«Женские фантазии»

Женские фантазии (fb2) - Женские фантазии [=Фантазия/Fanta C] (пер. Яна Евгеньевна Царькова) (Сестры Мэйсон - 1) 765K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сандра Браун

Сандра Браун Женские фантазии

От автора

Дорогие читатели!

Примите искреннюю благодарность за интерес, проявленный к моим романам, выпущенным в последнее время. Я рада, что удовольствие, с которым я создавала их, испытали и вы. Очевидно, вы разделяете мое увлечение любовными историями, неизменно оставляющими в душе теплое, приятное чувство. Чувство, сравнимое лишь с тем радостным возбуждением, которое испытывает влюбленный. Пусть меняются персонажи и время, но тема остается вечной.

Все мы с наслаждением следим за отношениями влюбленных, их стремлением к счастью. Погоня за счастьем и крутые виражи на этом трудном пути — вот что на самом деле составляет половину удовольствия. Всякий раз я сживаюсь с персонажами. Влюбленные пары становятся моими друзьями, и, словно старая подруга, сыгравшая роль свахи, я время от времени навещаю их, перечитывая свои произведения.

Я надеюсь, что вам понравится очередная книга — одна из самых моих любимых.

Сандра Браун

Глава 1

Я поняла, что такое блаженство…

Мы занимались любовью в конюшне. Остро пахло сеном, лошадьми и пылью. Мы любили друг друга пылко и страстно. Наши тела блестели от пота. Потом, когда все закончилось, мы, обессиленные, лежали, переплетя руки и ноги. Сено набилось в мои растрепавшиеся волосы. Он перебирал шелковистые пряди, отделяя застрявшие сухие травинки, а я наслаждалась теплом его рук и причудливой игрой солнечных лучей, пробивавшихся сквозь дощатые стены конюшни и ласкавших его мощную, покрытую жесткими курчавыми волосками грудь.

То, что произошло, неминуемо должно было произойти, хотя выбор времени и места, безусловно, оставался за ним.

На дворе было пусто, когда я вернулась с ежедневной прогулки верхом на одной из чистокровных кобыл отца. Сердце мое бешено забилось, едва я заметила его — старшего конюха, вальяжно прислонившегося к стене конюшни.

Я взглянула не него с горделивой надменностью, унаследованной от многих поколений моих предков-аристократов. Он не спеша, с ленцой и небрежностью, без намека на подобострастие оттолкнулся от стены и направился ко мне. Самоуверенно улыбаясь, он крепко обхватил меня за талию, чтобы снять с седла. Желая стереть с его губ эту дерзкую усмешку, я, соблазняя, всем телом прижалась к нему и нарочито медленно соскользнула вниз. Прошло несколько томительных секунд, прежде чем мои ноги, обутые в высокие ботиночки для верховой езды, коснулись земли. Я видела, как внезапно потемнели его глаза, но долго торжествовать мне не пришлось.

Пренебрегая условностями, забыв о разнице в нашем положении, он продолжал удерживать меня в объятиях. Я смотрела на него снизу вверх, не скрывая желания. Это желание становилось тем сильнее, чем глубже разверзалась разделявшая нас пропасть. Между ним, конюхом, и мной, дочерью хозяина, не могло быть никаких отношений. Наша близость казалась невозможной из-за веками нерушимого запрета. И, как все запретное, служила искушением.

К тому же он был ирландцем, а я — англичанкой. Он был необуздан и дик, с характером крутым и буйным, как бушующее море. Я же росла в атмосфере изысканной утонченности и аристократической сдержанности, учила французский и латынь. А он и английским-то владел с грехом пополам, вворачивая словечки, значение которых я не всегда понимала. Если верить слухам, бутылка виски, попадавшая к нему вечером, к утру бывала пуста, тогда как мне лишь изредка, по особым случаям, позволяли выпить бокал хереса перед ужином. Руки мои всегда были в безупречном состоянии, его — с обломанными ногтями, шершавые и мозолистые. Но это не имело значения, когда он сжимал мою талию загрубевшими ладонями, притягивая ближе к себе.

Он наклонил голову и поцеловал меня так, будто и не совершал предательства по отношению к своему господину. Если бы нас увидели — это могло стоить ему головы, но он словно не задумывался об этом. Прядь его длинных волнистых волос коснулась моего лба. Он еще крепче прижался к моим губам полуоткрытым ртом.

Несмотря на то что я спровоцировала его на необдуманный поступок, подобная дерзость рассердила меня. Я попыталась оттолкнуть его, упираясь ладонями в кожаный жилет. Но битва была проиграна, не успев начаться. И не только потому, что я не могла справиться с человеком, который гораздо крепче меня физически. Я не могла бороться с разгоревшейся во мне страстью, с огнем, полыхавшим в моей крови. Признаться честно, я не очень усердно вырывалась из объятий, когда его вездесущий язык раздвинул мои губы.

В тот момент я почувствовала, что ноги мои подкашиваются.

Ослабевшую от неведомых чувств, он увлек меня в сумерки отцовской конюшни. Но ведь я этого и хотела! Разве не об этом говорили мы друг другу глазами, украдкой обмениваясь взглядами не одну неделю? Разве не я своими, будто случайными, прикосновениями побуждала его к решительным действиям? Разве не я мучительно мечтала узнать, о чем шепчутся между собой молодые служанки? Вот-вот и мне откроется тайна!

Даже передумай я сейчас, он не позволил бы мне уйти…

Он прижимал меня к жесткой перекладине стойла. Ноги по колено утопали в сене, от которого чудесно пахло — сладко и свежо. Здесь было тепло и сумрачно. В солнечных лучах, пробивавшихся сквозь щели, плясали пылинки — узкие полосы света походили на туго натянутые нити. Все чувства во мне были так же напряжены, как эти напоминавшие тетиву лука золотые лучи. Бедра его плотно прижимались к моим, так, что я могла ощутить силу его желания. Стройное мускулистое тело, которым я часто любовалась исподволь, теперь было волнующе близко.

Он распустил узел на шалевом воротнике моей блузки, который был завязан с элегантной небрежностью, и принялся расстегивать пуговицы. Крохотные перламутровые шарики легко поддавались, выскальзывая из узких, обработанных вручную петель.

Я вскрикнула, когда он накрыл мою грудь ладонями. Не желая возиться с застежками моего батистового лифа, он просто опустил его.

Ошеломленная, я прикрыла глаза, откинула голову назад, к деревянной стойке, и в тот момент, когда губы его коснулись моих трепещущих сосков, я почувствовала, что сдалась окончательно. Я и представить не могла, что мужские губы способны дарить такое наслаждение. Это называлось грехом, не так ли? Переполнявшие меня чувства были порождением зла — и в то же время божественно прекрасными! Соски мои отвердели и напряглись под влажными прикосновениями его языка. Выгнув спину, я выкрикнула его имя.

— Тише, тише, любовь моя, — прошептал он тягуче, с акцентом, который мне так нравился. — Нам надо быть осторожнее.

Его руки не ведали, что такое благопристойность, для них не существовало никаких запретов. Приподняв подол моего бархатного бордового костюма, смяв нижние кружевные юбки, он коснулся обнаженного тела. Нашептывая мне на ухо грубовато-ласковые слова и согревая теплом своего дыхания, он продолжал ласкать меня с терпеливой нежностью, несмотря на то что обуревавшее его желание становилось слишком явным.

Он расстегнул брюки. Я увидела его размеры и испугалась. Он заметил это и успокоил меня. Он оказался теплым, гладким и твердым. Он заполнил меня всю… Мне было так хорошо, что, казалось, душа расставалась с телом. Он жадно целовал мою грудь, с каждым толчком погружаясь в меня все глубже и глубже…

— Элизабет!

Этот окрик грубо вторгся в мечты Элизабет Берк. Виновато моргая, она тряхнула головой. Глаза лазурной голубизны остановились на женщине, появившейся на пороге магазина подарков. Элизабет была, по существу, его владелицей: работала за менеджера, бухгалтера и продавщицу, вместе взятых. Она хорошо знала этот укоряющий взгляд: «Все мечтаешь? Ну-ну…»

Лила свыклась с привычкой сестры грезить наяву, хотя и корила за рассеянность. Лила, будучи на два года младше, смотрела на сестру так, как любящие родители смотрят на очень подвижных, но обычно послушных детей. Покачав головой, она неодобрительно прищелкнула языком:

— Опять за старое.

— О чем ты?

— Не валяй дурака, Элизабет! — погрозив пальцем, заявила Лила. — Ты снова грезишь наяву.

— Неправда, я думала о… заказе, который должна составить.

Элизабет взяла со стеклянного прилавка стопку документов и принялась сосредоточенно просматривать их, пытаясь придать своим словам большую убедительность. Между тем щеки ее пылали от стыда. Лила всегда была достаточно проницательной, и на этот раз сестре не удалось ее обмануть.

— Смотри, как разрумянилась. Если твои грезы и впрямь так хороши, отчего бы не поделиться ими со мной?

Лила присела на один из высоких стульев на тонкой металлической ножке у стильного, оформленного зеркальным стеклом прилавка: все для удобства заказчиков, чтобы те могли внимательно рассмотреть товар. У стула была изогнутая металлическая спинка. Форма современная и материал тоже, но отчего-то она напоминала фрагмент старинного кружева. Дизайн помещения делал честь вкусу хозяйки. Откинувшись на спинку стула, Лила сложила руки на груди и сказала:

— Начинай, я превратилась в слух.

— Не мели ерунды. Я не мечтала ни о чем, кроме звонка инкассатору. Кстати, что ты думаешь об этих духах? Они из Германии. — Элизабет протянула сестре каталог.

Лила бегло просмотрела рекламу.

— Милые.

— Милые и дорогие. Как ты думаешь, такой качественный и недешевый товар найдет покупателя?

— Это зависит от того, насколько покупатель провинился.

У Лилы было своеобразное отношение к браку. Даже в наш далеко не ханжеский век многие упрекнули бы ее в цинизме. Элизабет не всегда соглашалась с сестрой. А их взгляды на брак были совершенно противоположными.

— Не всякий мужчина покупает здесь подарки жене, чтобы замолить грехи.

— Конечно, не всякий. Некоторые покупают вещи для своих любовниц, — с улыбкой подтвердила Лила. — Ты только посмотри на них.

Лила махнула рукой в сторону прозрачной витрины, через которую прекрасно просматривался холл отеля «Кавано». Людей, как всегда, было много. Преобладали мужчины, одетые в классические шерстяные костюмы темных тонов. Многие держали кожаные «дипломаты» или портфели и перекинутые через руку плащи полувоенного покроя с погончиками и манжетами — своеобразную униформу деловых людей. У всех был такой вид, будто они страшно торопятся куда-то и боятся опоздать, выражение лиц — угрюмо-тревожное.

— Спешат домой к своим маленьким женушкам после недели красивой жизни, — с презрением процедила Лила.

Она не скрывала своих феминистических взглядов. С точки зрения Элизабет, Лила чересчур далеко зашла в борьбе за равноправие полов.

— Более чем уверена, — продолжала Лила, — что половина этих самцов в маскарадных костюмах валяли дурака и волочились за девками. Еще бы! Не каждый день представляется счастливая возможность улизнуть из «теплого семейного гнездышка»! Впрочем, ты, Элиза, должна только радоваться. Разве их чувство вины не приносит тебе ощутимого дохода? Их грешки превращаются в твои наличные.

— Постыдилась бы говорить подобное! Если ты решила не выходить замуж, то это еще не значит, что счастье в семейной жизни невозможно вообще.

— Возможно — у одной пары на миллион.

— Я верю, что мои клиенты покупают подарки для жен, по которым они соскучились, которых очень хотят увидеть, и надеются таким образом сделать встречу еще более приятной.

— Знаю, знаю. Ты еще веришь в добрых фей и волшебные сказки. Спустись на землю, Элизабет! — Лила шутливо протянула руку к светлым вьющимся волосам сестры и тихонько дернула. — Мы не витаем в облаках, а живем на земле.

— Если судить по твоим словам, то выходит, что реальный мир — не такое уж приятное место для жизни.

Элизабет отстранилась от сестры и принялась усердно протирать зеркальную поверхность прилавка.

— Это потому, что я не смотрю на жизнь сквозь розовые очки, как некоторые.

— Что плохого в том, что человек немного романтичен?

— Ничего. Я имею определенное мнение о любви и браке, и это оттого, что я изучила вопрос и потерпела ряд неудач. Но о сексе я, кажется, ничего плохого не говорила.

— Как и я. Ты не могла бы говорить тише, Лила? Нас могут услышать.

— И что, если услышат? О сексе сейчас только ты одна и не рассуждаешь, наверное. Что, одиноко стало?

Лила сделала вид, что не заметила кислой ухмылки Элизабет.

— Секс, секс, секс! — самозабвенно продолжала младшая сестра. — Ну, видишь? Меня не убило молнией, не поглотила морская пучина, и я не превратилась в соляной столб. Я все еще здесь.

— Довольно. Я хочу, чтобы ты ушла, — проворчала Элизабет.

Она знала, что последует за этим вступлением. В последнее время любой их разговор неизменно заканчивался спором о любви.

Сестры были совершенно разными людьми. И отличие в жизненной философии, вкусах и пристрастиях находило подтверждение во внешности. Самое любопытное, что они были похожи. Обе блондинки. Но если у Лилы волосы вились буйными кольцами, то у Элизабет они ниспадали шелковистыми локонами. Черты у обеих были правильными, но у Лилы ноздри казались чуть шире, губы — полнее, выражение лица — более сладострастным. Обе унаследовали от матери голубые глаза, но если у Элизабет они напоминали гладь лесного озера, то у Лилы — синие воды буйной Атлантики. Лила была чуть ниже ростом и чуть плотнее, чем сестра, но фигура у нее была неплохая — ладная и спортивная. Элизабет обладала более тонкой талией и длинными ногами и казалась стройнее.

Элизабет с радостью носила бы наряды Викторианской эпохи — все эти кружевные юбки, блузы с вышивкой, атлас и бархат. Оставаясь женщиной современной, она старалась одеваться созвучно своему вкусу. В ее гардеробе присутствовали длинные пышные юбки с кружевным подзором, облегающие батистовые блузы. Но на ней эти вещи не выглядели ни старомодно, ни тем более смешно. Лила была авангардисткой во всем, в том числе и в одежде. Элизабет, прежде чем сделать шаг, тщательно ощупывала почву, в то время как ее сестра оставалась сторонницей спонтанных решений. Стиль поведения Лилы отличался стремительностью, импульсивностью и даже некой агрессивностью. Именно поэтому она считала возможным вести с сестрой разговор о ее частной жизни с напором, граничащим с бестактностью.

— Ты работаешь на таком бойком месте, так почему бы не вступить в игру? — спросила Лила.

Элизабет сделала вид, что не поняла намека.

— Разве ты не занята сегодня? — поинтересовалась она. (Сестра работала тренером по восстановительной гимнастике.)

— Только в половине пятого. Не увиливай, один из тех мужиков на тебя смотрит, — сказала Лила, непринужденно помахав рукой мужчине в фойе. — Бери его, пока тепленький. Что ты теряешь?

— Во-первых, самоуважение, — с нажимом ответила Элизабет. — Я не такая, как ты, Лила. Для меня секс — не игра, как ты это называешь. Для меня секс — это прежде всего любовь! Секс подразумевает брак.

Лила закатила глаза, словно желая сказать: «Вот сейчас начнется проповедь!»

— Ты ведь никогда не любила, так откуда тебе знать, о чем я говорю? — раздраженно спросила Элизабет.

Лила внезапно оставила свой насмешливый тон.

— Хорошо, послушай, что я тебе скажу, — уже серьезно заявила она. — Я знаю, что ты любила Джона. Мне известно, что в вашем романе с самого начала все было как в книгах. Товарищ по колледжу, любовь с первого взгляда, всюду вместе, все на двоих. Одно эскимо, одна содовая — две соломинки. Ваша любовь была сладкой до приторности, меня даже мутило иногда. Но все это в прошлом, Лиззи! Его нет. Он умер. — Лила перегнулась через прилавок и взяла сестру за руку, зажав ее ладонь в своих. — Прошло два года с тех пор, как он погиб. Ты не создана для монастыря, почему же живешь как отшельница?

— Ничего подобного, у меня есть магазин. Ты знаешь, как много времени и сил он отнимает. Я не сижу дома, как некоторые, не рву на себе волосы и не плачу. Каждый день я приезжаю сюда и зарабатываю на жизнь себе и детям. Я занимаюсь их воспитанием и принимаю участие в их жизни.

— Это верно, ты живешь жизнью своих детей. А как насчет твоей собственной? У тебя есть своя жизнь? Когда ты не работаешь, а дети уже спят, что тогда? Что вдова Берк делает лично для себя?

— Вдова Берк слишком устает к тому времени, чтобы заниматься чем-нибудь серьезным. Она тоже идет спать.

— В одиночестве.

Элизабет издала вздох, похожий на стон, дававший сестре понять, насколько она устала от этого бессмысленного разговора. Лила предпочла не обращать внимания на молчаливый протест.

— И как долго ты намереваешься довольствоваться фантазиями?

— Я не фантазирую.

Лила рассмеялась:

— Меня не проведешь, сестричка! Ты безнадежно романтична. Я помню, как ты обвязывала мою голову полотенцами и превращала в свою придворную даму, а сама изображала принцессу, ждущую Прекрасного Принца.

— А когда он приезжал, ты заманивала его в ловушку, заставляя сражаться с огнедышащим драконом, — парировала Элизабет со смехом.

— Да, но если дракон одерживал верх над принцем, я бежала и вызволяла несчастного юношу из беды.

— В этом-то и разница между нами. Я всегда свято верила, что принц одолеет любого дракона.

— Ты ждешь очередного принца, Лиззи? Мне страшно неприятно сообщать тебе об этом, но, увы, принцев больше нет.

— Я понимаю, — задумчиво ответила Элизабет.

— Значит, надо довольствоваться кем-нибудь другим. Например, обычным парнем из тех, что не запрыгивают сразу в обе штанины, а надевают брюки менее геройским способом: сначала одну штанину, за ней вторую. И так же снимают, — добавила Лила с двусмысленной усмешкой.

Элизабет снова ускользнула в мир фантазий. Тот конюх не снял брюк, а лишь расстегнул их. Он был слишком нетерпелив. И его нетерпение необычайно возбуждало ее. Сердце Элизабет затрепетало, но она оборвала сон наяву. Довольно, мечтам пора положить конец. Все это просто смешно. Элиза готова была свалить собственную вину за «отклонения» на сексуальной почве на сестру. Если бы Лила всякий раз не заводила этот разговор, ей, возможно, не приходилось бы задумываться о том, чего она лишена.

— Что же делать, — сказала Элизабет. — В наши дни не так-то легко найти стоящего мужика, не говоря уж об особе королевской крови. И все-таки я не собираюсь бросаться на первого встречного.

— Ладно, принимается. Тогда рассмотрим тех, кто живет поближе к дому. — Лила сдвинула брови, обдумывая варианты. — Как насчет нового соседа?

Элизабет сосредоточенно провела пальцем по стеклянному прилавку.

— Какого соседа?

— Сколько одиноких мужчин живет поблизости, Элизабет? Через забор, например? — раздраженно спросила Лила. — Тот славный парень с седой шевелюрой. Широкоплечий такой, с отличной фигурой.

Элизабет так усердно полировала витрину, словно хотела протереть стекло насквозь.

— Мистер Рэндольф?

Смех Лилы стал откровенно насмешливым.

— Мистер Рэндольф? — повторила она за сестрой противно высоким голоском. — Не строй из себя дурочку, ты ведь обратила на него внимание, не так ли?

Элизабет убрала под прилавок бутылку с жидкостью для мытья стекол и тряпку и, откинув со лба выбившуюся из прически прядь, ответила:

— Он единственный одинокий мужчина во всем районе.

— Так почему бы тебе не пригласить его как-нибудь на ужин?

— А почему бы тебе не перестать совать нос в чужие дела?

— Или надень что-нибудь смелое, когда будешь в очередной раз стричь газон, или позагорай без лифчика.

— Лила! О чем ты, в самом деле? Да и лето уже кончилось, слишком прохладно для загара.

Лила прищурилась и, ехидно захихикав, заметила:

— Так даже лучше — от холода затвердеют соски.

— Не желаю тебя больше слушать!

— А если это чересчур, придумай что-нибудь традиционное. Например, попроси его починить тостер.

— Он нормально работает.

— Так сломай его!

Лила встала со стула, глядя на сестру с досадой и отчасти с жалостью.

— К тому времени как он должен будет прийти, прими немного беспомощный и растерянный вид.

— Но ты никогда не стала бы действовать подобным образом.

— Да, черт побери! Я бы не стала. Но, как мы только что выяснили, я — не ты. Я никогда не использовала в качестве согревающего средства фантазии.

Элизабет усилием воли заставила себя сдержаться.

— Странно, — нарочито медленно проговорила она, — что ты вдруг набросилась на меня. Не ты ли первой предложила назвать магазин «Фанта-Си»?

— Я не потешаюсь над тобой и твоими мечтами. Они такая же неотъемлемая часть тебя, как пальцы или нос. Я бы никогда не предложила сделать такую вывеску, если бы не считала, что она как нельзя лучше отражает твой характер.

«Фанта-Си» — фантазия и что-то о сексе. Не прямо, в лоб, но достаточно прозрачно, если учесть ассортимент товаров: от невинных духов и конфет до отчаянно смелого нижнего белья. Элизабет пришла в смятение, но Лила отмела все сомнения, сообщив, что уже зарегистрировала торговую марку. Теперь для того, чтобы заменить это название на менее двусмысленное, Элизабет пришлось бы пройти через все формальности по второму разу. Таким образом, хотя бы год ей придется сохранять подаренное сестрой название.

— Эта надпись — постоянный источник моего дурного настроения! — в сердцах бросила Элизабет. — Всякий раз, когда кто-нибудь смотрит сначала на вывеску, а потом на меня, возникает ощущение, будто этот человек задается вопросом: что за нелепые фантазии меня одолевают?

Лила засмеялась:

— Вот и чудесно! Почему бы тебе в таком случае не прикрыть магазин на минуту и не сообщить, о чем именно ты думаешь? А еще лучше — показать на деле.

Лила смеялась весело и заразительно, и Элизабет невольно рассмеялась вслед за ней.

— Ты неисправима!

— Точно, — весело подтвердила Лила без тени раскаяния.

— И я знаю, что ты желаешь мне только добра.

— И это верно. Тебе скоро тридцать. Я не хочу, чтобы ты проснулась лет через десять такой же одинокой, как сегодня, — дети к тому времени уже вырастут. Ты можешь прождать впустую. Прекрасные принцы не слишком часто появляются на пороге. Он не шагнет в жизнь из твоих фантазий. Раз — и пожалуйста, сжимает тебя, любимую, в объятиях. Придется проявить инициативу.

Элизабет, понимая, что сестра, к сожалению, права, отвела глаза. И тут взгляд ее упал на статью в утренней газете, которую она не успела прочитать.

— Может, я пошлю приглашение ему, — сказала Элизабет, указав на портрет мужчины на первой странице.

— Адам Кавано, — прочла Лила. — Владелец сети отелей, как я понимаю?

— Да. Он собирается приехать сюда с инспекцией через неделю. Все руководство отеля и мелкие сошки вроде меня трепещут.

— Интересный мужчина, — задумчиво заметила Лила. — Но если смотреть правде в глаза — он слишком богат, слишком красив и скорее всего слишком пронырлив. Международный плейбой. Лиззи, это персонаж из фантазий. На твоем месте я бы поискала любовника попроще.

Элизабет поджала губы:

— До того как ты окончательно разгонишь покупателей своим гадким языком, не могла бы ты убраться?

— Да мне и так пора уходить, — высокомерно заметила Лила, — и если я этого не сделаю сейчас, то опоздаю на работу в шестнадцать тридцать. Так что пока!

Лила изящно помахала двумя пальчиками, проскользнув между мужчинами, поспешившими расступиться. Она подмигнула и одному, и другому. Оба невольно замешкались в дверях, провожая взглядами сексапильную блондинку.

Один из мужчин выбрал серебряный браслет «для моей жены». Элизабет невольно задумалась над искренностью его слов и тут же мысленно отругала себя за то, что размышляет на подобные темы. Черт, опять эта смутьянка Лила заставила ее видеть в каждом мужчине ловеласа.

Второй покупатель потратил больше времени, выбирая коробку шоколадных конфет. Он попросил Элизабет упаковать подарок, украсив блестящую розовую упаковку огромным розовым бантом. К конфетам прилагалась белая орхидея. Завернув покупку, Элизабет наконец оценила внешность покупателя. Подбородок — что надо, и руки тоже. Но вот прическа какая-то нелепая, рукава пиджака длинноваты, и брюки сидят плохо.

Боже, опомнилась Элизабет, неужели она начала действовать по инструкциям сестры и отныне в каждом клиенте будет видеть потенциального любовника? Не дай бог! До такого она не опустится.

Вечером, когда Элизабет больше всего нуждалась в отдыхе и тишине, все, как правило, получалось наоборот. Вот и сейчас спокойный мирный вечер представлялся несбыточной мечтой. Когда Элизабет приехала домой, ее ожидал хаос.

Мэган, восьмилетняя дочь Элизабет, и шестилетний сын Мэтт находились на заднем дворе со своей няней миссис Алдер. Все трое были близки к истерике. Элизабет остановила машину, заглушила мотор, распахнула дверцу и понеслась к дому со всех ног, уверенная, что случилось нечто ужасное.

— В чем дело? Что происходит?

— Малышка! — вопила Мэган. — Она на дереве!

— Мы ей кричали, звали, а она не хочет слезать.

— Она там застряла, а уже темнеет.

— Спусти ее вниз, мама, пожалуйста!

— Я не могу, миссис Берк, — задыхаясь, произнесла миссис Алдер, — в противном случае я бы давно ее достала.

Дети вопили не переставая.

Элизабет вздохнула с облегчением, когда поняла, что весь шум поднялся из-за котенка. Он залез на платан и сидел там, боясь спуститься. Никто не ушибся, никто не порезался, никто ничего не сломал.

— Всем немедленно успокоиться! — прикрикнула Элизабет. Однако ее приказ не возымел должного действия. — Вы поднимаете шум из-за пустяков.

— Малышка такая крохотная, она там умрет с голоду!.. — У Мэтта начала подрагивать нижняя губа.

— Мы спустим Малышку до темноты, — пообещала Элизабет. — Миссис Алдер, если бы вы могли…

— Я бы рада помочь, миссис Берк, но если не уеду прямо сейчас, то опоздаю на мою вечернюю работу, а до этого мне еще надо заскочить домой.

— Ну раз так, — сказала Элизабет, беспомощно глядя вверх, на вцепившегося в ветку котенка, который жалобно мяукал, — вам лучше уехать. Попробую достать его сама.

— Я бы с удовольствием помогла, но, право, не могу. Мне очень неприятно уходить вот так, зная, что вам…

— Я понимаю. Не беспокойтесь, увидимся завтра.

Няня ушла. Элизабет проводила ее грустным взглядом. Помощник сейчас не помешал бы, это точно.

Вдовство накладывает определенные обязательства. Она получала пенсию за утрату кормильца, но разве могли деньги заменить полного сил мужчину? Ей хотелось отругать Джона за то, что тот погиб и оставил ее один на один с проблемами, решать которые должен глава семьи.

Элизабет и двое ее детей стояли под деревом и смотрели на кошку, обдумывая план действий.

— Как ты собираешься залезть туда, мама? — спросила Мэган.

— Я не думаю, что у тебя получится, — сказал Мэтт.

— Непременно получится, — с уверенным видом заявила Элизабет. — Мы с Лилой часто лазали в детстве по деревьям.

— Тетя Лила рассказывала, что ты всегда была трусихой.

— Мало ли что она рассказывала! Я никогда не была трусихой.

Элизабет пообещала себе устроить Лиле хорошую взбучку, когда та придет в гости в следующий раз.

— Может, стоит вызвать пожарников? — предложил Мэтт.

— Пожарных, грамотей, — незамедлительно поправила его Мэган.

На этот раз Элизабет решила не вмешиваться в обычную перепалку детей. Наверное, неплохо, что Мэган учит брата уму-разуму, даже если ее подход к нему не всегда верен.

— Мэтью, — приказала она, — принеси из гаража стремянку.

Элизабет не хотелось, чтобы дети считали ее трусихой. Мэтт кинулся исполнять приказ.

— Я пойду переоденусь, прежде чем…

— Ой, мамочка, пожалуйста, не надо! — взмолилась Мэган, схватив мать за рукав; наверное, в глубине души она не очень-то верила в решимость мамы достать кошку и боялась, как бы та не передумала. — Смотри, когда ты рядом, Малышка успокаивается. Я боюсь, что, если ты уйдешь, она опять заплачет, а я этого не вынесу.

Слезы заволокли глаза девочки. Элизабет не смогла ей отказать. Кроме того, Мэтт уже тащил лестницу.

— Мама, она не такая уж длинная, всего несколько футов.

— Нормальная. Мне подойдет. — Элизабет тряхнула головой. — Ну, вперед.

Прислонив стремянку к стволу, Элизабет забралась на верхнюю ступеньку, но для того, чтобы добраться до нижней ветки, предстояло еще встать на цыпочки и подтянуться. Каким-то чудом она повисла на этой ветке, а затем и взгромоздилась на нее.

Мэтт внизу прыгал и аплодировал:

— Мама! Ты у нас маленький Рэмбо!

— Спасибо, — мрачно ответила Элизабет.

Ладони саднило. Правда состояла в том, что, окажись на ее месте Лила, котенок бы уже давно спустился на землю. Но сейчас дело обстояло далеко не лучшим образом: котенок по-прежнему сидел на ветке, а Элизабет оставалось преодолеть не меньше половины пути.

— Я вижу твою нижнюю юбку, — сообщила Мэган.

— Прости, но ничего не могу с этим поделать, — с издевкой заметила Элизабет.

Наконец ей представилась возможность передохнуть. Котенок опять отчаянно замяукал.

— Мама, быстрее!

— Я и так спешу, — с нажимом произнесла Элизабет.

С завидной целеустремленностью она пробиралась к заветной ветке, стараясь не смотреть вниз: от высоты у нее кружилась голова.

Наконец Элизабет дотянулась до котенка. Ласково разговаривая с ним, она сняла животное с ветки. Спускаясь вниз, что оказалось куда труднее, чем лезть наверх, она могла действовать только одной рукой. Половину пути она преодолела вполне успешно, затем подозвала детей.

— Сейчас я сброшу котенка. Ты сможешь поймать Малышку, Мэган?

— Ты думаешь, она не испугается?

— Нет. Так ты ловишь?

— Ну, раз ты ее бросаешь…

Стараясь не обращать внимания на осуждающие взгляды детей, чувствуя себя бессердечнейшим существом на свете, Элизабет отпустила котенка. Малышка приземлилась у ног Мэгги на все четыре лапки.

Девочка хотела подхватить ее на руки, но животное вне себя от страха со всех ног помчалось в кусты, перемахнуло через живую изгородь и, проскочив между ногами Теда Рэндольфа, кинулось в соседский гараж. Дети с визгом бросились следом, не обращая внимания на призывы матери.

Элизабет, прижавшись щекой к стволу, набиралась мужества. Она слышала, как дети рассказывают одинокому мужчине, живущему в соседнем доме, о том, что произошло, — голоса звучали достаточно громко и отчетливо.

— Теперь с Малышкой все в порядке, а вот наша мама там застряла.

Элизабет застонала и закрыла глаза. Она надеялась лишь на то, что дети уже изрядно надоели соседу и он погладит их по головкам и быстро отправит восвояси. Зажмурившись, она представила, как дети бегут к платану, а мистер Рэндольф с пакетом продуктов, тем самым, который он держал в руках, когда между его ног проскочила кошка, возвращается к себе в дом.

Но когда Элизабет открыла глаза, то сквозь ветви дерева увидела, что пакет лежит на багажнике соседского джипа, а сам сосед стоит подле своей машины, поглаживая котенка. Малышке, судя по всему, его ласка очень нравилась.

— Ваша мама спустила котенка вниз?

— Угу, но сама она все еще на дереве. Мама! — заорал Мэтт через весь двор.

— Думаю, она не может спуститься.

Элизабет могла бы гордиться интуицией своей дочери, однако чувство такта не получило у Мэган такого же выдающегося развития.

— Все в порядке! — крикнула Элизабет и торопливо переставила ногу на нижнюю ветку.

Лила посоветовала ей разыграть беспомощную неумеху перед соседом, и эта роль ей вполне удалась.

Она видела, как Тед Рэндольф передал урчащего котенка Мэган и посмотрел в ее сторону. Возможно, он просто хотел получше рассмотреть ее. Но вот сосед, дети и Малышка, свернувшаяся у Мэган на руках, двинулись через полянку.

— Она всего лишь наша мама, — пренебрежительно высказался Мэтт. — Я не думаю, что она так уж хорошо лазает по деревьям.

— Ты же говорил, что она как Рэмбо, — напомнила брату Мэган, вставая на защиту матери.

— Залезть-то она залезла, а вот вниз вряд ли спустится, — ответил Мэтт и многозначительно посмотрел на Теда. — Вы же знаете, как это у мам бывает.

К тому времени они подошли к дереву.

— Миссис Берк?

— Добрый день, мистер Рэндольф. Как поживаете?

Ей показалось, что мужчина с трудом сдержал улыбку.

— Прекрасно. А вы?

— И я прекрасно, — ответила она, убирая с лица прядь волос. Подобную беседу они вполне могли бы вести, переговариваясь через живую изгородь из декоративного шиповника, разделявшую их владения.

— Вам нужна помощь?

— Думаю, что справлюсь сама, спасибо. Простите, что дети отвлекли вас от дел.

— Я был бы рад помочь.

Элизабет видела, как он нахмурился.

— Вы уверены, что сможете спуститься?

Она с опаской посмотрела вниз.

— Уверена…

Однако она его не убедила. Какое-то время сосед молча наблюдал, затем, приняв решение, сказал:

— Так, хватайте вон ту ветку, нет, не эту, другую, правой рукой. Отлично. Теперь делайте шаг левой ногой. Вот сюда, верно.

Рэндольф давал ей инструкции приятным рокочущим баритоном, звучавшим вполне миролюбиво. Следуя его указаниям, Элизабет почти спустилась вниз, она уже стояла на верхней площадке стремянки, когда раздался треск рвущейся материи.

— О! — воскликнула она.

— Что случилось? — спросил Тед.

— Я думаю, что-то зацепилось за ветку.

— Что именно?

— Какая-нибудь из этих маминых штучек с рюшами, — тут же объяснил Мэтт. — Она носит всякое кружевное барахло под одеждой.

— Мэтью! — Элизабет вспыхнула. Она безуспешно пыталась высвободить запутавшуюся нижнюю юбку.

— Дайте я помогу, — предложил Тед и залез на стремянку.

— Я сама.

— Нет, лучше покрепче ухватитесь обеими руками за ветку. Я боюсь, вы вот-вот упадете.

Элизабет посмотрела вниз, и ей показалось, что земля куда-то уплывает. Она изо всех сил вцепилась в ветку, в то время как импозантный неженатый сосед, с которым она так и не успела толком познакомиться, погрузил руки в пену тонкого льна и кружев, из которого была сделана нижняя юбка, в поисках сучка, за который она зацепилась.

— Вот, — объявил он наконец, — нашел. Видите, — добавил он, рассматривая прореху, — дырка небольшая, можно заштопать.

— Да, наверное, — согласилась Элизабет осторожно потянув на себя нижнюю юбку. — Спасибо.

Он стоял на ступеньке лестницы, и лицо его, поднятое кверху, было почти на одном уровне с ее глазами. Элизабет никогда еще не оказывалась к нему так близко. Раньше она не замечала, что волосы у него не совсем седые, а словно припорошенные солью. Перец и соль, но соли больше. Никогда еще она не имела возможности вдохнуть запах его одеколона, напоминавшего о кожаной упряжи, седлах и сексе. И лишь один взгляд на его пальцы, перебиравшие кружевное белье со злополучной дыркой, отчего-то вызвал у Элизабет странное головокружение. Во рту пересохло, в глазах вспыхнуло пламя, которое, возможно, заметил и этот красивый чужой человек.

— Пожалуйста, — тихо ответил он.

Тед не сводил с нее глаз.

— Знаете, вы дрожите. Позвольте помочь вам.

Он спрыгнул со стремянки и отодвинул ее от дерева. Затем протянул руки, сомкнув их у Элизабет на поясе. Он держал ее, плотно обхватив за талию.

— Опустите руки мне на плечи и нагнитесь вперед. Положитесь на меня.

Элизабет повиновалась. Ткань его рубашки показалась ей приятно гладкой и тонкой. От этого прикосновения ее исцарапанные ладони перестали болеть. Тед Рэндольф чуть приподнял ее с ветки. Она оперлась на него, он сделал пару шагов назад, держа ее на вытянутых руках.

Грудь его оказалась мощной, как стена. И сам он был крепок и силен, словно отлит из цельного куска металла. Нет, не из металла, он из плоти и крови. Странно, почему она не чувствует земли под ногами? Это потому, что Рэндольф все еще не опустил ее.

Тед нехотя поставил Элизабет на землю. Ноги ее коснулись прохладной травы, грудь скользнула по его груди. На какой-то краткий миг ее бедра прикоснулись к молнии на его джинсах.

Горячая волна прокатилась по телу Элизабет.

— Вы нормально себя чувствуете? — озабоченно спросил он.

Элизабет с трудом утвердительно кивнула.

Тед разжал руки. Элизабет поспешила отойти назад. Когда она отважилась поднять глаза, в его зрачках отразилась женщина, раскрасневшаяся от возбуждения.

И лишь мгновение спустя Элизабет поняла, что она и была той самой женщиной.

Глава 2

— Эй, мама, очнись! Ты выглядишь как-то странно.

Тонкий голосок Мэтта вывел Элизабет из транса. Нервничая, она поднесла руку к шее, поправляя цепочку.

— Я… Пожалуй, передвижение по деревьям оказалось более опасным занятием, чем я предполагала, — проговорила она. — Как Малышка?

— Ей гораздо лучше, — отозвалась Мэган. прижимая котенка к груди. — Она мурлычет.

Элизабет тоже хотелось замурлыкать. Она не помнила себя такой с тех пор, как… Как давно это было! Это необыкновенное состояние, похожее на опьянение, эта беспричинная радость. Но ведь с тех пор, как она в последний раз касалась мужчины, прошло немало времени.

Она избегала смотреть на соседа, но ей ничего не оставалось, как вновь обратиться к Теду Рэндольфу. Хотя сумерки уже сгустились, его глаза казались удивительно яркими — завораживающая синева под темным сводом бровей — темным, несмотря на то что волосы его поседели.

Элизабет с трудом сглотнула.

— Спасибо, что помогли мне спуститься с дерева, мистер Рэндольф.

Он улыбнулся. Элизабет успела подумать о том, какие у него красивые зубы: ровные, крупные и белые.

— Пожалуйста. И прошу вас, зовите меня просто Тед.

И вновь Элизабет увидела собственное отражение в его глазах. Выбившиеся из пучка волосы обрамляли ее лицо светлыми локонами, блузка безнадежно испачкана, грязный след на подбородке. Вид испуганный и глуповатый. Да уж, она действительно выставила себя перед ним круглой дурой. Без сомнения, он с удовольствием поделится впечатлениями с друзьями. Пикантный эпизод о слегка помешанной вдовушке, живущей по соседству. Можно представить, как он преподнесет высказывания Мэтта относительно ее пристрастия к кружевному «барахлу»! Пауза в нужном месте, улыбочка, ощущение недосказанности — и слушатель с легкостью дорисует остальное, решив, что поведать о продолжении истории Теду Рэндольфу не позволяет кодекс чести джентльмена.

— Пойдемте, дети, — строго сказала Элизабет. — Уже поздно, пора в дом. Мэтт, пожалуйста, занеси стремянку в гараж.

— Почему я? — завел обычную канитель мальчик. — Я нес стремянку из гаража, заставь Мэган отнести ее назад.

— Я занята Малышкой, — тут же нашлась девочка.

— Моя очередь заниматься Малышкой! С чего ты взяла, что она только твоя?

— Это я попросила у мамы разрешения взять ее к нам.

— Да, но она такая же твоя, как и моя.

— Моя больше!

— Фигушки! Она наша общая! Правда, мама?

Обычно у Элизабет хватало терпения, чтобы уладить подобные разногласия, но сейчас у нее не было ни сил, ни настроения на уговоры.

— Немедленно прекратите и делайте то, что вам говорят! — резко прикрикнула она на детей.

Неужели позорной истории со спасением котенка недостаточно? Мэган и Мэтт, видно, решили ее доконать, устраивая безобразную сцену перед посторонним человеком.

— Подождите ссориться. Я хочу вам кое-что показать, — миролюбиво предложил Тед Рэндольф. — У меня в гараже.

Он улыбнулся Элизабет, не забыв спросить у нее:

— Вы не против? Уверяю вас, детям это очень понравится.

— Щенки? — с замиранием сердца спросила Мэган, охрипнув от волнения. — Они уже родились?

— Да. Вчера ночью. Четверо.

— Мама, мама! Можно мы пойдем посмотрим?

Элизабет оказалась в безвыходном положении. Даже самая строгая мать не сможет лишить детей удовольствия взглянуть на новорожденных щенков, но она не хотела сдаваться без боя.

— Я разрешу вам посмотреть на них только после того, как уберете лестницу.

Мэтт без звука подхватил стремянку и понесся к гаражу. Мэган, к удивлению Элизабет, отправилась вместе с ним, чтобы открыть брату дверь.

— Вы на меня не сердитесь? — спросил у Элизабет Тед.

— Конечно нет. Дети рассказывали мне, что ваша собака ждет щенков.

До этого момента Элизабет как-то не замечала, насколько он высок. Она едва доставала ему до подбородка.

— Единственное, что меня беспокоит, — добавила Элизабет, — как бы они не потревожили собачье семейство.

— Пенни — самая добродушная мать на свете, к тому же ваших детей она обожает.

Элизабет невольно сжала кулаки. Она всегда так делала, когда нервничала.

— Они не очень вам досаждают? Похоже, дети не вылезают с вашего двора. Я говорила им, что так нельзя, но…

— Не волнуйтесь, они мне не мешают. Скажу больше: мне нравится наблюдать за их играми.

У Элизабет сразу возникло множество вопросов к загадочному мистеру Рэндольфу, вопросов, задавать которые она считала неприличным. Есть ли у него собственные дети? Если нет, то почему? Если да, то где они? Живут с его бывшей женой? И был ли он женат? А может, он, как и она, овдовел?

Однако она не успела ни о чем спросить, потому что Мэтт и Мэган уже летели назад с горящими от возбуждения глазами.

— Я оставила Малышку дома, чтобы она случайно не поцарапала щенков, — сообщила Мэган.

— Тогда пойдем.

Тед пошел первым, за ним Мэган и Мэтт. Все трое направились к гаражу, построенному в дальнем углу его двора. Все дома в их районе были довольно старыми, застройка велась в середине тридцатых годов. Последнее время среди молодых семей появилась мода покупать такие дома и перестраивать их на современный лад. Так же когда-то поступили Элизабет и Джон Берк. Дома были достаточно добротными, а дворы просторными. Деревья разрослись, и дети могли играть в прятки, скрываясь за толстыми стволами тенистых платанов.

— Осторожнее со щенками! — крикнула им вслед Элизабет. — И не задерживайтесь.

— А вы не пойдете? — Тед остановился на полпути и обернулся к ней.

— Я… А что, меня тоже приглашают? — неуверенно спросила Элизабет.

— Конечно, пойдемте. Кто может удержаться от искушения взглянуть на новорожденных сеттеров?

«И какая женщина устоит против твоих голубых глаз?» — добавила мысленно Элизабет.

Он протянул ей руку, но она не приняла ее. И все же пошла следом, пытаясь пригладить растрепавшиеся волосы.

«Дурацкая ситуация», — думала Элизабет, глядя себе под ноги. Она так и не обулась, а шла в чулках. На траву легла вечерняя роса, ногам было холодно и мокро. На прошлой неделе ударили первые заморозки и начали опадать листья. Она чуть не поскользнулась, наступив на прелый лист. Солнце уходило за горизонт. Соседние дома и сады тонули в глубоких лиловых сумерках. Элизабет чувствовала себя обязанной поддержать разговор, но не могла найти тему, интересовавшую их обоих: ведь она так мало знала о новом соседе. Элизабет решила действовать наугад:

— Мне нравится цвет, в который вы покрасили фасад дома.

— Спасибо. Честно говоря, мне пришлось долго с этим возиться.

— Да, дом у вас довольно большой.

— И я терпеть не могу красить.

— Тогда вам повезло, что его хорошо отремонтировали перед продажей.

Сколько же времени он здесь живет? Месяцев шесть, если не больше. Элизабет так и не смогла вспомнить, когда Рэндольф появился у них в районе.

— Иначе я не стал бы покупать.

Они подошли к гаражу. Тед открыл дверь черного хода и отступил, пропуская ее вперед. Элизабет застенчиво протиснулась мимо него. Подол юбки задел его ноги. На ум пришло сравнение с волной, набегающей на берег и чуть лениво, как бы нехотя, откатывающейся назад.

В гараже было темно оттого, что главные ворота, выходящие на дорогу, были закрыты. Над ложем из соломы горела единственная электрическая лампочка. Тед постарался, устроив своей собаке, ирландскому сеттеру, и ее детенышам удобную постель. Запах был странный, но не сказать, чтобы неприятный: смесь чего-то кисловатого, чуть затхлого и отдающего плесенью с мускусным ароматом. Неожиданно Элизабет вспомнила свои фантазии.

Несмотря на запрет трогать щенков, Мэган и Мэтт тут же полезли на укрывавшее солому старое одеяло за маленькими кутятами. Элизабет испугалась, что от избытка чувств дети могут чересчур сильно стиснуть какого-нибудь малыша и погубить. В тревоге она напомнила им об осторожности.

— Все будет в порядке, — сказал Тед, успокаивая ее.

— Можно мы подержим одного, мама? Ну пожалуйста… — принялась упрашивать Мэган.

— Не знаю, — неуверенно ответила Элизабет.

Собака выглядела довольно добродушной, но кто знает, как она поведет себя, если решит, что щенков надо защищать?

— Не думаю, что Пенни будет возражать, — сказал Тед. — Но только если вы будете очень осторожны.

Дети бережно взяли по щенку. Новорожденные кутята ползали по их ладоням, Мэган и Мэтт охали и ахали, а Элизабет неожиданно для себя обнаружила, что ей и самой очень хочется потискать щеночка. Тед был прав: кто откажет себе в удовольствии полюбоваться трогательным созданием?

— Какие миленькие, правда? — прошептала Элизабет, опускаясь на колени, чтобы получше рассмотреть тех малышей, что остались рядом с матерью.

Пенни, сука ирландского сеттера, купалась в лучах славы. Согретая вниманием окружающих, она милостиво позволяла чужакам ласкать своих щенков и восхищаться ими.

— Хотите подержать одного?

Элизабет взглянула на Теда. Их разделяло импровизированное ложе, на котором покоилось собачье семейство. Тед опустился на колено, склонившись над Пенни. Одна рука его была согнута в локте, лампочка, свисавшая с потолка, освещала только половину лица, другая скрывалась в тени. Свет падал на его волосы, и они казались не седыми, а серебристыми. Лицо его уже не было по-мальчишески гладким, возле глаз и губ залегли морщинки. Тед действительно был хорош собой. Он казался честным, уверенным в себе человеком, с развитым чувством справедливости и собственного достоинства. Трудно было представить его зачинщиком драки, но он не производил и впечатления слабака, способного безропотно сносить оскорбления.

Что-то в его лице указывало на то, что ему пришлось испытать боль и страдание: скорбные складки у губ, затаенная грусть в глазах. Грусть и чувственность. Особенно чувственным показался Элизабет рот Теда: красиво очерченный, правильной формы. Его можно было бы назвать нежным, если бы не вертикальные складки, огрублявшие его. Сочетание нежности, чувственности и жизненного опыта оказалось неожиданно волнующим.

Элизабет чувствовала, как налилась и потяжелела грудь, во рту пересохло. Только сейчас ей пришло в голову кивнуть, отвечая на его вопрос. С величайшей осторожностью Тед поднял одного из щенков на своей широкой ладони, отодвинув его от материнского соска. Щенок выразил недовольство возмущенным писком. Все весело засмеялись. Тед положил мягкий теплый комочек в протянутые ладони Элизабет.

Она поднесла щенка к лицу и осторожно потерлась щекой о гладкую шкурку.

— Он… Это ведь он, не так ли?

Тед сдержанно засмеялся:

— Думаю, это кобелек. Три мальчика, одна девочка.

— Пол легко определить, если рассмотреть их животики, — со знающим видом пояснил Мэтт.

— О, как неприлично! — воскликнула Мэгги, передернув плечами от брезгливости.

Однако она перевернула щенка, которого держала в руках, на спинку и, убедившись, что у нее девочка, с удовлетворением погладила ее.

Элизабет деликатно покашляла. Она чувствовала на себе насмешливый взгляд Теда.

— Он такой мягонький, — пробормотала она, прижимая щенка к щеке.

— Они тебе понравились, мама? — спросил Мэтт.

— Конечно. Разве такие красавцы могут не понравиться?

— Можно нам одного взять себе?

— Мэтью! — строго воскликнула Элизабет. Разве она не учила детей тому, как надо себя вести?

— Мама, ну пожалуйста!

— Мама, можно? — пришла на помощь брату Мэгги.

— Нет.

— Почему?

— Потому что у нас уже есть Малышка. Больше никаких животных в доме.

— Мы сами будем заботиться о щенке, мама. Честное слово!

— Я сказала — нет!

— Но, мама…

— Притормози, Мэтт!

Голос Теда в этом споре, бесспорно, имел вес, и ребята как по команде прекратили нытье.

— Все щенки в помете уже обещаны, — сообщил Тед, — так что спорить не о чем.

— Все-все? — с трагическими нотками в голосе переспросил мальчик.

— Да, все. Мне жаль, приятель, но тут ничего не поделаешь.

— Ну что ж, ладно, — опустив голову, пробормотал Мэтт.

Тед приподнял ему подбородок и посмотрел в глаза.

— Может, когда у Пенни в следующий раз будут щенки, нам удастся уговорить твою маму взять одного, как ты думаешь?

Мальчик оживился, глаза его радостно заблестели.

— Идет!

Мэтт опустил щенка, которого держал на руках, на подстилку, подтолкнув поближе к матери.

— Пойду скажу Тиму, что я первым посмотрел щенков и что, когда Пенни еще раз родит, мы возьмем одного себе!

Неудивительно, что Мэтью не терпелось поделиться новостью с лучшим другом.

— Подожди меня!

Мэган подложила своего щенка к Пенни и побежала следом за братом к двери, ведущей из гаража во двор.

— Смотрите по сторонам, когда будете переходить улицу, и не задерживайтесь дольше пяти минут! Время ужинать.

— Ладно, мама!

Дверь с треском захлопнулась за детьми, и в гараже повисла тишина.

Элизабет взглянула на Теда снизу вверх и с беспомощной улыбкой спросила:

— Ума не приложу, когда я их упустила?

Тед рассмеялся в ответ:

— Тут нечего расстраиваться. У вас отличные ребята, бойкие, энергичные.

Продолжая улыбаться, он погладил Пенни по голове. Собака благодарно лизнула его руку.

Стало очень тихо. Гараж внезапно показался уютным, укромным местом. От этой тишины Элизабет почувствовала неловкость. Если не брать в расчет несколько ничего не значащих фраз, которыми они изредка обменивались, она могла бы сказать, что совершенно не знает этого мужчину. Они остались одни, и ее беспокойство усилилось.

— Пора идти готовить ужин.

Наклонившись, она положила щенка рядом с матерью. Кутенок принялся водить носом и, учуяв запах молока, схватил материнский сосок.

Едва у Элизабет освободились руки, как Тед схватил ее за запястья и, развернув ее ладони к свету, воскликнул:

— Что у вас с руками?!

Его прикосновение парализовало ее, и Элизабет на время лишилась дара речи.

— Там, на дереве… — запинаясь, пробормотала она. — Я ободрала кожу о кору.

— Как только придете домой, непременно вымойте руки и намажьте мазью.

— Да, непременно, — с насмешливой предупредительностью ответила Элизабет.

Тед криво усмехнулся, осознав неуместность своих советов.

— Действительно, кто я такой, чтобы учить мать двоих детей?

Элизабет улыбнулась ему в ответ, но поспешила убрать руки, стараясь сделать это так, чтобы не обидеть его. Странное дело: ей было стыдно за собственные руки. Ладони зудели, но причиной этого зуда были отнюдь не царапины.

Между тем Тед поднялся, и они вместе пошли к двери.

— Я не знала, что у вас есть мотоцикл, — заметила Элизабет, просто чтобы что-нибудь сказать: тишина становилась невыносимой.

Гараж был сдвоенный, для двух машин, и вторую половину занимал мотоцикл.

— Да, мотоцикл я купил сразу по возвращении из Вьетнама. Времени покататься вдоволь у меня в общем-то не было, но по выходным я отводил душу.

Вьетнам? Так, значит, сосед воевал…

— Трудно представить вас на мотоцикле.

Тед задержался у выхода.

— Трудно представить? Вы ведь не принадлежите к тем, кто считает всякого мотоциклиста законченным дегенератом?

— Конечно, нет.

— Вот и отлично. Может, когда-нибудь вы сможете составить мне компанию. Я вас покатаю. Если, конечно, вам захочется.

— Не знаю… Не думаю, — быстро ответила Элизабет, с сомнением глядя на мотоцикл. — Не думаю, что мне понравится сидеть верхом. На мотоцикле.

Между двумя последними предложениями она сделала паузу, достаточную для того, чтобы в его глазах появился вопрос, вызванный любопытством особого рода. Взгляды их встретились, и довольно долго темно-голубые пытливые глаза соседа всматривались в светло-голубые глаза Элизабет.

— Зачем с ходу отметать предложение? Лучше сначала попробовать, а потом решать.

Элизабет пыталась оценить сказанное, сопоставив его слова с выражением глаз. То, что она увидела, навело ее на мысль о двойственном значении слов Теда, но если в них и был намек, она предпочла сделать вид, что не поняла его.

— Дети будут беспокоиться, — зябко поведя плечами, сообщила Элизабет.

Сосед распахнул перед ней дверь. Она вышла из гаража и вдохнула вечерний прохладный воздух. Впрочем, Элизабет не боялась замерзнуть. Холод сейчас был весьма кстати. Он помог прояснить сознание. Она обхватила себя руками — для того чтобы согреться, а также чтобы Тед не увидел, как напряглись ее соски. Если он это заметит, то подумает…

— Мне понравилось «кружевное барахло», которое вы носите под верхней одеждой.

— Что?! — Элизабет споткнулась на ровном месте и круто развернулась к соседу.

Тед обворожительно улыбался:

— На самом деле я, конечно, не считаю, что это барахло. Просто я процитировал Мэтта.

Он окинул ее взглядом по-мужски уверенно, чуть самодовольно, так, как смотрят на женщину, которую считают своей. Наверное, прародитель всех мужчин Адам впервые так взглянул на Еву в Эдеме, и с тех пор этот взгляд вряд ли претерпел существенные изменения.

— Одежду типа «унисекс» пусть носят другие. Я не любитель женщин в джинсах. Мне нравится смотреть на дам, одетых, как вы.

— Спасибо.

— Вы всегда надеваете такое тонкое белье? — как ни в чем не бывало продолжал он, недвусмысленно рассматривая ее блузку, не скрывавшую торчащих сосков.

Элизабет облизнула губы.

— Мне нравится женственная одежда. Кроме того, мой бизнес обязывает.

— Да, вы правы. В своем магазине вы ведь продаете дамское белье, не так ли?

Встретив недоуменный взгляд соседки, Тед поспешил пояснить:

— Однажды я был в отеле «Кавано» и видел вас за прилавком.

— О да, понимаю.

Вначале она просто удивилась его осведомленности. Тед не только знал, чем она занимается. Ему было известно и где именно находится ее магазин. Затем возник еще один вопрос: что он делал в отеле? И наконец Элизабет разозлилась на себя за то, что до сих пор оставалась такой наивной.

Сколько тайных прелюбодеяний совершалось за стенами отеля в анонимных, стандартно обставленных апартаментах! Чем еще, скажите на милость, мог заниматься в отеле среди бела дня привлекательный мужчина? Магазин открывался довольно поздно и закрывался относительно рано, значит, он действительно был в отеле днем. Конечно, он мог обедать в ресторане «Кавано», но в городе полно других мест, где можно поесть так же вкусно и за меньшую сумму. Скорее всего Рэндольф приходил в отель, чтобы утолить голод, не имевший никакого отношения к желудку.

— До того как я узнал название вашего магазина, я постоянно задавался вопросом: что может означать ваш товарный знак?

— Идея принадлежит моей сестре, — с отсутствующим видом сообщила Элизабет.

Она мучилась вопросом: была та дама, с которой Тед проводил время, профессионалкой или «порядочной женщиной» — матерью семейства, которой выпало несчастье полюбить не того мужчину? А может, с ним была деловая женщина, уставшая от работы, которой секс помогал снять стресс?

Но какое ей до этого дело? Уязвленная собственным любопытством, Элизабет сказала:

— В следующий раз, когда будете в «Кавано», заскочите поболтать.

— Спасибо, непременно зайду. Я, может быть, даже что-нибудь куплю. Ваш товар выглядит… занимательно.

Что это? Игра света и тени или он на самом деле снова опустил взгляд на ее грудь?

— Ну… Еще раз большое спасибо за то, что сняли меня с дерева.

— Я был рад помочь.

И вновь его слова вызвали у нее странный отклик: словно внутри поднялась горячая волна. Поэтому ответ ее прозвучал слишком сухо:

— Спокойной ночи, мистер Рэндольф.

— Спокойной ночи, Элизабет.

Тед сделал это нарочно: назвал ее по имени после того, как она назвала его мистером Рэндольфом. Кивнув, Элизабет быстро пошла к себе в дом. Возле злополучного дерева она подобрала туфли, но не остановилась, чтобы надеть их. Только закрыв за собой дверь, она вздохнула с облегчением. Однако тут же ей снова пришлось взять себя в руки: она услышала, как с другой стороны, с парадного входа, вбежали дети.

— Мама! Ты здесь?

— Да.

Элизабет оставила туфли в крохотной прихожей перед кухней, а сама пошла к холодильнику. Слава богу, миссис Алдер вынула из морозильника упаковку куриного фарша.

— Что на ужин? — спросила Мэган, заходя на кухню.

— Гамбургеры.

— Можно мне на этот раз разжечь мангал?

— Нет. Сегодня я поджарю мясо на сковороде.

— Мама, но ведь получается куда вкуснее, когда ты готовишь мясо во дворе.

— Сегодня я не собираюсь устраивать барбекю.

— Но почему?!

Господи, когда-нибудь Мэтт доведет ее своими вопросами.

— Потому что не хочу! А теперь иди помой руки и возвращайся за стол.

Дети выскользнули из кухни, недовольно бормоча себе под нос. Элизабет и сама была бы не прочь поджарить мясо на углях, при мысли об аппетитном дымке у нее чуть слюнки не потекли, но снова выходить сегодня во двор она не желала. Все лето она то и дело ловила себя на том, что смотрит на соседа, расположившегося на застекленной веранде, прозрачные стены которой были закрыты жалюзи лишь для вида. Он сидел в кресле и смотрел телевизор. Элизабет понимала, что поступает неприлично, но ничего не могла с собой поделать. Так чувство неловкости и стыда стало ее постоянным спутником во время вечерних пребываний во дворе. Ей порядком надоели эти сражения с собой. Всякий раз она задавалась странными вопросами: стоит ли окликнуть его, чтобы поздороваться, как она поступала с остальными соседями? Стоит ли дружески помахать ему рукой? Согласитесь, довольно изматывающее состояние: постоянная неуверенность в том, что делаешь.

Если Рэндольф не видел ее, ей казалось уместнее не беспокоить его, чтобы он, не дай бог, не подумал, будто она стремится привлечь его внимание. А если видел, то ей не хотелось давать ему понять: она знает, что он ее видит. Поэтому Элизабет просто игнорировала Теда.

Ее поведение можно было бы назвать глупым, но в общем-то она вела себя грубо. Единственное, в чем Элизабет находила себе оправдание, так это в том, что она, как вдова, должна беречь свою репутацию. Известно, что, если речь идет о молодой женщине, недавно потерявшей мужа, «слишком много предосторожностей» не бывает. Даже рискуя показаться неучтивой, Элизабет оставалась неприступной для мужчин с тех самых пор, как два года назад потеряла мужа.

Тем утром она, как обычно, помахала Джону рукой, провожая его на работу. Не было у нее никаких предчувствий! Она и подумать не могла, что видит мужа живым в последний раз. На самом деле в тот момент Элизабет думала вовсе не о Джоне, а о том, что надо успеть положить в школьный рюкзак Мэган катушку ниток и бумажную тарелку: дочь только что озадачила ее, сказав, что сегодня на уроке рисования они начинают работу над каким-то художественным проектом. Элизабет не помнила даже, какого цвета рубашку и какой галстук надел на работу ее муж в тот день. Только потом ей пришло в голову, что ему давно пора постричься. В морге, куда ее вызвали для опознания, ей объяснили, что его, уже мертвого, вытащили из-под обломков машины, потерпевшей аварию на скоростном шоссе. Ей понадобилось несколько дней, чтобы припомнить их последний разговор наедине, последний поцелуй, последний раз, когда они занимались любовью.

Но есть то, что она никогда не сможет забыть: его улыбку и смех, его доброту и заботливость, его нежность и ласку, когда они занимались любовью, их мечты о будущем. Она любила мужа, подарившего ей двух прекрасных детей и много счастья. Его смерть оставила пустоту в ее сердце, пустоту, которую никто и никогда не сможет заполнить.

Очнувшись от воспоминаний, Элизабет порывисто обняла детей и прижала к себе так, что они смутились и поспешили высвободиться из материнских объятий.

Ее пылкие объятия были чем-то большим, нежели простая демонстрация любви. За ними стояла отчаянная потребность в общении, человеческом тепле. Ей так не хватало чувства сопричастности, так хотелось ощущать себя объектом заботы, любви… Но только взрослой любви, любви мужчины. Временами ее тело и душа испытывали такой голод, что Элизабет казалось, будто она умирает от истощения.

Постепенно во всех комнатах погас свет. Настало время и для Элизабет ложиться спать. Она вошла в спальню и включила торшер, который стоял у изголовья ее кровати и представлял собой цветок — ножка-стебель из металла под бронзу, плафон из матового стекла напоминал соцветие лотоса. Через несколько месяцев после смерти Джона Элизабет сделала ремонт в спальне и поменяла обстановку, потому что здесь, как нигде в доме, ее донимали мучительные воспоминания.

Теперь спальня была отделана в ее вкусе, но радости от этого Элизабет почти не испытывала. Красоту хочется с кем-нибудь разделить. Скучно жить одной в нарядной комнате. Лила была права. Радость от монашеской жизни трудно испытать, если ты не монахиня. Обидно каждую ночь ложиться в постель в одиночестве. Элизабет не хватало того приятного чувства, когда кожей чувствуешь тепло родного человека.

Но что делать молодой вдове с двумя детьми, заботящейся о своих моральных устоях, с этим вынужденным целомудрием? Ничего. Не могла Элизабет последовать советам сестры и заманить в сети мужчину лишь для того, чтобы погасить снедавший ее огонь. Да и вряд ли можно ожидать, что мужчину, которого ей удастся поймать, она воспримет лишь как лекарство от одиночества. Это Лиле легко говорить: зачем принимать аспирин от головной боли, когда есть средство получше? Может, ей тесное общение с представителями противоположного пола и помогает снимать неприятные симптомы сексуальной неудовлетворенности, но Элизабет не могла воспринимать отношения с мужчинами с таким цинизмом.

Наверное, из-за чувства безысходности сознание Элизабет начало ускользать из-под контроля. Воображение становилось разнузданным и неудержимым. Конечно, в том, что она сегодня выглядела идиоткой перед Тедом… вернее, мистером Рэндольфом, виновато только ее воображение. Сейчас, наверное, он от души смеется над тем, как она разволновалась, когда он снял ее с дерева.

Злая и раздраженная, Элизабет вспоминала, как суетилась, строя из себя жеманную дурочку, — широкие плечи и проницательные голубые глаза произвели на нее слишком сильное впечатление. Приходится признать, что сосед мог составить конкуренцию самому Полу Ньюмену. Поймав себя на том, что продолжает думать о Теде, а не о собственном глупом поведении, Элизабет выключила торшер. Однако не удержалась и заглянула в щелочку между ставнями, проверяя, горит ли свет в соседнем доме.

Да. Свет горел. Она увидела и самого Теда, сидящего на веранде. Он развалился в плетеном кресле и смотрел телевизор. И тоже был один. Невольно Элизабет спросила себя: было ли это уединение сознательным или он ненавидел одиночество так же сильно, как она?

— И что потом?

— А потом ему пришлось подняться на лестницу и спустить ее вниз.

— И что, мистер Рэндольф справился?

— Ага. Он положил руки… вот сюда.

— Но это уже после того, как порвалась ее нижняя юбка.

— Ах да, совсем забыл об этом!

— Ее нижняя юбка порвалась? Вы пропустили такой момент! Придется возвращаться.

— Доброе утро.

Три головы одновременно повернулись; услышав хриплый со сна голос Элизабет. Завязав пояс халата узлом, она послала сестре укоризненный, если не сказать хуже, взгляд и, сдержав зевок, отправилась варить кофе.

— Почему ты меня не разбудила? — спросила она, размешивая в чашке с черным кофе низкокалорийный заменитель сахара.

— Потому что, как мне показалось, тебе требовался отдых.

Пряча ухмылку, Лила вонзила зубы в поджаристый кусочек бекона.

— Я вижу, вы уже позавтракали, — сказала Элизабет, обводя взглядом испачканные липким сиропом тарелки.

— Я приготовила детям оладьи. Хочешь, и тебе поджарю?

— Нет, — отмахнулась Элизабет.

Вообще-то она должна была поблагодарить сестру за то, что та прискакала пораньше и накормила Мэтта и Мэган завтраком, позволив Элизабет подольше поспать. По субботам магазин работал с полудня до пяти, и только в субботу утром она могла позволить себе не вставать в полседьмого.

— Быстро займитесь делами! — сердито прикрикнула она на детей. — Заправьте постели и положите грязные вещи в корзину для белья.

— И можно идти на улицу играть?

— Да.

Вымучив первую за утро улыбку, Элизабет легонько шлепнула пробегавшего мимо Мэтта, дочь же она нежно обняла за плечи.

— Смышленые ребятишки, — заметила Лила, когда они с сестрой остались наконец наедине.

— И болтливые.

— Я ничего у них не выпытывала, — стала оправдываться Лила. — Просто спросила, что новенького, и получила исчерпывающий ответ.

Устроившись поудобнее, опершись локтями о столешницу и положив подбородок на скрещенные кисти, Лила, нагнувшись к сестре, шепотом спросила:

— Скажи, этот мистер Рэндольф действительно снял тебя с дерева вчера вечером?

— Да, так и было.

— Бинго! — закричала Лила, захлопав в ладоши.

— Все было совсем не так, как ты пытаешься представить.

— Мы как раз добрались до самого пикантного момента, перед тем как ты вошла. Что там насчет порванной нижней юбки?

— Да ничего, — пожала плечами Элизабет. — Край юбки зацепился за ветку.

— И он снял его с ветки? — со сладострастной улыбкой переспросила Лила.

— Да, и это было довольно унизительно для меня. Я чувствовала себя как последняя дура.

— И как это произошло? Что он говорил?

— Забудь об этом, Лила. Он… он довольно старый.

— Старый?

— Ну ты же сама заметила, что у него седые волосы. Он для меня слишком старый.

Лила нахмурилась:

— И сколько же ему лет?

— Я не знаю, не спрашивала, — уклончиво ответила Элизабет.

— Ну что ж… Это только начало. По крайней мере, тебе удалось привлечь его внимание.

— Я к этому не стремилась.

— Какая разница, нарочно ты застряла на дереве или случайно? Главное — результат: птичка попала в сеть.

— Да пойми же ты своим извращенным умом, никого я не ловила, и никто не попался!

— Прекрати кричать на меня, Элизабет. Я действую в твоих интересах.

— Никто не просит!

Лила откинулась в кресле, устало вздохнув:

— Ты сегодня с утра скрипишь, как старая колода! Знаешь, что я тебе скажу? Ты бы проснулась в куда лучшем настроении, если бы провела больше времени с соседом, высвобождая свою нижнюю юбку.

— Лила, — с угрозой произнесла Элизабет.

Сестра не вняла предупреждению.

— На, почитай, пока я помою посуду. — Лила подвинула сестре журнал, а сама принялась убирать со стола. Перед Элизабет лежало популярное ежемесячное издание для женщин. — Открой на десятой странице.

Элизабет принялась листать нарядный выпуск. Дойдя до десятой страницы и прочитав заголовок рекламного материала, она подняла на сестру взгляд, но та намеренно смотрела в сторону. Таким образом, Элизабет ничего не оставалось, как прочесть довольно длинное объявление.

К тому времени как Элизабет закончила чтение, Лила очистила и сполоснула тарелки и поставила их в посудомоечную машину. Она вернулась к столу. Сестры какое-то время молча смотрели друг на друга.

— Ну? — наконец спросила Лила.

— Что?

— Что ты об этом думаешь?

— О чем именно?

— Ты не находишь идею интересной?

— Ты, должно быть, шутишь! Не может быть, чтобы ты всерьез считала меня способной опубликовать что-либо из моих фантазий.

— Я не шучу.

— Тогда ты просто больна.

— Я абсолютно здорова, так же, как и ты. И в твоих фантазиях тоже нет ничего ненормального. Только они чуть подробнее и романтичнее, нежели фантазии других женщин. Что плохого в том, чтобы отправить придуманное тобой в редакцию? Пусть они станут частью сборника.

— Ты еще спрашиваешь «что плохого»?! — закричала Элизабет. — Тебе не приходило в голову, что у меня растут двое детей?!

— Но они ведь не покупают такие книги, не так ли?

— Не напирай, Лила! Твое предложение иначе как абсурдным не назовешь. Я никогда в жизни не смогу решиться на такое, а если и сделаю, то потом места себе не найду.

— Да, ты мать, ты вдова, но тебя не назовешь «синим чулком». Ты молодая привлекательная женщина, муж которой, так уж случилось, погиб. Ты же читала: они хотят получать рассказы от «среднестатистических» женщин, таких, как ты или я. Единственное, в чем ты выпадаешь из «среднестатистического» уровня, так это тем, что у тебя половая жизнь попросту отсутствует. Но, — торопливо продолжила Лила, видя, что Элизабет вот-вот взорвется, — ты ведь будешь не просто посылать свои рассказы в редакцию, тебя ждет вознаграждение. Если в чем-то твоя жизнь ущербна, это отчасти восполнит пустоту.

— Я не могу… Не знаю, как тебе вообще пришла в голову мысль, будто я на это способна!

— Послушай, — сказала Лила, хлопнув по столу, — ты станешь записывать свои фантазии столько, сколько захочешь. Я сделаю остальное. Я подпишу их, придумаю псевдоним. Я сделаю все: тебе останется только получить чек за отобранные редактором работы.

— Чек?

— Ты что, не дочитала?

— Я до этого не дошла.

— Смотри, вот здесь. — Лила ткнула пальцем в абзац, где говорилось о денежной премии. — Видишь, они платят по двести пятьдесят долларов за фантазию, которую отберут для книги, причем объем совершенно не важен: она может быть короткой или длинной. Эпоха тоже не имеет значения: хочешь, фантазируй на тему прошлого, хочешь — о современности. Можешь писать от первого, можешь от третьего лица.

Элизабет и себе боялась признаться, что рекламное объявление ее заинтересовало. Однако, как только речь зашла о деньгах, а не о каком-то неуловимом моральном удовлетворении от того, что твои фантазии прочтут другие, дело приняло для Элизабет привычный оборот. Джон застраховал свою жизнь, но тех денег, что она получила после его смерти, хватило лишь на открытие магазина. С самого начала он благодаря своему удачному расположению в фойе респектабельного отеля стал приносить стабильную прибыль, хотя и не особенно большую. Элизабет не могла отнести свою семью к разряду малообеспеченных, но они и не могли позволить себе ничего лишнего. Расходы возрастали по мере того, как взрослели дети. Элизабет не раз с тревогой задумывалась над тем, откуда возьмет средства, чтобы дать им образование.

С другой стороны, зарабатывать деньги, записывая свои сокровенные фантазии для того, чтобы их потом читали другие, казалось постыдным и низким занятием.

— Я не писательница, — выдавила Элизабет.

— Откуда ты знаешь? Разве ты пробовала? Ты всегда лучше всех знала литературу. И потом, насколько мне известно, девяносто девять процентов всех романов — чистейшая фантазия. А у тебя воображение работает как надо. Лиззи, — задушевно уговаривала ее Лила, — быть может, это то, к чему ты стремилась всю жизнь! Я не знаю никого, кто бы так любил мечтать. Пора тебе превратить это увлечение в деньги.

— Я не смогу, — неуверенно возразила Элизабет.

— Но почему? Все останется твоим маленьким секретом. В секретах есть особая прелесть. Помнишь, мы приклеили бабушкины тапочки к полу в кладовке? Никто так и не узнал, чьи это проделки.

— Я припоминаю, что эта блестящая идея также принадлежала тебе. А насчет «не узнал» — тут у тебя нелады с памятью. Я-то помню, как меня отшлепали.

— Веселье того стоило, — пожав плечами, возразила Лила.

Элизабет вздохнула: Лила никогда за словом в карман не лезла.

— Даже если я решусь, у меня все равно не будет времени.

— Чем еще тебе заниматься по вечерам?

Лила попала в точку, и Элизабет пошла к кофеварке на буфетной стойке.

— Мне будет стыдно давать кому-то читать свои фантазии.

— Отлично! Это означает, что они пикантные и сочные. Им только того и надо. Видишь: «Недвусмысленные, но в рамках приличий», — процитировала Лила. — Это значит, что они должны быть подробные и грязные, но без садизма.

— У тебя чересчур вольная интерпретация.

— Ну ладно, так ты займешься этим или нет?

— Нет. Если тебя так зацепила эта статья, почему бы самой не попробовать?

— Потому что у меня нет твоего творческого потенциала. Когда мы играли в «заставь поверить», сценарии всегда составляла ты, я только заучивала свою роль.

Элизабет чувствовала, что ее сопротивление ослабевает. Это могло бы послужить своего рода освобождением от навязчивых идей. Подходящий способ избавления от избыточной сексуальности. Быть может, судьба бросала ей вызов… или спасательный круг, за который надо ухватиться. Что-то такое, что было бы только ее делом, ее и ничьим больше. Нет, не тем, что она делала для детей или бизнеса, а для себя как для женщины. Она так редко давала себе поблажки!..

— Не знаю, Лила, — задумчиво проговорила Элизабет. — Все это кажется мне таким… таким…

Элизабет замолчала не договорив. На своем дворе Тед Рэндольф из досок и проволоки мастерил вольер — готовил место для выгула щенков. Мэтт помогал ему, подавая гвозди. Мэган, сидя на качелях, которые прежний владелец дома соорудил из чурбака и дубовой доски, давала советы. Малышка, свернувшись в клубок, мирно спала у девочки на коленях.

Но внимание Элизабет привлекли не дети. Рубашка Теда распахнулась, открыв взгляду мускулистую грудь с темными курчавыми волосами и плоский живот; развитые мышцы рельефно выступали под загорелой кожей. На бровь упала прядь влажных от пота волос. Он рассмеялся над каким-то замечанием Мэтта, откинув голову назад, словно нарочно выставляя напоказ сильную загорелую шею. Потом он поднялся, стряхнул песок с джинсов, и Элизабет не могла не заметить, как плотно они обтягивают стройные бедра.

— В чем дело?

Лила подошла к сестре и выглянула в окно. Элизабет услышала, как присвистнула младшая сестра. Некоторое время они обе молча разглядывали Теда Рэндольфа, пока тот, взвалив на плечо неиспользованную доску, не пошел в гараж. Мэтт и Мэган отправились следом с гордым видом верных оруженосцев.

Элизабет повернулась к сестре спиной, якобы для того, чтобы налить себе еще одну чашку кофе.

— Как ты там про него сказала? «Пожилой»? — с коварной усмешкой заметила Лила.

— Я сказала, что не смогла определить его возраст.

— Лиззи, мужчины, чей возраст ты не можешь определить, не имеют возраста. Их называют зрелыми мужчинами. Если он так потрясающе выглядит, то какая тебе разница, сколько ему: пятьдесят или сто пятьдесят?

— Мне — абсолютно никакой. Я устала повторять, что сосед меня абсолютно не интересует. Но ты никак не успокоишься.

— Какого цвета у него глаза?

— Голубого, кажется.

Синие, искристые, цвета темного сапфира.

— А чем он зарабатывает на жизнь?

— Он… Кажется, владеет цементной компанией. Об этом мне рассказывал кто-то из соседей, когда Рэндольф только въехал. У него на джипе сбоку трафарет с названием фирмы.

Лила щелкнула пальцами.

— Ну конечно, «Бетон Рэндольфа: надежность и уверенность». Его грузовики можно увидеть на любой стройке города. Должно быть, он не беден.

— Мама всегда учила нас не обсуждать финансовое положение посторонних.

Лила давно позабыла материнские наставления, и то, что мать считала вульгарным, давно стало для младшей сестры нормой жизни. Она беззастенчиво высунулась из окна, надеясь увидеть соседа вновь.

— Ты видела, как он нес свой инструмент?

Элизабет резко обернулась, и Лила рассмеялась:

— Вот оно! Я подумала о его молотке, а ты о чем?

— Ни о чем! — отрезала Элизабет.

— Да? А о чем же я думаю?

— О том, что у меня начинается роман с соседом. Да, он милый человек и неплохо относится к детям, терпеливо сносит их выходки. И это все!

— Да уж, ты воздаешь должное его солидному возрасту, — ехидно заметила Лила. — Почему же тогда позволяешь детям у него бывать? Тебе не кажется неприличным беспокоить старичка во время послеполуденного отдыха?

Элизабет круто развернулась, рискуя опрокинуть кофеварку, и, посмотрев Лиле прямо в глаза, сказала:

— Откровенно говоря, я благодарна ему за то время, что он проводит с детьми, особенно с Мэттом. Мальчику необходима мужская компания, но на этом все и заканчивается, Лила. Меня никогда бы не смог увлечь такой мужчина, как мистер Рэндольф.

— Ты давно проверяла пульс, Лиззи? Если тебя не в состоянии привлечь такой мужчина, как Рэндольф, то ты — труп.

Элизабет вздохнула:

— Видишь ли, он мужчина не моего типа. Он слишком… слишком приземлен. Все эти мускулы… Ты же знаешь, в мужчинах меня больше привлекает духовная сторона, а у него все ушло в силу и в рост…

— Да уж… — Лила выразительно облизнула губы.

Элизабет предпочла сделать вид, что не заметила этого.

— Парни в строительных касках не в моем вкусе. С ним и поговорить-то можно, наверное, разве что о качестве бетона.

— Что-то я не заметила на нем строительной каски, — заявила Лила, подмигнув. — Впрочем, неважно, что у мужика на голове, важно то, что у него ниже пояса, а с этим, как я вижу, все благополучно.

— Знаешь, Лила, ты меня достала! Что за пошлости! Уличные шлюхи оценили бы твои шуточки, с ними ты бы нашла общий язык!

Лила только рассмеялась в ответ.

— И еще, — выкрикнула Элизабет, распаляясь, — можешь распрощаться с надеждой на то, что я стану записывать свои фантазии! У меня вообще нет никаких фантазий!

Глава 3

Цифры вновь поплыли перед глазами Элизабет. Она раздраженно откинула в сторону карандаш и неимоверным усилием воли заставила себя вчитаться в данные финансового отчета. Сегодня понедельник — не самый оживленный день. Магазин открылся полчаса назад, но посетителей пока не было. Элизабет решила использовать высвободившееся время для проверки бухгалтерии. Момент для такой работы самый подходящий — во второй половине дня мог нагрянуть с инспекцией господин Адам Кавано. Расположенный в фойе отеля «Кавано» магазин, открытый Элизабет по приобретенной у владельца отеля лицензии, также подлежал проверке. К приезду шефа стоило подготовиться основательно.

Но вот беда: как ни вглядывалась Элизабет в цифры, аккуратно вписанные в колонки бухгалтерской книги, как ни искала нужные формулировки для анализа финансовой ситуации, мысль ускользала. Вновь и вновь она возвращалась к разговору с сестрой. Тем субботним утром Лила бросила семя в плодородную почву, и, что бы там ни говорила Элизабет, оно дало всходы. Росток креп и тянулся к солнцу. «Что поделаешь, — со злостью подумала Элизабет, — добрые всходы надо пестовать и лелеять в надежде на урожай, не то зачахнут, а вредные сорняки растут, и чем больше с ними борются, тем упорнее они пробиваются к свету».

Элизабет не кривила душой, запретив Лиле думать о публикациях в журнале. В субботу утром даже под пыткой Элизабет не согласилась бы записать свою последнюю фантазию о конюхе и аристократке, но тогда она еще не остыла после ссоры с сестрой. В тот момент изложить на бумаге сокровенные мечты, рожденные в дремотном дурмане, казалось ей кощунством, сродни осквернению дома, где она жила с детьми, спальни, где когда-то делила ложе с Джоном. Но день катился к вечеру, и Элизабет вновь и вновь мысленно возвращалась к предложению Лилы, и мало-помалу идея перестала казаться пугающей. Она забавлялась, успокаивая себя тем, что это всего лишь игра. Она поехала с детьми на прогулку, и почему-то ей не хотелось возвращаться домой, туда, где рядом мог оказаться Тед Рэндольф. Она постаралась задержать ребят в городе как можно дольше. Но странное дело: когда они наконец вернулись домой и Элизабет отметила, что соседского джипа нет на месте, она, вместо того чтобы обрадоваться или, на худой конец, вздохнуть с облегчением, испытала досаду и злость. И все же Элизабет не зря устроила детям долгожданный отдых. Каждый из них поблагодарил ее перед тем, как пойти спать. Все это, конечно, очень приятно, если бы не унылая точка в конце дня: как обычно, уложив детей, она вернулась в спальню, разделась и легла спать… одна. Оставалось только выключить свет.

И вот тогда Элизабет решилась. Достала из тумбочки тетрадь с перекидными листами и начала описывать словами картины, которые постоянно рисовала в воображении. Она так увлеклась, что забыла о времени. Слова, казалось, рождались споро и сами собой укладывались на листы строчка за строчкой. Перо без усилий бежало по бумаге, словно то было не перо, а волшебная палочка из сказки, которую она только что вспомнила или сочинила… теперь трудно сказать.

Описания характеров, одежды, окружения — все давалось ей легко. Наверное, потому, что она отчетливо видела все это внутренним зрением. Была лишь одна заминка — некоторые слова было трудно записывать: те, что обычно не произносятся вслух. Анатомические термины или глаголы, непосредственно связанные с сексом. Но Элизабет заставила себя написать и их. К тому времени как она поставила многоточие в конце последнего предложения, тело ее было влажным от пота, а сердце билось в том же ритме, в котором оно бьется, когда занимаешься любовью.

Отложив ручку в сторону, Элизабет перелистала тетрадь и, вернувшись к началу, перечитала написанное. Затем, откинув одеяло, резко встала, вырвала страницы, смяла их, пошла в ванную и там методично порвала на мелкие кусочки.

Этот рассказ был сродни наркотику. Лила, наверное, сошла с ума, предложив ей этим заняться, а Элизабет так же безумна, как и сестра. Раздраженная, злая, стыдясь себя, Элизабет вернулась в спальню и выключила свет. Она честно старалась уснуть, но заработала лишь головную боль. Не находя себе места, переворачиваясь с боку на бок, Элизабет убеждала себя, будто созданный ею этюд был настолько плох, что его невозможно читать. Но в глубине души она знала: это не так. Элизабет порвала его только потому, что он был слишком хорош.

Двадцать девять лет она прожила на белом свете в полном согласии с собой и внешним миром и до сих пор не знала, какими грязными мыслями заполнен ее внутренний мир.

По воскресеньям магазин не работал. На этот раз Элизабет решила устроить себе и детям настоящий выходной и пойти с ними на пикник в городской парк. Тайной целью поездки было увести ребят из дома, подальше от соседа, к которому их тянуло, как к магниту. Когда они уходили, Тед Рэндольф был во дворе: занимался обрезкой деревьев.

— Может, Тед тоже с нами поедет? — спросил Мэтт, когда Элизабет заталкивала его в машину.

— Тед занят.

— Если бы мы пригласили его пойти, он бы отложил дела.

— Но мы не собираемся его приглашать.

— Еды у нас хватит.

— Я могу с ним поделиться, — благородно предложила Мэган.

Элизабет села за руль и завела машину, тем самым поставив точку в споре. Пикник прошел на «ура». Но пока дети играли на надувной площадке, стилизованной под джунгли, Элизабет сидела на скамейке и анализировала написанное накануне ночью. Она думала о том, как все изменить и исправить. Затем вспомнила, что рукописи больше не существует и править нечего. «Довольно, — повторяла она, — хватит об этом думать. Пора прекратить недостойную игру. То, что случилось ночью, не более чем досадный эпизод».

Итак, сегодня понедельник. И у нее полно работы. Владелец сети отелей должен приехать с минуты на минуту. А она все еще не избавилась от эротических мечтаний, которые изложила на бумаге. Ее чересчур занимали собственные переживания и создающий дополнительные проблемы сосед. Какие еще проблемы? Постыдилась бы Бога гневить! Однако некоторые затруднения все же существовали.

Но они были особого рода. Никто не мог бы назвать его плохим соседом. Нет, Элизабет ни в чем не могла его упрекнуть. В конце концов, рядом с ней мог поселиться холостяк с замашками плейбоя, меняющий женщин как перчатки, который мог бы устраивать пьяные оргии и не давать ей и детям спать по ночам. Он мог бы постоянно жаловаться на шум, который создавали ее собственные дети во время игры. Мотоцикл, пожалуй, не вязался с его характером. Элизабет подозревала, что он был далеко не ангел, но, по крайней мере, ей не приходилось бороться с бесконечными мальчишниками.

Конечно же, Тед мог бы быть и поскромнее и выходить из дома в застегнутой рубашке. С другой стороны, он мог бы вообще работать без рубашки, не так ли? Что бы случилось, если бы он оказался без рубашки в тот момент, когда произошло несчастье с котенком? Что, если бы его грудь и плечи с развитыми бицепсами были обнажены, когда он снимал ее с ветки и обхватывал талию своими сильными руками? Что, если бы ей пришлось коснуться его обнаженных плеч и прижаться к этой теплой мощной груди и плоскому мускулистому животу? Что, если…

— Миссис Берк?

Элизабет подпрыгнула, будто у нее над ухом прогремел выстрел. Подняв глаза, она увидела вошедших в магазин людей — все они с интересом разглядывали ее. Судя по выражению их лиц, что-то в ее поведении показалось им настораживающим, и она спросила себя, сколько раз было произнесено ее имя, прежде чем она соизволила отреагировать.

— Да? — смущенно пролепетала она.

— Добрый день. Меня зовут Адам Кавано.

Темноволосый и темноглазый мужчина шел к ней навстречу по застеленному ковром полу, протягивая руки для приветствия. Этот мужчина был безусловно хорош собой — броской, запоминающейся красотой. Одет он был в превосходно сшитый деловой костюм-тройку, но отчего-то даже в этом наряде в нем оставалось что-то от веселого и кровожадного пирата. Его улыбка была ослепительна — белозубая, широкая и непринужденная, причем улыбалось все лицо: поблескивали озорным огнем живые карие глаза, играла ямочка на смуглой щеке. Казалось, еще чуть-чуть, и он подмигнет ей: их встреча была лишена унылой скуки официальных презентаций, он застукал ее с поличным и от души веселился по этому поводу. Рукопожатие его оказалось твердым и приятным.

— Мистер Кавано, рада с вами познакомиться.

Элизабет мысленно поздравила себя с тем, что ей удалось произнести эту короткую фразу без запинки.

— Я также очень рад.

Он отпустил ее руку и обвел глазами торговый зал. Обернувшись к свите, уважительно стоявшей в стороне, Кавано кивнул. Судя по всему, увиденное его удовлетворило.

— Те фотографии, которые были мне отправлены, не лгут. Более того, в реальности магазин выглядит еще лучше. — Он бросил на Элизабет пристальный взгляд. — Мне здесь очень нравится.

— Благодарю вас.

— Где вы позаимствовали идею? Я хочу сказать, почему вы решили заниматься именно этим делом и именно здесь? Кто сделал оформление?

Элизабет застенчиво повела плечами.

— Мне всегда нравились красивые женственные вещи. Когда я решила заняться бизнесом, то подумала, что должна продавать то, что сама хотела бы купить. Я пыталась понять, какое место для магазина будет самым удачным, где мужчинам захочется приобрести подарки для своих… дам. В то время отель «Кавано» еще только строился. — Элизабет обворожительно улыбнулась. — И как видите, — закончила она, — неплохо получилось.

— У вас замечательная интуиция.

— Я рада, что вы увидели те же перспективы, что и я, и приняли мое предложение.

— На самом деле не мне принадлежит честь одобрения вашей идеи. У меня для этого есть целый штат менеджеров. Однако, должен сказать, я рад, что они сделали выбор в вашу пользу.

Элизабет стало неловко за свою наивность. Адам Кавано был слишком важной персоной, чтобы иметь дело с такими мелкими сошками, как она. Элизабет почувствовала, что краснеет.

— Я уверен, что ваша внешность — прекрасное дополнение к бизнесу, миссис Берк.

Без тени смущения Кавано разглядывал ее лицо и прическу. Так и хотелось дотронуться до пышного узла волос на ее затылке. Возможно, совсем недавно к нему прикасалась ласкающая мужская рука.

— Вы действительно воспринимаетесь как часть вашей коллекции.

Элизабет чувствовала, как под его горячим взглядом ей становится жарко.

— Я заварю чай.

«Может быть, он найдет более подходящий предмет, чтобы любоваться им», — подумала Элизабет, подходя к изящному чайному столику. Этот столик был настоящим произведением искусства: круглый, миниатюрный, на гнутых ножках, и на этом покрытом кружевной скатертью шедевре стояли серебряный чайник и чашки из тончайшего фарфора. В качестве угощения предлагались шоколадные конфеты самого лучшего качества.

— Вы не хотите попробовать шоколадные конфеты, которые я продаю в своем магазине?

— Я готов пропустить чай, но от конфет не откажусь, — сказал он с по-мальчишески задорной улыбкой.

Адам Кавано был не только на редкость красив, но и чертовски обаятелен. Он болтал с Элизабет о пустяках, попивая чай и уминая шоколадные конфеты. При этом он был само внимание. Казалось, его интересовало все, что касалось Элизабет. Когда она упомянула о детях, он ухватился за эту тему и стал задавать ей вопросы один за другим, внимательно выслушивая ответы. Элизабет поняла, в чем секрет успеха этого человека: он был хорошим слушателем и мог убедить собеседника в своей заинтересованности, о чем бы ни шел разговор. Кроме того, Кавано обладал редким талантом рассказчика.

Он взял ее руку в свою и нежно, но решительно сжал.

— Следующие несколько недель я проведу в разъездах. Мне бы хотелось пригласить вас провести вечер со мной. Так сказать, частная встреча. Можно это устроить?

— Разумеется, — ответила Элизабет тоном вполне уверенной в себе женщины.

В действительности она была далеко не так уверена в себе, как могло показаться на первый взгляд. Его внимание взволновало ее больше, чем она желала признать. Не столь часто ее рук так касалась рука мужчины. Кавано, напротив, чувствовал себя прекрасно. Безошибочным женским чутьем Элизабет поняла, что для него такие жесты — дело привычное. Он из тех мужчин, которые знают, как прикасаться к женщине, и получают от этого удовольствие не меньшее, чем умеют дарить.

— Тогда я буду ждать и надеяться.

Он задержал ее руку в своих несколько дольше, чем требовала простая предупредительность. Затем встал и, попрощавшись, направился к двери. Но, увидев на пороге женщину, приостановился, заинтересованно разглядывая ее. На ней были черные кожаные обтягивающие брюки и высокие, до колен, сапоги. На черный свитер с артистической небрежностью она накинула шаль с кистями. Крупные золотые серьги почти касались плеч.

Это была Лила. У Элизабет сердце упало, когда она увидела знакомый лукавый огонек в глазах сестры. Теперь жди беды. Никто никогда не знал заранее, что она собирается сказать или сделать.

— Привет, Адам.

Лила одарила Кавано отчаянно-смелой хитроватой улыбочкой. Свита остолбенела от такой дерзости. Если женщина позволила себе назвать их шефа по имени, это, очевидно, должно означать, что они весьма близки. Но в то же время обстановка и обстоятельства не позволяли…

— Я узнала вас по фотографии в газете.

Теперь уж Элизабет придется ее представить.

— Мистер Кавано, это моя сестра — Лила Мейсен.

— Здравствуйте, мисс Мейсен. Как поживаете?

Лила небрежно прислонилась к косяку, наполовину загораживая выход.

— Как я, простите, делаю что?

Один из сопровождавших мистера Кавано деликатно покашлял, очевидно, готовясь произнести речь. Другой с шумом втянул воздух. Из-за спины Адама Элизабет метала в сестру молнии, жаль, что только глазами. Но Лила не растерялась:

— Если вы собрались уходить, не позволяйте мне вас задерживать.

Кавано обернулся к Элизабет и вежливо поклонился ей на прощание, затем протиснулся мимо Лилы, не потрудившейся подвинуться. Следом за Кавано исчезли и его верные оруженосцы, разделившие праведный гнев своего командира.

— Лила, как ты могла?! — зашипела Элизабет, как только высокие гости покинули зал.

Лила беззаботно рассмеялась:

— Расслабься, Элизабет. Ты сделала его ручным — он готов есть с твоей руки. Я вела себя так специально, чтобы ты в сравнении со мной показалась ему ангелом. По сути дела, я оказала тебе большую услугу.

— Больше не надо никаких одолжений! Я от стыда чуть не умерла! Представляю, что сказали бы папа и мама, если бы видели все это!

Лила театральным жестом, словно матадор плащ, откинула шаль. Напоминал о корриде и кроваво-красный цвет этой значительной детали необычного туалета Лилы.

— Сомневаюсь. Они знают, что я — паршивая овца в семейном стаде. Кстати, можно мне тоже взять конфету? Я уж думала, что этот обжора не оставит ни одной.

Лила положила конфету на кончик языка и отправила ее в рот.

Элизабет потерла лоб.

— У меня голова сейчас лопнет.

Лила посмотрела на сестру с сочувствием.

— Как все проходило до моего появления? Со стороны, скажу честно, ты смотрелась отлично. Да и он тоже недурен.

— Он — само обаяние.

— Я бы тоже могла позволить себе быть обаятельной, будь у меня миллиарды.

Элизабет предпочла не заметить иронии.

— Не думала, что он окажется таким искренним, таким человечным. Я думала, что увижу бездушного бизнесмена, у которого одно лишь дело на уме. Знаешь, он произвел на меня хорошее впечатление.

— Если честно, Лиззи, то ты просто купилась на дешевые приемы. Надо больше читать литературы по психоанализу. Он скользкий, как бильярдный шар, но играть умеет — этого у него не отнимешь. Неужели ты не поняла, что все в нем — наигранное? Наслаждайся его обаянием, но не попадайся на крючок.

— Мне он понравился.

— Так и должно быть.

— Он попросил меня о свидании.

— В самом деле?

Лила отпила чаю и, отставив чашку на столик, с недоверчивым выражением лица подалась вперед.

— Только не надо говорить «в самом деле» таким тоном. Это будет деловое свидание.

Лила криво усмехнулась, и в глазах ее заплясали чертики:

— Да уж, только бизнес!

— Я уверена, что так и будет. И не понимаю, почему ты столь подозрительно к нему относишься.

— Не понимаешь? Тогда я тебе объясню. Он, конечно, великолепен и величествен, как горная вершина. Но такого типа мужчины всегда вызывают у меня, женщины бывалой, сомнения. Я просто не могу им доверять. Как правило, самое спелое и вкусное на вид яблочко всегда с червоточиной.

Элизабет устала. Возможно, ей никогда больше не придется с Адамом и словом перемолвиться. Возможно, он даже лишит ее права заниматься торговлей в его отеле после выходки Лилы.

— А что ты вообще здесь делаешь? Разве ты не должна быть на работе? И что это ты на себя нацепила?

— Форма одежды зависит от типа клиентов, — с грубоватым смешком ответила Лила. — Тебе что, мой наряд не по вкусу?

Лила покружилась по помещению, и Элизабет ничего не оставалось, как признать, что вызывающий костюм Лиле к лицу.

— Я надела все это специально для одного из моих клиентов. У него был паралич нижних конечностей — последствие аварии на мотоцикле. Он внушил себе, что люди относятся к байкерам с предубеждением. Я просто хотела продемонстрировать ему широту собственных взглядов.

Элизабет вдруг вспомнила свой разговор с Тедом о мотоциклах и поездках верхом и вновь погрузилась в мечты. Лицо ее приняло привычное отсутствующее выражение…

Лила вернула ее к действительности:

— Так ты записала для меня свои фантазии?

— Нет.

Лила мгновенно раскусила сестру, заметив, что та лжет, но тут в магазин зашел покупатель. Он явно испытывал затруднения — осматривался и волновался. Элизабет понимала, что мужчина чувствует себя неловко среди женских вещей. Наверное, то же ощущает женщина в магазине скобяных товаров, разыскивая гайку определенного размера с нужной резьбой. Та же растерянность отражалась во взгляде и жестах посетителя. Но Элизабет умела найти подход к любому покупателю.

— Чем я могу вам помочь, сэр?

— Я ищу что-нибудь для жены. Подарок к годовщине свадьбы.

— У нас богатая коллекция духов в хрустальных флаконах. Хотите взглянуть?

Лила воспользовалась случаем, чтобы уйти «по-английски». Запахнув шаль, она на цыпочках направилась к двери. Проходя мимо мужчины, толстоватого и лысеющего, она успела шепнуть ему:

— Забудьте про духи. Если хотите приобрести что-нибудь стоящее — купите-ка лучше красный атласный пояс для чулок.

— …на праздник в субботу вечером.

Последние слова Мэтта с трудом дошли до сознания Элизабет, проникнув сквозь путаницу мыслей, связанных с визитом Адама Кавано. Элизабет наколола на вилку кусочек мяса, но так и не успела донести его до рта, изумленно глядя на Мэтта.

— Праздник?

— Ну да, осенний фестиваль в школе, мама, — теряя терпение, пояснила Мэган; очевидно, Мэтт говорил о предстоящем мероприятии уже несколько минут, но его слова не проникали в сознание матери.

Мэган пошла характером в Джона. Организованная, если не сказать педантичная, она всегда входила в детали любого дела, все у нее было под контролем. Пока мать витала в облаках, Мэган внимательно слушала.

— Ах да, конечно! Осенний фестиваль, — спохватилась Элизабет.

Действительно, еще неделю назад Элизабет прилепила скотчем на дверь холодильника памятку, чтобы не забыть о важной дате. Своей рукой толстым маркером она записала на листке из блокнота дату и три восклицательных знака. Уже неделю, открывая холодильник, она натыкалась на это напоминание. У нее действительно что-то с головой… Теперь, покосившись, Элизабет увидела прикрепленный рядом с запиской нарядный и для большей надежности запаянный в пластиковый пакет пригласительный билет с рисунком, изображавшим фонарь из тыквы и шесть веселых привидений.

— Что, уже в эту субботу?

— С семи до половины десятого, — проинформировала Мэган. — И мы хотим остаться до конца, верно, Мэтт?

— Да, мама! Конкурс рисунков с призом — плеером для компакт-дисков — начнется около девяти пятнадцати, так что раньше нам уходить нельзя. Тед так сказал.

— Тед? Какое отношение к этому имеет Тед?

— Я его пригласил пойти с нами.

Элизабет с громким стуком уронила вилку на тарелку.

— Ты, верно, шутишь! Не может быть! Скажи, что ты меня разыгрываешь, Мэтт! — сурово проговорила Элизабет, обретя дар речи.

Мэтт, несколько встревоженный реакцией матери, осторожно взглянул на нее снизу вверх и, опасаясь сказать лишнее, лишь кивнул, скупо добавив:

— Пригласил. Сегодня после обеда.

— И что он ответил? — Элизабет со страхом ждала ответа.

— Он сказал, что непременно пойдет.

Элизабет прикусила губу, чтобы с языка случайно не сорвалось одно из бранных слов, не предназначенное для нежных детских ушек.

— Как ты мог так поступить, Мэтт, не посоветовавшись со мной? Я не могу поверить…

— Она сказала, что можно.

— Кто сказал?

— Моя учительница, мисс Бланчард. На праздник должны прийти мама и папа. У всех других ребят в классе есть и мама, и папа. А у меня нет папы. Вот я и спросил ее, могу ли я пригласить кого-нибудь еще, и она разрешила. — Нижняя губа у Мэтта отвисла и начала подрагивать. — Но ты не разрешишь Теду пойти с нами. Ты не разрешишь нам повеселиться. Ты ничего нам не разрешаешь! Ты вредина! Ты самая вредная мама на свете!

В слезах мальчик вылетел из-за стола, опрокинув стакан с молоком. Элизабет не стала его останавливать. Уронив голову на руки, она тупо смотрела, как лужица молока растекается по столу и тонкой струйкой стекает на кафельный пол, но не могла заставить себя пошевелиться.

Для Мэтта трудные времена наступили еще в детском саду, когда он осознал, что у всех детей есть отцы. У большинства ребят папы жили в семье, но даже если родители были разведены, все равно каждый знал, что у него есть отец, которого он, если захочет, сможет увидеть и поиграть с ним. Мэтт был совсем крошкой, когда погиб Джон, так что он не помнил отца. Элизабет показывала сыну фотографии. Когда он вырос и начал задавать вопросы, Элизабет потратила не один час, пытаясь объяснить Мэтту, что у него был папа, но умер. Однако пятилетний ребенок так и не понял, что такое покойный отец, и, конечно, не смог вспомнить или представить его по фотографиям.

— Мама, молоко растеклось. Мне убрать?

Элизабет подняла голову и погладила дочь по прямым пшенично-русым волосам.

— Нет, дорогая, я сама. Но все равно спасибо за предложение.

— Я сказала Мэтту, что ему стоило вначале спросить тебя.

— Я поговорю с ним, когда он успокоится.

— Ты разрешишь Теду пойти с нами?

Дочь говорила проникновенным тоном, не по годам серьезным, и эта неожиданная для ребенка мудрость сразила Элизабет. Она почувствовала себя припертой к стенке. Каждой маленькой девочке нужен отец, и Мэган так же нуждалась в отцовском внимании, как и ее брат, хотя и не говорила об этом.

— Конечно, он может пойти, — ответила Элизабет с вымученной улыбкой.

Перемыв посуду, она поднялась в спальню сына. Мэтт лежал поперек кровати, сжимая в руках медвежонка Пуха. На щеках остались следы от слез. Элизабет присела на край кровати и нагнулась, чтобы поцеловать его в лоб.

— Прости, что я на тебя накричала.

Он ничего не ответил, только сдавленно всхлипнул.

— Я просто очень удивилась, и все.

Элизабет терпеливо объяснила, почему ему следовало поставить в известность о своих намерениях мать, прежде чем идти к соседу и приглашать его.

— Но я думаю, что на этот раз все вышло не так уж плохо, — заключила Элизабет.

Затуманенные глаза ребенка мгновенно прояснились.

— Так он может пойти?

— Если захочет.

— Классно! Просто здорово!

«Да, здорово», — подумала Элизабет. После того как дети легли спать, она вновь принялась размышлять и пришла к выводу, что Тед Рэндольф мог пылать тем же «энтузиазмом» по поводу приглашения, как и она по поводу того, что его пригласили. Возможно, он притворился обрадованным и принял приглашение только из жалости к ее детям. Возможно, стоит дать ему шанс отказаться от навязанного похода на детский праздник, не потеряв при этом лица…

Элизабет сняла фартук и подкрасила губы, прежде чем выйти на темную лужайку позади дома. Тед сидел на застекленной веранде в своем любимом плетеном кресле. Раньше веранда не была застеклена. Въехав, он заново покрасил фасад и внес ряд усовершенствований, застеклил веранду. Видимо, Рэндольф был человеком основательным и готовился к зиме заранее. В голубоватом свете, исходившем от телеэкрана, Элизабет заметила поднос с остатками ужина на маленьком столике — отбивная и пиво.

Но он не смотрел телевизор, а читал журнал. Элизабет вдруг пришло в голову, что это, возможно, иллюстрированный сборник типа «Плейбоя» с фотографиями обнаженных див. Если это так, то она выбрала неудачное время для визита. Но поскольку решение было принято, Элизабет собралась довести дело до логического конца, чтобы больше не переживать. Тед не замечал ее, пока она не постучала. Затем обернулся, и синие лучистые глаза, как два лазера, вонзились в нее.

Тед поднялся с кресла и выключил телевизор, перед тем как подойти к двери. Поскольку журнал он положил лицевой стороной вниз на сиденье кресла, Элизабет лишилась возможности узнать, что за литературу изучает ее сосед.

— Привет, — неловко произнесла она.

— Привет, проходите.

— Нет, я… Я, знаете, только на минутку. Я оставила детей одних, они спят.

Элизабет не хотелось заходить в его дом одной. Что, если кто-нибудь из соседей увидит ее? Надо знать людей: сплетни распространяются со скоростью лесного пожара.

Рэндольф вышел к ней и взялся за ручку двери, прикрыв ее.

— Что-то случилось?

— Нет… Вернее, надеюсь, что нет.

Элизабет отдавала себе отчет в том, что говорит сбивчиво и странно. Тед мог решить, что она набитая дура, и был бы прав. Они ни разу не побеседовали спокойно. Не ее вина, что рядом живет он, а не какая-нибудь дама. Стоило ли так переживать из-за того, что в доме по соседству поселился мужчина? Стоило, если мужское начало в нем такое… мощное.

— Мэтт сказал мне, что пригласил вас на осенний праздник в школу, — на одном дыхании выпалила Элизабет.

— Да, это так.

— Вы собираетесь идти?

— Я обещал ему, что пойду.

— Я знаю, мне Мэтт так и передал. Но я не хочу, чтобы вы чувствовали себя обязанным идти только потому, что вас попросили.

Какое-то время Рэндольф молча смотрел на нее, чуть склонив голову набок, словно старался понять что-то очень важное для себя.

— Вы не хотите, чтобы я шел, так?

— Нет! Вернее, да. Я хочу сказать… — Элизабет набрала в грудь побольше воздуха. — Если вы и в самом деле решили посетить детский праздник в начальной школе — пожалуйста. Но учтите, там будет куча маленьких шумных ребятишек и все будут носиться вокруг, прыгать, кричать, словно племя диких индейцев, а их обезумевшие от шума и толкотни родители будут носиться за ними. Шум, гам, суета и… и… — Элизабет беспомощно развела руками. — Короче, — заключила она, — не думаю, что вам там понравится.

— Это потому, что я, по-вашему, убежденный холостяк?

«Черт, теперь я его обидела», — решила Элизабет, когда Тед, повернувшись, пошел к джипу, припаркованному возле парадного входа.

— Это не так, мистер… Тед. Я просто хотела дать вам возможность отказаться. Я бы поговорила с Мэттом и все ему объяснила.

Между тем Тед открыл багажник джипа и достал оттуда громадную коробку. Он взвалил ее на плечи и направился во двор за домом. Не зная, как поступить, Элизабет пошла за ним следом. Рэндольф остановился и опустил коробку на землю. Элизабет остановилась рядом.

— У меня никогда не было детей, но я не настолько стар, чтобы не помнить своего детства, Элизабет.

То, как он произнес ее имя, оказало странное влияние на Элизабет. Ей вдруг показалось, что он прикоснулся к ней, словно длинные и сильные пальцы Теда погладили ее.

— Я не имела в виду, что…

— Представьте, я все еще помню свои школьные праздники, свою радость и возбуждение. Помню, как долго ждал их и как готовился. Мне повезло: со мной приходили и мать, и отец.

Элизабет прислонилась к ближайшему дереву и вздохнула:

— Вы заставляете меня чувствовать себя виноватой. Вы поступаете так же, как Мэтт. Я отругала его, когда он объявил мне, что пригласил вас. Я пришла в ужас. Мне не хочется, чтобы вы чувствовали себя обязанным. А он назвал меня самой вредной матерью на свете.

Тед усмехнулся:

— Я думаю, он погорячился. И потом, я не чувствую, будто мне навязали этот поход. На самом деле я надеюсь, что действительно получу удовольствие. И я не хочу, чтобы вы испытывали чувство вины. Договорились? Давайте оставим эту тему. Скажите мне лучше, что вы думаете по этому поводу?

Тед наклонился и подтащил картонный ящик поближе. Элизабет присела на корточки и принялась изучать картинку на боковой стенке.

— Гамак! Вот чудо!

— Вы действительна так думаете?

— Да. Мне всегда хотелось иметь гамак, как раз такой.

Если верить рекламе, гамак был сплетен из белого джута с бахромой по краям.

— Вот и мне всегда хотелось иметь гамак. Собираюсь повесить его между этими двумя деревьями.

Тед показал ей, где именно он собирается пристроить свое приобретение.

— Да, летом, в теплый день, было бы здорово… — Элизабет неожиданно замолчала.

— Что было бы здорово? — тихо спросил он, глядя ей в лицо. Поскольку она продолжала хранить молчание, Рэндольф решил подсказать: — Поваляться в нем?

— Разве гамаки не для этого предназначены?

— В общем, да. Как только пожелаете, гамак в нашем распоряжении.

— Спасибо.

— Но вы ведь не пожелаете, не так ли?

Элизабет бросила на Рэндольфа быстрый взгляд, затем отвела глаза.

— Скорее всего нет.

— Но почему?

— Я не люблю напрашиваться.

Тед покачал головой:

— Нет, не поэтому. Вы не хотите лежать в моем гамаке, потому что соседи начнут сплетничать о нас. Они могут подумать, что вы отдыхаете не только в моем гамаке, а еще и в моей постели.

Элизабет показалось, что ее ударили в живот. Ощущение было весьма похожим. В довершение руки и ноги стали ватными, она перестала чувствовать вес собственного тела, лишившись воли и сил к сопротивлению.

— Соседям абсолютно не о чем сплетничать, — с трудом выдавила она.

— Вы делаете все для того, чтобы сохранить дистанцию!

— Вы меня в этом обвиняете?

— Обвиняю?

Рэндольф сдвинул брови, очевидно, подыскивая верное определение тому, что чувствовал.

— Я бы не стал использовать это слово, — сказал он наконец. — Я просто считаю, что с вашей стороны глупо менять свои маршруты лишь для того, чтобы избегать меня.

Элизабет ничего не оставалось, как вести открытую игру. Он ее раскусил. Если она начнет оправдываться, то будет выглядеть еще глупее.

— Я понимаю, почему вы выбрали такую тактику, — мягко продолжал он, — вам надо беречь репутацию. Люди только и ждут, чтобы вы поскользнулись, чтобы можно было назвать вас безответственной матерью, ждут от вас каких-то скандальных поступков.

— Да, принято считать, что молодые вдовы…

— Испытывают сексуальный голод, — без обиняков закончил за нее Рэндольф. — А я холостяк, живу один. Одно это уже ставит меня в ряд подозреваемых. Так что, если вы даже зашли ко мне за чем-то совершенно невинным — за стаканом сахара, например, — сплетники уже решат, что мы успели все быстренько обделать на кухонном столе.

Тед, усмехнувшись, продолжил:

— В быстрых сеансах секса есть своя прелесть, но лично я их не люблю. Это все равно что одним махом выпить бутылку хорошего вина. Вы не можете оценить вкус, потому что вас мучает жажда. Но вино пьют ради букета, а жажду утоляют водой. — Его горячий взгляд был обращен на рот Элизабет. — Некоторые вещи надо смаковать, растягивая удовольствие.

Элизабет уже не могла произнести ни слова, едва ли она была в состоянии даже думать. Сердце, однако, трудилось на славу — билось с такой яростью, что грозило выпрыгнуть из груди.

— Вы дрожите… — Он дотронулся до ее руки возле плеча, там, где кожа покрылась мурашками.

— Я замерзла. Надо было накинуть свитер.

— Пойдемте, я вас провожу.

— В этом нет необходимости.

— Это мне решать.

Оба были упрямы, но капитулировать пришлось все же Элизабет. Она не выключила на кухне свет, и, когда они шли через темный газон, Элизабет невольно подумала о том, что жизнь ее видна как на ладони. Она редко закрывала жалюзи, потому что любила солнечный свет, а вечером просто забывала о них.

Смотрит ли на нее Тед со своей застекленной веранды? Пожалуй, придется взять это на заметку и никогда не появляться на кухне растрепанной и в неглиже. А то ему больше не понадобятся журналы с девочками.

— Поблагодарила ли я вас за то, что вы постригли изгородь с моей стороны? — спросила она, вспомнив, что обязана ему избавлением от тяжелой работы.

— Вы заметили?

— Конечно, спасибо. Как щенки?

— Благоденствуют.

— Хорошо.

Они уже дошли до ее дома, и она могла положить конец этой идиотской беседе.

— Во сколько в субботу? — спросил Тед.

— По-моему, дети сказали в семь, если я не ошибаюсь.

— Да, в семь. Я помню. Я вас отвезу.

Она хотела возразить, но что-то в решительной линии его поджатых губ и подбородка не дало ей затеять спор.

— Хорошо, Тед. До свидания.

— Элизабет… — Он схватил ее за руку, не дав ускользнуть за стеклянную дверь.

— Да?

— Они зажили?

Тед провел большим пальцем по внутренней стороне ее ладони. Его прикосновение было легким и нежным, словно касание перышка, но его с тем же успехом можно было сравнить с электрошоком.

— Мои руки? Да, они окончательно зажили.

Словно сомневаясь, Тед поднес ее руку к своему лицу и внимательно посмотрел на ладонь.

— Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, для чего угодно, — заходите. К черту соседей и то, что они подумают!

Сказав это, он поднял взгляд, и у Элизабет перехватило дыхание. Еще до того как она успела прийти в себя, чтобы ответить, Тед отпустил ее руку и исчез в темноте.

Глава 4

Незнакомец появился из мрака, как порождение тьмы. Он материализовался в человеческом облике и предстал предо мной: высокий, с могучими плечами и узкими бедрами.

Я не видела его лица в темноте, но чувствовала, какое оно. И может быть, оттого, что я его узнала, это внезапное появление не показалось мне пугающим. Возбуждающим — да, волнующим — конечно, запретным — без сомнений; но не пугающим.

Он ничего не говорил, и я молчала. Слова были не нужны. Мы знали, чего ждем друг от друга. В темноте мы могли давать и получать, не ведая запретов. Нас ничто не сдерживало. Главной целью было наслаждение. По сравнению с этой неизбывной жаждой ничто не имело значения: ни личности, ни имена, ни прошлое, ни будущее — только настоящее, где царствовала страсть, которая, как мы знали, будет утолена, к нашему обоюдному удовлетворению.

Он протянул руку и дотронулся до моих волос. Медленно достал из прически ту единственную шпильку, на которой чудом держался весь узел. Шелковистые пряди роскошной волной рассыпались по плечам. Он медлил, пропуская их сквозь пальцы. Я знала, что доставляю ему удовольствие, и хотя черты его лица по-прежнему скрывала темнота, я знала, что он улыбается.

Я прикоснулась к его груди. Странно, но мне не было стыдно. В королевстве темной бархатной ночи не осталось места робости. Дерзость поощрялась — никто не увидит, никто не узнает. Темнота была нашим другом. Она укрывала все своим плащом, стирая границы дозволенного. Здесь ни от кого не требовали отчета, здесь не довлели догмы, не существовало морали, обязанностей. Все служило одной цели — удовлетворению любой прихоти, похоти, воплощению самой сокровенной тайной мечты.

Я сжала пальцы, чувствуя, как ему приятна моя ласка. Вначале на нем была рубашка, но стоило мне лишь подумать о ней, как она исчезла.

Медленно, не торопясь, я перебирала курчавые волосы, покрывавшие его грудь. Его соски были твердыми и выступающими, как маленькие камушки. Я наклонилась и лизнула один из них. Он застонал от наслаждения.

Он сжал мое лицо в ладонях и приподнял его, затем провел по моим влажным губам большими пальцами рук, раздвинув губы, коснулся ими моих зубов. Я тихонько укусила его.

Руки его скользнули по моей шее, затем двинулись к ключицам, груди. Он накрыл мою грудь ладонями и стал нежно сжимать ее, лаская соски.

Наши губы слились в яростном поцелуе. Его язык сплетался с моим. Он грубо прижал меня к стене, появившейся невесть откуда: раньше ее тут не было. Он с трудом сдерживал желание. Его страсть возбуждала меня, заставляя вздрагивать от вожделения.

Он прокладывал тропинку из поцелуев по моему горлу вниз, пока горячий алчущий рот не сомкнулся вокруг моего соска. Я застонала, чувствуя, что глаза у него закрыты. Я знала, что сейчас он делает то, чего ему в этот момент больше всего хочется, и мне вдруг захотелось, чтобы в груди моей появилось молоко, чтобы напоить его, утолить его жажду.

Руки его сжались на моей талии, прежде чем опуститься на бедра. Мне достаточно было лишь попросить, и он удовлетворил бы любые мои желания. Я знала это, но молчала, продлевая изумительное искушение. Кроме того, он предчувствовал и предвосхищал мои желания, забывая о себе. Мне стоило только подумать о чем-то, и он исполнял это.

Он уверенно взял меня и заполнил мое алчущее тело горячим твердым теплом. Он ласкал меня, подводя к краю сознания. Его руки и рот были повсюду.

Он не признавал никаких запретов. Он был создан, чтобы дарить наслаждение. Сила моего освобождения была выше всего, что мне когда-либо доводилось испытывать.

В изнеможении я расслабленно приникла к нему. Нежно и заботливо он гладил меня по волосам, приподнимая их с моих покрытых испариной плеч… Наконец черты его слились со всепрощающей и всеприемлющей тьмой, он оставил меня и растаял в том мраке, откуда вышел.

Я никогда не видела лица моего восхитительного любовника, никогда не слышала его голоса. И все же я узнаю его, когда он придет ко мне снова.

* * *

Непрерывный гул в голове не растаял вместе с исчезновением безликого любовника. Этот гул был у нее в крови, подобно тому как обезболивающее наркотическое вещество задерживается в организме, напоминая о себе и после того, как боль ушла.

Еще не вполне проснувшись, Элизабет открыла глаза. Состояние было как после хорошей пьянки. Не вполне понимая, где она и что с ней, Элизабет огляделась. Постепенно сон отпускал ее. Но, боже, какой усталой она себя чувствовала! Руки и ноги налились свинцом, на влажных губах застыла идиотская улыбка. Совершенно обессиленная, вялая, она не могла заставить себя слезть с кровати. Ночная рубашка промокла от пота и липла к телу. Между ног горел огонь. Соски отвердели.

Внезапно она заморгала, осознав, что шум в голове — не следствие бурной ночи, проведенной с неведомым героем-любовником, а звук, издаваемый бензопилой, доносящийся откуда-то из соседних дворов. Никакого любовника не было: ни загадочного и призрачного, ни настоящего — никакого. Она лежала в постели в одиночестве. И темноты не было. Сквозь щели в жалюзи в комнату пробивался солнечный свет.

Сегодня была суббота. И сегодня вечером у нее свидание с Тедом Рэндольфом.

Тяжело вздохнув, Элизабет опустила ноги на пол. Часы на столике показывали начало десятого. Она дотянулась до халата, лежавшего в изножье кровати, и завернулась в него поплотнее. Поднявшись на ноги, Элизабет с ужасом обнаружила, что они отказываются ее держать.

— Лиле бы это понравилось, — пробормотала она, ковыляя в ванную.

Ничего себе фантазии! Господи! Какой прекрасный пример: некто без лица, голоса, имени и чувства вины. Какая женщина не мечтает втайне о таком удобном партнере хотя бы потому, что с ним все дозволено и можно не думать о последствиях?!

Нет, она явно больна! С нездоровыми, дурными наклонностями. Если бы власти узнали, о чем она мечтает, ее бы тут же лишили материнских прав.

После весьма холодного душа Элизабет спустилась в кухню. Дети с аппетитом поедали сладкие хлопья. Она уже несколько лет, проиграв «сахарную войну», позволяла им есть сладкое вместо продуктов, богатых натуральной клетчаткой. Оправдываясь, она убеждала себя, что постоянный вой по утрам за завтраком тоже здоровья не прибавлял. Она поцеловала и обняла каждого из детей, прежде чем пойти к буфетной стойке с кофеваркой.

— Сегодня вечером праздник, — напомнил Мэтт, набивая рот смесью хлопьев и шоколадного молока: пустых калорий, к тому же разъедающих зубную эмаль.

— Это верно.

Элизабет старалась придать голосу подобающее воодушевление. Всю неделю она старалась не думать о субботнем вечере.

Она не видела Теда с тех пор, как тот проводил ее до дверей кухни в понедельник вечером. Дети ежедневно докладывали ей о самочувствии Пенни и успехах щенков, но о Теде Рэндольфе они ничего не сообщали. Вообще-то она должна была испытывать облегчение оттого, что этот проклятый день наконец настал. Уже завтра утром все будет позади.

— Не опаздывай домой. Тед сказал, что будет у нас за несколько минут до семи, — напомнила Мэган.

— Я обещаю не опаздывать, — резковато ответила Элизабет. Затем немного сбавила тон и добавила: — Мне хватит времени, чтобы переодеться. Сами не забудьте все приготовить. Я оставлю список поручений миссис Алдер.

Обычно по субботам в магазине она чувствовала себя как на иголках. Элизабет виновато думала о том, что дети проводят выходной день без матери. Но сегодня все было иначе. Время летело незаметно. Пробило пять. Она закрыла магазин и поехала домой.

Дети были так возбуждены, что чуть не сбили ее с ног, едва она вошла в дом.

— Тед заходил и сказал, что придет за нами без четверти семь. Мама, побыстрее!

— Мэган, еще целых полтора часа до выхода! Я буду готова. Обещаю.

Но, конечно, она не успела.

Кошка притащила на диван в гостиную что-то липкое и жирное, пришлось его чистить. Мэтт и Мэган устроили потасовку за право владения пультом дистанционного управления. Борьба приняла такой оборот, что Мэтт ударился головой о кофейный столик и поранился — потекла кровь. Пришлось останавливать ее и мыть мальчику голову, а затем замывать пятно на ковре.

Элизабет случайно поцарапала письменный стол. Решив замазать трещину на полировке клеем, она склеила себе пальцы. К тому времени, когда надо было накладывать макияж, она была уже на взводе и не смогла справиться даже с этим несложным делом. Она так и не решила, что наденет. Так что, когда примерно без пятнадцати семь Мэтт зашел к ней проверить, готова ли она, он застал мать босиком и в нижнем белье.

— Мама! — крикнул он, влетая в комнату, и только потом увидел, что она не одета.

Элизабет смерила сына скептическим взглядом. Его наряд годился разве что для сбора мусора.

— Мэтью, эти джинсы на коленях протерлись, надень новые.

— Они жесткие и хрустят.

— Неправда, я их дважды стирала и гладила.

Между тем Элизабет мучительно размышляла — надеть ли юбку «шамбре» или черные брюки?

— Я хочу идти в этих джинсах!

И все же синюю юбку «шамбре».

— Новые. Прошу вас, сэр. И этот свитер так растянулся, что будет мне впору. Надень зеленую рубашку поло.

— Она противная.

— Ты ведь не хочешь показаться на людях…

В дверь позвонили.

— Он пришел! — завопил Мэтт.

— Назад, ко мне! — позвала Элизабет.

Но сын ее не слышал. Он уже летел вниз по лестнице, стараясь перегнать сестру, чтобы первым оказаться у парадной двери.

— Я первый!

— Нет, я!

— Я открою!

— Нет, я!

Элизабет так никогда и не узнала, кому выпала честь открыть дверь. Послышался голос Теда:

— Привет. Вижу, вы уже готовы к бою.

— Мы-то да, — ответила Мэган.

— Но мама не готова, — перебил ее Мэтт. — Она всегда опаздывает, потому что лежит в ванне, пока вся пена не спадет, а потом еще час одевается.

— Ну что ж, мы ведь не особенно торопимся, верно? Давайте подождем ее в гостиной.

Наверху в спальне Элизабет, прикрываясь юбкой, прижалась ухом к двери. Она боялась пропустить что-то важное для себя в разговоре Теда с детьми.

И только осознав, как глупо ведет себя, Элизабет разозлилась. В основном на себя. Решительно застегнув юбку и натянув белый свитер, она наскоро забрала волосы в «конский хвост», подушилась и вышла из комнаты.

Ей не хотелось, чтобы Тед подумал, будто она перед ним ломается, специально опаздывая на свидание. Она довольно решительно направилась к гостиной, но помедлила перед тем, как войти. Он стоял к ней спиной, слушая объяснения Мэтта по поводу строительства боевого корабля из кубиков «Лего», — недостроенный корабль валялся тут же на полу.

— Здравствуйте.

Услышав ее голос, Тед повернулся. На нем были джинсы, простая спортивная рубашка, серый замшевый пиджак, который выгодно подчеркивал необычный цвет его глаз и волос. Особенно глаз. Они были настолько выразительны, что Элизабет, мысленно признав, что ее эскорт — хоть куда, не знала, что делать с ладонями, внезапно ставшими липкими от пота.

— Привет. Мэтт сказал, что вы еще одеваетесь.

Он скользнул взглядом по ее телу, сверху вниз — до ее цвета слоновой кости высоких ботиночек с отогнутыми обшлагами — и снизу вверх, чтобы встретиться с ней взглядом.

— Надеюсь, я не слишком рано?

— Нет. Так мы готовы?

Он кивнул, дети шумно поддержали его.

Мэтт задержал их, заспорив насчет куртки. Элизабет настаивала на том, чтобы он надел легкую куртку, не только потому, что праздник планировалось провести на открытом воздухе, но и потому, что куртка могла хотя бы отчасти скрыть тот наряд, который предпочел для праздника мальчик.

— Чем быстрее ты возьмешь куртку, тем скорее мы уедем, — заметил Тед.

Мэтт тут же взлетел по лестнице к себе и почти мгновенно вернулся с курткой в руках. Тед шел впереди. С флангов к нему примыкали Мэтт и Мэган. Элизабет досталась честь запереть дом. Странно было ехать на переднем сиденье рядом с Тедом, зная, что сзади устроились дети. Стороннему наблюдателю они казались бы обычной американской семьей, выезжающей на прогулку. От этой мысли Элизабет бросило в дрожь.

Она так разнервничалась, что чуть не подпрыгнула, когда Тед сказал ей:

— Вы сегодня очень мило выглядите.

Неожиданный комплимент прозвучал между возбужденными репликами детей.

— Спасибо. И вы тоже. Я имею в виду, хорошо выглядите.

— Благодарю.

Они улыбнулись друг другу. Элизабет не знала, куда деваться, чувствуя на себе его одобрительный взгляд. Она была искренне рада, когда Мэтт отвлек внимание Рэндольфа.

В школе все кипело. Приготовления полным ходом шли и внутри, и снаружи. Школьный парк, площадка и стадион — повсюду носились дети и родители, не успевавшие следить за своими чадами, перебегавшими от одного ярко украшенного прилавка к другому, стараясь попробовать себя в как можно большем количестве игр и состязаний.

В первую очередь надо было приобрести билеты. Элизабет знала, что купить их можно у мамы девочки из одного с Мэган класса — члена родительского комитета школы, и ей ничего не оставалось, как представить ей Теда. Любопытство мамаши было настолько явным, что она дважды ошибалась, давая сдачу.

— Мне самой надо было купить билеты, — сказала Элизабет, как только они отошли подальше.

Она чувствовала на себе любопытные взгляды и прекрасно понимала, о чем перешептываются у нее за спиной.

— Считайте, что это мой добровольный взнос на благо развития школы, — весело ответил Тед. — Так что, ребята, куда отправимся для начала?

Страхи Элизабет по поводу того, что Теду будет скучно, не оправдались. К ее удивлению, Рэндольф получал удовольствие от праздника. Он предложил Мэган поучаствовать в конкурсе с удочкой, и девочка сумела выудить для себя приз. На баскетбольной площадке он поднял Мэтта к себе на плечи, чтобы тому легче было забивать, и Мэтт вернулся с пакетиком «мраморных» карамелек и широкой, во все лицо, улыбкой, от которой у Элизабет защипало в глазах. Она видела, как ее сын тайком бросает взгляды на друзей, гордо шествуя вдвоем с Тедом. У него не было отца, как у других, зато он вовсю пользовался отвагой и удалью Теда.

Они успели поучаствовать еще в нескольких аттракционах, прежде чем Элизабет спросила:

— Кто-нибудь проголодался? Спагетти или хот-доги — выбирайте, — добавила она смущенно: предлагаемые блюда не отвечали ее представлениям о здоровой пище.

— Отличный ассортимент! Я умираю от голода.

Остановились на сосисках в тесте. Мэтт и Мэган съели свои за три укуса.

— Можно нам раскрасить лица, мама? — спросила Мэган, допивая колу.

Мэтт уже неугомонно скакал вокруг стула.

— Да, мама, ты разрешишь? Я хочу превратиться в дьявола!

— Тебе очень подойдет, — насмешливо заметила Элизабет, стирая со щеки мальчика след от горчицы.

— Мама, можно? Это будет стоить всего шесть билетов.

— Мы с Тедом еще не поели.

— Ну, начинается, — с унылым видом простонала Мэган. — Потом вы захотите кофе, и это растянется еще на час.

— Можно им пойти без нас? — спросил Тед.

— Мы можем, мама? Можем?

— Не «можем», а «можно», — поправила сына Элизабет. — Да, можно, если вы обещаете сразу вернуться обратно. Если вы потеряетесь в такой толпе, мы вас никогда не найдем. И еще: держитесь вместе! — крикнула она вслед убегавшим детям.

Зажав в ладонях билеты, которые отсчитал им Тед, дети метнулись из кафетерия в запруженный народом коридор, к тому месту, где раскрашивали лица.

— Ох, везет же тем, у кого столько энергии! — заметил Тед, откусывая от своего хот-дога.

Элизабет виновато посмотрела на него.

— Я вас предупреждала. Увидите, останетесь без сил, когда надо будет возвращаться домой.

— Я чудесно провожу время.

Самое удивительное заключалось в том, что Рэндольф, по-видимому, не кривил душой. Он действительно наслаждался. Ему было так же интересно все, что касалось жизни школы, как и мамашам из родительского комитета был интересен он, Тед Рэндольф, новый знакомый Элизабет Берк. И, словно прочитав мысли своей спутницы, Рэндольф спросил:

— Я не такой, как все? Или у меня начинается паранойя? На меня на самом деле пялятся или мне это только кажется?

Элизабет улыбнулась и застенчиво кивнула:

— На вас действительно все смотрят. Здесь все знают, что я живу одна.

— И как долго вы одна? Когда погиб ваш муж?

Элизабет удивленно посмотрела на Теда.

— Кто-то из соседей упоминал об этом, когда я переехал, — ответил он на немой вопрос. — Сам я не спрашивал.

Наверное, оттого, что он был с ней так искренен, Элизабет не составило труда рассказать ему об обстоятельствах смерти мужа.

— Джон погиб два года назад. Автомобильная авария. Смерть наступила мгновенно.

— Вы и дети тоже были в машине?

— Нет.

— Слава богу!

— Это случилось, когда он ехал на работу. Двое полицейских пришли к нам тем же утром и попросили меня проехать с ними в больницу.

Элизабет положила свой недоеденный бутерброд на бумажную тарелку.

— Я перестилала бумагу на полках в кухне. Никогда не смогу этого забыть. Когда я после полудня вернулась домой, вся посуда стопками стояла на столе и дверцы буфета были открыты. Я не сразу вспомнила почему.

— Внезапная смерть… Должно быть, вам тяжело пришлось.

— Я чувствовала себя так, будто у меня из-под ног ушла земля. Весь мой мир рухнул… — Решительно тряхнув головой, она посмотрела на Теда. — А вы когда-нибудь теряли близкого человека?

— Нет. Не таким образом, — кратко ответил он. — Хотите кофе?

— С удовольствием.

Рэндольф отошел от стола, продираясь сквозь толпу к стойке с напитками. Элизабет осталась стоять, глядя ему вслед. Итак, он потерял близкого человека, но разлучила их не смерть. Как же это произошло? Неужели женщина, которую Тед любил, отказалась от него?

Рэндольф шел, и люди оборачивались на него. Он привлекал к себе внимание каждой из присутствовавших женщин. Но кто мог устоять против его обаяния? Тед производил впечатление грубоватого работяги, однако, как теперь могла судить Элизабет, его внешность оказалась обманчивой. Он умел сочувствовать. И совершенно не стремился доказать словами свою мужественность, не надувался как петух, гордый вниманием женщин. Его мужское начало было достаточно сильным, чтобы говорить само за себя.

Элизабет ни разу не видела в его доме женщину, но для нее было очевидным, что он не монах. Тед обладал исключительной способностью выглядеть одновременно и сексуально, и куртуазно. Он знал, как подойти к женщине, чтобы она чувствовала себя как леди. И он знал, как обращаться с леди, чтобы та чувствовала себя женщиной.

Он не походил на осьминога с хищными щупальцами, так и норовившими схватить, сжать и не отпускать. Несколько раз Элизабет чувствовала деликатное прикосновение его ладони к спине, когда он легонько подталкивал ее вперед. И все же эти легкие прикосновения, не более чем вежливые, неизбежно вызывали в ней сладостную дрожь.

Нет, Тед Рэндольф отнюдь не был неловок с женщинами. Тогда почему же он оставался холост? Возможно, у него за плечами были несчастливый брак и омерзительный бракоразводный процесс, отвративший его от мысли жениться вновь? Или ежемесячные алименты составляют столь значительную сумму, что второй брак невозможен по финансовым причинам? А вдруг он просто наслаждается сексуальной свободой холостяцкой жизни? Но почему она до сих пор не видела в его доме женщин?

Тед поставил перед ней чашку с кофе, на котором аппетитно поднималась пена.

— Сахар? Сливки?

— Сахар.

Он передал ей пакетик, который захватил с собой вместе с кофе. Элизабет задумчиво открыла пакетик и, высыпав сахар в чашку, размешала пластиковой ложкой.

— Вы когда-нибудь были женаты, Тед?

— Нет.

Он медленно тянул кофе, глядя на нее сквозь поднимающуюся пену.

— Да?

Элизабет надеялась, что он пойдет ей навстречу, но, похоже, его частная жизнь должна была оставаться для посторонних тайной за семью печатями.

— Я обычной сексуальной ориентации, если это то, что вас интересует.

Элизабет обожгла язык. От смущения ее лицо и шея покраснели.

— Это меня не волнует.

— Уверен, что это не так.

Она просто не в силах была выдержать его дразнящий взгляд.

— Возможно.

— Вы меня не обидели. К несчастью, если бы мне пришлось доказывать вам, что я гетеросексуален, обиделись бы вы. — В его глазах плясали озорные огоньки, и от этого они стали еще ярче и пронзительнее. — Хотя я был бы счастлив пойти вам навстречу, потребуй вы доказательств.

На этот раз Элизабет покраснела как рак.

— Я вам верю, — выдавила она, а затем, прочистив горло, добавила: — Но в ваши годы мужчины обычно бывают женаты.

— К тому времени, как человек доживает до моих лет, он все в жизни пробует хотя бы раз, — ответил он, вновь поддразнивая ее взглядом. Натешившись вдоволь ее смущением, Тед опустил глаза и, глядя в чашку с кофе, сказал: — У меня было несколько возможностей жениться. Было не одно серьезное увлечение, но до того как решиться пойти под венец, кто-либо из нас двоих или оба сразу теряли интерес друг к другу. — Подняв голову, он спросил: — А вы почему повторно не вышли замуж?

Мысленно Элизабет пыталась представить себе, что это были за «серьезные увлечения», и так задумалась, что вопрос застал ее врасплох. Она даже не сразу поняла, о чем Тед спрашивает.

— Я очень любила Джона. У нас была хорошая семья. Долгое время после его смерти я ничего не замечала, затем занялась магазином. Вы знаете, что это такое — в одиночку вести дело. Проблемы возрастают в геометрической прогрессии, если все в руках вдовы с детьми. Мне приходилось быть им и отцом, и матерью. Все это, вместе взятое, не оставляло ни сил, ни времени на личную жизнь. И, — добавила она, набрав для большей решимости воздуха в легкие, — я пока никого не полюбила.

— Думаю, что дело главным образом в этом, я угадал?

— Вы хотите сказать, что никогда не любили?

— Испытывал желание, страсть… Да. У меня было много женщин, с которыми мне нравилось спать, но чертовски мало тех, с кем бы мне хотелось просыпаться.

Сквозь шум толпы Элизабет тем не менее расслышала его тихие слова:

— Возможно, этот фактор будет определяющим. Я узнаю, что полюбил, когда пойму, что с этой женщиной я готов встречать каждое утро.

Их взгляды встретились, ни он, ни она не могли отвести глаз. Наваждение разбил голос Мэтта:

— Эй, Тед, посмотри!

Лицо мальчика представляло собой маску из красной и черной краски; своей, не нарисованной, оставалась только широкая улыбка. Лицо Мэган было разукрашено на манер печальной куклы Пьеро, с выразительными глазами, слезами на белых щеках и ртом в форме кроваво-красного сердца.

— Мэган, ты отлично выглядишь! — воскликнул Тед. — Но где, черт побери, Мэтт?

Мальчишка, рассмеявшись, принялся колотить Теда в грудь. Когда приступ веселья закончился, Мэган спросила:

— Вы уже допили свой кофе?

Тед посмотрел на Элизабет и беспомощно развел руками:

— Да, мы закончили.

Тед помог Элизабет встать, галантно отодвинув стул.

Наклонившись к ее уху так, чтобы она могла расслышать его, он спросил:

— Стоит ли нам заняться чем-нибудь на открытом воздухе?

— Думаю, да. В любом случае надо доказать Мэтту, что он не зря бегал за курткой.

Тед со смехом приобнял ее за плечи. Жест был всего лишь дружеским. Он и не думал ее соблазнять. Почему же тогда сердце так бешено забилось? Не станет мужчина рассказывать о женщинах, с которыми спал, той, которую собирается уложить в постель. О прошлом болтают с приятельницами. Если их отношениям и суждено развиваться, то они перерастут в дружбу, а никак не в любовный роман. Они будут друзьями, но не любовниками.

Однако Тед, похоже, не видел картины, которую мысленно нарисовала Элизабет.

— Осторожно, — сказал он, когда она оступилась на неровном грунте спортплощадки.

Рэндольф переплел свои пальцы с ее, и они пошли дальше, взявшись за руки. Его локоть прижался к ее груди. И мгновенная реакция ее тела в пух и прах разбила все хитроумные теории.

— Можно нам покататься на телеге с сеном, мама?

— Конечно.

Голос ее был тонким и слабым.

Мэган и Мэтт живо забрались на телегу.

— Простите, — сообщил возница, — я не имею права везти детей без одного из родителей.

— Нет проблем, — ответил Тед. — Мы тоже едем.

Он забрался на телегу и протянул руку Элизабет. Как-то так получилось, что ситуация вышла у нее из-под контроля. Все, кто уже находился на телеге и стоял сзади них в очереди, выжидательно смотрели на нее. Она могла либо устроить неприятную сцену, либо подать Теду руку, чтобы тот затащил ее наверх. Элизабет предпочла последнее.

Тед удостоверился, что Мэтт и Мэган благополучно устроились, и только после этого отыскал свободное место для них с Элизабет. Она тщательно обернула юбку вокруг ног, чтобы не касаться его бедром.

— Разве не здорово, мама? — спросила Мэган поверх голов сидевших между ней и Элизабет людей. Многие обернулись в ее сторону.

— Прекрасно! — ответила Элизабет, выжимая улыбку. Она слишком явно чувствовала руку Теда у себя за спиной, которой он опирался о борт телеги. Если бы она отклонилась назад, даже совсем чуть-чуть, то прикоснулась бы к его руке, а это все равно что оказаться в его объятиях. Еще никогда Элизабет не держалась так подчеркнуто прямо.

Мужчина, управлявший повозкой, стремился выжать из нее все, что возможно. Загрузив последнюю пару, он, вежливо улыбаясь, сказал:

— Подвиньтесь, пожалуйста, так, чтобы все могли поместиться. Мадам, если вы не против, сядьте к мужу на колени, пожалуйста, — так освободится еще немного места.

С ужасом Элизабет осознала, что он обращается к ней. Все посмотрели в сторону несговорчивой парочки.

— Давай, Элизабет?

Она слышала его тихий вопрос, и голос был нежен, как дыхание, но посмотреть на него Элизабет так и не решилась. Вместо этого, чувствуя себя совершенно беспомощной и покорившись судьбе, она без сопротивления позволила Теду приподнять себя и посадить к себе на колени.

— Спасибо.

Возница поднял задний откидной борт и закрыл его на засов за последними из пассажиров. Затем прошел вперед, уселся на козлы и взял в руки поводья. Тряхнув ими, он оглянулся, весело крикнув:

— Держись, народ! Поехали!

Тележка резко сдвинулась с места. Элизабет, сидевшая слишком напряженно и прямо, потеряла равновесие и дернулась, опрокинувшись на грудь Теда Рэндольфа. Ягодицы ее оказались между его ногами. Она слышала, как он тихо застонал, и подумала: был это стон боли или удовольствия? Спросив себя, что бы ее больше устроило — первое или второе, — она так и не нашла ответа.

— Ты слышала, что сказал этот мужчина, мама? — крикнула ей со своего места Мэган. — Он решил, что Тед — твой муж.

— Это было бы классно, — поддержал чернолицый дьявол. — Тогда у меня был бы настоящий папа вместо того, который живет в раю.

Застонав, Элизабет закрыла глаза, мечтая превратиться в невидимку. Она благословила доброго человека, затянувшего песню и отвлекшего от нее всеобщее внимание. Она чувствовала даже сквозь замшевый пиджак, свитер и рубашку, как вибрирует от беззвучного смеха грудь Теда.

— Напомните мне наказать детей позже, — пробормотала она. — Простите меня, пожалуйста, Тед.

— За что?

— За эту постыдную ситуацию.

— Вы зря смущаетесь.

— И еще за то, что мне приходится сидеть у вас на коленях. Я надеюсь, вам не слишком неприятно?

Его глаза не отпускали ее глаз.

— Вам не за что извиняться. На самом деле, пока мы здесь, на телеге, мы можем позволить себе расслабиться и насладиться… поездкой.

Он был очарователен, его манеры безупречны. Он мог бы бессовестно воспользоваться представившимся случаем, учитывая тесноту, но Тед вел себя как джентльмен.

Настоящий джентльмен. Разве не предложил он ей свой пиджак, когда вечером похолодало? Рэндольф накинул ей пиджак на плечи, и в этот миг Элизабет почувствовала на затылке тепло его дыхания. И вот тогда ей страшно захотелось расслабиться, забыть об осанке и склонить голову ему на плечо.

Весь субботний вечер прошел в том же ключе: исключительно доброжелательно, дружески и без намека на вольность. Тед прекрасно справился со своей задачей, выразив Мэган и Мэтту свои соболезнования по поводу того, что лотерейные билеты, на которые они собирались выиграть плеер, оказались пустыми. Он поблагодарил каждого из детей в отдельности за приглашение на осенний фестиваль. Он не высадил их у бордюра, а уважительно проводил до парадной двери и проследил за тем, чтобы они вошли в дом. Его улыбка была открытой и ясной, без чувственной подоплеки, когда он пожелал Элизабет спокойной ночи и поблагодарил за то, что она позволила ему пойти вместе с ними.

Он был безупречен.

Тогда почему же Элизабет чувствовала себя такой чертовски разочарованной?

Почему ночью в своей спальне с притушенной лампой и закрытыми жалюзи она мечтала о том, чтобы Тед разрешил себе что-то недозволенное?

Он мог бы незаметно поцеловать Элизабет в шею, когда она сидела у него на коленях на телеге, мог слегка прикоснуться к ее груди, только для того, чтобы дать понять, что он знает о существовании оной и считает, что она не так уж плоха для почти тридцатилетней матери двоих детей.

Когда Рэндольф помогал ей сойти с тележки, он мог задержать ее в объятиях. Мог напроситься на чашечку кофе, когда дети уже были отправлены в спальни. Он мог бы по-дружески поцеловать ее в щеку на прощание. Тед мог бы совершить хоть что-нибудь, что сделало бы его в ее глазах чуть менее вежливым и милым, зато более возбуждающим.

Нельзя сказать, что Элизабет действительно желала, чтобы между ними, как пишут в романах, «проскочила искра». Нет. На самом деле она и не мечтала, что все пройдет так гладко. Тед при более близком знакомстве показал себя на редкость привлекательным мужчиной. Кто бы мог подумать, что он способен так вести себя с ней? Рэндольф явно пользовался успехом у женщин. Романтические истории, на которые он намекал, женщины из его прошлого не давали Элизабет покоя. Ей страшно хотелось взглянуть хотя бы на одну из его бывших пассий. Такой мужчина, как он, не станет томить себя длительным воздержанием. Он джентльмен, но живой человек. Ведь всякий раз, когда телега подскакивала на кочках, она чувствовала… Да уж, Элизабет знала наверняка, что мужчина в нем не умер.

Дьявол, все это смешно и глупо, наконец! Разозлившись на себя, она выключила свет и натянула одеяло до подбородка. И все же Элизабет так и не удалось справиться с собой: она готова была возненавидеть Теда за то, что тот оказался таким паинькой.

Глава 5

Элизабет пребывала в дурном настроении. Она проснулась раздраженная и злая и в том же расположении духа дожила до полудня. Пришло время ехать за покупками. Поскольку супермаркет находился недалеко от дома и задерживаться она не собиралась, Элизабет решила оставить детей дома. Действительно, без них делать покупки намного проще и быстрее: никто не ныл, не канючил, не упрашивал купить что-нибудь из того, что было им попросту не по карману.

Супермаркет был почти пуст. Элизабет сверилась с заранее составленным списком, быстро набрала в корзину нужные продукты и направлялась к кассе, когда увидела Теда, входившего в магазин. Если бы он не заметил ее, она постаралась бы избежать встречи.

Но теперь скрываться было поздно, и Элизабет, вяло улыбнувшись, кивнула ему и, развернув тележку, быстро пошла обратно. Полагая, что счастливо избежала нежелательной встречи, она завернула за угол, чтобы пройти к другой кассе, и тут нос к носу столкнулась с Тедом.

— Привет!

— Привет, Тед.

— У вас полная тележка.

— Запас на неделю. Бакалею я предпочитаю закупать в выходные. По будням я обычно занята. Но, кажется, еще не было случая, чтобы я не забыла что-нибудь купить. Вот и приходится заскакивать в магазин чуть ли не каждый день.

Все это Элизабет выпалила скороговоркой и, не зная, что еще сказать, замолчала. Переминаясь с одной ноги на другую, она безмолвствовала. Хранил молчание и Тед.

— Я думала, вы смотрите бейсбол, как все.

Тед усмехнулся:

— Сейчас перерыв. Я вышел освежиться.

В руках у него была корзина с картофельными чипсами и упаковка с шестью банками пива.

— Ах, тогда не смею вас задерживать! — сказала Элизабет, устремляясь вперед.

— Если вы уже все купили, я провожу вас домой и помогу донести покупки.

— Нет! — неожиданно громко воскликнула Элизабет, чем привела Теда в замешательство.

Элизабет и сама удивилась своей реакции.

— Я хотела сказать, — пролепетала она извиняющимся тоном, — что не хотела бы отвлекать вас от игры.

— Без проблем, — ответил Тед. — «Чикагские Медведи» ведут в счете. Они переиграли соперников на двадцать одно очко, так что исход ясен — смотреть дальше скучно.

Не давая ей возразить, он, добавив к ее покупкам свое пиво и чипсы, покатил тележку к кассе. Ни дать ни взять — капитан судна, сменивший у руля первого помощника.

— В самом деле, Тед, не нужно…

— О, здравствуйте!

Тед обогнул прилавок и едва не врезался в тележку той самой родительницы из школы, что продавала билеты на празднике.

— Здравствуйте, — упавшим голосом произнесла Элизабет.

— Мы, кажется, встречались вчера на празднике. Вам понравилось?

Активистка переводила взгляд с Теда на Элизабет и обратно.

— Я чудесно провел время, — ответил Тед, понимая, что вопрос адресован в основном ему.

— Как мило! Иногда эти праздники действительно удаются на славу.

Поскольку в следующие несколько секунд никто не произнес ни слова, даме осталось лишь попрощаться и исчезнуть.

— До встречи, — сказала Элизабет.

Теперь, без сомнения, члены родительского комитета станут обсуждать ее отношения с Тедом. Всем станет ясно, что миссис Берк не просто приятельница того мужчины, с которым они приходили на праздник. Если уж они в воскресенье днем пришли вместе в магазин, это значит… Остальное каждый додумает сам.

Элизабет подождала, пока женщина отойдет подальше, затем вынула из тележки пиво и чипсы и подала их Теду.

— Я только что вспомнила, что мне надо еще кое-что взять. Спасибо за предложение помочь, но вам лучше вернуться домой одному. До свидания.

Элизабет не стала дожидаться ответа. Поскольку знакомая женщина отправилась в молочный отдел, Элизабет двинулась в противоположную сторону, туда, где продавались фрукты и овощи. Переходя от одной витрины к другой, она тянула время, решив, что Тед Рэндольф не станет задерживаться и, расплатившись, уйдет до того, как она подойдет к кассе.

— Что происходит?

Элизабет уронила апельсин, который внимательно рассматривала. Тед вновь оказался рядом с ней. Впервые Элизабет увидела его таким рассерженным.

— Я не понимаю, о чем вы…

— За что мне дали отставку?

— Я и не думала вас обижать.

— Не думали?

— Нет. Я… я просто вспомнила, что обещала купить детям тыкву, чтобы сделать из нее фонарь.

Элизабет опустила глаза, и взгляд ее упал на прилавок с апельсинами: красноречивое свидетельство необдуманной лжи.

— Я просто еще не дошла до тыкв, — оправдываясь, сообщила она и решительно направилась от прилавка с апельсинами в тот угол, где были разложены нарядные разноцветные тыквы.

До Хэллоуина оставалось еще целых две недели. Фонарь из тыквы, сделанный сегодня, до праздника наверняка сморщится или сгниет, но Элизабет об этом не думала.

Каждая тыква подверглась тщательному осмотру. Сама Элизабет, в свою очередь, тоже стала объектом изучения. Сдвинув брови, Тед Рэндольф наблюдал за ней. Она даже рада была, что надела розовый трикотажный свитер, отнюдь не новый и не нарядный. Едва ли он сможет заподозрить ее в стремлении обольстить кого-то своей внешностью.

Тед тоже был одет кое-как, но и в этом наряде умудрялся выглядеть чертовски сексуально: ленивая небрежность воскресного дня, когда можно долго нежиться в кровати и думать только об удовольствиях. На нем были джинсы, ставшие совсем светлыми от долгой носки, трикотажный свитер с почти стершейся эмблемой университета, на ногах — растоптанные кроссовки.

Действительно, Рэндольф выглядел как человек, только что поднявшийся с постели и надевший первое, что попалось под руку. Непонятно, почему эта мысль заставила Элизабет так переживать. Наверное, потому, что она представила его в постели… и себя рядом с ним. Как она, лежа в разнеженной позе, смотрит, как он натягивает джинсы на узкие мускулистые бедра, как застегивает молнию.

Ей совсем не хотелось замечать детали, касавшиеся Теда: во что он одет, как смотрит, как улыбается, как от него пахнет и как он причесан (или не причесан). Как ни странно, она затаила на него обиду, оттого что он не попытался соблазнить ее накануне вечером. Конечно, она дала бы ему от ворот поворот, но он мог хотя бы попытаться! Неужели она настолько непривлекательна? Неужели она для него недостаточно хороша?

Сегодня утром Элизабет опять проснулась с воспоминаниями о любовнике, навещавшем ее во сне. Но на этот раз она разглядела его лицо, и сходство ночного возлюбленного и мужчины, изучавшего ее сейчас своими проницательными голубыми глазами, было, увы, ужасающим.

— Ну как, выбрали? — спросил он.

— А какие тыквы больше нравятся вам?

— Мне нравятся те, что поупитанней.

— И мне тоже. Что вы думаете об этой? — спросила Элизабет, указав на большую пузатую тыкву.

— Выглядит неплохо.

— Я попрошу доставить мне ее на дом.

— Я донесу.

— В самом деле, Тед, не стоит беспокоиться. Вы пропустите матч.

Несколько секунд он молча смотрел на нее тяжелым взглядом, потом, словно решив что-то для себя, сказал:

— Ладно. Возможно, сегодня вечером я смог бы зайти и помочь вам вырезать середину.

— Спасибо, я справлюсь сама.

— Это может быть довольно опасно. Нож соскользнет, и…

— Я в состоянии сделать фонарь из тыквы для моих собственных детей.

Элизабет даже не пыталась казаться вежливой. Тон ее был достаточно стервозным. Естественно, Теду он не понравился, и Рэндольф тоже не стал скрывать своего отношения к происходящему. Элизабет догадывалась, что он не отступит, и оказалась права. Опустив свою корзинку на груду аппетитных яблок, он придвинулся к ней вплотную, так, что его лицо оказалось в нескольких дюймах от ее лица.

— Хорошо, оставим в покое фонарь, оставим в покое тыкву, забудем о покупках. Давайте поговорим о чем-нибудь еще. Какая муха укусила вас за зад после вчерашнего вечера?

Элизабет от удивления приоткрыла рот. Такого она от него не ожидала. Элизабет даже подумала, что ослышалась.

— Я не понимаю, о чем вы, — заявила она, поспешно отступая.

— Еще как знаете! Что произошло со вчерашнего вечера до сегодняшнего полудня, что сделало меня персоной нон грата?

— Ничего.

— Вот и я так думаю. Почему же мы перестали быть друзьями? Из-за толстозадой тетки, на которую мы только что наткнулись? Это ее любопытство так на вас подействовало? Вы позволили себе опуститься до ее уровня? Вы боитесь сплетен? Боитесь, что вас осудят за то, что вы были вместе со мной? — Тед провел рукой по взъерошенным волосам. — Послушайте, Элизабет, о вас станут говорить уже только потому, что вы — молодая вдова с приятным лицом и великолепным телом. Они станут сплетничать о нас вне зависимости от того, будем мы спать вместе или нет.

— Этому не бывать!

Он прищурился и вдруг резко схватил корзину и пошел прочь. Золотистые яблоки покатились на пол.

— Все верно, вы — такая же, как эта толстая дура! — процедил он, обернувшись. — Хамелеоны — всего лишь ящерицы, меня от них в дрожь бросает.

Дома Мэтт заметил:

— Этот фонарь весь сморщится к Хэллоуину.

— Тогда мы сделаем новый, — сообщила Элизабет недоумевающим детям.

— Почему ты положила его на окно, выходящее на задний двор, мама? Ведь его не будет видно с улицы.

— А разве там он плохо смотрится?

— Нет, фонарь красивый, да только его там никто не увидит, кроме нас.

«Нас и человека, который живет в соседнем доме», — подумала Элизабет. Именно поэтому она поставила внутрь тыквы самую большую свечу из тех, что удалось найти, и с гордостью водрузила фонарь на кухонный подоконник, как раз напротив застекленной веранды соседнего дома. Факт, что там все еще не горел свет и джипа не было на месте, несколько омрачал ее торжество. Как и то, что, когда она прорезала дырки для глаз в тыкве, нож соскочил. Пришлось скрепить разрезанную часть зубочисткой. Впрочем, сосед все равно не мог этого заметить со своей веранды.

— Фонарь мы сделали просто так, чтобы доставить себе удовольствие, — с улыбкой дивы из телевизионной рекламы вещала Элизабет (в отличие от натренированных девиц из телешоу она еще не научилась говорить глупости и при этом не испытывать неловкости). — Когда эта тыква сморщится, мы купим другую и сделаем новый фонарь. А теперь помогите мне убрать мусор.

— Можно поесть семечек?

— Не сегодня. Пора спать.

Прошел еще час, прежде чем дети улеглись. Наконец они стали засыпать. Во время вечерней молитвы Элизабет не без смущения услышала, что имя Теда пополнило список близких, для которых дети просили у Бога благословения. Нельзя сказать, что она обрадовалась этому пополнению, скорее расстроилась. Его имя прозвучало рядом с именами Элизабет, Джона, тети Лилы и бабушки с дедушкой. Заочно дети причислили Теда к членам семьи. Миссис Алдер, их няня, то упоминалась, то нет: в зависимости от того, как проходил день. Элизабет занимал вопрос, насколько прочно положение Теда в этом иерархическом списке, переиграл ли он миссис Алдер или нет. Наверное, во имя душевного спокойствия ее детей не следовало допускать, чтобы он вошел в число избранных, упоминающихся постоянно.

Он все еще не приехал; в соседнем доме было по-прежнему темно, когда Элизабет загасила свечу в новеньком тыквенном фонаре и поднялась к себе в спальню. Она решила взять книгу, чтобы нагнать сон, но не смогла прочитать и нескольких страниц модного, умного, но очень скучного романа.

Как он смел говорить с ней в подобном тоне? «Какая муха вас укусила за зад?!» Чего он ждал от нее? Как, по его мнению, она должна была поступить, увидев его в магазине? Затрепетать от счастья? Скромно потупить взор и, краснея, словно школьница, пролепетать слова благодарности за прекрасно проведенный вечер? За то, что он согласился сопровождать ее и детей на школьный праздник?

И он еще посмел назвать ее хамелеоном! Что это за демонстрация уязвленного самолюбия? Надо было уничтожить эту чертову дружбу в зародыше. Он чересчур непредсказуемый и взрывоопасный.

На самом деле Элизабет знала о нем слишком мало. Впрочем, ей и не хотелось знать больше. Надо вернуть их отношения на исходные позиции, на которых они находились до того, как Малышка влезла на дерево. Мистер Тед Рэндольф должен оставаться всего лишь соседом. Да будет так, решила Элизабет.

И все же она не выключала свет до тех пор, пока не услышала знакомый звук подъезжающего джипа. Убедив себя, что страшно хочет спать, Элизабет выключила торшер и залезла под одеяло.

Но через несколько минут она со злостью скинула одеяло, ругаясь сквозь зубы. Элизабет вспомнила, что оставила включенным поливальное устройство на газоне — гидрант продолжал работать. Она включила его часов в пять и забыла выключить. За воду приходилось платить по счетчику, так что оставлять его работать всю ночь было бы слишком расточительно. Ничего не поделаешь, пришлось спуститься по темной лестнице вниз и, пройдя через кухню, выйти на задний двор.

Бетонный порог неприятно холодил босые ноги. Элизабет поежилась — ночи становились прохладнее день ото дня. К тому же она забыла накинуть на ночную рубашку халат. Придерживая кружевной подол, чтобы не замочить его о влажную траву, она на цыпочках подошла к работающему гидранту, встроенному в фундамент дома. В темноте она не сразу отыскала кран. Отключив воду, она на всякий случай еще раз завернула кран. Затем выпрямилась и огляделась.

Крик замер у нее на губах. Элизабет приложила руку к груди — сердце отчаянно билось. Во дворе кто-то был.

От стены отделилась темная фигура, и лунный свет осветил ее. Элизабет облегченно вздохнула: к ней приближался сосед — Тед Рэндольф.

Элизабет не стала задавать сакраментального вопроса, что он делает на ее территории, поскольку догадывалась об этом.

Она не удивилась и поэтому даже не шелохнулась, когда он дотронулся до ее волос, пропустив шелковистую прядь сквозь пальцы. Тед неторопливо мял волосы. Должно быть, он наслаждался ощущениями. Казалось, ее волосы придают чувствительности и чувственности его пальцам. Затем он опустил ладонь ей на шею. Пальцы его источали вибрирующее тепло, толчками проникавшее в кровь, и Элизабет послушно склонила голову набок.

Он прижал тубы к нежному изгибу ее шеи. Затем, заглянув ей в лицо, дотронулся до губ большим пальцем. Отвечая на его прикосновения, губы Элизабет стали настолько податливыми и послушными, что раскрылись сами собой, как лепестки цветка. Он провел по ним подушечкой большого пальца.

Осмелев, Элизабет положила ладонь ему на грудь. Отодвинув расстегнутую рубашку, она дотронулась до обнаженной кожи, провела рукой по жестким курчавым волосам, коснулась сосков.

Тед издал короткий хрипловатый стон и слегка прижал ее к стене дома. Он опустил голову. Глаза его закрылись за мгновение до того, как он коснулся губами ее губ. Тед чуть повернул голову и достал языком горячее нёбо ее ждущего рта. Элизабет обмякла, ослабев. К счастью для нее, за спиной была надежная опора — кирпичная стена. У нее не было ни сил, ни воли: вся во власти нахлынувших чувств и ощущений, она наслаждалась тем, что умело дарил ей Тед Рэндольф. Еще никто и никогда ее так не целовал. Никогда. Даже в ее мечтах и фантазиях. Его поцелуй, казалось, извлекал из нее душу и в то же время наполнял ее тело огнем.

Язык его проникал в рот короткими толчками в одном ритме с ее прерывистым дыханием. Затем он останавливался и начинал медленные круговые движения по ее нёбу, словно желал узнать форму и вкус каждого бугорка. Элизабет казалось, что ее сердце вот-вот выскочит из груди. Перед глазами то вспыхивал, то мерк таинственный свет.

Между тем его язык покинул недра ее рта, но лишь для того, чтобы продолжить упоительные исследования. Его влажные полуоткрытые губы медленно продвигались вдоль ее шеи. Поиграв мочкой уха, он тихонько прикусил ее. Он целовал горло, ключицы, грудь. Потом, когда губы его сомкнулись вокруг ее соска, спина Элизабет прогнулась и она вцепилась ему в волосы. Тед втянул сосок, словно желал высосать молоко.

Обхватив Элизабет за талию, он прижал ее к себе, демонстрируя свое возбуждение. Она дернулась ему навстречу. Все сильнее прижимаясь к ней, Тед зажал ее лицо в ладонях и с жадностью целовал.

Прошло мгновение, и он пропал, растаял во тьме.

Среди абсолютной тишины Элизабет слышала только свое сбивчивое дыхание, глухие удары сердца и прерывистый звук падающих капель. Этот плеск воды — капли падали в грязную лужицу, образовавшуюся вокруг крана, — был той единственной нитью, что связывала ее с реальностью, единственным намеком на то, что случившееся с ней произошло на самом деле, а не явилось плодом разнузданного воображения.

На заплетающихся ногах она вернулась в дом, поднялась наверх, зашла в спальню. Закрыв дверь, она остановилась, прислонившись к двери спиной, слишком слабая, чтобы идти дальше. Сердце по-прежнему сильно билось. Элизабет поднесла руку к лицу и дотронулась до губ. Они все еще были влажными и теплыми и слегка болели. Элизабет чувствовала, что они чуть припухли, натертые жесткой щетиной призрачного гостя. Такого уж призрачного? Нет, пожалуй, вполне реального. Она даже знала, как его зовут и где он живет.

Так, значит, все произошло на самом деле! Но как это могло случиться? Как она могла позволить этому случиться? Почему?

Потому что она была всего лишь женщиной из плоти и крови. Элизабет знала, что такое страсть. Ее потребности не умерли вместе с Джоном Берком. Ее естественные желания нельзя закопать вместе с телом покойного мужа. В этих желаниях и потребностях нет ничего постыдного. Но в том, как она позволила себе удовлетворить их, было что-то низкое и недостойное. Тайные встречи с соседом на заднем дворе среди ночи… Украдкой, чтобы никто не узнал… Неужели она опустится до того, что сделает это нормой? Нет, этому не бывать. Раз уж дело принимает такой оборот, раз уж она не может справиться со своими страстями, надо найти другой, более достойный выход из ситуации. Из двух зол выбирают меньшее.

И тут, движимая то ли вдохновением, то ли страстью, Элизабет решительно подошла к трюмо и вытащила из запиравшегося выдвижного ящика блокнот и ручку. Чернила изливались из пера, как кровь из вспоротой вены. В комнате холодало, но Элизабет не бросала работу даже для того, чтобы накинуть халат. Она не остановилась до тех пор, пока ее фантазии — первая о конюхе, вторая о незнакомце — не оказались на бумаге. И, странное дело, чудо свершилось. Извращенная игра воображения прекратилась, словно терзавшие ее образы прорвались из воспаленного мозга на волю, попали в блокнот и остались там, пригвожденные к бумажным листам.

Потом Элизабет уснула и спала крепко и без сновидений, а наутро она первым делом позвонила Лиле, торопясь сообщить о своем решении.

Только потом, несколько часов спустя, она начала терзаться сомнениями. Лила, безусловно, обрадовалась тому, что сестра приняла решение в ее пользу. Опасаясь, как бы Элизабет не передумала, Лила заехала к сестре, чтобы забрать написанное накануне ночью.

Она буквально выхватила страницы из рук сестры.

— На всякий случай, — сказала она и тут же спросила: — Что заставило тебя решиться?

Элизабет радовалась тому обстоятельству, что все происходило в понедельник утром и обеим приходилось спешить. Времени для обстоятельного разговора не хватало, и, следовательно, не пришлось объяснять мотивы своего странного поступка. Тем более что говорить кому-либо о том, что произошло накануне ночью, Элизабет не собиралась. Этот секрет она намеревалась хранить до гробовой доски.

— Лишние деньги не помешают, — уклончиво ответила она. — Если ты считаешь, что мои опусы достойны опубликования, отправь их в редакцию. Но имей в виду: ты не заденешь моих чувств, если сочтешь, что они никуда не годятся.

— Сгораю от любопытства. Так хочется поскорее прочитать! — сказала Лила, облизнув губы.

Все утро Элизабет ждала звонка от сестры. К обеду она решила, что раз Лила не звонит, то, наверное, рассказы ужасные.

В отеле было тихо, покупателей почти не было. После ленча, состоявшего из сыра и фруктов, Элизабет принялась за изучение каталогов. Когда зазвенел колокольчик над дверью, извещавший о появлении клиента, она подняла голову с дежурной улыбкой.

Улыбка застыла на ее губах, когда она увидела на пороге Теда Рэндольфа. Элизабет едва не упала с высокого табурета. Несколько секунд, показавшихся ей вечностью, они смотрели друг на друга.

Наконец он произнес:

— Привет.

Элизабет побоялась встать — колени ее предательски дрожали. Влажными ладонями она разгладила юбку. Мочки ушей безбожно горели.

— Здравствуйте.

И вновь повисла напряженная тишина. Тед первым отвел взгляд и осмотрелся.

— Я заглядывал в ваш магазин через витрину, но внутри никогда не был. Здесь очень мило.

— Спасибо.

— И пахнет приятно.

— Я продаю и мешочки с пряными травами.

Элизабет показала корзину, наполненную маленькими подушечками из кружев, набитыми сухими цветами и ароматными растениями.

Неужели она действительно ночью млела в объятиях этого мужчины? Обнаженная, если не считать тонкой батистовой ночной сорочки? Неужели это она страстно прижималась к нему и целовалась так, что и сейчас, много часов спустя, от одного воспоминания у нее кружилась голова? Неужели это они спокойно обсуждают ассортимент товаров, говорят о мешочках с пряностями? В субботу ночью она готова была убить его за то, что он не предпринял попытки соблазнить ее, за то, что был таким выдержанным. Ну что же, прошлой ночью Тед вел себя иначе. Но вместо того чтобы испытывать гнев, Элизабет чувствовала смущение.

Она наблюдала, как он подошел к стеллажу с подарочными, пропитанными духами изданиями и, взяв в руки книжку, понюхал ее.

— «Шанель»? — спросил он, глядя на Элизабет через плечо.

Она молча кивнула. Интересно, кто из его знакомых любит «Шанель»?

Положив книгу на место, Рэндольф подошел к высокому стенду с конфетами. Она разложила коробки так, чтобы вид радовал взгляд, но на такое скрупулезное изучение, каким подверг коробки Тед, не рассчитывала.

— Открытая коробка — для покупателей. Вы можете попробовать, если хотите.

— Верный подход к бизнесу, но, спасибо, не хочется.

Далее он двинулся к стенду с парфюмерией, затем осмотрел шкатулки для украшений из перегородчатой эмали, деревянные расписные и покрытые лаком миниатюрные коробочки, потом направился к стеллажу с канцелярскими товарами, предназначенными для подарков.

Элизабет как завороженная следила, как он дотрагивается до вещей, как, рассматривая, вертит безделушки в руках. У него были крупные, сильные руки, кое-где покрытые черными волосками. Руки рабочего… И в то же время самые изящные филигранные вещицы смотрелись в них удивительно органично.

— Для чего этот ключ? — спросил он.

Встрепенувшись, Элизабет перевела взгляд с его рук на лицо.

— А, это от дневника.

— Понимаю…

Он взял книжку в атласном переплете и вставил маленький золотой ключик в замок. Что-то в его уверенной манере вставлять ключ в замочную скважину заставило Элизабет испытать легкое головокружение. Она почувствовала, что вот-вот упадет с табурета. Тед положил дневник на полку, туда, откуда взял. Элизабет перевела дыхание. Он повернулся к ней, но не сказал ни слова.

— Есть ли здесь… Вам нужно… Вы ищете что-то конкретное?

Рэндольф кашлянул и отвел взгляд.

— Да, мне нужно что-нибудь миленькое.

— Да?

Ей хотелось спросить: «Для кого?» — но она вовремя прикусила губу.

— Я хочу сделать особенный подарок.

— Какое-нибудь событие?

Он снова кашлянул.

— Ну, в общем, да. Мне надо восстановить разладившиеся отношения. — Он подошел вплотную к прилавку и добавил: — Чем скорее, тем лучше. Если я этого не сделаю, то в следующий раз не смогу ограничиться поцелуем.

Элизабет сосредоточила взгляд на его квадратном упрямом подбородке. Но Тед и не отходил, и не продолжал развивать свою мысль. Вероятно, он ожидал, что следующий ход сделает она, так что ей ничего не оставалось, как с мучительной медлительностью перевести взгляд на его глаза.

— Вы и на этот раз не ограничились поцелуем.

— Нет, — тихо повторил он, — не ограничился. Вам нужны извинения, Элизабет?

Она покачала головой:

— Я бы предпочла не обсуждать эту тему.

— Вы не желаете объяснений?

— Я не уверена, что подобным вещам вообще можно найти объяснение. Это просто… — Элизабет в отчаянии махнула рукой, — случилось.

— Я этого не планировал.

— Знаю.

— Я не хочу, чтобы вы думали, будто я оказался у вас во дворе, намереваясь поживиться вашим имуществом.

Элизабет судорожно вздохнула:

— Я так не думаю.

Какое-то время оба молчали, затем он спросил:

— Почему вы были так враждебно настроены, когда мы встретились в супермаркете?

— Я была раздражена.

— Отчего?

— Точно не знаю, — ответила Элизабет, не кривя душой. — Думаю, потому, что собираюсь жить так, как привыкла. Я не хочу, чтобы у меня отобрали детей из-за аморального поведения. Я пыталась дать вам понять, что не желаю, чтобы вы меня куда-нибудь приглашали. Возможно, я перестаралась.

— Вы действительно перестарались.

— Теперь я понимаю и прошу прощения.

— Не стоит извиняться. Я тоже оказался не на высоте. Вы довели меня до бешенства. Мне не следовало говорить с вами так грубо, это непростительно.

— Прошу вас, — взмолилась Элизабет, — не надо ничего объяснять! Я все понимаю.

Тед перевел дух.

— В любом случае, когда я приехал домой вечером и увидел, что ваш ороситель работает, я подумал, что мог бы оказать вам услугу и выключить его. Я не ожидал, что застану вас там. Особенно в такой тонкой рубашке. — Глаза его чуть потемнели. — Я испытал нечто вроде шока.

— Вы ведь не думаете, что я вышла лишь затем, чтобы привлечь ваше внимание, не так ли?

— Нет, не думаю.

— И правильно делаете. Я услышала шум воды и поняла, что забыла отключить поливальную установку. Если бы не было так поздно, я никогда бы не вышла из дома в ночной рубашке. И если бы в этом не было необходимости, я бы вообще не стала выходить.

— Я понимаю.

Если он действительно понимал, то лучше всего на этом поставить точку. Бывают ситуации, когда лишние слова только усложняют дело. «Заткнись, — приказала себе Элизабет, — если не хочешь неприятностей».

— Зачем вы пришли? — между тем спросила она.

Не слишком удачный вопрос.

— Только поцеловать вас. Больше ничего, клянусь. Но когда вы стали целовать меня сами, когда я почувствовал, как ваша грудь прижимается к моей… черт, это было так приятно! Мне пришлось… В чем дело?

— Я хотела спросить, зачем вы пришли в мой магазин. Что вы собирались купить? — надтреснутым голосом уточнила Элизабет. — Что вы желаете подарить вашей… даме?

— Ах, вы об этом! Ну что ж, дайте подумать.

Тед засунул руки в карманы, отчего рубашка под пиджаком натянулась на мускулистой груди. Брюки тоже натянулись на том самом месте, где…

Элизабет виновато отвела взгляд. Сквозь тонкую ткань его рубашки просвечивали черные волоски. Впервые она видела его в костюме и галстуке вблизи. Интересно, он всегда так наряжается ради своей потаскушки?

— Что вы можете мне предложить? — спросил он.

В том смятенном состоянии, в котором находилась Элизабет, ей ничего не приходило в голову. Она осмотрелась вокруг так, будто видела свой магазин впервые. Она не могла вспомнить ни названий товаров, ни цен. Наконец собравшись с силами, она сделала ему несколько предложений, но, увы, ни одно ему не понравилось.

— Нет, она не из тех, кто увлекается чтением, — сказал он, когда Элизабет посоветовала ему купить маленький томик сонетов Шекспира.

Неудивительно. Странно было бы, если бы она любила читать. Любовницы редко бывают ценительницами литературы. Да и вряд ли мужчина пойдет к женщине, особенно к той, с которой давно не виделся, чтобы декламировать стихи.

— Как насчет изысканного нижнего белья? — спросила Элизабет. Тед как раз рассматривал что-то нежное с рюшами.

— Женщинам действительно нравится носить такие вещи или мужчинам просто хочется, чтобы им это нравилось? — поинтересовался Рэндольф, продолжая рассматривать пояс для чулок.

На этот раз Элизабет разозлилась не на шутку. Какого черта он впутывает ее в свои грязные делишки? Если он намерен приобрести сексуальное неглиже для своей подруги, почему советуется с ней?

— Некоторым женщинам нравится! — бросила Элизабет через плечо.

Ударение, отчетливо сделанное на первом слове, должно было ясно показать, что женщины, которых имела в виду Элизабет, относились к категории особ сомнительной нравственности.

— А вам?

Она посмотрела ему в глаза. Рэндольф бросал ей вызов. Что ж, пусть получит правду. Кроме того, собственный сын Элизабет уже проинформировал его о пристрастиях матери.

— Да, нравятся, если у меня есть настроение их носить.

— И как часто вы пребываете в таком настроении?

Элизабет почувствовала приятное тепло внутри. Тепло распространялось, наполняя собой грудь. Интересно, заметил ли он, как соски натянули тонкую ткань блузки? Помнит ли он, как касался их языком, как увлажнил сквозь ткань сорочки?

— Вы же знаете, двух одинаковых людей не бывает, — ответила Элизабет.

Тед отвернулся и принялся разглядывать белье, передвигая вешалки. Скребущий звук, который при этом раздавался, безумно раздражал Элизабет, но она заставила себя терпеть, сжав кулаки так, что ногти вонзились в кожу.

— Вот это ничего. — Тед снял вешалку и приподнял изделие, чтобы рассмотреть получше. — Как называется?

— «Тедди».

— Подходящее имя. Я думаю, ни один мужчина не откажется спать в обнимку с чем-то вроде этого, — с ухмылкой сообщил Рэндольф.

Элизабет отказывалась видеть в названии что-то забавное. Она с трудом удержалась от того, чтобы не выхватить «Тедди» у него из рук.

— Так вы берете или нет? Стоит шестьдесят долларов.

Тед тихонько присвистнул.

— Разве комплект этого не стоит? — с фальшивым участием поинтересовалась Элизабет.

— Стоит, определенно стоит, — поспешил заверить ее Рэндольф.

Тон и тембр его голоса имели на нее действие, обратное скрежету металла по металлу, но результат был тот же: пальцы непроизвольно сжались.

— Вам завернуть?

— Не торопитесь. Я еще не решил. Вы — продавец, уговорите меня.

С этими словами Тед положил белье на прилавок. У Элизабет кончалось терпение. Так хочет он взять эту вещь или нет? Пусть решает сам! Все бы так, но как хозяйка магазина, она не могла упустить покупку в шестьдесят долларов, тем более в такой день, как сегодня. Элизабет взяла в руки «Тедди» и принялась расписывать его многочисленные достоинства:

— Он сделан из стопроцентного шелка.

Тед зажал между пальцами кусочек ткани и принялся мять так, словно то была прядь ее волос, которую он так же щупал прошлой ночью.

— Очень приятно на ощупь. К тому же ткань такая тонкая, почти прозрачная. С этим не бывает проблем?

— Простите?

— Сквозь ткань ничего не видно?

— А разве это плохо?

— В спальне — нормально, но если носить это под верхней одеждой, могут возникнуть проблемы.

— Ну, я думаю, эта проблема разрешима.

— Хорошо, — сказал он, — а как насчет цвета? Как вы его называете?

— Телесный.

— Да, как же я сам не догадался. А размеры? Какие есть размеры?

— А какой вам нужен?

«Хоть бы пятьдесят шестой», — с ехидством подумала Элизабет.

— Примерно как вам. Приложите к себе.

Элизабет медлила, но, не желая показаться ханжой, сняла одеяние с вешалки. Приложив лямки к плечам, она расправила «Тедди» на себе, придерживая локтем, чтобы создать видимость облегания.

— Он растягивается. Подойдет на размеры от сорок четвертого до сорок шестого, второй или третий номер.

— Второй или третий номер чего?

— Бюстгальтера.

— А…

Тед перевел взгляд на чашечки выбранного им лифа, словно мысленно прикидывал размер.

— С этим все в порядке. Они расстегиваются?

Он дотронулся до крохотных перламутровых пуговичек, украшавших «Тедди». Молниеносное движение пальцев, и две первые пуговицы были расстегнуты. Так же быстро их взгляды встретились.

Элизабет бросила «Тедди» на прилавок.

— Так вы решили?

— А это для чего?

Тед провел кончиком пальца по высокому вырезу для ног и остановился у того места, где начиналась ленточная застежка. Элизабет едва не застонала.

— Это отстегивается, — ответила она охрипшим голосом.

— Зачем?

Больше не в силах спокойно реагировать на его вопросы, она спросила:

— А вы как думаете?

— Хм… действительно удобно. А это для чулок? — Он провел указательным пальцем по отделанным кружевом резинкам.

— Да, но их можно снять.

— Добавьте к этому пару чулок, и я беру.

— Чек или кредитная карта?

— Кредитная карта.

— Отлично.

Элизабет с трудом выписала чек, так у нее тряслись руки. Потом кредитная карта Теда чуть не застряла в автомате. «Т. Д. Рэндольф» — успела прочесть она. Ей стало интересно, каково его полное имя и что означает «Д.», но одернула себя: это должно быть ей безразлично. Ей наплевать, как его зовут на самом деле.

— Подарочную упаковку? — спросила она без энтузиазма, заворачивая «Тедди» и чулки в розовую тисненую бумагу.

— В этом нет необходимости.

Глупый вопрос. Могла бы и сама догадаться. Наверное, прямо отсюда он помчится к ней. Задерживаться некогда — времени в обрез.

— Спасибо, — сказал Тед, принимая из ее рук фирменный пакет с логотипом магазина.

— Пожалуйста.

— Увидимся дома.

«Будь на то моя воля, никогда бы не увиделись!» Элизабет холодно кивнула и отвернулась еще до того, как он вышел за дверь, но затем с интересом посмотрела ему вслед. Тед Рэндольф выходил из отеля в явно приподнятом настроении, весело помахивая пакетом. Пошлый и заносчивый, мысленно вынесла она вердикт.

Ну что ж, он, по крайней мере, не стал устраивать свидание в этом отеле, очевидно, выбрав для этой цели какой-нибудь загородный мотель.

Вернувшись к кассовому аппарату, она швырнула только что полученный чек в стол. Когда крохотный золотистый колокольчик вновь позвонил, она подумала, что Тед решил вернуться. Сделав соответствующее лицо, она с недовольной гримасой обернулась…

— О, здравствуйте! — с виноватой улыбкой воскликнула она, увидев посетителя.

Глава 6

— Я помешал? — спросил Адам Кавано.

— Нет, конечно нет! Я только что… э…

Мужчина, на которого она хотела произвести приятное впечатление, уже второй раз заставал ее в глупейшем положении.

— Я просматривала каталоги.

— Мне показалось, вы о чем-то задумались.

— Да… вообще-то. Пожалуйста, заходите, присаживайтесь.

На этот раз он пришел один, без свиты.

— Я могу пробыть у вас не больше минуты.

Без стеснения он взял из коробки конфету и с удовольствием облизнул пальцы.

— У меня две деловые встречи, вот выкроил между ними время и заскочил. Я хотел раньше зайти, но не получилось: график очень плотный.

— Уверена, что у вас было очень много дел.

— Я подумал… не могли бы мы поужинать вместе в субботу вечером?

— Поужинать?

Элизабет не верила своим ушам. Пойти в ресторан с Адамом Кавано, плейбоем с международной славой, едва ли не с самым желанным холостяком Америки! Неужели ей так повезло?!

— Вы по вечерам свободны? Если нет, мы могли бы…

— Я свободна в субботу вечером, — торопливо сообщила Элизабет.

— Отлично! Я нахожу обсуждение деловых вопросов куда более приятным, если оно проходит в компании красивой женщины за хорошим ужином. — Он ослепил ее голливудской улыбкой. — Я найду ваш адрес и подъеду за вами в семь тридцать.

— О, мы могли бы встретиться в городе, где вам удобнее, — предложила она, не желая создавать ему дополнительных неудобств.

— Я бы предпочел за вами заехать. Итак, суббота, в семь тридцать. Идет?

— Да, конечно.

— Тогда до встречи, Элизабет.

В течение пяти минут после его ухода она все никак не могла взять в толк, что Кавано пригласил ее на свидание. Ей даже пришлось несколько раз ущипнуть себя, чтобы удостовериться в том, что она не спит. Он был так хорош собой, так обаятелен, так хорошо одет — элегантно и в то же время модно… В общем, в нем было все, что нравилось женщинам. И он пригласил вдову Берк на ужин!

Итак, что же надеть?

Если в понедельник торговля не шла, то выручка, полученная во вторник, превзошла все ожидания. Во вторник в отель прибыли ветеринары со всех концов страны на двухдневный семинар, и работа закипела. В среду до обеда тоже пришлось повертеться. К тому времени как «собачьи доктора» покинули отель, магазин нуждался в основательной уборке.

Элизабет подровняла стеллажи, протерла стеклянные витрины и по-новому разложила товар, переставленный покупателями. Эта монотонная работа не требовала концентрации внимания. День выдался пасмурный. На улице шел дождь, и даже здесь, в помещении с хорошим освещением, было мрачновато и уныло. Элизабет зажгла ароматические свечи для поднятия настроения, чтобы покупателям стало повеселее.

В такой день приятно посидеть у зажженного камина с хорошей книжкой в руках или просто подремать. Элизабет не заметила, как веки налились тяжестью. Она и вправду задремала.

Винтовая лестница терялась во мраке. Ступени были щербатыми, камень местами стерся. Я шла осторожно, стараясь не расплескать то, что несла на подносе.

На площадке стало чуть светлее: серый дневной свет пробивался сквозь узкое окно. Серебряные струи дождя текли по пыльному стеклу. Прижимая тяжелый поднос к бедру, я постучала в дубовую дверь. Он пригласил меня войти. Я толкнула локтем дверь, и сердце мое затрепетало. Так было всякий раз, когда я входила сюда, в эту маленькую спальню в конце узкого коридора. Здесь на кровати отдыхал наш «гость».

Он жил в доме уже две недели. Я прекрасно помню день, когда его аэроплан, покружившись и едва не задев крышу летней кухни, упал во двор. Над ним курился черный едкий дым. Каким-то чудом он сумел посадить машину и выбраться из нее до того, как она развалилась на куски и вспыхнула.

Мой отец, работавший в то время в поле, тоже видел аварию. Вместе мы подбежали к остаткам самолета. Огонь не коснулся пилота, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что мужчина серьезно ранен. Вдвоем мы занесли его в дом и по лестнице подняли наверх, в эту комнату.

Летчик был американцем. Невзирая на сильнейшую боль, он все же успел приказать моему отцу поскорее потушить пожар, потом потерял сознание. Если бы дым увидели немцы, нам пришлось бы плохо. Летчик отвратительно изъяснялся по-французски, мы же не говорили по-английски совсем. Но он сумел объяснить нам то, что хотел. Отец поспешил загасить пожар, а мне велел позаботиться о раненом.

Я сняла с него защитные очки и летный шлем. По мере того как я стирала грязь и копоть с его лица, сердце мое билось все быстрее. Он был очень хорош собой, этот парень с волнистыми каштановыми волосами, непослушно падавшими на лоб. Пальцы мои одеревенели, я думала, что не смогу раздеть его, но выбора не было: я должна была закончить начатое. На простыне остался кровавый след, следовало обработать и перевязать рану.

Позже я узнала, что из эскадрильи в живых остался он один. Пуля прошла навылет чуть сердца. Пока я промывала рану, он потерял сознание и застонал. На мои глаза навернулись слезы.

Он должен был поправиться. Но до возврата к активной жизни было еще далеко. Поскольку отец работал с утра до вечера, вся ответственность по уходу и лечению легла на меня.

Когда я вошла в комнату, он полулежал на подушках, сложенных в изголовье старинной кровати. Я опустила глаза, чтобы не видеть его обнаженную грудь, потому что всякий раз, как мой взгляд падал туда, между ног у меня становилось горячо и влажно. Одежда его настолько пропиталась кровью, что, отчаявшись отстирать ее, я просто сожгла окровавленные тряпки. Все, кроме шелкового шарфа, который я осторожно сняла с его шеи и теперь хранила у себя под подушкой.

Я знала, что под простыней он наг. Я также знала, как он выглядит, потому что каждый день обтирала его губкой.

Робея под его взглядом, я спросила, хочет ли он есть, и он ответил, что хочет. Половицы старинного дома скрипели, когда я подходила к узкой высокой постели. Опустив поднос на тумбочку, я присела на край кровати, стараясь не коснуться его ноги бедром.

Рука моя дрожала, когда я кормила его супом с ложки. Улыбаясь, он похвалил меня, сказав, что я вкусно готовлю. После каждой ложки я вытирала ему губы полотняной салфеткой. Он съел все до капли.

Перед тем как уйти, я зажгла свечу на тумбочке, чтобы разогнать дремоту, навеваемую дождем. Тяжелые капли срывались с карниза с унылым стуком. Я стояла возле его кровати, нервно теребя фартук. И наконец решилась спросить, что еще могу для него сделать.

Он ничего не ответил, только поднял руку, коснувшись изгиба моей талии. Я почувствовала его прикосновение, оно было обжигающим, словно то были не его пальцы, а раскаленная кочерга. Слегка нажав вниз, он дал мне понять, чтобы я снова села рядом. Я была не в силах ему сопротивляться, не могла ни в чем отказать. Он поднял вторую руку и провел по моей щеке тыльной стороной ладони. Поигрывая локонами, выбившимися из узла на затылке, он смотрел на меня и улыбался.

Затем рука его поднялась к высокому воротнику моей блузки. Он пробежал пальцами по кружевной отделке, вокруг брошки с камеей, некогда принадлежавшей моей покойной матери, и вниз, к ряду пуговиц. Он расстегнул их одну за другой.

Сердце мое бешено билось, когда он положил руку мне на грудь. Мне стало жарко и стыдно. Я отшатнулась и покраснела, от смущения и удовольствия, когда сосок отвердел под его ласковыми пальцами.

Он обвил мою шею свободной рукой и пригнул мою голову к себе на подушку. Он поцеловал меня, и я испытала шок, когда он языком раздвинул мои губы и проник внутрь. Слияние — обычное дело на ферме, и я думала, что люди подходят к процессу продолжения рода с тем же отчуждением, что и животные. Я не могла представить, что кровь может так стучать в ушах, что она вдруг станет такой горячей и густой.

Его руки проникли под мою одежду. Он трогал потайные местечки — те, до которых я едва дотрагивалась губкой, когда мылась. В церкви меня учили, что трогать «там» — грешно. Но сейчас я не думала ни о грехе, ни об отце, ни о работе, которую должна была выполнить. Я не думала ни о чем и ни о ком, только о тех необыкновенных ощущениях, которые мне дарил наш гость.

Я словно со стороны услышала свой тихий стон, когда он накрыл ладонью темный треугольник внизу моего живота и пальцы его, проникнув внутрь, нашли меня готовой и влажной.

Хриплым, отрывистым голосом он попросил меня потрогать его. Его просьба показалась мне странной: ведь я не раз дотрагивалась до него, когда мыла. Но теперь, когда ладонь моя скользнула по его гладкой коже, я поняла, что это совсем иное прикосновение. Он был горячим, но не от лихорадки. Его дыхание стало прерывистым, но то не было приближением бреда.

Он поднял мои юбки и посадил на себя. Я хотела напомнить ему о ранении, но он накрыл ртом мою грудь и прижал язык к соску. Я потеряла дар речи. Я ничего не могла сделать, кроме как открыть себя навстречу его толчку…

Когда зазвонил телефон, Элизабет испуганно подпрыгнула. Усилием воли она заставила себя успокоиться. Для этого ей пришлось несколько раз глубоко вдохнуть. Руки тряслись, когда она поднимала трубку.

— Алло?

— Привет, это я. Что-то не так?

Звонила Лила.

— Все в порядке.

— У тебя странный голос.

— Я занята.

— Занята своими фантазиями? Придумываешь что-то новенькое, я надеюсь? Лиззи, они просто великолепны!

Прошло уже три дня, а Лила все не звонила. Элизабет уже решила, что ее опусы просто не понравились сестре. В любом случае она нисколько не сожалела об этом. Более того, в глубине души она даже испытала облегчение.

— Тебе незачем меня утешать, — сказала Элизабет. — Имей в виду, если тебе не понравилось, ты можешь так и сказать, не рискуя меня обидеть.

— Лиззи, я говорю совершенно искренне! Мне и в голову не могло прийти, что ты так потрясающе эротична. Я несколько раз перечитала эти две фантазии и всякий раз испытывала потрясение.

— Но ты моя сестра, поэтому нет ничего удивительного в том, что они тебе понравились. Но это не значит, что…

— Ты абсолютно права. Я хотела, чтобы они оказались хорошими, поэтому судила их со всей строгостью. Но чтобы удостовериться, что не ошибаюсь, я дала их прочесть еще четырем коллегам по работе.

— Как ты могла!

— Расслабься, я успела их перепечатать. Кроме того, никому бы и в голову не пришло, что они вышли из-под пера такой серой мышки, как ты.

— Спасибо, — сухо поблагодарила Элизабет.

— В любом случае достаточно сказать, что они понравились как женщинам, так и мужчинам.

— Ты дала почитать мои фантазии мужчинам?

— Женщины, как известно, имеют более богатое воображение, им только дай пищу для фантазий, а с мужчинами дело обстоит иначе. Я хотела проверить действие твоих сочинений на другой пол. Знаешь, действует! Теперь они уже на пути в Нью-Йорк. Я имею в виду твои произведения, а не мужчин, — со смехом добавила Лила.

— Ты их уже отослала?

— Да, так что теперь обратной дороги нет. Я их отпечатала, как уже говорила, сделала массу ошибок: руки липли от пота к клавиатуре. Когда ты мне еще что-нибудь дашь почитать?

— Разве я обещала, что будет что-то еще?

— Я надеюсь, такой талант, как у тебя, не исчерпывается двумя рассказами.

— Я не уверена, что талант имеет к этому какое-либо отношение, к тому же я не знаю, когда у меня будет время их записывать и будет ли вообще. У меня в субботу свидание, — стыдливо добавила Элизабет.

— Ты шутишь! — воскликнула Лила. — И с кем же? С нашим знакомым, который строил курятник?

— Это был не курятник. Он строил вольер для щенков. И зовут его Тед Рэндольф, и, кстати, свидание у меня не с ним.

Элизабет ничего не рассказала сестре об осеннем фестивале в школе, потому что Лила сразу сделает неверные выводы. Она наверняка решит, что Тед пошел из-за нее, Элизабет, а не для того, чтобы угодить детям.

— Адам Кавано пригласил меня на ужин, — с триумфом выдала Элизабет.

— В самом деле? Что ж, дорогая сестричка, вот и пища для очередного рассказа. Запомни все, каждую мелочь.

— Лила, это всего лишь ужин!

— Который, если ты правильно себя поведешь, может плавно перейти в завтрак.

Услышав возмущенный вздох Элизабет, Лила поспешила сказать:

— Не обижайся. Подумай, быть может, это шанс претворить одну из твоих фантазий в жизнь. Получай удовольствие, но только не позволяй себе влюбляться в Кавано.

Лила повесила трубку только после того, как получила заверения сестры в том, что та подумает, что бы еще записать из своих фантазий. Элизабет, взглянув на часы, обнаружила, что уже пять минут она держит магазин открытым сверх положенного времени. Надо было торопиться. Миссис Алдер расстроится, если она опоздает.

Из-за дождя пришлось ехать медленно. Элизабет едва успела к условленному сроку, и как только она выбралась из машины, дети озадачили ее очередной проблемой.

— Мама, с Тедом случилось что-то ужасное, — трагическим тоном сообщила Мэган.

Жестом попросив детей отойти от дверцы, Элизабет открыла машину и вышла.

— Что вы хотите сказать? И что такого страшного могло случиться с Тедом? До свидания, миссис Алдер! — крикнула Элизабет уходящей няне. — Так, вернемся к Теду.

Элизабет подозревала, что дети просто ее разыгрывают.

— Ну-ка, что там случилось с нашим соседом?

— Мы думаем, что он, может быть, умер.

У Мэтта был такой печальный вид, что Элизабет, боясь обидеть его, прикрыла рот, чтобы не рассмеяться, и кашлянула.

— Почему ты так решил?

— Потому что его машина здесь, а он не отвечает на стук.

— Может, он куда-то уехал на мотоцикле?

— Нет, мотоцикл в гараже.

— Ну что же, возможно, он просто хочет побыть один.

Или, что более вероятно, подумала Элизабет, он не отвечает потому, что не один. Она не видела его с понедельника, с того самого момента, как Тед вышел из ее магазина, весело помахивая фирменным пакетом с весьма откровенным подарком для любовницы.

Мэган покачала головой:

— Мы видели через окно неубранную посуду на кухонном столе. Он не убирал после завтрака. Вообще-то он не любит беспорядка. Он мне давно говорил.

— Возможно, сегодня он просто не захотел убирать. Что в этом такого?

— А может, он умер? Может, кто-то пробрался к нему в дом и зарезал его? Если он еще жив, а мы не проведаем его и не спасем, то, когда он погибнет, мы будем виноваты!

Что это за мрачные фантазии у ее сына? Где он набрался подобных сюжетов? Спокойнее, приказала себе Элизабет. Мэтт характером пошел в нее, и воображение у него буйное.

— Пойдем, мама, тебе надо посмотреть!

Дети взяли ее за руки и потащили через двор к соседскому дому.

— Я уверена, этому есть какое-то логическое объяснение.

Элизабет упиралась, но дети были серьезно обеспокоены, поэтому, как бы ни хотелось ей избежать некрасивой сцены, она понимала, что, если сейчас не зайдет к Рэндольфу, Мэтт и Мэган все равно не оставят ее в покое. Детям требовалась ясность.

— Ну ладно, ладно. Пойдем.

Элизабет неуверенно постучала в дверь черного хода. Ее мучили сомнения. Правильно ли она поступает, поддаваясь на уговоры детей? Элизабет взглянула на Мэтта и Мэган, словно ища в них поддержки. Да, надо действовать. Была не была. Элизабет постучала вторично, на сей раз громко и уверенно.

— Вот видишь, мама, он не отвечает!

— Он умер!

— Он не умер, — ответила Элизабет, обращаясь к своему болезненно впечатлительному сыну. — Я просто уверена, что ничего страшного не произошло.

Элизабет приникла к стеклу, стараясь рассмотреть что-то сквозь закрытые жалюзи. Как уже сказали дети, на кухонном столе осталась грязная посуда, которую давно не убирали.

— Мама, зайди посмотри. Дверь не заперта.

— Мэган, я не могу запросто зайти в чужой дом!

— Но почему?

В глазах дочери читались недоумение и тревога. Не станешь ведь объяснять маленькому ребенку, что иногда взрослые люди предпочитают не открывать, даже если слышат стук в дверь. С другой стороны, повернуться и уйти без объяснений Элизабет просто не могла.

— Это невежливо, понимаешь?

Едва ли Мэган или Мэтт могли поверить в то, что мистер Рэндольф просто не хочет, чтобы его беспокоили. Надо ли им знать, что он, возможно, валяется в постели с подружкой или отсыпается после выпивки? А что, собственно, он мог еще делать? Элизабет, как ни странно, тоже почувствовала тревогу. Вдруг с ним действительно что-то случилось?

— Что, если Тед заболел? А ты не хочешь ему помочь!

— Да, он может умереть, и ты будешь виновата. Ты, мама!

— Хорошо! — воскликнула Элизабет.

Дети знали ее слабости и умело пользовались этим. Главное — разбудить в матери чувство вины, а там уж из нее можно веревки вить. Элизабет открыла сначала стеклянную дверь, затем вторую, деревянную, и оказалась в доме. Дети шли за ней по пятам.

— Нет, вы останетесь здесь! — повелительным тоном приказала Элизабет, не желая разочаровывать детей, которым, весьма возможно, мог бы представиться случай узнать, что такое развенчание кумиров. Какой удар для нежной детской души — застичь своего идола в столь неловком положении! Впрочем, для кого как; может, Рэндольф, застигнутый в постели с подружкой, свое положение неудобным не сочтет.

— Мы пойдем с тобой!

— Нет, оставайтесь здесь. Я выясню, что случилось, и вернусь к вам.

На всякий случай Элизабет вывела детей из дома и закрыла входную дверь на задвижку, затем на цыпочках прошла на веранду. Перед тем как зайти на кухню, она громко позвала Теда по имени. Никто не отозвался. Скорее всего Тед где-то гулял с подружкой, и позже ей придется иметь с ним серьезное объяснение по поводу бессовестного вторжения.

Но его отсутствие никак не объясняло гору грязной посуды на кухне. Целая стопка тарелок в раковине, еще несколько — на столе. Он бы не оставил после себя такую грязь, если бы не серьезная причина.

Не зная точно, как расположены комнаты в доме, Элизабет прошла к парадной двери и вновь позвала Теда. Гостиная оказалась обставленной модно и со вкусом. Вроде бы ничего особенного, но стиль чувствовался. И никаких мужских журналов с голыми девочками.

— Вероятно, он просто держит их в спальне, — прошептала Элизабет.

Сгущались сумерки. Целый день солнце не показывалось. И днем было довольно темно, а сейчас и подавно. К тому же дождь, прекратившийся было, когда она подъехала к дому, снова забарабанил по окнам. Элизабет не включала свет. В пустых просторных комнатах сгущалась мгла. Элизабет неожиданно показалось, что дом наводнили призраки, и она вздрогнула от страха.

— Мистер Рэндольф! Тед!

Элизабет замолчала, прислушиваясь. Не получив ответа, она с чувством странного облегчения развернулась и пошла назад к кухне.

Но не успела она сделать и нескольких шагов, как услышала слабый стон. Она замерла, спрашивая себя, не показалось ли это ей. Да, все верно. Стон повторился, на этот раз громче.

Сердце ее бешено забилось. Был ли то стон боли или страсти? Агония или экстаз? Или и то и другое? Господи, ей не хотелось этого знать; но дети все равно не оставят ее в покое, пока она не выяснит!

Пришлось подняться наверх. Дверь в комнату была приоткрыта. Элизабет невольно замедлила шаг. Из комнаты, скорее всего спальни, доносились звуки, похожие на шелест ткани. Да, так шелестит постельное белье, когда заправляешь постель или… Так сколько тел находилось в кровати: одно или два? Элизабет глубоко вдохнула и заглянула в щелку. И тут же отпрянула.

Комната действительно оказалась спальней. Как раз напротив двери у противоположной стены располагалась королевских размеров кровать. И на ней лежал Тед Рэндольф. Слава богу, один. Хотя нельзя сказать, чтобы он мирно спал.

Элизабет сразу же поняла, что он болен. Руки и ноги его были раскинуты в стороны, голова металась по подушке.

Элизабет набралась храбрости и вошла в холостяцкую спальню с тем же чувством, с каким новобранец впервые вступает в бой. Все в ней восставало против этого поступка, но долг велел быть мужественной.

— Тед, — позвала она и не удивилась тому, что он ее не услышал.

Хриплый шепот, каким она произнесла его имя, легко перекрывался стонами больного, становившимися все громче. Тед, не просыпаясь, схватил простыню и с силой рванул на себя.

Он был наг. Только уголок небесно-голубой простыни по счастливому стечению обстоятельств обвился вокруг его бедер. Одна голая нога свисала с края постели. Другая нога, хотя и прикрытая, отчетливо прорисовывалась под тонкой простыней. Грудь его оставалась обнаженной, плоский живот судорожно поднимался и опускался, Тед быстро и тяжело дышал. Его пупок…

Элизабет отвернулась, чтобы не смотреть на его пупок, но все же успела отметить, что тот глубок и окружен темными завитками. Шелковистая линия черных волос делила его торс точно надвое и переходила с широкой груди на живот.

Элизабет на цыпочках подошла к кровати, словно в ней лежало дремлющее чудовище, а не безобидный мужчина. Глаза его оставались закрытыми, но веки дергались. Он пробормотал что-то, чего она не смогла понять, и глухо застонал.

Движимая сочувствием, Элизабет подошла к постели и, присев на край кровати, нагнулась над ним.

— Тед, вам плохо? — осторожно спросила она.

Он поднял руку, словно что-то искал впотьмах. Другая рука его…

Она не замечала этого до тех пор, пока он не накрыл его второй рукой, хотя как эта деталь могла ускользнуть от ее внимания, трудно было представить.

Элизабет даже моргнуть не могла: под веки словно насыпали песку. Губы ее приоткрылись, и она задышала так же трудно и часто, как и Тед. В голове ее загудело так, будто в мозгах звонили в колокол. Еще немного, и она упала бы в обморок.

Тед снова слепо пошарил свободной рукой. Ладонь его неожиданно тяжело легла на ее ключицу. Раздвинутые пальцы коснулись ее груди. Возможно, он что-то почувствовал и проснулся, потому что глаза его открылись. Он уставился на Элизабет, глядя снизу вверх, в том же недоумении, в котором она смотрела на него. Широкая ладонь его при этом продолжала накрывать ее грудь.

Очевидно, процесс пробуждения закончился, потому что Тед, словно обжегшись, убрал руку с нижней части своего тела и спрятал под простыню, другой рукой подтянув ткань вверх. Оба сделали вид, что не замечают, как простыня в том месте, откуда он только что убрал руку, вздыбилась наподобие шатра.

— Что вы здесь делаете? — хрипло спросил он и провел языком по спекшимся губам.

Элизабет смогла заговорить только с третьей попытки:

— Я… Я… Дети… Вы нездоровы?

Тед закинул руку за голову и, полуотвернувшись, сообщил:

— Со мной все будет в порядке.

Его упрямое нежелание признавать себя больным возмутило ее.

— Так вы заболели или нет?

— Да, я заболел, — сквозь зубы процедил он. — Думаю, это грипп. Вам лучше уйти отсюда поскорее, пока вы не подхватили болезнь и не заразили детей.

— У вас температура?

— Не знаю, возможно…

Элизабет, поколебавшись, приложила прохладную руку к его лбу. Кожа была липкой от пота, но все еще горячей.

— Думаю, у вас температура.

— Она уже начала спадать. Я стал потеть. Видите, даже одеяло сбросил.

Только сейчас Элизабет заметила валявшееся возле кровати одеяло.

— У вас есть термометр?

— В шкафу в ванной.

Довольная тем, что у нее появился повод отойти от него, Элизабет поспешила в ванную.

Тед поправил простыню, подтянув ее еще на пару дюймов выше. Теперь обе ноги его были прикрыты, но грудь по-прежнему оставалась обнаженной.

Элизабет стряхнула ртуть и, наклонившись вперед и подождав до тех пор, пока он откроет рот, положила термометр ему под язык.

— Вы принимали лекарство? — спросила Элизабет, показывая ему упаковку аспирина.

Тед покачал головой. Неодобрительно взглянув на него, Элизабет сказала:

— Я сейчас приду, держите термометр под языком.

Мэган и Мэтт нетерпеливо переминались с ноги на ногу, ожидая возвращения матери. Едва она открыла дверь, как они налетели на нее с вопросами.

— Вы были правы, — сказала она. — Тед заболел.

— Можно мы пойдем навестим его?

— Нет.

— Больных друзей положено навещать. Нас этому учили в воскресной школе.

— Да, но не тогда, когда у ваших друзей инфекционное заболевание. Вам к нему нельзя. Вы можете подхватить грипп.

— Ты тоже могла бы подхватить грипп. Почему тебе можно его навещать, а нам нет?

— Потому что я мама, а мамы не заражаются так легко, как дети.

Элизабет надеялась, что они удовольствуются этим объяснением, но напрасно. В унисон они заныли:

— Но, мама…

— Никаких споров!

Суровое выражение ее лица заставило ребят замолчать.

— Я собираюсь убрать на кухне и сварить суп. Пока я буду этим заниматься, почему бы вам не проведать Пенни и малышей? Убедитесь, что у них есть свежая вода и еда.

Отправив детей с поручением, Элизабет наполнила стакан свежей холодной водой и вернулась в спальню. Тед как раз вынимал термометр изо рта. Увидев Элизабет, он передал термометр ей.

— Сколько там? Я никогда не умел разбираться, что показывает это дурацкое приспособление.

— Тридцать семь и восемь, — сообщила она, прежде чем стряхнуть градусник и убрать его в пластиковый футляр. — Примите две таблетки аспирина.

Он послушно проглотил лекарство, запив принесенной ею водой.

— Вы не забудете принять еще две в десять вечера?

— Попытаюсь.

Теду действительно было плохо. Проглотив аспирин, он без сил опустился на подушки. Элизабет заметила, что подушка у него была жесткой и сплющенной, а наволочка влажной от пота.

— Хотите, я поменяю вам постельное белье?

Тед посмотрел на свои ноги и выше, затем перевел взгляд на нее:

— Нет.

Элизабет не стала спорить. На самом деле она даже испытала облегчение. Не потому, что ей не хотелось ничего для него делать, просто при мысли о том, что придется переворачивать голого Теда, ей стало не по себе.

— Ну тогда давайте поменяем подушку. Вы не против?

Он позволил ей вытащить из-под головы подушку, приподняв голову настолько, чтобы она смогла убрать старую и положить ему под голову ту, что лежала справа от него на кровати.

— Где вы храните одеяла?

— Бельевая кладовка на лестничной площадке, но мне жарко.

— Если вы не накроетесь, то замерзнете.

Элизабет нашла бельевую кладовку. Простыни, пододеяльники и наволочки, аккуратно сложенные, лежали на полках. На нижней Элизабет увидела стопку пледов и одеял. Она достала новое одеяло и, взяв его с собой, принесла назад в спальню. Встряхнув его и заставив распрямиться в воздухе, она накрыла Теда поверх простыни. Подбивать его, как положено, она не стала.

— Отдыхайте, а я пока приготовлю суп. Надеюсь, баночка тушенки у вас в доме найдется?

Тед кивнул и тут же замахал рукой, протестуя:

— Спасибо, вы и так достаточно потрудились. Мне просто надо поспать. Завтра утром я встану как новенький и смогу выйти на работу.

— Если вы завтра пойдете на работу, то послезавтра вас отправят в больницу.

Элизабет шутливо погрозила ему пальцем:

— Лежите и не смейте вставать! Я скоро вернусь.

Элизабет нашла в холодильнике банку с мясом цыпленка и немного вермишели в буфете. Пока варился суп, она сполоснула грязные тарелки и убрала их в посудомоечную машину. Всю оставшуюся на столе еду она разложила по местам: что-то в холодильник, что-то в буфет. Она успела также вытереть стол и подмести. Элизабет поставила на поднос тарелку с супом, стакан апельсинового сока, положила ложку, хлеб и бумажную салфетку.

На пороге спальни Теда она неожиданно остановилась, пораженная странным совпадением. Как случилось, что ее фантазии проложили дорожку к реальности? Что это, интуиция или что-то еще? Конечно, здесь не было ни юной французской девственницы, ни американского военного летчика, но необъяснимое сходство вымысла и настоящего заставило ее вздрогнуть.

Она подошла к его постели, поставила поднос на тумбочку и включила ночник; свет был едва ли ярче, чем свеча. Этот мягкий, теплый свет упал на лицо Теда. Он дремал, ресницы отбрасывали тени на скулы, грудь мерно вздымалась и опускалась. Аспирин делал свое дело.

Она тихо позвала его по имени. Глаза его открылись. Он смотрел на нее пронизывающим взглядом. Что-то в ней сжалось, и тепло быстрыми толчками заструилось по телу, словно раскручивающаяся пружина.

— Не хотите немного поесть?

— Пожалуй.

Она подала ему стакан холодного апельсинового сока. Тед выпил его одним глотком.

— Вам надо больше пить, — мягко пожурила его Элизабет, подавая салфетку.

Он, словно не зная, что с ней делать, смял ее в кулаке.

— Мне не хотелось вставать.

— Мэтт и Мэган сейчас с Пенни и щенками.

— Спасибо. Я знал, что щенки не будут голодать, но о Пенни я беспокоился. Эта напасть у меня со вчерашнего утра. Я уже сутки как не выходил из дома.

Ну что ж, значит, в понедельник вечером свидание скорее всего состоялось. Элизабет хотела было спросить, как его подружке понравился подарок, но поняла, что не желает этого знать.

— Вы сможете есть сами?

— Если вы подержите поднос, то, наверное, смогу.

Элизабет с опаской присела на край постели с подносом на коленях. Тед наклонился над ним, опираясь на локоть. Неловко орудуя ложкой, он ел суп.

— Вкусно. Спасибо, Элизабет.

— Пожалуйста.

Он съел большую часть, затем положил ложку.

— Это все, на что я пока способен.

— Хорошо.

Элизабет убрала поднос с коленей на тумбочку. Еще до того, как она успела опустить руки, Тед положил руку ей на талию.

Элизабет резко развернулась.

— Вы такая прохладная, — пробормотал он.

Элизабет смотрела на него во все глаза, не находя слов от смятения и испуга. Между тем Тед приник головой к ее коленям.

Элизабет замерла, отдавшись на волю тех чувств, что рождались в ней по воле природы, сотворившей ее женщиной, подарившей ей способность быть нежной и ласковой. Эти извечные чувства были слишком сильны, чтобы трусливая осмотрительность, продукт воспитания и предубеждений, могла с ними справиться. Мощный поток захлестнул ее и понес куда-то в пропасть… Все предрассудки были забыты. Повинуясь порыву, она приложила руку к его пылающей щеке. Он вздохнул и накрыл ее руку своей. Другой рукой Элизабет погладила его лоб, убирая влажную прядь с виска.

Прошло несколько божественных мгновений. Затем Тед поднял голову и посмотрел на нее.

— Мне это приснилось или я действительно целовал вас?

— Когда?

— Несколько минут назад, когда вы в первый раз поднялись сюда.

Он погладил ее по щеке и, поигрывая завитками, выбившимися из пучка, спросил еще раз:

— Так правда или сон?

Не смея дышать, Элизабет молча покачала головой, затем все же ответила:

— Вы, должно быть, видели сон.

— И я не трогал вашу грудь?

— Вам приснилось, — чуть дыша, сказала она.

— Нет, я хорошо помню: я ласкал ее, гладил вот так…

Взгляд его проследил предполагаемый маршрут: от броши в виде камеи, украшавшей ворот блузки, вниз, к ряду маленьких пуговиц, утопавших в кружевном жабо.

— И вы меня ласкали, — добавил он.

Вспомнив о том, где была его рука, Элизабет, вспыхнув, отвела взгляд.

— Мне пора идти. Дети будут волноваться.

Тед откинул голову на подушку. Он устал. Ему требовались силы, чтобы побороть болезнь. Элизабет взяла с тумбочки поднос и быстро, почти бегом, вышла из комнаты. Руки ее тряслись, те самые руки, что хотели прижать его голову к груди и оставить там надолго.

Она быстро вымыла посуду, наполнила кувшин ледяной водой и поставила его на поднос вместе с чистым стаканом. Элизабет старалась не смотреть на Теда, когда, вернувшись в спальню, ставила поднос на тумбочку.

— Не забудьте об аспирине и пейте больше воды. Я не стану вас беспокоить, если только вы сами меня не позовете. И пожалуйста, если я вам понадоблюсь — звоните. Ну а теперь, — взволнованно сказала она, — я пойду. До свидания!

Она уже хотела пуститься наутек, но Тед перехватил ее руку.

— Элизабет, — сказал он, — спасибо за все. Я рад, что вы пришли. Но все же лучше бы вы не будили меня тогда. Я бы хотел знать, чем закончился тот сон.

Глава 7

Я дрожала перед ним, больше боясь потерять девственность, чем умереть. В конце концов, в смерти есть достоинство, а что достойного в жизни рабыни, в том существовании, которое готовил мне король пиратов?

Грубые, бородатые, дурно пахнущие мужчины выкрали меня из спальни и принесли, связанную по рукам и ногам, на корабль. На глазах моих все еще была повязка, но я знала, что нахожусь на корабле, в открытом море. Палуба скрипела и покачивалась подо мной, а паруса громко хлопали на ветру.

Ветер приподнял мой плащ и открыл взгляду тело, обнаженное под облепившей его белой ночной рубашкой. Я дрожала, но не от холода. Я чувствовала, что командир этой банды головорезов, тот, кто приказал меня выкрасть, стоит неподалеку, самодовольно ухмыляясь.

Чтобы не выказать трусости, я вздернула подбородок. Он может оскорбить меня, даже убить, но никогда не сломит мой дух. Босыми ногами я ощутила вибрацию палубы. Сердце мое забилось тревожно, словно пойманная птица, но я держалась независимо и гордо, насколько это оставалось возможным в моем положении.

Я слегка качнулась вперед, когда он сорвал с моих глаз повязку. Я откинула волосы и посмотрела ему в лицо. Враждебность моего взгляда сменилась удивлением. Я знала этого короля пиратов! Я знала его всю мою жизнь. Передо мной стоял младший ребенок в семье, имевшей поместье по соседству с нашим. Тот самый, за кем закрепилась репутация гуляки, игрока и бабника. Из-за его возмутительного поведения отец и мать несколько лет назад лишили его наследства. В приличном обществе его имя даже не произносили. И сейчас я находилась в его власти.

Он только рассмеялся, заметив мое недоумение. Затем с угрозой в голосе напомнил мне о давней обиде, нанесенной ему моим отцом. Презрительно ухмыльнувшись, он вынул саблю из ножен и подошел ближе. Я вздрогнула и закрыла глаза, решив, что он хочет меня убить прямо сейчас. Сабля со свистом прорезала воздух. Мысленно я уже попрощалась с жизнью.

Но осознав, что все еще жива и невредима, открыла глаза и увидела, что плащ мой, разрубленный острым клинком, лежит у моих ног. Ночная рубашка, намокшая от брызг, прилипла к телу.

Он окинул меня взглядом, холодным и ярким, как свет далеких звезд, задержавшись на груди и темном треугольнике внизу живота. Он заставил меня вздрогнуть от страха и отвращения. Мне не хотелось признаваться себе в том, что дрожь моя, возможно, имеет совершенно иную причину.

Я помнила этого мужчину юношей — стройным и худощавым. С тех пор он сильно возмужал, окреп, раздался в плечах, превратился из юноши в зрелого мужчину с впечатляющей фигурой и красивым, хотя и мрачным лицом. Белая рубашка его с длинными пышными рукавами была распахнута до талии, открывая взгляду мускулистую грудь, покрытую темными волосами. Широкий кожаный ремень подчеркивал стройность талии, высокие сапоги, отвернутые выше колен, привлекли мое внимание к его бедрам. Бриджи обтягивали его тело словно вторая кожа, и предмет его мужской гордости бесстыдно выделялся, притягивая мой взгляд.

Он заметил, куда я смотрю, и засмеялся. Похоже, я только польстила его самолюбию. Не дожидаясь, пока я выскажу вслух все бранные слова, вертевшиеся у меня на языке, он подхватил меня на руки. Я, сопротивляясь, ударила его связанными ногами, изогнула спину, требуя ответить, куда меня несут, но мои усилия остались тщетными. Я только развеселила его товарищей, которые, подбадривая своего командира грубыми шутками, наперебой советовали, как усмирить пленницу. Их высказывания заставили меня побагроветь от возмущения.

Он распахнул каюту, пнув дверь кованым сапогом, и тем же способом закрыл ее, не отпуская меня. Действуя с той же бесцеремонностью, он бросил меня на кровать. Я ожидала удара, но кровать оказалась на удивление мягкой. К тому же она была шире, чем, по моим представлениям, должна была быть койка на корабле, да и вся каюта в целом поражала неожиданной роскошью.

Я лежала на подушках, покрытых восточными шелками, и, замирая от страха, смотрела, как он стягивает с себя рубашку, как бросает ее на пол. Каждый мускул играл под его загорелой кожей, когда он не торопясь расстегивал ремень. Не сводя с меня взгляда, он стал расстегивать бриджи.

Я задохнулась от ужаса. Улыбаясь, он подошел к кровати, на которой я лежала, не смея пошевелиться. Взяв со стола длинный обоюдоострый нож, он приподнял мои связанные лодыжки, одним движением руки разрубил крепкий узел, и ноги мои высвободились. Он нахмурился, изучая ссадины от грубой веревки, и погладил красные полосы кончиком большого пальца. Тем же манером он освободил мои руки и, заметив, что кисти побелели от недостатка крови, сердито пробормотал что-то и растер их.

Но я ошиблась, решив, что он смягчился. Он все еще намеревался отомстить. Молниеносным движением он поставил меня на ноги. Я покачнулась и упала бы, не поддержи он меня. Он самодовольно усмехнулся, когда грудь моя коснулась его груди. Запустив пальцы мне в волосы, он отклонил мою голову назад. Победно улыбаясь, он посмотрел мне в глаза, а затем, нагнувшись, накрыл мои губы своими.

Я не была готова к тому приятному теплу, которое разлилось по моему телу, согревая, как хорошее вино. Я говорила себе, что легкое покалывание и дрожь в руках и ногах происходят оттого, что я долгое время находилась без движения, но сердцем чувствовала, что это не так: это была моя реакция на то волшебство, которое творили его губы. Его язык уверенно овладел моим ртом. Его орудие, прижатое к моему животу, было твердым и горячим, и я понимала, что очень скоро он с той же уверенностью и сноровкой возьмет мою девственность.

Он начал расстегивать пуговицы на моей рубашке, и тут ко мне вернулся рассудок. Я начала бороться. Теряя терпение, он сгреб в кулак кружева у ворота и рванул вниз, разорвав рубашку надвое. Другой рукой он перехватил кисти моих рук и отвел их за спину. После еще одного долгого и глубокого поцелуя, едва не лишившего меня чувств, он поднял голову и стал медленно обводить голодным взглядом мое нагое тело.

Перемена, произошедшая в нем, была внезапной и поразительно глубокой. Мрачные черты смягчились, я вновь увидела в нем прежнего беззаботного юношу, каким он был до того, как несправедливое решение отца в пользу старшего брата превратило его в изгоя.

Глаза его, теперь уже не колодные и безжалостные, затуманились грустью. Он печально сказал мне, что я красива и мила и что моя невинность трогает его чувства. Когда он поднял руку и накрыл мою грудь, то вздохнул с такой тоской и томлением, что я, пленница, внезапно прониклась к нему сочувствием.

Он смотрел на свой большой палец, двигавшийся по моему соску, заставляя его затвердеть. Затем, наклонившись пониже, он стал гладить его влажным, горячим языком.

Другая рука его расслабилась. Я обхватила его за шею и отдалась во власть его губ.

Он прижал меня к себе, чтобы я чувствовала, как сильно он меня хочет. Уже будто и не по своей воле, отдавшись во власть инстинкта, я провела ладонью по его груди в поисках…

— Миссис Берк?

Элизабет выглянула из-под колпака сушилки для волос.

— Я вас испугала? Простите, — виновато улыбаясь, сказала маникюрша. — Я готова вас принять.

Элизабет подхватила сумочку и пошла следом за ней к столу. Посетить салон красоты ей посоветовала сестра.

— Это твой первый выход в свет за долгое время, — сказала Лила. — Приведи себя в порядок.

— Ты забыла один весьма существенный момент, — напомнила Элизабет. — «Фанта-Си» работает по субботам. После закрытия магазина у меня просто не будет времени сделать прическу.

Лила несколько секунд молчала, обдумывая положение, затем с ясной улыбкой сказала:

— Ничего страшного. Я поработаю вместо тебя.

Элизабет восприняла предложение без энтузиазма. Работая в магазине, она одевалась созвучно тому, что ее окружало: одежда пастельных тонов, кружева, струящиеся романтичные платья, принадлежавшие, казалось, прошлому веку. Элизабет сомневалась в том, что у Лилы найдется что-нибудь подходящее. Черные кожаные штаны и броская бижутерия едва ли будут выглядеть органично. Тем не менее Лила обещала вести себя примерно. Элизабет решила, что она незаслуженно обидела бы сестру, отклонив искреннее предложение о помощи. И вот теперь, пока маникюрша колдовала над ее ногтями, Элизабет втайне наслаждалась приятным чувством свободы от какой бы то ни было ответственности.

Всякий раз, стоило ей подумать о предстоящем вечере, как в животе у нее становилось неприятно легко. Она не видела Адама Кавано с понедельника, с того самого дня, как он назначил ей встречу. До нее доходили слухи о том, что Кавано бывал в отеле каждый день, и Элизабет невольно задавалась вопросом: почему он ни разу не зашел поздороваться? Но тогда получалось, что этот вечер был куда более значимым для нее, чем для него.

Что ж, Элизабет отдавала себе отчет в том, что иначе и быть не могло. Существовало несколько причин, чтобы считать этот вечер выдающимся. Прежде всего сегодня она действительно впервые после того, как в аварии погиб Джон, шла в ресторан с мужчиной. Кроме того, если кто-то и мог помочь Элизабет забыть о типе из соседнего дома, то только Адам Кавано.

Ей не нравилось вспоминать о том, что произошло, когда она обнаружила Теда больным. Ей не хотелось думать о том, как он выглядел нагой в измятой постели. Всякий раз, как Элизабет вспоминала о его голове у себя на коленях, она вздрагивала от возбуждения.

Элизабет избегала даже смотреть в сторону соседнего дома, хотя и отправила детей проведать Теда. Дети доложили ей, что Рэндольф поправляется. Таким образом, необходимости в ее приходе не было, а следовательно, почему бы не забыть обо всем, притворившись, что ничего не произошло?

Именно это она и пыталась делать каждую ночь. Но, понимая всю тщетность усилий, она включала лампу, брала блокнот и ручку и начинала писать. Лила при каждой встрече просила дать ей почитать что-нибудь еще из сочиненного, и Элизабет, дабы удовлетворить ненасытные аппетиты сестры и отвлечься самой, делала то, чего от нее хотела Лила. Единственная проблема состояла в том, что мужчины в ее фантазиях все явственнее обретали черты Теда Рэндольфа. Хотя, видит бог, Адам Кавано гораздо больше подходил на роль героя-любовника, ибо его тип был классическим, из тех, кто сражает женщин наповал.

Элизабет слегка меняла черты воображаемых любовников, то осветляя волосы, то делая более темными глаза, так, чтобы они не копировали Теда, но пират из последней серии был словно списан с Рэндольфа. Таким, должно быть, Тед был в юные годы.

Закончив свою работу, маникюрша привела Элизабет к стилисту, которому предстояло уложить волосы. Мастер снял бигуди, Элизабет ждала дальнейших манипуляций, но дорогой парикмахер попросил ее наклониться, откинул волосы и без помощи расчески, действуя только пальцами, причесал их. Элизабет была удивлена. Ей казалось, что за тридцать долларов с ней могли повозиться и подольше, но, как говорится, он — стилист, ему виднее… Когда Элизабет откинула голову назад, ее натуральные светлые волосы стояли дыбом.

Ну что ж, в этом тоже была какая-то прелесть. Новый имидж.

Настолько новый, что, когда она вошла в дом, дети в один голос закричали:

— Эй, мама, ты выглядишь как танцовщица!

— Господи… — простонала Элизабет.

Перед тем как уйти, миссис Алдер проинформировала Элизабет о том, что дама из химчистки позвонила и сказала, что с ее платьем возникла какая-то проблема.

— Какая? — убитым голосом спросила Элизабет, представив, что химикалии, используемые при чистке, выжгли на ее лучшем платье дыру.

— Она не сказала, но я уверена, что ничего страшного. До свидания.

На самом деле новость была убийственной. Новенькая работница отправила ее единственное приличное платье другой миссис Берк. Они пытались дозвониться до нее, но тщетно. Оставалось ждать до понедельника.

— Боюсь, что вы сможете получить свое платье только в начале следующей недели.

К концу разговора Элизабет была готова позвонить Адаму Кавано и, сославшись на непредвиденные обстоятельства, отменить встречу. Она уже искала номер отеля в записной книжке, когда раздался телефонный звонок.

— Привет, это я! — весело сказала Лила. — Я заработала для тебя триста семьдесят два доллара, но видит бог, как я устала. Решила позвонить перед тем, как выпить стаканчик.

— Лила, у меня неприятности… — Элизабет упала в ближайшее кресло и принялась объяснять сестре про платье: — У меня нет другого, подходящего для такого случая.

— Знаешь, по-моему, ты должна только радоваться. В этом платье тебе можно сто лет дать. Я принесу что-нибудь из своих шмоток.

— Своих?!

— Да. Что ты так испугалась? — обиженно спросила Лила.

— На тебе твои вещи выглядят потрясающе, — принялась оправдываться Элизабет, — но ты же знаешь, наши вкусы не совпадают.

— Я принесу самые немодные тряпки.

— Большое спасибо.

— Ну вот, цель достигнута. По крайней мере я заставила тебя улыбнуться. Выпей что-нибудь для расслабления, а я сейчас приеду.

Элизабет разрешила детям испечь печенье из готового теста — только вырезать формочкой и положить в духовку, — а сама отправилась наверх принять ванну. Для нее этот способ расслабиться был предпочтительнее, чем тот, что предложила Лила. Полулежа в ванне, она дописала эпизод с пиратом, придуманный днем в салоне красоты. Пусть избито и банально, зато занимательно. Если даже для публикации не подойдет, Лила получит удовольствие. Сестра оказала ей услугу, теперь очередь Элизабет.

Запах горелого печенья достиг Элизабет, едва она открыла дверь ванной. С исписанными листами в руке она бегом сбежала по лестнице, чтобы спасти остатки печенья. Мэган и Мэтт, увлеченные фильмом, забыли включить таймер духовки. Пока все трое разгоняли дым, приехала Лила.

— Наконец-то классная прическа! — воскликнула она.

Дети дружно рассмеялись, Элизабет закатила глаза.

— Что я сказала смешного? — с недоумением спросила Лила.

— Да ничего, — быстро ответила Элизабет и, схватив сестру за руку, потащила ее наверх. — Давай посмотрим, что за наряды ты мне притащила!

Сестры были похожи и цветом волос, и цветом лица. Разницу трудно было заметить не приглядываясь, но, странное дело, яркие цвета, которые как нельзя лучше подходили Лиле, делали Элизабет бледной. Она терялась на ярком фоне — ей действительно нужны были полутона. Из всех принесенных сестрой нарядов она выбрала костюм из длинной юбки и жакета с длинным полупрозрачным шарфом. Весьма приличный костюм: нарядный и в меру соблазнительный. Оттенок розового был чуть ярче, чем выбрала бы для себя Элизабет, но, надо признаться, он ей шел.

Элизабет придирчиво осмотрела себя в зеркале.

— К нему подойдут серые туфли, которые я собиралась надеть. Кроме того, особо выбирать не из чего. Адам будет здесь через пятнадцать минут, — сказала она, сверившись с часами на трюмо. — Кстати, где няня? Она сказала, что приедет к семи.

— Я посмотрю внизу, — предложила Лила. — Возможно, дети уже впустили ее в дом.

Элизабет завершила туалет и, напоследок торопливо взглянув в зеркало, выключила в спальне свет и спустилась вниз. Из кухни доносились голоса. Когда раздался звонок, она пошла открывать, довольная представившейся возможностью самой встретить гостя. Дети могли сморозить какую-нибудь глупость, и ей потом придется краснеть, а тот факт, что она строго наказала им вести себя наилучшим образом, ничего не менял.

С доброжелательной улыбкой Элизабет распахнула перед гостем дверь и едва не потеряла дар речи.

— Что… Что вы тут делаете? — едва смогла выдавить она, не думая о том, насколько бестактно прозвучал вопрос.

Тед стоял на пороге с букетом роз в нарядной упаковке. Глядя на него, никому и в голову не могло бы прийти, что всего несколько дней назад он лежал больной. Вид его говорил сам за себя: воплощение здоровья и силы. Улыбка хозяйки дома, искренняя и доброжелательная, контрастировала со словами «приветствия», и Тед, видимо, предпочел поверить улыбке, а не словам.

— Я пришел, чтобы поблагодарить вас.

— Ах это… Не стоит благодарности.

Повисла неловкая пауза. Во время их последней встречи Элизабет испытывала одновременно желание и смущение, а на Теде не было ничего, кроме простыни. Оба прекрасно помнили об этом, как и о прощальных словах насчет продолжения сна.

— Можно мне войти?

— Конечно.

Перед тем как закрыть входную дверь, Элизабет озабоченно осмотрела улицу. Ни с той ни с другой стороны не было видно приближающейся машины.

— Дети будут рады с вами повидаться.

— Я здесь не для того, чтобы повидаться с вашими детьми, Элизабет.

Смысл его слов был очевиден. Если бы она недопоняла слова, то взгляд его — голодный мужской взгляд — говорил яснее слов.

— Розы великолепны, — сказала Элизабет. — Они для меня?

Наконец он догадался протянуть ей букет.

— Не знал, понравятся ли вам розы.

— Я обожаю их.

— Их цвет такой нежный и волнующий. Он напомнил мне о вас.

Элизабет смущенно спрятала лицо в бутонах, вдохнув нежный тонкий аромат. Слегка развернувшиеся края лепестков были словно оторочены розовым, так, будто зарумянились от поцелуев.

— Спасибо, Тед.

Элизабет подняла голову и увидела, что Тед смотрит на нее удивленно.

— Почему при полном параде? Вы куда-то уходите?

— Да, я…

— Тед!

— Тед!

Мэган и Мэтт уже летели из кухни в столовую. За ними шла Лила. Глаза ее округлились при виде сестры, беседующей с Тедом. Элизабет, несколько смущаясь, представила Лилу и Рэндольфа друг другу, в то время как дети наперебой старались привлечь к себе внимание обожаемого соседа.

— Так приятно с вами познакомиться, — проворковала Лила. — О, вы принесли розы! Как мило!..

Украдкой Лила бросила вопросительный взгляд в сторону сестры.

— Я… Тед был болен. Он заскочил, чтобы поблагодарить меня за…

— За то, что она зашла меня проведать.

— Да, и еще она не велела нам идти с ней, потому что мы могли подхватить грипп.

— Но она мама, и потому не может заразиться гриппом, и потому зашла…

— Одна, без нас…

— Он был в постели…

— И она приготовила ему поесть…

— И он выздоровел.

Объяснения детей при всей их подробности оставляли достаточно простора для извращенного воображения Лилы. Бросив на сестру подозрительно оценивающий взгляд, она сказала:

— В тихом омуте черти водятся.

Элизабет готова была сквозь землю провалиться.

Но поскольку этого не произошло, ей ничего не оставалось, как направиться в сторону кухни.

— Надо налить воды для цветов, прошу меня извинить.

— Ах да, Лиззи, у тебя проблема.

— Еще проблема?

— Самая существенная. Няня не придет.

— Что?

— Мне неприятно тебе об этом говорить, но ее младший брат только что подъехал на велосипеде, чтобы сказать: она заболела гриппом.

— Должно быть, где-то шляется, — пробормотал Тед, все еще посмеиваясь над тем, как Лила восприняла рассказ о его болезни, и смущением Элизабет.

Элизабет от души пожелала, чтобы он поскорее убрался к себе домой. Черт возьми, сколько уже он живет по соседству, но именно сегодня ему пришло на ум явиться с букетом цветов! Когда Лила здесь! Когда Адам приедет с минуты на минуту! Элизабет от злости прикусила губу.

— Я позвоню миссис Алдер.

Элизабет уже пошла было звонить, как ее вновь остановила Лила:

— Не стоит, я уже звонила. Вечером она сидит с кем-то еще.

— Там действительно что-то горит или мне кажется? — спросил Тед.

— Печенье!

Лила, Мэган и Мэтт разом бросились на кухню, Тед и Элизабет — следом. Черный густой дым валил из духовки.

— Лила, как это могло опять случиться?! — в отчаянии воскликнула Элизабет.

— Ты же знаешь, я не умею готовить.

— Тогда зачем стала делать печенье?

— Чтобы занять детей, пока ты одевалась для «большого выхода»!

Во время шумной перепалки Тед спокойно вытащил из духовки дымящийся противень.

— «Большой выход»?

Сквозь черное едкое облако Тед вопросительно посмотрел на Элизабет. Она поджала губы и выставила вперед подбородок. Она не обязана ничего объяснять, и плевать на осуждающее выражение его глаз.

Вопрос насчет «большого выхода» вообще можно было снять с повестки дня. Становилось очевидно, что никакого «выхода» не будет вовсе.

— Слишком поздно звонить и искать няню, — угрюмо сообщила Элизабет. — Думаю, никуда я не смогу пойти. Если только…

Элизабет выжидающе посмотрела на Лилу.

— Прости, Лиззи, но я не могу.

— Пожалуйста, Лила. Мне так неприятно обременять тебя второй раз за день, но ты ведь знаешь, как важна для меня эта встреча.

— Нет, Лиззи. Не потому, что я не хочу тебе помочь, но сегодня день рождения у моей бывшей пациентки, и, если я не приеду, она обидится.

Элизабет опустила голову. Какой бы циничной ни была Лила, все, что касалось ее работы, было свято.

— Конечно, ты должна идти. Кажется…

— Я останусь с детьми.

Голос его был тих и спокоен, но для всех, кто находился в это время на кухне, он прозвучал как гром среди ясного неба. Лила одобрительно взглянула на Теда. Элизабет приоткрыла рот от удивления. Дети, обезумев от радости, наперегонки бросились к нему.

— Вот классно, Тед!

— Можно мы искупаем Малышку? Мама не хочет, чтобы мы это делали, потому что после этого весь пол в ванной залит водой.

— Можно мы посмотрим фильм для взрослых? Мама велит нам ложиться спать рано, а самое интересное показывают, когда мы уже в постели.

— Ты умеешь делать пиццу?

Он отвечал на все вопросы, но при этом не сводил глаз с Элизабет.

Лила выступила вперед, впервые в жизни взяв на себя роль арбитра. Ей было ясно без слов, что Теду и ее сестре надо побыть наедине.

— Пошли, ребята. Мне надо собираться на день рождения. Пойдем наверх, вы поможете мне отнести вещи.

— Ты останешься с нами? — с надеждой спросила Мэган Теда.

— Да, я остаюсь.

Мэтт и Мэган разом запрыгали и захлопали в ладоши, а потом вприпрыжку понеслись за Лилой. Элизабет и Тед продолжали смотреть друг на друга. Наконец она задала вопрос:

— Ты уверен, что хочешь этого, Тед?

«Еще как не хочу», — говорил его взгляд. И дело не в том, что ему претило становиться нянькой. Теду чертовски не нравилась сама идея «большого выхода». Однако он вполне владел голосом, когда ответил:

— Услуга за услугу, разве нет?

— Я тебе очень благодарна.

Он кивнул, как человек, обладающий весьма сильной волей и сейчас употребивший всю эту волю на то, чтобы сдержать гнев.

— Можете продолжать, — сказал он, мотнув головой в сторону лестницы. — Закончите прическу и будете готовы как раз к его приходу.

— Мои волосы уже причесаны.

У Теда от удивления вытянулось лицо.

— Это что, так и должно выглядеть?

Элизабет раздраженно тряхнула спутанными кудрями.

— Они уложены с муссом и залиты лаком.

— Мусс на голову?

Еще до того, как она успела высказать ему все, что думает по поводу его безграмотности, в дверь позвонили.

— Это, наверное, он.

Элизабет развернулась и пошла открывать, надеясь, что у Теда хватит такта удалиться на кухню. Но, как обычно, то, чего нам больше всего хочется, как раз и не получается.

Она открыла дверь в тот момент, когда Адам позвонил во второй раз. Его улыбка была простодушной и бесхитростной, несмотря на то что на самом деле он являлся сгустком страстей, но сам об этом не ведал.

— Привет, Адам. Заходите.

— Простите за опоздание. Первый раз я пропустил дом, и мне пришлось объехать кругом весь квартал, до того как…

Адам замолчал, заметив Теда, который стоял, вальяжно прислонившись к косяку двери, ведущей на кухню. Всем своим видом он заявлял права на этот дом и все, что в нем находилось, включая женщину, с которой собирался отужинать его потенциальный соперник. «Черт побери, — подумала, Элизабет, — не прошло и пятнадцати минут, как он здесь находится, а как освоился!»

Элизабет слегка закашлялась, в тревоге переводя взгляд с Теда на Адама и обратно.

— Адам, это мой сосед Тед Рэндольф.

Адам первым сделал шаг навстречу. Тед неохотно отделился от стены. Последовало формальное рукопожатие.

— Тед помогает мне сегодня с детьми. Поскольку сестра в последний момент отказалась…

Элизабет надеялась, что ее гость достаточно воспитан для того, чтобы не ждать от нее дальнейших объяснений.

— О да, понимаю. Спасибо вам, мистер Рэндольф.

Улыбка, способная растопить лед в двадцать футов толщиной, в случае с Рэндольфом не сработала.

— Пожалуйста, — с каменным лицом ответил Тед.

Адам протянул Элизабет букет роз.

— Это вам.

Элизабет приняла подарок.

— О, они… чудные!

В этот момент дети спустились вниз. Словно персонажи мультфильмов, они замерли и прижались друг к другу, увидев нового гостя. Потом подошли к нему с уважением, смешанным с опаской. Элизабет представила детей.

— Добрый вечер, мистер Кавано, — произнесла Мэган.

— Добрый вечер, мистер Кавано, — эхом откликнулся Мэтт.

Элизабет вздохнула с облегчением. Маленькие разбойники ее не подвели.

— Эти цветы точь-в-точь такие же, как те, что принес Тед. Должно быть, они купили их в одном месте.

— Я готова была его убить.

Теперь, когда прошло несколько часов с той злополучной минуты, ей легко было говорить об этом и смеяться, вспоминая слова Мэтта. Но тогда Элизабет было не до смеха. Тогда ей хотелось исчезнуть или проснуться, с радостью убедившись в том, что весь этот позор случился не с ней.

Адам, улыбаясь, смотрел на нее. На столе горели свечи, им было хорошо и приятно вместе.

— Я знал, что вам неловко, но самому мне было смешно: я человек с чувством юмора. — Адам покрутил в руке бокал с бренди. — К сожалению, не могу сказать того же о вашем соседе, мистере Рэндольфе. Он даже не попытался улыбнуться.

— О, не стоит уделять мистеру Рэндольфу столько внимания, — ответила Элизабет, небрежно махнув рукой. — Иногда он кажется суровым, но на самом деле довольно мил. И очень хорошо относится к моим детям.

— Только ли к вашим детям?

Элизабет быстро опустила глаза.

— Мы с Тедом друзья.

Разве не так? Но почему она чувствовала себя виноватой перед Рэндольфом, когда под руку с Адамом шла к роскошной машине, припаркованной возле дома. Почему ей становилось мучительно стыдно оттого, что она ехала развлекаться с Кавано, в то время как Тед оставался у нее дома за няньку? Тому не было никаких объяснений. Он вызвался остаться с детьми добровольно, разве нет? Никто не выкручивал ему руки.

Адам оставался настоящим джентльменом и, как джентльмен, не стал развивать тему, почувствовав, что коснулся чего-то очень личного. Адам был джентльменом во всем. Элизабет испугалась было, что такое неудачное начало вечера приведет к тому, что дальше все вообще пойдет кувырком. Надо отдать Адаму должное: он умел вести себя с дамой и был великолепным партнером. Он буквально излучал обаяние, улыбался, говорил комплименты и в итоге добился того, что Элизабет расцвела и расслабилась.

— Я полагаю, сегодня мы сделаем важное приобретение и насолим конкуренту, — сказал он, когда они подъехали к одному из лучших ресторанов города. — Я подумываю о том, чтобы переманить их шеф-повара в один из своих отелей. Давайте устроим секретную проверку.

Ужин проходил по высшему разряду. Адам заказывал лучшие вина, закуски были превосходны, соусы изысканны, овощи поджарены до хрустящей румяной корочки, десерт таял во рту. Адам заводил беседы на самые разные темы, интересовавшие обоих. Он пригласил Элизабет на танец и оказался прекрасным партнером.

Когда он сделал ей комплимент относительно ее грации, Элизабет сказала, что в школе занималась балетом и очень любила танцевать.

— А ваша сестра?

Элизабет заметила, с какой неприязнью взглянул Адам на Лилу, когда увидел ее спускающейся по лестнице в доме Элизабет. Видимо, неприятный инцидент, произошедший во время их первой встречи в магазине, заставил его относиться к ее сестре с предубеждением. Лила вполне отвечала ему взаимностью.

— Лила не любит танцевать, — заметила Элизабет. — Она предпочитает заниматься спортом.

— Думаю, ее конек — футбол и хоккей на льду, — не без ехидства заметил Кавано.

Элизабет рассмеялась:

— Не совсем так: теннис, ручной мяч, легкая атлетика. Лила любит соревноваться. Я же предпочитаю ни с кем себя не сравнивать, поэтому избегаю соревнований. К тому же она всегда была у ребят «своим парнем», а я — нет.

— Охотно верю, — чуть слышно пробурчал Кавано, провожая свою спутницу с танцплощадки за столик.

Когда принесли кофе, Элизабет невольно задалась вопросом, каким будет окончание этого прекрасного вечера. Долго ей гадать не пришлось. Адам попросил подать машину к выходу и, взяв Элизабет под руку, спросил:

— У вас есть причины торопиться домой?

Разогретая хорошим вином, умиротворенная вкусной едой, Элизабет была настроена благодушно, тем более что ее спутник был хорош собой. Его улыбка недвусмысленно указывала на то, что он имеет на Элизабет виды. Она чувствовала себя красивой и легкомысленной. Впервые в жизни она позволила себе быть такой, какой хочется. Пусть наконец ее закружит сумасшедший роман с принцем из сказки.

— Никаких, — без особых раздумий ответила она. — Мне незачем торопиться домой.

— Вы когда-нибудь видели, где я живу, когда остаюсь в городе?

— Нет, — проглотив вязкую слюну, ответила Элизабет.

— А хотели бы заглянуть на верхний этаж, в мои апартаменты?

Глава 8

— Большое спасибо, Адам. Все было чудесно!

— Спасибо вам, спокойной ночи, Элизабет. До скорого свидания.

Кавано слегка коснулся губами ее лба. Она в последний раз улыбнулась ему, перед тем как неслышно проскользнуть в дом. В гостиной было темно. Элизабет, нетвердо ступая, подошла к торшеру, но еще до того, как она нащупала выключатель, из темноты раздался голос Теда:

— Хорошо провела время?

— Господи! — воскликнула она. — Вы меня до смерти напугали.

Щелкнув выключателем, она увидела Теда, развалившегося на диване. Он снял туфли: они стояли возле дивана. Спортивная куртка, в которой он пришел, была переброшена через подлокотник соседнего кресла. Рубашку он, правда, еще не успел снять, но что толку: она была расстегнута до самого пояса.

— Хорошо провела время? — поджав губы, снова спросил он.

Рэндольф явно задал этот вопрос не из праздного любопытства и, уж конечно, не из вежливости. Его голос мало чем отличался от рева. Элизабет находилась не в том настроении, чтобы пропускать мимо ушей оскорбительные намеки. Ее самолюбие было задето, и она действительно обиделась. Но только, черт побери, она скорее дала бы отрезать себе палец, чем показала это Теду Рэндольфу. Ее, Элизабет, личная жизнь — не его дело.

Сверкнув белозубой улыбкой, она ответила:

— Восхитительно!

Чтобы усилить впечатление, Элизабет томно повела плечами, отметив, что это движение не осталось незамеченным, — Тед злобно блеснул глазами.

— Почему вы сидите в темноте?

— Что в этом запретного?

— Ничего, но можно было бы, например, посмотреть телевизор.

— У меня нет настроения смотреть телевизор.

Что-то в нем не понравилось Элизабет. Она еще раз окинула взглядом Теда, его вальяжную, даже несколько наглую позу, его распахнутую рубашку и особенно то, что было у него в руках: высокий стакан.

Он перехватил ее взгляд и, усмехнувшись, отсалютовал ей.

— За вас! Не хотите присоединиться? Стаканчик перед сном, как прописал доктор.

— Нет.

— Надеюсь, вы не возражаете против того, что я угостился из ваших запасов?

Элизабет возражала. И даже очень. Не против того, что он пил ее виски, а против того, какие это имело последствия. Он больше не походил на себя — приятного и вежливого. Он напоминал уличного хулигана. И все из-за чего? Из-за того, что согласился побыть нянькой? И больше всего Элизабет беспокоило то, что и в этой своей ипостаси он был хорош собой и нравился ей. Нравился, возможно, даже сильнее, чем раньше.

Элизабет бросила сумочку на подушку для ног возле кресла.

— Нет, я не против того, что вы угостились. Были проблемы с детьми?

— Никаких. А у Кавано были проблемы с вами?

Элизабет посмотрела прямо в черные зрачки пронзительных голубых глаз.

— Мне не нравится ваш тон, Тед.

Рэндольф не спеша сел и со стуком опустил стакан на кофейный столик. Рубашка открывала его мускулистую волосатую грудь, и Элизабет старательно избегала смотреть в том направлении.

— Плохо, черт побери. Потому что сегодня, Элизабет, у меня нет для тебя другого тона.

— В самом деле плохо, потому что я не намерена вас выслушивать. — Элизабет расправила плечи и откинула голову. — Я благодарна вам за услугу. Спасибо. А теперь, я думаю, вам лучше уйти.

Элизабет собиралась распахнуть входную дверь и указать на нее Теду, но так и не достигла цели. Не успела она повернуться к нему спиной, как он, с ловкостью пантеры соскочив с дивана, схватил ее. Мгновение, и Тед развернул ее к себе лицом.

— Ты знаешь, который час?

Элизабет ошалела от его грубости, и вначале вопрос показался ей неуместным. Только спустя несколько мгновений она поняла, что он хотел этим сказать.

— Думаю, половина второго или около того, — спокойно ответила Элизабет и с приторно-сладкой усмешкой спросила: — А почему вы спрашиваете? У вас сломались часы?

У Теда на скулах заходили желваки, на виске вспухла и пульсировала жилка.

— Почему ты вернулась домой так поздно? Что ты всю ночь делала с Кавано?

— Мы ужинали.

— Шесть часов подряд?

— Тихо. Вы разбудите детей.

Тед понизил голос, перейдя на свистящий шепот:

— Не представляю, что можно есть в течение шести часов!

— После ужина мы танцевали.

Единственный танец, больше напоминавший топтание на крохотной площадке размером с почтовый конверт, едва ли можно было назвать танцами, но Элизабет, даже если и не отдавала себе в этом отчета, очень хотела, чтобы Тед Рэндольф подумал, будто они с Кавано кутили всю ночь, перекочевывая из одного ночного клуба в другой. Рэндольф прищурился, скривив в усмешке губы:

— Танцевали, значит?

— Да. Адам Кавано любит танцевать так же сильно, как и я.

— А что вы делали потом? Куда вы потом отправились?

Элизабет опустила глаза, намеренно стараясь произвести впечатление, будто его вопрос застал ее врасплох.

— Вы поехали к нему в номер, не так ли?

— В номер? Ха! Вот уж неподходящее слово для пентхауса на верхнем этаже отеля «Кавано»!

Рэндольф выдвинул вперед челюсть. Смуглая кожа на скулах натянулась. Взгляд его голубых глаз обжигал холодом. Гнев и ревность боролись друг с другом. Зрачки его превратились в черные щелки.

— Ты спала с ним, — прошипел он.

Элизабет высвободила руку.

— Вы мой сосед, Тед, и до последнего времени я думала, что и мой друг. Но вы никогда не были моим отцом-исповедником. А теперь, — добавила она, переведя дыхание, — извольте покинуть мой дом!

Она даже не стала дожидаться, пока он уйдет, просто развернулась и молча пошла наверх. На цыпочках зашла она в спальню каждого из детей, убедившись в том, что они мирно спят и шумные разборки в гостиной их не разбудили. Успокоенная, Элизабет отправилась к себе.

Поймав отражение в зеркале, Элизабет увидела, как разрумянились ее щеки. Отчего же она так раскраснелась? Увы, не оттого, что обвинения Теда оказались близки к истине, а оттого, что они были слишком далеки от действительности.

Сбросив туфли, Элизабет с удовольствием избавилась от костюма, одолженного сестрой, повесив его в шкаф. Раздевшись, она облачилась в любимую ночную рубашку и села перед трюмо.

— Вы, красотка, — законченная дура, — с издевкой сообщила она себе.

Ночная рубашка была выполнена в ее вкусе, такой наряд вполне могла надеть женщина прошлого века. Сшитая из тонкого белого хлопка, с оборками у высокого ворота, с застежкой спереди и длинными рукавами, отделанными рюшами, она напоминала наряд девственницы. Элизабет опустила взгляд. Такие же рюши с вышивкой «ришелье» украшали подол. Старомодная и вычурная вещь… Совсем как она сама. Или такая, какой ее воспринимают окружающие.

Грустно усмехнувшись, Элизабет взяла в руки щетку и принялась с энтузиазмом разрушать то, что за тридцать долларов сотворил на ее голове модный стилист. И по мере того, как исчезало это чудо, к Элизабет возвращалась способность видеть в трагическом смешное.

И она тихо посмеялась над собой, вспоминая, как с замиранием сердца вышла из отдельного лифта на застеленную ковром площадку пентхауса.

Она думала, что наконец-то ей удастся пожить в одной из своих фантазий. За Джона Берка она выходила девственницей. Джон был единственным мужчиной, с которым она спала. Даже Лила удивилась бы, если б узнала об этом.

Сегодня она решила изменить своим принципам. Почему бы не воспользоваться возможностью, которая плывет к тебе в руки? Никаких оценок, никаких сомнений, никаких размышлений о последствиях. Просто плыть по течению. Просто наслаждаться сексом ради того удовольствия, которое он дает.

Элизабет решила для разнообразия поиграть в «плохую девчонку». Плохим девчонкам как раз и достается самое лучшее. Элизабет до смерти надоело влачить существование добропорядочной матери семейства, потому что это существование было нудным и скучным!

Каждый день она продавала товары, которые были так или иначе связаны с любовными интрижками, но сама она всегда оставалась сторонней наблюдательницей.

Элизабет позволяла себе скинуть обличье «миссис Добропорядочность» только во сне или в своих фантазиях. Жизнь проходила мимо. Трезво рассудив, к чему это может привести, Элизабет рисовала перед собой картину страшную и горькую. В самом деле, что может вызывать большую жалость и отвращение, нежели зрелая дама, заблудившаяся в мире сексуальных фантазий, у которой нет ничего, что поддерживало бы ее в этой жизни, кроме призрачного мира собственных иллюзий?

Итак, когда Адам Кавано открыл перед ней дверь в пентхаус, она вошла без колебаний, легко и естественно, словно ее нес поток, сопротивляться которому не было смысла.

Но жизнь сыграла с ней злую шутку.

Адам пылал страстью, это верно. Он горел страстным нетерпением… поскорее увидеть новый отель, который строил в Чикаго. Он проводил ее в спальню, его глаза искрились обещанием… показать ей масштабную модель нового отеля. Его голос дрожал от желания… пополнить флотилию уже действующих отелей, названных его именем. Потом, за кофе с тортом, который принесла им в номер горничная, они обсуждали перспективы увеличения прибыльности ее магазина.

Задумчиво улыбаясь, Элизабет вспоминала свои наивные мечты. Наконец с прической было покончено, и Элизабет встала, чтобы лечь в постель. В это время раздался тихий стук.

— Заходи, милый, — позвала она.

Тед Рэндольф ступил через порог и закрыл за собой дверь. Дверь захлопнулась. Щелкнула «собачка» английского замка. Элизабет ошалело смотрела на незваного гостя.

— Кого вы ждали? Адама Кавано?

Быстро оправившись от шока, Элизабет сказала как отрезала:

— На самом деле я думала, что это Мэтт! Я никак не предполагала, что вы такой хам, тем более что я вас выгнала!

— Я не сказал всего, что хотел.

— Зато я услышала больше того, что собиралась услышать.

— Например, о том, как пошло вы себя вели? От такой женщины, как вы, я ожидал большего.

— Чего именно вы ждали? И что вы имеете в виду под словами «такая женщина, как я»? Что отличает меня от остальных женщин?

— Благоразумие, осмотрительность и ум. Вы знаете, что Адам Кавано плейбой, не так ли? Вы знаете, что он ловкач и проныра. И вам незачем связываться с таким человеком.

— Адам Кавано не проныра! Он джентльмен во всех отношениях!

Тед надвигался на нее. У Элизабет сложилось впечатление, что он старается говорить тихо только потому, что боится разбудить детей, чьи комнаты располагались напротив. Она также чувствовала запах спиртного. Очевидно, все то время, пока она готовилась ко сну, Тед распалял себя алкоголем.

— Если он держался как джентльмен, то только потому, что этот способ показался ему наиболее верным, чтобы затащить вас в постель. Но единственное, что отличает его от акул, которые подбирают девчонок с улиц, — это стоимость костюма. Может, это застило вам глаза? Его деньги?

— Неправда! Мне он просто нравится. Он интересный человек и…

Внезапно ей пришло в голову, что она не обязана отчитываться перед Тедом и не должна оправдываться перед ним. Единственный совместный поход на осенний фестиваль в начальную школу — не маловато ли для того, чтобы чувствовать себя связанной? Элизабет подбоченилась, приняв воинственную позу.

— Что дает вам право устраивать мне допрос, мистер Рэндольф?

Затем, решив, что пора покуражиться над зазнавшимся соседом, она склонила голову набок и, опустив ресницы на манер кокетливой девицы с юга, спросила:

— Может, вы переживаете за мою добродетель? Вы, наверное, читаете мне нотации, чтобы наставить на путь истинный?

То, что она услышала в ответ, повергло ее в шок. Никто и никогда в жизни не говорил Элизабет ничего подобного. Она вспыхнула и онемела. Трудно было представить, что эта брань вылилась из уст вежливого и доброго человека, каким был мистер Рэндольф. Наверное, именно это несказанное удивление послужило причиной тому, что, когда он шагнул к ней, Элизабет осталась стоять неподвижно. В следующее мгновение он уже схватил ее за плечи и встряхнул.

— Черт, Элизабет, вы не узнали бы свое счастье, находись оно у вас под носом и… О черт!..

Тед прижался к ее губам. Он заявлял свои права на нее, в нем не было нежности — лишь ярость и страсть. В гневе Элизабет уперлась ладонями ему в грудь и вдруг почувствовала под пальцами его кожу. На миг силы оставили ее, но она собрала волю в кулак и оттолкнула его.

Однако Тед и не думал отстраняться. Но его в общем-то и не особенно пытались отстранить. Когда губы Элизабет оказались свободными и она попыталась отвернуться, он погрузил все десять пальцев в ее роскошные волосы и, как в тисках, сдавил ее лицо в своих мощных ладонях.

— Целуй меня, черт возьми!

Он протолкнул язык ей в рот быстро и решительно. Ощущение насилия было настолько явственным, настолько полным, что Элизабет почувствовала себя так, будто вновь стала девственницей. Инстинктивно она выгнулась, откинув голову назад. Элизабет попыталась вцепиться в него ногтями, но они оказались слишком короткими, а крепкие мускулы отражали атаку, как стальной щит. Батистовая ночная рубашка, тонкая и полупрозрачная, почти не скрывала наготу. Весь его гнев и обида, казалось, сосредоточились ниже пояса. Там Тед был тверд, как скала, и она животом ощущала эту «скальную породу».

Одно то, что он чувствовал себя полновластным собственником здесь, в ее спальне, могло бы вывести Элизабет из себя. Но еще более возмутительной оказалась реакция ее тела на его поведение. Эмоции захлестнули ее. Из последних сил она боролась с нараставшим желанием.

— Пожалуйста, остановись, Тед!

В ответ на ее просьбу он подхватил ее на руки и понес. Дойдя до кровати, Тед без церемоний бросил ее на постель. Перевоплощение, происходившее у нее на глазах, было ошеломляющим. Вместо сдержанного и добропорядочного мужчины перед ней возник пират. Элизабет не могла двинуться, так подействовала на нее произошедшая в нем перемена. Она лежала неподвижно, не моргая глядя на него снизу вверх, не веря своим глазам, а он между тем уже скинул рубашку и теперь нетерпеливо расстегивал ремень.

— Что ты делаешь?

— Разве не ясно?

Он расстегнул ремень и молнию на джинсах, но снимать их не стал. Тед Рэндольф не спеша направился к ней. Взгляд Элизабет отчего-то приковывала полоска темных волос, видневшаяся в треугольнике расстегнутых джинсов. Борясь с искушением, Элизабет метнулась прочь, трусливо вжавшись в изголовье кровати. С победной усмешкой он схватил ее за кисти и одним движением поднял на ноги.

Он положил ладони на крутой изгиб между талией и бедрами, не ослабляя давления, скользнул вниз, вжимая ладони в ягодицы, и наконец резко прижал Элизабет к себе. Он опустил голову, и рот его вновь нашел ее губы. Когда она не захотела повиноваться его молчаливому требованию, он заставил ее раскрыть рот.

Элизабет застонала, вначале от гнева, затем от беспомощности, признавая, наконец, поражение. Его язык входил в ее рот и выходил в таком ритме, что у нее, казалось, плавились кости.

Тед уловил момент ее капитуляции и сменил тактику. Он стал нежным. Язык его гладил нёбо Элизабет, доводя до экстаза. Мало-помалу ее воля к сопротивлению таяла, тело расслаблялось, становилось послушным, все теснее вжимаясь в стальные контуры его тела.

— Элизабет, — простонал он. — Господи, Элизабет…

Тед целовал ее шею, а рука между тем нащупала пуговицы на рубашке, которые упрямо не желали расстегиваться. Возбуждение придало ему сил, перед которыми не смогла устоять тонкая ткань. Он потянул за ворот, и раздался треск рвущейся ткани, сопровождавшийся звуком прерывистого дыхания. Рубашка слетела на пол, как белое облако, и пеной легла у ног Элизабет.

Его раскрытые губы проследили изгиб ее груди. Затем он поднял голову, чтобы полюбоваться ее наготой. Он накрыл ладонью ее грудь и ласкал до тех пор, пока сосок не затвердел. Прошептав что-то с удовлетворением, он нагнулся, чтобы продолжить ласку языком, и так вновь и вновь, пока Элизабет не осознала, что вцепилась в него, боясь упасть.

Он взял ее на руки и уложил в постель, но на этот раз бережно и нежно. Глаза его светились страстью, лицо помрачнело от желания, а не от гнева.

Элизабет взглянула на него с укором, когда он отдалился от нее. Но Тед оставил ее лишь для того, чтобы снять ту одежду, что еще оставалась на нем. Он вернулся к ней нагой и теплый. Мужественный и исполненный силы.

Он поднял ее руку к своим губам и поцеловал ладонь, затем опустил вниз, положив к себе ниже живота. Он познакомил ее с размерами, мощью и силой своего желания.

— Это дает мне право знать, спала ты сегодня с Кавано, Элизабет, или нет?

— Нет, конечно нет!

Тед заглянул в ее глаза, чтобы понять, не лжет ли она. Он думал, что найдет в ее глазах след вины и раскаяния, но увидел лишь желание. Он запечатлел страстный, голодный поцелуй на ее ждущих губах. Он, кажется, стал еще полнее и тверже под ее ласкающим прикосновением. Раздвинув ее колени, Тед опустился на нее всем телом.

Одним долгим томительным движением он вошел внутрь. Элизабет благодарно вздрогнула, завороженная его могущественной силой, и выгнулась навстречу. Тед застонал от удовольствия и опустил лицо в ароматную копну ее волос, раскинувшихся по подушке.

Казалось, он совершал невозможное, входя в нее все глубже и глубже с каждым толчком. Элизабет чувствовала мощные сокращения мышц, прижимая его к себе ближе и теснее. Он целовал ее.

Через несколько мгновений Элизабет, схватив его за голову, отодвинула от себя и прошептала задыхаясь:

— Ты не должен ждать меня, Тед!..

Он удивленно посмотрел на нее, затем нежно улыбнулся:

— Должен.

— Нет, в самом деле… Не надо делать этого для меня.

— Я и не делаю этого для тебя, — хрипло ответил он. — Я делаю это для себя!

Она негромко вскрикнула, когда он приподнял ее ягодицы и, опустив голову к ее груди, стал тереться о соски щеками, носом, губами, давая ей почувствовать гладкость лба, шершавость щек и влажность языка.

При следующем его глубоком толчке тело ее выгнулось дугой, и она потеряла представление о времени. Бедра ее повиновались требованию его чутких рук. Она спешила навстречу каждому толчку, требуя еще и еще.

И когда ее захватил поток ощущений, настолько интенсивных, что она уже не могла совладать с собой, ей оставалось лишь закусить губу, чтобы сдержать крик наслаждения. В тот же миг Элизабет ощутила мощь его разрядки внутри себя.

Как долго они лежали в полном изнеможении? Секунды, минуты или целую вечность? Тед очнулся первым. Он повернулся на бок, приподнялся, опираясь на локоть, и посмотрел на нее.

— Ты красивая, — сказал он, все еще задыхаясь.

— Ты так думаешь?

— О да… — протянул он улыбаясь.

Его неторопливая ласка соответствовала протяжной интонации. Указательный палец обрисовал ее подбородок, опустился вниз, к горлу, затем исследовал ключицы. Оттуда он продолжил путешествие по груди, поднимаясь к соскам и опускаясь в долину между двумя вершинами. Он провел пальцем вдоль белого маленького шрама — следа растяжки.

— Я дважды рожала, — словно оправдываясь, напомнила ему Элизабет.

Но Тед ничего не имел против.

— А как же, — с улыбкой сказал он.

Не торопясь, лениво он стал рисовать круги вокруг ее сосков, всякий раз подбираясь ближе, пока оба не ответили на ласку. Склонив голову к одному из них, он лизнул его, затем, обхватив губами, нежно потянул. Элизабет сладко застонала.

— Тебе нравится? — спросил он, снимая губами бусинки пота с разгоряченного тела.

— Да…

— Хорошо. И мне нравится. Очень нравится.

Он накрыл губами ее второй сосок и потянул достаточно решительно, чтобы подарить наслаждение, но не так сильно, чтобы причинить боль. Тед чуть-чуть сдавил его зубами.

— Я мечтал об этом, когда ты разбудила меня тогда. Во сне я видел твою замечательную грудь.

— Ты говорил…

— Последнее время ты мне снилась несколько раз, но наяву ты лучше — такая сладкая. Еще никогда мне не снилось ничего лучшего.

Элизабет думала, что Джон Берк — романтик, но по сравнению с ним Тед был просто Сирано де Бержерак. У него была душа поэта и плотские аппетиты султана.

— Ты потрясающий любовник, Тед. Тебе кто-нибудь говорил об этом?

Он поднял глаза, думая, что она его дразнит. Но когда понял, что Элизабет говорит серьезно, ответил в том же духе:

— На меня очень редко жаловались женщины.

— И сколько их было?

Элизабет пожалела о сказанном, но слово не воробей.

— Извини. Забудь. Я не имею права спрашивать об этом.

Помолчав немного, Тед тихо ответил:

— Я купил «Тедди» для тебя.

Она лишилась дара речи.

— Да-да, для тебя. У меня сейчас нет никого, кроме тебя.

Он приподнял ее грудь снизу вверх, закрыв ее ладонью, и заговорил, лаская:

— Когда я вернулся из Вьетнама, моя невеста предпочла мне другого парня. На самом деле она ушла к нему задолго до того, как я вернулся, но у нее хватило ума и сострадания не писать и не говорить мне об этом. С тех пор я предпочитал кратковременные связи. Вынужден признать, что использовал женщин, брал от них то, что мне требовалось, а взамен отдавал лишь столько, сколько считал нужным, дабы не испытывать угрызений совести. Как только чувствовал, что отношения заходят слишком далеко и налагают на меня обязательства, я исчезал. В этом не было ничего страшного, поскольку общим у нас была только похоть. Да, я не святой. Никогда не стремился казаться таковым. Так что женщин у меня было много. Но честно говоря, мне нравилось быть холостяком.

Он помолчал и добавил, пожав плечами:

— Возможно, я боялся влюбиться и обжечься еще раз. Как бы там ни было, мне нравилась моя жизнь, и я ничего в ней не желал менять. Потом я переехал сюда. Твои дети оказались такими славными, что я начал сомневаться в правильности своего выбора. То и дело мне самому хотелось завести ребенка.

Тед глубоко вздохнул и признался:

— И еще, конечно, дело было в тебе. Временами я ловил себя на том, что выглядываю из-за деревьев на дорогу, услышав, что ты подъезжаешь. Как только видел, что ты направляешься в сторону моего дома, я находил повод, чтобы оказаться рядом. Наверное, чтобы убедиться, что ты и вблизи такая же хорошенькая, как издали. Но ты никогда не заводила разговор, так что я не хотел навязываться. И когда, оставшись один, начинал думать о тебе, то всякий раз говорил себе: я должен радоваться, что никто не бросается мне на шею. Я благодарю провидение за то, что оно послало твоего котенка на дерево. Так у меня появился повод к сближению.

Тед провел пальцем по ее щеке.

— В тот миг, когда я взглянул на твое лицо, ты вскружила мне голову. И всякий раз, когда я видел тебя, мне хотелось затащить тебя в постель и делать вот это. — Голос его понизился до чувственного шепота. — В ту ночь, когда застиг тебя возле гидранта, я едва остановился, чтобы не овладеть тобой прямо там же, возле стены.

— И зачем было сдерживаться?

Тед выглядел озадаченным.

— А что, не надо было?

— Честное слово, не знаю. Ну почему ты хотя бы не попытался?

Тед отвел взгляд, словно решал, стоит ли говорить правду или нет. Наконец он принял решение:

— Потому что мне казалось, я хочу тебя только как женщину, а ты заслуживала большего.

Элизабет отвернулась. Его грубая откровенность оскорбила ее.

— Почему же ты тогда пришел на следующий день в магазин?

— Потому что не смог устоять перед искушением. Искушением увидеть тебя при дневном свете и убедиться, что ты мне не приснилась.

Он наклонился и поцеловал ее в губы.

— Нет, не приснилась, — тихо повторил он.

Еще раз поцеловав Элизабет, Тед сказал:

— Итак я появился в магазине, зная, что хочу тебя, но я не был уверен, что и ты испытываешь ко мне те же чувства. Вот и решил прощупать тебя на предмет ревности.

— Ты поступил мерзко, отвратительно!

— Как бы там ни было, мой метод сработал, — загадочно улыбаясь, ответил он. — Ты не согласна?

Элизабет плотно сжала губы, отказываясь отвечать.

— Ну ладно, считай, что мы квиты. И ты мне устроила веселый вечерок, когда пошла на свидание с этим Адамом Кавано. Признайся, вернувшись со свидания, ты специально дразнила меня, заставляя ревновать. Что, разве не так?

— Чуть-чуть. Я была обижена. По-моему, с твоей стороны было настоящим свинством явиться ко мне в магазин, чтобы купить скандальное неглиже для своей возлюбленной.

— Возлюбленной…

Тед усмехнулся, повторив это старомодное слово. Редко кому пришло бы в голову употребить его в наше время.

— Пожалуйста, в любое время можешь надеть свой «Тедди» и чулки. Они все еще завернуты в ту самую розовую бумагу, хотя пару раз я вынимал их из упаковки и играл с ними.

— Какое извращение!..

— Может быть. Я представлял твою грудь, заполнившую кружевные чашечки, твои соски, упиравшиеся в кружева…

Он целовал ее долго, рука его легла на талию, затем опустилась на живот. Он медленно накрыл ладонью темнеющий треугольник. Элизабет покраснела от смущения, когда он, перестав целовать ее, перевел взгляд туда, куда погрузились пальцы.

— Как мягко и приятно, — прошептал он. И это было только началом.

— Это… ты имел в виду… когда вешал… гамак… сюда?

— А ты могла бы придумать ему лучшее применение?

Элизабет вздохнула:

— Нет, пожалуй.

Полчаса назад Тед попросил:

— Проводи меня домой.

Элизабет подумала было, что он спятил, но, поскольку ей не хотелось, чтобы эта ночь кончалась, приняла предложение. Она накинула рубашку, он надел джинсы на голое тело, а остальную одежду взял с собой. Тихо, крадучись, чтобы не разбудить детей, они выбрались из дома. Элизабет раньше не замечала, как предательски громко скрипит дверь. Оба в испуге замерли, услышав этот противный звук. Тишина… Никто не проснулся. Переглянувшись, словно нашкодившие дети, они засмеялись и спустились с крыльца.

Наслаждаясь забытым чувством, радуясь возможности вновь ощутить себя непослушными детьми, решившими поиграть во взрослые игры, они на цыпочках пошли по холодной влажной траве к соседнему дому. По дороге они несколько раз останавливались, чтобы поцеловаться. Неслышно открылась калитка, ведущая во двор к Теду. Неожиданно Рэндольф предложил испробовать гамак, который он пару дней назад повесил между деревьями. Элизабет, смеясь и шутливо отталкивая его, сказала, что не желает принимать участие в подобных испытаниях. Пусть, мол, найдет других подопытных. Тед подхватил ее на руки и понес, она смеялась и дрыгала ногами, ругая его на чем свет стоит, нисколько не стесняясь в выражениях. Тед, услышав из ее уст непристойности, только развеселился и, назвав ее самой замечательной женщиной, сотканной из противоречий, чмокнул в нос и с размаху швырнул в гамак.

Теперь они лежали там оба. Они должны были бы замерзнуть, но этого не случилось. Элизабет не замечала прохлады, несмотря на то что длинный подол рубашки задрался выше пояса. Ей не было холодно, потому что Тед был на ней… и в ней.

Как они выяснили, подъем ее ступней точно соответствовал форме его икр. Именно туда она поставила ступни, как только, нащупав пальцами ног землю, толкнула гамак, раскачав его. Гамак раскачивался медленно и неторопливо, вверх-вниз, но эти ленивые движения в тысячи раз усиливали их ощущения.

— Я не знала, что можно… Я хочу сказать, прошло уже… Как ты можешь оставаться…

— Готовым? — спросил он. — Как я могу так долго оставаться готовым?

— Да… — Она застонала оттого, что он проник еще глубже. — Это… это похоже на чудо!

— Не чудо, а грубая реальность, — ответил он с дьявольской сексуальной усмешкой.

Элизабет засмеялась. Он поморщился, как от боли, но это была гримаса удовольствия, вызванного легкой вибрацией ее тела.

— Сколько мы здесь уже? Десять минут? — спросила она.

— Наверное, но это ерунда, — сказал он, целуя ее в губы. — Я оставался готовым почти две недели.

— Что?

— С тех самых пор, как я обнял тебя за талию и снял с того дерева. Голова у меня пошла кругом.

— Я тоже была сама не своя, несмотря на то что ты обращался со мной с уважением соседа к средних лет вдове и совершенно не напоминал человека, который меня сегодня чуть не изнасиловал.

— Признаться честно, я был в ярости. Я ведь не обидел тебя, нет? Не сделал тебе больно?

— Нет, не обидел, — ответила Элизабет, тронутая его волнением. — Я не боялась, что ты сделаешь мне больно. Но я не представляла, что ты можешь быть таким агрессивным.

— Я стал таким только потому, что меня спровоцировали.

— Так что же тебя так спровоцировало и почему ты напился?

— Пойми, я не мог вынести мысли, что ты занимаешься любовью с Кавано! С кем-нибудь, кроме меня…

Его честность обезоруживала.

— Ты всегда такой откровенный?

— К несчастью.

— Я рада, что ты не играешь в игры. Мне нравится прямой подход к делу.

Глаза его потемнели.

— Правда?

— Правда.

— Итак, если мне чего-то хочется, — сказал он хрипло, — ты бы предпочла, чтобы я прямо попросил тебя об этом, вместо того чтобы ходить вокруг да около?

Тед коснулся губами ее губ.

Сердце Элизабет забилось в бешеном ритме.

— Да, — чуть слышно произнесла она.

— Опусти вырез своей рубашки.

Она поколебалась, затем подняла руку к кружевному эластичному краю. Грудь ее, сливочно-белая и полная, открывалась постепенно, выпирая из стянутого резинкой кружева, обнажаясь по мере того, как она оттягивала ворот вниз, медленно и обольстительно. Тед простонал, когда кружево, скользнув по соску, зацепилось за него. Наконец вся грудь оголилась, и Элизабет отпустила было руку, но Тед успел задержать ее.

— Нет, оставь ее здесь, прямо здесь. Господи…

Он не мигая следил за ее рукой, за плавными движениями ее пальцев, касавшихся сосков, и так же медленно и плавно, вращаясь, словно исполняя танец живота, стал тереться о ее тело. Затем быстрее, еще быстрее. Вращение захватило Элизабет, и она приподняла бедра навстречу ему, поймав ритм и включаясь в танец. Несколько секунд спустя все закончилось одновременным и страстным освобождением.

Им потребовалось немало времени, чтобы собраться с силами и покинуть гамак. Кое-как они добрели до его веранды. Открыв дверь и удерживая ее открытой, он запечатлел на губах Элизабет долгий поцелуй.

— Я хотел бы спать с тобой, — сказал он под конец.

— И я.

— Так позволь мне…

— Я не хочу, чтобы соседи видели, как ты убегаешь от меня на рассвете, или чтобы дети застали тебя у меня в постели.

— Да, наверное, по-своему ты права.

— Пожалуйста, пойми, Тед!..

— Я понимаю. — Он поднес ее руку к губам и поцеловал. — Но я приглашаю себя к тебе на завтрак. В котором часу я должен быть на месте?

Глава 9

Они выглядели вполне невинно, когда заспанные Мэган и Мэтт вошли на кухню и увидели их, сидящих рядышком за столом и глядящих друг на друга поверх забытых чашек с кофе.

— Тед спал здесь?

К чему были все ухищрения, если именно эти слова Мэтт произнес первыми? К удивлению детей, Тед и мама рассмеялись.

— Нет, я не провел здесь ночь. Вам только показалось, — ответил Тед. — Ваша мама пригласила меня на завтрак.

— Странно, а я думала, ты сам себя пригласил, — еле слышно сказала Элизабет, поднимаясь, чтобы налить детям традиционный стакан апельсинового сока.

Он шлепнул ее пониже спины, ужасно развеселив этим детей.

— Тед рассказал тебе о том, как мы купали Малышку? — спросила Мэган.

Элизабет покачала головой.

— Он разрешил нам сделать для Малышки ванну. Кошки не любят воды, ты знала об этом, мама? Но мы ее все равно вымыли. Она стала по-настоящему чистой и пушистой, но мы немного напачкали в ванной.

— Только Тед помог нам убрать. Тед, как это называется в армии? Помнишь, ты говорил?

— Выдраить территорию, — подсказал Рэндольф.

— Ну вот, мы выдраили территорию. Он тебе не рассказывал, мама?

— Нет, он как-то забыл об этом упомянуть.

Элизабет бросила взгляд на мужчину, который чертовски хорошо смотрелся за ее кухонным столом.

— Насколько я припоминаю, у нас хватало других тем для разговоров. — Тед многозначительно посмотрел на нее, и Элизабет порозовела под его взглядом.

— И он разрешил нам заказать пиццу на дом по телефону.

— Да, мы говорили Теду, что ты нам рассказывала, будто такая пицца — суррогат, ну, ненастоящая еда, потому что ее готовят из остатков.

— Но он сказал, что тебя с нами все равно нет, так что он берет ответственность на себя, потому что ему такая пицца нравится.

— Мы можем снова пригласить разносчика пиццы, мама? Честное слово, она была вкусная и настоящая.

Элизабет с упреком посмотрела на Теда.

— Спасибо большое. Всего за несколько часов ты умудрился разрушить мою доктрину здоровой пищи, а ведь я насаждала ее годами!

Тед казался серьезно озабоченным.

— Так что на завтрак? — с тревогой спросил он.

— Обезжиренный творог и молочная сыворотка, — серьезно ответила Элизабет.

Дети зашлись от смеха. Чтобы как-то успокоить их, Тед велел им накрывать на стол, пока мама будет готовить.

— Эй, здесь, как в армии, каждый убирает за собой сам, — окликнул детей Тед, когда те, позавтракав, убежали из-за стола смотреть телевизор.

Они не стали прекословить, спорить из-за того, чья сегодня очередь, как это обычно бывало при Элизабет. Без звука каждый подошел к столу, взял свою тарелку и, очистив от остатков, отнес в раковину. Затем дети вернулись и убрали чашки. Элизабет, раскрыв рот от удивления, смотрела на них, не узнавая.

— Как тебе это удалось? — спросила она.

— Подкуп — великая сила, — скромно признался Рэндольф и вынул из кармана рубашки две пачки жвачки.

— Без сахара, — уточнил он, обращаясь к Элизабет, прежде чем вручить каждому из детей.

Никто из них не забыл поблагодарить Теда за подарок, а маму за завтрак, чем необыкновенно растрогали Элизабет.

— А что получит повар? — с улыбкой спросила она, глядя на Теда.

— Повар получит поцелуй.

Мэган и Мэтт остановились на полпути к двери и оба обернулись, чтобы увидеть, как Тед, обняв за талию их мать, целует в губы.

— Тед целует маму! — воскликнула Мэган.

Как только Тед и Элизабет разомкнули объятия, дети принялись прыгать и скакать вокруг них, как индейцы вокруг захваченного поезда. Они выли, и кричали, и хлопали в ладоши. Тед и Элизабет, обрадовавшись их искреннему энтузиазму, тоже рассмеялись.

Чем больше смеялись мама и Тед, тем больше веселились и дети. Еще чуть-чуть, и эмоции хлынули через край. И произошло то, что обычно происходило с сыном Элизабет в подобных ситуациях. Мэтт увлекся и на полном скаку налетел на буфет. Задребезжали тарелки. Деревянная ваза для фруктов перевернулась. Яблоки и апельсины покатились в разных направлениях. Помидор упал на кафельный пол и раздавился. Несколько вырванных из блокнота листов бумаги взлетели и, паря и кружась, как осенние листья, полетели на пол один за другим.

Мэтт застыл и испуганно посмотрел на мать.

— Я не хотел…

— Ты такой неуклюжий! — сказала Мэган, которая теперь вела себя совсем как взрослая.

Мэтт опустился на колени. Первым делом он принялся собирать листки с пола и, словно предложение мира, протянул их Элизабет.

— Вот, мама. Твои листочки целые и чистые. Мы на них даже соус от пиццы не пролили. Это потому, что Тед убрал их со стола и положил в буфет, чтобы не испачкались. Он сказал, что они могут быть важными.

Элизабет взяла листки из рук сына, который уже ползал по полу, собирая фрукты.

— Оставь все как есть, — сказала Элизабет голосом тугим и тонким, как резинка, растянутая до предела. — Я потом уберу. А вы с Мэган идите наверх и заправьте свои постели.

Мэган и Мэтт безошибочным детским чутьем уловили, что атмосфера в комнате опасно сгустилась и оплошность Мэтта не имеет к этому никакого отношения. Произошло что-то, что было выше их понимания. И это что-то заставило мать измениться в лице. Еще минуту назад розовое от румянца, оно внезапно побелело как мел. Теперь мать — еще секунду назад веселая смеющаяся молодая женщина — казалась измученной и сразу постарела на несколько лет. Один за другим дети выскользнули за дверь, стараясь производить как можно меньше шума. Если грозе и суждено разразиться, то пусть это будет не из-за них. Сейчас и крохотный камешек мог вызвать лавину. Если они уйдут, может, все обойдется и гроза пройдет стороной? Утро так хорошо начиналось…

Элизабет методично пересчитала страницы и сложила их по порядку, прежде чем смогла прочитать хоть слово. Буквы расползались, строчки плыли перед глазами. Впрочем, зачем читать, когда она и так знала, что там написано. Она сама исписала эти листки, строка за строкой, пока принимала ванну с пеной.

Там был пират, высокий и опасный. Там была его пленница, дрожащая перед ним, на которой ничего не было, кроме тонкой ночной рубашки. Элизабет перебирала листы. Да, вот оно: тот эпизод, когда он рвет на ней рубашку и целует в грудь. А здесь, в этом абзаце, его пленница, поддавшись его мужскому шарму, сдается и покоряется.

Элизабет бросила листки на стол и отвернулась к стене. В теплой кухне неожиданно стало по-зимнему холодно.

— Ты ведь читал их, да?

— Послушай, Элизабет, я…

Она стремительно обернулась к нему:

— Читал?

Тед вздохнул:

— Да.

Слезы наполнили глаза Элизабет. В один миг соленая влага — свидетельство пережитого унижения и гнева — заволокла глаза. Элизабет прикрыла белые как мел губы холодной трясущейся рукой, и ей ничего не оставалось, как снова отвернуться от Теда. Она не могла смотреть ему в лицо из-за своего унижения и его предательства. И она не знала, что причиняет ей большую боль.

Тихим, умиротворяющим голосом, каким медперсонал в больнице сообщает родственникам печальную весть, Рэндольф сказал:

— Вначале я не понял, что это такое. Я подумал, что ты оставила на столе неоконченное письмо, но потом мне в глаза бросилось несколько слов.

Элизабет смотрела на него с мрачным презрением.

— Бросилось в глаза, говоришь? Знаешь, как это называется?

У Теда хватило вежливости сделать огорченное лицо.

— Неужели тебе не случалось, листая роман в книжном магазине, зацепиться взглядом за какое-нибудь слово и начать читать? Слово за слово, и оказывается, что разом прочитано несколько страниц, и все тут же, у прилавка. Вовлеченный в действие, ты забываешь о времени. Если с тобой ни разу такого не случалось, значит, ты не такая, как все.

— Мы сейчас обсуждаем не то, какая я. Мы говорим о тебе. О бессовестном манипуляторе, который использовал меня самым низким, самым недостойным образом! Как ты мог?

— Я не сделал ничего, чего бы ты не хотела!

Элизабет сжала кулаки и крепко зажмурила глаза.

— Я знала, что эта идиотская затея не доведет до добра. Я знала, что случится что-то страшное. Зачем я только позволила Лиле втянуть себя в эту авантюру!

Тед, казалось, не понимал, что происходит:

— Так это Лила уговорила тебя написать рассказ?

— Лила уговорила меня записывать то, что я придумываю. Она собирается отправить мои опусы редактору для публикации.

— Тогда я вообще не понимаю, чего стыдиться. Я читал твой рассказ и считаю, что он очень хорош.

Элизабет пронзила Теда взглядом. Из нежно-голубых глаза сделались почти синими, того же оттенка, что и у Рэндольфа.

— Да, ты прочел мою фантазию и извлек из нее немалую пользу для себя, сделал соответствующие выводы! Поэтому я не понимала, что происходит, когда ты порвал мою рубашку! Это было для тебя так нехарактерно. Ты ведь на самом деле совсем не такой!

— Откуда ты знаешь? — с вызовом спросил Тед. — Мы никогда раньше не занимались любовью. К тому же я был одержим ревностью и порядком выпил. Многие мужчины становятся агрессивными при подобном стечении обстоятельств, и я не исключение. Да, я был немного груб, признаю. — Он сделал шаг навстречу и понизил голос до шепота: — И тебе это нравилось.

Элизабет отскочила от него, как от ядовитой змеи.

— Еще ночью ты говорил мне, что думал, будто я заслуживаю большего, чем просто… — Элизабет замолчала, не найдя в себе сил выговорить нужные слова. Собравшись, она закончила мысль: — Очевидно, после прочтения моих фантазий ты изменил мнение. Ты решил, что с такой, как я, не стоит церемониться. Тем более что я только и мечтала, как бы с тобой переспать. А как же иначе, если, по-твоему, я истомилась по крепкому любовнику? А может, ты решил, что одного мне мало и я хочу сразу нескольких?

— Нет! Все было совсем не так! У каждого из нас есть свой мир. В каждом из нас обязательно живет другое «я», Элизабет. А может, и не одно, а несколько. Твое другое «я» проявляется в фантазиях. Мое проявилось вчера ночью. Я даже и не думал об этой проклятой фантазии, когда вошел к тебе в спальню.

— О, только не надо, прошу тебя! — скривив губы в саркастической усмешке, выкрикнула Элизабет. — Ты разыграл ее как по нотам!

— Возможно, я сделал это подсознательно. Я был зол, обуян ревностью к женщине, которую желал уложить в постель. Чтение твоей фантазии возбудило меня, не спорю. И завело. Я просто взбесился. Я представил Кавано в роли пирата. Я представил, что он делает с тобой все то, что ты описывала с такими возбуждающими подробностями. Я представлял тебя с ним, Элизабет!

— Ну что же, ты зря представлял. Потому что у меня с ним ничего не было. А не было у меня с ним ничего, потому что он не подлец и не лжец и… — Ужасная мысль пришла Элизабет в голову. — Ты читал только эту вещь?

На лице Рэндольфа отобразилось изумление, настолько явное, что его нельзя было не принять за фальшивку.

— Так ты читал мои фантазии и раньше, не так ли? Вот почему, когда я зашла и увидела, что ты болен…

Элизабет прижала ладони к пылающим щекам, только сейчас осознав, что происходило на самом деле. Его интерес к ней был напрямую связан с ее фантазиями. Она всегда переписывала свои сочинения набело, а черновики выбрасывала. Так, значит, он…

— Как ты мог так опуститься? Обшаривал мусорный бак, как бродячий кот, в поисках свежих впечатлений?

Сколько ее черновиков оказалось в его распоряжении, сколько он получил удовольствия, перечитывая и смакуя подробности?! Как он, должно быть, наслаждался, представляя ее в той или иной роли!

— Удивительно, как это идея насчет секса в гамаке пришла тебе в голову первому! Или ты позаимствовал ее у кого-нибудь еще? Я ведь не успела записать свои фантазии на этот счет!

Тед больше не пытался произвести впечатление раскаявшегося грешника. От прежнего виноватого выражения не осталось и следа. Он смотрел на Элизабет, чуть склонив голову набок. Элизабет презрительно усмехнулась, не желая признавать, что своими совершенно вздорными заявлениями выставила себя скандальной, глупой бабой.

— Я не имею представления, о чем ты говоришь, — с нажимом, медленно и спокойно, сообщил Тед. — При чем здесь моя болезнь? Не хочешь ли ты сказать, что я симулировал грипп и сам себе нагнал температуру?

— Ты на все способен, — не задумываясь выпалила Элизабет и, вложив в голос всю враждебность, что испытывала к нему, крикнула: — Немедленно уходи из моего дома!

Тед покачал головой:

— Нет. Я не уйду, пока ты не успокоишься. Надо все расставить по местам.

— Все и так ясно, не хочу тебя видеть! Ни сейчас, ни впредь. Я даже не уверена в том, что смогу выносить твое пребывание в соседнем доме.

— Вот как, значит? — зло спросил Тед.

— Значит, так.

— После нашей ночи?

— Ничего из того, что случилось, не было настоящим.

— О нет, все было наяву! — с коротким смешком сказал он. — И на твоем теле остались свидетельства того, что тебе это не приснилось.

Элизабет покраснела, вспомнив об отметинах, оставленных его поцелуями, которые она обнаружила на груди и бедрах, когда утром принимала душ. Еще час назад она гордилась ими, считая чем-то вроде подписи художника на своем творении, рожденном вдохновением и любовью. Но сейчас ей было мучительно стыдно даже думать о том, что Тед прикасался к ней губами в таких интимных местах.

— Послушай, Элизабет, — примирительно заговорил Рэндольф, — я не виню тебя за то, что ты разозлилась. Я даже не виню тебя за то, что ты скоропалительно сделала неверные выводы. Я прочел нечто, что мне не предназначалось, что-то сугубо личное и интимное. Я вторгся в область, в которую не должен был вторгаться. Но… — здесь он сделал паузу для большей выразительности, — если это и изменило мое отношение к тебе, то только в одну сторону: сделало тебя еще привлекательнее в моих глазах.

Элизабет патетически ткнула пальцем в листы на столе.

— Я не девочка, которую украли из дома, так же как и ты — не пират. Она — плод моего воображения. Ничто. Пустая выдумка!

Тед медленно покачал головой:

— Нет, тут ты не права. Она — это ты. Она — это то, чем ты втайне себя считаешь, такая, какой ты себя ощущаешь. В ней твоя скрытая сексуальность, в ней твое отношение к сексу и любви, то, что ты хотела бы получать в постели, но никогда не решилась бы попросить. Как у луны, у всех нас есть темная сторона, та, о которой никто не знает. Такими мы сотворены, и здесь нечего стыдиться.

Элизабет отступила, почти прижавшись к стойке. Решительно тряхнув головой, она в ужасе воскликнула:

— Нет! Я не такая!

— Да, ты не такая. Внешне. Внешне ты — стопроцентная леди. Неужели не понимаешь, что делает тебя такой притягательной, такой чертовски соблазнительной? — Его голос сделался тише и нежнее, он говорил, словно желал ее умаслить. — Элизабет, как ты думаешь, почему мне хотелось спать с тобой этой ночью?

Сейчас его слова о том, что он мог бы полюбить женщину, рядом с которой хотел бы просыпаться, вспоминались ей как грубая насмешка. Она не должна ему верить. Она не даст ему вновь одурачить себя.

— Чтобы ты мог использовать меня до тех пор, пока я не превращусь в подстилку у твоих ног, о которую можно вытирать ноги, а потом выбросить!

Брови Теда сошлись к переносице. Он потерял терпение. Наклонившись к Элизабет и прижав ладони к буфетной стойке по обеим сторонам от нее, он заставил ее откинуть голову и посмотреть ему в глаза.

— Ты злишься не потому, что я прочел описанные тобой постельные сцены. Ты затем и писала свои опусы, чтобы их читали другие. Ты расстроилась из-за того, что я — не безликий незнакомец. Ты бесишься оттого, что утратила инкогнито. Маска, я тебя знаю! Теперь я знаю твой секрет. Теперь я знаю, что за холодным надменным фасадом кипят страсти.

Слова его были словно капли воды, падающие на раскаленную сковородку. Они словно обрели вес и форму, шипя и скатываясь в шарики. Элизабет подняла руку и изо всех сил ударила его по щеке.

Она сама не ожидала от себя такого поступка. Элизабет не ожидала, что посмеет дать ему пощечину. Тед не вскрикнул, не схватился за красный отпечаток на лице. Но его синие глаза сузились. Медленно он отклонился назад и выпрямился. Элизабет и детей-то шлепала чрезвычайно редко, когда окончательно выведут из себя, а ударив, плакала горше, чем они. В детстве из двух сестер агрессивностью отличалась лишь младшая, Лила. Элизабет же всегда старалась избегать выяснения отношений силой. Но сейчас она не задумываясь ударила мужчину.

Однако испытанный шок от своего же поступка нисколько не умерил ее гнев. Если бы не те злополучные листки, он никогда бы не добился от нее близости. Она ни за что не простит ему предательства. Душевный порыв на деле оказался подлым обманом лицедея. Элизабет становилось невмоготу от одной мысли о том, что все, что он делал с ней, шло не от сердца, а от извращенного любопытства.

Она не сказала ни слова, чтобы остановить Рэндольфа, когда он сердито зашагал прочь и захлопнул за собой дверь так, что та едва не слетела с петель. «Что это ты так разозлился? — хотела она крикнуть ему вслед. — Ты получил больше, чем заслуживаешь!»

Проходило время, но дела не шли на лад.

В течение нескольких дней у Элизабет было похоронное настроение. Она срывалась на детях, и дети, словно назло, вели себя отвратительно. Однажды, вернувшись с работы, она обнаружила, что они сидят у Теда в гамаке и играют со щенками, и, не выдержав такого безобразия, заорала на них, требуя немедленно вернуться домой. Они неохотно явились на зов, спрашивая, зачем вдруг понадобились матери, а она так и не смогла придумать разумного объяснения. Весь вечер они дулись на нее, а когда Мэган дипломатично заметила, что было бы неплохо, если бы у них дома поселился какой-нибудь хороший человек вроде Теда, Элизабет немедленно отправила ее восвояси.

Лила позвонила, чтобы расспросить о свидании с Адамом Кавано, но Элизабет отвечала на вопросы сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить, и Лиле ничего не оставалось, как распрощаться, сказав напоследок, что предпочитает дождаться более благоприятного момента.

Дурное настроение способствовало тому, что к Элизабет практически никто не обращался. Приятельницы и соседи понимали, что ей не до них. Но это было к лучшему. Ей и не хотелось ни с кем общаться. Она носилась со своим горем и всячески пестовала его, постоянно находя в своем положении все новые и новые унизительные стороны, и даже получала извращенное удовольствие, какое испытываешь, ковыряя больной зуб.

Но постепенно скорбная уединенность ей наскучила и стала раздражать еще больше, чем общество других людей. Она даже обрадовалась, когда однажды утром к ней в магазин зашел Адам Кавано.

Дважды назвав ее по имени, он рассмеялся, встретив ее испуганный взгляд.

— Кажется, я постоянно застаю вас в раздумьях. Хотелось бы знать, в какие миры вы уноситесь, когда оставляете нас на этой бренной земле?

Элизабет не хотелось раскисать перед этим собранным и чертовски обаятельным человеком. Она не видела Адама с тех пор, как, проводив ее домой, он легонько поцеловал ее в лоб у парадной двери. Скромный поцелуй в лоб — вот все, что он себе позволил. Вот и правильно! Он не пользовался женщинами, как некоторые. И Тед еще смел называть Кавано плейбоем!

— Дурную привычку грезить наяву я приобрела еще в детстве, — сказала Элизабет. — Я отъявленная мечтательница. Все время витаю в облаках, и сестра постоянно изводит меня из-за этого.

При упоминании о сестре Элизабет Кавано нахмурился:

— Кстати, как поживает ваша непочтительная сестрица?

— Все дерзит, — с улыбкой ответила Элизабет, решив про себя, что наступило время налаживать отношения с Лилой. В конце концов, не сестра виновата в том, что Тед Рэндольф оказался подлой крысой.

— Как насчет ленча? — спросил Кавано, не давая ей впасть в летаргический сон.

— Вы о ленче? О нет, благодарю вас, Адам. Я не могу уйти. Мне не на кого оставить магазин. Я обычно приношу еду с собой.

— Закройте его на часок, прошу вас. Я долго думал о наших с вами отношениях. — Голос его изменил тембр, и в глазах заблестели таинственные огоньки. — И в результате этих раздумий у меня появился план. Я должен обсудить с вами нечто очень важное.

Через полчаса Элизабет уже ковыряла вилкой салат из фруктов, взятый в буфете зимнего сада на предпоследнем этаже отеля «Кавано». Они с Адамом сидели за угловым столиком, и стеклянные стены оранжереи открывали им великолепный вид на город с одного из самых высоких небоскребов центра.

— Ну и как?

— Я не знаю, Адам. Вы меня буквально ошарашили своим предложением…

— Не может быть, чтобы я вас так уж удивил.

— Честное слово, я не ожидала!

Элизабет подняла встревоженные светло-голубые глаза и встретилась с его вопросительным взглядом.

— Я никогда не думала о том, чтобы открыть еще один магазин. У меня и этот отнимает массу времени и энергии.

— Я понимаю и отдаю вам должное, — сказал Адам, отпив ледяной воды. — Я принимаю во внимание ваше положение и отдаю себе отчет в том, что вдова с двумя детьми не слишком подходящая кандидатура для расширения бизнеса. Мы как-то не привыкли к тому, что одинокие матери открывают филиалы в других городах и разъезжают по свету. Но вы не такая, как все. В вас я уверен. Вы справитесь.

Несмотря на то что предложение Кавано об открытии новых филиалов явилось для нее полной неожиданностью, Элизабет поймала себя на том, что испытывает гордость. Ей польстило, что Адам высоко оценил ее деловые качества. Карьера деловой женщины была фактически навязана ей обстоятельствами, Элизабет ни за что не пошла бы по этому пути, если бы не смерть Джона. Или ей так только казалось? Надо же, чего-чего, а стремления быть «выше, дальше и сильнее» она в себе ни разу не замечала.

Подавшись вперед, пронзая Элизабет взглядом своих темных глаз, Адам перешел в наступление:

— «Фанта-Си» — одно из самых прибыльных предприятий наших лицензиатов. Я присмотрелся к вашему стилю ведения дела: у вас чутье! Наилучший процент торговой наценки. Ваш бизнес впечатляет. Вы произвели на меня впечатление. Я не могу найти у вас ни одного изъяна! Разве что мечтательность, — с улыбкой добавил Кавано и подмигнул. — Вы нашли уникальный рынок сбыта. Вы чувствуете, что будут покупать. Люди готовы заплатить хорошие деньги за качественный товар. А статистические выкладки показывают, что публика, останавливающаяся в моих отелях, привыкла получать первоклассный сервис. И я заинтересован в том, чтобы мои лицензиаты отменно делали свое дело.

— Но я…

Адам поднял руки вверх, не давая ей возразить.

— Я оставил для вас место в вестибюле нового отеля «Кавано» в Чикаго. Вскоре я намерен открыть ваши магазины в других городах.

Он продолжал давать технические обоснования проекта, пока у Элизабет не разболелась голова и она не взмолилась избавить ее от обилия цифр и дать возможность обдумать все самой.

— Я никогда не могла решить сразу, что готовить на обед: свинину или говядину, — со смехом сказала она, — а вы хотите получить от меня сегодня же решение по такому серьезному вопросу.

— Я не жду от вас ответа немедленно. У вас есть время до завтра.

Элизабет побледнела от ужаса, но, осознав, что Адам шутит, расслабилась и улыбнулась.

— Нет, я не жду от вас немедленного ответа, — с улыбкой повторил Кавано. — Время работает на меня. Чем дольше вы будете думать, тем больше вам понравится идея.

Уже у дверей магазина он сообщил:

— Я направлю вам отпечатанный вариант предложения. Просмотрите его, изучите цифры. Через неделю я вам позвоню. Но это не значит, что вам надо так долго ждать, чтобы связаться со мной. Если у вас возникнут вопросы — звоните, не стесняйтесь. — Он достал из кармана визитку и протянул ей. — Здесь мой номер, частная линия. Воспользуйтесь ею, если понадобится.

После встречи с Адамом Элизабет чувствовала себя так, будто из нее выкачали весь воздух. Она завидовала его уверенности и настойчивости в достижении цели. Он шел по жизни как хозяин, производя впечатление человека, который точно знает, чего хочет, и никому не позволит встать у него на пути. Ей бы быть такой целеустремленной. На самом деле, решила Элизабет, не пора ли и ей честно задать себе вопрос, чего она на самом деле хочет: оставить все как есть или расширить дело?

Господи, ну что она, вдова с двумя детьми и разбитым сердцем, знала о большом бизнесе?

С разбитым сердцем…

Разбитое сердце, так и есть. В этом главная причина. Разбитое сердце завело ее в тупик и не дает двигаться дальше.

Она разбила себе сердце, влюбившись в Теда Рэндольфа. А он испытывал только похоть — то же, что и ко множеству других женщин, которых успел уложить в постель до нее.

Как она вообще могла думать о расширении бизнеса или даже о том, что приготовить на ужин детям, если она не могла толком разобраться в своих чувствах к нему? Она не могла припомнить миг, когда ее гнев обратился в муку, а ярость — в отчаяние.

Элизабет приняла аспирин от головной боли.

Настроение у нее слегка поднялось, когда, вернувшись домой, она увидела машину Лилы. В кухне перед ней открылась идиллическая картина: ее сестра раскладывала в вазочки мороженое для Мэтта и Мэган.

— Миссис Алдер ушла, а тетя Лила сказала, что нам можно съесть по мороженому, — важно доложил Мэтт.

Кстати, он сидел на стуле, поджав под себя ноги, — еще одно нарушение запрета.

— Перед ужином? — раздраженно бросила Элизабет.

— Знаешь, я никогда не могла понять, почему ваша мама устанавливает такие строгие правила, — ни к кому конкретно не обращаясь, заявила Лила, пододвигая вазочку Мэган. — Какая, в сущности, разница: съесть вначале основное блюдо, потом десерт или наоборот?

— Ты безнадежна, — вздохнув, сообщила Элизабет, подходя к сестре, которая с наслаждением слизывала мороженое с обертки: еще одна вещь, которую она строго-настрого запрещала делать детям.

— Означает ли сия слабая улыбка, что я прощена за все, что совершила?

Элизабет обняла сестру.

— Прощена.

— Слава богу! Я уже пригласила детей поужинать в городе. И этот поход длился бы бесконечно долго, если бы ты со мной не поговорила. Так что же я все-таки сделала такого крамольного? Чем заслужила твою немилость?

— Ничего. А чем вызвано твое великодушное приглашение?

— Вот этим.

Лила взглядом указала на лежащий на столе конверт, который Элизабет не сразу заметила. Она узнала логотип и лишилась дара речи.

— Это… Это… Они не…

— Они — да! В этом конверте, который я имела смелость вскрыть, письмо, в котором сообщается, что два твоих рассказа приняты к опубликованию в книге, и чек на пятьсот долларов. Разве не чудесно?

— Чудесно! — воскликнула Элизабет. — Теперь у детей будут новые пальто и ботинки и нам не придется всю зиму есть одну треску. А мне мороженое оставили?

— Вот теперь я уверена, что прощена, — сказала Лила, и сестры рассмеялись.

Когда дети доели мороженое, их отправили наверх переодеться.

— Мы отметим «взрослый праздник» только после того, как уложим их спать. В холодильнике бутылка шампанского.

— Звучит обнадеживающе.

Лила попристальнее вгляделась в лицо сестры. Ничего обнадеживающего Лила не увидела. Перспектива пира с шампанским едва ли радовала Элизабет.

— Ты расскажешь мне о том, что с тобой происходит или будем ждать отправки в летний лагерь? Там, кажется, ты открыла мне великую тайну, сообщив, что у тебя начались месячные.

— О чем я должна тебе рассказать?

— О чем-то должна, хотя бы чтобы отблагодарить меня за первую публикацию. О чем-то таком, из-за чего у тебя подрагивает подбородок и темные круги под глазами.

— Не знала, что так плохо выгляжу.

— Точь-в-точь как мамаша Дракулы, когда иссяк источник свежей крови. Что с тобой? Я думала, мы сможем отпраздновать событие, а ты…

Элизабет рассказала Лиле о беседе с Кавано и его желании иметь «Фанта-Си» в фойе каждого из своих отелей.

— Так это же здорово, Лиззи! В чем проблема, помимо того, что тебе придется иметь дело с ним?

— Проблем так много, что и не перечислить, Лила! Я не могу с ходу упаковать чемодан и отправиться странствовать по свету. Слишком многое меня удерживает.

— Твои дети, возможно, только выиграют, если ты время от времени будешь оставлять их на кого-нибудь другого.

— А как насчет денег? Я ничего не понимаю в большом бизнесе. Ты можешь представить, сколько мне придется вложить в дело?

— Как я поняла, Кавано дает тебе ссуду. Не думай о вложениях, думай о прибыли, — сказала Лила, подмигнув. — Удивляюсь, как это ты руками и ногами не ухватилась за подобное предложение.

Элизабет потерла лоб, аспирин не помогал.

— Я не знаю, Лила…

Лила взяла Элизабет за руку и усадила за стол.

— Имеет ли твоя неуверенность какое-то отношение к одному нашему общему знакомому, а точнее, к твоему соседу?

Элизабет метнула в сторону сестры быстрый взгляд.

— Не знаю, о чем ты.

— Лиззи, — по-кошачьи мягко начала Лила, — дети рассказали мне об инциденте с Мэттом — о вазе с фруктами, о разлетевшихся листках…

— О боже!

— Они также сказали, что ты пришла в ярость, когда узнала, что он их прочел. — Лила еще больше понизила голос: — Теперь даже у меня хватит воображения, чтобы представить, что там могло быть написано. Это была одна из твоих фантазий, не так ли?

— Да, — угрюмо призналась Элизабет.

— И тебе стало стыдно?

— Ужасно…

— Поэтому ты его избегаешь?

— Как чумы. Я не представляю, что смогу разговаривать с ним, Лила!

— Всего лишь потому, что он прочел что-то из того, что ты насочиняла? Но это же смешно!

Лила видела, как краска медленно заливает лицо сестры от подбородка до корней волос. К тому же в светлых глазах ее появилось виноватое выражение. Элизабет вообще никогда не умела скрывать своих чувств.

— О нет, не только потому, что он прочел. Он прочел и претворил прочитанное в жизнь. Так, Лиззи?

— Что-то вроде этого, — призналась Элизабет.

— Тебе повезло.

Элизабет едва не подпрыгнула.

— Повезло? Лила, я думала, что умру от унижения!

Теперь пришла очередь Лилы удивляться:

— Он что, не свободен?

— Нет, конечно нет! Ну как ты не понимаешь? Он словно по нотам разыграл мою фантазию только потому, что думал, будто я этого хочу!

— Я умру, если не узнаю самые пикантные подробности! Но ты ведь и под страхом смерти мне ничего не расскажешь, даже если мы вновь окажемся в летнем лагере. Знаешь, Лиззи, я тебе кое-что скажу. Если я когда-нибудь полюблю… да, думаю, ты его любишь… я скуплю все инструкции по сексу, какие только смогу найти в продаже. Да, я подчеркну все хорошее, что смогу найти, помечу все иллюстрации, что придутся мне по вкусу, и передам это все моему воображаемому парню со словами: «Эй, Чарли, я слишком стеснительная, чтобы обсуждать с тобой свои тайные желания, но я буду рада, если ты станешь делать со мной то, что увидишь на помеченных страницах». Если Тед с пользой применил свои знания о тебе, о том, что ты чувствуешь и о чем думаешь, то это исключительный мужчина. И если тебе все еще требуется какое-то утешение, скажу, что этот парень влюблен в тебя по уши.

Элизабет вопросительно посмотрела на сестру.

— Откуда ты знаешь?

— Да это ясно как дважды два! Он весь извелся от ревности к Кавано. Не надо близко знать этого парня, чтобы догадаться. Послушай, — сказала Лила, вставая, — я собираюсь подняться наверх, проверить, чем занимаются дети. Ты останешься здесь и подумаешь, что ты собираешься делать со своей жизнью. Предложение Кавано похоже на мечту, которая может стать былью, но, с другой стороны, твой сосед, Тед Рэндольф, сам — мечта любой женщины. К тому же он ближе к дому.

Элизабет осталась одна и задумалась. Чего же она все-таки хочет от жизни? Если бы ей предстояло сделать выбор сейчас же, сию минуту, и получить то, о чем она мечтает, что бы она выбрала?

Ответ пришел сам собой. Конечно, Теда.

Чего было больше в ее чувствах, когда она узнала, что Тед прочел ее сочинение? Стыда за себя или обиды на него? Теперь уже ей стало окончательно ясно, что главным оставался стыд. Элизабет могла спокойно признаться себе в том, что никогда всерьез не думала, будто Рэндольф роется в мусорном баке, выискивая разорванные черновики. Не такой он человек. Да, Тед прочел рукопись, совершив преступление, равносильное прочтению чужого письма. Тяжкий грех, это верно. Но он признался и повинился, а потом объяснил, почему так произошло. И это объяснение вполне удовлетворило ее. Действительно, стоило поймать взглядом несколько ключевых слов, и избежать искушения было бы трудно даже святому.

Да, Тед использовал полученную информацию, но использовал для того, чтобы сделать ей приятное. И так ли это плохо? Лила, например, не разделяла ее точку зрения. Она считала, что он, напротив, умница и настоящее сокровище.

Действительно, стоит поразмыслить о том, так ли много на свете мужчин, которые настолько преданы женщине, что воплощают в жизнь ее фантазии. Такие чувственные экземпляры — редкость. Он сдерживал себя, терпеливо дожидаясь, пока она достигнет пика, и только потом позволил разрядку себе. И разве он сам по-настоящему не получал удовольствие от того, что продлевал ее наслаждение? Она должна была благодарить его за то, что он такой выдающийся любовник, а не осуждать. Но вместо благодарности Тед получил пощечину.

По дороге наверх Элизабет встретила Лилу и детей, спускавшихся вниз.

— Мы готовы, но ты идешь не в том направлении.

С головокружительной решимостью Элизабет выпалила:

— Лила, ты на меня не очень обидишься, если я не пойду с тобой ужинать?

— Мама!

— Мы хотим идти с тетей Лилой. Она просила нас…

— Вы можете идти, — торопливо заверила детей Элизабет. — Если, конечно, тетя Лила не против пойти с вами без меня.

— Не против, если на это есть серьезная причина. — Лила пристально посмотрела на сестру.

— Причина есть.

Лила усмехнулась:

— Нет, я не возражаю, чтобы ты отдохнула без нас. Пошли, ребята!

Дети рысцой побежали за тетей, боясь, как бы мама не передумала.

— Лила, я не думаю, что продолжу писать фантазии, так что, пожалуйста, больше не проси меня об этом.

— Почему нет?

— Потому что они обостряют мои желания и вообще… это слишком личное. Давно пора прекратить мечтать о том, что кто-то любит меня, и о том, что я кого-то люблю, и… начать любить по-настоящему, на самом деле. Знаешь ли, это совсем другое дело.

— Нет, я не знаю. Но я знаю, что ты веришь в то, о чем говоришь.

— Когда-нибудь и ты об этом узнаешь.

Лилу не убедили слова сестры, но она нежно улыбнулась и сказала:

— Будь счастлива с ним, Лиззи. Ты заслужила это.

Она подняла на плечо небольшую дорожную сумку.

— Я — оптимистка. Я пригласила детей переночевать у меня и уже собрала их вещи.

Затем Лила со смехом выскочила из дома.

Элизабет подождала, пока захлопнется входная дверь, потом побежала в ванную, налила теплой воды, добавила ароматной пены, взбила ее в пузырьки и с наслаждением погрузилась в воду. После того как пена опала, она вышла и отправилась в спальню. Открыв платяной шкаф, она надолго задумалась.

Но через двадцать минут была уже готова. Проходя через кухню, Элизабет захватила из холодильника бутылку шампанского, купленного Лилой, и оставила ее у двери черного хода.

Тед смотрел телевизор на своей застекленной веранде. Элизабет постучала и увидела его радостно-удивленный взгляд. В следующее мгновение Тед уже напустил на себя суровость, но первая, непроизвольная, реакция на ее появление показалась Элизабет обнадеживающей. Она мудро решила, что все остальное — игра. Нарочито медленно, изображая раздражение по поводу внезапного вторжения, Тед встал с кресла. На этот раз он не стал приглушать телевизор, как того требовала обычная вежливость. Он отворил дверь, но продолжал молчать.

— Можно мне войти? — спросила Элизабет.

Он отступил, пропуская ее внутрь. На веранде было тепло и пахло им. Шерстяным свитером, мокрыми после мытья волосами и его одеколоном. Элизабет подняла глаза и облизнула губы.

— Мне жаль, что я тебя ударила. Я страшно разозлилась, в противном случае я бы никогда себе этого не позволила…

Она замолчала, переводя дыхание. Элизабет в отличие от своей сестры никогда не была импульсивной. Что, если план не сработает?

— Я… я думала об этом несколько дней и поняла, что мои обвинения были смехотворными. Я знаю, что ты не копался в моем мусоре…

— Элизабет, что ты тут делаешь? — холодно перебил ее Тед. — Сменила гнев на милость? Ты хочешь, чтобы я воплотил в жизнь очередную из твоих фантазий?

«Я получила по заслугам, — призналась себе Элизабет. — Так что не стоит акцентировать внимание на неприятном. Пусть на этот раз грубость сойдет ему с рук. Но только на этот раз. Сегодня никакого кнута, только пряник». И она подняла глаза, а улыбка ее была столь же обольстительной, как и слова, что она прошептала:

— Нет, я пришла воплощать в жизнь твои фантазии, Тед.

Глава 10

— А я всегда думал, что ты у нас паинька!

Элизабет легонько укусила его в плечо и с милой улыбкой спросила:

— Я себя дискредитировала, верно?

Тед вздохнул:

— Есть немного.

Элизабет положила голову ему на плечо.

— Честно говоря, я сама не знаю, как у меня хватило смелости прийти к тебе. Пришлось наступить на горло собственной гордости и буквально вытолкнуть себя из дома, словно всю жизнь я только и делала, что набиралась храбрости для этого поступка.

Тед засмеялся, отчего его мускулистая обнаженная грудь, которую Элизабет безмятежно ласкала нежными пальчиками, начала вздрагивать.

— Ты знаешь, я был сражен наповал, когда ты развязала пояс.

— Сказать, что ты остолбенел, значит не сказать ничего!

Тед повернул голову и серьезно посмотрел на Элизабет.

— Я не был уверен, что ты не привидение.

— Но я здесь, рядом с тобой!

Тед перекатился на живот, опираясь на локти так, что Элизабет оказалась под ним, зажатая с обеих сторон.

— Теперь-то я знаю, что ты не привидение. Ты живая, очень живая…

Он поцеловал ее, и оба с приятным удивлением осознали, что еще не так измотаны, как им казалось. Он уже был тверд и готов к новому раунду, и его ласковый шепот был более чем вдохновляющим.

— Сердце у меня чуть не остановилось, когда ты протянула руку к моей ширинке и начала расстегивать молнию, — хрипло прошептал он. — И где это ты научилась номеру с шампанским?

— Я его придумала.

— Совершенное произведение искусства! — то ли прорычал, то ли проворковал он.

Элизабет рассмеялась:

— Я же говорила тебе, что хочу воплотить в жизнь твои мечты.

— Ты превзошла себя.

Он взял в ладонь сперва левую грудь, потом правую и поцеловал каждую по очереди.

— Ты так здорово выглядела в «Тедди».

— Тогда почему ты не дал мне поносить его подольше?

— Потому что лучше всего ты смотрелась, когда снимала его.

— Когда мы снимали его.

— Мне показалось, что тебе нужно помочь с застежкой.

Он поцеловал ее в шею.

Не без колебаний Элизабет увернулась от его поцелуя, потому что знала, что, до того как они вновь погрузятся в любовный дурман, необходимо кое-что прояснить.

— Тед!

— ???

— Ты ведь собираешься жениться на мне, не так ли?

Рэндольф приподнялся на локте и посмотрел сверху вниз на ее встревоженное лицо.

— Я еще не уверен. Ты хорошо готовишь?

Элизабет ущипнула его за ягодицу, и Тед взвыл от боли.

— Ой! Ну ладно, ладно. Я согласен на тебе жениться! — Он засмеялся и прижал ее к себе. — Да, черт возьми! Я собираюсь на тебе жениться. Зная, как работает твое воображение, я не могу позволить тебе свободно разгуливать в мире, где вокруг полно мужчин. Особенно с этим логотипом на заднем стекле машины.

— Я бы никогда не сделала того, что сделала этой ночью. Я бы вообще никогда здесь не появилась, если бы не была безнадежно влюблена в тебя.

Серьезность, с которой Элизабет произнесла эти слова, заставила Теда нахмуриться.

— Знаешь что, — сказал он, ласково погладив ее по щеке, — если бы ты не проявила инициативу, я бы сделал первый шаг. Я бы проглотил обиду и злость, забыл бы о гордости и пришел добиваться тебя. Я очень сильно тебя хотел, и не только для постели. Хотя в постели ты выглядишь роскошно. — Он обвел взглядом ее нагое тело, медленно, с удовольствием, и этот взгляд был лучшим комплиментом. — Ты нужна мне для жизни, Элизабет.

— А Мэтт и Мэган?

— Весь комплект, полностью.

— Ты не привык к их шалостям и выходкам. Ты даже не представляешь, какими надоедливыми…

— Тсс! Я научусь быть родителем. Я хочу научиться быть хорошим отцом твоим детям. А теперь помолчи, пожалуйста, и дай мне сказать тебе, как сильно я тебя люблю.

Элизабет повиновалась и затихла. Он провел рукой по ее светлым вьющимся волосам.

— Я люблю тебя, Элизабет. Признаться честно, вначале я только желал тебя. Я хотел заниматься с тобой любовью тысячу раз подряд, без перерыва.

У Элизабет от удовольствия по телу побежали мурашки.

— Затем мне довелось узнать, что ты за человек. Мне все еще хочется быть внутри тебя все время, но мне также хочется царить в твоих мыслях, в твоем сердце. Я был циником. Я не верил в то, что на свете бывает любовь с первого взгляда. Я вообще не верил, что любовь может быть такой, как ее описывают в книгах. Это верно. Но теперь я знаю, что такое влюбиться. Я влюбился в тебя в тот миг, когда снимал тебя с дерева и отцеплял твою нижнюю юбку от сучка.

— А я знала о любви все… Из своих фантазий! — Нежно и бережно она коснулась губами его губ. — Но я никак не ожидала найти героя на заднем дворе собственного дома. Мне не надо расширять дело, бросая новый вызов судьбе. Все, что мне надо, это…

— Эй, погоди, что это ты там болтаешь насчет расширения дела?

— Ничего. Сейчас это уже не имеет значения. Адам пригласил меня сегодня на ленч и сделал мне предложение.

— Какое предложение?

— Тед, я же объяснила, сейчас это уже неважно. Я собираюсь выйти за тебя замуж.

— Что за предложение? — упрямо повторил Тед.

Понимая, что он теперь от нее не отстанет, Элизабет в общих чертах передала ему суть предложения Кавано.

— Но теперь, конечно, я позвоню и скажу, что отказываюсь.

— Но почему?

Элизабет смотрела на Теда в изумлении, у нее даже вырвался нервный смешок:

— Почему? Да потому что я едва ли смогу одновременно быть женой, матерью и управлять сетью магазинов.

Тед лег поудобнее, подперев голову ладонью.

— Почему нет? Я собираюсь стать мужем и при этом не намерен бросать дело. Если у меня есть бизнес, то почему ты должна лишиться профессионального роста? Если ты хочешь расширить дело, надо соглашаться.

Элизабет несколько раз пыталась заговорить, но ничего путного не выходило: мысли путались, отказываясь выстраиваться в стройную цепочку. Наконец она рассмеялась и сказала:

— То, что мне предложил Адам, — чудесная возможность, которая представляется не каждый день.

— Тогда хватай ее скорей! — Тед звонко чмокнул Элизабет в губы и добавил: — Вот тебе мое благословение.

— Мне надо еще немного подумать, но должна сказать, что идея кажется все более заманчивой.

Она намотала на палец завиток темных волос на его груди и сквозь полуопущенные ресницы взглянула на Теда.

— А как насчет Адама? Мне придется проводить с ним много времени. Ты больше не ревнуешь к нему?

— Нисколько. Ведь не у него на коленях ты сидела не так давно, и не его язык слизывал с твоих сосков шампанское. И твой нежный, мягкий ротик не сжимался вокруг…

Элизабет положила ладонь ему на бедра.

— Довольно слов!

Тед усмехнулся:

— Кроме того, я не могу слишком сильно на него сердиться. Этот парень сделал мне состояние.

Элизабет с интересом посмотрела на Теда, повернувшись на бок и приподнявшись на локте.

— Каждый грамм бетона, вложенный в строительство отеля «Кавано», поставлен компанией Рэндольфа. Разве ты этого не знала?

Элизабет покачала головой.

— Сомневаюсь, что и Адам в курсе, поскольку я работал через подрядчика. Но, отвечая на твой главный вопрос, скажу: нет, я не ревную к Кавано. Больше не ревную. И не могу винить его за то, что ты ему нравишься.

Элизабет порозовела от удовольствия.

— Между нами нет сексуального влечения. Я ему нравлюсь. Он нравится мне, но я никогда бы не смогла любить такого, как он. Адам одержим идеями, слишком зациклен на бизнесе, слишком амбициозен, слишком напорист.

Тед перекатился на спину и закинул руки за голову.

— А какого мужчину ты могла бы полюбить?

Он был так горд и доволен собой, что Элизабет не смогла сдержать улыбки. Она забралась на него сверху, склонившись лицом к его лицу. Ей нравилось наблюдать, как от желания меняется цвет его глаз.

— Такого, как ты. — Она нежно поцеловала его в губы, промурлыкав: — Того, кто вышел из моих фантазий!..

Оглавление

От автора

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg