«Провинциальный роман. Книжная девочка»

Наталья ШУМАК Провинциальный роман. Книжная девочка

Светлой памяти Ольги А. Карташевой (в замужестве Андроновой) посвящается

Камню, летящему в пропасть, есть много причин не достичь дна.

Вантала

Город, учреждения, события и люди — являются плодом авторской фантазии.

Любые совпадения с действительностью — абсолютно случайны.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Апельсиновая ведьма

Я не верю в чудеса, но ищу чародея.

Ванда Блоньская

Лучшее лекарство от всех недугов — соленая вода. Пот, слезы и море.

Карен Бликсен

Она любила осень. Абстрактную, звучащую в стихах Тютчева и Пушкина, изображенную на полотнах Левитана и Поленова. Осень уютную, спокойную, по-барски ленивую. Чтобы в беседке устроиться в кресле, завернувшись в теплый клетчатый плед. Да еще и с чашкой крепкого чая. Прозрачный старинный фарфор с клеймом мастера. А руки непременно в митенках, это необыкновенные дамские перчатки без пальцев. И пусть слуга издали почтительно спрашивает: «Не желаете ли чего…» Такая осень ей была приятна. О таких вечерах она грезила, кутающихся в серое марево. Но туман туману рознь. Когда ты в экипаже медленно объезжаешь усадьбу, перед глазами маячит голова кучера в сдвинутом набекрень картузе… нет, лучше в котелке. Он ведь кучер в приличном доме. А сбоку размытые силуэты деревьев, прячущиеся в дымчатую вуаль. Тогда — да. Прелестная картина. Но если обозленная толпа, провонявшая дешевым пивом, табаком, прочей дрянью; сминая ближнего своего, наперегонки рвется в троллейбус, вынырнувший из клубов «ароматного» пара. Нет. Подобный туман не вызывал ничего кроме брезгливой злости. Да пропади оно все пропадом!

Некое существо, нетрезвое и грязное, прилипло к Арине, недвусмысленно сопя и ерзая. Рука как бы случайно передвигалась туда-сюда вдоль края куртки по бедру обтянутому джинсовой юбкой.

— Как вам не стыдно. Прекратите.

Робко пропищала Арина, делая жалкие и безуспешные попытки отодвинуться. Вместо ответа, все так же молча, спокойно, нетрезвая особь мужского пола запустила вторую лапу под куртку жертвы. Девушка начала неумело брыкаться и отпихиваться. Из порванного пакета под ноги врагу покатились яблоки, недорогие все в пятнышках, их продавали старушки у самой остановки. Арина истратила на это подобие фруктов свою последнюю бумажку.

— Отпустите. Прекратите.

С надеждой на помощь она оглянулась; мужчины отводили взгляд или улыбались, наслаждаясь представлением, женщины делали каменные лица, конечно, никого это не касалось. Пьяный наглец расстегнул и задрал Аринину юбку.

— Да что же это такое!

Она бросила уже ненужный пакет. И что есть силы, толкнула обидчика в грудь. Враг замер, ругнулся, сплюнул и ударил Арину по лицу. Раз. Другой. Троллейбус дернулся и остановился. Поскальзываясь на яблоках, толпа хлынула в полу распахнутые двери. Мимо растрепанной униженной девушки, мимо ухмыляющегося обидчика. Арина так растерялась, что не попыталась улизнуть вместе с выходящими. Откровенно развлекаясь, мучитель пнул ее в голень. Ноги подломились и Арина, с тихим писком, упала на колени. Что-то мелькнуло у самого лица. Неожиданно подал голос бывший палач. Вопль, полный боли и испуга, заполнил салон.

— Вставай.

Избавитель помог ей подняться. Краснея от неловкости, стыда, она застегивала юбку, Смотрела в пол. И не могла выпрямиться.

— На.

В руку ей лег большой в коричневую клетку мужской носовой платок.

— Вытри слезки.

Она послушно промокнула глаза. Стерла плевки с куртки. Наконец решилась взглянуть на неожиданного заступника. Тот как раз общался с хулиганом.

— Ты мне руку сломал, гад!

Ныл усмиренный мучитель, стоя на четвереньках.

— Палец, один единственный. А в следующий раз шею сверну.

Спокойно отвечал новоявленный Дон Кихот. Бабуси с авоськами и две необъятных габаритов женщины принялись опекать покалеченного «страдальца». Помогли ему встать. Усадили на освобожденное сиденье. Самая голосистая «сестра милосердия» размахивая руками, завопила:

— Это что же такое деется. Ни стыда, ни совести у людей. Бандиты. Изувечили человека ни за что.

Кто-то подхватил:

— Ездят здесь прошмонтовки всякие. Напросятся. Потом заявления пишут!

Арина, ахнув, отшатнулась назад. Непроизвольно прижавшись к своему пожилому рыцарю. Тот приобнял ее за плечи, и вывел с поля боя, не вступая в перепалку. Взбудораженный троллейбус гудел, как растревоженный улей. Слава Богу, объявилась очередная остановка, и Арина увлекаемая спасителем покинула грязное чрево псевдотранспорта.

— Какой ужас.

— Это вы обо мне?

Улыбнулся Дон Кихот и ласково погладил девушку по щеке.

— Нет что вы. Конечно, нет. Спасибо огромное.

— Ничего действительно ужасного не случилось. Простите эту сволочь «ибо не ведают, что творят».

— …

— Глазки на мокром месте. Ну-ка, лапонька, улыбнитесь старику. Давайте знакомиться.

— Арина.

— Боже! Да у вас пушкинское имя.

— И фамилия подходящая. Родионова.

— Действительно. Какая прелесть. А я тоже литературный персонаж. Илья Ильич.

— Обломов?

— От дряхлой подруги слышу.

— Так точно.

— Дивно. Дивно.

— Вы, правда, не так чтоб сильно разжиревший.

— И вы, голубушка, отменно выглядите для преклонных лет.

— Косметическая хирургия не стоит на месте.

— Подкиньте адресок клиники. Есть у меня пара ровесниц на примете. Порекомендую им.

— Ни за что.

— Боитесь соперничества?

— Конечно.

— А с виду такая милая, добрая и отзывчивая.

— За этой внешностью чудовище скрывалось.

— И Дон Кихот решил начать сраженье…

— Одни доспехи от него остались.

— А у чудовища случилось несваренье.

— Страдала долго бедная скотина.

— Ругала рыцаря. Ведь он всему причина.

— …

— Что-то я потерял нить.

— Главное не голову.

— Точно. А вон и ваша долгожданная «десятка».

— Илья Ильич, спасибо.

— Рад был познакомиться с вами, милое создание.

— А я так просто счастлива.

Они улыбались друг другу. На прощание Илья Ильич помахал рукой. Лязгнувшие двери разделили их навсегда.

* * *

— Он что, бывший спецназовец, твой дед? Съехидничала Алена.

— Не знаю. Может быть. Дряхлым он не выглядел и возил этого пьяницу по полу как щенка.

— Точно. Обыкновенный нинзя. Они такие.

Констатировала Алена и, отжав марлю, шлепнула подруге на лицо.

— Держи. Должно помочь. Русское народное средство. Бодяга.

Арина лежала на продавленном диване подруги и глупо ухмылялась.

— Ты уверена, что все правильно? Может надо сделать компресс?

— Молчи уж. Заработать синяк на пол лица это надо исхитриться. Ты выглядишь как кукла из фильма ужасов. Кукла, побывавшая под колесами товарного состава.

— Под каждым колесом каждого вагона.

— Не встревай, голубушка. Лежи спокойно. Отдайся процессу.

— Но ты уверена, что все делаешь как нужно? Поможет?

— Не учи ученого. Я этой бодяги на своего бесценного друга целые тонны перевожу. Я уже спец по выведению синяков.

Аленин бой-френд давно и успешно, как ему казалось, занимался карате.

— Так что слушайся.

Пока они шутили и сплетничали, а жертва лечилась, Алена успела прибраться, сготовить и постирать. Она была энергичной, грубоватой, хозяйственной и решительной. На две головы выше миниатюрной подруги. За всю жизнь не осилила и пяти книг. Обожала бразильские сериалы. Могла ругнуться при случае.

— Ты, дорогуша, прямо притягиваешь всякое говно. Ко мне такие идиоты не цепляются. Чуют, что я их освежую не хуже твоего Дон Кихота…

— Никто не сомневается.

— Дохлятина интеллигентная, блин. Романтичная натура.

— …

— Упустила свое счастье. Ворона.

— Если ты об Илье Ильиче. Так это правда. Он необыкновенный! Будь он моложе…

— Лет на сорок-пятьдесят.

— Будь он моложе, я бы влюбилась, без всякого сомнения. У него такие славные глаза. И очень приятный мужской голос.

— Не дед, а сокровище. Тем более — глупо было теряться, курица мечтательная.

— …

— Может у него внуку лет двадцать. И орел весь в деда.

— Двадцать это мало.

— Ну ладно. Сорокалетний сын тебе подойдет? Разведенный. Очень похожий на отца. Подтянутый и сильный.

— Умный, добрый и начитанный.

Вставила Арина жалобным голосом. Подруга согласилась. Добавила в список достоинств воображаемого кавалера столь важный для будущей невесты пункт.

— Ладно. Начитанный.

— Да.

— Лопухнулась ты, подруга. Не напросилась к деду на чай с вареньем. Теперь страдай всю жизнь.

— Чай я и у тебя могу попить.

— Фигушки. Кто тебе его предложит? Дураков нет. Сколько ягод ты собрала для варенья? Полстакана?

* * *

В августе они ездили на дачу за смородиной. Час тряслись в переполненном «пазике», еще полчаса петляли между чужими участками. Наконец увидели Васю, подновляющего заборчик. Алена с визгом повисла у него на шее.

— А говорил, что не приедешь, болтунишка.

Вася отмалчивался и гладил подругу по крепкой широкой спине. При Арине он иногда начинал стесняться и воды набирал в рот.

— Чудак-человек. Мы жратвы на тебя не взяли. Ладно, придумаем что-нибудь.

Пока единственный мужчина пилил, приколачивал и красил, девушки переоделись и переобулись в прохладном сумраке дачного домика. Насквозь пропитанного ароматом сушеных трав. Алена составляла свой фирменный чай. Десятки пучков реяли под потолком на нитках Вся одежда была Арине велика.

— Не по плечу кольчужка.

— Подвернешь, не барыня.

Вдвоем они вышли на крыльцо. Алена грызла яблоко и смеялась над соседями.

— Глянь, какие лопухи. Муж и так еле передвигается, а она его кормит и кормит. Как бы с голоду не помер.

— Пупсик, будешь колбаску? — тотчас донеслось от соседнего домика.

Алена, упирая руки в боки, прошлась по тропинке, передразнивая соседа. Тот, бедняга, весил не меньше полу тонны. Лопата в его руке казалась детским совочком.

Потом девушки занялись делом. Хозяйка возилась с грядками, а Арине вручили бидон и велели собирать смородину.

— Трудись, Изаура.

— Влажные листья холодили пальцы. Ягоды на просвет вспыхивали рубиновым огнем. На краю вкопанного в землю бака сидела лягушка. Косилась на Арину выпуклым глазом.

— Не одобряешь?

У лягушки были забавные лапки, как у маленького человечка. Горло надувалось и опадало. Арина присела на корточки. Поставила бидон рядом.

— Давай знакомиться.

Лягушка смотрела равнодушно и гордо. Арина, наверно, казалась ей уродливой живой горой.

— Халтурщик!

Алена топала по дорожке, яростно размахивая лейкой. Земноводное благоразумно предпочло отпрыгнуть в сторону и затаиться под кустом.

— Саботажник! Лодырь!

— А ты эксплуататор. Работорговец.

После «каторжного труда» в полдень, в котелке на открытом огне был сварен изумительный суп. Откушав, троица блаженно повздыхала. «Нахлебники» искренне благодарили несравненное поварское искусство хозяйки. Та, смилостивившись, позволила им отправиться в домик и подремать немножко. А вскоре присоединилась сама, влезла к Васе на кровать и потребовала:

— Чеши мне спинку. Пожалуйста. Два разгильдяя на одну шею это чересчур. Что бы вы делали без меня, дорогие лоботрясы?!

— Померли голодные, грязные и холодные.

Арина клубочком свернулась на топчане.

— У тебя здесь так чудесно пахнет!

Польщенная подруга ухмыльнулась.

— Ну, скажешь тоже. Вот бабуся у меня смыслила в травах. От всех болезней отвары делала. А красивая в молодости была — жуть!

— Ты на нее очень похожа.

Тихо подал первую реплику Вася,

— Ну, на ту фотографию, что висит в твоей комнате.

Алена задумчиво подергала челку, закопалась пальцами в пышную «химическую» гриву.

— Косы у бабки были… в руку толщиной. И до коленей. Она их подстригла в войну. Но и узел ничего себе получался. Тяжелый. Блестящий. Умирала — все зубы целые, ни одного седого волоса. Во люди были раньше!

Арина непроизвольно потрогала кончиком языка свежую пломбу.

— А как она пела! Затянет: «По Дону гуляет». Голос сказочный. Чуть хриплый, правда, сильный. Я хорошо помню, как она меня нянчила. Травы показывала, корешки. Чего скалишься?

Она сурово смотрела на подругу.

— Просто мне хорошо. Ты так замечательно о ней рассказываешь, с любовью. Я никогда ее не видела. Но представляю себе. Наверно она была высокой и сильной. И умела послать, если нужно. Я даже догадываюсь, в кого ты уродилась со своим неподражаемым оскалом. И твоя дивная холодная улыбочка. Вот-вот. Как сейчас. Еще руки скрестить на груди и хмыкнуть.

Алена громко, вызывающе произнесла:

— Хм… Так? Не знаю. Этого не помню. Но актриса в ней великая погибла это точно. Потрясающая была бабуся. Как она меня любила! Всегда заступалась. Я ведь и росла с ней, а не с мамой. Летом родители ко мне приезжали… иногда. Эх, раз был эксцесс, закачаешься. Появились долгожданные предки. Я повисла на шее у мамочки и не отхожу ни на шаг. Не даю им без себя остаться. Хуже чем репей под хвостом, короче. Отец, наконец, озверел. Детали выветрились из головы. Отпихнул он меня или подзатыльник отвесил? Что-то произошло в этом духе. И тут бабка как рявкнет! Аж стекла задребезжали. Похватала она родительские вещички и давай метать с крыльца, на травку: сумки, чемоданы, платье, все подряд. Шмотки кучей валяются. Мать плачет, отец бесится, а бабуся, спокойно так встала у дверей, руки скрестила на груди: «Вон, — говорит, — из моего дома, засранцы! Чтоб ноги вашей здесь не было!» Эх, и любила меня бабуся. Драла, правда, как сидорову козу.

Вася громоподобно чихнул.

— Точно. Все правда. Царствие небесное Арине Федоровне. Никто больше так ко мне не относился. Когда я с тобой познакомилась, лапуля, то просто обалдела. Ну, думаю дела. Первый раз в жизни встречаю человека с бабкиным именем-отчеством.

— А помнишь, как мы подружились?

— Ну, еще бы! Вась? Мы тебе рассказывали?

Он отрицательно покачал головой.

— В школе. Арину в нашем классе чморили.

Виноградова продолжала говорить. Иногда смеяться.

Арина уже не слышала. Провалилась в воспоминания. Не слишком приятные, а если быть честной перед собой, совершенно отвратительные, мерзкие, ненавистные воспоминания.

В этот класс она пришла в середине учебного года. И первые два-три дня ее никто не трогал. Все присматривались к новенькой. А она, бедняжка, нет, идиотка безмозглая, не ведала правил игры, не знала, что козырная пятерка (две Ольги и их свита) терпеть не могла отличников. Учителя осыпали Родионову заслуженным дождем из пятерок. Арина всегда училась легко и с удовольствием. Любила отвечать у доски. В прошлой школе это казалось нормальным. Очень сильный класс. Чуть не треть круглые отличники. Вслед за вопросом учителя вырастал лес нетерпеливых трепещущих рук. В прошлой школе? Вернее в прошлой жизни. Как некстати взмывала над партой ее рука. На каждом уроке. Снова и снова. Одноклассники были ошеломлены ее рвением, знаниями. Козырная пятерка вынесла приговор — смерть подлизе!!! И понеслось…

Клей, кнопки, украденный дневник, флакон туши, вылитый в портфель, дурацкие надписи на доске…

Ее травили радостно и жестоко. Класс присоединился к заводилам. Стадо оно и есть стадо. Жизнь превратилась в пытку. Арину жарили на медленном огне. Если бы у нее было чуть больше силы и умения общаться со сверстниками, немного житейской смекалки и выдержки. Если бы. Терновый венец жег лоб. И некому было пожаловаться, не с кем посоветоваться. Абсолютно. Родители развелись и разъехались по Тьмутараканям. Бабушка — божий одуванчик, которой подбросили внучку, варила ей каши и супы. На большее она просто не была способна.

Арина валилась в яму. Все глубже и глубже. Вот-вот края сомкнутся над головой. Ни одного приятного мгновения за пять с половиной месяцев учебы. Изобретательность козырной пятерки не имела границ. Перейти в другую школу? Арина попробовала переговорить с бабушкой об этом. Ведь завуч сказала, что без заявления опекуна никто не выдаст документы.

Старушка замахала руками: «Что ты, что ты! Ездить за тридевять земель? Часами выстаивать на остановках? Простынешь. Заболеешь. Не складываются отношения с одноклассниками? Ерунда, какая. Поговори с учителкой. Пусть она свое хулиганье приструнит»!

Нет, решительно ничего хорошего из разговора с бабушкой не вышло. Абсолютно. Дом снесли. Дали двухкомнатную квартиру в микрорайоне. Двухкомнатной она естественно была лишь по названию. Арина разместилась в крошечной клетушке наподобие той, в которой Федор Михайлович поселил студента Раскольникова. На нее это было вполне похоже: предложить лучшую комнату больной бабусе и не слушать никаких возражений. В прежнем деревянном жилище не было воды, канализации, газа. Трущоба, да и только. Но власти решили строить на окраине новый автовокзал, а посему кой-какие лачуги были снесены. Родионовская хибарка, слава Богу, стояла в нужном месте, прямо посредине будущей бетонной махины. Так Арина и бабушка невзначай вытянули счастливый билет. Вернее это был билет, поделенный пополам невидимой чертой. Радость для бабушки и море слез для внучки: умницы, отличницы.

«Да как же нам теперь хорошо, золотая моя. И теплый туалет, и ванная. И помыться дома. И жопу зимой не морозить».

Как там было написано над входом в печально знаменитом концлагере — «каждому свое»? Так и получилось.

Арина едва могла терпеть ежедневную пытку, а бабушка без конца всплескивала руками и повторяла.

— Как хорошо получилось. Как хорошо получилось. Как хорошо.

Арина тихонько плакала, закрывшись в ванной и включив воду. Собираться и идти в школу — хуже, чем на каторгу.

— Не хочу. Ненавижу.

Твердила она своему отражению по утрам, выстаивая перед зеркалом положенные полчаса. Косу колоском заплести — это не шутка.

— Не хочу.

Обуться (старые расшлепанные сапожки), одеться (теплая вязаная кофта, коричневая на пуговицах, давнее бабушкино рукоделие, сейчас она уже не вяжет — глаукома, глаза не те), напялить видавшую виды куртку. Ух, как противно все время носить старье. Только шапочка, шарф и варежки были новыми (из чудесного серого пуха — подарок крестной в честь новоселья) и отправиться в путь. Что может быть ужаснее подобного утра? Только десятки, сотни их. Подхватить с пола потрепанный портфель, неприподъемный от учебников и тетрадей. Одноклассники хитрили. Договаривались между собой, чтобы носить поменьше книг. Половину один. Половину — сосед. Но кто будет делиться с парией? Арина сидела одна. На свободное место рядом с ней претендентов само собой не находилось. Спуститься с третьего этажа, бегом вприпрыжку. Это бабуся ползет по двадцать минут, беззлобно поругивая крутые ступени. Вселить то вселили, но дом еще тот… Ткни и рухнет. Ветхие балконы. Сто раз в году замазываемая трещина через весь угол у первого подъезда. Как боевой шрам на лице ветерана. Протекающая крыша. Впрочем, крыша мало ли у кого не в порядке. Темный грязный двор, пять секунд и ты на перекрестке, по обе стороны дороги сплошь заставленном такими же домами, как и тот, в который переехала Арина. Покосившиеся щербатые здания, давным-давно некрашеные заборы. Этот район столетних четырехэтажек называли клоповником, не из-за обилия насекомых, конечно, а потому, что улица, пересекающая его из конца в конец, именовалась Клапановой. Русское ухо к каламбуру не глухо. Путь до школы — пять минут, если идти быстрым летящим шагом, обычная походка Арины. Тоже, впрочем, оставшаяся в прошлом. Если плестись по-черепашьи, глядя себе под ноги, втянув шею и сутулясь — можно растянуть удовольствие минут на десять, двенадцать. Предупредительный звонок Арина слышала уже в дверях. Пять минут до первого урока. Что ж, спуститься в подвал, переобуться, сунуть в рукав куртки кофту и шапку. Пора подниматься наверх к кабинету. Тернист путь. Семенов — веснушчатый улыбчивый великан небрежно пихает ее локтем.

— Не загораживай дорогу, Швабра.

Швабра это новое прозвище. Пушистая челка тут ни при чем. Просто козырная пятерка, оттачивая свое остроумие, придумывает свежие клички для новенькой каждую неделю. Арина закусывает губу. Симпатяга Семенов уже взлетел вверх по лестнице, на третий этаж, к кабинету математики. Алгебра. Кстати контрольную обещали. Какая разница? Арина любила контрольные. Класс, поглощенный работой, хоть на сорок пять минут забудет о Швабре. У дверей толпились и гудели, кто-то заглядывал в замочную скважину.

— Точно, блин. Пишет на доске. Значит по вариантам.

— Трудно было догадаться?

Цедит сквозь зубы одна из Оль. Редкие ноги гольфы не изуродуют, а украсят. Комова как раз тот случай. Красно-синие полосы лишь подчеркивают безупречные формы икр. Вторая Ольга — Катаева, фигурой похвастаться не может, тот еще обрубок — коротконогий и неуклюжий, лицо правда замечательное, огромные голубые глаза, кукольный носик, маленький, свежий рот. Нижнюю губу Ольга капризно поджимает, но даже это не портит впечатления. Подталкивая друг друга, Ольги пристают к Артурову. Альберт личность экстравагантная. Чемпион города по шахматам, пловец, красавец, весельчак, гордость школы. Держится особняком, плюет на дрязги, Швабру как все прочие не травит, демонстрирует безразличие. Папа — большой армейский начальник, приучил сына к военной выправке. Расправленные плечи Альберта плывут над головами куда как более хилых одноклассников.

— Отвянь, Комова.

Говорит он вальяжно.

— Что ты такой грубый, Артуров?

— Я не грубый. Я ленивый.

Марина Львовна распахивает двери со звонком. Галдящая толпа вливается в кабинет.

— Кто последний — тот чмо!!!

Изрекает Семенов. Мгновенно возникает давка. С визгом, торопливо, все протискиваются вперед. Последней, разумеется, оказывается Арина.

— Поздравляю тебя, Швабра.

Хохочет Игорек Петров — тень Катаевой, никогда не отклеивающийся от нее и на пол шага. Арина усаживается. Кто-то уже успел плюнуть на парту. Марина Львовна, презрительно улыбаясь, инструктирует притихнувшую толпу.

— Все понятно?

Устанавливается хрупкая тишина. Арина четвертинкой салфетки (у нее в кармане на такой случай всегда лежит пара листиков) вытирает плевок. Раскладывает тетрадь, черновик, ручки, линейку, карандаш. Все? Пора. Пора перевести взгляд на доску и заняться контрольной.

Через пять минут в дверь класса энергично и дерзко постучала чья-то крепкая рука. Марина Львовна от неожиданности даже слегка подпрыгнула.

— Можно?

Золотоволосая голова заглянула в кабинет, осветив его широкой улыбкой чрезвычайно уверенного в себе сильного человека.

— Ну, так можно или нет?

Класс вышел из ступора и радостно выдохнул:

— О! Не может быть!!! Виноградина.

— Виноградина! Ты откуда? Какими судьбами?

Широкоплечая, сияющая девочка с надкусанным яблоком в руке и крошечной сумкой (тетрадь то хотя бы туда помещается?) на длинном ремне поинтересовалась у учительницы полунасмешливо.

— Можно что ли? Или мастеров не пускают?

— Давненько тебя не было, Виноградова.

Кисло заметила Марина Львовна.

— Проходи, садись.

— А я только сегодня со сборов. Чемпионат на носу. Отпустили домой на пару недель. Не успею надоесть.

— Иди к нам, к нам!

Завопили с последних рядов. Но невероятная Виноградова почему-то шагнула к первой парте у окна.

— Можно?

Арина, нахмурившись, сняла сумку со свободного стула.

— Привет. Тебя как зовут?

— Арина.

— Как?

— Арина.

— Ну, дела. А фамилия?

— Родионова.

— Швабра она!

Услужливо подсказал кто-то со второй парты.

— Не разевай пасть, Владик. А то помогу захлопнуть.

Обрубила золотоволосая вновь прибывшая. В рядах захихикали. Похоже, что все, что ни делала Аринина соседка, было обречено на успех. Даже если шло вразрез с генеральной линией.

— Меня зовут Алена. На это тявканье за твоей спиной не обращай внимания. Что взять с кретина? Пусть резвится.

— Ребята. Ребята, Прекратите. На перемене вы обсудите прибытие своей… королевы. А сейчас надо работать. У вас не так уж много времени.

Спортивная красотка пропустила колкость мимо ушей. Даже не ухмыльнулась ехидно. Судя по всему, учительница не входила в число людей, чье мнение интересовало Виноградову. Все, включая «кретина» Владика, уткнулись в тетради. Алена радостным шепотом осведомилась.

— Ты чей-нибудь смыслишь в этой лабуде?

— Да.

— А я начну учебу с пары, не иначе.

Арина все еще хмуро, неведомо зачем, ведь все равно этой звезде спорта (какого кстати?) объяснят кто такая Швабра. И она уйдет, пересядет, присоединится к остальным… или абстрагируется вослед «рыцарю» Альбертику. Глупо. Какого, собственно говоря, черта. Зачем?? Маленькой рукой просто подвигает свой черновик ближе к Виноградовой.

— Держи. Первое задание.

— А ты?

— Я решу другой вариант. Это все равно.

— Ну, спасибо.

Они принимаются за работу. Время от времени, случайно соприкасаясь локтями. Виноградова усердно списывает. Цифры и буквы на ее листе стройны и величавы. Аринины каракули, ох, гораздо неряшливее. Задания ерундовые. Тьфу на черновик. Все равно будет грязь. Ну и пусть. Арина освобождается через пятнадцать минут. И заглядывает к соседке. Дальше первого примера там дело не идет. Что ж. День глупостей. Так день глупостей. Арина торопливо пишет решения.

— Держи.

Соседка спрашивает удивленным шепотом.

— Меня что угораздило познакомиться с математическим гением?

— Нет. Конечно, нет.

— Ну ладно. Попозже разберемся. Спасибо.

«Потом действительно разберемся», тоскливо думает Арина. И переводит взгляд за окно, на белые узоры заиндевевших деревьев. Звонок заставляет половину класса завопить, горестно взвыть, подпрыгнуть… словом, достойно отреагировать на кошмарную несправедливость. Хорошисты и прочие способные математики тянутся к выходу. Остальные прилипают к тетрадям и торопливо строчат, строчат. Арина разглядывает соседку. Та вписывает последние и распоследние значки, выпрямляется с довольным видом и лукаво щурится.

— Класс.

«Точно кошка, слопавшая мышь», — Думает Арина.

— Ну, ты, молоток. А имя не математическое.

— Почему? Разве у математиков особенные имена?

— Особенное у тебя. Я его очень люблю. Правда. Правда.

Возле парты выросла парочка шестерок. Заканючили по очереди.

— Пойдем в буфет, Виноградина.

— Пойдем, а?

— Поведаешь о подвигах.

— Пожалуйста.

Чемпионка зевнула и отвернулась. Подтолкнула Арину пальцем.

— А ты чего копаешься? Не пойдешь?

Родионова молча покачала головой. Праздник закончился. Ссутулясь принялась запихивать вещи в коричневое чрево портфеля.

— Да брось, Швабру. Она припадочная.

— Я не заметила.

Впрочем, Виноградова встает, берет яблоко, всю контрольную оно заманчиво блестело на столе, и азартно брызгая соком, впивается в него. Сумочка послушно взлетела на законное место. Ей полагалось на каждом шаге шлепать хозяйку по бедру. Не короткая, а скажем прямо — микроскопическая юбка, не скрывала от народа и сантиметра мускулистых ног. Марина Львовна с явным неудовольствием приняла тетрадь Виноградовой.

— Сделала что-нибудь?

— Ага.

Колоритная личность подмигнула Арине и выплыла в коридор. Шестерки семенили следом. Осознавать, что именно расскажут чемпионке о Швабре, было нестерпимо больно.

* * *

Остальные уроки Виноградова действительно провела на последней парте. Там беспрерывно шушукались. Смеялись. Арина с ужасом ждала развязки, и казалась себе средневековой прокаженной в холщовом одеянии, обшитом колокольчиками. Дабы звон их оповещал о приближении оскверненного неизлечимой болезнью тела. Некоторые изгои помимо всего еще и обязаны были носить в руках трещотку и громыхать ею. Люди издали распознавали, КТО к ним приближается. И принимали меры. Один просто скрывался внутрь дома и захлопывал ставни. Другой спешил прочь. Некоторые готовили палки и камни. На всякий случай.

После классного часа в коридоре к Арине подошел Петров.

— Слышь, Швабра. Не торопись. Отдежурь за Комову с Катаевой.

— Нет.

— Это что, бунт?

Игорек вырвал у Арины из рук портфель и под аплодисменты собравшихся метко запулил его в распахнутую дверь.

— Иди делом займись.

Оранжевый свитер Виноградовой отделился от хохочущей кучки одноклассников. Арина отступила на шаг. В животе сжался и запульсировал противными толчками ледяной ком. Нет. Нет! Нет!!! Только не это. Не ЭТО.

Не это и произошло.

Схваченный за нос Игорек тонко верещал и пытался вырваться.

— Ты вот что, дорогуша, быстренько сбегай за сумочкой. Лады?

Освобождая истерзанный Петровский нос, звезда спорта ласково щелкнула его по лбу.

— Поспеши, родной. Жду я.

— С ума спятила, Виноградина! Было б из-за кого.

— Сумку.

Повторила Алена холодно и громко. В рядах козырной пятерки и прихвостней началась легкая паника.

— Немедленно.

— Да ты, че?

Игорек предпринял еще одну попытку проскользнуть мимо. Алена предупредила весело.

— По стене размажу.

Попавший между молотом и наковальней Петров словно вылинял и поблек. Если бы он мог раствориться в воздухе, то непременно сделал бы это.

— Я жду.

Ждали и остальные. Не так, чтобы в полном, но все же — в оцепенении. Классическая театральная немая сцена. Арина не видела себя со стороны. Руки стиснуты и прижаты к груди. Лицо расцвело ярко красными пятнами. Нижняя губа прикушена. Она боялась разрыдаться и сдерживалась изо всех сил. Сказать что странная выходка красивой девочки, с которой они случайно перебросились десятком реплик, повергла ее в шок… значит, ничего не сказать.

Загнанный в угол Петров прыгнул в сторону в надежде обогнуть неожиданное препятствие и спастись. Виноградова изящным и жутким плывущим шагом догнала его через три-четыре метра, не больше. Поймала за кисть руки. Неуловимым движением тела, приседая и разворачиваясь, направила бег Игорька вокруг себя, а затем к стене. Пакостник тонко заверещал, уткнувшись физиономией в портрет лысого вождя всех времен и народов.

— Ты оглох, Петров? Или перепутал меня с кем-нибудь? Я словами не бросаюсь.

— Оставь его, Виноградина.

Издали попросила Катаева.

— Ох, не встревай, подруга.

Нехорошо улыбнулась звезда спорта

— Эта гнида получает небольшой и заслуженный урок.

Без рывка, спокойно и без видимых усилий, она отклеила Петрова от плаката. Отпустила.

— Принесешь?

Уничтоженный Игорек кивнул.

— Давай.

Виноградова стряхнула с юбки несуществующую пылинку и подмигнула Арине.

— Он хороший мальчик. И сделает все как надо.

Сопровождаемый гневным молчанием Оль и их подпевал «хороший мальчик» побрел в класс на подгибающихся конечностях. Через какое-то время вернулся. Сумку он швырнул Арине под ноги.

— Подними и отдай.

Вновь от теплоты в голосе Виноградовой не осталось и следа. Тихо и свирепо она повторила.

— Подними.

Игорек, перекосившись, сделал все, что было велено. В лицо Арине он не смотрел.

— Умница. А теперь пошел вон. От тебя нехорошо пахнет. Дерьмом.

Рассмеялись почти все. Игорек, как ошпаренный снялся с места и рванул прочь.

— Идем, Родионова. Мне еще поесть успеть.

Арина не смогла ответить. Только кивнула. На закушенной губе показалась кровь. И переступив невидимую черту, приблизилась к Великолепной, Непобедимой, Ослепительной нескромной звезде. Она физически ощутила, как ореол чужого блеска окутывает ее.

— Не стой столбом. Так я с голоду помру. Пошли.

Вдвоем…

Вдвоем?

Вдвоем!!! Они проследовали мимо одноклассников. Пушки радостно не палили. И салют никто не отдавал. Пароходы не гудели. Момент Истины свершился в абсолютной тишине, прерванной ласковой фразой победительницы.

— Пока, ребятишки.

Ей ответили. Кто с вежливой ненавистью. Кто весело. Кто равнодушно. Кто потрясенно. Кто задумчиво.

— Пока.

— Бывай.

— До завтра.

Арина спиной ощущала «доброжелательные» взгляды.

— Плюнь на них и разотри.

Громко прокомментировала Несравненная Виноградова.

— А будет, кто возникать… Все равно кто… язык вырву. Запросто. За мной не заржавеет.

* * *

Арина провалилась в короткий тревожный сон. В благоухающем дачном сумраке (окна прикрыты ставнями, дверь занавешена марлей от мух) всегда хотелось спать.

— Сурки, ленивые.

Подтвердила хозяйка и заразительно зевнула.

— Дурной пример подаете, паразиты. А, впрочем, можно и подремать. После сытного обеда по закону великого древнего грека Архимеда полагается… Чего там собственно то говорится?

Лодыри усердно сопят и не отвечают.

* * *

На дачу Арину брали редко. Помощи от нее никакой, хлопот, правда, особенных тоже не доставляет. Подруги, повзрослев, изрядно отдалились друг от друга. Хотя, как и прежде, звонок в дверь мог раздаться безо всякого предупреждения. И любая половина этого странного тандема имела право плакать или смеяться не одна, а ВМЕСТЕ. Практически в любое время суток. Была бы необходимость.

Оставив большой спорт, из которого Виноградова помимо разболтанного здоровья и огромного количества травм вынесла умение «пахать до упада», Алена едва не пропала. Сбежав от родных — сестра, мать и отец (тихий алкоголик) в честно заработанную однокомнатную квартиру, добыв правдами и неправдами гараж для призовой колымаги, она занялась жизнью. Тем, что раньше проходило мимо: гулянки-пьянки, мужчины и все, что этому сопутствовало. Арина ничего не могла поделать. Она и разговаривала с подругой, и ругала ее, и плакала, все без толку. Но видимо ангел-хранитель Алены, однажды протрезвев, пришел в себя, ужаснулся увиденному и взялся за дело. Круто взялся, однако.

Виноградова попала в аварию. Шесть месяцев в больнице. Такое ломало и людей покрепче. Василий, студент-вечерник с медфака, как раз в травматологии по ночам медбратом и подрабатывал. Бывшую чемпионку из жуткой депрессии, перерастающей в окончательный пиз…, (полный привет) он вывел случайно. Почти. Ох уж эти всемогущие русские «авось», «почти», «на кого Бог пошлет» и многие другие им подобные законы жизни. В нашем случае в действие вступил целый ряд псевдослучайностей. Не иначе как стараниями выше упоминавшегося ангела они выстроились монолитной стеной и защитили хрупкий пожухший росток Алениной души.

Обматерив и выгнав (в тридцатый раз) несчастную любимую подругу, Алена тихо подвывая, созерцала потолок. Старушки соседки, наученные горьким опытом, расползлись по чужим палатам. Василия накануне вечером перевели с первого сестринского поста на второй. И Виноградова попала, сама того еще не ведая, в зону особого внимания. Вася много слышал от напарниц про переломанную бывшую спортсменку с поганым характером. Но нос к носу они не сталкивались. В ту самую палату медбрат вошел, деловито размахивая тонометром…

— По какому поводу паника?

Разумеется, пациентка со скверным нравом и ему посоветовала удалиться по известному адресу. Ступай, мол, прочь, гребаный отрок, и не морочь голову умирающему человеку. Проигнорировав грубость, Василий примостился на краешке кровати и спросил ласково:

— Ты когда в последний раз какала?

От неожиданности Алена перестала подвывать.

— Что?

Переспросила она на всякий случай.

— Лежачему больному главное опорожнить кишечник. Ну и последить хорошо за телом, чтоб пролежней не было. А все остальное просто фигня. Пока. Тем более что тебя, слава Богу, никто к полной неподвижности не приговорил! Ну, поваляешься еще месяц-другой и от винта. Вперед с песнями.

Он отбросил в сторону одеяло и наставил палец на вздутое пузо.

— Запор. Будем с ним бороться.

— И что станем делать?

Яда в голосе Виноградовой Вася снова «не заметил».

— Попозже, как освобожусь, поставлю тебе клизму. А на будущее — научу правильно есть, дышать, покажу несколько специальных упражнений. Книжку принесу. Изучишь.

Так и завязались их отношения. С клизмы и бесед о том, как стул отрегулировать. Василий ни на учебе, ни на дежурствах не халтурил. От его уколов реже образовывались шишки. Он медленно вводил лекарства. Сердечникам и гипертоникам не забывал померить давление. Старушки его боготворили. «Сегодня Васенька дежурит» — поздравляли они друг друга. Васенька не кричал, не злился, был деловит и вежлив. От него исходило доброе тепло и спокойствие. Алена тоже понемногу приободрилась, оттаяла. Начала по человечески общаться с медсестрами и товарками по палате. Стала вслух размышлять о будущем.

— Восстановлюсь на физвосе.

— Да?

— Или переведусь на заочное, начну работать. Девчонки пачками в аэробику подались. У нас же подготовка ай-ай. Что мне эта аэробика или танцы? Подучиться и вперед.

Василий редко поддакивал, еще реже спорил. Выкраивал время и сидел на колченогом табурете у чемпионской кровати. Молчать и улыбаться он мог сутками. Алена думала вслух. Василий делал ей массаж стоп.

— Очень помогает.

Кое-чему это действительно помогло…

После очередной операции, когда Алену, наконец, отцепили от груза, запаковав ногу в аппарат Елизарова, позволили вставать. Слабость была жуткая, голова кругом. В первое же дежурство Василия ЭТО и произошло. В ночь с субботы на воскресенье Алена на костылях приковыляла в сестринскую. Сестрички там спали, если удавалось, и дежурство не было особенно суматошным. Василий вырос в деревне (на вечернее отделение медфака, его, кстати, скоро прикрыли, он поступил после армии и медучилища), словом был он в некоторых вопросах парнишкой очень простым, вернее консервативным. Ну, пару порнушек видел само собой, все же в городе учился, да и в общаге много чего разного происходило. Но ТАКОГО лично с ним никто не делал, никогда. Алена просочилась в дверь без скрипа. И посреди обыкновенного серого сна он вдруг ощутил прикосновение горячих губ к щиколотке. Мама дорогая!!! Спал-то по общаговской привычке, натянув одеяло на голову, брюки тоже слегка задрались. Пытался отбиваться, дурачок.

— Не надо. Так не надо.

— Будет очень хорошо, вот увидишь.

Он и увидел — седьмое небо в алмазах. Не меньше. На глаза навернулись слезы. Это у него то? У самого железного и непрошибаемого парня их заставы?! (Вася служил на границе). Не может быть… Не может быть…

— Чего?

Лениво поинтересовалась Алена. Последние мысли Вася и не заметил, как высказал вслух.

— Чего?

Вместо ответа он снова обнял ее и прижал к широченной груди. Так нежно и бережно, что развеселил. Алена искренне считала, что просто развлекается, ну и парня благодарит за все хорошее. Два взрослых человека расслабились. Какие проблемы? Василий же твердо знал: Если синяя птица из каприза или по оплошности уселась на грудь, ее надо немедленно хватать обеими руками, чтоб не вырвалась. И отбиться от Василия Алене не удалось. Ни сразу. Ни через год. Ни через два. Правда замуж за него она выйти никак не решалась. Но частый гость, в конце концов, в ее квартире насовсем поселился. Хозяйством так занимался, что все замужние подруги посинели от зависти. Терпимо относился к слабостям. Утешал. И работал, работал, работал. Вдрызг разбитую машину отремонтировал Васин друг. Гараж они привели в порядок уже втроем, кум из деревни приезжал. Алена поражалась, как некоторые люди умеют помнить добро. В ее кругу, в том мире, из которого она вылетела прямо на больничную койку — это было не принято. Вернее это было невозможно. Много ли людей навещало бывшую чемпионку? Может тренер приходил? Не смешите. Алена не могла понять, почему с Василием все происходило по-другому. Бывшие пациенты звонили порой и интересовались, не надо ли чего. Несли. Везли. Выручали. Почему? Это было его счастливой особенностью — притягивать к себе людские сердца. Незамужние подруги, да и кое-кто из окольцованных дамочек тоже, строили ему глазки. Вася не реагировал. Боготворил свою спортсменку. Медфак закончил. Трудился хирургом. Обрастал связями. Выходил в люди. Руки у него были воистину платиновыми. Коллеги, пациенты и начальство постепенно осознали, сей факт, и сделали надлежащие выводы. Наконец то Василий смог достойным образом одевать и обувать любимую женщину и старикам в деревне подбрасывать деньжат. Жизнь входила в колею. Василий даже начал обрастать жирком. Алена десятком ехидных шуток пресекла это непотребство. И милый прекратил ночные набеги на холодильник, выкроил пару вечеров в неделю для посещения секции русского рукопашного боя. (Люди далекие от единоборств упорно именовали клуб «каратистским».) Стал появляться на работе со свежими синяками. Народ не проведешь разной ересью про необходимость держать себя в форме!!! Медсестры и ординаторы дружно решили, что видно у бывшей чемпионки рука тяжелая. Жизнь входила в колею. Не без ухабов, конечно. А вот у Арины дела не ладились совершенно.

* * *

И кого ей было винить? Дом понемногу разваливался. Парализованная бабушка, пережившая свой ум, требовала постоянной заботы. Пеленки-клеенки не спасали. Старушка ухитрялась обделаться от пяток до затылка. Вымыть лежащего человека не так просто как кажется. Хорошо, что бабушка была легкой в кости, точно птичка. Не то для худенькой Арины это было бы непосильным трудом. Телевизор сгорел. Горячая вода появлялась лишь глубокой ночью и пропадала к шести часам утра. На работе не давали денег. И кого ей было винить? Университет — заочно, конечно, но все же закончен. Скажите, кому нужны филологи в не особо большом городе, когда их каждый год целой кучей выпускают на свободу из стен «альма-матер»? Весь год Арина продолжала тянуть лямку в заводской конторе. С девяти до пяти, плюс полчаса на обед и два часа на дорогу туда обратно. Делать на работе было решительно нечего. Сотрудники плели интриги, вязали кофты, смотрели все без исключения телесериалы по переносному черно-белому телевизору и бесконечно чаевничали.

Арина читала. За время ее долгой — шесть лет — учебы, все привыкли к этому, притерпелись. И толстые классические романы воспринимали равнодушно. Ну, читает человек, и пусть читает. Чушь всякую. Ну да ладно. Что с нее взять, с хорошо образованной дуры? Ни поесть как человек (она никогда не могла угнаться за тумбообразными сотрудницами, нагуливающими аппетит на дачах и картофельных участках), ни выпить, ни поругаться всласть — сбросить напряжение…

— Кто тебя такую возьмет?

Вопрошала Дина Петровна, многотонным монолитом возвышаясь над столом.

— В тебе же с какой стороны не подступись, и на половину приличного человека не наберется, а?

Арина отмалчивалась. Как самая молодая в отделе, покорно мыла чайные чашки и спускалась вниз, на второй этаж в женский туалет за водой. Управленческие ловеласы к ней не приставали. Шмыгает себе мышка серенькая. Ни то ни се. Ни рыба ни мясо.

Раз и навсегда заведенное колесо: Умыть-накормить бабушку с утра, прибрать за ней в шесть, приготовить ко сну, перестирать белье, проделать профилактические процедуры по борьбе с пролежнями (Василий научил Арину разным хитростям и тонкостям), сбегать в магазины, навести подобие порядка в квартире — раз и навсегда заведенное колесо катилось себе по дороге и дребезжало на кочках. А недавно, глядя в зеркало, Арина с ужасом обнаружила первые морщины. Двадцать шесть. Не замужем, вместо приданого полупомешанная парализованная старушка. Никакой надежды подыскать приличную работу. Пустой холодильник и пыль на шкафу.

Хреновые итоги.

В восемнадцать ее изнасиловали. Три мерзких, пахнущих пивом мужика, в собственном подъезде, у двери в подвал. Ударили по голове. Забили глубоко в рот, чтобы не кричала варежки, те самые, подарок крестной, стянули курточку… Один держал, двое, сменяя друг друга, работали. Арина несколько раз теряла сознание и не помнила деталей. Кто-то из соседей вроде бы и поднимался мимо, но на подозрительную возню внимания не обратил. А позвать на помощь она не могла. Растерзанную, исщипанную до кровавых синяков (один из насильников иначе не мог) ее оставили со связанными шарфом руками, полуголую, в натянутой на голову одежде и порванном белье. Она долго мучилась, катаясь по грязному полу, прежде чем освободила руки и смогла подняться. Ключи затерялись. И в три часа ночи ей пришлось позвонить в дверь. Вот тогда старушку и хватил первый удар. С памятной ночи прошло восемь лет. Арина провела их механически, в полусне. Ее преследовали однообразные кошмары: три безликие фигуры (в подъезде было темно) снова и снова набрасывались на нее, били и мучили. Арина ухаживала за бабушкой, слушала любимый «Наутилус», раз в неделю ездила в гости к Алене. А вчера, возвращаясь с работы, вновь испытала унижение. Более слабое, разумеется, чем в юности. Зато публичное. Любуйтесь, люди добрые! Нашелся, правда, престарелый, но настоящий Дон Кихот и вступился за поруганную честь молодой дамы.

Где Вы, Илья Ильич?

Кто Вы?

Как Ваши дела?

* * *

В последние дни ноября похолодало. Топили еле-еле. Арине едва удавалось заставить себя вылезти из нагретой постели и заняться делами, а потом отправиться на работу. Слава Богу, сегодня суббота. Домашняя хозяйка из Арины никудышная. А это значит, что кроме забот о бабушке и кой-каких, о хлебе насущном других дел нет. Ура! Можно всласть поваляться с книжкой или сходить в спортзал к Алене. Последние три года подруга подрабатывала и весьма успешно, аэробикой, коланетикой, стретчингом, шейпингом и прочей гадостью. Вслед за модой на новые направления Алена не гналась. Моду она ухитрялась опережать на несколько шагов. Более того, в моду вошла она сама. Посему ее группы посещали дамы отнюдь не бедные.

«Пойми, подруга, — разглагольствовала она — я даю людям то, в чем они отчаянно нуждаются: уверенность в себе, хорошее настроение, силу. Они смеются, визжат, шалят после занятий. Море положительных эмоций. Я… как личность для них на пьедестале. Они снизу вверх с восхищением смотрят».

Алена ни на грамм не преувеличивала. Когда ее крепкое тело с тонкой талией, казавшейся еще более тонкой по сравнению с плечами и бедрами, затянутое в фирменный купальник — двигалось под музыку, можно было только любоваться. «Они сами меняются! Из клуш превращаются в подвижных, почти грациозных дам. Это их радует, меня тоже. Я вижу результат. Он меня вдохновляет. Словом, все в экстазе».

Появились у Алены новые присказки, шутки, улыбки. «Если за занятия дамы платят десять баксов в месяц — инструктор должен выглядеть на пару тысяч. Тогда все идеально».

Алена была живой рекламой «Найку». Потому, что предпочитала их спортивную одежду всем прочим фирмам. Стильные белые кроссовки, специальные коротенькие маечки и шорты, по меньшей мере, три комбинезона, в одном из которых она и красовалась сегодня.

— Ты потрясающе смотришься, Виноградина.

— Это моя работа — потрясающе смотреться. Проходи, лентяйка. Решила позаниматься?

— Да.

— Не прыгай и не бегай, сегодня.

— Почему?

— Большой перерыв. Мотор штука ценная. Любит бережное обращение. Ты ему организуешь стресс — наскачешься с дури, он может взбрыкнуть. Оно тебе надо? Рекорды, вроде бить не собираешься.

— Хорошо. Халтурить — не пахать! Запросто.

— Вот и ладушки.

Большое хорошо освещенное помещение с зеркальной стеной и ярко красными коврами на полу постепенно заполнялось народом. Дамы собирались в кучки, по три-пять человек, и хихикали. Телефоны, цепи и бриллианты они, не рискуя оставить в раздевалке, аккуратной горкой сложили на подоконнике. Алена, щеголявшая своей точностью похлеще, чем граф Монте Кристо, ворвалась в зал секунда в секунду. Девятнадцать ноль-ноль.

— Всем привет, милые мои. Мы начинаем наш концерт!

— О!

— Ура!

— Подъем! Строимся. Домашние проблемы. Что мы с ними сделаем? Выслушиваю варианты.

— За борт!

— По боку!

— На фиг.

Арина, как обычно, спряталась подальше, в углу. Она стеснялась своих старых кроссовок и заштопанного купальника. Лосины, новые, перламутровые ей подарила Алена. Но, в общем, и целом, одни лосины погоды не сделают.

— Лапки вверх. Улыбаться я одна буду?!! Ку-ку. Лена, покажи мне, как ты умеешь улыбаться. Маша, не горбись! Пузики подбираем. От винта. Процесс пошел. Молодцы!

Бодрый Аленин бас подстегивал нерадивых и задумавшихся. Старательно копируя любимого инструктора, дамы разогревались.

— Арина! Уймись! Перейди на шаг! Не вздумай прыгать. Накажу.

— Как?

— В угол положу.

— Одну? Это не гуманно.

Дамы запищали и завизжали. Алена сделала свирепую морду и рявкнула.

— Продолжают все кроме Лены, Лены и Арины. Они шагают!

В боку закололо. Сердце припустилось вскачь. Просто удивительно, сколько может весить собственная нога в конце занятия. Ее невозможно оторвать от коврика. Тонна. Не меньше. Ух. И еще — ух. Занятие длилось чуть больше часа. Заморенные и счастливые дамы старательно выполнили небольшой комплекс упражнений для растяжки мышц.

— Достаточно.

С воплями и стонами восторга, взмыленные «аэробистки» распростерлись на полу. Алена поменяла кассету. Зал заполнился нежной инструментальной музыкой.

— Между прочим, не хухры-мухры. Английский королевский симфонический оркестр.

— Боже.

— Кайфуйте, королевы!

Плоские Аленины шутки неизменно находили горячий отклик. Все заулыбались.

— Приступим.

В дверь не постучали, тихо поскреблись. Выглянув, Алена просияла. Подхватила олимпийку. Скомандовала.

— Лежим. Глазоньки закрыты. Арина проведет «релакс».

И упорхнула. Слушаться, так слушаться. Арина выключила свет. Стандартные фразы расслабления оживали и плавно опускались в темноту на разгоряченные тела, голос плыл, обволакивая, укутывая, давая отдых. Никто ее не видел, и Арина дала волю чувствам, ощущая себя Волшебной Сиреной, чей голос, как известно, мог заворожить любого. Звуки журчали и вибрировали, музыка подражала бегущей воде.

— Она уносит наши проблемы и беспокойства…

Голос стремился вслед за мелодией, неторопливо и сладко вплетаясь в рисунок. Арина чувствовала непривычную власть над людьми. И это не тяготило, наоборот, было приятно. Но всему на свете есть конец.

— На счет «один» я полностью приду в себя…

Кажется, у нее все получилось неплохо. Так?

— «Пять»! Мое тело теплое и расслабленное. Мое тело постепенно заполняется силой. Она вливается в каждую клеточку моего тела. Я точно свечусь изнутри. «Четыре»! Я ощущаю уверенность и спокойствие. Теплая, светлая сила пронизывает мое тело. Я спокойна. Я счастлива. «Три»! Я осознаю, что нахожусь в зале, мое потрудившееся, послушное тело отдыхает и восстанавливается. Мне хорошо, как никогда. Волшебно. Радостно. Спокойно. «Два»! Я полна энергии. Я замечательно поработала над собой. «Один»…

Арина щелкнула выключателем.

— Я медленно, лениво, открываю глаза. Потягиваюсь и улыбаюсь. Занятие окончено.

— Хорошо то как, девочки!

Выдохнула одна из дам. Все засмеялись.

— Спасибо.

— Спасибо.

— Как ты воркуешь замечательно.

Арина, смущенно улыбаясь, подобрала свое полотенце. Свет расставил все по местам. Эта девушка с тусклыми волосами и привычкой сутулиться не могла быть сводящей с ума волшебницей. Никак. Сказка растаяла, но вязкий студень будней еще не вполне окутал жертву. И «нечто» необъяснимо притягательное продолжало витать в воздухе над родионовской макушкой. Дамы, вернее некоторые из них, с вялым любопытством смотрели на подругу инструктора, несколько минут назад совершенно всех заворожившую. Арина вытерла потную физиономию и шею. С собой на занятия полагалось приносить по крошечному полотенчику, как раз для этой цели. И направилась в тренерскую. По праву ближайшей, вернее единственной, подруги королевы аэробики она раздевалась там, вместе с ней. Иначе ей пришлось бы сгореть от стыда перед дамами за свое доисторическое белье и штопаные колготки.

За дверями на скамейке, расставив ноги и хлопая себя по мощным бедрам, громко хохотала Алена. Двое незнакомых мужчин ей что-то говорили. Вернее говорил один, внесла поправку Арина, идя им навстречу по отвратительно освещенному коридору.

— Уморил, Сашка!

Взвизгнула Алена.

— Я на тебя Василию пожалуюсь. Точно. Он тебе обормоту покажет кузькину мать.

— Я от твоего монстра со скальпелем — убегу заранее. Фиг догонит. Кто у нас на сборах всех быстрее носился?

— Ты, родной. Ты, конечно.

Значит, друг из спортивной юности, отметила Арина. Второй незнакомец стоял в трех шагах и… пытался рассмотреть ее. Дудки! Единственная лампочка боролась с темнотой в непосредственной близости от глаз. Так что девушка оставалась для него силуэтом на фоне зашторенного окна. Арина же могла полюбоваться чужаком. Длинное черное пальто скрывало фигуру. Черные перчатки он держал в руке. Хотя чем тут любоваться? Лицо как лицо. Чрезвычайно самоуверенное, это да. Словом ничего особенного. Ничего особенного? Арина могла поклясться, что женщин к нему тянет точно магнитом. Он напоминал насторожившегося хищника. Большого, сильного и опасного.

— Притормози!

Скомандовала Алена повелительным инструкторским басом. Повернулась к высокому незнакомцу.

— Вот она, твоя колдунья.

— Я сказал — Лорелея.

Спокойно поправил он и добавил задумчиво, теперь уже обращаясь именно к Арине.

— У вас фантастический голос. Заслушался. Проникся. Чуть не улегся здесь на полу. Чтобы соответствовать. Вы так необыкновенно на меня подействовали.

Арина, неизвестно почему разозлилась.

— Насколько я помню, Лорелея губила мужчин. Это не мое хобби! До свидания.

Обогнув незнакомца как столб, она гордо удалилась в тренерскую. Вслед донеслось тихое и обещающее:

— До свидания, Лорелея.

* * *

— Вот, чудачка. Чего взбеленилась? А?

Выговаривала ей Алена по дороге домой. Она водила свою колымагу аккуратно, но без страха.

— Сашку, сто лет не видела, представляешь? Этот паразит мотался по заграницам. Вернулся недавно, успел жениться, остепенился, подлец. Он у нас слыл первым парнем на деревне. Пол сборной по негодяю сохло. А друг его… Да тоже из бывших, наверное. Да и не суть важно, впрочем. Хороший мужик. Сашка с подлецом дружить не стал бы. Не той он масти. Чего ты взбрыкнула, дорогуша? А? Пошутила бы, посмеялась. Видала, на каком они монстре подкатили?

— Нет.

— Джип «Чероки». Стало быть, не нищие мальчики. Не знаю, правда, чья машинюка. Может Сашкина?

— Какая разница?

Лживость в собственном голосе неприятно удивила Арину. Притормозив на перекрестке, Виноградова осведомилась.

— На чай явишься, завтра?

— Может быть.

— О! Я догадалась! Ты влюбилась в своего рыцаря и других мужиков в упор не видишь. Как его там? В Петра Петровича?

— В Илью Ильича… Да нет, конечно. Пока.

Чмокнула душистую щеку подруги. Хлопнула дверцей. И спустя два-три удара сердца оказалась совершенно одна в темной утробе двора. Пропахший мочой и кошками подъезд. Какая то скотина опять выкрутила лампочки. Гадство. Мерзость. Вывинтить и пропить. Арина долго искала ключом замочную скважину. Фонариком что ли обзавестись? Точно. Руки дрожали. С чего бы это? Как он назвал ее?

Лорелея…

Что ж. Каждому свое. Выбирайте, господа хорошие. Лорелея я или троллейбусная прошмонтовка.

Стянув и отпихнув ботинки, Арина прошлепала на кухню. Зажгла свет. Поставила на газ чайник. Поздоровалась с кактусами. Колючее семейство занимало весь подоконник и часть стола. В комнате застонала бабушка.

— Внученька? Ты?

Арина торопливо сполоснула руки.

— Иду, иду.

Обычного неприятного запаха не было. И глаза старушки были вполне разумны. Что случалось все реже и реже.

— Сейчас сходишь на судно. Я тебя покормлю. Вымою.

— Сядь, Арина.

Она опустилась на стул. Бабушка пошарила рукой. Птичья лапка, обтянутая сухой пятнистой кожей.

— Аринушка. Что же это со мной. Давно?

— Давно, бабуль.

— Измучила я тебя, голубушка. Ты уж потерпи, родная.

Арина проглотила слезы. Подняла бабушкину руку, прижала к груди, погладила.

— Бедная ты моя. Бедная. Без родителей росла. Теперь со мной старой валандаешься.

У Арины не было сил отвечать, успокаивать. Она боялась зареветь в голос. Острая жалость к себе сдавила горло, легла на грудь огромной холодной жабой, мешая дышать.

— Как тебе достается, внученька. За что крест такой? Грехи мои тяжкие.

Арина справилась, задушив не родившийся плач.

— Ты о чем, баб. Какие твои грехи? Просто судьба. Брось.

— Нет. Нет. Ты ничего не знаешь, внученька. Времена то, какие были. Страшные грехи есть на мне. Но куда ж мне деваться было, Времена то, какие. Пол села пересажали, передушили. Меня пугнули. Все в коже. Духами бабскими от бритых рож тянет. Подпиши, велят, что председатель ваш вражина и шпион. А не то… Тебя, гадюку, в Сибирь. А детишек по коммунам для малолетних… Ох, внученька. Что ж мне делать то было? Одинокой глупой бабе? Трое дома сидят мамку ждут… Что делать-то, господи… Что? И подписала проклятущую бумагу. Так и так. Слышала, как подбивал, и знаю, что шпион. А председатель то наш. Тимофей Петрович. Тимошенька. Он же един на всем свете был, кто помогал мне, вдове. То крышу перекрыть. То колодец новый вырыть. Отплатила я ему за добро, за любовь. Он ведь сох по мне в юности. И женился, когда на Прасковье. Не пересилил себя.

Бабушкин прерывистый горячечный шепот был так страшен своей откровенностью и неожиданностью, что Арина покрылась отвратительными тянущими мурашками.

— Ну, рассуди, хорошая. Виновата я, али нет? То-то и оно. Тимофей Петрович не поверил, что я на него напустила лжу. Не поверил! Он чистый был человек, светлый. Молился на революцию, да на окаянного Усатого. Все песни пел. Про светлое будущее. Больше всех в поле работал. Золотым человеком был. Тимошенька. Вот мне за что теперь. А тебе то, милая. Тебе, за меня, дуру старую, видать, достается.

— Перестань, бабуль.

— Я всегда любила тебя, умница моя. На одни пятерки ведь училась. Не пила, не дымила, меня старую не обижала. За что же такое тебе? Может меня сдать в какой дом инвалидов? Ты бы узнала, собрала бумажки.

Арина закусила губу. Она уже узнавала, несколько раз. Ей отказали. Слабоумных, тем более лежачих, туда без великого блата не принимали. Но горечь ласкового бабкиного совета была непереносима.

— Ты это прекрати мне. Слышишь?

— Сколько тебе лет, внучка?

— Двадцать шесть.

— Двадцать шесть. Ни мужа, ни детей. Мне как раз двадцать шесть и стукнуло в том году. Ну, сама знаешь теперь об чем я. Троих я в твои года родила. Троих.

— Успею еще. Не переживай.

Вскоре бабуся забылась, стала заговариваться. Арина переделала все, что нужно и устроилась с книжкой на кухне. Но на ум не шло ничего кроме жуткого бабусиного рассказа. Бросив Куприна, он-то здесь при чем? Девушка выключила свет и уставилась, слепо, безотчетно, бездумно на ночное небо.

* * *

Воскресное утро. Радость какая! Кофейный аромат плясал по кухне, свивался в кольца, щекотал ноздри. В честь выходного Арина дозволяла себе поздний подъем, долгое чтение и, конечно, настоящий, а не суррогатный кофе. В принципе в российских напитках из ячменя, овса и цикория есть своя прелесть. Они не поднимают давление, не заставляют сердечко колотиться. Да и стоят в пять раз дешевле. Но воскресное утро требовало особенного к себе отношения. Оно каждый раз было маленьким праздником. Слишком тяжелыми выдавались все остальные дни. Даже суббота. Колоссальная стирка, нехилая уборка и прочая рутинная необходимая деятельность. Чтоб ее! Арина легко могла представить, что чувствовали крепостные крестьяне, надрывавшиеся на барском поле. Разорвать эти цепи? Спихнуть бабушку… Арина была честна перед собой. Она думала об этом много, много раз. Не вышло. Не так это просто. Есть немалое количество желающих отделаться от поглупевших, больных, обидчивых инвалидов.

Арина поставила одну ногу на скамейку. Футболка (девушка терпеть не могла ночнушки и спала либо голышом, либо в старой спортивной майке) задралась, открыв бледную бело-синюю ногу. И прижалась лбом к холодному стеклу. И не сказать, что задумалась. Просто отключилась. Уплыла. Взгляд лениво скользил по заоконному пространству. Ночью лег первый робкий снег. Двор, пересеченный цепочками следов, похорошел.

— Мадам Зима, вы знатный кутюрье. Превратили уродца в симпатягу.

К подъезду лихо подрулила Аленина колымага.

— Вот приятная неожиданность. Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро.

Посетители появлялись у Родионовой чрезвычайно редко. Ради такого случая недопитый кофе был сослан обратно на кухонный стол.

— Остыньте, мсье. Я к вам еще вернусь.

Арина влезла в шорты на ходу, прыгая на одной ноге, сняла цепочку и щелкнула замком, распахнула дверь. В проеме, однако, возник боевой соратник, гражданский муж, славный парень, почти брат Вася.

— Не верю глазам своим. Нонсенс. Вы у меня один? С утра пораньше. К чему бы это? Заходите, сэр.

— Ну, какой я к чертям собачьим, сэр. Здравствуй.

— Входи и объясняйся.

Василий переступил порог, неловко улыбнулся.

— Как бабушка?

Это и вовсе отдавало абсурдом. О старушке никто никогда не вспоминал.

— Все как всегда. Как раз собираюсь кормить.

— А можно с кем-нибудь договориться, чтобы ее на ночь покормили и…

Арина перебила не дослушав.

— Нет.

Смягчив грубоватый отказ, пояснила.

— С ней ведь не просто сидеть надо. Она и описается, и что похуже устроит. Может ругаться начать или плакать. А после туалета ее надо как следует обрабатывать. Только пролежней, или еще какой фигни не хватает! Станет чужой человек возиться? Спину пять раз фурацилином протирать, и с боку на бок переворачивать. Не смеши. Ну что я тебе врачу объясняю. Сам все знаешь. Сам всему этому меня ведь и учил. Родственников у нас тут нет. Так что не взыщи.

— Я Алене так и сказал. Но она уперлась хуже, чем баран. Танком с места не сдвинешь. Велела нам что-нибудь измыслить.

— Да что стряслось то?

— Ее взбаламутил друг какой-то по сборной. Саша, кажется. Он недавно женился, и приглашает всех нас в свой загородный дом. На баню-шашлык-гулянку-посиделки. Сегодня вечером.

— Я то тут при чем?

— Алена хочет, чтобы ты поехала с нами, развеялась.

— Но вы же там ночевать собираетесь, не иначе.

— Да.

— Исключено. Бабуся — раз. На работу завтра — два. Да я и не знаю в вашей компании никого.

— Саша с женой и другом. Мы втроем. Вот и весь контингент.

— Ага.

Арина привстала на цыпочки и щелкнула Васю по носу.

— Бездарный старый сводник.

— Ну…

— Не перебивай. Шучу. Сводник молодой и одаренный.

Вытянувшаяся физиономия Василия была столь забавна, что Арина прыснула дребезжащим глупым смешком.

— Входи уж. А то разговариваем через порог. Как неродные. Мне жаль, но проблема с бабусей из разряда неразрешимых. Посему гулять, лопать шашлыки, и танцевать босиком в сугробах будете без меня. К тому же мне с утра на завод.

— Да и мне тоже в больницу. Но Алена уперлась. Едем и все. Слава Богу, завтра у меня ни одной операции не запланировано. Выпью кофейку. Не так мы стары, чтобы одна бессонная ночь нас доконала. Да?

— Очень длинная речь для тебя, дорогой.

— Я бы тебя подвез.

— Хорош уговаривать. Нет, сказала я. Все. Пошли блинами угощу.

— Блины то это здорово. Но вот отрицательный ответ сообщать Алене. Ох! А вдруг меня сковородкой оглоушат.

— Так ведь не меня, а тебя. Смотри блины какие. Чудо. Снимай куртку. Идем.

Уселись у деревянного стола, накрытого яркой клеенкой.

— Приятного аппетита.

— Спасибо. Сколько у тебя кактусов!

— Нравятся?

— Да нет, не очень.

— Вот честный негодяй. А я их обожаю.

Арина по утрам всегда здоровалась с этой зеленой компанией. Поименно с важными кактусищами и с задорными кактусятами. Лысый репсалис был ее любимцем. Василий, глотая очередной блин, поинтересовался.

— А что это за монстр без иголок?

— Не буду я тебе кактусофобу рассказывать о моем фаворите. Не надейся.

Василий дипломатично улыбнулся и, принимаясь за очередной блин, разразился тирадой.

— А все-таки странная вещь человеческий желудок. Он просит гораздо больше, чем ему нужно на самом деле. Ну, да это легко объяснить. Уж, очень замечательные у тебя блины вышли!

Вот что такое — гость правильный, всем гостям пример. Ел с аппетитом, вкусно причмокивая и воздевая глаза к потолку в восторге. Нахваливал стряпню. Каждая нормальная хозяйка жаждет одобрения. В глубине души, или откровенно, но хочет услышать спасибо. Да и комплимент нисколько не повредит. Что касаемо Арины, она пекла как бабушка учила: тонко, но во всю сковородку. И гордилась результатом чрезвычайно. Тем более, что готовить в принципе не умела и не любила. Блины были почти что единственным исключением из правила.

— Хватит, вкуснотища, конечно, но Алена грозилась разлюбить пузатого. Пока, хозяюшка, ежели не пристукнут за твой отказ, может свидимся еще.

— Лады.

На пороге Василий притормозил, но видно передумал, ничего не сказал, только махнул рукой. Арина проводила его, обиходила бабулю, вымыла пару тарелок, стянула шорты (маловаты стали — жмут) и посмотрела на часы. Десять. Уйма времени впереди. Читать, не перечитать. Громовой стук по батарее возвестил, что Евдокия Яковлевна, одинокая старуха, соседка сверху, приглашает подняться к ней. Очевидно, попросит сходить в магазин за молоком. Арину она встретила с сигаретой в руке.

— Голубушка.

Разговаривала она манерно и строго. Точно классная дама в институте благородных девиц.

— Мне необходимо передать несколько книг одной приятельнице. Но сегодня подморозило. В такой ужасный гололед я не доберусь до нее, не переломав конечности. Мне неловко просить вас еще об одной услуге. Вы и без того постоянно выручаете меня, голубушка. Извините, что злоупотребляю вашей добротой. Эта моя приятельница живет неподалеку, всего две остановки. И лучше не откладывать визит на вечер. Она только, что звонила мне и интересовалась судьбой книг и временем доставки. Она думает, что ко мне частенько заходят внучки. Я ее не разочаровываю. Стыдно признаться, что твои родные не посещают тебя, не любят. Ведь в этом и моя вина, несомненно.

Старуха рассорилась с дочерью, они почти не общались, и стеснялась своего вынужденного одиночества. Даже Арина, единственная во всем доме, с кем она была накоротке — не знала подробностей разрыва.

— Не переживайте, Евдокия Яковлевна. Две остановки это действительно не слишком далеко. Добегу.

Арина отнюдь не была бесхребетной девочкой, готовой кого угодно усадить себе на шею, и катать весело, бесплатно.

Сухопарая, интеллигентная соседка была ей симпатична, это, во-первых. К тому же она позволяла рыться в своей громадной библиотеке. Это, во-вторых. А в-третьих, что немаловажно, вышеупомянутая соседка, разрешала Арине звонить по телефону. У нее единственной в подъезде было это чудо цивилизации, столь привычное людям, живущим в других местах. Не в трущобах, естественно. Откуда подобная роскошь? В далеком прошлом Евдокия Яковлевна слыла одной из самых красивых дам города. Была известным фотографом, пользовалась огромной популярностью. Именно благодаря своим поклонникам, в частности, она могла покупать хорошие книги. Совсем недавно роскошью были не только машины и магнитофоны, но и собрания сочинений Дюма, Купера, Гюго, Жюль Верна, Чехова и многих других не менее прекрасных авторов. Партаппаратчики, директора предприятий, генералы, работники торговли и чиновники имели прямой доступ к хорошей литературе. Остальные или облизывались, или дружили с нужными людьми, или покупали книги втридорога на черном рынке. Впрочем, иногда подписку на дефицитные издания разыгрывали в заводских и фабричных коллективах. Арина застала то дивное время. Она читала с шести лет. Книжный голод гнал ее в читальные залы библиотек и домой к тем счастливчикам, чьи родители входили в круг избранных и, следуя моде, заставляли безобразные стенки хрусталем, а не менее безобразные шкафы и полки — книгами. Особым шиком считалось умение подобрать корешки собраний сочинений — по цвету, чтобы с обоями сочетались, с занавесками, коврами. Чушь, разумеется, но чушь угнездившаяся во многих головах.

— Диктуйте адрес и давайте ваши книги.

— Серый дом напротив универмага. Квартира номер один. Хозяйку зовут Калерия. Не перепутайте, ради бога. Калерия, а не Валерия. Она подрабатывает стрижками-укладками, настоящий ас. Правда дорого берет, но услуги истинного мастера стоят тех больших денег, которые он просит.

— Мне все равно. Я не могу себе позволить похода к высокооплачиваемому профессионалу.

— Подождите. Боже! И почему я не сообразила раньше? Калерия передо мной в долгу. Мой старый друг не важно кто… Он уже давно на пенсии, но сохранил колоссальное влияние, не поверите, какую власть имеют некоторые Бывшие. Мой старый друг спас ее бестолкового зятя от армии. Я могу ее попросить обслужить вас, голубушка. Калерия настоящая волшебница, вот увидите.

— Спасибо, не стоит.

Евдокия Яковлевна всплеснула руками.

— И не вздумайте отказываться. Голубушка, я давно собиралась поговорить с вами об этом, но боялась, что вы обидитесь на старуху, сующую нос не в свое дело. Голубушка, вы себя губите. Этот, пардон, мышиный цвет волос, ужасная стрижка, полное отсутствие косметики. Ведь личико прелестное. Но кто заметит красоту, если нарядить ее в паранджу какую-нибудь? Алло. Калерия, это вы? Евдокия Яковлевна вас беспокоит. У меня тут в гостях одна молоденькая приятельница. Да-да. Она сейчас зайдет к вам, занесет книги, о которых мы говорили. Вы не сделаете что-нибудь с ее волосами и лицом? Замечательно. Она девочка небогатая. Но вы мне обещали помочь, помните? Обслужите ее, пожалуйста, а мы потом сочтемся. О, да. Молодежь такова. Спасибо. Всего наилучшего.

Совершенно обалдевшая Арина слушала бредовый разговор, не перебивая. Соседка, сиятельно улыбаясь, обратилась к ней.

— Она как раз свободна и ждет вас, голубушка. Но вы уж поспешите. Не подводите меня.

— Евдокия Яковлевна, какая стрижка, о чем вы, зачем? Мне это совершенно не нужно.

— Голубушка доверьтесь моему профессиональному взгляду. Мышиный цвет волос вам ужасно не идет. Калерия вам вас найдет и покажет. Сами удивитесь и меня старуху порадуете.

— Дурдом.

Подумала, но не произнесла Арина.

— Полный дурдом!

Но из дома она вышла через десять минут.

* * *

Улицы уже утратили утреннюю свежесть, дорога превратилась в серое месиво, пол в троллейбусе напоминал бурую кашу. Люди огрызались друг на друга и злобно топтались в грязи, поскальзываясь, пачкаясь, свирепо или вяло переругиваясь, в полном соответствии с собственным темпераментом и самочувствием. Мол, и рад бы дать вам в рыло, нехороший вы человек, да руки от усталости поднять не в силах.

Арина, погрузившись в задумчивость, свойственную всякому российскому интеллигенту, не реагировала на толчки. Раз. Два, три… она считала остановки. Серый дом напротив универмага на поверку оказался коричневым, звонок в квартире номер один не работал, и в обшитую деревом дверь пришлось стучать. Хозяйка в китайском шелковом халате открыла, не спрашивая, кто там.

— Входите, лапочка.

— Калерия…

— Просто Калерия. Я не люблю отчества.

— Меня Евдокия Яковлевна прислала с книгами, держите, я пойду.

— Лапочка, вы чем-то огорчены? Евдокия Яковлевна просила вас обслужить. Давайте просто взглянем, что там у нас есть. Агамемнон, подай гостье тапочки.

Шустрый черный пудель, виляя, всем телом принес и сложил у ног Арины четыре шлепанца. Красный, синий, коричневый в белую клеточку и зеленый. Все разного фасона и размера.

— Ерунда.

Расплылась в добродушном оскале хозяйка.

— Надеюсь, вы непривередливы.

— Уймись лицемерка. Уймись.

Свирепо проорал синий с хохолком попугай сидящий на шкафу.

— Аменхотеп у нас гуляет. Я его запру в клетку, не волнуйтесь.

— А почему я должна волноваться?

— Некоторые не любят настырных птиц. Аменхотеп, к сожалению, редкостный наглец. Садится на голову, пристает с нежностями.

— Давай поцелуемся, красотка. Я парень о-го-го — Отчетливо и громко выговорила птица.

— Вот весь он в этом. Проходите.

То и дело вываливаясь из одного шлепанца, Арина добралась до зала. Там было чисто и пусто. Зеркало, стол, высокий стул с подлокотниками, книжные полки, натертый до невероятного блеска паркет. По нему забавно стучал когтями ласковый Агамемнон.

— Одну минутку.

Доплыл издалека голос хозяйки. Арина разглядывала книги, почти все на английском и французском.

— Это вы читаете? — полюбопытствовала она. Хозяйка, прикатившая маленький столик, заставленный баночками и пузырьками, подтвердила.

— Да. Вот только Агамемнон и Аменхотеп меня не поддерживают, кроме родных птичьего и собачьего понимают только русский и то кое-как. Присаживайтесь, шапку долой. Снимите резинку с хвостика. Так я и думала. Никогда не пользуйтесь этой гадостью.

Калерия брезгливо двумя пальцами подхватила черное колечко и швырнула в корзинку для бумаг, стоящую под столом.

— Никогда. От нее волосы ломаются, теряют вид. И шапку в помещении всегда снимайте.

— ?

— Ходить в головном уборе ужасная привычка. Зашли в тепло, быстренько избавляйтесь от шапки. Дайте скальпу возможность дышать. Ясно? Начнем.

Чуть замороченная лекцией Родионова не сразу отреагировала, пробормотала через минуту невнятно.

— Я бы не хотела сильно их подрезать.

Арине нравилась длина до лопаток. Она еще что-то собралась добавить, но хозяйка ее уже не слушала. Погрузив свои большие теплые ладони в шевелюру девушки, она задумалась. Потом начала перебирать пряди, поднимать и опускать, смотреть в зеркало, отходить на два шага.

— Да. Этот бардак надо стричь и красить. Прямо сейчас. Раз уж я свободна.

У Калерии Арина пробыла два с половиной часа. Ей дважды мыли голову, полчаса держали с цветной пеной на голове на табуретке в ванной, голышом, вернее в одних трусиках.

— Это моя любимая краска. И именно она нам нужна. Но течет, зараза. Никакие полотенчики не спасут, перемажетесь, а отмыть ее не просто. С одежды и вовсе нереально. А с кожи потихоньку отскоблите. Дня за три-четыре. Я специально сделала ее такой жидкой. Мой метод. А еще я добавляю кой чего для блеска. Но это мой личный секрет.

— Пахнет лимоном.

— Лимон действительно есть. Но он не главный компонент. Агамемнон, неси веник. Веник! Веник, а не тряпку. Вот непонятливое животное! Туп, как все мужчины! Ну, наконец, то, молодец. А совок? Совок забыл!

Щелкали ножницы, долго гудел фен.

— Открывайте глазки, девушка. Полюбуйтесь моей работой.

Калерия освободила Арину от простыни и накидки, отошла на два шага, насладиться эффектом. Очень короткая, глянцево блестящая челка до середины лба! Прямые, чуть-чуть не достающие до плеч яркие, переливающиеся на свету апельсиновые пряди…

— Боже. Какой ужас!!!

Завопила Арина.

— Надеюсь возглас восторженный. Губы надо подкрасить. Вот этим.

Она протянула тюбик и карандаш. У Арины дрожали руки, линия выходила кривой.

— Подождите, я поправлю. Вот так. А сейчас еще немножко туши, золотистых теней, нет румяна нам не нужны. В принципе это весь ваш макияж. Не надо никаких стрелок. Легко коснуться век вот так. Самую чуточку. Не переусердствуйте. Главное в вашем лице — порочная чистота. Никаких чрезмерностей, кроме ярких губ. У вас хорошая кожа. И в облике смесь детского и кошачьего. Это притягивает.

— Я не такая. Это не я.

— Именно вы.

Неожиданно зазеленевшие смелые глаза и коварная улыбка красиво очерченных губ.

— А носить вам лучше всего белое, кремовое, нежно розовое, персиковое, золотистое, бледно желтое. Это ваша гамма. Будете неотразимы. Замечательно, что вы не слишком сутулитесь. Подучитесь сидеть и ходить с совершенно прямой спиной. Нос повыше. Непременно улыбаться. Джинсы можно. Но со свитерочком вашего цвета, с маечкой. Хотя это не вполне ваш стиль. Ни в коем случае не рядитесь в модный черный. Б-р-р. Нет. Предпочтение маленьким платьям. Стирать их проблематично. Да. Есть другой вариант. Недлинную юбку или брючки. Ну, их можно темные. А верх, непременно светлый. И без цветочков, вышивки, рюшек. Чем меньше деталей, тем лучше. Ясно? Не надо украшений. Цепочки и брошки не для вас. Часы тоже ни к чему. Если очень невмоготу, разрешаю браслетик и колечко. И все. Ясно?

— Что вы такое говорите?

Очнулась Арина.

— Консультирую вас. В благодарность Евдокии Яковлевне, даю вам рекомендации по созданию имиджа. Вы должны быть такой. Это вам идет. Выбросите все несоответствующее моим словам. Не надо носить блестящие колготы. Вам нужны матовые. Ногти по обстоятельствам. У вас славные пальчики. Можно все. Даже художественный маникюр с рисунками. Через три-четыре недельки волосы подровнять. Не отпускайте их длиннее, чем сейчас. Арина не могла отвести взгляд от лица незнакомки в зеркале.

— Да.

Плохо соображая, сказала она.

— Да.

— Агамемнон, пошли, проводим гостью. Не забудьте купить такую помаду. Прямо сейчас. В «Скарлетт» была, по-моему. И карандаш для губ. Надеюсь, тушь у вас есть.

— Ты разбила мне сердце, малютка.

Проорал водворенный в клетку попугай.

— Я должна вам.

— Мои услуги недешевы. Я беру исключительно валютой. Не беспокойтесь. Сегодня я обслужила вас по просьбе Евдокии Яковлевны. А на будущее. Ну, даже если за часть цены… Все таки вы протеже моей старой подруги… Никак не меньше десяти долларов. Иначе я перестану себя уважать. Подкрасить корни, которые отрастут. Это необходимо. Ну, скажем еще десять долларов. Приходите.

«Фиг дождешься, грабительница» — подумала про себя Арина — «Двадцать долларов. Я в месяц чуть больше зарабатываю» Но новое ее лицо продолжало улыбаться.

— Спасибо.

Арина быстро-быстро сбежала по лестнице. Лихая апельсиновая пиратская улыбка горела точно абордажный флаг. Поберегитесь! А плечи расправились сами собой. Словно невидимые маленькие крылья затрепетали у лопаток. Необыкновенная девушка с сияющими глазами это она. И помада в «Скарлетт» действительно нашлась. Последняя. Стоила она ай-яй. Но Арина была настроена решительно и купила перламутровый тюбик с золотым ободком. В первый раз в жизни, выбросив так много денег на косметику.

Пошел снег. Он танцевал вместе с Ариной. Обхватывал белыми мягкими лапами, кружил и заморачивал. В голове скакали веселые мысли и задорные мыслишки. Сердце пело счастливую песню. И снег кружился в такт. Давным-давно, Арина уже успела позабыть это сладкое чувство легкости и полета души, ей не было так хорошо. Давным-давно.

Сами собой переделались домашние дела. Все удавалось необыкновенно легко и быстро. И свободного времени осталось намного больше, чем планировалось. В пять часов она решительно выписала себе увольнительную на всю оставшуюся часть вечера и кусочек ночи.

— Да. Да. Да.

Выкупавшаяся Арина из чистого озорства подвила концы волос и накрасила губы. Решительно постановив: «Хороша!» достала из тумбочки несколько дней как отобранные у Евдокии Яковлевны, но еще нечитанные книжки. Первая — современное русское фэнтези. Вторая — не менее современная поэзия. Как раз последняя книга, небрежно отброшенная на одеяло, и раскрылась сама собой. Взгляд упал на строчки:

— Непрочитанные книги — взять их в руки умоляют. Не надетые вериги — сами тело обвивают. Неисхоженные дебри — открываются за дверью. Друг не встреченный. Где б ни был — Просто — верь мне!

Арина перечитала их трижды.

В последний раз — вслух. И вместо восклицательного знака оглушительно заверещал дверной звонок.

Мистика. Решила ценительница поэзии. Сущая мистика. И если это еще и не соседка. А «друг не встреченный» или «дебри»…

Босиком, в белой мягкой пижаме, рубашка с широким воротом съехала набок, спадает с одного плеча, Арина прошлепала в прихожую. Наполовину пребывая в пригрезившемся волшебном мире, щелкнула замком, безрассудно не переспросив, кого же там принесло нежданно-негаданно. Просто взяла да и распахнула дверь. И переминаясь с ноги на ногу, замерла обескуражено.

Незнакомая дама в очках, нос крючком, первое впечатление — мадам Сова, и безымянный широкоплечий друг друга старой подруги. Тот о ком Арина просто не стала думать. Нарочно. Иногда у нее лихо получалось подобное. Берешь воображаемую резинку и стираешь из памяти то, что хочешь забыть. А самоуверенные обеспеченные владельцы джипов совсем не тот вариант, о котором должна думать трущобная уродина. Заспешили мысли. Последняя споткнулась. Уродина? Вот уж нет. Трущобная — да! Не отопрешься. Но дурнушка? А вот и нет. Как ее назвал этот тип — Лорелея. Волшебница. Короче, красотка. Так вам и надо, девушка. Красотка из трущоб… Нет, лучше — трущобная красотка. Звучит замечательно. Все перебил Его вопрос.

— Здравствуйте. Вы нас пустите?

— Входите.

Арина посторонилась, и массивные незваные гости заполнили собой отнюдь не самую просторную в мире прихожую.

— Забыл представиться Вам, Арина. Федор Андреевич Измайлов. Это Елена Львовна, бывшая акушерка, а ныне профессиональная сиделка высшего класса.

Мадам Сова, обутая в полусапожки по виду не дешевые, согласно кивнула.

— Федор Андреевич несколько преувеличивает. Где пациентка? Мне понадобятся конкретные сведения. В здравом ли она уме, чем кормить, когда и сколько, чем обрабатывать после туалета, где чистое белье и куда складывать грязное. И т. д.

— Елена Львовна любезно согласилась отдежурить сутки. Таким образом, все утряслось. Собирайтесь.

Арина плюхнулась на обшарпанный шкафчик для обуви. Стала еще ниже. Просто выпала из поля зрения рослых собеседников.

— Я ни о чем не просила. Мне неловко.

Федор стремительно присел на корточки. Глаза их оказались на одной линии: возмущенные и растерянные Аринины и его — в рыжих ресницах, с чуть припухшими нижними веками (верный признак упрямства, машинально отметила девушка) — коричневые яркие точки, рассыпанные по янтарному диску радужки, холодное дуло зрачка.

— Да. Знаю. Ну и что. Это я прошу Вас поехать со мной. Вернее с нами. Уж Алена то не даст в обиду свою хрупкую подругу. Верно? Да и Вася вам не чужой. В случае чего как заступятся! Я их боюсь обоих, и обижать Вас не стану, не из-за душевного благородства, конечно, а из-за банального инстинкта самосохранения. Ну, так как? Идет? Вся банда: Саша-Марина и Алена-Вася давно на месте. Ждут только нас. Дали огромный список продуктов. Сразу ясно никто поесть не любит! Велели прибыть поскорее. Так что мы с Вами по магазинам и вперед на природу.

Елена Львовна деликатно кашлянула.

— Где у вас можно переодеться?

— Я провожу.

Арина неловко спрыгнула с насеста, край пижамы мазнул Федора по носу: по трижды или четырежды перебитому, деформированному, слегка кривому, наглому крупному носу.

Пока она руководила, показывала и объясняла, прошло побольше пяти минут. Елена Львовна распаковала свой объемистый баул, деловито начала выкладывать: книгу, тонометр, аптечку, полотенце, зубную щетку в ярком футляре, тюбик пасты, расческу, крем, пачку дорогих салфеток для очистки кожи лица и рук, резиновые медицинские перчатки. В заключение поверх очков она спокойно посмотрела на растрепанную суетящуюся Арину.

— У кого из соседей есть телефон? Евдокия Яковлевн? В какой квартире? Замечательно. Где все предметы для гигиены?

Арина повела ее в ванную. Показывать. Судя по всему профессиональную сиделку, было трудно удивить, нищету она созерцала очень спокойно. Вынесла приговор:

— Сойдет. Я приступаю.

Покачивая необъятными бедрами, мадам Сова прошествовала к бабушке, зажгла настольную лампу и водрузилась в кресло с книгой. Арина все еще босиком и в пижаме выглянула в прихожую. Ботинки, пальто, а сам рыцарь исчез. Странно. Пропутешествовала по коридору, и, наконец, обнаружила его на кухне. Остановилась нерешительно, прижавшись щекой к косяку. Федор мыл, вытирал и выкладывал на тарелку фрукты. Чайник уже шипел на плите.

— Чашка кофе нам не повредит перед путешествием, верно?

Арина не стала ворчать, ругать гостя за вторжение, за бесцеремонность, никто ведь ему не разрешал хозяйничать на кухне. О ней давно никто не заботился, было приятно и странно смотреть на человека, который старается для тебя. Розовых очков у девушки не имелось. Мотивы, движущие Федором ей были вполне ясны, но тем не менее… Тем не менее… У нее на кухне воскресным вечером тщательно выбритый, хорошо пахнущий мужчина, со вкусом одетый: алый грубой вязки джемпер, брюки из почти не мнущейся ткани, очень удобно для машины, черные носки. Арина не выносила других носков, признавая лишь черные. С белыми она еще могла примириться, летом или в спортзале, не без труда, но могла. Носки у Федора соответствовали всему остальному. Они были новыми и чистыми. Вообще от него исходило ощущение телесного здоровья и чистоты. Сколько ему лет, интересно. Мысли обгоняли друг друга, сталкивались, перемешивались, летели в кювет и терялись там. Арина стояла на обочине, а впереди надвигалась, чтобы скользнуть мимо и исчезнуть большая мощная отполированная до фантастического блеска, машина. И вдруг, сразу, как бывает только во сне, притормозила, щелкнув раскрывающейся дверью.

— О чем, задумались, Лорелея?

Запасливый Федор вынул из пакета, брошенного на стуле, баночку кофе. Арина подала реплику.

— Вы всегда такой?

— Уверенный в себе? Наглый? Хозяйственный? Нужное подчеркнуть.

Он улыбнулся. Изломанное взрослое лицо на мгновение стало мальчишеским, и поманил девушку взмахом открытой ладони.

— Подойдите ближе, Лорелея.

Арина отклеилась от косяка и послушно приблизилась. Федор подтянул вверх рукав.

— Видите? У меня мурашки от Вашего голоса. Это как магия. Вот я и решил исследовать сие явление.

Арина фыркнула и забралась с ногами на табуретку.

— Чашки там.

— Слушаюсь.

Он откозырял шутовски, но грациозно, и занялся кофе. Его большое тело двигалось быстро, бесшумно и очень плавно. Арина, прищурившись, наблюдала за его работающими руками: запястья, заросшие светлым пушком, крупные, но хорошей формы кисти.

— Кушать подано, госпожа. Вы предпочитаете просто кофе или кофе с солью, с ломтиком лимона, со сливками?

— Просто кофе. Нет, еще два огромных ломтя лимона, пожалуйста.

— Вот прожорливая девушка, а на вид вся такая прозрачная.

— Внешность обманчива.

— Вы похожи на белого зверька с апельсиновой головой.

— Таких не бывает.

— Знаю. Я вас придумал. Очень давно.

— У вас больное воображение, господин мечтатель.

Сообща они уничтожили фрукты и сыр.

— Вы, в самом деле, обжора.

— Это легкая разминка перед тем пиршеством, которое закатит Алена. Она обожает готовку.

— Ну что ж, подъем. Как говорят мои друзья вертолетчики: «Колеса в воздух!!!»

Арина встала, пижама сползла еще больше, вместе с плечом приоткрыв левую грудь почти до соска. Взявший грязные чашки Федор отвернулся, включил воду в мойке, спина его казалась очень напряженной. Через десять минут — какие сборы, не в поход же на неделю? Побросала в сумку: запасную футболку, зубную щетку, новую помаду со старым карандашом (оказывается, дома давно лежал и ждал своего момента подходящий по тону Аленин подарок), дезодорант и чистые трусики (это было ее своеобразной гордостью: безупречная чистота свежего нижнего белья). Девушка натянула видавшие виды джинсы, провела по волосам массажной щеткой и на секунду призадумалась возле платяного шкафа. Порылась на полках, достала розовую майку, за ненадобностью та провалялась лет пять, не меньше и единственный светлый джемпер.

— Я готова.

Он смотрел на нее сверху вниз неодобрительно и сурово.

— В чем дело?

Мгновенно вспыхнула Арина.

— Этот лохматый джинсовый ужас собирается вальсировать при свечах?

— Что? Мне Вася сказал…

Федор легко коснулся ее щеки указательным пальцем.

— Тсс. Бабушку разбудите. Допускаю, что Вася или не в курсе, или по простоте душевной путает фрак с ватником. Запланирован романтический вечер, так что, сударыня, бальное платье и атласные туфельки вам совершенно необходимы.

Арина сердито топнула ногой.

— Что за чушь!

— И верно. Я тороплю события. У нас еще уйма времени. Будет карета, драгоценности и кружева…

— С вами все в порядке?

Тихо, но свирепо спросила девушка. И Федор ответил с подкупающей искренностью.

— Разумеется, нет.

Спор прервала Елена Львовна, холодно подытожив:

— До свидания.

— Нас гонят? Мы не гордые. Мы уйдем.

Он протянул руку, и в его большой ладони совершенно утонула узкая кисть Арины.

— Вперед!

У подъезда стоял потрепанный газик.

— Ага! И в это безобразие я должна была грузиться в бальном платье? — Съязвила девушка.

— Нет, но телега по путникам. Вышли бы вы, мадемуазель в шелках и парче, и стоял бы здесь тогда…

— Катафалк.

— Вот маленькая язва. Лучше скажите, где в вашем городишке приличные продуктовые магазины.

— Возле рынка и в центре.

— Мадемуазель желает ананасов к шампанскому?

— Мадемуазель равнодушна и к тому и к другому.

— А зеленые яблоки вы уплетали за обе щеки.

— Яблоки большие и зеленые моя слабость.

— Запомним.

Он провернул ключ, газик тихо тронулся с места.

— Не против музыки?

— Смотря какой. Если меня собираются родной попсой потчевать, категорически отказываюсь.

— Вот и славно. Будем слушать мою кассету.

Из динамика полились первые аккорды.

— Сойдет?

— Любовная тема из «Крестного отца». Вы попали в десятку сэр. Мой любимый фильм и одна из самых любимых мелодий.

— Видите, я не безнадежен. И если меня пообтесать.

— Это вряд ли. Где удастся подобрать инструмент, который не затупится о вашу шкуру?

Федор засмеялся. Они как раз остановились под светофором, красные отблески зажглись на лобовом стекле, крупная львиная голова Федора отражалась в нем точно в заколдованном зеркале с ореолом огней в волосах. Или то была царская корона? Арина шумно вздохнула, понимая, что теперь Федора не удастся «стереть» из памяти простым волевым усилием. И тот о ком она думала, ласково похлопал ее по обтянутой джинсами коленке.

— У вас вдруг личико стало таким печальным.

Арина без шапки (ее и варежки она рассовала по вместительным карманам куртки) взъерошила волосы, сердито тряхнула головой и соврала.

— Я не привыкла уезжать из дома по вечерам. Старушку нельзя оставить.

— Все в полном порядке, за Елену Львовну мне поручились очень солидные люди.

— Солидные, в смысле надежные? Так? Они еще сохранились?

— Их очень мало. Один такой вымирающий экземпляр перед вами.

Забили покупками четыре огромных пакета. Федор немного в них порылся, поудобнее пристраивая на задних сиденьях.

— Да уж. Тут на голодную роту спецназовцев, а не на вечернюю трапезу и завтрак шестерым горожанам.

— Думаете, не хватит?

Подразнил он ее. К даче, точнее к высоченному уютному коттеджу, притворяющемуся ей, они подъехали минут через двадцать. Федор просигналил SOS (три длинных, три коротких, три длинных гудка). Ворота открыл престарелый, но ловкий и подвижный дед по прозвищу Басмач, постоянно живущий на даче и выполняющий много разных обязанностей: сторожа, садовника, привратника, а главное кормильца той стаи, которую завела Марина, питающая слабость к зверюшкам. На снег горохом высыпали и заскакали, затанцевали вокруг машины штук семь-восемь разномастных и разнокалиберных псов. В основном дворняжки, плюс парочка упитанных щенков, меховых колобков. В ответ на немой вопрос, просто написанный на лице Арины, Федор хмыкнул и вздохнул, а потом покрутил пальцем у виска. Басмач закрыл ворота, поздоровался.

— Здравствуй, уважаемый. Поздно ты, однако. Все уже ели-ели. Хозяин в бане.

— С женой?

— С другом. Поют что-то. Жены чай пьют и плачут.

— ?

— Кошку жалеют.

— ?

— Родить никак не может. Вопит, как человек.

Басмач сморщился и покачал головой. Федор постановил.

— Разберемся. Отгони машину, дед.

Сцапал все четыре пакета.

— Пойдемте, Арина.

Она осторожно выбралась из газика, тотчас оказавшись в середине своры, в эпицентре мохнатой бури. Псы дружелюбно ее приветствовали, виляли хвостами, лезли друг другу на спины, каждый хотел, чтобы именно его погладили, и оттирал товарищей. Окруженная пестрой лавиной, высматривая место, а, не ставя ногу абы как, обязательно на щенка угодишь, Арина продвигалась вслед за Федором. Он, впрочем, далеко не удалялся. Стоял на дорожке, поджидал, наслаждаясь сценой, и посмеивался.

— Надеялся, они вас съедят, и мне не придется делиться яблоками, увы-увы.

— Меня любят собаки. Даже незнакомые и злые.

Просто сказала Арина.

— Трудно было не заметить. Ко мне они так никогда не ласкаются.

— Редкая девушка, однако.

Усмехнулся Басмач, влезая в разговор припозднившихся гостей. Добавил серьезно.

— Добрая и чистая. Пес он душу видит, не шкурку.

Федор возмутился.

— Мораль: я исчадие ада, приволокнувшееся за непорочным созданьем. Ну, спасибо, дед.

— Ты, уважаемый, сам как они. Большой пес, страшный.

— День открытий, ей-богу.

— Они тебя не любят, но уважают.

— Так ты, дед, поэтому меня уважаемым зовешь?

— Нет.

Все более запутывающийся диалог перебил женский крик.

— Феденька!

На крыльцо вырвалось из дома видение в образе двухметровой тощей прекрасной дамы. Разумеется, она оказалась голубоглазой блондинкой.

— Феденька, она умирает.

— Кошка?

— Да. Изаура.

Федор поставил пакеты на пол в кухне, глянул в прихожую, там, в высокой коробке, на клетчатом одеяле билось черное тельце. По тому, какие простые, но четкие вопросы он начал задавать, Арина решила, что без специального образования дело не обошлось. Психолог? Мент? Марина являла собой типичный образчик красотки в полу истерике. Чего-то добиться от нее было проблематично.

— Это чужой мне город, пойми. Я у вас не знаю никого. Частные ветеринары есть? Лучше знакомые? Ну?

— Петрович, но он уехал куда-то, уехал.

Марина ударилась в слезы. Федор, продолжая полу обнимать ее за плечи, обратился к Арине.

— Любите кошек, Лорелея?

— Да. Хотя собак больше.

— Я так и подумал.

Он достал из кармана расстегнутого пальто телефон и набрал справочную. Потом позвонил еще в пару мест. Что-то черкнул в блокноте, перехватив Аринин взгляд, пояснил.

— Не признаю электронные записные книжки. Жуть.

А она думала совсем не об этом. К стыду своему, осознав, что страдания кошки не коснулись ее совершенно. Рука Федора на плече модельной красотки волновала Арину гораздо больше.

— Так. Все. Я поехал. Время семь с копейками. Будет твоей кошке ветеринар, Мариночка. Будет. Лорелея, не скучайте без меня. Нет-нет, в глаза мне посмотрите, пожалуйста. Вот и умница.

Арине трудно было выдержать это, такую притягивающую силу выплеснули янтарные бездны. Ей встречалось в книжках выражение — «он всю ее обнял взглядом», теперь она могла утверждать, что знает, о чем шла речь. В известном мультфильме, российском разумеется, голливудские поделки не в счет, грозный Каа гипнотизировал Бандерлогов, и те, послушные, сами топали к нему в пасть. Арина поняла, что может сопротивляться взгляду Федора не намного лучше. (Казалось, он ощутил это.) Наверное, осознание собственной власти делает его еще больше опасным и притягательным для женщин, подумала Арина. Как печальна была эта мысль. На лице у нее счастливую покорность сменили по очереди выражения тоски и негодования. Я не Бандерлог, чтобы там себе не решило это пресмыкающееся! Арина, испепелив взглядом удивленного мужчину, скрылась на кухне. Федор дважды обернулся в дверях. Нет, платочком ему не махали.

Заплаканная и все равно прекрасная точно Барби, хозяйка, подошла к гостье, подала руку.

— Извини меня. Я ужасно привязалась к Изауре. Она так мучается.

— Давно?

— Третий час пошел. Как мужики ушли в баню и пропали там, почти сразу.

Марина объяснила, что доведенная ситуацией до бешенства Алена пошла за Василием.

— Да прямо перед вами, перед тем как вы прикатили. Несколько минут назад. Санечка обычно не пьет. Но они взяли с собой пива. Даже поют там. Военные песни, представляешь? «Землянку» и все такое.

Без Федора в прихожей стало просторно, даже пусто. Тихо и страшно хрипела несчастная кошка, глядя на страдания любимицы, всхлипывала хозяйка. Арина, удивляясь себе, дружески погладила безвольную ладонь блондинки.

— Может быть, обойдется.

— У меня голова кругом, не обращай внимания.

В голове у Арины мелькнуло нечто злобно-банальное типа «тебя бы в мою шкуру, чтобы ты тогда запела, красавица», но вслух она произнесла вежливое.

— Все будет в порядке.

— Конечно, раз Федор обещал.

Арина выпустила ухоженную ладонь с наманикюренными пальчиками. Огромная скользкая жаба запрыгнула на грудь. Зависть? Или ревность? В общем, нечто отвратительное и могущественное. Арине было стыдно, но ничего поделать с собой она не могла, во всяком случае, сейчас.

— Ты присядь пока на диванчике на кухне. Там видик есть, и кассеты новые сегодня Санечка принес, посмотри, не обижайся, что я такая гостеприимная, ладно?

Не успела Арина отойти и на два шага, как с хлопаньем дверей, в ореоле ледяного воздуха, появилась чертовски злая Виноградова. Влекомый точно агнец на заклание, следом брел багровый Василий под шафе.

— Я посмотрю, посмотрю, но все едино, в кошках ни фига не смыслю. Где роженица? Привет Арина. Красивая, какая сегодня. Не толкайся, дорогая.

Присев возле коробки врач заговорил совершенно иным голосом.

— В какой раз котится? Ну, отвечайте, хозяйка.

— Кажется первый. Я не знаю точно, несколько месяцев назад подобрала ее на улице, отмыла, вылечила. Она была поменьше. Наверно, действительно у нее еще не было котят. Наверно.

— Не плачьте, так бывает с кошками в первый раз. Несколько часов не тот срок, чтобы паниковать. Вот если до утра не разродится, прямо к восьми часам и везите ее в лечебницу.

Вася поднялся с видимым усилием.

— Придумай что-нибудь!

Вызверилась Виноградова.

— Что?

— В конце концов, ты хирург или ХЕРург? А?

Вася не отреагировал на оскорбление, даже не поморщился. Виноградова обратилась к Арине.

— Слушай, блин, правда, хорошенькая какая, тебе очень идет. Ну, мужики, ну козлы. Пошли, скатаемся что ли, сами. Есть у меня бабка знакомая, ветврач. Далеко живет, правда, на ТЭЦ.

— Федор уже поехал. Минут пятнадцать назад.

— О, мне так жаль.

Это подошла красотка-хозяйка.

— Весь вечер насмарку.

Они вежливо уверяли друг друга, что все нормально. Люди взрослые разъедутся по домам и от винта.

— Этому подвыпившему буйволу завтра на работу, и Арине тоже.

— А Федор улетает в девять или в полдесятого. Он здесь по делам, остановился у нас. Санечка настоял. Хоть ляжет человек, выспится перед дорогой.

Арина заставила себя молчать. Куда? Завтра? В девять утра? Вопросы возникали один за другим. И шли на дно, не материализовавшись в звуки. Конечно, все так и должно быть. Взрослый человек решил поразвлечься в последний вечер. Он ведь и не обещал ничего. Просто… смотрел. Как смотрел!

Так не пожирают глазами случайных знакомых, нет. Но некто холодный и спокойный внутри пробурчал. Еще как смотрят. И красивые слова говорят. Соблазнить лишнюю жертву, это же вид спорта. Только и всего. Только и всего. Арина поднесла обе руки к лицу, щеки невозможно горели. Дверь распахнулась. Ввалилась толстушка в валенках, с огромной сумкой. Смотрела он нелюбезно и профыркала, не поздоровавшись.

— Где ваша кошка?

Марина кинулась к ней со всех ног.

— Вы врач? Ветеринар? Слава Богу? Изаура так мучается. Мы заплатим вам, сколько скажете.

— Ну?

— Вот.

Бока у кошки судорожно раздувались и опадали.

— Да, нос ледяной. Где можно руки помыть?

Алена увлекла печальную подругу на кухню. Помогать.

— Клевая тетка. Не смотри, что злая. У меня нюх на профессионалов. Сделает все в лучшем виде. А перекусить надо обязательно. Мужики из бани, их кормить придется.

— Угу.

— Где Федор-то?

Крикнула неугомонная Виноградова. Через минуту Марина ответила, что вроде париться к Санечке ушел, Вася тоже незаметно дематериализовался.

— Во, так всегда. Жрать все прибегут, а готовить дудки. На, яблоки вымой. Смотри, все не съешь. Ну что там?

Поинтересовалась опять же Виноградова, через пять минут у хлопотавшей возле Изауры ветеринарши.

— Крупный котенок, пошел неправильно, застрял, он точно мертвый. Но наверно остальным и кошке поможем.

— Слышала? Праздник не отменяется. Через полчасика-час сядем за стол.

Толстуха, уже без ватника в старой вязаной кофте, заглянула к ним вскоре.

— Вот и все. Порядок. Налейте стаканчик чайку.

— Может кофе?

Просияла Марина.

— Вы просто, молодец. Слава Богу, что Федор вас нашел. И как быстро.

— Федор? Подходящее имя для такого громилы. Он меня по дороге повстречал. Я от подруги шла, и спрашивает, вежливый какой, есть ли в поселке хороший ветеринар, а то в город да обратно лететь не ближний свет. Я ему и говорю, что сама ветеринар, только ваших мордастых собак лечить не собираюсь, тьфу на них. Давеча одна такая гадина искусала чуть не насмерть двух пацанов маленьких. Нет, говорит. Мои друзья держат собак самых обычных, а помочь и вовсе надо кошке. Уговорил, короче. Ну, спасибо, мне пора. Назад подвезете или как?

— Алена?

— Да ради бога. Я уже выхожу.

— Сколько я вам должна?

Марина достала изящный бордовый кошелек.

— Федор ваш уже расплатился, вперед. Так что пошла я. До свидания.

Угрюмые глаза толстухи обшарили стол, но гордость пересилила. Она промолчала. Арине захотелось смягчить сцену, но все здесь было не ее. Не ее. Как делиться чужим? Она подняла с дивана и подала ветеринару ее ватник и платок. До счастливой Марины ничего не дошло, она успела привыкнуть к достатку и воспринимала изобилие разнообразной еды на столе как должное. К счастью в дверях возник разгоряченный после парной и совершенно трезвый мужчина.

— Все в порядке? Чего такие скучные?

Арина умоляюще кивнула на груду деликатесов и выходящую женщину.

— А сверхурочные за вечернюю работу в воскресенье человеку выдали?

Арина радостно сказала, что нет, и взяла небольшой ананас. Федор остановил ее, бережно перехватив за руку. Положил в пакет колбасы, бананов и злополучный чешуйчатый фрукт с панковским гребнем.

Толстуха запротестовала для порядка, легко позволила себя уломать и вышла довольная, Алена ждала ее в машине. На кухне остались только Арина и подозрительно быстро вернувшийся из бани Федор.

— Я не пью пива. И петь не умею. Медведь на ухо наступил. Ребята добрались уже до репертуара Кобзона и Пугачевой. Думаю, что после титанов нашей попсы они угомонятся.

— Не говорите «оп», сударь.

Алена отсутствовала не более четверти часа. За это время Федор и повеселевшая хозяйка успели обсудить кой-какие столичные новости. Арина, полу угрюмо, полу отстраненно, молчала. Возвращение подруги сопровождалось хлопаньем дверей. Судя по всему, она была выведена из себя. Марина бросилась ей навстречу, защебетала. Разгневанную, неизвестно по какому поводу, Алену вдруг, мгновенно утихомирило лицезрение мокрых, слепых детенышей и демонстрация всевозможных комбайнов и прочих, модных примбабасов на кухне. Когда Марина умчалась проведать своего благоверного и хирургическую составляющую их банного дуэта, умиротворенно улыбающаяся Виноградова впала в очередную крайность. Ехидно покосилась на подругу.

— Готовка это мой конек, конечно, но что же мне одной все делать?

Арина нехотя поднялась с места. И радостно шлепнулась обратно, подчиняясь повелительному жесту Федора.

— Я сам вам помогу, Алена.

— Не мужское это дело.

— Не согласен. А как думает Лорелея? Какие мысли роятся в вашей апельсиновой голове?

— Не роятся, а ползают, как недоморенные тараканы.

Арина зевнула и добавила с напускным смирением.

— Что касаемо готовки, она, как большинство непростых дел — занятие для профессионалов. Я разгильдяй и лодырь, согласна поле битвы освободить. Пашите. Выясняйте, кто из вас шеф, а кто чумазый поваренок. Все.

Алена и Федор переглянулись.

— Как она нас!

Обвязавшись фартуками (на крутой Марининой кухне их висело немало, расшитых деревенскими петухами и маками) они принялись за работу: помыть, почистить, порезать, разложить. Газовая плита, духовка, микроволновка — все пошло в ход. Не суетясь, действуя слаженно и быстро, они изредка советовались, подсказывали друг другу, шутили. Арина и не заметила, как задремала, устроилась бочком, обняла спинку кресла, опустила голову, смотрела, смотрела и отключилась. Ни свет, ни веселая перебранка «поваров», ни шум, доносящийся из прихожей, уже не мешали.

— Поднимайся, морковка.

Алена бесцеремонно ее расталкивала, слегка пощипывая, тормошила.

— Подъем.

За накрытый, фотографии из «Бурды моден» отдыхают, РУССКИЙ стол (ни сантиметра скатерти не выглядывает из-под блюд, вазочек и тарелок) уже усаживались хозяева. Сашу она видела вчера, узнала, кивнула. Он отсалютовал, и затянул было: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались»…

Но богоданная половина невежливо заткнула певцу рот скомканной льняной салфеткой. Выглядела Марина шикарно, в маленьком платьице и черных гольфах. Алена принялась переставлять на столе бокалы, Вася зевал и что-то грыз. Федор… Где же Федор? Две большие горячие ладони опустились ей на плечи.

— Засоням привет.

— А сколько времени?

— Десять. Мы чемпионы, правда?

Алена весело подтвердила, и все дружно начали вопить, что стол исключительно великолепный, что такого не видали и в стародавние времена. Начался веселый разброд.

— Щас спою.

Пугал хозяин, выплевывая очередную салфетку. Он притворялся сильно пьяным. Гости смеялись и накладывали себе салаты. Указательными пальцами Федор поглаживал плечи девушки. Она попыталась отстраниться, он нагнулся и прошептал в самое ушко.

— Зачем? Разве неприятно?

Арина внезапно, наклонила голову и потерлась щекой о чужую властную руку. Ей было болезненно хорошо. Она не думала, что может хотеть чего-нибудь подобного. Не ждала от себя желания близости с чужим телом. Из рук Федора струилось тревожное тепло, Арина снова коснулась щекой его пальцев, стремясь насладиться новыми переживаниями, и отдернула голову. Завтра. Завтра. Завтра он уедет. Федор коротко и несильно сжал ее плечи, отпустил, отошел и сел напротив. Подмигнул лукаво и весело. А Арине стало жутко и тоскливо.

Хозяин ткнул пальцем в потолок.

— Господа! Товарищи! Друзья! Соратники! Амигос! Генацвале! Ребятки! Ялгат!?

— Уймите его кто-нибудь.

— Люди добрые я предлагаю первый тост. За знакомство.

— За кошку.

— За котят.

— За нас хорошеньких.

— Будем голосовать.

Компания веселилась. Внезапно протрезвевший Саша умело руководил застольем, дамы (Алена и супруга) краснели и пищали от его шуток, Вася молча, но неторопливо ел, иногда кивая в знак согласия, Арина, стоило ей встретиться взглядом с Федором, напрочь выпадала из беседы. Это ни к чему, уверяла она себя. Ни к чему. Он залетный столичный игрок, ловец душ, Казанова. Увлекся маленькой провинциалочкой на часок-другой. Быть очередным приключением? Глупой соблазненной крошкой? Вот уж нет.

— Давайте танцевать!

Провозгласила хозяйка и улетучилась из кухни. Алена, соглашаясь, встала, вырвала из длани дорогого Васи очередной кусок курицы.

— Стоп. А то помрешь на первом же прыжке.

— Мы же не скакать собираемся.

Возразил Василий и добавил, что лично он рассчитывает на медленные романтичные мелодии. В дверях возникла высокая изящная хозяйка.

— Рок-н-ролл подойдет?

Бурно протестующего Василия не очень то и выслушали, извлекли из-за стола, и в тычки погнали на встречу Терпсихоре. Саша тоже убежал, кажется, он предлагал попрыгать на свежем воздухе.

— Или можем прокатиться в казино.

В кухне остались Арина и Федор. Он мягко, лениво поднялся, пересек разделяющее их расстояние, приблизился. Девушка съежилась, выставляя перед собой руки — оттолкнуть. Федор поймал узкие ладони, прижал к губам, поцеловал каждый пальчик, коснулся запястья. Его дыхание обжигало кожу, странные волны заструились вдоль тела, растаяли внизу живота.

— Рина.

Он почти промурлыкал ее имя.

— Рина, пойдемте со мной. Я вас не обижу, маленькая. Нам будет хорошо, обоим. Сейчас.

— Нет!

Федор покусывал и целовал мизинчик.

— Да.

— Нет.

— Да.

— Нет…

— Глупенькая, такая сладкая, нежная.

Арина шумно сглотнула, выпуталась из пледа, который сполз со спинки кресла и обвивал ноги. Федор не отпускал ее рук. Кисти горели, мурашки плясали на спине и шее.

— Нет же, нет. Нет! Отпустите меня.

Он взял ее за талию, приподнял, прижал к себе. Арина и не поняла, так стремительно это произошло, но вот Федор сидит в кресле и обнимает ее, а она у него на коленях, с запрокинутой головой бесстыдно подставляет шею под поцелуи, дрожит от восторга и льнет к нему, жадно впитывая мгновения. Совершенно невозможные чудовищные мгновения!

— Отпустите!

Федор разжал руки.

— Все. Больше не держу.

Голос его сделался злым. Арина спрыгнула, неловко, подвернув лодыжку и зашипев от боли.

— Можно взглянуть?

Она покачала головой и попыталась шагнуть. Раз, другой. Стало как будто легче.

— Все в порядке.

— В самом деле?

— Да.

Заявила она, не глядя на причину своего несчастья. Он недоверчиво хмыкнул и встал из кресла.

— Можете орать.

Сгреб девушку в охапку, ничего нежного не было в этом, и понес прочь.

— Куда?

Жалобно пропищала Агина.

— К доктору, если он еще жив после рок-н-ролла.

Обошли практически полдома, прежде чем наткнулись на зимний сад, из-за стеклянных дверей которого доносились нестройные голоса. Алена и Саша неслаженно, но душевно тянули древний хит из репертуара «Воскресения» про музыканта, повесившего свой сюртук на спинку стула.

— И УШЕЛ, НЕ ПОПРОЩАВЩИСЬ, ПОЗАБЫВ НЕМОЙ ФУТЛЯР, ВИДНО БЫЛ СТАРИК ИЗРЯДНО ПЬЯН…

— Вот и я пьян.

Грустно вздохнул Федор.

— А МЕЛОДИЯ ОСТАЛАСЬ, ВЕТЕРКОМ В ЛИСТВЕ…

— Яркой зеленой листве цвета ваших глаз, Рина.

— СРЕДИ ЛЮДСКОГО ШУМА ЕЛЕ УЛОВИМА…

— Меня поймали легко.

— Никто вас не ловил!

Сердито возмутилась хромая добыча столичного развратника.

— О НЕСЧАСТНЫХ И СЧАСТЛИВЫХ…

— Это о нас с Вами.

«Точно» — подумала Арина и благоразумно промолчала.

— О ДОБРЕ И ЗЛЕ. О ЛЮТОЙ НЕНАВИСТИ И СВЯТОЙ ЛЮБВИ…

— Вечные вопросы. Но о любви я не говорил, так? И не скажу.

— Никто и не просил!

На всякий случай возразила девушка.

— ЧТО ТВОРИЛОСЬ, ЧТО ТВОРИТСЯ НА ТВОЕЙ ЗЕМЛЕ…

— Боже, что со мной творится! Задушу вас, маленькая мерзавка!

— ВСЕ В ЭТОЙ МУЗЫКЕ, ТЫ ТОЛЬКО УЛОВИ…

— Федор…

Он дернулся. И прижал ее к себе крепче.

— Да?

Столько всего промелькнуло в его коротком «да?». Столько обещающего, сумасшедшего, чудесного и заманчивого.

— Лодыжка уже совершенно не болит. Отпустите меня.

Вместо ответа он тряхнул бедняжку свирепо, перебросил через плечо, вполне ощутимо шлепнул по попе и ворвался в оранжерею вместе с последними аккордами. На гитаре, как выяснилось, играла Марина. Остальные сидели вокруг, на полу, (хотя поблизости стояли диванчики и скамьи) и выглядели весьма довольными жизнью. Идиллическую картину нарушило появление несладкой парочки.

— Вот, Вася осмотрите ее лодыжку. Немедленно. И если Арина врет, я ее первый выпорю!

— Я не просила меня нести к врачу, не так уж сильно и болит!

— Она шипела как ошпаренная кошка и прыгала на одной ноге.

— Где?

— Когда?

— Что случилось?

— Я упала.

Пробормотала краснеющая девушка. Все смотрели на нее и ждали более подробных объяснений. Вмешался невозмутимый Федор.

— Когда это невинное создание убегало от меня, я подставил подножку. Хотел завалить на палас с весьма гнусными намерениями. Но перестарался. Не повезло.

Последние слова все приняли за шутку. Алена поддержала.

— Надеюсь, ты не лжешь, маньяк. И девушка успела спасти свою честь? Отвечай, а то я за себя не ручаюсь.

Вася потрогал внимательными, безжалостными пальцами и постановил.

— Растяжение. Хорошее. Уже опухло. Эластичный бинт есть в доме? Или обычный?

Марина немедленно ускакала с видом Флоренс Найтингейл, спешащей на выручку к раненому герою.

Арина чувствовала себя по-дурацки, с закатанной штаниной, без носка, восседающей на диване, вокруг которого столпились все остальные.

— Нет уж, как вечер начался, так ему и продолжаться. Сначала Изаура, теперь Лорелея.

— Федор, как ты выговариваешь это имя? Я пыталась, ничего не выходит.

— Просто мною движет чувство, а тобой отсутствие культуры и ехидство.

— Вот отбрил, спасибо!

Арина продолжала молчать, наклонив голову и кусая губы.

— Сойдет.

Вася принял бинт из рук милосердной красавицы и туго перебинтовал щиколотку.

— Три дня не снимать, поменьше бегать, начнет опухать сильнее или ныть, показать мне.

— Show must go on!

Марина подобрала гитару и продолжила игру, Федор откланялся, заявив, что ему пора спать, что он счастлив был познакомиться и все такое прочее, Алена подсела поближе ободряюще погладила подругу по апельсиновой макушке.

— Ничего, заживет.

И вечер, давно переросший в ночь, продолжился.

* * *

Арина стыдилась своего скверного настроения. Ей казалось, что все понимают причину и подсмеиваются втихаря. Но веселиться не получалось, хоть убей. Она честно и старательно подпевала, растягивая губы в резиновую улыбку, отвечала на вопросы, соглашалась с любыми замечаниями Алены. (спорить не было ни сил, ни желания) стараясь получить удовольствия от редкого праздника. В домашнем зимнем саду она сидела впервые в жизни. А про «стройные пальмы и запах немыслимых трав» ей доводилось только читать. Красивые экзотические растения, в окружении которых компания играла в пикник, цвели и плодоносили, вероятно за ними ухаживала любящая и опытная рука. Саша, заметивший восхищение маленькой гостьи, похвастался.

— Как нам с Басмачом повезло! Уникальный дед. Подчитал парочку книг и готово, не хуже дорогих специалистов справляется! Не слуга, а сокровище. За зверьем следит, газоны стрижет, баню топит. Да все, что ни попросишь, сделает. В пять встает, молится, таких правоверных мусульман, поискать еще. Добрый, внимательный, умный! Притворяется простачком, язык коверкает, а сам из моей библиотеки Платона, Монтеня, Бахтина возьмет незаметно и почитывает. Думает я не замечу. Ан нет, и мы не лыком шиты. Уникальный дед, вообразите, Арина, ни разу ничего не испортил, не разбил. Сам по себе без всяких указаний возится и возится по хозяйству, все перекрасил, подновил, надежный, спокойный, мы просто счастливы, что он нам достался.

— Как это, достался? Он, что крепостной крестьянин?

— Да не цепляйся к словам, ради Бога, именно достался. Он беженец, вся семья погибла, был контужен, слонялся по улицам, милостыню просил. Потом спас пацанчика от маньяка.

— ???

Вскинулись все гости разом. Хозяин с готовностью объяснил.

— Углядел, как мерзавец, носит же земля таких уродов, придушил ребенка и уволок в подвал. Русского пацанчика, между прочим. Дед рванул с воплем на дорогу, тормознул каких-то ребят, чудо, что не задавили его. Объяснил в чем дело. Парни позвонили «02», но дожидаться не стали, сами полезли в подвал. Сказка, короче. Но пушки у ребятишек были это сто пудов. Маньяк пацанчику успел пару ножевых ран нанести, но не смертельных. Так браточки, а кто же еще это был? — вломили маньяку пару раз. Хорошо вломили, умеючи, повязали ремнями брючными, выволокли и положили у подъезда. Басмача рядом оставили, караулить, а сами мальчика умчали в больницу. Естественно телефонов своих и фамилий они никому не сообщали, недосуг ребятишкам. Не, классная история, я ее люблю. Дед милицию дождался, те его тоже поначалу загребли, показания давать. Как никак имелся мужик с огнестрельной раной.

— Маньяк?

— Да, кто-то из ребят ему руку с ножом прострелил, для начала. Оприходовали они его классно. Ходить не будет никогда, короче. После всех разборов, тут и пацанчика врачи откачали, он показания дал, менты Басмача, наконец, отпускают. А он им, неожиданно излагает просьбу. Мол не гоните, люди добрые, некуда мне идти. Ребятишки башками покачали, покрутили, оставили деда. Так и прижился в дежурке. В тепле же, не на морозе. Его подкармливали, он убирался, по магазинам бегал, чай заваривал. А тут начальник один ну, полный кретин, чем ему дед помешал? Велел гнать Басмача в шею. А парни привязались к нему ужасно. На улицу, как собаку? Короче Диман мне позвонил, мы вместе тренировались по вечерам в зале, и уломал. Ради Бога, говорит, ребятам так тошно, хоть вешайся. И домой его не возьмешь, у всех жены, тещи, квартиры, сами знаете. А тут, ты, буржуй, выручай, короче. Дед работящий, чистый, честный до обалдения. Я и выручил, а как оказалось не их, а себя. Басмач нам с Мариночкой, как родной теперь. Только в доме жить отказывается, скромничает, поселился в сарайчике. Но он теплый у нас. Не мерзнет, мебель старую там поставили. Коврик ему для молитв купили, как полагается, в мечети. Так что с дедом полный порядок.

— Он вас хозяевами зовет?

— Не, ну ты язва. Меня точно зовет. Я его сколько уговаривал по имени обращаться, без толку, он упрямый, а Мариночку за глаза хозяйкой, а так — то гурией, то несравненной какой-нибудь. Тощая, говорит, а так вроде и ничего. Газель, прямо.

— Действительно интересная история и потрясающий дед.

— От зарплаты отказывается, упорно. Свои у него понятия и менять их он не собирается. Плачет по ночам, иногда. Ладно, хорош о деде. Давайте к столу вернемся. Девушка, которая раненая, как уж звать тебя, Рыжик?

— Арина.

— Тащить или сама прикандыбаешь как-нибудь?

— Дохромаю, конечно. Не беспокойтесь. Скажи хозяину, Василий, что все в норме.

— А почему, собственно, с Васей на ты, а со мной на вы?

— А сколько лет я знаю Васю, а сколько минут вас, сэр?

— Правда, вредина. Она всегда такая?

Хирург подтвердил.

— Угу.

Спустившись на кухню, компания расселась в прежнем порядке. Вот только взгляд Арины упирался в пустоту. Через четверть часа она сказала, что выйдет на минутку на свежий воздух. Так скверно стало на душе.

— Не мерзни, только на минутку.

Приказала Виноградова. Это-то как раз было все равно. Арина с силой налегла на дверь, та выглядела очень массивной, и едва удержалась на ногах, вылетев на крыльцо. Чуть не скувыркнулась со ступенек, так ловко ей подвернулся мохнатый взвизгнувший ком.

— Ой!

Шоколадный в белых пятнах пушистый щен, просто шлепнулся на свой раскормленный задик, весело тявкнул. Оправившись от испуга, он нашел ситуацию интересной. Алый язык извивался в пасти, как влажная змейка.

— Смеешься?

Грустно поинтересовалась девушка. Юный пес, согласившись, тявкнул еще разок. Кто-то подкравшийся сзади, навьючил на плечи Арине видавшее виды пальто.

— Совсем глупая девочка, на мороз без одежды. Совсем себя не любит. Хочет застыть, носом шмыгать, громко кашлять, долго лечиться.

Басмач, а это был он, притворно засопел, закашлял. Арина запахнула пальто и спросила.

— А вы?

— Вах, ерунду говоришь, посмотри сначала.

Старик похлопал по своему короткому тулупчику, поправил пояс.

— Я сидел на крыльце на этом пальто, чтоб теплей, поняла?

— Да. Спасибо.

Песик скакал между ними, азартно виляя короткой морковкой хвостика.

— Ишь, расшалился, Шайтан. Беседовать мешаешь.

Арина облокотилась на перила. Мороз стягивал лицо, щипал нос и уши, начал подбираться к ногам, обутым в комнатные шлепанцы, но тут на них залег черно-белый песик.

— Живая грелка у тебя.

Пошутил Басмач. От собачьего тела, правда, стало теплее.

— Собачка маленькая, а разума побольше твоего, в шубе бегает, себя бережет…

Арина смеялась немудреным стариковским шуткам, а перед глазами стояла картина, нарисованная Сашей. И этот щупловатый восточный дед виделся ей совершенно иначе, чем несколько часов назад. Теперь она была согласна прислушиваться к его советам. Старикан как раз заявил строго.

— Прогонять тебя буду. Давай назад пальто и иди в дом, грейся. Уши-нос тоже жалеть надо. Иди-иди.

Потревоженный пес с неудовольствием освободил ноги девушки, лизнул забинтованную.

— То-то. А мы с Шайтаном караулить будем.

Распахнул дверь в прихожую, подшутил напоследок.

— Отморозишь нос — двойная беда! Глупая девушка, ладно… Но страшная то зачем?

Арина вернулась: пропахшая снегом, холодом, замерзшая, но успокоенная. Присела на диванчик возле которого стояла коробка с кошачьим семейством. На втором этаже громыхала музыка. Кошка, чрезвычайно занятая своим потомством, не обращала на девушку никакого внимания.

— Ну нет, так нет.

Ни капли не огорченная наплевательским отношением хвостатой Изауры, твердо решившая держать себя в руках и не сердиться по пустякам, Арина отправилась на кухню. Расставила разбежавшиеся вокруг стола стулья, облачила кресло в плед, собрала грязные тарелки-ложки-вилки, сложила их в мойку, отыскала губку и моющее средство, в буквальном смысле — засучила рукава. Открыла кран и занялась привычной «высокоинтеллектуальной» деятельностью. Шум бегущей воды мешал ей сосредоточиться на жалости к себе, уносил прочь, в канализацию жир, грязь, неприятные мысли.

— Туда всему этому и дорога.

Федор подкрался неожиданно, удивительно, как такое массивное тело могло двигаться совершенно бесшумно. Арина ощутила его присутствие, спину окатило волной тепла и дрожи.

— Боже.

Отшатнулась вполне уверенная, что все почудилось и ударилась о твердую грудь. Две огромные руки, нет, две алчные лапы!!! — сомкнулись на талии.

— С какой стати принцесса притворяется посудомойкой?

— С какой стати посудомойку принимают за коронованную особу?

Арина поерзала, высвобождаясь, и Федор почти отпустил ее, продолжая двумя пальцами слегка придерживать за брючный ремень. Она старалась не касаться его тела (напрасный труд), чувствуя, что краснеет.

— Вы вроде бы ушли отдыхать.

— Мне стало холодно и одиноко, я поворочался пару минут и решил пойти прогуляться.

— Очень подходящее место для вечернего моциона.

— Да нет, не слишком, а вот компания замечательная. Мне уже полегчало. Правда-правда.

Уткнулся лицом в апельсиновую макушку.

— Какой вкусный запах. Так бы и съел. Всю. Целиком. Почему девушка дрожит? Ей тоже приятно. А если я сделаю так?

Притянул Арину к себе, одна рука кольцом сомкнулась на талии, другая легла на грудь, губы прокладывали огненную дорожку вдоль напряженной шеи.

— Я закричу.

— Неверный ход.

Продолжая ласкать, оторвал Арину от пола.

— Какая легкая!

И понес. Она затрепыхалась в его объятиях.

— Нет, не надо, нет, ради Бога. Федор!!!

Один тапочек слетел в холле, другой, судя по всему, потерялся еще на кухне. Арина размахивала руками и выгибалась. Разбойничьи властные губы коснулись ушка.

— Арина, милая, я бы с удовольствием уволок вас прямо в спальню. С громадным удовольствием, ей-богу. Но не против вашего желания. Угомонитесь, малышка, тем более не стоит плакать, я не насильник. Просто собрался показать вам кое-что особенное. Все, не целую, не трогаю, все, несу себе и несу, а для успокоения воображаю, что вы ковер.

Арина, перенервничав, не могла успокоиться, ее колотило от испуга. Федор опустился с размаха на услужливо подвернувшийся диванчик. Тот жалобно запищал под тяжестью.

— Блин, буржуйская мебель. Ни сесть порядочному мужику спокойно, ни встать.

— Нас двое.

— Номинально. Вы не считаетесь.

— Совсем?

— Абсолютно. Так, шутки в сторону. Рина, какого черта? Зачем рыдать? Что такое ужасное произошло? Я требую объяснений.

— По какому праву?

— Ну, ради бога. Поговорим как взрослые люди. Я тороплю события? Вы воспринимаете это как неуважение? Я насквозь мокрый от ваших слез, провалиться мне на этом месте. Лорелея, я успел забыть, что за порядочными девушками полагается ухаживать. Простите старого грубияна. Постараюсь не набрасываться. Успокаиваемся, не трясемся словно в лихорадке, вытираем глазки.

Она продолжала всхлипывать, но уже не так усердно. Его руки совсем иначе, не жадно, не страстно, не пугающе легли на хрупкие плечи.

— Сладкая моя. Я совсем обезумел, не сердитесь, уже много лет я так не заводился с пол оборота, вы же не делали ничего, чтобы меня взбудоражить! Ничего! Просто стоит сказать что угодно, или посмотреть. И готово. У меня в глазах темнеет, Лорелея, так я вас хочу. Нет, не надо отворачивать личико, это совсем не стыдно — быть желанной, наоборот. Как мне выразить чувства? Вот когда даже циник жалеет, что не родился поэтом. Рина, котенок с апельсиновой шерсткой и злыми зелеными глазищами, Рина, я зачерствел в последнее время, до меня никто не мог достучаться. И вдруг — Ваш голосок. Ваш. Мы все еще на «вы». Не верю я в романтику, Рина, не верю. И в любовь, способную разрушить стены тоже. Сухие факты таковы: я уезжаю завтра. Нет, уже сегодня. Далеко и надолго. По делам. Я деловой человек, серьезный, немолодой, не умею ухаживать, петь серенады и скакать счастливым козленком.

— А сколько вам лет, Федор?

— Отгадайте.

Она смотрела в его лицо снизу вверх: лучики, разбегающихся от углов глаз морщин, но так у всех кто много смеется, одна глубокая вертикальной бороздкой на переносице — ерунда.

— Тридцать два…тридцать пять

Уверенно сказала она.

— Сорок один.

— …

— Немало, верно? Не стану говорить вам, что жизнь серьезная штука, что я многое повидал. Вешать спагетти на ваши розовые ушки. Мне уютно, тепло, светло рядом с вами. Один минус — приходится сдерживаться, чтобы вас не пугать. Ведь вы напугались, крошка. Почему?

— Так.

— Значит, кто-то был с вами груб. Много идиотов на свете. Нужно просто перевернуть испорченную страницу и рисовать дальше.

— Рисовать?

— У вас такие пальчики, Рина! Тонкие, длинные, заостренные… Знающему человеку есть от чего сомлеть. Королевские ручки, Рина. Они огрубели от бесконечных стирок, за ними плохо ухаживают, небрежно. В лучшем случае мажут кремом раз в два дня. Верно?

— Еще реже.

— И?

— Федор.

Она коснулась губами его шеи. Вокруг белесого старого шрама кожа покрылась мурашками.

— Отпустите меня, пора спать.

Он точно очнулся, встряхнул головой и хмыкнул.

— Наваждение какое-то. Могут два чужих человека быть настроены на одну волну? Мне ведь даже не надо было вас видеть, чтобы понять…ОНА! ТА САМАЯ.

Помолчали. Теплые руки Федора легли Арине на бедра.

— Я вам обещал показать нечто особенное. Исполню и отпущу. Идем. Кони пьяные, а хлопцы запряженные.

Он встал, продолжая удерживать ее на руках, не обнаруживая напряжения, легко, это впечатляло, и свернул за угол.

— Нам сюда.

— Что здесь?

— Закройте глаза, ну, я жду.

Арина послушалась, Федор какое-то время с улыбкой рассматривал ее лицо.

— Нет, нет, не подглядываем. Еще немного. Все.

Арина открыла глаза и застонала, благоговение и восторг, которые она не могла скрыть, требовали выхода. В полукруглой комнате, затемненной, лишенной окон горели два небольших идеально размещенных светильника, а между ними на стене, в черной резной лакированной раме висела картина. Небольшой залив, врезающийся в полукруглую песчаную бухту, солнечный диск самым краем чуть коснувшийся воды. Дремлющий перламутровый дракон. Хвост, усеянный шипами, почти свешивался из рамы — так здорово, объемно он был выписан. Чешуйки на туше чудовища поблескивали. Смысловым центром полотна являлся молодой мужчина, полу мальчик, совершенная красота которого была подобна удару. Длинные, глянцево черные волосы шевелил ветер. Кто был этот юноша? Воин? Широченные плечи, худые, но сильные руки, золотой с идеальными кубиками мышц, живот. Красавец смотрел прямо на зрителей, чуть насмешливо, прищурив миндалевидные умные глаза. Меч лежал в стороне, на коричневых ножнах, покрытых затейливой резьбой, отражалось солнце. Ресницы дракона вот-вот должны были вздрогнуть. Не банальное подражание Валеджо! Настоящее, пугающее своей мощью искусство. Чудовищная чешуйчатая лапа касалась бедра воина. Когти, погруженные в песок, слабо светились изнутри. Худосочная желтоватая травка, примятая этой странной парой была выписана не хуже чем на полотнах Шишкина. Волна, облизывающая отброшенный в сторону перевернутый щит казалась прохладной и пахла водорослями. Впечатление было столь сильным, что Арина зажмурилась, плотно стиснув веки, но все равно продолжала видеть надменное, гордое, бронзовое, синеглазое лицо. Одна из непослушных черных прядей свернулась кольцом на ключице.

— Нравится?

— Талант необычайной силы. Даже жутко. Чья работа? Я никогда не видела ничего созданного этой рукой. Никогда!

— Еще бы. Она пока не выставляется. Собралась потрясти мир. Для этого нужно кое-что побольше, чем просто десяток приличных картин. Это ее идея. Большая выставка. Чтобы проснуться знаменитой. Работы свои практически не продает. Пока. До поры до времени. Эту еле вырвал. Три дня уговаривал. Надо было Сашку побаловать. Заслужил. Не скажу чем, да и не важно это. Призадумался я поначалу. Но ненадолго. Вспомнил, что он, дурачок, разные сказки для взрослых почитывает. Фэнтези увлекается. Вот и угадал. Угодил.

По вопросу стало ясно, что последние слова Федора Арина пропустила. И чего он распинался?

— Вы говорите ее идея? Не может быть. Стиль совершенно мужской.

— Не силен в искусствоведении. Но знаю точно, кто это сделал. Видел своими глазами.

— Вы знакомы с художницей?

— Она моя дочь. Единственное, что уцелело в моей сожженной жизни. И, действительно, жутко талантлива.

— Она же совсем молоденькая? А здесь рука зрелого мастера.

— Ей двадцать один год.

— Правда, ваша дочь?

— Я же предупреждал, что староват. Она сейчас живет и работает в Анапе. Я снял им домик на пару лет.

— Им?

— Это портрет ее бой-френда, очень смазливый мальчик, но не глуп.

Потрясающий воображение красавец не отреагировал. Ему было все равно. И, правда, какое дело бессмертным богам до человеческого лепета?

— Ну, а теперь спать.

— Я не смогу уснуть.

Тихо пожаловалась потрясенная девушка.

— А я знал, что вашу тонкую и прекрасную душу это проймет! Что вас растревожит шедевр, что вы начнете думать и мечтать, и лишитесь сна. Такова моя страшная месть. Не мне одному мучаться, ворочаясь с боку на бок.

Он шутил, но взгляд оставался серьезным.

— Таки, таки не ко мне?

— Нет!

— Точно?

— Да!

— На самом деле?

— Да!!!

— И незачем так орать. Я и в первый раз все прекрасно слышал.

Арина вздохнула. Федор улыбнулся.

— Вот где истинная жестокость. Вы случайно не родственница знаменитого маркиза?

— В отличие от вас, нет!

— Спасибо. А где вы собираетесь спать, куда нести?

— Вниз, на кухню.

— Странный выбор, но я существо послушное.

Он прислонился к стене, крепче прижимая к себе девушку. Одна рука поддерживала Арину, другая скользнула под майку, легла на спину. Федор чуть потянулся, поцеловал впадинку между ключицами. Язык обследовал углубление, затем прошелся — горячий и острый, по выпирающим из-под тонкой кожи косточкам.

— Как у птички.

Арина упираясь ему в грудь, покачала головой, не расслышав конкретно, против чего протестует. Мордашка горела, сердце билось неистово и неровно. Федор медленно, откровенно наслаждаясь моментом, погладил щекой и подбородком левую грудь Арины. Повторил то же самое с правой, отстранился на миг. Напряженные соски натянули ткань, обозначились двумя острыми возвышениями. Арина всегда стеснялась маленькой груди, на той полочке в старом шкафу, где полагалось держать нижнее белье, между десятком трусиков и парой маечек, лежал лишь один бюстгальтер, так на всякий случай, например для похода в поликлинику. Алена грубовато называла ее грудь неразвитой, сотрудники на работе (Арина слышала случайно) говорили, что она плоская, сушеная и какая то еще. Но Федор с довольным видом улыбался, и снова нежно-нежно прихватывал губами прямо через ткань, теребил соски. Руки его тоже не бездействовали.

— Чтобы я сделал с тобою.

Хрипло выговорил он.

— Нет. Чтобы я делал с тобою, долго, очень долго. Тебе бы понравилось.

Внезапно он поцеловал ее, жадно и сильно, это больше походило на нападение, он причинил боль, но настолько приятную, что Арина обхватила его шею и неумело ответила. Их языки соприкоснулись и затанцевали. Федор отдернул голову, щекой прижался к груди Арины.

— Нет, маленькая, ты права. Не стоит. Нет.

С видимым усилием он потушил огонь в глазах. Арина потрогала прикушенную, распухшую губу.

— Прости, малышка.

Она отвернулась, ей было чудовищно неловко. Эти предательские руки трогали и обнимали чужое, мужское тело. Слезы застилали глаза, несколько самых нетерпеливых капель дрожали на ресницах. Как она могла вести себя ужасно, недостойно?! Боже. Федор покачал ее словно младенца.

— Баю-бай.

Опустил в немаленькое облюбованное несколько часов назад кресло. Арина поджала ноги, обхватила колени, испытывая глубокое нешуточное раскаяние.

— Я перескочил на «ты». Можно?

— Нет.

В голосе звенели слезы.

— Спокойной ночи, Рина. Прямо через холл, за стеклянными дверьми гостиная. Там несколько диванов и пледы. Есть еще свободная спальня, но она напротив моей, посему не стану рекомендовать ненадежное убежище. Я испортил вам настроение?

— Нет.

— Воспитанная девочка.

Он нагнулся, взял ее безвольную руку и прижал к губам, поцелуй вышел печальным и нежным.

— Спокойной ночи.

— И вам того же.

Широкая спина мелькнула в дверном проеме, мягкие шаги проглотила ковровая дорожка, издалека донесся вздох задвигаемой двери.

— Вот и все. Все. Все. Все.

Арина разыскала тапочки, на всякий случай, чтобы ни хозяев, ни Алену с Васей не смешить, из вредности свернулась клубочком в кресле и провалилась в беспокойный сон.

— Он придет пить утренний кофе и разбудит! И пусть ему будет стыдно!

* * *

— Как тебе не стыдно!

Прогромыхала Алена.

— Полный дом диванов! В гостиной все с вечера готово. Ну ладно, мы чумовые, поем себе и поем, подумали, может ты с Федором где-нибудь… разговариваешь, блин, а он как завалился спать, так и дрыхнет себе. В кровати между прочим, а ты как беженка, палки-елки. Вася, неси ее в гостиную!

Алена обняла подружку, прижала к мощной груди, чмокнула в висок.

— Не, я тоже, свинья порядочная, развлекаюсь себе, а о тебе не подумала, Вася, пшел сам знаешь куда, ты лишний на этом диване, иди-иди. Клево поет Сашкина жена! И сколько песен знает, не поверишь, мы перепели целую сотню. Не, классно, Санек устроился, молодец. Вася, дай еще один плед, ну, не гуди, ради Бога, дай и все. Ага. Спасибо. Прикинь, как все здорово. Верно же? Да ты спишь!

Аленин гул окутал и успокоил. Рина, благодарно улыбнулась и отключилась на самом деле, без притворства. Тут ей показалось, что Василий похлопывает по плечу и шепчет.

— Подъем, красавица.

Показалось. Арина закрыла глаза.

— Вот, соня. Вставай. Пол седьмого уже.

— ?

Вася бесцеремонно извлек девушку из-под кучи пледов. Алена сладко вздохнула и перевернулась на левый бок. Камин давным-давно потух. В комнате было темно. На другом диване угадывались спящие в обнимку, один плед на двоих, хозяева. В углу сиротливо мерзла гитара.

— Топай на кухню.

Арина, хромая, нога затекла, выбралась в холл, на свет не божий, а электрический, отвратительно режущий глаза. В кухне царил полу порядок: стол пуст и чист, грязная посуда горой в мойке.

— Кофе?

— Кофе.

Василий оторвался от тарелки, встал, немного поухаживал, намазал маслом пару свежих тостов. Налил ароматную дымящуюся жидкость в керамическую чашку.

— Ешь ананасы, рябчики жуй.

Остатки фруктов, подогретая курица, сыр — что еще человеку для счастья нужно? Василий облизнул жирный палец, сыто причмокнул, перехватив Аринин взгляд смутился, пожал плечами, мол, невоспитанный, согласен, даже стыдно чуть-чуть, ну и что? Спохватившись, хлопнул себя по лбу.

— Блин! Не выспался, зараза, хреново соображаю, чуть не забыл. Мы с хозяином встали, как два придурка, в пять утра. Покурили, потрепались. Спустился Федор, свеженький из душа, выпил с нами чаю. Передал тебе, вот, держи.

Арина взяла не надписанный конверт, не распечатывая, сунула в задний карман джинсов.

— Спасибо.

Вчерашняя тоска подняла ядовитую голову, заглянула в глаза.

— Ты, может тоже не против душа? Наверху. И чистое полотенце в стопке на тумбочке. Вот, живут люди, тумбочки у них в ванных, цветочки. Я пойду машину прогрею, позвоню кой-куда, так что минут двадцать у тебя есть, в запасе, но не телись.

Послушная девочка нырнула в освежающий ледяной поток, вылезла из ванной, завернулась в громадное махровое полотенце. Заботливая хозяйка, действительно приготовила их целую стопку: аккуратно сложенных, благоухающих, размерами больше напоминающих простыни. Черные с золотой отделкой стены, несколько зеркал, интерьер поражал своей вычурностью, действовал Арине на нервы. Она спустилась вниз, не обнаружив Василия, уделила кошке пять минут: налила молока в фирменную красную мисочку, погладила, спросила как дела. Изаура вместо ответа потерлась головой об ногу и галопом унеслась к запищавшим младенцам. Но скучать не пришлось, Василий просунул голову в дверь с требованием немедленно грузиться и лететь, лететь, лететь. От крыльца к воротам бежали свежие по свежему снегу следы.

— Федор уехал.

Вспомнила она. Василий торопил, махал рукой. Арина побежала к машине. Псы не провожали гостей, видно грелись или не считали нужным, один-единственный любимец Басмача плясал перед ним, путался в ногах. Старик распахнул ворота, долго смотрел вслед. Арина вывернулась на сиденье, чтобы бросить последний взгляд на дом, где вчера вела себя так бессовестно… Обниматься и целоваться с едва знакомым мужчиной! Она ли это была? Басмач все стоял неподвижно. Невысокая черная фигурка. Арине показалось, что он улыбнулся. Так ли это? Уже не разберешь. Далеко. Еще дальше. Совсем далеко. Старик превратился в пятнышко. В крошечную точку. Потом и вовсе исчез.

— Держи.

Василий передал, вернее, небрежно бросил на колени Арине, небольшой пакет. Девушка зашуршала им, любопытствуя. И сердито вскинулась, обнаружив продукты.

— Это еще, что за штучки!?

— Сыр, кусочек курицы, тосты. Голодать тебе, что ли на работе.

— Василий, ты очумел. Ну, кто так делает, а?

— Да ладно тебе. Прекрати.

Неловкое молчание затянулось. Прищурившись, Арина вбирала в себя полоску дороги с почетной гвардией заснеженных елок выстроившихся, плечом к плечу по обеим сторонам пути. Низко нависающее небо пенилось грязно-серыми комковатыми облаками. Широкоплечие красавцы в пятнистых бело-зеленых мундирах печально кивали головами, сочувствуя Арине. Свет фар выхватывал из предутренней темноты очередной поворот, покосившийся забор заброшенного жилья, одинокого путника… Арина поразилась своей отчужденности, в другое время она пожалела бы человека, попросила Василия притормозить и подбросить, раз уж по пути, все равно по пути, по какому только? И с кем? И кому? Ухаб подбросил их так, что лязгнули зубы. Арина пискнула и вернулась из глупого философского отступления обратно, в теплый полумрак кабины, к негромкой музыке (Василий слушал исключительно «Русское радио», но щадил чувства спутницы, включив приемник совсем тихо), к молчаливому водителю и запаху… Боже, к тому самому запаху! Не может быть. Арина спросила как можно небрежнее.

— Чем надушился, господин доктор?

— А? Ах, да. Позаимствовал у хозяйского друга каплю одеколона или туалетной воды, черт ее знает чего, даже названия не запомнил. Клевый такой флакончик в виде гранаты, представляешь?

Арина ущипнула себя, со всей силы, и подчеркнуто равнодушно хмыкнула. Поощренный ее вопросом водитель пустился в разглагольствования о мужской косметике. Молчание вздохнуло и умерло, раздавленное многословием. И, слава Богу, ни к чему не обязывающий треп отвлек девушку от собственных ледяных колючих мыслей.

* * *

За воскресными переживаниями Арина совершенно забыла о собственной метаморфозе. Коллег ее апельсиновая голова и столь же яркие губы повергли в шоковое состояние. Разумеется, перечницы остались недовольны, раскритиковали ее «вульгарный» вид, ну и что с того? Арина держала спину стрункой, рутинная работа горела в руках, нераспечатанный конверт жег попку. Местные представители фауны — двуногие самцы, Ариной неожиданно заинтересовались. Пока она балансировала под потолком — поливала цветы, в кабинет заходили по делам, естественно, все до единого вышеупомянутые особи. Чтоб их. Да что б им. Семен Петрович даже предложил руку, как опору, помог спрыгнуть на пол. Динозаврихи расфыркались. Оно и понятно, тишайший пенсионер в ловеласах не числился, дамским угодником не слыл и никогда за подобным непотребством замечен не был. Арина поблагодарила его улыбкой и небрежным кивком. Семен Петрович расцвел, выпятил грудь и предложил поставить чай. Дамы растеклись по своим столам, закатывая глаза в ужасе. Рушились устои, опровергались азы, менялись местами полюса. Глухой к переживаниям коллег бухгалтер отправился за водой. Позвонила Алена.

— Привет, обломок средневековья!!! В доме четыре спальни… Четыре! А она со мной завалилась.

— Спид бушует и сифилис не дремлет. А спать я устраивалась вовсе не с тобой, а в самом, что ни на есть гордом одиночестве.

— На вензаболевания не вали. Руссо-туристо-облико-морале!!! Кстати, о птичках. Я уже была у твоей бабуси с проверкой.

Арина почувствовала себя растроганной. Ненаглядная Виноградина забежала проведать старушку? Вот молодец!

— Спасибо. Как она?

Вообще-то ключи у спортсменки имелись, так на всякий случай. Вот и пригодились.

— Спасибом сыт не будешь. Да ладно, я шучу. Сперла у хозяев ананасик, положила на столе на кухне.

— Боже! С ума сошла. Заметят, как некрасиво. Зачем?!

— Ни фига. Сашка ни ананасы, ни картошку не пересчитывает, да он и сам предложил, щедрая душа, мол, забирайте с барского стола все, чего душа желает. Не, мне не стыдно, ни капельки. Съешь за его здоровье, и не гуди. Тебе вчера не до жратвы было, я видела, видела. Вот. Об чем бишь я? Да, бабуська твоя в полном порядке. Спит. А эта мымра сиделка, молоток. Нет, точно говорю, у меня верный глаз на профессионалов. Отчиталась, змея очкастая и свалила за ненадобностью. Бабуську она с утра на совесть обработала, не дрейфь. А я покормила. Так что в Багдаде все спокойно, можешь клевать носом над своими дурацкими бумажонками. Я у тебя еще вздремнула часочек на диванчике и до дому, до хаты.

Алена сладко зевнула в трубку. Родионова хмыкнула и съехидничала.

— Васе привет передай. Вы с ним два сапога пара. Он Сашку твоего, тоже обобрал с утра, и не стесняясь, мне целый пакет еды презентовал. Орел.

Громкое ржание подруги ударило в ухо. Хорошенько отсмеявшись, Виноградова подытожила.

— Молодца, умница! Моя школа! Лады. На тренировку вечером придешь?

— Нет. Буду отсыпаться, я не железная, как некоторые.

— Ну, ладушки. Увидимся……… Зря ты….. Ладно, твое дело. И все равно зря!

Утащила ананас… Вполне в Аленином стиле. И, заметьте, господа присяжные заседатели, не себе, а малообеспеченной подруге. Арина отправила трубку на законное место. Жизнь продолжается. Карабас Барабас лупит и запугивает своих кукол. А они послушно разыгрывают придуманные им представления. Некоторые, самые шустрые, дерзят и показывают Господину Владельцу Театра язык. Но незаметно, когда Он отвернется. Да и фигу складывают в кармане, храбрецы. Нашелся, правда и настоящий бунтарь, один единственный борец за справедливость, чудак с длинным любопытным носом и привычкой совать его — куда ни след, рискнул деревянной головой, и выиграл. Но на то и сказки, чтобы Добро побеждало. А жизнь, господа присяжные заседатели — это… Что это, собственно говоря, такое? Явно не праздник. И не фунт изюма. Хотя… всякое случается. Выходят Золушки замуж за своих прекрасных добрых состоятельных принцев. И становятся Королевами (необразованными, не знающими этикета и политеса)… Жуткое это дело — королева с манерами уборщицы. Да. И что в итоге? Ссоры, непонимание, упреки. Нет, кухарки должны влюбляться в поваров (в крайнем случае, в шеф-поваров), а конторские служащие в себе подобных мелких клерков. Нет мезальянсам! Да здравствует равенство! Пусть романтично настроенные дурочки не забивают головы всякими разными героями-любовниками. Ни к чему. И вредно во всех отношениях. Да-да-да. Вчерашний знакомец, с покореженной боксерско-разбойничьей физиономией, человек иного сорта, фигура с другой доски, для неизвестных игр, отправляйтесь-ка вы в мусорное ведро!

Арина вытянула заветный конверт, взвесила на ладони и… убрала обратно. Зачем? Ну не дуреха ли? Пешка может влюбиться в Слона, или даже в Короля, но не в козырного же туза, в самом деле, это вовсе ни в какие ворота не пролезает.

— Арина, чай готов. Вам сколько сахару положить?

Положительно, Семен Петрович шел на рекорд. Надо отметить, что остальным сотрудницам он тоже предложил присоединиться, но чашки к рабочим столам не относил, разумеется. Арина поблагодарила старика мимолетной волшебной улыбкой.

— Одну.

И приняла как должное возникнувший перед собой бокал. Недосып притупил ее реакцию, она и не заметила даже ни собственной НЕАДЕКВАТНОСТИ, ни услужливости ошалевшего старика, узревшего неподалеку от себя Фею из сказки.

Что с ней такое сегодня? Может один-единственный поцелуй превратить серую мышку в обольстительную принцессу?

Федор Андреевич Измайлов несомненно и не подозревал, что был первым мужчиной к которому Арина не побоялась прильнуть, потянулась сама. С осуждением, словно не на свои, Арина посмотрела на руки. Эти бессовестные пальцы гладили кожу Чужого Человека, Врага, Мужчины! Вот где кошмар. Коллеги перекочевали в соседнюю смежную комнату, из-за плотно закрытой двери доносились обрывки дискуссии. Арину сие абсолютно не интересовало. Она поправила прядь волос, щекотавшую щеку, раскрыла десятую по счету папку и уставилась в документы с глубокомысленным видом. «Скоро устанут говорить обо мне и начнут перемывать кости любимой мишени всего коллектива — молодой любовнице генерального директора, с которой по слухам тот на днях укатил, чуть ли не на острова». Апатично подумала она. Рабочий день близился к концу. Домой, домой, пора домой. Арина нашарила в сумке расческу и подошла к общественному зеркалу, закрепленному на боковой поверхности шкафа. Маленького карманного у нее никогда не водилось. Как бы было ни к чему. В прямоугольнике «мерзкого стекла» отразилась вчерашняя незнакомка: успешная, озорная, довольная собой и миром, в глубине блестящих глаз пряталось лукавое, неверное, притягивающее к себе существо, не понаслышке знакомое с понятием Греха. Взгляд обещал, лгал и одновременно казался искренним. Как такое может быть? Незнакомку нельзя было безоговорочно записать в красавицы. И что с того?

Чертовски привлекательна? Да! Интригующе хороша? Да! В ней угадывался… класс. Арина подмигнула отражению и расправила плечи. «Добрый вечер, миледи».

По дороге домой в переполненном троллейбусе никто не нахамил, не отдавил ноги. За спиной бушевала бестолковая жестокая ссора, а Арина, точно закутанная в невидимый глазу шелковый кокон, скользила в сытой полудреме мимо порогов, опасных отмелей, мин и голодных пираний. Что за дела? В сердце свернулся пушистым клубочком и счастливо тихонько урчал трехцветный, приносящий удачу котенок. У подъезда стоял газик. Арина остановилась, мир сбил ее с ног, навалился всеми цветами и шумом. Нет, это не могло быть правдой. Нет. За рулем сидел лысый упитанный крепыш. И он никак не походил на того, кого она хотела видеть. Совершенно. Вот где и не горе, и не разочарование, а реальность простая как удар по голове. Арина приземлилась на скамейку. Попинала носком ботинка яркий фантик. Ветер подхватил его, швырнул через кусты. В неверном свете фонаря обертка от конфеты сверкнула точно драгоценность. Се ля ви.

Потревоженный котенок шипел и выгибал спинку дугой. Потом почему-то зевнул и успокоившись принялся за прежнее: тихая урчащая песенка заполнила душу. Арина поправила шапочку и вошла в подъезд. Ноги послушно топали вверх по ступеням, руки нашаривали в кармане ключи.

— Привет, ба.

Наклонившись, она чмокнула старушку в пергаментный, усеянный коричневыми пятнышками лоб.

— Я молилась о тебе.

— Вот тебе раз. Ты же не веришь в Бога.

— Молилась весь день. Просила, чтобы послал тебе надежного, сильного мужика. Не шалопая какого. Не пьяницу, не пустобреха, али лодыря. Да еще был бы парень удачливый. Заразительное дело невезучесть. Не надо. Пущай будет не красавец, оно мужику ни к чему, смазливая то морда, но да это все уже так, не важно. Главное путный, стоящий Мужик, заступник и работник. Да. И еще просила, чтоб добр был с тобой. Не сюсюкался, слюни не пускал, но и не обижал бы попусту, так то, внучка.

— Ладно, ба. Перестань. Где таких мужиков ты видела. Всех порасхватали давно.

— Их, дуреха не порасхватаешь, не пирожки, не мелочь, не конфеты. Такие сами выбирают.

— Ну, значит выбрали давным-давно. Перестань. Пожалуйста.

А чей-то негромкий властный голос повторил: стоящий Мужик… Арина спохватившись, откинула бабушкино одеяло. Сухо? Вот очередной подарок судьбы.

— Подружка твоя заходила днем. Справная… Чистый штангист, а не девка. Хвалила твою новую прическу. Что за цвет? Глаза режет. Ну да ничего, вроде солнышка.

Вечер обещал быть спокойным, рутинные обязанности, какая-нибудь книга на ночь. Телевизор Арина не любила, к тому же он полгода как сгорел, а вызвать мастера, то лень, то некогда, то денег нет. Ничего перебьемся. На кухонном столе возле щербатой солонки горделиво высился чешуйчатый фрукт с панковским зеленым хохолком. Арина толкнула заморского гостя мизинчиком, с тяжелым стуком он опрокинулся, покатился, замер.

— Сдавайтесь, сударь, вы повержены.

Ананас не отвечал и, если верить избитой поговорке насчет молчания и того, чем оно в действительности является — признавал себя побежденным.

— Вот так-то, сэр.

Констатировала Арина. Час спустя по батарее забарабанили торопливо и тревожно.

— Алярм! Труба зовет!

Не в привычках Евдокии Яковлевны было беспокоить понапрасну. По-видимому, требовалась немедленная помощь. Скорую, например, она могла сама вызвать. Как-никак имелся телефон. Но раз уж взялась стучать, следовало подняться, узнать в чем дело. Арина отправилась наверх как была, в пижаме, шлепанцах и с полотенцем на влажных волосах. Приоткрытая дверь? Что бы это значило? Старушенция (бигуди, рубиновые ногти, в зубах сигарета…) суетилась на кухне, не отходя от плиты, она энергично кивнула в сторону холодильника.

— Что?

Не поняла Арина. Евдокия Яковлевна вынула сигарету, взмахнув ею с изяществом голливудской богини из старого фильма.

— Телефон. Это межгород. Вас.

— Меня?

Опешила Арина. Евдокия Яковлевна затянулась и воздела очи к небу, вернее к потолку, очевидно сие означало, что Аринина тупость выходит за всякие рамки.

— Но я никому не давала ваш номер. С какой стати?

Старуха величественно покачала головой, выключила газ и вышла из кухни, тщательно закрыв за собой дверь. Арина осторожно, точно опасаясь, что ее могут укусить, потянулась к черной трубке.

— Да? Я слушаю.

— И что вы мне ответите, Лорелея?

— Я? Вам?.. Федор, это Вы?!

— Нет, вы галлюцинируете. Разумеется я.

— …

— Что Вы молчите, я жду.

— Чего?

— Арина, Вы еще не прочли мою записку???

— Нет.

— Ну, так сделайте это немедленно!

Рявкнул Федор.

— Она у меня дома.

— Сходите за ней, прочитайте и ответьте!

— Вы перезвоните?

— Я буду ждать у телефона.

— Вы откуда звоните, Федор? Мне сказали, что это межгород…

— Господи, да какая разница. Вы что, издеваетесь, маленькая ведьма? Идите, я жду.

Арина положила трубку рядом с черной, сонной лягушачьей тушкой аппарата и вышла из кухни.

— Евдокия Яковлевна, извините, я вернусь через пару минут, меня подождут.

— Да, ради Бога, ведь платит этот джентльмен. А не я.

Что же такое в этой записке? Арина не читала ее нарочно. Своеобразный мазохизм, а Федора, не ведавшего о причине это, кажется, задело за живое. Конверт лежал там, где его и оставили — под томиком Франсуазы Саган, приготовленный на ночь, на закуску, на самый последний момент. Арина решительно и неаккуратно распотрошила бумажное брюхо. Из разодранного чрева конверта вылетела визитная карточка (разумеется, на двух языках, вот пижонство) и сложенный в четыре раза синий лист бумаги.

«Лорелея, Вы меня почти заколдовали. Я все хорошенько обдумал. А почему, собственно, вам не уехать со мной? Посмотрите мир, право, он того стоит. Вашу бабушку мы пристроим в хорошее место. Дом престарелых может быть совсем не плох, если простимулировать главврача и пару сиделок. Ей Богу, это не проблема. Что вы будете одна киснуть в своей провинции? Где вы работаете, собственно? Вероятно, место не безумно шикарно. Так что вы мне ответите, милая Лорелея? Ужасно не терпится услышать ваш неповторимый голос».

Арина не считала себя тургеневской девушкой, предложение ее не оскорбило — разозлило. И по причине старой как мир. Она хотела большего. Роль игрушки на месяц-другой, что ж… предложи это другой человек и в другой момент… Возможно, она согласилась бы, не раздумывая. Посмотреть мир… Почувствовать себя одной из избранных женщин, которые нравятся мужчинам и получают в подарок поездки на острова, меха и бриллианты.

Она поднималась к Евдокии Яковлевне в неожиданно боевом настроении, печатая шаг наподобие солдата, несущего вражеское знамя, чтобы спустя десяток-другой шагов швырнуть его оземь.

— Федор.

Сладко выговорила она. Одновременно постаравшись вложить в голос как можно большее количество яда.

— Федор. Вы меня озадачили. Теперь очень долго я буду переживать, терзаться, мучиться, не находить себе места, слоняться из угла в угол, страдать, впадать в отчаяние, валяться в депрессии, сходить с ума от горя, безумствовать… Бедная я бедная. Федор, спасибо огромное, не смогла оценить всю щедрость вашего предложения, что взять с провинциалки, работающей в действительно убогой конторе, как Вы проницательно заметили. И еще…

— Арина!

— Нет, я не договорила, потерпите одну минутку.

Арина перевела дыхание и сказала совершенно другим голосом, чувствуя, как он теплой волной охватывает его тело, будоражит, ласкает, тревожит.

— Федор, милый, славный, большой мальчик. Вы увидели новую игрушку и протянули к ней руку? Мне приятно, что я Вам нравлюсь. ИДИТЕ К ЧЕРТУ!

Последние три слова она крикнула и повесила трубку. На кухню заглянула невозмутимая хозяйка.

— Очевидно, если джентльмен перезвонит еще раз, вас не приглашать?

— Ни в коем случае.

— Ну, тогда отключим телефон. Судя по голосу и поступку, ведь вы не давали номер, так? А он его отыскал — мы имеем дело с чрезвычайно настойчивым образчиком Крутого Парня. Так ему и надо голубушка. Могу поручиться, что его отшивают не слишком часто. Вполне возможно клюнет уже по-настоящему. Рискнем!

— Евдокия Яковлевна, я не охочусь на него.

— Вы действуете в лучших традициях высокого флирта. Жертву следует обидеть, задеть за живое. Молодец.

Несколько ошеломленная своеобразной трактовкой своего поступка, Арина спустилась к себе. Несладкая, но реальная жизнь встретила ее очередной оплеухой: бабушка обкакалась.

* * *

Злополучное письмо разорвано на тысячу клочков, визитка смята и отправлена следом — в мусорное ведро, бабушка вымыта, напудрена присыпкой и благоухает лучше, чем иной младенец. Комната проветрена и «сбрызнута» яблочным освежителем, простыня и пеленка выстираны, отжаты и уже сохнут наперегонки. Руки намазаны детским кремом. Самое время лечь в постель и выкинуть из головы змея искусителя. Самое время.

Время.

Время?

В три часа ночи, устав метаться по дивану, Арина встала и отправилась на кухню. Ананас был уничтожен физически. (Пару ломтиков, впрочем, удалось спасти и спрятать в холодильник для бабушки.) После этого подвига девушка смогла, наконец, заснуть с легким сердцем и тяжестью в желудке.

В шесть ее разбудил орущий будильник. В шесть пятнадцать принесли телеграмму.

«Один ноль, Арина. Вы достойный соперник.

Целую. Федор».

* * *

Новый рабочий день начинался с дикого недосыпа, головной боли и саднящих губ (с ананасом шутки плохи!). То-то пища для сплетен. Ай-да, тихая мышка! Глазки красные, рот распухший. Коллеги дали волю буйной фантазии. Не было смысла говорить правду, Арина отмалчивалась и пила кофе. Шесть чашек вместо одной законной. В отделе даже позабыли о любовнице ген. директора. Каких-нибудь два дня назад, Арина бы вела себя иначе, смущалась, дергалась. Но сегодня? Еще чего не хватало. Она зевала, работала и улыбалась. Телеграмма испугала ее и одновременно — подарила надежду. Мечта обретала плоть. До кукольных ли интриг родного коллектива в такой момент? Нет.

Дина Петровна вызвалась провести разведку боем. В полдень она, перемигнувшись с приятельницами, решительно поднялась из-за своего стола и пересекла мертвое пространство — не стучала ни одна машинка, не скрипел ни один стул, даже бумагой никто не шуршал.

— Ариночка, вы что-то бледненькая. Неважно себя чувствуете?

Лорелея, а не скромное беззащитное существо, ответила спокойно и лениво.

— Все замечательно, просто я не выспалась.

Дина Петровна лучилась преждевременным злорадством.

— Бабушка беспокоила? Не давала спать?

— Нисколько. Она дрыхла как убитая. Я ее утром, еле разбудила, чтобы покормить и умыть.

— Так значит бабушка ни при чем?

— Совершенно.

— Что же случилось?

Арина зевнула, прикрыв рот ладошкой. Встала и отвернулась к шкафу за очередной папкой. Грозная Дина Петровна не успела решить что делать — наслаждаться моментом, готовиться к отпору? Или атаковать взбунтовавшуюся скромницу? В бой вмешалось неожиданное подкрепление.

— Семен Петрович!?

Маленький человек в неопрятном дешевом костюме отодвинул тумбообразную воительницу с пути решительным жестом. Она повиновалась скорее от неожиданности.

— Довольно фарисейства!

— Семен Петрович??

— Довольно! Не смейте обижать девочку! Не смейте! Ясно вам?

— Семен Петрович?

Он был смешон и великолепен, в своем желании защитить. Арина, удивленная не меньше остальных, попросила бухгалтера безмятежно и ласково, словно не замечая Дины, которая так и высилась над ее столом грозным утесом.

— Поставьте, пожалуйста, чайник. Что-то я налегаю на кофе.

Просьбу она сопроводила улыбкой заговорщика, и сама не зная чему, обрадовалась. Выпроводив нежданного телохранителя, Арина плотно прикрыла за ним дверь. Подошла к Главной Даме. Наклонила голову к плечу, поинтересовалась почти заботливо.

— Репертуар исчерпан?

В ее безмятежном лице угадывалось полнейшее безразличие. Дину Петровну уважали, побаивались, ненавидели, недолюбливали — огромная палитра оттенков. Но никто и никогда, здесь, в отделе не демонстрировал абсолютного и искреннего Равнодушия. Сотрудники были связаны с ней невидимыми нитями симпатии, или страха (тонкими, или чудовищно толстыми). В любом случае о ней думали, ее мнение учитывали, с ней считались, пусть даже как с врагом. Отрицательная привязанность подкармливает подобных людей не хуже позитивной. Арина прочла на лице главбуха испуг и растерянность, но не обрадовалась, не восторжествовала. Ей, действительно было все равно (недосып и не такое может сотворить с человеком).

— Спасибо, Семен Петрович.

Включила электрический чайник и вернулась к папке документов. Дурную, гнетущую тишину разорвал телефонный звонок.

— Арина, это тебя!

Радостно сообщил бунтовщик. Дина Петровна пыталась измыслить для него страшное наказание. Но пока не преуспела. Сидела в глубокой задумчивости. Родионова поблагодарила неуемного защитника.

— Спасибо.

Гордый и вдохновленный Семен Петрович громко поинтересовался.

— На кого заваривать чай?

Молчание ягнят — запаниковавших коллег его не обескуражило.

— Замечательно. Значит на двоих.

— Нет уж, пожалуйста, и мне.

Уронила Дина Петровна холодную фразу. Все же она не зря была генералом.

— Отлично. Вам как всегда?

— Да.

Арина наконец взяла трубку.

— Алло.

Саша поздоровался «жизнерадостно и оригинально».

— Привет от старых штиблет.

— Кто? Кто?

— Боевой друг старой подруги.

— Владелец дачки и счастливый муж?

— Так точно. Во сколько вечером, ты будешь дома?

— Зачем это вам, сударь?

— Ой, хватит, ладно? Я все едино перехожу на ты, и тебе советую.

Арина решила смириться с неизбежным.

— А что?

— Имею поручение от Федора, обещал исполнить сегодня.

— Выйду с проходной в пять, а дальше все зависит от транспорта. К шести, началу седьмого должна добраться.

— Нет, так дело не пойдет. Лучше я за тобой заеду, подхвачу, в пять у проходной.

— Хорошо.

Арина повесила трубку. Колесо Фортуны продолжало со скрипом поворачиваться. Она не страдала провалами памяти и помнила, что не рассказывала Саше или Федору о том, где работает. Могли у Алены спросить. Да, вероятно, так оно и было. А в принципе какая разница? Никакой. С трудом она дотянула до пяти, присутствуя в кабинете лишь физически.

Появление джипа у проходной вызвало небольшую сенсацию. А уж когда народ увидел, за кем этот тип на джипе прикатил…

— Я порчу тебе репутацию?

Скаля белые зубы, спросил Саша, кивая в сторону Дины Петровны, застывшей в изумлении.

— Ни сколько.

— Жаль. Обожаю это дело — портить невинным созданиям репутации.

У Арины слипались глаза, и не было ни сил, ни желания соревноваться в остроумии. Она смотрела на мелькающие огни отрешенно и тупо.

— Командуй куда поворачивать, в клоповнике я не ориентируюсь.

Арина спросила негромко.

— Во дворце вырос?

— А?

— В Москве тебя не обижает, когда пренебрежительно отзываются о провинции и провинциалах?

— При чем здесь Москва?

— А при чем клоповник?

— Да эти трущобы, сколько я себя помню, так называют! Ты что, обиделась?

— Да. Я здесь живу.

— Ну и что с того? Я не понял. Ты что, гордишься этими халупами? Тебе приятно тут жить?

— Нет.

— Ну а чего тогда? Клоповник он и есть клоповник.

Арина стиснула зубы. Посчитала про себя до пятнадцати.

— Ты презираешь нищих? Так?

— С чего ты взяла?

— Почему? Ты ведь не тупой дундук, получивший от папочки-директора готовенькую сытую жизнь. Ты должен знать, что в этой стране сейчас, по уши в… экскрементах… сидят приличные, умные люди, профессионалы, а не одно только пьяное быдло!

— Согласен, но…

— Что — «но»?

— Мужик, любой, если есть голова, может нормально зарабатывать.

Он сказал это с убежденностью новообращенного в истинную веру.

— Правда?

— Да!

— В Португалии, Франции, Австралии…

— И здесь!

— Здесь — нет.

— И здесь! Мне с неба ни один цент не упал.

— О чем ты, Саша? Люди вкалывают в три смены за гроши, которые вовремя не отдают, а начальство покупает и покупает: машины, квартиры, дачи. Я же вижу это, не слепая!

— Согласен. Все так. Одни голодают — другие в шоколаде. Но лично я своим людям плачу исправно, и приличные деньги.

— Налоги ты тоже платишь исправно и честно?

— Нет, это нереально. Я деловой человек, а не душевнобольной. Я еще и с братками должен уметь ладить, а они, между прочим, никаким налоговым законодательством не предусмотрены.

Сашка хмыкнул и добавил весело.

— Кстати о братках. Думаешь там сплошь отмороженные психи? Нет. Полно людей моего сорта. Умненькие мальчики, из бывших: спортсменов, инженеров, ученых и т. п.

— Даже из ученых?

— Думаешь вру? Слышала про убийство Олега Кузнецова?

— Это тот самый депутат? Преподаватель университета? Его застрелили, чуть ли не на лекции?

— Не чуть ли. На самой настоящей лекции. Забежали с автоматами и готово, нет Олежки.

— Он что был твоим другом?

Спросила Арина ехидно и недоверчиво.

— Другом? Рылом я не вышел, чтобы с ним дружить. Знакомы были, это правда. Виделись иногда, по делам. Изредка и без всяких дел… Вот был ЧЕЛОВЕК. Совсем молодой. Ему только-только тридцать стукнуло. И, заметь, папочки-директора тоже не имел. Никто ему «приватизированный» кусок не отрезал. Сам откусил.

— И подавился.

Саша притормозил. Как раз напротив школы.

— Будь ты мужиком. Эх, и получила бы! Да, ангелом он не был, это точно. Крестному отцу добреньким быть нельзя. Второй такой головы я не встречал еще. Разве что… Федор. Но он у нас любит в тени сидеть, и на криминал его особенно не тянет. А Олег был другим. Совершенно. С нуля. Из ничего. Такие дела поднять! Его мама говорила, что Олежкин компьютер так и не смогли взломать. Свинтили и увезли в Москву.

— Кто?

— Серьезные ребята в штатском. Он на самом деле был ученым. Такие разработки делал, упасть не встать. Другим профессорам всяким знакомым с финансами на их книжки и эксперименты помогал потом. Правда.

— А чем он сам занимался? Компьютерами?

— Математическими моделями искажений при выработках в почве. Вроде так. Короче рассчитывал, что будет, если линию метро прокладывать. Там же все не так просто, как думали раньше наши горе-академики. Японцы интересовались его выкладками. Ну, наверно и не только для метро это важно. Пустоты всякие бывают. Знаешь, что наш городишко стоит над колоссальной пустотой? Дерьмоголовые скоты, никто не думал, что артезианскую воду нельзя прямо из-под города качать бесконечно, тем более не только для водопровода. Для заводов на технические нужды, представляешь? Чистейшую артезианскую воду? Ну и? Дерябнемся все вместе из-за тупости и жадности чиновников. В один момент. Бух.

— В Москве дома проваливаются.

— Соображаешь.

— Я слышала об этом. А… Олег? Занимался этим серьезно?

— Еще как! Статьи писал, книгу. Защитился. Но в последнее время ему было не до науки, само собой.

— Тебя послушать и можно нимб пририсовать покойнику.

— Чего нет, того нет, но умница он был необыкновенный. Может, кто и плакал из-за него кровавыми слезами, не без этого. Бизнес в наших условиях — занятие не для слабонервных хлюпиков. Я его не оправдываю. Я его — уважаю. А ты можешь оставаться при своем мнении.

— Разумеется. Я слышала о нем жуткие вещи! Дыма без огня не бывает… Ты меня ни сколечко не убедил. Гангстер, он и есть гангстер. Бандит, если выразиться по-русски!

— Все. Приехали.

Саша нажал на клаксон. Раз. Другой.

— Соседей моих сзываешь?

— Нет.

У машины выросли старик и юноша с сумками в руках.

— Привет, Михалыч.

Сказал Саша, выпрыгивая на снег.

— Давно ждете?

— Пять минут.

Пропел спутник хмурого старика.

— Пять минут.

Липкий взгляд скользнул по лицу Арины, куртке, ногам. Девушку передернуло. Она отвернулась.

— Пошли, Карузо, не пялься на даму.

Михалыч подтолкнул парня в спину.

— Извините его девушка. Молодой, дурак. Иди. Че застыл? В какой подъезд?

— Мне объяснят суть дела?

Поинтересовалась Арина после общей паузы.

— А я не говорил?

Сам себе изумился Саша.

— Вот болван. Телефон ставить будем.

— Что?

— Мое дело маленькое. Федор распорядился.

— Дал приказ?

— Слава Богу, просто попросил. Арина ты не представляешь, как я рад, что могу сделать что-нибудь приятное для него.

Живописной группой ввалились в квартиру. Арина бросила всех в прихожей, не деликатничая, и пошла посмотреть на бабусю. За пятнадцать минут Саша успел ей жутко надоесть. Его манера общаться. И подобострастное виляние хвостиком перед Федором. «Самодовольный денежный мешок». Сказала она негромко. «Уважающий только себе подобных»!

Михалыч и его молодой озабоченный напарник управились за час с небольшим. Юрик бросал недвусмысленные алчные взгляды и плотоядно облизывался. Старика это бесило, по-видимому он опасался репрессий со стороны Саши, который устроил на кухне филиал офиса, обложившись десятком бумаг, и звонил, звонил, звонил. Арина приготовила ему кофейный напиток, ожидая брезгливой гримасы. Ничуть ни бывало. Выпил пару чашек, поблагодарил. Послал собеседника по известному адресу, извинился перед Ариной, (а что делать? С идиотами работаем! Человеческого языка не понимают!) и продолжил свое плавание по штормовому морю российского бизнеса. С кухни доносились приказы, советы, проклятья и междометия. Бабулька слушала по радио концерт Зыкиной и умиротворенно улыбалась.

— Арина!

— Да?

Юрик приблизился вплотную и добился-таки своего, она покраснела.

— Где у вас туалет?

Громко вздохнул Михалыч, которого маневр напарника не обманул.

— Налево по коридору. Выключатель рядом.

— Спасибо.

Провожая рабочих, Саша расплатился. И сказал неожиданно.

— Как тебя зовут, парень? Юра? Увижу возле этого дома — шею сверну.

Арине он пояснил.

— Вот наглец. Наверняка решил, что ты моя подружка, и все равно крючки забрасывал.

Перед уходом позвонил.

— Мариночка, это я, твой цыпленок. Избегался, соскучился, заеду на стройку, да, должен, самому жаль, и со всех ног к тебе. Что привезти? Виноградику? Конечно. И я тебя.

Арине смешно было слышать его сюсюканье, но стрелки на весах сами собой склонились в Сашину сторону. Мужчина, который не стесняется проявить нежность, при этом однозначно мужчина сильный и не бестолковый, заслуживал уважения. Ей даже стало грустно. Видимо банальная бабская зависть, дремавшая на дне души, пошевелилась, растревоженная.

— Ну, пока, моя сладенькая. Пока. Лечу со всех ног!!!

Без всякого перехода он повернулся к Арине и заговорил совершенно другим голосом.

— Вот я болван. Едва не забыл. Держи, это твой номер. Абонентная плата за год вперед, квитанцию не потеряй, нашим чиновникам только дай шанс, с живой не слезут. Если будут дополнительные счета узнаешь. Ну, межгород, например. Твой телефон с четверки начинается, да, ты права, их не ставят больше никому. Но ты особый случай. Они его сняли с какой-то квартиры за сверхдлительную неуплату, что ли. Без понятия. Короче, он не на компьютере пока. В этом году точно. Четверки по-старому обслуживаются. Без этих родных экспериментов.

— Каких?

Не поняла Арина. Весьма и весьма далекая от подобных знаний.

— А мы вечно впереди всей страны. То марки акцизные выдумаем и введем. Ну, видела наклейки на бутылках? Поверх пробок? Это наши мудрецы измыслили. О чем бишь я?

— О моем телефоне.

Подсказала Арина.

— Поминутной платы не будет. Только ежемесячная. Как у других? Все, кроме тех, что на четверку, платят за каждый месяц, плюс сколько накапает за все разговоры. Да. Тебя это не касается. По городу болтай сколько влезет. Квитанция? Ты тормозишь. Я же сказал, что за год заплачено. Почему? А это часть просьбы майора.

— Майора?

Насторожилась Арина.

— Проболтался. Это вроде прозвища. Мы между собой так его зовем, по старой памяти. Вот мои телефоны: квартира, мы там редко бываем, но на всякий случай, дача, сотовый. Держи. Буду нужен, звони. На самом деле. Все, бывай.

Он галантно расшаркался и понесся, прыгая, чрез три ступеньки.

— Действительно со всех ног полетел.

Подумала девушка. Взревев, джип сорвался с места. Водитель торопился покончить с делами и воссоединиться с горячо любимой молодой женой. Арина задумчиво накручивала прядь волос на острый тонкий мизинчик. В красивой, пустой Марине она не видела ничего действительно притягательного. Прекрасная оболочка, не более того. Впрочем… Кто ты такая, чтобы судить?! Спросила она у себя. Ошиблась ведь в Саше? Возможно и Марина глубже, чем кажется. Да и потом, в конце-то концов, она молода и красива, современна, добра, неплохо поет и играет на гитаре. Чудо женщина и только. А ваша хваленая интеллектуальность, кому она нужна сегодня? Кому? Посмотри на себя, начитанное существо двадцати шести лет. Бесспорно, ты можешь поддержать беседу на любую тему, как хорошая гейша: вне сферы твоей компетенции политика и бизнес. А что касаемо почти всего остального: кинематограф, спорт, театр, балет, живопись, литература — превосходно! Музыка — намного хуже. Но если речь зайдет о классике двадцатого века — неплохо. Ты знаешь кто такие Эллингтон и Гершвин. Можешь с легкостью порассуждать о европейской и восточной философии. Процитировать пять десятков великих старцев всех времен и народов. Гурджиев, Трубецкой, Бахтин… кто из твоих знакомых хотя бы слышал о них? Ты обожаешь Льва Гумилева и смеешься над псевдонаучными трудами Новых Историков. Нескольких страниц тебе хватило для вынесения приговора: ЛАЖА. Кто-то здорово заработал на нашей несчастной, истеричной, озлобленной полуученой интеллигенции, решила ты. Наболевший русский вопрос. Но какая талантливая проделка! И как кстати. Оплеванная, измученная страна, переживающая комплекс неполноценности — благодатная почва для подобных мистификаций. Сказал в свое время фюрер голодным немцам, что они потомки легендарного народа — истинные арийцы, сверхлюди со своей великой миссией! И ведь поверили…

Что толку от твоих знаний? От целой библиотеки, размещенной на невидимых стеллажах ума. Книги — твой наркотик. Способ забыться, убежать от чудовищной реальности. И только… Звонок вспорол мешковину самоуничижения. И из разодранного кокона выступила апельсиновая ведьма, прекрасная и уверенная в себе.

— Да?

— Надо говорить «алло».

— Да?

— Добрый вечер, Рина.

— Спасибо за подарок.

Сонливость слетела с нее. Расправленные крылья трепетали за спиной.

— Не стоит. Как всякий эгоист я старался для себя.

— Правда?

— Само собой. Жизнь не в жизнь без вашего голоса, миледи.

— А откуда Вы звоните, Федор?

На другом конце линии хмыкнули.

— Буэнос диос, синьорита.

— Грациа, амиго.

Хмыкнули еще раз.

— Буэнос-Айрес, сиречь Аргентина.

— Вам нельзя верить, сеньор.

Трубка запела, защелкала по-испански. Затем вновь прорезался голос Федора.

— Ну, спасибо. Мадонна миа. Я похож на лжеца?

— На пройдоху.

— А на подлого старого развратника?

— А на него еще больше!

— Вы чудовище, никакого уважения к моим сединам.

Некоторое время они развлекались «оскорбляя» друг друга.

— Рина, скажите что-нибудь ласковое на прощание.

— …

— Алло?

— …

— Малышка, что-то не так? Я ведь не прошу пылких поцелуев.

У Арины перехватило горло. Она не могла говорить нежности. Ни за что. Он не должен знать как много значит для тебя! (Нашептывал кто-то внутри.) Ни за что!

— Да…

— До свидания, Федор.

— Да… ну, хорошо, пусть так. Где наша не пропадала? Спокойной ночи, колдунья.

Зачастили гудки. Волшебство испарилось, крылья пожухли, свернулись, обвисли. И бабушкин надрывный кашель был уместной концовкой эпизода.

— Иду.

Крикнула Арина. Теплый чай из тех, что составляла сведущая в фитотерапии, почерпнувшая свои знания не из сомнительных книжек Виноградова, неплохо помогал бабуле. Три щепотки сбора на стакан. Десять минут на среднем огне, десять минут на слабом. Снять, полчаса настоять под ватной куклой или в термосе, процедить, готово! Пора нести. Арина подула на ошпаренный палец. Бабушка спала…

* * *

За какие-то десять дней (декада, треть месяца, полторы недели — обзывайте, как хотите) у Арины вошло в привычку засыпать и просыпаться с телефонной трубкой в руках.

— Доброе утро, Рина (Федор сократил ее замечательное имя, не слушая никаких возражений).

— Спокойной ночи, детка.

— У меня через пять минут фантастически важная встреча, накаркай что-нибудь ободряющее.

— Лорелея, как не стыдно спать?

— Почему у малышки такой уставший голос?

— Я звоню с крыши. А внизу на улице карнавал. Нет, рассказывать бессмысленно. Сама виновата.

Отвергла неприличное предложение старого пройдохи.

Он перешел на «ты», объяснив это следующим образом.

— На «вы» я с посторонними, с теми, кого не люблю, со старшими коллегами, с бывшей женой, ее родителями. Вот, пожалуй, и все. В какую группу попадает моя высоко порядочная девочка?

— Детка, я иду в дорогой бордель. Хочешь, сфотографируюсь на память под вывеской?

— Почему тебя не было дома так долго?

— …

— Угадай, где я нахожусь? Завидуй, завидуй. В аэропорту на острове Сал.

— Острова Зеленого Мыса?

— Откуда знаешь?

— Недавно читала в глупой книжке.

— Слава Богу. А я уж подумал, что ты географический маньяк, и знаешь наизусть все названия на карте мира.

— Увы. А куда ты собрался лететь? И зачем?

— Отвечаю на первый вопрос. Я лечу в Биссау.

— Столица Гвинеи-Биссау?

— Тоже в книжке вычитала?

— Ага.

— Верно. Нет, блин. Свяжись с умной девочкой. Себе дороже. Идиотом покажешься.

Он засмеялся тихо, но тепло. И добавил интригующим тоном.

— Потом, однажды, как-нибудь… Мы с тобой вдвоем слетаем туда.

— Не самый популярный туристический маршрут.

— А мы в гости к моему старому другу. У него такое простое имя: Антониу Дуартэ де Пина.

Федор сделал короткую паузу, но смеха не последовало. Что ж, он не господин Жванецкий, перебьется.

— Полакомимся фруктами, настоящими. Ой, детка. У фруктов, которые не с лотка на нашей улице, а прямо с ветки, с пальмы, например. У них совсем другой вкус. Верь мне. Так что мы к Антониу обязательно наведаемся вместе. Одной экзотики ради, и то стоит.

— Какие у тебя дела в желтой страшной Африке?

— Это большой секрет! Все, объявляют мой рейс. Пока!

— Пока.

За какие-то десять дней Арина пересмотрела свои взгляды на самые важные вещи. Научилась невозмутимо выслушивать комплименты. Приноровилась готовить, прижимая трубку к уху плечом. Запомнила массу португальских ругательств (надо признаться звучащих достаточно сочно и красиво) и осознала чудовищный факт: она сошла с ума, влюбившись в человека, играющего своей собственной и чужими жизнями. Федор манипулировал пешками, и Арина была лишь непонятной заманчивой фигурой на доске. Она привлекла его внимание, но с каждой новой минутой общения видела, что его интерес сиюминутен, что между ними пропасть, перешагнуть которую невозможно. Интеллект Федора приводил ее в отчаяние. Единственным ее преимуществом (весьма сомнительным, разумеется) была начитанность. Он не забывал ни одного слова из их бесед, делал выводы, внушающие ужас. Выводы совершенно верные, но какой беспощадной может быть правда! Особенно, правда стороннего наблюдателя, расчетливого и холодного.

— Я все понял.

Заявил он вскоре.

— Только не бросай трубку, с тебя станется. Тебя обидели. Думаю несколько лет назад. Так? Ты дуешь на воду, обжегшись о молоко. Видимо, эта тварь обошлась с тобой очень жестоко… Можешь кивнуть, если я прав.

— …

— Эй, ты плачешь?

— …

— Ну, прекратить панику на борту! А то всыплю горячих. Детка, выслушай приказ и выполни. Пункт первый: прошлого не существует. Пункт второй: прими душ, выпей чаю с мятой и медом и ложись спать. Пункт третий: даже если мы рассоримся, перестанем общаться, ну мало ли чего бывает в этой удивительной жизни… Если, не дай Бог, конечно, случится что-нибудь страшное, если тебя загонят в угол, ЗАПОМНИ!!! ты всегда можешь попросить о помощи меня. Даже если мы не будем видеться чертову кучу лет, и ты нарожаешь десять детишек своему любимому мужчине, если будет нечем дышать от горя, всегда можешь кинуться мне на грудь, разрешаю.

— Врешь.

— Тебе сейчас — нет.

— Сейчас?

— Не придирайся. Разумеется, я часто говорю неправду. Но тебе пока не врал…вроде бы. О чем бишь я? Вспомнил! Я постоянное существо. И если уж впустил тебя в сердце, пинком под зад, пардон, не выгоню.

— И многих ты впустил в свое большое сердце?

— Дочь и тебя.

— …

— Можешь задать вопрос, который жжет тебе язык.

— А жена? Ты выгнал ее? Из сердца?

— Ее там никогда не было. Брак по расчету из-за московской прописки. Я обольстил и обрюхатил генеральскую дочь. Через десять лет… мы… А, позже может, расскажу. Но жена моя не страдает, не печалься. Она замужем. Вполне счастлива. Все пучком.

— Федор, ты чудовище.

— Да. Большое. Зубастое. Страшное.

Он засмеялся. Арина закусила губу. Зачем он сказал о себе такое?

— Спорю на десять местных африканских франков, что могу прочесть твои мысли. Хочешь?

— Нет!!!!!!!

— Боишься?

— Да!

— Вот откровенная девочка. Ложись спать.

Арина ожидала очередной телеграммы, а принесли цветы. Целую охапку белых и лимонных роз. Она открыла дверь и услышала:

— Вам просили передать.

— Мне?

— Арина?

— Да.

— Это точно вам.

Посыльный ушел, а она продолжала стоять на пороге, в пижаме, с громадным букетом и приколотой к нему открыткой.

«Самой желанной девушке на свете!»

Десять дней, которые потрясли мир. Вроде бы именно так называлась позабытая всеми книга о революции? Десять дней, которые потрясли мир Арины, оборвались в субботу после обеда.

* * *

ОН НЕ ПОЗВОНИЛ!!!

* * *

Внутри раскручивалась, набирая обороты, колоссальная воронка — изматывающая бесцветная пустота, жаждущая заполнения.

— Как он мог? Просто перестать звонить. После ТАКИХ слов. Как?

Арина изводила себя бесконечными монологами и воспоминаниями. Федор был рядом с ней каждую секунду. Его голос, взгляд, запах…

Федор.

Снова и снова. С края бездны пальцы соскользнули. Нет не удержаться, поздно, поздно. Предали. Продали. Обманули. Сверху равнодушно смотрят звезды. Бросили и подтолкнули к краю, К жесткой очевидности финала. Брошенные куклы умирают. Не ужель я этого не знала?

Банальные стихи одной из местных «поэтесс», над чьей популярностью Арина безмерно потешалась… Строчки ожили и замаршировали по пересохшему, каменному руслу (всего день-другой назад, бывшему глубокой и чистой рекой, несущей воды вдоль цветущей долины мечты). Большая сильная рука подняла ее на огромную высоту. И, перевернувшись, сбросила. Она падала бесконечно. Ночью брела по темным подземельям, спускалась все глубже по грязным ступеням, задыхаясь от спертого воздуха и собственных проглоченных слез. Чья-то злая воля гнала ее вниз, дальше к неотвратимой концовке.

Как-то обреченно и тихо она пережила понедельник, вторник, среду, четверг и пятницу. Думая, что ей станет легче одной, без тяжелого взгляда, воспрявшей Дины Петровны, без снабженца Коли, откровенно «клеящего» свежую жертву, без плоских шуток сослуживцев. Она стянула лицо в замерзшую гримасу улыбки. Не позволяя себе сутулиться и задумываться за столом, переделала груду (целую пирамиду Хеопса!) бессмысленных дел, разобрала и пометила разного вида значками завал, пылившийся в углу и пугающий коллег. Хотелось выйти из кабинета последней. Пружина сжималась все туже и туже. Арина мерзла, казалось, что кости сделаны изо льда, и холод расходится от них, заполняя тело. Пальцы сводило судорогой. И невозможность, чудовищность самой мысли о том, чтобы бросить бабушку, мешала ей лечь в постель и больше не шевелиться. Вообще. Перестать существовать, исчезнуть, уйти, нырнуть внутрь жадной смердящей пасти, распахнутой за спиной.

Она попеременно то жутко ненавидела старушку, то была к ней безразлична. Стрелка барометра упала до крайней отметки.

В субботу Арина закрылась в ванной. В попытке дать волю слезам. Даже воду включила, как давным-давно в «чудесные» школьные годы. Бесполезно. Уронив голову на руки, она просидела несколько часов и не заметила этого. Время замерзло, остекленело и разбилось на тысячи острых осколков: бери любой и пользуйся как бритвой.

ОН НЕ ЗВОНИЛ

Хуже этого не было ничего.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Доктор Время

Кто познал нежность, тот отмечен. Копье Архангела пронзило его душу. И уж не будет душе этой: ни покоя, ни меры никогда!

Фаина Раневская

В воскресенье утром Арина поскользнулась и ударилась лбом о косяк, в обед опрокинула на грудь, живот и колени кастрюльку почти кипящего супа. Вздулись пузыри. Острая сильная боль ненадолго привела ее в чувство. Она встала под холодный душ. Дикий метод, подсказанный Аленой пару лет назад. Намазалась остатками облепихового масла. Натянула трусики. Выругалась.

На ум пришла цитата из Дань Шеня:? «Отдавая — делай это легко. Теряя — делай это легко. Прощаясь — делай это легко».

Я не могу! Можешь! Но всплеска решимости хватило на четверть часа (потраченных на бабушку), а после отчаяние навалилось и стало раздирать душу когтями втрое сильнее…

Моя попытка быть счастливой. Аут! Фальстарт! Офсайд! Глупой была, я знаю, милый. Заступ! Вес не взят! Что же теперь? Рифмую избито: Кровь. Любовь. Вновь. По нежной ладони — бейсбольной битой. Молчание жестче слов. Котенок памяти очумевший, Тычется в ножку стола. Я не умею быть потерпевшей. That s all. Такие дела.

Арина съежилась под одеялом. Завтра с утра вставать и идти на работу. Ни за что. В коротком и беспокойном сне смерть пригрезилась стройной девушкой с одухотворенным прекрасным лицом. Она протягивала к Арине белую душистую ладонь и манила за собой. Сочувствие и понимание вздрагивали в уголках губ, сложенных в кроткую улыбку. Шевелились и переливались складки длинного платья.

— Рина!

— Рина!

— Рина!

Бросилась к телефону, упала с дивана, окончательно проснулась, схватила трубку, уже понимая, что никто не звонит, так остатки кошмара, очередная шиза, не более того.

— Да!

— …

— Почему вы молчите? Алло?

Гудков не было. Трубка дразнила пугающей тишиной.

— Да?

— …

— Ты?

— …

— Ты?!

— …

Что треснуло, звякнуло, и молчание потонуло в торопливых: ПИП-ПИП-ПИП-ПИП… Арина села на полу, подобрав ноги, закусила губу и вдруг разразилась неудержимым потоком слез. Разумеется, это решительно ничему не могло помочь. Православная вера и та учит, что отчаиваться — грех. Разумеется. Но Арина поскуливала, тихонько, чтобы не пугать старушку, часами. Обычно по ночам. Днем она еще держалась. Дина Петровна не успела закрутить даже плохонькой интриги на предмет изгнания строптивой Родионовой из коллектива. Арина уволилась по собственному желанию накануне Нового года…

* * *

«… Бунтаро работал целый день, захваченный смирением физического труда…» Ну, или почти так. Арина вспоминала этот эпизод из саги Д. Клавела бесчисленное число раз. Свирепый самурай и тот не гнушался простой работы, подчиняясь церемониалу классической чайной церемонии. Что уж нам грешным? Впрочем, все было чистой воды притворством. Никто не гнал ее мыть полы в гимназии. Сама напросилась. Родители складывались и платили по восемьдесят рублей в месяц за уборку каждого класса. Арина приходила к семи вечера и успевала до полуночи вылизать десять кабинетов. Полчаса на каждый. Почти что рекорд, если учитывать отменное качество. Учителя заметили аккуратность новенькой. Завуч попросила по субботам наводить глянец на ее квартиру. Засверкали стекла, люстры и зеркала. Воспряли духом и зацвели комнатные растения. Отглаженное постельное белье ровными стопками загрузилось в недра комода. Постепенно круг обязанностей Арины рос. Муж Людмилы Георгиевны был большим человеком и не жалел денег на прихоти и капризы единственной женщины, которую уважал, любил, ценил и боялся. Арина стала проводить дома у Семеновых все выходные. Молчаливая, замкнутая служанка нравилась семье.

— Арина, мы добавим тебе еще рублей двести, займись нашей одеждой. Постирать. Погладить, а?

— Я не успеваю.

Это не было попыткой набить цену. Арина сознательно не оставила себе ни единой свободной минуты.

— А сколько ты зарабатываешь в гимназии, если не секрет?

— Восемьсот.

Речь, естественно, шла о рублях.

— И триста пятьдесят у нас. Негусто.

Арина промолчала. Пару месяцев назад она ухитрялась существовать на меньшую сумму (пенсия бабушки и время от времени выдаваемая на заводе зарплата). Вытирая тарелки и складывая их в шкаф, она смотрела на свои маленькие руки в зеленых хозяйственных перчатках до локтя.

— Конечно, мы тебя кормим. Но ты едок хреновый, скажем прямо. Мы с Людмилой Георгиевной покумекали, (муж называл свою половину по имени отчеству) хотим тебе предложить целый рабочий день. Скажем один выходной в неделю, понедельник, пойдет? С восьми до шести. Ты тогда сможешь заняться нашим шмотьем.

— Гардеробом.

Поправила завуч своего менее культурного супруга.

— И готовкой, и чем еще Людмила Георгиевна скажет. Она хочет, чтобы ты, как его?

— Вела дом.

— Да.

— Арина, нам очень нравится, как ты работаешь.

Людмила Георгиевна наклонилась и открыла один из шкафчиков под сиденьем углового дивана. Банки, выстроенные идеальными рядами, служили наглядным подтверждением ее слов.

— Дом очень изменился. Мы с Нафаней (семейное прозвище Виктора Ивановича) люди занятые. Гостей было стыдно пригласить. А к нам, сама знаешь, о-го-го какой народ заходит. А теперь совсем другое дело. Все на прислугу жалуются, а мы не нахвалимся. Ну, так как?

— Сколько?

Спросила Арина тихо и просто.

— Полторы… для начала. Мы не столица, чтобы валютой платить. Но обижать тебя не будем.

— Я подумаю.

— Да чего тут думать. Учителя в три раза меньше зарабатывают. И не платят им по полгода. Люди с высшим образованием, между прочим.

— Я тоже с высшим.

— Правда?

Заинтересовалась завуч.

— А что ты закончила?

— Филологический факультет нашего университета.

На одну секунду, всего на одну секунду, призадумалась решительно настроенная глава семьи и задала следующий вопрос.

— А как ты училась?

— Красный диплом.

— Вот и отлично, Нафаня, а ты спрашиваешь, кто может помогать тебе с бумагами! Человека более собранного и проверенного ты не найдешь.

Людмила Георгиевна, действительно неоднократно испытывала новую прислугу, оставляя на видных местах мелкие и крупные купюры, протягивая пятисотки со словами:

— Вот пятьдесят рублей, купи яйца.

И прочая и прочая. Хотя где-то на двадцатой попытке хозяйка угомонилась и успокоилась, уверовав в несомненную (какая невиданная редкость!) кристальную честность служанки.

— Нафаня!

— А почему бы и нет. Прибрать, перепечатать, ответить на письма. Этому легко научиться.

— Я умею. Работала делопроизводителем.

Семеновы радостно переглянулись.

— Значит решено. Посмотрим, как ты справишься с хозяином. Иногда, конечно, придется задержаться, не без этого. Но за дополнительную плату, разумеется.

Арина кивнула. Гладкий лоб, без челки, зализанные в хвост серые волосы, ни капли косметики. Серый джемпер, темные джинсы. Девушка, которая запросто сольется с пыльной штукатуркой

* * *

Гимназию пришлось оставить. В тех десяти классах, которые мыла Арина, быстро прочувствовали разницу. Пыль на подоконниках и в углах. А куда делась девушка, та что убиралась прежде? Такая невзрачная, худенькая серая мышка? Никто не знал…

Тайна сия великая есть. Людмила Георгиевна не афишировала в гимназии свое буржуазное поведение. Зачем голодных собак дразнить? На работу она ходила ради Идеи, зарплату тратила на кофе с коньяком в близлежащем кафе. Сеяние разумного, доброго и вечного отнимало у нее столько сил, столько сил. Высокая и крупногабаритная, с хорошо поставленным голосом прирожденного вождя и педагога, она обожала шелковые блузы, массивные брошки, золотые часы, шоколадные конфеты и салат оливье. Дети ее панически боялись. Коллеги, а что коллеги? Те же дети, только постарше. Людмила Георгиевна воспитывала и первых и вторых одинаково усердно. Длинные волосы выкрашены хной и уложены затейливой ракушкой, большие пальцы сжимают ручку (из самых дешевых, все равно пропадет). В голосе разумное сочетание кнута и пряника (тысяча к одному). Выщипанные брови, как две черные радуги выгибаются над необыкновенно синими озерами глаз. Директриса шагу ступить не могла без своей правой руки. Вдвоем они правили хилым, насквозь прогнившим судном, линчевали и протаскивали под килем нерадивых матросов, раз за разом благополучно прибывая в порт приписки (летние каникулы). Команда делилась на фанатов ремесла и прочий сброд. Последние преобладали. Однако и те и другие нуждались в розге. Единственное существо в поле зрения грозного завуча, которое делало свою работу без подстегивания и делало ее отменно, было распоследним человеком в табели о рангах — уборщицей. Приятно обрадованная чистотой своего кабинета (биологии), Людмила Георгиевна заинтересовалась исполнителем. Насквозь прозрачная молчунья ее удивила. Людмила Георгиевна навела справки. Парализованная бабушка, сама того не ведая, оказалась козырным тузом в картах Арины. Завуч десять лет!!! ухаживала за больной свекровью, и хорошо представляла, что должна чувствовать эта бледненькая девочка. К себе она заманила ее с единственной целью — подкормить. И не заметила, как привыкла, втянулась, полу привязалась даже. Тот факт, что существо оказалось неласковым и угрюмым, нисколько не портил удовольствия. Почему? А преобразившийся дом радовал глаз. На кухне в особом кувшине всегда имелась свежая кипяченая вода, в туалете бумага, разбросанные по углам книги сами собой оказывались на полках, возле телефона лежал блокнот для записи и ручка, которая могла быть использована по назначению, а не бесполезный (с закончившимся стержнем) кусок пластмассы. Мужу по утрам и вечерам подавалось лекарство и стакан воды — это самое лекарство запить. Хозяйский бульдог гулял дважды в день, а не раз в неделю. В уши ему капали, что положено. Бляшки на ошейнике сияли как ордена на генеральском мундире. Дочь (старая дева, кому нужно такое сокровище!) прекратила скандалы по поводу пропавших свитеров и колгот. Семья Семеновых расслабилась и, как ни странно, оценила усердие работницы.

Ее стали приглашать к общему столу, представлять гостям, хвалить. Арина реагировала с равнодушием стоика. Работа спасала ее от самой себя. Прежняя книжная девочка умерла. Любое дело Арина исполняла, сосредоточившись на нем, родимом, а не витая в облаках. И никаких свободных минут. Что угодно, но не бездействие. Как она дошла до жизни такой? Сумев отгородить несокрушимою до небес! стеной больную часть души, надежно, на пудовый замок, закрыв ворота и выбросив ключ?

Арину спас Вантала — (индийский вариант имени великого мыслителя Китая Дань Шеня). Конечно, не сам мифический бродяга, а его афоризмы.

Кого и когда выручали цитаты? Верно? Если прочитать их, просто прочитать. И отложить в сторону. Совсем иное дело — воспринять их как руководство к действию. Твердить утром и вечером и сто раз в течение дня. Действие, а не пустое нытье приводит к намеченной цели. Главное не распыляться, не тратить драгоценное время и силы на болтовню, газеты, телевизор, книги, походы в гости и спортзал, ну кой-какая гимнастика телу необходима… полчаса по утрам, например, а не полтора часа тренировки плюс то, что отнимет дорога, сборы и прочая и прочая… Просиживать в конторе за копейки, которые выплатят через полгода, да и то может быть — слуга покорный. Время и молодость единственное, чем владела Арина. И что же? Потратить их впустую? О, еще трижды хваленые мозги. Ну, так они могут пригодиться для чего-нибудь более стоящего, чем составление мысленных (никому ненужных) замечательных рецензий на замечательные книги и, опять же мысленные, споры с авторами: живыми и почившими столетия назад. Ни Гумилев, ни Бодлер не заплатят за твою квартиру, а Пушкин не купит фрукты и крем для рук. Видит Бог, пощечину Арина получила отменную. Ей ли воображать себя желанной. Теперь. Когда все расставлено по местам. Над тобой посмеялись, дорогуша? Значит, ты достойна этого. Курица самонадеянная, повесилась на шею Дон Жуану, и что в итоге? Спасибо советам древнего мудреца. Выбрать путь и действовать. Не рассчитывать на везение, не выглядывать с надеждой на дорогу, не строить воздушных маниловских дворцов. Используй то, что есть: мозги, время и молодость. О, не в смысле сексуальной привлекательности! Нет. Молодые крепкие мышцы. А любимые высказывания Дань Шеня можно написать и повесить на самых видных местах. «В туалете, например» — Ехидно выдал внутренний голос. Да. Именно.

То, что ты делаешь, делай молча. Не иди по течению, не иди против течения, иди поперек него, если хочешь достичь берега. Твой дом далеко. Ни в чем нет твоей вины. То, что случается, случается вовремя. Тебе не удастся пропустить настоящий Звездный Час. Камню, летящему в пропасть, есть много причин не достичь дна. (дела Ванталы)

* * *

Арина не любила домашнюю работу. Она наводила на нее тоску. Раньше. В прошлом году. Давно. Не суть важно. Было и растаяло. Теперь монотонная возня по хозяйству и выручила ее, удержав на краю, расколовшегося мира. Как много оказывается можно отыскать занятий в самом обычном жилье. Не хватит часов в сутках, чтобы переделать и половину задуманного. Арина взяла у Евдокии Яковлевны несколько книг «В помощь домашней хозяйке», и проштудировала тщательным образом. Можно просто мыть полы. А можно по-немецки, по-русски, или еще десятью рекомендованными способами. В магазине «Все для дома» Арина познакомилась с Татьяной, повредившейся на почве порядка и чистоты. Тряпка для мытья полов, например, должна быть БЕЛОЙ. И разок, другой в неделю ее следует прокипятить. Полусумасшедшая во всем, что касалось уборки, моложавая и педантичная, она дала Арине немало советов: от бесценных до шизофренических. Подружиться они не могли. Но утренние чаепития по понедельникам были весьма полезны для обеих. Арина припадала к источнику информации, а Татьяна нуждалась в бессловесном внимательном слушателе. Непрочный союз двух старательных домохозяек неминуемо должен был рухнуть, однажды, когда-нибудь, но обе они во избежание гибели, али просто мучений под обломками, вполне сознательно предпочли НЕ ПРИВЯЗЫВАТЬСЯ. И вполне довольные друг другом, встречались раз в неделю. От прочего общения Арина сознательно себя отрезала. Ни в чем не виноватая драгоценная Виноградова осталась в ПРОШЛОМ. В одном из изолированных отсеков памяти, за непроницаемой перегородкой. Ни вопросы, ни крики, ни звонки, ничего изменить не могли.

— Ты свихнулась! Поломойка в нашей!!! школе. Тебе больше делать нечего?

Орала Виноградова у нее на кухне полгода назад. Арина отмалчивалась. Она не собиралась менять принятое решение. Личная жизнь не имела ценности, приносила боль и ничего кроме боли. Арина решила добиться успеха на ином поприще. Материальном. И только в глазах постороннего человека начало было выбрано идиотское. Уборщица?! (Посторонними для Арины стали все. Никаких исключений, ни для кого). Да. Она начала с грязной, нелюбимой работы, но там и тогда, где платили живые деньги. Семья Семеновых была новой ступенькой. Удобной и широкой.

— Все готово, Виктор Иванович.

— Фантастика. Когда ты успела?

— Ночью. Вы просили быстрее.

— Главное качественно!

Арина не ответила. Виктор Иванович, просматривающий бумаги, приподнял очки и задумчиво поскреб розовую кожу лба и толстую мягкую переносицу.

— Все сделано превосходно. Скажи, а что ты думаешь об этой моей идее?

Арина не ликовала. Все шло, так как должно было идти. Не Семенов, так другой, не сейчас, так через год, два года, но предоставил бы очередной шанс. Она покачала кукольной, гладко зализанной головой.

— Почему?

— Мне не нравятся ваши партнеры. Они ненадежны.

— С чего ты взяла? Мы сотрудничаем с ними давно.

— Полтора года. По мелочам.

— А почему они тебе не нравятся? Мотивируй.

— Они врут, иногда, в несущественных деталях, но врут.

Виктор Иванович опустил очки на место.

— Я поразмышляю. Спасибо. Вот небольшая премия, держи.

Семенов никогда не пользовался конвертами, во всяком случае, с Ариной.

— Это слишком много.

— Новый год на носу. Купи себе подарок.

— Спасибо. Вы мне не порекомендуете акции?

— Ты хочешь купить бумаги?

— Ну, не косметику же?

Виктор Иванович засмеялся, ласково (впервые!!!) потрепал Арину по щеке.

— Давай обратно. Я сам тебе куплю. Нашего пивзавода?

— Они очень дорогие. Здесь не хватит. И, разве их продают?

— Ладно, я добрый сегодня. Иди девочка.

И она пошла. Варить овощное рагу. Пока…

* * *

Пакет полный продуктов, с самого верха фрукты (она заработала на них сама!) оттягивал руки. Арина семенила по обледеневшему тротуару, балансируя не хуже иного канатоходца. Ну, скользкие подошвы у ботинок и что теперь? Одни прохожие обгоняли ее, другие сворачивали к освещенным витринам киосков, предлагавших стандартные шоколадки, жевачку, пиво, чипсы и презервативы. У входа в магазин продавали пельмени, вареники и мороженое. Высокая девушка в необычной сиреневой дубленке, капюшон закрывал лицо, спорила с продавщицей из-за сдачи.

— Нет, вы должны мне еще восемьдесят копеек.

Ответ краснолицей (не от того, что она была индеанкой, щеки торговки щедро раскрасил мороз) женщины потонул в автомобильном гудке. Настойчивая девушка не собиралась уходить без своей мелочи и повторила требование. Арина наконец узнала голос и ее точно током ударило. Не может быть! Марина? Препирающаяся из-за грошей? Холеная длинноногая обожаемая своим небедным мужем хозяйка загородного дома? Поздно вечером в клоповнике с большой сумкой. Одна. Разлюбил и бросил? Поменял на еще более длинноногую? Разорился? Погиб?

— Марина?

— Да.

Она, неумело придерживая свой тяжелый баул, повернулась.

— Разве мы знакомы?

Арина окинула себя придирчивым взглядом со стороны и улыбнулась.

— Мы виделись почти год назад, примерно в это время, один-единственный раз у вас на даче. Я приехала к вам с Сашиной бывшей подругой по сборной, Алена, не припоминаете? И с ее мужем, врачом. Он еще парился с вашим благоверным.

— Вы?

— Да, я. Это хорошо, что Вы меня не узнали. К удаче.

Дипломатично сказала Арина.

— Столько всего произошло за это время.

— А что именно?

— Вы не знаете?

Хорошенькое личико перекосила гримаса.

— Саша уехал. Его подставили, очень сильно. Отобрали все: дом, дачу, квартиру, машины, валюту, фирму, все. Он ничего не смог спасти. Я пока живу с его мамой, здесь недалеко. Работаю на прежнем месте, хорошо, что приняли обратно.

— Где?

— В универмаге, продаю парфюмерию и косметику. Мы ведь с Сашей там и познакомились.

Арине стало жаль эту яркую птичку.

— Как ужасно. Но вы держитесь молодцом.

— Спасибо. К хорошему быстро привыкаешь. Первое время думала, что сойду с ума. Свекровь меня то ругала, то успокаивала. Я не одна. Мы с ней дружим.

— А что стало с Басмачом? С вашими зверюшками?

Спросила Арина участливо.

— Собак почти всех удалось пристроить в поселке. Нам ветеринар помогла, знакомая. Да вы должны помнить ее. Конечно, должны. Федор ее отыскал, когда спасли Изауру. Кошка, кстати со мной, то есть с нами. Басмач не остался у новых хозяев нашего дома, не захотел. Его муж вашей подруги пристроил к кому-то в деревню, кажется на пасеку. Бедный дед, я его почти любила. Вроде бы ему живется сносно. Не как у нас, конечно, но сносно. Он меня все утешал: «Не плачь, красавица, глазки красные, нехорошо. Муж у тебя как кот, упадет на четыре лапы. Назад старика возьми тогда. Ладно?» Замечательный дед. Шайтана с собой забрал. Кажется все. А как вы?

— Работаю помощницей по хозяйству. Немного горничная, немного кухарка, немного прачка.

— Ясно.

— А кому легко?!

Сказали они одновременно наполовину серьезно, наполовину шутя. У Арины потеплело на сердце. Она уважала тех, кто держался на плаву и бодрился не смотря ни на что. Вот только…Федор. Федор. Что с Федором. Уж у него то все должно быть замечательно.

— Заходите ко мне в магазин, поболтаем. В конце концов, мы с вами живы-здоровы. Не то, что некоторые. Ужасный год. Столько людей погибло. Таких людей! Федор вот тоже пропал в своей Африке, или где? Вы ведь с ним не поладили тогда. Классный был мужик.

— Был?

— А что вы думаете? Как пропадают во время войны или беспорядков? Что там было переворот? Я не помню… Революция?

Она продолжала щебетать. Арина переспросила еле слышно.

— Пропал? Пропал? Федор?

Обледеневший асфальт покачнулся, вздыбился и ударил по лицу. Из пакета сюрреалистическим натюрмортом вывалились на снег мандарины и яблоки. В голове вспыхнуло и взорвалось солнце.

Криком замерзшим вспоров сеть тишины. Я уверяю себя, что в случившемся нету вины. Ни единой капли, миллиметра, грамма. Нет моей вины, как ни странно. Нет. Совершенно. Абсолютно. Точно. Минуты складываются в одинокие ночи. Ветер перелистывает судьбы страницы. Господи, может все это мне снится?! Лишь мимолетность чудовищного кошмара… Пусть все пройдет. Сумасшедший подарок Вымаливаю. Напрасно ли, ответствуй! Победи Дракона единственным жестом. Разгони тучи взмахом ресниц небрежным. Пусть все вернется к понятию ПРЕЖДЕ. Пусть он живет. Пусть даже любит другую. Господи, эту чашу не донесу я… До губ. Испить не смогу. Не по силам. Более ничего не прошу……. И никогда не просила. Пусть смеется, дышит, целует. Тебе ничего не стоит!!!!!!! Пусть он будет. Все остальное пустое.

* * *

— Арина! Арина. Ты меня слышишь?

Кто-то шлепал ее по щекам, теребил, приоткрывал веки.

— Арина!

Она застонала от нежелания возвращаться обратно. В мир, где больше не было ЕГО. В мир, который перестал быть нужным. В мир, который обходился с ней неоправданно жестоко.

— Арина!

По лицу потекли слезы. И сразу, селевым бурлящим потоком на сознание обрушились чрезмерно громкие голоса врачей, режущий глаза, ядовитый свет лампы, прикосновения чужих рук и боль.

— Вася?

— Ну, вот и молодец.

Растолстевший, пышущий теплым оптимизмом, он наклонился над плывущей каталкой, погладил восковой лоб девушки.

— Разве так можно, дорогуша! Пропала, не звонит, не приходит! На тебе, Вася сюрприз. До чего себя довела! Я тебя не сразу узнал.

— Ба…

— Что?

— Бабушка. Одна…

— Не горюй. Я к ней пошлю пару студенток. Помоют, накормят. Ключи где? В сумке?

— В кошельке.

— Ага. Где ее сумка? Мария Петровна, Мария Петровна! Вызывайте реанимацию! Быстро! Эй, дорогуша….

Она провалилась в ласковую тишину. Подхваченная переливающимися полосами света, заскользила вниз по наклонному желобу, стены которого вытянулись, сомкнулись, образовав трубу. Скорость падения и время перестали существовать. Тишина переросла в вибрирующую молчаливую предгрозовую. Пространство свернулось, скомкалось, сжалось в точку и исчезло.

* * *

Арина поняла, что лежит на зеленой доброй траве. Вдалеке плывет, заполняя собой прозрачный воздух, негромкая нежная мелодия. И голос, ласковее которого представить невозможно, обращается к ней.

— Бедная моя…

Лицо, склоненное над Ариной, правдивое в каждой линии, ясное, светлое, Славянское… Русые волосы, заплетенные в косу, уложены высокой короной. Длинная белая шея, молочно-белая и покатые плечи, не прямые с выступающими косточками, а мягкие, округлые… теплые. К такому хорошо прильнуть и вздыхая, поведать самые сокровенные или тяжелые мысли.

— Бедная моя… внученька.

— Бабушка?

— Все будет, все о чем мечтала. Твое терпение и доброта, мои молитвы, ЕЕ милость. Не печалься, детонька. Все будет. И обо мне не плачь. Он тебя любит. Твой грешник. Станете двумя крыльями. А сюда не спеши. Успеется. Редко кому удается обрести себя целиком и взлететь. Ты заслужила. А он — нет. Но он будет прощен, для тебя, ЕЮ. Ступай, не холодей только сердцем, неразумная моя. Ступай.

— Бабушка.

— Мне легко теперь. И ты не плачь.

— Бабушка?

Трава выросла, обняла шелково, убаюкала, запеленала в кокон. Далекая песня, доброй рукой дотянулась, погладила, подняла. Вспыхнул брызгами невероятно белый свет. Распахнулся навстречу, сжался, втягивая, и понес вдоль берегов спокойной реки. Мимо. Вверх. Обратно?

* * *

— Арина.

— Арина.

— Арина. Вот и умничка. Вот и молодец. А то помирать собралась. Тридцать первого декабря. Другого времени не подобрала? Мы тут намылились спокойненько попьянствовать, ну спасибо дорогая, удружила. Больше копыта не отбрасывай. До нового года два часа осталось. Народ как раз успеет картошку с огурцами на стол поставить, хлеб нарезать… чай заварить. В реанимации тоже люди работают. Дай им передохнуть, праздник отметить. Идет?

— Ба…

— Не волнуйся о ней.

По тому, как он отвел глаза в сторону, Арина все поняла.

— Она умерла?

— Да. Но лицо спокойное, с улыбкой. Наверно во сне. Отмучилась старушка. Ты не волнуйся ни о чем. Похороним. Все будет в порядке.

— Кто?

— Похоронит что ли? Да я сам. Не переживай. С утра съезжу, обработаю ее, уколю, чтобы долежала до похорон, не пахла. Да она худенькая, а дома у вас прохладно. Долежит. А через день все устроим, не дрейфь. Родственники есть? Кому телеграмму дать?

— Нет. Я не знаю где. Отец… Никого нет. Никого.

— Ну, и без них обойдемся.

Он бурчал что-то ободряющее, советовался с молодым реаниматором, сам менял флаконы на капельнице. Арина хотела, но не могла уснуть. В тяжелой, словно заполненной свинцом голове вспыхивали и гасли искры дикой боли. Онемевшего тела девушка вообще не чувствовала. Разве только колючий холод в груди.

— Что со мной?

Сестра уловила ее вопрос, верней прочитала по губам.

— Сердце. Такая молодая и на тебе. Ничего, оклемаешься. Вовремя привезли. Повезло.

Повезло? Повезло? ПОВЕЗЛО?

— Что-то еще хотите сказать?

Над ней нависал врач. Худой точно велосипед. С тонкой шеей и выпирающим кадыком.

— С новым годом, доктор.

— Да вы юмористка. Спасибо. И вас.

Он ушел. За стеной зашевелился чужой разноголосый смех. Слишком громкий. Бесцеремонный и циничный. Арина хотела уснуть. Отключиться. Был бы штепсель, чтобы вырвать его из розетки! Увы. И бой курантов, и визг тех на кого плеснуло выстрелившее шампанское, были распрекрасно слышны. Позже она узнает, что до ординаторской добрых двадцать метров и две двери. Сейчас ей казалось, что все происходит в двух шагах, за бумажной ширмой. Федор. Бабушка. Она сама. Новый год. Семеновы будут ждать ее завтра после обеда. Какая чушь!

— Укольчик.

Медсестра подходила еще тысячу раз. Ночь тянулась бесконечно долго. Арина вспомнила все молитвы, какие знала и прочитала их. Все смешалось в ее сознании. Из стены, на которую падал яркий свет, проступало лицо Марины. Она повторяла, что Федора больше нет.

— Вы ведь не поладили с ним тогда…

Не поладили? Мы не поладили?

— …Если будет нечем дышать от горя, всегда можешь кинуться мне на грудь, разрешаю.

— Федор, мне нечем дышать. Федор, к кому мне кинуться и плакать, плакать, плакать? Федор…

Он сидел рядом, огромный и светлый. В алом джемпере и черных брюках. И притворялся рассерженным.

— Противная девчонка! Повесила нос и хнычет. Хорошая порка, вот чего тебе не хватает.

— Федор… Федор… Федор!

— Что?

— Федор.

— …

— Федор.

— …

— …

— …

— Она зовет какого-то Федора. Муж? Друг? Надо ему сообщить.

— Некому сообщать.

Отрезал голос Василия. И повторил.

— Некому.

— Понятно. Жаль девочку. Кто у нее есть? Родители? Родственники?

— Мы с Аленой. Больше никого.

— Вообще?

— Абсолютно. Так что в случае чего — зови, распишусь.

— …

— Эй, открой глаза! Быстро!

— …

— Молодец. Узнаешь меня?

— Да.

— Какой сегодня день?

— Первое января.

— Седьмое. Так что с Рождеством тебя, дорогуша!

— Не может быть. Бабушка.

— Похоронили, не волнуйся. Соседей угостили, тех, кто пришел. Немного, человек пять. Одна, эх и шустрая бабка! Электровеник, честное слово. Очень нам помогла. Варила каши, посуду мыла. У тебя дома прибралась. Но Алена ей все равно ключи не оставила. Они у нас. Двойной комплект. У тебя в кошельке были деньги. Мы добавили совсем немного. Но в собесе должны будут выдать помощь. Ты богатая женщина, Родионова. Две тысячи таскала с собой. Возьми к себе в напарники. А! Звонили, как их… Семеновы! Интересовались. Кто они тебе? Их водитель привозил лекарства по списку, который мы с заведующим диктовали. И, доложу тебе, не все эти лекарства можно купить в Заранске. Многие только в Москве. И стоят они, кстати, недешево. Если не сказать больше. Ага. Самолет твои Семеновы за ними гоняли, что ли в столицу? Шучу. Так что спасали тебя по первому классу. Сегодня в отделение поднимут. Полежишь в кардиологии. Не мычи, никуда не денешься. Алена приходила к тебе вчера, но ты была никакая. Я ей уже позвонил, вечером забежит, или завтра с утра.

— …

— В туалет хочешь? Сейчас. Не делай зверское лицо, я не мужик, а медик. Не, ну иногда мужик. Вот поправишься, буду домогаться, не раньше. Светлана! Светлана! Обслужи мою золовку. Или кто ты мне? А?

* * *

В маленькой двухместной палате, Василий не соврал, такие палаты всем подряд не полагались и означало это именно лечение по первому классу, было тепло и светло — хорошо, на совесть заклеенные окна, выходили на южную сторону. На тумбочках не резвились тараканы. В углу имелся умывальник, за дверью общий с соседней палатой туалет. Лежи не хочу. По совковым понятиям — условия замечательные. Сокамерница, так она сама себя называла, эффектная дама — директриса детской музыкальной школы, попалась общительная, щедрая и веселая. Так что лежали дружно. Георгина Пантелеймоновна интеллигентно, как умела только она, посылала врагов, рассказывая очередную байку про интриги в композиторских и около музыкальных кругах. Мило сплетничала, приукрашивая события для пущей образности. Она была совсем молодой — тридцать семь, задорной, лукавой и насмешливой. Впрочем, под бархатными перчатками угадывались стальные когти.

— Вообрази только. Мне нужна для отчетного концерта свежая песня для хора мальчиков. Есть и подходящая мелодия, оркестровая Паулса. Так? А с текстиком проблема. Хор отличный. Вытянут ну почти, что угодно. Вокализ дивный. А мы все в миноре. Просили кой кого, сочиняют полу пионерскую туфту про дружбу и костры в ночи. Мелодия то бодрая, но не до такой же степени. Короче мы уже готовы похоронить идею, почти. Тут моя сестренка, младшая, тот еще образчик, сообщает, что в город вернулась Майлсон. Кому она нужна с ее воплями о несчастной любви, так? Сестра говорит, что попытка не пытка и кассету с записью относит. Что? Лина моложе меня на двенадцать лет. Откуда они знакомы? Их подружил спорт. Майлсон, а еще уверяет, что не еврейка, курам на смех, с такой то фамилией, да, да, и грассирует самым израильским образом, Майлсон у нас почти что фанатка фитнесса. Ни дня без зала. Можешь себе представить. А моя младшая, одержима идеей похудания. Зачем, спрашивается. Нормальная фигура у девчонки. Ножки, правда, подкачали. Но это не так уж и смертельно. В общем, пару лет назад они и познакомились, кто-то кому-то на ногу наступил. Моей палец в рот не клади. А этот поэтический цветочек пытался спорить. Лина, моя, так и говорит, что чуть не придушила Наталью при первой… встрече. Потом выяснилось, ху из ху. Моя закатила глаза в благоговейном ужасе. Теперь дружат. К чему я все это? Да…. Моя прелесть, кошка драная, кассету и отдала. Ну, я ждала, конечно, всякого. Майлсон все-таки, не Пушкин. Но ТАКОГО!

— А что стряслось?

— Забегает Лина с утра, у меня сольфеджио. Кассету, и текст, на мятом перемятом листочке показывет… Что они делали с ним, интересно? Отдает хормейстеру. Я освобождаюсь, иду в кабинет. Там меня уже ждет завуч, Елена Сергеевна. Я ее прошу сбегать за хормейстером, мол, вместе текстик глянем и решим. Ну, сижу пока, звоню. Жду. Никаких следов завуча. То есть вообще никаких. Пятнадцать минут, двадцать. Тишина. Голодные волки у меня по коридорам не носятся и педсоставом не обедают. Я в недоумении, зову секретаршу. Танечка, слетай-ка за ними, пусть поднимутся ко мне. Опять тишина. То есть теперь пропадает и посланная за посланными. Встаю, ругаюсь, и отправляюсь на поиски. Опять же голодные звери в закоулках не обнаруживаются. Подхожу к репетиционному залу. Оттуда задушенный плач доносится! Ну, натурально, воют как по покойнику. Открываю дверь. Голубушки мои втроем у инструмента, рыдают над листом с текстом. Вашу мать!!! Сочинила мне Майлсон веселенькую песню для хора! Ну, думаю, чем она так проняла моих дам? Натурально, отбираю лист, наигрываю мотив, напеваю… Слезы на глаза сами наворачиваются. И я, представь, принимаюсь всхлипывать вместе с остальными.

Арина спросила.

— А что за слова, о чем?

— Тут дело не только в словах. А в том, как они с мелодией зазвучали. Натурально, мороз по коже. Я тебе пару строчек намурлычу.

— Мне часто снится бледный ангел, в золотом сиянье он. А за плечами у него мерцают крылья. Дивный сон. И я боюсь, Когда проснусь, Что мне останется лишь только эта грусть!!!

— Сильно звучит. На концерте, из-за которого все и было затеяно, зал сидел в экстазе. Мальчишки еще так проникновенно выводили…

Она напела негромко.

— И тихо музыка плывет ему во след. Волной любви. И больше горя и обиды в сердце нет. Они ушли. Свет чистоты! И доброты! В душе надежды оживают, как цветы!

— Дивно получилось. А в конце про то, что «только музыка помочь сумеет нам» Очень красиво. Не люблю я Майлсон, не понимаю. Но песня отличная.

Арина промолчала. В сердце пульсировали строки.

— Я — лист, слетевший с дерева судьбы, И ветром брошенный тебе под ноги. Я — горький серебристый свет луны. Я — тишина, застывшая в тревоге. Я — капля дождевая на щеке. И вечер, обнимающий за плечи. Я — след, оставленный тобою на песке. Я — неожиданность, короткой встречи. Я — песня, недопетая тобой. Я — зеркало, разбитое некстати. Я, сорванный недрогнувшей рукой. Цветок. Я — мир. А ты — его создатель….

— Это тоже ее стихи?

Громко поинтересовалась Георгина Пантелеймоновна.

— Ты к ней неравнодушна? А я тут ерничаю.

Арина пояснила.

— До поры до времени, я тоже была настроена отрицательно. Мне все, что печатали, казалось вульгарным и надуманным. Я ваше отношение понимаю. Мне не обидно, что вам не нравятся ее стихи. Мне тоже не нравились.

— Странно.

— Да.

— А ты ее видела, саму?

— А зачем?

— Ну, если бы я любила ее произведения, то хотела бы больше знать и про нее.

— Я не люблю. Просто они стали вдруг моими, как про меня. Это не любовь. Что-то другое.

— Арина, ты все усложняешь.

— Может быть.

— Жизнь гораздо проще. Или ты ее. Или она тебя.

— Может быть.

— Вот мы тут с тобой валяемся, на пару. И что? Вывод?

— Сами виноваты.

— Точно. А кто ж еще? Майлсон?

Они потянулись друг другу навстречу с коек, сцепили пальцы и полу выкрикнули.

— Да!!!

В палату вошла Наталья Николаевна — лечащий врач.

— Девочки, это кардиология, а не психушка!

Арина и Георгина переглянулись и рявкнули еще раз.

— Да!!!

— Пора выписывать обеих. Спятили. Что я хотела сказать? Завтра день рождения заведующей. Мы ничего не придумали кроме шампанского. А хотелось бы пооригинальнее поздравить. А у меня здесь вы, театр на дому. Сообразите что-нибудь?

— Ручку берите, Наталья Николаевна и записывайте.

— Что уже готово?

— А чего думать-то. Первое, поздравьте по радио. Завтра на «МС» как раз такая программа есть. В десять тридцать утра. Вы им позвоните прямо сейчас, закажите песенку, продиктуйте свои пожелания, привет от меня передайте их директору. Мой хороший друг, не откажет. Дальше… Купите в «Книжном мире», или на рынке открытки с готовым текстом, позабавнее или попошлее, вы заведующую лучше знать должны, что именно понравится. Далее, вернее в-третьих, несите нам книгу жалоб и предложений, мы накалякаем стишок и пусть побольше пациентов подпишется. На стол в раскрытом виде ей положите с утра. Мелочь, а приятно. Четвертое. Закажите тортик. Небольшой, недорогой с трогательной надписью. В двух шагах отсюда в «Горячем хлебе». Отправьте человека немедленно. И обговорите, чтобы был готов к моменту «икс». Ну и пятое… Арина, чего молчишь, роди хоть один пункт.

— Пятое? Напишите на ватмане, крупно, маркером, через весь лист и прикрепите на стене в ординаторской, чтобы сразу увидела, как войдет, что-нибудь вроде — СПАСИБО, ЗА ТО, ЧТО ВЫ ЕСТЬ, ДОРОГАЯ НАША! Не помню имени. Пардон.

— Боже мой. Как все просто. А получится замечательно. Ну, молодцы! Ну, спасибо!

Лечащую унесло из палаты вихрем. Она была из породы людей деятельных, но нуждающихся в руководстве. Претворять в жизнь чужие идеи умела энергично, а своих не водилось. Ну и что с того?

— Мнится мне, дорогая, что я угадала причину твоей черной меланхолии. Мы как-никак целый месяц вместе спеваемся.

— Спиваемся?

— Хороший каламбур. Целый месяц рядышком лежим. Я мелю языком, мелю, а ты и рада. Стала я к тебе присматриваться и поняла, что дело швах. Ты нехорошо молчишь, черно на душе. Кричишь по ночам, плачешь.

— Кошмары снятся.

— Это то понятно. На Майлсон потянуло. Расскажешь в чем дело? Женат, да? Обманул и пропал?

— Если бы, Георгина Пантелеймоновна… Если бы так…

— И не приходит к тебе никто.

Дверь распахнулась в совершенно голливудской манере именно после этих слов. Через порог переступил монументально-величественный Виктор Иванович в белой накидке, нелепо смотрящейся поверх дорогого нетурецкого пиджака.

— Привет, деточка.

Он присел на стульчик у кровати. Поставил на пол громадный пакет.

— Фруктиков тебе завез. Мы звоним сюда, интересуемся. Все тебе привет передают. Там записка есть.

— Здравствуйте, Виктор Иванович.

— Плохо выглядишь, скелет, а не человек. Не ешь ничего, наверно.

— Ем.

— Вы правы. Ничего не ест. Нет аппетита, говорит.

Георгина Пантелеймоновна кокетливо и ласково добавила.

— Может хоть такого представительного серьезного человека, как вы послушает.

Виктор Иванович подкрутил бы ус, если бы он у него имелся. Вид у него сделался молодецкий.

— Повезло тебе с соседкой, Арина. Волнуется о тебе. А я ведь спасибо заехал сказать.

— За что?

— За совет о тех партнерах, помнишь? Я не стал с ними в одно дело идти. И это спасло мне неплохие деньги. Они всех обули и исчезли. Ну, может, кому и попадутся, так то не моя головная боль.

— Я ни при чем.

— Поправляйся. Пойдешь ко мне работать. Головой, не ручками. Ты мне подходишь, деточка. Только ешь что ли. А то ветром унесет.

— Спасибо, Виктор Иванович. Обязательно.

— Я пойду. Куча дел, сама знаешь. А ты, давай, выздоравливай. До свидания.

Георгина Пантелеймоновна вскинулась.

— Вот это мужчина! Пиджак долларов двести, не меньше. Твой шеф?

— Я работала у его жены. А ему иногда по мелочам, помогала.

— К себе зовет. Согласишься?

— Не знаю.

Она действительно не знала. Что делать и куда идти. А главное зачем. Целый год она жила единой мыслью — добиться сытой спокойной жизни, доказать себе. А главное ЕМУ, что она может обойтись сама и не пропадет. Кому и что доказывать теперь? Психологи уверяют, что как правило, женщины легче переносят смерть, а не уход, разрыв из-за соперницы. Самооценка не страдает, если тебе не предпочли другую. Умер? Так это не твоя вина. Как все просто. Арина невидящим взором обвела палату. Федор был слишком наполнен жизнью и энергией, чтобы она могла представить его мертвым. Веселым, счастливым, побеждающим — каким угодно, но живым. Обвешан женщинами — как новогодняя елка игрушками? Да. Это запросто. И можно понять всех этих женщин. Закрутился в делах, встречах, романах — и думать забыл о провинциальной дурочке? Да. Легче легкого. Но погиб? Только не он. Нет. Вселенная лишилась центра. Не действовал ни один закон. Жизнь текла мимо, не радуя и не огорчая. После сокрушающего удара, сломавшего хрупкое душевное равновесие, наступила безразличная тишина. В ней тонули и растворялись любые бури.

— Что?

— О чем задумалась?

— Ни о чем.

— Так не бывает. Сильно же ты переживаешь из-за этого мерзавца!

— Он не мерзавец.

— Хочешь сказать, что сама во всем виновата?

— Нет. Не виновата.

Она села на постели, привалившись к ледяной стене и не чувствуя холода.

— Не расспрашивайте меня, я не смогу рассказать. Да и нечего рассказывать.

— Платоническая любовь!

Осенило Георгину Пантелеймоновну.

— Ну, этому можно помочь. У меня есть превосходный знакомый гипнотизер. Парочка сеансов и предмет твоих страданий становится тебе отвратителен. Просто видеть его не сможешь! Будешь ходить и петь от счастья.

— Веселенькую песню Майлсон для хора мальчиков?

— О, господи! Нет. «Красотки, красотки, красотки кабаре. Вы созданы нам для развлеченья!»

— У вас настоящий голос.

— Без двух нот сопрано.

Георгина приподнялась на пухленьком локте, наставила пальчик с розовым коготком на Арину.

— Мне ваше имя — небесная манна.

Вашим величеством пусть вас зовет другой.

Ах, разрешите звать вас просто и славно.

Моя Арина, мой свет неземной.

— Лихо.

— А ты говоришь, Майлсон, Майлсон. О, Боже, капельники несут. Кто первый в туалет?

— Вы, божественная.

— Улетаю, улетаю.

Арина аккуратно поднялась, нашарила ногой шлепанцы. Все еще улыбаясь. Положительно Георгину ей подбросил некто сверхъестественный, в качестве мощного стимулятора. Конечно, им нечего делить, они не везут общий груз, просто лежат рядом. Георгина обожает блистать. Арина умеет слушать. Обе более, чем начитанны. Обмениваются репликами, швыряют друг другу ссылки на авторов и героев, напевают, наконец. Удивительно, как при таком легком характере, воинствующая оптимистка могла схлопотать инфаркт. Видимо, все совсем не так, как кажется на первый взгляд.

— Апартаменты свободны.

— Замечательное известие.

— И не застревай там. Пропустишь что-нибудь интересное.

* * *

Сильно пузатая (на восьмом месяце) Виноградова появлялась по вторникам и пятницам. Рассказывала о себе: как тошнило, давала потрогать колыхающийся живот: «Вот пинается, поросенок». Живописно расписывала походы в женскую консультацию, ела принесенные для Арины фрукты, зевала, прикрывая рот распухшей рукой: «Вот разнесло, так разнесло! Кто бы мог подумать. Я вешу целую тонну»! Смеялась и жаловалась: «Таки все же зарегистрировались, оштамповались. Уговорил. Жажду, мол, законного ребенка»! Георгина, невзлюбившая бывшую чемпионку, демонстративно доставала из тумбочки номер «Космополитена» и углублялась во вдумчивое перелистывание страниц. Видимо две большие обезьяны, претендующие на лидерство, друг друга сразу узнают и на дух не выносят. Алена прониклась схожими чувствами, но вела себя ни в пример миролюбивей, очевидно состояние сказывалось.

— Стишки сегодня по радио читали с утра. Наши местные поэты. Все муть какая-то. А одна девушка ничего себе. Грустные правда очень, но со смыслом. Я одно запомнила и записала. Рванула за ручкой, чуть не шлепнулась. Торопилась, пока оно звучит в голове, не забылось. Сейчас, как же там. Всего четыре строчки.

— Вам странно видеть меня пузатой? А я — отращиваю младенца. Он шевелится в моей утробе Под сердцем.

Георгина фыркнула и поджала губы.

— А кто автор? Не помнишь? — Вежливо поинтересовалась Родионова

Помню. Наталья Майлсон.

— Не может быть!

— Она такая лиричная! И вдруг — «пузо», «утроба»? Не похоже. — Заявила Георгина, отложившая журнал, перепалки ради.

— Нет. Я ничего не путаю.

Окрысилась располневшая чемпионка.

— И, вообще, некогда мне тут с вами… дискутировать. Обедать пора.

Она встала, Арина удержала ее за руку. Нисколько не стесняясь соседки, ткнулась лбом в горячую распухшую ладонь.

— Я вела себя весь год хуже свиньи. Прости… Если бы не ты. Что бы было с бабусей? Со мной? Видишь, как все обернулось, Виноградина. Прости. Я сама не своя из-за… Федора. Узнала случайно, и…

Она в первый раз за долгие месяцы сознательно произнесла вслух заветное имя.

— Из-за Федора? Из-за него? Так у вас же и не было ничего??

— Не было. Но я теперь не знаю, как мне быть дальше. Правда…

Алена прижала руки к животу.

— И не говорила ничего. В самом деле — свинья!

— Да.

— Ладно я пойду. Ты тут лежи, болтай. Обойдется со временем. Забудется. Придумаем что-нибудь. Вместе. Бывай. Я не знала.

— …

Дверь захлопнулась, сузив больничный мирок до крошечных размеров.

— Ага. Все-таки мужчина.

— Да.

— А почему отпиралась?

— Не могу говорить о нем… всуе. Больно.

— Больнее держать все в себе. И труднее, кстати.

— Георгина, а вы любили кого-нибудь. Так, чтобы все не жаль отдать?

— Так любят в сериалах латиноамериканских и романах Джудит Макнот. В жизни все пошлее и обыкновеннее. Жилплощадь, прописка, зарплата или ее отсутствие и прочая и прочая. Я верю в хороший секс, в дружбу, в расчет, в интриги, в скуку, но в Любовь… Решительно — нет! Почитай Козлова. Необыкновенный психолог. Очень талантлив. Хочешь скажу и принесут пару книг?

— Да.

— Как грустно звучит твое да. Глубокий минор.

— Я пессимистка.

— Пора учить Козлова наизусть. А ты что читаешь все время, записи имею в виду?

— Дань Шеня.

— Зачем российскому человеку китайская философия? А? На хрена козе баян? Карма, сансара, сахасрара, нирвана, махаяна… тьфу. Зачем? Свихнулись все на восточной почве. Мода.

— Нет, почему, при чем здесь…

— При том. Мода. Медитация. Эзотерика. Буддизм. Как ни попадется дивное говно — непременно духовной практикой занимается и Рерихов под подушкой держит. Полное собрание. Послушаешь, ну такие все… продвинутые, ах, боже мой! Задвинутые! С немытыми жопами и сальными волосами, а дома и вовсе грязь непролазная.

Арина поняла, что обнаружила у неуязвимой директрисы пунктик. Георгина Пантелеймоновна еще долго бушевала, понося любителей восточной философии. Но постольку, поскольку Арина отказалась бросаться на амбразуру и защищать Высшие Ценности, битва не состоялась. Георгина еще бурчала какое-то время. А перед глазами задремавшей девушки возникла лукавая и неотразимая улыбка Брюса Ли. «Выигранный бой — это бой, которого удалось избежать!»

* * *

Арину промариновали в кардиологии полтора месяца. Не без влияния Василия. Заставляли ходить на сеансы групповой релаксации — дремать в кабинете психоэмоциональной разгрузки в неудобных допотопных креслах под приятную музыку и бормотание дипломированного психолога. Георгина таки всучила обещанного Козлова и вынудила изучить. Веселые неглупые книжки, написанные в своеобразной манере пререкания и провокации. Читалось легко. Но бодрость диссонировала с настроем Арины. Отдав должное московскому профессионалу, она отложила в сторону проштудированные сочинения, чтобы благополучно погрузиться в пучину отчаяния, отшвырнув спасательный круг. Она не хотела выбираться из ямы и идти вперед. Вскоре тандем разбился. Георгину выписали чуть раньше. Они попрощались, довольные друг другом, чтобы через пять минут позабыть сам факт знакомства. Почти неделю Арина лежала одна. Кроме Алены никто не появлялся. Поэтому сообщение Натальи Николаевны, что в среду, после обеда, ее заберут и отвезут домой, она восприняла как очередной добрый жест Василия. Девушка собиралась не спеша. Практически все, что было нужно в больнице, привозил будущий папочка. То, что он не отыскал дома у Арины, было им куплено. Детский крем, например. Арина мазала им руки на ночь. А кипятильник Вася одолжил свой. Набралось два громадных пакета. Удивительно, какую власть имеют «хищные вещи». Не успеешь опомниться, как дно корабля обросло тонной ракушек. Вроде бы откуда? И не заметишь, как окажешься в рабстве. Скорость не та, не сбежишь от корсара.

Снимая и складывая постельное белье, Арина вспотела от легкой усталости.

— Дошла до ручки.

Сурово обругав себя, девушка отдышалась, умылась и начала проверять все ли взяла, оставлять в больнице вещи — русская плохая примета. Дверь пропела жалостливую песню, пропуская в палату массивного господина Семенова.

— Привет. Готова?

— Вы?

— Блюдо халвы! Кто ж еще.

— Я не ждала.

— Можно подумать тебя бриллиантами осыпают. Довезу до дома и брошу одинокую и голодную. Это все твои вещи?

— Да.

— Дима!

Рявкнул Виктор Иванович. В палату скользнул тонкий высокий юноша.

— Тащи пакеты в машину. Мы в ординаторскую заглянем и спустимся.

— Чего застыла? Идем.

Они вышли в коридор. Арина несла верхнюю одежду в руках. И чувствовала каждый грамм ее веса. Курам на смех. Надо же так раскиснуть! Меньше всего на свете она верила в человеческую благодарность и альтруизм, а оттого чувствовала себя стесненно, принимая подарки в виде неожиданного внимания. Жизнь научила Арину, что высота на которую удалось взойти, взлететь или вскарабкаться — обратно пропорциональна стремлению нянчиться с ближними, тем более с дальними. Поступки Семенова не лезли ни в какие рамки. Ну, кто она ему? Заболевшая прислуга? Звонил, снабжал дорогущими лекарствами, заехал однажды сам, теперь вот забирает, чтобы ей не пришлось искать машину или чуть живой от слабости лезть в троллейбус с пакетами.

— Стоять. Я зайду сам. А как позову тебя — появляйся.

Арина кивнула и прислонилась к стене. Напротив на посту сидела свирепого вида медсестра и отчитывала глупо улыбающихся практиканток из медучилища. С матерком и жалобами на какую-то стерву Вальку прошли санитарки, волокущие громадные узлы грязного белья. Жизнь отделения продолжалась.

— Арина!

Пробасил Виктор Иванович. Она отклеилась от стены, чтобы войти в кабинет. По коридору шел человек. Ей не было видно лица, но линия плеч, силуэт, легкий плывущий шаг — не могли принадлежать никому иному. Нет.

— Ты…

Он приблизился, громадный, хищный, загорелый брюнет.

— Девушка, что случилось? Вы смотрите на меня как на привидение.

Из ординаторской выглянул Виктор Иванович.

— Ну, где ты?

Арина все еще не в состоянии говорить, кивнула и пошла ему навстречу, продолжая коситься на опешившего мужчину. Как она могла, как посмела обознаться. Память сыграла скверную шутку. Стоило поблизости оказаться мало-мальски похожему незнакомцу, и она чуть не ударилась в истерику. Глупость какая.

— Арина, да что с тобой? Шевели ногами. Наталья Николаевна, не рано вы ее выписываете?

Не без труда она очнулась. Пробормотала.

— Нет, нет, все в полном порядке.

— Ты хотела поблагодарить доктора.

Она чего-то собиралась? Растерянно проблеяв пару вежливых фраз, смутившись и ощущая себя полной идиоткой. Тем не менее Наталья Николаевна казалась чрезвычайно довольной. Арина поняла, что ничего не понимает. Или сообразила, что ничего не соображает.

— Ну, вот теперь мы пойдем. До свидания.

Наталья Николаевна взлетела со стула, проводила к дверям. Она сияла ярче, чем начищенный тульский самовар. Виктор Иванович кивнул небрежно и вышел в коридор. Арина влеклась за ним как овечка за пастухом. Брюнет разговаривал с древней старушкой в пестром байковом халате, заметил Арину, и глаза у него вновь стали полу задумчивыми и полу испуганными. Закончился коридор, началась лестница. Два этажа вниз, затем направо. В вестибюле дежурил Димочка.

— Помоги девушке одеться.

— Так точно!

— И не паясничай. Не в цирке служишь.

Уткнувшись черной мордой в ступени, точно псина в хозяйскую ладонь, у крыльца дремала «Волга».

— Поехали.

За стеклом мелькнули облупившиеся стены больницы.

— Сначала на рынок.

— Рынок так рынок. Хоть на край света, если шеф прикажет.

— С виду полный идиот, но водитель отменный. За это и держу.

Виктор Иванович объяснял это Арине, игнорируя сладко улыбающегося Димочку. Было видно, что к парню он привязался и сердится не всерьез.

— А где Петрович?

— Уехал жить в деревню. К корням его потянуло на старости лет. Продали квартиру, купили дом в родной глухомани, детей забрали, блажит Петрович, фермера строит из себя.

Пританцовывающие на морозце старухи, торгующие разной мелочью, образовывали коридор вдоль которого надо было пробраться, чтобы попасть в крытый центральный рынок. Красные морщинистые лица разной степени безобразия и привлекательности, потрепанные теплые платки и шали на головах и поясницах, огромные, чтобы три пары шерстяных носок полезло — валенки. Дребезжащие голоса несли ругань, шутки-прибаутки и деловые реплики. Арина ждала в машине. Смотрела, как Димочка скачет вокруг своего представительного хозяина, вдвоем они проследовали между рядами бабушек и исчезли из виду. Приторно-карамельная песенка советовала ничего не бояться, «ведь я рядом всегда». Арина не умела обращаться с приемником и вынуждена была слушать это непотребство. Две старухи неподалеку схватились между собой. Никто не пытался их остановить. Наблюдали хихикая, или шли мимо, игнорируя безобразную сцену. Парень, одетый как бандит, рявкнул что-то грубое и двумя точными пинками опрокинул импровизированные столики, сооруженные из деревянных ящиков, накрытых клеенкой. Старухи расцепились и бросились подбирать товар.

Практическая психология в действии. Подумала Арина. Блюститель порядка провел рукой по волосам, откинул голову и девушка с ужасом узнала его — Альбертик. Герой половины школьных романов, генеральский сынок, спортсмен и красавец. Единственный кто не издевался над ней, но и не заступался, разумеется. Альбертик подхватил у одной из пенсионерок яблоко, подбросил, ловко поймал, откусил, повернулся и перехватил напряженный взгляд из черной «волги». Он сморщился, призадумался на мгновение и узнал. Отступив на шаг развел руки и пожал плечами. Блестящий театральный этюд на тему «А что делать? А кому сейчас легко?» Двадцать семь. Ему двадцать семь лет, как и мне. Ну и итоги, у звезды и парии. Одни нули в числителе и знаменателе. Карма. Просто карма. Альбертик подмигнул, накинул на голову капюшон, шагнул в сторону и исчез не хуже голливудской звезды в первосортном боевике. Разок в нескольких шагах отсюда мелькнула прямая спина, и все.

В радиоволнах плескался муж Аллы Борисовны. Арина всем назло верила, что он боготворит свою половину на самом деле, а не ломает хорошо оплачиваемую комедию. Они даже слегка поспорили из-за этого с Георгиной неделю назад. Кто-то постучал в стекло.

— Да?

Незнакомый парень протягивал сложенный вдвое лист бумаги.

— Просили передать.

— Мне?

— В этой черной «волге» есть другие девушки?

Арина приоткрыла дверцу и взяла записку, ни секунды ни сомневаясь в том, что она от Альбертика. Посыльной ушел, Арина сидела тупо уставясь на совершенно нетронутую поверхность листа.

— Полный сюрреализм.

Жизнь, как оказалось, подбрасывает не только многочисленные гадости и редкие радости. В ассортименте имелись сюрпризные моменты и странности. Данный случай тянул на большой знак вопроса. Арина неторопливо и тщательно сложила самолетик, распахнула дверцу и, хорошенько размахнувшись, отправила его в свободный полет.

— Резвишься?

Спросил Виктор Иванович, водружаясь на законное переднее сиденье.

— Самую капельку.

— Молодец. Скажи Димочке твой адрес. Заедем на полчасика.

— То есть?

— Ну, надо же тебе вещи ненужные оставить, а нужные взять.

Жизнь продолжала забавляться и удивлять.

— Ничего не понимаю. Вы разве не просто домой меня везете?

— Для «просто» хватило бы водителя. Мы тебя везем… А я не говорил? Старею. Мы тебя везем по совету твоего лечащего врача, кстати, в санаторий. Отдохнешь хорошенько, восстановишься, а уж потом за дело. Но ты не думай, что я Санта Клаус. Тебе в комнате ящик поставили, глянешь для меня кой-какие бумаги, напишешь свое мнение. Это вроде небольшого экзамена. Идет?

— Экзамены в санатории? Нечто новое в реабилитирующем процессе.

— Жизнь не стоит на месте. Да ты не пугайся. Не высшей же математикой заниматься будешь. Просмотришь документы, поразмыслишь. Сделаешь выводы. Даю тебе две недели. Я как раз в Москву еду и еще кой-куда. Вернусь и сразу к тебе.

— Виктор Иванович, вы ничего не путаете? Я домработница, а не аналитик.

— Мы с Людмилой Георгиевной в далекой молодости и сторожами были, и дворниками. Помнится, я полгода снег расчищал вокруг кинотеатра, по утрам, до работы.

— …

— А ты думала, я начальником родился? Мы от сохи, своим горбом. Вот так то.

Двор встретил их свадьбой. Очень молодые, не очень молодые, совсем не молодые и так далее по нарастающей, гости пели и плясали перед подъездом. Дедушки пытались выдавать гопака вприсядку, слабая половина ломала барыню, дым шел столбом. Судя по всему в квартире оказалось тесновато и подвыпивший народ хлынул на улицу — растрястись. Димочка весело оскалился.

— Гляньте, что старый хрыч вытворяет! Эх, и брыкается. Здоровый дед.

— Я тебя тут подожду. Димочка пакеты донеси. Давай-давай. И обратно. Впрочем, знаю я вас женщин, начнешь собираться, завязнешь. Чтобы нам тут в ожидании мхом не покрыться, мы пожалуй домой съездим. Я пообедаю. Час у тебя есть. Не больше. Особо не копайся. Шустренько все, скоренько. Лады? Как подъедем — посигналим. Или Димочка поднимется, за сумками. Да. Точно.

Арина никак не могла справиться с замком, ключ не стыковался со скважиной, потом застрял и отказывался проворачиваться. Димочка дернулся ей помочь, но угодил под горячую руку, был награжден громким фырканьем и сердитым «зырканьем», а посему топтался за спиной и не лез с советами. Себе дороже. Внутри было душно, пахло затхлостью, или Арине померещилось. Задернутые шторы, зеркало, занавешенное простыней, сдвинутые кухонный и полированный рабочий столы стояли в центре зала. Из-под захлопнутой дверцы шкафа торчал уголок пестрого банного полотенца. Неработающий тысячу лет телевизор накрыт чистой пеленкой… согласно обряду, хотя когда все эти обряды составлялись, телевизоров не существовало в природе. Арина торопливо раздвинула шторы, прижалась лбом к холодному стеклу. Димочка опустил пакеты на пол и бочком, бочком выкатился из квартиры. Тоскливое настроение передалось и ему.

— Евдокия Яковлевна, спасибо вам огромное, Василий говорил мне, что вы им очень помогли. Да нормально я себя чувствую, нормально. Только вошла и собираюсь обратно, нет в санаторий. Да само собой по великому блату. На две-три недели в сосновый бор на чистый воздух. Хотела вас попросить позаботиться о кактусах. Поливайте их по пятницам, несильно, чуть-чуть. Газеты я не выписываю. Почте в принципе взяться неоткуда, но так на всякий случай посматривайте. Да, сейчас занесу ключи. У меня их два комплекта, а пользовалась всегда одним, вот и второй пригодится. Спасибо. Спасибо на добром слове.

Арина опустила трубку на рычаг, и тут же раздался звонок.

— Я пользуюсь спросом. Алло?

— …

— Алло. Вас не слышно. Что за шутки!

— …

— Перезвоните.

Арина сложила необходимое белье, джинсы и пару свитеров в старую спортивную сумку. Пачка зеленого чая, банка российского растворимого кофейного напитка, кипятильник, бокал, гигиенические средства, новый тюбик зубной пасты, бумага, ручки, что еще? Она собралась быстро. Поставила сумку в прихожей. Заглянула в бабушкину опустевшую комнату. Заправленная постель, вернее покрывало поверх матраса. Белье Арина уже видела в ванной в корзине. Фотография на тумбочке. Грязный стакан из-под травяного чая на подоконнике. Пора.

Арина сдернула с зеркала простыню, скомкала и швырнула в ванную. Встала. Зачесала назад длинные, касающиеся лопаток серые пряди, собрала их в жгут, закрутила узел, заколола пятью шпильками. Поправила джемпер, сунула вязаную шапочку в карман куртки, следом варежки, набросила шарф, обулась. В зеркале отражалась спокойная бледная молодая женщина: умный жесткий взгляд светлых глаз, высокий гладкий лоб, неяркие брови, тонкие губы. Таких лиц в России девяносто из ста, ну может чуть меньше. Маленькие уши слегка оттопыриваются. Это заметно из-за гладко зализанных волос. Если грамотно накраситься, можно сойти за красотку. А так — вылинявшее, без сочных насыщенных цветов простенькое личико, пардон, физиономия. Кошачьи черты сглажены и стерты, небольшой намек в разрезе глаз и все. Самая обыкновенная женщина. Никто не скажет — леди. Но и на бабу не похожа. Ни то ни се. Полу интеллигенция современного разлива. Тройка с плюсом. Худа, конечно, этого не отнять. И ныне сие вроде — как бы модно. Но худоба слабая, дряблая, отвратительная. Ничего, ничего — сказала Арина своему противному отражению. Гимнастику будешь делать, лечебную, подтянешься. Три с плюсом это почти четыре с минусом. Вперед. По коням. Как говорил один человек — колеса в воздух! Нет.

Как говорил один замечательный человек, ворвавшийся в жизнь волшебным ураганом из книжки про Город Изумрудный… Что теперь стало с тобой после общения с Ним? Ты прошлась по дороге из желтого кирпича, почувствовала себя прекрасной и желанной, отпила глоток Его силы и… размечталась о любви, дурочка. Он не обманул, его сбросили с доски, на которой продолжалась игра. А ты осталась. Маленькая девочка с большими надеждами. Что будет с тобой? Теперь?

Телефонный звонок поставил жирное многоточие в конце идиотского монолога. Виктор Иванович обещал прибыть за ней через несколько минут. Арина прикусила губу и покачала головой. Все, что с ней происходило, было тенью прежнего кошмара. И реальность была отвратительной лишь наполовину. Яблоко, подгнившее с одного бока.

— По коням, господа, по коням.

Вымерший двор встретил ее закручивающимся в спираль ледяным ветром. Машины поблизости не наблюдалось. Арина опустила сумку на скамью и подняла воротник куртки. Собственная тень изломанная и неяркая была единственным слушателем.

— Что мне делать с собой теперь? Замороченной, замороженной? С этой главною из потерь. В прорубь брошусь я. Нехороший мой.

— Арина. Арина.

К ней из подъезда бежала Евдокия Яковлевна.

— Деточка. Я вас увидела в окно. Вы забыли про ключи. Вы их мне не занесли. Какая вы стали худенькая. Заморыш.

— Спасибо на добром слове.

— Не обижайтесь на старуху. Деточка, вы ужасно исхудали. Ужасно. Надеюсь, в санатории вы поправитесь. И в следующий раз будете похожи на человека.

— Хорошо. Торжественно обещаю есть все, что дают и поправляться.

Старушенция неожиданно обняла ее и всхлипнула.

— До встречи, деточка.

— До свидания, Евдокия Яковлевна.

— Чуть не забыла, проклятый склероз, я принесла вам книгу, читать с собой, в санатории. Просто удивительно, какие талантливые люди живут рядом с нами. Не поверите, голубушка, сколько слез я пролила, самых горьких и светлых, всяких, над этими страницами.

— Желаете и мне того же?

Не удержавшись, съязвила Арина.

— Надеюсь, вам понравится.

Она вынула из кармана скромный черный томик, оказавшийся неожиданно тяжелым, и вручила его девушке.

— Возвращать не стоит, это мой подарок вам на выздоровление. Я вас ни разу не навестила, терпеть не могу больницы. Да к тому же редко выхожу из дома, вообще. Словом простите старую, великодушно не гневайтесь.

Склоняясь, придерживая старомодное клетчатое пальто, норовившее соскользнуть с плеч, коротко, не по возрасту подстриженная и подкрашенная Евдокия Яковлевна, совсем не казалась смешной. Она была чрезвычайно аккуратной и подтянутой. Маникюр и капроновые колготы, бледно розовая помада — она уважала себя. Все в ней было таким не совковым… Арине показалось, что она правильно подобрала слово. Именно не совковым. На ум приходили всякие разные сравнения. Леди, сударыня, госпожа… Героини книг, преимущественно английских, разномастные барыни и их чопорные служанки, всевозможные великосветские помещицы и вдовы чиновников высшего ранга. Полный бред, короче. Дурь. Арина, поморщившись, выбросила из головы, не относящуюся к делу ерунду, и раскрыла презентованный томик на удачу, даже не взглянув на название и фамилию автора.

— Он вернется обратно из дальней страны, королева. Он подарит вам новое море и ряд островов. Он в надменности дерзкой расскажет про ужасы плена, Он не будет стыдиться следов от тяжелых оков. На условности плюнув, пусть губы кривят лицемеры, Он поведает множество странных и жутких вещей. Победитель: таких и ругают, и хвалят — безмерно. Он вернется обратно… К кому? К королеве своей. Деньги, слава, бесстыдство влюбленности, жажда, Сила тела, отчаянье, счастье. Преграды не в счет… Все лишь вам. Это сбудется вскоре. Однажды, Он вернется обратно. И к вашим ногам упадет.

— Этого не может быть!!! Дурная шутка!!! Ты жестокая книга! Глупая книжонка.

Арина с силой захлопнула томик.

— Майлсон. Избранное. Ну, спасибо, Евдокия Яковлевна, удружили. Как назло. Надо же.

— Чем размахиваешь?

Вынырнувший из-за спины Димочка подхватил со скамьи сумку. Арина поморщилась, но ответила честно.

— Стихами одной местной поэтессы.

— Странная ты девушка, Арина. Если бы я не знал шефа получше, непременно подумал бы, что ты малость не в себе. Ей-ей.

— Верю. И сама частенько думаю так. Мне иногда вся страна психушку напоминает. А уж наша то республика это отделение для буйных.

— А то.

Легко согласился Димочка.

— Посуди сама. Какой номер у нашего региона?

— Тринадцать.

— Так что все здесь немного того.

— И ты?

— Ни фига. Я не местный. Меня мама родила, когда у бабушки в Петербурге гостила.

Шутка парню удалась. Хотя весь комизм заключался в гримасе, тоне голоса, а не словах. Арина соизволила улыбнуться.

— А где Виктор Иванович?

— Мы его возле управления подождем. Куда ж без шефа?

Ухоженная чистенькая «Волга» резво подхватилась с места. Арина откинулась на заднем сиденье. Слева и справа проносились дома, заборы, остановки, киоски, вывески, припорошенные серым снегом. Жизнь продолжалась.

* * *

Как там некогда пел Виктор? «Что с того, что мы все немного того…» Ерунда какая. Нет, не Цоевская строчка, а повальное полу сумасшествие окружающих. Ей ли судить. Тоже выискалась эксперт-аналитик. Умная дура. Идиотка. Арина щелкнула мышью, вынуждая «Пентиум» задремать.

— Отдохни, дружок.

Нехотя глотнула цветочного чая. Вытянула ноги в толстенных шерстяных носках (в санатории было ненамного теплее, чем во дворце Снежной Королевы), пошевелила пальцами.

— Золушка, блин.

Работать оказалось интересно, ничего не скажешь. Опыт делопроизводителя пригодился. И тот факт, что в заводской конторе Родионовой приходилось, выручая коллег, делать многое, выходящее за рамки ее прямых обязанностей. Та же Дина Петровна, например, навьючивала на девушку массу левых дел, руководствуясь принципом — молодежи вредно бить баклуши! Но, никогда не отказывала в совете, пусть и сдобренном намеками на тупость некоторых, с университетскими дипломами. Опыт у нее был нехилый, и в своем деле она здорово соображала. Арина возблагодарила судьбу, что выслушивала толковые советы и поучения главбуха. Так что и от бывших врагов есть польза.

Теперь, по велению Виктор Ивановича, предстояло переворошить кучу документов и высказать пару-тройку ценных мыслей по поводу и без оного. Конечно, Арина чувствовала себя слегка не в своей миске.

— Как там? Катись-катись наливное яблочко, да по серебряному блюдечку. Покажи нам, что делать Виктору свет Ивановичу с фирмой «Модест». Рубить головы, али миловать. Если совсем честно, Арина считала себя глубоко некомпетентным человеком в вопросах, на которые требовалось дать ответы. Она полагалась на интуицию там, где следовало знать и разбираться. Гораздо живее и легче ей было сочинять заметки о новом клубе, которым возжелал обзавестись господин Семенов, в пику кой-кому из своих друзей-неприятелей. Имелось место и почти абстрактная идея. Даже название — «Астролябия». Видимо в детстве суровый шеф мечтал о звездах, а то и вовсе метил в космонавты. Первый этаж, плюс подвальное помещение и две пристройки. И что это должен быть за клуб? Не юных же астрономов, в конце концов. И не поклонников саги господина Лукаса. При всем уважении, которое Арина к творчеству последнего испытывала.

Нечто в реквезитно-английском, ненастоящем, почерпнутым из книг, фильмов и анекдотов, стиле? Уютное местечко для взрослых дурно воспитанных дядечек, решивших поиграть в джентльменов. Пусть себе гордятся принадлежностью к касте избранных, покупают дорогущие клубные билеты, режутся в «дурака» и «тысячу» за обтянутыми зеленым сукном столиками. Даже курят сигары, в конце концов! Или не наберется в родном Заранске достаточного количества не только желающих, но и могущих? Кто знает?

Конурка для продвинутой молодежи, мнящей себя золотой, Арину не интересовала в принципе. Хотя среди отпрысков чиновников, набивающих карманы, и руководителей предприятий, прихватизировавших (как шутили в народе) производства, водились и вполне приличные интеллигентные ребята. Тем не менее, погоды они не делали. Куда ни кинь — всюду клин. Для кого же стараться? Клуб без СВОЕЙ публики, все равно, что русский стол без салата оливье. Может и найдется чем брюхо набить, а души, магии, изюминки — не будет. Арину внезапно, без всякой связи с предыдущим, посетила мысль об «английских понедельниках». Она живо вообразила студентов и преподавателей, попиваюших кофеек и щебечущих между собой на неизвестном науке наречии, которое рядом с истинным английским и рядом не стояло. Картину портили молчаливые официанты… (Где набрать персонал, знающий хоть зачатки языка?) И определенная часть посетителей, изъясняющаяся знаками. Потому, что за русский, татарский и мордовский нарушителей будут штрафовать. Хотя… может получиться и интересно. Ввести игровой момент… Подавать особое с юмором и английскими анекдотами меню. Крутить старые фильмы Чарли Чаплина и всевозможные шоу без перевода. Для начала сойдет. Чуть позже придумать наворотов поинтереснее. Какая-нибудь лотерея под жутким названием «Овсянка, сэр». Конкурс красоты для зубастых домашних питомцев — «Собака Баскервилей». И прочая, и прочая, и прочая.

В обычные дни: грамотная эксплуатация тяги обывателей к романтике, умелое использование человеческого тщеславия — престижа ради многие готовы платить втридорога, всевозможные фирменные примочки и прибамбасы для создания атмосферы непохожести. Хорошая кухня, что тоже немаловажно. Бесплатно услуги астролога, например. И всякие другие разности для членов клуба. Потолок? Само собой — звездное небо. Пол? Черный. Или красный. На крыше пристройки соорудить беседку с телескопом — луной любоваться. В туалетах — космическая чистота и шикарные цветные фотографии земли из космоса. Швейцар в костюме звездочета. Почему бы и нет? О! Комната для чтения… Диванчики, кресла, журнальные столики, заваленные прессой. Только для владельцев клубных карт. Посторонним вход воспрещен. В фойе телефоны. Визитки заведения на подносе около бара. Хочешь? Бери. Там и адрес и график работы. Что еще? Своя колонка в самой популярной местной газете. Не обычная туповатая реклама. Тоньше работать пора, господа присяжные заседатели, тоньше. Именно колонка. С юморком, с подковырочкой. Светская хроника новой эпохи. Отчет об очередном мероприятии, например. Кто во что был одет. Всякие блиц интервью у гостей. В меру лизоблюдства. Чтобы некая Дунька вечерком вцепилась в благоверного, а Фроська в спонсора, а Клара в жениха… со словами: «Ну, живут же люди! Вань, я тоже так хочу». Кто не мечтает о славе? В России то? Только самые скрытные и дальновидные человечки, состоящие при кормушке. Ну, на то у них есть вышеупомянутые герлы. А они то в тени лучшие годы жизни проводить не подписывались. И придется господам отпускать своих жен-дочек-подружек себя показать и на других полюбопытствовать. А финансировать эти походы кто будет? Верной дорогой идете, товарищи. Только мудрые скромники у нас наперечет. А в основном: «Гулять! Так гулять!» Главное, чтобы круто было, престижно то есть.

Что не говорите, а жизнь имеет странную особенность: расслабился — получи по морде. Больше Арина подставляться не собиралась. Но судьба решила за нее.

Допечатывая предпоследний абзац, она проигнорировала громкий стук в дверь. После короткой паузы в хлипкую дээспэшную преграду забарабанили с новой силой.

— Открывай, кому говорят! Твою мать!!!

Судя по всему, гуляли соседи напротив — коммерсанты местного разлива. Им после нескольких бутылок море по щиколотку. Арина видела в этой компании парочку скверно накрашенных двухметровых девиц. Видимо, привезенных из ближайшего Кобылкино. Зачем среди ночи могла понадобиться незнакомая дурнушка, непьющая к тому же? Арину пытались угощать в столовой за обедом и ужином. Ну не хочешь, не надо… Такие парни предлагают, а она морду воротит! Казалось бы, плюнуть и растереть: «Имели мы очень гордых во все отверстия»! Нет же. Заправились алкоголем по самое не могу: на подвиги потянуло. Арина не мешкая залезла в файл «зап. кн». Записная книжка содержала помимо всего прочего пару особых телефонов.

«На крайний случай, деточка. Вдруг ножку сломаешь, или сердечко прихватит».

«Это врач?»

Виктор Иванович ответил добродушным «Хм…» И повторил. «Вдруг, не дай Бог, чего. Звони в любое время и скажи имя. Я очень просил последить за тобой, выручить. Там будут знать, что делать».

Арина вынула из сумки телефон… «Деточка, не качай головой, это не подарок, а необходимость. Он старый, не модный, мне с таким стыдно на люди показываться». И набрала длинный номер. После пары гудков тихий надтреснутый голос поинтересовался:

— Кто там?

— Я.

— Кто я, красавица?

— Арина.

— Что стряслось то?

Дверь рухнула, и в комнату ввалились свирепые гости.

Мигал экран «Пентиума», а жертва стояла с сотовым телефоном и объясняла.

— Нет, не знакомые. Да, вроде из санатория.

— Ментам звонишь, падла!!!

Арина покачала головой и протянула трубку главарю.

— Вас.

— Чего?

— Просят вас.

Ситуация трансформировалась в ситуевину. Мышка, которой полагалось трястись от страха и умолять о пощаде, смотрела почти сочувственно. Это слегка охладило пыл абордажной команды.

— Держите.

Главарь сгреб трубку, прижал к уху, и тут же дернулся, точно сквозь него пропустили ток. Видно было, как мысль его панически заметалась в приплюснутой черепной коробке. Супермен на глазах увядал, сдувался, таял. Иными словами, обретал человеческое лицо. Из маскарадного костюма «герой Рембо» его вытряхнули, бесцеремонно сграбастав за шкирку. Друзья-товарищи с ужасом следили за метаморфозами облика вожака. Интересно, подумала Арина, чем можно смертельно напугать пьяного бугая, подвизавшегося на ниве коммерции. Ну не налоговой же полицией, в самом деле. (Откуда, кстати, у скромного и солидного Виктора Ивановича связь со столь страшной личностью?) Разные вопросы задавали друг другу визитеры. Арина была далека от того, чтобы торжествовать победу. Как-никак дверь сломана и четыре пьяные морды, пусть и озадаченные, стояли вокруг. Переминались с ноги на ногу и ждали команды. Без «фас» они теперь не набросятся, но и «фу» пока тоже не прозвучало. Наконец главарь опустил руку с телефоном, на Арину он не смотрел.

— Влад, че там? Кто?

Вскинулся самый вертлявый и молодой. Его более опытные товарищи предпочли под горячую длань не соваться.

— Твою мать!!!

Взревел раненый вожак. Ухватил соратника за шиворот и зашипел, щедро брызгая слюной:

— Мало было? Мало? Свежатенки захотелось?

— Да ты че, Влад, ты че?

— Дверь как была! Где хочешь мастера ищи, сам ковыряйся — живо. Через час проверю.

Новоявленный стрелочник вылетел в коридор не без помощи, оказанной друзьями по оружию. Вожак злобно обвел глазами остальных.

— Вон.

Шестерки вымелись мгновенно и беззвучно. Воздух в комнате уплотнился. Невидимые искры проскакивали по диагонали, от униженного обозленного героя к бывшей добыче и обратно.

— Ты вот, что, подруга, зла не держи. Перепили пацаны, с кем не бывает.

Арина обалдела. Он извинялся, это раз. Он встал в позу атамана, чьи башибузуки набедокурили без хозяйского ведома, это два. Он ждал от нее ответа, это три.

Телефон спел два такта из Верди. Настала очередь Владика передавать трубку Арине.

— На.

Уже знакомый блеклый голос пояснил.

— Со связью что-то. Ну, ладно. Все нормально? Парни еще там?

— Ага.

— Гони в шею.

Выгонишь такого архаровца, как же. Но вслух Арина сказала четко.

— Вам рекомендуют удалиться. Немедленно.

Владик моментально ретировался. Не состоявшаяся жертва отрапортовала.

— Теперь я одна.

— Вот и ладненько.

— Спасибо огромное. А вы кто?

Смешок был тихим, но вызывающим озноб.

— Невоспитанная какая. Звоним по ночам, людей беспокоим, и не ведаем кого.

— Простите.

— Ладно, пошутил. Местный сельский староста, я. Зови меня Макаром.

— Еще раз спасибо огромное, Макар.

— Голос дрожит, как хвост у зайчика. Напугали?

— Очень.

— Домашняя девочка, значит. Ну, лады. Звони, если что. Шефу своему привет передавай. Ариведерчи.

— Бонжур.

В трубке рассмеялись.

— А ты молоток.

И зачастили гудки. Позже, когда свет был потушен, и Арина собралась лечь спать, возник нетрезвый столяр в сопровождении козла отпущения, назначенного на эту должность Владиком.

— От етит…Может все же с утречка?

— Поговори еще.

Как оказалось — все возможно, если очень захотеть, и человека найти, и дверь отремонтировать в половине четвертого. Через час, наконец, воцарилась абсолютная тишина. Но Арина никак не могла заснуть. Остатки ночи тянулись бесконечно долго.

* * *

В личную жизнь странной отдыхающей больше никто не лез. Ни нагло, ни тихим сапом. Абсолютная свобода. Работай — не хочу. Арина насочинила тонну разной ерунды для «Астролябии». Написала и отправила поздравление с 8 Марта Людмиле Георгиевне, Евдокии Яковлевне и Алене. Дозвонилась на «МС»- радио, заказала себе песню. Дожила, называется.

Разыскала кабинет ЛФК, ключи от него хранила старшая медсестра, вытребовала себе разрешение заниматься каждый день и почти не халтурила. Персонал относился к ней неплохо, несмотря на инцидент с ночным выламыванием двери. Отдых шел своим чередом. Гладь акватории была пустынна, как никогда. Мальчики из номера напротив съехали. Виктор Иванович, выслушав рапорт Арины, только вздохнул.

— Такие времена, деточка. Разгул. Бандитизм. Ценится только сила.

— А ваш знакомый сельский староста цветочки выращивает?

На подковырку шеф реагировать не стал, попрощался. Терзаемая едва ли не угрызениями совести, (что она понимает, в конце концов, в непростых мужских делах?) Арина отправилась на прогулку. Воздух в сосновом бору, корпус стоял на опушке, был вкусным и прозрачным. В первые дни, с непривычки, у девушки здорово кружилась голова. Как же сладко дышалось людям лет триста назад? Когда мало какой завод отравлял атмосферу, и двигатели внутреннего сгорания, с чудовищными ядовитыми выхлопами и низким КПД, еще не родились в больных мозгах инженеров-конструкторов? Величавые сосны возвышались по обе стороны аллеи. Коричнево-рыжие стволы царапали низкое серое небо мохнатыми шапками. Иной раз, когда поблизости не обретался ни один отдыхающий, девушка выбирала дерево посимпатичнее, чтобы постоять в обнимку: обхватив руками, прижавшись щекой к шершавой, в глубоких трещинах коре, закрыв глаза. Настроение выравнивалось, точно в Арину вливали свежую порцию силы и желания жить.

* * *

Утром одиннадцатого марта случилась трагедия.

— Встречайте бурю, господа, рубите мачты. Молитесь Богу, господа, что это значит? Хлебните виски натощак и горько плачьте.

Ну и все в таком духе. Строчка-другая могла у Майлсон найтись по любому поводу.

Сначала объявился Виктор Иванович. Позвонил, побранил, похвалил и велел собираться.

— Димочку пришлю за тобой ближе к вечеру.

Видимо он еще ничего не знал.

Потом позвонила его супруга, и громко рыдая в трубку, сообщила кошмарную новость.

— Анечка повесилась.

— Не может быть. Какое горе для вас и Виктора Ивановича.

— Глупая девочка. Чего ей не хватало?!

— Мне ужасно жаль. Я вам очень сочувствую.

Людмила Георгиевна не попрощалась. Не в том была состоянии. Ясно, что забирать из санатория Родионову никто не будет, придется добираться самой. И поторапливаться. Не мешало бы помочь людям, которые к ней так хорошо относились. Она выключила и разобрала компьютер, сложила в коробки, пылившиеся в углу все это время, упаковала одежду, книги, чуть не забыла чайник. Виктор Иванович снарядил ее обстоятельно, не абы как. Хороша бы она оказалась — в известную ночь — без того же телефона, например. Присела на край дивана и задумалась. Потом начала действовать, сдала комнату дежурной, заказала такси, потихоньку снесла вниз часть вещей, кроме совершенно неприподъемного, для ее слабых сил «Пентиума». На вахте Родионову обрадовали, сообщили, что транспорта сегодня нет, и не предвидится. И, что можно заказать такси в Кобылкино… Вроде бы. Она мысленно заглянула в кошелек. Содержимое не впечатляло. Блин. Потянулась за телефоном, опустила руку. Ситуация явно не тянула на критическую. Но беспокоить Макара не пришлось, внезапно он нашелся сам. Телепат!

— Алло?

— Шумбрат? красавица. Когда уезжаешь?

— Хочу сейчас, но не могу найти машину.

— Что стряслось?

Сухой невыразительный голос обладал странной силой.

— У шефа беда.

— Так-так. Сиди, не рыпайся, тебя довезут. Подожди часочек. Ебть, не вовремя. Там серьезно?

— Да.

— Лады. Жди.

Родионова была девушкой российской, более того — в Заранске выросла. И хорошо понимала, что обещанного три года ждут. Поэтому подрулившая к подъезду через полчаса синяя «десятка» удивила ее несказанно. Водитель не спешил вылезать, просто громко возвестил мелодичным пибиканьем о своем прибытии. Арина, не застегивая куртки, вышла, попросить помочь с вещами.

* * *

Три дня промелькнули в неприятных хлопотах, как выразилась бы карточная гадалка. Валидол и нитроглицерин для Виктора Ивановича, феназепам, а порой и что покрепче для Людмилы Георгиевны. Куча родственников, казалось озабоченных одним — измочалить нервы несчастным родителям и пожрать. Арина понимала, что не права. Люди есть люди, чужое горе не лишает их аппетита, наоборот. Посмаковать страдание сильного и удачливого человека тоже приятно. Многие вполне искренно сочувствовали, помогали, чем могли. И все же, все же, все же…

Арина явственно видела раненых льва и львицу, окруженных гиенами. С Анечкой она никогда не была близка и не могла понять причины, подтолкнувшей ее к самоубийству. Ну, старая дева, и что с того? Да полным полно вокруг несчастных невостребованных женщин. Всем в петлю лезть? Веревок не хватит.

Бедная мать. На Людмилу Георгиевну было тяжко смотреть. Горе состарило ее, испещрило морщинами лицо, согнуло спину. Опухшая от слез старуха не имела с прежней энергичной и волевой Учительницей ничего общего.

— Сколько денег потратили?

Требовательно обратилась к измотанной Арине одна из родственниц: бесцеремонная как сама жизнь, квадратная и широкоплечая тетка.

— Я отчитаюсь перед Виктором Ивановичем.

— Нагрела лапки, тварь бесстыжая?!

Арина промолчала, ушла на кухню. После поминок в кафе изрядное количество давно не общавшихся людей нагрянуло к Семеновым: допивать и жаловаться друг другу на сволочную жизнь. На кухне разбили зеркало и прожгли занавеску, разворовали серебряные чайные ложки, забили мойку. В туалете написали мимо унитаза, а сейчас там и вовсе закрылся блюющий древний дед. Из Анечкиной комнаты, как позже выяснится, пропали деньги и украшения. В прихожей оборвали вешалки — это уже действительно было ерундой. На разруху в зале и хозяйской спальне Арина пока не обращала внимания.

Не до того.

Зависть человеческая всегда была ей отвратительна. От неприязненных взглядов у Арины разболелась голова. Почему наличие денег вызывает у многих агрессию? Почему горе богатого родственника радует? Почему помощь из рук финансово обеспеченного дяди воспринимается как должное, а отказ в пресловутой материальной поддержке дико бесит?

Зависть. У тебя отвратительный оскал. Ты делаешь врагами самых близких людей. Ты могущественна и непобедима. Сколько силы клубится на дне черных трещин, разверзающихся в душе твоего раба!

Зависть. Воистину, ты движешь большинством двуногих, ты вынуждаешь предавать и продавать, ты делаешь губы холодными, а руки трясущимися, ты наполняешь сердца ненавистью и злобой. Ты правишь половиной мира, и как отвратителен этот мир!

Арина осталась ночевать одну ночь, другую, третью. Организовала и провела девять дней. Ухаживала за Людмилой Георгиевной как за маленькой: умыться, зубки почистить, выпить лекарство, сделать укольчик, спать пора и прочая, и прочая, и прочая… Вывезла за гостями грязь. Оплывшая, опухшая от слез женщина вызывала в ней острую жалость.

Разродившаяся Виноградова слегка приревновала, ей не хватало внимания и заботы. Арина перестирывала гору пеленок и подгузников, целовала мягкую теплую щеку, выслушивала невнятные жалобы на Васю, и уносилась к Семеновым. Кузнецовский же первенец вел себя образцово-показательно: ел и спал, ел и спал. Арина думала, что такие младенцы существуют лишь в больном воображении авторов всевозможных пособий для молодых мам. А вот и нет. Новорожденный Иванушка оказался сказочным, пухленьким, веселым и спокойным. Просто чудо расчудесное. Его мутно-голубые глазки и вздернутый носик совершенно очаровали Васиных стариков. Кузнецовы были людьми простыми и строгими, чемпионка им никогда не нравилась. Но долгожданный внук, это совсем другой коленкор. Старший сын и первая сноха нарожали четырех девчонок, тоже неплохо, само собой. Совсем неплохо. Да и живут тут же, в Калошкино, на глазах. Ан первый внук, он и есть внук. Продолжатель рода. Кузнецов младший. Уважил Василий стариков, нарек сынульку в честь отца. Помозговали родители, поспорили, да и отправилась свекровь (на полгодика, сынок, до осени) к молодым в их однокомнатную хрущевку. Алена воспряла духом, стала в спортзал наведываться, успокоилась, подобрела и, внезапно заявила подруге.

— Нет, все же друзья они из детства. Настоящие которые.

И что ей ответишь? То ли она собственную неправоту признает — весьма сомнительное допущение — то ли просто сентиментальную чушь порет; попробуй разберись. Хорошо, что со свекровью неожиданно поладили.

— Не поверишь, у нас с Надеждой Борисовной прям любовь началась. Сюсюкает с Ванечкой, в попку целует. Я сцежусь, бутылочку с молоком в холодильник заброшу и фьюить. Благоверный маме рассказал, сколько я в клюве приносила, она прониклась. Гонит заниматься, чтобы я, значит, форму восстанавливала. Только просит не упираться особо, пока, чтобы молоко не пропало. Такие дела.

— Это замечательно!

— Пошли вместе восстанавливаться. О, блин, забыла, что тебе нельзя. Извини.

— Ерунда.

— Лечебную что ли гимнастику какую делай.

— Я делаю.

— Точно?

Поговорили называется.

Арина выгуливала Гарри — семеновского французского бульдога — и занималась простейшими дыхательными упражнениями, вот и вся ЛФК. После десяти дней жизнь понемногу стала вползать в колею, или «устаканиваться» — как поговаривал глава семьи. По вечерам пили чай, по просьбе хозяйки Арина читала вслух пару-другую рассказов О. Генри.

— Ты давно не получала зарплату.

— А когда я работала?

— Мне, кстати понравились твои заметки о клубе.

Виктор Иванович строго смотрел из-под очков.

— Я давал тебе немного денег в санаторий, на разные мелочи, так это было месяц назад. Возьми мой коричневый кошелек, в кармане пиджака, неси сюда.

— Вот.

Виктор Иванович вынул пару пятисоток.

— Держи.

— Спасибо.

— Хочешь заняться «Астролябией»? Целиком. Дизайн, обстановка, порядки, персонал? А?

— Я не потяну. Я в строительстве не смыслю ни фига.

— Так я тебя прорабом и не приглашаю.

Людмила Георгиевна оторвалась от «Домового» и заметила поучительно.

— Кесарю — кесарево.

— Вот именно.

— Не умею руководить. Придумать что-нибудь, это запросто, но претворять в жизнь, нет, не мое.

— Значит решено.

Не без юмора подытожил суровый шеф.

— Завтра к девяти со мной в офис. Там и разберемся.

— Виктор Иванович, пожалейте.

— Нет. Ни за что.

Арина всплеснула руками, топнула ногой.

— Еще разок. Мать, взгляни, какой темперамент, а притворяется флегматиком.

— В тихом омуте черти водятся.

— Спасибо.

Арина повторила еще раз, более ехидно.

— Спасибо огромное.

— Чай, кстати, будет сегодня?

— Да. Жасминовый.

— Гадость какая. Пейте, девочки сами. Мне цейлонского, пожалуйста. В мою любимую кружку с подсолнухами. И три ложки сахара, как всегда.

* * *

Арина набрала номер Евдокии Яковлевны. Поболтала о пустяках, поблагодарила за книжку Майлсон. Угодили, очень! Поинтересовалась проблемами, болезнями, сплетнями и новостями. Выслушала исчерпывающийся репортаж, привнося в него подобающие краски междометий и коротких уточняющих вопросов. Разговор получился чуточку забавным, чуточку горьким. И закончился на печальной ноте.

— Дочь задумала взять реванш за старые обиды. Настаивает на разделе квартиры. Чтобы я съехала в коммуналку. На что приличное можно разменять мои руины Парфенона? Просто кошмар. Подает в суд.

— А где она живет?

— С мужем, но надумала разводиться. Внучки прописаны у меня, я ведь не вечная, все понимаю. Была у нас такая договоренность. Не представляю, что делать теперь. Ума не приложу.

— Почему бы ей — не разменять квартиру мужа?

— Он, деточка, как бы выразиться помягче, деловой человек. Его она боится, как черт ладана. Придется мне покидать насиженный угол.

— Да уж, ситуация.

— Вы, деточка обо мне не волнуйтесь. Перемелется, мука будет. Может, все иначе сложится. Заговорила я вас. Уже давно спать пора.

— Пол одиннадцатого, всего на всего.

— Спокойной ночи, голубушка.

— Спокойной ночи, Евдокия Яковлевна.

Положительно, мир полон проблем и горя!

* * *

Утро оказалось свежим и прекрасным, несмотря на слякоть и пепельный цвет неба. В квартире пахло кофе и тостами, на улице весной. Гаррик всюду совал влажную пуговку носа, лихорадочно вилял огрызком хвостика и не хотел возвращаться.

— Как бы не так, господин француз, как бы не так.

Морщинистая мордашка пса выглядела необыкновенно умильной и ласковой. Но Арина, не вняв мольбам, втащила бульдога в подъезд.

— Домой. Домой.

— Арина, выходим через пять минут.

— Димочки еще нет.

— А пусть попробует опоздать, я ему покажу гаррикову мать.

— Почти стихи.

— Не критикуй прямое начальство.

Арина кивнула, заглянула в зал, там она ночевала, там лежали ее вещи, подхватила сумку. Что еще? Подкрасить губы? Все-таки выход на люди. Или не стоит? Наверно, она действительно стала забываться. Прежняя сдержанность в отношениях с Семеновыми уступила место фамильярности. Так и по носу получить недолго, невесело подумала она. Не заметила, как перестала считать их чужими людьми. Распустилась, идиотка. Мало тебя жизнь учила?!

— Ариночка!

— Да, Людмила Георгиевна.

— Мы тебя заездили совсем, а ты сама недавно из больницы. Так расстроилась, ничего не соображала эти дни. Как мне, вернее нам с Нафаней, повезло, что ты оказалась рядом. Как повезло.

— Пустяки.

— Да нет, совсем наоборот.

— Арина, не телись!

Подал голос из прихожей обувающийся глава дома.

— Дел невпроворот!

— Нафаня, ты ведешь себя как свинья. Взгляни на девочку, она же серого цвета. Сама чуть дышит, а ночей не спала из-за меня. Ей еще лечиться и лечиться.

— Ерунда.

— Я тебя как стукну!

Людмила Георгиевна выплыла в коридор, шутливо замахнулась на мужа и вдруг обняла, прижалась к нему крепко, чмокнула в щеку, отпустила, посмотрела со стороны, покачала головой, вынула платочек, стерла отпечаток помады со щеки.

— Давно ты меня не целовала, мать.

— Две недели.

— Целых две недели? И не выходила никуда. Представляю, что в твоей школе творится.

— Плохо представляешь. Ну, иди.

Они спустились по лестнице, Арине показалось, что твердокаменный шеф раскис и вроде бы даже хлюпает носом. Точно показалось. Плачущая статуя командора и та удивляла бы меньше. Димочка, как порядочный, ждал у подъезда, слушал «МС»- радио и ковырялся в носу.

— Гони в офис.

Велел шеф после коротких взаимных приветствий. В зеркале Арина поймала внимательный взгляд водителя, от него веяло холодком. Ну и наплевать. Мало ли кому она не нравится. Не зеленая бумажка — в конце концов. Homo homini lupus est. Не так уж сильно люди изменились за пару тысяч лет, чтобы устарели кой-какие мудрые изречения.

В офисе царил чудовищный бардак: грязные чашки в мойке, затоптанные полы, мутные оконные стекла (походили на тонированные). Народ курил, вис на телефонах, раскладывал виртуальные пасьянсы, сплетничал. Арину передернуло от отвращения. Судя по всему, несчастный шеф отпустил поводья, и кони понесли. В кабинете Семенова было немного чище. Пыльные подоконники, полы с застарелыми разводами, покосившийся пейзажик на стене. Арина вспомнила, ЧТО согнуло в дугу Виктора Ивановича, и вскипела не хуже хваленого чайника «Тефаль».

— Могу навести порядок.

— Нет, ты убираться не должна. Перестань. Займешься клубом.

— Могу припахать народ. Они от безделья на головах стоят.

Виктор Иванович тяжело опустился в кресло.

— Есть же уборщица, секретарь.

— И где они?

— Это так важно?

— Разруха процветанию не способствует. Вам не разорваться, я понимаю. Выдайте мне карт-бланш. Пару разгильдяев можно и турнуть. А через пару дней переключусь на клуб.

— Оно тебе надо? Что за аврал?

— Команду пора призвать к порядку.

Виктор Иванович поджал губы и выпучил глаза.

— Я похож на идиота?

— Обычно нет.

— А сейчас?

Он высунул язык и сморщился.

— Да. Очень.

— Деточка. Я почти в норме. Они получат по рогам сегодня, вот увидишь. И порядок будет. Ты о другом думай.

Он щелкнул кнопкой.

— Марья Петровна! Подойдите ко мне. Это Арина. Она, как же ее обозвать, пусть пока менеджер, вот, она будет делать клуб, о котором я вам говорил — «Астролябию». Сидеть будет вместо Анечки, ей нужен компьютер.

— С подключением?

Он посмотрел на Арину, уточняя.

— Желательно.

Пробормотала, она, несколько ошарашенная.

— Значит с подключением. Подчиняется лично мне. График работы свободный. Оформите ее сегодня же.

— Менеджер?

— Пока. И на особом счету. Ясно?

— Да.

Марья Петровна поджала тонкие губы и испепелила девушку, вернее попыталась испепелить взглядом. Арине сие было решительно безразлично. Она понимала, что первое время все будут коситься на протеже шефа, избежать таможенного досмотра и перемывания костей невозможно, разумнее смириться и не дергаться. Надоест — отстанут.

Закуток, гордо именующийся кабинетом, был похож на кладовку. Маленький стол, стандартный письменный просто не влез бы, стул, полки для бумаг и пол квадратных метра для худощавого посетителя, человека с формами запихнуть некуда. Впервые в жизни у Арины был свой собственный кабинет. Это следовало отметить. Она позвонила Виноградовой, похвасталась и выслушала ворох новостей о Ванечке. Навела чистоту, съездила полюбоваться доисторическим зданием, которое предстояло осовременить и превратить в модное заведение. В голове закружилось несколько дополнительных мыслей. Выпила в гордом одиночестве чашку красного чая. Зафиксировала свежие идеи и призадумалась. Даже ей, человеку куда как далекому от строительства, было ясно, что потребуются профессионалы: рабочие, прораб, дизайнер. Дизайнер? По-видимому, танцевать следовало отсюда. Замшелые старцы не годились. Арина, теоретически, допускала наличие жизнерадостного и талантливого дедушки, брызжущего блестящими идеями, но только теоретически. Провинциальное бытие имеет одну неприятную особенность: жирафы, длинношеие чудаки, которым, как пел поэт: «видней» — либо спиваются, либо вешаются, либо перебираются в столицы. Среда давит. Высовываться — проблематично и небезопасно. Почему? Особенность национальной жизни. Провинция ценит усредненную надежность, без вывертов и закидонов. Провинция платит скупо, а порой не платит совсем. И, наконец, провинция, по определению, исторгает чужеродные элементы. Провинция склонна к пуританству, консерватизму, скепсису. Здесь не щеголяют нетрадиционной сексуальной ориентацией. Здесь не балуются свингом, не афишируют увлечение нудизмом. И так далее. Не сказать, что Арину подобное сильно огорчало. Она принимала правила игры. Однако где взять талантливого дизайнера? Ловится ли эта рыба в Заранском пруду? Блин.

Порылась немножко в кой-каких местных сайтах, улов не вдохновлял. Спросила у Марьи Петровны, где обычно находят дизайнеров.

— У офиса стильно выглядит вход, интересный навес от дождя, с подсветкой. Кто разрабатывал?

— Не помню.

Это напоминало прямой бойкот новенькой сотрудницы. Но Арину было отнюдь не просто испугать или пронять подобным методом. Не хотите? Как хотите! Наше вам с кисточкой. Она отказалась поехать домой вместе с шефом. Не из-за стремления выглядеть как все, не фавориткой. Вовсе нет. Виноградова жила буквально в двух шагах, захотелось навестить, посплетничать. Они не виделись неделю. А новостей накопилось целая тонна. И телефонный короткий звонок сыграл роль аперитива, возбуждающего аппетит.

— Виноградова! Ты хорошеешь с каждым днем. Скоро наберешь прежнюю форму.

— Спасибо. Слышал, сын, у тебя стройная мама.

Алена встретила подругу с орущим наследником в руках.

— Свекровь отчалила до пятницы. А я уже привыкла, избаловалась. Просто голова кругом. И у пацана характер испортился. Растет мужик. Вредности учится. Замолчи, карапуз! Дай с подругой пообщаться.

Но горластый Ванечка наотрез отказался сотрудничать. Пришлось помочь по хозяйству и уматывать в родные пенаты.

— Даже не поговорили.

— Не последний раз видимся, Алена.

— Угу.

Настроение, соответственно слегка завяло. Дом встретил холодом и гнетущей тишиной.

Слегка исправили дело: горячий душ, байковая пижама и шерстяные носки. Обязательный созвон с Семеновыми и взаимные пожелания спокойной ночи, тоже пришлись кстати. Арина свернулась клубочком в не согретой постели и пообещала себе быть умницей. Боль, которая забывалась днем — ночью принималась за старое. Твердое решение жить счастливо и долго казалось ересью. Что могло иметь значение? Васина пламенная речь о Соломоне, с его знаменитым перстнем? «Все пройдет» — гласила надпись на драгоценном камне. Арина расхныкалась, обхватила голову руками, жалость к себе твердила ехидно: «Ты никому не нужна. Никому». Что тут возразить?

Темные стены с простенькими обоями сочувственно вздрагивали в гримасе дрожащих теней, Арина зажгла свечи, она любила живой свет. Внезапно из ниоткуда возникли слова. «Ежели, праведникам поможешь — ничтоже дивно. Достойно бо суть милости Твоея. Но на нас грешных — удиви милость Свою. Нам грешным яви милосердие Твое, Господи». Арина вылезла из постели, встала на колени и прошептала обрывок молитвы, снова и снова, сто раз, если не больше. Потом, вдруг, добавила беспомощное: «Пожалуйста». И едва ли не впервые в жизни перекрестилась. Что на нее нашло?

* * *

День начинался с неожиданности, достаточно неприятной к тому же. На двери квартиры чья-то шаловливая рука нарисовала череп с костями. Зеленой масляной краской. Таких врагов, чтобы смертью грозили, у Родионовой не было. Может, просто подростки порезвились? На работу Арину привез Димочка, присланный заботливым шефом. Он достаточно ехидно сострил, что Анечка, которую турнули в общую комнату, точит когти, и мечтает снять не маечку, а скальп кое с кого.

— Тебе нравится Земфира?

Вяло поинтересовалась Арина, уловив деформированную цитату из знаменитой песни.

— Представь себе.

Огрызнулся водитель. У него буквально шерсть встала дыбом.

— Зря бесишься, любезный друг. Я ее уважаю. Безмерно.

Димочка даже обернулся, вытянувшаяся недоверчивая моська, говорила сама за себя.

— Не веришь?

Арина красиво взмахнула узкой ладонью.

— Напрасно. Российскую попсу я не перевариваю органически, за редким исключением. Но Земфира — не проект, понимаешь о чем я?

— Нет.

— Она сама пишет тексты, музыку, и голос имеет замечательный. Я не могу назвать себя фанаткой, ни в коем случае, но слушаю с удовольствием, часто. Ее манера шалить с ударениями, нарочитая небрежность рифмы, некоторая эпатажность, порою чрезмерная экспрессивность, иностранные слэнговые словечки, неизбитые метафоры, мне интересны, как эксперимент, как особенность творческого почерка. На общем фоне этот искрометный талант выделяется своеобразием и силой. Даже банальные ошибки, которые она порой допускает, в моих глазах лишь служат характерными штрихами. Японцы, например, считают, что излишняя правильность, зализанность текста или рисунка, лишают его жизни! Творчество Земфиры наполнено болью и радостью, она говорит искренне, да грубовато, да порывисто, не всегда соблюдая языковые правила, вернее частенько игнорируя их, но все искупает мощь ее дара. Понимаешь?

Арина осеклась, бросив взгляд на Димочку. Он слушал ее, как пифию. Вытянув шею и полу открыв рот. Ни у одной аудитории, ни разу она не имела такого успеха. Оставшееся время они промолчали. Но зеркало отражало серьезную, полную противоречивых мыслей, Димочкину физиономию. У входа в офис, притормозив, водитель буркнул.

— У тебя ведь высшее образование?

— Да.

— Какое?

— Филологическое.

— Тебя бы ко мне в гости, а то предки и сестра, она учительница, если включу Земфиру, начинают орать, как резаные. Музыка для пэтэушников, и все такое. И не переспоришь их, образованные, блин.

Арина предложила с веселой ноткой в голосе.

— Скажи им, что тридцать лет назад, абсолютно то же самое говорили о Высоцком.

— О!!!

Он воздел указательный палец вверх.

— Мысль. Отец его обожает.

— Это довод навряд ли подействует, но вдруг. Кто знает. Скажи, что тексты ее песен — настоящие русские стихи, современные, молодежные, эпатажные, но — стихи.

— Я попробую. Спасибо.

— Не за что.

— Ты не понимаешь. Твои слова — это очень важно. Ты разбираешься во всей этой лабуде научной. Так что, большой сэнкс.

Арина вошла в офис с дерзкой улыбкой победителя и гордо задранным подбородком.

* * *

День прошел суматошно и интересно. Виктор Иванович познакомил Арину с прорабом грядущей перестройки. Больше всего Борис Борисович напоминал Дуремара, только без сачка для ловли пиявок. Кстати, а на охоту за живым инструментом гирудотерапии в реальности выходят с сачком? Или банально разводят пиявок на фермах каких-нибудь?

Высокий и нескладный прораб молол чушь, дымил без передышки и матерился хуже сапожника, Арина ненавидела нецензурщину! А прорабу, судя по всему, не нравились образованные зазнайки. Работать предстояло в одной упряжке. Они препирались долго, но не сдвинули процесс с мертвой точки ни на микрон.

— Мы с вами, Борис Борисович, хуже чем лебедь, рак и щука.

— Тебе ж мою фамилию не называли!

Сказал он возмущенно.

— А какая у вас фамилия?

— Щукин.

— Это судьба. Я по гороскопу рак.

Посмотрели друг на друга и засмеялись. Недоброжелательность растаяла.

— Уморила, не в бровь, а в глаз. Теперь нам нужен дизайнер Лебедев?

— Знаете такого? Действительно?

— Шучу. Уж больно забавно вышло.

— И не говори.

Они спорили внутри помещения. Потом вышли наружу. Еще раз обошли здание.

— Ищи своего Лебедева, делайте проект и мы его, того — претворим в жизнь.

— Общими усилиями?

Они опять развеселились. Борис Борисович подбросил Арину обратно к офису, и видавший виды «жигуленок», увез владельца по делам более спешным, чем возведение воздушных замков. Арина перебросилась тремя репликами с Семеновым, позвонила Людмиле Георгиевне, попрощалась и ушла к знакомой даме-бухгалтеру. Она работала в управлении архитектуры. Кто, где и когда в Заранске хоть намек на архитектуру видел? Впрочем, встречаются города и побезобразнее… наверно. И, вообще: «Родина! Еду я на Родину. Пусть кричат — Уродина! А она нам нравится. Хоть и не красавица».

Серое здание, в котором трудились Заранские архитекторы, было украшено нелепым и громоздким выступом. Бетонное чудище и щербатые ступеньки, ведущие прямо в пасть. Кошмар на тему «модерн по-советски». Поблуждав по темным коридорам — республика экономила электроэнергию — Арина отыскала бухгалтерию.

Светлана выглядела на двести баллов по сто балльной шкале. Современная стрижка, узкий приталенный пиджачок, незаметный макияж, длинные красные ногти и шарфик в тон на шее.

— Привет. Давно не виделись. Ты где?

— Менеджером в «Стратегии». Вот задумали ремонт и не ведаем, где порядочного дизайнера интерьеров взять. А как ты?

— Замечательно, жаль, не платят ничего.

Она внимательно оглядела Арину.

— Что ты такая… бледная, скучная? Хочешь, познакомлю со своим парикмахером. Отпадный мальчик. А?

— Спасибо. Просто некогда, вот и запустила себя. Действительно пора привести волосы в порядок.

— Ты никогда не красилась, может пора начать? Немножко. А то губы обветренные, нос шелушится.

Арина кивнула в знак согласия.

— Ты права, Светик-Семицветик, смотришься, как сказка. Ногти — умопомрачительные, давно таких не видела.

— Да ладно.

Но по выражению глаз было заметно, что Светлана довольна комплиментом.

— Есть у меня один молодой человек, мы в спортзале познакомились в позапрошлом году, потом он в Америку умотал на год, теперь вернулся, не знаю надолго ли. Так вот — он дизайнер, настоящий. Увлекся интернетовскими заморочками, сайты делает, рекламу. Но интерьерами иногда подрабатывает. Я видела квартиру, которую он спроектировал, жутко необычно. Правда, он очень занят.

— Можно где-нибудь посмотреть его работы?

— Сейчас выясним.

Ярко красным ногтем Светлана нажала кнопки на телефоне. Номер сотовый — отметила Арина про себя. В родимом Заранске, по причине вопиющей нищеты населения, новейшие средства связи оставались экзотикой. Среди знакомых Арины, кроме Семеновых и Сережи, владельцы, подключенных труб не водились. Собственный телефон — щедрый и странный подарок Виктора Ивановича, оставался для девушки предметом тайной гордости и любимой игрушкой одновременно. Вспомнился обрывок вчерашнего разговора с шефом.

— Слушай, деточка, ты моим презентом пользуешься или нет?

— Почти нет. А как вы догадались?

— По счету. Платил за свой, хотел и за твой сразу. А там еще, вот новость, деньги не закончились. Ты, звони, не стесняйся. Конечно, если не станешь часами бесконтактным сексом заниматься, по международному номеру. Ха-ха.

Арина поблагодарила, но решила не наговаривать больше требуемого. В офисе имелся обычный аппарат, дома тоже. Свой номер она никому не давала. Драгоценная Виноградова, да сам Семенов звонили, вот и все. Подумай о черте и он тут как тут. В сумке запела трубка, громко и требовательно.

— Пэйджер?

Спросила Светлана, которая никак не могла дозвониться.

Арина, немного стесняясь, покачала головой и вытащила маленькую черную игрушку.

— Да?

— Это я. Ты где?

Требовательно произнес Виктор Иванович.

— В управлении архитектуры. В бухгалтерии.

— Живо к нам!

Арина сердито пихнула трубку обратно в недра сумки.

— Вот повезло!

Светлана, скорее заинтригованная, чем завидующая спросила.

— Друг?

Прилегла грудью на стол, подмигнула. И услышала честный ответ.

— Шеф. К себе требует.

— Интересно.

— Это точно…

Тонкого намека на неслужебные отношения Арина не уловила. Попросила рассеянно.

— Попробуй, набери еще раз номер дизайнера. Как его зовут, кстати?

— Андрей. Ой. Привет. Ну, наконец-то. Догадайся кто и зачем. Да я. Но не на свидание напрашиваюсь. Нет. Ко мне подруга зашла. Она менеджером в «Стратегии» работает. Они хотят все перестроить. И разыскивают приличного дизайнера. Тебя это заинтересует? Дать ей трубочку? Хорошо. Ее Арина зовут. Держи.

Дело есть дело. Арина собралась и проворковала.

— Добрый день, Андрей.

После секундной паузы она услышала короткий смешок в сторону и мужской низкий голос.

— Не шали. Нет, Арина, это я не вам. Не шали. Извините. Привет. Я занимаюсь дизайном, но за копейки не работаю. Так что если вам нужен дешевый вариант — это не ко мне.

— Мы ищем талантливого дизайнера.

— Пишите адрес моей странички. Там есть кой-какие интерьеры и не только. Посмотрите. Подумаете. Если вас устроит мой уровень, мы встретимся, поговорим. Покажете офис, или что у вас там. Прикинем фронт работ и цену.

Прекрасно поставленный голос, подумала Арина. Властный, теплый. И этот парень умеет общаться не только словами, но и интонациями. Даже паузы расставляет, как опытный актер. Удивительно. Вслух она произнесла.

— Диктуйте. Пожалуйста, я жду.

Постаравшись, впрочем, не ударить в грязь лицом. Но, так и не разобрав, почувствовал он или нет, что общается не с роботом. Живое волшебство звука… Вернее легкий намек. Один аккорд. Для кого и зачем? Он четко назвал адрес. Повторил еще дважды и откланялся.

— Всего хорошего.

Арина повесила трубку и от души поблагодарила приятельницу. Света отмахнулась.

— Не за что. Может тебе не понравится его стиль или цена. Или он сам не согласится. Без всяких объяснений. Гении такой капризный народ…

Распрощались, обещали созвониться вскоре, как-нибудь. И встревоженная Арина торопливо рванула к шефу.

* * *

Семеновы ждали ее в машине у подъезда. Димочка распахнул дверцу. Семенов прорычал.

— Живо!

— Что случилось?

Спросила Арина взволнованно. Людмила Георгиевна с храпящим Гарриком на коленях объяснила.

— Нафаня чудит. У него, таинственная и огромная радость.

— Девочки мои. В некоторые дела вам не стоит совать ваши носики. Повод есть. Но вам его знать ни к чему. Просто вникните — сегодня я намерен вас баловать! От души.

— Спятил на старости лет.

Прокомментировала Людмила Георгиевна. Арина, расслабилась и шумно зевнула. Ничего ужасного не случилось, Слава Богу. Димочка вырулил на стоянку возле Дворца Профсоюзов.

— Приехали.

Шеф «Стратегии» громко потребовал.

— За мной, девочки!

В салоне (Арина слышала, что в «Гармонии» высокие цены, но не проверяла) шеф вел себя как князь, по меньшей мере. Ласково назвал девушек по именам, напомнил, что звонил и делал заказ.

— Вот это мое главное сокровище, а это маленький сундук с алмазами. Обеих будем стричь, красить… сообразите сами. Дальше. Маникюр, педикюр. Все, что нужно. Дальше. Я вернусь через два с хвостиком часа, заберу двух счастливых дам. Ясно? Дальше. Всем выдам премиальные, если результат мне понравится. Время пошло!

Солидная фигура исчезла за дверью. Арина оглянулась на Людмилу Георгиевну.

— Что за бред? Мы его о чем-нибудь просили?

Четыре девушки уточнили весело.

— Начнем?

И повлекли дам за собой. Спустя мгновение Арина потеряла из виду Людмилу Георгиевну.

— Ой!

Ее усадили парить ноги, одновременно начали обрабатывать руки и рассматривать волосы.

— Может просто уложить?

— Девушка, вас как зовут?

— Арина.

— Арина, как вы к черному цвету относитесь?

— Да я не собиралась краситься. Я не хочу.

Вмешалась мастер, делающая маникюр.

— Оставьте. Ей идет эта серость, просто отгладить волосы и концы подвить. И макияж чуть заметный.

Она снизу вверх посмотрела на Родионову.

— Так?

Ее руки были обвешаны массивными серебряными браслетами, а длинные голубые ногти разрисованы черными цветами и бабочками. Бэйджик, прикрепленный к груди сообщал имя — Оля.

— Верно?

Арине понравилась эта девушка и она кивнула, в знак согласия. Оля поинтересовалась.

— Праздник?

— В некотором роде.

В кабинет вбежала изящная брюнетка Галина с ужасного вида щипцами. И защелкала ими вокруг макушки несчастной мишени всеобщего внимания. Постепенно Арина прониклась и поняла, что происходящее ей нравится! Очень нравится! Очень — очень!!!

Оля взяла флакончик приятно пахнущего масла и начала делать массаж рук.

— У меня мурашки на макушке.

Пропищала Арина.

— Надеюсь это от удовольствия.

— Нет. Какое там удовольствие. Я в полном экстазе.

Маникюрша неярко и флегматично улыбнулась. Она, по-видимому, привыкла к хвалебным песням. И знала, что работает профессионально.

— Так, с этим все. Чем будем покрывать?

Арина по простоте душевной спросила.

— А чем еще, кроме лака можно?

— Можно термолаком. Он реагирует на холод и тепло. Галина, дай пальчик. Смотри.

Розовый ноготь, подставленный под струю холодной воды стал голубым.

— Видишь, как интересно. А можно сделать узоры, любые. Со стразами, наклейками, лаками, акриловыми красками. Посмотри на образцы.

— Мне ваши цветы понравились.

— Мы на ты?

— Да.

Исправилась Арина.

— Да. Вроде тех, что у тебя можно?

— Запросто. На всех ногтях?

— А как лучше?

— Сейчас я все подберу. Чтобы не абы как, не вульгарно, я гармонично.

Она наклонилась над руками Арины и задумалась на пол минуты. Вмешалась Галина, выключившая щипцы.

— Предварительно все. Остальное в зале, когда ты ее отпустишь.

— Хорошо.

Наконец, она определилась с узором. Пододвинула к себе краски и кисточки.

— Сделаем серебром по черному фону. И несколько стразов.

Арина почувствовала себя королевой и внезапно поняла всю мудрость неожиданного подарка. В подобной заботе угадывалась истинная нежность. Та, что превыше любых условностей и препятствий. Та, что не имеет цены. Та, что приходит без просьб и ухищрений, сама по себе, неожиданная и прекрасная.

По радио передавали хит Мадонны — «You see». Уверенная в себе звезда пела о грустной любви. Арина потеряла счет времени, ей показалось, что Ольга только-только взялась за кисти, как прозвучало сосредоточенное и гордое:

— Готово.

Результат превосходил все ожидания. Тончайшие, змеившиеся линии рисунка и переливающиеся камушки в середине узора, как блестящий акцент.

— Как красиво!!!

— А теперь перейдем к ножкам, они уже заждались.

Арина то подносила пальцы к глазам, то любовалась издалека, опустив ладони на колени. Руки казались ей чужими, они принадлежали забытой, потерянной незнакомке. Той, в которою можно было влюбиться. Апельсиновой ведьме из далеких снов.

— Будем покрывать лаком?

— На твой выбор.

— Тогда серебряным.

Арина пошевелила пальчиками ног. Усталость, не оставлявшая ее несколько месяцев улетучилась без следа. Хотелось танцевать. Танцевать! ТАНЦЕВАТЬ!!!

— Олечка, какая ты умница. Спасибо громадное.

— Не за что. Это моя работа.

— Ты мастер!

Она скромно пожала плечами и вышла. А на Арину набросились парикмахеры. Она еще не оделась, не обулась, а пришлось решать, что делать. Наконец смутную мысль удалось оформить в слова.

— Пока все очень просто. Я непременно приду выкрасить волосы, но позже. Сейчас — уложить, только уложить.

Подступающий вечер наряжался в сказочные лимонно-сиреневые оттенки. Небо напоминало репродукции с картин о волшебниках. Даже странно, что никакая огненная колесница, запряженная драконами, не промчалась над горизонтом. Арина сидела в кресле и подглядывала в зеркало, за работающим парикмахером. Худенькая брюнетка пыталась навести хотя бы подобие порядка. Но неухоженные волосы сопротивлялись.

— Может хвостик?

Аринин глупый вопрос проигнорировали. Тогда она решила примириться с процессом, наплевав на результат. Хуже уж точно не будет. Весьма вовремя прозвучала классическая песня про отель «Калифорния». А потом классическая баллада «Скорпов». Человек, руливший в эфире, подбирал композиции созвучные с Родионовским настроением. Случайность? Конечно, обилие рекламы раздражало. Но после очередного затянувшегося хвалебного блока — «Тра-ля-ля, тру-лю-лю, Стройматериалы я люблю»! И все в таком же духе, наконец, поставили Цоя. Следом, Армстронга. Ужасная смесь? Нормальная радио-эклектика. Уже не одна песня попала «в тон». Что за дивный вечер?

Постепенно под руками Галины бардак превращался в прическу. А в душе Арины расслабленность уступала место желанию действовать.

— Нравится?

— Не знаю. Я не привыкла к себе такой. Странно немного. Как кукла.

Похоже, девушки решили, что у нее не все дома. Арина встала, и, повинуясь внезапному импульсу, щелкнула свое отражение по носу. До кучи. Вспомнилось, некстати вспомнилось, какую стрижку однажды сделала Калерия. И что из этого вышло.

Нет. По боку. Это прошло. Стоп. Сегодня — это сегодня. Здесь и сейчас.

— Арина? Неплохо. Я доволен. А ты сама?

— Не скажу.

Нарисовавшийся в дверях Семенов, выглядел радостным.

— Где моя половина?

Вдалеке залился злобным тявканьем Гарри.

— Ага. Слышу. Девушки, моя супруга еще не готова?

— Пять минут.

— Давайте я пока расплачусь.

Людмила Георгиевна, впрочем, освободилась только через пол часа. Сияющая, с выкрашенными в темно-каштановый цвет волосами.

— Заждался?

— Да.

— Куда торопимся?

— Увидите.

— Признавайся сразу. А то мы передумаем и не поедем.

— В «Харчевню». Поужинаем.

Людмила Георгиевна вручила Гаррика Арине, муж подал пальто, и милостиво соизволила согласиться.

— Так и быть, Нафаня.

* * *

Арина совершенно не умела пить. Два бокала обманчиво сладкого вина превратили ее из собранной, строгой особы в глупо хихикающую кокетку.

— Не надо меня провожать!

Но Димочка был неумолим.

— Шеф велел доставить к двери. Я существо очень исполнительное.

Непонятно о чем вздыхающая девушка висла у него на плече. И спорила.

— Все едино, не стоит. Что я сама не могу подняться? Упаду по дороге?

— Это твоя квартира? С черепушкой и костями?

Арина собралась с силами и подтвердила.

— Да.

— А дед тоже твой?

Перед дверью на корточках сидел спящий старик. Прислонился головой к косяку и задремал.

— Не может быть.

Сказала Арина глухим голосом.

— Ты его знаешь?

Не без скрытого в голосе ехидства спросил провожатый, выглядывая поверх плеча подопечной.

— Кажется. Но этого не может быть.

— Кажется или да?

Арина наклонилась, ох уж эти тусклые лампочки, чтобы разглядеть лицо нежданного гостя. Он открыл глаза, беспомощно и слабо улыбнулся.

— Здравствуй, красавица.

И добавил после паузы.

— Извини, однако.

— Басмач.

Охнула Арина. Выпрямилась и повторила.

— Басмач!

— Надеюсь не настоящий?

— Это прозвище.

— Так, ты входишь или нет?

— Конечно.

Она протянула руку, помочь старику встать и вскрикнула: увидев, как он заваливается набок, точно сломанная игрушка.

— О, господи! Господи!

Димочка отодвинул Арину, посмотрел на деда. Встал.

— Говоришь, знакомый? Ему каюк.

— А?

— В больницу поехали, если еще не поздно.

Ведь тощий, (ребра сквозь футболку просвечивают) а поднял деда, как большую легкую тряпочную куклу. Не показал брезгливости. От старика ужасно пахло. И пошел вниз, к машине. Несколько протрезвевшая Арина минуту стояла столбом, смотрела на пустую площадку, наконец, себе под ноги. Что случилось? Как старик нашел ее? И почему ее? Они виделись полтора года назад, или около того, один раз. В самый памятный для Арины день. Опомнившись, Родионова поспешила вслед за Димочкой, все еще спотыкаясь, ум начал повиноваться ей раньше, чем ноги.

— Вези на Юго-Запад.

Скомандовала она, залезая на заднее сиденье, где Димочка уже уложил деда. Достала телефон и набрала номер, который долгие годы был Виноградовским, а с недавних трансформировался в Кузнецовский.

— Добрый вечер, Алена. Муж дома?

— На дежурстве. Что с твоим голосом?

— Не обращай внимания. Я нализалась в зюзю.

— Родионова? Ты?!! Пьяна???

* * *

Легендарный Дон Корлеоне прав тысячу раз. Главное в этой жизни: Ты, твои мозги и близкие люди. «Окружи себя стеною дружбы». Кто вытаскивает за шиворот из очередной передряги? Друзья. (Если, конечно, тебе повезло с ними, а им с тобой.) К кому стремишься с радостной новостью? Чьи телефоны невозможно забыть? Какие даты важнее всех календарных праздников? (Правильный ответ — дни рождения тех, кого любишь.) Чье одобрение радует и наполняет гордостью? Для кого, не дрогнув, легко извлечь из кошелька последнюю крупную бумажку? Чей неурочный визит — в крайнем случае, нервирует, но никак не бесит. К кому тянет прислониться в момент отчаяния, сомнений? Кто может быть прощен, хоть тысячу раз, за мелкие и крупные прегрешения? (И никаких индульгенций не требуется.) Чья физиономия вызывает улыбку? (Ага, вот и ты!) Кому мы открываем дверь без опасений, в любое время? (Хоть три войны за окном.) Кого мы ждем? Кому мы верим?

* * *

— Родионова, ты в своем амплуа!

Муж любимой подруги коротко кивнул Димочке.

— Испортишь любое дежурство. Хоть на работу не ходи!

— Не преувеличивай, дорогой.

— С тобой не заскучаешь.

Подошел к кушетке, глянул, пощупал пульс.

— Что за дед?

— Басмач. Не знаю, откуда взялся. Нашла у себя под дверью.

— Тот самый Сашкин дед? Ты кошмарное существо, Родионова. Валюша, оформляйте старика. У него голодный обморок. Ясно?

— И?

— Иди, вари и процеживай бульон. Неси к утру. И одежду. Это все надо сжечь. Вши. Чесотка. Купи мазь, я тебе сейчас название запишу. Держи. Валюша, ну ты где?

Арина пошатнулась и сказала с запинкой.

— Давай я помогу его раздеть, вымыть. Медсестрам будет неприятно.

— Топай домой, святая. Без тебя управимся. И бульон не забудь.

Больше он на них внимания не обращал. Теперь уже почти абсолютно трезвая Арина и хмурый Димочка вышли на улицу. Ночное небо напоминало купол обсерватории. Нереально яркие звезды и ровненький круг луны.

— Как в фильме о вампирах, или оборотнях.

— Полнолуние? А я и не заметил.

— Холодно.

Поежилась Арина.

— У-У-У.

— …

— Голодный вой.

— Не надо. И так страшно. Я в полнолуние обычно уснуть не могу. До утра читаю на кухне.

— Почему?

— Только закрою глаза, сразу кошмар какой-нибудь чудовищный. Правда.

— Хочешь составлю компанию? Потусуюсь рядом…

— О, нет, только не это! Надеюсь, шутишь?

— Если мужчина пристает, его обзывают нахалом. Если не пристает — импотентом.

— Сам дурак, и шутки дурацкие.

— Правда?

Они препирались, а в окно подсматривала медсестра. Жевала бутерброд, сосредоточенно работая челюстями. И думала: напьется муж или нет? И если напьется, то до какой стадии. Ляжет спать, или на подвиги его потянет. Везет же некоторым. Ни фигуры, ни рожи. А парня с дорогой машиной подцепила. И что он нашел в этой дохлятине?

* * *

Под утро ей приснился кошмар. Огромная безглазая морда полу мурены, полу крокодила пыталась ее проглотить. Острые тонкие иглы зубов впились, промахнувшись, в простыню, на мгновение застряли в диване. Арина спрыгнула с постели, метнула в чудовище подушку, бросилась опрометью прочь. Зубы раскрошили дверь, которую девушка успела запереть. Босиком, не одеваясь, Арина вылетела в подъезд. Неуклюжее, но целеустремленное страшилище поспешило следом. Его серое, пятнистое тело топало сотней кривых чешуйчатых лап. Опущенная слепая морда вынюхивала следы. Арина выбежала во двор — совершенно пустой и молчаливый, дальше на улицу. Снег таял под ногами. На пустом перекрестке мигали светофоры. Ни души кругом. Раннее утро. Отвратительная многоножка не останавливалась. Арина кричала, и никто ее не слышал, тварь приближалась с решительностью смертельно голодного людоеда. Арина споткнулась, упала и кошмарное создание настигло жертву. Она вытянула руки перед собой и увидела окровавленные обрубки, вместо кистей. Монстр распахнул пасть…

Арина проснулась от собственного отчаянного вопля. Села рывком, с сердцем бьющимся где-то чуть не в горле, оглянулась — привычная обстановка комнаты казалась частью страшного сна. Предметы ожили и норовят напасть, просто замерли на местах, на мгновение, чтобы не спугнуть добычу. Арина вытерла мокрый лоб, и смутно поняла, что он горячий.

— Температура?

Она не кашляла накануне, не чувствовала себя больной. Не шмыгала носом. И, вдруг, жар?

— Я схожу с ума.

Но градусник подтвердил наличие высокой температуры. А головная боль, ломота, тошнота и заложенное горло не замедлили присоединиться. Целую неделю пришлось провести в постели. Один раз ее навестил Димочка, присланный Виктором Ивановичем, привез продукты, съездил в аптеку за лекарством, рассказал коротко пару свежих сплетен о фирме. И был таков. Виноградова звонила через день, расспрашивала, передавала советы мужа, хвалилась поведением Кузнецова младшего. Судя по всему, такой сметливый и добродушный младенец появился на белом свете первый раз. Чуть живая Родионова вникала в подробности с трудом. Ее постоянно клонило не в сон, даже, дурную дрему. Сил едва хватало доползти по стеночке до туалета, да согреть чайник кипятку. Теплое питье было главным пунктом советов супруга лучшей подруги. Арина, как послушная девочка, старательно лечилась. И думала, думала, думала…

Старая рана почти перестала саднить. Обещал же ей царь Соломон (правда устами Василия) что все пройдет. Все. И ЭТО тоже. Вот и наступило долгожданное чувство освобождения. Или почти наступило, если уж быть совсем честной. А какой прок врать себе? Мысли о Федоре посветлели, порой Арине удавалось порыться в воспоминаниях, не заливаясь слезами. Короткое пересечение их судеб. Вспышка. Трагедия. Занавес. Что ж, можно считать ей повезло. Она встретила героя и понравилась ему, а то, что по воле коварного автора сценария, история окрасилась в цвета крови и смерти: всего лишь детали. Любовь была в ее жизни. Пусть мгновенно отобранная, пусть глупая — была. Никогда, зачитываясь книгами — бедная трущобная дурнушка не верила всерьез, что услышит что-то подобное. Мечтала, конечно, о прекрасном принце. До восемнадцати лет, до того самого, отравившего ее душу дня. Берегла честь смолоду. Тешилась иллюзиями. Идиотка. Потом вкалывала бессмысленно, вкалывала, везла свой воз без особых жалоб и нытья. И вдруг все же получила подарок. Чувство. И мужчину, при одном воспоминании о котором, пересыхали губы, и начинало колотиться сердце. Бардак. Полный бардак. В мозгах. От простуды что ли? К чему самокопание? Лишняя боль и никакой пользы. Классики навешали лапши на неокрепшие ушки? И родные Куприн, Чехов, Бунин… И забугорные… Арина, как многие интеллигентные россиянки, перечитала и романтичную Саган, и гораздо более реалистичного Моэма. И находила особенную прелесть в обоих. При чем тут великие французы? Жизнь совсем не роман. От подобной сентенции и стошнить может. Жизнь совсем не поэма. И любовь в ней должна занимать скромное место в углу, на коврике. Баста. Надо жить. Клуб строить. Барахтаться в горшке молока, как порядочная лягуха. А не тонуть. Поболела и хватит. Господи. Совершенно забыла про Басмача. Ну, напрочь. Только маразмов и склероза не хватает, на нервной почве. Кретинка. Встала и пошла звонить Васе. Выяснять, жив ли дед. И если жив, то что нужно. Василий ее крепко и зло выругал. Нечего мол из себя святую строить. Еще она полудохлая с банками и пакетами не моталась по сквознякам.

— Кормим мы твоего деда. Не дрейфь. Поправишься, будем вместе думать, куда его девать. Отличный дед. Героический.

Так что визит в больницу, после короткой борьбы с собственной идиотской совестью, Арина отложила до субботы. Твердо решив появиться завтра на работе. А вечером немножко полежать. Пятницы она всегда любила. Как никак законные последние дни надоевшей рабочей недели. Когда это было? Вечность назад. А сейчас? Раз встала — можно и покрутиться по дому. Слегка. Подмела в комнатах. Пылесоса у Арины никогда не было. Вытерла пыль. Выпила красного чая. Опять позвонила Кузнецовым — поблагодарить. На сей раз десяток нелестных слов выпалила сама молодая мама. Закомплексовавшая Арина откланялась.

* * *

Как и было задумано, в пятницу Арина появилась на работе. Дружелюбно поздоровалась, выгнала из своего закутка любезничающую парочку. Распустила надоевший хвост, перебрала бумаги, переговорила с шефом. Потом влезла в Сеть, вошла на страничку расхваленного Светкой дизайнера. Вначале решила — неплохо. Потом — отлично. Притащила Виктора Ивановича.

— Нравится?

— Что это?

— Эскиз фойе.

— Нашего клуба?

— Нет. Другого.

— Ужас.

— Нет, просто не привычно. А вот это.

— Ну, еще куда ни шло.

— Заказчики остановились на этом варианте. Я была в интернет-кафе, видела. У них кишка тонка оказалась. Выбрали ни то ни се.

— Я бы тоже выбрал это.

— Зря. А как вам такой потолок?

— Интересно.

— Вы не безнадежны, Виктор Иванович. Природный вкус, подпорченный окружающей действительностью, у вас имеет место быть.

— По носу получишь.

— Ой.

— Шучу.

— А такие стойки как?

— Класс. Ты говоришь местный парень?

— Да. Андрей Богатырев.

— Веди к нам. Пообщаемся. Может, правда, ему закажем дизайн.

— Он предупредил, что за копейки не работает.

Виктор Иванович поправил очки характерным жестом, означавшим легкое раздражение.

— Веди. Разберемся.

Арина кивнула. Оставшись одна, пересмотрела работы. Нашла ссылки. Покопалась и в них. Сбросила короткое похвальное письмо в его ящик. Попыталась дозвониться, но телефон прокаркал про отсутствие абонента в зоне досягаемости. Достала свои заметки о клубе. Распечатала. Выпила с Димочкой кофе. Он настоящий, если можно так именовать растворимую бурду. А Арина привычный эрзац из цикория и ячменя.

— Фу.

Сказал Димочка.

— Как ты эту гадость глотаешь?

— Легко.

Отыскался прораб. Обрадовался, что Арина выздоровела. Изложил, как сумел, глотая мат, но не всегда до конца, междометия прорывались — свои впечатления от начала уборки помещения. Выслушал Аринины комментарии и пообещал состыковаться в понедельник.

— Нашла дизайнера то?

— Почти.

— Ну, хоть так.

Димочка допил вторую чашку и улизнул. Арина расправилась со своей, померила шефу давление, созвонилась с Людмилой Георгиевной, отчиталась о самочувствии ее супруга, выслушала школьные — плевать на них, но обижать же хорошего человека — новости. Подошла к окну. Второе апреля упорно притворялось серединой ноября. Небо морщилось, роняло мокрые хлопья неясного происхождения: то ли снег с дождем, то ли дождь со снегом. На асфальте кипела кися-мися. Так уборщица обозначила непотребство, норовившее просочиться в офис. Прохожие втягивали головы в шеи, прятались под зонтиками, ругали погоду. Серая атмосфера напомнила ей воображаемый русскими Лондон. Кэбы, пабы, игла знаменитого аббатства и Шерлок Холмс с суетливым спутником, в длинных плащах шествуют по Бейкер-стрит. А влажный акварельный туман размывает линии зданий. Красота.

* * *

— Вам удалось меня приятно удивить!

Арина прижимая трубку к уху, разговаривала с дизайнером. Пальцы бегали по клавишам.

— Мне дико понравилась последняя идея. Кафе «Чашка». Вход изумительно задуман. А коричневые и белые плиты у двери? Как кофе и сливки?

— Ну да. А как Вам окна?

— Обыкновенно.

— Девушка, посмотрите следующую картинку.

Компьютеры были включены у обоих. Арина звонила на сотовый.

— Может, сложим трубочки и пообщаемся в Сети?

— Я хуже, чем чайник.

— Самовар что ли? Записывайте и приходите.

— Я, правда, не умею.

— Вперед и с песнями. Жду.

Арина разволновалась. Свидание в заэкранном мире с человеком, которого никогда не видела живьем? И интересно и глупо. Что толку рассыпать по странице символические улыбки? Арина вела себя неумело. И, как казалось ей самой — чересчур прозаично. Она пыталась настроиться на легкую болтовню и почувствовала, что прикусила губу от скрытого напряжения.

-.

— А вот и я.

— Привет, девушка. Как вас лучше называть?

— Арина.

— Идет. Кино любим? А музыку?

Словом дело закончилось тем, что начинающая интернет-герл едва не осталась в офисе ночевать. Они проболтали несколько часов. Поспорили о Тарантино и Стоуне. Потом вернулись к началу, стали обсуждать дизайнерские проекты Андрея. Он продемонстрировал несколько анимационных работ.

— Талантливо.

— И только то?

Не изображал скромника, едко шутил, щеголял прекрасным английским.

— Да Вы изрядный болтун! Сударь.

— !

— Не верю. Вы, наверняка, смеетесь.

— Точно.

— Мне пора бежать. Уже поздно.

— Где пересечемся в жизни? Завтра?

Арина обрадовалась, что ее лица не видно. Таким глупым оно выглядело. Увлеклась не на шутку?

— А что у нас завтра? Суббота?

— Конечно.

— Давайте в центре где-нибудь.

— Идет. Как насчет Дворца Спорта?

— Замечательно. В двух шагах от моей конторы.

— В половине пятого. У входа. Я буду в коротком пальто. Такой мужчина с хвостиком.

— А цвет?

— Хвостика? Темный.

— Хорошо. А я в черной куртке.

— Договорились!

— Пока.

Но день оказался дико суматошным и Арина едва не забыла про свидание. Виктор Иванович объявил долгожданную субботу черной. С утра Арина успела слетать в больницу к Басмачу. Не застала деда, соседи по палате сказали, что старик ушел с санитарками на пищеблок, помочь принести ведра с едой. Арина набросала записку в три строчки, пообещала приехать завтра. Оставила на тумбочке пакет с фруктами, конфетами и пряниками. И включилась в гонку, которую организовал шеф. Всей «Стратегии» досталось. А Арине не меньше прочих. Ни сама выздоравливающая себя не пожалела, ни коллеги, ни закружившийся Семенов. Так и вышло, что она дергалась точно выпотрошенный карась на сковороде. Выполняла поручения шефа. Встречалась с прорабом. И за беготней совершенно упустила момент икс. Спохватилась, что уже опаздывает на четыре минуты, торопливо набрала сотовый номер.

— Привет, я дико извиняюсь.

— Принято.

— Я смогу подойти через пять минут.

— Ладно. Жду.

Он не обманул. Действительно стоял у ступеней и с кем-то разговаривал. Арина перевела дыхание и представилась.

— Добрый вечер. Это я.

А сама вопросительно вскинула брови. Обладатель удивительного голоса оказался почти одного роста с Ариной. И таким широкоплечим, каковые существуют исключительно в голливудских боевиках и глянцевых журналах. Его непропорциональная фигура выглядела монолитной. В темных волосах серебрились пряди. Арина задумалась о происхождении оных: ранняя седина или мелирование? Внимательные блестящие глаза, большие, под пиратскими парусами длинных ресниц.

— Добрый вечер, Арина.

Внезапно на нее нахлынуло прошлое. Точно налетевший шквал норовил вырвать книгу из рук, а затем ограничился стремительным перелистыванием страниц. И старая боль ожила. Уверенный, умный взгляд опрокинул ее, заставил, сжимаясь от горя ВСПОМНИТЬ. Внутренне растрепанная и ошеломленная она была готова зарыдать и попытаться спастись бегством от совершенно чужого человека.

— Вы побледнели. Нехорошо?

— Да. Минутку.

Трясущейся рукой она начала расстегивать сумку, едва не выронила, нашарила в откидном кармашке валидол, выдавила один мятный кругляш на ладонь, положила под язык.

— Сердце? Что за дела? Совсем молодая девчонка.

Арина слабо улыбнулась и пожала плечами. Ей по-прежнему было плохо. Сквозь лицо Андрея проступал солнечный взгляд Любимого Мужчины. Носы, линия скул, губы — ничего не совпадало во внешности. Что за морок? Но сейчас она видела — как издалека ее ищет совсем другой. Она сходит с ума?

— Пошли, присядем на пару минут.

— Где?

Арина едва ли не в полуобморочном состоянии повисла у него на сгибе локтя, и даже сквозь рукав пальто ощутила каменные мышцы. Андрей взял у девушки сумку, завел во Дворец. Усадил на дерматиновую кушетку в тренерской.

— «Скорую» вызывать будем?

— Спасибо. Мне уже лучше. Небольшой приступ.

Он похлопал ее по ладони. Тепло, исходящее от его руки взволновало Арину, она съежилась, вытянула пальцы на свободу. Перехватила его взгляд.

— Спасибо. Некстати, правда?

— Да ладно тебе.

Дизайнер уже перескочил на ты.

— Может, водички выпьешь?

— Пожалуй. Немного.

На минуту Андрей отошел, сбросил пальто на кушетку. Дама, судя по манерам — врач, с которой он появился, принялась измерять давление и расспрашивать. Велела снять верхнюю одежду. Арина не расслышала.

— Что?

Андрей, полу ехидно, полу ласково подшучивая, расстегнул молнию, стянул курточку.

— Не успели познакомиться, а уже раздеваю! Настырный какой, да?

Арина прислонилась виском к его литому плечику.

— Все уже хорошо.

— Вижу.

Посидели рядышком минут тридцать, пока Арина окончательно не приободрилась. Потом ей стало стыдно, она покраснела, разозлилась на себя, чем развеселила нового знакомого. И только к шести часам вечера, вдвоем, рука об руку, добрались до будущего клуба.

— Здесь?

— Что-то не так?

— Нормально. И здание неплохое.

— Шефу понравились ваши работы. Он согласен заказать проект именно вам, Андрей.

— Опять на вы?

— Тебе.

С трудом выдавила из себя Арина. Богатырев невероятно смущал ее. Поддела носком ботинка обломок деревяшки, отшвырнула прочь. Мысль поневоле возвращалась в прошлое. Что общего могло быть у ее ровесника, пусть и талантливого и у человека, в чьей громадной тени она мечтала оказаться? Ни возраст, ни род занятий, ни рост, ни голос. Их ничего не связывало. Тогда откуда настойчивое ощущение присутствия? Почему она едва сдерживает слезы? Весенняя депрессия? Родной авитаминоз? Недолеченная инфекция дала осложнение на мозги?

— Что ты сказал, Андрей?

— Повторяю для глухих. Идея неплохая. Можно обыграть и название и английскую тематику. Кич, разумеется, ну да не в Париже живем. Я возьмусь.

— Замечательно.

Вяло отреагировала девушка. И добавила, стесняясь своей просьбы.

— Посади меня на маршрутку, пожалуйста.

Арина тонула в болоте раздражения. Неуместного и сильного. Хотелось развернуться и уйти, ничего не объясняя. И наплевать, что подумает этот гибрид Давида и Голиафа, упивающийся своей физической силой. Злость несправедлива. Досада и обида тем более. Не вникнувший в водоворот отвратительных мыслей своей спутницы, Андрей, вынул фотоаппарат.

— Сделаю пару снимков. Это цифровая камера. Загоню в компьютер. Состряпаю объемную модель помещения. Прикину, что и как. Потом покажу наброски. Если буду делать всю работу целиком меньше двух тысяч долларов не возьму. Никак.

Цена для провинциального Заранска, действительно, была непомерной.

— Если мне понравится результат — фирма заплатит.

— Серьезная девушка? Деловая?

— Да так… погулять вышла.

Она осмотрелась, стены грязные, прислониться не к чему. Присесть, тем более, невозможно. А ножки гудели, отказывались держать.

— Пойдем, Андрей. Мне лучше поскорее попасть домой.

— Я закончил.

Подошел к девушке.

— Совсем зеленая. Как царевна-лягушка.

— Да нет, болею просто. А на самом деле я белая и пушистая.

— Не заливай. Лягушка она и в Африке лягушка. Даже древесная, мелкая такая, из которой кураре делают.

Вышли из здания, закрыли дверь. Остановка пряталась в нескольких шагах, за поворотом. Арина почти повисла на Богатыреве.

— Извини меня, пожалуйста. Просто нехорошо сегодня.

— Ни за что. Куда тебе?

— В клоповник.

— Проводить?

— Нет, не надо.

— Рухнешь где-нибудь по дороге. Заказчиков надо беречь.

Арина натянуто улыбнулась, но не стала спорить.

— Хорошо.

— А я еще и на чашку чая напрошусь.

— Сам будешь заваривать.

— Нет, ленивая какая.

— Молчи уж, Илья Муромец.

— Богатырев, просто Богатырев.

Он остановил неумытый зеленый микроавтобус с заветным номером.

— Сойдет?

— Вполне.

Помог девушке влезть внутрь и усесться на единственное свободное место. А сам остался стоять, слегка согнувшись.

— Вот и польза, кстати, что я не баскетбольного роста.

В их сумках одновременно запели телефоны. Арина отключила свой. Все равно слышимость будет отвратная. А Андрей пообещал кому-то перезвонить и подмигнул Родионовой.

— Сейчас очень, очень занят.

Попутчики смотрели на них с неодобрительным любопытством. Ясен перец. Молодые, хорошо одетые, выделываются. Арине стало неуютно. Она порой проникалась подобными мыслями. Быть успешным человеком на фоне общероссийской трагедии — занятие не для мнительных и слабонервных. Может поэтому, русские купцы деньги на Церковь жертвовали, больницы и приюты строили? Интересно.

Приехали быстро, маршрутка была полной, и водитель не притормаживал возле остановок. Андрей расплатился, подал руку, помог выйти, задвинул сильным расчетливым толчком дверь микроавтобуса. Арина знала, что это нечасто удавалось. Обычно люди дергали и толкали слишком слабо, снова и снова, или разозлившись, наоборот чрезмерно мощно, так, что вся маршрутка вздрагивала, а водитель матерился, высказываясь по поводу дурной силы, неправильно приложенной к тому же. Но парень, шагавший рядом с ней, судя по всему, обычным человеком не был. Держаться за локоть мужчины и идти к себе домой. Самое обыкновенное женское занятие? Рутина? Только не для Арины. Она нервничала и ругала себя втихомолку, довольно грубыми словами, хорошо, что люди не умеют читать мысли. Спутник прищурился и хмыкнул. Совпадение рассмешило девушку.

— Мы на месте.

— Гарлем по-мордовски.

— Да.

Легко согласилась Арина, вспомнив, как препиралась с Сашкой по тому же поводу.

— Да.

Повторила она спокойно. Во дворе у первого подъезда на скамейке сидели старушки, у второго — компания подростков. Арина подумала, что бабушки и внуки сильно недовольные друг другом олицетворяли разрыв между поколениями. Мешковатые фигуры больных пенсионерок, деформированные многолетним тяжелым трудом пальцы, а на противоположной стороне пропасти тонкие ноги и попки почти не прикрытые юбочками, сигареты и ярко накрашенные коготки, запах пива, мат, модные кроссовки. И самодовольный громкий разговор. Некстати, ох некстати запел телефон Андрея. Он вынул его из кармана.

— Алло. Да, все сделал. Вечером созвонимся, завтра покажу новый вариант. Хорошо. Извини, я занят. Да.

Арине показалось, что взгляды подростков прочертили борозды на ее лице, невольно от непонятного стыда, загорелись щеки. Она поздоровалась с ребятами. Ей вежливо ответили. Андрей убрал телефон. Повернулся к Арине и сказал многозначительно.

— Я его отключил. Больше мешать не будет.

— В самом деле?

От скамейки рывком отделились две девочки. Малолетние пираньи — подумала Родионова. Сильно подведенные глаза, малиновые волосы у одной, платиновые у другой. Ботинки на платформе невероятной высоты, как они не падают бедняжки, интересно?

— Вы Богатырев?! Андрей Богатырев?!

Громко и утвердительно поинтересовалась блондинка. Она не сомневалась в ответе. Арина остановилась, оглянулась на спутника. Что за дела? Откуда его знают подростки?

— Возможно.

Было заметно, что внимание ему приятно, и одновременно, что он к таковому привык.

— А вы нам привет не передадите?

— Пишите в программу, звоните.

— Ну, пожалуйста.

Заныла малиновоголовая.

— Пожалуйста. У меня как раз день рождения в четверг! Пожалуйста, Андрей!

Он достал электронную записную книжку.

— Имя?

— Ой, а вы передадите? Правда? Алла.

— Какую песню?

— Что вам самому нравится.

Принялась она фальшиво и неумело кокетничать.

— Отлично. Слушайте. Пока.

Подхватил Арину под руку и повлек в подъезд. Компания проводила их пристальными взглядами и тишиной, которая впрочем, мгновенно сменилась радостным шумом, стоило только парочке исчезнуть за дверью. Арина решила повременить с вопросами. Открыла дверь, пригласила гостя войти, зажгла в прихожей свет. Сбросила ботинки, повесила куртку на вешалку и пошла на кухню.

— Что предпочитаете: чай, кофе, молоко, сок?

— Мы на ты. Чай. Где можно руки вымыть?

— А какой чай?

В лучших традициях гостеприимства продолжала расспрашивать Родионова.

— ?

— Индийский черный, зеленый, красный, травяной?

— Земляничный.

— Замечательно. Вам повезло. Есть в ассортименте.

— А я надеялся смутить хозяйку.

Арина сполоснула руки под краном на кухне, зажгла газ, поставила чайник и заглянула в холодильник.

— Может сварить парочку яиц?

Они перекрикивались через коридор.

— А больше можно? Я проголодался.

— Сколько?

— Штук шесть, пожалуйста.

Арина решила, что он шутит. И тут гость явился собственной персоной. Стянул свитер.

— У тебя тепло.

Арина охнув, оценила невероятный обхват его бицепсов.

— Бодибилдинг?

Он кивнул. И Арина решила, что такие мышцы надобно кормить, как следует, и количество требуемых для насыщения яиц, обладатель атлетичной фигуры нисколько не преувеличил. Что и требовалось доказать. Хорошо, что они были эти шесть штук. Чистенькие белые эллипсы в специальных ячейках на полке. Чайник завел негромкую приличествующую случаю песенку. Кактусы, ощетинившись, подглядывали за незнакомцем. Арина полезла в буфет за сковородкой.

— Не стоит. Лучше сварить.

— Вольному воля.

Радушная хозяйка, а Родионова притворялась таковой, водрузила на плиту маленькую эмалированную кастрюльку, нарезала бородинский хлеб, остатки сыра, достала и открыла пакет кефира для себя.

— Чем полагается занимать гостей?

— Можно включить музыку.

— У меня пока нет магнитофона.

Тут Арина сообразила, что и телевизор тоже отсутствует. И сообщила о своем позоре вслух.

— Ладно, ничего страшного. Дома надоел.

Великодушно согласился вежливый посетитель. В дверь позвонили. Как выяснилось через минуту, соседка попросила позволить ей воспользоваться телефоном. Пока она громко препиралась со свекровью по поводу выходных и пресловутой детской проблемы (куда сбагрить юную банду), Арина дополнила меню половинкой лимона и пиалой меда. Наконец, поблагодарив и извинившись, соседка удалилась восвояси. Андрей разразился загадочной тирадой по-английски, переводить сказанное отказался, словом выделывался как мог. А почему бы и нет?

— Ужин подан. Приступай, господин дизайнер.

— А ты?

— Ограничусь кефиром, с твоего позволения.

— Бережешь фигуру? Молодец.

Никакой талии Родионова не блюла, просто после приступа ее чуточку подташнивало. Ничего не хотелось абсолютно, кефир был вынужденной уступкой организму: в топку парохода сегодня не забросили ни кусочка, и он грозился затонуть в знак протеста.

— Готово.

Андрей аккуратно и спокойно ел. Задавал по ходу дела разные вопросы. С кем живет менеджер «Стратегии». Чем интересуется. Арина, отвечая, ненавязчиво рассматривала собеседника. Широкая шея. Манера задирать подбородок. Взгляд уверенный и лукавый. Может причина в том, что он слегка щурился? (Или во всем виноваты ресницы, которые составили бы честь и гордость модели, рекламирующей тушь с эффектом объема.) В целом записным красавцем не назовешь, но излучает завораживающую уверенность. Мачо, без сомнения. Привык к победам. Чуть снисходительные нотки в голосе выдают, что женщин он невысоко ставит, и не умеет отступать. Если его и отвергали, происходило сие непотребство нечасто.

— Кто ты? Я не очень поняла, чего от тебя хотели две девицы у подъезда. Почему они тебя знают?

Андрей улыбнулся: зажигательно, искренне и самонадеянно.

— Я все ждал, когда ты спросишь.

— Ну и?

— Это из-за радио. Я много лет работал ди-джеем. Был популярен. Одно время уезжал, бросал все это дело, а сейчас веду небольшую спонсорскую программу. Меня попросили.

— Много лет? Значит «МС».

— Да.

— Не слушаю радио, никогда не слушала.

— Я понял. В противном случае ты узнала бы мой голос.

— Скромный парень.

— Умный и опытный.

Он наклонил голову набок. В глазах блестел жидкий огонь. Арина засмотрелась и подтвердила.

— Заметно.

— Спасибо за ужин.

— Ты не наелся, я понимаю. Хочешь, овсянку сварю или рис.

Она смотрела в окно, и старалась вернуть жизнерадостную гримасу родной печальной физиономии. Не получалось, хоть тресни.

— Ладно. Я же домой еду. Поем.

Он попытался ее обнять, не слишком настойчиво, словно пробуя их отношения на вкус. Она высвободилась с таким непреклонным и холодным выражением мордашки, что невольно рассмешила Андрея.

— Все. Приношу извинения.

— Принято.

Съязвила Родионова, воспроизводя соответствующие интонации.

— Позвони дня через три. Хорошо?

— Да.

— Пока.

Арина проследила в окно, как он уходил. Широкоплечий, насмешливый, самоуверенный мужчина. Замечательный мужчина, который ей не был нужен. Абсолютно. Ни капельки. Холод охватил талию, поднялся вверх, лизнул сердце. Там, за запретной проржавевшей дверью, хранились мертвые мечты, и уснувшая память дремала в саду над высохшим фонтаном грез. Нет, только не это. Нет. Нет. Нет.

Память рассеянно вздохнула и приподняла голову. Нет! Задыхаясь, захлебываясь слезами, Арина бежала прочь, от себя самой.

* * *

— Добрый день.

— Здравствуй, красавица.

Басмач смотрел на нее, подслеповато и ласково.

— Ох, тощая какая стала.

— Как мне вас называть, не Басмачом же?

Он хихикнул, и покачал головой.

— Махмуд.

— А по отчеству?

— Дед Махмуд.

Арина согласилась. Пусть так. Выложила на тумбочку фрукты, печенье и йогурт. Они случайно оказались вдвоем. Несколько человек отпросились на выходные, остальные вышли на улицу покурить. День выдался необыкновенно теплым. Прохожие расстегивали пальто, или решительно и строго потели. Арина вышла из дома в куртке и пожалела об этом десять раз.

— Держите, дедушка, вот книги.

Арина принесла два томика Монтеня и сборник афоризмов.

— Подойдет?

— Я плохо видеть стал, красавица, а очков нет.

— Это дело поправимое.

Арина приземлилась на шаткий ободранный стульчик. В большое окно палаты заглядывало весеннее солнце.

— Как вы меня разыскали?

— Вах.

Он смутился, неловко засуетился, потом пристроился напротив. Присел на аккуратно заправленную койку. Она контрастировала с кое-как застеленными постелями товарищей по несчастью. И ответил после минутной паузы.

— Прости, красавица, за хлопоты.

— Да я не об этом, дедушка. Мне Марина рассказывала, что вас пристроили жить в деревню. Вдруг вы здесь.

Арина деликатно умолчала про голод и чесотку.

— Выгнали меня. Деться некуда. Бродил, бродил.

Арина слушала короткую сдержанную повесть его злоключений и с трудом сдерживала нервную дрожь. На глаза наворачивались слезы. Между тем, Басмач не жаловался, не ныл, не причитал, но простые факты, которые он излагал, вызывали в Арине то негодование, то ужас.

— Я поняла. Поняла.

Прервала она старика, не в силах оставаться спокойной дальше.

— Как вы нашли меня, дедушка?

Он беспомощно развел руками, потом все же признался.

— В окошко увидел, в твоей конторе. Ты что-то печатала. Потом кофе с худым парнем пила.

— Что же вы не позвали меня?

Он опустил бритую голову (со вшами боролись).

— Кто я тебе?

Арина посмотрела на потолок, желтоватый, криво побеленный, с неровным швом — место стыка двух плит. Сдержала слезы. Отдышалась и переспросила ласково.

— Вы шли за мной? Да?

— Нет, ты адрес продиктовала какой-то большой женщине. Я рядом стоял, запомнил.

Арина отчетливо увидела сцену. Она уже вышла на улицу. Ее догнала Анна Петровна, с кипой бумаг. Попросила продиктовать координаты: улица, дом, квартира, телефон…

— А то в вашем личном деле, извините, недочет. И диплом вы еще не принесли, или ксерокопию заверенную.

— Хорошо. До свидания…

А в нескольких шагах стоял умирающий от голода Басмач и слушал.

— Господи. Вы бы подошли ко мне!

— Не смог.

— Ладно. Ерунда.

Арина отмела все прошлое, как несущественное и несуществующее.

— Лечитесь. Потом пойдете ко мне. Нет, не возражайте. Пожалуйста. Я живу одна. Вы мне не помешаете. А там, позже придумаем. Идет?

Она вырвала из него согласие.

— Только хозяйкой меня не называть! Хорошо?

— А как?

— Ариной.

— Федор тебя по-другому величал. Лорой что ли?

И вкус жизни — со звуками его имени, и ласкового прозвища, которым он ее поддразнивал, переменился. Солнце ушло за облако, а небо посерело.

— Лорелеей.

Ответила она медленно, спокойствие нелегко далось и дорого стоило.

— Он называл меня Лорелея.

Дед ничего не заметил.

— Верно.

* * *

Ей снилось море. Совершенно пустой пляж. Серо-зеленая линия горизонта, готовая подхватить падающий медный диск солнца. Косо набегающие на берег мохнатые волны. Шапки пены выглядят пушистыми и теплыми. Но от мокрого песка веет холодом. Голые ветви пирамидальных тополей за спиной и нереальная тишина. Навстречу неторопливо, наклонив голову набок, идет мальчик лет десяти, в драных перемятых брюках и линялой майке. Босые ноги перепачканы водорослями.

— Привет.

Вдруг слышит Арина свой собственный голос. И видит себя со стороны: тонкая, вот-вот переломится девушка с апельсиновыми волосами. Бледно-голубые джинсы и белый джемпер, розовые босоножки. Ногти покрыты оранжевым лаком. Мальчик моргает несколько раз, словно пытаясь прогнать видение. Потом отвечает.

— Привет.

— Что ты делаешь?

Он нерешительно улыбается.

— Хожу, думаю.

— Ясно.

Арина смотрит весело и ласково, ее голос кружится вокруг них бриллиантовыми искрами. Мальчик вспыхивает, краснеет, но не отводит взгляд. И на мгновение, когда их глаза встречаются, Арина чувствует себя сумасшедшей от счастья.

— Ты.

Говорит он решительно.

— Ты, как из сказки.

Арина улыбается и поддразнивает его.

— Правда.

— Ты не оставила следов на песке.

Он показывает рукой. И, обернувшись, Арина понимает, что это правда. Но вместо испуга погружается в озорной восторг.

— Да. Странно, что ты заметил.

Она обнимает мальчика за плечи и шутливо целует в щеку, в обветренную, холодную и упругую. Под ее губами она становится алой. Мальчик берет ее ладонь, рассматривает пальцы.

— Да. Ты ненастоящая. Таких рук не бывает.

Но в его словах она слышит неясную надежду.

— Я тебя еще увижу? Когда-нибудь?

Это вопрос юного мужчины. В нем оттенки страстности и восхищения.

— Обязательно.

Он прижимается пылающим лицом к ладони Арины.

— Кто ты?

— Твоя мечта.

— Тогда я хочу, чтобы ты сбылась! Слышишь?!

Она отнимает руку, отступает на шаг и вдруг узнает в этом мальчике свою любовь. Вскрикивает

— Ты!

И просыпается, охваченная испугом и болью.

— Ты…

Издалека из полусна доносится отчетливое.

— Я найду тебя… Я найду тебя!

Она встает, где часы? Тупо смотрит на стрелки. Три. И начинает бестолково бродить по комнате. Открывает одну книгу, другую, отбрасывает их прочь. Падает в кресло, вскакивает. Мечется. Потом застывает у распахнутой в коридор двери. Садится на пол, прислонясь спиной к косяку. Губы шепчут.

— Федор. Федор. Я больше не могу. Так и с ума сойти не долго. Я не могу, не могу больше. Не могу! Господи. Зачем я выжила? Для чего? Что мне делать со своей жизнью. Что?

Ночь не отвечает ей. Арина бессвязно и отчаянно молится, просит спокойствия и силы.

— Если это возможно…

И, совершенно разбитая, ложится спать. Но не может расслабиться и отключиться до утра.

* * *

— Вставай, Арина! Вставай! Тебя, однако, ждут великие дела.

Восхитительный запах кофе, тостов и лимона достиг сознания на мгновение раньше требовательного сигнала к побудке, данного безжалостным Басмачом.

— Еще минуточку.

Жалобно проскулила она.

— Одну минуточку.

И тут же ледяной нос Шайтана ткнулся в лицо. Она накрылась подушкой. Как же, очень помогло, интеллектуально развитая, но невоспитанная скотина стянула на пол одеяло и залилась лаем.

— Паразит, вот ты кто.

Широкогрудый шоколадный метис кавказца с белыми пятнами на шее и лапах открыл громадную пасть, демонстрируя длинные молочные кинжалы клыков.

— Р-Р-Р.

— Ладно. Встаю.

Он тут же кинулся навстречу, облизал спущенные на пол маленькие ножки, ткнулся огромной мордой в живот хозяйки и захрюкал от счастья, еще бы — за ушами чешут.

— Отстань.

Шутливо прогоняла пса Арина. Мохнатый любимчик прижался боком, с такой силой, что опрокинул именинницу обратно на постель. И принялся радостно подскакивать рядом. От прыжков стокилограммовой туши сотрясались шкаф и письменный стол с компьютером. Басмач укоризненно проворчал из кухни.

— Завтрак готов давно.

Пресекая дальнейшие попытки Шайтана поозоровать, зевая и потягиваясь, Арина прошлепала в ванную. По дороге ей обслюнявили стопы и кисти рук. И подгоняли усердными толчками в спину и попу. Ускользнув от четырехлапого влюбленного рыцаря за дверь, маленькая хозяйка странной семейки сняла пижаму и влезла, поеживаясь и повизгивая, под холодный душ. Шайтан громко рычал и шумно нюхал воздух, уткнувшись носом в щель над плинтусом. Кто посмел обижать его госпожу? Разумеется, это была игра. Пес знал, что в ванной, кроме Арины никого нет. Утренний ритуал установился сам собой и доставлял всем немало приятных минут. Басмач и Шайтан просыпались очень рано. В половине пятого они уже возвращались с утренней прогулки. В рабочие дни Арину выволакивали из постели в половине седьмого, в выходные в восемь, или позже, когда она попросит. Сегодня пятница, пятнадцатое июля, кое-кому исполнилось двадцать восемь лет. Поэтому в кухне Арина обнаружила букет полевых цветов и еще теплые пирожные безе.

— Какая прелесть!

— С днем рождения, Арина. Вечером чак-чак будет готов. Сладкий. Тебе понравится.

Басмач стеснительно улыбался, Шайтан лихо вилял обрубком хвоста, лежа на полу. Арина неловко чмокнула старика в сухую темную щеку, поблагодарила.

— Спасибо, очень приятно.

Села за стол. Утро получалось замечательное. Именинница подумала, что это начинает входить в привычку. Последние три месяца ее жизни были полны тепла и света. Большого труда, правда, стоило затащить Басмача к себе. Он упирался, ворчал, что это неприлично, ведь, подумать только, Арина не замужем. А он — мужчина, хоть и не молодой. Вася ржал, как полоумный, услышав такие возражения.

— Дед боится тебя скомпрометировать? Умора!

Алена, существо практического склада ума, поинтересовалась ехидно.

— Надеюсь это временный вариант?

Что могла ответить Родионова? Кивнуть и перевести стрелки, удаляясь от неприятной темы. Куда она денет старика? Выбросит не помойку?

Да, она, безусловно, распоследняя идиотка. Но… Федор, Федор… Он любил Басмача. Это все и решило, никак не дурацкие рассуждения о взаимовыручке, альтруизме и прочей фигне. Федор! Федор был бы доволен, узнав о поступке Арины. Вот и все.

А через пару недель, примерно, когда дед Махмуд окончательно поправился, приободрился и робко произнес: «Шайтан умирает… там». Через пару недель пришлось попотеть. Отнять собаку у хозяев? Пес второй год живет на пасеке, его давно считают своим. Что с того, что ему не сладко? Подумаешь, мучается…

Арина съездила в деревню вместе с Басмачом и ворчащим Васей.

— Родионова, ты забодала! В последний раз на мне катаешься.

Увидела прикованный к крошечной будке собачий скелет… Покрытая струпьями кожа, свалявшаяся в колтуны шерсть, гноящиеся полные ненависти глаза.

— Шайтан.

С трудом выговорила она. Злобное чудовище зашлось в хриплом лае. Васю передернуло от отвращения.

— Да уж. Собираешься забрать ЭТО домой?

Арина бесстрашно подошла ближе.

— Бедный малыш, потерпи немножко. Пожалуйста.

Присела на корточки, продолжая кротко и ласково говорить. Тон ее голоса успокоил беснующееся животное. Через минуту пес замолчал, удивленно прислушиваясь. Идиллию нарушил хозяин.

— За медком пожаловали люди добрые? Ну, здравствуйте.

Он вытирал руки грязным полотенцем, вышел из пристроенного к дому сарайчика. Высокий худой дядька с небольшим выпирающим животиком. Арина наступила на горло своей ненависти: убить готова мерзавца, но позже, позже. И ответила просто.

— Нам бы собаку.

Маленькие хитрые глазки шустро осмотрели ее и молчаливого Василия, не пропустили машину и деда, сидящего внутри.

— Родственники старика?

Переспросил он вяло. В окно выглядывала жена и сыновья, да и брат с кумом зашли, как раз. Гнать без всяких разговоров? Но кто их знает городских залетных. Машина простенькая, а сами выглядят солидно, уверенно. Василий продолжал молча рассматривать двор и постройки. Повисла неловкая, заполненная грозовыми искрами, тишина.

— Нам нужна собака.

— Она денег стоит!

— Сколько?

Вздохнула Арина и сделала неверный ход — полезла за кошельком. Уступчивость это быдло немедленно расценило как слабость.

— А зачем мне ее продавать? Хорошая собака, двор охраняет.

На крыльцо вышли, покурить, брат с кумом. Всяко разно помогут турнуть чужаков. Арина огляделась. И услышала злорадное.

— Ехали б вы себе по добру по здорову.

Хозяин глумливо ткнул пальцем в сторону машины.

— И мусульманина своего увозите. Чтоб глаза не мозолил, нехристь поганый.

— Ехайте, ехайте. Покуда целы.

Донеслось с крыльца многообещающее. Василий посмотрел на Арину вопросительно. Это была не его война, бросаться на амбразуру хирург не собирался. Но благоразумие вдруг покинуло рассвирепевшую Родионову.

— Рот заткни, говнюк. Воняет.

— Да ты…

— Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.

Вытянула из внутреннего кармана расстегнутой куртки телефон. И начала набирать номер, который намертво отпечатался в памяти.

— Кому звонишь, кому?

— Макару.

Холодно брошенное в пространство имя, отразилось в хитрой роже хозяина.

— Он ведь на этой помойке за главного?

— Ты это брось, дура.

Подошел и вмешался красномордый брат. Но телефон уже откликнулся. Знакомый тусклый голос негромко произнес.

— Ну?

— Добрый день.

Проворковала Арина. Она выложилась как звезда Бродвея на премьере. В двух словах прозвучало столько тепла, что невидимый собеседник невольно попал в волну и ответил соответственно.

— Красавица? Да ну?

— Точно, это я, Арина. Как дела у местного сельского старосты?

— Лучше всех. Чего надо?

Арина смерила присмиревшего пасечника взглядом. Он грыз губы и по-видимому проклинал себя и поганых городских тоже. Но, всяко разно гримасничая, изображал полную готовность к сотрудничеству.

— Я тут проездом по делам в ваших угодьях, решила засвидетельствовать свое почтение, поблагодарить за старое, поинтересоваться вашим настроением.

Она вела свою роль безупречно. Голос излучал свет. Хорошие старые друзья общаются, а может и не только друзья.

— Нормально все. Точно ничего не надо, красавица?

Арина прищурившись приподняла подбородок глядя на хозяина. Тот отрицательно покачал головой, а брат, наоборот, кивнул. Выразить тем не менее они пытались одну и ту же мысль.

— Абсолютно. Хотела услышать голос, раз уж попала в ваши края. Спасибо огромное. Скоро клуб достроим, приезжайте.

Ее осенила мысль, она быстренько подхватила тему и развила.

— Виктор Иванович давно хотел уютное приличное местечко соорудить. Тихое и престижное. Если хотите, закажу вам билеты на открытие. Обещают кого-нибудь из Московских звезд ради такого случая привезти. Будет интересно.

— Когда?

— В сентябре. Но вы человек деловой. Все планируете, наверное, заранее.

— Ладно, красавица, спасибо. Перезвони за недельку, я скажу смогу-нет.

— Ариведерчи.

— Помнишь? Ну, молоток. Пока.

— Пока.

Она отключилась, стирая улыбку с лица, и рявкнула.

— Ну?

— Да забирайте эту падаль, Бога ради.

Хозяин сплюнул и отошел. Брат поманил его, вдвоем они исчезли в доме. Арина, торжествуя, ткнула Васю локтем.

— Ну, как?

— Как, как… Отцеплять этого черта сама будешь? А он тебя не сожрет?

Она раздумывала ровно секунду.

— Шайтан, мой сладкий мальчик, можно тебя погладить?

Наклонилась и медленно протянула ладонь. Вася прошипел

— Дура, дура, отойди. Я Басмача приведу.

Но пальцы уже были у самой морды. У оскаленной громадной пасти.

— Хороший, сладкий песик. Поедешь со мной. Маленький, вот и умничка.

Руку обнюхали и не тронули. Арина присела на корточки, избегая смотреть псу в глаза, легко погладила по вздыбленной холке. Василий наблюдал с ужасом, был близок к обмороку.

— Ты сумасшедшая зараза, Родионова.

Но тонкая нить уже была натянута. Арина могла поклясться, что понимает чувства пса. Осторожно, чтобы не испугать, она передвинула руку к карабину.

— Я собираюсь отцепить тебя и забрать с собой. Будешь моим славным мальчиком. Моим самым любимым лапусиком.

Проржавевшая железка отказывалась поддаваться. Девушка нажимала, что есть силы, побелевшими он напряжения пальцами. Бесполезно. В горле пса родилось рычание. Арина не восприняла угрозу на свой счет. Мимоходом коснулась загривка, морды, провела ладонью по выпуклому мощному лбу.

— Ну же, ну. Слава Богу.

Щелчок возвестил о победе духа над материей. Ибо расстегнуть тугой карабин просто так, в иной обстановке девушка не смогла бы и за тысячу долларов. Освобожденный Шайтан отказывался двигаться с места. На крыльцо вновь вышел пасечник. И что-то произошло. С утробным ревом пес бросился к нему. Десять метров он преодолел за долю секунды. Хозяину очень повезло, что он успел ввалиться внутрь и захлопнуть дверь, которая к счастью открывалась наружу. И только поэтому не распахнулась, когда завывающий живой снаряд обрушился на нее.

— Фу! Фу! Мой хороший, мой послушный, Шайтан, Шайтан. Фу!

Навряд ли он знал команды. Но Арина бесстрашно подошла и взяла его за ошейник.

— Фу. Пошли со мной. Теперь все хорошо. Все. Уже все.

Громадный худой пес, бешено обернулся к ней. И гнев его угас. От звуков ее голоса, от прикосновения рук.

— Ну, пошли. Рядом.

Она повела Шайтана к машине, по дороге объясняя, что теперь все будет по-другому, что его вылечат и покормят, что он будет жить с ней, вернее с ними. Василий, вытирая пот со лба, потрясенный до глубины души, смотрел вслед. Он навсегда запомнил Арину именно такой. Хрупкая, бесстрашная победительница…

Обрадованный дед вылез на встречу. Пес признал его. Последовала двухминутная радостная суматоха. Старик шептал на фарси невнятные ласковые слова, огромный настрадавшийся на три жизни вперед пес, облизывал морщинистое лицо и прижимался всем телом к обретенному другу. Арина достала термос внезапно задрожавшей рукой, еле-еле отвинтила крышку, чуть не обварилась, отхлебнула кофе из горлышка. Нервы сдали, наконец.

Василий вежливо попрощался с хозяином, даже поинтересовался ценами на мед, подошел к троице, ждущей его у «жигуленка». Шайтан встретил хирурга басовитым рычанием.

— Фу. Это свои.

Скомандовала похитительница собак, но на всякий случай, взялась за ошейник. Басмач незаметно вытер слезы. Так они и воссоединились, в последние дни апреля двадцать восьмой весны в жизни Арины.

* * *

— Да?

Бодрый Аленин бас вопрошал.

— Тут у вас именинница не завалялась? Случайно? Поздравления принимаете?

— Заочные нет, только лично принесенные, и желательно с подарками.

— Зараза ты, Родионова. С днем рождения!

— От язвы прободной слышу!

— Чума!

— Холера!

— Лихорадка тропическая!

— Аппендикс воспаленный!

— Гепатит всех видов и в крайней стадии!

— Оспа!

— Корь и ветрянка!

— Сдаюсь, госпожа докторша. Мне за вами и не угнаться теперь.

— Ага, прониклась?! От Василия привет. От Ванечки тоже.

— Спасибо. Не заедете сегодня или завтра?

— Брошу мужчин и заскочу. Вечером. Они мне надоели хуже горькой редьки. С собой не потащу. Перебьются. Верно?

— Тебе решать, родная! Твои кадры. Я буду ждать.

— Угу.

После едва заметной паузы Арина добавила отчетливо.

— Кошмарно люблю тебя, Виноградова. Как здорово, что ты у меня есть!

На другом конце линии откликнулись искренне и весело.

— Взаимно. Целую.

— Чмок.

Телефон не умолкал. Дозвонился обожаемый шеф.

— На работу то придешь? Лентяйка?

— Десять минут девятого, обижаете, босс. Я еще сто раз успею.

Потом вдруг нашелся великий дизайнер.

— Happy birthday to you.

— О, спасибо, Андрюша.

— Как дела? Какие планы на сегодня?

— Работать, работать, работать. Потом дома почирикаем с подругой.

— Один интеллигентный и умный юноша вам сильно помешает?

— Если ты имеешь в виду гениального дизайнера, по которому пол города сохнет, то пусть присоединяется.

— Ценишь, значит?

— А то.

Уже в дверях новорожденную поймала безупречно подкрашенная и завитая Евдокия Яковлевна.

— Деточка, держите, я испекла вам печенье. Поздравляю.

— Спасибо. Фу, Шайтан, фу, это не тебе. Спасибо. А может, пройдете? Выпейте чаю с дедом? А вечером я вам позвоню, мы вместе посидим? А?

Глаза у Евдокии Яковлевны были полны вселенской скорби. Арине захотелось ее хоть капельку отвлечь и порадовать.

— Обменяетесь выпечкой и мнениями. Дед Махмуд!

— Да, красавица.

— Угостите мою дорогую соседку без меня. Хорошо?

— Такую красивую женщину и не накормить? Заходите, однако.

Арина оставила стариков любезничать, обмениваться комплиментами и печеньем. Щелкнула пса по макушке и выпорхнула за дверь. У подъезда ждал Димочка.

— Сюрприз от шефа.

Протянул длинную голландскую розу, облобызал ручку, заглянул внутрь и осведомился.

— Ну, как? Виктор Иванович? Тяну я на джентльмена?

— Садись за руль, обормот. Давай, Арина, забирайся, поехали.

— Это в честь дня рождения?

— Конечно. Думаешь, постоянно баловать начну? И не надейся, лентяйка.

Мимоходом ущипнул девушку за щеку, протянул конверт.

— От нас с Людмилой Георгиевной, она тебя просила поцеловать, но я Димочки стесняюсь. Растреплет, что шеф к сотруднице пристает, не отмоешься потом. Я тебя позже чмокну, в темном уголочке. Мы заезжали только что в клуб. Дела идут. Красота. Твой парень молодец.

— А я?

— А ты — третий сорт, не брак.

Арина положила конверт в карман.

— Да ты погляди, что там! Чего прячешь?

Она покачала головой.

— Это будет моя тайна, в не зависимости от содержания, тайна и все тут.

Димочка захохотал, Виктор Иванович присоединился. В офис они зашли веселые, шумно переговариваясь. Народ уже собрался и при виде начальника принялся изображать кипучую деятельность. Уединившись, Арина вскрыла конверт. Поздравительная открытка и, не может быть, два билета на «Тодес»! Афиши по Заранску расклеили еще весной, дату концерта переносили трижды. В самом деле приедут? Завтра? Какая прелесть! А с кем пойти? Виноградову порадовать?

Она обожала балет Аллы Духовой и всегда хотела насладиться мастерством замечательного коллектива, что называется — вживую, а не по ящику. Тем более, что оный, вышеупомянутый предмет, все еще не работал. Руки никак не дойдут оттащить бесполезную в хозяйстве вещь на помойку. Так и пылится в зале, сундук без ручки.

Про предполагаемое выступление говорили разное, но даже если слухи верны и приедет второй состав… Пусть. Пункт «А» — есть повод нарядиться и выйти в люди. Пункт «Б» — второй состав «Тодеса» — это второй состав «Тодеса», не заводская самодеятельность. Пункт «В» — Арина питала слабость к профессионалам.

Димочка, изображая милое стеснение, презентовал роман модного писателя Б. Акунина.

— Я у них просил самого крутого и чтобы читать весело.

— Где просил, окаянный?

— В «Глобусе». Рекомендовали этот.

Арина напоила обожателя «Якобсоном» и отправила восвояси.

— Ступай себе отрок. Работы непочатый край.

Она много слышала про детективы господина Акунина, интервью с писателем ей понравилось. Умный дядька с трудно выговариваемой грузинской фамилией вел себя сдержанно. Звезду не корчил. Явно глупому журналисту не хамил. Отвечал спокойно, без раздражения. Вот что значит — воспитание. Так что именинница весьма обрадовалась подарку. Воистину, сегодняшний день начинался чудесно.

* * *

Свой полезный презент — диски для компьютера, Богатырев мило перевязал розовой ленточкой.

— Потом посмотришь, в гордом одиночестве. А сейчас изволь гостем заниматься. Кормить, расспрашивать.

Однако не успела именинница усадить Андрея за стол, как оглушительная трель звонка, нарушила их tet-a-tet, оповещая о приходе главной и единственной подруги. Постройневшая, изумительно похорошевшая Виноградова протянула шуршащий пакет.

— Держи, малявка. Это от нас, Кузнецовых, подарочек с тонким намеком.

Познакомив гостей, Арина улизнула под предлогом неотложных кухонных забот. Торопливо вскрыла оба подарка. Богатырев оказался молодцом. Ни одной игры, слава Богу. Толковые диски: словари, библиотека, пособие для чайников. А вот несравненная Виноградова… Сумасшедшая. Дарить такие дорогие вещи! Расшитый рыбками пеньюар заманчиво блестел в ее руках. Волны кружев и прозрачного капрона. Французская красотка, ожидающая супермена — вот, что пришло на ум. Просто немыслимо представить это соблазнительное переливающееся одеяние на скромнице. И что теперь? Арина с тихим вздохом убрала пеньюар в шкаф. Теперь она вооружена. Будет в чем встретить припозднившегося героя. Блин! Заглянула в комнату. Гости, как выяснилось, нашли общий язык. Весело сплетничая, обсуждали последний городской чемпионат по бодибилдингу. Под разговор влет уходил чак-чак. Дед не солгал, действительно вкусная штука оказалась.

— Может курицу разогреть?

Поинтересовалась именинница теперь, действительно, из кухни.

— Волоки холодную.

Милостиво откликнулись спортсмены. Они как раз перешли на новую тему — наличие приличных залов для тренировок. И состязались в остроумии, описывая городские реалии. Андрей сел на своего любимого конька, стал сравнивать родные просторы с американскими. Постольку поскольку и Виноградова не лаптем щи хлебала, покаталась в свое время по заграницам, обсуждение проходило задорно, с ехидными комментариями Андрея и Алениными плоскими шуточками.

— Я вам как бы вовсе не нужна?

Спросила хозяйка с подносом в руках.

— Да ладно уж, заходи, присоединяйся.

Пробасила Виноградова.

— Вася только что звонил, обещал подъехать.

— Вася это мой муж.

Объяснила чемпионка дизайнеру.

— Завидую.

Немедленно ответил тот.

— Кстати, а где шляются твои? Старик и зверушка?

Полюбопытствовала лучшая подруга. Арина улыбнулась и пояснила.

— Ушли наверх к Евдокии Яковлевне. У них религиозные дебаты. Дед растолковывает моей соседке какое-нибудь мудрое изречение пророка. Она отвечает ему цитатами из Будды и Евангелий. Вам, друзья мои, их беседу не понять. Интеллект слишком скудный.

В нее запустили диванной подушкой. Не слишком прицельно.

— Мазилы.

— Да тебя же прямое попадание убьет на месте. Специально били мимо.

— Артиллеристы фиговы.

— Не дразнись, Родионова. Чревато!

Поспорили, поели, дождались гениального хирурга, покормили его. Позже, когда Кузнецовы отбыли домой, прихватив Андрея —

— Подбросим, мы добрые!

А Шайтан и дед Махмуд улеглись спать. В душной июльской тишине раздался звонок. Арина добрела до телефона, но услышала гудки. Сорвалось? Кто бы это мог быть, интересно? Арина подождала минут пять, может, перезвонят? Нет, так нет. Можно заняться любимым делом — роман Б. Акунина дождался своего часа. Устроившись на диване поудобнее, она открыла книгу. И с первых же страниц увлеклась прекрасно стилизованной историей, полной аллюзий, ссылок и намеков. Какая прелесть! Не забыть в понедельник поблагодарить Димочку, вот уж угодил. В половине второго Арина проглотила последнюю страницу детектива. Когда она торопилась, всегда перескакивала на быстрочтение. Сюжет захватил ее, и она пожертвовала красотами текста, но лишь временно. Непременно решив в воскресенье прочитать книгу медленно и внимательно. Захлопнула томик, положила на тумбочку.

— Вот и все.

Телефон требовательно затрезвонил через пять минут. Стоило выключить свет и влезть под одеяло.

— Карма.

Философски заключила Арина. Подошла, махнула рукой выглянувшему старику, чтобы не обращал внимания и ложился опять. Буркнула сердито и громко — все же ее вытащили из постели.

— Да?

Снова сорвалось. Гудки стремительно били в висок. Внезапно Арине стало по-настоящему страшно. Она не смогла бы объяснить себе причины, но подумала, что ночь самое подходящее время для мистики. На улице поднялся ветер. Мохнатые лапы деревьев заскребли по стеклу. Шайтан тяжело прогрохотал когтями по полу, нарочно шумел, предупреждал, это я, я, я иду! Прислонился к хозяйке. Горячее шелковое тепло его тела подействовало успокаивающе. Арина потрепала пса за шею, почесала за ушами, попыталась прогнать.

— Место. Иди досыпай.

Но упрямая зверюга собралась разделить с ней жизнь, не то, что бессонную ночь. И оскалилась в улыбке полной явного превосходства. Арина сдалась.

— Ну и мучайся за компанию, если благородный такой.

Шайтан легко согласился. Вдвоем они немного постояли у черного окна. Страха — как ни бывало. Кого обожала стокилограммовая живая боевая машина, поймет — почему. Спать Арина легла не одна, пес пристроил морду на краешке дивана, подсунул влажный нос под руку. Перебирая пальцами тугие волны шерсти на загривке, Арина почувствовала себя необыкновенно и совершенно счастливой. Суеверно постучала трижды по полу — чтоб не сглазить. Спокойная уверенность в собственном будущем наполнила ее до краев. Девушка заснула с улыбкой, под размерянное дыхание обожающего ее Шайтана. Только через час после этого, пес привстал, потянулся, отошел на свое место и лег.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Господин Волшебник

Женщина — величайшее счастье и величайшее зло в жизни мужчины.

Масутацу Ояма

Как началось утро? Второе утро двадцати восьмилетия? Сначала Арина подпалила утюгом кофточку. Не велика печаль, подумаешь. Потом грохнула два бокала. Тоже не страшно. И, вообще, посуда бьется к счастью. В дальнейшем списке разрушений много чего разного фигурировало. Слишком много.

Подслащенный суп (попробовала стряпню деда, решила слегка подсолить…).

«Белизна» (кто не понял — жуткий российский отбеливатель, хлорка), пролитая на замоченные черные джинсы. Копец штанам.

Рулон туалетной бумаги — нырнувший в унитаз.

Апофеозом же явилась — пластиковая бутыль подсолнечного масла с плохо привернутой крышкой… Пол на кухне превратился в скользкую ловушку. Отмывать пришлось в четырех водах со стиральным порошком. Когда через полчасика, Арина потянулась к сковороде, дед Махмуд перехватил ее руку и жалобно попросил.

— Однако, перестань мне помогать, красавица! Очень тебя прошу. Сам как-нибудь.

Арина не обиделась. Пошла читать. Но бывает же состояние, отлично обрисованное студентами. Гляжу в книгу — вижу фигу. Позвонила Виноградовой. Сходила к Евдокии Яковлевне на чашку чая. Потом ноги понесли Арину на улицу. Она бродила по пыльной духоте, не замечала знакомых, но здоровалась с совершенно посторонними людьми. Села в маршрутку, сделала круг и вышла. Водитель посмотрел косо, хотя вслух не прокомментировал, девушка не заметила. Город казался как никогда родным и замечательным. Прохожие на нее оглядывались. Но сегодня заново рожденной ведьме океан был по щиколотку! Под вечер отыскала в записной книжке телефон и адрес незабвенной Калерии. Добежала в пять минут.

— Это я, Арина. Соседка Евдокии Яковлевны. Однажды вы меня стригли и красили. Мне очень понравилось. Может быть, повторим?

Забавный Агамемнон со шлепанцем в зубах, суетился и мешал разуваться. Хозяйка в великолепном алом шелковом халате молча слушала Арину. Смотрела пристально, как мясник на старую корову. Кивком обозначила согласие. Другим кивком направила в комнату. Усадила в кресло. Задумалась. Неожиданно велела.

— Вставайте, девочка. Я не в духе. Только все испорчу. Перенесем на завтра.

— А может, не будем? Мне хоть на лысо, но сейчас.

— Боюсь, что получится убожество.

— Не верю. Вы настоящий мастер.

— А вы льстивое создание.

— Правда. Одна только — правда в моих словах.

— Уговорили. Я вас красила под морковку?

— Скорее под апельсин.

— Так-так. Как насчет шоколадного цвета?

— Сплошные гастрономические изыски.

— Или все-таки лимон?

— Апельсин.

— Выкрашу в арбуз, будете знать, как спорить.

— А черный мне не пойдет?

— Фу. Только не это.

— А?

— Все! Кыш. Я не в форме. Являйтесь на неделе. Агамемнон, пойдем, проводим гостью.

Пудель примчался звонко топоча по паркету и забавно поскальзываясь на поворотах.

— А завтра, в воскресенье?

— Позвоните и решим. Вам так хочется начать новую жизнь с понедельника?

— Новая жизнь у меня уже началась. Надо ей соответствовать.

— До встречи. Аменхотеп, вы не джентльмен. Даме надо говорить комплименты!

— Кар!

— Шутник. Не обижайтесь на него, деточка. Он солидарен с моим отвратительным настроением. Погоди у меня, мерзавец! Гостья за порог, я тебе хвост повыдергиваю.

— Благодарю.

Громко сказала птица. Арине в очередной раз показалось, что этот великолепный попугай существо гораздо более разумное, чем некоторые двуногие. Распрощавшись с пуделем и его хозяйкой, она направилась в собственный зоопарк. Но зашла не сразу. Просидела часа три на сломанной качели в углу двора. Дождалась, пока дед не зажег свет на кухне. Теплый розовый квадрат окна казался необыкновенно милым и манящим.

* * *

В воскресенье утром Арина совершила гражданский подвиг: отправила деда и Евдокию Яковлевну в кино. На «Сибирского цирюльника». Оба отчаянно сопротивлялись, но в крови у Родионовой по-прежнему бушевали таинственные эндорфины, и победить ее было невозможно. Она нарядила деда в давно купленную рубашку и брюки, от галстука он отказался наотрез. Евдокия Яковлевна сошла к ним в длинном зеленом платье, слегка подкрашенная и благоухающая чем-то неземным. Освободив плацдарм, Арина расслабилась. Покормила сытого Шайтана (но кто же от лишней порции каши с мясом откажется?) и завалилась с книгой. Довольная жизнью туша подремывала рядом, изредка приоткрывая один глаз, находила лицо любимой повелительницы, и вновь погружалась в нирвану. Какая благодать! Арина из озорства дула псу в нос, он коротким ворчанием обозначал протест и отворачивался. Но спустя несколько минут незаметно принимал прежнюю позу. И все повторялось. После обеда сладкая парочка отправилась в гости к Семеновым. При виде Шайтана нервный Гаррик забился в конвульсиях. Еле успокоили. На Людмилу Георгиевну размеры мохнатого охранника впечатления не произвели. Собака, как собака. А Виктор Иванович не промолчал.

— Мать, пора Арину замуж выдавать. Только кто на нее позарится?! С таким чудовищным приданым?

— Нафаня, ты не прав. Милая собачка, послушная. Посмотри. Ей сказали лежать, она и лежит, как приклеенная.

Шайтан фыркнул.

— Видишь, даже ему смешно.

— Нет, мать, чтобы с таким монстром в одной квартире жить, надо стальные нервы иметь.

— Гаррик, а ты как думаешь?

Бульдожек съежился на руках Людмилы Георгиевны и в дискуссию не вступил. Чаепитие затянулось. Арина узнала тонну школьных новостей. Как многие трудоголики, госпожа Семенова жила работой. Виктор Иванович вслух зачитывал выдержки из журнала, который изучал. Семейная идиллия, одним словом. На звонок в дверь особого внимания не обратили. Хозяин пошел открывать, и — как сквозь землю провалился. Шайтан оторвал голову от пола, нашел взглядом лицо хозяйки, тихо рыкнул. Что такое? Арина поставила пустую чашку на стол и решительно поднялась.

— Пожалуй мне пора.

В зал ворвались двое парней в темных шапочках.

— Сидеть, суки!

У высокого в руке был пистолет. Второй тип размахивал ножом.

— Сидеть, говорю.

Арина пожалела, что не обладает навыками Брюса Ли. То, что ребята не прятали лица, навело ее на весьма неприятное предположение. Трупы не болтают и описание внешности не дают…

— Где у вас капуста? Деньги где, старуха?!

— Что вы сделали с моим мужем?

Людмила Георгиевна заломила руки и залилась слезами.

— Витя! Витенька!

Бесшумно и плавно поднялся Шайтан. От нападавших его загораживал накрытый длинной скатертью стол. Взъерошенная холка и глаза, налившиеся кровью. Арина поразилась его абсолютному молчанию. И вдруг поняла отчетливо, ЧТО надо делать.

— Мальчики, это какая-то ошибка. Дома никто денег не хранит.

Голос дрожал. Она привстала, опираясь одной рукой на стол. И стараясь выглядеть максимально беспомощной и перепуганной. Особо притворяться ей не пришлось.

— Сядь, лярва.

Высокий скомандовал напарнику.

— Вяжи девку, живее.

Арина мысленно прошептала: «Помоги, Милосердная! Только не сейчас! Я хочу жить! Помоги!» И заверещала.

— За мной сейчас заедут! Муж и брат. Они менты, ясно?! И они знают, что я здесь. Они перезванивали только что! Идиоты!

Она размахивала руками, надеясь, что пистолет без глушителя и вот так сразу палить бандит поостережется. А еще она хотела понять, сколько нападавших всего. Неужели двое?

— Они сейчас придут! Валите отсюда!

Высокий навел на нее пистолет и шагнул.

— Шайтан!!!

Как в замедленной съемке Арина увидела длинный прыжок шоколадного тела. Удар. Крик. Выстрел. Падающие силуэты бандита и пса инерция отбросила назад к двери. Одновременно Арина схватила чайник с кипятком и метнула в голову второму типу. Его испуганный вопль девушка слышала, как сквозь вату.

— А-А-А.

Мгновение спустя она вооружилась бальзамом «Мордовский», который очень любил добавлять в кофе хозяин дома. И бросилась к катающейся по полу темной массе. Бутылку Арина что есть силы, обрушила на бритый затылок.

— Сука!

К ней шел ошпаренный парень с ножом. Неужели все? Мимолетно и беспомощно удивилась девушка.

— Поганая сука!

С пола взметнулся окровавленный Шайтан. Прямо на нож. Арина услышала свой отчаянный крик, перепрыгнула через лежащее в дверях тело и стремглав бросилась в комнату Анечки. Она запиралась изнутри на задвижку. Телефон? Параллельный телефон на тумбочке. О, нет, молчит. Арина прокляла себя за то, что не взяла сотовый, распахнула балконную дверь. А дальше? Третий этаж, между прочим.

— Караул!!! Горим!!! Пожар!!!

Воскресный вечер все-таки, должны же люди быть дома?!

— Пожар!!!

Соседи сверху свесились.

— Семеновы горят! Семеновы!

— Вызывайте милицию!

Потребовала Арина.

— Звоните в милицию, немедленно!

Дверь в комнату затрещала. Ну и что ей еще оставалось? Она прыгнула. За мгновение до удара в голове мелькнула дурацкая обида — «А как же «Тодес?»

* * *

— Даже и не знаю, что сказать.

— Тогда молчи.

Нелюбезно посоветовала Родионова. Василий смотрел снимки.

— Твоя левая нога через месяц будет в полном порядке…

— Спасибо.

— А вот правая…

— Ну?

— Хреново с правой, дорогуша. Совсем хреново.

— Отрежут?

— Может, и нет. Выглядит так, будто ты с седьмого этажа сиганула, по меньшей мере. Черт! Голень в щепки. Черт!

— Надо говорить — Господи, или Боже.

Василий сердито покосился на любимую подругу жены. Накануне расстались, называется! Она полулежала на столе в перевязочной, на подбородке запеклась кровь. Волосы дыбом. Джинсы разрезали и сняли. Левую ногу уже закатали в гипс.

— Сейчас в операционную поедем.

— Тебе виднее.

— Из-за чего все завертелось?

— Голливудский боевик. Кто-то точно знал, что Виктор Иванович с утра собирался ехать за новой машиной… За джипом. Все из-за денег. В нашем нищем городе сто зеленых — называют приличной суммой. А уж тридцать тысяч… Семенова оглушили в дверях, связали… Они не убили его сразу, потому что, вдруг жена не знает, куда он доллары положил. А тут я, вернее мы, некстати.

— Ты опаснее нинзи, Родионова.

— Это все Шайтан.

Она зажмурилась, но слезы сдержать не смогла.

— Мой сладкий мальчик.

Василий присел рядом, обнял.

— Что же теперь? Семеновым очень повезло, что ты забрела в гости.

— Мы.

— Ну, вы. Жаль пса, никто не спорит. Очень жаль. Басмач сильно переживает. В коридоре сидит, ждет. Алена звонила. Семенов твой тоже. У жены шок. Она ведь сразу в обморок грохнулась, ничего не помнит. Не знаешь, почему твой шеф открыл дверь?

— С ними был друг их дочери. Так, я слышала, шеф объяснил офицеру.

— Оп па.

— Он в квартиру не вошел. Может, его заставили? Не знаю.

— Ну, теперь ему пулю в лоб, или в бега. Твой босс человек серьезный.

— Правда?

Василий потрепал ее по плечу.

— Сейчас заведующий подъедет. Его ждем. Я тебя абы кому не всучу. Зараза ты, Родионова. Зачем Алена с тобой связалась?! Чего опять плачешь?

— Шайтан. Не могу поверить. Он только-только поправился, откормился, успокоился. Он так меня любил…

— Это хорошая смерть для настоящего бойца. Он спас хозяйку.

— Пусть его похоронят. Пусть его похоронят. Я не вынесу, если просто… выбросят, как мусор! Позвони Семенову, попроси.

— Не волнуйся. Сделаем.

— Дурь какая-то.

— Согласен. Но когда у тебя было, как у людей? А, Родионова? Кстати, там ведь еще песик был?

— Гаррик. Французский бульдог, но испугался, наверно, я его не видела даже.

— Может и испугался, сначала. А когда на его хозяйку ножом замахнулись, бросился.

Василий ухмыльнулся.

— И вцепился парню, догадайся куда. Тот его ножом. А песик зубы не разжал. Герой. Так что не ты одна по собаке убиваешься. Ждем этого типа теперь. Крови на полу чуть не ведро. Рана воспалится. Куда ему деваться? Объявится.

— А почему ты думаешь, что Гарри его за пах схватил? Если он убежал?

— Бабульки у подъезда ментам обрисовали, что выкатился завывающий субъект, обеими руками за ширинку держится, кровища так и хлещет.

— А второй?

— Которого вы с Шайтаном разделали?

— Да.

— В морге.

— Что?

Покалеченная девушка, не обращая внимания на острую боль, дернувшись, села. Взялась руками за виски.

— Я убила человека?

— Твой пес. Он ему горло вскрыл, как волк барашку. Била ты уже полутруп.

— О, господи. Откуда ты все знаешь? Василий?

— От ребят. Думаешь у ментов, что ни дежурство такие триллеры? Они же тебя привезли, не помнишь? Не стали «скорую» дожидаться. Виктор Иванович твой, как его развязали — пошел командовать. Чистый Жуков. Ну, пока писали бумажки — рассказали что по чем. Ты у них теперь будешь легендарная личность, Родионова. Точно говорю.

В перевязочную шагнул высокий красивый врач.

— А вот и Алексей Анатольевич.

* * *

В окно палаты заглядывало солнце. Соседки смотрели сериал по маленькому телевизору, который считался цветным, но большую часть спектра упрямо игнорировал. Скорее его можно было назвать черно-бело-серо-зеленым. Тем не менее, включали телевизор в половине восьмого, а выключали в десять, и позднее. Арина мучилась — хоть уши затыкай, но терпела. Прикованные к кроватям женщины не мыслили себе иного занятия, а кто такая Родионова, чтобы учить их жить? Левая нога заживала легко и весело. Правая… Прооперировали еще раз. Сказали, что будут надеяться. Василий появлялся несколько раз в день. А что ему? Спустился с третьего на второй, поправил простыни, похлопал по плечу, потрогал пальцы правой ноги, поинтересовался температурой и настроением. Да и был таков.

— Калека.

Беззвучно шептала Родионова.

— Уродина.

Вот и свершилось. Господи, почему??? Арина, как могла, перевернулась на другой бок, не вполне, а так — частично. Вытяжка мешала, спицу пропустили сквозь пятку, к ней цепь, к цепи — груз. Готово. Лежи, дорогуша, думай о вечном. Раз в неделю заходил Семенов. Арина вспомнила первый визит.

— Здравствуй, лапочка.

Он присел на табуретку, вздохнул.

— Как тебя угораздило, спасительница.

— …

— Не морщись, если бы не ты, со своим чудовищем, порешили бы всех троих. Это, как пить дать. Недоноски отмороженные. Людмила Георгиевна привет передает. Вот фруктов немного. Лекарства Димочка подвозит по списку, не волнуйся.

Он неловко пошутил.

— Влетишь нам в немалую копеечку, детка.

Арина скривилась.

— Не переживай, врачи замечательные, скоро будешь танцевать.

Она закусила губу, после натянутой до звона паузы ответила.

— Обязательно.

— Я тут жену к психологу водил. Кошмары у нее. Кричит. Серьезный такой врач, нам обоим понравился. Выглядит очень молодо, оказалось сорок два.

Все в Арининой душе натянулось. Сорок два? Федору тоже было бы сорок два? Или нет? Дурацкое совпадение какое.

— Удивлялся твоему поведению.

— Врач?

— А кто же? Преданность, отличная реакция, ясный ум.

— Это все обо мне?

— Не мурзись. Я, действительно, потрясен. В какой шпионской школе практику проходила?

— Проходила бы практику, умела бы прыгать!

Огрызнулась Родионова.

— Починят тебе ножку, вот увидишь. Да и работа у тебя, сама знаешь. Не под куполом цирка мотаться!

— Ага, скажите еще, что я не балерина.

Виктор Иванович сурово нахмурился.

— И скажу! Это не трагедия. Главное, ты жива.

Арина поморгала, чтобы прогнать подступающие слезы и не ответила. А что отвечать? И так ясно. Все правда. Жива, голубушка. Баба Яга Колченогая нога. Какие тут утешения? Димочку, неосмотрительно показавшегося ей на глаза, она встретила таким холодом, что он зарекся появляться в палате. С Аленой перемолвилась парой слов и отвернула лицо к стене. Ни в чем не повинный Басмач не удостаивался и такой милости. Маразм крепчал. Богатырев был один раз, помолчали вдвоем, помолчали…

Вот, кажется, и все. Дни тянулись, как липкая резина.

Вновь обретенных сил хватило на ЧП у Семеновых, и только. То ли напряжение оказалось чрезмерным, а тут еще и гибель пса, то ли всплеск был временным, сиюминутным. Она растерянно и глупо твердила: «Почему? Почему я?» И вскоре впала из отчаяния в прострацию. Перестала разговаривать с соседками по палате. Нянечка тетя Зина, которой платил Виктор Иванович, забила тревогу.

— Есть не хочет, на меня не смотрит даже. Я ее умываю, спрашиваю как дела, молчит, точно каменная. Худо. Температура поднялась.

— Опять?

— Вечером тридцать семь и три. Сейчас тридцать семь и пять.

Палатный — Алексей Анатольевич — попытался побеседовать с пациенткой. Стыдил. Ругался. Никакого толка. Девушка смотрела сквозь него и молчала. У Василия разболелся сын, всю неделю не заходил. Арина почувствовала себя брошенной и окончательно раскисла. Лосьон, которым она протирала плечи, грудь — закончился на днях. Новый просить не хотелось. От пота, август выдался жарким, тело покрылось прыщиками. Арина лежала в старой зеленой майке, засалившиеся волосы стянуты в хвост. (Мыть голову лежачему больному — та еще проблема. Нянечка устраивала эту трудоемкую процедуру раз в семь-восемь дней.) Ей противно было думать, что она выглядит неухоженной. Косметичку из дома не принесли, а зачем? Книги пылились нетронутыми на тумбочке. Пальцы жестоко обгрызла, до крови. Иногда, внезапно, на ум приходили мысли о Федоре. Арина гнала их прочь. Стоило только представить себя, хромую, и горло охватывала петля тошноты. Еще чего не хватало! Нет! Через неделю вновь нахлынула апатия. Нога начала болеть, вздуваться.

— Инфекция? Теперь? Откуда?

Раскаленная голова моталась по подушке туда обратно.

— В операционную, живо.

— Ну и пусть совсем отрежут, пусть.

Мстительно, ненавидя себя, думала Арина в полубреду от температуры и промедола. Пусть. Пусть. Пусть. Лупоглазая круглая лампа, далекие голоса персонала, затихающая пульсация в ноге. Арина поняла, что ее привязывают. В левую, отставленную в сторону руку, воткнули капельницу. Правую подключили к монитору.

— Кардиолог? Где кардиолог?

Арина догадалась, что из-за ее проблемного сердца ждут специалиста. А может не надо? Приплыла черная мысль и зашумела у висков. А может не надо? Просто пришло время уйти. А? Потолок дернулся и сжался в мохнатый шар, стены загудели и выгнулись. Арина скользила за круглой сверкающей молнией вниз по склону холма. Бесконечно, в ласковую ждущую темноту. Вот и все?

* * *

— Просыпайся, Арина, просыпайся! Открой глаза!

Она попыталась подчиниться. Ни фига не выходило. Боль набросилась, как взбесившееся животное, вцепилась раскаленными клыками в ногу и принялась немилосердно терзать. Из-под стиснутых век на щеки полились слезы. Арина услышала свой хриплый шепот.

— Больно. Очень больно.

— Арина, посмотри на меня.

Наконец ей удалось выполнить требование. Потолок казался вогнутым, стены колыхались, а фигура в белом халате троилась, и становилась то Василием, то Алексеем Анатольевичем, то симпатичной незнакомой медсестрой.

— Арина!

Медики громко говорили о чем-то. До плавающего сознания девушки доходили лишь обрывки фраз.

— Докапать обзидан. Потом два флакона калия. Ритм начал восстанавливаться. Какое давление?

Как все надоело! Как все надоело! Она пошевелилась и поняла, что правую руку сдавливает манжетка аппарата, измеряющего давление, вся грудь облеплена присосками, провода от них тоже тянутся вправо к работающему монитору. Слева возвышалась капельница. И боль, до чего же сильной стала боль в распотрошенной ноге.

— Басмач тебе привет передает, сидит на полу возле дверей, на корточках и молится. Всю операцию не отходил, и сейчас уже четвертый час около реанимации ждет.

Бедный старик, бедный старик… Что с ним станет, если она загнется? Чуть слышное сипение потребовало неслабого усилия.

— Все в порядке.

— Ну, наконец то.

Арина проваливалась в холодную полудрему, всплывала обратно. Манжетка на правой руке каждые несколько минут надувалась, стискивала руку. По черному экрану бесконечно струилась молния ЭКГ. Капельник под утро отключили. Нянечка подошла с судном.

— Сумеешь приподняться, дочка?

— Угу.

Противная липкая кожа, затекшая спина, онемевшие от внутривенных вливаний и приборов руки.

— Уколю.

Предупредила красивая медсестра, и вонзила очередную иглу в бедро. Арина зашипела от злости. Нет, надо же угодить в такой переплет. Только-только жизнь утряслась. Обрадовалась, мокрая курица, крылышками махать начала!

— Температуру измерим.

— …

— Тридцать восемь и два. Ничего страшного. Пить хотим?

— Да.

— Пару глоточков. Я помогу.

— Спасибо.

— К вам пришли.

Медсестра громко сказала в сторону.

— Пять минут, пока никого нет. А то мне всыплют — мало не покажется.

И вышла. Арина без всякого желания повернула голову.

— Дед Махмуд?

Пахнущий чистотой старик в белом халате наклонился к Арине и положил на подушку телефон.

— Номер у тебя к зеркалу пришпилен, я ему продиктовал.

— Кому?

Ничего не поняла девушка.

— Я ему сказал, что сейчас зайду к тебе. Он перезвонит. Через минуту обещал.

— Кто?

Трубка спела задорно несколько тактов. Арина свободной левой рукой, капельницу недавно отключили, нажала кнопку.

— Да?

— …

— Да!

Повторила она недовольно. И вдруг услышала спокойное.

— Надо говорить «алло».

Она поняла, что сходит с ума. Это не могло быть правдой! Закрыла глаза, прикусила губу, и все равно расплакалась. Этого не могло быть. Решительно. Этого не могло быть на самом деле. Всего лишь приятный бред. Да, именно так.

— Нет… Нет… Не может быть. Не может.

— Может. Здравствуй.

— Нет.

— Почему нет? Я хочу ее услышать, обнять… А она кричит: «Нет»!

— …

— Рина. Гадкая девчонка, не смей хлюпать носом. Стоит отвернуться, она уже в больнице. Есть там хирурги симпатичные?

— Угу.

— Так и знал. А реаниматоры?

— …

— Мужем не успела обзавестись? Между моими звонками?

— Нет.

— Замечательно, значит, разводиться не придется. Перестань, малышка. Перестань. Теперь все хорошо. Перестань.

— Не могу.

— Тебя плохо слышно. Шепчешь?

— Да.

— Назови меня по имени, пожалуйста. Я так долго мечтал об этом.

— Не могу.

— Боже, сколько слез. Я сейчас тоже зареву, как раненый дикобраз.

— Ф…Фе… Федор…

— … Ну вот, мне совсем плохо стало. Уморишь человека.

— Федор!

— Еще разочек.

— Федор. Федор. ФЕДОР. Я… мне… ты приедешь?

— Скоро. Скоро.

— Я не верю. Ты мне снишься. Я сейчас проснусь. Одна…и…

— Рина. Твое имя оказалось сильнее всего. Я его повторял миллион раз. Держался за него, когда все обрушилось на меня. Думал, есть одна плохая вредная девочка. Она меня ждет. И я лез, лез, зубами цеплялся. Стены грыз. В буквальном смысле, малышка. Вот сижу, звоню. В трубке твой голос. А ты носиком хлюпаешь! Прекрати. Я только что с Басмачом беседовал. Чуть не упал вчера, когда он снял трубку. Ничего себе думаю, дела. Услышал мужской голос в трубке, обозлился, не сразу узнал старика. Он сказал, у тебя нога сломана?

— Да.

— Жить будешь. Это главное. Остальное дожмем. Так?

— …

— Послушай меня, нехорошего взрослого человека. Я себе столько раз задавал вопрос. Почему ты? Почему эта маленькая девочка с шершавыми лапками, неухоженными. Этот дикий зверек, недоверчивый. Почему? Меня, не обижайся, такие фантастические красотки зацепить не могли. Смешно. Я услышал твой голос, все сжалось внутри, натянулось, до звона, до боли. Я понял — вот та, которую ждал. И выходит крошка самонадеянная. Дурочка книжная. Уставшая, вредная, испуганная. Всякая. Захотелось взять тебя на руки и унести за тридевять земель. Чтобы никто под ногами не мешался, не отвлекал. А девочка мою любимую музыку ценит. Умных книжек перечитала тысячу. Просвещает старого болтуна. Ты! Ты для того мне, чтобы что-то важное понял. Оно ускользает пока. Но я чувствую, здесь все не так просто. Здесь. Я себя по груди хлопаю. Слышно?

— Да.

— Рина. Ты, маленькая, береги себя. Я тебя очень прошу. Слышишь? И не бойся меня огорчить, признаться, что погоревала, погоревала, а потом успокоилась и встречаешься с кем-нибудь. Это такая ерунда. Я всех победю. Помнишь волк из мультика так пел? «И всех победю, и всех победю». Да. Я настойчивый парень. Можешь кандидатам в женихи так и сообщить. «Отыскался один тип. Грозился место вокруг меня расчистить. Так что расходитесь сами, покуда целы. А то он грубоват бывает, руки-ноги поотрывает.» Я не шучу.

— Федор…

— Ну, все. Меня уже за рукав дергают, чтобы заканчивал. Нельзя больше болтать. Будь!

— Будь! Ради бога. Федор…

— Я тебя целую.

Он тихо буркнул в сторону несколько слов, и их разъединили.

Пять минут назад Арина напоминала себе выжженную запекшуюся черной коркой землю. Теперь ее вернули к жизни. Небо обрушило поток волшебной влаги на окаменевшую твердь. И робкий зеленый пух спрятал уродливые шрамы. Она никогда не сможет забыть перенесенные страдания. Никогда. Цветы, которым суждено распуститься в ее душе, в секунды самой острой радости будут наполнять воздух ароматом печали.

Арина научилась возведению невидимых стен. Их невозможно разрушить до основания. Внушительные насыпи, увенчанные острыми каменными осколками, останутся навсегда.

Но, Господи, каким прекрасным может быть сотворенный тобою мир!

Арина не знала, что ей делать со своим счастьем. Глупое сердце сбивалось с ритма, норовило выпрыгнуть и затанцевать на полу, возле кровати. Еще чего не хватало — умереть от радости. Как там у Майлсон? Арина честно попыталась и не смогла припомнить ни единой строчки. ОН ЖИВ. Все остальное ушло в тень. ОН ЖИВ. Это главное. Арина твердо пообещала себе наслаждаться каждой секундой и не ныть, если Федору надоест ее общество. Она готова была отдать, что угодно в обмен на его невозможное спасение?! И если придется платить по счетам, сделает это без лишних жалоб на жестокую судьбу. Что угодно. Теперь уже, что угодно. Она сумеет справиться. Вселенная обрела центр. Где-то там далеко говорил на чужом языке человек, которого она любила… Все остальное было второстепенно. Он позвонил. Мир расцветал и наполнялся дивным светом. Стоило пережить любую боль, чтобы услышать последние слова.

— Я ТЕБЯ ЦЕЛУЮ.

Старика, не дав сказать ни словечка, вытолкала медсестра. Телефон она не заметила. Арина пихнула его под подушку. Безропотно вытерпела две инъекции. И провалилась в настоящий, спокойный сон.

* * *

Через день ее перевели обратно в палату. Арина положила телефон в выдвижную полку тумбочки, выпила стакан кефира, поднесенный тетей Зиной. Попросила тазик воды умыться.

— И зеркало, можно самое маленькое. У меня косметички с собой нет, там хоть в пудренице есть, круглое. Хочется посмотреть — сильно ли страшная?

Умолкла на полуслове. Гротеск ситуации дошел до сознания. Хромоножка. Калека! Девушка на костылях? Или в лучшем случае, с палочкой? Она ТАКАЯ рядом с Федором?! Эта картинка, мелькнувшая перед глазами, выглядела невыносимо жестокой насмешкой. Судьба сделала подарок? Вручила левой рукой то, о чем девушка не могла уже даже мечтать. И тут же правой — залепила хлесткую пощечину. На, получи! Готова к такому повороту событий?

Арина села на кровати, откинула одеяло с забинтованной ноги. Если бы она могла видеть сквозь повязки! В палату заглянул рыжеволосый Алексей Анатольевич.

— Доктор!

Он чуть не подпрыгнул.

— Алексей Анатольевич! Подойдите ко мне.

— Да, Родионова. Хотите попросить обезболивающее?

— Нет. Хочу узнать, что мне светит.

Она показала весьма невежливо, пальцем на белое бревно ноги.

— Что там?

Алексей Анатольевич от ответа улизнул.

— Я зайду попозже.

И выскользнул за дверь. Арина рухнула на постель. Перед глазами, от сотрясения кровати, взорвалась белая вспышка, через мгновение докатилась боль в ноге. Девушку накрыло с головой, подняло и швырнуло о невидимую стену. Стену между ней и счастьем.

* * *

— Нам пришлось удалить пару кусочков, небольших.

— А это что такое?

— Дренажи. Дать отток гною. Все не так уж и скверно, Арина.

— Нога будет короче?

— Давай не станем забегать вперед. Неясно как пойдет процесс выздоровления. Посмотрим, подождем. Если все затянется хорошо, возможно, вставим спицу, или стержень.

Василий искоса смотрел на Арину и молчал. Алексей Анатольевич пытался варить из правды и лжи нечто съедобное. Девушку тошнило от этого блюда.

— Ясно. Спасибо.

Врачи вышли. Арина закусила губу и задумалась. Она не собиралась разыгрывать никаких оптимистических трагедий долгожданной встречи. Пусть только позвонит. Арина найдет что сказать. Федора следовало жестоко обидеть. Так, чтобы отбить всякое желание увидеть Лорелею. Неужели она не справится? Не на ту напали! Ясно?

Соседки по палате, готовились к выписке, понемногу бродили, спорили, бесконечно ели, смотрели телевизор — все подряд. Арина со своим упорным нежеланием общаться была ими занесена в разряд неприятных зазнаек. Гордая чересчур и т. п. Она игнорировала их, они игнорировали ее. Хотя неизменное — «Доброе утро» и «Спокойной ночи» обязательно звучало. Не так уж плохи были соседки, в конце концов. Арина сознавала, что они не виноваты в ее бедах, но дружелюбием напоминала гремучую змею. Только тронь!

Димочка принес магнитофон.

— Инициатива моя, техника шефа.

Выложил на тумбочку стопку кассет.

— Записи разные, разберись, может, что и подойдет. А то тебе скучно, наверно. Ты, не дрейфь и нос не вешай. Слышишь?

Он переминался с ноги на ногу, боялся обидеть, или попасть под холодный душ. И, тем не менее, пытался быть полезным. Арина сделала огромное усилие и поблагодарила.

— Спасибо, сударь. Вы настоящий друг. А наушников нет? Чтобы я не мешала соседкам телевизор смотреть?

Димочка шлепнул себя по затылку и лихо ввернул цитату из «Брильянтовой руки».

— Семен Семеныч!

— Принеси, если найдешь подходящие. Заранее сэнкс.

Димочка обрадовался.

— Ну, бывай.

И убежал. Арина потянулась к кассетам. Само собой обожаемая Земфира. А дальше? Виктор Цой? Замечательно. ДДТ? Тоже хорошо. Тина Тернер? Лучано Павароти? Моцарт? Нет, она явно недооценивала водителя любимого шефа. Бывает же? Прилепишь человеку ярлык, и самое очевидное упустишь. (Если оно воображаемой схеме не соответствует.) Решила, что парень недалекого ума. И заранее скривилась, глядя на кассеты. Думала ни одна не подойдет. Ну, горячо приветствуемая Земфира, разве что. А в итоге? Стыдитесь, девушка. Стыдитесь. Перебирая записи, Арина расслабилась и совершенно забыла, что собиралась подготовить удобоваримую дезинформацию для Федора. Телефонный звонок застал ее врасплох.

— Да?

— Да?

Передразнил бесконечно любимый голос. Господи, какое счастье, что ОН жив!

— Как дела?

— Это ты меня спрашиваешь? Как у тебя, расскажи. Как докатилась до жизни такой?

— Именно докатилась.

Она вдохнула, сосчитала до пяти и продолжила ледяным тоном.

— Басмач тебя обманул. Не хотел меня подставлять. Я лежу в гинекологии. Третий аборт подряд, вот дало осложнение. Надо подлечиться. Муж не хочет детей. Так уж получилось. Я тебе сразу не сказала, не знаю почему. Прости, пожалуйста. Прости и… не звони больше. Прощай.

Она отключила телефон. Выронила трубку и зажмурилась. Слез не было, только холод и смертная тоска.

— Что это ты, девонька?

Громко охнула одна из соседок. Крупная добродушная Анна Ивановна.

— С ума сошла? Зачем?

И поняла. Встала, тут же снова села. Подняла руки, прижала ладони к щекам. Покачала головой.

— Хочешь отвадить? Из-за своей ноги? Дурная!

Остальные две загалдели. А что случилось? Что случилось то? Они не слушали. Арина прикрыло лицо, согнутой в локте рукой. И не ответила ни на один вопрос. Не хотела разреветься в голос. Еще чего не хватало. Отключенный телефон притаился, как отрубленная лапа чудовища. Того и гляди — оживет и поползет по постели, чтобы схватить за горло. Арина не жалела о своем решении. Она умирала от жалости к себе, но понимала, что другого варианта не существовало. Приехал бы? Увидел? Стал лечить и жалеть? Нормальных девушек ему не хватит? Что за ересь! Искусанные губы запеклись кровавой коркой.

— Так больно?

Перепугался забежавший на минутку Вася, и помчался за палатным врачом. Вдвоем они размотали повязки и уставились на ногу.

— Вроде все прилично.

Алексей Анатольевич укоризненно посмотрел на Васю. А тот мгновение помедлив, потрогал лоб, задумался и вслух предположил.

— Сердце?

Схватился за пульс. Сердито и взволнованно потребовал.

— Отвечай, черт тебя дери! Отвечай немедленно! Ну?

— Давайте кардиолога пригласим.

Встрял палатный. И вышел. Вася сел на хлипкий стульчик. Продолжая держать руку Арины в своей, вздохнул. Опять потрогал лоб.

— Температура? Нет? Слушай, ты вся в холодном поту. Мать, чего творится? Говори. Мне за тебя Алена голову отвернет, в лучшем случае.

Его громкий голос кошмарно раздражал. Арина вытянула свою руку на свободу и отвернулась.

— Все нормально. Отвали.

На толстокожего мужа лучшей подруги сей демарш никакого впечатления не произвел. Чихать он хотел на словесные выхлопы. Приплыла роскошная кардиологиня с медсестрой, нагруженной переносным аппаратом ЭКГ. Расспросила Васю, поблагодарила за освобожденный им стульчик. Брезгливо взялась за липкое от пота запястье наманикюренными пальцами.

— Так. Давайте послушаем сердце. Поднимите футболку.

Арина поняла, что ни палатный, ни Вася с места не сойдут. Поморщилась и решительным жестом оголилась. Пусть любуются, было бы на что. Кардиологиня внимательно выслушала суетливо дергающееся вместилище нежных чувств. Кивнула медсестре. Возникла заминка. Манжетки на ноги не пристегнешь. Одна щиколотка в гипсе, другая скрыта под лангетом и толстым слоем бинта. Врачи посовещались минуту.

— Придется довезти до монитора.

— Василий Иванович, я вас и пациентку там подожду.

Кардиологиня вышла вместе со сконфуженной медсестрой. Палатный отправился за каталкой. Вот и бесплатное развлечение для соседок по палате. Василий заметил скучающим голосом.

— Все у тебя не как у людей, горе ты мое, Родионова.

* * *

И никакая не симуляция, а серьезное нарушение ритма! В Арину влили очередную порцию лекарств. Когда стали капать калий, рука немилосердно затекла, а вена начала протестовать, жидкий огонь, вот что это напоминало больше всего. Медсестра — тонкая и звонкая блондинка, вылитая Барби, спросила сочувственно.

— Сильно жжет?

Арину, отчего то, позабавило проявление сочувствия, но ответила она серьезно и вежливо.

— Да, немного.

— Вы терпеливая.

Копия Барби убежала по другим делам, звонким кукольным голосочком пропев из дверей.

— Зовите, если что.

Товарки по палате относились к этой девочке двояко. С одной стороны колет классно — не придерешься, вежливая, внимательная. С другой… Вызывающе молодая, свежая и красивая. Как ни крути, а опухшие от лежания и лекарств, непричесанные женщины себе рядом с ней казались в три раза безобразнее. Кто ж такое вытерпит спокойно?! Светлана выступила первой.

— С заведующим спит.

— Да ты что?

— Правда?

Вскинулись Анна Ивановна и Валентина.

— Откуда знаешь?

— Манька рассказала, вчера, когда чай пили.

— Манька твоя в торакальном работает. Врет, поди.

— А вот, и нет. Ей Алла Антоновна обсказала, что и как.

Арина застонала. Как противно, как отвратительно! Мерзость, да и только. Но Анна Ивановна, в глазах которой девушка обзавелась мученическим венцом, перебила увлекательное повествование о распутной красавице.

— Чего, Арин? Сердце? Или рука устала?

Злоба, душившая девушку ослабила хватку. Кто она такая, чтобы судить? Сплетни существовали всегда. Люди несовершенны. Даже самые лучшие из них. И она произнесла извиняющимся тоном.

— Уже легче. Одна секунда и отпустило. Не волнуйтесь.

— Может водички подать?

Арина улыбнулась.

— Водички у меня уже полное пузо, вон сколько влили. Еле терплю. Не позовете тетю Зину? Пожалуйста. А то еще флакон капать, не выдержу ни за что.

— Сейчас, Валю отправим, она у нас самая шустрая. Пока я доползу, ты сто раз описаешься.

Тетки захихикали, не обидно, а сочувственно. Они хорошо понимали Арину. Валентина, действительно была самой подвижной, в некотором смысле. У нее была сильно повреждена рука. Две спицы в кости, разрыв связок. Как их сшили, пока и не проверишь. Самолет, так называется конструкция, которая удерживает руку, отведенной в сторону. Анна Ивановна подтолкнула костылем тапочки гонцу. Не больно с ее рукой в тесной палате нагнешься и под кровать залезешь. И Валентина отправилась в поход. Нянечка появилась быстрее, чем посланная за ней. Подняла с пола судно и подставила жертве внутривенных капельных вливаний. Попутно приосанилась и изрекла.

— Эх, бабы. Ни одной легкой у вас в палате. Даже судно подать некому.

Валентине это показалось выпадом.

— И как по-вашему я туда протиснусь? Мимо Светы? Если только боком. А нагибаться? Как раз Светке в глаз самолетом засвечу.

Няня вытянула судно, поджала губы и ушла с оскорбленным видом. Арина разрядила обстановку.

— Приходит палатный, и видит подбитую физиономию. Что за дела?

Она ловко передразнила Алексея Анатольевича. Женщины захихикали.

— А Светлана отвечает. Это меня Валентина измордовала.

Интонации Светы ей тоже удались. Теперь уже грянул хохот. Анна Ивановна вытерла глаза краешком цветастого платка.

— Ох, девка, чистый комик.

За всеми происшествиями, слава Богу, забыли про аморальное поведение медсестры. И речь зашла о детях. Благодатная тема. Можно не напрягаясь, отключиться и не психовать. Ничего, вот Димочка наушники принесет — наступит царство полной свободы от чужих разговоров. Скорее бы.

* * *

Нога упорно отказывалась заживать. Арина с ужасом рассматривала ее во время перевязок. Тонкая и бледная, как макаронина, разрезанная в пяти местах. Две глубокие незаживающие язвы. И прочая, и прочая, и прочая.

В субботу утром Родионова ждала санитарку тетю Зину — голову мыть. Сидела на кровати, откинула простыню — в начале августа город соревновался с Африкой, где жарче, там или здесь? Молча наматывала на палец засалившийся хвостик. В дверь постучали коротко и четко.

— Войдите.

Скомандовала Анна Ивановна, которую тоже никак не выписывали. Две другие койки пустовали. Валентину отпустили неделю назад, а Светлану перевели в неврологию.

— Войдите.

Повторила Анна Ивановна. И дверь распахнулась. Сначала появился нереально огромный букет чайных роз, следом — широкоплечий, коротко стриженый мужчина в белой накидке. Она забавно смотрелась на богатырских плечах.

— Здравствуй, обманщица.

Арина охнула и залилась краской. Подхватила простыню, натянула до подбородка. Закрыла лицо руками. Мужчина положил букетище на пустующую кровать напротив Арины и остался стоять в двух шагах от девушки.

— Здравствуй, говорю.

Она покачала головой. Малиновые ушки и шея, взлетевший хвостик — вот и весь ответ.

— Пороть тебя нужно за такие фокусы. Я не о прыжке в окно, конечно. Я о гинекологии, муже и прочем.

Обманчиво ленивые интонации голоса и следом почти рык.

— А ну, посмотри на меня!!!

Анна Ивановна заворожено обмерла. Вот это мужик! Вот это мужик! Господи, что ж ей такой не встретился?!

— Давай. Убирай ручки и смотри. Я жду.

Арина испуганно послушалась. В ее глазах светилась невозможная радость потерявшегося ребенка, которого, наконец-то, нашли. И стыд. За содеянное. И вера, что накажут и простят. И печаль, печаль много страдавшего существа. И, самое главное — любовь. Просто любовь.

— Вот и встретились.

Анна Ивановна, проклиная собственную тактичность, с трудом поднялась и захромала прочь из палаты. Это сколько же важного и замечательного она упустит?! Дверь за ней закрылась совершенно беззвучно.

— Федор. Федор.

Арина смотрела в любимое лицо, прорезанное новыми морщинками. Стрижка, взгляд — все было другим.

— Федор.

Он упруго и быстро присел на корточки, взял маленькую ладонь.

— Пальцы грызешь? Не стыдно?

И поцеловал. Выпрямился, мгновенно, выпустил руку, подошел к окну. Что он там рассматривал? Арина не видела выражение его лица. И хорошо, что не видела. На какое-то мгновение ему показалось, что приезд сюда был ошибкой. И эта маленькая бледная девочка в пропотевшей футболке? Эта девочка его фея? Та, чей голос помог ему выжить? Она сказала негромко.

— Видишь, на самом деле все не так.

— Что?

— Все. Даже цвет моих волос. Все совсем не так, как казалось, правда? И потом, я…

После едва заметной заминки, она нашла в себе силы продолжать.

— И потом, я без пяти минут калека. Буду хромать. Это совсем не то, что нужно тебе. Абсолютно. Прости, что пыталась тебя обмануть. Я хотела, как лучше. Ты бы рассердился на меня и все. Зачем видеть… это? Меня такой. Здесь.

Она обвела рукой палату.

— Хорошо, что ты приехал. Я увидела тебя. Не бесплотный голос в трубке. Ты! Спасибо, но все ни к чему. Зря. Уезжай. Я тебя очень прошу. Даже говорить ничего не надо. Уходи. Уходи!

— Рина.

Он ответил без всякой связи с ее мучительным монологом.

— Рина, о чем ты мечтаешь? Чего хочешь больше всего на свете? Скажи?

Она промолчала. Огромная фигура Федора у окна загораживала солнце. Ей, во всяком случае, так показалось. Он уйдет, а в палате останется сумрак. Короткий ежик его волос блестел. Хорошие кремовые брюки и рубашка цвета топленого молока. Темно коричневые сандалии на босую ногу, ремень в тон. Ну почему, почему он настолько безупречен??? Все в Арине кричало от боли. Почему? Он отошел от окна, присел на кровать рядом с букетом. Коротко и требовательно посмотрел в зеленые заплаканные глаза.

— Малышка. Обстановка хреновая, согласен. Но ты не ответила.

— Я не поняла.

— Есть у тебя мечта?

— Была.

— Какая?

— Что бы ты был жив. Вот и все.

Она сказала это без тени притворства. Безыскусно и твердо. Федор почувствовал, что сердце в груди переворачивается.

— Тебе сообщили, что я умер?

— Да.

— Кто?

— Сашкина жена.

— Все так думали. Карма. Удивительно, что жив остался.

— Расскажешь?

— Может быть. Позже. Эй, да у тебя слезы в глазах! Почему отворачиваешься?

— Я, я плохо пахну. Сам понимаешь, вымыться целая проблема. И выгляжу отвратно. Не смотри на меня, пожалуйста.

Ее прерывающийся голос обжег, прорезал невидимую броню, выросшую между ними. Федора точно подбросило. Он вновь оказался на корточках возле ее постели, только совершенно по-другому. Теперь он смотрел на нее иначе. Серый цвет лица, бледный рот и зеленый огонь глаз. То, внутреннее, спрятанное от всех, что он прежде почувствовал, лишь потом услышал, но не умел понять, то странное, отличающее Арину от всех на свете, вновь засияло, выросло, наполнило собой его сердце. Камертон, отзываясь, рождает звенящий звук, его огрубевшая жестокая натура не могла ничего воспроизвести, лишь вздрогнуть в немом отклике на чудо. Федор понял, что не стоит этой крошки. Словно увидел их обоих одновременно на светящейся лестнице, уходящей в небо. Себя — у подножия, и ее — далекую, окруженную сиянием. Но от сердца этой малышки к нему тянулись нити.

Он наклонил голову и покаянно произнес.

— Прости. Столько мечтал о встрече, а увидел и веду себя хуже болвана. Теперь уже все. Беды закончились, крошка. Я пришел.

— Разве ты волшебник?

Вымученно пошутила она.

— Высшей категории. Скоро увидишь.

Ей не доводилось раньше наблюдать сильного мужчину, принимающего важное решение. В жестах ожила уверенность. В непонятную секунду, мгновенно — ОН сделал выбор. И теперь сдвинуть с курса его не проще, чем поймать за заднюю ногу и остановить бегущего слона. Арина вздохнула.

— Я сейчас.

Сказал он и вышел из палаты.

* * *

Анна Ивановна посчитала удобным вернуться на законное койко-место. С удовольствием устроилась поудобнее и спросила.

— Твой?

Арина пожала плечами.

— А роз то сколько приволок! Как в песне. Суровый мужчина, обстоятельный.

Тут ее осенила новая мысль.

— Неужто, женат?

— Нет.

— А чего кобенишься тогда, дура?

И столько удивления было в ее вопросе, что Арина невольно улыбнулась.

— Долыбишься. Смотри. Побегает, побегает, да и надоест ему. Поостерегись, девонька. Послушай меня, старую.

Арина шумно вздохнула.

— То-то же. Будь поласковее. Не выпендривайся больно много.

Она говорила искренне. И Арина не смогла возразить. Просто выслушала двухминутную речь о пользе пряников, умеренном воздействии кнута и правильном сочетании данных ингредиентов.

— А как иначе семейную кашу-то сваришь?

В палату вошли вредная тетя Зина и незнакомая нянечка, как выяснилось из хирургии. Женщин подгонял Федор. Командовал. Но они не протестовали! Заглядывали ему в глаза. Хвостиками не виляли только по причине отсутствия оных.

— Моем мою красавицу, меняем постельное белье. Время пошло.

Следом возникла медсестра. Она тоже умильно смотрела Федору в рот.

— Диктуй список, Арина.

— Какой?

— Лосьоны, дезодоранты, молочко, гигиенические средства. И так далее. Леночка сгоняет в магазин и на рынок. Тут все близко. Давай.

Леночка, действительно, достала огрызок карандаша и лист бумаги. Тем временем санитарки притащили тазы, клеенку и ведра с горячей водой.

— Стоп.

Отвлекся главнокомандующий. Брезгливо покосился на тазики.

— А нормальное пластиковое ведро где купить можно?

— Там же.

Объяснила Леночка.

— Возле рынка есть маленький хозяйственный магазинчик.

— Значит, добавляем в список ведро и таз. А в эти… емкости будем грязную воду выливать.

Санитарки остановились.

— Цветы поставьте в банку какую-нибудь, что ли. Сбор здесь, в прежнем составе, через полчаса.

Отпустил их повелитель. Они ушли, оглядываясь.

— Все записали?

Леночка показала.

— Рина, заканчивай ломаться. Диктуй нормально.

— У меня все есть.

— Сейчас отшлепаю. Мне в тумбочку лезть с инспекцией?

Заглянул в расстроенные глаза девушки и решил.

— На месте сориентируемся. Идемте, Леночка.

Выходя, продекламировал, обращаясь к Арине.

— Жди меня и я вернусь.

Приведенная в состояние крайнего изумления, граничащего с экстазом Анна Ивановна, села на постели и спросила изумленно.

— Неужели не врет?

— Нет.

— Тазики ему не понравились, смотри какой. Деньжищ не меряно! Вот и швыряется. А может, все ж, врет?

Тут в палате возникла тетя Зина с трехлитровой банкой, призванной заменить вазу для роскошного букета.

— А цветов то сколько, цветов!

Поставила розы на пустую тумбочку у окна. Все в банку не поместились. Добрых два десятка осталось лежать на постели. Тетя Зина подумала немного и пошла за второй посудиной. Букет жизнеутверждающе и ярко воцарился в палате. Арине, конечно, дарили розы. На день рождения. Три или пять. И не такие шикарные, вызывающие на глянцевых метровых стеблях. Первый в жизни настоящий букет. Подумала она смятенно. На щеках зажглись алые пятна.

Второй букет водрузили на холодильник, слева от входа. Палата была полу блатной. И гордилась не только бодро урчащим «Полюсом». Имелся умывальник и древнее зеркало над ним. Туалет, правда, в отделении был один. И холодильник общего пользования стоял неподалеку. Цивилизация, блин. По коридору то и дело семенили ухаживающие, или выздоравливающие пациенты (помогающие товарищам по несчастью) с наполненными суднами. Самые деликатные персоны прикрывали благоухающие утки газетами.

Никто не винил персонал. Большинство травмированных сограждан понимало, что несчастные медики ни при чем. Не они же проектировали, одобряли и возводили эти памятники эпохи развитого социализма. Удивительно, что пребывание в столь располагающих условиях не убивало пациентов! Это неопровержимо доказывало превосходство советского человека в науке выживания.

Закаленные, воспринимающие лишения и бытовые трудности, чем-то само собой разумеющимся, люди легко радовались пустякам и редким послаблениям режима. Травмированный насилием генофонд породил особый тип человека: выживают наиболее хитрые и приспособленные. Чему же удивляться?

Хотя… загадочная магия крови.

Арина вспомнила Илью Ильича, Алену, Василия, деда Махмуда. Есть еще порох в пороховницах! Есть и ЛЮДИ. Вот только… мало их, очень мало. Ужасно мало.

Наполненный мочевой пузырь, самым пошлым образом прервал ход нелепых рассуждений Арины о роли личности в величии страны.

* * *

— А вот и мы!

Леночка с тазиком под мышкой, ведром в руке и связкой бубликов на шее предваряла явление Федора, которого едва было видно за десятью огромными пакетами.

— Скажи, малышка, кто самый главный в армии?

— Начальник склада.

— Почти в точку.

Небрежным кивком он отпустил медсестру, и теперь, раскладывая свертки, продолжал молчать. Словно ожидая вопросов. У Арины разболелась голова. Не смотря на проветривания, палата напоминала духовку. Поставь пирожки — пожалуй, и подрумянятся. Вернулись санитарки.

— Мы начнем?

Он дипломатично вышел в коридор. Арина проводила глазами его широкую спину. Кровати в палате сдвинули, расстелили клеенку. В ход пошли новенькая только что купленная губка, детское мыло, даже бритвенный станок. Арина с громадным удовольствием избавилась от зарослей подмышками. Через час — относительно чистая и благоухающая шампунем, на голове алое полотенце, замотанное наподобие тюрбана, в новой длинной футболке и трусиках, сидя на свежей простыне девушка вытерпела очередную мучительную перевязку. Федор легко обаял свирепую Тамару Алексеевну и остался созерцать процедуру. Физиономия его была бесстрастной. Когда в наиболее «приятственный» момент девушка закусила губы и вцепилась побелевшими пальцами в спинку кровати, он не изменился в лице. Потом, когда экзекуция закончилась, любезно открыл дверь перед медсестрой, у которой руки были заняты инструментами и флаконами. Вернулся к кровати, вскрыл пачку салфеток и протянул несколько штук.

— Лицо протереть. Или лучше намочить?

— Пожалуйста.

Вот и сбылась мечта идиотки. Лежать и чувствовать его пальцы на лбу, висках.

— Пошли, погуляем.

Услышала она через секунду совершенно невероятное предложение.

— Что?

— Тут повсюду вокруг корпуса зелень, очень мило. В туалет не хочешь, сначала?

— Издеваешься?

— Я зажмурюсь, подам твое судно не глядя.

— Я не об этом.

Арина мило залилась краской.

— О прогулке.

— Господи. В чем проблема то?

Он наклонился и ловко подхватил ее на руки.

— Так сойдет? Не бойся замерзнуть, жара несусветная, а впрочем, простыня не помешает, укроем от нескромных взоров посторонних мужчин твои ножки.

Арина сверху посмотрела на опустевшее ложе. И нерешительно сцепила руки на крепкой шее.

— Как нога? Удобно?

— Очень.

В коридоре им попалась Леночка, восхищенно поинтересовалась.

— На улицу решили сходить?

Очаровавший все отделение мужчина отшутился.

— Нет, это похищение. Выкуп буду требовать.

Арине казалось, что все на них смотрят. Собственно, так оно и было. Молодая пара без всяких просьб уступила скамеечку в тени.

— Спасибо.

Услышала Арина свой сладкий голос. Федор прижал ее крепче, присел, посадил на колени.

— Ты такая смешная в чалме.

Арина живо представила сцену со стороны. Крупный мужчина, аккуратно и дорого одетый держит девушку в синей футболке, голова замотана алым полотенцем, поверх гипса и повязок наброшена простыня.

— Федор, это очень-очень патриотично с твоей стороны! Я похожа на государственный флаг. Порядок цветов немножко перепутан… Но если меня поставить на голову, вверх ногами… Или опять не так будет? А?

Шумный выдох и легкое прикосновение губ к шее.

— Меньше всего, когда я покупал тряпки, меня заботила цветовая гамма. Рина, все-таки это ты.

— Нет, это не я.

Съязвила она.

— Теперь я окончательно поверил до конца.

— Расскажешь, где ты был? И как все так получилось?

И опять услышала.

— Позже.

Не стала настаивать. Прислонилась спиной к его груди, откинула голову и закрыла глаза. Минутное острое блаженство нарушил громкий возглас.

— Так-так, зайка моя. Попалась!

Слева, по дорожке к ним подходила Виноградова. Малыш, уютно пристроив голову на теплой, пахнущей молоком груди, сыто дремал в сумке-кенгуру. Раздавшиеся бедра и крепкие руки — Алена выглядела восхитительно, но монументально. Мечта богатыря.

— С кавалером познакомишь?

Она присела на край скамеечки, чмокнула растерянную подругу в щечку. Федор снял очки и внимательно посмотрел в глаза чемпионки.

— О, Боже! Боже! Боже мой!

— Нет, это не господь, и даже не ангел. Я собственной персоной.

Но ошарашенная Алена еще не пришла в себя. И продолжала самым глупым образом таращиться и изрекать междометия.

— Ой! Ой!

Федор вернул очки на место. В шоколадных линзах отразилось алое полотенце.

— Симпатичный малыш. Сын?

Алена кивнула.

— Как величают?

— Ва… Ванечкой.

— Заложите мне подругу, пани спортсменка. Чем она тут без меня почти два года занималась?

Алена встряхнула пышной гривой и, наконец, обрела дар речи.

— Трудилась. Схоронила бабушку. Чуть не умерла, еле спасли. Потом нашла новую хорошую работу. У ее шефа дома все и произошло.

— Мило. Про умирание поподробнее, пожалуйста.

С ужасом Арина поняла, что сейчас услышит! И попыталась вмешаться.

— Прекратите!

Палец Федора коснулся ее губ.

— Моя девочка молчит. Я слушаю.

Виноградова, вернее Кузнецова посмотрела на подругу.

— Да ладно тебе, Родионова. Ты ж не сифилис подхватила, тьфу, тьфу, тьфу. Чего скрывать то? Она долго не знала про твою смерть, пан покойник. Думала — жив, просто, ну. Сам понимаешь. Жив где-то там, в туманной дали. А тут ей сообщили радостные вести. Девушка бухнулась в обморок и давай к тебе на тот свет намыливаться. Как раз под новый год. Еле-еле откачали. Такие пироги.

Безмерно растерянная Арина зажмурилась и отвернулась. Ее сдали с потрохами. И кто? Несравненная Виноградова. Стараясь не вслушиваться в продолжение отвратительного интервью, она стянула с головы полотенце и стала сушить волосы. Одна рука Федора обнимала ее за талию, другой он опирался о скамью. Арина чувствовала себя связанной и беспомощной. Какое унижение! Вскочить и унестись от мило беседующей пары она не могла ФИЗИЧЕСКИ. Но терпеть, тоже не получалось.

— Прекратите! Прекрати! Ты!

Пальцы сами сжались, Арина стукнула по каменному плечу, раз, другой, по груди.

— Спасибо, Алена.

Федор мило улыбнулся, игнорируя кулачки своей добычи.

— Я должен знать.

— Ты что всерьез обиделась?

Спросила молодая мама? И гневно сдвинула брови.

— За что?

Федор ответил вместо нервничающей девушки.

— Она слегка не в себе. Ей плохо. Вот и ведет себя неадекватно. Не обращайте внимания, Алена. Пройдет, успокоится. Поймет, что не права.

— Я?

Прошипела Арина.

— Я не права?

— Конечно. Алена тебя любит, заботится. Пришла навестить. Мне нужна информация, чтобы я положение дел верно представлял. Нога ногой, а сердце сердцем. Это не прыщик на носу. Нужны лекарства, наблюдение у толкового кардиолога.

Арина ничего не могла слушать. Только фыркала и протестовала. Федор продолжал общаться с предательницей Виноградовой.

— Вы Алена, не обижайтесь. Спасибо, что приходили. Мы сейчас обедать отправимся. А вам она вечером позвонит сама, когда в себя придет. Нога у нее скверная. Только что была болезненная перевязка. Вот адреналин и выделился.

Федор самым спокойным образом встал и попрощался.

— Рад был познакомиться с Васиным наследником. Привет мужу.

Растерянная Виноградова долго смотрела им вслед. А карапузик продолжал себе спать, как ни в чем ни бывало.

* * *

Анна Ивановна похромала смотреть телевизор в соседнюю палату. Свой наполовину функционирующий ящик Светлана забрала в неврологию. Чем несказанно обрадовала Родионову и огорчила старушку. Хотя, строго говоря, какая она старушка? Максимум — лет пятьдесят пять. Увы, жизнь сурова к большинству россиянок. Федор явно обрадовался, что никто не подслушает.

— Хорошо, что плацдарм свободен.

Положил Арину на место, сел рядом, обнял, наплевав на протесты. Начал целовать лоб, виски, стиснутые веки, подбородок, шею.

— Рина. Глупенькая. Перестань. Не смей злиться из-за ерунды. Я, конечно, думал, что ты всплакнешь, когда узнаешь о моей… пропаже. А ты? Нехорошая девочка. Всерьез привязалась ко мне? Обидно, что я знаю? Какие у тебя могут быть тайны от меня? Зачем? Это неправильно.

— Да почему же?!

— Я тебе не чужой.

— А какой?!

— Самый-самый. Вот увидишь. Хочешь, докажу?

— Нет!

— Нет?

— Нет!

Он прижался к ее губам, так бережно и ласково, что сам удивился. Руки тоже не бездействовали — нежнейшим образом поглаживали плечи, талию. Арина открыла глаза. Он слегка приподнялся и взгляды встретились. Ее — ошеломленный, полный испуга. И его — янтарный, горячий, ждущий отклика.

— Ну?

Она покачала головой. Федор сел и засмеялся. Весело и бесшабашно.

— Сцена в гестапо. Стойкий молодой партизан на допросе. И циничный злодей, мучающий бедняжку.

Его рука накрыла ладонь Арины. Прикосновение вышло обжигающим и сладким.

— Пароль! Скажи пароль!

— Ни за что.

Теперь уже улыбались оба. Федор встал и вытянул из пакета футболку для себя и легкие полуспортивные черные брюки.

— Как девушка относится к мужскому стриптизу?

Она пожала плечами.

— Тогда не подглядывай.

Расстегнул пару пуговок, посмотрел сверху вниз.

— Наблюдаешь?

— Угу.

И продолжил.

— Ну-ну. Может у меня появится шанс понравиться.

Совершенно плоский бронзовый живот, золотые завитки на груди. Прекрасно развитые мышцы под гладкой кожей. Федор изобразил безотказный трюк атлетов — «биение сердца». Взялся за брючный ремень, подмигнул. Арина закрыла лицо руками.

— Ладно, мисс скромность. Я уже в футболке.

Потом он присел на кровать. И она услышала таки щелчок пряжки, почти бесшумное движение молнии, шорох ткани. Еще один.

— Все. Я полностью одет, целомудренная моя. Больше можно не стесняться.

Пристроил рубашку и брюки на спинку кровати. Разобрал остальные пакеты. Арина увидела много интересного. Положил ей на тумбочку темно-синюю расческу, замечательную зубную щетку, пасту, флакон лосьона, молочко, пачку салфеток, ватные шарики.

— Расческа у меня есть.

— Эта?

— Да.

— Ее место в мусорном ведре.

Он держал щетку для волос двумя пальцами и, кажется, откровенно издевался. Осознав это, Арина вместо протестующих воплей окунула Федора в волну ледяного молчания. Он, тоже ожидавший иной реакции на поддразнивание, не показал вида, что удивлен и продолжил.

— Косметику без тебя я покупать не рискнул. Только бальзам для губ, рижский. Куда запропастился? Ладно, отыщется сам. Обед мы, вероятно, прошляпили?

— Давно.

— Ну и фиг с ним. Творог со сметаной устроит? Что молчишь?

— Да. Только немного.

— Понял. Скомандуешь.

Арина не поверила своим глазам. Он купил несколько пиал, разного размера.

— Вместо тарелок. Сойдет?

Две кружки.

— Мне твой стакан не понравился. Больничная гадость.

Две чайные и две столовые ложки. С сомнением покосился на нее.

— Блин, десертной не было. Эти как на великанов.

— Тебе сгодится?

— Да.

— Мне сойдет чайная.

— Давай стакан и тарелку, отнесу куда положено. Будешь пользоваться всем своим.

— Всем?

Горько усмехнулась она.

— Да.

В его ответе была непонятная ей радость. Она удивилась, но уточнять не стала. Просто смотрела, как мужчина ее мечты, волшебным образом вернувшийся из небытия, готовит творог. Моет изюм, курагу и чернослив. Тщательно все перемешивает в большой пиале, берет две пачки творога.

— Стоп.

Вмешалась она в процесс.

— Это слишком много.

— Девушка, я люблю покушать. И голодом себя морить не собираюсь. Полторы мне.

— Тогда пойдет.

— Готово. Ручки вымоем.

Послушно согласилась. Заодно и лицо ополоснула от пыли. Федор с тазиком и кружкой! Ее таинственный Федор! С полотенцем в руках.

— Держи, малышка.

Блаженство ощущать его заботу пахло горечью. Что с ней будет через день-другой, когда он уедет? Арина запретила себе думать об этом. Он здесь, сейчас. Хочет помочь. Старается изо всех сил. Будет невежливо портить ему настроение. Невежливо и отвратительно. Вполне достаточно недавней вспышки. Все для себя моментально обдумав она решила быть паинькой, насколько это возможно. Чтобы потом, там, далеко — он вспоминал ее без раздражения. Отнимая от лица полотенце, она поймала его взгляд. Господи! Бедные женщины. Летят как бабочки на янтарное пламя, чтобы спалить свои крылышки. И мягко поблагодарила.

— Спасибо.

Что такого особенного прозвучало в ее голосе? Арина и сама не осознала. Федор споткнулся на ровном месте. Его рука, протянутая за полотенцем, застыла.

— Не надо, малышка.

Наконец выговорил он.

— Не надо. Не здесь и не сейчас. Обстановка не располагает.

Арина не поняла его, но не стала уточнять. Только кивнула, как хорошо воспитанная девочка. Чинно сложила руки на салфетке, которую Федор ей постелил. Подождала пока он возьмет ложку, и степенно принялась за еду. Творог оказался замечательно вкусным, хотя и без сахара. Очевидно, бережет талию, решила она не без юмора. Ел он не слишком быстро, молча, слегка нахмурившись. Задумался о чем-то? Бросил молниеносный внимательный взгляд на нее. Выражение глаз сразу изменилось, стало теплым. Потом опять отвлекся, сдвинул брови. Арине мучительно хотелось оказаться в кольце могучих рук. Прижаться и закрыть глаза. Б-р-р. Что за наваждение! Федор решал непростую задачу. Что ему делать с этой девочкой? Послезавтра он переговорит с врачами и выяснит их прогнозы? Или не телиться? Вызвать своего специалиста? Да и забрать детку с собой? Родителей у нее нет. Бабушка умерла. Он прикидывал разные варианты.

— Федор.

Тело отреагировало мгновенно. Россыпь мурашек вдоль всей спины и отчетливое напряжение в паху.

— Что?

Взглянул на девочку и ощутил незнакомое, вернее сто лет как забытое, волнение и радость предвкушения. Гладко зализанные чуть влажные волосы, без челки. И глаза цвета листвы, умытой дождем.

— Когда ты уедешь?

— Уже надоел?

Она покачала головой величественно, как царица. Расправленная спина и безупречные кисти рук, точно с картины придворного живописца. Длинные остроконечные пальцы. Федор с трудом отвел взгляд.

— А что тогда?

— Просто хочу знать.

Сгреб грязную посуду, вымыл, поставил на место. Она ждала. И в натянувшуюся между ними сеть тишины упал его холодный ответ.

— Скоро.

— Хорошо. Будь добр, пригласи мне санитарку.

— У тебя под кроватью новое судно. Ждет. Сам вынесу, какие проблемы? Бумага на тумбочке.

— Так нельзя!

Ее невозмутимость как ветром сдуло, а Федор опять развеселился. Но решил не дразнить, вон уже пятна на щеках.

— Иду. Не злись.

Побродил по коридору. Постоял у полумертвой пожухлой пальмы в кадке. Представил НАСТОЯЩИЕ, шуршащие на ветру глянцевые зонты. Посмотрел себе под ноги. Приехал то одним днем, без вещей. Сланцы купить? Вспомнил испуг и восторг Басмача, открывшего дверь. И спутанное повествование. Метнуть в нападавшего грабителя чайник кипятка? А второму бандиту заехать по башке бутылкой бальзама? И с отчаяния смело прыгнуть? Его девочка? Книжная малышка? Та самая, стеснительная, грустная? Кстати, о птичках. Басмач говорит, из-за пса переживает очень. Купить ей щенка? Или пока не поправится не надо? Он увидел, как в палату тяжело проковыляла Анна Ивановна. Как вышла санитарка с судном. На обратном пути он ее перехватил. Вложил в карман застиранного халата сто рублей.

— На конфеты. За здоровье деточки.

Тетя Зина немного поотнекивалась, но ушла довольная. Мысли Федора плавно вернулись назад. А в тихом омуте, то черти водятся! И почему это его забавляет? Никак не мог представить Арину, вооруженную бутылкой? Бывает же. Захотелось порадовать девочку. Что с ним такое творится? Федор вышел из корпуса, поймал машину.

* * *

Арина ждала-ждала и задремала. Басмач проник в палату тише, чем привидение. Оставил на тумбочке записку и банку с пловом. Знаком попросил Анну Ивановну не обращать на него внимания. Посмотрел на вещи Федора. Внимательный взгляд не упустил ни цветов, ни тазика, ни полотенца, ничего, что было на виду. В тумбочку он не полез. Растворился так же незаметно, не потревожив. Анна Ивановна проследила за закрывающейся дверью и закрыла глаза. Тихий час, так тихий час.

* * *

До чего же безжалостна жизнь. Одна беда нанизывается на другую — и так без конца. Он ушел. Побродить по городу? Подумать? Вряд ли у него есть дела в Заранске. Он ушел. Неприятно смотреть на эти вонючие повязки? Жалость пополам с раздражением? Что еще она может вызывать в таком мужчине, как Федор? Арина казалась себе брошенной, растоптанной и глубоко несчастной. Она молча металась по постели. Равнодушно получила пару уколов. Забыла измерить температуру. Не обратила внимания на записку Басмача и плов. Небо за окном потемнело и грозилось ливнем. Чернильная туча, низко нависая над крышами, наползала с запада. Солнечные лучи, пробились на мгновение, торопливо лизнули окна терапевтического корпуса, он располагался напротив хирургии. Стекла вспыхнули оранжевым огнем. И вновь погасли.

Арина постаралась и дотянулась до спинки кровати по соседству, прикоснулась к вороту рубашки. Погладила острую кромку, взялась за пуговичку и отпустила. Чьи-то пальцы будут расстегивать, сминать ткань цвета топленого молока и ласкать кожу под ней. Словно обожглась — отдернула руку. Пусть уезжает, пусть уезжает скорее. Чтобы одна безмозглая идиотка перестала надеяться. Порылась в тумбочке, включила (негромко, чтобы заспавшейся соседке не мешать) драгоценную Земфиру. Вытянула телефон, но передумала звонить, швырнула обратно. Перевернулась на левый бок — лицом к стене.

Перед глазами всплывало его лицо. Деформированный, сломанный, наглый нос. Выступающий вперед подбородок решительного человека. Пушистые паруса рыжих ресниц, гордо реющие над золотистыми ладьями. Куда держат путь эти странники? К каким берегам? Припухшие нижние веки, придающие взгляду оттенок лукавого упрямства. Манера смотреть в упор, точно пронизывая насквозь. Неожиданно красивая линия рта. Несколько полные чувственные губы любителя удовольствий. Впрочем, когда он сердится — сжимает рот в прямую линию, и щурится, словно в прицел смотрит. Лицо мгновенно меняется, становясь отстраненным и пугающим. Арина и не подозревала, что в распоряжении Федора целый арсенал гримас и улыбок — от просто неприятных, до совершенно паскудных, даже чудовищных. Он умел смотреть десятью тысячью способов. И попасть под некоторые из его взглядов было действительно небезопасно во всех смыслах.

Вежливый, но короткий стук возвестил о гостях. К Анне Ивановне пришла сестра. Конечно, хорошо сидеть в палате и жаловаться на плохие: сон, аппетит и самочувствие! Но! Замечательное — «но». Анне Ивановне не терпелось поделиться историей про богатого ухажера соседки. И она, опираясь на плечо сестры, повлекла ее в коридор. Вволю посплетничать, что может быть полезнее? Арина осталась одна… на полминуты.

— Рина!

Сердце затрепетало отчаянно и радостно.

— Ты!

Он приблизился невесомым шагом хорошо тренированного бойца. И, вопреки всем своим планам, жадно прильнул к бледным губам. Обеими руками придерживая за плечи. Почти набросился. Неистовый, страстный поцелуй, причиняющий сладкую боль, затянулся, искушая и подталкивая дальше, дальше, дальше. У Арины перед глазами вспыхивали и взрывались звезды. Голова кружилась, кровь билась в висках. Тепло и тяжесть внизу живота. Что-то сжалось в сладкой судороге счастливого ожидания. Она обняла Федора за шею и потянула к себе. Внезапно он высвободился, перехватил ее руки, притянул, уложил к себе на колено, не отпуская. Поднял голову, покачал. И искренне, без намека на шутовство или насмешку беззвучно поблагодарил.

— Спасибо, Господи.

Впервые в жизни, пусть и не в слух, обращаясь к Создателю. В которого, как закоренелый атеист, решительно не верил.

— Малышка, прости старого дурака. Совсем спятил.

Она, еще не вполне придя в себя, смотрела на него полу обиженно, полу ошеломленно. Затуманенный взгляд и растерянная улыбка.

— Что это было?

— То есть?

— Я не думала, что бывает так хорошо.

— Рина? Ты хочешь сказать…

Она смутилась и спряталась в раковину. Улыбка растаяла, губы сжались, зеленые глаза смотрели сердито.

— Рина. Сколько тебе лет? Двадцать семь?

— Восемь.

— И?

— Не скажу!

Федор, вдруг, вспомнил некоторые старые выводы и полюбопытствовал.

— Тебе никогда не было хорошо? Никогда? Совсем?

И что ему ответить? Описать ТОТ поздний вечер? Она отвернулась.

— Хочешь, расскажу тебе про свой первый раз?

Наклонился к маленькому ушку. И прошептал заговорщицки.

— Пока Анна Ивановна не слышит?

— Да.

Ответила глупая плохо воспитанная девочка.

— Вот любопытное создание.

— …

— Тогда слушай. Я отбил девушку у бати. Правда. Он встречался с молоденькой учительницей, очень похожей на тебя. Тоненькая, зеленоглазая. Руки у нее были неплохие, но не такие изящные как твои. Такие я только во сне видел.

Прервался на секунду, поцеловал одну ладонь, другую.

— Милая девушка. Лет двадцати пяти. Бате пятьдесят. Мне семнадцать. До этого только целоваться доводилось.

— А как ее звали?

— Лена. Батя был директором школы… Сама понимаешь. И, как водится в таких случаях про романчик, знал весь коллектив. Но батю уважали очень, зудели втихомолку. А мне обидно за мать! Приперся переговорить, представляешь? Злой как взвод чертей. Позвонил, она открывает. В коротком халатике: коленки наружу, и в не застегнутом, в не застегнутом! Рукой у шеи придерживает и на талии. Запахнулась, короче. Тут я и приплыл. Цап ее в охапку. Дверь пяткой захлопнул. Халат на пол, следом Лену и сам. Даже не спросил, дурак, есть ли кто дома. Повезло, идиоту.

— Она не вырывалась?

— Лена? Нет. Совсем наоборот. И стал я к ней похаживать. Через день. Пока на батю в подъезде не нарвался. Видишь — нос сломан. Плата за любовь. Но этим батя не ограничился. Загнал меня в военное училище. Так история и увяла потихоньку. Лена, правда, ко мне пару раз приезжала. Потом замуж вышла. За физрука из батиной школы. И они вдвоем уехали. Такая история. Почти полный хэппи-энд.

— Почти?

— Батю жаль. Он меня так и не простил никогда.

— Он жив?

— Нет. И мама тоже. Сестер и братьев не имел. Один.

Руки Арины по-прежнему были в плену. Она пошевелила пальцами.

— Отпусти.

— Попроси ласково.

— Федор, пожалуйста.

— Не могу устоять! Абсолютно беззащитен перед звуками твоего волшебного голоса… Лорелея.

Позволил ее пальцам освободиться. Выпрямился, с наслаждением потянулся. И спросил весело и хитро.

— Я тебе нравлюсь? Хоть немножко?

Захваченная врасплох девушка промолчала, разгладила складку на футболке и посмотрела в потолок.

— …

— Очень позитивный ответ. Ты меня обрадовала.

— Ни капельки!

— Вот лгунья!

— Ни грамма.

— Спасибо огромное.

— А почему ты спрашиваешь?

— Могу признаться только девушке, которой не безразличен.

Удивительное чувство светлого покоя снизошло на него и не покидало. Был ли он так счастлив когда-нибудь? Смешно. Уловив его настроение, замаскированное непритязательными шуточками, Арина умолкла. Потянулась, взяла громадную ладонь, прижалась к ней щекой. И застыла. Федор боялся пошевелиться, спугнуть невозможно прекрасную, дивную минуту. Арина потерлась лицом о его руку и громко мурлыкнула. Им было необыкновенно хорошо. Идиллию нарушила санитарка.

— Ходячие на ужин.

— А прыгающие?

Она посмотрела на шутника и строго пояснила.

— Прыгающие тоже. А лежачим принесу.

С чувством легкого сожаления Арина выпустила его ладонь.

— Вот и вечер. Скоро ты уйдешь.

— Куда?

Удивился Федор.

— А где ты остановился?

— Здесь.

— Но, тебя же выгонят!

— Кто? Я как бы ухаживающий. Что не так?

— Просто странно.

— Очень. Мне самому тоже. Тебе, когда гипс с левой ноги снимут?

— Обещали во вторник.

— Замечательно.

— А что?

— Это секрет, раскрыть который согласен только девушке, которой я не безразличен.

Она насупилась. И вздернула подбородок. Федор придержал ее лицо рукой, потянулся и ласково поцеловал в сомкнутые губы.

— Пойду разведаю, чем травят пациентов.

* * *

Он, действительно, остался ночевать. И выгонять такого респектабельного мужчину никто не посмел. Тетя Зина передала его по смене тете Свете. Распухшие варикозные ноги доставляли ей много мучений. Она выглядела, да и была сердитой строгой теткой. Но обаяние Федора, подкрепленное небольшим финансовым вложением, подействовало неотразимо и на нее. Расщедрившись, тетя Света принесла две чистые простыни.

— На эту лечь, другой укрыться. Сойдет?

— Спасибо.

— Хороший у тебя мужик, девка. А что раньше не приходил?

За Арину ответил он сам.

— Был в отъезде. Сегодня утром прилетел.

— Ясно. Ну, ежели что, зовите. Я в коридоре прилягу.

Анна Ивановна обстоятельно и долго рассказывала о своей молодости. Федор делал вид, что слушает, а сам перебирал и гладил тонкие пальцы девушки. Вечерняя капельница, уколы, умывание.

— Ты сама сумеешь помыться? Или санитарку пригласить?

Арина представила тетю Свету, помогающую ей, и поморщилась.

— Не надо.

— А кто тебе поливать будет?

— Сама.

— Ой, горе мое. Я б тебе сказал, если бы не Анна Ивановна.

Когда улеглись, он подтащил свою кровать поближе. Протянул руку.

— Держи.

В умиротворенной тишине и полумраке громко засопела уснувшая соседка. Арина наслаждалась моментом, ее ладонь в его руке. Что может быть чудеснее?

— А у меня есть сюрприз.

Отчетливо прошептал Федор.

— Сейчас показать или завтра?

— Как хочешь.

— Тогда утром. И еще просьба.

— Говори.

— Скажи да.

— Что?

— Просто скажи да.

Она долго молчала, потом легко сжала его пальцы. И он скорее догадался, чем расслышал.

— Да.

Федор заговорил на португальском. Чуть более быстрый темп речи, другие, непривычные русскому уху окончания слов. Красивые непонятные слова вспыхивали между ними, и таяли без объяснений. Что-то сокровенное и печальное звучало, почти плакало и уходило. Арина погладила сжатую в кулак ладонь. Последние звуки.

— …Ишту уптиму, миньа менина.?

— А перевод?

— Просто рассказывал о том, что чувствую. Понравилось?

— Очень. Можно спросить.

— Давай.

— Все же, что случилось?

— Вот настырная девчонка! Может, в журналистки пойдешь?

— Не увиливай.

Шумный вздох, затем еще один в прохладной ночной тишине.

— Это долгая история.

— Мы куда-нибудь спешим?

— Мой старый друг Антониу Дуарте де Пина. К которому я и прилетел. Поселил меня в таком милом маленьком домике, с верандой. Весь обвит бугенвилеей. Вокруг манговые деревья. С чем бы их сравнить? Громадные. Больше, чем вековые дубы. Шуршат на ветру. Непривычная красота, совершенно чужая. Как я познакомился с Антониу? Давным-давно. Как раз моя дочь родилась. Тесть устроил на крутую учебу по своей линии. Друг мой (не позволял, зараза такая себя просто Антоном называть) приехал в столицу СССР учиться. Ни бельмеся по-русски, вначале. Как и я по-португальски, впрочем. В модном кафе сцепились. Ну, молодые, кровь горячая. А у него голос, наглый такой. Жуть. Подрались. Помирились, стали не разлей вода. Вдвоем по девочкам. Очень сплачивает. Особенно, если вкусы не совпадают. Нам обоим повезло. Антониу западал на крупных блондинок. Мы, как бы в шутку, договорились, что между собой общаться нарочно будем — день на португальском, день на русском. И пошел процесс. Через пару лет я неплохо говорил. Учебники купил. Тестю так и объяснил — упорно занимаюсь языком. Он не протестовал. Малина. У Антониу с русским похуже сложилось. Хотя понимать стал нормально. И жили мы душа в душу. Весело. Однако, настал день прощания, проводил я друга в его родную Африку. Пятнадцать лет переписывались. Не очень регулярно, правда. То одно письмо в пол года, то два в месяц. В восьмидесятом у них к власти пришел, как водится генерал. Страна небольшая, бедная, а за президентское кресло сражаются, мама дорогая. В девяносто пятом мой друг получил должность замминистра, купил первую машину. До этого, кажется, на велосипеде ездил. Он был хорошим парнем. В меру жадным, неглупым. И, действительно, думал о своей родине.

Арина отметила, что в голосе Федора появились металлические нотки.

— Потом другой мятежный генерал, начальник генштаба, заварил новую кашу. В начале лета, в девяносто восьмом. Переворот не получился. Но война началась. Гвинея и Сенегал прислали помощь президенту. Не очень помогло. В ноябре все же подписали мирное соглашение. Понимаешь, малышка, политика очень пакостная штука. Очень. Я не могу сказать, что президент Виейра был Мальчиш Кибальчиш, а генерал Ансуманэ злой узурпатор. Оба хороши. Да и не до составления характеристик их личностей мне было, откровенно говоря. Не будем этого касаться, решать, кто прав, ладно?

— Обычно считают, что прав победитель.

— Речь не об этом. Вовсе. Антониу звонил мне, очень просил приехать. Плел чушь разную. Про доставшийся в наследство от деда заводик, по производству пальмового масла. Про экспорт кокосовых орехов. Звал в партнеры. Не особо я проникся, но решил слетать, посмотреть все на месте. Типа все увижу и разберусь. Возомнил себя пингвин орлом, короче.

Федор умолк. Вдруг отчетливо увидев худое бронзовое лицо друга. Услышал невнятную, скомканную от усталости скороговорку. Банальные приветствия. Пожелания всех благ. И выражение хмурой сосредоточенности в глазах.

— Про возможность совместного бизнеса Антониу, как выяснилось, не очень то и врал. Хотя объемы там, не сказать, чтобы огромные. Но я точных расчетов не делал. К вам в Заранск, кстати, заезжал тоже по просьбе Антониу. Делают в твоем городе мини-тракторы для фермеров, небольшую, но мощную технику. На экскаваторном заводе. И поставляют в основном в Южную Америку, в Чили. Антониу заинтересовался что по чем, и так далее. Для своей страны, и не только. Так что проспекты и прочую информацию я ему привез. Попутно.

Потянул к себе ладонь девушки, прижал к лицу, вдохнул запах. Радость была острой и горькой одновременно. Он не думал, что способен на чувства. Привык к холодку в отношениях, к постоянному контролю. Вечная торговля: ты мне — я тебе. Вот и все. Уши у него были чуткие, как у хорошего волка. Редкий голос мог угодить. Чтоб слух не резало. А уж понравиться… Насквозь фальшивые интонации профессиональных актрис Федора просто бесили. Считая себя привередой, он почти угомонился. Ни на что серьезное не рассчитывая. Все случилось именно вдруг. Темноту в его сердце осветил яркий луч чистого и теплого голоса. И прежняя жизнь показалась пресной.

— И что случилось?

Арина спросила тихим серьезным шепотом. Заинтересованным. Она действительно слушала. Федор сдержал улыбку.

— Дальше?

— Да.

— Мне крупно не повезло, при чем дважды подряд. Просто какой-то злой рок. Сначала я заболел. Прививки там, или нет, а есть такая местная зараза. Знаешь, что Западную Африку всегда называли могилой белого человека?

— Конечно.

— Одному черту известно, что именно я подхватил. И когда успел. Свалился буквально на третий день по приезду. Шел по улице, голова закружилась. Температура дикая. Еле добрался до Антониу. Малярия не малярия… У них в Гвинее-Биссау водится особенная какая-то, не как везде. Облез.

— Что?

— Волосы выпали, все. Даже брови и ресницы, тело покрылось нарывами. И постоянный жар. Как выжил, не знаю.

Соврал. Взял и соврал. Он помнил, что ему помогло. Что держало его на краю багровой пасти, не давая сорваться и растаять в небытии. В вечных кошмарах смерть казалась зубастой тварью, а он сам, не больше комара, болтался в сантиметре от жадных клыков, обжигаясь дыханием чудовища, чувствуя отвратительный запах из скользкой темной глотки. И только голос, светлый и сильный, за который он отчаянно, из последних сил цеплялся, твердил: «Федор! Где ты? Федор. Я жду тебя!» Становился из белого тонкого потока веревкой, капроновым шнуром, обвивал вокруг талии, дрожал от напряжения и держал, держал, держал. Выныривая на короткое время из очередного бреда, Федор просил пить, и снова соскальзывал в пропасть. Снова болтался между жизнью и вечным сном пустоты. Погибнуть было так легко. Разжать пальцы и улететь вниз.

— Антониу конечно, пытался в Москву сообщить, дозвониться, в пустую квартиру… Первое время. Потом ему резко стало не до меня.

— Почему?

— Война. Беспорядки. Его арестовали. Как и его шефа, министра внутренних дел. Больше я Антониу не видел. Меня перевезли в тюрьму.

— За что?

— Там по всей стране сотня другая белых. Их вместе с мулатами меньше процента населения. А тут непонятно какой тип, но якшался с изменниками. Финиш, короче, полный. Допросить меня невозможно, я никакой. Хорошо еще, что положили в палату, не в камеру.

— И долго ты болел?

— Без нескольких дней месяц. Потом частично пришел в себя.

— Частично?

— Такое полу сумасшествие. Организм отравлен. Лечили меня кое-как. Мне казалось, что я португалец, а вокруг враги. Я вопил с хорошим акцентом: «Madre de Deus»? и голышом бегал по комнате. Ну и ругался тоже. Цирк. Но, во всяком случае, не пристрелили сразу. Пришел в себя. Попытался объясниться. Я ж, не знал ничего. Говорю, что русский, приехал в гости к господину Антониу Дуарте де Пина. Дайте, говорю телефон. Позвонить нужно. И меня с улыбочкой в одиночную камеру. Роскошь между прочим, по их меркам. Не в вонючую яму с решеткой сверху. И пошло-поехало. Решили, что я не я. Разбираться им особо было некогда. Пальба по крупному началась. Допросили кое-как два раза. А все остальное время я пытался выжить.

— Как?

— Как Ленин в тюрьме. Ходьба. Гимнастика. Упражнения для мозгов, чтоб не заплесневели.

— Какие?

— Учил креолью. Это местный межплеменной язык. Официальный то португальский, хотя он и существенно искажен. И от классического весьма далек. А креолью — всеми признанный, очень сложный. У него африканская основа. Баланто, фульб, маджак и прочее. И масса заимствований из португальского. Знаешь, как на креолью будет белый, он же португалец?

— Нет.

— Тугаш. Я очень старался, стал неплохо понимать.

— Кто тебя учил?

— Охранники. Видишь ли, они очень своеобразные люди. Считают белых никуда негодными слабаками.

Что ж, он их приятно удивил. Федор вспомнил устремившуюся в его сторону, с угрожающе распахнутой пастью, двух метровую змею, подброшенную в камеру и блеск белков на возбужденных предстоящим представлением рожах охранников. Развлекающиеся ребята столпились у решетки. От него ждали визга, истерики, слез, чего угодно, кроме стриптиза. Федор прижался к стене, был бы стол, вспорхнул на него, и медленно потянул с головы рубашку. Он умел не бояться. И не пах страхом. Не делал резкий движений. Обозленная бесцеремонным с собой обращением мамба шипела, как чайник на плите. Чешуя у нее была темно зеленая, с черной окантовочкой. Прекрасная маскировка для зарослей. В двух шагах не заметишь. На светло сером полу она выглядела изумрудной. Была в ней даже своеобразная убийственная красота. Федор стоял с рубашкой в руке, спокойно дышал и рассматривал змею. Охранники примолкли, потом загалдели. Им просто хотелось как следует повеселиться. А проклятый тугаш отказывался паниковать. Воинственно настроенная мамба направилась к решетке. По скорости с которой охранники прянули в стороны, Федор (который герпетологом никогда не был) заключил, что змея, в самом деле, ядовитая. Мамба свернулась тугими кольцами возле металлических прутьев, замерла. Так продолжалось некоторое время. Потом вновь появились охранники. Заспорили между собой. Наконец пришли к соглашению. Самый толстый, похожий на раскормленного злого слоненка, парень крикнул на скверном португальском.

— Эй, тугаш, сумеешь поймать зеленую смерть?

— Чамо-ми? Федор.

— Фи-о-дор? Ну и имя! Держи.

Через прутья, стараясь не приближаться к решетке сверх необходимого, толстяк протягивал длинную палку с раздвоенным концом. Федор видел такие раньше. В передаче «В мире животных». Следовало прижать змею к цементному полу камеры, и не абы как, а на участке сразу за головой. В противном случае мамба сумеет извернуться и вонзить в руку, берущую ее — свои ядовитые зубы. Теоретически все ясно. Федор представил, что ловит безобидного ужа. Так старался, что почти на яву увидел две желтые полоски на голове африканской змеи.

— Эй, тугаш Фи-о-дор, а у тебя в жилах кровь. Храбрый парень.

Он стоял с извивающейся добычей, стиснутой в правой руке, и плохо слышал шутки охранников. Куда ее деть то, теперь? Рубашка, из которой он вначале собирался изготовить импровизированный мешок, не годилась. Пришлось поднатужиться и свернуть ни в чем не повинному существу шею. Красиво, одним жестом, как в кино — не получилось. Ну да не беда.

— Эй, тугаш Фи-о-дор, хочешь выпить?

Так он шагнул на первую ступеньку выживания. Обзавелся симпатизирующими ему людьми. Дальше пошло проще. Специалистом в конце, концов, он всегда считался неплохим…

— Больно. Раздавишь!

Укоризненно сказала Арина и пошевелила пальцами. Федор опомнился.

— Прости. Задумался.

— Значит, подружился с охраной?

— Ерунда. К сожалению, меня никто не хотел слушать, из начальства, я имею ввиду. В самом деле, оно им надо? Обстановка не прояснилась. Официальных обвинений против моего погибшего друга не выдвигали. Кто ж его знает, как дело может обернуться?! И кто придет к власти в ближайший месяц? Или чуть позже? Удобнее всего им бы было, чтобы я загнулся от лихорадки. Удивляюсь, что не задушили потихоньку.

— Шутишь?

Федор решил сворачивать страшную историю.

— Жил я себе и жил помаленьку, а в конце июня меня взяли, и ничего не объясняя, повезли куда-то. Скромное здание, маленькая комната на втором этаже. Пустая. Стол, табурет и кресло. Вошел низенький и спокойный дяденька, представился господином Габи. Мило побеседовали. И он мне сообщил, что у них в Гвинее-Биссау скоро будут законные выборы, а до них обязанности президента исполняет председатель парламента Малан Бакай Санья, принявший временные полномочия одиннадцатого мая. То есть больше месяца назад! Что лично он, господин Габи с погибшим де Пина был приятелем. Се ля ви. Теперь мой друг оправдан, война, всякое бывает. А мне предлагают, не предъявляя претензий, свалить из страны подобру-поздорову. Неделю я провел в приличном военном госпитале, потом мне выдали паспорт, билет, одну из моих кредитных карт и велели не мешкать. Российский консул, уже черт знает сколько времени, считал меня покойником. Даже бумаги успели изготовить соответствующие. Ладно.

— А дальше?

— В родной столице залег по великому блату в клинику, специализирующуюся на тропических болезнях. Очень тамошних специалистов обрадовал. Задолбали с пробирками, каждый день брали кровь. Любопытный случай и все такое. Хотели опять башку налысо побрить, я не дал.

— Ты звонил мне пятнадцатого июля?

— Не дозвонился. Не злись. Мне было немного не по себе.

Федор подумал, что некоторую правду лучше не говорить. Вырвался, так обрадовался, все на свете забыл. В спортзал походить, как ни странно время нашел… Тоненькая провинциалочка стала вдруг менее реальной, чем была год назад, пол года, месяц. Что-то нахлынуло, плотское, грубое. И он резвился, как животное. Когда, подчиняясь смутному порыву, взял трубку и набрал номер в Заранске, еще был таким. Узнал скверные новости — испытал нечто похожее на досаду. Посчитал, что должен проведать, хотя бы поговорить. Услышал ее тихое — «Да?» и земля под ногами покачнулось. Точно очнулся от дурмана. Каждый день свободы, но вдали от Арины показался ошибкой. Узнал от Басмача подробности и понял, что восхищается. И кем? Девочкой, которую звал с собой покататься по миру? Сколько их было? Девочек на месяц? Та шутливая игра, которую он вел с ней, пытаясь влюбить в себя, была сразу и прочно забыта. Федор принял детку всерьез. Такого с ним еще не было… Вот, опять, задумался старый пень. А она молчит. Скучает? Что еще за вздох?

Он перекатился набок, узкая щель между их кроватями была чисто теоретической. И жарко прошептал в маленькое ушко.

— Довольно политики. Жизнь гораздо интереснее.

— ?

— Пожалуйста. Не вырывайся. Поверь мне.

Взял ее запястье. И стал целовать. Так не целуют рук! Обжигающие волны прокатывались по всему телу Арины. Снова и снова. Ей чудилось, что нервы в кончиках пальцев обнажены, и когда горячий язык касался их, все тело отзывалось волшебной дрожью.

— Ты.

Прошептала она.

— Ты!

Он уточнил, на мгновение, оторвавшись от ее ладони.

— Что я?

Но она уже не могла говорить. Горло перехватило точно судорогой, тело выгнулось. Губы и язык Федора стали яростными. Затем вновь нежными, ласковыми. Напряжение отступило. Арина шумно выдохнула и расслабилась.

— Радуйся, что здесь соседка. И правая ножка не в порядке. Левая бы мне не помешала.

Он положил ее руку себе на грудь и легко поглаживал горящие пальцы.

— Понравилось?

Она не ответила, потянулась навстречу, губы встретились. Но Федор не дал себя увлечь. И поцелуй получился умиротворяющим.

— Спи, малышка. Буди, если что.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Федор тихо фыркнул.

— Вот это ночь, так ночь. Наедине с девушкой и целомудренно.

— И вовсе не наедине.

— Ну, почти. Все равно смешно. Спи, кому говорю!

Счастье дремало и мурлыкало в его сердце.

* * *

Она проснулась от его взгляда. Свеженький, умытый, выбритый Федор смотрел на нее. Арина ужаснулась. Потом из чувства протеста — ну и фиг, что помятая опухшая мордочка! Нарочно сморщилась. Пусть испугается и бежит отсюда без оглядки.

— Доброе утро, Рина. Ты плохо спала.

— Я плохо сплю последние двадцать восемь лет. Доброе утро, Федор. Доброе утро, Анна Ивановна.

— Сова.

— От жаворонка слышу.

— Я птица редкая и загадочная. Люблю засыпать, как сова, а просыпаться в пять, пол шестого.

— Мы с вами удивительно дополняем друг друга, Сэр. Я обожаю укладываться в десять, и вставать после одиннадцати.

— Доброе утро, молодежь.

Вмешалась в их перепалку соседка.

— Чай хотите?

— А какой?

Громко спросили странные гибриды совы и жаворонка. Одновременно и не сговариваясь.

— А хрен его знает.

Ответила соседка.

— Спасибо, не надо. Можем вас красным угостить.

— Это что еще за дрянь?

Федор налил в большую литровую кружку горячей воды, взял таз. Помогая Арине умываться, подавал зубную пасту, щетку, а потом еще и специальный эликсир.

— Попробуй, отличная штука.

Попутно он прочел вслух целую лекцию о чае. Сорта, разновидности, способы заварки и употребления. Анна Ивановна слушала его, преисполнившись почтительного внимания.

— Такой молодой и столько знаете.

— Пятый десяток уже разменял. Просто выгляжу так.

— Не может быть!

— Сорок три должно стукнуть.

— Не может быть!

— Увы.

Арина прервала их увлекательный диалог.

— Позови, пожалуйста, санитарку.

— В последний раз. Пора меня не стесняться. А то не видать тебе сюрприза.

Федор привык, что женщины выпрашивают подарки. И ждут их с нетерпением, но по лицу Арины понял — она забыла. Не притворяется, а именно — не помнит. Что бы это значило? Память плохая у девушки?

Какой еще сюрприз? Вяло подумала Арина. Вчерашний день воистину был полон драгоценных мгновений. Она решила, что позднее будет перебирать в памяти каждый поцелуй, ласковый жест, взгляд. И курить опиум воспоминаний.

Федор вышел несколько озадаченный. Позвал, как было велено, санитарку, поздоровался с медсестрами. Обаял их несколькими правильно поданными комплиментами. Перехватил дежурного врача. Попросил присутствовать на перевязке.

— Меня, человека непривычного, картина ужаснула. Я бы хотел услышать мнение специалиста.

— Завтра будет ваш палатный, спросите у него.

Федор навскидку оценил, к какому психологическому типу относится коренастый толстогубый человек. И ВЫСТРОИЛ короткую беседу по всем правилам науки общения. Задал несколько расслабляющих вопросов, получил на них ответ — «да». Четко скопировал позу и темп речи врача. Втерся в доверие. Расположил к себе.

— Конечно. Ум хорошо, а два лучше. Я подойду через часок. Как вас звать?

— Федор. Спасибо, Иван Сергеевич.

— Не за что.

Отпустив довольного собой хирурга, пребывающего после этой беседы в прекрасном расположении духа, Федор вернулся в палату. Уверенный, что его ждут — не дождутся. Арина лежала, закрыв глаза, слушала Тину Тернер и улыбалась. Цвет лица был менее серым, губы ярче. Собралась идти на поправку?

— Малышка, хочешь сюрприз?

— Смотря какой.

— Вот осторожная девочка.

— Нормальная перестраховщица.

Федор смотрел на ее вздрагивающие ресницы, на тени под глазами и синеву у висков. Досталось, крошке.

— Федор.

Глаза распахнулись, потемневшие, блестящие.

— Я боюсь.

— Чего?

— Что проснусь, а тебя не будет. Не в смысле рядом, это я переживу. А… вообще. Понимаешь?

Он хорошо знал женщин. Иногда увлекался. Дважды любил, или верил, что любил. Но ничто и никогда не могло заставить его отступить от невидимой линии — курса, который он выбирал. Много раз он убеждался в своей правоте. Безопасно и умно — НИКОГДА НЕ ПРИВЯЗЫВАТЬСЯ. Федор видел разбитые по глупости судьбы. И предпочитал учиться на чужих ошибках. Ему не доводилось обжигаться. Здоровый цинизм был его религией. Но голос Арины будил в нем маленького мальчика, который верил в чудеса и умел быть счастливым вопреки всему, без расчета, просто так.

— Рина, можешь меня потрогать.

Он постарался свести все к шутке. Демонстративно полез в карман.

— Закрой глаза.

— Ты купил перстенек. С блестящим камушком.

В ее голосе была бесконечная тоска пророчицы, которая предвидит крушение мира. Она даже не спрашивала. Констатировала.

— Да.

Подтвердил он, чувствуя себя идиотом.

— Ты. Ты рядом. Я еще до конца не поверила в ЭТО! Зачем мне какое-то колечко?

— Женщин надо баловать. Я хотел тебя обрадовать.

Федор почти оправдывался. Красная коробочка в форме сердечка стала весить целую тонну.

— Я не хочу подарков.

— Малышка, ты меня обижаешь. Я старался тебе угодить.

— Извини. Извини, это… нервы.

— Давай примерим.

Прохладный тонкий ободок с маленьким изумрудом скользнул на палец.

— Велико.

Сказала Арина без всякого сожаления. И добавила.

— Не обижайся на меня. Видишь — не держится.

Легко взмахнула ладонью, колечко слетело на одеяло. Федор подобрал его, вернул в коробочку.

— За мое испорченное настроение ответишь по всей строгости.

Она не поддержала шутки. Прижалась лбом к его плечу и замерла ненадолго.

— Родионова. Перевязываться будем!

Вошла медсестра. С подносом, закрытым салфеткой невнятного цвета. Федор встал и пояснил.

— Только позовем Ивана Сергеевича. Он обещал присутствовать.

Медсестра с удивлением переспросила.

— Иван Сергеевич?

— Да. Он мне так представился.

— Хорошо. Я схожу за ним.

* * *

— Буду с вами откровенен. Дела хреновые. Нога не заживает.

— Что можно сделать?

— Ничего. Молиться.

— Где сумеют помочь?

Иван Сергеевич курил на площадке. Федор стоял рядом, слушал и думал. Примерно этого он и ожидал. Повторил сухо и веско.

— Где?

— В Германии, например!

Огрызнулся хирург.

— Как это решается?

— То есть?

— У кого есть телефоны клиник? Нужны ли бумаги из Минздрава?

Врач прикусил нижнюю губу.

— Это очень дорого! Очень!

Федор знал, что в голодной российской провинции даже сто долларов считают приличными деньгами. А уж если речь заходит о тысячах…

— С кем мне говорить?

— Не знаю. Правда, не знаю. Никогда с этим не сталкивался. Поговорите утром с заведующим.

* * *

— Алло, Вадим?

— Ты?! Ты?!

— Нет, шаловливое привидение. Мне нужно вылечить одного человека. Хорошо вылечить. Неудачно сломанная нога. Язвы. И так далее. Кудахтать после будем.

— Куда тебе перезвонить, майор?

Он продиктовал номер.

— Жди.

* * *

— Рина, у тебя есть международный паспорт?

— Нет. А зачем он мне?

— Блин горелый, лишняя беготня. Алло? Алло? Денис Сергеевич? Это Измайлов. Ага. Как дела? Ничего себе! Нет. Денис Сергеевич, я по делам завис в Заранске. Никого не знаю, вообще. Да. А мне срочно, одним-двумя днями надо тут паспорт человеку международный. На лечение поедем. Хорошо. Завтра в девять позвоню.

— Какой паспорт?

Вмешалась бледная после перевязки Арина.

— Твой.

— И?

— Тебе нога нужна?

— Да.

— Замечательно, тогда слушайся меня. И все будет так, как надо.

— Волшебник?

— А?

— Ты волшебник?

Она пыталась издеваться, мгновенно позабыв про свое решение быть пай-девочкой.

— Аут.

— Что?

— Злить меня нарочно — дохлый номер. Это я тебе на будущее даю бесплатный совет. Поняла?

Она покачала головой. Федор присел к ней, взял за руку.

— Рина, я старый манипулятор. Ты меня не переиграешь. Не надо даже начинать. И не дуйся. Глупо. Я хочу тебе помочь. Я помогу. А когда ты поправишься, мы будем обсуждать все эти милые женские штучки.

— Какие?

— Кто кого и на каких условиях победил. Покорил. Ясно?

— Свинство так говорить!

— Просто правда во всей ее неприглядности. Женщины и мужчины любят играть в эти игры. Использовать друг друга.

— Все?

— Подавляющее большинство. Весь мир театр! Все люди в нем — актеры.

— А ты?

— Пытаюсь быть режиссером, иногда зрителем. Бывает, вляпываюсь и играю в чужих пьесах. Человек есмь. Не совершенен.

— Свинство. Свинство все равно.

— Согласен. Но жизнь — такова. Бесполезно обсуждать правила. Ты уже на поле. В игре. Ты. Или тебя. Вот и все.

— Какой кошмар.

— Точно.

* * *

— Дед Махмуд. Я без тебя скучать стану.

— Ай-яй-яй.

— Сильно.

Старик слушал и улыбался.

— Будут спрашивать, кто ты мне, отвечай, дальний родственник. И живешь пока один потому, что я в отъезде. Кстати! Федор. У дедушки нет пенсии. И документов.

— Денег оставим. С документами потом разбираться будем, позже. Так. Сколько надо на месяц?

Старик не ответил. Перевел ласковый взгляд на Арину. И лукаво посоветовал.

— Ты не обижай Федора, он хороший. Грубый просто. И сама на него не обижайся.

Арина уточнила.

— Точно хороший?

— Очень.

Дед погладил ее по руке и встал.

— Пойду. Пора. Домой то заедете еще? Или сразу из больницы на вокзал?

— Сразу.

Ответил Федор.

— Нет.

Вмешалась Арина и объяснила.

— Вещи мне нужны. Или как?

Только что выслушавший тонкую отповедь Басмача, Федор решил не нарываться и не заявлять, что вещей у Арины наверняка нет, а так — третьесортный рыночный хлам. Который следует просто выкинуть.

— Хорошо, заедем. Завтра в обед.

— Я печенье испеку.

— И чак-чак. Мне понравился.

Федор с удивлением воззрился на старика.

— Печенье? Чак-чак?

Представил старика с поваренной книгой в руках. Басмач, колдующий у плиты?

— Евдокия Яковлевна привет просила передать. До свидания.

Он тихо вышел. И в палате стало меньше света. Даже Федор отметил.

— Славный дед. Хорошо с ним.

— Ты его обидел.

— Денег же надо оставить. Кстати, я не смыслю в Заранских реалиях. Сколько ему нужно на прокорм в месяц? Ста долларов хватит?

— Конечно. Только надо выдать их рублями. Как он будет обменивать валюту без документов?

Арина решила не говорить, что редкая пенсия достигает половины этой суммы.

— Отлично.

— А ты так много денег привез с собой?

— Нет. Но у меня есть карты. И счета в банках. Не волнуйся.

— Неужели мы завтра уезжаем?

Неделя лихорадочной спешки. Эвересты проблем, возникающие одна за другой. Бесконечное терпение Федора. Влюбленный в него персонал. И дело совсем не в купюрах, которые он вложил в некоторые карманы. Обаяние Федора действовало на женщин магнетически. Арина наблюдала, какие взгляды летят в его сторону, и комплексовала все сильнее. Самые свирепые медсестры таяли, начинали приходить на работу завитые и подкрашенные. Просто поголовная эпидемия. А чему удивляться? Незавидная женская доля. Тяжелый скверно оплачиваемый труд. Квартирный вопрос. Не умеющие содержать семью, озлобленные, пьющие мужики. Кошмар! И вдруг Настоящий Мужчина. Самим фактом своего существования демонстрирующий — Сказку! То есть возможность счастливого пребывания за ним, как за каменной стеной. Так ведь мужик еще и воспитанный. Обязательно скажет приятное. Похвалит. Само собой, никто в отделении не одобрял его выбор.

— И чего он в ней нашел?

Гадали, когда Федор ее бросит.

— А то!

Но, вздыхая, блаженно тянули.

— Повезло. Эх, повезло.

Арине то смешно было, то грустно. Порой ей казалось, что Федор не замечает своего успеха, порой, что его это веселит.

— В тебя влюблены абсолютно все дамы.

— Преувеличиваешь.

— Правда. Я вижу.

— Тебя это раздражает?

— Немного.

— Ревнуешь?

— Нет.

— Я делаю это нарочно.

— Шутишь!

Он пояснил.

— Иногда мне хочется очаровывать. Купаться в теплых взглядах. Своеобразный кайф.

Арина надулась.

— Гадко. Это гадко.

— Почему? Мне от них ничего не нужно. Я никого не обманываю. Просто люди стараются мне угодить. Так гораздо проще и комфортнее. Нравиться — целая наука. Прикладная, при чем, а не отвлеченная.

— Действительно манипулятор!

— Еще какой!

— Мной тоже вертишь?!

— В самом начале попробовал немного, потом перестал. Честно.

Арина вскинулась, с трудом сдержалась, прикусила губу.

— Какая сердитая. А зря. Я не внушал никому большой любви. Я просто понравился.

— Специально!

— Конечно. Ну и что? У всех хорошее настроение. И у меня и у тети Зины. Так лучше работается — в теплой атмосфере. Ферштейн?

— Нихт! Нон! Ноу!

— Ладно, позлись чуть-чуть для тонуса.

— Я никуда не поеду! Никуда.

Он очень быстро оказался рядом, крепко взял за плечи и чувствительно встряхнул.

— НЕ КРИЧИ НА МЕНЯ!

В его голосе прозвенела сталь предупреждения. Негромко сказанная фраза отразилась от окна, потолка, стен. И вернулась молчаливым повтором в его взгляде. Арине стало страшно и холодно. Но прижаться к мужчине, который смотрел ТАК было невозможно. Отпустив девушку, Федор вышел в коридор. Разозлился. Он разозлился. Давно с ним такого не случалось. Арина грызла пальцы.

— Перестань.

Он вернулся через пару минут.

— Перестань. Мне нравятся твои руки. Не уродуй их, пожалуйста. Хочешь — меня укуси.

Вновь стал спокойным и близким. Но перед мысленным взором Арины еще маячило жуткое выражение его глаз.

— Ты меня напугал.

— Не хотел. Не люблю крика. Исчезаю без предупреждения.

— Всегда?

— Да. Ты исключение из правил.

— Буду орать — уйдешь?

— Может быть. Но ты орать не будешь.

— Это еще почему?

— Догадайся. На.

Он, действительно протягивал ей руку.

— Грызи мою.

Арине стало стыдно. И она оттолкнула его ладонь.

— Не надо.

— Нервничаешь?

Как будто он не видел. Девушка не стала униженно оправдываться. Федор взял ее ладонь.

— Такие прекрасные пальцы. С ума сойти. И как ты с ними обращаешься?

* * *

Открыла глаза.

— Доброе утро, засоня.

— Доброе утро, господин волшебник.

— Пора собираться. Вася уже три раза заглядывал.

— Да?

— Вру.

* * *

— Твой босс без тебя скучает и поедом ест коллектив.

Богатырев познакомился с Федором два дня назад. Они друг другу активно не понравились.

— Прораб на него орет, он на прораба.

— Нормальный стиль работы.

Заметила Арина. И посмотрела на Федора, который вышел, чтобы не мешать. Как он мог помешать? С трудом вернулась к разговору.

— Управитесь без меня?

— А зачем ты нам теперь? Все придумала. Всех нашла. Механизм запустила. Колеса крутятся. Все будет классно. Не дрейфь.

Арина подумала, как ни странно, что переживает самую малость. Дело в которое она вложила изрядный кусок души, осталось в прошлом. Андрей небрежно чмокнул ее щечку.

— Мне пора. Пиши. И заходи на мою страничку — поболтаем. Ты существо особенное. Жаль расставаться.

Арина похлопала по богатырскому бицепсу.

— Иди, чемпион. Я рада, что мы знакомы.

— Тогда не пропадай.

— Будь.

* * *

Виктор Иванович заехал через полчаса, и не один. С супругой. Людмила Георгиевна рассказала, как озорует Гаррик Второй. Они купили щенка.

— Нафаня хотел боксера. Но я настояла на французском бульдоге. Взяли у тех же родителей. Очаровательная мордаха, но характер отвратительный. Полная противоположность Гарику Первому. Жуткий наглец. Задира. Любитель напакостить исподтишка.

— Надо же.

Вежливо заметила Арина. Людмила Георгиевна продолжала витийствовать.

— Вчера ездили с Нафаней на кладбище, к Анечке. Навели порядок на могилке. А потом навестили собачек. Холмика почти не заметно.

Шайтана и Гарри похоронили на опушке леса. Сразу, как все случилось, Семенов сообщил Арине, что выбрал красивое место. И закопали четвероногих героев сами, вдвоем с Димочкой. Чужим не стали доверять.

— Тебе бы понравилось.

Арина слушала словно издалека. Голоса этих близких людей будили кошмарные воспоминания. Даже нога разболелась. Приписав отчуждение девушки болезни, переживаниям — Семеновы не обиделись. Попрощались, попросили объявиться, рассказать как дела. Не слушая возражений, строго прицыкнув на Арину, Виктор Иванович положил в лежащую на тумбочке книгу триста долларов.

— Это на конфеты, на кассеты. Мелочь. Чтобы человеком себя чувствовала. Заграница она и есть заграница. Вокруг все чужие. Пригодятся. Будет нужно больше — позвони. По «Вестеру» переброшу. Через два часа получишь. Чего губы поджимаешь? На подзатыльник напрашиваешься?! Должна улыбнуться, сказать спасибо, дорогие мои! И поцеловать, в щечку. Именно меня, сейчас Людмила Георгиевна отвернется…

Его жена хмыкнула, приподняла брови, показывая, что муж сморозил глупость, но что с него возьмешь. Мужчина он и есть мужчина. Ни такта, ни чуткости.

— Мы с Нафаней тебе так обязаны! Ты нам теперь совсем родная. Приедешь — сразу позвони.

Людмила Георгиевна наклонилась — обнять и поцеловать Арину, прошептала в самое ушко.

— Очень солидный мужчина. Мы с Нафаней твой выбор одобряем. Кстати, я поставила на тебя.

— ?

— Нафаня сомневается насчет мужчины. Говорит, что вы слишком разные. И не уживетесь. Но я считаю, что ты справишься. И все получится.

— ?

— Если что, подарок к свадьбе за нами.

Арина покраснела как советский флаг.

* * *

Хмурому Васе, посетовавшему, что их вчера капитально залили соседи сверху, Арина отдала Семеновские деньги. Он о них, само собой не знал, просто взгрустнул вслух. Что потратил запасы на мелкий ремонт машины, и брату дал взаймы, он дом перестраивает, в Калошкино.

— Полный нуль. Алена расстроится.

— Держи.

— Чего?

— Мне сейчас не надо. Потрать сколько нужно. Я вернусь, отдашь.

— Да ну тебя.

— Держи. Если возьму с собой, сто пудов, спущу до последнего цента.

* * *

Виноградова от простывшего и раскапризничавшегося карапузика вырваться не смогла. Прислала короткую записку и фотографию всего семейства.

«Мы тебя любим! Выздоравливай!» Арина спрятала снимки в блокнот, а записку вложила в паспорт. Чем изрядно насмешила Федора.

— Теперь я знаю, кто тебе всех дороже.

* * *

Федор внес Арину в подъезд. Дома усадил на диван. Вышел позвонить. Суетливый, хлопочущий Басмач, поставил чай. Стал рассказывать о делах. Потом замолчал. Неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Дед Махмуд, ты не переживай. Все будет хорошо.

Он согласился.

— Конечно, красавица.

— Не скучай без меня. Я знаю, ты читать любишь. Бери книги у Евдокии Яковлевны. Она разрешит.

Дед незаметно смахнул с темной щеки слезинку. И строго сказал вернувшемуся Федору.

— Береги ее, однако.

Поужинали. Арина стала было объяснять, как ухаживать за кактусами, потом вспомнила, что Басмач с настоящим зимним садом управлялся. И бросила бестолковую проповедь, оборвав себя на полуслове.

— Пора?

Прощание вышло коротким и грустным. Дед расцеловал Арину, сунул пакет с печеньем в сумку Федору. Поникший и постаревший, долго махал вслед. Арина смотрела в окно такси.

* * *

— Эй, лихо одноногое, чай будешь?

Она вздохнула и отбила мяч.

— Лучше уж одноногое, чем безмозглое. Не буду.

— Почему?

— Как я в туалет пойду?

— Опять двадцать пять! А я на что? Дотащу. Помогу.

В окне вагона мелькали огни. Фирменный Заранский поезд отправлялся вечером, а прибывал в столицу рано утром. Кроме них в купе никого не было. Арина пропустив мимо ушей все туалетные комментарии, потянулась и сказала.

— Хорошо, что мы вдвоем!

Федор спросил заинтригованно.

— Почему?

— Ты не храпишь. А попутчики, знаешь, какие попадаются.

Федор развеселился и загрустил одновременно.

— Значит только поэтому?

— Да.

— А я начал надеяться. А ты меня мордой об этот стол. Бух. Бух.

Посочувствовал сам себе, достал пакет печенья. Попробовал.

— А вкусно готовит дед. Не ожидал.

— Он все, за что ни возьмется, делает замечательно.

— Тебя любит. Пригрозил мне страшными карами, если посмею обижать. Только поэтому и не буду.

— Ну, хоть так. Федор?

— Весь внимание.

— Ты ведь мне не все рассказал?

Ей удалось застать его врасплох? А вот и нет. Во всяком случае, вида не показал.

— Баш на баш. Ты мне. Я тебе.

— Ты правду. А что я?

Федор лукаво подмигнул, Арина залилась краской.

— Шутишь!

— Наполовину. Ну, так как?

Она сбила его с настроя самым серьезным тоном, на какой была способна.

— Прямо сейчас расскажешь?

Резкий грубоватый профиль на фоне окна. Тяжелый вздох. Облизнул губы.

— Ладно. Будет тебе сказка про белого бычка. На колу весит мочало. Я начну с начала. Что тебя, кстати, не устроило в моей исповеди?

— Ты так и не объяснил зачем тебя звал Антониу? На самом деле, без предлогов.

— Он решил, что я смогу подыскать для них крепких профессионалов, военных: электронщиков, саперов, пэвэушников. Поняла? На контрактной основе, инструкторами. И на службу тоже. Антониу имел глупость изложить свои мысли на открытом файле, так что сначала меня сочли военным преступником.

Федор поднял вверх обе руки.

— Это было только предложение моего друга. Я не согласился этим заниматься.

— А твоя болезнь?

— Фильмов насмотрелась. Думаешь, меня нарочно заразили? Подсыпали порошку в кофе? Брось.

Арина насупилась.

— Все равно странное совпадение.

Он не ответил. Вдруг коварно улыбнулся.

— Теперь пора решать совсем другую проблему.

— Какую?

— Твоего стеснения. Это очень утомительно. Бегать и искать няньку по поездам и самолетам.

— Ни за что!

— …

— Что ты делаешь?

— Увидишь.

— Не надо! Не надо. Не надо…

Федор целовал слабо протестующую девушку долго, никуда не торопясь. И тело Арины перестало ее слушаться. Она еще продолжала шептать.

— Пожалуйста. Ну, пожалуйста, перестань.

А пальцы уже гладили его плечи.

— Сними все.

Он потянул вверх футболку. И завладел обнажившимся животом. Арина опомнилась, попыталась отстраниться. Но все внутри нее протестовало. Тело выгибалось навстречу его губам. И вздрагивало, отзываясь на прикосновения. Из последних остатков упрямства, Арина прошептала.

— Я боюсь. Не надо.

— Боишься?

— Да.

— Чего?

Она не смогла ответить, просто скрестила руки на груди, мешая ему. Федор распустил шнурок на поясе ее спортивных штанов. Оттянул резинку трусиков. Горячие ласковые пальцы нырнули под мокрое кружево.

— Ты же хочешь меня, маленькая. Очень.

— Нет. Нет.

— А она говорит — да. Она вся влажная.

— Я не смогу. Не надо. Это больно.

Федор не ответил, его пальцы знали, что нужно делать и как. Арину захлестнуло горячей волной удовольствия. Она уже не мешала ему больше. Только тянулась навстречу и трепетала. Целую вечность она чувствовала то легкое, то стремительное движение его руки. И странные спазмы мышц внизу живота и внутри. Губы Федора прильнули к ее груди, жадно сомкнулись на затвердевшем соске. И новый виток восхитительных ощущений вознес Арину в неведомую вышину.

— Любимый.

Тело горело и подрагивало.

— Любимый.

Ничего больше не имело значения. Ничего! Смущенный некоторыми открытиями Федор повременил с вопросами. Его пальцы и поцелуи стали более нежными. Собственное яростное желание исчезло, уступив место другому чувству. Медленно и ласково он наклонился к ее лицу, короткими и легкими поцелуями касаясь сомкнутых век, лба, висков.

— Не слишком отвратительно?

Она спрятала малиновое лицо у него на плече. Стараясь не замечать, что выглядит неприлично: с футболкой на шее и без штанишек. Только повязка на ноге смотрелась неуместно. Федор наклонился, положил ладони на обнаженные бедра.

— Ничего ужасного делать не буду. Не вырывайся.

Арина догадалась о его намерениях слишком поздно.

— Не надо. Мне стыдно. Ради Бога!

Гинеколог, пожалуй, был единственным человеком на свете, перед которым она могла, хоть и стесняясь, ТАК раздвинуть ножки. Но Федор!

— Что ты делаешь? Нельзя. Нельзя.

Его язык уже был внутри. Какой ужас! Арина попыталась оттолкнуть его голову, он удержал маленькие руки. Негромко засмеялся. Приподнялся, прижимаясь щекой к ее бедру. Спросил.

— Почему нельзя? Мне хочется.

— Тебе? Сделать это?

— Малышка. Просто лежи молча и не мешай. Пять минут, хорошо?

— Нет! Нет! Я не могу!

— А тебе ничего не надо мочь.

Второй смешок, короткий и лукавый достиг ее слуха.

— Я тебя приласкаю и все. И ляжем спать. И попробуй только начни меня стесняться… теперь.

— Зачем ты ЭТО делаешь?

Он не ответил.

Арина долго не могла заснуть. Об щеки — можно спички зажигать. А Федору хоть бы хны. Похлопал по плечику, чмокнул в лоб, лег на свою полку и отключился. Счастливчик!

* * *

В Москве их встречали. Симпатичная дама из агентства и пожилой расторопный водитель микроавтобуса.

— Доброе утро. Меня зовут Светлана. Это Виктор Петрович. Как доехали? Все в порядке?

Она обернулась к Федору и деловито поинтересовалась.

— Вы сможете донести ее до машины? Или понадобятся носилки? Извините, кресло не на ходу. Накладка.

— Донесу.

— Где ваши вещи? Мы с Виктором Петровичем поможем.

Арина поправила непослушный хвостик. Шикарная прическа Светланы вызвала в ней легкую зависть. Никогда не была в Москве. И угораздило — оказаться в столице проездом. Здания за окном машины. Вывески магазинов. Красивые автомобили. Федор обнимал Арину за талию и негромко разговаривал с сопровождающими.

— Да, сразу в гостиницу. Хирурга сделать перевязку. Больше ничего не нужно.

Арина посмотрела на него. Волевой профиль хозяина жизни. Разве покалеченная Родионова нужна такому человеку?! Вон как приосанилась Светлана. Поправляет локоны, улыбается заманчиво. Кукла крашеная! Арина отвернулась. И почувствовала поцелуй. Федор коснулся ее щеки.

— Тебе нехорошо? Малышка?

— Немного подташнивает. Не выспалась.

— Завтракать пора. Это мы сейчас сообразим. В гостинице есть приличный ресторан?

— Разумеется.

— Светлана, я вас попрошу съездить на рынок, купить мне кое-что.

— Конечно.

— Кто повезет нас в Шереметьево?

— Мы.

— Замечательно.

Ничего замечательного в обществе этой красотки Арина не находила. Абсолютно.

— Федор?

— Что?

— Ты любишь Москву?

— Странный вопрос.

— Почему же?

— Не ждал от тебя, вот и удивился. Нет, не люблю. Я схожу с ума по Питеру.

Тот факт, что его речь слушали по меньшей мере два жителя столицы, Федора ни капли не беспокоил.

— В Москве есть свой кайф, разумеется. Я здесь много жил, работал. Но, видимо, настроен на иную волну. Меня не напрягает сутолока улиц, шум, толпа людей. Дело в другом. Этот город никогда не был до конца, по-настоящему моим. Понимаешь?

Арина осознала, что ей приятно его наплевательское отношение к мнению Светланы и водителя. Очень приятно. Почему? Неужели ревность? Гадость какая.

— Мы еще посмотрим мир, малышка. Я покажу тебе свой самый любимый город.

— Какой?

— Секрет.

* * *

На стыке вечера и ночи Арина познакомилась с первым в жизни аэропортом. По сравнению с вокзалами на которых ей доводилось бывать, в Шереметьево было чисто и пусто. Огромные цены на прессу и книги, обилие примитивных русских сувениров, вежливые продавщицы — все казалось непривычным. Рейсы объявляли на нескольких языках. Старушка-уборщица не старалась попасть тряпкой по ногам. Кусочек цивилизации, да и только.

— Я ни разу не летала.

Федор удивился.

— Правда?

— Да.

— Шереметьево — неплохое начало, так?

Арина прислонилась к каменному плечу. Спросила.

— Зачем ты все это делаешь?

Он захлопнул журнал, положил на сиденье рядом с собой и ответил негромко.

— Ни за чем, а почему.

— Почему?

— Потому, что хочу видеть тебя живой и здоровой. Ферштейн? И, может быть, не просто видеть, а видеть рядом с собой. Я еще не решил.

Арину ошеломило его самомнение. Она растеряно поморщилась и промолчала. Но Федор, разумеется, заметил ее гримасы и добавил.

— За тобой тоже есть право отвода моей кандидатуры, в случае чего.

Вскоре объявили их рейс. Сопровождающий подхватил чемоданы, а Федор девушку. Арине казалось, что все на них смотрят. Хорошо еще пальцами не показывают. Багаж отправился в путь. Помощник откланялся и ушел. Федор с небольшой сумкой на плече и Ариной в руках прошел паспортный контроль. Обещанного легкого складного кресла на колесах им так и не предоставили. Несмотря на все обещания и полную готовность Федора оплатить вышеупомянутое средство передвижения. Фак!

— Теперь мы в нейтральной зоне. Хочешь кофе?

— Нет.

— А бутерброд?

Арина взяла его ладонь и прижала к пылающему лбу.

— Мне страшно.

В его ответном взгляде пряталась улыбка.

— Трусишь, малышка?

— Да.

— Не стоит. Хуже, чем было, уже не будет. Верь мне.

Она попыталась бодро кивнуть, но вышло не слишком правдиво. И что с того? Федор углубился в чтение. Левой рукой, впрочем, он полу обнимал растерянную девушку. Арине казалось, что он тяготится выбранной ролью. Она чувствовала подступающую к горлу панику и близкие слезы. Через несколько минут скучающий рыцарь поднялся.

— Пожалуй, таки выпью кофейку. Не передумала?

— Нет.

— Я скоро вернусь.

Арина проводила взглядом неторопливо скользящую широкоплечую фигуру. Подтолкнула пальцем брошенный на опустевшем сидении журнал. Вздохнула.

— В первый раз за границу?

Ласково поинтересовался пожилой сосед в сером костюме.

— Заметно?

— Вы нервничаете.

Его русский язык был правильным, но чуткое ухо девушки уловило некую чужеродность интонации.

— Вы немец?

— Браво, фройлен. Вы раскрыли шпиона. Как догадались?

Он протянул ей руку.

— Микаэль.

— Арина.

— Признавайтесь, что меня выдало?

Хитрые глаза насмешливо блестели за стеклами. Тонкие губы подрагивали. Пальцы отбивали барабанную дробь на спинке жесткого кресла.

— Легкий акцент, может быть.

— Вы сами не уверены?

Арина согласилась.

— Да. Видите ли, Микаэль, я, действительно, крайне нервничаю.

Он уточнил весело.

— А почему именно немец?

— Так ведь в Германию летим.

— Вы поклонница дедуктивного метода?

— Увы. С ним знакома лишь по книгам господина Конан Дойля.

— Шерлоку Холмсу я предпочитаю Эркюля Пуаро.

Арину заинтересовал разговор. Она устроилась поудобнее и ответила начитанному немцу.

— Мне из всех знаменитых литературных сыщиков больше других нравился комиссар Мегре. Но лишь до поры до времени. Примерно месяц, как я стала преданной поклонницей господина Эраста Фандорина.

— А кто автор?

— Борис Акунин.

— Русский?

— В некотором роде.

— Как это?

— Акунин его псевдоним. На самом деле у писателя грузинская фамилия, извините, забыла. Но, судя по тому, как замечательно он пишет, думает автор по-русски.

Немец возразил.

— Грузин и есть грузин. Даже если станет писать по-японски.

Спор свернул на новые рельсы и продолжался до объявления посадки. Федор давно уже вернулся и внимательно слушал высокоумное препирательство. Было видно, что немец поражен эрудицией соперницы, каждый удачный выпад он отмечал похвалой. А в самом конце импровизированного диспута заявил.

— У вас прекрасная память, фройлен Арина. И вы умеете анализировать. Мы замечательно провели время. Вот моя визитка, звоните. Буду рад составить вам и вашему спутнику компанию, ежели вы соберетесь посмотреть на исторические места. Или в оперу, например.

Арина не глядя, протянула прямоугольник картона Федору. И поблагодарила собеседника.

— И вам спасибо, господин Микаэль.

Мужчины кивнули друг другу. Немец подхватил небольшой серый чемоданчик и направился к выходу на посадку. Федор, рассматривающий визитку, присвистнул.

— Ничего себе!

— Что такое?

— Взгляни, кого ты очаровала, Лорелея.

— Я не умею читать по-немецки.

— Он барон и профессор медицины.

— Не может быть.

Неожиданно Федор чмокнул Арину в макушку.

— Всегда подозревал, что у меня исключительный вкус.

* * *

Это не было сказкой. Две операции и болезненные разработки. От некоторых лекарств Арину бесконечно тошнило. Нога чесалась. Но жесткие будни были раскрашены улыбками врачей и медсестер, ирреальной чистотой клиники, и самое главное, цветами. Гер Микаэль присылал их корзинами. А два раза в неделю появлялся сам. С клубникой, альбомами художников и тонкой, все понимающей улыбкой. Однажды, соскучившаяся по родному языку девушка не удержалась и позвонила знатоку русской литературы. Она намеревалась долго объясняться, кто такая, заготовила короткий спич, а он и не пригодился.

— Фройлен Арина? Очень-очень рад. Нет, забыть вас совершенно невозможно.

Арина смутилась и обрадовалась, что внимательный профессор не видит ее порозовевших от удовольствия щек. Тем же вечером господин барон заехал в первый раз. С небольшой коробкой конфет и букетом фиалок.

— Как романтично.

Восхитилась Арина.

— Разумеется.

Ответил профессор.

— А как могло быть иначе? Больных полагается баловать, не так ли?

Однажды Арина услышала от него.

— Мне не доводилось общаться с русскими барышнями, которые знают наизусть своих классиков в таком количестве!

— Вы мне льстите, Микаэль.

— У вас ум старой профессорши и личико ее внучки. Поразительно! Просто фантастика!!!

Арина краснела. А немец спрашивал заинтриговано.

— Ведь вы излагаете свои собственные мысли. Я заметил. Как столько разных идей помещается в вашей очаровательной головке?

— Не так уж много в ней хранится, например, я не знаю ни одного иностранного языка.

— Совсем?

— Английский, очень плохо. Хелп ми. И все в таком духе.

— А другие изъяны?

— Не играю на музыкальных инструментах. Не пою.

Они сидели в парке на скамье. Вернее, на скамье располагался профессор. Арину пока возили в кресле.

— Если бы я был моложе лет на тридцать, непременно влюбился бы до сумасшествия. Вы мужественная и умная девочка.

Арина вздернула подбородок и рассмеялась. Золотые колокольчике в ее голосе рассыпали огненные искры. Обожание старого профессора наполняло ее странным озорством и уверенностью в себе. Она не отдавала отчета в том, что замечательно похорошела. Просто радовалась жизни, лукавым и умным беседам с Микаэлем. Старательно лечилась и ждала. Каждый день ждала Федора. Он оставил ее в клинике, познакомился с врачами, расплатился и исчез через неделю.

— Прости, малышка, дела.

Перезванивал раз в три дня. Коротко расспрашивал и отключался. Но как чувствовать себя заброшенной, если твоя палата напоминает ботанический сад? Если умнейший человек радуется беседам с тобой, а персонал благоговеет перед ним. Врачи раскланивались с Микаэлем, как простые священники с самим папой римским.

— Вы медицинское светило?

Микаэль замахал руками.

— Скромничаете?

— Капельку.

И оба залились смехом.

— Вы невероятная девушка, Арина. Искренняя и сильная. Я вас обожаю.

Галантно поцеловал ее руку, ненадолго задержал в своей. С сожалением отпустил.

— Седина в бороду, бес в ребро. Так у вас говорят?

— Верно. Только бороды, дорогой профессор, у вас как раз и нет!

Их недолгие вечерние беседы невероятно повысили престиж русской пациентки. Самые строгие медсестры смотрели на нее, точно на кинозвезду.

Арина нашла себя в этих играх ума. Ее парадоксальные суждения и горький юмор приобрели новую силу. Вот чего ей всегда не хватало — заинтересованной публики. И в самом деле, что за прелесть постоянно рассуждать вслух, для себя самой? А видеть восторг в глазах умного человека? Было от чего потерять голову. Однако Микаэль не давал ей почивать на лаврах, умел вовремя огорошить каверзным вопросом.

— Софист!

Кипятилась девушка.

— Истинный софист!

— Возражайте по существу, дорогая. А не переходите на личности. Кстати, как дела с ногой?

— Вы все знаете лучше меня. Доктор Нейман проговорился, что вы звоните ему каждое утро и интересуетесь моим состоянием.

— Болтун — находка для шпиона!

— Как много поговорок вы знаете. Потрясающе.

— У меня способности к языкам.

— Тогда ответьте на вопрос двоечника.

— И?

— Почему здесь все говорят очень мягко, мелодично. Я была, простите, иного мнения о немецком.

— Милая моя девочка, вы же знаете, что в любом языке существуют диалекты. Берлинский, например, действительно покажется вам несколько отрывистым, суховатым. А что касается здешнего — Дюссельдорфского, он напевный. Ла-ла-ла. Ля-ля-ля.

— Вы смотрите на часы. Пора?

— Да. Увы. Могу я на прощание тоже проявить любопытство?

— Прошу вас.

Микаэль склонился к Арине.

— Рисунки! Герр Нейман пробалтывается не только вам.

— А, ерунда.

Отмахнулась Арина.

— Я не смотрю телевизор. Свободного времени масса. Вот и вспомнила детское увлечение.

— Вы работаете карандашом?

— Ручкой, фломастерами. Иногда помогаю пальцами.

Она изобразила, что слюнявит указательный и старательно трет лист. Высунув кончик языка от усердия.

— Позволите взглянуть?

— Конечно, только не относитесь к моему время провождению серьезно! Идет?

— По рукам!

И они поехали к корпусу.

* * *

— Но это очень интересно, Арина!

— А, бросьте! Я видела настоящую живопись, слава Богу. Моя мазня просто способ расслабиться.

Микаэль перелистывал рисунки. В основном цветочная тема, благо за натурщиками никуда ходить не приходилось. Новые букеты поступали чуть не каждый день.

— Почему эта орхидея такая злая?

— Плохое настроение. Мое плохое настроение.

Арина посмотрела на хищный цветок, испещренный пугающими силуэтами. И вытянула лист из руки профессора.

— Ради Бога, Микаэль. Я знаю себе цену. Не хватало только угодить в наивные художники.

— Но это, действительно, хорошо.

Арина вспомнила картину, выполненную дочерью Федора, и поскучнела.

— Не льстите мне, я уже сержусь.

Отшвырнула стопку изрисованной бумаги прочь. Отвернулась. Сухая твердая ладонь оперирующего хирурга чуть коснулась ее плеча.

— Раз вы так относитесь к своему… баловству, может подарите мне пару рисунков?

— Да, забирайте все.

— Я ведь так и поступлю.

— Пожалуйста.

— Действительно можно?

Арина уставилась на профессора. Издевается что ли? Но не обнаружила и тени усмешки.

— Берите. Я не знала, чем вас обрадовать, отблагодарить за цветы, внимание… А тут, такая удача привалила.

Микаэль поцеловал ее пальцы и встал.

— Мне, решительно, пора. Увы.

Рисунки он бережно держал у груди.

* * *

— Как дела, малышка?

— Замечательно, спасибо.

— Я говорил с твоим врачом. Он считает, что на следующей неделе тебя можно выписать. Я не смогу тебя забрать, к сожалению. В клинике дадут сопровождение до аэропорта, а у нас встретят. Пойдет?

— Да, Федор, конечно.

— Что так вяло отвечаешь? Обиделась?

Арина ответила со скрытой в голосе ухмылкой.

— Слегка.

— Говорят, ты уже можешь стоять?

— Учусь ходить с тростью.

— Все подживает?

— Да.

— Видишь, я выполняю обещания.

— Вижу.

— Говорят также, что ты не скучаешь в одиночестве.

— Ты имеешь в виду профессора Микаэля?

— Этот старый хрыч часто навещает мою девочку?

— Он не старый хрыч.

Арине стало грустно. Беспричинная ревность Федора показалась отвратительной. Но тут послышался смешок. Резкий и колючий.

— Ты пьян?

— Слегка.

— Ты же не пьешь!

— Очень редко. Не грузись.

Она предпочла промолчать. Но в предгрозовой паузе проскочила молния. С большим трудом Арина сосредоточилась на дальнейшем разговоре, заставив себя не обращать внимания на нетрезвые нотки, проскальзывающие в речи любимого человека. В конце то концов, с какой стати она обижается на Федора? Кто она ему, чтобы диктовать условия? Директор фирмы?

— Давай завязывать, малышка. Я позвоню в субботу.

— Лучше в воскресенье.

Горько пошутила девушка. И прикусила губу, чтобы не заплакать. Федор подковырки не заметил.

— В воскресенье, так в воскресенье. Пока!

И отключился. В последнее мгновение Арина расслышала женский смех. Трубка выпала у нее из руки. Абсурд ситуации делал положение безвыходным. Обязана. Целиком и полностью обязана! Каждый день пребывания в клинике, каждая процедура, уж не говоря о такой мелочи, как билеты, питание, книги и бумага — стоит недешево. И эти деньги принадлежат мужчине. Вот в чем правда. Доктор Нейман обещал, что вскоре она сможет ходить почти нормально. От участи калеки ее избавила щедрость Федора. Но что было причиной? Жалость? Одна лишь жалость? Господи! Уязвленная и несчастная девушка попыталась рассуждать здраво. Он ничего не обещал, никогда. Просто помог. А теперь потихоньку исчезает из ее жизни? Что ж, имеет полное право. Она постарается отпустить его легко и с благодарностью за помощь. Чтобы он запомнил Арину улыбающейся и осчастливленной его участием. А если это будет слишком больно? Она сумеет вытерпеть. Не самая бесхребетная девочка в мире все таки. Паскудная память мгновенно подбросила картинку. Щека Федора на ее бедре. Влажные губы улыбаются. Зачем? Зачем это было в ее жизни?

* * *

Расстроенный профессор проводил Арину сам. Преподнес в подарок шикарную черную трость с набалдашником из слоновой кости, инкрустированной золотом и эмалью. Сказал тихо.

— Светские львицы, посещавшие скачки, любили такие штучки. Было очень модно сто лет назад.

Арина откинулась на сиденье и ответила.

— Я ужасающе несовременна? Спасибо, Микаэль.

Он ласково и коротко похлопал ее по ладони.

— Надеюсь, вы избавитесь от палки через месяц.

До аэропорта доехали на коричневом мерседесе господина барона. Время от времени Арина перехватывала грустную улыбку профессора. Вот кто будет по ней скучать! Что-то невысказанное, нежное и прекрасное струилось мимо и исчезало за сценой. Арина благодарила судьбу за нечаянный подарок и любовалась окрестностями. Сказочно-кукольный облик улиц поражал воображение. Для провинциальной русской девушки, выросшей в доме с видом на помойку, все казалось почти чудом. И сияющие тротуары, и невероятно аккуратные лужайки перед домиками.

— Почему вы улыбаетесь, дорогая? Радуетесь, что вскоре избавитесь от моей назойливой опеки?

— Очень смешно.

— …

— Два месяца промелькнули, как одно мгновение.

— Это так.

Арина вопросительно посмотрела в умные глаза. Микаэль держался молодцом, но странный блеск выдавал сдерживаемые слезы. Господи! Да кто она такая, чтобы из-за нее переживал Врач? Мастер? На Маргариту явно не тянет. За фасадом интеллектуального великолепия прячется маленькая несчастная девочка из трущоб. Ни капли королевской крови. Легко ли быть умной плебейкой?

— Очень привязался к вам, дорогая. Разлука меня пугает.

— Жизнь состоит из разлук.

— Вы любите ЕГО?

В голосе сквозило неодобрение. И чем Федор не угодил? Вздохнула, поняла, что притворяться не стоит, и кивнула так резко, что едва голова не слетела с плеч. Жест получился излишне экспрессивным, сценическим сверх меры, ну да — что наша жизнь, как не подмостки?! Шекспира с его гениальным сравнением не переплюнешь.

— Вот мои координаты, интернетовский адрес, телефоны, здесь больше, чем указано в визитке. На всякий случай, дорогая. А, вдруг, внезапно понадобится помощь одного престарелого глупого врача. И я тут, как тут. Готов услужить.

Арина взяла листочек, убрала в блокнот. Руки дрожали. С чего бы интересно?! Она знала, что могла бы быть счастлива рядом с этим умным человеком, и проблема даже не в годах, которые их разделяют. Отнюдь. Она отдавала себе отчет в том, что Микаэль интересуется ее мыслями по разным поводам. Ему не безразличны ее литературные пристрастия, и он не считает придурью томик Достоевского на прикроватной тумбочке.

— Мне так жаль.

Он тонко и хитро подмигнул.

— Стоит только позвонить.

— И что сказать?

— И сказать, Микаэль, пожалуйста, приезжайте за мной. И я, как дрессированный пес, бегом, даже в Сибирь!

Они шутили, это было ясно даже и ежу.

— Мне бесконечно грустно, дорогая. Я слишком стар, и слишком поздно встретил вас, русский писатель сказал бы о родстве душ. Так?

— Так.

— Я пришлю подарок на Рождество. Черкните свои координаты, пожалуйста.

Она выполнила просьбу, нацарапав кривым почерком несколько строчек в его записной книжке.

— Вот пять дисков, мои любимые записи. Мне приятно будет думать, что вы их включаете иногда.

Арина поблагодарила, умолчав о том, что диски слушать абсолютно не на чем. Какая разница в конце концов. Человек стремится сделать приятное, зачем его огорчать? Еще решит, что подарок выпрашивает. Но от проницательного Микаэля не ускользнуло озадаченное выражение ее лица.

— Что-нибудь не так, дорогая?

— Все замечательно, Микаэль.

Она продолжила спокойно и искренно.

— Трудно расставаться с вами. Никто, никогда не интересовался моими умозаключениями. Мы очень здорово обсуждали любимые книги. Это незабываемо. Соприкосновение наших разумов, споры, выводы. Спасибо.

Прикоснулась губами к его морщинистой щеке. Последний год запутанной и тернистой жизни Арины оказался странно богат на мужчин, стремящихся облагодетельствовать, помочь, вытащить из очередной ямы, даже влюбиться, пусть ненадолго, но сильно. И Микаэль, самый образованный и, если можно так выразится — светский из поклонников, Микаэль, именно Микаэль будет ею покинут. Что за несправедливость? Ведь ему единственному важна та часть души, которой Арина гордилась. (Где в воображаемой библиотеке хранились сотни книг.) Их ядовитые рецензии на произведения модных авторов содержали схожие оценки и эпитеты.

— Теперь для меня Германия — это вы, Микаэль.

Он скривил губы в невеселой улыбке, укоризненно покачал седой головой и вздохнул.

— Глупенькая девочка. Ни меня, ни Германии, вы совершенно не знаете.

Больше не было произнесено ни слова, за исключением ничего не значащих формальных фраз прощания.

— До свидания, Арина.

— До свидания, Микаэль.

* * *

Теперь Арине было с чем сравнить. И Шереметьево не показалось ей образцом чистоты. А его сотрудники никак не могли служить эталоном любезности и внимательности. Ну, ни за что. Они разговаривали между собой и взирали на уставших пассажиров, как на досадную помеху. Родной совковый менталитет, блин, за десять лет не изживешь.

Зато и симпатичных женщин было вдесятеро больше. Кстати, Арина успела совершенно отвыкнуть от накрашенных лиц. Немки декоративной косметикой почти не пользовались. И ярким лаком для ногтей не злоупотребляли. А уж чтобы всю ночь спать на бигудях красоты ради?! Никогда. Арина невольно провела ладонью по волосам. Из чистого озорства накануне отлета она коротко подстриглась и выкрасилась в бронзово-медный цвет. Походы в солярий, в клинике было все, что душе угодно, придали коже золотистый оттенок. Яркая оранжевая помада и ногти в тон замечательно контрастировали со скромным бежевым не мнущимся костюмчиком. Микаэль, когда она вышла ему навстречу, опираясь на черную с золотом, подаренную трость, чуть не упал от неожиданности. Беспомощно пролепетал комплимент и так и не опомнился до расставания в аэропорту. Арина, как всякая женщина, хотела быть вооруженной перед решающим разговором. Она была уверена в своем проигрыше. Не нужна. Это совершенно ясно. Не нужна ни капельки. Но ныть и казаться бледной немочью явно не стоило. Черные солнечные очки, кремовые туфельки и сумочка. Арина решила выглядеть элегантно, и задуманное ей удалось. Протягивая паспорт, в окошечко на таможне, она мило улыбнулась и поблагодарила по-немецки. Пожилой мужчина, изучив ее документы, пошутил.

— Принцесса путешествует инкогнито.

Поставив штамп, не сразу вернул паспорт, несколько секунд улыбался, рассматривал девушку. В самолете Арина читала журналы и настраивалась на встречу с отвергнувшей ее любовью. Я сильная. Я сильная. Все замечательно. Федор жив. Это главное. Пусть будет счастлив. У меня тоже все хорошо. У меня все хорошо. Меня любит Микаэль. Я умница.

Ходить было немного больно, но Арина не сутулилась, не перекашивалась на бок. Она решила играть свою роль с блеском. На соседнем кресле болтала по телефону и громко смеялась, пока технику не велели отключить, веселая россиянка, занимающаяся, по ее словам, организацией гастролей. Арина, которая терпеть не могла отечественную попсу, стала расспрашивать попутчицу о нравах шоу-бизнеса, о характерах звезд. Она могла бы сейчас выслушать лекцию о футболе, принять участие в политическом диспуте. Что угодно кроме собственных черных мыслей.

Пилот совершил посадку с аккуратностью, достойной аплодисментов. Арина не удержалась и хлопнула пару раз, к ее огромному удивлению, пассажиры присоединились. И почти минуту рукоплескали асу.

Таможня, очередь к окошечку, багаж. Арина беспомощно огляделась, взять и нести сумку, ей было не под силу. Шумливый поток пассажиров обтекал ее и исчезал за поворотом. Пользуясь моментом, к одинокой девушке направился грузчик с тележкой. Шереметьевские цены Арина себе представляла. И внутренне содрогнулась, но полезла таки за кошельком.

— Давайте я помогу.

Здоровяк с небольшой спортивной сумкой остановил нахмурившегося грузчика отстраняющим жестом.

— Вас встречают?

— Должны.

— Так я вас доведу до выхода, а там ищите своих.

— Спасибо, сударь. А как вы сами? Ваш багаж?

— Я налегке путешествую.

Воистину, неведомо почему, Арине продолжало отчаянно везти на добрых и внимательных мужчин. Просто сказка. Не торопясь, самыми последними, пересекли белую линию на полу коридора и вышли в зал.

— Ну, как? Видите кого-нибудь?

Арина покачала головой и поблагодарила.

— Спасибо огромное. Поставьте мою сумку здесь, пожалуйста. Я осмотрюсь хорошенько. Может быть, меня встречает кто-нибудь незнакомый. Из агентства, например.

Вокруг, действительно клубилась толпа народа с табличками наперевес. Ненавязчивый помощник кивнул и исчез за чужими спинами. Оставшаяся в одиночестве девушка достала из сумочки телефон. Хотя в Москве у нее не было ни друзей, ни родных. Жест скорее растерянности, чем необходимости. И задумалась на мгновение, но совсем не о том, чей номер набрать. В конце концов, позвонить можно и Басмачу, и Алене. Она была уверена, что Федор пришлет кого-нибудь встретить ее. И не подготовила запасного варианта. В самом деле?! Заплатить громадные деньги за ее лечение, а после этого бросить в Москве? Ясен перец, она не пропадет, доберется до Казанского вокзала и отбудет в родные пенаты. Большая все-таки девочка, не пятилетняя. Но уж слишком грубым выходило очередное столкновение с действительностью. Да и российский паспорт остался в бумагах у Федора. Тоже проблема. Что ей делать с одним международным? Впору звонить Микаэлю и улетать обратно. Звал ведь. Последняя мысль насмешила Арину. Улыбка вспорхнула с ее губ оранжевой бабочкой.

— Привет, крошка. Я тебя узнал не сразу.

Арина обернулась на звук любимого голоса. И ответила с удивившей ее саму небрежной прохладностью.

— Добрый день, Федор.

Все ее подозрения, все отчаянные и грустные мысли были правдой. Никогда не увлекающаяся психологией девушка читала любимое лицо, как открытую книгу. Он передумал. И решил сплавить провинциалочку в родную Тмутаракань. Он боялся слез и упреков и был к ним готов. Вот уж ни за что. Она, хрупкая и веселая, стояла напротив. И видела в стеклах его очков свое стильное и яркое отражение.

— Дела, призвавшие тебя, в порядке?

Как со стороны она услышала свой звонкий легкий вопрос. И почти с радостью увидела смущенное удивление в его ответе.

— Нормально.

Он сбился с настроя. И брякнул.

— Ты изменилась.

— Конечно. Ты помнишь меня больной, несчастной. Я боялась остаться без ноги. Ферштейн? Но теперь то все иначе. И я тебе очень благодарна. Очень!

После мгновенной паузы она добавила.

— Никогда не забуду того, что ты сделал для меня, Господин волшебник.

Федор стоял столбом. И Арина шутливо потянула его за рукав.

— Так мы идем или нет? До поезда несколько часов. Ты купил мне билет? Ведь мой российский паспорт у тебя.

— Да.

Наконец ответил он странно севшим голосом.

— Купил.

— Ты с машиной?

— Конечно.

— Вперед.

Она пошла к выходу, изящно опираясь на трость. Какой-то парень, дымивший у входа, распахнул и придержал дверь. Арина поблагодарила его легким наклоном головы. Федор нес ее сумку и хмурился.

В машине, поудобнее устроившись на заднем сидении, Арина, что называется, взяла паузу. Молчала со светской полу улыбкой на губах и смотрела в окно.

— А что твой немец?

Спросил Федор через несколько минут. И разрезающий тишину вопрос прозвучал по-дурацки.

— Профессор Микаэль?

— Были другие поклонники? Конечно он.

— Были и другие. А у Микаэля все в полном порядке.

— Замечательно. Он бодрый старикашка.

С едва заметной досадой на нелогичное поведение новоявленного пса на сене, Арина высказалась.

— Микаэль посадил меня на самолет. Предложил остаться с ним, но я не согласилась.

Ехидный выпад Федора о возрасте барона, она проигнорировала. И отвернулась к окну. Каждому свое. Ему Москва и столичные отвязные барышни. Ей… А что ей? Все чудесно. Две самых жутких проблемы, убивающие россиян — жилье и работа. Как между Сциллой и Харибдой мечутся сотни тысяч ровесников Арины. А ее, бедняжку, эта чаша миновала. Ни с голоду умереть не удастся, ни под забором. Все в полном порядке. Разумеется, можно влипнуть в неприятности. Продать квартиру, например, из-за долгов и так далее. Но сегодня то все отлично. Есть куда бросить чемодан. Есть куда позвонить. Есть к кому завернуть в гости на чай. И… ледяная строчка из песни Земфиры о той, которую никто не ждет — тоже не про Арину. У нее дома сидит и читает Монтеня старик, родная душа. Пироги испечет, начнет метаться, не зная, как и угодить. А что до Любви и единственного в жизни Мужчины??? Так много хорошо тоже не бывает.

— Малышка, почему ты улыбаешься?

— Догадайся.

— Ни одной версии, представь себе.

— Нога почти в порядке — это три. Соскучилась по друзьям, а завтра их увижу — это два. И, самое главное, ты жив, у тебя все пучком — это раз.

Остановила его резким не терпящим возражения жестом.

— Минутку, я не договорила. Федор, мы взрослые люди. Когда ты перестал мне звонить, я поняла — что-то не так. Расстроилась, конечно. Все мы эгоисты, в той или иной степени. И, конечно, хотим быть счастливыми, обладать вещами и людьми. Но давным-давно, кажется прошла целая жизнь, а не год с небольшим. Я дала себе и Небу зарок не ныть по пустякам. Смена твоего курса — пустяк. Главное, ты жив. Мне трудно объяснить тебе, что такое для меня твое возвращение. Даже невозможно. Конечно, мне было больно слышать в трубке чужой женский голос. Мне даже кажется, что это была яркая блондинка с красивой грудью и длинными ногами. Но мои сиюминутные переживания — просто чушь. Полная. И она уже проходит. Я сильная девочка, Федор. И самостоятельная. Мне дико жаль, что я не могу отблагодарить тебя за то, что я не останусь калекой. Вот, в принципе и все.

Федор очумело встряхнул головой и остановил машину.

— Ты меня убила на месте. Пойдем посидим в пиццерии. Договорим спокойно. Громкой музыки тут нет. И до вокзала недалеко.

Все в душе Арины кричало от невыносимой муки. Где взять хладнокровия и силы??? Где? Чтобы достойно продержаться час-другой до отъезда??? Господи!!! Но личико осталось спокойным, а голос чистым, без намека на напряжение.

— Замечательная идея.

Она медленно поставила на тротуар ножки, трость и вышла из машины с видом принцессы, которой вздумалось понаблюдать жизнь обыкновенных людей. Невероятно дорогие очки — тоже купленные Микаэлем, очень ей шли. Федор не удержался и спросил.

— Кто сделал тебе эти два нехилых презента? Можно полюбопытствовать?

— О чем ты?

Она отпила глоток сока и поставила бокал.

— Очки. Трость. Я тебе оставлял карманные деньги, но не столько.

— Твои финансы я просадила в обувном магазине и парикмахерской. А подарки, конечно, от Микаэля.

— Он хороший любовник?

И что ему ответить? Этому… барану? Господи! Надоумь!!! Сосчитав про себя до двадцати пяти, Арина смогла переступить через нелепое оскорбительное предположение без ответной вспышки.

— Твой вопрос не имеет смысла. Ревновать бывшую подружку нелогично. Если, конечно, ты не пытаешься вывести меня из себя. Для облегчения своего самочувствия. Когда я потаскушка, ты кандидат на должность хорошего парня?

Она протянула через стол открытую ладонь.

— Давай заключим пакт о ненападении. У меня не было иллюзий, на мой счет. Никогда. Серая мышка не подходящая пара для тебя, Господин Волшебник.

— Серая мышка? Ты?

— Перестань. Я не нуждаюсь в бальзаме комплиментов. Умащивать мои раны не обязательно.

Федор накрыл ее ладонь своей.

— Сдаюсь, Лорелея. Я скотина.

— Вовсе нет. Ты — Мужчина. Вот и все. К тому же мужчина, имеющий склонность к переменам. Постоянство — словечко не из твоего лексикона.

Федор выглядел сбитым с толку.

— И ты не сердишься?

Арина ответила улыбкой, такой естественной и чистой. Ох уж эти белоснежные карнавальные маски под которыми кровоточат язвы. Она кто угодно, но не истеричка и рыдать будет позже. В гордом одиночестве.

— Сейчас я не могу сердиться на тебя.

— Малышка.

— Не нужно. ЭТОГО не нужно.

Она высвободила пальцы. И мимолетно обрадовалась, что полу зеркальные стекла очков помогли скрыть подступающий влажный блеск глаз. Чтобы не расплакаться, Арина по меньшей мере дважды, прокусила изнутри нижнюю губу. Физическая боль неплохое отрезвляющее средство. Сейчас девушка была почти спокойна, а цена спокойствия никого кроме нее не касается.

— С ногой, действительно, порядок?

— Ты же обещал, Волшебник! Сам себе не веришь?

Она постаралась мило рассмеяться, и это у нее тоже получилось. Весь разговор вытанцовывался просто отлично. Арина могла гордиться своей нечеловеческой выдержкой.

— Хорошо.

— Нет, не хорошо. Замечательно! Отвези меня на вокзал.

— Еще рано.

— Я подожду, посижу. Мне есть о чем подумать, да и позвонить в Заранск не мешает.

— Я не могу бросить тебя с сумкой одну. Ты же еще не окончательно поправилась.

— Ерунда. Носильщики не вымерли.

— Торопишься избавиться от меня?

Спросил он. Обиженно??? Арина могла поклясться, что не ошиблась. Ничего себе! И этот образец мужской породы из самых лучших. Неужели даже Крутые Парни никогда не вырастают из коротких штанишек. Впрочем… Может именно они таковы? А нормальные домашние мальчики… Тьфу, гадость какая. Арину передернуло. Ни за что! После энергии стекающей с пальцев Мужчины, Высшего Существа? После его объятий, и нежных и свирепых одновременно? Отправиться тандемом в тихое семейное путешествие с хорошо воспитанным скромником? Который дикие коленца выкидывать просто не в состоянии?

— Смеешься?

Теперь в его вопросе угадывалась гневная нотка.

— Волшебник, где твоя спец подготовка? Ты же большой и мудрый, умеешь управлять людьми…

— Людьми, а не ведьмами! Дорогая.

— Раз не собираешься везти меня на вокзал, и бросать там одну, сочини другое занятие на эти два часа.

Она легко согласилась с эпитетом. И даже обрадовалась. Ведьма так ведьма. Лишь бы не обуза, не глупая баба и т. п. Посмотрела невинно и весело, наклонив голову набок и поигрывая полу пустым бокалом. Длинный тонкий палец скользил по нему, вычерчивая колдовские руны. Так, во всяком случае, сцена выглядела со стороны.

— Прокатимся по магазинам? Выберешь себе что-нибудь. На память.

Арина встала. Облокотившись о стол маленькими руками. Терпение, которое она считала почти бесконечным, закончилось одномоментно.

— Господи, что за гнусность?!

Температура ее голоса была близка к абсолютному нулю.

— Ты собираешься откупиться? Или это называется иначе?

Трость упала, Арине было сложно нагибаться за ней. Она обвела взглядом соседние столики. И, вот чудо из чудес, волосатый парень в очках, он пил кофе с подружкой, уже шел на помощь. Наклонился и протянул черную скользкую палку.

— Спасибо, сударь.

Арина вскинула голову.

— Какая муха тебя укусила?

— Ты привык общаться со своими подружками? Флаг в руки! Но я не заслужила такого унизительного предложения. Вставай, вынимай сумку из багажника, отдавай билет и паспорт и катись куда хочешь! Ясно?

Федор поднялся. Обозленный и опасный. Рот сжат в прямую линию, скулы побелели.

— В самом деле ведьма!

Рявкнул он.

— Я жду.

— У тебя ведь нет денег.

Вдруг сказал Федор презрительно.

— Ни копейки, наверняка! Как ты доберешься до Казанского, идиотка? А в поезде? На голой полке поедешь? Без постели? Или…

Внезапно его лицо перекосила гримаса ярости пополам с отвращением.

— Микаэль? Ну, конечно, Микаэль! Полные карманы марок. Вот и дерзишь. Он дал тебе денег!

Арина переложила трость в левую руку. Бешенство клокотало в ней, перехватывало горло и мешало говорить. Рванула со стула сумку, вытянула кошелек, вывернула его над столом. По полированной поверхности заплясала дюжина мелких монеток, следом спланировали две сотенные бумажки.

— Вот все мои финансы. Багаж можешь на досуге обыскать. Я к нему не притронусь. Оставишь себе. Все куплено тобой и на твои деньги, которые мне теперь отвратительны. Жаль, что я не могу вернуть того, что ты потратил на мое лечение. Нет!!! Ты выслушаешь. ТЫ ВЫСЛУШАЕШЬ МЕНЯ. До конца. За эту сумочку тоже платил ты. Забирай. Мне не нужно от тебя ничего, кроме паспорта и билета. Ни цента, слышишь! И ни минуты твоего общества. Паспорт. Немедленно.

Федор, сжимающий кулаки навис над ней.

— Идиотка!

— Да! Да! Потому что любить тебя может только идиотка! Я жду.

Он полез в барсетку, вытянул требуемый документ в коричневой обложке. Швырнул через стол.

— Держи.

— Спасибо.

Арина вынула билет, посмотрела, вложила обратно и опустила все в карман пиджака. Сказала громко, обращаясь к обслуге и посетителям.

— Приношу извинения. Се ля ви.

Тяжело опираясь на палочку, но с гордо задранным подбородком, она вышла из зала. Ледяной ветер бесцеремонно нырнул под тонкий пиджак. Но холод и серое небо, предвещающее дождь, не могли расстроить или испугать Арину. Все к лучшему, твердила она себе. Все к лучшему. Происходит только то, что должно произойти. И никаких гвоздей. Звонкий женский голос настиг Арину.

— Девушка, подождите. Девушка!

Арина остановилась.

— Девушка! Это было великолепно! Грандиозно! Когда мой бывший друг повел себя подобным образом, я смогла только расплакаться. Чем и обрадовала его. Но вы. Вы такая молодец! Я в восхищении.

Перед Ариной стояла невысокая кругленькая москвичка. В модном кожаном плащике. И с умопомрачительной, явно коллекционной сумочкой через плечо.

— Валентина.

— Очень приятно. Арина.

— Я все слышала. Все. Могу подвезти до вокзала.

Арина с огромным трудом переключилась на новый разговор, необходимость смотреть, думать и отвечать.

— Спасибо. Как вы сказали — вас зовут? Извините мою невнимательность.

— Валентина. И не за что извиняться. У меня есть немного времени. Как раз подброшу. Мы должны помогать друг другу.

— Мы это женщины?

— Точно.

— Это будет замечательно.

— Вернемся? Лучше нет. Я подгоню машину.

Арина смотрела на небо, напоминающее сморщенное серое одеяло с торчащими по углам клочками грязной ваты. Бледное пятно солнца чуть просвечивало над крышей злополучной пиццерии. Вернее того здания, на углу которого она располагалась.

— А вот и я.

Валентина выглядывала из красной малолитражки. Длинная дамская сигарета в уголке ярко накрашенного рта. И взгляд сообщницы. На ты она перескочила незаметно и естественно.

— Твой большой друг уехал. Только что. Эх, и видок у него был. Как у ошпаренного котяры.

— Надеюсь.

— Точно тебе говорю. Запихнул косметику, кошелек, что там еще было?

— Загранпаспорт.

— Да! Были бумаги какие-то. Запихнул все в сумочку, расплатился и вылетел, чуть не вместе с дверьми. И шипел себе под нос. Ничего, пусть побесится немножко. А что? Только нам рыдать из-за них? Знаешь, что у меня с моим бывшим вышло?

Арина покачала головой.

— Хочешь расскажу.

И, не дожидаясь ответа, Валентина пустилась в описание бурного романа, завершившегося безобразным разрывом. И тоже на людях, в престижном ресторане. Арина слушала механически, отстраненно. Прогремевшая буря опустошила ее. Хотя самую суть истории она улавливала и даже весьма кстати задала несколько вопросов. Валентину ей, вероятно, послал ангел-хранитель. Не все же время ему дремать в райских кущах, иной раз можно и делами заняться.

— И эта скотина мне заявляет, что часы, кстати дерьмовые, баксов двести максимум, что часы — его подарок к предстоящей свадьбе. А постольку поскольку никакой свадьбы, увы, не будет… И ехидно посматривает на мою заплаканную физиономию. Кошмар. Мне бы твоего характера, хоть немножечко. Я бы ему уж постаралась запулить часами в морду.

Непривычно слышать, что кто-то, хотя бы и по такому поводу тобой восхищается. Неужели у нее есть характер? Никогда не думала.

— Мне очень повезло с вами, Валентина. Не представляю, как бы я добиралась до вокзала, без родных деревянных. Спасибо.

— Слушай, тебе же еще ехать надо!

Простенькая и самоуверенная мордочка стала озабоченной.

— Давай выручу. Перешлешь. Вот мой телефон и адрес. Тысячи хватит?

Арина недоверчиво прищурилась.

— Шутишь?

— Нет, конечно. Разве это деньги? Я в день больше зарабатываю.

Бесспорно, жизнь не напоминает оранжерею. Но в минуты подобные этой Арина почти гордилась, что она человек, сиречь принадлежит к расе существ милых, порядочных и великодушных.

— Вы меня спасаете, Валентина. Давайте свои координаты. И пишите мои. Домашний. Сотовый. У меня федеральный номер, никакого кода не нужно. Но, чтобы вас не затруднять, я, разумеется, позвоню сама. Завтра.

— А сколько тебе ехать?

— Ночь.

— Ладно. Нормально все. Удачи.

— И вам. Еще раз спасибо.

Она пожала протянутую ухоженную ладонь. Но Валентина вспомнила еще один момент. Ахнула.

— Подожди. Стой. Погода еще та. А ты легко одета. У меня в багажнике свитерок старый завалялся, я его для пикников вожу. Бери.

— С царского плеча?

— Ну, уж. Скажешь тоже. Бери. Пока дают.

Арина осталась стоять на привокзальной площади, в подступающей темноте. Красная машинка лихо сорвалась с места, задиристо пибикнула и умчалась прочь. И что тут говорить? Повезло. Десять раз повезло.

А удивительная встреча с Микаэлем? Без него в Германии? Ни пол слова по-немецки. Два месяца в палате, где телевизор ловит только европейские передачи, а персонал, кроме родного языка может воспринимать исключительно международный английский. Тут бы ей труба и настала. Но нет добра без худа, а худа без добра. С Федором не пришлось бы ругаться. Арина натянула поверх шикарного пиджачка темный свитер грубой вязки. И мгновенно согрелась, точно ее обхватили ласковые теплые руки. Поступки Валентины отнюдь не вязались с грубой прозой жизни. Добрая рождественская история для взрослых малышей, прямо таки. Стоп. Дальше что? Карман с телефоном слегка оттопыривался. Зубную пасту надо купить? И щетку? И в другой карман, где паспорт определить? А наплевать! Все ерунда! Все абсолютно. Федор жив. Злой, как черт, так это пройдет. И она, голубушка, жива. Повернулась и вошла внутрь. Вокзал встретил многоголосьем и обилием разных плохо сочетающихся между собой запахов. Арина узнала, что до отхода поезда у нее целый час с маленьким хвостиком. Сидеть решительно не хотелось. Арина боялась, что стоит ей расслабиться и боевой задор испарится, а она примется хлюпать носом. Посему, девушка выбрала бесцельное брожение. Тоже не фунт изюма, изрядная нагрузка для больной ноги. Ничего. Дома, завтра, отдохнем. Нашла витрину с книгами и уткнулась в нее.

* * *

Через час подал голос телефон. Арина, обуреваемая сложными чувствами, нашарила аппаратик в кармане пиджака, поднесла к уху.

— Это я!!!

Проревела трубка.

— Да?

Самый нужный на свете человек продолжать беситься, Арину не проведешь, интонации она читает превосходно. Но тут и дурак догадался бы.

— Все в порядке?

Это у нее то? Рассердилась сама и ответила в тон.

— Тресну телефоном по башке — узнаешь. В полном. Сижу в вагоне.

— Точно все в порядке?

— Абсолютно. Не надо мне больше звонить, Федор.

— Арина!

— Нет, подожди. Все в порядке. И я…

Она продолжила бесполезное объяснение. Хотя, к чему лишняя информация?

— Только что, прямо перед твоим звонком, вспомнила один свой недавний сон. Хотела раньше тебе рассказать, но не пришлось. Там было море, осеннее по-моему. И пустой пляж. Шел мальчик, очень похожий на тебя. Он удивился, что я не оставила следов на песке. Похвалил мои красивые руки. Мы мило поболтали. Он обещал меня найти. Он так… неистово кричал об этом, когда я исчезала. Теперь буду надеяться, что ошиблась, посчитав его тобой. И еще встречу своего героя. Мы чудовищно разные, ты и я. Только и всего. Ау? Ты где?

— …

— Что такое?

— Арина. То, что ты говоришь, это не может быть правдой!!!

— Какая глупость. Сон есть сон. Ему до правды нет никакого дела. Ладно. Будь. И не звони мне, ни к чему. Все, что ты хотел мне сказать — уже прозвучало… сегодня. Уверена, ты будешь счастлив. Пока.

Прервала на полу слове ответную реплику. Отключилась. И уставилась в окно купе. То, что Федор перезвонил, явно наступив на горло гордости, лишь бы узнать, где она, добралась или нет — было громадным плюсом. Поступок мужчины, который умеет нести ответственность. Ему, наверняка, хотелось придушить Арину, а не ее самочувствием интересоваться. Ан — нет. Назвался груздем — ныряй в лукошко. Не молодец ли?! Заглянула проводница. На свободные места загрузилась семья из трех человек: солидный пузан-папаша, сын и дочь. Дети сначала косились на трость, потом перестали. Арина кое-как застелила постель, улеглась, закрыла глаза и попыталась заснуть. Как же там у Майлсон?

Стекая воском по стволу свечи, Сочась туманом на стекле оконном. Калечить, что — попробуй, излечи! Меня исправить, чтоб была законно — Послушной. Нужно? Пробуй. Жду. Держи. Моя душа к ногам котенком льнущим. Урчит. Есть господин у госпожи. Гадаю я не на кофейной гуще. Не видимость, напротив — бытие — Определяет. Ты определен? Грань к грани. Я живу на острие. А шансы есть? Один на миллион. Я вырвусь. Я исчезну по частям. Сойду на нет дыханьем воспаленным. Увы, мне грешной. Счастье это храм. В нем места нет — безвыходно влюбленным.

* * *

Ноябрь в Заранске, это вам не ноябрь в Ницце какой-нибудь. Только философ из школы стоиков в подобное сегодняшнему утру может воскликнуть: «У природы нет плохой погоды»! Вылезать на грязный перрон, по щиколотку залитый ледяным месивом, и откровенно радоваться встрече с родиной? Сие непотребство отдавало бы садомазохизмом. А пассажиры, судя по всему, оказались людьми нормальными. И выгружаясь из теплого вагона в холодные объятия столицы провинциальной республики, они переругивались. Зонты на изготовку! Вперед к спасительным такси, частникам, а кому повезло, за тем друзья или родственники на собственных колесах прикатили.

— Какой кошмар.

— Ну, погодка!

— Не май месяц, между прочим!

Арина, не обремененная багажом, тем не менее, вышла в тамбур последней. Она никаких иллюзий относительно воспитанности заранчан не имела. Должной устойчивостью на своих трех ногах не обладала. В состязании: кто кого первым из поезда выпихнет, принимать участие не собиралась. Выглянула из вагона и внезапно с удивлением услышала радостное восклицание.

— Ну, слава Богу.

На перроне, под легкомысленным розовым в белый горох зонтиком, стойко сопротивлялся погоде и лыбился во весь рот, безотказный Димочка. Вот сюрприз!

— Ты откуда здесь?

— Не ожидала!

Жестом Кио, по меньшей мере, Димочка вытянул из-за спины белую розу. Сказал важно-преважно.

— Приветствуем тебя на родной земле.

Подал руку, помог спуститься. Полюбопытствовал.

— Где сумки?

— А нету.

— Мне же лучше.

Димочке уже надоело ломать комедию, играть роль хорошо воспитанного вьюноши. Дурачась и чувствуя себя почти счастливой, Арина щелкнула водителя по носу. Он и не попытался увернуться. Родионова потребовала с улыбкой.

— Признавайся, откуда ты здесь?

— Шеф пригнал.

— Я ему не звонила. Как он узнал?

— Твой Федор сообщил. Серьезный мужик. Как нога?

— Бриллиантовая. Я о цене, в которую встал ремонт.

— Очень серьезный мужик.

Димочка игриво ткнул ее пальцем в бок.

— Домой? Или еще куда?

— Домой, конечно.

— Но, залетные!!!

* * *

Она любила осень. Выцветшие краски, низкое мокрое небо и шум дождя за окном. Под размерянный перестук капель ей всегда замечательно спалось. Арине доводилось встречать людей, обожающих зиму или лето. Странные какие, право. Лично ее переубедить не сможет уже никто. В редкие солнечные дни умирающего сезона, она прогуливалась по кленовой аллее парка, зарывая носки высоких ботинок в шуршащие листья. И думала, думала, думала.

Все вышло иначе в этом году. Вернулась в родной Заранск слишком поздно. Голые мокрые стволы и серое месиво дорог. Ноябрь — предвестник зимы. Лишенный особой, увядающей красоты за которую Арина обожала сентябрь с октябрем.

Вошла в квартиру. Обняла Басмача, выслушала новости, от первой же едва не грохнулась в обморок. Прямо в прихожей.

— Ухожу от тебя, однако, Арина.

— Куда?

Старик слегка смутился.

— К Евдокии Яковлевне.

— ???

— Будем жить вместе. Начал бумаги собирать. По чиновникам ходить… Ух… Не люди, нет, не люди.

И без того морщинистый словно щенок шар-пея, старик скривился, затряс головой с выражением отвращения и брезгливости.

— Да уж.

Вздохнула Арина. Очереди и круговорот бумажек, громоздкая бюрократическая машина, втягивающая тебя внутрь и не спеша жующая — вызывала ужас и абсолютное нежелание ходить по инстанциям. Хотя, лично Родионовой в кабинетах частенько попадались: вполне славные тетки, нормальные вменяемые девчонки и, даже, дамы, которые старались помочь, а не замучить и смотрели на посетителей как на людей, а не насекомых. Впрочем, впрочем, кавказская внешность Басмача была в данном случае фактором резко отрицательным. Старик продолжал что-то объяснять.

— Совсем не в порядке мои дела. А мы пожениться хотим.

— А? Ох. У…

— Вах! Плачешь зачем? Что плохого сказал?

На какую-то глупую минуту Арине показалось, что Басмач ее бросает. Что никому на свете нет дела до нее — умной идиотки. Что не нужна ни Алене, ни деду Махмуду. И так далее. Стянула свитер через голову, швырнула на пол, сильно хромая кинулась в ванную. Включила воду. Закрылась. И разревелась. Благо никто в дверь не ломился, не доставал. Нервишки расшалились. Не иначе. Сбрендила девушка. Старик то здесь при чем? Что он ее собственность? Крепостной крестьянин? Раб? И права на устройство личной жизни не имеет? Без господского на то согласия? Отдышавшись. Умывшись холодной водичкой. Хорошенько высморкавшись, Родионова поняла, что бесится не по этому поводу вовсе. Абсолютно. Вышла хмурая. Собой ужасно недовольная. Басмач стоял в прихожей, подобрал с пола свитер, держал его с видом настолько несчастным, что Арина едва не зарыдала снова. Ну, вот. Довела хорошего человека.

— Прости меня, дед.

— Случилось чего?

От его рентгеновского взгляда Родионова попыталась укрыться за кривой улыбкой и вздохами.

— Нет. Ничего. Я так… От радости.

Врала, впрочем, почти искренне. Почему бы двум старикам и не пожениться? Им вместе интересно. То спорят, то смеются. Дед недоверчиво покачал головой, но пытать не стал. И на этом спасибо. Свои немудреные вещички он, оказывается, уже неделю как перетащил наверх. Ночевала Арина одна.

До чего же пусто показалось в квартире. Мрачно, тихо и холодно. Замерзла под одним одеялом, встала среди ночи, взяла второе. А толку?

* * *

Десять дней в родном городе промелькнули как одно мгновение. Стремительным вихрем.

Ф-р-р-р-р-р.

Дел не было. Зато делишек навалом. Обзвонила немногочисленных близких людей, купила два десятка книг, половину уже успела прочитать. Отправила Валентине долг переводом, а свитер — бандеролью. Вложила в пакет коротенькую благодарственную записку.

Во время ритуального чаепития у Семеновых сделала над собой неслабое волевое усилие и призналась, что мост ведущий на берег Семейного Счастья — взорван.

— Вот так. Увы.

— Ариночка! Девочка. Бедняжка моя. Ужас какой!

Родионова мужественно пожала плечами. Виктор Иванович внезапно прервал стенания своей драгоценной супруги. Обычно у Семеновых такого не случалось, чтоб Людмилу Георгиевну и перебивали?

— Стоп.

— Нафаня?

— Стоп. Не надо. Не сложилось. Передумал он.

— Нафаня??

— Ну, могла и Арина сама мнение поменять. Да и не было разговоров никаких серьезных. Верно? Никто никому ничего не обещал. Никакой катастрофы не случилось. Все. Дело житейское.

— Как ты можешь?

— Хватит. Налейте мне лучше еще.

Арина мужественно сморгнула с ресниц слезинку-другую и спросила небрежно, наполняя синий бокальчик, стоящий возле шефа, давно остывшим чаем.

— А где ваша чашка любимая, кстати?

Виктор Иванович фыркнул. И молниеносно исчез; спрятался от женщин за раскрытым автомобильным журналом. Людмила Георгиевна покраснела. Арина откинулась на спинку стула. Повторила заинтригованно.

— Где чашка то?

После бурного вздоха госпожа Семенова призналась.

— Митенька расколотил. Нечаянно.

— Чем дальше — тем интереснее становится. Что за Митенька?

Из-за обложки то с каким-то серебряным джипом донеслось сдавленное хихиканье.

— ?

— Внук.

— ???

— Ты многое пропустила, Ариночка. У нас тут нашелся внебрачный сын…

Журнал подозрительно затрясся. Людмила Георгиевна положила себе пару ложек меда в пиалку, вздохнула, строго сдвинула брови и покосилась на мужа. Гримаса пропала втуне, ибо виновник происшествий ее не увидел.

— Что?

— Нафаня тридцать лет назад имел, оказывается, связь!

— В глупой юности, до встречи с тобой, родная!

Быстро уточнил муж.

— За пол года до знакомства со мной… Во всяком случае он так излагает сейчас. Может и привирает, чтобы уцелеть. Отмазывается. И не фыркай там. Схожу на кухню. Принесу скалку. Получишь. Понял?

— Ох…

— По его версии события происходили следующим образом. Расстался с девушкой. Про ребенка она ему ничего не сказала. Дело темное. Там был еще один молодой человек. Соперник Нафани.

— ???

Арина пожалела, что не пишет сценарии бразильских сериалов. Такой материал пропадает! Жуть.

— Но ребенок, совершенно точно Витин.

— Почему?

— Похож. Невероятно. Если бы Нафаня решил отпереться, а мальчик рядышком стоял… Ничего у нашего, Казановы, прости господи, не получилось бы. Нос. Брови. Губы… Портрет просто. Яблочко от яблони. Зовут Игоречком.

— Как? Как?

Виктор Иванович пояснил, не выглядывая из-за журнала.

— Игорь он.

Супруга перечисляла мечтательно.

— Красавец. Умница. Жесты и то похожи. Вылитый Нафаня. Я прямо глаз не могла от него оторвать. Работает, к сожалению, водителем. Девушка, я имею ввиду Игоречкину маму была…

Людмила Георгиевна задумалась, подбирая выражение.

— Девушка была из простой семьи. Из самой простой.

— Вроде нас, между прочим. Тоже не из графьев!

Прокомментировал Семенов. Супруга его замечание опять проигнорировала.

— А она сама не выбилась никуда. Не смогла. Замуж выходила четыре раза с половиною. И всякий раз неудачно. Рос мальчишка никому не нужным. Даже отсидел три года за мелкое хулиганство. Но это дело прошлое. Он сам тоже женился глупо. Уже развестись успел. И его… бывшая, уехала в Москву. На заработки. Она на рынке торгует. Так вот. Митеньку она оставила мужу. Тут он и пришел к нам. Игоречек, в смысле. Ясно тебе?

— ???

Арина помотала головой в полном восторге.

— А как он узнал кто отец? Ну, Игорь? Или он давно в курсе был?

— Нет. Не перебивай.

— Молчу.

— Мама Игоря умерла два месяца назад.

— ?

— Гипертонический криз. Упала в обморок на работе. Врачи приехали поздно. Все как в душещипательном и глупом романе. Игорь, убираясь у мамы на квартире, после похорон, нашел стопку писем. Там были и фотографии какие-то.

— Она ждала меня из армии.

Внес в повествование лепту Виктор Иванович. Супруга ужасно не любила помех. Замахнулась на мужа. Вроде бы шутливо…

— А на снимках. Ну, вылитый он сам. Игоречек. Да и письма сомнений не оставляли. Что мама его встречалась с нашим… героем-любовником.

Журнал подозрительно затрясся.

— Ага.

— Игоречек как раз, ну был слегка загнан в угол. Жена ушла. Мама умерла. Ребенок маленький на нем. А ему же работать надо. А мальчишка болеет часто. Сплошные больничные. С работы чуть не выгнали.

— А что с ребенком?

— Это дело поправимое. Педиатры говорят, что ничего серьезного. Слабенький просто. То. Се. Мы сейчас всем этим активно занимаемся.

— И?

— Игорь с помощью друга милиционера в два дня нас нашел, взял сына и пришел. Знакомиться.

В разговор вновь вклинился Виктор Иванович, на минуту отложивший журнал. Взял Людмилу Георгиевну за руку, погладил ладонь, отпустил. Улыбнулся, несколько неловко. Он смотрел в глаза жены с такой нежностью, что Арина почувствовала смущение. А Виктор Иванович, специально для гостьи, решил внести дополнения в рассказ. Сложил журнал, отодвинул в сторонку.

— Дело вот в чем. Парень не дурак. Не хам. С такой новостью к нам в дверь ломиться не стал. Сначала он меня одного выловил. Поставил перед фактом. Решил, так сказать, разведать обстановку. Может, он нам на фиг не нужен. Может, я категорически против, чтобы жена моя о нем и внуке узнала. Лезть в нашу жизнь с бухты-барахты он не стал. Не вовсе кретин, чтобы такие фокусы выкидывать.

Людмила Георгиевна улыбнулась ярко-ярко и кивнула, соглашаясь с выводами мужа. Потом сказала доверительно, глядя Арине в глаза.

— В общем, и целом, я ужасно обрадовалась. Ужасно!

— И встретили их? Стол накрыли?

— Разумеется. Ведь они Нафанины родственники. Нет. Наши с Нафаней родственники. Наши. Мои и его. Именно так. В таком порядке. Мои и его.

Решительно заявила Людмила Георгиевна.

— С ума сойти.

Ахнула Арина.

— Я тоже так считаю.

Согласилась хозяйка дома и пояснила.

— Митенька нам чрезвычайно понравился. Да. Чрезвычайно! Умный мальчик. Его, конечно, нужно воспитывать. Мы с Нафаней пока его устроили в хороший сад. К себе берем часто.

— Каждый день почти. И на выходные.

Подал реплику глава семьи.

— Цыц!

— Так что у нас теперь есть внук.

— И сколько ему?

— Пять. Увидишь еще. Озорной только очень. Аллочка была тише воды, ниже травы. А Митя все носится, носится. Носится. Визжит. Гоняет Гарика. Бедный пес под диван забивается. Что? Удивили мы тебя, Ариночка?

— Не то слово.

— Вот так. Жизнь не стоит на месте.

— Угу.

Согласилась Арина. И подытожила.

— Сюрприз следует за сюрпризом.

Шла домой и улыбалась глупо-глупо. Представляла с каким лицом Людмила Георгиевна узнает новости. Нет, на счастье Игоречка он лицо мужского пола, и к тому же вылитый Семенов. Тут парню очень повезло. А уж Мите и подавно. Раз! И судьба подбрасывает потрясающий комплект бабушка-дедушка. А оба еще не старые. Энергичные. И небедные, что тоже крайне важно.

Хотя… Кому больше повезло это еще подумать надо. Семеновы после гибели дочери сами на себя похожи не были. А тут…

— Счастье, счастье привалило.

Спела Арина вслух и завернула во двор. Темные окна собственной квартиры сразу напомнили грустный факт. Лично она — умная дурочка, прозябает одна.

* * *

В гостях у драгоценной подруги было весело.

Алена хвасталась подарками. На мужа обрушилась то ли взятка, то ли еще что. Словом, он сегодня приобрел обожаемой половине кольцо и серьги с маленькими, но зато совершенно настоящими бриллиантами.

— Блестят?

— Еще как!

Подтвердила Арина.

— Сейчас как обмоем…

Чуть подвыпившая Родионова взгрустнула, глядя на чужое счастье. Но взяла себя в руки, чтобы унылой физиономией никому настроение не портить. Поведала Алене историю сватовства Басмача. Подруга обрадовалась невероятно. Даже спела громко и немузыкально.

— Вот и славно, трам-пам-пам!

— Почему? Почему?

— Все само собой устроилось. А то с тебя бы сталось нянчиться с дедом до конца его дней.

— Да нет же. Все не так.

Возмутилась Арина.

— Не поняла.

— Это он со мной нянчился. Ясно тебе? Он. Убирался. Готовил. По магазинам бегал. Стирал. Гладил. Я от него видела столько заботы! И никаких проблем. Никогда. Не повздорили даже ни разу. У меня в жизни такого не было. Чтобы обо мне беспокоились. Чай к моему приходу заваривали. Ужин разогревали и подавали. Ты представить не можешь, как я к нему привыкла.

— Да?

— Да!

— Чего ты кипятишься?

— Не славно. Не славно.

— ?

— И не трам-пам-пам.

Арина старательно передразнила Виноградову. Та вскинула бровь, но промолчала.

— ?

С тяжким вздохом, больше похожим на стон, Арина призналась.

— Я кошмарная эгоистка. Старик устроил свою жизнь, а я осталась одна. Представь. Иду вчера вечером домой. Окна темные… Темные окна…

— И что с того?

— Алена!

— Да ладно тебе.

— …

Арина вздохнула. И едва не улетела с табурета на пол, так энергично ее по спине широкой ладонью лучшая подруга хлопнула.

— Придумала! Стой. Не падай. Придумала.

— ?

— Найми деда. Пусть он на тебя домработницей вваливает. И ему приработок. И тебе польза. Деньги у тебя есть, морда буржуйская. Я знаю.

И что ей ответишь? Подруге золотой. Припечатала так припечатала. Хотя… А почему нет? Арина покрутила идею в голове. И решила, что после первой же зарплаты посчитает все хорошенько. Если хоть на пару рабочих дней получится нанять Басмача. Нет, честно. Это же будет здорово.

Василий вернул двести долларов, и стеснительная мимоза, долго извинялся. Остальные поклялся отдать через месяц. Ему было неловко. Особенно, на фоне покупки украшений. Как ни крути — предмет роскоши.

Арина пообещала подбить ему глаз, если он будет дергаться по этому поводу. На жизнь, на самое первое время — финансов у нее хватит. В конце то концов, она работать собирается! Подарила Ванечке к зиме свитер и шапочку. В долгой беседе подружка случайно раскрыла историю французского пеньюара. Привезенный сто лет назад, действительно, из Парижа, он оказался фатально мал.

— Продавщица сунула не тот размер. Перепутала, наверно. Я его распечатала только дома. Ревела три дня. Продавать отказалась. Девчонки упрашивали. Нет, говорю. Ни за что. А тут, как кто под руку толкнул. Полезла в шкаф, наткнулась на пакет. И чего, думаю, он у меня лежит? Такая вещь должна иметь хозяйку! Пользу приносить. Эротика, блин. Чего вы ржете, паразиты?

Ванечка за вечер успел дважды обдуть Арину. Коварная Виноградова жалеть отказалась, поддержала сына.

— Это он нарочно, чтоб больше любила! В крестные пойдешь?

Тут отец семейства внезапно вспомнил, что он в первую очередь хирург, а друг и человек только во вторую. А посему нагло-пренагло потребовал.

— Заметано. Будешь моей кумой. Близким человеком. Так что, не стесняйся! Оголяйся.

Чуть не силой, разул, раздел, долго любовался едва заметными полосками шрамов, вынес вердикт.

— Умеют работать, суки!

Сплюнул злобно, прямо на ковер. Получил от Алены подзатыльник. Поцеловал обеих, и жену и ее любимую подружку.

— Я от зависти. Техника у них, препараты, Боже мой. Руки то и у нас не из жопы растут.

За второе грубое слово получил звонкую затрещину, на этот раз от Родионовой. Ни капли не обиделся, пошел сидеть с наследником, дал дамам поболтать спокойно. Идеальный муж. Существуют таковые в природе? Или судьба расщедрилась персонально для Виноградовой, наградив ее единственным экземпляром?

* * *

Домой Арину привезли поздно вечером. Высадили на перекрестке.

— Дойдешь сама двадцать шагов? А то мне разворачиваться не охота.

— Дойду, конечно. Не волнуйся. Всем пока.

На такие мелочи Родионова давно не обижалась. Не в лесу же ее завезли и бросили одну-одинешеньку. Три минуты и дома. Ерунда.

Вот неожиданность! У подъезда столкнулась с чудо-дизайнером. Голос у парня был довольно-недовольным одновременно. Глаза блестели, как у мартовского кота.

— Я, между прочим, от тебя. Могла бы и позвонить, что приехала. Сколько ты уже здесь?

Арина промолчала. Андрей передумал ссориться. Предложил сам.

— Выпьем чаю? Зря я, что ли притащился в твой клоповник?

Поднялись, посмеялись. Родионова развлекла гостя своими забавными историями. Про врачей, медсестер и прочее, и прочее. Под занавес встречи упомянула баронский подарок. За что и была немедленно наказана. Андрей уволок с собой диски Микаэля, послушать.

— Раз ты мне не отдаешься, будь человеком, гони диски.

— Вот как ты запел?

— Не будь противной. Они тебе сейчас ни к чему… Компьютер твой, говоришь, на работу увезли? Вот и славно. Зачем тебе вся эта музыка, если ее слушать не где? Я скоро верну. Через годик.

В полночь Арина осталась одна. Легла спать. Два часа дура дурой пролежала в темноте. Никакого толка. Встала сердитая. Сходила в туалет. С размаха нечаянно налетела стопой, самыми пальчиками на ножку кресла. Взвизгнула. Заскакала на одной ноге.

— О, блин! Блин! Больно то как.

Смаргивая россыпи искр, заплясавших перед глазами точно фейерверк, зажмурилась. Еще немножко поругалась. И только тут поняла, что забыла про травму, боль. Что кроме легкой хромоты ничем другим ее нога не беспокоит.

Не беспокоит?

Точно.

Абсолютно. Вот же — прыгает на ней! И?

— Я не калека! У меня все в порядке.

Подлетела к зеркалу. Включила свет. Внимательно рассмотрела свое отражение. Нашла, называется себе занятие в два часа ночи. Тонкая девушка в белой майке и черных трусиках. Растрепанная и хмурая. А почему? Не спится? И фиг с ним. Будем… Что будем? Читать. Купаться. Не плакать же!

Сказано — сделано. Набрала ванну. Всыпала в нее пакет соли с хвойным экстрактом. Некоторое время полежала, понежилась, в тишине. Тщательно, не торопясь, вытерлась. Для чего-то достала роскошный Аленин подарок, встряхнула, разложила на диване.

И?

— Смотреть на тебя что ли, красота заморская?

Завернулась в золотой пеньюар, впервые, между прочим, надела. Туго затянула талию поясом. А дальше? Уселась с томиком Майлсон в руках на кухне. На столе, весьма кстати, обнаружилась недоеденная Андреем булочка с изюмом. Арина достала еще и мед. Заварила чай. Хорошо, что завтра суббота и можно смело выспаться, дрыхнуть хоть до обеда.

Горькие строки стихов и сладкая выпечка. Убийственное сочетание.

Война с собой. Что на кону? Свобода. Глаза любви следят из темноты. Но у судьбы крапленая колода. Она давно решила все. Не ты. И каждая вторая карта — джокер. Не будет честной битвы. Ты разбит. А вместо подписи — холодный длинный прочерк И звон цепей. Предчувствие обид, Житейских ссор, размолвок, разночтений. Глаза любви закрылись. Слез поток Смывает приговор. На этой сцене Сегодня будет пусто. Вот итог. Свободен. Прочь спеши, пока не поздно. И не опомнилась обманщица судьба. Дождь? Вовсе нет. Расстроенные звезды Спешат тебя оплакать. Ерунда!

Как это часто случалось с ней, строчки Майлсон странно попали в такт ритму души.

Она размышляла о себе и Федоре. За последние дни успела свыкнуться, успокоиться. А первое время, да. Было худо. Как она жалела себя! Все казалось, что несчастья навалились незаслуженно.

Выходила на улицу, опираясь на дорогую трость, и выглядела на все сто, если верить пристрастной Виноградовой. Собирала комплименты, оказывается легкая хромота, просто прибавила ей пикантности. А новый цвет волос и стрижка выглядели невероятно стильно. Несколько часов назад, Богатырев, схвативший Арину в охапку со словами.

— Почему бы нам не переспать?

Тоже посчитал, что она стала гораздо привлекательнее.

— Поставь, где взял!

Строго потребовала жертва своих глупых предубеждений. И ведь послушался. Не сразу, конечно. Сначала, негодяй, осыпал жаркими поцелуями. И прижал к себе так крепко, что Арина поневоле почувствовала его возбуждение.

— Но мы же взрослые люди. И свободные. Почему нет?

И в самом деле, почему? Не было никакой особой причины вырываться из объятий Андрея. Вот и сиди теперь совершенно одна в пятницу ночью, со стихами Майлсон, умная дура!

Раскрыла книгу наугад еще раз. Что у нас на этой странице?

Вместо ночного нетерпеливого звонка в дверь твою. Вместо уверенных властных объятий, вместо жара двух тел. Я, неровными строчками, разную чушь пою. Этого ты хотела? Этого он хотел? Вместо его пальцев, рисующих знаки любви на узкой спине. Вместо твоей дрожи — ответной, лишающей воли. Тишина и бессонница в три часа, холодная тень на стене. Теперь ты довольна? Теперь он доволен? Вместо его слов, вместо несдержанности, когда страсть похожа на битву. Вместо дикого танца пружин диванных. В финала стон. Чай в одиночестве, на кухне. На скатерть щедро пролитый. Ты ничего не изменишь? А он?

* * *

Месяц с маленьким хвостиком спустя, как раз перед Новым Годом, будучи в гостях у ненаглядной подруги, взяла и разревелась самым пошлым образом. Пропадаю мол. Пропадаю. Не звонит. И что делать? И как жить?

— Что мне делать? Что?

Перевела дыхание, размазала по багровому распухшему лицу последние слезы. Шумно высморкалась в протянутую подружкой салфетку. Вздохнула. И повторила спокойнее.

— Что делать-то?

Ждала банального бабского сочувствия. Которому цена — копейка. А чего еще она заслужила? Балда истеричная. Съежилась на табурете. Ссутулилась. Ну, вот. Сейчас. Сейчас. Скажет, что время все лечит. И пройдет эта боль потихоньку. Или, еще хуже — примется Федора ругать. Дескать, сволочь редкая, приручил и бросил. Какую именно речь будет противнее всего услышать, Арина еще не решила.

Но Виноградова, вернее давным-давно Кузнецова, славная, искренняя, сильная — никогда не была предсказуемой. И беды подружкины принимала близко к сердцу. Пожалеть на словах? Неискренне? Ванечкина мама это Ванечкина мама. Не пустышка равнодушная. Не притворщица.

Налетела, обняла, прижала к себе, поцеловала и в макушку, и в затылок, и опять в макушку. Погладила по спине. Нехотя выпустила. Заглянула в глаза. Сказала ласково.

— Все пучком, Родионова.

— ?

— Вы слишком разные. Ни фига не получилось бы. Ни за что.

— ?

— Извини, если давлю на мозоль.

Арина дернулась, ответила сухо.

— Переживу.

Внутри что-то натягивалось, натягивалось. Вот-вот лопнет. А тут еще вдруг подруга золотая. Опять схватила. Обняла и забормотала неожиданно.

— Рыжик, ну ты же умница у меня. Рыжулик, маленький, Рыжик… Жалко. Жалко то как.

Захлюпали носами и захныкали обе. Одновременно.

* * *

В следующий раз к теме вернулись три дня спустя. Двадцать восьмого декабря. Арина гладила выстиранные детские вещички. Жена хирурга, спортсменка и активистка красила ногти на ногах. Заявила решительно.

— А, в целом, все пучком!

— Ты, правда, так считаешь?

— Конечно. Молода. Практически здорова. Живешь в своей собственной хате.

— Угу.

Несравненную Виноградову понесло. Она возвысила голос, из сочувствующего близкого человека на глазах превращаясь в командира.

— И вот, что. Пора ликвидировать половую безграмотность. А то позор прямо. Есть у Васьки в отделении один хирург. Да. Да. Вот такая я зараза. Обсудила твою проблему с мужем. И не фиг столбенеть и бледнеть от злости. Не фиг.

— Как ты могла? Алена??

Виноградова сбиться с мысли отказалась. Возмущенные вопли проигнорировала.

— Обалденный мужик. Честно говорю. Котяра каких поискать. Но нежный. Не хам. Как раз такой нам и нужен. Для начала.

— Ты с ума спрыгнула, Виноградина!

— Ничего подобного. Мужик разведенный. Он, конечно, не пропадает, честно скажу. И уже, наверняка десять раз пристроился в какую компанию — погулять. Но если Вася его попросит, как следует, то Новый Год с нами будет встречать. Как миленький. А мы тебя принарядим. Глазки подмалюешь маленько. А то без краски ты на моль похожа. Все вместе посидим, почирикаем. Выпьем немножко. То. Се. Пятое — десятое. А дальше — дело ваше. Глянется мужик — не упускай. У него, кстати, серьезно стоит квартирный вопрос на повестке дня. Все жене с дочкой оставил. Топчется, бедняжка, на одной съемной квартире с семьей брата. И это нам только на руку.

— О, Господи. Ты об этом говоришь, как о сделке.

— Приказ — молчать. Слушать внимательно. Делать все как я скажу. Конечно, если мужик понравится. Вася говорит он хороший. Толковый. Не безрукий. Не пьет.

— Что ж его жена бросила, такого потрясающего?

— А он сам ушел. У них там не мама супруги, а стихийное бедствие. Вроде как она его терпеть не могла, обещала, что дочь разведет обязательно. И своего таки добилась.

— Ерунда какая.

— Почем купила — по том и продаю. Посмотрим на мужика поближе! Внимательно так.

Тут Виноградова изобразила пристальный и пронизывающий взгляд Мюллера. Арине стало смешно. Ненаглядная подруга, твердо решившая устроить ее личную жизнь, еще что-то говорила. Размахивала руками. Подшучивала…

Очевидно, стоило хлопнуть дверью и уйти. А на прощание как следует сотрясти прощальным воплем: «Не лезьте в мою жизнь»!!! — стены кузнецовской обители. Так? Вздохнув, Родионова вновь принялась за дело. Маленькие вещички пахли чем-то запредельно сладким, нежным. Порошок стиральный особенный какой? Или ей, сироте заранской все просто примерещилось? Да? Нет? Не знаю.

Какая разница?

Алена ее любит. Это ясно и ежу. Помочь пытается, на свой лад.

Бесцеремонно лезет в душу. Топчется в ней кроссовками.

Воспитывает.

Эх, жизнь моя жестянка!

Обижаться Арина не захотела. Пришлось еще полчаса разную муру слушать. Лекция на тему о брачных обрядах млекопитающих рода хомо сапиенс, грозила оказаться бесконечной. Виноградова разошлась не на шутку.

Но, странное дело, с каждой секундой Арине становилось все легче и легче и легче.

Майлсон была права?

Разглаживая складки утюгом Судьба не церемонится. O, yes! Не стоит хныкать ни о чем и ни о ком. Кто справа? Ангел. Слева? Верно, бес. И оба с крыльями. Такие, блин, дела. Не можешь их уволить? Не взыщи. Дыра в душе? Вот нитка, вот игла. Придется постараться и зашить. Ты справишься. Я верю. Почему? Сама такая. В шрамах и рубцах. Сегодня сердце бедное в плену. Абзац. Облом. Короче, дело швах. А завтра новый день. Не проворонь. Другому другу будешь дорога. Тебе темно? Так разожги огонь! А от соплей нет толку ни фига.

Оглавление

Наталья ШУМАК . Провинциальный роман. Книжная девочка

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ . Апельсиновая ведьма

ЧАСТЬ ВТОРАЯ . Доктор Время

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ . Господин Волшебник

Реклама на сайте