«Львица»

Кэтрин Скоулс Львица

Глава 1

Северная Танзания, Восточная Африка

Резко дернув за веревку, которой верблюдица была привязана к стволу дерева, Энджел убедилась, что узел затянут достаточно крепко. Животное опустило голову и мягко уткнулось мордой в ухо девочки. Энджел улыбнулась и ласково потрепала верблюдицу за поросшую грубой шерстью шею. Затем она посмотрела на миску с молоком, стоявшую в тени дерева. Жирное молоко с пенкой, резко выделяющееся на фоне темного деревянного ободка, напомнило ей о том, насколько она сама проголодалась. С этими мыслями Энджел поспешила к верблюжонку, который был привязан отдельно, чуть поодаль от верблюдицы.

Как только девочка отвязала малыша, он тотчас бросился к матери и нетерпеливо прижался к ее вымени. Верблюдица не обратила на него ровным счетом никакого внимания. Точно так же ее, казалось, совсем не беспокоила тяжесть сумок и одеял, прикрепленных к седлу на ее спине. Единственное, что ее заботило, — это возможность дотянуться до нежных листьев на кончиках веток колючего кустарника.

Обхватывая их своими толстыми губами, верблюдица срывала их и отправляла в рот.

— Ну и жадина ты, Мама Киту, — сказала Энджел.

Посмотрев на верблюжонка, который, громко причмокивая, сосал молоко, она улыбнулась и добавила:

— И ты тоже, Матата.

Отвернувшись от животных, Энджел подняла миску с молоком. Держа ее обеими руками, она осторожно пошла вниз по пологому склону в сторону торчащей из земли скалы. Несмотря на то что она была босиком, девочка решительно ступала по рассыпанным всюду острым камням. Приблизившись к скале, она остановилась и окинула взглядом пустынную равнину. Было раннее утро, и солнце пока еще низко стояло над горизонтом. Преломляясь в пыльном воздухе, солнечные лучи окрашивали землю в разные цвета. Песок переливался оттенками желтого, края скал сверкали золотом, а их верхушки были розовыми. Тенистые участки между скалами походили на разноцветные лоскуты — от насыщенного лилового до коричневого.

Устремив взгляд в сторону горизонта, Энджел смогла различить силуэт похожей на пирамиду горы, которая возвышалась над равниной. Ее склоны были дымчато-голубыми, а вершину покрывала белая лава, напоминавшая снежную шапку. Энджел знала, что они держали путь, ориентируясь на эту гору. В течение целого дня, пока они будут ехать по пустыне, гора все время будет находиться перед ними, прямо между мохнатых ушей Мамы Киту.

Ол Доиньо Ленгаи, гора бога племени масаев.

Обогнув последнее нагромождение камней, Энджел подошла к тому месту, где, скрестив ноги, прямо на земле сидела ее мать. Она устроилась у большого плоского камня, который так был похож на стол, что можно было подумать, будто кто-то специально положил его здесь для того, чтобы путники могли передохнуть и насладиться видом окрестностей. Как и Энджел, Лаура была одета в простую хлопковую тунику и брюки, но на голове у нее еще был тюрбан из узорчатого платка. Наклонившись вперед, женщина отгоняла мух от лепешек и фиников, разложенных на камне.

Энджел протянула ей миску с молоком.

— Спасибо, — сказала Лаура и сделала несколько глотков.

Когда она опустила миску, на ее губах были видны следы молочной пенки.

— Хорошо, что без песка, — с одобрением произнесла она.

— Я старалась, чтобы песок не попал.

— Молодец.

— Я ведь уже не маленькая, — растянув рот в широкой улыбке, заметила Энджел. — Посмотри… — Она языком пошевелила шатающийся передний зуб.

Лаура наклонилась и внимательно посмотрела на зуб.

— Дай-ка я его вырву.

— Нет. — Энджел покачала головой.

— Ты можешь ненароком проглотить его, — предупредительным тоном сказала Лаура. — И тогда зубная фея к тебе не придет.

Энджел удивилась.

— А кто она, эта зубная фея?

Лаура взяла одну из лепешек и протянула ее дочери вместе с миской молока.

— В Англии родители говорят своим детям, чтобы те клали зуб под подушку, потому что ночью к ним приходит зубная фея и уносит зуб, оставляя взамен деньги.

— И ты тоже так делала? — спросила Энджел. — И зубная фея приходила?

— Иногда, — уклончиво ответила Лаура. — Но не всегда.

С этими словами она сняла с головы платок. Это был кусок традиционной ткани китенге. Когда-то он был очень ярким, но со временем краски выцвели, а края поистрепались и местами были порваны. Ее длинные, ниже плеч, волосы, такого же соломенного цвета, как и у дочери, висели жесткими прядями и были покрыты дорожной пылью. Лаура подобрала волосы и снова повязала вокруг головы платок, подоткнув выбившиеся пряди под ткань.

— Что случилось? — спросила она, увидев нахмурившееся лицо Энджел.

— У нас ведь нет подушек.

— Я бы не очень об этом беспокоилась. Вряд ли здесь живут зубные феи.

Энджел задумчиво прищурилась и сказала:

— А я думаю, что живут.

— Доедай лепешку, — с улыбкой произнесла Лаура. — Следующий привал будет не скоро.

Пока Энджел доедала свой завтрак, Лаура встала и указала рукой на гору.

— Маньята находится вон там, на краю равнины. Мы должны добраться туда до наступления темноты.

— Может, они зарежут овцу к нашему приходу, — пробормотала Энджел с набитым ртом и смахнула крошки с губ. — И угостят нас тушеным мясом.

— Вряд ли. Они не знают о нашем приходе, — ответила Лаура.

Энджел с тревогой посмотрела на мать.

— А вдруг они нас не примут?

— Примут. Их вождь — родной брат Валайты. Когда мы расскажем им, кто мы такие, и отдадим подарки, которые она просила им передать, они с радостью примут нас.

Энджел поднялась и проследила за взглядом Лауры.

— Расскажи мне еще раз, что мы будем делать дальше, — попросила девочка.

Лаура положила руку на голову дочери и сказала:

— Мы должны отвести Маму Киту и Матату в целости и сохранности к стаду племени. Затем мы поставим палатку возле дома вождя.

— Но мы не будем там задерживаться?

— Нет, не будем. Завтра же мы оставим наших верблюдов в маньяте, а сами пойдем пешком к водопаду. Там мы подождем попутную машину, которая подвезет нас к главному шоссе.

— А кто нас подвезет? — Энджел едва не подпрыгивала от восторга, прекрасно зная, какой последует ответ.

— Вазунгу. Туристы, приехавшие сюда на сафари. Женщины в темных очках и с розовой помадой на губах. Мужчины с большими фотоаппаратами.

— А что еще у них есть? — хихикнув, поинтересовалась Энджел.

— Честно говоря, я уже не помню.

— А что мы будем делать на шоссе?

— Мы сядем на автобус, который отвезет нас в большой город, — ответила Лаура.

— Город, — мечтательно прошептала Энджел. — Мы едем в большой город…

— Но если мы сейчас не поторопимся, то никуда не попадем.

Собирая остатки еды, Лаура жестом попросила Энджел взять миску из-под молока. Затем она направилась к тому месту, где были привязаны верблюды.

Энджел пошла следом за ней, размахивая миской, к которой была привязана веревка из сизаля, продетая сквозь отверстие в ободке.

Не пройдя и нескольких шагов, Энджел остановилась, услышав удивленный возглас Лауры. Та стояла неподвижно, пристально вглядываясь в растущий рядом кустарник. В ее застывшей позе было что-то, от чего Энджел стало не по себе. Девочка побежала к матери, прижимая миску к груди.

— Осторожно, — предупредила Лаура. — Я почти уверена, что это змея, но она, кажется, уже уползла. — Лицо женщины было бледным и встревоженным. — Я что-то почувствовала. Мне кажется, она меня укусила.

Лаура закатила штанину на левой ноге. Посередине икры виднелись два маленьких красных пятнышка. Энджел испуганно посмотрела на мать. В широко открытых глазах Лауры читался непреодолимый страх.

— Я даже не успела ее разглядеть, — дрожащим голосом произнесла Лаура. — Все произошло так быстро. Она тут же скрылась…

— Тебе нужно лечь. Нельзя ходить, когда тебя укусила змея, — сказала Энджел.

Лаура сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.

— Да, ты права. — Она аккуратно опустилась на землю, стараясь не шевелить левой ногой. Сняв с головы платок, женщина дрожащими пальцами попыталась развязать на нем узел.

Энджел молча взяла у нее платок, ловко развязала узел и дала матери. Туго оборачивая его вокруг своей ноги, Лаура продвигалась вниз от колена, прямо до того места, где виднелись следы укуса.

Наложив повязку, мать опять уставилась на ранку. Место укуса начинало постепенно набухать.

— Тебе больно, мама? — не сводя с нее глаз, спросила Энджел.

— Не очень, — ответила Лаура. — Я почти ничего не чувствую.

Она снова сделала глубокий вдох.

— Может быть, это была неопасная змея. Я не знаю, какие именно змеи водятся в этих местах. — Она снова посмотрела на свою ногу. — А еще бывает так, что змея уже израсходовала весь свой яд, но продолжает кусать. Порой все происходит настолько быстро, что они даже не успевают впрыснуть яд. Как сейчас, например. — Она ободряюще улыбнулась дочери. — Думаю, нам стоит двигаться дальше. Я могу положить ногу вдоль седла.

Энджел кивнула.

— Мы должны добраться до маньяты.

— Да, ты права, — согласилась Лаура.

Энджел побежала на холм за верблюдами. Она была рада, что привал был коротким, — если бы ей пришлось самостоятельно упаковывать все вещи, то это заняло бы много времени. А тут у нее ушло всего несколько минут на то, чтобы отвязать Маму Киту и привести ее вниз, туда, где осталась Лаура. Ритмичная поступь верблюдов действовала на Энджел успокаивающе. Она знала, что Мама Киту никогда не подведет. Даже в брачный период она не лягалась и не кусала своих хозяев. Ее можно было отпускать пастись без привязи, не боясь, что она убежит. И сейчас, когда они подошли к тому месту, где на каменистой земле лежала Лаура, Энджел дала ей знак опуститься на колени, и Мама Киту немедленно послушалась.

Почувствовав общее напряжение, Матата начал суетиться вокруг верблюдицы. Опасаясь, что он может наступить на Лауру, Энджел попыталась его отогнать.

— Прочь! — взмахнув рукой, воскликнула она. Но Матата не обращал на нее внимания. — Уйди! Пошел прочь отсюда! — закричала она снова. Ее голос звонким эхом раздавался в тишине. Энджел так разволновалась, что не находила себе места.

— Все в порядке, милая. Все будет хорошо. Ты должна сохранять спокойствие. Только тогда ты сможешь помочь мне.

Энджел узнала знакомые интонации в голосе матери. Она говорила так во время работы. Ее голос звучал настолько твердо и уверенно, что человек, которому были обращены ее слова, моментально чувствовал себя сильнее. Энджел кивнула и мысленно пообещала себе быть смелее.

После того как Лаура удобно разместилась на свернутых одеялах поверх седла, Энджел села впереди нее и взяла в руки поводья. Когда Мама Киту с фырканьем поднималась на ноги, Лаура держалась рукой за Энджел. Затем она откинулась на сумку и, вытянув левую ногу вперед, положила ее на деревянную раму. Чтобы оставить ей больше места, Энджел пришлось все время держать одну ногу чуть-чуть в приподнятом положении, но, несмотря на это, ей удавалось сохранять равновесие.

Во время спуска с холма Лаура вдруг охнула от боли. Энджел посмотрела на нее через плечо.

— Ничего. Сейчас выйдем на ровную землю, и мне станет легче, — с легкой улыбкой сказала Лаура.

Мама Киту осторожно дошла до самого подножия холма. Почва здесь была песчаная, но все равно то тут, то там под ногами встречались камни или чахлые низкорослые кустарники. Энджел вглядывалась вдаль — туда, где заканчивалась равнина. Каждый пройденный ими шаг приводил их все ближе и ближе к маньяте. Она представила, как они въезжают в деревню. Там будут люди, которые попытаются им помочь. Но что они смогут сделать? Энджел знала, что все зависит о того, насколько опасной была та змея и много ли яда она успела впрыснуть. Энджел вспомнила, как однажды гадюка укусила пастуха из деревни возле реки. Он несколько дней пролежал в хижине, мучаясь от боли. В конце концов он выжил, но как много других людей умерло от змеиных укусов. Поэтому люди уничтожали всех без исключения змей, которые появлялись вблизи их жилья.

При этой мысли Энджел охватила злоба. Почему мама повела себя так неосторожно? Сколько Энджел себя помнила, Лаура всегда щепетильно относилась к таким вещам. Она учила ее, как следует закреплять москитную сетку, правильно выбирать места для переправы через реку, смотреть, куда ступаешь, особенно если на ногах нет сандалий.

— Чем ты хочешь заняться в городе? — Голос Лауры прервал ход ее мыслей.

Энджел сглотнула слюну и задумчиво посмотрела на виднеющуюся вдалеке гору.

— Не знаю.

— Ну же, — сказала Лаура. — Придумай что-нибудь.

Ее голос звучал как обычно, и это успокоило Энджел.

— Я хочу… увидеть карусель. Большую такую, с цветами посередине и со статуей.

Лаура тихонько рассмеялась.

— А еще что?

— А еще я хочу мороженое, которое продают на улице.

— Да, я тоже хочу мороженое… а еще новое платье.

Узнав игру в покупки, Энджел улыбнулась и продолжила цепочку:

— А я хочу мороженое, новое платье и… школьную форму.

— Но ты же не ходишь в школу, — возразила Энджел. — Ты все уроки делаешь со мной.

Ее голос звучал тихо, но, тем не менее, четко на фоне глухого стука копыт.

— А я все равно хочу форму. Тогда я буду выглядеть так же, как остальные дети, — не унималась Энджел. — Ну давай, играй дальше.

Она замолчала в ожидании ответа. В наступившей тишине все незначительные звуки казались громкими: скрип кожаного седла, плеск воды в тыквах-горлянках, переливчатое пение вьюнков. Энджел посмотрела через плечо и с ужасом увидела, что Лаура хватает ртом воздух. Она еще дальше завалилась на сумки и постепенно начала сползать в сторону.

Энджел резко дернула за поводья и приказала Маме Киту лечь. Когда верблюдица опускалась на колени, Энджел попыталась придержать Лауру, чтобы та не упала, но ее тело было таким тяжелым и безвольным, что она все-таки съехала на бок и упала.

Лаура лежала на земле и тяжело дышала. На ее лбу и на верхней губе выступили капли пота.

Энджел в ужасе смотрела на мать.

— Она тебя все-таки укусила! Она была ядовитой!

Лаура провела языком по пересохшим губам и сказала:

— Энджел, послушай. Ты должна оставить меня здесь и идти дальше в маньяту. Там знахарь, у которого есть черный камень. Они пришлют кого-нибудь мне на помощь.

— Я не хочу, — жалобно ответила Энджел. Она понимала, что в этот момент она вела себя подобно маленькому ребенку, который все еще просит взрослых, чтобы те понесли его на спине.

— Ты должна сделать то, что я тебе говорю, — мягко возразила Лаура. — А сейчас дай мне мою сумку.

Энджел отвязала потертую кожаную сумку от седла Мамы Киту и принесла матери. Сидя на корточках и расстегивая ремни, которыми закрывался верх сумки, девочка почувствовала проблеск надежды. Она много раз видела, как мама доставала из этой сумки что-то, что мигом решало любую проблему. Может быть, там есть лекарство, которое сможет помочь и сейчас. Внутри сумки Энджел нащупала большой целлофановый пакет, полный белых таблеток.

— Что тебе достать отсюда?

— Дай мне мой кошелек. Мне нужен паспорт.

Энджел с недоверием посмотрела на мать, пытаясь понять, не начался ли у нее бред.

— Пожалуйста, — прошептала Лаура.

Пошарив на дне сумки, Энджел нашла наконец кошелек. Нащупав твердые края паспорта, она вынула его из кошелька.

Лаура застонала. Ее глаза были полуоткрыты. Прищуриваясь, она будто изо всех сил пыталась сосредоточиться.

— Положи его в карман. Постарайся не потерять. Попросишь вождя отвести тебя к смотрителю национального парка. Покажи ему паспорт и скажи, что я твоя мать. Так люди смогут узнать, кто ты такая.

Лаура закрыла глаза. Энджел смотрела на нее, отгоняя мух от ее лица. Дыхание Лауры стало более легким, но она все еще выглядела уставшей и бледной. «Может, маме нужно просто отдохнуть, — подумала Энджел. — А затем ей станет лучше и мы сможем продолжить путь».

Энджел посмотрела на паспорт, лежащий у нее на коленях. Она не понимала, почему мама хочет, чтобы она положила его в карман, а не оставила в сумке. И почему она просит показать этот паспорт человеку из национального парка. Наверное, он важный человек, как все государственные чиновники, — но почему он станет интересоваться паспортом? Сидя так и недоумевая, Энджел вспомнила последние слова, которые ей сказала Лаура.

Так люди смогут узнать, кто ты такая.

Не сводя глаз с лежащей на земле неподвижной фигуры матери, Энджел постепенно начала понимать истинный смысл этих слов.

Лаура не надеялась на то, что ей удастся выжить.

Она хотела, чтобы Энджел ехала дальше по направлению к маньяте, и не питала никаких надежд на то, что увидит свою дочь снова.

Энджел почувствовала, как у нее пересохло во рту, а в животе возникла щемящая пустота. Ей вдруг вспомнились слова Лауры, которые та произнесла в одном разговоре со знакомыми людьми из деревни, где росли смоковницы. Энджел осторожно потрясла Лауру за плечо. Та открыла глаза, и ее взгляд встретился с взглядом дочери.

— Черный камень не работает, — заявила Энджел. — Ты в него не веришь.

— Ты права, я в него не верю. — Глаза Лауры наполнились слезами.

— Ты умрешь? — тихо спросила Энджел.

С губ Лауры сорвалось тихое всхлипывание. Она открыла рот, но так ничего и не произнесла.

Энджел просто сидела и смотрела матери в глаза. В этот момент их пересекшиеся взгляды были единственной реальностью для Энджел. Она почувствовала, что это мгновение можно продлить до бесконечности, если только ненароком не пошевелиться. Затем лицо Лауры исказилось от приступа боли. Если бы они располагали хоть чем-нибудь, что могло ей помочь! Подолом своей туники Энджел вытерла пот, выступивший на похолодевшем лбу матери, и промокнула капельки на ее верхней губе. Необходимость делать эти небольшие действия чуть-чуть успокоили ее. Энджел старалась как можно нежнее прикасаться к коже Лауры — с такой же легкостью, с какой бабочка садится на цветок. Она вспомнила, как мама ухаживала за Валайтой, сестрой вождя. Еще две недели назад они с Лаурой сидели у постели Валайты в ее темной, наполненной дымом хижине. Всем было известно, что она скоро умрет. По всему ее телу распространилась раковая опухоль.

— Я обещаю тебе, — говорила Лаура, держа Валайту за руку. — Я буду рядом с тобой до самого конца.

Даже при тусклом освещении хижины Энджел видела, какое облегчение приносили эти слова умирающей женщине.

Энджел нежно взяла мать за руку.

— Не бойся, мама, — сказала она. — Я буду рядом с тобой до самого конца. Лампа всегда будет гореть, и ночью никогда не будет абсолютной темноты.

Лаура улыбнулась. Слезы струились из уголков ее глаз, стекая по вискам в спутанные волосы.

— Я люблю тебя, моя милая Энджел. Ты такая… смелая. Но тебе нельзя оставаться здесь. Ты должна идти дальше. — Ее голос то и дело прерывался — ей становилось все труднее дышать. — Я не боюсь смерти, и ты это знаешь. Я боюсь за тебя. Мне страшно бросать тебя здесь совсем одну. Но ты должна отвести Маму Киту и Матату…

— Нет! — вырвалось у Энджел. — Я никуда отсюда не пойду!

Лаура с трудом покачала головой.

— Не упрямься. Я тебя прошу. Только не сейчас…

В этот самый момент подошел Матата. Верблюжонок начал ходить вокруг Мамы Киту, стараясь вынудить ее встать прямо, чтобы он смог дотянуться до вымени. Затем он начал мягко тыкаться своей мордой в лицо и тело Лауры.

Энджел оттолкнула его. Она понимала, что, если Лаура останется здесь, ей придется одной управляться с обоими верблюдами. Отвязав от седла фляжку с питьевой водой, девочка подозвала Маму Киту и повела ее обратно к дереву, а за ней, как обычно, поплелся и Матата. Привязав верблюдицу за ногу к дереву, Энджел вернулась к Лауре. Наклонившись, она влила немного воды между ее разомкнутых губ. Лауре удалось сделать глоток.

«Хорошо, — подумала Энджел. — Больному человеку очень важно пить. Поэтому всегда нужно иметь рядом достаточное количество питьевой воды».

Солнце постепенно поднималось над горизонтом, и становилось все жарче. Поблизости росли несколько чахлых деревьев, но Энджел понимала, что не сможет дотащить Лауру в тень даже самого близкого из них. Рядом с головой Лауры стоял камень, высотой почти с Энджел. Открыв мамину кожаную сумку, она вытащила оттуда китенге цвета слоновой кости с узором из розовых и коричневых птиц. Этим платком Лаура покрывала голову каждый раз, когда они въезжали в мусульманскую деревню. Энджел удалось закрепить один край платка на камне, положив сверху несколько небольших камешков. Свободной частью платка она укрыла тело Лауры. Со стороны этот самодельный навес был похож на неумело повешенную москитную сетку, которая не закрывала ног. Но, по крайней мере, лицо и туловище Лауры были укрыты от палящего солнца.

Отойдя в сторону, Энджел не без гордости посмотрела на свое сооружение. Мама часто повторяла, какая у нее умелая дочь и сколько от нее пользы. Она говорила, что это потому, что Энджел так много помогает ей в ее работе. А также потому, что Энджел выросла в деревнях, где малые дети, вместо того чтобы ходить в школу, пасут стада, а если их родители заболевали или умирали, на них ложилась ответственность за воспитание младших братьев и сестер.

— Ты как африканский ребенок, — говорила Лаура своей дочери. Энджел нравилась эта идея, и, думая таким образом, она еще больше старалась быть сильной и благоразумной.

Перед тем как залезть под навес, Энджел закатила штанину на той ноге, где был укус. Колено распухло и покраснело. Тугая повязка врезалась в распухшую плоть. Энджел закусила губу, размышляя, не развязать ей ли платок. Казалось, от повязки еще больше неудобств, но, вспомнив, как старательно Лаура обматывала ногу, решила оставить повязку на месте.

Энджел села возле Лауры. Солнечный свет пробивался через ткань навеса и придавал маминому лицу розоватый оттенок. Она выглядела почти здоровой, если бы не сероватая слюна, сочившаяся из уголка ее рта. Энджел без конца вытирала ее, но это не помогало.

Время проходило неравномерно. Порой оно текло неторопливо, а порой ускорялось. Казалось, что они только что ехали по пустыне, направляясь в маньяту и болтая о том, что будут покупать в городе. А потом вдруг Энджел увидела, что они почти полностью опустошили фляжку — небольшими глотками, когда пили по очереди. Совсем скоро ей придется снова идти к Маме Киту и отвязывать от седла очередную бутылку с водой.

Девочка окинула взглядом иссушенную, пылающую зноем окрестность. Нежные краски раннего утра сменились ярким ослепительным светом. Песок и скалы обрели свой настоящий сероватый оттенок. Даже зелень деревьев и кустарников поблекла под слоем серой пыли.

Энджел безучастно смотрела на этот пепельно-серый пейзаж, как вдруг Лаура пошевелилась. Девочка тут же повернулась и внимательно посмотрела на лицо матери. Ее лоб было нахмурен, а губы беззвучно шевелились. Она была похожа на человека, который силится выплыть на поверхность из глубокой мутной воды, стремясь к солнечному свету.

— Энджел?

В голосе Лауры слышалась тревога.

— Я здесь, мама, — наклонившись к ней, сказала Энджел.

Она ожидала, что Лаура скажет что-нибудь еще, но та молчала. Энджел начала осторожно гладить ее по голове, стараясь, чтобы пальцы не цеплялись за узлы спутанных волос. Так часто делала мама, когда Энджел болела. Гладя ее по голове, Лаура напевала песню. Постепенно вспоминая мелодию и слова этой песни, Энджел начала тихо петь:

— Дала салама мтото. Спи, мой малыш. Завтра ты проснешься и увидишь…

В песне было много куплетов — в них рассказывалось о многочисленных животных, птицах и людях, с которыми предстоит встретиться ребенку в своей жизни. Энджел пропела всю песню до конца и начала заново. Дыхание Лауры становилось все более хриплым и прерывистым, но Энджел, не останавливаясь, гладила ее по голове и продолжала петь.

По лицу девочки текли слезы, и она чувствовала их соленый привкус во рту. Энджел пела, глотая слезы, но не останавливалась. Ей казалось, что до тех пор, пока она поет, Лаура будет дышать.

В какой-то момент Энджел заметила, что дыхание Лауры становится все более поверхностным. Судорожные глотки воздуха сменились легким, почти неуловимым шелестом.

Энджел замерла. Ее пальцы все еще были в волосах Лауры, спутанных и влажных от пота. Затаив дыхание, она прислушалась. Но слышно было лишь шорох ветра в кустах и крик ворона вдалеке.

Энджел опустила голову и прижалась щекой к маминой груди. Закрыв глаза, она старалась услышать биение сердца. Но было тихо. Тишина, и больше ничего.

Ветер рванул самодельный навес, высвободив тот самый конец китенге, который был придавлен камнями. Однако Энджел успела схватить его. Она крепко прижала к себе ткань, стараясь уловить знакомый аромат ладана — это был запах Лауры. Энджел знала, что должна отвести Маму Киту и Матату к вождю маньяты, пока солнце еще высоко. Но идти никуда не хотелось. У нее снова возникло чувство, что если она останется здесь, то время тоже остановится и мир, который ей хорошо знаком, никуда не исчезнет.

Девочка достала из кармана туники паспорт. Она знала, что записано внутри этой маленькой книжечки, — время от времени мама разрешала ей полистать ее. Обычно она сразу же открывала страницу, на которой была приклеена маленькая фотография Лауры. Было забавно видеть ее в таком необычном виде — с чистыми волосами, короткой стрижкой, с помадой на губах и ожерельем на шее. На этой фотографии мама выглядела как одна из тех женщин, которые приезжают сюда на сафари. Но теперь Энджел лишь мельком взглянула на фотографию и множество пестрых печатей и сразу открыла паспорт на самой последней странице, где Лаура своей рукой написала несколько слов: Джеймс Келли, 26, Брейдинг-авеню, Саутси, Гемпшир, Англия.

Энджел знала, что Джеймс — мамин брат. Он никогда не был в Африке, и поэтому Энджел ни разу с ним не встречалась. Тем не менее однажды он прислал ей в подарок куклу, такую красивую и хрупкую, что никто не осмеливался с ней играть. Как-то Лаура завела разговор о дяде. Энджел была тогда помладше, но, несмотря на это, ей очень хорошо запомнился тот случай. Они сидели на бетонной террасе в доме сестер милосердия, ожидая, когда им вынесут медикаменты.

— Он не женат, и у него нет детей, — сказала Лаура. — Он живет в большом доме на берегу моря.

Лицо ее вдруг стало очень серьезным. Почувствовав легкую тревогу, Энджел спросила:

— А почему ты мне рассказываешь о нем?

— Если со мной что-нибудь случится, то о тебе станет заботиться Джеймс. Он мне обещал. Ведь у тебя нет ни баба, ни биби, ни папы, ни бабушки.

Энджел притихла. Ее голова наполнилась тягостными мыслями и образами.

— Если с тобой что-то случится, — промолвила она наконец, — я сама о себе позабочусь. Я буду как Зури.

— С белыми детьми все не так просто, — ответила Лаура.

Ее голос звучал нежно, но твердо. Она открыла рот, чтобы продолжить свою мысль, но Энджел резко встала и повернулась к ней спиной. Ей было больно и страшно, и в то же время она злилась на мать за ее слова. Она не хотела даже думать, что с ее мамой может что-то случиться, а тем более представлять, что будет с ней самой, если это все-таки произойдет. Энджел отошла на несколько шагов в сторону, и тут ей вспомнилась одна поговорка, которую она услышала однажды в деревне. Девочка подошла к матери и сказала:

— У несчастья острый слух. Если будешь вспоминать о нем, то оно придет.

После этого случая Лаура никогда больше не заводила об этом речь.

Энджел крепко сжала паспорт в руках, вчитываясь в надпись, сделанную рукой Лауры. Ее взгляд был прикован к последнему слову, написанному черными жирными чернилами. Англия. Лаура рассказывала ей об Англии. Это страна, где у всех много денег, а дети сидят дома и играют в игрушки. Люди там живут в городах, где есть хорошие больницы, но почти все они не знакомы друг с другом, и лишь немногие из них — твои друзья. А вместо верблюдов — машины.

С этими мыслями Энджел закрыла паспорт. Он лежал на открытой ладони, как будто она пыталась оценить его вес. Затем она изо всей силы швырнула его в сторону, и он упал между двух камней — маленькое темно-красное пятно на фоне серого песка.

Подобрав ноги, девочка обхватила руками колени и опустила голову. Она чувствовала себя уставшей и опустошенной, словно кто-то высосал из ее тела всю жизненную силу.

Она представила, что навсегда останется жить здесь, среди пустыни, вместе с Мамой Киту и Мататой. Они теперь ее единственная семья.

Тут неожиданно послышалось хлопанье крыльев. Шорох, который издает большая птица, отряхивая перья. Не успела Энджел поднять голову, как рядом уже приземлилась вторая птица.

Стервятники. Уродливые птицы с кривыми клювами и тяжелыми веками. Из-за скудного оперения они всегда выглядят больными. Кажется, что поедание падали в качестве основной пищи плохо отражается на здоровье всего вида.

Резко вскочив, Энджел бросилась на них с криками:

— Нендени! Нендени мбали! Убирайтесь прочь!

Обе птицы расправили свои огромные крылья и поднялись в воздух. Но тут же опустились на землю немного поодаль.

Энджел посмотрела на лежащую на земле Лауру. Она понимала, что скоро сюда прилетит еще больше стервятников и она не сможет отогнать их. Девочка перевела взгляд на верблюдов. Если бы только она могла каким-то образом положить Лауру на спину верблюдицы, она бы отвезла ее в маньяту. Но только вот от птиц спасения все равно не будет. Они будут бросаться вниз на Маму Киту, и, какой бы спокойной та ни была, у нее начнется паника и она побежит, не разбирая дороги.

Пока Энджел размышляла, прилетел третий стервятник и сел прямо на грудь Лауры. Энджел бросилась на него, размахивая руками. Но, как и первые два его собрата, он лишь отлетел и сел на ближайший большой камень.

Энджел быстро накрыла Лауру китенге, обернув один конец вокруг ног, а другой — натянув почти до подбородка. Перед тем как закрыть тканью лицо, она замерла и свободной рукой убрала прядь волос, прилипшую к щеке Лауры. Из глаз девочки скатилась слеза и упала прямо на бледную кожу матери. Наконец Энджел все-таки закрыла лицо платком, аккуратно разгладив при этом ткань. Затем она начала собирать камни, покрывая ими обмотанное в самодельный саван тело.

Жара постепенно начала спадать. Несмотря на то что вокруг было много камней, работа продвигалась тяжело. Грубые, вулканического происхождения камни на ощупь были как наждачная бумага. Перед тем как взять в руки камень, ей приходилось внимательно смотреть, нет ли там скорпионов или змей. Вокруг нее громко кричали стервятники, бочком подбираясь к импровизированной могиле. Но вскоре последние куски разноцветной материи, которая так нравилась Энджел, скрылись под грудой камней. Сверху Энджел набросала еще камней, чтобы уж точно никакой зверь не смог докопаться до могилы.

Издавая жуткие крики, стервятники возмущенно захлопали крыльями — казалось, поведение Энджел привело их в бешенство. Тут девочка похолодела от страха: были случаи, когда стервятники нападали на людей. Быть может, взрослому человеку, сильному и крепкому, бояться нечего. Но ведь она еще совсем ребенок и не вполне может за себя постоять…

«Успокойся. Ты уже не маленькая, — упрямо сказала она самой себе. — Ты старше Зури, а он один управляется со всем стадом. Ты даже сильнее его. Во всех ваших потасовках побеждаешь всегда ты».

Взяв в руку камень, Энджел повернулась в сторону стервятников.

Но они смотрели куда-то в сторону. Их крючконосые головы были направлены куда-то вправо. Энджел перевела взгляд и обомлела от страха, увидев, что именно завладело их вниманием.

Фиси. Гиены.

Их была целая стая. Пока еще они находились сравнительно далеко, но уже направлялись сюда своей странной неровной рысью. Вожак стаи завыл, и его вой был похож на безумный хохот.

Матата, стоявший возле колючего кустарника, жалобно замычал. Встревожившись, Мама Киту высоко подняла голову. Энджел переводила взгляд от гиен к верблюдам, думая, не побежать ли ей к ним. Мама Киту их мигом всех раскидает.

Пытаясь понять, успеет ли она добежать до верблюдов из-за своего укрытия за небольшой скалой, Энджел теряла драгоценные минуты. Тем временем гиены уже подбежали к могиле. С ворчанием и фырканьем, похожим на кашель, они обнюхивали камни. Энджел в ужасе наблюдала за ними. Вожак стаи, по всей видимости, пострадал в драке: из раны на его шее свисало что-то розовое. Затем он медленно повернул свою грязную злобную морду к девочке и снова зашелся жутким визгливым смехом.

Энджел схватила сумку Лауры и замахнулась, метя в голову гиены. Сумка с глухим стуком ударилась о косматую голову животного. Гиена немного попятилась, но тут же двинулась вперед, обнажив острые клыки.

Остальные гиены тоже начали постепенно подбираться к Энджел. Она почуяла их омерзительный запах, и ей стало по-настоящему страшно. Размахивая сумкой, девочка смогла какое-то время держать животных на расстоянии. Разозленные гиены отступали на несколько шагов назад, но тут же подкрадывались все ближе и ближе. В конце концов Энджел не выдержала, и из ее горла вырвался пронзительный крик:

— Мама! Мамочка! — Она прекрасно понимала, что никто ей не ответит, но продолжала повторять невольно сорвавшиеся с ее губ слова: — Мама… Мамочка… — Крик Энджел перешел в рыдания. — Пожалуйста, помоги…

До нее доносился испуганный рев верблюдов. Воздух был наполнен шумом и гомоном. Частое дыхание и сопение гиен неумолимо приближалось. Нетерпеливо хлопая крыльями, кричали стервятники, наблюдавшие за происходящим. К этому примешивался пронзительный, похожий на крик новорожденного вопль, который, казалось, исходил из ее собственного горла.

Внезапно мешанину голосов прервал новый звук — протяжный, глубокий рык. Сметая все на своем пути, он прокатился по равнине подобно огромной волне.

Гиены прижали уши и повернули свои тупоносые морды в сторону, откуда послышался рев.

Размашистыми прыжками сюда направлялась львица. В свете послеполуденного солнца ее шерсть отливала золотом. Подойдя к плоскому камню, на котором они завтракали с Лаурой, львица остановилась. Запрокинув голову, она снова издала глубокий рык. Энджел увидела обнажившиеся огромные зубы и длинный розовый язык.

Девочка не могла оторвать взгляд от львицы. Краем глаза она увидела, как гиены потихоньку убегают прочь. На своем месте остался только вожак. С рычанием он скреб землю задними лапами, но, как только львица двинулась к нему навстречу, он отвернулся и трусливо последовал за своими собратьями.

С того места, где стояли верблюды, послышался громкий треск. Мама Киту в страхе попятилась. Ветка, к которой она была привязана, теперь болталась на веревке и била верблюдицу по ногам. Энджел увидела, как Мама Киту стремглав понеслась вверх по холму, а за ней едва поспевал Матата.

Энджел прижалась спиной к скале, наблюдая, как львица неумолимо приближается к ней. Девочка знала, что теперь ничто ее не спасет. Ей вспомнились окровавленные туши, которые мясник развешивал возле своей лавки: белый жир и красное мясо, сплошь покрытое мухами. Ее сердце бешено колотилось в груди, от страха перехватило дыхание. Но затем ей пришла в голову новая мысль: она умрет здесь, рядом с мамой, и ее мучениям будет положен конец. Успокоенная этой мыслью, она закрыла глаза в ожидании.

Стояла напряженная тишина. Энджел слышала лишь мягкие шаги приближавшейся к ней львицы, а также привычное щебетание птиц и гул насекомых. В какой-то момент ей показалось, что львица не собирается на нее нападать. Но тут же в ее ноздри ударил влажный мускусный запах. Буквально через секунду ее лицо обдало теплым дыханием. Энджел открыла глаза. Львица стояла прямо перед ней. На ее подбородке, покрытом светло-коричневой шерстью, и на самой пасти были свежие следы крови. Окаменев от страха, Энджел увидела, как львица разомкнула челюсти, обнажив черные десны, острые зубы и изогнутый дугой розовый язык. Где-то из глубины ее глотки послышался низкий звук, но вместо того, чтобы извергнуться в виде могучего рыка, он вылился в ласковый высокий оклик, прозвучавший песенной нотой. От удивления Энджел даже приоткрыла рот. В следующее мгновение она встретилась глазами с львицей, и на какой-то миг ясный взгляд золотистых глаз животного приковал ее внимание. Но тут же Энджел вспомнила слова Зури: «Никогда не смотри дикому животному в глаза, если только ты не собираешься с ним драться». Опустив голову, девочка отвела взгляд в сторону. Наблюдая краешком глаза за львицей, она увидела, как животное снова открыло свою пасть. Следующее, что она почувствовала, — это сухой шершавый язык на своей щеке.

Затем львица снова издала клич — на этот раз еще более ласковый, почти похожий на мурлыканье. Руки и ноги Энджел сковало от напряжения. Она услышала какой-то шорох за спиной у львицы и, медленно переведя взгляд, увидела пушистого львенка. Тот уставился на девочку своими круглыми желтыми глазами, аккуратно очерченными черной каемкой. Следом за ним появился второй львенок, а за ним — третий. Львица не обратила на них никакого внимания. Она отступила на шаг от девочки. Казалось, она ждала от нее какой-то реакции. Но Энджел не шевелилась. Львица опустила свою голову цвета охры и мягко подтолкнула девочку носом. Та все равно не двигалась, и тогда львица подтолкнула Энджел еще раз.

Девочка сделала шаг в сторону от скалы. Выйдя на открытое пространство, она оказалась впереди животного. В страхе и замешательстве Энджел неуверенно пошла вперед. Львица шагала следом за ней вверх по холму, мимо сломанного дерева, к которому была привязана Мама Киту. Трое львят кружили возле ее ног, тычась мокрыми носами в пальцы ее ног.

Взойдя на холм, львица поравнялась с Энджел. Теперь они шли бок о бок. Девочка подняла голову, наблюдая за поступью животного. Инстинктивно она чувствовала, что ей нужно идти аккуратно, стараясь не споткнуться. Ей ни в коем случае нельзя сейчас упасть, показав свою слабость и бесполезность. Ей нужно выглядеть смелой и сильной. С этими мыслями она заставила себя побороть дрожь в коленках и идти дальше твердым шагом. Солнце клонилось к горизонту за их спинами, отбрасывая на землю тень от ее тонкой фигурки. Возле ее ног игриво прыгали тени львят, а рядом с ней — тень львицы, могучей и бесстрашной.

Глава 2

Эмма наклонилась вперед, всматриваясь в пыльную, уходящую вдаль дорогу. По обеим сторонам дороги росли невысокие кусты, валялись груды камней и желтые пучки высохшей травы. Кое-где она заметила небольшие деревья, которые отбрасывали скудную тень. Еще не было и девяти утра, но день уже обещал быть жарким. Намокшая рубашка Эммы прилипла к телу.

— Мне казалось, мы должны были приехать, — обратилась она к водителю.

— Не волнуйтесь, — ответил тот. — Скоро мы ее найдем.

Завидев на дороге глубокую яму, водитель резко затормозил. Машину повело в сторону, на песок, и Эмма схватилась за металлическую приборную доску. Мози с силой повернул руль, возвращая «лэнд крузер» обратно на покрытую щебнем дорогу.

Они въехали в заросли кактусов. Гигантские, сплетенные между собой растения были похожи на огромные канделябры. Их высокие сине-зеленые стволы с продольными желобками были покрыты рядами острых шипов. Они были по-своему красивы — но красота эта была жесткой и суровой, как и вся здешняя природа, испепеленная солнцем. Эмма снова перевела взгляд на узкую, устремленную вдаль дорогу. Постепенно заросли кактусов стали более разреженными и вскоре снова уступили место открытой местности.

Вдруг Мози указал на большую табличку с левой стороны от дороги. Кусты разрослись так буйно, что частично закрывали надпись. Краска почти полностью выгорела, но Эмме удалось разобрать слова: Центр исследований лихорадки Оламбо.

Она не сводила глаз с надписи, пока та не осталась у них позади. Эмма заправила рубашку в джинсы, после чего, сняв косынку с запыленных волос, кое-как пригладила их рукой и завязала в хвост. Затем она достала из кармана тюбик бальзама и провела им по губам.

Дорога обогнула невысокий холм. Эмма внимательно разглядывала окружающую местность. Ее охватило радостное волнение, смешанное с тревогой. После стольких лет она наконец оказалась здесь! Она увидела небольшое здание с побеленным фасадом, который резко выделялся на фоне серой земли с клочками желтой травы.

— Хорошо, что мы уже доехали, — вздохнув, произнес Мози и указал на приборную доску. — Еще немного — и мотор бы перегрелся.

Эмма наклонилась, чтобы разглядеть температурный датчик. Стрелка почти стояла на красном. Мози постучал пальцем по стеклянному табло, но стрелка не сдвинулась с места.

Когда они остановились, над машиной поднялось целое облако пыли. Эмма подождала, пока она осядет, и вылезла из машины, прихватив с собой свою зеленую кожаную сумку с ремнем, которую повесила через плечо. Небольшие облачка мелкого серого песка поднялись вверх от сандалий, когда она ступила на землю. Эмма почувствовала, как на ее лицо, влажное от пота и солнцезащитного крема, тонким слоем садится пыль. Заметив свое отражение в боковом зеркале, Эмма наклонилась, чтобы посмотреть, как она выглядит. В запыленном зеркале она увидела темные волосы и глаза, выделяющиеся на фоне светлой кожи. Она вытерла грязь со щеки и поправила воротник. Затем, выпрямившись, она одернула прилипшую к спине рубашку и почувствовала приятный холодок на влажной коже.

Тем временем Мози уже обходил спереди машину, чтобы открыть капот.

— Нужно немедленно проверить радиатор.

— Нужно посмотреть, есть ли здесь кто-нибудь, — отозвалась Эмма, и на ее лице появилось выражение обеспокоенности. Она предварительно направляла сюда запрос, но так и не получила ответа. Судя по состоянию таблички на дороге, вполне могло случиться, что станцию давно закрыли. Но Эмма подумала, что, даже если ей не удастся войти внутрь, она сможет посмотреть через окно.

Направившись в сторону дома, она услышала звук открывающегося капота и тут же последовавшее за ним шипение пара от радиатора.

Эмма посмотрела на стоящее перед ней здание. У нее возникло ощущение, что это строение здесь не к месту и должно находиться где-нибудь в другом окружении. Казалось, будто единственное, что удерживает здание на земле, — это высокий забор из проволочной сетки, окружавший двор. Сразу же за жестяной крышей дома виднелись равнинные просторы с разбросанными кое-где грудами камней и одинокими невысокими деревьями. Местами виднелись муравейники — причудливые башни, возведенные из комьев красной земли. Медленно шагая по направлению к дому, Эмма посмотрела на линию горизонта. Вдалеке возвышалась гора — ярко-фиолетовый треугольник почти идеальной формы, выделявшийся на фоне дымчато-голубого неба. По очертаниям гора напоминала вулкан. Если бы Саймон был здесь, подумалось ей, он бы рассказал о происхождении этого ландшафта и объяснил, каким образом можно прочесть историю этой местности по скалам, камням и песку. Но он сейчас был далеко — так далеко, как только можно себе представить.

Эмма ускорила шаг. Подойдя поближе, она увидела бетонные ступеньки, ведущие к широкой веранде. По обеим сторонам от двери, выкрашенной в зеленый цвет, имелось по одному окну, забранному решеткой. Побеленные стены были сильно испачканы, а на жестяной крыше местами виднелись оранжевые пятна ржавчины.

— Есть здесь кто-нибудь? — громко спросила Эмма и услышала в ответ лишь жужжание насекомых и звонкий крик кружащей в небе птицы.

Пройдя вдоль забора, Эмма очутилась у тыльной стороны дома. Заднюю стену дома загораживал бак для воды. Эмма окинула взглядом двор, представлявший собой большой квадратный кусок серой земли. Во дворе стояли неуклюжие постройки из гофрированного железа. Между крышей и покосившимся столбом была протянута бельевая веревка, но на ней не сушилось никакого белья. Кроме этого Эмма увидела небольшой огород, который был отмечен раскрашенными камнями. Судя по тому, что завяли даже сорняки, за ним уже давно никто не ухаживал. Возле ворот стоял припаркованный «лендровер», но на вид автомобиль был таким старым, что сложно было представить, что он когда-нибудь сможет тронуться с места.

Вернувшись к главной входной двери, Эмма взошла по ступенькам и постучала. Однако тяжелое плотное дерево, из которого была изготовлена дверь, поглотило звук. Эмма подергала за ручку. С небольшим скрипом дверь отворилась.

Эмма тут же попятилась, потому что из открытой двери выскочила курица и, хлопая крыльями, промчалась у нее между ног. Помедлив, Эмма вошла внутрь и очутилась в темном узком коридоре. Пахло дымом и едой. В дальнем конце коридора она увидела дверь, выходящую на задний двор. Дверь была открыта, и дневной свет проникал в коридор. На ступеньках, повернувшись лицом во двор, сидел человек. Сначала Эмма увидела только его силуэт, но очень скоро ее глаза привыкли к свету, и она смогла различить черные волосы, широкие плечи и сильные мускулы, бугрившиеся под рукавами белой футболки. После секундного колебания Эмма окликнула его:

— Добрый день!

Единым слаженным движением мужчина поднялся на ноги и повернулся к ней лицом. Он был босиком, в длинных штанах цвета хаки. Возле своей груди он держал маленького ягненка с рыжей курчавой шерстью. Освободив одну руку, он вытащил из ушей наушники своего айпода.

Какое-то мгновение они просто стояли и смотрели друг на друга. Про себя Эмма отметила правильные черты его лица, шрам на верхней части лба и глаза, которые выглядели почти черными при тусклом освещении коридора. На вид ему явно было больше двадцати, но меньше сорока. Затем Эмма перевела взгляд на ягненка, лежащего у него на руках. Его тонкие ноги и широкий плоский хвост свисали вниз, а курчавая голова покоилась на сгибе локтя мужчины.

— Эта малышка была больна, — сказал он. — Но сейчас ей лучше, и она может вернуться к матери. — С этими словами он кивнул в сторону коричневой бутылки из-под пива, к горлышку которой была приделана детская соска для кормления. — Она выпила уже много молока.

Эмма с улыбкой ответила:

— Да, она настоящая красавица.

При звуке ее голоса животное открыло свои ясные, излучающие свет глаза.

— Чем могу помочь? Вы заблудились? — Мужчина свободно говорил по-английски, правда, с легким африканским акцентом.

— Нет, я не заблудилась. Мне нужно поговорить с кем-то, кто отвечает за работу станции.

— Нас тут только двое — я и мой помощник. Я — ветеринар и глава исследовательского проекта. Меня зовут Дэниэл Олдеани. — Он переложил ягненка в левую руку, а правую протянул ладонью вверх для рукопожатия.

Эмма пожала его руку. Возникло чувство некоторой неловкости, как будто каждый из них по-своему интерпретировал этот жест.

— Я — доктор Линдберг. Эмма Линдберг. Я отправила письмо, в котором сообщила, что хочу посетить станцию.

Дэниэл, казалось, был удивлен, услышав это.

— Я ничего не получал. Скорее всего, оно не дошло. Такое случается.

Он окинул взглядом Эмму, как будто ища зацепки, которые могли бы сказать ему, кто она такая. По всей вероятности, он думал о том, что для доктора она слишком молодо выглядит. Гости, приезжавшие в институт, всегда принимали ее за студентку. Затем мужчина улыбнулся, блеснув белыми зубами, которые выделялись на фоне темной кожи.

— Вы приехали к нам работать? Я тоже отправлял письма — множество писем — с просьбами прислать нам кого-нибудь в помощь.

— К сожалению, нет. — Эмма покачала головой. — Я приехала по личному делу. Здесь, на этой станции, когда-то работала моя мать — еще в начале 80-х. Она занималась полевыми исследованиями от Североамериканского эпидемиологического центра. — Эмма обернулась в сторону комнат, мимо которых она прошла. — Мне просто хотелось посмотреть, где она работала.

Дэниэл помолчал несколько секунд, а затем мягко ответил:

— Я сочувствую вашему горю, которое привело вас сюда.

— Вы ее знали? — удивилась Эмма.

— Я тогда был еще совсем ребенком и поэтому ничего не помню. Но люди здесь ее не забыли. Получается, что вы — дочь Сьюзан Линдберг, — сказал Дэниэл и опустил голову. — И вы приехали сюда, чтобы почтить ее память. Добро пожаловать.

От избытка чувств Эмма не могла произнести ни слова. Из всех людей, кому она рассказывала о предстоящем путешествии, Дэниэл Олдеани был первым, кто сразу понял, зачем она сюда приехала. Для нее эта поездка была не просто попыткой удовлетворить любопытство или предлогом посетить Африку. Для нее это путешествие было прежде всего тем, что называют паломничеством.

— Вы к нам надолго? — спросил Дэниэл. — Здесь нет гостевой комнаты, но мы что-нибудь придумаем.

— Не беспокойтесь, — поторопилась ответить Эмма. — Я совсем не собиралась здесь оставаться. Я приехала с водителем из компании, которая устраивает сафари. Он должен отвезти меня туда, где начинается экскурсия к кратеру Нгоронгоро. К вечеру я планирую быть уже там.

— Вы, я вижу, очень спешите! — с улыбкой сказал Дэниэл и жестом пригласил ее пройти за ним. — Давайте я вам покажу станцию.

Эмма пошла было за ним, но тут увидела Мози, подошедшего к задней двери.

— Это мой водитель, — сообщила она Дэниэлу.

Оба мужчины пожали друг другу руки и завели разговор, как догадалась Эмма, на суахили. Через пару минут Дэниэл повернулся к ней и сказал:

— Вашему водителю нужна помощь с радиатором. Я провожу его в деревню. И заодно отнесу этого ягненка хозяину. — И тут же добавил, указывая рукой на дверь, находящуюся справа по коридору: — Лаборатория вон там. Можете зайти и посмотреть. К сожалению, моего помощника сейчас нет. Он уехал по делам в Арушу, так что некоторое время вам придется побыть одной. Но я скоро вернусь.

С этими словами он поднял ягненка и, придерживая животное за копыта, осторожно положил себе на плечи.

Когда они ушли, Эмма медленным, но твердым шагом направилась в лабораторию. Когда она открыла дверь, в коридор пролился яркий солнечный свет. В воздухе чувствовался знакомый запах химических реактивов.

Стоя в дверном проеме, Эмма дернула плечом, освобождаясь от сумки, которая медленно соскользнула на бетонный пол. Она окинула взглядом комнату. Свет проникал в помещение из двух окон — с передней стороны дома и с боковой. На рабочем столе возле двери стоял переносной изолятор — герметичный стеклянный контейнер с двумя отверстиями впереди, к которым была прикреплена пара желтых резиновых перчаток для мытья посуды. Тут же находилась большая керамическая раковина, над которой висело зеркало. Один из углов комнаты был полностью завален проволочными клетками разного размера. В другом углу стояла странная конструкция, закрытая спереди занавеской. Скорее всего, там были полки для хранения вещей. Рядом с боковым окном Эмма увидела еще один стол и старый деревянный стул.

Эмма подошла к столу, заваленному множеством коробочек, в которых хранился обычный лабораторный инвентарь: ватные тампоны, предметные стекла, пробирки для сбора анализов, одноразовые перчатки. Среди коробок стоял цветочный горшок, в котором рос необычный розовый цветок на толстом стебле без листьев.

Эмма опустила руки на спинку стула. Она видела фотографии матери с полевых исследований и знала, как она могла выглядеть и во что была одета. Эмма была рада тому, что осталась сейчас одна. Ничто не могло прервать ее размышления. Перед глазами вставали образы матери, сидящей здесь, за этим самым рабочим столом, много лет назад.

Эмма представила ее одетой в зеленый лабораторный халат и блестящий клеенчатый фартук. На ногах — белые резиновые сапоги. Длинные темные волосы зачесаны назад, так что лицо оставалось открытым — с темными кругами под глазами и нахмуренным от постоянного напряжения лбом. Вокруг нее на столе разложены предметные стекла и пробирки. Вечереет. Косые лучи солнца проникают в комнату через окно. В одной руке она держит наполненный темной кровью шприц, а в другой — колпачок для иглы.

Сьюзан осторожно поднесла колпачок к игле. Это привычное движение она повторяла десятки раз на протяжении дня, но только сейчас — то ли свет попал в глаза, то ли сказалась накопившаяся усталость — случилось что-то, из-за чего она потеряла концентрацию…

Почувствовав, как игла входит в ее большой палец, она ахнула. Сорвав с руки перчатку, она поднесла ее к свету и растянула резину в поисках дырочки от укола, надеясь, что игла на самом деле не вошла в нее. И тут же ее охватил ужас, когда она увидела, что игла все-таки проткнула перчатку. Затем она принялась судорожно отмывать руку, обильно поливая ее чистящим средством. Она пробовала выдавливать кровь из маленькой ранки, прекрасно осознавая бесполезность этих действий. Единственным верным путем к спасению была немедленная ампутация пальца. Но в то же время кровь в шприце еще не прошла анализы и, вполне возможно, она не была инфицирована. Ее коллега в тот момент собирал анализы в деревне, и ей не с кем было даже посоветоваться. Той же самой рукой, которую она собиралась искалечить, она потянулась за скальпелем.

Внезапно она передумала, решив подождать и надеясь на лучшее.

На протяжении четырех тягостных дней Сьюзан продолжала работать, в страхе ожидая появления первых признаков болезни. Вскоре она почувствовала слабое першение в горле и уже спустя несколько часов стало очевидно, что она заразилась смертельно опасной болезнью. От нее не было лекарства, и только двадцати процентам заболевших удавалось выжить. Сьюзан понимала, что через несколько дней ее, скорее всего, ждет такая же мучительная смерть, свидетелем которой она становилась много раз.

Ей никогда уже не вернуться домой к своему мужу и ребенку.

Эмма закрыла глаза. Она переживала эту историю бесчисленное множество раз. Несколько лет назад она специально изучила обстоятельства смерти матери, но здесь, в этой комнате, все чувствовалось гораздо острее. Эмму бросило в холодный пот, она едва удержалась на подкосившихся ногах. Подойдя к раковине, она повернула кран и, наклонившись, плеснула в лицо водой.

Подняв голову, Эмма посмотрела на себя в зеркало. С ее носа и бровей капала вода. Она сделала глубокий вдох. Вот уже двадцать пять лет, как умерла Сьюзан. Когда это случилось, Эмме было всего семь лет. Она немногое помнила из того, что произошло. Тем не менее она тщательно хранила в памяти образ матери, добавляя к реальным воспоминаниям свои собственные мечты и догадки. На протяжении всех этих долгих лет Эмма черпала спокойствие в размышлениях о том, что мама прошла весь этот путь до нее, — она знала, как это, когда тебе исполняется двенадцать, когда ты заканчиваешь школу, начинаешь встречаться со своим первым парнем, находишь первую в жизни работу. Незримое присутствие матери с ее мудростью и силой помогало ей чувствовать себя не столь одинокой.

Но этому скоро наступит конец. Как раз сегодня Эмме исполняется тридцать два года. Столько же лет было ее матери, когда она умерла. Следы, по которым она шла все эти годы, сегодня оборвались. Они дошли до края известной им карты, и сейчас Эмме предстоит самостоятельно прокладывать себе дорогу.

От этой мысли ей стало не по себе. Эмма просто не представляла, каким образом она будет жить дальше без постоянного ощущения, что Сьюзан где-то рядом. Но в то же время Эмма смутно надеялась на то, что, если ей удастся каким-то образом подвести черту под своим прошлым, она наконец сможет стать счастливой. Она понимала, что должна быть благодарна судьбе. Глядя на свое отражение в зеркале, она мысленно перечисляла все хорошие вещи в собственной жизни. Успешная карьера, любимая работа в главном институте медицинских исследований Австралии. Мужчина, который разделяет ее страсть к науке и поддерживает ее в работе. Их новая квартира со стильным шведским интерьером. Гардероб, полный дизайнерской одежды. Свежие цветы, которые ставит на стол домработница, приходящая к ним два раза в неделю. Ужины в самых престижных ресторанах Мельбурна, даже без какого бы то ни было особого повода. Такой жизни позавидовал бы всякий. Но при всем этом Эмма чувствовала, что ей чего-то не хватает — как будто с потерей матери она утратила некую важную часть самой себя.

Эмма вглядывалась в отражение своих глаз. Теперь, когда настал этот день и она приехала сюда, Эмма ожидала какого-то ощущения завершенности — понимания того, что закончился какой-то долгий цикл. Но вместо этого она чувствовала, что все еще находится в состоянии некой прострации. Точно такое же чувство она испытывала тогда, много лет назад, когда отец позвал ее в свой кабинет и сообщил ужасное известие. Долгое время она не могла поверить в смерть матери. Она представляла, что Сьюзан осталась тайно жить в Африке и когда-нибудь вернется домой. Ведь им не представили ни единого доказательства того, что она умерла. Они с отцом не видели даже гроба с ее останками. Так как Сьюзан заразилась неизлечимым вирусом, ее тело нельзя было перевозить в другую страну. Ее предали огню прямо здесь, на станции, вместе со всей одеждой и даже матрацем, на котором она лежала в последние дни своей жизни. Все было сожжено и обращено в прах.

Эмма повернулась лицом к окну, представляя, как ветер рассеивает пепел от костра, смешивая его с серой пылью…

Однако зрелище, которое она неожиданно увидела в окне, заставило ее отпрянуть. Почти весь оконный проем занимала верблюжья морда, покрытая мохнатой коричневой шерстью.

Эмма в недоумении смотрела на животное. Из-за решеток на окне казалось, будто животное находится в клетке зоопарка, только с той разницей, что сейчас оно пребывало снаружи и с любопытством разглядывало Эмму. Большие темные глаза верблюдицы были обрамлены длинными изогнутыми ресницами, а ее бледно-коричневый нос просунулся между прутьями решетки, уткнувшись в оконное стекло.

Наклонившись ближе к окну, Эмма выгнулась, чтобы увидеть животное целиком. На спине у верблюдицы была пристегнута деревянная рама с одеялами, свернутыми наподобие седла. По обе стороны от рамы висели набитые вещами сумки, сшитые из грубого полотна и украшенные ярким полосатым узором. Но хозяина верблюдицы нигде не было видно.

Эмма открыла входную дверь и увидела, что верблюдица была не одна — рядом с ней стоял верблюжонок. Сойдя вниз по ступенькам, Эмма заметила, что верблюдица держит одну ногу слегка приподнятой. Шерсть возле копыта была покрыта запекшейся кровью, а на веревке, привязанной к поводьям, болталась сломанная ветка.

Загораживаясь от солнца, Эмма подняла руку к лицу и еще раз окинула взглядом окрестности, но перед ней, как и прежде, были лишь редкие деревья, муравейники и груды камней. И больше ничего. Эмма вновь внимательно осмотрела песчаную тропинку, ведущую от дороги к дому, но единственные следы, которые она обнаружила, были ее собственные.

Прихрамывая на раненую ногу, верблюдица направилась в сторону Эммы, но та, слегка оробев, попятилась. Верблюдица была гораздо выше рослой лошади, а самым большим животным, с которым Эмма привыкла иметь дело, был золотистый ретривер, принадлежавший одному из ее друзей. Однако верблюдица все-таки подошла к ней вплотную и после недолгого колебания опустила голову, чтобы понюхать ее волосы. Эмма вздрогнула, но подумала, что лучше сохранять спокойствие. Тем временем на ее плечо приземлился твердый подбородок, а щеки защекотала мохнатая морда.

Эмма стояла не шевелясь. Ей хотелось куда-нибудь убежать, но она не решалась это сделать, поскольку боялась потревожить животное. Интересно, как долго верблюдица будет держать голову на ее плече и что у нее вообще на уме? Краем глаза Эмма увидела, что верблюжонок побрел по направлению к кусту, в тени которого сидели две курицы. К ее большому облегчению, верблюдица подняла наконец голову и поковыляла к своему отпрыску. Эмма вытерла слюну со своего плеча. Распугав куриц, верблюжонок забрался под брюхо матери и приложился к ее вымени. Верблюдица терпеливо стояла на одном месте. Тут Эмма вспомнила про бак с водой на заднем дворе. Кажется, там же, под краном, стояло и ведро.

Она поспешила за угол дома и тут же увидела, что верблюды пошли за ней следом. Эмма побежала вперед, чтобы открыть для них ворота. Возле бака с водой она присела на корточки и, осторожно поглядывая в сторону приближающихся животных, наполнила ведро. У крыльца стояло второе ведро, и Эмма наполнила его тоже. Затем она поставила оба ведра на достаточном расстоянии друг от друга и отступила в сторону. Верблюдица настороженно фыркнула, но все же подошла к одному из ведер, опустила в него голову и с шумом начала пить. Верблюжонок последовал примеру матери, а Эмма тем временем тихонько прошла позади них и закрыла ворота.

Оставаясь на расстоянии, Эмма наблюдала за животными. Когда верблюдица повернулась к ней боком, она заметила, что одна из переметных сумок порвалась и из нее выглядывает содержимое. Чуть приблизившись, Эмма увидела краешек москитной сетки, какую-то узорчатую ткань, а также круглую черную баночку с красной крышкой и этикеткой, которую она не могла не узнать. Эмма подошла еще на несколько шагов и убедилась, что не ошиблась. Мармайт[1]. Один из ее коллег по институту был родом из Англии. Он всегда держал у себя баночку этой пасты, утверждая, что «Веджемайт» — австралийский аналог этого же самого продукта — слишком густой и несоленый. Эмма нахмурилась. Трудно представить, что африканский погонщик верблюдов возьмет с собой в дорогу банку «Мармайта».

Напившись, верблюдица отшвырнула ведро в сторону. Эмма надеялась, что она сядет на землю, как это обычно показывают в кино, но та продолжала стоять, высоко подняв голову и прикрыв глаза от солнца.

Вытерев предплечьем пот с лица, Эмма прошла внутрь дома и принесла оттуда стул. Затем она поставила его с одной стороны от верблюдицы и аккуратно встала на него ногами. Медленными и осторожными движениями она дотянулась до сумки и расстегнула ее. Стоя на кончиках пальцев, она вытащила оттуда все, что получилось нащупать. Там была женская блузка из легкой, окрашенной вручную ткани, шелковая подкладка от спального мешка. Затем ее рука коснулась чего-то, что ей не удалось определить на ощупь. Оказалось, это был моток толстой пряжи с воткнутыми в него спицами: кто-то вязал красный шарф простой чулочной вязкой.

Эмма стояла на стуле и изучала содержимое сумки, когда в воротах появился Дэниэл. Увидев эту сцену, он замер с открытым от удивления ртом. Затем он поспешил к ней.

— Они только что здесь появились, — сообщила Эмма. — С ними никого нет.

Она слезла со стула и показала ему извлеченные из сумки вещи.

— Это могло принадлежать только европейцу, — заявил Дэниэл. — А точнее, женщине, — прибавил он, дотронувшись до блузки.

Эмма нервно закусила губу.

— С ней что-то случилось. Мы должны сообщить в полицию. Я принесу из машины мобильный телефон.

— Здесь нет связи. Мы находимся слишком далеко.

— У вас есть радио?

— Да, но оно в машине, на которой Ндугу, мой помощник, уехал в Арушу.

Дэниэл отставил стул в сторону и наклонился, чтобы осмотреть раненую ногу верблюдицы.

— Отойдите в сторону, — предупредил он Эмму. — Они могут очень сильно лягаться.

Он ощупал испачканную кровью часть ноги, затем схватил ее обеими руками и каким-то образом заставил животное поднять ногу. На нижней стороне подошвы открылась глубокая рана.

— Подайте мне вон тот нож, — попросил Дэниэл, кивнув в сторону двери.

В миске для мытья посуды лежал старый кухонный нож. Дэниэл взял его из рук Эммы и осторожно ковырнул им рану. Верблюдица вздрогнула, но осталась стоять на месте, словно понимала, что ей хотят помочь. Дэниэл достал из раны несколько мелких камешков и бросил их на землю. Качая головой, он тихонько присвистнул.

— С самой ногой все в порядке, а вот рана на подошве очень серьезная. Туда попала инфекция. Я смогу ей помочь, но сначала нужно найти хозяйку.

— Что вы имеете в виду? — тревожно спросила Эмма.

— Наверное, произошел какой-то несчастный случай. Вполне возможно, потребуется ваша помощь.

— Но… Я прошу прощения, но я не могу принимать в этом участие, — замотала головой Эмма. — Я здесь просто турист. Вам нужно взять кого-то из деревни.

— Но вы же врач. Если кто-то действительно ранен, то мне понадобится ваша помощь.

— Я лишь занимаюсь медицинскими исследованиями, — запротестовала Эмма.

По правде говоря, она совсем недавно сдала экзамен по первой медицинской помощи, как того требовали правила техники безопасности труда в ее институте. Однако сама мысль о том, чтобы поехать в африканскую глушь с едва знакомым человеком, казалась ей абсурдной. С другой стороны, она понимала, что если хозяину этих верблюдов и в самом деле будет нужна медицинская помощь, то Дэниэлу одному не справиться. На обратной дороге ему придется полностью сконцентрироваться на ведении автомобиля.

— Я все же думаю, что это работа полиции, — настаивала Эмма. — У нас даже нет транспортного средства — если только Мози не починил «лэнд крузер».

— Я бы не доверял этой машине, — пренебрежительно фыркнул Дэниэл и указал рукой на старый «лендровер», стоявший в другом конце двора.

Эмма с недоверием покосилась на Дэниэла. После того как она увидела эту машину в первый раз, та не стала более исправной и пригодной для поездок.

— Хорошо, — сказала Эмма. — Но я считаю, что лучше всего поехать в полицию. Они знают, что делать в таких ситуациях.

Молча подойдя к задней двери, Дэниэл поднял с пола пластмассовую канистру и, открыв кран, стал набирать в нее воду.

— Дорога в город займет не меньше двух часов, — громко, чтобы его было слышно поверх шума льющейся воды, произнес Дэниэл. — Потом они еще поедут назад. А если мы отправимся прямо сейчас, то сэкономим время.

— Но как мы узнаем, где их искать? — спросила Эмма и тут же об этом пожалела. Если бы здесь был Саймон, он бы даже не рассматривал такой вариант развития ситуации.

— На земле видны следы верблюдов, — ответит Дэниэл. — Но и без этого я знаю, откуда они пришли.

— Как вы это узнали?

— Я очень хорошо изучил эту местность. В рамках исследования нам часто приходится отлавливать диких животных. Мы с Ндугу исходили все здешние места вдоль и поперек, были даже там, куда не заходят пастухи масаи. Помните те камешки, которые я вынул из ноги верблюдицы? Такие встречаются только в одном месте. В пустыне.

С этими словами Дэниэл указал в сторону бескрайней равнины, начинавшейся за проволочной сеткой забора, которым был огорожен двор. Вдалеке виднелась сине-фиолетовая гора в форме пирамиды.

— Не волнуйтесь, — сказал Дэниэл. — С вами ничего не случится.

Эмма буквально разрывалась на части, не зная, как поступить. Она взвесила все причины, по которым ей следует отказаться от этой затеи, и все причины, по которым ей нужно остаться и помочь. Она посмотрела на Дэниэла и заметила клок рыжей шерсти и следы от грязных копыт ягненка на его футболке. Эмма вспомнила, как нежно, но уверенно он держал ягненка на руках.

Встретившись с Дэниэлом взглядом, Эмма медленно кивнула.

— Хорошо. Поехали.

Глава 3

Местность была плоской и ровной, и Дэниэл без труда вел машину по равнине, несмотря на то что старый «лендровер», казалось, был полон болтающихся деталей, которые дребезжали на каждой кочке.

«Смотрите внимательно по сторонам, — сказал он Эмме, не сводя глаз с дороги, на которой были видны чуть заметные следы верблюдов. — Если увидите что-нибудь необычное, сразу же говорите».

Эмма вглядывалась в окружающий ландшафт, пытаясь не пропустить какие-нибудь следы того, что здесь мог быть хозяин верблюдов: кусок яркой ткани, чей-нибудь силуэт, чуть заметное движение на фоне общего затишья. Но не было ни единого намека на присутствие здесь человека. Не было ни дорог, ни тропинок, ни хижин, ни колодцев или загонов для скота наподобие тех, что встречались ей по пути на станцию. Эмма понимала, что это далеко не самое лучшее место на тот случай, если машина вдруг сломается. Размышляя таким образом, она продолжала смотреть по сторонам через лобовое стекло. Внутри машины оно местами было затянуто паутиной, а снаружи сплошь покрыто пылью. Посмотрев на стеклоочистители, можно было подумать, что в последний раз они работали много лет назад. Мельком взглянув на указатели на разбитой приборной доске, Эмма предпочла отвернуться. Лучше не думать о бензине, уровне масла, температуре двигателя…

Эмма перевела взгляд на свою зеленую сумку, которая лежала у нее в ногах. Приняв решение поехать с Дэниэлом, она побежала в дом, чтобы взять ее, пока он писал записку для Мози. В многочисленных карманах и отделениях сумки хранились вещи, которые, как она думала, могли понадобиться ей в Африке: солнцезащитный крем, особо сильное средство от насекомых, антибактериальный гель, влажные салфетки, бактерицидный пластырь, иодизированный антисептик, регидранты и полный набор лекарств. Она собирала сумку с мыслью о сафари для богатых туристов, а не о спасательной операции, но, тем не менее, наличие даже этих медикаментов действовало на нее обнадеживающе.

Местность вокруг становилась все больше похожей на пустыню с голой, иссушенной землей.

— Я потерял следы, — сказал Дэниэл, привстав с места и вытянув шею, чтобы посмотреть поверх лобового стекла.

Через несколько минут он снова сел за руль и надавил на газ. Эмма успокоилась, полагая, что он нашел следы. Когда его внимание снова переключилось на дорогу, она украдкой посмотрела на него. Дэниэл совершенно не походил на Мози. У водителя было круглое лицо и плотное телосложение. У Дэниэла, напротив, и лицо, и фигура были точеными и худощавыми.

Солнце блестело на его темной коже, подчеркивая скулы, изгиб губ и форму носа. Эмма заметила мелкие морщинки возле уголков рта. «Он, наверное, часто смеется», — подумала она. Вместе с тем в выражении его лица было что-то серьезное. Ей не хотелось, чтобы он заметил, как она на него смотрит, и поспешила отвести взгляд в сторону, когда Дэниэл повернулся к ней, чтобы что-то сказать.

— Мы уже в пустыне. — Он обвел рукой окружавшие их просторы.

Здесь почти не было деревьев, а те немногие, что росли в этой местности, были низкими и скрюченными. Воздух пылал зноем, а вокруг был только серый песок с мелкими камнями. Местами виднелись камни чуть побольше — черные бесформенные глыбы с выветренными отверстиями.

— Как вы видите, — прибавил Дэниэл, — это не совсем пустыня. Иностранцы называют это место пустыней, а на суахили есть особое слово ньика, что в переводе означает «дикое место, где никто не живет». Вам, наверное, известно, что Танзания раньше называлась Танганьикой. Это значит «дикая местность за городом Танга».

Эмма подумала, что вряд ли когда-либо раньше слышала старое название этой страны, но, несмотря на это, кивнула. Прямо по курсу у них была гора. До нее было еще далеко, но, по мере того как оседала пыль, она становилась все более отчетливой. Эмма с удивлением обнаружила, что склоны горы возле вершины были покрыты чем-то белым.

— На горе лежит снег! — воскликнула она.

— Это белая лава, — объяснил Дэниэл. — Этот вулкан не совсем обычный. Для масаев это место — священное. Мы называем его Горой Бога.

Всматриваясь вдаль, Эмма подумала, что во всем этом ландшафте чувствовалась какая-то нереальность — черные валуны, серая равнина, белые склоны горы. Ей казалось, что она смотрит черно-белую версию фильма, который изначально задумывался в цвете.

На часах было уже далеко за полдень. Они находились в дороге более двух часов, и Эмма хотела было сказать Дэниэлу, что не видит смысла продолжать поиски и что пора возвращаться. Но тут она представила, как женщина — такая же европейка, как и она сама, — находится где-то здесь, в пустыне, совсем одна. Быть может, она ранена и нуждается в помощи. С этими мыслями Эмма снова принялась внимательно осматривать окрестности, переводя взгляд из одной стороны в другую.

Они молча ехали все дальше и дальше вглубь пустыни. В воздухе висело гнетущее ощущение бесполезности поисков. Эмма почувствовала, как лучи послеполуденного солнца падают ей прямо на голову через дыру в брезентовой крыше. Она открыла сумку и достала оттуда солнцезащитный крем. Выдавив изрядное количество крема на руку, она размазала его по лицу.

Дэниэл с любопытством покосился на нее.

— Боюсь получить солнечный ожог, — пояснила Эмма.

Дэниэл улыбнулся.

— Да уж. Цвет вашей кожи для Африки совсем не подходит. Как-то раз у нас был гость из Голландии. У него сгорели лицо и руки, а потом кожа начала облазить. Было похоже на то, как змея сбрасывает свою кожу.

Эмма поморщилась, представив, какой противной должна была казаться Дэниэлу облезающая клочьями кожа белого человека, в то время как его гладкая, безупречная кожа выглядела как полированная бронза, блестящая на солнце.

Теперь, когда молчание было прервано, Эмме захотелось продолжить разговор.

— Где вы учились на ветеринара? — спросила она.

Дэниэл так хорошо говорил по-английски, что она почти ожидала услышать название какого-нибудь британского или американского университета.

— Здесь, в Танзании. Сначала в сельскохозяйственном университете Сокоине в Морогоро, а затем в Дар-эс-Саламе. — Он резко крутанул руль, объезжая большой камень. — А после окончания получил работу тут, в Аруше.

— И давно вы на станции?

— Уже больше трех лет. Скоро будет четыре.

— Почему вы решили заняться исследованием лихорадки Оламбо?

Дэниэл ответил не сразу. Черты его лица внезапно сделались твердыми, как будто он надел маску.

— Я знал людей, которые умерли от этой болезни. — Он посмотрел на Эмму и сказал: — Теперь ваша очередь. Откуда вы?

Эмма не знала, как лучше ответить на этот вопрос. Можно было ограничиться простой версией — не вдаваясь в подробности о том, что ее отец женился во второй раз и Ребекка стала ее мачехой, а сама Эмма была лишь наполовину австралийкой, — или же рассказать Дэниэлу больше, рискуя получить целую серию вопросов о ее личной жизни. Однако, вспомнив о том, что Дэниэл уже знал о Сьюзан, она поняла, что ей выпала редкая возможность рассказать обо всем открыто.

— Я родилась в Америке, но мой отец родом из Австралии. После того как умерла мама, мы сразу же переехали на его родину. Отец не хотел, чтобы что-то напоминало ему о Сьюзан.

— Вместе с матерью вы лишились и дома, — мягко произнес Дэниэл.

— Я потеряла все. Мне даже пришлось оставить своего котенка — в Австралии действуют жесткие санитарные правила. После того как у меня забрали Фифи, я несколько дней ни с кем не разговаривала. Затем я вынуждена была попрощаться с миссис Макдональд, которая присматривала за мной, когда мама уезжала в командировки. Я по ней очень скучала. Она была мне как бабушка, — с улыбкой сказала Эмма. — Она говорила мне, что мама вовсе не умерла, а живет на небесах и что я могу с ней разговаривать. Отец сердился на нее за такие разговоры. Но мне было все равно, правда это или ложь. Для меня это было большим утешением. — Эмма с удивлением отметила, насколько легко она делится своими воспоминаниями с Дэниэлом. Быть может, это объяснялось тем, что он не походил на людей, которых она знала, — в том, как он говорил и какие выбирал слова. Или, быть может, потому что они оказались здесь одни, посреди безлюдной пустыни. В такой ситуации ее обычная привычка вести себя сдержанно с малознакомыми людьми казалась просто неуместной. — С тех пор я все время жила в Австралии. Училась в Мельбурнском университете.

Дэниэл понимающе кивнул.

— Вы замужем?

— Да, — ответила Эмма. Ответить так было проще, нежели объяснять, что она пять лет живет с Саймоном, не будучи в официальном браке.

— Сколько у вас детей?

— У нас нет детей.

Дэниэл задумался и через некоторое время сказал, что сочувствует их горю.

Эмма в смущении посмотрела на него и с улыбкой произнесла:

— Нет, у нас все хорошо. Просто мы с Саймоном решили, что не будем заводить детей.

— Пока не заводить, — предположил Дэниэл, сделав ударение на слове «пока».

Эмма покачала головой.

— Мы оба очень заняты. У меня много работы в институте. Саймон тоже ученый. У нас просто нет времени на что-то еще, и мы не испытываем потребности в детях.

Дэниэл в недоумении сдвинул брови. Он хотел было что-то сказать, но вдруг резко вскинул голову и ударил по тормозам, отчего сваленные в кучу проволочные клетки в багажнике с грохотом повалились вперед.

Эмма никак не могла понять, что именно привлекло его внимание. Тем временем Дэниэл, не выключив двигатель, уже выпрыгнул из машины. Он наклонился и поднял с земли что-то желтое. Предмет напоминал трубку и был размером с ладонь. Сев в машину, Дэниэл протянул Эмме пластмассовый фонарик.

— Возле него только следы верблюдов. Следов человека нигде не видно. Наверное, он выпал из сумки. — Дэниэл нажал на сцепление, и «лендровер» рывком двинулся вперед.

Вдохновленный находкой, Дэниэл прибавил скорость. Чтобы не упасть, одной рукой Эмма держалась за дверь, а второй — за приборную доску.

Внимание Эммы привлекло дерево, а точнее, место на стволе, где, по всей видимости, не так давно была оторвана вместе с корой ветка и теперь обнажилась белая полоска древесины.

— Взгляните! — воскликнула она.

Дэниэл тут же остановил «лендровер». На этот раз он выключил мотор и поставил машину на ручник.

— Здесь были привязаны верблюды. — Он указал на дерево через окно машины. — По следам видно, что животные были сильно напуганы.

Они осмотрели местность. Неподалеку виднелась груда камней, которая имела продолговатую форму н по своей ширине и длине уж очень напоминала могилу. Большой валун, стоявший возле одной из оконечностей этой кучи, даже слегка смахивал на надгробный камень. От этой мысли Эмме стало не по себе.

— Следуйте строго за мной, — предупредил Дэниэл, выходя из машины. — Нужно внимательно изучить все следы на земле перед тем, как мы начнем ходить здесь вдоль и поперек.

Пригнувшись и все время оглядываясь по сторонам, он медленно и осторожно начал продвигаться в сторону сваленных в кучу камней. Черная кожа на его босых ногах была покрыта слоем светло-серой пыли. Эмма наблюдала за его движениями, которые напоминали ей движения танцора при замедленной съемке. Несмотря на современную одежду, казалось, что он явился из другой эпохи.

Эмма ступала строго по следам Дэниэла, глядя вперед через его плечо. Земля была большей частью усеяна камнями, но там, где был песок, можно было четко различить множество мелких отметин.

— Здесь были гиены, — не оборачиваясь, сказал Дэниэл. — Целая стая.

Эмма с опаской оглянулась по сторонам, но предпочла промолчать. Следуя за Дэниэлом, она не сводила глаз с его спины и белой футболки, которая обтягивала широкие плечи. Подойдя к груде камней, он остановился и поднял что-то с земли. Это была кожаная сумка на длинных ремнях. Он положил ее сверху на плоский камень.

Сумка была далеко не новой, но еще достаточно крепкой. Она была сделана, как принято говорить, на века. Эмма отбросила кожаную крышку и заглянула внутрь. Сумка была довольно глубокой, и поэтому разглядеть все, что было в ней, не представлялось возможным. Бросив быстрый взгляд на Дэниэла, она перевернула сумку вверх дном и высыпала содержимое на выщербленную поверхность камня. Там было много вещей: средство от насекомых, вторая часть «Гарри Поттера» в мягкой обложке, батарейки, шляпа от солнца. Еще там была большая пластмассовая коробка, полная белых таблеток. Эмма наклонилась, чтобы рассмотреть их поближе. На каждой таблетке была отштампована буква «М».

— Это морфий, — сказал Дэниэл. — Дешевый препарат, который продается в Африке.

— Здесь большой запас. Это слишком много для одного человека — даже если он очень болен.

Она уже хотела собрать все содержимое и положить обратно в сумку, как из бокового кармана выпал черный кошелек. Эмма подняла его, ощутив приятную мягкость потертой кожи на своей ладони. Открыв кошелек, она увидела фотографию в кармашке из прозрачного пластика. На ней была изображена светловолосая женщина с ребенком. Они стояли рядом, взявшись за руки.

— Они выглядят как мать и дочь, — заметила Эмма и показала фотографию Дэниэлу. — У них одинаковые волосы и глаза.

И женщина, и ребенок были одеты в африканскую одежду: переброшенные через плечо традиционные ткани и большие браслеты на загорелых руках. Такие фотографии обычно делают туристы, наряжаясь, как местные жители. Женщина была даже обута в сандалии из старых автомобильных покрышек. Целая гора таких сандалий была выставлена на продажу в одной из деревень, через которую она проезжала вместе с Мози. Девочка на снимке была вообще босиком. Эмма перевела взгляд с фотографии на груду камней, и в ее душу закралось тревожное подозрение. Она шагнула вперед, но вовремя вспомнила, что первым должен идти Дэниэл, чтобы разглядеть все следы.

Дойдя до кучи, Дэниэл наклонился и начал разбирать камни. Медленно приблизившись к нему, Эмма встала за его спиной. Внезапно среди камней она заметила что-то яркое. Присев на корточки рядом с Дэниэлом, она стала помогать ему разгребать завал из камней. Вокруг ее лица жужжали мухи, но она едва обращала на них внимание. Вскоре они увидели кусок яркой африканской ткани с узором в виде птиц. Быстро, но вместе с тем осторожно они откладывали камни в сторону, и постепенно под цветным покрывалом начали угадываться черты человеческого лица — сперва округлый лоб, затем нос и, наконец, слегка выдающийся вперед подбородок.

Повернувшись к Эмме, Дэниэл сказал:

— Если хотите, можете пойти обратно в машину.

— Нет, — ответила Эмма. — Я в порядке.

Дэниэл освободил из-под камней край ткани и начал медленно приподнимать ее, постепенно высвобождая светлые пряди волос, наполовину закрывающие широкий гладкий лоб. Затем они увидели изящный изгиб бровей, сомкнутые веки с длинными ресницами, которые выделялись на фоне загоревшей, но все же бледной кожи. Нос, щеки, подбородок — черты лица, которые они видели под покрывалом, — теперь предстали перед ними во плоти. Эмма затаила дыхание. Женщина была по-настоящему красивой — с мягко подчеркнутой линией скул и совершенным изгибом сомкнутых губ.

Эмма закрыла глаза. Вне всякого сомнения, это была та самая женщина с фотографии. Мать девочки…

Она украдкой взглянула на Дэниэла. Тот сидел на корточках и молча, прищурив глаза и скривившись, словно от боли, смотрел на тело женщины. Казалось, он полностью погрузился в свои переживания.

Она снова взглянула на тело.

— Похоже, что она здесь недавно. Не чувствуется никакого запаха.

Дэниэл повернулся к ней с непонимающим выражением лица, но тут же собрался с мыслями и ответил:

— Здесь очень сухой воздух, поэтому так сразу не скажешь. Нужно проверить степень окоченения тела. — И, немного помявшись, добавил: — Вы не могли бы осмотреть ее?

Эмма с удивлением уставилась на Дэниэла. До этого момента он проявлял инициативу во всем.

— По обычаю моего народа, я не должен касаться мертвых, если они принадлежат противоположному полу, — объяснил он. — Поэтому для меня это будет тяжело.

В его голосе не чувствовалось, что он расстроен. Дэниэл говорил так, как будто просто констатировал факт.

Эмма кивнула, стараясь скрыть свое удивление. Странно, что человек, получивший университетское образование, все еще следует традиционным табу. Эмма чувствовала себя неловко в своей новой роли, но, несмотря на это, склонилась над могилой, мысленно сказав себе, что в институте она была общепризнанным лидером, к которому все обращались за советом.

Сосредоточившись, она начала вспоминать все, что знала о посмертных симптомах. Эмма ощупала шею мертвой женщины. Цвет кожи резко потемнел и сделался темно-фиолетовым, почти черным: классический признак гематомы. Эмма вытащила пару одноразовых перчаток, которые хранились в аптечке в ее зеленой сумке. Она надела перчатки — латекс плотно обхватил ее запястья. Одним пальцем она надавила на потемневший участок кожи и, подержав немного, отпустила его, но цвет кожи остался прежним. Это значит, что кровь под давлением не движется. Тело было холодным, однако никакого запаха не ощущалось. Взяв голову женщины в ладони, Эмма попыталась пошевелить ею. Голова двигалась свободно, будто женщина просто крепко спала.

— Могу предположить, что смерть наступила два-три дня назад, — сказала Эмма, не глядя на своего спутника.

Дэниэл ничего не ответил. Эмма подняла голову и увидела, что он стоит на четвереньках, внимательно осматривая землю.

— С ней был ребенок.

Его взгляд был полон тревоги. Эмма посмотрела на него, и до нее дошел весь ужас этих слов.

— Взгляните! — Он указал на участок серого песка, на котором отчетливо виднелся отпечаток маленькой ножки. След был настолько четким, что Эмма даже разглядела более глубокий отпечаток на месте подъема стопы, который получился, скорее всего, в тот момент, когда девочка оттолкнулась и пошла вперед.

Дэниэл указал на еще один след неподалеку. Он открыл было рот, чтобы что-то произнести, но так и не решился.

— Что там? Что вы увидели? — настойчиво спросила Эмма.

— Здесь был лев. Теперь понятно, почему верблюды так перепугались.

— Лев!

— Ничего удивительного. Пустыня — это место обитания львов, а не людей.

Эмма пристально посмотрела на Дэниэла и спросила:

— Лев мог бы убить ребенка?

— Такое случается редко. — Он нахмурился. — Но этот лев был ранен, а раненое животное может быть очень опасно.

Дэниэл указал на единственный четкий отпечаток на небольшой полоске песка. Он выглядел как след обычного домашнего кота, с тем единственным отличием, что был размером с ладонь. Вглядевшись внимательнее, Эмма заметила, что форма следа была не совсем правильной.

— Здесь видно, что одна из подушечек повреждена. Для дикого животного это серьезная рана, потому что она долго не заживает. Как и наша верблюдица, этот лев нуждается в помощи. — Он на мгновение задумался, изучая след на земле. — Возможно, здесь были и другие животные, помельче, — но следы слишком нечеткие.

Проглотив комок в горле, Эмма спросила:

— И… где же ребенок?

Она окинула взглядом открытые просторы пустыни: повсюду был только песок и мелкая галька с редкими вкраплениями в виде груд камней и грубых валунов. Ей представилось, что где-то посреди этого безжизненного ландшафта лежит забытое всеми тельце маленькой девочки или, быть может, просто лужица крови на земле и клочок одежды.

Повернувшись к Дэниэлу, она прочитала на его лице те же самые опасения.

— Что будем делать?

Дэниэл прищурил глаза, пытаясь разглядеть что-то вдалеке. Затем он сложил руки рупором и закричал:

— Э-эй! Здесь есть кто-нибудь?

Его крик эхом разнесся по окрестности. После нескольких мгновений напряженного ожидания стало понятно, что ответа не будет.

Повернувшись к Эмме, Дэниэл сказал:

— Вы идите в эту сторону, а я пойду в противоположном направлении. Не уходите далеко от этого места. Будьте осторожны и внимательно смотрите под ноги.

Эмма взглянула на свои ноги. Ее новые матерчатые сандалии покрылись слоем пыли, так что яркие логотипы, вышитые по бокам, вообще не были видны. Джинсы внизу тоже стали серыми от пыли, а одна штанина была выпачкана чем-то вроде машинного масла. На какое-то мгновение Эмме показалось, что она смотрит на чьи-то чужие ноги.

Она зашагала в сторону, противоположную от Дэниэла, выкрикивая как можно громче:

— Э-эй! Здесь есть кто-нибудь?

За ее спиной странным эхом раздавался голос Дэниэла, который выкрикивал те же самые слова.

Дойдя до песчаного участка, Эмма наклонилась к земле в надежде что-нибудь обнаружить, но видна была лишь цепочка следов в форме звезды, оставленных какой-то большой птицей. С тоской подумав о бутылках с водой, которые остались в машине, она вытерла пот с лица рукавом своей рубашки. Как же здесь жарко и сухо! Два-три дня без еды прожить можно, но три дня без воды при такой жаре — очень маловероятно. Хотя дети часто оказываются выносливее взрослых. Дольше умирают…

Эмма продолжала шагать вперед, останавливалась, выкрикивала «Э-эй!» и все время пристально всматривалась в окрестности. Она уже потеряла счет времени, как вдруг услышала, как Дэниэл окликнул ее по имени. Она повернулась и увидела, что он машет ей рукой, призывая идти обратно к могиле.

— Вы что-нибудь нашли? — спросила она с надеждой в голосе, приблизившись к Дэниэлу.

— Нет, ничего.

— Может, ее кто-то спас?

— Сюда редко заходят люди. У подножия горы есть вода, и там находится деревня. Но здесь коровам есть нечего.

— За два дня она могла далеко уйти.

— Да, — согласился Дэниэл. — Нужно организовать поиски. Мы должны сообщить в полицию. Как только положим назад камни, сразу же поедем.

Несколько минут они оба молча стояли и смотрели на лицо женщины. Оно было настолько умиротворенным, что казалось, будто она просто крепко спит.

— Интересно, что с ней случилось? — спросила Эмма.

— Может быть, от болезни, а может, произошел несчастный случай, — отозвался Дэниэл. — Если бы ее убили, тело бы спрятали. А здесь, наоборот, кто-то хотел уберечь тело, накрыв его сверху камнями.

Эмма нахмурилась.

— Кто мог это сделать? Может быть, ее муж? Или проводник?

— Нет, здесь следы только женщины и ребенка. Маленький отпечаток ноги ребенка как раз такого возраста, что и девочка на фотографии.

— На вид ей около семи лет.

Эмма практически безошибочно угадывала этот возраст — в ее сознании навсегда сохранился образ маленькой девочки, которой она была сама, когда ее жизнь так резко изменилась. Каждый раз, встречаясь с семилетними детьми — у двоих ее коллег по институту были дети этого возраста, — она невольно ловила себя на мысли, что пытается провести связь между собой и ними. Однако они всегда казались ей младше, чем она в их возрасте, — во всяком случае такой она себя помнила. Она была уверена, что они больше зависят от взрослых и более капризны.

Эмма покачала головой.

— Я просто не представляю, как такой маленький ребенок мог кого-то похоронить, тем более свою собственную мать.

— Страшно подумать, что ребенок мог такое испытать. Кроме того, очень странно, что у европейской девочки хватило сил перетаскать столько камней. Белые дети очень медленно растут. Однако другого объяснения на ум не приходит.

— Если она смогла похоронить мать, то, скорее всего, у нее хватит самостоятельности позаботиться и о себе самой. Нужно как можно скорее отправляться на поиски.

Наклонившись, Эмма аккуратно накрыла лицо женщины платком. Затем вместе с Дэниэлом они заново положили сверху камни. С каждым новым камнем одна за другой скрывались из виду маленькие птицы, из которых состоял узор на платке. Когда они закончили, Эмма нарвала небольшой букетик цветов — таких же розовых безлистых цветов, которые она видела в лаборатории, — и положила его в изножье могилы. Пока Дэниэл собирал содержимое сумки, она стояла и смотрела на загнутые лепестки цветов, лежавших на твердом темном камне. Легкий ветерок коснулся ее лица, и она почувствовала аромат свежесорванных цветов. Где-то вдалеке послышался высокий, немного сдавленный птичий крик.

Эмма представила, что могла испытывать эта женщина перед смертью. Страшно подумать, с какой мукой она покидала этот мир. Когда умирала Сьюзан, она, по крайней мере, знала, что Эмма находится дома, на попечении отца и миссис Макдональд. Но умереть вот так, зная, что оставляешь своего ребенка одного, лицом к лицу со страшными опасностями… Обхватив себя руками, Эмма задумчиво смотрела на груду камней. В воздухе чувствовалось какое-то напряжение, как будто кто-то задержал дыхание. У Эммы возникло странное ощущение, словно дух мертвой женщины находится рядом с ней и просит, чтобы она сделала то, что та не смогла, — найти девочку и вернуть ее целой и невредимой домой.

Эмма судорожно вытерла лицо рукой. Она чувствовала себя потерянной.

«Слишком много впечатлений для одного дня, вот и мерещится всякое», — подумала Эмма. Она повернулась и зашагала в сторону машины, однако мысли, которые ее посетили, никуда не исчезали и, наоборот, еще глубже врезались в ее сознание. Они как будто подталкивали ее в спину.

— Где здесь полицейский участок? — спросила Эмма у Дэниэла.

— В Малангу. — Он махнул рукой куда-то вправо от машины.

В той стороне на всем видимом пространстве простиралась пустыня: все та же каменистая безжизненная равнина серого цвета.

— Мы можем поехать прямо через пустыню?

— Нет, нам придется вернуться на ту дорогу, по которой мы приехали, — ответил Дэниэл, покачав головой. — Кроме того, я думал, что вам захочется вернуться на станцию. Я бы мог вас туда завезти. Мози, скорее всего, уже вернулся из деревни.

— Нет, я поеду с вами.

Дэниэл с удивлением посмотрел на нее, но затем кивнул, как будто понял, что ее приоритеты изменились. Эмме показалось, что он посмотрел на нее с большим уважением.

— Мы можем поехать в Малангу прямо отсюда. Но, по правде говоря, я так еще никогда не ездил.

— У вас есть карта?

— Я ими не пользуюсь, — заявил Дэниэл, всматриваясь вдаль по направлению к Малангу. — Я давно не бывал в этих местах, но некоторые участки мне хорошо знакомы еще с детства, когда я пас здесь скот. Есть вероятность, что мы не сможем тут проехать, однако рискнуть стоит. Так мы гораздо быстрее доберемся до Малангу.

— Тогда поехали.

Дэниэл достал с заднего сиденья машины канистру и залил в бак бензин, запах которого моментально распространился в воздухе. Эмма нетерпеливо поглядывала на часы.

Когда они наконец отъехали, Эмма обернулась. Маленькое розовое пятнышко виднелось на темно-сером фоне. Оно становилось все меньше и меньше и вскоре совсем исчезло.

Глава 4

Эмма облокотилась о дверь машины и опустила голову на ладонь. Равномерное покачивание «лендровера» и непрекращающийся гул мотора могли легко склонить ее в сон, если бы не сильные переживания этого дня, из-за которых перед ее глазами все время возникали яркие отчетливые образы.

Они объехали несколько глубоких оврагов, в одном месте им пришлось даже возвращаться. Однако ближе к вечеру местность постепенно начала меняться, превращаясь из плоской каменистой пустыни в поросший кустарником бушленд. Вдалеке показалась деревня масаев, куда Дэниэл и направил машину. Деревня представляла собой скопление серых земляных хижин внутри кольца из пыльного колючего кустарника. Тут же паслись небольшие группы ослов такого же серого цвета, как и все остальное вокруг. Когда они подъехали поближе, Эмма увидела коров и коз, а также овец с такой же рыжей шерстью и плоскими короткими хвостами, как у того ягненка, которого лечил Дэниэл. На фоне этого блеклого пейзажа яркими пятнами выделялись красные одежды пастухов. Проезжая мимо них, Дэниэл махнул им рукой в знак приветствия, и они в ответ подняли свои копья и длинные палки, которыми погоняли скот.

— Как здесь можно выжить? — спросила Эмма, когда деревня осталась позади. — Ведь тут нет ни еды для скота, ни воды для полива.

— Мы знаем как, — ответил Дэниэл с некоторой гордостью в голосе. — Мы умеем находить воду под землей и места, где растет трава. Выжить можно даже в ньика, в пустыне. Мы научились этому у наших братьев.

— Вы из племени масаев… — задумчиво произнесла Эмма, пытаясь представить Дэниэла в традиционных одеждах, с украшениями на шее и копьем в руке, как у тех пастухов, мимо которых они только что проехали. Это было и легко, и сложно одновременно. С одной стороны, Дэниэл так гармонично смотрелся в западной одежде и с айподом, проводок которого сейчас торчал у него из кармана. Более того, он окончил университет и занимался исследовательским проектом. Вместе с тем он был такого же высокого роста, как те масаи. Как и они, он держался прямо и с чувством собственного достоинства. Чего стоило одно его умение распознавать следы и то, с какой любовью он ступал босыми ногами по земле.

Улыбаясь, Дэниэл повернулся лицом к Эмме. Морщинки в уголках его рта стали еще глубже.

— Здесь неподалеку находится моя маньята. Там вся моя родня — мои братья, а также братья и сестры моих родителей, их дети — словом, много людей. Там живут и мои родители, — с особой теплотой в голосе и во взгляде сказал Дэниэл. — Если бы у нас было больше времени, я бы обязательно познакомил вас с ними. Но если уж туда ехать, нужно быть готовым к большому пиру.

Эмма вежливо улыбнулась в ответ. Она не ела с самого утра и явственно ощущала пустоту в желудке. Тем не менее она была рада, что им не суждено попасть на этот хваленый пир. Ей бы очень не хотелось выбирать между отказом от еды и риском подхватить бруцеллез от сырого молока. Она с тоской вспомнила о завтраке в том отеле, где они останавливались на ночь по дороге из Аруши. Там подавали яйца всмятку, гренки, теплые круассаны и джем из папайи. Белые накрахмаленные скатерти, аромат только что сваренного местного кофе, вазы с тропическими цветами и сама еда — все это, казалось, было из другого мира.

— Надеюсь, мы сможем перекусить в Малангу, — сказала Эмма. — Честно говоря, я проголодалась.

— Непременно, — заверил ее Дэниэл. — Но сначала нам нужно заехать в полицейский участок, ведь мы приедем уже под вечер. А пока что возьмите вот это. — С этими словами Дэниэл достал из отделения в двери машины пакет ирисок. — Это мой тайный запас, на крайний случай. Приходится прятать их от Ндугу.

При этом выражение его лица было достаточно серьезным, но в голосе звучали озорные нотки.

Эмма охотно взяла одну конфету. Развернув обертку, она положила ириску в рот и почти почувствовала, как сахар проникает в ее кровеносную систему и наполняет жизненной энергией.

— Скоро мы выедем на дорогу, — сказал Дэниэл. — Она проходит возле вершины вон того холма.

Подъехав к тому месту, на которое указал Дэниэл, они действительно увидели грунтовую дорогу, бледной лентой извивающуюся среди кустарника. Дэниэлу пришлось нажать на газ, чтобы переехать через земляной бугор и попасть на нее. Затем они повернули налево и поехали по сравнительно ровной поверхности. Дэниэл откинулся на сиденье, положив одну руку на руль. Через несколько километров они увидели впереди серебряную полоску реки. Почти не снижая скорости, Дэниэл направил машину прямо через реку, поднимая волны по обеим сторонам от колес. Эмма подумала, что, если бы за рулем сидел Саймон, она бы давно уже уцепилась руками за поручни, плотно прижимая ноги к полу. Но Дэниэл вел машину с такой уверенностью, что можно было ни о чем не беспокоиться. Казалось, что машина — это продолжение его тела, а местность вокруг — его родной дом, что, собственно говоря, было чистой правдой.

Вскоре они уже ехали мимо пыльных огородов с рядами кукурузы. По обеим сторонам дороги росли папайи и всклокоченные банановые деревья, а рядом стояли квадратные земляные хижины под ржавыми жестяными крышами. Услышав шум машины, люди поднимали голову, и Дэниэл каждый раз махал им рукой в знак приветствия.

— Вы знакомы со всеми этими людьми? — спросила Эмма.

— Нет, но если я с кем-то встречаюсь взглядом, мне нужно поприветствовать этого человека.

По мере того как пространство между хижинами уменьшалось, поселок становился все плотнее и плотнее. Вдоль дороги тянулись магазинчики с покрашенными фасадами и с решетками на окнах, в которых не было стекол. На улице было много людей и совсем мало транспорта, большую часть которого составляли старые автомобили и грузовики, но кое-где попадались и изрядно потрепанные минивэны. Эмма ждала, что вот-вот появятся какие-нибудь более приличные здания — двухэтажная администрация, офисы или гостиница. Однако узкая грунтовая дорога привела их на открытый квадратный участок голой земли, по периметру которого тянулись все те же торговые лавки. В глубине площади виднелась небольшая церковь, помеченная крестом, а рядом с ней — мечеть с зеленым куполом. Между ними стояла открытая трибуна, украшенная драпировкой из яркой ткани. На другой стороне площади она увидела вытянутое здание, сложенное из глинобитного кирпича. Небольшой участок перед зданием был огорожен выкрашенными в белый цвет камнями. Здесь же был установлен и флагшток, на котором понуро висел флаг Танзании.

Дэниэл проехал между двумя большими камнями, с помощью которых был обозначен вход, и припарковал машину возле главной двери. Затем он выключил двигатель и сказал:

— Ну, вот мы и приехали.

Потянувшись рукой на заднее сиденье, Дэниэл достал оттуда пару кожаных ботинок. Обувшись, он вылез из машины, не забыв прихватить с собой найденную сумку и желтый фонарик.

Эмма тоже вышла из машины, неся на плече собственную сумку. Стоя на одной ноге, Дэниэл пытался вытереть пыль с ботинок то об одну, то о другую штанину. Посмотрев на свою футболку, он усмехнулся:

— Да уж, не самый лучший вид для визита в полицию.

— По меньшей мере отряхните грязь от копыт того ягненка, — предложила Эмма, указывая рукой на пятна, но стараясь не дотронуться ненароком до его груди. — И клочки шерсти тоже.

Эмма наблюдала, как он отряхивает футболку, потом кивнула и одобрительно произнесла:

— Так-то лучше.

Пока они разговаривали, на капот их машины забрался мальчуган и сел сверху на запасное колесо.

— Он присмотрит за нашими вещами, — сказал Дэниэл и кивнул в сторону зеленой сумки Эммы. — Вы можете оставить ваши вещи в машине.

Эмма покачала головой и еще крепче сжала в руке ремень от сумки. Внутри, на самом дне сумки, была пластиковая папка, в которой лежали ее кредитные карточки, паспорт, билет на самолет, карта прививок и план экскурсионного маршрута. Естественно, у нее не было ни малейшего желания оставлять все свои документы на попечение незнакомого мальчишки.

Дэниэл пошел к входу в полицейский участок.

— Я потом переведу вам все, о чем я с ними буду говорить, — бросил он через плечо. — Офицеры полиции понимают английский, но объясняться будет легче на суахили.

Эмма хотела было запротестовать, но потом подумала, что ситуация слишком критическая, чтобы допустить возможность неправильного толкования.

Дэниэл толкнул дверь, испещренную следами от кнопок, на которых кое-где еще висели остатки выцветших на солнце объявлений.

Войдя в помещение, они увидели полицейского, который, сидя за деревянным письменным столом, склонился над большой разлинованной тетрадью. Рядом с ним в беспорядке лежала груда документов, высыпавшихся из толстой папки. Когда Эмма с Дэниэлом подошли к нему, он отложил ручку в сторону, поднял голову и окинул их пристальным взглядом. Затем он положил обе руки на стол и, опершись на них, привстал с места. Это был высокий грузный человек. Его черная кожа почти сливалась с темно-зеленой униформой и темно-красным беретом, подчеркивая угрюмую атмосферу власти.

— Чем могу служить? — осведомился он, обращаясь к ним обоим. При этом он взглянул на часы, как будто намекая, что рабочий день уже почти закончился.

Положив на стол найденную сумку и фонарик, Дэниэл спокойно и уверенно начал рассказывать о происшедшем. Эмма напряженно вслушивалась в его речь, испытывая при этом иррациональное чувство, что ей удастся понять разговор, если она будет достаточно внимательной. Тем временем собеседники перешли на более резкие тона, и Эмма начала беспокоиться, осознавая, какой подозрительной должна была показаться полицейскому их история. Ведь они с Дэниэлом трогали могилу и тем самым могли уничтожить улики в том случае, если это все-таки было убийство. Оставалось только гадать, чем эта история обернется для них обоих. За плечом полицейского был виден тусклый коридор, по обеим сторонам которого шли решетки от потолка до пола. Глядя на них, Эмма вспомнила недавние рассказы об иностранных туристах, угодивших в тюрьму по обвинению в контрабанде наркотиков. Вспомнив о целом пакете таблеток морфия, Эмма поспешила отвести взгляд от решеток. Справа от нее было окно, выходившее на площадь. Она увидела, как двое мужчин снимают драпировку с трибуны и аккуратно сворачивают ткань в рулоны. Скорее всего, днем здесь проходило какое-то общественное мероприятие.

Полицейский удалился в соседнюю комнату, и Дэниэл ободряюще улыбнулся Эмме. Затем полицейский вернулся, держа в руке карту. Разложив карту на столе, он повернул ее таким образом, чтобы Дэниэл мог видеть.

Нахмурившись, Дэниэл склонился над картой и стал задумчиво водить пальцем по бумаге. Полицейский, по всей видимости, тоже был в растерянности.

— Мы оба знаем этот район, — сказал Дэниэл, обращаясь к Эмме. — Он понимает, о каком месте идет речь, но нужно найти его на карте, чтобы показать другим.

Эмма посмотрела на карту через плечо Дэниэла. Это была специальная геодезическая карта с множеством деталей, которые могли сбить с толку человека, не пользующегося такими вещами. Кольцо из плотно расположенных контурных линий указывало на вулкан, а плоская пустыня выглядела как светло-бежевое пятно без каких-либо отметин. Эмме не составило труда различить маршрут, по которому они ехали, а также место импровизированной могилы.

— Это здесь, — уверенно произнесла она, поставив палец на карту.

— А вы, оказывается, эксперт — с улыбкой пробормотал Дэниэл.

По всей видимости, он был снова приятно удивлен поведением Эммы. Ей внезапно стало интересно, часто ли он общается с белыми женщинами и какие они.

— Я живу с геологом, — объяснила она. — У нас дома на стенах висят карты вместо картин.

Дэниэл положил руку на карту, закрыв ладонью место могилы, и снова обратился к офицеру. Эмма поняла, что он описывает ему эту местность.

— Он понимает, что это очень срочно? — осведомилась Эмма.

Офицер строго посмотрел на нее и сказал:

— Да, это очень срочно. Я сейчас же буду звонить в Арушу. — Он прекрасно говорил по-английски, хотя и с сильным африканским акцентом. — Завтра же на рассвете мы начнем поиски — на земле и с воздуха. Не волнуйтесь. Я позабочусь о том, чтобы все было сделано на самом высоком уровне. Как только будет установлено гражданство умершей женщины, мы подключим посольство. Они, в свою очередь, свяжутся с ее близкими родственниками, например с ее мужем — отцом ребенка.

— Вам уже приходилось организовывать подобные поиски? — удивилась Эмма.

— Был один случай два года назад. Потерялся американец. Хотел пешком пересечь всю Африку. — Офицер неодобрительно покачал головой. — Но его быстро нашли.

С этими словами он свернул карту и вышел из комнаты.

— Вы сказали ему про верблюдов? — полушепотом спросила Эмма.

— Да, конечно, — ответил Дэниэл. — Он говорит, что во время поисков потребуется грузовик, который имеется у них в участке. А потом они приедут и заберут животных.

Эмма почувствовала облегчение. Все понемногу улаживалось. Полицейский внушал ей доверие, и она не сомневалась, что поиски будут организованы на подобающем уровне. С высоты легкого самолета пустыня должна выглядеть как открытая книга, и, если девочка еще жива и находится в пустыне, они обязательно ее увидят. Вспомнив одинокую могилу посреди пустыни, Эмма почувствовала, что ее моральный долг выполнен.

— На сегодня вы можете быть свободны, — сказал вернувшийся в кабинет офицер. — Но послезавтра, в пятницу, вы оба должны явиться сюда.

Эмма нахмурилась.

— Простите. Я, наверное, неправильно вас поняла.

— Завтра приедет старший инспектор из Аруши. Он, естественно, будет очень занят организацией поисков, но на следующий день он сможет взять у вас показания. Вы должны приехать после обеда, в три часа.

Эмма хотела было возразить: ей надо ехать к вулкану Нгоронгоро, ведь если она не явится туда вовремя, вся группа уедет без нее. Но, взглянув на офицера и прочитав безапелляционность на его лице, она лишь покорно кивнула.

Дэниэл направился к выходу, и Эмма последовала за ним. Когда они вышли на улицу, она спросила:

— Нам действительно нужно будет приехать сюда в пятницу?

— Обязательно, — твердо произнес Дэниэл. — С полицией лучше не спорить. Если полицейским покажется, что мы ведем себя неуважительно по отношению к ним, то нам наверняка придется пожалеть об этом.

Идя к машине, он указал рукой на противоположную сторону площади. Эмма подняла голову и увидела возвышающуюся над домами красно-белую вышку мобильной связи. Наверное, она была слишком поглощена своими мыслями и не обратила на нее внимания раньше. Это было странно, потому что конструкция явно выбивалась из общего контекста.

— Здесь должен быть хороший сигнал. Можете сделать несколько звонков, — сказал Дэниэл.

Эмма непонимающе посмотрела на него, но быстро пришла в себя и ответила:

— Да, конечно. Мне нужно связаться с туристической компанией.

— И с мужем, вероятно, тоже, — предположил Дэниэл.

Эмма подумала, что, возможно, настало время объяснить ему, что они с Саймоном не женаты, а просто живут вместе, хотя, с другой стороны, какая разница.

— Не стоит его беспокоить. Он сейчас в экспедиции и даже не узнает, что у меня каким-то образом поменялись планы.

Дэниэл кивнул, но, по всей видимости, ответ Эммы слегка удивил его. Когда они подошли к машине, мальчишка, который оставался за сторожа, помахал им рукой, при этом продолжая сидеть на своем месте и болтая худыми ногами. Дэниэл потянулся в карман за мелочью. Солнце уже клонилось к горизонту. Пыльные снопы света мягко ложились на утрамбованную поверхность площади. Дети в синей школьной форме босиком гоняли самодельный футбольный мяч. Между ними, виляя рулем, проехал мужчина на велосипеде, а за ним по пятам вприпрыжку бежала большая собака. Женщины в ярких одеждах, многие с детьми на спине, бродили по улице, заглядывая в магазины, и повсюду слышалась их веселая болтовня. Никто никуда не спешил. Везде царила атмосфера мира и покоя. Это не то место, где кто-то будет сильно волноваться об одном-двух потерянных днях. Эмме вспомнилась наклейка на бампере «лэнд крузера», на котором она ехала вместе с Мози. На ней было написано: «В Африке нет места спешке». Когда Эмма увидела ее в первый раз, она предположила, что таким образом компания, которая организовывала сафари, как бы заранее предупреждала своих клиентов, чтобы те не ждали от них особой пунктуальности. Теперь же она поняла, что в этой фразе заключена суть здешнего уклада жизни.

Она вздохнула и провела рукой по волосам. Дэниэл ясно дал ей понять, что у нее нет другого выбора. Оставалось только принять то лучшее, что имелось в сложившейся ситуации. Во всяком случае она из первых рук узнает результаты завтрашних поисков. Ей представилось, как они приедут в пятницу в участок и увидят найденную девочку, живую и здоровую, ожидающую приезда папы или других родственников, которые смогут ее утешить.

Дэниэл припарковал машину возле одного из домов на другом конце площади. Стены этого здания были очень низкие, а зияющие пустоты в них даже не потрудились застеклить. Над дверью, выкрашенной в ярко-желтый и зеленый цвета, висела написанная от руки вывеска: «Салаам кафе».

— Перекусим здесь, — сказал Дэниэл. — А потом поедем на станцию ночевать.

Эмма молча посмотрела на Дэниэла, шокированная самой мыслью о том, что ей придется провести ночь в доме, где умерла Сьюзан. Она огляделась по сторонам, но ничто вокруг не напоминало по виду отель. Оставалась единственная надежда, что где-то в городе есть чуть более приличный район, который она еще не видела. Она бы согласилась даже на самую простую гостиницу, только бы не ехать на станцию.

— Я могу остановиться где-нибудь здесь, в Малангу?

Дэниэл покачал головой.

— Боюсь, что вам, как иностранке, здесь остановиться негде. Нам придется возвратиться на станцию.

В его глазах читалось сочувствие, как будто он понимал, насколько тяжело это было для Эммы.

Эмма молча сжала губы, напоминая самой себе, что станция — это всего лишь здание, построенное из дерева и кирпича. Она может переночевать там. Никаких проблем. Все, что ей нужно сделать, — это поставить разум и факты над чувствами и эмоциями, а это она как раз умела делать благодаря опыту, приобретенному в институте. Начальник лаборатории давным-давно вбил ей в голову одну простую мысль: эмоции должны быть отставлены в сторону, иначе пострадает трезвость рассуждений. Эмма выдавила из себя улыбку.

Дэниэл улыбнулся ей в ответ.

— Я буду рад, если вы поможете мне с верблюдами. Их нужно будет сегодня покормить.

— Да, конечно, — ответила Эмма так, будто она все время помнила о них.

Ей давно не приходилось заботиться о животных. После того как у нее забрали котенка, она отказывалась заводить нового питомца. А когда она начала жить с Саймоном, эта мысль и вовсе никогда не возникала в ее голове. И она, и он просто хотели быть свободными.

Дэниэл вылез из машины и махнул рукой Эмме, чтобы та следовала за ним. Когда она захлопнула дверь, к ним уже, запыхавшись, подбегал тот самый мальчуган, который сторожил их машину возле участка. Он тут же занял свое место на капоте.

Дэниэл первым вошел в кафе и подвел Эмму к одному из высоких стульев, стоявших возле деревянной барной стойки, выкрашенной в белый цвет.

— Подождите, пожалуйста, здесь. Я скоро вернусь, — сказал Дэниэл и скрылся в дверном проеме слева от стойки.

Эмма села на стул, на всякий случай не снимая сумку с плеча. Облокотившись о барную стойку, она опустила подбородок на ладонь и окинула взглядом обстановку. В кафе стоял холодильник, заполненный бутылками с пивом, кока-колой и другими газированными напитками. Но из всей еды она увидела только пару кусков вареной курятины и несколько самос, которые были выложены на витрине без холодильника. По всей видимости, они пролежали так уже целый день. С таким же успехом их можно было хранить в инкубаторе для бактерий. Эмма подумала, что она ответит Дэниэлу, когда он предложит ей ими поужинать.

Она прихлопнула комара, который звенел возле ее левого уха. Достав из сумки средство от насекомых и прикрыв глаза рукой, она опрыскала им лицо и волосы. После этого она опустила рукава рубашки и подняла воротник. На другой стороне площади виднелся полицейский участок. Эмма представила, как офицер сейчас сидит на телефоне и что-то отмечает в своей записной книжке.

Эмма достала телефон, но никаких новых сообщений ей не приходило. Приехав в Африку, она первым делом купила сим-карту местного оператора — Vodacom — и отправила свой номер помощнице по лаборатории. Она почувствовала, насколько далеко она сейчас от своего привычного мира. На секунду она представила, что звонит Саймону — как это предполагал Дэниэл, — но тут же поняла, что не сможет этого сделать. В данный момент Саймон пребывал в своем собственном мире — в Антарктиде. В воображении Эммы это место рисовалось как нечто белое, холодное и пустое. Где-то на самом краю земли. Они могли писать другу письма по электронной почте и делать звонки по спутниковой связи. Но каждый раз, когда Эмма ему звонила, Саймон казался слишком поглощенным своими мыслями. У нее создавалось впечатление, будто она, пытаясь поговорить с ним, выдергивает его из собственного мира, в котором ему было комфортно. Эмма осознавала, каково это — быть полностью погруженным в работу, и поэтому старалась побыстрее закончить разговор. Понимая, что Саймону гораздо удобнее общаться при помощи электронной почты, она усмехнулась и взглянула на телефон. Эмма представила, что скажет Саймон, если она все-таки позвонит ему и расскажет, что с ней произошло. Он поразится тому, каким образом она позволила ввязать себя в подобную историю. Саймон свято верил в то, что люди не должны вмешиваться в чужие дела. «Это упрощает жизнь, — неоднократно повторял он Эмме. — А если начать размывать границы, то проблем не оберешься. Как на работе, так и в обычной жизни».

Отставив в сторону мысли о Саймоне, Эмма полистала свой ежедневник и нашла телефон туристической компании Seronera Lodge. Позвонив туда, она объяснила, что по не зависящим от нее причинам она опаздывает на сафари.

— Не беспокойтесь, мадам, — ответил ей секретарь. — Вы можете присоединиться к сафари в Нгоронгоро. Я всех предупрежу.

Эмма положила телефон обратно в карман, и тут появился Дэниэл. С ним был парнишка в порванной майке, который нес две тарелки, доверху наполненные рисом. Они казались слишком тяжелыми для его худых детских рук, но он шел достаточно уверенно.

Эмма последовала за ними к одному из столиков. Мальчик поставил одну тарелку перед ней, а вторую — перед Дэниэлом и неторопливо направился в сторону барной стойки.

Рис был приготовлен на индийский манер, с множеством специй, вперемешку с кусочками мяса и овощей. Блюдо выглядело так, будто его только что приготовили; от тарелки поднимался приятный аромат. И тарелка, и прибор сверкали чистотой. Эмма почувствовала приступ голода.

— Эта еда не из кафе, — пояснил Дэниэл. — Жена хозяина приготовила рис для своей собственной семьи, и я попросил ее поделиться с нами. Я объяснил ей, что вам нужно быть предельно осторожной с едой.

— Спасибо за заботу, — с благодарностью ответила Эмма.

Она вдруг поняла, что уже давно никто из мужчин не заботился о ней таким образом. И не потому, что Саймон уезжал на целые месяцы в экспедиции: просто их отношения твердо базировались на равном партнерстве. Предполагалось, что каждый из них способен полностью позаботиться о себе самостоятельно. Точно так же обстояло дело и с ее коллегами по институту.

— Что будете пить? — спросил Дэниэл. — Кока-колу? Пиво?

— Пожалуй, пиво, — ответила Эмма. — Кстати, я заплачу за нас обоих.

Дэниэл принял ее предложение кивком.

— Какое вам пиво — «Таскер», «Килиманджаро» или «Сафари»?

— Вы говорите как настоящий эксперт. Выбирайте на ваш вкус.

Дэниэл махнул рукой мальчику и крикнул:

— Килиманджаро мбили!

Повернувшись к Эмме, он сказал:

— Это танзанийское пиво. Некоторым нравится «Таскер», но его делают в Кении.

Мальчик принес две бутылки, зажав оба горлышка между пальцами одной руки. Поставив их на стол, он мастерски снял с них крышки открывалкой, которая висела у него на шнурке на шее. Для своего юного возраста он делал это с поразительной уверенностью и профессионализмом.

— Сколько тебе лет? — поинтересовалась Эмма.

— Уна миака мингапи? — перевел Дэниэл.

Мальчик показал на пальцах — шесть.

— Ты отлично справляешься, — похвалила его Эмма.

Дэниэл перевел комплимент, но при этом покачал головой.

— Теперь он попросит больше чаевых.

Он собирался уже отправить мальчугана прочь, но снова заговорил с ним, как будто что-то вспомнив. Мальчишка оживился и принялся увлеченно рассказывать. Дэниэл, в свою очередь, нагнулся, чтобы посмотреть возведенную на площади трибуну.

Когда они закончили беседу и мальчик побрел обратно на свое место, Дэниэл обратился к Эмме:

— Я спросил его, что здесь происходило днем на площади. Он рассказал, что сюда приезжал очень важный человек — Джошуа Лелендола, министр внутренних дел.

Эмма постаралась сделать вид, будто она впечатлена этим известием. По всей вероятности, сам Дэниэл питал глубокое уважение к этому политику. Более того, кто-то приложил немалые усилия, чтобы так украсить трибуну. Скорее всего, в этой стране политики интересны гражданам больше, чем в Австралии.

— Джошуа — мой одноклассник, — продолжал Дэниэл. — Он тоже масаи, как и я. И к тому же мой лучший друг. — Тут в его голосе послышалось разочарование: — К сожалению, он здесь больше не живет. Сейчас он все время в Дар-эс-Саламе.

Тут Дэниэл вспомнил про еду и жестом пригласил Эмму начать трапезу.

Как только она попробовала на вкус первую ложку, он наклонился вперед, ожидая ее реакции. Эмма видела, как он еле сдерживается, чтобы не улыбнуться. Она заметила у него такую привычку — сдерживать улыбку, плотно сжимая губы, и затем резко ее отпускать. В такие моменты его лицо полностью преображалось.

— Невероятно вкусно! — воскликнула Эмма.

Дэниэл широко улыбнулся, а Эмма в это время съела вторую ложку пилау, прикрыв глаза от удовольствия. Рис был приправлен кардамоном и гвоздикой, а сочные кусочки куриного мяса имели насыщенный вкус.

Эмма ела с аппетитом, останавливаясь только для того, чтобы сделать пару глотков пива прямо из бутылки. Вскоре весь рис был съеден, а пиво почти выпито.

Когда она посмотрела в окно, то удивилась, как много прошло времени. Вся площадь практически полностью лежала в тени, и солнечный диск уже скрылся за зданиями. День подходил к концу.

Это был ее тридцать второй день рождения.

— У меня сегодня день рождения, — неожиданно для самой себя сообщила Эмма.

— Прямо сегодня?

— Да.

Он поднял свою бутылку пива как для тоста и напел известную песенку:

— С днем рождения тебя!

В этот момент от него исходило ощущение полной расслабленности и беззаботности. Эмма улыбнулась в ответ. Сейчас ей было легко представить его в образе студента, наслаждающегося жизнью в Дар-эс-Саламе. Несмотря на то что Дэниэл определенно отличался от всех мужчин, которых она знала, сейчас в нем проскользнуло что-то, что сближало его с ними. Ей было легко с ним, и она чувствовала, что ему тоже нравится общаться с ней. Впечатления, полученные ими за весь прошедший день, были настолько сильными, что порой самые близкие друзья не испытывают такое и за всю жизнь, и они не могли не сблизить их. Эмма тоже подняла свою бутылку в ответ на тост.

— За вас, — сказал Дэниэл. — Такой день рождения не скоро забудешь. Ужин в «Салаам кафе»… Прошу прощения, что мы сегодня без торта!

Эмма засмеялась.

— Ничего страшного. Я все равно такое не ем.

Дэниэл удивленно вскинул брови:

— Первый раз слышу, чтобы кто-то отказывался от праздничного торта.

Эмма хотела было объяснить ему, что она на самом деле любит сладкое, но старается есть его как можно меньше, однако не стала ничего говорить и просто сделала еще один глоток пива. Внезапно ей захотелось рассказать Дэниэлу, почему она решила сюда приехать.

— Я давно пообещала самой себе, что в год, когда мне исполнится тридцать два, я поеду в Танзанию и найду станцию, на которой работала мама. Ей было столько же лет, когда она умерла… — Как только Эмма начала говорить на эту тему, слова, казалось, сами полились из нее. — Я думала, что эта поездка как-то поможет мне забыть ее. Покончить со всеми этими тяжелыми воспоминаниями. Чтобы перестать тосковать и думать о ней все время. Я должна этому научиться.

Эмма замолчала и посмотрела на Дэниэла. Она ожидала увидеть смятенное или сочувствующее выражение, которое ей доводилось видеть много раз на лицах других людей. В конце концов, со смерти Сьюзан прошло много лет. Сколько же можно тосковать?

Однако Дэниэл лишь покачал головой.

— Она была вашей матерью. Она подарила вам жизнь. Вы должны хранить память о ней.

Эмма молча смотрела на стол и мокрые круги от бутылок на давно не лакированной столешнице. Простые слова Дэниэла запали ей в душу. По его мнению, ей даже не следует пытаться забыть Сьюзан. От этой мысли Эмма почувствовала большое облегчение. Как будто ее только что освободили от почти невыполнимого задания. Но тут перед ее глазами всплыло лицо Саймона. Она знала, что он придерживается абсолютно противоположного мнения. Он отговаривал Эмму от визитов к психологу, с которым она хотела поговорить о матери, — по его мнению, возвращение к прошлому ни к чему хорошему не приводит. Он даже пытался убедить ее избавиться от сумки с вещами Сьюзан, которую она хранила все эти годы. Однажды он застал Эмму, когда она примеряла старое свадебное платье матери, и это его почти рассердило. Его собственное детство, проведенное между двумя враждующими родителями, каждый из которых был не лучше другого, тоже нельзя было назвать счастливым, и Саймон отреагировал на эту ситуацию просто: безапелляционно ушел из семьи. Он практически не общался со своими родителями и утверждал, что наконец-таки стал полностью свободным от них. Он хотел, чтобы Эмма тоже обрела свободу, — именно в этом он видел смысл ее поездки в Африку. Именно по этой причине Эмма чувствовала себя немного виноватой, как будто она нарушила договор. Вместе с тем она еще не была уверена в том, что подход Саймона целиком ошибочен. Ведь чем дольше она будет помнить о матери, тем дольше будет нести в себе щемящую боль утраты. Эмма чувствовала, что она безнадежно запуталась между потребностью помнить и желанием забыть.

— Я вижу, что вы восхищаетесь своей матерью, — продолжал Дэниэл с такой уверенностью, будто его слова являлись непреложной истиной. — Вы пошли по ее стопам и посвятили этому всю свою жизнь. Я помню, вы говорили, что тоже занимаетесь медицинскими исследованиями.

— Да, занимаюсь. Но это не идет ни в какое сравнение с тем, что делала она. Я ни за что не соглашусь поехать в экспедицию по первому же зову, причем так далеко от дома. Я не такая смелая, как она. — Эмма пристально посмотрела на Дэниэла. — Вы тоже очень смелый. Работаете почти в одиночку в полевой лаборатории на станции. У нас в институте мы работаем с особо опасными вирусами четвертого уровня только в специальных лабораториях, в герметических камерах с отрицательным давлением. Мы используем специальную одежду, а за плечами у нас кислородные баллоны. А после этого мы должны тщательно вымыться под горячим душем.

Дэниэл печально улыбнулся.

— Боязнь заразиться вирусом Оламбо отнюдь не самая большая наша проблема. Мы были бы только рады найти его.

— Что вы имеете в виду?

— Наша цель — узнать, где прячется вирус между вспышками эпидемий. Должно быть, это какое-то животное или насекомое, которое является переносчиком вируса, но само ему не подвержено. Мы отлавливаем диких животных и берем у них кровь на анализ: крыс, блох — всех подряд… — Тут Дэниэл развел руками. — И ничего. Мы до сих пор ничего не нашли.

— И пока не найдете, нет никаких шансов избежать новой эпидемии.

— Именно так. Последняя вспышка была в 2007 — в том же году, когда произошло извержение вулкана Ол Доиньо Ленгаи. Тогда от лихорадки умерло очень много людей. — Голос Дэниэла моментально потух, и Эмма заметила, как помрачнело его лицо, точно так же, как и тогда, возле могилы. — Умирали не только старики и дети, но и крепкие молодые люди. Заразиться мог каждый. — Дэниэл посмотрел Эмме в глаза. — Я не знаю, много ли вам известно о лихорадке Оламбо. Это очень тяжелая смерть.

— Ну, я изучила все случаи, зафиксированные Североамериканским эпидемиологическим центром. Я знаю, что первым симптомом является боль в горле, резь в глазах, мышечная и головная боли. Вскоре после этого человек покрывается сыпью. Горло воспаляется настолько, что по виду напоминает открытую рану. Затем начинается кровотечение. — Эмма столько раз перечитывала официальные отчеты о лихорадке Оламбо, что могла цитировать их почти дословно. — Кровь может сочиться из ранок от уколов, из десен. У женщин может начаться сильное маточное кровотечение. В конце концов человек впадает в кому и у него отказывают все органы. Смертность составляет около восьмидесяти процентов. По сути, человек умирает от внутреннего кровотечения. Как вы уже говорили, источник вируса до сих пор не найден, но он может передаваться через кровь, слюну, рвотные массы и другие жидкости.

Дэниэл молча смотрел на нее в течение нескольких секунд, а затем кивнул.

— Да, все так и происходит, как вы рассказали. Когда вспыхивает эпидемия, все панически боятся заразиться. Это неудивительно, поскольку сложно избежать контакта с человеком, который так сильно истекает кровью. Если кто-то в семье заболевает, иногда все остальные просто убегают из дома и оставляют его умирать в одиночестве. Это ужасно.

Эмма опустила глаза.

— То же самое произошло и с моей матерью. Я узнала это по архивным материалам. Ее коллега уехал со станции, стараясь договориться, чтобы маму эвакуировали. А местный помощник сразу же сбежал. Некому было даже подать ей обезболивающее или глоток воды. Она умерла в полном одиночестве. — Эмма посмотрела на Дэниэла. — Позже ее тело нашли в спальне на станции.

— Да, я слышал об этом, — с сочувствием произнес Дэниэл. — Но… знаете что? Она не была в полном одиночестве.

— Что вы хотите этим сказать? — удивилась Эмма.

— Когда я только приехал на станцию, чтобы начать свое исследование, я обнаружил на стене в спальне фотографию. Она висела прямо возле кровати таким образом, что ее можно было видеть, даже не поднимая головы с подушки. Это фотография маленькой девочки… — Его голос стал мягче. — Я думаю, что это вы.

Эмма с трудом проглотила комок в горле. Сьюзан всегда брала фотографию дочери в экспедиции и обычно хранила ее под подушкой.

— Что вы сделали с фотографией? — почти шепотом спросила Эмма.

— Те, кто работал на станции до меня, не трогали ее, и я тоже оставил ее висеть, как и прежде. Такое впечатление, будто ей там самое место. Когда мы вернемся на станцию, я вам покажу.

Эмма молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. У нее возникло ощущение, будто ей неожиданно сделали подарок. Подумать только: она сможет увидеть и даже потрогать эту фотографию — доказательство того, что она в какой-то степени была рядом с матерью, когда та находилась при смерти. Даже если ничего больше не выйдет из предпринятой ею поездки в Танзанию, одна эта находка стоит всего.

— Сейчас в этой комнате спит Ндугу, — добавил Дэниэл. — А я сплю в пристройке во дворе, можно сказать, в сарае.

Эмма с удивлением посмотрела на него. Насколько она помнила, на станции было всего лишь два основных помещения: лаборатория и комната напротив. Всю остальную территорию занимали пристройки. По ее представлениям, единственную нормальную комнату должен занимать начальник лаборатории, а не его помощник. Как правило, ученые ревностно относятся к своему статусу.

— Мне нравится спать в маленькой комнате, — добавил Дэниэл, как будто угадав ее мысли. — Чувствую себя более комфортно. — Он внимательно посмотрел на Эмму. — Эта комната сейчас убрана в ожидании приезда Ндугу из Аруши. Мне кажется, что для вас это самое подходящее место на станции. Но если хотите, мы можем поменяться.

Эмма в ужасе открыла рот, внезапно осознав, почему Дэниэл предложил ей поменяться комнатами. Она попыталась представить, каково это — остановиться на ночь в той же самой комнате, где умерла ее мать. И более того — постараться уснуть. Эта мысль показалась ей просто чудовищной, и она уже хотела было попросить Дэниэла пустить ее в свою комнату, в каком бы она ни была состоянии. Но затем какое-то внутреннее чувство побудило ее отказаться от этой идеи. Эмме стало интересно, каково это — лечь на том же самом месте, где раньше спала Сьюзан. Смотреть на потолок и видеть то, что видела она. Слышать те же самые звуки, вдыхать те же самые запахи…

Пока Эмма мучительно раздумывала над выбором, она смотрела на Дэниэла, который спокойно и терпеливо ждал ее ответа. Ей вспомнился тот полный уважения взгляд, которым он одарил ее в момент, когда она сказала, что они должны ехать прямиком в Малангу. Ей захотелось снова почувствовать на себе этот взгляд. Она не сомневалась, что он придаст ей сил.

— Я думаю, мне лучше остаться в комнате моей матери, — после довольно продолжительной паузы произнесла Эмма.

Дэниэл медленно кивнул, как будто понимая, какая борьба чувств только что разыгралась у нее в душе. Затем он встал из-за стола и подозвал мальчика-официанта, чтобы тот убрал тарелки.

Основная дорога из Малангу была широкой и ровной, особенно по сравнению с той местностью, через которую они ехали днем. Темнота, казалось, со всех сторон окутывала машину, неохотно расступаясь только под светом фар. Они молчали, машина то и дело подпрыгивала на ухабах. Скачущий свет фар действовал почти гипнотически. Эмма незаметно для себя задремала, когда вдруг услышала голос Дэниэла:

— Вы не против, если я буду слушать музыку? Это не даст мне уснуть.

Эмма вспомнила про то, что у Дэниэла в кармане был айпод.

— Конечно. Если хотите, я могу повести машину вместо вас.

Эмма подумала, что Дэниэл целый день был за рулем и наверняка уже сильно устал. Но, предложив свою помощь, она с недоверием покосилась на неосвещенную приборную доску и на коробку передач, на которой от времени стерлись уже все обозначения.

— Учиться ездить на этой развалюхе в темноте слишком опасно. Я лучше буду слушать музыку, а вы можете пока вздремнуть. — Дэниэл вытащил из кармана наушники вместе с серебристым айподом. Распутав провода, он надел наушники, и его тело сразу же как будто наполнилось новой энергией, а голова начала двигаться в такт музыке, которую Эмма не слышала.

Спустя несколько минут Эмма наклонилась к Дэниэлу и спросила, какую музыку он предпочитает. Она даже не предполагала, какой ответ может услышать. Местная эстрада наподобие той, что она слышала в такси по дороге из аэропорта в Арушу? Или же классическая музыка, к которой Дэниэл мог пристраститься, будучи студентом?

Дэниэл взял один из наушников и протянул его Эмме. Она пересела на среднее сиденье, чтобы можно было достать до провода. Ее плечи были совсем рядом с плечами Дэниэла, но не касались их. Прижав наушник к уху, она внимательно вслушалась в музыку, которая отличалась от всего, что она слышала раньше. Это была смесь американского рэпа, рэгги и традиционных африканских песнопений. Единственный вокалист наполовину проговаривал, наполовину пропевал слова, которые были, скорее всего, на суахили.

— Это танзанийский хип-хоп, — сообщил Дэниэл, широко улыбнувшись и обнажив свои белоснежные зубы, которые были видны даже в темноте.

— Правда? — изумилась Эмма.

— Танзания — это родина африканского хип-хопа, — добавил Дэниэл. — В Дар-эс-Саламе я довольно часто ходил по клубам и слушал такую музыку. Этого исполнителя зовут Насанго. Он родом из этих мест. Ему подпевают мужчины из племени масаев.

— О чем он поет? — спросила Эмма.

— О проблемах, с которыми сталкиваются бедные и покинутые всеми люди. О том, как они уповают на силу Ол Доиньо Ленгаи — Горы Бога.

Гора Бога.

В темноте вулкана не было видно, но Эмма хорошо помнила, как он выглядит днем. Возвышаясь до самого горизонта, гора внушала почти священный трепет, который невозможно было бы признать, а тем более логически объяснить, прибегая к научным знаниям Саймона.

Эмма закрыла глаза и позволила музыке проникнуть внутрь себя. Музыкальный ритм перекрывал подпрыгивающие движения машины. Благодаря небольшому расстоянию между их плечами Эмма почувствовала, что тот же самый ритм наполняет и тело Дэниэла.

Вскоре голос солиста стих, на передний план вышли традиционные песнопения масаев. Эмме показалось, что их сильные и мужественные голоса вливаются в темноту ночи и разносятся далеко вокруг.

Дэниэл уверенно вел машину до самой станции. Когда он наконец выключил фары, глаза Эммы постепенно привыкли к темноте, и при слабом сиянии полумесяца она разглядела очертания «лэнд крузера».

— Мози, скорее всего, отправился ночевать в деревню, — сказал Дэниэл. — Придет утром.

Он достал фонарик из кармана в двери машины, открыл багажник и посветил Эмме. Из багажника они оба достали по охапке травы, купленной по дороге у фермера, который вез ее к себе домой на ручной тележке. Эмма заплатила за целую вязанку травы, надеясь, что ее хватит верблюдам по меньшей мере на несколько дней.

Спотыкаясь, она зашагала по тропинке к дому. На одном плече у нее висела сумка, а обе руки были заняты охапкой сухой травы, которая неприятно царапала запястья. Подойдя к проволочной сетке забора, они услышали громкий рев верблюдов. Самих животных не было видно — можно было разглядеть лишь их темные тени. Почему верблюды ревели, Эмма не могла понять — то ли затосковали в одиночестве, то ли что-то напугало их, то ли они просто проголодались.

Дэниэл открыл калитку, и они оба зашли во внутренний двор. Он тут же заговорил с животными, стараясь их успокоить. Послышался шорох — это Дэниэл бросил на землю свою охапку травы. Затем Эмма услышала скрип открывающейся двери, которая тут же с грохотом захлопнулась. Через некоторое время до Эммы донеслось содрогание включившегося дизельного генератора, и над дверью, выходившей на задний двор, загорелась лампочка, осветив весь двор.

Эмма пошла к тому месту, где стояли верблюды. Она увидела, что Дэниэл положил охапку травы в тачку.

— Отдайте им свою траву, — сказал Дэниэл. — А ту, что в тачке, оставим на потом.

Эмма разбросала траву по земле и отступила на шаг назад. Уткнувшись мордой в траву и листья, верблюдица принялась жадно поглощать еду, держа свою раненую ногу слегка на весу. Тем временем ее детеныш игриво разбрасывал траву мордой.

Дэниэл подошел и встал рядом с Эммой. Несколько минут спустя верблюдица насытилась и поковыляла к ним. Не обратив никакого внимания на Дэниэла, она повернула голову к Эмме, понюхала ее волосы и потерлась своими пухлыми бархатистыми губами о щеку Эммы.

— Вы ей понравились, — с улыбкой произнес Дэниэл. — Потому что вы женщина, причем белая. Она думает, что теперь она принадлежит вам.

Эмма улыбнулась. Что ни говори, приятно осознавать, что ты нравишься такому крупному животному.

— Что с ними будет делать полиция?

— По идее, их должны держать до тех пор, пока не найдется законный хозяин. Но это может занять некоторое время, а за животными нужно ухаживать. Поэтому я думаю, что их сразу же продадут. Верблюжонок уже достаточно взрослый, и его можно продать на рынке. А покалеченную верблюдицу отдадут в питомник львов.

— Питомник?

Дэниэл замялся и потом с некоторой осторожностью продолжил:

— Тут в окрестностях живет один пожилой англичанин. Он держит питомник львов — выхаживает осиротевших львят, а когда они вырастают, выпускает их обратно на волю.

— А зачем ему верблюды?

— Ему нужно чем-то кормить своих животных. Кроме того, когда взрослые львы приходят навестить его, он тоже угощает их мясом. Поэтому он покупает старых и покалеченных верблюдов.

Эмма встрепенулась.

— Вы хотите сказать, что ее убьют?

— Боюсь, что так, — ответил Дэниэл. — Это Африка. Здесь выживает сильнейший.

Эмма повернулась к верблюдице, которая высоко держала голову и, прикрыв глаза от удовольствия, пережевывала травяную жвачку. С ее подбородка стекала зеленая от травы слюна.

— Мы можем как-то подлечить ее ногу? — спросила Эмма, на что Дэниэл кивнул.

— Я сейчас обработаю рану антисептиком, а завтра займемся более тщательно.

Он откатил тачку с травой в небольшой огороженный участок двора, чтобы верблюды ее не достали, а затем скрылся в одной из пристроек, чтобы взять нужные медикаменты. Тем временем Эмма наполнила два ведра водой из бака и осторожно, чтобы не расплескать, поднесла их животным. Пока верблюдица пила, Дэниэл приподнял ее ногу, выдавил мазь на рану и втер ее большим пальцем.

— До утра этого будет достаточно, — сказал он и зевнул, прикрыв рот предплечьем. — Я очень устал, да и вы, наверное, тоже.

Эмма мысленно прокрутила события прошедшего дня и молча кивнула в ответ.

Дэниэл направился к дому. Вытащив ключ, висевший у него под футболкой на кожаном шнурке, он вставил его в замок и, подвигав из стороны в сторону, наконец провернул его и открыл дверь. Эмма вошла в дом следом за ним. В коридоре стоял уже знакомый запах керосина и древесного дыма, смешанный с аэрозолем от насекомых, который еще не выветрился из ее волос. Дэниэл включил единственный источник света — это была голая лампочка, свисавшая с потолка посередине коридора. Затем он подошел к дверям, находившимся одна напротив другой по обеим сторонам коридора. Отворив ту из них, что вела в спальню, он включил свет и вошел внутрь.

Немного поколебавшись, Эмма проследовала за ним. Эта большая комната по размеру и форме была полным зеркальным отражением лаборатории. Эмма направилась прямо к кровати. Часть стены у изголовья была наполовину скрыта москитной сеткой, которая висела на деревянной раме над кроватью, но через сетку Эмма смогла-таки рассмотреть фотографию на стене. Упершись коленями в кровать, она отодвинула сетку в сторону и замерла.

Несмотря на поблекшие от времени цвета, она сразу же узнала эту фотографию. Такая же хранилась в альбоме ее отца. Снимок был сделан накануне ее седьмого дня рождения — за несколько дней до того, как Сьюзан уехала в Танзанию. Эмма всмотрелась в глаза маленькой девочки на фотографии. Эти глаза были полны радости и тепла.

— Это вы? — тихо спросил Дэниэл.

Эмма молча кивнула, чувствуя подкатившийся к горлу ком. Ей представилось, как Сьюзан лежала здесь и смотрела на личико своей маленькой дочери. Возможно, это и было для нее кое-каким утешением, но ужасная боль потери и сожаления, несомненно, была сильнее. У Эммы появилось ощущение, что ее вот-вот накроет темная волна.

— Здесь есть вода, — донесся до нее голос Дэниэла — мягкий, но вместе с тем настойчивый. Отвлекая ее внимание от фотографии, он указал на прикроватную тумбочку, застеленную традиционной африканской тканью. На ней стояла бутылка с водой и стакан, прикрытый куском муслина с цветными бусинами по краю. — Вы можете не бояться ее пить. Ее прокипятили и пропустили через фильтр, — продолжал Дэниэл почти успокаивающим тоном. — Когда утром вернется Мози, он откроет машину и достанет ваш чемодан.

Повернувшись к старому лабораторному столу, стоявшему по одну сторону от двери, он добавил:

— Не оставляйте чемодан на полу, а то белые муравьи все съедят.

Подойдя к ряду деревянных крючков на стене, он перевесил одежду, освободив два крючка.

— Сюда можете повесить свою одежду, — сказал Дэниэл, после чего обратил ее внимание на эмалированный таз, стоявший на деревянном ящике. Рядом с ним на полу Эмма увидела старую канистру со срезанной верхней частью; она была наполнена водой. — Можете умыться здесь. Не выходите ночью в туалет во дворе — под кроватью есть горшок.

Эмма кивнула. Она чувствовала, что вся эта бытовая информация была нацелена на то, чтобы успокоить ее и придать уверенности.

— Через некоторое время я выключу генератор, так что света не будет, — сообщил Дэниэл и протянул ей фонарик. — Вы уверены, что справитесь тут одна? — осторожно осведомился он после паузы.

— Да, все будет хорошо, — ответила Эмма, с трудом выдавив из себя улыбку.

— Тогда желаю вам спокойной ночи.

С этими словами Дэниэл вышел из комнаты, и Эмма закрыла за ним дверь. Несколько секунд она просто стояла, не двигаясь и крепко сжимая в руке фонарик. Затем она живо принялась за дело. Она повесила свою сумку на крючок и, подойдя к канистре, вымыла руки и лицо в воде ржавого цвета. После этого она сняла с себя рубашку и джинсы. Стоя посреди комнаты в одном белье, Эмма не знала, как ей лучше поступить. Она увидела голубую футболку, висевшую на одном из крючков на стене. Никогда прежде ей не пришло бы в голову надеть вещь, принадлежавшую незнакомому человеку. Она даже не была уверена в том, что эта футболка чистая. Но Эмма не хотела ложиться в постель обнаженной — только не здесь. Она и так чувствовала себя слишком уязвимой. Поразмыслив, она натянула на себя футболку, которая пахла стиральным порошком с легким привкусом древесного дыма. Мягкая трикотажная футболка свободно висела на ней, и Эмма неожиданно почувствовала себя маленькой, как в детстве.

Она посмотрела на кровать и мысленно приказала себе немедленно лечь в постель, пока Дэниэл не выключил аккумулятор. Однако ноги ее не слушались, руки будто приклеились к бокам, кулаки плотно сжались, а дыхание перехватило, и она едва дышала. Оглядевшись по сторонам, Эмма схватила фонарик, который оставила возле умывальника, и тут же включила его, чтобы ни на секунду не оставаться в темноте, если вдруг в следующий момент выключится свет. После этого Эмма сделала два шага к кровати и снова замерла. Она медленно выдохнула, стараясь сосредоточиться на желтом свете фонарика.

В этот самый миг лампочка, свисавшая с потолка, заморгала и погасла, отдаленный гул генератора тоже смолк. В наступившей темноте стали более отчетливо слышны внешние звуки: щебет двух перекликающихся между собой ночных птиц; мотыльки, бьющиеся о стекло; чьи-то осторожные шажки по кровле…

Направив луч фонарика на стену, Эмма подвигала его вверх-вниз, пока свет не упал на фотографию. Свет отражался от стекла рамки, но все равно можно было разглядеть бледный овал лица. Сфокусировав взгляд на фотографии, она потихоньку, шаг за шагом подошла к кровати и без лишнего промедления забралась в постель. Развернув москитную сетку, она натянула ее на раме и подоткнула по всему периметру матраца.

Растянувшись на кровати, Эмма положила фонарик рядом с собой. Луч его проходил через прозрачную сетку и освещал фотографию на стене, отчего она была похожа на маленькое желтое солнышко. Эмма внимательно вглядывалась в изображение, стараясь рассмотреть каждую черточку лица, каждую прядь, проследить линию округлых детских щек. Затем она снова прислушалась к собственному дыханию, ощущая, как воздух входит в легкие и частота вдохов и выдохов постепенно замедляется. Эмма сжала фонарик в руке, решив не выключать его вовсе. Пусть горит, пока не сядут батарейки. Не страшно — у нее в сумке есть запасные. А она будет лежать и смотреть в ожидании того момента, когда круг света начнет тускнеть и в конце концов погаснет совсем.

Эмма всматривалась в глаза маленькой девочки на фотографии — ее собственные глаза, которые излучали радость и простодушие. Она старалась разглядеть в них какую-то тень скорби, какой-то намек на предстоящие тяжелые события в ее жизни. Но ничего этого не было. Созерцая светлое детское лицо, Эмма почувствовала, как панический страх понемногу уходит, сменяясь страшной усталостью. Через несколько минут Эмма провалилась в глубокий сон.

Глава 5

Лучи рассветного солнца проникали в расщелины, окрашивая пол логова в насыщенный золотисто-розовый цвет. Свет попал на лицо Энджел и разбудил ее. Она потянулась, зевнула и открыла глаза. Над ее головой на тонкой серебристой паутинке свешивался с каменного потолка паук. Он медленно вращался, а глаза его блестели, как маленькие драгоценные камни. Энджел аккуратно повернулась на другой бок, стараясь не потревожить спящих львят. От их тел исходило тепло, а мех прилипал к ее влажной от пота коже. Львица еще не вернулась с ночной охоты, и место, где она раньше лежала, пустовало, что позволило Энджел вытянуть затекшие ноги.

Закрыв глаза, девочка обхватила себя руками и почувствовала, как внутри снова нарастает волна скорби. Она уже знала, что за этим последуют кошмарные образы: мертвое лицо Лауры, наполовину закрытое камнями тело, хищные взгляды кружащих стервятников… Эти видения приходили к ней каждый раз после пробуждения. Сначала наступало короткое ощущение мира и покоя, но оно тут же сменялось ясным осознанием смерти Лауры, которое было сравнимо с открытой незаживающей раной. Прошло уже три утра, может быть, четыре — Энджел потеряла счет времени, — но повторение не делало эти образы менее ужасными. Даже наоборот, навязчивые видения становились все более мучительными. Энджел изо всех сил старалась освободиться от горестных мыслей. Она не могла позволить себе думать о случившемся и плакать. Ведь если она начнет плакать, то ничто уже не сможет ее остановить. Рыдания разобьют ее на части — на мелкие острые осколки, похожие на черепки глиняного горшка.

Энджел попыталась сконцентрироваться на звуках утренней природы. Начинали петь первые птицы. Энджел узнала трель нектарницы. Ей представилось, как она забирается своим крошечным изогнутым клювом в самую сердцевину пустынных роз, добывая себе на завтрак нектар. Весело щебетали птицы-ткачи, слышалась перекличка танзанийских воробьев и отдаленный клекот ястреба-тетеревятника. К этому хору постепенно присоединялись новые участники, добавляя свои ноты в общую песню.

Тут послышался еще один звук — глухое гудение, похожее на жужжание роя пчел вдалеке. Энджел села прямо, касаясь головой каменного потолка логова. Испугавшись ее резких движений, паук поспешил скрыться. Звук постепенно становился все сильнее и сильнее. Энджел посмотрела на тени в глубине пещеры и замерла от удивления. Это был самолет. Судя по звукам, это был небольшой самолет, наподобие тех, что используются медицинской службой «Летающий доктор». Доктора никогда не прилетали на помощь в деревни, подобные селению Валайты, но однажды Энджел видела, как один такой самолет приземлился возле больницы сестер милосердия. Из него вылезли пилоты в опрятной белоснежной униформе, что свидетельствовало о том, что свой рабочий день они начали в более цивилизованном месте. На таких небольших самолетах также прилетали туристы и ученые, изучавшие дикую природу. Иногда самолеты были украшены полосами, как у зебры.

Энджел вылезла наружу из логова и посмотрела вверх. В небе было целых три самолета. Они кружили над горизонтом, как хищные птицы.

Энджел встревожилась. Каким-то образом она почувствовала, что они прилетели за ней. Ей представилось, как самолет бросится на нее сверху, выпустит свои огромные когти, схватит и унесет прочь, как орел уносит детеныша газели.

Энджел залезла обратно в уютное логово. Львята уже проснулись. Казалось, ее страх передался им — они тревожно пищали, повернув головы в сторону доносившегося гула самолетов. Энджел собрала их поближе к себе, крепко удерживая одной рукой Малышку, которая отличалась чрезмерным любопытством: она всегда первая пробовала вкус добычи и первой опускала морду в ручей.

— Нет, — твердо произнесла Энджел в ответ на сопротивление Малышки. — Тебе нельзя сейчас выходить.

Затем она обратилась к Мдого — самому мелкому и робкому детенышу из всего помета. Прижавшись щекой к его лбу, она постаралась его успокоить:

— Все в порядке. Не бойся. Мы здесь в безопасности.

Ее голос звучал спокойно, но внутри она все равно чувствовала страх. Пилоту ничего не стоило посадить самолет в любом участке пустыни — она была плоской, как сплошное взлетное поле. Если кто-нибудь начнет осматривать окрестности, то обязательно обнаружит следы маленькой девочки.

Энджел закрыла глаза. Может, случилось так, что кто-то нашел тело Лауры? И узнал, что ее маленькая дочь пропала? Она вспомнила, как выкинула паспорт: эта темно-красная прямоугольная книжица упала где-то в кустарнике. Неужели его кто-то нашел? Если это так, то ее отправят к дяде в Англию и она никогда больше не увидит Маму Киту и Матату.

— Вам меня не найти, — произнесла Энджел.

Она посмотрела на примятую траву в том месте, где отдыхала львица, вспомнила, какой мощью и спокойствием веяло от нее. Даже если Энджел и хотела быть найденной, она ни в коем случае не могла допустить, чтобы львята вышли наружу. Она видела, как львица тщательно выбирала места для ночлега, где ее детеныши и Энджел могли бы чувствовать себя в безопасности в то время, пока ее не было рядом. Она всегда заботилась о них.

Самолет пролетел прямо над их убежищем. Львята прижались к Энджел, отталкивая друг друга, стараясь как можно глубже спрятаться под ее руками. Даже Малышке было страшно.

Энджел сидела не двигаясь. Она вслушивалась в звук мотора и старалась понять, не сбрасывает ли он обороты, готовясь к посадке. И тут же с облегчением вздохнула: гул потихоньку стихал, по мере того как самолет удалялся прочь.

Она посмеялась про себя над своими страхами. Эти самолеты не имели к ней никакого отношения. Никто не знал, что она потерялась. Для большего успокоения Энджел еще раз прокрутила в голове все факты. Вероятность того, что какой-то пастух оказался в той части пустыни, где осталась лежать Лаура, чрезвычайно мала. Еще менее вероятно то, что там оказались туристы. Единственными людьми, которые могли переживать по поводу исчезновения Лауры и ее дочери, были монахини из больницы сестер милосердия и жители деревень — такие, как Зури, — жившие возле маньяты со смоковницами. Но Энджел и Лаура уехали лишь несколько дней назад, и все знали, что они собирались в город. От этих мыслей Энджел стало спокойнее. Но тут она вспомнила о верблюдах. Если кто-то их найдет, то сразу же возникнет куча вопросов. Она не знала, на что ей лучше надеяться: на то, что кто-то нашел животных и позаботился о них, или же на то, что они сами сумели за себя постоять.

Энджел хотела было отпустить львят, как тут снова послышался гул мотора. Самолеты возвращались.

Несколько мгновений Энджел провела в оцепенении, не зная, что предпринять. Затем девочка судорожно огляделась по сторонам, стараясь понять, сможет ли она сдвинуть какой-нибудь камень, чтобы быстро заблокировать вход. Но все они были слишком громоздкими. Самолет покружился низко над землей и, резко рванувшись, улетел прочь.

Энджел медленно приходила в себя, представляя, как самолет улетает все дальше и дальше, превращаясь в маленькую точку на фоне рассветного неба. Она наклонилась, чтобы поцеловать львят в их мохнатые головы.

— Теперь они уже точно улетели, — сказала она успокаивающе. — Мы в безопасности.

Львята доверчиво смотрели на нее широко открытыми глазами. Энджел улыбнулась им в ответ. Если бы их мать сейчас была здесь, она бы с одобрением посмотрела на нее, и от этой мысли девочка почувствовала гордость за себя. Она знала, что внесла свой вклад в заботу о детенышах, поступила как настоящий член семьи. Сейчас ей уже было сложно представить, как она поначалу боялась этих животных, — первым делом, конечно же, львицу, но и львят тоже. Сидя с уютном логове и вдыхая сладкий запах их теплого меха, Энджел вспоминала, как все это начиналось. Поначалу у нее просто подкашивались ноги, когда она неуверенным шагом удалялась от того места, где осталась лежать под камнями Лаура. Зажатая между могучим телом львицы и игривой троицей львят, она медленно двигалась вперед, стараясь сосредоточиться на каждом шаге. Она боялась ненароком наступить на одного из детенышей или еще как-нибудь навлечь на себя гнев львицы. Энджел знала, что при малейшем промахе та убьет ее одним ударом своей мощной лапы.

Наконец, когда силы Энджел уже были на исходе, львица остановилась возле какого-то дерева. Покружив на одном месте и обнюхав землю, она легла на бок. Львята тут же подбежали к ней и, уткнувшись мордочками в ее бледный живот, принялись сосать молоко. Энджел присела на корточки немного в стороне от них. Пока львята сосали материнское молоко, ее собственный живот сводило от голода. Ей было так плохо, что она почти теряла сознание. Ее горло распухло, а во рту было так сухо, что она еле ворочала языком. Она с завистью смотрела на львят. Вокруг ее ноздрей и глаз кружились мухи, но она едва обращала на них внимание. Даже сильная головная боль почти не беспокоила ее. Единственная часть тела, которую она сейчас чувствовала, — это ее живот. Сжимаясь от нестерпимой боли, он гневно требовал еды.

Когда львица встала на ноги, чтобы вести дальше своих детенышей, Энджел едва заставила себя подняться. Вцепившись в колючую ветку терновника, она лишь успела подумать: «Я не смогу».

Девочка посмотрела на землю у себя под ногами и решила, что самое время лечь прямо здесь, и пусть гиены снова найдут ее. Она чувствовала, как по ее ногам уже ползают муравьи. Умирать — это на самом деле не так страшно и не так сложно, как можно было представить.

Но тут сзади подошла львица и мягко подтолкнула девочку в спину, не давая ей останавливаться.

Энджел побрела вперед. Какой-то частью сознания она старалась понять, почему львица не бросает ее. Скорее всего, у нее были на то свои причины. Может быть, она просто гонит свою добычу в такое место, где можно было спокойно пообедать. Особое место для особой еды.

При этой мысли Энджел рассмеялась — странным высоким смехом, от которого ей самой стало не по себе. Какое облегчение — думать, что все это скоро окажется позади. Все, что от нее требуется, — это переставлять одну ногу за другой, каждый раз все ближе к заветному концу.

С трудом разомкнув свои пересохшие, потрескавшиеся губы, Энджел вдохнула жаркий воздух пустыни. Она почувствовала влагу на губах и солоноватый привкус крови. Впереди ничего не было видно — только дрожащее марево жары.

Но тут она разглядела блеск воды. И груду темных камней, издали напоминавшую пирамиду из детских кубиков, которыми она играла до тех пор, пока не выросла из таких забав.

Она зашагала в ту сторону, прищуривая глаза, чтобы развеять мираж. Но вскоре до нее донесся шум воды. Львица остановилась и опустила свою рыжевато-коричневую голову. Там, из-под скалы, весело журча, бил родник.

Казалось, он появился из ниоткуда и убегал прочь, теряясь среди голых серых песков. Энджел опустилась на колени рядом с львицей и принялась жадно пить воду. Каждый глоток громко отдавался в ее голове, а рядом с ее ухом так же шумно пила воду львица. Набрав в пригоршню воды, Энджел плеснула себе на лицо и волосы.

Утолив жажду, она встала, выпрямилась и почувствовала, что ее желудок настолько полон, что даже слышно бульканье воды при ходьбе.

Тем временем львица улеглась под акацией, и ее детеныши снова принялись жадно сосать молоко. Энджел пристроилась в тени соседнего дерева. Глядя на львят, она забыла, как только что радовалась тому, что ей удалось утолить жажду. Голод снова дал о себе знать, как кошмарный сон, от которого никуда не деться. Тут ей в голову пришла мысль. Повернувшись к стволу дерева, она оторвала кусочек коры и отделила от нее тонкую полоску внутренней кожицы. Она принялась жевать ее, как показывал Зури.

— Охотники едят это, — говорил он. — Это спасает от голода.

Она вспомнила, как он, сказав это, замолчал. Энджел знала, что он никогда не забывал о своем отце и старшем брате. Они оба были прославленными охотниками, которых все уважали за их мастерство. Но они оба умерли от кровавой лихорадки, как и мать Зури. Если бы он сам не был в отдаленном лагере пастухов в то время, когда разразилась эпидемия, то, скорее всего, тоже умер бы.

Сидя под деревом и пережевывая кусочек коры, Энджел чувствовала, что львица наблюдает за ней и как будто старается понять смысл ее действий. Высосав последние соки из кусочка коры, Энджел выплюнула пережеванные волокна. Однако сладковатый привкус коры лишь слегка притупил чувство голода.

Один из детенышей подошел к девочке. Его мордочка была забрызгана молоком. Львенок уткнулся носом в руки Энджел, и они стали мокрыми от молока. Девочка почти инстинктивно поднесла пальцы к губам.

Несмотря на то что там было всего несколько капель, Энджел почувствовала, каким сладким и жирным было молоко. По вкусу оно напоминало молоко Мамы Киту.

При мысли о верблюдице ею овладело иное чувство. Кроме отчаянного желания есть, ей смертельно захотелось ощутить прикосновение мягкой верблюжьей шерсти. Она тосковала по бархатистым губам, щиплющим ее за плечо, и по чувству безопасности, которое исходило от этого большого, сильного животного. Тут же на Энджел нахлынули воспоминания. Лаура, сидящая в седле за ее спиной… Она сама, прижавшаяся маленьким тельцем к бездыханной груди матери… Энджел отогнала от себя эти воспоминания. Отныне она будет думать только о своих верблюдах. И о Зури.

Она плотно закрыла глаза и принялась шептать их имена:

— Мама Киту. Матата.

«Я их обязательно найду, — говорила она самой себе. — Или они найдут меня». Она представила, как приведет верблюдов в деревню со смоковницами, и там их встретит Зури. Он примет их в своей хижине, где нет взрослых. Они будут жить там одни — две осиротевшие души под одной крышей…

Но сначала она должна выжить. И для этого ей нужно есть.

Как раз в эту самую минуту львица издала мягкий призывный звук, как будто угадав, о чем думала Энджел. Девочка осторожно подкралась к ней, старательно отводя взгляд в сторону и двигаясь очень медленно, чтобы львица смогла вовремя предупредить ее неосторожные действия. Но та, наоборот, повернула голову к Энджел и нежно потерлась мордой о ее лицо. Трое остальных детенышей увлеченно сосали молоко, тесно прижавшись друг к другу. Протиснувшись между двумя из них, Энджел увидела свободный сосок. Опустив голову к мохнатому животу, она принялась сосать молоко. Девочка помогала себе рукой теми же самыми движениями, которыми она сцеживала молоко из вымени Мамы Киту. Теплая сладкая жидкость наполняла ее рот, стекала по языку и дальше — в горло. С каждым глотком она чувствовала, как к ней возвращаются силы.

Насытившись, она подняла голову и встретилась взглядом со своей кормилицей. Львица смотрела на нее своими большими золотистыми глазами. Затем она глубоко вздохнула и легла отдыхать.

Глава 6

Эмма видела, как в комнату проникают первые лучи солнца. Она чувствовала себя на удивление спокойной и отдохнувшей после долгого крепкого сна. Она наблюдала за тем, как постепенно проявляются контуры мебели, умывальника, ее сумки, висевшей на деревянном крючке. Мало-помалу рассветное солнце добралось до всех темных углов комнаты, и только тогда Эмма решила, что настало время представить, как на этом самом месте лежала Сьюзан. Она попыталась воскресить в себе все эти образы и эмоции, но поняла, что не может сконцентрироваться. Образ Сьюзан оставался смутным и далеким. Внезапно Эмма поняла, что все это из-за фотографии. Изображение настойчиво привлекало к себе внимание.

Она попыталась не обращать внимания на фотографию. Она даже отвернулась от стены и вновь начала осматривать комнату. В одном углу возвышалась целая куча пыльных коробок, на которых были напечатаны названия медикаментов. Кроме этого в комнате стоял грубо сколоченный книжный шкаф, в котором лежала кипа пожелтевших журналов и стояли пустые банки. Эмма отметила, что нигде не было видно следов пребывания здесь Ндугу, и подумала, что, скорее всего, он обходился малым количеством одежды, которую практически полностью забрал с собой вместе с несколькими другими личными вещами. Общая обстановка радикально отличалась от ее спальни в Мельбурне, в которой она спала вместе с Саймоном. У них было так много одежды, что, даже когда они уезжали куда-то далеко и брали с собой много вещей, их гардероб все равно казался таким же забитым.

Взглянув на фотографию, Эмма поняла, что снова не может оторвать от нее глаз. Выражение лица девочки было оживленным и приветливым. Она как будто воодушевляла Эмму начать этот новый день и провести его с наибольшей пользой. Эмма почувствовала, как внутри нее пробуждается безудержная энергия. Встав с кровати, она быстро сняла с себя голубую футболку. Затем, поморщившись, она надела вчерашнюю одежду, которая была вся в пыли и пропахла потом. Интересно, вернулся ли Мози из деревни, — ей не терпелось достать из машины свой чемодан, взять чистую одежду и лишь потом принять душ. Она обулась, предусмотрительно вытряхнув ботинки на тот случай, если вдруг в них забрался скорпион: так советовали в рекомендациях по безопасности для туристов.

Выйдя из комнаты, Эмма остановилась и заправила рубашку в джинсы. Дверь, ведущая на задний двор, была закрыта, но солнечные лучи проникали в коридор сквозь щели между деревянными планками и вокруг дверного проема. До нее донесся голос Дэниэла. Он с кем-то разговаривал, и Эмма подумала, что это, должно быть, Мози. Но, несмотря на это, она не стала спешить выходить во двор. Она внезапно почувствовала неловкость перед предстоящей встречей с Дэниэлом. Ей не хотелось обнаружить, что близость, которая возникла между ними вчера, улетучилась и вместо этого установилось неприятное ощущение отчуждения. При этой мысли она усмехнулась. Это было похоже на утро после случайного секса, когда при утреннем холодном свете ее пугала необходимость одеваться перед незнакомым человеком, с которым она провела ночь. Выдержав паузу, она сказала самой себе, что оттягивание момента встречи ни к чему не приведет. Как бы там ни было, они с Дэниэлом будут сейчас не одни. Эмма заставила себя подойти к двери, но на полпути остановилась, услышав резкий тон в голосе Дэниэла, которого раньше у него не замечала. Он определенно кого-то отчитывал и при этом не стоял на одном месте, а расхаживал по двору.

Эмма неохотно отворила дверь, нарочно стукнув ею, чтобы обозначить свое присутствие. Выйдя на крыльцо, она поразилась представшей перед ней картине. По всему двору была разбросана одежда. Кое-где валялись книги. Пуховый спальный мешок был наполовину вытащен из чехла. Разорванные упаковки бинтов лежали в пыли, напоминая извивающихся белых змей. Среди этого хаоса Эмма увидела лежащую на земле тунику из окрашенной вручную ткани. Затем она увидела, что обе дорожные сумки, которые крепились к седлу, тоже валялись на земле и были пусты. Рядом с ними стоял верблюжонок, а перед ним лежала пара холщовых штанов. Он игриво поддел их мордой и швырнул в сторону.

Дэниэл носился по двору, пытаясь собрать вещи. Он мрачно посмотрел на Эмму и заявил:

— Это все натворил верблюжонок. Негодяй!

Эмма в растерянности прикрыла рот рукой, глядя на валявшиеся на земле вещи, которые принадлежали той женщине и ее дочери. На другом конце двора стояла верблюдица и спокойно пережевывала жвачку. Дэниэл тем временем кричал на верблюжонка и пытался оттолкнуть его от вещей. В ответ на это упрямец поднял с земли книжку и начал жевать обложку. Дэниэл разгневанно взглянул на Эмму, которой вся эта ситуация казалась невероятно смешной, но, тем не менее, она старалась сохранять невозмутимое выражение лица. Внезапно из нее вырвался небольшой смешок. В первый момент Дэниэл был шокирован ее реакцией, но затем и он расплылся в улыбке, и они оба начали хохотать. Верблюжонок бросил книгу и скорчил смешную физиономию, скривив губы так, что закрылась одна ноздря и стало казаться, будто он сбит с толку или раздражен. От этого зрелища им стало еще смешнее. Через несколько минут Эмма успокоилась и принялась вместе с Дэниэлом собирать вещи. Паковать их обратно в сумки не было смысла: сначала нужно было стряхнуть с них пыль.

— Я отнесу сумки в дом, — сказал Дэниэл, положив на кипу собранных вещей еще несколько книг.

Эмма подняла с земли какой-то круглый плоский предмет, завернутый в ткань. Ощупав сверток руками, она заинтересовалась и решила посмотреть, что находится внутри. Отбросив в сторону мысли о том, что она вторгается в личную жизнь хозяина этой вещи, Эмма развернула ткань. Внутри лежало широкое бисерное ожерелье в виде диска, похожее на те, что носили женщины масаи. Ожерелье было очень искусно сделано, с невероятно красивым узором. Эмма протянула его Дэниэлу. Тот подошел поближе и с почтением взял его обеими руками.

— Это старинное ожерелье, — сказал он. — Очень ценное. Такие ожерелья передаются из поколения в поколение, от матери к дочери.

— Интересно, каким образом оно оказалось в руках белой женщины?

— Не знаю. Такие вещи не продаются. Они должны оставаться в семье.

Эмма завернула ожерелье в ткань и аккуратно положила сверху на стопку одежды.

— Может, нам стоит захватить эти вещи завтра в полицейский участок? — спросила Эмма.

Дэниэл нахмурился.

— Я забыл сказать вчера про них полицейскому, но, боюсь, он подумает, что я сделал это специально. Если мы сейчас расскажем ему про сумки, он увидит, что вещи были распакованы, и, возможно, заподозрит меня в воровстве. Поэтому я предпочел бы пока ничего не говорить. Потом, когда его начальник, этот инспектор, уедет обратно в Арушу и все станет на круги своя, мы их вернем.

— Да, вы правы, — согласилась Эмма, которой тоже не хотелось лишних проблем.

Оставалось подобрать еще несколько вещей с земли, и тут Эмма увидела книжку, лежавшую под каким-то колючим растением. Раздвинув пыльные остроконечные листья, она подняла с земли школьную тетрадку. На обложке в графе «имя» круглым детским почерком было выведено Энджел. Эмма задумалась. Энджел… Ангел… Это имя как нельзя лучше подходило белокурой девочке с голубыми глазами. Она показала тетрадь Дэниэлу, обратив его внимание на имя.

— В Африке часто называют детей этим именем, — сказал он. На суахили «ангел» звучит как Малайка.

Эмма открыла тетрадь, и перед их глазами предстал детский рисунок, сделанный цветными карандашами на весь разворот. На рисунке была изображена женщина с девочкой. У обеих были длинные светлые волосы. Они стояли, взявшись за руки, а по обе стороны от них были нарисованы верблюды: один большой и один маленький. Под каждой из фигур было написано имя. Мама Киту. Мамочка. Я. Матата. На рисунке чувствовалось пристальное внимание ребенка к деталям: Эмма узнала проказливое выражение мордочки верблюжонка Мататы и укоризненный, но наполненный любовью взгляд верблюдицы, которым она смотрела на свое чадо. Мать девочки выглядела высокой, сильной и уверенной в себе. В центре рисунка была изображена сама девочка, с гордой улыбкой на лице. Над рисунком красовалась надпись, большими жирными буквами было выведено: МОЯ СЕМЬЯ.

Эмма посмотрела на изображение Мататы, а затем перевела взгляд на его мать — Маму Киту. Эти имена подходили животным точно так же, как имя Энджел подходило девочке. Эмма посмотрела на хромую ногу верблюдицы и закусила губу, вспомнив слова Дэниэла про то, что ее продадут хозяину питомника для львов. Повернувшись лицом к Дэниэлу, она увидела, что он тоже смотрит на Маму Киту.

— Я осматривал ее ногу сегодня утром, — сказал он. — Нужно вскрывать рану, чтобы как следует ее почистить. Если проколоть антибиотики, она быстро выздоровеет. Если бы у нас было больше времени — недели две, — то я бы смог поставить ее на ноги.

Эмма знала, что полиция, скорее всего, приедет сюда гораздо раньше. Она снова посмотрела на рисунок.

— Похоже, что в этой семье нет ни мужа, ни отца, — сказала она. — Девочка была одна у матери. Если Энджел найдется, то самые родные существа для нее — это ее верблюды.

Дэниэл понимающе кивнул.

— Если она жива, то ее должны найти сегодня, максимум завтра. Думаю, у меня будет время поговорить с ней или с ее родственниками и сказать им, чтобы они успели забрать животных.

— Интересно, кто о ней теперь позаботится?

Дэниэл только развел руками.

— Может, у нее есть отец, который хоть и не жил с ними, но находится где-то поблизости. Кроме того, должны же быть другие родственники — тети, бабушки…

— Надеюсь, что они живут в Африке или в другом месте, куда можно было бы перевезти верблюдов.

— Да, — согласился Дэниэл. — Но даже если Энджел придется уехать из Африки, то на прощание она хотя бы увидит их и убедится, что они целы и невредимы.

— Вы будете за ними ухаживать, если ей придется уехать? — осведомилась Эмма, понимая, что просит о большом одолжении.

Она уже на собственном опыте убедилась, что содержать верблюдов — дело довольно хлопотное. Однако Эмма чувствовала свою ответственность за Энджел, как будто она приняла на себя эту роль в тот момент, когда стояла возле могилы ее матери.

— Два верблюда — это слишком много для меня, — ответил Дэниэл. — Но я поговорю со своим старшим братом, и, думаю, он сможет взять их к себе. Он добрый человек и хорошо о них позаботится. Я обещаю.

— Спасибо. — Эмма благодарно улыбнулась.

У нее отлегло от сердца, поскольку она была уверена в том, что Дэниэл сдержит свое слово, раз он его дал. По всей видимости, его тоже тронула вся эта трагическая история.

Глядя на то, как верблюжонок гоняет по двору пустое ведро, Дэниэл с усмешкой заметил:

— Этому малышу дали правильное имя. Матата на суахили означает «хлопоты».

Дэниэл наклонился, чтобы поднять последние вещи с земли, а Эмма тем временем присела на крыльцо, положив на колени найденную тетрадку. Она еще раз посмотрела на круглые буквы, которыми было написано имя девочки.

— Энджел, — произнесла она вслух.

При звуке ее голоса проходившая мимо рыжая курица встрепенулась и, хлопая крыльями, убежала прочь. Следом за ней пробежала еще одна птица, похожая на курицу, но с серым оперением в белую крапинку. Ее голая шея выглядела так, будто кто-то неряшливо выкрасил ее в синий цвет. Цесарка. Насколько было известно Эмме, цесарки — дикие птицы, но эта была ручная, прямо как курица. Этот необычный факт, казалось, легко вписывался в странную ситуацию, в которой она оказалась: на станции, с виду заброшенной, на самом деле кипела жизнь; на кустах без единого листочка розовели цветы; а еще — огромные равнины, покрытые мелким серым песком, и эта гора в виде идеального треугольника, как будто сошедшая с детского рисунка.

Эмма опустила голову на руки. Чувствуя теплое прикосновение утреннего солнца на затылке и шее, она прикрыла глаза.

Эмма не сразу обратила внимание на отдаленный гул, похожий на жужжание пчелы в саду. Но вскоре звук приблизился и стал заметно громче, и Эмма подняла голову. Через несколько секунд в небе над ее головой появился небольшой самолет.

— Они уже начали поиски, — прокомментировала Эмма.

Самолет держал курс прямо в сторону пустыни. Он летел низко над землей, чтобы можно было рассмотреть каждый квадратный метр поверхности.

Дэниэл подошел и встал рядом с Эммой. Повернувшись к нему, Эмма обеспокоенно произнесла:

— Мне кажется, что мы должны что-то предпринять, чтобы найти ее, а не просто сидеть сложа руки.

— Если не видно следов, то ездить по пустыне бесполезно, — ответил Дэниэл. — Там столько оврагов и скал, за которыми она может прятаться. Кроме того, у нее, возможно, просто не хватит сил откликнуться, даже если кто-то будет рядом. Единственный шанс найти ее — это увидеть ее с самолета.

Эмма кивнула, понимая, что Дэниэл прав. Тем не менее у нее на душе было бы гораздо спокойнее, если бы она сама предпринимала какие-то действия.

Они стояли, провожая взглядом самолет, летящий в кристально-голубом небе, пока тот не превратился в маленькую точку и исчез.

Неподалеку от двери, ведущей со двора в дом, находилась небольшая, отдельно стоящая хижина, сооруженная из листов гофрированного железа. Внутри нее, сидя на низком трехногом табурете возле дровяной печи с открытым огнем, Дэниэл готовил завтрак. Эмма наблюдала за ним, стоя в дверном проеме. Она старалась не показывать своего шока при виде голого земляного пола, птичьего помета на земле и примитивной печи, дым от которой выходил наружу через дыру в потолке. Нигде не было ни раковины, ни крана с водой — только глиняный горшок, доверху наполненный водой. Эмма окинула взглядом комнату: испачканные сажей стены, запах древесного угля, паутина, свисающая с углов жестяной крыши. Но затем она обратила внимание на посуду и рабочие поверхности, которые Дэниэл использовал для приготовления пищи. Деревянный поднос на низких ножках, разделочная доска, небольшой столик — все было идеально чистым. Изнутри эмалированные кастрюли тоже сверкали чистотой. Вся посуда хранилась в стороне от прохода, чтобы на нее не попадала пыль. Дым от печи отгонял мух.

Дэниэл со спокойной деловитостью помешал деревянной палкой угли в печи, взял со стола миску, наполненную чем-то вроде теста, и поднес ее к огню.

Наверное, он успел замесить тесто в то время, пока Эмма давала корм верблюдам и наполняла их ведра водой. Эмме было приятно думать, насколько легко и непринужденно она справилась с этим заданием, как будто ей приходилось заниматься этим каждое утро.

Эмма невольно остановила взгляд на Дэниэле, любуясь его плавными, уверенными движениями, настолько точными, что казалось, будто он заранее их отрепетировал. Ей нечасто доводилось наблюдать за тем, как готовит мужчина, не считая ведущих кулинарных шоу по телевизору и случайно подсмотренных действий поваров в ресторанах. Она смутно помнила то время, когда они только что переехали в Мельбурн и приготовлением еды занимался ее отец, так как рядом уже не было миссис Макдональд. Но потом он женился во второй раз и перестал готовить. Что касается Саймона, то единственное, что он мог приготовить из еды, — это барбекю на балконе. Перед этим он выставлял на специальный стол весь огромный набор ингредиентов, разложенных по отдельности в пластиковые контейнеры. Саймон пользовался только специальной газовой жаровней из нержавеющей стали и никогда в жизни не подумал бы приготовить что-нибудь подобное на открытом огне. Потом он целый час драил жаровню, доводя ее до первоначального блеска. Еда выглядела и была на вкус такой же стерильной, как и приспособления, которые использовались для ее приготовления. Когда готовила Эмма, она тоже старалась соответствовать этому стандарту. Она в точности следовала рецепту и никогда не отваживалась на эксперименты с едой. Находясь в постоянной спешке, она использовала в основном полуфабрикаты, неизменно следя за тем, чтобы они были с низким содержанием сахара, соли и жира.

Эмма обернулась, услышав звук открывающихся ворот, которые цепляли своим нижним краем землю. Это был Мози, и Эмма поспешила к нему навстречу.

— Вы так и не приехали вечером! — воскликнул он со смешанным чувством облегчения и беспокойства в голосе. — Я так волновался!

Эмма вкратце рассказала ему о том, что вчера произошло и почему они так задержались. Когда она дошла до конца истории, Мози нахмурился и задумчиво посмотрел в сторону пустыни.

— Дай Бог, чтобы ее нашли, — после паузы произнес он.

Повернувшись снова лицом к Эмме, он протянул ей кусок черного резинового шланга. На каждом из концов тот закруглялся и по общему внешнему виду напоминал змею.

— Теперь можно будет починить радиатор, — сказал Мози и, окинув взглядом двор, спросил: — А где Дэниэл?

— Готовит завтрак.

— Превосходно! Я так проголодался! — радостно воскликнул Мози.

Они вместе направились к хижине, где находился Дэниэл. После обмена приветствиями Мози сел на перевернутый контейнер из-под топлива, и между мужчинами завязался разговор на суахили. Мози, по-видимому, засыпал Дэниэла вопросами. По обескураженному выражению лица Мози Эмма поняла, что Дэниэл в подробностях рассказал ему обо всем увиденном в пустыне. Вслушиваясь в их голоса, Эмма попыталась восстановить цепочку происшедших событий. Их было так много… Прошел только один день, но по ощущениям казалось, что прошло гораздо больше времени.

Наконец они оба умолкли. Дэниэл разбил несколько яиц на блестящую от растопленного масла сковородку. Когда белки немного загустели, он раздавил лопаткой желтки, чтобы они тоже как следует прожарились. Затем он снял сковороду с огня и объявил, что завтрак готов. Он дал Эмме в руки по одной эмалированной тарелке, показав жестом, чтобы она подержала их. На одну тарелку он выложил яичницу, а на другую — пресную лепешку с корочкой, слегка выпачканной серой золой. Белки яиц и бледная масса хлеба яркими светлыми пятнами выделялись на фоне тусклого освещения внутри хижины. Мози подставил потемневшую от времени деревянную миску, в которую Дэниэл положил печеный сладкий картофель. Сам Дэниэл взял в руки металлический чайник, который стоял на краю печки.

Он провел гостей в комнату, пристроенную снаружи к основному дому. Как и в «Салаам кафе», стены в ней были высотой по пояс, а сверху была натянута проволочная москитная сетка. Мози придержал дверь, и Дэниэл с Эммой быстро, чтобы вместе с ними не залетели мухи, проскочили внутрь. Из мебели здесь были только деревянный стол и пара длинных скамеек. Квадратная столешница была застелена красно-белой клеенкой, а посередине стояли бутылка соуса табаско, банка меда, старая пластмассовая солонка и такая же перечница. Стол был накрыт на троих: напротив каждого места стояла тарелка, кружка и столовый прибор.

Мужчины сели на одном краю стола, а Эмма заняла место напротив них. Дэниэл начал раскладывать еду по тарелкам.

— Мне не слишком много, — запротестовала Эмма, увидев, что с такими порциями, как у Дэниэла, за завтрак она съест в два раза больше суточной потребности в калориях.

Он с удивлением посмотрел на нее, уже готовый положить ей в тарелку полную ложку сладкого картофеля.

— Извините, — сказал он наконец. — У нас тут нечасто бывают женщины.

Затем он налил всем чаю. Эмма молча смотрела на то, как Дэниэл с Мози добавили себе по нескольку ложек меду. Когда Мози мешал свой чай, что-то всплыло на его поверхность. Он поддел это ложкой и положил на стол.

— Дохлая пчела! — воскликнула Эмма и тут же улыбнулась, чтобы не показаться невежливой.

— Иногда в нем попадаются веточки или кусочки коры, — сказал Дэниэл. — Это дикий мед из пустыни. Видите, какой он темный.

— Самый лучший мед в мире, — добавил Мози.

Дэниэл кивнул.

— Это подарок моей матери.

Эмма отхлебнула чай, обжигая губы о край эмалированной кружки. Аромат крепко заваренного чая с привкусом дыма пробудил у нее аппетит. Она напрочь забыла о примитивных условиях, в которых была приготовлена еда, и просто начала есть. Яичница была бесподобной: с хрустящей корочкой по краям и сочными желтками. Эмма пришла в восторг от мягкой, почти воздушной лепешки и нежной маслянистой мякоти картофеля.

— Все очень вкусно, — сказала она Дэниэлу. — Большое спасибо.

Во время завтрака она украдкой смотрела через плечо Мози туда, где находилась соседняя комната, пристроенная к глинобитным стенам основного дома. Через открытую дверь ей было видно узкую кровать с простым белым покрывалом, ряд крючков на стене, на которых висела одежда, преимущественно цвета хаки, корзина из некрашеного сизаля и зеленая полиэтиленовая сумка для покупок. По всей видимости, это была комната Дэниэла.

Во дворе между столбом и тонким деревцем была натянута веревка, на которой сушились пара брюк и белая майка. Рядом, болтаясь на ветру, висело одно из тех ярких покрывал, которые носили мужчины-масаи. Покрывало Дэниэла было соткано из фиолетовых и красных нитей.

— Мы называем это шука, — сказал Дэниэл.

Эмма поспешно отвела взгляд, чувствуя, что попалась при попытке проникнуть в чужую интимную жизнь.

— Пусть это будет вашим первым словом на языке маа.

Дэниэл начал убирать посуду. Приняв тарелку из рук Эммы, он улыбнулся:

— Вы не оставили ни крошки! — И, встав из-за стола, добавил: — Сейчас я буду делать операцию Маме Киту. Но для этого ее нужно сперва опустить на землю и связать. Буду рад, если вы оба поможете мне.

Прежде чем подступиться к верблюдице, Дэниэл и Мози сняли с себя рубашки и повесили их на бельевую веревку. Эмма сначала не поняла, зачем они это сделали, но потом смекнула, что стирать одежду — занятие более хлопотное, чем вымыться под душем. Что до нее самой, то у нее было достаточно запасной одежды в чемодане, так что, добравшись в Нгоронгоро, она сразу же отправит все грязное белье в прачечную в гостинице. Эмма закатала рукава рубашки, обнажив свои белые руки и из-за этого почувствовав себя бледной тенью на фоне крупных темных фигур Дэниэла и Мози. Водитель тем временем нервно поглядывал на верблюдицу. Видно было, что ему привычнее иметь дело с «лэнд крузером», нежели с верблюдами. Поскольку Мози проводил практически весь день за рулем, ему было далеко до спортивного телосложения. Чего нельзя было сказать о Дэниэле. Эмма старалась не слишком открыто смотреть на Дэниэла, но каждый раз, когда ее взгляд вскользь касался его фигуры, ей казалось, что она видит каждый мускул под его кожей.

Когда Мама Киту заметила, что к ней приближается Дэниэл, она начала пятиться, как будто догадывалась, что ее ждет какая-то болезненная процедура. Эмма с Мози держались в стороне до тех пор, пока Дэниэлу не удалось заставить животное опуститься на передние ноги. Поколебавшись, верблюдица поджала под себя и задние ноги тоже. Дэниэл попросил, чтобы Эмма держала в руках веревку, которая была привязана к поводьям, в то время как он и Мози крепко связали ноги животного в согнутом положении, чтобы верблюдица не могла встать. После этого они начали толкать Маму Киту, отчего тут же поднялось облако пыли. Наконец им удалось повалить ее на бок. Живот Мамы Киту вздымался огромной глыбой, покрытый тонкой гладкой шерстью кремового цвета.

Верблюдица опустила голову на песок. Она немного пыталась сопротивляться, но вскоре смирилась с ситуацией с тем же самым терпеливым выражением, с которым она смотрела на Матату. Эмма опустилась на колени рядом с ней и начала гладить ее шею, проводя рукой по редкой гриве, состоявшей из коротких спутанных пучков шерсти.

— Поговорите с ней, — попросил Дэниэл Эмму, занеся над поврежденной ногой верблюдицы лезвие ножа. — Постарайтесь ее успокоить.

— Что мне говорить? — спросила Эмма, подняв на него глаза.

— Что угодно. Главное, чтобы в вашем голосе звучали уверенность и доброта. Говорите с ней так, будто она ваш ребенок.

Дэниэл сделал первый надрез. Мама Киту вздрогнула и жалобно посмотрела на Эмму.

— Все хорошо. Все будет хорошо, — успокаивала ее Эмма. — Потерпи немного. Ты же хорошая девочка. — Эмма видела, что верблюдица реагирует на ее голос: она немного прикрыла веки и расслабила шею.

Эмма продолжала шептать ей на ухо успокаивающие слова, которые были, по сути, сущей бессмыслицей. Однако сейчас это было как раз то, в чем нуждалось бедное животное. Эмма продолжала гладить ее шею, покрытую грубой шерстью, и Мама Киту с благодарностью смотрела на нее. Каждый раз, когда Эмма умолкала, верблюдица начинала водить своими мохнатыми ушами, как будто прислушиваясь к чему-то.

Эмма заглянула через плечо Мамы Киту, чтобы посмотреть на то, что там делает Дэниэл. Склонившись над раненой ногой, он сосредоточенно погружал лезвие ножа в подошву животного. Его лицо и плечи покрылись потом. На деревянном подносе возле него были бутылка с дезинфицирующим средством, банка со стокгольмской смолой для заживления трещин и материал для перевязки. Тут же стояла миска, в которой Эмма разглядела огромную иглу для подкожных инъекций и пару больших шприцов.

— Наконец-то получилось вскрыть рану, — выдохнул Дэниэл, промокнув ногу тампоном.

Когда он убрал руку, Эмма увидела, что марлевый тампон был весь желтым от гноя. Обильно полив рану дезинфицирующим средством, Дэниэл принялся тщательно ее чистить, не жалея лекарства. Затем он открыл банку со смолой и намазал ею открытую рану.

Закончив операцию, Дэниэл облегченно вздохнул и расслабился. Затем, вытерев пот со лба предплечьем, он сказал:

— Ей должно быть уже легче. Напряжение спало.

Он жестом попросил Мози подать ему иглу. Мощным движением Дэниэл всадил ее в плечо верблюдицы, прикрепил к ней шприц и надавил на поршень. Влив все лекарство, он взял второй шприц. Под шкурой животного образовалась шишка размером с яйцо.

— Я вколол террамицин и противостолбнячную вакцину, — пояснил Дэниэл, довольный результатом. — Операция окончена.

Эмма посмотрела на блестящие коричневые глаза Мамы Киту с густыми, длинными ресницами. Ее веки, казалось, были подведены краской, как у восточных танцовщиц.

— Красавица, умница наша, — приговаривала Эмма, поглаживая шею верблюдицы.

— Вы говорите прямо как родная мама, — рассмеялся Дэниэл.

Одежда Эммы пропахла дезинфицирующим средством и кое-где была испачкана смолой. Поэтому она пошла в дом, чтобы переодеться. На обратном пути она остановилась в коридоре, где вдоль стены лежали вещи из сумок, сложенные в четыре неравномерные стопки. Среди одежды она увидела толстый моток шерсти какого-то животного, украшенный бисером. Скорее всего, это была еще одна вещь из обихода масаев. Эмма уже было потянулась за ним, чтобы рассмотреть поближе, как ее внимание привлекло что-то красное: сверху на одной из стопок лежал клубок ниток с воткнутыми в него спицами и начатым вязанием. Даже при тусклом освещении Эмма увидела, что он весь в сухих травинках. Она взяла клубок в руки и вышла на крыльцо. Сев на верхнюю ступеньку, так чтобы голова и спина оставались в тени, а ноги на солнце, Эмма развернула недовязанный шарфик и начала вытаскивать застрявшие там соломинки, сухую шелуху и прочий мусор. До нее доносились голоса Дэниэла и Мози, возившихся с машиной. Они общались легко и непринужденно, как старые приятели. Эмма подумала, что Дэниэл принадлежит к тому типу людей, которые быстро находят общий язык с новыми людьми. Саймон был совсем другим. Он мог быть предельно бесцеремонным с людьми, которых не знал достаточно хорошо. Он очень осторожно подходил к выбору друзей; большинство его приятелей тоже были учеными и, следовательно, могли быть достойными собеседниками для него.

Вынув последние травинки из вязания, Эмма начала с интересом рассматривать шарфик. По всей видимости, вязанием занималась Энджел: петли были ровными, но при этом спицы и сами нитки были толстыми. Спицы воткнули в клубок, чтобы вязание не распустилось. Эмма вытащила спицы и немного размотала пряжу. В нерешительности она взяла спицы в обе руки и ввела правую спицу в петлю. Захватила нитку, продела ее в петлю и сбросила с левой спицы. Воскрешая в памяти простой узор, Эмма почувствовала прилив нежности: на нее нахлынули воспоминания о том, как Сьюзан учила ее вязать. Она вспомнила свои ощущения от прикосновения больших рук, лежавших сверху на ее маленьких кистях и мягко направляющих ее пальцы. Вспомнила более грубую кожу взрослого человека на своих детских руках, мирный клекот спиц и запах маминых духов. Однако эти счастливые воспоминания детства тут же вытеснились другим, менее приятным эпизодом. Вместо Сьюзан возник образ Ребекки — мачехи Эммы. Она сидела в своем любимом плетеном кресле возле окна и быстро орудовала спицами, положив руки на свой огромный живот. Она вязала все в двойном экземпляре — маленькие распашонки и конверты. Близнецы должны были вот-вот появиться на свет.

— Почему бы тебе тоже не попробовать вязать? — как-то раз спросила она Эмму.

Та молча покачала головой.

— Ну же, давай я тебе покажу, — попыталась уговорить ее Ребекка.

— Нет, спасибо, — ответила Эмма, понимая, что ее голос звучит чересчур резко, почти грубо. — Вы вяжете не так, как мама. Вы неправильно держите спицы.

Ребекка посмотрела на нее, плотно сжав губы, а затем с мягкой печалью произнесла:

— Я понимаю.

Эмма ушла в свою комнату, полностью осознавая, что только что в который раз ранила чувства мачехи. С одной стороны, она была довольна тем, что произошло, но, с другой, ее не покидало чувство вины. Эмма противилась любым попыткам Ребекки сблизиться: мачеха неоднократно старалась привлечь ее к приготовлению еды, рукоделию, работе в саду. Как оказалось, предложение научить ее вязать было последней из таких попыток, которую Эмма тоже отвергла. Очень скоро после этого происшествия родились близнецы — раньше положенного срока, — и Ребекка полностью погрузилась в заботу о детях. Своим присутствием Ник и Стиви поглощали всех и вся, и Эмма была предоставлена самой себе. Она была довольна тем, что в каком-то смысле выиграла эту битву. Но в глубине души ее не покидало холодное чувство одиночества. И что хуже всего, Эмма понимала, что Ребекка искренне пыталась заменить ей мать, но Эмма ее оттолкнула, и теперь этот шанс был безвозвратно потерян.

Эмма судорожно сжала в руках недовязанный шарфик. Внезапно ее посетила новая и совершенно неожиданная мысль о том, что все эти тяжелые последствия, вызванные смертью матери, можно было предотвратить и рана могла быть не настолько глубокой. Если бы у отца в новом браке родился только один ребенок, а не сразу два. Если бы они не родились раньше срока. Если бы отец познакомил ее с будущей мачехой немного раньше, а не тогда, когда та была уже беременна. Если бы отец проводил больше времени дома. Слишком много «если»…

Эмма свернула вязание и положила на крыльцо. Она попыталась отбросить от себя все эти воспоминания и сконцентрировать внимание на том, что происходило во дворе. Однако краем глаза она все равно видела красное пятно клубка. Эмма опустила веки, чтобы его не видеть. Неожиданное воспоминание о том эпизоде с Ребеккой застало ее врасплох. Казалось, что приезд на станцию открыл Эмме ее прошлое, и теперь она не в состоянии контролировать все, что всплывает на поверхность. Она почувствовала острый приступ беспокойства. Наверное, Саймон был все-таки прав, когда советовал ей воздержаться от поездки.

Открыв глаза, она увидела обоих верблюдов, которые праздно стояли посреди двора и грелись на солнце. Они почти не двигались, если не считать подергивание ушами в попытке отогнать мух и непрерывное пережевывание жвачки. «Вот в чем проблема, — подумала Эмма. — Как и у этих верблюдов, у меня сейчас слишком много свободного времени». У них с Саймоном всегда был при себе ноутбук, и, если появлялась свободная минута, они, не теряя времени, принимались редактировать очередную статью или читать научный журнал. Тут Эмма вспомнила про лабораторию. Из-за всех этих событий она так и не осмотрела ее более внимательным взглядом. Она даже не расспросила Дэниэла как следует о состоянии его исследования. Может быть, она чем-нибудь поможет ему. Ведь он работает здесь практически в одиночку и вполне откровенно рассказал ей о том, что дела идут далеко не так хорошо, как хотелось бы. Эмма встала и сразу же почувствовала, как мысли постепенно приходят в порядок. И то хорошо: она хотя бы с пользой проведет время. Кроме того, она осмелилась признаться самой себе, что радовалась возможности произвести на Дэниэла впечатление своим профессионализмом. Ей хотелось еще раз почувствовать на себе его полный уважения взгляд.

Стоя посреди лаборатории, Эмма осматривала все вокруг, подмечая новые предметы, которые ускользнули от ее внимания во время первого короткого визита. Она ждала, пока Дэниэл закончит помогать Мози налаживать новый шланг радиатора. На небольшом рабочем столе стоял примитивный изолятор. В дальнем углу Эмма увидела непонятную конструкцию, похожую на будку гадалки на ярмарке, со шторкой, сшитой из детского постельного белья, с рисунком в виде красно-белых паровозиков. Отодвинув в сторону шторку, она заглянула вовнутрь и увидела там черный флуоресцентный микроскоп такой устаревшей модели, которую в Австралии использовали разве что в учебных целях. Эмма представила, как Дэниэл сидит тут, день за днем изучая собранный им материал, пытаясь найти вирус, и ничего не находит. Сьюзан тоже здесь работала, однако с тем отличием, что недостатка в материале у нее не было. Ведь она приехала в разгар эпидемии. Должно быть, для нее было тяжким испытанием читать одно за другим имена пациентов на пробирках и потом понимать, что все они, скорее всего, обречены. Эмма снова подумала о том, какой же смелой была ее мать, когда решила отправиться сюда. Неудивительно, что в университете даже учредили стипендию в ее честь, которую давали лучшим студентам в области медицинских исследований. Сьюзан была так же предана своему делу, как и бесстрашна.

Эмма смотрела телевизор, когда Сьюзан позвонили и позвали в эту экспедицию, которая оказалась для нее последней. Иногда звонки из Североамериканского эпидемиологического центра поступали ночью, но в этот раз Сьюзан только-только вернулась домой из лаборатории. Они ждали с работы отца, чтобы втроем сесть за стол и поужинать тем, что приготовила для них миссис Макдональд. Эмма сразу поняла, от кого этот звонок, как только увидела на лице Сьюзан знакомое выражение: казалось, все вокруг для нее вдруг потеряло свою значимость и стало неважным. Последовали обычные вопросы Сьюзан, после чего она положила трубку. Поразмыслив немного, мать принялась собирать вещи. Эмма ходила за ней по пятам из комнаты в комнату, наблюдая, как Сьюзан достает со шкафа в спальне свой старый чемодан, вынимает из ящиков рабочую одежду, складывает туалетные принадлежности, кладет на кровать документы и кошелек.

— А как же мой день рождения? — спросила Эмма.

— Я скоро вернусь, — ответила Сьюзан. — Через три-четыре недели, а может, даже раньше. Тогда и устроим праздник.

— Но мы уже разослали приглашения.

Эмма своими руками сделала эти приглашения, украсив каждую открытку большой цифрой семь, вырезанной из старой оберточной бумаги.

— Мне очень жаль, малыш. Но ты же знаешь, что мне надо ехать. Миссис Макдональд поможет папе организовать праздник. Она будет рада помочь. А я привезу тебе какой-нибудь особенный подарок.

— Нет, — запротестовала Эмма. — Я хочу, чтобы ты осталась здесь на мой день рождения. Скажи им, что не можешь поехать. Один-единственный раз… Ну пожалуйста.

Она хотела только одного — чтобы мама снова подошла к телефону и отменила поездку. Но Сьюзан продолжала собирать вещи. Она уже неоднократно объясняла дочери, что работа исследователя включает необходимость реагировать на чрезвычайные ситуации и что эпидемии не вспыхивают по расписанию.

Когда подъехала машина, Эмма сидела на крыльце, сгребая гравий в пыльные кучки. Фургон, принадлежавший Центру, остановился рядом с ней, и слова, написанные на его боковой стороне — «Североамериканский эпидемиологический центр», — оказались прямо напротив ее лица на расстоянии вытянутой руки. Водитель зашел в дом, чтобы помочь Сьюзан вынести вещи, а Эмма тем временем поднялась с полными пригоршнями гравия. Она с силой швырнула камни прямо в машину и наклонилась, чтобы набрать еще гравия.

Это то, что она помнила отчетливее всего. Ни слова, сказанные на прощание, которое за этим последовало, ни то, как она прижималась лицом к маминым волосам, вдыхая запах химикатов, всегда преследовавший ее после работы, ни поцелуи и обещания — ничто так не запомнилось, как звук камней, отскакивающих от блестящей обшивки фургона.

Эмма неподвижно смотрела на микроскоп, не замечая, что все еще сжимает в руках шторку. Когда она узнала о смерти Сьюзан, оказалось, что лучше всего в ее памяти сохранились именно эти последние воспоминания, тогда как все остальное, связанное с матерью, было очень разрозненным — какие-то обрывки песен, которые напевала Сьюзан, прикосновение ее губ на лбу, прогулка в парке за руку. Эмма знала, что мать регулярно ездила в экспедиции начиная с того момента, когда ее дочери едва исполнилось несколько месяцев, но от того времени, когда она уезжала и приезжала, у нее остались лишь самые размытые воспоминания. Теперь, стоя посреди лаборатории, Эмма пыталась воскресить в памяти еще больше картинок из прошлого, когда мама уезжала в очередную поездку. Но вместо этого перед ее глазами возникла фигура Саймона, который удалялся прочь к трапу самолета со своей дорожной сумкой на плече. Или тот же Саймон, машущий ей рукой с палубы корабля. До Саймона был Джейсон, пилот, и он тоже постоянно куда-то уезжал.

А до него был актер, который не мог позволить себе упустить любой шанс стать знаменитостью.

Перед глазами вставали эти тени прошлого, а в голову начали лезть знакомые до боли мысли. Эмма была почти уверена, что с ней что-то не так. Наверное, она недостаточно интересна или привлекательна, и поэтому никто не хочет оставаться с ней. Но затем ход ее мыслей неожиданно поменялся. Может, ей просто нужно меньше копаться в себе и вместо этого подумать о том, что она сама выбирает таких людей, которые постоянно ее бросают? Может, заложенная матерью модель поведения как проклятие преследует ее всю жизнь?

Эмма опустила занавеску и попыталась выкинуть эти чудовищные мысли из головы. Особенно ужасно было то, что они пришли в ее голову именно здесь, в том месте, где умерла ее мать. Эмма подошла к стене возле двери, на которой висела пара выцветших плакатов. На одном из них была изображена таблица дозировки ветеринарных лекарств, а другой агитационный плакат призывал население делать прививки. На нем был нарисован маленький ребенок, прикрытый традиционным масайским щитом от копий, каждое из которых было подписано на английском и на суахили: «полиомиелит», «столбняк», «тиф».

— Мы мечтаем о том, что когда-нибудь здесь будет и лихорадка Оламбо.

От неожиданности Эмма чуть не подпрыгнула на месте. Она не слышала, как Дэниэл подошел к ней сзади, бесшумно ступая своими босыми ногами по полу. Он встал рядом с ней, и Эмма почувствовала запах машинного масла, смешанный с каким-то сладковатым ароматом, напоминавшим мед.

Она кивнула. Прививка — это идеальное решение против вирусного заболевания. Антивирусные препараты обычно малоэффективны, даже если бросить все усилия на их разработку.

— Но это очень дорого, — продолжал Дэниэл.

Эмма снова кивнула. Ей не хотелось облекать в слова всем понятную истину: никто не станет вкладывать деньги в разработку дорогостоящей вакцины, созданной с помощью генной инженерии, для борьбы с заболеванием, которое на настоящий момент встречалось только в некоторых областях Восточной Африки. Другое дело, если бы смертоносный вирус угрожал жителям Нью-Йорка или Сиднея.

— Все, что вам остается, — сказала Эмма, — это ограничивать распространение заболевания и сводить к минимуму количество эпидемий.

— Да, в этом и состоит наша работа, — согласился Дэниэл. — Но, как я уже говорил, проблема заключается в том, что мы никак не можем найти переносчиков вируса. Его просто нигде нет.

Дэниэл говорил о вирусе как о каком-то экзотическом животном, которого невозможно выследить.

— Как вы регистрируете собранные образцы? — спросила Эмма.

— Я сейчас покажу.

Дэниэл начал показывать Эмме ловушки, при помощи которых он с Ндугу отлавливал животных и брал у них кровь, которую потом тестировал на наличие антител к вирусу Оламбо. Он также показал ей старый ручной сепаратор, которым они пользовались до того, как им удалось приобрести холодильную камеру, работающую на керосине.

— Сейчас мы просто оставляем пробирки на ночь в холодильнике, — объяснял Дэниэл. — Кровяные клетки сворачиваются и выпадают в осадок, и утром нам остается просто слить сыворотку.

Эмма с уважением смотрела на Дэниэла, который с восторгом говорил о таком элементарном приспособлении, как холодильник. Все это время она думала об оборудовании, бывшем в распоряжении ее института. Без такого оборудования и достаточно квалифицированного вспомогательного персонала исследователи ее уровня даже не приступили бы к работе.

— Как вы думаете, мы делаем что-то не так? — спросил Дэниэл. — Может, стоит что-то поменять в нашей методике?

— Нет, вы все делаете правильно, — ответила Эмма и покачала головой.

Дэниэл, казалось, был разочарован ее ответом. Ему было бы гораздо легче узнать, что они допустили где-то ошибку, чем осознавать тот факт, что его исследование просто заходит в тупик.

— Такое бывает, — попыталась успокоить его Эмма. — Ведь до сих пор так и не нашли переносчика лихорадки Ласса. А над этим работают целые команды. Неудивительно, что вы тоже пока ничего не обнаружили.

— Но я не собираюсь сдаваться, — с твердостью в голосе заявил Дэниэл. — Осталось попробовать еще одну вещь. Мы не брали анализ крови у таких крупных животных, как буйволы, гиеновидные собаки, львы, слоны. Взять кровь у них можно, только если сначала подстрелить — пулей или транквилизатором. Но у нас нет ружей для транквилизаторов, а кроме того, реакция диких животных на лекарство может быть совершенно непредсказуемой. Для них это может быть опасно. Не хотелось бы убивать животных только для того, чтобы взять у них анализ крови. Я на это никогда не соглашусь. Поэтому пока что будем продолжать работу с грызунами.

Эмма прониклась сочувствием к Дэниэлу. Он совершенно не жаловался на недостаток ресурсов и при этом преданно относился к своей работе. Ей захотелось как-то помочь ему.

— Когда я вернусь в Мельбурн через десять дней, — сказала она, — я постараюсь найти организацию, которая согласилась бы вам помочь.

— Спасибо, — ответил Дэниэл. — Это было бы прекрасно.

— Я ничего не могу обещать, — сказала Эмма. — Но я сделаю все, что в моих силах.

Она отвернулась от него. Ей стало немного стыдно, оттого что он так искренне благодарит ее, хотя на самом деле она предлагает очень мало.

Ее взгляд привлекло что-то розовое — в банке с водой стояли цветы, которые она до сих пор не замечала. Это были такие же цветы, какие Эмма сорвала в пустыне и положила на могилу. Она дотронулась до нежных лепестков, и ей стало интересно, кто же поставил их сюда. Несомненно, это была женщина. Неожиданно для самой себя Эмма почувствовала смятение при мысли об этой незнакомой женщине. Как будто — после всех этих совместных переживаний — в ней возникло чувство собственности по отношению к Дэниэлу. Разумеется, это было полным абсурдом, и она сама все понимала. Вместе с тем в ее голове крутились слова Дэниэла, сказанные за завтраком.

У нас тут нечасто бывают женщины.

— Откуда эти цветы? — не удержалась Эмма.

— Я сам нарвал их, — ответил он. — Мне нравится, когда здесь стоят цветы. Это напоминает мне о том, что, несмотря на все ужасные вещи, которые происходят в мире, он все равно остается прекрасным.

При этих словах лицо Дэниэла помрачнело, но буквально через секунду он уже улыбался.

— Пора пить чай, — сказал он. — Пойдемте, посмотрим, где там Мози.

Стоя на коленях прямо на земле, Эмма выдергивала пучки пожелтевшей сухой травы. Рядом с ней Дэниэл рыхлил почву небольшой тяпкой.

— Я планировал заняться этим, пока Ндугу в отъезде, — сказал Дэниэл. — Без него я не могу продолжать полевые исследования и поэтому решил, что это хорошая возможность привести в порядок грядки. — Взглянув на Эмму, он улыбнулся и добавил: — Но я не ожидал, что кто-то придет мне на помощь.

— А я тоже приехала сюда совсем не для того, чтобы прохлаждаться, — улыбнувшись в ответ, заявила Эмма. — И я совсем не против, — поспешила добавить она. — Для меня это что-то новое. Я ведь живу в городе, в квартире на третьем этаже, — продолжала она, протягивая руку к очередному засохшему растению.

Было какое-то наслаждение в ощущении того, как хватка корней ослабевает и они в конце концов расстаются с почвой. Сначала Эмма пришла в замешательство от просьбы Дэниэла помочь ему с прополкой заброшенного огорода рядом с кухней, но сейчас она могла точно сказать, что такая работа ей по нраву. Перед тем как приступить к работе, она предусмотрительно надела пару своих силиконовых перчаток, ибо знала, что здесь вполне могла быть туберкулезная палочка, — но перчатки продержались недолго. После того как она их сняла, ее руки вмиг покрылись серой пылью. Перестав беспокоиться о насекомых, которые могли ее укусить, и об инфекциях, Эмма почувствовала удовольствие от свободных движений своих рук и от прикосновений к мягкой рассыпчатой почве. Не прекращая работу, она перевела взгляд со своих рук на руки Дэниэла. Они представляли странный контраст по сравнению с ее собственными руками. На ее коже пыль оседала серым слоем, в то время как на его темных руках она выглядела бледной.

— Как здесь может что-то вырасти? Даже в глубоких слоях почва сухая-пресухая.

— Раз в год бывает сезон дождей, а в остальное время их нужно поливать. Здешним растениям этого хватает. Но я быстро забываю о поливе, и они, к сожалению, все у меня засыхают. — В голосе Дэниэла слышался упрек самому себе.

— Ну, я надеюсь, что теперь вы будете о них заботиться как следует, — поддразнила его Эмма. — После моих-то стараний!

Дэниэл улыбнулся.

— Как только увижу, что растения начинают засыхать, я сразу же вспомню о вас и прямиком побегу за лейкой.

При этих словах рука Эммы замерла над небольшим пучком травы. Она опустила взгляд, стараясь скрыть от Дэниэла, насколько ей приятно слышать, что о ней будут вспоминать. «Я слишком много времени провела одна, — подумала Эмма. — Поэтому мне так хочется внимания».

Они продолжили работу, каждый в своем ритме, вырывая из почвы засохшие растения и бросая их в тачку. Время от времени поднимая голову, они встречались взглядами. На лице Дэниэла было выражение легкого удивления, как будто он никак не мог привыкнуть к присутствию этой белой женщины у себя в огороде. Но Эмма видела, что это приятное удивление. Он, несомненно, был рад ей.

— Если бы сейчас меня увидел мой отец, он бы покачал головой, — сказал Дэниэл. — Он верен старым традициям. Масаи считают, что они избранный Богом народ и что Ленгаи дал им коров для удовлетворения всех их потребностей — мясо, кровь, молоко, шкуры. Традиционно у масаев не принято убивать диких животных для пропитания. А людей, которые обрабатывают почву и выращивают растения, они открыто презирают.

— Но вы же не презираете такую работу, — возразила Эмма.

— Я современный масаи, — улыбнулся Дэниэл.

— А ваш отец спокойно относится к тому, что вы ведете другой образ жизни?

— Не то слово! Он очень мною гордится.

— А ваша мать? — Задавая вопросы, Эмма продолжала работать, но при этом старалась, чтобы ее голос звучал как можно более непринужденно. Она не хотела показаться излишне любопытной, хотя ей очень хотелось побольше узнать о Дэниэле. Ведь он был родом из совершенно незнакомой для нее культуры.

— Конечно. Моя мать во мне души не чает. Я ее первый ребенок. Когда я их навещаю, она все время вспоминает годы моего детства — тогда я еще не стал мораном, воином, и был просто мальчишкой, жил в ее доме и даже иногда спал в ее постели.

Эмма почувствовала легкую зависть. Он с такой уверенностью говорил о материнской любви, словно чувствовал на себе эту любовь каждый день, как солнечный свет на лице. Наблюдая, как он орудует мотыгой, она поразилась той непринужденности, с какой он сообщил ей, что является воином. Эмма попробовала представить его с вымазанным красной глиной лицом — она как-то видела по телевизору передачу о том, как юные масаи готовятся к инициации. Но тут она вспомнила еще один довольно известный факт, связанный с культурой масаев.

— И вам нужно было убить копьем льва, чтобы стать воином? — спросила Эмма и тут же прикусила губу. По интонации, с какой она задала этот вопрос, было понятно, насколько примитивным и жестоким представляется ей этот обычай. Дэниэл мог обидеться на нее за такое отношение к их традициям.

Однако он совершенно спокойно воспринял этот вопрос.

— Сейчас осталось не так много львов, и поэтому старейшины не одобряют эту традицию. Наше поколение уже не убивало львов, и я этому рад. Но вот отец прошел через этот обряд. А мой дед был известен под именем «Два Льва» — на языке маа, конечно, — потому что он убил сразу двух львов.

Слушая Дэниэла, Эмма продолжала работать. Она была готова сидеть так целый день и задавать ему различные вопросы о его жизни. Ей нравился его мелодичный африканский акцент и то, как он старательно проговаривал каждое слово. Благодаря этому все, что он говорил, звучало совершенно особенно. Эмма украдкой поглядывала на него. Прекрасно сложенное тело и сияющая на солнце кожа делали его похожим на статую какого-то божества, вырезанную из черного дерева. Черты его лица были абсолютно симметричны. Эмма почувствовала, как внутри нее начинает разливаться тепло. Ей захотелось провести рукой по его сильным плечам. В смятении от своих собственных мыслей она опустила взгляд. Это естественно, успокаивала она саму себя. Ее влекло к нему по той простой причине, что он в физическом плане был полной ее противоположностью. И, как любой человек, изучавший генетику, она знала, что симметричные черты лица привлекают особей противоположного пола. С точки зрения дарвинизма, Дэниэл был идеальным кандидатом на роль продолжателя рода.

Подняв глаза, Эмма увидела, что Дэниэл с интересом смотрит на нее. Она почувствовала, как краснеют ее щеки.

— Может, стоит выбрать из земли камни? — спросила она и тут же осознала нелепость своего вопроса. Кому нужны камни в огороде?

— Это было бы очень хорошо, — ответил Дэниэл. — Будет легче сажать растения.

Эмма судорожно думала, что бы ей такое сказать — достаточно разумное, чтобы вернуть непринужденный тон беседы. Она хотела было спросить его о том, откуда у него шрам на лбу. Однако она понимала, что единственный вопрос, которой крутится у нее на языке, — это есть ли у него жена или, может быть, девушка. Он довольно открыто говорил о своих родственниках, но ни разу не упомянул о жене и детях. Очевидно пока только одно — то, что он живет здесь один вместе с Ндугу. Эмма знала, что для африканского мужчины вполне в порядке вещей оставить всю свою семью в родной деревне, а самому уехать работать. Но Дэниэл мог хотя бы перевезти жену и детей в ближайшую деревню, чтобы иметь возможность с ними видеться. Эмме хотелось задать ему этот вопрос прямо в лоб — в конце концов, он же поинтересовался, есть ли у нее муж, сразу же после их знакомства. Однако она не была уверена в том, как он интерпретирует ее заинтересованность. К тому же она боялась, что покраснеет еще больше. Поэтому Эмма решила промолчать и, нагнувшись к земле, продолжила выбирать мелкие камешки из почвы и складывать их в кучку.

Под вечер они втроем сидели во дворе и пили чай. Дэниэл с Мози устроились на крыльце, а Эмме дали низкий трехногий табурет, искусно вырезанный из цельного куска дерева, с немного вогнутым сиденьем, которое было гладким от длительного использования. Эмма рассеянно смотрела на виднеющийся вдали вулкан и не спеша пила свой чай. На этот раз она последовала примеру мужчин и добавила в чай ложку меда. Сладкий вкус с примесью дыма сначала показался ей странным, но, распробовав напиток, она оценила его по достоинству. Эмма перевела взгляд на верблюдов, которые стояли, прижавшись друг к другу, за оградой временного загона, только что сколоченного для них Дэниэлом и Мози. Они явно выглядели недовольными. Сперва их связали, а затем и вовсе заперли на другом конце двора, что возмутило и верблюдицу, и ее отпрыска. Чувствовалось, что эти животные привыкли всегда находиться в тесном контакте с людьми. Потом она взглянула на аккуратные грядки, полностью очищенные от сорняков.

— Что вы там посадите? — спросила она Дэниэла.

— Для начала маис, помидоры и фасоль.

Эмма попыталась представить зеленые растения, поднимающиеся из этой невзрачной серой почвы. Дэниэл объяснил ей, что выроет траншею, в которую будет стекать вся вода с грядок. В результате не пропадает ни одна капля драгоценной влаги. Размышляя обо всем этом, Эмма почувствовала какую-то неловкость в наступившем молчании. Посмотрев на Дэниэла, она увидела, что он переглядывается с Мози. Между ними явно что-то происходило, как будто они решали, кто из них первым начнет разговор.

Наконец, поставив кружку на крыльцо, Дэниэл сказал:

— Мози выразил готовность остаться здесь на ночь, вместо того чтобы возвращаться в деревню. Ему можно постелить в лаборатории.

Эмма не понимала, с чего вдруг они решили обсудить это с ней.

— Конечно. Если ему будет так удобнее…

— По правде говоря, он охотно вернулся бы в деревню, — сказал Дэниэл. — Он уже успел там кое с кем подружиться. Однако Мози беспокоится о вашей репутации.

Глаза Эммы широко раскрылись от удивления. Она не была уверена в том, что правильно истолковала слова Дэниэла.

— Вчерашняя ночь — исключение, — объяснил Дэниэл. — Произошли непредвиденные обстоятельства, и никто не станет косо смотреть на нас из-за того, что мы оказались здесь ночью одни. Но сегодня дело обстоит иначе.

— Дэниэл прав, — подтвердил Мози.

— За себя я не переживаю, — сказал Дэниэл. — Я волнуюсь прежде всего за вас.

Чтобы скрыть свое недоумение, Эмма сделала большой глоток чаю. В ее представлении беспокоиться о подобных вещах было настолько странно и старомодно. Интересно, что бы подумали Дэниэл с Мози, если бы узнали, что они с Саймоном частенько ездили на конференции вместе с коллегами противоположного пола — иногда в группах, а иногда и просто вдвоем. Часто делегаты на таких конференциях не то что жили в одной комнате, но даже спали в одной кровати. У Эммы никогда не было секса с коллегами, и у Саймона, по всей видимости, тоже, — однако она не была на сто процентов уверена в этом. Он был очень замкнутым человеком, и для него было бы дикостью отвечать на вопросы интимного характера. Эмма почувствовала внезапный укол ревности, вспомнив о женщине, которая сейчас находится рядом с Саймоном. Доктор Фрида Эрикссен — гляциолог[2] из Финляндии. Саймон говорил, что в составе экспедиции будет одна женщина, и на прощальной вечеринке Эмма наконец ее увидела. Это была классическая скандинавская красавица с белокурыми волосами и идеальной светлой кожей, в возрасте тридцати с лишним лет. Все мужчины на вечернике, включая Саймона, не сводили с нее глаз.

Эмма постаралась выдавить из себя как можно более непринужденную улыбку.

— Спасибо, но мне действительно все равно, что обо мне подумают. Я никого здесь не знаю и завтра отсюда уеду.

— Тогда нет проблем. — Мози, казалось, был доволен таким исходом дела. — Я пойду в деревню. Меня пригласили на свадьбу.

Эмма украдкой посмотрела на Дэниэла. Ей показалось, что он тоже доволен ее решением. Может, он точно так же, как и она сама, чувствовал, что после всего пережитого за эти два дня им стоит побыть вдвоем в этот последний вечер.

Уже сгущались сумерки, когда над их головой снова пролетел самолет. Дэниэл готовил ужин в кухне, а Эмма сидела рядом на деревянном табурете и чистила арахис. Услышав вдалеке гул самолета, Эмма резко вскочила и подняла голову к небу. Дэниэл подошел и встал рядом, глядя в том же направлении, что и она. Самолет возвращался из пустыни обратно в Малангу. Не сводя глаз с самолета, Эмма представляла, что внутри него, в кабине, сидит Энджел, целая и невредимая. Дэниэл говорил ей, что пилот может совершить посадку в любом месте в пустыне. Если кто-то из поисковой команды увидит девочку с высоты, самолет тут же сядет на землю и подберет ее.

Самолет пролетел низко над самой станцией, испугав своим гулом верблюдов. Эмма повернулась к Дэниэлу лицом и встретилась с ним взглядом. Им не нужны были слова, чтобы понять мысли друг друга. Они оба думали об одном и том же, надеясь на чудо. Они проводили взглядом самолет, на серебристом брюхе которого сверкнули отблески заходящего солнца.

Глава 7

Тени постепенно становились длиннее, и Энджел искоса поглядывала на львицу, ожидая, что она вот-вот начнет искать место для ночлега. Солнце уже клонилось к горизонту, постепенно начинало темнеть.

Энджел с беспокойством посмотрела налево от себя, где вдалеке виднелась Гора Бога. До полудня гора оставалась у нее за спиной, и так было все время с тех пор, как она оказалась рядом с львицей. Интересно, что заставило ее так резко поменять направление? Энджел подумала, что, наверное, у львицы на примете было какое-то особое убежище. Но обход получился уж слишком большой. И львица явно испытывала волнение. Она шла, низко опустив голову к земле, махая хвостом из стороны в сторону. Львятам, казалось, передалось настроение матери, и они настороженно шли по ее пятам. Энджел старалась тоже от них не отставать.

Единственной примечательной деталью унылого пейзажа было дерево. Оно одиноко возвышалось над равниной, широко раскинув ветви. По всей видимости, его корням удалось добраться до подземного источника. Львица шла прямиком к этому дереву. Энджел нахмурилась. Не самое подходящее место для ночлега: слишком открытая здесь местность. Среди желтой травы торчало несколько больших камней, но они были слишком далеко друг от друга, чтобы служить убежищем.

Не дойдя немного до дерева, львица остановилась. Подняв голову, она издала высокий протяжный звук, как будто кого-то звала. Он напоминал тот призывный звук, который Энджел уже слышала, но на этот раз он был наполнен тоской и печалью.

Львица еще раз призывно завыла, поворачивая голову из стороны в сторону, как будто ожидая услышать ответ. Но в воздухе повисло напряженное молчание. Даже птиц в ветвях дерева и привычного гула насекомых не было слышно. Ничего. Тело львицы начало ритмично и мощно содрогаться. Внутри у Энджел все сжалось. Обхватив себя руками, она осмотрелась но сторонам, стараясь понять, что послужило причиной такого напряжения. Но ничего необычного она не увидела.

Львица тем временем двинулась вперед по направлению к дереву и камням, обнюхивая землю перед собой. Где-то из глубины ее горла поднималось сердитое рычание.

Энджел последовала за львицей, аккуратно ступая по высокой сухой траве, которая шелестела от соприкосновения с ее голыми икрами. Подойдя к одному из крупных камней, Энджел замедлила шаг. Затем она остановилась. То, что издали казалось ей камнем, на самом деле оказалось чем-то другим. Перед ее глазами предстали темные полосы, перемежающиеся более светлыми изогнутыми линиями. Это были ребра большого животного. Энджел в ужасе прикрыла рот рукой.

От туши убитого животного не исходило трупного запаха. Все кости были тщательно очищены от мяса, за исключением нескольких засохших и почерневших кусочков. Кроме грудной клетки, которая была практически не повреждена, вокруг валялось множество одиночных костей. Это были большие крепкие кости, которые раньше были покрыты мощными мускулами. Все они были разбросаны в полном беспорядке, при этом шкур нигде не было видно. Среди костей также не было черепа.

Это было не единственное убитое животное. Львица бродила среди этих костей, а львята, не отставая, следовали за ней. Возле каждой груды она останавливалась, и ее низкое рычание переходило в жалобный стон.

Возле дерева лежали останки четырех взрослых львов. У всех была содрана шкура и отсутствовал череп. Ни одно животное не оставит свою жертву в таком состоянии. Кто-то целенаправленно сдирал с них шкуру вместе с головой.

Энджел вспомнила, как однажды они с мамой забрели на ранчо, чтобы попросить воды для верблюдов. Жена хозяина пригласила их в дом выпить что-нибудь прохладительное, и там на полу в гостиной вместо ковра лежала шкура льва. Она была вместе с головой, набитой каким-то материалом, чтобы держать форму. Из приоткрытой пасти виднелись острые клыки цвета слоновой кости и кончик темно-розового языка. А из глазниц слепо смотрели стеклянные глаза. В памяти Энджел сохранилось отчетливое воспоминание о той женщине, которая, держа в руках поднос со звенящими стаканами, ходила по этой шкуре, и ее высокие каблуки утопали в светло-коричневой шерсти.

Судя по останкам, убитые львы были примерно одного возраста. Обхват грудной клетки был такой же, как и у львицы. Однако пятое по счету найденное ими тело было гораздо меньше. Все реберные кости у него были раздроблены, но череп был на месте. Держась на одном конце позвоночника, оно лежало на боку, так что можно было рассмотреть зубы — такие же маленькие острые резцы и длинные клыки, какие Энджел видела у львят, когда они зевали. Девочка почувствовала, как внутри нее закипает гнев. Никому не нужна шкура маленького львенка — никто не станет украшать ею стену. Но, тем не менее, этого малыша тоже убили. С другой стороны, может быть, это и хорошо. В таком случае ему не пришлось бы скитаться и одиночестве по пустыне, чтобы умереть от голода или зубов других животных.

Обойдя останки своих убитых сородичей, львица повернулась в сторону заходящего солнца. Подняв голову, она открыла свою глубокую пасть, так что обнажились острые клыки, и ее стон превратился в громогласный рык.

Звук, казалось, исходил из глубины ее естества и прокатывался волнами по воздуху. Затем она затихла, слегка мотнула головой, набрала полную грудь воздуха — под шкурой стали отчетливо видны ее ребра — и снова издала душераздирающий рев. На этот раз звук был еще громче. Львята в страхе прижали уши к голове и попятились. Мдого сел на ноги Энджел, тесно прижавшись к ее лодыжкам. Она чувствовала, как сильно бьется его сердце.

Львица, казалось, забыла о существовании своих детенышей и Энджел. В ее непрекращающемся реве чувствовалась ярость, смешанная с болью утраты. Энджел почти слышала в ее голосе отчаянную мольбу. Она как будто кричала: «Нет! Нет! Нет…»

Энджел захотелось подойти к львице, дотронуться до нее и разделить с ней ее боль. Но она не осмелилась. Кто бы это ни сотворил — профессиональные охотники или браконьеры, европейцы или местные жители, — они были людьми, как и Энджел. Она бы не стала винить львицу, если бы та вдруг решила выместить свою злобу на ней. Вместе с тем Энджел вспомнила, что львица взяла ее к себе, уже зная об этой трагедии. То, как она подходила к этому месту, напоминало скорее посещение могилы. У девочки промелькнула мимолетная надежда на то, что этот кошмар на самом деле не был реальностью, ибо она не могла сказать, что львица шокирована увиденным. Скорее она была охвачена болью и гневом.

Энджел тесно прижалась к львятам, а они — к ней. Интересно, они здесь впервые? Сложно сказать, когда произошли эти убийства: до того, как родились детеныши, или после. Как бы то ни было, Энджел старалась закрыть глаза и уши львят, чтобы они не слышали и не видели этой ужасной картины. Она рассчитывала на то, что они ничего не поймут.

Ярко-красные лучи закатного солнца разлились по равнине. От красоты этого зрелища у Энджел перехватило дыхание. Львица стояла не шевелясь, освещенная золотым сиянием. Казалось, она вся была охвачена пламенем.

Глава 8

Утро выдалось тусклым и бледным. По двору прохаживались два петуха и кукарекали во все горло, стараясь перекричать друг друга. Эмма стояла на крыльце и заплетала волосы в косу, для того чтобы более прилично выглядеть перед инспектором из Аруши. Они с Дэниэлом уже собирались сесть за стол завтракать, как в воротах появился вернувшийся из деревни Мози.

Приближаясь к Эмме, Мози пристально смотрел на нее, как будто пытался на глаз определить, не произошло ли здесь что-нибудь скандальное во время его отсутствия.

Эмма приветливо помахала ему рукой.

— Доброе утро, Мози.

— Доброе, — ответил он, испытывая некоторую неловкость.

Мози пошел в кухню, а Эмма тем временем с улыбкой вспомнила вчерашний вечер, проведенный наедине с Дэниэлом. Сначала, после того как ушел Мози, они очень стеснялись друг друга. Каждый взгляд, каждый жест, казалось, был наполнен каким-то скрытым смыслом. Но потом, когда они сели за стол и распили на двоих большую бутылку пива «Килиманджаро», атмосфера перестала быть такой напряженной. Дэниэл выключил генератор, чтобы не тратить понапрасну топливо и чтобы их не беспокоил шум. Стол освещался одной керосиновой лампой, подвешенной к потолку. Мягкий мерцающий свет лампы отбрасывал пляшущие тени. Дэниэл разложил по тарелкам приготовленное им рагу из шпината и арахиса. На этот раз Эмма позволила положить себе полную порцию. На обед у них были одни бананы, к тому же она целый день провела на свежем воздухе, поэтому к вечеру у нее разыгрался вполне здоровый аппетит.

За ужином они непринужденно болтали. Эмме уже не хотелось расспрашивать Дэниэла о его личной жизни, да и о себе рассказывать тоже не хотелось. По всей видимости, у Дэниэла было такое же настроение. Сначала они говорили о политике, проводили сравнение между своими странами. Эмма была поражена тем, насколько мало ей было известно о Танзании по сравнению с Дэниэлом, который знал, какая партия сейчас у власти в Австралии. Она спросила, откуда он так хорошо знает английский. Дэниэл объяснил, что в старших классах школы и в университете занятия проводились на английском, и, живя в Дар-эс-Саламе и в Аруше, он часто смотрел новости по телевизору. Когда разговор перешел на книги, Эмма с удивлением узнала о том, что литературные предпочтения Дэниэла простираются от Салмана Рушди до Агаты Кристи. Выбор доступных ему книг был невелик. В Аруше он покупал их у одного торговца, который перепродавал дешевые книги в мягкой обложке, оставленные туристами. Что до Эммы, то, когда Саймон уезжал в очередную командировку, она позволяла себе немного расслабиться и отложить профессиональную литературу в сторону, отдав предпочтение какому-нибудь роману. В такие моменты она заходила в книжный магазин неподалеку от дома и поражалась огромному выбору из тысяч наименований. Мир Дэниэла был гораздо проще. Не то чтобы жить здесь было легко. Совсем нет. Жизнь тут была невероятно тяжелой. Но вместе с тем живущие здесь люди имели в своем распоряжении больше времени и пространства.

Вечер подходил к концу, и они уже больше молчали, чем говорили. Сидя в уютной тишине импровизированной столовой, они слышали топтание верблюдов в загоне, шипение керосиновой лампы и стук ночных мотыльков, ударяющихся о проволочную москитную сетку. Когда наступило время убирать со стола посуду, Дэниэл включил генератор. Яркий электрический свет затмил мягкое свечение луны и керосиновой лампы. Дэниэл вымыл посуду в тазу, а Эмма вытерла ее насухо полотенцем. Затем Дэниэл, как и в предыдущую ночь, проводил Эмму до комнаты Ндугу. На этот раз она ничего не боялась. Она уже не думала ни о Сьюзан, ни о фотографии на стене. Все ее чувства были полностью сконцентрированы на Дэниэле, который шел впереди нее.

Подойдя к двери, он остановился и протянул ее фонарик.

— Спокойной ночи, Эмма, — сказал Дэниэл.

Эмма почувствовала приятную дрожь в теле от того, как он произнес ее имя, делая ударение на обоих слогах. Эм-ма… В его устах ее имя звучало по-новому, как будто у Дэниэла был свой собственный язык общения с ней.

— На суахили мы говорим лала салама, — добавил он. — Это значит «желаю тебе провести ночь в покое и безопасности».

— Лала салама, — повторила Эмма. Мелодичные слова звучали как колыбельная или благословение.

Подняв глаза на Дэниэла, она задержала взгляд. Они смотрели друг на друга, чувствуя, как между ними возникает невидимая связь. Затем почти одновременно они отвернулись друг от друга.

Эмма вошла в комнату и включила свет. Некоторое время она стояла не шевелясь, обратив невидящий взгляд на сваленные в углу ящики, и только вслушивалась в звук его удаляющихся шагов.

Эмма села за стол рядом с Мози, напротив Дэниэла. Посмотрев на свою порцию, она увидела, что Дэниэл положил ей еще больше еды, чем вчера утром. Эмма разрезала яичницу ножом, и весь желток вытек на картофель. Все выглядело очень аппетитно, но есть не хотелось. Эмма чувствовала, как в животе у нее все сжалось. Из головы не выходили мысли о том, что очень скоро она узнает о судьбе Энджел — нашли ее живой или мертвой, а может, поиски еще продолжаются. Эмма думала о том, что осталось совсем мало времени перед тем, как она сядет в машину рядом с Мози и поедет в Малангу. Дэниэл будет ехать за ними в своем «лендровере». Они встретятся в полицейском участке, дадут показания инспектору и разъедутся каждый в свою сторону.

— Сегодня вам нужно как следует позавтракать, — сказал Дэниэл. — Как вы уже убедились, в «Салаам кафе» выбор небольшой. А до Серенгети путь неблизкий.

Эмма заставила себя проглотить кусок. Ей показалось, что легкость, с которой он произнес эти слова, была напускной и что Дэниэл думал сейчас о том же, что и она. Медленно пережевывая пищу, Эмма посмотрела поверх низкой перегородки на верблюдов, находившихся в другом конце двора. Матата обнюхивал парочку домашних цесарок, клевавших что-то в траве, которую верблюдам дали на завтрак. Мама Киту лежала на земле, поджав под себя ноги, вытянув шею и положив голову на песок. Ее взгляд был направлен прямо на столовую. Эмма невольно улыбнулась. Всем своим видом верблюдица как будто выражала глубокий упрек.

— Мама Киту не простила нас за то, что мы сделали с ней вчера, — сказала Эмма, повернувшись к Дэниэлу.

— Нет, тут дело в другом, — ответил Дэниэл и покачал головой. — Она знает, что вы уезжаете, и поэтому грустит.

Эмма с удивлением уставилась на верблюдицу.

— Но откуда она знает, что я уезжаю именно сегодня?

— Верблюды — это животные, привыкшие к путешествиям. Они знают, когда люди собираются в дорогу. Мама Киту видела ваш чемодан у ворот. Она заметила небольшие изменения в вашем поведении, в тоне вашего голоса и в одежде. Не исключено, что она чувствует ваши эмоции. Некоторые погонщики верблюдов утверждают, что животные понимают все их чувства. Они даже знают, рады ли вы предстоящей поездке или вам не хочется покидать это место.

Эмма прикусила губу. Ей захотелось сказать во всеуслышание о том, что она совсем не в восторге от предстоящего сафари, что ей жаль покидать станцию и прощаться с Дэниэлом. Ей захотелось пообещать ему, что она когда-нибудь сюда вернется. Однако она понимала, что это не случится никогда.

Некоторое время они ели молча. В этой тишине звон столовых приборов об эмалированные миски и даже звук разрываемой лепешки казались необычайно громкими. Мози налил всем еще чаю и со стуком размешал в каждой кружке по ложке меда.

— Эмма, я должен задать вам один вопрос, — неожиданно сказал Дэниэл. — Вы, может быть, хотите забрать фотографию? Она ведь ваша.

Эмма ответила не сразу.

— Нет, я думаю, она должна остаться здесь. Она уже так долго здесь висит, что будет неправильно увозить ее отсюда.

Произнося эти слова, Эмма понимала, что ее чувства относительно фотографии связаны скорее с Дэниэлом, чем с матерью. Эмме хотелось, чтобы после ее возвращения в Мельбурн маленькая частичка ее все-таки осталась в этом месте, где он жил.

Дэниэл посмотрел Эмме в глаза и кивнул.

Эмма стояла рядом с Мамой Киту, гладила ее шею, вдыхала запах ее грубой шерсти и чувствовала уютное тепло, исходящее от тела верблюдицы. Мама Киту смотрела на нее своими темными влажными глазами.

— Красавица, — ласково приговаривала Эмма. Она с улыбкой отметила, что незаметно для самой себя снова перешла на материнские интонации.

Сбоку подошел Матата и потянулся мордой прямо к ее лицу, чтобы получить свою долю внимания. Мама Киту фыркнула, а затем склонила голову и отпихнула его в сторону. После этого она снова повернулась к Эмме, положила подбородок на ее плечо и тяжело вздохнула — ее дыхание пахло свежепережеванной травой. Эмма стояла не двигаясь и наблюдала за тем, как с подбородка верблюдицы на ее чистую рубашку капает слюна. Интересно, что совсем недавно Эмма больше всего боялась подобных действий со стороны Мамы Киту, а теперь ей казалось, что она может стоять так вечно.

— До свидания, Мама Киту, — сказала Эмма, потершись щекой о бархатистую морду верблюдицы. Затем она посмотрела на ее больную ногу и добавила: — Выздоравливай. Тебе нужно поскорее выздороветь.

— Пора ехать! — позвал ее Мози.

Он уже успел выгнать машину за ворота. На заднем сиденье лежал чемодан Эммы. Рядом с машиной Мози стоял «лендровер», за рулем которого сидел Дэниэл, одетый в выглаженную рубашку. Он уже был готов ехать.

Эмма в последний раз окинула взглядом станцию: главное здание, хаотичные пристройки вокруг и пыльный двор, — все казалось таким знакомым, что было сложно поверить в то, что она приехала сюда всего лишь два дня назад. Направляясь к воротам, она намеренно не стала оборачиваться, но краем глаза видела, что оба верблюда провожают ее взглядом.

Вскоре они выехали на дорогу, ведущую в Малангу Станция осталась позади. Сидя на пассажирском сиденье «лэнд крузера», Эмма поразилась тому, какой чистой и новой казалась теперь машина Мози. В зеркале заднего вида она видела, как подпрыгивает на ухабах старенький «лендровер» Дэниэла с порванной брезентовой крышей. Он уже начал отставать от них, но Эмма все еще могла различить лицо Дэниэла. Ей хотелось увидеть, покачивается ли его голова в такт музыке, но за пыльным ветровым стеклом ничего не было видно.

В комнатке за барной стойкой в «Салаам кафе» стоял старенький компьютер. Букв на клавиатуре почти не было видно из-за толстого слоя грязи, а монитор был весь в пыли. Взяв у Эммы деньги, парнишка, работавший в этом импровизированном интернет-кафе, встал у нее за спиной.

— Интернет здесь медленный, — сказал он, наблюдая за ее действиями. — Но скоро загрузится. Может, вам принести поесть?

— Спасибо. Если можно, чашку чая, — попросила Эмма.

В ожидании, пока загрузится сайт с ее почтовым ящиком, она смотрела через приоткрытую дверь на Мози. Тот сидел за барной стойкой, пил кока-колу и жевал самосу, время от времени поглядывая на полицейский участок на другой стороне площади. Скоро должен был подъехать Дэниэл. На парковке возле участка стоял большой грузовик. Скорее всего, это была одна из тех машин, которая приедет в скором времени за верблюдами.

Эмма вбила свой логин и пароль. Когда наконец открылся ее почтовый ящик, она быстро просмотрела список непрочитанных сообщений и остановилась на письме от Саймона. Ожидая, пока откроется письмо, Эмма нервно кусала палец.

Когда на экране появился текст, Эмма с интересом придвинулась поближе к монитору. Послание было длинным — целая страница. При этом никакого приветствия, что было очень похоже на Саймона. С хмурым выражением лица Эмма принялась читать письмо. Очень скоро она уже перескакивала через строчки, выдергивая отдельные фразы типа «буровые пробы», «недельный траверс по льду», «хорошо, что удалось на полдня позаимствовать колун», «многообещающие образцы», «смешные пингвины»… Саймон долго рассказывал о визите на русскую базу, жаловался на то, что сложно уснуть, когда на улице темно двадцать три часа в сутки.

Дочитав письмо, Эмма молча уставилась на экран. В конце своего послания Саймон написал «целую» и поставил смайлик. Он ни словом не обмолвился о ее поездке, о станции полевых исследований и о ее дне рождения. Эмма покачала головой. Скорее всего, Саймон потерял счет времени. Он сейчас был подобен наркоману под кайфом — как Саймон любил выражаться, за тем исключением, что его наркотиком была Антарктида. Это была главная любовь всей его жизни. С того времени как они с Саймоном стали встречаться, он ездил туда только в короткие летние поездки, а сейчас ему представилась возможность провести там всю зиму. Целых восемь месяцев. Эмма вспомнила вечер, когда Саймон сообщил ей о том, что ему удалость попасть в состав экспедиции. Они встретились в баре после работы. Саймон, только что вернувшийся с совещания, был одет в один из своих лучших костюмов. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и ослабил галстук. Контраст между его обветренным мужественным лицом и деловым костюмом делал его очень привлекательным. Пока он стоял у барной стойки и заказывал напитки, Эмма заметила, что несколько молодых женщин не сводят с него глаз.

— У меня, скорее всего, не получится поехать с тобой в Танзанию, — сказал Саймон. Он произнес это с нарочитой непринужденностью, но по его внешнему виду можно было догадаться, что он чувствует неловкость.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня есть возможность провести эту зиму на станции Макмурдо.

Эмма промолчала, поскольку была слишком обескуражена этой новостью. Саймон же, выдержав паузу, принялся подробно рассказывать о предстоящем исследовании. Это будет проект международного уровня на основе сухих долин. Учитывая длительность поездки, у Саймона появился реальный шанс провести серьезное исследование.

Эмма поняла, что Саймон давно вынашивал этот план, и сейчас ничто уже не изменит его решения. Она склонила голову над своим бокалом и уставилась на покрытое тонкой пленкой красное вино. Эмма знала, что у нее нет никаких шансов переубедить его.

— Как бы то ни было, мне кажется, что тебе лучше будет поехать одной, — продолжал Саймон. — В конце концов, речь идет о твоей матери и о твоем прошлом.

Эмма молча кивнула. В его словах была доля истины. Она прекрасно осознавала, что ему нет никакого дела ни до ее матери, ни до того места, где она работала. Единственная цель этой поездки заключалась в том, чтобы Эмма наконец попрощалась со всем этим и освободилась от груза прошлого. Может, это даже к лучшему, что Саймон с ней не поедет, — тогда она сможет более открыто следовать своим чувствам. Но проблема состояла в том, что Эмме хотелось разделить это важное событие в ее жизни вместе с ним. Кроме того, она с нетерпением ждала этой поездки как возможности побыть вдвоем, не отвлекаясь на работу.

— Наверное, ты прав, — после паузы произнесла Эмма.

— Я знал, что могу рассчитывать на твою поддержку. — Улыбнувшись, Саймон потянулся к ней, чтобы обнять ее за талию и поцеловать в щеку.

От него пахло пивом, которое он пил, и цитрусовым гелем для душа. Он слегка дотронулся губами до ее уха и шепнул:

— Ты же знаешь, как я тебя люблю, Эм.

После легкого сопротивления Эмма все-таки позволила ему себя обнять. В конце концов, было бы странно удивляться поведению Саймона. Она всегда отдавала себе отчет в том, что это не тот мужчина, которого можно к себе привязать. Попытайся она держать его на привязи, он тут же от нее уйдет. И тогда она останется совсем одна, и от самой этой мысли ее бросало в дрожь. Одна зубная щетка в ванной… Постель на одной стороне кровати, которая всегда остается несмятой… Корзина для белья, в которой лежат только ее вещи… И страницы в ежедневнике, на которых не отмечена красным дата, когда «Саймон возвращается домой».

Эмма безучастно смотрела на экран монитора, но потом взяла себя в руки и быстро набрала ответное письмо, в котором написала, что у нее все хорошо, что она здорова и прекрасно проводит время. Нажав «отправить», она почувствовала, как ее охватывает гнетущее ощущение безнадежности. Эмма поспешила задвинуть это чувство на задний план и вместо этого сосредоточила свое внимание на втором письме, которое представляло для нее интерес среди прочих сообщений. Это было письмо от Мойры, ее помощницы по лаборатории. Щелкнув клавишей мыши, чтобы открыть сообщение, она моментально почувствовала облегчение от контакта с четко организованным миром института — единственным местом в этом мире, где Эмма точно понимала, кто она такая, что ей нужно делать и почему.

Мойра вкратце сообщала ей, что мыши из группы MS4 благополучно родились с помощью кесарева сечения и отданы новой приемной матери.

«Очень хорошо», — сказала про себя Эмма.

Эти мыши были выведены с особой генетической мутацией, необходимой для ее нового исследования. Но животные оказались не в состоянии выращивать свое потомство, и поэтому новорожденных мышат приходилось отдавать приемным матерям. Никто не был уверен в том, что эта идея сработает, и поэтому Эмма была рада узнать, что все прошло хорошо. Это значит, что по возвращении домой она сможет без промедления приступить к разработке своего нового проекта.

Закрыв почтовый ящик, Эмма встала из-за компьютера, подошла к барной стойке и села рядом с Мози.

— Вы быстро справились, — сказал он. — Обычно туристы долго сидят в Интернете.

— Мне нужно было проверить только письма по работе, — улыбнувшись, ответила Эмма. — Сами знаете, от работы не убежишь!

Тут на площадь выехала машина и направилась прямиком к полицейскому участку. Это был внедорожник, покрытый слоем характерной серой пыли из пустыни. Машина припарковалась перед участком, на территории, огороженной белыми булыжниками.

— Выглядит как одна из машин поисковой команды, — заметила Эмма. Ее снова охватило беспокойство за судьбу Энджел.

— Дай Бог, чтобы ее нашли, — ответил Мози.

Эмма сделала глубокий вдох, стараясь ослабить внутреннее напряжение. Внимание ее привлек большой полосатый кот, сидевший тут же на одной из скамеек. Животное выглядело наполовину диким: со шрамами на морде, с порванным ухом и проплешинами на теле. Кот вытянул жилистую заднюю ногу и начал вылизывать свой редкий мех. Неожиданно мимо пролетела резиновая тапка и ударила животное прямо по голове. Кот молниеносно спрыгнул со скамейки и скрылся из виду. Обернувшись, Эмма увидела того же самого мальчугана, который обслуживал их во время их первого визита. Довольный собой, он подошел, чтобы забрать свою тапку.

— Вот и Дэниэл приехал, — сказал Мози и встал со стула.

Дэниэл ждал их на ступеньках перед дверью в участок. Он снова заправил рубашку в брюки. У Эммы сложилось впечатление, что он нервничает. Мози остался сидеть в машине, довольный тем, что оказался в стороне от этой истории.

Войдя в кабинет, они увидели, что с их последнего визита тут практически ничего не изменилось. За исключением того, что на столе было чуть больше папок и прочих бумаг, а вдоль стены стояли ящики с пепси-колой. Офицер сидел на своем привычном рабочем месте.

Он коротко поздоровался с Эммой по-английски и уже на суахили обратился к Дэниэлу с более развернутой речью. Эмма с нетерпением вслушивалась в их разговор, стараясь уловить момент, когда закончится обмен любезностями.

— Вы нашли девочку? — не выдержала она.

Офицер покачал головой.

— К сожалению, пока что поиски не дали никакого результата.

От неожиданности этого заявления Эмма открыла рот и крепко схватилась за край письменного стола.

— И нигде нет даже следов ее присутствия?

— Некоторые следы мы нашли. Они уходят на довольно приличное расстояние от могилы. Но самой девочки нигде нет. — Полицейский опять покачал головой. — И есть еще одна плохая новость. По следам видно, что с ней была львица. С детенышами.

— Да, это похоже на правду, — сказал Дэниэл. — Я видел следы какого-то более мелкого животного. Но они были слишком нечеткими, и я не смог как следует их разобрать.

— Тут сомнений быть не может. Чуть дальше мы нашли хорошие отпечатки следов, — заявил полицейский и, обратившись к Эмме, продолжил: — Львица с потомством может быть очень опасна. Она защищает своих детенышей и вынуждена искать более легкую добычу, чтобы не оставлять их надолго без присмотра.

— А вы нашли какие-либо доказательства того, что она напала на девочку?

Офицер немного замялся, но потом все-таки ответил:

— Мне очень жаль об этом говорить, но девочка очень маленькая. Если львица ее съела, то от нее мало что осталось. А потом не забывайте, что есть еще гиены и стервятники.

Слова офицера, казалось, повисли в воздухе.

— Но все же мы кое-что нашли. — Полицейский открыл выдвижной ящик стола, достал оттуда маленькую темно-красную книжицу с золотым тиснением на обложке.

Эмма разобрала слова Европейский Союз… Великобритания…

Офицер открыл паспорт на странице с фотографией и именем. Эмма тут же узнала лицо умершей женщины, хотя на фото ее белокурые волосы были коротко острижены, а на лице был макияж. Одетая в белое платье, с серебряной цепочкой на шее, она выглядела как самая обычная туристка из Англии. Однако смелое выражение ее глаз и легкий намек на улыбку подсказывали Эмме, что эта женщина должна была обладать большой степенью внутренней свободы.

— Ее звали Лаура Джейн Келли, — сказал полицейский. — Гражданка Великобритании. Въехала в Танзанию по туристической визе, но это случилось около десяти лет назад. Никаких сведений о том, что она получила разрешение на работу. По всей видимости, она проживала здесь нелегально.

Офицер нахмурился. Его последние слова крепко засели в голове у Эммы. По ее представлениям, жизнь человека вне закона должна быть полной свободы и опасностей и для этого нужно иметь достаточную храбрость и отчаянность. Словом, это была жизнь, для которой у нее самой, по ее собственному разумению, никогда бы не хватило смелости.

— Мы сообщили в Британскую Верховную комиссию, — добавил полицейский, — и уже нашли ее ближайших родственников.

Мысли Эммы вновь обратились к Энджел. Если девочка найдется — а надежда на это еще не умерла, — этот ближайший родственник, скорее всего, и будет тем человеком, которому доверят ее воспитание.

— Кто это? — спросила Эмма. — Они здесь, в Африке?

— Я не имею права разглашать данную информацию, — ответил офицер. — Но зато могу сказать, что мы знаем причину смерти Лауры Келли.

Эмма удивленно вскинула брови. Не может быть, чтобы за такое короткое время они провели вскрытие.

— Тело достали из-под камней и тщательно осмотрели. Можно сказать с абсолютной точностью, что она умерла от укуса змеи.

— Укуса змеи! — воскликнула Эмма.

Ее передернуло от одной мысли о том, что европейская женщина могла умереть такой смертью. Эмме это показалось странным и даже диким. Но это Африка. Этот прекрасный континент, где в мгновение ока можно распрощаться с жизнью, будь то от вируса лихорадки Оламбо, от когтей дикого животного или укуса ядовитой змеи.

— Поэтому у нас нет никаких других подозрений, — добавил полицейский.

В эту минуту отворилась дверь и в комнату вошел человек. Он был такого же невысокого роста, как полицейский, но в то же время такого же худощавого телосложения, как Дэниэл. На нем были зеленый берет, темно-зеленая рубашка и такие же брюки. Он вскользь посмотрел на Дэниэла и Эмму. Под его широкими скулами проходило несколько ровных и глубоких шрамов фиолетового цвета, расположенных на равном расстоянии друг от друга.

— Это господин Магома, главный смотритель северного региона национальных парков Танзании, — представил его офицер, а затем, показав рукой на Дэниэла с Эммой, добавил: — А это те люди, которые нашли тело женщины.

Магома взглянул на них так, будто только что их увидел.

— Ужасно, что девочка погибла, — сказал он.

— Но вы же не знаете это наверняка, — нахмурившись, возразила Эмма. — Пока что мы знаем только то, что она пропала.

— Боюсь, она уже мертва, — ответил Магома. — Ее съела львица. Другого варианта быть не может. Наш следопыт сказал, что львица была ранена, к тому же у нее детеныши. Эти два факта говорят о том, что она сейчас очень опасна. Но даже это не главное.

— А что же тогда главное? — спросила Эмма, закусив губу. Она не была уверена, что хочет слышать его ответ. Ей не нравился жесткий тон его голоса.

— Речь идет о местности, откуда хозяин питомника берет своих львов. Львица, съевшая девочку, скорее всего, одно из его животных. — Рот Магомы скривился от отвращения. — Это не совсем нормальные львы: они ведут себя непредсказуемо. У нас с ними уже были проблемы. Я пытался закрыть питомник, и, возможно, на этот раз власти меня наконец услышат.

Эмма взглянула на Дэниэла. Его глаза сузились, но он ничего не ответил.

— Таким образом, — произнес офицер, упершись руками в стол, — мы уже не расследуем преступление, а потому не нуждаемся в ваших показаниях. Инспектор вернулся в Арушу, и вы можете быть свободны.

Полицейский собрался было с ними попрощаться, но вдруг о чем-то вспомнил и обратился к Магоме на суахили. Эмма заметила, что Дэниэл напрягся, как будто услышал какие-то тревожные новости.

— О чем вы говорите? — спросила Эмма, вежливо улыбаясь, чтобы не рассердить их своим вторжением в разговор.

— Я спросил господина Магому, сможет ли он помочь нам завтра с верблюдами. У нас сломался грузовик.

У Эммы перехватило дыхание.

— Верблюды?.. — Эмма замялась, искоса взглянув на Дэниэла. — Тут возникла одна проблема. Мне, правда, очень жаль. Я одна во всем виновата.

— О чем вы? С ними что-то случилось? — удивился полицейский.

— Они убежали, — заявила Эмма, чувствуя, в какое замешательство привели Дэниэла ее слова. После секундной паники она поняла, что назад уже пути нет, и поэтому выдавила из себя виноватую улыбку, продолжив: — Я совсем не привыкла жить в сельской местности. Я оставила ворота открытыми, и они убежали.

Полицейский в недоумении повернулся к Дэниэлу. Тот сказал ему что-то на суахили, издал почти театральный вздох и развел руками. Все трое мужчин обменялись едва скрываемыми улыбками.

— Если животные вернутся, я сразу же вам сообщу, — пообещал Дэниэл, снова перейдя на английский.

К удивлению Эммы, слова Дэниэла как будто успокоили и полицейского, и смотрителя заповедника.

— Вы можете быть свободны, — сказал офицер.

— А как же насчет поисков? — не унималась Эмма. — Еще слишком рано опускать руки.

— Мы внимательно осмотрели всю местность с воздуха. Некоторые участки осмотрят еще раз сегодня после обеда. Но завтра никаких поисковых работ проводиться уже не будет. Это просто бессмысленно. А сейчас я вынужден попросить у вас прощения, мы спешим на совещание. — С этими словами офицер посмотрел в сторону Магомы и кивнул ему.

Он обратился к смотрителю с какой-то быстрой речью, и среди потока непонятных слов на суахили Эмма услышала «Салаам кафе».

Дэниэл вежливо попрощался и мягко направил Эмму к двери.

Выйдя на улицу, Дэниэл остановился, не зная, что ему дальше делать. Потом он зашагал по направлению к «лэнд крузеру». Мози сидел на водительском сиденье. Открыв боковую дверь, он склонил голову над газетой.

Отойдя на некоторое расстояние от участка, Эмма остановилась и сказала:

— Дэниэл, простите меня за то, что я соврала про верблюдов. Я просто не могла иначе. Мы не можем спокойно отдать их до тех пор, пока точно не узнаем, что случилось с Энджел. Кроме того, во мне все переворачивается от мысли, что этот человек из питомника может забрать Маму Киту.

— Вы все правильно сделали, — перебил ее Дэниэл. — Она сможет тогда спокойно выздороветь.

— А вдруг они приедут на станцию и увидят там верблюдов? Вас же обвинят в воровстве.

— Никто не приедет, — уверенно сказал Дэниэл. — Все избегают станцию Оламбо. Одно название на многих навевает ужас. Странно, но сейчас это нам как раз на руку. — Тут Дэниэл улыбнулся и добавил: — А вы отлично умеете врать!

Эмма открыла было рот, чтобы возразить, но вместе этого просто улыбнулась в ответ и с некоторым облегчением спросила:

— Ну что, теперь верблюды в безопасности?

— Да, я о них позабочусь. Можете не беспокоиться.

Сделав несколько шагов, Эмма снова остановилась.

— Кстати, а что вы такое сказали этим двоим про меня, что они улыбнулись?

— Я сказал, что от вас у меня одни проблемы. Что вы как заноза в пятке и я счастлив, что вы наконец уезжаете.

Эмма взглянула на него и расхохоталась. Дэниэл тоже рассмеялся, но очень скоро их лица снова стали серьезными.

— А как быть с девочкой? — спросила Эмма. — Мы должны убедить их в необходимости продолжить поиски.

Дэниэл нахмурился.

— Отношение полицейского кажется мне подозрительным. Думаю, он находится под влиянием этого смотрителя, Магомы. Такое ощущение, что этот человек питает личную неприязнь к хозяину питомника.

— Мы обязаны что-то предпринять, — сказала Эмма, и тут в ее голову пришла новая идея. — А что, если поговорить с самим хозяином питомника? Вдруг он что-то знает об этой львице с раненой ногой?

— Я тоже об этом подумал, — ответил Дэниэл. — Люди говорят, что он знает всех своих львов, как родных детей. Они целыми прайдами навещают его в питомнике, и он тоже ходит к ним в пустыню. Если это так, то ему наверняка известно, где сейчас львица. Кроме того, он поделится своим мнением по поводу того, могла ли она съесть девочку. То, что львица с детенышами очень опасна, — это факт, но обычно они не нападают на людей.

Дэниэл задумался и после паузы решительно заявил:

— Да, я поеду к нему.

Эмма потупила взгляд, ковыряя землю носком ботинка. В ее голове сформировались слова, которые настойчиво рвались наружу. Эта новая идея была настолько четкой и ясной, насколько и безумной. Наконец, после минутного молчания, она тихим, но твердым голосом произнесла:

— Я хочу поехать с вами.

На лице Дэниэла появилось выражение предельного изумления. Он посмотрел ей в глаза и сказал:

— Я буду рад, если вы поедете со мной, Эмма. Признаться, мне сложно выразить словами мои чувства, но я буду безмерно благодарен вам, если вы составите мне компанию.

Эмма пристально посмотрела на Дэниэла. Она знала, что он спокойно может обойтись без ее помощи. Собственно говоря, какую помощь она могла ему предложить? Он просто хотел быть рядом с ней. Он сказал об этом так искренне и ненавязчиво, что у нее защемило сердце.

— Но вы должны понимать, что эта поездка может оказаться довольно тяжелой, — продолжал Дэниэл. — Питомник находится очень далеко от станции. Нам придется остаться там на ночь, и это как минимум. А условия в питомнике еще хуже, чем на станции.

— Мне все равно, какие там условия. Это неважно.

Отвечая на возражения Дэниэла, Эмма все-таки почувствовала легкую панику. Если она сейчас не поедет вместе с Мози в Серенгети, то обратной дороги уже не будет. Она представила лицо Саймона. Его бы шокировало даже то, что ей пришла в голову сама эта идея — поехать вместе с Дэниэлом непонятно куда. Нет, он бы не ревновал — Саймон относился с презрением к подобным эмоциям. Но то, что она упустила возможность поехать на сафари, за которое он заплатил, привело бы его в бешенство. Все эти мысли, словно мотыльки, крутились в ее голове, но она решительно отмела их в сторону. Она знала, что просто обязана сделать последнюю попытку найти Энджел и что ей очень хочется поехать вместе с Дэниэлом.

— Я ни разу не встречался с хозяином питомника, — говорил Дэниэл. — Кто знает, что это за человек…

Когда он замолчал, Эмма подняла на него глаза, расправила плечи и ровным голосом произнесла:

— Я все равно хочу поехать с вами.

Дэниэл медленно кивнул, и теплая улыбка озарила его лицо.

Глава 9

Энджел сидела, скрестив ноги по-турецки, на входе в пещеру. Из-за скальных камней ей был виден краешек залитого лунным светом ландшафта: серебристая земля и темно-серое небо с редкими звездами. Одинокие стебли отбрасывали дымчатые тени, а немного поодаль на песке виднелся причудливый узор из веерообразных пальмовых листьев. За ее спиной, в глубине логова, слышалось размеренное дыхание львицы, смешанное с тихим сопением львят. Все они крепко спали.

Этой ночью львица не пошла, как обычно, на охоту, потому что на сегодняшний день она уже поймала свою жертву. На закате ей удалось застать врасплох газель возле источника. Когда львица припала телом к земле и начала неслышно подкрадываться к своей жертве, Энджел вместе с львятами стояла далеко в стороне. Газель едва успела поднять голову, как львица прыгнула на нее сверху. Энджел видела, как она сдирает с нее шкуру, начиная с нежной внутренней части задних ног. Выпотрошив внутренности, львица остановилась, чтобы закопать в песок несъедобные части кишечника. Скорее всего, она это сделала, чтобы не привлекать более мелких животных, питающихся падалью. Точно так же поступают люди в деревнях и на временных стоянках. Когда львица принялась грызть мясо, Энджел и детеныши пристроились рядом с ней. Львята еще толком не умели есть мясо, но последовали примеру матери, облизывая кровавую плоть своими шершавыми языками.

Достав перочинный нож из небольшой сумочки на поясе, Энджел открыла лезвие и аккуратно, избегая покрытой волосами шкуры, отрезала кусочек темно-красного мяса возле белой кости на задней ноге газели. Очистив мясо от прилипших волосинок, она поднесла его ко рту, и вдруг в ее памяти прозвучали слова Лауры:

— Не ешь сырое мясо в деревне. Иначе у тебя заведутся ленточные черви. Ты же помнишь те противные таблетки, которые тебе пришлось пить?

Сейчас, сидя на входе в пещеру, Энджел гневно отбросила в сторону все эти воспоминания. К чему ей советы Лауры теперь, если ее нет рядом? Если она оставила свою дочь на произвол судьбы?

Энджел прислонилась к прохладному камню. Кончиком языка она нащупала свой шатающийся передний зуб, который мог выпасть в любой момент. Вспомнилось предупреждение Лауры о том, что его можно ненароком проглотить, а вслед за этим на память пришел рассказ о зубной фее. С новой вспышкой гнева Энджел схватила пальцами зуб и резко выдернула его. Почувствовав острую короткую боль и солоноватый привкус крови, девочка швырнула его в дальний угол пещеры.

Закрыв глаза, она прижала пальцы к векам. Все, что ей сейчас хотелось, — это свернуться калачиком рядом со всеми остальными и заснуть. Но, в отличие от изнуренного тела, ее сознание не желало отдыхать, а в голове все время крутились разные мысли. Девочка беспокоилась о том, сможет ли она завтра утром идти вместе со всеми и не отстать от них. Знать бы, куда их так целенаправленно ведет львица. Такое ощущение, будто они убегают от чего-то. Может быть, она чувствует, что их выслеживают браконьеры. Но Энджел нигде не видела следов человека: ни потухших кострищ, ни отпечатков ног, ни странных звуков. Подошвы ее ног были изранены. Глубокий порез на большом пальце никак не хотел заживать, несмотря на то что львица все время вылизывала его. Ей было плохо от жары, и, сколько бы Энджел ни пила воды, она все время испытывала жажду. Львята тоже были измучены постоянными переходами. Каждый день, примерно к трем часам дня, Мдого начинал поскуливать и ластиться к ней, вынуждая Энджел взять его на руки.

Но была еще одна мысль, которая не оставляла Энджел в покое. С каждым шагом она все дальше и дальше удалялась от Мамы Киту и Мататы. В ее воображении то и дело возникали картины того, как они, потерянные, бродят по пустыне или — что еще хуже — как их нашли какие-то чужие люди. Не все хорошо обращаются с верблюдами. На рынках Энджел видела верблюдов, покрытых шрамами от постоянного битья, сгибающихся под непомерными тяжестями. Некоторых животных морили голодом, отчего под их шкурой были видны ребра. Когда Энджел думала о том, что ее верблюдов может постигнуть такая же участь, она была готова сию секунду сбежать от львицы и повернуть назад, по направлению к Горе Бога. Однако она знала, что если поступит таким образом, то просто умрет в пустыне от голода.

Энджел подтянула колени к груди и обхватила их руками. Она убеждала себя, что сейчас следует пойти и лечь спать рядом с львицей. Там тепло и уютно. Каждое утро, открыв глаза, Мдого начинал по-детски лизать ее руку. Но Энджел этого было мало. Ей хотелось с кем-то поговорить. Как будто все эти невысказанные слова накапливались внутри нее, образуя большой тяжелый ком. Энджел, конечно же, разговаривала с львятами, а иногда и с львицей, но при этом чувствовала, что они понимают лишь немногие вещи. В свою очередь, она вслушивалась в то, как они общаются между собой, и подмечала различные звуки, запоминая, каким образом они сочетаются с определенными действиями. Однако Энджел не покидало ощущение, что она находится в чужой стране и пытается понять незнакомый язык. Иногда ей это удавалось, но чаще она попадала впросак. Энджел видела, что своим незнанием их языка она порой даже обижает львицу или сеет ссору между львятами.

Она устала и страдала от одиночества.

Энджел опустила голову на колени и закрыла глаза, чувствуя себя слабой и опустошенной, как шелуха, счищенная с зерен. Она не такая сильная, как Зури. Она просто маленькая девочка с белой кожей. Ей не хватает ни мужества, ни физической силы продолжать этот путь. Энджел почувствовала, как слезы подкатывают к горлу и становится трудно дышать.

— Энджел.

Услышав знакомый голос, девочка моментально открыла глаза. Вскинув голову, она прислушалась к звукам ночи. Наверное, ей почудилось. Но затем она услышала его снова — на этот раз мягче и тише — почти легкое дыхание.

— Энджел…

Львица за ее спиной пошевелилась. Повернувшись, Энджел увидела, что та подняла свою рыжевато-коричневую голову и широко открыла глаза.

«Ты тоже это слышала, — подумала Энджел. — Ты слышала, как Лаура зовет меня по имени».

Львица тем временем вскочила, и львята попадали друг на друга, но при этом не проснулись. Застыв на месте, Энджел не сводила глаз с пустыни. Львица побрела мимо нее и вышла на залитую лунным светом равнину. Девочка последовала за ней и пригнулась, когда проходила сквозь низкий лаз в пещеру. Выйдя наружу, Энджел огляделась вокруг и в отчаянии закричала:

— Мама! — В тишине ночи ее голос звучал громко и резко, а сердце готово было выскочить из груди.

Львица стояла не шевелясь и только размахивала из стороны в сторону хвостом. Ее взгляд был прикован к чему-то посреди пустынной равнины. Но там не было решительным счетом ничего — и никого. Придвинувшись ближе к львице, Энджел наклонилась и посмотрела в ту же сторону, что и она. Впереди виднелся небольшой камень, а рядом с ним какая-то сломанная ветка и целый куст пустынных роз с цветами на голых безлистых стеблях.

По спине Энджел пробежал холодок. Прижавшись плотнее к телу львицы, она почувствовала, как напряглись мускулы животного. Как от огня веет теплом, так от львицы веяло скованным напряжением, готовым взорваться в любую минуту.

Энджел прислушивалась, пытаясь усилием воли воскресить голос, который она только что услышала. Но до нее доносились только учащенное дыхание львицы и стук ее собственного сердца, отдававшегося в ушах.

Львица глухо зарычала — Энджел уже знала, что это был вопрошающий звук, — а через некоторое время издала высокий приятный зов. Она топталась на месте, как будто желая приблизиться к тому, что сейчас предстало перед ее взглядом, но вместе с тем понимая, что ей нужно держаться в стороне. Глядя на львицу, на ее движения и напряженный взгляд, Энджел вспомнилась одна история из ее жизни. В деревне Валайты они с Лаурой как-то раз увидели святого человека. Он сидел напротив своей хижины и разговаривал с каким-то невидимым собеседником.

— Он в состоянии транса, — шепнула ей на ухо Лаура, когда они отошли от него на почтительное расстояние. — Говорят, что иногда лайбоны[3] могут видеть души умерших людей.

Энджел с благоговением смотрела на старика. Он не только разговаривал, но также использовал жесты. Она ни на секунду не усомнилась в реальности его незримого собеседника.

Вглядываясь в пустоту, приковавшую внимание львицы, Энджел была уверена, что та действительно видит нечто. Ведь сама она только что слышала мамин голос из ниоткуда.

Лаура была где-то рядом с ними.

— Мамочка, — прошептала Энджел. — Ты нас нашла.

Она попыталась усилием воли воскресить в памяти образ матери — ее высокую стройную фигуру или хотя бы общие очертания. Призрачную тень или пятно света, которое случайно падает на лицо в закатном зареве, чтобы тут же пропасть в сумраке ночи.

Но все, что она видела, — это легкое покачивание цветов пустынной розы, хотя вокруг царили тишина и безветрие. Возможно, тому виной было насекомое, ящерица или небольшая змея. Или кто-то все-таки там прошел, задев ногой растение…

Покачивание прекратилось, и голые ветки замерли в неподвижном ночном воздухе.

Энджел почувствовала, что напряжение в теле животного тоже спало. Львица тряхнула головой и устало фыркнула.

Но Энджел все равно не сводила глаз с пустыни. Сжав руки в кулаки, она стояла на цыпочках и тихо шептала:

— Не уходи.

Львица посмотрела Энджел в глаза и издала ласковое мурлыканье, каким она обычно успокаивала Мдого, когда он чего-то пугался.

Девочка медленно кивнула. У нее не было сомнений в том, что львица видела Лауру, а Лаура видела львицу. Произошло что-то очень важное, и в результате Энджел почувствовала, что ей больше ничего не стоит бояться. И с верблюдами все будет в порядке. Она скоро их увидит. И у нее хватит сил, чтобы пройти через выпавшие на ее долю испытания.

Львица повернулась, коснувшись усами руки Энджел, и пошла обратно внутрь уютной и безопасной пещеры.

Глава 10

Эмма вышла во двор, полностью одетая и готовая к предстоящей поездке, но все еще зевая и протирая спросонку глаза. Солнце пока не встало, и в воздухе стояла почти сверхъестественная тишина. Насекомые прекратили свое обычное ночное стрекотание. Смолкли и беспокойные мелкие животные, которые всю ночь бегали по крыше и шуршали в кустах. Вместе с тем для утренних звуков пробуждающейся природы было еще рано.

— Мама Киту, Матата, — ласково позвала Эмма верблюдов, которые были заперты в своем загоне.

Они оба лежали на земле, поджав под себя ноги, а их поднятые головы были похожи на часовых. В предрассветном сумраке они выглядели размытыми тенями. Мама Киту отозвалась на ее голос. Эмме очень не хотелось оставлять их одних, но она знала, что Дэниэл договорился с крестьянином из деревни, чтобы тот каждый день приходил сюда, давал им корм и промывал ногу Мамы Киту до тех пор, пока они не вернутся.

Эмма направилась к воротам. На ее плече висела зеленая сумка, набитая сменной одеждой. В руке она несла корзину, которую дал ей Дэниэл, чтобы она положила туда еду в дорогу. Уже перед самым выходом из дома Эмма бросила в нее еще несколько вещей Энджел: моток шерсти с неоконченным вязанием, тетрадь для рисования, кое-что из одежды и пару сандалий.

Дэниэл уже ждал ее возле «лендровера». На земле возле его ног стояла канистра, и в воздухе витал стойкий запах бензина. Он посмотрел на корзину и задержал взгляд на вещах Энджел. Эмма не могла понять, считает ли он правильным брать их с собой. Она сама не была в этом уверена. Стоя в коридоре над разложенными вещами, она колебалась — суеверный человек сказал бы, наверное, что она испытывает судьбу. Однако Дэниэл предпочел промолчать, и Эмма, поставив корзину между двумя спальными мешками и свернутыми москитными сетками, устроилась на переднем сиденье. За это время оно стало ей родным: она знала о сломанной пружине, которая слегка упиралась в ее левый бок, и о том, что виниловая обивка, порванная в одном месте, постоянно цеплялась за джинсы. Смешанный запах моторного масла, пыли и мешковины тоже был ей знаком.

Дэниэл вел машину с включенными фарами, свет от которых, по мере того как отступал ночной сумрак, становился все более блеклым и тусклым. Они выехали на дорогу, которая вела в Малангу, но очень скоро свернули, держась противоположного направления, как будто возвращались назад. Миновав станцию с другой стороны, они поехали прямо.

— Мы едем прямо к горе? — спросила Эмма.

— Нет. Малангу, станция и питомник расположены почти на одной линии, но эта линия идет по кругу, — ответил Дэниэл, очертив рукой полукруг. — Посередине находится пустыня и гора Ол Доиньо Ленгаи, а дорога к питомнику огибает справа этот длинный холм. — Он указал на возвышение впереди. — Поэтому нам предстоит такой долгий путь.

— Вы точно знаете, как туда ехать? — Эмма все еще не могла привыкнуть к тому, что Дэниэл никогда не пользовался картой.

— Я ездил по этой дороге с Ндугу. Мы ставили здесь ловушки для грызунов. Но в питомник мы не заезжали.

— Разве вам не хотелось познакомиться с его хозяином?

— Тут есть одна проблема, — осторожно начал Дэниэл. — Тот смотритель, Магома, не единственный человек, кому не нравится хозяин питомника. Многие настроены против него.

— Что он такого сделал? — вскинула брови Эмма.

— Он ничего не сделал, но многие его боятся. Говорят, что человек, который живет вместе со львами, не может быть человеком. Или же он обладает какой-то особой силой, которой наделили его львы.

— Какой еще силой?

— Например, ходит слух, что люди, работающие в питомнике, никогда не болеют.

— Вы в это верите? — спросила Эмма, вспомнив, как Дэниэл не хотел прикасаться к телу мертвой женщины.

Дэниэл на какое-то время задумался.

— Как человек, получивший образование, — наконец произнес он, — я не верю в то, что он может защитить своих работников таким образом. Но, будучи представителем масаи, я уверен, что в этом что-то есть… Я своими глазами видел, как вполне здоровые люди умирали от проклятия. А больные выздоравливали после благословения лайбона. Поэтому я не знаю, что и думать. — Он указал на возвышающуюся вдалеке гору. — Когда произошло извержение Ол Доиньо Ленгаи, я видел вырывающиеся наружу столбы дыма и вспышки огня. Я слышал страшный рев, доносящийся из-под земли. Я чувствовал, как земля содрогается под моими ногами. Мне прекрасно известно научное объяснение этого феномена, но в то же время я не могу не верить своим родственникам, которые говорили, что чувствуют силу Ленгаи.

Эмма посмотрела в ту сторону, где был вулкан. В предрассветном полумраке она могла различить только расплывчатые очертания белой вершины, которая, словно призрак, парила над горизонтом. По спине Эммы прошла невольная дрожь.

— То есть… вы боитесь хозяина питомника?

Дэниэл покачал головой.

— Мы с Ндугу никогда не заезжали в питомник по причине, связанной с нашей работой. Людям сложно понять, что такое вирус. Его нельзя ни увидеть, ни потрогать. Поэтому, когда так внезапно умирают сильные и здоровые люди, причем такой ужасной смертью, все думают, что здесь не обошлось без нечистой силы.

Эмма понимающе кивнула. Даже такие ученые, как она, которые знали о вирусах четвертого уровня практически все, с трудом сохраняли рациональную точку зрения, когда смотрели через микроскоп на кровь, зараженную вирусами Ласса, Эбола и Оламбо. При мысли о том, какую трагедию несут в себе эти крошечные организмы, ученые невольно начинали приписывать им зловещие черты. Обычно образцы рассматривались в темноте и были подкрашены флюоресцентом, отчего контуры вируса светились на фоне темной жидкости.

— Мы много лет потратили на то, чтобы изменить представления людей и чтобы они наконец-то поняли механизм распространения вируса, — продолжал Дэниэл. — Если мы заведем дружбу с хозяином питомника, то люди перестанут нам доверять.

— Но сейчас мы как раз туда направляемся, — сказала Эмма. — Вам удастся скрыть этот факт?

— Нет, это скоро станет известно всем. Но у нас, по крайней мере, есть веская причина — пропал ребенок. Я надеюсь, что это не помешает нашей работе.

Эмма посмотрела вперед. На горизонте виднелись невысокие холмы, за которыми начинал заниматься рассвет. Серое небо над ним понемногу бледнело, принимая мерцающий зеленоватый оттенок.

— Вы так преданно относитесь к своей работе, — сказала Эмма, не поворачиваясь к Дэниэлу лицом. — У вас, наверное, совсем не остается времени на что-нибудь еще.

— У меня больше нет никаких дел, — сухо и безрадостно ответил Дэниэл.

Эмме стало не по себе, но она все-таки продолжила:

— У вас разве нет семьи и детей?

Искоса взглянув на Дэниэла, она увидела, как напряглись его руки, сжимавшие руль.

— У меня была жена, Лэла. Она умерла три с половиной года тому назад.

Эмма хотела было спросить, что с ней случилось, но потом связала вместе все события.

— Это как раз была последняя эпидемия…

Не сводя глаз с дороги, Дэниэл рассказал ей о том, что случилось.

— Лэла заболела, когда была почти на седьмом месяце беременности. Я знал, что она, скорее всего, обречена. А вместе с ней и ребенок… — Голос Дэниэла звучал тихо, но твердо. — Но я также знал, что есть шанс ее спасти, если искусственно вызвать роды. Я не знал, как поступить, но в конце концов решил попробовать этот вариант. Я осмелился пойти на это, хотя знал, что в Африке нет условий для того, чтобы выходить ребенка, родившегося на двадцать восьмой неделе. — Дэниэл тяжело вздохнул. Когда он продолжил говорить, его голос был полон боли: — Во время родов Лэла находилась в коме. Ребенок оказался маленькой красивой девочкой. Она полностью сформировалась к тому моменту. Но ее кожа была серого цвета, и она была слишком слабой. Она вскоре умерла. Лэла умерла тоже.

Эмма молча смотрела на Дэниэла, представляя, через какой ужас ему пришлось пройти.

— Где это произошло?

— В доме моей матери, в деревне. Мы проезжали мимо нее, когда ехали от могилы в Малангу. Мы с Лэлой жили в Аруше и приехали в гости к моей семье на свадьбу. Когда началась эпидемия, власти перекрыли все дороги, и нам пришлось остаться в деревне.

— Вы не отвезли ее в больницу?

— Это только способствует распространению болезни, — ответил Дэниэл. — И как вы знаете, от лихорадки Оламбо все равно нет лекарства. Я не мог бросить Лэлу, и мой дядя поехал в больницу и достал все необходимое. Там был полный хаос. Большинство персонала разбежалось. Когда он сказал им, что я ветеринар, они согласились дать ему капельницу для вызова искусственных родов и таблетки морфия. Лэла была не в состоянии их глотать, и я размалывал их и подмешивал в воду. Когда они закончились, я приготовил крепкий настой опиума, но это мало помогало. Она все время испытывала страшную боль.

— Вы сами за ней ухаживали?

— Остальные были слишком напуганы. — Голос Дэниэла задрожал — очевидно, перед его глазами промелькнули картины тех дней, полные отчаяния и изнеможения. — Она болела всего четыре дня. Ребенок родился на третий день. Все происходило, как в страшном сне. С одной стороны — быстро, а с другой… у меня было ощущение, что это длится целую вечность.

— Дэниэл, я очень сожалею, — сказала Эмма, подумав, с каким сочувствием, несмотря на давность событий, Дэниэл отреагировал на ее скорбь, в то время как ему самому довелось пережить еще большую трагедию. Она вспомнила, как Дэниэл посоветовал ей не забывать Сьюзан.

— Вы постоянно думаете о них? О Лэле и ребенке?

Дэниэл кивнул.

— Сначала я не мог вспоминать о них без боли. Но сейчас я помню только прекрасные моменты, и они наполняют меня счастьем.

— Она была тоже из масаев?

— Нет, мы познакомились, когда я учился в Дар-эс-Саламе. Она была родом из Занзибара. Ее семья принадлежит к одному из племени суахили, проживающих на побережье. — Он улыбнулся. — Когда она согласилась выйти за меня замуж, я был вне себя от счастья. Нам было все равно, что подумают о нас в наших семьях. Не будучи еще мужем и женой, мы гуляли вдвоем без всякого сопровождения. Даже начали вместе жить, когда копили деньги на свадьбу. Мы просто не могли друг без друга. Когда она умерла, у меня было такое ощущение, будто я потерял половину самого себя. Мое сердце разрывалось от боли, и я не знал, как мне жить дальше без нее.

Эмма наблюдала за его лицом, на котором отражалась борьба противоположных воспоминаний — тепла и боли.

— И вы молчали все это время, когда я рассказывала о Сьюзан…

— У масаев не принято говорить о таких вещах, — глухо произнес Дэниэл. — Если кто-то умирает молодым от болезни или в результате несчастного случая, пожилые люди не станут даже упоминать имени этого человека. Поэтому я ни с кем не делюсь своими воспоминаниями и чувствами о Лэле и нашем ребенке. — Он взглянул на Эмму. — Но вы из другой культуры, и с вами я могу об этом говорить.

По его глазам Эмма видела, что ему стало легче. Словно, поделившись с ней историей своей жизни, он сбросил с себя часть бремени.

— Я рада, что вы обо всем рассказали. — Эмма вздохнула.

Дэниэл вел машину, придерживая руль одной рукой и откинувшись на спинку сиденья. Эмма смотрела в окно, наблюдая за неменяющимся ландшафтом. От равномерного гула мотора ее начало клонить в сон. Она даже не сразу заметила, что Дэниэл снизил скорость. Когда он свернул на обочину и остановил машину возле дерева, она удивленно посмотрела на него.

— Предлагаю позавтракать, — сказал Дэниэл, выключив зажигание.

Эмма одобряюще кивнула, внезапно осознав, что тоже сильно проголодалась.

— Что вам удалось найти в кухне? — спросил Дэниэл.

— Остатки лепешки и немного этих сладких жареных штук.

— Они называются мандази.

— Ман-да-зи, — повторила Эмма. — Еще тут есть папайя, банка меда, несколько вареных яиц и бананы. А также бутылка лимонада, которую оставил Мози.

Дэниэл улыбнулся и радостно воскликнул:

— Так это настоящий пир! — Внезапно он как будто помолодел, почувствовав прилив новой, свежей энергии.

Выйдя из машины, Эмма сцепила руки на затылке и сделала несколько поворотов корпуса, чтобы размять затекшую спину. Дэниэл вытащил корзину с едой и свернутую ткань китенге, которую расстелил на земле в тени дерева. Контрастный желто-черный узор резко выделялся на фоне приглушенного окружения.

Эмма внимательно осмотрела землю на предмет колючек и насекомых и села, скрестив ноги. Выложив вещи Энджел, она начала доставать из корзины еду и раскладывать ее на скатерти, в том числе мандази, завернутые в кусок старой газеты, которая вся была в жирных пятнах и следах застывшего сахара.

Дэниэл сел напротив нее, вытянув ноги вдоль скатерти. Вещи Энджел оказались между ними. Своим ярким цветом они все время привлекали внимание Эммы. Создавалось ощущение, будто таким образом они оставили место для третьего гостя, который должен вот-вот прийти.

Дэниэл смотрел на то, как Эмма раскладывает еду. Он с явным интересом наблюдал за каждым ее движением, будто она являлась представителем какого-то редкого вида животных, чьи повадки были незнакомы ему. Когда все было готово, они приступили к завтраку. Ели они молча: им хватало вкуса и запаха еды, а также окружающей их природы. Дэниэл первым нарушил молчание.

— Вы были бы уже на полпути к Серенгети, если бы поехали вместе с Мози, — сказал он, внимательно глядя на Эмму. — Вам не жаль, что вы не попали на сафари?

Эмма покачала головой.

— Это была не моя идея. Саймон организовал это путешествие в качестве подарка на день рождения. Мне сложно представить, в какой спешке прошла бы эта поездка: пять национальных парков за семь дней…

Проговаривая все это, Эмма вспомнила момент, когда Саймон вручил ей туристическую брошюру. Она старалась изобразить на своем лице благодарность, но мешало осознание того, что этот жест был продиктован чувством вины.

— А почему он не поехал с вами? Отпустил вас так далеко совсем одну?

— Он сейчас в научной экспедиции в Антарктиде, а это не то место, откуда можно на время отлучиться.

— В Антарктиде? Это еще дальше, чем Африка.

— Он там пробудет всю зиму, то есть еще три месяца.

Дэниэл, казалось, был шокирован таким положением дел.

— Я не представляю, чтобы муж и жена так долго находились порознь друг от друга.

— Мы к этому привыкли, — сказала Эмма. — Для нас это уже не проблема. В некотором смысле это даже хорошо. Мы не принимаем друг друга как данность.

Тут она осеклась. Эти знакомые слова легко слетали с ее языка. Она почти скороговоркой произносила их всякий раз, когда люди удивлялись их образу жизни. Но сейчас, беседуя с Дэниэлом, она вдруг поймала себя на мысли, что слова эти более пустые, чем обычно. В то время как Дэниэл вел себя с ней открыто и искренно.

Она начала снова.

— Саймон мне не муж. Я сказала так, чтобы не вызывать дальнейших вопросов. Мы просто живем вместе. Уже пять лет. Саймон никогда не женится на мне, потому что хочет оставаться свободным. Я не думаю, что он очень привязан ко мне. Он, конечно же, говорит, что любит меня, но… — тут ее голос дрогнул, — иногда мне кажется, что я его совсем не знаю.

Эмма опустила голову. Ей стало стыдно, но она не могла толком понять почему: то ли из-за своей неспособности вселить в Саймона более сильную любовь, то ли из-за Саймона, который был не в состоянии стать ей по-настоящему близким человеком. Она сорвала травинку и начала нервно рвать ее на мелкие части.

После короткого молчания Дэниэл сказал:

— Эмма, разреши мне перейти на «ты». Я знаю тебя совсем недолго, но я уже сейчас согласен с Мамой Киту. Ты ей сразу понравилась, а животные обычно никогда не ошибаются в своих привязанностях.

Эмма подняла голову, раскрыв от удивления рот. Дэниэл смотрел на нее и улыбался.

— А еще ты очень красивая, — продолжил Дэниэл и, мотнув головой, добавил: — У меня в голове не укладывается тот образ жизни, который ты описала: жить с кем-то и не видеться месяцами. Я просто не понимаю, какой мужчина согласится расстаться с тобой даже на один день.

Эмма улыбнулась ему в ответ. Его слова, будто мягкая шаль, окутывали ее плечи, даря ощущение заботы и безопасности.

Некоторое время они сидели молча, довольные тем, что образовавшуюся пустоту заполнила трель какой-то певчей птицы. Затем Дэниэл сказал:

— Пора в дорогу. Нам еще далеко ехать.

Он начал собирать остатки еды. Эмма помогла ему сложить все в корзину, а сверху снова положила вещи Энджел. Дэниэл встал — его высокая фигура возвышалась рядом с ней. Эмма тоже хотела подняться, но тут увидела его протянутую руку. Он крепко схватил ее за кисти и легко поднял, так что она оказалась рядом с ним. Стоя лицом друг к другу, они на некоторое время замерли, чувствуя теплое прикосновение ладоней. Наконец они разомкнули руки и медленно пошли обратно к машине.

Глава 11

Первым знаком того, что они приближаются к питомнику, была самодельная табличка, прибитая к стволу дерева. На ней был нарисован лев, а под ним жирными черными буквами была выведена надпись: «KAMPI YA SIMBA». Дэниэл притормозил, чтобы разглядеть табличку, и они увидели, что фигура льва была изрешечена дырками от пуль. Они молча переглянулись и поехали дальше.

Вскоре впереди показалась длинная вереница из высоких крепких столбов, вбитых в землю. Когда они подъехали поближе, Эмма увидела, что между столбами натянута проволочная сетка. Высокий забор сверху заканчивался протянутой вдоль него колючей проволокой. За забором в тени деревьев стояли несколько хижин с соломенными крышами.

— Как ты думаешь, это забор для того, чтобы львы не убежали или, наоборот, для того, чтобы не зашли? — спросила Эмма, тревожно оглядываясь по сторонам.

— Вполне возможно, что по обеим причинам.

Дорога заканчивалась у высоких ворот, сбитых из грубых досок и покрытых сверху проволочной сеткой. Ворота были широко открыты. Дэниэл подъехал еще ближе и остановился. С одной стороны от входа на земле валялись выбеленные солнцем кости, огромные черепа и позвоночные хребты, которые, судя по размерам, могли принадлежать слону или носорогу. Тут же валялась гора старых изношенных покрышек.

Пыль, поднятая «лендровером», постепенно осела. Из-за ограждения на них с интересом смотрела парочка длинноклювых аистов. Послышался скрип охлаждающейся выхлопной трубы «лендровера».

Прошло несколько минут, но никто так и не вышел им навстречу.

— Может быть, его нет дома, — растерянно произнес Дэниэл. — Но, с другой стороны, ворота были бы закрыты. И, кроме того, возле дома стоит машина.

Дэниэл кивнул в сторону сваленных в кучу больших газовых баллонов. Возле них был припаркован «лендровер», такой же старый, как и у Дэниэла, но больше по размеру, с открытой задней частью кузова и крепкой крышей.

— Я посмотрю, — сказал Дэниэл, повернувшись к Эмме, и вышел из машины.

Сделав несколько шагов по огражденной территории, он громко крикнул:

— Ходи! Есть здесь кто-нибудь?

Не получив ответа, Дэниэл остановился у входа в дом, не решаясь идти дальше. Он слегка развел руками, и Эмма узнала эту настороженную позу: точно так же Дэниэл выглядел, когда шел по следам в пустыне. Казалось, он полностью обратился в зрение и слух. Но вокруг все было тихо.

Затем из-за дома появилась чья-то фигура. Это был седовласый человек в одних шортах цвета хаки. В руках он держал ружье с поднятым стволом.

Дэниэл поднял руки и показал свои пустые ладони. Старик осмотрел его с головы до ног и перевел взгляд на «лендровер», стараясь за пыльным лобовым стеклом увидеть того, кто сидел в машине. Эмма, в свою очередь, разглядывала загоревший обнаженный торс, немолодое лицо и длинные седые волосы, доходившие почти до плеч. Она открыла дверь и выпрыгнула из машины.

Когда Эмма подошла и встала рядом с Дэниэлом, старик опустил ружье. Мышцы его лица расслабились, и он виновато улыбнулся.

— Прошу прощения за такой прием, — произнес он с изысканным британским акцентом, что не соответствовало его потрепанным шортам и огрубевшей на солнце коже, но зато сочеталось с усами и аккуратно подстриженной бородой. — У нас проблемы с браконьерами. Мой помощник сейчас в отъезде, и мне приходится принимать крайние меры предосторожности. — Старик вскинул седые косматые брови и перевел взгляд с Дэниэла на Эмму и обратно. — Что вам нужно?

— Мы хотим поговорить с вами, — ответила Эмма, проведя языком по своим пересохшим губам.

— К сожалению, я не могу пустить вас на территорию. Здесь центр реабилитации львов, а не парк развлечений для туристов.

— Мы не туристы, — ответила Эмма. — Мы ищем пропавшую девочку, и у нас есть основания предполагать, что она сейчас с одним из ваших львов.

Старик нахмурился.

— Что ж, в таком случае давайте пройдем в дом, — предложил он и протянул Дэниэлу руку. — Джордж Лоуренс.

Вежливо улыбаясь, Дэниэл ответил на его рукопожатие:

— Дэниэл Олдеани, ветеринар. Я работаю на станции исследования лихорадки Оламбо. А это Эмма Линдберг, ученый из Австралии. Она приехала с визитом на нашу станцию.

Когда Джордж взял ее за руку, Эмме показалось, что в его кистях совсем нет мышц — одни только кости под сухой болтающейся кожей. Но, несмотря на это, его рукопожатие было крепким. Джордж подхватил свое ружье и зашагал по направлению к дому. Его желтые резиновые сланцы хлопали по голым пяткам.

Хозяин питомника остановился перед одной из хижин. Это было самое большое строение на территории центра. К хижине была пристроена веранда с соломенной крышей, держащаяся на столбах, сделанных из стволов деревьев. Подойдя поближе, Эмма увидела, что передняя стена в доме отсутствовала, так что внутреннее пространство сливалось с внешним в единое целое. Проходя под карнизом веранды, Джордж слегка нагнулся.

Эмма прошла вслед за ним к длинному обеденному столу с резными ножками и столешницей, покрытой пятнами и следами от ножа. Скользнув взглядом по обстановке, она увидела несколько складных стульев, выстроенные в ряд молочные бидоны и старый холодильник с круглыми боками. Внимание Эммы привлек старинный буфет. На его полированной крышке из красного дерева стоял хрустальный графин для виски и серебряное ведерко для льда, украшенное витиеватым узором. Рядом с буфетом стояло красное кожаное кресло, спинка которого была испачкана птичьим пометом. На голом песчаном полу лежал персидский ковер.

Эмма взглянула на Дэниэла. Тот стоял на одном месте, осматривая стены и косой потолок. Повсюду висели фотографии. Некоторые из них были в рамках, а другие просто приколоты к стене. От времени их края пожелтели и загнулись. На всех фотографиях были запечатлены львы: взрослые самцы с густыми гривами, пушистые большеухие львята, львицы с широкими гладкими бровями. Были одиночные и парные снимки, а также фотографии целых семейств. Некоторые из них были подписаны: «Тото 1986», «Прайд Симиана», «Луиза и ее первый помет, 2004».

— Садитесь, пожалуйста, — пригласил Джордж, указав рукой на стулья вокруг стола.

Эмма села в старое деревянное кресло с подлокотниками и кожаным сиденьем. На столе перед ней валялась арахисовая шелуха. Она хотела смахнуть ее рукой, но, вовремя заметив среди шелухи коричневый птичий помет, поспешила сложить руки на коленях.

Джордж сел на стул во главе стола. Отодвинув в сторону сифон для газирования воды и пустой стакан, он положил руки на стол и спросил, что случилось.

Дэниэл рассказал, как они с Эммой шли по следам верблюдов, пока не обнаружили могилу, а возле нее следы девочки и львицы. Затем он добавил, что полицейские нашли также следы львят.

Джордж слушал его внимательно, не перебивая.

— Полиция проводила поисковые работы как с воздуха, так и на земле. Но пока что безуспешно, — закончил свой рассказ Дэниэл.

— Бедная девочка. Какая страшная трагедия, — произнес Джордж, теребя себя за бороду.

Размышляя о чем-то, он дотронулся кончиком языка до верхней губы. Эмма заметила, что эта история не только расстроила, но и привела его в состояние беспокойства.

— Почему вы считаете, что здесь замешан один из моих львов? — спросил он. — В округе живет несколько диких прайдов.

В его голосе чувствовались обида и даже гнев.

— Это не мы так считаем, — поспешила ответить Эмма. — В полицейском участке мы встретились с главным смотрителем заповедников. И он почти уверен, что это один из ваших львов.

— Как это похоже на Магому, — фыркнул Джордж. — Он хочет, чтобы я убрался отсюда. Я отказался дать ему взятку, и с тех пор он всеми силами старается прогнать меня. — Он перевел взгляд своих серых глаз с Эммы на Дэниэла. — Я знаю, где обитает каждый из моих прайдов. Вы можете описать место, где это произошло?

Дэниэл кивнул.

— Да, конечно. Но сначала я должен сообщить вам одну характерную особенность львицы, следы которой были найдены. У нее повреждена нога. Отсутствует одна из подушечек.

— Левая передняя нога?

Дэниэл кивнул.

Джордж глубоко вздохнул.

— Мойо, — сказал он, покачав головой. — Я волновался за нее. Когда я в последний раз ездил навещать Мойо, то не смог найти ее. Уже несколько месяцев ее не было видно. Так, значит, у нее появились детеныши. Прекрасно.

Эмма придвинулась ближе к нему.

— Пожалуйста, скажите нам правду. Она может напасть на Энджел? — Эмма знала, что ее вопрос прозвучал чересчур прямо, но просто не могла больше ждать. — Она могла ее убить?

— Нет, нет! — горячо запротестовал Джордж. — Ни за что и никогда! Она отличается от всех остальных львов. За свою жизнь я вырастил и выпустил на волю девятнадцать львов. Они мне как дети. Я люблю их, а они любят меня. Но в общении с львами всегда есть опасность того, что в какой-то момент что-то пойдет не так. И вот вам доказательство. — С этими словами он приподнял волосы, и на задней стороне его шеи они увидели два глубоких красных шрама от вонзенных клыков.

Дэниэл поморщился, на что Джордж криво усмехнулся:

— Это один из моих мальчиков. Потом ему было очень стыдно. Но с Мойо совсем другая история. Я доверяю ей на сто процентов. В любой ситуации. Если девочка с ней, то она жива. Даю голову на отсечение.

Глядя в полные решимости серо-голубые глаза Джорджа, Эмма почувствовала новый прилив надежды, что Энджел найдется.

— А вдруг рана на ноге повлияет на ее поведение? — спросил Дэниэл.

— Нет, это старая рана. Мойо попала в питомник уже с покалеченной ногой. Я даже вызывал ветеринара. Но нога хорошо зажила и никогда не доставляла ей неудобств.

Дэниэл о чем-то задумался, а потом решительно встал из-за стола и спросил, есть ли у него карта.

— Да, конечно, — ответил Джордж. Он взял лежащую на холодильнике карту и развернул ее на столе. — Покажите мне, где вы видели следы.

Эмма перегнулась через стол и указала пальцем на то место, где они обнаружили могилу. Она почувствовала, как все у нее внутри сжимается от напряжения.

— Энджел, — сказала Эмма. — Ее зовут Энджел.

Ей казалось очень важным, чтобы Джордж знал имя девочки.

Тот понимающе кивнул и склонился над картой, задумчиво поглаживая свою бороду.

— Это не то место, где обычно бывает Мойо. Но, поскольку сейчас ей нужно кормить детенышей, то она в поисках еды вполне могла зайти вглубь пустыни. Это не редкость в такое время года. — Он поднял голову и, посмотрев сначала на Эмму, а потом на Дэниэла, сообщил: — Поедем на моем «лендровере». У меня аккумулятор на солнечных батареях. Ждите меня у ворот.

Эмма взглянула на Дэниэла, стараясь понять, насколько он готов расстаться со своей машиной, но тот уже уверенно кивал в ответ. То ли он успел рассмотреть машину Джорджа, то ли принял как данность тот факт, что в сложившейся ситуации хозяин питомника должен взять на себя роль лидера.

Они втроем разместились на переднем сиденье «лендровера». Эмма сидела посередине. Ей пришлось придвинуться теснее к Дэниэлу, чтобы не задевать коробку передач, отчего на каждом ухабе они невольно соприкасались плечами и ногами. Каждый раз, когда Дэниэл поворачивался к ней, она чувствовала, как горят ее щеки. Эмма невольно прокручивала в памяти тот момент, когда они стояли, держась за руки, возле места пикника.

Сидя за рулем, Джордж внимательно осматривал местность и давал свои комментарии, будь то дерево, в которое ударила молния, или птица, название которой он им тут же сообщал. Они проехали мимо небольшого стада газелей.

— Видите вон того старого самца? — Джордж указал на животное, плетущееся позади всех остальных сородичей. — Несколько месяцев назад его сильно ранили, но сейчас он выглядит весьма неплохо.

Затем, проехав немного дальше, он обратил их внимание на глубокие следы от колес на земле.

— Тут я застрял полгода назад. Причем застрял так, что начал уже беспокоиться. В дождливый сезон земля здесь становится на удивление влажной, но, к сожалению, в этой почве ничего не вырастает. Это все из-за вулканического пепла. Должно пройти много времени, прежде чем он превратится в плодородную почву. — Джордж многозначительно посмотрел на своих спутников. — В это трудно поверить, но когда-нибудь — наверное, когда на земле уже не будет людей, — на этом месте вполне может возникнуть пышная саванна, как Серенгети.

Через час они уже ехали по пустыне. Ландшафт был знаком Эмме, но что-то в нем изменилось. Создавалось впечатление, что сейчас в пустыне было больше деревьев и кустов. Желтая, похожая на торчащие из земли волосы, трава выглядела более высокой и густой. Даже камни, казалось, поменяли свою окраску. Они теперь не были просто серыми и слегка отливали синим в тени, в то время как на солнце их плоские поверхности сияли серебром и золотом.

— Пустыня выглядит иначе по сравнению с тем, когда мы ездили в первый раз, — заметила Эмма, обращаясь к Дэниэлу. — Сейчас она не такая серая и монотонная.

Он взглянул на нее и покачал головой.

— Она такая же, какой и была. Изменилась ты, — сказал Дэниэл. По тону его голоса можно было понять, что он рад ее словам. Как будто тот факт, что Эмма стала более глубоко понимать особенности этих мест, в некотором смысле приблизил ее к нему.

Эмма снова обратила свой взор на пейзаж за лобовым стеклом машины. Дэниэл был прав — ландшафт становился для нее все более и более реальным. Она начинала видеть намного больше деталей, чем раньше. У Эммы и прежде возникало подобное ощущение во время путешествий. Любой новый город — будь то Париж, Мадрид или Хьюстон — поначалу кажется хаотичным скоплением кафе, магазинов, шоссе, высоких зданий и парков, и это происходит до тех пор, пока ты не начинаешь замечать людей и различные события вокруг себя. И тогда новое для тебя место потихоньку оживает. Эмма смотрела через боковое окно на вулкан. Даже Гора Бога казалась ей сейчас совсем иной. Ее склоны выглядели более крутыми, а необычная белая лава, застывшая на вершине, еще более фантастической.

Территория вокруг могилы была огорожена желтой флуоресцентной лентой. Эмма переступила через нее и подошла к груде отброшенных в сторону камней. Тело Лауры уже давно забрали. На песке валялись сухие останки тех розовых цветов, которые Эмма положила тогда на могилу, а рядом с ними валялась пустая банка из-под кока-колы. Тут и там на земле виднелись бело-коричневые окурки.

Эмма смотрела на то место, где лежала Лаура, и пыталась вспомнить ее бледное красивое лицо. У нее была какая-то смутная надежда на то, что дух Лауры еще обитает здесь и она сможет узнать, что они с Дэниэлом вернулись и не бросили Энджел.

Джордж подошел и молча встал рядом с Эммой, как будто хотел выразить свои соболезнования. Затем он подошел к большому камню, зацепился руками за его верхушку и начал на него карабкаться. Он двигался неуклюже, жилетка, надетая на голое тело, хлопала на ветру, а на лицо все время падали волосы. Одной рукой он держался за камень, а в другой у него был ярко-оранжевый мегафон. Дэниэл хотел было помочь, но тот вежливо отмахнулся. Забравшись на камень, Джордж поднял к губам мегафон и издал необычный зов, наполовину напоминавший какую-то песню. Этот звук разнесся по всей равнине. Эмма попыталась разобрать какие-то слова или фразы, но у нее ничего не получилось. При этом она не могла точно сказать почему: то ли из-за хриплого мегафона, который до неузнаваемости исказил голос Джорджа, то ли из-за того, что он говорил на незнакомом языке. Поворачиваясь в разные стороны, Джордж издал клич несколько раз, а затем опустил мегафон и поднес к глазам бинокль, чтобы осмотреть местность. После этого он еще раз издал клич.

Но вокруг стояла тишина. Только какая-то крупная черная птица беспокойно металась в ветвях дерева да веточка треснула под ногой Эммы. Джордж еще раз позвал, но и на этот раз никакой реакции не последовало.

— Ее здесь нет, — наконец произнес Джордж, после чего спрыгнул с камня и направился обратно к машине.

Дэниэл с Эммой пошли за ним. Дойдя до машины, Джордж остановился в задумчивости.

— Она могла пойти на свою старую территорию, — после паузы сказал он. — Но куда отправилась потом — это вопрос. Какие у нее варианты действий?.. Надо подумать.

Он рассеянно поглаживал свою бороду, как вдруг его лицо озарилось внезапной догадкой:

— Поехали в старый лагерь! Она могла привести девочку туда, надеясь меня там найти.

Эмма вскинула брови, но ничего не сказала. Она боялась, что голос выдаст ее разочарование и нарастающее сомнение. Ей начало казаться, что они слишком легко доверились этому человеку. Несмотря на это, она молча села в машину.

Эмма последовала за Джорджем по направлению к большому дереву с длинными, свисающими вниз ветвями. Подойдя поближе, она заметила, что листва на дереве на удивление густая и зеленая. У подножия дерева стояла какая-то небольшая конструкция, похожая на шкафчик без боковых сторон и верхней крышки. Конструкция была изготовлена из грубо сбитых гвоздями веток.

— Умывальник, — пояснил Джордж. — А это очаг. — Он указал на треугольник из почерневших камней. — Вот и все, что осталось от старого лагеря. Перед отъездом я снес хижину, чтобы не оставлять готовый лагерь браконьерам.

Он огляделся по сторонам. Мегафон болтался у него на ремешке у пояса.

— Я жил здесь три месяца, пытаясь приучить Мойо к жизни в дикой природе. Но она ни за что не хотела от меня уходить. В конце концов мне пришлось подстрелить для нее газель, и, пока она была занята едой, я быстро уехал прочь. Было безумно жаль оставлять ее вот так… — с болью в голосе произнес Джордж.

— Где она еще может быть? — Эмма сдерживалась изо всех сил, чтобы скрыть свое разочарование.

Дорога до лагеря оказалась достаточно длинной. По пути они несколько раз останавливались, и Джордж звал Мойо в мегафон. Но все его усилия были напрасны. Когда они наконец приехали в старый лагерь, львицы нигде не было. Пока Джордж разговаривал с Эммой, Дэниэл ходил по территории лагеря и осматривал землю на предмет следов.

— Скорее всего, она ушла еще дальше, — предположил Джордж. — И поэтому не слышит меня.

— Что будем делать? — Эмма тяжело вздохнула, представляя долгую дорогу обратно в питомник. Все, что они сделали, не принесло никакого результата, и надеяться было не на что.

Джордж не ответил. Он молча подошел к машине и достал из открытого кузова большой металлический ящик. Раздался противный скрип ржавых петель, когда Джордж открыл крышку. Достав что-то из ящика, он вернулся, держа в руках какую-то картонную трубку длиной в половину предплечья. Трубка напоминала гигантскую новогоднюю ракету, только обертка на ней была цвета хаки. На одном ее конце виднелась надпись: «ПРИ ПОДЖИГАНИИ ДЕРЖАТЬ ЗДЕСЬ».

— Приготовьтесь к громкому взрыву, — предупредил Джордж и снял колпачок с верхнего конца трубки.

Затем он резким движением чиркнул крышкой по выделенной отметке, и фитиль загорелся, искрясь, как бенгальский огонь. Эмма сделала шаг назад, а Джордж поднял трубку высоко над головой и швырнул ее в сторону.

Описав дугу в воздухе, трубка упала на землю, и через несколько секунд раздался громкий взрыв, сопровождаемый яркой вспышкой света и столбом густого серого дыма. Перепуганные птицы с пронзительным клекотом поднялись в воздух, а кусты затряслись от поспешного бегства скрывавшихся там мелких жителей. На поляну по ошибке выбежал олень, чуть не налетел на «лендровер» и стремглав бросился наутек. Постепенно тишина восстановилась, и только чувствовался едкий запах кордита.

Довольно улыбаясь, Джордж заявил:

— Этот сигнал она точно должна услышать.

Эмма молча посмотрела на Джорджа и перевела взгляд на Дэниэла. Тот смотрел на место взрыва и, казалось, точно так же, как и Эмма, не понимал, что здесь происходит. Но, в отличие от нее, в его взгляде видна была некоторая доля восхищения. Дым все еще поднимался от трубки, превращаясь в облако на безветренном небе.

Эмма снова взглянула на Джорджа и спросила:

— Я думала, что шум, наоборот, отпугивает львов.

— Обычно так и есть. Но я научил своих львов ассоциировать подобный шум со мной, — сказал он и вытер руки о шорты. — Давайте пока выпьем по кружке чаю. Нам, скорее всего, придется подождать, пока она сюда дойдет.

— Если она вообще придет, — резко ответила Эмма и тут же прикусила губу, сожалея о своих словах.

Однако Джордж спокойно воспринял ее слова и молча направился к машине.

На этот раз он достал из металлического ящика три эмалированные кружки, термос с клетчатым узором на корпусе и гроздь бананов. Смахнув рукой пыль с одного из плоских камней, он опустился на колено, расставил кружки и налил из термоса черный чай.

Эмма села прямо на землю, скрестив ноги, и отхлебнула из своей кружки. Чай был подслащен диким медом и имел какой-то пряный привкус.

— Очень вкусный чай!

— Я добавляю в него свежий имбирь, — сказал Джордж, выпрямившись.

Пока он пил чай, Эмма внимательно наблюдала за его лицом, стараясь уловить в нем какой-то проблеск надежды или, наоборот, тень отчаяния. Однако Джордж просто спокойно окидывал взглядом окрестности. Закончив пить чай, он начал, казалось, бесцельно бродить по лагерю, а потом остановился возле обширного участка, который был темнее, чем остальная земля вокруг. Эмма заметила, что земля в этом месте была покрыта трещинами, как будто раньше она была влажной.

— Здесь прежде бил родник, — сообщил Джордж и ковырнул носком ботинка запекшуюся на солнце и твердую как камень земляную корку. — Под землей есть вода. Но животным до нее не добраться.

Джордж взял пристегнутую на внешней стороне кузова лопату и начал копать, глубоко всаживая ее в землю. Копать было тяжело: от напряжения его рот превратился в тонкую ниточку, глаза сощурились, а мускулы отчетливо проступили на жилистых руках под морщинистой кожей. Дэниэл нерешительно стоял рядом, не зная, стоит ли предлагать свою помощь. Дыхание Джорджа стало более тяжелым, а на его лице выступил пот. Но передал он лопату Дэниэлу только тогда, когда на дне ямы показалась влажная земля.

Пока Дэниэл орудовал лопатой, Эмма собрала термос, кружки и банановую кожуру Она подумала, стоит ли ей сменить Дэниэла. Саймон, несомненно, ожидал бы от нее этого поступка — в конце концов, у нее тоже есть руки и ноги. Но здесь подобная самостоятельность казалась неуместной. Дэниэл, по всей видимости, получал наслаждение от работы. Он стоял, широко расставив ноги, и легкими ритмичными движениями орудовал лопатой.

Джордж тем временем достал из кармана трубку, набил ее табаком и чиркнул спичкой. Стоя возле ямы, он не спеша дымил трубкой и наблюдал за Дэниэлом. Время от времени он указывал ему, где копать дальше, и одобрительно кивал. Глядя на мужчин, Эмма вдруг осознала, что между ними происходит какой-то особенный процесс, как будто они являются участниками ритуала, значение которого понятно им обоим. Это был танец, разыгрываемый между старейшиной и молодым человеком.

Наконец на дне ямы показалась вода — молочно-коричневого цвета, с пеной на поверхности. Джордж дал знак Дэниэлу, чтобы тот остановился. Дэниэл вылез из ямы, которая постепенно начала наполняться водой. Солнечные лучи искрились, отражаясь от воды. Казалось, случилось чудо. Эмма взглянула на Дэниэла, потом на Джорджа — на лицах всех троих сияли улыбки.

— Раньше землю раскапывали слоны своими бивнями. Каждый год в период, когда нет дождей, — сказал Джордж. — Но теперь из-за браконьеров слоны здесь появляются крайне редко, как и носороги. Следующими будут львы.

Он задумчиво смотрел на источник из-под своих длинных волос, упавших на лицо. Эмма заметила, что его волосы были желтыми на концах — такого же желтого цвета, как и трава в пустыне.

— Я мечтаю, чтобы всю эту территорию объявили национальным парком. Тогда бы мы смогли построить нормальную базу и нанять на постоянную работу сторожей. — Джордж покачал головой. — Я уже подавал заявку властям. Меня поддержали два фонда защиты дикой природы и целая группа экспертов. Но это ни к чему не привело. А еще этот Магома, который настроен против меня. Но даже не это главное. — В его голосе прозвучала нотка раздражения. — Проблема в том, что для людей создание национального парка напрямую связано с туризмом, и им кажется, что все интересуются только саваннами и тропическими лесами, а не такими местами, как эта пустыня. Они не видят смысла в защите дикой природы просто так, без всякой коммерческой выгоды. Они не понимают, как это здорово для человека — находиться рядом с такими потрясающими животными, как львы, — дикими и свободными.

Он снова замолчал, глядя на наполняющуюся водой яму.

Эмма отошла чуть в сторону. Окидывая взглядом равнину, она надеялась найти какой-нибудь признак присутствия рядом львицы: может, пятно желто-коричневого цвета, а может, тень, проскользнувшую между скалами и кустами. Однако Эмма уже ни на что реально не рассчитывала. Внутри нее тяжелым холодным грузом поселилось отчаяние. Она подняла голову, чтобы вид ясного, безоблачного неба придал ей спокойствия, но тут же перевела взгляд снова на землю, потому что краем глаза увидела нечто мимолетное, чему даже не могла дать названия. Она чуть напрягла зрение, и легкая дрожь пробежала по ее телу.

На вершине небольшого холма стояла львица. Очертания ее темного тела резко выделялись на фоне светлого неба.

— Мойо, — прошептала Эмма. Повернувшись к остальным, она, еле сдерживая радость, воскликнула: — Она пришла!

Джордж подошел к Эмме и, прикрыв глаза от солнца рукой, посмотрел вдаль.

— Возможно, это не она, — предупредил он. — Здесь также обитает прайд Симиана.

Львица неспешно направилась к лагерю. Ее золотистое тело плавно двигалось по серому склону холма. Она шла, гордо подняв голову, глядя прямо перед собой.

Джордж смотрел на нее, не отрывая глаз. Через некоторое время его лицо расплылось в улыбке.

— Это она.

Выйдя из тени дерева, он зашагал ей навстречу. С выпрямленной спиной и высоко поднятой головой, он шел легко и свободно, как юноша.

Эмма последовала за ним, копируя каждый его шаг, но держась на порядочном расстоянии. Внутренний голос подсказывал ей, что складывается опасная ситуация, — по логике вещей она просто обязана быть опасной. Но вместе с тем какая-то сила влекла ее вперед. Эмма была заворожена видом этого большого, сильного животного, которое подходило все ближе и ближе. Она почти не слышала шагов Дэниэла, идущего рядом.

Мойо не спеша спускалась вниз по склону холма, аккуратно ступая между камней. Когда она поравнялась с подножием холма, ее шаг стал более уверенным. Эмма видела, как двигаются ее мощные мускулы под лоснящейся шкурой. Даже на таком расстоянии чувствовалась свирепая сила животного.

Направляясь прямо к Джорджу, Мойо перешла сначала на легкую рысь, а потом начала двигаться скачками. Эмма в смятении застыла на месте. Жилистое тело Джорджа внезапно показалось таким хрупким и уязвимым, в то время как львица, похоже, была готова напасть. Но он продолжал идти ей навстречу, не выказывая и капли испуга. Когда Мойо была в нескольких метрах от него, Джордж широко развел руки, как будто для объятия. Львица чуть присела на задние лапы и опустилась на него всем своим весом, положив передние лапы на плечи. Джордж слегка пошатнулся — казалось, он вот-вот упадет под тяжестью животного, — но он вовремя отставил одну ногу назад и сумел удержать равновесие. Мойо крепко обхватила его лапами за плечи, и Джордж тоже обнял ее в ответ. Они ласково потерлись головами, и Мойо принялась облизывать его шею, лицо и плечи. Джордж, в свою очередь, зарылся лицом в ее мех, и его седые волосы смешались с ее рыжевато-коричневой шерстью.

Наконец львица освободила Джорджа из своих объятий. Стоя на четырех лапах, она внимательно смотрела ему в лицо, как будто хотела хорошенько разглядеть своего старого друга после долгой разлуки. Ее спина была на уровне его пояса, а очерченные черным глаза были вровень с его плечами. Джордж наклонился, взял ее морду между ладоней, поцеловал в лоб и потрепал по загривку, в то время как она начала тереться об его ноги. Потом львица снова встала на задние лапы и обхватила Джорджа за плечи. Сейчас они словно боролись, проверяя силу друг друга, но во всех их движениях не было и намека на агрессию — только любовь и радость от долгожданной встречи.

Наконец обмен приветствиями был завершен и Эмма смогла как следует рассмотреть львицу. У нее были красивые симметричные черты, широкие брови и белое пятно на подбородке. Глядя на ее шкуру потрясающего золотистого оттенка, с отдельными линиями и пятнами темно-коричневого и черного цветов, можно было подумать, что какой-то неизвестный художник специально разукрасил львицу, используя одиночные темные мазки, чтобы подчеркнуть контур ее глаз и ушей, изгиб пасти и треугольную форму носа.

Джордж повернулся и пошел навстречу Эмме и Дэниэлу. Львица двинулась за ним следом, настороженно опустив голову. Все это время она к чему-то принюхивалась, а уши ее шевелись в разных направлениях, улавливая малейшие звуки.

Мойо в нерешительности остановилась напротив незнакомых ей людей.

— Просто стойте спокойно, — тихо произнес Джордж. — Не смотрите ей в глаза. Пусть она первая сделает шаг.

Эмма почувствовала, как бешено колотится сердце, как напряглись ее руки, повисшие по бокам. Она слышала, как воздух входил и выходил через приоткрытую пасть Мойо, обдавая теплом ее кожу. В дыхании львицы слегка чувствовался солоноватый привкус сырого мяса.

Мойо обнюхала все тело Эммы: огромная голова львицы двигалась по ее туловищу и конечностям, щекоча усами голые предплечья, шею и лицо женщины. В памяти Эммы всплыли багровые шрамы на шее у Джорджа, но она тут же напомнила себе, что перед ней Мойо — львица, не похожая на остальных своих сородичей.

Эмме очень хотелось в это поверить.

Через некоторое время — Эмме этот промежуток показался целой вечностью — Мойо перевела свое внимание на Дэниэла, уткнувшись носом в его голую грудь.

Эмма могла теперь внимательнее рассмотреть животное: желто-коричневая шерсть львицы была покрыта легкой испариной, а на ее более светлой голове виднелись следы мелких шрамов. По краям ее глаз черными точками сидели мухи. Одно ухо было слегка порвано. Посмотрев вниз, Эмма увидела кончики трех спрятанных когтей на ее левой передней лапе, упершихся в землю, тогда как четвертый отсутствовал.

Эмма подняла взгляд на Дэниэла. В его широко открытых глазах отражалось смешанное чувство изумления и благоговейного страха. Он был настолько заворожен этим зрелищем, что, когда Мойо наконец отвернулась от него и пошла обратно к Джорджу, Дэниэл сделал шаг следом за ней, как будто привязанный невидимой нитью.

Подойдя к Джорджу, львица пристально посмотрела ему в глаза, и из ее горла раздалось приглушенное рычание.

Сделав несколько шагов в сторону, львица начала проявлять нетерпение, поворачивая голову в сторону холма, откуда она пришла. Вновь взглянув на Джорджа и зарычав, она сделала несколько решительных шагов в сторону холма, затем остановилась и обернулась, словно приглашая Джорджа следовать за ней.

Джордж кивнул ей.

— Хорошая девочка, Мойо. — Повернувшись к Дэниэлу и Эмме, он с гордостью произнес: — Она хочет отвести нас в свое логово. Я сначала пойду рядом с ней, а вы садитесь в машину и езжайте за нами. Когда она убедится, что мы идем вместе с ней, я запрыгну в машину. Не исключено, что придется идти довольно долго.

Мойо бежала легкой трусцой по каменистой пустыне, показывая дорогу. Вокруг нее мерцало знойное марево, а в воздух поднимались маленькие облачка пыли. Дэниэл вел машину следом за ней, стараясь не отставать, как и просил его Джордж. Всего лишь в нескольких метрах от темной кисточки ее хвоста.

— Странно, что она не боится «лендровера», — сказал Дэниэл, взглянув на Джорджа, который занял место на пассажирском сиденье возле окна.

— Она обожает эту машину, — ответил тот. — Не будь Мойо нашим проводником, она бы сейчас сидела вот здесь. — Он постучал по крыше над своей головой. — Мне пришлось специально укреплять крышу, чтобы выдерживать ее вес. — Джордж усмехнулся. — Она всегда угадывала, когда я собирался ехать в город, и ей страшно не нравилось оставаться одной. Поэтому она забиралась на крышу, и согнать ее оттуда было невозможно.

— И что потом? — спросила Эмма.

— Я брал ее с собой. Конечно же, это вызывало немалый переполох, но с ней никогда не было никаких проблем, пока она не заприметит курицу. Она соскакивала с машины, хватала бедную птицу и затаскивала ее с собой на крышу. — Джордж засмеялся. — Я столько денег потратил на этих кур!

Эмма наклонилась вперед, глядя, как Мойо находит верную дорогу среди камней и торчащих из земли небольших скал. Львица не оборачивалась и не сбавляла скорости, так как была уверена в том, что машина от нее не отстает. Эмма покачала головой, с трудом веря, что все это происходит наяву.

— Я должен вас подготовить. Есть большая вероятность того, что мы повстречаем нескольких диких львов из ее прайда, — послышался голос Джорджа.

— Вы думаете, что Энджел была не только с ней одной и с детенышами? — спросила Эмма.

— По всей видимости, возле могилы они были одни, но львица обычно приводит своих детенышей в прайд, когда они достигают возраста шести-семи недель. Детеныши Мойо должны быть уже постарше. Или они еще не успели дойти так далеко… Сколько уже времени с тех пор прошло? Четыре-пять дней? Непростой для них получился переход. — Джордж задумчиво погладил бороду рукой. — Она каждый день переводила их на новое логово.

По тону его голоса Эмма поняла, что это не совсем обычное поведение для львов.

— Зачем она это делала? — спросила Эмма.

— Я думаю, она шла обратно в питомник, — с восхищением в голосе сказал Джордж. — Она вела осиротевшую девочку ко мне!

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно. Львицы регулярно меняют убежище, чтобы запах не начал привлекать падальщиков, но они не станут делать это каждый день. У нее была какая-то цель.

Эмма перевела взгляд на Мойо. Зажав ладони между колен, она чувствовала, как ее охватывает волнение. Близится конец их поисков. В голову лезли мысли о том, что Энджел может не оказаться в логове, но она отбрасывала их прочь. С другой стороны, если девочка жива, никто не знает, в каком она состоянии. Эмма внутренне приготовилась к тому, что вскоре они увидят глубоко травмированного ребенка, голодного, истощенного и страшно напуганного. Девочка, скорее всего, вся в грязи, покрыта гноящимися ранами и солнечными ожогами, со спутанными волосами и в порванной одежде…

— Существует несколько правил общения со львами, — прервал ее размышления голос Джорджа. — Не делайте резких движений. Не приседайте на корточки и не ходите вокруг них кругами — лев может подумать, что вы собираетесь на него напасть. Никогда не идите впереди. Старайтесь держаться или сбоку, или сзади, иначе, если вы ненароком споткнетесь, в глазах хищника моментально превратитесь в жертву. Не трогайте львят, пока львица сама вас не пригласит, — это будет несложно понять. Никогда не убегайте от львов. Оставайтесь на месте. В крайнем случае скрестите руки над головой, изобразив как бы рога у быка. — Джордж положил свою сухую руку на плечо Эммы. — Не волнуйтесь, львы редко бывают опасными.

Они ехали молча, устремив взор вперед, как будто подталкивая львицу. Мойо, казалось, совсем не чувствовала усталости и с такой же скоростью продолжала бежать рысцой. Затем, направившись в сторону невысокого скалистого холма, она перешла на более быстрый бег. У основания холма находилась группа больших валунов, скрытых в тени невысоких местных пальм.

Мойо подбежала к скалам и остановилась в нескольких метрах от них, размахивая из стороны в сторону хвостом. Прямо перед ней виднелось отверстие, похожее на дверной проем между двумя самыми крупными камнями.

Дэниэл остановил машину на значительном расстоянии от скал. Когда стих гул мотора, они услышали низкое, чуть приглушенное рычание Мойо, которая при этом пристально смотрела в лаз между скалами.

— Убежище небольшое, — прошептал Джордж. — Скорее всего, она здесь с детенышами одна. — С этими словами он медленно и почти бесшумно открыл дверь и вылез из машины, показав жестом Дэниэлу и Эмме, чтобы они следовали за ним: — Нужно, чтобы она видела, что мы вместе.

Втроем они подошли к Мойо, которая все еще стояла и смотрела на проем в скалах. Черная кисточка ее хвоста рассекала воздух, как будто являлась отдельным живым существом. Львица шагнула вперед, словно намеревалась зайти в убежище, но в этот самый момент из темного отверстия показалась мохнатая мордочка львенка. Мойо подняла голову и снова издала приглушенный клич. Львенок подбежал к ней и начал тереться головой о ее ноги. Львица в ответ принялась вылизывать его мордочку своим большим розовым языком.

Через несколько секунд показался второй львенок — он высунул мордочку и своими большими темными глазами уставился на «лендровер», а затем перевел взгляд на людей. Услышав призыв матери, он тоже выбежал из пещеры. Вслед за ним тут же выскочил и третий детеныш, как будто боялся остаться один. Он подбежал к Мойо и спрятался между ее передними ногами.

Но львица на этом не успокаивалась — она продолжала пристально смотреть на вход в убежище.

Эмма нервно кусала губы чуть не до крови. В логове, казалось, не было никаких признаков жизни. Она напряженно всматривалась в зиявшую темноту, но ничего не происходило.

Мойо издала резкий рык, похожий по звучанию на приказ.

В темноте логова что-то мелькнуло. Эмма прищурилась и чуть не ахнула, когда разглядела в появившемся светлом пятне очертания детского лица.

Забыв обо всем, Эмма шагнула вперед. В глубине убежища она увидела длинные светлые волосы, но показавшееся на секунду лицо снова скрылось из виду.

Глядя в черный проем, Эмма думала только об одном: это Энджел! она нашлась! Эмма оглянулась на стоявших позади нее Джорджа и Дэниэла.

— Позовите ее, — шепнул Джордж.

— Думаю, будет лучше, если это сделаете вы, — так же шепотом ответила Эмма. — Она вам доверится, потому что вас знает Мойо.

— Нет, вы женщина, и она будет в меньшей степени бояться вас, — возразил Джордж.

Эмма нервно сглотнула, опасаясь сказать что-нибудь не так.

— Энджел… — позвала она девочку, тщательно подбирая слова. — Энджел… Я вижу, что ты там. Выходи. Тебе нечего бояться.

— Нендени! Мбали! — звонко отозвалась Энджел из глубины логова. — Саса хиви.

Эмма вопрошающе повернулась к Дэниэлу.

— Она говорит: «Уходите! Уходите сейчас же! Прочь!»

Они переглянулись, и Эмма беспомощно развела руками.

Джордж медленно подошел к Мойо и встал рядом с ней. Львица снова ласково потерлась о его руку, а он тем временем опустился на колени и принялся играть с львятами.

Эмму охватила волна нетерпения. Джордж, казалось, настолько был поглощен встречей со своими любимцами, что напрочь забыл, зачем, собственно говоря, они сюда приехали. Внезапно она почувствовала необъяснимый страх, ей показалось, что Энджел сейчас каким-то образом исчезнет из логова и они никогда больше не увидят ее.

Уже раздумывая над тем, что, возможно, ей или Дэниэлу стоит подойти к входу в пещеру, как из темноты логова снова появилось лицо ребенка. Эмма наблюдала за поведением Джорджа и за тем, как реагирует на это девочка. Ее глаза были широко распахнуты, а рот открыт от изумления.

Джордж поднялся с земли, встал рядом с Мойо и, привычно положив руку на ее плечо, обратился к девочке:

— Мы хотим с тобой поговорить. Тебе не стоит нас бояться.

Энджел снова сказала что-то в ответ, и Эмма оглянулась на Дэниэла, чтобы тот перевел ей.

— Она говорит: «Оставьте меня в покое. Я хочу быть здесь, со львами».

Джордж опять заговорил с ней, на этот раз, как показалось Эмме, на суахили. Но когда Энджел ему ответила, он тоже впал в недоумение.

Дэниэл сдержанно улыбнулся:

— Теперь она говорит на маа. Она хочет нас запутать. Думает, что мы не поймем ее и сдадимся.

— А что она говорит? — спросила Эмма.

— Все то же самое: «Уходите. Оставьте меня в покое».

Эмма разрывалась между отчаянием и чувством облегчения от того, что Энджел на вид казалась здоровой и полной энергии.

— Скажи ей, что мы должны убедиться, что с ней все в порядке.

Дэниэл подошел поближе к входу в пещеру и заговорил с девочкой ласковым, но твердым тоном. Обменявшись с ней несколькими репликами, он повернулся к Эмме:

— Она спрашивает, кто ты такая и почему ты здесь.

Эмма кивнула. Похоже, Энджел делает шаг навстречу. Эмма задумалась, каким образом лучше ответить на этот вопрос. Она не была ни членом ее семьи, ни другом семьи… Она даже не была представителем посольства или Красного Креста. По сути, она была для нее… никто. В результате Эмма решила сказать так, как было на самом деле.

— Скажи ей, что меня нашли ее верблюды. Я тут из-за Мамы Киту и Мататы.

В тот самый момент, когда Эмма произнесла эти имена, из сумрака пещеры показалось лицо Энджел. Она стояла, не двигаясь, щурясь от яркого солнечного света. Ее мятые светло-коричневые штаны и туника были в пыли, а длинные светлые волосы спутаны. Однако гладкая загорелая кожа была чистой, глаза сияли, а губы были здорового розового цвета.

— Где они? С ними все в порядке? — Она говорила по-английски с почти таким же акцентом, как у Джорджа.

Эмма немного приблизилась к ней и остановилась, увидев, что Энджел вновь попятилась в уютную темноту пещеры.

— Да, с ними все хорошо. У Мамы Киту была ранена нога, но она уже выздоравливает. — Эмма указала на Дэниэла. — Дэниэл — ветеринар. Он сделал ей операцию, и сейчас, пока мы здесь, за ней ухаживают.

Энджел сделала несколько шагов к ним навстречу.

— А как себя чувствует Матата?

— С ним тоже все хорошо, — ответила Эмма и ободрительно улыбнулась. Ей захотелось подбежать к Энджел, крепко схватить и заключить в свои объятия, чтобы она никуда снова не исчезла, но благоразумно сдержала свой порыв и продолжила рассказ: — Но он вел себя безобразно. Матата вытащил все ваши вещи из сумок и раскидал по двору.

На лице Энджел проскользнула улыбка. Однако она тут же с удивленным, но вполне серьезным видом спросила:

— А откуда ты знаешь, как их зовут? — Она сложила руки на груди и гордо подняла голову. — Откуда ты знаешь мое имя?

— Я нашла твою тетрадь для рисования. Там был рисунок, на котором изображена вся твоя семья и под каждым написано имя. Энджел, Мама Киту, Матата и… твоя мама.

— Она умерла, — сказала Энджел. — Ее укусила змея.

Это прямое заявление, словно камень, разорвало воздух. Энджел поджала губы, казалось, она сожалела о своих словах.

— Я знаю, — сказала Эмма. — Мне очень жаль… — К ее горлу подкатил ком, и стало тяжело говорить.

— Как ты узнала об этом? — опустив руки, спросила Энджел. Внезапно она показалась слабой и беззащитной.

Эмма глубоко вздохнула.

— Мы пошли по следам верблюдов, и они привели нас к могиле. Там мы увидели отпечатки твоих ног. В сумке, которую мы нашли, была фотография. На ней ты и твоя мама. Мы тут же поехали в Малангу и рассказали обо всем полиции. Они два дня тебя искали по пустыне.

Пока Эмма рассказывала, Энджел медленно подошла к львице. Джордж отступил в сторону, чтобы дать ей место. Плечи девочки были почти на одном уровне со спиной Мойо. На фоне львицы Энджел с ее тонкими, как спички, руками и ногами и выпирающими коленками казалась особенно хрупкой. Тем не менее в движениях девочки чувствовалась уверенность, которая свидетельствовала о ее физической силе. Эмма видела, что Энджел легко могла собрать ту гору камней, чтобы покрыть ими тело своей матери. Но все-таки для такого мужественного поступка она была слишком юной, слишком маленькой. При мысли об этом сердце Эммы как будто пронзило ножом.

Мойо повернула широкобровую голову к Энджел и принялась ласково вылизывать щеку девочки своим длинным розовым языком. Львята тем временем встали на задние лапы и, положив передние на бедра девочки, всячески старались обратить на себя ее внимание. Энджел по очереди погладила их всех, а потом наклонилась и подняла одного из них на руки. Львенок казался для нее слишком большим, но это не доставляло никому неудобств. Девочка зарылась носом в его светло-коричневый мех. Она вела себя с ними так свободно и непринужденно, как будто они были ее семьей. И действительно, благодаря своей светло-коричневой одежде, молочно-белым волосам и загорелой коже Энджел скорее принадлежала миру львов, чем миру людей, которым оставалось только наблюдать это невиданное зрелище.

Энджел поочередно посмотрела на Эмму, Джорджа и Дэниэла. Казалось, она оценивала их своим взглядом.

— Почему она привела вас сюда? — спросила наконец Энджел, указав рукой на львицу.

Словно отвечая на ее вопрос, Джордж снова подошел к Мойо и положил руку на ее мощное плечо. Энджел настороженно отступила в сторону, готовая броситься наутек, и взглянула на Мойо, как будто спрашивала у нее, как лучше реагировать на создавшуюся ситуацию.

А львица тем временем спокойно уткнулась головой в грудь Джорджа.

— Она пришла ко мне, потому что хотела, чтобы я тебе помог, — ответил Джордж.

Энджел удивленно подняла брови, но ничего не сказала.

— Если хочешь, я расскажу тебе о ней, — продолжал Джордж, с улыбкой глядя на Мойо. — Она попала ко мне еще совсем малюткой. Ее мать убили браконьеры. Я нашел ее в пустыне, одну, едва живую от голода. — Он перевел взгляд на девочку. — Я привез ее домой и ухаживал за ней, пока она достаточно не выросла и не окрепла для того, чтобы вернуться на волю. Я назвал ее Мойо.

— Мойо, — повторила Энджел. — Это значит «сердце».

Джордж кивнул.

— Она всегда отличалась добротой, даже когда была маленьким львенком.

Слова Джорджа, казалось, подействовали на девочку. Она отвернулась и прижалась лицом к плечу львицы. Джордж выдержал небольшую паузу, а затем наклонился, так чтобы быть на одном уровне с Энджел, и сказал:

— Знаешь, что Мойо любила больше всего на свете, когда была маленькой?

Энджел подняла голову. Светлые пряди ее волос прилипли к щеке.

— Сейчас покажу, — загадочно произнес Джордж и направился к машине.

Из того же самого металлического ящика он достал темно-синюю стеклянную бутылку с пробковой коркой и большую эмалированную миску.

Мойо тут же бросилась к нему, радостно обнюхивая бутылку. Джорджу пришлось мягко оттолкнуть ее, чтобы она не мешала ему наполнить миску какой-то жидкостью золотистого цвета. Запахло рыбой с примесью чего-то сладкого, похожего на мед.

— Рыбий жир, — сказал Джордж и отступил в сторону, чтобы дать место Мойо возле миски. — Я даю его всем своим львам, когда они растут. Они его обожают, и на всю жизнь запоминают его вкус.

Мойо выпила весь жир и дочиста вылизала миску языком. Львята кружили вокруг матери, обнюхивая и слизывая остатки жира с ее усов. Энджел выпустила из рук третьего львенка, чтобы он присоединился к остальным.

Эмма подошла к девочке и, стараясь держаться как можно более непринужденно, спросила:

— Ты, должно быть, тоже есть хочешь? Или пить?

— Нет, я ничего не хочу. Спасибо, — вежливо ответила Энджел. — Но я думаю, что львята будут рады попробовать вот это, — добавила она и показала на бутылку.

Джордж поднял с земли миску, но не наполнил ее. Вместо этого он рассеянно посмотрел на львицу и спросил:

— Энджел, когда ты была с Мойо, вы не встречали других львов? Я беспокоюсь о том, где ее прайд.

— Я думаю, что они все мертвы, — ответила девочка, отвернувшись от Мойо, как будто стараясь скрыть от нее свой ответ. — Она отвела меня в место, где было много костей.

— И все они мертвы? Сколько их там? — спросил потрясенный Джордж.

— Четверо, и с ними еще маленький львенок… — Голос Энджел звучал глухо. — У них у всех не было шкуры и голов.

Лицо Джорджа исказилось в гримасе боли. С мрачным видом он смотрел вдаль и о чем-то думал. Через некоторое время он, как будто приняв про себя какое-то решение, расправил плечи и поднял подбородок.

— Я забираю их домой, — заявил он.

— А где это? — встревожилась Энджел.

— В питомнике для львов, где я живу.

— А что, если Мойо не захочет туда идти? — спросила девочка, встав перед львицей и ее детенышами, словно приготовившись их защищать. Несмотря на то что по сравнению с Мойо она выглядела совсем крохой, вид у нее был на удивление решительный.

Эмма с тревогой посмотрела на Дэниэла. До сих пор Джордж умело держал ситуацию в своих руках, но теперь ей показалось, что его больше беспокоит судьба львов, а не девочки.

— Мойо приводила вас каждую ночь в новое убежище, правда? — спросил Джордж.

Она кивнула.

— Мы только и делали, что куда-то шли. Мы все очень устали.

В ее голосе чувствовалась легкая дрожь. Низко над их головами, громко хлопая крыльями, пролетела птица, но Энджел даже не взглянула на нее.

— Она вела вас ко мне в питомник, — спокойно ответил Джордж. — Вы бы шли еще несколько дней, но сейчас мы сможем все вместе доехать туда на машине.

Все еще не до конца доверяя Джорджу, Энджел поинтересовалась:

— А Мойо понравится у вас в питомнике?

— Это ее первый дом, — сказал он. — Там много свежего мяса и воды. Есть место, где можно спрятаться от солнца. Там ее не настигнут браконьеры. Кроме того, львятам там будет с кем играть. У меня сейчас живет парочка осиротевших детенышей — оба мальчика. Им только несколько недель.

Энджел широко улыбнулась своей щербатой улыбкой: в верхнем ряду ее молочных зубов была дырка. На секунду она стала похожа на того счастливого ребенка с фотографии, которую Эмма нашла в сумке у Лауры. Но затем она снова нахмурилась.

— А что будет со мной?

— Ты поедешь с нами.

Нервно кусая большой палец, Энджел взглянула на Мойо, как будто опять ожидала от нее руководства к действию.

Джордж подошел к машине, спрятал бутылку в ящик и встал, положив руку на борт открытого кузова.

Мойо подняла голову и довольно фыркнула. Она собрала вокруг себя львят и прыжками подбежала к «лендроверу». Вскочив на капот, она без всяких усилий забралась на крышу. Она покрутилась на одном месте, обнюхивая краску, оглянулась на Энджел и на своих львят, довольно фыркнула и с самым блаженным видом растянулась на крыше машины.

Один из детенышей рванулся к матери, а за ним и второй. Когда первый львенок подбежал к машине, Джордж подхватил его на руки.

— Залезай в машину, — сказал он Энджел. — Я буду подавать тебе малышей.

Третий львенок сделал несколько шагов по направлению к машине и сел на землю, глядя на Энджел своими широко открытыми глазами. Девочка в нерешительности топталась на месте. Эмма, затаив дыхание, наблюдала за ней. Похоже, Дэниэл испытывал те же самые эмоции.

Наконец Энджел медленно пошла навстречу Джорджу. Когда она поравнялась с третьим львенком, который ее ждал, тот сразу поднялся и пошел за ней следом, не отставая ни на шаг. Дойдя до машины, она залезла на борт кузова, и Джордж одного за другим подал ей всех львят. Сбившись в кучку возле металлического ящика, они смотрели вверх на Мойо.

Энджел села, прислонившись к внешней стенке кабины и скрестив ноги. Она раскрыла руки, чтобы обнять львят, и те радостно сгрудились вокруг нее.

Эмма поспешно зашагала к машине, а Дэниэл — следом за ней. Ей хотелось, чтобы Джордж уехал поскорее отсюда, пока Энджел не передумает. Дойдя до пассажирской двери, она остановилась: лапа Мойо свешивалась прямо над боковым стеклом и не давала открыть дверь. Посмотрев через боковое окно, она увидела, что с другой стороны точно так же свешивается толстый хвост львицы с кисточкой на конце. Она увидела, как Джордж спокойно приподнял мешающий конец хвоста, открыл дверь и залез внутрь. Набравшись храбрости, Эмма хладнокровно приподняла тяжелую лапу, свешивающуюся прямо на уровне ее головы. Она почувствовала грубую сухую поверхность подушечек, густой мех между ними, а также крепкие когти, спрятанные в подушечках. Отведя лапу немного в сторону, Эмма открыла дверь и проскользнула на сиденье посередине. Последним в машину сел Дэниэл и аккуратно закрыл дверь, стараясь ненароком не зацепить лапу львицы.

Глядя друг на друга, Дэниэл и Эмма обменялись радостными улыбками, на их лицах было написано облегчение.

— Мы все-таки нашли ее, — вполголоса произнесла Эмма.

— Более того, она в полном порядке, — добавил Дэниэл.

Эмма почувствовала глубокое удовлетворение от того, что им удалось сделать это вместе.

— Она владеет маа так, будто родилась среди нас, — сказал Дэниэл с восхищением. — У нас есть такие гласные, которых другие даже не слышат, не говоря о том, чтобы произнести. А Энджел их использует.

— Она удивительная девочка, — сказал Джордж. — Ей мужества не занимать, это точно. — Он наклонился, чтобы завести мотор. — Мойо тоже молодец. Непросто выкормить детенышей в этой местности. А она еще и Энджел взяла к себе в семью. — Он немного повысил голос, чтобы перекричать шум работающего мотора. — В принципе, львицы часто выкармливают чужих детенышей. У самок в прайде происходит даже синхронизация циклов. Поэтому они рожают в одно и то же время и могут кормить детенышей друг друга.

Эмма открыла рот, не зная, как лучше сформулировать назревший у нее вопрос.

— Вы хотите сказать, что она… кормила своим молоком Энджел? — Но, уже задавая этот вопрос, Эмма знала на него ответ: девочка выглядела такой здоровой и сытой, что сомнений быть не могло.

— Ну, как вам сказать… Вряд ли она питалась сухой травой и ягодами, — ответил Джордж. — Вы же видите, что они воспринимают ее как свою, как полноправного члена семьи.

Дальше они ехали молча. Каждый по-своему пытался осознать случившееся. Взглянув на боковое окно, Эмма увидела, что с крыши по-прежнему свешивается большая мохнатая лапа, расслабленно болтаясь из стороны в сторону.

Когда они отъехали уже достаточно далеко, Эмма заметила, что машина начинает подниматься вверх по затяжному склону. В некоторых местах подъем был настолько крутым, что их вдавливало в сиденья. Вдруг сквозь шум мотора Эмма услышала какой-то пикающий звук и только через несколько секунд поняла, что это пришло сообщение на ее мобильный.

Достав телефон из сумки, она наклонилась, чтобы прочесть сообщение на маленьком экране.

«Надеюсь, что у тебя все хорошо. Отдохни как следует за меня! В лаборатории все в порядке. Мыши чувствуют себя великолепно. Мойра».

Эмма безучастно смотрела на сообщение. Она вдруг поняла, что ей уже сложно представить тот мир, откуда оно было послано. Сигнал здесь был отличный, и она спокойно могла позвонить кому угодно и сообщить, что девочка нашлась. За ней тут же приедет полиция. А там найдутся и ближайшие родственники.

Эмма сжала в руке тонкий корпус своего мобильного. Ей вспомнилось, как Энджел отреагировала на их приход.

Уходите. Я хочу остаться здесь.

По всей видимости, девочка не горела желанием видеть своих родственников. Единственными живыми существами, по которым она соскучилась, были верблюды…

Все еще держа телефон в руке, Эмма повернулась, чтобы посмотреть в заднее окно, и похолодела: она не увидела там ни Энджел, ни львят. Привстав, она перегнулась через спинку сиденья и с облегчением вздохнула. Энджел была на месте. Свернувшись калачиком, она лежала вместе с львятами, переплетясь с ними руками и ногами. Ее глаза были закрыты, на лице застыло выражение спокойствия и умиротворения, а тело мягко покачивалось в такт движения машины. На девочку и львят падала тень от кабины, защищая их от послеполуденного солнца.

Эмма выключила телефон и засунула его поглубже в карман.

Глава 12

Они вернулись в питомник уже под вечер. Лиловые тени лежали на обочинах дороги, а ярко-голубое небо приобрело бледно-молочный оттенок. Когда машина приблизилась к высоким воротам, Эмма заметила, что лапа Мойо уже не свешивалась над боковой дверью. По характерным звукам на крыше можно было понять, что львица с нетерпением переминается с ноги на ногу, радуясь возвращению в родной дом.

На территории питомника, возле одной из хижин, был разведен костер для приготовления еды, и дым от него поднимался вверх. У костра на корточках сидел чернокожий мужчина в белой мусульманской шапочке и что-то помешивал в закопченном котелке. Он тут же вскочил с места, увидев, что в ворота заехал «лендровер» Джорджа. Он в недоумении смотрел на крышу машины и как будто не верил своим глазам. Мужчина даже не заметил, что из деревянной ложки, которую он держал, на его длинную одежду капала каша.

— Это Ндиси, — сказал Джордж. — Мой повар.

Машина еще не успела остановиться, а Мойо уже спрыгнула с крыши. Радостно подбежав к Ндиси, она села у его ног. Глядя на ее позу и аккуратно сложенные лапы, Эмма подумала, что сейчас она очень похожа на своих детенышей, — как будто возвращение домой заставило львицу сбросить маску зрелости.

Ндиси погрозил ей ложкой:

— Нет, нет. Плохая Мойо!

Джордж улыбнулся и открыл дверь со своей стороны. Эмма и Дэниэл тоже вышли из машины. Ндиси направился к ним навстречу, оглядываясь на Мойо. Повар был необычайно высокого роста и с очень темной кожей. Он лучезарно улыбнулся Эмме и Дэниэлу.

— Добро пожаловать в «Kampi уа Simba»! — торжественно произнес он и широким жестом обвел территорию питомника. Он вполне мог сойти за владельца роскошной гостиницы, который принимает своих гостей.

После обмена приветствиями Ндиси повернулся к Джорджу:

— Что случилось? Зачем вы обратно привезли сюда львицу? Вы же еле-еле заставили ее уйти отсюда!

— Весь ее прайд убили браконьеры, — сказал Джордж.

Ндиси громко охнул.

— А у нее родились львята. — Джордж махнул рукой в сторону «лендровера». — Трое.

— Целых три детеныша! — воскликнул Ндиси. — Они все здоровые и сильные? — Не дожидаясь ответа, он подошел к задней части кузова и застыл в изумлении.

Над крышей машины поднялась белокурая головка Энджел. Она убрала волосы с лица и огляделась.

Ее взгляд скользнул по Эмме, Дэниэлу и Джорджу и остановился на Мойо. Спокойная фигура львицы, сидящей возле костра, как будто придала ей уверенности, и она спрыгнула на землю. Подойдя к Ндиси, она подняла правую руку, и тот с готовностью наклонил голову вперед.

— Шикаму, баба, — сказала она, слегка дотронувшись до его шапочки без козырька.

— Марахаба, — ответил Ндиси.

Эмма вопросительно посмотрела на Дэниэла.

— «Целую твои ноги, отец», — вполголоса перевел Дэниэл. — А Ндиси ей ответил: «Только несколько раз». — Дэниэл одобряюще кивнул. — Так дети приветствуют старших.

Ндиси повернулся к Эмме и спросил:

— Это ваша дочь?

Вопрос застал Эмму врасплох, но она тут же подумала, что это логичное предположение: в конце концов, у них обеих светлая кожа. Эмма покачала головой.

— Нет.

Ндиси совсем был сбит с толку.

— А откуда тогда эта девочка?

— Я все объясню, — ответил Джордж и добавил: — Попозже.

Львята тем временем тоже проснулись и встали передними лапами на борт кузова.

— Они хотят вылезти, — сказала Энджел.

Дэниэл подошел к ней и начал доставать львят из машины. Эмма снова отметила в его движениях ту же мягкую уверенность, с которой он обращался с ягненком и верблюдами. Одного за другим он передавал львят Энджел, а она аккуратно ставила их на землю.

Львята подбежали к Мойо и устроили небольшую потасовку за право расположиться между ее передних ног.

— У нас есть мясо, Ндиси? — осведомился Джордж.

Ндиси по-прежнему не сводил глаз с Энджел, вид которой, казалось, его заворожил.

— Да, есть немного, — наконец сказал он, отведя взгляд.

— Поможешь мне накормить Мойо? — спросил Джордж, обратившись к Энджел.

Он направился к самой дальней хижине. Мойо поднялась и пошла за ним, а следом за ними побрели львята и Энджел. Эмма с Дэниэлом шли немного поодаль, Ндиси вернулся к своему котелку на огне.

В тени склоненной акации стоял старый холодильник, к которому был присоединен большой газовый баллон. Дверца холодильника была вся во вмятинах, ржавчине и коричневых следах крови. На крючке, прибитом к стволу дерева, висело эмалированное ведро — белое с темным ободком. Джордж снял ведро и протянул его Энджел.

— Меня часто навещают мои львы. Они приходят ко мне целыми семьями, со своими партнерами и львятами. — Джордж попытался открыть дверцу холодильника, но ее заклинило. Тяжело пыхтя, он с силой выворачивал ручку. — Поэтому я стараюсь припасти для них угощение.

Наконец дверца со скрипом отворилась. Внутри холодильника стоял пластиковый таз, полный мяса.

Мясо было порублено на крупные куски, вместе со шкурой: коричневая шерсть обрамляла красноту сырой плоти. Среди этой кучи Эмма заметила полукруглые уши и хвост с кисточкой на конце.

Джордж принялся доставать мясо из холодильника и класть его в ведро.

— Скажешь, когда будет тяжело.

Энджел крепко прижала ведро к груди, обхватив его своими тонкими руками.

— Мне не будет тяжело. Я сильная.

Несмотря на то что был вечер, тут же слетелись мухи и вмиг облепили мясо. Одна из них села Энджел на щеку, но девочка не обратила на нее никакого внимания.

Видя, как Мойо пристально смотрит на ведро, Эмма начала нервничать. Кто знает, что может прийти в голову львице при виде сырого мяса. Эмма попыталась успокоиться, подумав, что за то время, пока Энджел была с ней, Мойо, должно быть, охотилась на животных, раздирая их шкуру и плоть. Кроме того, в облике животного не было ни единого намека на агрессию. Скорее было похоже на то, что она соблюдает некий устоявшийся ритуал. Она стояла на приличном расстоянии от Джорджа и Энджел и следила за тем, чтобы львята тоже не шли вперед.

Когда ведро было наполнено, Джордж закрыл холодильник и взял ведро из рук девочки.

— Молодец, — похвалил он ее.

Энджел тяжело выдохнула и опустила руки. Только сейчас Эмма поняла, что ведро было слишком тяжелым для девочки, но она не хотела это показывать.

Глядя на серьезное выражение ее лица и готовность помогать всем, чем угодно, Эмма испытала чувство гордости — как будто мужество и стойкость этой маленькой девочки каким-то образом имели отношение к ней самой.

Джордж перетащил мясо к близстоящему креслу, грубо сколоченному из веток. Рядом с ним на земле стоял деревянный ящик, на боковой стороне которого виднелась наполовину истертая надпись, выведенная черными печатными буквами: ВОСТОЧНО-АФРИКАНСКИЕ АВИАЛИНИИ. НАЙРОБИ. ОСТОРОЖНО — ЖИВОЙ ЛЕВ. Джордж поставил ведро с мясом на ящик, а сам опустился в кресло. Эмма подумала, что он выглядит уставшим, что, в принципе, неудивительно после стольких часов за рулем по такой сложной местности. Но, несмотря на усталость, в его серых глазах светилась радость.

Энджел встала по другую сторону от ящика.

Внимание Мойо все еще было приковано к ведру с мясом. Она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу — видно было, что ей очень хочется пренебречь правилами хорошего поведения.

Джордж взял один кусок и протянул его Мойо, слегка поводя им на уровне ее носа. И только после этого львица осмелилась подойти. Осторожно, можно сказать, даже с нежностью она взяла мясо из его рук, почти не обнажив зубов. Отойдя на несколько шагов в сторону, она бросила его на землю. Наклонив голову, львица принялась за еду. Из ее горла доносилось глухое рычание, предупреждающее львят, чтобы те ей не мешали.

Джордж бросил львятам несколько кусочков поменьше. Они начали вертеться вокруг мяса, тычась в него носами и поглядывая на мать. Затем один из них лизнул мясо и попробовал пожевать, вонзив в него зубы, и вскоре они уже дружно грызли каждый свой кусок.

Когда Мойо покончила с первой порцией, она снова подошла к Джорджу и села перед ним.

— Можно я ей дам? — спросила Энджел.

Джордж показал жестом на ведро. Энджел выбрала большой кусок мяса с участком темной курчавой гривы на шкуре. Львица смотрела на девочку, не отводя глаз и не шевелясь. Ее уши стояли торчком, а челюсти были слегка приоткрыты. Держа свое подношение в обеих руках, Энджел медленно подошла к львице и остановилась прямо перед ней. Взглянув на девочку, Мойо еще шире открыла пасть, обнажив кончики клыков, и начала аккуратно облизывать своим нежно-розовым языком темно-красную плоть. Затем она взяла мясо в зубы и оттащила в сторону.

Когда Энджел вернулась, ее глаза горели от восторга. Джордж тоже казался счастливым.

Энджел продолжила кормить семейство львов, отдавая большие куски Мойо и бросая кусочки поменьше львятам. В этой процедуре не было места спешке. Еда была своеобразной церемонией, требующей времени и порядка. Солнце постепенно опустилось к горизонту. Солнечные лучи подсвечивали мех львицы, окружая ее тело золотым сиянием. Вокруг светловолосой головки Энджел тоже образовался солнечный нимб.

Когда все мясо было скормлено, Джордж отнес ведро к цистерне с водой. Набрав воды в небольшой ковш, он полил на руки Энджел. Та быстрыми движениями смыла с рук кровь под этой тонкой струей. Вода стекала в ведро, стуча по эмалированному дну. Вымыв руки, девочка взяла ковш и слила воду на руки Джорджа. По всей видимости, Энджел привыкла мыться именно таким образом, без использования водопроводных кранов и раковин.

— Что это было за животное? — спросила девочка.

— Верблюд, — ответил Джордж.

Энджел встрепенулась. Эмма попыталась дать старику какой-то сигнал, чтобы он замолчал, но тот как будто не заметил ее.

— Иногда я подстреливаю для них антилопу или газель, но, как правило, мы скупаем ненужный скот. Обычно это козы или верблюды, иногда ослы.

Энджел нахмурилась.

— Как это — ненужный?

— Те животные, которые слишком стары для работы, — объяснил Джордж. — Они никому не нужны, и их просто перестают кормить.

Энджел посмотрела на старика, а затем кивнула, как будто принимая такой порядок вещей.

— Мы тоже будем есть верблюдов?

Джордж покачал головой и указал куда-то в сторону. Сначала Эмма не увидела там ничего, кроме голого песка и нескольких камней, но, присмотревшись, смогла различить сливающееся с ландшафтом серое оперение с белыми пятнышками, похожее на тех цесарок, которые жили на станции у Дэниэла.

— Ты любишь рагу с канга? — спросил Джордж у Энджел.

Прищурив глаза, она посмотрела на него, как будто ожидая подвоха в этом вопросе.

— Я люблю всякую еду.

Вдоль карниза на проволоке висел ряд фонарей «молния», освещавших комнату желтым светом. Эмма стояла возле обеденного стола, держа в руках хрустальный бокал с шерри. Отпивая понемногу из бокала, она позволяла теплой сладкой жидкости медленно стекать по языку. Джордж и Дэниэл сидели возле буфета и пытались починить сломанный светильник, споря о том, что с ним не так. Энджел стояла возле открытого входа в дом и рассматривала фотографии на стене. Она внимательно разглядывала снимки, медленно переходя от одного изображения к другому. Рядом с ней на персидском ковре с вальяжным видом лежала Мойо, а возле ее брюха пристроились львята. Взгляд Эммы невольно возвращался к львице; она с интересом разглядывала ее мощное золотисто-коричневое тело, прекрасно смотревшееся на фоне узора из оранжевых, красных и черных нитей, ее лапы, казавшиеся до невозможности большими, и огромные ясные глаза, благодушно взиравшие на общую обстановку в комнате. Позади Мойо начиналась чернильно-фиолетовая темнота ночи, пока что еще не освещенная луной.

Повернув голову к львятам, Мойо принялась вылизывать их мордочки, стирая следы крови от съеденного ими мяса. Двое детенышей сидели смирно, а третий все время вертел головой. Эмма улыбнулась. Этот малыш вел себя точь-в-точь как непослушный ребенок.

Энджел взглянула на Эмму.

— Это Малышка. На нее нет управы. Она делает только то, что ей хочется. — Энджел показала на двух других львят. — Это ее братик, Малыш. Третий тоже мальчик. Я назвала его Мдого.

— Мдого, — повторила Эмма, слегка запнувшись в произношении. — А откуда такое имя?

Энджел смутилась.

— Потому что он маленький.

Она хотела что-то еще сказать, но тут вошел Ндиси, держа в руках котелок с той самой кукурузной кашей, которую он помешивал на огне. Он поставил котелок на стол рядом с горшком, наполненным дымящимся рагу.

— Прошу к столу, — сказал Джордж.

Эмма села на складной стул и поставила на пол свою наплечную сумку. Она чувствовала себя увереннее, когда все ее вещи были рядом. На станции она уже успела привыкнуть к неприхотливости быта и уже спокойно относилась к приготовленной на огне еде в глиняных горшках. Но здесь, в этом лагере, слишком уж явно чувствовалось присутствие животных. Везде можно было наткнуться на помет птиц и мелких животных — на одном конце стола стояла жестянка с орехами, которыми Джордж потчевал своих посетителей. Кроме того, на ковре расположилось целое семейство львов. Если условия на станции и в «Салаам кафе» были для нее своеобразным вызовом, то это место являло собой полную противоположность ее стерильно чистой минималистской квартиры.

Дэниэл занял место напротив Эммы, а рядом с ним пристроился Ндиси. Джордж сел в удобное кресло во главе стола. Эмма приготовила стул для Энджел, положив на него небольшую подушечку, чтобы девочке было удобнее доставать до стола. Однако, сделав несколько шагов вперед, Энджел остановилась на полпути между Мойо и столом, как будто внезапно почувствовала себя не в своей тарелке или, быть может, даже чего-то испугалась.

Эмма внутренне напряглась. До сих пор все шло хорошо, но их отношения с Энджел все еще были слишком хрупкими. Эмма боялась какой-нибудь непредвиденной случайности, которая могла нарушить взаимопонимание, достигнутое с таким трудом, и подтолкнуть девочку к тому, что она возьмет и убежит от них. «Нужно срочно придумать что-нибудь, чтобы уговорить ее сесть за стол», — мелькнула у нее мысль.

Но тут Дэниэл встал из-за стола.

— Давайте все сядем возле Мойо, — предложил он и взял в руки котелок с кашей.

Джордж не стал возражать и взял горшок с рагу. Ндиси в большом изумление наблюдал за тем, как они перетащили всю еду к тому месту, где стояла Энджел, и поставили все прямо на ковер.

— Мы что, будем делиться с Мойо? — спросил он, вскинув брови.

— Надеюсь, что нет, — ответил Джордж, скрестив ноги с такой легкостью, которая не совсем сочеталась с его седыми волосами и морщинистым лицом.

Энджел села рядом с ним. Из-за ее плеча выглядывала Мойо. Львята тут же начали крутиться вокруг девочки, но та решительно отодвинула их рукой в сторону. Дэниэл с Ндиси сели рядом. Эмма последней присоединилась к их компании — она немного успокоилась, увидев подбадривающую улыбку Дэниэла.

Джордж знаком пригласил гостей приступать к еде. Эмма неуверенно смотрела на котелок с кашей и горшок с рагу. Так как не было ни ложек, ни тарелок, по всей видимости, предполагалось, что они будут есть руками. Хорошо, что она предусмотрительно нанесла на руки антибактериальный гель после того, как помыла их водой.

— Нужно есть вот так, — сказал Дэниэл и опустил правую руку в кастрюлю с кашей.

Скатав небольшой белый шарик, он вдавил в него свой большой палец, образовав ямку. Затем он окунул его в рагу и поднес ко рту.

Его примеру последовал Джордж, а за ним — и Энджел. Видно было, что для девочки этот обычай был в порядке вещей. Она с одобрением кивнула Ндиси.

— Визури сана, — сказала она. — Асанте.

— Си нено, — ответил он, улыбнувшись в ответ. Затем Ндиси повернулся к Эмме и добавил: — Милости прошу. Вы, наверное, проголодались.

— Да, вы правы, — отозвалась Эмма.

Ароматный дым, поднимавшийся от котелка и горшка, щекотал ей ноздри.

— Не волнуйтесь о том, что можете уронить что-то на пол, — сказал Джордж, прожевав кусок. — Он хорошо отмывается. Этот ковер был соткан бедуинами и специально предназначен для походных условий.

Эмма взяла пальцами немного каши и на удивление без всякого труда скатала из нее шарик, а затем зачерпнула в ямку немного мясного рагу. Блюдо оказалось настолько вкусным, что Эмма даже закрыла глаза от удовольствия. Нежное, сочное мясо цесарки без труда отходило от кости, а подливка была приправлена зеленым стручковым перцем, острота которого подчеркивала вкус остальных специй.

— Великолепно, Ндиси, — сказала она.

Он с благодарностью наклонил голову.

— Превосходно, — с улыбкой похвалил Джордж.

Окинув взглядом собравшуюся компанию, состоящую из людей и львов, он слегка покачал головой, как будто не веря в реальность происходящего. Затем он снова посмотрел на Ндиси и спросил:

— Расскажи, как дела в деревне. Саму уже выздоравливает?

Он перевел взгляд на остальных гостей и добавил:

— Саму — один из моих помощников. Он сейчас немного приболел.

— Все хорошо, — ответил Ндиси. — Вчера он выпил дава, которое вы ему передали, и уже почти выздоровел.

— Что ж, прекрасно, — довольно произнес Джордж. — Напомни мне, чтобы я дал тебе москитные сетки для детей.

Рука Эммы замерла над котелком с кашей.

— Я слышала, что люди, которые работают в питомнике, никогда не болеют, — сказала она и тут же пожалела о своих словах. Они прозвучали, как будто она наивно поверила во что-то, что по определению не может быть правдой.

— Это забавная легенда, — ответил Джордж. — Она появилась в 2007, во время последней эпидемии Оламбо. В местной деревне умерло невероятное количество жителей. Люди умирали целыми семьями. Но, на удивление, все мои работники и их домочадцы остались невредимыми. Все это напоминало библейскую историю о том, как ангел пометил косяки дверей израильтян и чума обошла их дома стороной.

— Все было именно так, — подтвердил Ндиси. — Все наши соседи умирали один за другим, истекая кровью. А среди нас не заболел никто. — Лицо Ндиси помрачнело.

Эмма искоса взглянула на Дэниэла. Он пристально смотрел на Ндиси, но, казалось, не знал, как реагировать на его слова.

— Мама видела людей, которые умирали от этой болезни, — раздался голос Энджел.

Эмма повернулась лицом к девочке — та сидела, потупив взгляд, крепко сцепив руки на коленях.

— Они приходили к сестрам милосердия, — продолжила Энджел. — Мама помогала ухаживать за ними, но мне не разрешала к ним подходить, потому что они были очень больны. Однажды она пришла домой, и вся ее одежда была в крови. Ей пришлось выкинуть эти вещи.

Эмма смотрела на девочку и пыталась представить, как она сумела все это пережить. Она почувствовала внезапную вспышку гнева. Что эта Лаура себе думала, когда позволяла своей дочери становиться свидетелем столь жуткого зрелища? Зачем она тратила время, заботясь о жертвах смертельно опасной болезни, когда ей прежде всего нужно было побеспокоиться о благополучии собственного ребенка? Эмма посмотрела в пол и, воткнув палец в ковер, начала проводить им дорожки между ворсинок. Ей вспомнилось, как в детстве, стоя возле школьных ворот в ожидании миссис Макдональд, она нередко слышала, как судачат между собой родители ее друзей. Зачем Сьюзан Линдберг все еще продолжает ездить в свои экспедиции? Что это за мать, которая все время подвергает себя риску? При этом они даже не высказывали предположений, почему она так делает. Все их разговоры сводились к общему мнению: для Сьюзан работа важнее, чем ее маленькая дочь. Ее больше волнуют дела посторонних людей, чем собственная семья. Склонив голову над ковром, Эмма запускала руки все глубже в шерстяной ворс ковра, чувствуя ряды твердых узелков у себя под пальцами. В детстве она отказывалась слушать любую критику в адрес Сьюзан. При всяком удобном случае Эмма спешила защитить свою мать, но сейчас, находясь здесь и видя боль на лице Энджел, она чувствовала, как внутри нее закипает долго сдерживаемый гнев. Разве Сьюзан не видела, что она нужна своей дочери дома? Что девочке нужна живая мать…

Эмма взглянула на Энджел, и ее гнев уступил место сочувствию. Девочка смотрела прямо перед собой. Ее широко открытые глаза были полны страха. Мойо за ее плечом выглядела такой же напряженной: ее лоб сердито нахмурился, а уши слегка подались вперед. Эмма подумала, как бы ей поменять предмет разговора. Она покосилась на Дэниэла, надеясь найти у него какую-нибудь поддержку, но он тоже молча смотрел на Джорджа.

— Как вы думаете, почему ваши работники не заразились? — спросил он.

Эмма поняла, что эта тема слишком волнует Дэниэла и он так просто не отступит.

— Должно быть, у них лучше сопротивляемость к болезням, — предположил Джордж. — Я объясняю это тем, что они лучше питаются. Мои работники — единственные в деревне, кто получает стабильную зарплату.

— Может быть, и так, — сказал Дэниэл, — но я видел здоровых молодых людей, которые умерли от этого вируса.

Ндиси кивнул. По его глазам было видно, что он заново прокручивает в памяти ужасные картины прошлого.

Джордж уже собрался продолжить разговор, как под его руку просунулся черный треугольник носа, за которым последовала мохнатая мордочка. Львенок положил передние лапы ему на колени и настойчиво запищал, привлекая всеобщее внимание. Джордж улыбнулся.

— Хочешь добавки? — спросил он и предложил Малышке шарик каши.

Та с интересом уткнулась носом в густую массу и тут же отстранилась. Кусочки белой каши прилипли к ее усам. Малышка фыркнула и сморщилась, явно испытывая отвращение к подобной еде. Эта картина вызвала всеобщий смех, который был тем радостнее, что принес всем собравшимся облегчение после неприятного разговора. Энджел схватила львенка и прижала к себе.

Напряжение спало, и все снова вернулись к трапезе. Их руки — со светлой и темной кожей, большие и маленькие — двигались между котелком и горшком, иногда даже соприкасаясь. Снаружи послышался крик ночной совы и кудахтанье цесарок, прятавшихся на ночлег среди деревьев. Тишина приносила успокоение и на время прогоняла прочь тягостные воспоминания. Эмма еще раз взглянула на развешанные фотографии — сверху на них смотрел настоящий пантеон львов.

Выпив последнюю чашку чая, Джордж сказал:

— Наверное, уже пора спать.

Эмма еле сдержала зевок. Хотя было еще не поздно, она чувствовала себя уставшей — они встали очень рано, к тому же за это время произошло слишком много событий. Она взглянула на Энджел — та сидела на полу с полузакрытыми глазами, прислонившись к плечу Мойо. Эмма повернулась к Дэниэлу. Интересно, он уже поинтересовался у Джорджа, где тот собирается их размещать?

— У нас есть спальные мешки и сетки, — сказал Дэниэл Джорджу.

— Сетки вам не понадобятся, — ответил старик. — Здесь чересчур сухой воздух для москитов.

— Я все равно возьму, — поспешила вставить Эмма. — Ведь сетки защищают не только от москитов, но и от скорпионов, пауков, мышей и, возможно, даже змей.

— Я всегда сплю на открытом воздухе во время сухого сезона, — продолжал Джордж. — Но если вы предпочитаете крышу над головой, то моя хижина свободна. Есть еще домик для гостей. Ндиси выдаст вам раскладушки.

Он встал на ноги и выпрямил свою затекшую спину. Тут же среагировав на его движение, Мойо подняла голову. Джордж кивнул ей.

— Ты ведь составишь мне компанию, старушка?

Львица и человек посмотрели друг другу в глаза, как будто обменявшись мыслями и общими воспоминаниями. Затем Мойо поднялась, чем привела в легкое замешательство своих детенышей. Энджел тоже встала, все еще держась за густой мех львицы, словно боялась, что ее оставят одну.

Джордж снял с крючка лампу и направился к выходу. За ним последовали Мойо, Энджел и трое львят.

Эмма смотрела на них, едва веря своим глазам. Они шли из дома, чтобы ночевать под открытым небом, с таким видом, как будто это было в порядке вещей.

Ндиси покачал головой и, вздохнув, сказал:

— Надеюсь, что Мойо будет вести себя как взрослая львица и не станет залазить на кровать.

Затем он обратился к Дэниэлу и Эмме:

— Где бы вы хотели спать? Я лично сплю только в своей хижине, но вы можете выбирать на свое усмотрение.

Ндиси снова напомнил Эмме владельца гостиницы, предлагающего гостям свои роскошные номера.

— А где домик для гостей? — спросила Эмма. У нее не было совершенно никакого желания спать под открытым небом, но в то же время она не хотела уходить слишком далеко от Энджел.

— Вон там, рядом с хижиной господина Лоуренса, — ответил Ндиси, махнув рукой в сторону двух соломенных крыш, смутно различимых при свете лампы Джорджа.

— Прекрасно. — Эмма заставила себя улыбнуться. Домик выглядел более чем убого. Вполне вероятно, что там даже нет дверей.

Ндиси повернулся к Дэниэлу.

— Вы будете спать вместе? — осведомился он и тут же смутился от двусмысленности своих слов. — Я имею в виду…

— Я буду спать на открытом воздухе, — заявил Дэниэл.

Ндиси кивнул.

— Я вынесу вам раскладушку, — сказал он и начал собирать со стола чашки и ставить их на поднос рядом с чайником и молочником.

Эмма встала, чтобы помочь ему.

— Вам, наверное, нужно умыться, перед тем как ложиться спать? — спросил Ндиси. — Если хотите, я могу нагреть воды, чтобы вы приняли душ.

— Можно и не греть, — поспешила сказать Эмма. Ей не хотелось показаться избалованной иностранной туристкой. — Но умыться не помешало бы.

Интересно, есть ли в этом домике для гостей душевая кабина или умывальник?

Ндиси подошел к шкафчику возле холодильника и достал оттуда два сложенных полотенца, истончившихся и посеревших от длительного использования и стирки в не очень чистой воде. Он протянул одно полотенце Эмме и кивком указал на цистерну с водой, возле которой мыли руки Джордж и Энджел.

— Мыло лежит в чашке. Не забудьте прикрыть его камнем, иначе крысы утащат. Там же стоит тазик, — сообщил Ндиси и, строго посмотрев на Эмму, добавил: — Пожалуйста, экономьте воду. Здесь не Калифорния.

— Я постараюсь, — заверила его Эмма.

Похоже, что ему приходилось приструнивать американских туристов. Хотя Джордж говорил, что не пускает посетителей в питомник, судя по всему, сюда все-таки иногда приезжали гости. Для них была построена отдельная хижина, а на фотографиях, кроме львов, можно было увидеть людей — конечно же, там был сам Джордж и Ндиси, но также несколько обеспеченных на вид иностранцев среднего возраста. Эмма предположила, что это, скорее всего, были спонсоры, финансирующие проект реабилитации диких животных. На нескольких фотографиях была запечатлена молодая женщина с кучерявыми волосами. На одних она кормила львят из бутылки, на других — прогуливалась вместе с львицей. Еще на одном снимке она сидела здесь, в столовой, и что-то печатала на старой пишущей машинке, водруженной на перевернутый ящик из-под чая.

Накинув ремень сумки на плечо, Эмма вышла из столовой. На секунду она остановилась и взглянула на Джорджа, который вместе с Энджел вытаскивал из своей хижины раскладушку. Мойо, обнюхивая землю, крутилась на одном месте в поисках подходящего места для ночлега.

Процесс умывания прошел очень быстро. Намочив конец полотенца, Эмма протерла им свое лицо и остальные части тела, но при этом не раздевалась полностью. Ей не хотелось оставаться один на один с темнотой ночи. Здесь не было ни ощущения личного пространства, ни чувства отгороженности от окружающего мира. Между ней и дикой природой за оградой питомника не было ничего, кроме проволочного забора. Эмма достала одежду из сумки. Среди вещей она нашла свою шелковую пижаму персикового цвета, которую взяла специально в эту поездку по Африке, потому что она легко стиралась, быстро сушилась и не требовала глажки. Эмма решила надеть ее уже внутри хижины, а пока что переоделась в чистую рубашку и нижнее белье. Ей вспомнилось ощущение мягкой шелковой ткани на груди и бедрах. Затем в ее голове пронеслось воспоминание о Дэниэле, когда он разделся до пояса, оперируя ногу Мамы Киту. От проступившего пота его кожа приобрела такой же шелковистый отлив…

Эмма замерла, услышав у себя над головой громкий шорох. Она замерла и посмотрела вверх на дерево. По ветке пробежал какой-то маленький пушистый зверек с продолговатым тельцем, по виду напоминавший крысу. Эмма быстро оделась и сунула ноги в ботинки. Она собрала в кучу грязную одежду и надела сумку на плечо. Уже собравшись уходить, она вспомнила о том, что нужно накрыть камнем чашку с мылом.

Висевшая на ветке лампа отбрасывала круг света на площадку перед столовой, отчего вся обстановка приобрела оттенок театральности. Две брезентовые раскладушки стояли рядом друг с другом: одна была застелена выцветшей полосатой простыней с такой же подушкой, а на другой лежали спальный мешок и свернутая китенге — та самая ткань, которая служила им скатертью во время завтрака.

Мойо легла на землю в ногах у Джорджа, словно стражник на посту. Подняв голову, львица устремила свой взгляд на ближайшую хижину, в которой, по словам Ндиси, обитал Джордж. Подойдя поближе, Эмма услышала, как старик что-то делает внутри. Дэниэл и Ндиси сидели возле очага.

Энджел лежала вместе с львятами в ногах Мойо. Детеныши уснули — их глаза были плотно закрыты и почти не видны среди густой шерсти, — но девочка еще не спала. Она с живостью наблюдала за происходящим.

Эмму охватило сочувствие. Ей захотелось наклониться, дотронуться до нее и, может быть, даже поцеловать на ночь. Но Энджел лежала очень близко к львятам, и Эмма помнила предупреждение Джорджа о том, что не стоит касаться детенышей без позволения матери. Кроме того, маловероятно, что это понравится самой девочке. Эмма вспомнила то ужасное ощущение, когда ее саму пытались приласкать разные женщины, почему-то думая, что таким образом они могут заменить материнскую любовь.

— Спокойной ночи, Энджел, — нежно произнесла Эмма.

— Спокойной ночи, — вежливо, но сдержанно ответила девочка.

Она вела себя так все время с тех пор, как они приехали в питомник. Стараясь повсюду держаться рядом с Мойо, она тем не менее не выглядела испуганной. Скорее малышка вела себя замкнуто, внимательно наблюдая за всеми, но никак не выдавая своих чувств. Под взглядом Эммы девочка свернулась калачиком, прижалась спиной к Мойо и закрыла глаза.

Из хижины показался Джордж. В одной руке он нес трехногий табурет, а в другой — большой пластмассовый фонарик. Он был уже не в шортах и жилетке. Теперь он обернул вокруг пояса кусок традиционной африканской ткани. Поставив табурет возле своей кровати, старик положил сверху фонарь.

Повернувшись к Эмме, он вполголоса, чтобы не тревожить Энджел, сказал:

— Надеюсь, вам будет удобно. — Он нервно коснулся кончиком языка своей верхней губы. — Вы уж извините. У нас тут все по-простому.

— Все отлично, — поспешила заверить его Эмма.

Ей уже нравился этот обходительный, очень гостеприимный человек. И не важно, насколько примитивной окажется хижина, — она в любом случае не станет жаловаться.

— Тогда спокойной ночи, — сказал Джордж.

— Спокойной ночи.

Джордж лег в постель и укрылся простыней. Деревянная рама на брезентовой раскладушке заскрипела под его весом. Он лег на спину, лицом прямо в небо, как будто в момент пробуждения ему хотелось увидеть звезды, луну или утренний рассвет. Мойо наблюдала за ним, пока он укладывался спать, а когда все стихло, она снова перевела внимание на Энджел. Повернув к ней голову, которая выглядела слишком большой по сравнению с маленьким тельцем девочки, она нежно уткнулась носом в ее пушистые светлые волосы.

Эмма пристально посмотрела на девочку. Дыхание Энджел было ровным и спокойным, а ее тело казалось расслабленным. Лунный свет играл в ее волосах, оттеняя по-детски округлые щеки. Сейчас она казалась настоящим маленьким ангелочком, потерявшимся в своих снах. Но, заметив, как дрожат ее веки, Эмма поняла, что девочка не спит. Должно быть, она перевозбудилась. Эмма слышала это слово, когда им с Саймоном случалось попадать в гости к людям, у которых были дети. Это слово произносилось родителями с легким оттенком отчаяния, в то время как неугомонные отпрыски носилась вокруг и болтали без умолку, мешая взрослым. Саймон то и дело бросал на Эмму косые взгляды, которые красноречиво говорили о том, насколько он счастлив, что они избрали другой путь.

Вспоминая тех избалованных, беспечных детей, Эмма проникалась все большим уважением к Энджел. Как же сильно она от них отличалась! Прежде всего эта девочка обладала внутренней силой, развивать которую у тех детей не было ни потребности, ни возможности. Эмма попыталась вспомнить себя в возрасте Энджел. Она тоже была сильной. Регулярные отъезды Сьюзан, несомненно, закалили ее и подготовили к окончательному расставанию. Но, когда кризис миновал, она почувствовала себя истощенной, как будто вся ее сила была израсходована. Оглядываясь назад, Эмма могла с уверенностью сказать, что она сама выбирала людей, которые постоянно оставляли ее в одиночестве, но при этом ее всегда притягивали люди, бравшие на себя роль сильной личности.

Эмма вспомнила, как она познакомилась с Саймоном. Они были на конференции по технике безопасности для ученых в условиях экспедиции. Эмма попала туда только по той причине, что в своей лаборатории она отвечала за оказание первой медицинской помощи, а вот Саймон был приглашен в качестве одного из экспертов. Он выступал с докладом об оценке рисков в Антарктиде, показывал слайды и демонстрировал оборудование. Эмму впечатлила уверенность, с которой он говорил о возможности выйти живым и невредимым из самых критических ситуаций. Когда Эмма смотрела на фотографии, на которых он был запечатлен карабкающимся по ледяной скале в аварийно-спасательной экипировке, у нее невольно возникало ощущение, что перед ней стоит какой-то сверхчеловек. Это ощущение не улетучилось даже после выступления, когда он стоял возле кофейного аппарата и пил кофе. Эмма подумала, не подойти ли к нему под предлогом необходимости консультации по поводу техники безопасности в лабораторных условиях. Она с трудом заставила себя сделать это и увидела, что вблизи он еще более красив, чем казался возле трибуны. Эмма все-таки задала пару вопросов и постаралась изобразить на лице максимальную заинтересованность, слушая его ответ. Но на самом деле она наблюдала за ним, ей нравились его расслабленная манера держаться и спокойный, уравновешенный взгляд на окружающий мир. На удивление, Саймон нашел нечто привлекательное и в Эмме. Сразу же после их недолгого разговора он пригласил ее на ужин. В его голосе не было ни тени сомнения, ни боязни отказа. Она тут же согласилась. В тот момент ей хотелось только одного — быть рядом с ним.

За первым свиданием последовало второе, затем еще одно, и вскоре на горизонте замаячила перспектива длительных отношений. В течение тех месяцев Эмма изо всех сил старалась доказать Саймону, что именно она — тот человек, который ему нужен. Это было не очень сложно — работа в институте научила ее действовать решительно и порой даже авторитарно. Теперь данную модель поведения нужно было только перенести в сферу личной жизни. Постепенно Эмма почувствовала, что перенимает некоторые качества Саймона, — как будто одно присутствие рядом с ним придало ей большую уверенность и определенность в этом мире. Но теперь она ясно понимала, что тем самым обманывала саму себя. Независимость, которую она разыгрывала перед Саймоном, была не более чем фасадом, повязкой поверх глубокой раны.

Эмма в последний раз взглянула на Энджел. Проявив такое мужество и самообладание, девочка, должно быть, исчерпала свои внутренние возможности. Значит ли это, что она проведет остаток своей жизни в поисках того, кто смог бы компенсировать растраченные ею силы? Остается только надеяться, что Энджел изберет другой путь.

Эмма отвернулась и направилась в сторону костра, возле которого сидел Дэниэл. Она села рядом с ним на низкий деревянный табурет.

— Энджел уже спит? — спросил Дэниэл.

— Еще нет, — ответила Эмма. — Надеюсь, что скоро уснет. Завтра у нее важный день.

Эмма занервничала, пытаясь представить себе, каким образом будут протекать все эти события. Дэниэл понимающе кивнул.

— Джордж свяжется по радио с полицией и сообщит им о том, что мы ее нашли.

— А что потом?

— Они пришлют кого-то за ней. Или просто прикажут нам отвезти ее в Малангу. Может, нам самим стоит это предложить. Тогда мы заедем на станцию, и она увидит своих верблюдов. Так будет правильно. Неизвестно, сможем ли мы с ней еще увидеться после того, как ее заберет полиция.

Эмма молча смотрела на Дэниэла.

— Надеюсь, что с девочкой все будет хорошо.

— Я тоже.

Эмма нахмурилась.

— Я, если честно, плохо представляю, как это мы возьмем и передадим ее полиции, а сами уйдем как ни в чем не бывало. Я понимаю, что в этом деле у нас нет никакого права голоса. Но чувствую, что в наших силах добиться того, чтобы у нее действительно все было в порядке.

— Я тоже об этом думаю, — отозвался Дэниэл. — Но боюсь, что мы никак не сможем повлиять на ситуацию.

Наступило тягостное молчание. Затем Дэниэл снова заговорил:

— А что ты будешь делать теперь, когда мы нашли Энджел?

Эмма тяжело вздохнула.

— Даже не знаю. He думаю, что мне захочется присоединиться к моей группе на сафари. После всего, что случилось, это было бы нелепо…

— Ты бы увидела львов в окружении «лэнд крузеров» и микроавтобусов, — улыбнулся Дэниэл.

— Я это и имею в виду. Но возвращаться домой мне тоже как-то не хочется… Здесь все было таким… — Эмма не могла подобрать подходящее слово.

Наконец она сдалась, так и не закончив предложение. Она попыталась мысленно представить момент возвращения домой, в реальный мир. Вот она открывает дверь своей квартиры и вдыхает запах полировочной жидкости и дезинфицирующего средства, оставшийся после визита домработницы. Затем она увидит гору писем на столе в гостиной — почту все это время получал за них сосед. Некоторые письма будут адресованы ей, но большая часть — Саймону. Она представила электронные часы в кухне, поскрипывание включающейся системы обогрева, которая поддерживала необходимую температуру в доме, чтобы не отсырели карты из коллекции Саймона.

— Дом кажется таким далеким отсюда. Это странно, но здесь мне все кажется гораздо более реальным.

Эмма обвела широким жестом пространство вокруг, вместе со львами, Джорджем и Энджел. Повернувшись к Дэниэлу, она посмотрела ему в лицо и сказала:

— Ты тоже кажешься мне более реальным. — Она покачала головой и медленно добавила: — Я ощущаю себя каким-то другим человеком.

Дэниэл заглянул ей прямо в глаза и мягко произнес:

— Я чувствую то же самое, что и ты.

Глава 13

Энджел прижималась к боку Мойо, чувствуя у себя под щекой жесткий изгиб ее ребер под мягкой шкурой. Она вдыхала уютный запах львицы: благоухание теплого молока, металлический привкус крови и еле уловимый аромат мускуса, который, казалось, исходил из самого естества животного. На земле рядом с Энджел спали, свернувшись в теплый клубок, львята. Мдого заворочался и тревожно заскулил, и Энджел потянулась, чтобы погладить его по спине. Мойо на секунду подняла свою голову и снова опустила, словно убедившись, что все в порядке.

Энджел поерзала на земле, пытаясь сделать удобную ямку в песке. Но спать не хотелось. Наоборот, ее обуревали различные мысли. Нужно было составить план действий на завтра. Энджел задумчиво пропускала песок сквозь пальцы. Прежде всего нужно собрать вместе все факты — каждый кусочек информации, который стал ей известен с тех пор, как она попала сюда, — и разложить их по порядку. Путешествуя вместе с Лаурой, она развила умение оценивать новые места и новых людей. Этот жизненно необходимый навык помогал ей быстро налаживать контакт с людьми и находить свое место в незнакомой деревне.

Энджел посмотрела на старика, который спал на своей кровати. Она так и не поняла, как конкретно его зовут. Повар обращался к нему как Бвана Лоуренс, а остальные звали его Джорджем. Он лежал на спине, вытянув ноги, и его длинные седые волосы рассыпались по подушке. По всей видимости, старик привык спать на такой узкой кровати. Неизвестно, есть ли у него жена и дети. Но если есть, то они точно не живут здесь вместе с ним. Его семьей были львы. Он, без всякого сомнения, любит Мойо. А Мойо любит его. Поэтому можно считать, что Джордж Лоуренс хороший человек. Ему можно доверять.

Ндиси. Энджел вспомнила черты его лица. На его лбу, сразу же под нижним краем шапочки, проходило несколько тонких шрамов. Ндиси ей понравился. Он рассказывал разные смешные истории о Мойо, и видно было, как она ему дорога. Когда они только приехали в питомник, двое львят, которые здесь жили, съежились от страха, увидев новую семью львов, и Ндиси побежал их успокаивать. А когда к их загону подошла Малышка и начала на них рычать, он прогнал ее прочь.

Затем Энджел взглянула на мужчину-масаи и белую женщину. Они сидели возле костра, яркий свет которого озарял их лица. Лицо мужчины казалось сплошной черной глыбой, на которой резко выделялась полоска белоснежных зубов. Его полной противоположностью было лицо женщины: белый овал, подчеркнутый темными линиями бровей, глаз и волос.

Они разговаривали очень тихо, и Энджел не могла их услышать. Не похоже, чтобы они были вапензи, одной из тех влюбленных парочек, которых они с Зури выслеживали, чтобы кинуть в них навозом и при этом не засмеяться. Они не держались за руки и не ходили обнявшись. Но видно было, что они нравятся друг другу. Они, наверное, работают в том месте, которое называют «станцией». Может быть, они там и живут, как монахини, у которых есть свои комнаты в дальнем крыле больницы.

Инстинктивно ей нравился этот масаи, как и двое других мужчин. Когда он заговорил с ней на маа, она сразу же прониклась к нему симпатией. К тому же он сделал операцию на ноге Мамы Киту. «Это сильный человек, — подумала Энджел, — и он может стать надежным другом».

А вот насчет белой женщины Энджел не была уверена. Девочку сбивало с толку, что она смотрела на нее так, будто хотела прочитать ее мысли и чувства. Как ее звали? Энджел беззвучно произнесла ее имя: Эм-ма… По звучанию оно вполне могло сойти за имя на суахили. Совсем не то, что Лаура, — для местных жителей это имя было слишком мягким и каким-то бесформенным. Они говорили, что оно никак не подходит такой смелой женщине, как ее мама.

Энджел закрыла глаза, поддавшись волне воспоминаний. Она вспоминала, как они с мамой въезжали в деревню, сидя высоко на спине Мамы Киту. Все жители деревни целыми семьями выходили из своих хижин, чтобы поприветствовать их. Они называли Лауру «женщина с верблюдами». Те, кто ее знал, улыбались и протягивали к ней руки, а иные даже пели и танцевали. Некоторые называли ее Малайка, хотя на самом деле это было имя Энджел. Глаза девочки увлажнились от подступивших слез. Но Энджел одернула себя: сейчас не время плакать, нужно оставаться сильной. Она собрала все эти горестные мысли и, словно пригоршню сухой травы, отбросила в сторону.

После небольшой паузы она вновь попыталась сосредоточиться на Эмме. Женщина явно чувствовала себя не очень комфортно в лагере. Она, скорее всего, привыкла к другим местам — с бетонными полами и кирпичными стенами. Она все время внимательно смотрела, куда ступает ее нога. Никогда не расставалась со своей зеленой сумкой, из которой то и дело доставала то бумажные платки, то крем для губ, то специальные влажные салфетки для рук. Тем не менее она не походила на обычную туристку — у нее не было ни цепочки на шее, ни солнечных очков, ни макияжа. Но в то же время она была совсем не такая, как Лаура. Энджел вспомнила слова, которые Эмма произнесла возле пещеры. Она сказала, что находится здесь из-за Мамы Киту и Мататы. Меня нашли верблюды. По ее словам выходило, что верблюды выбрали именно ее.

Мысль о верблюдах наполнила девочку тоской. Мужчина-масаи сказал, что они на станции в полной безопасности и что она скоро сможет с ними увидеться. Энджел представила, как прижмется щекой к мохнатому носу Мамы Киту… Она поймала себя на том, что ее снова унесло далеко в ее мыслях. Так нельзя, нужно концентрироваться на чем-то одном. Так научила ее Валайта, за которой они ухаживали в течение ее долгой болезни. Она говорила, что если все время представлять весь длинный путь, который предстоит пройти, то невозможно будет сделать даже первый шаг.

Энджел немного приподнялась, прислонившись к плечу Мойо. Каким же должен быть ее первый шаг? Начнем, пожалуй, с самого места…

Мойо вела тебя сюда, в питомник. Она знала, что это хорошее место. Она знала, что тебе нужно именно сюда.

Энджел представила, как помогает Ндиси с готовкой, ощипывает канга для рагу и закладывает мясо в холодильник. Все это она умеет делать. Она может оказаться настолько полезной здесь, что Джордж Лоуренс и Ндиси очень быстро забудут, как они могли управляться без ее помощи.

Она постарается быть как можно более вежливой. Не будет говорить с ними о Лауре. Не будет плакать и грустить. Ей нужно доказать им, что она взрослая и самостоятельная, иначе они не захотят оставить ее у себя. Она чуть было не испортила все во время ужина, когда разговор зашел о лихорадке. Перед ее глазами всплыло воспоминание о Лауре — о том, как она старалась не касаться своей запачканной кровью одежды, в то время как слезы текли по ее щекам и она не смела вытереть их рукой. Сердце Энджел готово было разорваться, а к глазам подступили слезы. К счастью, именно в этот момент Малышка залезла Джорджу на колени. Как будто животное почувствовало, что нужно отвлечь внимание людей и разрядить обстановку.

Энджел опустилась чуть ниже, стараясь расслабить тело. Пока что она делает все правильно, сказала себе Энджел. Все еще возможно. Девочка мысленно рисовала картины, представляя, как она приведет сюда верблюдов. Нужно будет приучить Мойо и детенышей к тому, что Мама Киту и Матата — члены семьи, а не потенциальная жертва. Энджел не сомневалась, что это возможно.

Но, несмотря на кажущуюся реалистичность этого плана, девочку не оставляло беспокойство. Глаза никак не хотели закрываться. Она продолжала вглядываться в темноту, стараясь понять, в чем загвоздка. Наконец она поняла, в чем дело, и от этой мысли ей стало не по себе. Ее прекрасный план не сработает. Она не сможет оставаться здесь с Джорджем Лоуренсом, Ндиси и львами. Воспитание детей — женское занятие. Люди в окрестностях скоро узнают о том, что она здесь. Они станут интересоваться, почему у нее нет ни мамы, ни тетушек. Они начнут говорить, что о девочке никто не заботится как следует. Рано или поздно кто-нибудь сообщит в полицию или смотрителю заповедников. Энджел задумчиво смотрела перед собой. Ей стало страшно от мысли, что, если это случится, ее обязательно отправят в Англию, к тому дяде, о котором рассказывала Лаура. Энджел предусмотрительно выкинула паспорт, но это не значит, что никто его не нашел. Отчаяние охватило ее подобно тому, как хищная птица, падая сверху, хватает свою жертву.

Нужно во что бы то ни стало найти способ остаться здесь. Размышляя над этим, Энджел снова перевела взгляд на костер. В этот самый момент Эмма подняла голову, и в свете поднимающейся луны черты ее лица предстали каким-то особенным образом. Энджел смотрела на нее, как будто видела впервые. И тут ее осенило: единственный человек, кто сумеет ей помочь, — это Эмма. Она может принять ее как свою дочь. В деревнях это в порядке вещей. Если у какой-то женщины слишком много детей, а у ее сестры — не очень, то тетка выбирает понравившегося племянника и выкармливает его как собственного ребенка у себя дома. Если все остаются довольными, то ребенок остается жить у тетки насовсем. Эмма может продолжать жить на станции вместе с мужчиной-масаи. Все, что Энджел нужно будет делать, — это время от времени приезжать на станцию и иногда появляться вместе с Эммой на людях в деревне. Или же Энджел может жить вместе с ними на станции и навещать Мойо. И верблюдов не придется переселять. Выработанный ею план понемногу обретал реалистичные черты.

Энджел внимательно посмотрела на Эмму, и в ее душу закралось сомнение. Слишком уж часто на лице этой женщины появлялось серьезное выражение. Она не была похожа на человека, который любит смеяться. И она всегда казалась страшно занятой, даже когда ничего особенного не делала. У нее, возможно, слишком много забот и без Энджел. Еще одна невеселая мысль пришла в голову девочки. А что, если Эмма не любит детей? И ей не нравится она, Энджел? Ведь далеко не все люди похожи на сестер милосердия, которые готовы принять кого угодно и когда угодно.

Стараясь не потревожить Мойо, Энджел осторожно привстала и поменяла положение, чтобы лучше видеть лицо Эммы. Она свернулась калачиком, подложив руки под щеку, и начала пристально вглядываться в бледное лицо Эммы. Она вспомнила одну интересную вещь, которую ей однажды рассказал Зури.

— Если ты, перед тем как заснуть, будешь смотреть на кого-то, — говорил он, — то ты возьмешь его лицо в свой сон и будешь хранить внутри себя. А когда этот человек проснется, то он первым делом подумает о тебе и захочет с тобой подружиться.

Зари говорил это с такой же уверенностью, с какой он умел рассказать обо всем, что происходило ночью, по следам, оставленным возле хижины. Энджел не сомневалась, что он говорил правду.

Она лежала и смотрела на Эмму, стараясь подметить каждую черточку ее лица и фигуры, прислушиваясь к нежному звуку ее голоса, и впитывала в себя все эти впечатления. И только когда у нее появилась уверенность в том, что она может представить все это в своей голове, Энджел позволила себе медленно закрыть глаза и уснуть.

Глава 14

Эмма стояла возле входа в загон, где жили два осиротевших львенка — Билл и Бэн. Вглядываясь сквозь проволочную сетку, она смотрела на голую землю с редкими затененными участками. С ветки дерева свешивались качели, сделанные из старой автомобильной покрышки. Рядом валялся забытый всеми, видавший виды мяч, сшитый из кусков брезента. Тут же лежала старая пожеванная корзина. Посередине этого пространства, как будто в своих законных владениях, лежали львята. Они еще мирно спали при свете мягкого утреннего солнца, так тесно прижавшись друг к другу, что издалека напоминали одно большое мохнатое животное.

Энджел держала в руках две бутылки с молоком. Она только что искупалась, приняв «душ бушмена», — так называл придуманную им конструкцию Джордж: бак с небольшими дырками в днище, который наполнялся горячей водой и подвешивался к дереву. Ее мокрые волосы, лежавшие на плечах, теперь казались темнее и длиннее. Энджел переоделась в чистую одежду, которую Эмма привезла со станции. На этот раз штаны и туника были не однотонными, а из ткани светло-радужных оттенков. Эмма удивилась тому, как изменился внешний вид Энджел благодаря цветной одежде. Глаза девочки казались более голубыми, а кожа — более светлой. Когда она вышла из душа, держа грязную одежду в руках, Мойо вместе с львятами настороженно посмотрела на нее, словно на секунду усомнилась в том, что это была Энджел.

Энджел протянула одну из бутылок Эмме и сказала:

— Держи бутылку донышком вверх, чтобы они не втягивали ртом воздух.

— Ты это раньше уже делала? — Эмма удивленно вскинула брови.

— У сестер милосердия. Иногда я помогала монахиням кормить младенцев.

Эмма взглянула на девочку. Ей не терпелось задать Энджел кучу вопросов, но она заставила себя промолчать. Эмме не хотелось расстраивать девочку тяжелыми воспоминаниями о ее матери. С самого утра Энджел вела себя на удивление дружелюбно и спокойно. Казалось, она уже привыкла находиться рядом с едва знакомыми людьми. Вернее сказать, она выглядела более самостоятельной и уверенной в себе. Девочка сама спросила, где она может помыться, а потом отвергла всяческую помощь с баком. Энджел также попросила йод и бинты и мастерски обработала рану на ноге. Во время завтрака она так активно помогала накрывать на стол, а после еды убирать грязную посуду, что у нее едва хватило времени, чтобы съесть что-нибудь самой.

— Ты готова? — спросила Энджел.

Эмма нервно посмотрела на львят. Она считала, что с этим заданием лучше справится Джордж — в конце концов, у него было больше всего опыта, — но Энджел настояла, чтобы с ней пошла Эмма.

— Я хочу, чтобы ты помогла мне покормить львят, — заявила девочка, глядя ей прямо в глаза.

Эмма тут же согласилась, ибо все ее колебания были сломлены, — настолько ей было приятно ощущать себя избранной.

— Открой, пожалуйста, ворота, — попросила Энджел.

Услышав звук деревянной рамы, цепляющейся о затвердевшую землю, львята подняли свои мохнатые головы и спросонья заморгали черными блестящими глазами. В следующее мгновение сонный клубок распутался и львята с трудом встали. Они были намного мельче детенышей Мойо, каждый размером с крупного кота. Их головы казались слишком тяжелыми для их туловища, а ступни — слишком большими по сравнению с ногами. Их светло-коричневая шкура была покрыта пятнышками более темного цвета.

Львята вприпрыжку помчались к Эмме и Энджел, но, немного не добежав, в нерешительности остановились. Один из них даже чуть-чуть подпрыгнул, испугавшись кисточки собственного хвоста, попавшего в поле его зрения.

Энджел рассмеялась.

— Они еще только учатся жить.

Эмма улыбнулась. Это было очень точное замечание: львята действительно выглядели так, как будто они еще не совсем освоились в собственном теле.

Энджел присела на корточки, протягивая бутылку с молоком. Оба детеныша, едва не спотыкаясь, поспешили ей навстречу.

— Покажи им, что у тебя тоже есть молоко, — сказала девочка Эмме.

Эмма помахала второй бутылкой перед львятами.

— Ну же, идите ко мне, — позвала она их, и вскоре оба детеныша, подбежав к ней, уперлись передними лапами в ее голени.

Эмма немного растерялась, но тут же засунула бутылку в карман, наклонилась и взяла одного из детенышей на руки. Под шкурой, покрытой мягким мехом, ощущалось его маленькое тельце. Эмма села на пенек, устроила львенка на колени и вытащила бутылку из кармана. После минутной возни с соской детеныш начал пить молоко.

— Ну вот и все, — сказала Энджел. — Хорошо.

Она села рядом с Эммой, взяла второго львенка на колени и поднесла бутылку под правильным углом к его рту.

Сначала львята пили молоко с жадностью, едва не захлебываясь, но затем перешли на равномерное причмокивание.

Эмма искоса поглядывала на Энджел. Девочка сидела, наклонившись к голове львенка, и ее волосы касались его меха.

Детеныш на коленях у Эммы заворочался, привлекая к себе ее внимание. В процессе кормления он то и дело поглядывал на нее, тихонько вздыхая между глотками. Передними лапами он по-кошачьи начал мять ее колени. Это напомнило Эмме кота, который жил у ее соседей в Мельбурне. Это был большой полосатый кот по кличке Бруно. Наверное, он сейчас по ней скучает. После того как Саймон уехал в экспедицию, Эмма начала подкармливать Бруно. Сперва он просто пробирался через небольшую щель между балконами их квартир, а затем она начала пускать его внутрь и даже позволяла лежать на диване, хотя знала, что у Саймона аллергия на кошачью шерсть. Когда они переехали в эту квартиру, им потребовалось немало времени, чтобы избавиться от следов всех аллергенов. Постепенно Эмма привыкла к компании Бруно. С тех пор как она начала жить с Саймоном, ее связь со старыми друзьями была утрачена. Эмма считала, что было бы нечестно искать с ними встреч только тогда, когда Саймон находился в отъезде. Когда он был дома, они все делали вместе и им больше никто не был нужен. Оставаясь одна, Эмма изредка виделась с их общими друзьями, но у нее всегда появлялось ощущение, что она лишь половина того человека, которого они ожидали встретить. Поэтому в отсутствие Саймона она допоздна задерживалась в институте, шла в спортзал или просто оставалась дома в одиночестве. Ей хотелось быть такой же самодостаточной, как Саймон, но по мере того, как недели плавно перетекали в месяцы, она начинала чувствовать себя более одинокой, чем ей хотелось бы в этом признаться. Чтобы решить эту проблему, Эмма даже попыталась звонить отцу, оправдывая это тем, что, как дочь, она обязана поддерживать с ним контакт. Разговоры приносили мало удовольствия. Каждый из них старался оградить другого от всего, что могло бы привести к вспышке эмоций. Так было всегда — словно боль, которую они однажды пережили вместе, навсегда осталась между ними и готова была в любой момент подняться из глубин, чтобы снова разорвать их сердца. И каждый раз, когда Эмма опускала трубку телефона, она чувствовала себя еще более одинокой.

Она перевела взгляд на очаг, возле которого Дэниэл помогал Ндиси рубить дрова на костер. Джордж наблюдал за ними с трубкой в руках. Внезапно Эмма поняла, что за эти несколько дней в Африке она провела наедине с собой не более чем несколько минут, за исключением того времени, когда спала. Она бросилась из одной крайности в другую, но это ее ничуть не беспокоило. Напротив, ей нравилось постоянно быть в компании других людей. Эмма естественным образом подумала о Дэниэле. Он был так добр к ней — в его отношении чувствовались исключительно теплота и открытость. От него веяло ощущением внутренней силы, но при этом у Эммы не возникало потребности во что бы то ни стало соответствовать его стандартам, как это было с Саймоном. Она твердо знала, что может рассчитывать на помощь в случае необходимости. Прошлой ночью она лежала в гостевом домике и долго не могла уснуть. Она все время прислушивалась к шорохам на соломенной крыше и вглядывалась в щель между дверью и полом, готовая к тому, что в любой момент в хижину проскользнет змея. В спальном мешке было слишком жарко, и поэтому она легла поверх него. Облаченная в одну только тонкую шелковую пижаму, Эмма чувствовала себя очень уязвимой. Она даже несколько раз проверила, хорошо ли подоткнута сетка по краям постели. Эмма уже было подумала, что ей не удастся сомкнуть глаз до самого утра, но затем постаралась успокоиться, расслабить мышцы и представить Дэниэла, который спал в нескольких метрах от нее. Если в хижину на самом деле заползет змея или материализуется какая-нибудь иная неведомая опасность, она в любой момент сможет позвать его на помощь. А в том, что он придет и поможет ей, сомнений не было. С этой мыслью она позволила себе заснуть.

Эмма опустила лицо к голове львенка и потерлась подбородком о его мех. От него пахло теплой пылью, медом и чем-то еще, отдаленно напоминающим запах рыбы, — это был рыбий жир. Свободной рукой Эмма погладила его по спинке. В ответ львенок выпустил изо рта соску и взглянул на нее — его глаза блестели, как расплавленный шоколад. Между его очерченных черным контуром губ высунулся кончик розового языка. Глядя на него, Эмма улыбнулась. Тут она заметила, что молоко тонкой струйкой стекает из соски по ее предплечью. Она хотела было вытереть руку, но львенок уже принялся слизывать молоко, ритмично скребя своим шершавым язычком по ее коже.

— Щекотно, — сказала она Энджел.

Девочка тем временем с напряженным выражением на лице продолжала держать бутылку возле рта второго львенка.

Не глядя на Эмму, она вдруг со всей серьезностью произнесла:

— Не говорите никому, что я здесь.

Эмма вздрогнула. Пытаясь найти нужные слова для ответа, она сделала вид, что устраивает львенка поудобнее на коленях.

— Нам придется это сделать, — сказала она после паузы. — У нас нет выбора.

Голова девочки мотнулась в сторону. Она посмотрела на ворота и на дорогу, ведущую к питомнику, словно испугавшись, что кто-то приедет за ней прямо в эту секунду.

— Когда они приедут?

— Не бойся. Мы еще никому ничего не говорили, — заверила ее Эмма. — Но о тебе все беспокоятся. Тебя, наверное, до сих пор ищут. Мы просто обязаны сообщить, что с тобой все в порядке.

— Не сейчас, — попросила Энджел с умоляющим выражением лица. — Вы же можете подождать день или два? Пожалуйста…

Эмме стало невыносимо больно от услышанного в голосе девочки отчаяния. Если подумать, то она просит совсем о немногом: чуть-чуть времени, чтобы отдохнуть и приготовиться к тому, что ее ждет в будущем.

— Хорошо. Но дальше оттягивать мы не сможем. Это будет неправильно.

Энджел с облегчением перевела дыхание и расслабила плечи. Она посмотрела на львенка и улыбнулась, снова приняв вполне довольный вид. Однако Эмма, напротив, почувствовала нарастающее беспокойство. Данное ею обещание на самом деле может иметь самые серьезные последствия. Ей стало страшно, оттого что, возможно, она поспешила дать слово.

— Энджел, — обратилась она к девочке, — а как насчет твоего отца? Он знает, что ты пропала?

Энджел покачала головой.

— Он понятия не имеет о моем существовании, — ответила она с легкостью в голосе, которая свидетельствовала о том, что Энджел отвечала на этот вопрос уже много раз. — Лаура познакомилась с Майклом на вечеринке в Найроби. Некоторое время они были друзьями, а потом он продолжил свое путешествие. Мы даже не знаем его фамилии. — Она взглянула на Эмму. — У меня нет ни братьев, ни сестер. Была только мама и верблюды — и никого больше.

Эмме стало неловко. Ей не хотелось продолжать этот разговор без Дэниэла и Джорджа, и поэтому она сделала вид, что занята львенком.

— Разбудить его, чтобы он допил молоко? — спросила она Энджел.

— Да, — ответила девочка. — Иначе оно пропадет.

Эмма нежно потормошила львенка и поводила соской возле его носа. Тот открыл глаза и снова принялся сосать молоко. Когда Эмма отвлеклась от него, она с облегчением увидела, что к загону направляется Джордж.

Он подошел и встал рядом с ними, глядя, как львята допивают остатки молока.

— Я очень беспокоился за этих двоих, — сказал он. — В округе нет подходящего прайда, к которому они могли бы пристроиться. А выпускать их в дикую природу в одиночку тоже не годится. Но теперь, когда здесь Мойо, можно попробовать отдать их ей. — Тут Джордж посмотрел на Энджел. — Ты могла бы мне помочь. Старшие львята тебя уважают, и ты сумеешь подружить их с этими малышами. Для этого, правда, потребуется некоторое время.

Эмма нахмурилась и слегка покачала головой, чтобы не заметила Энджел. Джордж говорил так, как будто то, что девочка задержится в питомнике, само собой разумеющийся факт, хотя на самом деле он знал, что все обстоит иначе. Она снова посмотрела на очаг, возле которого сидел Ндиси и чистил арахис.

— Отнеси, пожалуйста, бутылки Ндиси, — попросила она Энджел. — И предложи помочь ему с орехами. Я думаю, он обрадуется.

Энджел радостно кивнула, как будто речь шла об угощении. Она вышла из загона, держа пустые бутылки в обеих руках, и Эмма повернулась к Джорджу:

— Нам нужно поговорить.

Не успели они войти в столовую, как появился Дэниэл. Он вернулся из хижины Джорджа, где пытался связаться по радио с Ндугу.

Эмма с нетерпением смотрела на него, ожидая услышать какие-нибудь новости. Джордж положил наполовину набитую и незажженную трубку на стол.

— Ндугу вернулся на станцию, — сообщил Дэниэл. — С верблюдами все в порядке. Нога Мамы Киту заживает. — Он улыбнулся Эмме. — По дороге из Аруши он остановился в Малангу. Там все только и говорят о мертвой белой женщине и ее ребенке.

— Что им известно об Энджел? — спросила Эмма.

— Никто уже не надеется найти от нее хоть что-нибудь. Кроме того, Ндугу узнал, что из Англии приехал брат этой женщины, чтобы забрать тело на родину.

Эмма молча обдумывала услышанное. Получается, что это и есть ближайший родственник. По всей видимости, ему была дорога и Лаура, и ее дочь, которая приходилась ему племянницей, — не зря он сразу же приехал сюда из Англии.

— Он заберет Энджел с собой, — сказала Эмма и почувствовала, как внутри у нее образовалась пустота.

Она посмотрела вдаль, мимо истрепанных пальмовых листьев, которые виднелись над карнизом хижины. Солнце было уже высоко, отчего тени на земле стали особенно четкими. Горячий воздух обволакивал тело. Эмма представила, как тело Лауры опустят в холодную могилу на мокром от дождя кладбище. Перед ее глазами возникла Энджел, одиноко стоящая на заасфальтированном школьном дворе с бетонными дорожками по периметру, в то время как ее верблюды останутся в далекой-предалекой стране. Интересно, есть ли у этого дяди жена или подруга, которая могла бы стать для Энджел приемной матерью? Вполне вероятно, что у него уже есть свои дети. Эмме подумалось, что Энджел уготована такая же судьба потерянного ребенка, до которого никому нет дела, как это было в ее собственной жизни. Но ведь совсем не обязательно, что так оно и будет, попыталась успокоить себя Эмма. Судьбы людей не всегда развиваются по одному и тому же сценарию.

— Мы должны связаться по радио с полицией, — заявил Дэниэл.

— Энджел попросила меня подождать пару дней, — сообщила Эмма, повернувшись к нему лицом. — И я согласилась.

— И правильно сделали! — воскликнул Джордж. — Она только что вернулась из пустыни. Ей еще рано возвращаться в нормальный мир людей. Если бы она была одним из моих львов, я бы оставил ее здесь как минимум на несколько недель. — Тут он осекся, как будто внезапно ему в голову пришли другие мысли. — Но если сюда приехал ее дядя, то мы должны сообщить ему об Энджел, прежде чем он уедет обратно в Англию.

Эмма нервно водила ногтем по скатерти. Она понимала, что самым правильным решением будет немедленно сообщить о девочке властям. Если они этого не сделают, то их поступок будет граничить с преступлением. Эмма вспомнила умоляющее выражение на лице девочки и данное ей обещание и поняла, что не в силах нарушить свое слово.

— Мы должны дать Энджел несколько дней, — твердо произнесла она после паузы.

— Согласен, — ответил Дэниэл. — Мы свяжемся с полицией завтра вечером, когда уже почти стемнеет. Они наверняка проинформируют дядю, но выехать сюда смогут только на следующий день.

Тут на пороге хижины появилась Энджел. Никто не слышал шагов ее босых ног по песку. Трое взрослых молча посмотрели на ребенка.

— Где мое вязание? — спросила Энджел. Ее сияющее лицо и звонкий голос сняли общее напряжение. — Я хочу показать Ндиси.

Эмма улыбнулась, представив, как повар корпит над лицевыми и изнаночными петлями. Она указала на корзину, стоящую на буфете.

— Оно там.

— Спасибо, — поблагодарила Энджел и улыбнулась ей. Повернувшись на пятках, девочка подбежала к корзине, схватила вязание и умчалась прочь с ярко-красным мотком шерсти в руках.

Вода в тазике быстро стала серой и полной песка, когда Эмма начала стирать в ней тунику Энджел. На самом деле она никогда не занималась ручной стиркой — все, что нельзя было засунуть в стиральную машину, Эмма отправляла в химчистку. Но сейчас, когда наконец после нескольких полосканий ей удалось отстирать большую часть пятен, Эмма даже почувствовала удовлетворение от своей работы. Выжав тунику в последний раз, она отнесла ее к дереву возле столовой и, зацепив рукавами за ветки, оставила сохнуть. После этого настала очередь штанов. Когда и они были тщательно выстираны, Эмма встряхнула их, чтобы расправить, и развесила на кусте. Отступив на пару шагов, она снова взглянула на выстиранную детскую одежду. Туника и штаны выглядели такими маленькими и хрупкими, как будто были сшиты из чего-то более тонкого, чем домотканый хлопок. Несмотря на то что ткань была влажной, Эмме показалось, что в ней все-таки угадывается фигура маленькой девочки, и это зрелище всколыхнуло давнюю боль. Она знала, что никогда не родит ребенка, который будет носить такую же маленькую одежду. Эмма не так уж часто об этом думала: это решение она приняла давно, и не было необходимости возвращаться к нему снова и снова. Но сейчас, глядя на одежду Энджел, она невольно вернулась к воспоминаниям о том, какие причины подтолкнули ее к этому. На самом деле в ее жизни не было места для ребенка. Ее жизненные приоритеты были выстроены в тот момент — ей было тогда шестнадцать лет, — когда она решила пойти по стопам Сьюзан. Для этого ей нужно было полностью сосредоточиться на учебе — сначала в старших классах школы, затем в университете и аспирантуре. Теперь Эмма была так же предана своей работе в институте. Когда она познакомилась с Саймоном, оказалось, что у них схожее отношение к научной карьере, — это был один из факторов, благодаря которым они хорошо подходили друг к другу. Но, узнав Саймона поближе, Эмма поняла, что с его стороны это было не только преданное отношение к работе. Он просто не любил детей. Саймон все время чувствовал, что его появление на свет испортило жизнь родителям, и поэтому был уверен, что ребенок сыграет такую же роль и в его судьбе. Эмма знала, что бороться с этим бесполезно. Поэтому она постоянно повторяла самой себе, что это даже к лучшему, поскольку совпадает с ее собственными устремлениями. Однако сейчас, когда она расправляла на ветках выстиранную детскую одежду, в ней вдруг проснулось мучительное чувство утраты.

С другого конца питомника послышался взрыв смеха. Дэниэл и Энджел играли в прятки со львами. Вытерев ладони о джинсы, Эмма подошла поближе, чтобы лучше их видеть. Энджел гонялась за одним из детенышей Мойо. Неподалеку среди кустов виднелись темные очертания головы и плеч Дэниэла. Прямо к нему направлялась Мойо. Она шла, слегка пригнувшись к земле и прищурив глаза. Эмма уже знала, что так она готовится к прыжку. После этого между львицей и Дэниэлом снова завязалась борьба, которая закончилась тем, что Дэниэл увернулся от животного и отошел в сторону, смеясь и с трудом переводя дыхание. Сначала Эмма не могла без содрогания наблюдать за этой картиной. Однако игра продолжалась уже около часа, и Мойо ни разу не позволила себе выпустить когти, обнажить зубы или накрыть Дэниэла всем своим сокрушительным весом.

Дэниэл разделся до пояса, точно так же, как и в тот день, когда он оперировал Маму Киту. Его кожа блестела на солнце, подчеркивая контуры тела. Рядом с ним Энджел с ее тонкими руками и ногами и светлой кожей выглядела почти бесплотным существом.

Внезапно львица бросилась сбоку на Дэниэла и повалила его на пыльную землю. Они начали бороться, а Энджел заливисто захохотала. Эмма подошла еще ближе, чтобы лучше рассмотреть ее лицо. Глядя на девочку, никто бы не подумал, что несколько дней назад она собственными руками похоронила свою мать. Энджел выглядела как обычный ребенок, веселый и беспечный. Эмма обхватила себя руками, чувствуя, как холодная дрожь проходит через ее тело. Она хорошо помнила это ощущение, когда нужно смеяться — или делать хоть что-нибудь, — чтобы забыть о холодной пустоте внутри. А окружающие люди смотрят на тебя и недоумевают. Как можно улыбаться, смеяться и веселиться, когда у тебя умерла мама?

Ты просто раскалываешься надвое. Одна твоя половина ест, разговаривает, одевается и смеется, в то время как вторая затаилась в холоде и мраке. И эта часть тебя тоже хочет умереть, чтобы навсегда избавиться от воспоминаний и тяжести реальности, которая ломится во все двери. Сьюзан не вернется никогда. Человека, которого ты называла своей мамой, больше нет на свете. У Эммы Линдберг нет матери. Эта мысль пронзала ее всякий раз после пробуждения, превращая каждое утро в пытку.

Еще был ее отец. Те редкие моменты, когда Эмма выдавливала из себя улыбку, были для него как живительная влага. С того самого момента, когда в их дом пришли двое сотрудников из Североамериканского эпидемиологического центра и, поговорив с ним за закрытыми дверями в кабинете, оставили его один на один с дочерью, стало очевидно, что для него важнее всего на свете было знать, что с Эммой все в порядке. Когда она плакала, даже очень тихо, он тоже терял самообладание. И в этот миг Эмме становилось страшно. Отец всегда был сильным и спокойным человеком, и, когда он опускался рядом с ней на колени и начинал рыдать, она с трудом узнавала его. У нее возникало ощущение, что вместе с матерью она потеряла и отца.

Поэтому у нее не оставалось другого выхода, как вымученно улыбаться и заливаться громким смехом. Отец вернулся на работу, а она — в школу. Мало-помалу люди стали относиться к ней, как прежде, и они с отцом приспособились жить по-новому.

Эмма закусила губу, молча наблюдая за картиной перед ее глазами. Она почти никогда не плакала по матери. Но на протяжении всей жизни, когда выпадал повод поплакать, Эмма чувствовала, как вместе со слезами постепенно уменьшается давление и той, старой, боли. Однако же глубоко внутри она все еще чувствовала глухую тяжесть своих невыплаканных слез.

— Они веселятся, — неожиданно раздался голос Джорджа, который подошел сбоку и встал рядом с Эммой.

Она отбросила навязчивые мысли, повернулась к старику лицом и постаралась как ни в чем не бывало улыбнуться.

— Удивляюсь, как они еще не устали.

Джордж улыбнулся ей в ответ. Понаблюдав некоторое время за игрой с львицей, он указал трубкой на Дэниэла:

— Он красивый и статный мужчина. Сильный и умный, но вместе с тем не прочь поиграть. Поэтому он понравился Мойо.

Эмма почувствовала, как кровь приливает к ее щекам. Ей показалось, что Джордж угадал ее чувства к Дэниэлу, понял, что ей хочется на него смотреть, слушать его голос и быть рядом с ним. Выдержав довольно продолжительную паузу, она взяла себя в руки и непринужденно спросила:

— Вы думаете, что Мойо все это видит в Дэниэле?

— Конечно, — ответил Джордж. — Львица без колебаний отдаст предпочтение красивому мужчине с чувством юмора. Кроме того, этих животных привлекает хорошо сложенное, сильное тело, такое, как у них самих. — Он кивнул в сторону Мойо, под шкурой которой угадывались рельефные контуры ее твердых, как скала, мышц.

— Она выглядит такой гладкой и подтянутой, такой здоровой, — сказала Эмма.

— Да, она просто красавица, — с гордостью произнес Джордж. — У меня, конечно, может быть предвзятое мнение, но я считаю, что львы — это самые восхитительные животные, преданные, отважные и умные. Они обладают чувствами, которые мы, люди, уже утратили.

Эмма вопросительно подняла одну бровь.

— Они даже могут угадывать наши мысли. Я в этом уверен, — продолжил Джордж.

— Что вы имеете в виду?

— Несколько раз в год я езжу в Арушу или Найроби. Когда я возвращаюсь в питомник, что происходит обычно вечером, по меньшей мере два из моих львов приходят ко мне в гости. До этого я мог не видеть их месяцами, и они никак не могли знать, что я уезжаю. Однако они чувствуют, когда я возвращаюсь домой, и приходят, чтобы поприветствовать меня.

Эмма промолчала в ответ. Ей не хотелось показаться циничной.

— Вы можете подумать, что они видели меня на дороге или до них донесся какой-то звук, — сказал Джордж. — Но это не так. Некоторые из них приходят издалека. Они отправились к питомнику еще до того, как я выдвинулся домой.

Джордж говорил с уверенностью, но при этом вовсе не собирался убеждать Эмму в чем-либо. Ему, по всей вероятности, было не важно, верит она его словам или нет. И самое странное, что это равнодушие добавляло вес его словам.

— А что еще они умеют, в отличие от людей? — спросила Эмма.

Перед ее глазами возник образ начальника лаборатории, укоризненно качающего головой. Ведь что бы ни говорил Джордж, это нельзя было доказать научными методами.

— Когда вы только приехали, я вам сказал, что не люблю пускать сюда туристов. Это сбивает с толку животных, а у меня здесь не зоопарк. Но мне довольно часто пишут разные люди, предлагают помощь и просят разрешения посетить питомник. Большинство из них, конечно же, не приезжает. Но бывают исключения. Моим последним гостем была Элизабет — симпатичная молодая американка. Она прожила тут несколько месяцев, занималась счетами и писала отчеты спонсорам, которые поддерживают мою работу. До нее у меня был полный бардак с этим, и она привела в порядок все бумаги.

На лице у Джорджа появилось нежное выражение. С таким же точно видом он вспоминал Мойо. Эмма подумала о кудрявой девушке на фотографиях, которые она видела в столовой, и решила, что Джордж наверняка говорит о ней.

— В истории Элизабет был один грустный момент. Когда она приехала, у нее был довольно потерянный вид. А потом, уезжая, она сказала, что львы вылечили ее. И я не сомневался, что так оно и есть, ибо она выглядела совершенно другим человеком. Это лишь один пример. — Джордж перевел дыхание и посмотрел на Эмму. — Львы притягивают людей. Никто не попадает сюда случайно.

Эмма чувствовала себя так, как будто с нее содрали защитный покров. Ей казалось, что Джордж знал про нее все и догадался, что она, как и Элизабет, переживала нелегкий период в жизни.

— Ну, у нас совсем другой случай, — заявила она. — Нас привела сюда Энджел.

— А девочку привела Мойо…

Джордж пристально посмотрел на Эмму. Глядя в его выцветшие голубые глаза, она почувствовала, как что-то переворачивается в глубине ее естества. Как будто земля начала двигаться под ее ногами. Она почувствовала легкую дезориентацию, и от этого ей стало не по себе. Ей даже захотелось схватиться за ветку рядом стоящего дерева, чтобы удержаться на ногах.

Джордж улыбнулся краешком губ и пошел по своим делам. Послышался звук открывающейся жестянки, из которой распространился медово-изюмный аромат табака.

Эмма склонила голову над большой неровной картофелиной, которая была у нее в руках, и специальным ножом принялась срезать тонкие полоски фиолетовой кожуры, обнажая белую мякоть. Что-то было умиротворяющее в том, как изменялся цвет овоща под ритмичными движениями ее рук. Эмма работала не спеша — расслабленная атмосфера питомника начинала проникать в нее. Ей нравилось чувствовать тепло солнечных лучей у себя на спине и слышать мелодичное воркование птиц в кустах. Откуда-то из-за столовой раздался петушиный крик, но какой-то нерешительный, будто петух пока еще не проснулся. Мойо вместе с львятами отдыхала в тени. Джордж, Дэниэл и Ндиси возились возле старого «лендровера», на котором они ездили вчера. Из-под поднятого капота доносилось звяканье гаечных ключей, но в движениях мужчин не было спешки. Энджел сидела рядом с Эммой и занималась своим вязанием. Конец шарфа уже почти касался ее колен.

Эмма посмотрела на девочку. Светлая прядь ее волос спускалась по щеке, и ее кончик пропадал в уголке рта. Эмма с ностальгией вспомнила, как в детстве тоже любила сосать кончики волос. Энджел подняла голову, словно почувствовала на себе взгляд Эммы.

— Спасибо за то, что постирала мою одежду, Эмма. Это было очень мило с твоей стороны.

— Пожалуйста, — ответила Эмма, удивленная таким вежливым обращением.

Образ Лауры, как матери, не навевал мысли о том, что она старалась приучить дочь к такого рода социальным изыскам. Но затем Эмма вспомнила, что Энджел выросла в Африке, где вежливость присутствует во всех сферах жизни.

— Я могла бы сделать это и сама, — добавила девочка. — Я умею готовить и убирать. Еще умею ремонтировать одежду. У сестер милосердия я помогала шить распашонки для больных деток.

— Сестры милосердия… — задумчиво повторила Эмма. — Это больница?

Энджел кивнула.

— Она находится в деревне со смоковницами. Это там, где я родилась.

— И вы там жили? — осторожно поинтересовалась Эмма.

— Нет, мы приезжали туда только в тех случаях, когда нам нужны были лекарства. У нас не было постоянного дома. Мы все время путешествовали и навещали людей, которые умирали от рака, СПИДА и других болезней. Они жили в деревнях, где нет ни докторов, ни больниц. У них были только мы.

— И ты помогала маме?

Энджел кивнула.

— Я отсчитывала таблетки, подавала больным воду. Умывала их и пела им песни. Мы старались всегда находиться рядом с больным. В этом была наша работа.

От удивления Эмма раскрыла рот. Эта девчушка не только жила рядом с матерью, работавшей в африканской глуши, но была ее коллегой! Она представила, как маленькая девочка трудилась бок о бок с Лаурой, помогая людям на последних стадиях болезни и оставаясь с ними даже перед лицом смерти. Время от времени Эмме приходилось бывать в хосписах в связи с исследованием, но даже в условиях современной медицины она порой становилась свидетелем достаточно тяжелых сцен. Ей страшно было подумать, что могла видеть Энджел в бедных африканских хижинах.

— Тебе не было страшно? — спросила Эмма, внимательно вглядываясь в лицо девочки, как будто на нем обязательно должны были остаться следы тех страданий, свидетелем которых она была.

— Иногда. Но когда это происходит, нужно просто оставаться смелым. В любом случае я нужна была маме. Работы было очень много. Иногда мы сами делали нужные нам лекарства. От морфия бывает запор, а таблеток от него у нас никогда не имелось. Но можно высушить семечки папайи и мелко их растолочь. Они очень хорошо помогают. Еще можно сделать лекарство из плюмерии[4]. Некоторые особые растения мы брали у лайбонов.

Эмма слушала и не верила своим ушам. Энджел рассказывала с такой непринужденностью, легко вставляя медицинские термины и даже не осознавая, до какой степени все, о чем она говорит, не укладывается в рамки нормальной жизни. Эмме снова захотелось осудить Лауру за то, что она ставила на первый план работу, вместо того чтобы быть прежде всего матерью. Но затем она подумала о страданиях тех людей, которым помогала Лаура, имея на руках маленькую дочь, и ее мнение изменилось. Эмма вспомнила лицо Дэниэла, когда он рассказывал о страданиях Лэлы. Она представила себе их крохотную малышку — серую и беспомощную. Она подумала о своей собственной матери, которая пожертвовала жизнью, пытаясь спасти людей от трагической смерти. В этом смысле у нее было немало общего с Лаурой. Должна ли была Сьюзан поставить на первое место благополучие Эммы? Следовало ли Лауре сделать такой же выбор в пользу Энджел? Скольких смертей стоит счастье одного ребенка? Эмма покачала головой. На этот сложный вопрос вряд ли отыщется ответ. И вообще, в чем измеряется счастье? Эмма вспомнила о том, как Энджел все время повторяла «мы» и «наша работа», и в этих словах ясно чувствовалась гордость. Эмму накрыла волна зависти. Как же здорово было матери и дочери вместе переживать столь сильные эмоции! С одной стороны — радость и восторг, а с другой — трагедию и боль. Она почувствовала невероятную тоску, внезапно осознав, что именно благодаря этим воспоминаниям будущее Энджел будет совершенно не таким, как у Эммы. Годы тесного общения и постоянного контакта с матерью — это как раз то, чего была лишена Эмма.

— Вы распаковали сумки на седлах? — Голос Энджел прервал ход ее мыслей. — Чтобы достать это, — добавила она и показала на свою одежду, которая была уже вся в пыли и коричнево-золотых волосках.

— Матата открыл сумки и разбросал все вещи по двору, — сказала Эмма. — Дэниэл дал ему за это нагоняй.

Энджел хихикнула.

— Да, он постоянно проказничает, — сказала она, и ее лицо вдруг внезапно омрачилось. — Когда я смогу их увидеть?

— Скоро, — ответила Эмма.

— Вы же не позволите, чтобы меня увезли, прежде чем я попрощаюсь с ними?

Эмме стало нестерпимо жаль девочку. Энджел с такой смелостью принимала создавшееся положение.

— Конечно же, ты с ними повидаешься, — твердо произнесла Эмма, и, едва эти слова слетели с ее губ, она поняла, что только что дала еще одно обещание. Дай Бог, чтобы она смогла его исполнить.

— В одной из сумок были очень ценные вещи, — взволнованно сказала Энджел. — Вы их нашли? Ожерелье из бисера и штука, чтобы отгонять мух, сделанная из львиного хвоста.

— Не волнуйся. Они в целости и сохранности, — заверила ее Эмма.

Энджел облегченно вздохнула.

— Они принадлежали Валайте. Когда она умирала, мы пообещали ей, что отвезем эти вещи в маньяту ее брата у подножия Ол Доиньо Ленгаи. И когда мы туда шли, маму укусила змея. Мы ее даже не заметили… — Голос девочки дрогнул и затих. Энджел крепко сжала губы.

Эмма положила руку на ее плечо, чувствуя до невозможности меленькие, хрупкие кости у себя под ладонью. Она не знала, стоит ли ей расспрашивать Энджел о том, что случилось после этого, или же попытаться обратить ее внимание на что-то другое. Но Энджел уже сама приняла решение.

— Ты почти закончила чистить картошку, — сказала она. — Что будем делать дальше?

От Эммы не ускользнуло то, что Энджел включила их обеих в этот вопрос, и она снова почувствовала приятное ощущение избранности.

— Нужно спросить у Ндиси, — ответила она и убрала руку с плеча девочки.

— Ему нравится, что я здесь, — сказала Энджел. — Ему нужны помощники.

Эмма посмотрела на нее с некоторым подозрением. У нее мелькнула догадка, что Энджел старается на что-то намекнуть, но не могла понять, на что именно.

Энджел поднялась со своего места.

— Ну, пойдем же! — Девочка протянула руку Эмме, будто та была маленьким ребенком, которого нужно уговаривать.

Эмма поднялась. Взяв Энджел за руку, она тут же узнала давно забытое ощущение. У нее в голове возникло воспоминание из детства — как большая и сильная рука взрослого человека крепко держала ее маленькую детскую ладошку. Она вспомнила, как отчаянно сжимала руку матери, не желая с ней расставаться. Сцена разворачивалась в ее памяти, словно в кино. Сьюзан разжимала ее пальцы, наклонялась и шептала на ухо:

— Не плачь, милая. Мамочке надо на работу, но она скоро вернется.

— А если ты не вернешься?

Эмма слышала свой голос и словно заново переживала тот едва осознаваемый страх перед загадочным словом «заграница», куда все время уезжала Сьюзан. В ее воображении это было темное таинственное место. Если мама там потеряется, то никто ее не сможет найти и отвезти обратно домой.

Сьюзан только улыбалась и говорила:

— Ты же знаешь, что я всегда возвращаюсь.

Эмма попыталась отбросить все эти мысли о прошлом. Она в который уже раз подумала о том, что приезд в Танзанию всколыхнул бурю давно забытых воспоминаний, над которыми она была не властна. События и образы приходили к ней в разном порядке, скорее засыпая ее новыми вопросами, чем предоставляя ответы. Как будто кто-то поместил все это под микроскоп, но при этом Эмма не понимала, насколько установлена резкость и под каким углом рассматривается объект. Фокус все время смещался от образа той матери, которую Эмма, как ей самой казалось, помнила. Вместо прежней Сьюзан она видела женщину, которая была настолько предана работе, что исключила собственного ребенка из истинного центра своей жизни. И теперь Эмма ясно осознавала, что пример Сьюзан оказал существенное влияние на ключевые взаимоотношения в ее судьбе. Эмма выбирала тех людей, которые были похожи на мать. Она сама стремилась быть такой же, как Сьюзан. Она делала это потому, что в противном случае ей бы пришлось признать, что Сьюзан не была мудрой и совершенной матерью, какой ее представляла Эмма.

И теперь в этой игре возник еще один элемент. Присутствие Энджел должно было добавить нечто новое в старую головоломку. Эмма вздохнула, стараясь сбросить появившееся напряжение. Она надеялась, что весь этот неконтролируемый процесс прекратится, как только она вернется домой, к привычному распорядку, с кучей рабочих бумаг, которыми будет завален стол к моменту ее возвращения. Там, на расстоянии, ей, вероятно, удастся понять истинный смысл всего, что здесь происходило. Быть может, этот неожиданный поворот в ее путешествии таит в себе самые ценные уроки. Она крепко сжала руку Энджел и зашагала с ней через двор.

Маленькое пушистое существо село посреди стола и принялось своими крохотными лапками чесать у себя за ушами. Эмма постаралась проигнорировать промелькнувшую в ее голове мысль о том, что у животного могут быть вши. Джордж открыл банку с орехами и вытряхнул на стол несколько зерен арахиса. Белка тотчас подбежала к ним и встала на задние лапы. Взяв орех в передние лапы, она начала сосредоточенно его грызть. Глядя на ее повадки, Эмма не смогла удержаться от улыбки, хотя ей очень не нравилось, что все это происходит на обеденном столе. Она перевела взгляд на Энджел, чтобы посмотреть, наблюдает ли она тоже за белкой, но девочка склонилась над своей тетрадкой и что-то усердно рисовала. Ее волосы падали на тетрадь, закрывая рисунок. Она то и дело меняла карандаши, а по движениям ее локтей можно было угадать, что на бумаге появляются длинные линии.

Повернувшись снова к белке, Эмма увидела, что та, только что закончив есть орех, уже мчалась вдоль стола. Она вскочила на руку Джорджа и взобралась по ней до спинки стула, оттуда прыгнула вниз и скрылась из виду. Эмма заметила, что белка оставила после себя несколько маленьких шариков помета, которые Джордж, казалось, просто не замечал. Эмма открыла свою сумку и вытащила оттуда две влажные салфетки. Одной она собрала помет, а второй еще раз протерла поверхность стола. Бояться нечего, говорила она самой себе, ведь, согласно исследованиям Дэниэла, такие мелкие животные не являются носителями вируса Оламбо. А как насчет львов? Эмма подумала о том, что Дэниэл еще не проверял крупных млекопитающих, и тут же вспомнила, что люди, работавшие в питомнике, не пострадали во время эпидемии.

Послышался звук отрываемой бумаги.

— Это тебе, — сказала Энджел и протянула ей свой рисунок.

Эмма молча смотрела на собственное изображение. Не узнать себя было невозможно. Энджел изобразила ее так же искусно, как и свою мать на рисунке под названием «Моя семья». Густые темные волосы, ниспадающие на плечи, большие глаза и красный рот. Энджел определенно хотела изобразить ее красивой. При этом она придумала ей другую одежду. На рисунке Эмма была одета в простую тунику и штаны, а на руках были браслеты. Изображение располагалось посередине листа: голова почти касалась верхнего края, а ноги — нижнего. Что-то в ее позе делало ее сильной и храброй на вид.

— Спасибо, — чуть слышно произнесла Эмма. — Мне очень нравится. Меня раньше никто не рисовал.

На лице Энджел загорелась улыбка.

— Что, правда, никогда? За всю твою жизнь? — с любопытством спросила она.

— Никогда, — подтвердила Эмма.

Энджел довольно посмотрела на нее и взяла рисунок обратно.

— Я хочу кое-что добавить, — заявила она. — Здесь не хватает Мамы Киту.

На закате дня они снова ужинали, сидя на полу, словно придерживаясь установленной традиции. Эмма оказалась рядом с Мойо. Одна из огромных передних лап львицы лежала прямо возле ее колена. Каждый раз, когда ее взгляд падал на нее, Эмма испытывала легкий шок. Как она может с таким спокойствием сидеть рядом с этими когтями? Но это ощущение быстро прошло под влиянием мягкости, которую прямо-таки излучала львица.

Сегодня они ели из отдельных тарелок с помощью ложек, поэтому во время ужина то и дело слышался звон металла об эмалированную посуду. Еда была самая простая: сладкий картофель и вареные красные бобы с помидорами, немного приправленные солью. Но, несмотря на это, Эмма была поражена тем, насколько нехитрое сочетание овощей выгодно подчеркивало вкус каждого из них. Она ела безостановочно, пока ее тарелка не опустела. Затем она вытерла руки о джинсы и прижала ладони к щекам. Сегодня она забыла нанести солнцезащитный крем и только теперь почувствовала, что кожа порядком подгорела на солнце. Заметив, что Дэниэл смотрит на нее, она печально улыбнулась.

— Надеюсь, что с меня не будет слезать кожа, как с того голландца, о котором ты рассказывал.

Дэниэл улыбнулся в ответ. Интересно, вспоминает ли он сейчас их самый первый разговор? Ведь с тех пор столько всего произошло!

— Твоя кожа станет коричневой, — сказала Энджел. — И тогда ты будешь похожа на меня.

— Ну, не совсем, — ответила Эмма. — У меня волосы другого цвета.

— А знаете ли вы, что когда-то мои волосы были такого же цвета, как у вас, — вступил в разговор Джордж, указывая трубкой на Эмму.

Эмма посмотрела на его длинные седые пряди, откинутые назад с его точеного лица. Он был похож на древнего пророка с картинки из детской Библии. Этот образ так хорошо ему подходил, что практически невозможно было представить его юношей.

— Откуда вы родом? — спросила она у Джорджа.

— Я родился здесь, в Танзании. Конечно, в то время она еще носила название Танганьика, — сказал он и улыбнулся Энджел. — Я — белый африканец, как и ты.

Он начал рассказывать разные истории из своего детства, которое он провел на кофейной плантации у подножия Килиманджаро. Он занимался трофейной охотой, пока не решил для себя, что никогда впредь не убьет ни одного животного, за исключением тех случаев, когда ему самому или его львам нечего будет есть. Джордж также рассказал им, что был влюблен в одну женщину, которую повстречал в Найроби, но так на ней и не женился, потому что понял, что она на самом деле не горит желанием навсегда осесть в Африке. Ндиси слушал его, открыв рот. Было видно, что он впервые слышит все это от своего начальника. Эмма подумала, что, быть может, присутствие ребенка всколыхнуло массу ярких воспоминаний в памяти Джорджа, точно так же, как и у нее.

Доев все подчистую, они начали пить чай с медом, по-прежнему сидя в уютном кругу. Вскоре настало время готовиться ко сну.

— Ты не хочешь спать сегодня с нами под открытым небом? — спросила Энджел у Эммы. — Тебе не будет так одиноко.

Девочка говорила это с таким видом, словно быть в компании по определению лучше, чем оставаться одной. Эмма не знала, что на это ответить. С одной стороны, ей нравилось иметь крышу над головой, а с другой — не хотелось нарушать атмосферу доверия и тепла, которая возникла между ними в тот вечер. Эмма взглянула на Дэниэла и представила себе, как они будут лежать на стоящих рядом раскладушках в течение всей ночи, не касаясь друг друга, но чувствуя при этом близость.

— Хорошо, — улыбнувшись, сказала наконец Эмма. — Буду спать вместе с вами.

Эмма ненадолго остановилась на пороге домика для гостей. Она уже переоделась в пижаму, но на ее ногах все еще были ботинки. Она посмотрела на свою раскладушку, которую поставили между раскладушками Джорджа и Дэниэла. Ндиси ни за что не согласился покидать свою хижину и лишь закатил глаза, когда узнал о намерении Эммы. Очевидно, он не привык к тому, чтобы гости разделяли эксцентричное поведение его босса.

Сам Джордж уже спал, растянувшись на своей раскладушке. Энджел заняла привычное место с Мойо и львятами. Дэниэл еще не вернулся из душа.

Эмма направилась к месту ночлега. Когда она ступила в круг света от лампы, шелковая ткань ее пижамы засияла, приобретя бледный розовато-абрикосовый оттенок.

Энджел смотрела на нее как завороженная.

— Ты такая красивая, — сказала она, — прямо как принцесса. — Затем на ее лице появилось выражение задумчивости. — Эта одежда такого же цвета, как язык крокодила. Когда они выползают на берег реки и сидят там, раскрыв пасть, — добавила она и невольно вздрогнула. — А мухи садятся на их языки. Крокодилам приходится их глотать.

— Подумать только, — с улыбкой произнесла Эмма.

Неожиданно для себя она наклонилась к девочке и провела рукой по ее длинным шелковистым волосам. Энджел не стала увертываться от ее прикосновений. Напротив, она закрыла глаза, словно концентрируясь на ощущении ласки и тепла. А когда Эмма убрала руку, послышалось тихое сопение несогласия.

— Пора спать, — ласково сказала Эмма. — Увидимся утром.

— Лапа салама, — сонно пробормотала Энджел.

— Лала салама, — ответила Эмма, и эти слова легко и непринужденно слетели с ее губ.

Эмма забралась на свою раскладушку и легла поверх спального мешка, после чего как можно ниже опустила рукава и штанины пижамы. Не имея даже сетки над собой, она чувствовала себя предельно беззащитной. Перед ее глазами рисовалась картина бескрайних пустынных просторов, начинавшихся сразу же за оградой питомника. Она вспомнила, что забор здесь высокий, а ворота закрыли на закате на цепь и тяжелый висячий замок. В нескольких метрах от нее виднелась массивная фигура львицы. Ощущение мягкости и доброты, которыми прямо веяло от Мойо, уравновешивалось ее силой и готовностью всегда прийти на помощь. Она была своего рода охранником, надежно оберегавшим их покой, и Эмма почти не заметила, как подошел Дэниэл, — настолько тихо он двигался. Его высокая фигура появилась из темноты почти внезапно. Он прошел по периметру столовой и выключил светильники. Когда осталась одна лампа, он подошел к ее раскладушке. На нем была только китенге, обернутая вокруг бедер. На его коже все еще блестели капельки воды после душа. При свете лампы они походили на мелкие бриллианты, рассыпанные по груди и плечам. От него приятно пахло домашним сандаловым мылом.

Эмма лежала не шевелясь и наблюдала за тем, как его взгляд окидывает ее с головы до ног. Когда их глаза встретились, они улыбнулись друг другу.

Дэниэл сел на свою раскладушку. Ее лицо приняло серьезное выражение.

— С ней все в порядке? — спросил он вполголоса, кивая в сторону Энджел.

— Сегодня она быстро уснула, — ответила Эмма. — У нее был насыщенный день. Она, должно быть, порядком устала.

— Я немного беспокоюсь за нее, — сказал Дэниэл. — Она выглядит слишком счастливой. Она даже ни разу не заплакала.

— Наверное, она еще не готова. Она боится сломаться. Я помню это чувство.

Эмма надеялась, что скоро у Энджел появится подходящее место и время, чтобы как следует выплакаться. Она знала по себе, что непролитые слезы постепенно превращаются в лед. Ей очень не хотелось, чтобы Энджел всю свою жизнь несла в себе этот груз, как это произошло с ней самой.

— Мне тоже знакомо это чувство, — сказал Дэниэл. — Все-таки хорошо, что она такая сильная, — с восхищением добавил он, тряхнув головой. — Она сегодня так всем помогала. Если бы она была моей дочерью, я бы ею очень гордился.

Эмма посмотрела на его лицо. Интересно, вспоминает ли он о своей дочери? Сейчас ей было бы уже три или четыре года. Если Дэниэл в этот миг и подумал о ней, то это только прибавило мягкости его взгляду.

— Тебе удобно? — спросил он, повернувшись к Эмме.

Она кивнула. Деревянные раскладные кровати были жесткими, но благодаря спальному мешку это не особенно чувствовалось.

— Я выключу свет, — сказал Дэниэл и потянулся к последней оставшейся лампе, свисавшей с ветки дерева. Светильник с шипением погас, унося с собой желтое сияние. Затем Дэниэл лег на раскладушку, и та заскрипела под тяжестью его тела.

Эмма ждала, когда Дэниэл пожелает ей спокойной ночи, но он так ничего и не сказал. Неужели он, как и она сама, не хочет признавать, что день подошел к концу? Они оба лежали тихо и неподвижно. Через небольшое расстояние, которое их разделяло, Эмма почти ощущала тепло его тела. Она напрягла слух, чтобы услышать его дыхание, и представила себе, как оно, подобно теплому ночному воздуху, касается ее тела, дотрагивается до ее шеи и полной груди. Ей захотелось прикоснуться к нему рукой. Просто дотронуться и ничего больше — в конце концов, они здесь не одни. Но даже не в этом дело. Все, что она знала о Дэниэле, определенно свидетельствовало о том, что он не из тех людей, которые берутся за что-то, не имеющее будущего. И она разделяла это чувство. Ей очень не хотелось, чтобы после всего, что они пережили вместе, между ними встала стена стыда и сожалений. Несмотря на это, ей страстно хотелось близости, пусть даже малейшего ее проявления, — чего-нибудь, что бы она смогла увезти с собой и хранить в памяти до конца своих дней. Но даже одно-единственное прикосновение может разрушить все. Эмме оставалось довольствоваться знанием того, что Дэниэл находится рядом с ней.

Она лежала не шевелясь и смотрела на небо, которое казалось мягким и бархатистым, как огромный навес, распростершийся над всем миром. Из-за горизонта поднялась полная луна и осветила все вокруг. Она была не похожа на луну, какой ее привыкла видеть Эмма. Особенно необычными казались серо-лиловые отметины на белом. Взгляд Эммы блуждал от созвездия к созвездию, названия которых ей были неведомы. Ей стало странно от того, как далеко занесла ее судьба от той части планеты, которой она принадлежала. Она опустила взгляд на Мойо. При свете луны львица казалась серебристой, и ребенок, спавший рядом с ней, тоже был серебристого цвета. Эмма вспомнила о делах, которые им предстоит сделать поутру. Кто-то должен будет объяснить Энджел, что ее ждет впереди. Затем нужно будет связаться с полицией. Эмме придется планировать своей отъезд обратно в Австралию. Всем им необходимо подготовиться к окончательному расставанию.

Она сделала усилие над собой, чтобы не дать этим мыслям завладеть ею полностью. Все, что она хотела прямо сейчас, — это раствориться в сильном и неслышном присутствии Дэниэла, в спокойствии и тишине спящего ребенка, а также в ненавязчивой мудрости Джорджа. Ей хотелось закутаться в теплоту их общего спокойствия и уюта.

Эмма представила, как бы выглядела эта сцена, будь она нарисована на холсте. Она была бы выполнена в мягких пастельных тонах. Это была бы странного вида семья, члены которой спят бок о бок — львы и люди, молодые и старые, друзья и незнакомцы. Все они были собраны здесь вместе этой ночью.

Глава 15

Джордж налил виски в бокал, золотистая жидкость тяжело легла на дно. Энджел стояла рядом, держа старомодный сифон для газирования воды. На желтом заиндевевшем боку бутылки размыто отражалось утреннее солнце.

— Уже можно? — спросила она.

Джордж кивнул.

— Только немного, — предупредил он.

Энджел сосредоточенно нахмурилась и нажала рычаг. Хлынувшая в бокал струя газировки заставила ее подпрыгнуть от неожиданности.

— Отличная работа, Энджел, — сказал Джордж. — Никто не желает составить мне компанию?

Эмма с улыбкой покачала головой.

— Для меня еще рановато. Хватит чашки чая.

— Мне тоже, — согласился Дэниэл.

— А я всегда пью виски в одиннадцать, — ответил Джордж. — Думаю, эта привычка сохраняет мне молодость и здоровье!

— Но сейчас не одиннадцать часов, — возразила Энджел. — Сейчас саа тано — пять часов.

Эмма вопросительно взглянула на Дэниэла.

— Это по танзанийскому времени, — объяснил он. — День начинается с рассветом. По английскому времени это шесть утра. Поэтому семь утра — это первый час, саа мойя.

— За ним следует второй час, и так далее, пока солнце не сядет, — добавила Энджел. — А затем день заканчивается, потому что всем пора спать.

Слушая ее, Эмма снова задумалась о том, насколько мир, в котором выросла Энджел, отличается от остального мира. Девочка не умела определять время общепринятым для большинства людей способом, но, тем не менее, она бегло говорила на трех языках и знала, как приготовить лекарство из семян папайи.

— У Билла с Бэном есть вода? — спросил Джордж, обращаясь к Энджел.

Девочка ахнула, прикрыв рот ладонью.

— Я забыла, что ты меня об этом предупреждал.

Она немедленно выбежала из столовой и помчалась в направлении цистерны. Эмма снова принялась разливать чай по чашкам. Она уже собиралась подать их на стол, когда у входа в хижину возникла новая фигура — африканец, который держал в руке обернутый тканью предмет.

— Саму! Карибу сана, — произнес Джордж, приглашая его войти. — С возвращением.

Он жестом указал на компанию, сидевшую за столом.

— Это наши гости — Дэниэл, Эмма и Энджел. — Джордж снова повернулся к пришедшему и представил его: — А это мой помощник — Саму.

Все присутствующие обменялись приветственными кивками. Затем Саму обеспокоенно поднял брови.

— Эта львица вернулась! С львятами! Наша работа ни к чему не привела.

— О, это длинная история, — сказал Джордж и жестом пригласил Саму сесть. Затем он попросил Эмму налить еще одну чашку чая.

— Ты уже полностью выздоровел?

— Да, твоя дава очень быстро помогла. Мне следовало сразу взять ее, но я думал, что это всего лишь кампи лихорадка.

— Ну, если тебе помог хинин, то это определенно была малярия, — сказал Джордж. — Это очень старое лекарство, но оно по-прежнему отлично работает.

Эмма размешивала в чае мед. Вдруг ее ложечка замерла, и Эмма взглянула на Саму.

— Что вы сказали? Что за болезнь, эта другая лихорадка?

— В нашу деревню пришла лихорадка. Сначала она очень похожа на малярию, но затем очень быстро проходит.

— И как вы ее назвали? — Эмма наклонилась к Саму, не сводя с него внимательного взгляда.

Мужчина поерзал на стуле, смутившись от неожиданного внимания.

— На английский это можно перевести как «лихорадка из питомника». Мы называем ее так, потому что ею болеют те, кто здесь работают, и их семьи. Но не надо тревожиться. Это не плохая болезнь, как Оламбо. Заболевший не может работать только день.

Эмма обратилась к Дэниэлу:

— Тебе известно об этом?

Он пожал плечами.

— Я слышал, как они говорили об этой болезни, но не придавал значения. — Он улыбнулся. — Думал, что это еще один вариант байки о могуществе сумасшедшего хозяина питомника.

Эмма отрешенно взглянула на стену хижины, где висела коллекция фотографий львов. Она напряженно думала, в голове всплывали фрагменты догадок. Люди в питомнике заражались одной болезнью, но были устойчивы к другой. Она вспомнила, о чем рассказывал Джордж в ее первый день пребывания здесь. Она услышала эти слова, произнесенные с плавным английским выговором. Это словно в той библейской истории… чума прошла мимо…

Эмма повернулась к Дэниэлу:

— Что известно о тех заболевших лихорадкой Оламбо, кому удалось выжить? Они приобрели иммунитет к вирусу?

— Да. Ею можно заболеть только раз в жизни.

— Что ж, я полагаю… — Эмма запнулась, в ее голове продолжали формироваться идеи. — Между этим питомником и людьми, устойчивыми к Оламбо, может быть связь.

Дэниэл нахмурился.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь историю открытия вакцины против оспы?

— Нам об этом рассказывают в школе. Эта история очень нравится всем детям масаев, потому что она о коровах. Доярки не болели оспой, потому что заражались коровьей оспой от скота.

— У них вырабатывался приобретенный иммунитет, — закончила за него Эмма.

Последовало молчание, нарушаемое только доносившимся из загона голосом Энджел, которая звала львят Билла и Бэна.

Дэниэл внимательно смотрел на Эмму.

— Ты думаешь?..

— Это просто догадка, — предупредила Эмма. Но она чувствовала, как внутри нее растет и крепнет уверенность. — Если эта лихорадка вызывает только легкое недомогание, то никто не мог заметить, что ею болеют и львы.

— Возможно, вирус вообще не вызывает у них заболевания, — добавил Дэниэл. — Они могут быть только носителями.

— Верно.

Эмма встала и начала ходить взад-вперед между столом и буфетом. Мелькающие в голове мысли не давали ей усидеть на месте.

— Думаю, что этот факт достоин исследования. У всех бывавших здесь людей необходимо взять анализы. Образцы их крови нужно сверить на наличие антител и затем сравнить с образцами, взятыми у переживших Оламбо. У львов тоже необходимо взять анализы.

Сосредоточенное выражение на лице Дэниэла сменилось взволнованностью.

— Вы сможете взять у львов кровь, не усыпляя их? — спросил он, обращаясь к Джорджу. — Возможно, у вас получится, ведь они не боятся вас.

Старик решительно кивнул.

— Уверен, что смогу. Раньше мне уже приходилось колоть антибиотик одному льву. Они даже не чувствуют иглу.

На его лице промелькнула улыбка.

— И потом, они всегда готовы вытерпеть небольшой укол ради миски рыбьего жира. — Джордж взглянул на Эмму. — Так вы говорите, что у моих львов может быть ключ к лекарству от лихорадки Оламбо?

— Не к лекарству, а к вакцине.

Белка сбросила с полки пакет с чаем. Он упал на пол, но никто не двинулся, чтобы его поднять.

— Однако, как нам известно, производство вакцины требует вклада очень больших средств, — сказал Дэниэл.

— Тут другая ситуация. Как в случае с коровьей оспой. Все будет гораздо проще — вакцину не придется создавать с нуля в лаборатории. Такая работа в любом случае вызовет интерес всего мира медицинских исследований. Ее результаты могут пригодиться для разработок лекарств против других вирусов. У нас не будет отбоя от инвесторов.

Дэниэл потер лицо ладонями, словно желая удостовериться, что он не спит.

Джордж наклонился к нему:

— Но все зависит от того, сможем ли мы остановить браконьеров.

— Мы должны добиться охраны этой местности, — согласился Дэниэл. — Но если медицинские исследования лихорадки будут касаться львов, это облегчит задачу.

— Ты можешь провести часть работ здесь, в питомнике, — сказала Эмма, — и часть на станции, но потребуется специальное оборудование.

Она понимала, что говорит слишком быстро и взволнованно. И приказала себе не торопиться, рассуждать, как профессионал.

— В Аруше есть подходящие лаборатории, — заверил ее Дэниэл. — В Национальном институте медицинских исследований.

— Хорошо, — сказала Эмма. — Необходимо будет подключить к исследованиям организацию вроде этой. Тебе также нужен опытный ученый-исследователь в области медицины.

Она замолчала. Слова повисли в воздухе. Эмма принялась разглядывать ковер, изучая замысловатый оранжево-красно-черный узор.

Тебе нужна я.

Она перевела дыхание. На миг Эмма позволила себе вообразить вариант развития событий, в котором она станет помощником Дэниэла в новом исследовании. Представив, как они могли бы работать рядом друг с другом, завершая дело, начатое Сьюзан много лет назад, Эмма почувствовала, как от восторга у нее по спине поползли мурашки. Она подумала, что ей больше не пришлось бы возвращаться к собственной жизни. Никаких одиноких вечеров, проведенных взаперти в небольшой квартире. Не нужно ждать, когда Саймон вернется домой. И еще она бы вырвалась из замкнутого, пропитанного соперничеством мира института, где цель исследований часто терялась между необходимостью добиться очередной публикации статьи в журнале и обеспечить себе приглашение выступить на престижной конференции.

Возникшая перед ней идея остаться в Африке вызвала в ее воображении видения простора, свободного времени, возможности никуда не спешить, всегда быть среди людей, животных.

И рядом с Дэниэлом.

Но, не успев оформиться, эта заманчивая картина начала рушиться. А вдруг она ошиблась, связав обе лихорадки? По лицу Дэниэла Эмма поняла, что он уже представил себе, как они остановят этот кошмар — эпидемию Оламбо. Джордж рисовал себе безопасное будущее для своих львов, и те же надежды отражались на лицах Ндиси и Саму. Эмме не хотелось оказаться в роли человека, подарившего им пустые надежды. И она не могла поставить всю свою карьеру — всю свою жизнь! — с ног на голову, основываясь лишь на догадке. Она попыталась представить, как уходит из своего проекта в институте, оставляет позади коллег-исследователей, теряет безопасную и комфортную жизнь. Рвет отношения с Саймоном…

Эмма медленно подняла взгляд. Связь между ней и потребностью в квалифицированном ученом была очевидной, и она не сомневалась, что Дэниэл и Джордж думают о том же. Дэниэл старался не встретиться с ней взглядом. Эмма догадалась, что он не хочет даже смотреть на нее, чтобы она ненароком не подумала, будто он пытается заставить ее остаться. Ее захлестнула волна сладостной боли — она поняла, что Дэниэл хочет дать ей полную свободу выбора.

Эмма сглотнула. У нее пересохло в горле. Усилившаяся было тревога постепенно пошла на убыль, ибо у нее созрело решение. Эмма заставила себя по очереди посмотреть на Дэниэла и Джорджа.

— Я позабочусь об этом, когда вернусь домой. Можно заявить о данном исследовании на конференции и узнать, как его встретят. — Собственный голос доносился до нее словно издалека. Он одновременно казался и хриплым, и слабым. — Необходимо многое проработать — финансирование, стратегию. Даже вопрос патента. Нужно все сделать как следует. Возможно, я смогу вам помогать из Мельбурна. Было бы идеально найти институт, у которого уже есть группы, работающие в этом регионе. Еще стоит рассмотреть варианты в ЮАР.

Слова лились потоком. Их было слишком много, будто ей хотелось отгородиться ими, построить защитный барьер.

Наконец заговорил Дэниэл. Его голос был твердым, но теплым.

— Я понимаю, что тебе нужно возвращаться к собственной работе и к собственной жизни. Это место — не то, к чему ты привыкла. — Он улыбнулся. — Но сейчас, когда все только начинается, ты здесь. Это твоя идея. Эта работа всегда будет принадлежать тебе. И мы навсегда останемся тебе благодарны.

Эмма улыбнулась ему в ответ, хотя глаза жгло от подступивших слез. Ее охватило сильное чувство потери, словно она только что отказалась от чего-то, очень дорогого ее сердцу.

Дэниэл встал, слегка отодвинувшись от Эммы. Он принялся задумчиво рассматривать фотографии львов, словно размышлял, кто из них первым принес в лагерь вирус, спасший Джорджа и его рабочих от лихорадки Оламбо. Эмма оставила его наедине со своими мыслями. Ей нужно было время, прежде чем снова заговорить об исследовании. Сев за стол, она рассеянно разглядывала лужицу ананасового сока, оставшуюся после завтрака. Джордж начал собирать чашки, нарушая тишину их звоном. Затем Ндиси и Саму принялись что-то быстро обсуждать на суахили. По звучавшему в голосе Саму удивлению Эмма догадалась, что ему рассказывают о причинах их приезда, в том числе и о спасении Энджел львицей.

Словно почувствовав, о ком идет речь, девочка вернулась в столовую. Она поздоровалась с Саму, легко коснувшись его головы ладонью. Он, в свою очередь, смотрел на нее с живым интересом. После обмена приветствиями Энджел подошла к Эмме. Она стояла рядом с ней, водя пальцем по лужице сока. Джордж выразительно смотрел на Эмму. Она не сразу поняла, что он имеет в виду. Затем вспомнила — они договорились сегодня после утреннего чая обсудить с Энджел ее будущее. И все решили, что говорить будет Эмма, а Дэниэл и Джордж проследят за течением беседы. Эмма незаметно кивнула Джорджу. Недавний разговор лишил ее сил, но этот тоже нельзя было откладывать.

— Энджел, сядь, пожалуйста, — сказала Эмма. — Нам нужно с тобой поговорить.

Энджел пододвинула стул и забралась на сиденье. Дэниэл занял свое место за столом, рядом с Джорджем. Эмма собралась с духом. Девочка сидела, выпрямившись и сложив перед собой руки. Она выжидающе смотрела на Эмму.

— Энджел, из Англии приехал твой дядя, — начала Эмма. — Он сейчас в Аруше.

Энджел окаменела, но промолчала.

— Ты его знаешь? — спросила Эмма.

Энджел пожала плечами.

— Я знаю, что у меня есть дядя, но я никогда с ним не виделась. — Она ненадолго замолчала, а затем разразилась потоком слов: — Я не хочу уезжать и жить с ним в Англии. Я говорила об этом Лауре. Мне все равно, что у него есть большой дом у моря. Я хочу остаться здесь.

— Твоя мама говорила с тобой о переезде в Англию?

— Она сказала, что мой дядя позаботится обо мне, если с ней что-нибудь случится. Она вписала его имя в свой паспорт. — Глаза Энджел горели синим огнем. — Я его выбросила.

— Полиция нашла паспорт, — вставил Дэниэл. — Они показывали его нам.

Губы Энджел упрямо сжались.

— Я хочу остаться в Танзании, чтобы быть с Мойо и верблюдами. Я хочу видеться с моим другом Зури и сестрами милосердия. И я должна поехать в маньяту, откуда была Валайта, как и обещала Лаура. — Она высоко подняла голову. — Я не могу отправиться в Англию.

Эмма по очереди взглянула на Дэниэла и Джорджа. Ни один из них не отреагировал; они по-прежнему придерживались мнения, что разговор с девочкой должна вести она. Эмма откашлялась.

— Похоже, что Лаура назначила своего брата твоим законным опекуном.

— Мне не нужен опекун.

— Энджел, у тебя должен быть опекун. Это закон. У детей должен быть кто-то, кто за них в ответе.

Энджел улыбнулась, словно только что заработала очко в игре.

— Тогда я хочу, чтобы моим опекуном стала ты.

Эмме показалось, что она ослышалась. Но выражение, с каким девочка смотрела на нее, свидетельствовало о серьезности ее слов.

— Я смогу остаться в питомнике и помогать Джорджу и Ндиси. Ты можешь навещать нас и делать вид, что ты моя тетя, — с жаром добавила Энджел. — Или же я могу жить на станции с тобой, Дэниэлом и верблюдами. Мне все равно, лишь бы только не ехать в Англию.

Она продолжала говорить, словно боялась позволить кому-либо вставить слово.

— Мы бы могли все вместе поехать в путешествие. Я покажу вам маньяту Валайты, деревню со смоковницами и сестер милосердия.

— Стой, помолчи, — прервала ее Эмма. — Энджел, ты не можешь остаться в питомнике или на станции.

— Но от меня будет польза. Я умею готовить, мыть посуду. Я умею делать множество вещей. — По лицу Энджел пробежала дрожь. Она словно стала меньше, закрылась в себе. — Разве вы не видите? Это правда.

Эмма прикусила губу. Лицо девочки исказилось от досады, за которой прятался страх.

— Энджел, ты очень хорошая девочка и помощница. Ты просто чудо. Но ты не понимаешь. Я не живу на станции. Я всего лишь гость. — У Эммы появилось чувство, что она уговаривает Дэниэла и себя, а на самом деле еще не совсем отвергла идею остаться работать здесь, в Танзании. — Я очень скоро уеду домой. В Австралию.

Энджел, потрясенная, даже подпрыгнула. Когда она заговорила, в ее голосе слышалась злость на саму себя за неверные выводы.

— Вот почему ты не могла правильно выговорить имя Мдого! Ты не знала, что оно значит. Ты не говоришь на суахили.

— Даже если бы я жила здесь, все равно не смогла бы быть твоим опекуном, — осторожно произнесла Эмма. — Есть правовой порядок, касающийся опеки. Обычно за сиротами присматривают родственники. — Она замолчала. Слово «сирота» было неподходящим, оно ассоциировалось с кем-то беспомощным. Не с этой девочкой, которая жила в пустыне со львами и была практичнее многих взрослых. — Если бы у тебя не было родственников, они бы нашли кого-нибудь другого, чтобы присмотреть за тобой. Но не такого человека, как я. Не какую-то незнакомую женщину, которая даже не замужем.

Энджел взглянула на Джорджа, затем на Дэниэла и Ндиси. В ее глазах не было надежды — девочка, несомненно, поняла, что никому из них не разрешат стать ее опекуном.

Эмме захотелось взять все свои слова обратно. Но она понимала, что каждое из них — правда. Она заставила себя продолжить:

— Завтра нам придется сообщить о тебе в полицию. Твой дядя обязан знать, что ты нашлась. Мы предложим отвезти тебя в Малангу послезавтра, но, возможно, они сами захотят приехать и забрать тебя. В любом случае мы проследим, чтобы ты смогла по пути заехать на станцию и попрощаться с Мамой Киту и Мататой… — У Эммы задрожал голос. Она понимала, что мучит Энджел. Ей хотелось прекратить разговор, но, взглянув на Дэниэла и Джорджа, она увидела, что они дружно кивнули, поддерживая ее.

Эмма, сделав над собой усилие, снова заговорила:

— Мне правда жаль. Я знаю, что у тебя будет совсем мало времени, чтобы побыть здесь или с верблюдами, но это все, что мы можем сделать.

— А если ты передумаешь и не уедешь обратно в Австралию? Если скажешь, что будешь за мной присматривать… — Энджел сжала край столешницы. — Они могут тебя послушать. Ты же не знаешь. Тебе стоит попробовать.

Эмма покачала головой. Она неожиданно поняла, что Энджел на самом деле всего лишь маленькая девочка. Она просто не осознавала, какой огромной была ее просьба. Она просила Эмму стать ее матерью. Эмма постаралась, чтобы ее голос звучал твердо, но проникновенно:

— Я не могу это сделать. Это совершенно невозможно. Ты ведь даже не знаешь меня. Я могу оказаться ужасным человеком. Это неразумно.

Энджел заговорила с Дэниэлом на маа. Эмма знала, что они использовали его как свой тайный язык.

Слушая девочку, Дэниэл смотрел на нее с сочувствием. Затем обратился к Эмме:

— Она просит рассказать, что я говорил о тебе. Что ты хорошая. Что ты ухаживала за Мамой Киту, словно за собственным верблюдом. Что Мама Киту тебя любит.

Эмма перевела взгляд с него на Энджел. И снова у нее возникло чувство, будто ее ответ адресован им обоим. Девочка ободряюще улыбнулась.

— Нет. Нет. Ты не знаешь, Энджел. Не может быть и речи о том, что я могу стать твоим опекуном. Даже если твои родственники согласятся и правительство — или кто там еще занимается такими вопросами — вынесет решение в мою пользу. Я не смогу сюда переехать. Тебе бы пришлось вернуться со мной в Австралию. Я живу в небольшой квартире в центре города. У меня важная работа, которая занимает все мое время.

Энджел медленно кивнула, обдумывая слова Эммы.

— Здесь тоже есть важная работа.

Эмма не сдержалась и посмотрела на Дэниэла. Она поняла, что это не ускользнуло от внимания Энджел. Девочка решила, что Эмма колеблется.

— Ты можешь все изменить, — продолжила Энджел. — Все можно изменить. Когда-то Лаура была туристкой, с множеством нарядов и ожерелий… Она приехала сюда на сафари. — Голос Энджел звучал так, словно она рассказывала сказку. — Она приехала на автобусе в деревню, чтобы посмотреть танцы и послушать песни. Она увидела мужчину, который сидел возле своей хижины. Было очень жарко, но его била дрожь. Он мучился от болей, и у него не было лекарств. Лаура, будучи медсестрой, знала, что может ему помочь. Поэтому она не уехала вместе с другими туристами на автобусе. Она осталась и ухаживала за мужчиной. Она так и не вернулась в Англию.

Энджел развела руками и заключила:

— Она изменила все — всю свою жизнь. Вот так.

Девочка посмотрела на Эмму, ожидая ее реакции. Атмосфера в хижине стала натянутой. Белка топталась на буфете.

Эмма попробовала представить себе, как это — сделать то, что сделала Лаура. Изменить все — не просто пойти на риск и начать здесь работать, но еще согласиться заботиться об этой девочке, Энджел. Она подумала, как странно и прекрасно это могло бы быть. Она представила себе, как говорит «да». Только одно простое слово. Но знала, что должна со всей серьезностью относиться к обещаниям. Ей не следовало дарить Энджел пустые надежды — это еще хуже, чем подвести Дэниэла и Джорджа. Эти две проблемы свалились на нее одна за другой, словно испытание. Неожиданно Эмме стало страшно. Ставки были слишком высоки. Она не верила, что сможет справиться. Покопавшись в себе в поисках мужества, которое понадобилось бы ей для совершения чего-то столь масштабного и впечатляющего, Эмма засомневалась, что таковое в ней есть.

Она посмотрела в лицо Энджел. Неприкрытая мольба в голубых глазах девочки резала ее сердце ножом. Она попыталась набрать в легкие воздух, но у нее перехватило дыхание. Эмме пришлось силой выдавливать из себя слова. Они получились слишком громкими и резкими.

— Я не такая, как Лаура. Извини.

Энджел встала. Когда она отодвигала стул, одна из ножек зацепилась за циновку, стул опрокинулся и лежавшие на сиденье подушки упали на пол.

Девочка осторожно переступила через них и медленно вышла из комнаты.

Эмма повернулась к Дэниэлу и Джорджу. Они подавленно смотрели друг на друга. Вскочив, Эмма бросилась вслед за Энджел. Она пошла за ней до того места, где они все провели ночь. Там в тени отдыхали Мойо и ее львята. Голова львицы была высоко поднята, она насторожилась, словно почувствовала висящее в воздухе напряжение.

Энджел опустилась на колени возле львят. Они попытались начать игру, но львица успокоила их, оттолкнув лапой. Она наклонила голову к Энджел, касаясь подбородком волос девочки. Они замерли в этой позе, словно статуя матери и ребенка. Мойо смотрела на Эмму, и ее глаза горели, как расплавленное золото.

Остатки костра, на котором они готовили пищу, превратились в алое крошево из пепла и углей. Ночь уже опустилась, но луна еще не взошла. Воздух казался густым от теней. Эмма и Дэниэл сидели рядом на низких табуретах. Ее сюда привлекло не тепло, а красноватое сияние углей — казалось, это единственное, что может противостоять мрачному настроению, охватившему лагерь.

Подобрав палку, Эмма поворошила ею угли. Она со смутным беспокойством снова прокручивала в памяти события прошедшего дня.

Радостное волнение, вызванное ее предположением о связи между двумя лихорадками, быстро омрачилось всплывшим в результате вопросом об участии Эммы в исследовании. Хотя Дэниэл не выказал осуждения ни единым словом или поступком, у Эммы появилось ощущение, что она его предала. То же самое она чувствовала по отношению к Энджел.

Эмма взглянула в сторону девочки, лежавшей рядом с Мойо. Та повернулась лицом к львице и спиной к остальному миру. Энджел рано легла спать. Джордж последовал ее примеру, словно тоже никак не мог дождаться окончания дня. Эмма снова восхитилась Энджел. Девочка сделала храбрую попытку смириться с ситуацией. Проведя некоторое время с Мойо, она вернулась к своим обязанностям по лагерю. Несколько часов она работала с Дэниэлом, приводя в порядок вольер Билла и Бэна. Однако ее лицо при этом оставалось мрачным, а походка тяжелой. Она избегала встречаться с Эммой и старалась держаться рядом с мужчинами и Мойо с львятами. Энджел подошла к Эмме только раз, чтобы отдать ей зеленую наплечную сумку. Приближаясь, она прятала ее за спиной.

— Малышка провинилась, — обеспокоенно произнесла Энджел. — Она нашла твою сумку.

Энджел показала предмет разговора. На тонкой итальянской коже виднелись отметины зубов, один карман был наполовину оторван, а ремешок основательно пожеван.

— Все твои вещи по-прежнему внутри, я проверила. — У Энджел был несчастный вид. — Мне правда жаль. Я знаю, что она для тебя значит.

— Ничего страшного. — Эмме было трудно говорить. По сравнению с тем, как по ее вине расстроилась Энджел, сумка лишилась в ее глазах всякой ценности. — Все в порядке, не волнуйся.

Энджел облегченно улыбнулась и ушла. Эмма вернулась к подметанию пола в столовой. Она попросила Ндиси дать ей работу — любую — в надежде отвлечься от терзающих ее мыслей. Но ничего не получалось: Эмма продолжала раз за разом перебирать причины, по которым опекуном Энджел должен был стать именно ее дядя. Тот факт, что он вот так запросто мог сесть в самолет и прилететь сюда, чтобы забрать тело сестры, свидетельствовал о приличном состоянии. Он смог бы обеспечить Энджел хорошее образование. Она будет заниматься спортом, брать уроки музыки и на каникулах ездить в путешествия, как другие английские дети. Эмма с трудом могла представить Энджел в таком мире или поверить, что все эти вещи компенсируют девочке утрату верблюдов, львов и ее дома. Но эта девочка достаточно сильная. Она сможет приспособиться. Выжить.

Продолжая подметать, Эмма вернулась в мыслях к тем коротким мгновениям, когда она всерьез задумалась о возможности остаться здесь и попытаться получить опеку над Энджел. Она удивленно покачала головой. Если бы она рассматривала ее так, как обычно поступала в подобном случае — с точки зрения логики и здравого смысла, — то не увлеклась бы этой идеей ни на секунду. Это было невозможно по десяткам причин. То же самое касалось идеи оставить свой исследовательский проект, чтобы присоединиться к Дэниэлу на его станции в этом забытом Богом месте. Эмма чувствовала себя как человек, потерявший равновесие и ступивший в стремительную реку. Ее могло унести течением, но она вовремя успела выбраться из реки.

Сейчас, сидя у костра, Эмма краем глаза следила за Дэниэлом. Он сидел с опущенными плечами и молча смотрел на угли. Она почувствовала появившуюся между ними отчужденность. Видимых причин для этого не было — Дэниэл не винил ее за сделанный выбор. Но их отношения были подобны живому организму. И то, что произошло, произвело на них эффект, который невозможно было ни контролировать, ни предсказать. Эмма попыталась нарушить молчание.

— Я видела, как вы с Джорджем рассматривали карту, — тихо произнесла она. — Что вы обсуждали?

— Он показывал мне территорию, которую мечтает превратить в национальный парк. Он не раз просил об этом правительство. Территория тянется от этого места до другой стороны горы. Возле Ол Доиньо Ленгаи есть большое соленое озеро. Там выводят птенцов фламинго. От них вода кажется розовой. Это очень красиво. Еще есть водопад, возле которого можно плавать. Жители зовут его «местом двух вод». Там встречаются два потока. Горячий, который течет с вулкана, и холодный, с плато. Можно стоять посередине, и они будут омывать тебя одновременно. — Глаза Дэниэла снова засияли, а голос перестал быть безжизненным. Думаю, туристам это понравится. Они также могли бы подниматься на гору. Восхождение нужно делать ночью, когда не так жарко. На рассвете ты оказываешься на вершине. Стоишь там, глядя на ньику. Вокруг тебя — застывшая лава. Она белоснежная. Такие впечатления невозможно забыть.

— Звучит потрясающе. Эмма прикусила язык, у нее чуть не вырвалось: «Мне бы хотелось там побывать…»

— Национальный парк принесет пользу этому месту. Появятся рабочие места для жителей окрестностей. Но все это станет возможным, если мы сможем разработать вакцину от Оламбо.

Эмма нахмурилась.

— А какое отношение ко всему этому имеет лихорадка Оламбо?

— Даже если здесь будет парк, никто не захочет вкладывать деньги в строительство отелей и съемного жилья, пока остается угроза заражения Оламбо.

— Но ведь риск заражения туристов очень мал, — возразила Эмма. Иностранцы крайне редко заражались такими вирусами, как Эбола или Ласса, и практически все умершие от них были врачами, медсестрами или исследователями, как Сьюзан.

— Это верно, но туристы очень боятся некоторых вещей и совсем не опасаются других. Всем известно, что наибольшую опасность в такой стране, как наша, представляют дорожно-транспортные происшествия. Но туристы боятся вовсе не их. Они страшатся стать жертвой ограбления или заболеть.

Эмма кивнула. Она знала, что это правда. Мысленно вернувшись к собственным приготовлениям накануне поездки, она вспомнила, как набивала сумку различными медикаментами. Эмма уверяла себя, что это объясняется тем, что она вирусолог, работающий с тропическими болезнями, и потому не понаслышке знакома с возможными рисками. Но сейчас она поняла, что на самом деле просто боялась неизвестности. Аварии происходили и в ее мире. Этот страх был понятен. По-настоящему же ее пугала мысль о том, что Африка — это дикое и незнакомое место. Она посмотрела по сторонам, на смутные очертания хижин, ограды и лежащую за ней территорию. Ей больше не страшно, вдруг поняла Эмма. Приезд сюда, даже на столь короткое время, изменил ее. Она уже чувствовала, сколь многого ей будет не хватать после отъезда.

Дэниэл ненадолго умолк. Когда он снова заговорил, в его голосе не чувствовалось прежней заинтересованности. Эмма догадалась, что он просто пытается не дать затянуться молчанию.

— Чем ты займешься, когда вернешься к работе?

— Я начинаю новое исследование болезней стареющего мозга. И меня уже ждут мыши. Нужно будет первым делом заняться ими. Их выращивали, вызывая особые мутации. Такие долго не живут… — Слова иссякли.

Обычно Эмме приходилось сдерживать себя, чтобы не говорить слишком долго, отвечая на подобные вопросы. Но сейчас в голове у нее было совершенно пусто, сердце словно онемело. Она наблюдала, как небольшие облачка дыма поднимаются от углей, как вскрываются от жара воздушные карманы в них. Она представила, как возвращается в институт, обсуждает исследования Дэниэла с начальником лаборатории или даже с директором. Возможность перекрестной иммунизации и взаимодействие двух лихорадок вызовет восторг, как и вероятные выгоды, которые получит институт, если сможет обеспечить свое участие в этой работе. В конце концов они станут обсуждать проблему лихорадки Оламбо в Танзании так же отстраненно, как обсуждали лихорадку Денге в Таиланде или вирус Эбола в Заире. А еще Эмма понимала, что вряд ли сумеет передать коллегам свое особое ощущение связи с этим местом — и с исследователем-ветеринаром Дэниэлом Олдеани.

Эмма обратилась к нему. Слова сами сорвались с ее губ, и она не попыталась их откорректировать:

— Я никогда не забуду это место. Это был самый замечательный опыт в моей жизни. Я всегда буду ценить воспоминания о том, что произошло здесь. — Она посмотрела Дэниэлу в глаза и добавила: — И я никогда не забуду тебя.

Дэниэл улыбнулся. Ее слова, по-видимому, одновременно причиняли ему боль и доставляли удовольствие.

— Я тоже никогда тебя не забуду.

Эмма подумала, не стоит ли сказать, что она, возможно, вернется сюда как профессионал, чтобы помочь организовать исследования или же докладывать о его ходе. Но она понимала, что волшебство, связывающее их, разрушится в тот момент, как она возвратится в свой собственный мир. Пережитое здесь станет не реальнее сна.

Дэниэл подобрал палку, которую раньше теребила в руках Эмма, и положил ее в костер. Они оба сидели молча, глядя, как пламя вгрызается в кору, а затем и в дерево.

Наконец палка переломилась пополам и упала в пепел.

Глава 16

Медленно и осторожно Энджел вытащила мешок из-под пустого топливного контейнера. Запах мешковины и бензина ударил ей в нос, когда она взвалила этот груз себе на спину. Когда она шла к воротам, луна бросала на нее яркий серебристый свет. Девочка споткнулась о кучу сухих пальмовых листьев, и те с шумом разлетелись в стороны. Энджел замерла, бросив взгляд назад, в сторону трех раскладных кроватей. Кажется, никто не проснулся. Тогда она посмотрела на львят, от которых отошла всего несколько минут назад. Они тоже не шевелились. Вздохнув с облегчением, девочка посмотрела на Мойо. Глаза львицы сверкнули в лунном свете. Она шла к воротам следом за Энджел, бесшумно ступая мягкими подушечками своих лап.

Энджел крепче сжала в руке ключ — металлический предмет, который больно врезался в кожу. Она понимала, что, если он упадет, ей будет непросто найти его в густой тени деревьев. Энджел с сожалением подумала о том, что ключ не получится вернуть на крючок, где Ндиси оставил его вечером, после того как она помогла ему запереть ворота. Лучшее, что теперь можно было сделать, — это оставить ключ в замке, чтобы кто-нибудь нашел его там утром.

Энджел почувствовала, как участилось дыхание. К утру она будет далеко от лагеря. Днем ее вряд ли смогут найти, как и тех зверей, которые бродят вокруг ночью, а с первыми лучами солнца бесследно исчезают.

Потребовалось немало времени, чтобы провернуть ключ, открыть большой висячий замок и снять его с ворот — при этом аккуратно, чтобы не допустить лишнего шума. Массивные ворота были для нее очень тяжелыми. Навалившись на одну из створок всем телом, Энджел едва сумела ее сдвинуть. Когда проем стал достаточно широким, чтобы в него можно было протиснуться, она опустила мешок на землю, а затем повернулась к Мойо и двумя руками обняла львицу за шею.

— До встречи, — прошептала она, касаясь губами шерсти Мойо. — Я тебя найду. Обещаю.

Девочка вцепилась в Мойо, словно хотела, чтобы львица поделилась с ней теплотой своей крови, силой своих мускулов. Затем она выпрямилась и разомкнула объятия. Ее пальцы скользнули по гладкой шерсти, не желая терять ощущение мягкости и уюта.

Мойо печально заскулила — ее стон был похож на вой ветра в пустыне. Шагнув вперед, она встала между Энджел и открытыми воротами и покачала головой из стороны в сторону, словно решая, отпускать Энджел или нет. Но в конце концов она отошла в сторону, освобождая проход.

Энджел посмотрела прямо в глаза Мойо и тут же отвела взгляд. В последний раз обернулась на три спящие фигуры позади, а затем на мягкий клубок львят.

До встречи, Малыш. И Малышка. До встречи, Мдого.

Когда она увидела, что один из детенышей поднимает голову, ее сердце сжалось. Через несколько мгновений львенок уже был у ее ног. Энджел с болью узнала Мдого и наклонилась, чтобы принять его в свои объятия. Она почувствовала прикосновение усов к своей щеке, грубый поцелуй шершавого языка.

Быстро забросив мешок на плечо, Энджел протиснулась в проем. Толкая створку ворот, она с трудом ее прикрыла. Если бы она еще на миг осталась с Мдого, то уже не смогла бы уйти.

Она пошла прочь, не оглядываясь, но при этом зная, что Мойо и Мдого смотрят ей вслед. Львенок начал скулить. Жалостливый звук доносился до нее, как прикосновение безутешных рук, молящих вернуться.

Лунный свет блестел на гладких краях камней и рисовал на песке чернильные узоры теней. В этом ярком неземном сиянии все казалось более четким и каким-то расплывчатым одновременно. Энджел шла в хорошем темпе, мешок под каждый шаг ударял ее по спине. Она ощущала тяжесть глиняного горшка и двух бурдюков на дне мешка. Она слышала, как хлюпает вода и шуршат спички в коробке. Представляла мешочек риса и завернутую в ткань пригоршню сухих бобов, которые она взяла с собой. Она хотела было взять с собой еще несколько бананов, но решила, что они слишком тяжелые. Единственной роскошью, которую она себе позволила, была сладкая картофелина. Но, несмотря на скудные запасы, мешок был тяжелым. Кроме еды и воды в нем были ее сандалии и фотография маленькой Мойо в рамочке, которую она сняла со стены в столовой. Она просто одолжила ее на время, сказала Энджел себе. К тому же у Джорджа есть настоящая Мойо, чтобы на нее смотреть.

Она представила момент пробуждения в лагере: взволнованные голоса, растерянные лица. Они захотят пойти за ней — она это знала, — но, уходя из лагеря, Энджел направилась к ближайшей каменистой гряде, так что следов не будет. Она чувствовала себя виноватой. Они все были так добры к ней. Одно за другим перед ней вставали их лица: Джордж Лоуренс, который со своими седыми волосами и трубкой годился ей в дедушки; масай Дэниэл, присоединявшийся к ее играм с Мойо и львятами и говоривший с ней на своем родном языке, так что она чувствовала себя как дома. Ндиси, который прилежно учился вязать, следуя ее указаниям.

И Эмма.

Когда она подумала про Эмму, чувство вины испарилось. Это из-за нее Энджел пришлось уйти. Она вспомнила, с какой резкостью Эмма произнесла: «Я не такая, как Лаура. Извини».

Снова сосредоточив взгляд на холмах впереди, Энджел ускорила шаг. Эмма отказалась ей помогать. Но Энджел сама сможет о себе позаботиться. Девочка перебирала в уме сведения, которые ей удалось получить от Ндиси. Когда она спросила его, где находится станция Дэниэла, так, словно из чистого любопытства, он указал в сторону пологого холма — длинного и низкого, похожего на силуэт крадущегося льва.

— Она вон за тем холмом, вторым отсюда. Ехать туда далеко, потому что дорога идет вокруг холма. Но если идти напрямик, как летит птица, то до нее рукой подать, — сказал Ндиси.

Энджел нахмурилась: она ведь не птица, а маленькая девочка с тяжелым грузом. Она перебросила мешок на другое плечо и посмотрела по сторонам, переводя взгляд с травы на кустарники. Никакого движения, никаких признаков животных. Энджел не боялась идти одна ночью: живя со львами, она почти перестала опасаться животных. Но сейчас, когда львята не трутся о ноги, а впереди не маячит силуэт Мойо — ее мощные задние лапы и подвижный хвост, — ей было очень одиноко.

Она говорила себе, что скоро увидит Маму Киту. Она представляла, как сядет на нее верхом, пристегнув к седлу аккуратно сложенные сумки, а следом будет семенить Матата. Им не будут страшны ни голод, ни жажда, ни одиночество. И сладкого молока будет вдосталь — бери сколько хочешь.

Тяжесть мешка давила на плечо, и казалось, что ее кости вот-вот треснут, а второе плечо она уже давно натерла. Энджел попыталась нести груз на голове, но мешок был полупустым, и края опускались, закрывая ей глаза. У нее было такое ощущение, будто она идет уже целую вечность, но на самом деле только приблизилась к вершине первого холма.

Достигнув наконец подножия холма, Энджел остановилась и вздохнула с облегчением. Вытерев пот с лица, она посмотрела вдаль, на холм, похожий на силуэт льва. Между ней и холмом простиралась широкая равнина, целое поле серо-серебристого цвета, которому не было конца. Расстояние до холма было намного больше, чем казалось из питомника. Застыв на месте, Энджел задумалась. Не вернуться ли ей обратно в лагерь? Если поторопиться, никто даже не узнает, что она пыталась сбежать. Но она знала, что у нее есть только один-единственный шанс.

«Ты упрямая девочка», — напомнила она себе. И это было правдой. Лаура много раз говорила ей об этом. Энджел попыталась найти в себе качество, о котором твердила ее мама. Она представила, как оно растет, словно пламя на ветру. Сестры милосердия тоже считали ее упрямой: мол, если ей в голову взбредет какая-то идея, то она ни за что от нее не откажется. Продолжая идти, Энджел повторяла про себя эти слова как заклинание, которое должно помочь ей на пути.

Не отступать ни за что. Никогда.

Глава 17

Эмма смотрела на небо, похожее на темно-синее море. Над ее головой плыла большая желтая луна. Она прислушивалась к ночи, пытаясь понять, что же заставило ее проснуться. Если не считать размеренного храпа Джорджа, все было тихо. Потом она его услышала — странный звук, похожий на дикий сумасшедший смех, раздающийся где-то за воротами питомника. «Гиена, — подумала Эмма. — Говорят, что она издает звуки, напоминающие смех». Она посмотрела на Дэниэла и Джорджа. Оба мирно спали. Тогда она повернула голову к Энджел. И тут же села, мгновенно проснувшись. На том месте, где спала Энджел, свернулись в клубок двое львят. Никаких признаков Энджел, Мойо или третьего львенка. Она посмотрела на часы. Начало четвертого. Не стоило поднимать тревогу: лагерю ничто не угрожает. Стараясь не шуметь, Эмма встала и надела ботинки.

Она быстро шла среди черных теней, плескавшихся в лунном свете. Ее пижама шелестела, когда одна штанина задевала другую. И вот впереди, возле ворот, показалась большая массивная фигура львицы. Мойо сидела у ограды и, склонив голову, смотрела куда-то вдаль. Львенок сидел рядом, в точности копируя эту задумчивую позу. Но Энджел с ними не было.

Подбежав к ним ближе, Эмма попыталась определить, куда именно смотрит Мойо. Взгляд львицы был направлен на склон холма, расположенного позади лагеря. Оказавшись рядом с Мойо, Эмма остановилась, от страха по спине пробежали мурашки. В лунном свете львица казалась незнакомой и опасной. Ее взгляд, все еще направленный в сторону холма, и ее поза, казалось, таили угрозу. Эмма уже собралась тихонько отступить назад, но в этот момент Мойо повернула голову. Она ткнулась мордой в плечо Эммы — движение было резким и нетерпеливым. Из глубины ее горла донесся рык. Эмма поняла, что Мойо переживает. И что ее приход принес львице облегчение.

Эмма внимательно посмотрела в ее большие горящие глаза зелено-золотистого цвета. Львицу, похоже, это не раздражало. Когда их взгляды встретились, до Эммы дошло, что ее разбудил не крик гиены. Это Мойо ее позвала. И Эмма услышала. По спине пробежал холодок. Она долго смотрела на львицу. В следующее мгновение Мойо толкнула ее снова.

Эмма заставила себя отвести взгляд. Подойдя к воротам, она увидела, что замок снят, а ключ торчит изнутри. Потом она увидела следы ног Энджел на песке за воротами. Они вели в направлении холма, но очень скоро исчезли там, где начиналась твердая земля.

— Где она? — прошептала Эмма.

Она посмотрела вдаль — туда же, куда несколько минут назад смотрела Мойо. Там, едва заметный на фоне черно-серого неба, виднелся тонкий столбик дыма. Он поднимался вверх в неподвижном ночном воздухе с другой стороны холма.

Эмма напрягла зрение. Костра отсюда видно не было, но она представила, как Энджел сидит одна среди ночи, как ее маленькие руки подкладывают в огонь хворост… В ее голове начали возникать вопросы, но она тут же отбросила их и вернулась к своей постели, чтобы взять одежду. Она подумала, не разбудить ли ей остальных, потому что идти одной было опрометчиво. Но Эмма не сомневалась, что Мойо выбрала именно ее. Львица могла бы легко разбудить Джорджа, если бы хотела.

На ходу застегивая рубашку, она вернулась к Мойо. Затем, открыв одну из створок, остановилась, ожидая, пойдет ли львица вместе с ней. Мойо отступила, показывая, что останется с львятами, но издала негромкий подбадривающий звук. Эмма закрыла за собой ворота и направилась к холму.

Женщина шла быстро, благодаря лунному свету она легко находила дорогу. После всех своих тренировок она была в хорошей форме. Энджел, без всяких сомнений, тоже, но ноги у нее были короче; Эмма предположила, что девочка покинула лагерь часа два назад. Непонятно только, почему Мойо так долго ждала, прежде чем отправить за ней Эмму. Наверное, она колебалась и не могла решить, стоит ли мешать плану Энджел. А может, столбик дыма вдалеке заставил ее принять решение. Но ведь это всего лишь животное, напомнила себе Эмма. Львица просто не способна мыслить таким сложным образом. И все же многое из того, что Эмме довелось видеть своими глазами, противоречило этому утверждению. Мойо явно была способна к абстрактному мышлению и прогнозированию будущих событий. И теперь Эмме казалось, что Джордж был прав: Мойо обладала сильной интуицией. Тем самым шестым чувством, которое у людей либо изначально отсутствует, либо было утрачено в ходе эволюции.

Эмма уверенно шла вперед, ориентируясь на вьющийся вверх дым. Когда до склона холма было уже недалеко, она остановилась, чтобы отдышаться и восстановить нормальный ритм сердцебиения. Она уже чувствовала запах костра и видела красные искры, взлетающие вверх вместе с дымом.

Внутри нее нарастало напряжение. Она еще не знала, что собирается делать. Получится ли уговорить ребенка вернуться в лагерь? Сможет ли она привести девочку туда силой, если потребуется? Она и в самом деле не знала, для чего пришла сюда. Казалось, что никаких здравых идей нет. Эмма просто знала, что должна быть здесь и что именно она должна быть здесь.

Наконец Эмма добралась до каменной кромки и остановилась, глядя на костер, который был уже близко. Энджел стояла возле него на четвереньках, ее лицо было освещено. В лунном свете казалось, что ее волосы тоже светятся.

Словно почувствовав присутствие Эммы, Энджел подняла голову. Она молча посмотрела на Эмму своими голубыми глазами, в которых уже не отражалось пламя.

— Мой горшок разбился, — слабым голосом произнесла Энджел и кивнула на горку черепков, похожих на лепестки каких-то странных цветов. — Теперь я не смогу идти. Не смогу приготовить ни рис, ни бобы.

Возле черепков Эмма увидела старый мешок с разорванным дном. Там же была большая лужа разлитой воды и что-то, завернутое в ткань.

— Мешок не выдержал, — пояснила Энджел. — Он был старый. Надо было мне внимательнее на него посмотреть. — Она нахмурилась и повернулась к костру.

— Можно мне присесть рядом с тобой? — спросила Эмма.

Энджел пожала плечами.

— Как хочешь.

Эмма нашла большой плоский камень и подвинула его к Энджел, затем села, скрестив ноги, и искоса посмотрела на девочку.

Энджел дотянулась палочкой до темного шарика, лежащего среди углей, и перевернула его.

— А в Англии есть сладкая картошка? — спросила она. В ее голосе не было любопытства, только покорность судьбе.

— Думаю, да. Мы ели ее в Австралии. Но она там оранжевая, не такая, как здесь.

Энджел кивнула, словно подтвердилась какая-то ее мысль. Она пошевелила палочкой в костре, возвращая разбросанные угольки на место. Эмма заметила, что костер был сложен очень аккуратно, домиком. Глядя на то, как Энджел закапывает картофелину в угольки, Эмма поняла, что происходит. Для Энджел это была последняя трапеза — своего рода ритуал. Она прощалась с Африкой.

Они сидели рядом, глядя на огонь. В тишине парили их невысказанные мысли.

Затем Эмма дружелюбно поинтересовалась:

— Куда ты хотела пойти?

Энджел обернулась к большому полукруглому холму вдалеке.

— Вон туда, на станцию. Я хотела забрать Маму Киту и Матату. А потом я собиралась поехать верхом в деревню Валайты. — Энджел указала в сторону Ол Доиньо Ленгаи. — Ее дядя вождь. Очень важный человек. Он бы не позволил отослать меня в Англию. Я была с его сестрой, когда она умерла. Помогала маме заботиться о ней. — Энджел снова посмотрела на Эмму, отблеск от костра на мгновение сверкнул в ее глазах. — Он бы мне помог. Точно помог бы.

Эмма притихла, подумав о том, сколько мужества нужно, чтобы достигнуть этой цели, даже для взрослого человека.

— Но мешок порвался, и котелок разбился, — с дрожью в голосе произнесла Энджел. — Да и станция слишком далеко.

Эмма смотрела на ее опущенные плечи и печальное лицо. Она протянула было к девочке руку, но в последний момент передумала. Она чувствовала душевную боль. Когда она начала говорить, слова как будто шли от самого ее сердца:

— Энджел, ты ведь только маленькая девочка. Ты не обязана быть такой сильной и храброй.

Энджел резко обернулась.

— Нет, обязана! — громко заявила она. — Я обязана быть храброй, потому что Лаура умерла. — В ее голосе чувствовалась сила. — У меня больше нет мамы, и я должна сама о себе заботиться. — Голос девочки сорвался, как будто слова застряли в горле. — Ты не знаешь, каково это, — еле слышно добавила она.

Энджел подтянула колени к груди, спрятав в них свое лицо.

— Знаю, — мягко сказала Эмма. — Я знаю, каково это.

Энджел вздрогнула от удивления. Она медленно подняла голову, сосредоточив взгляд на Эмме, в ее глазах застыл немой вопрос.

— Мне было столько же лет, сколько тебе, когда моя мама умерла. Ее звали Сьюзан. Она работала на станции, где сейчас работает Дэниэл. Она заразилась лихорадкой Оламбо.

Энджел напряженно смотрела на нее.

— И ты была с ней тогда?

Эмма покачала головой.

— Я была в Америке. Ждала ее возвращения, чтобы отпраздновать мой день рождения. Люди с ее работы пришли, чтобы рассказать моему отцу о происшедшем. Я долго не могла поверить, что мамы нет. Мне казалось, что если я приеду сюда, в Танзанию, и буду искать ее, то смогу найти. Но в конце концов мне пришлось смириться с тем, что маму уже не вернуть.

Эмма прислушалась к собственному голосу и удивилась тому, с каким спокойствием ей удается говорить о таких вещах.

— Ты скучала по ней? — Голос Энджел дрогнул. На глаза навернулись слезы. — Я скучаю по маме. Очень скучаю.

Она тихо заплакала, издавая чуть слышный скулящий звук, как львенок. Постепенно звук нарастал, превращаясь в рев. Слезы текли по щекам и блестели в лунном свете; она не обращала на них внимания, и они капали ей на колени. Следующая фраза, казалось, вырвалась помимо ее воли:

— Мне нужна мама. Я хочу, чтобы она вернулась.

У Эммы перехватило дыхание. Теперь и у нее из глаз потекли слезы, горячие и соленые.

— Я знаю. Знаю.

Глядя на Энджел и слушая ее рыдания, она почувствовала, как что-то в ней приоткрылось. Она снова была ребенком, растерянным и испуганным. Боль росла, вырываясь наружу пронзительными криками.

— Мне нужна мама. Я хочу, чтобы она вернулась.

Искры перед глазами сливались в красные пятна.

Не осталось ничего, кроме горя и чувства утраты — полнейшего и отчаянного.

Рука коснулась ее плеча. Эмма повернула голову и посмотрела на эту маленькую бледную ладошку. Накрыла ее своей рукой, крепко сжала. Она потянулась к Энджел и прижала девочку к себе. Маленькое дрожащее тельце упало в ее объятия. Эмма коснулась шелковых волос девочки своими мокрыми от слез губами. Ее сбивчивое дыхание повторяло дрожь узких детских плеч.

Они плакали вместе, делясь друг с другом своим горем. Судя по тому, что луна успела скрыться за горизонтом, прошло достаточно много времени. Мало-помалу их рыдания стихли.

Энджел вытерла глаза и нос рукавом и наклонилась, чтобы поднять свою палочку.

— Эмма, ты хочешь есть? — спросила она.

Девочка окончательно успокоилась, как будто гроза в ней разбушевалась, а затем улеглась.

— Нет. Или да. — Эмма улыбнулась. — Сама не знаю.

Энджел с живостью вскинула голову.

— Тебе понравится.

Она достала из сумки на поясе свой перочинный ножик. Надув щеки от напряжения, открыла лезвие и вытерла его о тунику. Эмма подумала, что Энджел инстинктивно пытается вернуться к обычным словам и действиям, чтобы хоть как-то сориентироваться в этом путешествии, которое привело за пределы всех карт и известных маршрутов. Эмма чувствовала себя не менее потерянной и заблудившейся. Ей тоже хотелось вернуться к чему-то обыденному.

— Хорошо. Давай попробую.

Энджел достала картофелину из углей и разрезала ее на две части, так что стало видно белую мякоть.

— Смотри язык не обожги, — предупредила Энджел, передавая одну половинку Эмме.

— Постараюсь. Спасибо.

— Асанте, — поправила ее Энджел. — Знаешь, тебе нужно подучить суахили — даже если ты не задержишься в Танзании.

— Асанте, — повторила Эмма.

— А теперь я должна сказать что-то в ответ, для вежливости. Си нено.

— Что это значит?

— На суахили это значит «не надо слов». Имеется в виду, что это не стоит благодарности. — Она улыбнулась. — Но это, конечно, если хочешь быть вежливой. — Она указала на картофелину в руке Эммы. — Попробуй.

Эмма отломила пальцами кусочек белой мякоти и положила его в рот. Он был твердым, сладким и прокопченным.

— Объедение. Отлично приготовлено.

Энджел с гордостью кивнула. Затем она принялась за свою половинку, и ее губы стали черными от пепла.

Ночной сумрак отступал за ее спиной, побежденный утренним светом.

Глава 18

Эмма и Энджел вместе спускались с холма. Их следы соединялись в странный рисунок: отпечатки ног женщины были намного больше, чем у девочки. Они вылили всю воду из бурдюков, а рис и бобы разбросали для животных; теперь мешок был просто маленьким свертком в руке Эммы.

Небо розовело, и первые лучи солнца пробивались из-за горизонта.

Они шли среди камней и кустарников. Впереди уже виднелся огороженный забором питомник. Эмма прищурилась, пытаясь различить очертания хижин и сарайчиков. Издали питомник казался маленьким, а здания вообще крошечными. Эмма чувствовала себя великаном по сравнению с ними. И дело было не только в эффекте перспективы: за те несколько часов, что она провела у костра с Энджел, с ее плеч свалилась гора. Теперь идти и дышать было легче. Она чувствовала себя более сильной и свободной.

Энджел крепко держала ее за руку. Они не спешили. Когда что-то привлекало внимание девочки — будь то крошечный розовый цветочек, выглядывающий из-под камня, или жук, ползущий по стебельку, или необычное серое перышко, — она останавливалась, чтобы рассмотреть его. Энджел тоже избавилась от груза — она больше не пыталась устроить свое будущее. Но в ней уже не было той покорности, которую Эмма почувствовала, подойдя к костру. Эмма попыталась определить, что же заняло место этой покорности. А потом вдруг поняла. Это было доверие. Энджел решила передать другим все, с чем ей одной справиться было не под силу. Она снова стала ребенком.

Когда Эмма поняла это, ее шаги стали менее уверенными. Теперь кто-то другой должен взять на себя ответственность, которую Энджел с себя сложила. Как львята, которым нужна их львица, Энджел нуждалась в ком-то, кто будет ее любить, защищать и вести за собой. Эмма чувствовала тепло маленькой ладошки в собственной руке. Понимание поднялось из глубин ее существа, затем ситуация стала осознанной. Девочке нужна именно Эмма. Не важно, выбрала ли ее на эту роль Энджел, Мойо, некая древняя сила африканской земли, — или же это просто стечение обстоятельств.

Ты можешь все изменить.

Она продолжала спускаться по склону, инстинктивно выбирая оптимальный маршрут, а ее мысли неслись вперед, преодолевая препятствия одно за другим. Она вспомнила все, что рассказала девочке об оформлении опекунства. Нет никаких оснований для того, чтобы Эмма имела право принимать какие-либо решения относительно будущего Энджел. Как насчет Дэниэла? Если она потеряет Энджел и идея исследований тоже ни к чему не приведет, захочет ли она остаться здесь только для того, чтобы быть рядом с ним? Она ведь едва знает его. Он казался идеальным, но ведь должны же у него быть и недостатки, как у всех. Кто знает, каким он окажется в дальнейшем, если они проведут вместе больше времени? И как они будут решать конфликты, когда те возникнут? Ко всему прочему, она не знала, какие именно чувства Дэниэл испытывает по отношению к ней. Им, конечно, было интересно вместе. Она знала, что достаточно привлекательна для него, но ведь это еще не значит, что он собирается связать с ней свою жизнь. Эмма почувствовала некую пустоту внутри. Ответов на эти вопросы не было. Ее мысли и чувства смешались. Разложить их по полочкам и проанализировать ей не удавалось.

Она подняла глаза к горизонту, где солнце теперь было большим желтым диском, и ее шаг замедлился. Деревья с сухими колючими ветвями создавали на фоне неба необычный узор. Эмма представила, как через некоторое время здесь станет совсем светло, и подумала, что точно так же и в ее жизни открывается некая новая страница. Она не могла ни спланировать, ни изменить того, что должно было произойти. Ее будущее было в руках тех же загадочных сил, которые привели ее сюда, — тех самых, которые решили, что она будет стоять на вершине этого холма с чужим ребенком, вместо того чтобы сидеть в столовой в национальном парке Серенгети и доедать свой завтрак из трех блюд.

Эмма остановилась.

Остановилась и Энджел.

— Что случилось?

— Ничего, — ответила Эмма.

Она наклонилась, чтобы быть на одном уровне с Энджел. Ее глаза были красными и усталыми от слез, но у ребенка они были чистыми и ясными. Эмма протянула руку и погладила Энджел по щеке.

— Энджел, — медленно произнесла она. — Я раньше говорила тебе, что не смогу остаться в Африке. Но я передумала.

Когда до Энджел дошел смысл этих слов, ее глаза расширились.

— Я решила обратиться к представителям властей, чтобы мне позволили заботиться о тебе. Не знаю, согласятся ли они. Но я попрошу.

Энджел затаила дыхание. По выражению ее лица Эмма видела, что она повторяет про себя эти последние слова и что мысли проносятся у нее в голове одна за другой.

— Это значит, что ты меня любишь?

Эмма почувствовала, что на глаза снова наворачиваются слезы.

— Да, Энджел, люблю. Очень люблю.

Энджел широко улыбнулась:

— И я тебя тоже.

Эмма поняла, что не может больше произнести ни слова. Поэтому она лишь улыбнулась в ответ, хотя губы ее дрожали.

Они шли дальше, и тепло восходящего солнца согревало их лица.

Чуть не доходя до питомника, Энджел указала вперед.

— Там Дэниэл. И Мойо. — Она посмотрела на Эмму снизу вверх. — Ты их видишь?

— Вижу, — ответила Эмма.

Дэниэл стоял вместе с львицей у ворот.

Энджел побежала вперед. У входа в питомник она остановилась, чтобы поприветствовать Дэниэла и обнять Мойо. Затем она направилась дальше, с нетерпением ожидая встречи с львятами.

Дэниэл стоял рядом с Мойо, положив одну руку ей на плечо. На его лице читалась тревога. Когда Эмма приблизилась, он вопросительно посмотрел на нее.

— Она убежала, — коротко объяснила Эмма. — А я пошла за ней.

Дэниэл медленно кивнул. Он всматривался в ее лицо. Затем его взгляд прояснился, как будто бы сквозь ее заплаканные глаза ему удалось рассмотреть то необычное изменение, которое в ней произошло. Эмма чувствовала, что ей не нужно вдаваться в подробности, по крайней мере прямо сейчас.

— Я хочу остаться здесь, — просто сказала она. — Энджел нуждается во мне. И я хочу заботиться о ней. Не хочу ее терять. — Она сделала глубокий вдох, прежде чем продолжить: — И тебя я тоже не хочу терять.

Дэниэл смотрел на нее. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем он улыбнулся. Он обнял ее и крепко прижал к себе. Она прижалась лицом к его мягкой щеке и почувствовала под своими руками его сильные плечи. Эмма вдыхала его запах — запах меда и дыма от костра. Она закрыла глаза, позволяя волне блаженства накрыть себя и унести прочь все сомнения.

Глава 19

Эмма сидела за обеденным столом, наклонив голову над зеленой сумкой и пытаясь исправить то, что натворила Малышка. Кожа была мягкой, но игла, которую дал ей Ндиси, была слишком толстой и тупой. Тем не менее Эмме удалось соединить две части ручки вместе, после чего она перешла к оторванному боковому карману. Эмма пыталась отвлечься, занимаясь этой монотонной работой, но ее мысли постоянно возвращались к неопределенности, связанной с будущим Энджел. Протягивая иглу сквозь кожу и вслед за ней нитку, она снова и снова проигрывала в голове события вчерашнего дня, когда Дэниэл связался со своим другом-политиком — Джошуа. Он не хотел пользоваться радиосвязью, так как разговор могли перехватить другие, поэтому он и Эмма пошли обратно вверх на гору, где принимал мобильный телефон. К тому времени как на экране уже было достаточно полосок, они дошли до места, где Энджел разводила костер, — это было видно по пеплу и осколкам разбитой посуды рядом. Дэниэл набрал номер, который он разыскал в записной книжке.

— Привет, Джошуа! — сказал Дэниэл министру внутренних дел. Потом он перешел на маа, язык масаев, который Эмма уже немного понимала. Во время разговора Дэниэл постоянно ходил туда-сюда и пристально смотрел на пирамиду вулкана вдалеке, как будто разговаривая с богом Энгаи, чьим домом считалась эта гора. Когда Дэниэл завершил разговор, он передал телефон Эмме.

— Он все понимает и знает об Энджел и тебе, — пояснил он. — И я рассказал ему о новой работе, которую мы планируем начать вместе. Джошуа пообещал навести справки. Он также сообщит начальнику полиции о том, что Энджел здесь, и даст ему знать о своей личной заинтересованности в этом деле.

— Когда мы узнаем, что из этого получилось?

— Мы договорились созвониться завтра в это же время.

— То есть нам придется просто ждать? Мы больше ничего не можем сделать? — Эмма почувствовала, что возвращается к прежнему состоянию.

— Я доверяю Джошуа. Он сделает все как надо, чтобы нам помочь.

Протянув Эмме руку, Дэниэл начал спускаться вниз по склону, и вскоре они вернулись в лагерь.

Эмма знала, что он прав: лучше, чем друг детства, не поможет никто. Но она все равно с трудом сохраняла терпение. Положив сумку, она воткнула иглу в клубок ниток и, отодвинув стул, вышла на улицу.

Энджел и Дэниэл сидели на табуретах у очага. Вокруг клубился розово-лиловый дым. Солнце уже наполовину поднялось, и тени, отбрасываемые ими, были темными и приобрели четкое очертание. Они слушали айпод через одни наушники, у каждого по одному наушнику в ухе. Эмма практически видела, как музыка проходит по их телам. Казалось, ритм музыки был естественным, и они реагировали на звуки записи с помощью чего-то, что у них было внутри с самого рождения.

Потом, по всей видимости, образовалась пауза между треками, и их тела застыли. Энджел сморщила свой носик и закачала головой, словно не одобряя выбор следующей песни. Дэниэл нахмурил брови, притворяясь, что обиделся, но быстро переключил песню. Глядя на них, Эмма болезненно ощутила смешанные чувства радости и боли. Они выглядели такими естественными и счастливыми. Энджел была спокойной и умиротворенной. Невозможно было представить себе, что ее придется отправлять в Англию. Эмма начала рисовать в голове картинки подобных моментов в будущем, таких простых и в то же время особенных. Ей хотелось верить, что, мысленно создавая похожие ситуации, она сможет повлиять на дальнейший ход событий. По мере того как она переносила эти картинки в жизнь, позволяя им проигрываться на протяжении многих месяцев, которые ожидали их в будущем, ее тревога медленно отступала.

Держа у груди две пустые бутылки из-под молока, Эмма направлялась в столовую. Энджел следовала за ней по пятам. Джордж, куривший свою трубку, остался у входа в загон для львят и наблюдал за игрой Билла и Бэна. Покормив львят, он вместе с Энджел попытался познакомить их с Мдого — это был первый шаг на пути присоединения к семье Мойо. Эмма с интересом наблюдала за этим процессом. Мойо, в свою очередь, тоже следила за своим детенышем. Сначала эксперимент шел не очень хорошо — львята шипели и рычали друг на друга и даже поцарапали щеку Энджел. Но вскоре они успокоились, и Мдого подал знак, что хочет играть.

— Хорошее начало, — сказал Джордж. — Скоро они будут одной счастливой семьей.

Эмма прошлась по месту для сна — земля была чисто подметена, спальники аккуратно сложены до вечера. Вдали послышался какой-то звук, и она, остановившись, повернула голову. Энджел вопросительно посмотрела на Эмму.

— Что это?

— Я думаю, это вертолет.

Энджел мгновенно напряглась.

— Это полиция?

Эмма тоже встревожилась, но виду не подала и спокойно покачала головой.

— Нет, это было бы слишком дорого. Скорее всего, это туристы или сотрудники из добывающей компании.

Вскоре показался вертолет. Сначала это был лишь маленький объект в небе, но он очень быстро приближался, двигаясь так равномерно и спокойно, что можно было подумать, что он не летит, а просто увеличивается в размере.

Эмма переглянулась с Энджел. Вертолет определенно направлялся к питомнику. Она увидела, что Джордж и Дэниэл тоже смотрят вверх, прикрывая рукой глаза от ослепительного солнечного света. Ндиси заманивал детенышей Мойо в загон по соседству с Биллом и Бэном, чтобы они были в безопасности.

Звук постепенно усиливался, пока не заполнил собой все пространство. Птицы вспорхнули с деревьев, улетая в противоположном направлении. Вертолет описал большой круг над открытым пространством за воротами и наконец коснулся земли. Движение винта замедлилось, и размытые лопасти постепенно трансформировались в четкое очертание длинных форм.

— Пойдем, — спокойно произнесла Эмма, — посмотрим, кто это.

Она взяла Энджел за руку, и они направились к воротам. Вертолет был похож на гигантского краба. Эмме показалось, что это частный вертолет или вертолет какого-то коммерческого предприятия, — он не выглядел как полицейский, военный или как принадлежащий какому-то государственному органу.

Они подошли к Дэниэлу, Джорджу, Ндиси и Саму, которые стояли группой на входе в питомник как охрана. Мойо бродила среди них с поднятой головой, принюхиваясь к запахам и размахивая хвостом из стороны в сторону.

Дверь кабины пилота открылась, и мужчина в белой рубашке и темных солнцезащитных очках спрыгнул на землю. Он обошел по кругу, чтобы открыть пассажирскую дверь. Эмма напрягла зрение, чтобы рассмотреть, кто к ним пожаловал. Вскоре люди начали спускаться вниз. Сначала Эмма увидела африканца плотного телосложения, одетого, как ей показалось, в полицейскую униформу. Она почувствовала, как Энджел, стоявшая позади нее, еще сильнее сжала ее руку. За ним вышел второй африканец, высокий, одетый в бледно-голубую рубашку с воротником-стойкой. Он внимательно посмотрел на группу, замершую у ворот, и, узнав кого-то, улыбнулся. Он поднял руку и поприветствовал Дэниэла.

— Я думаю, это Джошуа, — сказала Эмма девочке, почувствовав внезапное облегчение. — Это друг Дэниэла.

Дай бог, чтобы он прибыл с хорошими новостями.

Ее внимание привлекло какое-то движение в кабине вертолета. Она застыла. Оттуда вышел белокожий мужчина, который, аккуратно ступая по пыльной земле, тоже направился к ним. В своей элегантной городской одежде он выглядел как-то неуместно. Но не это привлекло внимание Эммы, а его белокурые волосы. Такие же волосы, как у Энджел и Лауры. Сомнений быть не могло — это был дядя Энджел.

Эмма услышала, как девочка тихо ахнула, осознав то же самое. Эмма успокаивающе погладила ее по руке. Она хотела сказать ей, чтобы та не волновалась и что все будет хорошо. Но она сама боялась того, что будет дальше.

Мойо подошла к мужчине, с любопытством рассматривая гостя, как будто она смогла распознать его связь с Энджел. Он попятился, бросив нервный взгляд на полицейского. Рука полицейского потянулась к пистолету на поясе. Пилот сохранял дистанцию, оставаясь рядом с вертолетом.

— Не бойтесь Мойо, — сказал Джордж. — Она вас не тронет. Просто стойте спокойно и не смотрите на нее.

Это не очень-то успокоило полицейского и дядю Энджел, но они последовали инструкциям Джорджа. Они смотрели вверх, держа руки неподвижно вдоль тела, в то время как Мойо медленно ходила вокруг них и обнюхивала. Джошуа тоже подчинился, но в его глазах читалось скорее почтение, чем страх. Когда Мойо отступила обратно к Энджел, Джошуа все еще продолжал завороженно смотреть на львицу.

Он вышел вперед, чтобы поприветствовать Дэниэла. Мужчины пожали друг другу левую руку, положив при этом правую на свое левое предплечье. Дэниэл рассказывал Эмме, что такое рукопожатие показывает, что в правой сильной руке нет оружия. Когда рукопожатие закончилось, они обнялись. Сразу было видно, насколько они рады этой встрече. Затем Джошуа собрался, вспомнив свое официальное положение.

Он подошел к Джорджу, поприветствовав его коротким европейским рукопожатием.

— Добро пожаловать в Kampi ya Simba, — вежливо сказал Джордж.

— Прошу прощения за приезд без предупреждения, — произнес Джошуа, — но господин Келли, — он указал на белокурого мужчину, — собирался уже улетать в Лондон, когда я сообщил ему новость об Энджел. Как вы, наверное, уже догадались, он ближайший родственник девочки, брат ее матери. Ему захотелось сразу же прилететь сюда на вертолете.

Пока Джошуа говорил, Эмма рассматривала англичанина. В своей выглаженной белой рубашке и добротно скроенном пиджаке он наверняка прекрасно смотрелся бы в обстановке респектабельной гостиной или хорошего ресторана. Эмма взглянула на свою мятую рубашку, покрытую пятнами от молока и каплями стокгольмской смолы Дэниэла; ее джинсы были пропитаны потом, а обувь покрыта толстым слоем пыли. Она знала — одежда Энджел выглядела такой же грязной и неряшливой. У Эммы появилось некоторое чувство удовлетворения, оттого что, несмотря на разный цвет волос и акцент, внешне они с девочкой были одинаковыми. Но это чувство быстро сменилось опасением. Внешний вид Эммы мог создать впечатление, что она не тот человек, которому можно доверить заботу о ребенке. Кроме всего прочего, лицо и руки Эммы сильно обгорели на солнце, а неряшливый вид Энджел давал повод предположить, что за ней плохо присматривали последние несколько дней. Лицо ребенка испачкано сажей, а царапина на щеке до сих пор еще кровоточила.

Когда Эмма снова подняла глаза, она обнаружила, что дядя Энджел пристально на нее смотрит. Интересно, что Джошуа рассказывал о ней, если вообще рассказывал? Эмма почувствовала нервную дрожь. Вполне может быть, что все уже решено без учета ее мнения и Энджел сейчас заберут у нее навсегда.

Эмма заметила, что Джошуа собирается поздороваться с ней. Она повернулась к нему и вежливо улыбнулась, пытаясь спрятать свое опасение. Когда она посмотрела на старого друга Дэниэла, ей показалось, что перед ней или его брат, или кузен. У Джошуа были такие же высокие скулы, красиво очерченные губы и такая же элегантная манера держать себя. Внезапно Эмма поняла, что, пока она рассматривала его, он тоже изучал ее лицо. Как же она хотела знать, что Дэниэл рассказал о ней — о них — там, на горе! Услышать, как он говорит одному из своих друзей, что она собирается остаться в Танзании, чтобы работать вместе с ним и… быть с ним…

Джошуа улыбнулся ей и повернулся к полицейскому.

— Это господин Малинди, начальник полиции, округ Аруша.

Мужчина крепкого телосложения кивнул им. От него веяло сдержанной, но почти осязаемой мощью. Наконец Джошуа показал жестом на белокурого европейца и сказал:

— А это господин Джеймс Келли из Англии.

Джеймс пристально смотрел на Энджел и, казалось, не мог поверить, что она настоящая. Он лишь ненадолго оторвал взгляд, чтобы быстро поприветствовать взрослых, и прошел немножко вперед, стараясь рассмотреть лицо девчушки, стоявшей рядом с Эммой.

— Здравствуй, Энджел. Я твой дядя Джеймс.

— Здравствуйте, дядя, — вежливо произнесла Энджел и потупилась.

Джеймс спросил Эмму полушепотом:

— Как она?

— Хорошо, — с готовностью ответила Эмма.

— Ее когда нашли? Два дня назад? Она поразительно быстро оправилась.

— С ней все было в порядке, уже когда мы ее нашли. Мойо хорошо о ней заботилась.

Джеймс с подозрением посмотрел на нее.

— Вы имеете в виду львицу…

Мойо резко дернула головой; муха, жужжа, отлетела от нее. Джеймс в страхе отскочил назад.

— Все в порядке, дядя, она вас не тронет, — сказала Энджел. — Она очень добрая.

Джеймс снова повернулся к племяннице, с еще более изумленным видом, словно завороженный ее голосом. Он присел на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне. Эмма заметила, что его глаза имели такой же голубой оттенок, как и глаза Энджел. Глядя на их белокурые волосы, Эмма почувствовала прилив ревности. Они выглядели как отец и дочь.

— Я так рад познакомиться с тобой, Энджел. — У Джеймса была милая улыбка, добрая и теплая. — Ты понимаешь, кто я? Брат твоей мамы.

Энджел кивнула. Казалось, он хотел сказать что-то еще, но потом молча посмотрел на нее, скользнув взглядом по ее волосам, лицу, телу.

— О Боже, ты так похожа на Лауру, когда мы были маленькими! — Он склонил голову и в волнении сжал губы. — Мне очень жаль…

В следующее мгновение Джеймс уже взял себя в руки и снова посмотрел вверх. Когда их взгляды встретились, Энджел сказала:

— Я не хочу уезжать с тобой и жить у тебя.

Джеймс вздрогнул, но потом медленно кивнул ей.

— Я знаю. Господин Лелендола сказал мне. — Он посмотрел на Эмму. — Ты хочешь жить с… ней.

— Да, — подтвердила Энджел.

Эмма нервно кашлянула и произнесла:

— Я хочу подать документы, чтобы стать ее законным опекуном.

Джеймс нахмурил брови. Казалось, ему приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы сдерживать свои эмоции.

— А вы все хорошо обдумали? Конечно, я понимаю, что вы помогли найти ее. Естественно, между вами сложились определенные отношения. Но это не значит, что она должна оставаться с вами. Откровенно говоря, это… полный абсурд.

Эмме было сложно что-то ответить — она понимала, что совсем недавно такое предложение вызвало у нее точно такую же реакцию.

— Я все хорошо обдумала, — наконец ответила она. — Я думаю, что так будет лучше для Энджел… и для меня тоже.

Джеймс выдавил из себя улыбку.

— Эмма, дело в том, что я дал обещание своей сестре. И хочу его исполнить. Так будет правильно. Моя жена меня в этом поддерживает.

Он достал из кармана фотографию и показал ее Энджел.

— Это твоя тетя Луиза.

Энджел быстро взглянула и сразу отвернулась. Эмма успела увидеть высокую женщину в бриджах для верховой езды и опрятной рубашке. У нее была очаровательная улыбка.

— Я понимаю ваше положение, господин Келли, — вступил в беседу Джошуа. — Обещания всегда нужно выполнять. И особенно тогда, когда тот, кому было дано обещание, умирает. В таком случае обещание становится священным долгом.

— Именно так, — согласился Джеймс.

У Эммы все сжалось внутри. Она взглянула на Дэниэла. Он выглядел таким же напряженным, как и она.

— Но живые важнее, чем мертвые, — продолжил Джошуа. — И благополучие этого ребенка должно быть на первом месте, выше всяких обещаний и желаний.

На лице Джеймса мелькнуло раздражение.

— Послушайте, я считаю, что все очень просто. Я — ближайший родственник. Отца нет. У меня есть законное право забрать девочку в Англию.

— На самом деле это не так, — объяснил Джошуа. — Решение о том, кто будет опекать осиротевшего ребенка, принимается правительством Танзании, так как она здесь, в нашей стране.

Энджел вышла из-за спины Эммы и стала рядом с ней. Эмма обняла ее, крепко прижав к себе. Энджел посмотрела на нее, и Эмма увидела побледневшее от страха лицо девочки. Она ободряюще улыбнулась, но внутри у нее все сжалось. Она оглянулась на Мойо, которая сидела спокойно, как скала, и попыталась преисполниться таким же чувством покоя.

Джеймс сделал шаг по направлению к Джошуа.

— Уверен, что, с точки зрения ваших законов, вы правы, господин министр. Но это было бы очень странно… Я считаю… — Джеймс замолчал. Казалось, он с трудом воспринимал происходящее.

— Итак, вопрос, на который нам надо ответить, — продолжил Джошуа, — заключается в следующем: кто лучше всего сможет позаботиться об этом ребенке?

Джеймс улыбнулся и уверенно произнес:

— Скажу так. У нас чудесный дом на берегу моря. Есть большой сад, бассейн с подогревом. Энджел будет ходить в бывшую школу Луизы, колледж Святой Марии. Будет брать уроки верховой езды, балета, игры на пианино. На каникулах она сможет ездить за границу. — Тут он осекся и посмотрел на Энджел, как будто пытаясь сопоставить эту картину со стоящим перед ним ребенком. Но все-таки твердым голосом закончил свою мысль: — У нее будет все.

— Богатым людям легко все это дать, — сказал Джошуа. — А как насчет любви, заботы, дружеского отношения?

— Это вообще вне всяких обсуждений, — заявил Джеймс. — Это ведь дочь моей сестры. Со временем мы с Луизой планируем завести своих детей. Энджел будет частью нормальной семьи.

Джошуа кивнул.

— Вы действительно многое можете предложить своей племяннице.

Сердце Эммы бешено колотилось. Когда она почувствовала, что Энджел доверчиво прижимается к ней, внутри у нее вспыхнуло свирепое желание защищать девочку. Как будто она сама была львицей, готовой бороться за свое дитя. Но она знала, что должна сдерживать эмоции, оставаться спокойной и слушать.

— Господин Келли, — продолжил Джошуа, — я должен сказать, что перед тем, как забирать ребенка из страны, вы должны подтвердить свое намерение. Согласно законам Танзании иностранец может удочерить ребенка только в том случае, если он прожил с ребенком в этой стране не менее двух лет. И лишь по истечении этого времени иностранец может стать опекуном ребенка.

Джеймс рассмеялся, не веря своим ушам.

— Это смешно! Я понимаю, если бы я не был ближайшим родственником, но…

— Все было бы по-другому, если бы у вас были тесные отношения с девочкой. Однако во время полета вы сказали мне, что никогда раньше не встречались с ней.

— Но она моя племянница!

— Кровное родство — это еще не все, господин Келли. — Джошуа повернулся к Эмме и посмотрел на нее пронизывающим взглядом. — Эмма, вы готовы принять на себя такое обязательство ради Энджел?

Джеймс прервал разговор:

— Минуточку! Вы не можете серьезно говорить о том, что мы с Луизой должны перебраться в Танзанию на два года! У нас обоих работа, карьера… Я с трудом вырвался сюда даже на несколько дней.

Министр поднял брови и снова посмотрел на Эмму.

— А вы? Я спрашиваю вас еще раз и прошу дать обдуманный ответ. Вы готовы взять на себя такое обязательство?

Эмма почувствовала, как Энджел напряглась, затаив дыхание.

— Да, готова, — сказала она и улыбнулась девочке. — Я хочу этого больше всего на свете.

Энджел вздохнула и уткнулась головой в ее бок.

— Итак, — произнес Джошуа, вновь обращаясь к Эмме, — вы планируете переехать сюда, в Танзанию? Это большая перемена.

— Да, большая, — подтвердила Эмма. — Но я смогу это сделать. Я точно знаю, что смогу.

Она внезапно почувствовала, что не только ее слова прозвучали уверенно, но и сама она ощутила возросшую внутреннюю силу.

— Насколько я понимаю, вы планируете присоединиться к Дэниэлу в его работе над вакциной от лихорадки Оламбо? Он сказал мне, что вы очень опытный ученый.

Эмма посмотрела на Дэниэла. Он одобрительно кивнул.

— Мы хотим начать новый исследовательский проект. Мы полагаем, что обнаружили связь, которая поможет разработать соответствующую вакцину.

Джеймс прокашлялся, желая вернуться к прежнему разговору, но Джошуа, казалось, не заметил этого. Он замолчал, обратив взгляд куда-то вдаль. Когда он опять повернулся к Эмме, она увидела боль в его глазах.

— Мне это очень близко. Я потерял своего сына во время эпидемии.

Дэниэл сказал что-то на маа, и на лице Джошуа появилась печальная улыбка. Затем Дэниэл снова перешел на английский:

— Но для нашего исследования необходимо сохранить питомник для львов и обеспечить его защиту от браконьеров.

— Львы Джорджа — это ключ к разгадке, — добавила Эмма. — Они живут в двух мирах — животном и человеческом. Они уникальны. Их нужно защищать.

Говоря это, Эмма чувствовала на себе полный признательности взгляд Джорджа.

Джошуа указал рукой на полицейского:

— Именно поэтому я пригласил сюда своего друга господина Малинди. Он будет разбираться, почему заявка господина Лоурэнса на признание данной местности национальным парком была проигнорирована. Я хотел, чтобы господин Малинди приехал сюда, встретился с господином Лоурэнсом и осмотрел все, прежде чем начинать расследование.

Лицо Джорджа изменилось от волнения.

— Но что это значит? Время идет, а браконьеры постоянно убивают животных…

Джошуа улыбнулся:

— Через две недели здесь появится временный сторожевой пост. Как только мы примем закон, эта территория будет объявлена национальным парком. — Джошуа посмотрел в глаза Джорджу. — Не волнуйтесь. Все получится. Когда я вернусь в Дар-эс-Салам, я обсужу новое исследование с министром здравоохранения. Уверен, что он тоже поддержит инициативу. Если будет необходимо, мы вместе обратимся к президенту.

Джордж стоял, открыв рот, не зная, что сказать от переполнявшей его радости и удивления.

Министр снова переключил внимание на Энджел. Джошуа не наклонялся, чтобы быть на одном уровне с ней, — он просто посмотрел на нее сверху вниз как человек, привыкший быть выше окружающих.

— Сейчас я задам тебе несколько вопросов, Энджел. Где ты родилась?

— В маньяте со смоковницами.

— Да, я знаю, где это. Вы долго там жили с мамой?

— На самом деле мы там не жили. Мы нигде не жили. Мы просто путешествовали с верблюдами, останавливаясь в местах, где требовалась наша помощь. Когда у нас заканчивались лекарства, мы возвращались к сестрам милосердия, чтобы взять еще. Когда у нас заканчивались деньги, мы шли в город и находили банк. — Энджел рассказывала со знанием дела. — У мамы было много денег, но мы никогда не тратили их понапрасну.

— У Лауры был трастовый фонд от отца, — пояснил Джеймс. — Я понятия не имел, чем она тут занималась. Мы перестали общаться много лет назад. У нас были совершенно разные представления о жизни. Она всегда была безудержной, упрямой, впутывалась в сумасшедшие авантюры. Я думал, что она просто… хорошо проводит здесь время.

— Мы хорошо проводили время! — воскликнула Энджел. — Мы делали все, что хотели.

Эмма почувствовала надлом в ее голосе и погладила девочку по плечу. Через тонкую материю она почувствовала тепло ее тела.

— Тебе нравилась такая жизнь? — спросил Джошуа. — Только ты и твоя мама.

— Вместе с нами были Мама Киту и Матата, добавила Энджел.

— Кто это такие?

— Наши верблюды. Мама Киту очень хорошая. Она отправила Эмму искать меня.

Джошуа ласково улыбнулся.

— Так ты хочешь, чтобы все было, как прежде?

— Она всего лишь ребенок! — возразил Джеймс.

Джошуа покачал головой.

— Она похоронила мать своими руками. Жила с львицей. Она не «всего лишь» ребенок.

Он снова повернулся к Энджел и заговорил с ней на маа. Эмма уже могла отличить характерные интонации этого языка. Джошуа перекинулся с девочкой несколькими репликами, и Эмма поняла, что в его последнем предложении прозвучал вопрос.

— Я хочу остаться с Эммой и Дэниэлом, — ответила Энджел с уверенностью в голосе. — Я хочу видеться с Мойо и ее львятами. — Когда она говорила, Джеймс подходил к ней ближе и ближе, словно его притягивали ее слова. — Хочу ходить в гости к своему другу Зури. И к монахиням. Мне надо поехать в маньяту у подножия Ол Доиньо Ленгаи. Мне нужно передать кое-что их вождю. А еще я учу Ндиси вязать.

Джеймс посмотрел на нее так, как будто он впервые должным образом увидел Энджел. Восторг и изумление смешались на его лице с тенью разочарования и потери. Джошуа следил за его реакцией. Когда Энджел замолчала, министр обратился к Джеймсу как можно более доверительным тоном:

— Вы сами видите, что она — африканский ребенок. Это ее дом. — Его взгляд был полон сострадания. — Это сложное время для вас. Вы скорбите по своей сестре. Я сочувствую вам и сожалею, что с вашей сестрой случилось несчастье, но я должен прислушаться к Энджел.

Джеймс смотрел на него несколько секунд, а затем потупился. Тыльной стороной руки он вытер нос и глаза.

— Если честно, — подняв голову, сказал он, — я думаю, что Лаура хотела бы того же. — Он повернулся к Эмме и добавил: — Думаю, вы бы ей понравились.

Эмма улыбнулась ему сквозь слезы:

— Спасибо.

Энджел сделала шаг, приблизившись к Джеймсу. Эмма ощутила приступ ревности. Ей захотелось остановить ее и крепко прижать к себе.

— Дядя Джеймс, — сказала Энджел, — мне очень жаль, что я не могу поехать с вами. Я не хотела показаться грубой.

Джеймс протянул руку и погладил ее по голове.

— Может, мы станем друзьями. Будем писать письма. Может, однажды ты приедешь к нам в гости… — Он вытер слезу с лица и улыбнулся ей.

Джошуа с уважением взглянул на него и затем обратил свое внимание на Эмму.

— Вам надо будет приехать в округ Аруша на официальное собеседование с социальным работником. Нужно оформить документы. Также нужно обсудить, что делать со школой.

— В деревне есть школа рядом со станцией, — сказал Дэниэл. — Учитель — мой друг. Он тоже масаи.

Энджел повернулась к нему и с нетерпением спросила:

— А у меня будет школьная форма?

— Конечно, — ответил Дэниэл, — ты должна будешь ее носить, как и все дети.

Глаза Энджел загорелись от восторга, и она взглянула на Мойо, чтобы поделиться своей радостью.

Понаблюдав за реакцией девочки, Джошуа произнес, глядя на Эмму:

— Нужно многое спланировать, но это может подождать несколько недель. Ребенку необходимо время, чтобы оправиться от потери. — Он сделал паузу, словно обдумывал свое окончательное решение.

Повисло молчание. Эмма задержала дыхание. Наконец он медленно кивнул и без намека на сомнения произнес:

— Я официально оставляю ее под вашу опеку. Если все пойдет хорошо, я не вижу причин менять это в будущем.

Эмма на секунду закрыла глаза. Ее настолько переполняли чувства, что она не находила слов.

— Конечно, — добавил Джошуа, — если вы решите выйти замуж, вашего будущего мужа тоже надо будет проверить. — Тут он с лукавой улыбкой взглянул на Дэниэла. — Департамент должен убедиться, что он будет хорошим отцом. — Лицо Джошуа стало серьезным, когда он повернулся к Эмме и вполголоса сказал: — Я рад видеть своего старого друга снова счастливым.

Эмма улыбнулась.

— Я тоже.

Голос Джорджа ворвался в их разговор:

— Думаю, мы уже достаточно долго здесь стоим. Приглашаю всех на чашку чая. Или еще лучше — чего покрепче.

Все согласились с этой идеей. Джордж взял Джеймса за руку.

— Вы можете провести некоторое время с Энджел перед отъездом. Она познакомит вас с львятами. — С этими словами он повел Джеймса к воротам.

Все это время Эмма была как будто в тумане. Джошуа и Джеймс последовали за Джорджем. Господин Малинди также пошел за ними в сопровождении Ндиси, Саму и пилота. За воротами остались только Эмма, Дэниэл, Энджел и Мойо.

Эмма опустилась на колени рядом с Энджел.

— Ты останешься здесь, с нами! Нам не о чем больше волноваться!

Голубые глаза Энджел были полны слез.

— Асанте, — произнесла она. — Асанте сана.

Эмма обняла девочку и крепко прижала к себе. От Энджел пахло костром, мылом и немножко Мойо. Эмма вспомнила фразу на суахили, которой ее научила Энджел. Si neno. Не стоит слов. Она прижалась губами к волосам Энджел.

Не стоит слов.

Она почувствовала, как рука Дэниэла гладит ее по волосам, а потом опустилась и застыла на ее плече. Она посмотрела на его улыбающееся лицо и, поднявшись, взяла его за руку — их пальцы переплелись. Энджел держала ее за другую руку. Мойо пошла обратно в лагерь, и они последовали за ней. Мощная рыже-коричневая львица шла впереди них, оставляя на песке следы и поднимая клубы серой пыли за собой. На ровной земле виднелись отпечатки ее лап трех здоровых и одной поврежденной. Через мгновение к этим следам присоединились другие следы — мужчины, женщины и ребенка. Двигаясь вместе, они создавали новый узор.

Послесловие

Прообразом Джорджа Лоуренса послужил реально живший человек по имени Джордж Адамсон, известный по фильмам «Рожденные свободными» (Born Free) и «Кристиан-лев» (Christian the Lion). Я заинтересовалась личностью этого человека, когда изучала историю создания фильма «Рожденные свободными» для своего романа «Жена охотника» (The Hunters Wife). Джордж Адамсон занимался разведением львов и их реабилитацией (в том числе он вернул в дикую природу львов, которые были задействованы на съемках фильма). Впечатляющая история жизни этого человека описана в его автобиографии «Дикие звери белого господина» (Bwana Game), а также в книге и одноименном документальном фильме Сары Гэлл «Повелитель львов» (Lord of the Lions). К несчастью, Джордж Адамсон был убит бандитами — скорее всего браконьерами — в своем уединенном лагере в округе Кора в Кении в 1989 году на восемьдесят третьем году жизни.

Лихорадка Оламбо — это вымышленное заболевание по типу других геморрагических лихорадок вроде Ласса и Эбола. Конкретно эти заболевания никогда не представляли большой угрозы для Танзании, но во всем мире люди в любой момент могут стать жертвой эпидемии смертельно опасного вируса. Рискованная, но чрезвычайно важная работа сотрудников Североамериканского эпидемиологического центра (CDC), расположенного в Атланте, штат Джорджия, хорошо освещена в книге «Охотники за вирусами четвертого уровня, CDC», написанная Джозефом Маккормиком и Сьюзан Фишер-Хок.

С давних времен нам известны истории о том, как животные выкармливают детей. Согласно легенде, основатели Рима Рэм и Ромул были воспитаны волчицей. Но и в более позднее время бывали случаи, когда дети выживали в дикой природе благодаря приемным родителям, среди которых были человекообразные обезьяны, собаки, волки, овцы и козы. Известна история одного мальчика из Сахары, которого приняла к себе семья газелей. После долгого времени один на один с животными такие дети, как правило, плохо приспосабливаются к нормальной жизни в обществе, и их судьба неизбежно заканчивается трагедией. Однако известны случаи, когда животные принимали в свою семью детей и держали их у себя относительно недолго, прежде чем их находили люди и возвращали обратно в социум. Эти истории лишены трагедии и чаще внушают оптимизм. Так, например, в процессе сбора материала для этого романа я услышала историю одной девочки-подростка из Эфиопии. Группа мужчин выкрала ее из родной деревни. Отчаянные крики девочки были услышаны прайдом львов, которые окружили ее и прогнали прочь обидчиков. Вскоре ее нашла полиция, живую и невредимую, по-прежнему в компании львов.

Место, где разворачиваются описанные в романе события, возникло под впечатлением от поездки в район озера Натрон на севере Танзании. Соленое озеро с высоким содержанием соды, где выводят своих птенцов фламинго, находится неподалеку от вулкана Ол Доиньо Ленгаи. Пепел, оседающий после частых извержений вулкана, покрывает всю равнину в округе, создавая фантастический по своей красоте, но безжизненный ландшафт.

Музыкант Насанго — это вымышленная фигура. Однако в Танзании широко развита культура хип-хопа. Группа «X Plastaz», образованная масаями из Аруши, известна своим творчеством, в котором традиционные африканские песнопения сочетаются с рэпом на суахили. Один из созданных ими видеоклипов снимался на вершине Ол Доиньо Ленгаи, и иногда в кадр попадает необычная белая лава.

Благодарности

Хотелось бы выразить большую признательность всем сотрудникам австралийского филиала издательства «Пенгуин» — для меня большая честь снова с вами работать. Али Уоттс и Белинда Бирн, ваш вклад в эту книгу был настолько же радостным, насколько и бесценным. Большое спасибо всем, кто работает в компании Curtis Brown Australia, особенно моему агенту Фионе Инглис и Кейт Купер из Лондона. Я благодарна доктору Алану Чэмпьону за информацию в сфере медицинских исследований, а также Клэр, Элизабет, Хилари, Робин Смит и Кейт Бендалл за вычитку моей рукописи и полезные рекомендации. Огромное спасибо всем, кто поехал со мной на сафари в Танзанию: Элизабет, Робин и Эндрю «Фуджо» Смиту, а также незабвенной Ванессе Смит за организацию этого путешествия. Благодарю Джонни и Линден Скоулс, а также Хамиша Максвелл-Стюарта за их поддержку в написании этой книги. Спасибо всем моим верным друзьям и родным. Однако больше всего хотелось бы поблагодарить Роджера Скоулса, который разделяет мое трепетное отношение к темам, поднятым в этой книге, и без неутомимой поддержки которого этот роман никогда не был бы написан.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Фирменное название питательной белковой пасты для бутербродов в Великобритании. (Здесь и далее примеч. пер.)

(обратно)

2

Гляциология — наука о природных льдах во всех их разновидностях на поверхности земли, в атмосфере, гидросфере и литосфере.

(обратно)

3

Предводители масайских родов, церемониальные старейшины.

(обратно)

4

Плюмерия — тропическое цветущее дерево.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Послесловие

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg