«Муж, любовник, незнакомец»

Сюзанна Форстер Муж, любовник, незнакомец

Пролог

В просыпающемся сознании не было ничего, ничего, кроме образа тихо плачущей женщины, простирающей к нему руки, — эта женщина умрет, если он не дотянется до нее. Она стремится к нему в беспомощной мольбе, как манящая сирена, неотступно преследующая его. Она владеет всем его существом, каждой клеточкой его тела, каждым блуждающим атомом души.

Он выбирается из постели, не переставая твердить ее имя.

Если она умрет, он тоже умрет.

Но вот он открывает глаза и видит серые контуры комнаты, в которой ее нет. И никогда не было. Сразу все, даже ее имя, все, кроме затаенной тревоги, отступает. Исчезает, словно рисунок на песке, смытый набежавшей волной.

Тускло мерцающее хромированное оборудование подсказывает ему, что он — в больничной палате. Острая боль в руке — это игла от капельницы, которую он резко выдернул, вставая. Мысль ходит по кругу: раз он в больнице — стало быть, болен. Но больным не выглядит, судя по отражению на блестящих поверхностях: худое, заострившееся лицо, сильно загоревшее и какое-то дикое, впрочем, «дикое» — неподходящее слово, скорее, одичавшее, загрубевшее, то же можно сказать о жилистой шее и плечах.

Первое впечатление не вызывает неприятного ощущения, но если всмотреться, становится не по себе. Однако вовсе не поэтому он так внимательно изучает собственное отражение. Дело в том, что он смотрит на незнакомца. Ни единой черточки не узнает он в лице, смотрящем на него, даже этот вызывающий безотчетную тревогу проницательный взгляд ему не знаком: глаза — будто зубцы вил самого сатаны, пронзительно-синие.

Кто он?

Где он?

И кто она?

Он не знает ответа ни на один из этих вопросов. Вся жизненно важная информация словно стерта из памяти. Остались лишь ощущения, основанные на интуиции, а она подсказывает, что из этого места нужно бежать. Это не больница. Это тюрьма, и он в страшной опасности. Чутьем человека, чудом избежавшего смерти, он также понимает, что, кем бы он ни был когда-то, теперь он совсем другой. И явившаяся ему женщина — искусительница, которая вернула его к жизни, — единственное звено, связывающее его с реальностью.

Глава 1

— Ты знаешь, что мужчины, которые прокалывают уши, лучше подготовлены к браку? — заявила Маффин Бэбкок, поворачивая браслет на запястье так, чтобы были видны внушительные бриллианты. — Они испытали боль и приобрели опыт покупки драгоценностей.

Сухая усмешка тронула широкий чувственный рот Софи Бэбкок, нанизывавшей на нитку разноцветные колечки макарон. Она делала макаронные бусы для своих подопечных — десятерых неугомонных несмышленышей, которые понятия не имели о том, что они «неблагополучные», и которым было решительно все равно, из чего сделаны их украшения, — из макарон или из золота высшей пробы.

Маффин, тем не менее, казалась совершенно серьезной, у нее было пятилетнее преимущество в возрасте перед Софи, которая только готовилась перешагнуть порог тридцатилетия, а, кроме того, непререкаемый авторитет знатока драгоценностей. Маффин признавала макароны лишь в виде исходного продукта для приготовления своего любимого блюда — пасты гарганелли с соусом из куропатки.

— У Колби уши не были проколоты, — заметила Софи.

Восседавшая на высоком стуле перед кухонной стойкой Маффин посмотрела на Софи сквозь ресницы, намазанные тушью, стильно подобранной в цвет ее пепельных волос.

— Софи, детка, речь не о моем покойном муже. Мы говорим о Клоде, о катастрофической ошибке, которую ты собираешься совершить.

Маффин нравилось называть ее «детка».

— Как там пишется его имя, я снова забыла? — спросила она с издевкой. — Клодт или Клод?

— Женщине с твоим именем[1] не следует бросаться камнями, — саркастически, как она надеялась, напомнила Софи, хотя ей пора было уже усвоить, что не стоит тягаться с Маффин, признанным мастером в искусстве высмеивания людей. Софи недавно согласилась выйти замуж за Клода Лорана, психиатра, который был намного старше ее. Никто из Бэбкоков не одобрял этого брака, несмотря на то, что ее избранник был другом семьи, и они сами порекомендовали обратиться к нему, когда Софи оказалась в тяжелом положении и ей понадобился врач. Маффин возражала особенно энергично, хотя ее аргументы были скорее эстетического, чем личного свойства.

— Я знаю, что Клод не отвечает твоим требованиям. — Софи продемонстрировала ей красно-желто-зеленое ожерелье. — Он недостаточно богат, эффектен и жесток. — «Не то, что Джей», — добавила про себя Софи, хотя знала, что опасно делать сравнения с более чем целую жизнь назад умершим мужем.

Маффин лишь деликатно пожала в ответ плечом.

— Жесток? Лапушка, какое ужасное слово. Просто я могу себе представить Клода голым. По сравнению с ним Икабод Крейн[2] показался бы племенным жеребцом. Что ты себе думаешь, Софи?

На сей раз Софи удалось подколоть Маффин:

— А когда это ты видела голым Икабода Крейна? — со смехом спросила она. — Я считаю Клода добрым, заботливым и уравновешенным мужчиной — чего еще желать женщине?

«Особенно важно, что он уравновешен, — подумала она. — О Джее этого никак нельзя было сказать».

Однако Софи невольно задумалась: может быть, Маффин все же права? Стоило той произнести имя Клода, и Софи почувствовала какую-то внутреннюю неуверенность: ей словно чего-то не хватало, дверь в мир ее чувств оставалась закрытой. Умом и сердцем она все еще колебалась, ожидая, что чувство придет позднее.

Внешность Клода была здесь совершенно ни при чем, для Софи она вообще мало что значила. Что касается всего остального, то решение выйти замуж за этого человека казалось и тот момент правильным, замужество было следующим естественным шагом в развитии их отношений, как он сам говорил. И Софи никогда не позволяла себе задумываться над тем, что, быть может, просто старается устроить свою жизнь, спасаясь от одиночества, как считали Бэбкоки, или ищет моральной поддержки, чтобы реализовать свою программу заботы о малолетних детях, для которой усиленно собирала средства. Вот уже пять лет, как она одна, и пора куда-то двигаться в этой жизни. Но если, что не исключено, был еще какой-то мотив, который двигал ею, то это, несомненно, желание избавиться от опеки своих трудно переносимых свойственников, включая Маффин.

И Маффин, и Софи носили фамилию Бэбкок по мужьям, и обе потеряли их внезапно и трагически. Муж Софи, Джей, пропал пять лет назад в Непале во время восхождения на ледник, а его старший брат Колби умер в прошлом году от удара, в результате чего семейная фармацевтическая империя пребывала теперь в полном хаосе.

Возня за контроль над бизнесом еще не окончилась, и странным образом оказалось, что главными претендентками на власть являются женщины из «внутреннего круга» Бэбкоков: с одной стороны, сама Софи, у которой не было ни опыта, ни желания управлять семейной империей, и Маффин, у которой и то, и другое определенно наличествовало, с другой — Уоллис Кейди Бэбкок, хворая предводительница клана. Последняя могла бы возглавить дело, если бы совет попечителей не решил, что она не сможет выдержать нагрузки. Между тем фирма «Бэбкок фармацевтикс», индустриальный гигант с капиталом, исчисляющимся миллиардами долларов, управлялась по доверенности группой адвокатов, и дела ее шли из рук вон плохо.

По тому, как выразительно фыркнула Маффин, увидев, как она примеряет макаронные бусы, Софи поняла, что та думает о столь необычном украшении.

— Не мой стиль? — Софи притворилась страшно огорчённой.

— Именно твой, несчастная, и в этом вся проблема. Ах, если бы кто-нибудь смог преобразить тебя!

Эту фразу Софи слышала уже много раз. Маффин давно убеждала ее «возродиться», особенно когда представляла новую революционную линию косметики в каком-нибудь шикарном салоне на Беверли-Хиллз. Будучи в числе влиятельных инвесторов такого салона, Маффин хотела обеспечить себе поддержку Бэбкоков и была одержима идеей, что преображенное чудо в лице Софи поможет делу.

— Солнышко! Солнышко...

Ягненок, спасающийся от волка, подумала Софи. Лицо четырехлетнего малыша, приковылявшего в кухню с заднего двора, где находилась площадка для игр, было все в грязных разводах, в глазах стояли слезы. Он тут же шлепнулся на пол, опрокинулся на спину, словно рыбка, вытащенная из воды, и застыл, уставившись в потолок.

— Олберт, ты поранился?

— Нет, я очень больной.

Софи отбросила макаронное ожерелье.

Опустившись на колени рядом с совершенно несчастным малышом, она положила ладонь ему на лоб, но не почувствовала никакого жара. Лоб был холодным, разве что слегка покрылся испариной. Вот почему еще она добивалась солидного обеспечения своей детской программы — очень важно иметь врачей-консультантов и штат квалифицированных нянь, обученных уходу за детьми и оказанию им первой помощи. Сама она была по образованию педагогом и специализировалась, на так называемых, проблемных детях, но бедные семьи, с которыми она работала, были не в состоянии платить ей, а потому она могла позволить себе нанимать лишь студентов, подрабатывающих в свободное время уходом за детьми.

— Люси плыгнула на меня! — пожаловался малыш.

Маффин недовольно фыркнула:

— Вот-вот! Именно поэтому я никогда и не хотела иметь детей, даже ради продолжения рода Бэбкоков.

— Люси — маленький хомячок, — терпеливо объяснила Софи, вытирая краешком своего рабочего халата пятна от травы с кроссовок Олберта. — Это — одна из зверюшек, за которыми ухаживают дети. Я хочу научить их чувствовать ответственность за кого-нибудь, кроме самих себя. Это очень полезно — приучает к заботливости и терпению.

«Намек», — подумала она про себя.

— Какие у тебя прогрессивные методы воспитания, Софи. Но это лишь подтверждает мою теорию о том, что с детьми мороки не оберешься.

Маффин слезла с высокого табурета, отряхнула свой черный модный шелковый спортивного покроя костюм и сунула ноги в мягкие серебристые сетчатые босоножки, которые скинула сразу, как только пришла.

Софи обожала иронический склад ума Маффин, но в душе была уверена, что та действительно терпеть не может детей и, вероятно, их у нее никогда не будет. Когда Софи поделилась с ней новостью о том, что помолвлена с Клодом, Маффин поняла, что та выбывает из борьбы за семейную империю. Обрадованная, она даже смирилась с ее презренным избранником. В свое время она позаботилась о том, чтобы сохранить в замороженном состоянии сперму ныне покойного мужа на тот случай, если все остальные методы борьбы за власть будут безуспешно исчерпаны.

— Только пусть ребенок от рождения будет уметь пользоваться туалетом, — с чувством произносила она.

Маффин была сейчас для Софи единственным источником информации об Уоллис Бэбкок, которая, сочтя оскорбительным ее решение выйти замуж за Клода, прекратила с ней всякие отношения. Что касается Маффин, то та жила в родовом особняке, соблюдая «большой стиль», и открыто стремилась «отбить» у свекрови. В Маффин был очень силен инстинкт самосохранения: Уоллис Бэбкок слыла женщиной властной, несмотря на физическую слабость, и Маффин дорожила тем, что между ней и свекровью сохраняется родственная привязанность.

— Ты собилаешься замуз? — дрожащим голосом спросил Олберт.

Софи убрала со лба малыша иссиня-черную прядь волос и поцеловала его в раскрасневшуюся щечку. Темные миндалевидные глаза мальчика были широко раскрыты.

— Милый, в чем дело? Тебя это огорчает?

Он кивнул, опустив взгляд.

— Можешь объяснить почему? — ласково-испытующе спросила Софи.

— Потому что, — воодушевленный ее ободряющим взглядом пробормотал малыш, — потому что это я хотел на тебе зениться, вот почему.

— Олберт, как это мило.

— И как по-эдиповски, — подхватила Маффин, направляясь к выходу. — Пока, миссис Робинсон, скоро увидимся.

— Скоро? — Софи в замешательстве взглянула на нее.

— На вечеринке в честь твоей помолвки, голубушка. То есть сегодня... — Маффин сверилась со своими усыпанными драгоценными камнями шикарными часиками и пристально посмотрела на Софи, — меньше чем через час. Мне предстоит капитальный ремонт — и тебе, судя по всему, тоже.

Маффин выпорхнула за дверь. Софи взяла Олберта на руки и подошла к микроволновой печи. Качая малыша, она вгляделась в свое отражение в ее стеклянной дверце и с тревогой осознала, что, вероятно, давно уже прячется за спинами детишек, заслоняя их нуждами свои собственные.

Хорошо прятаться от реальности за милого Олберта, но нельзя не видеть того, что кожа стала бледной и под потускневшими глазами залегли от усталости лиловые круги, а ведь глаза всегда были самым большим достоинством ее внешности — зеленые, словно луговая трава, как однажды сказал Джей.

Невозможно поверить, что каждодневный уход за малышами и зверюшками не поддерживает в ней физическую форму, но это было так. Правда, вероятно, все дело в растянутой майке и бесформенных брюках, но что-то подсказывало Софи: не в одежде причина того, что в стекле отражалась отяжелевшая, мешковатая фигура. Сколько же времени прошло с тех пор, как она последний раз смотрелась в зеркало? Как ни печально, но Маффин права. И одной косметикой здесь уже не обойдешься. Нужно что-то делать с фигурой. Удивительно, что вообще кто-то еще хочет на ней жениться.

Олберт заерзал у нее на руках.

— А жи... жи... животные умеют плакать? — спросил он, уткнувшись в ее майку.

Наверное, могут, подумала она.

— Ты обидел Люси?

Малыш кивнул, не поднимая головы от ее плеча. — Я назвал ее глупой дулочкой и надоедой, — тихо признался он.

— Ой-ой-ой! — Софи потрепала его по волосам и почувствовала, как запершило в горле. Господи, как же она любила этого ребенка! — За такое следует просить прощения, дружок.

Спустя минуту, когда Олберт поковылял во двор заглаживать вину, Софи вернулась мыслями к себе и той ситуации, в которой оказалась. Ее отчаянное стремление работой заглушить боль от потери мужа осложнялось еще и тем, что тело его так и не было найдено. Она не знала, как навсегда распроститься с человеком, который растворился в воздухе.

Да, это он умер пять лет назад, но, поскольку у Софи не было возможности похоронить его, она похоронила себя. Похоронила в этом уютном маленьком домике-вагончике, в работе, заполнявшей все ее время. Но, в конце концов, пришлось смириться с фактом, что муж уже не вернется, иначе она никогда не смогла бы оправиться от потрясения и горя. И только признав факт его смерти, она начала жить снова, но для этого понадобились месяцы интенсивного лечения.

Самым странным было то, что Софи почувствовала облегчение. Она до конца не могла этого понять. Отпустив от себя любимого, она ощутила не только неизбежно наступающую в такой ситуации свободу, но и странное чувство безопасности будущей жизни без Джея. Она, в сущности, никогда по-настоящему не знала его, он пронесся "через ее юность подобно циклону и сделал окружающий мир волнующим и опасным. Он воплотил, порой даже пугая, все, даже кое-какие запретные, ее романтические фантазии.

Софи вошла в семью Бэбкоков в четырнадцать лет, они были ее опекунами, но с Джеем встретилась лишь год спустя. Сначала он был в Сьерра-Неваде, куда его отослали для участия в специальной молодежной программе, чтобы там он научился контролировать свои порывы и соблюдать военную дисциплину, потом учился в колледже. Но ничто не смогло сломить его гордость и независимый дух. Джей был подобен природной стихии, и когда они встретились, Софи Уэстон моментально покорила его, ибо показалась ему солнечным лучиком, пробивающимся сквозь туман.

Софи долго противилась бесшабашному обаянию Джея, испытывая подспудный страх перед ним. При его приближении она каменела или, того хуже, вскрикивала и убегала. Он наблюдал за ее реакцией с типичной для мужчины смесью смущения и удовольствия. Но однажды последовал за ней в оранжерею, где она обычно пряталась, и там, среди буйно разросшихся вьющихся роз и глициний, поцеловал.

Один невинный поцелуй, но Софи потеряла голову, сердце да, пожалуй, и всю себя целиком. Вскоре Джея снова отослали, на сей раз в престижную фармацевтическую школу, основанную его предками, похоже, не столько для того, чтобы он приобрел специальное образование, сколько для того, чтобы охладить их пыл. Но фармакология оказалась для Джея слишком пресным занятием. В конце концов, он сбежал из школы, и в тот самый миг, когда снова переступил порог дома, их взаимное влечение бурно вырвалось наружу. Софи стала на несколько лет старше, гораздо меньше боялась его и горела желанием отдать ему то единственное, чем он еще не владел, — свою невинность.

Джей предупреждал о необходимости предохраняться, но Софи была душой романтической и слишком влюбленной. Когда у нее наступила задержка, они с Джеем решили, что она беременна, и тайно поженились. Для семьи, когда все открылось, это было как гром среди ясного неба, но, в конце концов, союз получил благословение даже Уоллис — особенно Уоллис, ведь появилась большая надежда на то, что теперь Джей остепенится.

Джей действительно начал было работать в семейном бизнесе, но когда выяснилось, что Софи не беременна, более того, что она вообще не может забеременеть, отношения между ними стали натянутыми. Она хотела иметь детей, и обследование показало, что она способна рожать. Дело было в Джее — он оказался бесплоден. Эта новость, похоже, еще более усугубила его отвращение к ежедневной службе с девяти до пяти, и, видя, сколь непреодолимой становится его тяга к путешествиям, Софи сама поощрила его к тому, чтобы он порвал с «Бэбкок фармацевтикс» и предался своей страсти к путешествиям.

В детстве, до того как попасть в семью Бэбкоков, Софи испытала, что значит быть брошенной, незащищенной и постоянно бояться чего-то, и вот по иронии судьбы девушка, которая больше всего мечтала о надежном и спокойном браке, вышла замуж за человека, неспособного усидеть на одном месте. В этом была не только ирония, но и трагедия. Звезда Джея манила его в самые отдаленные уголки земли, и, как бы ни мечтала Софи путешествовать вместе с ним, бурный образ его жизни ошеломлял и пугал ее.

Вероятно, она с самого начала чувствовала, что их отношениям грозит опасность, но никогда не могла представить себе, что это так кончится. Джей погиб при восхождении на ледник. Софи потеряла его навсегда. Но хотя это чуть не убило ее, это же ее и спасло. Отдав своему властному мужу сердце, она растворилась в нем и как личность. Теперь же, оказавшись перед необходимостью жить без него, она получила возможность понять, кем на самом деле является Софи — девушка с зелеными, словно луговая трава, глазами.

Ее отношения с Клодом должны были стать частью этого понимания, вопрос, на который предстояло ответить сейчас, пока часы отстукивали последние минуты, оставшиеся до их помолвки, состоял в том, действительно ли она хочет выйти за него замуж или просто ищет покоя. Софи решила, что ее ответ будет положительным. Клод никогда не станет для нее Джеем. В сущности, он был полной его противоположностью: спокойный и стоически выдержанный — голос здравого смысла в обезумевшем мире.

Клод встретился на ее пути, когда исчез Джей. Он не только шел рядом с ней посреди всего этого безумия и помогал спасти душу и сохранить рассудок, он любил ее, любил сейчас, сегодня, а ведь она заслужила немного счастья в жизни и спутника, всегда готового прийти на помощь.

Да, есть вещи, которые чутьем угадываются как правильные.

И это — одна из них.

* * *

Все знают, что на вечеринках в честь помолвки часто происходят неожиданные вещи. В памяти обывателей свежи леденящие кровь истории о внезапно появляющихся бывших возлюбленных, о женихах, в панике напивающихся до положения риз церемониальным шампанским, и даже о случающихся порой побегах невест через окно ванной комнаты.

Будучи фаталисткой, Софи ждала худшего. «Если повезет, отделаемся какой-нибудь малой катастрофой», — сказала она распорядителю вечеринки. Она и Клода подготовила ко всяким неожиданностям, поэтому, когда церемония была уже в разгаре, а ничего страшного так и не произошло, оба были в восторге.

Для торжественной церемонии они сняли «Сфацци» — очаровательный ресторанчик, где еда, музыка и романтическая обстановка идеально подходили для такого случая. Даже Маффин — единственной из Бэбкоков, присутствовавшей на торжестве, — удается пока быть сердечной и жизнерадостной, хотя еще не вечер, подумала Софи.

— Я забыла тебе сказать, что сегодня ты выглядишь настоящим щеголем, — прошептала она на ухо Клоду и взволнованно подергала его за рукав, давая понять, что приближается момент торжественного оповещения. На самом деле она уже несколько раз за вечер говорила ему это, стараясь приободрить и вселить в него уверенность. Для такого мужчины, как Клод, лучше всего чувствовавшего себя во фланелевых серых спортивных штанах и растянутых свитерах, было актом высочайшего героизма надеть темный костюм и шелковый галстук в широкую полоску.

Сегодня он был в костюме от Армани, и бледно-розовое шелковое платье Софи, оттенявшее яркую зелень ее глаз, подчеркивало его элегантность. Весь вечер они выслушивали комплименты, и это лишний раз подтверждало убеждение Софи, что они составляли прекрасную пару, что бы там ни думала Маффин.

Когда наступил момент поделиться с присутствовавшими счастливой новостью, Софи готова была опрометчиво признать, что вечер удался. Словно ружейные очереди, послышался треск пробок, вылетавших из бутылок с шампанским, комната наполнилась шумом и смехом, и они вдвоем вышли на середину зала.

Весь вечер Софи мысленно репетировала свою роль, но как только она оказалась лицом к лицу со столпившимися гостями, все вмиг вылетело у нее из головы, и она застыла с безмолвной улыбкой на губах. Но вовсе не волнение было тому причиной — она лишилась дара речи из-за нежданной гостьи, которую увидела в дальнем конце зала. Не замечая, какая внезапная тишина воцарилась вдруг в зале, потрясенная Софи уставилась на нее.

Уоллис Бэбкок, патриарх клана Бэбкоков, достопочтенная жена Ноя, в нерешительности стояла под аркой у входа в банкетный зал. Когда ей с трудом удалось заговорить, голос прозвучал прерывисто-взволнованно:

— Нашли Джея, — произнесла она. — Он жив. И возвращается домой.

Рука Софи покоилась на сгибе локтя Клода. Софи попыталась высвободить руку, но он до боли сжал ее. Его приглушенный голос звучал отчаянно, но Софи не слышала того, что он говорил. Она вообще не слышала и не видела никого, кроме хрупкой фигурки в дверном проеме. Ярко освещенное лицо Уоллис выражало благоговейный страх, словно ей предстало видение.

Значит, Джей жив?

Глава 2

Хватило бы пальцев одной руки, чтобы перечислить те случаи, когда в течение пяти лет своего замужества Софи Уэстон ощущала себя рядом с Джеем Бэбкоком счастливой женщиной. Наиболее памятным из них был момент, когда она обнаружила, что он боится щекотки, и заставила его чувствовать себя полным идиотом, изнемогающим от невольного истерического смеха.

Их допотопный джип «Чероки» был тогда припаркован на лужайке перед домом, и Джей лежал под ним, колдуя над подвесками. Из-под машины выглядывали лишь его розовые босые ступни. И когда взгляд Софи невзначай упал на них, на нее словно накатило. Как будто то была вовсе не она. Из них двоих безумство всегда было свойственно Джею, но в тот короткий беспечный миг Софи действовала по наитию.

Она приподняла подол сарафана, уселась ему на щиколотки и принялась щекотать пятки. Она не могла остановиться даже тогда, когда он завопил «А-а-а-й!» и пообещал больше никогда не вешать для просушки свой пропотевший спортивный суспензорий на автомобильную антенну.

Рискованный поступок — мучить Джея Бэбкока. Когда, в конце концов, ему все же удалось освободиться из дьявольской западни, он перекинул Софи через плечо и пригрозил отшлепать тут же, на лужайке перед домом. Удержал его лишь ее истошный визг, но позже в доме он отыгрался сполна, поймав ее и заставив корчиться, истерически хохотать и молить о пощаде. Он бессовестно воспользовался своим физическим превосходством, не обращая никакого внимания на крики о нечестной игре.

Джей умел отомстить. Отомстить ужасно. Отлично умел. Но Софи не позволяла себе задумываться над его дурными качествами. Она уже почувствовала знакомое ощущение внизу живота, которое привычно повергло ее в смятение. Не так давно ей довелось учить послушанию своего ирландского сеттера, и она знала, как привести собаку в чувство: нужно строго дернуть за поводок. Дергающее ощущение в животе было сродни этому действию, и оно определенно привело ее в чувство.

— Под ноги надо смотреть, Софи, — нараспев, словно разговаривая со своими подопечными детишками, упрекнула она себя. В тот момент обучение послушанию казалось ей самой незначительной из ее проблем.

Направляясь на вечеринку для узкого круга друзей и родственников, которую устраивала ее свекровь в честь возвращения Джея, она застряла на грунтовой подъездной аллее, ведущей к Большому дому, как называла Маффин особняк Бэбкоков с величественным портиком в георгианском стиле.

По финансовым соображениям Софи вынуждена была ездить на старом джипе «Чероки», на нем-то несколько минут назад она и попала в выбоину; в результате в машине что-то с громким лязгом треснуло. Наверное, мост, в отчаянии предположила Софи, не слишком хорошо понимая, что это такое, но уверенная в том, что он играет жизненно важную роль в автомобильной механике.

— Нет, это не должно было случиться, — прошептала она, уронив голову на руль. — Только не сегодня.

Целую неделю, с тех пор как Уоллис сообщила новость о возвращении Джея, она, затаив дыхание, ждала. Свекровь почему-то окружила завесой тайны подробности его возвращения, но постоянно уверяла Софи, что Джей захочет увидеться с ней, как только это удастся организовать.

— Он прошел через страшные испытания, — сказала она. — Ему нужно время, Софи. Ты же понимаешь.

Уоллис позвонила сегодня утром. Софи как раз направлялась к двери, собираясь на загородную прогулку. Отменить ее, не огорчив десятерых детишек, она не могла, а доверить сопровождение малышей студентке-помощнице не решалась.

— Тогда, — настаивала Уоллис, — приезжай пораньше, чтобы вы с Джеем смогли поговорить наедине, пока не придут остальные. О, разве я тебе не сказала? Зайдут еще несколько друзей и родственников. Ничего официального, просто небольшая вечеринка по поводу возвращения Джея.

Вечеринка? Нет, Уоллис ей ничего не говорила, и вообще-то вовсе не так подобает жене встречаться с мужем после долгой разлуки. Софи не покидало ощущение, что целую неделю ее намеренно держали на расстоянии, а теперь тщательно организовали встречу так, чтобы у них с Джеем было как можно меньше времени для свидания с глазу на глаз. Она не знала, что об этом думать, и нервничала так, что не могла сосредоточиться ни на чем, кроме самого факта возвращения мужа.

Это он, Джей. Он вернулся. Софи потратила все утро, чтобы подготовиться к встрече. Рабочий комбинезон, в котором она так привыкла ходить, полетел в корзину для белья. Софи выбрала самый элегантный наряд, какой у нее был: длинную цветастую шелковую юбку и кардиган цвета чайной розы. Быть может, больше подошло бы что-нибудь черное — черный цвет стройнит и хорошо оттеняет ее светлую кожу и золотисто-рыжие волосы. Но этот наряд вписывался в атмосферу таинственности, которая окружала Софи Уэстон в последние дни, и сам по себе цвет был очень хорош. Пастельный. Мягкий. Трогательный. Милый. Как и она сама, надеялась Софи.

Софи оторвалась от руля. Не зарывается ли она? Похоже на то. Она хотела выглядеть в доме родителей мужа спокойной, отлично владеющей собой и... да, милой. Для разнообразия было бы неплохо.

Он, бывало, так и называл ее: милое дитя. И хоть теперь, когда она уже далеко не девочка, в это трудно поверить, было время, когда ей только этого и хотелось — быть его милым ребенком. Ничего больше.

Она распахнула дверцу, подобрала подол длинной юбки и, выйдя из машины, отпустила его. Подол с шорохом опустился на дорогу, подняв пыль, тут же осевшую на ее новехонькие босоножки. Они представляли собой лишь бледное подобие той изысканной обуви, какую носила Маффин, но у Софи было так мало хороших вещей и ей так нравилось кружевное плетение ремешков на этих босоножках. Теперь им конец.

Яркий солнечный свет заставил ее болезненно сощуриться. Она вглядывалась вдаль, чтобы рассмотреть величественные колонны Большого дома, окруженного зацветающим яблоневым садом. Основатели рода Бэбкоков содержали свою первую аптеку на деньги, выручаемые от продажи яблок, поэтому на землях их поместья повсюду росли яблоневые сады. Софи надеялась, что сад, который она видела впереди, тот самый, что окружает дом, но никаких признаков здания с многочисленными флигелями, впечатляющим фонтаном посреди внутреннего двора с грандиозным фасадом не просматривалось.

Бодро прошагав по пыльной дороге под палящим полуденным солнцем несколько минут, она просунула палец в V-образный вырез кардигана и оттянула его, чтобы немного проветриться. От покрасневшей из-за жары и быстрой ходьбы кожи пахнуло ее любимым розово-глицериновым мылом. Это был единственный аромат, которым она пользовалась, когда жила с Джеем, потому что только этот аромат нравился ему.

Ветерок взъерошил ей волосы, но он был слишком горяч, чтобы освежить голову. К счастью, она собрала свою пышную копну в пучок и закрепила его перламутровой заколкой — теперь шее была не так жарко. Но кудри, обрамлявшие лицо, прилипли к взмокшему лбу и вискам. И уж совсем ужасно было то, что ноги до самых щиколоток покрылись дорожной пылью.

Сверкающие на солнце роскошные авто и лимузины, припаркованные во дворе, знаменовали конец дороги. Перед Софи показался дом. При мысли о том, что она прибыла последней, ей захотелось повернуться и уйти, тем более что босоножки, которые она так любила, натерли мизинцы до волдырей. Она едва сдерживалась, чтобы не хромать.

При виде изящного, парящего силуэта величественного здания, окруженного деревьями с красиво подрезанными кронами, ее охватило отчаяние.

Сегодня здесь устраивалась вечеринка в честь возвращения Джея, но не только сегодня — у Софи всегда возникало ощущение собственной неполноценности, когда речь шла о семье. Она выглядела, одевалась, разговаривала не так, как Бэбкоки. Она не была и никогда не станет одной из них, это причиняло ей боль. И этот факт был понятен каждому, кто имел отношение к клану. Втайне они, вероятно, жалели ее, видя, как она старается им соответствовать. Почему бы и нет, Господи милосердный? Но с ней всегда ассоциировались неприятности, угнетенное настроение, дурно пахнущий беспорядок, череда несчастий. Все в ее жизни было сплошным несчастьем. У нее никогда ничего не получалось...

«Где ты? Софи Сью! Ты опять прячешься? Лучше бы этим людям из департамента социального обеспечения прийти прямо сегодня. Они обещали снять тебя с моей шеи. Если они этого не сделают, ты окажешься на улице. Слышишь? На чертовой улице!»

У Софи в ушах отчетливо звучал угрожающий пронзительный теткин голос, словно та кричала на нее в эту самую секунду, требуя, чтобы Софи сама о себе заботилась. Ее слова холодным стальным жалом пронзали сердце девочки и заставляли в панике искать убежища. Когда тетка принималась искать ее, осыпая проклятиями, Софи, скорчившись, пряталась в гараже за бойлером. А иной раз протискивалась в допотопный шкаф, стоявший в передней, или заползала на животе под дом, чтобы спрятаться там в грязи, кишащей жуками и змеями.

В состоянии страха она и открыла эту ледяную точку где-то в глубине живота. Почувствовав ее, Софи сосредоточивала все силы ума и сердца на одной-единственной цели — выжить. Работники социальной опеки так и не появились. Быть может, то вообще была одна из пустых теткиных угроз, и на самом деле она вовсе и не обращалась к ним за помощью, но Софи верила, и ей казалось, что с каждым ударом по натянутым струнам ее сердца люди, идущие, чтобы забрать ее, подходят все ближе. Она верила каждому теткиному проклятию.

Яркие блики закружились у нее перед глазами. Софи отогнала воспоминания и постаралась взять себя в руки. Детство научило ее скрытности. Она стала виртуозом в этом деле. И оставалась таковым, пока не встретила Джея. Это он вызволил ее из потайного убежища. Она отважилась полюбить его и раскрылась, словно ларец, таящий в себе бесценные сокровища. Но когда брак дал трещину, Софи в замешательстве снова ретировалась, а потом Джей так неожиданно исчез.

От потрясения и горя Софи казалось, что она летит в ужасную бездну, и, в конце концов, она стала винить себя в случившейся трагедии. Если бы она была более привлекательной, жизнерадостной и сексуальной, быть может, Джей остался бы дома вместо того, чтобы бродить по диким местам в поисках волнующих ощущений. Если бы в ней было больше женственности, больше супружеской ласки, больше хоть чего-нибудь.

Клод стал решительно бороться с подобными настроениями. К тому моменту когда Софи обратилась к нему за помощью, она была почти полностью раздавлена своей утратой и чувством вины, но он заставил ее посмотреть на себя со стороны и не позволил упиваться самобичеванием. Он долго вразумлял ее, пока она, наконец, не поверила, что, быть может, дело не в ее «неполноценности»; вероятно, страсть Джея к скитаниям произрастает из его собственной неспособности посвятить себя чему-либо одному.

Они не виделись с Клодом с самой помолвки. Он разумно считал, что нужно подождать, пока Софи встретится с Джеем и примет решение относительно своего будущего. Но теперь Софи с особой ясностью понимала, что он был ее якорем в жизни, ее талисманом, спасающим от страха. Она очень скучала по нему и клеймила себя за то, что причиняет ему боль. Все это приводило ее в еще большее замешательство.

Софи наклонилась, отряхнула пыль с босоножек, оправила, как могла, измявшиеся юбку и кардиган, придав им несколько более презентабельный вид, и приготовилась войти. Убежать и спрятаться было нельзя — это испортило бы все, что ей удалось до сих пор сделать, выбило бы почву у нее из-под ног. Даже Клод не одобрил бы этого. Но, нерешительно приближаясь к мраморным ступеням дома, она чувствовала себя так, словно из нее выдавливают воздух. Кто? Дом? Семья? Сама жизнь?

Однако не здание пугало ее. Последние года два она чувствовала себя в нем довольно уютно и была во вполне дружеских отношениях со свекровью Уоллис — до тех самых пор, пока не стало известно о ее решении выйти замуж за Клода. Софи вдруг осознала, что не жизнь готова вот-вот раздавить ее, а он, Джей, ее мифический возлюбленный, великий белый охотник, воплощение мужского начала. В любом своем проявлении он был больше, чем жизнь, даже в смерти.

По мере того как она поднималась по ступенькам, до нее стало доходить, что вовсе не загородная прогулка помешала ей прийти сюда раньше. И не поломка джипа. Она сама противилась этому, быть может, неосознанно, но противилась. Она не хотела оставаться с ним наедине, не знала, готова ли к этому и будет ли готова когда-нибудь. Но что ошеломляло ее больше всего, так это недоверие. Она никогда не могла поверить, что он мертв, а теперь не могла поверить, что он жив.

Софи действительно явилась последней, и главное, что поразило ее, когда она вошла в зал для приемов, где шла вечеринка, это ощущение величия происходящего и количество гостей. Ничего официального? Похоже, все, с кем Уоллис когда-либо была знакома, получили приглашение, включая дальних родственников, руководящую верхушку компании, в том числе нескольких членов совета директоров. Джея заслоняли толпившиеся вокруг него гости, но все это казалось представлением, устроенным специально для Софи, особенно вид близких родственников и домочадцев, выстроившихся в очередь, чтобы поприветствовать его.

— Софи, дорогая, вот и ты! — Неизвестно откуда вдруг появилась Уоллис и схватила Софи за руки. — Где же ты была? Я уже готова была выслать за тобой поисковую группу.

Свекровь притянула ее к себе так крепко, что Софи даже напугалась. Казалось, возвращение сына придало хрупкой Уоллис новые силы. На ее щеках расцвели розы, а в бэбкокских голубых глазах сверкали искры. На памяти Софи она никогда так прекрасно не выглядела. В ней снова чувствовалась жизнь, а от радости, звучавшей в голосе, у Софи в горле застрял ком.

«Мы все его любим, не так ли? — подумала она. — И Уоллис, и я — все, с этим ничего не поделаешь. Таково проклятие и благословение Джея Бэбкока. Своей бесшабашностью и склонностью к опасным страстям он крал сердца, словно вор в ночи, заставлял любого слепо следовать за собой, куда бы он ни направлялся, даже если ради этого приходилось отказываться от всего, что вам дорого».

Приятное, обволакивающее тепло разливалось в животе у Софи. Она знала это ощущение, когда-то жила ради него — оно было ее добровольным дурманом, наркотиком. Но теперь Софи расправила плечи и сделала глубокий вдох. Она приготовилась бороться.

— Он спрашивал о тебе, дорогая, — проворковала Уоллис. — Почти ни о чем другом и говорить не мог. Ну не прекрасно ли он выглядит?

— Да, безусловно, — согласилась Софи и снова глубоко вздохнула, собираясь с силами.

Она все еще не могла как следует его рассмотреть: сквозь обтекавшую ее мужа толпу ей видны были лишь его черные волосы. А вот Маффин она видела прекрасно: та стояла в стороне, возле кремового алебастрового камина, идеально собранная, и выглядела шикарно в своем облегающем черном платье.

Софи в отчаянии взглянула на пыльные щиколотки и незаметно потопала по ковру, отчего вокруг ее ног взметнулись маленькие пыльные облачка. Когда-нибудь и у нее будет такой вот совершенно необходимый черный ансамбль — элегантный костюм от Армани, или трикотажный — с золотыми эполетами на плечах и отделанными золотой канителью манжетами — от Сен-Джона. А также непоколебимая самоуверенность, чтобы носить его подобающим образом. Когда-нибудь. В один прекрасный день.

Между тем Маффин сочувственно кивнула ей — видимо, потому, что Софи оказалась пленницей Уоллис — и так же, кивком, указала на таинственную черную голову посреди восхищенной толпы, а потом трепетно приложила руку к груди, словно желая сказать: «Сердце, успокойся».

Софи улыбнулась. Маффин не только сама почувствовала приближение катастрофы, она дала понять, что это общая катастрофа. Они все попали в нее, они все жертвы проклятия Джея Бэбкока.

Софи почувствовала, что к ней возвращается уверенность. Никто пока не прикрыл рта ладонью, чтобы скрыть насмешку при виде ее всклокоченных волос и растерзанного костюма, значит, она выглядит не так уж дико. И Уоллис сказала, что Джей спрашивал о ней, почти ни о чем другом и говорить не мог.

«Неужели правда?» — подумала Софи.

— Пойдем со мной, — решительно сказала Уоллис, беря Софи за руку. — Я разгоню всех этих стервятников, чтобы вы с Джеем могли хотя бы поздороваться друг с другом.

— Ничего-ничего, — успокоила Софи пожилую даму. — Давайте не будем пока отнимать его у тех, кто хочет выразить ему добрые пожелания. Тем более что мне надо перевести дух.

— Ты уверена? — Уоллис испытующе всматривалась в лицо Софи, возможно, пытаясь разглядеть признаки грядущих неприятностей. Было совершенно очевидно, что ей хочется, чтобы все прошло хорошо. Хорошо для Джея.

Софи это не удивляло. Ни Уоллис, ни Ной никогда не скрывали, что отдают предпочтение младшему сыну, обладавшему более сильной харизмой. Ной считал его провидцем, после того как Джей посоветовал ему напрямую рекламировать перед потребителем средства, изготовленные по специальным бэбкокским рецептам. Мотивировка Джея состояла в том, что необходимо облегчить потребителю основанный на исчерпывающей информации самостоятельный выбор, когда речь идет о его здоровье, а не заставлять полагаться целиком на советы врачей. Это позволило значительно пополнить казну Бэбкоков, и Ной изо всех сил старался уговорить Джея занять высший пост в компании, но, в конце концов, он все же достался Колби.

Софи освободилась от объятий свекрови и, ободряюще улыбнувшись, сжала ее руку, которой та все еще крепко держала ее под локоть.

— Уоллис, вы умеете хранить секреты? У меня по дороге сломался джип, и пришлось оставшийся путь проделать пешком. Страшно пересохло в горле. Можно мне что-нибудь выпить? Что угодно...

— О, ну разумеется, дорогая. Я скажу Милдред, чтобы она принесла тебе шампанского. Пойдет?

— Может, лучше воды? — Организм Софи был слишком сильно обезвожен, чтобы пить шампанское, к тому же у нее и без того кружилась голова. Уоллис заторопилась дать распоряжение Милдред, которая служила у Бэбкоков с незапамятных времен и была столь же преданна, сколь и незаменима. Не успела Софи еще раз стряхнуть пыль с босоножек, как домоправительница появилась, неся бокал, до краев наполненный водой со льдом, на поверхности которой красовался ломтик лимона, вырезанный в виде бабочки.

Очень элегантно, подумала Софи, поблагодарив домоправительницу. Здесь все очень элегантно. Зал был в изобилии украшен свежесрезанными цветами и, залитый естественным светом, представлял собой идеальную галерею для семейной коллекции картин, большинство из которых было написано самой Уоллис — маслом и акварелью. Много лет она писала бесконечные портреты членов семьи и пейзажи родового поместья, но, к сожалению, оставила занятия живописью после того, как Ноя поразила болезнь Альцгеймера и она потеряла обоих сыновей. Потягивая воду с хрустящими чешуйками освежающего льда, Софи поискала более укромное местечко — хотелось получше рассмотреть Джея, прежде чем он увидит ее. Ей было необходимо это психологическое преимущество.

Позвонив утром, Уоллис снова обмолвилась насчет «испытаний», через которые пришлось пройти ее сыну, пообещав рассказать все подробнее, когда у них с Софи будет возможность поговорить наедине. Не в силах ждать, Софи позвонила Маффин и была потрясена, узнав, что Джей вовсе не исчезал в Гималаях, как сообщили семье, его взяли в плен на границе Непала с Китаем по сфабрикованному обвинению в торговле наркотиками и заключили в тюрьму.

Маффин «случайно подслушала» телефонный разговор между Уоллис и одним из осматривавших Джея психиатров, специализирующимся на лечении посттравматических расстройств. Он предупредил Уоллис, что Джею понадобится длительное лечение и, хотя выглядит он абсолютно нормальным, временами у него будут периоды отчуждения и замкнутости. Врач предположил, что, если период адаптации пройдет успешно, Джею придется заново восстанавливать всю свою жизнь — контакты с обществом, карьерные устремления, отношения с семьей и домом, особенно ему необходимы любовь и поддержка жены.

По словам Маффин, Уоллис заверила его, что на Софи можно полностью положиться и что она вернется в Большой дом, чтобы быть с Джеем. Софи и вообразить не могла такого поворота событий: в первую очередь это касалось не Джея, а ее независимости, за которую ей пришлось так упорно бороться.

Когда Джей пропал, семья уговаривала ее поселиться вместе с ними в родовом поместье, но Софи настояла, чтобы остаться на своем прежнем месте и при этом платить ренту, хотя крохотный, словно спичечный коробок, вагончик, в котором она жила, и находился на землях Бэбкоков. То была первая из многочисленных попыток сохранить себя как личность.

Стараясь избежать встречи с Маффин или с кем бы то ни было другим, кто мог бы заговорить с ней, Софи нашла тихое местечко подле великолепного черного «Стейнвея» — своего любимого экспоната в богатой коллекции бэбкокского антиквариата. Оказавшись точнехонько напротив Джея, она могла получше разглядеть его, хотя видела только профиль.

Джей разговаривал с троюродной кузиной по отцовской линии — пожилой дамой, заседавшей, как припомнила Софи, в правлении компании.

Уоллис не преувеличивала. «Великолепно выглядит» — это еще слабо сказано. Чтобы унять дрожь в руках, Софи покрепче обхватила бокал. Джей всегда обладал магнетизмом, привлекавшим к нему людей, словно свет мотыльков. В этом смысле ничего не изменилось. Его магнетизм она почувствовала и теперь, даже на расстоянии.

Уоллис также сказала, что он кажется абсолютно нормальным, и это тоже было правдой. Приобретенный драматический опыт, судя по всему, ни в коей мере не лишил его достоинства. Пожалуй, новым было то, что он показался Софи выше ростом и еще более мускулистым. Лицо было несколько изможденным, и в выражении его сквозила усталость, свидетельствовавшая о тяготах, выпавших, должно быть, на его долю. Никаких драматических перемен, подумала Софи. Но тут у нее перехватило дыхание.

Джей повернул голову в ее сторону, и она увидела повязку, прикрывавшую его глаз. Раньше она не заметила тесемок, терявшихся среди густых черных волос, но теперь черный треугольник так поразил ее, что сердце забилось неровно. Эта повязка придавала ему определенно зловещий вид.

Софи показалось, что он заметил ее — вероятно, так оно и было, потому что, хотя он и не смотрел в ее сторону, хотя снова был увлечен разговором с кем-то еще, он вдруг напрягся и приподнял голову, словно принюхиваясь к чему-то.

Софи запаниковала, как тогда, когда еще девчонкой убежала от него. Слава Богу, она успела поставить бокал на столик, потому что руки задрожали так, что она не могла даже сцепить их. Защитные укрепления, которые она возводила вокруг себя в течение нескольких лет лечения, рухнули, словно песчаный замок. Беспомощно глядя на Джея, Софи гадала, что это тикает у нее в ушах — простые часы или какой-то взрывной механизм с часовым устройством? А Джей продолжал медленно оборачиваться, пока не вперился взглядом прямо в нее.

Ее моментально пронзило ощущение узнавания, оно было почти осязаемым: будто она моргнула — и картина переменилась. Вероятно, Джей почувствовал то же самое. Он поднял руку, словно хотел призвать к тишине, и по одному выражению его лица собравшиеся, казалось, поняли, что, наконец, появилась она. Его жена.

Все расступились, и Софи, видя, как он идет к ней, едва удержалась, чтобы не втянуть голову в плечи. Она так мечтала о его возвращении, в мечтах все было реально и ясно, она просыпалась с его именем на устах. Но слезы радости начинали жечь лицо, когда рука нащупывала на кровати рядом лишь пустоту, они становились еще горше оттого, что мечты оказывались призрачными. Софи думала, что сходит с ума. Его образ преследовал ее даже наяву. Этот призрак не исчезал даже во время психотерапевтических сеансов у Клода, она не могла прогнать его от себя. И так было до тех пор, пока она не заставила себя поверить, что Джей мертв. Только тогда он отступил.

Ей и сейчас казалось, что она спит.

— Софи? — Легкая улыбка тронула его губы, та самая пижонская улыбка, как она ее называла. И только после этого Софи смогла вздохнуть нормально. Вероятно, все-таки это происходит наяву. И это действительно он.

Ей было трудно говорить или двигаться, она лишь жадно смотрела на него, пытаясь совладать с переполнявшими ее чувствами. Отдавая себе отчет в том, что все наблюдают за ней, Софи все же провела беглую «инвентаризацию» примет своего Джея: небольшой шрам, рассекающий бровь, — след неудачного падения со знаменитого «харлея». Возле уголка рта темная веснушка или родинка — она так и не решила, что это, — которую он шутливо называл печатью красоты. Каждая мелочь, сколь бы она ни была незначительна, представляла для Софи вешку на горизонте, делающую пейзаж родным. Она словно осматривала место, которое когда-то знала и любила. Дом. И ее домом был — он.

— Вы только посмотрите, — прошептал кто-то.

— Как трогательно, — тут же подхватил кто-то другой.

Вокруг них поднялся приглушенный гул голосов, сливавшийся со звоном хрусталя и шуршанием шелков. Хлопнула пробка от шампанского. Софи слышала все это, но ей казалось, что звуки постепенно замирают вдали.

Оставалось только тиканье в ушах. Оно становилось все громче и настойчивее, словно какой-то гигантский метроном продолжал отсчитывать ритм, в такт которому двигалось все вокруг, в том числе и она сама. Но этот ритм уносил ее куда-то, где она никогда не была.

Софи чувствовала невольное сопротивление. Ладони у нее взмокли, но то был незнакомый испуг, всегда ассоциировавшийся у нее с Джеем. Под его острым, как бритва, взглядом она почувствовала, что теряет ориентацию. На короткий миг ей показалось, что она вовсе не знает этого человека. Знает только, что это не Джей Бэбкок. Озарение поразило ее, словно удар молнии, но исчезло прежде, чем она успела его осмыслить.

Софи даже не осознала, что они двигаются, хотя рассеянно отметила про себя, что он взял ее за руку и повел к противоположному концу рояля. Там было спокойнее, от окна исходило солнечное тепло.

— Ты изменилась, — сказал Джей, вглядываясь в ее лицо при ярком дневном свете.

Фраза прозвучала так многозначительно, что она с трудом нашлась что ответить.

— Изменилась? Как же именно?

— Во-первых, ты стала совсем взрослой, Софи Уэстон, девочка с виноватой улыбкой, превратилась в самостоятельную личность. Она существует отдельно от всех. Даже в этой комнате, стоя у этого «Стейнвея». — Джей запнулся, потом, улыбнувшись, добавил: — Да, Софи, так оно и есть.

Слава Богу, он не заметил ее смятения, но у Софи в горле сладко запершило — точно так же, как тогда, когда она утешала малыша Олберта. Несколькими словами Джей точно определил все, за что она так упорно боролась: ты существуешь отдельно.

— Спасибо, — сказала она, чувствуя себя дурой из-за того, что так разволновалась.

— У тебя все в порядке? — поинтересовался он.

— Да... А что?

— Готов поклясться, что ты находишься в состоянии боевой готовности. Шаг в твоем направлении — и я натолкнусь на преграду.

Софи неожиданно рассмеялась, поняв, насколько глубоко всего за несколько минут он проник в суть происходящего. Джей всегда обладал сверхъестественной способностью настраиваться на нужную волну. Это было похоже на телепатию, правда, ему не хватало терпения и сосредоточенности. Какая-нибудь сирена вечно что-то напевала ему в ухо. Сейчас Джей был и терпелив, и сосредоточен, и Софи чувствовала, что он собирается использовать оба эти качества в полной мере. Вероятно, женская интуиция подсказала ей, что его заинтриговал тот барьер, который она воздвигла вокруг себя, и он считает себя именно тем мужчиной, которому суждено преодолеть его. Это читалось в напряжении мышц его лица и в горящем огнем мужского любопытства взгляде. Он во что бы то ни стало желал узнать все ее сокровенные мысли. Желал проникнуть во все самые заветные тайны, даже в те которые она прятала от себя самой.

— Разумеется, у меня все в порядке, — подтвердила она. — Гораздо важнее — как ты? Я думала, ты будешь выглядеть как военнопленный — изможденный, с потухшим взором, — а ты силен и бодр.

— Курс реабилитации просто чудеса творит. Первое, что они сделали после того, как организовали побег, — отправили меня на воды в Швейцарские Альпы и там собрали по кусочку.

— Они? А кто тебя нашел?

— Сам точно не знаю. Может быть, Интерпол или ЦРУ. — Джей загадочно улыбнулся. — Кто там еще вызволяет лопухов с Запада из чужих тюрем? Они не представились, просто перебросили меня в американское посольство.

Софи стояла, сцепив руки и безостановочно поглаживая большим пальцем внутреннюю сторону запястья, однако не замечала этого, пока не увидела, что он наблюдает за ней. Любопытство в его взгляде было чисто мужским. Внезапно Софи поняла, что не может пошевелить пальцами — они одеревенели.

— Я рада, что ты вернулся, — тихо произнесла она. Такое приветствие прозвучало довольно смешно, но он, похоже, все понял. Улыбка его была странной — ласково-печальной.

— С чего мы будем начинать, Софи? И будем ли вообще?

Джей снова застал ее врасплох, она не знала, что ответить. Он настойчиво-испытующе смотрел на нее, словно желал начать — что бы оно там ни было — немедленно, не ожидая ни минуты. Ей тоже не терпелось.

— Завтра? — спросил он.

Назавтра была суббота, ее первый выходной после возвращения Джея. Софи дала себе обещание, что хотя бы часть дня проведет с Клодом. Она понимала, что тому, быть может, тоже нужна некая дистанция, чтобы определиться в своих чувствах, но была уверена, что сумеет убедить его поговорить с ней. Им еще так много нужно сказать друг другу.

— Может быть, лучше в воскресенье? — предложила она.

— В какое время? — тут же подхватил он, но не дал ей даже ответить, и его нетерпение взволновало ее. — На рассвете?

— Так рано?

— Я ждал пять лет. Ты ведь не захочешь и дальше заставлять меня ждать?

У Софи снова перехватило дыхание. Этот человек был смертельно опасен, даже более опасен, чем тот, прежний Джей. Он почти физически воздействовал на нее своим темным беспокойным взглядом, который проникал в самую душу.

— Нет, — с трудом произнесла Софи. — Я не заставлю тебя ждать. — Она не боялась проспать, поскольку, похоже, теперь ей не заснуть до самой их встречи. Было такое ощущение, что они снова стали детьми, планирующими первое свидание, и сердце Софи готово было разорваться от волнения. — Да, постой! А куда мы пойдем?

Он предостерегающе покачал головой:

— Это секрет.

Да, как будто назначает первое свидание, точь-в-точь.

Глава 3

Бог знает сколько лет Уоллис Бэбкок не притрагивалась к шампанскому, но сегодня за один только последний час выпила два полных бокала восхитительного сухого «Шрамеберга», и теперь у нее кружилась голова.

Ей хотелось совершить нечто экстравагантное, например, подирижировать оркестром, воззвать ко всеобщему вниманию и произнести тост. Вот только в зале не было никакого оркестра, а ее тост мог бы помешать Софи и Джею, которые были полностью поглощены друг другом, — похоже, отношения между ними благополучно восстанавливались.

Судьба, подумала Уоллис. Есть вещи, которым суждено случиться. Воссоединение Софи и Джея — одна из них, даже если Софи пока этого не осознала. Оно предрешено на небесах, а она, Уоллис, — тот человек, который призван помочь ему осуществиться. Или одна из таких людей. Радостный смех сотряс ее хрупкую фигурку, но Уоллис постаралась, чтобы никто этого не заметил. С двумя бокалами шампанского она, вероятно, погорячилась, и вскоре все наблюдали уже не за сыном, а за матерью, а это никуда не годилось.

Осторожно, чтобы не расплескать то, что еще оставалось в бокале, Уоллис перебирала брелоки прелестного браслета, словно золотое кружево свисавшего с запястья. Каждый брелок имел символический смысл, и, хотя ее ученый муж называл это суеверием, Уоллис всегда знала, что эти фигурки каким-то необъяснимым образом связывают ее с тем, что они символизируют.

Один из брелоков, который она как раз сейчас зажала в пальцах, представлял собой круг со стрелой, направленной вовне, и символизировал Марс, планету, в сферу которой входит знак Скорпиона. Это был талисман Джея. Уоллис купила эту подвеску в год его рождения. Сейчас, коснувшись заветной фигурки, она ощутила исходящее от нее тепло.

Уоллис знала, что Маффин тоже насмехалась над ней. Ее старшая невестка считала астрологию и тому подобные вещи утешением для слабых духом. Но никакие насмешки не могли обескуражить Уоллис — в этот вечер она испытывала невероятный подъем. Она была довольна, более чем довольна — она ликовала, предвидя-то, что предсказывали звезды и их посланцы. Джей вернулся, и теперь, когда на сцене появился еще один Бэбкок, все будет совсем по-другому. Семья вновь обретет подобающее ей положение в компании, и все станет на свои места. Колесо фортуны, в конце концов, повернулось так, как мечтала Уоллис.

Она опустила бокал на поднос, где уже стояло много других осушенных бокалов в ожидании, когда Милдред незаметно уберет их. В иной ситуации Уоллис выразила бы недовольство по поводу того, что на столе скопилось столько грязной посуды, но сегодня она не замечала ничего, кроме ослепительной красоты своего дома.

Освещенный мягким розовым светом, лившимся через высокие окна в классическом стиле, украшенный гигантскими букетами живых цветов, зал приемов выглядел великолепно. И гости сегодня нравились ей все без исключения, даже те, кого она втайне ненавидела. «Особенно эти, — с иронией подумала Уоллис, — учитывая повод, по которому они здесь собрались».

Надежда — вот чувство, которое определяло в этот день ее эмоциональное состояние. Будущее представлялось восхитительным, каким уже не казалось никогда с тех самых пор, как у мужа Уоллис обнаружили болезнь Альцгеймера и Колби поместил его в частную клинику. Тогда-то, насколько она помнила, и начались трагедии, хотя и не могла восстановить точную последовательность событий. От потрясения и горя, а равно и от лекарств, которые прописывал ей Клод Лоран, Уоллис жила словно в тумане. Но даже самые сильные препараты не могли подавить ужас, вызванный тем, что вся ее семья оказалась выкошенной. За несколько лет все мужчины рода Бэбкоков один за другим уходили из ее жизни, пока она не осталась совсем одна.

Сложив пальцы щепотью, Уоллис поднесла их к губам, а потом импульсивно поцеловала брелок-талисман. Теперь все позади, напомнила она себе, время ужаса миновало.

Ну, может быть, еще не совсем, одернула она себя в следующий миг, заметив одного из нежеланных гостей. Тучный и лысеющий сорокадвухлетний исполнительный директор компании Бэбкоков держал в одной руке огромный кусок белого хлеба, а другой — накладывал на тарелку гигантское количество горячего карри с крабами.

Уоллис подошла к нему поближе, так, чтобы он мог услышать ее, но при этом не желая привлекать внимания других гостей.

— Джерри, — окликнула она его, надеясь, что никто не заметил, каким поистине демоническим огнем сверкнули ее глаза. — Шампанского? — с нарочитым участием предложила она. — Выпьем за Джея. Я собираюсь произнести тост.

Поскольку рот у Джерри Уайта был набит крабами в остром соусе, он не сумел ответить — лишь покачал головой. Не слишком вежливо, отметила про себя Уоллис, но, перехватив взгляд Милдред, сделала ей знак все же наполнить его бокал. Пусть помучается догадками, решила она, стараясь не проявлять своего удовольствия. В сущности, ничто не могло доставить ей такой радости, как возможность заставить своего недруга потерять самообладание и публично выставить себя ослом.

Джерри был старшим партнером в фирме «Уайт, Векслер и Дрейфус» и одним из двух адвокатов, осуществлявших опеку над компанией Бэбкоков. Вместе со своим компаньоном Филом Векслером он в настоящее время по доверенности руководил компанией. Назначенные советом директоров возглавлять дело Бэбкоков, пока не разрешится спор относительно акций Колби и Ноя, они заняли жесткую позицию против вступления Уоллис в права наследия, ссылаясь на ее наркотическую зависимость и эмоциональную неустойчивость.

«Филистеры», — интонация, с которой произносила это Уоллис, была пропитана ядом.

Однажды она неожиданно появилась на заседании совета директоров, чтобы оспорить их главный план, предусматривавший практическое сведение на нет расходов на бэбкокские научные исследования, и с тех пор они постоянно поносили ее, Уоллис даже пришла к выводу, что Уайт страдает навязчивой идеей и, вероятно, даже эдиповым комплексом.

— Уоллис?

Ее имя было произнесено очень тихо, и она не сразу сообразила, что кто-то подошел сзади, а, обернувшись, увидела протянутый к ней бокал шампанского.

— Эл... — Ей стоило усилий не выдать своего волнения. Эллис Мартин улыбался с искренней теплотой. Эл председательствовал где-то на научной конференции, и Уоллис боялась, что он не успеет на торжество. Но верила: он сделает все возможное.

Эллис прекрасно понимал, как важно для нее его присутствие, а равно отдавал себе отчет в том, что играет решающую роль в нынешней ситуации. Доктор Эллис Мартин был выдающимся ученым, лауреатом Нобелевской премии в области нейробиологии, руководил знаменитыми научными проектами фирмы Бэбкок, именно ему принадлежала заслуга создания ординаби и клормакса — прославленных антиастматических и, противовоспалительных препаратов. Но что важнее всего — он активно поддерживал претензии Джея на руководство фирмой.

— Я не могу, Эл, — сказала Уоллис, отклоняя предложенный ей бокал. — Я уже и так почти пьяна.

— В этом твоя беда, радость моя. Никогда не останавливайся на полпути.

Он настойчиво протягивал ей бокал, пока она, рассмеявшись, не взяла его и отважно, глядя прямо в глаза Элу, не поднесла к губам. Шампанское вспенилось и перелилось через край, а подвески на браслете вздрогнули, звякнув о хрусталь, весело и беспокойно, как сердце самой Уоллис. Это доставило ей огромное удовольствие и в то же время напомнило о чувстве вины, которое она испытывала из-за того, что в последние два года они с Элом так тесно сблизились. Но если честно признаться, она не представляла, что бы делала без него.

Он был единственным утешением и поддержкой в ее утратах и страданиях. Их дружба длилась так давно, что она уже потеряла счет годам. Они познакомились еще в колледже — она, Ной, Эл и Дотти. Двумя парами ходили на свидания, стали неразлучны и непременно сыграли бы двойную свадьбу, если бы высокомерные Бэбкоки не возмутились тем, что они собираются «устроить цирк».

Теперь их осталось только двое — она и Эл. Ной жил в клинике, а когда два года назад умерла от рака Дотти, Эл стал для Уоллис опорой. Иногда Уоллис с теплотой вспоминала, как весело они все жили, но чаще ей казалось, что так, как сейчас, было всегда: она и Эл.

— Напоминает встречу влюбленных, — сказал он, поднимая бокал и так же неотрывно глядя на нее.

Уоллис зарделась, как девочка, и с ужасом подумала, что кто-нибудь может обратить на них внимание. В последнее время Эл настойчиво повторял, что их отношения напоминают любовную связь.

— Когда-нибудь я затащу тебя в постель, распутница, — сказал он ей как-то вечером, когда они ужинали на террасе. — Можешь не обманываться на этот счет.

Уоллис была не единственной, кого обескуражила его дерзость. Милдред, нечаянно услышавшая тогда их разговор, уронила чайник. Слава Богу, что больше никого дома не было.

«Неугомонный человек», — подумала Уоллис, внимая его словам.

— Не здесь, Эл. Кто-нибудь услышит.

— Не будь такой самонадеянной, — поддразнил он. — Я имел в виду Джея и Софи. — Он указал на молодых людей, казавшихся теперь еще более поглощенными друг другом, чем в первые минуты встречи.

— Ах ты, негодник, — воскликнула Уоллис, — я еще подумаю, стоит ли извинять тебя — и то только при условии, что ты произнесешь тост в честь возвращения Джея.

Выкручивать руки не пришлось. Пребывая в игривом настроении, Эл чувствовал себя бонвиваном и хозяином среди всех присутствующих мужчин. Когда он прошел в центр зала и поднял бокал, Уоллис невольно залюбовалась им.

Он был так не похож на ее скованного, официального Ноя, и она часто задавалась вопросом: что, кроме очевидного интереса к фармакологии, могло так быстро сдружить двух столь разных людей? Эл был высок и поджар, его торс представлял собой идеальный манекен для портного, в то время как на коренастом, тучном Ное любая одежда выглядела мятой и сморщенной. Эл был красив. И, как оказалось, романтичен. Но Ной всегда действовал более агрессивно, добивался того, чего хотел, в том числе и ее, с неистовым упорством, и ничто не могло его остановить. Ной был строителем империи, гигантом на фоне остальных мужчин.

И все же был. Был. Теперь она думала о Ное в прошедшем времени. Ах, если бы она могла похоронить прошлое, весь тот кошмар, который случился пять лет назад, похоронить так глубоко, чтобы этот ужас никогда больше не всплывал в памяти.

— Дорогие друзья, — громко произнес Эл, — прошу минуту внимания. Среди нас находится человек, который заслуживает того, чтобы мы приветствовали его с распростертыми объятиями.

Пока Милдред поспешно обходила гостей, наполняя их бокалы, Эл говорил о «Бэбкок фармацевтике» как лидере и новаторе в области научных изысканий и о Джее как идеальном продолжателе славной традиции. Распираемая гордостью,

Уоллис не смогла удержаться и бросила быстрый взгляд на Джерри Уайта. Адвокат, похоже, потерял аппетит. «Ну, наконец-то ему все-таки налили полный бокал шампанского», — подумала Уоллис.

Она ни на минуту не испытывала угрызений совести оттого, что собирается отобрать компанию у Джерри. Он не сделал ничего, чтобы заслужить чести ее возглавить, она досталась ему как подарок в результате безвременной кончины Колби. В силу особенностей своего характера ее старший сын считал себя неуязвимым, вот почему, когда он внезапно умер, оказалось, что завещание не было оформлено должным образом. Никто не оспаривал прав Маффин на ее часть денег и собственности, включавшей внушительный пакет привилегированных акций, который контролировал Колби и вокруг которого все теперь кружили, словно стервятники. Кроме своих собственных акций, Колби распоряжался акциями Ноя и был доверенным лицом отца, представлявшим его интересы в полном объеме.

Все это теперь контролировали Уайт и Векслер и делали все возможное, чтобы вытеснить клан Бэбкоков из дела, а если бы им это не удалось, они, скорее всего, поддержали бы Маффин, чей коммерческий подход к перспективам компании больше отвечал их собственным меркантильным интересам.

Но Уоллис оказалась той, «кто смеется последним», в буквальном смысле. Теперь, после возвращения Джея, все аргументы адвокатов становились спорными. Разумеется, они потребуют доказательств, вероятно, даже доказательств того, что он действительно Джей Бэбкок, что он умственно полноценен и эмоционально уравновешен, но Уоллис не предвидела здесь никаких сложностей.

В настоящее время в «Бэбкок фармацевтикс» проходил стадию клинических испытаний препарат, который обещал стать действенным средством от посттравматических расстройств. Джей настоял, чтобы препарат испытали и на нем, и таким образом намеревался доказать свою веру в компанию и рассеять все сомнения по поводу своего здоровья — умственного и физического. А поскольку за ходом лечения Джея наблюдал лично Эл, Уоллис до некоторой степени была уверена в благополучном исходе.

— За Джея! За Джея! — хором подхватили гости, когда Эл закончил свой тост, и, подняв бокалы, окружили Джея, выражая ему добрые пожелания. Зазвучали новые тосты, а Эл незаметно возвратился к Уоллис.

— Ты уверена? — шепотом спросил он, когда Джей, оказавшись в кругу гостей, начал произносить свой собственный тост. — Ты уверена насчет всего этого? Насчет Джея?

— О да! — кивнула Уоллис, не задумываясь ни на миг. — Абсолютно уверена.

Все произошло на редкость своевременно для всех, в том числе и для Софи. Она убереглась от ужасного замужества, вновь обрела настоящего мужа, а Уоллис — сына, о возвращении которого не переставала мечтать. Если Уоллис о чем-то и сожалела в тот момент, так только о своей рабской приверженности правилам приличий. Будь она немного более похожа на Маффин, обожавшую находиться в центре событий, устроила бы пресс-конференцию и объявила на весь мир: Джей Бэбкок вернулся! Мой сын вернулся! А вместе с ним и я сама.

Маффин же в этот момент как раз была вполне довольна тем, что не находится в центре событий. У наблюдателя есть преимущество перед участником, а у нее на глазах сейчас разыгрывалась небольшая драма. Маффин желала наблюдать за ней из первого ряда на тот случай, если кто-нибудь решится бросить вызов столь долго отсутствовавшему Джею Бэбкоку и его притязаниям на королевство.

Удивительно, что никто этого не сделал. Пока.

Удивительно также, что каких-нибудь пять минут назад Софи, любящая жена, глазела на него так, словно видела впервые в жизни, и напоминала испуганное животное, на которое вот-вот накинут сеть. «Да и кто бы не испугался на ее месте, черт возьми, — честно призналась себе Маффин, — высокий, черный, наводящий ужас и самодовольный, а эта повязка на глазу вообще кого хочешь до обморока доведет». У нее у самой все внутри перевернулось, когда она его увидела, хотя и стояла в другом конце комнаты.

Когда он направился к Софи, Маффин, как и все присутствовавшие, застыла в благоговейном ужасе. Их взгляды излучали энергию, которой было бы достаточно, чтобы вывести на орбиту космический корабль. Она волнами исходила от них, особенно от него. И при этом Софи все же действительно напоминала маленькую, беспомощную зверюшку, загипнотизированную большим злым волком, и Маффин ожидала, что она вот-вот сорвется и убежит, стоит ему раскрыть пасть.

Но это было бы опасной ошибкой, решила Маффин, потому что Джей — или кто там он был, — похоже, воспринял бы это как личное оскорбление. Да уж, он бы бросился за ней и преследовал ее, пока она не упадет.

Маффин не могла отвести от них взгляда, как ни старалась, хотя ей было при этом очень не по себе. Она бы предпочла оказаться в спальне и снимать их медовый месяц на видео, чем наблюдать за этой сценой. По крайней мере, можно было бы отвлечься на созерцание обнаженных частей тела.

Ее плечи покрылись гусиной кожей, и стало трудно дышать. Она даже почувствовала слабость в ногах, что уж совсем было на нее не похоже: Маффин Бэбкок — женщина не робкого десятка.

Маффин напомнила себе: она здесь вовсе не для того, чтобы приветствовать возвращение наследника. Она хотела выяснить, что за противник ей предстоит и является ли он угрозой для ее планов на будущее. А еще ее интересовала реакция Софи на воскресшего мужа. В первый момент Софи показалась ошеломленной, как если бы он оказался для нее совершенно незнакомым человеком. А уж если Софи Бэбкок не узнала собственного мужа... Что ж, это может быть очень интересным,

Маффин привычным жестом поднесла запястье внутренней стороной к носу и вдохнула терпкий аромат духов. «Танжерская ветреница» — один из ароматов, входивших в коллекцию духов, изготовленных на основе натуральных растительных масел, которую разрабатывала сейчас ее новая партнерша, Делайла, владелица косметического салона, обслуживавшего многих звезд — она была известна всем просто под именем, без фамилии, — смешала апельсиновое масло с вытяжкой экзотических трав, аромат которых подавляет аппетит, и Маффин решила испытать сегодня эти духи, чтобы убедиться, что экстравагантный продукт Делайлы действует именно так, как об этом вещает реклама.

К тому же, прикрывшись рукой, Маффин могла незаметно понаблюдать за свекровью, выглядевшей весьма оживленно, и попытаться понять, не употребляет ли она снова наркотики. «Жаль, что не это оказалось причиной веселого хихиканья старой пьянчужки», — злобно подумала Маффин. При виде душещипательной сцены воссоединения матери с сыном ей захотелось сжевать все цветы.

От расстройства Маффин почувствовала голод, а ведь предполагалось, что он ей не грозит, для того она и надушилась этими духами. Аромат был довольно сильным, но считалось, что именно благодаря своей насыщенности он притупляет чувствительность органов обоняния и «отбивает» аппетит. Маффин так надеялась, что он убережет ее от соблазна приблизиться к блюду лиможского фарфора и набить желудок разложенными на нем креветками.

Что ж, придется огорчить Делайлу.

Уоллис взглянула в ту сторону, где стояла Маффин, и улыбнулась, явно довольная тем, что заметила, как та исподтишка за ней наблюдает. Маффин не улыбнулась ей в ответ. «Эгоистичная старая склочница достаточно богата, чтобы удалиться навсегда куда-нибудь в Палм-Бич со всеми своими погаными наследниками. Она вообще могла бы жить припеваючи где только пожелает. Так нет же! Покой не для этой неугомонной матриархини рода Бэбкоков из Ньюпорт-Бич. Теперь она, совершенно очевидно, попытается вернуть контроль над компанией, воспользовавшись возвращением младшего сына».

— Шампанского? — Милдред снова обходила гостей с подносом.

«У меня прямо метаболизм начинается, как у лабораторной крысы, от зависти к ее худобе, — подумала Маффин, — даже при том, что худоба эта не так уж и эстетична». Эстетика мало тревожила Маффин после той отчаянной борьбы, которую пришлось вести с самой собой, чтобы в соответствии с модой сильно похудеть. Приходилось следить за каждой калорией, каждым граммом жира, в то время как нервозная маленькая Милли оставалась тощей, как зубочистка, без всяких усилий и вечно носилась как угорелая.

— Нет, спасибо, Милдред, — подчеркнуто отказалась было она, но тут же передумала и схватила бокал с подноса, когда домоправительница уже отвернулась, извинившись. У Маффин не было повода что-либо праздновать, и калории ей были ни к чему, но лучше уж бокал шампанского, чем полное блюдо креветок.

Шампанское было сухим, почти острым на вкус. Маффин предпочитала более сладкие дешевые сорта, хотя не призналась бы в этом ни одной живой душе, тем более никому из близкого круга своих респектабельных друзей. Никто, кроме Бэбкоков, не знал, что происхождение Маффин отнюдь не столь высоко, как она это представляла, но они никогда не выдадут ее тайны. Уоллис скорее спрыгнула бы с моста в реку, чем позволила, чтобы кто-то узнал, что Колби встретил свою теперь уже вдову в пресловутой задней комнате массажного кабинета. Быть может, именно поэтому Маффин относилась с некоторой подозрительностью к высокородным гостям, присутствовавшим на вечеринке. Только самозванец может распознать самозванца. А Маффин была среди них асом.

Кое-что, впрочем, она не скрывала главным образом ради того, чтобы доставить удовольствие тем самым высокородным друзьям. Никто совершенно вас не осуждает, когда вы делитесь секретами, касающимися своего психического состояния. В определенных кругах отнюдь не считается дурным тоном слыть неврастеничкой, а Маффин была страшной неврастеничкой. Она страдала фобиями, булимией, но была, а это перевешивает все остальное, членом «Менса-клуба» — сообщества людей, обладающих высочайшим показателем интеллекта. Она оставила десятки тысяч долларов в специальной стоматологической клинике Ньюпорт-Бей, пытаясь избавиться от дефекта челюсти, но проклятый сустав по-прежнему клацал, когда она чистила зубы ниточкой.

Разве что ради смеха Маффин поискала глазами какого-нибудь безумного беднягу, рядом с которым она казалась бы совершенно здоровой. Но взгляд ее невольно возвращался к нежным голубкам — супругам Бэбкокам, они, словно черная дыра, засасывали всю энергию, витавшую в зале.

Ее сердце болезненно сжалось при воспоминании о том, как они любили друг друга тогда, давно. Возможно, ей следовало радоваться тому, что им выпал еще один шанс, но она не радовалась. Она была несчастной, завистливой и — да-да! — мстительной. Пустота у нее в груди казалась такой безысходной что ей трудно было глотать. Она не сможет даже сочинить по этому поводу для подруг забавную историю с язвительным поворотом сюжета в конце, потому что происходящее слишком больно ранило ее.

Маффин отхлебнула глоток шампанского, несмотря на то, что вкус его показался ей вкусом обезьяньей мочи, и к тому моменту, когда она осушила бокал и со стуком поставила его на алебастровую каминную доску, боль немного притупилась. Браслет, свободно свисавший с запястья, повернулся бриллиантами кверху, и вид драгоценных камней значительно улучшил ей настроение,

Она мрачно улыбнулась собственным мыслям. Что ж, на каждую собственную неприятность найдется чужая, не так ли? Не встретиться ли ей с женихом Софи, Клодом? Ведь он теперь свободный человек.

Софи смутно различила его — он направлялся к оконечности мола длиной в полмили, она разглядела высокую сутулую фигуру, несмотря на окутывавший все вокруг густой утренний туман. Мифический великан, выступающий из клубов тумана, он казался самым одиноким существом, какое ей доводилось видеть.

Зыбкие, аспидно-серые волны, обрамленные бело-голубой пеной, окружали его. «Словно море печали, — подумала она. — Вот как следовало бы называть это место, а не Ньюпорт-Бей». Морские чайки сидели на скалах, ожидая, когда солнце взойдет над горизонтом и высушит их промокшие холодные перья.

Через равные промежутки времени раздавался звук туманной сирены.

Клод. Милый Клод. Что ей делать? Как сказать ему? Разумеется, он уже знает, но сказать все равно придется. Спотыкаясь и обдирая щиколотки, она заспешила к нему по голым камням. Казалось, он вот-вот навсегда исчезнет в тумане, хотя она знала, что мол скоро кончится.

Сначала она пошла к его дому — к прелестному старому деревянному коттеджу с пристройками, протянувшимися вдоль пляжа. Это место всегда напоминало ей его самого — длинного и нескладного, поражающего неожиданными сокровищами души. В одной из пристроек находился кабинет, где он принимал пациентов, — маленький, очаровательный кабинет с приемной и отдельным входом.

Софи постучала и, не дождавшись ответа, заглянула внутрь через стеклянное окошко в двери. Чувство печали охватило ее при виде благородного беспорядка, несущего печать его присутствия. Книжные полки и ящики стола были забиты и заставлены любимыми вещами Клода — старинным стеклом, морскими диковинами... и ее фотографиями в рамках. Он не убрал их, отметила она, прижавшись лбом к стеклу.

Софи закрыла глаза и вздохнула. Почему он этого не сделал?

Догадаться было нетрудно. Клод очень походил на нее. Он тоже копил счастье. В первый же раз, увидев его кабинет, она почувствовала родственную душу. Софи начала копить памятные вещички еще в детстве, потому что это было единственным, что придавало ей ощущение хоть какой-то устойчивости в жизни. Тетка прилагала гораздо больше усилий к тому, чтобы сбыть Софи с рук, чем к тому, чтобы позаботиться о ней как о своей племяннице. От эмоционального удушья Софи спасало лишь то, что она умела лелеять каждый редкий миг радости. Она прятала от всех свою «коллекцию хлама», как называла это тетка, и доставала ее, лишь, когда наступали сумерки, и дом затихал. Тогда, закрывшись в чулане, она вынимала то, что прятала в коробке из-под обуви — полоску бумаги, хранящую след руки ее одноклассника, к которому она испытывала особую симпатию, похвальное замечание учительницы, — и заново переживала связанные с этими вещичками приятные воспоминания, пока не сваливалась, обессиленная, сморенная сном. Эти безделушки были ее талисманами.

Клод стал тем, кто снова научил ее верить всем сердцем, причем не только тому, как верить, но и — кому. Джей был слишком неугомонен, Уоллис слишком непоколебима, Маффин можно было верить только до тех пор, пока речь не заходила о ее собственных интересах. Клоду она доверяла безоговорочно, по решающий шаг в становлении собственной личности сделала тогда, когда научилась верить и доверять себе самой.

— Клод, подожди!

Когда Софи подбежала достаточно близко, он услышал и обернулся. Она увидела его печально поникшую голову и какую-то побитую улыбку. Он ничего не скрывал. И впервые Софи дрогнула. Он старался превозмочь случившееся по-своему, и, вероятно, ей следовало бы оставить его наедине с самим собой.

— Клод... Я надеялась, что мы сможем...

— Поговорить? — Он было выпрямился, но тут же поник снова. — Я бы предпочел не разговаривать, Софи. Что мы можем сказать друг другу? Ты возвращаешься к Джею. Мы оба это знаем.

Она колебалась, не чувствуя уверенности в том, что приняла окончательное решение:

— Я не знаю...

С печальной нежностью он прикоснулся к лямке ее рабочего комбинезона, той самой лямке, за которую, бывало, тянул, чтобы привлечь ее внимание.

— Независимо ни от чего, — мягко сказал он, — мы оба знаем, что ко мне ты не вернешься.

По тому, как гримаса боли исказила ее лицо, он понял, что прав, и глаза его потухли.

«О, Клод, прошу тебя... прошу тебя, не рви себе сердце, — мысленно продолжила она. — Невыносимо видеть, как ты страдаешь». Сердце ее переполнилось горем, и желание сказать все, что она должна была сказать ему, стало нестерпимым, Софи заставила себя признать его правоту. Она к нему не вернется. Он уже смирился с тем, что между ними все кончено, но, естественно, он позволит ей сказать, что для нее значит. Он вернул ей жизнь и надежду. Это теперь останется с ней, он всегда будет жить в ее душе.

Стая чаек взмыла в небо, неистово рассекая крыльями студеный утренний воздух. Софи закуталась в плащ и постаралась перекричать поднятый ими шум, но не смогла и, наконец, сдалась. «В любом случае я делаю это не для него, а для себя, поняла она вдруг». Все эти разговоры о благодарности — вовсе не то, что он хотел бы услышать, они — то, что ей необходимо излить.

Когда птичий гомон стих вдали, Софи заговорила.

— Человек становится взрослым, — начала она. — Иногда это случается лишь тогда, когда он достигает зрелого возраста. Но когда это все же случается, порой приходится прощаться со многим ради того, чтобы понять, кто же мы есть на самом деле. Человеку приходится открывать свой путь. Свой собственный путь. — Его улыбка стала более спокойной, так он давал ей понять, что отпускает ее.

«За это мне тоже следует быть ему благодарной, — подумала Софи, — он понял».

— Полагаю, теперь ты приостановишь процесс, — сказал он, когда они шли обратно к пляжу.

— Наверное.

Сначала Клод советовал ей повременить с подачей документов, пока вопрос с наследством Джея не будет урегулирован, но недавно порекомендовал все же начать процесс. Это была его идея устроить вечеринку и объявить об их помолвке, и, разумеется, он хотел, чтобы это было сделано официально. Софи не понимала, к чему такая спешка, но видела, что для него это важно, и согласилась. Теперь было разумно приостановить процесс или, по крайней мере, отложить его, если возможно.

— Не забывай щипать себя, — нежно сказал Клод. — Не забывай об этом, Софи.

Софи подняла голову и увидела, что глаза его блестят — похоже, от слез. У нее невыносимо сжалось сердце. Во время первого лечебного сеанса она рассказывала ему о своих снах, в которых видела Джея, и он дал ей тогда благоразумный совет: «Если вы не знаете, сон это или явь, ущипните себя. Боль реальна. Это вернет вас к действительности».

К следующему сеансу вся рука у нее была в синяках, но сны начали отступать. Любой ребенок знает это, но Софи никогда об этом не думала.

— Не забуду, — ответила она. — Обещаю.

Она в последний раз взяла его за руку, но не ощутила силы в его пожатии, и это стало последней каплей. Софи невольно бросилась к нему и обняла.

— Мне так жаль, — прошептала она, — ты последний, кому я хотела бы причинить боль на этом свете.

Он вдруг сильно стиснул ее в ответ и сказал:

— Я хочу только, чтобы у тебя все было хорошо.

— Так и будет, — ответила Софи. «И по-другому быть не может», — добавила она про себя. У нее ведь теперь есть все, что он ей дал. Но сквозь трубные звуки туманной сирены и грохот бурунов она различала тайный страх в его голосе:

— Надеюсь, Софи. Господи, я так на это надеюсь!

Глава 4

Софи с трудом сдержала крик, когда «харлей» резко накренился на повороте и они выехали на боковое шоссе. Она крепко прижалась к Джею и подавила в себе желание вскрикнуть, зная, что именно испуга он от нее всегда втайне ждал — сидела ли она позади него на мотоцикле или была с ним в постели, Джей Бэбкок обожал, когда она кричала.

От обжигающего ветра, дувшего в лицо, слезились глаза, все вокруг виделось как в тумане, и поэтому у нее было чувство, будто все это происходит не наяву. Она никак не могла поверить, что сидит за спиной ездока на мощном мотоцикле, несущемся по ведущему на юг шоссе № 405 со скоростью более девяноста миль в час, и прижимается к человеку, которого считала мертвым и ушедшим из ее жизни навсегда. Не прошло и двух недель со времени неудавшейся помолвки, когда она строила планы на будущее так, словно его больше не существовало, разве что в дальнем уголке памяти. И вот он здесь, везет ее на своем мотоцикле, том самом, на котором носился как черт еще подростком.

Воспоминания хлестали ее, как порывы ветра, и доводили до ужаса. Ее пугала скорость. Он мчался так быстро, что у нее с головы сорвало заколку и теперь золотистые локоны свободно развевались на ветру и хлестали по нежной раскрасневшейся коже.

Мотоцикл накренился так, что полотно дороги вздыбились, словно мототрек, и Софи снова едва сдержала крик, когда они ракетой влетели на улицу. Она никогда не любила таких залихватских гонок и теперь спрашивала себя, почему согласилась ехать с ним на мотоцикле.

Джей возник сегодня в аллее возле ее дома на ревущем звере, который теперь нес на спине их обоих. Они поедут на встречу со своим прошлым, сказал он ей. Это был сюрприз, и он желал обставить его должным образом, поэтому провел все утро, копаясь в мотоцикле, чтобы удостовериться, что тот еще может носиться, как прежде. Что ж, он несся. Это уж точно.

— Эй, там, сзади, все в порядке? — крикнул Джей, когда они выехали на перекресток.

— Да, прекрасно, — солгала она. «Ты ведь так и не дождался, чтобы я закричала, да?» — Сколько нам еще ехать?

Джей рассмеялся и прижал руку к ее ладони, вцепившейся в карман его хлопчатобумажной рубашки так, что карман едва не оторвался.

— У девочек, которые себя прекрасно чувствуют, не белеют костяшки пальцев, — деловито констатировал он. Поднеся побелевшие суставы к губам, он поцеловал их один за другим, затем позволил ее руке снова смертельной хваткой вцепиться в его одежду.

В желудке у Софи что-то поднялось и тут же стремительно опустилось, словно при очередном крутом вираже.

— Уже недалеко, — заверил он. — Осталось проехать пару миль. — Он оглянулся и одарил ее той самой знакомой возбуждающей улыбкой. — Тебе ничего не надо бояться, когда ты со мной, помнишь? Провидение хранит нас.

Что-то болезненно ткнулось ей в грудь. Словно случайный прохожий в толпе грубо толкнул ее и прошел мимо. Ощущение не исчезло даже после того, как она сделала глубокий вдох. Джей всегда говорил ей это во время увеселительных прогулок, которые они предпринимали вдали от населенных мест, следуя той или иной его безумной прихоти.

Он утверждал, что боги, храпящие невинных детей, защищают их и с ними ничего не может случиться, пока они любят друг друга и остаются вместе. Это было главным аргументом, когда он хотел убедить ее сделать то, что ее пугало, например, взобраться по горной тропе на ослах, вместо того чтобы воспользоваться фуникулером, как все остальные люди, или пролететь на дельтаплане над Большим Каньоном, что она, к своему величайшему удивлению, действительно проделала, испытав при этом нечто вроде религиозного экстаза.

Нет, не Большой Каньон, не ослы и не какая-то другая авантюра, в которую он ее вовлекал, пугали ее. Пугал сам Джей, определенно представлявший опасность для ее душевного равновесия. Собственный муж убивал ее своей неутолимой страстью к бродяжничеству и стремлением бросить как можно более дерзкий вызов судьбе.

С годами Софи становилось все более очевидно, что их отношения никогда не заполнят его жизни и не принесут ему достаточного удовлетворения, и это вселяло в нее чувство собственной несостоятельности, которое она не умела преодолеть. Вероятно, ей не следовало принимать это на свой личный счет, но Джей был сутью ее жизни, и любовь к нему оказалась так глубока, что не поддавалась никакому описанию.

Но одновременно такой же глубокой становилась и боль. Он сказал ей, что боги хранят их, пока они вместе, а потом ушел. «Боже, как же это было больно!»

В глубине души она боялась, что ему просто недостаточно ее одной, и всегда будет недостаточно; вот что буквально убивало ее — боль от сознания безответности своих чувств. Тогда, пять лет назад, Софи полностью растворилась в Джее Бэбкоке, перестала существовать отдельно от него. Она не могла допустить, чтобы это случилось снова. И не допустит.

Забегаловка «Крутой Дэн Маккой», которую путеводитель Элмера Дилла «Любая трапеза не дороже десяти долларов» весьма претенциозно и без достаточных на то оснований характеризовал как «предмет нашей гордости», знаменовала собой границу округа Саут-Орендж. Работающая круглые, сутки обшарпанная таверна предлагала толпам задиристых байкеров и всем, кто имел к тому вкус, жирную пищу, пиво, настолько холодное, что посетители хвастались, будто у них замерзали мышцы, а также крытый бассейн позади дома, над которым клубился густой синий пар.

Джей сбросил газ и воткнул свой громыхающий «харлей» в шеренгу сверкающих никелем и сталью мотоциклов. Создавалось впечатление, что это один и тот же мотоцикл, многократно отраженный в галерее зеркал. Увидев, что Джей выключил мотор и соскочил со все еще вздрагивающей машины, Софи поняла, что он собирается войти внутрь.

Ну конечно! Да он же вылитый байкер, прирожденный дьявольский ездок — с этой повязкой на глазу, в майке, уже окропленной масляными брызгами, и джинсах-дудочках, плотно обтягивающих длинные мускулистые ноги.

— Ты в порядке? — Вопрос прозвучал как ничего не значащий, чего нельзя было сказать об испытующем взгляде Джея. Его бровь вопросительно приподнялась, а единственный пронзительно-синий глаз сверкал любопытством, требующим немедленного удовлетворения.

Очевидно, Софи была не в состоянии даже убедительно кивнуть головой, потому что ее попытка вызвала у него лишь скептическую улыбку. Он не потрудился взять протянутую ему вялую ладонь. Вместо этого он взял в свои руки все. В буквальном смысле.

Софи уже догадалась, что он собирается сделать. Она прекрасно умела читать малейшие движения его тела. И промолчала только потому, что не поверила, но он действительно наклонился и подхватил ее на руки, как ребенка. Своего ребенка. Свое милое дитя.

— Что такое? — Он крепко прижал ее к себе — Софи бедрами и плечами ощутила мощь его бицепсов — и взглянул прямо в глаза. — Кто из нас дрожит? Ты или я?

— Вероятно, это землетрясение, — рассмеялась Софи, но, поскольку в горле у нее пересохло, звук получился какой-то каркающий.

Он не уловил юмора и, продолжая пристально вглядываться ей в лицо, произнес:

— Эй... да ты и вправду испугалась, да? Почему же ты мне ничего не сказала?

Он казался искренним, чего она меньше всего от него ожидала. Тот, прежний Джей, скорее, попытался бы развеять ее страх, поддразнивая, что ему, кстати, никогда не удавалось — он добивался лишь того, что Софи загоняла свой страх внутрь. Этот же человек казался искренне встревоженным, и хотя она не спешила с выводами, перемена обещала быть приятной.

Этот человек?

Софи с тревогой осознала, что все еще не думает о нем как о Джее. Она смотрела на Джея, покоилась у него на руках, но этот человек не был ее мужем. Софи вновь попыталась отогнать неуютное ощущение, но ничего не получалось. Оно не уходило и наполняло ее страхом, внушало благоговейный трепет. Если он действительно не Джей, то кто же, Господи, помилуй?..

— Ну, теперь успокойся, — сказал он, отстраняя ее так, чтобы она могла положить голову на сгиб его локтя. — Я тебя держу и стою на твердой почве. Мы не поедем дальше, пока ты не придешь в себя.

Его голос чуть охрип, но звучал ободряюще. Она ощущала, как он резонирует в его грудной клетке, и от этого ей захотелось подольше вот так полежать в этих теплых и надежных руках. И все же во многих отношениях это было самое опасное для нее место.

«Смотри под ноги!» — так она обычно предостерегала своих детишек от падения. Ах, если бы кто-нибудь крикнул ей это сейчас! Ей казалось, что надо бежать, прятаться, но желание все бросить и скрыться оказалось чисто умозрительным. При всей ее решительной настроенности избегать «клинчей» какая-то неподвластная ей самой часть души велела игнорировать все предостережения и, тая от счастья, прижаться к нему. Быть может, потому, что он казался таким же устойчивым, как земля у него под ногами, а главное — потому, что его так долго не было.

— Нам не обязательно здесь оставаться, — сказал он. — Если тебя пугает это место, мы можем вернуться.

— Дело не в месте, — призналась она. И даже не в бешеной езде, он прекрасно знал это.

«Дело в тебе. И всегда было только в тебе».

В звенящей тишине глаза их встретились, и в какой-то момент показалось, что старое клише «слова здесь излишни» справедливо. При малейшем усилии они могли соприкасаться мыслями, словно подушечками пальцев. Вот что чувствовала в тот момент Софи, и, прежде чем это ощущение прошло, она поняла, что он хочет ее поцеловать. Но знала, что не поцелует. Это было бы слишком. Даже случайное прикосновение губ могло разверзнуть бездну, отпереть двери, которые были все еще заперты, раздвинуть шторы, которые рано еще было раздвигать.

Софи почувствовала, как напряглись его мышцы, когда он опускал ее на землю, и с трудом удержалась, чтобы не посмотреть, так же ли они тверды на вид, как на ощупь.

— Ты уверена, что хочешь здесь остаться?

— Конечно, — ответила Софи и не солгала.

Она наклонилась и одернула брюки. Поверх них на ней была надета подобранная в тон им свободная блуза цвета размытого яичного желтка. Кто-то сказал ей, что на фоне этого цвета ее глаза кажутся еще более зелеными. Но главное, блуза была призвана скрыть изъяны фигуры. Софи пока не была готова предъявить ему себя — новую, округлившуюся.

Почувствовав, что он наблюдает за ней, Софи улыбнулась:

— Мне нечего бояться, пока я с тобой, верно?

— Узнаю мою девочку.

Софи испытала своего рода самодовольное удовлетворение. Конечно, это была всего лишь незначительная реплика, но Софи доставила удовольствие хозяйская гордость, прозвучавшая в его голосе, хотя она и не хотела бы, чтобы он это заметил. А когда Джей положил руку ей на затылок и повел к входу в таверну, ее сердце заколотилось от глупой радости. Теперь уже слишком поздно звать стражу, беспомощно подумала она. Он обошел все заслоны.

Едва перешагнув порог «Крутого Дэна», Софи поняла, что — соврала, сказав, будто ей не страшно. Клиентами маленького бара почти сплошь были мужчины, большинство из которых пугающе смахивали на летучих мышей, висящих на стенах почтового отделения.

— Плохая идея, — признал Джей, когда головы стали одна за другой поворачиваться в их сторону и они превратились в объект всеобщего пристального внимания. — Это место стало еще хуже, чем было. Не думал, что такое возможно.

Софи сделала шаг в сторону и резко дернулась к выходу. Джей притянул ее к себе и крепко прижал — жест был типично хозяйским: это моя женщина, как бы сообщал он присутствующим. Только тронь — разорву голыми руками.

Общий разговор в баре звучал теперь тише, но байкеры продолжали изучать их. Из кухни доносились грохот сковородок и шипение жарящегося бекона. В воздухе витали вкусные запахи лука и пряного фарша, а также молотого острого перца.

Эти запахи напомнили Софи, как когда-то после кино или прогулки на мотоцикле они заезжали сюда, чтобы полакомиться острым омлетом-чили, густо посыпанным натертым острым чеддером и мелко нарубленным сладким красным луком.

— М-м-м, ты только понюхай, — сказала Софи. Джей продолжал внимательно следить за посетителями.

— Омлет-чили можно отведать и в другом месте. Пошли отсюда.

— Нет, давай останемся.

— Что?

— Я хочу остаться.

Она не обращала внимания на его крепкую хватку. Интересно, что он сделает, если она действительно окажет ему сопротивление? Возьмет на руки и вынесет? Было бы забавно. Но Софи действительно хотелось остаться. От этого места тянуло дымком их прошлого. Здесь многое напоминало о нем, и Софи хотела все пережить вновь вместе с ним. Это помогло бы ей немного разобраться в собственных чувствах.

— Помнишь, мы, бывало, играли здесь в пул? Заднюю комнату теперь отделяла от ресторанного зала занавеска из нанизанных на нити бусинок, через зыбкие просветы между ними виднелись мужчины, склонившиеся над бильярдными столами, потягивавшие пиво из высоких блестящих банок и примерявшиеся к шарам.

— Помню, я пытался научить тебя, — ответил Джей. — А ты кием чуть не лишила меня моего мужского достоинства.

— Ах, это! То был несчастный случай. — «Я целилась тебе в сердце». — Интересно, сохранился ли у них старый музыкальный автомат? — Она улыбнулась ему и оглядела комнату, не обращая внимания на прищуренные взгляды стоявших рядом мужчин. — Что-то не видно.

Джей указал на нишу возле задней двери, и Софи восторженно охнула при виде огромного ящика. Вот будет здорово, если он все еще работает. Покрытый красным лаком и украшенный проржавевшими металлическими нотными знаками и ключами по бокам, он представлял собой, похоже, ту самую благословенную машинку, под звуки которой они танцевали в тот первый раз и так разгорячились, что пришлось выйти на улицу охладиться.

Тогда впервые в жизни Софи позволила юноше «преодолеть первую базу», начальную веху на пути их отношений,

когда потрясенная Софи почувствовала, как его рука скользнула ей в лифчик, — у нее подогнулись ноги, и она, едва не падая в обморок и закусив губу, подумала, что невозможно испытать большего возбуждения, чем испытала она в тот день. Но все это уже позади. Меньше всего Софи хотела теперь возвращения к тому юношескому экстазу, однако сердце не повиновалось ей, и при взгляде на Джея лицо пылало от воспоминаний.

Устремленные на нее глаза Джея потемнели.

— Хорошо, давай останемся, — сказал он. — Если понадобится, я поколочу всех этих негодяев. Мы остаемся.

Софи невольно затрепетала при звуке его клокочущего голоса, напомнившем того, прежнего Джея, который возбуждался мгновенно, стоило ему лишь мимоходом коснуться ее. Слова были произнесены просто, но в то же время прозвучали галантно и старомодно. И даже если все это отдавало сентиментальностью, ей в тот момент было все равно. Ей это нравилось.

Под пристальными взглядами присутствующих Джей повел ее к свободной кабинке в дальнем конце зала. «Если мужчина хочет, чтобы женщина оказалась намертво привязанной к нему, ее нужно вести именно в такое место», — подумала Софи. Она боялась оторваться от Джея даже на миг. Он усадил ее за пустой столик рядом с нишей, где стоял музыкальный автомат. Если бы это было возможно, она бы уселась ему на колени.

Слава Богу, к тому времени, когда появилась официантка и они заказали свои омлеты, интерес к ним упал и большинство посетителей вернулись к прежним занятиям. Софи сидела спиной к залу — так захотел Джей, чтобы самому иметь возможность держать ситуацию под контролем. Глядя, как он внимательно наблюдает за залом и, вероятно, решает, как лучше отразить нападение, если оно последует, Софи вдруг поймала себя на том, что у нее трясется голова.

Когда они уселись за столик, Джей пригладил рукой волосы, словно для того, чтобы умерить свой темперамент и выглядеть презентабельнее, но по-прежнему напоминая поднятый порывом ветра вихрь — таким она его всегда и помнила. И еще глаза. Сине-черные, как ночная буря, со зрачками, словно окруженными огненным обручем. У кого еще, кроме Джея, могли быть такие глаза?

А вот запах был другим. Прежде от него всегда пахло волей — соснами, дымом костра... Теперь это был утонченный запах горожанина — свежий и острый, как опасная бритва, аромат дорогого одеколона, чуть-чуть щекотавший ноздри и невольно заставлявший глубже втягивать воздух носом.

Но все равно это был Джей, Софи неожиданно поняла это. Ее Джей. Вот и знакомая родинка возле уголка губ. Пораженная открытием, она отодвинулась подальше в глубину кабинки.

— Что случилось? — спросил он.

— Ты так похож на него, наверное, ты и есть он, да?

Джей слегка нахмурился, стараясь скрыть удивление:

— А ты что, все еще не уверена?

— Временами нет. Иногда мне кажется, что я представления не имею, кто ты.

Обхватив ладонями чашку с кофе, Джей откинулся на спинку стула, словно обдумывая ее ответ, и Софи почувствовала, какая спокойная, обволакивающая энергия волнами исходит от него. Мужская — она не находила для нее другого определения. О прежнем Джее этого нельзя было сказать. Вероятно, подобная иллюзия возникала из-за повязки на глазу, но Софи так не считала. Прежний Джей был ершистым, импульсивным и страстным. Этот человек не обладал ни одним из этих качеств, а если и обладал, то умело скрывал их.

Она почувствовала это сразу же, как только он взглянул на нее, почувствовала, что он желает знать о ней все, что скрывается под маской. Между тем оба они знали, что под сомнением как раз его личность.

— А ты хочешь, чтобы я оказался им? — спросил Джей.

Софи не задумывалась над ответом, и от этого ее охватило дурное предчувствие, во рту пересохло. Разумеется, она хотела. Она мечтала о мужчине, на которого сможет положиться, с которым будет чувствовать себя ничего не боящейся и любимой. Сколько лет она была женщиной, к которой Джей Бэбкок лишь возвращался, не более чем его тихой гаванью в штормовую погоду!

Джей обводил пальцами буквы, нацарапанные на столе. Они еще раньше привлекли внимание Софи, и она, словно слепая, ощупала их шершавые края. Это были письмена, но она не могла прочесть их.

— Ну, так как — хочешь? Он не позволит ей спрятаться.

— Думаю, да, — тихо ответила она и, сделав это признание, вдруг поняла, что ей трудно поднять голову и взглянуть на него. Но в тот момент, когда Софи все же посмотрела на него, Джей поднял свою чашку.

— Подумаем, что я смогу для вас сделать, — с иронией произнес он хрипловатым голосом.

Она не знала, что сказать. И как выдержать его пристальное внимание. Прежде он никогда не смотрел на нее так, и это ее смущало. Буря чувств поднялась у нее в груди, и что-то заколотилось, словно дождевые капли по черепичной кровле. Это ее пульс?

Пальцами Софи продолжала ощущать изгибы нацарапанных на столе букв. Ощущение показалось неожиданно приятным, и она снова начала обводить их.

«Найди... — прочитала она, — найди меня». Что это значит?

Он долго смотрел на нее, не отрываясь и не отвечая, не обращая внимания на ее глупые слова. Зрачок его единственного глаза превратился в точку, почти неразличимую на фоне радужной оболочки, окруженной ледяной белизной — как луна в момент затмения. Это производило угрожающее впечатление.

— Уоллис сказала, что ты помолвлена. — Джей поставил на стол чашку и, поднеся ладони к лицу, сложил их так, что нижняя часть его оказалась скрытой. — Клод, ведь так его зовут? — И, дождавшись, когда она кивнет, спросил: — Ты его любишь?

— Не той любовью, о которой ты думаешь.

— а о какой любви я думаю?

Что-то в его голосе и в том, как напряженно он смотрел на нее, заставило ее зябко поежиться. Не было бы преувеличением сказать, что она испугалась. У нее даже ладони вспотели. Джей коснулся вопроса, в котором был кровно заинтересован. Софи не знала, безопасно ли отвечать на него.

— Это любовь, которую испытываешь к другу... — объяснила она, — скорее партнерство, чем...

— Секс?

Он желал знать, спала ли его маленькая милая Софи с другим мужчиной. Вот ради чего затеян весь этот допрос, поняла она; один самец интересуется, не забрел ли другой на его «территорию». И судя по выражению лица Джея, его снедали наихудшие ревнивые подозрения.

Словно из ниоткуда появилась официантка, поставила перед ними тарелки с омлетом и вихрем унеслась прочь, оставив их в зловещей тишине.

— Ладно, не важно, — сказал Джей, предпочтя кофе омлету. Он снова держал в руках чашку, непрестанно потирая ручку указательным пальцем. — Это не мое дело.

Софи взглянула на свою чашку, но решила, что дополнительная стимуляция ее нервам ни к чему.

— Мы с Клодом были очень близки, — наконец произнесла она. — Наши отношения были интимными во всех смыслах... кроме этого.

— Понимаю.

Едва заметная улыбка тронула его губы, и Софи не удержалась — тоже улыбнулась, потом закатила глаза. О, мужчины! Похоже, это все, что ему было нужно.

У Джея улучшилось не только настроение. Глядя, с каким зверским аппетитом он набросился на омлет, Софи решила, что ошиблась, предположив, будто он не страстен. Он ел как человек, которого долго морили голодом, и это напомнило ей, что она до сих пор не знает подробностей о его тюремных испытаниях. Она хотела знать все, особенно то, что случилось с его глазом, но настаивать, чтобы он рассказал ей все сейчас, не собиралась. Может быть, если их отношения наладятся, он сам расскажет. Или, возможно, Уоллис поделится с ней информацией.

От густого мясного аромата, поднимавшегося из тарелки, у Софи рот наполнился слюной, но она была слишком поглощена наблюдением за Джеем, чтобы есть. Огорошенная внезапно пробудившимся в нем аппетитом, Софи поначалу совершенно не обратила внимания на, казалось бы, малозначительную деталь — на то, как он держит нож и вилку.

— Джей, но ведь ты левша, — напомнила она, когда он поднял голову. — Разве нет?

Джей замер и уставился на руку, в которой держал вилку, — правую руку. Тревожный озноб пробежал у Софи по спине. Джей прореагировал как человек, которого застали врасплох. Джей Бэбкок действительно был левшой. Она в этом нисколько не сомневалась, зная его лет с пятнадцати и в некоторых отношениях даже лучше, чем он сам себя знал.

Джей переложил вилку в другую руку и вонзил ее в омлет. Поднеся кусок ко рту и начав жевать, он пожал плечом и тихо ответил.

— Вообще-то я одинаково владею обеими руками.

Сквозь шум, царивший в голове, Софи с трудом расслышала, что он сказал.

— С каких пор?

— С тех самых, как помню себя. Удивительно, что ты это забыла, Софи. Меня заставили разрабатывать правую руку после того, как я повредил левую во время аварии. — Он кивнул на ее тарелку. — Твой омлет остывает.

Софи взяла в руки вилку и нож и через силу съела несколько кусочков, но больше ее желудок не принимал. Он говорил об аварии, случившейся во время их свидания, той самой, в которой вдребезги разбился его знаменитый «мустанг» с открывающимся верхом. Пока Джей не оправился от ранений, ему действительно пришлось научиться пользоваться правой рукой, но она не припоминала, чтобы он и после этого ею пользовался, уж во всяком случае, не во время еды.

— Кажется, я наелась, — нерешительно сказала Софи, словно ожидая, что он начнет ее уговаривать. — Да, наелась.

Джей словно не слушал ее. Его внимание привлекало что-то на другом конце зала. Он вдруг встал.

— Джей? Что-нибудь случилось?

— Нет, — успокоил он ее. — Все прекрасно, только ты подожди меня здесь, Софи, ладно? Я сейчас вернусь.

Джей направился к входу, и Софи решила, что он либо пошел в туалет, либо хочет расплатиться по счету. Быстро оглядевшись, чтобы убедиться, что никто за ней не наблюдает, она поднялась и небрежно направилась к музыкальному автомату. Ей хотелось узнать, исполняет ли этот старый музыкальный ящик какие-нибудь из тех песен, под которые они танцевали в тот вечер.

Пока она читала список песен, кто-то подошел и встал сзади. По резкому запаху одеколона она поняла, что это Джей, хотя тот не произнес ни единого слова, и, чем дольше они стояли так — молча, тем больше ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней. Она не понимала, чего он ждет — разве того, чтобы она обернулась? Но это было бы слишком сильным искушением.

Джей придвинулся ближе и протянул из-за ее спины руку с зажатым в пальцах четвертаком. Софи видела, как он опустил монету в прорезь и нажал кнопку на панели с названиями песен. Та, которую он выбрал, была знаменитым хитом в те годы, когда они встречались, и они оба любили ее. Зазвучала мелодия, Софи улыбнулась и повела плечом.

— Если бы ты обернулась, — сказал Джей, — мы смогли бы потанцевать.

Он стоял теперь так близко, что она ощутила мимолетное прикосновение, которого так ждала, и даже нечто большее. Что-то горячее и твердое ткнулось в изгиб ее бедра, ее живот напрягся. Тело Джея ответило на ее невысказанный вопрос. Он способен возбуждаться от малейшего прикосновения к ней.

Каждая клеточка, подумала она. Каждая клеточка его существа без каких-либо усилий с его стороны наполнена той мужской силой, которую она так хорошо помнила. Ощутив, как моментально увлажнилось ее белье, Софи встревожилась и смутилась. Ее тело всегда моментально отвечало ему острым желанием, равным его собственному. Ее тело знало, что он — Джей. Только разум все еще сомневался.

— Если бы я обернулась, — сообщила она, — нам бы пришлось отсюда уйти.

— Так почему бы и не обернуться?.. Увидим, что произойдет,

— Я действительно думаю, что нам нужно уходить. — Софи повернулась и очень серьезно посмотрела ему в лицо.

Мужчины так любят ощущать свое превосходство, что он, вероятно, забавляется сейчас тем, как она разволновалась.

— К чему такая спешка? — поинтересовался он.

— Ну... если ты заметил, сейчас время завтрака, никто не танцует в такое время, к тому же это бар для байкеров. Еще чего доброго поднимется скандал.

У нее были и другие аргументы — сколько угодно, но когда он вынул руку из-за спины и она увидела, что в ней, дар речи покинул ее, она лишь глядела на него, часто моргая.

Это была черная бейсболка с эмблемой «Крутого Дэна».

— Мужчина обречен забыть обо всем на свете, когда он с Софи Уэстон, девушкой с виноватой улыбкой, — произнес Джей. — Независимо от того, правша он или левша. Таков закон природы.

Господи, как он мил. Она готова была закрыть глаза и в смятении воскликнуть: какой же он хороший!

Джей пригладил ей волосы, чтобы увенчать бейсболкой, но так и не смог поймать один золотистый локон. Надев кепочку ей на голову, он протянул сквозь дырочку на затылке собранную в хвост пышную копну и разгладил волосы по спине.

— Последний раз, когда мы здесь были, тебе хотелось приобрести такую бейсболку, — напомнил он. — Ты сказала, что тогда ветер не будет трепать волосы, но у меня не было денег — я только что купил мотоцикл и истратил на него все до последнего цента.

Ей действительно отчаянно хотелось тогда иметь эту дурацкую кепочку, она даже надулась, когда он не смог ей ее купить.

Голос Джея стал хриплым и глубоким:

— Прости, что тебе пришлось так долго ждать.

Он взял ее за подбородок, приподнял лицо, и Софи не выдержала. Ее сердце переполнилось, словно воздушный шар, готовый вот-вот лопнуть. Она понимала, что ее слезливая улыбка выглядит смешно.

Здесь, в темноте ниши, глаз его казался еще более темным, чем прежде, а серебристая окантовка радужной оболочки придавала ему странное гипнотическое свойство. Странный тихий толчок, который Софи ощутила внизу живота, напугал ее. Все внутри у нее трепетало, приводя Софи в смятение.

В голове роились тысячи вопросов, но тело желало знать лишь одно. Хорошо ли им будет вместе? Как это будет? Она не сомневалась в способности этого мужчины соблазнить любую женщину. Но будет ли он так бесконечно нежен, чтобы у нее дух захватило? Сможет ли он взволновать ее до глубины души и довести до изнеможения?

Будет ли он таким, как Джей?

Опасные мысли, понимала она, не в силах оторвать от него взгляд и, мучаясь вопросом: неужели ей суждено всегда ощущать себя с этим мужчиной пятнадцатилетней девочкой? Она взрослая женщина. Она уже переросла эти чувства, изгнала их, словно демонов, и, сделав это, утвердила себя как личность. Она хотела встретиться с ним теперь на равных, но ни о каком равенстве не было и речи.

— Ты и не думал танцевать? — с трудом выговорила она.

— Нет, но если ты не хочешь измять кепочку, то лучше нам не заниматься и тем, о чем я действительно думал.

Софи вспыхнула и улыбнулась. Невозможно. Это невозможно, Господи, она чувствует себя полной дурой. Господи, она так восхитительно себя чувствует!

— Ну? — Он имел в виду кепочку. — Так ты хочешь?

Она скорчила гримасу:

— Нет.

— Тогда чего же ты хочешь? — спросил он, притворяясь удрученным.

Комок, вставший у нее в горле, не давал говорить. Да она бы и не решилась сказать ему то, что думала. Это было опасно. Слишком опасно. Чересчур.

«Я хочу, чтобы ты был им, — думала она. — Я так хочу этого. Если есть на небесах боги, оберегающие истинные души, если они действительно существуют, они не откажут мне в этом единственном желании. Они должны его исполнить. Ведь это единственное, о чем я их прошу в своей жизни. Пожалуйста, пусть он окажется Джеем Бэбкоком».

Глава 5

Джей вскочил в седло и резким движением ноги завел мотор. «Харлей» мгновенно ожил, яростно заурчав. Софи осторожно уселась на еще не остывшее сиденье позади Джея и ощутила, как в кожаной глубине седла клокочет и вибрирует сердце двигателя. Поставив ноги на хромированные подножки и откинувшись на спинку, она успела подумать о том, сколь иронично звучала песенка «Нежная, словно мыльная пена для дамской кожи» в этом сборище байкеров.

— Держись за меня, — предупредил Джей и газанул.

«Да уж, придется, нравится мне это или нет», — отметила про себя Софи, глядя на задние карманы его плотно обтягивающих джинсов и удивляясь, как это он умудряется засовывать туда руки. Она все еще размышляла над этим интригующим вопросом, когда мотоцикл взревел и рванулся вперед.

— Ты готова? — крикнул Джей, быстро оглянувшись через плечо.

Она приложила руку к козырьку своей бейсболки. Готова ко всему.

Его мимолетная улыбка подтвердила, что ответ был правильным.

Гравий брызнул из-под колес — Джей вывел мотоцикл со стоянки и направил в сторону шоссе. Сила, бушевавшая в моторе, передавалась и Софи, заряжая ее энергией.

— Держись! — крикнул Джей.

— Держусь! — держалась она за свою бейсболку.

Весь мир вдруг накренился и умопомрачительно завертелся. Растущие вдоль шоссе деревья наклонялись под какими-то немыслимыми углами, а земля накатывала волнами асфальтового океана. Софи тихо вскрикнула и вцепилась пальцами в ремень Джея, когда он, совершив головокружительный разворот, направил мотоцикл назад, к таверне.

— Мы что-нибудь забыли? — прокричала Софи.

Ответом был лишь кивок. Но когда они доехали до «Крутого Дэна», Джей не стал парковать машину на стоянке. Вместо этого он обогнул дом и поехал вдоль задней аллеи. Ее узкий коридор многократно усиливал оглушительный рев двигателя, который метался в замкнутом пространстве, словно раскаты грома в ущелье, Софи испугалась, что от этого рева старый дом рухнет до основания.

Наконец мотоцикл вздрогнул и замолк.

— Что мы здесь делаем? — спросила Софи.

— Я хотел посмотреть, сохранилась ли она. — Он указал на табличку, которую они испортили в своей дикой, беспокойной юности.

Собственно, сделала это Софи с помощью пилочки для ногтей, что удивило Джея не меньше, чем ее самое. Она сказала ему тогда, что он сам виноват — это его неподобающее поведение толкнуло ее на столь отчаянный поступок. Но он лишь проворчал что-то себе под нос и поцелуем закрыл ей рот.

Изначально на табличке значилось: «СЛОНЯТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО». Но, желая сдержать эротический порыв Джея, Софи в сердцах стерла несколько букв и вместо них нацарапала: «ВЛЮБЛ».

— Влюбляться запрещено, — безапелляционно заявила она, добавив, что, будучи послушной девочкой, она никогда не нарушает правил.

Тогда Джей стер первые буквы второго слова и нацарапал вместо них: «РАЗРЕШ».

— Посмотрим, не нарушишь ли ты этого правила.

В тот вечер она сама поцеловала его, просунув кончик языка между его губ, а ему позволила намного больше. Она отчетливо вспомнила, как его рука скользнула ей в трусики и обхватила горячий бугорок, покрытый золотисто-рыжими волосками. Он мял его до тех пор, пока она не взмолилась о пощаде, а потом попытался проникнуть глубже, отчего она томно вскрикнула, и с тех пор он всегда старался вновь и вновь вызвать у нее этот всхлип, который пьянил его. Для него он всегда был зовом юной женщины, в которой пробуждается чувственность — нетерпеливый, гортанный, возбужденный и в то же время нежный звук, словно вздох ребенка. Было что-то неистовое в том, что в тот же вечер он пошел еще дальше, но Софи была не в силах остановить это... остановить его.

— Ты вынудил меня, — вспомнила она теперь, словно это могло объяснить ее тогдашнее поведение.

Джей перекинул ногу через руль, обошел мотоцикл и остановился рядом с ней.

— Но ты приняла мой вызов, — сказал он, бросив на нее быстрый взгляд, и в его голосе послышался отзвук их былой страсти.

— Порча общественного имущества является преступным деянием.

Он прижимался бедром к ее колену и, казалось, размышлял, что предпринять дальше. Мгновение спустя он уже поглаживал внутренний шов на ее джинсах указательным пальцем.

Точно как Джей, подумала Софи. Какое бы из своих «любимых местечек», как он их называл, ни «навещал» Джей, он целиком сосредоточивался на «данной территории» — будь то ее запястье, ключица, нежный овал щеки или надбровная дуга.

Софи такие прикосновения страшно возбуждали, тем более что он никогда не спешил и не превращал их в прелюдию к близости. Дело было не в этом. Единственное, чего он хотел в такие моменты, — это просто касаться ее. Казалось, он получает от этого полное удовлетворение, что было весьма неожиданно для мужчины, тем более такого сексуального.

— Не поцеловать тебя было бы актом преступления, — ответил он.

— Ты погубил юную девушку, — пробормотала она, припоминая темноту аллеи и то, как сияли в лунном свете его волосы и какой огонь плясал в его глазах.

— Кто... я?

— Именно ты, Джей Бэбкок.

— А мне казалось, что все обстояло как раз наоборот, это ты совратила меня своими чувственными всхлипами.

Он отнял руку, и Софи сразу почувствовала, словно что-то оборвалось у нее в животе. «Не останавливайся, — внутренне умоляла она, — не убирай руку, не отнимай у меня глоток рая, которым сам напоил меня».

— Ты жалеешь о том, что мы совершили? — спросил он.

Она тряхнула головой, но больше для видимости.

— Думаю, я влюбилась в тебя в тот вечер, — призналась она.

— Значит, я хоть что-то сделал правильно.

Его палец снова начал гипнотический танец, оставляя за собой огненный след, и она подумала: «Как это ему удается воспламенять меня, почти ничего для этого не делая?»

Софи продолжала ждать ответа. Признаться в любви, даже задним числом, означало сделать себя беззащитной перед лицом возможного отказа. Джей замер. Более того, он отвернулся и смотрел в дальний конец аллеи с отсутствующим видом. Это так характерно для Джея Бэбкока, подумала Софи.

— Нужно ехать, — резко сказала она. — Мы перегородили аллею. А что, если понадобится проехать «скорой помощи»?

Он искоса посмотрел на нее, его взгляд словно бы говорил: какие проблемы, девочка? Совершенно очевидно, он не был в восторге от того, что с ним говорили в таком приказном тоне. Ну и прекрасно, то ли еще будет!

— Что, примерная девочка? Та, что никогда не нарушает правил? — Теперь он явно насмехался над ней.

Софи фыркнула с негодованием:

— Я бы не советовала тебе быть так уж в этом уверенным.

Она не могла бы сказать, чего здесь было больше: страсти или типичного мужского эгоизма, требующего, чтобы последнее слово оставалось за ним, но Джей схватил ее за блузу и резко притянул к себе. Ее мучительно искушали сдаться на волю победителя. О да, искушали. Казалось, Джей лишь выбирал, над чем именно стоит одержать победу, и все эти годы она сдавалась без единого звука.

— Ну, так что?.. Хорошая девочка или плохая? — Он сгреб в кулак блузу у нее на груди.

Ей очень хотелось ответить ему так, как он того заслуживал, но она ограничилась лишь презрительным «хм». Было нечто опасно предсказуемое в том, как он схватил ее, даже в том, как смотрел на нее. Быть может, еще не время совать голову в пасть льва? Софи была сердита, но это не значило, что следовало поступать безрассудно.

— Я жду, — тихо напомнил он.

— Это тебе полезно. Воспитывает характер.

Уголок его рта пополз вверх, медленно и сладострастно, но то было больше похоже на злобную гримасу, чем на улыбку. От гортанного клекота, вырвавшегося у него из горла, мистический ужас пронзил все тело Софи. Звук был такой, словно Джей намеревался проглотить ее заживо. Ей следовало держаться от него подальше. Это было совершенно очевидно, но какой-то частью сознания она не могла до конца поверить, что все это происходит на самом деле. Ей казалось, что это один из ее снов о нем. Сексуальных снов.

— Так хорошая... или плохая?

— Догадайся сам...

От резкого рывка она запнулась. Его губы накрыли ее рот с силой, от которой у нее захватило дыхание и все мысли перепутались. То был тяжелый, сладкий, иссушающий поцелуй. Софи тихо застонала, главным образом от потрясения. Ресницы ее затрепетали и сомкнулись. Но, даже летя вниз с головокружительной скоростью, какой-то упрямой частью своего сознания Софи мучительно старалась отринуть Джея.

Это происходит не наяву.

Джей склонился над ней, прижал, и она почувствовала себя как тонущий пловец, который не может вынырнуть, она задыхалась в буквальном и переносном смысле слова. Нет, это не может быть явью. Она, конечно, спит.

— Хорошая, — слабо выдохнула она в тот миг, когда он оторвался от ее рта, дав возможность перевести дух. — Я хорошая... — Все смешалось у нее в голове, она едва ли понимала, что говорит. Но он-то знал.

— А чья ты, хорошая девочка? — прошептал он, прижимаясь губами к ее зубам. — Чья, Софи?

— Твоя. Только твоя.

Ей казалось, что она не произнесла этого вслух, но он издал хриплый победный клич.

— Наконец-то, черт возьми, правильный ответ!

Он запрокинул ей голову и водил губами по ее губам.

Вздох, вырвавшийся из груди Софи, был одновременно вздохом отчаяния и поражения. Она не имела ни малейшего представления, что здесь реально, а что — нет. Кто реален. Интуиция подсказывала, что бесполезно пытаться отличить реальность от фантазии. Все казалось обманчивым, но ее пугало сознание того, что — явь это или сон — она была не в состоянии отринуть его. Даже не пыталась. Он полностью подавлял ее. Ошеломленная, она жаждала его грубых поцелуев и нежных объятий.

Приподняв Софи и поддернув вверх ее блузу, Джей стал гладить ее по спине. В горле у него что-то клокотало, Софи слышала это клокотание, ощущала его кожей. Оно было реальным. Он вожделел ее и готов 6ыл раздеть прямо здесь, посреди аллеи, если бы вдруг его не остановил скрип открывающейся двери. Дверь хлопнула у них за спиной, и Джей неожиданно насторожился и обернулся, прикрыв Софи своим телом и одновременно выставив вперед руки, словно защищая ее, но Софи изогнулась и увидела высокого грузного человека, который вышел из задней двери таверны. У него были длинные вьющиеся волосы, серебрившиеся на висках и связанные на затылке в конский хвост, доходивший до загривка. Все открытые части тела были испещрены татуировками, даже шея. Змеи и цветы. Это напоминало о садах Эдема.

Первой мыслью Софи было, что он — здешний вышибала, вышедший сказать, чтобы они освободили проезд. Но взгляд, которым он уставился на Джея, заставил ее усомниться в этом.

Упершись в бока массивными ручищами и склонив набок голову, громила спросил:

— Откуда я могу тебя знать, парень?

— Я тебе не парень. И ты ниоткуда не можешь меня знать.

Скрытая угроза в голосе Джея насторожила Софи. Она инстинктивно поняла, что возникла какая-то опасность, но не знала, в чем она состоит. Единственное, что сделал этот мужчина, — задал вопрос. Он вовсе не казался настроенным на драку.

— Джей? — мягко окликнула Софи.

— Тихо, — огрызнулся тот.

Софи застыла, а Джей перекинул ногу через руль, сел в седло и каблуком резко выбил опорную стойку, затем с яростной силой запустил двигатель.

Мотор сердито взревел.

— Эй, подожди минутку, — стараясь перекричать шум, окликнул его байкер. — Я тебя знаю. Ты...

Джей нажал на акселератор, и последние слова байкера потонули в оглушительном треске «харлея».

— Джей! — закричала Софи.

— Держись за меня и не отпускай руки! — крикнул он ей.

На сей раз ее не надо было убеждать не перечить ему.

Явно произошло что-то ужасное. Мотоцикл взбрыкнул и задрожал, Софи вцепилась в рубашку Джея. Мотор скрежетал и стонал, как привидение.

— Да подожди же ты, мать твою... — Разозлившийся громила выкинул вперед руку, словно желая преградить им путь.

Сталь сверкнула на солнце, но Софи не успела рассмотреть, что это было. Крик застрял у нее в горле, когда, рванув с места, «харлей» устремился прямо на байкера.

— Джей, нет! Джей, ты собьешь его!

Софи съежилась и уткнулась лицом в спину Джея, приготовившись к удару. Байкер стоял слишком близко, Джей не успел бы свернуть, все внутри Софи вопило от страха. Она уже представляла себе переломанные конечности, растерзанные мышцы. Господь милосердный, что он делает? Он действительно сошел с ума или ей снится какой-то чудовищный кошмар?

Сжавшись в комок, Софи продолжала в страхе подвывать, когда они пулей пролетели по аллее. Дверь черного хода и бачки для мусора пронеслись мимо, но за мгновение до этого она уже поняла, что они ни на кого и ни на что не налетели. Все обошлось. Она оглянулась и увидела байкера, стоящего посреди аллеи и грозящего им вслед кулаком.

Софи не успела почувствовать облегчения, почти в тот же миг ее охватило состояние шока, она не могла поверить в то, что произошло. Да, ей сказали, что Джею необходимо длительное лечение, но никто не предупредил ее о приступах буйства. Она никогда бы не поверила, что он способен на такое. Ее муж — мужчина, которого она любила, с которым прожила несколько лет, — никогда бы не поехал прямо на беззащитного человека.

В конце аллеи Джей слегка притормозил, но на повороте мотоцикл все же вздыбился и пошел юзом. На тротуаре остался темный след. Запахло паленой резиной, и ветер сорвал бейсболку с головы Софи. Софи проглотила всхлип.

— Что-то не так, Уоллис. Он ведет себя не как Джей. Порой я даже не понимаю, кто он.

— Дорогая! — Свекровь протянула руку через стол и похлопала Софи по плечу. — Не глупи, — пожурила она ее. — Лучше выпей чаю — и все пройдет, поверь мне, а как только ты успокоишься, я расскажу тебе все о твоем Джее, и твои страхи исчезнут. Договорились?

Софи потянулась к китайскому фарфоровому чайнику, но Уоллис перехватила его. Твердой рукой, какой позавидовал бы любой медвежатник, она через серебряное ситечко налила в чашку Софи ароматного чая.

— Это «Розовей букет», дорогая. Восхитительный чай. Ты не пробовала?

Софи не пробовала и не могла себе представить, чтобы чай, настоянный на стебельках, кусочках коры и лепестках розы, мог успокоить ей нервы. Ей было необходимо немедленно поговорить со свекровью, но делать это в Большом доме, где их мог услышать Джей, она не хотела. Тогда Уоллис, которая редко выходила из дому, выбрала местом встречи «Макчарлз-хаус» — чопорный викторианский чайный салон, в котором, полагала Софи, едва ли подают что-либо более крепкое, чем чай из розовых лепестков.

— Обычно молоко вливают в чашку сначала, — заметила Уоллис, увидев, что Софи плеснула себе в чай немного молока с пенкой и положила ложку радужно-цветного сахарного песка, который традиционно подавали в этом заведении.

Только поднеся чашку ко рту, Софи осознала, как же она сердита. Ей было трудно держать себя в руках, единственное, что удалось, — это не шваркнуть чашкой об стол. Все словно сошли с ума! Этим самым утром ее сомнительный муж — и сын Уоллис — едва не сбил мотоциклом человека. Своей безумной ездой он поставил под угрозу их собственные жизни, а теперь Уоллис ведет себя так, словно это Софи свихнулась.

— Дорогая, пей чай, пока он не остыл.

Софи держала тонкую фарфоровую чашку обеими руками и делала большие глотки, отдавая себе отчет в том, что вовсе не так следует пить этот чай. Лишь наполовину опорожнив чашку «Розового букета» или как там называлось это варево, Софи осознала, что насыщенный темный напиток действительно имеет изысканный вкус, легкий сладковатый запах розовых лепестков и на самом деле успокаивает нервы, как обещала Уоллис.

— Ну что, теперь лучше? — спросила та, когда Софи откинулась на спинку стула. — Я же говорила. И разве здесь не приятно посидеть?

Уоллис сделала царственный жест, и Софи, послушно следуя взглядом за ее рукой, оглядела помещение салона. Да, место было очаровательное. Таковы же были и завсегдатаи в шляпах, перчатках и тонких кружевах, словно принадлежавшие другой эпохе. Даже решетчатая ограда внутреннего дворика, была нарядна: вся в естественном убранстве вьющихся роз и пурпурных бугенвиллей.

На Уоллис был белый шелковый брючный костюм, отороченный серебристой тесьмой, подчеркивавшей драматическую красоту седых прядей в ее темных волосах. Она выглядела потрясающе. На ее фоне Софи в своем хлопчатобумажном комбинезоне цвета морской волны смотрелась простушкой, но сейчас проблема состояла вовсе не в этом, а от главного свекровь всячески старалась ее отвлечь, с болью в сердце ощущала Софи.

— Уоллис, — решительно начала Софи, — Джей ведь левша, не так ли?

Уоллис осторожно поставила чашку на блюдце.

— Здесь можно заказать шампанское, Софи, я тебе не говорила? Хочешь?

— Нет, спасибо. Так он — левша?

— Какой странный вопрос. Почему ты спрашиваешь?

Софи коротко поведала о том, что произошло утром у «Крутого Дэна», в том числе и об инциденте во время завтрака.

— Когда я заметила, что он держит вилку в правой руке, то поняла, что здесь что-то не так.

Уоллис смотрела в сторону, размышляя и постукивая по столу указательным пальцем.

— Насколько я помню, лазая по склонам, он пользовался обеими руками одинаково. Да, думаю, так и было. Как это называется! Амби... ну, словом, человек, у которого одинаково развиты обе руки.

— Уоллис, я пять лет была за ним замужем. Джей был левшой.

— Дорогая, я родила и растила его с колыбели. — Уоллис рассмеялась и, повернув браслет, показала Софи фигурку-талисман Джея. — Вот это я заказала вскоре после его рождения, впрочем, ты это знаешь. Я слишком много говорю о нем, не так ли?

Софи ощутила знакомый укол зависти. Временами ей было трудно слушать, как Уоллис распространяется о своих мальчиках, потому что это напоминало ей о том, что сама она — незаконнорожденное, никому не нужное дитя. Она знала о своих далеко не почтенных корнях всего лишь то, что ее мать, четырнадцатилетняя беглянка, была найдена мертвой в туалете бензозаправочной станции с младенцем на руках. Девочка умерла от послеродового кровотечения, а ее новорожденную дочку нехотя приютила тетка, которая была намного старше своей покойной сестры. Софи росла сама по себе. У нее, в сущности, не было семьи до тех пор, пока она четырнадцати лет от роду не попала в дом Бэбкоков. Но даже это случилось при таких необычных обстоятельствах, что о них предпочитали не упоминать.

— Да, думаю, Джей одинаково хорошо владеет обеими руками, — прервала размышления Софи Уоллис. — Ты разве не помнишь, как он, бывало, бросал собаке летающую тарелку то одной, то другой рукой?

Даже если бы официантка, принесшая сандвичи, в этот момент не отвлекла их, Софи едва ли убедил бы этот аргумент. Возможно, у Джея и была скрытая способность одинаково хорошо пользоваться обеими руками, которой она, впрочем, никогда не замечала или о которой не помнила, но сейчас это мало что объясняло.

— О, чудесно, попробуй шоколадный пирожок, — проворковала Уоллис и взяла с тарелки маленький треугольничек, наполненный внутри шоколадной стружкой. Откусив маленький кусочек, она продолжила: — Тебе понравится, в тесто добавлены изюм с корицей.

Софи взглянула на крохотные пирожки и сандвичи и подумала, что должна была бы быть голодна. Она не ела с утра, но при мысли о шоколадном пирожке ее чуть не стошнило. В желудке что-то перевернулось, а от веселого настроения Уоллис стало еще хуже.

— Вы знаете, что сказал мне Джей, когда привез домой? — Софи склонилась почти к самому лицу свекрови, чтобы заставить ее вникнуть в смысл своих слов. — Он извинился за то, что напугал меня, но ему якобы показалось, что у этого человека нож в руке. Только это — «Прости, если я напугал тебя, Софи». Я спросила его, кто был тот человек, и Джей поклялся, что никогда его прежде не видел. — Софи отодвинула тарелку, не притронувшись к сандвичам. — Это бессмыслица, Уоллис. Вообще мало, что из происшедшего сегодня утром имеет смысл. Это все было похоже на дурной сон.

Уоллис неожиданно посерьезнела. Она тоже склонилась над столом и заговорила шепотом, при этом ее голубые глаза сузились, и взгляд стал пронзительным. Это напомнило Софи Джея, хотя у него никогда не было бэбкокских голубых глаз. Его глаза были намного темнее.

— Совершенно верно, Софи, — настойчиво произнесла Уоллис, — это действительно походило на дурной сон, и ты до сих пор не в состоянии мыслить здраво. Джей поступил так, как бы поступил на его месте любой мужчина, полагающий, будто женщина, которую он любит, в опасности. Если он и позволил себе крайности, то лишь ради того, чтобы защитить тебя. Поверь, Софи, тот мужчина был вооружен.

— Я не видела никакого оружия. — Софи заметила лишь какую-то вспышку, которую приняла за отблеск стали, но это мог быть и браслет от часов.

— Твой муж прошел через ужасные испытания, — продолжала Уоллис, — мы должны быть к нему терпимее. Есть вещи, о которых он никогда не сможет нам рассказать, потому что ему невыносимо вспоминать о них.

Софи почувствовала себя нашалившим ребенком, которого бранят за непослушание, — вероятно, так оно и было.

— Да, разумеется, — начала она, но не смогла продолжить. Уоллис была решительно настроена настоять на своем, Софи уже много лет не видела ее такой непреклонной. Это была прежняя Уоллис, глава дома. В ней не осталось и следа недавней эмоциональной неуравновешенности.

— Конечно, будут проблемы, — согласилась Уоллис. — Это признают и врачи. Проблемы адаптации — так, кажется, они это называют. И приступы агрессивного поведения — один из поздних симптомов перенесенного стресса. Но он никогда не причинит тебе вреда, Софи. Ты это понимаешь? Джей тебя обожает. — Софи заметила, что тон у свекрови едва заметно изменился. Теперь она утешала ее. — Похоже, это новое лекарство способно творить чудеса, — продолжала Уоллис. — Чудеса для Джея и для компании, Софи. Но пока период адаптации не пройдет, Джею будет необходима поддержка, поддержка всех нас, и особенно твоя. Пожалуйста, постарайся, дорогая. Ему предстоит большое дело.

Софи так хотелось бы стать опорой для Джея. Она никого не хотела подводить, но все же слишком многого пока не понимала.

— Если вы имеете в виду руководство компанией, — сказала она, — то откуда вам знать, что Джей этого хочет? Он же никогда этим не интересовался. Ведь Ной еще много лет назад умолял его готовиться к тому, чтобы взять бразды правления в свои руки, но Джей отказался.

— Джей уже не тот, Софи. Он многое пережил, и это заставило его повзрослеть. Когда он полностью адаптируется, думаю, ты убедишься, что он способен на полноценные и прекрасные отношения.

— Уоллис... — Софи не знала, как задать этот вопрос, но задать его было необходимо, иначе она не будет знать покоя. — Вы сказали, что он теперь совсем другой. Вам не кажется, что человек, который здесь появился, — не Джей? Он лишь пытается выдавать себя за Джея?

Уоллис решительно тряхнула головой, давая понять, что это полная чушь.

— Я знаю своего сына, — уверенно заявила она. — У меня нет ни малейших сомнений. А если у тебя они есть, то разрешить их можно с помощью тестов. Джей пройдет их по полной программе — кровь, ДНК, отпечатки пальцев. Мы не пожалеем никаких средств, чтобы идентифицировать его личность.

— Тесты? Это необходимо?

— Боюсь, что да. Если даже Джерри Уайт не станет на этом настаивать, то совет директоров потребует наверняка. Здесь поставлены на карту состояния, Софи. Карьеры. Будущее. Есть люди, которые не желают, чтобы Джей стал во главе компании, к сожалению, их довольно много. Они постараются доказать, что он некомпетентен, поставят под сомнение его уравновешенность — все, что угодно, лишь бы не допустить его до власти.

Джей подвергнется тестированию, и, похоже, Уоллис не сомневается в исходе. Это должно было бы приободрить Софи, если бы не интуитивное чувство, что никакие тесты ничего не докажут. Она не могла отделаться от ощущения, что что-то здесь не так. Правда, теперь ее стало мучить подозрение, что что-то не так не с Джеем, а с ней.

— Иногда он пугает меня, Уоллис, — призналась она после некоторого размышления. — Он не такой, как прежде, — очень настойчивый и собранный. Вы этого не заметили? По тому, как он смотрит на вас: словно его глаз — линза, фокусирующая солнечные лучи, а вы — жалкий клочок бумаги, который вот-вот вспыхнет.

— Подозреваю, это из-за повязки на глазу, тебе не кажется? А, по-моему, в этом есть даже что-то привлекательное.

Очень привлекательное, Софи тоже так казалось, но иногда у нее возникало ощущение, будто он шпионит за ее внутренним состоянием.

— Это может показаться безумием, но создается впечатление, словно он знает обо мне больше, чем может знать, даже если он действительно Джей, — знает мои мысли и чувства, знает то, о чем я сама лишь смутно догадываюсь. Он больше похож на того Джея, который приходил ко мне в снах, чем на того, который исчез, — Обессиленная, она откинулась на спинку стула. — Вы, наверное, думаете, что я опять порю чепуху.

— Нет, дорогая, вовсе нет. Он действительно изменился. С этим никто не станет спорить. Но то, что ты рассказываешь, не так уж плохо. Многие жены мечтали бы о том, чтобы их мужья стали такими же внимательными и заботливыми.

Она протянула было руку, чтобы дотронуться до Софи, но вместо этого лишь улыбнулась. Скомканная салфетка лежала рядом с ее тарелкой, Уоллис начала аккуратно складывать ее, старательно разглаживая морщинки.

— Будь осторожна, — вдруг прошептала она.

Софи подалась вперед, не уверенная в том, что правильно расслышала слова свекрови, но Уоллис уже повернулась, чтобы подозвать официантку и как раз махала ей салфеткой. Софи догадывалась: нет смысла спрашивать, что она имела в виду. Уоллис не скажет ей правды.

Потеряв Ноя и Джея, свекровь Софи замкнулась в собственном мире молчания и неясных шепотов. Она отгородилась от всех, в том числе и от своей младшей невестки. В ее мир доступ был открыт только Элу, и их отношения со временем стали напоминать некое биологическое родство. Софи это поначалу обижало, особенно когда Уоллис попросила ее больше не навещать Ноя в клинике. Софи всегда любила сурового старика, который так помог ей почувствовать себя своей в доме Бэбкоков, и, хотя было больно видеть его деградацию, она ждала этих визитов.

Но Уоллис утверждала, что они расстраивают Ноя, а Софи никогда не пошла бы против воли свекрови. Однако ее не могло не заинтересовать, почему Уоллис была так таинственно осторожна. Даже спустя годы она отказывалась говорить о пережитых трагедиях.

«Все мы в каком-то смысле скопидомы, — думала Софи. — Запираем на сто замков то, что нам особенно дорого и позволяет заполнять опустошенную душу». Для нее самой это были памятные вещички. Для Клода — его дары природы. Софи не знала, что копит Джей теперь, но прежде он «копил» выбросы адреналина. Маффин хранит любовь в виде еды. А что касается Уоллис, то она таила секреты.

Куда бы ни упал его взгляд, везде Клод Лоран видел глядящее на него отражение неуклюжего скелета: стеклянные дверцы книжных шкафов, окна своего кабинета, даже металлические дощечки, развешенные по стенам, возвращали ему его собственное изображение. Он не мог скрыться от самого себя, вернее, от своей уродливой физической оболочки. Этот странный образ преследовал его повсюду.

Еще в школе девчонки, окружив его, словно стая мотыльков, награждали обидными прозвищами и разбегались. Когда он пытался догнать их, они смеялись и гримасничали — эта печальная игра заставляла его чувствовать себя чудовищем. Но никогда еще это чувство не довлело над ним так сильно, как в последние две недели.

Клод при всей своей образованности и интеллекте не мог поверить, что любовь может столь чудесным образом и так быстро менять людей. Ему казалось, что все это чушь, вычитанная из романов. Лечение — процесс медленный, иногда на него уходят месяцы, а то и годы. И, тем не менее, любовь Софи изменила его. Как бы абсурдно это ни звучало, такова была правда. Словно Софи поцеловала лягушонка — и лягушонок превратился в прекрасного принца.

А кем он был теперь, когда она ушла?

Принцем? Лягушонком? Или чудовищем?

— Ай! — Капелька крови выступила на подушечке пальца — наполняя шприц, Клод укололся иглой. От неожиданности он выронил шприц, и тот упал в стальную раковину.

— Доктор Л-л-лоран?

— Сейчас, Мэри.

Испуг и неуверенность, слышавшиеся в голосе девушки, быстро привели Клода в чувство. Его новая пациентка страшно нервничала. Судя по тому, что она ему рассказала и как отвечала на вопросы, Клод уже начал подозревать, что имеет дело со случаем многократного расщепления личности. Он уговорил ее провести сеанс под воздействием содиумамитала. Пришлось объяснить, что этот барбитурат является той самой «сывороткой правды», о которой так часто упоминают в телесериалах. На самом деле такой прием воздействия на психику пациента призван в равной мере выявить и правду, и фантазии; во всяком случае, это позволит ему заглянуть в подсознание больной.

— Вам удобно? — спросил он, ободрив пациентку отеческой улыбкой, и, выбросив испорченный шприц, принес из кабинета другой — стерильный. Стройная школьная учительница двадцати с небольшим лет лежала на кушетке с высоким подголовником, которую Клод часто использовал при работе с больными, включая сеансы гипноза или такие вот «беседы», одну из которых как раз собирался провести.

Пациентка скованно кивнула, и в этом движении откровенно угадывалось то, о чем она не могла сказать. Она боялась его и того, что он собирался с ней делать, но еще больше боялась самое себя и того, как отказывались взаимодействовать ее мозг и тело. Она чувствовала себя безнадежно безумной и несчастной, вот почему согласилась, чтобы ее накачали наркотиком и подвергли процедуре, которую некоторые приравнивали к психическому изнасилованию. Все же это было меньшим из двух зол.

Клод прекрасно понимал ее, ведь через его руки прошло очень много подобных пациентов. Он был известен тем, что брался за практически безнадежных больных, от которых отказывались другие врачи, и процент удачных исходов лечения был у него весьма высок, поскольку Клод выходил далеко за рамки общепринятых методов. В них, разумеется, не было ничего противоречащего этике, просто, когда это было необходимо, он умел принимать близко к сердцу проблемы больного, быть терпеливым и трудиться круглые сутки.

Большинство его пациентов получили психические травмы в детстве; практически все они были лишены заботы, необходимой для нормального развития ребенка. Возместить отсутствие родительской ласки могли лишь бескорыстная любовь и признание. Они нуждались в них гораздо больше, чем получали за время сеансов, так называемого психотерапевтического часа — пятьдесят две минуты в неделю.

В конце курса Клод традиционно награждал своих пациентов медалью святого Иуды, ибо именно он является покровителем «потерянных душ». Независимо от вероисповедания все пациенты прекрасно понимали символический смысл этой награды.

Софи тоже поняла. И теперь, выздоровев, покинула его, как делали, в конце концов, все. Такова и была цель лечения, и хотя Клод всегда чувствовал болезненный укол в сердце, когда птички вылетали из гнезда, чувство утраты неизменно компенсировалось врачебной гордостью и благодарностью тех, кому он помог. Кроме случая с Софи. Этот случай был для него невыносимо мучителен. Он изо всех сил старался отпустить ее, как она в свое время с его помощью отпустила Джея, но по иронии судьбы оказалось, что он спас ее от Джея Бэбкока только для того, чтобы ему же и вернуть.

С трудом уняв дрожь в пальцах, Клод поднял шприц к глазам и посмотрел на начерченную на цилиндрике шкалу, чтобы убедиться, что дозировка сыворотки верна. У него не было иного выбора, кроме как исчезнуть навсегда из жизни Софи, пожелав ей всего доброго. Это единственное, что он мог сделать. Но этот жест стоил ему гораздо дороже, чем можно себе представить. И никто никогда об этом не узнает.

Слава Богу, есть люди, которым он нужен, например Мэри.

Когда Клод подошел к пациентке, она вымученно улыбнулась, но он ощутил, какие ледяные у нее руки.

— Мэри, я вас пугаю? — спросил он. — Очень важно, чтобы вы не боялись меня, доверяли мне, только так мы сможем благополучно пройти через то, что нам предстоит.

Девушка вздохнула, и он понял, что она настроилась на нужный лад. Теперь он станет для нее опорой, поводырем и мостком в новую жизнь. Она прилепится к нему, как утопающий к своему спасителю, а ему понадобится много сил, чтобы они оба смогли выплыть на берег. Может быть, ему это было нужно не меньше, чем ей.

— Отлично, — сказал Клод, — отлично, Мэри. Считайте меня своим телохранителем. Я могу спасти вас, только вы должны позволить мне сделать это.

Она вздрогнула от укола. Клод никак не мог унять дрожь и невольно причинил ей боль. Но наркотик заставит ее забыть обо всех болях. На время он чудесным образом освободит ее от нервозности и внесет покой в ее мысли, о чем она так мечтает. А еще он мгновенными вспышками осветит тайны, которые се психика прячет даже от нее самой.

Клод уже собирался приступить к вопросам, но тут запищал телефонный зуммер. Поначалу он решил не обращать на него внимания, но многие его пациенты страдали депрессией, а сумерки — время, когда их состояние обычно ухудшалось. Ему случалось спасать жизни благодаря тому, что он никогда не игнорировал телефонных звонков.

Пульт дистанционного управления лежал у него в кармане. Клод достал его, высветил на табло номер абонента и мгновенно узнал его. Первой реакцией был шок. Его собственный номер, когда он работал в исследовательской лаборатории Бэбкоков в Ла Джолле, отличался от этого всего лишь одной цифрой. Удивительно, зачем Эл Мартин звонит ему сейчас?

Но уже в следующий момент, глядя на мерцающие цифры и вслушиваясь в тихое пиканье аппарата, он все понял. Понял внезапно. Все было разумно, но, несмотря на это, ледяной гнев сжал ему сердце. Шок сменился горькой уверенностью. Существовала лишь одна причина, по которой шеф программы научных исследований фирмы Бэбкок мог звонить ему сейчас, — Джей Бэбкок.

Глава 6

Ацетиленовая горелка бесстыдно выплюнула столб бело-голубого пламени, готового заварить следующий шов. Сварка всегда представлялась Джею удивительно чувственным занятием, но сегодня от хриплого шипения горелки его бросало в дрожь. Шесть тысяч градусов по Фаренгейту — это пламя может соперничать с температурой на поверхности солнца и точно так же расплавлять все химические элементы. Звук, издаваемый горелкой, был жадным, пожирающим, разрушительным.

Как пламя, полыхавшее внутри самого Джея.

Джей рывком снял защитную маску, отбросил ее в сторону и услышал, как она со стуком упала на деревянный рабочий стол, стоявший в нескольких футах от него. Поворот клапана — и пламя захлебнулось. «Как просто!» — подумал Джей. В механическом приспособлении всегда можно отрегулировать высоту и температуру пламени по собственному усмотрению, чтобы в случае необходимости спасти то, что иначе оказалось бы спаленным дотла. Ах, если бы вот так же можно было решать и человеческие проблемы! Но у человека нет предохранительных клапанов.

Джип Софи был высоко поднят на кронштейнах, его предстояло собрать заново. Джей велел отбуксировать его сюда, в гараж Большого дома, и при первом взгляде на искалеченную ось подумал, что Софи сама напоминает такую вот безобидную маленькую деталь, от которой зависит надежность самого высокопроходимого автомобиля. Но внешность бывает обманчива. Ему ли этого не знать!

Передернув плечами, Джей сбросил с себя и защитный фартук. В заднем кармане джинсов у него лежала фотография Софи. Он обнаружил ее в своем бумажнике, очнувшись в швейцарской клинике, и, хотя узнал Софи, не мог вспомнить, когда и где был сделан снимок. Обтрепавшиеся края и пожелтевшие сгибы подсказывали, что он носил ее с собой несколько лет, даже в тюрьме. Но, если верить Элу и врачам клиники, большую часть воспоминаний о пребывании в тюрьме его память блокировала. Господи Иисусе, да он бы с удовольствием вообще забыл обо всем, что касалось того периода, если бы в голове существовал соответствующий клапан. Джей выудил снимок из кармана и, положив на стол, склонился над ним. А Софи изменилась. Девочка на фотографии была почти подростком. Замкнутая и робкая, она напоминала юную заколдованную принцессу в ожидании прекрасного принца, который появится вдруг и разглядит за внешней неуклюжестью ее внутреннюю красоту. Тут и слепой разглядел бы, — подумал Джей. — Она светится даже в темноте».

Воспоминание о другом, более позднем образе, всплывшем в памяти, вызвало ироническую улыбку и отрезвило его. Женщина в запыленных босоножках, стоявшая в зале, возле «Стейнвея», похоже, разочаровалась в принцах. Она казалась абсолютно самостоятельным и исполненным собственного достоинства человеком: скромна, но решительна. Если та девочка-подросток еще и жила в ней, то пряталась глубоко внутри.

Джей не мог решить, которая из них более привлекательна — мечтательная девочка или женщина, отчаянно старающаяся не казаться таковой.

Кто ты, Софи Уэстон? Едва заметная улыбка тронула его губы, когда он подумал, что, должно быть, то же самое думает о нем и Софи.

Зажав в пальцах снимок, Джей скрестил руки на груди. А кто ты сам, Джей Бэбкок? У него в голове теснилась масса воспоминаний — хватило бы на целую жизнь. Но это все, что у него было. Больше ничего — ни красок, ни контекста. Воспоминания не затрагивали никаких чувств — он словно просматривал видеозапись без звука.

Швейцарские доктора предположили, что его память раздвоилась. Таков был один из множества симптомов запоздалого стресса, но Джей понимал, что они имели в виду провалы памяти, то есть периоды временной амнезии, а не то состояние, в котором он пребывал: оно напоминало музыкальную фугу, в которой одна и та же тема повторяется на разные голоса. Мужчина из его собственных воспоминаний — человек, за которого его все принимали, — несомненно, любил свою жену. Если он и не был особенно внимателен по отношению к ней, то защищать ее готов был всегда. Но все это не объясняло нынешних порывов, которые охватывали Джея. Ничто не свидетельствовало о том, что прежде он был слепо одержим Софи Уэстон. Никакого сравнения с тем, как властно его разум и тело реагировали на нее теперь, даже вот на эту фотографию.

Он чувствовал себя как охотник в засаде, и чувство это питало все его мысли. Он ходил кругами, издали наблюдал за ней, с трудом сдерживая желание отрезать ее от стада, словно пугливую газель, и утащить во мрак ущелья. Движущей силой всех его действий было стремление обладать Софи Уэстон, но он вовсе не хотел, чтобы это произошло быстро или грубо. Спешка не доставила бы ему удовольствия. Для охотника высшее наслаждение — загнать свою добычу в угол прежде, чем она осознает, что попалась, и постепенно сокращать свободное пространство вокруг нее до тех пор, пока вся она не окажется ему подвластна, пока сама добыча не окажется в его безраздельной власти.

Вот какие мысли занимали Джея, когда он наблюдал за Софи, выслеживал ее. И как бы мучительно ни пытался он разобраться в своих скрытых темных побуждениях, они оставались непреодолимыми с того самого момента, как он увидел ее фотографию.

Он вернулся за ней. Все остальное — вздор.

Джей поднял защитную маску и снова надел ее на голову, затем включил горелку. Шипение пламени заставило еще ярче вспыхнуть то, что горело у него внутри, — чем бы оно ни было. Он увеличил пламя и поднес его к сломанной оси — посыпались искры. Джей с неописуемым удовольствием наблюдал за тем, как, раскаляясь докрасна, плавится и сваривается металл.

С сосредоточенностью хирурга Джей вгрызался в стальной брус и осматривал результат. Шов получался чистым. Умело контролируя давление газа, Джей добивался идеального бело-голубого пламени. При чрезмерном давлении выбрасываются пары, которые, смешиваясь с кислородом воздуха, могут привести к взрыву. Совершенно очевидно, что такой же хитрости требуют и отношения с Софи — умелый контроль. Клапаном, через который Джей выпускал пар, служила компания, вернее — кампания за возвращение ее под власть Бэбкоков. Она отнимала как раз то количество энергии, которое необходимо, чтобы предотвратить образование взрывоопасной смеси.

И только ради того чтобы отвлечься, Джой с нетерпением ждал назначенной на завтра встречи с Элом Мартином. Эл представит его главным персонам в совете директоров и попечителей и коротко ознакомит с переменами, произошедшими за последние пять лет, в том числе и с тем, какое место занимает нынче компания Бэбкок в ряду таких фармацевтических гигантов, как «Эли Лилли» и «Джонсон и Джонсон».

Джей уже знал от Уоллис, что раскол разделил компанию на сторонников научных исследований и приверженцев чисто коммерческого подхода. Наука против коммерции. Джерри Уайт и его партнер стремились свести к минимуму исследования и достичь максимальных сумм выручки. Их целью было вывести как можно больше производимых фирмой лекарств на общегосударственный рынок, сорвать куш побольше и по возможности внедриться в сферу производства косметических средств. Эл и Уоллис — старая гвардия — напротив, хотели вернуться к стратегии инвестирования научных исследований и разработке новых препаратов, что было традиционно для фирмы, когда она управлялась семейством Бэбкоков.

Им не терпелось взять реванш. С точки зрения Джея, слишком уж не терпелось. У него были собственные глубоко личные причины, по которым он стремился к тому же. И никто не мог остановить его на пути к их достижению. Достичь цели было нетрудно. Для этого не требовалось душевных сил. Все, что было необходимо, чтобы победить в этой фактически уже выигранной борьбе, — это мускулы, сила воли и крепкие нервы, а также желание сделать то, что не каждому под силу и чего никто другой сделать бы не смог. Конечно, и другие мужчины обладают силой воли и упорством, но у Джея есть перед всеми ними одно преимущество: ему нечего терять.

— А эта болотная грязь съедобна? — спросила Маффин, подцепив на кончик пальца кусочек венгерского болотного ила, которым было покрыто ее лицо, и, внимательно разглядев его, лизнула палец, после чего утвердительно кивнула, видимо, не исключив такой возможности. — Даже лучше, чем пирог с яйцами у Лолы.

Деловая партнерша Маффин Делайла удивленно фыркнула. Тощая, словно только что из концлагеря, рыжеволосая женщина с красивым, но неприятным лицом лежала, растянувшись в шезлонге, возле ванны с булькающей зеленоватой липкой грязью, в которую Маффин была погружена чуть ли не по самые уши.

— Опять пошла вразнос? — спросила Делайла, оторвавшись от изучения документов.

Целью их встречи была не только забота о красоте Маффин. Они замышляли заинтересовать Джерри Уайта духами на основе фруктовых масел, разработку которых вела Делайла. Но Маффин не удавалось добиться встречи с действующим главой фирмы Бэбкоков, и это приводило ее в бешенство. Если бы Колби был жив, Джерри не посмел бы так с ней обращаться.

— Прикуси язык, — проворчала Маффин, но тут же рассмеялась. — Сегодня утром я съела поджаренную булочку с толстым слоем легкого сливочного сыра, так что в предстоящие четыре дня мне вообще нельзя есть.

Делайла притворилась потрясенной:

— Как, даже морские водоросли, богатые витаминами и минералами?

— Пейте побольше отвара пырея, — весело посоветовала прислуживавшая в ванном корпусе девушка. Усевшись на край ванны, она налепила на грудь Маффин комья целебной грязи и стала размазывать ее по плечам и шее. — Он способствует похуданию и держит в форме.

Делайла снова фыркнула.

Маффин отметила, что не пристало столь элегантной и изысканной особе, как Делайла, издавать такие неприличные звуки, и в который уж раз задумалась о сексуальных предпочтениях своей новой партнерши. По этому поводу ходили самые невероятные сплетни, и, честно говоря, Маффин неоднократно задавалась вопросом, не свидетельствовал ли брошенный порой мимоходом взгляд или реплика Делайлы о том, что партнерша проявляет к ней самой не только деловой интерес. Это сильно разжигало ее любопытство. Не играет ли с ней Делайла?

— У меня есть личный тренер, который все это делает, — похвасталась Делайла, — Большой затейник. Называет себя Рото.

— Не может быть! — Маффин была потрясена.

Делайла фыркнула в третий раз.

«Нет, у этой женщины проблема с гайморовыми пазухами, а не с сексом», — решила Маффин. Тем не менее, в Делайле было много загадочного, и именно это привлекло к ней Маффин, так возник их деловой союз. Делайла не только составляла уникальные кремы и духи, она руководила собственным косметическим салоном, к которому прибавила теперь еще и ванны с полным обслуживанием.

Здесь предлагались массаж, отшелушивающие процедуры, травяные бани, лечение целлюлитов, а также тренажерные залы, парикмахерские услуги и маникюр. Для избранной публики существовали дополнительные услуги, например кислородная камера с фруктовыми ароматами в сочетании с разнообразными масками. Делайле удалось превратить свой салон в модное заведение. По слухам, сама Хиллари как-то заглянула сюда сделать прическу во время рекламной поездки по стране по выходе своей книги.

— А кислород с фруктовым ароматом содержит калории? — вслух поинтересовалась Маффин. — Можно мне досыта им надышаться?

— Два слова, — предостерегла ее Делайла. — Майкл Джексон.

— Может, попариться в травяной бане? — Маффин поднялась из первобытной трясины, словно болотный дух в женском обличье, и выбралась из ванны. Когда она, обнаженная, плавной походкой двинулась в душ, роняя на пол комья зеленой жижи, Делайла даже не взглянула на нее.

А вот девушка, прислуживавшая в ванной, взглянула. Маффин, обернувшись, послала ей улыбку.

— Радость для сноба! — спустя минуту воскликнула Маффин, стараясь перекричать шум воды. Делайла составляла список косметических препаратов, имеющихся в продаже, и подсчитывала, бормоча под нос, ингредиенты, затраченные на их изготовление.

«Вытяжка тюльпана, цедра апельсина и цветочная пыльца — все это потрясающе», — думала Маффин, но все это, как она только что поняла, ничего не дает. «Радость для сноба», — повторила она про себя, довольная тем, какое удачное определение придумала.

Приободрившись, она, словно змейка, проскользнула через душевую и, прошлепав к вешалке, где висели махровые халаты, предназначенные для посетительниц грязевых ванн, схватила один — пушистый, необъятный, пахнущий сиренью. Делайла постоянно расширяется, оглядываясь по сторонам, отметила Маффин, и творит чудеса. Свой небольшой, уютненький притончик в Санта-Монике она превратила в шикарное заведение для богачей.

Из комнаты, выходящей в нижний вестибюль, доносились сладкие запахи — там проводились сеансы ароматерапии. Маффин обожала вкусные запахи больше всего на свете. Ах, если бы только не пища, испускающая их. «До чего же счастливы те, кто страдает отсутствием аппетита, — в отчаянии подумала она. — Отвращение к еде, должно быть, гораздо лучше, чем троглодитское желание сожрать все, что попадается на пути».

Маффин туго затянула пояс на талии, испытывая двойственное чувство по отношению к собственному телу, уменьшившемуся уже до детских размеров. Никто никогда бы не догадался о ее постыдной тайне — ее благословении или проклятии? Такой шик-блеск снаружи — и такой кошмар внутри. Если бы было наоборот, наверное, пришлось бы что-то делать.

— Что ты хочешь этим сказать — «радость для сноба»? — спросила Делайла, когда Маффин уселась на пол возле ее шезлонга. Вокруг была масса других мест, где можно было устроиться, но здесь уютнее, решила Маффин, для дамской болтовни.

— Ты ведь помнишь историю с Грей Пупони, да? — начала Маффин. — На самом деле она стоит не дороже, чем обыкновенная горчица, но они придумали выпускать ее в капсулах, упаковывать в крохотные флакончики и рекламировать как некий изыск для гурманов. — Маффин была страшно довольна собой. — И люди с восторгом переплачивали вдвое, потому что эта горчица вдруг приобрела некий социальный статус. Точно так же за твои изделия будут платить еще больше, если мы придадим им легкий налет снобизма. Натуральные составляющие — это прекрасно, но нужно кое-что еще, тебе не кажется?

Делайла в раздумье поджала пухлые ненакрашенные губы:

— Типа спор некоего чудодейственного тропического грибка или косметического крема из дикого батата с натуральным прогестероном?

— Именно.

Делайла тяжко вздохнула, будто небеса посылали ей великое испытание.

— Хорошо, что-нибудь придумаю. А пока расскажи мне об этом загадочном мужчине, твоем девере. Я все утро этого жду. Он действительно такой потрясающий? — Делайла возбужденно перекинула ногу через ручку шезлонга и, проделав некое балетное па, приземлилась рядом с Маффин. — В самом деле?

Вспомнив родинку над губой Джея, Маффин и сама почувствовала едва заметное возбуждение: «Интересно, какова она на вкус? Лучше черного шоколада?»

— Да, можно и так сказать.

— Ну, давай же, выкладывай, подруга.

— Так и хочется воскликнуть «черт возьми!» — заговорщически произнесла Маффин. Разговор «о мальчиках» был их стихией.

— Он что, опасный? Ужасающий? Безумный?

— Жестокий. В нем есть нечто зловещее. — Делайла пощекотала голые пятки Маффин, которая страшно боялась щекотки, и та, судорожно всхлипывая от смеха, с трудом закончила: — Эдакий парень из преисподней.

— А на чьей он стороне? — поинтересовалась Делайла.

— Лучше бы спросить: кто, черт его побери, он на самом деле?

Заинтригованная, Делайла оторвалась от пяток Маффин:

— Что это значит? — Тоненькое колечко из белого золота, вдетое у нее в ноздрю, тускло блеснуло.

«Без сомнения, женщины, прокалывающие себе ноздри, достаточно темпераментны, чтобы возбудиться от пикантной сплетни», — подумала Маффин, довольная тем, что может разжечь столь экзотичную особу не только своими голыми ступнями.

— Я сильно сомневаюсь, действительно ли он Джей Бэбкок, — и его жена тоже. — Маффин не сразу почувствовала, что у нее пересохло во рту, и не могла понять, отчего это случилось. Она бы отнесла это на счет Джея, если бы не интимный интерес деловой партнерши к ее голым ногам.

Делайла легонько провела ногтем по внутренней стороне ступни Маффин и подмигнула. «Это игра, — подумала Маффин. — Дел со мной играет».

— Тори, — выдавила она, обращаясь к прислужнице, собиравшей грязные полотенца, — принеси, пожалуйста, минеральной воды. «Эвиан» с лимоном. Спасибо.

Из-под распахнувшегося халата Маффин скромно выглядывала маленькая, но соблазнительно округлая грудь. Окинув ее откровенным взглядом, Делайла посмотрела Маффин прямо в глаза и улыбнулась.

Рот Маффин словно наполнился сухим песком.

— Я не знаю, на чьей он стороне, — скрипучим голосом произнесла она, — но, кем бы он ни был, вполне вероятно, что очень скоро приберет компанию к рукам, поэтому я намерена все выяснить.

Делайла кивнула, продолжая чертить зигзаги на ступнях Маффин — было очевидно, что больше всего она поглощена тем, что у Маффин под халатом.

Маффин отдернула ногу.

— Боимся щекотки? — поинтересовалась Делайла.

— Нет, просто спина онемела. — Маффин небрежно отодвинулась от подруги, притворяясь, будто ей нужно размять спину, при этом широкий лацкан халата, к ее великому облегчению, прикрыл грудь. Похоже, она не так уж готова к некоторым поворотам событий, как казалось. — Не волнуйся, — успокоила она подругу, — с Джеем я полажу.

— Не сомневаюсь в этом. Бедный мальчик, бьюсь об заклад, он уже никогда не будет прежним.

«Трусиха», — было написано на лице Делайлы, когда она, отодвинувшись от Маффин, села, скрестив ноги, и потянулась, словно тоже хотела размять спину.

— Тори! — крикнула она. — Скорее неси воду нашей подруге, а то она умрет от обезвоживания организма.

Глава 7

То, что Софи не могла представить себя в облегающем, иссиня-черном мини-платье с открытой до пояса спиной, вовсе не означало, что она не могла с завистью взирать на него. В последнее время это уже стало для нее ритуалом. Приезжая в Лагуна-Бич за всевозможными материалами для рисования и изготовления поделок — этим занятиям отводилась важная роль в ее программе воспитания детей, — Софи останавливалась у витрины магазина модной одежды «Вейвум» и мысленно выбирала себе наряды.

Крохотный бутик специализировался на остромодных вещах и вещах, которым еще только предстояло войти в моду. На нынешней неделе это было экстравагантное иссиня-черное платье в стиле ретро. Конечно, Софи никогда не надела бы его ни на какую великосветскую тусовку, но для нее это было визуальной терапией. Если смотреть достаточно долго, глядишь, перед глазами и мелькнет образ Софи Уэстон в таком платье с оголенной спиной, и картинка эта поможет ненадолго обрести уверенность в себе женщине в мешковатом рабочем комбинезоне, с хвостиком на затылке и тяжеленной сумкой в руках, набитой детскими красками для рисования.

Чье-то отражение, внезапно появившееся в стекле витрины, отвлекло ее от мечтательной созерцательности. Она вскинула голову, и сердце ее замерло. Рядом стоял мужчина. Теперь Софи казалось, что он все время стоял здесь, наблюдая за ней. Неясные черты его лица были настолько знакомы, что у нее перехватило дыхание.

— Джей, — выдохнула Софи и прислонилась к стеклу, чтобы не упасть. Она в оцепенении смотрела прямо на него, но уже в следующее мгновение видение пропало. Никого рядом не было.

Какой-то мужчина медленно удалялся вверх по склону холма — его волосы блестели в лучах полуденного солнца. Как раз в тот момент, когда Софи обернулась, он повернул за угол в конце квартала и исчез. Она хотела было броситься за ним, но у неё сильно дрожали колени. Софи не понимала, как вообще, держится на ногах.

Она повторила его имя, прекрасно понимая, что это не мог быть он. Вот уже два дня Джей проходил курс лечения в клинике Ла Джоллы, где часто проводились клинические испытания препаратов фирмы Бэбкоков.

Ущипни себя, Софи. Быстро. Очнись.

Любой другой отмахнулся бы от подобного обмана зрения. Но Софи не могла. Она слишком долго видела его в своих снах и слишком часто просыпалась на рассвете с его именем на устах. Его образ годами преследовал ее, неуловимый и мучительный, и теперь ей казалось, что она снова окунулась в мир теней и страданий.

Но, глянув на собственные испещренные голубыми венами запястья, Софи увидела красные следы от ногтей. Нет, она не бредила. Больше нет нужды бредить, сказала она себе, ощущая странную пустоту в груди. Джей вернулся домой.

Глава 8

— И-и-и-и! — с восторгом завизжала пухлая девчушка, скользя, словно на коньках, по натянутому брезентовому полотнищу. Оборочки на ее ярко-розовом купальном костюме весело затрепетали, а пронзительно-зеленые ноги оставили на холсте широкий флуоресцентный след, уже пересеченный повсюду другими разноцветными мазками.

За спиной у девчушки перед банками с оранжевой, желтой и синей красками выстроились в очередь еще несколько художников-карапузов, ожидавших своей очереди обмакнуть ножки в краску и исполнить замысловатые фигуры фристайла в этой забавной игре в «ножную» живопись. Софи помогал Брайен, студент местного колледжа, он сидел в сторонке, на краю площадки для игр, и издали присматривал за свалкой.

Сама Софи с садовым шлангом в руках стояла возле дверей, ведущих из дома во внутренний дворик. Одетая в желтый дождевик и непромокаемую шляпу, она ждала, когда ее подопечные исчерпают свой творческий пыл и настанет время обдать их водой из шланга, что, как она надеялась, могло случиться теперь уже в любой момент.

— Давай, давай, тютя! Двигайся!

— Смелее, трусиха!

— Софи-и-и-и-и-и-и-и-и! Соупи-и-и-и-и-и-и! Кейти не хочет двигаться!

У банок с красками образовался какой-то затор. Дети подпрыгивали от нетерпения и, извиваясь, выглядывали друг из-за друга. Насколько могла видеть Софи, виновницей задержки была девчушка, стоявшая в начале очереди.

— Ну, давай же, Кейти, детка! — крикнула Софи круглоглазому херувимчику — малышке, которую необычность происходящего, видимо, вконец парализовала. — Тебе вовсе не обязательно скользить, дорогая. Просто обмакни ножки в краску и иди ко мне, к своей Соупи, хорошо?

Софи сделала знак Брайену, чтобы тот помог оцепеневшему ребенку, но когда высокий похожий на разбойника студент попытался взять девочку за руку, Кейти пронзительно закричала. Маленький херувимчик решил действовать самостоятельно. Не потрудившись обмакнуть ножки в краску, Кейти заковыляла по брезенту к Софи, но, не пройдя и полпути, заинтересовалась липкой жижей, просочившейся у нее между пальчиками, и остановилась, чтобы рассмотреть, что это такое.

Когда она, счастливо хмыкнув, плюхнулась прямо в эту жижу, остальные дети взвыли от нетерпения.

— Убелите ее оттуда или я сколмлю ее хомякам! — послышалась сдержанная угроза.

Гневный голос подозрительно напоминал голос Олберта.

Софи жестом велела Брайену отойти и сама поспешила на помощь.

Когда она подхватила Кейти на руки и заторопилась подальше от опасного места, девочка загукала от удовольствия. — Я только что спасла тебя, — сказала Софи малышке, что-то счастливо лепетавшей и гладившей ее по щеке крохотной оранжевой ладошкой, — и вот, значит, какую заслужила благодарность?

Остальные дети снова заскользили по брезенту, вереща от восторга и предоставив Софи возиться со шлангом. Спустя несколько минут Кейти уже прыгала в облаке радужных мыльных пузырей.

— Какого черта?!

Софи резко обернулась, услышав низкий мужской голос.

— О, прости! — воскликнула она и в ужасе увидела, что струя воды продолжает хлестать из шланга.

У входа во дворик стоял Джей Бэбкок в темном однобортном костюме, без сомнения, бывшем чрезвычайно элегантным до того момента, как его облили водой. Вода с силой била из шланга, и онемевший гость Софи уже промок буквально до нитки. Но Софи лишь продолжала извиняться, не в силах сообразить, что нужно сделать.

— Извини. О, прости, пожалуйста!

— Ты не хочешь отвести эту чертову штуку в сторону? — спросил Джей.

— Нет, — ответила она, бросаясь к крану. — Я лучше выключу его. Я уже выключаю, видишь?

Когда вода в шланге иссякла, Софи бросила его на землю и только тогда заставила себя взглянуть на то, что натворила. Для этого требовалось немалое мужество.

— Мне действительно очень жаль, — сказала она. — Ты в порядке?

— По сравнению с ней — в полном, — ответил Джей, глядя куда-то за спину Софи. — Почему у этого ребенка полон рот пены?

Софи смущенно оглянулась и увидела, что Кейти по самую шею окутана клубами разноцветных пузырьков, и лавина вскипающей пены готова вот-вот накрыть ее с головой. Из-за булькающих звуков, которые издавала девочка, казалось, что разноцветная пена ползет у нее изо рта и носа. Крошка заливалась счастливым смехом и хлопала себя по бокам ручонками, отчего в воздух взлетали хлопья разноцветных пузырей.

— «Мистер Баббл» — мыльная пена, — объяснила Софи. — Я добавляю ее в краску. Детям страшно нравится, как она пенится, когда я мою их из шланга.

— Еще бы!

Софи и без того была достаточно напугана, поэтому сразу же уловила и оценила сухость тона, каким это было произнесено. Если все случившееся покажется ему хоть чуточку забавным, есть надежда, что он не подвесит ее за ноги. Не хотелось бы, чтобы все происходило на глазах у детей. Такое зрелище могло бы напугать их на всю жизнь.

— Ты, наверное, пришел навестить меня? — спросила она, направляясь со шлангом к Кейти, которая носилась кругами, напоминая маленькое взлохмаченное чудовище.

Джей начал осторожно расстегивать промокший пиджак.

— Таков был мой план.

— Как мило, что ты для этого так нарядился, — тихо сказала Софи.

Стаскивая прилипший пиджак, Джей бросил на нее уничтожающий взгляд:

— Если бы я знал, что меня ждет, не стал бы принимать душ. На самом деле, у меня назначена встреча с Элом Мартином. Я надеялся, что до этого нам с тобой удастся поговорить, но, кажется, момент сейчас неподходящий...

— Нет, все в порядке. Брайен... — Софи махнула помощнику рукой, — ты закончишь с Кейти? И обязательно переодень ее во что-нибудь сухое, хорошо? Я помогу тебе вымыть остальных, когда они накатаются.

Софи бросила дождевик на ступеньки и, войдя в дом, указала Джеку на спальню, где они спали, когда жили вместе. Эта хижина была их первым домом.

— Сними мокрую одежду, — сказала она. — Я ее просушу и выглажу, — это было все, что она могла для него сделать, после того как чуть не утопила.

Джей вышел из ванной в банном халате с капюшоном, и она сразу же узнала этот халат. Он привез его из Марокко, где совершал восхождение на Атласские горы. Крайне удивившись, Софи спросила, где он его нашел. Ей казалось, что она убрала с глаз все вещи Джея. Это было этапом процесса расставания с ним, весьма существенным фактором в ее лечении.

— В кедровом сундуке для приданого, — ответил Джей, сморщив нос. — Пахнет молью. Кроме него, там была только та кружевная ночная рубашка, которую ты надевала в нашу первую брачную ночь.

У Софи все замерло внутри. Должно быть, он имел в виду пеньюар, который она все же надела в ту ночь, когда они сбежали, чтобы пожениться. У них не было традиционной свадьбы, но Софи настояла, чтобы на ней было хотя бы традиционное для новобрачной белье. Они купили его по дороге в магазинчике, торговавшем со скидкой всем — от туалетной бумаги до садовой мебели. Софи было безразлично. В оборках и кружевах она чувствовала себя принцессой. И Джей воспринимал ее так же.

Однако ни одна девушка никогда не совершила бы того, что сделала в ту ночь Софи Уэстон. Не желая думать ни о чем ином, она слепо ухватилась за то, чего так желала: он женился на ней — значит, он ее любит. Так она сказала себе и сама же в это поверила. Когда-нибудь он полюбит ее так, как она любит его. Теша себя этой безнадежной мечтой, Софи отдала ему свое тело, зная, что он будет лелеять его, и свое сердце — зная, что он разобьет его.

Какое-то движение отвлекло ее от воспоминаний: Джей приближался к ней.

— Я заберу твой костюм, — рассеянно сказала она.

— Оставь. — Почувствовав произошедшую в ней перемену, Джей скомкал одежду в руках. — Я сам высушу. Ты мне только принеси что-нибудь — фен, например.

Софи протянула руку:

— Я намочила твою одежду, я ее и высушу.

— Софи...

— Дай сюда! — почти выкрикнула она, и это насторожило обоих.

— Ну, хорошо, — примирительно сказал Джей и протянул ей одежду.

Едва ли понимая, что делает, Софи скомкала костюм. В ту ночь она ненадолго почувствовала себя такой счастливой, что это трудно даже представить. У нее было все, о чем она мечтала. А единственное, что ей было нужно, это он, этот мужчина, ее муж. Он ласкал ее с такой нежностью, с такой первобытной страстью, что она позволила себе поверить, будто он любит ее.

Опьяненная мечтами, она задала ему вопрос, который ни одна женщина не задала бы бродяге: «А ты бы женился на мне, если бы я не была беременна? Настолько ли ты любишь меня, Джей Бэбкок? Будешь ли любить этого ребенка?» Его молчание раздавило ее. Оно означало: нет, и они оба это знали. Он был странником, авантюристом, привязанным только к своей кочевой звезде.

Сейчас Джей молча наблюдал, как она безжалостно мнет его одежду, роясь в кладовке в поисках свободных плечиков. Не обращая внимания на шум, который она при этом производила, Софи поспешно напялила на плечики пиджак и брюки и повесила их на дверную ручку кухонного шкафа.

«Я рада, что на самом деле не была беременна», — подумала она. Как бы ей хотелось сказать ему это и так же, походя, небрежно, уязвить его, как он когда-то уязвил ее. Жалость не позволяла ей думать о том, каким ударом по мужскому самолюбию, должно быть, было для него известие о том, что он не может иметь детей. Это было его наказанием. Впрочем, из него все равно получился бы никудышный отец.

Мы на самом деле вовсе не те порочные существа, в которые, скручивая и корежа, превращает нас боль. Это боль делает нас жестокими.

Слова Клода. Сейчас Софи чувствовала, как от этих слов, этой боли, этой жестокости все сжалось у нее внутри, но она ничего не могла с этим поделать. Старая рана, но боль свежа.

— С дороги, — бросила она, устремляясь мимо него в ванную за феном.

Вернувшись на кухню, она увидела, что он сидит у стола, но его поза совсем не напоминала ей того Джея, которого она помнила. Тот усаживался, закинув ноги на стол, а этот сидел тихо и настороженно, одна рука покоилась на столе, пальцы растопырены — словно он был готов в любой момент вскочить. Он наблюдал за ней с тем самым потаенным огнем во взоре. Наблюдал неотступно, словно именно для этого и пришел.

Фен был старым и страшно ревел, но в руках Софи выглядел сейчас весьма уместно. «Словно ружье», — подумала она. Металл скрежетал о металл, Софи, ухватив вешалку за крючок, повернула костюм спинкой к себе. Темная ткань вздымалась и полоскалась под струей горячего воздуха. Гнев, обжигающий и острый, захлестнул Софи. Она ощутила странное желание не высушить проклятый костюм, а сжечь его.

И вдруг пиджак оказался на полу. Софи понятия не имела, как он там очутился, но он упал ей на ноги, и Софи невольно захотелось наподдать его ногой, чтобы он перелетел через всю комнату. Отчаянно застонав, они отдернула ногу и с ужасом увидела, что пиджак зацепился за неё. Фен продолжал реветь.

Джей подошел сзади и взял Софи за руку:

— Что случилось?

Она не могла ответить. Джей забрал у нее фен и выключил его. Он даже слегка встряхнул ее, чтобы привести в чувство, но она продолжала стоять в оцепенении.

— Черт возьми, Софи, что с тобой происходит?

— Не разговаривай, со мной так, — слабо пролепетала Софи, не глядя на него. — Здесь дети. Если ты не заметил, сообщаю тебе, что теперь это мое главное занятие. Я забочусь о детях...

Он повернул ее к себе лицом и увидел застывшие в глазах слезы. Джей стиснул зубы, лицо исказила гримаса.

— Господи Иисусе, Софи, в чем дело? Это из-за того, что случилось в тот день? Если так, давай все выясним.

— Нет, ничего. Просто я слишком много работаю. Устала.

— Я тебе не верю. — Голос звучал хрипло и озабоченно. — Это из-за того, что произошло возле «Крутого Дэна»? Я думал, что парень вооружен, вот и сорвался. Но я вовсе не хотел тебя напугать. Я хотел защитить тебя.

Она, по-прежнему не глядя на него, с трудом заставила себя выдавить:

— Все в порядке, правда...

— Нет, не в порядке. Я хочу, чтобы ты поняла. Мне нужно, чтобы ты...

— Мне не важно, что нужно тебе, Джей. Когда же, наконец, речь пойдет о том, что нужно мне?

Если ее замечание и встревожило его, он не подал виду.

— Сейчас, — сдавленно ответил он. — Прямо сейчас. Речь всегда, собственно, была о тебе. Просто я этого не знал.

Это было именно то, что ей всегда так хотелось услышать, но Софи боялась поверить. Джей чуть-чуть запнулся, прежде чем сказать это, он думал, что она не заметила. Но она заметила. В образовавшемся безвоздушном пространстве Софи чувствовала себя громоотводом, принимающим разряд молнии на себя, и она поняла, что Джей лукавил.

— Софи, прошу тебя, позволь мне объяснить, — сказал он. — Дай мне исправить все, что я делал не так.

Она тряхнула головой, отметая просьбу.

Он говорил почти шепотом, всего лишь шепотом, но его голос звучал для нее с таинственной силой. Он тревожил глубоко спрятанную тоску по доброму мужчине, сильному мужчине, такому, который будет любить ее до самозабвения. По мужчине, каким Джей Бэбкок отродясь не был.

— Почему ты не смотришь на меня? — спросил он. — Чего ты боишься?

Интонация его голоса была мягкой и волнующей, и, как бы ни хотелось Софи отстраниться, искушение оказалось непреодолимо. Нельзя больше позволять ему взять над ней верх, даже если он хочет вовлечь ее в борьбу, — он, как всегда, заграбастает больше, чем ему причитается.

Подняв, наконец, голову, Софи увидела боль в его глазах, и это удивило ее. Она почувствовала сострадание, хоть и понимала, насколько это опасно. Оказываясь рядом с ним, она всегда словно бы лишалась чего-то жизненно важного, какой-то части себя самой. Но если уж она потеряла все остальное, следует сберечь хотя бы сердце, нужно помнить, что это он выманил его из укрытия. Он вор.

Софи отошла от Джея и склонилась, чтобы поднять пиджак. «Дорогой, — подумала она, коснувшись его рукой. — Сшитый на заказ, отлично скроенный. Это так не похоже на Джея».

— Ты пришел сюда о чем-то поговорить, так говори. — Прежде чем повторить последнее слово, Софи снова надела пиджак на плечики и повесила на дверную ручку.

Он молча наблюдал, как она поворачивается к нему, и, наконец, произнес:

— Когда ты успела превратиться в такую стерву?

Софи непроизвольно прикрыла рот рукой. Господи, как же ей захотелось дать ему пощечину! Но что-то удерживало ее. Рука сжалась в кулак. Софи ошеломленно качала головой. Глаза наполнились слезами. Это было все, что она могла в тот момент — качать головой и плакать.

В изнеможении она попятилась и прислонилась спиной к кухонному шкафу. Желание ударить его прошло.

— Что бы ты ни хотел мне сказать, давай, я слушаю, — сказала она.

Но Джей уже выглядывал через дверь во двор, где ребятишки, похоже, и не думали кончать свою веселую игру. Малышка Кейти, одетая, сидела на коленях у Бранена, и они вместе раскачивались на качелях.

— Ничего особенно важного, — ответил Джей. — Я подумал, что следует объясниться с тобой по поводу той поездки. И еще я хотел принести тебе вот это.

Он вынул из кармана халата какой-то темный предмет и повертел его в руках. Это была бейсболка, которая слетела у нее с головы, когда они мчались по аллее, та самая, которую он купил ей лишь много лет спустя.

Обернувшись через плечо, Джей бросил кепочку на стол. Голос его звучал напряженно:

— Извини за то, что случилось, Софи. Я бы скорее вырвал себе сердце, чем намеренно обидел тебя. Ты ведь это знаешь, правда?

Она не знала, что ответить, и, по-своему истолковав ее молчание, Джей снова отвернулся. На шкафу стояла миска с морковью и сельдереем, которые Софи начистила и нарезала заранее, чтобы сделать из них фигурки для детей. Она схватила морковку и стала ломать ее.

Значит, он просто принес ей бейсболку?

Снаружи донесся мелодичный детский смех. Он звучал весело и беззаботно. «Неужели кто-то еще способен быть счастливым, — подумала Софи, — и неужели я сама была когда-то счастлива?»

— Симпатичные детишки, — сказал Джей после паузы. — Уоллис поведала мне о твоих нынешних занятиях. Она сказала, что это дети из бедных семей и ты заботишься о них безвозмездно, а также сообщила, что ты обходилась небольшой суммой процентов с моей доверительной собственности и не брала никаких денег у семьи. Это, конечно, очень благородно, что ты хочешь рассчитывать только на себя, но...

— Не знаю, благородно это или нет, — перебила его Софи. Она не хотела становиться в оборонительную позицию, но свекровь столько раз заставляла ее это делать. — Просто я хочу жить именно так, как живу.

— Почему бы тебе не принять помощь? Если не от Уоллис, то от меня. Я бы с радостью помог тебе.

— Я не нуждаюсь в благотворительности...

— Благотворительности? — Он казался искренне удивленным. — Речь вовсе не об этом. По крайней мере, для меня. Может быть, я что-то недопонимаю, но мне казалось, что ты хочешь создать как можно более хорошие условия для этих малышей. Принимая помощь, ты нисколько не умаляешь того, что уже сделала. Посмотри на себя, Софи. Ты независима. Это потрясающе. Что бы ты ни стремилась доказать, ты уже это доказала.

Его похвала тронула ее. В порыве благодарности она даже заставила себя улыбнуться. Никто не знал, как она не спала ночами, как выбивала субсидии на финансирование своей программы. Тем более не знал этого он. Но было приятно, что кто-то оценил ее тяжкий труд. Однако не хотел ли Джей, кроме всего прочего, сказать, что из-за собственной гордыни она лишает детей того, что они могли бы еще получить? Догадка уязвила Софи.

Она продолжала ломать морковку на мелкие кусочки.

— Я подумаю, — выдавила она.

— Ну что, мой костюм еще не высох?

Джей был недоволен. Она ясно слышала это по его голосу. Он хотел, чтобы она приняла его предложение. А может быть, хотел, чтобы она перестала быть такой несгибаемой и ощетинившейся.

— Пиджак, возможно, готов, не знаю.

— Все равно давай его сюда. Я ухожу.

Она неловко протянула ему вешалку:

— Вот, возьми.

Джей взял костюм и уже дошел было до середины комнаты, но вдруг остановился и сердито вскинул голову. Глубоко вздохнув, он обернулся и сказал раздраженно и вместе с тем печально:

— Теперь, вернувшись домой, я так много хочу сделать, и сделать это вместе с тобой, Софи. Из-за тебя я здесь. Неужели ты этого не поняла? Я вернулся за тобой.

Вернулся за ней? Ей безумно захотелось узнать, что он имел в виду. Но она не могла заставить себя спросить. Может быть, она и впрямь стерва? Ведь он всего лишь предложил ей помощь.

Морковка превратилась в кучу мелких кусочков. По-детски чувствуя себя виноватой, Софи положила ошметки на стол и пробормотала:

— Прости.

— Если ты чувствуешь угрызения совести, есть способ со мной помириться. Впрочем, если не чувствуешь — тоже.

— Как это?

— Поедем со мной.

В его голосе послышалась какая-то суровость, и Софи уже собиралась отрицательно покачать головой, но в этот момент посмотрела на него:

— Поедем — куда?

— В бухту Пилсон.

— Я... но зачем?

Впрочем, она уже знала зачем. Именно там, на берегу бухты Пилсон, они тайно встречались, прячась от всего мира, не желавшего, чтобы они были вместе. Именно там они впервые познали друг друга. Но теперь Софи не могла туда поехать. Это начисто лишило бы ее той опоры, которую она с таким трудом возвела для себя, и Софи поклялась всем святым, что больше никогда в жизни ноги ее там не будет.

Страшный звериный рык раздался прямо над ухом Уоллис Бэбкок. Она так испугалась, что чуть не прижгла себе ухо раскаленными щипцами для завивки, с помощью которых пыталась уложить свои вьющиеся темные волосы. От тугой прядки потянулся дымок.

— Не приставайте ко мне, молодой человек. Я вооружена! — Уоллис угрожающе наставила щипцы на Эла Мартина, стоявшего в дверях ее ванной, скрестив руки на груди. Нахальная улыбка играла на его красивом утонченном лице.

— Что это ты делаешь этой штукой? — спросил он.

Несмотря на то, что Эл был первым вице-президентом компании Бэбкоков и ее директором по науке, он предпочитал одеваться просто: сейчас на нем были брюки цвета хаки, куртка и накрахмаленная белая рубашка. Он любил похваляться тем, что надевал галстук только раз в жизни, а по какому поводу, не признавался.

Уоллис знала лишь, что это не была ни его свадьба, ни церемония вручения Нобелевской премии. Она присутствовала на обоих торжествах.

— Ш-ш-ш-ш, — прошептала она. — Я «позаимствовала» это у Маффин. Раз в кои-то веки она забыла их на «косметическом прилавке Мейсиз», как она называет свою ванную.

— Позаимствовала? А можно узнать зачем?

— Чтобы придать себе новый облик, разумеется.

— А разве со старым что-нибудь не в порядке?

— Именно то, что он — старый. — Уоллис всегда занимал вопрос, о чем думал Господь, делая мужчин такими тупицами. Какие еще нужны доказательства того, что Создатель сам — мужчина? Будь он женщиной, он наделил бы этих несчастных хоть какими-нибудь способностями разбираться, как устроены женские мозги. Подмигнув, она сделала новую героическую попытку поймать непокорную прядь волос и накрутить ее на щипцы.

В необозримой ванной комнате, отделанной итальянским мрамором, тихо звучал фортепьянный концерт Шумана, его нежные звуки лились со старомодной долгоиграющей пластинки. Искусство и музыка были страстью Уоллис, но новомодные музыкальные центры не вписывались в интерьер дома, построенного век тому назад, и Ной Бэбкок даже слышать не хотел о том, чтобы установить здесь один из них. Бэбкок в пятом поколении, стойкий приверженец традиций, он был гарантом и патриархом исторически сложившегося клана.

За долгие годы их совместной жизни Уоллис поняла, что бороться бесполезно и легче подчиниться правилам и привычкам мужа. Она и теперь продолжала следовать им, прежде всего из чувства вины. Но все же согрешила, внеся некоторые изменения в облик дома после того, как Нон перевезли в клинику. Миниатюрная копия фонтана Тиволи, журчавшая в центре гостиной, была здесь со дня основания дома, но теперь в Большом доме можно было найти и иные водные сооружения. В качестве элегантного потворства своим прихотям Уоллис оборудовала огромную мраморную ванную с джакузи и позолоченными кранами.

Ной бы этого не одобрил.

— Ай! Эта чертова штуковина кусается! — Уоллис отложила щипцы и тяжело вздохнула. — Это самоубийство для волос, Эл. Звони в службу спасения.

Эл наблюдал за ее муками с нежностью, светившейся в его покорной улыбке. Выражение его лица словно говорило: виноват и признаю свою вину. Он был как раз одним из тех мужчин, на тупость которых часто жаловалась Уоллис, он не обладал вожделенной способностью разбираться в ее проблемах, но он, без сомнения, достаточно любил ее, чтобы хотеть в них разобраться.

«Храбрая душа, — подумала Уоллис. — А храбрость искупает отсутствие проницательности».

Она украдкой посмотрела на себя в зеркало, отметив морщинки в уголках глаз, обвисшие щеки и нахмурила выщипанные брови.

— Корабль уплыл, Эл. Пора снова призвать кораблестроителя.

— Мы что, сменили тему разговора?

Выступающие скулы Уоллис обозначились еще резче, когда она натянула пальцами все еще красивую, гладкую, разве что слегка обвисшую кожу и, поворачивая голову туда-сюда, рассматривала себя в зеркале, бормоча:

— Ах, мужчины, мужчины.

— Ну, здесь я могу тебе помочь. Правда, кораблестроение в некотором роде находится вне рамок моих занятий...

— Ты неисправим. Как ты можешь шутить, когда я размышляю о величайшей жизненней перемене? — Она накрыла лоб ладонями и подтянула кверху брови, придав лицу гримасу крайнего удивления. — Итак... что ты думаешь, Эл? Только серьезно. Следует ли мне что-то предпринять относительно собственного облика?

— Например — что?

— Ну... не знаю. Сделать подтяжку? Что-нибудь поджать, подрезать?.. Словом, что-нибудь?

При этих словах Эл подошел, встал у нее за спиной и вгляделся в зеркальное отражение ее хмурящегося лица.

— А как насчет того, чтобы вкрутить? — спросил он, обхватывая ладонями ее ягодицы. — Я могу сделать это сам, и тебе это ничего не будет стоить.

— Ты действительно неисправим. — Теперь перед ней встала другая дилемма: если она уберет ладони с лица, чтобы схватить его за руки, кожа на лбу снова опустится, а ей весьма нравился ее новый, свежий облик. «Тщеславие превыше всего, — подумала она, и, по-прежнему придерживая пальцами кожу на лбу, вжалась спиной в жадные руки Эла. — Но я должна что-то предпринять.

— Несомненно, предпринять что-то... вместе со мной. — Он ткнулся носом ей в шею, исторгнув вздох из ее груди.

— Ты бессовестно пользуешься своим преимуществом, — сообщила она ему, все еще не желая отнять пальцы ото лба.

— Прекрасная мысль. — В зеркале отразился его волчий оскал, и Эл развернул ее к себе.

— Нет! — беспомощно вскрикнула Уоллис, не имея возможности защитить грудь и прочие драгоценные части своего тела от его порочного взгляда.

— Я думаю, тебе следует выбрать вот какой путь в жизни, — комкая и задирая подол шелкового кимоно, он со смехом наблюдал за выражением ужаса на ее лице. Обхватив Уоллис за талию, он кинул ее на туалетный столик.

— Какой бес в тебя вселился? — задыхаясь, воскликнула она, чувствуя, как он, обнажив ее ноги, стал мягко внедряться между ними. — Нам нужно поговорить о Джее. Ты еще не рассказал мне о своей встрече с ним.

— Я могу одновременно говорить и вкручивать, Уоллис. А ты просто следи за ходом моих мыслей.

— Ты что, совсем рехнулся? — Откинувшись назад, Уоллис, подозрительно сощурившись, посмотрела на него. — Разрабатываешь новый стимулятор половой активности, что ли? Наверняка оседлал какого-то конька.

— Я хочу оседлать тебя...

— Эл! — Уоллис действительно была потрясена.

Она полагала, что у них просто легкий флирт. Такое и прежде случалось и ограничивалось лишь короткими прикосновениями — мимолетным касанием плеч, поглаживанием рук. Но сегодня это вовсе не походило на игру. Такая агрессивность была ему несвойственна, и уж точно он никогда прежде не говорил так грубо и откровенно. Никто не позволял вести себя так с Уоллис Бэбкок.

Следовало, однако, признать, что сердце ее бешено колотилось, а это явно означало, что она находила происходящее в определенной мере возбуждающим, но о том, чего он добивался, не могло быть и речи. Она не могла...

— Поцелуй меня. — Это прозвучало как требование, не как просьба. Таким тоном говорят: «Черт возьми!»

Дрожащие руки Уоллис беспомощно упали, когда он в пароксизме непреодолимого желания склонился над ней, впился в губы и сильно стиснул в объятиях. Сквозь ткань брюк Уоллис ощутила тяжело напрягшуюся мужскую плоть и задохнулась от потрясения.

Она резко увернулась от его губ и рук, ищущих ее грудь.

— Эл, — вполне серьезно взмолилась она, — что ты себе вообразил?! Мы не можем! Я все еще замужем. Ной пока жив.

— Ноя здесь нет, — тяжело дыша, возразил он. — Здесь — я.

Вновь водворив ее, словно капризное дитя, на туалетный столик прямо перед собой, он повел себя гораздо мягче, чем она ожидала. Губы его по-прежнему дрожали от желания, но, похоже, он готов был дать задний ход. По его неуверенности Уоллис поняла, что и Эл борется с собой. Ведь Ной был его другом и коллегой.

Уоллис хотелось вернуться к прежним отношениям — к флирту.

— Не вынуждай меня прибегнуть к этому, — пригрозила она, хватая щипцы для завивки. — Немедленно прекрати комедию и расскажи о Джее.

Эл поднял руки, притворно капитулируя. Но, когда он отодвинулся, Уоллис увидела, что сделала с его телом короткая вспышка страсти, и встревожилась не на шутку. У нее у самой на шее отчаянно пульсировала артерия, и в горле стоял обжигающий ком. Уоллис боялась, что Эл поймет, как возбудило ее случившееся.

Ощущение было скорее болезненным, чем приятным, но Уоллис знала, что всегда будет вспоминать его со странным, но именно приятным чувством. Что-то произошло сегодня между ней и Элом, и как бы втайне ей ни хотелось ответить на его порыв, она опасалась, что отныне их отношения уже не смогут быть прежними.

— Жизнь или информация, — потребовала она, неловко улыбаясь.

Она хотела, чтобы он подхватил ее игру, потому что слишком многое зависело от того, сумеют ли они работать вместе теперь, когда Джей вернулся. Уоллис с ужасом думала о том, что на карту поставлено фактически все — «Бэбкок фармацевтикс». Будущее компании висело на волоске.

Тихое журчание фонтанчика всколыхнуло дремавшие в ней мечты. Надежду. Ради нее она воскресла вновь. Временами Уоллис действительно в это верила. Закончились ее пятилетние блуждания в мире теней. Она, словно Лазарь, была возвращена к жизни, но ради одной-единственной цели — вернуть семье компанию.

Ной и даже Колби хотели бы этого. Да, тело говорило ей, как нуждается она в остром наслаждении, которое мог дать Эл. Об этом же кричало ее сердце. Но ей это было не суждено.

— Джей встретился со всеми, с кем ему надлежало встретиться на сегодняшний день, — говорил между тем Эл. — И кое с кем, кого видеть было не обязательно, просто он на этом настаивал. Счастлив сообщить, что он произвел на всех чертовски сильное впечатление. Но твой сын себе на уме, Уоллис.

— Это осложняет дело?

— Это ничего не осложняло бы, если бы я знал, каковы его намерения. На первый взгляд кажется, что он на нашей стороне, но у меня есть ощущение, что он готовит сюрприз.

— Уверен, что не нам?

— Кое-кому, — уклончиво ответил Эл.

Уоллис не понравилось, как он это произнес. Замысел состоял в том, чтобы Джей встретился с главными фигурами в совете директоров и попечителей и постарался завоевать их поддержку. Технически все было просто: получив контроль над акциями Колби и Ноя, он становится крупнейшим держателем ценных бумаг. Но и лидеру требуется демонстрация поддержки. Это похоже на политическую кампанию. И никаких сюрпризов здесь быть не может.

— Он еще не спрашивал о Ное? — Вопрос Эла, произнесенный шепотом, заставил Уоллис резко тряхнуть головой. — Что ты собираешься сказать, когда он спросит?

— Что ему лучше запомнить отца таким, каким тот был, особенно учитывая то, что Джей еще не окончательно пришел в себя. Это было бы для него слишком сильным потрясением.

Эл задумчиво наблюдал за ней.

— Ты не собираешься сообщить ему, что Ной приходит в ярость при одном упоминании его имени? И о том, что именно Джея он винит во всем, что случилось?

— Господи, нет, Эл! Зачем? Если Джей не будет об этом знать, это не сможет и навредить ему — или нам.

— Но он все равно узнает о суде, Уоллис. Пусть он состоялся несколько лет назад, но о нем писали все газеты, он был главной новостью, для страны.

— Разумеется, но Джей никогда не узнает, что произошло на самом деле. Никто не узнает, Эл. Никто не может узнать. — Она испытующе посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, почему он вообще задал такой страшный вопрос. Если кто и мог понять всю рискованность ситуации, так это Эл. Он находился в ней так же глубоко, как Уоллис. Вероятно, даже глубже, учитывая все обстоятельства.

— А как насчет Софи? — спросил Эл.

— С ней будут проблемы, — призналась Уоллис. — На днях Джей возил ее на мотоцикле и до смерти напугал. Надеюсь, мне удалось убедить ее, что это просто следствие пережитого стресса. Я умоляла ее дать ему время, чтобы прийти в себя. Но она начинает сомневаться в том, что он действительно Джей. Эл, признаюсь откровенно, я беспокоюсь.

Эл выругался себе под нос.

— Если она будет против нас, мы проиграли. Ты это прекрасно понимаешь. Жена Джея Бэбкока не верит, что он — Джей Бэбкок? Господи Иисусе, все пропало!

Уоллис молчала, с трудом преодолевая желание вступить в спор. Тихое мурлыканье фонтанчика обычно действовало на нее успокаивающе. Сейчас оно звучало как эхо ее тревоги.

— Ты хочешь, чтобы я что-нибудь предпринял? — спросил Эл.

Она не совсем понимала, что он имеет в виду, говоря «что-нибудь», и не собиралась допытываться. С ее точки зрения, они и так уже сделали слишком много. Насколько могла убедиться Уоллис, ученые со странной легкостью оперируют такими крайностями, как жизнь и смерть. У себя в лабораториях они изо дня в день исполняют роль Творца, а для некоторых из них планета все равно, что большая лаборатория. Но Уоллис не собиралась снова проходить через этот ад. Для нее только что забрезжил выход из лабиринта боли и смятения, в котором она долгие годы бродила как потерянная.

— Оставь Софи на мое попечение, — сказала она, стараясь придать голосу бодрость. — Она, кажется, доверяет мне, приходит со своими сомнениями, и, будем надеяться, я смогу провести ее через все это.

Глава 9

«Лгунья», — думал он. Мышцы его лица приятно напряглись в ответ на иное, более глубокое и темное чувство. «Неотразимая маленькая лгунья».

Пользуясь преимуществом своей позиции — на вершине утеса, Джей наблюдал, как она крадется через яблоневый сад внизу: ее легкое платье вскипало на ветру подобно белоснежному цветению деревьев. Она направлялась к лугу и понятия не имела, что за ней наблюдают.

Тяжелая от множества цветов сломанная ветка лежала на земле. Она опустилась на колени, подняла ее, взметнув шквал белых лепестков, и поднесла к лицу, вдыхая густой аромат. Обычно она собирала волосы на затылке в узел или хвост, но сегодня они были распущены, и когда она склонила голову, уткнувшись лицом в цветущую ветку, это золотисто-рыжее богатство свободно рассыпалось по плечам. Она стала похожа на принцессу с картинки из детской книжки сказок.

Никто, кроме нее, не принял бы за улыбку едва заметный изгиб его губ, вероятно, это и не было улыбкой в подлинном значении слова, но она бы поняла, к кому это относится.

К ней, милой лгунье, какой она, в сущности, была. Она отвергла его предложение, утверждая, что не готова снова посетить их тайную поляну, и вот она здесь, крадется, словно призрак.

«Быть может, так и лучше», — подумал он, ощутив где-то в глубине неясный порыв. Теперь, когда он застукал ее, ей придется заплатить за свое преступление. И это может оказаться интересным.

Сегодня Джей в одиночку бродил по утесам без всякого специального снаряжения, если не считать горных ботинок и портсигара. Белая известковая пыль покрывала его руки и плечи. Он осторожно вытер ладони о джинсы, чтобы ни малейший кусочек известняка не сорвался с утеса и не обнаружил его присутствие. Джей научился карабкаться по этим скалам еще в детстве, но не поэтому он пришел сюда сегодня. Его привел завладевший им образ. Со дня возвращения он неотступно преследовал его.

Джей видел, как окровавленная рука протягивается в темное, похожее на подвал помещение, и слышал какой-то металлический лязг. Временами ему чудилось, что он со стороны наблюдает за кем-то, но потом вдруг оказывалось, что это его собственная рука, сжимающая что-то холодное и тяжелое, похожее на сталь, на оружие — только это не оружие. Что бы ни находилось там, в подвале, это было нечто очень важное, существенное, хоть он и не знал, почему оно так важно и даже — откуда ему об этом известно.

«Для Ноя уже слишком поздно, — нараспев повторял голос, что было абсолютно бессмысленно, поскольку голос принадлежал самому Ною. — Он сорвался в расщелину. Не оглядывайся». Его отец разговаривал с кем-то, вероятно, с ним самим, а издали доносился рев ветра или воды, из чего Джей делал вывод, что все это происходило не в помещении. Утесы перемежались темными провалами и расщелинами, которые он облазил в детстве вдоль и поперек. Теперь он решил исследовать это место в первую очередь, для чего и вышел из дому рано утром. Но пока ничего не нашел, кроме... нее.

Софи — сюрприз в упаковке.

Он следил за ее продвижением с прицельной точностью, которую приобрел, лишившись правого глаза. Наверное, ему следовало догадаться, что она появится здесь раньше его. Ее действия вообще было так легко предугадать, ведь она в большинстве случаев вела себя абсолютно нормально. Но могла оказаться и непредсказуемой. А теперь, если захочет, и опасной, особенно для него.

Добравшись до поляны, Софи остановилась. Глядя на небольшой ручеек, зигзагами бежавший через густую зеленую траву, она рассеянно водила по щеке цветущей яблоневой веткой. Она стояла спиной к Джею, повернув голову, и он видел, что глаза у нее закрыты — она вспоминала.

Вспоминала ли она то же, что и он? Одно их свидание стояло у него перед глазами — картина, сверкающая словно бриллиант на солнце, — их первое свидание, полное юной, необузданной страсти. Большинство образов, роившихся у него в голове, были смазанными и не затрагивали душу. Но ту встречу у ручья он видел так живо, словно нервная система возмещала ему в этот момент все утраченные чувства.

Она ждала его у воды, а когда он приблизился, задрожала от предчувствия. Несмотря на ее явный страх, он знал, что она жаждет следующего шага в их отношениях, куда бы он их ни завел. Джей точно знал, куда ему хотелось ее завести, но не был готов к тому, что она оказалась способной завести его так далеко.

Возможно, она давно на это решилась.

Она поражала его в тот день своей смелостью снова и снова. Первый раз поцелуем. Он почувствовал перемену, произошедшую в ней, в тот самый миг, когда увидел ее у ручья. Не дождавшись, когда он сделает первый шаг, она сама бросилась к нему, прижалась к его груди, поднялась на цыпочки и поцеловала в губы.

Он вмиг оцепенел, ошеломленный невыразимым наслаждением. В ней было некое захватывающее дух безрассудство. Это была Софи, которой он не знал прежде. И хотя разумом еще не успел понять, в чем дело, тело откликнулось на ее порыв с быстротой молнии.

Второй раз она удивила его, прошептав, что на ней под платьем нет ничего, кроме шелковых трусиков. Она не могла знать, какое безумное вожделение пробудили в нем эти слова — иначе не решилась бы их произнести. Он ощутил нестерпимое желание взять ее тут же, на месте.

— Я люблю тебя, Джей, — прошептала она, мягко прижимаясь к нему и призывно разомкнув губы. Казалось, ее тело тает под его руками.

«Я люблю тебя, Джей».

Он вспомнил томление, звучавшее в ее голосе, и сердце у него сжалось. Но истинный шок он испытал, когда отступил назад, чтобы спустить бретельки сарафана с ее плеч, и увидел, что шелковые трусики лежат на земле у ее щиколоток. Он к ним не прикасался, значит, она сама каким-то образом сбросила их.

После этого уже ничто не могло его остановить, даже ее гортанные крики. То, что он увидел, сделало его плоть твердой как сталь. Ему казалось, что он вот-вот выскочит из собственной шкуры. Воспоминание и сейчас возбудило его, мысли переключились на ее развевающееся на ветру платье и на то, что могло быть — или чего могло не быть — под ним. Игра света и ветра подсказывала, что, вероятно, там нет ничего, кроме сливочно-белой кожи.

Софи часто предупреждала своих подопечных, чтобы они не выбегали с территории через задние ворота одни без взрослых. «Можно выйти побродить — и заблудиться в лесу», — стращала она. Ей бы последовать собственному совету. Она намеревалась лишь погулять по саду, а кончилось тем, что оказалась здесь, у ручья, в бухте Пилсон, и вид этого места заставил ее вспомнить, какой юной и глупой она была тогда, когда встречалась здесь с Джеем.

Серебристый ручей, бормочущий рядом. Одуряющий аромат фруктовых деревьев в полном, бесстыдном цвету. Все это заставило ее почувствовать, будто ржавые щеколды сдвинулись и открыли старую пыльную клетку, будто кто-то нажал на рычаг — и с ее сердца слетели все печати. Все, чего она столько лет старалась избегать, нахлынуло на нее необоримо и требовательно. Она слышала прерывистое дыхание, ощущала прикосновения, видела юную девушку, благоговейно склонившую голову.

— Ах, — произнесла Софи, вздохнув с сожалением, — ни за что не поверю, что найдется человек, у которого в таком месте не поплывут мозги. Ведь это — рай.

Тряхнув юбкой, отчего в воздух взметнулось облако белых лепестков, она встала. Ах, если бы можно было так же легко стряхнуть и чувства, Но шлюзы уже открылись, и было бессмысленно пытаться удержать поток. Все равно ей не хватило бы на это сил.

Веселое сверкание ручейка било в глаза.

Направляясь к мерцающей воде, Софи вдруг не столько увидела, сколько ощутила мимолетную тень, осенившую ее воспоминания. Она подняла глаза и успела заметить лишь какой-то темный силуэт. Это могла быть птица, парящая в небе, или ветка, раскачивающаяся на ветру. Софи никогда не узнает, что это было. Оно уже исчезло, но тень ей напомнила кое о чем.

С дурным предчувствием стояла она у кромки воды. В этом месте витала какая-то опасность, и исходила она не только от населенных призраками воспоминаний. Она ползла по коже, как лихорадочный озноб. Софи не раз говорила детям, что страх — их друг, что он предупреждает об опасности и защищает, но ощущение тревожной пустоты в животе, которое она сейчас испытывала, трудно было назвать дружественным.

Софи почувствовала какое-то движение за спиной и, обернувшись, заметила еще один силуэт — на этот раз большой и безотчетно зловещий. В расщелине, менее чем в двадцати футах от нее, стоял мужчина, но солнце так ярко било в глаза, что она различала лишь какую-то темную точку.

— Джей? — Софи заморгала, чтобы получше рассмотреть видение. Должно быть, то, что она увидела, было повязкой у него на глазу, но она не могла разобрать деталей, ничего, кроме темного устрашающего силуэта. Как ему удалось подобраться так близко? Ведь она ничего не заметила и не услышала. И почему, когда речь шла о нем, она всегда чувствовала себя словно во сне?

— Что ты здесь делаешь? — спросил Джей.

От звука его голоса у Софи по спине побежали мурашки — этот звук пронзал, словно вилы.

— Ничего... просто гуляю. — Может быть, из-за страха Софи вдруг почувствовала себя виноватой, вынужденной оправдываться. Разве она не имеет права погулять? Луг большой. — А ты?

— Я заметил тебя в саду.

— И пошел за мной?

Бабочка, пролетевшая через разделявшее их пространство, на фоне черной фигуры показалась особенно чистой и белой.

— Может быть, я неправильно понял тебя? — спросил Джей. — Мне показалось, ты сказала, что еще не готова сюда прийти.

— Я и не была готова. — Софи нерешительно заправила за ухо прядь волос и, обернувшись, взглянула на воду. — Да, я не готова. Мне не следовало сюда приходить.

— Но ты пришла... почему, Софи?

Софи едва заметно пожала плечами.

— Яблоневый цвет... — ответила она, — мне хотелось полюбоваться на яблони в цвету.

— Лгунья, — пробормотал он.

— Что? — Она, должно быть, не так расслышала.

Голос прозвучал тихо, словно шепот ручейка. Или ветра.

Приходилось напрягать зрение, чтобы разглядеть Джея, но, к счастью, солнечный луч, наконец, переместился. Теперь он не бил ему прямо в спину и, хотя детали по-прежнему оставались смазанными, фигура начала обретать определенность и цвет. Но чувство облегчения тут же сменилось крайним удивлением. На Джее были джинсы и белая майка. Если бы не повязка на глазу, он выглядел бы точь-в-точь как ее любимый, с которым она потеряла невинность на этом самом лугу.

На миг прошлое показалось таким же реальным, как настоящее.

Она была там, тогда. И с ним. С Джеем.

Лепестки кружились в воздухе, дул легкий ветерок. Софи до последнего своего часа не забудет тот день. Здесь она делилась с ним всем, что имела, — своими тайными мечтами, сердечными секретами. Здесь он дал ее изголодавшемуся телу испытать невероятную силу страсти, и она поняла, что значит хотеть кого-то всеми фибрами своего существа.

В тот день он сказал ей, что она красива, и хрипотца в его голосе заставила ее действительно почувствовать себя красавицей. Но теперь от его взгляда у нее возникло дурное предчувствие, даже горло перехватило. Ей показалось, что ее собираются разобрать, как детскую игрушку, и исследовать по частям.

— На мой взгляд, ты вполне готова, — сказал он.

Джей никогда не смотрел на нее так. Он никогда так не разговаривал с ней — словно был сосредоточен только на ней одной, не обращая внимания ни на что другое. Теперь она понимала, откуда эта резкость в его голосе. Он злился, что она пошла сюда без него. Он хотел, чтобы те часы вернулись, чтобы они, прежние, возродились вновь. Но, Господь милосердный, это было выше ее сил. Она не могла жить воспоминаниями.

Мало-помалу облик Джея становился все реальнее. И это нервировало ее еще сильнее, поскольку она видела, куда он смотрит. Она даже чувствовала жар, опалявший ей грудь. Бретелька сползла с плеча, и декольте стало еще глубже. Если бы Софи не задержала дыхания, грудь обнажилась бы еще больше. Ее смущало, что на ней не было лифчика и под тонкой тканью угадывался каждый изгиб возбужденного тела. Софи прикрыла грудь рукой. От неловкости ее бросило в жар, и она молила Бога, чтобы Джей не заметил, что кожа у нее покрылась испариной.

— Убери руку, — велел он, глядя, как она пытается привести себя в порядок. — Это платье напоминает тот сарафан, который был на тебе тогда.

Уловив повелительную интонацию в его охрипшем голосе, Софи смешалась. Она не знала, что делать, и он не дал ей времени на размышления. Ее руки так и застыли в воздухе, когда он подошел к ней, просунул ладони в вырез платья и нежным движением стянул его с плеч.

— Этот наряд положено носить вот так, — сказал Джей.

— Нет, — запротестовала Софи.

Его руки скользнули по ее плечам. Теплые ладони стиснули груди с обеих сторон, и он впился в них губами так, словно они были сосудами, наполненными изысканным напитком, сладчайшим нектаром, от которого у него запершило в горле.

— Твоя кожа похожа на цветочные лепестки.

— Но она вся в прыщах и...

— Шелковистая, как лепестки, — продолжал он, не обращая внимания на ее возражения.

— Сомневаюсь, что она такая уж шел...

— И это, — прошептал он, — напоминает мне о том, как ты целовала меня... и кое-что еще, что ты тогда делала.

От удивления Софи снова замерла. То, как сильно он сжимал груди, волновало ее, она не могла противиться.

— Теперь настала моя очередь, — продолжал Джей, поднимая ее так, что их губы оказались вровень друг с другом. Он по-прежнему властно сжимал ей грудь, словно выдавливая плоть из платья.

Он не целовал её, но губы его были так близко... Наконец, пробормотав что-то невнятное, он припал к ее губам. Джей снова напомнил ей о том, как мгновенно умеет обнаружить свою мужскую силу, каким властным умеет стать, каким желанным, и, Господи помоги, Софи осознала, что страстно желает не только поцелуя, но всего его, целиком.

Мышцы живота напряглись и запульсировали. Она почувствовала внутри болезненную пустоту, заполнившую ее всю, пустоту такую наэлектризованную, что Софи готова была расплакаться. Острота возникшего желания напомнила о том, сколь рискованно происходящее. Джей мог вихрем взметнуть ее в воздух и бросить на душистую луговую траву точно так же, как сделал это в тот день, и она покорилась бы ему, издав лишь слабый вздох. Но разве это возможно? Как она может вот так безоглядно откликаться на его порыв после того, как приложила столько трудов, чтобы обрести контроль над собственными чувствами? Господи, сколько же ей пришлось вынести из-за этого человека! Но теперь, казалось, все это не имело никакого значения. Ею владело лишь отчаяние и желание.

Она даже не могла прекратить пытку, сорвав с его губ обещанный поцелуй. Он сжимал ее так крепко, что голова у нее резко запрокинулась.

— А то, что у тебя под платьем, — спросил Джей, — тоже такое же шелковистое, как цветочный лепесток?

— Еще шелковистее.

С тихим, но страстным стоном наслаждения он обхватил ладонями ее груди, Софи почувствовала, как его большие пальцы обводят соски, нежно, словно легкий ветерок, поднимающий легкую зыбь на воде. Единственное, что могло возбудить ее еще сильнее, — это прикосновение его кожи, его руки у нее под платьем.

— Прижми меня, — только и смогла выдавить она.

Джей сделал долгий глубокий вдох, грудь его поднялась и в тот момент, когда, стянув платье с плеча, он обнажил одну ее грудь, его жаркое дыхание опалило все чувства Софи. Нагая грудь восхитительной тяжестью легла в ладонь Джея, заполнив ее целиком, словно они были созданы друг для друга, и из его груди вырвался необузданный возглас удовлетворения.

Эхо этого мощного звука волной прокатилось по всему телу ошеломленной Софи и сотрясло его. Джей приподнял ее грудь и обвел ее языком, всосал блестящий бутончик соска, отчего тот сильно напрягся. Дрожь пробежала у Софи по спине, и она схватила Джея за плечи с единственной мыслью — предотвратить сладостную пытку его рук и губ.

— Джей, я не могу... — Это было выше ее сил.

— Не можешь? — Он распрямился и еще крепче прижал ее к себе. Она почувствовала, как мощно восстала его плоть. — Почему?

«Потому что ты до сих пор даже не поцеловал меня».

— Мне жаль, — попыталась объяснить Софи, — но не следует так спешить. Я не уверена, что смогу.

— Лгунья! — Он обхватил ладонями ее лицо, словно лицо ребенка, и пристально всмотрелся в искаженные болью черты. Глазная повязка, которую он носил, гипнотизировала, Софи неотрывно смотрела именно на скрытый под ней глаз, а не на тот, который был доступен взгляду.

— Джей, пожалуйста.

— Мы муж и жена, Софи, мы женаты. Мы дали друг другу обет и по-прежнему хотим друг друга, — напомнил он охрипшим голосом, от которого ее затрясло. — По крайней мере, я хочу тебя.

— Да, мы женаты, но мы чужие, Джей. Мы так давно в разлуке, и, уважая друг друга и нашу клятву, нам следует повременить.

В этом был резон. Даже Джей не мог этого отрицать.

— Есть только одна вещь, которую тебе нужно знать обо мне, — сообщил он, убирая медовые локоны с ее висков. Потом ласково погладил ее губы, и Софи подумала, что сейчас он, наконец, поцелует ее. Но вместо этого Джей поднял ее на руки и понес к ручью. В изумлении она поняла, что он собирается сделать.

— Джей, нет!

Но он опустил ее в воду по щиколотки, и ледяной холод пронзил Софи до самых костей.

— Не противься, — сказал Джей, — просто притерпись к этому ощущению. Дыши.

Софи крепко держалась за его руки. Ей было так холодно, что она не могла двинуться, не могла дышать. Но ледяная ванна охладила ее чувства и исторгла вздох из груди. Казалось, будто тысячи иголок впились в нежные ступни — и горячая боль обожгла икры. У Софи даже зубы заломило.

— Что ты делаешь? — тихо вскрикнула она. — Вода ведь ледяная.

— Я знаю. — Он поддел пальцем ее подбородок и запрокинул ей голову так, что у нее не осталось выбора: она могла смотреть только на него. И в то же время в его прикосновении было нечто невыразимо нежное. — В этом-то все и дело.

— Что ты имеешь в виду?

— Чувствуешь лед? А огонь?

— Да. — Действительно, парализующий холод обжигал как огонь.

— А что именно ты чувствуешь?

— Боль.

— Вот и я таков же. — Его голос снизился почти до шепота. — Я — боль, Софи. Не погружайся в меня. В глубине я полыхаю, как газовая горелка.

Он поднес к губам ее пальцы и поцеловал их, и хотя жест этот ее несказанно удивил, мысль Софи упорно билась вокруг того, что он сказал. Он — боль. Разве это возможно? Он — боль для нее?

— Помоги мне, пожалуйста, — тоненьким от боли голосом попросила она.

— Ну что ж, — хрипло ответил он. — Надо вытащить тебя оттуда. Это была неудачная идея.

Брести по воде было трудно, даже с его помощью. Она едва переставляла ноги. Они казались неуклюжими, одеревеневшими, и Джею, в конце концов, пришлось подхватить ее на руки. «Если это был наглядный урок, — подумала Софи, — то он удался». То, что сказал Джей, никогда не изгладится из памяти. Она не сумеет забыть ни своих ощущений, ни больно обжегших ее слов.

Ее собственные мысли огнем горели у нее в голове. Как бы странно это ни казалось, она пребывала в страшном возбуждении. Если бы Джей захотел овладеть ею сейчас, он встретил бы с ее стороны безоглядный, почти разнузданный порыв страсти, какого прежде с ней никогда не случалось. Какая-то часть ее хотела этого, другая — боялась. Но этому не суждено было случиться.

Должно быть, Джей решил, что руки у нее дрожат и постанывает она из-за боли. Вместо того чтобы осуществить ее фантазию, он помог ей сесть на плоский каменный уступ возле берега, быстро стянул майку через голову и начал растирать ее застывшие ступни хлопковой тканью, еще хранившей тепло его тела.

И даже это казалось Софи возбуждающим. Она бы не назвала Джея культуристом, но мускулы его рук и плеч перекатывались и бугрились под кожей, когда он растирал ее ступни. Забавно, что он изо всех сил старался спасти ее от переохлаждения, в то время как ее бросало в жар.

Джей сидел на корточках, склонившись над ее ступнями, но когда откинулся назад, она увидела рельефные мышцы его живота. Тело Джея оказалось еще более сильным и притягательным, чем она себе представляла. Софи размышляла над тем, почему бы это, когда заметила шрам. Длинный и неровный, он диагонально тянулся от ладони к предплечью.

— Это след от автокатастрофы, случившейся, когда ты гонял на «мустанге», — сказала она.

Он недоуменно взглянул на нее:

— Какой след?

— Ну, вот этот шрам у тебя на правой руке.

На самом деле тот шрам был на левой, тут же сообразила она. Просто, глядя на него, она, как в зеркале, спутала свою правую сторону с его. Но он безошибочно приложил руку именно к тому месту, где был шрам, и погладил пальцами старую рану, посмотрел на нее, потом опять на Софи, явно не понимая, о чем она толкует.

— Этот шрам появился в тюрьме. Охранник подошел ко мне с... — Софи увидела, как Джей невольно дернулся. Несомненно, от этого воспоминания он хотел бы раз и навсегда избавиться, но Софи не могла поверить в услышанное. —...с мачете, — закончил Джей.

— Нет, это была автокатастрофа, — настойчиво повторила она. — Твой старенький «мустанг» с откидным верхом, тот самый, который ты так любил, помнишь? Машина перевернулась, и ты порезался о разбитое стекло, когда вытаскивал меня с пассажирского места.

Он не мигая смотрел на нее, и постепенно в глазах его забрезжило воспоминание.

— Я помню эту аварию, но ты говоришь не о том шраме. — Он протянул другую руку, по которой змеился белый рубец. — Ты, наверное, имела в виду этот.

Софи смущенно молчала. Она имела в виду не этот шрам. Она знала все о травмах, которые он получил во время той аварии, помнила даже, сколько крови он тогда потерял и сколько швов ему наложили. Когда сделали рентген, выяснилось, что у него еще и перелом руки. Софи знала абсолютно все, потому что всегда считала себя виноватой в случившемся.

Они ссорились в машине, и он одерживал над ней очередную славную победу. Обладая мощной харизмой и страстной натурой, он побеждал в их спорах почти всегда. Но на сей раз Софи не стала дожидаться поражения и попыталась сравнять шансы. Она знала лишь один способ уравнять позицию на игровом поле со своим непобедимым мужем — пощекотать его. Теперь ей стыдно было в этом признаться, но тогда ее словно бес попутал. В результате знаменитый «мустанг» Джея разбился вдребезги, но никто из них, к счастью, серьезно не пострадал. Единственной травмой была рана на его руке. Левой руке.

Джей откинулся назад и решительно натянул майку, давая понять, что вопрос исчерпан. И она не собиралась продолжать, так же как он не стал продолжать обсуждение вопроса о том, был ли он левшой. Но все равно что-то явно было не так. Сейчас она понимала это лучше, чем прежде. Она испытывала то же леденящее, опустошительное чувство, которое нахлынуло на нее, когда он подошел к ней во время вечеринки в Большом доме, и с пугающей уверенностью знала, что он не был Джеем Бэбкоком. Правда, тогда чувство это исчезло почти мгновенно в отличие от сегодняшнего дня.

«Софи, — сказала она себе, — этот мужчина, к которому ты льнешь как безумная, с которым ты сегодня чуть было не предалась любви прямо здесь, на траве, не твой муж. Нет, Софи. Это не он».

Глава 10

— Жизнь — это вечная боль, Софи, — произнесла Уоллис, внимательно изучая холст, испещренный дьявольской смесью красных и темно-коричневых акриловых красок. — Если спросить человека, как он представляет себе идеальное счастье, окажется, что он понятия об этом не имеет. Но если спросить его о величайшей печали, он ответит без промедления. Интересно, не правда ли? И грустно.

Уоллис вовсе не ждала подтверждения своей теории, но Софи поймала себя на том, что согласно кивает. Это было действительно интересное наблюдение. Временами жизнь Софи превращалась в сгусток боли, и если бы у нее спросили о ее величайшей печали, то она сказала бы, что это, скорее всего, ее слепая, необъяснимая любовь к сыну Уоллис. И все же без этой боли она не была бы теперь тем, чем стала, и не находилась бы там, где находилась. Эта любовь заставила ее повзрослеть, сделала самостоятельной женщиной, причем в очень короткий срок.

— Ну, как тебе? — спросила Уоллис, отступая от холста, чтобы Софи могла рассмотреть его.

Не зная, что ответить, Софи разглядывала странно тревожащее изображение птицы в полете. Свекровь уже несколько лет не брала кисть в руки. А когда-то Уоллис Бэбкок была признанной в здешних местах художницей. Она писала акварелью и пастелью, и ее неизменным сюжетом была природа. Но после того как заболел Ной и исчез Джей, она заперла свою студию-мансарду на замок. И только на этой неделе снова открыла ее и установила мольберт. Поэтому сейчас в свете солнечных лучей, льющихся сквозь стеклянный купол потолка, глядя на Уоллис, застывшую перед мольбертом, Софи почувствовала себя обязанной поддержать свекровь, даже, несмотря на то, что картина производила жутковатое впечатление.

— Это... ну... это не похоже на ваши прежние работы.

Уоллис рассмеялась:

— Ты, наверное, подумала: что это еще за дурацкая чертовщина, не так ли, дорогая? Можешь мне честно все сказать.

Софи, словно извиняясь, приподняла плечи. Она пришла поговорить о Джее, о своих все возрастающих страхах, но состояние самой Уоллис оказалось в данный момент более важным. И почему это всегда так получается: как бы плохо ни было тебе, всегда найдется кто-то, кому еще хуже. Невозможно найти нужное время и нужную причину, чтобы поговорить именно о себе.

Майсенский фарфоровый кувшин для воды с широким горлышком стоял на захламленном столе рядом с коробкой красок. Уоллис опустила в него кисть и взяла из жестяной вазочки спицу.

— Если быть до конца честной, — призналась она, смешивая разные оттенки синего и зеленого на палитре, — я озадачена не меньше твоего. Проснувшись сегодня, я точно знала, что должна нарисовать птиц, а сорокопут — он такой яростный маленький боец, ты не согласна? Только посмотри, о Господи, как он насаживает свои жертвы — живые или мертвые — на шип колючего дерева.

Спицей, словно указкой, она ткнула в летящую грациозную черно-белую птичку. Ее можно было бы назвать прелестной, если бы не мертвая мышь, свисающая из крючкообразного клюва. А неподалеку было изображено дерево, усеянное колючками, на каждой из которых красовались птичкины жертвы: другие мелкие грызуны, насекомые и даже несколько рептилий — просто какая-то омерзительная рождественская гирлянда.

Софи не могла на это смотреть. От вида этого дерева ей становилось плохо.

— Жертвоприношения, — сказала Уоллис, прочерчивая спицей в грунтовке контуры других таких же деревьев, — вот что они такое, по-моему. И не только орнитологи знают, почему сорокопут это делает. Говорят, дело в эволюционном развитии. Все ученые, даже Эл, похоже, считают, что все происходящее в жизни основывается на инстинкте самосохранения... но я с этим не согласна.

Рюкзак, набитый продуктами, купленными на фермерском рынке, тяжело оттягивал плечи Софи. Она скинула одну лямку, но снимать рюкзак не стала. Накануне Софи позвонила Уоллис по телефону и спросила, можно ли ей зайти утром, после того как она сделает покупки. Уоллис очень обрадовалась и даже намекнула на какой-то сюрприз. Вероятно, она имела в виду эту незаконченную мерзопакостную картину.

Каким бы ужасающим ни было поведение птицы, оно основывалось на инстинкте. Причины, по которым Уоллис взялась за подобную работу, смущали Софи гораздо больше — они едва ли были простыми. Тем не менее, хорошо, что она снова открыла свою студию. Софи всегда нравилась эта деревянная мансарда с ее небесным светом и запахами загрунтованных холстов и растворителей.

Золотая искорка промелькнула перед глазами Софи. Это сверкнул на солнце браслет Уоллис, когда та поднесла кисть к холсту. У Софи екнуло сердце, а в голове пронеслось: уж не завидует ли она свекрови, вновь обретшей вкус к жизни? Возвращение Джея, судя по всему, освободило Уоллис от той кабалы, на которую она добровольно обрекла себя, между тем как саму Софи оно, напротив, ввергло в кабалу. Кабалу страха, наверное. Страх ведь может очень крепко связать по рукам и ногам.

— Все в порядке, дорогая? Ты сегодня какая-то очень тихая. — Уоллис обернулась медленно, словно покачиваясь на волнах мыслей Софи.

Однажды во время званого ужина Уоллис допустила ошибку, переоценив свои физические возможности, и Джерри Уайт с партнером, находившиеся среди гостей, воспользовались впоследствии этой ее оплошностью. Они заявили перед советом директоров, что она эмоционально неуравновешенна и неполностью излечилась от лекарственной зависимости.

Софи никогда не могла понять, была ли Уоллис действительно так слаба или просто являла собой калифорнийскую разновидность стальной магнолии. Человек, способный вызывать страх у Маффин, должен обладать некими магическими, способностями. В последнее время Уоллис излучала силу. Софи ощущала ее, даже стоя в другом конце комнаты.

Оба сына Бэбкоков унаследовали от отца высокий рост и импозантную внешность, но харизму Джею дала Уоллис. Должно быть, от нее он перенял и некие интуитивные способности.

— Может быть, я прервусь, и мы с тобой выпьем чаю? — предложила Уоллис. — Хочешь, Софи? Я прихватила немного «Розового букета» из того ресторанчика, в котором мы с тобой на днях обедали.

— Не вздумайте прерываться, — с притворной суровостью предупредила она Уоллис, натягивая на плечо лямку рюкзака. — Со мной все в порядке, вероятно, я просто немного устала. Эти дети меня совсем умотали.

— А мой сын? — заговорщически подмигнула Уоллис. — Он тоже, надеюсь, тебя умотал?

Софи смешалась. Это был намек на сексуальные отношения, слишком смелый для Уоллис, чтобы воспринять его именно так. К тому же Софи в любом случае уже решила не поддаваться сомнениям и оставить свои страхи при себе. Если рассказать обо всем Уоллис, ее это только расстроит, и, вместо того чтобы внимательно выслушать сомнения Софи, она начнет настаивать на том, что та просто слишком остро реагирует и не дает возможности Джею постепенно приспособиться к новой жизни.

«А может быть, она и права», — подумала Софи. Учитывая, через что пришлось пройти Джею, можно понять, в какое смятение приводят его воспоминания о прошлом, особенно те, которые его травмируют. А относительно ее подозрений... Софи снова пришло в голову, что, быть может, причина здесь кроется скорее в ней, а не в нем. Если она не дает ему шанса, то, вероятно, потому, что боится позволить себе снова увлечься им. Сомнение в том, что Джей — это Джей, хорошая защита. Не может же она вступать в интимные отношения с человеком, который не является ее мужем. И таким образом, все остается в подвешенном состоянии.

— Но ты ведь не уходишь, правда? — Уоллис небрежно бросила спицу в майсенский кувшин, где уже отмокали кисти, и скинула цветастый рабочий халат, под которым оказались трико и свитер такого же пронзительно голубого цвета, как ее глаза. — Я надеялась, что мы сможем поболтать.

— Разумеется. О чем?

— О результатах тестов Джея, которые пришли сегодня утром. Я думала, может быть, ты захочешь узнать, каковы они.

Несколько мгновений Софи могла только неподвижно стоять, уставившись на нее. «Может быть, захочу узнать?» Если допустить, что это шутка, то можно признать ее смешной.

— Иди сюда, — позвала Уоллис, кивком головы указывая на скамейку с решетчатой спинкой, стоявшую у окна. После того как они уселись на ситцевые подушки, Уоллис тяжело вздохнула, словно чувства переполняли ее. Но когда она потянулась, чтобы взять Софи за руки, что-то заставило ту отшатнуться.

— Софи, да что с тобой творится последнее время? — негромко воскликнула Уоллис. — Постарайся расслабиться. У меня для тебя самые лучшие новости. Какие бы страхи ни одолевали тебя в отношении Джея, можешь спокойно отбросить их.

В груди у Софи что-то рокотало, словно гром. Это не могло быть биением сердца. От подскочившего давления ее подташнивало. Такая ошеломляющая реакция была прекрасным доказательством тому, что конфликт происходил внутри ее. Неужели она действительно боится, что он окажется настоящим Джеем? Или не хочет этого?

— Он прошел тесты? — спросила она. — Все? И на ДНК тоже?

Уоллис радовалась как ребенок.

— «Прошел» — это слабо сказано, но, тем не менее, да, он их прошел, и они полностью подтвердили его идентичность.

— Но всегда существует какая-то вероятность ошибки, не так ли? Даже при исследовании ДНК. Ни один тест не дает полной гарантии.

На сей раз Уоллис удалось схватить ее за руки, и она крепко сжала их:

— Дорогая, у него отпечатки пальцев Джея. Во всем мире не существует двух одинаковых отпечатков пальцев. Он и есть Джей. Тебе придется поверить в это и перестать сомневаться. Ты ведь любишь его, правда?

У Софи от непонятных ей самой чувств кружилась голова. Любит ли она его? Она не смогла бы ответить на этот вопрос даже под угрозой для жизни ее маленьких подопечных, но слова сами слетели у нее с губ:

— Да, люблю.

— Тогда в чем дело? Не понимаю.

Софи высвободила руки и встала. Просторная комната была наполнена светом и воздухом, тем не менее, Софи задыхалась. «Я и сама не понимаю, — подумала она. — Но проблема существует».

Пристроив рюкзак поудобнее, она нерешительно шагнула к двери, отдавая себе отчет в том, что Уоллис продолжает что-то говорить. Ей хотелось убежать. Убежать и мчаться долго, без оглядки. Что-то было не так, пугающе не так, и дело не только в ее боязни близости с Джеем. Да, ее реакция была слишком бурной. Но дело заключалось и в нем тоже. Джей Бэбкок возник из мира теней. Он сам — тайна. Почему никому, кроме нее, это не приходит в голову?

— На этой неделе Джей начал курс лечения, — говорила между тем Уоллис. — Это обещает быть чудом, Софи. Все потрясены успешными результатами первого этапа. О нашем препарате «Нейропро» говорят как о чуде последнего десятилетия, так что я хочу, чтобы ты перестала волноваться. Джей все преодолеет. Эл и весь персонал клиники Ла Джолла обеспечат успех. — Она колебалась, словно подбирая слова. — Разумеется, Джей будет постоянно находиться под контролем приборов и, как положено по процедуре, под наблюдением терапевта. Но я подумала, быть может, ты тоже захочешь с кем-нибудь проконсультироваться? Ведь для тебя процесс адаптации не менее болезнен, чем для него.

Софи поймала себя на том, что впилась ногтями в брезентовые лямки рюкзака. Она ожидала этого. Бедная Софи. Сначала ты отчаянно желаешь возвращения Джея и повсюду видишь призраки, веря, что они — это и есть Джей. А теперь, когда он здесь, во плоти, отказываешься верить и это, даже несмотря на очевидные доказательства. Бедная безумная Софи.

— Со мной все в порядке, Уоллис. — Она заставила себя улыбнуться и, обернувшись, посмотрела на свекровь. Уоллис желала ей добра, не стоило ее расстраивать. — Во всяком случае, будет в порядке, — пообещала она. — Мне просто нужно время, чтобы заново узнать его.

— Разумеется. Именно. Время и соответствующая обстановка. — Уоллис, взволнованная, встала со скамейки — все ее мечты были близки к осуществлению, — Ты больше не думала о том, чтобы вернуться в этот дом? Гиацинтовый флигель такой милый. Я снова открою его, и он будет полностью в вашем распоряжении. Мы с Ноем были безумно счастливы, когда жили там до рождения детей.

Гиацинтовый флигель представлял собой действительно совершенно изолированное, с отдельным входом, редко используемое крыло Большого дома. До рождения Колби Ной и Уоллис сделали его своей личной резиденцией, но потом перебрались в основное помещение, чтобы всегда быть рядом с ребенком.

Этот флигель был идеальным любовным гнездышком, однако Софи не чувствовала себя готовой к супружескому блаженству независимо от того, был Джей настоящим Джеем Бэбкоком или нет. Однако заявить об этом Уоллис она не могла. Свекровь только-только возродилась к жизни. Она так стремилась к осуществлению своих грандиозных планов и своей мечты, что у Софи не поднималась рука проткнуть этот воздушный шар.

Поэтому, когда Уоллис бросилась к Софи, чтобы обнять ее, та просто кивнула в ответ, продолжая мысленно молить Бога о том, чтобы гром, по-прежнему рокотавший где-то у нее внутри, барабанным боем отдававшийся в ушах, колотившийся в висках, не оказался свидетельством недуга.

— Я не могу, — все же выдавила она, наконец. — Мои детишки... я должна оставаться с ними.

Уоллис еще раз прижала ее к себе и отошла.

— Ты действительно хочешь продолжать заниматься детьми, Софи? Чувствуешь себя в состоянии делать это?

— О да, я должна. Я не брошу свою работу.

Уоллис снисходительно улыбнулась лучезарной улыбкой:

— Ну конечно, конечно. Если это так важно, мы потом что-нибудь придумаем. Не беспокойся сейчас об этом. Просто представь себе, что это будет значить, и не сомневайся, что поступишь правильно. Это на самом деле будет правильно, Софи.

— Что вы имеете в виду под «что это будет значить»? Но Уоллис уже стояла у окна, возле которого они только что сидели, и, глядя на подножия дальних холмов, о чем-то размышляла. Когда она заговорила снова, голос ее был тих и звучал почти благоговейно. Казалось, она вспоминала свои лучшие дни, самые сладостные времена.

— Что это будет значить для семьи, — уточнила она. — Для компании. Вы двое знаменуете собой новое начало. Вот уже целый век Бэбкоки, по традиции, считаются пионерами в исследованиях и нововведениях, и меня убивает мысль о том, что эти выскочки адвокаты — превращают мирового лидера в области фармацевтических исследований в «безрецептурную шлюху», как сказал бы Ной. Но Джей этого не допустит. Под его руководством компания снова станет такой, какой была когда-то, и будет процветать. — Она обернулась к Софи, лицо ее горело. — Но без тебя он не сможет этого сделать, Софи. Ему нужна твоя поддержка. О, как ясно я вижу это в своем воображении. Вижу, как вы вдвоем, вместе, работаете на благо нашего прекрасного, благородного дела во имя будущего поколения Бэбкоков.

Будущего поколения? Но никакого будущего поколения Бэбкоков не будет. Джей бесплоден. Либо Уоллис забыла об этом, что едва ли возможно, либо она действительно неадекватна, как утверждают адвокаты.

Смущенная, охваченная внезапным приступом страшной усталости, Софи рассыпалась в извинениях. Понимая, что скупое выражение чувств не удовлетворит Уоллис, она пообещала обдумать ее предложение перебраться во флигель, но в этот момент боковым зрением заметила нечто, что заставило ее резко обернуться в сторону картины. Черный треугольник.

Этот образ стоял перед ее мысленным взором, как предупреждающий об опасности знак. Он ассоциировался у нее непосредственно с Джеем, и она поймала себя на том, что безотчетно бродит по комнате в поисках его. Но, взглянув на картину, поняла, откуда шло это ощущение. Сначала она не придала значения тому, что черно-белая окраска сорокопута имеет треугольный узор. Воинственные прекрасные черно-белые птички. Яростные маленькие бойцы. Так называла их Уоллис, очарованная каким-то кровавым ритуалом. В голове у Софи невольно промелькнула мысль: «Не суждено ли и мне стать одним из этих жертвенных существ, пришпиленных к дереву?»

Страх заглушил все воспоминания. Когда, ничего не видя перед собой, она выходила из студии, ее сопровождал голос Уоллис. «Это Джей. Тебе придется поверить в это...»

Глава 11

Осмотрительная женщина руководствуется в жизни определенным набором непреложных правил. Было несколько таких правил и у Софи. Недостаточно проницательному человеку они могли бы показаться банальностями. Софи считала их самоочевидными истинами. Она даже делилась ими с детьми, чтобы побуждать их правильно вести себя в разных ситуациях. Ее любимым изречением было: «Если жизнь потчует вас лимоном, просто поморщитесь», — что вызвало у ребятишек в основном лишь смех.

Но новым своим правилом Софи едва ли стала бы делиться с детьми. «Никогда не отдавай своего сердца незнакомцу», — посоветовала она черному фетровому комку, который мяла в руках. Это была бейсболка, которую он купил ей у «Крутого Дэна». Она намеревалась выбросить кепочку в мусорную корзину в качестве символического жеста освобождения, но, как всегда, ее терзала нерешительность.

Надо смотреть правде в глаза: она была барахольщицей.

Ей понадобились годы, чтобы избавиться от других памятных вещиц, оставшихся у нее от жизни с Джеем. Все, к чему он прикасался, становилось драгоценным напоминанием, даже темные волоски на его волосяной щетке. Расставаться с его вещами означало расставаться с ним самим — мучительная процедура, от которой Софи испытывала чувство опустошенности, потерянности. Вероятно, поэтому, то, что у нее еще оставалось от Джея, приобретало особое значение.

На ее письменном столе красовалась коллекция иных бесценных сокровищ — подарков и сувениров. Санта-Клаус из молочного шоколада со следами крохотных зубов на животе, сумасшедший Ио-Ио — чертик на ниточке, которого, как считал Олберт, она любит так же сильно, как и он сам, и в стенном шкафу — пара огромных тапочек-гиппопотамов. Ребятишки копили свои пенни, чтобы купить их ей, потому что знали, как она любит животных.

Большинство людей подобно ее тетке называли это хламом, но Софи была не в силах расстаться ни с одной из этих вещичек. Она дорожила не ими самими, а теми чувствами, которые были с ними связаны. Она копила чувства. Добрые чувства.

— А эта вещь не годится, — замызганная и утратившая форму кепочка, казалось, воплощает все ее страхи и терзания, связанные с Джеем Бэбкоком, даже хуже — она вопиет о неразделенной любви.

Софи швырнула кепку через всю комнату и, когда та, вместо того чтобы упасть в мусорную корзину, угодила на кроватный столбик и повисла на нем, только беспомощно воздела вверх руки.

«Впрочем, зная себя... я бы все равно, наверное, пошла и выкопала ее из помойки», — призналась она себе.

Кроватный столбик казался вполне подходящим местом для выклянченного головного убора. Он вписывался в убранство комнаты, стиль которого Софи определяла как «готику карапузов». Она предпочитала удобные старомодные вещи, поэтому кровать ее была застелена стеганым лоскутным одеялом, которое она купила на распродаже домашних пожитков, а занавески сделаны из гофрированной тонкой ткани. Ворсистый ковер и белый плетеный спальный гарнитур Софи перевезла сюда из Большого дома.

Кровать с балдахином была ее святая святых и, наверное, самым особым предметом в комнате. Это была первая кровать, в которой она спала достаточно спокойно. На любой другой она до сих пор просыпалась в холодном поту и начинала искать, куда бы спрятаться.

Софи нахлобучила шапочку поглубже на столбик кровати, чтобы расправить. Та же сила, которая вмешалась и не дала ей избавиться от бейсболки, теперь заставила Софи напялить ее себе на голову.

В зеркальной дверце шкафа, стоявшего напротив кровати, отразился взъерошенный цыпленок в рабочем комбинезоне с бейсбольной кепкой на голове, из-под которой торчал расплющенный хвостик волос. Софи повернула бейсболку козырьком назад, и волосы исчезли вовсе. «А шапчонка-то все же еще ничего, — признала Софи. — Так зачем же ее выбрасывать? И его тоже?»

Человек несколько лет томился в тюрьме, Софи. Чего ты хочешь? Чтобы он был как Ганди? Занимался духовным самосовершенствованием? Ты сходишь с ума от того, что он страдает провалами памяти и вспышками неправедного гнева, который, в сущности, и неправедным-то не назовешь, поскольку он пытался защитить тебя. Быть может, это у тебя дырявая память?

Она вздохнула со стоном. Они правы, все они. Она просто спятила. У нее паранойя. Нет никакой причины, чтобы отвергнуть новый шанс воссоединиться с Джеем. Какие ей еще нужны доказательства, что он — ее муж? Он помнит такие подробности их отношений, о которых никто не мог ему рассказать. Он не только помнит о бейсболке, он знает о том, как они по-своему переписали табличку в аллее позади ресторана: «Влюбляться разрешено».

Ей следовало бы встретить его с распростертыми объятиями, радостно принять в свою жизнь и постель. Видит Бог, он кажется ей достаточно привлекательным. Когда он рядом, она буквально тает. Но это не имеет никакого отношения к химии. И никакого отношения к Уоллис, к «Бэбкок фармацевтикс» и ко всей этой семейной возне. Это касается только мужчины и женщины, которые были друзьями и любовниками. Это касается узнавания ими друг друга заново и попытки понять, смогут ли они вернуть то, что было утрачено. Речь шла о новом шансе, поняла, наконец, Софи.

Джей похвалил ее за самостоятельность, и это правда — она действительно самодостаточна. Но она так и не вышла из своей норы. Когда жила у тетки, пряталась под кроватями или в кладовках, теперь такой норой ей служила работа. Забота о детях отнимает все время, и даже мужчина, которого она выбрала, был ее собственным врачом. Куда уж надежнее!

Софи превратила себя в самообеспечивающуюся крепость. Но Джей Бэбкок хочет извлечь ее сердце из укрытия. Опять.

— Блейз! Ко мне!

Софи как раз перенесла в инкубатор последнего хомячка из нового помета, когда от входных ворот раздался бешеный лай ирландского сеттера. Новорожденные были недоношенными, и Софи старалась сделать все, чтобы они выжили. Однако что же привело собаку в такое возбуждение, почему она так яростно рычит? Поспешно устраивая малышей, Софи услышала звонок в дверь. Кто бы это мог быть?

Вихрем кинувшись в гостиную, Софи сразу же поняла, что привело сеттера в такое возбуждение. То же, что приводило в возбуждение ее саму, — Джей. Она увидела его через окно в нише. Он стоял у кромки тротуара возле седана, который, вероятно, одолжил у Уоллис, и, к своему ужасу, Софи поняла, что Блейз вот-вот кинется на него.

Сеттер рычал и делал угрожающие выпады. Софи никогда не видела, чтобы он вел себя подобным образом. Он был хорошо натасканным сторожевым псом, но вовсе не злобным, даже по отношению к незнакомцам.

— Блейз, нет! — закричала она, увидев, что пес бросился-таки на Джея.

Софи метнулась к окну, надеясь, что Джей сообразит спрятаться в машине. Но тот вместо этого подобрался и подался навстречу псу.

Потрясенная Софи наблюдала, как в тот момент, когда пес прыгнул, Джей выбросил вперед обе руки. Собака была похожа на рычащего демона, и Софи панически заколотила в окно. Но крик застрял у нее в горле, когда она увидела в руке у Джея блестящую синюю летающую тарелочку — фрисби.

— О, Боже мой, — прошептала она, моментально сообразив, в чем дело. Сеттер вовсе не нападал на Джея. Совсем наоборот. На ее глазах совершался священный ритуал: они играли в тарелочку, словно не было этих проклятых пяти лет жизни.

Завывая от восторга, Блейз повалил Джея на землю и начал облизывать его огромным мокрым языком. Софи наблюдала за ними, грустно-умильно покачивая головой. Совершенно очевидно, что у Блейза не было никаких сомнений относительно личности Джея. Его не обескуражила даже глазная повязка, ведь собаки узнают человека по запаху. А кто она такая, чтобы ставить под сомнение природный инстинкт животного?

— Что ты там делаешь с моей собакой? — притворно сердито закричала она, открывая входную дверь.

— Ошибаетесь, сударыня, — с трудом успел вымолвить он в перерыве между двумя шлепками по губам неуемного собачьего языка. — Лучше спросите, что ваша собака делает со мной? Его язык следовало бы квалифицировать как кожаное оружие.

— Тебе помочь? — Софи подошла к ним поближе. Человек и собака копошились на земле. Из-под виляющего хвостом собачьего туловища выглядывали лишь длинные ноги и руки Джея.

— Может, вызовешь национальную гвардию?

— Предупреждаю: я одна знаю, как его отозвать, так что советую обращаться со мной подобающим образом, — предупредила Софи.

— Все что пожелаешь! Чего тебе — денег? Мою почку?

— Блейз! Ко мне! — скомандовала Софи.

Собака вздрогнула и после минутного колебания, поскуливая, нехотя отошла назад.

Сидя на тротуаре, Джей обтер лицо рукавом.

— Львов ты тоже дрессируешь?

На нем был белый свитер с вырезом под горло, черная куртка и синие джинсы, порванные на колене. Большинство мужчин отнюдь не украсили бы грязные травяные пятна, но ему, при его бродяжьем виде, они даже добавляли шарма, вынуждена была признать Софи. Фирменное одеяние Джея, вспомнила она.

— Я приучила Блейза слушаться команды. — Она опустилась на колено и в знак поощрения погладила пса. — Это было необходимо, ведь у меня кругом дети.

Джей протянул руку и почесал пса за ухом, отчего Блейз издал вздох, изнемогая от восторга.

— Давно же мы с тобой не виделись, парень, — сказал Джей, севшим от волнения голосом. — Слишком давно.

Блейз, казалось, никак не мог решить, кому из двоих он должен в первую очередь выразить свою привязанность, и благовоспитанно отступил назад. Но на этот раз Джей сам подставил ему лицо с трогательной нежностью, и сеттер снова стал облизывать своего давно потерянного хозяина.

У Софи защемило в груди от пронзительной, захватывающей дух собачьей любви, исходившей от Блейза и стучавшейся в ее собственное сердце, пробуждая в нем поток неутоленных желаний. Ей была слишком хорошо знакома эта беззащитная щенячья любовь.

Спустя несколько минут все трое были уже на кухне — Джей приводил себя в порядок над умывальником, а Блейз сидел у ног хозяина, безостановочно виляя рыжим хвостом и с видимым удовольствием глядя на то, как Джей устранял следы собачьих ласк с помощью воды и мыла.

— Кофе? — предложила Софи, отчетливо понимая, как прерывисто звучит ее голос.

Теперь, приняв осознанное решение продвигаться вперед в своих отношениях с Джеем, она нервничала. Разумеется, он не знал, что творилось у нее в голове, и она не собиралась рассказывать ему об этом до тех пор, пока не сумеет сделать это спокойно и убедительно.

— Спасибо, нет, — ответил Джей, встряхивая мокрыми руками.

Он обернулся неожиданно, и Софи, застигнутая врасплох, быстро отхлебнула из своей кружки.

— Ну и правильно, — сказала она. — Кофе паршивый.

Наблюдая за тем, как он вытирает руки полотенцем, Софи не могла невольно не отметить, каким по-мужски привлекательным выглядел он даже за таким невинным занятием. Войдя на кухню, он сразу же повесил куртку на спинку стула и закатал рукава свитера, обнажив до локтя руки, с четко проступающими голубыми венами и поросшие буйной темной растительностью. Она видела длинный шрам, который он, несомненно, получил во время автокатастрофы. Более мелкие, видимо, представляли собой следы его борьбы со стихиями.

Софи всегда, даже когда она была еще девочкой, привлекали его руки и плечи, видимо, потому, что они излучали силу. Женщина инстинктивно понимает, что могут делать мужские руки, как они могут обнимать и стискивать — и чтобы защитить, и чтобы подчинить. Бессознательно, всем своим женским существом она чувствовала, что эта сила может быть использована как во благо ей, так и во вред, даже тем мужчиной, которому она безоговорочно доверяла. Поэтому какая-то часть ее всегда была настороже, в то время как другая — готова покориться силе. Это зависело от мужчины.

Софи видела когда-то, как Джей с голыми руками карабкается по скалам. Ее, тогда юную, впечатлительную девушку, это зрелище ошеломило, особенно то, как его пальцы, словно лаская, поглаживали гранит, непостижимым образом выискивая невидимые зацепки и щели. Чувствительность его пальцев была сверхъестественна. Он взбирался наверх с закрытыми глазами, лишь пальцами, словно слепой по азбуке Брайля «читая» поверхность скалы, нежно ощупывая каждый выступ, будто поверяя ему все свои секреты и... трепетные обманы...

Лгунья? Лгунья?! Как он догадался?

Джей отбросил полотенце и, к ее удивлению, взял у нее из рук кружку.

— Давай пить из одной, — предложил он, поднеся кружку к губам и поверх нее глядя на Софи.

Его губы не обязательно касались кружки именно в том месте, что и губы Софи, но она невольно представила себе это.

— Не так уж он и плох, — снисходительно сказал Джей.

— Ты очень добр, — ответила она не без горечи.

Как она может так рисковать, позволяя себе столь интимно общаться с человеком, который постоянно лишает ее душевного равновесия? Прежде чем поддаться страсти, женщина должна почувствовать себя в безопасности, а с этим мужчиной она себя так не чувствовала.

— Я никогда не бываю добр. — Обхватив кружку руками, он протянул ее Софи. — Во всяком случае, когда речь идет о кофе. Теперь ты.

Чтобы принять кружку из его рук, придется соприкоснуться с ним пальцами, подумала Софи. Он заметил ее нерешительность и с улыбкой сказал:

— Потрясающая у тебя кепочка.

Неужели она до сих пор не сняла бейсболку из «Крутого Дэна»?

— Боже мой! — Софи сорвала с себя кепочку. — Она так измялась, что я собиралась выбросить ее, но она почему-то вскочила мне на голову.

— В самом деле? Прямо на голову? Какая умная шапка.

Джей снова отнял кружку у Софи и, прислонившись к стойке бара, наблюдал за женой. Она вспомнила, что он и прежде, бывало, так делал. Блейз, совершенно счастливый, лежал перед холодильником, наслаждаясь теплом, проникавшим из-под его дна.

— Ты не подумала над моим предложением? — спросил он.

Софи молча кивнула, поняв, что он имел в виду предложение финансовой помощи ее проекту, которое обещала обдумать. Она не хотела, чтобы дети лишились чего бы то ни было только лишь из-за ее гордости и стремления к независимости. Это было бы не только эгоистично с ее стороны, это было бы во вред ей самой.

— Если это кажется тебе неуместным, не обязательно принимать деньги от меня. «Бэбкок фармацевтикс» занимается разного рода благотворительностью. Детали можно оговорить позднее, просто воспринимай меня как волшебника с мешком денег.

Софи едва сдержала улыбку.

— Я подумаю. Обязательно подумаю.

— Я хотел бы принять участие в твоих заботах, Софи, — сказал Джей совершенно серьезно. — Ну, хоть немного. Это никоим образом не умалит того, что ты уже сделала.

Софи обернулась к плите и поймала в стеклянной дверце собственное отражение. Слава Богу, она сняла рабочий комбинезон и переоделась в майку и шорты. Положительным моментом в том, что она набрала несколько фунтов, было то, что ее формы стали немного выразительнее. Разумеется, она не стала пышкой, но под натянутой тканью майки грудь выглядела более-менее упругой. Даже она сама это видела.

— Увидела там кого-то знакомого?

Отражение Джея, остановившегося у нее за спиной, возникло рядом, и Софи почувствовала себя так, словно ее застали на месте преступления. Он не мог, конечно, знать, что она мысленно измеряет себя, но все же она смутилась от того, что оказалась столь поглощена таинством собственной обольстительности. Если, конечно, она у нее вообще была — обольстительность. В чем секрет сверхъестественной способности Джея проникать сквозь все преграды, которые она выставляет, и понимать ее самые сокровенные мысли и чувства? Она почти ненавидела его за это. Разумеется, именно поэтому ей так трудно было поверить, что он — Джей. У того Джея — любителя приключений — вовсе не было способности проникать в ее потайные мысли. Да и желания тоже, вынуждена была признать она.

Конечно, в этом все дело. Именно этим он постоянно держит ее во взвинченном состоянии, и она почти не сомневается, что он прекрасно отдает себе в этом отчет. Под его взглядом она чувствовала себя соринкой на препарационном стеклышке микроскопа. Ей теснило грудь, дыхание было затруднено. Состояние ее тела свидетельствовало о том, что при желании он может одним взглядом стереть ее в порошок. Но она не хотела быть стертой в порошок. Она не желала, чтобы кто-либо имел над ней такую власть, особенно теперь, когда она позволила Джею так интимно приблизиться к ней. Секс не имеет ничего общего со стиранием в порошок.

— Зачем ты приехал? — спросила Софи.

Вопрос прозвучал как обвинение. Вероятно, так оно и было.

— А куда мне еще ехать? Ведь ты — здесь.

У нее в горле встал комок. Вот так, с горла, все у нее всегда и начиналось, а потом обрушивалось как лавине.

— Чего ты от меня хочешь? — Глупый вопрос, но его пришлось задать.

Он на мгновение задумался.

— Шанса.

— Для чего?

— Чтобы доказать, кто я такой. Заставить тебя поверить.

Никогда не отдавай сердце незнакомцу. Секс не должен иметь ничего общего со стиранием в порошок. Два ее новых жизненных правила.

— Что ты подразумеваешь под шансом? — спросила Софи.

— Мне нужно время, чтобы побыть наедине с тобой. Я хочу создать некое личное пространство для нас двоих, в котором мы сможем точно выяснить, кто мы и что значим друг для друга.

В этом не было ничего удивительного. То, чего он требовал, казалось абсолютно благоразумным. Примирение предполагало именно то, о чем он говорил, — проводить время вдвоем, заново узнавать друг друга. Она обхватила себя руками и потерла плечи. Казалось, у нее затекли все мышцы.

— Никаких пут, — успокоил он ее, — ничего такого, о чем ты думаешь. Я просто хочу, чтобы мы бывали вместе и узнавали друг друга.

— Ты имеешь в виду свидания?

— Да, именно. Я хочу заезжать за тобой, сажать в машину и увозить куда-нибудь. Ты поедешь со мной?

Относительно свиданий у Софи не было под рукой соответствующего жизненного правила, но, наверное, нужно было бы застраховаться от стирания в порошок.

— И что мы будем делать?

— Давай назовем это таинственным свиданием.

Ее отражение в стекле выглядело настороженным. Его отражение тоже было рядом — напряженное, выжидательное.

— Что значит — таинственное свидание? — поинтересовалась Софи.

— Если я скажу, оно перестанет быть таинственным. Могу сказать лишь, что это будет то, к чему всегда стремилась твоя душа.

То, к чему всегда стремилась ее душа. Это можно было сказать только о Джее Бэбкоке. Только о нем. Непостижимо, почему именно теперь он говорит ей все то, что она всегда мечтала от него услышать. Это казалось почти жестоким. Да, существовало время, когда он был всем, к чему стремилась её душа, но не мог же он иметь в виду это.

Глава 12

Моторы вертолета были уже запущены, и лопасти винта мощно рассекали воздух над головой. Внутри прозрачной шарообразной кабины, рассчитанной на двух пассажиров, в ожидании своего заложника сидела одна Маффин, сохраняя полное самообладание.

Ее соратники по «Менса-клубу», быть может, ошибочно сочли бы ее идею слишком театральной. Они из зависти не признали бы, сколь блестящей была ее задумка, но Маффин не страдала ложной скромностью. Она считала свой план захватить Джерри Уайта в заложники абсолютно гениальным. Ей было совершенно необходимо на час безраздельно завладеть вниманием адвоката, и единственный надежный способ сделать это — угнать его вертолет.

Новый костюм от Шанель, который она надела, идеально подходил для такого смелого предприятия — насыщенно-розовый, с отделанными черным шелковым шнуром карманами и воротником и мини-юбкой по последней моде. Но больше всего она гордилась своей стратегией первого удара. Рассчитывая лишь на то оружие, которое всегда считала самым эффективным, — на деньги, она откупилась от пилота Джерри и наняла своего собственного. Поправив подвески на браслете, Маффин подняла голову и увидела, что по взлетной дорожке к вертолету спешит полноватая фигура. А вот и заложник, подумала она, словно речь шла всего лишь о банщике, чьи услуги ей срочно понадобилась. Если у него есть хоть капля ума, он будет благодарен ей за возможность, которую она собиралась ему предоставить.

Прежде чем в кабине появился сам Джерри, туда влетел его кейс и с грохотом упал у ног Маффин. Она и пальцем не пошевельнула, чтобы поднять его, и лишь наблюдала, как Джерри с помощью аэродромного служителя пытается влезть в кабину. Он даже не заметил ее, пока грузно не уселся на второе пассажирское сиденье и вертолет не оторвался от земли.

Достав из кармана мятый носовой платок и вытирая им пот со лба, Джерри едва взглянул на нее. Маффин поняла, что он не в состоянии уделить ей должного внимания, пока не покончит с процессом вытирания лба, но была не в восторге от того, что ее игнорируют, и не собиралась позволять, чтобы это вошло в привычку. Она поддернула юбку, положила ногу на ногу и стала подтягивать чулок прямо под носом у Джерри.

— Что вы здесь делаете? — спросил раскрасневшийся и возбужденный, все еще не отдышавшийся Джерри, глядя на нее поверх платка. — Это вертолет компании.

— В самом деле? — сладким голосом произнесла она. — А я думала, это ваш волшебный ковер-самолет, а я — ваш джинн. Вы не догадались?

По его тупому взгляду она поняла, что нет смысла тратить время на остроумные замечания. Трудно представить себе, как такой болван мог добиться столь высокого положения, но, возможно, его несообразительность будет лишь на руку, решила Маффин. А хитрость ничего не даст.

— Я вас похитила, Джерри. Вы мой заложник на сегодняшнее утро, и это будет утро, которое вы никогда не забудете. Гарантирую.

Что-то, наконец, забрезжило в голове действующего исполнительного директора компании «Бэбкок фармацевтикс». Глядя на Маффин, он открыл рот от изумления, и она увидела, как в его близко посаженных бегающих глазках вспыхнула паника. Он беспокойно заерзал, оглядывая кабину, потом посмотрел вниз, на землю.

— Слишком высоко, чтобы прыгать, — ласково напомнила Маффин, — а посему расслабьтесь и наслаждайтесь, хм-м.

— О чем вы говорите? Я лечу в Сенчури-Сити на обед, который назначен на час дня.

— Уже нет. Я позвонила и отменила встречу.

Джерри выскочил из своего кресла, как чертик из табакерки, и стукнулся головой о плексигласовый потолок.

— Что вы себе позволяете! Это невозможно. Речь идет об Американской ассоциации ученых-фармакологов. Я — главный докладчик на их обеде.

Вертолет резко нырнул вниз и стал вилять из стороны в сторону. Пилот обернулся и что-то закричал, Маффин не расслышала слов, но поняла смысл.

— Джерри, сядьте! — завопила она, с ненавистью глядя на неуклюжего олуха, который так по-дурацки вел себя. Никакого достоинства! — Вы всех нас подвергаете опасности.

Все удовольствие, которое она намеревалась получить с холодной расчетливостью, пошло насмарку из-за этого неандертальца, он все испортил. Разве он не понимал, что находится в обществе гения, члена «Менса-клуба»? Эта тупая ослиная голова не в состоянии оценить ее идеально задуманный план.

Кипя от негодования, Маффин схватила его за руку и усадила обратно в кресло. Вертолет накренился, словно лодка, которая вот-вот опрокинется, но Маффин была слишком расстроена, чтобы испугаться. Она представляла себе задуманную сцену как эпизод из фильма о Джеймсе Бонде, а этот кретин превратил все в фарс. Но ему не удастся лишить ее столь дорогой сердцу фантазии. Ни за что. Он будет сидеть и вести себя, как очень важная персона, которую похитила прекрасная и невероятно хитроумная женщина.

Адвокат плюхнулся в кресло, судя по всему, окончательно побежденный. Маффин взяла у него из рук влажный носовой платок и изящно промокнула ему виски.

— Вот так-то лучше, — примирительно сказала она. — Дайте-ка я вас устрою поудобнее. — Она протянула руку, чтобы ослабить ему галстук, но он схватил ее за запястье руки с такой силой, что чуть не сломал ее.

Маффин судорожно всхлипнула. От боли из горла вырвался какой-то свист, но Джерри не отпускал ее руку. Он сверлил ее острыми глазками, и в голосе у него клокотал гнев.

— Куда, черт вас подери, вы меня везете?

— В бани «Здоровье и красота». Я...

— Что?!

— Отпустите, пожалуйста. Я все объясню... А-а-а! — Он отпустил ее, и она прижала ноющую от боли руку к груди, осознав, наконец, что совершила грубейшую ошибку, недооценив Джерри. За клоунской внешностью коротышки скрывался противник, способный нанести быстрый и жестокий ответный удар.

Растирая руку и приводя себя в порядок, Маффин как никогда отчетливо поняла, что оказалась лисой в кроличьем садке. Большинство женщин на ее месте напугала бы такая атака, но Маффин, напротив, возбудила. Джерри Уайт только что доказал, что достоин времени и усилий, затраченных на то, чтобы одержать над ним победу. Перед ней теперь стояла задача сделать неприятеля союзником, оставалось надеяться, что допущенная ошибка не окажется роковой.

— Или вы прикажете пилоту посадить эту тарахтелку на крышу здания «Пан-Америкэн», — угрожающе предупредил Джерри, — или я сам сделаю это вместо вас. Но вам могут не понравиться мои методы.

Ей некуда было положить его проклятый платок, поэтому она рассеянно помахивала им:

— Сначала выслушайте меня. Это могут оказаться самые важные десять минут в вашей жизни.

— Говорите быстро. — Он взглянул на массивные часы от Картье, слишком элегантные для его толстого запястья. — Обед начинается ровно через десять минут, и там будет пастрами по-нью-йоркски с русским ржаным хлебом. Это единственная, черт возьми, причина, по которой я согласился к ним приехать.

Разъяренный бык, подумала Маффин. Он не посмел бы так бесцеремонно обращаться с ней, если бы она владела акциями, дающими право голоса, которые должны были перейти к ней после смерти Колби. Но поскольку вопрос о принадлежности этих акций оставался спорным, контроль над ними осуществлял Джерри Уайт.

— Я ношу фамилию Бэбкок, но это не значит, что я на их стороне, — сказала Маффин, моля Бога, чтобы он ей поверил. В данном случае это было правдой. — Я полностью разделяю ваш взгляд на будущее компании. Вот почему я здесь. У меня есть идея расширения компании, и эта идея может принести колоссальный доход — миллионы, десятки миллионов долларов.

— Лечебные ванны? — Джерри передернул плечами. — Неужели я похож на завсегдатая лечебных бань? Я ненавижу подобные вещи.

— Я хотела показать вам вовсе не бани, — поспешно начала объяснять Маффин, — а новую линию продукции, разработанную владелицей этих бань, — косметические изделия, парфюмерия, препараты, изготовленные на основе трав. Это революционные разработки. Обманчиво простые формулы, но дающие поразительный результат. Они могут влиять даже на аппетит.

— К еде?

— Почти ко всему. — Маффин легко, но страстно сжала пальцами его руку. — Вы должны увидеть это, Джерри. Действительно должны. Это настоящая революция. Вы, конечно, слышали о Делайле. Это она разработала новую линию косметики на основе травяных экстрактов. Идея пришла ей в голову в тропических лесах Эквадора.

— Делайла?

— Она вам все продемонстрирует. У нее есть даже кислородная камера.

Громкое урчание в животе Джерри заглушило даже рокот моторов.

— А что подают на обед в этих банях? — хохотнул он. — Бьюсь об заклад, что не пастрами.

Маффин почувствовала, что к ней возвращается чувство уверенности. Она начинала понимать, что двигало Джерри Уайтом. Он имел власть над всем в этой жизни, но чувство голода имело власть над ним. Он был рабом своего аппетита. Она-то отлично знала, что это такое и что может значить возможность контролировать свой аппетит для него и для миллионов людей.

Поняв, как следует разговаривать с Джерри Уайтом, она начала, поглаживая указательным пальцем рукав его пиджака:

— Не могу обещать пастрами на обед, но что, если взамен я предложу вам вот что: на два часа вы забудете, что пастрами вообще существует на свете?

Он смерил ее взглядом с ног до головы, явно заинтригованный предложением:

— Но мы ведь говорим не о сексе, нет?

Маффин с притворным сожалением пожала плечами.

— Пастрами в любом случае лучше.

— Да, конечно, — согласилась она, — без сомнений. Трехэтажная порция горячего пастрами, по-русски сдобренного горчицей, с солеными огурчиками. Сочное пряное мясо, от аромата которого слюнки текут. При одной мысли о нем скулы сводит от предвкушения, правда? — у Джерри снова забурчало в животе. — А я могу заставить вас забыть об этом.

— М-м-м, — пробормотал он, — это невозможно.

Маффин рассмеялась от восторга. Теперь он у нее в руках. Она его поймала.

— Поедемте со мной, Джерри, и я вам докажу.

Его называли «Хищником», потому что он стремительно взлетал в недосягаемую высоту и смертельной спиралью устремлялся вниз. Так птица-хищница, набрав высоту, камнем падает за своей жертвой. Если верить фольклору завсегдатаев парка аттракционов, два человека уже умерли в когтях этого «Хищника», хотя года еще не прошло с тех пор, как аттракцион был открыт. Оба скончались прежде, чем служители сумели открыть страхующие перекладины и извлечь их из кабинок. Один от сердечного приступа, другой — по неизвестной причине, скорее всего от страха. Администрация парка решительно опровергала подобные слухи, но, сколь незаслуженной ни была бы его репутация убийцы, «Хищник» по-прежнему слыл самым опасным и ужасающим из шести звеньев аттракциона Волшебной горы. И, разумеется, именно его выбрал Джей.

Софи приняла его предложение по одной причине. Просто она не знала, как иначе справиться с обуревавшим ее желанием. Она собиралась совершить «прыжок судьбы», только уступая его просьбе, и надеялась, что на этот раз он ее поймает. О Господи, как она на это надеялась!

Вскоре «Хищник» оказался совсем рядом — Софи увидела участников аттракциона, надежно запертых страхующими перекладинами в блестящих черных машинках-кабинах, сцепленных друг с другом наподобие змейки. По их нервной болтовне она поняла, что они не столько испуганы, сколько взволнованы, и убедилась в том, о чем давно подозревала. Она жила в обществе адреналиновых выбросов, жадном до почти смертельно опасных экспериментов. Еще более тревожное впечатление производили задыхающиеся жертвы гонки, уже покинувшие свои кабинки и пребывающие в состоянии истерического веселья от только что пережитых ощущений. Кое-кому из них явно требовалась помощь, но все они были опьянены одержанной победой.

— Зачем мы это делаем? — спросила она, обращаясь к ржавому металлическому помосту у себя под ногами.

— Быть может, потому, что это весело?

Удивленная тем, что Джей услышал ее немой вопрос, Софи взглянула на него:

— И ты полагаешь, что именно этого я ждала всю свою жизнь? Веселья? Дешевых острых ощущений?

В сапфировом блеске его глаза она различила подозрительный блеск. Уж не смеялся ли он в глубине души?

— Ладно, — ответил Джей, решив рассуждать благоразумно, — допустим, дешевые острые ощущения — не совсем то, к чему всегда стремилась твоя душа. Но, раз уж мы здесь, что в этом плохого?

— В этом может быть очень много плохого. — Взгляд Софи упал на белое словно мел лицо девочки-подростка, спускавшейся по наклонному настилу от аттракциона. — А когда же мы подойдем к тому, к чему моя душа... ну, ты понимаешь.

— Порой путь к тому, чего мы всегда хотели, занимает немного больше времени, — примирительно ответил Джей. — Доверься мне, результат не обманет твоих ожиданий.

Софи остановилась, и вслед за ней остановилась очередь позади нее.

— Не обманет ожиданий? Что это значит? — Его молчание только усугубило ее подозрения. — Это ведь наше таинственное свидание, правда? Именно поэтому я здесь, не так ли?

Он положил ей руку на плечо и увлек за собой, напомнив, что она собирается всего лишь покататься на самом популярном в парке аттракционе.

— Я ведь никогда не говорил, что наше таинственное свидание ограничится одним только вечером.

Софи снова остановилась, не замечая, что опять создала затор в очереди.

— Мада-а-а-м, — заныл кто-то сзади.

— Ну что там с ней, — пробормотал другой.

Софи могла бы утихомирить их, но была не в силах оторвать взгляд от Джея. Теперь она поняла, что он задумал. Это была явная попытка соблазнить ее на другие свидания. И он прибег к безотказному способу обольщения — затронул струны ее сердечных желаний.

— Шантаж, — сказала она, — вот что это такое.

Он одарил ее озорной улыбкой:

— Мне больше нравится слово «стимул». Согласись, Софи, если бы ты не приехала сюда со мной, ты бы сидела дома и чистила морковку для своих «овощных» друзей. Ты так поглощена заботами о детишках, что не оставляешь себе возможности самой иногда поразвлечься.

С этим трудно было не согласиться. Однако ее представления о развлечениях предполагали скорее посещение театра или тихого маленького итальянского ресторанчика.

Он дернул ее за рукав вязаного кардигана, подтолкнул вверх по настилу и, искушая ее бедную детскую душу волнующей мужской интонацией, произнес;

— Стань снова ребенком, Софи. Если ты не можешь сделать это для себя, сделай для меня. Ну, только разок. Я хочу услышать твой смех.

— И крик?

Ее скепсис рассмешил его.

— О да, и это тоже.

В тот вечер Софи кричала. К восторгу Джея она держалась за него мертвой хваткой и разве что не падала в обморок. Когда катание закончилось, ей пришлось отдирать себя от него, как фантик, прилипший к леденцу, лишь затем, чтобы снова прильнуть, крича от восторга, во время очередного сеанса. Ей было весело, быть может, весело как никогда в жизни.

Но сегодня утром ей хотелось кричать по совершенно иной причине. Прошедшие выходные были первой частью Таинственного свидания. Нынешним предстояло стать его следующей частью, и Джей должен был появиться с минуты на минуту. А Софи никак не могла решить, что надеть. Отчасти в этом был виноват он, так как не сказал, куда они поедут. В результате она вынуждена была выбирать ансамбль на все случаи жизни из своего гардероба, изобилующего мешковатыми свитерами и рабочими комбинезонами, которым могла позавидовать сама Синди Кроуфорд.

Несколько раз перебрав разложенные на кровати вещи, Софи, в конце концов, остановилась на простом льняном цельнокроеном платье цвета зеленого лимона, которое выбрала с самого начала, и приложила его к себе, стараясь представить реакцию Джея. Платье не было рассчитано на то, чтобы испытывать мужские нервы и потрясать воображение, о чем приходилось лишь сожалеть, потому что Софи вовсе не возражала против такого рода реакции. Более того, она хотела бы вызвать ее.

После катания на «Хищнике» Джей несколько раз неожиданно появлялся возле ее дома, и Софи поражалась тому, какие мысли приходили ей при этом в голову, и что она говорила. В порядке подначки она предложила ему оставить ей его пижаму, поскольку он все равно всегда спал голым, а когда он признался, что и теперь имеет такую привычку, покраснела. Она смеялась его шуткам независимо от того, были они остроумными или нет, и украдкой бросала взгляды на запретные части его тела. Она убеждала себя, что это ничего не значит. Просто они решили встречаться, и именно это делают. Но когда она обнаружила, что в его присутствии у нее начинают шевелиться волосы и трепетать ресницы, отрицать очевидное стало бесполезно. Она с ним флиртовала.

Если это встревожило ее само по себе, то его реакция встревожила ее еще больше. Он вел себя как настоящий джентльмен. Разумеется, он тоже флиртовал с ней, но и только. Она не ожидала, конечно, что он, смахнув все со стола, опрокинет ее на столешницу — хотя при этой мысли что-то происходило с ее пульсом. Но он мог бы сделать что-нибудь еще, а не просто смотреть на нее пламенным взором и заботиться о ней, разве нет? Он мог бы прикоснуться к ней. В душе она успокаивала себя тем, что он одержим ею и сходит с ума от одной лишь мысли о таком прикосновении.

К его второму визиту она начала воображать, как бы он мог себя повести, грезила о том, как он подходит к ней сзади, коснувшись затылка губами, шепчет ее имя и, обняв, поворачивает ее к себе. Но по мере того, как распалялось воображение, его способность сдерживать себя обескураживала все сильнее. Как он мог не понимать, что она готова на большее, чем возбуждающие разговоры, что она умирает от желания, чтобы он коснулся заветных частей ее тела? Ничего такого уж интимного. Райским восторгом для нее было бы, если бы он просто лениво погладил ее по запястью.

К его третьему визиту Софи убедила себя, что он не находит ее привлекательной. Ничего удивительного: он видел ее без ее хлопчатобумажной брони чаще, чем следовало, и решил, что такой тяжеловес не в его вкусе. Либо это, либо он — сверхчеловек.

«Решай, Софи, — предупредила, она себя, — скажи ему «Добро пожаловать» и — долой лифчик и трусики!»

«Во всяком случае, это платье пока еще мне впору», — решила она, натянув его на себя и не без удовольствия отметив, как мило оно облегает фигуру и как красиво подчеркивает цвет глаз. Понравилось ей и то, что на фоне платья волосы приобрели медный оттенок. Больших усилий потребовало восстановление длинной пышной косы, которую он так любил, когда они были совсем юными. Однажды он даже сам заплел ее мягкие густые пряди в блестящую золотистую косу.

Софи подкрашивала губы помадой, когда раздался звонок в дверь.

— Как тебе удалось сделаться такой красивой? — Это были первые слова, которые он произнес, войдя в вагончик и увидев ее, стоявшую возле кушетки. Софи не подошла к двери, когда раздался стук, а просто крикнула, чтобы он входил, надеясь ошарашить его. И ей это удалось. Он вывел ее на свет и повернул, чтобы разглядеть получше.

— Мне нравится, — произнес Джей с легкой ностальгией в голосе, отступая назад, упираясь руками в бока и упиваясь увиденным. — С такой прической твои волосы выглядят великолепно. Ну-ка повернись.

Софи смущенно повернулась. Сидевшая в ней легкомысленная девочка-подросток готова была вертеться и вертеться до бесконечности, пока не закружится голова. Она была без ума от этого мужчины. До сих пор. Как бы невероятно это ни казалось, Софи была от него без ума отчасти потому, что позволила себе признаться в этом.

В те несколько секунд, пока она стояла к нему спиной, Софи закрыла глаза и постаралась унять сердцебиение. Когда она повернулась к Джею лицом, дыхание у нее снова стало ровным. А у него — нет.

Он напоминал человека, изнемогающего от желания выпить шербетами Софи, похоже, представлялась ему весьма подходящим напитком. Его откровенно эротический взгляд — словно линза, собирающая в фокус солнечные лучи, — свидетельствовал о том возбуждении, которое всегда так нервировало ее, но сейчас этот взгляд был желанным, она упивалась им, хотела, чтобы Джей смотрел на нее именно так — по-хозяйски, страстно.

— Так как же тебе удалось сделаться такой красивой? — повторил он почти шепотом.

Софи уловила иронию сложившейся ситуации, и ей захотелось улыбнуться. Ладно, быть может, справедливо будет признать, что ее привлекательность действительно не вызывает сомнений. Тогда остается лишь одно: в конце концов, и у Ахиллеса есть его пята — Джей Бэбкок не мог быть сверхчеловеком. Он просто таким казался.

— Ты сам выглядишь весьма сексуально, — оценив его взглядом, ответила Софи.

Едва заметное движение головы выдало его крайнее удивление, Софи и сама не могла поверить, что сказала это. Это не она. Маффин могла бы сказать такое, но не Соупи — воспитательница малышей.

— Ты краснеешь, — тихо спросил Джей.

— Кто? Я?

Цвет ее лица мог соперничать с красным сигналом светофора. Сумочка и вязаный кардиган, брошенные на журнальном столике, казались подходящим предлогом, чтобы прервать неловкую сцену, но даже когда она метнулась за ними, Джей продолжал все так же пристально изучать ее.

— Ты не дашь мне возможности красиво выйти из положения, так ведь? — со вздохом пожаловалась Софи. — Ты веришь в аллергию? В это время года я всегда покрываюсь сыпью. Весна, знаешь ли...

— Я верю в то, что ты восхитительна.

Софи опустила голову в притворном отчаянии, на самом деле желая скрыть восторг, который отразился на лице. Если они будут продолжать в том же духе, она снова покраснеет, как светофор.

Джей, наконец, проявил благородство и со словами «Тебя ждет гора» схватил ее за руку, потащил за дверь и усадил в новенький, видимо, только что купленный джип «Гранд Чероки».

— Гора? — спросила она, когда они уже ехали по улице.

— Разве я тебе не сказал? Мы едем в Сьерру, в монастырь. Мы «поднимемся до самых небес и опустимся на дно преисподней».

Софи, разумеется, была заинтригована, но не стала задавать вопросов. Монастырь... Это было так не похоже на Джея, что она не знала, что и думать. Но, судя по таинственному выражению лица, ничего больше он ей говорить не собирался.

Интересное ощущение — снова ехать с ним в машине. Они не успели проехать и квартала, как Софи заметила еще одну необычную вещь — он вел машину совсем по-другому. Тот, прежний Джей считал, что желтый сигнал светофора — это выстрел стартового пистолета. Независимо от того, на каком расстоянии от перекрестка он находился, сидел ли в автомобиле или на мотоцикле, он тут же рвал с места. Скоростные автострады были гоночными трассами, специально проложенными для развлечения Джея Бэбкока,

Мужчина, сидевший рядом с ней теперь, вел машину агрессивно, но не безрассудно. Казалось, он интуитивно чувствует дорогу, и если жмет на газ, то просто для того, чтобы обогнать медленно идущую машину, а не ради того, чтобы испытать острое ощущение и мгновенный выброс адреналина в кровь. Его манера вождения была впечатляющей, но не меньше впечатляла и его ответственность. Гладкая кожа руля плавно скользила под пальцами, свободно и уверенно державшими руль, крутившими и перехватывавшими его с поразительной чувствительностью к самым малым особенностям дороги.

Он ведет машину как женщина, подумала Софи.

Ей не нужно было спрашивать, предается ли он и любви по-другому. Она это знала. От того Джея захватывало дух, с ним было даже немного страшно. Каждый раз любовь с ним напоминала игру в соблазнение, каждый крик восторга он вырывал у нее, как признание. Софи редко задавалась вопросом, была ли она счастлива в те дни. Он не давал ей задуматься, у нее от него просто голова шла кругом, даже когда его не было рядом. Только после того, как он исчез, она поняла, как мало он заботился о ее эмоциональных потребностях.

Джей был светом, этот человек — тенью. Тайна, окружавшая его, подсказывала, что и соблазняет он совсем по-иному. Не то чтобы это было менее захватывающе. Нет. Наверняка так же. Но этот человек не станет просто играть в игры. Он будет играть на интерес.

Софи попыталась прочистить горло, но звук получился скрипучий, похожий на хриплый смех.

— Вспомнила какую-то особую шутку? — спросил он, искоса взглянув на нее.

— Ты не веришь в аллергию?

— Я верю в то, что ты хитрая девчонка.

— А куда делась «восхитительная»?

— Ну, это очень просто. Скажи, что я выгляжу сексуально, потом вздохни и покрасней.

Софи откинулась на спинку сиденья и расхохоталась. Ей нравился этот новый, усовершенствованный Джей Бэбкок. Пока ей нравилось в нем почти все.

Глава 13

Монастырь находился не просто на горе, он был частью горы. Его каменные стены, неясно вырисовывающиеся на фоне фаянсово-синего неба, словно стены величественной средневековой крепости, казались естественным продолжением надменных скал, в которые они были встроены, и являли собой воплощение надежности.

«Вечность» — именно это слово пришло на ум Софи при виде парящего под облаками монастыря. Открывшаяся взору картина вызывала множество чувств, но определяющим был благоговейный трепет. Горы вечны — это древний символ власти и тайны. Но точно так же и монастырь, пробуждающий религиозные чувства, представлялся олицетворением могущества и тайны. Его воздействие простиралось за пределы физических ощущений — в область духа, и поэтому казалось, что скалы, которые качали его в своей колыбели, с презрением ко всему земному вздымают к небу свои вершины в поисках высшей истины.

Софи с удивлением подумала: как же это она никогда до сих пор не слышала об этом месте?

— До семидесятых годов «Гора Надежды» была монастырем ордена бенедиктинцев, — объяснял Джей, пока они стремительно мчались вверх по узкой дороге к конечной цели своего путешествия. — Именно тогда монахи начали сообщать о том, что видели неопознанные летающие объекты, и совершать поступки, казавшиеся странными для служителей культа. Потом они откололись от ортодоксальной церкви и продолжали исповедовать свою веру.

Софи пригладила толстую каштановую косу, перекинутую через плечо.

— Это напоминает церковь Межгалактического Света и Жизни на Азузе. Я как-то видела по телевизору в программе новостей их службу, во время которой они производили медицинские эксперименты — обмен телесными флюидами с двупалыми чужаками.

— Ну что ж, полагаю, это лучше, чем с однопалыми, — философски заметил Джей, когда они въехали на поляну, служившую монастырской стоянкой. — Если ты ожидаешь встретить маленьких зеленых человечков, тебя ждет разочарование. Я слышал, что здесь есть источник, который светится ночью и исцеляет почти от всех болезней, но никогда не слышал ни о каких пришельцах с планеты Монго.

«Однако означает ли это, что и никто другой их не видел?» — подумала Софи, пока Джей вылезал из джипа и обходил машину кругом, чтобы открыть ей дверцу. Не поможет ли это место выяснить тайну о человеке, с которым она приехала?

— По слухам, некоторые здешние монахи обладают особым даром. — Он помог ей выбраться из машины и, обняв за плечи, повел по крутой деревянной лестнице, которую они увидели прямо, перед собой. — Они умеют распознавать недуги, о которых человек и сам еще не догадывается. Кажется, это как-то связано с делением клетки и запахами, которые при этом выделяются. И если они находят у тебя что-нибудь, то предлагают попить из источника. Говорят, их способность исцелять недуги феноменальна.

— Бэбкокам следовало бы купить этот источник и продавать целебную воду в бутылках.

— Не думай, что мне это не приходило в голову.

Они рассмеялись, и эхо разнесло их смех по горам, словно раскаты грома. Джей открыл массивную деревянную дверь. Похожее на пещеру внутреннее помещение было тускло освещено лишь горящими факелами, закрепленными в специальных подставках на стенах, но когда они вошли в этот мрачный вестибюль, факелы вспыхнули и запылали ярче. Софи и Джей радостно вскрикнули, но звук их голосов почти мгновенно замер, словно что-то поглотило его.

«Значит, смеяться здесь не дозволено», — подумала Софи, озираясь по сторонам. Они находились в темном восьмиугольном помещении, при виде которого на ум приходила ступица колеса: спицы-коридоры, лучами расходившиеся от него в разные стороны, напоминали скорее тоннели, чем коридоры. Но гораздо больше, чем вид помещения, пугала тишина. Она была такой гнетущей, что Софи ощутила боль в ушах.

Шаркающий звук шагов оповестил о появлении щуплого человечка в коричневой хламиде с капюшоном, человечек точно соответствовал представлению Софи о монахах. Он возник из центрального коридора, и Софи с облегчением отметила, что по виду он — обыкновенный человек и все пальцы у него на месте. Тревога, вызванная столь необычным местом, немного отпустила ее, когда человечек приветствовал их почтительным наклоном головы.

Он представился как брат Лэри и после нескольких вежливых вопросов, касавшихся цели их визита, кивком предложил следовать за ним.

— Если кому-либо из вас требуется посетить domus necessarium, — предупредил он, — я бы попросил вас сделать это сейчас, до того как мы начнем.

— Domus?.. — шепотом переспросила Софи, стараясь говорить как можно тише.

— Туалет, — объяснил монах.

— О... — Софи не нужно было в туалет, но очень хотелось посмотреть, как выглядит domus necessarium.

— Наша обитель, вероятно, не совсем то, чего вы ожидаете, — сообщил брат Лэри, начиная экскурсию по монастырю.

Позднее, во время их занятного путешествия, вспоминая это его замечание, Софи не раз пришлось добавить про себя: «Мягко выражаясь». Тоннель-серпантин, по которому вел их монах, он называл катакомбами, и, когда Софи уже была почти уверена, что они навсегда потеряются в их пугающем мраке, скала, в которой был вырублен проход, вдруг обернулась каменной лестницей, выведшей их из подземных глубин на солнечный свет в царство мирных садов, оплетенных вьющимися растениями галерей и сводчатых аркад.

Трапезная и большинство других зданий были построены на высоком фундаменте, и Софи очаровала старинная простота их архитектуры. Больше всего ей понравился columbarium — голубятня, в которой гнездились и роились десятки грациозных птиц, свободно прилетавших и улетавших. Брат Лэри заботливо пояснил, что, хотя в средневековой Европе голубей подавали гостям к столу в качестве деликатеса, в монастыре «Гора Надежды» они символизируют мирное сосуществование, которое в современном обществе практически исчезло.

— Наша цель состоит в том, чтобы свести к минимуму физические потребности, — продолжал свои пояснения брат Лэри. — Мы ищем смысл жизни, а не стремимся к бремени обладания. Наш главный принцип — присутствие отсутствия.

— Чем меньше, тем больше? — отважился вставить Джей.

— Да, правило вычитания, — с угрюмой улыбкой подтвердил монах.

Софи видела, что на Джея не меньше, чем на неё, подействовала безмятежная красота монастыря, но к тому времени, когда они вернулись в вестибюль, откуда начиналась экскурсия, он притих, стал замкнут и отчужден. Она и прежде наблюдала, как внезапно он погружался в молчаливые раздумья, но теперь это было что-то другое. Казалось, он целиком поглощен впечатлением от мрачных подземелий, через которые они только что проходили, с их нишами и потайными расщелинами. Раньше Софи никогда не прерывала его размышлений, но на сей раз, будь они одни, решилась бы.

Ее вдруг осенила тревожная мысль: она начинала принимать близко к сердцу все, что связано с ним, как женщина принимает близко к сердцу внутреннее состояние мужчины, когда любит его и когда оно становится для нее жизненно важным. Ей хотелось знать, о чем думает Джей и имеет ли это отношение к ней. К ним. Она почти надеялась, что это так, даже если мысли его были невеселы. По крайней мере, это обещало бы хоть какой-то компромисс в их отношениях и позволяло бы надеяться на их разрешение. Может быть, она боялась, что у него в мыслях было совсем иное — какое-то темное, недоступное ей воспоминание? Или такое, в которое он не захочет ее впустить?

— А теперь, если вы готовы к тому, чтобы посетить подземные коридоры... — сказал брат Лэри, снова кивком головы делая им знак, следовать за ним, и, продолжая манить, поплыл к тоннелю, словно привидение, возвращающееся в свой склеп. — В катакомбах требуется хранить безмолвие, — напомнил он, растворяясь во мраке.

Узкий лучик-коридор, по которому он их вел, уходил глубоко вниз. Софи подумала было, что они и впрямь будто спускаются в преисподнюю, но проход вдруг расширился и вывел их в чудесную пещеру с окутанным влажными парами гротом. Источник, о котором говорил Джей, оказался естественным родником, который, пенясь, вырывался из скалы и, вздымая облако брызг, низвергался в радужное озеро.

Вода казалась живой от сверкающих синих, зеленых и неожиданно розовых бликов. Озерцо таинственно мерцало бездонной глубиной, словно огненный опал невероятных размеров. Софи с удивлением обнаружила, что там не было никаких факелов. Все это казалось волшебством и выглядело нереально: поднимавшийся от воды и клубившийся в воздухе туман был столь ярок, что освещал всю пещеру.

Захваченная игрой света, Софи не заметила, что брат Лэри машет ей рукой, приглашая подойти. Они с Джеем стояли у края воды. Встав на колени и сложив ладони чашей, монах как бы зачерпывал воду и подносил ее ко рту, показывая, что она должна сделать то же самое.

Софи ощутила руку Джея у себя на затылке, он подталкивал ее наклониться к воде, но в этот момент она вдруг осознала, как неприятна ей мысль о том, чтобы напиться из источника. Из него ведь разрешалось пить лишь тем, кто страдает недугами, а это означало, что монах обнаружил в ее организме какой-то непорядок. Поскольку Софи поклялась хранить молчание, она не решалась спросить, что он у нее нашел и как эта мерцающая вода может ей помочь. Но Джей, видимо, прочел вопрос в ее глазах.

Он кивнул ободряюще и с полной уверенностью, что это пойдет ей на пользу. Тебе ничто не грозит, словно говорил его взгляд. Разве ты еще этого не поняла? Тебе не причинят никакого вреда, пока ты со мной.

По тому, как тоскливо сжалось сердце, Софи поняла, насколько ей хочется, чтобы именно так и было. Ирония судьбы состояла в том, что чем сильнее она старалась разумом убедить себя в этом, тем меньше верило в это ее сердце. Оно всегда хотело надеяться и верить. Всегда, даже покрываясь шрамами от ран, которые приносила любовь, хотело любить. Без сомнения, Софи была королевой тоскливой надежды, но теперь, здесь, в месте, которое называется «Горой Надежды», что еще ей оставалось?

Серебристая вода, словно лунный свет, струилась между пальцами. На вкус она оказалась неожиданно сладковатой, но со странным горьким привкусом то ли железа, то ли меди.

Когда Софи напилась, брат Лэри кивком головы приказал Джек сделать то же самое. Испытующе взглянув на Софи, тот опустился на колени и без колебаний стал пить. После этого монах велел им встать и подойти к роднику. За несколько минут оба насквозь промокли от светящихся брызг. Они окутали их, словно дождевое облако, хотя казалось, что мерцающие капельки мгновенно испаряются при прикосновении к коже.

Когда туман рассеялся, Софи дрожала — но не от холода и влаги. Ей не было холодно, она дрожала от внутреннего возбуждения. У нее было ощущение, что этот туман проник внутрь ее и продолжает мерцать там, покалывая, словно крохотные иголки света.

Слабое эхо привлекло внимание Софи. Оно доносилось откуда-то издалека, как будто где-то в тоннеле осыпались мелкие камешки. Она схватила Джея за руку, и они одновременно обернулись в направлении пустой арки грота. Брата Лэри нигде не было. Они остались одни в таинственном тумане.

— Ты знаешь, как отсюда выбраться? — прошептала Софи.

Приложив палец к губам, Джей указал на тоннель, который казался смутно знакомым, хотя она представить себе не могла, как Джей найдет дорогу. Пещера могла оказаться похожей на швейцарский сыр с десятками разных ходов.

Все еще ослепленная блеском воды, Софи оглянулась на озеро:

— Значит ли это, что мы оба нездоровы?

Эхо нового маленького камнепада оповестило о безмолвном присутствии человека где-то неподалеку.

— Не нездоровы, — тихо произнес мужской голос, — но неполны.

Должно быть, голос принадлежал брату Лэри, хотя Софи не была в этом уверена. Она внимательно оглядела неровные скальные стены и столбы в поисках его, но свечение озера погасло, и пещера большей частью погрузилась в непроглядный мрак. Единственным, что Софи разглядела, была темная фигура у входа в один из тоннелей. Вероятно, монах удалился, чтобы дать им побыть наедине.

— А теперь мы полны? — спросила его Софи.

— Да... И всегда, в сущности, были таковыми. Идите тем же путем, каким пришли сюда. Идите с миром.

— Но постойте, что это значит? — Софи шарила глазами по погружавшимся во мрак стенам, но свет быстро угасал, а вместе с ним угасал и голос монаха.

— Не мое дело судить об этом. Только вы сами знаете, что значит ощущать полноту.

— Но, брат...

— Пошли, — тихо позвал Джей и потянул ее за руку.

К счастью, он выбрал правильный тоннель, и обратный путь через лабиринт оказался быстрым, хоть и изнурительным. Софи держала при себе роившиеся в голове вопросы, несмотря на то, что у нее от них ум заходил за разум. Но как только они оказались снаружи, она, тяжело прислонившись к массивной монастырской двери, то ли рассмеялась, то ли ахнула от невозможности поверить в случившееся.

— Что это было? — спросила она.

— Думаю, мы узнаем это, когда узнаем.

— Полны, — прошептала Софи, смакуя слово и прислушиваясь к странному ощущению внутри себя — словно там пробивался новый росток. — Полны.

Она встретилась взглядом с Джеем и подумала: чувствует ли и он то же самое? У него было поразительное самообладание. Софи почти не верила в то, что есть на свете вещь, способная вывести его из равновесия, но по некоторым едва уловимым признакам все же можно было догадаться, что случившееся произвело на него не меньшее впечатление, чем на нее. Его единственный глаз казался чернильно-черным и был широко открыт, несмотря на яркий солнечный снег; взгляд фокусировался на ней. Джей дышал медленно и глубоко.

До Софи начинал доходить скрытый смысл того, что они делали в гроте. Возможно, до Джея — тоже. Каким бы ирреальным ни казалось случившееся, то была некая церемония, воссоединение. Они стали полны. Слово, будто магнит, заставляло дыбом вставать ее нервные окончания. Ей хотелось произносить его снова и снова, и что-то подсказывало, что Джею хочется снова и снова слышать его, но она не должна... Это было бы слишком интимно.

Джей перекинул ей косу на грудь и с удовольствием погладил мягкие волосы.

— Софи...— Рука его чуть дрожала, и у Софи екнуло сердце.

— А почему вода светилась? — быстро спросила она.

Он ответил не сразу, очевидно, расстроенный тем, что она попыталась увести его, в сторону.

— Некоторые полагают, что это светится планктон. Другие — что это божественная энергия. Кто знает, быть может, это божественный планктон.

От поднявшейся внутренней дрожи Софи нервно засмеялась. Когда они пробирались по тоннелю обратно, он накинул ей на плечи свою куртку, и теперь Софи плотно закуталась в нее.

— Думаю, нам пора идти, — сказал Джей, — Путь не близок, и ты замерзла.

— Нет, мне не холодно, совсем не холодно. Просто я в смятении. — Софи чувствовала, как он снова замыкается в себе, а она так много еще не понимала,

— Так это оно и было? — спросила она. — То, к чему всегда стремилась моя душа?

— А твоя душа стремилась к полноте?

— Да, безусловно.

— Тогда может быть. — Он уже отступил назад и скрестил руки на груди. Зеленый свитер с высоким воротом подчеркивал жилистую мощь его шеи и плеч. Весь его облик свидетельствовал о незаурядной физической силе. Джей выглядел отстраненным и властным, пугающе холодным и снова, казалось, невозмутимо изучал её.

— Можем ехать? — снова спросил он.

— Нет, не можем, нет, Джей... Зачем ты меня сюда привез? — настаивала Софи. — Почему именно сюда? Я не верю, что это было лишь совпадением. Просто не верю.

Он взял в ладони ее лицо, выражавшее упрямство, и рассеянно облизал губы, однако на уме у него едва ли был шербет.

— Я сказал тебе, зачем мы ездили в парк, — он сухо пожал плечами, — чтобы повеселиться. Чтобы я мог услышать твой громкий смех... и чтобы я имел к этому смеху хоть какое-то отношение.

Едва заметная неуверенность в голосе заставила ее внимательнее вглядеться в его лицо. Она хотела — ей было необходимо — убедиться, что он вовсе не так безразличен, как хочет казаться, что и в нем тоже что-то происходит. Он слегка пожал плечами — знак того, что она была права. Его глубокий вздох отозвался в ней музыкой.

Ветерок принес иную музыку — приглушенное воркование голубей и шорох листьев.

Тихая печаль светилась в улыбке Джея. Софи поймала себя на том, что так же печально улыбается сама. Она была опасно близка к тому, чтобы произнести какую-нибудь глупость, например, попросить его сказать, что он чувствует, если он вообще что-либо чувствовал, если когда-нибудь испытывал такую же боль, какую испытывала она. Казалось бы, такие невинные вопросы, но она догадывалась, что они могут взорвать и разнести в клочья все — его железное самообладание и весь любовно вышитый бисером узор, который скреплял воедино ее внутренний мир.

— А это место? — спросила Софи.

— Это место — как твои истины, не требующие доказательств. Оно заставляет ум сосредоточиться на сути. Все слова брата Лэри сводились к тому, что нам не нужно ничего искать, чтобы обрести полноту. Наоборот, нам нужно ее потерять.

Некоторые вещи трудно постичь логикой рассудка, но их смысл чувствуешь интуитивно. Это одна из таких вещей, поняла Софи. Она не смогла бы ничего объяснить, но точно знала, что он имел в виду.

— Если хочешь знать, с чем ты сегодня рассталась, я не смогу тебе ответить. Вероятно, со страхом. Сомнением. Как сказал монах, «только вы сами знаете, что значит ощущать полноту».

Сомнение? Интересное предположение. Софи ни в коем случае не могла бы отрицать, что в ней что-то переменилось, хотя и не знала почему. Возможно, это происходило, пока она пекла хлеб. Именно в эти моменты ее посещало большинство «истин, не требующих доказательств».

Джей просунул руку в рукав куртки, которую одолжил Софи, и нащупал ее ладонь.

— Ты готова ехать?

Когда они спускались к машине, Софи испытала пугающе настоятельное желание вернуться в обитель. Ей не хотелось покидать это тихое святое место с его «присутствием отсутствия», что бы это ни означало, с его безмятежной красотой. Она желала бы поселиться и жить здесь до конца своих дней, более того, она желала бы остаток дней своих провести с ним. Она желала. Никогда еще Софи не чувствовала себя связанной с кем бы то ни было так, как с этим идущим рядом мужчиной. И каким бы умозрительным ни было это желание, у Софи от него сильнее билось сердце. Нет, не со страхом рассталась она здесь сегодня.

Когда они подошли к джипу, Джей открыл дверцу пассажирского места и, прежде чем подсадить Софи, на миг притянул ее к себе.

— Парки аттракционов. Монастыри. Все, что остается, и есть то, к чему всегда стремилась твоя душа, — произнес он ласково, чуть поддразнивая.

— В самом деле? Но я думала, что у меня это уже было, что мы уже ощущали полноту.

— Ты ощущаешь ее сейчас. Мы ощущаем. Только ты в это еще не веришь. Разумом, возможно, и принимаешь, но у меня есть подозрение, что ты не впускаешь это в свое сердце, иначе не сказала бы «я думала». Нужна еще какая-то малость, чтобы ты уверовала.

— И ты не скажешь мне, что это за малость?

— О, конечно, скажу. — Он одарил ее своей самой «фирменной» улыбкой. — На твой день рождения.

Софи была настолько сбита с толку в последнее время, что совсем забыла о том, что через несколько дней ей исполняется тридцать. Дети собирались приготовить для нее не требующий выпечки торт «До-ре-ми» из арахисового масла, но она не предполагала, что и Джей окажется столь великодушен. Что бы это ни было, оно наверняка проймет ее до мозга костей, или она ничего не умыслит в Джее Бэбкоке. Можете называть Софи Уэстон подозрительной, но ей никак не избавиться от ощущения, будто он заранее знал и то, что должно было случиться сегодня.

Или она выдает желаемое за действительное?

Войдя в спальню, Джей повесил на ручку двери плавки, с которых еще капала вода. Он только что прошел из бассейна через террасу, справедливо полагая, что поблизости нет никого, кого могла бы оскорбить его нагота. Было поздно, все в доме уже давно легли спать, даже Маффин, которая с подначкой расспрашивала за ужином, как продвигаются его «ухаживания» за Софи.

— Ну, пока мы еще друг друга не убили, — язвительно ответил он.

— Так ведь еще не вечер, — не осталась в долгу Маффин.

Не надейся, подумал Джей, направляясь к столу, где оставил глазную повязку. Не глядя в зеркало, он надел ее. Ему не было нужды смотреть на омертвевший коллоидный рубец, образовавшийся на месте, где когда-то был глаз. Он знал, как чудовищно тот выглядит и какое жуткое впечатление производит на других. Даже врачи невольно отворачивались при виде его.

Вообще-то Джею хотелось сегодня вечером побыть одному, поплавать, подумать, Продлить впечатление от дня, проведенного с Софи в горах, хотя Маффин вряд ли поняла бы его. Он ожидал какого-нибудь знака, свидетельствующего о том, что Софи начинает верить ему, но не смел и мечтать о таком прорыве в их отношениях, какой случился сегодня. Он видел в ее глазах страстное желание, знал, чего она хочет.

Внезапно Джей почувствовал невыносимую боль, будто коготь впился в его внутренности. И тут он понял, насколько сильно его желание дать Софи то, что ей нужно. Ах, как же это было нужно и ему самому! Но сегодня еще рано. Чем бы ни было то, что происходило между ними, оно обещало обрести штормовую мощь цунами, которая может подхватить их, взметнуть в воздух и не отпускать до тех пор, пока оба не рухнут с небес на землю.

Сегодняшний порыв был силен, но настоящий ураган впереди. Эта сила уже давно зреет в нем — много дней, недель. А может быть, и лет. Остановить ее невозможно. Лучшее, что он может сделать, это задержать ее приход до тех пор, пока Софи не будет готова... готова отдаться на волю урагана.

Джей отказался от мысли принять горячий душ и растянулся на кровати. Состояние, в котором он пребывал, слишком редко посещало его, чтобы пренебречь им. Он чувствовал себя так, словно все еще плыл под водой и глубокая вода разговаривала с ним. Однако голос, который он, как ему показалось, вдруг услышал, лежа на спине и глядя в потолок, отнюдь не был мирным плеском воды, это было что-то совсем другое. Очень тревожное.

Утробный вой прорвался сквозь океан его покоя.

Спина у Джея моментально напряглась, как у гимнаста, приготовившегося к прыжку. Тело прореагировало так, словно появилась физическая угроза, но рассудок оставался холодным и спокойным, как вода на большой глубине. Джей лежал, покрывшись холодной испариной, и видел, как на потолке с графической четкостью проявляется картина.

Разум противился, стараясь удержать его в пределах реальности, убедить охваченную паникой нервную систему, что это всего лишь галлюцинация, но эмоциональный наплыв был слишком силен. Что-то, быть может, просто вентиляционный клапан на потолке, послужило толчком и вызвало в воображении моментальный «обратный кадр». Черная дыра его прошлого разверзлась без предупреждения и засосала его в свою гибельную омерзительную воронку.

Он видел мужчину, заточенного в сырой бетонной норе, встроенной в мерзлую землю, словно вертикально вырытая могила. Единственный свет, который проникал в подземный склеп, сочился сквозь металлическую решетку, находившуюся над головой узника. У него отобрали одежду, отобрали все и оставили в этой яме, где не было ничего, кроме бетонной плиты, служившей ложем, а стражники, приплясывая на решетке наверху, улюлюкали и осыпали его оскорблениями. — Свинья! Грязная паршивая свинья!

Внезапно кто-то рванул решетку, и свет, ворвавшийся в склеп, обжег больнее, чем ведро ледяной воды, которое на него вылили. Тело было истерзано, дух ожесточен. Теперь они грозили лишить его мужского естества — единственного оставшегося достояния. Когда он проснулся — с сознанием, раздваивающимся от того, что не отошел еще от волшебного сна, в котором видел женщину — единственную радость, доступную его потрясенной душе, стражники заметили это сквозь решетку.

— Похотливая скотина! — взвыли они.

Один из них спрыгнул в яму и приблизился, замахиваясь мачете. У узника не было ничего, кроме осколка бетонной «кровати». То была яростная схватка, но каким-то непостижимым образом ему удалось вырубить стражника, потом он и сам потерял сознание. Когда снова очнулся — куча костей и мышц на цементном полу, — стражник уже исчез. Узник оставался пока жив, но рука в запястье была почти оторвана. И вырезан глаз.

— Боже, — прошептал Джей, снова покрываясь потом.

Неимоверным усилием воли он прогнал чудовищное видение и стал медленно осматривать комнату, каждую секунду ожидая, что дверь вот-вот распахнется и в спальню ворвутся стражники. Он реально пережил всю эту сцену. Он был тем узником.

Джей сел и, опустив голову на колени, постарался унять дрожь. Переждав несколько минут, прежде чем сердце перестало бухать в ребра и он начал постепенно возвращаться в мирную реальность. Повсюду видны были свидетельства нормальной жизни. Он пристально вглядывался в каждое из них. Плавки на ручке двери, с них все еще капала вода. На письменном столе, там, где он его бросил, — ежегодный отчет фирмы перед акционерами, который он собирался прочесть за ночь. Ему ничто не угрожает. Никто не собирается взламывать дверь. Уже почти полночь, и все в доме спят. Все это чудовищное насилие существует только в его воображении.

Дыхание начало приходить в норму, и вместе с этим возвращалась способность логично мыслить.

Многое теперь становилось понятным: почему у него была так обострена чувствительность, когда он пришел в сознание в швейцарской клинике, почему он повсюду прятал оружие и почему сегодня в катакомбах его преследовали видения насилия и какие-то посторонние звуки. Монастырские подземелья напомнили ему о том, как он был погребен заживо. А вечером дело завершил ледяной холод, который он почувствовал, идя из бассейна раздетым. Вот на него и навалились болезненные воспоминания.

Он все еще оставался голым, и кожа была покрыта испариной.

Сделав движение, чтобы встать, Джей ощутил резкую, словно удар молнии, боль в отсутствующем глазу и приложил ладонь к повязке, надеясь, что прикосновение прохладной и влажной кожи поможет утишить ее. Он говорил врачам в клинике об этих внезапных приступах чудовищной боли. Они констатировали: сильная приступообразная головная боль с периодическими рецидивами, а Эл заверил его, что это характерный симптом посттравматического синдрома и потребуется около месяца, чтобы с помощью «Невропро» — нового препарата фирмы Бэбкоков, призванного лечить именно посттравматические нервные расстройства, — справиться с этим, и призвал Джея проявить терпение.

Но в последнее время Джей начинал задаваться вопросом, действительно ли он принимает «Невропро», а если да, то получает ли он препарат по той схеме, которая была опробована во время официальных клинических испытаний. То ли Эл стал небрежен, то ли забыл, что Джей изучал фармакологию и знает, как применять антидепрессанты типа того чудо-препарата, которое они сейчас тестировали.

Пульсирующая боль заставила Джея снова низко склонить голову.

— Проклятие! — невольно воскликнул он, перекатываясь на живот и упираясь лбом в край кровати. Не было другого способа остановить эту болезненную пульсацию, кроме как дать ей самой пройти, поэтому он предоставил боли отбушевать свой срок. И все же это лучше, чем другая боль — неизбывное, невыносимое томление в чреслах.

Он научился контролировать все импульсы организма, вплоть до нервного подергивания века, но контролировать собственное подсознание не мог. Софи была той женщиной, которую он видел во сне там, в темнице. Она была его ночным наваждением, неподвластным их жестокости.

Пережитое только что видение разбудило не только память о том, как он был живым мертвецом. Оно заставило его плотское желание кузнечным молотом биться в чреслах. Даже сейчас, несмотря на сильнейшую головную боль, его обуревало желание перевернуться на спину и снять напряжение. Он хотел было уже поддаться труднопреодолимому искушению, но не стал рисковать: в его теперешнем состоянии поддаться одному желанию означало поддаться им всем.

Наконец головная боль начала отступать, и Джей смог двигаться, не испытывая ощущения, будто череп вот-вот расколется надвое. Теперь действительно нужно было принять душ, но сначала необходимо сделать кое-что еще. Заставив себя подняться, Джей просунул руку под матрас. Нож, который он оттуда извлек, сверкал, как фамильная драгоценность из чистого серебра, каковой он, в сущности, и являлся. Годами, проведенными в одиночестве, можно было объяснить, почему он взял с подноса, на котором Милдред принесла ему сегодня завтрак, этот смертоносный предмет и спрятал его. Но оставалось слишком много вещей, которые он ничем не мог объяснить.

Ладонь ощущала твердость и тяжесть ножа, ощущение было сходно с ощущением того холодного металлического предмета, который неизменно присутствовал в его воображении. Темная пещера. И обвинение, брошенное отцом: «На твоих руках кровь».

Джей велел себе положить оружие на письменный стол, где Милдред сможет найти его, когда будет завтра делать уборку. Именно так поступил бы любой здравомыслящий, разумный мужчина. Но инстинкт самосохранения оказался сильнее. Проклиная себя за животную необузданность, Джей засунул нож обратно под матрас.

Несколько минут спустя, избавившись наконец от боли, молотом стучайшей в висках, и стоя под обжигающим душем, он размышлял о другой боли, которая никогда не уйдет. Боль желания, боль влечения. К женщине. К ней. Да. Мука вскоре может стать, наслаждением. Должна стать, иначе он умрет.

Глава 14

— С днем рождения, детка...

При виде Джея, стоявшего в нише у окна, из которого лился яркий солнечный свет, Софи снова с замиранием сердца осознала, почему в его присутствии теряет способность мыслить здраво. Джей выглядел нереальным. Увиденный вот так, против света, он представлялся явившимся во плоти безликим чудищем из ее снов — одновременно прекрасным и порочным. Силуэт его был очерчен так четко, что Софи не могла различить треугольника, скрывавшего глаз, но видела, что руки Джей держит за спиной. Он что-то прятал.

— Спасибо, — поблагодарила она, сделав несколько шагов навстречу. — Понимаю, что скоро мне будет уже тридцать с хвостиком... — Она хотела подойти поближе, чтобы убедиться, что права, но не настолько близко, чтобы он мог до нее дотянуться, — на тот случай, если он и впрямь окажется безликим чудищем из ее снов.

— Готова к последнему акту? — спросил он.

— Да, конечно... я ко всему готова.

— Отважная девочка. — Тон его был сух и немного насмешлив. — Я знаю, что тебе до смерти хочется поскорее начать, но я принес тебе обещанную «кое-какую малость». Это не именинный пирог со свечками, не бриллианты, не меха, не что-либо иное из тех вещей, по которым, как принято считать, сходят с ума девушки. Но сегодня это будет кстати, и, думаю, скорее всего окажется для тебя неожиданностью.

— Кстати? — Она не могла взять в толк, о чем он говорит. Но когда Джей вынул руку из-за спины, в ней оказался конверт с печатью Министерства здравоохранения, просвещения и социального обеспечения. — Это грант?

— Да, абсолютно официальный... — Не успел он договорить, как Софи выхватила конверт и вскрыла его.

Как-то раз вечером, заехав к Софи, Джей застал ее за составлением прошения о гранте. Она старательно заполняла анкеты, подсчитывала бюджет, объясняла цели и задачи и сочиняла заявку, призванную убедить грантодателей в том, что ее скромная программа воспитания и ухода за детьми заслуживает финансовой поддержки. Когда Джей предложил помочь, она передала ему заявку, чтобы он взял ее домой, прочел и, если нужно, исправил формулировки.

Софи быстро просмотрела извлеченные из конверта бумаги.

— Ты только посмотри! Меня величают исполнительным директором. Меня!

При виде ее поросячьего восторга и триумфа Джей рассмеялся.

— Думаю, ты продержишься с год, — сказал он. — А потом тебе так осточертеют анкеты и прочая бюрократия, что ты будешь умолять меня учредить благотворительный фонд Бэбкока. Ну а пока желаю удачи, госпожа исполнительный директор.

— О, Боже мой... — Софи приложила ладонь ко рту, скрыв от взгляда Джея, как дрожит ее подбородок. Из глаз невольно брызнули слезы. Несколько лет она боролась за финансовую поддержку своей программы, и вот — с помощью или без — она ее получила и была безмерно счастлива. — Спасибо, — сказала она.

— Я ничего не делал — всего лишь прочел твою заявку, — заверил ее Джей. — Ты сама все подготовила. Они поняли все, как только увидели, что ты уже сделала.

Не выпуская из рук помявшихся бумаг, Софи бросилась к Джею, обняла и крепко прижала к себе. «Пожалуйста, не окажись сном, — взмолилась она про себя, комкая в кулаках рубашку у него на спине. — Пожалуйста, останься здесь, когда я проснусь. Пожалуйста, окажись настоящим».

Желание волной окатило его, когда он обнял ее в ответ.

— Полагаю, теперь это именно то, да? — предположила она, когда бумаги были благополучно убраны. — То, к чему всегда стремилась моя душа? В некотором роде этот грант — подарок, о котором я всегда мечтала — понимаешь? — помогать детям, быть в состоянии дать им то, в чем они нуждаются.

Джей выглядел несколько озадаченным.

— Если не считать того, что сейчас ты не даешь, а получаешь, Софи. Речь ведь о том, доверяешь ли ты кому-либо настолько, чтобы позволить ему помочь тебе. Разве не этого всю жизнь желала твоя душа? — Он внимательно смотрел на нее, словно сравнивая с той прежней робкой, замкнутой девочкой-подростком. — Разве не об этом ты всегда мечтала — кому-то доверять?

Софи на мгновение закрыла глаза, потом посмотрела на Джея.

— Ты прав.

— Тогда, пока я в списке претендентов, признай мою правоту еще в одном: разве больше не существует традиции день рожденного танца?

— Ты собираешься танцевать для меня?

— Нет, дурочка, с тобой. Ну, давай. — Он взял ее за руку и заставил кружиться.

Софи смущенно повиновалась ему. Это не было собственно танцем. Просто они вместе продвигались к задней части домика.

— Куда мы идем?

— На кухню.

— Чтобы танцевать? Но там тесно.

Джей рассмеялся:

— Я не слишком хороший танцор.

Не был он и слишком хорошим певцом, но какое это могло иметь значение, когда он обнял ее и замурлыкал трогательную песенку Брюса Спрингстина «Желание» низким севшим голосом, даже чуть фальшивя, но от этого исполнение казалось еще более неотразимым, по-мужски соблазнительным.

Робость, охватившая было Софи, тут же прошла, как только он положил руку ей на спину и привлек к себе. Вздохнув, она прильнула к нему и прижалась лицом к ямочке под горлом, стараясь поглубже втянуть в себя его запах, впитать столько, сколько можно.

Уткнувшись носом в ее волосы, Джей что-то сказал, быть может, произнес ее имя. Софи ощущала его руку на спине и широкие подушечки пальцев, достающие до подмышки. Он обнимал ее по-хозяйски, очень интимно. Она это чувствовала, и ей это безумно нравилось. Джей обхватил, окружил ее. Окружил.

— Что это? — спросил он спустя минуту.

Софи чуть отклонилась и посмотрела ему в лицо, ее глаза смеялись:

— Музыка кончилась. Хочешь, чтобы я опустила еще один четвертак?

В вырезе платья Софи виднелась ключица. Она намеренно надела платье с вырезом «лодочкой», надеясь, что он это заметит. Он заметил. И, судя по взгляду, оценил. Отведя взор от ключицы, он взглянул на ее губы, но лишь на мгновение. Ключица — вот что притягивало его больше всего.

— Именно это мне и нужно, — сказал он.

Теперь он касался ее не только взглядом. Как когда-то, он легонько, медленно водил большим пальцем по изгибам ее шеи и плеч, словно то был очаровательный пейзаж, который он мог исследовать часами, так и не разгадав тайну мягкости женской плоти.

Софи напряглась, как натянутая струна. Буря чувств клокотала внутри. Они казались волнующе знакомыми: ее обволакивала восхитительная теплота.

— А еще существует традиция день рожденных поцелуев? — Невиннейший вопрос принадлежал ей самой. Она произнесла его по-деловому, словно женщина, проводящая на улице социологический опрос, но предельно искренне. Ей действительно хотелось знать ответ, хотя при взгляде на Джея перехватило горло.

— Давай попробуем?

Он обхватил ладонями ее лицо. Плечи его приподнялись, и из груди вырвался прерывистый вздох. Софи обрадовалась: значит, ему тоже трудно дышать. Значит, не одна она борется с плотским инстинктом.

— С днем рождения, — прошептал Джей, склоняясь к ней.

Софи закрыла глаза и, покачиваясь, поднялась на цыпочки.

Горло сжалось от предвкушения поцелуя, и, когда их губы соприкоснулись, она застонала. «Господь милосердный, это любовь, — подумала Софи. — Должно быть, любовь. Что же еще это может быть? И эта безумная, неуправляемая страсть никогда не умрет, пока я жива».

Его поцелуи был таким же, как его прикосновения, — легким, словно перышко, но пронзительным. Он мгновенно пробудил в ней мучительную жажду. Джей подарил ей глоток рая, но этого глотка оказалось достаточно, чтобы привести ее в экстаз.

Софи коснулась руки Джея и почувствовала, что он дрожит.

— Еще, — прошептала она, словно ребенок, выпрашивающий мороженое, — еще. — Она была готова на все, лишь бы получить обещанную сладость, всю, целиком.

Он притянул ее ближе и крепче впился ей в рот. Рука скользнула вниз по спине к ягодицам, сжала, и, когда тела их соприкоснулись, Софи показалось, что она разлетелась на тысячу огненных осколков.

— Джей... — хватая ртом воздух, простонала Софи.

Жар его тела пронзил ее и породил внутри хаос, в то же время мозг Софи сфокусировался, словно лазер. Она хотела лишь одного и хотела немедленно. День рожденный секс. Если такой традиции не существовало, ее следовало завести.

— Возьми меня...

Не успев еще произнести этих слов, Софи поняла, что еще за ними стояло. Да, она дрожала от желания близости. Дрожала... Но это было не все. Раз когда-то они уже были близки, она все поймет. Вопрос о том, кто он, будет решен раз и навсегда. Тело не обманет. Если он — Джей, она узнает его.

— Пожалуйста, — прошептала она.

Джей отпрянул и испытующе посмотрел ей в глаза. Дыхание его стало более глубоким, объятие ослабело, но он ничего не говорил. Долго не говорил. Потом, наконец, произнес:

— Зачем ты это делаешь, Софи?

Она понятия не имела, что ответить, хуже того, была ошеломлена тем, что он вообще требовал ответа.

— Я полагала, это очевидно. Я... я хочу быть с тобой. Я думала, ты чувствуешь то же самое.

Он горько рассмеялся, и в его смехе слышались разочарование и удивление.

— Софи, прошу, пойми меня. У меня такое впечатление, будто я раздваиваюсь. Я сам так хочу этого!

— Тогда почему ты меня остановил?

— Потому что что-то не так. Ты дрожишь, но не от страсти. Я не знаю, что происходит, но не хочу, чтобы мы были вместе, во всяком случае, в первый раз, вот так.

Софи оторвалась от него, сделала шаг назад, потом в смущении отошла подальше. В голове у нее все перемешалось. Она не в силах была сопротивляться охватившему ее смятению, но не сомневалась, что не этого он добивался. Она тоже не понимала, что происходит; почему она так вела себя, почему он ее остановил? Она ведь почти умоляла его о близости, а он отказался. Это она должна задавать вопросы. Она не понимала, как он сумел в такой момент собрать всю свою волю. Ведь сама она совершенно не владела собой с того момента, как он ее поцеловал.

В тишине кухни раздавался лишь гул мотора старого холодильника. По мере того как Софи понемногу успокаивалась, она начинала сознавать, в каком неловком положении оказалась. Быть может, ей следовало благодарить Джея за то, что он остановил ее, а не чувствовать себя униженной, но мысль уже зациклилась на другом объяснении того, почему он ее отверг. Нет сомнений: он разгадал то, другое побуждение, руководившее ею. Все-таки больше всего на свете она все еще хотела узнать, кто он, и он это понял.

— Ты женщина светская, Маффин. — Софи ахнула, удивленная тем, что смогла застегнуть пуговицу и молнию на тесно облегающих джинсах «Келвин Кляйн», которые купила в прошлом году в качестве стимула для похудания. — Как долго мужчина может обходиться без секса?

— Ты хочешь знать статистику? — Маффин стояла в дверях спальни Софи, брезгливо оглядывая ее пестрый хаос, словно боялась замараться, войдя туда. — Не думаю, что Гиннес регистрирует сексуальные воздержания. А почему ты спрашиваешь?

— Просто любопытно. — Софи повернулась спиной к зеркальной дверце платяного шкафа, чтобы и с этой точки осмотреть чудо, случившееся с ней.

— Еще фунтов пять — и у тебя будет потрясающая задница, — сказала Маффин, но последнее слово добавила себе под нос: — сука.

— Ты не шутишь? — В устах Маффин это можно было счесть величайшим комплиментом.

Знающая толк в диетах, Маффин рассеянно перебирала подвески на браслете.

— Стресс и огорчения, — сказала она, — вот комбинация, которая сжигает фунты. Здоровый секс тоже. Но насколько я знаю, ни одна из этих причин к тебе отношения не имеет.

— Кто это сказал? — Софи не могла оторвать взгляда от собственного «антифасада».

Он действительно производил впечатление. Она выглядела хорошо, лучше, чем когда бы то ни было за много лет. Стресс. Нервы. Да, так и есть. С тех пор как вернулся Джей, она напоминала себе пучок оборванных проводов, которые искрили все одновременно. Она не ела, не спала... или дело в том, что она не занималась сексом? «Скорее всего именно последнее», — подумала Софи.

— Ты ведь не хочешь сказать, что у этого парня проблемы с либидо? Я не могу в это поверить!

Софи колебалась: стоит ли доверяться свояченице? Ей было необходимо с кем-нибудь поговорить, и Маффин — вольно или невольно — подталкивала ее к этому, как могла. Однако в последнее время она задавала кое-какие провокационные вопросы о Джее, и Софи начала подозревать, что у нее на уме свои тайные намерения. Софи не поручилась бы, что она не оспаривает претензий Джея на компанию. В то же время Маффин доверила Софи свой план внедрения новой косметической линии, хотя держала его в глубоком секрете от всех остальных, и, в конце концов, теперь, когда Клод ушел из жизни Софи, Маффин была одним из немногих ее друзей, хотя, вероятно, это свидетельствовало лишь о печальном факте ее нынешнего одиночества.

— Уверена, что либидо у Джея сохранило силу мотора наимощнейшего гоночного автомобиля. Оно может сравниться с «феррари», выигравшим Гран-при. Проблема, — призналась Софи со сдержанным вздохом, — состоит в том, чтобы заставить Джея снять ногу с тормоза.

— Ты несешь чушь специально, чтобы дурачить меня. Признайся.

— Если бы так! — ответила Софи. — Он хочет то ли свести меня с ума, то ли спасти от себя самой. Не могу решить что именно. Мы официально встречаемся вот уже две недели, но единственное, что он себе позволил, это поцеловать меня, и то это была моя инициатива. Разве это на меня похоже?

— Девочка моя дорогая, я ведь была на той вечеринке и видела, какая искра пробежала между вами. В доме впору было включать противопожарное устройство. М-м-м, — с ностальгией в голосе пропела Маффин, — мужчины, сделанные из стали... Они непоколебимы, правда? Колби, когда хотел, становился «дисциплинированным» даже по части секса. Однако я сумела его перехитрить. Я законсервировала его сперму на тот случай, если когда-нибудь решу осчастливить Бэбкоков «официальным» наследником.

Софи уже доводилось слышать историю о законсервированной сперме, но она не очень-то в нее верила. Маффин любила эпатировать. Однако Софи легко могла себе представить, как упрямый Колби объявляет мораторий на секс. Он был такой — немного солдафон, ревнитель строгой дисциплины, в то время как Джей был его полной противоположностью — жизнелюбом, и это еще слабо сказано.

Софи со вздохом облегчения расстегнула пуговицу на джинсах. Еще фунтов пять как минимум.

— Может, все же надеть что-нибудь более подходящее? — спросила она, имея в виду скорее собственное удобство.

Маффин, решительно тряхнув головой, отклонила это предположение:

— В обтягивании вся сила, крошка. У тебя есть товар, так умей же им щегольнуть!

Софи шлепнула ладонями по попке:

— И особи мужского пола при виде такой красоты будут терять контроль над собой? Обещаешь?

— Одна определенная особь мужского пола желает, чтобы ты потеряла контроль над собой, — кивая, объяснила Маффин. — Помни: ничто так не возбуждает, как предвкушение. Быть может, Джей искушает тебя тем, что не искушает.

— И это достигает цели.

— В таком случае, тебе сейчас просто необходим какой-нибудь потрясающий верх — что-то, в чем ты будешь выглядеть как женщина, которая носит чудо-бюстгальтер.

Софи сдалась без борьбы. Под строгим взглядом Маффин в качестве арбитра по части «распутного шика», она примерила бледно-розовую тенниску, заслужив в ней оценку «мужик», вязаный кардиган, который, по словам Маффин, «попахивал синим чулком», и клетчатую блузку, при виде которой Маффин скорчила гримасу и пробурчала:

— Выкинь это барахло немедленно.

Предоставленная собственному выбору, Софи предпочла «попахивать» — вязаный кардиган можно игриво расстегнуть на груди, и в то же время он соблазнительно обтягивал ее сзади, что, кажется, и требовалось.

Маффин подняла бровь.

— А теперь — главное блюдо, — самодовольно сказала она. — Визит к Делайле на «строительную площадку». Клянусь, Софи, если ты сделаешь все, что она велит, Джей Бэбкок окажется на грани сексуального помешательства.

Софи, мягко выражаясь, беспокоило то, что ее собираются превратить в подобие Делайлы, но она согласилась пойти к ней, и Маффин тут же договорилась о визите. Эта женщина знала, как быстро завершить дело.

К этому времени Маффин уже смирилась с хаосом в комнате и осторожно перебирала безделушки на плетеном туалетном столике. Не без интереса она взяла в руки шоколадного Сайта Клауса, но, заметив следы от зубов, тут же бросила его.

— Софи... ты вообще задумывалась над тем, как он снова попал сюда?

— Джей? Что ты имеешь в виду?

— То, что больно уж в подходящее время он объявился. И ту кампанию за приведение его к власти, которую тут же подняли. — Маффин бросила на Софи быстрый взгляд. — Ты никогда не задавалась вопросом, Джей ли он?

Софи выдала себя, запнувшись с ответом. Маффин вдруг посерьезнела.

— Слушай, будь поосторожнее, — сказала она. — Если он достаточно решительно настроен получить империю, а я думаю, это так, ты можешь оказаться помехой.

— Что ты такое говоришь?

— Что ты находишься в самом выгодном положении, чтобы выяснить правду. И если он это понял, то ты представляешь для него угрозу.

Но Софи уже доверила Маффин все, на что смогла решиться. Возможно, в этом последнем замечании таится то самое ее скрытое намерение, о котором Софи смутно догадывалась, а возможно, Маффин и впрямь беспокоится за нее. Как бы то ни было, Маффин добилась своего — Софи запаниковала.

После ухода Маффин Софи нескоро очнулась от задумчивости. Интересно, сколько же она просидела вот так на кровати, скрестив ноги и уставившись на вязаный кардиган, лежавший у нее на коленях? Но не о нем она, разумеется, думала. Она прислушивалась к тому, как растет в ней параноидальный бред, семена которого посеяла Маффин.

Сначала она решила, что Джей подталкивает ее к самоискушению. А если так, если это действительно было частью его плана, то он дьявольски умный человек, потому что это был идеальный способ погубить такую мечтательницу, как Софи Уэстон. Безусловно идеальный. Одной этой догадки было достаточно, чтобы породить в ее голове бредовые фантазии. Но гораздо большее впечатление произвел на Софи другой вопрос Маффин.

Ты вообще задумывалась над тем, как он снова попал, сюда?

Страх Софи касался вещей куда более существенных, чем это. Вот уже довольно долго у нее было ощущение, о котором она не хотела никому рассказывать и в котором боялась признаться даже себе самой, вероятно, из-за мании, которой страдала во время болезни. Но как бы настойчиво она ни уверяла себя, что все это глупости, избавиться от ощущения, что за ней наблюдают, не могла. Не то чтобы ей казалось, будто ее преследуют — ничего зловещего в этих ощущениях не было, — скорее, что кто-то смотрит на нее, словно где-то на периферии ее жизни, вне пределов видимости, постоянно присутствует нечто.

Это началось в тот день, когда она увидела отражение Джея в витрине магазина. Она выкинула из памяти то происшествие, так же, как и странное чувство, которое ее тогда охватило, но с тех пор постоянно испытывала желание оглянуться в поисках тени.

Вот и теперь Софи оглядела комнату, чувствуя себя полной дурой, поскольку знала, что никого здесь нет. Ее отношения с Джеем и так уже стали достаточно сложными, чтобы отягчать их еще и страхом. Она представить не могла, зачем бы ему понадобилось наблюдать за ней, и больше всего на свете хотелось избавиться от неприятного ощущения, описав его на бумаге как следствие сверхвозбудимости воображения. Во время лечения ей предписывалось так поступать, иначе она никогда не поправилась бы. Образ Джея преследовал ее днем и ночью. Она видела его повсюду, и теперь было естественно предположить, что она снова «видит» то, чего нет.

Вязаный кардиган согревал похолодевшие руки. Софи поднесла его к лицу: ах, если бы можно было спрятаться в нем так, как она пряталась в детстве, — натянуть одеяло на голову и отгородиться от демонов. Как бы это было просто! Каким бы простым стало все вокруг, если бы существовали волшебные одеяла, под которыми можно укрыться, когда дела поворачиваются плохо.

Она уткнулась в кардиган, стремясь найти в нем хоть какое-то успокоение, но ощущение холода в животе говорило о том, что теперь все не так просто. Она может защититься от собственных страхов и фантазий, стряхнуть их с себя, чтобы не слышать зловещих нашептываний, но вопрос Маффин так легко не сбросишь:

Глава 15

— Итак... вы хотите сандвич с пастрами?

— Да, черт возьми, я хочу сандвич с пастрами! Я всегда хочу пастрами, это для меня нормальное состояние, и никакие духи «тутти-фрутти» этого не изменят. Вероятно, этого не сможет изменить даже смерть.

Маффин не сумела скрыть разочарования, оно наверняка было написано у нее на лице. Джерри Уайт оказался одним из самых трудно поддающихся влиянию «едоков», с которыми ей приходилось иметь дело. Он с удовольствием провел время в грязевых банях Делайлы, катаясь в лечебной грязи, словно слоненок, однако фруктовое масло «Ветреная танжерка» потерпело полное фиаско.

Делайла с ног до головы обмазала его душистым средством для подавления аппетита, но Джерри твердил, что умирает от голода, даже когда все другие способы лечения тоже были испробованы. В конце концов, пришлось доставить в салон целый гастрономический магазин, чтобы ублажить его. Надо было что-то придумывать на ходу, и Маффин сказала, что результат якобы наступит со временем. Действие препарата непременно скажется, но постепенно Делайла даст ему с собой флакончик.

После недели упорных усилий Маффин удалось получить согласие Джерри на сегодняшний обед в ресторане на Ньюпорт-Бич, где готовили лучшее пастрами, но, похоже, толку от этого было мало. Кто бы ни был тот, кто сказал, что упорство всегда вознаграждается, он не знал Джерри Уайта и его страсти к этому кушанью.

Устало вздохнув, Маффин опустилась на подушки скрипучего деревянного дивана, стоявшего в отдельной кабинке ресторана. «У Берни» был шумным, суматошным заведением: официантки громко выкрикивали заказы, а их помощники сваливали грязные тарелки на лязгающие тележки. Обычно восхитительные запахи сами по себе поддерживали Маффин. Пастрами, которое готовили у Берни, славилось на весь мир, и нигде больше на всем побережье не делали такого нью-йоркского пирога с сыром и свежей клубникой. Но сегодня у Маффин не было аппетита, и это не имело никакого отношения к «Ветреной танжерке».

— Только потому, что духи на вас не подействовали, — говорила она, — нельзя делать вывод, что они не действуют ни на кого. — «О Господи, Маффин, неужели ты не можешь быть смелее», — подумала она.

Джерри потер руки и лукаво улыбнулся.

Он был могущественным человеком, и какой-нибудь лизоблюд, вероятно, мог бы назвать этого скалящегося идиота обаятельным, но для Маффин он был чавкающим толстяком с непомерным аппетитом и суровым чувством юмора.

— Я вовсе и не говорил, что оно не действует, — сказал он с самодовольной улыбкой, обхватывая губами соломинку, торчавшую из стакана диетической кока-колы.

— Простите?

Джерри в два глотка осушил полстакана:

— Вы спросили меня, хочу ли я пастрами. Разумеется, хочу. Но это не означает, что я голоден. В последние два дня у меня вообще нет аппетита.

— А вы душились фруктовым маслом?

— Фанатично.

— И?.. — с опаской произнесла Маффин.

— И... Что там внутри этого варева?

Хихикая, он откинулся на спинку дивана. Темное дубовое дерево издало громкий стон; к этому моменту Маффин уже находила толстяка совершенно очаровательным, пленительным мужчиной. В полном восторге она тоже откинулась на спинку и весело смеялась вместе с ним до тех пор, пока он не начал исподтишка поглядывать на нее. Он ждал ответа, поняла Маффин. Но проблема состояла в том, что... черт!

— Мы не знаем, — призналась она. Улыбка сползла с его лица.

— Что вы хотите этим сказать? Ведь это ваша партнерша изобрела смесь, если не ошибаюсь?

— Разумеется, — заверила его Маффин. — Делайла лично разработала всю линию косметики. Но некоторые ингредиенты весьма экзотичны. Она собирает их во время поездок в Мексику и Южную Америку — в основном это дикие растения и травы, но она никогда не подвергала анализу их химический состав.

«Вот во что вы влипли», — добавила она про себя. Джерри оттолкнул стакан с водой, и Маффин поняла, что ей удалось привлечь его внимание.

— Как действует «Ветреная танжерка»? — поинтересовался он. — Через органы обоняния? Или проникает сквозь кожу? Или это самовнушение?

Что-то подсказало Маффин, что блефовать не следует. Если Джерри Уайту дать понять, что он лично будет стоять у истоков величайшего открытия, он скорее предоставит им необходимые средства и станет членом команды, а не просто денежным мешком.

— Этого мы тоже не знаем.

Сильно наморщив лоб, Джерри неотрывно смотрел на Маффин. Она надеялась, что это не было побочным эффектом духов. Над столом нависала в ожидании заказа нетерпеливая официантка. Джерри, лишь мельком взглянув на нее, отослал жестом руки.

— Но это может быть всего лишь предположение, вы отдаете себе в этом отчет? — Наклонившись вперед и положив руки на стол, он сейчас был озабочен только делом. — Вы сказали, что это средство будет подавлять мой аппетит, — продолжал он, — и что оно абсолютно безвредно. Пока этого достаточно, чтобы двинуть дело. Маффин кивнула, соглашаясь.

— А пока дело двигается, разве нам нужно о чем-либо беспокоиться? — Маффин искренне хотела это узнать. — И вообще разве нужно кому бы то ни было о чем бы то ни было беспокоиться?

Улыбка снова появилась на лице Джерри, но на сей раз в ней явно присутствовал оттенок уважения. Джерри Уайт нашел родственную душу. А может быть, партнера по преступлению. Как бы то ни было, вот женщина, которая думает так же, как и он.

Все эти мысли Маффин прочла на его физиономии и постаралась, чтобы выражение ее лица не показалось ему чрезмерно оптимистичным. Она слишком долго ждала и слишком упорно работала, чтобы пустить по ветру свою мечту. Насколько помнится, все, что она до сих пор предпринимала, включая и брак с Колби, заключенный против воли его матери, имело одну цель — так или иначе выиграть!

Она не знала точно, как именно это произойдет, но ее всегда переполняла жажда деятельности, ей хотелось направлять ход событий, чтобы все было так, как нужно ей. Она была прирожденным лидером, в сущности, могла бы стать строительницей империи, но не имела ничего против того, чтобы захватить империю, уже построенную кем-то другим.

— Я готов сделать заказ, — сказал Джерри. — А вы?

— Я думала, что вы не голодны, — заметила Маффин.

— А какое это имеет отношение к еде? — удивился Джерри и продолжил давать распоряжения официантке: — Не забудьте положить на тарелку пару маринованных огурчиков и, может быть, еще картофельного салата. Спасибо!

Когда Джерри снова обернулся к Маффин, он выглядел, как мужчина, только что подцепивший проститутку. Выражение блаженства, игравшее на его лице, было почти эротическим. Подмигнув Маффин, он допил свою воду.

Счастливый человек, подумала Маффин, довольная тем, что кусок пастрами оказался единственным, что было нужно этому человеку. Колби тоже не отличался чрезмерными сексуальными запросами, и Маффин это вполне устраивало. Отношение к сексу, выработавшееся у нее за годы, прожитые до замужества, выражалось формулой: а мне-то что? Возможно, так же она относилась к жизни вообще. И это весьма ей помогало.

— А вам что-нибудь принести? — спросила официантка, приближаясь к столу.

Маффин посмотрела на стакан минеральной воды, к которому еще не притронулась, и решила этим ограничиться.

— Спасибо, нет, — ответила она, чувствуя, как внутри у нее восстает такой волчий голод, что становилось даже страшно. Ей отчаянно захотелось заказать что-нибудь сочное с шоколадом и массой углеводов. Например, кусок здешнего пирога с сыром.

При мысли о пироге у нее свело живот и рот начал наполняться слюной, как у собаки Павлова. Но она прекрасно знала, что никакая пища не удовлетворит ее отчаянного голода. Она пробовала пичкать себя наркотиками или объедаться конфетами, пока не заболевала или не отключалась, испытала все виды очищения организма: рвоту, мочегонные и слабительные препараты, как ни противно признавать, — даже клизмы. Ничто не помогало ей справиться с чувством голода. И каким-то отдаленным уголком сознания она с отчаянием понимала, что скорее всего ничто и не поможет.

Психиатр надавал ей кучу каких-то дерьмовых советов, заявив, что внутри ее сидит «маленькое существо», которое гложет ее, и это вовсе не голод, а жажда любви. Маффин заплатила ему требуемые полтары сотни и вышла из кабинета, всем своим видом дав понять, куда ему следует засунуть свою теорию. Мать всю жизнь держала ее на голодной диете, потому что Маффин была толстухой, а отец как-то обрил ей голову, чтобы стали видны жировые складки на затылке — он хотел заставить ее испытать унижение и стыд за то, что она втихаря таскала еду. Это было достаточно отвратительно, но едва ли Маффин переживала тогда сильнее, чем большинство других детей. Но теперь она стала взрослой. И что же ей делать с этим гложущим ее изнутри «существом»?

Официантка шваркнула тарелку на стол перед Джерри. На тарелке лежал сандвич толщиной дюйма в четыре, сдобренный горчицей и мясным соусом. За один только его запах Маффин готова была убить любого. И у Джерри глаза мерцали, как у голодной гиены.

Он ухватил самую суть, поняла вдруг Маффин. Какое отношение имеет голод к еде? И Маффин, и Джерри знали, что фруктовое масло не решит ничьих проблем, но публика так жаждала помощи, что ей все равно — она готова обманываться. Маффин прекрасно знала эту жажду. «Ветреную танжерку» будут покупать цистернами, и Маффин станет богатой и могущественной женщиной. Она была в этом уверена, потому что и сама купила бы эти духи.

Маленькое белое существо поднялось на задние лапки и издало душераздирающий крик. Непрофессионал назвал бы этот звук воплем ужаса, но Эллис Мартин, нобелевский лауреат в области нейрофизиологии, не был настолько невежествен, чтобы наделять лабораторную крысу способностью вести себя, как человек. И поэтому, если бы Элу предложили определить поведение данной конкретной крысы, он бы прибег к слову «радость». Люси не была испугана. Она пребывала в экстазе.

Сооружение, над которым склонился Эл, напоминало средних размеров домашний бассейн. Люси только что успешно выполнила свою задачу — проплыла по подводному лабиринту и теперь сидела на плотике, получая стимулирующие импульсы через электроды, вживленные в ее мозг. Это должно было одновременно служить ей поощрением и навсегда «выжечь» проделанный маршрут в ее нервных проводящих путях. Нажатием кнопок на специальном пульте Эл мог контролировать всю программу эксперимента и стимулировать Люси.

Крыса снова рвалась в путь, и Эл дал команду. Люси, охотно перебирая ножками, проделала привычный уже путь и без тени сомнения вскарабкалась на плотик. Когда она подняла мордочку кверху, ушки ее топорщились, а усики подрагивали. Ее пронзительный крик почти заглушил скрип двери, отворившейся за спиной у Эла.

— Молодец, девочка, — хмыкнул Эл, оборачиваясь, чтобы посмотреть, кто вошел. — Эта крыса — просто чудо.

Эл ожидал увидеть лаборантку, а не старого друга и коллегу, с которым условился пообедать сегодня. Доктор Лоран с всклокоченными темными волосами, явно нуждавшимися в расческе, в мятых брюках и свитере огляделся со сдержанным интересом.

Обычно секретарь Эла докладывал о прибытии посетителей в исследовательские лаборатории. Но психиатр знал здесь все ходы и выходы — несколько лет назад он сам работал в бэбкокском научном центре Ла Джолла.

— Клод, входи! — Эл поманил его рукой.

Клод всегда напоминал ему медведя, разбуженного посреди зимней спячки. Он был высоким, косматым и достаточно истощенным. Но было в его взгляде что-то, заставлявшее предположить, что в нежном возрасте он испытал невыносимую боль.

Специфическое для психиатра впечатление, подумал Эл. В бытность свою сотрудником фирмы Бэбкок Клод занимался и животными, и людьми, но ссора с Ноем по поводу безопасности нового антидепрессанта, обещавшего стать бомбой на рынке лекарств, привела к тому, что он ушел из компании и занялся частной практикой. Тем не менее, Элу Клод всегда нравился, и именно он порекомендовал его Уоллис, когда у той возникли проблемы.

— Это ты обучил ее всему, что она знает, да? — Клод кивком указал на подрагивающего грызуна.

Эл приосанился, словно гордый отец:

— Если бы существовал способ определения коэффициента умственной деятельности для крыс, Люси была бы среди них Эйнштейном.

Пока Эл готовил крысу к последнему эксперименту, в лаборатории стояла тишина. Оба ученых были напряженно сосредоточены, как футбольные болельщики во время матча серии плей-оф.

— Ну, теперь смотри, — сказал Эл, когда все было готово, и нажал кнопку на пульте управления. Люси издала короткий озадаченный звук и присела на уплывающем из-под нее плотике — это была стартовая поза для начала эксперимента. — Бог дал — Бог взял.

Когда плотик убрали и дрожащее животное оказалось в воде, стало очевидно, что, Люси не знает, куда плыть, несмотря на то, что выбор был всего один. Она добралась до первого Т-образного пересечения и начала плавать по кругу, безнадежно сбитая с толку. Пока она барахталась и кружилась, Эл держал палец на кнопке.

— Как скоро они все забывают, — бормотал он.

Это был тот самый результат, на который он рассчитывал. Люси заблудилась, ее блестящее умение находить дорогу было вытравлено так же быстро и эффективно, как раньше быстро и эффективно оно было запечатлено в ее мозгу. Место крысиного Эйнштейна снова оказалось вакантно.

Паническое барахтанье обессилило крысу, и она начала сдаваться, погружаясь под воду. Эл видел её отчаянные попытки удержать мордочку на поверхности и задавал себе вопрос, осталось ли у нее достаточно навыков, чтобы спастись. Ей ведь всего-то и нужно проплыть назад, к клетке, в которой находился другой плотик. «Ну же, Люси», — мысленно подстегивал он ее.

Но крыса по-прежнему, выбиваясь из сил, плавала кругами, безнадежно поглощенная новой моделью поведения, — теперь она училась погибать. Казалось, крыса утратила даже способность держаться на воде, к чему Эл вовсе не стремился, В конце концов, медленно, тяжело перебирая лапками, Люси отправилась прямо на дно.

Клод подошел к краю резервуара.

— Она утонет, — сказал он, взглянув на Эла.

Эл резко окликнул психиатра и велел ему отойти:

— Дай шанс ей самой справиться.

— Да пошел ты... — Клод закатал рукав и погрузил руку в воду. Он никак не мог нащупать животное на дне и, в конце концов, вымок, но был настроен решительно.

Эл испытывал искушение отнести поведение Клода на счет нервов. Он уже давно не работал в лаборатории, а психиатрическая практика не требовала научной бесстрастности, но, наблюдая за усилиями, которые прилагал Клод, Эл с тревогой подумал и о другом. Он представил себе, как дрожит сейчас рука Клода. Казалось, у него даже рот скривился в гримасе.

Эл направился было на помощь коллеге, но в этот момент Клод вынул-таки крысу из воды.

Бедная Люси безжизненно свисала с его ладони.

Не сдаваясь, Клод положил ее на белую жаропрочную поверхность лабораторного стола и массировал обмякшее тельце, с которого капала вода до тех пор, пока по нему не пробежала судорога и маленький фонтанчик не вырвался из горла Люси. Легкие очистились от воды, Люси закашлялась и начала дышать самостоятельно.

— Комплекс Бога? — спросил Эл, с насмешливым смирением наблюдая за героическими усилиями Клода. — Или слишком мягкое для суровой науки сердце?

— Комплекс Бога? — повторил Клод. — Сам-то ты хорош! Лучше я буду спасать крыс во имя человечности, чем жертвовать ими во имя науки. В моей практике тоже иногда встречаются крысы.

Эл понимающе кивнул, но мысли его были уже вновь сосредоточены на эксперименте.

— Будет весьма впечатляюще, правда? Если устранить неполадки. — Он указал на пульт дистанционного управления, лежащий на лабораторном столе, мучительно размышляя, что же он сделал не так.

Клод пожал плечами, давая понять, что допускает такую возможность.

— Но это еще не все, — доверительно поведал Эл. — Мы работаем со световыми лучами разной частоты в сочетании с нейро-гормональными факторами, чтобы стимулировать одни проводящие пути и блокировать другие. Никаких лекарств и электродов. Никакого повреждения тканей, никакого длительного вредного воздействия.

Клод кивнул:

— А каков метод стимуляции?

— Я знал, что тебя это заинтересует, — с усмешкой сказал Эл, — именно поэтому и позвонил — ну, не считая того, что мне просто хотелось повидать старого друга. Мы провели испытания, касающиеся пределов человеческой выносливости, на заключенных и получили обнадеживающие результаты. Но появились кое-какие временные побочные эффекты — диссоциации, фуговые состояния... то, с чем как раз работаешь ты.

— И ты хочешь, чтобы я внес свой вклад?

— Пойдем. — Эл двинулся к выходу, кивком головы пригласив Клода следовать за ним. — Я угощу тебя обедом и позаимствую у тебя мозгов. Что скажешь? А за отважной Люси присмотрит лаборантка.

— Ты мне так и не рассказал о методе стимуляции, — напомнил Клод, когда они, снова напряженно сосредоточенные, словно футбольные болельщики, шли по стерильно-белому вестибюлю исследовательского крыла. — Есть еще какие-нибудь аномалии? Головные боли?

Глава 16

— Софи? Ну, сними же трубку. Я звоню тебе весь день. Ведь дети уже ушли? — Тяжелый вздох наполнил тишину. — Ты меня пугаешь.

Дверца холодильника была открыта, но Софи, хоть убей, не могла вспомнить зачем. Она толкнула ее, чтобы закрыть, не отрывая при этом взгляда от стены. Это звонил Джей, но она не снимала трубку. Не могла. Пока еще не могла.

Софи не виделась с ним со дня своего рождения. Ей нужно было время, чтобы разобраться в том, что произошло, а потом он уехал в клинику проходить расширенный курс лечения. Она собиралась поговорить с ним по его возвращении и откровенно поведать о своих подозрениях, чтобы прекратить, наконец, тайно терзаться ими. Она хотела, чтобы они вдвоем, как взрослые люди, глядя правде в глаза, обсудили сложившуюся ситуацию, исключив всякую чертовщину. Возможно, это положит конец ее страхам. Но при звуке голоса Джея в телефонном аппарате — при одном лишь звуке — она застыла, словно пораженная молнией.

Как только он позвонил, предостережения Маффин и ее собственные сомнения тут же вновь нахлынули на нее.

На столе рядом с холодильником стояла миска с буковками алфавита, сделанными из желе, ее содержимое, тая, переваливалось через край. Вот зачем она, наверное, открыла холодильник: собиралась убрать туда желейные буковки, которые они с детишками состряпали сегодня на уроке кулинарии.

— Господи, — с отвращением произнесла она, — желе плавится в тепле и превращается в размазню.

Глиняная миска оказалась на удивление тяжелой. Софи снова открыла холодильник и поставила ее туда. Потом захлопнула дверцу и тяжело прислонилась к ней.

Почему она не может больше быть такой, какой была до его возвращения? Здоровой. Она только-только обрела душевное равновесие, только-только научилась дышать — освоила элементарные вещи, которые у других выходят сами собой. Ей пришлось всему этому учиться с огромным трудом, и вот является он, и Софи подобно подтаявшему желе тоже превращается в размазню.

Она вела себя как изголодавшаяся по любви идиотка. Это было совершенно очевидно. Клод считал необходимым выждать, чтобы «убедиться в святости союза», и, поскольку этот брак должен был стать для него первым и единственным, разумеется, она уважала его волю. Ладно, она изголодалась, это объясняет ее поведение. Но это не должно служить оправданием идиотских поступков. Джей, должно быть, тоже изголодался. Пять лет в тюрьме в стране «третьего мира» — а как он владеет собой! Феноменально.

Подпирая холодильник спиной и откинув назад голову, Софи пришла к еще одному заключению. Когда дело касалось Джея Бэбкока, она становилась своим худшим врагом. Этот мужчина имел над — ней некую гипнотическую власть.

Если бы он не нажал на тормоза, она в тот день здесь, у себя на кухне, была более чем готова отдаться ему. Забавно, что его подарок ко дню рождения преподал ей урок доверия. И все же именно проблема доверия продолжала стоять между ними. Только теперь Софи знала почему. Не доверяла она вовсе не ему, а себе самой.

Чувство, что за ней постоянно наблюдают, ощущалось как конкретный страх, но оно, скорее всего, было лишь частью целого. Еще девочкой она была ошеломлена Джеем, он преследовал ее, когда она считалась его вдовой, и вот теперь она снова пятится, готовая рухнуть прямо в водоворот. Песнь сирен была слишком сладкой, у Софи не было сил противиться ей. Она испытывала страстное желание. Дикое. Смертельное искушение для изголодавшейся по любви души обездоленного ребенка. Получалось, что она в некотором роде наркоманка. Она созрела. И всегда была созревшей. Вопрос лишь в том, хочет ли она откликнуться на зов или боится влипнуть в беду.

«Я вернулся за тобой, Софи».

Что это означало? Чего он хотел?

— Ради Бога, девочка, — прошептала Софи, обхватив себя за плечи. В свои тридцать лет она так же по-ребячески отчаянно желала спрятаться в каком-нибудь безопасном месте, как это бывало в детстве. — Прежде чем снова приблизиться к нему, выясни, кто он и что у него на уме.

Она не отвечала на телефонные звонки.

Джей звонил весь день, но она не снимала трубку, хотя он точно знал, что она дома. Джей бросил сотовый телефон на пассажирское сиденье, взглянул в зеркало заднего вида, рассеянно отметив оживленное движение на пригородном шоссе, и перестроился в другой ряд. Мысль о болезни или несчастном случае он отмел. Если бы что-то случилось, кто-нибудь из ее помощников немедленно сообщил бы. Значит, все дело в том, что произошло в день ее рождения.

Наверняка она слишком расстроилась из-за его деликатной попытки отстранить ее от себя. А может быть, он и не был так деликатен, как ему казалось, но Софи выглядела почти безумной, словно женщина, решившаяся на самоубийство, и он чувствовал себя обязанным что-то предпринять. Совершенно очевидно, что она поддалась запретному порыву и теперь стремительно идет на попятную.

Если бы она спросила, он сказал бы ей, что это неверная тактика. Она будит в мужчине инстинкт охотника: когда добыча отступает, охотник наступает. Если она бежит, он ее преследует. Если она прячется, он ее находит. К счастью для Софи, Джей овладел трудной наукой контролировать охотничьи инстинкты.

Заметив просвет в плотном потоке машин, Джей резко вывернул руль джипа и рванул туда. Он возвращался из офиса фирмы Бэбкоков, где все утро совещался со специалистами по маркетингу и полдня — с финансистами. Он задумал небольшой сюрприз для следующего совещания совета директоров и к этому моменту хотел знать о компании все, что необходимо.

Ночное исследование в клинике Ла Джоллы тоже оказалось интересным. Врачи намеревались проследить по монитору за работой его мозга во сне под действием «Невропро». Таков был их план. Но у него был собственный, и он хотел пройти исследование тогда, когда в клинике не будет Эла. Джей подозревал, что ему дают вовсе не чудо-препарат. Таблетку, которую принес ему ассистент и которая оказалась слабым успокоительным, он глотать не стал, но отвертеться от укола не мог. Ему еще предстоит выяснить, что было в шприце, но от этого зелья он моментально отключился, а ведь он разведал уже достаточно, чтобы понимать, что «Невропро» такого эффекта не дает.

У него пока не было необходимых доказательств, во всяком случае, их, разумеется, было недостаточно, чтобы вступить в единоборство с Элом, но в течение одного-двух последующих сеансов он их добудет. Сейчас Джей направлялся в коттедж на побережье, чтобы поискать там следы подвала или металлического предмета, который всегда маячил перед его мысленным взором. Выходные обещали быть напряженными.

Несколько минут спустя, перестроившись в свободную полосу, он снова взглянул на сотовый телефон. Звонить Софи было бесполезно, но Джея неотступно преследовал вопрос: знает ли она, какой эффект производит ее сопротивление? Где бы ни витали его мысли, он неуклонно возвращался к воспоминанию о внезапном безумном порыве страсти, сотрясшем все ее тело, когда она предлагала себя ему, о тихой мольбе, со всхлипом вырвавшейся из ее горла.

Его пальцы невольно крепче сжали руль. «Совращение Софи Уэстон», — подумал он, глядя в зеркало заднего вида. На сей раз он увидел в нем ее лицо, ее умоляющую улыбку, глаза, потемневшие от желания.

Джей прибавил газу и снова взглянул в зеркало заднего вида, конечно же, надеясь увидеть ее. Но ее там больше не было. Девушка, затаив дыхание, стоявшая у ручья, исчезла, а на ее месте появился малознакомый мужчина, готовый расхохотаться над нелепой мыслью, бродившей в голове Джея.

Софи Уэстон — опасна?

— Вместо этих мертвых плодов тебе нужна реальная живая модель. Как насчет меня? Я работаю задешево.

Эллис Мартин стоял в дверях студии Уоллис и рассматривал натуру, которую она соорудила для своего эскиза: анжуйские персики и сыр на мраморной разделочной доске. Все это — на фоне лампы от Тиффани и кухонного стола, заваленного устричными раковинами. Совсем не то, что обычно рисует Уоллис, отметил он про себя, хотя подгнившие фрукты и плавящийся сыр — это революционная трактовка термина «натюрморт».

— А ты позируешь обнаженным? — не отрывая глаз от разлагающегося персика, сухо поинтересовалась Уоллис.

— Разумеется, позирую. — Он тут же снял и бросил на пол куртку и начал расстегивать пуговицы на рубашке, причем, не испытывая ни малейшего возбуждения.

Уоллис бросила на него предупреждающий взгляд, но в ее глазах мерцал более чем интригующий намек.

— Позер, — заметила она.

В полурасстегнутой рубашке, восхищенный тем, как она выглядит в рабочем халате, он подошел и встал у нее за спиной. К восхищению примешивается и некоторая доля похоти, без всякого смущения признался, он себе. Она скрывает свой возраст, но Эл учился в школе с ее мужем, а она была не намного младше Ноя. Элу только что исполнилось шестьдесят два, поэтому Уоллис должно быть около шестидесяти.

Столько ей ни за что не дашь, особенно сегодняшним утром. Она выглядела так, словно нашла источник молодости, и, как бы ни хотелось Элу быть причиной ее омоложения, он был согласен и просто воспользоваться ситуацией. При любых обстоятельствах он получит все, что может.

Черные облегающие брюки и черная блуза-туника делали Уоллис удивительно сексуальной. Если бы ее одежда была белой, она могла бы сойти за одну из его лаборанток, но ни одна из них никогда не сделала для него того, что сделала Уоллис.

— Хочешь сыграть всерьез или дразнишь? — Он подошел сзади и обнял се за талию и прижал к себе, наслаждаясь тем, как ее ягодицы мягко прильнули к его чреслам и хрупкая спина призывно прижалась к его животу. — Как ты полагаешь, о чем я сейчас думаю? Скажи честно. Не бойся.

— Так не играют. — Она притворилась возмущенной, но он заметил, как безвольно упала ее рука, державшая графитный карандаш, и как она с тихим вздохом обмякла, прижавшись к нему.

У Эла что-то больно сжалось в груди. «Слишком больно, — с насмешкой подумал он. — Похоже, этот флирт угрожает сердечной деятельности».

— К тебе так славно прижиматься, — сказала она. — Хотела бы я, чтобы это не было так приятно.

— И это еще не идет ни в какое сравнение с тем, как приятно было бы, если бы ты повернулась ко мне лицом.

— Приятно — кому?

— Обоим, дурочка. Господи, Уоллис, я бы мог сделать тебя такой счастливой, если бы ты позволила. — Он потерся щекой о ее волосы с проседью, глубоко вдыхая их аромат. Сегодня они пахли детской присыпкой, и этот запах нравился ему гораздо больше запаха дорогих духов, которыми она иногда пользовалась.

Ее голова бессильно откинулась ему на плечо, и она кивнула в знак согласия.

— Я бы тоже этого хотела, Эл, и не меньше, чем ты. Быть может, когда-нибудь...

Он отпустил ее, и она обернулась, и сомнение, которое он увидел в ее взгляде, сказало ему, что этот день еще не настал. Стесненность в груди прошла, уступив место тупой боли — очень знакомому ощущению. Он жил с ним почти всю жизнь. Почему он не может иметь того единственного, чего хочет?

— Я знаю, знаю. — Отступив, он поднял руки, демонстрируя поражение. — Ты замужем. Замужем за человеком, который даже не знает, жива ли ты. Господи Иисусе, Уоллис, Ной не знает даже, жив ли он сам.

Давным-давно Эл убедил себя, будто «вещь», связанная для него с Уоллис. не имеет никакого отношения ни к ее мужу, Ною, жесткому другу-сопернику, правившему империей и превзошедшему его самого по всем статьям, кроме разве что академических успехов, ни к любви, которую он, вероятно, питал к этой женщине, к его жене.

Стоя вполоборота к нему, Уоллис бросила карандаш в вазочку, из которой торчали другие запасные карандаши, и стала озабоченно переставлять на столе предметы, готовясь к следующему этапу работы; красные карандаши сюда, синие — туда.

— Дело не в нас, Эл. Дело в Джее и Софи.

«Интересно, как долго она собирается перекладывать эти карандаши», — подумал он.

Наконец Уоллис оторвалась от своего занятия. Устало тряхнув головой, она подошла к окну, но продолжала молчать, так что ему пришлось подтолкнуть ее.

— В чем дело? Они ненавидят друг друга?

Он, разумеется, шутил. А она — нет.

— Она не хочет видеть его, не отвечает на его звонки, даже со мной не желает разговаривать. Боюсь, я была излишне настойчива. Но я хотела, чтобы это сработало. — От волнения, с которым она боролась, у Уоллис, казалось, даже кружилась голова. — Это должно сработать, Эл. Должно.

Он хотел подойти к ней, успокоить, сказать, что все будет прекрасно. Хотел, потому что она была права. Это должно сработать. Но там, у окна, прислоненная к стене, стояла незаконченная картина, и Эл не мог отвести от нее глаз. Изображенная на ней птица была похожа на любую другую летящую птицу, если бы не держала в клюве окровавленную жертву. А в глубине на шипах лишенного листвы дерева торчали другие «приношения». «Что это, Господи? — подумал он. — Неужели это нарисовала Уоллис? Совсем на нее не похоже. Это омерзительно!»

— А с Джеем ты разговаривала? — спросил он.

— Джей в последние дни не слишком разговорчив, но все же сказал, что Софи, похоже, напугана тем, как быстро развиваются их отношения, и решила отступить. Я могу лишь догадываться, но, думаю, что, возможно, их занесло, и ее это напугало.

— Кажется, они продвигаются быстрее нас, — усмехнулся Эл.

— Они женаты, Эл. Это совсем другое дело.

— Они были женаты, но Джей отсутствовал долгие годы, — напомнил он и добавил про себя: «А я был здесь, рядом, надеялся, ждал, был постоянно к вашим услугам, миледи. Вот как сейчас. Но даже теперь она казалась такой одинокой, что Эл почувствовал себя обязанным подойти к ней и предложить какое-нибудь решение.

— Где сейчас Джей? — спросил он, уже войдя снова в роль аналитика, ученого, решающего научную проблему.

Она оторвалась от окна и удивленно обернулась:

— В Ньюпортском центре, разве он тебе не говорил? Он поехал посовещаться со специалистами по маркетингу. Я думала, это была твоя идея. Он отправился туда из клиники — ты должен был это знать — и сказал, что, быть может, потом побудет в коттедже на берегу.

Эл ничего этого не знал, но не хотел еще больше волновать Уоллис. Джей противился тому, что его хотели «женить» на империи, Эл это заметил. Впрочем, этот единичный вольный полет большого вреда не принесет. Эла, скорее, просто удивило то, что Джей отважился действовать так своевольно, а ведь до сих пор он охотно принимал его «руководство». Как видно, следует принять меры, чтобы это не повторилось, особенно если Джей по собственной инициативе вмешивается в распорядок лечения. Эл вынужден будет это пресечь.

— А где Софи? — спросил он.

— А что? — Уоллис склонила голову набок, явно испытывая любопытство. — У тебя есть какой-то план?

— А ты можешь вспомнить случай, когда у меня его не было?

Ее любопытство усилилось, она выглядела заинтригованной. Человека неотвратимо притягивает то, что от него прячут, даже малейший намек на тайну. «Что ж, очень хорошо, — подумал Эл, — пусть помучается любопытством». Ему доставляло удовольствие то, что хоть на несколько минут он получил над ней власть. Он не собирался говорить больше ничего, ни слова... если только она не решит действовать заодно с ним.

— Что ты намерен делать? — спросила Уоллис, с нарочитой осторожностью подходя к нему. Она на цыпочках подкрадывалась прямо к расставленной им ловушке.

— Ничего особенного. Кажется, это называется сватовством.

— В самом деле? — Она так широко открыла глаза, что он невольно рассмеялся.

«О, женщины! — подумал он. — Против сватовства, против того, чтобы сунуть нос в чужие интимные дела, они устоять не могут».

— Расскажи мне, — нетерпеливо попросила Уоллис.

— А какова будет цена информации?

— Ну, скажем, — она бросилась к столу и выхватила из вазочки карандаш, — ты расскажешь мне все или умрешь.

Глупая женщина, она подошла слишком близко, теперь он мог протянуть руку и схватить ее. Карандаш выпал у нее из рук и полетел в другой конец комнаты. Эл с силой схватил ее и притянул к себе так, что из груди у нее сам собой вырвался вздох. Господи, как ему нравился этот звук, как нравились ее мгновенная растерянность и волнение.

— Ты поцелуешь меня или умрешь, — сказал он, подражая ей.

— Поцелуй меня, а то я умру, — прошептала она, прижимаясь губами к его рту прежде, чем он успел ответить.

Страсть охватила Эла так быстро, что даже голова закружилась, ведь он ожидал, что она начнет сопротивляться хотя бы для виду, и теперь, когда она обвила его руками и тесно прильнула к нему, ему оставалось думать только о том, чтобы сохранить равновесие.

Эл никогда не воспринимал ее как женщину маленького роста, хотя ей недоставало нескольких дюймов до его тощих шести футов, но сейчас, жадно прижимаясь к нему, она казалась крохотной. Он запустил пальцы в копну ее посеребренных волос и, сомкнув их на затылке, притянув к себе ее голову, впился губами в ее рот со всей страстью и вожделением двадцатилетнего юноши, каковым он себя рядом с ней и чувствовал.

— Я хочу тебя, Уоллис, — сказал он, — и не остановлюсь ни перед чем, чтобы получить тебя.

От этого заявления у нее по телу словно пробежал электрический разряд, и, когда она отпрянула, он прочел страх в ее глазах.

— Эл, мы должны быть осторожны. Никто не должен знать, что мы сделали. Никто никогда не должен узнать о Джее. Это погубит стольких людей.

— Никто никогда и не узнает. — Он мог со спокойной совестью обещать ей это, но сказать, о чем еще думал, не мог. Это был его шанс. Все сходилось замечательным образом, и Эл был намерен непременно воспользоваться случаем. Воспользоваться всем, что должно было принадлежать ему.

Глава 17

Почти все утро Софи прождала встречи с Раймондом Наваресом, главным генетиком Калифорнийского исследовательского центра и главой Центра изучения генома человека Южной Калифорнии. Но теперь, сидя в знаменитом стерильно чистом кабинете ученого и будучи единственным объектом его бесстрастного внимания, она поняла, как трудно побороть собственную скованность и обращаться к нему просто как человек к человеку. А именно это от нее требовалось, если она хотела, чтобы он ей помог.

В значительной мере трудность общения создавал сам этот человек. Сказать, что он был высокомерен и внушал робость, значило бы не сказать ничего. На фоне развешанных по стенам и сверкающих в солнечном свете дипломов, наград и почетных грамот он выглядел элегантно одетым богом. На нагрудном кармане темно-серого блейзера красовался геральдический знак.

На стенах висели также фотографии, на которых он был снят с несколькими президентами, включая Клинтона. А у окна на мраморном пьедестале возвышался бюст самого Навареса, наверняка изваянный какой-нибудь знаменитостью, подумала Софи.

— Доктор Наварес, — настойчиво продолжала она, — я понимаю вашу позицию, но я — жена пациента. Если президенту компании Бэбкоков и совету директоров позволено посмотреть результаты тестов Джея, почему мне нельзя?

— Миссис Бэбкок, это Джереми Уайт и совет директоров заказали проведение тестов. Они наняли меня в качестве частного консультанта, чтобы убедиться в идентичности вашего мужа и Джея Бэбкока, поэтому, разумеется, я и представил результаты им.

Софи положила ногу на ногу и одернула узкую облегающую льняную юбку. Она уже несколько лет не носила этот элегантный костюм цвета морской волны, и хотя стиль этот снова вошел в моду, она не могла себе представить, чтобы кто-нибудь принял ее за законодательницу мод.

— Вы хотите сказать, что мне требуется получить их разрешение, чтобы ознакомиться с результатами тестов? — спросила она.

— Я хочу сказать, что мне требуется их согласие, чтобы показать вам анализы вашего мужа.

Он коснулся пальцами папки, которая лежала на сверкающем черном столе. Со своего места Софи видела его отражение в этой зеркальной поверхности, но ее внимание привлекли не посеребренные сединой виски и благородные черты лица. Ей стало интересно, как он может работать, будучи со всех сторон окружен глядящим на него собственным отражением. Ведь здесь, в кабинете, взгляд то и дело натыкался на изображение доктора Навареса. Весь кабинет был словно одной огромной отражающей поверхностью.

— Я могу сообщить вам результаты, — сказал он. — Но мне дали понять, что семья Бэбкоков уже уведомлена о них.

Софи уклонилась от его испытующего взгляда, ограничившись кивком:

— Свекровь говорила мне, что он прошел цветовые тесты, если это так называется.

Ученый натужно улыбнулся:

— Не думаю, что специалисты употребляют именно такой термин, но исследования с высокой степенью достоверности показали, что ваш муж является биологическим сыном Ноя и Уоллис Бэбкок. А, кроме того, мы, разумеется, проверили группу крови и отпечатки пальцев. — Поскольку Софи ничего не ответила, Наварес продолжил: — Похоже, наши выводы устраивают всех, кроме вас, миссис Бэбкок. Вам это не кажется странным? Мне кажется.

— Что вы имеете в виду? — спросила Софи, уставившись на свои колени, а потом медленно подняла взгляд на ученого.

— Я имею в виду, что даже мои клиенты, которые теряют свои руководящие позиции в компании, если ваш муж наследует ее, признали выводы основательными. Почему же вы не хотите признавать их? — Откинувшись на спинку кресла, он внимательно изучал Софи. — Дело действительно в тестах или есть какая-то личная причина, миссис Бэбкок? Может быть, теперь, когда ваш муж вернулся, вам требуется помощь, чтобы преодолеть переходный период?

Еще один намек на то, что ей нужно лечиться. Скоро они предпримут шаги, чтобы принудительно поместить ее в клинику. Она окажется в одной палате с Ноем. В любом случае это не его, Навареса, дело, и она не собирается ему отвечать. Впрочем, он и не дал ей для этого времени.

— Если вы хотите ознакомиться с результатами тестов, вам следует обратиться к моим клиентам, — повторил он.

Софи не желала просить разрешения у Уайта или совета директоров. Если она это сделает, Джей, несомненно, узнает. Все узнают и начнут интересоваться ее мотивами, так же как этот человек. С Наваресом очень трудно и рискованно иметь дело. Она не сомневалась, что он позвонит своим клиентам, как только она покинет его кабинет.

— Вы готовы это сделать, миссис Бэбкок?

Софи, не задумываясь, сердито замотала головой. Вообще-то она и не рассчитывала, что Наварес согласится ей помочь, но от отчаяния ее сердце словно охватило пламя. Господи, каким кошмаром все оборачивается! Она считала, что, придя сюда, убедится в том, что Джей — это Джей, и избавится от безумия. Что еще можно сделать, она придумать не могла. Софи настолько изолировала себя от всех в последние годы, что в Клоде и детях сосредоточилась для нее вся жизнь. И теперь ей было не к кому больше обратиться. Она никому не могла довериться. А ей нужна была помощь, помощь кого-нибудь, кто был бы на ее стороне. Любого. Вдруг совершенно неожиданно глаза Софи наполнились слезами. Боясь, что Наварес увидит их, она потянулась к сумочке, стоявшей у ног. Там должны были быть бумажные носовые платки. Внезапно пронзившая ее боль свидетельствовала о том, что она на грани нервного срыва. Софи заморгала, пытаясь прогнать слезы, но от этого стало только хуже. Ресницы увлажнились. «Господь милосердный, — подумала она, — держись, Софи. Только не здесь, не у него на глазах».

— Миссис Бэбкок... вы в порядке?

Софи нашла салфетки, но совершенно не видела, что делает. Наварес снова окликнул ее, и она постаралась заверить его, что прекрасно себя чувствует, но голос сорвался, и она не смогла закончить фразу.

— Мне... мне п-просто нужна минута, — сказала она и начала яростно тереть салфеткой глаза.

Ей было необходимо высморкаться, но она с ужасом подумала о том, на что будет похоже ее лицо с размазанной по нему тушью, когда она отнимет салфетку от глаз. Горе сжимало ей грудь, клокотало в горле. Что с ней? Что ей делать?

— Могу я еще чем-нибудь быть вам полезен? — спросил Наварес. — Может быть, позвать мою ассистентку?

Софи услышала, как скрипнуло кресло, и испугалась, что он собирается встать.

— О нет, нет, прошу вас!

Раймонд Наварес любил, чтобы все в жизни происходило в точности так, как положено. Софи, склонившись над сумкой, вдруг ясно осознала это. К тому же инстинкт самосохранения невнятно подсказывал ей, что, возможно, и не стоит бороться со слезами. Если Наварес действительно так боится сцен, как кажется, то при небольшом везении она может поймать на этом знаменитого доктора.

— Миссис Бэбкок, вы слишком расстроены, я...

Софи плюнула на салфетки, на свой внешний вид и заставила себя посмотреть на Навареса. Все лицо у нее было в следах от слез, в голосе звучала неподдельная боль. Ей было трудно говорить, но, к собственному удивлению, она с некоторым даже вызовом заставила себя открыть перед ним то, чего, быть может, не хотела признать даже наедине с собой.

— Когда я потеряла Джея, я чуть не умерла, — сказала она. Рыдания подступили к горлу, но она продолжала. — А теперь, когда он вернулся, я никак не могу поверить, что это он. Вы понимаете, что я имею в виду, мистер Наварес? Желали ли вы когда-нибудь чего-то с такой страстью, что, получив желаемое, не смели поверить, страшась, что его снова у вас отнимут?

— Мне очень жаль, миссис Бэбкок. Действительно жаль.

Наварес сидел, уставившись на нее, и качал головой. Он был так ошеломлен, что Софи, несмотря на собственное смятение, поняла: этот человек настолько закрыт даже для собственной душевной боли, что любой намек на боль, пусть и чужую, способен парализовать его. Ей пришло в голову, что он сам испытал когда-то тот страх, о котором она ему говорила, такой жуткий страх, что он заставил его навсегда отгородиться от всего, кроме собственного глянцевого образа.

— Я могу позвонить мистеру Уайту, — предложил Наварес и потянулся к трубке. — Уверен, он не станет возражать против того, чтобы вы, учитывая обстоятельства, взглянули на результаты тестов.

Софи замотала головой, слезы потекли у нее по щекам. Ей казалось, что поток их никогда не прекратится. У нее даже мелькнула мысль, не вызван ли он отчасти желанием разжалобить доктора, но она совершенно честно не могла бы сказать, насколько это верно. Она на самом деле была сломлена.

— Я думала, что, если мне удастся взглянуть на результаты тестов, — умоляюще произнесла она, мучительно сознавая, какое отчаяние звучит в ее голосе, — просто взглянуть собственными глазами, то я перестану так бояться и поверю, что Джей снова со мной. Это единственное, на что я надеялась. Я не хочу втягивать в это Джереми и компанию. Это было бы слишком неловко.

— А, понимаю.

— Не беспокойтесь, я и так чувствую себя полной дурой.

— Нет, постойте... — Наварес взял в руки папку и обошел вокруг стола.

Софи выдернула еще одну салфетку из большой коробки величиной с сумку и вытерла глаза, не смея поверить в то, что он собирался сделать. Наварес положил папку перед ней, открыл и предложил ей посмотреть бумаги.

Дрожа и чувствуя себя крайне неуютно, Софи заглянула в папку.

— Я ничего не понимаю, — сказала она, комкая в руке салфетку. — Мне никогда не приходилось иметь с этим дело.

— Разумеется. — Голос Навареса звучал почти успокаивающе. При этом он быстро листал бумаги, объясняя Софи значение терминов. Софи едва успевала следить. Если она кое-что и понимала, то только потому, что ей приходилось видеть по телевизору, как подобные доказательства рассматриваются в ходе судебных разбирательств. Наварес совершенно очевидно хотел поскорее спровадить ее, чтобы вновь погрузиться в свой привычный безоблачный мир.

Софи действительно верила, что, увидев собственными глазами доказательства, избавится от сомнений. Но что-то продолжало тревожить Софи даже после того, как Наварес закончил.

— Существует ли способ удостовериться, что эти результаты не фальсифицированы? — Софи ткнула в бумажку с результатами исследования группы крови. — Вы брали кровь здесь, на месте?

Наварес, раздраженно вздохнув, захлопнул папку. Его терпение было на пределе.

— Миссис Бэбкок, меня попросили координировать и контролировать исследования, имея в виду, сколь многое поставлено на карту для всех заинтересованных лиц. Я безоговорочно доверяю экспертам, проводившим тесты и анализировавшим результаты. Все они — сотрудники университета, с которыми я проработал бок о бок все те годы, что служу в этом университете, и в компетентности которых никоим образом не сомневаюсь.

— Прекрасно, — быстро перебила его Софи.

Он принял вопрос на свой счет, а это вовсе не входило в ее намерения. Она хотела лишь заглушить собственные сомнения, а не выразить недоверие по поводу чьей бы то ни было компетентности.

— Доказательства совершенно неопровержимые, — продолжил Наварес. — Но если вам их недостаточно, у меня есть кое-что еще.

Он повернулся к столу, бросил на него папку, открыл ящик и вынул оттуда что-то вроде рентгеновских снимков. В следующий момент он положил их перед ней рядышком для удобства сравнения.

— Вы видите перед собой тонкий рубец, оставшийся после перелома лучевой кости предплечья, — пояснил он. — Надеюсь, даже вы согласитесь, что снимки абсолютно идентичны. Один был сделан, когда Джею Бэбкоку было около двадцати, другой — в тот же день, когда брались анализы крови и слюны для исследований, результаты которых вы видели. Это снимок руки вашего мужа.

Он наложил снимки друг на друга. Если не считать утла, под которым была согнута рука, снимки действительно были идентичны.

Софи ощутила ледяную дрожь в глубине живота. Непонятно, почему эти снимки должны служить более убедительным свидетельством, чем все остальное, разве лишь потому, что она была с Джеем, когда тот сломал руку.

— Вы знаете, как он получил этот перелом?

— В автомобильной катастрофе, кажется. У меня есть копия его истории болезни.

— Нет, не нужно, — Голос Софи упал почти до шепота. — Это действительно была автокатастрофа. Спасибо, — сказала она, чувствуя опасное головокружение. На миг ей показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Это была автокатастрофа, которую она сама спровоцировала. Да, должно быть, это Джей. Либо так, либо она сходит с ума и все это вообще происходит только в ее воображении.

— Ну, теперь все, миссис Бэбкок?

Она утвердительно кивнула. Все. На этот раз все.

— Отлично, в таком случае, если вы меня извините... — Он сделал жест в сторону двери. — Вы сознаете, что я преступил границы дозволенного, показав вам все это?

— Разумеется. Я тоже заинтересована в том, чтобы сохранить нашу встречу в тайне.

— Разумеется, — эхом отозвался он, — потому что, если хоть одно слово выйдет наружу, я буду все отрицать и обвиню вас во лжи.

Софи не сомневалась, что именно так он и поступит. Авторитет Навареса был гораздо более важен для него, чем достоверность тестов, и, похоже, спасая свою репутацию, он может зайти как угодно далеко. Но все это не имело для Софи никакого значения, когда она покидала его кабинет, потому что она уже не сомневалась в достоверности тестов. Больше не сомневалась. Человек, которого здесь обследовали, был Джеем.

Теперь она сомневалась кое в чем ином. В себе. В собственном восприятии. В том, что она вполне нормальна.

«Дорогая Софи, сегодня все прошло прекрасно. Дети в восторге от новых красок, и Олберт создал «шедевр», на котором, по его словам, изображен твой портрет. Я прикрепила его к холодильнику. Лично мне кажется, что он спутал тебя с Бенни Хиллом.

Все зверюшки накормлены и клетки вычищены. Это была наша дневная программа. Однако мы не смогли найти Блейза. Вероятно, он загулял в лесу. Увидимся на следующей неделе. Эллен».

Софи с облегчением положила записку на кухонный стол — новая помощница, нанятая ею на полный рабочий день, отлично справлялась с обязанностями. Эллен была женщиной лет пятидесяти — бывшая учительница, уставшая от школьной рутины, но сохранившая великолепное чувство юмора. Некоторое время назад она вышла на пенсию, но ей по-прежнему хотелось работать с детьми.

— Малыши ведь не устраивают буйных драк, правда? — спросила она во время собеседования. Рекомендации у Эллен были безупречными, и пока, похоже, детишки ее обожали.

Софи новая сотрудница тоже нравилась. Теперь, имея в помощницах Эллен, она могла время от времени уезжать на весь день, как сегодня, зная, что ребята в надежных руках. Она не могла себе этого позволить с тех пор, как организовала свой детский сад, и до того момента, когда Джей взял дело в свои руки.

В животе у Софи громко заурчало, это напомнило ей о том, что она с утра ничего не ела. Визит к Наваресу напрочь отбил у нее аппетит, а всю вторую половину дня пришлось бегать по привычным делам, вычеркивая их из списка одно за другим, пока все не было выполнено. Она страшно устала, но это позволяло ей чувствовать, что до некоторой степени она все еще сохраняет контроль над собственной жизнью.

Приятно было и то, что нервирующее ощущение, будто за ней наблюдают, исчезло. За весь день она ни разу не почувствовала на себе тяжесть таинственного взгляда. И сама ни разу не оглянулась в поисках наблюдателя.

— Бенни Хилл? — При виде забавной картинки, прикрепленной к дверце холодильника магнитом в виде морковки, Софи насмешливо подняла бровь. Эллен была снисходительна. Лунообразное лицо с улыбкой до ушей весьма отдаленно напоминало знаменитого английского комика, Софи скорее назвала бы изображенную на картинке личность Читой, восторженной шимпанзе.

Холодильник давно превратился в галерею произведений ее питомцев. Он весь был покрыт детскими рисунками и фотографиями ее подопечных. Софи сочла более правильным передвинуть свой портрет поближе к фотографии Олберта и нарисовала стрелочку, указывающую на него.

— Художник, — пробормотала она и написала над стрелкой это слово карандашом, висевшим тут же на магнитике.

Ее позабавило то, что Олберт представлял ее себе вот такой улыбающейся идиоткой. После того дня, который у нее сегодня выдался, сама она скорее назвала бы себя идиоткой хнычущей. Так что портретом она была даже польщена. С тех пор как Джей вернулся, она — в прямом и переносном смысле — почувствовала, что значит кататься на «русских горках». Случались моменты, когда она, впервые за последние годы, была почти весела. Вероятно, именно в такой момент Олберт уловил изображенное им на портрете настроение с чуткостью, свойственной только детям. Для него эта улыбка была скорее всего самой впечатляющей переменой, случившейся с ней.

Ей захотелось взглянуть на свое отражение в стеклянной дверце микроволновки, чтобы понять, действительно ли она выглядит так, как представляет ее себе Олберт, но тут она вспомнила строчку из записки Эллен, где говорилось, что они не нашли Блейза, и тревога за пса отвлекла ее.

К тому времени, когда начали сгущаться сумерки, Софи уже не находила себе места. Она так и не нашла Блейза, хотя обшарила окрестности вдоль и поперек, рискнула даже углубиться в лес, опасаясь худшего — что на собаку напала стая койотов. Блейз на ее зов не откликался. Впрочем, койоты редко спускались с гор и подходили близко к человеческому жилью, а те, что отваживались, сами больше боялись Блейза, чем он их.

Несколько минут назад она позвонила в Большой дом, чтобы узнать, не появлялся ли пес там, но Милдред тоже его не видела. Софи даже проехала на машине до соседнего городка, с ужасом ожидая увидеть пса на дороге, сбитого проезжающим автомобилем.

Вернувшись к полуночи домой, она стала обзванивать ближних соседей и вообще всех, кто, как она предполагала, мог видеть собаку. Ее терзали ужасные видения печальной участи, постигшей Блейза, хоть она и понимала, что вызваны они скорее ее нервозным состоянием, чем вероятной реальностью.

Чуть позже, растянувшись поперек кровати, Софи провалилась в забытье. В воспаленном воображении, которое продолжало работать и во сне, она видела истерзанных, истекающих кровью животных, лежащих на пустынных дорогах. Песни сирен сливались в ее голове с леденящим душу пронзительным воем, который, быть может, издавал Блейз.

Ближе к рассвету она с трудом очнулась и осознала, что пронзительный вой вовсе не был ни песнью сирен, ни собачьим воем. Звонил телефон. Единственное, что она видела в кромешной тьме, — это светящийся экран радиочасов. «Кто может звонить в такое время?» — подумала Софи и испугалась, что случилось худшее. Должно быть, кто-то нашел собаку.

Глава 18

— Софи? Ты там? Софи!

Все еще сквозь сон Софи слышала, как кто-то истошно выкрикивает ее имя. Перегнувшись через край кровати, она пошарила в темноте рукой в поисках телефона. Попытавшись дотянуться до выключателя, свалила аппарат со стола, обеими руками подхватила его в воздухе и вместе с ним шлепнулась на пол.

— Кто это? — прошептала Софи, надеясь, что прижимает к губам именно микрофон, а не наушник. Ночная рубашка завернулась вокруг талии, и она никак не могла освободиться от нее.

— Ты ничего не потеряла?

От звука знакомого мужского голоса у Софи кровь застучала в висках, но мысли ворочались в голове с трудом:

— Джей?

— Ты меня не потеряла? Я уж думал, что ты меня избегаешь. — Он часто дышал — возможно, потому, что смеялся. — Я имею в виду Блейза. Он у меня.

— О, слава Богу! — Софи оттолкнула телефонный аппарат со вздохом облегчения. — С ним все в порядке? — спросила она. — Где ты? Я звонила в Большой дом вчера вечером, но Милдред сказала, что не видела его.

— Я приехал в морской домик на выходные, — ответил Джей. — Блейз каким-то непостижимым образом нашел меня здесь. С ним все в порядке. Он голоден, но вполне доволен жизнью, но я не знаю, чем бы, черт возьми, его накормить — разве что найду поблизости круглосуточный магазин.

Светящееся табло на часах показывало четыре часа утра, и до Софи сквозь полусон начал, наконец, доходить смысл происходящего: Блейз в поисках Джея добежал до прибрежного коттеджа. Сразу после свадьбы они, бывало, проводили там выходные и всегда брали с собой сеттера. После исчезновения Джея Блейз регулярно проделывал этот путь в поисках хозяина.

— А в холодильнике там ничего нет? — спросила Софи.

— Какая-то замороженная пицца и упаковка из шести банок пива, а что?

— Блейз обожает и то и другое. Разогрей пиццу в микроволновке, охлади пиво, и он будет счастлив.

— Ты уверена?

— Когда я ем пиццу, мне с трудом удается отбиться от него. И я всегда даю ему лишь по маленькому кусочку, чтобы он воспринимал пиццу, как поощрение. — Еще какая-то мысль зашевелилась у нее в голове. — А что ты делаешь в морском домике?

— Я провел вчера весь день в офисе компании в Ньюпорте, встречался со служащими. А поскольку коттедж находится в лагуне на полпути к дому, решил провести здесь выходные. Блейз был для меня приятным сюрпризом, хотя я и не уверен, что соседи в восторге от его заунывного воя. Скажи слово — и я немедленно привезу его обратно. Если хочешь, прямо сейчас.

Софи хотела, чтобы пес был снова с ней, ей было спокойнее с Блейзом. Но Джея она видеть не хотела, особенно на рассвете. За всю неделю это был их первый контакт.

— Не сейчас, — ответила она. — Днем я сама приеду и заберу его. Все равно мне придется выходить по делам. — На самом деле она покончила со всеми делами накануне, но, давая себе все новые и новые задания, чувствовала себя чуть более уверенно.

— Я буду здесь, — заверил ее Джей.

Софи слышала тихое поскуливание Блейза и понимала, что сеттер пребывает в экстазе от того, что нашел хозяина. В десятке звуков, которые Софи не хотелось бы слышать в четыре часа утра, блаженное поскуливание существа, счастливого от присутствия Джея Бэбкока, заняло бы первое место. Но, несмотря на это, ей вдруг пришла в голову странная мысль: если животные тоскуют по любимым существам так же, как люди, то у Блейза, после того как Джей исчез, должно быть, тоже сердце разрывалось. А вот теперь пес изливает на него всю свою любовь так, словно никакой утраты и не было — без всех этих дурацких человеческих страхов «как бы все не повторилось снова».

Животные живут в состоянии благодати, решила она. Им не приходится решать проблем доверия, интимной жизни и эмоциональной «безопасности». У Блейза нет внутренних конфликтов. Когда Джей рядом, он счастлив. Когда его нет, он горюет. Все замечательно просто.

— Я приеду около полудня, — сказала она.

— Приезжай пораньше.

Его сексуальный хрипловатый голос продолжал звучать в ушах Софи и после того, как она повесила трубку.

Софи появилась в морском домике в семь часов утра. Очевидно, после разговора с ней Джей решил еще поспать, поэтому ей пришлось будить его, бросая в окно спальни пригоршни гальки.

Он открыл дверь в трусах-шортах, которые, судя по всему, натягивал в спешке. Это были серые трусы, какие он носил и раньше, со шнурком на поясе, который он никогда не завязывал. Хотя Софи никогда бы ему в этом не призналась, ей нравилось, как они сидят на нем, держась, казалось бы, на одних выпирающих бедренных суставах. Своим несколько бесстыжим видом Джей словно бы давал понять, что вообще-то предпочел бы ходить нагишом. Софи с удовольствием вспомнила, как приятно было ощущать ладонями ворсистую мягкую ткань и выпирающую под нею плоть.

Джей взглянул на запястье, где должны были бы быть часы, если бы он их носил.

— Полдень в наши дни наступает все раньше и раньше.

— Я беспокоилась о Блейзе. Привезла ему собачью еду. — Софи подняла повыше пакет, набитый банками.

— Он это оценит. Пицца с анчоусами, кажется, не самое его любимое блюдо.

— С анчоусами? Ты дал ему пиццу с анчоусами?

— Ничего другого у меня не было.

— О, бедный мальчик, где он?

Джей был крупным мужчиной, и его фигура, диагонально расположившаяся в дверном проеме, успешно перекрывала вход. Ожидая, что он предпримет дальше, Софи безошибочно почуяла, что он изучает ее со сдержанным мужским любопытством, словно никак не может решить, хочется ему узнать, что происходит внутри этой женской головки, или нет.

Софи ощущала тяжесть этого обманчиво безразличного взгляда, и у нее невольно сжались пальцы. Она никогда прежде не сталкивалась с подобного рода мужским вниманием и, вероятно, никогда не сможет к нему привыкнуть.

Внимание к ней Клода всегда было более осмысленным и покровительственным. Прежний Джей, как бы пристально и страстно он к ней ни относился, постоянно был поглощен своим очередным приключением независимо от того, что оно ему обещало. Софи всегда чувствовала себя с ним так, словно была лишь привалом на его пути, пусть долгожданным и приятным, но все-таки лишь привалом. С этим человеком она чувствовала себя так, будто именно она и есть его очередное приключение.

Своим горящим взглядом он, казалось, мог прожечь дыру в листке бумаги. Вероятно, прожигающий эффект создавался из-за того, что вся его энергия была сосредоточена в одной точке, но этим все равно нельзя было объяснить, что такого захватывающего он нашел в ее одеянии, если, конечно, смотрел именно на него.

Хлопчатобумажные шорты удачно подчеркивали изгибы ее бедер, а трикотажная кремовая майка красиво оттеняла белизну кожи. К тому же V-образный вырез на шее был так глубок, что, казалось, майка может в любой момент с легкостью соскользнуть у нее с плеча, отчего Софи почувствовала себя полураздетой. Впрочем, ей нравился производимый ею эффект. Ему, судя по всему, тоже.

— Ты не собираешься впустить меня в дом? — спросила Софи.

— Почему бы нет. — Он оттолкнулся плечом от дверного косяка и отступил в сторону. На его губах играла едва заметная хищная улыбка.

«Иду прямо в логово», — подумала Софи. Тем не менее, она прошмыгнула мимо Джея, оставшегося на крыльце, стараясь не задеть его, и проследовала через весь дом на кухню. Она была рада, что есть, чем заняться. Бедный умирающий с голоду Блейз! Она быстренько накормит сеттера и уедет.

— Нашла все, что нужно? Помощи не требуется? — спросил Джей, входя на кухню в тот момент, когда она открывала банку электрическим консервным ножом.

— Нет, спасибо, я помню, что где лежит.

Кухонька была маленькой, но уютной и милой — со шкафчиками из клена теплых тонов и цветными занавесками. Все свободные полочки занимала ее коллекция солонок и перечниц, которую она перевезла сюда, когда вагончик заполонили дети. Блейз, громко стуча хвостом, сидел возле Софи в ожидании еды.

— Старина Блейз сейчас сметет тебя с дороги, прыгнет на стол и начнет есть прямо из банки, — заметил Джей.

— Дрессировка, — ответила Софи. — Она творит чудеса.

— Не со всеми.

Софи хотела обернуться, но не обернулась. Если он говорит о себе, то наверняка имеет в виду только свое заточение. Она представила себе, как он стоит у нее за спиной, на другом конце кухни, вероятно, снова опершись на косяк, но теперь уже кухонной двери. Она старалась не думать о том, как он выглядит в этой расслабленной позе. Никто, кроме Джея, не умеет принимать такие неподражаемо непринужденные позы.

При мысли о том, как ей хочется остаться здесь... с ним, у Софи запершило в горле. Она так и не решила, опрометчиво ли ввергает себя в новое несчастье или принимает, наконец, реальность такой, какова она есть. Вероятно, в основе ее внутреннего конфликта лежит желание защитить себя. Эта мысль и прежде приходила ей в голову, но никогда не казалась такой ясной, как теперь. Если она снова позволит себе полюбить его, он может снова причинить ей боль.

Софи не могла себе даже представить, что в жизни существует что-либо более страшное, чем любовь.

— Ты, наверное, хочешь одеться, — сказала она, открывая дверцу шкафа и выискивая глазами миску, в которую можно было бы положить собачью еду — великолепную смесь индюшатины с гусиными потрохами в собственном соку, которая пахла очень аппетитно. — Не обращай на меня внимания.

— Но я одет, здесь я ничего больше и не собирался на себя надевать. Это же морской домик.

Он не собирался надевать ничего, кроме нижнего белья? «Ешь поскорее, Блейз», — мысленно поторопила она собаку, ставя перед ней миску с едой.

Но Блейз вовсе не спешил есть — или уезжать. Он лениво подобрал остатки собачьего деликатеса, рысцой перебежал через кухню и уселся у ног Джея. Глаза у него сияли и хвост ходил ходуном, словно он старался показать Софи, что ему очень нравится здесь, в морском домике, и он не собирается никуда уезжать независимо от ее планов на этот счет.

Софи укоризненно глянула на него. Предатель. У нее в сумке лежал поводок Блейза, но, как только она выудила его, Блейз прополз между ногами Джея, улегся за ним, как за загородкой, и начал жалобно поскуливать.

Пожалуйста, мамочка, не увози меня домой. Почему мне нельзя остаться и поиграть здесь еще?

— Дрессировка творит чудеса, — насмешливо сухо заметил Джей. Он наклонился и почесал пса за ухом. — Похоже, он не хочет уезжать, во всяком случае, без меня.

— Это мы еще посмотрим.

Софи прилагала героические усилия. Она ворковала, умасливала, улещала и, наконец, рявкнула:

— Блейз, ко мне!

Но сеттер упрямо доказывал, что Джей прав. Софи никак не могла оторвать его от хозяина, не подействовало даже обещание поиграть с ним в летающую тарелочку по возвращении домой. На все ее грозные команды Блейз отвечал лишь тихим повизгиванием и поскуливанием, но ни на йоту не сдвигался с места.

Мрачно взглянув на Джея, Софи бросила ему поводок:

— Ну ладно, попробуй ты.

— Извини. — Он обмотал кожаный поводок вокруг собственной шеи и направился к раковине. Блейз вскочил, чтобы следовать за ним. — От меня как от дрессировщика никакого толку, пока я не выпью кофе. А как насчет завтрака?

— Мне действительно надо ехать.

— В таком случае желаю удачи в дрессировке собак.

Пока Джей возился с кофе, Блейз свернулся калачиком у его ног и смотрел на Софи так, словно она была агентом службы контроля за бездомными животными. Выражение «собака — лучший друг человека» приобретало для Софи новый смысл по мере того, как в душу ей закрадывалось подозрение относительно того, что происходит. Ситуация явно попахивала заговором.

Софи не сомневалась, что Блейз прибежал сюда сам, но в его отказе ехать домой, а также в том, как он льнул к Джею, было нечто неестественное. «Они заодно», — подумала Софи. Джей не собирался выпускать ее отсюда живой с собакой и, возможно, натаскал Блейза соответствующим образом. Если бы сеттер не весил почти столько же, сколько сама Софи, она бы взяла его на руки и утащила силой. В любом случае без него она не уедет. В последнее время там, в вагончике, одной ей было неуютно.

Джей подошел к плите, на которой в глубокой сковороде шипело масло. Он нарезал вынутые из холодильника грибы, красный лук и зеленый перец. Крохотные поджаристые кусочки ветчины уже томились на сковороде. «О нет! Господи, — подумала Софи, — это же денверский омлет. Денверский омлет был коньком Джея, и он готовил его, бывало, для Софи в их медовый месяц именно здесь, в морском домике.

Как он смеет? Она ведь обожает денверский омлет, и он это знает.

Неделя, проведенная здесь с ним, была, наверное, самым счастливым временем за всю ее жизнь. Тогда ей казалось, что жизнь уже не может подарить ей ничего более восхитительного, чем будущее, которое предстояло провести с мужчиной, вызывавшим в ней восторг и трепет. В душе Джей Бэбкок был авантюристом, но при этом его положение в семейном деле оставалось надежным. А к тому же он умел готовить. Что касается ее самой, то она добилась того, что получила квалификацию педагога для работы с «проблемными» детьми. Жизнь казалась светлой и многообещающей, как восход солнца в ясный день.

Неотразимый аромат нарезанных кубиками лука и перца, поджаривающихся в шипящем масле, защекотал ноздри. Все ее чувства обострились, пока она наблюдала, как Джей взбивает вилкой яйца и выливает пенящуюся смесь на сковороду. Рот начал наполняться слюной от предвкушения. Да, это заговор. Казалось бы, горькие воспоминания должны были убить в ней всякий аппетит, но странным образом именно хорошее припоминалось теперь живее, чем плохое, былое счастье затмевало сердечную боль. И к тому времени, когда Джей вывалил на блюдо гигантский омлет и, обложив его коричневатыми колечками жареного лука, превратил в подобие золотистого воздушного облака, голод одержал окончательную победу.

— Ну ладно, позавтракаем, — сказала Софи. — В конце концов, это не так уж и долго — поесть омлет. Может, и Блейз к тому времени будет готов ехать.

Рядом с кухней на маленькой солнечной веранде был устроен изящный уголок для завтраков, который всегда приводил на ум слово «бельведер». Широкие окна смотрели на песчаные дюны и аллеи, растущих за ними деревьев, а стены из сучковатых сосновых досок были увиты душистыми ползучими растениями. В этом уголке Софи всегда чувствовала особое единение с природой — кобальтовой синью моря и белым пляжным песком. Джей принес тарелку с омлетом и поставил ее на одну из двух пластиковых салфеток в форме гигантских подсолнухов, лежавших на деревенском столе.

— Скажи, если мне изменит чувство меры, — сказал он, услужливо подвигая ей стул.

Она села на другой и улыбнулась Джею:

— Ты имеешь в виду омлет?

— А что же еще? — Джей снова пошел на кухню — за своей тарелкой и кофе. Когда минуту спустя он вернулся с нагруженным подносом, оказалось, что он вспомнил о правилах поведения за столом — на нем была рубашка. Чуть раньше, проходя через гостиную, Софи уже видела эту старую темно-бордовую рубашку-поло, висевшую на спинке стула. Она была точь-в-точь такой, какую Джей носил, когда они были женаты. Теперь, заметив то, чего не заметила раньше, Софи тихо ахнула от удивления: верхняя пуговица была вырвана с мясом, и Софи точно вспомнила, когда и как это случилось.

— Что-то не так? — спросил Джей.

Увидев выражение ее лица, он положил обратно на тарелку полную вилку омлета, не донеся ее до рта.

— Твоя рубашка... — Софи инстинктивно протянула руку и дотронулась до разорванной застежки. Мгновенное узнавание словно током ударило по кончикам пальцев. Она не могла на ощупь определить, была ли это именно та рубашка, но чувствовала, что это она.

— Джей, ты помнишь, как это случилось? Помнишь?

Он потянулся к сахарнице, и Софи заставила себя отдернуть руку. Казалось, не слыша вопроса, Джей положил себе в чашку полную чайную ложку сахара, потом еще одну.

Сейчас он действует левой рукой.

Софи уже было решила, что он ей так и не ответит, но тут Джей опустил ложку на блюдце и, даже не взглянув на разорванную рубашку, вперил взор в Софи, буквально просверливая ее насквозь.

— Да, я помню. Мы играли — дурачились — и твои волосы намотались на пуговицу. Мы не смогли найти ножниц, и поэтому я просто вырвал эту пуговицу с мясом.

Софи кивнула, но ничего не сказала. Во рту у нее пересохло, и губы, казалось, онемели, прилипнув к зубам. Джей снова взял ложку и медленно постукивал ею по столу.

— Я ничего не перепутал? — спросил он.

Софи не осознавала, что проверяет его, но это действительно было похоже на тест.

— Да, именно так все и было, — выдавила она, наконец. — Ты стащил мою ракушку-талисман, и я хотела отнять ее у тебя.

Джей печально улыбнулся:

— Эй, не надо делать из меня плохого мальчика. Я пытался спасти твои «златые кудри», но ты, в конце концов, заставила меня отхватить клок, — признал он. — Только так оказалось возможным извлечь оттуда эту чертову пуговицу.

Увидев, что Софи продолжает сидеть, молча, уставившись на него, Джей перестал постукивать ложкой.

— Что такое? Ты же сказала, что я ничего не перепутал.

— Не перепутал. Дело в кофе.

Джей перевел взгляд на свою чашку.

— Ты не пьешь кофе с сахаром, — сказала Софи. — Ты всегда терпеть не мог сладкий кофе и говорил, что он напоминает черную патоку.

— Господи Иисусе. — Джей покачал головой, голос его звучал жестко.

Казалось, он сердится, и Софи поняла почему: она бросила ему вызов. Пришлось. Разумеется, она отдавала себе отчет в том, что рискует. Но ей необходимо было знать, во что она втягивается и с кем. Вопросы, роившиеся в голове, не давали покоя. Они были болезненными. И она должна была получить ответы на них.

Софи ждала, но Джей не сделал ни малейшей попытки что-либо объяснить. Улыбка Софи становилась все печальнее по мере того, как она осознавала, что делает с Джеем. У него были основания сердиться. Неужели она собирается вечно испытывать его? До конца жизни? Нужно остановиться.

Софи отодвинула стул, встала и направилась в кухню, впрочем, едва ли осознавая, куда идет. Единственное, что она понимала, так это то, что не может есть, хотя в животе у нее урчало так громко, что, должно быть, и Джей это слышал.

Здесь, в морском домике, хранилась еще одна ее коллекция — коллекция ракушек. Подойдя к шкафу, в котором она помещалась, Софи замешкалась. Антикварный шкаф красного дерева, находившийся в дальнем углу L-образной гостиной, был битком набит сокровищами, которые они— она, Джей и Блейз — собрали на берегу в те дни, когда жили здесь втроем. Вклад Джея в коллекцию, вероятно, был призван выразить его ироническое отношение к ее страсти. Блейз — совсем другое дело. Он был таким же барахольщиком, как Софи.

— Софи, если человек достаточно голоден, он способен есть все, что угодно: грязь, ил, дерьмо... насекомые — это уже деликатес.

Джей подошел и встал позади нее. Длинная в это время суток тень упала на антикварный шкаф и стену над ним, Софи показалось, что ее накрыла темнота.

— Тебя морили голодом в тюрьме? — спросила она.

Ей хотелось, чтобы сейчас он объяснил ей только это. Софи видела результаты исследований и была почти готова поверить в них. Но оставалось и ощущение, будто она вот-вот должна шагнуть с обрыва в пропасть, и ей нужно было знать, что в этот момент Джей окажется рядом и на сей раз поймает ее. Если бы только он мог все объяснить и избавить ее от сомнений, убедить в том, что он — действительно Джей. Она так хотела этого. Господи, так хотела!

Пожалуйста, мысленно взмолилась она, заставь меня поверить.

— Нас кормили два раза в неделю какой-то жидкой кашей, но время от времени давали пакетики с сахаром. Меня некоторое время держали в камере вместе с еще двумя заключенными. В конце концов, оба они умерли, но я не сообщал об этом охранникам несколько дней. Я забирал их сахар. И это спасло мне жизнь.

Неудивительно, что он не хочет говорить о том, что пережил в тюрьме. Это было ужаснее, чем Софи могла себе представить. Сколько же еще случилось с ним такого, о чем он не хочет не только говорить, но и вспоминать!

— Наверное, это было ужасно. Прости.

— Но, в конце концов, я все же вырвался. Сотням других это не удалось. В этой клоаке узники умирали каждый день.

Похоже, он чувствовал невольную вину за то, что выжил, а они — нет. Понимая, о чем он думает, Софи, вероятно, должна была бы тоже чувствовать вину за то, что не верит ему, но вопросы преследовали ее неотступно. Казалось невероятным, что, пройдя через все это, он остался таким здоровым.

— Ты, наверное, превратился в скелет, обтянутый кожей?

— Насколько я помню, в один скелет. В реабилитационном центре делали упор на питание, физические упражнения и бодибилдинг. Ну и, разумеется, пытались помочь справиться с демонами. Думаю, именно они уведомили мою семью.

Софи машинально закладывала складки на юбке и заглаживала их.

— Ты в порядке? — спросил Джей.

— Нет, — сдавленно ответила она.

Ей почему-то отчаянно хотелось плакать, и, быть может, вовсе не его драматический рассказ был тому причиной. Вероятно, Софи угнетала собственная неспособность решиться на прыжок. Ее начало охватывать ощущение, будто это она роковым образом все испортила.

— Я хочу верить, — сказала она, поворачиваясь к Джеку лицом. — Ты ведь знаешь это, правда? Но ты не похож на Джея. Я не знаю, что именно, но в тебе есть что-то другое.

— Конечно, во мне есть что-то другое, Софи. Я сам другой. Если бы ты все это время, знала, что я в тюрьме, ты бы не ожидала, что я вернусь к тебе точно таким же, каким был, не так ли?

— Да. Наверное, так.

Словно защищаясь от чего-то, Софи прикрыла грудь правой рукой, крепко вцепившись пальцами в левое плечо, однако через несколько мгновений почувствовала, как что-то касается запястья другой, безвольно повисшей вдоль тела руки — касается так легко, что она ощущала лишь приятное тепло. Это Джей, привычным круговым движением пальца гладил ее, отчего у Софи, как всегда в таких случаях, все поплыло перед глазами. При этом взгляд Джея выражал сосредоточенность и восхищение. Софи чуть не рассмеялась. Она никогда бы не поверила, что может представлять для кого-нибудь такой захватывающий объект внимания, какой, похоже, представляет для этого мужчины.

— Быть может, тебе нужно дать себе время снова узнать меня? — сказал Джей. — Это единственное, о чем я тебя прошу, — немного времени. Тебе это не будет слишком дорого стоить.

Это может стоить ей всего. Чем больше времени она с ним проводит, тем, похоже, больше снова влюбляется в него. Но, с другой стороны, — как она сможет жить дальше, если трусливо упустит свой шанс? Что же ей, вечно терзаться сомнениями и сожалеть?

— Мы могли бы попытаться начать все сначала, — предложил Джей, — прямо сейчас. Обещаю: никаких сюрпризов, никаких аттракционов, никаких монастырей. Правила будешь устанавливать ты. Мы не будем делать ничего, что заставило бы тебя почувствовать хоть какой-то дискомфорт.

Все внимание Софи было сосредоточено на его руке, той самой руке, чьи ласки могли свести ее с ума. В животе уже настоятельно дергалась «уздечка».

— Не трогай меня, — сказала она.

— Не трогать? — Джей колебался. — Объясни толковее.

Она опустила взгляд на его руку, и та мгновенно застыла.

— Не может быть. Ты имеешь в виду это? Я ведь даже не взял тебя за руку.

— Это больше, чем взять за руку, Джей. Ты играешь с ней, ласкаешь ее. Когда бы ты ни прикасался ко мне, я всегда это чувствую.

— И тебе не нравится?

Голос у Софи сделался хриплым, она подняла глаза на Джея и почувствовала, как отяжелели веки.

— Слишком нравится. И в этом как раз заключается проблема.

Он испытующе смотрел на нее потемневшим взглядом — таким завораживающе сексуальным, что ей пришлось отвести глаза, чтобы не потерять остатки самообладания.

— Если бы я что-то любил, — сказал Джей, — мне кажется, я хотел бы, чтобы этого было как можно больше.

— Ну а если бы это «что-то» превращало твои ноги в вату, внутренности — в подобие желе и лишало тебя способности мыслить здраво?

— Ну что ж, это могло бы действительно создать проблему.

— Я не шучу.

Она услышала, как Джей вздохнул.

— И каково это? — спросил он, уже отняв палец от ее запястья и скрестив руки на груди. — Приятно?

Очарованная едва заметной смиренной улыбкой пай-мальчика, игравшей на губах Джея, Софи и сама улыбнулась. Если бы только она могла забыть, какими жаркими, требовательными и чувственными могут быть эти губы. Если бы только могла забыть пламя, вспыхивавшее в его глазах, когда он целовал ее.

Тихое поскуливание оповестило о появлении Блейза. Сеттер, рыская, вошел в комнату, словно искал их, заметил Джея и бросился к нему. Софи почувствовала легкий укол ревности при виде такого внезапного выражения полной преданности Джею. Блейз вел себя так, словно Софи просто не существовало, а ведь это она кормила его и заботилась о нем все эти годы. Тем не менее, она понимала такой собачий порыв. Джей это умел — заставить ее забыть, что на свете существует еще кто-то, кроме него.

— А собаку трогать можно? — спросил он.

— Пожалуйста. — Софи прислонилась к шкафу и с облегчением вздохнула, получив передышку, пока Джей, опустившись на колени, обратил свои чары на Блейза. В течение нескольких минут бедное беззащитное существо, постанывая и подвывая, в экстазе каталось по полу. Казалось, пока Джей чесал пса под подбородком, Блейз пребывал в гипнотическом трансе, от восторга прикрыв глаза и безвольно запрокинув голову.

Софи скептически наблюдала за происходящим. Предостережения Маффин всплыли у нее в мозгу. Она не пыталась отмахнуться от чувства тревоги, напротив, сознательно пестовала его в себе, чтобы не забыть о нем в момент принятия важных решений.

Но чем дольше Софи наблюдала за разворачивавшейся перед ее глазами сценой, тем призрачнее становились соображения, заставлявшие ее постоянно держать ухо востро. У Маффин были свои причины бросать тень на Джея, а собственные ощущения Софи казались слишком неясными, она никак не могла ухватить их суть. Минуты текли, и Софи становилось все труднее придерживаться своих предубеждений — любых. Быть может, все дело было в соленом морском воздухе, в мелодии прибоя, но ее краткий список доводов здравого смысла неумолимо улетучивался, уносимый ветром. Единственная мысль, которая не исчезла, пока она наблюдала, как Джей Бэбкок забавляется с собакой, это мысль о том, что животных интуиция не обманывает. Они живут в состоянии благодати. И Софи завидовала Блейзу. По-настоящему завидовала.

Глава 19

Ночь была дивной — из тех, что наполняют все чувства неясными звуками и насыщенными ароматами, которые хочется черпать ложкой и поглощать, словно изысканнейший десерт. Закат окрасился цветами радужного шербета — малиновыми и оранжевыми лучами. Соленые волны прилива нежно и ритмично омывали желто-розовый мягкий прибрежный песок. В воздухе пахло догорающими кострами, и горизонт прочерчивали черные, словно лакрица, в закатных лучах чайки.

Пока все было замечательно. Софи блаженствовала. Весь день они с Джеем и Блейзом бродили по берегу в поисках ракушек для ее коллекции. Потом вздремнули на солнышке, после чего отправились в магазин за любимыми лакомствами Джея — супом альбондига и свиными кровяными колбасками.

Теперь они сидели на открытой террасе, отдыхая после пряной сытной еды и потягивая сангрию, в которую Джей добавил кружочки свежего апельсина, лайма и блестящие красные ягоды клубники. Софи с трудом удерживалась, чтобы не замурлыкать от удовольствия.

— Хочешь поплавать? — спросил Джей.

Они сидели на поставленных рядом садовых стульях. Софи знала, что он бы протянул руку и дотронулся до нее, если бы она не наложила запрет на прикосновения, о котором уже начинала сожалеть. Она мечтала о тепле его рук.

После всего съеденного я утону. У меня слишком набит желудок, к тому же и купальника нет. — Судя по звукам, которые издавал Блейз, Софи осталась в одиночестве, не пожелав искупаться. Сеттер уже возбужденно прыгал и визжал от радости на песке, ему не терпелось броситься в воду.

— Там полно запасных купальников. — Джей кивнул в сторону дома. — Думаю, один из них — твой.

— Что? Он пролежал там все эти годы? — Софи не бывала в морском домике с тех пор, как Джей исчез, не приезжала даже проверить, целы ли ее коллекции, — этого она особенно старательна избегала. Ведь они собирали эти ракушки вместе.

— Думаешь, он вышел из моды? — спросил Джей.

«Дело не в купальнике, а во мне», — мысленно ответила Софи.

— Я утону, — повторила она вслух, правда, без прежней уверенности, но полагая, что тема закрыта. Однако, к ее удивлению, Джей встал и снял рубашку.

— Похоже, одному из нас лучше все же сразиться с волной, пока нас не арестовали из-за Блейза за нарушение тишины.

Блейз начал жалобно скулить, его вой разносился по всему берегу. Джей спустился по ступенькам и направился к нему с ленивой грацией разминающегося атлета. Но когда, проходя мимо, он позвал его за собой в воду, сеттер не двинулся с места. Вместо этого он бросил на Софи взгляд, словно говоривший: «Ну что?» Игнорируя уговоры Джея, пес улегся на песок и умоляюще уставился на Софи.

— Ты бы лучше сходила и надела купальник, — крикнул ей Джей. — Он не пойдет без тебя.

Софи поставила бокал на стол и вскочила со стула:

— Это ты подучил его?

Выйдя из воды, Софи направилась прямехонько к своему пляжному полотенцу. Вода стекала с нее ручьями, Софи дрожала от холода, но ее главным желанием было не согреться, а спрятаться под полотенцем.

Итак, в конце концов, ей пришлось пойти в дом, втиснуться в купальник пятилетней давности, похвалив себя за отвагу, тем более что это был цельный трикотажный купальник без каких бы то ни было «подпорок» — в таких выступают лишь шестнадцатилетние участницы Олимпийских игр. Выглядела она в нем намного лучше, чем ожидала, но это вовсе не означало, что она собиралась выставлять свои округлившиеся бедра напоказ любопытной публике, во всяком случае, больше, чем уже пришлось продемонстрировать, она показывать не была намерена.

— Смелая девочка, — сказал Джей, подходя и останавливаясь у нее за спиной. Софи не совсем понимала, что он имеет в виду, пока он не подхватил свое полотенце и не стал вытирать ей плечи и спину. — Вода-то ледяная.

Блейз продолжал скакать в воде, и по берегу разносились его лай и визги. Необузданный восторг пса заставил Софи рассмеяться. Торжество победы растекалось и по ее жилам, вызванное столько же победой над ледяным Тихим океаном, сколько и над собственным нежеланием выползать из норы. Она была весьма довольна собой, но вдруг кто-то сорвал с нее полотенце, которым она так тщательно прикрывалась.

Шум приливной волны поглотил испуганный вскрик Софи.

Блейз бежал вдоль берега, полотенце, словно знамя, развевалось в его зубах. Очевидно, отчаявшись привлечь их внимание лаем, он подскочил и сорвал его с Софи. Софи посмотрела вниз, на свои бледные обнаженные бедра и живот, выпиравший больше, чем ей хотелось бы. «Ну, вот и все, — подумала она. — Некуда бежать, девочка, негде прятаться».

Джей моментально почувствовал ее неловкость.

— Ты в порядке? — спросил он. — Не замерзла? Я могу сбегать в дом принести тебе другое полотенце.

— Нет, все нормально.

То ли он проявлял повышенную галантность в этой идиотской ситуации, то ли действительно не понимал, что ее беспокоит. Софи надеялась, что это было последнее. Мужчины, как правило, не слишком разбираются в том, сколь мучительны для женщин проблемы, связанные с собственным внешним видом, да оно и к лучшему. Достаточно и того, что Софи пришлось в его присутствии пережить это сокрушительное чувство неловкости и неуверенности в себе; разумеется, она не собиралась еще и обсуждать его с ним. Пусть думает, что она просто замерзла.

— Может быть, ты лучше догонишь пса? — предложила Софи.

— Одну минуту. — Взгляд его почти незаметно скользнул по ее фигуре, потом задержался на лице. Помолчав, он спросил: — Это из-за купальника? — И после заминки, казавшейся совершенно искренней, добавил: — Ты чего-то стесняешься?

— Нет. Ну... может быть.

— Своих ног?

Она посмотрела на него в изумлении:

— Как ты догадался?

— По тому, как ты стараешься прикрыть их руками.

Только теперь Софи осознала, что ее руки неловко скрещены на бедрах, и, отдернув их, обхватила себя за талию.

Тогда Джей, предельно сфокусировав взгляд, медленно, так медленно, как солнце восходит над горизонтом, оглядел ее с ног до головы.

— Софи, у тебя красивые ноги, — заверил он, особо выделив слово «красивые». — О чем ты беспокоишься? Ну может быть, чуть-чуть лишку там-сям.

— Лишку? Да у меня вместо бедер — сырные головы!

— Послушай, какие проблемы? Я обожаю сыр.

Она шмыгнула носом.

— Значит, ты хочешь сказать, что мои бедра настолько плохи?

Он рассмеялся, словно изнемогая от спора:

— Вовсе нет. Я хотел сказать, что у меня просто слюнки текут, когда я вижу тебя в этом купальнике.

Софи ни на секунду не поверила в это, но в голосе Джея слышалась его знаменитая сексуальная хрипотца и взгляд загорался все больше по мере того, как он смотрел на нее. Странный огонь, который вспыхивал в его глазах, превратился в неугасимое яркое пламя.

— Понимаешь, этому костюму пять лет, а я набрала за эти годы...

Он прервал ее объяснения, качнув головой:

— Если это тебя беспокоит, подойди ко мне поближе, тогда никто не сможет на тебя смотреть.

Увидев, как он открыл ей свои объятия и какой неотразимо притягательной стала его улыбка, Софи подумала, что надо ущипнуть себя. Наверное, она спит.

— Иди сюда, трусишка, — тихо проговорил Джей, — я буду твоим полотенцем.

* * *

Софи проснулась в уютной комнатке, расчерченной золотистыми лучами восходящего солнца, и ощутила какую-то неловкость. Обстановка была завораживающе знакомой: она узнала эту солнечную прелестную хозяйскую спальню и закрытые ставнями окна, но ей понадобилось несколько минут, чтобы сообразить, где же все-таки она, прежде всего потому, что Софи никак не могла попасть сюда самостоятельно. Накануне она уснула перед камином, положив голову Джею на колени.

Софи была вконец обессилена после дня, проведенного на берегу, и вечернего купания и тем не менее никогда еще не испытывала такого чувства освобождения. Отношения любви-ненависти, в которых она состояла с собственным телом, были улажены благодаря тому, как спокойно воспринял Джей новоприобретенные изъяны ее фигуры. Когда он обнял Софи, как бы защищая от посторонних глаз, она растворилась в нем.

Софи приподнялась на локтях и поискала глазами часы. Она поверить не могла, что все еще находится здесь, в морском домике, с ним. Обычно весь выходной день она убирала клетки в своем маленьком зоопарке и готовилась к занятиям предстоящей недели. «Господи, спасибо тебе за Эллен». Софи заранее попросила помощницу заменить ее.

Так и не обнаружив часов, Софи откинула одеяло и увидела, что на ней темно-бордовая рубашка Джея. Не успев вспомнить, что именно произошло накануне, она в панике вскочила на ноги. Он не раздевал ее, хотя ей, возможно, и хотелось бы этого, она была готова поддаться вожделению, исподволь проникавшему в ее усталую беззащитную голову, покоившуюся на его мускулистом бедре. Когда они вернулись после купания, он дал ей эту рубашку и предложил отдохнуть. Ощущая некоторое беспокойство, Софи надела ее и стащила мокрый купальник прямо у него на глазах.

Джей наблюдал за ней, прищурившись, с улыбкой, потом поднял с пола купальник и повесил его на абажур лампы сушиться. Быть может, она была чуть-чуть разочарована тем, что он не стал скрести лапами пол и урчать, как кот, но его самообладание, как всегда, произвело на нее большое впечатление.

Придется любить человека слова.

Тем не менее, именно поэтому, наверное, она всю ночь видела его во сне, навязчивом сне, в котором кто-то преследовал ее, искал, какой-то мужчина подглядывал за ней, спрятавшись в тени, а когда она оборачивалась в его сторону, исчезал.

Был момент, когда Софи могла поклясться, что он здесь, в комнате. Она открыла глаза — или думала, что открыла, — и увидела мужчину, стоящего возле кровати и глядящего на нее сверху вниз. Она окликнула его по имени, но он не ответил, впрочем, это и не мог быть Джей, потому что на том человеке не было глазной повязки.

Неужели вернулись ее видения? Чудовище из снов, чье присутствие она ощущала, даже когда его не было поблизости, чудовище, наблюдающее за ней, подкрадывающееся к ней, глядящее на нее из всех блестящих поверхностей. Оно было повсюду. Но ближе к рассвету от него остался только голос, зовущий издалека, уговаривающий следовать за ним. «Софи, где ты?» — не переставая повторял он.

Все еще пытаясь стряхнуть ночное видение, Софи отправилась в ванную. Мельком увидев свое отражение в старинном зеркале на стене, она остановилась как вкопанная.

— Боже милосердный! — прошептала она.

Витой орнамент, обрамлявший зеркало, придавал ее отражению дикий вид, но и без него она выглядела как фурия. Коса растрепана, тушь размазана по всему лицу. Странно, что она не подумала об этом прошлой ночью.

Спустя несколько минут, возвращаясь из ванной, она снова заглянула в зеркало и, насколько возможно, привела себя в порядок. Заплетать косу было выше ее сил, поэтому она просто собрала волосы в хвост и стянула одной из круглых бархатных резиночек, которые всегда носила в сумочке на такой случай. Эта была белой, подходящей к любой одежде — Софи была весьма практична в таких вещах. К счастью, Джей оставил ее сумочку на тумбочке возле кровати, там у нее нашелся и набор косметики. Но шортов и блузки в комнате не оказалось.

Когда Софи вошла в кухню, там было пусто, и ничто не указывало, что Джей наверху или где-то рядом, поэтому она положила в миску свежей еды для Блейза, налила ему воды и принялась варить кофе. Увидев, что цифры на светящемся табло кофеварки показывают десять, недоверчиво покачала головой. Софи никогда не вставала так поздно. И где же Джей с Блейзом? Дверь в гостевую спальню, где, должно быть, провел ночь Джей, была закрыта, когда она проходила мимо нее, — может быть, этот лентяй еще спит?

В дверном отделении холодильника стояло несколько вакуумных упаковок кофе. Софи взяла ту, на которой было написано «Ямайский кофе "Голубая гора"», и надорвала ее. Воздух с шипением вырвался наружу, и Софи почувствовала такой сильный запах, что у нее едва не закружилась голова — словно она уже выпила несколько чашек, не сварив еще ни капли.

Софи отмеряла последнюю порцию, когда чья-то тень упала на кухонную стойку. Черпачок выскользнул у нее из пальцев и с резким стуком ударился о кафельную поверхность стойки — чьи-то ладони плотно закрыли ей глаза, свет померк.

— Угадай кто? — прошептал в ухо знакомый голос.

Сердце у Софи затрепетало и чуть не выскочило из груди. Это была их игра — Джей всегда делал так, когда возвращался из путешествия; утром подходил к ней сзади и накрывал глаза ладонями, а она притворялась, будто страшно испугана.

— Ночной охотник? — гадала она. — Бостонский душитель? Джон Уэйн Гейси?

— Человек, который заставил тебя кричать прошлой ночью, — бывало, шептал он в ответ.

В какой-то момент этой игры он притягивал ее к себе, и она чувствовала, как мощно восстала его плоть, какой она сделалась твердой и как готова опять исторгнуть крик из груди Софи. А когда Софи поворачивалась к нему лицом, он обхватывал ее своими лапами, и это случалось прямо там, на месте, где бы они ни находились. Он заставлял ее кричать от возбуждения и душераздирающего восторга, дрожать от желания. Сладостное вожделение, нестерпимая любовь почти сокрушали ее. Она любила его — того Джея — о, как сильно она его любила!

— Угадай, — снова прошептал он более настойчиво.

— Сын Сэма? Внук Сэма?

— Последняя попытка. Постарайся на этот раз угадать, а то придется заплатить.

— Чем заплатить?

— Ты приготовишь завтрак...

— Я и так его уже готовлю. Тебе понравится моя овсянка с шоколадом «M&M's». Шоколад нужно класть, когда овсянка уже готова, тогда он не успеет растаять.

—...в одном только фартуке.

— Эй! Это что, новое правило?

— Угадай.

От властной нотки, прозвучавшей в его голосе, у Софи по спине пробежали мурашки.

— Это человек, который вчера вечером служил мне полотенцем?

Возможно, он смеялся. Она не была уверена, но затылком чувствовала его влажное дыхание.

— Это человек, который вчера вечером хотел исторгнуть из тебя вздох наслаждения, — сказал он.

— Вздох? — Теперь она едва шептала. — А не крик?

— И это тоже.

Джей зашевелился, дыхание его стало тяжелым. Софи боялась прикосновения, боялась того, что может ощутить там, внизу его живота. Боялась того, как сильно ей захочется это ощутить. Она закрыла глаза, все еще затененные его ладонями, и постаралась отрешиться от всех прочих чувств, позволив себе отдаться чуду. Казалось, Джей излучает свет и вливает его в Софи; поток искрящегося, яркого света тек прямо по ее жилам.

— Угадай, Софи, — снова сказал Джей. — Угадай, кто у тебя за спиной.

Она открыла глаза, но его ладони продолжали скрывать свет. Ее подхватило сияние ауры, окружавшей их тела, и все остальное исчезло, даже игра. Она попыталась придумать еще какую-нибудь шутку, но было в голосе Джея нечто, заставлявшее поверить — он не шутит. Он просил ее узнать его. Поверить в то, во что она никак не могла поверить.

— Джей, — сказала Софи и сама удивилась собственной уверенности. — Это ты. Ты — Джей.

Джей громко, прерывисто выдохнул, и его рука легла на грудь Софи.

— Господи Иисусе, — безнадежно охрипшим голосом произнес он, — я уж думал, что никогда не услышу, как ты это говоришь.

Софи, будто подхваченная ураганом и вознесенная над землей, вмиг ощутила освобождение, ей захотелось немедленно сдаться. Она отчетливо слышала собственный внутренний голос: «Пусть это случится, Софи, просто пусть это случится хотя бы ненадолго. Не упускай момента. Не дай ему уйти».

С тяжелым вздохом Софи откинулась назад.

— Джей, — прошептала она, испытывая сладостное теснение в груди от радости, что произносит его имя, что можно броситься ему навстречу и быть уверенной, что он не окажется миражем.

Его голос был по-прежнему хриплым от волнения:

— Ты выиграла. Что ты хочешь на завтрак?

— Только это, — ответила она, — стоять вот так... с тобой. — Ее глазам теперь ничто не мешало, он давно отнял от них ладони и обнял ее, но Софи боялась поднять веки, чтобы не исчезло чудо.

— Это, — тихо сказал Джей, — меня вполне устраивает.

От него исходило тепло. Софи казалось, что она погружается в море этого тепла, а Джей, медленно запрокинув ей голову, гладил ее лицо, шею... Прикосновения были легкими, но властными, если только Софи не принимала желаемое за действительное. Джей приподнял локоны, упавшие ей на лоб, и отвел назад. Другая рука по-прежнему была крепко замкнута у нее на груди.

Мысли беспорядочно перемешались в голове у Софи, но одна поднималась над всем этим сумбуром, как пузырек воздуха на поверхность воды.

Мне нравится, как он ко мне прикасается.

Когда палец Джея заскользил по ее изящной надбровной дуге, Софи охватил пьянящий прилив восторга. От легкого, словно птичье перышко, прикосновения было немного щекотно, но палец двигался плавно и ритмично, от чего Софи почти впадала в транс. Перед мысленным взором плыли мириады цветочных лепестков. Но они не кружились в воздухе, река неумолимо несла их к водопаду, и каждый миг приближал к пропасти. Добровольно ли они плывут навстречу сладостному забытью? Есть ли у них выбор?

Единственное, чего она страстно желала все эти дни, так это его прикосновения, поняла Софи. Желала настолько сильно, что боялась позволить ему прикоснуться к себе. Это был ее рай. Ее дурман. Джей напитал ее своей любовью, казалось бы, чего же еще? Но вот снова томительное, чуть болезненное ощущение, от которого она никак не могла избавиться, как бы глубоко ни старалась дышать.

— Джей, — пробормотала она, пытаясь повернуться, но он ей не позволил.

— Подожди, это еще не все, — сказал он, скользя пальцем вдоль брови по внешней части верхнего века, на которую так любят накладывать тени художники-гримеры. У Софи это была одна из эрогенных зон, такая же как губы, — одного ласкового прикосновения было достаточно, чтобы пробудить в ней желание,

Вот и сейчас Софи мгновенно почувствовала, как оно стеснило ей грудь.

Не отдавая себе в том отчета, она протянула руку и сама водила пальцами по лицу Джея, пока не уперлась в его стальную челюсть. Веки ее отяжелели и томно опустились, но было нечто, что она обязана была увидеть. Она должна была посмотреть, кто пробудил в ней подобные чувства. Откинув голову назад, Софи взглянула снизу в лицо Джея, потрогала родинку возле губ, потом палец скользнул к глазной повязке. Но прежде чем он достиг ее, Джей схватил Софи за руку.

— Можно мне посмотреть? — умоляюще попросила она. Ей показалось, что он сейчас сломает ей пальцы. Вместо этого он поднес их к губам. Словно ветер, вмиг наполнивший парус, этот поцелуй наполнил ее всю изнутри солнечным светом, что-то затрепетало в ней, как легкий морской ветерок. Софи глубоко вздохнула. Если бы она в этот момент лежала, она бы сладко вытянула ноги.

Такое волнующее чувство... но это действительно было «еще не все».

Он водил губами по суставам ее пальцев, потом перевернул руку ладонью вверх и нежно поцеловал внутреннюю сторону запястья.

Софи в экстазе сжала кулаки.

— Больше не надо, — прошептала она, чувствуя, как его язык скользит по ладони, медленно, нежно и сладостно кружит в ее теплом ковшике. Софи вскрикнула, страсть разгоралась внутри, словно пламя. Она больше не могла ждать. Желание становилось непреодолимым, болезненным. Оно полыхало так мощно, что Софи застонала.

Слезы заволокли ей глаза, он увидел, это,

— Софи? — Джей заставил ее повернуться и взял в ладони ее лицо. В его горящем взоре таилась боль. — Ты плачешь?

— Да.

— Из-за меня?

Она не могла говорить, но в том и не было нужды.

Он прикоснулся к ее дрожащим губам рукой и стиснул зубы.

Все самообладание Софи куда-то улетучилось, отступили все запреты, которые она на себя налагала, все тайные планы, которые строила, чтобы уклониться от лезвия бритвы. Джей склонился к ней, и она подалась ему навстречу. От этого первого поцелуя все тело обдало жаром. В один миг каким-то чудом все переменилось, и, когда она снова произнесла его имя, в голосе не осталось и следа недоверия:

— Джей...

Звук ее голоса пронзил его, губы прильнули к ее шее — это был тот самый умопомрачительно ласковый поцелуй, о каком она мечтала еще девочкой. Потом их губы слились — о, какое это было адское наслаждение.

Когда Джей поднял ее на руки и понес в гостиную, время потекло в каком-то странном, нереальном темпе. Она не могла бы сказать, сколько прошло — несколько секунд или лет, — прежде чем оказалась лежащей на диване. Рубашка была задрана, обнажив набухшую грудь с нежным розовым бутончиком соска, который трепетно пульсировал под ищущими губами Джея.

Она видела над собой его чувственное лицо с загадочным темным треугольником на глазу. Ощущала его плоть меж своих чресел, и мучительный стон, поднимавшийся из груди, замер в горле. Все вокруг исчезло, когда он опустился на нее, ее накрыла приливная волна желания, исчезло все, кроме одной последней мольбы:

— Окажись им.

Джей отпрянул, словно она ударила его. Софи не знала, что сказать, но минуту спустя дыхание его стало ровнее, и, положив руку на копну ее золотистых волос, он произнес:

— А если не окажусь?

Софи задохнулась. Она не понимала, зачем он это сказал. Или, быть может, не позволяла себе понять. Мысли путались в голове, но тело, напротив, без колебаний требовало прекратить, наконец, противиться естественному желанию. Оно кричало, вопило об этом. Софи болезненно ощущала, как ей хочется сомкнуть бедра вокруг восставшей плоти Джея. Все трепетало у нее в животе, сладостный жар заливал тело.

Чем она ответила ему?

Софи протянула руку и тронула его губы. Это был не ее муж, это был человек, способный довести ее до безумия одним лишь прикосновением. Этот мужчина, чья плоть была готова вонзиться в нее с дикой, необузданной, но сладостной силой, не был Джеем.

Это ли хотел он ей сказать?

Лицо находилось в тени, и, хотя его черты были знакомы ей, как ее собственные, это не могло служить достаточным доказательством. Только тело скажет правду. Если бедра ее когда-либо размыкались для него, если тело когда-либо отвечало на его страстный вызов, она это узнает. И если эта отвердевшая ищущая плоть когда-либо входила в нее, она это тоже поймет.

Внутренне содрогаясь, Софи осознала, что происходит. Игра в угадайку кончилась. Мужчина, которому она готова была отдаться, мог оказаться незнакомцем, мнимым Джеем. Кажется, именно это он хотел ей сказать, но все равно она уже ничего не могла с собой поделать. Ее охватил непреодолимый порыв, перед которым она была так же беззащитна, как в пятнадцать лет.

Он нервно водил пальцами по ее губам, тело его терлось о ее тело:

— Скажи мне, чего ты хочешь, Софи. Чтобы я остановился?

— Остановился? Нет!

— Даже если я — не он?

Она ничего не могла скрыть от него, даже этого. Софи протянула руку, и он стиснул ее в объятиях, уткнувшись лицом ей в шею.

— Тот ли я, кто тебе нужен? — прошептал он. — Мужчина, которого жаждет твое тело?

Слова застревали у нее в горле. Готовое сорваться с губ признание будоражило чувства. Руки скользили по его шее, волосам, и, когда он приподнял ее, она выгнулась ему навстречу.

Мощным движением бедер он заставил ее открыться, перевернул на спину и вошел глубоко внутрь. Все ее тело свело судорогой.

Она была не в силах произнести ни слова, единственное, что могла, это кивнуть головой, но он понял, что это значит.

— Тогда заплачь, — хрипло попросил он. — Для меня. Слезами радости.

Он двигался внутри ее, и это было так прекрасно, что Софи исходила от наслаждения. Ей хотелось плакать, и она заплакала. Сердце колотилось от восторга. Вцепившись ногтями ему в плечи, она стонала почти сердито — такого с ней никогда прежде не бывало. Сдавленные крики раздавались в комнате. Ее крики. Крики страсти. Восторга. Бесстыдства. Она кричала, как безумная. Господи, она и была безумна!

Он приподнялся на локтях, склонившись над ней и это было похоже на воплотившийся сон: темные волосы, черный треугольник глазной повязки, мощь загорелого тела... Пугающе реальное присутствие того, что преследовало ее, видение, имевшее над ней безграничную власть... Софи вдруг ощутила непреодолимую потребность коснуться его. Она должна каким-то образом вернуть Джея, сделать реальным. Ей необходимо потрогать его кожу, волосы... Упругость этого бронзового тела, взволнованное дыхание убедят ее в том, что он — не мираж.

— Софи, нет!

— Я не хотела... — На этот раз она и впрямь не хотела. Единственное, чего она действительно хотела, это стать ближе, но пальцы невольно потянулись к эластичной повязке, и она чуть было не сорвала ее, лишь в последний момент он успел схватить ее за руку.

— Нет, хотела, — Джей рухнул на неё, зажав ей руки. — Ты хотела, Софи. Хотела. Ты не делаешь и не говоришь ничего непреднамеренно.

— Нет.

— Ты хотела увидеть, кто я.

— Да.

Он приблизил к ней лицо, чтобы поцеловать, но не решался. Его рот был так близко, что она ощущала, как прерывисто он дышит, как напряженно пульсируют его губы. Он был готов сказать ей правду.

— Нет, погоди, — вдруг прошептала она. — Мне все равно. — Пораженная, она произнесла последние слова каким-то скрипучим голосом. — Мне все равно, кто ты и что ты сделал. Я все равно хочу тебя.

Джей вздрогнул и, испытующе заглядывая в глаза, прижал ее к себе с такой силой, что она выгнулась дугой, их чресла припечатались друг к другу.

— Я могу быть всем, чем ты хочешь, Софи. Тем, к чему стремится твоя душа.

Ощутив вкус его глубоко проникшего в ее рот языка, Софи почувствовала, как у нее запершило в горле. Обессилевшая от желания, она откинулась на спину, увлекая его за собой. Ее пальцы запутались в его густых волосах. Он опустился на нее всей тяжестью своего мощного тела, словно выдавливая из ее груди весь воздух.

— Сделай так, чтобы я ощутила полноту, — сказала она. — Умоляю... Это то, к чему стремится моя душа.

Кончиком языка он обводил ее язык по краям, сверху, снизу. Теперь он делал это неторопливо, томно, уверенный в своем праве. Она принадлежала ему, ему принадлежали ее слезы, ее вздохи.

Неожиданно он слегка прикусил ее язык зубами так чувственно, что она задохнулась от восторга.

Губы её расслабились, и от жарких касаний его языка Софи словно бы унеслась куда-то. Его огненная плоть двигалась внутри ее, ища успокоения, она разрасталась. Софи чувствовала, как она заполняет ее всю. Ощущение было таким чудесным, что Софи не могла найти ему названия. Джей казался теперь частью ее самой, лучшей частью.

И вот оно началось. Софи почувствовала приближение того восхитительного взрыва всех чувств, которые испытываешь, наверное, лишь низвергаясь вниз, подобно водопаду. Но она продолжала противиться. Она не была еще готова идти до конца, очертя голову ринуться в пропасть вместе с ним. С тех пор как разрушились их отношения с Джеем, она больше не могла позволить себе безрассудства. Испытываемое сексуальное наслаждение представлялось ей эмоциональной сдачей, а для этого она все еще недостаточно доверяла ему.

Мышцы внутри живота напряглись и окаменели, когда он стал двигаться медленнее, но более мощно. Он делал как раз обратное тому, чего жаждало ее тело. Ей хотелось неистовства чувств, полного забытья. А он был непоколебим, как скала. И Софи, наконец, поняла почему. Она поняла все, когда он внезапно остановился — ее трепещущее жадное тело потянулось ему навстречу.

— Ну же, Софи, дай себе волю, сделай это для меня, — прошептал он. — Не сдерживайся. Я хочу почувствовать, как твоя плоть исходит слезами. Утопи меня в них.

Он не сделал ничего особенного, лишь начал снова медленно двигаться в ее недрах, побуждая к сладостному сокрушительному опустошению своим чувственным, хриплым голосом. Все остальное сделало само тело. Оно хотело любить его, жаждало прильнуть к нему, лихорадочно стиснуть. И под хриплый шепот его увещеваний Софи почувствовала, что начинает вздыматься, как волна.

Когда низвергающийся водопад подхватил ее, и она обрушилась вместе с ним, утратив всякий контроль над собой, Софи закричала как дитя. Поток закружил и понес ее вниз, втягивая в воронку прекрасного забытья, имя которому Джей Бэбкок.

Ощущение было великолепным и страшным, как ощущение жизни и смерти. Как дикая агония исполненного желания. Теперь она познала это сполна. Она знала все. Кто он.

Кто она. Что все это значило. Знала даже, зачем они встретились. И грандиозность того, что она узнала, наполнила ее глаза слезами.

Когда тела их разнялись, Софи перевернулась на бок, отодвинулась от него и зарыдала. Джей положил руку ей на плечо, наверное, для того, чтобы дать ей почувствовать, что он рядом, но еще и для того, чтобы заверить ее, что не собирается ей мешать. Похоже, он понимал, что она должна пройти через это, что бы сам он ни думал по этому поводу. И он дал ей выплакаться.

Никогда не отдавай сердце незнакомцам, Софи.

Ее сотрясали рыдания, хотя плакала она всего лишь от малодушного облегчения, от испытанного чуда и невозможности поверить в него. Незнакомец, которому она только что отдала свое сердце, доказал свою идентичность единственным доступным ему способом. Своим телом. Ее телом. Языком их тел. Они уже пели когда-то эту песню вместе, танцевали этот танец, правда, быть может, не так страстно. На сей раз их голоса слились воедино.

С тех пор как он вернулся, над всеми чувствами Софи доминировал страх. Легче было не верить, потому что поверить означало снова подвергнуть себя риску потерять его, а этого она бы больше не пережила. Но теперь придется, не пряча голову в песок, осмыслить собственные сомнения и найти смелость справиться с ними. Придется быть бесстрашной, потому что этот мужчина действительно Джей Бэбкок. Ее муж.

Тело сказало ей то, чего не могли сказать ни рентгеновские снимки, ни тесты, оно сказало ей, что он — ее дорогая с детства любовь, человек, который вытащил ее из норы на свет Божий. Это был Джей. Ее Джей. Но одновременно и незнакомец, совершенно другой человек, которого придется заново узнавать и учиться любить.

Съежившаяся, со все еще мокрым от слез лицом, Софи почувствовала прикосновение его пальца на спине между лопаток. Однако это не было его знаменитое ласково-ленивое поглаживание, он что-то писал у нее на спине, какое-то послание, которое она не могла прочесть,

«Письмо на спине», — подумала Софи. Она часто играла в эту игру с детишками, особенно когда хотела убаюкать их, чтобы они вздремнули после обеда. Твердыми движениями пальца она писала букву у малыша на спине, а он должен был отгадать, что это за буква.

— М? — спросила Софи. Джей не ответил. Он сосредоточенно выводил вторую букву, на сей раз простую. — О?

Затаившись, Софи прислушивалась к тому, какой будет третья, потом рассмеялась. МОЯ. Он написал у нее на спине: «Моя».

— Это правда? — шепотом спросил он.

Продолжая радостно смеяться сквозь слезы, Софи перекатилась на другой бок:

— Да! О Господи, да, Джей. Я — твоя.

Глава 20

Услышав, как вскрикнула Софи, Эллен прибежала из кухни.

— Что случилось? — встревожено спросила она. — Кто-нибудь поранился?

Софи стояла, уставившись на коробку, которую только что принесли. Та лежала открытая на кофейном столике. Судя по упаковочной бумаге, ее доставили из магазина «Вей-вум». Софи сразу же открыла ее, хотя была уверена, что ничего не заказывала.

— Платье, — прошептала она. — То самое платье.

Достав изящную иссиня-черную вещицу, она положила ее на золоченую оберточную бумагу, снятую с коробки, и только тут до конца осознала, что это то самое платье, о котором она грезила, стоя перед магазинной витриной. Платье, которое она на самом деле никогда в жизни не надела бы.

— Должно быть, дела у Джея идут хорошо, — заметила Эллен.

— Лучше, чем я могла бы подумать.

— Он будет в восторге, когда увидит его на вас.

— Да, думаю, это он прислал, — задумчиво сказала Софи, разглядывая карточку, вложенную в коробку. — Но как он догадался, что это именно то платье, о котором я мечтала?

— Это он сам выбрал? Джей? Интересный вкус.

— Если это не он, значит, у меня есть тайный поклонник, обожающий черный цвет и обнаженные спины.

Эллен тихо присвистнула, и только тогда Софи, очнувшись, поняла, что, не подумав, отдала карточку помощнице. К счастью, они были в гостиной одни. Дети вместе с Брайеном на кухне обвешивали огромный холодильник листами ватманской бумаги, которые они сами разрисовали.

— «С прошедшим днем рождения, — вслух прочитала Эллен осипшим от волнения низким контральто. — Носи это платье для меня... но так, чтобы, кроме тебя, под ним ничего не было». О Господи! — Эллен приложила руку к горлу. — Это Джей, — торжественно провозгласила она. — Судя по тому, что вы мне о нем рассказывали, это должен быть он — такого мужчины не бывало со времен Адама.

Софи не стала спорить. Это было действительно очень похоже на Джея. После выходных, проведенных в прибрежном коттедже, они были почти неразлучны, и Софи никогда еще не чувствовала себя такой счастливой. Джей все еще представлялся ей порой загадочным, иногда совершал непредсказуемые поступки вроде нынешнего. Он был не из тех мужчин, которых принимаешь безоговорочно, но все это ни на минуту не могло теперь поколебать уверенность Софи в том, кто он есть. Время, проведенное ими вместе, лишь укрепило ее убеждение, что это действительно ее муж.

— Но откуда он узнал? — в недоумении вслух повторила она.

Эллен, у которой даже белье закрывало большую поверхность тела, чем могло бы закрыть это платье, с опаской ощупывала его, словно оно могло на нее прыгнуть.

— Вы действительно собираетесь его носить?

— Только если он завяжет глаза. — Уже произнеся эти слова, Софи почувствовала их двусмысленность и покраснела. Наверное, это просто совпадение. В тот день она видела в витринном стекле отражение мужчины, который, хотя и походил на ее мужа, никак не мог быть Джеем, поскольку Джей в тот момент находился в клинике.

Эллен подняла платье и повертела на вытянутых руках. Приложив его к себе, она прищурилась и подмигнула Софи. Софи кивнула и постаралась прогнать застрявший в голове тревожный вопрос, чтобы вернуть себе состояние приятной взволнованности. Впервые в жизни она жила без привычных страхов и подозрений. Каждый заслуживает хоть немного счастья, даже Софи Уэстон. Впервые в жизни она была довольна и даже весела. У нее было все, чего она хотела.

Эллен вернула платье в коробку, сложив его так, как складывают белье, каковым оно, в сущности, и являлось, и, услышав отчаянно нервный вздох Софи, повернулась к ней.

— Вы ведь сделаете это, правда? — На Эллен событие явно произвело большое впечатление.

— Может быть.

— Ну, так вперед!

Софи лихо хлопнула себя по бедрам, и они обменялись заговорщическим взглядом, который на какой-то миг сделал их сестрами — двумя женщинами, объединенными древним женским инстинктом, ритуалом, который объясним лишь отчасти, но который каждая женщина отлично чувствует. Удивление и любопытство, женская солидарность и поддержка угадывались в этом взгляде — они обе думали о том, на что ни одна из них, казалось бы, и в мыслях не могла решиться, на такое может осмелиться лишь самая отважная. Это территория Шарон Стоун. Мадонны.

— У меня для этого неподходящая фигура, — вдруг испугавшись, простонала Софи.

— А вы сделайте вид, что это не так! — настаивала Эллен.

— Вот в этом? — Софи указала рукой на платье и тихо вскрикнула в восхищении и испуге.

Эллен весело икнула и решительно тряхнула головой:

— Вы сможете!

— Черт возьми, да, смогу! — повторила Софи, но, услышав скрип открывающейся двери и топот приближающихся маленьких ножек, в панике бросилась закрывать коробку. — Дети не должны этого видеть!

С заранее обдуманным намерением Маффин расстегнула верхние пуговицы черной шелковой пижамы и, сунув палец в разрез, раздвинула воротник так, чтобы стала видна грудь. Это была умышленная демонстрация. Если бы Джей был посыльным, она вместо этого расфуфырилась бы, как куколка, облачилась в тонкий шелковый халат и соблазняла бы его пышным бедром. По меньшей мере, этими двумя видами оружия я владею, усмехнулась она про себя.

— Ужин готов. — Из-под закрытой двери ванной комнаты, клубясь, выплывал густой пар. — Ну, скорее же, а то все остынет, — нервничала Маффин.

Войдя несколько минут назад в комнату Джея и обнаружив, что он в душе, Маффин ожидала, что дверь вот-вот откроется и наследник Бэбкоков появится на пороге, возможно, голый и мокрый. «Это будет мне на руку», — думала она. Но еще больше, пожалуй, ее интересовало, как он прореагирует на «ночной ужин», который ждал его на столике у кровати, тем более что было всего шесть часов. Судя по черному смокингу и узким брюкам, висевшим на стоячей вешалке, он куда-то собирается... если только ей не удастся заставить его передумать.

Устроившись поудобнее на пушистом кашемировом покрывале, Маффин вытянула ноги и обнажила одно плечо наподобие неизвестной модели, изображенной Делакруа в качестве символа Свободы. Когда шум воды за дверью стих, она быстро тряхнула головой, чтобы придать прическе художественный беспорядок, а в завершение нацепила па лицо обворожительную улыбку.

Джей появился на пороге с закрытыми глазами, он тер волосы полотенцем, невольно демонстрируя впечатляющую игру бицепсов. Увидев, что бедра у него обмотаны банным полотенцем, Маффин испытала разочарование. Может быть, это было глупо, но она рассчитывала увидеть фасад неприкрытым. Однако внимание ее тут же переключилось на глазную повязку. Она никогда не видела Джея без нее, не увидела и теперь. Но ведь должен же он был снять ее, принимая душ?

Маффин с интересом подумала о том, как долго еще сможет наблюдать за ним, оставаясь незамеченной, но тут Джей открыл глаз и ее присутствие обнаружилось.

— Кажется, один из нас ошибся комнатой, — сказал он, пригвоздив ее быстрым тяжелым взглядом. Было не похоже, что ее появление так уж взволновало его. Тем не менее, Маффин, без сомнения, ощутила легкую дрожь предвкушения, когда он, по-мужски откровенно оглядел ее с кончиков пальцев босых ног до крупных блондинистых локонов, вьющихся от природы, но еще и усовершенствованных с помощью щипцов для завивки.

— Я лунатик, — сладким голосом пропела она, поводя плечом так, чтобы с него спала пижама.

Полотенце, которым Джей вытирал волосы, полетело на пол и приземлилось у двери ванной.

— Тебе помочь найти дорогу назад? — спросил он, протягивая руку за рубашкой, висевшей на вешалке рядом со смокингом.

— Может быть... потом, попозже. — На его непроницаемый взгляд Маффин ответила мимолетной улыбкой, признавшись себе, что чувствует себя неловко в его присутствии и это ей не очень нравится. Она не посмела бы выдать ему истинную цель своего визита. Джерри Уайт, позвонив сегодня днем по телефону, спустил на нее всех собак. Он сказал, что, судя по тому, как идут дела, представляется совершенно невозможным остановить победное шествие Джея к вершинам власти в компании, обвинил в отсутствии решительных действий.

— У вас есть на примете наемные убийцы? — язвительно поинтересовался он, а потом хладнокровно и жестко посоветовал: — Если хотите получить поддержку «Бэбкок фармацевтикс» для своей косметической линии, то вы выбрали неправильную тактику. Нужно выбирать яйца покрупнее.

Глядя на валяющееся на полу полотенце, Маффин задумалась о том, насколько они крупны на самом деле. Единственное, что от них требовалось, это быть пропорциональными всему остальному, чтобы соответствовать своему назначению, заключила она. Маффин не могла видеть того, что находилось под пушистым махровым полотенцем, но, судя по очертаниям, предмет ее любопытства выглядел весьма многообещающим.

— Страстное свидание? — спросила Маффин.

— Вулканическое, — сухо ответил он. — Кракатау, к востоку от Явы.

— Тогда это не Софи, — пробормотала она себе под нос, так, чтобы он не услышал, но он, разумеется, услышал.

— Следует ли это считать выражением неодобрения? — покосился он на нее, надевая рубашку.

— Скорее, разочарования. — Здесь она не покривила душой. Почему он так на нее смотрит? — Софи исключительно мила, Джей, но я полагала, что у тебя больше воображения. Она — Вересковая фея, я не злобствую, просто это правда. Разве тебе не требуется нечто более стимулирующее?

— Например? Пластинки электродов, запускающие сердце?

— Вот как? — Маффин сползла с постели и подошла к нему поближе, пижама по-прежнему была приспущена с плеча. — Неужели она так горяча?

Обхватив рукой кроватный столбик, Маффин прислонилась к нему, испытывая странную неловкость. Почему он хотя бы не сделает вид, что заинтересовался ею, чтобы избавить ее от этого ощущения? «Эй, Джей, я ведь в пижаме!» — мысленно сказала она ему.

Но куда там! В этот момент он был целиком поглощен запонками. Маффин сочла это проявлением джентльменства, поскольку речь зашла о подробностях его взаимоотношений с крошкой Софи. Что касается ее самой, то он пробудил в ней спортивный азарт.

— На самом деле я пришла по другому поводу, — сообщила она, оторвавшись от кроватного столбика. Кокетство не было ее коньком, но коль робкая Софи сумела зажечь Джея, почему она сама должна теряться?

Теперь Маффин стояла достаточно близко, чтобы дотронуться до него, и, прежде чем он успел остановить ее, перехватила запонку, с которой он возился.

— Позволь я помогу, — настойчиво предложила она.

— Ты пришла, чтобы помочь мне одеться?

Маффин нервно рассмеялась. У нее дрожали руки, и она не могла бы объяснить это не чем иным, кроме как физическим контактом с Джеем. Из двух братьев Бэбкоков она всегда предпочитала его исключительно по причине сексуальной привлекательности. Да кто бы сделал другой выбор? Но Колби был наследником, и тогда все прочее для нее не имело значения. А теперь имеет.

Она с трудом заставила себя говорить непринужденно:

— Вообще-то я пришла для того, чтобы сделать тебе деловое предложение, но твоя идея нравится мне больше, — Теперь она действительно оказалась в неловком положении, потому что справлялась с запонками не лучше, чем он сам.

Джей оттолкнул ее, и она замерла на месте. Несмотря на внешнюю браваду, проклятием Маффин был глубоко укоренившийся парализующий страх перед вероятностью оказаться отвергнутой. Отец постоянно тыкал ее носом, когда она оказывалась не на высоте. Он даже при посторонних указывал ей на ее дефекты.

— Спасибо, Маффин, но я довольно давно привык одеваться сам, — заметил Джей не то чтобы неприязненно, но Маффин уже была травмирована.

Запонка упала и звякнула, ударившись об пол. Звук, который при этом раздался, вызвал у Маффин почти физическое отвращение. Это было хуже, чем услышать, как кто-то, уходя, хлопает дверью, или увидеть, как кто-то поворачивается к тебе спиной: Джей не хотел, чтобы она прикасалась к нему, тем более — одевала его. Он ее отверг. Почему же это ее не удивило?

— Я подниму, — поспешно сказала она и опустилась на колени, шаря руками в поисках маленькой золотой вещицы. У нее пощипывало в носу, как будто она плакала, но она ни за что на свете не позволила бы себе здесь заплакать. Тем не менее Маффин знала, что глаза у нее наверняка покраснели, и ей было бы легче выползти из комнаты на четвереньках, чем позволить Джею лицезреть ее в таком виде.

— Маффин?

Она съежилась в ответ на его невысказанный вопрос: что с тобой? Учитывая обстоятельства, его забота выглядела глумливо и напомнила ей о сомнениях, которые она тщательно скрывала от себя самой: быть может, отец не ошибался на ее счет? Как бы отчаянно Маффин ни старалась выглядеть умной и светской, в душе она все равно всегда будет считать себя толстой и уродливой девочкой, которую никто не сможет полюбить и которой, да-да, вероятно, лучше было бы умереть.

— Вот она где, — сказала Маффин, заметив запонку под вешалкой. Ну и как ей теперь подняться и предстать перед ним? Как?

Предприняв героическое усилие, Маффин все же взяла себя в руки: нападение — лучшая защита. Она должна смутить его, это несомненно. Зажав запонку в кулаке, Маффин притворилась, будто, пытаясь встать, потеряла равновесие, а падая, наткнулась прямо на Джея и схватилась за него, чтобы устоять на ногах. Рука «случайно» вцепилась именно в банное полотенце.

Полотенце упало.

— Мама, — прошептала Маффин и присела на корточки, уставившись на его наготу. Ей хотелось узнать, насколько они велики? Теперь она знала. Господи, как сладка месть! Плюс к этому она получила и дополнительный приз. Хотя Джей Бэбкок и не был оснащен, как племенной жеребец, у него начиналась эрекция!

У Маффин участился пульс и так же быстро заработало воображение. Ей было не важно, что он нисколько не выглядел смущенным в этой ситуации. Зато теперь он не мог отрицать, что находит ее привлекательной. О том свидетельствовало неопровержимое физическое доказательство. Надежда снова расправила крылышки, от волнения у Маффин сердце едва не выскочило из груди.

— Прости меня, — взмолилась она, легкомысленно хихикая. — Я такая нескладеха. Не могу поверить...

— Маффин!

Ее неприятно резанула интонация, с которой он произнес ее имя.

Наклоняясь, чтобы поднять полотенце, Джей проговорил извиняющимся тоном:

— Должен признать, что я легко возбуждаюсь в последние дни, но было бы нечестно, если бы я позволил тебе подумать, что это имеет отношение к...

— Ко мне? — Встрепенувшееся было сердце Маффин снова увяло. Если бы в этот момент она попыталась встать, то едва ли удержалась бы на ногах. Она не могла выдавить ни слова.

— Эй, — сказал он, заглядывая ей в лицо и явно пытаясь смягчить неловкость, — не принимай это на свой счет. Это моя банная карма, — пояснил он со свойской улыбкой, получившейся несколько сконфуженной. — Софи бы поняла.

Маффин понятия не имела, что он имеет в виду, ей было ясно лишь то, что ее жалкая попытка смутить его лишь напомнила ему о Вересковой фее и, независимо от того, насколько убедительной она ему показалась, Маффин была здесь совершенно ни при чем. Он не просто проигнорировал или отверг ее, он ее попросту не видел. Она для него не существовала.

В горле застрял противный солоноватый комок, который никак не удавалось сглотнуть. Так или иначе, придется собрать ничтожные остатки гордости и покинуть комнату. Может, еще не поздно выползти на четвереньках, не оглядываясь? Или заползти под кровать?

Маффин почувствовала, как у нее начинается состояние, напоминающее кураж камикадзе.

— Застегнешь? — Софи отважно подставила Джею голую спину и, слегка наклонив голову, ждала ответа. Он во весь рост отражался в зеркале, но она намеренно не хотела встречаться с ним глазами. Сегодня мотылек превратился в бабочку Можно было подлететь к огню и поближе.

Джей воспринимал все это с напряженным, сосредоточенным интересом: пикантный наряд, смелое выражение лица — Софи в роли соблазнительницы. Она кожей чувствовала оценивающий взгляд, скользивший по ее обнаженной спине и уткнувшийся, наконец, в то место, где начиналась застежка плотно облегающего платья. Все это она успела заметить, пока он пересекал спальню, направляясь к ней.

— От этого платья у меня кружится голова, — сказал он. — Оно новое?

Софи поджала губы и хмыкнула. Он ведь сам знал, что новое.

— Тебе нравится? — спросила она.

— Умопомрачительно. Оно сшито специально для тебя.

Что значит эта фраза — совпадение? Софи так не считала. Язычок молнии находился на уровне копчика, там, откуда начинались мягкие, пухлые округлости. Почувствовав, как его рука прикоснулась к этому месту, Софи вздрогнула.

— У тебя сегодня необычное настроение, — заметил Джей.

— Может быть... — «Как весело, — подумала Софи. — Как весело играть самой, а не быть объектом игры».

— А что случилось с косой?

Вопрос прозвучал несколько осуждающе, что доставило ей еще большее удовольствие. Теперь она сама посмеется над ним. Шелк ее каштаново-золотистых волос блестящим водопадом спускался к впадинке под горлом, изящный золотистый завиток огибал ухо на манер киношных сирен сороковых годов. Такую прическу в холодно-струящемся стиле она соорудила с помощью геля и гигантских щипцов для горячей завивки.

— Сегодня никаких кос, — ответила она, возвращая ему такой же прожигающе сосредоточенный взгляд. — Придется тебе с этим смириться.

«Смириться со мной», — мысленно добавила она, очень довольная собой. Да, у нее было сегодня настроение, не имеющее ничего общего с холодно-струящимся стилем прически, весьма вздорное, в сущности, и ей совершенно несвойственное. Но оно ей нравилось. Господи, да, нравилось!

— Помнишь это?

— Хм-м-м. — Софи взглянула через плечо.

Предполагалось, что Джей будет застегивать молнию. Вместо этого он что-то чертил на ее обнаженной руке предметом, напоминавшим ручку. Но единственное, что она могла видеть, это какую-то маленькую кривую белую палочку.

— Что ты делаешь?

— Загадываю желание.

Софи никогда не слышала, что можно загадывать желание, рисуя на руке, но идея показалась ей милой.

— И каково же твое желание?

— Чтобы был мир на земле. — Джей улыбнулся.

— О! — Софи не смогла скрыть разочарования.

Мог бы пожелать чего-нибудь, связанного с ней. Он вот уже неделю «дает ей время», между тем как у нее его было уже предостаточно, большое спасибо. Он что, не понимает, что она надела это платье, чтобы свести его с ума, чтобы, обезумев, он сорвал его с нее?

Одной рукой продолжая чертить иероглифы у нее на предплечье, другой Джей неторопливо провел вдоль позвоночника и стал лениво водить пальцем по ее затылку. Софи слегка вздрогнула, но ничего не сказала.

— Я рассчитывал на больший энтузиазм с твоей стороны.

Рассчитывал? Софи едва заметно пошевелилась. Их бедра лишь едва соприкоснулись, но между ними сразу же пробежала искра. Джей издал мурлыкающий звук, свидетельствовавший об охватившем его блаженстве. В иных обстоятельствах это могло бы насторожить Софи, но сегодня лишь подвигло к продолжению игры.

«Тебе нужен энтузиазм?» — задохнувшись, подумала она и тихо прошептала:

— На мне нет трусиков, — страшась одновременно и того, что он ее услышит, и того, что не услышит.

Джей резко развернул ее лицом к себе и, стиснув зубы, застонал от удовольствия. Улыбка стала мрачной, чуть ли не свирепой, но он держал себя в руках, пожирая Софи глазами. Пальцы сомкнулись у нее на запястьях, словно он хотел подчинить ее себе, и Софи почувствовала нервное возбуждение, столь же острое, сколь и приятное. Когда он начал водить носом по ее бледной шее, Софи запрокинула голову назад. Джей легонько куснул ее, оставив на коже едва заметные розовые следы, потом прихватил зубами подбородок и тоже слегка прикусил.

— Ты и есть мир на земле, — сказал он.

Это уже лучше.

Джей выглядел так, словно хотел слопать ее прямо здесь, на месте. Однако — и это, должно быть, потребовало от него значительного усилия воли — вместо этого снова стал гипнотизировать с помощью изящной маленькой палочки. Платье не столько скрывало, сколько оголяло значительную часть тела. Джей лениво водил палочкой по обнаженным участкам и время от времени надавливал острым кончиком — не больно, но твердо.

Он забавлялся с ней. Но сегодня — не его очередь.

— Что это такое? — Начавшееся покалывание во всем теле заставило Софи сосредоточиться, чего Джей, похоже, и добивался.

Он поднял палочку вверх, и Софи увидела, что это часть разломанной надвое вилочковой птичьей косточки — «гадальной косточки».

У Софи перехватило дыхание, она хотела, но не могла сглотнуть. Казалось, что-то застряло в горле.

— О... о Джей! Это...

Не веря глазам своим, она смотрела, как он утвердительно кивает. Неужели это та самая косточка, которую они разломали, взявшись за нее мизинцами, в день свадьбы? Как он умудрился сохранить ее в течение всех этих лет? Сама Софи понятия не имела, где ее половинка, хотя обыскала за эти годы каждый уголок и даже посылала на поиски Блейза. Ее потрясло, что он так беззаветно дорожил этим сувениром их общего прошлого. А ведь свой она потеряла.

— Джей, — прошептала Софи.

Он похлопал бесценной реликвией по ее дрожащей нижней губе.

— Ты нашла ее в коробке из-под жареного цыпленка в ту ночь, когда мы бежали, чтобы пожениться, — сказал он. — Помнишь?

— Как я могу забыть? Ты бы выбросил ее, если бы я не накинулась на тебя и не объяснила, что это счастливая примета — найти гадальную косточку в день свадьбы.

Джею, которому всегда везло, достался тогда больший обломок, и он, не переставая, дразнил ее, собираясь рассказать, какое желание загадал, но она ему не позволила. Она ни за что не хотела это знать, опасаясь, что задуманное не сбудется.

— Когда я выписывался из клиники, она оказалась в пакете с моими вещами, — объяснил Джей, — Кто-то, видимо, понял, что это счастливый талисман, но на самом деле это — гораздо больше. Это — моя связь с прошлым, с тобой, и, возможно, именно она не дала мне сойти с ума.

Наверное, как никто иной, Софи понимала, насколько это возможно. Вот так же дороги были ей памятные вещички ее детства.

— Ты так и не сказал мне, что загадал в ту ночь.

— А ты еще хочешь узнать?

— Можешь сказать.

В выражении его лица появилось нечто ускользавшее от понимания, заставившее ее сердце замереть в ожидании. Это можно было принять за чувственность, за почти физическое желание, но оно не имело отношения к сексу, будучи проявлением какого-то древнего мужского инстинкта. Она догадалась по реакции своего тела. Его сковала другая, более глубокая, страстная жажда. Так что же он тогда загадал? Ей отчаянно хотелось это узнать.

— Не говори, — прошептала она. — Может быть, твое желание еще сбудется.

Джей поднял голову:

— Оно обязано сбыться.

Разгорающееся желание воспламенило пространство между ними. Софи видела, как мерцает его глаз, и это мерцание разжигало пламя, тлеющее внутри ее самой. Они были словно два оголенных провода, чьи заряды стремятся друг к другу.

Но Софи не хотела, чтобы ситуация вышла из-под контроля. Не сегодня. Сегодня она — сирена.

Она схватила с комода вечернюю сумочку и проследовала мимо Джея в так и не застегнутом платье. Мужчине полезно нагулять аппетит, решила она. Пусть помучается. Дойдя до двери, Софи обернулась и одарила его соблазнительной улыбкой.

— Я еще не поблагодарила тебя за запоздалый подарок ко дню рождения? Мне он очень нравится.

— Мне тоже, но эта честь мне не принадлежит.

«О платье ли он говорит?» — мелькнуло в голове Софи. Ничего не понимая, она смотрела на Джея, пока до нее не стало доходить, что, наверное, платье прислал не он.

Но это же невозможно! Это должен быть он. Кто же еще?

Глава 21

— Похоже, стрела купидона попала в цель, — прошептал Эл Мартин, когда Уоллис повернулась к нему.

Они обменялись понимающими взглядами, и Уоллис с трудом скрыла победную улыбку. Чтобы не выдать волнения, она отпила глоток охлажденного сотерна-

— Думаю, мы с успехом можем признать, что это — выстрел в яблочко, — тихо согласилась она.

Уоллис втайне радовалась тому, что ее маленькая вечеринка, устроенная для Джея и Софи, удалась на славу. Она посадила их рядом друг с другом напротив себя в некотором отдалении, чтобы иметь возможность незаметно наблюдать за ними, и пока они с лихвой оправдывали все ее ожидания. Эл отказался поведать ей подробности своего своднического плана, но что бы он ни задумал, похоже, это сработало. Они уже как минимум неделю официально встречались и сегодня вечером не могли отвести глаз друг от друга. Каким бы расхожим ни казалось это выражение, оно в точности отражало суть происходящего. Даже на расстоянии Уоллис чувствовала мощную энергию их взаимного притяжения. Между ними то и дело вспыхивали романтические искры. Уоллис никогда еще не видела Софи такой красивой и такой счастливой.

Она вся казалась сотканной из золотых нитей: золотисто-желтое, цвета ноготков открытое легкое платье без рукавов, приталенное, с прилегающим лифом, которое восхитительно стройнило ее; в волосах — светлые блики. То, что она выглядела сегодня такой изящной и сияющей, не могло быть лишь эффектом игры пляшущих отблесков пламени свечей. Она действительно светилась изнутри, особенно по контрасту со смуглым черноволосым красавцем, сидевшим рядом.

Что касается Джея; то, наблюдая за тем, как он смотрит на Софи, Уоллис невольно испытывала уколы зависти. Сегодня нужно только радоваться, убеждала она себя, но ничего не могла поделать. В последнее время Джей как-то отдалился. Уоллис понимала исключительность расцветающего романа, но не могла не чувствовать себя отодвинутой в сторону. Учитывая все обстоятельства, она не ожидала, что он будет тем Джеем, которого она когда-то потеряла, но надеялась на теплые, радостные отношения, на то, что между ними установится определенная связь. Эл обещал, что лечение принесет перемены, но Уоллис начинала задаваться вопросом, когда же и как это, наконец, произойдет, и даже сомневалась, что это вообще случится.

Она поставила бокал на стол, при этом подвески на ее браслете мелодично звякнули. Она потрогала тот, что изображал стрелу, пронзающую круг, — знак Джея, но ответной реакции не последовало. Страх заползал ей в сердце, пронизывал холодом. Оставалось надеяться, что романтический сценарий, сочиненный ею для Джея и Софи, не был ошибкой. Она не ожидала никаких осложнений, если только Софи не станет задавать слишком много вопросов по мере того, как события начнут развиваться, или совать нос в то, что ее не касается. В противном случае она может стать помехой для нескольких людей, включая самого Джея. Нет, Уоллис надеялась, что невестка будет эффективно содействовать успеху дела. Уоллис и впрямь этого хотелось — ради всеобщего блага.

— Когда намечается оглашение? — потихоньку спросил Эл.

Он зачерпнул ложечкой немного крем-брюле, положил в рот и, поморщившись, бросил ложечку на тарелку.

Ужин был восхитительным: жареная свиная вырезка с грибами и картофелем в чесночном соусе. Но к десерту Уоллис тоже не прикасалась: нужно будет сказать Милдред, чтобы в следующий раз не скупилась на сахар, заваривая карамельный крем.

— Я полагаю, что очень скоро, — ответила она. — Вот-вот подадут кофе.

Джей попросил ее устроить скромную вечеринку для узкого семейного круга, но ей удалось вытянуть из него лишь то, что во время вечеринки он собирается кое-что сообщить. Мужчины такие скрытные, раздраженно вздохнула Уоллис. Она полагала — и надеялась, — что это будет нечто, связанное с ним и Софи. Раз они теперь снова вместе, Уоллис была уверена, что напряжение, сковывавшее Джея, уйдет, и в конце концов она сама обретет прежнее присутствие духа.

Чтобы составить компанию за столом, она пригласила Эла и двух кузенов по линии мужа с женами. У обоих сыновей покойной сестры Ноя были акции, дающие право голоса, оба они заседали в совете директоров, и она хотела обеспечить их поддержку в продвижении Джея к власти.

— Да, Милдред, можно нести кофе, — кивнула Уоллис, увидев, что служанка топчется в дверях с серебряным кофейником.

— Мне не нужно. — Маффин перевернула вверх дном чашку тончайшего фарфора, словно это была грубая глиняная кружка, а сама она находилась в какой-нибудь забегаловке.

Услышав, как чашка громко звякнула о блюдце, Уоллис поморщилась.

— Она что, напилась? — пробормотал Эл. — Или это я?

Эл имел в виду Маффин, и Уоллис вынуждена была признать, что, вероятно, он прав. В этот раз старшая невестка непременно пожелала прийти, хотя обычно чуралась приемов у Уоллис как чумы. Хуже того, она привела с собой приятельницу — загадочное существо по имени Делайла. У нее были развратные зеленые глаза и одета она была в блестящий черный костюм-комбинезон, который держался на одной лямке. Единственным украшением ее было изящное колечко из белого золота, продетое в ноздрю.

Маффин не съела ни крошки после восхитительного салата из жареных сладких перцев с мягким козьим сыром. Она лишь возила еду по тарелке, зато исправно осушала свой бокал, вновь и вновь заботливо наполняемый Милдред, Ее подруга Делайла тоже много пила, и обе без умолку болтали весь вечер о своей революционной косметической линии, чтобы произвести впечатление то ли на Джея, то ли на его кузенов. Впрочем, едва ли имело значение на кого именно. По мнению Уоллис, говорить о делах за званым столом в любом случае проявление дурного тона. Но еще хуже было то, что Маффин выказывала пристальный интерес к Джею. Хорошо, что Уоллис предусмотрительно посадила ее по одну сторону стола с ним и Софи — так Маффин было труднее следить за каждым их движением.

В тот момент, когда служанка поспешно вошла в столовую, Джей встал и обратился к ней:

— Милдред, прежде чем вы разольете кофе, могу я попросить вас принести всем по бокалу шампанского?

— Шампанское! Вот это уже лучше. — Маффин зааплодировала, а Делайла постучала ложкой по своему пустому бокалу.

Они вели себя как двое избалованных детей, и Уоллис догадывалась, что они получают тайное удовольствие от своих вызывающе плохих манер. Она решительно настроилась игнорировать их, но Джей, садясь на стул, незаметно для окружающих выразительно посмотрел на Маффин.

Наглый взгляд, который та метнула в ответ, встревожил Уоллис. Маффин обожала провокации, и Уоллис опасалась, что осуждающий взгляд Джея может еще больше ее раззадорить.

Милдред поставила на стол поднос с бокалами и гигантской открытой бутылкой «Дом Периньон» в ведерке со льдом. «По крайней мере, Маффин придется подождать, пока Джей сделает свое объявление, прежде чем она сможет выпить еще», — злорадно подумала Уоллис.

Когда шампанское запенилось в бокалах, Джей встал.

— Мы с Софи хотим вам кое-что сообщить, — сказал он.

Софи тоже встала, и он обнял ее за талию. Уоллис заметила, что Софи крепко сжимает что-то в руке — что-то, похожее на половинку разломанной гадальной косточки.

— Моя очаровательная жена сделала меня счастливейшим человеком на свете, — произнес он слегка осипшим голосом, глядя на Софи пламенным взглядом. — Она согласна вернуться в Большой дом. Мы снова будем вместе.

— Джей! О, Джей, это замечательно! — со слезами на глазах воскликнула Уоллис, вскочив со стула. — Софи, я так рада, так счастлива за вас обоих!

Все гости как один встали, даже Делайла. Единственным человеком, уклонившимся от выражения восторга, оставалась Маффин, С отсутствующей улыбкой она цедила шампанское из своего бокала, пока не осушила его до дна, и потребовала наполнить снова. Милдред, стоявшая с подносом в том конце стола, где сидела Уоллис, не двинулась с места.

— Эл? — сказала Уоллис, которой не терпелось выслушать добрые пожелания присутствующих, а равно и отвлечь их внимание от Маффин. — Почему бы тебе не сказать приветственное слово?

Эл поднял бокал.

— Любить — не значит, не отрываясь смотреть друг на друга, — произнес он звучным голосом пожилого государственного мужа. — Любить — значит смотреть вместе в одном направлении. И в каком бы направлении вы ни смотрели, дети, я желаю вам состариться рядышком.

Все рассмеялись, и это сняло напряжение, но Маффин упрямо продолжала сидеть. Присутствующие по очереди произносили тосты, наконец, очередь дошла до нее.

Уоллис быстро села на место и кивком попросила остальных сделать то же самое.

— А теперь давайте пить кофе, — сказала она.

Но как только гости сели, Маффин встала. Уоллис готова была ее убить.

— Ну а теперь, когда все кончили фонтанировать, я хотела бы произнести свой маленький тостик-гвоздик. — Маффин подняла пустой бокал. — За Софи и заклинателя змей...

Уоллис сжала кулаки.

В конце стола кто-то тихо ахнул.

— О? Я кого-то шокировала? — елейным голосом спросила Маффин. — Или оскорбила? Но я хотела сделать комплимент. Заклинатели змей — одни из самых талантливых мужчин. Вы только подумайте, какое искусство требуется, чтобы зачаровать смертельно ядовитую гадюку и заставить ее выполнять все твои приказания.

— Маффин, — строго одернула ее Уоллис. — Милдред хочет разлить кофе.

Маффин махнула рукой, желая показать, что ей плевать и на Уоллис, и на ее служанку.

— Разумеется, наша Софи — не змея, — милостиво признала она. — Ей для этого недостает ни гибкости, ни злобы, поэтому, наверное, аналогия не совсем корректна, не так ли?

Делайла плечом толкнула Маффин в бок и низким голосом тихо произнесла:

— Отдохни.

Но Маффин закусила удила. Решительно закатав рукава своего нежно-розового трикотажного платья, словно собиралась приступить к массажу, с помощью которого, несомненно, когда-то подмяла под себя Колби, она сказала:

— Однако кое-кто из нас вполне отвечает требованиям и по части гибкости, и по части злобы, чтобы называться змеей. Ты так не думаешь, Джей? А? Не хочешь ли проверить меня на эти качества?

Уоллис толкнула Эла, но Джей встал первым.

— Маффин, можно тебя перебить.

Это не был вопрос. Это было требование, причем в голосе Джея прозвучал такой металл, что игнорировать его было невозможно, и Маффин впервые показалась испуганной. Подойдя к ней, он вежливо, но с ледяной угрозой во взгляде взял ее за плечи и заставил встать.

— Куда мы идем? — спросила она.

— Вымыть тебе рот, — сквозь зубы процедил он.

— Это неплохо. — Улыбка застыла у нее на губах. — Только я не буду глотать. — Она дернулась, и ее элегантно уложенные локоны рассыпались по плечам.

Уоллис наблюдала, как Джей тащит ее из комнаты, и убедилась, что была права. Маффин лелеяла планы, выходящие за пределы бизнеса. Если она не могла заполучить империю, то почему бы не поймать на крючок мужчину, стоящего ближе всего к трону?

Джей тащил ее так, что ноги Маффин едва касались пола. Он не остановился ни в вестибюле с колоннами, прилегавшем к парадному обеденному залу, ни в Голубой гостиной, где Уоллис когда-то устраивала «музыкальные» чаи для дам из своего книжного клуба. Он не остановился даже в парадном вестибюле с его театральной колонной и высокими арочными окнами по обеим сторонам лестницы. Протащив Маффин через дверь в два этажа высотой, он вышвырнул ее прямо на холодный ночной воздух.

— Что ты делаешь? — упершись в освещенную лунным светом коринфскую колонну, прошипела она, как взбешенная кошка. — Здесь же х-холодно.

Джей с трудом сдержал улыбку, наблюдая, как икота сотрясает ее тело. Он позволил ей вырваться из его рук. Ему было все равно, что она теперь сделает, он лишь не собирался позволить ей вернуться в дом.

— Прогуляйся, — посоветовал он. — До каретных сараев и обратно.

Маффин обхватила себя руками и стала яростно растираться.

— И не подумаю. Туда ходу не меньше полумили.

— Не меньше. Так что в путь.

Каретными сараями называли складские помещения со встроенными жилыми комнатами, тянувшиеся вдоль дальнего конца кирпичной стены, опоясывающей поместье. Во времена Ноя там жили постоянные работники, охранявшие дом. Теперь охрана помещалась в отдельно стоящем изящном коттедже, и, если есть на свете справедливость, можно было рассчитывать, что Маффин не заметят и не закуют в кандалы. Джей надеялся на это.

Маффин сделала несколько шагов по темной дорожке, её сотрясала дрожь.

— У тебя лишь один выбор, Маффин: протрезветь или провести ночь на улице.

Она резко обернулась, но не успела ничего сказать: дверь распахнулась, и на крыльце появилась Делайла. Ее пышные, огненно-рыжие волосы были туго стянуты в старушечий узел на затылке, но даже с такой прической она выглядела красивой, что вынужден был признать Джей. Эта женщина была бы хороша и с мешком на голове. Жаль, что она с другой планеты.

— Ну ладно, ребята, чем бы вы здесь ни занимались... — Делайла выдавила из себя странный смешок, — продолжайте дальше. А я понаблюдаю.

— Не уходите далеко, — ехидно посоветовал Джей. — Вы сможете стать свидетельницей того, как прогулка по холоду собьет с Маффин спесь.

— Я никуда не собираюсь идти, разве что на твою публичную казнь, — огрызнулась Маффин. — Пошли, Делайла. Мне осточертела вся эта компания.

— Ерунда, я обожаю семейные ссоры.

— Тогда вам здесь самое место, — пробормотал Джей.

Делайла хмыкнула и выгнула бровь:

— Это приглашение?

— Делайла! — раздраженно фыркнула Маффин. — Ты что, флиртуешь с этой ослиной задницей? Разве ты не видела, что он со мной сделал?

— Скотина! — Подмигнув Джею, Делайла бросилась к Маффин и заботливо обняла ее. — Не волнуйся, крошка, я знаю, что тебе сейчас нужно. Как насчет сеанса у Рото, чудо-тренера? Не хотите присоединиться? — бросила она Джею через плечо.

Тот лишь улыбнулся.

— Уверены? — настойчиво повторила она. — Рото работает с группами. Ой!

Наверное, Маффин лягнула ее.

Джей смотрел вслед женщинам, направлявшимся к мерцающему в темноте желтому «мазератти». Делайла казалась женщиной, способной управлять не только мощным автомобилем, но и всем, что встречалось на ее пути. Маффин не выдерживала сравнения с ней. Она была похожа на снаряд, готовый вот-вот вылететь из жерла, и Джею не требовалось долго размышлять, чтобы понять почему: из-за него.

Когда женщины дошли до машины, Маффин обернулась и без всякой паузы выпалила две фразы:

— С твоей маленькой сладкой женушкой произойдет нечто ужасное. Нечто невыразимое словами.

Джей уставился на нее. Потом тряхнул головой.

— Не будь дурой. Ты ничего не сделаешь Софи. Ты никому ничего не сделаешь. У тебя кишка тонка.

— А я говорю не о себе. Ей следует бояться тебя.

Дверцы машины с треском захлопнулись. Мотор кашлянул и взревел.

Оранжевые габаритные огни удаляющегося «мазератти» образовали две огненные полосы, которые светились в темноте даже после того, как машина скрылась из виду. Джей прислушался к затихающему вдали реву мотора. К тому времени, когда он замер окончательно, угасла и веселость, которую вызвало у него кривлянье Маффин, его сковал холод.

Он мог бы просто забыть о глупостях, которые она здесь наговорила, если бы это не коснулось Софи и если бы Маффин не произнесла это проклятие. Теперь придется отнестись к ней серьезно. Сама напросилась. «И если кому-то действительно следует бояться, — мрачно подумал он, — так это самой Маффин».

Услышав стук в дверь ванной комнаты, Софи встревожилась.

— Ты здесь? Можно мне войти, дорогая?

Это был голос свекрови. Прошло уже минут десять, как Софи заперлась в ванной для гостей, и не было ничего удивительного в том, что Уоллис в качестве парламентера явилась уговаривать ее выйти. Было бы более удивительно, если бы она не пришла.

После того как Маффин вывели и за столом повисла неловкая тишина, Софи, извинившись, покинула столовую: выдерживать взгляды, которые на нее бросали исподтишка, было тягостнее, чем присутствовать при сцене, устроенной Маффин. Джей мог бы сгладить неловкость шуткой или каким-нибудь остроумным замечанием, заставив всех посмеяться, но его в комнате не было, а умения Софи улаживать публичные недоразумения хватало лишь для малышей.

— Конечно, входите, — ответила она Уоллис.

Дверь со скрипом растворилась, и Уоллис проскользнула внутрь, словно призрак, плывущий по потайному коридору.

— Надеюсь я тебе не помешала?

— Нет, разумеется, нет. — Софи постаралась улыбнуться, но Уоллис видела ее насквозь. Она схватила руку Софи и крепко сжала ее в своих холодных ладонях.

— Она завидует, Софи. Ты ведь понимаешь, правда? У тебя скоро будет все, чего она так жаждет.

— Да, наверное, но все равно это было для меня шоком. Я считала Маффин своим другом.

Уоллис сильнее сжала ее руку:

— Мне страшно неприятно оказаться тем человеком, который должен лишить тебя иллюзий, дорогая, но, когда речь заходит о богатстве и власти, ничего святого не остается. Даже самые близкие отношения дают трещину. Распадаются семьи. Маффин старается прибрать дело к рукам с тех самых пор, как умер Колби. Она всегда считала, что оно должно перейти к ней, и, вероятно, так бы оно и случилось, если бы в дело не вмешались адвокаты и совет директоров.

Софи внезапно почувствовала, какие крепкие у Уоллис духи. Их слишком сильный цветочный запах смешивался с запахом ароматических банных свечей.

— Мне этот бизнес никогда не был нужен. Она это знает.

— Но он будет принадлежать тебе, вам с Джеем, а это единственное, что имеет для нее значение. Империя по праву ваша, но не забывай, что зависть отравляет умы, направляет мысли в опасное русло.

Заметив выражение, появившееся на лице Софи, Уоллис раздраженно вздохнула:

— Ну, в чем дело? Мне не следовало этого говорить? Ну вот, я тебя напугала.

Софи была не столько напугана, сколько озадачена. Она не могла не задуматься о том, кто еще, помимо Маффин, может оказаться отравленным завистью. Сколько еще людей жаждут того, что должно достаться ей? В этом списке может быть и сама Уоллис, разве что свекровь, кажется, представляет себе ситуацию как противостояние семьи адвокатам. Они для нее враги, а Софи — член семьи. Положение Маффин было далеко не таким же ясным.

Подвески на браслете Уоллис колыхались и позвякивали.

— Я никогда не прощу себе, если окажется, что я все испортила. Скажи, что это не так.

— Нет, разумеется, нет.

— Отлично! — Уоллис лучезарно улыбнулась и отпустила руку Софи, предварительно слегка сжав ее. — А теперь давай вытрем слезки, — сказала она, доставая бумажную салфетку из позолоченной коробки, стоявшей на длинном, во всю стену, встроенном мраморном столе.

Софи сразу же прекратила плакать, но этого было недостаточно. Уоллис решительно принялась приводить ее в порядок. Она промокнула ей нижние ресницы и отступила назад, обозревая результат. Явно удовлетворенная увиденным, она повернулась к зеркалу и принялась за себя.

Софи с определенным уважением наблюдала за ее манипуляциями. Даже при ярком освещении макияж Уоллис выглядел безупречно. В ней всегда было нечто, восхищавшее Софи, но сегодня она заметила в поведении свекрови что-то неестественное, что в иных обстоятельствах воспринималось бы как признак утонченности ее натуры, а сегодня производило впечатление нервозности, словно та находилась под давлением слишком тягостных обстоятельств. «Настолько ли здорова Уоллис, чтобы справиться с эмоциями, вызванными возвращением Джея, — подумала Софи. — Она и с собой-то едва справляется».

Уоллис оторвалась от усовершенствования своего макияжа и заметила, что Софи наблюдает за ней. Один короткий миг они пристально смотрели друг на друга в зеркало, и у Софи возникло пугающее ощущение враждебности. Нет, не может быть. Она всегда была близка со свекровью. Должно быть, еще не улеглось потрясение, вызванное выходкой Маффин.

Выражение лица Уоллис чудесным образом мгновенно переменилось — стало теплым и, ободряющим.

— Что такое, дорогая? Ты расстроена, да?

— Честно говоря, я не уверена, что смогу выполнить данное Джею обещание. Я согласилась вернуться сюда, потому что мне показалось, что он этого очень хочет. Но я не представляю, как все мы уживемся под одной крышей. Особенно после того, что она сегодня выкинула.

— Ах, Софи, ты разобьешь ему сердце. Я никогда еще не видела его более счастливым. — Уоллис умоляюще прижала руки к груди. — Ты должна довериться Джею, позволить ему заботиться о тебе. Он так этого хочет. Маффин ему не соперница, ты это видела сегодня.

Софи была тронута волнением, звучавшим в голосе Уоллис. Она только сейчас начала понимать, как все это важно для свекрови.

— Не обязательно принимать окончательное решение сегодня, — сказала она. — Все равно Джей большую часть предстоящей недели будет отсутствовать, и мне нет никакого смысла переезжать сюда, пока он не вернется.

— Ты думаешь, я забыла? — воскликнула Уоллис. — Джею предстоит провести несколько дней в клинике. Эл говорит, что это важный этап лечения. Ну что ж... — Она опустила руки, похоже, удовлетворенная принятым решением. — Просто придется постараться как-то все уладить.

Уоллис принялась поправлять прическу, перед тем как вернуться к гостям, а Софи пообещала, что тоже присоединится к ним — вот только подкрасит губы. Когда Уоллис выходила, она притворилась, что ищет помаду в косметичке. Но, оставшись одна, застыла перед зеркалом с помадой в руке.

Выходка Маффин расстроила ее гораздо больше, чем она думала. Софи и представить себе не могла, сколько злобы таит та в груди. Софи действительно считала ее своей подругой и, несмотря на предупреждение Маффин относительно Джея, верила, что свояченица желает ей добра. Теперь она не знала, что и думать. Похоже, Маффин хотела сказать, что Джей усыпил бдительность Софи и, подобно заклинателю змей, заставил ее вернуться в Большой дом, руководствуясь собственными тайными мотивами.

Сомнения снова стали обуревать ее. Софи не хотелось, Господи, как же ей не хотелось возвращаться в это ужасное место. Она напомнила себе, что Маффин напилась, а пьяные люди совершают глупости. Неразумно принимать ее слова за чистую монету. Но, уговаривая себя не придавать им слишком большого значения, Софи вспомнила о встрече в салоне Делайлы, которую назначила ей Маффин, Она должна была состояться на следующей неделе, когда Джей будет в отъезде. Софи предпочла бы не ходить на нее, но она пообещала. Отменить встречу теперь означало бы усугубить напряженность в отношениях с Маффин.

Софи провела помадой по губам и пригладила растрепавшиеся волосы. Кладя тюбик в косметичку, она заметила в ней половинку гадальной косточки, которую носила с собой на счастье.

Когда Софи призналась, что потеряла свою половинку, Джей отдал ей свою. Позднее, испытывая чувство вины, а также сгорай от желания узнать, подходят ли половинки друг к другу, она снова переворошила свои вагончик, даже дала Блейзу понюхать косточку и велела искать ее по запаху, надеясь, что в собаке пробудится инстинкт следопыта. Сеттер действительно приволок с полдюжины костей, которые накопал на заднем дворе.

Зажав в руке хрупкий обломок, Софи молилась о том, чтобы он подсказал ей, где находится вторая половинка. Эта гадальная косточка, как понимала теперь Софи, символизировала их отношения с Джеем на протяжении всей их совместной жизни: сначала они были единым целым, потом расстались, а теперь забрезжила возможность нового воссоединения — все идеально сходилось.

Ощущение чуда наполнило ее, когда она вдруг осознала, что, в сущности, близка к тому, чтобы получить все, к чему она когда-либо стремилась, — мужчину своей мечты и чувство надежности, которого так жаждала всегда ее душа. У нее была теперь даже ее обожаемая детская программа!

«Где сейчас Уоллис?» — с улыбкой подумала Софи, выуживая из сумочки носовой платок — глаза у нее снова увлажнились. Но, приманивая ресницы, задумалась: неужели действительно настал её черед и она в самом деле будет иметь то, к чему всегда стремилась ее душа? Неужели небеса позволят ей испытать такое счастье?

Глава 22

В двух вещах Маффин могла быть уверена. Во-первых, в том, что находится не в своей постели, и во-вторых, в том, что голое бедро, которое она только что заметила, ей не принадлежит. Она зарылась лицом в воздушное облако белого постельного белья, надеясь, что видение исчезнет, и молясь о том, чтобы это действительно оказалось видением, а не реальной частью тела,

— Где я? — пробормотала она.

— В моем доме, лапка, — послышался хриплый голос, сопровождаемый скрипом матрасных пружин. — Совмещаешь дело с удовольствием. Разве это не приятно?

Стон, вырвавшийся у Маффин, ничего общего с удовольствием не имел. Значит, это голос Делайлы, а это могло означать лишь одно: и бедро тоже принадлежало ей. А это, в свою очередь, означало, что...

Маффин затаила дыхание, однако мысли пулями проносились у нее в голове. Лежа совершенно неподвижно, она изо всех сил старалась вспомнить, что произошло прошлой ночью, но ничего не приходило на память, кроме того, что она обозвала Джея Бэбкока заклинателем змей и сорвала вечеринку Уоллис. Все остальное тонуло во мраке, словно кто-то опустил у нее в голове черный занавес.

— Прости меня, — сказала она, все отчетливее осознавая, что Делайла не единственная, кто лежит в постели аля naturel — в чем мать родила. На ней самой ничего не было. Хуже того — она не могла пошевелиться. Покорчившись немного в попытке встать, Маффин бессильно распласталась снова. Простыни спеленали ее по рукам и ногам, в голове гудел ветродуй. А в животе было такое ощущение, словно там миксером взбивают пюре. Должно быть, она до чертиков надралась вчера вечером.

— Кончай напрягаться, а то связки растянешь. — Делайла шлепнула ее по заду и выпрыгнула из кровати.

Маффин закрыла глаза — хоть бы кровать перестала ходить ходуном. Она слышала, как ее деловая партнерша порхает по спальне, но боялась поднять глаза. Делайла именно порхала. «Господи, если кто-нибудь меня слышит, запишите это, — подумала Маффин. — Если когда-нибудь в жизни я хотела увидеть ее голой, то больше не хочу!»

— У нас головка болит с перепоя, да? Мы хотим немного озона? У меня есть целый баллон. С запахом капуччино.

— Само пройдет.

— Уверена? Он у меня высокопробный, с низким содержанием примесей.

— Спасибо, нет. Я вполне могу дышать самостоятельно. Однако мне хотелось бы узнать, что случилось прошлой ночью.

Маффин приоткрыла один глаз и с облегчением увидела на гибком теле Делайлы одежду. Правда, не слишком много — всего лишь нечто, напоминающее короткие штанишки с нагрудничками, которые носили двухлетки из группы Софи. Но, по крайней мере, не придется смотреть на голые груди и тому подобное.

— Ты?.. Мы?..

Делайла наклонилась над ней и потрепала по волосам. На губах ее заиграла невинная улыбка:

— Мы — что?

— Мы делали... что-нибудь прошлой ночью?

— А ты не помнишь? — Делайла лопалась от смеха. — В таком случае, разумеется, делали, Мафф.

— Я была пьяна! А ты воспользовалась моментом.

Маффин по-настоящему рассердилась, но Делайла лишь скосила глаза и сквозь пушистый веер ресниц посмотрела на кончик собственного носа.

— Это ты правильно заметила. Ты была пьяна, и именно поэтому я не воспользовалась моментом. Секс с существом, находящимся в полубессознательном состоянии, противоречит моему моральному кодексу.

Маффин отвернулась и выругалась одними губами, но не получила от этого никакого удовлетворения. Она злилась только на себя. Сначала фиаско, которое она потерпела в спальне Джея, потом злосчастная вечеринка, а теперь еще и это? Хорошо, что жизнь — не игра в бейсбол, иначе бы она давно вылетела.

Ум — единственное ее достоинство, в котором она была уверена. Единственное. У нее были мозги. Коэффициент ее умственного развития был почти на уровне гениальности, но даже эта благодать, судя по всему, покинула ее. Возможно, Делайла уже сомневается в благо разумности их делового альянса.

— У меня есть новости насчет Софи, — интригующе сообщила Делайла.

— О какой Софи? — промямлила Маффин. — О той, которая вот-вот лихо ускачет с моим наследством? Если это не новость о ее кончине, я ничего не хочу слышать.

— Она придет в мой салон на этой неделе. Сегодня утром звонила, чтобы подтвердить это.

— Отрави ей кислород, — попросила Маффин, снова зарываясь лицом в облако воздушного постельного белья и опасаясь, что ее вырвет прямо здесь, в кровати Делайлы. — А еще лучше — сделай ее уродкой.

— Ты только посмотри на себя, детка! Ты так великолепна, что я готова съесть тебя.

Софи вспыхнула от столь смелого комплимента, не зная, как истолковать жадный блеск в глазах Делайлы. Хозяйка косметического салона выглядела так, будто каждое утро ела на завтрак таких девочек, как Софи.

— Ну, тебе понравилось то, что мы сделали с твоей головой? — Делайла уселась напротив Софи и запустила пальцы в ее волосы, взбитые, словно их трепал ветер. Блестящие локоны взлетали под ее руками в воздух и волшебно опускались на лицо Софи. Все это было весьма театрально, у Софи закружилась голова.

— Очень понравилось, — заверила она Делайлу.

— Так и должно быть, — сказала та без тени ложной скромности. — Это не просто красивая прическа. Это чудо-стрижка, не требующая в дальнейшем тщательного ухода и выдерживающая любой ливень и ураган. К тому же мы осветлили некоторые пряди, а некоторые подкрасили в рыжеватый цвет. Очень сексуально, правда?

С галереи, где работали другие стилисты, послышались аплодисменты; кое-кто из присутствующих тоже принимал участие в преображении Софи. Ее подвергли почти всем процедурам, которые предлагал салон, включая натирание фруктовыми маслами, призванными убить аппетит. Кстати, кажется, они возымели эффект. Есть Софи не хотелось — у нее голова шла кругом, вероятно, потому, что она не ела с утра, а теперь уже был конец дня.

Или, может быть, виной тому кислород с запахом молочного шоколада...

— Не пора ли нам отведать вина с сыром? — спросила Делайла, махнув рукой в сторону комнаты отдыха — просторного восьмиугольного помещения с обивкой под леопарда, напоминавшей современный гостиный уголок для беседы. — Сегодня у нас восхитительное морсо руже-латур и аппетитнейший грюйер.

Софи не слишком разбиралась, что из названного — вино, а что — сыр, к тому же она опасалась предстоящей поездки по забитым лос-анджелесским пригородным шоссе, чтобы еще и пить. В это время дня отсюда трудно выбраться.

— Я бы взяла с собой немного сыра на дорожку, но не потому, что голодна, — поспешно добавила она, — а просто для поддержания сил.

Пока прислуживавшая в бане ассистентка собирала для нее пакет с едой, Софи спросила Делайлу о Маффин, которую не видела с вечеринки у Уоллис,

— Она провела два дня у меня дома, — сообщила Делайла. — Лечилась от похмельного синдрома. Ну и устроила она, правда?

— Да уж, — сухо согласилась Софи. — Передай ей, что мне очень понравилось мое преображение, ладно? Это ведь была ее идея.

— Поверь, она это знает. Нет ничего такого, чего бы она о тебе не знала. Ты, детка, для нее что Джоди Фостер для Джона Хинкли.

Что-то в тоне Делайлы заставило Софи поежиться. Похоже, в нем слышалось предупреждение, хотя Софи и не была уверена. Она не знала, чего ждать от Маффин при следующей встрече, и надеялась, что они смогут спокойно поговорить о том, что случилось. До настоящего момента Софи не приходило в голову, что ее отношения с Маффин могли безнадежно испортиться.

К счастью, ей не пришлось отвечать Делайле. Появилась Тери с провизией, и Софи всю дорогу до выхода рассыпалась в благодарностях по поводу пакета из фольги, набитого крекерами и сыром.

По дороге домой Софи размышляла над дилеммой, касающейся Маффин, однако уже минут через пятнадцать застряла в плотной пробке на 405-м южном шоссе и могла теперь думать лишь о том, как выбрать правильный маневр, чтобы поскорее из нее вырваться. Снова началось головокружение, и она мысленно еще раз поблагодарила Тери за крекеры и сыр. Весь день она испытывала странное ощущение в желудке, не зная, чем его объяснить, — то ли воздействием фруктовых масел, то ли просто голодом.

Последние несколько дней она чувствовала себя не в своей тарелке, особенно после отъезда Джея, но началось это еще раньше, кажется, в ту ночь, проведенную на берегу. В течение нескольких последующих ночей она тоже проваливалась в этот изнуряющий, наполненный видениями сон, и хотя это не был тот старый сон, новые оказались пугающе реальными. Все они так или иначе были связаны с Джеем. Больше всего ее пугало то, что сны могли сбыться. Подобного кошмара она не вынесет.

Софи, ты придумала себе свой собственный подземный ход для побега. Что-то вроде Алисиного Зазеркалья, но помни: с каждым разом, когда ты скрываешься в нем, тебе все труднее возвращаться обратно.

Слова Клода. Софи, однако, вовсе не считала, что пытается спрятаться в своих недавних снах с их темными лабиринтами и назойливо знакомыми голосами. Сны словно заглатывали ее. Она подступала слишком близко к сливному отверстию, и ее смывал поток воды из крана. У Софи просто не было выбора.

Внимание Софи привлек низкий рокот мотора какого-то джипа. Из-за движения в пробке бесконечными маленькими рывками кондиционер перегрелся, поэтому Софи отключила его и опустила стекла. В любом случае полезно подышать свежим воздухом. Правда, воздух на забитом машинами калифорнийском шоссе едва ли можно назвать свежим. Пробка понемногу начала рассасываться, и Софи, жестами упрашивая водителей пропустить ее, перебралась, наконец, в скоростной ряд. Теперь она перебирала в голове события новой жизни, которую вела в последнее время, — как ела, как спала, — все то, что могло рассеять туман, в котором она пребывала. Разумеется, существовал Джей, до последнего времени она упорно сопротивлялась его неотразимому обаянию, сопротивлялась так, словно чувствовала, что погибнет, если уступит.

Гадальная косточка ее доконала. После того как она увидела, что он бережно сохранил их общую реликвию, все шлюзы открылись. С той ночи они неуклонно становились все ближе, делясь общими воспоминаниями, иные из которых можно было выуживать из памяти лишь с предельной осторожностью, страстно предаваясь любви и открывая друг другу сердца с откровенностью, которой Софи не могла себе даже представить. Прежний Джей не был способен на такую близость. Софи сомневалась, что и сама была раньше способна на такое. Она чувствовала себя невероятно уязвимой. И счастливой, как никогда прежде. Она была отчаянно счастлива.

Но, начиная с той ночи, и страхи ее стремительно росли. Теперь Софи открылось, что любя, человек подвергает себя риску. Чем больше ты в ком-то нуждаешься, тем большую власть приобретает над тобой любимое существо — и тем опаснее становится. Нечто подобное она порой испытывала по отношению к Джею — ощущение риска, но в любом случае у нее, похоже, не осталось выбора. Она утратила способность отступать.

Высокий накал их отношений в основном, вероятно, был связан с мучившими ее странными симптомами. Но, склонная выдавать желаемое за действительное, Софи продолжала надеяться, что причина в чем-то другом, гораздо более простом — вроде чая «Розовый букет», который порекомендовала ей Уоллис. Софи каждый день выпивала несколько чашек и, быть может, плохо спала именно из-за содержащегося в нем кофеина.

Полуторачасовая поездка домой в плотной — бампер в бампер — пробке объясняла усталость, которая навалилась на Софи, когда она добралась, наконец, до своего дома. Но у нее на сегодняшний вечер была запланирована масса дел. Ее ждала записка от Эллен по поводу того, что нужно сделать по дому. В записке было также сказано, что в холодильнике стоит тарелка овощной лазаньи, оставшейся от ребячьего обеда. Если не считать шумной радости Блейза в связи с ее возвращением, в доме царила мертвая тишина.

Слишком мертвая, подумала Софи, накладывая еду в собачью миску. Джей предупредил, что не сможет звонить ей в течение этого периода лечения, поскольку будет находиться под неусыпным наблюдением. И все же она была разочарована, не найдя от него никакого сообщения на автоответчике. Должно быть, она надеялась, что Джей найдет лазейку, чтобы связаться с ней. В подавленном настроении она разогрела лазанью, хотя аппетита по-прежнему не было.

Тяжело опустившись на стул и склонившись над едой, Софи подумала, что недосып, стресс и прочее, видимо, враз лишили ее сил. Не съев и половины лазаньи, она решила прекратить насиловать себя и пораньше лечь в постель. Дела подождут до завтра.

Вилка звякнула о тарелку, Софи на минуту опустила голову, упершись лбом в ладонь. Температуры у нее вроде бы не было, хотя она и ощущала небольшой жар. Может быть, подцепила какую-нибудь хворобу?

«Нужно лечь в постель, — сказала она себе. — Мне нужно лечь в постель».

В этот момент для Софи не было ничего более притягательного, чем ее белая плетеная кровать. Она облегченно вздохнула, рухнула на нее, не раздеваясь, и перевернулась на бок. Единственное, что ей сейчас было нужно, — это вздремнуть, чтобы компенсировать недостаток сна в последнее время. Всего пару часов. А потом она встанет, вымоет посуду и постелет себе постель.

Проваливаясь в сон, Софи ощутила едва уловимый запах мандаринов и услышала неясный шум, какое-то царапанье — должно быть, Блейз пытался открыть дверь снаружи, только она не помнила, чтобы выпускала собаку на улицу. Оставалось надеяться, что Блейз не продерет дырки в ширме.

— Блейз, — пробормотала она сквозь сон, — прекрати.

«Почему пес продолжает царапаться в дверь?» Проснувшись, Софи услышала резкий звук, который, видимо, и разбудил ее. Было похоже, что кусочки пенопласта трутся друг о друга. Она с трудом сползла с кровати и по дороге в ванную то и дело натыкалась на мебель. Сонный дурман обволакивал ее словно сеть, которую она никак не могла с себя сбросить. К тому же, засыпая, она не включила ночник, и теперь в доме стояла кромешная тьма.

Наконец ей удалось нащупать выключатель. Раздался громкий щелчок, в спальне зажегся верхний свет, и ей удалось разглядеть выключатель в коридоре. Бредя в конец вагончика, Софи ощущала босыми ступнями холодные и шершавые квадратики старого, протертого линолеума. В какой-то момент она, наверное, скинула туфли, но совершенно не помнила когда.

— Блейз? — Голос неожиданно громко прозвучал в тишине, отчего Софи на мгновение остановилась. Взявшись за ручку раздвижной двери, ведущей во внутренний дворик, она ощутила, как твердый металлический край врезался в ладонь. Теперь она не слышала собаку — царапанье прекратилось, и Блейза нигде в доме, кажется, не было. Но Софи была уверена, что шуметь мог только он.

Бегло осмотрев двор и убедившись, что пса нет и там, во всяком случае, в пределах видимости, она раздвинула дверь пошире, высунула голову наружу и снова позвала его. Что-то здесь не так. Блейз должен был бы давно стоять рядом, дрожа от нетерпения. Дрессировка — не дрессировка, но он уже сбил бы ее с ног, стараясь проскочить в дом.

Софи ступила на холодную цементную дорожку. Она не чувствовала ни малейшего движения воздуха. Ночь была такой тихой, что она слышала стук собственного сердца, прерывистое дыхание и урчание в пустом желудке. В свете, падающем из открытой двери, ее тень протянулась через весь дворик и при каждом шаге резко колебалась.

— Блейз? — Дворик опоясывала плотная изгородь кедровых деревьев, но справа от Софи находился закуток, оплетенный цветущими виноградными лозами и мощными стеблями бугенвиллей. Звук, как показалось Софи, доносился оттуда. — Это ты?

Что-то шевельнулось в кустах — Софи заметила метнувшуюся тень. Это могло быть дикое животное, спустившееся с гор и роющее себе ход под изгородью. Софи стала осторожно продвигаться вперед, на каждом шагу останавливаясь и оглядываясь. Приблизившись, она заметила, что кто-то прячется в кустах.

— Кто там? — прошептала она. — Есть здесь кто-нибудь?

Крик ужаса застрял у нее в горле. В тени стоял мужчина, и, насколько она могла видеть в темноте, это был ее муж. Джей. Мужчина выглядел как Джей. Софи словно слепая двинулась к нему. Да, это был Джей. Но без повязки на глазу и в разорванной, пропитанной кровью рубашке. Это был не тот человек, который вернулся к ней недавно. Он был тем, кто давно пропал.

Нет, не может быть.

У Софи все оборвалось внутри, если бы ноги не превратились в ледяные столбы, она бы упала. Неуверенность и страх парализовали ее. Она не знала, что делать: подойти к нему или бежать без оглядки. Но за ту долю секунды, которую длились ее колебания, мужчина исчез, растворился, как мираж.

Софи попятилась, потом бросилась в дом. Отчаянно лаял пес, и лай его доносился откуда-то изнутри. В панике она рванулась на звук, вбежала в дом и увидела Блейза перед парадной дверью, он лаял и скреб ее когтями. Дверь щелкнула у Софи за спиной. Трясущимися пальцами она подняла щеколду, потом побежала к парадной двери и закрыла ее на замок.

Дрожа всем телом, Софи опустилась на пол и прижала к себе Блейза.

— Ш-ш-ш, — умоляюще прошептала она, совершенно забыв, какую команду следует подавать в таких случаях по правилам. В собачьем лае тонуло то, что она должна была слышать, но с Божьей помощью надеялась не услышать — кто-то ломился в дверь.

Это не мог быть Джей, твердо сказала себе Софи. Он не мог находиться там, возле дома. Он — в клинике. А если это не он, то, вероятно, там вообще никого не было — просто игра теней. Кошмар. Тьма ткет призраков и чудовищ из ничего. Все это ей померещилось со страха.

— Это миссис Джей Бэбкок, — спустя минуту шептала она в телефонную трубку. — Мой муж на этой неделе должен проходить курс лечения в вашей клинике. Можно мне с ним поговорить?

— Миссис Бэбкок, что-нибудь случилось? Уже за полночь. Ваш муж давно спит. Мне нужно разрешение врача, чтобы разбудить его.

Значит, это был не Джей. Джей в клинике. Рука, сжимавшая трубку, расслабилась и задрожала. Тем не менее определяющим чувством, которое сейчас испытывала Софи, было облегчение.

— За полночь? — Софи притворилась удивленной. — Простите. Я не заметила, что уже так поздно. — Она слышала озабоченность в женском голосе на другом конце провода, но понимала, что бессмысленно рассказывать ей о случившемся. Это скорее всего была дежурная администраторша или врач-стажер, то есть сотрудница, не имеющая иных полномочий, кроме передачи сообщений, тем более что теперь, когда Софи знала, что Джей там, что здесь он быть не мог, она не хотела никого пугать и нарушать ход лечения. Лучше позвонить в полицию и заявить, что к ней пробрался вор.

— Может быть, мне передать сообщение доктору на пейджер?

— Нет, спасибо, все в порядке, — заверила Софи. — Не стоит даже говорить Джею, что я звонила, чтобы не волновать его. Просто я не сообразила, что уже так поздно. Спасибо вам и простите за беспокойство.

— Никакого беспокойства, — вежливо ответила женщина.

Звуки в трубке замерли, но Софи не вешала ее, прислушиваясь, как она дрожит в руке. Софи не могла поверить, что до сих пор не выронила ее, как не могла поверить в то, что случилось в следующий момент. Из ниоткуда протянулась рука. Она мелькнула в темноте светлым пятном и словно железным обручем обхватила ее запястье. Софи не успела ничего сделать. Она лишь начала поворачиваться, но в этот миг какая-то страшная сила отбросила ее лицом к стене. Другая рука закрыла ей рот, не дав вырваться крику ужаса, и запрокинула голову назад. Трубка была вырвана из судорожно сжатых пальцев и водворена на рычаг.

Сопротивляться было бесполезно. Нападавший обладал сверхчеловеческой силой. За считанные мгновения он полностью подчинил себе Софи. Она не успела даже вдохнуть — он насильно разжал ей зубы и вставил в рот кляп. Потом связал руки за спиной, всей тяжестью тела прижав ее к стене.

— Не дергайся, и я не причиню тебе вреда, — сказал он. — Поняла? Если поняла, кивни.

Софи отчаянно закивала. Где Блейз? Почему он не бросился на него? Ответ пришел вместе с ощущением удара, от которого она застонала. Ей показалось, что кто-то со страшной силой ударил ее в живот, хотя нападавший лишь тесно прижимал ее к стене. Пес сидел в противоположном конце комнаты, наблюдая за происходящим, словно это была всего лишь игра.

Блейз знал этого человека так же, как она.

— Кто такой Джей? — спросил незваный гость. — Кто он? Кто он тебе?

Это был тот самый человек, которого она видела снаружи. То ли он прошел через парадную дверь, то ли она неплотно прикрыла раздвижную дверь патио, и замок не защелкнулся как надо.

— Ты мне скажешь, — угрожающе прорычал он прямо в ухо Софи, — скажешь все, что мне нужно о тебе знать, или я сделаю тебе очень больно.

Софи кивнула. Она уже приняла решение не сопротивляться. Напавший на нее человек был слишком силен, и последствия могли оказаться страшными. Человек слегка пошевелился, по-прежнему намертво прижимая ее к стене. Теперь Софи вознесла благодарственную молитву за то, что у нее не хватило сил раздеться.

Его руки, казалось, были повсюду, они оплетали ее, она чувствовала себя словно узник в клетке. Стальные руки. Они то стискивали ее сцепленные за спиной запястья, то погружались в волосы и дергали голову из стороны в сторону.

— Кто этот ребенок? — повторял мужчина, размахивая перед ее лицом полароидным снимком.

Это была фотография Олберта. Должно быть, он сорвал ее с холодильника. Софи замерла. Она не собиралась говорить ему ничего об Олберте, что бы он с ней ни делал. Ребенок находился под ее опекой. Она была обязана его защищать.

Внезапно налетчик вырвал кляп, тряпка повисла у нее на шее. Она была похожа на кусок, оторванный от белой простыни. Наконец мужчина отошел от Софи — похоже, он больше не сомневался, что она не попытается убежать. Фотография Олберта лежала теперь на кухонном столе, очевидно, бросив ее туда, он забыл о ней и начал засыпать Софи вопросами. Он не притворялся, когда сказал, что желает знать о ней все: как давно она здесь живет, чем занимается. Спросил даже, сколько ей лет и в какой день и месяц она родилась.

Софи слышала, как он меряет шагами комнату, и время от времени пыталась незаметно взглянуть на него. То, как он двигался и как говорил, пробудило предчувствие, от которого ей чуть ли не стало дурно. Как ни странно, этот человек казался тем Джеем, которого она помнила. Об этом свидетельствовали его взрывной темперамент и необузданность, всегда ассоциировавшиеся у нее с ее первой любовью. Слезы брызнули у Софи из глаз. Но ведь это не мог быть Джей. Неужели она опять сходит с ума?

Во рту появился отвратительный привкус страха, смешанный с отрыжкой. Сейчас ее вырвет. Голова закружилась, и Софи прислонилась к стене, едва держась на ногах.

Она старалась как можно четче отвечать на вопросы. Когда налетчик снова спросил, кто такой Джей и почему она называет его этим именем, она попыталась объяснить:

— Джей — мой муж. Он исчез пять лет назад, и вы очень на него похожи. Возможно, вы и есть он.

По внезапно повисшей тишине Софи поняла, что он, обезумев от услышанного, молча глазеет на нее.

— Я не твой муж, — жестко сказал он низким от невольного волнения голосом. Голосом Джея. — Я тебя даже не знаю, разве что видел во сне. Ты та женщина, которая меня терзала, как черт. Женщина, которую зовут Софи. Это ты.

Он знает ее имя?

— И у тебя есть еще одно имя. Ной. Почему это имя все время крутится у меня в голове? Кто этот проклятый Ной?

— Это ты! Ты — Джей... — единственное, что смогла выдавить из себя Софи.

От ужаса у нее тряслась голова. Она знать не знала, что он имел в виду, когда говорил о снах, но, должно быть, это был один из них. Такое не могло быть реальностью. Такого вообще не могло происходить в действительности.

Софи почувствовала себя совершенно опустошенной. Едва дыша, не смея шелохнуться, она вдруг осознала, что в доме уже некоторое время совершенно тихо. Первой мыслью было, что он ушел. Второй — что его здесь никогда и не было.

Казалось, прошла вечность с тех пор, как наступила тишина, и, наконец, Софи рискнула оглянуться.

Она приготовилась мгновенно отразить нападение, но в комнате действительно никого не было. Во всяком случае, она нигде не видела вломившегося к ней в дом мужчины. Все еще ожидая услышать угрозы или подвергнуться физическому нападению, Софи оторвалась от стены и рывком обернулась. В комнате она была одна. Нет, ей не могло все это привидеться. Не может быть, чтобы это был новый кошмар. Это означало бы, что она сходит с ума. Человек силой проник в ее дом. Он выглядел и говорил, как Джей.

Но это тоже было невозможно: Джей в клинике, его исследуют круглые сутки. У Джея на глазу повязка. И он не стал бы задавать всех этих вопросов. Он прекрасно знает, кто она. Он ее любит. Он — ее муж.

Закрыв глаза, Софи погрузилась в черный океан, она была рада ничего не видеть. Пусть волны омывают ее. Она этого хочет, хочет забвения. Пустоты. Покоя. Она почувствовала, как сползает вниз по стене, и порадовалась этому.

«Пусть это прекратится, — мысленно взмолилась она. — Пожалуйста, пусть это прекратится». Шум сводил ее с ума. Снова это ужасное царапанье, словно что-то стремилось забраться к ней в мозг, разорвать его когтями.

Она открыла глаза, но увидела тот же черный океан, который омывал ее в воображении. Лишь через несколько минут зрение вернулось к ней, и она увидела, что находится в собственной спальне. Слабый поток желтого света, струившийся из передней, освещал кружевной подол ее ночной рубашки и широко раскинутые ноги.

Дурное предчувствие зашевелилось внутри. Она не помнила, как надела рубашку. И как легла в постель. И почему у нее широко раскинуты ноги, словно...

От того, что она села слишком быстро, комната закружилась перед глазами. Волна тошноты подступила к горлу, и Софи, схватившись за ночную тумбочку, конвульсивно перегнулась через край кровати. Несколько раз рвотный спазм сотряс все тело, но ее не вырвало — желудок был пуст. В изнеможении Софи упала на спину.

Скребущийся звук становился все яростнее.

Это был не сон. Это была реальность. Она не спала, и она его явно слышала. Всю ночь этот проклятый звук сводил ее с ума. Нужно как-то прекратить это. Она готова на все, лишь бы это прекратилось.

Ей потребовалось несколько минут, чтобы добрести до двери, ведущей во внутренний дворик.

Когда дверь отъехала в сторону, пес сидел на пороге. Это был Блейз. Он стрелой ворвался в дом, скуля и приплясывая, требуя внимания. Софи хотелось обнять его, чтобы успокоиться, но не хватало сил.

Весь алюминиевый порожек был исцарапан собачьими когтями. Софи присела, потрогала шероховатую поверхность царапин, и ей захотелось плакать. Значит, это пес скребся в дверь. Он хотел, чтобы его пустили в дом. По крайней мере это ей не почудилось.

Выпрямившись, Софи повернулась к кухонному столу — в голове вертелся лишь один вопрос.

— О Боже, — прошептала она, прикрыв рот ладонью. Фотография исчезла. Мужчина, ворвавшийся в дом, бросил снимок Олберта на кухонный стол. Софи сама видела его там. Тем не менее, сейчас фотография была приколота к холодильнику именно в том месте, куда она ее поместила.

У Софи перехватило дыхание. Такой безумец не стал бы заботиться о том, чтобы вернуть фотографию на место.

Ночная рубашка прилипла к коже, покрывшейся ледяным потом. Софи бросилась через всю комнату к телефону и, дрожа от холода, стала лихорадочно нажимать на кнопки. Она не знала, к кому еще обратиться за помощью. Услышав голос из автоответчика, Софи удивилась, но потом вспомнила, что сейчас глубокая ночь.

— Клод, — сказала она, — это Софи. Я знаю, что сейчас очень поздно, но, когда ты получишь это сообщение, пожалуйста, приезжай ко мне. Прошу тебя, ты мне очень нужен.

Глава 23

— Я дам тебе транквилизатор, Софи. Это поможет успокоиться и поспать.

— Со мной все будет в порядке, Клод. Мне ничего не нужно.

Софи лежала на кушетке у себя в гостиной, Клод сидел на придвинутом к кушетке пуфе. Он держал в руке стакан воды и большую темно-зеленую капсулу, вид которой Софи очень не нравился. Она и так, без всяких лекарств, уже несколько дней чувствовала себя словно в дурмане.

— У тебя расстроены нервы, — твердо настаивал Клод. — Или ты примешь лекарство, или я позвоню Уоллис и попрошу ее приехать побыть с тобой. Я не могу оставить тебя одну в таком состоянии.

— Ну ладно. — У Софи не было сил спорить с Клодом, к тому же более страшной угрозы он и придумать не мог. Софи ни за что не хотела, чтобы свекровь узнала о происшедшем. Уоллис и так уже думала, что Софи под воздействием стресса съехала с катушек. Это только добавит ей уверенности.

Она взяла стакан, который протягивал Клод, ощутив при этом привычное тепло его руки. Все, что касалось Клода, было привычным и успокаивающим, включая вязаный жакет и сладковатый запах трубочного табака. Он не курил уже много лет, но все равно каждое утро набивал ароматным «Бомбей-корт» свою вересковую трубку «Принц» потому лишь, что ему нравился запах и сама «процедура», как он это называл. Даже звук его голоса, глубокий и спокойный, действовал на нее благотворно.

— Ну, давай твою дурманящую пилюлю, — сказала она, не в состоянии найти слова, чтобы выразить, как ей приятно снова видеть Клода. Только сейчас она осознала, как не хватало ей его умиротворяющего присутствия.

Проглотить капсулу оказалось не так-то просто, пришлось выпить всю воду, чтобы протолкнуть ее внутрь, но даже после этого Софи ощущала ее где-то глубоко в горле. У нее действительно нервы были все еще не в порядке. Покончив с пилюлей, она откинулась на подушку, но не отпустила руку Клода.

— Я не слишком хорошо рассмотрела мужчину, который сюда ворвался, но голос у него звучал точно как у Джея, у прежнего Джея, того, который исчез. Это на самом деле так, Клод. Ты ведь веришь мне?

— Да, Софи... верю.

Она уже рассказала ему о случившемся, но теперь припоминала все новые и новые подробности.

— Он задавал мне странные вопросы, вопросы, касающиеся его и меня. — Ей очень хотелось, чтобы Клод ей верил. — Ты ведь не считаешь, что я брежу?

Клод молчал. У Софи было такое ощущение, что если бы она не держала его, он бы отдернул руку.

— Мне очень жаль, Софи, но весьма вероятно, что это был один из твоих «снов наяву». Возможно даже, что ты ходила во сне. Известны случаи, когда люди во сне совершают разные действия, вплоть до убийств. Не исключено, что ты ходила на кухню, чтобы впустить собаку, надевала ночную рубашку и прочее.

— Постой, но Блейз узнал его, — воскликнула она, словно это могло служить надежным доказательством. — Блейз не лаял!

— Блейз не лаял, потому что здесь никого не было. Это был сон.

— Нет!

— Я говорю только, что это вполне вероятно и могло быть спровоцировано неожиданным возвращением Джея. У тебя была другая жизнь, новое распланированное будущее. Мы с тобой были счастливы, по крайней мере, я так думал. Вероятно, этот сон что-то подсказывает тебе.

«Он все еще любит меня», — подумала Софи. Казалось, что пилюля, которую он ей дал, по-прежнему торчит в горле, но на самом деле то был спазм, а его сглотнуть невозможно. Софи было больно осознавать, что Клод продолжает страдать, но из-за сумбура, царившего в голове, она не могла сообразить, как его утешить. Что бы она ни сказала, он может воспринять это как надежду, а это жестоко. Она тоже любит его, но теперь все изменилось — как все это отвратительно. Она любит его как дорогого и преданного друга, но не может, ему об этом сказать.

— Клод, а что, если это был не сон? Что, если это действительно был Джей?

Его усы цвета лесного ореха почти совсем поседели, как и виски. Она заметила это, когда он начал поглаживать отросшую на щеках щетину.

— Но если это Джей, то кто же тот человек, который скоро станет во главе «Бэбкок фармацевтикс»? Ты допускаешь, что он самозванец? Звучит довольно странно.

— Но не невероятно. Ведь такое могло случиться. И я не единственная, кто так думает. Маффин с самого начала...

Он похлопал ее по руке, призывая успокоиться, и Софи ощутила слабую боль: на запястьях виднелись темные синяки.

— Это следы от веревки, — прошептала она. — Клод, смотри! Вот доказательство того, что он здесь был. Он связывал мне руки!

Она провела пальцами по маленьким синим пятнышкам и поднесла руку к его лицу. Уж синяки-то она точно не выдумала. Они настоящие. Пока Клод рассматривал их, Софи с удивлением подумала о том, что они совсем бледные. Клод покачал головой.

— В чем дело? Он связывал мне руки. Я же тебе говорила.

— Да, но это следы не от веревки, Софи. Такие синяки бывали у тебя и раньше, помнишь? Ты щипала себя, чтобы проснуться. Может быть, именно это ты делала и сегодня во сне?

Софи в изнеможении откинулась на подушку. Она не желала принимать такого объяснения, но старалась мыслить здраво. Она ясно представляла себе то, о чем он говорил. Когда она лечилась у него, ее запястья выглядели точно так же: они были покрыты следами от ее собственных щипков, хотя Софи никогда не помнила момента, когда щипала себя. Но сегодня она не могла ущипнуть себя со связанными руками. Он должен это понимать.

До нее дошел успокаивающий голос Клода.

— Ну, будь умницей, — уговаривал он ее, гладя по руке, — ты должна расслабиться, чтобы лекарство подействовало. Вспомни, ведь у Маффин есть собственные причины не желать, чтобы он оказался Джеем Бэбкоком.

— Маффин? — Клод хотел перевести разговор на другую тему, чтобы отвлечь ее внимание от синяков. Софи уткнулась лицом в подушку, лекарство начинало действовать: она чувствовала тяжесть в голове и апатию. Ах, как она надеялась, что Клод — единственный из всех — воспримет ее рассказ всерьез.

Клод положил ее руку на кровать, и она поняла, что скоро он уйдет. Он правильно поступил, дав ей пилюлю: смятение улеглось. Все чувства — приятные и неприятные — уходили куда-то. Странно, но она уже не испытывала панической боязни остаться одной. Это не было забытьем, но все казалось теперь совершенно безразличным.

— Спасибо, что пришел, — сказала она, и глубокий вздох перешел в зевоту. — Теперь я буду в порядке. Возможно, это действительно всего лишь... сон...

Софи закрыла глаза и ощутила, как что-то теплое скользит по ее лицу — тыльная сторона его ладони, покрытая вьющимися темными волосками. Интересно, они тоже поседели?

— Да, Софи, сон, — сказал Клод. — Но это был последний сон. Обещаю, больше ты никаких снов не увидишь.

«Плохих снов, — успела подумать она, улетая куда-то, в какое-то место, такое же теплое и ласковое, как его рука. — Больше никаких дурных снов. Вот что он имел в виду».

Софи проснулась от приглушенного телефонного звонка, смутно понимая, что уже утро и что она все еще лежит на кушетке в гостиной, свернувшись калачиком под пледом, которым, наверное, укрыл ее Клод. Сознание все еще плавало в тумане, и она не могла представить себе, кто бы это мог звонить, в любом случае ей не хотелось, чтобы ее беспокоили. Зеленая пилюля Клода сотворила чудо. Софи давно не чувствовала себя так спокойно и умиротворенно.

Раздалось еще три звонка, потом включился автоответчик. Софи слышала, как на кухне возится Блейз. Наверное, он спал перед холодильником.

И вдруг сквозь все эти звучавшие фоном шумы послышался мужской голос:

— Где ты? Софи, где ты?

Софи не поверила своим ушам. Это был голос Джея, точно такой же, какой она слышала во сне. Он даже задавал тот же самый вопрос: «Где ты?» Софи села и завернулась в плед. Чувство безысходности снова охватило ее. Кто-то играет с ней злую шутку, заставляя сомневаться в здравости собственного рассудка. Она не хотела верить, что это он.

У Софи болезненно сжалось горло. «О, Джей, как ты можешь? Как вообще можно быть таким жестоким? Единственная моя вина в том, что я любила тебя. Единственное, чего я хотела, это чтобы ты любил меня».

Софи, раздавленная, тяжело рухнула на кушетку, она не желала верить в собственную догадку. Из всех невероятных событий, случившихся за последние сутки, самым невероятным казалось то, что он намеренно хотел причинить ей страдание.

Что-то ткнулось ей в ногу, на мгновение вернув к реальности. Что-то прохладное и мокрое. Это Блейз пытался просунуть морду под плед, поддевая его носом. Обессиленно рассмеявшись, Софи протянула руку и почесала пса за ушами. «Мы все нуждаемся в ласке, — подумала она. — Любовь необходима нам как воздух. Но почему же так мучительно трудно обрести ее?»

— Софи? Ты там? Сними трубку, если ты там...

Блейз настороженно вскинул голову. Софи замерла, прислушиваясь. Да, это был Джей. Она слышала тревогу в его голосе, побуждавшем ее подойти к телефону, но не могла заставить себя сделать это. Перед ее мысленным взором все еще стоял образ того, другого мужчины. Сон не сон, но память о пережитом ужасе и смятении была еще слишком свежа.

— Софи? — Джей еще несколько раз повторил ее имя, потом громкий щелчок оповестил о том, что он повесил трубку.

Она чувствовала себя виноватой, но не могла говорить с ним, объяснять, что произошло. По крайней мере, у нее будет время, чтобы успокоиться и подумать, как рассказать ему о ворвавшемся к ней в дом человеке. Клод не убедил ее в том, что она просто бредила, но и в обратном Софи не была уверена. Ей очень хотелось выговориться, но она не знала, как сделать это так, чтобы не расстроить Джея.

Едва она успела высвободиться из пледа и высвободить из него собаку, телефон зазвонил снова.

— Софи, ты там? Черт возьми, я уже всех обзвонил... — Голос срывался от волнения.

Софи не слышала, что еще он говорил. Она вскочила с кушетки и бросилась на кухню, спеша снять трубку прежде, чем он положит свою. Кажется, он сказал что-то насчет того, что сейчас приедет и взломает дверь.

Запыхавшись, Софи схватила трубку:

— Джей?

— Софи, это ты?

— Да, извини...

— Господи, как ты меня напугала! Я знал, что ты должна быть дома и не мог понять, почему ты не отвечаешь. Разве дети не пришли сегодня?

Дети? Какой сегодня день? Она оглянулась и посмотрела на календарь, висевший рядом с часами. На сегодня была запланирована загородная прогулка, но, поскольку у Софи не было микроавтобуса, родителей попросили подвезти детей к аквариуму. Она должна была встретиться там с Эллен через пятнадцать минут.

— Я проспала, — сказала Софи.

— Ну, тогда не буду тебя задерживать. Я только что вернулся из Ла Джоллы. Еще даже вещи не распаковал, хотел прежде всего услышать твой голос. И поговорить о переезде. Я готов перевезти твои вещи уже сегодня. Прямо сейчас. Что скажешь?

Он говорил так твердо, так уверенно. Ах, как бы хотелось Софи с легким сердцем ответить ему — все бы отдала за то, чтобы избавиться от переполнявших ее сомнений. Она колебалась, рассказывать ли ему о ночном нападении, но решила пока ничего не говорить. Напряженно вслушиваясь в каждое слово, в каждый звук его голоса, она не слышала ничего, что напоминало бы ей того, другого человека. Наоборот, этот был как солнечный луч, выглянувший из-за темного облака.

Но печальная правда состояла в том, что Софи больше не доверяла самой себе и собственным ощущениям. Просто не доверяла.

Да, возможно, то был бред. В противном случае... Прижав трубку к уху плечом, Софи потрогала синяки на запястье. Их тайный смысл слишком пугал ее.

— Если ты не против, — продолжал Джей, — то я через пятнадцать минут буду у тебя под дверью с грузовиком.

— Я не могу, Джей. Не сегодня. Эллен одна не справится на прогулке с десятью ребятишками.

— Ну, тогда приходи вечером, ладно? Может быть, останешься и на ночь? Предупреждаю: Уоллис снова устраивает развлечение — барбекю у бассейна. Я начинаю чувствовать себя политиком, участвующим в избирательной гонке. Приглашены некоторые члены совета директоров, и мне велено обаять их, но я надеюсь, что Маффин напьется и столкнет кого-нибудь в бассейн.

— Может, сама упадет? — не слишком любезно предположила Софи.

Ей совершенно не хотелось присутствовать на вечернике, но очень хотелось видеть Джея. Ей необходимо было его увидеть. Казалось, это единственный способ унять волнение, от которого ее бросало в дрожь.

— Я приду, — пообещала она.

«И расскажу ему, что стряслось, — добавила про себя. — После того, как все разбредутся и у нас появится возможность поговорить с глазу на глаз».

Джей вздохнул, словно у него гора свалилась с плеч.

— Я еще не сказал, как сильно скучал по тебе? — волнующим гортанным голосом спросил он. — В какой-то момент, когда у меня снимали электроэнцефалограмму, альфа-лучи вывели на мониторе твое имя. Должен предупредить, сегодня вечером мне будет трудно держать руки за спиной.

Софи начинало казаться, что звук его голоса искусителей для нее не меньше, чем его прикосновения. Когда в нем появлялись эти низкие жадные обертоны, когда Джей начинал говорить вот так, с придыханием, она терялась.

— Как долго будет продолжаться вечеринка?

— Они уйдут, как только покончат со своими ребрышками.

Софи едва сдерживала улыбку и была рада, что он не видит ее.

— Какая форма одежды?

— Обычная.

— И это значит...

— Для тебя — чем меньше, тем лучше.

— Ну, уж извини, это семейное мероприятие, так что мне придется все же что-нибудь надеть.

— Платье, но ничего больше.

Софи рассмеялась:

— Ничего, кроме улыбки.

Его голос зазвучал еще более хрипло:

— Ничего — и им придется снова заточить меня.

На другом конце линии раздалась трель сотового аппарата, Джей на секунду отвлекся.

— Съезд гостей намечен рано: часов на шесть, — сообщил он, возвращаясь к прерванному разговору. — Успеешь?

Софи знала, что это будет трудно, но пообещала постараться.

— Отлично. Не опаздывай, я придумал небольшой сюрприз, ты пожалеешь, если пропустишь его. Мне нужно ответить по другому аппарату. Я тебе никогда не говорил, что обожаю, как ты улыбаешься?

Софи поспешно выпалила свой вопрос:

— Небольшой сюрприз? — Но ответа услышать не успела — Джей уже положил трубку.

Вешая свою, Софи удивилась: как это ему удалось? Как ему удалось заставить ее улыбаться?

План Маффин состоял в том, чтобы незаметно проскользнуть на кухню, пока никого нет поблизости, и быстренько вернуться в комнату, прихватив с собой что-нибудь съестное: пакет печенья из рисовой муки с карамельным кремом и термос с горячим кофе — это поможет ей продержаться несколько часов, а может, и целый день. С того момента, когда Маффин накануне вечером вернулась от Делайлы, она передвигалась по дому тайком, до сих пор умудряясь избегать встреч с членами семьи. Она надеялась, что сможет ни с кем не сталкиваться еще некоторое время. Особенно ей не хотелось видеть Джея, который должен был вернуться из клиники рано утром.

Выйдя из комнаты, она огляделась — горизонт был свободен, но ее внимание привлекло взволнованное контральто Милдред, доносившееся откуда-то из парадного вестибюля.

— Простите, доктор Лоран, — говорила служанка, — но миссис Бэбкок уже ушла и вернется не раньше, чем после обеда. Сказать ей, чтобы она вам позвонила, когда придет?

— Пожалуйста. Мне нужно поговорить с ней как можно скорее.

Маффин тут же заинтересовалась. Если она не ошибается, доктор Лоран — это Клод, бывший жених Софи. Маффин заправила в джинсы свою необъятную артистическую блузу и порадовалась тому, что не вышла из комнаты в халате.

— Милдред, подождите! — крикнула она служанке, которая готова была закрыть дверь за посетителем. — Может быть, я смогу помочь доктору Лорану? Здравствуйте, Клод, как поживаете?

Возвышавшийся в дверном проеме психиатр насторожился, но, когда Маффин подошла и протянула руку, улыбнулся:

— Все в порядке, благодарю вас.

Его глубокий бас рокотал, как грузовик на низкой скорости. «Весьма приятный голос, — отметила про себя. Маффин, — хотя, пожалуй, немного трескучий — рессоры требуют смазки». Некоторая надтреснутость, казалось, была свойственна всему его облику, что побудило Маффин покрепче взять его под руку. Она не собиралась отпускать его, пока не разузнает все, что ей нужно.

— Спасибо, Милдред, я позабочусь о докторе Лоране. — Она кивком головы отослала топтавшуюся в вестибюле служанку и повернулась к Клоду: — Уоллис может не скоро вернуться. Не могу ли я быть вам полезной?

Он заверил ее, что ему ничего не нужно, но Маффин не отставала и вышла за дверь вместе с ним.

— Какой прекрасный день, — воскликнула она, ведя его вниз по ступенькам в сквер перед домом с традиционным классическим фонтаном в центре. — Почему бы нам не воспользоваться моментом и не насладиться им?

Момент растянулся на некоторое время, пока они шли вдоль декоративной изгороди и Маффин ловко выпытывала у Клода причину его визита.

— Меня беспокоит Софи, — сказал Клод. — Я недавно беседовал с ней, и мне показалось, что ее одолевают страхи. Вот я и подумал, что следует попросить Уоллис присмотреть за ней, чтобы ничего не случилось.

— Страхи? — Маффин с трудом приноравливалась к его длинному шагу. — Что вы имеете в виду? — Он настоящий гигант, подумала она, добрый гигант, хотя и есть в его облике что-то неуловимо зловещее. Но, вероятно, таковы все крупные мужчины.

Казалось, он не хочет больше ничего говорить, но у Маффин был особый дар затрагивать чувствительные струны в душе собеседника и выуживать из него то, что ей нужно. Клод был врачом Софи и, возможно, сохранил в душе преувеличенное чувство ответственности за нее, что подсказало Маффин сыграть на универсальной мотивации: чувстве вины,

— Не могу представить себе, что такого вы могли бы сказать Уоллис, чего нельзя сказать мне, — обиженно заметила она. — Мы с Софи дружим много лет, оставались друзьями даже тогда, когда Бэбкоки с ней не разговаривали. Вы не можете не помнить, что я была единственным членом семьи, присутствовавшим на вашей помолвке.

Он кивнул, подтверждая, что это действительно так.

— Я беспокоюсь о том, чтобы личная жизнь Софи не оказалась выставленной на всеобщее обозрение, — заявила она.

— Я тоже пекусь о ее благополучии.

Несколько минут они шли молча, Маффин намеренно старалась вызвать у него неловкость. Кому-то из них все равно пришлось бы рано или поздно заговорить, но первой она быть не собиралась. В конце концов, это ее незаслуженно обидели, сочтя недостойной откровенности, и она была полна решимости разыгрывать эту карту, чего бы ей это ни стоило.

— Единственное, что имеет значение, — это ее благополучие, — признал Клод.

Начало оказалось именно таким, какого ожидала Маффин. Ей не потребовалось долго уговаривать его: он вскоре лопнул, как глиняный горшок, и выложил ей всю историю. Маффин совершенно искренне не знала, что подумать. На Софи кто-то напал — или ей показалось, что напал, — кто-то, кто выглядел и говорил точно так же, как Джей Бэбкок. То ли Маффин снова сбрендила, то ли ей действительно есть чего бояться.

— Я предупреждала ее, что он может оказаться опасным, — сказала Маффин.

Клод в нерешительности остановился и, повернувшись, посмотрел на нее:

— Что вы хотите этим сказать?

— Она не верит, что он на самом деле Джей. Никогда не верила. И это делает ее опасной для него.

— Вы полагаете, он способен причинить ей вред?

— Вероятно, уже попытался. — Маффин не могла бы сказать, верит ли в это сама или старается поквитаться с Джеем Бэбкоком, но не долго думая, решила, что это не имеет значения. Важно то, что у нее теперь есть оружие против этого негодяя.

Джей поднял сжатый кулак, тупо глядя на то, что осталось от застекленного портрета отца. Кто-то разбил его вдребезги. Рамка, стекло, фотография — все было сокрушено одним ударом. Кровь капала с его ладони на лежавший па столе кабинетный ежедневник в кожаном переплете, окрашивая осколки стекла и порванный портрет алыми пятнами. Все выглядело так, словно сам охотник оказался жертвой.

Выражение лица Ноя было столь же грозным, сколь и вид зажатого у него под мышкой ружья. Прирожденный охотник, он в тот день принес несколько куропаток, и все домочадцы были созваны полюбоваться его добычей. Джею было тогда не больше десяти, и он не мог понять хищнического инстинкта отца. Теперь понимал. Это было второй натурой.

Но если то событие его просто встревожило, то нынешнее встревожило очень сильно.

Кто-то разбил портрет.

Не требовалось никаких иных доказательств, что это сделал он сам, но он этого не помнил. Помнил лишь, как боль пронзила глаз. Она была такой невыносимой, что на мгновение он ослеп, такой бешеной, что захотелось немедленно что-нибудь сокрушить.

Коробка с бумажными салфетками стояла на старинном секретере, который он приспособил под письменный стол для спальни. Джей вытащил сразу несколько штук и прижал к кровоточащим порезам. Фамильное кресло скрипнуло, когда он, закрыв глаза, откинулся на его спинку. Когда же это началось — эти провалы в памяти, эта боль, доводящая до белого каления?

Курс медикаментозного лечения не дал никаких результатов. Головные боли становились еще сильнее, к тому же появились и другие симптомы: жестокие желания и приступы буйной ярости, тому пример — сегодняшний случай. Портрет — не первая вещь, которую он сокрушил. Однажды он обнаружил разбитое зеркало во врачебном кабинете. Единственное, что он помнил: вот он смотрит на себя в это зеркало, а уже в следующий момент — зеркало оказывается разлетевшимся на куски.

«У тебя кровь на руках. Ты так же виновен, как все мы!»

Уставившись на осколки стекла, застрявшие в ладони, Джей словно наяву слышал, как отец бросает ему это обвинение. Но он не мог взять в толк, что это значит. И что, дьявол его побери, с ним происходит.

Догадка исказила гримасой лицо, когда он посильнее прижал к ране окровавленные салфетки. Вот так же, как он остановил кровотечение, кто-то хочет остановить его. Лечение не помогает снять симптомы, оно порождает их. Существует некий план, призванный остановить его, — если возможно, сделать недееспособным, и список подозреваемых обширен.

Даже она в нем есть. Софи.

Джей убеждал себя в том, что это невозможно. Она не могла быть врагом. Ей не свойственны тщеславие и желание что-то урвать для себя. И все же какой-то смысл в этом явно был. Она ведет себя странно, что-то скрывает. По нескольку раз в день меняет мнение о том, кто он. При этом ни один из приводимых ею доводов не является истинным, вынужден был признать Джей. Она опасна, потому что делает его уязвимым, как никто другой.

Она будит в нем темные, жестокие и прекрасные порывы. Порывы, сжигающие душу. Она — та самая ацетиленовая горелка, что пылает в нем бело-синим пламенем, вдруг понял Джей. Без нее не было бы ничего, кроме тьмы, кроме пустоты, из которой он пришел.

Да, именно уязвимым. Неуравновешенным. Не вполне здравомыслящим. Именно таким, и даже хуже, он становился из-за милой маленькой очаровательницы по имени Софи. Джей произнес ее имя, произнес тихо, почти прошептал и немедленно ощутил ошеломляющий прилив желания. Нокаутирующий удар, который мог бы лишить его чувств, если бы он не взял себя в руки.

Что же дает ей такую власть над ним?

Этот вопрос неотступно мучил его, пока он разглядывал пятна крови и разбросанные вокруг осколки стекла. В голове снова запульсировала боль. Но, обозревая бедлам, который устроил, Джей заметил нечто, что заставило его податься вперед. На кабинетном ежедневнике поперек календаря было что-то написано.

Следуй за мной. Кто-то написал эту фразу несколько раз, и это мог быть только он. Почерк — его. Вглядываясь в знакомые буквы, Джей осознал, что написал это не только на календаре, это же он нацарапал на столе в «Крутом Дэне». Только не помнил почему и когда.

Охваченный смятением, потрясенный, Джей встал с кресла. В его несчастной, разламывающейся от боли голове теснилось слишком много вопросов, слишком многого он не понимал. Кто-то хочет его поиметь, но он сам поимеет этого «кого-то». Сегодня вечером он расставит сети и поглядит, кто в них попадется.

Глава 24

Ее улыбка, и ничего больше. Весь вечер Софи думала только об этом, но лишь около девяти часов Джей вернулся к этому сюжету.

— Мне нужно побыть с тобой, — прошептал он. — Господи, мне так это нужно.

Он подошел к ней сзади, и она радостно вздрогнула, почувствовав, как его пальцы скользят по ее обнаженной руке, подбираясь к запястью. Вот уже час или около того веселье постепенно затухало, и Софи, покинув эпицентр устроенного Уоллис «барбекю на лужайке», отошла к дальнему концу бассейна, любуясь мягкими отблесками фонарей на поверхности воды и рассеянно прислушиваясь к нечленораздельному гулу разговоров. То и другое действовало на нее гипнотически, и она не заметила, как он подошел, хотя все время думала о нем.

— Удалось ли тебе обаять членов совета директоров настолько, чтобы уговорить их снять брюки? — спросила она, игриво улыбаясь.

— Конечно. — Джей по-хозяйски положил руку ей па спину. — А теперь твоя очередь.

— Моя? Но ты же сам велел мне надеть платье.

— Что ты говоришь? Хочешь сказать, что под ним на тебе...

Софи рассмеялась, довольная тем, что ему придется весь вечер гадать, что у нее под черно-белым открытым платьем.

— Ты же знаешь, я очень послушна.

Безрассудно дразнить Джея Бэбкока. Ей-то это должно быть известно лучше, чем кому бы то ни было, но она не смогла удержаться. Он будил в ней нечто такое... Желание рисковать, о наличии которого в себе она бы никогда даже не догадалась, если бы он не вошел в ее жизнь.

Голос глухо заклокотал у него в горле.

— Если ты вознамерилась свести меня с ума, тебе это удается. Ну а теперь пора преподнести сюрприз, — сказал Джей.

— Он мне понравится?

— Удовлетворение гарантирую, — прошептал он. — Но попозже. А сейчас я должен сделать объявление.

— Это касается бизнеса?

— Увидишь.

Он был невероятно таинствен, и от этого ей еще больше хотелось узнать, что же он припас.

— Идешь со мной? Мне хотелось бы, чтобы ты была рядом, когда я буду изображать из себя Генриха Пятого.

Софи предпочла бы остаться в собственном укромном мирке на дальнем конце бассейна и грезить о Джее, но у неё было ощущение, что ему действительно нужно ее присутствие, а к тому же хотелось узнать, что он собирается преподнести компании толстосумов, которую собрала его мать.

Когда, держась за руки, они вернулись к гостям, Софи подивилась тому, как подействовал на нее Джей. Ее удивило, поистине потрясло то, насколько быстро развеял он все страхи, что обуревали ее в его отсутствие. Казалось, он способен заставить ее слушаться одним взглядом, одним словом, одним прикосновением. Иногда для этого было достаточно лишь звука его голоса в телефонной трубке. Доказательство тому — сегодняшнее утро.

Софи все еще собиралась рассказать ему о ночном вторжении, но теперь ситуация больше не казалась ей опасной для жизни и даже неотложной. Ей очень хотелось узнать, как ему удается отвлечь ее от всех забот и заставить чувствовать себя так, будто на свете не существует никого, кроме их двоих. Возможно, «заклинатель змей» не такое уж неподходящее для него определение. То, что он делал, действительно походило на заклинание, на своего рода колдовство.

Его незапланированное объявление застало врасплох всех, включая Уоллис. Софи увидела выражение растерянности на ее лице, когда Джей постучал банкой с содовой водой о край огромного куска льда, чтобы призвать всех к вниманию.

— Надеюсь, все приятно проводят время? — прокричал он, стоя на террасе, которую обычно использовали как эстраду для оркестра и где устраивались праздники, когда они были детьми.

Все глаза устремились в одном направлении — Джерри Уайт, Маффин и многочисленные кузены и кузины смотрели на них двоих. Софи чувствовала себя неловко, но Джей крепко держал ее за руку.

— Раз сегодня здесь собралось столько представителей семейства Бэбкоков, — сказал он, — я думаю, это подходящий момент, чтобы сообщить о достигнутом прогрессе. Было много разговоров относительно того, возглавлю ли я компанию, и я знаю, что многие из вас задавались вопросом, когда я это сделаю и сделаю ли вообще. — Он обезоруживающе рассмеялся. — Ответ короткий — да. Я не просто собираюсь возглавить компанию, но готов это сделать сегодня же, сейчас.

Ропот, прокатившийся по толпе, мало напоминал восторженную поддержку. Куда ни глянь, Софи видела настороженные лица, а пристальный взгляд Джерри Уайта, казалось, был способен просверлить стальную балку.

Уоллис побледнела от неожиданности. Она судорожно сжимала одну из подвесок на браслете, и Эл уже стоял рядом с ней. Именно его реакция привлекла особое внимание Софи. Его лицо потемнело от гнева, взгляд горел.

Если бы Джей все это заметил, он, быть может, не стал бы продолжать.

— Я не жду, что вы примете это на веру, — сказал он, — поэтому позвольте объяснить, почему я готов взять бразды правления в свой руки и как собираюсь превратить «Бэбкок фармацевтикс» в компанию более могущественную и доходную, чем она когда-либо была, в том числе поддерживать на постоянно высоком уровне ценность ваших акций. Есть также кое-что, что вы можете сделать для меня.

Все затихли — все, даже Джерри Уайт.

«Как быстро, — отметила Софи. — Несколько слов, нужных слов — и они у него в руках». Все, что делает с ней, он может делать и с ними. Присутствующие внимательно слушали его, но он сделал паузу, словно испытывая искренность их внимания.

«Вы меня слушаете? — казалось, говорил он. — Вы достаточно внимательны? Потому что я собираюсь сказать это лишь один раз, и, если вы меня не поймете, обращу свою мидасову длань на другой объект. Озолочу кого-нибудь другого».

— Мне пришлось преодолеть множество барьеров, чтобы доказать свое право на руководство компанией, — напомнил он. — Об этом не принято говорить, но вы все это знаете. И я это знаю. Во-первых, мне пришлось доказать, что я действительно Джей Бэбкок, а потом успешно завершить курс лечения посттравматического расстройства, которым я страдал в результате своего «вынужденного» заточения, назовем это так. — Быстро взглянув на Софи, он сжал и отпустил ее руку. — В связи с этим у меня есть хорошие новости. Не только я победоносно преодолел это препятствие, но и все мы, Бэбкоки. Испытания еще не окончились, но уже ясно, что наш экспериментальный препарат для лечения посттравматического синдрома работает. «Невропро» доказал свою эффективность. Он не только подавляет возбуждение, вызывающее эффект «обратного кадра», то есть вспышки памяти, выхватывающие наиболее мучительные эпизоды прошлого, но в будущем может быть использован и в качестве своего рода прививки против посттравматического синдрома.

Среди присутствующих снова поднялся гул, но теперь они явно слушали еще внимательнее. Они, как и Софи, стали предельно сосредоточены. «Кто бы на их месте не стал!» — подумала Софи. Джей делал экстраординарное заявление.

— Подумайте о том, какие могут быть последствия, — продолжал Джей. — Я предвижу времена, когда нашим солдатам и офицерам будут делать прививку против шока до того, как они ступят на арену военных действий. Приступы паники и страха отойдут в прошлое. Наши французские и немецкие исследовательские отделения сейчас работают над этим. Вообразите себе картину: люди не боятся летать. Авиакомпании будут платить нам за то, чтобы мы проводили такие исследования.

Сорвав затычку на банке с содовой, Джей поднял ее вверх, предлагая тост за успех «Невропро», и все взорвались смехом. Гости, были взволнованны. Именно этого он и добивался, поняла Софи. Она не могла не задаться вопросом, правду ли говорил Джей, истинна ли эта его фантастическая новость, но надеялась, что правду. Ей хотелось поверить в это не меньше, чем остальным присутствующим.

— Да, мы можем расширять сферы приложения своих усилий, — продолжал Джей, — но мы не должны этого делать. Не должны. Не такова задача «Бэбкок фармацевтикс». Мы — компания, нацеленная на интенсивные научные исследования, и есть еще много возможностей сделать состояние, сосредоточившись на важнейших направлениях терапевтической науки. Один «Невропро» способен дать прибыль, исчисляющуюся восьмизначными цифрами. — Он глотнул воды, давая им время переварить его сообщение. — И это подводит меня к последнему, самому трудному барьеру. Я поставил перед собой цель заново вникнуть во все аспекты нашего дела, начиная с научных исследований и кончая маркетингом и менеджментом. Я хотел узнать о компании абсолютно все — особенно, почему уменьшаются доходы, утрачивается доверие потребителей и падают в цене акции. Готов сообщить вам, что завершил эту работу... — Джей перевернул банку с содовой и поставил ее вверх дном на перила перед собой в качестве наглядного подтверждения. — Я готов сообщить больше. Когда-то «Бэбкок фармацевтикс» уже была мировым лидером в области научных исследований и инноваций, но я не стремлюсь вернуть ей былую славу. Я хочу превзойти ее золотые времена. Хочу, чтобы в области фармакологии «Бэбкок фармацевтикс» стала тем же, чем является компания «Кока-кола» в области безалкогольных напитков.

— Все слышали? — Джей поднял руки, словно пастырь, призывающий прихожан успокоиться и выслушать слова, которые станут их пропуском в рай. — Я достаточно громко говорю? Я сказал: научные исследования. «Бэбкок фармацевтикс» — не косметическая фабрика и никогда не станет ею, пока я контролирую ситуацию. Мы не делаем помаду. Мы спасаем жизни. Мы спасаем умы и тела от разрушительных болезней.

Реакция Маффин была озвученной: отпрянув назад, словно ее ударили, она пробормотала себе под нос какое-то проклятие, а потом, растолкав возбужденную толпу гостей, скрылась в доме. Софи была потрясена так же, как все остальные. После визита в салон Делайлы она собиралась рекомендовать, чтобы «Бэбкок фармацевтикс» обратила внимание на новую косметику, особенно на средства, подавляющие аппетит. Но Джей только что заранее отверг любую подобную попытку.

Он сделал смелый шаг — выступил вперед и принял на себя ответственность, произнеся тронную речь до избрания на пост. Джерри Уайт тоже был явно расстроен. Софи видела, как исполнительный директор сделал знак жене, направлявшейся к бару, чтобы налить себе что-нибудь еще, и теперь они оба — с разных сторон — пробирались к выходу.

Но кузены и кузины по-прежнему ловили каждое слово Джея, и когда тот завершил картину будущего процветания семьи, одна из женщин зааплодировала. Вскоре аплодировали уже все, и толпа, словно влекомая какой-то невидимой силой, двинулась к террасе.

Уоллис тоже это заметила. Она оглянулась по сторонам, ее лицо выражало отчаянную мольбу.

К удивлению Софи, Эл не пришел ей на помощь. Ученый продолжал неотрывно глядеть на Джея, словно тот был неким монстром, хотя заявление Джея, казалось бы, наверняка сулило ему возврат прежней власти. Эл выигрывал больше всех, но по его реакции этого никак нельзя было сказать. Тем не менее, Софи сомневалась, что ему удастся долго не замечать всеобщего ликования или дрожи, которая, видимо, от пережитого волнения била Уоллис.

— Мы все — семья, — говорил Джей, обращаясь к присутствующим. — Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Еды полно, и в кабинках есть купальные костюмы для желающих поплавать. Вы здесь всегда желанные гости, так же как и в моем офисе. Что касается будущей недели, то вы сможете найти меня в конторе Ньюпортского центра корпорации. Думаю, в этом огромном административном здании для меня найдется какой-нибудь закуток.

«Огромное» здание, о котором он говорил, являлось епархией Джерри Уайта и Фила Векслера. Векслер на вечеринку не пришел. Он был в отъезде по каким-то личным делам, но Джерри Уайт с женой, судя по их шумному уходу, очевидно, уже услышали все, что хотели. Джерри с грохотом швырнул свою пивную бутылку в мусорный бак, а его жена почти с таким же остервенением шарахнула на выходе металлической калиткой. Если Джей и заметил их раздражение, то никак не дал этого понять.

— А теперь я прошу извинить нас с женой, — сказал он, обнимая Софи и притягивая ее к себе. — Мы пытаемся отпраздновать свой второй медовый месяц с тех самых пор, как я вернулся. Надеюсь, вы понимаете.

По толпе присутствующих снова прокатилась волна аплодисментов, и на этот раз даже Софи почувствовала, как их обоих захлестывает исходящая от нее энергия. Софи уткнулась в теплое плечо Джея и прижала руку к его груди — идеальная картинка любящих супругов. Это было похоже на игру «давай притворимся», и Софи не без удовольствия в нее играла.

— Господи, Джей, — прошептала она, — да они же у тебя в кармане. Они — твои.

— Но не они мне нужны, — так же шепотом ответил он. — Мне нужна ты.

Мужская властность, прозвучавшая в его голосе, взволновала ее. Но даже он не смог бы отрицать, что с толпой происходило нечто сверхъестественное. Казалось, ее возбуждение подпитывает его, а он, в свою очередь, заряжает толпу. От него исходили тепло и энергия, создававшие ауру такую же осязаемую, какая образуется вокруг пламени. Софи показалось, что она впервые в жизни видит настоящий водоворот, который затягивает всех, даже самого Джея.

— Пошли, — сказал он, — а то они захотят разделить с нами наш медовый месяц.

— Какой медовый месяц?

Джей усмехнулся:

— А я тебе еще не сказал? Сегодня мы отправляемся в небольшое свадебное путешествие. Я забронировал лучшую комнату в доме — всю в цветах и с мягким освещением. Тебе понравится.

Он потащил ее за собой. Софи подумала, что они идут в дом, но вместо этого подошли к воротам, ведущим в сад. И только когда они достигли увитой виноградными лозами ниши с розовыми клумбами, Софи поняла, что он имел в виду: он вел ее в оранжерею.

Открыв дверь, Джей подхватил Софи на руки. Внутри повсюду горели свечи. Он отнес ее в боковую нишу, оплетенную глициниями и вьющимися розами. Там она увидела шампанское в хрустальном ведерке со льдом и маленький, элегантно сервированный на двоих круглый столик. Белая кружевная скатерть ниспадала до самого пола, на столе красовались серебряные вазочки с паштетом из гусиной печенки и икрой, свежая клубника, покрытая нежным облаком взбитых сливок.

— Проголодалась? — спросил Джей, опуская ее на пол.

— Думаю, немного поесть можно. — Это было неправдой. Желудок сводили спазмы, едва ли он мог бы принять пищу, но у Софи было ощущение, что Джей имел в виду нечто другое.

— Можешь подождать, пока я покончу вот с этим? — Он развернул ее к себе лицом и прижал к садовому столу с цветочными горшками. В этот вечер Софи заплела волосы в косу, потому что знала, что ему это нравится. Задавая свой вопрос, он разглядывал одну из золотисто-рыжих прядей, ореолом окружавших ее лицо.

— Покончишь с этим? — переспросила она. Солнечный локон, которым он водил по ее губам, приятно щекотал кожу.

— С этим... Пока не нагляжусь на мою жену, не выпью ее до дна, не съем ее глазами...

«Мою жену». Два слова, которые способны заставить ее воспарить к небесам или низвергнуться в бездну.

— Будешь отщипывать, откусывать, отпивать? — сказала она, защищаясь шутливым тоном. — Ах, эти гастрономические метафоры.

— М-м-м, снимать пробу, смаковать...

Слова лились из него, он продолжать ласкать ее губы кончиком локона, а Софи стояла, затаив дыхание от искрящего напряжения чувств.

Но ведь, кажется, это он, а не она боится щекотки. Быть может, такова плата судьбы за все те случаи, когда она мучила его? Мерцание свечей, казалось, проникло ей внутрь. Маленькие горячие язычки пламени вспыхивали и дрожали с невыносимой яркостью. Повсюду.

— Еще, — прошептала Софи.

Это было приглашение. Она жаждала экстаза. Джей не мог этого не понять, однако почему-то отстранился, и у Софи вырвался мучительный вздох. Свечи внутри разгорались все ярче. Это было безумие. И когда он, наконец, прижался губами к её рту, она задрожала от проникавшего, казалось, в самую душу поцелуя.

— Джей, я люблю тебя, — прошептала она.

Признание вырвалось само собой, как только он оторвался от ее губ. Софи молча наблюдала за его реакцией: голова резко дернулась назад, и, словно выстрел, прозвучал судорожный вздох. Но через мгновение он подхватил ее за руки и прижал к себе так, что она не могла пошевелиться. Он вглядывался в ее лицо, желая прочесть на нем правду, в губы, произнесшие признание. Что-то мучительно клокотало у него в горле.

— Постой, — прошептала Софи.

Но поздно, его уже было не остановить. Софи утратила контроль над ситуацией в тот самый миг, когда сделала себя беззащитной своим признанием. Не обращая внимания на ее слабый протест, Джей подхватил ее на руки и опустил на стол, покрытый винилом в красную и белую клетку.

Оценивающе хмыкнув, он просунул руки под подол черно-белого платья и заскользил вверх по бедрам, задирая его наверх. Внезапный прилив желания охватил Софи, ее мышцы напрягались и каменели под его скользящими ладонями. Она почувствовала тепло, разливающееся между ног.

— О Господи... — Это было единственное, что ей удалось выговорить, когда он упал перед ней на колени. Она смотрела вниз сквозь опущенные ресницы, и он представлялся ей черным ангелом, опустившимся на ее лоно. Одно медленное, скользящее прикосновение его языка — и Софи пропала. Она начала кричать... и не могла остановиться до самого конца.

Уоллис бродила среди плакучих ив, полумесяцем окружавших ее расцветающий летний сад. Эти изящные деревья всегда успокаивали ее, а сегодня вечером их целебное воздействие было ей особенно необходимо. Покров темноты устраивал Уоллис. Весь вечер она не могла привести в порядок путающиеся в голове мысли и унять бешеный стук сердца и надеялась, что здесь, вдали от яркого освещения, глухая тень деревьев справится с тем, с чем не могла справиться она сама.

Сцепив руки и прижав их к груди, Уоллис думала; неужели эта дрожь никогда не пройдет? Неужели она навсегда останется маленькой полоумной старушкой, которая даже говорить не может без нервной дрожи в голосе? Сегодня вечером она даже есть не могла от волнения.

— Оттого, что ты здесь прячешься, Уоллис, проблемы сами собой не решатся.

Оборачиваясь на звук голоса, сопровождавшийся сердитым придыханием, она уже знала: сейчас произойдет то, чего она так старалась избежать — стычка с Элом. Он был в бешенстве. В прежние времена Ной в приступах ярости стирал ее в порошок, и, несмотря на всю силу характера и умение владеть собой, Уоллис до сих пор сникала, словно цветок под ножом садовника, перед лицом мужского гнева.

Она происходила из старинного южного рода, потерявшего во время Великой депрессии все свое состояние. Ее мать называла положение, в котором очутилась семья, «благородной бедностью» и внушала единственной дочери безусловное уважение к семейным традициям и родине. Но Уоллис не желала жить в бедности, пусть и благородной. Она мечтала о роскоши, которую успела познать, а Ной был так похож на ее сурового отца, что при первой встрече с ним Уоллис испытала благоговейный ужас. Она так и не избавилась окончательно от преклонения перед своим героем, но их брак не стал ни любовной идиллией, ни, в сущности, настоящим деловым партнерством. Ной был не из тех, кто делится властью. Уоллис приходилось тщательно маскировать свое влияние на него и в течение всей их совместной жизни оставаться в тени. Зато она прекрасно научилась настаивать на своем.

Сегодня Эл Мартин напомнил ей сразу обоих грозных мужчин се жизни. Обычно в подобных обстоятельствах она бы уже — искренно или нет — успокаивала, уговаривала и извинялась. Но сейчас вздернула подбородок и гордо выпрямила спину.

— Его нужно остановить, Уоллис, — заявил Эл. — Тебе это известно так же хорошо, как и мне.

— Что это означает? — Шелест серебристой ивовой листвы почти поглотил заданный шепотом вопрос.

— Это означает, что я сам остановлю его, — ответил он, приблизившись к ней. — Наш план обернулся против нас самих. Джей вышел из-под контроля.

— Мне показалось захватывающим то, что он сделал, — с пафосом сказала Уоллис. — Бог мой, разве ты не заметил, как он это объявил? Он говорил точно, как Ной, а может быть, и еще более властно.

Эл, не веря своим ушам, уставился на нее. Ясно, что он ожидал встретить сопротивление, но не такое. Ему в голову не могло прийти, что она будет возносить хвалу неверному.

— Он недостаточно уравновешен, чтобы принять управление компанией, и ты это знаешь. Никогда и не предполагалось, что он его примет. Во всяком случае, не так. Ради Христа!

— А может быть, он действительно уже готов к этому, Эл? Может быть, мы его недооценили?

— Черт, ты такая же сумасшедшая, как он. — Эл нервно сжал кулаки. — Если понадобится, я сделаю это и без тебя, но не позволю, чтобы какой-то самовлюбленный дрянной мальчишка встал у меня на пути и завладел компанией.

— Ему скоро сорок. Едва ли его можно назвать мальчишкой, — возразила Уоллис, еще раз отметив про себя сколь уместно было сравнение Эла с Ноем. Ее муж тоже шел вот так напролом, как бык. Эл вкусил власти, и это сделало его агрессивным. Запугать — и победить. Атаковать и заставить «верить» путем устрашения. Уоллис прекрасно знала, как действуют одержимые властью мужчины, когда появляется угроза.

— Куда ты идешь? — спросила она, увидев, что он, отвернувшись, вероятно, чтобы успокоиться, вдруг решительно направился к дому.

— Поговорить с Джерри Уайтом и Филом Векслером. Быть может, единственное, что может остановить Джея, это демонстрация силы.

— Нет, ты не сделаешь этого! — Ничто не могло подхлестнуть Уоллис больше, чем эта угроза. Он собирается прибегнуть к помощи врага. — Ты не сделаешь этого!

Эл даже не обернулся, и, глядя на его каменную спину. Уоллис почувствовала себя обезумевшим от страха ребенком. Она бросилась за ним, но не смогла догнать: каблуки утопали в траве, она спотыкалась.

— Эл, постой! Не предпринимай поспешных шагов. У меня есть идея.

— Какая? По-матерински поговорить со своим сыном?

Презрение, с каким он это произнес, ошеломило ее. От пришедшей на ум догадки чуть не стало дурно. Он никогда не разговаривал с ней в таком тоне, не вел себя непочтительно, даже когда она была в худшем состоянии. Что-то изменилось. Он не блефовал. А она не могла уступить его Джерри Уайту — только не этому жирному соглашателю. Она не может позволить себе потерять Эла.

— Пожалуйста, — прошептала Уоллис. Он победил, она будет уговаривать и улещивать его. Она сделает все.

Эл обернулся и встал, скрестив руки на груди, ее мольбы его явно не тронули.

Она ненавидела его за это. И за то, что собиралась сделать.

— Я долго думала. К Джею можно подступиться через Софи, — Уоллис машинально расстегнула верхнюю пуговку на платье, едва веря в то, что и впрямь решилась на это. — Она — его ахиллесова пята, Эл. Ну, хоть выслушай, что я скажу.

— Что это значит — ахиллесова пята?

— Во всех иных отношениях он неуязвим. — Уоллис запнулась и помолчала. У нее действительно была идея, но рискованная. А ведь она сама просила его не рисковать. Ей нужно было время, чтобы все обдумать. Внезапно Уоллис обнаружила, что лиф ее платья расстегнут и распахнут. Под платьем не было ничего, кроме прозрачного тонкого нейлонового лифчика и трусиков. В лунном свете Элу было все видно насквозь, возможно, он и ее самое видел насквозь.

— Уоллис...

Его смущение доставило ей удовольствие, тем более что ее собственное исчезло тотчас же, как только она заметила его интерес. Если только она не ошиблась, блеск, сверкнувший в его глазах, означал чисто мужское вожделение.

Они не сказали больше друг другу ни слова, но в тишине разделявшего их пространства возникло взаимное понимание. Жажда власти дрогнула и отступила. Теперь Уоллис владела ситуацией.

Она повела плечами, и платье упало к ее ногам. Дрожа на ветру и отдавая себе отчет в том, как прелестно выглядит в лунном свете, она сказала:

— Если ты поступишь так, как собирался, ты, возможно, и получишь компанию, но между нами все будет кончено. Выбирай.

Глава 25

Опершись рукой на сложенную пополам подушку и разглядывая фигуру спящего мужа, Софи понимала, почему ей не спится. Обнаженное тело Джея, освещенное лунным светом, было восхитительно прекрасным. К тому же, кроме как в своей белой плетеной кровати-коконе, она вообще почти никогда и нигде не могла заснуть — тем менее удивительно, что не удалось ей это здесь, в его постели. Но дело даже не в этом.

Дело в том, что произошло сегодня ночью. Какой бы страстной ни была их любовь, она ничуть не сблизила их. Когда они оторвались друг от друга и Софи, обессиленная, обмякла в его объятиях, у нее возникло ощущение, что он не любил ее, а был ею одержим.

Это чувство не покидало ее и теперь. С тех пор как он вернулся из клиники, что-то переменилось. Она парила в сладостном вихре его чувств, но подспудно понимала, что питает их нечто темное. После того, что произошло в оранжерее, он взял ее на руки и принес сюда, в свою спальню, где овладел ею снова — да, только этим словом можно описать то, что произошло. Овладел. Взял.

С ним у Софи всегда было такое ощущение, будто она теряла частичку себя, но сегодня он требовал ее всю, а на это она ни за что не могла пойти. Да, он напугал ее, но еще больше она напугала себя сама, потому что на какую-то долю секунды тоже захотела этого — полностью отдаться в его власть, существовать только в нем. На короткий миг она снова возжаждала, чтобы смерч подхватил ее и затянул в свою сердцевину, и именно это желание ужаснуло ее. Ощущение было такое, словно стоит на краю обрыва и испытываешь неодолимую тягу прыгнуть вниз.

Тяжело вздохнув, Софи села, потом выбралась из постели. Ей начинало казаться, что она имеет дело с двумя разными мужчинами, и один из них пугал ее. Безоблачное счастье, которое они испытали там, в морском домике, теперь представлялось ей некой аберрацией, она начинала уставать от постоянного напряжения, от того, что не знала, кем предстанет перед ней Джей при новой встрече, даже при любовном свидании. Жизнь подражала ее снам, в которых романтический призрак, охотившийся за ней, мог легко обернуться монстром без лица — и иногда оборачивался.

На Софи оглушительное впечатление произвело то, как властно и решительно Джей заявил претензии на бэбкокский трон. Обязательства, которые он принял на себя перед лицом семьи, сулили ей то самое спокойствие, которого с прежним Джеем она никогда не знала. Но даже и в этом был некий оттенок дерзости и безрассудства человека, наносящего первый удар.

Голые ноги покрылись гусиной кожей. В доме было холодно, а поскольку Софи не собиралась оставаться здесь на ночь, она не взяла с собой пижамы, так что пришлось довольствоваться длинной белой рубашкой Джея. Обхватив себя руками, Софи подошла к дальнему окну. Из него открывался вид на расположенные рядом горы — те самые, по которым Джей лазал, бывало, задолго до того, как она его узнала... и где Ной Бэбкок чуть не застрелил ее, когда ей было четырнадцать лет.

Софи пристально вглядывалась в скалы, и сердце начало глухо стучаться в ребра.

Звук выстрела... он «катапультировал» ее память назад. Она никогда не забудет того вспоровшего слух взрыва и драматической встречи с человеком, которому предстояло заменить ей отца. Софи пряталась в лесу уже несколько недель, когда вдруг наткнулась на высоченного охотника в куртке защитного цвета и красной шляпе. Прицелившись в олениху, он был готов вот-вот спустить курок. Другого способа дать ему знать о том, что это животное тощая беглянка с трудом выходила после болезни и что необходимость ухаживать за оленихой помогла выжить ей самой, у девочки не было.

Ужас парализовал Софи. Она не могла даже крикнуть ему, чтобы он не стрелял, но, увидев, как палец охотника медленно нажимает на спусковой крючок, выскочила из кустов и закрыла дрожащее животное своим телом. Она действовала в порыве безумия. Раздался выстрел — и такое же безумие охватило охотника. Софи напугала его так сильно, что он дрожал, оттаскивая ее от оленихи, а потом стал яростно ругать за глупость.

В бешенстве швырнув Софи на землю, он рванулся прочь, но спустя несколько минут вернулся, опустился рядом с ней на колени и пристально посмотрел в глаза — в его взгляде перемешались смущение и подозрительность. Он отдавал должное храбрости, в которой этот ребенок, вероятно, превосходил даже его самого, и готовности пожертвовать собой ради беспомощного существа. Всю жизнь он считал, что слабого следует уничтожать, а эта девочка была готова отдать жизнь, чтобы спасти слабого. Побуждение оставалось для него непонятным, но отвагу он уважал.

Расспросив девочку о ее жизни и узнав, что та убежала от нерадивой тетки, которая хотела сплавить племянницу в приют, он привел ее домой и позволил Милдред вымыть ее, накормить и вволю накудахтаться над ней. Такой заботы Софи не видела и от родственников, не говоря уже о чужих людях. Даже Уоллис приняла чумазую бродяжку в свое стадо, хотя в то время Софи чувствовала ее сдержанность в отношении к себе и ей всегда было интересно узнать, что служило тому причиной: открытое восхищение ею Ноя или ее собственное сомнительнее прошлое.

Вот как она попала в Большой дом в качестве бэбкокского приемыша и вот почему впоследствии решила работать с неустроенными детишками. Она хорошо знала, что значит протянутая рука помощи. Ной оказался добрым человеком, трудным, но добрым. Софи скучала по нему.

— Софи?

Она обернулась, подумав, что Джей проснулся, но он лежал в той же позе, в какой она его оставила. Вдруг он перекатился на бок и выкинул руки перед собой, словно хотел дотронуться до чего-то.

— Я здесь, — сказала Софи, но, поскольку Джей не ответил, поняла, что он спит. На фоне безмятежной белизны простыней Джей казался еще более смуглым и беспокойным, и при виде того, как он мечется и бормочет во сне, Софи вдруг пришла в голову идея. Она не знала, является ли это выдумкой писателей, но слышала, что людей, разговаривающих во сне, иногда можно вовлечь в диалог, и решила попытаться. Не имея понятия, что будет делать, если он проснется, Софи тихо подошла к изножью кровати.

— Кто ты? — спросила она.

Он перекатил голову на подушке и пробормотал что-то нечленораздельное. Было похоже, что он повторял ее вопрос.

Софи придвинулась поближе. Теперь лицо ее было прямо напротив его лица. Медленно, четко она снова спросила, кто он.

— Ной, — ответил Джей. — Спроси Ноя.

— Ноя? Твоего отца? — Софи совершенно не понимала, что он имел в виду.

Ной был не в состоянии сказать ей, что бы то ни было. Как это ни трагично, но он очень редко мог вспомнить даже то, что было пять минут назад. Софи регулярно навещала его в клинике, пока Уоллис не попросила ее прекратить визиты. Свекровь не считала их уместными, особенно после того как Софи начала встречаться с Клодом.

Она фактически отлучила Софи от семьи, очевидно, за то, что та осмелилась полюбить кого-то, кроме Джея.

— Придумки... игра в придумки... спроси Ноя.

Софи склонилась над ним, стараясь получше расслышать, но то, что он говорил, казалось, не имело никакого смысла. Ее взгляд упал на глазную повязку, и она сообразила, что может сейчас приподнять ее так, что он ничего не узнает. Какой-то голос настойчиво нашептывал ей, что, увидев его без этой помехи, она либо утвердится в своих подозрениях, либо избавится от них. Желание казалось непреодолимым, хотя в нем не было никакого логического смысла.

Софи уже протянула было руку к черной «заплатке», но вдруг засомневалась. Нет, она не смела. Он наверняка проснется и застукает ее.

Она чуть-чуть отодвинулась назад — ее тень, лежавшая поперек его тела, заколыхалась. Софи услышала собственное взволнованное дыхание и почувствовала себя так, словно только что едва избежала беды. Это ощущение было вызвано столько же тем, что он мог проснуться, сколько и тем, что она могла видеть, если бы приподняла повязку. Под повязкой скрывалось что-то страшное, Софи это чувствовала.

«Заснуть все равно не удастся», — подумала Софи, оглядывая спальню. Джинсы Джея валялись на кресле, в заднем кармане должен быть бумажник. Но документы не откроют никаких секретов. Софи была уверена, что в них все в порядке. А вот гардероб со множеством полок и выдвижных ящиков мог таить что-нибудь интересное.

Джей подшучивал над ее склонностью неукоснительно следовать правилам, но это было правдой. Она не считала возможным рыться в чужих вещах, ей даже теперь, в сложившихся обстоятельствах, это казалось отвратительным. Это Джей всегда плевал на условности, чем в значительной мере и привлекал ее. Порой она мечтала стать такой же дерзкой и, вероятно, именно поэтому, подходя теперь к гардеробу, чувствовала, как что-то шевелилось у нее в животе от рискованности задуманного предприятия.

В первом же ящике Софи нащупала нечто странное. В кармане хлопчатобумажной пижамы, которую он, насколько она помнила, никогда не надевал, лежал непонятный предмет — крюк с острым наконечником. Он мог быть частью альпинистского снаряжения, хотя Софи и не была в этом уверена. В четырех небольших ящичках, предназначенных для хранения драгоценностей, она ничего интересного не нашла, но самый нижний ящик таил поистине ужасающий сюрприз. Из-под стопки маек Софи осторожно извлекла предмет, похожий на топорик. Она по-прежнему не могла решить, относятся ли все найденные ею вещи к спортивному снаряжению или к оружию. Свет упал на изогнутое лезвие, отчего оно замерцало зловеще, словно коса смерти. На другом конце деревянной ручки находился смертельно острый шип.

Софи могла себе представить, как от одного удара таким предметом человеческий череп раскалывается пополам. Непрошеная страшная мысль мелькнула в голове, отчего Софи захотелось поскорее засунуть предмет туда, где она его нашла. Но вместо этого она отошла подальше от гардероба, заставила себя получше разглядеть топорик. Внезапно у нее над головой раздался резкий окрик, от которого у Софи потемнело в глазах и закружилась голова.

— Что ты делаешь? — Это Джей подошел к ней сзади.

— Я не могла заснуть, — пролепетала Софи, крепче сжав в руке деревянное топорище и изо всех сил стараясь сохранить равновесие. Не было никакой возможности скрыть, что она рылась в его вещах — она держала в руке доказательство своего постыдного поведения.

— А тебе не пришло в голову просто выпить теплого молока?

Он злился, но причиной тому могло быть столько же чувство вины, сколько и предательство, решила Софи. Ее собственное чувство вины испарилось, как только она нашла первое орудие. После того, что случилось в вагончике, у нее имелись все основания сомневаться в идентичности Джея. Кто-то же ворвался к ней и мучил ее. А теперь вот, пожалуйста — она нашла это.

Софи уже поняла, что это за предмет, но все равно спросила с оттенком осуждения в голосе:

— Что это такое?

Джей забрал у нее топорик и с неопределенной гримасой бросил его обратно в ящик.

— Ледоруб, — ответил он. — Ими пользуются в Гималаях.

— А почему ты прячешь его в гардеробе?

— Не знаю.

Софи пристально посмотрела на него. Он ответил ей таким же немигающим взглядом.

— Его положил сюда кто-то другой? — спросила она.

— Я сам положил его туда. Я прячу всякие предметы, напоминающие оружие. Делаю это бессознательно и даже не помню, где что спрятал. Думаю, это — последствие моего тюремного заточения.

Софи опустила голову, пытаясь справиться с непрекращающимся головокружением.

— Когда ты был в клинике, кто-то вломился ко мне в дом, — выпалила она.

— Вломился? Что ты хочешь этим сказать? Тебя ограбили? — Он схватил ее за плечи и резко тряхнул.

— Нет, он связал мне руки и задавал вопросы.

— Ради Христа, Софи, почему ты мне не сказала? Ты вызвала полицию?

— Нет, я никому не сказала.

— Почему? — Его пальцы впились ей в плечи. — Он причинил тебе вред? Он тебя изнасиловал?

Софи отрицательно покачала головой, боясь встретиться с его испытующим взглядом. Если Джей не перестанет трясти ее, ей станет дурно.

— Мужчина ворвался к тебе в дом, но ты не вызвала полицию. И никому ничего не сказала, даже мне. — Руки его бессильно опустились. — Объясни мне, Софи. Я ничего не понимаю.

— Он выглядел точно так же, как ты, — сказала она. — И говорил твоим голосом. Я думала, что это ты.

Софи отвернулась к гардеробу и, снова увидев ледоруб, вздрогнула. Она не сомневалась, что эта смертельно опасная вещь является частью альпинистского снаряжения. Теперь она сожалела о том, что открыла ящик.

— К тебе вломился кто-то, притворившийся мною? — настаивал Джей.

Софи не знала, тревожиться ей или радоваться из-за того, что он так агрессивно расспрашивал ее. Казалось, ему действительно ничего не известно о том, что произошло той ночью, однако было неясно, что это означает. Вероятно, Джей лгал или не помнил, но это ничего не объясняло. Она вообще не могла придумать никакого разумного объяснения, кроме того, что это был не Джей.

— Он не притворялся, Джей. И я не бредила. Это случилось на самом деле.

Джей медленно поднял голову, его лицо окаменело.

— Как это могло случиться? Я всю ночь провел в клинике, прикованный к электроэнцефалографу множеством проводов, прибор непрерывно регистрировал излучения моего мозга.

Софи ногой задвинула ящик, не в силах больше переносить вид мерцающего топорища и шипа.

— Значит, у тебя есть второе «я». Потому что тот человек вполне мог быть тобой. В нем все напоминало мне тебя, кроме... Кроме того, что у него не было глазной повязки.

Рука Джея невольно потянулась к лицу, словно он хотел проверить, на месте ли повязка, но на полпути застыла.

— Это должно было убедить тебя, что он — не я, — отмахнулся Джей.

Наверное, должно было, но не убедило. Вообще оставалось слишком много кричащих неувязок, с которыми она больше не могла мириться.

— Помнишь, я попросила тебя показать, что случилось с твоим глазом, но ты не позволил мне посмотреть. Теперь ты должен это сделать, Джей. Пожалуйста, я хочу видеть.

— Нет, не хочешь, — холодно возразил он. — Поверь, не нужно этого делать. Это малоприятное зрелище.

Он неверной походкой направился к креслу, и Софи только теперь сообразила, что он голый. Она не хотела видеть, как он надевает джинсы. Минуту спустя Джей уже сидел на кровати, зашнуровывая кроссовки.

— Ты уходишь?

«Пожалуйста, скажи нет, — мысленно взмолилась Софи. — Прошу тебя, останься и поговори со мной, давай все выясним».

— Да, ухожу. Хочу подышать воздухом. Полагаю, ты не рискнешь среди ночи выйти на улицу с мужчиной, который вломился к тебе в дом, связал руки и заткнул рот кляпом.

В спальне было холодно, достаточно холодно, чтобы объяснить ту дрожь, которая била Софи. Но она почти не замечала холода, наблюдая, как он надевает через голову спортивную куртку с капюшоном и выходит за дверь. Она пыталась вспомнить что-то, что произошло несколькими минутами раньше, что-то, что он сказал. Ах да, она ведь не упоминала, что тот мужчина заткнул ей рот кляпом. Откуда же он мог это знать — разве что просто догадался. И почему он не пожелал узнать, о чем спрашивал ее тот человек?

Ничто не помогало. Джей выбрался из постели и попытался на ощупь найти дорогу в ванную, зацепился ногой за что-то, валявшееся на полу, наверное, какую-то одежду, и чуть не упал. Он ни черта не видел, но скорее всего это были джинсы, которые он бросил там, когда вернулся прошлой ночью вдрызг пьяный.

Софи к этому времени уже ушла, что, вероятно, было к лучшему. Ей бы не понравилось его состояние. И ее нельзя было за это винить. Если бы он знал, какое похмелье ждет его утром, лучше было бы пустить себе пулю в лоб, чтобы не тратить зря время.

Боль, как всегда, сосредоточилась в больном глазу и острыми спицами пронизывала всю голову. Он даже слышал странное потрескивание вроде электрических разрядов. В такие моменты у него всегда было такое чувство, будто кто-то поджаривает его нервные окончания. Все это сопровождалось и цветовыми галлюцинациями — ярко-красными вспышками молнии и синими языками пламени.

Когда ему удалось, наконец, добраться до ванной, он нащупал умывальник, пустил холодную воду, с диким стоном сорвал с глаза повязку и отшвырнул ее в сторону. Боль взорвалась, словно бомба, едва не расколов череп надвое. Он бы упал на колени, если бы не держался за умывальник.

Махровое полотенце, которое он бросил в раковину, пропиталось ледяной водой. Джей вытащил его и приложил к лицу, к багровому месиву плоти, когда-то бывшему его глазом. Облегчение пришло лишь на короткий миг, потом боль навалилась снова. Зрение все еще туманилось, хотя он уже мог различать предметы достаточно ясно, чтобы испытать отвращение от того, что видел.

Зачем кому-то нужно смотреть на это уродство? Зачем это ей? Перед его мысленным взором вспыхнула картинка столь же отчетливая, сколь и неприятная: Софи гневно бросала ему в лицо свои подозрения. Он тоже сердился, был зол, но не понимал на что, пока не увидел, как она кидается к нему и срывает глазную повязку. Джей услышал, как она с отвращением вскрикивает, но что ошарашило его и вызвало еще большее отвращение — так это его собственная реакция: он ударил ее. Одним ударом сбил с ног.

Господи милосердный, это не мог быть он! Джей затряс головой, чтобы отогнать видение, и почувствовал, как боль взревела в голове, как огненная буря. Кто-то кричал. Женщина.

Он склонился над умывальником, прикрыв глаза ладонью, и на затемненной сцене своего воображения увидел причину ее ужаса. Она была погружена с головой в ванну, над которой клубился пар, и бешено извивалась, борясь за жизнь. Кто-то держал ее под водой, не давая вынырнуть на поверхность.

Джей не мог видеть ни лица женщины, ни лица ее убийцы, но знал, кто они. С утробным стоном он упал на колени и прошептал единственную молитву, которую когда-либо в жизни возносил Всевышнему:

— Молю тебя, Господи, не дай мне причинить ей зло!

— Не знаю, как ты, Делайла... — Маффин подняла к глазам огромную двухквартовую бутыль розового шампанского — гордость супермаркета, взболтала ее и продолжила: —...но я собираюсь напиться до бесчувствия и сделать нечто такое, о чем буду жалеть до конца жизни.

Делайла громко шлепнула себя, отчего с трусиков мокрого купальника ручьями потекла вода:

— И для этого тебе понадобилась дешевая выпивка?

Маффин уже откручивала проволочку, крепко прижимавшую пробку к горлышку.

— Продолжай плавать, — сказала она, плюхаясь в шезлонг. — Я понимаю, что неприлично сваливаться на голову друзьям, когда у тебя нервный срыв, но ты не позволяй мне мешать твоим планам.

С сардоническим «благодарю покорно» Делайла нырнула в огромный бассейн, полностью отвечающий всем олимпийским стандартам, и снова поплыла, размеренно взмахивая руками.

Когда пробка наконец вылетела, льняные брюки Маффин и крепдешиновая длинная блуза без рукавов и воротника вмиг оказались залиты пенящимся розовым вином. Она сделала большой глоток прямо из бутылки, пузырьки газа ударили в нос, и она захохотала булькающим смехом. Маффин действительно вынашивала план, способный повлечь последствия, о которых, вероятно, придется сожалеть до конца жизни, и действительно хотела напиться. Иначе она не смогла бы сделать то, что предстояло. Единственное, что еще следовало решить, — посвящать ли в этот отчаянный проект Делайлу, у которой, предположительно, мог быть свой интерес в деле.

— Как я понимаю, вечеринка с барбекю не удалась, — сказала Делайла через несколько минут, одним легким движением выпрыгнув на бортик. Она предстала перед Маффин во весь свой шикарный рост, демонстрируя великолепную атлетическую фигуру.

«Ну почему она не может быть просто тощей? — с завистью подумала Маффин. — Почему она должна быть гибкой, стройной и сильной? Сука».

После столь неудачно окончившейся вечеринки у Уоллис Маффин приехала прямо сюда, в коттедж Делайлы в Беверли-Хиллз, остановившись по дороге лишь для того, чтобы купить бутыль шампанского. Она не потрудилась даже позвонить, так что, вероятно, ей повезло, что она не застала подругу за «развлечением».

— Джей Бэбкок сегодня швырнул всем нам торт в лицо. — Маффин кипела. — Все, кто имел виды на «Бэбкок фармацевтике», вместо компании получили по «ордам.

— Хотела бы я это видеть.

— Да уж, ты пропустила знатное представление! Он был неподражаем, — признала Маффин. — Но это было его последнее выступление. Он слишком много о себе мнит, дьявол его побери. Такие долго не живут.

— Так ты собираешься его убрать? Для этого и напиваешься?

Маффин поставила бутыль на столик рядом с шезлонгом.

— Нет, птичка моя, я не собираюсь убивать Джея. Это было бы слишком прямолинейно. Я собираюсь дать ему закончить то, что он уже начал.

Она изложила Делайле историю, которую рассказал ей Клод, особо подчеркнув, что Софи с уверенностью приняла налетчика за Джея.

— Если Софи что-то втемяшится в ее милую головку, она не сможет держать язык за зубами, и он это знает. Это всего лишь вопрос времени, насколько я понимаю. Он же псих.

— Прости, что утомляю тебя унылыми доводами логики в такой момент, но ты не думала через суд наложить запрет на его вступление во владение компанией?

Маффин ничего не понимала в судебных запретах и не проявляла к подобным вещам никакого интереса. Она знала лишь одно: нужно найти слабое звено и давить на него, пока цепь не порвется. Черт, вот это действительно казалось ей идеально логичным.

Делайла по-прежнему стояла на краю бассейна, давая себе обсохнуть. «Чертова эксгибиционистка», — неприязненно подумала Маффин. Но правда состояла в том, что эта женщина пугала ее с самого начала — как тем, что спокойно принимала ее такой, какая она была со всеми обуревавшими ее желаниями, так и своей холодной красотой. Делайла была дерзкой и не страдала комплексами. Она была настоящей, это зрелище ужасало Маффин.

— Тебе не нужно полотенце? — спросила она.

Делайла лишь ухмыльнулась и пожала плечами, что произвело весьма впечатляющий эффект: у Маффин мурашки побежали по коже.

— Ну, так зачем же ты напиваешься? И о чем собираешься сожалеть до конца жизни?

Ах да, сожалеть. Маффин схватила бутылку и вскочила с шезлонга. Она весь день ничего не ела, и шампанское уже ударило ей в голову. Порывисто вздохнув, она подошла к открытой двери, ведущей на террасу, и рассеянно окинула взглядом комнату, которую Делайла называла гостевым уголком. Для Маффин она была чем-то вроде гостиной в стиле арт-деко, но что она, в конце концов, понимала? Она происходила из рабочей семьи. По сравнению с нормальным уровнем воды она была донной грязью.

— Маффин, думаю, я знаю, что ты замышляешь, и, полагаю, делаешь ошибку. В тех желаниях, которые тебя переполняют, нет ничего дурного. Ты заслуживаешь того, чтобы иметь все, чего хочешь.

Голос Делайлы звучал странно, она говорила с придыханием. Неожиданное сочувствие с ее стороны смутило Маффин. Она никогда не считала Делайлу особо чувствительной особой, но была тронута. Глубоко тронута. Глаза ее наполнились слезами, горло словно обожгло огнем.

— Я собираюсь сделать нечто настолько безумное, что сама не могу в это поверить, — сказала она. — Господи, помоги мне, да, я собираюсь это сделать.

— Эй, не горюй, — подбодрила ее Делайла. — Я знаю, что тебе нужно, в самом деле знаю.

— Что ты знаешь? — Маффин резко обернулась, недоумевая, что имеет в виду подруга, и застыла, потрясенная. Делайла стянула с себя купальник и совершенно голая лежала у ее ног прямо на кафельном пилу.

— Что ты делаешь? — ахнула Маффин.

— Разве ты говорила не о нас? Не о...

От испуга, от того, что догадалась, чем закончит фразу Делайла, Маффин начала икать.

— О сексе? Я говорила вовсе не об этом, хотя, наверное, могла бы. У меня с этим всегда было не слишком хорошо. — Она сделала еще один глоток прямо из бутылки и снова захлебнулась, но на этот раз слезами.

Делайла, казалось, не знала, посмеяться ли ей над подругой или поплакать вместе с ней. В конце концов, она встала и протянула руку:

— Отдай мне эту бутылку, Маффин, ты уже достаточно выпила.

Маффин отпрянула от нее и упала на колени, прижимая к груди шипящую бутылку. Полупьяная, полуиспуганная, она вдруг поняла, что находится на перепутье, но это касалось не Делайлы. Ни одна из дорог, которую предстояло выбрать, не вела к разгульной эротической связи с деловой партнершей. Зато одна, из них могла привести ее прямехонько в ад.

— Оденься-ка, птичка моя, — сказала она Делайле. — Речь не о нас. Речь о женщине, оказавшейся на грани самоубийства... или спасения. В настоящий момент я не могу точно сказать чего именно.

Глава 26

— Софи?! Ты там? — Эллен громко колотила в дверь дома. Она слышала, как внутри плачет ребенок, но никто не подходил к двери.

Было рано — только половина седьмого утра, но обычно Софи в это время уже вставала, чтобы подготовиться к приходу детей. Вероятно, плакавший внутри ребенок — Олберт. Мать обычно привозила его очень рано, следовательно, Софи должна была быть на месте и не спать, раз она его приняла.

Эллен собиралась было уже обойти домик сзади, когда услышала знакомый щелчок. Дверь отворилась, но всего на несколько дюймов.

— Олберт? — сказала Эллен, адресуясь к паре заплаканных карих глаз, выглядывавших в щелку.

— Я думаю, у Софи болит живот, — сказал ребенок так тихо, что она едва расслышала его.

— Олберт, отойди назад, милый, и позволь мне войти. — Эллен толкнула дверь плечом, моля Бога, чтобы она не была закрыта еще и на цепочку. К ее облегчению, дверь распахнулась, и она сразу же увидела то, на что указывал мальчик. Из кухни в коридор по щиколотку торчали голые ноги Софи. Видимо, она упала.

Поспешно закрывая дверь, Эллен спросила Олберта, что случилось. Она слышала, как в заднем дворике под дверью лаяла собака, это означало, что пса уже накормили и выпустили на улицу.

Эллен старалась не показывать ребенку, насколько испугана, но, дойдя до кухни и увидев Софи, распростертую на полу лицом вниз, поняла, что та без сознания.

Эллен присела, пощупала пульс — он был слабым, но ровным. Стараясь говорить спокойно, она спросила у Олберта:

— Софи упала? Она обо что-то споткнулась? Или поперхнулась едой?

— Да, навелно. — Мальчик пожал плечиками, и глаза его стали снова наполняться слезами. — Она заснула, пока я сидел на голске. Она поплавится?

Ребенок явно не видел, что случилось, и Эллен не хотела, чтобы он чувствовал себя виноватым.

— Пойдем, — сказала она, стараясь придать голосу бодрость. — Займись-ка картинкой-загадкой, которую мы начали вчера.

Несколько минут спустя, сидя на полу рядом с Софи в ожидании прибытия «скорой», она вдруг сообразила, что не спросила у Олберта, был ли в доме кто-нибудь еще сегодня утром. Софи рассказала ей о нападении и просила тщательнее закрывать двери. Она боялась, что тот человек может вернуться.

Софи очнулась на больничной койке, занавешенной темно-зелеными полотнищами. По пластиковым манжетам на запястьях и шумной суете снаружи она догадалась, что находится в палате отделения «Скорой помощи».

Она не могла понять, почему ее сюда привезли, потому что не чувствовала никакой боли — только тупую пульсацию в затылке и не помнила ничего, кроме того, как ее крохотная кухонька закружилась у нее перед глазами, как колесо аттракциона. В остальном в голове была полная пустота.

— О, вы очнулись. — Медсестра, просунув голову между занавесок, улыбалась ей. — Как вы себя чувствуете?

— Как в дурмане... что случилось?

— Вероятно, вы упали в обморок. — Сестричка — миловидная брюнетка с неизменным термометром в руке — вошла и задернула за собой занавески. — Кроме нескольких небольших ушибов, кажется, ничего страшного нет, но доктор хочет поговорить с вами насчет кое-каких тестов.

— Конечно... — Следующий вопрос Софи задать не успела — термометр оказался у нее во рту.

— Ваша подруга Эллен звонила нам, — продолжала сестра. — Она спрашивала, не хотите ли вы, чтобы она сообщила кому-нибудь, где вы, а также просила передать, что с детьми все в порядке. Я позову доктора, хорошо?

Софи кивнула. Больше в данный момент она ничего сделать не могла.

— Куда, мэм? — спросил таксист, открывая для Софи заднюю дверцу своего покореженного «линкольна» и делая приглашающий жест.

— В имение Бэбкоков возле Сильверадо-Каньон. Знаете, где это?

«Ну, пожалуйста, скажите, что знаете, — мысленно взмолилась Софи. — Я ведь не смогу показать дорогу. Я не могу вспомнить даже, где живу сама».

— Отвезу в лучшем виде. — Как только Софи уселась на заднее сиденье, шофер дружелюбно кивнул ей и закрыл дверцу.

Софи была благодарна ему за обходительность и уверенность, с которой он взялся ее отвезти. К счастью, машин на дороге было не много и ехать оказалось недалеко, потому что Софи начало тошнить, как только они выехали с территории больницы.

Как-то она читала статью, в которой давалась оценка в баллах стрессовых ситуаций в жизни человека: рождений, смертей, женитьб, даже продвижений по службе. Чем большее психическое напряжение создает событие — тем больше баллов; чем больше баллов — тем короче жизнь. За одну последнюю неделю Софи набрала столько баллов, что можно было готовиться к смерти.

На звонок дверь Большого дома открыла Милдред. Софи все еще не решалась пользоваться ключом, который дал ей Джей, хотя знала, что Уоллис и все остальные ждут от нее этого: ведь предполагалось, что она будет здесь жить, снова став членом семьи..

— Если ты ищешь Джея, то он ушел около полудня, — сказала Милдред. — Куда — не знаю. Он не сказал, но надел пиджак и галстук.

Служанка сообщала Софи эту информацию несколько нервно, но, в конце концов, Милдред все делала нервно. Похоже, она ожидала, что Софи будет разочарована, но та почувствовала облегчение. Огромное облегчение.

— А Уоллис дома? — спросила она.

— В библиотеке, разбирает корреспонденцию. Сказать ей, что ты пришла?

— Я сама, Милдред. — Софи быстро прошла мимо служанки. — У меня новости, которые не могут ждать.

Библиотека находилась на первом этаже — последняя дверь по северо-восточному коридору, непосредственно перед переходом, ведущим в крыло для новобрачных. Софи всегда находила ее несколько темноватой и мрачноватой из-за тяжелых бархатных штор и книжных полок, сделанных из английского дуба и украшенных багетом. Но сегодня Уоллис раздвинула и подвязала шторы. Она сидела среди подушек на диване перед прелестным старинным инкрустированным письменным столом, обтянутым кожей, свернувшись, словно грациозная серая кошка, и глядя в окно на ивы.

— Уоллис? — тихо позвала Софи, не зная, мечтает ли свекровь или просто дремлет.

Диван скрипнул — Уоллис обернулась.

— Дорогая, входи! Вот человек, которого мне действительно хотелось видеть.

Софи с трудом сдержала слезы, когда свекровь встала и протянула к ней руки. Она бросилась навстречу и почти неистово обняла ее.

— Спасибо, — прошептала Софи.

— Спасибо? За что? — Уоллис отклонилась назад и улыбнулась. — О, дорогая, что-нибудь случилось? Джей сказал, что ты вчера после вечеринки вернулась к себе. Я боялась, что вы поссорились. Иди сюда.

Уоллис подвела Софи к дивану перед камином, и они сели, Софи — на краешек. Обычно в библиотеке пахло лавандой и старыми книгами, запах был насыщенным, но не неприятным, однако сегодня Софи уловила и другой аромат. Если она не ошиблась, свекровь выпила.

— Ну, что случилось? — настойчиво повторила Уоллис. — В любом случае все не так плохо, как ты думаешь. Раздели бремя с другим — так, кажется, говорят? — и оно станет легче. Незачем тащить его в одиночку.

Софи прижала ладони к губам.

— Я не знаю, как вам это сказать. Сама не могу поверить. — Она замолчала, ушла в себя и сидела, горестно качая головой, пока Уоллис не вернула ее к действительности вопросом:

— Хочешь что-нибудь выпить? Херес? Бренди? Это поможет тебе успокоиться.

— Нет, я не могу...

Уоллис наклонилась вперед и вгляделась в ее лицо:

— Почему нет? Софи, что с тобой? — От внезапно пришедшей догадки она ахнула: — Ты беременна?

Софи была потрясена, она безмолвно уставилась на свекровь, потом сдавленным голосом произнесла:

— Откуда вы знаете? Я только-только от врача.

— Значит, я права? Ты беременна?

Софи кивнула, и Уоллис всплеснула руками. Они так дрожали, что она не могла с ними справиться, тем более не могла, говорить. Ей понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя и объяснить.

— Я догадалась по тому, что ты отказалась выпить, — сказала она, все еще прерывающимся от волнения голосом. — Хотя у меня была кое-какая подсказка. Джей говорил, что ты не очень хорошо себя чувствуешь.

Софи не помнила, чтобы говорила Джею, будто плохо себя чувствует. Она не помнила, чтобы вообще говорила это кому-нибудь, кроме Клода. Но даже если бы она это сказала, как Уоллис могла догадаться, раз она знала, что у Джея не может быть детей?

— О, Софи! — Уоллис откинулась на диванные подушки, качая головой, но явно довольная. — У тебя точно такой же вид, какой был у меня, когда я была беременна. Ной называл его изможденным.

Софи совершенно не понимала реакции свекрови. Ведь это вовсе не повод для торжества. Это кошмар.

— Уоллис, я боюсь. Не знаю, что делать.

— Конечно, боишься. Первый раз это всегда пугает, но все кончится отлично. Тошнота по утрам будет продолжаться не вечно, и то жжение внутри в середине срока, на которое все жалуются, тоже быстро проходит.

Софи слишком резко встала с дивана и чуть не упала от головокружения. Уоллис совершенно этого не заметила. Трудно было представить себе, чтобы свекровь не понимала, что означает эта беременность.

Софи подошла к окну. Ивы купались в золотистых лучах солнца. Она боялась упасть в обморок, боялась, что не сможет заставить свекровь понять, никого не сможет заставить понять.

— Джей ведь... был... бесплоден, — произнесла она, не зная даже, к кому, собственно, обращается. — Он не мог иметь детей.

— Что, Софи?

Софи обернулась не веря своим ушам.

— Вы же это знали, — сказала она. — Мы все это знали. У Джея не могло быть детей.

— Ах да, я что-то припоминаю, но это было не точно. Его никогда специально не обследовали.

— Обследовали! Его обследовали первым. У него брали пробы спермы. — Софи не помнила, как точно звучал диагноз, но врач сказал тогда, что это, насколько известно не поддается лечению. Он также заверил ее, что она абсолютно здорова. Она должна заставить Уоллис вспомнить это и признать правду. Ведь хоть кто-то должен понять, что происходит!

— Джей не мог иметь детей, — настойчиво повторила она. — И вы, черт возьми, знали это!

Уоллис вдруг вскочила, безумно взволнованная:

— Ш-ш-ш. Софи, прекрати сейчас же! Ты не должна доводить себя до такого нервного расстройства.

Но Софи была на грани истерики. Никогда не знать, кому можно верить, — это рвало душу на части. Даже собственное тело обмануло ее. Оно сказало ей, что он — Джей, в то время, как этого не могло быть.

— Ну почему вы не хотите этого признать? — умоляющим голосом спросила она свекровь. — Что с вами? Что происходит со всеми? Вы что, все сошли с ума? Он — не Джей!

— Софи, прекрати! — Уоллис указала куда-то ей за спину. — Обернись.

Софи застыла не дыша. В дверях стоял Джей, наблюдая за отвратительной сценой, разыгрывавшейся между его матерью и женой, и Софи понятия не имела, как давно он там стоит. Он мог слышать все.

Уоллис поспешила к нему и с мольбой в голосе попросила:

— Позволь мне еще немного поговорить с ней. Пожалуйста. Она взвинчена.

Софи была в шоке, что не имело никакого отношения к ее физическому состоянию. Мозг оцепенел от горя. Но она заставила себя поднять голову и тоже посмотрела на Джея в упор, с вызовом. Теперь она была рада, что он все слышал. Пора ему узнать, что он никого не сможет обмануть, во всяком случае, не ее.

— Все в порядке, мама, — успокоил он Уоллис. — Мы с Софи можем сами все обсудить, как два взрослых человека. Не так ли, Софи?

— Что здесь обсуждать? Ты же все слышал.

— Я слышал, что ты беременна от меня. Думаю, есть очень многое, что нам следует обсудить.

Уоллис с явным сочувствием повернулась к Софи.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? — спросила она. — Хочешь, я останусь?

Ее порыв удивил Софи. Похоже, свекровь приняла ее сторону, а не сторону человека, которого считала своим сыном. Разумеется, Софи носила ребенка, которому суждено стать единственным наследником рода Бэбкоков, и это, очевидно, играло какую-то, впрочем, неясную пока роль.

— Со мной все будет в порядке, — ответила она. — Наверное, нам с ним действительно надо поговорить. — Она не желала произносить имя «Джей».

Уоллис нехотя направилась к выходу, но у самой двери снова обернулась:

— Позови меня, если будет нужно. Пошли за мной Милдред.

— Конечно, — согласилась Софи и подошла к столу, чтобы опереться.

Она неуверенно держалась на ногах, и кресло с подушкой на сиденье неотвратимо влекло ее к себе, но сесть в него, как Софи хотелось и было необходимо, означало признать свою слабость.

За диваном стоял старинный столик с бутылками спиртного и сердечными каплями. Джей подошел к нему и плеснул в бокал приличную дозу коньяка.

— Хочешь выпить? — спросил он через плечо. — Нет, конечно, нет. Ты же теперь не пьешь, так ведь?

Софи не ответила. В этот момент ей вообще было не до разговоров.

Джей отхлебнул коньяка, стиснул зубы, потом выпил все до дна и резко поставил бокал на стол — с таким же успехом он мог шмякнуть его об пол и разбить вдребезги. Теперь, глядя прямо в глаза, он шел к Софи.

— Я твой муж, — сказал он тихим, но властным голосом, остановившись напротив и пронизывая ее взглядом, как будто хотел только силой воли заставить ее верить ему. Софи ощутила тепло, жар. Он, словно дракон, дышал огнем, казалось, воспламенились коньячные пары.

— Что должно случиться, чтобы ты мне поверила? Чудо. — Софи была столь же холодна, сколь жарок был Джей. — Вроде этой беременности.

У нее могла кружиться голова, ее могло тошнить, она могла робеть, но она не собиралась позволить ему запугать себя, что он так хорошо умел делать. Резкий запах золы защекотал ноздри, в комнате повисла мертвая тишина. Софи смело взглянула ему в глаза, всей своей гордой осанкой давая понять, что ему не удастся одернуть ее, словно девочку-подростка, больше не удастся.

— Чего ты боишься, Софи? Когда ты, наконец, прекратишь меня избегать и покончишь со всей этой ерундой?

Он поймал ее и развернул к себе лицом. Как бы ни старалась Софи сохранить равновесие, даже такого несильного рывка оказалось достаточно. Колени у нее подогнулись, и, если бы он не поддержал ее, она бы упала.

— Что тебя тревожит? Ребенок? — заглядывая в глаза, Джей обнял ее дрожащие плечи. — Господи, тебе нехорошо.

— Так ты же это знал. Ты ведь сказал Уоллис, что я плохо себя чувствую.

— Я ничего не говорил Уоллис. Иди сюда, сядь, — сказал он, подталкивая ее к дивану, но она не желала идти с ним.

— Софи, ради Христа, перестань меня бояться. — В его голосе слышался гнев — черный гнев. Он поднял ее на руки и понес к дивану. Положив на подушки, схватил за руки и встряхнул. — Ты вредишь ребенку, разве ты этого не понимаешь? — Какая-то одержимость угадывалась в его голосе, потом он отпустил ее.

Слезы брызнули у Софи из глаз. Было очевидно, что он злился на нее, но она не знала, из-за чего. Может быть, он пытался защитить ее, потому что она беременна? Или угрожал причинить ей вред, если она разоблачит его, как предупреждала Маффин?

«Боже мой, — подумала Софи, — я ношу под сердцем ребенка этого человека и не знаю, кто он. Я не знаю, безопасно ли мне находиться с ним в одной комнате».

Глава 27

— Куда ты запропастилась? Софи Сью! Опять спряталась? Лучше бы этим чертовым людям из социальной службы прийти сегодня. Они обещали снять тебя с моей шеи!

Однажды тетка привязала Софи, привязала бельевой веревкой к кухонному стулу, чтобы та не могла спрятаться. Час проходил за часом, руки и ноги у Софи онемели, а тетка бормотала что-то, курила сигареты и швыряла в мойку грязную посуду. Ее звали Труди. Тетушка Труди. Длинная и тощая, как жердь, она весь день хлебала чай со льдом, и Софи всегда подозревала, что она добавляет спиртного в высокий запотевший стакан, потому что к вечеру тетка начинала спотыкаться и разговаривать сама с собой. Но Софи никогда не видела в доме бутылок. Тетушка умела прятать. Все умели.

Тетка никогда не говорила о матери Софи, даже не упоминала ее имени, хотя Софи знала, что ее звали Присциллой. Какие-то обрывки сведений проскальзывали в теткином бормотании, но Софи по большей части пропускала их мимо ушей. Она не желала ничего узнавать о своей матери от Труди, не позволяла ничему разрушить образ той героини волшебной сказки, который создала в своем воображении за все эти годы.

«Что бы ты сейчас сделала, Прис? — подумала Софи, сидя на своей крохотной кухоньке и чувствуя себя такой же связанной по рукам и ногам и такой же беспомощной, как тогда, у тетки. — Как бы ты вышла из положения? Может быть, в свои четырнадцать лет ты была умной и осторожной? Может быть, жизнь — это боль, как говорит Уоллис?»

Софи боролась со страхом и безумием в себе с того момента, как покинула Большой дом. У нее перед глазами неотступно стоял Джей, излучавший угрозу. Даже собственная мать испугалась его. Софи ушла, невзирая на протесты Джея, но бегство, казалось, только усилило страх.

Теперь она была дома, в безопасности, как в игре в пятнашки: добежала до «домика», и никто к ней не прикоснулся. Софи весь вечер убеждала себя в этом. Она уже дважды обошла весь свой дом, проверила все замки на окнах и дверях, убедилась, что все засовы и цепочки закрыты. Блейз неотступно следовал за ней. Но когда все было проверено, все занавески и жалюзи опущены, на нее нахлынуло чувство одиночества.

Она не могла припомнить, когда еще чувствовала себя такой покинутой и одинокой, как сейчас, в этой кухоньке величиной с коробку из-под туфель. Даже когда исчез Джей и Ноя поместили в клинику, оставались люди, которых она любила, которым доверяла и к которым могла обратиться, — семья, потому что она всегда воспринимала Бэбкоков как свою семью. В значительной степени они и были ее семьей — единственной в ее жизни семьей.

Теперь она не доверяла никому. Господи, как это грустно.

— Никому, кроме тебя, Блейз. — Она встала на колени и обняла пса. Пустота внутри была такой невыносимой, что Софи прижалась к собаке всем телом и зарылась лицом в теплую рыжую шерсть. — У меня будет ребенок, — прошептала она, и каким-то чудным образом слова эти, произнесенные вслух и обращенные к ласковому подрагивающему животному, впервые обрели реальный смысл. — Ты можешь в это поверить, Блейз?

Реальность предстоящего события ошеломила ее. Софи отпустила пса и, сидя на корточках, прижала ладони к животу. Сколько же она ждала его, своего собственного ребенка! Тем более ребенка, зачатого от Джея, от любви. Это должно было бы стать самым радостным событием, а вместо этого повергло ее в отчаяние. Ей нужен был друг, и единственным, кого она могла считать другом, оставался Клод.

После того случая с нападением на нее он оставил на ее автоответчике сообщение: она может звонить ему в любое время, он всегда на месте. Софи черпала в Клоде утешение и силы в тяжелый период своей жизни, но он значил для нее гораздо больше, и ей казалось жестокостью втягивать его во все это. Несмотря на страхи, связанные с отцом ее будущего ребенка, было совершенно очевидно, что ее чувство к Джею Бэбкоку не угасло и возвращаться к Клоду она не собирается. Нет, она не имеет права обременять его своими заботами.

Пес ткнулся носом ей в ногу и тихо заскулил, он хотел привлечь ее внимание.

— Нас только двое, Блейз, ты и я, — прошептала Софи.

Она снова поднялась па колени, чтобы почесать пса — он любил это больше всего. Начав с ушей, она машинально взглянула в стеклянную дверцу микроволновой печи, теперь это уже вошло у нее в привычку. Кухонька была такой маленькой, что Софи видела себя в этом «зеркале» отовсюду, где бы ни стояла. На сей раз картинка оказалась неутешительной: красный нос, заплывшие глаза-щелочки. Она скорчила рожицу и шумно шмыгнула носом — Блейзу это показалось ужасно забавным. Он поднял хвост и с восторгом облизал ей лицо.

— Ох, спасибо, что умыл, — сказала Софи, готовая разрыдаться так же, как тогда, в морском домике, после того как они с Джеем предавались любви, — такой несчастной она себя чувствовала, но стоически терпела радостные слюнявые облизывания Блейза, лишь зажмурила глаза, когда он принялся за нее всерьез.

— Если ты не прекратишь, мне действительно придется идти умываться, а то и ванну принимать.

В тот же вечер позднее, благоухая следами блейзовой любви и понимая, что ей все равно не заснуть, Софи отправилась в ванную. Все, что ей сейчас было нужно, — это флакон пены для ванн, несколько ароматических свечей и какая-нибудь романтическая сага, которая помогла бы ей забыться. Но все, что ей удалось найти, — это мыльная пена «Мистер Бабл» и несколько комиксов о чудо-женщине. Вместо ароматических свечей пришлось довольствоваться ночником «Пакахонтас» или фонариком Мишки Бэнджи, а в качестве успокоительной музыки слушать пластинку для преподавателей детских садов с фортепианным сопровождением песенки «У Мэри был ягненок».

Софи ровной струей вливала в поднимающуюся воду пену для ванн и смотрела, как чудесным образом над водой начинают клубиться белые пенные облака. Аромат пены оказался неожиданно приятным. Это, конечно, не «Кэлгон», но для загнанной беременной тридцатилетней бедняжки и он райское наслаждение. Она не могла дождаться, когда сможет залезть в ванну, лечь, закрыть глаза и притвориться, будто мир вокруг стал на время безопасным местом.

Софи поднялась с колен, скинула махровый халат и рубашку, но чувствовала себя по-прежнему неважно. Джей не хотел, чтобы она одна возвращалась к себе. Он так настаивал, что Софи пришлось сказать, будто без этого она ни за что не сможет успокоиться и отдохнуть. Джей желал, чтобы она осталась и они бы обсудили свои проблемы, но когда она напомнила ему, что эмоциональные потрясения вредны для ребенка, которого она носит, сдался и позволил ей уйти.

Выражение его лица, когда она уходила, поразило ее до глубины души. Он злился, что она уходит, идет наперекор его требованиям, но это не могло скрыть еще одного чувства, которое он явно переживал, — мучительной боли. Эта боль тронула Софи, но его гнев заставил ее бежать. Если он испытывал боль за ребенка, она могла это понять. Но в глубине сознания шевелился страх, что это нечто иное.

Софи спохватилась — вода в ванне уже почти переливалась через край. Оптимистичная дурочка! Софи крепко закрутила кран и взялась за перекладину — колени у нее все еще были ватными. Она уже стояла одной ногой в горячей воде, когда раздался звонок в дверь. Софи по опыту знала, что в такое время может прийти лишь агент по подписке на журналы. Блейз уже подбежал к двери и лаял.

— Одну минуточку!

Софи оперлась о перекладину — скрипнули металлические скобы. Перекладина крепилась к настенной полке, и Софи обычно держалась за нее, чтобы не поскользнуться в ванне, но сейчас по жуткому металлическому скрежету поняла, что полка вот-вот оторвется. Софи отдернула руку в тот момент, когда она действительно оторвалась от стены и полетела в воду. За мгновение до того, как полка обрушилась в ванну, Софи успела выдернуть оттуда ногу.

Она с ужасом наблюдала, как вода в ванне, словно в кипящем котле, заколыхалась и стала выплескиваться. На полке наряду с разными туалетными принадлежностями оказались щипцы для завивки, и Софи, отпрянув от взбаламученной воды, вдруг увидела, что они включены в розетку. Она не понимала, как это могло случиться, так как давным-давно не пользовалась ими.

В дверь продолжали звонить, но Софи не двигалась с места. Она была заворожена представшей перед ее мысленным взором ужасной картиной: женщина, беспомощно барахтающаяся в заряженной электричеством воде. Очнулась Софи лишь после того, как Блейз, с силой толкнув лапами дверь ванной, распахнул ее. Малейшее прикосновение к воде — и собаку убьет током, в панике подумала Софи. В спешке она ударилась плечом о фаянсовый умывальник и упала на колени. От боли ее затошнило, но она подавила позыв к рвоте и выдернула штепсель из розетки в тот момент, когда вода уже начинала бурлить и шипеть, словно в ней кишели змеи.

Спустя несколько минут Софи открыла дверь, и фигура Джея заполнила собой весь дверной проем.

— Господи, что случилось? — резко, но озабоченно спросил он.

Софи как будто током ударило — она задрожала. Халат был надет наизнанку, и она успела натянуть только трусики.

— Он вернулся? Тот самый налетчик?

— Н-нет... это ванна, вода... я...

Он желал знать, что ее напугало, но Софи была не в состоянии что-либо внятно объяснить. Вконец отчаявшись, она просто повела его в ванную и показала щипцы, плавающие в воде.

— Это произошло случайно? — спросил он, но по его мрачному тону Софи поняла, что он в это не верит. А когда она призналась, что не помнит, когда в последний раз пользовалась щипцами, Джей нахмурился еще больше.

Спустя некоторое время они сидели на кухне: Софи пила травяной чай, который приготовил ей Джей, а он тихо наблюдал за ней, подперев руками подбородок. Дав ей немного отойти, он снова начал задавать вопросы, в том числе и некоторые конкретные о том нападении, которое случилось, когда он отсутствовал. На сей раз он хотел знать, что делал и говорил нападавший. Спросил даже о Клоде.

Софи и в голову не пришло что-либо скрывать. Но ее беспокоила направленность учиненного им допроса.

— Зачем кому бы то ни было причинять мне вред? — спросила она, потому что это было именно то, что он хотел выяснить.

— Они охотятся не за тобой, — сказал он, — а за мной. Цель — я, причина — то, что я предпринял в отношении компании, но они стараются достать меня через тебя. Что ж, это весьма умно.

Софи попросила его объяснить поподробнее: как именно «они» хотят «достать его через нее»? И кто такие «они»? Но Джей на ее вопросы ответил еще одним вопросом:

— Сколько человек знают о мужчине, который ворвался к тебе и которого ты приняла за меня?

Из ванной тянуло душистым паром.

— Только Клод, но он не верит, что это случилось на самом деле. Он пытался убедить меня в том, что это был еще один мой «сон наяву».

— А это могло быть?

В ее вздохе слышалось полное отчаяние.

— Все это похоже на сон, честно говоря. Один большой страшный сон.

Софи обхватила ладонями керамическую кружку, вбирая тепло горячего чая. Янтарный напиток оставил во рту приятный медово-ореховый привкус. Джей выбрал и смешал несколько видов травяных чаев из коллекции Софи: то ли он кое-что понимал в травах, то ли у него было чутье. Одуванчик хорошо известен своим успокаивающим действием — Софи уже начинало клонить в сон. Всего несколько минут назад она даже представить себе не могла, что такое возможно.

— Кого ты имеешь в виду, когда говоришь, что они пытаются «достать тебя через меня»? — повторила она, потому что он так и не ответил на ее вопрос.

— Если они причинят тебе вред — а они могут подстроить так, что будет казаться, будто это сделал я, — я буду у них в руках. Сначала кто-то, кто выглядит точно, как я, врывается к тебе в дом, потом этот несчастный случай, который, быть может, вовсе и не «случай». Если бы ты не успела выдернуть ногу из ванны, он мог бы оказаться фатальным.

Это было правдой. Все остальное, что он говорил, имело некую мрачную логику, но казалось Софи притянутым за уши. Если кто-то хочет убрать Джея с дороги, почему он не охотится непосредственно за ним? А из всех, кто мог бы стремиться убрать с дороги ее, единственным, кто, насколько она понимала, имел очевидный мотив, был он. Сам Джей. Он спас ей жизнь тем, что позвонил в дверь в нужный момент. Но она вовсе не была уверена, что таково было его намерение.

«Быть может, он пришел слишком рано».

В тот же вечер, когда Софи предприняла чуть не окончившуюся трагически попытку принять ванну, кое-кто другой принимал ванну, о которой она мечтала, но в совершенно иной атмосфере. Любимым цветом Уоллис был розовато-лиловый, и ее собственная ванная была отделана плиткой глубокого дымчато-розового цвета, прекрасно сочетавшегося с золотистым лиственным орнаментом и черным мрамором.

Ванная комната была ярко освещена ароматизированными свечами и украшена корзинами белых лилий. Даже в бурлящей ванне-джакузи, где нежилась в душистой воде Уоллис, плавали белые лепестки. В ведерке цвета черного жемчуга покоилась во льду бутылка французского шампанского. Рядом стоял покрытый изморозью фужер. Другой фужер, наполненный по золоченый ободок пенящимся напитком, находился на мраморной встроенной в стену плите.

Уже много лет она не устраивала себе столь «декадентской» обстановки. Вода так расслабляла, что Уоллис, вероятно, даже заснула бы, особенно после всего того шампанского, которое выпила... если бы скрип каучуковых подошв по мрамору не возвестил ей, что она не одна. Уоллис открыла глаза и увидела в дверях Эла.

— Вызывали? — спросил он.

Она подняла фужер:

— Не вызывали, а приглашали.

Свечи и вино вызвали у Эла довольно ехидную улыбку.

Торжеством это быть не может, — сказал он, — следовательно, это поминки. Кто умер? Я его знаю?

— Кое-кто, кого ты близко знаешь, — захохотала она. — По развлечениям.

Обоим было понятно, что она имеет в виду. «Восторги на траве» — назвала она это впоследствии, но главным образом для того, чтобы снять пафос. Их рандеву под ивами началось как суровое противостояние, а закончилось как самое бурное в ее жизни свидание. С тех пор она не могла думать об Эле без того, чтобы у нее не учащалось дыхание.

Она и представить не могла, что в ее старинном друге таится такая звериная страсть. Честно говоря, он даже немного напугал ее, и после того вечера Уоллис не раз задавалась вопросом: что еще может быть в нем такого, о чем она не догадывается?

Но сегодня она изрядно выпила и была весьма смела. Под ее обманчиво холодной внешностью таилась необузданность, которая вскипала в ней, как шампанское, к тому же у нее имелись основания для оптимизма. Они с Элом были близки к тому, чтобы выиграть битву с адвокатами и сорвать большой куш. Теперь она это знала. Оставалось лишь убедить Эла, а это будет вовсе не трудно, когда он услышит ее новость.

— Не будь таким некомпанейским, — весело сказала Уоллис, постучав вторым фужером по ведерку со льдом. — Присоединяйся.

Взгляд Эла стал гораздо более милостивым, что очень понравилось Уоллис, он взял фужер, потом присел на бортик мраморной ванны, и они чокнулись.

— За ивы, — сказал он. — Пусть плачут долго.

Уоллис приподнялась в бурлящем потоке воды, чтобы выпить. Шампанское было превосходным — ледяным, с легким привкусом персиков. Чертовски дорогим, но оно того стоило. Надо будет запастись. Но, делая следующий глоток, Уоллис думала уже не о шампанском. Глядя на Эла, она чувствовала, как шипучая жидкость обжигает гортань. Интересно, видит ли он, как двигается ее тело под теплым водопадом?

Она вылила в ванну целый флакон ароматного масла, и нежное скольжение маслянистой воды по груди и бедрам напоминало ей другие прикосновения. Она воображала, как он гладит, как целует ее. Но Эл казался озабоченным. Заподозрив, что его интерес к ней пропал после той проведенной вместе ночи, Уоллис ощутила неуверенность.

Она не помнила еще момента, когда Эл не желал бы ее. В течение всего своего долгого замужества она знала о его вожделении и втайне тешилась им. Это знание придавало ей силы во всем, что она всегда считала чисто женской прерогативой. Но теперь хрупкое равновесие между ними склонилось в его сторону. Эл незаметно повысил свою ставку, и она намеревалась выяснить, блефует он или нет.

— Все в порядке? — спросила она. Он уже выпил первый фужер и налил второй, что было вовсе на него не похоже.

Её вопрос, казалось, отвлек его от размышлении и вернул к действительности, к ней, Уоллис. Взгляд его немного потеплел.

— Что может быть не в порядке? Шампанское, цветы и ты, прекрасная женщина, обнаженная и мокрая.

— Невежа, — воскликнула Уоллис и брызнула в него водой. Втайне она находила его грубость весьма волнующей. Внутри у нее все затрепетало. Восхитительно затрепетало. И как бы ни хотелось ей взять над ним верх, она страстно желала испытывать вновь и вновь то чувство, которое пробуждала в ней его наглость. Будь в ее жизни мужчины, ей было бы трудно с уважением относиться к тому, кто ей не ровня.

Уоллис отпила большую часть шампанского из своего фужера и решила, что пора сообщить Элу, зачем его пригласили.

— У меня есть новость, — сказала она, сознавая, что у нее, как у девочки, прерывается дыхание и кружится голова.

— Надеюсь, хорошая?

— Софи беременна.

Эл чуть не пролил шампанское, и Уоллис разразилась отнюдь не мелодичным писклявым смехом, который определенно нельзя было счесть подобающим леди.

— Это действительно новость, — сказал Эл. — Вероятно, нам придется пересмотреть нашу стратегию.

— Нет! Именно этого нам и не следует делать. Все складывается идеально, Эл. Разве ты не видишь, что это ставит ее в невыгодное положение? Теперь она еще более уязвима. Потребуется совсем не много усилий, чтобы окончательно сломить ее. Совсем не много!

Эл молчал, и по его лицу совершенно невозможно было ничего понять. Уоллис не могла бы сказать, рассматривает он ее или углубился в размышления.

— Может, ты и права, — наконец произнес он. — Вероятно, это нам на руку.

Уоллис внимательно наблюдала, как он допил шампанское и встал. Сняв спортивную куртку и отшвырнув ее на пустой стул, он повернулся к ней, продолжая расстегивать ворот рубашки. Глаза его горели.

— Хочешь почувствовать себя свободнее?

— Хочу почувствовать себя голым, — ответил Эл, выдергивая полы рубашки из брюк. — Это мой способ справлять поминки.

— Эл, что ты делаешь?

— Присоединяюсь к тебе, — сказал он, взявшись за ремень. — После того как я более двадцати лет мечтал заняться с тобой любовью в этой вот ванне, я собираюсь присоединиться к тебе в прямом и переносном смысле слова. — Глаза его заблестели ярче. — А тебе советую оставаться именно такой мокрой, какой выглядишь.

Глава 28

«Рутина — это хорошо, — сказала себе Софи. — Рутина успокаивает». Первое, что она чаще всего делала по утрам, — взбивала миксером в огромной миске корм для грызунов. Сегодня это было последнее, что ей хотелось делать, но было совершенно необходимо хоть в какой-то мере вернуться к нормальной жизни — ради себя и ради детей. А ничто не способно так радикально вернуть вас к действительности, как необходимость поднять двадцатифунтовый мешок корма для грызунов.

В последние дни у нее часто «болел животик», поэтому сегодня утром весьма квалифицированную помощь на кухне ей оказывал Олберт — он всегда был ранней пташкой. Софи только что залила теплым пюре сухой корм, и малыш прилежно размешивал его в большом вазу из нержавейки.

— По идее оно готово, — сказала Софи, посыпая петрушкой комковатую смесь. — Посмотри.

— М-м-м... выглядит неплохо. — Мальчик кивнул в знак согласия и лизнул ложку, которой орудовал. В ту же минуту личико его сморщилось от отвращения.

— И-и-и-и, — заныл малыш. — Какая га-а-адость.

Софи прижала ребенка к груди, стараясь утешить его.

— Я лад, что я не хомячок, — сказал мальчик, когда спустя несколько минут они устало тащились во двор кормить ничего не подозревающих «зверей».

— Я тоже.

Направляясь вместе с Олбертом через дворик в свой маленький зоопарк, Софи заметила, что Блейз не тронул еду, а к тому времени, когда с кормежкой животных было покончено, начала тревожиться, куда запропастился пес? «О, только бы он снова не убежал в морской домик, — подумала она. — Джея там нет».

— Что это за шум? — спросил Олберт.

Он повертелся из стороны в сторону, как флюгер, потом остановился, уставившись на ворота.

Софи тоже прислушалась и услышала тихое рычание, доносившееся из-за ворот. Возможно, это был Блейз, играющий с беспомощной несчастной ящерицей, которую нашел в траве. Сеттер постоянно приносил в дом «подарки» в виде ящериц или змеи и клал их к ногам Софи. Но как он мог выйти за ворота? Вечером Софи заперла их и еще не открывала с утра. Она вообще всегда держала их закрытыми: не хотела, чтобы дети бродили по лугу одни.

Сварливо каркая, мимо пролетела ворона. Небольшая стая, следовавшая за ней, пронзительно кричала скрипучими голосами, словно десятки ногтей одновременно скребли по грифельной доске.

Софи в недоумении покачала головой... разве что она отперла ворота. В последнее время она стала такой забывчивой, что было, впрочем, вовсе не удивительно, учитывая происходящие странности.

— Олберт, будь хорошим мальчиком, отнеси тазик в дом, а я пойду впущу Блейза.

По мере приближения Софи рычание за воротами становилось все громче. Почему-то пес царапал когтями забор — похоже, ему не терпелось попасть внутрь. Софи вспомнила царапающие звуки, которые преследовали ее во сне, и от этого неприятные мурашки забегали по спине. Тогда тоже кто-то отчаянно просился в дом, а потом на нее напал этот...

Она прогнала глупые мысли: ясно, что это пес.

— Блейз? — А если это не собака, то, вероятно, койот или какое-нибудь другое дикое животное. Но царапание прекратилось, и, когда она отодвигала щеколду, сеттер приветствовал ее знакомым заливистым лаем.

Сначала ворота начали открываться медленно, потом резко распахнулись. Софи, увидев темное рычащее существо, бросившееся на нее, отскочила назад, но оно схватило ее за рукав хлопчатобумажной рубашки и вырвало из него лоскут. Из руки брызнула кровь, Софи крикнула Олберту, чтобы тот не выходил из дома, потом схватила обломанную ветку, чтобы отгонять животное, и тоже начала осторожно пятиться к двери, едва веря в то, что происходило: собакой, атаковавшей ее, подобно злобному дикому зверю, был... Блейз. Он скалился, рычал, и пена капала у него из пасти. В панике Софи все же сообразила, что его, должно быть, покусало какое-то взбесившееся животное.

— Соупи? — прошептал Олберт. — Что это с Блейзом?

Софи быстро взглянула через плечо и увидела, что малыш все еще стоит во дворе. Судорожно сжимая в ручках таз, он округлившимися огромными глазами неотрывно смотрел на собаку, с которой играл каждый день. Они были друзьями, а отнюдь не врагами, и малыш не понимал, что происходит.

— Олберт, — взмолилась Софи, — быстро иди в дом. Прошу тебя!

Сердце сжалось, когда она представила себе мучительный выбор, который придется сделать. Чтобы защитить ребенка, которого она любила, ей придется ударить, быть может, даже убить собаку, которую любили они оба. О нет. Пожалуйста, не надо...

Блейз присел, готовясь к новому прыжку, и на этот раз Софи не хватило проворства. Чудовищный удар пришелся ей в плечо, и она, падая, нанесла ответный. Пес тоже был оглушен. Он закачался и затряс головой. Софи попыталась встать, чтобы убежать в дом, но ноги скользили по траве, покрытой росой.

Громко крича, она перевернулась на живот и приподнялась на руках, но пес снова бросился на нее. Она молотила окровавленными кулаками, пытаясь отбиться, однако собака неумолимо тянулась к горлу. Софи едва успела прикрыть его рукой, как сверкнувшие зубы впились в неё. Они свирепо терзали руку, и на сей раз Софи почувствовала боль. Чудовищную боль.

От начавшегося головокружения она рухнула, и собака придавила ее всей своей тяжестью так, что Софи не могла даже дышать. Если бы в этот момент не пришла помощь, она потеряла бы сознание. Они с Олбертом были полностью во власти взбесившегося животного. Все побелело и закружилось у нее перед глазами. В ушах ревел яростный собачий рык, и, когда она в последний раз попыталась оттолкнуть пса, на нее вдруг хлынула ледяная вода.

Блейз тоже опешил от обрушившегося потока. Он взвизгнул и бросился прочь, а мощная струя воды продолжала хлестать его, не давая вернуться, пока Софи пыталась прийти в себя. Когда ей удалось подняться на ноги, она увидела, что это был Олберт. Единственное, что мог сделать худенький четырехлетний малыш, — это, стоя на коленках, с непреклонной решимостью поливать из шланга беснующееся животное.

Обучая детей ухаживать за зверюшками в их маленьком зоопарке, Софи показала им, как разливать животных водой во время драки. Олберт запомнил урок. Он открутил воду на полную мощь и поливал собаку, не давая ей возможности приблизиться.

— Ты спас мне жизнь, — выдохнула Софи, падая на колени рядом с ним и забирая у него шланг. — Да, Олберт, ты меня спас.

Карие глазки мальчика наполнились слезами.

— Ты умлешь, Соупи?

— Нет, солнышко, конечно, нет. А почему..

— У тебя везде кловь.

До этого момента Софи не сознавала, что из нескольких ран у нее на теле течет кровь, особенно пострадала рука. Рана была глубокой, и она, конечно, потеряла много крови, хотя не чувствовала ничего, кроме легкого головокружения.

Шок. У нее шок. Но опасность еще не миновала. Она может потерять сознание, и Олберт останется один на один с псом. Блейз кидался на струю с бешеной яростью. Собака совершенно обезумела. Продолжая сдерживать ее с помощью шланга, Софи послала Олберта звонить в Службу спасения.

Шли минуты, у Софи перед глазами плыли красные пятна. Казалось, силы вот-вот покинут ее, она думала только о том, что нужно не потерять сознание и удержать шланг в руках. Веки у нее невольно дергались, ее качало из стороны в сторону. Когда она услышала, как кто-то зовет ее по имени, голова у нее резко откинулась назад.

Она с удивлением заметила, как Джей выскакивает из дома. Увидев, что происходит, он рванул обратно и вернулся с одеялом, которое набросил на пса, чтобы унять его.

Вид у Софи, похоже, был хуже, чем она предполагала. Она была бледна как смерть. Заперев дергающегося пса в одну из больших клеток, пустовавших в ее маленьком зверинце, и вызвав бригаду из ветеринарной лечебницы, Джей бросился к Софи и поднял ее на руки.

От потрясения он не мог даже говорить. Софи к этому времени совсем ослабела. Веки сомкнулись, во рту пересохло.

— Что ты собираешься делать? — с трудом произнесла она, увидев, что он несет ее к дому.

— Отвезти тебя в больницу, конечно.

— Нельзя оставлять Олберта одного.

Джей непонимающе посмотрел на нее:

— Кого?

— Ребенка, — ответила она, указывая на маленького мальчика, стоявшего рядом.

Мир снова бешеным вихрем закружился перед глазами, у Софи больше не было сил бороться. Несущийся мимо с неистовой скоростью свет обернулся тьмой, и тьма эта объяла ее. Она больше не чувствовала своих ран, но ощущала болезненный спазм в глубине живота и при мысли о том, что может потерять ребенка, замерла словно пораженная громом. Из всего того, что проносилось в ее одурманенной голове перед тем, как она окончательно потеряла сознание, Софи запомнила лишь самое последнее — выражение лица Джея. Он смотрел сквозь испуганного четырехлетнего малыша, словно не видя его.

У Софи было такое чувство, будто она заснула под весенним дождем. Кожу приятно ласкала теплая влага — словно туман в горах, но, открыв глаза и увидев мятно-зеленый потолок и Джея, глядящего на нее сверху, она поняла, что находится в больничной палате и что он обтирает ей лицо влажной салфеткой.

— Добро пожаловать обратно. — Голос его звучал тепло и ясно, но улыбка была самой печальной, какую ей доводилось видеть в жизни,

— Блейз, — тихо произнесла Софи, припоминая, что случилось, и догадываясь, что собаку, наверное, пришлось усыпить. Вот почему Джей так печален.

— Он в порядке, Софи. Все прекрасно.

— Прекрасно?

Он поднес ее руку к губам и поцеловал с такой ободряющей нежностью, что у нее сжалось горло. Все было вовсе не прекрасно. Случилось нечто ужасное.

— Блейз в ветлечебнице, он поправляется, — объяснил Джей. — Ему промыли желудок и обнаружили в нем какое-то зараженное мясо. Он поправится и ты тоже. Никаких уколов от бешенства делать не придется.

Она все еще не могла поверить. Просто не могла. Что-то было не так. Он слишком крепко держал ее за руку, как отец, утешающий ребенка. Слишком нежно касался ее лица.

— А реб...

— С ребенком тоже все прекрасно. Ш-ш-ш. — Он легонько прижал палец к ее губам, стараясь успокоить. — Ты потеряла некоторое количество крови и тебе нужно отдохнуть.

Софи не могла отдыхать.

— Где Олберт?

— Я здесь. — Маленькое смуглое личико Олберта, сияя, смотрело на нее от изножья кровати. — Я жду маму, она плиедет и забелет меня.

— О, слава Богу! — Рыдание сотрясло тело Софи, когда она поняла, что все, вероятно, действительно обошлось, как и сказал Джей. От испытанного облегчения слезы градом хлынули у нее из глаз.

— Он не пострадал? — спросила она Джея.

— Он в полном порядке, Софи.

— У меня все холошо, Соупи, — тоненьким голосом проговорил Олберт. — Мы ели булгелы с калтошкой здесь, в больнице, в каф... каф... — ну, там, внизу, да, Джей? Джей сказал, что помнит меня, но я его не помню.

Софи недоуменно посмотрела на Джея. Он не мог помнить Олберта, но сейчас не время было обсуждать это. Олберт родился уже после того, как Джей исчез. Должно быть, Джей помнит Дональда, старшего брата Олберта, догадалась она. Он был одним из ее первых шести подопечных, когда она только открыла свой детский сад, и Джей частенько помогал ей, сопровождая их на прогулки в лес. Он даже пробовал учить ребятишек карабкаться по скалам.

— Мы с Олбертом подружились, правда, Олберт? — сказал Джей.

Мальчонка расплылся в улыбке и прижался к Джею, но даже когда Джей трепал ребенка по темным волосам и ласково смотрел на него сверху вниз, Софи видела, как неуловимо изменилось его лицо. Он опять смотрел сквозь мальчика, словно не видя его, а ее не оставляло какое-то навязчивое воспоминание.

Внезапно похолодев, Софи вспомнила человека, который ворвался к ней той ночью. Он размахивал у нее перед носом фотографией Олберта и требовал сказать, кто этот ребенок. Что-то связанное с Олбертом заставило его тогда отступить, но он не дал ей никакого ключа к разгадке. И не объяснил, что означала такая странная реакция на снимок.

Что-то странное и страшное происходило в окружавшем ее мире в людях, и у Софи не было этому никакого объяснения. Порой она даже сомневалась, что все это происходит на самом деле. Она уже не знала, к кому можно обратиться. Кого любить. Неужели милый Олберт будет следующим, кто ее потрясет?

В ту ночь в доме все страхи Софи подтвердились. У Джея есть какой-то ужасный секрет, и она должна узнать, в чем он состоит. Несмотря на то, что он был очень нежен и озабочен ее состоянием, она продолжала подозревать, что он не говорит ей всего. Джей надел на нее фланелевую пижаму, застегнул все пуговицы и проследил, чтобы она вылила лекарства, которые ей прописали. Потом поставил на стол перед ней куриный бульон и, сидя напротив, наблюдал, как она ест — разве что не кормил ее с ложечки, но Софи все равно чувствовала, что происходит нечто ужасное.

— Джей, прошу тебя, расскажи, что с тобой творится, — с мольбой в голосе попросила она. — Ты говоришь, что мне нужно расслабиться и отдохнуть, но я не смогу, пока мы не поговорим.

Джей тяжело вздохнул:

— Тебе и так пришлось достаточно пережить, Софи. Я не хочу взваливать на тебя дополнительные неприятности.

Она отказалась лечь в постель и сидела за кухонным столом, поджав под себя ноги.

— У меня уже столько неприятностей, что любое твое признание не будет хуже того, что я себе представляю.

Но она ошибалась. Когда ей, наконец, удалось уговорить его открыться, то, что он поведал, ужаснуло и потрясло ее еще больше. Джей сказал, что его терзают сомнения и подозрения относительно того нападения и «несчастных случаев», которые с ней происходили. И он не верит, что все это совпадения.

— Мясо было отравлено составом, который вызывает симптомы, напоминающие бешенство, — сообщил он. — Это не случайно, Софи, и кто бы это ни сделал, этот человек не слишком старается замести следы. Он хочет, чтобы все выглядело как неумелое покушение на убийство.

— Предпринятое тобой? — спросила Софи.

— Вероятно... хотя существует и другое объяснение.

Тишина длилась так долго, что, когда он снова заговорил, Софи вздрогнула от неожиданности.

— Лечение шло как-то не так, — сказал он. — У меня начались чудовищные головные боли и появились еще кое-какие симптомы...

Софи тряхнула головой — она не хотела этого слышать. Ей было необходимо сохранить надежду, что в их отношениях есть что-то, обещающее просвет в будущем, и эту надежду давало ожидание успеха в лечении. Теперь он отнимал у нее даже эту кроху надежды.

— Но тогда на вечеринке у твоей матери... — она готова была спорить с ним, если придется, — ты сказал, что успешно завершил курс. Из этого следовало, что врачи тебе помогли.

— Я никому не сообщил, что головные боли усиливаются — не хотел компрометировать клинические испытания.

— Но может быть, их следует скомпрометировать, если с препаратом что-то не так?

— Это был не «Невропро», по крайней мере, в моем случае. Я абсолютно уверен, что мне его никогда не давали. Это было что-то другое.

Софи молчала. По тому, как набухли синие вены у него на висках, она поняла, что ему трудно продолжать и никакими расспросами она не заставит его говорить.

— Это больше, чем просто головные боли, Софи. Я не хочу пугать тебя, но в последнее время у меня возникают навязчивые идеи и позывы к насилию. До сих пор мне удавалось их подавлять, но они усиливаются.

Софи, потрясенная, долго молчала. Когда дар речи вернулся к ней, голос звенел от волнения:

— Джей, ты должен кому-нибудь рассказать. Может быть, Элу? Он сохранит это в тайне. Ему тоже небезразличны интересы Бэбкоков. Джей, ты должен...

— Я не могу. Пока не могу, но если уж я кому-то и решился бы довериться, кроме тебя, то только не Элу.

Софи ждала дальнейших объяснений, но Джей никак не прокомментировал сказанного.

— Софи, я очень боюсь за тебя. Независимо от того, хотят они достать меня или нет, кто-то пытается убрать с дороги именно тебя, и я думаю, что они дошли до той точки, когда способны уже на все.

Джей встал из-за стола и выглянул во двор. Его отражение в темном окне напоминало загадочную фигуру средневекового одноглазого колдуна.

— Господи, ты только вспомни, что они уже сделали.

Софи охватил такой страх, какого она, пожалуй, еще никогда не испытывала.

— Кто они, Джей?

— Да кто угодно. А в целом — весьма достойная компания: Джерри Уайт, Векслер, Маффин. Уоллис считает тебя опасной, потому что ты не хочешь признать во мне законного наследника. А у Эла — свои мотивы. Ему не понравилось, как я заявил права на компанию.

— Но я не верю, чтобы кто-нибудь из них пошел на такие крайности. Они же не преступники, Джей.

— Софи, я видел людей, припертых к стене. Большинство из них в такой момент способны на насилие, варварское насилие. И это-то меня беспокоит больше всего. Но я еще не сказал тебе самого худшего.

Вернувшись к столу, он отодвинул стул, но садиться не стал. Несколько мгновений он смотрел на нее с тем печальным выражением, которое она заметила у него, очнувшись в больнице.

— Больше всего меня пугает то, что все это, вероятно, делали вовсе не они.

— А кто же? — Софи подалась вперед.

— Я предвидел то, что должно произойти. У меня были видения всех этих кошмаров прежде, чем они случались.

— Видения? Как у экстрасенса?

— Да, и нападение на твой дом я тоже видел. Я видел человека, который на тебя напал. Видел все, что произошло.

«Боже милосердный! Что он говорит? Он знает, кто это был? Почему же он мне не сказал?»

Опустив ноги, Софи встала и неверными шагами стала пятиться от него. Все ее страхи выкристаллизовались в одну-единственную мысль:

— Ты — не Джей. А тот человек, который вломился ко мне, был Джей, да? Да?!

— Софи, не...

— Нет! — закричала она. — Он потерял память. Он даже не помнил, как меня зовут!

Джей рванулся к ней, сбив стул, и Софи, продолжая кричать, бросилась во двор. Но он оказался проворнее.

Глава 29

— Куда ты? — Джей подскочил к ней сзади и оттащил от двери.

— Кто ты? — закричала в ответ Софи.

Она дергалась и извивалась, но не могла освободиться. Он схватил ее за запястья, явно желая подавить сопротивление, не причиняя вреда.

— Ты беременна, Софи, Если не заботишься о себе, подумай о ребенке.

Софи, побежденная, прислонилась к нему спиной.

Нет, она не хотела потерять этого ребенка. Ни за что не хотела.

Софи пошевелилась и почувствовала, что хватка его стала крепче.

— Я успокоилась, — сказала она. — Отпусти меня. Я не сделаю ничего безумного. Пожалуйста.

Он отпустил, и она проковыляла к столу. Холодильник ревел и дрожал, словно готов был взорваться. Внезапная мысль поразила Софи: в каком-то смысле этот старый агрегат — символ ее выживания. Если он все еще продолжает работать, значит, и она не имеет права сдаваться.

— Скажи мне, кто ты, — попросила она, опершись о стул. — Я сохраню твой секрет, только скажи, кто ты.

— Сохранишь мой секрет? О чем ты?

Она покачала головой, не зная, что ответить.

— У меня такое чувство, словно я схожу с ума, Дж... — Она запнулась, не договорив, и повернулась к нему лицом. — Я никому не скажу, обещаю. Ничто не изменится, но мне нужно знать.

— Я бы сам хотел это знать! — печально ответил он.

Софи, шокированная, уставилась на него, ошеломленная вопросами, стремительно проносившимися у нее в голове. Они молоточками стучали в висках.

— Ты — не он, — произнесла она с непререкаемостью смертного приговора. — Тогда откуда ты так много обо мне знаешь? Даже интимные подробности? Никто не знал о нашей игре в угадайку. О Пилсон-Крик. О гадальной косточке. Никто!

Внезапно Софи повернулась, и направилась в спальню. Вернувшись, она прижимала к груди кепочку из «Крутого Дэна». Голос ее звучал пронзительно:

— Откуда ты узнал про эту кепочку? И почему купил мне ее? Как ты посмел это сделать!

Он хотел что-то ответить, но она ему не позволила. Ничего из того, что он мог сказать, не утишило бы ее гнева. Он растоптал единственное, что оставалось у нее от прошлого. Софи вспомнила фильм, в котором два человека сидели в одной тюремной камере в какой-то из стран третьего мира. Они думали, что им никогда оттуда не выйти, поэтому рассказывали друг другу все свои секреты, делились самыми заветными воспоминаниями. Один из них умер, а другой сбежал. И надел на себя личину погибшего.

Всматриваясь в лицо сидящего перед ней мужчины, Софи задавалась вопросом: ну как он может быть настолько похож на Джея? Это казалось сверхъестественным.

— Ты сидел с Джеем в тюрьме, да?, И он рассказал тебе обо мне?

Джей громко вздохнул:

— От того времени у меня в памяти сохранились лишь отрывочные вспышки воспоминаний. Врачи сказали, что я подсознательно блокировал память. Но, полагаю, могло быть и так, как ты говоришь. Вероятно, я знал Джея Бэбкока и перевоплотился в него. Но сделал это неосознанно.

Софи поняла, что он действительно не знает ответов на все эти вопросы.

— Но как ты сам себе это объясняешь? — спросила она. — Если ты не Джей, откуда у тебя его память? — Откуда ты знаешь, как я таяла, когда он ко мне прикасался, как кричала, когда мы предавались любви? «Откуда ты можешь знать такие вещи?»

Джей обошел вокруг стола и пододвинул ей стул, явно ожидая, что она сядет. Он хотел дать ей отдохнуть и скорее всего не собирался продолжать разговор, если она не захочет. Ничего не было сказано. Но все стало понятно без слов. — Существуют возможности трансформировать память, — сказал он, когда они снова сидели за столом. — Все они экспериментальны. Есть даже способ хирургическим способом перенести память от одного человека к другому — трансплантировать, так сказать, хотя это никогда еще не проделывали на людях.

— Тебе передали память Джея?

— Когда я очнулся в швейцарской клинике, перед моим мысленным взором мелькали образы, словно кадры кинохроники — отрывочные картинки, наполненные подробностями, голосами. Я слышал голоса — твой, свой. Я все это видел, но ничто не затрагивало моих чувств. У меня было ощущение, будто я просматриваю черно-белую видеозапись собственной жизни или чьей-то чужой жизни.

— Это сотворили с тобой в Швейцарии? Но кто? И зачем?

— Я не знаю, кто это сделал, и делалось ли что-либо вообще, но я знаю, что Эл — один из очень немногих в мире людей, которые обладают необходимыми для этого знаниями и навыками. Всю свою жизнь он посвятил нейрофизиологии памяти. Он знает все, что только можно об этом знать.

Холодильник судорожно вздрогнул, и Софи испуганно всплеснула руками. Смешно, что она принимает так близко к сердцу состояние этого древнего агрегата. Но она привязывалась к вещам, к глупым вещам. Любым.

— Много лет назад он со своей командой работал над экспериментальным препаратом, воздействующим на память, который предполагалось использовать в связи с весьма спорным процессом, названным преобразованием памяти на генетическом уровне — той самой хирургической операцией, о которой я упомянул. Это было любимое детище Эла, хотя уже ранние испытания вызвали неодобрение в ученом мире. Все думали, что Эл так упорствует из-за Ноя, но теперь я начинаю в этом сомневаться.

— Так ты думаешь, что это... Эл?

Если он и расслышал недоверие, прозвучавшее в ее вопросе, то не обратил на него внимания. Он потрогал себя за ухом и тряхнул головой.

— На мне нет никаких шрамов, ничего, что свидетельствовало бы о перенесенной операции, хотя при сегодняшних микротехнологиях это ничего не значит. Но на твой вопрос я отвечаю: да, я думаю, это Эл. Только не знаю, что именно он сделал.

Зачем — Софи спрашивать не требовалось. Она знала. Эл и Уоллис хотели вернуть себе контроль над компанией с помощью Джея — или этого человека, кем бы он ни был.

— Это может иметь какое-то отношение к клинике Ла Джолла?

Джей медленно кивнул, удивленный тем, что она так быстро ухватила эту связь.

— Предполагалось, что я пройду такой же курс лечения, как и объекты официальных испытаний. Мне сказали, что это обычное сочетание лекарств и процедур — но у меня возникли подозрения, и однажды ночью я убедил медсестру, что укол мне уже сделали. В карте поставили соответствующую отметку, а позднее, когда они считали, что я уже сплю, кто-то проскользнул в мою палату и сделал мне еще один укол. Прежде чем потерять сознание, я услышал, как какой-то мужчина говорил, что, проснувшись, я ничего не должен помнить.

— Мужчина? Это был Эл?

Джей покачал головой:

— Вероятно. Голос был знакомым, но я не мог точно определить его. Когда я проснулся, мне сказали, что они изучали излучения моего мозга во сне, но я не помню, чтобы меня подключали к энцефалографу. И все это представлялось мне сном, сюрреалистическим сном.

Софи хорошо было известно это ощущение. Ее сны наяву не были спровоцированы лекарствами, хотя Клод несколько раз гипнотизировал ее и перед этим всегда давал какое-то лекарство, чтобы помочь расслабиться.

Джей смотрел на нее в упор:

— А может быть, всему этому существует гораздо более простое объяснение? Может быть, я и есть Джей Бэбкок?

— Тогда кто был тот человек, который ко мне вломился?

Джей всплеснул руками и прикрыл рот ладонями:

— А что, если это был я?

— Что такое ты говоришь?! — ахнула Софи.

— У меня ведь вспыхивали в мозгу отрывочные картины этого происшествия, и в них были кое-какие подробности, о которых ты мне не рассказывала. Я видел все так, словно присутствовал здесь. Думаю, я и есть он.

Софи была ошеломлена, она не сводила глаз с Джея.

— Но каким образом ты мог оказаться тем налетчиком? Ты ведь был в клинике. Я звонила туда. И мне сказали, что ты спишь.

Скорее всего, Джей не слышал ее. Его взгляд сфокусировался на чем-то другом, казалось, он смотрит внутрь себя.

— У тебя над холодильником висит фотография Олберта?

Софи кивнула утвердительно.

— И тот человек спрашивал тебя о ней, правда ведь?

— Да... а что?

— А то, что это — одна из картинок, вспыхивавших у меня в мозгу: я видел, как он... как я держу этот снимок. Я видел и еще кое-что — мужчина ловит мальчика, который, как ему кажется, падает с неба. И этот мужчина — тоже я.

— Такое действительно было, — Софи с трудом держалась на ногах, — но только не с Олбертом, а с Дональдом, его старшим братом, и случилось это в том году, когда я только что открыла свой детский сад. Он сорвался с обрыва, когда ты учил ребятишек лазать по скалам. Помнишь? Ты тогда наверняка спас ему жизнь.

— С обрыва?

— Я пыталась отговорить тебя, но ты был уверен, что четырехлетним малышам гораздо легче этому научиться, и сказал, что Ной научил вас с Колби скалолазанию именно в этом возрасте. Вы играли там, у обрыва, в какую-то игру.

— В «найди меня» — один прячет веревочный мячик, а другие его ищут. Вот во что мы играли, — тихо пробормотал он и еще тише добавил: — Господи Иисусе!

— Джей, что с тобой?

— Обрыв. Вот где Он спрятан, в той расщелине, где мы обычно играли.

Он разговаривал сам с собой, смотрел куда-то внутрь себя, и Софи не могла заставить его сказать ничего более. Джей словно впал в транс. Но спустя минуту поднял голову, увидел, что она с ужасом наблюдает за ним, и, подойдя, опустился рядом с ней на колени.

— Думаю, в расщелине спрятано нечто, что может послужить ключом к разгадке. Не могу сказать что именно, поскольку сам не знаю.

Он взял ее за руку, Софи поняла, что он уходит.

— Одной тебе здесь оставаться небезопасно, — сказал Джей. — Я приведу частного охранника, который будет тебя защищать, пока все не выяснится.

— Нет...

— Да, Софи, это единственный выход. Кто-то пытается тебя убить. И это единственное, что ты должна помнить. Они не просто хотят убить тебя, они хотят, чтобы это сделал я, а посему никого к себе не подпускай, — предупредил он. — Даже меня. — Желваки ходили у него на скулах, потом лицо окаменело. — Ты меня поняла? Если хочешь остаться живой, не подпускай меня к себе.

У Софи появилось ужасное предчувствие, что она больше никогда его не увидит. Глядя, как он встает, она тоже попыталась подняться.

— Джей, подожди, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты кое-что сделал, прежде чем уйдешь. Дай мне посмотреть на тебя без этого, — Она протянула руку к глазной повязке, но он отклонился. — Пожалуйста, — повторила она, — иначе это будет меня преследовать. Это будет преследовать меня всю жизнь.

Руки Джея бессильно повисли вдоль туловища. Софи обошла вокруг стола, зная, что другой такой возможности не представится. Если он сам сейчас не снимет повязку, то, по крайней мере, возможно, не помешает сделать это ей. Джей возвышался перед ней словно башня, и то, что она собиралась сделать, казалось весьма рискованным. Но выбора не было.

Его застывшее, словно у изваяния, лицо она сочла за разрешение. Испытывая слабость во всех членах, Софи поднялась на цыпочки и сняла черный треугольник с лица, которое, по выражению Уоллис, было скорее классически мужским, чем классически красивым.

Хотя Софи и готовила себя к тому, что увидит нечто ужасное, в этот миг она испытала шок и попятилась.

— О Господи, Джей...

Он быстро прикрыл отсутствующий глаз ладонью.

— Я тебя предупреждал.

— Нет... с твоим глазом все в порядке. В полном порядке. Посмотри сам!

— Что ты имеешь в виду?

На стене напротив Софи стоял посудный шкаф с зеркальной внутренней стенкой. Джей повернулся к нему и провел рукой по лицу.

— Все в порядке? — Он придвинулся ближе, разглядывая собственное отражение. — Но у меня не было глаза. Мне его вырезали. На этом месте было множество чудовищных рубцов.

Софи не знала, что сказать. Страх мешал ей убедить его, что глаз невредим. Никаких шрамов. И никаких следов увечья. Увидев, как он с выражением отвращения на лице оборачивается и тянется к повязке, Софи поняла, что должна его отпустить — и не только ради собственной безопасности. Над ним проделали нечто чудовищное.

«Ты придумала себе другую жизнь, Софи, нереальную жизнь, в которой все еще существует Джей».

Клод сказал ей это несколько лет назад, во время одного из первых сеансов, и она согласилась.

— Это правда, — призналась она, — но, если бы это было возможно, я хотела бы жить именно в ней, и с ним. Я предпочла бы стать женщиной, спящей наяву, а не тем, чем являюсь на самом деле.

Софи в страшном возбуждении мерила шагами свою гостиную, начисто забыв о молодом румяном охраннике, сидевшем на кухне за столом и раскладывавшем пасьянс. Адреналин, бешеным потоком струившийся по ее сосудам, казалось, смыл все иные ощущения, включая и ощущение слабости, которую она еще недавно испытывала.

Софи старалась вспомнить, как объяснял ее состояние Клод во время того сеанса. Он описывал, как личность раздваивается, распадается на части, чтобы избежать страдания, и называл это диссоциацией. В крайних случаях человек разделяется на множество личностей. Ее состояние он считал состоянием средней тяжести, но опасался ухудшения. Софи постоянно впадала в сны наяву, чтобы не чувствовать боли, которую ей доставляла реальность.

С помощью Клода она постепенно научилась спокойнее воспринимать свою утрату и вновь обратилась к реальности, вместо того чтобы прятаться от нее в снах. Клод считал, что последние явления Джея были рецидивом ее болезни, но сама Софи теперь твёрдо знала, что это не так. Это было нечто совершенно другое, нечто, связанное с состоянием Джея, а не с ее собственным. Теперь даже казалось вероятным, что у нее вообще не было никаких видений, он действительно приходил к ней.

Софи взглянула на ладони — они были мокрыми от испарины. Кепочка из «Крутого Дэна» превратилась в мокрый черный комок. Скоро от нее ничего не останется. Нужно увидеться с Клодом, поговорить с ним и выяснить, права ли она.

— Все в порядке, мэм?

Охранник поднял голову, когда она проходила мимо него, направляясь к телефону. Ночь скоро сменится светом — было почти четыре часа утра. Софи уже пыталась связаться с Клодом, но он то ли спал, то ли его не было дома, потому что трубку не снимали.

— Черт, — прошептала Софи, снова услышав голос на автоответчике, и бросила трубку.

— Мэм?

— О! — Софи повернулась к охраннику — он стоял у нее за спиной. По монотонному звуку зуммера она поняла, что положила трубку мимо рычага.

— Вы знаете, который сейчас час?

— Знаю, — успокоила охранника Софи. — Но есть человек, с которым мне нужно обязательно поговорить, — мой психиатр. Прошу вас, это очень важно. Вы не могли бы меня к нему отвезти?

Охранник протянул руку и положил трубку на место.

— Простите, мэм, мне действительно очень жаль, но у меня приказ обеспечивать вашу безопасность здесь, в этом доме. Мне было велено никуда вас не возить. Вы же слышали, что сказал мистер Бэбкок.

— Да, но у меня странное состояние, я испытываю панику, и мне необходимо встретиться с доктором. Не знаю, что может случиться, если я с ним не поговорю. Вы ведь не захотите отвечать за последствия?

Она сильно преуменьшала: «странность» и «паника» — эти слова едва ли в полной мере отражали ее состояние.

— Отвечать, мэм? За что? Вы действительно нездоровы? — красноречивое молчание Софи послужило ему ответом. А когда, охваченная отчаянием, она бессильно привалилась к стене, охранник сказал:

— Где находится этот ваш доктор?

— Он живет в Ньюпорт-Бич, на полуострове, на самой его оконечности. Мне нужно поговорить с ним всего несколько минут.

Охранник сделал шаг назад, но Софи схватила его за руку и стала умолять, видя, что он готов сдаться:

— Пожалуйста, помогите мне, прошу вас! Я боюсь, что в противном случае произойдет нечто ужасное. — Она так крепко сжимала его руку, что у нее самой стали неметь пальцы. — Я беременна, — прошептала она.

При этих словах охранник, кажется, понял, наконец, всю силу ее отчаяния.

— Хорошо, — сказал он, взглянув на часы, — но я не могу позволить вам ни секунды оставаться наедине с этим человеком. Доктор не доктор, я буду присутствовать при вашем разговоре.

— Но он мой врач. То, что я собираюсь ему сказать, очень личное.

— Меня не интересует ни его квалификация, ни ваша частная жизнь. Моя работа — охранять вас, и это непременное условие. Если вы не согласитесь на него, я никуда вас не повезу.

Софи поспешно согласилась, но, когда они шли в гараж, где стоял джип, осознала, что не сможет выполнить его условие. То, что она собиралась обсуждать с Клодом, могло иметь такой взрывной эффект, что этого не должен был знать никто, тем более совершенно посторонний человек. Он может начать шантажировать семью или продать секрет желтой прессе. Нет, она не должна позволить этому человеку присутствовать при ее разговоре с Клодом.

Охранник отлично знал свое дело, но у Софи было одно преимущество: она как никто умела исчезать. Здесь, в гараже, она знала каждый закуток: где находится выключатель, где над рабочим столом висят инструменты и где расположена каморка, в которой можно спрятаться в темноте. К счастью, все это было расположено на одной стороне гаража и очень близко друг к другу.

— Подождите минуточку, — сказала Софи и проскользнула за спиной охранника в тот момент, когда он, толкнув ногой дверь, первым вошел внутрь, чтобы проверить, нет ли там кого. Когда, включив свет, он отошел от выключателя,

Софи протиснулась за его спиной и невзначай нажала на выключатель снова.

В наступившей темноте она быстро протянула руку и с первой же попытки нащупала лом. Каморка была узенькой и имела всего фута четыре в высоту, Джей прятал там свой вещевой мешок и альпинистское снаряжение. Софи, нырнула в нее, скрючившись, и выставила лом вперед.

Когда охранник на ощупь приблизился к каморке, металлический штырь уткнулся ему в голень, и он, споткнувшись, упал вперед лицом. Зная, что в ее распоряжении всего несколько секунд, Софи выскочила из своего убежища и снова включила свет. Мужчина уже приподнимался на руках, когда Софи настигла его. Удар получился скользящим, но Софи не промахнулась. Тяжесть металлического лома обрушилась на его висок, и охранник снова упал.

Софии молилась, чтобы он не очнулся, пока она не уедет. Она позволила себе вздохнуть лишь тогда, когда вывела джип из гаража и выехала на шоссе, ведущее в Ньюпорт. И только тогда ее охватили отвращение и ужас от содеянного. Она испугалась и задрожала.

Глава 30

Машина, с головокружительной скоростью двигавшаяся по шоссе навстречу Джею. в точности напоминала старый джип Софи. Он понимал, что этого не может быть: Софи изолирована в своем домике под присмотром бывшего морского пехотинца с внешностью неандертальца, которому приказано не спускать с нее глаз. Тем не менее, Джей удивился, когда машина пронеслась мимо почти так же быстро, как ехал он сам, ее фары были расположены очень высоко и испускали такие мощные лучи света, что ему пришлось отвернуться.

Джей взглянул в зеркало заднего вида, но было слишком темно, чтобы рассмотреть номер. Любая машина, которая попалась бы навстречу в столь глухой час ночи, обратила бы на себя его внимание, но у этой лобовое стекло должно было быть в трещинках. Джей мог бы это проверить, если бы его внимание не было полностью сосредоточено на предмете, лежавшем рядом, на переднем пассажирском сиденье.

Стальной атташе-кейс с секретным наборным замком светился в лунном сиянии, как некое инопланетное тело. Темное подземелье, которое то и дело всплывало в воображении Джея, представляло собой естественное углубление в каменном сердце утеса, а металлический предмет, который он там нашел, и был этим самым кейсом. Замок изъела ржавчина. Джей легко открыл чемоданчик, и то, что он в нем обнаружил, оказалось ошеломляющим откровением. Это была бомба с часовым механизмом, рассчитанным на пять часов, — Джей Бэбкок должен был помнить об этом и до истечения срока предотвратить взрыв.

Содержимое чемоданчика не открыло ему тайны того, кто напал на Софи, и не убедило в том, что он — Джей Бэбкок, но безоговорочно свидетельствовало о том, кто такие Бэбкоки и что они сотворили. Документация, находившаяся в чемоданчике, могла стать основанием для завершения целой эпохи. Она могла вызвать крах не только семьи в том виде, в каком она существовала сейчас, но и всей фармацевтической империи, созданной несколькими поколениями. Она также открывала правду о том, что случилось с Джеем.

Он ударил по тормозам и почувствовал, как машина задрожала, когда неожиданно показались ворота фамильной усадьбы. Сработал электронный замок. Ворота раздвигались так медленно, что пришлось остановить машину, что дало ему время поднять голову, увидеть длинную подъездную аллею, ведущую к Большому дому, и подумать над тем, каков должен быть его следующий шаг.

Несмотря на то, что рассвет еще не наступил и дом был погружен во тьму, всей семье предстояло бурное пробуждение. Джей знал теперь гораздо больше, чем прежде, но на некоторые важные вопросы еще осталось получить ответы, в том числе почему кейс, полный чертовски важных документов, был спрятан в пещере и почему он сам спрятал его там, если он действительно Джей Бэбкок.

Среди прочего в чемоданчике находилась копия многостраничной стенограммы судебного процесса и личный дневник Ноя Бэбкока. Лежало там также письмо Ноя, в котором говорилось, что документы должны быть переданы на хранение его сыну Джею и что тот должен предать их гласности, если с Ноем что-нибудь случится.

Когда Джей шел по пустынным коридорам притихшего дома, иссиня-черное небо стало медленно приобретать предрассветный лавандовый оттенок. Держа в руке чемоданчик, Джей с быстротой и грацией рыси взбежал по задней лестнице и, очутившись в южном холле, увидел бледный свет, сочившийся из-под двери спальни Уоллис. Джей не знал, бодрствовал ли там кто-нибудь или это был свет восходящего солнца, но это едва ли имело значение. Не о деликатности он сейчас заботился.

Дверь открыл Эл — открыл ровно настолько, чтобы увидеть, кто за ней.

— Джей? — Эл явно насторожился. — Уоллис сказала, что сегодня ты ночуешь у Софи.

Джей лишь на секунду удивился, увидев стройного красивого ученого в спальне матери. Он всегда подозревал, что их отношения выходят за рамки дружбы, и, быть может, даже порадовался бы тому, что они обрели друг в друге счастье, если бы не предчувствие грядущей катастрофы. Джею было так омерзительно то, что предстояло сделать, что он предпочел бы уйти и забыть о своей находке. Но в дело были вовлечены безвинные жертвы, И ему самому было жизненно важно выяснить, кто он и что с ним сделали. Кроме того, существовал еще Ной. Вполне вероятно, что отец тоже оказался жертвой чудовищного заговора, если это был заговор.

— С Софи все в порядке? — спросил Эл.

— Да, с ней все хорошо. — Джей был решительно настроен не отклоняться от главного. Он звонил Уоллис из больницы и дал полный отчет о состоянии здоровья Софи. — Моя мать не спит?

— Спит, но я разбужу ее, если у тебя что-то важное.

— Да, важное, но сначала нам с вами нужно поговорить наедине.

Необозримая французская кухня была окрашена нежно-розовыми лучами занимавшегося рассвета. Эл шел босиком, в халате, который, не исключено, принадлежал Ною. Джей смутно припоминал, что герб на кармане был знаком Бэбкоков, но не испытывал никакой ревности к человеку, который, очевидно, занял место его отца. Он не испытывал вообще ничего, кроме желания понять, как мирные, казалось бы, гуманные люди могли совершить столь невероятное деяние ради... ради чего? Ради процветания корпорации?

Эл тут же стал варить кофе, уверяя, что без этого у него и сердце не заведется. Джей наблюдал, как его старший собеседник старался изображать веселость, но никак на это не реагировал. Было видно, что Эл прекрасно ориентируется на кухне, но тот ничем не выдал знакомства с предметом, который Джей водрузил на большой разделочный стол, царивший в центре помещения.

Закипающий кофе распространял приятный аромат и мирно булькал, что создавало режущий контраст с тиканьем бомбы. Эл с дымящейся кружкой в руке обернулся, и Джей покачал головой. «Надо бы дать Элу выпить свой кофе, — сказал он себе. — Даже предатели имеют право на исполнение последнего желания, прежде чем раздастся команда "Пли!"». Однако больше он медлить не мог и, открыв кейс, кивком подозвал Эла.

— Вы сейчас прочтете эти бумаги, — сказал он. — Страницы с загнутыми уголками — ваши свидетельские показания. Пометки на полях принадлежат Ною.

«Вы ведь помните Ноя», — добавил он про себя не без горького сарказма.

Эл поставил кружку и взял в руки бумаги.

— Суд по делу о «Тризине-би»? Это было сто лет назад. Тогда все оказалось немного хуже, чем просто халатность при исполнении служебных обязанностей.

Джей кивнул.

— Вольно вам, конечно, называть «халатностью при исполнении служебных обязанностей» непоправимый ущерб, нанесенный психике человека. Каков был диагноз истца? Паралитическое слабоумие? Впрочем, какая разница, если Бэбкоки выиграли дело, правда, Эл? Это была великая победа — спасибо вам за ваши показания.

Эл бросил на него холодный, убийственный взгляд. Капкан уже захлопнулся, но он этого еще не осознал.

— Суд решил дело в нашу пользу, — сдержанно ответил он. — Истец страдал слабоумием до того, как начал принимать «Тризин-би». Наш антидепрессант был ни при чем, и суд не признал, что мы допустили халатность. — Он швырнул бумаги на стол. — Вот о чем свидетельствуют эти документы.

— А Ной говорит другое. Прочтите его пометки.

— Ной? Какое, черт побери, значение может иметь то, что говорит Ной? Он уже ничего не соображал. Его собственный мозг отмирал. У него были слабоумие и паранойя. Ему повсюду мерещились заговоры.

Джей почувствовал в виске тупой толчок — приближался приступ сокрушительной головной боли.

— Вы солгали под присягой, Эл. Вы солгали. Вы подменили статистические данные и дали ложные показания, вы лжесвидетельствовали, чтобы не допустить приговора, который разорил бы компанию и, хуже того, погубил бы ее репутацию. «Тризин-би» пагубен для людей — он разрушает их мозги, тела, их жизни, — но вы ушли из-под суда безнаказанными.

Эл схватил бумаги и смял их в кулаке.

— Ты хоть представляешь себе, что сделают эти документы с компанией, с твоей матерью? С тобой, Джей?

— Я знаю, что они сделают с вами, и, если не получу кое-каких ответов, пущу их в ход. — Он выхватил из-под стопки бумаг письмо Ноя. — Похоже на угрозу? Это и есть угроза. Я сделаю их достоянием гласности, Эл, так же как, вероятно, пообещал своему отцу сделать Джей Бэбкок.

— Так же, как Джей Бэбкок? Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу знать, кто я.

— Ты Джей Бэбкок.

Болезненная пульсация в голове усиливалась. Было ощущение, что через глаз протягивают раскаленную проволоку. Джей прижал повязку рукой, зная, что это все равно не поможет — ничего не поможет.

— Тогда кто тот человек, который ворвался к Софи? Человек, который постоянно мерещится ей?

— Понятия не имею.

— Лжете! Это подлая ложь, Эл.

— Нет! — так же бешено закричал в ответ Эл. — Я расскажу тебе все, что ты хочешь знать, но задавай мне лишь те вопросы, на которые я могу ответить.

— Почему вы хотите, чтобы я убил Софи? — Джей сорвал повязку с глаза, и боль стала вдвое сильнее. Он больше не мог кричать. Даже еле слышный шепот давался ему с трудом. — Зачем я ношу эту повязку, если с моим глазом все в порядке? Что вы со мной сделали?

В кухне больше не слышалось уютного бульканья кипящего кофе, не чувствовалось его приятного аромата. Стоила первозданная грозная тишина.

Терзаемый чудовищной болью и гневом, Джей подумал: «Не управляет ли Эл этой болью с помощью какого-нибудь дистанционного устройства?» Неужели он — сумасшедший ученый, который может в наказание Джею усиливать напряжение, не испытывая при этом никакого чувства вины, словно перед ним лабораторная крыса?

Эл отшвырнул документы, которые держал в руке, так, словно это была бомба.

— Нам пришлось это сделать, Джей. Мы были вынуждены. У нас не было выбора.

— Сделать ЧТО?

— Изменить твою память.

— Господи Иисусе! — Джей стиснул руками голову.

— В чем дело? Больно? — спросил Эл, подходя ближе. Повязка валялась на полу у ног Джея. Эл поднял ее. — Надень. Ну же, давай!

— Зачем?

— Это гипнотическое приспособление, действие которого усиливается с помощью лекарств. Так запрограммировано: боль начинается, как только ты снимаешь повязку.

Джей зарычал как зверь, не давая ему подойти.

— Запрограммировано? Так что же вы, будь вы все трижды прокляты, со мной сделали?

— Повязка действует как антенна и средство обратной связи, — продолжал Эл. — Фотоэлектрическая батарея направляет световой луч на сетчатку глаза, а та ретранслирует его на аналитические центры мозга, где они преобразуются в зрительные образы. Частота светового луча зависит от того, куда именно он будет направлен, а мозговая реакция — от силы и длительности воздействия.

— Вы проделали все это для того, чтобы я забыл, что случилось во время суда?

— Не совсем. Нам пришлось помочь тебе забыть, что случилось, и запомнить события, которых не было. Например, то, как тебе вырезали глаз в тюрьме. Этого на самом деле никогда не было.

Мягкий кухонный светильник ослепил Джея, когда он поднял голову и посмотрел на ученого, зашедшего так далеко, что это невозможно было себе даже представить. Он отнял разум у другого человека, отнял его мысли и память ради собственных целей.

— Это не то, что ты думаешь, — сказал Эл. — Это не манипуляция сознанием и не научная фантастика. Переводя на обыденный язык, можно сказать, что мы изъяли у тебя кое-какие плохие воспоминания и внедрили хорошие.

— Джею Бэбкоку не нужно объяснять такие вещи обыденным языком. Вы разве забыли, что он имеет фармакологическое образование? Видимо, вы говорите о некой разновидности трансформатора памяти на основе ДНК, не так ли?

Эл чуть не рассмеялся:

— Ты мне все еще не веришь, да? Нам незачем было передавать тебе память Джея Бэбкока, потому что ты и есть он. Но тебя следовало остановить. Ты ведь собирался все разрушить — ты и Ной.

Несмотря на боль, молотом стучавшую в голове, Джей старался думать. Ной кончил в доме для слабоумных стариков, у него отняли и рассудок, и здоровье, а Джей — в тюремной камере, лишенный свободы и прошлого. Это не совпадение, Джей в этом не сомневался.

— Итак, вы нас устранили, — сказал он.

— Никто никого не устранял, во всяком случае, не так, как ты думаешь. Ной уже несколько лет страдал прогрессирующей болезнью Альцгеймера, и он не мог полностью осознавать свои действия. Его пожирала изнутри мания ответственности перед людьми. Кто же, находясь в здравом уме, добровольно отдаст себя на растерзание волкам? Его следовало отстранить от руководства, иначе он погубил бы компанию.

На какое-то мгновение Эл снова превратился в государственного мужа: говорил убежденно и странным образом убедительно. Казалось, он на самом деле верит в то, что говорит, а возможно, теперь так оно и было. За долгие годы он, должно быть, убедил себя в собственной правоте — иначе как бы он смог жить с тем, что сделал?

— Итак, вы поместили Ноя в клинику? — спросил Джей.

— Не я принимал окончательное решение. Это не моя прерогатива. Это сделал твой брат Колби. Поместив отца в больницу, он стал поверенным в его делах.

— А мне вы благополучно подстроили несчастный случаи?

— Я ничего не подстраивал. Я даже не знал, что ты собираешься в альпинистский поход. Колби постфактум поставил меня в известность, что ты пропал без вести. Я поверил ему и, честно признаться, почувствовал облегчение.

Джей даже не пытался скрыть горечи, которую испытывал от всего услышанного:

— Сваливаете вину на покойника? Как удобно.

— Это действительно сделал Колби, Джей.

Последние слова произнесла Уоллис, вплывшая в кухню в душистом облаке розовато-лиловых шелков — широкий пеньюар свободно ниспадал с ее плеч. Во взгляде читалась боль, но каким-то образом ей удавалось выглядеть сильной и гордой, такой сильной Джей не видел ее уже много лет.

— Смерть Колби не снимает с него вины за то, что он сделал, — продолжала она. — Ничто не оправдывает и нас за то, что сделали мы. Но замысел принадлежал Колби, и он приводил его в исполнение втайне и безжалостно. — Она подошла к Элу и встала рядом, давая ясно понять, с кем она. — Твой брат всегда находился у Ноя под каблуком и много лет пребывал в твоей тени. Это был его шанс изменить положение вещей и начать действовать по-своему. Мы с Элом действительно приняли его сторону, но тогда мы еще не знали, на что он способен.

Засунув руки в карманы широкого пеньюара, Уоллис сжала кулаки, что было единственным видимым проявлением ее внутренней борьбы.

— Колби никому не говорил, что он с тобой сделал. Я узнала об этом только, когда разбирала вещи после его смерти. Он переехал в кабинет Ноя, не позаботившись даже поменять код сейфа, а Маффин путешествовала по Европе, поэтому у меня было время. Когда мы с Элом узнали, где ты, мы тут же стали строить планы, как вызволить тебя.

— И сделать мне лоботомию?

— Джей, пожалуйста, не надо. Это было сделано для твоего блага, для всеобщего блага. Нам казалось, что тебе будет легче, если ты забудешь подробности того судебного процесса — и крушения Ноя. — Подбородок у нее начал дрожать, и ей понадобилось время, чтобы снова взять себя в руки. — Ты сам не захотел бы это вспоминать. Это было ужасно. — Она сцепила руки, не вынимая их из карманов, и голос ее стал умоляющим: — Прошу тебя, пойми, почему я на это решилась. Я не знала другого способа вернуть тебя и вернуть все то, что тебе по праву принадлежит: компанию, жену. О таком будущем для тебя мечтал и Ной. Такова была его воля. Я бы сделала все, чтобы увидеть, что дело Бэбкоков находится в твоих надежных руках.

Даже пожертвовала бы человеческими жизнями, горько подумал Джей.

Внезапно а глазах Уоллис снова сверкнули гордые огоньки, и она взяла Эла под руку.

— Это вовсе не то, что ты думаешь, Джей. Сам Эл никогда не назвал бы себя героем, но я так его называю. Колби знал о том, что «Тризин-би» опасен, задолго до суда, но решительно отказался спять его с производства, даже после того, что случилось с Ноем. Именно Эл заставил его прекратить изготовление препарата.

— А что случилось с Ноем? Что ты имеешь в виду?

— Твой отец принимал «Тризин-би».

Теперь заговорил Эл:

— Ной создал оригинальную формулу «Тризина-би» лет за двадцать до того. Спустя некоторое время он провозгласил, что это волшебная пуля против депрессии, лучше, чем любое иное лекарство, производимое его конкурентами. Ведущий фармаколог предупреждал твоего отца, что средство опасно, особенно, если его принимают люди, ранее страдавшие определенными заболеваниями, но Ной был так уверен в своей правоте, что решил испытать препарат на себе.

— Никто, кроме Колби, не знал этого, — вступила Уоллис. — А к тому времени, когда это обнаружила я, было поздно. Еще через некоторое время мы узнали, что Ной страдал болезнью Альцгеймера в начальной стадии. «Тризин-би» ускорил течение болезни. Ной на глазах стал превращаться в овощ, и, в конце концов, не оставалось иного выхода, как поместить его в клинику для слабоумных. Когда разразился суд, он был еще в достаточно здравом рассудке, чтобы настаивать на проведении расследования, но Колби, разумеется, не мог этого допустить.

— Сознавая опасность, твой брат хотел свести ущерб к минимуму, — пояснил Эл, — и всего лишь снабдить препарат новым описанием, в котором содержалось бы предупреждение о вероятности развития болезни Альцгеймера в качестве побочного эффекта. Единственным способом заставить его снять «Тризин-би» с производства было согласиться на испытания; сфальсифицировать данные казалось гораздо меньшим грехом, чем загубить новые человеческие жизни и, возможно, компанию.

— А как насчет той женщины, которую вы победили в суде? Ее жизнь не имела никакого значения?

На этот вопрос ответила Уоллис:

— Мы с Элом в порядке возмещения ущерба семье истицы неофициально уже передали ей сотни тысяч долларов своих собственных денег и, если этого будет недостаточно, передадим еще.

Улыбка Джея была мрачна, он не прощал их.

— А сколько стоит человеческая жизнь? — спросил он Уоллис, не в состоянии заставить себя назвать ее матерью. Он больше не знал, кем она ему доводится и какие чувства он к ней испытывает. Но он решил исполнить последнюю волю отца. Независимо от того, разорит это компанию или нет, он намеревался принять руководство и посвятить себя реализации той программы, которую задумал для нее Ной. Уж это-то он сумеет сделать. Внезапно до него донесся душераздирающий крик:

— Помогите!

Он в замешательстве обернулся к двери, но никого не увидел. Крик повторился и едва не оглушил его — он закрыл уши ладонями. Эл и Уоллис уставились на него как на безумного. Только тогда Джей понял, что женский крик звучал лишь у него в голове.

Это была Софи!

Кто-то пытался ее убить. В мелькающих вспышках воображения Джей видел, как она отчаянно отбивается от нападающего на нее человека, выкрикивая при этом его ими: «Джей, нет!» Он слышал, как свистит в воздухе топорик, и видел, как блестит его смертельное острие. Его ледоруб. Прелестное личико Софи исказила гримаса ужаса, когда дугообразное лезвие вонзилось в нее. Кровь брызнула фонтаном, а когда тупой конец топорика обрушился ей на голову, Джей нечеловеческим голосом зарычал:

— Софи!

— Что такое, Джей? Что с Софи?

— Вы хотите убить ее, — взревел он, обращаясь к Элу. — Вы подстраиваете так, чтобы я убил ее, программируете меня на это, — зачем?

— Нет, я не делаю ничего подобного. Клянусь! Я не знаю, как это происходит. Правда, твоя последняя энцефалограмма показала кое-какие отклонения, а под гипнозом проявились некоторые поведенческие изменения. Бог его знает. Я никогда не верил, но другого объяснения сейчас просто не нахожу: в результате стресса может возникнуть другая личность, второе «я», склонное к насилию...

Склонное к насилию второе «я»? Джей с трудом понимал, о чем говорил Эл.

— Джей, это может быть опасно. Ты можешь вернуться в прежнее состояние, — кричали ему вслед Эл и Уоллис, когда он, повернувшись, выскочил из кухни, но Джей не остановился, пока не добежал до собственной спальни. Распахнув дверцу гардероба, он рывком вытащил нижний ящик. Простыни полетели в разные стороны. Наконец он нашел то, что искал. Ледоруб был на месте, на том самом месте, куда его положила Софи.

Глава 31

Джей не знал, где искать ее. Начинать все равно нужно было с домика, но к тому времени когда он добрался туда, голова у него раскалывалась. Словно живой таран, он, разбежавшись, врезался в дверь, но боль от ударов была удовольствием по сравнению с невыносимой, ослепляющей болью в голове.

Господи, почему она не перестает кричать! Нужно найти ее и заставить замолчать, а то у него голова взорвется!

Дверь, наконец, прогнулась и, протестующе заскрежетав, сдалась. Джей ворвался в гостиную, не зная, что там обнаружит. Охранника на кухне за столом не было. Джей мгновенно понял: что-то случилось. В доме царило странное ощущение пустоты. Джей быстро заглянул в спальню, но и там никого не нашел. Никаких признаков пребывания ни Софи, ни охранника, но, войдя на кухню, Джей заметил мигающий красный огонек автоответчика.

— Софи, я понимаю, что сейчас глубокая ночь, но мне нужно с тобой поговорить. Это срочно...

Сообщение, которое Джей прослушал дважды, принадлежало Маффин, она просила Софи встретиться с ней в морском домике. Голос звучал резко и пронзительно, будто Маффин тоже была на грани срыва. Он болезненно отдавался в голове Джея, заставляя его стонать от боли.

Софи — в морском домике. Случилось нечто, не терпящее отлагательств, и охранник повез ее туда. Пытаясь осмыслить этот элементарный факт, Джей чуть не упал на колени от мучительной боли.

«Джей, нет! Не делай мне зла...»

— Проклятие! — Автоответчик щелкнул, осекся и зажужжал.

Джей с трудом удержался, чтобы не вырвать чертов аппарат из розетки и не швырнуть об стену, но лишь нажал кнопку, чтобы отключить его. Однако вместо этого пленка начала перематываться, и Джей чуть не обезумел. Почему он терзает ее? Почему она все время повторяет это? Кто хочет заставить его убить собственную жену?

Он схватил аппарат и швырнул его через всю комнату. Ударившись о раздвижную дверь, ведущую во внутренний дворик, автоответчик «заговорил» басом, в замедленном темпе. Блейз лаял снаружи, но Джей не мог впустить пса. Шум... боль... Ему следует держаться подальше от всех. Неизвестно, на что он сейчас способен.

«Убирайся отсюда, пока не натворил что-нибудь действительно ужасное, — приказал он себе. — Найди ее!»

Не успел Джей дойти до выхода, как другое сообщение на автоответчике остановило его. Это был уже другой голос. Разбитый аппарат продолжал работать, но так искажал звук, что Джей ничего не мог разобрать. Он не мог бы даже сказать, мужской это голос или женский. Но что-то в этом голосе все же было неуловимо знакомое — мягкость.

Убийца. Теперь Джей это знал. Он попытался собраться с мыслями — и боль снова обожгла его. Столько людей могут желать смерти Софи! Лица мелькали перед его мысленным взором: Маффин и ее пронырливая подруга, Уоллис с Элом, как бы они это ни отрицали, Джерри Уайт со своими подручными... Лица продолжали проплывать перед ним, Джей не мог остановить их. Охранник. Господи, да даже мотоциклист, который обратился к нему возле «Крутого Дэна».

Кому нужно убрать ее с дороги? Его собственный голос тоже был записан на пленку — сообщение за сообщением. Но это был не он. Не он! Независимо от того, что бы она ни кричала.

Боль вонзилась в голову через оба виска и взорвалась в глазу. Он зашатался и схватился за дверной косяк, чтобы вернуть себе равновесие. Интересно, удастся ли вести машину, ведь он едва стоит на ногах?

Его джип был припаркован прямо перед въездом, на полпути к лужайке. Но к тому времени, когда он до него добрался, крики прекратились. Все смолкло — жужжащая пленка автоответчика, собачий лай, приглушенные голоса. В голове стало так тихо, что он мог слышать, как движется секундная стрелка его часов. Джей не понимал, что это значит.

Он не понимал, кто он.

Спустя некоторое время он вернулся в гараж, открыл каморку и стал рыться в набитом альпинистским снаряжением рюкзаке.

— Ага, вот, — тихим шепотом произнес он, вытаскивая то, что искал. Рука ощутила знакомую деревянную ручку, и это ободрило его. Тот, другой, что лежал в ящике, был запасным. А с этим ледорубом он ходил в горы.

Софи не предполагала, что в шесть утра у Клода будет пациент, но, войдя в холл, увидела, что дверь в приемную слегка приоткрыта. Клод всегда оставлял ее приоткрытой, когда ожидал пациента, чтобы тот мог войти и подождать, удобно там расположившись.

Софи услышала, что он с кем-то разговаривает, подошла поближе, прислушалась и засомневалась, вежливо ли будет его прервать.

— Вы набираетесь сил во время наших сеансов и ощущаете, что они помогают вам раскрыться, стать более доверчивой, более любящей. Так? Отвечайте.

— Да, — прозвучал тихий голос.

— Скажите: «Да, Клод».

— Да, доктор... то есть Клод.

Женский голос был едва различим, но звучал неуловимо знакомо. Круглая дверная ручка повернулась и скрипнула под рукой Софи, и она застыла, надеясь, что этого никто не заметил. Она не хотела прерывать их в такой момент. Ей нужно было время, чтобы постараться понять, что происходит. Это было похоже на сеанс гипноза, но пациенткой не могла быть женщина, голос которой слышала Софи.

Софи прошла через несколько таких сеансов, хотя ничего о них не помнила. Клод всегда заранее давал ей какое-то лекарство, которое, по его словам, должно было «открыть все шлюзы» ее психики и тайны, которые там были спрятаны даже от нее самой.

Теперь монотонно зазвучал его голос:

— Когда вы ляжете спать сегодня вечером и впредь всегда, сон у вас будет здоровым, и вы проснетесь бодрой. Если вам что-то и приснится, то всего лишь этот сеанс, во время которого вы были счастливее, чем когда бы то ни было, вы были полностью захвачены нашей совместной работой. Вы ощущаете сейчас это счастье?

Ответа Софи не расслышала.

— Кто вас спас, Софи? — спрашивал Клод. — Кто провел вас через пустыню? Кто держал вас за руку?

— Вы... вы держали.

— И кому вы безоговорочно доверяете?

— Вам... безоговорочно.

Софи только сейчас почувствовала, что ее рука больно впивается в дверную ручку. Пациенткой была она. Она слышала сеанс, который когда-то проводил с ней Клод. Но как это могло быть?

— Произнесите мое имя, — уговаривал он. — Произносите его снова и снова. С любовью.

— Клод... Клод... — шептала женщина, пока голос ее не прервался, она не могла продолжать.

Ножки кресла царапнули по полу — Клод встал.

— Узы, которые связывают нас, священны, Софи. Я никогда не разорву их и не обману вашего доверия. То, что я испытываю к вам, чисто, как любовь отца к ребенку, как любовь Бога к своему созданию. Скажите, что верите мне.

— Я верю вам.

Но в этот миг Софи ощутила, как ее охватывает недоверие. Дело было даже не в том, что она слышала, а в том, как убеждал ее Клод под гипнозом. Это было похоже на манипуляцию сознанием. В кончиках пальцев бешено запульсировала кровь, когда Софи отпустила ручку. Она совершила ошибку, приехав сюда. Нужно время, чтобы осмыслить услышанное. Но пока Софи соображала, что делать дальше, дверь распахнулась и на пороге возникла высокая фигура, заполнившая весь дверной проем.

Софи в смятении отступила. На какой-то миг она усомнилась в том, что это Клод, Все в нем было знакомо: взъерошенный вихор темных волос, старый свитер, брюки — все, кроме подозрительного выражения лица. И этого оказалось достаточно, чтобы его вид показался ей зловещим.

— Прости, — сказала Софи. — Я услышала голоса и подумала, что у тебя кто-то есть.

— И давно ты здесь стоишь? — спросил он.

— Недавно. Я только что вошла.

Он не поверил ей. В его устремленном на нее взгляде сверкали холодные огоньки, каких она никогда прежде не видела. Но, с другой стороны, она никогда прежде ему и не лгала. Софи забыла, что над дверью в его кабинете висел колокольчик, который звякал, когда кто-нибудь входил в приемную.

— Ты дрожишь? Я тебя напугал?

— Нет... все в порядке. — Это не Клод, подумала она. Она не знала, кто этот человек, но это был не ее друг, всегда говоривший таким тихим и успокаивающим голосом, ее бывший жених. Мужчина отступил, давая ей пройти, но входить ей не хотелось.

— Что-нибудь случилось? — снова спросил он.

— Я думала, у тебя кто-то есть.

Его лицо снова приобрело выражение благородной печали.

— Там никого нет, Софи. Я один. — Она все еще колебалась, но он повторил: — Пожалуйста... входи. — В его тоне послышалась строгая, властная нота.

Софи, наконец, прошла мимо него, моля Бога, чтобы предчувствие, от которого она похолодела до мозга костей, оказалось ложным. В воздухе витала опасность, хотя было неясно, в чем она состоит. Нет, конечно же, она ошиблась, что-то не так поняла. С Клодом у нее никогда не ассоциировалось ничего рискованного, наоборот, он был ее другом и защитником.

Клод сидел на краю стола, скрестив руки на груди и чуть ссутулясь, — поза, характерная для очень высоких мужчин. Он смотрел на Софи, и было в его облике что-то странное. У него слегка тряслась голова! Софи не могла припомнить, случалось ли это прежде. Сочувствие к этому человеку вновь охватило ее. Она хотела надеяться, что не в ней причина его нынешнего состояния.

— Я дозванивалась тебе, — сказала она. — Оставляла сообщения на автоответчике.

— Да, ты сказала, что это касается Джея.

— Не совсем. Это... — Она издала неопределенный звук, который должен был означать, что все это не важно. — В сущности, ерунда. Опять мои обостренные реакции. Не обращай внимания.

«Он знал, что я звонила, и не ответил?»

— Тогда зачем ты приехала? — спросил Клод.

— Я беспокоилась. Ты не отвечал на звонки, поэтому я приехала посмотреть, все ли в порядке. — Она не умела лгать, и он уже это понял.

Клод встал медленно, с трудом, хотя фигура его выглядела теперь внушительно и трогательная сутулость больше не смягчала облика.

— Тебе незачем обо мне беспокоиться, — монотонно произнес он. — Теперь со мной все в порядке.

— Клод, — с мольбой в голосе сказала Софи. — Что случилось?

Он повернулся, и у Софи перехватило дыхание. Боль тускло мерцала в его огромных карих глазах. В глубине их стояли слезы. Но за неизбывной печалью горел пугающий огонь.

— Со мной ничего не случилось, — ответил он. — Я не тот человек, который, потерпев поражение, пытается отрицать это. Посмотри на свои руки, Софи. Ты исщипала их до синяков. Это может означать только то, что для тебя кошмар находится здесь, со мной.

Софи в замешательстве посмотрела на свои запястья. На них не было синяков. Она к ним не прикасалась. Ее руки свободно висели вдоль туловища с того момента, как она сюда вошла.

— Кошмар? Почему я должна так думать? Когда это я так думала, Клод?

Стараясь объяснить ей это как можно доходчивее, он говорил медленно, низким голосом:

— Почему ты не хочешь этого признать? Я уверен, что в душе ты чувствуешь именно это. Я вижу это в твоих глазах, когда ты на меня смотришь. Жалость. Ты жалеешь меня. Женщины... Они все жалеют меня. Клод — чудак. Клод — чудовище. Но чудовище — не я. Чудовище — он.

— Он? Джей?

Клод попытался кивнуть, и теперь она отчетливо увидела, что голова у него действительно трясется. Это было совершенно очевидно. «Он болен, — сообразила Софи. — С ним случилось что-то ужасное».

— Ты не в-веришь, что он твой муж, — продолжал Клод, слегка заикаясь. — Тебе даже привиделось, что он ворвался к тебе в дом и напал на тебя.

Софи больше его не боялась. Она боялось за него.

— Я понятия не имела, что тебя это так расстроило. Ты же сам сказал, что это был кошмар, бред.

— Я только хотел, чтобы меня любили, — прошептал он и закачался вперед-назад, из стороны в сторону, в голосе послышалась мучительная боль и ярость раненого зверя, теряющего над собой контроль. — Господи, Софи, как ты могла это сделать?! Я спас тебя от него. Как ты могла к нему вернуться? Как ты можешь любить его после всего, что он с тобой сделал?

— Что... ты хочешь этим сказать?

— Он пытается устранить тебя. Он дважды покушался на твою жизнь и покусится снова.

— Нет!

Клод, похоже, уже не мог взять себя в руки, он непроизвольно раскачивался и тряс головой.

— Это он чудовище, а не я. Какие еще доказательства тебе нужны? Он подстроил несчастный случай, в результате которого тебя чуть не убило током, и накормил твою собаку отравленным мясом.

У Софи сперло дыхание, когда она это услышала.

— Клод, прошу тебя, перестань, Я не понимаю, зачем ты все это говоришь.

Подняв голову, он увидел, что она направляется к выходу. Но на полпути Софи остановилась, не зная, что делать дальше.

Чтобы добраться до двери, ей нужно пройти мимо него. Нужно непременно уйти и найти Джея. Клод никак не мог знать о несчастном случае со щипцами для завивки. Она ему об этом не рассказывала. Вообще никому, кроме Джея, не рассказывала.

— Софи, — умоляюще окликнул ее Клод, — ты испугалась. Посмотри на себя. У тебя ужас в глазах. Позволь помочь тебе. Ты же знаешь, что я могу. Я ведь избавил тебя от кошмаров. И могу это сделать снова.

— У меня нет кошмаров, Клод. Больше нет.

Теперь она говорила твердо, хотя внутри у нее все дрожало. Она не могла знать, страдал ли он маниями или просто обезумел от горя, но ей нужно было как-то пройти мимо него. Предчувствие ее не обмануло. Она была в опасности.

— Я могу тебе помочь...

Он двинулся ей навстречу, но она неожиданно закричала:

— Клод, будь осторожен! — указывая на предмет, лежавший на полу, — это была фотография в рамке, которая, должно быть, слетела со шкафа. Раньше она ее не заметила, но теперь видела разбросанные повсюду осколки стекла. — Вон там! Возле твоей ноги!

Клод посмотрел себе под ноги и в замешательстве остановился.

Софи застыла на мгновение, увидев, что это ее фотография. Она могла, конечно, упасть, но Софи знала, что это не так. Это он разбил, разломал ее.

Он намеревался то же самое сделать и с ней.

Софи решилась и побежала к двери. Если бы только ей удалось выскочить из дома и добежать до улицы. Она будет кричать, кто-нибудь может оказаться на причале...

Клод поймал ее, когда она уже распахнула дверь на улицу. От его мягкости не осталось и следа — он обхватил ее поперек живота и поднял. Огромная пятерня залепила ей нос и рот, не давая дышать. Кричать она тоже не могла, а бороться с ним означало подвергать опасности ребенка.

Он внес ее обратно в кабинет. Ноги Софи болтались высоко над полом, он сжимал ее так крепко, что, казалось, выжал из нее весь воздух. Она могла бы лягнуть его, но предусмотрительно не делала этого. Удар по голени, безусловно, разозлит его, а если придется с ним драться, она, разумеется, проиграет.

Но более всего прочего от драки ее удержали его слова. Голос звучал тихо, надтреснуто от волнения. Он умолял поверить, что не хотел причинить ей вреда.

— Я могу помочь тебе. Спасти тебя, Софи, но только если ты позволишь мне это сделать. — Он всегда многократно повторял это во время первых сеансов лечения. — Очень важно, чтобы ты чувствовала себя со мной в безопасности. Думай обо мне как о своем проводнике по жизни. Я смогу помочь тебе, только если ты позволишь мне это сделать.

Спустя несколько мгновений Софи стояла, онемев от ужаса, спеленутая тяжелым белым покрывалом, а Клод обвязывал ее веревкой. Она хотела сказать ему, что беременна, попросить не причинять ей вреда ради ребенка, но он не дал ей такой возможности — закрыл рот куском толстого полотенца, туго завязав его на затылке.

Окончательно лишив Софи малейшей свободы движений словно буйно помешанную, он очень осторожно, деликатно поднял ее и положил на кушетку.

— Не бойся, — прошептал он. — Я тебе помогу. — Притронувшись рукой к ее лицу, он поцеловал ее в волосы. — Я сделаю так, что ты снова полюбишь меня. — Он шагнул назад, и Софи увидела слезы в его глазах. Печаль угнетала его настолько, что заставляла клонить голову, сутулить плечи.

Так вот чего он хочет — заставить ее снова полюбить его? Он не собирается ее убивать? Надежда затеплилась в душе Софи: она может попытаться урезонить его. Она заворочалась в своей смирительной рубашке, завертела головой из стороны в сторону, попыталась говорить сквозь кляп.

— Я знаю, — сказал Клод, наблюдая за ней, — я знаю, что ты напугана, и дам тебе кое-что, что тебя успокоит.

Нет! Ребенок...

Когда он отвернулся к столу из нержавеющей стали, на котором у него лежали медицинские инструменты, Софи заметила мусорную корзинку, битком набитую осколками стекла и разорванными фотографиями. Войдя в кабинет, она сразу почувствовала, что в нем чего-то не хватает, но только теперь поняла, что со стола и с полок исчезли все ее фотографии. И теперь знала почему.

В нем, судя по всему, происходила жесточайшая внутренняя борьба. Любовь и чувство утраты преобразовались в нечто темное, но он все еще не оставлял надежды вернуть ее. И пока она в нем теплится, у Софи, вероятно, остается шанс.

— В сущности, мы вовсе не такие злые существа, в которых превращают нас страдания и боль. Это боль делает нас жестокими. — Он повернулся к ней со шприцем в руке.

Софи знала, что не имеет права позволить ему сделать ей укол. Он сейчас безумен. Неизвестно, что за лекарство он может ей вколоть и что сделать с ней, пока она будет без сознания. Софи застонала, задергалась, когда он подошел к кушетке, и умоляюще посмотрела на него, надеясь, что он прочтет мольбу в ее глазах.

— Софи, не... — Он запнулся, слезы снова наполнили его глаза, словно само ее сопротивление разрывало ему сердце. — Разве ты не понимаешь? Не меня тебе следует бояться, а его. Он опасен. Что-то случилось с ним в ходе лечения. Он стал другим человеком, ожило его буйное второе «я». Это он напал на тебя.

— Нет! — закричала Софи сквозь кляп. Она хотела назвать его лжецом, но то, что описывал Клод, было очень похоже на то, чего боялся сам Джей.

— Я сделал все, что мог, — настойчиво продолжал Клод. — Я все это время следил за тобой, старался тебя защитить.

Наблюдая, как он, подняв шприц, встряхивает его и выпускает пузырьки воздуха, оставляя лишь прозрачную жидкость, Софи вдруг поняла, что это он, должно быть, повсюду следовал за ней, это его невидимое присутствие она постоянно ощущала, вероятно даже, что тот запоздалый подарок ко дню рождения тоже послал он.

— Это тебе поможет, — сказал он. — Я заставлю всех чудищ отступить. Больше не будет никаких дурных снов.

Софи дернулась и чуть не свалилась с кушетки, но он поймал ее и водворил на место. Она бешено извивалась, и ему приходилось крепко держать ее, наконец, он в полном изнеможении сорвал повязку у нее с губ.

— Что ты вытворяешь?

— Ты не должен делать мне этот укол, — выдохнула Софи. — Я беременна. Прошу тебя, Клод...

— Беременна? — Он неотрывно смотрел на нее до тех пор, пока страшный блеск снова не засверкал в его глазах, и Софи поняла, что совершила непоправимую ошибку. Ей не удалось его разжалобить, она лишь убедила его в том, что никогда не будет принадлежать ему. Она была близка с другим мужчиной, забеременела от другого. В ней развивается ребенок, принадлежащий другому.

— Клод, пожалуйста, пойми. Я не хотела причинить тебе боль. Или снова полюбить Джея. Я вообще не думала, что он когда-нибудь вернется. Все было кончено.

— Понимаю, — ответил он, успокаивая ее, — понимаю. — Он продолжал вглядываться в ее лицо, изучать его, словно пытался решить, кто она теперь, эта женщина, отвергшая его преданность и совершившая страшный грех против его одинокой души. Женщина, которая обошлась с ним так же жестоко, как все остальные.

Он положил шприц на каталку, стоявшую рядом с кушеткой. Задумчивость смягчила его грубо высеченное лицо.

— Ты должна была стать ею, Софи. Тебе суждено было искупить грехи всех этих хихикающих и гримасничающих девчонок. Твоя любовь была бы платой за все дурное, что они сделали. Ты была другой, не жестокой. Ты могла бы возродить мою веру. Если бы ты только сделала это... потому что теперь кто-то другой должен будет заплатить за их не доброту.

— Нет, Клод...

Он положил руку ей на лицо и отвернул его от себя. Она почувствовала, как кляп снова протиснулся между зубов и туго затянулся на затылке. А потом он приподнял ей голову и стал что-то надевать на шею. Медаль святого Иуды, символический дар, которым он награждал своих завершивших курс лечения пациентов. Поначалу Софи думала, что трясущаяся голова была, возможно, своего рода представлением, но теперь, когда он клал медаль ей на грудь, почувствовала, что руки у него трясутся непроизвольно.

— Мое последнее проигранное дело, — сказал он, — вот что ты такое, Софи. Это моя собственная медаль. Другие мне больше не понадобятся.

Софи замерла, когда он начал сбивчиво рассказывать о себе, углубляясь во времена, когда они еще не были знакомы, когда он еще не занимался частной практикой. Она многое знала о его прошлом, но не подозревала, что он был одним из старших научных сотрудников у Ноя Бэбкока, возглавляя работы по изучению «Тризина-би».

— Я умираю, — признался Клод, — и самое ужасное, что мозг мой угаснет гораздо раньше, чем тело. Я превращусь в зомби, «Тризин-би» выест мой мозг. Я принимал это лекарство втайне от всех, надеясь, что оно избавит меня от депрессии. Оно казалось тогда панацеей, но побочные эффекты, которые оно вызывало, заставили меня признаться Ною в том, что я сделал. Он отказывался верить, что наш антидепрессант вреден и, чтобы доказать это, стал принимать его сам. Препарат сломил его за несколько месяцев. Мое угасание длилось гораздо дольше... до настоящего времени.

Софи знала признаки паралитического слабоумия. Она наблюдала их, навещая Ноя, — расстройство координации движений, судороги, паранойя, галлюцинации.

— Я хочу, чтобы ты ушла со мной, — вдруг сказал Клод. — Не желаю умирать так — чтобы болезнь пожирала меня изнутри, медленно разрушала. Смерть будет быстрой и безболезненной — освобождение от страданий, — и ты должна быть со мной. Пожалуйста, пойми это, Софи.

Он смотрел на нее сверху вниз. Глаза у него горели, в них сверкали слезы. Потом он сильно прижал ладонью лоб Софи, и ее голова вдавилась в кушетку. Обнажив ей горло, он поднес к нему шприц. Софи почувствовала, как игла уперлась в кожу, потом ощутила, как она проникла в вену и лекарство заструилось, внутрь.

— Лоран! — кто-то окликнул Клода по фамилии.

Софи открыла глаза и увидела, как в комнату вбегает Джей. Он был без глазной повязки и выглядел словно бешеный — тот бешеный человек, который ворвался к ней в дом. Видимо, у нее начались галлюцинации: лекарство уже добралось до мозга. В руках у Джея был ледоруб, и он уже замахнулся, готовясь метнуть свое смертоносное оружие.

— Лоран, отойди от нее!

Ледоруб, словно томагавк, вращаясь, просвистел в воздухе. Софи взвыла, но никто ее не услышал.

Она почувствовала сокрушительный удар и острую пронзительную боль. Черный водоворот подхватил ее и затянул в свою бешено вращающуюся воронку. Навалившаяся тяжесть выдавила весь воздух из легких. Судорожными толчками он выходил из нее вместе с предсмертным криком.

— Софи! — Она слышала, что это кричит Джей. — Софи... где ты?

Глава 32

Джей так и не увидел, как ледоруб попал в цель, но услышал сухой треск разламывающейся кости, черепа, расколовшегося надвое. Это был чудовищный звук человеческой гибели. От этого звука тело Джея свело в конвульсии.

В тот момент, когда орудие вырвалось из его руки, он рухнул на колени, едва успев проследить траекторию его полета, и на мгновение лишился чувств. Боль пронзила его острыми спицами. Парализовала, воткнулась в глаз и ослепила.

Никто не причинит тебе вреда, Софи. Боги хранят невинных детей. Нас хранит Божий промысел...

Но он не мог доползти до нее. Конечно, эта боль убьет его, и он никогда больше до нее не дотронется. Даже боги не могут защитить человеческие существа от самих себя, подумал Джей, корчась от боли. Ничто не может защитить их от склонности к саморазрушению. И ничто не может защитить ее от него.

Эта мысль прогремела у него в голове, как пушечный выстрел, после которого наступила страшная тишина. Джей осознал, что женский крик в его голове смолк. Наконец она успокоилась. В комнате стояла неестественная тишина. Никто больше не кричал, никто, кроме его самого. Он же кричал изо всех сил, обращаясь к небесам. Это была все та же истовая молитва, которая сорвалась с его уст в момент падения — единственная, которую он произносил в своей жизни.

«Молю тебя, Господи, не допусти меня причинить ей зло. Я дал ей обещание, и все остальное не имеет значения, а меньше всего — что случится со мной. Я дал ей обещание».

Глава 33

— Какие красивые излучения мозга, — пробормотала Софи, с восхищением глядя на медленно ползущие грациозные зубцы, которые рисовал на экране электроэнцефалограф. — Они такие же мелкие, как мои бусы из макарон, тебе не кажется?

Джей лежал на больничной койке, в его густых темных волосах утопали электроды, с помощью которых фиксировалась электрическая деятельность мозга.

— Хочешь увидеть, как они делают сальто назад? — Он согнул палец и подмигнул ей, жест получился озорным, каковыми, впрочем, были и его намерения. — Ну-ка иди сюда.

Софи не испытывала никакой неловкости. Она бы прыгнула прямо на него, если бы не боялась устроить короткое замыкание, после чего в палату немедленно влетела бы медсестра.

Вместо этого Софи села на край кровати и улыбнулась ему, зная, что в глазах светится вся ее душа.

— Если мы пошлем к черту это энцефалографическое ожерелье, — сказала она, — мне не позволят забрать тебя, а я хочу увезти тебя домой.

Софи казалось, что ужасное испытание, через которое ей пришлось пройти в кабинете Клода, случилось много лет назад, хотя с тех пор прошло чуть больше недели. Они с Джеем были опасно близки к тому, чтобы навсегда потерять друг друга. От полученного удара Софи потеряла сознание, но только придя в себя, вся в крови, осознала, что это был Клод — он упал на нее, когда ледоруб врезался ему в голову.

Но напугал ее именно Джей. Распростершись на полу, он дергался в конвульсиях, и Софи боялась, что он умрет, а она даже не успеет до него добраться. Она с невероятным усилием вытолкнула себя с кушетки и тут же упала на пол. Страх за Джея сделал ее способной на то, чего ни одна нормальная женщина ее комплекции сделать бы не смогла. Молясь, чтобы не навредить ребенку, она проползла через всю комнату и ногой столкнула со стола телефон. К счастью, некоторые номера были в нем запрограммированы, в частности телефон Службы спасения — 911.

Эл и Уоллис находились рядом с Софи, когда она пришла в сознание в больнице. Они заверили ее, что средство, которое ввел ей Клод, было всего лишь легким препаратом для расслабления мышц. И с ней, и с ребенком все в порядке. Состояние Джея стабилизировали с помощью медикаментов, и есть все основания полагать, что он полностью поправится, но Эл поговорил с главным врачом больницы, своим старым приятелем, и условился, что Джея оставят в больнице еще на несколько дней для обследования, просто для всеобщего спокойствия.

— Я не меньше твоего хочу, чтобы ты забрала меня отсюда. Домой, — сказал Джей, словно отвечая каким-то собственным мыслям. — При этом слове Софи подняла голову, встретилась с ним взглядом, и ее пронзило внезапное острое желание.

Джей издал один из тех вздохов, которые звучали для нее, как музыка. Эта музыка наполнила ее до краев, и ей самой захотелось вздохнуть, чтобы уменьшить давление в груди. Софи больше не могла терпеть. Распиравшие ее чувства были слишком сильны. Ей нужно было что-то сделать. Поговорить.

— Эл клянется, что ты поправишься, — беззаботно сказала она. — Гарантирует на сто процентов.

— Давай сойдемся на девяноста девяти. — Взгляд мужа был озабоченным, он боялся встревожить Софи, хотя на больничной кровати лежал именно он.

— Эл, вероятно, не хотел тебя пугать, но мне признался, что время от времени возможны рецидивы амнезии. Какие-то эпизоды прошлого я могу вообще никогда не вспомнить, но это единственное, что мне грозит. Тяжелых приступов головной боли больше не будет, тяги к насилию тоже. И раздвоение личности осталось в прошлом.

На самом деле Эл сообщил Софи почти то же самое, к ее великому облегчению.

— Он пытался объяснить мне механизм болезни, — сказала она, — но, боюсь, я перестала что бы то ни было понимать, когда он заговорил о том, как мозг стремится защитить себя от световой бомбардировки, исходящей от сетчатки глаза, о химических поражениях и прочем в том же роде. Честно признаться, Джей, не думаю, чтобы даже Эл знал наверняка, что может послужить толчком к раздвоению личности. Но он признал, что вопрос о возможности расщепления психики пока спорен, а ты ведь знаешь Эла — ученый до мозга костей. Он просил меня поверить, что никогда не замышлял ничего из того, что случилось, особенно насилия. Это все Клод.

У Софи никак не укладывалось в голове, что ее преданный друг оказался способным на такие крайности. Пытаясь подставить Джея, он мог легко убить ее. Он не пожалел даже Олберта и Блейза. Она все еще не сказала Джею, что Клод умер от раны — у того и так слишком много проблем, связанных с собственным выздоровлением. Хотя Софи переживала, что Клод погиб в результате таких невообразимых событий, за последние несколько дней, о многом передумав, она пришла к выводу, что большей трагедией было бы, если бы он остался жив. Клод теперь там, где он хотел быть, — покоится с миром. А у них у всех не было бы ни минуты покоя, если бы он выжил и ему пришлось провести остаток дней в каком-нибудь закрытом лечебном заведении, медленно угасая рассудком, но не телом.

— Я никак не могу понять, как он это делал. — Она действительно не понимала, как один человек может устроить такой хаос. — Никогда не думала, что людей можно загипнотизировать настолько, чтобы заставить их делать что-то против собственной воли.

— Клод не эстрадный гипнотизер. Он использовал мощные препараты, которые делали человека более восприимчивым к внушению. Существует масса свидетельств, хранящихся в архивах военной разведки, что людей можно запрограммировать на то, чтобы они действовали вопреки собственным нравственным убеждениям, даже убивали. А уж при сегодняшних возможностях науки... Но я не думаю, что Клод добивался именно этого. Он хотел обратить нас друг против друга и добивался этого, заставляя тебя думать, что это я пытаюсь тебя убить. Очень умно с его стороны было и меня в этом убедить.

Умно — может быть, но Софи интересовало другое: почему люди зачастую прилагают колоссальные усилия, чтобы навредить другим, вместо того, чтобы помочь самим себе. Возможно, Клоду некому было помочь?

— Его план сработал бы, — добавил Джей, — если бы я не сопоставил голос на твоем автоответчике с голосом, который слышал в ту ночь в клинике, прежде чем снадобье вырубило меня.

Он, скорее всего, имел в виду сообщение, которое оставил ей Клод, но его смущало что-то еще.

— В чем дело? — спросила Софи.

— В ту ночь на твоем автоответчике была еще запись голоса Маффин, она говорила так, будто у нее что-то стряслось. Ты узнала, что ей было нужно?

На самом деле Маффин позвонила, как только узнала, что случилось с Клодом. Софи была слишком занята другими делами, чтобы обращать на нее в тот момент какое-нибудь внимание, но теперь сообщение Маффин показалось ей несколько шокирующим. Так сказать, небольшая бомбочка.

— Маффин не сдается, — сказала Софи. — Она поведала мне по телефону, что собирается подвергнуть себя операции по оплодотворению спермой Колби, чтобы произвести на свет первого и единственного наследника бэбкокского достояния. Бедняжка.

— Кто — Маффин или будущее дитя?

— В сущности, оба, если подумать. Она не знает, что я беременна, и у нее был такой безумный голос, что у меня не хватило духу сказать. Наверное, все же лучше ей узнать об этом до того, как она совершит какую-нибудь глупость.

Они держались за руки, и Джей начал рисовать пальцами у нее на запястьях свои магические знаки. Казалось, он делает это неосознанно, и реакция Софи была столь же автоматической. Она надеялась, что их будущий ребенок не станет сердиться из-за того, что его надежное укрытие в материнской утробе чуть-чуть приоткрылось.

— Джей, — неожиданно сказала Софи, — давай поддержим Маффин в этой ее затее с косметической линией, ну хотя бы на этапе исследований и опытов. Ей нужно именно это, а вовсе не ребенок. К тому же она столько лет была замужем за Колби. Уж чего-нибудь она за это точно заслужила, тебе не кажется?

— В этом есть смысл. — Джей прекратил водить пальцем по ее руке и взглянул ей прямо s глаза. — Кстати... а как насчет нашей маленькой оплодотворенной яйцеклетки? И его мамы?

Софи взяла его руки и положила себе на живот, наслаждаясь той нежной силой, с которой он ласково сжал его, теплом, которое проникало внутрь. Она представила, как чувствует себя там ребенок, купаясь в тепле и любви.

— Ты ведь знаешь, как это случилось, правда?

— Что, беременность? Разумеется, знаю.

— Нет, я не об этом, а о том, благодаря чему это случилось. Один из препаратов, которые тебе давали в клинике, по словам Эла, является новым средством лечения мужского бесплодия. «Бэбкок фармацевтикс» только что получила на него лицензию. — Софи рассмеялась. — Судя по результату, оно действует.

— И чья это была идея?

Он посмотрел на нее, и Софи вздрогнула от неожиданности, встретив взгляд прекрасных синих глаз. Джей больше не носил глазной повязки, но Софи еще не успела к этому привыкнуть, однако не это, а выражение его лица поразило ее больше всего. Она не могла себе представить, чтобы что-то могло обескуражить Джея, во всяком случае, не это — не счастливое сознание того, что она беременна.

— Это идея Уоллис, — поспешила объяснить Софи. — По словам Эла, это было частью ее грандиозного плана обеспечить будущее империи. Но она также знала, как мне хотелось иметь детей, как нам обоим... поэтому... я думаю, нам следует простить ее за это, не так ли?

Его молчание начинало пугать ее. Он прошел через множество испытаний, стал жертвой многочисленных манипуляций и насильственных действий со стороны собственной семьи. Она могла понять, что ему не так-то просто со всем этим смириться. Но теперь, когда ему предстояло возглавить компанию и когда она должна родить ему ребенка, Софи надеялась, что Джей и Уоллис смогут найти общий язык и жить в согласии или, во всяком случае, уважать друг друга.

— Никакое чудо-средство Бэбкоков не сможет вылечить болезнь, поразившую эту семью, — наконец произнес он и снова вздохнул. В его голосе появилось что-то новое — сожаление и твердость. — Быть может, только прощение. Наверное, это единственное, что может помочь, но я пока еще не совсем готов к этому.

— Время, — подхватила Софи, — дай себе время, и прощение придет само.

Тишина, повисшая в палате, была такой тяжелой, что напоминала занавес, который опустился перед ними и, казалось, никогда не поднимется вновь. Софи испугалась, что это настроение может дурно повлиять даже на их с Джеем взаимоотношения, но прикосновение его руки убедило ее в том, что связывающие их узы не омрачает ничто, кроме этой семейной проблемы. Когда Джей стал медленно притягивать ее к себе, напряжение ушло совсем. Она упала в его объятия, не заботясь больше о вероятности короткого замыкания.

— Я люблю тебя. — Голос ее прервался от страсти и нежности.

— Господи, я тоже, тоже люблю тебя, — ответил Джей, скрестив кулаки у нее за спиной. Его грудь высоко вздымалась. — Пока у меня есть ты, мне не нужна никакая память. У нас будут новые общие воспоминания.

На Софи нахлынули сладостные образы освещенного солнечным светом пляжа, весело резвящейся собаки, смертельно-захватывающего аттракциона в парке и парящего на вершине горы монастыря. Она никогда не забудет той поездки в горы и монаха-призрака, который сказал ей, что она уже ощутила полноту, но только сама может знать, что это для нее значит. Теперь она знала. Вот она — полнота. Джей был для нее целебным источником, так же как она для него.

— Но теперь, когда вас двое, — его дыхание нежно шевелило золотистый локон у нее на виске, — смогу ли я свозить тебя на мотоцикле к «Крутому Дэну»?

— Это можно устроить, — заверила его Софи, водя ногтем по впадинке у него под горлом и ощущая, как бьется у нее под щекой его сердце. Когда самообладание вновь вернулось к ней и она смогла говорить не задыхаясь, она предложила завести мотоциклетную коляску. Софи вспоминала поездку в приют байкеров и как они ели там омлет-чили, и буквы, которые он обводил пальцем на крышке стола. Она все еще не знала, что они означали.

Покоясь на его плече, Софи боялась шевельнуться, чтобы не нарушить эту идиллию. Но не удовлетворить любопытство — значит, разжечь его, и вскоре она все же приподнялась и спросила его об этом.

Он удивил ее, заявив, что сам не знает.

— Тут нужно вернуться к периоду, когда шел процесс, связанный с «Тризином-би», — сказал он. — Как ты помнишь, я тогда отправился в Атласские горы, а когда вернулся, все было кончено — Бэбкоки победили. Но никто не хотел говорить о процессе. Никто, кроме Ноя.

Некоторое время он в нерешительности постукивал костяшками пальцев по ее спине, потом продолжил:

— Все, что я помню, — это Ной в психиатрической клинике, энергично убеждающий меня снять «Тризин-би» с производства. Он говорил, что если я смолчу, то буду виновен, как и все остальные, что на моих руках тоже будет кровь. Он вел журнал, в котором были зафиксированы все нарушения закона со стороны Бэбкоков. У него была даже копия стенограммы судебного процесса, в которой фигурировали лжесвидетельства. Но к тому времени его мозг был уже поврежден, и он не мог вспомнить, где все это спрятал. Когда я встал, чтобы уходить, он крикнул мне: «Найди меня!» — но не сумел объяснить, что это значит. Он только повторял эту фразу снова и снова.

Вечером я поехал к «Крутому Дэну», чтобы попытаться найти смысл в том, что сказал Ной, — честно говоря, чтобы попытаться найти смысл во всей своей жизни, — и, должно быть, машинально нацарапал на столе эти слова. Какой-то вышибала сделал мне замечание, завязалась драка. Вот и все, что я помню. Вероятно, это был тот же самый тип, который окликнул меня в аллее позади «Крутого Дэна» в то утро, когда мы ездили туда вместе с тобой, хотя тогда я не понимал, почему он вызвал у меня такую реакцию. Просто ощущал, что с ним связана какая-то неприятность.

Джей запрокинул голову, напрягая память.

— Ной старался сказать мне, что журнал спрятан в скалах, где мы когда-то играли в «найди меня». Или говорил, чтобы я сам спрятал его там, — не помню. У меня вспыхивали в мозгу отрывочные воспоминания, но, пока ты не упомянула о Дональде, о мальчике, который сорвался с обрыва, я не ассоциировал игру со скалами и журналом. Все это догадки, — признался Джей, грустно пожав плечами. — Я, возможно, никогда не узнаю, как это было на самом деле.

— Теперь это не имеет никакого значения, — Софи, откинула у него со лба прядь густых черных волос, разгладила морщины. Она не хотела, чтобы он упрекал себя. Все равно теперь он ничего уже не мог изменить в прошлом. Единственное, в чем он сейчас нуждался, — это отдых.

— Если тебя это утешит, — сказала она ему, — не только у тебя проблемы с памятью. У меня тоже были в этом смысле серьезные неприятности, а ведь с моими мозгами никто не экспериментировал. Но сегодня утром меня осенило — и угадай, что я обнаружила?

Он с интересом наблюдал, как она взяла в руки сумку и достала оттуда сюрприз.

Софи держала в руке хрупкую, величиной с зубочистку палочку. Джей придвинулся поближе, чтобы получше разглядеть ее.

— Гадальная косточка, — удивился он. — Где ты ее нашла?

— В сундуке с приданым вместе с другими вещицами, которые считала потерянными. Там были твоя щетка для волос и моя ночная рубашка, разумеется. Странно, я столько раз переворачивала дом вверх дном в поисках этой самой кисточки, но никогда не заглядывала в сундук, наверное, просто не была еще готова найти ее. Но сегодня утром, проснувшись, пошла прямо к сундуку.

Джей молчал и о чем-то думал, неотрывно глядя на почти невидимую косточку, которую Софи держала так, словно это была бесценная золотая реликвия.

— Теперь я могу сказать тебе, что загадал тогда, — наконец вымолвил Джей.

— Нет, не нужно! А то не сбудется.

Она почувствовала, как тепло стало животу, и посмотрела вниз. Его рука прижималась к нему — сильная, загорелая и спасительная на фоне выцветшего хлопчатобумажного комбинезона.

— Уже сбылось.

— Ребенок? — прошептала она.

Слезы заволокли ей глаза. Почти ничего не видя, она порылась в сумке и извлекла оттуда большой обломок гадальной косточки, который он передал ей на хранение. Она понимала теперь, почему любовь пугает людей даже больше, чем смерть. Потому что боль так же пронзительна, как радость. Эта боль невыносима, но, быть может, так же необходима для жизни, как дыхание. «Утрата... — подумала она, — утрата всегда вызывает боль, но без нее никогда не ощутить радости воссоединения».

— Вот смотри, — сказал Джей, забирая у нее обе половинки.

Он соединил их в месте разлома и оценил результат. Улыбка, озарившая его лицо, была так же светла и печальна, как ее собственная.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

— О том, как невероятно то, что они соединились и что мы соединились.

Он поднял голову и посмотрел ей в лицо. Быть может, дело было в свете, который лился в окно и бликами играл на его волосах, быть может, в едва заметном удивлении, сквозившем в его улыбке, но Софи вмиг оказалась отброшенной более чем на десять лет назад, к тому мгновению, когда впервые увидела его и узнала.

От его улыбки у нее на сердце стало светло. Его любовь выманила ее из норы и научила доверять. К этому всю жизнь стремилась ее душа — просто к доверию, которое другим дается само собой. К тому, чтобы, протянув ночью руку, быть уверенной, что он рядом, успокоит ее страхи, осушит слезы и будет до самого рассвета держать ее руку в своих руках. Она мечтала встретить человека, который всегда был бы рядом, когда он ей нужен, человека, который полюбил бы ее настолько сильно, чтобы все это сбылось.

Неужели небеса послали ей такое счастье? Неужели провидение раскрыло, наконец, свои объятия навстречу Софи Уэстон?

Ответ содержался в кисточке, которую держал Джей, и в том приливе нежности, который она испытала, когда он соединял половинки. Ее ответ — это надежда, неистребимая оптимистка, которая вновь и вновь заставляет сердце открыться, позволяет сохранять веру, несмотря на опустошающую горечь утрат.

Ее ответ — это он, обожаемый незнакомец. Мужчина, который научил ее любить и переносить утраты... и дорожить тем и другим. Мужчина, который вернулся к ней.

Теперь он здесь. И любит ее именно так, как она мечтала.

КОНЕЦ

1

Muffin — сдобная булочка (англ.). — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Герой рассказа классика американской литературы Шервуда Андерсона — длинный, тощий и хилый мужчина, безуспешно пытавшийся найти себе жену.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33 X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?