просияла. Она увидела настоящего Малькольма, доброго и нежного, каким он был от природы. Она обняла его и прошептала:

— Я люблю тебя.

— Ну что ж, займемся любовью сегодня ночью.

Их секс уже не был таким диким, эксцентричным и импровизированным, но он связывал их, был им нужен, укреплял их любовь.

— Да, ночью, — ответила Джоселин и подумала: «Определенно удачный день».

Джоселин слышала, как Малькольм вывел машину из гаража и уехал на работу. Убирая со стола, она продолжала разговаривать с Лиззи, по нескольку раз называя одни и те же предметы. Девочка помогла ей вымыть ложки, ножи и вилки, а затем ушла играть к себе в комнату. Джоселин принялась убирать и пылесосить комнаты. Стоя на коленях, она чистила пол в ванной, выложенный розовым мрамором — гордостью Малькольма. Каждый раз, когда к ним приходили гости, он принимался рассказывать, с каким трудом нашел его в Италии и как потом долго подбирал к нему все остальное оборудование ванной. Он заплатил огромные деньги за стоящую на туалетном столике розовую вазу венецианского стекла, и только потому, что она гармонировала с розовым мрамором.

В половине девятого Джоселин посадила девочку в машину, закрепила ее ремнями безопасности и повезла в клинику Джона Трейси, расположенную на Вест-Адамс-бульвар.

Машина Джоселин медленно продвигалась вперед — был час пик. Она чувствовала, как из глубин ее души поднимается раздражение против мужа. Малькольм вложил в их дом все заработанные в Лалархейне деньги. Джоселин предполагала купить дом в районе Ненкон-парк, расположенном где-то посередине между комплексом компании «Айвари» и клиникой Джона Трейси. Это был спокойный район, в котором жили состоятельные люди. Но Малькольм из снобистских побуждений настаивал исключительно на Беверли-Хиллс, фешенебельном, но изолированном от всего и всех районе.

Лиззи вскоре сморило, и она проспала все сорок минут езды.

Когда они приехали на Вест-Адамс-бульвар, навстречу им выбежал дружок Лиззи Карлос. Клиника располагалась в нескольких бунгало, стоящих в тени огромной смоковницы. Семья Пек не платила за обучение дочери, так как Курт Айвари был спонсором клиники.

Обычно родители по очереди дежурили в находящейся при клинике школе для глухих детей. Джоселин в этот день была свободна от дежурства, но решила остаться и понаблюдать за дочерью. Она села на стул в узком коридорчике и заглянула в окошко, через которое был виден класс.

Миссис Кемп, специалист по работе с глухими детьми, усадила пятерых малышей на низенькие стульчики и начала занятие. Она взяла в руки большой бумажный пакет и, как поняла по ее губам Джоселин, спросила:

— Дети, кто отгадает, что у меня в пакете?

Маленькая девочка подняла руку, и все дети посмотрели на нее.

— Нет, Челла, — читала по губам учительницы Джоселин, — это не шар, но «шар» тоже хорошее слово. Давайте все дружно скажем — «шар». Ротики детей открылись. При этом они все смотрели друг на друга.

Лиззи подняла руку, и учительница посмотрела на нее. Лицо Лиззи напряглось, и она открыла рот.

— Правильно, Лиззи, это кукла. Подойди ко мне и возьми ее.

Радостно улыбаясь, Лиззи вынула из пакета куклу.

— Кукла, — сказала миссис Кемп, и дети повторили за ней: «Кукла».

К Джоселин подошла миссис Джекил, невысокая блондинка с хорошеньким усталым лицом. Ее маленький сын присоединился к группе месяц назад и еще не говорил ни слова.

— Моему мальчику очень трудно, — вздохнула она.

— Не отчаивайтесь, — успокоила ее Джоселин со знанием дела, — все постепенно наладится.

— Вы придете сюда вечером?

— Обязательно, — ответила Джоселин. — Я стараюсь не пропускать занятий. — Каждый вторник в клинике проводились занятия для родителей, на которых они вместе с психоаналитиком обсуждали проблемы, связанные с воспитанием глухих детей.

— Сегодня очередь моего мужа, — опять вздохнула миссис Джекил, — так трудно найти приходящую няню, вот мы и ходим по очереди.

К счастью, у Джоселин такой проблемы не было. Гонора и Курт с удовольствием забирали девочку к себе. Малькольм находил любой предлог, чтобы не сидеть с дочкой. Не ходил он и на занятия для родителей. Он вел себя так, будто его дочь совсем здорова и проблемы не существует.

После ленча Лиззи уснула, а Джоселин принялась гладить белье. Раздался телефонный звонок. Джоселин сняла трубку.

— Это я, дорогая, — услышала она голос мужа. — Сегодня вечером я пригласил к нам Бинчоусов.

Кен Бинчоус был непосредственным начальником Малькольма. Джоселин знала его еще с тех времен, когда работала в компании «Айвари». Сейчас ему было около пятидесяти лет. Джоселин симпатизировала этому добродушному человеку и очень не любила его жену Сандру, большую сплетницу.

— Сегодня? — переспросила Джоселин. — Но, Малькольм, сегодня же вторник.

— У меня нет времени с тобой объясняться, — оборвал ее Малькольм. — Они приедут к половине восьмого. Приготовь мясо по-веллингтонски и торт «Святая Гонора».

— Слушаюсь. Спасибо, что дал мне время съездить в магазины и привести в порядок дом.

— Вот так ты всегда, вместо того, чтобы помочь мужу, начинаешь язвить, — ответил Малькольм и повесил трубку.

Джоселин сложила гладильную доску и отправилась будить Лиззи.

Надо было срочно готовить мясо и торт.

Глава 43

Малькольм пришел домой в начале седьмого. В это время Джоселин на кухне готовила торт, заглядывая в лежащую перед ней книгу с рецептами блюд французской кухни. Она всегда точно следовала рецепту, когда готовила, как того требовал Малькольм.

Лиззи стояла на стуле и наблюдала за действиями матери. Ее халатик был забрызган молоком и испачкан мукой.

— Забрать ее? — спросил Малькольм и, не дожидаясь ответа, взял девочку на руки.

Нахмурившись, Джоселин стала поливать торт глазурью. Еще одна причуда Малькольма. Когда приходили гости, он укладывал девочку спать и только спящую показывал ее им. Красивая девочка с разметавшимися по подушке волосами неизменно вызывала восхищение гостей.

Джоселин поставила торт в холодильник и прислушалась. Ей показалось, что Лиззи плачет. Она побежала в комнату дочки.

Малькольм, зажав коленями девочку, пытался надеть на нее ночную рубашку. Лиззи всхлипывала, по ее лицу текли слезы. Почему она плачет? Не хочет спать? Малькольм слишком сильно зажал ее? У Лиззи свое восприятие мира, и понять, что с ней случилось, очень трудно.

— Я уложу ее сама, — сказала Джоселин.

— Бинчоусы будут здесь с минуты на минуту, — ответил Малькольм, силой укладывая дочку в кроватку. Лиззи плакала и вырывалась из его рук.

— Мах… Мах! — кричала она.

— Ей же больно, — сказала Джоселин.

— Ты ошибаешься, дорогая. Я не делаю ей больно, просто приучаю к дисциплине для ее же пользы и тебе советую быть с ней построже. А почему ты до сих пор не одета?

Сорвав гнев на жене, Малькольм склонился над кроваткой и поцеловал дочку.

Джоселин поспешила в спальню, наложила косметику, сменила платье. Может, она действительно балует девочку? Малькольм ведь тоже любит Лиззи. Просто когда он нервничает, то становится более придирчивым. «Если он когда-нибудь тронет ее хоть пальцем, — думала Джоселин, — если только…» Она часто повторяла про себя эту фразу, но еще никогда не заканчивала ее.

В самый разгар обеда в дверях столовой появилась Лиззи. Она стояла на пороге, засунув большой палец в рот, и широко раскрытыми глазами смотрела на гостей. «Глаза Кристал, — подумала Джоселин, — хотя у сестры никогда не было такого печального взгляда».

— Какое очаровательное существо! — воскликнул Кен. — Иди сюда, крошка.

— Она должна спать, — сказала Джоселин, подбегая к дочке.

— Я никогда не видела такого чуда, — заметила Сандра. — Разрешите ей побыть немного с нами.

— Джоселин очень строгая мать, — сказал Малькольм. — Я не возражаю, чтобы Лиззи осталась с нами.

Джоселин взяла девочку на руки.

— Мах… Мах, — сказала та.

Улыбки застыли на лицах четы Бинчоус.

— У нашей Лиззи небольшой дефект во внутреннем ухе, пустился в свои обычные объяснения Малькольм, — когда она немного подрастет, врачи легко устранят его.

Джоселин унесла девочку в детскую и, присев на кровать, стала убаюкивать ее.

— Моя хорошая, моя ненаглядная, — шептала она в глухое ушко, которому ни один врач не сможет вернуть слух.

— Джосс! — услышала она голос мужа из столовой. — Лиззи не заболела?

— Ее немного лихорадит, — ответила Джоселин.

Она уложила Лиззи и вернулась в столовую.

— Вам повезло, что девочка плохо слышит, — сказала Сандра, — наш Скотти просыпался при малейшем звуке. Как вам еще удается все успевать и готовить такие вкусные блюда? — продолжала Сандра. — Когда Скотти был маленьким, у меня ни на что не хватало времени, а ведь ребенок с таким физическим недостатком, как у вашего, требует гораздо больше внимания.

— Мне нравится это выражение — «физический недостаток», — сказала Джоселин.

— Сандра вовсе не хотела обидеть вас, Джоселин, — вмешался Кен. — Просто, пока вас не было, Малькольм рассказал нам, что вы каждый день возите девочку в специальную школу.

— Да, при клинике Джона Трейси, — ответила Джоселин.

— Воспитывать такого ребенка, как Лиззи, большая ответственность, — продолжал Кен, — это гораздо ответственнее любой работы, которую вы делали в компании «Айвари».

— А мне нравится, как вы воспитываете ее, — добавила Сандра. — Я никогда не могла быть строгой с нашим сыном. Вы воспитываете дочь, как нормального человека, и это очень хорошо.

— Лиззи не урод, — ответила Джоселин.

— Я не это хотела сказать…

— Она очень сообразительная.

— Хватит, Джосс, — прервал жену Малькольм. — Сандра права, Лиззи нужно уделять больше внимания, чем другим детям. Я и сам удивляюсь, как тебе удается со всем справляться. Слава Богу, что у тебя есть один свободный день. Гонора забирает девочку к себе каждую среду после занятий в школе, — пояснил он супругам.

При упоминании имени жены их босса супруги Бинчоус почтительно закивали головами и прекратили дальнейшие расспросы.

— Малькольм, ты заметил, как вытянулись их лица, когда ты сказал о Гоноре? — спросила Джоселин мужа. — Мне даже стало немножко жаль их.

— А что мне еще оставалось делать? Тебе обязательно нужно оскорблять людей, с которыми я работаю.

Бинчоусы, сославшись на привычку рано ложиться спать, пять минут назад покинули их дом. Джоселин убирала со стола, а Малькольм, прихватив бутылку виски, направился в свой кабинет. Джоселин злилась, что Малькольм был полностью на стороне супругов Бинчоус, но, вспомнив, как чудесно начинался день, решила не заводиться и последовала за мужем.

— Малькольм, ты во всем прав, — сказала она, положив руки ему на плечи. — Как тебе понравилось то, что я приготовила?

— О какой еде может идти речь, когда твоя дочь испортила нам весь вечер. Почему ты не приучишь ее вовремя ложиться спать?

Джоселин отпрянула от мужа.

— Если бы Лиззи знала, что ты стесняешься ее, она бы вообще не выходила из своей комнаты.

— Господи, почему я не могу ничего сказать? Почему ты сразу лезешь в бутылку?

— Что случится, если Кен Бинчоус узнает о физическом недостатке твоей дочери? Он что, выгонит тебя за это с работы?

Малькольм сделал внушительный глоток и посмотрел на жену.

— Глухая она или не глухая, но одно я знаю твердо: ребенок должен ложиться спать в определенное время. Если ты не можешь приучить ее к этому, я сам займусь ее воспитанием. Я преподам ей урок.

— Какое чудное выражение — «преподам урок». Этому научил тебя твой отец?

— Твердая рука никогда не испортит ребенка.

— Плевать мне на твою «твердую руку», но хочу предупредить тебя, Малькольм, что если ты когда-нибудь тронешь девочку…

— Ну и что ты сделаешь, сука?

— Расскажу об этом Курту и Гоноре, — неожиданно для самой себя выпалила Джоселин.

Во всех их ссорах последнее слово всегда оставалось за Малькольмом. Если у него не хватало доводов, он пускал в ход кулаки. Джоселин всегда старалась не перечить мужу, зная, что вскоре он одумается и, целуя ее синяки, будет просить прощения. И она легко прощала его. Несмотря на его вспыльчивый характер и побои, Джоселин продолжала любить мужа. Она любила его красивое лицо и сильное молодое тело, надеясь, что в будущем ее ждет счастье.

Впервые причиной их ссоры стала Лиззи. Конечно, ее имя и раньше упоминалось во время семейных конфликтов, но только косвенно: Малькольм упрекал ее в неумении держать ребенка в строгости, его раздражало, что она слишком много разговаривает с девочкой, он старался делать вид, что проблемы глухоты не существует, но чтобы открыто выступить против Лиззи — такого никогда не было.

Эту ночь Джоселин спала в комнате дочки.

За завтраком она молча положила мужу на тарелку яичницу, налила кофе и, повернувшись спиной, занялась дочерью.

— Вчера мы хорошо покутили, — услышала Джоселин голос Малькольма, в котором угадывались нотки сожаления. — Я немного перебрал, — продолжал он все тем же извиняющимся тоном, — ты не находишь?

В другое время Джоселин сразу бы подхватила его игру и моментально все бы ему простила, но сейчас она лишь холодно кивнула в ответ и продолжала разговаривать с Лиззи:

— Сегодня среда. После занятий мы пойдем к тете Гоноре, и ты будешь помогать ей в саду.

Лиззи заулыбалась.

— Оо… Гоо… — сказала она.

— Она все понимает, — заметил Малькольм.

— Оо… Гоо… — повторила Лиззи.

— Гоно, — поправила ее Джоселин. — Точно так же я называла Гонору, когда была маленькой. А я не была глухой.

— Наш ребенок очень умный, — тотчас же подхватил Малькольм. — Голос его звучал виновато.

«Он боится», — решила Джоселин. Обычно после ссоры Малькольм становился нежным, предупредительным, иногда самокритичным, но испуганным — никогда. Джоселин вспомнила свою вчерашнюю угрозу рассказать о его поведении Курту и Гоноре. Неужели именно это так напугало его? Невероятно! Значит, вот он, способ обуздать его.

— Ей есть в кого, — ответила Джоселин, дотрагиваясь до руки мужа.

Он радостно улыбнулся в ответ.

— Я думаю вот о чем — я еще ни разу не был в школе.

— О, Малькольм, Лиззи была бы так рада! Когда ты выберешь время?

— Сегодня, — ответил Малькольм.

— Сегодня?

— А почему бы и нет?

С радостной улыбкой на лице Джоселин наблюдала через окошко за работой класса. Рядом с ней стояли еще две матери и смотрели на своих малышей. Лиззи, с разметавшимися черными волосами и оживленным личиком, вертела головой, стараясь видеть все сразу — и лицо своего отца, и шевелящиеся губы детей.

— У вас прекрасный муж, — сказала Джоселин одна из матерей.

— И необыкновенный красавец, — подхватила другая, — где вы его отыскали?

После занятий семья Пек отправилась в «Макдональдс», любимое место Лиззи. Она указала на гамбургер и сказала:

— Бур…

— Да, гамбургер, — подтвердил Малькольм.

— Бур… — еще громче повторила Лиззи.

Толстая женщина, сидящая за соседним столиком, с интересом посмотрела на Лиззи. Обычно в таких случаях Малькольм отводил глаза и старался не замечать, что необычная речь его дочери привлекает внимание, но на сей раз он так посмотрел на толстуху, что та опустила глаза.

Они приехали в дом Айвари и передали уставшую девочку в руки Гоноры. Джоселин ожидала, что Малькольм отвезет ее домой и вернется к Курту, но, когда они сели в машину, он произнес:

— Наконец-то мы будем одни.

* * *

— Давай, давай, поглубже, — требовал Малькольм.

Он сидел на скамейке в саду полностью одетый и только расстегнул брюки. Джоселин, голая, стояла перед ним на коленях. Они занимались французской любовью. Высокая ограда сада скрывала их от любопытных глаз. Джоселин очень старалась, и вскоре Малькольм без сил откинулся на спинку скамьи.

— Теперь моя очередь, — сказал он, отдышавшись.

— Здесь?

— Ложись на стол, — приказал Малькольм.

Поработав языком, он вскоре забрался на нее, и любовная игра закончилась под их общие крики и стоны. В боковую калитку немедленно постучали.

— Господи, — сказал Малькольм, — неужели она подслушивала?

— Пусть завидует, — беспечно ответила Джоселин, — как мне сегодня завидовали все мамы в школе.

— Шутишь?

— Вовсе нет.

Смеясь, они направились в душ. Им уже давно не было так хорошо.

Джоселин настолько хорошо изучила мужа, что всегда с уверенностью могла сказать, когда у него что-то не ладилось на работе. Она определяла его настроение по повороту головы, щелканью пальцами и по другим незаметным для постороннего глаза мелочам. В такие моменты она старалась быть образцовой женой — тщательно убирала дом, готовила что-нибудь особенное, старалась пореже попадаться ему на глаза и занималась с Лиззи только тогда, когда Малькольма не было дома. Однако в субботу, когда к ним на бридж пришли сослуживцы Малькольма, Лиззи опять стала виновницей их ссоры.

В самый разгар игры девочка вошла в гостиную. Все головы повернулись в ее сторону. На лицах гостей было написано восхищение. Джоселин вскочила из-за стола. Малькольм спокойно положил на стол карты и сказал:

— Сиди, я сам уложу ее.

Джоселин сидела за письменным столом, прислушиваясь к тому, что происходит в детской. Наконец она не выдержала и, пробормотав извинения, вышла из комнаты.

В детской горел ночник, и в полумраке фигура Малькольма, склонившегося над детской кроваткой, выглядела огромной и страшной. Обеими руками он прижимал девочку к матрацу. Ее голые ножки беспомощно дергались.

Негодование настолько захлестнуло Джоселин, что она сначала не могла вымолвить ни слова. Придя в себя, она закричала:

— Немедленно отпусти ребенка!

Лиззи повернулась в ее сторону и приподняла головку.

— Мах… Мах, — сказала она.

— Закрой дверь, — приказал Малькольм.

Джоселин с шумом захлопнула дверь и подошла к кроватке.

— Ты подонок, — сказала она свистящим шепотом.

— И это благодарность за то, что я выполняю твою работу?

— Какую работу? Ты ломаешь ей позвоночник!

— Если бы ты была хорошей матерью, ребенок бы не врывался в комнату, когда у нас гости.

— Так вот что тебя беспокоит больше всего. Как бы твои сослуживцы не узнали, что у их замечательного начальника глухая дочь!

— Ты не можешь говорить потише? — с угрозой спросил Малькольм, отпуская Лиззи, которая немедленно села в кроватке и широко раскрытыми глазами смотрела на них.

— Моему терпению пришел конец. Ты сводишь на нет все мои усилия.

— Что же ты прикажешь мне делать? Просить у тебя прощения? Или, может, встать на колени?

Взмах кулака, и Джоселин почувствовала острую боль в груди. Впервые Малькольм бил ее в присутствии ребенка, который переводил испуганный взгляд с одного родителя на другого.

Джоселин взяла дочь на руки и стала укачивать ее.

— Предупреждаю тебя, Малькольм, еще раз, если ты дотронешься до моего ребенка, я все расскажу Курту.

Малькольм молча вышел из детской.

Через десять минут, когда девочка уснула, Джоселин вошла в гостиную. Малькольм встретил ее нежной улыбкой, и Джоселин ответила ему тем же. Все видели, что они самая счастливая пара во всей Южной Калифорнии.

Неизвестно, что Малькольм решил для себя за ночь, но его отношение к дочери резко изменилось. Он стал относиться к ней, как к чужому, ненужному ему человеку — достаточно дружелюбно, но без прежней нежности.

В последующую неделю он совсем перестал замечать Лиззи и даже не смотрел в ее сторону, когда она протягивала к нему ручонки.

— Малькольм, почему ты к ней так относишься? — спрашивала Джоселин. — Она ведь только ребенок и не виновата в наших ссорах.

— Ты сама говорила мне, чтобы я оставил ребенка в покое, вот я и следую твоим указаниям. Достаточно с меня и того, что я зарабатываю для вас деньги.

— Можно зарабатывать деньги и быть хорошим отцом. Одно другому не мешает.

— У тебя всегда находятся аргументы, но все-таки прошу не забывать, что именно я приношу в дом баксы. А твоя задача — ухаживать за ребенком, и было бы гораздо лучше, если бы ты перестала носиться с ней.

«Он, наверное, цитирует своего отца», — с горечью подумала Джоселин.

— Малькольм, она хороший ребенок, очень хороший.

— Тогда у меня и вовсе нет причин изображать из себя няньку.

Таким образом Лиззи стала их полем битвы.

Девочка стала плохо есть, сосала палец, мочилась в постель и часто плакала по ночам.

Джоселин пригласили к детскому психоаналитику. Симпатичная пожилая женщина с добрым лицом спросила ее:

— Миссис Пек, не хотите ли вы поговорить со мной? Мне кажется, что у вас дома не все ладно. Какие проблемы вас беспокоят?

— Проблемы?

— Вам, наверное, уже хорошо известно, что глухие дети чутко реагируют на настроение родителей.

Джоселин прекрасно понимала, о чем идет речь, но не могла и не хотела выдавать Малькольма.

— У нас в семье нет никаких проблем, — ответила она с лучезарной улыбкой. — А почему вы меня об этом спрашиваете? Что-нибудь изменилось в поведении Лиззи?

— Она всегда была очень общительным ребенком, а в последнее время стала замкнутой. Да вы и сами должны были это заметить. Она почти не общается с другими детьми.

«Бедная моя Лиззи», — подумала Джоселин, но вслух сказала:

— Мы с ней всегда разговариваем, и я не заметила, чтобы она изменилась.

— Миссис Пек, пожалуйста, я вас совсем не виню, но мне кажется, что вам и вашему мужу надо побеседовать со мной.

— Муж очень занят на работе.

— Да, я знаю. Мы его почти не видим здесь.

— Он совсем недавно приходил вместе с Лиззи.

Женщина-психоаналитик вздохнула и покачала головой.

— Вы знаете, где меня найти, если я буду вам нужна, миссис Пек. Спасибо, что зашли.

Глава 44

В последнее воскресенье июля Гонора и Курт пригласили к себе в гости семью Пек. Другим гостем был сенатор Джордж Мурфи. Малькольм впервые в жизни общался с человеком такого ранга и потому старался показать себя в самом выгодном свете — был разговорчив, беспрестанно улыбался, расточал комплименты.

Лиззи сидела у матери на коленях и с интересом разглядывала незнакомца. Сенатор, в прошлом известный актер, был очень добрым человеком. Заметив взгляд девочки, он поманил ее пальцем.

— Иди ко мне, крошка. Ты такая хорошенькая.

В прежние времена Лиззи непременно бы подбежала к нему, но сейчас, по привычке засунув в рот большой палец, она еще теснее прижалась к матери.

Гонора, которая суетилась вокруг стола, заметила:

— Лиззи плохо слышит, но хорошо читает по губам.

Сенатор подошел к Лиззи и присел на корточки. Лиззи вытащила изо рта палец и, потупившись, смотрела на него. Сенатор улыбнулся и опять поманил ее пальцем. Лиззи протянула к нему ручонки, и он сел в свое кресло, держа девочку на коленях.

— Сейчас я расскажу тебе сказку, а ты сама следи за моими губами и запоминай.

Сенатор начал рассказывать Лиззи сказку о трех непослушных медвежатах, изображая в лицах все персонажи, и вскоре девочка громко смеялась, дотрагивалась пальчиками до его носа, рта, ушей. Глядя на них, Курт, Гонора и Джоселин не могли удержать смеха. Малькольм смеялся вместе со всеми, но что-то в его смехе показалось Джоселин неестественным.

«Надо быть поосторожнее с ним сегодня вечером, — подумала Джоселин, — иначе я нарвусь на очередной скандал».

Как только они сели в машину, вся веселость Малькольма мгновенно исчезла.

— Можем мы хоть раз пойти в гости одни? — мрачно спросил он.

— Мы вчера были одни у Бинчоусов, — ответила Джоселин, оглядываясь назад, где в специальном манеже сидела Лиззи и наблюдала за ними. — Но к Курту и Гоноре мы не можем пойти без Лиззи. Она их племянница, и они всегда рады видеть ее.

— Я хочу тебе кое-что сказать, Джоселин. Мне кажется, наш брак исчерпал себя.

Спокойный голос мужа напугал Джоселин. Где она неправильно повела себя? Возможно, она ошибалась, приписывая его плохое настроение неудачам в работе? Может, у него появилась девятнадцатилетняя красотка с пышной, как у Кристал, грудью? Почему он пришел к такому выводу?

— Я знаю, что наш совместный путь не был усеян розами, — сказала она, — но зачем такое поспешное решение?

— Ты лучше пораскинь мозгами, как нам освободиться друг от друга.

Джоселин не отказала себе в удовольствии лягнуть мужа:

— Я отлично понимаю, почему ты так расстроен. Сенатор, вместо того, чтобы восхищаться тобой, стал рассказывать Лиззи сказку. Знаешь, что мы сделаем в следующий раз? Мы купим заводную машинку, которую сейчас вставляют в говорящих кукол, и каждый раз, встречая кого-нибудь из сильных мира сего, ты будешь заводить ее, и никто не догадается, что твоя дочь глухая.

Малькольм, одной рукой продолжая вести машину, другой схватил ее за волосы и потащил вниз. Джоселин вскрикнула от боли.

Свет встречных фар ослепил Малькольма, и он, стараясь удержать машину, схватился за руль обеими руками.

— Если ты не заткнешься, сука, я проучу тебя.

Джоселин унесла полусонную девочку в детскую и уложила ее в кровать. Гонора держала для Лиззи специальный сундучок, в котором девочка каждый раз находила для себя подарки — книгу, игрушки или что-нибудь из одежды. На сей раз это была красивая ночная рубашка. Джоселин переодела дочь, но она была такой усталой и сонной, что не смогла порадоваться подарку. Девочка уснула. Джоселин зажгла ночник и вышла из комнаты, оставив дверь приоткрытой. Малькольм с опущенной на грудь головой сидел в гостиной на диване. Перед ним стояла бутылка виски.

Джоселин присела рядом с мужем.

— Малькольм, давай перестанем терзать друг друга, ведь я люблю тебя.

Малькольм отпил виски.

— Ты это уже продемонстрировала мне сегодня.

— Малькольм, я не знаю, что на меня нашло.

— О Господи! То ты выставляешь меня на посмешище, то обвиняешь в том, что я недостаточно люблю своего ребенка. Я даже не могу заниматься с тобой любовью, когда хочу.

— Давай сделаем это сегодня.

— Ты уверена, что не будешь вскакивать каждую минуту?

— Я вскакиваю только тогда, когда Лиззи снится что-то страшное.

— До меня не доходит, зачем ты оставляешь свет в ее комнате?

С некоторых пор свет в детской стал их маленьким Вьетнамом. Джоселин никак не могла понять, почему ее муж с таким упорством ведет эту партизанскую войну против света в комнате их дочери. Возможно, ему стало казаться, что Лиззи не только глухая, но еще и трусливая, а возможно, просто капризная девочка.

— Свет ей необходим. Если бы ты хоть раз сходил на занятия для родителей, ты бы знал, почему глухих детей нельзя оставлять в темноте.

— Я и так достаточно знаю. Просто ты во всем ей потакаешь и тем самым портишь ее.

— Лиззи только три с половиной года и, как это ни грустно, она глухая. Когда она просыпается ночью, ей необходимо видеть, где она находится.

— А, что толку разговаривать с тобой. — Малькольм налил себе еще виски. — Ты просто ничего не хочешь понимать и портишь ребенка.

Джоселин ушла в спальню и включила телевизор. По пятому каналу передавали сводку новостей. Снова убийства, разбойные нападения. Выключив телевизор и сняв блузку, Джоселин прошла в ванную. Розовый кафель и мрамор подействовали на нее успокаивающе. Она включила воду и намылила лицо. Внезапно сквозь шум воды до нее донесся плач дочери. Не смыв мыла, она понеслась в комнату Лиззи.

Дверь детской была плотно закрыта. В комнате было темно.

Джоселин взяла плачущую девочку на руки. Лиззи прижалась к ней и жалобно лепетала.

— Мах… Мах…

— Она могла бы уснуть и проспать до утра, — услышала Джоселин голос мужа.

— Боже, какая же ты скотина!

— Я только хочу приучить ее засыпать в темноте.

Лиззи продолжала дрожать и плакать.

— Хватит вымещать свою злобу на ребенке! — кричала Джоселин, прижимая дочку к груди. — Если ты недоволен мной, заведи себе секретаршу.

— Секретаршу?

— Лиззи так хорошо продвигалась вперед, пока ты не стал цепляться к ней. Или ты вспомнил методы воспитания своего паршивого папочки?

— Сука, не смей говорить таким тоном о моем отце. Ты недостойна даже имя его произносить. Мне давно пора найти себе другую женщину. Пойди посмотри на себя в зеркало. Ты же плоская, как доска; Мыло по всей роже, как у мужика перед бритьем. А может, ты и есть мужик? Ни грудей, ни…

Прижав к себе Лиззи, Джоселин бросилась в ванную. Придерживая дочь одной рукой, она стала другой смывать с лица мыло.

В ванную ворвался Малькольм.

— Будь я проклят, если сегодня она не будет спать, как все дети! — Он протянул руки к Лиззи, но Джоселин попыталась удержать ее. Силы были неравными, и Малькольм выхватил ребенка из рук матери.

— Малькольм, ради Бога, ты и так достаточно поиздевался над ней! Отдай мне ребенка! — Обеими руками Джоселин схватила дочку за талию.

— Отпусти ее, сука! — кричал Малькольм. — Они стали тянуть Лиззи в разные стороны. Краем глаза Джоселин видела их отражение в большом зеркале ванной. Папа, мама и маленькая дочь в диком танце на розовом мраморе. «Троица, — подумала она, — но далеко не святая».

— Отдай ее мне! — кричала Джоселин. В ней проснулась тигрица, которой руководило только одно желание — защитить своего детеныша, унести его в безопасное место, спрятать подальше от этого страшного человека, способного переломать ей все косточки.

Малькольм ударил Джоселин по обнаженной груди. Она пошатнулась, и часть ночной рубашки дочери, подаренной Гонорой, осталась у нее в руках.

— Отпусти ее! — снова закричала она.

Лиззи уже не могла плакать и тихо стонала. Джоселин бросилась к мужу. Он снова замахнулся, чтобы ударить ее, но Джоселин удалось увернуться, и удар пришелся на маленькую ручку девочки, которую она протягивала к матери. Ребенок зашелся плачем.

Этот удар по хрупкой ручонке дочери подействовал на Джоселин, как спичка, брошенная в бензин. Кровь прилила к голове, в ушах зазвенело, из груди вырвался дикий крик. Ванная комната закружилась у нее перед глазами, взгляд уперся в розовую вазу венецианского стекла. Ничего не соображая, Джоселин схватила ее и высоко подняла над головой.

Малькольм опешил и уставился на нее, В его взгляде было что-то такое, что навсегда запало ей в душу. Какая-то растерянность, желание что-то понять. Возможно, он осознал, что она стоит перед ним полуголая, с тяжелой вазой над головой, возможно, к нему пришло раскаяние в том, что он так упорно боролся со светом в детской, а возможно, он вспомнил своего отца с его методами воспитания. Что это было? До конца жизни Джоселин суждено было вспоминать этот взгляд и пытаться понять его значение.

— Я раз и навсегда отобью у тебя охоту терроризировать моего ребенка! — закричала Джоселин чужим, незнакомым голосом и опустила вазу на голову мужа. Розовые осколки, вспыхнув в свете электрической лампы, веером разлетелись по розовому мрамору.

Малькольм сделал ей навстречу два неверных шага. Джоселин выхватила Лиззи из его рук. Он упал лицом вниз, прямо на розовые острые кусочки. Звук нового удара, и все стихло.

Прижимая к себе дочку, тельце которой застыло у нее в руках, Джоселин остолбенело смотрела на мужа.

Малькольм лежал, распростертый на розовом мраморе. Время словно остановилось. Все внутри Джоселин замерло. Глазами стороннего наблюдателя она смотрела на мужа. Одна рука вытянута вперед, вторая прижата к боку. Ноги слегка раздвинуты. Он точно приготовился куда-то ползти.

Из головы Малькольма струились ручейки крови. Кровь подтекала под осколки вазы, образуя на розовом мраморе причудливую картину.

— Боже, что я наделала, — прошептала Джоселин, приходя в себя.

— Дорогой, вставай. Пожалуйста, встань.

Малькольм не шевелился.

Прижав к себе ребенка, Джоселин встала на колени и склонилась над мужем. Почему он не шевелится, ведь его глаза открыты? Он не может умереть! Они часто ссорились, и это всего лишь еще одна ссора. Он не может умереть.

Лиззи закричала, и Джоселин поднялась, смахивая с колен врезавшиеся в них осколки.

Глава 45

Супруги Айвари, обнявшись, стояли на пороге дома и смотрели, как машина сенатора, мигнув красными огнями, рванула вперед и скрылась за поворотом. В доме зазвонил телефон. Они переглянулись. Было уже одиннадцать — поздновато для светских звонков. Курт побежал снимать трубку.

Гонора слышала, как он сказал: «Джосс, помедленнее. Я ничего не понял». В его голосе звучало сострадание, так разговаривают только с больными. Гонора забеспокоилась.

Она вошла в библиотеку. Курт кружил вокруг стола, на котором стоял телефон. Его лицо было искажено гримасой боли.

— Слушай меня, Джосс. Никуда пока не звони. Мы скоро будем. Ты меня поняла?

Курт положил трубку и бросился к двери.

— Скорее! — выкрикнул он на ходу. Гонора побежала за ним.

— Что случилось? Авария?

— Нет, они дома, но случилось что-то ужасное. Что точно, я не понял. Джосс в истерике.

Выжимая максимальную скорость, они вскоре добрались до дома Малькольма. Дверь открылась, и они увидели Джоселин. Свет из холла освещал ее тоненькую фигурку. На ней была только полотняная юбка, в которой она приходила к ним в гости, по ногам струилась кровь.

Гонора первой выскочила из машины и бросилась к сестре. Ей в ноздри ударил странный запах, и моментально перед глазами всплыла картина: она, двенадцатилетняя девочка, пыталась забраться в прилегающую к дому конюшню, чтобы почитать там запретный роман, но когда открыла дверь, увидела там конюха, здоровенного парня, убивающего старую клячу. Тогда она ощутила такой же точно запах — запах крови и страха.

Лиззи, скорчившись, сидела под столом и испуганно хлопала глазами. Ее разорванная ночная рубашка была покрыта пятнами крови. Такими же пятнами был заляпан пол в холле и коридоре, ведущем в ванную комнату.

В дом вошел Курт и закрыл за собой дверь. Джоселин бросилась к нему. Ее лицо было искажено от страха. В ней трудно было узнать прежнюю Джоселин, интеллигентную женщину с умным, слегка ироничным лицом.

— Я сделала все, как ты сказал. Я никуда не звонила.

— Молодец.

— Помоги Малькольму. Пожалуйста, помоги ему. — Губы Джоселин дрожали, по лицу текли слезы.

— Джосс, — прошептала Гонора, протягивая к ней руки, но Джоселин отпрянула назад, как будто объятия сестры были ей неприятны.

— Он в ванной, ему очень плохо.

Курт подошел к двери ванной комнаты и заглянул в нее. Отведенной назад рукой он сдерживал Джоселин и Гонору, напирающих на него сзади. Через минуту он плотно прикрыл дверь и прошел в спальню.

Гонора, стоя на коленях, пыталась достать Лиззи из-под стола, но ребенок забился еще дальше в угол. Гонора заговорщически поманила ее пальцем, показывая, что у нее есть для Лиззи секрет, — игра, к которой она часто прибегала. Лиззи, не меняя испуганного выражения лица, долго наблюдала за движением ее пальца и наконец выползла из-под стола. Гонора прижала ее к себе.

— Джосс, иди сюда, — позвала Гонора, увлекая сестру в гостиную. Джоселин стала бесцельно кружить по комнате: поправила диванные подушки, включила и погасила настольную лампу, подняла с пола бутылку виски и поставила ее на место. Она двигалась как сомнамбула. По ее ногам по-прежнему струилась кровь, оставляя на ковре рыжие пятна.

Гонора прислушивалась к голосу мужа, доносившемуся из спальни.

— Прошу прощения за поздний звонок, — говорил он кому-то по телефону, — но мне срочно нужна твоя помощь. Дело неотложное, Сидней. Приезжай как можно быстрее. — Сидней Сутерленд был их другом и семейным адвокатом.

«Малькольм мертв, — промелькнуло в голове у Гоноры. — Должно быть, Джоселин не выдержала его издевательств».

Несмотря на то, что Джоселин никогда не жаловалась, а Малькольм при посторонних вел себя как идеальный муж, интуиция подсказывала Гоноре, что между ними не все так гладко, как казалось на первый взгляд. И потом эти постоянные синяки, которые Джоселин объясняла своей неуклюжестью. Возможно, она и не отличалась особой грацией, однако не могла постоянно падать, ударяться и цепляться за различные предметы.

Лиззи теснее прижалась к Гоноре, и она стала гладить ее худенькие голые плечики. В глаза ей бросился огромный кровоподтек на руке девочки. От неожиданности Гонора вскрикнула. Неужели Малькольм ударил ее! Гонора знала, что Малькольм не стремится возить девочку в школу для глухих и предпочитает делать вид, что Лиззи вполне нормальный ребенок, но она была уверена в его любви к дочери. Страшно подумать, что он мог ударить ребенка. Если это так, то неудивительно, что Джоселин убила его.

— Джосс, скоро сюда приедут люди. Тебе надо одеться и смыть кровь с ног.

— Люди? Какие люди? — Джоселин продолжала кружить по комнате.

Не выпуская из рук Лиззи, Гонора прошла в спальню, где на кровати сидел Курт и разговаривал по телефону. Увидев жену, он покачал головой, показывая всем видом, что случилось самое страшное. Гонора вынула из шкафа платье Джоселин и, вернувшись в гостиную, помогла ей одеться. Только сейчас она заметила огромный синяк на груди сестры. С улицы донесся звук полицейской сирены. Джоселин, как была, в окровавленной юбке под надетым Гонорой платьем, бросилась к двери.

— Вы должны помочь моему мужу! — закричала она входящим полицейским.

— Джоселин, иди в гостиную, — позвала ее Гонора.

— Моему мужу нужно оказать медицинскую помощь! — кричала Джоселин, хватая за руку одного из полицейских. — Почему с вами нет врача!

— Насколько серьезно ранен ваш муж, мэм? — спросил полицейский.

— Его надо немедленно отвезти в больницу.

Полицейские переглянулись, и один из них вернулся к машине. Джоселин потащила второго полицейского к ванной комнате, повторяя на ходу:

— Я не хотела убивать его.

— Джосс! — закричал Курт, выбегая из спальни и хватая ее за руку. — Замолчи!

Полицейский открыл дверь ванной. Весь пол был залит кровью. Джоселин попыталась войти в ванную вслед за полицейским, но Курт удержал ее. Схватившись за голову, Джоселин кричала, что во всем виновата она. Курт втолкнул ее в гостиную, где она продолжала выкрикивать, что одна виновата в случившемся.

Полицейский напомнил Джоселин о ее правах, но она упорно обвиняла себя и что-то несвязно бормотала о вазе, которая попалась ей на глаза.

Прибыла машина «скорой помощи» с бригадой врачей. Весь двор перед домом был заставлен полицейскими машинами. На улицу высыпали соседи. Вскоре появились журналисты и телевизионщики.

Двое полицейских вывели Джоселин из дома и усадили в машину, где она продолжала твердить о своей вине. Курт и его адвокат Сидней Сутерленд поехали за ней в полицейский участок.

Джоселин поместили в камеру. Сидней обещал, что завтра ее освободят под залог. Джоселин села на койку, не переставая обвинять себя, но вскоре рыдания стали душить ее, и она упала лицом на тюремную подушку.

Глава 46

Теплым сентябрьским днем Гонора работала в саду, подрезая кусты алых роз. Рядом с ней Лиззи собирала цветы и складывала их головка к головке в маленький букетик.

Со дня смерти Малькольма прошло полтора месяца. Теперь у их дома постоянно находилась охрана. Это была вынужденная мера — репортеры не давали им покоя. На улице до сих пор торчали зеваки, машины телевидения и журналисты. Их интересовали причины убийства: секс, любовь, ревность или деньги?

Гонора помогла сестре пройти через тяжелую процедуру судебного расследования, поддержала ее во время похорон мужа и сейчас взяла на себя заботу о ребенке. Они старались не покидать пределов своих владений. Одному из независимых фоторепортеров удалось проникнуть к ним в сад, перебравшись через высокий забор с колючей проволокой, и сфотографировать несчастную маленькую девочку. Эту фотографию быстро раскупили многие газеты, ее часто показывали по каналу Си-би-эс с комментарием: «Несчастный ребенок — жертва трагедии, разыгравшейся в семье миллионера». С тех пор Курт усилил охрану и запретил Гоноре выходить на улицу.

Лиззи протянула Гоноре букет.

— Мах… Мах… — сказала она.

— Ты хочешь подарить букет маме? — спросила Гонора, наклоняясь к девочке.

Лиззи больше не ходила в школу для глухих, там их поджидали журналисты, поэтому для ее обучения Гонора пригласила молодого актера, умевшего обращаться с такими детьми, как Лиззи, поскольку его родители были глухими.

Лиззи кивнула и взяла Гонору за руку. Она нуждалась в постоянных физических контактах и почти не слезала с колен Гоноры и Курта. Она не могла есть, если кто-нибудь из них не сидел рядом. Сон тоже был большой проблемой. Гонора укладывала Лиззи в постель и долго сидела рядом, пока она не засыпала, но стоило ей выйти из комнаты, девочка моментально просыпалась, начинала плакать, и ее приходилось забирать в их с Куртом постель. Джоселин, не переставая защищать мужа, из которого она сделала святого, как-то случайно проговорилась, что причиной их ссоры явилось желание Малькольма приучить девочку спать в темноте.

Лиззи, несмотря на то, что непрерывно повторяла свое «мах-мах», избегала Джоселин. Когда Гонора предлагала ей пойти к маме, живущей в соседнем коттедже, девочка начинала отчаянно мотать головой, показывая, что не хочет. Ее глаза округлялись от страха, рот кривился, и она начинала плакать.

Лиззи никогда не произносила слово «папа». Детский психоаналитик, который наблюдал девочку, утверждал, что она помнит все, что произошло в тот злополучный вечер.

Держась за руки, Гонора и Лиззи направились к дому. Возле террасы им под ноги выкатился пушистый рыжий комочек — щенок, которого Курт подарил девочке на прошлой неделе и которого они назвали Кимми.

Кимми вцепился зубами в туфельку Лиззи и потянул ее. Она упала, рассыпав цветы, и громко засмеялась. Они катались по траве, рыжий комочек и маленькая девочка, и оба были очень довольны. Глядя на них, смеялась и Гонора. Она собрала рассыпанные по земле цветы и взяла Лиззи на руки.

Джоселин жила в том же коттедже, что и до замужества. Сейчас она сидела на террасе, подставив лицо жарким лучам солнца и кутаясь в шаль. Ее постоянно знобило, так как, по мнению врачей, у нее был нарушен обмен веществ. За время, прошедшее после смерти Малькольма, она сильно похудела. Воспаление слизистой оболочки глаз не позволяло ей носить контактные линзы, и она снова надела очки с толстыми стеклами, что придавало ее взгляду отсутствующее, потустороннее выражение. Одетая в темный свитер и темную юбку, с черной шалью на плечах, исхудавшая и отрешенная, она походила на раковую больную.

Завидев сестру и дочь, Джоселин поднялась и скрылась в доме. Сквозняк разметал по полу лежавшие на столе бумаги. Джоселин начала поспешно собирать их.

Слушание ее дела должно было состояться в Верховном суде Санта-Моники, где обычно рассматривались дела об убийствах при смягчающих вину обстоятельствах. Адвокаты, защищавшие Джоселин, попросили ее написать заявление с точным изложением фактов, предшествующих убийству мужа. Она должна была припомнить все случаи, когда Малькольм третировал ее и их маленькую дочь.

Джоселин упорно не хотела давать показания против мужа и винила во всем себя, повторяя без конца, что она должна быть наказана за совершенное преступление. Ей грозило пожизненное тюремное заключение, и Курт нанял команду юристов, чтобы квалифицировать случившееся как непреднамеренное убийство доведенной до отчаяния женщины. Достаточно с Джоселин и тех моральных и физических страданий, которые будут преследовать ее всю оставшуюся жизнь. Команду юристов возглавлял известный адвокат Картер Веерхаген. Взяв понятых, он привез Джоселин в их с Малькольмом дом в Беверли-Хиллс, где ей пришлось пройти через всю процедуру описания убийства. Другие члены команды опросили соседей и взяли у них свидетельские показания. К великому удивлению Джоселин, все они подтвердили, что Малькольм, в общем-то неплохой парень, жестоко обращался со своей женой. Врачи засвидетельствовали, что обнаружили на теле Джоселин свежие синяки и кровоподтеки. Гонора показала полиции и адвокатам огромный синяк на ручке Лиззи. Защита должна была представить действия обвиняемой как самозащиту от жестокого обращения отца и мужа.

Джоселин долго отказывалась давать показания против мужа, но в конце концов довод Курта, что из-за ее упрямства пострадает дочь, которой придется расти, зная, что ее мать приговорена к пожизненному заключению, убедил Джоселин, и она решила дать показания.

И вот теперь, напрягая память, Джоселин писала: Пятое ноября. Лалархейн. Малькольм недоволен, что я была недостаточно почтительна с Халидом — принцем крови. Старый английский доктор из Даралама может подтвердить, что Малькольм избил меня, сломав при этом ребро.

В дверь постучали. На террасе стояли Гонора и Лиззи с букетиком цветов в руках. Около их ног вертелся рыжий щенок.

Разделявшее их толстое стекло показалось Джоселин барьером, навсегда отгородившим ее от дочери.

Стараясь сдержать слезы и подавить в себе чувство ревности к сестре, Джоселин пошла открывать дверь. Лиззи протянула ей букетик.

Джоселин вопросительно посмотрела на Гонору и прижала руки к груди, что означало вопрос: «Мне?» Лиззи кивнула. Джоселин улыбнулась и показала Лиззи два пальца, растопыренных в виде буквы V, давая тем самым понять, что нужно принести воды. Лиззи бросилась за водой.

Джоселин перевела дыхание. Впервые за много недель Лиззи не убегала от нее. Но почему так ноет сердце? Почему слезы застилают глаза?

Кимми пытался вырваться из рук Гоноры.

— Почему ты не спустишь его на пол? — спросила Джоселин.

— Он наделает здесь луж.

Джоселин не могла сдержать улыбку.

— Ты просто идеал женщины, — сказала она сестре.

В комнату вернулась Лиззи. Высунув язык от усердия, она обеими руками несла стакан с водой. Пока Джоселин ставила цветы в вазу, девочка убежала на террасу.

— Мы пришли пригласить тебя на чай, — сказала Гонора.

— Мне непременно надо закончить сегодня мое жизнеописание, — ответила Джоселин. — Веерхаген торопит меня.

Оставшись одна, Джоселин сняла очки и закрыла лицо руками. Злополучная розовая ваза венецианского стекла разбила всю ее жизнь, стала причиной всех несчастий. Но, может быть, это предначертано судьбой? И началось еще тогда, когда Малькольм был маленьким мальчиком и отец бил его? Или тогда, когда она, выросшая без матери, постоянно чувствовала свою неполноценность, сравнивая себя с красивыми сестрами? И почему у них, двух здоровых людей, родилась глухая дочка? Чувствуя, что сейчас расплачется, Джоселин подняла голову и, открыв ящик стола, вытащила дневник. Прочитав последнюю строчку: Лиззи будет лучше с Гонорой и Куртом, она, торопясь, написала: Курт жив. Гонора не убийца. Они смогут стать хорошими родителями. Лиззи любит их. Меня она боится. Наверное, ей кажется, что когда-нибудь я опущу тяжелую вазу и на ее голову.

Курт от неожиданности вздрогнул, когда Джоселин дотронулась до его плеча. В элегантном костюме, с желтой защитной каской на голове, он наблюдал за бурением скважины. Вокруг них гудели машины, люди в желтых, как у Курта, касках управляли техникой. Курт оглянулся и увидел Джосс.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Наблюдаю за работой.

— Наверное, в тебе проснулась душа инженера.

— Наверное. Когда выйду из тюрьмы, непременно начну работать.

Они перебрасывались фразами, стараясь перекричать рев работающей техники.

— Выйдешь из тюрьмы? Веерхаген поклялся, что пойдет торговать сосисками, если не сумеет вытащить тебя. У него достаточно фактов, чтобы доказать, что ты защищала себя и ребенка.

— Мы дрались из-за нее. Каждый хотел перетянуть ее к себе.

— Это не оправдывает Малькольма, но пусть во всем разберется суд. Не могу простить себе, что не разглядел его раньше.

Опустив голову, Джоселин ковыряла землю носком туфли.

— Если меня оправдают и разрешат покинуть город, не мог бы ты послать меня куда-нибудь на работу?

Курт закурил сигарету.

— Ты действительно этого хочешь?

— Да. Для меня будет лучше уехать из страны.

— Тогда решено. Поедешь в Лондон, поближе к отцу.

— Я хотела бы поехать на строительство завода в Мексику.

— В Мексику? А ты знаешь, как там тяжело — жара, грязь, мухи? Это не место для Лиззи.

— Она останется здесь.

— Ты хочешь пока поехать одна? Ну что ж, неплохая мысль. Мы с удовольствием присмотрим за ней.

— Ей лучше навсегда остаться с вами.

— Но ты ее мать, Джосс.

— Да, но каждый раз, смотря на меня, она будет вспоминать, как я опускаю тяжелую вазу на голову ее отца. Не могли бы вы удочерить Лиззи?

От неожиданности Курт выронил изо рта сигарету.

— Удочерить?

— Я напишу, что отказываюсь от нее в вашу пользу.

Курт нахмурился.

— Нет, — резко ответил он.

— Но ты только что говорил…

— Я говорил, что мы готовы присматривать за ней столько, сколько это будет нужно тебе, — полгода, год.

— «Курт Айвари, один из самых богатых людей страны, который всего добился сам», — Джоселин цитировала статью в одной из газет, — не хочет обременять себя чужим ребенком?

— Давай считать, что я не слышал этого, — твердо сказал Курт. — Я просто не хочу, чтобы ты поступала опрометчиво. Ты всегда была разумной девушкой.

— Скажи это на суде, и Веерхаген проиграет дело. И разве ты забыл, как я убежала из дома Гидеона в одном платье?

Курт помолчал и спросил:

— Но почему ты обратилась с этой просьбой ко мне, а не к Гоноре, ведь она твоя сестра.

— Это давняя история. Тебе ее не понять.

— Не будь так самоуверенна.

— Ты хочешь сказать…

— Да, я помню, как ты писала на столе мои инициалы.

— Курт, ты для меня идеал мужчины. Я помню, что в родовой палате сожалела о том, что не ты отец моего ребенка.

— Гонора и я любим Лиззи, и ты прекрасно знаешь, как нам хочется иметь ребенка, но ты попала в беду, и мы не можем пользоваться случаем.

— Пройдет сто лет, но факт останется фактом: я убила отца своего ребенка. — Джоселин вытерла слезы.

Курт притянул ее к себе.

— Ты действительно считаешь, что так будет лучше для Лиззи?

— Я устала говорить об этом.

— Разреши мне сначала поговорить с Гонорой, — сказал Курт, крепче обнимая Джоселин. — Но спасибо тебе, Джосс.

— За что?

— За ребенка. Ты даже не представляешь, как сильно мы ее любим.

Джоселин спрятала лицо на груди Курта.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ Гонора. 1972 год

Глава 47

Кристал положила телефонную трубку и посмотрела на часы. Стрелки приближались к двенадцати. Она устало откинулась в кресле: с семи утра — цепь непрерывных совещаний и телефонных переговоров.

Компания «Талботт» строила овощеперерабатывающий завод в Ричмонде по заказу фирмы «Оникс». Президент фирмы Бен Хачинсон буквально не слезал с нее и выдвигал все новые требования.

Используя все свое обаяние — но отнюдь не вдовью постель, — Кристал успешно продвигалась в бизнесе. Ее красота привлекала не только бизнесменов, но и художников — все стены дома на Клей-стрит были увешаны ее портретами.

В животе неприятно забурчало, и Кристал вспомнила, что не ела с самого утра. Она нажала кнопку звонка и услышала голос секретарши:

— Да, миссис Талботт?

— Принесите мне кофе и попросите мистера Митчела зайти ко мне с бумагами по «Ониксу».

Падрик незамедлительно появился в дверях. Бросив на Кристал восхищенный взгляд, он заметил:

— Вы хорошеете с каждым днем, Кристал.

— Спасибо, Падрик.

Кристал, как и ее покойный муж, бесконечно доверяла Падрику Митчелу, а он, в свою очередь, обожал ее.

Оставшись одна, Кристал стала просматривать бумаги, принесенные Митчелом.

В кабинете Талботта все осталось без изменений — тяжелая старинная мебель викторианской эпохи, массивный, с кожаной столешницей письменный стол. Не уволила Кристал и «медведей», лишь слегка поприжала их. Обаяние обаянием, но в таком бизнесе, как строительный, нужна крепкая мужская рука.

Дверь без стука открылась, и в кабинет вошел Александр. Кристал с гордостью посмотрела на сына. Черный деловой костюм — еще одна сохранившаяся традиция — ладно сидел на нем.

Стройный, с красивыми чертами лица и гладко зачесанными назад светлыми волосами, Александр выглядел белой вороной в этом мрачном кабинете своего отца. Кристал, фанатично любившая младшего сына, не знала или не хотела знать о ходившей о нем дурной славе. После того как Александр порвал с влюбленной в него богатой наследницей владельца одного из крупнейших супермаркетов, девушка пыталась покончить с собой, врезавшись на машине в дерево.

Она осталась жива, но, несмотря на многочисленные операции, врачам так окончательно и не удалось поставить девушку на ноги, и она на всю жизнь осталась инвалидом.

Оба мальчика учились в Стенфорде. Гид — на инженера, а Александр помышлял о политической карьере. Своей железной логикой он доводил профессоров до исступления.

На квартире Александра, которую он делил с Гидом, часто устраивались дикие и продолжительные оргии.

Во время летних каникул Александр, как и его брат, работал в компании «Талботт» — или непосредственно в офисе, или на одной из строек.

На следующей неделе он должен был ехать в Колорадо, где строился завод по переработке урана.

— Мир перевернулся, — мрачно сказал Александр. — Айвари получил контракт на строительство электростанции в Юте.

— Этого не может быть! — воскликнула Кристал. Ее секретная служба была в курсе всех дел конкурирующих компаний, и особенно компании «Айвари».

— Я и сам узнал об этом минуту назад, — ответил Александр с огорчением, однако глаза его цвета топаза были полны лукавства.

Кристал считала, что хорошо знает своего сына, и, пожалуй, так оно и было на самом деле, но не всегда. К этому времени она совершенно забыла, кто явился причиной смерти Гидеона. Кристал ненавидела Курта и, желая краха его компании, была уверена, что Александр на ее стороне.

— Этот контракт сильно бы поднял престиж нашей компании, — вздохнула Кристал.

— Должно быть, Айвари подкупил нужных людей, чтобы получить его, — заметил Александр.

— Трудно сказать. Во всяком случае, мне ничего об этом не известно. Возможно, ему удалось доказать, что их компания более надежная.

— Остается сожалеть, что тетя, как ее там, в порыве ярости не прикончила и его.

Кристал повертела в руке кофейную чашечку. Она была рада, если уместно употребить это слово, что ее умненькая, язвительная младшая сестра Джоселин была приговорена к двухмесячному испытательному сроку, а Курт и Гонора забрали к себе ее бедного дефективного ребенка, но в ней текла кровь Силвандеров, и Кристал не могла позволить, чтобы кто-нибудь, пусть даже собственный сын, оскорблял ее родных.

— Ну, раз уже он получил этот контракт, ничего не поделаешь, — ответила Кристал сухо.

Александр сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладонь.

— Хорошо, мама, — сказал он спокойно и спросил:

— Нельзя ли мне взять недельку отпуска перед поездкой в Колорадо?

— А что думает Гид?

— Ему не терпится приступить к работе, а я бы с удовольствием пожил несколько дней в «Мамонии». Семья Талботт снимала апартаменты в этом всемирно известном отеле.

— Ты хочешь поехать в Марракеш? И это в конце июня?

— Пребывание там поможет мне быстрее акклиматизироваться в пустыне Колорадо.

— Почему бы тебе не поехать в Канны?

— В это время в Марракеше будет проходить большая панарабская конференция. Пора показать арабам, что в компании «Талботт» есть и мужчины. Как ты считаешь?

Кристал подошла к сыну и поцеловала его в щеку.

— Спасибо, Александр. Что бы я без тебя делала?

Сын улыбнулся.

В Марракеше стояла нестерпимая жара. Старинные белые дома, уступами поднимающиеся вверх и нависающие друг над другом, казалось, плыли в воздухе. Гонора, одетая в длинное хлопчатобумажное платье и белые парусиновые туфли, была вся мокрой от пота. В Марокко законы ислама не были такими суровыми в отношении женщин, как во многих арабских странах, однако Гонора из уважения к чужой религии даже Лиззи одела в длинное платье.

Вся семья Айвари прибыла в Марракеш накануне вечером. Рано утром Курт и его вице-президент ушли на встречу с Фуадом и другими официальными лицами Лалархейна, прибывшими в страну на панарабскую конференцию. Гонора уже несколько раз была в Марракеше и знала его хорошо; для Лиззи же все здесь было интересным и необычным, и она в возбуждении смотрела по сторонам: повсюду на веревках висели разноцветные яркие платья, толстые темноликие продавцы пальцами, унизанными перстнями, перебирали разложенные на прилавках товары, звучно зазывая проходящих мимо покупателей; худенький смуглый мальчик предлагал отведать мятного чая, разлитого в стаканчики, стоящие у него на подносе.

Гонора и Лиззи вышли на небольшую площадь, куда сходились все улицы. Яркое солнце ослепило их. Шофер, сопровождавший их на прогулке по старому городу, уже пересек площадь, скрывшись в тени деревьев, и сейчас они были совсем одни. Гонора огляделась и увидела двух детей, сидящих на земле скрестив ноги. Присмотревшись получше, она поняла, что это вовсе не дети, а древние старики с высушенной солнцем кожей. В ногах одного из них стояла корзина.

— Мадам, — позвал он тихо, — мадемуазель! — Старик поднялся с земли.

Лиззи заметила его движение и с интересом посмотрела на старика.

В это время второй старик достал флейту и заиграл медленную нежную мелодию. Крышка корзины быстро открылась, и оттуда высунулась голова кобры. Мгновение — и все тело змеи поднялось над корзиной, раскачиваясь из стороны в сторону. Гонора отпрянула назад, вскрикнув от испуга. Лиззи как завороженная смотрела на раскачивающийся столбик. Старик взял кобру в руки, и она в мгновение ока обвилась вокруг его тощего тела, высунув вперед острое жало.

Глаза Гоноры встретились с глазами змеи — холодными, немигающими. Укротитель со змеей на теле сделал шаг в сторону Лиззи, и она отчаянно закричала. Гонора схватила девочку за руку, ища глазами шофера.

— Убирайтесь немедленно! — кричала она, стремясь быстрее покинуть площадь, но старик преградил ей дорогу.

— Мадемуазель, — обратился он к Лиззи, и девочка закричала еще пронзительнее. Гонора не знала, что делать.

Приятный мужской голос у нее за спиной сказал что-то по-арабски, и старик отступил назад. Флейта умолкла.

Гонора оглянулась. Перед ними стоял высокий молодой человек, которого она заметила еще раньше. «Типичный американец», — подумала тогда Гонора, разглядывая его модную рубашку и дорогие джинсы, плотно облегающие длинные ноги. Даже его темные очки были последним писком моды.

Услышав, что юноша говорит по-арабски, Гонора изменила свое первоначальное мнение и решила, что он француз марокканского происхождения.

— Мерси боку, месье, — поблагодарила она.

— Не стоит благодарности, — ответил юноша по-английски. Он бросил старикам несколько монет. — Так они зарабатывают себе на жизнь и пугают молодых женщин и маленьких девочек.

Лиззи все еще прятала лицо у Гоноры на груди.

— Как ты себя чувствуешь, малышка? — спросил молодой человек.

— Она не слышит, — ответила Гонора.

Почувствовав, что говорят о ней, Лиззи подняла хорошенькое личико и посмотрела на юношу.

— Змея, — сказала она.

— Я тоже не люблю змей, — ответил юноша, тщательно выговаривая слова. Он посмотрел на Гонору. — Разрешите представиться. Александр Талботт.

Гонора вздрогнула и побледнела.

— Что с вами? — спросил Александр. — Вам плохо?

— Н… нет… немного, — бормотала Гонора. Помедлив, она представилась:

— Гонора Айвари, а это моя дочь Лиззи.

Очки скрывали выражение глаз Александра, но задрожавшие губы выдавали его волнение.

— Какая неожиданность, — произнес тихо Александр, молча поклонился и исчез.

Гонора и Лиззи сели в «мерседес», и шофер включил двигатель. Девочка молчала и даже не глядела по сторонам.

— Почему он убежал? — спросила Лиззи, когда они вошли в гостиницу.

Гонора улыбнулась и ответила:

— Его зовут Александр Талботт. — Она повторила имя по буквам. — Поняла? Александр. Помнишь, я говорила тебе, что у меня и у тети Джосс есть еще одна сестра?

— Помню. Когда дедушка рассказывает о ней, он всегда просит, чтобы я ничего не говорила тебе и папе. Почему? Вы же не скрываете от меня, что тетя Джосс — моя настоящая мама, так почему мне нельзя говорить о тете Кристал? Что с ней случилось и почему А…

— Александр. Он сын тети Кристал, мой племянник и твой кузен. — Лиззи хорошо знала, что у нее есть два кузена, и когда в школе для глухих, где она училась, проходил урок на тему «Моя семья», сказала, что ее кузены — взрослые мужчины.

— Почему он убежал? — повторила Лиззи.

— Я думаю, он растерялся, узнав, кто мы.

За ленчем Гонора рассказала Курту о неожиданной встрече.

— Я так испугалась, когда он назвал себя, — добавила она.

— Он убежал, — сообщила Лиззи, — и чуть не сшиб с ног продавца воды. — Девочка говорила, используя азбуку для глухих.

— Это то, что я называю словом «перевозбудился», — пояснил Курт дочери.

Гувернанткой Лиззи была мисс Мак-Иван, пожилая женщина с Ямайки с лицом добрым, открытым. Она знала язык глухонемых и помогала Гоноре заниматься с дочерью.

В этот вечер супруги Айвари собирались посетить один из ресторанов, где подавались блюда национальной кухни, и Лиззи была поручена заботам мисс Мак-Иван.

В зале ресторана царил полумрак. Гонора оглядела сидящих за столиками людей и увидела Александра. Он сидел за одним из угловых столиков, и его лицо в темных очках было повернуто в их сторону.

Гонора помахала ему рукой. Александр, одетый в элегантный белый пиджак, поднялся и подошел к ним.

— Прошу прощения за свое дурацкое поведение сегодня утром, миссис Айвари, — сказал он.

Гонора дружелюбно посмотрела на юношу. Вне всякого сомнения, он похож на Кристал: тот же прямой, но по-мужски более крупный нос, та же форма рта, те же светлые волосы. Высокий и стройный, он явно пошел в породу Силвандер.

«Мой племянник», — подумала Гонора, и сердце ее наполнилось радостью.

— Зовите меня просто Гонора, — сказала она с улыбкой. — Я тоже вела себя сегодня не лучшим образом, но, знаете, эта змея так напугала нас с Лиззи. — Гонора повернулась к Курту:

— Курт, это наш спаситель, мой племянник Александр Талботт. Александр, это мой муж Курт Айвари.

— Я ваш должник, Александр, — сказал Курт. — Мне жизни не хватит, чтобы расплатиться с вами за спасение моих девочек от страшного чудовища. — Улыбаясь, Курт протянул Александру руку.

Глаза Александра, скрытые темными очками, в упор смотрели на Курта. Гонора начала волноваться. Почему он не протягивает руку Курту? Неужели он знает о его вражде с Гидеоном? Что скрывается за этими темными стеклами?

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Александр с явной неохотой протянул руку.

У Гоноры отлегло от сердца. Чтобы разрядить обстановку, она улыбнулась и сказала:

— Вы копия Кристал. Как поживает моя сестра?

— Прекрасно, просто прекрасно, — тихо ответил Александр. — Никто не верит, что она мать двух взрослых сыновей.

Александр, продолжая смотреть на Курта, топтался около столика. Гонора почувствовала себя неловко.

— Она всегда была самой красивой из нас, — услышала Гонора совсем непохожий на свой голос. — Мне представляется ужасным, что она вышла замуж за Талботта, — сказала она внезапно и смутилась еще больше.

Все молчали.

— Александр, можем мы пригласить вас пообедать с нами? — нарушила молчание Гонора.

— Я… я… у меня встреча…

Александр отошел. Гонора провожала его взглядом.

— Большой человек! — заметил Курт.

— Курт, ему сейчас очень тяжело. Он знает, что наши семьи враждуют. Александр еще так молод и не может понять всего.

— Мне так не кажется.

— Курт, ты несправедлив к мальчику.

— Возможно. Я могу понять, что он был в шоке, когда узнал, кто ты, но сейчас, подойдя к нам, почему он так долго думал, протягивать ли мне руку?

— Может, он знает о конкуренции наших компаний?

— Тогда мне совсем непонятно, что он здесь делает. У «Талботт» нет ни одного проекта в этом регионе.

— Он мог просто приехать сюда на каникулы.

— Вполне вероятно, если он любитель жары в сто пятьдесят с лишним градусов. И потом, что это за маскарад? К чему ему темные очки в таком полумраке?

— Мне он нравится, Курт, — решительно заявила Гонора.

К ним подошел смуглый мальчик с медным тазом и полотенцем, и они стали молча мыть руки. «Наш сын, — думала Гонора, — был бы сейчас всего на два года старше Александра».

Глава 48

На следующий день Лиззи, все еще находившаяся под впечатлением от встречи с коброй, предложила остаться в отеле и искупаться в бассейне.

Они вышли из крытой стеклянной галереи, и жара навалилась на них. Она всасывалась в тело, точно тысячи пиявок, и Гонора почувствовала, что задыхается. Лиззи, обутая в сабо, весело бежала по дорожке, оставляя следы на ее песчаной поверхности.

Вокруг гостиницы простирался огромный сад, заложенный еще в семнадцатом столетии. Опытный глаз Гоноры подмечал все — оливковые рощи, огромные пальмы, кусты роз и множество разнообразных цветов самых различных оттенков.

В бассейне и вокруг него было много народу, в основном теплолюбивые французы, чьи веселые голоса звенели в воздухе. Среди разноцветной толпы сновали официанты в белых куртках, разнося прохладительные напитки в высоких запотевших стаканах. Лиззи, оттолкнувшись от мостков, нырнула в воду и поплыла. Гонора, изнывая от жары, уселась под большим полосатым зонтом и принялась писать письма: Джоселин, жившей в Джорджтауне, Ленглею в Лондон и миссис Мел-Акер — фамилия Ви по третьему, уже умершему, мужу, который оставил ей значительный счет в банке и хорошо обставленный дом с видом на залив Сан-Диего.

— Привет, — услышала Гонора мужской голос. Перед ней стоял Александр. Длинноногий и загорелый, он держал в руках полосатое полотенце, тогда как у всех постояльцев «Мамонии» полотенца были голубые.

— Доброе утро, — поздоровалась Гонора и вопросительно посмотрела на его полотенце.

— У нас здесь апартаменты, рядом с апартаментами Черчилля, — ответил Александр на ее немой вопрос. — Как себя чувствует Лиззи? Я вижу, она совсем оправилась от испуга.

— Не совсем. Сегодня она отказалась от прогулки по Марракешу.

— Очень красивая девочка. Я не помешал вам?

— Нет, я уже закончила писать письма.

Александр сел рядом с Гонорой, и они стали болтать о всяких пустяках. К этому времени Лиззи выбралась из бассейна и подошла к ним. Александр спросил ее, как на языке глухонемых сказать «ужасная жара», и девочка после некоторого колебания принялась обучать его различным словам. Вскоре все трое отправились в бассейн и долго плавали.

— Хватит с тебя солнца на сегодня, — сказала Гонора Лиззи, — нам пора идти домой.

— Нет! — закричала девочка. — Я хочу остаться с Александром.

— Ты хочешь остаться со мной? — спросил Александр на пальцах.

— У меня такое впечатление, что вы давно знаете язык жестов, — заметила Гонора.

— Просто я быстро все усваиваю, — ответил Александр и добавил: — Завтра утром я еду осматривать город. Хочешь поехать со мной, Лиззи?

Девочка закивала головой.

— А вы, Гонора?

— Я думаю, вы прекрасно обойдетесь и без меня.

Когда на следующее утро Александр и Лиззи вернулись с прогулки, Гонора пригласила его позавтракать с ними на открытой террасе гостиничного кафе. Александр с радостью принял приглашение. Помня недоумение Курта по поводу пребывания Александра в жаркой, переполненной туристами и участниками конференции стране, Гонора искала подходящего момента, чтобы спросить его об этом, но так и не решилась задать свой вопрос.

После завтрака Лиззи поднялась в номер, а Гонора и Александр, расположившись в холле гостиницы у фонтана, вели неторопливый разговор. К удивлению Гоноры, юноша был хорошо начитан, знал итальянскую оперу, которую она тоже очень любила. В холле царил полумрак, но Александр по-прежнему не снимал темных очков, и это удивляло Гонору. «Возможно, у него просто такая привычка, — думала она, — или под очками он хочет скрыть смущение».

Последующие два дня Александр провел вместе с ними. Они купались в бассейне, ездили на экскурсии, много разговаривали. Гонора очень радовалась этому. Она считала, что завязавшаяся дружба с Александром — верный знак того, что родственные связи всей семьи Силвандер скоро восстановятся.

В одиннадцать часов утра, вскоре после того, как Курт уехал на очередное совещание, а Лиззи ушла завтракать с внучкой Фуада, Гоноре в номер принесли письмо. Она вскрыла конверт и прочитала: «Гонора, не сочтите за дерзость, но мне хотелось бы пригласить вас на ленч к себе в номер. Одну. В половине второго. Подходит? Александр».

Гонора бросилась к телефону, но номер Александра не отвечал. Тогда она спустилась вниз и оставила записку у портье. Она с радостью принимала предложение Александра.

Приятной прохладой повеяло на Гонору, когда она вошла в апартаменты Талботтов. Белые занавески и почти полное отсутствие мебели усиливали ощущение прохладной свежести. В алькове стояли три низких кресла и столик, накрытый к ленчу.

— Я заказал арабский пирог.

— Как вы догадались, что это мое любимое блюдо?

— Мужская интуиция. — Александр расстелил у нее на коленях салфетку камчатного полотна. — Да и Лиззи подсказала мне. — Александр поднял крышку, и в ноздри Гоноре ударил аппетитный запах горячего арабского пирога с голубями. Пользуясь на арабский манер тремя пальцами правой руки, он разломил пирог и подал кусок Гоноре. Она откусила кусочек и закатила глаза, всем своим видом выражая удовольствие. Александр в это время рассказывал ей, как арабы готовят пирог.

— Откуда вы все это знаете, Александр?

— Просто мы несколько раз приезжали сюда, и я почти все время проводил на кухне, наблюдая за приготовлением пирога. Отсюда и мое знание арабского языка. Я помню, что на этот пирог идет три фунта масла, тридцать яиц, шесть голубей, фунт миндаля, сколько-то имбиря, красного перца, лука, шафрана, кориандра, сахара.

— Боюсь, что я никогда не сумею приготовить этот пирог — слишком уж сложно.

Александр налил им вина.

— Гонора, я еще не встречал такого бесхитростного человека, как вы. Я очень люблю маму, но это не мешает мне видеть все ее недостатки. Она человек меркантильный…

— Александр! — прервала его Гонора.

— Я хочу сказать, что вы с ней совершенно разные. Я никогда никому не верил, а вам поверил сразу.

Гонора зябко поежилась. Нехорошее предчувствие охватило ее.

— Александр, давайте сменим тему разговора, — попросила она.

— Простите, но я всегда довожу задуманное до конца.

— Ваш отец был таким же упорным человеком, — ответила Гонора и покраснела: они впервые заговорили о Талботте.

— Он мне не отец.

Гонора внимательно посмотрела на Александра, но увидела только свое отражение в темных стеклах его очков.

— Гидеон Талботт мне не отец, — повторил Александр. — В четырнадцать лет я узнал, кто мой настоящий отец, но встретился с ним только на этой неделе.

В сознании Гоноры не укладывалось сказанное Александром. Она вскочила из-за стола и закрыла руками уши.

— Я больше ничего не хочу слышать! — в ужасе закричала она.

— Мой отец — Курт Айвари, — спокойно продолжил Александр.

— Вы что, шутите? — вскрикнула Гонора.

— Вам не приходило в голову, почему я остолбенел, когда увидел его?

— Мы оба заметили ваше смущение, — тихо ответила Гонора.

— Как бы не так! Я был смущен, когда узнал, кто вы и Лиззи, но при встрече с ним я не был смущен. Я просто остолбенел. Мой мозг отказывался понимать, что передо мной сидит мой отец. — Гонора почувствовала, как к горлу подступают рыдания.

— Зачем вы мне рассказали все это? — спросила она срывающимся голосом.

— Такой уж у меня характер, — невозмутимо ответил Александр, — но мне искренне жаль вас, тетушка. Уж больно вы хороший человек.

— Я не знаю, что вам сказала Кристал, но она солгала! — закричала Гонора.

— Я не знаю, какой мама была в юности, но сейчас она стала моралисткой. Адюльтер — последнее, о чем она думает.

— Она просто решила мне отомстить за то, что Курт преуспевал в делах больше, чем Талботт.

Александр медленно снял темные очки.

— Посмотрите на меня, — сказал он.

Гонора взглянула ему в глаза — глаза Курта. Александр продолжал спокойно смотреть на нее. Гонора вспомнила взгляд кобры и закричала.

— Теперь поверили? — спросил Александр.

Забыв о ступеньках, ведущих в альков, Гонора бросилась бежать и упала. Александр молча наблюдал, как она неуклюже поднялась с пола и исчезла за дверью.

Глава 49

Гонора всегда добавляла что-нибудь свое к однообразной обстановке гостиничных номеров — расставляла вазы с цветами, ставила на полку небольшую библиотечку современного романа, застилала диваны яркими покрывалами. Вбежав в номер и оглядевшись вокруг, она вдруг подумала о тщетности всех своих стараний быть хорошей женой — ведь Курт обманул ее.

Она прошла в спальню и упала на кровать. В животе у нее противно заныло, к горлу подступила тошнота.

Гонора побежала в туалет и, склонившись над унитазом, извергла из себя съеденный пирог. Держась от слабости за стенку, она прошла в ванную комнату и прополоскала рот водой, не обратив внимания на надпись «пить нельзя». Почистив зубы, она разделась и легла в постель. Желудок болел, и она положила на него руку, стараясь унять боль. Взгляд ее блуждал по потолку. У Курта есть сын!

Основой всей ее жизни была любовь Курта, и вот эта основа дала трещину.

«Не будь смешной, — уговаривала она себя, — ты вышла замуж за человека, который всегда любил женщин и был близок со многими из них. Почему ты так уверена, что и после женитьбы он не изменял тебе? Наверняка он ходил на сторону, и поэтому что удивительного в том, что у него есть ребенок, и, может быть, не один.

Но почему именно Кристал? — снова промелькнула мысль. — Почему моя собственная сестра?»

Мучительное видение всплыло перед глазами: Курт, обнаженный, лежит на спине, на нем лежит Кристал — любимая поза Курта. Он гладит ее грудь, бедра. Они улыбаются друг другу, шепчут ласковые слова.

Гонора застонала. «Интересно, бросил бы меня Курт, если бы знал об Александре? — подумала она. — Вне всякого сомнения, мое бесплодие толкнуло его в объятия Кристал, — продолжала думать Гонора, ловя ртом воздух. — А что, если их роман продолжается до сих пор?»

Мысли одна тяжелее другой приходили Гоноре в голову. Она потеряла чувство времени. За дверью раздались шаги.

— Мама, ты дома? — услышала она голос Лиззи.

Вытерев слезы, Гонора закричала:

— Мисс Мак-Иван, скажите Лиззи, что я плохо себя чувствую!

— И не удивительно, — услышала она голос гувернантки, — такая жуткая жара! Отдыхайте, миссис Айвари, и ни о чем не беспокойтесь!

Гонора слышала, как открылась и закрылась дверь комнаты дочери: Лиззи обычно спала в это жаркое время дня. Раздался голос муэдзина, сзывающего верующих на молитву, в саду послышался звук мужских голосов, шумел кондиционер — все эти звуки проходили через сознание Гоноры, не прерывая ход ее тяжелых мыслей.

В комнате сгущались тени. Голос мисс Мак-Иван за дверью спросил, не хочет ли она чего-нибудь, но Гонора промолчала, и они с Лиззи покинули номер. Гонора зарыдала.

— Гонора!

Освещенный включенным в гостиной светом, в дверях стоял Курт. Застигнутая врасплох, Гонора быстро вытерла слезы.

Курт включил лампу и сел на кровать.

— Что случилось, дорогая? Почему ты плачешь?

Курт дотронулся до ее плеча. Гонора вскочила и убежала в ванную, чтобы надеть халат. Курт последовал за ней.

— Лиззи сказала мне, что жара сморила тебя.

— Это не жара, — решительно сказала Гонора, — я кое-что узнала об Александре.

— Об Александре? Я знаю, что он проводит с вами все свободное время, но…

— Тебе больше незачем притворяться.

— Почему я должен притворяться? Я высказал тебе свое мнение о нем.

— Я знаю, чей он сын.

— Что здесь происходит? — Курт подошел к жене и резко повернул ее к себе. — О чем ты говоришь?

Гонора вырвалась из его рук.

— Курт, не принимай меня за идиотку! Я все знаю!

— Уж не хочешь ли ты сказать, что он мой?

— Вот именно.

— Майн Гот! — воскликнул Курт, вспомнив язык детства. Он прошел через всю комнату и встал у окна. — Гонора, я не хотел говорить тебе, вы с Лиззи так привязались к этому человеку, и к тому же он твой племянник, но все в один голос говорят, что он отъявленный подонок.

— Курт, хватит лжи.

— Неужели ты не понимаешь, что он дурачит тебя?

— Замолчи! — закричала Гонора.

Курт подошел к жене и заглянул ей в глаза.

— Ты больше веришь ему, чем мне?

— У него твои глаза.

— Мои глаза?

— Да. Тот же разрез, цвет — все.

— Какая чепуха. — Курт выглядел растерянным.

Дыхание его стало прерывистым. Он подошел к креслу и тяжело опустился в него.

Гонора забеспокоилась. А что, если его хватит удар?

— Курт, — ласково окликнула она, — с тобой все в порядке?

Помолчав, Курт посмотрел на жену и сказал:

— Это вполне возможно. Все совпадает.

Гонора побледнела и беспомощно захлопала ресницами.

— Возможно, — прошептал Курт, — но невероятно.

— Ваш роман продолжается? — спросила Гонора.

— Ради Бога, Гонора!

— Так ты все-таки спал с ней?

— Чисто случайно. Все получилось так глупо. Если я расскажу тебе, ты мне просто не поверишь. У меня не было женщин, кроме тебя, все это время.

— Ты прав, я не верю тебе.

Курт прикрыл рукой глаза и быстро заговорил:

— Помнишь, я ездил в Сан-Франциско, чтобы получить контракт на строительство дамбы на Тайване? В честь делегации был устроен большой прием, и она была там одна, без Гидеона. Я не знаю, почему она была одна. Я сильно напился. Напилась и твоя сестра. Мы вышли в сад. Шел дождь. Мы дрались, катаясь по мокрой земле. Оглядываясь назад, я не могу понять, как это произошло. Она меня ударила, я ответил ей тем же. Она была, как тигрица. Я не понимаю, как это случилось. Меня никогда не тянуло к ней. Я был пьян, зол на всех на свете, и особенно на Гидеона, который так круто изменил мою жизнь. Обида, злоба переполняли меня. Я сейчас не могу вспомнить, что заставило меня это сделать. Я был очень пьян.

Гонора схватилась за горло.

— Придумай что-нибудь получше. Я не верю ни одному твоему слову.

— Я сам пытаюсь разобраться в том, что случилось. Не знаю, что наговорил тебе этот негодяй. Почему он не пришел ко мне?

— Он хотел, чтобы я все знала.

— Он просто хотел причинить тебе боль. Или ему хотелось унизить меня? Ну ладно, я был пьян и переспал с его матерью, но это еще ни о чем не говорит.

— У него твои глаза! — закричала Гонора и в испуге прикрыла рот рукой.

Курт тяжело поднялся и зашагал по комнате. Каждый его шаг отдавался болью в сердце Гоноры. Она почувствовала отвращение к мужу. Гонора открыла дверь и вышла на балкон, в жаркую духоту. Курт последовал за ней.

— Дорогая, мы уедем завтра же. Если хочешь, можем уехать сегодня. Я найму само…

— Я уеду одна, — прервала его Гонора. — Я и Лиззи.

— Я не отпущу тебя одну.

— Мне кажется, тебе лучше остаться и уладить свои дела… с Кристал… и твоим сыном.

— Прекрати нести эту чушь! — закричал Курт.

— Неужели ты не понимаешь, — Гонора задыхалась, — как мне тяжело сейчас?

— Гонора, любимая, давай отнесемся к случившемуся, как к простому биологическому акту. Для меня этот длинноволосый подонок не более чем случайный прохожий. Я его больше никогда не увижу. У меня нет никакого сына.

Гонора мысленно перенеслась в послеродовую палату: она чувствовала холод простыней, видела тень ветвей на стене дома напротив, ощущала запах увядших роз, подаренных ей Ви, и, самое главное, боль в животе, где еще совсем недавно лежал ребенок Курта.

Курт наблюдал за сменой выражений ее лица.

— Гонора, — тихо произнес он, — давай расценим это как печальный инцидент в нашей жизни и забудем обо всем.

Гонора покачала головой.

— Нет, для меня все это слишком серьезно.

— Я… никуда… тебя… не… отпущу, — произнес Курт с расстановкой и крепко сжал ей руку.

Гонора взвизгнула от боли, но Курт продолжал держать ее. Он привлек ее к себе и крепко поцеловал в губы.

Поцелуй Курта не вызвал ответной реакции. Наоборот, Гонора почувствовала отвращение. Курт еще крепче прижал ее к себе, пытаясь коленом раздвинуть ей ноги. Гонора закричала и стала вырываться, но силы были неравными.

Курт поднял ее на руки и бросил на кровать, навалившись сверху всей тяжестью своего тела. Гонора попыталась вырваться, но Курт кулаком вдавил ее в постель. «Совсем как у бедной Джосс», — промелькнуло у нее в голове. Курт пытался сорвать с нее трусики, его золотой перстень больно впился ей в тело. Коленом раздвинув ей ноги, Курт вошел в нее. Раньше Гонора моментально испытывала оргазм, сейчас же ничего, кроме боли.

Курт ласкал ее, шептал нежные слова: дорогая, любимая, ненаглядная… Гонора молчала.

Через две минуты он отпустил ее. Гонора забилась в дальний конец кровати и сжалась в комочек. За спиной она слышала тяжелое дыхание мужа.

— Совсем неплохая идея, не так ли? — спросил он. Гонора промолчала.

— Хорошо, Гонора, пусть будет по-твоему. Я куплю билеты. Куда ты хочешь лететь?

— В Лондон, — ответила Гонора и подумала: «Я, как раненое животное, уползаю в свою нору».

— Хорошо, пусть будет в Лондон. Три билета на первый же рейс.

— Спасибо.

— Полагаю, ты не хочешь, чтобы я спал в этой комнате?

Гонора не ответила.

— Хорошо, я перейду в другой номер.

— Спасибо.

Курт открыл дверь и вышел. Гонора заметила, что он плачет.

На другой день, в начале второго, Гонора поднималась по трапу самолета, следующего из Касабланки в Лондон и Париж.

На руках она держала Лиззи. Мисс Мак-Иван несла дорожные сумки. На летном поле стояла группа мужчин в черных одеждах и, заслонившись руками от солнца, смотрела в небо — встречали какого-то важного гостя.

Гонора опустилась в кресло и закрыла глаза. Теперь только время и расстояние могут залечить ее раны.

Глава 50

Курт договорился, что машина лондонского филиала его компании встретит их в аэропорту Хитроу. Увидев лицо знакомого шофера, Гонора вновь испытала прилив отвращения к мужу и, внезапно передумав, отпустила машину и стала ловить такси. Мисс Мак-Иван и Лиззи, удивленные ее странным поведением, молчали.

— Гостиница «Чамберленд», — сказала она водителю такси. Название этой большой старинной гостиницы всплыло откуда-то из глубин памяти. Гонора никогда раньше не останавливалась в ней и не помнила, чтобы кто-нибудь из ее знакомых жил там, но назвала она именно эту гостиницу. «Почему?» — спрашивала она себя. Ответ на вопрос всплыл, когда такси остановилось у входа в гостиницу, — она не хочет, чтобы Курт разыскал ее. Он наверняка уже пустился на поиски.

Утро следующего дня было дождливым. В Лондоне стояла холодная погода, часто шли дожди. Поменяв дорожные чеки, Гонора отправила мисс Мак-Иван по магазинам купить что-нибудь подходящее из одежды. Внезапно подумалось, что скоро ей придется отказаться от услуг высокооплачиваемой гувернантки, так как денег у нее немного, а вновь зависеть от Курта она не хотела. Но сейчас главная задача — найти подходящее жилье.

Купив в гостиничном киоске дешевый пластиковый зонтик, Гонора, как была, в легком платье, отправилась в контору по найму квартир, расположенную здесь же, за углом. Каждый шаг отдавался болью во всем теле, на душе было холодно и тоскливо.

К великому разочарованию агента по недвижимости, принявшего ее за богатую клиентку, Гонора попросила подобрать ей удобную, но недорогую квартиру, где можно жить с ребенком.

Порывшись в картотеке, агент сказал:

— Вот то, что вам нужно, и совсем недорого. Всего пятьдесят фунтов в неделю. Хороший дом в Западном Кенсингтоне. — Уверенный, что американка не знает Лондона, агент добавил: — Это один из лучших кварталов, где живут только состоятельные люди.

«Никому не придет в голову искать нас в этом районе», — подумала Гонора.

— Ну что ж, я согласна, — ответила она.

Агент повез Гонору на такси смотреть квартиру.

Район Грейт-Каррингтон-плейс в Западном Кенсингтоне, несмотря на свое пышное название, был простой трущобой. Три тесно прижавшихся друг к другу строения и составляли дом, в котором Гоноре предлагалась квартира на втором этаже. Думая о Курте и Александре, Гонора не заметила ни тесноты маленьких комнат, ни старой, полуразвалившейся мебели, ни спертого воздуха.

Сказав, что квартира ей подходит, Гонора попросила агента проследить, чтобы хозяева записали ее под девичьей фамилией Велдон — так звали ее соседку в Эдинторпе.

— Не сомневайтесь, миссис Велдон, — ответил агент. — Порядок требует, чтобы вы заплатили за неделю вперед.

* * *

Мисс Мак-Иван, привыкшая к богатым домам и роскошным отелям, осмотрев квартиру, побледнела, но ничего не сказала. Лиззи беззаботно пробежалась по крошечным комнатам и громко рассмеялась: ей было все равно, где жить.

Дождь прекратился, но небо было затянуто серыми тучами. Гувернантка и Лиззи надели новую теплую одежду, взяли зонтики и отправились гулять.

Помахав им вслед, Гонора попыталась включить отопление, батареи оставались холодными. Вспомнив, что отопление летом не работает, Гонора прошла к себе в комнату и достала из сумки расшитую бисером накидку, единственную теплую вещь, которую она взяла с собой в Марокко. Вернувшись в гостиную, она села в кресло и задумалась.

Гоноре было жаль Курта, но она чувствовала, что не сможет больше жить с ним. Что же ей теперь делать? В кошельке оставалось меньше тысячи долларов в дорожных чеках. Гонора никогда не была сильна в арифметике и сейчас пыталась сообразить, во что ей обойдется квартира и питание. Придется жить очень экономно, но Лиззи должна ходить в лучшую школу и обучаться у лучших учителей.

Гонора вспомнила, что Курт начинал свой бизнес с нуля и что, согласно калифорнийским законам, часть его состояния принадлежит ей. Но как это будет выглядеть с точки зрения морали, если она потребует у него деньги? Нет, она не может ничего просить у него, и ей остается одно — работать.

Работать, но где и кем? Она умеет только обслуживать столики. Гонора закрыла глаза и поудобнее устроилась в кресле. Вскоре сон сморил ее, и, как всегда, ей начали сниться кошмары.

Обнаженная, она идет по заснеженной улице и вдруг видит Курта. Она застывает на месте, и снег окутывает ее, превращая в снежную бабу. Курт смеется и бросает в нее снежки, стараясь попасть в грудь. По его щекам текут кровавые слезы. Вдруг откуда-то появляется Александр. Он громко хохочет и смотрит на нее холодными глазами кобры.

Звук хлопнувшей двери разбудил Гонору. Она открыла глаза и увидела Лиззи.

— Мама, это я, — ответила девочка, встретив встревоженный взгляд матери.

— Вы так кричали, бедная миссис Айвари, — заметила гувернантка, — и вид у вас такой, будто вы видели собственную смерть.

Мисс Мак-Иван открыла одну из купленных ею банок и приготовила суп из сельдерея. Гонора вспомнила, что последней ее пищей был арабский пирог, да и тот весь пошел в унитаз. Значит, у нее совсем пустой желудок. Надо попытаться проглотить хоть что-нибудь. Гонора поднесла ложку ко рту, но рука задрожала, и суп вылился на скатерть.

Мисс Мак-Иван побежала за термометром. Ртутный столбик показывал больше ста градусов по Фаренгейту.

— Бедная миссис Айвари, — встревожилась гувернантка. — Надо немедленно позвонить мистеру Айвари.

— Нет! — закричала Гонора.

— Но дорогая миссис Айвари, в Марроко так много всяких болезней, что я просто боюсь за вас.

— Тогда позовите врача, — голос Гоноры был слабым.

Врач, жившая по соседству миловидная молодая женщина, не смогла поставить диагноз, но посоветовала побольше пить и не вставать с постели. Каждое утро она забегала проведать Гонору.

Через неделю температура понизилась, тело перестало ломить, в голове прояснилось, и Гонора принялась обдумывать их с Лиззи будущее.

Такси свернуло на Грейт-Каррингтон-плейс. Джоселин посмотрела по сторонам. Конский каштан, росший в несколько рядов, затенял кирпичные стены домов, смягчая их убожество. Как опытный инженер, Джоселин сразу заметила дефекты их конструкции. Когда-то, до отъезда в Америку, семья Силвандер жила на такой же грязной улице, в таком же красном кирпичном доме. На дворе стоял август, погода была солнечной, и Джоселин находилась в прекрасном настроении.

Такси подъехало к одному из домов, у входа в который были расставлены горшки с цветущей геранью.

Из десяти кнопок Джоселин, поколебавшись, выбрала кнопку, против которой стояла фамилия Велдон.

Окно на втором этаже открылось, и из него выглянула смуглая женщина.

— Кто там? — спросила она. — Ах, вы, верно, миссис Джоселин Силвандер! — После смерти Малькольма Джоселин взяла девичью фамилию.

Замок щелкнул, и дверь открылась. Узкая лестница, ведущая наверх, была покрыта голубой дорожкой, стены оклеены новыми обоями цвета «пупсик» — чувствовалось, что хозяева недавно произвели косметический ремонт. Однако никакой ремонт не мог выветрить спертый, влажный воздух, господствовавший здесь столетие.

Мисс Мак-Иван уже ждала Джоселин у открытой двери в квартиру.

— Рада встрече с вами, миссис Силвандер, — сказала она. — Пожалуйста, проходите.

Джоселин прошла в комнату, где стояли софа и кресло, покрытые грубыми домоткаными чехлами, на низком столике работал маленький телевизор, в нише располагались обеденный стол и стулья.

Гувернантка включила телевизор и сообщила, что Гонора и Лиззи отправились на прогулку и вернутся домой не раньше чем через полчаса.

— Они где-то в районе Тьюб-стейшн, — добавила она. — Хотите, я приготовлю вам чай?

— Нет, спасибо. Лучше я пойду им навстречу.

Лицо мисс Мак-Иван омрачилось: ей хотелось поболтать с Джоселин о своей хозяйке и ее горькой участи.

— Вы можете разминуться, — заметила она.

— Ну, если это произойдет, я вернусь обратно.

Джоселин весело шагала по улице в тени каштанов — высокая, уверенная в себе женщина в синем элегантном платье из хлопка с небольшим процентом вискозы, что было очень удобно в путешествиях: платье не мялось и его не надо было гладить, туфли на низком каблуке простого фасона, но опытному глазу сразу было ясно, что они из дорогого магазина. После смерти Малькольма Джоселин позволяла себе только две роскоши — обувь и белье.

Она носила короткую стрижку с челкой, которая сейчас весело подпрыгивала в такт ее шагам. Единственным украшением были золотые часы «Картье» — ее свадебный подарок Малькольму. Джоселин по-прежнему носила очки. Витрины магазинов отражали деловую женщину средних лет с плоским длинным телом.

Джоселин подошла к Тьюб-стейшн и остановилась. Со своим математическим складом ума и железной логикой она до сих пор не могла понять причины, заставившей Гонору бросить горячо любимого мужа, четыре больших особняка с многочисленной прислугой и поселиться в этом жалком районе Лондона.

Вчера поздно вечером Курт прилетел в Вашингтон. Вид у него был ужасный: изможденное лицо, желтая кожа, покрасневшие глаза — все свидетельствовало о том, что он страдает гепатитом. Без всяких объяснений он приказал — именно приказал, а не попросил — немедленно лететь в Лондон и узнать, что случилось с Гонорой.

— Гонора подхватила в Марракеше какую-то странную болезнь и чувствует себя плохо. Я не могу полететь сам, так как очень устал.

Джоселин была потрясена, узнав, что ее сестра и дочь находятся в Лондоне. Последнее сообщение, которое она получила от Гоноры, — почтовая открытка из Марокко: «Здесь очень жарко. Мы с Лиззи хорошо отдыхаем». С тех пор прошли недели. От сестры не было никаких известий. Джоселин сначала обижалась, но потом начала беспокоиться. Она несколько раз звонила Курту, но его секретарша неизменно сообщала ей, что он очень занят и не может подойти к телефону. Ответных звонков тоже не последовало. Джоселин была в полном недоумении. Что могло случиться?

Одно было совершенно ясно — Гонора ушла от Курта. Но почему? Гонора всегда была женщиной с мягким, покладистым характером. Трудно поверить, что Курт так сильно обидел ее, что она ушла от него. «И почему она не подумала обо мне? Почему утащила с собой моего ребенка, которого я поручила заботам Курта? Уехать и не сообщить мне ни слова?» Ничто не оправдывало поведение Гоноры, и поэтому Джоселин пришла к заключению, что у сестры, наверное, временное помешательство.

Сейчас Джоселин знала только одно — она должна помирить Гонору с мужем.

Из метро высыпала толпа людей, и среди них Джоселин увидела Гонору. Сестра выглядела вполне здоровой и веселой. Правда, она сильно похудела: узкие желтые слаксы болтались на ней. На худом, тронутом легким загаром лице горели большие темные глаза, черные волосы свободно падали на плечи, никакой косметики. Сейчас эта зрелая женщина скорее походила на школьницу. Одной рукой Гонора держалась за перила эскалатора, в другой была пластиковая сумка, из которой торчали большой разноцветный мяч и термос.

Лиззи в легких сандалетах и белом платье держалась за сумку. Лиззи первая увидела Джоселин. Ее глаза расширились, губы задрожали. Джоселин застыла на месте. Как она ни старалась забыть дочь, чувство огромной утраты не покидало ее. Временами ей казалось, что для Лиззи было бы лучше постоянно помнить эту сцену в розовой ванной, чем вспоминать ее каждый раз при виде матери.

Наконец маленький ротик растянулся в улыбке, обнажив два новых зуба.

Эскалатор вынес девочку прямо в объятия матери.

— Что ты здесь делаешь? — услышала Джоселин голос сестры.

— Просто приехала посмотреть на вас, — ответила Джоселин.

— Когда ты прилетела?

— Сегодня утром. Я остановилась в гостинице. Что еще ты хочешь знать?

Джоселин не могла сдержать раздражения, вызванного сухим приемом сестры. Лиззи глядела на лица взрослых, пытаясь понять, о чем идет речь.

— Лиззи, — сказала Гонора, — расскажи тете Джосс, кого мы видели сегодня в парке.

Девочка принялась рассказывать о маленьком отпрыске королевской семьи, и женщины могли не разговаривать между собой.

Глава 51

Оставив Лиззи с мисс Мак-Иван, сестры отправились в рыбный ресторан, который размещался в старинном здании времен Диккенса.

Они расположились на третьем этаже, где из-за раннего часа пока еще не было посетителей.

Как только они сели за столик, Гонора спросила:

— Как ты узнала, что мы в Лондоне? Кто дал тебе адрес?

Еще в самолете Джоселин обдумала ответ на этот вопрос: она беспокоится о Лиззи и хочет, чтобы у ребенка были отец и мать. Надо было подойти к этому разговору тактично — нажимом тут ничего не добьешься. И, чтобы выиграть время, она ответила:

— Давай сначала что-нибудь закажем. Я ужасно проголодалась. Может быть, мы закажем бутылочку вина?

Гонора молча кивнула, и Джоселин, подозвав официанта, заказала бутылочку «Либфраумильх».

Как только официант, разлив вино по бокалам, отошел, Гонора повторила свой вопрос:

— Как ты нашла нас?

Джоселин отпила из бокала и ответила:

— Курт сказал мне.

— Так он знает?

— Не будь дурой, Гонора. Он богатый и всесильный человек и может узнать все, что угодно.

— Но как? Через мисс Мак-Иван?

— Я не знаю, но могу сказать тебе только одно — ты сошла с ума. Что заставило тебя уйти от него и жить в такой трущобе?

— Я не хочу больше жить с ним.

— Но почему, Гонора? Почему?

Гонора опустила глаза. Голодную и уставшую Джоселин разозлило упорное молчание сестры.

— Ну хорошо, — сказала она резко, — не хочешь, не говори, но при чем здесь я? Почему ты не написала мне? Что я сделала тебе плохого?

— Я боялась, что ты расскажешь Курту.

— Зачем мне это? И кроме того, он не отвечал на мои телефонные звонки.

Гонора выглядела удивленной.

— Ради Бога, Гонора! — Джоселин залпом выпила вино. — Он умирает.

— Умирает? Что ты хочешь этим сказать?

— Ты что, не понимаешь значения этого слова? На него просто страшно смотреть.

Гонора опустила голову, и упавшие волосы скрыли выражение ее лица. Помолчав, она спросила:

— Это он прислал тебя сюда?

Заметив, что Джоселин колеблется, Гонора снова повторила вопрос:

— Так это он прислал тебя?

— В общем-то, да.

— И что ты собираешься делать? Уговаривать меня вернуться домой?

— Курт очень беспокоится о тебе.

— Я вполне здорова, и ему нечего беспокоиться.

— Тогда почему ты так меня встретила? — спросила Джоселин с раздражением. — И почему Курт не должен беспокоиться о тебе и Лиззи? Может, ты забыла, что она и его дочь? Я только потому и отдала ее вам, чтобы Курт был ей отцом!

Гонора нервно рассмеялась.

— Не вижу здесь ничего смешного. Что с тобой, Гонора? Я всегда была ведьмой, но ты…

Подошел официант и поставил перед каждой тарелку португальских устриц. Джоселин ела их с хреном и маленькими кусочками намазанного маслом хлеба. Гонора даже не притронулась к устрицам. Она молча сидела, барабаня пальцами по бокалу, ее бриллиантовое кольцо лучилось и играло.

Джоселин стало жаль сестру.

— Гонора, попробуй устрицы — они великолепны.

— Мне следовало написать тебе, Джосс.

— Не терзай себя. Я прекрасно понимаю, как тебе плохо.

— Да, мне очень тяжело.

— Тогда почему бы тебе не выговориться. Ты можешь рассказать мне все без утайки. Нет такой вещи, которую я не могла бы понять. Одному Богу известно, через что я прошла с Малькольмом!

— Ты все еще вспоминаешь его?

— Постоянно. Послушай, Курт — потрясающий мужчина. Что страшного в том, что он погулял на стороне?

Гонора внимательно посмотрела на сестру.

— Почему ты это говоришь? Ты что-нибудь знаешь?

— Что я должна знать? Просто не вижу никакой другой причины.

— У него есть сын, — сказала Гонора вдруг охрипшим голосом.

Джоселин выронила вилку.

— Что?

— В Марракеше я встретилась с младшим сыном Кристал…

— Ты познакомилась с сыном нашей сестры?

— Да. Его зовут Александр Талботт. Мы случайно столкнулись в старом городе. Нас с Лиззи напугал укротитель змей, и Александр выручил нас. Мы очень подружились с ним. Потом он мне кое-что рассказал.

— Не хочешь ли ты сказать… — Джоселин боялась закончить фразу.

Гонора вздохнула и кивнула головой.

— Александр Талботт — сын Курта.

— Курт и Кристал! — Джоселин подавилась и закашлялась. Официант подбежал к ней со стаканом воды. Джоселин продолжала кашлять, из ее глаз текли слезы.

— Курт подтвердил это? — спросила она наконец.

— Не сразу. Сначала он очень разозлился, обзывал Александра лжецом и негодяем, но затем, поразмыслив, согласился, что это возможно. — Гонора прикрыла рукой глаза. — У Александра его глаза. Точная копия.

— Но как он мог?

— Джосс, мне трудно говорить об этом. Мне становится плохо каждый раз, когда я представляю их вместе.

— Кристал ничуть не меняется, — с горечью заметила Джоселин. — Она всегда думает только о себе. — Она дотронулась до руки сестры. — Гонора, их роман еще продолжается?

— Он сказал, что все произошло случайно. — Гонора передернула плечами. — Послушай, это было бы смешно, если бы не было так печально. Меня тошнит, когда я представляю их вместе. Я бы могла простить ему кого угодно, но Кристал… Я знаю, что он спал с Имоджин, и это меня совсем не трогало.

— С Имоджин?

— Джосс, ты тогда была совсем маленькой и ничего не понимала. Курт был страшным повесой. Теперь я начинаю понимать Гидеона.

— Очевидно, Гидеон ни о чем не догадывался, иначе бы он выгнал Кристал.

— Я всегда испытывала к ней противоречивые чувства: любила и ненавидела ее. Снова любила и снова ненавидела. Мы как бы соревновались — если выигрывала она, то я теряла, и так было всегда.

Джоселин улыбнулась.

— Хорошо сказано.

— Слава Богу, мы перестали поддерживать отношения, и я решила, что моя зависимость от Кристал исчезла.

— Как все-таки странно: вы всегда были так привязаны друг к другу и так друг о друге заботились.

— Кристал никогда не заботилась обо мне.

— Неужели ты пришла к выводу, что между нами не существовало ничего, кроме соперничества?

— Это не относится к тебе, Джосс. Тебя я всегда искренне любила. Никогда не питала к тебе ни чувства ненависти, ни ревности.

— Как только Кристал могла?

— Джосс, у меня больше нет сил… Теперь ты понимаешь, почему я не могла оставаться с Куртом?

— Пожалуй, да.

— Если он хочет получить развод, я согласна. Скажи ему об этом. Сама я не в состоянии.

Официант посмотрел на нетронутую тарелку Гоноры, и она покачала головой, показывая, что не хочет есть.

Подали клубнику. Джоселин попробовала и закатила глаза от удовольствия.

— Каковы твои дальнейшие планы? — спросила она.

Гонора покраснела.

— Я ходила в агентство по найму. Они предложили мне работу по озеленению города. Я работаю с очень талантливой женщиной. Ты даже не представляешь, какие чудеса она делает!

— А как обстоят дела с деньгами? Сможешь ли ты обеспечить себя?

— Да.

— Тебе предстоят большие расходы, — заметила Джоселин, вспомнив о непрактичности сестры.

— Мне придется отказаться от услуг мисс Мак-Иван. Я уже сказала ей об этом.

— Хорошо, но ведь ты работаешь, и кто-то должен помогать тебе.

— Ко мне приедет Ви. Помнишь ее? Она потеряла мужа и очень скучает. Она с радостью приедет в Лондон. Муж оставил ей состояние, и она может позволить себе не работать. Ви будет присматривать за Лиззи.

— А как же школа?

— Я уже устроила ее в очень хорошую школу. Учителя там носят специальные микрофоны, а дети наушники. Я наблюдала за ними. Лиззи уже различает некоторые слова.

— Не может быть! Это же просто чудо! Но школа с таким оборудованием должна быть очень дорогой.

— Я сумею оплатить ее. К тому же Ви возьмет на себя часть расходов по дому.

— Зачем такие трудности? Я уверена, что Курт даст тебе все необходимое. К тому же ты имеешь право на часть его состояния.

— Я ничего не возьму от него.

Джоселин больше не обвиняла Гонору в том, что она ушла от Курта. Понимала она и причину, по которой сестра не хочет, чтобы Курт заботился о ней. Во всем виновата Кристал. То, что произошло, просто чудовищно. У Джоселин и самой было много претензий к Кристал, не имевшей никакого образования и ни дня не работавшей, но возглавлявшей одну из крупнейших компаний страны.

Помолчав, она сказала:

— Я буду платить за обучение Лиззи.

Гонора покачала головой.

— Спасибо, Джосс, но я не хочу.

Джоселин швырнула на стол салфетку.

— Ты забываешь, что я ей все-таки не посторонняя.

— Джосс, я все должна делать сама.

— Но я ее мать.

— Мы обе ее матери. Ну хорошо, Джосс, я подумаю.

Сестры вышли на улицу и решили немного прогуляться.

Расставаясь с Джоселин, Гонора сказала:

— Пожалуй, ты права, Джосс. Курт — отец Лиззи, и я не возражаю, чтобы они иногда встречались. Он может взять ее на школьные каникулы. Скажи ему об этом.

— Обязательно.

Сестры поцеловались, и Гонора спустилась в метро.

Глава 52

На следующий день Джоселин улетела в Вашингтон. Она спала, когда зазвонил телефон. Привыкшая к ночным звонкам с работы, Джоселин зажгла свет, надела очки, приготовила блокнот и сняла трубку.

— Ты вернулась? — услышала она голос Курта.

— Два часа назад, — ответила Джоселин. — Я решила, что ты в Лос-Анджелесе, и оставила там для тебя информацию.

— Разве тебе не сказали, что я все еще в Вашингтоне?

— Секретарь что-то говорила, но я ничего не поняла. Ты же знаешь, что я не сильна в испанском.

— Я скоро буду у тебя.

Джоселин встала с постели, налила воды в чайник и отправилась в ванную умываться. Она чистила зубы, когда в дверь позвонили. Джоселин не торопясь продолжала чистить зубы. В дверь забарабанили. Не вытерев лицо, она бросилась к двери. На пороге стоял Курт.

— Ты что, решил вышибить мне дверь? Я не ожидала тебя так скоро.

— Я звонил из телефонной будки рядом с домом. У нас не все в порядке с эскалатором на одной из станций метро.

— Осел грунт? — встревожилась Джоселин.

— Нет, ослаб трос. Мещерский укрепил его, но мне кажется, этого недостаточно.

У Джоселин отлегло от сердца.

— Мне необходимо выпить кофе, без этого я не могу думать.

Джоселин варила кофе, а Курт вовсю поносил Эндрю Мещерского, своего вице-президента, ответственного за строительство метро.

Джоселин сердцем чувствовала, что работа здесь ни при чем, и когда Курт замолчал, спросила:

— Ты хочешь, чтобы я рассказала тебе о Гоноре?

Курт безразлично пожал плечами, всем своим видом стараясь показать, что это ему неинтересно, но по его глазам Джоселин видела, что он ждет ответа.

— Как Лиззи? — небрежно спросил он.

— Радуется новым впечатлениям и сходит с ума от молочного крема. Она шлет тебе привет. — Джоселин изобразила воздушный поцелуй.

Наступила тишина. Было слышно, как заработал холодильник.

Курт молчал, но чувствовалось, что он ждет продолжения рассказа.

— Да, Гонора совершенно оправилась от той марокканской болезни, так что можешь не беспокоиться.

— Рад это слышать, — ответил Курт холодно.

— Курт, мне хотелось бы быть беспристрастной, но я не могу. Гонора не вернется к тебе, и я ее вполне понимаю.

Курт подошел к окну.

— Итак, она тебе все рассказала?

— Курт, ты очень оскорбил ее. Ты же знаешь, как Гонора хотела иметь детей. Я думаю, что в глубине души она обвиняет Кристал в случившемся с ней несчастьем. У нее есть неоспоримые доказательства…

— Да, глаза Александра. Она руководствуется чисто женской интуицией, а я предпочитаю факты.

— Ты разговаривал с Кристал?

— Кажется, теперь между нашими компаниями появилось связующее звено. — Курт неприятно засмеялся.

Итак, невозможное стало правдой. Отец Александра — Курт.

Джоселин налила себе кофе.

— Гонора просила передать, что ты можешь взять Лиззи на каникулы.

— Как-нибудь, — ответил Курт безразлично, словно речь шла не о дочери, которую он обожал.

Стоя у окна, спиной к Джоселин, он произнес:

— Но давай вернемся к нашим баранам. Миссис Айвари собирается развестись со мной?

Джоселин вспомнила, как часто Курт жаловался, что Гоноре неинтересно делать подарки: она ко всему относилась со спокойным равнодушием, будь то меха, драгоценности или машины. Одним словом, престижные вещи мало что значили для нее.

Джоселин молчала, и Курт принял ее молчание за согласие.

— Она собирается делить банковский счет? — спросил он.

Джоселин увидела перед собой бледное лицо сестры, ее дрожащие пальцы.

— У нее нет адвоката. Она сама не будет подавать на развод. Хочешь кофе?

— Нет.

Джоселин добавила в кофе сухих сливок.

— Уверен? — спросила она.

— Иди ты к черту со своим кофе! — Лицо Курта сделалось красным.

— Что она хочет получить от меня?

— Ничего.

— Ничего? — В голосе Курта слышалась полная растерянность.

На что он надеялся? Удержать Гонору деньгами?

— Ты же знаешь Гонору. Она не меркантильна.

— Она что же, решила вернуться к своей старой работе? Ты сказала ей, что сейчас невозможно прожить на чаевые?

— Она получила работу, но, откровенно говоря, я не очень поняла, что это такое. Что-то связанное с озеленением. Да, кстати, Ви собирается жить с ней.

— Решили вспомнить старые времена? — Курт опять недобро рассмеялся. — А как же Лиззи? Она что, будет ходить в обычную школу?

— Гонора определила ее в очень хорошую школу с необходимым для глухих оборудованием. Курт, кажется, Лиззи начинает слышать! Во всяком случае, она этому учится.

В глазах Курта мелькнул интерес, но голос продолжал оставаться бесстрастным.

— Ну что ж, хорошо. Я рад за них. Когда будешь писать Гоноре, передай, что я желаю им всяческих успехов.

«Мерзавец», — подумала Джоселин.

— Курт, она переживает не меньше тебя.

— А кто тебе сказал, что я переживаю? — спросил Курт с напускным равнодушием и, усевшись на стул, вернулся к разговору об эскалаторе.

На следующий день, придя на работу, Джоселин узнала, что Курт улетел в Лалархейн, где компания «Айвари» контролировала строительство нового города недалеко от пятой насосной станции, где когда-то работал Малькольм. Продажа нефти принесла большие деньги маленькой стране, и она начала преобразовываться. Теперь там был и водопровод, и прекрасные дороги. Даралам из захолустной дыры превратился в чудесный город с новыми отелями «Шератон» и «Хилтон». С улиц исчезли нищие, а старые колониальные дома англичан уступили место мраморным дворцам местной знати. Аэропорт, построенный по проекту Айвари в 1971 году, был настоящим городом с гостиницами, сетью магазинов, просторными залами ожидания и даже плавательными бассейнами.

Через несколько недель до Джоселин дошли слухи, что Курт улетел в Венесуэлу, а затем последовала череда стран и городов — Кения, Бангкок, Габон, Айдахо, Аляска. Курт облетел почти весь земной шар.

В ноябре группа Джоселин закончила работу над проектом метрополитена. К этому времени она получила письмо из Австралии, в котором рукой Курта было написано: «Я скоро вернусь в Лос-Анджелес, и мой дом в твоем распоряжении».

Джоселин решила принять предложение Курта.

Чудесные камелии, посаженные Гонорой, были безжалостно срезаны. Комнаты казались огромными и пустыми. Нигде не было цветов, которыми Гонора любовно украшала свой дом.

Однако повсюду валялись книги и журналы по цветоводству с закладками на нужных для Гоноры страницах.

Каждое утро без пятнадцати девять Джоселин уезжала на работу. Новых проектов пока не было, и она отдавала все рабочее время чтению новых журналов по гражданскому строительству.

Промаявшись неделю от безделья, Джоселин заказала билет на самолет в Англию.

Позвонив Гоноре, она, как часто делала это в последнее время, подошла к обсуждению своего визита издалека.

— Хочу немного отдохнуть, — сказала она Гоноре.

— Здесь?

— Я еще не решила.

— Лучше тебе прилететь на Рождество. Лиззи сейчас очень занята в школе, а порядки там строгие. Мы с папой много занимаемся с ней. Боюсь, что она очень устала.

— Как твоя работа?

— Великолепно. Я уже сама оформляю многие участки улиц.

— Значит, твой путь уже усыпан розами?

— Я работаю семь дней в неделю, и это помогает мне забыться.

Джоселин аннулировала заказ на билет.

Она бесцельно бродила по дому, но вскоре ей стало стыдно перед слугами за свое бездарное времяпрепровождение. Джоселин заказала номер с видом на море в маленькой гостинице Санта-Моники.

Как-то в субботу, за обедом в гостиничном ресторане, Джоселин почувствовала вдруг невероятную тоску. Ей не хотелось возвращаться в наскучивший гостиничный номер. Она быстро собрала вещи и расплатилась. В девять она уже была в доме Курта.

Решив, что немного бренди развеет ее тоску, Джоселин направилась в гостиную, где располагался бар.

Она открыла дверь, и свет ослепил ее. Джоселин не сразу заметила два сплетенных обнаженных тела на ковре. «Слуги», — подумала она, отступая назад.

Первой ее заметила женщина. Распущенные по плечам белокурые волосы не скрывали ее роскошной груди. Женщина села и улыбнулась Джоселин. В это время мужчина поднял голову, и она увидела, что это Курт.

Нагота мужа сестры настолько смутила Джоселин, что она застыла на месте, не зная, что делать. В мозгу промелькнула мысль, что его мужские достоинства гораздо лучше, чем у Малькольма.

— Я считал, что ты уехала с друзьями на уик-энд, — заметил Курт со своей всегдашней усмешкой.

— Я только что вернулась, и мне захотелось выпить. А когда ты прилетел?

— Сегодня днем. Будь хорошей девочкой и брось нам одежду.

Джоселин направилась к дивану. В комнате пахло спиртным, потом и сексом. Джоселин, не глядя, бросила им одежду. Женщина поднялась и натянула юбку. У нее были красивые длинные ноги.

— Линда, — сказал Курт, натягивая брюки, — это Джоселин.

— Привет, Джоселин, — сказала Линда, откидывая с лица волосы. Джоселин холодно кивнула. Ей было противно и обидно за Гонору.

— Хочешь выпить? — спросил Курт.

— Я уже раздумала. — Джоселин открыла дверь на террасу. Линда последовала за ней. Джоселин, не оглядываясь, побежала к своему коттеджу и бросилась на кровать.

Ее знобило.

Глава 53

На следующее утро, в воскресенье, Джоселин, стараясь избежать встречи с Куртом и Линдой, рано ушла из дома. Она позавтракала в маленьком кафе в Вествуде, бесцельно поездила по улицам, посмотрела новый фильм «Крестный отец», съела пиццу в пиццерии рядом с кинотеатром и только вечером вернулась домой. Она направлялась к себе, когда голос Курта окликнул ее.

— Добрый вечер, Джосс. — Курт сидел на террасе.

«Не могу же я вечно избегать встречи с ним», — подумала Джоселин и подошла к Курту. Ее тело ныло от напряжения.

Курт поднял бокал.

— Я купил прекрасное «Мозельское». Хочешь попробовать?

— Не откажусь.

Джоселин опустилась в плетеное кресло рядом с ним.

Курт достал из серебряного ведерка бутылку, налил вино, добавил немного льда и протянул бокал ей.

— Прошу прощения за вчерашнюю сцену. Я был уверен, что тебя нет дома. Между прочим, Линда уехала.

Джоселин сделала глоток холодного белого вина и, стараясь казаться беззаботной, ответила:

— Если бы я знала, что ты дома, я бы никогда не вошла в гостиную. Я знаю свое место.

— Не стоит расстраиваться из-за каждой Линды.

Закатное солнце окрашивало все вокруг в красный цвет. Его последние лучи падали на любимое место Гоноры — бельведер. Джоселин задумчиво смотрела в ту сторону.

— Гонора — моя сестра, — ответила она.

— Но уже не моя жена.

— Думаю, у тебя уже было много таких Линд.

— Вчера все произошло очень грубо, и я еще раз прошу меня извинить, но, Джосс, посмотри правде в глаза — теперь я одинокий мужчина, и мне нужна женщина.

Джоселин показалось, что он специально говорит ей об этом, чтобы она передала все Гоноре.

— Уж пусть лучше будет Линда или кто-то еще, чем Кристал, — сказала Джоселин и сразу пожалела о своих словах.

Улыбка исчезла с лица Курта, и оно сразу стало несчастным. Джоселин всегда ненароком обижала людей, о чем потом сожалела. Сейчас она видела, что Курт очень страдает.

— Курт, прости меня. Не знаю, как это вырвалось. Мне очень жаль, что у вас с Гонорой все так получилось. Давай не будем ссориться. Мы же всегда были друзьями.

— Спасибо, Джосс. — Курт задумчиво смотрел на темную воду плавательного бассейна. Его взгляд и поза выражали глубокую печаль.

Джоселин поставила бокал и взяла Курта за руку, слегка пожав ее. Курт не ответил на пожатие, но и не выдернул руки. Джоселин стала тихонько поглаживать его руку.

Курт всю жизнь был для Джоселин идеалом мужчины, но она никогда не позволяла себе думать о нем в сексуальном плане. Он был мужем ее сестры, которая заменила ей мать, и все, связанное с ним, стало для нее табу. Но сейчас, когда он переспал с Кристал, что-то сдвинулось в ее сознании, и ей стало казаться, что она может позволить себе быть немного раскованней с ним. Продолжая нежно гладить руку Курта, Джоселин представила себя его женой.

Из глубины ее тела поднялось желание, которого она не испытывала со дня смерти Малькольма.

— Курт, — прошептала она, опускаясь перед ним на колени. Закрыв глаза, она положила руки ему на плечи. — Ах, Курт…

Ее руки непроизвольно стали ласкать его. Курт напрягся, по его телу пробежала дрожь. Приняв это за ответное возбуждение, Джоселин вплотную приблизила к нему свое лицо. Курт схватил Джоселин за запястья и отбросил ее от себя.

— Курт, я так хочу тебя, — прошептала Джоселин.

— О Господи! — воскликнул Курт. — Неужели у меня недостаточно неприятностей, Джосс, ради всех святых, оставь меня в покое!

Джоселин резко вскочила на ноги, очки свалились и покатились по полу террасы. Кровь прилила к голове. «Так тебе и надо, — подумала она. — Ты, убийца собственного мужа, самая некрасивая из сестер Силвандер, пыталась соблазнить Курта!»

Курт с трудом выдавил улыбку.

— Теперь ты по крайней мере знаешь, почему ко мне пристают женщины.

Только позже Джоселин поняла, что Курт пытался обратить все в шутку, но в тот момент ей хотелось провалиться сквозь землю.

— У меня встреча… — пробормотала Джоселин и бросилась в дом.

Она не помнила, как добежала до гаража, села в свой «порш» и выехала за ворота. Здесь она остановилась. Перед ее глазами стояло полное ужаса лицо Курта. Соображая, куда поехать, Джоселин вдруг вспомнила о маленьком баре, который ей давно хотелось посетить.

Бар был заполнен молодежью, преимущественно цветной. Джоселин села за угловой столик и заказала сразу несколько порций виски. Ей хотелось поскорее забыться, не видеть ужас, застывший в глазах Курта.

— Привет, — услышала она мужской голос.

Джоселин подняла глаза на незнакомца. Перед ней стоял мужчина, одетый в темный деловой костюм и белую рубашку, невысокого роста, с круглым брюшком и морщинистым лицом. Он еще больше не вязался с этим баром, чем она.

Мужчина улыбнулся. Джоселин улыбнулась в ответ.

— Не хотите присоединиться ко мне? — спросила она.

— Только не в этом месте, — ответил он. — Может, мы найдем что-нибудь поспокойнее?

— Что ж, идея неплохая, — ответила Джоселин, вынимая из сумочки кредитную карточку «Америкэн экспресс».

Незнакомец настоял на том, чтобы оплатить ее счет. Обняв шатающуюся Джоселин, он подвел ее к своему «форду», объяснив, что арендовал машину на время.

— Я здесь по делам и остановился в гостинице «Рамада». Может, поедем ко мне?

— Прекрасная идея, — снова повторила Джоселин. «Боже, как я пьяна, — думала она. — Что я делаю? Нет, пусть уж лучше этот толстяк, который хочет меня, чем думать о красавце, который меня не хочет».

— Как тебя зовут? — спросила Джоселин, входя в номер.

— Тед. А тебя?

— Джоселин.

Покачиваясь, Джоселин сняла юбку и посмотрела на Теда. Он быстро разделся.

Его тело было толстым и дряблым, покрытым густыми волосами. Полное отсутствие мускулов даже понравилось Джоселин. Такой человек не отвергнет ее. Они подошли к кровати, и Джоселин, охваченная вызванным вином желанием, плюхнулась на нее. Она представила себе, что играет в одну из игр, придуманных Малькольмом, — любовь с незнакомцем, чье имя Тед, а может, и совсем другое. Они долго занимались любовью. Их тела покрылись потом.

Джоселин сразу заснула и проснулась с сильной головной болью, неприятным вкусом во рту, с воспоминаниями об убитом муже и Курте, который отверг ее.

Джоселин прошла в ванную и стала быстро одеваться. На пороге появился Тед и обнял ее, положив руки ей на грудь.

— Сухие дрова жарче горят, — сказал он. — Как только я увидел тебя в баре, такую тощую, я сразу сказал себе: вот, что тебе надо, Тед. Она даст сто очков вперед всем этим молоденьким шлюхам.

Джоселин выдавила из себя улыбку.

Она вернулась в Бель-Эа, постаравшись не столкнуться с Куртом.

Джоселин вошла в комнату, села за письменный стол, достала из ящика бумагу и принялась обдумывать письмо к Курту. Ей пришлось разорвать четыре листа, прежде чем она нашла правильный тон — не обвиняющий, не самоуничижительный, а просто деловой. Отпечатав письмо на машинке, Джоселин вложила его в конверт и подошла к окну.

При свете утра вода в бассейне была прозрачной, и она ясно увидела плывущего Курта. Он продвигался вперед широкими гребками, как бы стремясь убежать от кого-то или от чего-то, Джоселин, побледнев, следила за ним.

«Он не оставил меня в беде, когда я убила Малькольма», — подумала она.

Вздохнув, она порвала письмо на мелкие кусочки и выбросила его в корзину.

Джоселин вошла в столовую и молча села за стол. Курт, как всегда по утрам, был немногословен и просто спросил:

— Хорошо провела вчера время?

— Великолепно.

Они оба старались не вспоминать о вчерашнем, но каждый раз, когда мысли Джоселин возвращались к этому позорному для нее инциденту, щеки ее заливала краска стыда.

По дороге на работу Джоселин заехала в бюро по недвижимости и сняла для себя недорогую маленькую квартирку.

Когда она вечером вернулась домой, слуги сообщили ей, что Курт уехал из страны и не сказал, когда вернется.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ Кристал и Гонора. 1974 год

Глава 54

Кристал осторожно шла по деревянному настилу, проложенному через вязкую темно-коричневую грязь, которая еще вчера, в день ее прилета к Гиду, была твердой почвой. Ночью прошел сильный тропический ливень, и сегодня утром, 22 марта 1974 года, повсюду была эта унылая темная жижа.

Кристал знала, что в это время года в Новой Гвинее стоит нестерпимая влажная жара, но действительность превзошла все ее ожидания. Солнце походило на раскаленную сковороду, от грязи шел пар, а в воздухе роились толпища москитов. Их жужжание смешивалось с гулом и скрежетом работающей техники. Компания «Талботт» строила здесь шахты по добыче меди и золота.

Долина Таси, где велись работы, располагалась в самом сердце Гвинеи, гористой местности, покрытой непроходимыми джунглями. Пройдет несколько лет, и этот богатый ископаемыми уголок земли превратится в индустриальный центр. Проект «Таси» был одним из крупнейших для компании «Талботт» и должен был обойтись ей в миллиард долларов. Кристал прилетела сюда, чтобы на месте ознакомиться с ходом строительства.

Молодой загорелый водитель гусеничного трактора, улыбаясь, приветствовал ее, подняв руки над головой.

Кристал улыбнулась ему в ответ. Здесь почва была совершенно раскисшая, и Кристал чуть не упала, балансируя на положенных дорожкой досках. Твердая рука Гида поддержала ее.

— Осторожнее, мама! — закричал он.

Кристал замедлила шаг и, прищурившись, посмотрела в сторону асфальтированной площадки, где стояли трейлеры, в которых жили рабочие и инженеры. На одном из трейлеров висел плакат, где красными, блестящими на солнце буквами было выведено: «Добро пожаловать в Таси, миссис Талботт!»

Кристал ступила на асфальт и с облегчением вздохнула.

Четверо голых по пояс, загорелых, пропахших потом и мазью от москитов мужчин выжидательно смотрели на нее.

— Вы хорошо поработали, — заметила Кристал, стараясь перекричать шум машин. — Я довольна.

Лица мужчин просияли.

— Сюда, мама, — сказал Гид, вскакивая на ступеньки трейлера и открывая перед ней дверь.

Мать и сын остались одни в прохладном салоне трейлера, который был для Гида и домом, и офисом. Когда сыновья закончили университет в Стенфорде, Кристал, согласно завещанию Гидеона, направила их на разные стройки компании «Талботт». Гид уже четвертый месяц работал в Таси.

Вытерев лицо носовым платком, Кристал уселась за стол, заваленный бумагами, чертежами, пустыми бутылками и банками.

— Когда здесь завтракают? — спросила она сына.

— В половине восьмого, — ответил Гид. — У тебя полчаса, чтобы привести себя в порядок. — Он открыл холодильник и достал бутылку минеральной воды. Кристал сделала несколько глотков и спросила:

— Как вы боретесь с москитами?

— Мы изобрели специальный распылитель. — Гид указал рукой куда-то в угол, и на его запястье блеснул серебряный браслет. Насколько помнила Кристал, он никогда раньше украшений не носил.

— Мам, сегодня на приеме я хочу познакомить тебя кое с кем.

Кристал, которая в это время следила за летающей под потолком маленькой птичкой, вздрогнула и расплескала воду.

— С кем? С девушкой?

— Да. Почему ты так встревожилась? Она не туземка.

— Ты же знаешь правила компании — ни ты, ни Александр не должны…

— Она не работает в компании, — прервал ее Гид, — но даже если бы работала, то я наплевал бы на все правила.

— Надеюсь, ты не высказываешься на эту тему в присутствии посторонних?

— Мам, ты же меня знаешь. — Гид улыбнулся своей обаятельной улыбкой. — Ее зовут Энни Ханникат. Она просто потрясающая.

Кристал почувствовала укол ревности. Но почему? И к кому?

Она не испытывала этого чувства даже в отношении девушек своего горячо любимого Александра. Так почему же сейчас чувство ревности и какого-то щемящего одиночества буквально переполнило ее?

— Энни — продукт нашей страны, — продолжал тем временем Гид. — Она родилась и выросла в Беркли.

— А почему она здесь?

— Энни занимается этнической антропологией.

— Она что, живет у охотников за черепами?

— Ну, здесь их не так уж и много. Всего одна или две деревушки в нескольких часах езды отсюда.

Кристал моментально представила себе крупную женщину в тропическом шлеме, решительно шагающую среди пигмеев.

— Ну что ж, я готова познакомиться с ней, — ответила она, тяжело вздохнув. — Кстати, Гид, не мог бы ты разобрать свой стол?

Принимая душ, Кристал решила во что бы то ни стало прекратить это знакомство — как мать, она имеет на это полное право. Кристал надела легкое полотняное платье, тщательно отглаженное для нее Аниной, которую она брала с собой во все поездки, и почувствовала, что к ней возвращается бодрость.

Оставшееся до приема время Кристал провела в раздумьях, каким образом отвадить эту страшную женщину от своего сына.

Праздничный прием состоялся прямо на асфальтированной площадке. Между трейлерами были развешаны разноцветные лампочки, самодеятельный оркестр играл что-то сильно напоминающее завывания и крики, доносящиеся из ночных джунглей. Мужчины потели в темных деловых костюмах, в то время как немногочисленные женщины были одеты в элегантные открытые платья. Вокруг толпились аборигены, предлагая гостям жареное мясо, сыр и какое-то варево из свинины с добавлением грецких орехов.

Шум вертолета возвестил Кристал о прибытии Энни Ханникат, которая сразу же исчезла в трейлере Гида.

Кристал, одетая в черное платье из органди, сверкая бриллиантами, рассеянно слушала начальника строительства и смотрела на занавешенные окна трейлера, за которыми скрывалась Энни.

Наконец дверь открылась, и девушка в пила на улицу.

Маленькая и худенькая, она была одета в пеструю юбку и просторную мексиканскую кофту. Кристал поджала губы, пытаясь понять, что привлекательного нашел в этой девушке ее сын. «Пожалуй, у нее красивые волосы», — подумала Кристал. В тусклом электрическом свете длинные, до пояса волосы казались темнорыжими и густыми.

Кристал смотрела, как Гид подошел к Энни и подал ей руку. Некоторое время они стояли, разговаривая и громко смеясь, затем, взявшись за руки, направились к бару. Кристал обратила внимание, что Энни как-то странно ступает на левую ногу, — девушка хромала.

Кристал уже поняла, что ей предстоит тяжелая борьба за сына. В разные периоды жизни Гид неизменно отстаивал свое право дружить с кем хочет, будь то еврей, китаец или ребенок из бедной семьи, и никогда не считался с мнением матери. Что же будет на этот раз?

Лицо, плечи и руки Энни были покрыты яркими веснушками, как это бывает у всех рыжеволосых.

— Миссис Талботт, я очень рада, что наконец-то познакомилась с вами, — сказала Энни с простодушной улыбкой. — Гид столько рассказывал о вас!

— Не стоит верить всему, что рассказывают, — сухо ответила Кристал.

— Я и не верила. Ваш сын говорил, что вы просто потрясающая женщина, и он так любит вас.

Гид рассмеялся.

— Сын сказал мне, что вы антрополог, — заметила Кристал.

— Скромная последовательница учения Маргарет Меад.

— Я слышала, что племена, живущие здесь, очень примитивны?

— Это только со стороны так кажется, миссис Талботт. Они ведут вполне разумный образ жизни. Молодежь очень уважает стариков. Представьте себе, в нашей маленькой деревушке есть некое подобие клуба, и ни один человек не осмелится войти туда до своего совершеннолетия.

— Как интересно, — сказала Кристал.

Энни звонко рассмеялась.

— Миссис Талботт, моя мама тоже всегда произносит эти слова, когда я рассказываю ей о своей работе. Она считает, что нужно быть ненормальной, чтобы отправиться в Новую Гвинею. Она бы хотела, чтобы я изучала право и вышла замуж за молодого преуспевающего адвоката.

— И в таком случае никогда бы не встретила молодого преуспевающего инженера, — заметил Гид, который не спускал с девушки восхищенного взгляда.

— Ой, об этом даже страшно подумать, Талботт, — отпарировала Энни, и они оба громко рассмеялись.

— Когда вы собираетесь домой? — спросила Кристал.

— Через несколько дней. — Энни заморгала ресницами, и от этого ее личико стало еще моложе. Гид нежно взял ее за руку. — В апреле я начинаю работать над диссертацией, и мне придется экономить каждый цент.

Начались танцы. К Кристал подошел начальник строительства и со всей возможной почтительностью пригласил ее. Танцуя, Кристал наблюдала за Гидом и Энни, которые танцевали, тесно прижавшись друг к другу.

Через два дня Кристал улетела. «Боинг-727» должен был доставить ее в Токио.

— Мама, — позвал Гид, входя к ней в трейлер, — ты мне еще ничего не сказала.

— Я так долго хвалила твою работу, что охрипла.

— Я имею в виду Энни.

— У тебя всегда были самые лучшие девушки, Гид.

— Понятно. Продолжай.

— Она же вот-вот уедет.

— Я прилечу к ней через три недели. — Гид втянул голову в плечи, точь-в-точь, как это делал Гидеон, когда был чем-нибудь недоволен.

И в этот самый момент Кристал поняла, насколько неразумно ее поведение. Муж и старший сын всегда беззаветно любили ее и восхищались ею, это наполняло всю ее жизнь. Один, умерев, уже покинул ее, и сейчас, стремясь разлучить сына с этим хромоногим существом, она может потерять и второго. Уговоры и слезы ни к чему не приведут — она только будет выглядеть жалкой в глазах сына.

— Гид, а тебе не приходило в голову, что ее интересуют твои деньги?

— Энни совсем недавно узнала, что я богат. Она делала мне дорогие подарки. — Гид показал широкий серебряный браслет на руке.

— Ты действительно уверен, что деньги не имеют для нее значения?

— Мама, деньги — это еще не самое главное. Не для всех они так важны, как для тебя.

— Что за тон, Гид!

— Я хочу сказать, что счастлив, и именно это — главное.

— Гид, сейчас, когда с нами нет твоего отца, я несу ответственность за тебя.

— Так она тебе нравится или нет?

— Конечно, нравится, — соврала Кристал.

Они вышли на улицу, где в нестерпимой духоте джипа сидели Анина и шофер, готовый отвезти Кристал на грязный местный аэродром.

Глава 55

Митчел, сопровождаемый чиновниками паспортного контроля, прошел на борт частного самолета, на котором Кристал прилетела в Токио. После соблюдения необходимых формальностей они сели в «кадиллак» и отправились в отель «Окура».

Машина медленно ехала по улицам города, и Кристал, закрыв глаза, вспоминала разговор с Гидом. Митчел не решался нарушить молчание, и только когда они приехали в отель, спросил:

— Плохо перенесли полет, Кристал? Вы выглядите очень усталой. Как дела в Таси?

— Все хорошо, просто мне надо кое-что обдумать. — Несмотря на то, что Кристал бесконечно доверяла Митчелу, она никогда не обсуждала с ним свои семейные дела.

— Могу ли я чем-нибудь помочь?

— Спасибо, Падрик, — Кристал устало улыбнулась. — После смерти мистера Талботта вы мой единственный друг.

— Мне приятно это слышать, но все же, может, я могу вам помочь?

— Нет, благодарю вас. Просто у меня неважное настроение. — Кристал тяжело вздохнула.

Митчел сел рядом и взял ее руку. Запах мужского одеколона подействовал на Кристал успокаивающе, и она положила голову на плечо Митчела. Он вздрогнул и прижал ее к себе.

— Мне больно видеть вас несчастной, — сказал Митчел внезапно охрипшим голосом. — Вы самая прекрасная и мужественная женщина на свете.

Именно любовь и обожание были сейчас нужны Кристал. Ситуация с Гидом и Энни вывела ее из равновесия, и ей захотелось опереться на крепкое мужское плечо. Ладонь Падрика легла ей на грудь, он задрожал. Кристал не шевелилась. Падрик расстегнул пуговицы ее блузки и прикоснулся к обнаженному телу. Перед мысленным взором Кристал промелькнули картины юности, когда она сидела с каким-нибудь мальчиком в машине, и он ласкал ей грудь. Дыхание Падрика стало тяжелым, он повернулся и прижался к ней. Его тело несколько раз дернулось и ослабло.

Кристал не сразу поняла, что произошло, пока не почувствовала, что ее платье стало мокрым.

Оттолкнув Падрика, Кристал заметила, что он побледнел. «Надо как-то исправить положение, — подумала она, — иначе я потеряю его». Без него, его преданности и знаний ей никогда не справиться с делами компании.

— Падрик, я действительно очень устала, — сказала она как ни в чем не бывало. Мне хотелось бы обсудить с вами ситуацию со сбором комиссионных, прежде чем начнутся переговоры. Давайте позавтракаем вместе.

— В девять тридцать? — спросил он, не глядя на Кристал.

— Лучше в десять.

Падрик тяжело поднялся и вышел из номера. Кристал бросилась в ванную, с отвращением сняла с себя платье и выбросила его в корзину для мусора. Она долго стояла под душем, пока вода не успокоила ее. К этому времени прибыла Анина с багажом, и Кристал, закутавшись в халат, стала звонить в Сан-Франциско.

К телефону подошел Александр. Услышав голос сына, Кристал взяла себя в руки и попросила его рассказать о делах, связанных с Японией. В кабинете Александра были развешаны списки имеющихся и потенциальных клиентов компании. Он напомнил матери, что сын мистера Окубо учится в Гарварде, и он поможет им с обменом иен на доллары. Мистера Курихару, который влюблен в пышнотелую итальянку, можно будет подкупить, пообещав пригласить его на их виллу в Италии или сдать ему семейные апартаменты в Нью-Йорке или Голландии.

Выслушав советы сына, Кристал, не в силах больше сдерживать себя, закричала в трубку:

— Гид влюбился в отвратительную девчонку!

— Гид? Ты, наверное, шутишь! Неужели он нашел какую-нибудь пигмейку в Новой Гвинее?

— Брось свои шуточки, Александр. Она антрополог и бедна, как церковная мышь, да к тому же калека. — Кристал зарыдала. Бросив трубку, она уткнулась в подушку и дала волю слезам. Выплакавшись, Кристал забылась крепким сном.

* * *

— Ты даже представить себе не можешь, до чего противна эта Энни, — сказала Кристал Александру. Вечером следующего дня они сидели в отдельной кабине известного японского ресторана, который обслуживал только избранных. Встревоженный рассказом матери, Александр прилетел в Токио.

— А тебе бы хотелось, чтобы Гид женился на принцессе Анне?

— Уверяю тебя, что эта девица охотится за деньгами Гида.

— Рано или поздно их все равно кто-нибудь получит. — На лице Александра появилось недоверчивое выражение. — Никогда не замечал, чтобы ты так волновалась за Гида.

— Просто раньше у меня не было для этого повода.

Подошла официантка, молодая японка, и, придерживая рукав кимоно, поставила перед ними первую клубнику. Александр посмотрел на нее и что-то сказал по-японски.

Кристал не смогла сдержать улыбки.

— Что ты сказал? — спросила она.

— Ничего особенного, просто попросил счет.

Кристал продолжала жаловаться:

— И самое худшее, что она живет рядом — в Беркли.

— Хватит, мам, — зевая, попросил Александр.

— Я хочу, чтобы ты отнесся к этому серьезно.

— Разве я не для этого прилетел?

Александр расплатился, и они вышли на улицу.

Мартовская ночь была теплой. В небе светила полная луна. По улице шли японцы в темных костюмах, женщины в кимоно и молоденькие японские девушки в модной европейской одежде. Приказав шоферу следовать за ними, Александр взял мать под руку, и они медленно пошли по улице, смешавшись с пестрой толпой.

— Почему бы тебе не сделать Гида начальником строительства в Таси?

Кристал выпустила руку сына.

— Не смеши меня. Начнем с того, что у него нет опыта, а там ведутся очень сложные работы. Благодаря Рамсею пока все идет хорошо. У него большой опыт в строительстве шахт.

— Ты же спрашиваешь моего совета?

— Александр, я отлично тебя понимаю — ты хочешь, чтобы Гид оставался там как можно дольше, и это поможет ему забыть Энни, но я не могу с тобой согласиться. Там работ лет на десять.

— Чем дольше он будет там сидеть, тем лучше для тебя.

— Я не согласна. Еще несколько лет, и вы должны будете взять компанию в свои руки.

Взмахом руки Александр подозвал машину. Шофер с низким поклоном открыл дверцу. Они сели, и Александр продолжил:

— Ты считаешь, что Гид слишком молод, чтобы управлять строительством в Таси?

— Я уже сказала тебе, что это невозможно, — ответила Кристал с раздражением. — Он должен учиться управлять компанией.

«Что у него на уме? — подумала Кристал. — Устранить Гида?» Кристал молчала, разглядывая дворец императора. «Он хочет целиком завладеть компанией», — решила она.

Кристал уже давно догадывалась о желании Александра, но нарочно гнала эти мысли. Она не могла нарушить волю Гидеона, чтобы оба сына владели его компанией, да к тому же Александр вовсе не был его сыном. Итак, он прилетел в Токио, чтобы уговорить ее оставить Гида в Новой Гвинее. Она сама дала ему в руки этот козырь. А почему бы и нет? Компания по праву принадлежит Гиду, ну и что с того? Александр справится с ней лучше. «Мне и самой хочется отдать ее Александру, — размышляла Кристал. — Какое мне дело до морали, этики, родственных связей?» Она обожает Александра. Как она разозлилась на Курта, когда два года назад, выясняя вопрос о своем отцовстве, он сказал ей все, что думает об их сыне. Тогда он назвал его «неуравновешенным психопатом». Как хорошо, что Гонора бросила его!

— Ты действительно считаешь, что это поможет Гиду забыть Энни? — спросила Кристал. Задавая этот вопрос, она понимала, что капитулирует и идет навстречу желанию сына.

— Не сомневаюсь. Время лучший лекарь. Он скоро выбросит ее из головы, да к тому же ему будет просто некогда о ней думать.

— Но справится ли он с таким проектом?

— Ты же отлично знаешь, что он прекрасный инженер, а опыт пойдет ему только на пользу.

— Может быть, ты и прав, — нерешительно произнесла Кристал.

Александр откинулся на сиденье и облегченно вздохнул. Кристал поняла, что сын не был уверен в ее согласии.

— А что делать с Рамсеем?

— Повысить его, — ответил Александр, улыбаясь.

На следующее утро Александр улетел обратно в Сан-Франциско.

Через три дня переговоры с японскими бизнесменами были завершены. Программа визита была плотной, и Кристал говорила с Митчелом только о текущих делах. Сейчас, в самолете, она сообщила ему, что хочет сделать Яна Рамсея вице-президентом компании.

— А кто заменит его в Таси? — спросил Митчел.

— Мне кажется, что Гид подойдет на эту роль лучше всего. Как вы считаете?

Митчел молча глядел в иллюминатор. Он был в курсе завещания Гидеона и сразу догадался о замысле Кристал.

— Он еще очень молод, — ответил Митчел после некоторого раздумья.

— Да, это меня тоже беспокоит. Но он должен набраться опыта.

Митчел согласился с Кристал. Инцидент в гостинице был забыт. Вскоре Ян Рамсей, обрадованный повышением, начал готовиться к отъезду в Сан-Франциско.

Через полтора месяца Кристал вернулась в Новую Гвинею.

— Гид, я возлагаю на тебя большие надежды. Ты должен заменить Рамсея.

Они сидели в нестерпимой духоте трейлера, с которой не мог справиться постоянно работающий кондиционер. По крыше стучал дождь.

— Надеюсь, ты говоришь это несерьезно, — ответил Гид после небольшой паузы.

— Кого еще я могу поставить во главе такого грандиозного проекта?

— Мама, наверное, этот климат плохо действует на тебя. Может, ты подхватила тропическую лихорадку?

— Гид, я преодолела тысячи миль не для того, чтобы выслушивать твои шутки.

— В компании много людей гораздо опытнее меня.

— Дорогой, мне кажется, ты недооцениваешь себя. И кроме того, заказчик настаивает на твоей кандидатуре.

— Они должны знать, что я окончил университет всего полтора года назад.

— Но ты Талботт, а для них это главное.

Гид подошел к окну. Кристал не видела его лица, но по опущенным плечам поняла, что он расстроен.

— Я бы никогда не осмелилась просить тебя, но ты прекрасно знаешь, что, если бы мы не вложили в проект столько денег, он достался бы Айвари.

Гид вздохнул и дотронулся до серебряного браслета.

— У нас еще никогда не было такого крупного заказа, — продолжала настаивать Кристал.

Гид еще раз вздохнул.

— Хорошо, я согласен.

Кристал приняла ванну, когда зазвонил телефон. Она взяла трубку и услышала голос Гида:

— Мам, десять минут назад ты стала свекровью. Поздравь нас.

Кристал удивилась своему спокойствию и, попросив Гида передать трубку Энни, поздравила миссис Гидеон Талботт III с законным браком.

Глава 56

Деятельность американских межнациональных компаний за рубежом. Отчет подкомитета по международной экономической политике при комитете по международным связям и палате представителей. Девяносто четвертый созыв.

Александр положил правительственный вестник на стол матери. Кристал сидела за большим столом в своем кабинете, расположенном на тридцать втором этаже нового здания, построенного в деловой части города, — штаб-квартире компании «Талботт». Над столом висел большой портрет Гидеона. Сквозь широкие окна открывалась панорама Сан-Франциско и залива.

Нахмурившись, Кристал небрежно перелистала тонкие листы дешевой бумаги. Почти четыреста страниц, и в основном перечень компаний, которые путем дачи взяток делают свой бизнес за границей.

— Мне противно это читать, — сказала она, отталкивая вестник. Всякий раз, когда Кристал сталкивалась с подобной информацией, ей становилось плохо. — Они там все с ума посходили. Это похоже на «охоту на ведьм». Конгресс прекрасно знает, как делаются дела в этих странах, и нечего им совать нос куда не следует. Достаточно и того, что мы платим огромные налоги.

— Конгрессменам надо набирать очки перед выборами, — заметил Александр.

— Лицемеры. То они говорят о необходимости развивать зарубежные связи, то начинают ловить блох. Видимо, они считают, что нам нравится платить бакшиш, дань или, лучше сказать, оброк.

— Не принимай все так близко к сердцу, мама. Политики далеки от реальной жизни.

Александр был знаком со многими политическими деятелями как у себя дома, так и за рубежом, и хорошо знал, как воздействовать на них. Два года назад ему удалось утаить от налоговой инспекции двадцать миллионов долларов и разместить их в трех различных банках Цюриха. В этом, 1974 году доход компании «Талботт» превысит сто миллионов долларов.

Кристал вдруг забеспокоилась.

— Александр, уж не хочешь ли ты сказать, что они напали на след наших счетов в Швейцарии? — Кристал указала на вестник.

— Ни в коем случае. Наши связи надежны, и конгрессменам до них не добраться.

— Тогда к чему ты клонишь? — Кристал вновь перелистала страницы вестника.

— Представляю, какая поднимется шумиха, если намекнуть прессе, как работает система «подмазывания» на Среднем Востоке.

На телефонном аппарате загорелась одна из кнопок, но звонка не последовало — очевидно, Александр, как он часто делал, предупредил секретаря, чтобы она ни с кем не соединяла его мать.

— Александр, если ты имеешь в виду Айвари, то так и скажи.

Сын вытащил из кармана конфету, развернул ее и положил в рот.

— Из-за цен на газ у нас не очень-то любят арабов, — ответил он. — Все средства массовой информации будут рады отыскать в этих странах следы коррупции.

— Не думаю, что Курт прибегает к системе подкупа, а дача мелких взяток местным чиновникам общеизвестна, но ее никогда не докажешь — никаких записей расходов, расписок, телефонных переговоров.

— Важно пустить их по следу Айвари.

— Ну и что нам это даст?

— Посмотрим. Это как игра в кости — кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает. Надеюсь, что проиграет Айвари. Я хочу, чтобы он ушел из бизнеса.

— Ушел? — Кристал задумчиво посмотрела в окно, мимо которого пролетал детский надувной шарик.

Александр просил у нее разрешение погубить ее заклятого врага и конкурента, своего отца. Разве не этого она хотела всю свою жизнь? Но почему так тяжело на душе, почему на глаза наворачиваются слезы?

Смятение Кристал не укрылось от Александра. Он опустился в кресло и тихо сказал:

— Забудь все, что я здесь говорил. — На лице Александра было написано разочарование.

Кристал вспомнила туманную ночь и твердую руку Александра, поддерживающую ее. Тогда она, одетая как девушка-подросток, сама того не желая, выдала тайну его рождения. Как часто она винила себя за это!

— Если журналисты займутся компанией «Айвари», то рано или поздно они доберутся до нас.

Александр вскочил на ноги. Лицо его повеселело.

— У нас они найдут только пустую мышеловку.

— А у Айвари?

— У него они обнаружат много интересного. В своих похождениях он превзошел всех плейбоев Европы.

— Курт? Ты хочешь сказать, он не знает, что делается в его компании?

— Скоро узнает, — ответил Александр, потирая руки, — скоро узнает.

Александр ушел, а Кристал, нажав невидимую кнопку в стене, вошла в небольшую потайную комнату — ее святая святых. Она легла на широкий диван и закрыла глаза.

«Почему я думаю, что план Александра не сработает? — размышляла она. — Он всегда достигает намеченной цели. Взять хотя бы Гида. Разве не он убедил меня оставить брата в Новой Гвинее». С тех пор как Энни забеременела, отношение к ней Кристал значительно улучшилось, хотя от одной мысли, что она скоро станет бабушкой, ее бросало в дрожь. Когда молодые приезжали в отпуск, она с удовольствием проводила с ними время.

«О чем я беспокоюсь, — продолжала думать Кристал. — У нас хорошие связи в конгрессе. Президент Форд и несколько членов его кабинета — наши друзья. Курта следует проучить за оскорбление Александра. Хватит ему мотаться по свету в сопровождении молоденьких скарлеток». Перед Кристал встало бледное лицо Гоноры с большими печальными глазами.

— Пусть Александр делает, что хочет, — сказала она вслух. — У него все получится, я уверена.

Глава 57

Теплым апрельским днем 1976 года Гонора занималась высадкой тюльпанов. Она выкапывала ямку, обильно лила в нее воду и клала луковицу. Темно-красные тюльпаны были доставлены утром из Амстердама и являлись основой будущего цветника, по краям которого другие рабочие высаживали голубые незабудки, ирисы и глицинии.

У Гоноры болела спина, но она не обращала на это внимания — работа доставляла ей удовольствие, как певцу доставляет удовольствие пение, а танцору — танец. Откровенно говоря, она выполняла чужую работу: рабочий-пакистанец заболел, запил, как метко определила Ви, а лишние деньги никогда не помешают.

Они неплохо жили все эти годы, прошедшие со дня ее разрыва с Куртом, но необходимо думать и о черном дне. Гонора хорошо помнила, как бедствовала семья Силвандер до отъезда в Америку и в первые годы жизни там. Сейчас она научилась экономить и откладывать деньги, в первую очередь на одежду Лиззи. Девочка ходила в школу, где не было специальной формы, и приходилось думать, как ее одевать. Выручали свитеры из теплой ирландской и норвежской шерсти, которые Лиззи носила с брюками. Но девочку часто приглашали в гости и на дни рождения, а это означало новое платье и хороший подарок. Гоноре приходилось также оплачивать услуги сиделки, ухаживающей за отцом. Она не могла обратиться с этой просьбой к Джоселин, которая платила за учебу Лиззи, а это выливалось в немалую сумму, так что приходилось крутиться самой.

Земля загудела и содрогнулась — в подземке прошел электропоезд. Гонора продолжала работать, а мысли ее занимал Курт.

Воспоминания были неясными и расплывчатыми. Физические и душевные страдания отошли на задний план. Прошедшие четыре года многое стерли из памяти. Она уже не помнила его ласкового голоса и нежных рук. Остались лишь смутные воспоминания о тех вечерах, когда Курт работал, а она сидела с книгой в руках и смотрела на него. Как уютно и тепло было тогда в доме.

Поначалу Гонора боялась, что Курт будет искать их, но по прошествии года появилась обида, что он не сделал ни единой попытки к примирению.

Ви, большая любительница светской хроники, часто обращала ее внимание на строчки, посвященные Курту, где неизменно говорилось, что известный промышленный магнат Курт Айвари появился там-то и там-то с восходящей звездой кинематографа… богатой наследницей… и тому подобное. Гонора делала вид, что все, связанное с Куртом, ее совершенно не трогает, но в глубине души испытывала жгучую ревность. Гонора распрямила спину и посмотрела на дело своих рук. Она осталась довольна: тюльпаны были высажены ровными рядами и в сочетании с другими цветами вскоре образуют великолепный цветник.

Один из рабочих предложил Гоноре чай, но она отказалась.

— Вы американка? — спросил он. Гонора покачала головой.

Всю жизнь ее преследовала какая-то неопределенность: в Англии — американка, в Америке — англичанка; ни мужняя жена, ни соломенная вдова; вроде бы и мать и в то же время не мать. За эти годы многие мужчины добивались ее расположения, но она отвергала их ухаживания. Наиболее настойчивым оказался преуспевающий адвокат, женатый на дочери известного психоаналитика. Гонора занималась оформлением его сада.

Он советовал ей принять предложение своего бывшего зятя, так как вопрос о разводе с его дочерью был лишь делом времени, но и здесь Гонора отказалась. Правильно ли она поступила? Гонора часто задавала себе этот вопрос, но ответа на него не находила.

Наступили ранние лондонские сумерки. Рабочие ушли, а Гонора все продолжала работать. Наконец она перестала различать цветы и решила продолжить работу утром. В подсобном помещении она вымыла лицо и руки, переоделась и сложила грязную одежду в большой целлофановый пакет.

У станции метро Гонора купила прекрасный черный виноград, заплатив за него два фунта, что было непозволительной роскошью, но чего не сделаешь для любимого больного отца.

Несколько лет назад у Ленглея стали сдавать почки и печень — результат злоупотребления алкоголем. В свои семьдесят лет он превратился в вечно жалующегося ипохондрика с желтым лицом и согнутой спиной. За ним ухаживали пожилой слуга и приходящая сиделка.

Ленглей сидел у электрокамина, закутав пледом длинные тощие ноги, — он постоянно мерз.

— Привет, папа, — сказала Гонора, целуя его седые волосы.

— Что у тебя в сумке? — спросил он в ответ.

— Просто грязная одежда, — ответила, покраснев, Гонора. — Я принесла тебе чудесный виноград.

— Я сегодня уже ел виноград, и он мне не понравился, — заметил Ленглей капризно. — Я уж думал, что ты не придешь.

— Но я же пришла. Как ты себя чувствуешь?

— Прошлой ночью у меня было сильное сердцебиение, я думал, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Надо было позвонить тебе, но ты же знаешь, что я не люблю никого беспокоить. И кроме того, я все время мерзну.

— Ты гулял сегодня?

— По такому-то холоду? Что за погода! Но в Европе и того хуже, везде идут проливные дожди. Гонора, что у тебя с ногтями?

Гонора сжала руки в кулаки, пытаясь скрыть грязь под ногтями.

— Папа, расскажи лучше, что пишет «Таймс»?

— Ты бы и сама могла читать газеты, если б не работала садовником.

— Я специалист по ландшафту.

— Я совсем перестал понимать людей. В наше время люди не разводились. Никогда не знаешь, что ожидать от этих нуворишей.

Ленглей был убежден, что богатство испортило Курта и Гонора перестала его устраивать. Дочь уже даже и не пыталась разубеждать отца и лишь молча выслушивала его ворчание.

Дряблые губы Ленглея растянулись в улыбке.

— Бедная моя португалочка, я всегда говорил, что ты заслуживаешь лучшей участи.

Помолчав, Ленглей пустился в пространные рассуждения о событиях, происходящих в мире: слушании по делу о взяточничестве в конгрессе США, землетрясении в Гватемале, преступности в Италии и безработице в центральных графствах Англии.

Гонора не перебивала отца, но когда каминные часы пробили семь, решительно поднялась.

— Папа, мне пора идти.

— Когда ты придешь снова? — забеспокоился Ленглей.

— Завтра в это же время.

Ленглей еще долго говорил о своих анализах, о том, как он мерзнет, и о письме Джоселин, прочитанном им дважды.

Усталая и опустошенная, Гонора спустилась в метро.

По настоянию Ви они переехали в другую, более просторную квартиру в зеленой зоне Лондона — районе, который Ленглею, с его утонченным вкусом, казался недостаточно аристократичным.

Лиззи, каким-то внутренним чутьем угадавшая шаги матери, уже ждала ее у открытой двери. Даже сейчас, в переходном возрасте, когда большинство детей дурнеет, Лиззи оставалась красивой девочкой, но, к сожалению, подвижность и общительность, которыми она отличалась в детстве, уступили место скованности и застенчивости, особенно в присутствии посторонних. Она начала стесняться своей глухоты и избегала разговоров с незнакомыми людьми.

Гонора устало опустилась в кресло, и Лиззи принялась рассказывать ей о событиях дня.

Большая квадратная гостиная была красивой и уютной. Ви привезла с собой добротную мебель, а Гонора украсила комнату яркими занавесками, салфетками, картинами, повсюду расставила цветы и книги.

Ви вышла из кухни. За последнее время она заметно раздобрела.

— Привет, случайная гостья, — сказала она. — Что задержало тебя на этот раз?

— Хотелось закончить работу.

— А потом, конечно, ты заехала к своему папочке. Почему ты так изнуряешь себя? Посмотри, на кого ты стала похожа.

— Как вкусно пахнет, — сказала Гонора. — Что у нас сегодня, жареный цыпленок?

— Уж коли ты решила сменить тему, я умываю руки, — проворчала Ви. — Давай-ка поешь.

Лиззи и Ви уже поели и сейчас сидели за столом, наблюдая за Гонорой, которая уже больше не чувствовала себя одинокой.

Гонора и Лиззи спали в одной комнате, и Гонора решила лечь сегодня пораньше, вместе с дочкой, но Ви шепнула, что хочет с ней поговорить.

Уложив девочку, они остались одни.

— Сегодня я купила американский «Тайм», — сказала Ви, которая постоянно приобретала какие-нибудь журналы, чтобы скрасить однообразие своей жизни. — Так вот, — продолжала она, — там пишут про твоего бывшего.

— Он строит что-нибудь грандиозное? — спросила Гонора, стараясь казаться безразличной, хотя ее сердце сильно забилось.

— Ничего подобного, — ответила Ви. — В конгрессе проходят слушания по делу о взяточничестве, и он среди обвиняемых.

— Папа что-то говорил мне об этом, но он не называл имени Курта.

— В наших газетах печатается только краткая информация о событиях за рубежом. — Ви посмотрела на дверь комнаты, где спала Лиззи, и, порывшись в большой хозяйственной сумке, достала журнал.

— На, читай, страница пятьдесят шесть.

Гонора открыла нужную страницу и увидела заголовок «Скандалы».

В конгрессе продолжаются слушания по делу о даче взяток американскими бизнесменами своим зарубежным партнерам. 13 мая с обвинениями выступил депутат Демократической партии от штата Орегон Ясон Моррел, который рассказал о деятельности некоторых бизнесменов на Среднем Востоке.

Среди обвиняемых — глава крупной строительной компании Курт Айвари. Комитету Моррела удалось узнать о связях Айвари с принцем Фуадом Абдурахманом, который в свое время, будучи министром финансов Лалархейна, подписал с компанией «Айвари» контракт на строительство самого большого в арабских странах аэропорта, оснащенного по последнему слову техники.

Отвечая на вопросы корреспондента Ассошиэйтед Пресс, Курт Айвари сказал, что не признает себя виновным и просит провести расследование.

Мультимиллионер Айвари живет на борту яхты «Одиссей» водоизмещением в 1800 тонн и длиной 282 фута. Это одна из самых роскошных и дорогих яхт в мире.

Жена Айвари, с которой он до сих пор не развелся, проживает в Лондоне вместе с десятилетней дочерью, удочеренной ими несколько лет назад. Айвари постоянно появляется в обществе в сопровождении голливудских красоток.

— Что скажешь? — спросила Ви.

— Хорошо, что Лиззи не видела этого журнала. Можно, я вырву страницу?

— Конечно.

Гонора вырвала страницу и разорвала ее на мелкие кусочки.

— Что с ним теперь будет? — спросила Ви.

— Ничего.

— Как так ничего? — взвизгнула Ви. — Это что тебе, шуточки?

— Он никогда не ставил свой бизнес в зависимость от взяток, поэтому они ничего не обнаружат.

— Но этот арабский парень…

— Фуад и Курт — давние друзья, еще по Беркли. Ви, я так устала. Ты не возражаешь, если я лягу?

— Да, дорогая, — ответила Ви с сочувствием и выключила телевизор.

Принимая душ, Гонора думала о Курте и тех многочисленных красотках, которые его окружают.

Как он, наверное, скучал с ней теми вечерами, о которых она так часто вспоминает!

Глава 58

В 1975 году Курт создал независимую корпорацию по управлению совместным капиталом, назвав ее «Коммерческий банк Айвари». Во главе банка он поставил Джоселин. Совет учредителей, в который вошли девять компаний, собирался в Лос-Анджелесе раз в два месяца.

В этот день проходило заседание правления, и Джоселин, как глава банка, присутствовала на нем. Она молча слушала, как члены правления горячо обсуждают вопросы, связанные с вложением капитала, и чувствовала себя не в своей тарелке: несмотря на высокий пост, она не имела никакого влияния на этих облеченных властью людей.

Через десять дней Курт должен был предстать перед комиссией Моррела, но никто из членов правления даже не заикнулся о предстоящем слушании, что, по мнению Джоселин, свидетельствовало об осторожности сидящих перед ней людей. В самой компании «Айвари» ходили разные слухи, сотрудники обменивались шуточками и даже выпустили специальный бюллетень с карикатурой — американец засовывает свернутую в трубочку тысячедолларовую банкноту в чалму арабского шейха.

По традиции заседание правления заканчивалось обедом у «Виндзора», который славился своей безупречной высококачественной кухней и лучшими в мире винами.

Мужчины расселись по машинам, а Джоселин, демонстрируя свою независимость, решила пойти пешком.

— Не возражаешь, если я провожу тебя? — спросил Джоселин Мартин Стеррет, один из членов правления.

Джоселин безразлично пожала плечами.

— Как хочешь.

— Что ты думаешь об этой статье в «Тайм»? — спросил Мартин.

— Грязная работа.

— «Ньюсуик» пошел еще дальше. Они называют мистера Айвари «крестным отцом и манипулятором национальных правительств».

— Да, я читала. Звучит впечатляюще.

— Джоселин, такого рода информация может сослужить плохую службу компании. — Мартин нахмурился. — Говорят, что нет дыма без огня. Многие уверены, что Айвари давал огромные суммы семье Абдурахмана.

— Я не раз говорила Курту, что он должен подать в суд на «Тайм» за эту ложь. Мало того, что Курт не давал взяток, но и Фуад никогда бы не пошел на это.

Они остановились у светофора, и Мартин, вплотную приблизившись к Джоселин, продолжал:

— Джоселин, ты должна уговорить мистера Айвари дать опровержение, иначе все будут считать его виновным.

— Это ужасно!

Джоселин взглянула на Стеррета и поняла, что он не на шутку встревожен.

— Многие считают, — продолжал тем временем Мартин, — что миссис Айвари должна дать свидетельские показания.

— Гонора? — удивилась Джоселин.

Зажегся зеленый свет, и они перешли на другую сторону улицы.

— Ее присутствие на слушании может несколько улучшить его положение.

— Они не живут вместе, — сухо ответила Джоселин.

— Да, но они ведь не разведены.

— Мне кажется, личная жизнь Курта здесь ни при чем. — Джоселин слегка покраснела, вспомнив, как предлагала себя мужу своей сестры. Это до сих пор мучило ее.

— Мне неприятно говорить об этом, — продолжал Стеррет, — но пресса уже раскручивает его личную жизнь и обвиняет мистера Айвари, как бы это помягче сказать… ну, допустим, в аморальном поведении.

— Вы имеете в виду его многочисленных подружек?

— Вот именно, и поэтому присутствие миссис Айвари могло бы изменить отношение к нему.

— Господи!

— Вы же понимаете, что порядочная, честная жена всегда вызывает симпатию. Жена должна отстаивать интересы мужа. — Мартин Стеррет закашлялся, и Джоселин решила, что он специально спровоцировал кашель, вспомнив, что разговаривает с женщиной, обрушившей вазу на голову своего мужа.

Некоторое время они шли молча, и Джоселин уже решила, что разговор окончен.

— Сейчас у мистера Айвари ближе вас никого нет, — вдруг нарушил молчание Стеррет. — Не могли бы вы попробовать убедить его хотя бы переговорить с миссис Айвари? Ее присутствие существенно повлияет на ход слушания.

— Почему бы вам самому не сказать об этом Курту?

Они уже подошли к ресторану, где их ждали остальные члены правления, и вдруг Джоселин поняла, что они специально выделили Мартина Стеррета переговорить с ней. «Может, они в чем-то правы, — подумала Джоселин, — и мне нужно постараться убедить Курта?»

* * *

Гонора сидела в постели, обхватив руками колени и прижавшись спиной к электрогрелке. Перед ней на столе стоял завтрак — чашка чаю и кусочки поджаренного хлеба.

Была суббота, и Ви с Лиззи, закутавшись в плащи, ушли на дневной спектакль. Гонора осталась дома, решив дать отдых своему позвоночнику, который в последнее время нестерпимо болел.

Неделя выдалась плохой во всех отношениях. Холодный ветер с Северного моря принес моросящий дождь, перемежающийся со снегом. Гонора предложила свои услуги дизайнера по ландшафту трем заинтересованным клиентам, но ни один не дал ей заказа. Заведующая школой, в которой училась Лиззи, обратилась к родителям с просьбой помочь голодающим детям Замбии, и Гонора, пожалев черных ребятишек, выписала чек на тридцать фунтов, прежде чем обнаружила, что на ее счету в банке осталось меньше пяти фунтов, а это означало, что ей опять придется занимать у Ви. Ленглей, который совсем свихнулся от постоянного пребывания дома, предсказывал скорый конец света. Ее месячные стали обильными и сопровождались сильной болью. В общем, все одно к одному.

Гонора выпрямила ноги и, осторожно перевалившись на бок, взяла чашку с чаем.

Маленькими глотками Гонора пила горячий чай с молоком и читала. В дверь позвонили. Уверенная, что это какой-нибудь рекламный агент, Гонора не двинулась с места. Звонок продолжал звонить. Раздосадованная, Гонора сунула ноги в тапочки и, потуже затянув махровый халат, медленно направилась к двери.

На пороге стояла Джоселин.

— Я уж всякую надежду потеряла, — сказала она.

Гонора никак не могла привыкнуть к тому, что ее младшая сестра всегда сваливается как снег на голову. Она молча поцеловала холодную, мокрую щеку Джоселин.

— Что с тобой? — спросила Джоселин. — Заболела?

— Ничего особенного, немножко болит спина, — ответила Гонора. — Каким ветром занесло тебя в нашу страну незаходящего солнца?

Джоселин не ответила. Она сняла плащ и, взяв сумку, прошла в комнату.

— Ложись и не обращай на меня внимания, — сказала Джоселин.

Гонора вернулась в постель и, привалившись к грелке, смотрела, как сестра молча бродит по комнате.

— Джосс, может, ты хочешь чаю? — спросила она с беспокойством. — Мне нетрудно заварить свежий.

— А у тебя не найдется чего-нибудь покрепче? — спросила Джосс.

— Кажется, у Ви есть водка. Сделать тебе «Кровавую Мери»?

— Лежи. Где она? На кухне?

— В шкафчике под раковиной. Сок в холодильнике.

Джоселин смешала коктейль и, вернувшись в комнату, села на пуфик перед кроватью, зажав в руках стакан.

Гонора заволновалась.

— Джосс, что же все-таки случилось? — спросила она.

— Ничего. Ты считаешь, что я приезжаю только тогда, когда что-нибудь случается?

— Но я же вижу, что ты нервничаешь.

— Со мной все в порядке, — Джоселин сделала большой глоток, — а вот с Куртом…

— С Куртом? — Гонора оторвала голову от подушки. — Он заболел?

— Здоров как бык.

— Это как-то связано со слушанием?

— Да, и я не понимаю, почему ты должна беспокоиться о нем после того, что он сделал.

— Я сама ушла от него.

— А что тебе оставалось? Ведь он скрыл, что у Кристал от него ребенок? Я уж не говорю о его многочисленных потаскушках.

— Это он прислал тебя?

— Да он растерзает меня, если узнает, что я здесь.

— Значит, ты приехала по своей инициативе, чтобы попросить меня о помощи?

— Я просто не знаю, как лучше поступить.

— Джосс, я просто не понимаю, чем я могу ему помочь, ведь у меня нет никаких связей.

— Никто не просит тебя подкупать конгресс.

— Но что же ты хочешь от меня?

— Гонора, ты помнишь, когда проходило слушание по «Уотергейтскому делу», Мартин Дин сидела рядом с Джоном, давая понять, что она разделяет судьбу мужа?

— Я понимаю, куда ты клонишь, но все связи между нами разорваны. Курт даже не позвонил, когда Лиззи была больна. Я просто уверена, что он будет против моего присутствия там.

— Тогда они его просто уничтожат.

— Ты так считаешь?

— Если бы ты хоть изредка читала американские газеты и смотрела наш канал, то пришла бы к такому же выводу.

— Но почему?

— В этом году выборы, и подкомитету Моррела просто необходимо набрать побольше очков. Они должны доказать себе и всем, что в состоянии одолеть миллиардера, который живет на роскошной яхте в окружении молоденьких скарлеток.

Гонора откинулась на подушку и глубоко задумалась. Джоселин замолчала, посчитав, что в данном случае молчание более уместно, чем слова, — надо дать сестре возможность все хорошо обдумать.

— Джосс, — наконец сказала Гонора, — предположим, что я соглашусь и что мое присутствие поможет Курту, но скажи мне, как я могу сесть рядом с ним, если он этого не хочет.

— Он все еще любит тебя, я уверена.

— И поэтому окружил себя таким количеством молодых красоток?

— Поступай, как знаешь. Никто не будет винить тебя, если ты не поддержишь Курта. И, собственно, почему ты должна его защищать? Бедный Малькольм и тот бы не додумался до такого оскорбления.

— Я не злопамятна, — ответила Гонора.

Джоселин поставила стакан на пол и зевнула.

— Что-то меня сморило, — сказала она и, сбросив туфли, вытянулась на постели Лиззи. Через минуту она уже спала или притворялась спящей.

Поток воспоминаний захлестнул Гонору. Она вспомнила, как узнала и боль, пронзившую ей сердце; вспомнила, что Курт является отцом сына Кристал, вспомнила, какое наслаждение давало ей тело Курта и какое отвращение она испытала, когда он изнасиловал ее в последний день в Марракеше. Мысленно она представляла себе Курта в объятиях сменяющих друг друга красоток.

Об этом и о многом другом думала Гонора, прежде чем принять решение.

Глава 59

В Лос-Анджелесе стояла отличная погода. Ветер разогнал смог, и в прозрачной дали четко вырисовывались очертания гор с позолоченными солнцем вершинами. Ярко-голубое калифорнийское небо отражалось в таких же голубых прибрежных водах. Плавучий дом Курта был слишком большим, чтобы пришвартоваться к причалу, и стоял на рейде вместе с торговыми судами.

Доехав до порта, Гонора свернула налево и крепко вцепилась в руль. Она уже давно не водила машину, и от напряжения спина болела еще больше. К счастью, выехав на улицу, где не было такого сильного потока машин, Гонора смогла немного расслабиться. Ветерок, дующий с океана, приятно холодил лицо, и она получила возможность обдумать ситуацию.

Курт даже не подозревал о ее приезде. Гонора не позвонила ему, так как была совершенно уверена, что он или повесит трубку, или попросит ее не лезть не в свое дело. Сейчас Гонора с уверенностью полагала, что ей необходимо присутствовать на слушании. Оставалось только убедить в этом Курта.

«Жаль, что я так плохо выгляжу», — подумала Гонора. В последнее время она сильно уставала, и, конечно, это отразилось на ее внешности. Прошедшей ночью она никак не могла уснуть, а когда забылась на короткое время, ей приснился прекрасный сад. С ветки на ветку порхали красивые птицы, воздух был наполнен ароматом роз. Они с Куртом совсем молодые, влюбленные друг в друга. Курт берет в ладони ее лицо и крепко целует в губы. Гонора проснулась, охваченная сильным желанием. Посмотрев на часы, она удивилась, что проспала всего десять минут. До самого рассвета Гонора лежала с открытыми глазами, вспоминая этот чудесный сон.

Гонора ехала вдоль длинного ряда складских помещений, затем свернула направо, и перед ней раскинулась гладь залива. Она сразу же увидела яхту «Одиссей».

На фоне серых торговых судов яхта сияла, как волшебный фонарь: все три ее палубы, выкрашенные белой краской, сверкали на солнце.

Гонора припарковала машину и, откинувшись на сиденье, закрыла глаза. Она хорошо помнила эту вместительную яхту, где было предусмотрено все: просторные каюты для команды, кабинет Курта с системой спутниковой связи, примыкающая к кабинету ванная комната, выложенная голубым мрамором. На яхте были четыре гостевые комнаты и игровая комната для Лиззи. За двумя круглыми, обтянутыми белой кожей столами могли одновременно обедать около двадцати человек.

Гонора открыла глаза и стала вылезать из машины. Распрямившись, она посмотрела на яхту и встретилась с взглядом Курта.

Он стоял на палубе, опершись о перила, и смотрел на нее. Ветер трепал выгоревшие от солнца волосы. Лицо и руки были покрыты темным загаром.

Их отделяло друг от друга несколько футов, но это был взгляд, пронесенный сквозь годы, в нем заключалось что-то магическое. Всей кожей Гонора ощущала взгляд Курта, и ее, как в том сне, охватило желание. Невольно она положила руку на сердце.

Внезапно Курт исчез. Палуба яхты возвышалась над причалом, и было такое впечатление, что он просто провалился. Гонора моментально вспомнила особенность характера Курта — он никогда не прощал своих обидчиков. Сможет ли он простить ее, так резко оборвавшую все связи с ним?

«Нечего прятать голову в песок, — уговаривала себя Гонора, — уж если ты решилась, надо идти до конца». Она пошла к воротам охраняемого причала, где на стуле с газетой в руках сидел пожилой человек в тельняшке с эмблемой яхты. Он поднял глаза на Гонору.

— Чем могу служить?

— Я миссис Айвари, — прошептала Гонора.

Сторож посмотрел на нее оценивающим взглядом. Что подумал он в этот момент? Сравнивал ее с молодыми красавицами, окружавшими Курта? Не мог поверить, что эта женщина в белой блузке и цветастой юбке когда-то тоже была владелицей этой сверкающей яхты?

Гонора в смущении отвела глаза и уже готова была уйти, когда сторож вдруг вскочил и, распахнув ворота, сказал:

— Проходите, пожалуйста, миссис Айвари.

Гонора поднялась на палубу. Под полосатым тентом стояли большие плетеные кресла. На самом солнцепеке на надувном матрасе лежала лицом вниз полуголая девица. Заслышав шаги, она, не поднимая головы, сказала:

— Они в главном салоне.

— Кто они? — спросила Гонора.

— Разве вы не адвокат?

— Нет… я… я… Гонора Айвари.

Девушка резко села. Ее большие, слегка выпуклые глаза с недоверием смотрели на Гонору. Она не спеша натянула купальник на загорелые дынеобразные груди с большими коричневыми сосками, красиво изогнув при этом тонкую и длинную, как у Нефертити, шею. У девушки были пухлые, немного вытянутые вперед губы, на которых не видно было и следа помады. Ее можно было назвать и красивой, и безобразной одновременно. На вид ей было не более двадцати лет, но в ней чувствовалась уверенность знающей себе цену женщины. Гонора едва справилась с охватившим ее гневом. Кто эта девушка? Возможно, она заменила Курту ее, Гонору?

— Я Марва Лей, — с гордостью сообщила девушка, ожидая, какое впечатление произведет ее имя на Гонору, но так как последняя никак не отреагировала, добавила: — В этом месяце мой портрет помещен на обложке «Вог».

Девушка разговаривала с Гонорой, как со своей давней знакомой, без тени смущения. «Возможно, теперешние нравы диктуют такое фамильярное обращение с женой хозяина яхты», — подумала Гонора, стараясь подавить в себе ревность.

— Да, я видела «Вог» в киоске аэропорта, но в жизни вы выглядите совсем по-другому.

— Выглядеть каждый раз по-другому — моя профессия, — ответила Марва. — Вы, кажется, разведены?

— Нет, просто давно не живем вместе, — пояснила Гонора.

— Ах да, Курт мне что-то такое говорил. Извини, что я приняла тебя за адвоката, но они здесь крутятся днем и ночью. Я уже насчитала их около пятидесяти. Вот и сейчас у них там большое совещание. — Марва повела рукой в сторону салона, шторы на окнах которого были задернуты.

— Не откажите в любезности сообщить Курту, что я здесь, — прошептала Гонора.

— Возможно, он уже видел тебя. — Марва принялась рассматривать себя в большое зеркало. — Я обожаю греться на солнце, но сегодня оно так печет…

— Не откажите в любезности… — снова начала Гонора.

— Твой английский такой смешной… Господи, неужели это морщина! — Марва пристально вгляделась в зеркало, затем со вздохом убрала его в сумку и быстро вскочила на ноги. Она оказалась очень высокой, с широким разворотом плеч и круглыми коленями.

— Сейчас скажу ему, что ты здесь, Гонора. Мне все равно надо пойти в каюту и намазаться кремом.

Оставляя большие следы на навощенных досках палубы, Марва направилась в каюту.

Вскоре девушка вернулась. На ней был элегантный короткий халатик, лицо блестело от крема.

— Курт сказал, что он ужасно занят, — сообщила Марва тоном, по которому Гонора сразу догадалась, что она врет.

Первым порывом Гоноры было поскорее уйти, но она быстро взяла себя в руки. «Возможно, он действительно очень занят, — уговаривала она себя, — и если к нему приходит такое количество адвокатов, дела его обстоят не лучшим образом, а значит, он нуждается в моей помощи. Да и потом, что я скажу Джосс?» Так рассуждала Гонора, ясно понимая, что на самом деле ей просто хочется увидеть Курта.

— Он не сказал, как долго будет занят? — спросила она.

— Послушай, он сегодня не в лучшем настроении. На твоем месте я бы ушла и пришла попозже.

— Я подожду, — ответила Гонора, волнуясь.

— Это твое дело, но я бы не стала.

Марва посмотрела на свое отражение в оконном стекле.

— Не говори потом, что я тебя не предупреждала. — Она еще немного повертелась на палубе и ушла в каюту.

Гонора достала из сумки роман и наугад открыла страницу.

«Люсьен всегда полагался на первое впечатление… — прочитала она, — как все молодые, неопытные любовники, он приехал слишком рано. Луизы в гостиной пока не было…»

Гонора перечитала абзац снова и снова, не понимая его смысла. Она забыла надеть часы и не знала, сколько прошло времени. Старик-сторож ушел, и пост у ворот занял молодой упитанный парень.

«Люсьен всегда полагался на первое впечатление…»

Стеклянная дверь распахнулась, и на палубу вышел Курт в сопровождении нескольких мужчин. В белых парусиновых брюках и белой майке с короткими рукавами, в сандалиях на босу ногу Курт выглядел очень молодо. Гонора сразу же почувствовала себя старой и никому не нужной. Она быстро вскочила с кресла.

— Здравствуй, Курт!

— Гонора! — голос Курта был резким. Не глядя на нее, он обменялся с каждым из пяти мужчин крепким рукопожатием, затем представил их Гоноре.

— Миссис Айвари, мы с вами уже встречались, — сказал ей невысокий мужчина лет шестидесяти, с массивной лысой головой. — Я Артур Кон.

Гонора не помнила лица, но хорошо знала фамилию этого известного юриста, который начинал в министерстве юстиции, затем стал юридическим консультантом многих известных компаний, представляя их интересы в Верховном суде. Курт часто прибегал к его услугам в сделках с иностранными партнерами.

— Да, я помню вас, — соврала Гонора, — и рада видеть снова.

— Как хорошо, что вы приехали, миссис Айвари. Я надеюсь, что вы будете присутствовать на слушании дела. — Глаза Артура за толстыми стеклами старомодных очков в металлической оправе излучали тепло.

Сильный порыв ветра натянул парусину тента, взлохматил волосы стоявших на палубе людей. Все они с интересом наблюдали за Гонорой, которая собиралась с мыслями для ответа, но ее опередил Курт.

— Мои юристы считают, что твое присутствие необходимо, Гонора.

Курт облокотился на перила и задумчиво глядел вдаль.

— Я… я… для этого и приехала в Штаты, — ответила Гонора срывающимся голосом. — Я бы хотела помочь… — Она посмотрела на широкую спину Курта.

— Мы вам очень признательны за это, — произнес Артур Кон вкрадчивым голосом. — Мы все считаем, что это поможет делу.

— Да… да… но я не знаю, что от меня требуется. — Гонора не отрывала глаз от спины Курта.

— Ничего особенного, — ответил Артур, — просто присутствовать. Давайте встретимся еще раз и обсудим, как вы должны вести себя во время слушания.

— Да, конечно. Я остановилась у сестры. Запишите номер ее телефона. — Гонора все смотрела на Курта. Наступило неловкое молчание.

Внезапно Курт повернулся и, не говоря ни слова, направился к двери. Блеснув на солнце, стеклянная дверь захлопнулась за ним.

Юристы стали прощаться, поочередно пожимая Гоноре руку. Через минуту она осталась одна. Шатаясь от усталости и обиды, Гонора направилась к выходу. Почему Курт вел себя так грубо? Что послужило причиной — предстоящее слушание в конгрессе или злость на нее?

Глава 60

Еще несколько шагов, и она будет на земле, подальше от Курта. Легкий ветерок трепал волосы Гоноры, они падали ей на лицо, мешая смотреть, и она придерживала их рукой. Ее взгляд случайно упал на группу юристов, стоявших возле большой голубой машины. Они с любопытством наблюдали за ней, и даже сторож у ворот, отложив журнал, не сводил с нее пристального взгляда.

Гонора попятилась назад, сходни закачались, сердце ее замерло от испуга. Наконец она снова на палубе. Осторожно ступая по гладким доскам, она подошла к стеклянной двери и толкнула ее. Повеяло запахом жилого помещения. Прокричал гудок парохода, но ей казалось, что это кричит ее сердце.

Гонора вошла в салон. Повсюду в беспорядке стояли стулья, пахло мужским потом и табачным дымом — все говорило о том, что здесь недавно находились мужчины.

В одном из кресел, положив на стол голые ноги, сидел Курт и потягивал виски. Прищурив глаза, он смотрел на нее.

— Неужели это миссис Айвари? Разве не вас я видел спускающейся на берег?

— Мне хотелось бы поговорить с тобой, — едва слышно сказала Гонора.

Курт пожал плечами.

— Я бы хотела, я… я бы хотела… видишь ли…

«Господи, неужели это я, — подумала Гонора, — бормочу что-то, как маленькая девочка». Она густо покраснела.

Курт сделал большой глоток и с интересом посмотрел на нее.

— Я бы хотела…

— Ты бы хотела услышать слова благодарности. О’кей, вот они: я премного благодарен тебе и обязан по гроб жизни.

— Не будь таким, — прошептала Гонора.

— Каким?

— Саркастичным… я хочу сказать…

— Ты уже, наверное, плохо помнишь меня? Ведь ты у нас самая добрая, благородная и отзывчивая, хотя до тебя не доходят слова, идущие от чистого сердца.

— Курт, пожалуйста, не надо.

— Что не надо?

— Почему мы не можем поговорить по-человечески?

— А ты считаешь, что можем? Я уже разучился говорить с тобой.

— Курт, прошу…

— Мои ученые мужи считают, что на слушании рядом со мной должна сидеть моя верная подруга, и вот ты здесь. Великий английский садовод специально прилетел из Лондона, чтобы поддержать своего друга. Как я понимаю, слова благодарности для тебя ничего не значат. Может, мне встать перед тобой на колени?

Гонора, которая редко выходила из себя, вдруг почувствовала, что больше не может выносить его издевательств.

— Не смей так разговаривать со мной! — закричала она. — Я не одна из твоих потаскушек!

— Детка, я уже давно это понял, — с усмешкой ответил Курт. — А теперь убирайся к черту.

Когда-то давно, в больничной палате, пропахшей запахом лекарств и увядающих роз, Курт, прижавшись небритой щекой к ее щеке, пообещал ей, что убьет всякого, кто посмеет обидеть ее. Может, стоит напомнить ему об этом? Ну и что ей это даст? Он убьет себя? Конечно же, нет. На глаза Гоноры навернулись слезы. Боясь расплакаться, она повернулась к двери.

— Гонора, вернись, — позвал Курт.

Гонора остановилась, вынула платок и вытерла слезы.

— Ты права, — сказал Курт, — уж коли нам придется присутствовать вместе на этом слушании, давай на время закопаем топор войны.

Немного поколебавшись, Гонора села на высокий табурет у стойки бара и прикрыла лицо рукой.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — спросил Курт.

— Аспирин.

— У меня есть кодеин. Подойдет?

— Да.

Курт подошел к аптечке, достал лекарство и налил ей воды. Гонора машинально следила за его движениями.

Она взяла две капсулы кодеина и положила в рот.

— Зачем так много? — спросил Курт. — Лекарство очень сильное.

— У меня разламывается спина.

— А у меня голова.

— Ты все еще страдаешь мигренями?

— Сейчас нет, но было время, когда я и шагу не мог сделать без лекарств. — Курт налил себе виски. — Так что ты хотела мне сказать?

— Почему ты относишься ко мне так враждебно, Курт?

— Я вовсе не хотел оскорбить тебя, но пойми, как мне больно узнавать о вас только через Джоселин.

— Это все же лучше, чем через Марву Лей, — не удержалась Гонора.

— Послушай, ведь это ты бросила меня.

— Ты же знаешь причину… Александр… — Гонора замолчала, мысленно ругая себя за то, что вернулась к этой теме, и быстро добавила: — Лиззи шлет тебе привет.

— Она приехала с тобой?

— Нет, я оставила ее с Ви. Она стала бояться незнакомых людей, и потом ей не обязательно видеть, как мы ссоримся.

— Последний раз, когда она приезжала ко мне, мы очень ладили. Она стала прекрасно говорить.

— Лиззи занимается со специальным педагогом.

— Я тоже нанимал ей здесь учителя, — заявил Курт с гордостью.

— Странно, она ничего мне об этом не рассказывала. Курт, Лиззи стала стесняться своей глухоты. Она все больше уходит в себя, и меня это очень беспокоит.

— Мне кажется, это временное явление. Она приближается к подростковому возрасту.

Как все примерные родители, они еще долго говорили о Лиззи.

Курт допил виски, и Гонора поднялась.

— Мне пора идти. Джоселин нужна машина.

Курт проводил ее на палубу. При свете дня Гонора увидела, что он постарел: на лбу и вокруг рта образовались морщины, в волосах появилась седина. Она заметила, что Курт тоже рассматривает ее, и покраснела — наверное, она выглядит очень старой.

Курт вдруг как-то сразу обмяк.

— Гонора, я действительно благодарен тебе за то, что ты приехала, — сказал он устало.

— Ты считаешь, это поможет делу?

— Мне нечего скрывать.

— Я знаю.

— Но многие этого не знают, вот почему я хочу, чтобы провели расследование.

— Как они могут подозревать тебя?

— Пошли они все к черту. Я рад, что мы перестали быть врагами.

Подойдя к машине, Гонора оглянулась. На верхней палубе стояли Курт и Марва Лей. Курт обнимал ее за талию. Заметив, что она смотрит на них, они помахали ей.

Через несколько дней Артур Кон пригласил Гонору в ресторан. Оглядев ближайшие столики, он, понизив голос, сообщил Гоноре, что ее по возможности будут ограждать от прессы и что в самое ближайшее время они с Куртом поселятся в гостинице.

— У вас будут апартаменты, — добавил он, — и вы сможете жить на своей половине.

Гонора кивнула.

— Миссис Айвари, — продолжал Кон, — мне необходимо обсудить с вами еще один вопрос — о вашем гардеробе. Мистер Айвари оплатит все расходы.

— Не вижу в этом никакой необходимости. Я сама оплачиваю свои покупки.

— Мистер Айвари предупреждал меня, что вы очень обидчивы.

— Мне просто не нравится, когда меня обсуждают за моей спиной.

— Я вас отлично понимаю, но мистер Айвари считает, что ваше присутствие — это часть бизнеса, поэтому все расходы, связанные с вашим пребыванием здесь, должны быть отнесены на счет фирмы. В походе по магазинам вас будет сопровождать наша сотрудница из отдела по связям с общественностью.

— Полагаю, что спорить бесполезно, раз уж вы все решили за меня?

— Не обижайтесь. Вы настоящая леди, и ваше присутствие на слушании сыграет большую роль.

— Мистер Кон, как долго это может продлиться? У меня дома осталась маленькая дочка, и мне надо работать.

— Затрудняюсь ответить. Я знаю только, что мистера Айвари будут вызывать на слушание несколько раз. Думаю, это займет не больше четырех дней.

На следующее утро женщина из отдела по связям с общественностью повела Гонору в модный магазин «Патриция».

Гоноре, уже привыкшей покупать себе одежду на распродажах, было приятно вновь окунуться в роскошную атмосферу просторной примерочной. Ее обслуживала сама хозяйка магазина. Она принесла целую кучу нарядных, элегантных платьев, и Гонора, которая в душе оставалась скромной английской девочкой, растерялась. На помощь пришла сопровождавшая ее сотрудница компании «Айвари». Они выбрали элегантный костюм, фасон которого совершенно противоречил стилю одежды, которую обычно носила Гонора.

Вечером за пиццей, из которой состоял их ужин, Гонора высказала Джоселин свои опасения, связанные с предстоящим слушанием.

— Боюсь, что мое присутствие мало повлияет на ситуацию, — сказала она.

— Неужели ты Не понимаешь, как это важно для Курта и чего ему стоило принять твою помощь?

— Конечно, я все понимаю, Джосс. Просто пытаюсь объяснить тебе свое состояние.

— Речь сейчас идет о Курте. Он всегда был честным и открытым человеком. Его нельзя сравнивать со всей этой коррумпированной публикой.

— Джосс, к сожалению, он никогда не делал секрета из своей личной жизни, — Гонора вспомнила Марву Лей, — и это может повредить ему.

— Мне кажется, что я тоже должна поддержать его, — заметила Джоселин в раздумье. — Где он остановился? В «Долли Мэдисон»?

— Да.

— Пожалуй, я все-таки поеду в Вашингтон, — решительно заявила Джоселин.

— Очень хорошо. Ты можешь жить вместе со мной.

Джоселин кивнула.

— Я просто обязана быть там. Курт не пропускал ни одного судебного заседания, когда я…

— Джосс, здесь совсем другая ситуация.

— Ты хочешь сказать, что он никого не убивал? В данном случае все может получиться наоборот. Подкомитет Моррела может убить его, по крайней мере морально.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ Гонора, Кристал, Джоселин 1976 год

Глава 61

Лимузин свернул на проспект Независимости и стал медленно продвигаться в густом потоке машин в сторону Капитолия. На небе сгущались тучи, начинался дождь. Прохожие раскрыли зонтики, многочисленные туристы спешили укрыться в стенах музея.

Заседание подкомитета Моррела должно было проходить на третьем этаже Рейбурн-хаус, откуда открывался вид на Капитолий, на фоне которого гранитные и мраморные здания прилегающих домов казались игрушечными.

Гонора украдкой взглянула на Курта, сидящего между ней и Джоселин. Его руки лежали на коленях, и указательный палец левой руки нервно подергивался, выдавая его волнение. Гонора протянула было руку, чтобы успокоить его, но вовремя вспомнила, что больше не имеет на это права. Со всей ясностью она увидела, как они с Марвой Лей стояли, обнявшись, на палубе «Одиссея». Гонора отвернулась и стала смотреть в окно.

Джоселин рассматривала здание Капитолия.

— Послушайте, леди, — прервал молчание Курт, — если вы с такими лицами войдете в зал заседаний, то все сразу подумают, что я действительно пользовался подмазыванием.

— Подмазыванием? — не поняла Гонора. — Что это такое?

— Ну это что-то вроде удобрения в твоем деле, — ответил Курт.

— Если не подмажешь правительственных чиновников, дело не сдвинется с места, — пояснила Джоселин менторским тоном. — Каждая корпорация, работающая за рубежом, имеет специальный фонд для мелких подачек, и конгрессмены прекрасно об этом осведомлены. Просто раньше ради завоевания позиций на зарубежных рынках они закрывали на это глаза.

— И как же выплачиваются эти деньги, Курт?

За Курта опять ответила Джоселин.

— Это делается очень просто, через посредника. Правительство страны настаивает на том, чтобы компания взяла в свой штат местного консультанта. Вот через него и выплачиваются мелкие суммы разным чиновникам. Когда мы жили в Лалархейне, Халид приставил к нам такого консультанта, большого любителя подачек.

— Кто такой Халид? — спросил Курт.

— Племянник Фуада, — ответила Джоселин. — Халид Абдурахман.

— Ты меня озадачила, — сказал Курт. — Халид никогда не работал на мою компанию.

— Он водил дружбу с Малькольмом.

— Мне кажется, Халид проводил антизападную политику, — заметила Гонора. — В январе Халид выступал по Би-би-си. Минут десять он говорил о том, что после учебы в Оксфорде пришел к выводу о победе ислама над западным либерализмом. Его глаза горели фанатичным огнем, когда он доказывал женщине-журналистке, что женщины его страны более счастливы и ведут Тот образ жизни, который уготован им Аллахом. Они стоят гораздо выше, чем свободные женщины Запада. Его выступление было показано по другим программам, и он завоевал много симпатий в Соединенном Королевстве.

— Теперь я вспомнил. Фуад рассказывал мне о своем племяннике. Он попортил Фуаду много крови, упрекая его в том, что он дружит с американцами.

— Халид самый настоящий фанатик, — заметила Джоселин. — Я никогда не могла понять, что их сближало с Малькольмом, разве только возраст.

— Похоже, консультанту, приставленному к вам Халидом, хорошо платили, раз Малькольму удалось закончить строительство насосной станции досрочно.

— На целых три месяца, — с гордостью заметила Джоселин.

Тем временем они подъехали к Рейбурн-хаус. У лифтов толпилось множество людей. К пиджакам многих из них были прикреплены пластиковые карточки с именами. Толстый мужчина, обвешанный фотоаппаратами, изучающе посмотрел на них.

В коридоре третьего этажа стоял гул голосов. К ним подбежал Артур Кон и каждому крепко пожал руку. С ним были два помощника, которых Гонора видела на борту яхты. Артур представил их Джоселин.

Их небольшую группу моментально окружили представители средств массовой информации с блокнотами, ручками, магнитофонами, обрушив на Курта град вопросов.

— Какого результата вы ожидаете?

— Какова причина расследования?

— Правда ли, что вы давали взятки на Среднем Востоке?

Кто-то сунул Гоноре микрофон прямо в рот.

— Миссис Айвари, как вы прокомментируете тот факт, что ваш муж живет на роскошной яхте, а вы в Лондоне?

— Миссис Айвари не будет отвечать ни на какие вопросы, — сказал Курт, беря Гонору под руку.

Почувствовав прикосновение Курта, Гонора невольно отпрянула от него, но вспомнив, что ее задача во всем поддерживать мужа, взяла себя в руки, и они вошли в зал как любящая пара.

По сравнению с обшарпанными лифтами и длинными, с голыми стенами коридорами зал заседаний показался Гоноре пышным и торжественным. На стенах, обшитых деревянными панелями, висели портреты давно умерших спикеров, пол был застлан коврами с ярко-золотистым орнаментом по краям, на окнах тяжелые шелковые драпировки с золотым узором, ниспадавшие мягкими складками. Пышность убранства несколько нарушали сплетение многочисленных проводов по бокам покрытого зеленым сукном стола для свидетелей и бумажные полотенца над раковинами.

Посредине зала в пять рядов стояли стулья для участников слушания, журналисты располагались за двумя столами по обеим сторонам зала. На возвышении стоял массивный стол, предназначенный для членов подкомитета, которые еще не собрались. Невысокого роста девушка с длинными светлыми волосами расставляла на столе таблички с их именами.

Артур Кон усадил Гонору на двенадцатое место в первом ряду, как раз напротив стола для свидетелей.

В зал один за другим входили члены подкомитета: полная женщина лет шестидесяти с тщательно уложенными светлыми волосами и густым слоем косметики на лице; непрерывно кашлявший сутулый мужчина средних лет и изящный молодой человек, который дружески кивнул Курту, вселив тем самым надежду в сердце Гоноры.

Слушание было назначено на десять тридцать. Через двенадцать минут после назначенного времени в зале появился председатель Ясон Моррел, высокий седовласый мужчина, представитель Демократической партии от штата Орегон. Ясон Моррел был членом палаты представителей вот уже сорок лет и отличался завидной уверенностью в себе. Посасывая мундштук, он быстрым взглядом из-под очков в золотой оправе оглядел собравшихся.

Моррел занял председательское место, склонив голову, выслушал сообщения своих помощников и легким ударом молотка возвестил о начале слушания.

— Расследования последних месяцев показали, что многие американские компании потратили значительные суммы на подкуп должностных лиц иностранных государств, в которых они вели свой бизнес. Стало известно, что «Галф корпорейшн» истратила три миллиона долларов на поддержание политической компании в Корее. «Нортроп корпорейшн» не может представить комиссии полный отчет, на какие цели было потрачено тридцать миллионов долларов за период с 1971 по 1973 год. «Паловерде ойл компани» подтвердила, что истратила более четырех миллионов долларов на поддержание своего бизнеса в других странах.

Гонора слушала полуграмотную речь председателя, говорившего с явным восточным акцентом, и вся кипела от негодования. Как может такой человек обвинять в чем-то Курта!

Между тем председатель продолжал:

— Прежде чем начнется слушание по делу мистера Айвари, хочу сказать, что его компания представила полный отчет о своей деятельности за рубежом, и ни комиссия, ни департамент государственных сборов не имеют к нему никаких претензий. Мистер Айвари добровольно, по своей собственной инициативе попросил комитет провести расследование.

— Зачем говорить об этом, — прошептала Джоселин.

Моррел вставил в мундштук новую сигарету и продолжил:

— Должен напомнить вам, что, согласно Уголовному кодексу, статья 18, раздел 1001, за дачу ложных показаний полагается штраф десять тысяч долларов, или лишение свободы сроком на пять лет, или то и другое вместе. — Моррел с улыбкой оглядел зал. — Прошу вас, мистер Айвари.

Курт в сопровождении Артура Кона направился к столу свидетелей. Засверкали фотовспышки, телекамеры проследили каждый шаг Курта. Курт поставил на стол портфель, и со своего места Гонора уже не могла видеть его лица.

Кристал лежала на кровати, утопая в кружеве подушек, и ждала шестичасовой сводки новостей. В роскошном кимоно, с лицом, густо намазанным кремом, она была похожа на актера театра кабуки. Сегодня на обед соберется небольшая компания, и она должна быть во всеоружии. После того как уйдут Митчел и Александр, который теперь жил отдельно, ей предстоит серьезный разговор с главой «Оникс моторс компани» Беном Хачинсоном, считавшимся ее официальным другом. Компания «Оникс» начинала строительство завода большегрузных автомобилей во Франкфурте, и Кристал рассчитывала, что она возьмет в компаньоны компанию «Талботт».

Ведущий теленовостей сообщил: «А сейчас мы предоставляем слово нашему корреспонденту в Вашингтоне».

Кристал приподнялась на локте и стала внимательно смотреть на экран.

— Я, Марсела Вейнен, веду свой репортаж из зала заседаний подкомитета Моррела при палате представителей, где проходит слушание по делу о взяточничестве. Сегодня перед комиссией выступит Курт Айвари, владелец ряда строительных и машиностроительных компаний с общим оборотом капитала в несколько миллиардов долларов. На слушании присутствуют его жена, специально прилетевшая из Лондона, и свояченица Джоселин Силвандер, вице-президент одной компании.

Камера показала Курта, Гонору и Джоселин, пробивающихся сквозь толпу репортеров.

— Айвари свидетельствует, что он давал взятки, — продолжала Марсела Вейнен.

Кристал всматривалась в лицо Курта.

— Мистер Моррел, — говорил Курт, — в некоторых странах принято давать небольшие суммы государственным чиновникам в знак благодарности за оказанную помощь.

В зале раздался взрыв смеха, и председатель постучал молоточком по столу.

— Вы хотите сказать, что все американские компании прибегают к такому способу ведения дел в этих странах? — спросил Моррел.

— Возможно, мелкие туристические компании и обходятся без этого, но, если вы предполагаете начать большое строительство в одной из таких стран, вам не обойтись без мелких подачек.

— Что вы называете мелкими подачками? Какая это сумма?

Лысый человек, сидящий рядом с Куртом, что-то сказал ему на ухо, и Курт ответил:

— Мой адвокат советует мне воздержаться от ответа на данный вопрос, но я хочу сказать, что эти суммы не превышают пятнадцати долларов.

Снова взрыв смеха в зале.

Камера показывает крупным планом лицо Гоноры: большие прекрасные глаза смотрят прямо в душу, рот немного приоткрыт, едва заметные морщинки, слегка осунувшееся лицо, но она все также прекрасна и ничуть не постарела. Кристал потрясена. Отец рассказывал ей, что Гонора живет вместе с Лиззи и официанткой из кафе в тесной, маленькой квартирке и сама зарабатывает на жизнь. Кажется, она работает садовником. Да, точно — садовником. Какая глупость! У Кристал, как в юности, зачесались руки. Ей так и хотелось ударить по экрану телевизора, чтобы раз и навсегда выбить из сестры это ее вечное бескорыстие и самопожертвование. Она правильно сделала, что ушла от Курта. Выходить за него замуж было большой ошибкой с ее стороны, но зачем же отказываться от богатства, которое принадлежит ей по праву! И почему сейчас она поддерживает его? Наверняка Курт просил ее об этом, а Гонора, как всегда, не могла не протянуть руку помощи.

— …Курт Айвари продолжит давать свидетельские показания завтра. Если он будет признан виновным, его ждет пятилетнее тюремное заключение. Репортаж Марселы Вейнен с Капитолийского холма.

Парадная дверь открылась, и Кристал услышала шаги Александра. Вскочив с постели, она бросилась в ванную снимать крем с лица — никто, и особенно Александр, не должен знать, что ее красота теперь нуждается в постоянном уходе.

Приведя лицо в порядок, Кристал вошла в спальню, где перед экраном телевизора уже сидел Александр.

— Я не слышала, как ты подъехал, — сказал она сыну. — Обед будет не раньше восьми.

— Я хочу с тобой поговорить. — Александр подошел к двери и закрыл ее поплотнее. — Местные газеты вновь вытащили на свет дело об убийстве мужа тетей Джоселин. Кроме того, они пытаются докопаться до причины разрыва супружеских отношений тети Гоноры и Айвари. Думаю, завтра страну ждет очередная сенсация.

— Я же предупреждала тебя, что не стоит затевать это дело! Очень сомневаюсь, что они признают его виновным!

— Можешь быть в этом уверена. Моррел играет со своими жертвами, как кошка с мышью. У него особая стратегия: сначала он дает им возможность отыграться, а затем наносит сокрушительный удар. — Александр пригладил волосы и пристально посмотрел на мать. — Мне кажется, мы должны дать свидетельские показания.

— Ты что, бредишь? — закричала Кристал. — Ты видел, с каким трудом он держался? И тебе надо, чтобы я тоже прошла через эту муку?

— В конце концов ты можешь сказаться больной, и вместо тебя показания буду давать я.

— Не хочу даже говорить на эту тему!

— Я все-таки советую тебе подумать. Гид возьмет отпуск и прилетит в Вашингтон вместе со своей беременной женой. Представь нас всех вместе — хрупкая, красивая женщина, которая самостоятельно продолжает дело своего покойного мужа, двое взрослых сыновей, поддерживающих ее во всем, беременная калека-невестка, ну просто трогательная картина. Кто усомнится в нашей честности?

— Нет, я не согласна, — ответила Кристал, чувствуя, как у нее холодеют руки.

— Может, ты чего-то боишься? — спросил Александр.

— Мне нечего бояться, — ответила Кристал, но в глубине души она действительно испытывала страх. Она знала, что, как только сядет на свидетельское место, на нее обрушится весь мир, все ее враги — явные и тайные.

Глава 62

В пятницу вечером Гонора, подперев рукой голову, лежала на диване и ела клубнику. Наконец-то она была одна.

Ночью она мало спала, так как Джоселин беспрестанно говорила, обсуждая членов комиссии Моррела и их глупые, несправедливые обвинения против бедняжки Курта.

Когда Джоселин наконец угомонилась и Гонора смогла заснуть, ей приснился странный эротический сон. Даже сейчас, вспоминая его, она краснела. Главным действующим лицом ее сна был Курт, и, разговаривая с ним днем, Гонора не смела поднять глаза. К счастью, в эти два с половиной дня их общение ограничивалось лишь обменом незначительными замечаниями.

На завтраках и обедах присутствовали Артур Кон, несколько его помощников и Марвин Каллаган, руководитель отдела по связям с общественностью. Тема разговоров все время была одна и та же — они инструктировали Курта, Гонору и Джоселин, как вести себя во время слушания, что говорить, когда улыбаться и даже как входить в зал заседаний. Гонора внимательно прислушивалась к их советам, мысленно составляя свой имидж. Ее лицо часто мелькало на экране телевизора, и люди стали узнавать ее на улице. В новостях по всем каналам показывали отдельные фрагменты заседания комиссии Моррела.

Гоноре казалось, что из нее вынули душу. Как только их лимузин останавливался у Рейбурн-хаус, они сразу оказывались в центре внимания, ослепляемые фотовспышками и сопровождаемые градом вопросов многочисленных журналистов. За два дня слушания превратились в злобное разбирательство. В четверг обсуждался непосредственно вопрос дачи взяток, которые арабы считали небольшой компенсацией за услуги. Сегодня, в пятницу, Курт представил комиссии налоговые декларации за несколько прошедших лет. Член палаты представителей штата Мэриленд — демократ — потребовал, чтобы Курт объяснил, каким капиталом располагает его недавно созданный банк; женщина-конгрессмен от штата Айова — республиканка — интересовалась, в какую сумму обошлась Курту его яхта и какие оргии он там устраивает; сам Моррел задавал такие глупые вопросы, что даже Гоноре стало ясно, что он пытается поймать рыбку в мутной воде. Но слава Богу, все наконец-то кончилось, впереди выходные и перерыв в работе комиссии.

Команда юристов Курта разъехалась по домам. Курт уехал по каким-то делам — к очередной топ-модели, как решила Гонора, а Джоселин, покрутившись перед зеркалом и надев новый свитер, уехала к своим старым друзьям в Джорджтаун. Оставшись одна, Гонора поудобнее устроилась на диване и углубилась в чтение.

Послышался звук отпираемой двери. Гонора вскочила и бросилась в коридор. В холле стоял Курт и с удивлением смотрел на нее.

— Портье сказал мне, что вы ушли.

— Нет, только Джосс.

Гонора все еще держала в руке тарелку с клубникой, политой сливками и посыпанной сахаром. Несколько ягод упало ей на джинсы и на ковер. В смущении Гонора принялась оттирать джинсы.

— Гонора, остановись, — сказал Курт.

— Останется пятно.

— Ничего страшного, отдашь в чистку.

— Мне кажется, его лучше замыть, — Гонора сделала шаг к ванной.

— Ради Бога, Гонора, угомонись. Сядь на диван и успокойся. Что ты суетишься? Здесь, в Вашингтоне, ты все время находишься в каком-то нервном возбуждении.

«Он наверняка догадался, что мне снятся эротические сны», — подумала Гонора, но, руководствуясь здравым смыслом, решила, что невозможно прочитать мысли другого человека.

— Ты же знаешь, что я легко возбудима, — ответила Гонора. — Мне казалось, что ты уехал на уик-энд с Марвой Лей.

— Она сейчас в Риме, снимается для какого-то французского журнала. Я ездил в Вирджинию.

— В Вирджинию?

— Да, у меня там были дела. Я ужасно голоден. Не хочешь составить мне компанию?

— Сейчас в ресторане полно людей.

— Мы где-нибудь поедим бутербродов или бургеров.

— Хочешь еще бутерброд? — спросил Курт.

— Нет, я сыта по горло. Зачем ты накупил столько?

— Я все еще не забыл голодное детство.

— Да, я помню твои рассказы.

Задрав голову, Курт смотрел на памятник Джорджу Вашингтону.

«Имею ли я право говорить с ним о его жизни?» — подумала Гонора, глядя на освещенный обелиск, тень от которого падала на темную воду бассейна. Они сидели у подножия мемориала Линкольна, и свежий ветерок обдувал их разгоряченные лица. На Гоноре был старенький свитер, на Курте — серая спортивная рубашка. Перед ними стояли пакет с бутербродами и кофе.

— Почему ты спросила меня о Марве Лей, Гонора?

— Просто я была уверена, что ты с ней. Ни для кого не секрет, что ты спишь с Марвой Лей.

— А с кем спишь ты?

Гонора не знала, что ответить, и лишь смущенно улыбалась. Раньше такой вопрос оскорбил бы ее, она посчитала бы его бестактным, но сейчас, как свободная женщина двадцатого века, она ясно представляла себе, что мог думать о ней Курт. Возможно, он решил, что, живя в одной квартире с Ви, она стала лесбиянкой или занимается онанизмом, а может, и того хуже, что у нее наступил ранний климакс. Но что она могла сказать? И Гонора продолжала смущенно улыбаться.

Курт внимательно посмотрел на нее.

— Гонора, хочу сказать тебе только одно — я избегал женщин, похожих на тебя.

Пронзительная радость охватила Гонору. Значит, Курт помнит ее!

— Так у тебя никого нет? — спросил он.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом.

— Лиззи никогда не рассказывала мне о твоих знакомых мужчинах.

— Значит, ты поставил на мне крест?

— Вовсе нет. Скажи мне честно, Гонора, что заставило тебя так резко порвать со мной? Обида?

По ступеням мемориала поднималась обнявшаяся парочка. Услышав голос Курта, молодой человек вгляделся в его лицо.

— Эй, ведь вы Курт Айвари, не так ли? — спросил он.

— Ну и что? — спросил Курт.

— Вас трудно узнать в этой одежде, — заметил парень, довольный своей догадкой. — Мне кажется, вы выиграете процесс, — сообщил он доверительно.

— Возможно, — холодно ответил Курт.

— Вы и Гонора решили устроить небольшой пикник? — спросил он совсем фамильярно.

Курт быстро собрал пакеты.

— Давай выпьем кофе где-нибудь в другом месте, — бросил он через плечо Гоноре и стал быстро спускаться по лестнице. Гонора поспешила за ним.

— Ублюдки, — сказал Курт, когда Гонора догнала его. — Они видят нас по телевизору и считают, что мы их лучшие друзья.

— Он хотел подбодрить тебя, — заметила Гонора.

— Пошел он к черту со своими замечаниями!

Они молча дошли до парковой стоянки. Курт завел мотор, и машина медленно двинулась в сторону Центра Кеннеди. Гонора включила радио и нашла станцию, транслирующую классическую музыку. По нескольким сильным аккордам она сразу определила, что исполняется Третья симфония Брамса.

Музыка Брамса успокоила Гонору — на душе стало легко и радостно. Курт свернул на Массачусетс-авеню. За деревьями мелькали огни особняков — в этом районе располагались иностранные посольства. Курт свернул снова, и они выехали на проселочную дорогу. Наконец Курт остановил машину и выключил мотор.

— Боюсь, что кофе остыл, — сказал он.

— Я уже расхотела…

Гонора не закончила фразу и замерла — Курт положил руку на спинку ее сиденья. Мимо проехала машина, и в свете фар Гонора увидела лицо Курта — напряженное, выжидающее. Его взгляд говорил: Гонора, дорогая, я люблю тебя. Но, может, она ошибается? Ей было восемнадцать, когда Курт впервые произнес эти слова, и тогда у него было такое же выражение лица.

Сердце Гоноры рвалось из груди, взгляд Курта тревожил ее, но она отлично понимала, что сам он не предпримет никаких попыток к сближению. Что же ей делать? Возможно, она неправильно истолковала его взгляд? Смешно, если она, женщина средних лет, первой кинется на шею мужчине, привыкшему иметь дело с юными красавицами. Если женщину годы старят, то мужчина с годами становится только привлекательнее и мужественнее. Курт, с его богатством и красивой внешностью, может иметь любую женщину, да он и имеет их больше чем достаточно. Тогда почему он так выжидательно смотрит на нее? Может, он ждет, что она сама заговорит о разводе? Так что же делать? Как ему дать понять, что она все еще любит его? Если он сейчас оттолкнет ее, она не вынесет этого. Это будет для нее самым страшным унижением, оскорблением.

Прозвучали последние аккорды симфонии Брамса.

— Курт… — Гонора прижалась щекой к его щеке и услышала громкий стук его сердца. Она поцеловала его. Щека Курта была мокрой и соленой. Их губы слились. Гонора поняла, что теряет сознание, и схватила Курта за плечи. Она чувствовала себя утопающей и цеплялась за Курта как за своего спасителя.

Язык Курта проник ей в рот, и она жадно глотала его слюну. Давно забытое желание охватило Гонору. Курт откинул ее на сиденье и стянул с нее джинсы. Руки Гоноры ласкали его, срывали с него одежду.

— Гонора, любимая… — шептал Курт.

Их тела соединились.

— Гонора, я занимался любовью в машине, только когда был мальчишкой.

— Иногда неплохо вспомнить прошлое. Давай вернемся в гостиницу.

Курт включил зажигание. Сейчас для них не существовало ни прошлого, ни будущего. Они были вместе и снова любили друг друга.

Глава 63

Обняв одной рукой Гонору, Курт осторожно вел машину. Ее голова покоилась у него на плече. Они были похожи на юных влюбленных. По радио исполняли любовный дуэт из первого акта оперы «Отелло». По щекам Гоноры текли слезы. Дорога была пустынной. За окном машины мелькали таблички с названиями маленьких городков. Гонора не спрашивала, куда они едут. Курт повернул направо, и она увидела указатель «Джефферсониан».

— Я проезжал здесь днем, — сказал Курт. — Здесь находится новый гостиничный комплекс с полями для гольфа.

Чернокожий портье, которому были знакомы их лица по телевизионным новостям и из газет, приветствовал Курта и Гонору:

— Добро пожаловать в Джефферсониан, миссис и мистер Айвари. Хотите получить номер или отдельный домик?

Трехкомнатный домик был оборудован всем необходимым. Его интерьер, выдержанный в бело-голубых тонах, ласкал глаз. Гонора позвонила в вашингтонскую гостиницу и оставила сообщение для Джоселин. Она смотрела на широкую кровать и представляла, как будет спать на ней в объятиях Курта.

— По-прежнему спишь с открытыми окнами? — спросил он.

— Да. — Гонора зевнула.

— Устала?

— Очень.

Они легли на холодные простыни и, крепко обняв друг друга, уснули.

— Курт, — позвала Гонора.

Курт заворочался и что-то промычал.

— Курт, — Гонора потрясла его за плечо.

— Что? — Курт повернулся к ней лицом.

— Ты стонешь во сне. Тебе приснилось что-то ужасное? — Гонора погладила его по голове.

— Мне каждую ночь снятся кошмары.

— Это связано со слушанием?

— Нет, с женщиной. — Курт прижался щекой к плечу Гоноры.

— Так что же тебе снилось?

— Отель «Мамония» и прекрасная английская женщина, которая обвиняет бывшего австрийского беспризорника во всех смертных грехах, выставляя его настоящим фашистским гауляйтером.

— Курт, ничего подобного я не делала.

— Ты спросила, что мне снилось, и я ответил.

— Но это несправедливо.

— Мы не заказываем наши сны.

Гонора поцеловала его глаза. Курт еще крепче прижался к ней.

— Я уже забыл, какая чудесная у тебя кожа. Она нежнее шелка.

«Нежнее шелка, — подумала Гонора, — интересно, какая же кожа у Марвы Лей и других молодых девушек, с которыми он спал?»

Руки Курта ласкали ее грудь. Их прикосновение возбудило ее.

Они занялись любовью.

Утром они проснулись под шум дождя. Гонора и Курт стояли у окна и смотрели на пруд, по которому плавали утки с выводками утят.

Позже они отправились в магазин. Гонора набрала полную корзину продуктов: хлеб, яйца, бекон, овечий сыр, салат, горошек и другую зелень. Курт также внес свою лепту, купив банку черной икры, французский паштет, несколько банок корнишонов, печенье, бисквиты, мороженое, несколько бутылок марочного вина и новый роман Ирвина Шоу для Гоноры.

— Курт, ты накупил продуктов на месяц, — заметила Гонора.

— Ты, наверное, уже забыла, какой у меня аппетит?

Они вернулись домой, и Курт затопил камин. Обхватив руками колени, Гонора задумчиво смотрела на огонь. Курт лежал у ее ног.

Целый день под шум дождя они любили друг друга.

На следующий день, в воскресенье, установилась теплая майская погода. Небо было ясным и чистым. Гонора и Курт решили отправиться на прогулку.

Лесная тропинка привела их к коневодческой ферме. Породистая кобылка с черной гривой отделилась от табуна и подошла к тому месту, где стояли Гонора и Курт. Гонора сорвала пучок травы и просунула его между жердинами ограждения.

— Как жаль, что у нас нет сахара, чтобы угостить эту черную красавицу, — сказала она.

— Мы купим ее, — сказал Курт. — Она будет хорошим подарком для Лиззи.

Сердце Гоноры радостно забилось.

— Лиззи еще надо окончить школу, — ответила она.

— Она может окончить ее и здесь. Я думаю, слушания продлятся еще пару дней, и мы сможем слетать в Лондон и забрать ее.

— Мне сделали два выгодных предложения по оформлению ландшафта. — Об этом Ви сообщила ей по телефону.

— Гонора, я не понимаю, в чем проблема? Ты можешь отказаться от заказов и порекомендовать им кого-нибудь другого.

— Курт, эта работа доставляет мне огромное удовольствие. Я чувствую себя нужной.

— Ты нужна мне, а это главное.

— Но работа стала частью моей жизни, и я не могу отказаться от нее. Если бы не она, я бы умерла от тоски по тебе.

— Может, тебя кто-то держит в Лондоне? Мужчина или женщина?

— Курт, не будь циником.

— Извини, я не хотел обидеть тебя. Из вечно мечтающей женщины ты превратилась в деловую особу. Раньше мне казалось, что я живу со спящей красавицей.

— Я всегда чувствовала себя никому не нужной вещью.

Курт взял ее за руку.

— Пусть я виноват перед тобой, но, видит Бог, ты нужна мне и всегда была нужна. До тебя я был холодным негодяем, все тем же беспризорным хулиганом. Благодаря тебе мое сердце оттаяло, я стал чище, лучше. Разве ты до сих пор не поняла, как я соскучился по тебе?

— Курт, сейчас речь не о тебе. Неужели ты не понимаешь, почему я хочу работать?

— Нет.

— Постарайся понять. Мы, сестры Силвандер, всегда мечтали сделать хорошую карьеру. Я, конечно, не такая сообразительная, как Кристал и Джосс, но у меня оказался талант дизайнера по ландшафту. Людям нравится моя работа, а мне она приносит глубокое удовлетворение.

— А я, глупец, всегда считал, что работа должна приносить деньги.

— Конечно, и деньги тоже, но в первую очередь удовлетворение. Дорогой, я не хочу обидеть тебя, просто стараюсь объяснить, что я чувствую, чем живу.

— Может, ты все еще не можешь простить мне Александра?

Слова прощения уже готовы были сорваться с языка Гоноры, но она чувствовала, что должна сказать правду. — Я больше не виню тебя, Курт, но знать, что у вас с Кристал общий сын, — для меня пытка. Я до сих пор не могу прийти в себя.

— Значит, ты вернешься в Англию?

— Курт, почему ты не хочешь понять меня? Мое возвращение не связано ни с каким мужчиной — я слишком люблю тебя, но работа есть работа, и я ничего не могу с собой поделать. У меня, как и у тебя, есть обязательства.

Глаза Курта сузились, и Гоноре показалось, что он сейчас скажет: «Или я, или работа. При чем здесь твои ландшафты, твоя независимость?»

Однако Курт сказал только:

— Если бы ты знала, как нужна мне. — Он тяжело вздохнул.

Гонора взяла руки Курта в свои и расцеловала каждый его палец.

— Откровенно говоря, я пока не знаю, как связать две вещи — тебя и мою работу. Мне и не снилось, что мы опять будем вместе.

— Узнаю свою жену. Тебе всегда чудится самое плохое.

Взявшись за руки, они зашагали по тропинке.

— Спасибо, Курт, — сказала Гонора.

— За что?

— За то, что не стал высмеивать меня.

— Прошедшие годы кое-чему меня научили. Теперь я знаю, как вести себя с тобой. — Курт рассмеялся. — Зачем мы теряем время?

— Куда поедем — к тебе или ко мне?

— Знаешь, Гонора, ты стала еще более чувственной женщиной.

Вечером они сидели на террасе и наблюдали заход солнца. На темнеющем небе появился серп луны.

— Когда мы были детьми, — сказала Гонора, — то всегда, глядя на рождающуюся луну, загадывали желание.

— Что ты загадала сейчас?

— Остаться здесь с тобой навсегда.

Курт встал и вошел в дом. Гонора слышала, как он говорил портье, что они останутся еще на одну ночь.

— Мы можем выехать завтра в семь утра, — сказал он, выходя из дома. — У нас будет достаточно времени, чтобы заехать в гостиницу, переодеться и успеть на слушание.

Обнявшись, они сидели, молча гладя на небо.

— Курт, ты встречался с Александром? — спросила Гонора.

— У меня только один ребенок — Лиззи.

— Это софистика.

— Я не хочу знать о нем, — голос Курта стал хриплым. — Он самый настоящий психопат. До меня дошли слухи, что он переспал со всеми женщинами штата. По сравнению с его похождениями мои грехи ничтожны. Говорят, он отправил своего брата, очень талантливого инженера, в Новую Гвинею на целых десять лет. Он большой мастак на всякие грязные делишки и делает это просто ради забавы. Я уверен, что он специально приехал в Марракеш, чтобы разлучить нас.

— Но, Курт, когда Александр рассказывал мне о вас, я видела, что он страдает.

Курт тяжело вздохнул. Перед его глазами вновь встала картина — он и Кристал, пьяные, на мокрой траве. Неужели ему суждено помнить об этом до последнего своего часа?

Глава 64

Вечером в пятницу Джоселин села в такси и отправилась на Висконсин-авеню в Джорджтауне, где, как она знала, находился ночной клуб, в котором исполняли джазовую музыку. В клубе было много народу, но никто ни к кому не приставал, так как здесь собрались истинные ценители джаза.

Около трех утра она вернулась в гостиницу, разгоряченная музыкой и графином сухого белого вина. Открыв дверь, Джоселин вошла в комнату, которую делила с Гонорой. На прикроватных тумбочках горели ночники, но сестры в комнате не было.

— Гонора, где ты, Гонора? — закричала Джоселин и прошла в ванную комнату. На краю ванной висела кофточка, которая была на Гоноре перед ее уходом, на подзеркальнике стояли открытые дезодорант и одеколон.

Дверь в комнату Курта, расположенную через холл, была приоткрыта. Джоселин на цыпочках подошла к ней и в нерешительности остановилась — вдруг Курт подумает, что она вновь домогается его?

Из комнаты не доносилось ни звука. Определенно Курта там не было. «Значит, они ушли вместе», — подумала Джоселин. Она чувствовала себя так, будто на нее вылили ушат холодной воды. «Но почему это меня так потрясло, — продолжала размышлять Джоселин, — разве не я сама способствовала тому, чтобы они были вместе? Почему мне кажется, что меня предали? И почему эти двое не могут быть вместе?» С этими мыслями Джоселин легла в постель и вскоре заснула.

Утром ее разбудил телефонный звонок. Джоселин сняла трубку.

— Джоселин Силвандер у телефона.

— Миссис Силвандер, — сказал женский голос, — я звоню по поручению мистера Кона. Могу я поговорить с мистером Айвари?

— Кажется, его нет, но я сейчас проверю. — Джоселин босиком добежала до комнаты Курта и заглянула в нее. Курта не было.

— Да, его нет, — подтвердила она неизвестной женщине.

— Когда он вернется?

— Не знаю, но я передам, чтобы он перезвонил мистеру Кону. Дайте мне его номер телефона.

Джоселин бросила трубку. Злость душила ее. «Как они смеют исчезать так надолго? Если им наплевать на меня, то подумали бы о Лиззи. А вдруг бы с ней что-то случилось!»

Внезапно Джоселин заметила мигающую красную кнопку. Это означало, что для обитателей этого номера есть информация. Джоселин позвонила портье. Он зачитал ей сообщение Гоноры.

В полдень позвонил Артур Кон. Джоселин объяснила ему, что Курт уехал на уик-энд и еще не вернулся. Адвокат был страшно удивлен.

— Что ему передать? — спросила Джоселин.

— У меня к нему приватный разговор, — ответил Кон. — Как только он появится, попросите его срочно перезвонить мне. — Было похоже, что случилось нечто серьезное.

Субботу и воскресенье Джоселин провела в дыму, куря одну сигарету за другой. От непрерывного хождения по комнате у нее разболелась спина. В воскресенье вечером опять позвонил Артур Кон. Он явно был взволнован. Теряясь в догадках, что могло случиться, Джоселин отправилась спать.

Гонора и Курт приехали в понедельник в девять утра. Джоселин уже кипела от злости, но, сдерживая себя, сообщила Курту, что звонил Кон и очень волновался.

— Где вы были? — резко спросила она сестру, по горящим глазам которой и румянцу на щеках можно было легко догадаться, что произошло между ней и Куртом.

— В Вирджинии… — начала Гонора.

— Ты же сообщила, что вернешься в воскресенье. Почему ты не оставила номер телефона?

— Не хочу тебя обидеть, Джоселин, — сказал Курт, входя в комнату, — но мы уже вышли из того возраста, когда надо перед кем-то отчитываться.

— Что-нибудь случилось с Лиззи? — взволнованно спросила Гонора.

— Если бы с Лиззи что-нибудь случилось, меня давно бы здесь не было. Я уже сказала, что несколько раз звонил Артур Кон и сильно волновался.

— Что он сказал?

— Он передал, что это сугубо личное.

Курт позвонил в контору Кона, и секретарь ответила, что его в данный момент нет на месте.

— Вы знаете, что слушание назначено на половину третьего? — спросила она.

За полчаса до начала слушания Курт, Гонора и Джоселин вошли в зал заседаний. Артур и два его помощника уже ждали их. У Кона было встревоженное выражение лица. Стараясь избежать общения с журналистами, они увели Курта в мужской туалет.

Гонора и Джоселин заняли свои места. Телевизионщики включили телекамеры, и Гонора перевела взгляд на портрет бывшего спикера — мужчины с бледным лицом и эспаньолкой. Руки у нее дрожали, и она сжала их в кулаки.

Вернулся Курт и прошептал ей на ухо:

— Артуру стало известно, что привлекли новых свидетелей, и он предупредил меня, чтобы я был осторожным, отвечая на вопросы о Лалархейне. — Гонора ободряюще улыбнулась мужу.

Члены подкомитета заняли свои места, и Моррел постучал молоточком, призывая к тишине.

— Объявляю заседание открытым. Сегодня мы выслушаем двух новых свидетелей — мистера Гарольда Фиша и генерал-лейтенанта Дональда Тардикяна. Мистер Айвари, мы надеемся, что вы будете так же честно отвечать на вопросы, как и раньше.

Полагая, что его просят занять свидетельское место, Курт поднялся, но Моррел жестом усадил его на место.

— Начнем с генерала Тардикяна, — сказал он.

Генерал зачитал письмо секретаря по обороне, в котором говорилось, что чиновники военного ведомства не имеют права разглашать сведения, наносящие ущерб безопасности Соединенных Штатов.

Моррел вызвал следующего свидетеля — мистера Гарольда Фиша.

Один из охранников постучал в дверь, и она открылась. Двое мужчин в одинаковых серых костюмах вошли в зал и подошли к столу на возвышении. Через некоторое время один из них удалился, оставив Гарольда Фиша на свидетельском месте.

Гарольд Фиш, толстый человек в сером костюме, едва сходящемся на бедрах, с дряблыми щеками и окладистой бородой, посмотрел в зал.

Джоселин оцепенела. Ей показалось, что чья-то невидимая рука перенесла ее из этого зала в Лалархейн, из 1976 года в 1965-й. Из вице-президента большой компании она снова превратилась в жену молодого инженера, работающего на краю пустыни. Неужели этот толстый человек есть не кто иной, как тощий Гарб Фаузи с револьвером, подвешенным к ремню, дважды обматывающему его тонкую талию?

Взгляд Гарольда Фиша упал на Джоселин, и она почувствовала, что задыхается. Вне всякого сомнения, это Гарб Фаузи. Дрожащей рукой Джоселин расстегнула верхние пуговицы блузки.

— Что с тобой, Джосс? — спросила Гонора.

— Я когда-то знала этого человека, — прошептала Джоселин, — но тогда он носил имя Гарб Фаузи. Он был шофером и телохранителем принца Халида. Они часто приходили в наш дом.

Гонора побледнела.

— Прежде всего, — торжественно продолжал Моррел, мы должны поблагодарить вас, мистер Фиш, за любезное согласие прийти сюда. Как вы знаете, наш комитет действует во имя интересов Соединенных Штатов. Мы расследуем, как наши отечественные бизнесмены ведут дела в других странах. В своем расследовании мы руководствуемся только законом и хотим, чтобы справедливость восторжествовала.

Мистер Айвари предоставил нам сведения о деятельности своей компании за рубежом, но, как нам кажется, они были неполными. И это вполне понятно — кто же захочет ставить под угрозу свой бизнес.

Курт нахмурился, и все телекамеры показали его сердитое лицо крупным планом.

— Мистер Фиш, пожалуйста, объясните нам, — продолжал Моррел, — в чем заключалась ваша работа в Лалархейне?

— Уважаемые дамы и господа, — начал Фиш, — я собираюсь стать гражданином Соединенных Штатов Америки. На своей бывшей родине я работал телохранителем. Фиш-Фаузи говорил хриплым голосом, с сильным акцентом. Каждое слово давалось ему с огромным трудом.

Джоселин пыталась вспомнить, слышала ли она его голос раньше. Пожалуй, нет. Он молча входил в дом, тщательно осматривал его и садился у двери, не спуская глаз с хозяина.

— Назовите, пожалуйста, имя вашего прежнего хозяина, — попросил Моррел.

— Как я уже говорил вам, уважаемый председатель, давая информацию, я подвергаю свою жизнь большой опасности, и только гражданский долг перед моей новой родиной заставляет меня делать это.

— Мы вполне понимаем вас, мистер Фиш. — Моррел ободряюще улыбнулся и, вынув сигарету изо рта, стряхнул пепел. — Скажите нам, какую работу вы выполняли для компании «Айвари»? Точнее сказать, ваш хозяин.

— Он был связующим звеном между компанией «Айвари» и местным правительством. Он консультировал мистера Айвари и разъяснял цель его деятельности членам правительства.

— Расскажите поподробнее, в чем заключались эти связи, — попросила женщина-конгрессмен.

— С удовольствием, уважаемая леди. Трудно построить современный аэропорт, оснащенный по последнему слову техники, стоимостью в триста миллионов долларов без знания местных условий, особенно когда речь идет о сложных современных самолетах. Здесь должны быть задействованы все министерства.

— Что вы подразумеваете под сложными современными самолетами? Бомбардировщики?

— Да, а также ракеты и противовоздушные установки.

— И все они американского производства?

— Совершенно верно. Кроме того, часть денег, вложенных в строительство аэропорта, шла на оказание финансовой помощи нашей стране и использовалась для военных нужд.

— Платила ли компания «Айвари» какие-то дополнительные суммы вашим чиновникам сверх тех, что установлены контрактом? — спросил Моррел.

— Да, уважаемый сэр. Мой хозяин получал значительные суммы, которые он затем распределял между правительственными чиновниками.

Оттолкнув руку Артура Кона, пытавшегося удержать его, Курт вскочил с места.

— Это ложь! — закричал он. — Единственным представителем моей компании в Лалархейне был Фуад Абдурахман, получивший инженерное образование в Соединенных Штатах. Ему платили предусмотренную контрактом зарплату и ничего сверх того!

— Мистер Айвари… — прервал Курта Моррел.

— Могу я задать вопрос свидетелю? — спросил Курт.

— Мистер Айвари, хочу напомнить вам, что здесь не суд, — заметил Моррел.

— Я это прекрасно знаю, но я не допущу лжесвидетельства против меня или моих друзей.

— Мистер Айвари, лжесвидетельство — слишком тяжкое обвинение.

— Я так не считаю. Генерал сказал вам, что представители министерства обороны не имеют права давать показания, и поэтому вы пытаетесь взвалить всю вину на меня!

— Наша цель — проанализировать факты, — ответил Моррел. — Мистер Фиш, вы выдвинули очень серьезное обвинение. Надеюсь, вы располагаете необходимыми документами, доказывающими правоту ваших слов?

— Да, они хранятся в одной из ячеек камеры хранения в аэропорту.

Фиш открыл портфель и извлек оттуда какие-то бумаги.

— Вот ксерокопии этих документов. Они подтвердят, что я сказал правду. Могу ли я зачитать их?

— Да, пожалуйста, — ответила женщина-конгрессмен.

— Это копии расписок моего бывшего хозяина. Читаю: «Получил сто тысяч коробок орехов…»

— Коробок орехов?..

— Это условное название долларов, — разъяснил Фиш.

— Пожалуйста, продолжайте.

— «… и картину французского живописца Сислея».

У Джоселин перехватило дыхание. Она вспомнила морозное утро в Париже и их с Малькольмом игру в начинающих коллекционеров картин. Неужели он обманул ее, обвел вокруг пальца? Не может быть, чтобы Малькольм был замешан в грязных махинациях, связанных со строительством аэропорта. Ведь она всегда считала, что ее муж просто хочет доказать свою значимость, принимала все его действия за мальчишеское желание выделиться. Неужели он так подвел Курта?

— Здесь есть и другие расписки на сумму более пятисот тысяч долларов, и все они датированы апрелем тысяча девятьсот шестьдесят пятого года, когда проект аэропорта был одобрен правительством страны.

— Мистер Фиш, — в голосе Моррела чувствовалась доброжелательность, — вы можете подтвердить подлинность этих документов?

— Да, у меня есть письмо, написанное мистером Малькольмом Пеком, свояком мистера Айвари, в котором он предлагает моему хозяину преподнести картину Сислея в качестве подарка одному из министров.

Джоселин побледнела. Откуда Малькольм взял такие деньги? Внезапно же ее осенила догадка — фонд заработной платы для иностранных рабочих. Наверняка Халид, которого феллахи считали чуть ли не Пророком, выплачивал им меньшую, чем полагалось, зарплату, оставляя часть денег Малькольму для его собственных нужд.

— Здесь присутствует вдова мистера Пека, — сказал Фиш, — она может удостоверить подлинность подписи своего покойного мужа.

— Оставьте миссис Пек в покое! — закричал Курт, вскакивая с места.

— Мистер Айвари, своим поведением вы выказываете нам свое неуважение. Миссис Пек?

— Я вернула себе девичью фамилию, — сказала, вставая, Джоселин. — Теперь я миссис Силвандер.

Все фотоаппараты и телекамеры нацелились на Джоселин, которая не знала, что отвечать, и выглядела беспомощной и растерянной.

— Миссис Силвандер, можете ли вы удостоверить подлинность данного письма? — спросила женщина-конгрессмен.

Джоселин взяла пожелтевший от времени листок и прочитала: «Выясни, подойдет ли Х-5 картина Сислея? Если нет, я продолжу поиски». Джоселин почувствовала, что рука Малькольма как бы протянулась из далекого прошлого.

— Можете ли вы подтвердить, что это почерк вашего мужа? — услышала она вопрос.

— Я инженер, а не эксперт по почеркам.

— Мы понимаем это, миссис Пек…

— Миссис Силвандер, — поправила Джоселин.

— Простите, миссис Силвандер. Так это почерк вашего покойного мужа?

— Прошло столько лет. Я затрудняюсь ответить.

— Спасибо, миссис Силвандер.

Джоселин вернулась на свое место. Она не могла слышать, как Гарольд Фиш говорил председательствующему, что он хорошо знаком с миссис Силвандер по Лалархейну и не раз бывал в ее доме.

Глава 65

Во вторник по всем каналам телевидения шел прямой репортаж из зала заседаний, где подкомиссия Моррела проводила слушания по делу о взяточничестве. Ай-би-си в своем воскресном обзоре дала полную характеристику деятельности американских компаний, таких, как «Нортроп», «Локхид», «Паловерде ойл» и «Айвари», за рубежом. Маленькая арабская страна, расположенная на берегу Персидского залива, стала известна всему миру. Газета «Тайм» рассказала своим читателям историю династии Абдурахманов. «Два ныне здравствующих принца, — писала газета, — ведут между собой непримиримую войну. Принц Фуад представляет в стране интересы компании «Айвари». Он получил диплом инженера в США, настроен проамерикански и, желая процветания своей стране и своему народу, поддерживает деятельность американских компаний. Его племянник принц Халид — ярый сторонник исламского фундаментализма и выступает против вмешательства других стран во внутренние дела своей страны».

В среду слушания продолжились. Были задействованы все средства безопасности. Полиция буквально оцепила здание. Всех участников слушаний прощупывали специальными детекторами на предмет обнаружения оружия. Перед входом в зал заседаний стояла вооруженная охрана.

Свидетельские показания опять давал мистер Фиш. Размахивая ксерокопиями документов, он сообщил присутствующим, что Малькольм Пек имел специальный сейф в банке Лалархейна, где хранилась так называемая «черная касса».

— Вы хотите сказать, что там находились деньги, предназначенные для подкупа местных чиновников? — спросил один из конгрессменов.

— Именно так, достопочтенный сэр.

— В таком случае мистер Айвари должен был знать о существовании этого сейфа?

— Не могу с уверенностью сказать, достопочтенный сэр, но полагаю, что он знал об этом.

— Не могли бы вы назвать нам сумму, которая обычно составляла эту «черную кассу»?

— От пятидесяти до ста тысяч долларов. Я слышал, как мистер Малькольм Пек говорил моему хозяину, что суммы свыше ста тысяч подлежат декларированию.

— Мистер Айвари, — обратился Моррел к Курту, — займите, пожалуйста, свидетельское место.

Артур Кон что-то быстро зашептал на ухо Курту, но тот решительно покачал головой и прошел к столу.

— Расскажите поподробнее об этой «черной кассе», — попросила женщина-конгрессмен.

— Я ничего не знал о ней, — твердо ответил Курт.

— Но вы говорили нам о существовании мелких сумм для дачи взяток, — настаивала женщина.

— Боюсь, что эти суммы были сильно увеличены, — ответил Курт.

— Вы вынуждаете нас заняться дальнейшими расследованиями.

У Джоселин задергалось левое веко. Пытаясь справиться с нервным тиком, она стала дергать щекой, и ее искаженное гримасой лицо увидели миллионы телезрителей. Происшедшая метаморфоза потрясла Джоселин. Из сестры миссис Айвари Джоселин Силвандер она по воле случая превратилась в свидетельницу — миссис Джоселин Пек, вдову человека, который был непосредственно замешан в истории со взятками. Все телекамеры показали ее перекошенное от страха лицо с дергающимся левым веком. Ее невнятные ответы на вопросы дополняли картину. Многие газеты вынесли на первые полосы историю убийства Малькольма Пека.

В тридцать пять минут двенадцатого был объявлен перерыв.

— Слушания возобновятся в половине третьего, — провозгласил Моррел, стукнув молоточком по столу.

Семейству Айвари для ленча была отведена специальная комната, куда не могли проникнуть журналисты. Артур Кон и его помощники ушли на деловую встречу.

Прежде чем приступить к бутербродам, доставленным им из кафетерия, Курт принял несколько капсул кодеина.

Гонора молча стояла у окна. Показания Фиша, вопросы конгрессменов, прокуренный зал заседаний лишили ее аппетита. Гонору мучили противоречивые чувства: с одной стороны, она была счастлива, что судьба снова свела ее с Куртом, с другой — страх перед будущим не давал ей покоя. Артур Кон сказал, что Курта могут привлечь к суду за дачу ложных показаний.

Гонора смотрела на здание Капитолия, четко вырисовывающееся на фоне голубого безоблачного неба. По склонам холма росли бук, ясень, столетние дубы и клены, раскидистые ивы.

— Как хороши все эти деревья, — задумчиво произнесла Гонора.

Подошел Курт и положил ей руку на плечо.

— Пойдем погуляем, — предложил он.

— Было бы прекрасно, но как же журналисты?

— Бьюсь об заклад, они все разбежались по барам.

— Я бы тоже не отказалась от прогулки, — заявила Джоселин, выбрасывая недоеденный бутерброд в корзину.

Гонора не решилась сказать сестре, что предпочла бы остаться наедине с Куртом, и они втроем крадучись покинули здание.

Как только они вышли на проспект Независимости, к ним бросилась журналистка из «Денвер пост», но в последний момент передумала и махнула рукой, как бы говоря — ну что ж, отдыхайте.

В это время семья Талботт спала. Гид с женой прилетели из Новой Гвинеи, и все четверо сразу же отправились в Вашингтон, в свой спешно подготовленный для них дом в Джорджтауне.

Александр встал последним, когда семья уже допивала утренний кофе. Было двенадцать часов пополудни.

— Александр, — обратился к нему Гид, — мы ждем от тебя последних инструкций. — По замыслу Александра, вся семья должна была неожиданно появиться на слушании во второй половине дня.

— Никаких изменений. Все должны действовать по ранее намеченному плану: мы прилетаем в Вашингтон, Моррел сразу же вызывает нас; я выполняю свой гражданский долг, а вы тихо сидите в зале. Сразу же после моего выступления мы улетаем домой.

— Ты считаешь, что твое выступление будет способствовать нашему бизнесу? — спросил Гид. — Не понимаю, каким образом?

Кристал дрожащими руками поставила чашку на стол. Сколько раз она говорила Александру, что его выступление на слушании может обернуться против них. «Неужели ты не понимаешь, как это опасно, Александр!» — кричала Кристал, но сын, как, впрочем, и всегда, сумел убедить ее. После вопроса Гида к ней вернулись прежние сомнения.

— Газеты и телевидение всего мира трубят об этом беспрецедентном расследовании, — уверенно говорил Александр, — это прекрасный шанс продемонстрировать, что компания «Талботт» честно ведет дела, что наша репутация безупречна. Уверен, что после моего выступления на нас, как из рога изобилия, посыплются заказы.

— Ну, будем надеяться, — с сомнением протянул Гид.

— В подкрепление своих слов я готов поставить подкомитету все наши финансовые отчеты, — добавил Александр.

Заявление сына оказалось новостью для Кристал. Она была потрясена. Неужели Александр не понимает, как легко докопаться до их счетов в швейцарских банках? И что будет с Гидом, когда он узнает об этом? Унаследовавший от отца многие черты характера, в том числе и честность, Гид никогда не простит ей этого.

— Кто-нибудь слушал последние новости сегодня утром? — спросил Александр.

Кристал промолчала. Одеваясь, она смотрела трансляцию из зала заседаний, однако выступление араба, вопросы конгрессменов и даже ответы злейшего врага Курта Айвари прошли мимо ее сознания. Все внимание Кристал было сосредоточено на двух среднего возраста женщинах — ее родных сестрах. «Когда у Гоноры такой отсутствующий взгляд, — думала она, — значит, ей совсем плохо. Джоселин, эта маленькая грубиянка, всегда умела скрывать свои чувства!»

— Мы спали, — ответил Гид. — Послушай, Александр, у нас будет пара часиков перед слушанием. Я бы хотел показать Энни Вашингтон. Она никогда не была здесь.

— Нашел время, — фыркнула Кристал.

— Что за настроение, мама, — сказал Александр, — почему бы нам не показать Энни нашу национальную гордость? Иначе у нее родится невежественный наследник.

Энни рассмеялась.

— Я думаю, что завтрак в Белом доме произведет на него хорошее впечатление. — Семья получила от Форда приглашение на завтрак, и Энни очень радовалась предстоящему событию.

— Как мне повезло, — сказала она, — стать членом вашей семьи.

Курт, Гонора и Джоселин медленно шли по улице.

— Я не рассказывала тебе, Курт, — начала Джоселин, — об этой странной дружбе между Малькольмом и Халидом, потому что никогда не принимала ее всерьез, не говоря уж о Фаузи. Он приходил, осматривал дом и садился у двери. Я ни разу не слышала от него ни одного слова.

— Перестань терзать себя, Джоселин, — ответил Курт. — Откуда ты могла знать, что они замышляют?

— Я знала, что Халид мечтает построить в Лалархейне большой современный аэропорт, на котором могли бы базироваться военные самолеты и боевые ракеты, а Малькольму очень хотелось заполучить этот контракт для тебя. Бедняге так хотелось угодить тебе. Он просто грезил о том дне, когда ты узнаешь, что только благодаря ему компания получила контракт на строительство аэропорта.

— Джосс, тебе не в чем упрекать себя, — ответил Курт.

— Я никогда не прощу себе, что не поняла этого раньше. Теперь я абсолютно уверена, что Халид использовал Малькольма для своих целей. — На глаза Джоселин навернулись слезы, и она ускорила шаг.

Взглядом профессионала Гонора рассматривала банановые пальмы, росшие по склонам капитолийского холма. Ее взгляд привлек стоящий на балюстраде высокий молодой человек в темных очках. Молнией мелькнула мысль — «Александр».

Молодой человек что-то рассказывал рыжеволосой беременной женщине, державшей за руку невысокого коренастого мужчину.

К группе молодых людей подошла красивая женщина. Гонора вскрикнула: «Кристал».

— Что с тобой, Гонора? — спросил Курт.

Гонора шевелила губами, но не могла вымолвить ни слова.

Курт и Джоселин проследили за ее взглядом.

— Господи, не может быть! — воскликнул Курт.

В это время Кристал посмотрела в их сторону. Ее взгляд встретился с взглядом Гоноры, и время начало обратный бег: они снова стали маленькими несчастными сестрами Силвандер, которые когда-то делили не только постель, но и свои детские страхи и мечты о будущем. Взгляд вновь соединил их в единое целое.

Выпустив руку Курта, Гонора побежала навстречу Кристал и заключила ее в свои объятия. Прижавшись щекой к щеке сестры, Гонора шептала:

— О, Кристал… Крис… Как я скучала по тебе.

— Я тоже…

К ним подбежала Джоселин и обняла обеих сестер. В этот момент она простила Кристал все — ее сияющую красоту, которая всегда была причиной неуверенности в себе младшей сестры, ее долгое молчание, ее отношение к Гоноре.

Кристал первой пришла в себя. Разжав объятия, она внимательно посмотрела на сестер.

— Вы выглядите гораздо лучше, чем по телевизору, — заметила она. — Но, Джосс, почему ты не закрашиваешь седину?

Вся радость от встречи моментально исчезла, и Джоселин не замедлила с ответом:

— Мне кажется, что не я, а ты скоро станешь бабушкой.

Лицо Кристал стало жестким, как это бывало в детстве, когда она готовилась дать отпор маленькой грубиянке. Но Кристал сдержала себя и лучезарно улыбнулась.

— Разве это не чудесно — стать бабушкой? — спросила она и жестом подозвала свою семью.

Александр подошел первым.

— Привет, тетя Гонора, рад снова вас видеть.

Гонора покраснела и опустила глаза. Темные очки Александра отражали солнце. «Он что, спит в них? — подумала она. — Или просто не хочет напоминать матери о Курте?»

— Я тоже рада, Александр, — прошептала Гонора.

— Вы классно держитесь на слушании, — заметил Александр.

Гонора смущенно улыбнулась.

— Как вы оказались в Вашингтоне? — спросила она.

— По приглашению президента, — быстро ответил Александр, не давая возможности матери раскрыть рот. — Как поживает моя маленькая кузина?

— Она уже совсем большая и часто вспоминает тебя.

— И все такая же красивая?

— Мне кажется, что да, — ответила Гонора. — Джосс, это наш племянник Александр. Александр, а это твоя тетя Джоселин.

— Ах, наш знаменитый инженер! Рад познакомиться.

Гид и Энни медленно подошли к ним. Гид с нежностью поддерживал свою беременную жену. Гоноре очень понравилась эта молодая пара, и она позавидовала Кристал.

— Очень рад познакомиться с вами, тетя Гонора и тетя Джоселин, — приветливо сказал Гид.

Гонора оглянулась на Курта. Он стоял в стороне, как каменное изваяние, и только ироничная усмешка кривила его губы.

Глава 66

Встреча с Кристал потрясла Гонору и Джоселин. Весь обратный путь они обменивались впечатлениями. Гонора находила, что Энни очень милое, застенчивое существо, Джоселин соглашалась с ней, обратив, однако, внимание сестры на легкую хромоту молодой женщины, но Гонора отнесла это за счет беременности. Обеим сестрам понравился Гид — умный и воспитанный молодой человек. Джоселин не могла удержаться и заметила, что красота Кристал несколько поблекла, высказав уверенность в имевшей место пластической операции. Ни одна из них ни слова не сказала об Александре.

Курт молча шел впереди. Гонора видела, что он напряжен, и, догнав мужа, сжала его руку. Их пальцы слились, и они нежно улыбнулись друг другу.

— Что они здесь делают? — спросил Курт.

— Говорят, что получили приглашение из Белого дома.

— Я не удивился, увидев его, — заметил Курт.

— Кого? Александра? Почему?

— У меня такое впечатление, что за всем этим делом стоит он.

— По-моему, у тебя начинают сдавать нервы. В чем ты можешь обвинить Александра?

— Тебе не приходило в голову, как Моррел разыскал этого Фиша?

— Моррел сообщил журналистам, что Фиш явился на слушание по своей инициативе.

— Он захотел выслужиться перед своей новой родиной, — добавила Джоселин.

— Девочки, неужели вы верите в эту сказку? — спросил Курт.

— Может, ему просто захотелось, чтобы его показали по телевизору, — рассмеялась Джоселин, — некоторые люди обожают видеть себя на экране.

— Тогда как связать это с Халидом? В Лалархейне прекрасно известно, что Фиш есть не кто иной, как Фаузи, и что он работал на Халида.

— В этом ты прав, — заметила Джоселин, — Халиду вряд ли понравится, что его бывший телохранитель на весь мир вещает о строительстве военного аэродрома.

— То-то и оно. Фуад не раз говорил мне, что последователи Халида — яростные фанатики. Они должны убить не только телохранителя, но и самого Халида.

— Значит, у этого Фиша-Фаузи должна быть веская причина, чтобы решиться выступить перед комитетом, — вмешалась Гонора.

— Да, — ответил Курт, — я просто уверен, что ему хорошо заплатили, и теперь я знаю, кто это сделал.

— Ты думаешь, Александр? — Голос Гоноры задрожал от волнения. — Но как Александр узнал о его существовании?

— Компания «Талботт» содержит целый штат шпионов. Думаю, что Александру нетрудно было узнать, что бывший Гарб Фаузи, а теперешний Гарольд Фиш, живет в Штатах. Он разыскал его и уговорил войти в контакт с подкомитетом Моррела, пообещав значительную сумму денег, а может, даже и пожизненное обеспечение. Чем дольше я размышляю над всем этим, тем крепче моя уверенность, что именно Александр спровоцировал эти слушания. Другой причины я просто не вижу. И конечно, только большие деньги могли заставить Фиша выдать своего хозяина.

Гоноре стало страшно. Она побледнела. Курт молча взял ее за руку и ввел в зал заседаний.

Во второй половине дня подкомитет должен был заслушать сообщение Маттиаса Хаугена, чиновника налогового департамента. Гонора недоумевала, зачем его вызвали и что важного он может сообщить. По залу пронесся шепот. Стараясь сохранить спокойствие, Гонора не обернулась. Самое лучшее не вертеть головой, чтобы не попасть в объектив телекамеры. Однако головы всех сидящих на возвышении повернулись в сторону двери, а лицо Моррела просто расцвело в улыбке.

— Господи, — прошептал Курт, — не может быть.

Гонора резко обернулась. В дверях стояла Кристал. За ее спиной находились Александр, Гид и Энни.

Взгляды Гоноры и Кристал встретились. Рот Кристал был крепко сжат, на лице застыло хорошо знакомое с детства выражение — попробуй останови меня.

Моррел постучал молоточком по столу, призывая к тишине.

— Я уверен, что мистер Хауген уступит свою очередь нашему новому свидетелю — мистеру Александру Талботту.

Александр уверенным шагом подошел к свидетельскому месту. Трое крепких молодых мужчин взяли его в полукольцо, внимательно вглядываясь в зал.

Кристал опустилась в кресло между Гидом и Энни. Ей стоило большого труда взять себя в руки и не увести всю свою семью из зала заседаний — тревожный взгляд больших темных глаз Гоноры смутил ее. Но почему бы им и не быть здесь? Что плохого в том, что Александр скажет несколько слов? Престиж компании «Талботт» прежде всего, а уж потом родственные чувства. Да и потом, все давно знают, что Гонора и Курт не живут вместе и что она приехала только для того, чтобы поднять его репутацию, пошатнувшуюся из-за связей с многочисленными девочками.

— Господин председатель, — начал тем временем Александр, — я благодарен вам за предоставленную мне возможность выступить. Наша семья приглашена в Белый дом, и моя мать, президент компании «Талботт», решила воспользоваться этим случаем, чтобы пролить свет на некоторые вещи. Нам нечего скрывать от широкой общественности. Проблема взяток требует самого серьезного внимания, и мы считаем, что виновные должны быть наказаны по всей строгости закона. Совсем недавно мы столкнулись с «Уотергейтским делом», в котором было замешано само правительство, что свидетельствует о порочности государственно-политических институтов американского общества и большого бизнеса. Моя мать, мой брат, его жена и я считаем необходимым продемонстрировать всей стране, что у нас существуют компании, которые честно ведут свой бизнес.

Голос Александра был спокойным, тон — назидательным, он как бы беседовал с аудиторией, рассуждая вслух.

— Большое спасибо, мистер Талботт, — сказал, улыбаясь, Моррел. — Большое спасибо и вам, миссис Талботт. Мы вам очень признательны.

«Старый развратник», — подумала Кристал, вспомнив, как Моррел не сводил глаз с ее груди, когда пришел просить их выступить на слушании.

— Правда, я не могу похвастаться тем, что наша компания никогда не выплачивала мелких сумм иностранным чиновникам, — продолжал Александр. — К сожалению, то, что говорили здесь мистер Айвари и другие свидетели, — правда. Не все страны похожи на нашу. Так, например, если у вас бизнес в Индонезии, то, чтобы дозвониться из одного города в другой, вам непременно придется небольшую сумму заплатить работникам местной телефонной станции. — Александр виновато посмотрел на мать, как бы извиняясь за то, что ему приходится раскрывать маленькие тайны, о которых она не знала. — Большинство видов взяток связано с местными обычаями, и очень часто американские бизнесмены, стараясь не нарушать законы нашей страны, бывают связаны по рукам и ногам. Мне кажется, что нашим законникам стоит подумать над этой проблемой и разрешить нашим бизнесменам выплачивать незначительные суммы местным чиновникам в соответствии с установившимися там обычаями.

Моррел небрежно повел рукой с зажатой в ней сигаретой, показывая тем самым, что речь не идет о каких-то мелких суммах.

— Наш комитет, мистер Талботт, — лицо пожилой женщины-конгрессмена расплылось в улыбке, — ставит своей целью определить размеры сумм, достаточных для того, чтобы наши компании могли успешно вести свой бизнес за рубежом, не оглядываясь на законы.

Александр с улыбкой осмотрел зал, как бы призывая всех в свидетели.

— Компания «Талботт» много строила за рубежом, но нам никогда не приходилось прибегать к необходимости давать крупные взятки и другим незаконным действиям.

— Испытывала ли ваша компания затруднения в связи с этим? — спросила женщина-конгрессмен.

— Бессчетное число раз, особенно в странах Среднего Востока. Правда, там у нас пока не было крупных контрактов. Для компании «Талботт» деньги всегда стояли на втором месте. Мой дед начинал свой бизнес с десятком мулов. Он был необыкновенно честным человеком и учил этому своего сына — моего отца, для которого честное ведение дел и забота о клиентах играли первостепенную роль. Этому он учил нас с братом. Моя мать продолжает традиции компании «Талботт». Для нас честность прежде всего.

— Как приятно слышать такие слова, мистер Талботт, — сказал Моррел.

— Я готов честно ответить на все ваши вопросы, мистер Моррел, — продолжал Александр, — и, если понадобится, представить все наши бухгалтерские книги.

— Наше заседание подходит к концу, — сказал Моррел, — не могли бы вы выступить завтра утром, мистер Талботт?

— К сожалению, утром… у нас частный визит, но во второй половине дня с большим удовольствием, — ответил Александр.

Кристал почувствовала, что бледнеет.

Глава 67

Кристал то и дело смотрела на часы. Старый механизм работал исправно, но ей казалось, что стрелки остановились. Вот и сейчас минутная стрелка застыла на тридцати семи минутах двенадцатого, никак не желая сдвинуться с места.

Александра до сих пор не было дома.

Закончив свое выступление, он подошел к семье, поцеловал мать и Энни, после чего сразу исчез. На обед он не явился. Кристал едва дождалась окончания обеда и сразу же после кофе отправила Митчела на поиски Александра, у которого было три близких друга в высших структурах власти. Гид попытался вывести мать из тревожного состояния, обратив внимание на ее фотографию в вечернем выпуске газет, но Кристал лишь раздраженно отмахнулась. После обеда Энни начало клонить в сон, и вскоре они с Гидом ушли. Как только их шаги стихли на лестнице, Кристал отбросила журнал и задумалась. К ней вернулись прежние страхи, что в ходе слушания всплывут темные дела их компании. «Почему Александр не предупредил меня, что собирается и дальше давать показания? — размышляла она. — Что они там задумали с Моррелом? Где он может сейчас быть?» Ответ на последний вопрос пришел сам собой — с очередной девицей.

Александр уже давно жил отдельно, но часто навещал мать. Кристал знала, что многочисленные любовные похождения сына ни в коей мере не повлияют на их близость. С тех пор как Александр вырос, Кристал не беспокоилась о его безопасности — сын умел постоять за себя. Сегодня же картины одна ужаснее другой рождались в ее воображении: вот ревнивец-муж целится в ее сына из охотничьего ружья; бродяга вонзает нож ему в сердце; латиноамериканец, зажав в руке разбитую бутылку, наступает на него. Сердце Кристал уже готово было разорваться от боли, когда послышался шум подъезжающей машины. Она бросилась в холл и открыла дверь. На пороге стоял Митчел.

— Простите, что задержался, — сказал он, — пришлось долго ждать, когда освободится сенатор Эдмундо. — Закрыв за собой дверь, Митчел с присущим ему тактом разъяснил: — У Эдмундов был небольшой прием, и они пригласили Александра, но он не пришел и даже не позвонил. Два других его друга тоже его не видели.

— Неужели так трудно позвонить! — с тревогой воскликнула Кристал. — Уже полночь, а его все нет.

— Для Александра это детское время, — с ободряющей улыбкой сказал Митчел.

— Да, да, я знаю, но ведь телефон всегда у него под рукой.

— Не волнуйтесь. Вы просто устали. Сегодня у вас был трудный день.

— Просто ужасный! Слава Богу, что вы уже дома и мне есть с кем поговорить. — Кристал прошла в гостиную, бросив на Митчела многозначительный взгляд.

Митчел сел на диван рядом с Кристал, и она положила голову ему на плечо. От пиджака Митчела веяло холодом ночи, изо рта шел запах ментоловых пастилок. Его руки обняли Кристал и скользнули по ее груди. Сквозь шелк блузки она почувствовала холод его пальцев. С того самого случая в Токио Кристал часто принимала нежные объятия Митчела, которые нисколько не возбуждали ее, но давали чувство уверенности в себе — рядом с ней был мужчина, который боготворил и хотел ее.

Митчел расстегнул верхнюю пуговицу блузки, но Кристал, ожидая прихода Александра, оттолкнула его руку. Однако он продолжал гладить ей грудь, и вскоре его тело задрожало от возбуждения. Резко запахло мужским потом, Митчел вскочил, пробормотал «спокойной ночи» и бросился вон из комнаты.

Кристал умылась и нанесла на лицо крем. Закутавшись в шелковый халат, она спустилась в холл, села в кресло и стала ждать.

В час ночи к дому подъехала машина. Кристал быстро открыла дверь. Это был Александр. Заметив мать, он весело рассмеялся.

— Владелица этого и многих других замков встречает на пороге своего рыцаря, который вернулся живым и невредимым.

Кристал сразу поняла, что сын находится под действием наркотика. Но какого? Это могла быть марихуана, или кокаин, или что-то новое, более сильное. Какой дряни он наглотался? Когда в детстве отец приходил домой пьяным, они точно знали, что именно он пил.

— Ты обещал, что мы появимся на слушании только один раз! — не выдержав, закричала Кристал.

— Я же не мог отказать достопочтенному Моррелу, которому так понравилось мое патриотическое выступление.

— Чего ты наглотался?

— У меня всегда один и тот же ассортимент.

— Если ты будешь и дальше принимать «колеса», — Кристал выбрала слова из лексикона сына, — то хотя бы не садись за руль!

Александр уселся на верхнюю ступеньку лестницы и, обхватив голову руками, принялся раскачиваться из стороны в сторону.

— Как же я ненавижу его, — процедил он сквозь зубы.

Кристал сразу поняла, о ком идет речь. Она присела рядом с сыном.

— Александр, нам не надо было прилетать в Вашингтон. Мне кажется, мы допустили ошибку. Давай завтра не пойдем на слушание. Пусть пойдет Митчел и извинится за нас. Он даже может зачитать наше заявление.

— Неужели ты совсем не понимаешь меня?

— Я пытаюсь понять, — смиренно ответила Кристал, — но зачем этот крестовый поход? Какой в нем смысл?

— Смысл? — Александр покачал головой. — Бедная мама, такая красивая, мужественная и практичная леди!

— Я понимаю, что репутация компании «Айвари» будет запятнана, но ведь, кроме нее, есть и другие компании. Конкуренция в нашем бизнесе никогда не исчезнет.

— Мне нет дела до других компаний! — воскликнул Александр.

— Тогда я ничего не понимаю. Что мы выиграем от этого слушания?

— Все ясно как дважды два. Почему бы тебе не пораскинуть мозгами?

— Александр, тебе лучше лечь спать.

— Спать!

— Я понимаю, дорогой, я все понимаю. Я не хотела обидеть тебя, просто я боюсь, что дело выйдет из-под нашего контроля.

— Я не просто хочу уничтожить его, — бормотал Александр, — я хочу насладиться его муками. Хочу перемолоть ему все кости. Хочу видеть, как он страдает.

— Боже, Александр…

Александр снял темные очки и положил их в карман. Его глаза были полны слез.

— У него нет другого сына. У него вообще нет детей, и он ни разу даже не попытался связаться со мной!

Кристал погладила сына по голове.

— Успокойся, Александр. Он не стоит твоих слез.

— Не хочу обижать тебя, мама, но я не жалею о том, что сделал и еще собираюсь сделать.

— Ради Бога, Александр, скажи мне, что ты еще придумал?

— У меня есть документ, доказывающий причастность Айвари к даче взяток. Он выглядит вполне правдоподобно, и даже его любящая жена не заподозрит подлога.

— Фальшивка! Как ты мог!

— Не беспокойся, все сделано чисто. Комар носа не подточит.

— Александр, сразу же после ленча у Фордов мы уезжаем из Вашингтона, — решительно заявила Кристал.

— Ни в коем случае.

— Александр, это вовсе не игра. Этим делом занимается конгресс.

— Я все прекрасно понимаю, но не остановлюсь ни перед чем. Вдвоем нам не жить на этой земле.

— Это бред сумасшедшего, — Кристал зябко повела плечами.

— Пусть так, но я хочу вышибить его из бизнеса. Хочу его уничтожить. Хочу, чтобы он умер в страшных мучениях.

Кристал молча смотрела на сына. Он встал, обнял ее за плечи и жадным поцелуем впился ей в губы. Кристал почувствовала, как ее захлестнула волна страсти.

Так же внезапно Александр разжал объятия и выпустил мать.

— Несбыточная мечта, — прошептал он, направляясь к своей комнате.

Когда за сыном закрылась дверь, Кристал начал бить озноб. Она прошла в спальню и укрылась с головой одеялом. Ее колотило. Губы горели от поцелуя сына.

Глава 68

В это время Джоселин ничком лежала на кровати и рыдала. Ее лицо распухло от слез, перед глазами стоял туман. Даже в худшие дни своего несчастного замужества и горькие месяцы после смерти Малькольма она не рыдала так отчаянно, как сейчас. Слезы лились потоком, и она не могла остановить их. «Поцелуй смерти, — всплыло из глубин ее памяти, — это я. Все, к чему я ни прикасаюсь, обречено на гибель». Теперь ей было совершенно ясно, что лежало в основе свидетельских показаний Фиша и какую роль она в этом сыграла. Ведь это она, и никто другой, уговорила Гонору повлиять на мужа, чтобы он отправил Малькольма в эту маленькую арабскую страну. Только благодаря ее дружбе с Фуадом состоялось знакомство Малькольма и Халида. Это она привела в движение силы зла, которые сейчас обрушились на голову Курта Айвари. Во всем виновата она одна. Как жить с таким грузом на душе?

Размазывая по щекам слезы, Джоселин медленно подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. Улица внизу была пустынна. Всего восемь этажей отделяло от нее Джоселин. Как просто — один шаг, и тебя нет. Нет этой жгучей боли внутри, нет терзающих душу мыслей. Всего один шаг.

Никогда раньше, даже в самые трудные минуты жизни, мысль о самоубийстве не приходила Джоселин в голову. Смерть представлялась ей чем-то далеким, связанным с глубокой старостью или тяжелой болезнью, когда уход желанен, так как несет с собой избавление от мук.

Джоселин смотрела на блестящий асфальт, и мысли о самоубийстве вихрем проносились у нее в голове, как носятся облака по грозовому небу. Открыть окно, сделать шаг — и конец.

Неведомая сила заставила Джоселин отступить в глубину комнаты. Она закрыла лицо руками и зарыдала еще горше.

Чувство страшной вины не покинуло Джоселин и на следующий день. Едва дождавшись перерыва между утренним и дневным заседаниями, она уговорила Гонору и Курта немного прогуляться, а сама закрылась в одной из приемных, обхватила голову руками и задумалась о своей горькой судьбе. В сущности, она всегда была одинока. Одинока в детстве, одинока в своей короткой замужней жизни, да, собственно, так и должно быть — она, как прокаженная, как вечный источник инфекции, несет гибель всем, кого любит.

Время приближалось к двум часам дня. Скоро начнется дневное заседание подкомитета. Джоселин медленно поднялась и направилась в туалет. Там никого не было. Воспаленный мозг Джоселин фиксировал мелочи — в одном углу стоят ведро и швабра, на дверцах двух кабинок висят бумажки с надписью «Засор». Потоптавшись у двери, Джоселин подошла к раковине и открыла холодную воду. Сунув руки под сильную струю, она стояла, пытаясь собраться с мыслями.

* * *

Семья Талботт вышла из лифта и сразу попала в руки журналистов. Гид шел первым, стараясь защитить жену от натиска толпы. Энни следовала за ним, придерживая руками огромный живот.

— Остановись, Гид, — попросила она.

— Тебе плохо? — встревоженно спросил Гид.

— Нет, все хорошо, — с улыбкой ответила Энни, — просто наш наследник сучит ногами и руками. Похоже, я переела за ленчем в Белом доме, и это ему не нравится.

Ленч состоял из простой и добротной пищи: жареные цыплята с аспарагусом и десерт. Кроме семьи Талботт, на ленче присутствовали известный кардиолог из Алабамы, овеянный славой продюсер голливудской компании «Золотой век», увешанная драгоценностями жена мексиканского миллиардера. Энни впервые так близко видела президента и его супругу и поначалу растерялась, но очень быстро освоилась и развлекала присутствующих рассказами из жизни аборигенов Новой Гвинеи, чем вызвала всеобщий восторг.

Кристал, невыспавшаяся и занятая мыслями о предстоящем слушании, тем не менее оценила успех своей невестки, и в ней проснулось теплое чувство к ней. Заметив, что Энни остановилась и держится за живот, она не на шутку встревожилась.

— Энни, дорогая, вам с Гидом лучше вернуться домой. Мы прекрасно обойдемся без вас.

— Я прекрасно себя чувствую, — с улыбкой ответила Энни.

Защелкали фотокамеры, и Кристал отвернулась. Ее взгляд упал на смуглого молодого человека, который вышел из боковой комнаты и быстро смешался с толпой. «Странно, что у него нет карточки представителя прессы», — промелькнула мысль.

— Гид, встретимся в зале, — сказал Александр, беря мать под руку, — мне надо поговорить с мамой.

Кристал шла рядом с сыном, стараясь разобраться в путанице мыслей: «Неужели Александр сам изготовил эту фальшивку? Неужели это грязное дело затеял мой сын? Неужели Господь допустит, чтобы он так поступил с Куртом? Мне не вынести больше упрекающего взгляда Гоноры! Почему нам нельзя опять быть вместе, как в детстве? Что значит для нее Курт, ведь она сама оставила его? Господи, дай мне сил!»

Кристал почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Цепляясь за руку сына, она громко застонала.

— Что с тобой, мама? — спросил Александр. — Ты всегда была мужественной женщиной. Разве тебе не хочется насладиться победой? Мужайся, моя дорогая, мужайся.

— Ничего, я выдержу, — твердо ответила Кристал.

— Ну вот и прекрасно. Соберись с силами — наш враг идет нам навстречу.

Кристал посмотрела вперед и увидела Гонору и Курта. Они шли, крепко держась за руки. Голова Гоноры почти лежала на плече мужа. С первого взгляда Кристал поняла, что их опять связывает большое чувство. Жалость к сестре мгновенно покинула ее, и на смену пришли злость и раздражение. Какое право имеют эти двое так терзать ее сына? Они виноваты в том, что он опустился до подлога. Эта парочка наслала на Александра демонов, которые терзают его душу.

С гордо поднятой головой Кристал шла навстречу своим врагам. Ее внимание привлек чей-то горящий взгляд. Ах да, это тот смуглый молодой человек, которого она видела несколько минут назад. Но почему он так смотрит на Александра. Впрочем, кто на него не смотрит, ведь он герой дня.

Две пары встретились и остановились. Гонора еле слышно поздоровалась.

— Добрый день, тетя Гонора, — весело ответил Александр. — Мистер Айвари… или мне лучше называть вас дядей?

«Отцом», — мгновенно подумали все четверо.

Вокруг них кружили журналисты, жужжали кинокамеры, щелкали фотоаппараты, и снова смуглое лицо с горящим взглядом. Сейчас молодой человек был почти рядом с Александром. Кристал отчетливо видела его лицо и изящную фигуру в поношенном синтетическом костюме коричневого цвета, белой рубашке с давно вышедшим из моды черным узким галстуком. «Впрочем, обычный молодой человек, — решила она про себя, — таких тысячи». Но что же привлекает ее внимание? Все-таки в нем есть что-то необычное, что выделяет его из толпы журналистов. Но что? Возможно, хорошо натренированные мышцы, которые не мог скрыть тонкий синтетический костюм, смуглая блестящая кожа и, конечно, этот горящий взгляд слегка выпуклых глаз.

Кристал потянула к себе сына. Страх парализовал ее. Как завороженная смотрела она на смуглого человека. Он медленно сунул руку под пиджак, быстрым движением выхватил оттуда пистолет. «Как в кино, — подумала Кристал. — К чему вся эта охрана и детекторы. Боже, он целится в Александра! Он хочет убить Александра!»

Позже, гораздо позже Кристал будет ломать голову над вопросом, почему, предвидя ход событий, она не закричала, не защитила сына.

Чье-то тело метнулось закрыть Александра. Кристал не сразу сообразила, что это Курт. Прозвучал выстрел, запахло дымом. Курт, как пластиковая кукла, качнулся из стороны в сторону, затем взад-вперед и рухнул на пол, широко раскинув руки.

Толпа ахнула и замерла. Убийца мог легко скрыться, но вместо этого он широко расставил ноги и, подперев для верности правую руку левой, выстрелил в грудь Александру.

Звук выстрела слился с отчаянным криком Кристал:

— А-а-л-е-е-к-с-а-а-н-д-р…

Глава 69

Гонора не сразу поняла, что произошло.

Пальцы Курта вцепились ей в плечо, разрывая ткань блузки. Она не успела ни удивиться, ни испугаться. Мгновенный рывок, и Курт закрывает собой Александра. Хлопок — Курт качается и падает на пол. Все еще ничего не понимая, Гонора опустилась на колени и попыталась поднять мужа. На левой стороне его груди — маленькая круглая дырочка, и из нее течет кровь. Инстинктивно Гонора закрыла ее пальцем. Она хорошо помнит, как их учили во время войны, — прежде всего надо остановить кровь, иначе раненый человек может умереть от ее потери. Перед ее внутренним взором возникает картина — школьный класс, сестры Красного Креста, показывающие им, маленьким девочкам, как перевязывать раны. Очень давно это было.

«Вот жница, чье имя — смерть…» — всплывают в ее памяти начальные строки какой-то поэмы.

— Гонора, — слышит она шепот мужа.

Гонора смотрит на его лицо, и страх сжимает ей сердце. Почему оно такое бледное? Куда исчез его великолепный загар?

— Гонора, — Курт медленно открывает глаза.

Какие у него красивые глаза, с темными зрачками и светло-коричневой, цвета топаза, радужной оболочкой. Почему она не замечала этого раньше?

— Гонора, — снова шепчет Курт, стараясь привлечь ее внимание.

Гонора пристально смотрит мужу в глаза. Их взгляды сливаются, превращая двух любящих людей в единое целое. Не замечая ничего вокруг, не слыша криков толпы, не ощущая запахов, Гонора продолжает смотреть Курту в глаза, стремясь силой своего взгляда вывести его из того далека, куда он пытается ускользнуть.

Много позже она узнает, что благодаря стараниям трех крепких мужчин из Эн-би-си, которые, взявшись за руки, сдерживали натиск толпы, их не растоптали.

Когда прозвучали выстрелы, Джоселин уже сидела в зале заседаний. Она сразу поняла, что случилось самое худшее. Мгновенно вскочив на ноги, Джоселин бросилась к двери.

В коридоре царило столпотворение. Очевидцы происшедшего бежали к выходной двери, боясь, что и их настигнет пуля. Сидевшие в зале высыпали в коридор, чтобы узнать, что случилось. Шум, крики, треск телекамер, обезумевшие лица людей.

Джоселин бежала к выходу, прокладывая себе путь локтями и кулаками. На экране ближайшей телекамеры она увидела искаженное болью лицо Кристал с широко открытым ртом, откуда вырывался истошный крик. В толпе мелькнуло испуганное лицо Гида. Нещадно расталкивая людей, Джоселин пыталась пробиться к месту происшествия. Над ее ухом звучал голос комментатора, ведущего репортаж с места событий: «Господи, как это ужасно! Все напоминает трагедию с Бобом Кеннеди. Море крови. Неизвестный террорист застрелил Александра Талботта и Курта Айвари. Кажется, оба мертвы».

Отчаянным броском Джоселин вырвалась из толпы и остановилась как вкопанная. Трое мужчин, взявшись за руки, образовали кольцо вокруг лежащего на полу Курта и склоненной над ним Гоноры. Лицо сестры было спокойным, губы крепко сжаты, взгляд темных глаз прикован к лицу мужа.

«Господи, неужели то же самое произошло с моей сестрой», — мелькнуло в голове Джоселин, которая вновь со всей ясностью увидела распростертого на розовом мраморе Малькольма.

«Но почему нет врача?» — подумала Джоселин, оглядываясь по сторонам.

— Позовите врача! — закричала она. — Срочно нужен врач!

«Ведем репортаж с места событий, — кричал над ухом Джоселин все тот же звонкий голос. — Сейчас мы вам покажем еще один труп — труп террориста. Нам пока не удалось выяснить, кто застрелил его. Возможно, он застрелился сам».

— Вызовите «скорую помощь»! — кричала Джоселин, понимая, что при общей панике всегда забывают об элементарных вещах.

— За зданием Капитолия есть станция «скорой помощи». Умоляю вас, позвоните им.

Нагнувшись, Джоселин пролезла под сцепленными руками мужчин и приложила ладонь к сердцу Курта. Оно слабо билось. Джоселин начала расстегивать пропитанную кровью рубашку, но сильная мужская рука остановила ее.

— Я врач, — сказал мужчина, припадая ухом к груди Курта. — Пока жив.

«Сейчас наша телекамера покажет вам лицо Курта Айвари…»

Только в этот момент Джоселин обратила внимание на бледное, безжизненное лицо Курта. Вскочив на ноги, она закричала:

— Кто-нибудь вызвал эту чертову «скорую помощь»?

В конце коридора показалась бригада «скорой помощи».

— Сюда, быстрее! — кричала Джоселин, размахивая руками.

«Миссис Айвари стоит на коленях, поддерживая голову мужа».

— Сюда! Сюда! — кричала Джоселин.

— Пропустите врачей. Расступитесь! Всем отойти назад!

На лицо Курта наложили кислородную маску.

— Срочно доставьте в капитолийский госпиталь, — последовала чья-то команда.

— Нет, нет, — закричала Джоселин, вспомнив нелестные отзывы об этом госпитале, — только в больницу при университете Джорджа Вашингтона!

— Мадам, мы не довезем его туда. Надо спешить.

— В вашем госпитале он наверняка умрет, — заметил кто-то из толпы, — делайте то, что велит вам эта леди.

«Наш репортаж с места событий. Несколько минут назад были убиты Александр Талботт и Курт Айвари. Прежде чем полиция появилась на месте преступления, неизвестный террорист застрелился!»

«Возможно, Курт Айвари останется в живых, а Александр Талботт уже мертв».

Глава 70

Врачи больницы при университете имени Джорджа Вашингтона боролись за жизнь Курта. Джоселин и Гонора ждали результатов операции. Им отвели большую палату, где они могли отдохнуть и привести себя в порядок. Операция длилась уже семь часов.

Они получили эту палату исключительно благодаря стараниям Джоселин. По ее настоянию возле операционной и поста дежурной сестры была выставлена вооруженная охрана. В зале ожидания на первом этаже больницы дежурили три вице-президента компании «Айвари». Они отвечали на многочисленные звонки журналистов, интересовавшихся ходом операции. Время от времени один из них поднимался наверх, чтобы подбодрить Гонору.

Возбужденная до крайности, Джоселин никак не могла взять себя в руки: она кружила по палате, перекладывала вещи, ерошила себе волосы, одергивала юбку и без конца говорила.

Гонора тихо сидела на стуле, зажав ладони между колен, и раскачивалась из стороны в сторону.

— Гонора, — в очередной раз позвала сестру Джоселин.

Гонора вскинула безучастный взгляд.

— Говорят, что подонок, который стрелял в Курта, был арабом.

— М-м-м.

— Я просто уверена, что он связан с Халидом. Халид и его банда боялись, что Александр расскажет что-то важное, что он посягнет на их веру.

Гонора взглядом умоляла сестру замолчать, но та никак не могла остановиться:

— Похоже, все было хорошо спланировано — обычная одежда террориста, отсутствие охраны. Он должен был сначала убить Александра, а затем покончить с собой.

Джоселин включила телевизор.

«Полиция пока не знает имени убийцы и с какой целью он действовал. При нем не обнаружено никаких документов. Загадочный Гарольд Фиш бесследно исчез. Врачи университетской больницы борются за жизнь Курта Айвари, пытаясь извлечь пулю из его сердца».

Гонора посмотрела на часы.

— Уже без пяти десять, а они все еще не закончили.

— Гонора, дорогая, это же сердце.

— Я все понимаю… — Гонора закрыла глаза. Джоселин бесцельно кружила по комнате.

В дверь постучали.

— Кто там? — прошептала Гонора.

— Входите! — закричала Джоселин.

В палату вошел Гид.

— Простите, что побеспокоил вас, — сказал он.

— Ничего страшного, Гид, — тихо ответила Гонора. — Проходи.

Глаза Гида были красными, лицо опухло от слез.

— Гид, — позвала Гонора, — мне очень жаль Александра.

Лицо Гида задергалось.

— Мы с ним были очень близки с самого детства. Проводили вместе большую часть времени… — Голос Гида сорвался.

Гонора протянула к Гиду руки, как бы пытаясь обнять его, но они безвольно упали.

— Я понимаю тебя, — сказала она. — Мы с Кристал тоже были очень близки в детстве. Как она?

— Врачи дали ей успокоительное, но она очень плоха.

— Бедная Кристал…

— Спасибо, что зашли навестить нас, — сухо сказала Джоселин.

— Я бесконечно признателен мистеру Айвари за то, что он пытался защитить Александра. Как он?

— Все еще в операционной, — ответила Гонора.

— До сих пор? Мы с Энни очень волнуемся за него. — Лицо Гида озарилось счастливой улыбкой. — Энни сейчас рожает.

— Как, уже?

— На несколько недель раньше срока, но врачи говорят, что это не страшно. Я даже рад, что это произошло в Вашингтоне, а не в Новой Гвинее.

— Я уверена, что роды пройдут нормально, — заметила Гонора, — но тебе лучше быть рядом с ней.

— Она сама отправила меня к вам, чтобы узнать, как себя чувствует мистер Айвари.

Гонора тяжело вздохнула.

— Пока нам ничего не известно.

— Мы с мамой никогда не забудем, что он хотел спасти Александра.

— Он первым увидел пистолет.

— Все говорят, что он вел себя как герой. Я одного не могу понять, почему этот человек хотел убить Александра? Мы с Энни считаем, что он просто был сумасшедшим. Сейчас развелось много психопатов, и никогда не знаешь, чего от них ждать.

— Гид, — Гонора резко вскинула голову, — мы очень признательны вам за беспокойство о Курте, но мне кажется, тебе лучше быть сейчас рядом с женой.

— Да, вы правы, — ответил Гид. — Я зайду позже.

Как только шаги Гида стихли в коридоре, Джоселин засыпала Гонору вопросами. Что заставило Курта рисковать жизнью, защищая человека, который причинил ему столько горя? Как он мог спасать этого проходимца?

Гонора, сжав руки в кулаки, молчала. Лицо ее было очень бледным.

Полчаса спустя в палату вошли главный хирург больницы и его ассистент. У обоих был усталый вид, халаты забрызганы кровью. Они сообщили, что операция прошла успешно: пулю удалось извлечь, сердце работает.

— В каком он сейчас состоянии? — спросила Джоселин.

— В очень тяжелом. Пока рано делать какие-либо прогнозы, — ответил хирург.

— Значит, вы не исключаете летального исхода? — продолжала допрашивать Джоселин.

— Пока мы не можем сказать ничего определенного.

— Когда я могу увидеть его? — спросила Гонора.

— Миссис Айвари, вас просят подняться в отделение интенсивной терапии.

Джоселин и Гонора поднялись на четвертый этаж в отделение интенсивной терапии. Молоденькая сестра, раскладывавшая таблетки по пакетикам, молча кивнула им. В приемной было пусто. В дальнем углу стояла телефонная будка, и в ней на крючке висел кем-то забытый красный пиджак. Гонора подошла к темному окну и застыла в молчании. Джоселин в нервном возбуждении мерила шагами комнату.

Наконец она не выдержала и подошла к Гоноре с очередным вопросом.

— Все-таки мне хотелось бы знать, что заставило Курта так поступить?

Гонора только пожала плечами.

— Нет, ты мне ответь, какого черта он бросился защищать Александра? Я понимаю, что он его отец, но ведь их никогда ничто не связывало. Я не успокоюсь, пока не пойму, что им руководило.

— Это судьба, — не оборачиваясь, ответила Гонора.

— Судьба? Ты что, начала верить в судьбу? Или, может, ты стала последовательницей друидов?

— Я высказала тебе свое мнение.

— Тогда объясни мне, что ты понимаешь под словом «судьба»?

— Судьба связала их.

— Как отца и сына. Это я понимаю.

— Это не просто биология. Здесь все гораздо сложнее. Курт всегда пытался противостоять судьбе, а Александр — нет. Он знал, что рожден для того, чтобы стать Немезидой для Курта.

— Судьба, Немезида, — фыркнула Джоселин, — бред какой-то.

— Помнишь, я рассказывала тебе, что Александр приехал в Марракеш с единственной целью — разлучить нас. У меня тогда создалось впечатление, что он действовал вопреки своей воле. Ты же сама мне говорила, что он всегда пытался отобрать любой контракт у компании «Айвари». А затем эти слушания…

— Здесь может быть простое совпадение.

— Ничего подобного. Курт был уверен, что за всем этим стоит Александр.

— Да, я знаю, но в последнее время Курт очень нервничал и был совершенно измотан. Возможно, ему все это показалось. Какой дурак будет организовывать подобные слушания, понимая, что в любой момент все может обернуться против него самого. Компания «Талботт» вовсе не такая безгрешная, как это пытался представить Александр. Так что мне непонятна твоя теория судьбы-Немезиды.

— Я часто думала, почему Кристал сказала Александру, кто его отец, и пришла к выводу, что это было сделано неспроста. Она открыла тайну, и колесо судьбы завертелось…

Гонора замолчала. В комнату вошел невысокого роста, похожий на подростка человек, снял с крючка в телефонной будке красный пиджак и, бросив беглый взгляд на сестер, исчез.

Джоселин попыталась продолжить разговор, но Гонора молча указала ей на табло: «Не шуметь. Никаких посетителей с 12 ночи до 7 утра».

Джоселин провела ночь, растянувшись на жесткой кушетке в приемной, размышляя над теорией Гоноры, которая так и не сомкнула глаз, сидя в неудобном больничном кресле.

В начале восьмого, когда за окном забрезжил серый рассвет, в приемную вошла сестра и пригласила Гонору пройти к мужу.

Курт лежал на кровати в сплетении проводов и пластиковых трубочек, многочисленные бутылочки были укреплены над его головой. Грудь Курта была туго забинтована, в рот и ноздри вставлены тонкие трубочки. Легкий румянец был похож скорее на слой румян, нанесенный на лицо мертвеца.

— Он еще не пришел в себя после наркоза, — сказала сестра и потрясла Курта за плечо.

— Не беспокойте его, — попросила Гонора, но сестра продолжала трясти Курта за плечо, слегка похлопывая его по щекам.

— Курт, очнитесь. Здесь ваша жена.

Гонора нагнулась и поцеловала мужа в лоб.

— Дорогой, — прошептала она.

Курт захлопал ресницами, его взгляд постепенно становился осмысленным. Гонора взяла его руку, мягкую и вялую.

— Не более четырех минут, миссис Айвари, — сказала сестра, кивнув в сторону висящих на стене часов. — Постарайтесь не утомлять его разговорами. — Сестра вышла из палаты.

Губы Курта зашевелились.

— Операция… — расслышала Гонора.

— Операция прошла успешно, — ответила она. — Врачам удалось извлечь пулю из твоего сердца.

— Пить, — прошептал Курт.

— Сейчас я позову сестру, — ответила Гонора.

— Нет, не уходи…

Сдерживая слезы, Гонора стояла у постели Курта и нежно гладила его руку.

Глава 71

Выйдя из палаты Курта, Гонора увидела Гида и Джоселин. Они стояли у окна и тихо разговаривали. Общаться не хотелось, и Гонора, стараясь остаться незамеченной, быстро прошла по коридору и уже взялась за ручку двери, когда Джоселин окликнула ее. Пришлось вернуться.

— Как Курт? — спросила Джоселин.

— Он узнал меня. — Гонора не могла сдержать слез. — Простите, — она достала носовой платок и вытерла глаза.

— Гид, как себя чувствует Энни? Она уже родила?

— Вот уже двадцать девять минут, как мы стали родителями. У нас сын. Такой же крепкий, как и я. Энни чувствует себя хорошо.

Гонора вытерла слезы.

— Тетя Гонора, — Гид тронул ее за плечо. — Здесь сказано, — Гид кивнул на светящееся табло, — что вы можете посещать мистера Айвари только пять минут в час.

Гонора взглянула на табло.

«Посещение разрешается только близким родственникам, не более двух человек одновременно, по пять минут каждый час».

— Я понимаю, — продолжал Гид, — что вам сейчас очень тяжело, но очень прошу вас поехать к маме. Это займет не более часа.

— Сейчас? — Гонора не могла понять, как можно просить ее о чем-то, когда рядом в палате умирает самый дорогой ей человек.

— Это невозможно, — ответила за нее Джоселин.

— Наш дом находится в пяти минутах езды отсюда, — настаивал Гид.

— Неужели вы не понимаете, что это невозможно? — Джоселин начала злиться.

— Прошу вас, тетя Гонора.

— Нет, Гид, я не могу. — Гонора посмотрела на несчастное лицо Гида и добавила: — Может быть, завтра…

— Тетя Гонора, ей так плохо. Я ничем не могу ей помочь. Она просто не желает меня видеть. Похоже, я раздражаю ее. Ведь когда-то вы были очень близки, и только вы можете помочь ей сейчас.

— Мы не видели ее целую вечность, — опять встряла Джоселин.

— Последний раз мы виделись с ней позавчера, — поправила Гонора, — но до этого — никогда.

— Я бы не просил вас, но мама бьется головой о стену. Мы очень боимся за нее.

«Кристал, такая красивая, такая твердая и мужественная, бьется головой о стену? — с жалостью подумала Гонора. — Это невозможно представить». Но жалость тотчас же уступила место злости: как ее смеют просить помочь Кристал сейчас, когда каждая клеточка ее существа, каждая молекула живет только Куртом.

— Гид, неужели тебе не жалко тетю Гонору? Ты что, решил окончательно доконать ее? — спросила Джоселин.

Гид густо покраснел, но продолжал умолять:

— Клянусь вам, что все это не займет больше часа. Ну, если хотите, даже меньше.

— Гонора, скажи ему, чтобы он оставил тебя в покое, — потребовала Джоселин.

— Гид, неужели ты не понимаешь, что он может… — Гонора замолчала, не в силах произнести слово «умереть».

Гид опустился на стул рядом с Гонорой.

— Я все понимаю и знаю, что вы сейчас чувствуете, но поймите: в Александре была вся ее жизнь.

Гонора посмотрела на большие ладони Гида, беспомощно лежащие на крепких коленях, вздохнула и встала.

— Давайте найдем выход, где нас не будут поджидать репортеры.

У ворот дома, в тени деревьев, стояли крепкие мужчины и пили кофе из бумажных стаканчиков с торговой эмблемой «Макдональдса».

— Наши новые друзья, — пояснил Гид.

— Охрана?

— Да, группа быстрого реагирования. — Гид указал на спрятанные в кустах мотоциклы. — Без этого сейчас не обойдешься.

Гид свернул на аллею, проехал через маленький садик и подрулил к дому. Дверь тотчас же открылась, и на пороге появился похожий на мертвеца человек.

— Слава Богу, вы вернулись, — сказал он.

— Ей стало хуже? — волнуясь, спросил Гид.

— Анина слышала, как она спустила воду в туалете. До этого из комнаты доносились только ее рыдания и звон бьющегося стекла. Мы к ней стучимся, но она не открывает. Я сообщил ей о рождении внука, но она никак не прореагировала. Мы просто не знаем, что делать.

Гид и Гонора вошли в дом, поднялись по лестнице, и Гид осторожно постучал в дверь.

— Мама, открой, это я.

За дверью ни звука.

— Энни родила здорового мальчика! — прокричал Гид.

Тишина.

— Кристал, — позвала Гонора, — это я. Открой дверь!

— Убирайся отсюда! — послышался голос Кристал.

— Я не уйду, пока не увижу тебя.

— Оставь меня в покое!

Гонора легонько постучала в дверь.

— Мне нужно возвращаться в больницу. Открой, пожалуйста.

За дверью послышался шорох.

— Только мы вдвоем, — сказала Кристал.

— Только ты и я, — ответила Гонора. — Именно так они говорили когда-то в детстве, подразумевая, что они одно целое.

Дверь открылась. Гонора вошла в комнату и застыла на пороге.

Все ящики были выдвинуты, и их содержимое разбросано по комнате. Дверцы ящиков открыты, разорванная в клочья одежда раскидана по полу. Повсюду лежали груды рваного шелка, кружев, мехов. На туалетном столике рассыпан жемчуг вперемешку с золотыми украшениями, косметикой и дорогими перчатками. В воздухе стоял густой аромат духов, на полу валялись разбитые флаконы.

Кристал стояла, прислонившись к двери. Ее голубой шелковый халат был испачкан косметикой, волосы свисали прядями, закрывая распухшее лицо, покрасневшие глаза и искусанные до синевы губы.

— Что тебе надо? — спросила она охрипшим голосом. — Что ты хочешь сказать мне?

— Почему ты так жестока к Гиду? Как ты можешь так грубо вести себя? У него только что родился сын.

— Ну и что?

— Он очень гордится этим и хотел порадовать тебя.

— Мне это неинтересно.

— Но ведь родился твой внук.

— Ты что, настолько глупа и не понимаешь, что мне нет до этого дела? — закричала Кристал и бросилась на кровать. Спущенные чулки мешали ей, и она сучила ногами, пытаясь снять их. — Кто тебя сюда звал? — кричала она.

— Меня позвал Гид. Он очень беспокоится за тебя.

— Мне никто не нужен. Убирайся отсюда!

— Я скоро должна вернуться в больницу.

— Тебя никто не держит.

— Посмотри, что ты натворила. Землетрясение и то причинило бы меньше вреда. Ты совсем ничего не соображаешь?

— Не суй нос в чужие дела. Посмотри-ка лучше на себя.

Они перешли на язык детства, язык давно забытых ссор, и это подействовало на Кристал успокаивающе. Она приподняла голову и посмотрела вокруг.

— Боже, что я наделала? Мои платья? Господи, Господи, какая я дура. Совсем с ума сошла.

Гонора подошла к сестре и обняла ее.

— Кристал, моя дорогая, любимая сестра.

— Гонора… вчера они спросили меня, что делать с телом… От этого можно рехнуться…

— Я тебя понимаю, дорогая.

— Мой мальчик… он был таким красивым… — Обнявшись, сестры рыдали. — Мой мальчик… Кто заменит мне его…

— Кристал, бедная моя, почему мы не ценим наших близких… Когда я думаю о Курте и о том, сколько лет жила без него…

— Мой самый любимый мальчик…

— Бедняжка Крис…

— Они говорят, что надо его похоронить, но я не хочу расставаться с ним. Я не отдам им моего мальчика…

— Крис, опомнись, что ты говоришь!

— Курт пытался спасти его… Как он?

— Пока ничего определенного. Он очень слаб и в любую минуту может… Нет, я не в состоянии произнести это слово.

Обнявшись, как когда-то в детстве, в другие времена и на другом континенте, сестры перед лицом смерти считали опять себя единым целым.

В следующее посещение Курт вел себя беспокойно. Он бредил, метался на кровати, ноги и руки его судорожно подергивались, лицо покрывал холодный пот. Гонора безуспешно пыталась успокоить мужа. Джоселин, впервые зашедшая в палату, молча плакала, глядя на страдания Курта.

Часом позже Курт был спокоен и неподвижен. Его сердце продолжало биться.

Глава 72

Гонора лежала в постели, положив на поясницу грелку. Несмотря на то, что в Вашингтоне стояла июльская жара, в доме Кристал было прохладно, и Гонору немного знобило. Она пыталась читать газету, но все ее мысли занимал Курт. Постель была уютной, грелка приятно согревала тело, и Гонора радовалась, что приняла приглашение Гида остановиться в их вашингтонском доме с хорошо налаженным хозяйством. Кристал, улетая в Сан-Франциско с телом сына, была на грани помешательства, и сестры больше не виделись.

Чтобы избавиться от тошноты, Гонора положила в рот крекер. Она была беременна. «Неужели у меня, в моем возрасте, будет ребенок?» — подумала она. Теперь в этом не было никаких сомнений.

Десять дней назад Гонора пошла на прием к урологу, жалуясь на боли в пояснице и легкое поташнивание. К ее удивлению, уролог посоветовал ей обратиться к гинекологу, который после проведенных анализов подтвердил свой первоначальный диагноз — беременность — и посоветовал побольше лежать, чтобы уберечься от преждевременных родов.

«Неужели Господь дал мне еще один шанс, — с улыбкой подумала Гонора. — Все было бы прекрасно, если бы не состояние Курта».

У Курта в очередной раз поднялась температура.

Хороший медицинский уход, крепкое здоровье, желание жить принесли свои плоды — Курт стал быстро поправляться после операции. Уже через три недели он мог ходить по палате, быстро набирал силы, и вдруг ни с того ни с сего высокая температура. Врачи снова уложили его в постель, делали уколы, обматывали мокрыми холодными простынями. Температура спадала, но через какое-то время поднималась снова. Врачи успокаивали Гонору, объясняя состояние Курта тяжелой операцией на сердце, после которой человек долго восстанавливает силы, но она чувствовала, что они не могут понять причину и сами волнуются. К тому же за состоянием здоровья богатого бизнесмена следила вся страна, и Ассошиэйтед Пресс даже выпускало специальный бюллетень.

Гонора отложила газету и тяжело вздохнула. «Возможно, рецидивы связаны с тем, что дела компании «Айвари» идут все хуже и хуже», — подумала она. Несмотря на то, что все восхищались героическим поступком Курта, а его имя не сходило со страниц газет, престиж компании падал, новых предложений не поступало, и даже старые клиенты под разными предлогами старались аннулировать свои контракты. Вице-президенты компании, включая Джоселин, колесили по всему миру, пытаясь установить новые и закрепить старые связи, но результат был нулевым. Возможно, такое положение вещей косвенным образом влияло на состояние Курта?

В комнату вошла Лиззи. Ви привезла ее в Вашингтон на следующий день после ранения Курта.

— Мама, с тобой хочет поговорить красивая леди.

— Скажи Ви, чтобы она приняла ее.

— Ви ушла в парикмахерскую. Леди говорит, что она моя тетя. Эта леди очень красивая…

— Гонора! — послышался голос Кристал, и спустя минуту она вошла в комнату.

Сестры не виделись с того ужасного утра, когда Кристал, разгромив свою спальню, нашла утешение в объятиях Гоноры. Сейчас Кристал выглядела вполне респектабельно: тщательно уложенные волосы, модная шелковая блузка, узкая юбка. Она явно похудела, щеки ввалились, под глазами легкая синева. Кристал рассеянно оглядела комнату, как бы пытаясь понять, где она находится. Этот отсутствующий взгляд больше всего поразил Гонору. Где прежняя самоуверенность Кристал с дерзким взглядом голубых глаз?

Кристал улыбнулась сестре.

— Неужели это правда? — спросила она. — Когда Джоселин сказала мне о твоей беременности, я ушам своим не поверила. Это просто чудо какое-то.

— Не такое уж это и чудо. Мой врач сказал, что у него были пациентки и постарше меня. Лиззи, дорогая, это твоя тетя Кристал.

— Мама Александра?

Гонора кивнула. Лиззи прижала кулачки к груди и посмотрела на Кристал.

— Тетя Кристал, мне очень жаль Александра. Он такой веселый. Мне так хорошо было с ним в Марокко.

Девочка резко говорила, больше пользовалась языком глухонемых, и Кристал не сразу поняла ее странноватую речь. Гонора забеспокоилась, что воспоминания об Александре расстроят ее, но Кристал улыбнулась Лиззи и медленно сказала:

— Спасибо, дорогая. Мне тоже было с ним очень хорошо.

— Ты приехала по делам? — спросила сестру Гонора.

— Нет, я почти не занимаюсь делами. Гид взял бизнес в свои руки.

— Я очень рада, что ты приехала навестить меня, Крис. Но почему ты ведешь себя как гостья? Это же твой дом. Проходи. Садись.

Кристал подошла к кровати.

— Гонора, у меня к тебе деликатное дело. — Кристал в нерешительности замолчала.

— Что случилось? — спросила Гонора.

— Мне хотелось бы повидать Курта.

— Курта? Он сейчас хуже себя чувствует.

— Он пытался спасти Александра. Я хочу поблагодарить его. Я понимаю, что тебе это неприятно, но, если позволишь…

Кристал была явно смущена, и Гонора поняла, что сестра говорит о Курте как об отце Александра и пришла к ней за разрешением лишь для проформы. Прежнее чувство ревности вспыхнуло с новой силой.

Лиззи внимательно следила за губами взрослых, пытаясь понять, о чем они говорят.

— Лиззи, пожалуйста, пойди на кухню, — сказала Гонора, — и попроси принести нам всем холодного чая с пирожными.

— Девочка удивительно красива, — заметила Кристал, когда Лиззи вышла.

— Неужели ты не заметила, как она похожа на тебя? Если бы не темные, как у отца, волосы, она была бы твоей точной копией.

— Разве?

— Рассмотри ее хорошенько. Те же нос, рот, подбородок, разрез и цвет глаз.

— Возможно, — безразлично ответила Кристал. Она стояла у кровати, держась за металлическую спинку, как за спасительную соломинку, и взгляд ее печальных глаз был устремлен в какую-то ей одной ведомую даль. Гонора смотрела на сестру, и у нее ныло сердце, словно чья-то холодная рука сжимала его.

— Крис! — позвала она, чувствуя, что сейчас заплачет. — Конечно же, я не возражаю, чтобы ты навестила Курта, но у него сейчас высокая температура. Он никак не может поправиться.

— Почему?

— Я не знаю. Он никогда раньше не болел.

— Будь проклят этот убийца! — вдруг закричала Кристал. — Будь он проклят вместе с этим Лалархейном!

Дело о «капитолийском убийстве», как называли его газеты, так и осталось нераскрытым, однако никто не сомневался, что неизвестный убийца пожертвовал своей жизнью, защищая репутацию принца Лалархейна Халида. К тому же Гарольд Фиш бесследно исчез в день убийства, и сейчас трудно было доказать, что он не кто иной, как телохранитель Халида Фаузи.

— Крис, я позвоню в больницу и выясню, сможет ли Курт принять тебя. — Гонора сняла телефонную трубку и набрала номер больницы, где ей сказали, что мистер Айвари чувствует себя хорошо, температура спала, и он ждет в гости Ви и Лиззи.

— Я зайду к нему только на минуточку, — прошептала Кристал.

— Передайте, пожалуйста, мистеру Айвари, что сейчас к нему приедет моя сестра Кристал, — сказала в трубку Гонора.

* * *

Кристал шла по больничному коридору, мысленно спрашивая у Александра совета, как ей вести себя с Куртом, какими словами выразить ему свою благодарность. Тот факт, что сын ненавидел Курта и сделал бы все возможное, чтобы отговорить ее от этого поступка, не доходил до сознания Кристал. Со смертью Александра в ней что-то надломилось, сломался какой-то внутренний компас, помогавший ей правильно ориентироваться в жизни. Кристал вообще утратила вкус к жизни, потеряла внутреннее чутье и временами находилась в полной прострации: она не видела, что ела, не понимала, что ей говорят, и часто в разговоре с людьми внезапно замолкала, уходя в себя, в свои мысли.

Кристал подошла к палате 407 и в нерешительности остановилась. Кажется, Гонора называла этот номер. Кристал вынула из сумки бумажку и сверилась с ней. Да, действительно 407.

Кристал толкнула тяжелую дверь и вошла. Она ожидала увидеть Курта, распростертого на кровати, окруженного врачами и сестрами, борющимися за его жизнь, но перед ней был вполне здоровый, чисто выбритый человек, который сидел на кровати и что-то быстро писал.

Неужели это Курт Айвари, ее извечный враг? Он жив, здоров и может работать, в то время как ее молодой красивый сын лежит в холодной земле Сан-Франциско. Волна прежней ненависти захлестнула Кристал, и она сразу забыла, с какой целью пришла.

— Кристал! — позвал Курт.

Опять этот насмешливый голос, который она так хорошо помнила. Красная пелена застилала глаза, ярость наполнила сердце, руки задрожали и сжались в кулаки. Еще минута, и она разнесет эту палату ко всем чертям, все эти книги на полках, цветы на подоконнике, многочисленные телеграммы и газетные вырезки, развешанные по стенам.

— Кристал! — опять позвал Курт.

Кристал собрала в комок всю свою волю.

— А Гонора сказала, что у тебя высокая температура и ты очень плох, — язвительно заметила она.

— Чем медленнее поправляешься, тем здоровее будешь, — ответил Курт. — Как там моя жена? — Курт снял очки и положил их на столик. — Представляешь, у нас будет ребенок! — В голосе Курта чувствовался молодой восторг. — Так как она там?

— Прекрасно.

— Ты уверена, что она ничего не скрывает от меня? — с тревогой спросил Курт.

— Лично я считаю, что в ее возрасте рожать очень опасно. Наша мать была гораздо моложе, когда умерла, рожая Джоселин.

— Послушай, Кристал, если ты пришла сюда продолжать войну, то оставляю победу за тобой. Я давно сложил оружие.

— Гонора моя сестра, — холодно ответила Кристал, — и я беспокоюсь за нее.

— Я знаю, что опасность существует, но Гонора вполне здоровая женщина и может родить нормального ребенка.

Курт откинулся на подушки. Сейчас он выглядел больным и уставшим, однако Кристал не чувствовала к нему жалости.

Кристал тяжело дышала, пытаясь сосредоточиться. Зачем она сюда пришла? Она ведь что-то хотела сказать. Ах да.

— Я прилетела в Вашингтон, чтобы поблагодарить тебя за попытку спасти Александра, — процедила Кристал сквозь зубы.

— Ценю твою благодарность, я действовал чисто инстинктивно. Увидел оружие, а дальше все произошло само собой.

— Ты хочешь сказать, что поступил бы так же, будь на месте Александра любой другой человек?

Курт молча смотрел на Кристал. Что он вспоминал в этот момент? Ту дождливую ночь в «Сан-Рафаэле» или оскорбления, которые обрушил на ее голову, когда позвонил ей и потребовал ответа?

— Я сказал тебе правду, — произнес он наконец. — Это была естественная реакция на человека с оружием в руках.

— Значит, ты заслонил бы и уличного грабителя? — продолжала настаивать Кристал, толком не понимая, зачем делает это, почему пытается пробудить в Курте Айвари отцовские чувства, о которых так долго мечтал ее сын Александр.

— Кристал, я неоднократно пытался понять, что представляет собой Александр и какие чувства он во мне вызывает.

— Как ты можешь так говорить! Александр был самым лучшим сыном на свете!

— Кристал, я устал. Давай поговорим о нем как-нибудь в другой раз.

Но Кристал уже не могла остановиться.

— Ты много потерял из-за нежелания познакомиться со своим сыном, своим единственным ребенком! Еще неизвестно, сможет ли родить Гонора. Возможно, у тебя никогда больше не будет детей!

— У меня есть дочь — Лиззи, — тихо ответил Курт. — Кристал, прошу тебя, в коридоре сидит парень. Он ухаживает за мной. Позови его.

— Александр специально приехал в Марокко, чтобы познакомиться с тобой, но ты отверг его! — кричала Кристал, срываясь на визг. — Как можно было поступить так с собственным сыном! Ты мерзавец! Боже, какой же ты мерзавец!

Сердце Кристал бешено колотилось, каждая жилка в ее теле была напряжена, каждый нерв болел, в голове все перемешалось. Ей опять хотелось все бить и крушить, чтобы дать выход слепой ярости, душившей ее. Она подбежала к стене и стала срывать прикрепленные к ней визитные карточки. Внезапно ярость утихла. Кристал подошла к креслу и бессильно опустилась в него. Одна, в целом мире одна. Как человек, погружающийся в глубины пустынного океана, и нет никого, чтобы помочь ей. Закрыв лицо руками, Кристал зарыдала.

— Не плачь, Кристал, не плачь, дорогая. — Курт сел рядом и погладил ее по голове.

— Как я могла допустить, чтобы он устроил эти слушания… — говорила, рыдая, Кристал. — Я предупреждала его… но он хотел… хотел отомстить тебе… за то, что ты… не признал его своим сыном…

— Я не мог понять, зачем ему это нужно, — в голосе Курта была глубокая печаль.

— Как мне теперь жить без него, Курт? Как мне жить?

— Ты справишься с этим. Я уверен. Вы, сестры Силвандер, очень сильные. — Курт продолжал гладить волосы Кристал.

— У меня больше никого нет в этой жизни.

— У тебя есть другой сын… внук…

— Они не заменят мне Александра…

— Кристал, Крис, мне жаль нас обоих.

Кристал подняла на Курта полные слез глаза.

— Знаешь что, Крис, только сейчас я осознал, как мне хотелось, чтобы он остался жив. Я так хотел спасти его.

— Но ты говорил…

— Это была неправда.

— Тогда почему ты пытался спасти его?

— У меня не было прошлого, а в нем… моем сыне… я видел свое будущее. Мой сын… — По щекам Курта потекли слезы.

Кристал прижалась к нему щекой, и Курт обнял ее за плечи. Так они сидели довольно долго, объединенные общим горем.

— Я пытался убежать от правды, но она преследовала меня, — шептал Курт. — Я всегда помнил, что у меня есть сын, и именно сыну я спасал жизнь. Поверь, я хотел бы умереть вместо него.

— Я верю, потому что чувствую то же самое.

— Ты сказала, что пришла поблагодарить меня, но зачем? Ведь я его отец, а каждый отец защищает своего сына.

Кристал встала и вышла в коридор, чтобы позвать медбрата.

Господи, если бы только Александр знал, что Курт признал в нем сына! Если бы только знал!

Эпилог

«Уолл-стрит джорнэл», среда, 18 мая 1985 года.

Сан-Франциско. Кристал Талботт, председатель совета директоров компании «Талботт», президент компании Гидеон Талботт III и Курт Айвари, президент «Айвари корпорейшн» в Лос-Анджелесе, объявили о слиянии своих компаний. Оборот компании «Айвари» составлял в прошлом году 8,3 миллиарда долларов, компании «Талботт» — 7,9 миллиарда. Новое объединение станет самой крупной строительной и машиностроительной компанией в мире.

По случаю слияния компаний Кристал устроила прием. Через неделю, по ее замыслу, дом на Клей-стрит станет музеем Александра Талботта, и сегодня Кристал решила пригласить самых близких людей — свою семью, Имоджин, вице-президентов обеих компаний с женами и еще с десяток давних друзей дома.

Все эти годы, прошедшие со дня убийства Александра, Кристал с упорством истинной протестантки строила бесконечные мемориалы, увековечивающие память ее горячо любимого сына: на купленном за большие деньги участке земли в финансовой части города был разбит парк имени Александра Талботта, ставший излюбленным местом послеобеденного отдыха служащих многочисленных компаний, расположенных в близлежащих зданиях. Все деревья и цветы в этом парке были с любовью подобраны Гонорой; в парке «Золотые Ворота» строился музей современного искусства, куда Кристал уже вложила пять миллионов долларов. Дом на Клей-стрит, где прошло детство Александра, должен был стать самым дорогим ее сердцу памятником сыну. Не одну бессонную ночь провела Кристал, продумывая все до мелочей.

По заведенной традиции управляющий пригласил Кристал оглядеть хозяйским взглядом накрытый к обеду стол. Прежде чем отправиться в столовую, Кристал посмотрела на себя в зеркало: несмотря на едва заметную седину в пепельных волосах и небольшие морщинки в уголках глаз, она все еще была ослепительно красива. Митчел, который всегда был под рукой, решил составить ей компанию на случай, если потребуется его помощь.

— Что с вами? — спросил он, заметив, как Кристал зябко повела плечами.

— Каждый раз, когда я иду по этому дому, на меня накатывают воспоминания. Сколько лет прошло с тех пор, как я первый раз вошла в этот дом, бедная, как церковная мышь!

Только Митчел знал, как сильно изменилась Кристал после смерти Александра. Всегда уверенная в себе, теперь она сомневалась во всех своих поступках.

— Тебе не кажется, что я несколько переборщила с этими глобусами? — спросила Кристал.

— Я считаю, что вы все сделали правильно. Такое важное событие, как слияние двух компаний, требует чего-то уникального. Уверяю вас, что мистер Талботт был бы доволен.

Они вошли в столовую. С огромной люстры свисали два земных шара, сделанных из цветов, материки и континенты на них были выложены розами различных оттенков, а моря и океаны — голубыми маргаритками. Один земной шар принадлежал компании «Айвари», другой — компании «Талботт». На каждом из них белыми цветами были помечены места строек обеих компаний.

Кристал сама составила меню из блюд национальной кухни разных стран. Сикх в белом тюрбане готовил на жаровне цыплят под соусом карри; повар-японец стоял рядом с приготовленным им блюдом — дары моря с холодным рисом; закутанная в чадру женщина представляла национальное блюдо Лалархейна — молодого барашка, запеченного особым способом. Чернокожий юноша, завидев идущую вдоль стола Кристал, приподнял крышку серебряного блюда с дымящимися хот-догами.

— Все просто великолепно, — сказал, улыбаясь, Митчел. — Вы превзошли себя, Кристал.

Кристал нежно дотронулась до его руки.

— Спасибо, Падрик.

Друзья Кристал не могли понять ее привязанности к Митчелу.

— Почему ты не хочешь выйти замуж? — не раз спрашивала ее Имоджин. — Ты могла бы найти себе молодого и богатого мужа.

«Зачем мне богатый муж, — спрашивала себя Кристал, — я и сама богата. А зачем молодой? Чтобы заниматься любовью? Но это мне не нужно. Никто не разделил со мной столько горя, сколько разделил Падрик. Он был рядом, когда умер муж, он поддерживал меня, когда убили Александра. Он знает все тайны моей души и никогда не оставит меня».

Когда Кристал переехала в пентхаус на крыше многоэтажного дома в новом районе Ноб-Хилл, Митчел снял в этом же доме небольшую квартирку и опять был у нее под рукой. Он никогда не намекал ей о браке и никогда не настаивал, чтобы она стала его любовницей. Ему хватало того, что он имел — нежные объятия, прикосновения к ее телу. Их взаимоотношения вполне устраивали Кристал.

Они осмотрели длинную буфетную стойку с закусками, и Кристал подала управляющему знак открыть раздвижную дверь в холл.

Заиграла музыка, и одновременно зазвучал веселый детский смех. Вниз по перилам съехал очаровательный мальчуган.

— Я думала, что фокусник надолго завладеет вниманием детей, — вздохнула Кристал. — Наверняка это маленький дьяволенок Иван. Надо будет заняться его воспитанием.

Кристал, как и все в доме, любила племянника и не винила чету Айвари за то, что они баловали своего позднего ребенка.

Гонора быстро сбежала по лестнице и поймала сына. Кристал видела, что сестра что-то выговаривала мальчику, который смотрел на нее с обезоруживающей улыбкой.

— Иван, сколько раз папа просил тебя не делать этого. — Гонора убрала волосы с выпуклого лобика сына.

Иван Айвари пошел в породу Силвандеров — высокий, тонкокостный, с продолговатым лицом и большими голубыми глазами, он был копией своего дедушки.

Ленглей жил теперь в доме Айвари в Лос-Анджелесе, и за ним посменно ухаживали три сиделки. Ленглей считал своего внука Ивана настоящим маленьким джентльменом, что было у него высшей похвалой, радовавшей материнское сердце Гоноры.

Иван вырвался из рук матери.

— А ты сама никогда не съезжала по перилам, когда жила здесь? — спросил он.

— Иван, лестница очень высокая, и ты…

— Что здесь происходит? — спросил Курт, приближаясь к ним.

— Я съехал по перилам, — ответил Иван.

— Разве я не предупреждал тебя, что ты можешь упасть и переломать себе кости?

— Ты прекрасно знаешь, чья это идея. — На губах Ивана появилась ироническая улыбка, очень похожая на улыбку Курта. Отец и сын обожали друг друга.

Не в силах сдержать смех, Курт погрозил сыну пальцем:

— Маленький негодник, если ты прервешь мой тост, тебя ожидает хорошая взбучка.

Гости собрались в столовой, из окон которой открывался чудесный вид на величественную панораму залива.

Лиззи Айвари, не любившая появляться на людях, сидела в музыкальной комнате. Она специально прилетела на торжества из Вашингтона, где работала в университете на кафедре психологии. Сейчас она была вполне взрослой девушкой, высокой и стройной, с длинными темными волосами и задумчивым взглядом голубых глаз. К этому времени у нее появились подруги и даже три молодых человека, с которыми, как и со своими родственниками, она общалась легко и просто.

Рядом с Лиззи сидела Джоселин.

— Никак не могу себе представить, что Александр вырос в этом доме, — сказала Лиззи. — Помню свое детское впечатление от нашей первой встречи. Он показался мне очень современным молодым человеком, что никак не вяжется с викторианским духом этого дома.

— Твоя тетя немало потрудилась, чтобы восстановить прежнюю обстановку дома, ту, которая была, когда она вышла замуж за дядю Гидеона. К моменту рождения Александра все в доме уже было переделано в соответствии с модой тех лет. Мне кажется, что та обстановка больше бы подошла для музея современного искусства.

— Мама с папой показывали мне фотографии, сделанные твоим другом. Они мне понравились, тетя Джосс. Да и сам он мне понравился.

Джоселин проследила за взглядом Лиззи и сквозь открытую дверь в гостиную увидела «своего друга», как его называли в семье, — высокого человека с шапкой густых, посеребренных сединой волос. Доктор Джек Стейнер был педиатром, но любимым его занятием, в котором он достиг настоящего профессионализма, стала фотография. Джоселин познакомилась с Джеком случайно, в одном из маленьких ресторанчиков на Коламбус-авеню, недалеко от Манхэттена, где тогда работала. Джек был разведен и, встретив Джоселин, приложил немало сил, чтобы добиться ее расположения. Уверенная в том, что она приносит людям только несчастье, Джоселин долго сопротивлялась его натиску, но Джек был так настойчив и внимателен, что постепенно она оттаяла, и между ними завязалась дружба. Они проводили вместе все уик-энды и вполне ладили друг с другом. Семейное торжество совпало с пребыванием Джека в Сан-Франциско, где проходила научная конференция по педиатрии, и Джоселин осмелилась пригласить его в дом Кристал.

Джек перехватил взгляд Джоселин и улыбнулся ей, обнажив ряд крепких белых зубов. В ответ Джоселин помахала ему рукой. «Боюсь, Кристал не понравится, что Джек еврей, — подумала Джоселин, — но она не сможет отрицать, что он красив и не идет ни в какое сравнение с ее похожим на мертвеца другом».

— Он очень хорош собой, — заметила Лиззи. — Папа с мамой тоже так считают. Кажется, он всерьез взялся за тебя.

— Мы просто хорошие друзья, — покраснев, ответила Джоселин.

В дверях появилась тощая, как скелет, Имоджин и сообщила, что всех приглашают к столу.

— Советую тебе попробовать цыплят под соусом карри, — сказала Джоселин Лиззи.

В это время в дверях появилась Ви и посоветовала ей попробовать барашка.

— Лиззи, на столе много вкусных вещей, — сказала Гонора, входя в музыкальную комнату.

Лиззи весело рассмеялась.

— С тремя мамами я скоро стану толстой, как бочка. — Она взяла Гонору под руку, и вся компания направилась в столовую.

Когда все заняли свои места за столом, Курт поднял бокал с шампанским.

— Я обещал Кристал, что буду кратким. У меня два предложения. Первое — выпить за слияние двух наших компаний. Надеюсь, что компания «Талботт — Айвари» станет одной из самых могущественных в мире.

Гости зааплодировали и дружно подхватили: «За «Талботт — Айвари».

— А сейчас, — продолжал Курт, — давайте выпьем за тех, кого уже нет с нами. За Гидеона Талботта, моего наставника и друга, талантливого инженера и благородного человека. Он продолжает жить в своих творениях. Посмотрите в окно, и вы увидите мосты, построенные руководимой им компанией. — Курт помолчал и посмотрел на Кристал. — Давайте вспомним Александра Талботта, чья жизнь была такой короткой. Многие знали его еще мальчиком, а затем замечательным молодым человеком. Я завидую вам.

По щекам Кристал текли слезы. Гид подошел к матери и молча обнял ее.

Гости занялись закусками. Курт подошел к Гоноре.

— Ты не обиделась, что я вспомнил Александра? — спросил он.

— Я рада, что ты это сделал.

— Было время, когда ты не могла даже имени его слышать.

— Не только я, — ответила Гонора. Время залечило старые раны, и сейчас Гонора с жалостью думала о своем погибшем племяннике. Курт же давно простил его.

Гонора оглядела столовую, и в ее душе зазвучали голоса из прошлого. Отодвинув тарелку с недоеденным цыпленком, она тихо вышла из-за стола и направилась в комнату, обставленную в восточном стиле. Плотно закрыв дверь, она села на низкую оттоманку. «Как быстро пролетела жизнь», — думала Гонора, вспоминая тот день, когда молодыми девушками они с Кристал впервые вошли в этот дом.

Дверь открылась, и в комнату вошла Кристал, окутанная облаком серого шифона.

— Тоже не можешь избавиться от воспоминаний? — спросила она. — Помнишь, как мы покупали шляпки на распродаже?

— Конечно, Кристал. Время как будто побежало вспять.

— А помнишь, как ты не хотела идти в дом Гидеона?

— Ты никогда не прислушивалась к моим советам и все делала по-своему.

Кристал почувствовала обиду. Последнее время она легко обижалась и все замечания принимала на свой счет.

— Если бы не я, неизвестно, как сложились бы наши жизни.

— Именно об этом я и думала, когда ты вошла. Гидеон был так добр к нам.

— Если бы не он, ты никогда бы не встретила Курта.

— Кристал… Перестань думать о нем как об отце Александра. Сейчас, когда у нас есть сын…

По лицу Кристал потекли слезы, и Гонора нежно обняла сестру за плечи.

— Крис, ты все еще не можешь без слез вспоминать Александра?

— Я думаю о нем каждый день, каждую минуту. Просыпаясь, я надеюсь, что вот сегодня обязательно увижу его. — Кристал замолчала, вытирая слезы. — Курт сказал мне, что ты работаешь над проектировкой сада для его музея в Нороке?

— Да, у меня есть кое-какие идеи, — ответила Гонора, которая снова вернулась к своей любимой работе, как только сыну исполнилось два года.

В комнату вошла Джоселин.

При виде обнявшихся сестер она, как и в детстве, почувствовала себя глубоко обиженной. «Им даже в голову не приходит пригласить меня, — с раздражением подумала она. — У них всегда от меня секреты!»

— Почему вы спрятались? — спросила сестер Джоселин.

— Мы утонули в воспоминаниях, — ответила Кристал.

— Каких?

— Много лет назад именно в этой комнате мы ждали встречи с Гидеоном. — Гонора протянула к Джоселин руки, приглашая ее присоединиться к ним.

Снова почувствовав себя одной из сестер Силвандер, Джоселин охотно опустилась на оттоманку рядом с Гонорой.

— Так на чем вы остановились? — спросила она.

— Мы только начали, — ответила Кристал.

— Когда впервые я увидела Гидеона, — сказала Джоселин, — то сразу поняла, что нет человека богаче и добрее его.

— Да, он всегда был очень щедрым, — вставила Гонора.

— Возможно, в нашем случае даже чересчур, — задумчиво сказала Кристал. — Он слишком много дал нам и слишком быстро.

— Особенно мне, — рассмеялась Джоселин. — Боже, сколько пирожных я съела в этом доме!

— Теперь я понимаю, почему еда всегда стоит у тебя на первом месте, — заметила, улыбаясь, Гонора.

— Вовсе не еда, а вы, мои сестры. Как хорошо, что вы у меня есть.

— Ты абсолютно права, — одновременно сказали Кристал и Гонора.

Обнявшись, сестры Силвандер молча плакали. Они снова были одной семьей.

— А помните… — снова начала Джоселин.

Сестры наперебой стали вспоминать свою жизнь под крышей этого дома. Вспоминалось только хорошее. Все плохое было забыто.

Курт подошел к приоткрытой двери и молча наблюдал за сестрами, судьбы которых так тесно были связаны с его собственной.

— Я все слышал, — сказал он, входя в комнату.

Сестры одновременно посмотрели на него, и каждая вспомнила что-то свое, связанное с этим человеком.

Кристал вспомнила, как он своим телом закрыл самого дорогого для нее человека.

Джоселин вспомнила себя маленькой девочкой, которую защитил и воспитал этот человек.

Гонора вспомнила, как впервые увидела Курта в музыкальной комнате и сразу полюбила его.

Курт подошел к жене и взял ее за руку, улыбаясь всем трем сестрам сразу.

— Мне жаль прерывать ваши воспоминания, но кажется, вы забыли, что у нас гости.

Сестры улыбнулись ему в ответ, и их глаза заблестели от слез.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Айвари — слоновая кость (англ.). Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

К Джону — в уборную (сленг).

(обратно)

3

Джи-ай — прозвище американских солдат.

(обратно)

4

Адриан — римский император (117–138 гг.).

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Сестры Силвандер. 1949 год

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Гонора. 1950 год

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Джоселин. 1964 год

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Кристал. 1966 год

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

ЧАСТЬ ПЯТАЯ Джоселин. 1969 год

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ Гонора. 1972 год

  Глава 47

  Глава 48

  Глава 49

  Глава 50

  Глава 51

  Глава 52

  Глава 53

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ Кристал и Гонора. 1974 год

  Глава 54

  Глава 55

  Глава 56

  Глава 57

  Глава 58

  Глава 59

  Глава 60

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ Гонора, Кристал, Джоселин 1976 год

  Глава 61

  Глава 62

  Глава 63

  Глава 64

  Глава 65

  Глава 66

  Глава 67

  Глава 68

  Глава 69

  Глава 70

  Глава 71

  Глава 72

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg