«Королева сплетен в большом городе»

Мэг Кэбот Королева сплетен в большом городе

Посвящается Бенджамину

Я благодарю Бет Адер, Дженифер Браун, Барбару Кебот, Керри Ферон, Майкла Джаффу, Лору Лэнгли, Софию Тревис и особенно Бенджамина Эгнаца;

Как правильно выбрать свадебное платье

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Выбрать хороший свадебный наряд для самого важного дня в вашей жизни очень нелегко, и все-таки слезы по этому поводу лить не стоит.

Даже для официальной свадебной церемонии с традиционными длинными платьями существует огромный выбор разных фасонов.

Вся штука в том, чтобы правильно подобрать фасон и чтобы невеста не выглядела как чучело… и тут вам понадобится помощь дизайнера, то есть моя!

Глава 1

Речи недостаточно быть ясной и содержательной… в ней должны содержаться цель и необходимость. Иначе речь перерождается в болтовню, болтовня — в сплетню, а сплетня приводит к полной неразберихе.

Рене Домаль (1908–1944), французский поэт и критик

Я открываю глаза, вижу утреннее солнце, освещающее Ренуара на стене над кроватью, и несколько секунд не могу понять, где я.

Потом вспоминаю.

И сердце наполняется головокружительным восторгом. Нет, правда. Головокружительным. Словно в первый учебный день в университете я появляюсь в новом дизайнерском наряде от «Т.Дж. Макса».

Может, во всем виноват Ренуар над моей головой? Он настоящий. Это не репродукция из журнала, вроде тех, что висели в моей комнате в общежитии. Это действительно подлинник кисти великого импрессиониста.

Сначала мне было крайне сложно в это поверить. Сами понимаете, какова вероятность зайти в чью-нибудь спальню и увидеть подлинник Ренуара, висящий над кроватью? Хм, нулевая. По крайней мере, в моем случае.

Нет, все правильно. Я различаю мельчайшие мазки, которыми Ренуар с такой точностью выписал кружева на манжетах рукавов маленькой девочки. А полоски на шерсти кошки, которую эта девочка держит в руках? Выпуклые мазки. Это НАСТОЯЩИЙ Ренуар, все верно.

И он висит над кроватью, в которой я проснулась… над кроватью, залитой сейчас солнечным светом из высокого окна… солнечным светом, отраженным от здания на противоположной стороне улицы… и этим зданием является Метрополитен-музей. Тот самый, напротив Центрального парка. На пятой авеню. В НЬЮ-ЙОРКЕ.

Да! Я проснулась в НЬЮ-ЙОРКЕ!!! В городе, который никогда не спит (хотя лично я всегда стараюсь выкроить хотя бы восемь часов для ночного сна, иначе мои веки опухают и, как говорит IIIери, я становлюсь похожей на брюзгу)!

Но не это основная причина моего бурного восторга. Солнечный свет, Ренуар, Метрополитен-музей, Пятая авеню, Нью-Йорк. Ничто не может сравниться с истинной причиной моего восторга… это круче, чем все вышеперечисленное и наряд от «Т.Дж. Макса», вместе взятые.

И оно лежит на кровати прямо рядом со мной.

Только посмотрите, какой он милый, когда спит! Не как котенок, а по-мужски. Люк не спит, как я, с открытым ртом, пуская слюни (я знаю, мне сестра рассказывала, а еще я частенько просыпаюсь на мокром пятне на подушке). И как только у него получается спать с сомкнутыми губами?

У него такие длинные, загнутые ресницы. Почему мои ресницы не могут так выглядеть? Это нечестно. Я же девушка, в конце концов. Это именно мне полагается иметь не короткие, похожие на щетину, а длинные и загнутые ресницы. Мне приходится завивать ресницы щипцами, подогретыми феном, и накладывать семь слоев туши, если я хочу показать, что они вообще у меня есть.

Все, стоп. Хватит циклиться на ресницах своего парня. Пора вставать. Я не могу проваляться в кровати целый день. Я в НЬЮ-ЙОРКЕ!

Ладно, признаюсь, у меня нет работы. И квартиры тоже нет.

Вы спросите, а как же Ренуар? Он принадлежит матери Люка. Как и кровать. Совсем забыла, и квартира тоже.

Но она купила ее в тот период, когда полагала, что они с отцом Люка разошлись. Что в данный момент не так. Благодаря мне. Поэтому она разрешила Люку жить в ней столько, сколько ему будет нужно.

Везет Люку. Вот бы МОЯ мама, собираясь разводиться с МОИМ папой, купила роскошную квартиру в Нью-Йорке напротив Метрополитен-музея, но — увы! — обычно ее планы не простираются дальше походов по магазинам и посещений балета, случайно приехавшего в наши края на гастроли.

Ладно, мне действительно нужно немедленно вставать. Я просто вынуждена подняться. Как я могу оставаться в кровати, даже в такой огромной и, кстати, очень удобной и с огромным белым и мягким одеялом из гусиного пуха, когда весь НЬЮ-ЙОРК у меня перед носом, прямо за этой дверью (правда, сначала нужно все-таки спуститься на лифте и пройти через отделанный мрамором холл), и ждет не дождется, когда я начну его исследовать?

И конечно, мой парень.

Как странно это произносить… и даже думать об этом. Я и мой парень. Мой парень.

Потому что впервые в моей жизни он настоящий! У меня действительно есть парень. Он, в свою очередь, тоже считает меня своей девушкой. Он не гей, который использует меня как прикрытие, чтобы родители-христиане не узнали, что в действительности он встречается с парнем по имени Антонио. Он не старается влюбить меня в себя посильнее, чтобы я согласилась на секс втроем с его бывшей и не отказалась бы из-за страха, что он меня бросит. Он не заядлый игрок, знающий, что я накопила денег и могу выручить, если он глубоко увязнет в долгах.

Эта история не похожа ни на одну, случавшуюся со мной раньше.

Я ничего не выдумала. Люк и я — пара. Не могу сказать, что мне не было страшно (ну, когда вернулась из Франции обратно в Энн-Арбор) никогда больше его не увидеть. У него была идеальная возможность избавиться от меня, если бы он действительно в меня не влюбился.

Но он продолжал звонить. Сначала из Франции, потом из Хьюстона, куда поехал, чтобы собрать вещи, освободить квартиру и продать машину, а потом из Нью-Йорка, когда приехал сюда. Он продолжал повторять, что не может дождаться нашей следующей встречи. Он говорил мне обо всем, что собирается сделать, когда увидит меня снова.

И когда я наконец на прошлой неделе приехала, он сделал все, что обещал.

Мне с трудом в это верится. Парень, который нравится мне так, как Люк, отвечает мне взаимностью. То, что у нас происходит, это не просто курортный роман. Лето прошло, уже осень (почти), а мы все еще вместе. Вместе в Нью-Йорке, где он будет учиться на врача, а я найду работу в индустрии моды. Мы будем вместе, и у нас наверняка все получится в этом городе, который никогда не спит!

Только сначала нужно найти работу. Ах да, и квартиру.

Но я уверена, мы с Шери скоро найдем какое-нибудь вполне симпатичное пристанище, о котором не стыдно будет рассказать родителям. А пока я могу ночевать у Люка, а Шери — в квартире, которую на прошлой неделе нашел ее парень Чаз в Ист-Вилледж (он категорически отказался от приглашения родителей вернуться в Вестчестер, где жил, пока его не отправили в школу-интернат, и откуда его отец продолжает ездить на работу в город).

Хоть Ист-Вилледж и не самый престижный район, но уж точно не самое плохое место на земле. Квартира находится недалеко от Нью-Йоркского университета, где Чаз собирается получать степень доктора философии, и стоит недорого (две спальни с ежемесячной арендной платой в две тысячи, правда, одна из спален представляет собой альков, но это не важно).

Кстати, Шери однажды выглянула в окно гостиной и стала свидетельницей самого настоящего преступления. Это был семейный скандал. Парень из дома напротив напал на свою беременную жену и тещу. И все-таки это вам не Манхэттен, где каждый день на людей кто-то нападает.

Тут для всех все закончилось хорошо. Даже для ребенка, который появился на свет в результате преждевременных родов прямо на улице, местным полицейским пришлось помогать роженице. Здоровяк — целых восемь фунтов и шесть унций! А его отца благополучно упекли в тюрягу Райкерс-Айленд. И тем не менее добро пожаловать в Нью-Йорк, малыш Хулио!

Мне кажется, Чаз в глубине души надеется, что мы не найдем квартиру и Шери придется переехать к нему. Потому что Чаз в этом смысле очень романтичен.

А если серьезно, то это было бы весело. Мы с Люком могли бы приезжать туда и, как раньше у Люка во Франции, проводить время вчетвером. Чаз мог бы смешивать нам королевский кир, Шери — отдавать всем вокруг распоряжения, я — делать бутерброды из багетов с шоколадной пастой «Херши», а Люк — отвечать за музыку.

И такое вполне может произойти, потому что нам с Шери категорически не везет в поисках квартиры. Мы обзвонили чуть ли не тысячу арендодателей, поместивших объявления в газеты, но все квартиры либо оказывались сданы еще до того, как мы успевали их осмотреть (те, что нам подходили, конечно), либо были настолько ужасны, что никто в здравом уме в них не поселится (я видела туалет, который находился на деревянных балках над ОТКРЫТОЙ ДЫРОЙ в полу. Это была студия в районе Хеллз-Китчен за двести двадцать долларов в месяц).

Но я не перестаю надеяться, что все наладится. Когда-нибудь мы найдем квартиру. А я найду работу. Я не оплошаю.

Хотелось бы верить.

Ого! Уже восемь! Надо будить Люка. Сегодня первый учебный день в Нью-Йоркском университете. Люк поступил на подготовительный курс по медицине, чтобы потом перейти на медицинский факультет и стать доктором. Вряд ли он хочет опоздать.

Какой он красивый, когда спит. Без майки. И кожа такая темная от загара на фоне кремовых египетских простыней, сотканных из длинных волокон хлопка (я прочитала ярлык). Как я могу…

О боже!

По-моему, он уже проснулся. Иначе как объяснить, что теперь он лежит на мне.

— Доброе утро, — говорит он. Он даже не открыл глаза. Его губы прижимаются к моей шее.

— Уже восемь часов, — жалобно заявляю я. Потому что вставать мне совсем не хочется. Что может быть прекрасней, чем просто валяться все утро в кровати, занимаясь любовью со своим парнем? Особенно если это кровать под настоящим Ренуаром в квартире напротив Метрополитен-музея в НЬЮ-ЙОРКЕ!

Но Люк собирается стать доктором. Когда-нибудь он будет лечить детей от рака! Я не могу позволить ему опоздать в первый же ознакомительный день. Надо думать о детях!

— Люк, — говорю я, когда его рот начинает приближаться к моему. У Люка даже по утрам не пахнет изо рта! Как ему это удается? И почему я первым делом не сбегала в ванную почистить зубы?

— Что? — спрашивает он, лениво проводя языком по моим губам. Которые я не открываю, потому что не хочу, чтобы он учуял, что происходит у меня во, рту. Это похоже на небольшую вечеринку застоявшихся ароматов цыпленка тикка масала и креветок карри из Баяуччи, которые нам принесли вчера вечером. По всей видимости, этот запах оказался абсолютно невосприимчивым к «Листерину» и «Кресту», которыми я пыталась победить его восемь часов назад.

— У тебя с утра вводное занятие, — говорю я. Вообще-то, не очень просто разговаривать с закрытым ртом, тем более когда сверху лежит соблазнительный парень весом в сто восемьдесят фунтов. — Ты опоздаешь!

— Плевать, — говорит он и прижимает свои губы к моим. Как некстати, я не собираюсь открывать рот.

Только для слов: «А я? Мне нужно встать и искать работу и жилье. У родителей в гараже пятнадцать коробок с моими вещами, и они ждут не дождутся, когда я сообщу им адрес, куда можно все выслать. И если я в ближайшее время не решу эту проблему, мама точно устроит гаражную распродажу, и я больше никогда не увижу своих вещей».

— Было бы гораздо удобнее, — говорит Люк, ухватившись за бретельки моей винтажной сорочки, — если бы ты просто спала голой, как я.

Я не могу злиться на него за то, что он не слышит ни слова из того, что я говорю, потому что Люк с захватывающей дух скоростью начинает снимать сорочку, и в следующее же мгновение я совершенно забываю о том, что он опаздывает на вводную лекцию, забываю о поисках работы и квартиры и даже о коробках в родительском гараже.

Некоторое временя спустя он поднимает голову, смотрит на часы и с удивлением произносит:

— Похоже, я опаздываю.

Я лежу на влажных от пота простынях на середине кровати. Кажется, как будто по мне проехал каток. И мне это нравится.

— Я предупреждала, — говорю я, обращаясь в основном к девочке на картине Ренуара над моей головой.

— Эй! — говорит Люк, вставая и направляясь в ванную комнату. — У меня есть идея!

— Ты собираешься вызвать вертолет, чтобы он доставил тебя в центр? — спрашиваю я. — Потому что это единственный способ добраться до твоего университета вовремя.

— Нет, — говорит Люк. Теперь он в ванной. Я слышу, что он включил душ. — Почему бы тебе просто не переехать сюда? Тогда останется только найти работу.

Он высовывает голову из-за двери ванной комнаты и вопросительно смотрит на меня, его темные волосы после наших недавних занятий выглядят соблазнительно взлохмаченными.

— Что ты по этому поводу думаешь?

Я не могу ответить, потому что мне кажется, что сердце взорвется от счастья.

Как правильно выбрать свадебное платье»

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Существует огромное количество стилей и фасонов традиционных длинных платьев для невест. Вот пять наиболее распространенных: бальное платье, ампир, прямое платье, платье-колокол, «русалка».

Какой из этих фасонов подойдет именно вам? Именно этот вопрос во все времена задавали себе все невесты.

Глава 2

Кто является переносчиком (сплетен), тот открывает тайну; но верный человек хранит дело.

Библия. Притчи (11:13)

Неделей ранее

Слава богу, что вы не собираетесь жить вместе, — говорит моя старшая сестра Роза, наблюдая за тем, как кучка пятилетних разбойниц, пронзительно крича, молотят по глиняной пиньяте в форме пони, подвешенной к ветке дерева у нас за спиной.

Меня это задевает, я имею в виду Розино замечание. На пятилетних детей я так не реагирую.

— Знаешь, — раздраженно говорю я, — если бы ты немного пожила с Анджело до того, как вы с ним поженились, возможно, ты бы гораздо раньше поняла, что он — не мужчина твоей мечты.

Роза поднимает на меня глаза.

— Я была беременна, — вздыхает она. — У меня просто не было выбора.

— Конечно, — соглашаюсь я и смотрю на девочку, которая кричит громче всех. Это моя племянница Маджи, чей день рождения мы в настоящий момент празднуем. — Существует такая штука, как контроль за рождаемостью.

— Видишь ли, некоторое предпочитают просто наслаждаться моментом. Когда занимаешься любовью с таким красавчиком, предохранение — последнее, о чем вспоминаешь.

Мне есть что на это ответить. Но я продолжаю наблюдать за Маджи, которой вдруг приходит в голову, что колотить палкой по горшку не так увлекательно, как бить собственного папу, и молчу.

— Господи, Лиззи, — продолжает Роза, — ты всего на пару месяцев съездила в Европу и уже решила, что знаешь все. Это не так. Особенно в том, что касается мужчин. Они никогда не покупают корову, если могут получить молоко бесплатно.

Я удивленно смотрю на нее:

— Надо же! Ты с каждым днем все больше и больше становишься похожей на маму.

Моя вторая сестра, Сара, в данный момент не может оторваться от своего пластикового стаканчика с «Маргаритой». Роза оборачивается к ней:

— Хоть ты скажи ей, Сара.

Сара таращит глаза:

— Я? Я вообще на маму не похожа!

— Я не про маму. Мне показалось или нет, что сегодня утром ты добавила в кофе ликер? И это в пятнадцать минут десятого!

Сара пожимает плечами:

— Мне не нравится черный кофе.

— Совсем как нашей бабушке. — Роза, сдвинув брови, вновь обращается ко мне: — К твоему сведению, Анджело как раз и есть мужчина моей мечты. И мне не нужно было жить с ним до свадьбы, чтобы понять это.

— Кстати, — замечает Сара, — мужчину твоей мечты сейчас до смерти замучают.

Анджеле, плотно прижав руки к бедрам, падает на землю. А Маджи под бурное одобрение своих гостей мгновенно переключается на машину родителей.

— Маджи! — визжит Роза, вскакивая со скамейки. — Только не мамочкину машину! Только не ее!

— Не слушай ее, Лиззи, — говорит Сара, как только Роза оказывается вне зоны слышимости. — Пожить с парнем перед свадьбой — отличный способ узнать, насколько вы с ним совместимы в том, что действительно важно в этой жизни.

— Например? — спрашиваю я.

— Ну, — тянет Сара, — например, нравится ли вам обоим смотреть телевизор по утрам. Когда один хочет включить с утра шоу «Реджи и Келли», а второму, чтобы сосредоточиться перед рабочим днем, нужна абсолютная тишина, то все, как правило, заканчивается ссорой.

Я вспоминаю, как бесилась Сара, когда кто-то из нас включал с утра телевизор. Надо же, оказывается, ее мужу Чаку нравится «Реджи и Келли». Неудивительно, что ей по утрам нужен ликер в кофе.

— А еще, — говорит Сара, ковыряя то, что осталось от именинного пирога в форме лошадки, и слизывая с пальца ванильный крем, — он ведь тебе не предлагал поселиться вместе, так?

— Так, — соглашаюсь я, — он знает, что мы собираемся жить с Шери.

— Не понимаю, — говорит мама, подходя к столику с графином свежеприготовленного лимонада для детей, — зачем тебе вообще ехать в Нью-Йорк? Почему ты не можешь остаться в Энн-Арборе и открыть здесь ателье по пошиву свадебных платьев?

— Потому, — отвечаю я по крайней мере в третий раз с тех пор, как несколько дней назад вернулась из Франции. — Если действительно хочешь преуспеть, нужно ехать туда, где живет наибольшее количество потенциальных клиентов.

— По-моему, это» просто глупо, — говорит мама, опускаясь на скамью рядом со мной. — Там так трудно найти подходящее жилье, чтобы не тратить уйму времени на дорогу, ведь тебе нужно будет ездить на Манхэттен. Уж я-то знаю. Старшая дочка Сюзанны Пенбейкер — помнишь ее, Сара, она училась с тобой в одном классе. Как ее звали? По-моему, Кати. Так вот, она поехала в Нью-Йорк попытать счастья с работой и вернулась через три месяца. Ей не удалось снять квартиру. Ты думаешь, что твоя затея с открытием собственного бизнеса кончится как-то по-другому?

Я не стала говорить маме, что Кати Пенбейкер — неприятная личность, страдающая комплексом нарциссизма (если верить Шери, Кати уводила парней у всех девушек в Энн-Арборе, а потом, удовлетворив свою страсть к охоте, бросала). Подобное поведение вряд ли способствовало ее популярности в таком городе, как Нью-Йорк, где, как я понимаю, гетеросексуальные парни в большом дефиците, а девушки не склонны сдерживаться от применения насилия, чтобы не дать своим парням сбиться с пути истинного.

Но вместо этого я замечаю:

— Я начну с малого. Найду место продавщицы в магазине одежды, чтобы осмотреться, понять, как обстоят дела в Нью-Йорке, поднакопить деньжат… и только потом открою собственный магазин, возможно, где-нибудь в Нижнем Ист-Сайде, где недорогая аренда.

Вернее, не слишком дорогая. Мама переспрашивает:

— Поднакопить деньжат? Неужели ты думаешь, что у тебя это получится, если ты будешь платить тысячу сто долларов в месяц только за жилье?

— Гораздо меньше, ведь мы будет снимать его напополам с Шери.

— На Манхэттене студия — квартира без спальни, просто одно открытое помещение — стоит две штуки долларов в месяц, — продолжает мама. — Ты должна делить ее не с одной, а с несколькими подругами, так говорила Кати Пенбейкер.

Сара кивает. Она тоже в курсе отвратительной привычки Кати уводить чужих парней. Это, видимо, очень осложняло ей проживание с соседями женского пола.

— И в журнале «Вью» об этом тоже писали.

Но мне плевать на то, что говорят члены моей семьи. Я все равно так или иначе найду способ открыть магазин. Даже если мне придется жить в Бруклине. Мне рассказывали, что там народ идет в ногу с модой. Бея творческая тусовка после того, как их выжили с Манхэттена банкиры, поселилась там или в Квинсе.

— Напомни мне, — говорит Роза, подходя к столику, — никогда больше не привлекать Анджело к проведению детских праздников.

Мы дружно оглядываемся и видим, что муж Розы уже поднялся на ноги и, морщась от боли, медленно хромает к террасе.

— Не обращайте на меня внимания, — язвительно говорит он Розе, — не предлагайте мне помощь, я и так обойдусь!

Роза закатывает глаза, и снова тянется к кувшину с «Маргаритой».

— Вот уж действительно — мужчина мечты, — хихикает себе под нос Сара.

Роза грозно смотрит на нее.

— Заткнись! — И переворачивает кувшин. — Пусто. — В ее голосе звучит паника. — У нас кончилась «Маргарита».

— Но, дорогая, — недоумевает мама, — папа только что ее смешал…

— Пойду сделаю еще.. — Я вскакиваю Все, что угодно, лишь бы больше не слышать, какие еще неприятности свалятся мне на голову в Нью-Йорке.

— Только покрепче, чем папа, — наказывает мне Роза. Над ее головой пролетает сделанная из папье-маше нога пони, — пожалуйста.

Я киваю и, схватив кувшин, двигаюсь к задней двери. На полпути я чуть не врезаюсь в бабулю, которая как раз выходит во двор.

— Привет, ба. Как там сегодня доктор Куин?

— Не знаю. — Я понимаю, что бабуля пьяна, хотя только час дня. Она опять надела халат наизнанку. — Я заснула. В этой серии даже не было Салли. Не понимаю, почему они снимают без нее целые серии. В чем дело? По-моему, никому не интересно, как эта доктор Куин носится взад-вперед в своем дождевике! Салли — другое дело. Я слышала, как они уговаривали тебя не уезжать в Нью-Йорк.

Я оглядываюсь на маму и сестер. Все трое ковыряют пальцами остатки торта.

— Да, — признаю я, — наверное, они просто не хотят, чтобы у меня все закончилось так, как у Кати Пенбейкер.

Бабуля удивляется:

— Ты о той проститутке, которая у всех уводила парней?

— Ба, она не проститутка. Просто… — Я улыбаюсь и качаю головой. — А ты откуда о ней знаешь?

— Держу руку на пульсе, — загадочно говорит бабуля. — JI юди считают, раз я старая пьяница, то не замечаю, что происходит вокруг. Вот это я приберегла для тебя. Держи.

Она сует что-то мне в ладонь. Я опускаю глаза…

— Ба… — Улыбка сползает с моего лица. — Откуда это у тебя?

— Не твое дело, — отвечает бабуля. — Я хочу, чтобы ты это взяла. Пригодится, когда переедешь в город. Вдруг решишь куда-нибудь пойти, или просто понадобятся наличные. Всякое бывает.

— Но, ба, — протестую я. — Я не могу.

— Черт тебя подери! — орет на меня бабуля. — Просто возьми — и все.

— Ладно, — соглашаюсь я и засовываю аккуратно сложенную десятидолларовую купюру в карман черно-белого без рукавов винтажного платья от Сюзи Перетт. — Ну вот. Ты счастлива?

— Да, — говорит бабуля и гладит меня по щеке. От нее приятно несет пивом. Это напоминает мне те времена, когда она помогала мне с уроками. Большинство ответов были неверными, но зато я всегда получала дополнительные баллы за воображение. — Прощай, паршивка.

— Ба, — напоминаю я, — я уеду только через три дня.

— И никогда не спи с матросами, — говорит бабуля, не обращая внимание на мои слова, — не то подхватишь триппер.

— Знаешь, — улыбаюсь я, — мне кажется, что тебя мне будет не хватать больше всех, старое чучело.

— Не понимаю, о чем ты? — обижается бабуля. — Кто тут чучело?

Я не успеваю ответить. Маджи, водрузив на голову обезглавленный каркас пони молча шагает мимо нас. За ней в абсолютной тишине следуют гости, голову каждого из участников процессии украшает обломок пиньяты — кусок хвоста, обломок ноги. Они идут, как на параде, идеальным строевым шагом.

— Ух ты! — говорит бабушка, когда последний участник жутковатой процессий проходит мимо. — Мне нужно выпить.

Я разделяю ее желание.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Какой фасон свадебного платья идеально подойдет именно вам?

Если вам повезло и вы высокая и стройная, то любой наряд будет сидеть на вас безупречно. Именно по этой причине все модели высокие и стройные — им все идет!

Но предположим, вы — одна из многих миллионов женщин, которых нельзя назвать ни высокими, ни стройными. Что подойдет вам?

Итак, если у вас небольшой рост и полноватая фигура, почему бы вам не попробовать примерить платье в стиле ампир? Мягкий силуэт сделает вашу фигуру выше и тоньше. Именно поэтому данный фасон так любили древние греки и обожала любительница нарядов, супруга императора Франции Жозефина Бонапарт!

Глава 3

Великие люди говорят об идеях, обычные — о предметах, а маленькие — о вине.

Франц Лейбовиц (р. 1950), американский юморист

Я сама во всем виновата. Не нужно верить в сказки. Я, конечно, не считаю их реальными историческими фактами.

Но я выросла с уверенностью, что для каждой девушки где-то существует принц. Ей лишь нужно его найти. А потом они будут жить долго и счастливо.

Поэтому можете себе представить, что произошло в тот момент, когда я узнала, что мой принц как раз самый что ни на есть настоящий. Принц.

Правда-правда. Настоящий ПРИНЦ.

Конечно, на его родине это не признают, ведь французы очень методично истребили большую часть собственной аристократии более двухсот лет назад.

Но по счастливому для моего принца случаю кто-то из его семьи увернулся от Мадам Гильотины, сбежав в Англию, и спустя годы даже добился возвращения фамильного замка, скорее всего, с помощью напряженных и долгих судебных тяжб. Хотя вряд ли остался хоть кто-то, кто мог представлять другую сторону.

Да, факт обладания собственным замком на юге Франции означает выплату налога около ста тысяч в год правительству Франции и непрекращающиеся проблемы с черпичной крышей и арендаторами.

Но много ли вы знаете парней, у которых он все-таки есть? В смысле — замок.

И тем не менее, клянусь вам, я не поэтому влюбилась в Люка. Я понятия не имела ни о титуле, ни о замке, когда его встретила. Он никогда этим не хвастался. Иначе он бы мне сразу не понравился. Что нравится женщине в мужчине? То, что он может быть ей другом.

Люк вел себя точно так, как и любой принц, которого лишили титула. Он этого стеснялся.

Стеснялся того, что он принц — НАСТОЯЩИЙ принц — и единственной наследник широко раскинувшегося шато (на тысяче акров земли, к сожалению, с не очень процветающим виноградником) в шести часах езды от Парижа. Я обнаружила это только по чистой случайности, когда заметила портрет очень некрасивого мужчины в главном холле шато Мирак и увидела табличку, на которой было написано, что он принц и что у него то же второе имя, что и у Люка.

Люк не хотел этого признавать, но в конце концов я выпытала все у его отца. Он рассказал, какая это большая ответственность: быть принцем, иметь замок и все остальное. Особенно в той части, которая касается замка. Единственный способ со всем справиться — и получить достаточную прибыль для оплаты ежегодных налогов — это сдавить территорию богатым американским семьям и случайным киностудиям, снимающим исторические фильмы. Ведь Бог свидетель, как мало прибыли приносят виноградники.

К тому времени, как я раскопала всю эту историю, я уже по уши влюбилась в Люка. В ту минуту, как села рядом с ним в поезде, я уже знала, что он создан для меня. Но я и предположить не могла, что он когда-нибудь почувствует ко мне то же самое. У него просто была милая улыбка и такие длинные ресницы (Шу Уемура так долго и так безуспешно пытается создать тушь, чтобы повторить что-то подобное), что я не могла в него не влюбиться.

Так что тот факт, что у него есть титул и имение, — всего лишь глазурь на этом самом вкусном в моей жизни пироге. Люк не похож ни на одного парня из тех, которых я знала в колледже. Он ни капли не интересуется ни покером, ни Спортом. Все, что его интересует, — это медицина, его страсть, и, конечно же, я.

Что подходит мне просто идеально.

По-моему, вполне естественно, что я уже начала думать над фасоном своего свадебного платья. Но не потому, что Люк сделал мне предложение, — по крайней мере, пока он его не сделал.

И все-таки я все равно буду ПРИДУМЫВАТЬ фасон. Я знаю, что когда-нибудь мы поженимся. Не станет же парень предлагать девушке, на которой не собирается жениться, переехать к нему, правильно?

Наша свадьба точно будет проходить в шато Мирак, на большой, покрытой травой поляне, возвышающейся над всей долиной, которая когда-то была передана де Вильерам в феодальное владение. Это случится, конечно же, летом, желательно тем летом, когда мой магазин восстановленных винтажных свадебных платьев — «Лиззи Николс Дизайн» — будет выкуплен Верой Ванг (еще одна вещь, которая пока не произошла, но все впереди). Шери будет свидетельницей, а мои сестры — подружками невесты.

Я никогда не поступлю так, как они поступили со своими подружками на своих свадьбах (и со мной в том числе), я собираюсь со вкусом подобрать для них платья. Я не заставлю их втискиваться в мятно-зеленые пышные юбки с каркасом, как они заставили меня. Потому что, в отличие от них, я добрая и заботливая.

Думаю, вся моя семья настоит на приезде, ведь никто из них до этого не был в Европе. Вот только немного беспокоюсь, что мои близкие не слишком продвинутые по сравнению с космополитичными де Вильерами.

Но я уверена, они быстро поладят, отец будет настаивать на организации костра для барбекю в стиле Среднего Запада, а моя мама будет давать советы матери Люка о том, как свести желтизну с ее льняных юбок девятнадцатого века. Бабуля, может быть, немного расстроится, увидев, что во Франции не показывают «Доктора Куинн, женщину-врача». Но после королевского кира или двух она наверняка успокоится.

Я просто уверена, что день моей свадьбы станет счастливейшим днем в моей жизни. Я представляю нас, стоящих в лучах солнца на покрытой густой травой поляне, я — в длинном белом облегающем платье, и Люк — такой статный и счастливый в белой рубашке с открытым воротом и черных брюках от смокинга. Он будет выглядеть, как принц, правда…

Сейчас мне надо всего лишь разобраться, как достичь задуманного. Да, а еще у меня нет квартиры.

— Хорошо, — говорит Шери, открывая только что взятый экземпляр «Вилледж войс» на странице объявлений об аренде. По правде говоря, здесь нет ничего заслуживающего внимания. — Это означает, что нам нужно стиснуть зубы и заплатить брокеру, — продолжает Шери. — Но в долгосрочной перспективе, я думаю, это того стоит.

Я не могу сказать ей об этом вот так, с бухты-барахты. Я должна ее к этому подвести, медленно.

— Я знаю, что у тебя не очень с наличными, — говорит Шери. — Чаз сказал, что может одолжить нам какую-то сумму для оплаты брокера. Мы вернем ему, как только встанем на ноги. Ну, когда ты встанешь на ноги. — Поскольку Шери уже устроилась на работу в небольшую некоммерческую организацию, по результатам собеседования, которое она проходила прошлым летом, перед отъездом во Францию. Она приступает к работе завтра. — Конечно, если Люк сам и не хочет помочь тебе. Как думаешь? Я знаю, ты ненавидишь просить, но давай, парень при деньгах!

Я просто не могу на нее это вывалить ни с того ни с сего.

— Лиззи, ты вообще меня слушаешь?

— Люк предложил мне переехать к нему, — вырывается у меня раньше, чем я успеваю захлопнуть рот.

Шери пристально смотрит на меня поверх газеты.

— И когда ты намеревалась мне об этом рассказать? — интересуется она.

Отлично. Я снова проболталась. Она в ярости. Я знала, что она будет в ярости. Почему же я никогда не могу удержать свой рот на замке. Почему?

— Шери, он предложил мне только этим утром, — говорю я. — Только что, перед тем, как я уехала на встречу с тобой. Я не сказала «да». Я ответила, что сначала должна переговорить с тобой.

Шери прищуривается.

— Это означает, что ты согласна, — говорит она. В ее голосе лед. — Ты согласна переехать к нему, иначе бы ты сразу сказала «нет».

— Шери! Нет! Я имею в виду, ну… да. Но подумай. Я хочу сказать, оцени положение трезво, ты все равно постоянно ночуешь у Чаза.

— Проводить ночь с Чазом, — ядовито замечает Шери, — совсем не то же самое, что жить с ним.

— Но ты же знаешь, он тоже тебя любит, — говорю я. — Подумай об этом, Шери. Если я перееду к Люку, а ты переедешь к Чазу, тогда нам больше не надо будет тратить время на поиск квартиры… или тратить деньги на услуги брокера и оплату первого и последнего месяца аренды. Это сэкономит нам около пяти штук. Каждой!

— Не делай этого, — резко говорит Шери.

— Не делать чего?

— Не делай этого из-за денег, — говорит она. — Дело не в деньгах. Ты же знаешь, если тебе нужны деньги, ты их найдешь. Твои родители могут послать.

Я вдруг начинаю злиться на Шери. Я люблю ее до смерти. Честно. Но у моих родителей трое дочерей, каждой из которых постоянно нужны деньги. Научные сотрудники, коим является мой отец, зарабатывают вполне достаточно для того, чтобы вести вполне комфортную жизнь. Но этого явно не хватит, чтобы пожизненно содержать троих взрослых детей.

Шери же, наоборот, единственный ребенок в семье выдающегося врача в Энн-Арборе. Ей стоит только попросить у родителей денег, и они дают столько, сколько ей нужно, не задавая никаких вопросов. А я работала упаковщицей, а до этого, когда была подростком, каждую пятницу и субботу по вечерам сидела с детьми, не имея возможности вести хоть какую-нибудь общественную жизнь, перебиваясь минимальной зарплатой и отказывая себе в любых мало-мальски дорогих удовольствиях (кино, кафе, хороший шампунь, машина и так далее) для того, чтобы скопить денег, в один прекрасный день сбежать в Нью-Йорк и осуществить свою мечту.

Какой бы моя мечта ни была.

Я не жалуюсь. Я знаю, что родители делали для меня нес, что от них зависело. Но меня раздражает то, что Шери не может понять: не каждые родители могут помогать деньгами так же, как ее. Хотя я пыталась ей это объяснить.

— Мы не можем стать рабами Нью-Йорка, — продолжает Шери. — Мы не можем принимать серьезные решения — вроде переезда к своему парню — из-за стоимости аренды. Если мы начнем так поступать, мы пропали.

Я просто смотрю на нее. Откуда она всего этого понабралась?

— Если это только из-за денег, — говорит она, — и ты не хочешь обращаться к родителям, Чаз одолжит тебе. Я уверена.

Чаз, потомок многих поколений успешных юристов, при деньгах. Не только потому, что его родственники продолжают умирать и оставлять ему свои накопления, но и потому, что он унаследовал от своих родственников не только деньги, но и экономность и весьма разумно вкладывает наследство, живя довольно скромно, несмотря на капиталы, которые предположительно даже больше, чем у Люка. Разве что у Чаза нет шато во Франции.

— Шери, — говорю я, — Чаз — ТВОЙ парень. Я не собираюсь брать деньги у ТВОЕГО парня. Чем это отличается от переезда к Люку?

— Тем, что у тебя нет секса с Чазом, — с привычной резкостью замечает Шери. — Это будет деловым соглашением, ничего личного.

Но по каким-то причинам брать в долг у Чаза — хотя я и уверена, что он, не задумываясь, скажет «да», — не кажется мне хорошей идеей.

Дело вообще не в деньгах.

— Видишь ли, — медленно говорю я, — деньги тут ни при чем, Шер.

Шери испускает стон и прячет голову в ладони.

— Боже, — говорит она своим ладоням. — Я знала, что это случится.

— Что? — Не понимаю, чем она так расстроена. Конечно, Чаз — не совсем принц, с его перевернутой бейсболкой и вечной щетиной. Но он такой забавный и милый. Когда не нудит про Кьеркегора или Рот ИПС.

— Извини, но почему мы не можем так сделать? То есть в чем проблема? Ты не хочешь жить с Чазом из-за соседей? Но полицейские же сказали тебе, что это была бытовая ссора. Такое никогда не повторится. Если, конечно, они не выпустят из тюрьмы отца Хулио.

— Это абсолютно ни при чем, — огрызается Шери. В свете неоновой рекламы, висящей за нашей спиной, ее растрепанные, вьющиеся черные волосы отливают синевой. — Лиззи, ты знаешь Люка месяц. И ты собираешься съехаться с ним?

— Два, — уязвленно уточняю я. — Он — лучший друг Чаза. А мы знаем Чаза многие годы. Жили с Чазом на протяжении многих лет. В одном общежитии. Так что Люк — не такой незнакомец, как был Эндрю.

— Точно. Ты не забыла Эндрю? — спрашивает Шери. — Лиззи, ты только что порвала отношения. Абсолютно ужасные, но тем не менее отношения. И посмотри на Люка. Два месяца назад он жил с кем-то другим! А сейчас он собирается внезапно начать совместную жизнь с кем-то новым? Тебе не кажется, что вам, ребята, стоит немного притормозить?

— Мы не женимся, Шер, — говорю я, — мы просто говорим о совместном проживании.

— Люк — возможно, — говорит Шери, — но, Лиззи, я знаю тебя. Ты уже втайне мечтаешь о свадьбе с Люком. Не отрицай.

— Вовсе нет! — вскрикиваю я, недоумевая, как только она догадалась. Конечно, она знает меня всю жизнь. Но все равно от ее ясновидения просто мороз по коже пробирает.

Она прищуривается.

— Лиззи, — грозит пальцем Шер.

— Ладно-ладно, — говорю я, присаживаясь напротив кроваво-красного киоска по продаже винила. Мы в «Хониз», сомнительном караоке-баре на полпути между квартирой Чаза на Восточной Тринадцать, где остановилась Шери, и квартирой матери Люка, на углу Восточной Восемьдесят один и Пятой авеню, так что для нас одинаково сложно (или легко, зависит от точки зрения) добраться до дома.

«Хониз», может, и дешевый бар, но, по крайней мере, он обычно пуст — во всяком случае, до девяти вечера, пока не показываются серьезные любители караоке, — так что мы можем спокойно поговорить, а диетическая кола стоит тут всего доллар. Плюс ко всему барменша — панковского вида корейская американка, немного за двадцать, — не интересуется, собираемся мы заказывать что-то еще или нет. Она слишком занята руганью со своим приятелем.

— Я действительно хочу выйти за него, — подавленно признаю я, слушая, как барменша кричит в свой розовый мобильник: «Ты знаешь кто? Знаешь? Ты — кретин!». — Я люблю его.

— Это прекрасно, что ты любишь его, Лиззи, — говорит Шери. — Это абсолютно нормально. Но я не уверена, что переезд к нему — это замечательная идея. — Ну вот. Теперь она закусила нижнюю губу. — Я просто…

Я поднимаю глаза от диетической колы:

— Что?

— Лиззи… — Ее темные глаза кажутся бездонными в неярком освещении бара. — Люк — замечательный во всех отношениях. И я думаю, то, что ты сделала — помирила его родителей и уговорила Люка последовать за мечтой и заняться медицинской карьерой, — действительно клево. Но если говорить о ваших перспективах… Я смотрю на нее, абсолютно оглушенная.

— Что о перспективах?

— Я просто не вижу их.

Не могу поверить, что она это сказала. И ЭТО моя лучшая подруга.

— Почему? — спрашиваю я, с ужасом чувствуя, что слезы жгут глаза. — Потому что он — принц? А я — просто девушка из Мичигана, которая слишком много болтает?

— Ну, — говорит Шери, — что-то вроде того. Понимаешь, Лиззи… ты хочешь смотреть марафоны Настоящего Мира в кровати с пинтой «Баскин Роббинс» и последним выпуском «Шитья сегодня». Ты хочешь слушать «Аэросмит» па полную громкость, пока подшиваешь платья пятидесятых на своем «Зингере-5050». Ты можешь себе представить, что делаешь это все перед Люком? Я хочу спросить, ты ведешь себя естественно рядом с ним? Или ты ведешь себя гак, как должна вести себя девушка, которая, по твоему мнению, могла бы понравиться Люку?

Я свирепо смотрю на нее.

— Не могу поверить, что ты меня об этом спрашиваешь. — И почти плачу, хотя и стараюсь этого не показывать. — Конечно, я остаюсь самой собой рядом с Люком.

Хотя вынуждена признать, что каждый день, с тех пор как приехала в Нью-Йорк, я надеваю утягивающие трусы. Oни оставляют ярко-красные полосы на животе, и мне нужно ждать, пока полосы побелеют, прежде чем позволить Люку увидеть меня обнаженной.

Но это только потому, что я снова начала есть хлеб, когда была во Франции, и чуть поправилась! Совсем чуть-чуть. Около пятнадцати фунтов.

О боже, Шери права!

— Слушай, — говорит Шери, очевидно заметив, что я потрясена, — я не говорю, что ты не должна переезжать к нему, Лиззи. Я просто говорю, что тебе, возможно, стоит повременить с планированием свадьбы. Твоей свадьбы. С Люком.

Я поднимаю голову и смахиваю выступившие слезы.

— Если твоими следующими словами будет утверждение, что он не станет покупать корову, если может получать молоко бесплатно, — с горечью говорю я, — меня действительно стошнит.

— Я и не собиралась этого говорить, — замечает Шери. — Просто пойми, что всему свое время. И не бойся быть самой собой рядом с ним. Потому что если он не любит настоящую тебя, значит, он — не прекрасный принц.

Я не могу не удивляться. Она что, телепат?

— Когда, — спрашиваю я сквозь слезы, — ты успела стать такой умной?

— Я специализируюсь в психологии, — говорит Шери, — не забыла?

Я киваю. Ее новая работа в некоммерческой организации заключается в психологической поддержке женщин, которые стали жертвами домашнего насилия, в поиске для них альтернативного жилья, получения социальной поддержки, продовольственных талонов и пособий на детей. Зарплата не слишком высокая, но вполне достойная. Да Шери и не важна материальная сторона, она делает это, чтобы спасти жизни, и помогает женщинам получить лучшую жизнь для себя и своих детей.

Если подумать, те, кто идет работать в индустрию моды, делают то же самое. Мы, конечно, не спасаем жизни. Но мы помогаем жить лучше, пусть и в небольшом масштабе.

Это как поется в песне… молодые девушки так устают, надевая все то же старое платье.

Это наша работа — подобрать им новое (или отреставрированное старое) платье для того, чтобы они могли почувствовать себя немного лучше.

— Знаешь, — говорит Шери, — по правде говоря… в общем, я немного растеряна. Я действительно мечтала, что мы вдвоем снимем квартиру. Я даже думала о том, как здорово будет копить на старую мебель и потом чинить ее. Или нанять машину и поехать в «Икею» в Нью-Джерси, чтобы купить кучу всякой всячины. А сейчас я вынуждена жить вместе с Чазом в квартире, обставленной списанной из адвокатской конторы мебелью.

Я не могу не рассмеяться. Я видела изысканный диван, отделанный золотом, что стоит в гостиной Чаза — в той самой, с полом, имеющим уклон, и окнами, выходящими на пожарную лестницу, из которых Шери видела отца Хулио, решившегося на поножовщину.

— Я приеду и посмотрю, что можно сделать с этими диванами, — говорю я. — У меня есть целая куча обрезков, которые достались мне после закрытия «Со-Фро фабрике». Когда мама перешлет мне коробки, я сделаю для тебя чехлы. И несколько занавесок, — добавляю я, — так что тебе больше не придется наблюдать за поножовщиной.

— Это было бы здорово, — вздыхает Шери. — Так. Держи. — Она протягивает мне экземпляр журнала с объявлениями. — Тебе это понадобится.

Я беспомощно смотрю на журнал:

— Зачем? У нас с Люком уже есть квартира.

— Чтобы найти работу, тупица, — говорит Шери. — Или Люк собирается не только предоставить тебе жилье, но и обеспечивать твои скромные нужды?

— Ох, — хихикаю я, — да, спасибо.

И открываю страницу вакансий…

…В этот момент в двери «Хониз» входит гном с посохом, как у Гэндальфа, неторопливо подходит к нашему столику, смотрит на нас, потом поворачивается и уходит, не произнеся ни слова.

Мы с Шери одновременно смотрим на барменшу. Но она, кажется, даже не заметила этого гнома. Мы с Шери переглядываемся.

— Этот город — очень странный, — говорю я.

— Точно, — отвечает Шери.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Что вы знаете о рукавах свадебных платьев? Платья могут быть:

Без бретелей — разумеется, это означает полное отсутствие рукавов!

С бретельками — вместо рукавов очень тонкие полоски ткани.

Без рукавов — более широкие полоски ткани.

С приспущенными рукавами — очень-очень короткие рукава, часто просто продолжение плеча. Выглядят не слишком хорошо на невестах старше сорока (если только невесты не работают над своим весом).

С короткими — нижняя кромка рукава находится на равном расстоянии от плеча до локтя. Считается, что такая длина рукава не подходит для столь торжественного случая, как свадьба.

Чуть выше локтя — такая длина подойдет невестам, которые страдают так называемой «гусиной кожей».

Три четвери — рукава прикрывают три четверти длины руки и заканчиваются где-то посередине между запястьем и локтем. Идет практически всем.

Семь восьмых — заканчиваются примерно в двух дюймах от запястья. Очень неудобная длина для свадебного платья.

До запястье — эта длина прекрасно подходит самым консервативным невестам или тем, кто хочет скрыть следы от экземы на руках.

С длинными рукавами — заканчиваются на два сантиметра ниже косточки на запястье. Любимая длина невест, предпочитающих стили «средневековый» или «ренессанс».

Глава 4

Сплетня — инструмент поэта, профессиональный жаргон домохозяек, остряков, финансовых магнатов и интеллектуалов. Она начинается в яслях и заканчивается последними словами на смертном одре

Филлис Макджинли (1905–1978), американский поэт и писатель

Возможно, Шери права, и мне не следует форсировать события в отношениях с Люком. Сейчас не время думать о свадьбе. Я только что закончила колледж… вернее, даже не закончила, поскольку диплом так и не защитила, и мой руководитель сказал, что сделать я это смогу не раньше января. Конечно, в резюме я об этом упоминать не стала, кто их вообще проверяет?

Кроме того, папа с мамой с ума сойдут, если узнают, что я ездила в Европу, не говоря уже о том, что получила подарки к окончанию учебы, а диплом так и не защитила.

И еще скорее сойдут, если узнают, что я живу с парнем, которого встретила там же, в Европе. Так что придется мне от них все это скрывать. Я, пожалуй, скажу им, что снимаю жилье с Шери. А вдруг они встретятся с доктором Денис? Черт!

Ладно, подумаю об этом завтра.

А сейчас мне нужно срочно сосредоточиться на карьере. Иначе как мне удастся дать интервью «Вог», если я ничего не сделаю, чтобы у меня его взяли?

И все-таки Шери будет чудесно смотреться в качестве подружки невесты в том шелковом бюстье с рукавами-фонариками и пышной юбке до середины икр античного розового цвета, как на манекене в витрине…

Так, хватит. Стоп. Я не буду думать об этом сейчас. У меня еще будет достаточно времени, чтобы придумать наряд для подружки невесты, который будет сидеть на Шери как влитой, а на Розе и Саре будет смотреться ужасно. В настоящий момент я должна сконцентрироваться на работе. Это самое важное. Чем я буду заниматься в жизни? Я не могу быть просто чьей-то женой. Этого и врагу не пожелаешь.

Конечно, «Вог» и так возьмет у меня интервью только потому, что я — жена принца. Точнее, псевдопринца. Они все время публикуют интервью с женами псевдопринцев. Они называют их «хозяйками».

Я не хочу быть «хозяйкой» Я вообще не люблю приемы и вечеринки.

Нет, я должна оставить свой след в этом мире. Сделать нечто такое, что только я умею делать. В моем случае — это перешив старых свадебных платьев.

На это всегда есть огромный спрос. Разве не у каждой женщины в сундуке есть старое свадебное платье, которое она мечтает перешить? Вся штука в том, чтобы те, кто нуждается в моих услугах, узнали обо мне и могли позволить себе оплатить мою работу. Конечно, у всех есть Интернет, но…

Ух ты! Какое клевое платье от Джонатана Логана из красных испанских кружев… жаль, что в одном месте кружево порвалось. Но это можно легко исправить. Сколько-сколько? Господи! Четыреста пятьдесят долларов? Они с ума сошли. Мы продали такое же в магазине «От винтажа до вакуума» в Энн-Арборе всего за полторы сотни. А у этого еще и размер два. Кто вообще может влезть в такое маленькое платье?

— Вам помочь?

Ну, конечно. Я не собираюсь ничего покупать.

— Привет, — говорю я, стараясь, чтобы моя улыбка продавщице в брючках из шотландки и с множеством пирсингов по всему лицу выглядела лучезарной (на самом деле она была ироничной), — могу я поговорить с менеджером?

Хм-м. Мисс Множественный Лицевой Пирсинг делает кислую физиономию. Понятно. В этом магазинчике на оживленном проспекте в Вилледже она всякого повидала. Как ей не быть подозрительной? Кто знает, какому ненормальному взбредет в голову сюда зайти? Взять, например, того парня на углу, со спущенными штанами, который мочился в мусорный бак и что-то бормотал о Сталине, понятно, почему она настороженно ведет себя с незнакомцами.

— Видите ли, — широко улыбаюсь я, — я ищу работу. Я много лет занимаюсь перешивом и ремонтом одежды, и кроме того…

— Оставьте ваше резюме на прилавке, — говорит мисс Множественный Лицевой Пирсинг. — Если оно ее заинтересует, она вам позвонит.

Но что-то подсказывает мне, что она никогда не позвонит. Как не позвонила та дама из отдела кадров Метрополитен-музея. Как не позвонил начальник отдела костюмов и текстиля городского музея. Как не позвонила Вера Ванг, как не позвонили из миллиона других мест, куда я отправила свое резюме.

Только в данном случае я понимала, что менеджер не позвонит не потому, что увидит мое резюме и подумает, что я недостаточно квалифицированна для этой должности, не потому, что у них нет вакансий или я не предоставила рекомендаций. Я знала, что менеджер не позвонит потому, что вообще не увидит моего резюме. Ведь мисс Множественный Лицевой Пирсинг уже решила, что я ей не нравлюсь, она выбросит мое резюме в корзину через минуту после того, как я выйду из магазина.

— Я согласна на любой график, — делаю я последнее усилие. — Я хорошо шью. Отлично подгоняю одежду.

— Мы не занимаемся подгонкой, — фыркает мисс Множественный Лицевой Пирсинг. — В наше время, если человеку нужно что-то подогнать, ему достаточно просто обратиться в ателье.

Я сглатываю.

— Совершенно верно. Но, знаете, "я заметила, что это платье от Джонатана Логана немного порвано. Я могу восстановить его…

— Тот, кто покупает платье в нашем магазине, обычно предпочитает заниматься ремонтом самостоятельно. Оставьте ваше резюме на прилавке, и мы вам позвоним…

Взгляд густо накрашенных глаз окидывает меня с головы — мои волосы повязаны широким шарфом в стиле Джеки О, платье в сине-белый горох фасона пятидесятых годов от Джиджи Янг с плиссированной юбкой — до ног, обутых в белые балетки (когда твоя цель — исходить весь Манхэттен, глупо надевать каблуки). По выражению лица мисс Множественный Лицевой Пирсинг пцонятно, что ей совсем не нравится то, что она видит.

— … Или не позвоним, — забивает она последний гвоздь, потом поднимает руку и машет мне. То, что я приняла за пнетные рукава, на самом деле голая рука, кожа которой густо покрыта татуировками. — Пока-пока!

Я не могу заставить себя не пялиться на татушки.

— Пока.

Ладно, признаю, поиск работы в Нью-Йорке представлялся мне из Энн-Арбора несколько иным.

Или просто я попала не в то время не в тот магазин.

Ну разумеется. Не могут же они все быть такими. Должно быть, идея начать с Вилледжа изначально была ошибочной.

Может, мне вообще нечего и думать о розничной торговле? А попытать счастья в разных ателье, только не у Веры Ванг — там мне уже сделали от ворот поворот (женщина из фирмы Веры Ванг, которая взяла трубку, когда я решила узнать, получили ли они мое резюме, сообщила, что они обязательно перезвонят, но лет через десять, когда разгребут всю кучу резюме от дизайнеров свадебной одежды, жаждущих получить у них работу) — и разослать резюме с фотографиями моделей, которые я уже создала. Возможно, в этом будет больше смысла. Возможно…

Господи, а что я скажу Люку? Шери права, здорово, конечно, поселиться вместе, но ни в коем случае этого нельзя делать только для того, чтобы меньше платить за жилье.

Хотя меня в этом точно нельзя упрекнуть. Я люблю Люка и думаю, что жить с ним будет здорово.

Тем более сами знаете, что я и не думаю о замужестве. Просто живу сегодняшним днем — и все. Мы оба находимся на перепутье. Люк со своей учебой, и я… чем бы я ни занялась в дальнейшем. Мы не можем думать о свадьбе. В течение нескольких лет.

Хорошо бы не слишком долго. Потому что мне так хочется появиться на собственной свадьбе в платье без рукавов, ведь кто знает, через сколько времени кожа на моих руках потеряет эластичность и обвиснет, что на невесте, впрочем, и на всех остальных всегда выглядит отвратительно.

Ясно, что так ничего не получится. Хождение вокруг да около, отсылка резюме в свадебные магазины. Мне нужно перегруппировать силы, взять телефонную книгу или залезть в Интернет и сконцентрироваться на тех местах, которые мне подходят. Мне надо…

О-о-о, ну и стейки! Вот что мне нужно. Куплю-ка я парочку на ужин. Наверное, Люку не захочется никуда идти после долгого дня в университете.

Повар из меня еще тот. Но приготовить на гриле стейк может каждый дурак. Или поджарю его на сковородке, так как гриля у нас нет.

Решено. Куплю два стейка, бутылку вина и приготовлю ужин. И мы с Люком поговорим о нашем совместном житье-бытье. Мы все обсудим, а завтра я снова начну искать работу..

Отлично.

Или лучше сходить в магазин рядом с домом, не тащить же всю эту тяжесть через весь город в метро. Кстати, а где здесь метро?

— Простите, пожалуйста, не могли бы вы мне показать, как попасть на Шестую авеню? Фу как грубо!

И вовсе я не задница. Разве можно обозвать человека задницей только за то, что он спросил дорогу в метро? Неужели правда все то, что говорят о жителях Нью-Йорка? Они настолько грубы? Может, поэтому Кати Пенбейкер вернулась домой? А не только из-за ее слабости к чужим парням?

Или недоброжелательность ее нью-йоркских соседей позволила Кати увести еще больше парней, чем обычно?

Хватит об этом. Итак, где же я? Угол Второй авеню и Девятой улицы. Девятой улицы, которая на Востоке, так как Западная и восточная часть города разделены Пятой авеню. Там находится квартира матери Люка. Напротив Центрального парка и Метрополитена. Люк говорил, чтобы добраться до Пятой авеню, если ты направляешься на запад с Ист-Ривер, нужно пересечь Первую, Вторую и Третью авеню, потом Лексингтон-парк и в конце концов Мэдисон (чтобы я запомнила порядок, Люк сказал мне ключевую фразу «Любуйся на Парня, Милашка, оПять»).

Улицы — Восточная Девятнадцатая, где расположен «Блумингдейл», и Восточная Пятидесятая, где, кстати, находится «Сакс» — вдут перпендикулярно авеню «Блумингдейл» стоит на пересечении Девятнадцатой улицы и Лексингтон-авеню, а «Сакс» — на углу Пятидесятой и Пятой. Квартира Люка находится у перекрестка Восемьдесят первой и Пятой… а за углом дома, между Восемьдесят первой и Восемьдесят второй, на Медиссон-авеню расположен магазин «Бетси Джонсон».

За этим за всем, разумеется, раскинулся Вест-Энд. Но его я исследую чуть позже, потому что в настоящий момент с трудом представляю, куда мне идти, чтобы добраться до дома. Итак, ист-сайтское метро проходит под Лексингтон-авеню, значит, если ты заблудилась, как сказал мне Люк, нужно просто-напросто найти ее и дойти до ближайшей станции метро.

Если только ты не попал, как я, в Вилледж, где Лексингтон почему-то изгибается в сторону какой-то Четвертой авеню и идет через Лафайет к Центральной улице.

Но мне совершенно не о чем беспокоиться. Я просто пойду на запад от Второй авеню и наверняка не мытьем так катанием найду и Лексингтон, и метро, которое довезет меня до дома…

До дома. Надо же! Я уже называю это домом. Хотя разве это не так? То есть разве не называется домом любое место, где ты живешь с любимым?

Скорее всего, Кати уехала из Нью-Йорка именно поэтому. И дело тут не в грубости местных жителей, не в запутанности улиц и не в том, что она уводила у кого-то парней. Просто у нее здесь не было того, кого она любила бы.

И кто любил бы ее.

Бедная Кати. Пережеванная огромным городом и выплюнутая обратно.

Со мной так не будет. Яне стану следующей Кати Пенбейкер в Энн-Арборе. Я не прибегу домой, поджав хвост. Я буду жить в Нью-Йорке, даже если он меня убьет. Потому что если у меня получится здесь, то будет получаться везде…

О-о-о! Такси! Свободное такси!

Ладно, такси дорого стоит. Разве только в этот раз… Я так устала, мне так далеко идти до метро, мне очень хочется побыстрей добраться до дома, чтобы приготовить ужин Люку, и…

— Угол Восемдесят первой и Пятой, пожалуйста.

…Полюбуйтесь-ка, оказывается, станция «Астор» была совсем рядом. Если бы я прошла еще всего один квартал, я бы сэкономила пятнадцать баксов…

Ну и ладно. На этой неделе с такси покончено. Хотя так приятно ехать в чистом, прохладном такси, а не проталкиваться по лестнице на вонючую платформу и ждать переполненного поезда, где не найдется свободного места, чтобы сесть. К тому же там в каждом вагоне нищие. А я никогда не могу сказать «нет». Я не хочу превращаться в типичного ньюйоркца с каменным сердцем, как мисс Множественный Лицевой Пирсинг, которую так позабавил мой наряд от Джиджи Янг. Если в тебе нет сочувствия к нуждающемуся или ты просто не понимаешь, как сложно найти платье от Джиджи Янг в приличном состоянии, то зачем вообще жить на этом свете?

Так что если суммировать пять долларов, которые я каждый раз отдаю в метро нищим, и собственно плату за проезд, то на такси получается даже дешевле.

Господи! Шери права. Мне жизненно необходимо найти работу.

И поскорее.

Как правильно выбрать свадебное платье. 

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Если вы маленького роста, почему бы вам не попробовать платье-колокол? В длинной расклешенной юбке невеста может потеряться в ткани, если, конечно, речь не идет о бальном платье или фасоне «русалка», но они украсят далеко не каждую маленькую невесту. Так что десять раз подумайте, прежде чем представать перед гостями и женихом в образе принцессы или русалки!

Открытые плечи, круглый вырез или даже тоненькие бретельки рекомендуются невестам маленького роста. Прямая юбка им противопоказана. Помните, вы выходите замуж, а не стоите за прилавком в магазине Энн Тайлор!

Глава 5

Покажите мне того, кто никогда не сплетничает, и я покажу вам того, кого люди вообще не интересуют.

Барбара Уолтерс (р. 1929), американская тележурналистка

Когда зазвонил телефон — не мой мобильный, а телефон в квартире матери Люка, — я как раз мариновала стейки.

Я не ответила, потому что знала — звонят не мне. И вообще, я была очень занята. Шуточное ли дело — приготовить приличный стейк в нью-йоркской кухоньке размером чуть больше такси, на котором я сегодня приехала сюда. Квартира мамы Люка действительно очень милая, как и любая однокомнатная квартира на Манхэттене. В ней сохранились настоящие довоенные молдинги с коронами и паркетные полы.

Но кухня, похоже, была спроектирована не для готовки, и для распаковки еды из ресторана.

Автоответчик миссис де Вильер включился после пяти звонков. Я услышала ее голос и узнала южный акцент с драматическими нотками: «Привет, вы позвонили в квартиру Биби де Вильер. Я говорю по другой линии или сплю. Оставьте сообщение, и я тотчас же перезвоню».

Я хихикнула. «Вог» должна посвятить Биби целый разворот. Интервью с профессиональной хозяйкой дома. К тому же женой принца. Или псевдопринца. У нее превосходный, разве что чуть консервативный стиль в одежде. Я не видела ее ни в чем, кроме Шанель и Ральфа Лорена.

— Биби, — в квартире раздался мужской голос… от которого, как и от моего маринада, по кухне распространился запах свежеизмельченного чеснока, соевого соуса, меда, оливкового масла, в общем, всего того, что я купила в супермаркете «Эллис» на Третьей авеню, в двух шагах от Пятой. — Биби, от тебя уже давно нет никаких известий. Где ты была?

Ясное дело, приятель Биби не в курсе, что она воссоединилась с мужем на свадьбе племянницы на юге Франции и что они до сих пор зажигают в Дордони самым фантастическим, как бы сказали французы, образом. Хотя, вполне возможно, я и ошибаюсь.

— Я буду ждать тебя на нашем месте, — продолжал мужчина, — в эти выходные. Очень надеюсь, что не зря.

Минуточку. На обычном месте? Ждать ее? Да кто такой этот парень? И почему, если они с Биби были так близки, он не знает, в какой стране она сейчас находится.

— А сейчас пока, cherie, — сказал он и положил трубку. Cherie? Он всерьез? Кто может оставить такое сообщение на автоответчике? Разве что жиголо.

Господи! Неужели мама Люка завела себе жиголо?

Нет, конечно, нет. Это на нее совсем не похоже. Она энергичная, красивая женщина, вполне упакованная, судя по картинам, висящим на стенах ее нью-йоркского гнездышка. Ясно, что Ренуар — алмаз в ее коллекции. Но и в других шедеврах недостатка не чувствуется: Миро, Шагал и даже небольшой набросок Пикассо в ванной.

Я уже не говорю о коллекции обуви, которая занимает целый стеллаж в гардеробной… сплошные коробки с надписями «Джимми Шу», «Кристиан» и «Маноло Бланик».

Что у такой женщины может быть общего с жиголо?

Хотя… хотя, вполне возможно, он не жиголо, а просто любовник! Биби де Вильер легко могла завести дружка. Она ведь разводилась с отцом Люка… когда я с ней познакомилась.

Почему бы такой изысканной женщине, как мать Люка, не завести себе приятеля… которого она забыла, когда они помирились с отцом Люка?

Она ведь о нем точно забыла, иначе почему ему не известно, где она?

Боже! Все это так… странно. С чего ему вздумалось позвонить именно сегодня вечером, когда мы с Люком должны поговорить о нашем совместном житье? Не могу же я сказать Люку:

— Эй, твоей маме звонил какой-то парень и назвал ее cherie… а еще мы должны обсудить, каким образом мне переехать к тебе и сохранить при этом самостоятельность.

Если поискать в справочнике, возможно, мне удастся выяснить, откуда звонил этот парень. Это даст мне ключ к разгадке…

Или нет! Я стерла запись. Если мигающая кнопка «Delete» предназначена именно для этого.

Отлично. Это решило все проблемы.

Наверное, так лучше. Ведь парень не сообщил своего имени. Не могу же я позвонить маме Люка и сказать: «Здравствуйте, миссис Вильер. Вам звонил какой-то парень с французским акцентом, не ваш муж, и спросил, не встретитесь ли вы с ним в вашем обычном месте, в котором он будет вас ждать»? Нет. Потому, что это поставит ее в затруднительное положение.

А мне бы очень не хотелось ставить в затруднительное положение будущую свекровь.

Тьфу! Снова-здорово! Нужно выбросить замужество из головы. Сяду-ка я за стол. С умопомрачительными серебряными подсвечниками, которые в один прекрасный день могут стать моими, если…

Черт! Лучше я посмотрю телевизор. Сейчас время новостей. Пусть они меня немного развлекут.

«Полиция обнаружила страшную находку на заднем дворе дома, который назван в газетах Гарлемским домом ужаса. Человеческие останки — шесть скелетов, опознать которые не представляется возможным».

Бр-р! Ну и местечко! Задний двор, заваленный человеческими скелетами? Нет, нет и нет. Переключу канал.

«Шестая авария со смертельным исходом на этом перекрестке. На этот раз убита женщина, которая провожала своего маленького ребенка в школу…»

Святый Боже! Лучше я почитаю объявления о вакансиях. Ох! Шестая страница — светские сплетни! Я только одним глазком взгляну…

«Высшее нью-йоркское общество взволнованно обсуждает предстоящую свадьбу Джона Мак-Дауэлла, единственного наследника состояния Мак-Дауэллов. Его невеста Джилл Хиггинс работает в Центральном зоопарке. Они встретились в отделении неотложной помощи больницы Рузвельта, куда мисс Хиггинс обратилась в связи с травмой спины, полученной из-за того, что она подняла тюленя, сбежавшего из вольера, а Джон Мак-Дауэлл лечил вывих лодыжки, который он получил на матче поло…»

О! Как романтично! Забавная работа — ухаживать за тюленями. Если бы я только могла…

В замке повернулся ключ Люка! Он дома!

Слава богу, я два часа назад сняла утягивающие трусы! Красные полосы на теле наверняка побледнели.

И вообще, я решила их больше не носить. Люк любит меня такую, какая я есть, и все.

Хотя… он так прекрасен в полинявших джинсах и заправленной в них рубашке, которую я сама ему выбрала! Наверное, все-таки мне еще чуть-чуть придется поносить утягивающее белье, пока я не сброшу лишние пятнадцать фунтов, которые привезла из Франции. Уверена, что это произойдет очень скоро, учитывая, сколько мне приходится ходить в этом городе. Ну, и если, конечно, я откажусь от багетов, которые продаются в супермаркете «Эллис»…

— Привет! — Он явно удивлен, увидев, что я наклонилась к домашнему кинотеатру его мамы. Он удивился, но ему приятно. Он широко улыбается. — Как дела?

Как дела?

Он еще спрашивает, и это после того, как всего десять часов назад предложил мне жить с ним. Он явно не горит от нетерпения услышать ответ.

Или горит, но просто старается не подать виду.

— Чем это пахнет? — спрашивает он.

— Чесноком, — отвечаю я. — Я замариновала пару стейков.

— Здорово, — говорит он и кладет ключи на небольшой консольный столику двери. — Умираю, хочу есть. Как прошел день?

Ух ты! Как прошел день? Вот что значит жить с кем-то имеете. То есть жить с парнем. Впрочем, это почти так же, кик жить с подружкой.

Разве что он не стал ждать моего ответа, как Шери, когда мы были с ней соседками по комнате, а подошел, обнял за талию и поцеловал.

Признаю, это не совсем так, как жить с подружкой. Вернее, совсем не так.

— Итак, — усмехается Люк, — когда ты собираешься сообщить эту новость родителям?

Понятно. Он не изнывал от нетерпения услышать мой ответ, так как уже его знал.

Я снимаю руки с его шеи и замираю:

— Откуда ты знаешь?

— Ты что, шутишь? — смеется он. — Радиовещательная станция Лиззи работала день напролет.

Я удивленно смотрю на него:

— Это невозможно. Я никому не говорила! Кроме… — Я запинаюсь и краснею.

— Все правильно, — говорит Люк и игриво дотрагивается указательным пальцем до кончика моего носа. — Шери сказала Чазу, а тот сразу позвонил мне и спросил о моих намерениях.

— О твоих… — Теперь я стала уже не красной, а багровой. — Он не имел права!

Но Люк продолжает смеяться:

— Он считает, что имел. Не сходи с ума. Чаз считает тебя младшей сестренкой, которой у него никогда не было. По-моему, это мило.

А по-моему, нет. В следующий раз, когда я увижу Чаза, он получит от меня совсем не сестринский разгон.

— И что ты ему ответил? — Любопытство пересилило злость.

— О чем? — Люк нашел вино, которое я открыла, чтобы дать ему подышать, и разлил его по бокалам.

— О твоих, хм… намерениях.

Я стараюсь, чтобы голос меня не выдал. Я заметила, парни не любят, когда на них давят. Особенно они не любят, когда ты слишком много говоришь о будущем. Они чем-то похожи на диких животных. Все прекрасно до тех пор, пока ты кормишь их орешками.

Но стоит им увидеть, как ты достаешь сеть, — пиши пропало. Ни за что в жизни не буду произносить при Люке слова на букву «О». Два месяца отношений — маловато для того, чтобы начать жить вместе. А бросаться словом «обязательства» — тем более.

Даже если один из нас постоянно думает о выборе фасона свадебного платья.

— Я сказал ему, чтобы он не беспокоился. — Люк протягивает мне один из бокалов. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы не испортить твою репутацию. — Люк тихонько касается краем своего бокала о мой. — Вообще-то он должен мне спасибо сказать, — подмигивает он мне.

— Спасибо? — повторяю я. — За что?

— За то, что теперь Шери может переехать к нему. Он давно уже ее об этом просил, но она говорила, что не может оставить тебя.

— Вот как, — замолкаю я. А я не знала. Шери мне ничего не говорила.

Почему, интересно, она так отреагировала, когда я рассказала ей о Люке, если оставалась со мной только из жалости?

— В любом случае это нужно отметить, — продолжает Люк. — Нам четверым. Не сегодня, конечно, ведь ты уже приготовила стейки. Может, завтра вечером? Я знаю один фантастический тайский ресторанчик, он тебе обязательно поправится.

— Нам нужно поговорить, — вдруг неожиданно для себя самой говорю я. Что со мной происходит?

Люк удивлен, но не возражает. Он садится на мамин белый диван — я же продолжаю стоять с бокалом, — смотрит на меня и улыбается.

— Конечно, — говорит он. — У нас есть множество тем, которые нам нужно обсудить. Например, куда ты повесишь нею свою одежду. — Его улыбка становится еще шире. — Я уже пожаловался Чазу, что твоя коллекция винтажной одежды очень меня впечатлила.

Но меня волнует отнюдь не одежда. А моя душа.

— Я перееду к тебе только с одним условием, — говорю я, осторожно присаживаясь на подлокотник, чтобы ущерб от пролитого вина не был катастрофическим. Кроме того, так я могу держаться от Люка подальше, чтобы не отвлекаться на его мужественность. — Мы разделим пополам все расходы на хозяйство, на еду и на все такое. Так будет лучше для нас обоих.

Люк становится серьезным. Он делает глоток вина и пожимает плечами:

— Конечно, как хочешь.

— И, — продолжаю я, — я буду платить за квартиру.

Он смотрит на меня странным взглядом:

— Лиззи. Нам не нужно платить никакой аренды. Эта квартира принадлежит моей маме.

— Знаю, — отвечаю я, — я хотела сказать, что мы разделим с тобой оплату процентов по кредиту.

Люк опять улыбается:

— Лиззи, нет никаких процентов. Она заплатила за квартиру сразу всю сумму наличными.

Вот это да! Все оказалось хуже, чем я ожидала.

— Знаешь, — говорю я, — мне все равно нужно за что-то платить. Не могу же я жить здесь просто так. Это неправильно. Кроме того, если я стану оплачивать жилье, то буду иметь право голоса. Верно?

Одна из его черных бровей медленно ползет вверх.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — говорит он. — Ты планируешь здесь что-то переделать?

Господи! Все пошло совсем не так, как я ожидала. Зачем Чаз ему позвонил? И это меня все время обвиняют в болтливости. Парни сплетничают еще похлеще девиц.

— Вовсе нет, — отвечаю я. — Мне нравится, как твоя мама все устроила. Просто мне нужно сделать кое-какую перестановку, — я откашливаюсь, — чтобы поставить швейную машинку и еще кое-что.

Теперь обе брови Люка поднимаются.

— Швейную машинку?

— Да, — говорю я, защищаясь. — Если я открою собственный бизнес, мне нужно будет место для работы. Кстати… а сколько здесь стоят коммунальные услуги? Ведь в каждом доме они есть.

— Конечно, — отвечает Люк. — Три с половиной тысячи долларов.

Это сражает меня наповал. Хорошо, что я сижу на подлокотнике, иначе я бы рухнула не на диван, а на паркет, на который уже выплеснулось мое красное вино.

— Три тысячи пятьсот долларов? — кричу я и мчусь на кухню за полотенцем. — В месяц? Только коммунальные услуги? Я не смогу это потянуть!

Люк хохочет.

— Тогда плати часть, — предлагает он, наблюдая, как я убираю за собой. — Тысяча в месяц, идет?

— Договорились, — с облегчением соглашаюсь я. Не могу оказать, что совсем расслабляюсь, я ведь понятия не имею, откуда буду брать ежемесячно эту тысячу.

— Отлично, — говорит Люк. — А теперь, когда мы договорились…

— Мы еще не договорились, — перебиваю я его. — Не синеем…

— Разве? — Он не выглядит обеспокоенным. Все происходящее его скорее развлекает. — Мы обсудили расходы на еду и на хозяйство, место для твоей швейной машинки и арендную плату. Что еще осталось?

— Мы, — отвечаю я.

— Мы? — Он не бросается наутек, как испуганный зверь. Пока. Он просто с любопытством смотрит на меня. — И что с нами?

— Если мы станем жить вместе, — говорю я, собрав в кулак всю волю, — то только с испытательным сроком. Чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Мы знаем друг друга всего три месяца. Что из этого получится, я не знаю. Вдруг к зиме я превращусь в настоящее чудовище?

Брови Люка снова поднимаются.

— Серьезно?

— Не знаю, — отвечаю я. — То есть я так не думаю. Но у нас на этаже в Мак-Крекен-Холле жила одна девочка, Брианна, которая в холодное время года становилась настоящей психопаткой. В остальное время она тоже была не слишком уравновешенна. Но зимой у нее начиналось обострение. Поэтому давай оставим за каждым из нас право уйти в любой момент, когда одному из нас покажется, что у нас не получается, И поскольку это квартира твоей мамы и уезжать придется мне, ты, прежде чем сменить замки, должен дать мне месяц, чтобы я нашла новое жилье. Так будет справедливо.

Люк все еще улыбается. Только теперь его улыбка становится какой-то странной.

— Ты так беспокоишься о том, чтобы все было справедливо?

— Да, — отвечаю я, слегка разочарованная таким кратким ответом на мою длинную тираду. — Беспокоюсь. В мире так мало справедливости. Молодых матерей сбивают на улицах машины, человеческие скелеты валяются на задних дворах домов и…

Теперь Люк хмурится. И наклоняется ко мне…

— Не понимаю, о чем ты сейчас говоришь, — говорит он, наваливаясь на меня. К счастью, я уже поставила бокал па стол. — Но я рад, что мы с тобой поговорили. На этом закончим?

Я перебираю в памяти все, что собиралась с ним обсудить. Оплату квартиры и хозяйственных расходов, возможность в любой момент выпорхнуть из клетки в случае, если один из нас (скорее всего, он, так как я не планирую отсюда никуда уезжать) этого захочет. Так. Вроде все.

Я киваю:

— Закончим.

— Отлично, — говорит Люк и прижимает меня к дивану. — Слушай, а как это снимается?

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Девушки с грушевидным телом, не расстраивайтесь! Как пела группа «Квинн», вокруг девушек с аппетитной нижней частью тела всегда крутится полно рокеров. Но как часто мы не можем подобрать себе одежду!

И все-таки девушки с грушевидным телом в том, что касается выбора свадебного наряда, имеют огромное преимущество. Фасон «колокол» отвлекает внимание от нижней части тела и притягивает взгляды к бюсту.

Эффект можно усилить отсутствием бретелек или глубоким V-образным вырезом, избегайте платьев с вырезами под горло, а также пышных или плиссированных юбок, они прибавляют объем бедрам. Платье, скроенное по косой или отрезное по талии, — совершенно недопустимо для невест с грушевидной фигурой… оно выявит то, что вы пытаетесь скрыть.

Глава 6

Трое могут сохранить что-то в секрете, только если двое из них умерли.

Бенджамин Франклин (1706–1790), американский изобретатель

«Дизайнеры-реставраторы свадебных платьев», — гласит табличка на двери.

Естественно, это я. Вернее, то, чем я занимаюсь. Да и не только свадебными платьями. Я могу отреставрировать или перешить любую одежду. Но свадебные платья — самое трудное, что есть в моей профессии. И самое высокооплачиваемое, конечно.

Я стараюсь не слишком думать о деньгах. Хотя как можно не думать о том, в чем так отчаянно нуждаешься, живя в этом городе. Я замечала, что надето на жильцах дома матери Люка, когда сталкивалась с ними в лифте. В жизни никогда не видела столько Гуччи и Луи Виттона.

Чтобы как-то жить, Гуччи и Луи, в общем-то, не нужны. Нужны деньги, много денег, чтобы вести хоть сколько-то нормальную жизнь на Манхэттене. Даже отказывая себе в такси, походах в кино и кафе и самостоятельно готовя себе завтраки, обеды и ужины.

И уж конечно, я с легкостью могу обойтись без сумок, украшенных каймой с монограммой Луи Виттона.

И все-таки неприятно, что я даже не могу перекусить в ближайшем арабском ресторанчике. Я не люблю крабов, так как у меня толстая задница, и вообще в окрестностях. Метрополитена нет арабских закусочных. Жилая часть Пятой авеню расположена очень далеко от закусочных и продуктовых магазинов. Она похожа на пустыню, где нет ничего, кроме квартир стоимостью в миллионы долларов, музеев и парка.

Как я завидую берлоге Шери и Чаза! Ренуаров там нет, пол имеет уклон к окну, кран в переносной душевой кабинке подтекает, а на эмали поддона столько ржавчины, что можно подумать, что там кого-то убили.

Но напротив их двери есть очень дешевый суши-бар! В двух шагах от автобусной остановки, в пивной днем кружка «Бада» стоит всего доллар, а продуктовый магазин, расположенный в этом же квартале, БЕСПЛАТНО доставляет еду!

Знаю, мне не на что жаловаться. У двери меня встречает портье, парень в лифте нажимает за меня кнопки. Из окон открывается великолепный вид на Метрополитен-музей, а в рамах стоят тройные стеклопакеты, так что никакого шума машин и сирен с Пятой авеню не слышно.

И стоит это мне всего какую-то тысячу в месяц плюс расходы на хозяйство.

Но я, не раздумывая ни секунды, отказалась бы от всего этого, имей я возможность выпить стаканчик самого паршивого кофе, когда мне этого захочется, и не испытывать при этом чувства вины.

Именно поэтому я отправилась в ателье месье Анри, расположенное в четырех кварталах от резиденции мадам де Вильер. Это самая модная на Манхэттене мастерская по реставрации и переделке свадебной одежды. Этот самый месье Анри, кем бы он ни был, реставрировал, перешивал и хранил свадебные наряды. Мне сообщила об этом миссис Эриксон из квартиры 5В, я встретила соседку вчера вечером, в прачечной (водопроводные трубы в доме мадам де Вильер слишком старые и могут не выдержать, если в каждой квартире будут стоять стиральные машины и сушки). А еще миссис Эриксон подсказала мне, что если добавить в стиральный порошок стакан уксуса, то можно сэкономить на фабричном кондиционере. Судя по огромному, с мячик для гольфа, бриллианту на ее руке, она наверняка знает толк в стирке. Она сообщила, что стирает сама только потому, что уволила горничную за пьянство и агентство еще не прислало новую.

Когда я нажимала на кнопку звонка месье Анри, то была абсолютно уверена, что на этот раз не потеряю времени зря. Мне показалось, что миссис Эриксон знает достаточно о реставраторах свадебных платьев. Эту область деятельности я в своих поисках еще не охватила. За последние две недели я побывала во всех ателье по переделке винтажного платья в пяти районах Нью-Йорка, но ни в одном из них не было вакансий.

Так говорили менеджеры. Некоторые, узнав о моем образовании, говорили, что моя квалификация гораздо выше, чем им требуется, и только один заинтересовался портфолио со снимками переделанных винтажных костюмов, подумал и сказал: «Это может привлечь провинциалов, но наши клиенты — люди более взыскательные. Сюзи Перетт — не их уровень».

— Я из Мичигана, — поправила его я.

— Какая разница, — закатив глаза, сказал менеджер.

Он что, серьезно? Не думала, что люди могут быть такими снобами. В особенности те, кто занимается винтажными вещами. У нас дома, в нашем сообществе люди стараются поддерживать и помогать друг другу, у нас ценятся качество и оригинальность, а не фирма. Здесь же, по словам одного менеджера: «То, что не Шанель, — сплошное барахло».

Как они не правы. Миссис Эриксон сказала мне: «Зачем вообще тебе работать в одной из этих паршивых лавок? Уж я-то знаю. Моя подруга работала на добровольных началах в магазине подержанных вещей от Слон-Кеттеринг. Она рассказывала, что там из-за несчастного шарфика от Пучини бывают такие потасовки! Сходи к месье Анри. Это тебе подойдет гораздо больше».

Люк сказал, что послушаться совета женщины, которую я встретила в прачечной нашего дома, имеет смысл.

Но Люк и представить себе не мог, насколько плохи мои дела. Я ему ничего не рассказывала. Когда он интересовался моими делами, я изображала из себя всезнайку, которая точно понимает, чего хочет. Он был слегка шокирован количеством ящиков, присланных мне из дома. Мы с ним поняли, что нам некуда их сложить. К счастью, квартира его мамы продавалась вместе с кладовкой в подземном гараже. Именно туда я и сложила все мои рулоны ткани и приспособления для шитья.

А вот все свои платья я повесила на переносную вешалку, которую купила в магазине «Кровати, ванные и прочее», и поставила ее прямо под Ренуаром, проигнорировав недоуменный взгляд нарисованной на картине девушки.

Когда Люк это увидел, он был потрясен. «Никогда не думал, что у кого-то может быль столько же платьев, сколько у моей мамы», — сказал он, но потом взял себя в руки и даже попросил меня примерить несколько наиболее изящных ансамблей (и почему-то вещь от Хайди, которая сильно от них отличалась).

Люк не знал одного: если в ближайшее время ничего не изменится, эти шедевры, как и вся остальная коллекция, отравятся прямиком на eBay. У меня осталось всего несколько сотен долларов.

Мое сердце разорвется от горя, если я продам одежду, которую коллекционировала много лет, но еще быстрее оно разорвется, если Люк узнает, что у меня нет денег, чтобы в следующем месяце заплатить за квартиру.

И хотя я знала, что Люк только посмеется над этим и скажет, что мне не о чем беспокоиться, что все в порядке, я все равно не могла заставить себя не беспокоиться. Я не хочу быть при нем приживалкой. Не только потому, что это затормозит мою карьеру, как это случилось с Эвитой Перрон. Мне просто хочется походить по магазинам! Я умираю от желания пополнить коллекцию!

Но я не могу себе этого позволить. Я разорена.

Месье Анри — моя последняя надежда. Ведь если у меня и на этот раз ничего не выгорит, я продам всю свою Сюзи Перетт и даже, возможно, Джиджи Янг.

Или пойду искать временную работу и всю оставшуюся жизнь буду печатать и отправлять факсы, если кто-то вообщесогласится меня принять.

Но по тому, как месье Анри (если именно так звали мужчину, который открыл дверь, с улыбкой проводил меня в салон магазина и рассыпался в любезностях до того момента, как я сказала, что не собираюсь замуж (пока) и пришла сюда, чтобы узнать, нет ли у них вакансий) изменился в лице, я решила, что, скорее всего, меня ждет именно второе.

С лица усатого мужчины средних лет сползает улыбка, и он с подозрением спрашивает: — Кто тебя послал? Морис?

Я недоуменно смотрю на него.

— Понятия не имею, кто такой Морис, — отвечаю я как раз в тот момент, когда из задней комнаты появляется худенькая, похожая на птичку француженка с широкой, как будто наклеенной, улыбкой на лице… исчезнувшей сразу же после того, как я произношу это имя.

— Ты думаешь, она шпионит на Мориса? — быстро спрашивает женщина по-французски (после целого семестра занятий и каникул во Франции, я научилась понимать этот язык).

— Наверняка, — тоже по-французски отвечает мужчина, — а иначе зачем бы еще она сюда притащилась?

— Нет, честно, — кричу я. Французский я только понимаю, но не разговариваю. — Я не знаю никакого Мориса, Я пришла сюда потому, что вы — лучший дизайнер-реставратор свадебной одежды в этом городе. А я очень хочу тоже стать реставратором. Речь идет только обо мне. Вот, посмотрите мое портфолио…

— О чем она? — спрашивает мадам Анри (а это наверняка она) у мужа.

— Понятия не имею, — отвечает он. Но берет альбом в руки и начинает листать.

— Это платье от Юбера де Дживанши, которое я нашла на чердаке, — поясняю я, когда они доходят до свадебного наряда Биби де Вильер. — В него было завернуто охотничье ружье. Оно все было в ржавых пятнах. Мне удалось полностью их удалить с помощью соуса «тартар». Потом я вручную восстановила бретели и…

— Зачем вы нам все это показали? — спрашивает месье Анри и отдает мне альбом. Стена за его спиной сплошь увешана фотографиями свадебных платьев до и после реставрации. Это впечатляет. Некоторые из платьев пожелтели от времени и выглядели так, как будто рассыплются в прах при малейшем прикосновении.

Но месье Анри удалось вернуть им первоначальную безупречную белизну. Он действительно умел обращаться с тканями и химией в своей мастерской.

— Видите ли, — медленно начинаю я, — я недавно приехала в Нью-Йорк из Мичигана и ищу работу…

— Но это не Морис вас прислал? — Глаза месье Анри все еще подозрительно сощурены.

— Нет, — отвечаю я. Что вообще здесь происходит? — Я не понимаю, о чем вы говорите.

Мадам Анри, стоящая рядом со своим казавшимся по сравнению с ней высоким мужем, протягивает руку за моим портфолио и окидывает меня с ног до головы цепким взглядом — от моего задорного хвостика (миссис Эриксон посоветовала мне убрать волосы с глаз) до прямого платья от Джозефа Рибкоффа под расшитым бисером винтажным кардиганом (в Нью-Йорке с тех пор, как я приехала, стало прохладней. Лето еще не кончилось, но осень уже витала в воздухе).

— Жан, я верю ей, — по-французски говорит она мужу. — Посмотри на нее. Морис никогда не прислал бы к нам такую дуреху.

Мне хочется истошно закричать «Эй!», затопать ногами, чтобы заставить их замолчать, ведь я прекрасно понимаю, что она назвала меня дурехой.

Но с другой стороны, я вижу, что мадам Анри переворачивает страницу и смотрит на фотографии свадебного платья Вики, кузины Люка, которое мне удалось привести в полуприличное состояние (в конце концов она предпочла ему отбеленное платье от Дживанши). Месье Анри в самом деле заинтересован.

— Я сделала все вручную, — говорю я, указывая на платье Вики. — Я путешествовала, и у меня не было с собой моего «Зингера».

— Это ручная работа? — спрашивает он и, внимательно присматриваясь, достает из кармана рубашки пару бифокальных очков.

— Да, — отвечаю я, изо всех стараясь не смотреть на его жену. Дуреха! Да что она понимает! Она вообще, похоже, читать не умеет. Ведь в моем резюме написано, что у меня есть диплом Мичиганского университета. Вернее, будет в январе. В Мичиганский университет дурех не принимают… даже если их отцы работают научными сотрудниками.

— Вы удалили ржавые пятна, — замечает месье Анри, — не используя химии?

— Просто соусом «тартар», — отвечаю я. — Я замочила в нем платье на ночь.

Месье Анри почему-то с гордостью произносит:

— Мы тоже не используем химии. Именно поэтому нас приняли в Ассоциацию свадебных консультантов и мы стали сертифицированными дизайнерами свадебных платьев.

Я не знаю, как на это ответить. Я даже не знаю, что такое сертифицированный дизайнер свадебных платьев. И все-таки говорю:

— Как мило.

Мадам Анри толкает мужа локтем.

— Скажи ей, — говорит она по-французски, — чего еще мы добились.

Месье Анри косится на меня сквозь линзы своих очков.

— Национальная свадебная служба дает нам самые высокие рекомендации.

— Это гораздо больше того, чего добился эта свинья Морис! — восклицает мадам Анри.

По-моему, называть бедного Мориса — кто бы это ни был — свиньей это перебор.

Тем более что я никогда не слышала о Национальной свадебной службе.

Но мне снова удается чуть ли не впервые в жизни удержать рот на замке. На манекенах в витрине этого маленького магазинчика я вижу две модели. Они отреставрированы и переделаны, судя по стоящим рядом фотографиям. И прекрасны. Одно расшито небольшими жемчужинами, похожими на капельки дождя, поблескивающими на солнце. А другое все состоит из причудливых кружевных оборок. У меня пальцы задрожали, так хотелось их потрогать руками, чтобы понять, как это создано.

Миссис Эриксон права. Месье Анри знает толк в этом деле. Я смогу многому у него научиться — не только шитью, но и тому, как организовать успешный бизнес.

Плохо, что мадам Анри такая…

— Это очень нервная работа, — продолжает месье Анри. — Для женщин, которые приходят к нам… это самый важный момент в жизни. Платья должны быть абсолютно безупречны и сшиты вовремя.

— Я жуткий трудоголик, — заверяю я его. — Я шью свадебные платья ночами напролет, даже когда этого не требуется.

Месье Анри даже не делает вид, что слушает.

— Наши клиентки могут быть очень требовательными. Сегодня они хотят одного, завтра — другого…

— Я очень покладистая, — отвечаю я. — И хорошо умею ладить с людьми, можно даже сказать, что я живу ради них. — Боже! Что я несу? — Но я никогда не стану убеждать клиентку надеть то, что ей не идет.

— У нас семейный бизнес, — говорит месье Анри с внезапной решимостью и с громким стуком захлопывает портфолио. — Я не собираюсь нанимать посторонних.

Но… Нет, он меня не выгонит. Я должна узнать, как сделаны эти оборочки.

— Я понимаю, что не отношусь к вашей семье. Но я хорошо знаю свое дело, а тому, чего не знаю, очень быстро учусь.

— Нет, — непреклонен месье Анри. — Мне это не нужно. Я создал бизнес для своих сыновей…

— Которые о нем и знать не желают, — горько сетует по-французски его жена. — И ты это знаешь, Жан. Эти ленивые свиньи только и хотят, что ходить по дискотекам.

Хм-м-м… Она собственных сыновей тоже называет свиньями? И…. кажется, она сказала… дискотека?

— …Я самостоятельно справляюсь с работой, — высокомерно добавляет месье Анри.

— Правильно, — фыркает мадам Анри. — А на меня у тебя не хватает времени. И на сыновей тоже. Они так распустились, потому что ты вечно торчишь здесь. А ведь у тебя больное сердце. Доктор сказал, что тебе нужно избегать стрессов, чтобы дело не кончилось ударом. Ты все время повторяешь, что тебе хотелось бы работать меньше… оставить на кого-нибудь магазин, чтобы побольше отдыхать, чтобы мы могли проводить больше времени в Провансе. И ты хоть пальцем пошевелил для этого? Нет.

— Я живу тут рядом, за углом, — встреваю я, изо всех сил стараясь не показать, что понимаю все, о чем они говорят. — Я могу приходить сюда, когда вы захотите. Может, вам нужно больше времени, чтобы побыть с семьей?

Мадам Анри встречается со мной взглядом.

— Возможно, — бормочет она на родном языке, — она не такая уж и дурочка.

— Пожалуйста, — едва сдерживаясь, чтобы не закричать, говорю я. Если я такая уж дурочка, то почему живу на Пятой авеню? Хотя, конечно, люди, которые судят о других по авеню, Сами дураки. — Ваши платья просто восхитительны. Когда-нибудь мне хотелось бы открыть свой собственный магазин. Мне очень хочется научиться этому у лучшего мастера. И у меня есть рекомендации. Вы можете позвонить менеджеру магазина, в котором я работала…

— Non, — отрезает месье Анри. — Мне это не интересно. Он протягивает мне мое резюме.

— Ну и кто из нас дурак? — кисло произносит мадам Анри.

Но месье Анри, возможно увидев слезы, которыми вдруг наполняются мои глаза (Какой кошмар! Расплакаться но время собеседования с работодателем!), вдруг смягчается.

— Мадемуазель, — говорит он и кладет руку на мое плечо. — Это не потому, что я считаю, будто у вас нет таланта. Просто у нас очень маленькая мастерская. А мои сыновья сейчас учатся в колледже. Это очень дорого. Я не смогу платить зарплату еще одному человеку.

И тут я с изумлением слышу, как мои губы произносят четыре слова, которые я не надеялась говорить в течение ближайших пары миллионов лет. Сразу же после этого мне хочется себя застрелить. Но поздно. Они уже вырвались:

— Я буду работать бесплатно.

Боже! Нет! Что я говорю?

Но это сработало. Месье Анри заинтригован. Его жена улыбается так, как будто выиграла в лотерею.

— Вы имеете в виду обучение? — Месье Анри опускает бифокальные очки на нос, чтобы рассмотреть меня поближе.

— Я… я… — Боже! Как я выпутаюсь из этой истории? Я ведь даже не знаю, действительно ли хочу этого. — Да, что-то вроде. А потом, когда вы увидите, как много я работаю, мы сможете предложить мне платное место.

Это уже лучше. Именно так я и поступлю. Я буду работать на него как подорванная, и он не будет знать, как обходился без меня раньше. А потом, когда он без меня уже не сможет, я пригрожу тем, что уйду, если он не будет мне платить.

Уверена, это не лучшая стратегия, чтобы получить работу. Но в данный момент другой возможности у меня нет.

— Договорились, — соглашается месье Анри. Он сует очки в карман и протягивает мне руку. — Добро пожаловать.

Пожимая в ответ его руку, я чувствую каждую мозоль на его пальцах и ладони.

— Спасибо.

Глядя на это, мадам Анри замечает на чопорном французском:

— Она и впрямь такая дуреха!

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Что вы знаете о длине шлейфа свадебных платьев?

В основном шлейфы бывают трех типов длины:

короткий шлейф — он едва касается пола;

шлейф для венчания в церкви — его длина около 4 футов;

шлейф для венчания в соборе — длина 6 футов (или еще больше, но только если вы принадлежите к королевской семье).

Глава 7

Лучший способ сдержать слово — это вообще его не давать.

Наполеон I (1769–1821), император Франции

Я измеряю окна и кровать в квартире Чаза и Шери и плачу. И не могу остановиться. Я совсем расклеилась. Я понятия не имела, что дома кто-то есть. Поэтому, когда сонный Чаз выходит из спальни, держа в руке измятую книжку в мягкой обложке и произносит: «Господи, что ты здесь делаешь?», я взвизгиваю, выпускаю из рук сантиметр и начинаю падать.

— С тобой все в порядке? — Чаз протягивает ко мне руку, чтобы удержать, но уже поздно. Я падаю на пятую точку прямо посередине его гостиной.

Это все из-за их кривого паркета. Он во всем виноват.

— Нет, — всхлипываю я, — не в порядке.

— Что случилось? — Не могу сказать, что Чаз смеется, но все-таки уголки его рта подозрительно дрожат.

— Это не смешно, — заявляю я. Жизнь на Манхэттене практически лишила меня чувства юмора. Конечно, когда мы с Люком лежали в постели или, развалившись на диване его мамы, смотрели по ее же плазменной панели (искусно спрятанной за подлинным гобеленом шестнадцатого века, изображающим пасторальную сцену) шоу «Выдохни и танцуй», все было прекрасно.

Но через минуту после того, как Люк уходил на занятия — с девяти до пяти ежедневно, — все мои комплексы по поводу ненадежности моего положения возвращались, и я опять начинала думать, что сейчас как никогда близка к тому, чтобы вылететь из Нью-Йорка, как Кати Пенбейкер, и что единственным отличием между нами является то, что я не страдаю, как она, распадом личности.

Что клинически доказано.

— Прости, — говорит Чаз. Он смотрит на меня сверху вниз и старается не улыбаться. — Скажи мне, пожалуйста, почему ты рыдаешь в моей квартире средь белого дня? Люк не разрешает тебе этого делать в доме ею мамы или есть какая-то другая причина?

— Нет. — Я все еще сижу на полу. Так удобнее плакать. Чаз и Шери тщательно убирают свое жилище, и поэтому я не боюсь испачкать платье. — Шери отдала мне ваш запасной ключ, чтобы я померила окна и кровать. Я собираюсь вам сшить шторы и покрывала.

— Ты нам сошьешь шторы и покрывала? — радуется Чаз. — Здорово. — Увидев, что я продолжаю плакать, он перестает улыбаться. — Или нет. Если ты плачешь из-за этого.

— Я плачу не из-за покрывала, — говорю я, вытирая слепя тыльной стороной ладони. — Я плачу потому, что я неудачница.

— Раз так — надо выпить, — вздыхает Чаз. — Налить тебе чего-нибудь?

— Алкоголь не решит проблему, — завываю я.

— Не решит, — соглашается со мной Чаз, — но я весь вечер читал Витгенштейна, и он помог мне избавиться от мыслей о самоубийстве. Ты присоединишься ко мне? Я собираюсь сделать джин с тоником.

— Да-а-а, — икаю я. Вдруг немного джина приведет меня в порядок? У бабули это всегда получалось.

Некоторое время спустя я уже сижу рядом с Чазом на обитом золотистой тканью диване. Подушки на нем тоже золотые. Если бы я не знала, что они были списаны из одной юридической фирмы, я бы решила, что они из китайского ресторана. Дорогого, но все-таки ресторана. Я рассказываю Чазу о плачевном состоянии моих финансов.

— И теперь, — завершаю я свой монолог, держа в руках высокий, запотевший и почти пустой стакан, — я получила работу, не скажу, что о такой я всю жизнь мечтала, но все-таки на ней смогу чему-то научиться. Но мне за нее не платят, и я понятия не имею, где взять денег, чтобы в следующем месяце заплатить за квартиру. Сейчас я не могу даже на временную работу устроиться, ведь у меня на это не будет времени, я же должна буду ходить к месье Анри. А еще я столько трачу на еду! Честно говоря, не знаю, как выкручусь, если только не продам свою коллекцию. У меня нет денег даже на метро, чтобы добраться отсюда домой. И я не могу рассказать об этом Люку, просто не могу, он, как мадам Анри, решит, что я дура. И у родителей я тоже не могу попросить, у них нет денег, я взрослая и сама должна себя содержать. Наверное, мне придется извиниться перед месье Анри, сказать, что я совершила ошибку, и пойти в ближайшее кадровое агентство в надежде, что там для меня найдется хоть какая-то работа.

Я всхлипываю.

— Или я это сделаю, или мне придется вернуться в Энн-Арбор и снова пойти работать в магазин, если мое место еще никто не занял. А если я вернусь, все станут судачить о том, как Лиззи Николс пыталась устроиться в Нью-Йорке, но у нее, как и у Кати Пенбейкер, ничего не получилось.

— Это та, которая любила уводить чужих парней? — спрашивает Чаз.

— Да, — отвечаю я. Как хорошо, что парень Шери уже знает обо всем, что касается людей, с которыми мы с Шери общались, и ему не нужно ничего объяснять, как Люку.

— По-моему, — говорит он, — они не будут сравнивать тебя с ней. Ведь у нее, кажется, не все в порядке с головой?

— Вот именно, ей можно простить то, что она не прижилась в этом городе. А мне нет!

Чаз задумывается над моими словами.

— А еще, по словам Шери, она шлюха.

По-моему, у меня сейчас начнется мигрень.

— Мы можем вообще оставить Кати Пенбейкер в покое?

— Ты первая начала, — замечает Чаз.

Что я здесь делаю? Зачем сижу с парнем моей лучшей подруги на диване и рассказываю о своих проблемах? Тем более что ее парень является еще и лучшим другом моего парня.

— Если ты расскажешь Люку, — рычу я, — хоть что-то из того, что я тебе сегодня сказала, я тебя убью. По-настоящему убью.

— Верю, — со всей серьезностью отвечает Чаз.

— Вот и хорошо. — Я не очень уверенно поднимаюсь на ноги. Чаз не пожалел джина. — Мне нужно домой. Скоро Люк вернется.

— Сиди уж, чемпионка, — говорит Чаз и толкает меня. Я плюхаюсь на диван, прямо на свой расшитый кардиган.

— Эй, поосторожней! — воплю я. — Это же чистый кашемир.

— Не кипятись, — говорит Чаз. — Я хочу тебе помочь.

Я, защищаясь, выставляю вперед ладони.

— Только не это. Ни за что. Я не хочу занимать, Чаз. Я либо выкручусь сама, либо нет. Я не притронусь к твоим деньгам.

— Приятно слышать, — сухо произносит он. — Я вообще-то не собирался предлагать тебе деньги. Я только хотел узнать, ты будешь занята в своей мастерской весь день или нет? Может, только вечером?

— Чаз, — говорю я и опускаю руки. — Мне не будут там платить. Когда тебе не платят, ты вправе сама распределять свое время.

— Точно, — соглашается он. — Можешь устроить так, чтобы по утрам ты была свободна?

— К сожалению, да, — отвечаю я.

— Видишь ли, так случилось, что «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн» остались в утреннюю смену без секретарши. Она ушла от них в туристическую фирму музыканта Тарзана.

Я смотрю на него во все глаза:

— Ты имеешь в виду фирму твоего отца?

— Точно, — говорит Чаз. — Профессия секретарши оказалась настолько востребованной, что им пришлось разделить рабочий день на две смены. Первая — с восьми утра до двух, и вторая — с двух до восьми вечера. В вечернюю смену у них работает девушка, которая мечтает стать моделью, утреннее время ей нужно для показов… или чтобы прийти в себя после ночных тусовок, понимай, как хочешь. Они ищут кого-нибудь для утренней смены. Если ты серьезно собралась устроиться на работу, то это неплохая возможность. Вечером ты будешь свободна и сможешь ходить к месье Как-его-там, и тебе не придется продавать коллекцию Бетти Буп или что-то еще. Правда, они платят только двадцать баксов в час, но зато у тебя будет медицинская страховка и оплачиваемый отпу…

Но договорить он так и не смог. Услышав про двадцать долларов, я бросаюсь на него.

— Чаз, ты серьезно? — кричу я, хватая его за майку. — Ты правда решил замолвить за меня словечко?

— Ой! — отвечает Чаз. — Сейчас ты вырвешь все волосы у меня на груди.

Я выпускаю майку.

— Господи, Чаз! Если я буду работать по утрам, а по вечерам ходить к месье Анри… у меня все получится. У меня получится жить в Нью-Йорке! Мне не нужно будет продавать мои вещи. Не нужно ехать домой! — И самое главное — Люк не будет считать меня неудачницей.

— Позвоню Роберте из отдела кадров и договорюсь о встрече, — говорит Чаз. — Но хочу тебя предупредить, Лизни. Это работа совсем не простая. Тебе, конечно, придется переключать звонки, но юристы моего отца занимаются разводами и составлением брачных контрактов — иными словами, делами весьма щекотливыми. Их клиенты — люди очень требовательные, поэтому юристы заняты под завязку. Работа может быть очень напряженной. Я это на своей шкуре знаю. Летом, когда я закончил институт, папа заставил меня работать с корреспонденцией у него в офисе. Я пахал как ломовая лошадь.

Я жадно внимаю.

— Там существует какой-то дресс-код? Нужно носить колготы? Я их просто ненавижу.

Чаз вздыхает:

— Роберта обо всем тебе расскажет. Слушай, давай в конце концов поговорим не только о тебе. Скажи мне, что происходит с Шери?

Я настораживаюсь:

— С Шери? А что? Что ты имеешь в виду?

— Не знаю. — В эту минуту Чаз кажется моложе своих двадцати шести лет. Он всего на три года старше нас с Шери, но во многом гораздо взрослее. Лично я считаю, так бывает только тогда, когда родители посылают своих детей в подростковом возрасте учиться в школы далеко от дома. Но это только мое мнение. Не могу себе представить, что я когда-нибудь пошлю своего ребенка куда-нибудь подальше, как это сделали родители Чаза. — Она без конца рассказывает о своей новой начальнице.

— Пат? — Мне тоже уже до тошноты надоели истории про нее. Каждый раз, когда я разговариваю с Шери, у нее приготовлена новая история про свою отважную начальницу.

Но ничего удивительного в том, что Шери так восхищена этой женщиной. Она помогает сотням, а может, даже тысячам женщин избавиться от домашнего насилия и попасть в новую, безопасную среду.

— Да, — соглашается со мной Чаз. — Я все это знаю. Очень рад, что Шери нравится ее работа. Просто… Я ее почти не вижу. Она постоянно на работе. Не только с восьми до пяти, но и вечером, и даже иногда в выходные.

— Знаешь, — говорю я, к сожалению, уже начиная трезветь, — мне кажется, она просто старается удержаться на плаву. По ее словам, если перед девушкой стоит задача, она должна забыть обо всем остальном. Она говорила, что ей, чтобы утвердиться на этом месте, потребуются месяцы.

— Да, — отвечает Чаз. — Мне она об этом тоже говорила.

— Тогда, — говорю я, — ты должен гордиться ею. Она помогает людям изменить жизнь. — В отличие от меня. И, должна сказать, самого Чаза, который занимается только своей диссертацией по философии. Хотя он собирается преподавать. Это здорово. Влиять на молодые умы и все такое. Это гораздо важнее того, чем я занимаюсь.

Но молодым девушками иногда приходится зарабатывать на жизнь…

Все, хватит тянуть одну и ту же песню.

— Я горжусь ею, — уверяет меня Чаз. — Мне просто хочется, чтобы она хоть немного отключалась от работы.

Я улыбаюсь:

— Какой ты милый. Заботишься о своей девушке.

Он бросает на меня саркастический взгляд:

— Все-таки у тебя не в порядке с головой.

Я смеюсь и замахиваюсь на него, он уворачивается.

— Как дела у вас с Люком? — интересуется он. — Помимо той постыдной тайны, которую ты от него скрываешь, о твоей крайней нищете. У вас все хорошо?

— Да, все отлично, — отвечаю я. И подумываю, может, стоит его спросить, как мне поступить с мамой Люка? Тот парень с сильным акцентом оставил еще одно сообщение, но явно сердится, что Биби так и не появилась. Он снова не назвал своего имени и снова назначил свидание в том же самом месте.

Я стерла сообщение до прихода Люка с занятий. Мне показалось, что ему будет неприятно это слушать. Ведь это касается его матери.

Тот факт, что я не выболтала все Люку в следующую же минуту, как только он переступил порог дома, свидетельствует о том, что я становлюсь взрослее и уже способна держать рот на замке.

А то, что я не разболтала это Чазу, еще больше доказывает, что в Нью-Йорке я стала невероятно хладнокровной.

Вместо этого я как ни в чем не бывало замечаю:

— Я пытаюсь наладить отношения с одним маленьким лесным зверьком, и мне кажется, у меня получается.

Чаз удивлен:

— С кем?

Я поздно понимаю, что слишком расслабилась в беседе с ним… так сильно, что начала рассказывать о вещах, которые обсуждала только с Шери! О чем я думаю, заведя разговор о лесных зверях С ПАРНЕМ? Хуже того, с лучшим другом моего парня!

— Да так, ничего, — быстро говорю я. — У нас с Люком все прекрасно.

— А что за маленький лесной зверек? — заинтересован он.

— Да так, ничего, — повторяю я снова. — Ерунда. Это я о своем, о девичьем. Не важно.

Но Чаз не успокаивается:

— Это про секс?

— О, Господи! — кричу я. — Нет! Совсем не про секс!

— Тогда про что? Давай рассказывай. Я ничего не скажу Люку.

— Ну, конечно, — смеюсь я, — я уже это слышала…

Чаз явно обижен:

— Что? Я хоть раз выбалтывал раньше твои секреты парням?

— У меня никогда раньше не было парней. Во всяком случае, ни одного, кто бы не был геем и не встречался со мной из-за денег.

— Ладно, колись, — говорит Чаз. — Что такое маленький лесной зверек? Я никому не расскажу.

— Это просто… — Я понимаю, что у меня нет выбора. Он от меня так просто не отстанет. И наверняка расскажет Люку. — У меня есть одна теория… Это только теория. Парни похожи на маленьких лесных зверьков. Чтобы подманить их, не нужно делать никаких резких движений. Нужно быть очень хитрым и хладнокровным.

— Подманить их для чего? — спрашивает Чаз, как будто и вправду ничего не понимая. — Ты уже получила Люка. Вы же живете вместе. Хотя я до сих пор в толк не возьму, почему ты не можешь рассказать об этом родителям. Рано или поздно они все равно узнают, что ты живешь не с Шери. Неужели, если они узнают, что твое новое жилище расположено на Пятой авеню, они станут тебя в чем-то подозревать?

Я закатываю глаза:

— Чаз, мои родители ничего не знают о Пятой авеню. Они никогда не были в Нью-Йорке. Ну, ты понимаешь.

— Нет, не понимаю. Просвети меня!

— Знаешь, — говорю я. Мне уже ясно, что он не оставит меня в покое, — для того, чтобы они сделали тебе предложение.

— Сделали пр… — По его лицу видно, что он понял. И это понимание сдобрено порцией здорового ужаса. — Ты хочешь выйти замуж за Люка?

Выбора у меня нет. Я беру одну из золотых подушек и швыряю в Чаза.

— Не смей об этом так говорить! — воплю я. — Что в этом такого? Я люблю его!

На этот раз Чаз слишком потрясен, чтобы увернуться. Подушка попадает прямиком в него, чуть не перевернув пустой стакан из-под джина с тоником.

— Ты же знакома с ним всего три месяца, — кричит Чаз, — и уже думаешь о свадьбе?!

— Ну и что? — Я не могу поверить, что это происходит со мной. Снова. Зачем я опять открыла свой большой рот? Почему я не могу держать все в себе? — Как будто для этого есть какие-то установленные сроки? Иногда ты просто понимаешь это, и все.

— Да, но… Люк? — Чаз в недоумении трясет головой. Это плохой знак. Ведь Люк — его лучший друг, наверняка у него есть о нем какая-то тайная информация.

— Ну и что? Что Люк? — спрашиваю я. И хотя внешне я сохраняю спокойствие, сердце начинает бешено колотиться. Что он имеет в виду? Почему у него такое выражение? Как будто он чувствует какой-то дурной запах.

— Не пойми меня неправильно, — говорит Чаз. — Люк — прекрасный парень. Но я бы никогда не вышел за него замуж.

— Тебя никто и не просит, — замечаю я. — К тому же на территории многих штатов это вообще незаконно.

— Ха-ха, — говорит Чаз и замолкает. — Ладно. Не обращай внимания. Забудь, что я сказал. Подманивай дальше своего дикого зверька, или как его там. Развлекайся.

— Лесного, — поправляю я. Теперь мое сердце не просто колотится, оно готово взорваться в груди. — Лесного зверька. И скажи, пожалуйста, что ты имел в виду? Почему ты бы не вышел замуж за Люка? Помимо того, что ты — не гей. И что он тебя об этом не просил.

— Не знаю. — Чаз явно чувствует себя неловко. — Женитьба — красивый конец сказки. Тебе придется провести всю жизнь с этим человеком.

— Необязательно, — говорю я. — Твой папа доказал обратное, сделав блестящую карьеру на разводах.

— Я об этом и говорю. Если ты свяжешь себя не с тем человеком, это может стоить тебе сотни тысяч долларов. Если, конечно, твои интересы будет представлять фирма моего отца.

— Но я не считаю, что Люк для меня — не тот человек, — спокойно объясняю я. — Я же не говорю, что хочу за него замуж прямо завтра. Я не идиотка. Прежде чем завести детей, мне нужно сначала сделать карьеру. Я сама сказала ему, что наше совместное житье — пробный шар. Но когда мне исполнится тридцать, будет просто прекрасно выйти замуж за Люка.

— Что ж, — вздыхает Чаз. — Я просто хотел сказать, что за шесть лет до твоего тридцатилетия может многое произойти…

— За семь, — поправляю я.

— …И, если бы вы, ребята, были лошадьми, я бы не поставил на то, что Люк придет первым? Ни цента.

Я качаю головой. Сердце понемногу успокаивается. Чаз сам не понимает, о чем говорит. Он не поставил бы на Люка? Люк — самый фантастический из всех людей, которых я когда-либо встречала. Разве Чаз знает хоть одного парня, который бы помнил наизусть все песни «Роллинг стоунз» из альбома «Клейкие пальцы» и пел бы их в душе? Кто еще может приготовить из масла, уксуса, горчицы и яйца самый вкусный майонез из тех, что я пробовала? Кто из знакомых Чаза мог бросить высокооплачиваемую работу в банке ради того, чтобы вернуться в институт и учиться па доктора?

— Ты не слишком хорошего мнения о своем лучшем друге, — констатирую я.

Чаз пытается оправдаться:

— Я не говорю, что он плохой человек. Я просто хочу сказать, что знаю его несколько дольше, чем ты, Лиззи. У него есть одна проблема — когда на его пути появляются сложности, он имеет обыкновение все бросать и сбегать.

Я потрясена.

— Потому что он ушел из медицинской школы, чтобы стать банкиром, а потом понял свою ошибку? Иногда такое случается, Чаз. Людям свойственно ошибаться.

— Ты не ошибаешься, — говорит Чаз. — То есть, конечно, ошибаешься, но это ошибки другого рода. Ты знала, чего хочешь, с того самого дня, как мы встретились. Ты знала, что будет тяжело, что придется многим пожертвовать, что ж» не принесет тебе сразу много денег. Но тебя ничто не остановит. Ты никогда не откажешься от своей мечты из-за трудностей.

У меня просто челюсть отпадает.

— Чаз, где ты витал, когда мы разговаривали? Перед кем я распиналась и говорила, что готова отказаться от своей мечты?

— Ты говорила о том, что тебе придется вернуться домой и попробовать то же самое, только не в Нью-Йорке, — поправляет меня Чаз. — Это большая разница. Слушай, Лиз, не пойми меня неправильно. Я не хочу сказать, что Люк плохой. Я просто не стал бы…

— Не поставил бы на него ни цента, будь он лошадью, а ты — игроком, — нетерпеливо заканчиваю я за него. — Да, знаю, я тебя прекрасно слышала. И по-моему, поняла. Но ты говорил о ПРЕЖНЕМ Люке. А не о том, кем он стал с тех пор, как появилась я. Люди меняются, Чаз.

— Не так кардинально, — отвечает он.

— Меняются. И разительно.

— Ты можешь привести эмпирические доказательства этого утверждения?

— Нет, — говорю я. Меня уже начинает это раздражать. Тяжело, наверное, временами приходится Шери. Он, конечно, очень симпатичный, если оценивать внешность. Он обожает Шери и, по-видимому, просто фантастический в постели (иногда мне кажется, что Шери перебарщивает с откровениями). Но эта его привычка носить задом наперед бейсбольные кепки… И это его «можешь привести эмпирические доказательства этого утверждения?».

— Очень яркий аргумент, — продолжает Чаз.

Что там говорил Шекспир? «Первое, что нужно сделать, это убить всех судейских». Я бы сказала иначе: «Первое, что нужно сделать, это убить всех аспирантов, ПИШУЩИХ ДИССЕРТАЦИИ ПО ФИЛОСОФИИ».

— Чаз! — перебиваю я. — Лучше помоги мне промерить окна, и я пойду домой и начну шить вам шторы.

Он оглядывается на окна. Их закрывают омерзительные складывающиеся металлические ставни, служащие, по всей видимости, для того, чтобы отпугивать немногочисленных наркоманов, которые, бог знает почему, живут здесь неподалеку.

Ставни чудовищно уродливые. Даже мужчина может это оценить.

— По-моему, — обреченно говорит он, — спорить с тобой гораздо веселее.

— Я вообще-то не веселюсь, — информирую я его.

Он усмехается:

— Ладно, перейдем к шторам и Лиззи.

Я беру сантиметр и снимаю туфли, чтобы встать на батарею.

— Я о работе в офисе моего отца. Хочу тебя предупредить.

— О чем?

— Ты должна будешь держать свой рот на замке. Никому не рассказывать, кого ты там видела и что слышала. Тебе нельзя будет об этом разговаривать. Это закон фирмы. Она гарантирует своим клиентам полную анонимность и безопасность.

— Господи, Чаз! — Я снова прихожу в раздражение. — Ты же знаешь, я умею хранить секреты.

Он просто смотрит на меня.

— Если это важно, то умею, — настаиваю я. — Тем более что от этого будет зависеть моя платежеспособность.

— Пожалуй, — говорит Чаз, в большей степени самому себе, — рекомендовать тебя на эту работу — не слишком хорошая мысль…

Я швыряю в него сантиметром.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Да, знаю. Все это делают. А если все вдруг решат броситься с Бруклинского моста, вы тоже прыгнете?

Тогда хватит показывать лямки от лифчика!

Мне плевать, сколько вы заплатили за это поддерживающее грудь устройство, невежливо заставлять нас на это смотреть (особенно если лямки посерели и обтрепались, и тем более на вашей собственной свадьбе!).

Держите их, девушки, там, где они и должны быть. Попросите специалиста по свадебным платьям подобрать специальную заколку, прикрепляемую ко шву рукава у плеча или к лямке длиной около 3–4 сантиметров.

Пристегните вашу лямку. Лямки спрячутся, и никто не скажет, что вы небрежно одеты!

Глава 8

Если американца вынудить сократить деятельность на работе, он лишится доброй половины смысла своего существования.

Алексис де Токвилль (1805–1859), французский политик и историк

Нью-Йорк — странное место. Здесь все может измениться в мгновение ока. Теперь я поняла, что означает выражение «нью-йоркская минута». Здесь время течет гораздо быстрее.

Вы, например, можете идти по идеально чистой улице, усаженной деревьями, но всего через квартал оказываетесь в заваленных мусором трущобах, где стены домов покрыты граффити. А ведь вы всего лишь перешли улицу.

Так что я не сильно удивилась, когда в течение двух дней из безработной превратилась в гордую обладательницу сразу двух работ.

Собеседование с сотрудником отдела кадров в фирме отца Чаза прошло успешно. По-настоящему успешно. На самом деле оно было похоже на какой-то фарс. После получаса ожидания в стильном холле (они поменяли отделанные золотом диваны на кожаные, темно-коричневого цвети, прекрасно гармонирующие с темными деревянными панелями на стенах и ярко-зеленым ковром) меня проводили к какой-то деловой женщине. Она задала мне пару милых вопросов типа, откуда я знаю Чаза. Я ответила: «Мы жили в одном общежитии, когда учились в колледже». Я не стала упоминать, что мы с Шери встретили его на киновечеринке, которую устроил комитет самоуправления Мак-Крекен-Холла, и что именно Чаз начал передавать по кругу сигарету с марихуаной, из-за чего мы еще долгое время между собой называли его «Косячок». А потом однажды утром Шери, обнаружив его в нашей столовой за завтраком, подсела к нему за столик, спросила, как его зовут, и в тот же вечер отправилась в его одноместную комнату и переспала с ним. Три раза.

— Прекрасно, — говорит Роберта, видимо не отдавая себе отчет в том, что получила обо мне более чем неполную информацию. — Мы все любим Чарльза. Когда он работал в отделе корреспонденции, он нас все время разыгрывал. Это было так забавно.

Да уж, Чаз умеет повеселиться.

— Плохо только, — с сожалением говорит Роберта, — что Чарльз не выбрал юриспруденцию. У него, как и у отца, блестящий академический ум. Когда они начинают о чем-то спорить — всем остальным нечего делать.

Да. Все правильно, Чаз любит это дело.

— Итак, Лиззи, — доброжелательно продолжает Роберта, — когда вы приступите к работе?

Я от удивления раскрываю рот.

— То есть вы меня принимаете?

— Конечно. — Роберта смотрит на меня как-то странно, как будто по-другому и быть не может. — Как насчет завтра?

Могу ли я начать завтра? Не у меня ли на счету остался всего триста двадцать один доллар? Не я ли исчерпала все кредитные лимиты своих карточек? Не я ли задолжала «Мастеркард» целых полторы тысячи?

— Конечно, я начну завтра.

О, Чаз, беру все свои слова обратно. Я люблю тебя. Можешь говорить все что угодно о Люке. Можешь быть каким угодно пессимистом по поводу моей с ним свадьбы. Я обязана тебе на веки вечные.

— Я обожаю твоего парня, — сообщаю я Шери, позвонив с мобильного прямо от дверей небоскреба на Медисон-авеню, где фирма «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн» занимает целый этаж.

— Правда? — С недавнего времени Шери, всякий раз когда я звоню к ней на работу, отвечает так как будто у нее крыша поехала. — Тогда забирай его себе.

— Заметано, — отвечаю я. Я стою на Пятьдесят седьмой улице, соединяющей Медисон и Пятой авеню. Сегодня чудесный осенний день — еще достаточно тепло и в то же время не жарко. Я решаю не спускаться в метро, сэкономить пару долларов и пешком пройтись до мастерской месье Анри, которая находится в тридцати кварталах отсюда. Бережливость — превыше всего! — Чаз нашел мне работу в офисе своего отца.

— Работу? — Я слышу в трубке треск компьютерной клавиатуры. Шери разговаривает и одновременно работает с электронной почтой. Но я не обижаюсь. Буду довольствоваться тем, что есть, в последнее время нам нечасто удается пообщаться. — Я думала, что ты уже устроилась. В свадебное ателье.

— Да. — Я вдруг понимаю, что не сообщила подруге подробности моей договоренности с месье Анри. — Но там мне но будут платить.

— ЧТО? — По ее тону и прекратившемуся треску я понимаю, что Шери полностью переключила свое внимание на меня. — Ты согласилась на неоплачиваемую работу?

— Точно, — говорю я. Двигаться по оживленному тротуару и одновременно разговаривать по мобильному телефону достаточно проблематично. Вокруг столько занятых людей, спешащих на работу, уличных торговцев, продающих подделки под «Прада», туристов, останавливающихся, чтобы поглазеть на каждое высокое здание, бездомных, клянчащих мелочь, что маневрировать так же сложно, как на скоростной трассе Индия-500 во время гонок. — Когда ты новичок в моде, сложно найти в Нью-Йорке оплачиваемую работу дизайнера.

— Не могу поверить, — ошеломленно говорит Шери. — А как же «Проджект Рануэй»?

— Шери, я не собираюсь участвовать в реалити-шоу…

— Просто я хотела сказать… мне показалось, что там все так легко…

— На самом деле, — объясню я, — это не так. В любом случае я хочу, чтобы мы все вместе: ты, я, Чаз и Люк — отметили это событие. Что ты делаешь сегодня вечером?

— О… — тянет Шери. Я слышу, что она снова начала печатать. Это непросто услышать, когда вокруг гудят машины и громко разговаривают люди. И все-таки от меня не ускользает то, что разговор со мной вновь начинает занимать лишь половину внимания Шери. — Я не могу. Только не сегодня. У нас дел невпроворот.

— Отлично, — говорю я. Я понимаю, что в настоящее время работа для Шери стоит на первом месте. Как, собственно, и должно быть. Ведь она спасает жизнь женщинам. — А как насчет завтра?

— На этой неделе у меня не получится, Лиззи, — отвечает Шери. — Я каждый день буду работать допоздна.

— Тогда в субботу? — терпеливо предлагаю я. — В субботу вечером ты не работаешь?

Шери молчит секунду или две. Наверное, она скажет, что будет занята весь субботний вечер. Но неожиданно она говорит:

— Нет, конечно, нет. В субботу я свободна.

— Здорово, тогда отправимся в Чайнатаун, а потом в «Хониз». По субботам туда приходят серьезные любители караоке. Шери…

— Что, Лиззи? Мне действительно нужно бежать, Пат ждет…

— Понимаю. — В последнее время Шери постоянно кто-то ждет. — Я просто хотела тебя спросить. У тебя с Чазом все в порядке? Он меня спрашивал о тебе.

Она снова переключает на меня все внимание.

— И что он обо мне спрашивал? — почему-то довольно резко интересуется Шери.

— Все ли с тобой в порядке, — отвечаю я. — Я сказала: да. По-моему, он скучает по тебе так же, как и я. — Я останавливаюсь, чтобы подождать зеленого сигнала светофора, и задумываюсь. — Даже, наверное, сильнее…

— Это невыносимо, — сердится Шери. — Я слишком занята, помогая жертвам домашнего насилия подыскать новое жилье и спасая их жизни, чтобы беспокоиться о своем парне. Мужчины всегда думают, что весь мир вращается вокруг них. А когда женщина начинает преуспевать и даже превосходить его, он тут же чует опасность и тут же бросает ее ради той, что может посвятить ему больше времени.

Услышав ее тираду, я столбенею. Настолько, что на мгновение останавливаюсь как вкопанная, и тут же меня в спину толкает какой-то раздраженный бизнесмен.

— Простите, — бормочет он и бежит дальше.

— Шери, — говорю я в трубку. — Чаза не пугает твоя новая работа. Ему нравится, что ты поглощена ею. Ему просто нужно знать, когда он снова тебя увидит. Он не собирается тебя бросать.

— Знаю, — мнется Шери. — Прости… Я не хотела на тебя все это выплескивать. Просто у меня сегодня не самый удачный день. Забудь все, что я сказала.

— Шери… — Я качаю головой. — По-моему, дело не просто в неудачном дне. Вы с Чазом…

— Мне действительно пора бежать, Лиззи, — говорит Шери. — Увидимся в субботу.

И вешает трубку.

Bay! Интересно, что бы это значило? У Чаза с Шери отношения всегда были бурными, между ними то и дело вспыхивали ссоры, временами переходящие в битвы. (Самая серьезная разразилась, когда Шери решила умертвить и анатомировать свою лабораторную крысу, мистера Джингла. Даже после того, как Чаз купил в зоомагазине его точную копию, никто из нас уже не испытывал к ней таких чувств, как к мистеру Джинглу.)

Но Чаз и Шери всегда быстро мирились (за исключением тех двух недель, когда Чаз не разговаривал с Шери после убийства мистера Джингла). Основной причиной, по которой Шери ссорилась с Чазом, был потрясающий секс после примирения.

И что происходит сейчас? Может, просто Шери решила устроить заговор, чтобы оживить их отношения?

Ведь, как я лично убедилась, непросто поддерживать пламя страсти, когда живешь вместе. Повседневная рутина может здорово помешать безмятежному сосуществованию. Я имею в виду споры о том, кому сегодня мыть посуду, у кого в руках будет пульт от телевизора, кто вытащил зарядное устройство из розетки и забыл включить его обратно и т. д. и т. п.

Эти споры — настоящие убийцы романтики.

Я не про то, что мне не нравится каждая минутка, которую я провожу с Люком. С момента, когда я открываю глазаи вижу у себя над головой улыбающуюся ренуаровскую девушку, до того, как засыпаю, слыша рядом тихое дыхание Люка. Он всегда засыпает раньше меня. Не понимаю, как ему это удается. В ту минуту, когда его голова касается подушки, он выключается, как лампочка. Возможно, потому, что «Принципы общей биологии и химии», которые он читает на ночь, чтобы подготовиться к занятиям, насколько скучны. Я благодарю небеса за то, что приняла решение перебраться из Англии во Францию. Иначе я никогда бы с ним не встретилась и не была бы счастлива, как сейчас (если не принимать во внимание мой финансовые неурядицы).

И все-таки, кажется, я понимаю Шери. Она немного отдалилась от Чаза, только чтобы немного оживить их отношения. Знаете, я смотрела телевизор вместе с Чазом и видела, как он непрерывно переключает каналы вместо того, чтобы просто оставить какую-то мало-мальски интересную передачу или найти газету с телепрограммой на неделю и посмотреть, что идет. А Люк включает какой-нибудь ужасный документальный фильм, например про Холокост, и считает, что это вполне нормально для приятного пятничного вечера дома. Меня это тоже страшно раздражает.

Но сейчас у меня не было времени переживать о Шери с Чазом или о полном неприятии Люком романтических комедий, потому что в ателье месье Анри я обнаружила полный бедлам.

Женщина в возрасте, с высокой прической и в яркой одежде, которую я называю «мост и туннель» (такую носят люди, живущие не на Манхэттене и вынужденные добираться сюда либо по мосту, либо через туннель), держит в руках огромную белую коробку и кричит: «Посмотрите, только посмотрите!» Рядом с ней угрюмо и обреченно стоит девушка, наверняка ее дочь (хотя одета она гораздо интереснее — в черное в сочетании с чем-то похожим на пожар в джунглях).

Месье Анри не перестает говорить:

— Мадам, я знаю. Это не в первый раз. Я часто такое вижу.

Я, стараясь не попадаться ему на глаза, тихонько подхожу к мадам Анри, которая наблюдает за разворачивающейся драмой, стоя за шторой в дверном проеме, ведущем в заднее помещение.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Она только качает головой.

— Они ходили к Морису, — звучит в ответ. Это не объясняет ничего. Я до сих пор понятия не имею, кто такой Морис.

Месье Анри открывает крышку коробки и осторожно достает из нее легкое, как паутинка, платье с длинными рукавами.

По идее, оно должно быть белым. Но кружева приобрели отвратительно желтый оттенок.

— Он обещал! — не устает повторять женщина. — Он обещал, что в коробке Оно не пожелтеет!

— Конечно, обещал, — сухо соглашается с ней месье Анри. — А когда вы принесли платье и показали ему, он сказал, что оно изменило цвет из-за того, что вы открывали коробку и нарушили упаковку.

— Да! — Она так расстроена, что у нее трясется подбородок. — Да! Именно так он и сказал! Он сказал, что по моей вине в коробку попал воздух!

Непроизвольно у меня вырывается протестующий возглас. Месье Анри зыркает на меня, и я немедленно закрываю рот и делаю шаг назад.

Но месье Анри одним взглядом своих голубых глаз приказывает мне не двигаться.

— Мадемуазель! — обращается он ко мне. — Вы хотели что-то сказать?

— Нет, — быстро отвечаю я, чувствуя, что мадам Анри сверлит меня сердитым взглядом. — Разве что…

— Что? — Глаза месье Анри очень светлые. Без очков он почти ничего не видит вблизи. У него страшная дальнозоркость. — Продолжайте. Что именно вы хотели сказать?

— Только то, — осторожно начинаю я, панически боясь, что ляпну что-то не то, — что хранение текстиля в герметичных контейнерах только вредит ему, особенно если внутрь попадает влага. Может появиться плесень.

Я отмечаю про себя, что месье Анри доволен моим ответом. Это дает мне смелости продолжать.

— Ни один из исторических костюмов в Метрополитен-музее не хранится в герметичной витрине. И ничего с ними не происходит. Важно только, чтобы на них не попадали прямые солнечные лучи. Кружева на платье пожелтели совсем не потому, что вы нарушили упаковку. Пожелтение произошло из-за того, что платье было плохо почищено перед хранением… Вполне возможно, что его вообще не чистили и на нем остались пятна от шампанского и пота.

Улыбка месье Анри заставляет меня сделать вывод, что финал моего рассказа достаточно впечатляющ. Его жена надает облегченный вздох.

Я удивленно оглядываюсь. Мне ясно, что она отказывается от слова «дуреха», которым обозвала меня на прошлой неделе.

— Как такое могло случиться? — спрашивает женщина, сдвигая брови. — Если платье чистили до того, как положить на хранение?

— Боже, мам, — раздраженно перебивает ее девушка, — как ты не понимаешь? Этот Морис не чистил его. Он просто сложил его в коробку, запечатал и отдал тебе, сказав, что почистил.

— А еще он сказал, чтобы вы не вскрывали его, — добавляет месье Анри, — в противном случае ткань пожелтеет, и вы не получите никаких денег по гарантии. — Месье Анри произносит «Тс-с» и смотрит на платье у себя в руках. Надо сказать, оно не самое красивое из тех, что я видела. Но вполне симпатичное.

Только очень странно, что эта пожилая дама решила отдать свое старомодное свадебное платье дочери. Не понимаю, как может мисс «Пожар в джунглях» появиться в этом платье в викторианском стиле, с закрытым горлом, будь оно хоть десять раз от Сюзи Перетт.

— Я сотни раз видел подобное, — печально говорит месье Анри. — Какой позор.

Пожилая дама явно расстроена.

— Оно испорчено? Его нельзя спасти?

— Не знаю, — с сомнением в голосе говорит месье Анри. Я понимаю, что он играет. Все, что требуется этому платью, — это замачивание в бесцветном уксусе и, возможно, ручная стирка с небольшим количеством кислородного отбеливателя.

— Господи, как ужасно, — говорит мисс «Пожар в джунглях» прежде, чем месье Анри успевает что-то сказать. — Придется нам покупать новое платье.

— Мы не станем покупать новое платье, Дженифер, — резко отвечает дама с высокой прической. — Это платье послужило для меня и для всех твоих сестер. Оно подойдет и тебе!

Дженифер явно с ней не согласна. Месье Анри даже не нужно надевать очки, чтобы это заметить. Он задумывается, не зная, как быть. Мадам Анри прокашливается.

Но тут, не дав ей произнести ни слова, встреваю я:

— Мы с легкостью уберем желтизну. Но ведь дело не только в ней?

Дженифер смотрит на меня с подозрением. Как и все остальные.

— Элизабет! — Месье Анри впервые с момента нашего знакомства называет меня по имени. Я понимаю, что его приторно-сладкий тон насквозь фальшивый. На самом деле ему хочется меня убить. — Дело только в желтизне.

— Не только, — так же фальшиво-сладко говорю я. — Посмотрите на это платье, а потом на Дженифер. — Все присутствующие смотрят на платье, а потом на девушку, Дженифер выпрямляется и чуть отводит стороны полы куртки. — Теперь видите, в чем проблема?

— Нет, — тупо отвечает мама Дженифер.

— Это платье, возможно, очень шло вам, миссис… — Я замолкаю и смотрю на мать Дженифер.

Та уточняет:

— Харрис.

— Точно, миссис Харрис. Вы — статная женщина с великолепной осанкой. Но посмотрите на Дженифер. Какая она миниатюрная. Она потеряется в таком пышном платье.

Дженифер щурит глаза и стреляет взглядом в сторону матери.

— Вот видишь? — шипит она. — Я же тебе говорила.

— Э-э, хм-м, — неловко мямлит месье Анри. Он все еще смотрит на меня так, будто хочет убить. — Кстати, Элизабет, собственно, не является нашей сотрудницей…

— Но это платье очень легко перешить на девушку с такими пропорциями, как у Дженифер, — продолжаю я, показывая на вырез. — Мы можем сделать его более открытым, в форме сердечка, и, возможно, избавимся от рукавов…

— Я категорически не согласна, — возражает миссис Хар-рис. — Это будет католическое венчание.

— Мы сузим их, — мягко продолжаю я. — Они не будут свисать. Девушка с такой фигуркой, как у Дженифер, не должна ее прятать. Особенно в тот день, когда она хочет выглядеть наилучшим образом.

Дженифер слушает меня, затаив дыхание. Она даже перестает теребить свои волосы.

— Да, — говорит она. — Видишь, мам, а я что тебе говорила?

— Не знаю, — бормочет миссис Харрис, закусив нижнюю губу. — Твои сестры…

— Вы младшая? — спрашиваю я Дженифер. Та кивает. — Тогда понятно. Очень тяжело быть младшей сестрой и все время донашивать за старшими одежду. Иногда просто до смерти хочется надеть на себя что-то новое, только твое.

— Точно, — вырывается у Дженифер.

— Но в случае с платьем вашей мамы у вас может это получиться, — говорю я. — И вы не нарушите семейных традиций. Нужно лишь добавить пару деталей, чтобы оно стало вашим. Мы легко сможем вам в этом помочь…

— Точно, — говорит Дженифер, поворачиваясь к матери. — То, о чем она говорит. Я именно этого и хотела.

Миссис Харрис переводит взгляд с платья на дочь и смеется:

— Отлично! Сделаем так, как ты хочешь. Это будет дешевле, чем новое платье.

— О! — Мадам Анри выступает вперед. — Конечно, дешевле. Если юная леди пройдет со мной в примерочную, мы прямо сейчас сможем решить, какие переделки понадобятся.

Дженифер скидывает куртку и, ни слова не говоря, следует в примерочную за мадам Анри.

— О, — кричит миссис Харрис, взглянув на часы, — мне уже нужно бежать. Извините меня.

Она спешит к выходу. Как только дверь за ней захлопывается, месье Анри поворачивается ко мне и, указывая на пожелтевшее платье, задумчиво говорит:

— Вы умеете общаться с клиентами.

— О, — я скромно опускаю глаза, — это было совсем несложно. Я точно знала, что она чувствует. У меня тоже есть старшие сестры.

— Понятно. — Посмотрев на меня, месье Анри становится серьезным. — Было бы интересно увидеть, так же хорошо вы умеете работать иголкой, как языком?

— А вы посмотрите, — говорю я и тяну к себе платье, которое он все еще держит в руках. — Просто посмотрите.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

 У вас монументальная верхняя часть тела, или вы — обладательница фигуры в форме песочных часов. У меня для вас всего два слова — лямки прочь!

Я знаю, что вы подумали… без лямок на свадьбе? Платья без лямок до недавнего времени считались нескромными в большинстве церквей!

С правильно сидящим корсажем невеста с пышными формами будет смотреться сногсшибательно, особенно если дополнить его колоколообразной юбкой. V-образные вырезы тоже потрясающе смотрятся на женщинах с массивным верхом, так же как и платья с открытыми плечами или с круглым вырезом.

Только помните, чем выше линия выреза, тем грудь выглядит пышнее!

Глава 9

Ничто не может перемещаться быстрее, чем свет, кроме плохих новостей, которые существуют по собственным законам.

Дуглас Адамс (1952–2001), английский писатель и радиоведущий 

— Секретарь в приемной? — только и может произнести Люк, когда я сообщаю ему новости.

В этот раз он пришел домой раньше меня и уже готовит ужин — цыпленка в вине. Одно из преимуществ того, что наш парень наполовину француз, это то, что его кулинарный репертуар не ограничивается одними гамбургерами и сыром. Плюс поцелуи.

— Да, — отвечаю я, сидя на стуле с бархатной обивкой.

— Но… — Люк разливает в бокалы каберне-совиньон и протягивает один из них мне. — Но разве у тебя… не знаю. Не слишком ли у тебя хорошее образование, чтобы просто работать секретаршей?

— Конечно, — соглашаюсь я. — Зато я смогу оплачивать счета и еще заниматься тем, что люблю, — какую-то часть времени, во всяком случае. Раз у меня не получилось найти что-то подходящее в индустрии моды.

— Но у тебя был всего месяц, — замечает Люк. — Может, стоило поискать работу чуть дольше?

— Хм… — Как ему объяснить это, не упоминая, что я — полный банкрот. — А я и буду искать. Если на горизонте появится что-то получше, я всегда смогу уволиться.

Только я не хочу. Во всяком случае, уходить от месье Анри. Потому что мне у него нравится. В особенности теперь, когда я узнала, кто такой Морис. Это его враг и конкурент, «сертифицированный дизайнер свадебных платьев», который владеет четырьмя ателье по всему городу и который переманивает клиентуру месье Анри посулами удалить с помощью специального химического состава пятна от тортов и вина (такого в природе не существует), дерет три шкуры за пустяшные переделки и недоплачивает своим поставщикам и служащим (хотя, строго говоря, я не понимаю, как можно недоплачивать больше, чем месье Анри недоплачивает мне).

Хуже того, Морис клевещет на месье Анри, рассказывая всем невестам в городе, что Жан Анри собрался на пенсию и в любую минуту может сняться и уехать в Прованс, потому что бизнес у него идет из рук вон плохо, что, честно говоря, правда, судя по приватным беседам супругов Анри, до сих пор остающихся в неведении о том, что я все понимаю. Или почти все.

Но это еще ничего. Самое страшное, месье Анри слышал, что Морис планирует открыть очередное ателье… НА ОДНОЙ УЛИЦЕ С НИМИ! С шикарным красным навесом над входом и красным ковром с логотипом его фирмы (да!). С такой дверью месье Анри соперничать не сможет, ведь у его ателье всего лишь неброская, хотя и со вкусом оформленная витрина и крыльцо, отделанное скромным бурым песчаником.

Так что если завтра мне позвонят из магазина, я все равно останусь у месье Анри. Слишком глубоко я тут завязла.

— Что ж… — В голосе Люка звучит сомнение. — Если тебе нравится…

— Нравится, — говорю я и прокашливаюсь. — Знаешь, Люк, не всем подходит обычный график с пяти до восьми. Ничего страшного в том, чтобы работать на должности, не требующей квалификации, и в свободное время заниматься тем, что любишь. Ведь ты действительно занимаешься тем, что тебе нравится, а не просто проводишь свободное время у телевизора.

— Хорошо сказала. А теперь попробуй и скажи, что ты думаешь об этом? — Он протягивает мне ложку с соусом от цыпленка. Я наклоняюсь над барной стойкой, чтобы дотянуться до нее.

— Язык проглотишь, — хвалю я. Мое сердце лопается от радости. У меня есть парень, который меня любит… И потрясающе готовит. Я обожаю свою работу. И смогу платить за обалденную квартиру, в которой живу.

Нью-Йорк не так уж и плох. И, вполне возможно, я не стану следующей Кати Пенбейкер в Энн-Арборе.

— Да, кстати, — говорю я, — в субботу мы встречаемся с Чазом и Шери. Отметим мою новую работу. Мы сто лет их не видели. Идет?

— Звучит здорово. — Люк продолжает мешать ложкой в кастрюле.

— И знаешь, что еще? — Я так и стою, перегнувшись через стойку. — Нам нужно постараться, чтобы вечер получился веселым. По-моему, Чаз и Шери переживают не лучшие времена.

— Ты тоже это заметила? — Люк качает головой. — В последнее время Чаз выглядит каким-то неприкаянным.

— Правда? — Я удивленно поднимаю брови. Мне не покачалось, что он выглядел как-то по-особенному, когда я видела его в последний раз. Хотя я так сильно рыдала, что вполне могла этого не заметить. — Знаешь, это случается. Когда Шери закрепится на своей новой работе, все наладится.

— Возможно, — соглашается Люк.

— Что значит — возможно? — спрашиваю я. — Ты знаешь что-то, чего не знаю я?

— Ничего особенного, — невинно отвечает Люк. Чересчур невинно. Но он улыбается, и я решаю, что ничего страшного.

— Что ты имеешь в виду? — Теперь уже я смеюсь. — Колись.

— Не могу, — говорит Люк. — Чаз заставил меня поклясться, что я не скажу. Особенно тебе.

— Это несправедливо. — Я надуваю губы. — Клянусь, я никому не скажу.

— Чаз предупреждал меня, что именно это ты и скажешь. — Люк улыбается, и я понимаю: что бы он от меня ни скрывал, это не страшно.

— Ну скажи, — хныкаю я.

Но вдруг понимаю. Или мне кажется, что понимаю…

— О, Господи! — кричу я. — Он собирается сделать ей предложение!

Люк поднимает взгляд от булькающего цыпленка.

— Что?

— Чаз! Он хочет предложить ей выйти за него замуж! Боже, как это здорово!

Как я сразу не догадалась? Конечно, именно это и происходит. Вот почему Чаз вчера задавал мне такие вопросы о Шери. Он выведывал у меня, не рассказывала ли Шери что-нибудь об их совместной жизни.

Он просто хочет, чтобы так было всегда!

— О, Люк! — Я чуть в обморок не упала, пришлось схватиться за столешницу, чтобы не свалиться со стула. Я вне себя от восторга. — Это грандиозно! У меня есть великолепная идея насчет ее платья… что-то типа плотно облегающего бюстье из плотного шелка, с рукавами-чашечками, открытыми плечами, с маленькими перламутровыми пуговицами по спине, с пышной юбкой-колоколом, только без кринолина, он ей не понравится… Хотя, знаешь, ей может не понравиться и юбка-колокол. Наверное, мне нужно сделать ее немного больше… Вот, посмотри, что я имею в виду.

Я подвигаю к себе блокнот, который мама Люка держит па столе — каждую страницу украшает надпись курсивом: «Биби де Вильер», — и ручкой из банка, клиентами которого мы оба являемся, делаю набросок.

— Что-то вроде этого. — Я протягиваю ему рисунок и вижу, что Люк смотрит на меня со смешанным выражением ужаса и веселья на лице.

— Что такое? — спрашиваю я, ошарашенная его реакцией. — Тебе не нравится? А по-моему, очень мило. Как насчет цвета слоновой кости? И отстегивающегося шлейфа?

— Чаз не собирается делать Шери предложение, — говорит Люк, одновременно хмурясь и улыбаясь. Ясно, что он и сам не знает, какое выражение лица уместнее, поэтому решил изобразить сразу оба.

— Нет? — Я кладу рисунок на стол и смотрю на него. — Ты уверен?

— Абсолютно, — говорит Люк. Теперь он просто улыбается. — Как ты могла такое подумать!

— Не могу только понять, — я настолько пала духом, что даже не в состоянии этого скрыть, — почему нет? Они уже сто лет вместе…

— Верно, — согласился Люк, — но ему только двадцать шесть. И он еще не закончил учебу!

— В аспирантуре, — подчеркиваю я. — И потом, они вместе живут.

— Мы тоже, — со смешком говорит Люк. — Но мы же не собираемся в ближайшее время жениться?

Я выдавливаю из себя смешок, хотя, по правде говоря, не вижу в этой ситуации ничего смешного. Нет, конечно, мы в ближайшее время не поженимся, но такая вероятность все-таки существует?

Разве нет?

Разумеется, я не решаюсь спрашивать его об этом вслух. Потому что все еще продолжаю приручать лесного зверька.

— Чаз с Шери знают друг друга гораздо дольше, чем мы, — вместо этого говорю я. — Не будет ничего странного, если они поженятся.

— Не будет, — мрачно соглашается со мной Люк. — Только я все равно не представляю их обоих в женатом виде.

— Что значит — в женатом виде? — спрашиваю я… ненавидя себя за то, что эти слова вырвались из моего рта. Из нашей с ним беседы стало абсолютно очевидно, что женитьба — последняя вещь, о которой Люк думает.

И смешно, что я о ней думаю. Очень смешно. У меня полно забот, помимо свадьбы, о которых мне нужно беспокоиться. Например, как сделать себе имя в профессии, которую я избрала. Или как найти оплачиваемую работу по специальности.

Плюс ко всему предполагается, что я не буду воспринимать такие вещи близко к сердцу. Мы просто договорились жить вместе, и все. Как сказала Шери, мы с Люком не так уж давно друг друга знаем…

Но я все равно не могу сдержаться… вероятно, потому, что моя профессия — помочь женщинам, которым кто-то сделал предложение, выбрать самое красивое из всех возможных платьев.

А еще я не могу не думать о том, что если моя личная жизнь будет в порядке, то это позволит мне сконцентрироваться на работе.

Кроме всего прочего, Люк такой… хороший. Люк де Вильер — самый клевый, самый потрясающий парень из тех, кого я когда-либо знала. И он выбрал МЕНЯ.

— Ты понимаешь, о чем я, — говорит Люк. — Женатики.

Я смотрю на него во все глаза.

— Я таких вообще не знаю, — отвечаю я. — Я не знаю людей, которые бы вступали в брак просто от безделья.

— Правда? — Люк поднимает на меня глаза. — А как же твои сестры? Только без обид, ведь моя кузина Вики точно такая же. Ты же сама рассказывала…

— О, — отвечаю я. Я и забыла о Розе и Саре. Они выскочили замуж, потому что забеременели. Как будто никто не слышал о контроле над рождаемостью. Кроме меня. — Да.

— Я знаю кучу таких пар, — заверяет меня Люк. — Они не живут своей жизнью и поэтому пытаются украсть ее у других либо из-за денег, либо для стабильности, либо просто считают, что так надо. И поверь мне… они просто невыносимы.

— Конечно, — отвечаю я. — Уверена, что так оно и есть. Но некоторые из них действительно могут быть влюблены.

— Им так кажется, — говорит Люк. — Но когда ты так молод, откуда знать, что такое любовь?

— Хм, — мямлю я. — Оттуда, откуда я знаю, что люблю тебя.

— А… — Он наклоняется вперед, чтобы погладить меня по щеке. — Как мило. Но я говорю не о нас с тобой. — Он поднимает бокал. — За твою новую работу.

— О, — слегка удивляюсь я. В данный момент работа — последнее, чем заняты мои мозги. — Спасибо.

Мы чокаемся.

«Я говорю не о нас тобой»,

— сказал он. Это уже кое-что, правда? Он считает, что мы другие. Потому что мы и в самом деле другие.

— Может, накроешь на стол? — спрашивает Люк, проверяя готовность цыпленка в вине. — По-моему, через пару минут все будет готово.

— Конечно. — Я осторожно соскальзываю со стула и направляюсь к ящику, где мадам де Вильер хранит свои серебряные приборы — не посеребренные, а именно серебряные. Которые нужно мыть только вручную и хранить в специальном, обитом материей ящике, предотвращающем потускнение. Конечно, я могу накрыть на стол. — Если он не делает ей предложение, тогда что?

— Что? — интересуется Люк.

— Что Чаз просил тебя не рассказывать мне? — говорю я.

— А, — смеется Люк. — Обещаешь ничего не говорить Шери?

Я киваю.

— Он собирается сделать ей сюрприз и подарить кошку. Из приюта для бездомных животных. Ты понимаешь? Шери так любит животных.

Я смотрю на него. Шери ведь не любит животных. Их любит Чаз. Чаз наверняка решил завести котенка для себя. Ничего удивительного. Он чувствует себя таким одиноким, ведь Шери все время работает. Ему, наверное, нужна компания. Мне знакомо это ощущение, ведь Люк тоже целый день на занятиях.

Но вслух я этого не говорю, а просто улыбаюсь.

— Только ей не говори, — предупреждает меня Люк. — Испортишь сюрприз.

— Не волнуйся, — вру я. — Я ей не скажу.

Лучшей подруге непременно нужно сказать, что ее парень собирается подарить ей домашнее животное. Иначе и быть не может.

Господи! Все-таки парни такие странные.

Как правильно выбрать свадебное платье. 

Краткая инструкции от Лиззи Николс

Знаете ли вы о…

Вырезах на свадебных платьях?

Вырез под горло — этот покрой подразумевает, что полоски ткани будут обвивать вашу шею и застегиваться сзади. Несмотря на то что такие платья смотрятся здорово на тех, у кого красивые плечи, в них так открыта спина, что довольно трудно подобрать к ним бюстгальтер.

Глубокий круглый вырез — U-образный вырез, делается чаще всего и спереди, и сзади. Идет практически всем!

Вырез в форме сердечка — сердцевидный вырез— глубокий спереди и высокий сзади.

Вырез королевы Анны — более акцентированный вариант сердцевидного выреза.

Вырез, обнажающий плечи, — этот фасон предполагает наличие небольших рукавов или бретелей, которые располагаются ниже плеч, открывая плечи и ключицы.

Без бретелей — облегающий корсаж без бретелей и рукавов. Чаще всего прекрасно подходит полноватым невестам с широкими плечами.

V-образный вырез — выглядит так же, как и называется! V-образный вырез спереди скрадывает полноту в груди.

Квадратный вырез — тоже выглядит так же, как и называется. Имеет квадратную форму и идет почти всем!

Вырез корабликом — этот широкий вырез проходит по линии ключиц к вершинам плеч, где соединяется швами.

Вырез для ношения драгоценностей — круглый и высокий, подходит невестам с маленькой грудью либо тем, кто по религиозным соображениям считает, что открытая верхняя часть груди и ключицы — это верх нескромности.

Асимметричный крой, в котором одна сторона отличается от другой. Очень часто те, кто его выбирают, испытывают сложности с подбором бюстгальтера. Если только ваш портной не сошьет специальный поддерживающий лиф, чтобы вы смогли вообще без него обойтись… и если это действительно то, чем вы хотите удивить в этот торжественный день вашего будущего супруга.

Глава 10

Основными союзниками Гитлера были молчание, равнодушие и бездействие.

Иммануил Барон Якобович (1921–1999), раввин

Официально офис «Пендергаст, Лоутлинн и Флинн» не работает до девяти утра.

Неофициально телефон начинает звонить начиная с восьми. Именно поэтому им необходимо, чтобы секретарь приходил рано и переадресовывал звонки.

Я сижу в роскошном черном кожаном вращающемся кресле (на колесиках) в приемной, пытаясь запомнить, что объясняет мне Тиффани, секретарь второй смены (нет, правда. Это ее имя. Я думала, что это псевдоним, но, когда она отошла сделать себе кофе в оснащенную по последнему слову техники кухню в задней комнате, я заглянула в ящики с обеих сторон стола и увидела, что кроме двадцати различных оттенков лака для ногтей и примерно тридцати разных тюбиков губной помады там хранятся и ее счета. Я прочитала один из них, в нем значилось: «Тиффани Даун Сойер»).

— Ладно, — говорит Тиффани. Говорят, она работает моделью, когда не занята в приемной в «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн», и я верю в это, потому что ее кожа гладкая и чистая как фарфор, волосы выглядят, как ниспадающий до плеч блестящий поток темного золота, в ней шесть футов роста, и, кажется, она весит около ста двадцати фунтов — и это несмотря на весьма калорийный завтрак, бесплатно предоставляемый всем сотрудникам «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн», — черный кофе и упаковка вишневых «Твиззлерс».

— Например, если ты получаешь звонок, — объясняет Тиффани, ее аккуратно накрашенные веки полуопущены, потому что, как она мне объясняла, прошлой ночью она «перебрала мохито» и все еще «в стельку», — ты спрашиваешь, кто звонит, просишь его подождать, нажимаешь на кнопку перевода звонка и вводишь добавочный номер сотрудника. Когда сотрудник поднимает трубку, ты докладываешь ему, кто звонит, и если он готов ответить на звонок, нажимаешь кнопку «Переадресовать», а если он говорит, что не хочет отвечать, кто бы ни звонил, или вообще не берет трубку, ты записываешь сообщение на магнитофон. — Тиффани глубоко вздыхает и мрачно добавляет: — По себе знаю, это действительно сложно. Именно поэтому сегодня меня вызвали так рано, чтобы я смогла посидеть здесь с тобой и убедиться, что ты во все въехала. Так что не переживай.

Я посмотрела на двусторонний список дополнительных номеров, который Роберта из отдела кадров любезно ужала до карманного размера и заламинировала, чтобы он не испачкался и не порвался. В нем свыше ста имен.

— Перевод, добавочный номер, спросить, кто звонит, переадресовать или записать сообщение, — говорю я, — так?

Небесно-голубые глаза Тиффани широко открываются от удивления.

— Здорово, ты въехала. Боже. Мне потребовалась недели, чтобы запомнить все это.

— Ну, — говорю я, не желая ранить ее чувства. Тиффани уже рассказала мне историю своей жизни — она уехала из родительского дома в Северной Дакоте сразу после окончания старшей школы, чтобы стать моделью. За эти четыре года она много раз снималась в разных журналах, включая ежегодный выпуск каталога «Нордстром»; стала жить с фотографом, с которым познакомилась в баре и который обещал устроить для нее больше фотосессий, он «типа, женат, но она, типа, полная стерва. Но он не может развестись, потому что он, типа, из Аргентины и иммиграционная служба дышит ему в спину так, что он, типа, вынужден притворяться, что все это правда. Пока он платит за ее хату в Челси, его жена врет, что они все еще вместе, но на самом деле она живет со своим тренером. Но как только он получит вид на жительство, все будет кончено. И он на мне женится». Несмотря на то что от нее несет перегаром, я все-таки не хочу, чтобы она чувствовала себя неловко из-за того, что у нее всего лишь диплом о среднем образовании, а я окончила (ну, практически окончила) колледж, и естественно, что я схватываю все немного быстрее, чем она. — Это сложно.

— О-о-о-о, вот и звонок, — говорит Тиффани, когда телефон начинает тихонько звякать. Звонки в офисах «Пендергаст, Лоуглинн и Флиин» всегда включены на минимальную громкость, чтобы не раздражать коллег, которые, по словам Тиффани, очень нервные из-за количества работы, или клиентов, которые очень нервные из-за высокого почасового тарифа за юридические услуги в «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн». — Ну, отвечай так, как я только что объясняла.

Я поднимаю трубку и уверенно говорю:

— «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн», с кем вас соединить?

— Кто это, черт побери? — спрашивает мужчина на другом конце провода.

— Это Лиззи, — говорю я максимально любезно.

— Ты временная секретарша?

— Нет, сэр, — говорю я, — я — новый утренний секретарь в приемной. С кем вас соединить?

— Дайте мне Джека, — коротко отвечает он.

— Конечно, — говорю я, лихорадочно изучая свой маленький свернутый список. Джек? Кто из них Джек? — Как вас представить? — спрашиваю я, пытаясь выиграть время, чтобы найти имя Джек.

— Боже правый! — Мужчина на другом конце кричит: — Это Питер Лоуглинн, черт побери!

— Конечно, сэр, — говорю я. — Пожалуйста, оставайтесь на линии.

— Да как вы…

Я нажимаю на «ожидание» трясущимися пальцами, затем поворачиваюсь к Тиффани, она дремлет в соседнем кресле, ее роскошные, длинные, черные, идеально завитые ресницы покоятся на высоких скулах.

— Это Питер Лоуглинн, — расталкиваю я ее. — Ему нужен кто-то по имени Джек! Он ругается! По-моему, он просто рассвирепел, когда я поставила его в режим ожидания…

Тиффани дергается, как студент при виде пиццы, вырывает у меня трубку и шепчет: «Черт, черт, черт, черт». Потом перегибается через меня, чтобы выключить режим ожидания, и без запинки произносит:

— Здравствуйте, мистер Лоуглинн, это Тиффани… Да, я знаю. Ну, она новенькая… Хорошо, так и сделаю… Конечно. Пожалуйста.

Ее длинные ухоженные пальцы перепархивают на клавиатуру, и Питер Лоуглинн замолкает.

— Извини, — говорю я дрожащим голосом, как только Тиффани кладет трубку. — Я просто не нашла никого с именем Джек в этом списке!

— Тупая сучка, — говорит Тиффани, достает шариковую ручку и что-то дописывает на листке, который дала мне Роберта. Передавая листок обратно, она видит мое встревоженное выражение и смеется. — Да не ты. Эта шлюха Роберта. Она думает, что она такая замечательная, потому что закончила колледж. Типа, и что? В итоге она составляет графики отпусков для сотрудников. Даже обезьяна с этим справится. А гонору-то!

Я взглянула на изменения, которые Тиффани сделала в моем списке. Она перечеркнула первое имя «Джон» напротив фамилии «Флинн» и подписала «Джек». Поскольку список заламинирован, надпись была едва видна.

— Джек — это настоящее имя Джона Флинна? — спрашиваю я.

— Нет. Он Джон. Но называет себя Джек, и все остальные тоже, — объясняет мне Тиффани. — Не знаю, зачем Роберта указала его настоящее имя, а не то, которым его называют. Наверняка решила сделать тебе гадость. Роберта страшно завидует девушкам, которые выглядят лучше нее. Потому что сама выглядит, как тролль с лошадиным лицом.

— А, вот вы где! — кричит Роберта, открывая стеклянную дверь, ведущую из холла в приемную. На ней плащ свободного покроя с поясом — по подкладке я определяю, что это Бурберри, а в руках — портфель. Для того, кто только «планирует отпуска сотрудников», она выглядит суперделовой. — Все хорошо? Тиффани показала тебе что и как?

— Да, — говорю я и в панике смотрю на Тиффани. Вдруг Роберта слышала, что ее назвали троллем с лошадиным лицом?

Но Тиффани спокойна, как айсберг. Из ящика стола она достает пилку для ногтей.

— Как прошло утро, Роберта? — доброжелательно спрашивает Тиффани, подравнивая ноготь.

— Замечательно, Тиффани. — Роберта при ближайшем рассмотрении действительно слегка похожа на лошадь. У нее длинное лицо и слишком большие зубы. Она небольшого роста, с ужасной осанкой, и вправду делающей ее похожей на тролля. — Спасибо большое за то, что помогла и взяла двойную смену, чтобы обучить Лиззи. Мы это ценим.

— Работаю в утреннюю смену, а потом еще и в вечернюю, так? — интересуется Тиффани.

— Конечно, — отвечает Роберта, и ее улыбка становится натянутой. — Как договаривались.

Тиффани пожимает плечами.

— Это все замечательно, — говорит она приторно-сладким голосом.

Роберта улыбается еще напряженнее.

— Замечательно, — говорит она. — Лиззи, если ты…

Начинает звонить телефон. Я тянусь к трубке.

— «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн», — говорю я, — с кем вас соединить?

— У меня Леон Финкл для Мэрджори Пирс, — мурлычет женский голос.

— Минуту, пожалуйста, — говорю я и нажимаю кнопку перевода звонка. Потом, прекрасно понимая, что Роберта следит за каждым моим движением, я нахожу дополнительный номер Мэрджори Пирс в моей шпаргалке, набираю цифры и говорю, когда кто-то на том конце Линии поднимает трубку: — Леон Финкл для Мэрджори Пирс.

— Я отвечу, — сообщает чей-то голос.

Я нажимаю кнопку переадресации звонка и наблюдаю, как маленькая красная лампочка на кнопках перевода звонков гаснет. Сделано. Я справилась.

— Очень мило. — Роберта явно впечатлена. — У Тиффани ушли недели на то, чтобы выучить все это.

Взгляд, которым Тиффани наградила Роберту, мог бы заморозить самый горячий кофе.

— У меня не было такого хорошего инструктора, как у Лиззи, — холодно сообщает она.

Роберта дарит нам еще одну сдержанную улыбку и говорит:

— Продолжайте. Да, Лиззи, тебе нужно зайти ко мне в кабинет и заполнить все необходимые формы для предоставления страховки.

— Хорошо, — говорю я и, поскольку телефон звонит снова, тянусь к трубке. — «Пендергает, Лоуглинн и Флинн», — говорю я.

— Соедините меня с Джеком Флиныом, пожалуйста, — говорит голос на том конце провода. — Это Терри ОМелли.

— Одну минуту, пожалуйста, — говорю я и нажимаю на перевод звонка.

— Вот стервозина, — шепотом ворчит Тиффани, доедая «Твиззлер».

— Терри ОМелли хочет поговорить с мистером Флинном, — говорю я, когда по линии мистера Флинна отвечает женщина.

— Переведите звонок, пожалуйста, — говорит женщина. Я нажимаю на кнопку.

— Ты представляешь, у нее хватило наглости сказать мне, чтобы я не красила ногти над столом. — Тиффани стреляет глазами в дверь, за которой только что исчезла Роберта. Она сказала, что это непрофессионально.

Я воздержалась от замечания о том, что я также не считаю признаком профессионализма маникюр на рабочем месте в юридической конторе.

Снова звонит телефон. Я отвечаю.

— «Пендергает, Лоуглинн и Флинн», — говорю я. — С кем вас соединить?

— С собой, — говорит Люк. — Звоню, чтобы пожелать удачи в первый рабочий день.

— Ох! — Я чувствую, что мои колени подгибаются, как всегда, когда я слышу его голос. — Привет.

Я уже отошла от событий прошлого вечера, когда он сообщил, что люди нашего возраста слишком молоды, чтобы знать, что такое настоящая любовь. Но он сказал, что не имел в виду нас. Очевидно, он просто сделал обобщение. Многие наши ровесники, скорее всего, действительно не тают, что такое настоящая любовь. Тиффани, к примеру, наверняка не знает.

Впрочем, после ужина он весьма компетентно продемонстрировал, что знает, что такое любовь. Вернее, секс.

— Как дела? — интересуется Люк.

— Отлично, — говорю я. — Просто отлично.

— Ты не можешь говорить, потому что кто-то сидит рядом с тобой, да? — Вот за что я так сильно его люблю. Он такой проницательный. Почти в любых вопросах.

— Совершенно верно, — подтверждаю я.

— Ладно, через минуту начнется первая лекция, — говорит он. — Я просто хотел узнать, как у тебя дела.

Пока он говорит, стеклянная дверь приемной приоткрываются, и к нам заходит чуть полноватая блондинка. На ней джинсы и белый свитер с высоким воротником, совсем не скрывающий ее пышных форм, и ботинки «Тимберленд». Наверняка в контору «Пендергает, Лоуглинн и Флинн» нечаста приходят люди в таких ботинках. Женщина кажется мне знакомой, но я не могу вспомнить, кто она.

Тем временем Тиффани отрывается от полировки ногтей, и ее челюсть отвисает.

— Ой, надо идти, — говорю я Люку. — Пока.

Я вешаю трубку. Посетительница подходит к стойке приемной. Я отмечаю, что она красивая и пышет здоровьем, и, кажется, ее совсем не волнуют складки, свисающие над поясом слишком низко сидящих джинсов, хотя их вполне можно было бы спрятать под ремнем джинсов с более высокой талией, это выглядело бы гораздо привлекательней.

— Привет, — говорит мне девушка. — Я Джилл Хиггинс. У меня в девять назначена встреча с мистером Пендергастом.

— Конечно, — отвечаю я и быстро просматриваю шпаргалку в поисках добавочного номера отца Чаза. — Присаживайтесь, я сообщу ему, что вы уже здесь.

— Спасибо, — говорит девушка с улыбкой, открывшей множество здоровых белых зубов. Она садится на одну из кожаных кушеток, и я набираю номер мистера Пендергаста.

— Джилл Хиггинс пришла для назначенной ей на девять часов утра встречи с мистером Пендергастом, — говорю я Эстер, привлекательной секретарше мистера Пендергаста, которая забежала представиться, как только пришла на работу.

— Черт, — восклицает Эстер. — Его еще нет. Я сейчас подойду.

Как только я кладу трубку, Тиффани осторожно касается моего плеча.

— Знаешь, кто это? — шепчет она, кивая на сидящую девушку.

— Да, — шепчу я в ответ. — Она представилась. Это Джилл Хиггинс.

— Да, но ты знаешь, кто такая Джилл Хиггинс? — интересуется Тиффани.

Я пожимаю плечами. Лицо девушки кажется знакомым, но я более чем уверена, что это не теле- или кинозвезда, потому что она слишком нормального размера.

— Нет, — шепчу я в ответ.

— Просто она, типа, выходит замуж за самого богатого холостяка в Нью-Йорке, — шипит Тиффани. — За Джона Мак-Дауэлла. У его семьи на Манхеттене больше недвижимости, чем у католической церкви. А уж у церкви обычно ее полно…

Я поворачиваю голову и с вновь проснувшимся любопытством смотрю на Джилл Хиггинс.

— Это та девушка, которая работает в зоопарке? — шепчу я, вспоминая статью на шестой странице, в которой описывалось, как ее придавило тюленем.

— Точно, — говорит Тиффани. — Семья Мак-Дауэлл пытается заставить ее подписать брачный контракт. В общем, они хотят, чтобы она не получила ни цента, пока не родит наследника. Но жених хочет быть уверенным, что ее права будут соблюдены, это он нанял «Пендергаста, Лоуглинна и Флинна» в качестве ее адвокатов.

— Ох! — Я потрясена пафосом всей этой ситуации. Джилл Хиггинс кажется такой милой и нормальной! Неужели кто-то может подумать, что ее интересуют только деньги? — Как мило с его стороны. Я имею в виду Джона Мак-Дауэлла.

Тиффани хмыкает:

— Точно. Скорее всего, ему хочется, чтобы, когда все, типа, закончится, она не сказала, что ее надули.

Это звучит слишком цинично. Впрочем, откуда мне знать? Для меня это всего лишь первый день. Тиффани работает здесь уже два года, дольше любого секретаря, работай пего в конторе «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн».

— Ты слышала, как ее называют? — шепчет Тиффани.

— Кто?

— Пресса. Как они называют Джилл? Я непонимающе смотрю на нее.

— Разве они не называют ее просто Джилл?

— Нет, они называют ее «Плаксой», потому что она работает с тюленями и имеет такое брюшко.

Я хмурюсь:

— Фу, как грубо!

— А еще, — продолжает Тиффани, очень довольная собой, — потому что она заплакала, когда один из журналистов спросил, не смущает ли ее, что существует масса женщин, более привлекательных, чем она, и готовых умереть за то, чтобы наложить лапы на ее жениха.

— Ужасно! — Я скольжу взглядом по Джилл. Она выглядит чересчур спокойной для того, кому приходится со всем этим справляться. Только Бог знает, как бы я повела себя в такой ситуации. Пресса, наверное, назвала бы меня Ниагарой, потому что я бы плакала, не останавливаясь.

— Мисс Хиггинс! — Эстер, появившаяся в приемной, выглядит в твидовом костюме очень аккуратно. — Как ваши дела? Пройдемте со мной. Мистер Пендергаст немного задерживается, но я приготовлю вам кофе. Сливки и сахар, правильно?

Джилл Хиггинс с улыбкой поднимается.

— Правильно, — говорит она, следуя за Эстер по холлу. — Как мило, что вы запомнили!

После того как она выходит из зоны слышимости, Тиффани фыркает и возвращается к маникюру.

— Знаешь, может, парень Мак-Дауэллов и богатый, — говорит она, — и она вполне может не работать и не разбрасывать рыбу этим мерзким тюленям. Но лично я никогда бы не вошла в эту семью менее чем за двадцать миллионов. А ей повезет, если она увидит пару сотен тысяч.

— О, — говорю я, думая про себя, что Тиффани просто рождена, чтобы быть актрисой и моделью, у нее такая склонность драматизировать. — Они не могут быть настолько плохими…

— Шутишь? — Тиффани закатывает глаза. — Мать Джона Мак-Дауэлла такая стерва, она не позволяет этой девочке спланировать ни минуты собственной свадьбы. Что, в общем-то, логично, поскольку она из Айовы, а ее отец, типа, почтальон. Но все равно… Плакса даже не сможет выбрать себе свадебное платье. Они заставляют ее надеть какое-то старое убожество, которые пылится в их доме миллион лет. Говорят, что по традиции все невесты Мак-Дауэллов надевают его… но, если хочешь знать мое мнение, они просто хотят, чтобы она выглядела ужасно и чтобы Джон Мак-Дауэлл одумался и бросил ее ради какой-нибудь сучки из высшего общества, которую подберет для него его мама.

Я сразу принимаю стойку. Меня не интересует то, что мать Джона Мак-Дауэлла хочет подобрать сыну девушку из общества вместо Джилл, мне интересно другое.

— Правда? И кто дизайнер по реставрации ее свадебного платья? Не знаешь?

Тиффани тупо смотрит на меня.

— Ее кто?

— Дизайнер по реставрации свадебного платья, — повторяю я. — Я хочу сказать, у нее ведь есть дизайнер… так?

— Понятия не имею, о чем ты, — говорит Тиффани. — Что такое дизайнер по реставрации?

Но в этот момент двери приемной открываются, и мужчина, в котором я узнаю отца Чаза — по существу, более старая, седая версия Чаза, без его вечной свернутой набок бейсболки — входит в приемную… и, увидев меня, останавливается.

— Лиззи? — спрашивает он.

— Здравствуйте, мистер Пендергаст, — сияя, говорю я. — Как дела?

— Сегодня просто прекрасно, — с улыбкой отвечает мистер Пендергаст. — Я действительно рад, что ты пришла к нам работать. Чаз тебя так хвалил.

Мне это очень приятно, ведь Чаз, насколько я знаю, старается по возможности избегать разговоров со своей семьей. Того, что он позвонил ради меня, вполне достаточно, чтобы наполнить мои глаза слезами. Он действительно самый замечательный парень в мире. После Люка, конечно…

— Спасибо вам огромное, мистер Пендергаст, — говорю я. — Я счастлива, что меня приняли сюда. Это так мило с вашей стороны.

В этот момент звонит телефон.

— Труба зовет, — шутит мистер Пендергаст и подмигивает. — Еще увидимся.

— Конечно, — говорю я. — И мисс Хиггинс уже здесь…

— Отлично, отлично, — говорит мистер Пендергаст на ходу, потому что уже спешит в свой кабинет.

Я поднимаю трубку.

— «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн», — говорю я. — С кем вас соединить?

Успешно переадресовав звонок, я вешаю трубку и смотрю на Тиффани.

— Умираю, хочу есть, — говорит она. — Хочешь, закажем что-нибудь из «Бургер Хевен» внизу?

— Еще даже десяти нет, — напоминаю я.

— Не важно, я так голодна, что могу умереть. Срочно надо что-нибудь запихнуть в желудок, иначе меня стошнит.

— Знаешь что? — говорю я Тиффани. — Я и правда думаю, что справлюсь со всем этим. Ты можешь меня оставить, если хочешь.

Но Тиффани намек не понимает.

— И отказаться от полуторной зарплаты? Нет уж, спасибо. Я возьму двойной чизбургер. Тебе заказывать?

Я вздыхаю… и сдаюсь. Этот день обещает быть долгим. И лишние протеины мне явно не повредят.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс 

Только не думайте, крупные девушки, что я забыла о вас! Существует много дизайнеров одежды, которые боятся и подступиться к тем, чей размер 16 и более.

Но вам такие дизайнеры и не нужны, ведь крупные женщины МОГУТ великолепно выглядеть в свадебных платьях… если не ошибутся в выборе фасона! А лучшее, что для них можно придумать, — это хорошо сидящий корсаж и юбка-колокол.

Пышные юбки полным невестам абсолютно противопоказаны — они сделают широкие бедра еще шире, это относится и к прямым юбкам. Струящаяся ткань юбки-колокола скрывает контуры тела и зрительно уменьшает фигуру. Платья без бретелей подходят не всем крупным невестам, так как облегающий корсет не слишком хорошо смотрится на тех, у кого большой живот. В общем, это зависит от конкретной фигуры.

Невесты, которые носят большие размеры одежды, как никто другой нуждаются в помощи сертифицированных дизайнеров свадебных нарядов, так как именно мы можем подобрать для них фасом, в котором в столь торжественный для них день они будут прекрасно выглядеть.

Глава 11

Чтобы найти у девушки недостатки, достаточно обратиться за помощью к ее подругам.

Бенджамин Франклин (1706–1790), американский изобретатель

Карлик заканчивает петь «Не плачь так громко».

— Не знаю, как вы, — замечает Чаз, — но лично я считаю, что это выступление было довольно трогательным. Я ставлю восемь.

— А я — десять, — говорю я, моргая, чтобы прогнать слезы. Не знаю, то ли вообще песни Мелиссы Манчестер навевают на меня грусть, то ли именно эта в исполнении горько плачущего карлика, одетого как Фродо из «Властелина колец». А может, во всем виноваты три «Цинтао», которые я выпила за ужином, и еще два кисловатых «Амаретто», последовавших после. В любом случае меня развезло.

Чего нельзя сказать о моей подруге Шери. Она выглядит рассеянной в течение всего вечера.

— Эй, — говорю я и толкаю ее локтем в бок. — Просыпайся. А ты какую оценку ставишь?

— Угу. — Шери откидывает с глаз прядь кудрявых волос и вглядывается в карлика на маленькой сцене у бара, — Не знаю. Шесть, наверное.

— Заткнись, — говорит Чаз и качает головой. — Посмотри на него. Он из кожи вон лез.

— Вот именно, — говорит Шери. — Он слишком серьезный. Это всего лишь караоке.

— Во многих культурах караоке считается искусством, — упрекает ее Чаз. — А раз так, то его и нужно воспринимать серьезно.

— Нет, — отвечает ему Шери, — если это происходит в дешевом барчике под названием «Хониз».

Шери говорит с раздражением. Чаз просто пошутил, а ее голос звучит раздраженно.

Она злилась с того момента, как они с Чазом приехали в тайский ресторан, где мы ужинали. Что бы Чаз ни говорил, Шери либо не соглашалась, либо вообще молчала. Она набросилась на него за то, что он заказал слишком много еды… как будто это имело хоть какое-то значение.

— Наверное, это просто стресс, — сказала я Люку, когда мы шли за Чазом и Шери по направлению к Канал-стрит, стараясь обходить рыбью требуху, раскиданную вокруг китайских лавок по обеим сторонам улицы. — Она в последнее время так много работает.

— Ты и сама много работаешь, — замечает Люк, — но ты же не задираешь нос…

— Ладно тебе, — перебиваю я, — прекрати. У нее работа нервная. Она имеет дело с женщинами, у которых море проблем. А единственная проблема тех женщин, с которыми работаю я, — будут ли в свадебном платье их задницы смотреться толще или нет.

— Это кого угодно может ввести в стресс, — с трогательной лояльностью настаивает Люк. — Тебе не следует себя принижать.

Но, по правде говоря, я считаю, что Шери озабочена вовсе не работой. Иначе огромное количество тайских закусок, соте из говядины, не говоря уже о пиве, которое мы выпили, помогло бы ей. Но этого не случилось. Сейчас она была такой же злой, как и до ужина. Она даже не хотела идти в «Хониз». И собиралась отправиться прямо домой. Чаз практически заставил ее сесть с нами в такси, не дав ей поймать другую машину.

— Не понимаю, — сказал Чаз, когда Шери между переменой блюд вышла в туалет. — Она явно не в своей тарелке. Но когда я спрашиваю ее почему, она говорит, что все в порядке, и просит оставить в покое.

— То же самое она говорит и мне, — вздохнула я.

— Может, это гормональное, — выдвинул предположение Люк, ему лучше знать, ведь он столько времени посвящает всей этой биологии.

— Шесть недель? — покачал головой Чаз. — Это длится ровно шесть недель. С тех пор, как она нашла работу и переехала ко мне.

Это моя вина. Если бы я поселилась вместе с Шери и не предала бы ее, переехав к Люку, ничего такого не было бы…

— Если ты считаешь, что можешь лучше, — говорит Чаз, толкая к ней песенник, — может, сама попробуешь?

Шери смотрит на черный переплет, оказавшийся у нее под носом, и холодно говорит: — Я не пою под караоке.

— А мне припоминается, — замечает Люк, изгибая Оровь, — что это не так, во всяком случае, на некоторых свадьбах ты пела.

— Там был особый случай, — возражает Шери. — Нужно было помочь одной болтушке.

Я моргаю. Болтушке. Я,конечно, знаю, что это правда… но я же исправляюсь. Я же НИКОМУ не сказала, что встретила Джилл Хиггинс. И мне удалось сдержаться и не сообщить Люку, что любовник его мамы (если он действительно тиковым является, в чем я все меньше и меньше сомневаюсь) вчера звонил опять. Я — настоящий кладезь ценнейшей информации!

Но я решаю не давить на Шери. Все-таки я оставила ее в беде.

— Да ладно тебе, Шери, — говорю я и тянусь к песеннику, — сейчас я подыщу для нас что-нибудь забавное.

— Я — пас, — отвечает Шери. — Слишком устала.

— От караоке нельзя устать, — говорит Чаз. — Просто встаешь и читаешь на экране текст.

— Я слишком устала, — еще категоричнее повторяет Шери.

— Слушай, — уговаривает ее Люк, — кому-то все равно придется встать и спеть, иначе Фродо затянет еще одну балладу, и я перережу себе вены.

Я пролистываю песенник.

— Я спою, — говорю я. — Не могу допустить, чтобы мой парень покончил с собой.

— Спасибо, сладкая моя, — подмигивает мне Люк. — Как мило с твоей стороны.

Я нахожу нужную песню и пишу ее номер на маленькой бумажке, которую нужно отдать официантке.

— Если я спою, — настаиваю я, — то и вы, парни, тоже должны.

Чаз торжественно смотрит на друга:

— Взять живым или мертвым?

— Нет, — отвечает Люк и энергично трясет головой. — Ни за что, — смеется он. — Я не пою под караоке.

— Ты должен, — строго говорю я, — потому что, если не споешь, нас всех ждет вот это. — Я киваю в сторону группы хихикающих малолеток с медальонами в виде светящихся пенисов на шеях. У них явно холостяцкая пирушка.

— Они превращают караоке в балаган, — соглашается со мной Чаз. Слово «караоке» он произносит с чистейшей японской интонацией.

— Еще по одной? — интересуется официантка в очаровательном красном шелковом китайском платье с гораздо менее очаровательной серьгой в нижней губе.

— Принесите четыре, — говорю я и передаю ей две бумажки с заказами песен. — И две песни, пожалуйста.

— Мне не нужно, — говорит Шери и поднимает почти полную бутылку пива. — Мне хватит.

Официантка кивает и берет у меня бумажки.

— Тогда только три, — говорит она и уходит.

— Что значит — две песни? — с подозрением спрашивает у меня Люк. — Ты не…

— Мне хочется послушать, как ты поешь о том, что ты — ковбой, — мои глаза невинно раскрыты, — и скачешь на железном коне…

Люк едва сдерживается, чтобы не расхохотаться.

— Ты! — Он замахивается на меня, но я юркаю за спину Шери, которая продолжает бурчать:

— Хватит уже.

— Спаси меня, — прошу я ее.

— Я серьезно, — говорит она. — Прекратите.

— Да ладно тебе, Шер, — смеюсь я. Да что с ней такое? Она же всегда так любила побалагурить. — Спой со мной.

— Ты меня достала, — огрызается она.

— Спой, — не сдаюсь я. — Вспомни старые добрые времена.

— Отстань, — говорит Шери и отталкивает меня на дальний конец скамьи, на которой мы с ней сидим. — Мне нужно в туалет.

— Я тебя не пущу, — отвечаю я, — пока ты не согласишься со мной спеть.

И Шери выливает бутылку пива мне на голову. Позже, в туалете, она извиняется. Смиренно.

— Прости, — всхлипывает она, глядя, как я сушу волосы под сушкой для рук. — Я так виновата. Сама не знаю, что на меня нашло.

— Все нормально. — Я ее едва слышу сквозь шум сушилки. — Правда.

— Нет, — говорит Шери. — Я ужасная.

— Вовсе ты не ужасная, — говорю я. — Я сама напросилась.

— Знаешь… — Шери прислоняется к батарее. Женский туалет в «Хониз» нельзя назвать вершиной декораторского искусства. Здесь только одна раковина и один унитаз, а стены выкрашены тошнотворной бежевой краской, под которой явственно проглядывают следы граффити. — Ты действительно напросилась, но это как обычно. А вот я превратилась в страшную суку. Я совершенно не понимаю, что со мной творится.

— Это все из-за работы? — спрашиваю я. Сушилка для рук решила проблему мокрых волос. Но что мне делать с запахом пива, пропитавшим мое маленькое платье от Вики Ваграм-младшей? Придется изрядно поработать с ним.

— Дело не в работе, — угрюмо говорит Шери. — Она мне нравится.

— Правда? — Я не могу скрыть удивления. Шери только и делает, что жалуется на плотный график и перегрузку.

— Да, — продолжает она. — В этом-то и проблема… Иногда мне лучше там, чем дома.

Я открываю свою сумочку «Мейерс» семидесятых годов из винила кислотного лимонно-зеленого цвета, всего за тридцать пять долларов (с учетом скидки, предоставляемой магазином ретро-одежды для своих сотрудников), и ищу что-нибудь, чем можно прыснуть на себя, чтобы избавиться от запаха пива.

— Это потому что ты так сильно любишь свою работу? — осторожно спрашиваю я. — Или потому что больше не любишь Чаза?

Шери кривится и закрывает лицо руками, чтобы скрыть слезы.

— О, Шер! — У меня щемит сердце. Я подхожу и обнимаю ее. Через дверь мне слышно «тумп-тумп-тумп» и нестройное вытье «Нью-Йорк, Нью-Йорк».

— Я не знаю, что случилось, — всхлипывает Шери. — Только, когда я с ним, я чувствую, что задыхаюсь. И даже когда его нет рядом, мне кажется, что он… меня душит.

Я пытаюсь понять. Ведь именно так должен вести себя настоящий друг.

Но я знаю Чаза очень давно. Ничего подобного я в нем не замечала. Сложно найти более жизнерадостного и легкого парня. Если, конечно, не брать во внимание то, что он иногда разглагольствует о Кьеркегоре.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я. — Каким образом он тебя душит?

— Ну, он все время звонит мне на работу, — отвечает III ери, сердито утирая слезы. Она ненавидит плакать… и соответственно плачет крайне редко. — Иногда даже по два риза на дню!

— В этом нет ничего такого, — говорю я. — Я же звоню тебе по нескольку раз за день. Гораздо чаще, чем он. — Я уже не говорю о том, сколько раз вдень я отправляю ей письма по электронной почте, тем более сейчас, когда столько времени провожу на рабочем месте у компьютера и вношу гуда все сообщения и заметки для юристов, на которых работаю.

— Это совсем другое, — возражает Шери. — И вообще, дело не только во всей этой истории с кошкой. — Я проговорилась Шери о том, что Чаз собирается поселить к ним в квартиру четвероногого друга, и у Шери вдруг обнаружилась опасная форма аллергии, подруга с грустью призналась своему парню, что ей до конца жизни нельзя жить в одном доме ни с кем мохнатым. — Представляешь, когда я прихожу домой после работы, он спрашивает, как прошел мой день! И это несмотря, на то, что он уже спрашивал об этом по телефону!

Я выпускаю Шери из своих объятий.

— Шери, — говорю я, — мы с Люком говорим миллион раз за день. — Ну, это небольшое преувеличение. Какая разница? — А когда возвращаемся домой, рассказываем друг другу, как прошел день.

— Ну и хорошо, — отвечает Шери. — Но могу поспорить, что Люк целый день не слоняется по квартире с томиком Виттгенштейна в руках, не идет потом в магазин, не убирает квартиру и не нечет тебе овсяных печений.

У меня отвисает челюсть.

— Чаз ходит по магазинам, убирается и печет овсяные печенья, когда ты на работе?

— Да, — говорит Шери. — А еще он стирает. Можешь представить? Когда я на работе, он стирает! И складывает одежду идеальными квадратиками. Даже мои трусы! — Я уже смотрю на Шери с подозрением. Что-то не так. И даже очень.

— Шер, ты сама понимаешь, что говоришь? Тебя раздражает твой парень только потому, что он регулярно звонит тебе на работу, убирается в квартире, ходит за продуктами, печет печенье и стирает одежду. Тебе не кажется, что ты описываешь самого идеального человека в мире?

Шери хмурится:

— Для некоторых это, может быть, и идеал. Для меня — нет. Для меня идеальный мужчина — тот, кто не крутиться все время рядом со мной. Да, а еще представляешь, Чаз все время хочет секса. Каждый день. То есть, конечно, раньше, когда мы были во Франции, это было здорово. У нас были каникулы. Но теперь у каждого из нас есть обязанности — во всяком случае, у одного из нас. Разве есть время для ежедневного секса? А иногда он хочет даже два раза в день, с утра, а потом еще и вечером. Это невыносимо, Лиззи. Это… это слишком. О, Господи… зачем я тебе это говорю?

Но ведь Шери всегда была гораздо агрессивнее и безрассуднее в сексе, чем я. А теперь, похоже, мы поменялись местами. Я едва сдерживаюсь, чтобы не проболтаться, что мы с Люком частенько занимаемся этим дважды в день. И мне это очень нравится.

— Но вы с Чазом привыкли заниматься этим часто, — говорю я. — С самого начала ваших отношений. И тебе это нравилось. Что изменилось?

— В том-то все и дело, — расстраивается Шери. — Я не знаю! Господи, ну какой из меня психолог, если я не могу решить свои проблемы?

— Знаешь, иногда гораздо проще заниматься чужими проблемами, чем своими, — как можно мягче говорю я. — А ты говорила об этом с Чазом? Может, если бы ты рассказала ему, в чем дело…

— Ну, правильно, — с сарказмом отвечает Шери. — Ты хочешь, чтобы я сказала парню, что он слишком идеален?

— Ну, — замечаю я, — необязательно так. Может, если ты…

— Лиззи, я прекрасно понимаю, что веду себя как лунатик. Со мной что-то не в порядке. Я знаю.

— Нет, — кричу я. — Шери, это просто… просто тяжело. Наверное, вы не были готовы вместе жить. Мне не следовало тебя предавать и переезжать к Люку. Ты правильно вылила на меня пиво. Я заслуживаю гораздо большего…

— О, Лиззи, — говорит Шери и смотрит на меня глазами, полными слез. — Разве ты не понимаешь? Дело не в тебе. Во мне. Это со мной что-то случилось. Вернее, с Чазом и со мной. Правда в том, что я больше не знаю… Лиз…

Я смотрю на нее во все глаза:

— Не знаешь — что?

— Я вижу, как вы с Люком идеально подходите друг другу…

— Совсем не идеально. — Я не даю ей договорить. Мне не хочется упоминать о приручении лесного зверька. Или о том, что у мамы Люка была… или есть интрижка на стороне, и я ему об этом не сказала. — Серьезно, Шер. Мы…

— Вы кажетесь такими счастливыми, — говорит Шери. — Как когда-то мы с Чазом… но это почему-то прошло.

— О, Шери! — Я кусаю нижнюю губу, судорожно придумывая, что бы ей сказать на это. — Может, вам стоит вместе сходить к психологу?

— Не знаю, — говорит Шери. В ее голосе сквозит безнадежность. — Не знаю, стоит ли вообще что-то делать.

— Шери! — Не могу поверить, что она говорит такое.

О Чазе!

— Лиззи? — Кто-то стучит в дверь. Женский голос снова произносит мое имя. — Ваша очередь петь!

Я понимаю, что она уже поставила мою песню и мне придется ее спеть.

— О, нет, — говорю я. — Шери… я не знаю, что сказать. Просто мне кажется, что у вас с Чазом кризис. Ведь Чаз действительно прекрасный парень, и он любит тебя… Уверена, что со временем все наладится.

— Ничего не наладится, — говорит Шери. — Но все равно спасибо, что позволила мне на тебя все это излить. В буквальном смысле. Извини за пиво.

— Ладно, — отвечаю я. — Это меня в какой-то степени остудило. Было жарковато.

— Вы идете, — опять зовет меня официантка, — или нет?

— Иду, — откликаюсь я и спрашиваю Шери: — Будешь со мной петь?

— Ни за что на свете, — улыбается она.

И вот я в полном одиночестве на сцене бара «Хониз» уверяю молодняк, который пьяно называет меня киской, карлика, злящегося на меня за то, что я заняла его место под софитами, Чаза, Шери и Люка, что юным девушкам грустно петь старое регги… а когда им грустно, все, что требуется, — это немного ласки.

К сожалению, Чаз, воспользовавшись этим советом, нужного результата не достиг.

Кем правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Примерки

Удостовериться в том, что ваше платье хорошо сидит, — одна из многих обязанностей сертифицированного дизайнера свадебных платьев. Вы можете ему помочь, если принесете на примерку туфли, фоту и нижнее белье, которые планируете надеть на торжество. Очень часто, когда невеста не примеряла свой наряд с бюстгальтером или туфлями, которые собиралась надеть на свадьбу, оказывается, что лямки видны, а платье слишком длинное или короткое!

Очень важно, чтобы ваш вес был близок к тому, что был у вас на первой примерке. Конечно, платье можно ушить, но чем реже вашему портному придется это делать, тем лучше. И даже не думайте, чтобы его надставить… это уже совсем другая история, и вам она совсем не нужна.

Обычно требуется две примерки, но при необходимости их может быть больше… только не тяните долго! Даже сертифицированный специалист не может совершить чуда за одну ночь. Планируйте вашу последнюю примерку не позже, чем за три недели до свадьбы, — забудьте на это время про печенье и шоколад!

Глава 12

Хотя у слухов и нет ножек, они все равно найдут, как распространиться.

Джон Тюдор (р. 1954), американский баскетболист, играющий в Высшей лиге

— Так что ты делаешь на День благодарения? — интересуется Тиффани. Хотя ее смена начинается не раньше двух, Тиффани ежедневно приходит к полудню и сидит рядом со мной, пока я не уйду с работы… А иногда даже приносит для нас обеих обед, который мы прячем под столом, так как в приемной есть строго запрещено («Это в высшей степени непрофессионально», как сказала Роберта, застукав меня однажды с невинным пакетиком попкорна).

Сначала я думала, что у Тиффани просто такая привычка — приходить на два часа раньше. Но Дэрил, «специалист по факсам и ксероксам» (в его обязанности входит смотреть, чтобы все факсы и копировальные машины в офисе были заправлены и не ломались), сообщил, что такое рвение к работе Тиффани проявляет только из-за меня.

— Ей нравится околачиваться рядом с тобой, — сказал он. — Она считает, что ты забавная. У нее здесь нет друзей, кроме парня-урода.

Услышав это, я была тронута и удивлена. На самом деле у меня с Тиффани мало общего (только желание сохранить работу и любовь к моде, конечно), и временами ее милая болтовня меня слегка достает. И потом, я никогда не встречаюсь с ней вне работы… Это никак нельзя назвать крепкой дружбой.

Но с другой стороны, на нас обеих частенько орал Питер Лоуглинн, что кого угодно могло надолго выбить из колеи и основательно цементировало нашу дружбу.

Когда Тиффани спросила меня о Дне благодарения, я испугалась. Испугалась того, что она с уродом-парнем (которого Дэрил назвал так только по одной причине — тот не давал ему самому назначить Тиффани свидание) пригласит нас на воскресный обед.

Мне кажется, Люк не совсем готов к тому, чтобы быть представленным моим коллегам по работе. По этой же причине я не знакомила его с мадам и месье Анри.

А если вспомнить, что я не сообщала семье о том, что мы вместе живем, то прибавьте к этому списку и всех моих родственников.

— Приезжают родители Люка, — задумчиво говорю я.

— Правда? — Тиффани отрывает взгляд от ногтя, который подпиливает. — Из Франции?

— Хм, нет, из Хьюстона, — отвечаю я через некоторое время, за которое успеваю принять и переадресовать звонок Джеку Флинну. — Они только часть года проводят во Франции, а остальное время живут в Хьюстоне, в родном городе Люка. Мама Люка хочет сделать кое-какие покупки, а отец — походить на бродвейские спектакли.

— Они вас пригласили на праздничный ужин? — На Тиффани это явно производит впечатление. — Как мило.

— Хм, — говорю я, — не совсем так. Я сама, вернее, мы с Люком приготовим ужин для них и Шери с Чазом.

Тиффани внимательно смотрит на меня и интересуется:

— Ты когда-нибудь готовила индейку?

— Нет, — признаюсь я, — но думаю, что это несложно. Люк прекрасно готовит, а я распечатала кучу рецептов с кулинарного сайта.

— Тогда, конечно, — с сарказмом говорит Тиффани. — У тебя получится.

Я не позволяю ей испортить мне настроение. Я уверена, что День благодарения пройдет у нас на ура. Не только для родителей Люка, которым мы уступим нашу кровать, так как, по правде говоря, она и принадлежит маме Люка, но и для Чаза и Шери. Если все пойдет по плану, Чаз и Шери будут настолько тронуты нашими с Люком (и его родителей) проявлениями любви, что и у них все наладится.

Я уверена. Больше, чем уверена. Я это знаю.

— Наверное, твоя семья будет по тебе скучать, — как бы невзначай замечает Тиффани. — Они разозлятся, что ты к ним не приедешь на День благодарения?

— Нет, — говорю я и смотрю на часы. До конца работы осталось четыре минуты… и весь следующий день я буду избавлена от Тиффани. Вообще-то я не имею ничего против нее, просто… иногда она мне надоедает. — Я поеду к ним на Рождество.

— Да? А Люк поедет с тобой?

— Нет. — Я стараюсь скрыть разочарование. Родители Люка проведут Рождество и Новый год в замке. И попросили Люка провести новогодние праздники с ними.

Да, меня действительно это расстроило. Не потому, что он не позвал меня с собой. Он позвал. Но перед тем как познать, произнес: «Я думаю, что ты хочешь провести праздники со своей семьей, но…»

Он ошибся.

Но не полностью. Я действительно хотела провести праздники с семьей… и с Люком. Мне бы очень хотелось, чтобы он поехал со мной в Энн-Арбор и встретился с моими родителями. Я же знакома с его семьей. И по-моему, если бы Люк был действительно настроен на длительные отношения, то он обязательно захотел бы встретиться с моими родственниками.

Но когда я спросила его, не хочет ли он слетать вместе со мной, Люк сник и ответил: «Да, конечно, очень хочу. Но, знаешь, я уже купил билет во Францию. И очень дешево. Но его нельзя ни сдать, ни поменять. Хочешь, я узнаю, не осталось ли у них билета и для тебя, мы бы слетали во Францию вместе…»

Но на работе у Пендергаста, Флинна и Лоуглинна мне дали всего три дня выходных (месье Анри расщедрился на целую неделю между Рождеством и Новым годом), а этого было недостаточно, чтобы слетать во Францию и обратно. Правда, к счастью, за глаза хватало, чтобы съездить в Энн-Арбор. Когда я вернусь, мне придется работать — и жить — в полном одиночестве, пока не вернется Люк.

Вот именно. Я буду куковать тут одна-одинешенька, а он в это время оторвется на Юге Франции. Счастливого Нового года!

Я не стала делиться с Тиффани. Это ее не касается. Кроме того, я знала, что она скажет. Ее парень поехал знакомиться с ее родителями в Северную Дакоту в первый же год, как они стали встречаться.

— Что ж, — вздыхает Тиффани, — а мы с Раулем, наверное, останемся дома и закажем себе чего-нибудь в ресторане. Никто из нас не умеет готовить.

Я не стану звать Тиффани с ее парнем на праздничный обед. Там будем только мы с Люком, его родители и Шери с Чазом. Это будет милое застолье, похожее на те, что мы проводили этим летом в шато Мирак.

Одна минута пятьдесят девять секунд. Еще чуть-чуть, и я освобожусь.

— У нас рядом, в китайском ресторанчике, ко Дню благодарения запекают индеек, — продолжает Тиффани. — Довольно вкусно. И потом, я так соскучилась по сладкому картофелю. И по пирогу.

— Знаешь, у нас поблизости полно ресторанчиков, где подают на День благодарения праздничный ужин из трех или даже четырех блюд, — доброжелательно говорю я. — Может, вам, ребята, стоит зарезервировать столик?

— Это совсем не то, что побывать у кого-то в гостях, — говорит Тиффани. — В ресторанах все так официально. На День благодарения хочется уюта и тепла. А этого в ресторане нет и в помине.

— Все, — говорю я. Мое рабочее время истекло. Могу уходить. Я встаю. — Уверена, что вы найдете ресторан, в котором можно заказать еду на дом.

— Ага, — вздыхает Тиффани, пересаживаясь на мой стул. — Но все равно ничто не сравнится с домашней едой.

— Это правда, — говорю я. Не делай этого, Лиззи, говорю я себе, не нужно на это вестись. Никаких приглашений из жалости. — Ладно, мне нужно бежать…

— Ага, — произносит Тиффани. — Удачи тебе в твоих пошивочных делах.

Но на полпути к двери меня как будто кто-то тянет обратно.

— Тиффани, — произносит мой рот в то время, как мозг вопит: не-е-ет!

Она отрывает взгляд от экрана компьютера, на котором и данный момент читает свой гороскоп:

— Да?

— Может, вы с Раулем придете к нам на День благодарения?

— Не-е-ет!

Тиффани героическими усилиями удается сохранить спокойствие. Из нее действительно получится потрясающая актриса.

— Не знаю, — пожимает она плечами. — Спрошу у Рауля. Может, и придем.

— Отлично, — говорю я. — Тогда дай мне знать. Пока.

Я кляну себя на чем свет, пока еду в лифте. Да что со мной такое? Зачем я ее пригласила? Она же не умеет готовить и ничего не принесет!

А еще она не в состоянии поддержать беседу за столом. Она умеет говорить только о новой коллекции Прада и о том, какая из голливудских знаменитостей с чьим продюсерским сынком спит.

И я никогда не видела этого типа, Рауля, ее женатого (женатого!) любовника. Кто знает, какой он! Судя по словам Дэрила — так себе (хотя Дэрила нельзя назвать беспристрастным).

Зачем я опять позволила своему длинному языку втянуть меня в эту историю?

Я пытаюсь утешить себя тем, что Рауль вполне может отказаться от идеи праздничного ужина в совершенно незнакомой компании.

Но, учитывая, что совершенно незнакомая компания соберется на Пятой авеню, это маловероятно. Я обнаружила, что жить на Пятой авеню — все равно что на Беверли-Хиллз. Ньюйоркцы, даже приезжие, повернуты на недвижимости, скорее всего, потому, что она в дефиците и стоит неприлично дорого.

Конечно, я делаю благое дело. Ведь у Тиффани действительно никого нет, если не считать ее ультраконсервативных родителей, которые живут далеко и совсем не одобряют ее отношений с Раулем. Ко всему прочему мой поступок должен добавить несколько призовых очков к моей карме, что весьма кстати, если вспомнить количество неприятностей, в которые я оказалась втянута благодаря своему длинному языку…

В итоге я вышла с работы чуть позже обычного и, спустившись на лифте вниз, увидела в вестибюле у поста охраны знакомое лицо. Джилл Хиггинс направлялась на очередную встречу с отцом Чаза. На ней, как обычно, джинсы, свитер и ботинки «Тимберленд» — и это несмотря на то, что «Пост» посвятил ей в эти выходные целый разворот. Они изобразили ее в виде бумажной куклы, которую можно вырезать и одеть в бумажные же наряды. Самые разнообразные, начиная от формы служащей зоопарка до аляповатого свадебного платья.

Я задумалась. Я вообще много думала о Джилл, — я думала о ней практически каждый день. Вообще-то было довольно сложно этого не делать — историями о «Плаксе» пестрели все газеты. Как будто ньюйоркцы до сих пор не могли поверить, что такой богач, как Джон Мак-Дауэлл мог влюбиться в женщину, не считающуюся стереотипом красоты.

И то, что Джилл работает, да еще и с тюленями, делало ее мишенью для всего злоязычного нью-йоркского высшего общества. Наверняка она будет в семье Мак-Дауэллов Первой работающей женой.

И то, что Джилл сказала, что не собирается увольняться из зоопарка и после свадьбы, заставило всех матрон с Пятой анвею (я-то знаю, сама там живу!) содрогнуться от ужаса.

Все это меня очень беспокоило. Серьезно. Конечно, не гак, как я беспокоилась о Шери с Чазом (естественно), но все равно. Я не могла не думать о том, что сказала мне Тиффани в первый рабочий день. Семья Джона Мак-Дауэллзаставляет бедняжку надеть на торжество платье, которое хранилось в их семье миллион лет.

Могу поспорить, что размер этого платья не больше второго.

И что сама Джилл носит четырнадцатый или в крайнем случае двенадцатый размер.

Как ей вообще может подойти это платье? А ведь она обязана его надеть. Вообще, вся эта выдумка насчет свадебного платья наверняка дело рук матери жениха. Она хотела этим сказать: «Сделай то, что тебя просят, или ты никогда не станешь одной из нас».

Джилл будет вынуждена принять вызов, иначе не видать ей хорошего отношения от свекра со свекровью во веки веков. Да и пресса никогда не перестанет обзывать ее «Плаксой».

Пусть я преувеличиваю. Но я не так уж далека от истины.

И что, по-вашему, делать Джилл? Ей придется отнести это платье к специалистам… но к кому именно? Разве кто-то в состоянии понять всю сложность ситуации? Разве найдется хоть один человек, который скажет ей правду — тело двенадцатого размера можно втиснуть в платье второго размера только с помощью многочисленных и крайне уродливых вставок?

Боже мой! От одной только мысли о вставках меня бросает в дрожь.

И вот, стоя в вестибюле и наблюдая за тем, как Джилл предъявляет свое водительское удостоверение охраннику, я вдруг осознаю, что хочу, чтобы она обратилась ко мне. Знаю, что это сумасшествие. Но я все равно не хочу, чтобы с платьем Джилл работал кто-то другой. Не потому, что она может попасть в лапы проходимца Мориса… хотя и это тоже. Мне очень хочется, чтобы она выглядела на свадьбе на все сто. Я хочу, чтобы семья ее мужа ахнула от восхищения. Хочу, чтобы ее свекровь проглотила свой язык. Хочу, чтобы нью-йоркская пресса взяла обратно прозвище «Плакса» и стала называть ее «Красавицей».

Я уверена, что знаю, как этого добиться. Просто уверена, и все. Разве не визжала от восторга Дженифер Харрис, Когда я (конечно, под присмотром месье Анри) полностью переделала свадебное платье ее мамы? Даже сама миссис Харрис на последней примерке вынуждена была признать, Что теперь платье выглядит на Дженифер гораздо лучше, чем на ее сестрах.

И причина этому только одна — мой упорный труд.

Я хочу сделать то же самое и для Джилл. Представляете, она пожертвовала своей спиной, чтобы поднять тюленя! Эта девушка достойна того, чтобы ей занимался лучший из сертифицированных дизайнеров свадебных платьев!

Пусть у меня еще нет никакого сертификата. Но это только вопрос времени…

Только как? Как сообщить Джилл, что я к ее услугам? Не могу же я просто так сунуть ей в руку мою визитную карточку (Да-да! У меня уже есть визитка с названием ателье месье Анри и моим мобильным телефоном), не нарушив при этом корпоративных правил о «профессионализме и благоразумии», соблюдения которых, как сообщила мне Роберта, неукоснительно требуют и Пендергаст, и Лоуглинн, и Флинн. Уверена, после такой выходки меня непременно уволят… а я все еще нуждаюсь в работе.

Но не настолько же, вдруг поняла я, когда Джилл направилась к турникету и я заметила то, что считаю самой страшной ошибкой в одежде, — ЗСТ, или заметные следы от трусов, — немного ниже талии. О боже! ЗСТ! Кто-то срочно должен ей помочь!

И этим человеком должна стать я. Что, в конце концов, для меня важнее — платить за квартиру или сделать так, чтобы эта бедная девушка выглядела на собственной свадьбе как можно лучше? Тут и думать нечего. Сейчас я подойду к ней и предложу свои услуги. Мы ведь не в офисе, рабочее время у меня кончилось. И она наверняка не вспомнит, где видела меня раньше. Кто вообще вспоминает тех, кто работает в приемной?

— Простите…

О! Слишком поздно! Она прошла через турникет. Черт! Я ее упустила.

Ну, ладно. Да, правда, все отлично. Я поймаю ее в следующий раз. Если только он будет…

Обязательно будет.

— Эй! — Долговязый парень, который вертелся у стендов с журналами, направляется ко мне.

Отлично. Именно этого мне сейчас и не хватало. Быть склеенной еще одним придурком, который принял меня за деревенщину и сейчас начнет рассказывать сказки про то, что он фотограф модельного агентства и попросит сделать несколько снимков. И все потому, что хочет сделать меня звездой. Какая скука!

— Извините, — говорю я, поворачиваюсь к нему спиной и иду к выходу, — но меня это не интересует.

Именно поэтому ньюйоркцев и считают грубиянами. Разве это наша вина? Именно из-за таких типов ньюйоркцы относятся с подозрением к незнакомцам, которые заговаривают с ними на улицах!

— Подождите! — Серый вельветовый костюм преследует меня. Только не это! — Вы только что помахали рукой Джилл Хиггинс?

Я останавливаюсь. Я не могу иначе. Имя Джилл оказывает на меня магическое воздействие. Так мне хочется приложить руки к ее свадебному платью.

— Да, — отвечаю я. Кто это парень? Он явно не похож на извращенца, хотя… Откуда мне знать, как они выглядят?

— Вы ее подружка? — спрашивают у меня Вельветовые Штаны.

— Нет, — отвечаю я, и до меня тут же доходит, кто это. Забавно, что можно настолько очерстветь, проведя всего лишь несколько месяцев в Нью-Йорке. — Вы из какой газеты?

— «Нью-Йорк джорнал», — сообщает он как ни в чем не бывало и, достав из кармана диктофон, включает его. — Вы в курсе, что она здесь делает? В этом здании полно юридических фирм. Она пришла в одну из них? Вы случайно не знаете, в какую именно… и зачем?

Я чувствую, что мое лицо становится багрово-красным. Но потому, что мне неловко. Лицо покраснело потому, что я рассвирепела.

— Таким, как ты, — мне страшно хочется его ударить, — должно быть очень стыдно! Вы преследуете бедняжку, обсыпаете Плаксой… кто дал вам право? А? С чего вы решили, будто вы лучше нее?

— Расслабься, — со скучающим видом говорят Вельветовые Штаны. — Почему это тебе ее так жалко? Через пару Месяцев она будет богаче, чем Трамп!

— Отвали от меня! — кричу я. — И выметайся вон из этого здания, или я позову охрану!

— Ладно, ладно, — ретируются Вельветовые Штаны, буркнув про себя слово из пяти букв, обозначающее женский половой орган, который я, видимо, ему напомнила.

Плевать.

И чтобы Джилл точно с ним не встретилась по пути обратно, я подхожу к посту охраны и говорю Майку и Хулио, что вон тот парень в серых вельветовых штанах только что подошел ко мне и показал все свое хозяйство. Парня тут же выдворяют из здания с помощью пары полицейских дубинок.

Иногда наличие длинного языка и умение с легкостью врать очень помогают в жизни.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Ни одной невесте не хочется, чтобы после свадьбы в вечерних новостях показали один из излюбленных репортерами сюжетов — нечто вроде того, как невеста вдруг поскальзывается и дальше начинается эффект домино. Каждый, кто стоит рядом, тоже падает, а последний плюхается лицом прямо в свадебный торт… Это было в передаче «Самые смешные домашние видео в Америке» (хотя что может быть смешного в разрушенном свадебном торте?).

Потрудитесь проверить туфли перед торжественной церемонией, не только для того, чтобы избежать вездесущих фотографов, но и просто чтобы не поскользнуться. Практически все свадебные туфли имеют скользкую подошву. Чтобы они не поехали по полу в самый неподходящий момент, приклейте к подошве туфель двусторонний скотч (разумеется, снаружи, а не изнутри).

Забыли купить скотч? Ничего страшного! Осторожно (чтобы не порезаться) ножом нанесите на подошвы туфель крестообразные царапины, и вы не заскользите ни при каких обстоятельствах (если только свадьба не будет проводиться на льду, но в этом случае перед вами будут стоять совершенно иные проблемы).

Глава 13

Сплетни исчезают как явление потому, что все меньше и меньше людей хотят разговаривать о ком-то, кроме них самих.

Мейсон Кули (1927–2002), американский писатель

К тому времени, как я добралась до ателье месье Анри, я уже ела себя поедом по поводу приглашения на обед Тиффани и ее парня. Я все правильно сделала. День благодарения — семейный праздник, а Тиффани стала мне почти родственницей.

Так сказать, по служебной линии. Конечно, иногда она бывает невыносима, — например, она освободила только один ящик стола и постоянно оставляет повсюду липкие, недоеденные шоколадные батончики. Плюс ко всему она несколько раз стирала наброски моих свадебных платьев на нашем общем компьютере.

Но в то же время она хорошо ко мне относится. Всегда оставляет почитать модные журналы (мне не по карману покупать их самой), делится со мной разными косметическими хитростями — например, сказала, что вазелин увлажняет кожу не хуже дорогих кремов.

Не могу сказать того же самого о мадам Анри. Я имею в виду ее отношение ко мне. Хотя, конечно, она меня терпит.

Но только потому, что я взвалила на себя львиную долю работы ее мужа и он теперь проводит больше времени дома… хотя я совсем не уверена, что ему это нравится.

Сегодня, когда я вошла в ателье, мадам и месье Анри яростно спорили — по-французски, конечно, а Дженифер Харрис с матерью, которые пришли на последнюю примерку, совершенно ничего не понимали.

— Мы должны это сделать, — сердито твердила мадам Анри. — У нас нет другого выхода. Морис своими газетными приложениями отбирает остатки нашего бизнеса. А когда он откроет на нашей улице свое новое ателье, не мне тебе говорить, этим он забьет последний гвоздь в наш гроб!

— Давай подождем, — говорил ей муж. — Все может поправиться. — Заметив меня, он перешел на английский: — А, мадемуазель Элизабет! Ну и что вы об этом думаете?

Он еще спрашивает! Я не могу отвести взгляд от Дженифер Харрис, она только что вышла в своем платье из примерочной и выглядит, как…

Как ангел.

— Обожаю его, — с придыханием произносит Дженифер.

И всем понятно почему. Платье с открытым вырезом в стиле королевы Анны и облегающими, длинными, до самых запястий, кружевными рукавами (с петельками, в которые продеты пальцы, чтобы кружева не морщились), — выглядит фантастически.

Но самым прекрасным в этом помещении была сама Дженифер, она просто сияла от счастья.

И все благодаря моей каторжной работе над ее платьем:

Но это не обсуждается.

— Вы принесли туфли, в которых собираетесь быть на церемонии? — спрашиваю я. Последние отголоски ссоры между мадам и месье Анри забыты, и они оба завороженно смотрят, как я суечусь, поправляя юбку невесты. Я закалываю на поясе еще несколько кружевных складок, гармонирующих с рукавами, и платье приобретает еще больший ренессансный стиль, который как нельзя лучше подходит к лебединой шее и прямым, густым волосам Дженифер.

— Конечно, — отвечает Дженифер, — ведь вы мне об этом напоминали.

Длина подола идеальна — он едва касается пола. Она выглядит как принцесса. Нет, как сказочная принцесса.

— Когда ее сестры это увидят, они меня убьют, — не без удовлетворения говорит миссис Харрис. — Она выглядит гораздо лучше, чем они на своих свадьбах.

— Мам! — Дженифер понимает, что выглядит фантастически, поэтому может проявить великодушие. — Это неправда!

Но то, что она не может оторвать глаз от своего отражения в зеркале, доказывает обратное.

Она в восторге от моей работы. Ну, конечно, месье Анри тоже постарался. Прежде всего он достал кружево.

Я помогаю Дженифер снять платье и упаковываю его в коробку. В это время ее мама подписывает чек на внушительную сумму (хотя она и значительно меньше той, что они потратили бы на новое свадебное платье, даже если бы — бр-р, мороз по коже — оно было от Клинфилда).

Я отдаю Дженифер пакет с инструкцией, как отпаривать складки (повесить платье в ванной и пустить горячую воду).

— Ни в коем случае, — предупреждаю я, — не гладьте его утюгом.

Дженифер настолько потеряла голову, что бросает на ходу короткое «Ладно» и со всех ног бежит из ателье к припаркованной рядом машине.

Ее мама кажется хладнокровнее. Заплатив месье Анри, она подходит ко мне, пожимает мне руку, смотрит в глаза и говорит:

— Спасибо, Лиззи.

— Не за что, миссис Харрис, — смущенно отвечаю я. Очень странно себя чувствуешь, когда получаешь благодарности за то, что тебе так нравится делать и что ты все равно сделала бы, независимо от того, заплатят тебе или нет (как раз тот самый случай). Я опускаю глаза и с удивлением вижу на чеке, который она мне протягивает, сумму с двумя нолями после цифры один.

— О, я не могу этого принять! — начинаю я.

Но миссис Харрис уже выскальзывает за дверь, пообещав, что расскажет о месье Анри всем своим знакомым, имеющим дочерей на выданье.

— Я скажу им, чтобы они держались подальше от этого ужасного Мориса.

Через секунду после того, как она уходит, мадам Анри вновь заводит свою шарманку:

— Если бы дела шли не так плохо, твои сыновья вчера вечером остались бы дома.

— Они и твои сыновья, — напоминает месье Анри.

— Нет, — поправляет его мадам. — Больше нет. Если они и дальше будут шляться по барам, а потом приходить в мою чистенькую квартирку и пакостить в ней, они — твои сыновья. Потому что именно ты не приучил их к дисциплине.

— И что прикажешь делать? — интересуется он. — Я хотел, чтобы у них было то, чего я в юности был лишен!

— У них было достаточно возможностей, — многозначительно замечает мадам Анри. — Настало время выпустить их из гнезда. Пусть узнают, что такое настоящая жизнь, пусть сами начнут зарабатывать.

— Ты знаешь, что это непросто, — говорит месье Анри.

Золотые слова! Я смотрю на стодолларовый чек, который все еще держу в руке. Это первые деньги, которые свалились на меня «с небес» с тех пор, как я переехала в этот город. Здесь все так дорого! Только я получаю зарплату, и она тут же испаряется — нужно платить за квартиру, за еду, за кабельное телевидение (я не могу жить без канала о моде), а те крохи, что остаются, я отдаю за мобильный телефон.

— В общем, знай, — фыркает мадам Анри, — я поменяла замки в нашей квартире. И спрятала ключи здесь.

Кстати, еще отчисления в ГСОПФ (Государственные страховые отчисления в Пенсионный фонд (или, как Тиффани изящно расшифровывает эту аббревиатуру, Гадкие Сволочи Отнимают Последнее — Фу!) сжирают львиную долю моей зарплаты.

— И сколько это мне стоило? — спрашивает месье Анри.

— Сколько бы ни было, оно того стоит, — заявляет мадам Анри. — За то, чтобы держать этих свиней подальше, ничего не жалко. Сам видел, что я нашла в мусорной корзине в нашей спальне. Презерватив! Использованный!

Невозможно слушать все это и делать вид, что не понимаешь. Я не могу сдержать гримасу… особенно когда мадам Анри начинает трясти пластиковым пакетом, содержащим доказательство преступления.

— Фу! — восклицаю я.

Оба Анри удивленно поворачиваются в мою сторону, я морщу нос и говорю:

— Этот мусор так воняет. — Честно говоря, он совсем не пах. — Хотите, я выброшу его?

— Да, конечно, спасибо, — задумавшись на мгновение, отвечает мадам Анри. — Это мусор из нашей квартиры наверху.

Я подцепляю пакет кончиками пальцев.

— Ваша квартира наверху? — Вот это новость. Я понятия не имела, что они владеют целым зданием, в котором находится ателье. Я-то думала, они живут в Нью-Джерси. Они так часто жаловались на то, что оттуда тяжело добираться.

Месье Анри кивает:

— Да. Второй этаж мы используем под склад, а в мансарде у нас маленькая квартирка. Я иногда там остаюсь ночевать, когда засиживаюсь допоздна. — Этого, насколько я могу судить, не случалось уже довольно давно. Бизнес шел не настолько хорошо, чтобы быть занятым ночами напролет. — Вообще-то, она в основном пустует. Изредка туда наведываются наши сыновья.

— Не спрашивая разрешения! — кричит мадам Анри по-английски. — Лучше бы я ее сдавала и получала хоть какие-то деньги, чтобы поддержать на плаву наш бизнес, только чтобы эти свиньи не приходили сюда каждый раз, когда опаздывают на последний поезд! Но этому упрямому ослу, видите ли, это не нравится!

— Не знаю. — Мне понятно, что месье Анри не слишком волнуют дебоши его сыновей. — Мне не хочется брать на себя все проблемы, связанные с арендой. А если нам попадется какой-нибудь ненормальный? Помнишь, мы читали в газете? Про типа с целой стаей кошек, такого потом не выгонишь. Я этого не хочу.

Мадам Анри грозит мужу кулаком. Я улыбаюсь и выхожу на улицу, чтобы выбросить мусор. Странно слышать, что и Нью-Йорке, где каждый второй рвется улучшить свои жилищные условия, еще остались пустые квартиры, посещаемые только случайными компаниями двух общительных парней.

— Мадемуазель Элизабет, — обращается ко мне мадам Анри, когда я возвращаюсь. — Вы знаете кого-нибудь, кто ищет небольшое жилище?

— Нет, — отвечаю я. — Но если кто-то у меня спросит, я дам вам знать.

— Только не кого попало! — встревает месье Анри. — У него должны быть рекомендации.

— И он должен быть в состоянии заплатить за нее две тысячи долларов в месяц, — добавляет мадам Анри.

— Две тысячи долларов! — кричит месье Анри по-французски. — Да это же форменный грабеж! Ты что, с ума сошла?

— Две тысячи долларов за уютную квартирку с одной спальней, по-моему, вполне справедливая цена! — тоже по-французски огрызается она, — Знаешь, сколько запрашивают за обыкновенную студию? В два раза больше!

— Это в домах с бассейном на крыше! — ядовито усмехается месье Анри. — В нашем доме, насколько я помню, бассейна нет.

Они продолжают спорить и ругаться друг с другом, но меня это не особенно волнует. Я провела с ними достаточно времени, чтобы понять — это для них вполне обычное состояние. Они все время ругаются.

… Но я видела, с какой любовью мадам Анри гладит мужа по голове, ругая его за то, что он ведет нездоровый образ жизни нарочно, чтобы поскорее умереть и наконец избавиться от нее.

А месье Анри влюбленно заглядывается на ножки жены, бормоча при этом, что ее ворчание сводит его с ума.

А однажды я застукала, как они целовались в задней комнате.

Ох уж эти супруги! Они все, на мой взгляд, немного того.

Хочется верить, что, когда мы с Люком состаримся, как месье и мадам Анри, мы тоже будем такими.

Только наш бизнес не будет умирать, а сыновья не будут такими дегенератами.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Что должно быть в сумочке!

Вас всегда интересовало, что невеста во время свадьбы хранит в сумочке? Я готова открыть вам эту страшную тайну:

1) Помада, пудреница (чтобы лицо не блестело) и маскировочный карандаш (на случай, если лицо пойдет красными пятнами).

Даже если ваш макияж делал профессионал, обязательно положите эти предметы в сумочку или косметичку. Они вам непременно понадобятся, в особенности между тостами во время обеда (найдите возможность незаметно подправить макияж… не стесняйтесь, если вам потребуется чуть больше времени, чем просто взглянуть на себя в зеркальце).

2) Мятные таблетки. Поверьте мне на слово, они вам понадобятся.

3) Лекарства. Если вы страдаете мигренью, будьте уверены, что в день свадьбы она обязательно начнется. Очень часто мигрени вызываются волнением, а что может быть более волнительным, чем обещание на веки вечные связать себя с любовником? Удостоверьтесь, что вы взяли с собой таблетки, которые вам прописал врач, а также другие препараты, которые помогут вам пережить этот особый день вашей жизни, включая аспирин, спазмолитики (всякое случается), бета-блокатеры и, возможно, гомеопатические средства в виде ароматических масел.

4) Дезодорант. Если вы сильно потеете, особенно когда волнуетесь, положите на всякий случай в сумочку маленький флакончик дезодоранта. Вы об этом не пожалеете.

5) Женские гигиенические средства. Такое случается. У некоторых из нас критические дни выпадают как раз на свадьбу. Если это ваш случай, захватите с собой прокладки, причем с запасом.

И конечно,

6) Носовые платочки. Сами знаете, или вы, или кто-то стоящий рядом с вами обязательно заплачет. Будьте готовы к этому.

Глава 14

Я очень счастлива, что меня никогда не интересовали личные дела других людей.

Долли Мэдиссон (1768–1849), первая леди Америки

Я страшно жалею о том, что пригласила родителей Люка отметить с нами День благодарения.

Понимаю, конечно, что это квартира его матери. И знаю, что это очень мило с ее стороны — позволить нам жить в Ней бесплатно (во всяком случае, Люку).

Я не забыла, что мы замечательно проводили лето в шато Мирак, родовом поместье де Вильеров во Франции.

Но одно дело — жить в шато с родителями бойфренда.

Немного другое — делить с ними квартиру с единственной спальней… особенно если тебе предстоит приготовить семейный ужин ко Дню благодарения.

Я не осознавала всю тяжесть сложившейся ситуации, пока Карлос, наш портье, не позвонил и не сообщил, что родители Люка прибыли. На целый час раньше. Я только что вернулась из цветочного магазина, где вместе с миссис Уриксон из 5Б выбирала, какой из букетов лучше — из фрезий или из ирисов. Я решила потратить на них часть из тех ста долларов, которые подарила мне миссис Харрис. Разве можно придумать лучшую демонстрацию гостеприимства, чем ваза со свежими цветами к приезду гостей? А еще мне захотелось сделать приятное миссис Эриксон, которая порекомендовала обратиться к месье Анри.

Но цветы у флориста продавались просто в связке, и теперь они нуждаются в оформлении. Они лежат беспорядочной кучей на столе, а я лихорадочно пытаюсь найти подходящую вазу. О каком гостеприимстве вообще можно тут говорить! Вдобавок ко всему я еще в спортивном костюме, поскольку не успела переодеться после похода за продуктами — покупки все еще лежат в пакетах на полу кухни, мой любимый еще не вернулся из университета, а портье уже позвонил, чтобы сообщить, что «гости» прибыли…

— Скажи, чтобы поднимались, — говорю я Карлосу. Что еще я могу сказать?

Затем я ношусь как сумасшедшая, пытаясь быстро прибраться. Все не так уж и плохо — я помешана на чистоте, — но про милые, приятные пустячки, которые я надеялась приготовить к приезду родителей Люка — свежесмешанные коктейли (их любимый «королевский кир»), орешки в вазочках, разнообразные сыры на тарелке, — придется забыть, потому что я запихиваю все грязное белье в корзину с крышкой, быстро провожу расческой по волосам и лечу открывать дверь.

— Привеееет! — кричу я, замечая, что мистер и миссис де Вильер выглядят, ну, старше, чем в нашу последнюю встречу. Но с кем не бывает, особенно после перелета? Вы так рано!

— По дороге из аэропорта совсем не было пробок. — Миссис де Вильер с техасским акцентом растягивает слова и целует меня в обе щеки. — Все уезжают из города, да. Но приезжать? Нет. — Она быстро окидывает взглядом всю квартиру, включая пакеты из супермаркета, отсутствие коктейлей и мой спортивный костюм. — Извини, что мы так рано.

— О, нет проблем, — легко говорю я. — Просто Люк еще не вернулся с занятий…

— Ну, мы пока начнем отмечать без него, — говорит месье де Вильер, извлекая бутылку холодного шампанского, которую он купил где-то по дороге из аэропорта.

— Отмечать? — удивляюсь я. — А есть повод?

— Всегда есть повод, — говорит месье де Вильер. — В данном случае поводом является выпуск нового «Божоле».

Его жена везет перед собой чемодан на колесиках.

— Куда можно это положить? — интересуется она.

— В вашу комнату, конечно же, — говорю я и поспешно достаю бокалы для шампанского. — Мы Люком будем спать на диване.

Месье де Вильер вздрагивает, когда бахает пробка от шампанского.

— Я говорил, что нам следовало остановиться в отеле, — говорит он своей жене. — Теперь эти бедные дети заработают себе боль в спине.

— О нет, — говорю я. — На кушетке нам будет нормально! Мы с Люком так благодарны, что вы…

— Это отличная раскладная кушетка! — настаивает миссис де Вильер по пути в спальню. — Признаю, что она не самая комфортабельная в мире, но ничья спина болеть не будет!

Я пытаюсь представить, как бы выглядел этот разговор, будь это мои родители, но безуспешно. Мои родители до сих пор не знают о том, что мы с Люком живем вместе, и у меня есть все причины держать это в тайне… по крайней мере, до объявления о помолвке. Ну, если мы когда-нибудь будем помолвлены. Не то чтобы они против, что люди живут вместе до свадьбы. Они против того, чтобы я жила с тем, о кем знакома всего пару месяцев.

Это красноречиво свидетельствует о том, насколько они доверяют мне в суждениях о людях.

Но если вспомнить некоторых моих бывших, думаю, у родственников есть на то причины.

— Все хорошо, — заверяю я месье де Вильера. — Правда.

— Прекрасно. — Миссис де Вильер сложила свои сумки в спальне и вернулась. — Я рада, что ты чувствуешь здесь себя как дома.

Кажется, она имеет в виду стойку с вешалками и мою коллекцию винтажных платьев.

И кажется, она этим сильно озадачена.

— Ох, — говорю я. — Да. Прошу прощения. Я знаю, что моя одежда занимает много места в комнате. Я надеюсь, вы не против…

— Конечно, нет! — немного сердечнее говорит миссис де Вильер. — Я рада, что ты используешь пустое пространство. А это швейная машинка на моем туалетном столике?

Боже.

— Хм… да… Ну, понимаете, мне был нужен стол, чтобы ее поставить, а ваш туалетный столик как раз подходящей высоты… — Она ненавидит меня. Я это точно знаю. Она ненавидит меня всеми фибрами души. — Я передвину ее, если нужно. С этим нет никаких проблем…

— Да что ты, — слегка натянуто улыбается миссис де Вильер. — Гийом, я выпью немного шампанского.

— Я сейчас уберу ее, — говорю я. — Швейную машину. Прошу прощения, я должна была подумать об этом раньше. Конечно же, вам необходимо место, чтобы накладывать макияж…

— Не глупи, — перебивает меня миссис де Вильер. — Ты можешь сделать это позже. Садись с нами и выпей немного шампанского. Мы с Гийомом хотим послушать про твою новую работу. Жан-Люк сказал, что ты работаешь в юридической конторе! Это должно быть так интересно. Я и не знала, что ты интересуешься юриспруденцией.

— Хм, — тяну я, принимая бокал, который мне протягивает месье де Вильер. — Я не… — Почему я не передвинула швейную машину вчера вечером, ведь мне пришло в голову, что мадам де Вильер может не понравиться, что она стоит прямо посередине ее туалетного столика? Почему?

— Ты работаешь помощником юриста? — интересуется миссис де Вильер.

— В общем, нет, — отвечаю я. А что насчет моего барахла в ванной? У меня там тонна косметики и моющих средств. Я пыталась хранить все в пластиковом контейнере для душевых принадлежностей, но с тех пор, как я начала общаться с настоящей моделью, всяких пузырьков и тюбиков стало куда больше, и некоторые из них оказались просто замечательными.

И куда мне класть все эти вещи, если не в ванную комнату? Тут только одна ванная…

— Административная работа? — спрашивает миссис де Вильер.

— Нет, — говорю я. — Я секретарь. Хотите, я вынесу свои вещи из ванной комнаты? Прошу прощения, если вам кажется, что мои вещи тут повсюду. Я знаю, что их много, но я могу их убрать…

— Не беспокойся об этом, — говорит миссис де Вильер. Она допила первый бокал шампанского. — Когда Жан-Люк приедет домой?

О боже. Это ужасно. Она уже интересуется, когда вернется Люк. Меня интересует то же самое. Кто-то должен спасти нас от этого неловкого молчания — о, подождите… Месье де Вильер включает телевизор. Спасибо, Боже! Мы можем посмотреть новости или что-нибудь еще…

— О, Гийом, выключи, — говорит его жена. — Мы приехали общаться, а не смотреть CNN.

— Я просто хочу узнать погоду, — настаивает месье де Вильер.

— Ты можешь посмотреть в окно, — усмехается его жена. — Холодно. Ноябрь. Чего ты ожидал?

О боже. Это мучительно. Я умру, это точно. Она разочарована, услышав, что я всего лишь секретарь в фирме отца Чаза. Почему она так поморщилась? Потому что не может себе представить, что ее сын встречается с секретаршей? Это верно, его последняя девушка была менеджером инвестиционного банка. Но она была старше меня! Ну, на пару лет. Но все равно, у нее образование в сфере бизнеса! А у меня — факультет искусств. Чего можно ожидать?

О боже. Такая неловкая тишина. Не-е-ет… Хорошо, надо придумать, что сказать. Что-нибудь. Это яркие, умные люди. Я должна вести с ними беседу о чем-нибудь… хотя бы о чем-нибудь…

Постойте! Кажется, я знаю…

— Миссис де Вильер, мне очень нравится ваш Ренуар, — говорю я. — Тот, который висит над вашей кроватью.

Мать Люка польщена.

— Эта маленькая безделушка? Спасибо. Да, она чудесная, правда?

— Я обожаю ее, — откровенно говорю я. — Где вы ее достали?

Миссис де Вильер поворачивается к окну, выходящему на Пятую авеню, ее глаза задумчиво блестят.

— Мне ее кое-кто подарил. Много лет назад.

Мне не нужно читать мысли, чтобы понять, что этот «кое-кто», о котором вспоминает миссис де Вильер, наверняка был ее возлюбленным. Иначе как объяснить этот блестящий взгляд?

— Хм… — мычу я. Потому что больше мне нечего сказать. Папа Люка рассеянно переключает каналы с Ныо-Йорк-1 на CNN. — Милый подарок.

Самой дорогой вещью, которую я получала в подарок, был iPod. От моих родителей.

— Да, — с кошачьей улыбкой говорит миссис де Вильер, попивая шампанское. — Действительно.

— Смотрите. — Месье де Вильер указывает на телевизор. — Видите? Завтра пойдет снег.

— Ну, нам не стоит из-за этого переживать, — говорит его жена. — Нам никуда не надо идти. Нам и здесь будет хорошо и уютно.

Боже! Это правда. Мы все здесь застрянем на целый день, я буду готовить (надеюсь, Люк поможет), а его родители… Даже не знаю. Чем они собираются заниматься? Смотреть парад в честь Дня благодарения? Или футбол? Почему-то они не кажутся мне людьми, увлекающимися парадами или футболом.

Это означает только одно — они просто будут сидеть здесь. Весь день. Медленно высасывая мою душу своими колючими комментариями… «Тебе и правда стоит стать помощником юриста, Лиззи. Ты будешь получать гораздо больше, чем простой секретарь. Что? Сертифицированный дизайнер свадебных платьев? Никогда не слышала о такой профессии. Да, конечно, ты сотворила чудо с моим свадебным платьем. Но это сложно назвать профессией для человека с высшим образованием. Ты не боишься, что все деньги, вложенные твоими родителями в обучение, будут потрачены впустую?»

Нет! Потому что мое обучение было бесплатным! Потому что мой отец работает в колледже, а бесплатное обучение является одной из привилегий такой работы!

Господи! Почему мы так хорошо проводили время во Франции, а здесь нам нечего сказать друг другу?

Я знаю почему. Потому что они думали, что для Люка я — всего лишь курортный роман. Теперь, когда ясно, что я значу для него больше, они не особо счастливы. Я знаю. Я просто знаю это.

— Вы, наверное, голодны после такого длительного перелета? — говорю я, пытаясь приободриться. Я не дам себе впасть в отчаяние. — Давайте я приготовлю вам что-нибудь поесть.

— Нет, нет, — говорит месье де Вильер. — Мы сегодня вечером отведем вас с Жан-Люком в ресторан. У нас заказан столик. Правда, Биби?

— Правда, — говорит миссис де Вильер. — В «Нобу». Ты же знаешь, как Жан-Люк обожает суши. Мы решили, что это поднимет ему настроение, ведь он так много занимается.

— Ясно, — в отчаянии говорю я. В отчаянии, потому что страстно желаю исчезнуть из той комнаты, в которой они находятся. — Я только что вернулась из магазина. Купила немного сыра. Позвольте мне его для вас порезать. Вы можете перекусить, пока мы ждем Люка…

— Не стоит беспокоиться, — отмахивается месье де Вильер. — У нас есть чем перекусить!

Ясно. Они не дадут мне вести себя как хозяйке дома. Что, наверное, понятно, потому что это не моя квартира.

Но все-таки. Не нужно об этом так грубо напоминать.

Звонок телефона прерывает мои мрачные размышления. Не моего мобильного — телефона в квартире, который зарегистрирован на имя Биби де Вильер. Только один человек звонил сюда с тех пор, как я переехала.

Мужчина, который оставил эти разочарованные послания для Биби! Сообщения, о которых я никогда не рассказывала Люку.

И его матери.

— Хм, это, скорее всего, вас, — говорю я ей. — Мы с Люком не используем ваш номер. У нас есть мобильные телефоны.

Миссис де Вильер удивлена, но польщена.

— Интересно, кто это может быть, — спрашивает ока, вставая и направляясь к телефону. — Я никому не говорила, что приезжаю в город. Я просто хотела пройтись по магазинам. И никаких визитов. Знаешь, как это бывает.

Вообще-то, знаю. Нет ничего более раздражающего, чем друзья, планирующие ланч, когда ты отвела все выходные на шопинг.

— Алло? — говорит миссис де Вильер, подняв трубку и сняв клипсу с правого уха.

А я думала, что только у моей мамы не проколоты уши.

Я с самого начала знала, что это Тот Парень, Который Оставлял Все Эти Сообщения. Я вижу это по удивленному, но радостному выражению красивого лица миссис де Вильер. И по быстрому, осторожному взгляду, который она бросает в спину мужа. И по тому, как она дышит.

— О, дорогой, как мило, что ты позвонил. Правда? Нет, меня здесь не было. Нет, я была во Франции, потом вернулась в Хьюстон. Да, конечно, с Гийомом.

Хммм. Оказывается, Тот Парень, Который Оставлял Все Эти Сообщения, знает, что она замужем.

О чем я? Конечно, знает. Именно поэтому он и звонит но ее личному номеру.

Ух ты! Не могу поверить, что мама Люка изменяет его отцу. Или изменяла раньше. Но тогда это необязательно была измена, они же жили порознь и собирались разводиться. Они сошлись всего несколько месяцев назад… из-за меня.

Вопрос в том, долго ли продержится их обновленная любовь? Лето закончилось, жизнь пришла в норму — если можно назвать жизнь в трех домах, включая шато во Франции, дом в Хьюстоне и квартиру на Пятой авеню в Манхэттене, нормальной.

— Пятница? Ох, милый, ты знаешь, я отвела этот день для шопинга. Да, весь день. Ну, я полагаю, что смогу. Ох, ты такой настойчивый. Нет, я восхищаюсь этим. Хорошо. Тогда в пятницу. Пока-пока.

Мда.

Миссис де Вильер вешает трубку, возвращает клипсу на место и довольно улыбается.

— Кто это был, cherie? — спрашивает отец Люка.

— Да так, никто, — равнодушно говорит миссис де Вильер. — Слишком равнодушно.

В этот момент я слышу, как в замке поворачивается ключ. И чуть не падаю от облегчения.

— Вы уже здесь! — кричит Люк, увидев родителей. — Вы так рано!

— Эх! — Месье де Вильер доволен. — А вот и он!

— Жан-Люк! — Его мама распахивает объятия. — Поцелуй мамочку!

Люк пересекает гостиную, чтобы обнять маму и расцеловать отца в обе щеки. Потом подходит ко мне, тоже целует (в губы, а не в щечку) и шепчет:

— Извини, я так опоздал. Застрял в подземке. Что я пропустил?

— В общем, — говорю я, — ничего такого.

А что я еще могу сказать? Твои родители не дали мне приготовить закуски, они думают, что я недостаточно хороша для тебя, завтрашний ужин будет катастрофой, и, между прочим, мне кажется, что у твоей мамы делишки на стороне.

Возможно у меня и длинный язык, но я быстро учусь.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

А что насчет головного убора?

Невестам есть из чего выбрать. Некоторые предпочитают вообще остаться с непокрытой головой, некоторые — надевают вуаль, цветочный венок или тиару, а есть такие, что надевают все это вместе!

На голове у невесты может быть что угодно, но большинство предпочитает следующие уборы:

Венок. Ничто так не украшает невесту, как цветы, — венок из бутонов белых роз никогда не выйдет из моды.

Тиара. В ней нет ничего королевского! Многие невесты надевают сверкающую бриллиантами (или стразами) тиару на фату.

Лента. Она может быть и совсем узенькой и широкой, богато украшенной. Ее используют для того, чтобы держать волосы и фату.

Обруч. К нему обычно прикрепляется фата невесты.

Корона. Чего уж мелочиться? Если вам идет тиара, почему не попробовать надеть что-то более крупное и красивое?

Сетка для волос. Такие сетки очень шли нашим бабушкам. Сетка для волос закрепляется на затылке и держит волосы.

Шапочка Джуньетты. Помните знаменитый фильм? Маленькая, плотно облегающая голову шапочка, обычно расшитая мелким жемчугом.

И наконец, всегда модные ковбойские шляпы. Невесты с Запада умрут, но от них не откажутся!

Какой из уборов подойдет вам? Перемеряйте их все, это вас повеселит!

Глава 15

В пуританском представлении рай — это место, где каждый должен заниматься только собственными делами

Вейделл Филипп (1811–1884), американский аболиционист

Индейка будет готова через час, и я решаю, что у меня все под контролем.

Нет, правда.

И все из-за того, что миссис Эриксон открыла мне один маленький нью-йоркский секрет — в соседнем мясном магазине продается полуфабрикат индейки. И вам остается только засунуть ее в духовку и почаще поливать образовавшимся соком… В конце концов она будет выглядеть так, будто вы пахали на кухне целый день.

Запудрить мозги всем де Вильерам, включая Люка, оказалось совсем несложно. Единственное, что для этого требуется, — встать с утра пораньше (что не составило никакого труда, так как все остальные спят, как убитые) и сбегать к миссис Эриксон. Я попросила, чтобы индейку доставили по ее адресу, соседка согласилась подержать ее до тех пор, пока у меня не получится ее забрать.

Я тут же возвращаюсь обратно в квартиру миссис де Вильер и выбрасываю в помойку упаковку. Отлично.

Люк просыпается чуть позже и сразу же начинает готовить свою часть обеда — поджаренный в чесночном масле лук и брюссельскую капусту. Мадам де Вильер вызывается приготовить еще и сладкий картофель (слава богу, обошлось без пастилы, которую я обожаю, но Чаз и Шери уже закупили три разных пирога, так как мне нравится тыквенный, Чазу — с ревенем, а Шери с пеканом, в общем, сладкого и так с излишком).

Месье де Вильер тоже участвует в приготовлениях, путаясь под ногами и ставя бутылки с вином в том порядке, в котором мы будем их пить.

В общем, все более или менее идет по плану. Гости начинают собираться. Тиффани в своем великолепном обтягивающем шведском комбинезоне — однажды Роберта даже прогнала ее домой за то, что она надела его на работу, — является с Раулем, который неожиданно оказывается очень симпатичным, совершенно нормальным тридцатилетним мужчиной с прекрасными манерами — он принес к столу бутылку «Божоле», от которого месье де Вильер пришел в полный восторг. Оказалось, что и Рауль — знаток вин, особенно аргентинских.

Они мгновенно начинают разговаривать о сортах винограда и почвах, а в это время миссис де Вильер накрывает на стол, сворачивая в причудливые фигурки каждую из своих полотняных салфеток и аккуратно, одну за другой, выкладывая на стол по три серебряных вилки рядом с каждой тарелкой… все благодаря «Кровавой Мери», которую Люк приготовил для родителей и постоянно подливал им в бокалы с того самого момента, как они проснулись.

— Как иначе мы сможем мирно сосуществовать на таком крошечном пространстве? — шепотом спросил он у меня.

Его родители особенно и не возражали. Как только я убрала швейную машинку, мама Люка не переставала мне улыбаться, хотя, скорее всего, это из-за того, что Люк старался не оставлять нас одних.

И это здорово. Завтра мне нужно идти на работу (у партнеров фирмы пятница после Дня благодарения — законный выходной, а вот у секретарш в приемной — нет), поэтому развлекать родителей будет Люк. У его мамы, разумеется, свои дела (какие именно, она никому не сказала), а Люк с отцом планировали пройтись по музеям.

…Я присоединюсь к ним в субботу, а вечером мы пойдем в театр на мое первое в Нью-Йорке бродвейское шоу — миссис да Вильер купила четыре билета на «Спамалота». Слава богу, они уезжают в воскресенье, потому что к этому времени мой запас толерантности после совместного проживания в однокомнатной квартире окончательно истощится.

Тиффани с удовольствием общается с де Вильерами, они ее просто очаровали. Она то и дело выскакивает на кухню, где я старательно делаю вид, что хлопочу над индейкой, и шепчет:

— А что этот пожилой парень, он правда принц?

Проклинаю тот день, когда я проболталась Тиффани обо всей этой аристократической фигне. Серьезно, о чем я тогда думала? Сообщить что-то по секрету Тиффани — то же самое, что рассказать попугаю. Только дурак может надеяться, что она не станет об этом постоянно трындеть.

— Хм, да, — стиснув зубы, говорю я. — Только помни, я тебе рассказывала, что Франция не признает своих бывших монархов, во всяком случае, больше не признает. И вообще, к твоему сведению, этих принцев там тысячи. По-моему, имеет значение только то, что они из себя представляют.

Тиффани, как обычно, предпочитает игнорировать то, что я говорю.

— Значит, Люк тоже принц. — Она выглядывает из кухни и смотрит на него, тот поправляет блюдо с закусками — коктейль из креветок и разные колбаски, — стоящее на кофейном столике перед диваном, на котором его папа с Раулем продолжают свою весьма оживленную дискуссию на винные темы. — Настоящий мужик. Повезло тебе.

Я грустнею. Не потому, что сейчас уже почти пять, а я просила Чаза и Шери прийти к четырем. Ничего удивительно в этом нет — на улице пошел снег, а даже небольшой снегопад может парализовать весь Нью-Йорк…

Но все равно, Шери не позвонила, а это так на нее не похоже. Не могла же она оставить меня без поддержки наедине с будущей (смею надеяться) свекровью, без массовика-затейника, каковым всегда выступает моя лучшая подружка.

Справедливости ради должна признать, что Тиффани тоже старается. Но делает это неосознанно (я имею в виду — вызывает смех).

— Он мне нравится совсем не поэтому, — шепчу я Тиффани. — Ты сама знаешь.

— Знаю, — со скучающим видом тянет Тиффани, — знаю. Из-за всей этой докторской ерунды, из-за того, что он будет спасать жизни маленьких детей. И бла-бла-бла…

— Вот именно, — говорю я. — Но не только поэтому. Хотя отчасти, да. А еще он — самый лучший парень во всем мире.

— Согласна, — подтверждает Тиффани и хватает hi корзинки, которая стоит на столе, сырную палочку. — Но, знаешь, теперь доктора зарабатывают совсем немного. Из-за страховых фондов. Если только они не пластические хирурги.

— Да. — Я начинаю злиться. — Но Люк занимается эти м не из-за денег. Он уже работал в инвестиционном банке. Но бросил это занятие, как только понял, что спасать жизни гораздо важнее, чем просто делать деньги.

Тиффани громко хрустит сырной палочкой.

— Это зависит от того, чью именно жизнь нужно спасать, — говорит она. — Некоторые этого совсем не стоят. Это я так, к слову.

— Видишь ли… — Я не знаю, что на это ответить. — Не важно, будет он зарабатывать много или нет. Потому что я планирую заработать столько денег, что хватит нам обоим.

Тиффани, услышав такое, оживляется:

— Правда? Интересно как?

— Я буду разрабатывать модели свадебных платьев, — отвечаю я. — Сама знаешь. — Было бы хорошо, если бы она хоть изредка меня слушала. — Точнее, буду заниматься их переделкой, реставрацией.

Тиффани таращится на меня с нескрываемым удивлением:

— Как Вера Ванг, что ли?

— Что-то вроде, — говорю я. Объяснять в подробностях, пожалуй, не стоит.

— А я и не знала, что ты училась на дизайнера, — удивляется Тиффани.

— Я и не училась, — признаюсь я. — Я закончила факультет искусств Мичиганского университета.

Тиффани фыркает:

— Конечно, это многое объясняет.

Я пригласила ее, только чтобы сделать ей приятное. Мне совсем не хотелось, чтобы меня оскорбляли в моем собственном доме. Или в доме матери моего возлюбленного.

Но прежде чем я смогла что-то сказать, нас прервали…

— Мы решили покончить с «Кровавой Мери», — объявляет месье де Вильер. Он держит в руке одну из бутылок, ту, которую принес Рауль. — Это бутылка молодого «Божоле» этого сезона. Вам обязательно нужно попробовать. К сожалению, ваши друзья опаздывают, но дело не терпит отлагательств. Вино не любит ждать! Все срочно должны выпить!

— Звучит многообещающе, месье да Вильер, — говорю я и беру у него из рук бокал. — Спасибо.

Тиффани тоже берет бокал и, когда папа Люка исчезает, со смешком говорит:

— Он такая лапочка.

— Да, — соглашаюсь я, глядя вслед пожилому человеку в синем спортивном пиджаке. — Иначе и быть не может. — Как может Биби де Вильер изменять ему? Да еще так…хладнокровно.

Кстати, это так на нее не похоже. О, она очень стильная и, видимо, забавляется, заставляя людей думать, что у нее в голове только сумочки из последней коллекции Фенди и одежда от Марка Якобса.

Но я видела, как смягчилось ее лицо, когда я заговорила о Ренуаре. Она любит живопись — не людей, которые ее дарят, а саму живопись. Поверхностный человек не может любить живопись. Во всяком случае, я так считаю.

Но какой нужно быть, чтобы встречаться с любовником (если тот, кто ей звонил, действительно ее любовник) за спиной у мужа, с которым она только что воссоединилась?

Я совсем не собиралась об этом никому рассказывать. Особенно когда Люк вернулся с учебы и она сразу же спросила: «Дорогой, мне никто не оставлял сообщений? Один мой друг сказал, что он много раз сюда звонил…»

Люк лишь пожал плечами и ответил:

— Я ничего не получал. А ты, Лиззи? Ты слушала на автоответчике сообщения для мамы?

Я чуть язык не проглотила. Так мне было неловко.

— Сообщения? На автоответчике? — Я специально тянула время, но в конце концов показала себя еще большей идиоткой, чем считала меня мама Люка.

— Это то, на чем люди оставляют друг другу сообщения, — вполне доброжелательно пояснила миссис де Вильер.

Отлично. Теперь она думает, что я круглая идиотка.

— Хм, — промямлила я, так и не выходя из столбняка. — У-гу. — Отлично. Мычание всегда мне помогало.

Но потом моя болтливость все-таки вылезла наружу, на этот раз весьма кстати.

— Знаете, — сказала я, — несколько раз я видела, что лампочка мигает, но, когда я нажимала на кнопку, оказывалось, что на пленке ничего не записано. Наверное, просто аппарат сломан.

К моему великому облегчению, миссис де Вильер кивнула и сказала:

— Да, конечно, это вполне возможно. Он довольно старый. Нужно и мне стать технофобом и завести себе голосовую почту. Как бы не забыть внести новый пункт в список покупок!

Класс. Теперь мама Люка займется голосовой почтой, потому что я заставила ее думать, что с ее абсолютно исправным автоответчиком что-то не так.

А что еще я могла сказать? О да, миссис де Вильер, тот человек с очаровательным иностранным акцентом оставил вам множество сообщений, но я их стерла, потому что решила, что он ваш любовник, а мне так хочется, чтобы вы с мужем были вместе?

Да уж. Это добавило бы мне у родителей Люка популярности.

— И как вам понравилось вино? — спрашивает меня и Тиффани заглянувший на кухню Рауль. Он вполне симпатичный, но явно не подходит под определение «красивый мальчик». У него хорошая улыбка и густые волосы на груди, вылезающие из-под расстегнутого воротничка рубашки… а расстегнута у него только одна пуговица.

— Отличное, — говорю я.

— Я люблю его. — Тиффани наклоняется и целует Рауля, практически встав коленом на миску с клюквенным пюре. — Почти так же, как тебя.

Оба начинают сюсюкать друг с другом, как маленькие дети, а я едва сдерживаю приступ рвоты. И тут раздается звонок в домофон.

— А-а, — слышу я голос Люка. — Наконец-то.

Люк просит Карлоса пустить Чаза и Шери.

Как раз вовремя. А то индейка уже вот-вот пересохнет. Как долго можно нагревать птицу? Особенно такую, которую уже один раз жарили — или что там они делают с полуфабрикатами индейки?

Я достаю птицу из духовки и с облегчением вижу темно-золотистую корочку. Как и было обещано в инструкции, которая к ней прилагалась, индейка не пригорела, она покоилась в лужице собственного сока. Миссис Эриксон, которая в свои семьдесят знала толк в птице, оказалась права.

Раздается звонок в дверь, и Люк спешит навстречу.

— Привет, — доносится до меня его радостный голос. — Ты что такой… А где Шери?

— Я не хочу об этом говорить. — Чаз старается говорить тише, но я все равно его слышу. — Здравствуйте, мистер и миссис де Вильер. Давненько я вас не видел. Вы прекрасно выглядите.

Тиффани спрыгивает со столешницы и наклоняет свое тощее тело (я уверена, что ей не приходится надевать под одежду утягивающее белье) к проходу, чтобы поглазеть на Чаза.

— Привет, — говорит она. — А я думала, что ты придешь с девушкой. Той самой, о которой мне все уши прожужжали, Шери. Так где же она?

Я выглядываю из кухни и вижу, как Чаз отдает Люку коробки с пирогами. Входная дверь уже закрыта, а Шери нигде не видно.

— Привет. — Улыбаясь, я выхожу из кухни. — А где…

— Не спрашивай, — бормочет Люк, подходя ко мне с коробками. Потом громко продолжает: — Смотри, Чаз целый день пек пироги, причем не один, а сразу два, нам на десерт. С клубникой и ревенем и твой любимый, Лиззи, тыквенный. Шери неважно себя чувствует из-за погоды, она решила остаться дома. Тем лучше, нам больше достанется, черно?

Он что, с ума сошел? Говорит, что моя лучшая подруга чувствует себя так плохо, что не может прийти на праздничный обед, — и еще хочет, чтобы я не задавала вопросы?

— Что с ней? — спрашиваю я Чаза, который сразу же направился к бару, налил себе нешуточную порцию неразбавленного виски, выпил и сразу же налил еще. — У нее грипп? Сейчас все болеют. А может, просто болит голова или живот? Она просила, чтобы я позвонила?

— Если соберешься ей звонить, — цедит Чаз, его голос слегка охрип от виски или от чего-то еще, — звони по мобильному. Ее нет дома.

— Она не дома? А где она? Она… — Я таращу глаза и стараюсь говорить тише, чтобы де Вильеры и Рауль меня не услышали. — Боже, неужели она пошла на работу? Она пошла на работу даже больная, даже в праздники? Чаз, она совсем спятила?

— Вполне вероятно, — отвечает Чаз, — но она не на работе.

— Тогда где? Я не понимаю…

— Я тоже, — говорит Чаз и выпивает третью порцию виски. — Поверь мне, детка.

— Чарльз! — Наконец-то месье де Вильер замечает, что Чаз сам себя обслуживает у бара, причем угощается отнюдь не вином, которое принес Рауль. — Ты просто обязан попробовать вино, которое принес с собой этот молодой человек. Это молодое «Божоле»! Я думаю, оно тебе понравится гораздо больше, чем виски!

— Сильно в этом сомневаюсь, — говорит Чаз, но алкоголь уже сделал свое дело, и настроение у него чуть-чуть улучшилось. — Как у вас дела, Гийом? Вам очень идет этот галстук. Как там он называется по-французски — cravate или ascot?

— Я в этом сам не могу разобраться, — признается де Вильер. — Но это не имеет значения. Ты должен это попробовать. — И уводит Чаза прежде, чем мне удается спросить его еще о чем-нибудь.

— Ваша подружка заболела? — Тиффани подкралась сзади и прижалась ко мне своим впалым животом. — Очень плохо. Я так надеялась ее увидеть. Кстати, что это за картины на стенах? Это подлинники или как?

— Извини, мне нужно на секунду отлучиться, — говорю я Тиффани. — Мне нужно… проверить индейку.

Она пожимает плечами:

— Да пожалуйста. Эй, Рауль, ты должен рассказать всем о той беговой лошади, которая у тебя когда-то была…

Я спешу на кухню, где Люк никак не может найти место, чтобы пристроить пироги. Нелегкая задача, учитывая, что вся поверхность стола уставлена едой.

— Что он тебе сказал? — шепчу я ему на ухо. — Чаз. О Шери. Когда пришел.

Люк лишь качает головой:

— Не спрашивать. Мне кажется, только это.

— Я должна знать, — шиплю я. — Не может же он просто явиться сюда без моей лучшей подруги и просить при этом, чтобы его ни о чем не спрашивали. Разумеется, я буду спрашивать. Чего он ожидал?

— Ты спрашивала, — говорит Люк. — И что он тебе ответил?

— Что она заболела. Но при этом ее нет ни дома, ни в офисе. Бессмыслица какая-то. Где еще она может быть? Все, Я звоню ей.

— Лиззи! — Люк обреченно смотрит на всю еду, часть которой продолжает шипеть в духовке. Потом переводит взгляд на меня. Он понимает по моему лицу, что продолжать дальше не стоит, и, пожав плечами, говорит: — Давай звони. А я начну ставить еду на стол.

Я одариваю его быстрым поцелуем и бегу к мобильному телефону, включенному на зарядку. (Я так долго поздравляла родителей с Днем благодарения, что батарейка почти полностью разрядилась. Они заставили меня поговорить с каждой из моих сестер, потом со всеми их детьми и бабулей. Та вообще-то не хотела со мной общаться, потому что это отвлекало ее от просмотра очередной серии «Частей тела». «Обожаю этого доктора Троя!». Видимо, «Доктор Куинн — женщина-врач» начинается позже.)

— Я скоро вернусь, — извиняюсь я перед гостями. — Мне нужно сбегать в магазин за… сливками.

Мадам де Вильер, единственная, кто знает, как далеко находится открытый в День благодарения магазин, смотрит на меня с ужасом.

— А без сливок мы не можем обойтись? — спрашивает она.

— Нет, если мы хотим тыквенный пирог со взбитыми сливками, — кричу я уже с порога и выскальзываю за дверь.

К счастью, никто не заметил, что я не надела пальто и не взяла с собой сумочку.

Подойдя к запасному выходу, я сразу же начинаю набирать номер Шери. На лестничной площадке довольно холодно, но где еще я могу побыть одна? На этот раз мне не пришлось ждать. Шери взяла трубку после первого же гудка.

— Я не желаю сейчас об этом говорить, — заявляет она, увидев мой номер на определителе. — Приятного вам всем аппетита. Мы поговорим обо всем завтра.

— Нет, не поговорим, — отвечаю я. — Потому что мы поговорим об этом прямо сейчас. Ты где?

— Со мной все в порядке, — говорит Шери. — Я у Пат.

— У Пат, твоей начальницы? Что ты там делаешь? Ты же должна была прийти к нам. Послушай, Шери, я понимаю, что вы с Чазом поссорились, но ты не можешь меня бросить одну со всеми ними. Тиффани заявилась к нам в обтягивающем КОМБИНЕЗОНЕ на молнии от горла до промежности. Ты не можешь со мной так поступить.

Шери смеется.

— Прости, Лиззи, — говорит она. — Но придется тебе отбиваться самой. Я отсюда никуда не поеду.

— Хватит тебе! — ною я. — Вы же все время ссоритесь. И всегда потом миритесь.

— Это не ссора, — отвечает Шери. — Слушай, Лиззи, мы только что сели обедать. Прости, пожалуйста. Я позвоню завтра и все объясню.

— Шери, не поступай со мной так. Что он на этот раз натворил? Кстати, он так переживает. Он уже вылакал три стакана виски, а вечер только начинается. Просто…

— Лиззи! — Голос Шери звучит теперь по-другому. Не грустно. Просто по-другому. — Слушай, я не приду. Я не хотела тебе говорить, чтобы не пугать — мне очень хочется, чтобы ты хорошо провела праздники. Но мы с Чазом поссорились. Мы расстались. И я от него переехала.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Идеальные платья дня подружек невесты…

Я знаю, о чем вы подумали. Вы вспоминаете все те ужасные платья, которые вас заставляли надевать на свадьбы всех ваших братьев, сестер и подружек, и вам хочется отомстить, выбрав нечто подобное и принудив их появиться в этом на вашей собственной свадьбе. Сейчас же прекратите.

Перед вами открывается прекрасная возможность стать лучше… а также аккумулировать хорошую карму для будущих жизней (признаемся честно, каждой из нас это необходимо).

Невозможно подобрать платье, которое бы шло абсолютно всем, — если, конечно, ваши подружки не модели, рекламирующие белье «Виктория секрет» (но даже и у них могут возникнуть возражения по поводу цвета. Бывает, что даже девушкам с обложек журналов идут не все оттенки).

Но вы можете в значительной степени избежать недовольства ваших подружек, если выберете фасон, который пойдет самой крупной из девушек. Если он будет хорошо смотреться на фигуре 18-го размера, принадлежащей вашей племяннице, то он прекрасно подойдет и соседке по общежитию, носящей 8-й размер. Либо — я сознаю, что это радикальный способ, — выберите тот цвет, который идет практически всем (например, черный), и пусть они сами выберут себе платья. Конечно, не у всех получится. Но это будет их личное дело. Вы ведь любите их не за то, что они хорошо выглядят.

Если вам действительно хочется, чтобы они все были одеты в одинаковые платья, подберите те, что будут всем по карману, или заплатите за все платья самостоятельно. Да, знаю, на собственные свадьбы они заставили вас покупать платья, так зачем вам тратиться? Но мы же хотим превзойти их, помните? Просить ваших подруг и родственниц потратить три сотни, а то и больше долларов на платье, которое они никогда больше не наденут (и не уговаривайте себя, что это не так, умерьте фантазию), крайне неразумно. Подберите такие платья, которые будут приемлемы по цене, или оплатите их сами.

Переделка, переделка и еще раз переделка. Хорошая швея может решить большинство проблем с помощью примерки. Наймите швею. И удостоверьтесь, что ваши подружки придут к ней заранее, чтобы у нее хватило времени все исправить.

Предполагается, что ваша свадьбы должна быть веселой. Но некоторые невесты не могут заставить себя быть достаточно гибкими и думать о чем-то, кроме своих собственных переживаний. НЕ БУДЬТЕ ОДНОЙ ИЗ НИХ.

Ваши подружки будут вам искренне благодарны.

Глава 16 

Не описывай устами то, что не видел собственными глазами.

Иудейская поговорка

— Все случилось само по себе, — рассказывала мне Шери, выскочив на короткий перерыв в «Вилледж Ти Хаус», расположенный рядом с ее работой. Мне хотелось с ней встретиться в «Хониз», но Шери сказала, что по горло сыта барами-караоке. И ничего странного в этом нет.

Разве что я предпочитаю сидеть на красных виниловых табуретках, а не на бархатных пуфах. И пить диетическую колу, а не травяной чай с тапиокой, плавающей на дне. В «Вилледж Ти Хаусе» колу не подают. Я спрашивала. В их меню напитки только из натуральных ингредиентов. Что может быть натуральней тапиоки?

Просто мы… друг от друга отдалились, — пожимает плечами Шери.

У меня все еще не укладывается это в голове. Ее разрыв с Чазом, то, что она не пришла к нам на праздничный обед, который, чего уж греха таить, прошел не так уж и плохо.

За исключением той его части, когда мадам де Вильер заставила нас всех играть в шарады, и ее команда, состоящая из Люка, Тиффани и ее самой победила мою, в которую входил Чаз (пьяный до потери пульса), месье де Вильер (гак и не понявший правил игры) и Рауль (то же самое). Не могу сказать, что я азартная. Просто ненавижу скучные застольные игры.

И еще сегодня рано утром мне пришлось тащиться на работу к Пендергасту, Лоуглинну и Флинну, даже несмотря на то, что никто так и не позвонил и контора была практически пуста, если не считать всех младших партнеров. И Тиффани, которая заявилась (разумеется) с похмелья, жалуясь, что после нас они с Раулем завалились в «Батгер», где и напились с другими моделями (не понимаю, как эти девицы могут поглощать такое количество крепких коктейлей типа «Мохито» и «Космоса» и при этом оставаться такими худыми).

— Интересно, как это вы умудрились отдалиться друг от друга, живя вместе? — качаю я головой. — Квартира Чаза не такая уж и большая.

— Не знаю, — снова пожимает плечами Шери, — по-моему, я просто его больше не люблю.

— Это все из-за занавесок? — не могу не спросить я.

Шери непонимающе смотрит на меня:

— Что? Ты имеешь в виду занавески, которые ты нам сшила?

Я киваю:

— Мне не нужно было брать с собой Чаза, когда я выбирала ткань. — Чаз настоял, чтобы шторы в гостиной были из красного сатина, который мы увидели в дешевом магазинчике в Чайнатауне. Мне не нужно было соглашаться — я собиралась купить серовато-зеленый лен, — но на ткани были золотые иероглифы (продавец сказал, что они приносят удачу), и выглядела она настолько восхитительно безвкусно, что Чаз меня убедил — такие шторы оживят комнату и Шери придет в восторг.

Но когда я повесила уже сшитые шторы, Шери с подозрением спросила, не пытаюсь ли я оформить их квартиру в стиле китайского ресторанчика в Энн-Арборе, в котором мы в детстве частенько обедали.

— Шторы тут ни при чем, — смеется Шери. — Хотя в сочетании с золотыми подушками они превратили комнату в некое подобие борделя.

Я издаю стон:

— Мы правда думали, что тебе понравится.

— Слушай, Лиззи. Мне абсолютно безразлично, кто и что там делая. Мне никогда не нравилось там жить. Я сама себе не нравилась, когда я там жила.

— Тогда, наверное, все к лучшему, — говорю я. Я, как могу, стараюсь перевести наш разговор в позитивное русло. Но Чаз был так расстроен, что Шери уехала, имне так хочется, чтобы он снова был счастлив… хотя сама Шери, похоже, не слишком переживает. По правде говоря, она выглядит сейчас гораздо лучше, чем когда переехала в Нью-Йорк, она даже стала пользоваться косметикой.

— Вам будет полезно пожить врозь, чтобы понять, в чем бы были не правы, — говорю я, — и чего лишились. Может… потом снова начнете ходить друг к другу на свидания! Вполне возможно, что именно зто вам и мешало. Ведь когда живешь вместе, на свидания не ходишь. А без этого в отношениях пропадает романтика. Знаешь, из-за чего еще она пропадает? Из-за того, что родители твоего парня спят в соседней комнате. Я же не переживаю по этому поводу. А сели вы, ребята, снова начнете встречаться, — продолжаю я, — огонь вашей любви скова разгорится, и вы опять будете вместе.

— Я никогда не вернусь к Чазу, Лиззи, — отвечает Шери, спокойно достает из чашки заварной пакетик и кладет на керамическую тарелочку, которую нам специально для этой цели и поставили.

— Как знать, — возражаю я. — Побудешь немного без него и соскучишься.

— Тогда я ему просто позвоню, — отвечает Шери. — Я хочу, чтобы мы остались друзьями. Он забавный парень. Но я не собираюсь больше оставаться его девушкой.

— Может, это из-за печенья? — спрашиваю я. — Из-за того, что у него нет работы и ему нечего делать, кроме как читать, печь пироги, убираться и все такое? — По мне, так это райская жизнь. У меня столько работы помимо домашней: месье Анри заставляет меня делать оборки… как будто я сама еще в восьмом классе этому не научилась, когда поняла, что оборки скрывают чересчур впалый живот. Меня уже слегка достало изображать несмышленого подмастерья перед мистером Миаджи, который шьет для месье Анри, — времени не хватает ни на что, какое уж тут печенье.

Но с другой стороны, я многому научилась. Большей частью тому, как воспитывать прыщавых подростков в новом тысячелетии. Но еще и как организовать бизнес, связанный с разработкой и изготовлением свадебных платьев.

— Конечно, нет, — отвечает Шери. — Кстати, о работе, мне уже пора возвращаться.

— Задержись на пять минут, — прошу я. — Я действительно очень за тебя беспокоюсь, Шери. Конечно, я понимаю, что ты в состоянии о себе позаботиться, просто я до сих пор думаю, что все это случилось из-за меня. Мне нужно было, как мы и собирались, поселиться с тобой, а не с Люком…

— Ладно тебе, — смеется Шери. — Наш разрыв с Чазом не имеет к тебе никакого отношения, Лиззи.

— Я оставила тебя в беде, — говорю я. — И мне так стыдно. Но кажется, я могу все исправить.

Соломинка Шери натыкается на тапиоку на дне чашки.

— Прекрасно! — восклицает она. Это она о моем предложении. А не о тапиоке.

— Серьезно, — продолжаю я. — Знаешь, над ателье месье Анри есть совершенно пустая квартира.

Шери все гоняет тапиоку по дну чашки.

— Продолжай.

— Так вот, мадам Анри хочет за нее две тысячи в месяц. Но я делаю за них полти всю работу, и они от меня целиком и полностью зависят. Так что я вполне могу попросить сделать для меня скидку, скажем, в пятьсот долларов. Они наверняка согласятся. Им просто деваться некуда.

— Спасибо, Лиззи, — отвечает Шери, ставит чашку на стол и берет свою сумочку. — Но у меня уже есть жилье.

— У Пат? Ты будешь жить у своей начальницы? — трясу я головой. — Ты соображаешь, что говоришь? Ты же просто перенесешь работу из офиса домой…

— Это здорово, — заверяет меня Шери. — Она живет в квартире на первом этаже на Парк-Слоп. У нее есть собственный дворик для собак…

— Бруклин! — Я потрясена. — Шери, это же так далеко!

— Да нет, это прямая линия метро до моей работы. И станция совсем рядом.

— Шери, я имею в виду себя! — Я почти кричу. — Я же тебя больше никогда не увижу!

— Сейчас-то ты меня видишь, — замечает Шери.

— В смысле, вечером, — говорю я. — Слушай, давай я хотя бы поговорю с Анри о той квартире над ателье. Я ее видела, она очень симпатичная, Шери. И довольно большая. Она на самом верху, под ней — склад. После работы в твоем распоряжении будет все здание. А еще там есть целая стена, отделанная кирпичом. Я же знаю, тебе всегда такое нравилось.

— Лиззи, не нужно за меня беспокоиться, — говорит Шери. — У меня действительно все хорошо. Тебе, наверное, кажется, что вся эта история с Чазом — просто конец света. Но для меня это не так. Правда. Я счастлива, Лиззи.

Это меня задевает. Шери действительно выглядит счастливой. Гораздо счастливее, чем в первые дни в Нью-Йорке. Счастливее, чем в день окончания колледжа. Счастливее, чем во время первых свиданий с Чазом.

— О, Господи! — говорю я, осознав это окончательно. — У тебя кто-то есть.

Шери отрывает глаза от сумочки, в которой роется в поисках кошелька.

— Что? — спрашивает она и как-то странно смотрит на меня.

— У тебя кто-то появился, — кричу я. — Вот почему ты говоришь, что вы с Чазом больше никогда не будете вместе! Ты просто кого-то встретила!

Шери перестает искать кошелек и смотрит на меня:

— Лиззи, я…

Но даже в тусклом, зимнем вечернем свете, едва пробивающемся сквозь далеко не чистые окна «Вилледж Ти Хауса», я вижу, что ее щеки медленно заливаются румянцем.

— Ты в него влюбилась! — кричу я. — Господи! Не могу поверить! Наверняка ты с ним уже спишь! Ты спишь с тем, кого я еще не видела! Кто он? Колись. Я жду подробностей.

Шери явно чувствует себя не в своей тарелке.

— Лиззи, понимаешь, мне действительно нужно бежать на работу.

— Так ты там его встретила? — не унимаюсь я. — На работе? Кто он? Ты мне не говорила, что у вас на работе есть мужчины. Мне казалось, что там одни женщины. Он что, чинит там ксероксы?

— Лиззи! — Шери уже не такая красная. Наоборот, она побледнела. — Не думала, что я буду рассказывать это вот так, на бегу.

— Что — это? — Я давлю тапиоку на дне чашки. Я не ем тапиоку. В ней много калорий. И вообще, что такое тапиока? Зерно? Желатин? Или что-то еще? — Перестань. Ты ушла с работы всего на каких-то десять минут. Никто не умрет, если тебя еще минут пять не будет.

— Вообще-то, вполне может.

— Не ври, — говорю я. — Просто скажи, что я права и у тебя кто-то появился. Иначе я просто не поверю, что ты окончательно решила расстаться с Чазом.

Шери сжимает губы в тонкую линию, давит соломинкой свою тапиоку и говорит:

— Хорошо. — Я едва слышу ее голос сквозь звуки флейты, доносящиеся из динамиков, расставленных по всем углам кафе. — У меня действительно кто-то появился.

— Прости, — говорю я. — Я не расслышала. Не могла бы ты повторить это чуть громче?

— У меня действительно кто-то появился, — повторяет Шери, глядя мне в глаза. — Я влюбилась. Вот. Ты удовлетворена?

— Нет, — отвечаю я. — М. не нужны подробности.

— Я тебе уже говорила. — Шери снова лезет в сумку и достает из кошелька десятидолларовую купюру. — Не хочу рассказывать это прямо сейчас.

— Что?! — Я беру свою куртку. — Не рассказать лучшей подруге о парне, ради которого бросила того, с кем так долго встречалась? И когда наступит подходящий для этого момент? Мне просто интересно.

— Не сейчас, — отвечает Шери, пробираясь к выходу сквозь ряды пуфов, на которых сидят такие же, как мы, любители чая. — Я спешу на работу.

— Тогда скажи мне по дороге, — настаиваю я. — Я тебя провожу.

Мы добираемся до двери и выходим на холодную зимнюю улицу. Бликер-стрит перегородил грузовик с полуприцепом, за ним выстроилась вереница такси. Тротуары запружены озабоченными покупателями, спешащими на рождественские распродажи. Где-то в городе Люк таскается из музея в музей со своим отцом, а у мадам де Вильер тайное свидание с любовником.

Шери по дороге на работу непривычно молчалива. Ее голова опущена. Она внимательно смотрит себе под ноги, что вообще-то в Нью-Йорке просто необходимо, так как почти везде дорожное покрытие находится в плачевном состоянии.

Она явно расстроена. А я переживаю из-за того, что именно я ее расстроила.

— Знаешь, Шер, — говорю я, пытаясь идти рядом. Она идет со скоростью миллион километров в час. — Прости меня. Я правда не хотела все выяснять. Честно. Я счастлива за тебя. Если тебе хорошо, то и мне тоже хорошо.

Шери останавливается так резко, что я чуть в нее не врезаюсь.

— Я действительно счастлива, — говорит она, глядя на меня сверху вниз. Она стоит на бордюрном камне, я — на проезжей части. — Я счастлива, как никогда. Впервые в жизни я чувствую, что не зря живу, что то, что я делаю, имеет смысл. Я помогаю людям, которые нуждаются во мне. И мне нравится это ощущение. Это самое приятное ощущение в жизни.

— Прекрасно, — отвечаю я. — Здорово. Не могла бы ты пустить меня на тротуар, а то я боюсь, что меня собьет машина.

Шери спрыгивает с бордюра и подает мне руку.

— Ты права, — говорит она. — Я влюбилась. И очень хочу тебе обо всем рассказать. Потому что счастлива, а еще и потому, что могу это сделать.

— Здорово, тогда начинай.

— Даже не знаю, с чего начать. — Глаза Шери сияют, сияют совсем не потому, что дует холодный ветер.

— Начни с того, как его зовут.

— Пат, — говорит она.

— Парня, в которого ты влюбилась, зовут Пат? — смеюсь я. — Как странно! У него такое же имя, как и у твоей начальницы!

— У нее, — поправляет меня Шери.

— Что у нее?

— У девушки, которую я люблю, — говорит Шери. — Ее имя — Пат.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Что вызнаете о длине фаты?

По плечо. Эта фата только касается — что еще ей остается? — ваших плеч. Помните, чем выше рост невесты, тем длиннее должна быть фата. Эта длина не рекомендуется невестам с маленьким ростом.

По локоть. Фата спускается немного ниже локтей. Чем причудливей отделано ваше платье, тем проще должна быть фата.

До кончиков пальцев. Края фаты касаются кончиков ваших пальцев. Чем длиннее фата, тем больше внимания она отвлекает от средней части платья. Такая длина прекрасно подойдет невестам с большим объемом талии.

Балетная длина. Фата такой длины прикрывает щиколотки, называется ока так потому, что это максимальная длина, позволяющая невесте не наступить на фату.

Церковная длина. Такая фата касается пола, а иногда даже лежит на нем. Если вы выберете фату такой длины, пожалуйста, потренируйтесь ходить в ней, во избежание всяческих неприятностей на церемонии.

Глава 17

В мире существует ужасающее количество лжи, хуже того — половина ее является правдой.

Уинстон Черчилль (1874–1965), британский государственный деятель

Я не могу уснуть.

И те только потому, что мне в спину впивается металлическая перекладина под тоненьким матрасом на софе.

И не потому, что даже сквозь стену слышу храп отца моего парня.

И не потому, что даже двойные окна не могут заглушить шум, доносящийся с Пятой авеню.

Причина и не в том, что я объелась в «Жан Джордже» — одном из самых известных ресторанов для гурманов в Нью-Йорке, ужин в котором стоит столько же, сколько двадцать метров самого дорогого шелка… и это на одного человека.

И не в том, что мама моего бойфренда вернулась с предрождественского шопинга с кучей подарков, странно оживленная и сияющая, и было совсем не похоже, что она пропела день среди оголтелых орд в универмаге «Бергдорф Гудман». И это не только мое воображение разыгралось. Даже ее муж не мог оторвать от нее взгляда и все время спрашивал: «Что в тебе изменилось? Ты что-то с собой сделала! Новую прическу?»

На что Биби де Вильер обозвала его козлом (по-французски) и прогнала.

Не спится мне и не из-за того, что мы с моим парнем собираемся провести Новый год на разных континентах и пропустить традиционный обмен поцелуями в полночь.

Нет. Вовсе не поэтому. Я уверена. Я прекрасно знаю, что не дает мне спать.

Я не засыпаю оттого, что моя лучшая подруга объявила мне сегодня (или уже вчера, так как сейчас уже далеко за полночь), что она влюбилась в свою начальницу.

В женщину.

И, представляете, взаимно. Начальница даже предложила ей переехать к ней.

И Шери счастлива. Я, поймите меня правильно, не имею ничего против. Поверьте, мне нравится Рози ОДоннел. Я плакала, когда смотрела ее документальный фильм об однополом круизе.

И я считаю Эллен Дедженери богиней.

Но моя лучшая подружка, которая всегда была без ума от ПАРНЕЙ? И не просто без ума от них, она СПАЛА с ними, и, должна признаться, гораздо с большим количеством, чем я. Она, насколько я знаю, вообще никогда не проявляла сексуального интереса к особам женского пола.

Ну, разве что к Брианне в нашем общежитии.

Но Шери в тот вечер сильно напилась и сказала, что проснулась в постели Брианны неизвестно, почему.

Минуточку. Может, это был знак? Ведь Брианна (и ее парень) все время приставали ко мне с нескромными предложениями. Но я говорила, что меня это не интересует…

Вообще-то я никогда не напивалась, как Шери (в отличие от меня, для нее лишние калории — пустяки)…..

Постойте-ка. Шери всегда нравились иностранные фильмы, которые крутили в кинотеатре «Мичиган» в Энн-Арборе. В них молодые девушки с просыпающейся сексуальностью всегда встречают более старших, которые становятся их учителями, или что-то вроде этого.

Господи, и я ничего не замечала.

А теперь — о боже! — как тут не вспомнить о Кати Пенбейкер, которая как-то пригласила нас на пижамную вечеринку, а потом предложила нам всем принять ванну с пеной. Я тогда ответила: «Не слишком ли мы старые для этой затеи? Нам ведь уже по шестнадцать лет!»

Но Шери, насколько я помню, присоединилась к Кати в ванной, а я осталась внизу и смотрела, как Тим Дейли проигрывает в марафоне «Крылья».

Господи! Я помню, как громко они там барахтались. Я еще прокричала им, чтобы они заткнулись, а то я не слышу, что Тим Дейли говорит Кристал Бернард.

Боже, как неудобно.

Ну ладно, чему тут удивляться.

В этом и нет ничего удивительного, если вспомнить, сколько Шери говорила о Пат. Мы же все знали, что она ей нравится. Мы только и представить себе не могли, что на самом деле ей нравится ее ЛЮБИТЬ.

Ну и что такого? Ведь после того, как Шери сообщила мне свою сногсшибательную новость, а я осталась стоять перед ней с открытым, как у идиотки ртом, она схватила меня за руку и сказала:

— Пойдем, я тебя с ней познакомлю.

Я была слишком потрясена, чтобы сопротивляться. Впрочем, мне и не хотелось. Мне было страшно любопытно посмотреть на особу, с которой Шери изменила своему бывшему любовнику — Чазу.

Честно говоря, Пат не похожа на Порцию де Росси.

Это худенькая, бодрая женщина тридцати с небольшим лет с каскадом ярко-рыжих локонов, кожей молочного цвета, яркой улыбкой и блестящими голубыми глазами.

Она пожала мне руку и сказала, что очень много обо мне слышала и понимает, что новость о ней и Шери была для меня шокирующей, но она очень-очень любит Шери, и, что самое главное, ее собаки, Скутер и Джетро, тоже очень-очень ее полюбили.

Я не знала, что на это ответить, кроме того, что мне бы очень хотелось когда-нибудь познакомиться со Скутером и Джетро.

И они с Шери пригласили меня на следующие выходные посмотреть вместе с ними по телевизору футбольный матч.

Я не понимаю, что было для меня более шокирующим: то, что моя лучшая подруга влюбилась в женщину или что она вдруг полюбила профессиональный футбол.

Как бы там ни было, я сказала, что обязательно приду. Потом Шери проводила меня до лифта.

— Ну, как ты? Ничего? — поинтересовалась она, пока мы ждали тесную кабинку, рассчитанную на двух человек максимум. — Ты выглядишь как тогда, когда Энди вдруг появился на свадьбе кузины Люка.

— Прости, — сказала я. — Я чувствую себя совсем по-другому. Я счастлива за тебя. Вот и все. Только… как давно ты об этом узнала?

— Узнала о чем?

— Ну, что тебе нравятся девушки.

— Я не знала, — улыбнулась Шери. — Мне нравятся только некоторые. Так же, как и тебе нравятся лишь некоторые парни. — Ее улыбка увяла, Шери снова стала серьезной. — Дело в душе, а не в частях тела. Ты это и сама знаешь.

Я кивнула. Это правда. По крайней мере, должно быть правдой.

— Я люблю Пат не за то, что она — женщина, — продолжала Шери, — и тем более не любила Чаза за то, что он — мужчина. Я люблю их обоих за то, кем они являются внутри. Просто я поняла, что меня в романтическом смысле этого слова больше тянет к Пат. Она никогда не оставляет поднятым сиденье унитаза.

Я завороженно смотрела на Шери, пока она не толкнула меня локтем.

— Это была шутка, — объяснила она. — Можешь посмеяться.

— О, — сказала я. И засмеялась. Но быстро прекратила, так как вспомнила кое о чем еще. — Шери, а как же твои мама и папа? Ты им сказала?

— Нет, — ответила Шери. — Лучше я расскажу им об этом лично. Во время рождественских каникул.

— Ты возьмешь с собой Пат?

— Она очень этого хочет, — сказала Шери. — Но я пытаюсь ее отговорить. Пусть попривыкнут к этой новости.

— Правильно. — Я отчаянно старалась подавить в себе приступ ревности, который почувствовала из-за того, что любовница Шери хочет познакомиться с ее родителями, а мой собственный парень не проявил к этой идее ни малейшего интереса. На самом деле мне следовало бы волноваться совсем о другом. Я даже представить себе не могла, как доктор Денис и его жена воспримут новость о том, что у их дочери завязались романтические отношения с женщиной. Наверняка доктор Денис направится прямиком в комнату, где хранится запас спиртного. А миссис Денис сразу же бросится к телефону.

— О боже! — Я вытаращила глаза. — Знаешь, что произойдет? Твоя мама позвонит моей. И моя мама узнает, что на самом деле я с тобой не живу. А потом она узнает, что я живу с Люком.

— Наверное, она будет счастлива, что мы с тобой не пара, — заметила Шери.

— Да уж! — Мои плечи опустились от облегчения. — Наверное, ты права. Эй! — Я снова с тревогой посмотрела на нее. — Про нас ведь этого нельзя было сказать? Ты ведь никогда не чувствовала ко мне то же самое, что к Пат?

«Пожалуйста, скажи: нет»,

— молила я. — «Умоляю, скажи: нет, умоляю тебя».

Ведь я больше всего на свете ценила наши с Шери отношения, а если окажется, что она была в меня влюблена, тогда как мы сможем оставаться подругами? Ты не можешь быть другом тому, кто тебя любит, если не отвечаешь ему тем же…

Шери посмотрела на меня с выражением, которое я вполне бы могла назвать саркастичным.

— Да, Лиззи, — ответила она. — Я полюбила тебя с того самого момента, как ты в первом классе показала мне свою куклу. Единственная причина, по которой я сейчас живу с Пат, то, что ты категорически отказываешься любить меня и любишь Люка. А теперь подойди ко мне и поцелуй меня, дрянная девчонка.

Я уставилась на нее. Она расхохоталась:

— Нет, ты правда идиотка. И хотя я очень люблю тебя, как подругу, я никогда не испытывала к тебе никакого романтического интереса. Честно говоря, ты вообще не мой типаж.

Мне не хотелось бы заниматься самоуничижением, но в ее тоне явно сквозило: меня вообще трудно воспринимать с романтической точки зрения.

Я ничего не сказала, но про себя подумала то же самое. Неужели Пат еще не знает, что Шери имеет отвратительную привычку захватывать одеяло (я выяснила это, когда мы с ней в летнем лагере вынуждены были делить один спальный мешок на двоих — мой какой-то подлец кинул в реку), а еще никогда не возвращает книги, которые берет почитать. Вообще чудо, что такой закоренелый библиофил, как Чаз, так долго ее терпел. А я никогда не давала Шери поносить свою одежду, потому что знача — она ее не вернет ни за что на свете.

Конечно, Шери никогда не просила меня дать ей что-то поносить. Но это потому, что мой стиль для нее несколько старомоден.

И все равно.

— Разве у тебя есть какой-то определенный типаж? — Я удивленно приподняла брови. — Ты обычно била по площадям…

— Самое главное, — перебила меня Шери, — мне нравятся люди, которые умеют держать рот на замке.

— Тогда неудивительно, что вы с Чазом расстались, — огрызнулась я в тот момент, когда, пронзительно скрипя, кабина лифта остановилась на нашем этаже.

— Ха-ха, — сказала Шери и толкнула, меня локтем. — Позаботься о нем вместо меня, ладно? Не давай ему впадать в одно из тех состояний, когда он проводит целый день на диване, читая своего Хайдеггера, и вылезает на улицу только для того, чтобы купить выпивку. Обещаешь?

— Как будто меня нужно об этом просить, — ответила я. — Я люблю Чаза как брата, которого у меня никогда не было. Я позабочусь о том, чтобы Тиффани познакомила его с какой-нибудь из своих подружек-моделей. Это его взбодрит.

— Наверняка, — согласилась со мной Шери. Двери лифта закрылись, и она ушла.

Вот так-то.

И вот теперь я ке могу уснуть, потому что вновь и вновь прокручиваю в голове наш разговор.

— Эй! — Тихий, ласковый голос заставляет меня подпрыгнуть. Я поворачиваю голову. Люк проснулся и сонно смотрит на меня.

— Прости, — шепчу я. — Я тебя разбудила? — Я лежала тихо, как мышка. Разве что он проснулся от моих мыслей? Я слышала, что есть пары, настолько близкие друг другу, что могут читать мысли. «Попроси меня выйти за тебя замуж, попроси, Люк»… Но…

— Нет, — сказал он, — дело не в тебе, а в этой чертовой перекладине.

— Да, меня она тоже доконала.

— Прости, — вздыхает Люк. — Нам осталось вытерпеть еще одну ночь, потом они уедут.

— Все в порядке, — говорю я. Как он может беспокоиться о какой-то ерунде в то время, как его собственная мать крутит где-то на стороне?

Разве что он об этом и не подозревает. Я ведь ему не говорила. Как я могла? Он так счастлив, что его родители снова вместе.

И вся эта история может навсегда отвратить его от женитьбы. Что, если он решит из-за интрижки мамы, не говоря уже об уходе Шери от Чаза и о том, что его бывшая девушка сбежала с его собственным кузеном, что женщины вообще не способны быть верными?

А у нас все так хорошо, если не считать приезда его родителей. Даже присутствие Тиффани и Рауля на обеде в честь Дня благодарения не привело, как я боялась, к катастрофе, они, как могли, развлекали Чаза, который с удовольствием наблюдал за тем, как Тиффани ходит взад-вперед на высоченных каблуках и в облегающем комбинезоне. По-моему, даже Люк отвлекся от своего навязчивого: «Люди нашего возраста понятия не имеют, что такое настоящая любовь».

Возможно, на Рождество я все-таки получу долгожданный подарочек. Из тех, которые дарят в маленьких бархатных коробочках.

Кто знает…

— Знаешь, — говорит Люк, касаясь губами моих волос, — а ты актриса. То и дело убегала куда-то якобы позвонить по делу. И — бац! Я тебе уже говорил, что индейка получилась очень вкусной?

— О, — скромно отвечаю я, — спасибо.

— По-моему, ты просто хранительница очага, Лиззи Николс, — заявляет он, и его губы скользят ниже, к другим частям тела, более лакомым, чем волосы.

— О, — произношу я изменившимся голосом. — Спасибо!

Хранительница очага! Это почти предложение руки и сердца. Назвать кого-то хранительницей очага означает, что ты никогда этого человека не бросишь ради кого-то другого. Правильно?

— А ты уверена, — доносится откуда-то снизу, — что ты и Шери никогда…

Я сажусь и смотрю на него в темноте комнаты:

— Люк! Я же тебе говорила! Нет!

— Не имеет значения, — смеется Люк. — Я просто спросил. Ты же знаешь, что и Чаза это наверняка заинтересует.

— Я же тебя предупреждала, ты не должен ничего говорить Чазу. Пока Шери сама ему не расскажет. Вообще не предполагалось, что я тебе что-то расскажу…

Люк смеется, должна признать, не слишком любезно.

— Шери тебе рассказала и попросила сохранить это в секрете?

— Я в состоянии хранить тайны, сам знаешь, — возмущаюсь я. Правда, серьезно… если бы он только знал, что я скрываю с тех пор, как переехала к нему.

— Знаю, — улыбается он. — Просто я тебя дразню. Не волнуйся. Я ничего ему не расскажу. Ты же сама знаешь, что Чаз на это скажет.

— Что? — томно спрашиваю я. В свете луны, заглядывающей в ночные окна, Люк кажется таким красивым.

— Если Шери решила стать лесбиянкой, почему она сделала это только после того, как они расстались с Чазом?

Я натягиваю простыню на те части моего тела, которые кажутся ему особенно соблазнительными.

— К твоему сведению, — говорю я, — Шери — не лесбиянка.

— Бисексуалка, лесбиянка — какая разница? — Он тянет на себя простыню.

— Зачем навешивать ярлыки? — Я тяну простыню обратно. — Зачем вы все время пытаетесь оценивать людей по их сексуальным предпочтениям? Разве не может Шери просто быть Шери?

— Конечно, — сдается Люк. — Кстати, а почему ты ее так защищаешь?

— Потому, — говорю я, — что я не хочу, чтобы Шери обзывали моей подружкой-лесбиянкой. Я уверена, что она не такая. Правда, мне кажется, что Шери на это наплевать. Это не имеет никакого значения. Она просто Шери. Я же не называю Чаза твоим гетеросексуальным другом?

— Прекрасно, — замечает Люк. — Прости меня. Просто еще никогда подруга моего лучшего друга не бросала его ради женщины. Это слегка не укладывается в моей голове.

— Добро пожаловать в наш клуб.

Люк переворачивается на живот.

— По всей видимости, нам остается сделать лишь одно.

— Что именно? — спрашиваю я с подозрением.

Он показывает.

И в конце концов я вынуждена признать, что он совершенно прав.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Почувствуй перчатки на своих руках…

Некоторые невесты утверждают, что перчатки, надетые на церемонию свадьбы делают наряд более официальным. Перчатки могут быть самой разной длины, они являются прекрасным в аксессуаром и для тех, кто искушен в моде, и для невест, придерживающихся более традиционного стиля. Кроме всего прочего, перчатки имеют и практическое значение — невесты в перчатках могут не беспокоиться о маникюре и не рискуют оставить сальные пятна от пальцев на белоснежном платье.

Наиболее распространенными видами перчаток являются:

Театральные перчатки — длинные белые перчатки плотно облегают руку от кончиков пальцев почти до середины запястья.

Перчатки длиной до локтя — почти, как театральные, только заканчиваются у локтя.

Краги — это тип перчаток, оставляющих открытыми и пальцы, и саму ладонь и надевающихся на запястье.

Перчатки без пальцев — помните кружевные перчатки у Мадонны? Или из шерсти, как на портретах Боба Кратчета.

Перчатки позапястье — они закрывают только ладонь, как лыжные перчатки.

Когда молодожены обмениваются кольцами, перчатки следует снять (считается верхом сумасшествия надевать кольцо поверх перчатки). Если ваша перчатка не расстегивается на запястье, можно прорезать небольшое отверстие под пальцем левой руки, на который надевают кольцо, чтобы высунуть его во время церемонии и, при необходимости, на обеде.

Невесты с мускулистыми руками не должны носить ни длинных перчаток, ни длинных рукавов.

Глава 18

Никто не сплетничает по поводу чьих-либо скрытых достоинств.

Бертран Рассел (1872–1970), английский философ

В понедельник после Дня благодарения мы собрались в приемной Пендергаста, Лоуглинна и Флинна. Не знаю, проводились ли официальные исследования по этому поводу или нет, но по моим наблюдениям число желающих развестись сильно возрастает после долгих праздников. На собственном опыте, проведя выходные с де Вильерами, могу признать — ничего удивительного в этом нет. Конечно, они очень симпатичные люди, но не лишены некоторых неприятных черт характера. Например, мадам де Вильер постоянно говорила о Доминик, бывшей любовнице Люка, о том, как она счастлива с Кевином, кузеном Люка. По всей видимости, Доминик действительно на славу потрудилась на ниве финансового благополучия Кевина… так как его группа «Тень Сатаны» стала суперпопулярной среди металлических групп.

Другой темой разговоров мадам да Вильер стала беременность сестры Кевина. Вики должна родить только будущей весной и еще даже не знает пола ребенка, но мать Люка уже скупает в огромных количествах детские вещички и умильно причитает, как ей хочется поскорее стать бабушкой своему или своей внучатой племяннице. Люк явно чувствовал себя не в своей тарелке, что отдаляло окончательное приручение моего лесного зверька на недели, а то и на месяцы.

Месье де Вильер имел еще более раздражающие привычки. Он не смотрел, куда идет, и постоянно спотыкался о мой «Зингер-5050», который я предусмотрительно сняла с сервировочного столика и поставила на пол под вешалку, наивно полагая, что металлическая палка помешает кому бы то ни было ее тронуть.

И все-таки папе Люка удалось ее сломать… во всяком случае, бобину.

Он очень извинялся и предложил мне купить новую машинку. Но я сказала, что все в порядке, что машинка старая и я все равно собиралась покупать что-то поновей.

Сама не знаю, как некоторые слова срываются у меня с губ помимо желания.

И вот наконец они уехали. После бесконечного обмена поцелуями и рассказов о том, как весело будет им всем на Рождество и Новый год в замке Мирак. Разумеется, они уговаривали меня присоединиться, но я уверена — это было не всерьез. Конечно, я не имею в виду Люка. И скорее всего, не его папу.

Но его мать? Что чувствовала она? Улыбка, которой она меня одарила со словами: «Приезжай, Лиззи, там будет так весело», не затронула ее глаз. В их уголках не появились едва заметные морщинки, как было всегда, когда она улыбалась.

Нет. Я поняла, что мое присутствие нежелательно. В особенности на семейном празднике де Вильеров во Франции!

Ничего страшного. Правда. Наоборот, все здорово. Я воспользуюсь каникулами, слетаю к родителям и в понедельник вернусь на работу.

Мне показалось, что мадам де Вильер облегченно вздохнула. Ведь ее сынок будет в её полном распоряжении.

Что, сами понимаете, в значительной степени затруднит производство ее будущих внуков. Хотя, возможно, у нее есть на примете другие кандидатки на роль невестки… которым не нужно работать на двух работах (одна из них бесплатная, а про вторую вообще стыдно говорить подругам). Секретарша в приемной? Это не так гламурно, как, скажем, сотрудник инвестиционного банка или биржевой аналитик…

И особенно в понедельник после Дня благодарения, когда всем просто необходим адвокат, занимающийся разводами. Тиффани сообщила, что еще горячие деньки наступают сразу после Нового года, когда люди делают предложения, а потом бегут составлять брачные контракты.

Я сказала «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн», с кем вас соединить?» такое количество раз, что у меня пересохло в горле и я слегка охрипла. К счастью, Тиффани пришла немного раньше и разрешила мне сбегать в туалет, чтобы я могла попшикать хлорасептиком в горло.

— Рауль предложил отвести твою подружку Шери к своему терапевту, — говорит Тиффани, усаживаясь на мой стул» — если она до сих пор себя плохо чувствует. Ведь она болеет?

— Она не болеет, — отвечаю я, доставая из выдвижного ящика сумочку от Мейерса, которая явно не подходит к обстановке, судя по фотографиям в журнале «Вог», которые Тиффани не дала мне выкинуть. — Они с Чазом расстались.

— Правда? — Тиффани смотрит на меня своими широко раскрытыми голубыми глазами. — Прямо перед вечеринкой? Боже, ничего удивительного в том, что она заболела… Как неудобно. И кто кого бросил? Господи, почему ты мне но сказала раньше?

Потому что я вообще хотела скрыть это, особенно от таких, как Тиффани, которая запросто может проболтаться отцу Чаза. Конечно, Люк еще знает, но он — единственный, кому я рассказала. Я действительно стараюсь в эти дни не быть сплетницей. Шери попросила меня ничего никому не говорить, пока у нее не появится возможность обсудить это с Чазом. Я очень рассчитываю, что эта возможность появится скоро, так как не знаю, насколько у меня хватит сил молчать, ведь мне часто приходится говорить с Чазом, когда я переадресовываю его звонки отцу. Эти две тайны (вторая касалась матери Люка) поджаривают меня изнутри, как угли.

И заставляют быть осмотрительней.

— Не знаю, — отвечаю я. — Слушай, отпусти меня на пару минут прополоскать горло, я быстро.

У Тиффани не было даже возможности ответить, так как тут же зазвонил телефон и ей пришлось схватить трубку: «Пендергарст, Лоуглин и Флинн», с кем вас соединить?»

Обычно туалеты в адвокатских конторах располагаются в некотором отдалении от приемной, рядом с лифтами. Чтобы туда попасть, нужно набрать код. Это сделано не для того, чтобы праздношатающиеся туристы не могли воспользоваться туалетом в фирме «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн». Праздношатающиеся туристы вообще не могут пройти мимо охраны, если им не назначено. Мне непонятно, почему все фирмы, располагающиеся в этом здании, держат запертыми на кодовые замки все женские (да и мужские тоже, сексизм здесь не приветствуется) туалеты.

Но, как бы там ни было, секретарь в приемной «Пендергаста, Лоуглинна и Флинна» обязан сообщать код любому посетителю или адвокату другой фирмы, которые об этом попросят. Код легко запомнить — «1-2-3».

И все-таки некоторые клиенты (и адвокаты) умудряются спрашивать его по два, а то и по три раза, прежде чем запомнить. Это нас, секретарей, слегка достает, чего мы, разумеется, никогда не показываем. И все-таки меня всегда интересовало, зачем вообще нужно запирать туалеты.

Я смотрю на свое отражение в огромном зеркале над раковиной и радуюсь, что сегодняшнюю ночь наконец спала в своей собственной (вернее, принадлежащей маме Люка) постели, а не на раскладном диване. Мешки под глазами от бессонных ночей, во время которых я крутилась и ворочалась, уже начали исчезать.

Клянусь, когда я стану сертифицированным дизайнером свадебных платьев и у меня будет собственное ателье и лишние деньги я обязательно куплю себе один из раскладных диванов от Поттери Барн, в которых нет металлической палки под матрасом и на которых действительно удобно спать.

Ладно, первым делом, конечно, я куплю себе квартиру, и у меня будет место для швейной машинки, и я не буду бояться, что об нее кто-то споткнется.

И только потом куплю диван.

И мне даже не придется на нем спать, потому что в следующий раз, когда к нам приедут родители Люка, они будут ночевать в квартире его мамы, а не в моей.

Я предаюсь сладким фантазиям и вдруг что-то слышу. Сначала я думаю, что это скрипнули по кафелю мои каблуки. Но потом понимаю, что не одна в женском туалете адвокатской конторы «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн». Дверь последней кабинки закрыта.

Я собраюсь тихонько ретироваться, но снова слышу странный звук. Он похож на писк. Или на мяуканье котенка.

Или на плач.

Я нагибаюсь, чтобы посмотреть на обувь того, кто в кабинке. Вдруг я ее знаю? И понимаю, что смотрю на ноги Джилл Хиггинс, самой знаменитой будущей невесты Нью-Йорка. На ее ногах, как всегда, ботинки «Тимберленд».

Никто, кроме Джилл Хигганс, не надевает такие ботинки, когда приходит в адвокатскую контору «Пендертаст, Лоуглинн и Флинн».

По всей видимости, она решила ненадолго отлучиться со встречи с отцом Чаза, чтобы спокойно поплакать, в туалете.

Я знаю, как сотрудница фирмы я должна спокойно выйти из туалета и сделать вид, что ничего не слышала.

Но как еще не сертифицированный дизайнер свадебных платьев и, что гораздо важнее, девушка, которая прекрасно знает, как себя чувствуют люди, которых постоянно подвергают унижениям и насмешкам (сестры всю жизнь надо мной издевались) я не в силах просто так повернуться и уйти. Особенно зная, что я могу ей помочь. Действительно могу.

Вот почему я подхожу к двери и тихонько стучу, хотя, должна признаться, сердце мое трепещет от страха, так мне не хочется терять работу.

— Хм… мисс Хигганс? — зову я ее через дверь. — Это. Лиззи, секретарша из приемной.

— О…

Никогда не слышала, чтобы в один возглас вкладывали столько эмоций. В этом «О!» было столько страха, что я сейчас побегу и всем расскажу, что невеста самого Мак-Дауэлла рыдает в туалете. А может, я сразу начну звонить в; газеты? Или дам ей пачку «Клинекса»? В этом возгласе было вес — сожаление, неловкость и даже обреченность.

— Все в порядке, — говорю я через дверь. — Я тоже иногда прихожу сюда плакать. Чуть ли не каждый день.

За дверью прыскают от смеха, но потом снова заходятся в рыданиях.

— Хотите, я вам что-нибудь принесу? — спрашиваю я. — Платок?! Или диетическую колу? — Лично на меня диетическая кола всегда действует успокаивающе. Только мне никто ее не предлагал в трудные моменты моей жизни.

— Не-е-ет, — дрожащим голосом отвечает Джилл. — Со мной все в порядке. По-моему… Я просто…

И, не договорив, она разражается безутешным плачем, всхлипывая как ребенок.

Я знаю, что такое горько плакать. Я сама так плакала. И знаю, что мне может помочь, когда я плачу так горько.

— Держитесь, — говорю я Джилл через дверь кабинки. — Я сейчас.

Я выбегаю из туалета. И чтобы меня не заметила Тиффани (которая, вероятно уже теряется в догадках, что со мной случилось, тем более что до ее смены еще целых полчаса, а я оставила ее отвечать на телефонные звонки), я подбегаю к запертой на замок задней двери (код тот же — 1-2-3) и юркаю в офисную кухню адвокатской конторы «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн».

Там под пристальным взглядом одного из юристов, зашедшего выпить кофе, я хватаю целую охапку всякой всячины и сразу же возвращаюсь в туалет, откуда все еще доносятся всхлипы.

— Держитесь, — говорю я, выкладывая на столик у раковины все наворованные лакомства. — Я уже иду. — Я смотрю на то, что лежит передо мной, у меня не было времени разбираться. Я знаю, что помощь требуется срочно, хватаю первую попавшуюся под руку пластиковую упаковку и сую ее под дверь.

— Вот, — говорю я. — Держите. Это «Йоделс».

За дверью на некоторое время становится тихо. Боюсь, что я совершила самую большую ошибку в жизни. Но ведь когда я плачу Шери всегда дает мне шоколад. И мне сразу же становится гораздо лучше.

Ну, может, и не сразу, но обязательно становится.

Возможно, проблемы Джилл настолько серьезные, что простым шоколадом тут не обойтись.

— С-спасибо, — доносится из-под двери. И шоколадка исчезает из моей руки. Через секунду я слышу звук разрываемой обертки.

— Хотите молока? — спрашиваю я. — У меня тут есть и цельное, и обезжиренное двухпроцентное. Там было совсем без жира, но… А еще у меня есть диетическая кола. И обычная тоже, если вам необходим сахар.

В кабинке еще немного шуршат. Потом всхлипывают:

— Если можно, обычную колу.

Я открываю банку и просовываю под дверь.

— С-спасибо, — благодарит меня Джилл. Некоторое время из кабинки слышны лишь звуки глотков, потом Джилл отпрашивает:

— У вас есть еще шоколад?

— Конечно, есть, — успокаиваю я.

— Дайте мне, пожалуйста.

Я просовываю ей под дверь еще одну шоколадку.

— Знаете, — задумчиво говорю я, — если это вас хоть немного утешит, я понимаю, что вам приходится терпеть. То есть не совсем, конечно, но, знаете, я работала со многими невестами. На многих из них, конечно, не оказывалось такого давления, как на вас. Но все равно, любая свадьба — это такой стресс.

— Правда? — с горечью спрашивает Джилл. — И их так же ненавидели будущие свекрови, как и меня?

— Не всех, — отвечаю я. И сама подкрепляюсь «Девиль-Догом». С кремовой начинкой. Там, по-моему, меньше калорий, чем в бисквите. — А что не так с вашей свекровью?

— Помимо того, что она считает меня охотницей за богатством, которая хочет лишить ее сына законного наследства? — Я снова слышу шуршание. — С чего начать?

— Вы и сами знаете, — отвечаю я. Не делай этого, умоляет меня мой внутренний голос. Не делай. Это того не стоит.

Но другой голос убеждает меня, что я, как женщина, просто обязана помочь, что я не могу допустить, чтобы эта девушка, которая и так достаточно настрадалась…

— Когда я сказала, что работала со многими невестами, я имела в виду, что… — продолжаю я. — Я — сертифицированный дизайнер свадебных платьев. Вернее, не так. У меня нет сертификата. Пока. Но я работаю с человеком, у которого он есть. Короче, я занимаюсь реставрацией старинных свадебных платьев и перешиваю их для современных невест. Надеюсь, эта информация будет для вас хоть в какой-то степени полезна.

Некоторое время из кабинки не доносится ни звука. Потом я снова слышу шуршание. Потом за дверью спускают воду. Через мгновение дверь распахивается и передо мной появляется Джилл с красными глазами, опухшим лицом, взлохмаченная, в шерстяном свитере, усыпанном крошками от шоколада. Она с беспокойством смотрит на меня.

— Вы хотите надо мной подшутить? — спрашивает она тоном, который ни в коем случае нельзя назвать ни спокойным, ни дружественным.

Упс.

— Послушайте, — говорю я, вытягиваясь в струнку у противоположной стены. — Простите меня. Просто до меня дошли слухи, что ваша свекровь заставляет вас надеть на свадьбу платье, которое передавалось у них в роду из поколения в поколение. И я всего-навсего захотела предложить вам свою помощь. Я действительно могу вам помочь.

Джилл стоит и смотрит на меня безо всяких эмоций на лице. Я замечаю, что на ней нет никакой косметики. Но она из тех здоровых и свежих девушек, которые вполне могут обойтись и без нее.

— Точнее, не совсем я, — торопливо добавляю я. — Вам могут помочь очень многие, в этом городе полно таких людей, Только не ходите к Морису. Он обдерет вас как липку и все испортит. Платье испортит. Месье Анри, у которого я работаю, — вот куда вам нужно обратиться. Ведь мы не используем химических препаратов. И нам не все равно.

Джилл смотрит на меня еще пристальнее.

— Не все равно? — недоверчиво повторяет она.

— Ну да. — Я вдруг понимаю — немного запоздало, — как выгляжу в ее глазах. Сто раз на дню к ней пристают люди, которые от нее чего-то хотят, — пресса, охотясь за цитаткой или фотографией; публика, жаждущая узнать, как это — быть невестой одного из самых богатых женихов Нью-Йорка; даже ее тюлени, которых она таскает на собственном горбу, тоже, наверное, хотят от нее рыбки. Или что там едят тюлени в Центральном зоопарке?

— Послушайте, — говорю я, — я знаю, вы сейчас переживаете очень непростые времена, все кто ни попадя хотят что-то получить от вас. Но я клянусь, что заговорила с вами совсем по другой причине. Винтажная одежда — это моя жизнь. Видите, какая на мне одежда? — Я показала рукой на свое платье. — Это редкое платье-кимоно с длинными рукавами 1960-х годов дизайнера Шахина, который был больше известен своими морскими моделями — в основном гавайками, но занимался и сделанными вручную принтами в азиатском стиле. Это платье — великолепный образчик его работы — видите этот широкий пояс — оби? Он хорошо на мне смотрится, так как у меня грушевидная форма тела, а я всегда хочу подчеркнуть свою талию, а не бедра. Платье было в плачевном состоянии, когда я откопала его на грошовой распродаже в магазине винтажной одежды в Энн-Арборе, где я раньше работала. На нем было огромное пятно, кажется от виноградного желе, а длина было почти до пола. А еще оно на мне висело. Но я просто бросила его в таз с кипятком и оставила отмокать. Потом вытащила, укоротила до колена, подшила, переделала и — вот, пожалуйста.

Я кручусь перед ней, как учила меня Тиффани.

— В итоге я получила то, что вы видите. Я просто пытаюсь вам объяснить, — еще один изящный поворот, и я оказываюсь прямо перед остолбеневшей Джилл, — что могу взять самую бросовую тряпку и сделать из нее конфетку. И если вы захотите, я смогу сделать это и для вас. Что сможет быстрее сразить вашу будущую свекровь наповал, чем платье, которое она заставила вас надеть и которое сидит на вашей фигуре лучше, чем на ней самой?

Джилл мотает головой:

— Не понимаю.

— Испытайте меня.

— То, что она пытается заставить меня надеть, — просто кошмар.

— Это тоже было кошмаром. — Я показала на Альфреда Шахина. — Виноградное желе и длина до пола.

— Нет, мое еще хуже. Намного. Оно как… — Джилл явно., не хватает слов, и поэтому она взмахивает руками. — Эта юбка с фижмами. И потом эта… штука. Она свисает. Из ткани в клеточку.

— Это шотландка, клана Мак-Дауэллов, — говорю я со всей ответственностью. — Да, наверняка это она.

— Ему, наверное, миллион лет, — жалуется Джилл. — От него воняет, и оно не моего размера.

— Слишком большое или слишком маленькое? — спрашиваю я.

— Слишком маленькое. Никто не сможет переделать его так, чтобы я в него влезла. Я уже решила. — Она резко вскидывает голову, глаза сверкают. — Я не надену его. Она и так меня ненавидит. Хуже уже не будет.

— Это точно, — соглашаюсь я. — У вас уже есть на примете что-то другое?

Она недоуменно смотрит на меня:

— Что вы имеете в виду?

— Я спрашиваю, вы уже придумали, какое платье наденете? Вы ходили по магазинам?

Она качает головой:

— Да вы что? Когда мне ходить? Между походами к маникюрше? Конечно, нет. Да и что я в этом во всем понимаю? Джон все время твердит, чтобы я пошла в бутик Веры Ванг, но при одной мысли об этих, вы понимаете, дизайнерских бутиках у меня мутится в голове, и… ведь, знаете, у меня нет даже подруг, которые бы хоть что-то в этом понимали. У всех, кого я знаю, фигурально выражаясь, ботинки измазаны обезьяньим дерьмом. Что они могут знать о свадебных платьях? Я уже подумываю, не слетать ли мне домой и не купить ли платье в нашем молле в Дес-Моинсе. Там, по крайней мере, есть мои размеры…

Чувствую, как сердце сжимает что-то грубое и холодное. Я немедленно понимаю, что это. Страх.

— Джилл… — Я беру очередной «Девиль-Дог». Мне он сейчас просто необходим. Для поддержки. — Я могу называть тебя Джилл?

Она кивает:

— Да. Как хочешь.

— Я — Лиззи, — говорю я. — И пожалуйста, никогда больше не произноси при мне этого слова.

Она смотрит недоуменно:

— Какого слова?

— Молл. — Я сую в рот большой кусок вкуснейшей начинки и начинаю его смаковать. А-х-х! Уже лучше. — Нет. Просто нет.

— Я знаю. — Ее глаза снова блестят от слез. — Серьезно. Ну что мне делать?

— Для начала, — говорю я, — ты принесешь мне свадебное платье клана Мак-Дауэллов, шотландку и все остальное прямо сюда. — Я достаю из сумки свою визитную карточку. — Как насчет сегодняшнего вечера?

Джилл скользит взглядом по визитке:

— Ты серьезно?

— Серьезней не бывает, — отвечаю я. — Прежде чем принимать радикальные решения, включая поход в молл, давай посмотрим, что мы имеем, ладно? Кто знает, а вдруг платье еще можно спасти? И тогда тебе не нужно будет тащиться в молл или в бутик высокой моды. Представь, как ты прогнешься перед своей будущей свекровью, если мы сумеем что-то с ним сделать.

Джинн прищуривается:

— Погоди-ка. Ты сказала «прогнешься»?

Я виновато смотрю на нее, мой рот заполнен начинкой от «Девиль-Дога», которую я только что откусила.

— Хм… — мямлю я с набитым ртом. — Да. А что?

— Я с восьмого класса такого не слышала.

Я сглатываю.

— У меня запоздалое развитие.

В первый раз после того, как Джилл вышла из кабинки, она улыбается.

— У меня тоже.

Мы стоим и по-идиотски улыбаемся друг дружке… Дверь туалета распахивается, и влетает Роберта. Увидев пае, она застывает, как замороженная.

— О, Лиззи, — улыбается она Джилл. — Вот ты где. Тиффани попросила меня проверить, все ли с тобой в порядке, ты так давно отсутствуешь на рабочем месте…

— О, простите, — говорю я и сгребаю со столика сладости, которые приволокла с кухни. — Мы просто…

— У меня резко упал сахар в крови. — Джилл берет из моих рук еще одну колу и шоколадку. — И Лиззи мне помогла.

— О, — еще шире улыбается Роберта. Ну и что она будет теперь делать? Наорет за то, что я притащила весь запас сладостей адвокатской конторы «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн» одной из самых ценных клиенток в женский туалет? — Отлично. Значит, с вами обеими все в порядке?

— Конечно, — приветливо улыбаюсь я. — Я как раз собиралась возвращаться….

— А у меня на два часа назначена встреча с мистером Пендергастом, — говорит Джилл.

— Тогда ладно. — Улыбка практически замерзает на ее лице. — Хорошо!

Я спешу в приемную. У Тиффани глаза становятся, как две тарелки, когда она видит, кто идет за мной. Эстер, ассистентка мистера Пендергаста, ждет у стола. Она еще больше, чем Тиффани, удивлена, что Джилл Хиггинс идет следом за мной и Робертой.

— О, мисс Хиггинс! — кричит она, рыская взглядом по крошкам шоколада, прилипшим к груди Джилл. — Вот и вы! А я уже начала беспокоиться. Мне звонили снизу и сказали, что вы давно уже прошли…

— Простите, — тихо отвечает Джилл. — Я остановилась перекусить.

— Вижу, — зыркает на меня Эстер.

— Она была голодной, — говорю я и киваю на пирожные и напитки в моих руках. — Хотите?

— Хм, нет, спасибо. Может, пройдете со мной, мисс Хиггинс?

— Конечно, — отвечает Джилл, идет за Эстер и перед тем, как свернуть за угол, загадочно смотрит на меня через плечо… Не знаю, как истолковать этот взгляд, — я готовлюсь к тому, что сейчас начнет орать моя начальница.

Но Роберта говорит только:

— Как мило — э-э-э… с твоей стороны, что ты э-э-э… помогла мисс Хиггинс.

— Спасибо, — отвечаю я. — Она сказала, что у нее кружится голова, и я…

— Быстро соображаешь, — говорит Роберта. — Уже третий час, так что…

— Точно. — Я вываливаю то, что схватила с кухни, на стол, Тиффани издает тихий негодующий звук и одаривает меня возмущенным взглядом. — Прости, Тифф, — говорю я. — Мне нужна бежать. У меня еще полно дел…

И я на всех парах несусь прямиком на Шестую авеню.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкции от Лиззи Николс

Несколько слов о… туфлях!

Вам, конечно, хочется выглядеть на свадьбе как можно лучше, и высокие каблуки могут подчеркнуть хорошую фигуру и скрыть недостатки не слишком совершенной. Тем не менее помните, что вы проведете НА НОГАХ кучу времени. Если вы настаиваете на каблуках, потренируйтесь на них ходить.

Если накануне праздничного дня ваши свадебные туфли все еще кажутся вам неудобными, было в бы неплохо захватить с собой запасную пару, в которую вы будете переодеваться, пока, например, фотограф будет устанавливать камеру и т. п. Несколько слов о свадьбах на пляже: мало что сравнится с праздником, устроенным на закате на и берегу тропического моря. И все-таки вам следует помнить, что песок и каблуки — вещи несовместимые. Если вы выходите замуж на пляже — прочь туфли вообще! Только нанесите на лодыжки репеллент, чтобы во время церемонии вам не докучали песчаные мухи.

Глава 19

Если вы пускаете ваши секреты по ветру, не вините его за то, что он разносит их по деревьям.

Холил Джибран (1883–1931), поэт и писатель

Я очень рассчитываю, что часов в пять или шесть вечера Джилл Хиггинс позвонит в дверь месье Анри. Я знаю, что очень самонадеянна. Зачем Джилл Хиггинс, которая выходит замуж за одного из самых богатых людей на Манхэттене, выбирать в качестве сертифицированного дизайнера свадебных платьев меня — девушку, которую она знает как секретаршу в приемной адвокатской конторы, где составляется ее брачное соглашение?

Тем более что я не сертифицирована! Пока.

Я не стала говорить месье и мадам Анри, что дала карточку с их адресом самой знаменитой невесте города. Не хотела вселять в них тщетные надежды. Бизнес шел ни шатко ни валко, и в ателье часто велись разговоры (по-французски, конечно, они думали, я не понимаю, о чем они говорят) о том, что его пора сворачивать, пока Морис не открыл свое ателье на нашей улице и не отбил последних клиентов. Анри собирались уехать в свой домик в Провансе.

Если это произойдет, то их доходы сразу упадут, ведь они перезаложили дом, чтобы оплатить сыновьям учебу в колледже, а дом в Нью-Джерси, где они жили, сильно потерял в цене из-за обвала на рынке недвижимости. Их удерживало лишь одно пустячное обстоятельство — сыновья, Жан-Поль и Жан-Пьер, категорически отказывались не только переезжать во Францию, но и переводиться в менее дорогое учебное заведение, чем Нью-Йоркский университет, в который они ежедневно ездили из Нью-Джерси (если не устраивали пьянки в квартире наверху). Но если окончательное решение будет принято, мальчики никуда не денутся, и им придется сделать так, как настаивает мать. В семье Анри не хватало денег, а не дисциплины, насколько я могу судить по тому, что месье Анри свалил на меня всю работу. Несмотря на то что, по словам месье Анри, бизнес его шел под гору, он нагружал меня шитьем по самые уши. Он заставил меня сделать столько кружевных оборок — наподобие тех, которыми я восхищалась в витрине всего месяц тому назад и которые поклялась научиться делать своими руками, что я, могла сшить их даже во сне. Я хорошо наловчилась нашивать бриллиантовые «капли», добиваясь, эффекта сверкающего водопада. Я уж не говорю о рюшах.

Мадам Анри уже шипит на мужа, чтобы он поторапливался — сегодня зажигают елку в Рокфеллеровском центре, и по этому поводу в центре будет такое движение, что им придется выбираться из города чуть ли не час, как вдруг кто-то звонит в дверь. Я смотрю на экран домофона и вижу бледную мордашку в обрамлении светлых волос, с тревогой смотрящую на меня.

— Кто там? — интересуется мадам Анри. — Мы не назначали сегодня примерок.

— О! — Я вскакиваю и бегу к двери. — Это одна моя подруга. — И открываю дверь, чтобы впустить Джилл…

…И только теперь замечаю черный лимузин с тонированными стеклами, припаркованный у нашего пожарного-гидранта, а за спиной Джилл — высокого, атлетически сложенного мужчину, в котором я мгновенно узнаю…

— О! — Мадам Анри роняет сумочку и прикладывает ладони к щекам. Она тоже узнала спутника Джилл. Учитывая, с какой частотой это лицо появляется на страницах «Пост», это совсем неудивительно.

— Хм, привет, — говорит Джилл. Ее щеки на морозе ярко покраснели. В руках она держит портплед. — Ты говорила, что я могу зайти? Я не вовремя?

— Очень даже вовремя, — отвечаю я. — Давай заходи.

И они шагают внутрь с чуть запорошённого снегом крыльца. На волосах и плечах капельки воды сверкают так ярко, как ни один из фальшивых бриллиантов, которыми я расшиваю платья. От них пахнет морозом, здоровьем и… чем-то еще.

— Простите, — шмыгает носом Джилл, — я прямо с работы, поэтому у меня не было времени переодеться. Мы старались успеть до пробок.

— Этот ядовитый запах, — поясняет Джон Мак-Дауэлл, — который вы наверняка почувствовали, — тюленьи экскременты. Но не волнуйтесь, вы к нему привыкнете.

– Это мой жених Джои, — представляет его Джилл. — Джон, это Лиззи…

Джон протягивает большую ладонь, и я ее пожимаю.

— Очень приятно, — говорит он вполне искренне. — Когда Джилл мне о вас рассказала, знаете, я сразу поверил, что вы сможете нам помочь. Моя мама… я, конечно, ее люблю…

— Ни слова больше, — перебиваю его я. — Мы в курсе. И поверьте нам на слово, видали кое-что и похуже. Позвольте представить вам моего босса, месье Анри. И его жену, мадам Анри. Месье и мадам, это Джилл Хиггинс и ее жених, Джон Мак-Дауэлл.

Месье Анри смотрит на нашу троицу остановившимся взглядом. Когда я произношу его имя, он делает шаг вперед и протягивает руку.

— Enchante, — поет месье Анри. — Я польщен нашим знакомством.

— Я тоже очень рад, — вежливо отвечает Джон Мак-Дауэлл. Мадам Анри, услышав то же самое в свой адрес, практически стекает на пол. Она не в состоянии издать ни звука с тех пор, как пара переступила порог ателье.

— Можем ли мы посмотреть, что вы принесли? — спрашиваю я, забирая у Джилл портплед.

— Я вас предупреждаю, — говорит Джон. — Оно ужасное.

— Правда ужасное, — поддакивает Джилл.

— Мы привыкли иметь дело с ужасным, — заверяет их месье Анри, — поэтому и получили одобрение Ассоциации брачных услуг.

— Это правда, — подтверждаю я. — Ассоциация брачных услуг дала месье Анри самые лестные рекомендации.

Месье Анри скромно склоняет голову и подходит к Джилл, чтобы помочь ей снять парку.

— Не хотите ли выпить чаю? Или кофе?

— Спасибо, — отвечает Джон, тоже снимая куртку. — Мы собрались поужинать…

И внезапно замолкает. Я открываю сумку, и мы впятером впиваемся взглядами в то, что я достала. Месье Анри чуть не роняет куртки на пол, и только в последнее мгновение мадам Анри подхватывает их.

— Какой ужас, — выдыхает месье Анри, к счастью, по-французски.

— Да, — говорю я, — но его еще можно спасти.

— Нет. — Месье Анри, словно в припадке, трясет головой. — Нельзя.

Я прекрасно понимаю, почему он так думает. Платье безнадежно. Облака старинных, видимо, очень ценных кружев, нашитых на основу из кремового сатина, фасон «принцесса» с огромной широкой юбкой, кажущейся еще больше благодаря жесткому обручу, вшитому в кромку. Вырез в стиле королевы Анны, огромные рукава-фонарики, которые оканчиваются облегающими запястья манжетами из шотландки. Поверх юбки драпировка из той же шотландки на массивных золотых пуговицах.

Другими словами, оно выглядит, как театральный костюм для институтского драматического кружка, в котором ставится пьеса «Бригадун».

— Оно принадлежит нашей семье много поколений, — оправдывается Джон. — Все невесты Мак-Дауэллов должны надевать его на свадьбу — предварительно сделав те или иные изменения. Это моя мама вшила обруч в подол, когда выходила замуж. Она из Джорджии.

— Это многое объясняет, — замечаю я. — Какого оно размера?

— Шестого, — отвечает Джилл. — А я ношу двенадцатый.

Месье Анри верещит по-французски:

— Это невозможно. Оно слишком маленькое. Мы ничего не сможем сделать.

— Давайте не будем торопиться, — говорю я. — Очевидно, корсаж придется надставлять. Но здесь полно ткани…

— Ты собираешься искромсать антикварное платье, принадлежащее самому богатому семейству в городе? — спрашивает меня месье Анри опять-таки по-французски. — Ты лишилась рассудка!

— Он говорит, что предыдущие невесты тоже его под себя, переделывали, — напоминаю я ему. — Ладно вам. Давайте попробуем.

— Нельзя впихнуть женщину двенадцатого размера в платье шестого, — огрызается месье Анри. — Ты сама знаешь, что это невозможно!

— Мы не можем впихнуть ее в это платье в таком виде, как оно есть, — убеждаю его я, — но оно, к нашему счастью, слишком длинное для нее.

Я снимаю платье с вешалки и прикладываю к Джилл. Она стоит, руки по швам, и с тревогой смотрит на меня.

— Видите? Если бы оно было слишком коротким, я бы с вами согласилась. Но если мы надставим корсаж…

— Боже мой! Ты с ума сошла? — впадает в панику месье Анри. — Ты хоть знаешь, что ее свекровь с нами сделает? Она даже может подать на нас в суд….

— Жан, — впервые открывает рот ьгадам Анри.

Муж оборачивается к ней:

— Что?

— Сделай, — говорит она по-французски.

Месье Анри трясет головой:

— Я же тебе объясняю, это невозможно! Ты хочешь, чтобы я лишился сертификата?

— А ты хочешь, чтобы Морис украл у нас те крохи нашего бизнеса, которые еще остались.

— У него ничего не получится, — заверяю я их, — только разрешите мне заняться этим. Я смогу. Я знаю, что смогу.

Мадам Анри кивает.

— Послушай ее, — говорит она.

Дебаты продолжаются недолго. Месье Анри мастерски владеет иголкой, но главой семьи все равно остается его жена. Если уж она чего скажет, никакие аргументы не помогают. Последнее слово всегда остается за мадам Анри.

Месье Анри, опускает плечи. Потом смотрит на Джилл и ее будущего, мужа.

— Когда назначена свадьба? — тихо спрашивает он.

— Прямо в канун Нового года; — отвечает Джилл.

Месье Анри стонет. И даже я, почувствовав, как пересохло в горле, судорожно сглатываю. Канун Нового года! Джилл замечает нашу реакцию и начинает волноваться:

— Разве у вас… вам не хватит времени?

— Месяц. — Месье Анри смотрит на меня. — У нас есть месяц. Но это не имеет никакого значения, потому что такую работу вообще невозможно сделать; ни за какое время.

— Возможно, если мы сделаем так, как я задумала, — говорю я. — Поверьте.

Месье Анри кидает последний взгляд на уродство, висящее на вешалке.

— Морис, — шипит его жена. — Помни о Морисе!

Месье Анри вздыхает:

— Ладно. Мы попробуем.

Я с сияющей улыбкой поворачиваюсь к Джилл.

— О чем вы говорили? — нервно спрашивает она. — Я ничего не поняла, Я не знаю французского.

— Видишь ли, — начинаю я…

И вдруг понимаю, что она только что сказала. Я виновато поворачиваюсь к месье и мадам Анри, которые смотрят на меня в ужасе. До них дошло одновременно со мной: мы только что разговаривали на их родном языке — который, как считалось, я не знаю.

Ну и что? Меня никто никогда об этом не спрашивал. Я пожимаю плечами и говорю:

— Мы это сделаем.

Джилл недоверчиво смотрит на меня:

— Ладно… но как?

— Я еще не придумала, — признаюсь я, — но у меня есть одна идея. Ты будешь великолепна. Я обещаю.

Ее брови приподнимаются.

— Там не будет обруча в юбке?

— Не будет, — говорю я. — Но мне потребуется снять с тебя мерки. Давай пройдем в примерочную…

— Ладно, — соглашается она и идет за мной мимо месье и мадам Анри, все еще находящихся в ступоре. Я вижу, как у них в головах крутится мысль о том, что я понимала каждое слово из их французских разговоров.

А разговоров этих было ох как много!

В примерочной, огороженной занавесками, запах тюленей стал еще явственнее.

— Мне так неловко, — говорит Джилл. — Я обязательно переоденусь, когда приду в следующий раз.

— Ничего страшного, — отвечаю я, стараясь неглубоко вдыхать ртом. — Ты, по крайней мере, знаешь, что парень действительно тебя любит, если готов это терпеть.

— Да, — отвечает Джилл с улыбкой, которая делает ее вполне заурядное, симпатичное лицо удивительно красивым. — Он меня любит.

Я ей не завидую, разве что чуть-чуть. Мне немного больно от того, что и мне тоже очень хочется получить то, что у нее уже есть, — не свадьбу с одним из самых завидных женихов на Манхэттене, не будущую свекровь, у которой единственная цель в жизни — не дать невесте никакого шанса испытать хоть какую-то радость по поводу самого счастливого дня в жизни, а парня, который любил бы меня, несмотря на то что я пахну тюленьим дерьмом. Причем не просто любил бы, а готов был прожить со мной всю оставшуюся жизнь, согласился бы поехать на Рождество в Энн-Арбор и сказал бы о своем намерении всем друзьям, родственникам, а также некоторым представителям прессы, которым бы удалось просочиться в церковь.

На данный момент, я просто уверена, у меня этого нет.

Ну и что? Буду над этим работать.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Самое время задать старый как мир вопрос: белый, кремовый или цвет слоновой кости?

Не знаю, поверите вы мне или нет, но у белого цвета очень много оттенков. Не верите? Зайдите в магазин художественных принадлежностей. Наверняка вы никогда не видели, чтобы у одного цвета было столько названий — от «цвета яичной скорлупы» до «румянца индейца навахо».

Время белоснежных свадебных платьев давно ушло, и многие невесты, следуя моде, выбирают платья других цветов; бежевого, розового и даже голубого. Чтобы подобрать цвет, который больше всего подойдет к типу вашего лица, следуйте несложным правилам:

Белоснежный. Вы брюнетка? Традиционный белый цвет как раз для вас. Белый цвет, слегка разбавленный голубым или лавандовым, украсит вас.

Кремовый. Вы блондинка? Ваши белокурые локоны будут великолепно сочетаться с кремовым платьем. Золотистые оттенки составят прекрасное сочетание с золотом ваших волос (а не тиары). Вспомните принцессу Диану во время ее торжества…

Цвет слоновой кости. Промежуточный между двумя первыми цветами. Он подходит практически всем. Вот почему им так часто красят стены.

Глава 20

Для философа все новости — сплетни, и те, кто их распространяют, по его мнению, старушки за чашкой чая.

Генри Дзвид Торо (1817–1862), американский философ, писатель и натуралист

— Где ты была? — спрашивает меня Люк, когда я наконец доплетаюсь до дома с охапкой книг в руках.

— В библиотеке, — отвечаю я. — Прости, ты мне звонил? Там не разрешают пользоваться мобильным.

Люк смеется и берет книги у меня из рук.

— «Шотландские традиции», — читает он на одной из обложек. — «Ваша шотландская свадьба», «Шотландка и свадебные тосты». Лиззи, что происходит? Ты в ближайшее время собираешься посетить Изумрудный остров?

— Изумрудный остров — это Ирландия, — поправляю erq я, разворачивая шарф. — Я делаю для одной клиентки шотландское свадебное платье. Ты ни за что в жизни не догадаешься, кто моя клиентка.

— Наверное, ты права, — говорит он. — Ты ела? Я разогрел в духовке оставшуюся индюшку.

— Я слишком нервничаю, чтобы есть, — признаюсь я. — Ну же! Давай, угадывай, кто она?

Люк пожимает плечами:

— Не знаю. Шери? Она устраивает что-то вроде лесбийской свадьбы?

Я изумленно смотрю на него:

— Нет. Я же тебе говорила, не…

— Не навешивать ярлыков, знаю, — говорит Люк. — Хорошо, сдаюсь. Кто твоя клиентка?

Я бухаюсь на диван, горло что-то действительно меня немного беспокоит, Как хорошо наконец сесть. И я с триумфом в голосе сообщаю:

— Джилл Хиггинс.

Люк выходит на кухню, чтобы налить вина.

— Предполагается, что я должен знать, кто это? — спрашивает он меня на полпути.

Не могу поверить!

— Люк! Ты что, газет не читаешь? Или не смотришь новостей?

Задавая вопрос, я уже знаю ответ. Единственная газета, которую он читает, — это «Нью-Йорк таймс», а по телевизору Люк смотрит одни документальные фильмы.

И все-таки я делаю попытку.

— Ты знаешь, — говорю я, когда Люк появляется из кухни с бокалами каберне-совиньон в обеих руках. — Это та девушка, которая работает в вольере с тюленями в Центральном зоопарке. Она еще сорвала себе спину, когда переносила одного из тюленей в вольер. Они часто выпрыгивают, когда из-за дождя или снега поднимается уровень воды. — Последнее я узнала от Джилл, когда снимала с нее мерки и спросила, как они с Джоном познакомились. — Когда Джилл пришла в больницу, она там встретила Джона Мак-Дауэлла, того самого, который из манхэттенской семьи Мак-Дауэллов. Так вот, они женятся, это будет чуть ли не самая крутая свадьба столетия, и Джилл попросила меня переделать для нее платье. — Я все еще взбудоражена и подпрыгиваю на диване, как на сковородке: — Меня! Из всего Нью-Йорка она выбрала меня! И я буду делать свадебное платье для самой Джилл Хиггинс!

— Ух ты, — говорит Люк, улыбаясь своей знаменитой — в тридцать два зуба — улыбкой; — Это же здорово, Лиззи!

Мне ясно, что он понятия не имеет, о чем я говорю. Никакого.

— Ты не понимаешь, — не унимаюсь я. — Это грандиозно. Пресса к ней очень жестока, она называет ее «Плаксой» только за то, что Джилл — не тощая моделька, работает с тюленями и иногда плачет, потому что они ее все время травят, а будущая свекровь заставляет подписать брачное соглашение и, ко всему прочему, надеть свое кошмарное — ты даже представить себе не можешь насколько — платье. А я переделаю его, и все будет прекрасно, дела у месье Анри пойдут лучше, тогда он станет мне платить, и я уйду с работы из конторы папы Чаза и буду целыми днями заниматься тем, что я люблю больше всего в жизни! Разве это не здорово?

Люк все еще улыбается, хотя и не так широко, как сначала.

— Это действительно здорово, — говорит он, — но…

— Я не говорю, что это будет легко, — перебиваю я, уже зная, что он скажет. — У нас на все про все один месяц, а работы с платьем полно. Особенно если я буду делать то, что задумала. Так что в ближайшее время ты меня редко будешь видеть. Но это даже хорошо, ведь у тебя сейчас сессия? Мне нужно будет задерживаться допоздна, чтобы закончить работу в срок. Но если мы это сделаем, Люк, только представь себе! Возможно, месье Анри доверит мне управление своим ателье! Он давно уже хочет уйти на пенсию и уехать во Францию… теперь он вполне сможет себе это позволить, и при этом ему не придется продавать помещение за бесценок. Тогда я начну копить деньги, и — Господи, пожалуйста! — возьму небольшой кредит и, возможно, когда-нибудь смогу купить у него бизнес — здание и все остальное…

Люк явно не впечатлен моим рассказом. Понимаю, я вывалила на него сразу слишком много информации. И все-таки, мне кажется, он мог бы порадоваться за меня чуть больше.

— Я радуюсь, — защищается он, когда я упрекаю его (да, признаюсь, слегка хриплым голосом, но у меня побаливает горло). — Только я и понятия не имел, что ты всёрьез думаешь заниматься всей этой ерундой со свадебными платьями.

Я растерянно моргаю:

— Люк, разве ты не слышал, как прошлым летом ко мне подходили все приятели твоих родителей и говорили, что я должна открыть собственное ателье?

— Слышал, — говорит Люк. — Но я думал… ты займешься этим несколько позже. После того как получишь диплом бизнес-школы.

— Бизнес-школы? — хриплю я. — Снова учиться? Ты шутишь? Я только что получила диплом, вернее, еще не получила. Зачем мне начинать все сначала?

— Лиззи, для того чтобы начать собственный бизнес, тебе потребуется больше, чем талант к переделке винтажной одежды, — суховато замечает Люк.

— Знаю. — Я трясу головой. — Но я это уже делаю, у месье Анри. Учусь у него секретам бизнеса. Люк, я действительно считаю, что готова. Я уже перешла на другой уровень. Или перейду, в зависимости от того, как пойдут дела с ДжиллХиггинс.

Люк явно сомневается:……

— Не понимаю, как одно свадебное платье может все изменить.

— Ты меня, разыгрываешь? Разве ты не слышал о Дэвиде и Элизабет Эммануэль?

— Хм… А что, если нет?

— Они были дизайнерами свадебного платья принцессы Дианы, — говорю я. Мне его немного жаль. Правда. Он знает так много о принципах биологии, которые изучает, в этом семестре. Но вообще ничего не знает о поп-культуре.

Наверное, это к лучшему. А что бы вы предпочли, чтобы знал ваш доктор?

— Они стали суперзнаменитыми из-за одного только платья! — продолжаю я. — Я не утверждаю, что Джилл Хиггинс так же знаменита, как и принцесса Диана, но здесь она очень известная персона. Когда выяснится, что именно мы занимаемся ее платьем, наш бизнес пойдет в гору. Вот что я хочу сказать. Но поскольку она выходит замуж в канун Нового года, время слегка поджимает, и…

— И ты здесь не часто будешь появляться, — говорит Люк. — Не беспокойся, я все понимаю. Ты права насчет моей сессии, я тоже буду очень занят. Не говоря уже о том, что через три недели я уезжаю во Францию. Для пары людей, которые живут вместе, у нас действительно не слишком много времени для того, чтобы видеться.

— Разве что ночью, — соглашаюсь я.

— Ладно, — говорит Люк. — Буду довольствоваться тем, что у меня есть. Хотя очень надеюсь, что ты сможешь выделить мне капельку своего драгоценного времени и сходить вместе со мной за ёлкой.

— За елкой? — Несколько секунд я не могу понять, о чем это он. — А, ты хочешь поставить рождественскую елку?

— Ну да, — отвечает Люк. — Мы не сможем провести праздник вместе, но я все-таки надеюсь, что мы его отметим перед тем, как разъедемся по своим семьям. А чтобы это исполнить, нам нужна елка… тем более что у меня есть для тебя небольшой подарок, который мне хотелось бы под нее положить.

Мое сердце ухает куда-то вниз.

— Ты приготовил мне рождественский подарок, Люк? Как мило!

— Вообще-то, да. — Ему приятна моя реакция, но почему-то он чувствует себя немного не в своей тарелке. — Это не совсем рождественский подарок, это, скорее, инвестиция в будущее…

Минуточку, он правда это сказал или мне послышалось? Инвестиция в будущее?

— Пошли, — говорит Люк, резко встает и направляется в кухню. — Нам нужно что-нибудь поесть. Ты немного охрипла. Мы же не хотим, чтобы ты заболела. Тебе нужно придумать свадебное платье!

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Свадебные напутствия

Традиционно приглашенным на свадьбу выдают конвертики с диким рисом, чтобы они могли осыпать им молодоженов. Рис символизирует плодородие. Осыпая их рисом, вы как бы желаете им удачи и изобилия в будущей совместной жизни.

С недавнего времени во многих церквях и учреждениях, где проводятся свадьбы, бросать рис запретили. Официально утверждается, что сырой рис может принести вред птицам, которые его склюют. На самом деле это один из городских мифов. Множество видов птиц и уток только и делают, что сидят на рисовой диете.

Проблема заключается в том, что рис представляет опасность для человеческих существ. Жесткие зерна очень скользкие, и большинство организаций, где проводятся свадьбы, просто хотят защититься от судебных исков.

Популярный заменитель риса в наши дни — просо. Но оно может принести такой же вред здоровью ваших гостей, как и рис, так как на нем точно так же можно поскользнуться.

Помимо всего прочего, рис, просо и даже конфетти очень трудно убирать, и в местах, где свадьбы проводятся по нескольку роз в день, каждый раз убирать за молодоженами (вы же не хотите идти по рису или конфетти, которыми осыпали предыдущую невесту) долго, дорого и очень сложно.

Вот почему я всегда рекомендую использовать в качестве напутствия простые мыльные пузыри. Гости могут надуть целые облака пузырей, сквозь которые молодые пойдут к своей карете или машине. Никто еще не поскальзывался на мыльных пузырях. Так что исков не будет.

Разве что мыло попадет кому-нибудь в глаз.

Глава 21

Если все люди будут знать, что говорят о них другие, в мире не наберется и четверки друзей.

Блез Паскаль (1623–1662), французский математик

— Инвестиция в будущее? — с сомнением переспрашивает меня Шери на другом конце провода. — Это может быть все, что угодно. Биржевая акция, например.

— Шери! — Не могу поверить, что она так тупит. — Хватит, Люк не станет мне дарить никаких акций. Это обручальное кольцо. Наверняка. Он пытается загладить вину за то, что не поехал со мной к моим родителям.

— И поэтому купил тебе кольцо?

— Да. Что может быть лучше? — При одной мысли об этом у меня кружится голова. — Он намекает, что он сам не поедет, но его кольцо будет со мной и все увидят, что между нами все серьезно. Подожди секунду… — Я нажимаю кнопку и перевожу телефон на другую линию. — «Пендергаст, Лруглинн и Флинн», с кем вас соединить?

Я переадресую звонок одному из младших партнеров и снова подключаюсь к Шери.

— Это не лишено смысла, — убеждаю я Шери. — Мы встречаемся вот уже шесть месяцев. И четыре из них — живем вместе. Если он сделает мне предложение, это не будет большой неожиданностью.

— Не знаю, Лиззи. — Я уверена, что Шери качает головой. — Чаз говорил, что Люк немного… легкомысленный.

— Наверное, это из-за моего чуткого руководства, — говорю я, вспоминая, что несколько месяцев тому назад Чаз и меня предупреждал об этом неприятном обстоятельстве, но это, потому, что он завидовал. Ведь у Люка есть девушка, которая любит его, а не свою начальницу. — Он изменился.

— Лиззи, — не сдается Шери, — люди не меняются. Ты об, этом прекрасно знаешь.

— Понемногу меняются, — возражаю я. — Помнишь, когда ты только начала встречаться с Чазом, он каждый вечер ел свиные ребрышки с рисом, но ты: же отучила его от этого?

— Я просто пригрозила, что, если мы не разнообразим меню, я перестану с ним спать, — говорит Шери. — Когда меня нет рядом, он по-прежнему питается только этим.

— О-о-о! — Подает голос Тиффани, которая сидит рядом со мной и увлеченно читает журнал про свадьбы. Я притащила на работу целую охапку, чтобы они меня вдохновляли. — Когда вы с Люком назначите свадьбу, нужно будет попросить вашего персонального PR-агента разослать пресс-релиз, скажем, в «Вог» или «Дома и дачи», чтобы они прислали на вашу свадьбу репортеров, тогда у тебя будет еще больше клиентов. И бесплатная реклама.

Временами недалекая Тиффани, которая все время забывает после работы запирать кабинет, очень сообразительна.

— Здорово, — отвечаю я. — Просто здорово.

— Эй, — говорит Шери. — Ты со мной говоришь или с «Мисс мозги, склеенные лаком»?

— Ладно тебе. Перестань.

— Серьезно, Лиззи, я знаю, что ты любишь Люка, — продолжает Шери. — Но ты действительно считаешь, что вы проживете вместе лет пятьдесят? Или хотя бы пять?

— Да, — отвечаю я, озадаченная ее вопросом. — Конечно, а что? Что с ним не так? — Кто-то опять звонит по другой линии. — Черт, не бросай трубку. — Я включаю вторую линию. — «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн», с кем вас соединить? С мистером Флинном? Одну минуточку, пожалуйста.

Через секунду я снова разговариваю с Шери.

— Серьезно, с чего это ты вдруг решила, что у нас с Люком нет будущего?

— Честно говоря, Лиззи, что у вас может быть общего, кроме секса?

— Да полно всего, — возмущаюсь я. — Мы оба любим Нью-Йорк. Нам обоим безумно нравится замок Мирак. Мы оба любим… вино. И Ренуара!

— Лиззи! — вздыхает Шери. — Это все любят.

— Он хочет стать врачом, — продолжаю я, — чтобы спасать человеческие жизни. А я хочу стать сертифицированным дизайнером свадебной одежды. Чтобы помогать невестам быть красивыми. Мы — почти одно целое.

— Ты все шутишь, — говорит Шери, — а я совершенно серьезна. Одна из причин того, что мы с Чазом не подходим друг другу, а с Пат — подходим, то, что мы с Пат близки интеллектуально. По-моему, о вас с Люком этого сказать нельзя.

Я чувствую, как слезы начинают застилать глаза.

— Ты считаешь, что в интеллектуальном смысле он меня превосходит? Только потому, что ему нравятся документальные фильмы, а мне — телешоу?

— Нет, — устала спорить Шери. — Я только хочу сказать то, что ему нравятся документальные фильмы, а тебе телешоу… но вместе вы все-таки смотрите документальные фильмы. Ты так хочешь ему понравиться, что делаешь только то, что хочет он, вместо того, чтобы объяснить ему, что ты сама хочешь.

— Это неправда, — кричу я. — Мы все время смотрим шоу, которые я люблю!

— Неужели? — Шери издает горький смешок. — Вот уж не думала, что вы оба подсели на «Найтлайн». Я считала тебя поклонницей Дэвида Леттермана. Ну, если «Найтлайн» поддерживает еще вашу лодку на плаву, то…

— «Найтлайн» — очень хорошая передача, — пытаюсь защититься я. — Люк смотрит ее, чтобы быть в курсе мировых событий, ведь он не успевает смотреть новости днем, когда занимается в библиотеке или сидит на лекциях.

— Раскрой глаза, Лиззи, я прекрасно понимаю — ты считаешь, что встретила, так сказать, своего прекрасного принца. Ты что, и себя считаешь принцессой? Я уверена, что это не так. И Люк наверняка тоже.

— Что ты хочешь сказать? — спрашиваю я. — Я — типичная принцесса! Потому что предпочитаю делать свои собственные платья, а не жду, пока сказочная крестная придет и осыплет меня сказочной пылью…

— Элизабет? — только сейчас я замечаю, что в приемную вошла Роберта. Вид у нее не слишком радостный.

— Прости, — говорю я Шери, — мне срочно нужно бежать пока. — Я кладу трубку. — Привет, Роберта, — улыбаюсь я. Тиффани уже сняла ноги со стола и, выдвинув ящик, расставляет по цветам радуги бесчисленные пузырьки с лаком, которые там хранятся.

Я готовлюсь получить втык за личные звонки в рабочее время, но, к моему удивлению, Роберта говорит:

— Тиффани, уже почти два часа. Не могла бы ты сегодня начать работу чуть раньше, чтобы мы с Лиззи могли поговорить наедине?

— Конечно. — Во взгляде, который украдкой кидает на меня Тиффани, читается: «Ну, ты и погорела?» Мгновенно мои внутренности скручиваются в узел. Я плетусь за Робертой в ее кабинет и вдогонку ловлю на себе сочувственный взгляд Дарила, нашего мастера по копирам. Он тоже думает, что я погорела. Ну и что? Если «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн» собираются уволить меня за один личный звонок, тогда им нужно вообще всех уволить! Я сама слышала, как Роберта разговаривал а с мужем в разгар рабочего дня!

Господи! Не допусти, чтобы меня уволили, пожалуйста…

По-моему, меня сейчас вырвет.

И, только войдя в кабинет Роберты и увидев на второй странице «Нью-Йорк пост» огромную фотографию, я понимаю, что дело совсем не в том, что я использую служебный телефон для личных звонков. Мне удается разглядеть надпись внизу: «Таинственная подружка Плаксы». На фотографии я провожаю Джилл к лимузину после вчерашней примерки.

Узел в животе стал тугим, как кулак.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, — говорит Роберта, поднимая газету. — Разве это не ты?

Я сглатываю. Мое больное горло, которое вчера чудесным образом прошло после того, как Люк сообщил об «инвестиции в будущее», сполна отомстило за это:

— Вообще-то, — говорю я, — нет.

Честно говоря, сама не знаю, почему я соврала. Но слово не воробей.

— Лиззи, — говорит мне Роберта. — Ясно, что это ты. На тебе то же самое платье, в котором ты была вчера. И не говори мне, что на Манхэттене у кого-то есть такое же.

— Я уверена, что таких полно, — отвечаю я; И на этот раз я не вру. — Альфред Шахин был очень плодовитым дизайнером.

— Лиззи! — Роберта садится за стол. — Это очень серьезно. Вчера я видела, как ты разговариваешь с Джилл Хиггинс в женском туалете. Потом вы, видимо, где-то встретились после работы. Ты же знаешь, что в нашей фирме очень серьезно относятся к соблюдению конфиденциальности, в отношениях с клиентами. Я вынуждена снова тебя спросить» Что ты делала вчера с Джилл Хиггинс и, если верить фотографии, с ее женихом, Джоном Мак-Дауэллом?

Я снова сглатываю. Мне бы сейчас мятных леденцов… Вот если бы я так отчаянно не нуждалась в этой работе…

— Я не могу сказать, — отвечаю я.

Роберта приподнимает бровь:

— Прости, что?

— Я не могу сказать, — повторяю я. — Но уверяю вас, это не имеет никакого отношения к вашей фирме. Честно. Это касается совсем другого дела. Но оно тоже секретное. Я не имею права говорить.

Вторая бровь Роберты ползет вверх и присоединяется, к первой.

— Лиззи. Ты признаешься, что на фотографии именно ты?

— Не могу ни отрицать, ни подтвердить этого, — повторяю я фразу, которой научила меня сама Роберта. Ее нужно говорить всем репортерам, которые звонят на фирму, чтобы получить информацию для статьи.

— Лиззи! — Роберту это не веселит. — Это очень серьезно. Если ты докучаешь или преследуешь мисс Хиггинс…

— Нет, — кричу я, испугавшись не на шутку. — Она сама ко мне пришла!

— Для чего? — спрашивает Роберта. — Чем ты занимаешься на своей второй работе, Лиззи?

— Если я вам расскажу, вы узнаете, зачем она ко мне приходила. А она не разрешила мне об этом рассказывать. Я не могу вам сказать, простите, Роберта.

Странно. Я не выдала секрет. Это явное свидетельство моего внутреннего роста. Я себя поздравляю. Какой кошмар, кажется, меня стошнит.

— Если хотите, можете меня уволить, — продолжаю я. — Но я вам клянусь, что не преследую Джилл. Если вы мне не верите, позвоните ей. Она вам скажет.

— Так она теперь для тебя Джилл? — В голосе Роберты явственно слышится сарказм.

— Она разрешила мне так ее называть. — Я чувствую себя оскорбленной.

Роберта смотрит на снимок. Похоже, она признает свое поражение.

— Все это очень странно, — говорит она наконец. — Я, честно, не знаю, что сказать.

— В этом нет ничего противозаконного.

— А мне почему-то кажется, что есть, — орет Роберта. — Ты будешь с ней еще встречаться?

— Да, — обреченно отвечаю я.

— Прекрасно. — Роберта качает головой. — В таком случае постарайся быть осторожнее, чтобы в следующий раз не попасть на страницы «Пост». Если кто-то из партнеров видел это и узнал тебя…

— Я понятия не имела, что там был фотограф, — говорю я. — Но я обязательно буду осторожнее. Я могу идти?

Роберта удивлена.

— Ты так спешишь поскорее отсюда убежать. Хочешь успеть на рождественскую распродажу?

— Нет, — отвечаю я. — Я должна кое-что сделать для Джилл.

Плечи Роберты опускаются.

— Отлично, — говорит она. — Но будь крайне осторожна, Лиззи. Наша фирма гордится своей безупречной репутацией. Если мы заподозрим тебя в обмане, ты будешь уволена. Понятно?

— Абсолютно.

Роберта нехотя разрешает мне уйти.

…И я пулей выскакиваю из ее кабинета. В приемной, где я оставила свое пальто и сумочку, я делаю вид, что не слышу шепот Дэрила: «Йо! Что ты на этот раз натворила?» — и вопля Тиффани: «Господи, с тобой все в порядке? Ты выглядишь так, как будто тебе только что сказали, что твоя сумочка от «Прада» — поддельная».

— Все нормально, — бормочу я. — Увидимся завтра.

— Серьезно, — шипит Тиффани. — Позвони мне потом и расскажи, что она тебе наговорила. Я коллекционирую истории про Роберту. Может, когда-нибудь предложу их в качестве сюжетов для «Дымящегося пистолета».

Я машу, ей рукой и смываюсь, сердце бьется так сильно, кажется, оно вылетит и врежется в стенку. Когда двери лифта открываются, я влетаю в него и нажимаю кнопку первого этажа, даже не удосужившись посмотреть, кто стоит в кабине. И тут знакомый голос говорит:

— Привет, незнакомка. — Я поднимаю голову и вижу Чаза.

— Господи! — вскрикиваю я. — Ты поднимался к отцу? Почему ты ничего не сказал? Я бы придержала дверь, мы едем вниз. Прости!

— Расслабься, — говорит Чаз. — Я шел не к отцу, а к тебе.

— Ко мне? — удивляюсь я.

— Хотел уговорить тебя выпить со мной, — говорит Чаз. — И заодно рассчитывал выпытать у тебя информацию о моей бывшей, чтобы начать восстанавливать свое мужское эго и снова учиться любить.

Я закусываю нижнюю губу.

— Чаз, — говорю я, — я изо всех сил стараюсь не говорить ничего о людях за их спиной. Это для меня совершенно новое состояние. У меня в прошлом было столько неприятностей из-за моего длинного языка, что я стараюсь исправиться. Потому что, в отличие от других людей, я считаю, что люди, могут меняться.

— Конечно, могут, — говорит Чаз. Лифт доехал до первого этажа. — Давай пойдем выпьем пива в «Хониз».

Я уже открываю рот, чтобы сказать: «Нет». Я знаю, что Чаз переживает, но мне нужно заниматься платьем. Я почти говорю: Мне нужно в ателье. У нас потрясающий заказ — об этом тоже нужно молчать — у меня страшный цейтнот, сходим как-нибудь в другой раз, ладно?

Но смотрю на него и замечаю, что он давно небрит и, кажется, вообще больше не снимает свою бейсболку.

И вот я уже сижу на красном пластиковом стуле в «Хониз» и слушаю бессмертную «Танцующую королеву» группы «Абба» в довольно неплохом исполнении.

— Я просто хотел узнать, — говорит Чаз, отхлебывая из пивной бутылки. — Знаю, это звучит глупо, но… как по-твоему, я сделал что-то такое, что ее оттолкнуло?

— Что? Нет, конечно, — кричу я. — Чаз! Прекрати. Нет.

— Тогда что случилось? — спрашивает он. — Человек не может быть сначала нормальным, а назавтра уже сменить ориентацию. Если только я что-то сделал не так…

— Ты ни при чем, — говорю я. — Чаз. Поверь мне. Ты не виноват. Все именно так, как Шери тебе объяснила. Просто она влюбилась. И это совершенно случайно оказалась женщина. Это точно так же, как если бы она встретила другого парня и ушла от тебя к нему.

— У-гу, — отвечает Чаз. — Но все-таки это совсем другое.

— Нет, — убеждаю я его. — Это все та же любовь. Любовь творит с людьми бог знает что. Ты не должен себя винить. Я знаю, что и Шери тебя не винит. Она все еще тебя любит. Она ведь тебе об этом говорила?

— Это когда я пришел домой из библиотеки, а она собирала вещи и сказала мне, что уходит от меня к женщине, а потом спросила, не хочу ли я заказать нам китайской еды, пока мы это будем обсуждать? — Чаз кривится. — Да, она упоминала об этом.

— Это правда. Она все еще тебя любит. Только по-другому. Такое случается, Чаз.

— Значит, — медленно говорит Чаз, — следуя твоей логике, и я когда-нибудь влюблюсь в мужчину?

— Вероятно, — отвечаю я. Хотя, честно говоря, не могу представить, что Чаз вступает в гомосексуальные отношения. Точнее, не могу представить, что кто-то из геев, с которыми ябыла знакома (или встречалась), захочет вступить в отношения с Чазом, учитывая, как мало внимания он уделяет своей одежде и обустройству дома и как много — университетской баскетбольной команде. Трудно представить, чтобы Чаз мог свить уютное гнездышко с другим парнем.

— А ты? — спрашивает меня Чаз.

— Что я? — Я смотрю на часы и понимаю, что мне срочно, нужно бежать в ателье. В голове крутится миллион идей по поводу платья Джилл, и руки чешутся начать над ними работать.

— Была когда-нибудь с женщиной?

— Знаешь, — мямлю я, — мне в жизни встречалось огромное количество женщин, которыми я восхищалась и на которых мне хотелось быть похожей. Но если ты имеешь в виду секс, то нет.

Чаз старательно отковыривает этикетку со своей бутылки.

— А вы с Шери… никогда не экспериментировали?

— Чаз! — Я швыряю в него подставку из-под стакана. — Нет! Все, хватит, я ухожу!

— Что? — кричит он и хватает меня за руку, когда я почти уже выбираюсь из-за стола. — Я просто спросил! Я думал, может, все девушки…

— Это не так, — сообщаю я ему. — Но в этом нет ничего такого. Отпусти мою руку, мне нужно бежать на работу.

— Ты только что с работы, — возражает он.

— На мою вторую работу, — говорю я. — В ателье. Мы получили огромный заказ, мне нужно начать его делать.

— Тебе действительно нравится вся эта свадебная ерунда? — говорит он, а в это время на сцене исполнитель переключается с «Аббы» на малышку Эшли Симпсон и поет, что все кругом ошибаются и она не уводила моего бойфренда. — Ты правда в это веришь… в счастливый конец, рис и все остальное?

— Да, — отвечаю я. — Разумеется, верю. Я знаю, что тебе сейчас тоскливо, Чаз, ты имеешь на это право. Но когда-нибудь это случится и с тобой — я тебе обещаю. И со мной это тоже произойдет. — Возможно, намного раньше, чем многие думают.

— Надеюсь, ты не имеешь в виду своего мистера Лесного Зверька, — замечает Чаз.

— Почему бы и нет? — Потом, потом я вижу, как он закатывает глаза и говорю: — Хватит Чаз. Не начинай вес снова. К твоему сведению, Люку очень нравится учиться, более того, наши с ним отношения скоро перейдут на новый уровень.

Чаз приподнимает брови:

— На какой по счету, на третий?

Я чмокаю его прямо в макушку бейсболки.

— Он приготовил мне рождественский подарок, — говорю я. — Он сказал, что это инвестиция в будущее.

Брови мгновенно сердито сдвигаются.

— Что, интересно, он имел в виду?

— Что еще он мог иметь в виду? — спрашиваю я. — Наверняка это обручальное кольцо!

Чаз продолжает хмуриться.

— Он не говорил мне ни про какое кольцо.

— Он не стал говорить, ведь ты совсем недавно пережил такое… Неужели ты думаешь, он стал бы тебе рассказывать, что собирается сделать мне предложение, когда тебя только что бросила твоя девушка и ушла к другой женщине?

— Спасибо, — говорит Чаз. — Ты знаешь, как сделать парню приятно.

— Ты тоже не подарок, — парирую я. — Сказать мне, что если бы Люк был лошадью, то ты бы на него никогда и гроша не поставил! Теперь-то ты думаешь совсем по-другому?

— Честно? — Чаз качает головой. — Нет. Что угодно можно назвать инвестицией в будущее. Это не обязательно кольцо. Я не разделяю твоих ожиданий, детка. Ведь вы двое — без обид, конечно, — даже праздники вместе не проведете. Что же говорить о будущем?

— Чаз! — Я пристально смотрю на него. — Я знаю, что Шери сделала тебе больно. Честно говоря, я до сих пор не могу поверить, что она это сделала, хотя, поверь, ей это было совсем нелегко, и она сильно сейчас переживает. И все-таки. Твой роман не сложился, но это не означает, что он не сложится и у других. Тебе просто нужно поскорее из всего этого выкарабкаться и поискать, симпатичную философиню, с которой можно поговорить о Канте или о ком-то еще. Тебе сразу станет лучше, я обещаю…

— Когда-нибудь ты мне расскажешь в деталях, что из себя представляет жизнь на планете, где ты живешь. Мне кажется, там очень, здорово. Хорошо бы туда попасть…..

Кисло, улыбнувшись, я удаляюсь, Мне вслед доносятся слова новой песни, которую выбрал исполнитель караоке, «Не плачь громко».

Надеюсь, Чаз его послушается.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс.

Макияж

Многие невесты хотят, чтобы их макияж был сделан профессионально. Это хорошая, мысль — когда макияжем занимается профессионал, это означает, что перед свадьбой у невесты одной головной болью меньше.

И тем не менее слишком многие невесты, которых красил профессиональный визажист, смотрят на себя в зеркало и решают, что краше только в гроб кладут. Убедитесь, что вы и ваш визажист совпадаете в выборе цвета, количества и способа… и, кроме того, что у него легкая рука. Да, вы хотите отлично выглядеть на свадебных фотографиях, но этого мало, нужно выглядеть свежо и тогда, когда на вас с близкого расстояния смотрят ваши многочисленные гости. Талантливый визажист может это выполнить.

Вам следует запомнить несколько мелочей:

Встретьтесь с вашим визажистом за несколько недель до свадьбы. Тогда у вас хватит времени договориться о том, как вы должны будете выглядеть.

Макияж должен быть таким, чтобы не была видна граница между цветом, вашей, шеи и лица.

Наверняка во время свадьбы, от нервов ли, от жары ли, ваше лицо начнет лосниться. Позаботьтесь о том, чтобы у вас и у ваших подруг всегда были под рукой косметические салфетки и пудра.

Горячая завивка ресниц может привести к серьёзным, долго незаживающим ожогам вокруг глаз.

Убедитесь, что для вашего макияжа использовалась водостойкая тушь, — вы обязательно будете плакать. Или просто вспотеете.

Маскировочный карандаш скроет темные круги под глазам и от бессонной ночи.

И последнее, воспользуйтесь стойкой помадой — в такой день/вечер вам придется много целоваться, есть и пить. Не бегать же вам то и дело в туалет, чтобы подкрасить губы помадой вашего любимого оттенка?

Глава 22

Дурные слухи…

Уильям Шекспир (1564–1616), английский поэт и драматург

Прессе понадобилось не так уж много времени на выяснение, кто та таинственная подруга, к которой ходит Джилл Хигггинс, но к машине я ее уже не провожала, и в таблоидах мои фотографии больше не появлялись.

По городу мгновенно распространилась новость о том, что Джилл Хиггинс, невеста века, воспользовалась услугами сертифицированного дизайнера свадебных платьев, некого месье Анри. Еще одной новостью было то, что маленькое ателье начали осаждать орды невест, жаждущих, чтобы мы немедленно занялись их свадебными нарядами. Жан-Полю и Жан-Пьеру пришлось временно стать охранниками-вышибалами и следить затем, чтобы папарацци оставались на улице, а невесты проходили внутрь.

Как только Анри поняли, что теперь на них свалилась куча заказов, они перестали возмущаться, что я не сообщила им о своих познаниях во французском.

К тому же месье Анри и пальцем не притронулся к платью, которое мне принесла Джилл. Он сначала пытался, но когда я изложила ему свой замысел, он заявил, что это сделать невозможно и что мама Джона Мак-Дауэлла сотрет меня в порошок.

Однако его жена спокойно взяла платье в руки, протянула его мне и нежно возразила мужу:

— Анри, пусть она это сделает.

Я это оценила. Особенно учитывая ту самую «дуреху». Она явно изменила свою точку зрения, и вот теперь платье — платье Джилл — висело на специальных плечиках в задней комнате, где я каждый божий день спарывала то, что нашила прошлым вечером, приходила от этого в ужас и снова принималась за работу.

Говорят, самая кромешная тьма наступает перед рассветом. У меня достаточно большой опыт работы, чтобы убедиться в справедливости этого высказывания. За неделю до Рождества — а я обещала, что платье будет готово до него, чтобы осталось время что-то подделать перед торжеством, назначенным на канун Нового года, — я была абсолютно уверена, что не успею закончить работу… или, что еще хуже, закончу, но результат будет ужасающим. Это вам не шуточки — переделать шестой размер в двенадцатый.

Но я знала одно. Это возможно. Только очень и очень трудно. Требовались многие часы изнурительной работы ножницами и не менее изнурительного шитья и поглощения огромного количества диетической колы. Я приходила в ателье к половине третьего, как только заканчивалась моя смена у «Пендергаста, Лоуглинна и Флинна» — на данный момент это была единственная работа, за которую мне платили, — и сидела до полуночи, а иногда и до часу ночи, потом тащилась домой, падала в кровать, просыпалась в половине седьмого, наскоро принимала душ и снова возвращалась в адвокатскую фирму. Я редко видела Люка. Но ничего страшного в этом не было — Люк тоже был страшно занят сдачей своих, экзаменов. Он собирался пройти двухгодичный курс за один год, поэтому занятий, а следовательно, и экзаменов у него было в два раза больше. Это практически то же самое, как сделать из платья шестого размера платье двенадцатого.

Но хотя я практически не видела его в эти последние две недели, я имела возможность смотреть, сколько мне вздумается, на коробку под елкой, которую он купил вместе с маленькой подставкой и установил напротив окна, чтобы ее мерцающие огоньки были видны с улицы. Я заметила коробку, когда однажды вечером пришла домой после долгой и мучительной битвы с шотландкой на платье Джилл. Ее нельзя было не заметить (я имею в виду коробку).

Она была огромна.

Серьезно, коробка была размером с маленького пони. Или по крайней мере, с коккер-спаниеля… Она была чуть ли не больше самой елки. Это, разумеется, не было похоже на коробочку с кольцом.

Но, как сказала Тиффани, когда я упомянула об этом:

— Он наверняка из этих.

— Из каких? — спросила я.

— Из тех парней, которые не хотят, чтобы их девушка догадалась, что они дарят, и поэтому упаковывают свой подарок в миллион коробочек, которые кладут одну в другую. И все для того, чтобы у тебя не было возможности потрясти и определить, что это такое.

Это действительно имело смысл. Люк прекрасно знал, что я не умею хранить секреты (хотя с момента переезда в Нью-Йорк я сильно изменилась). Правда-правда, я повзрослела. Между неспособностью держать язык за зубами и неумением удержаться и не развернуть раньше времени рождественский подарок, в сущности, не такая уж большая разница. По правде говоря, я уже умудрилась слегка надорвать серебряную оберточную бумагу на коробке, правда, совершенно случайно, когда пылесосила комнату. Но я сумела сдержаться и приклеила ее обратно.

Тиффани права, и Люк действительно один из тех, кто любит вкладывать коробку в коробку… Это так на него похоже.

Именно поэтому я сделала то же самое с кошельком из гладкой кожи от Коча. Коробку, в которую я положила коробочку с подарком, мне дала миссис Эриксон. В ней хранилась жидкость для мытья посуды, которую соседка когда-то давно привезла из Нью-Джерси. Миссис Эриксон понадобилось два года, чтобы всю ее использовать.

Я надеялась, что Люк не станет принюхиваться, от коробки сильно воняло этой жидкостью.

И вот завтра уже Рождество, и я волнуюсь, как ребенок перед встречей с Санта-Клаусом в супермаркете. Но не из-за подарка — хотя мысль о нем и заставляет меня трепетать — и не из-за того, что мы проведем следующую неделю в разных частях света, я волнуюсь, как Джилл воспримет свое новое платье. Ведь несколько дней тому назад мне удалось собрать его в единое целое, и даже мадам Анри, посмотрев на то, что у меня получилось сказала: «Bien. Tres bien».

В ее устах это было высокой оценкой. Еще больше порадовало то, что месье Анри, почесав подбородок, походив вокруг, задав два-три уточняющих вопроса по поводу шотландки, посмотрел на платье, потом на меня и сказал: «Paifait».

Не абы что, а «Отлично»!!!

Но не его критики я боялась так сильно. Мы должны удостовериться, что и Джилл оно понравится.

Она приходит через час после того, как мы закрылись, опустили жалюзи и выключили свет в передней комнате, как будто из ателье все уже разошлись по домам. Разумеется, это делается, чтобы обмануть папарацци.

Точно в семь часов вечера раздается звонок в дверь. Мадам Анри бежит открывать, не включая свет. Две темные фигуры проскальзывают внутрь. Сначала я решаю, что Джилл привела с собой жениха, и злюсь на нее — все знают, что это Плохая примета, когда жених видит платье до свадьбы.

Но потом я вспоминаю, Джилл приходила на все примерки одна-одинешенька и выглядела такой затравленной не только из-за прессы, но из-за своей полной социальной изоляции, ведь ее семья жила далеко, а подружки знали о свадебных нарядах даже меньше, чем она сама.

Теперь я даже радуюсь, что она привела Джона с собой. Ведь он делает все, чтобы облегчить ей жизнь, — даже вмешался в составление брачного контракта и потребовал справедливых условий для Джилл, пригрозив родителям, что в противном случае вычеркнет их из списка приглашенных на свадьбу. Этот смелый шаг имел такой головокружительный успех, что мистер Пендергаст заказал по дополнительному бокалу шампанского для каждого сотрудника фирмы на рождественской вечеринке (с которой мне пришлось уйти пораньше, чтобы продолжить работу над платьем Джилл). Я пропустила из-за этого главное событие вечера. Роберта, напившись в хлам, приставала к Дэрилу, мастеру по копирам. К большому огорчению Тиффани, которая фотографировала вечеринку на камеру мобильного телефона, а потом рассылала всем фотографии по e-mail, они заперлись в кабинке туалета.

Вот почему, когда мадам Анри убеждается, что можно зажечь свет, я с изумлением понимаю, что Джилл привела с собой не любящего и любимого Джона, а какую-то пожилую женщину, с которой они похожи, как две капли воды, и которую она представляет как свою маму.

Мое удивление быстро сменяется облегчением. Ура, наконец-то у Джилл появился союзник — кроме меня и ее будущего мужа.

— Здравствуйте, Лиззи, — Миссис Хиггинс трясет мою руку так же тепло и энергично, как и ее дочь, не сознавая, что делает мне больно (что касается Джилл, это вполне объяснимо, ведь она ежедневно поднимает тяжеленных тюленей). — Я так рада с вами познакомиться, Джилл столько о вас рассказывала. Она сказала, что вы практически спасли ей жизнь… этими, как их, дорогая, «Юделсами»?

— «Йоделсами», — стесняясь, отвечает Джилл. — Извини, но мне пришлось ей рассказать о том- случае в туалете…

— Да ладно, чего уж там, — смеюсь я. — Если хочешь, у нас в задней комнате их полно. — Из-за всей этой свалившейся на меня горы работы я совершенно забыла о низкоуглеводной диете. Понятия не имею, сколькоя успела за это время набрать лишнего веса, но это и не важно. В данный момент мне на это наплевать, так сильно я волнуюсь по поводу платья Джилл.

— Нет, спасибо, — улыбается Джилл. — Все в порядке. А ты? У тебя все готово?

— Да, — отвечаю я. — Пойдем.

И я веду ее в примерочную, а месье и мадам Анри усаживают миссис Хиггинс на стул и угощают шампанским.

Дрожащими руками я помогаю Джилл расправить богатую ткань цвета слоновой кости и, пытаясь скрыть нервозность, рассказываю:

— Этот фасон, Джилл, называется ампир. Линия талии проходит под грудью. Благодаря этому крою, юбка ниспадает мягкими, струящимися складками, а это именно то, что больше всего подходит девушкам твоей комплекции. Стиль ампир стал популярным при, Жозефине, жене Наполеона Бонапарта, его форма, напоминает древнеримские тоги, которые она, вероятно, видела в произведениях искусства того периода. Как видишь, мы сделали его без рукавов, у тебя такие красивые плечи, что мы решили открыть их. А это та самая шотландка, которая пристегивалась к старому платью, — мы сделали из нее пояс, который закрепили под грудью, видишь? И наконец, мы приготовили к этому платью перчатки, я решила, что они обязательно должны быть длинными, выше локтя, они почти касаются свисающих бретелей… Вот так. — И я подвожу ее к огромному, в полный рост, зеркалу. — Ну, и что ты об этом думаешь? Мне кажется, тебе нужно поднять волосы, оставив несколько вьющихся прядей. Так ты будешь похожа на греческую статую…

Джилл смотрит на свое отражение. Мне требуется целая минута, чтобы сообразить — ее молчание не означает неодобрения. Ее глаза становятся круглыми, как двадцатипятипенсовики, и такими же блестящими. Она едва сдерживает слезы.

— О, Лиззи! — только и может произнести она.

— Это ужасно, да? — нервно спрашиваю я. — Это то же самое платье. Я просто перенесла некоторые швы, точнее, вообще все швы. Это было тяжело, но мне показалось, что этот стиль очень тебе пойдет. У тебя почти классические пропорции, а ничего более классического, чем греческие статуи, придумать нельзя…

— Я хочу показать это маме, — изменившимся голосом говорит Джилл.

— Хорошо, — соглашаюсь я и спешу подобрать ее метровый шлейф, который я прикрепила сзади. — Он пристегивается сзади и образует нечто вроде турнюра, чтобы можно было танцевать. Мне не хотелось, чтобы он тебе мешал, но и убрать его совсем я тоже не решилась, собор Святого Патрика такой огромный…

Но она сломя голову выскакивает из примерочной в приемную, где ее ждут мама и месье Анри.

— Мам! — кричит Джилл, откидывая в стороны занавески. — Смотри!

Миссис Хиггинс давится шампанским. Мадам Анри несколько раз хлопает ее по спине, пока она вновь не обретает дар речи.

— О, милая моя. Ты выглядишь потрясающе. — Ее глаза сияют так же ярко, как и у дочери.

— Да, — говорит Джилл дрожащим от волнения голосом. — Правда?

— Правда, — подтверждает миссис Хиггинс и подходит ближе, чтобы разглядеть платье в деталях. — Это то самое платье, которое она тебе дала? Эта стерва, я имею в виду маму Джона?

— Да, то самое, — говорю я. Мне хочется рассмеяться. Я не могу объяснить почему. Я чувствую и возбуждение, и радость одновременно. Как будто кто-то открыл бутылку шампанского у меня внутри. — Конечно, это оно, только я его немного изменила.

— Немного! — хихикает Джилл. Да! Хихикает! Это Плакса-то! Вот здорово!

— Оно такое красивое, — причитает миссис Хиггинс. — Ты в нем как… как принцесса!

— Кстати, нам необходимо обсудить, что мы наденем на голову, — говорю я. — Я уже сказала Джилл, что ей нужно поднять волосы. Оставить только несколько завитых прядей сзади. Здесь хорошо подошла бы тиара. Она будет очень здорово смотреться в ее волосах..

Но меня никто не слушает. Обе Хиггинс стоят перед зеркалом, шепчутся и счастливо улыбаются. Невозможно поверить, что всего несколько недель тому назад эта невеста рыдала в туалете и появлялась на примерках, распространяя вокруг себя ядовитый запах тюленьих фекалий.

— Итак, — говорит мне мадам Анри, когда я отхожу в сторону, поскольку ни моя клиентка, ни ее мама меня не слышат, — ты справилась.

— Да, — отвечаю я и понимаю, что все еще не могу в это поверить.

И мадам Анри еще больше удивляет меня. Она наклоняется и берет мои руки в свои.

— Это тебе, — улыбается она.

Она вкладывает мне в руки какую-то бумажку. Я опускаю глаза и вижу чек, С большим количеством нулей. Тысяча долларов!

Я поднимаю голову и вижу смущенного, но довольного месье Анри.

— Это тебе в качестве рождественского подарка, — говорит он по-французски.

Растроганная, я бросаюсь и обнимаю их обоих.

— Спасибо, — всхлипываю я. — Вы оба просто потрясающие!

— Так ты придешь? — спрашивает меня Джилл, когда я осторожно помогаю ей снять платье. — На свадьбу. И на прием. Ты приглашена. Приглашение на два лица. Можешь привести с собой того молодого человека, о котором ты мне так много рассказывала.

— О, Джилл, — улыбаюсь я. — Как мило с твоей стороны. Я с удовольствием приду. Только без Люка. Он уезжает на праздники во Францию.

Джилл смущается:

— Без тебя?

Я старательно удерживаю улыбку на лице:

— Конечно. Он едет к родителям. Ничего страшного. Уж я-то твою свадьбу точно не пропущу.

— Отлично, — говорит Джилл. — Тогда я буду знать, что у меня там есть хоть один друг, не считая моей семьи и ребят из зоопарка.

— Мне кажется, очень скоро ты обнаружишь, что у тебя гораздо больше друзей, — замечаю я.

По дороге домой я чувствую, что парю в облаках. Причина лежит в кармане — чек на тысячу долларов и приглашение на свадьбу. Я не могу думать ни о чем, кроме того, что ей понравилось, по-настоящему понравилось то, что я сделала!

Как прекрасно она выглядит. Совсем так, как я себе и представляла. Миссис Мак-Дауэлл умрет, когда ее увидит. Просто умрет. Она отдала своей невестке платье, чтобы унизить, показать, что она не одобряет выбора сына.

Ну и кто теперь будет чувствовать себя униженным, когда «Плакса» превратилась в самую прекрасную невесту сезона?

И я обязательно туда пойду, чтобы увидеть все своими глазами! У меня лучшая работа в мире! Хотя, как вы знаете, мне за нее и не платят.

Я продолжаю витать в облаках, входя в здание и поднимаясь на лифте в нашу квартиру. Витаю, видя Люка на фоне горящей огоньками елки. Он держит в руках бутылку вина и кричит:

— Ну, наконец-то!

— О, Люк! — кричу я в ответ. — Ты не поверишь, но оно ей понравилось. Очень понравилось. Месье и мадам Анри дали мне рождественскую премию, а Джилл пригласила на свадьбу, как жаль, что ты ее пропустишь. Но самое главное, ей очень-очень понравилось платье. Она в нем такая красивая. Никто больше не посмеет назвать ее «Плаксой».

— Здорово, Лиззи!

Люк разливает по бокалам вино. И только теперь я замечаю, что в квартире не горит свет — только елочная гирлянда и несколько свеч. Он поставил на стол тарелку с сыром и вазочку с острыми орешками и цукатами из апельсиновых корок, которые я так люблю. Все очень красиво и… романтично.

И вот он говорит, протягивая мне один из наполненных бокалов:

— Тогда я не мог подобрать лучшего подарка. Хочешь посмотреть?

Не мог подобрать лучшего подарка? У меня все так хорошо, а предложение руки и сердца сделает этот вечер вообще незабываемым. Я уверена, что он имеет в виду именно это.

— Конечно, я хочу его посмотреть прямо сейчас, — кричу я. — Я умираю от нетерпения с тех самых пор, как ты его туда положил!

— Тогда владей, — говорит Люк. Странные слова перед предложением, которое будет сделано под рождественской елкой. Ну и ладно…

С бокалом в руке я усаживаюсь на пол рядом с подарком и жду, пока он тоже сядет.

— Хочешь посмотреть свой подарок? — спрашиваю я, понимая, мой подарок — ничто по сравнению со слезами радости, которые появятся у меня на глазах, когда я увижу его подарок.

Но он говорит:

— Нет, ты первая. Мне не терпится узнать, что ты о нем думаешь.

Я пожимаю плечами и принимаюсь за дело.

Содрав упаковочную бумагу, я вижу гигантскую коробку с надписью «Quantum Futura СЕ-200». Постепенно меня начинает покидать ощущение полета. А когда я вижу на коробке рисунок швейной машины, то оно исчезает совсем.

Но когда я поднимаю глаза на Люка, вижу его широкую улыбку и понимаю, что он вообще не собирался делать мне никакого предложения. Мне становится… очень плохо.

— Это швейная машинка! — провозглашает он. — Вместо той, что сломал мой папа. Только эта намного, лучше. Продавщица в магазине сказала, что это одна из самых популярных моделей. Она может делать какие угодно строчки и еще бог знает сколько операций. В нее даже встроен мини-компьютер!

Я опускаю глаза на гигантскую коробку. Вот она, инвестиция в мое будущее. Именно так он это и назвал. Именно это он мне и подарил.

И, сама не понимая почему, я начинаю плакать.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Предполагается, что свадьба — радостное событие. Вот почему никто, по крайней мере ни одна из известных мне невест, не допускает, что она может не состояться. Бывает, что заболевает гриппом жених. Или невеста. Иногда молодые решают, что сейчас неподходящий момент. Например, умирает кто-то из близких родственников. И всем понятна неуместность празднования во время траура. Все может быть.

Вот почему все предусмотрительные невесты покупают свадебную страховку. Как и страховка на случай отмены туристической поездки, свадебная страховка гарантирует возмещение если не всех, то большинства расходов. Например: на аренду ресторана, на торты, на услуги фотографов и поставщиков еды, на свадебные лимузины, на медовый месяц и даже на свадебное платье.

День свадьбы — чаще всего самый главный день в жизни девушки. Разве вам не хочется быть спокойной? Если что-то случится, вы не разоритесь. Если вы потеряли парня… зачем еще и терять с таким трудом заработанные деньги?

Я советую всем своим клиенткам приобрести свадебную страховку… и вам тоже.

Глава 23

Любовь и скандал — лучшие подсластители для чая.

Генри Филдинг (1707–1754), английский писатель

— Что-то случилось? — кричит Люк, видя, как я рыдаю. — Якупил что-то не то? Почему ты плачешь?

— Нет! — Я все еще не могу поверить… Не могу поверить, что я плачу при нем! Не могу поверить, что не справилась с эмоциями. Это просто смешно. Он ни в чем не виноват. Это я виновата, во всем. Это я вбила себе в голову смехотворную мысль, когда он сказал, что сделает инвестицию в мое будущее, я думала, что он имел, в виду… имел в виду…

— Что я должен был иметь в виду? — недоуменно спрашивает он.

И я с ужасом понимаю, что говорю вслух. Нет! Мне было так хорошо! Я была такой осторожной! Я рассыпала столько крошек, чтобы подманить его! Я не могу прямо взять и вывалить на него все. Теперь, когда он подошел так близко…

— Я думала, что ты подаришь мне обручальное кольцо, — вдруг неожиданно для себя всхлипываю я, — и сделаешь мне предложение!

Ну вот. Я это сказала. Слово-воробей вылетело. И летает теперь по всей вселенной. И все его слышат, включая Люка.

И он, как я в глубине души и подозревала, подозревала гораздо раньше, чем Шери с Чазом попытались меня предупредить, он пугается.

— Жениться? — взрывается он. — Лиззи… Ты же знаешь, что я тебя люблю. Но… мы знакомы всего шесть месяцев!

Шесть месяцев. Шесть лет. Какая разница? Я поняла это только теперь. Некоторые лесные зверьки, сколько бы крошек вы ни рассыпали… с каким бы терпением ни выжидали… никогда не станут вашими. Они никогда не дадут себя увлечь в ловушку. Потому что быть свободными и гулять на воле в одиночестве нравится им гораздо больше, чем все остальное.

Люк такой. Это видели все, кроме меня. Я — единственная идиотка, которая отказывалась принимать правду. О том, что он счастлив жить со мной лишь в данный момент. Шесть месяцев. Шесть лет. Он никогда не разрешит себя связать.

По крайней мере, мне.

— Нам было так весело вместе, — говорит Люк. Он искренне расстроен. — Мне нравится с тобой жить. Это очень здорово… но женитьба. Понимаешь, Лиззи, я не могу сказать, где буду в следующем году, не говоря уже о том, что будет через четыре года, когда я закончу медицинскую школу. Я даже не знаю, закончу ли я ее вообще! Как я могу просить тебя выйти за меня замуж? Как я вообще могу кому-то это предложить? Я даже не уверен, женюсь ли я когда-нибудь. Захочется ли мне когда-нибудь жениться или нет?

— О, — спокойно говорю я.

Что мне еще остается? Конечно, мы должны были поговорить об этом немного раньше. Если женитьба (на мне ли, на ком-то другом) не входит в его жизненные планы…

Хотя, если бы я вела свою партию более хладнокровно, возможно, он и захотел бы когда-нибудь. Но я все разрушила своим длинным языком. Если бы я подождала еще чуть-чуть…

Но нет. Через год ли… через два… он сказал бы то же самое. Я вижу панику в его глазах. Совсем не так смотрел Джон Мак-Дауэлл на свою Джилл. Совеем не это было во взгляде Чаза, обращенном к Шери.

Как я могла быть такой слепой? Как я могла не понять, что никогда не прочитаю этого во взгляде Люка? — Все в порядке, — мягко говорю я. Я так устала. Так сильно устала. Я так тяжело работала. А завтра мне нужно сесть в самолет и лететь домой.

Слава богу. Единственное, чего мне сейчас хочется, это оказаться дома, в объятиях мамы. Джилл наверняка тоже этого хотела. Только поводы у нас с ней разные. У нее — радостный.

А у меня? Совсем нет.

— Боже, Лиззи, — говорит Люк. — Я так ужасно себя чувствую. Неужели я сделал что-то такое, что заставило тебя подумать… но ты же сама сказала, что хочешь открыть собственное ателье. Я решил, что ты думаешь так же, как и я. О женитьбе речь вообще не шла. Ну, поженились бы мы, а мне пришлось бы перейти в медицинский институт в Калифорнии. Тогда тебе пришлось бы отказаться от мечты о собственном ателье! Ты бы сама этого не захотела. Оставить ради меня свой бизнес? Конечно, об этом не может быть и речи. Или, предположим, после окончания учебы я найду работу где-нибудь в Вермонте? Разве ты отправишься в Вермонт следом за мной?

Разумеется, да. Конечно, отправлюсь. Я отправлюсь с тобой куда угодно, Люк. И откажусь от всего. Только чтобы мы были вместе.

Ясно, что он не чувствует того же по отношению ко мне.

— Просто я… — Люк поворачивается и включает свет. Лампы вспыхивают так ярко, что я моргаю. — Лиззи, прости. Господи, я все испортил, да?

— Нет, — качаю я головой и вытираю слезы тыльной стороной ладони. — Нет, ты не виноват. Это я дура. У меня в голове одни свадьбы. Профессиональное заболевание, писчего не поделаешь. Только…

— Что? — Он подходит ко мне и обнимает за талию. — Лиззи, что мне сделать, чтобы все исправить? Я хочу, чтобы нам: опять стало весело, как всегда.

— Да, — отвечаю я и уже готова сдаться. В конце концов, что случилось?

Только почему-то на этот раз… я не могу. Просто не могу. Может, потому, что видела радость на лице Джидл. Может, из-за того, что не смогу как ни в чем не бывало ответить на вопрос моих сестер: «Это что у тебя на пальце, обручальное кольцо?» Не знаю.

И вдруг я понимаю, что надо быть честной. С Люком. — И с самой собой.

— Очень хорошо, когда весело, — говорю я. — Но знаешь, Люк… когда-нибудь мне все-таки хочется выйти замуж. Правда хочется. Если ты против… тогда зачем, нам вообще быть вместе? Может, нам лучше расстаться и поискать кого-то другого, с кем бы, мы могли представить свое будущее?

— Эй! — Люк прижимается губами к моим волосам. — Эй, не надо, так говорить. Я не имел в виду, что не представляю, себе, будущего с тобой — я вообще его ни с кем не представляю!

Я кладу голову ему на грудь и чувствую, как шуршит накрахмаленная рубашка, вдыхаю запах одеколона, которым он пользуется после бритья. Этот запах ассоциируется у меня с сексом, и смехом.

До сих пор ассоциировался.

— Я знаю, — говорю я и слегка отталкиваю его от себя. — Мне тоже очень жаль. Но мне пора уходить.

Я поворачиваюсь и иду в спальню, где стоит мой чемодан, который я подготовила для завтрашней поездки. Единственное, что я еще не упаковала, — это туалетные принадлежности. Я иду за ними в ванную.

— Ты разыгрываешь меня? — Люк следует за мной. — Это шутка.

— Это не шутка. — Я засовываю зубную щетку и мыло в косметичку. Я едва вижу, что делаю, — слезы застилают глаза. Дурацкие глаза.

Я протискиваюсь мимо него и укладываю косметичку в чемодан. Потом вытягиваю ручку и качу чемодан к двери.

— Лиззи! — Люк встает у меня на дороге. Он в бешенстве. — Что с тобой происходит? Я никогда не видел тебя такой…

— Что? — повторяю я немного резче, чем хотела. — Ты никогда не видел, как я злюсь? Ты прав. Это потому, что я старалась вести себя как можно лучше, Люк. Потому что мне хотелось доказать тебе, что я тебя достойна. Достойна жить с таким парнем, как ты. Это как… как с-квартирой, в которой мы жили. С этой прекрасной: квартирой. Я старалась вести себя так, как должен вести себя человек, живущий в таком месте… в месте, где на стене висит маленькая девочка, которую написал Ренуар. Но знаешь, что я поняла? Я не хочу жить в такой квартире. Потому что мне не нравятся люди, которые живут в подобных местах, — люди, которые изменяют своим мужьям, которые заставляют девушку поверить в то, — что их ждет общее будущее, хотя это совсем не так, них в принципе не интересует женитьба, они хотят только веселиться. Мне кажется, я заслуживаю большего.

Люк смотрит на меня.

— Кто изменяет мужу? — потрясение спрашивает он.

— Спроси свою маму, с кем она встречалась за ленчем после Дня благодарения? — вырывается у меня помимо желания. Я издаю стон. Ну и что. Я ухожу. Сейчас же. — Прощай, Люк.

Люк не понимает намека и не отходит. Наоборот, он упрямо выставляет вперед челюсть.

— Лиззи! — говорит он совсем другим голосом. — Это просто смешно. Сейчас уже десять часов вечера. Куда, интересно, ты пойдешь?

— А тебе не наплевать? — спрашиваю я.

— Лиззи! Мне не наплевать. Нет, мне не наплевать. Как ты можешь вот так просто взять и уйти?

— Потому что мне нужно не сейчас, мне нужно навсегда, — отвечаю я. — Я это заслуживаю.

Я обхожу его, отпираю дверь, выставляю чемодан в холл и снимаю с вешалки пальто и сумку.

Тяжеловато изображать супертрагический уход вот так, стоя в ожидании лифта. Люк, прислонившись к двери, смотрит на меня.

— Знаешь, я за тобой не побегу, — говорит он.

Я не отвечаю.

— И завтра я уезжаю во Францию, — продолжает он.

Я слежу за тем, как одна за другой зажигаются лампочки над дверью лифта. Правда, вижу я их, как в тумане. Слезы все текут.

— Лиззи, — бесстрастно, спокойно говорит он. — Куда ты пойдешь, а? Ты собираешься снять квартиру до рождественских каникул? В этом городе между Рождеством и Новым годом все вымирает. Постарайся успокоиться, пока ты будешь одна, ладно? Только… только будь здесь, когда я вернусь. Мы все обсудим. Ладно?

Слава богу, наконец-то подъехал лифт. Я вхожу в кабинку и, не обращая внимания на одетого в униформу лифтера, говорю:

— Прощай, Люк.

Двери лифта закрываются.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Свадьба закончилась…

Что делать со свадебным платьем?

Многие женщины хотят сохранить свои свадебные платья для будущих дочерей или внучек, чтобы те, в свою очередь, тоже надели его на свою свадьбу. Другие хранят платья просто так, на память.

Чем бы вы ни руководствовались, важно знать, что свадебное платье необходимо почистить, ведь на нем могут оказаться пятна, которые невозможно заметить, например от шампанского или от пота. Со временем они обесцветят ткань.

Но некоторые женщины, почистившие платья и сложившие их в специальный контейнер, вдруг понимают, что оно больше не вызывает у них никаких приятных воспоминаний. Возможно, их замужество закончилось разводом или даже смертью супруга.

Хотя платье и вызывает у вас болезненные воспоминания, не выбрасывайте его — пожертвуйте его ателье «Лиззи Николс дизайн» или в одну из многочисленных благотворительных организаций, которые существуют для того, чтобы помочь самым неимущим невестам устроить свадьбу их мечты. Благотворительные взносы вычитаются из налогов, так что вы и ваш бухгалтер тоже будете довольны.

Вы поможете какой-нибудь невесте, и, возможно, ваши несчастливые воспоминания сменятся другими, более радостными.

Попробуйте… и вы не пожалеете!

Глава 24

Хуже, чем когда о вас говорят, может быть только одно — когда о вас не говорят.

Оскар Уайльд (1854–1900), английский драматург, писатель и поэт

— Это я виновата, — каюсь я.

— Ты не виновата, — убеждает меня Шери.

— Нет, — говорю я. — Виновата. Мне нужно было спросить его об этом раньше, еще во Франции, просто спросить, что он думает о женитьбе. Знаешь, всего бы этого не случилось, если бы я не играла в свою дурацкую игру с лесным зверьком. Это был бы единственный случай, когда я открыла бы рот и избавила бы себя от множества неприятностей и боли.

— Да, — подтверждает Шери. — Хотя это и не бесспорное утверждение.

— Ты, как всегда, права, — всхлипываю я.

— Так лучше? — спрашивает Шери, прикладывая к моему лбу мокрое полотенце.

Я киваю. Я лежу на кушетке ее подруги Пат в красивой большой квартире на Парк-Слоп. Слева от меня — огромный лабрадор Скутер, он совершенно черный, а справа — золотистый ретривер Джетро.

Я полюбила их сразу же, как только увидела.

— Кто тут хороший мальчик? — интересуюсь я у Джетро. — Кто?

Явижу, что Пат с беспокойством смотрит на Шери. Шери говорит:

— Не волнуйся, с ней все будет в порядке. Просто у нее небольшой шок.

— Все будет хорошо, — уверяю я их. — Завтра я уезжаю домой к родителям. Но я вернусь. Я не останусь в Энн-Арборе. Нью-Йорку не удастся меня пережевать и выплюнуть. Я вам не Кати Пенбейкер.

— Конечно, вернешься, — говорит Шери. — Мы же с тобой летим одним рейсом в воскресенье, помнишь?

— Точно, — отвечаю я. — Я вернусь, и все будет хорошо. Я приземлилась на все четыре ноги, как всегда.

— Разумеется, — уверяет меня Шери. — А сейчас мы пойдем спать, ладно, Лиззи? Ты останешься здесь, с Джетро и Скутером. Если тебе что-то понадобится — все равно что, — смело буди нас. Кстати, я оставила в коридоре свет. Хорошо?

— Да, — бормочу я. Джетро тщательно лижет мою руку своим длинным языком. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — хором желают мне Шери и Пат, выключают свет и выходят.

Я слышу, как Пат шепчет Шери:

— Он что, действительно подарил ей швейную машинку?

— Да, — шепчет в ответ Шери. — Она была уверена, что он подарит ей обручальное кольцо.

— Бедняжка, — бормочет Пат.

Потом я уже ничего не могу расслышать, так как они входят, в спальню и закрывают за собой дверь.

И вот я лежу и таращу глаза в темноту. Я вышла из дома матери Люка, поймала такси и попросила водителя отвезти меня на Парк-Слоп. Я позвонила Шери, чтобы узнать точный адрес. По моему голосу она поняла, что это особый случай, и велела мне приезжать, даже не расспросив о подробностях. Именно для этого и существуют лучшие друзья.

Квартира Пат оказалась очень красивой и удобной. Она располагается на первом этаже и отделана деревянными панелями и обоями цвета полыни. С потолка свисают ампельные растения в корзинах. Стены увешаны картинами с изображениями уток. Даже на пледе, который она накинула мне на плечи, увидев, что я дрожу, и то была дикая утка.

В этих утках было что-то очень уютное. Лично я не стала бы украшать свой дом утками, но здесь они мне понравились.

Лежа между Джетро и Скутером, чье горячее дыхание грело душу так же, как и утки, я думаю. Что, если Шери и Пат пригласят меня пожить с ними? Хотя бы пока я не найду квартиры. Это было бы здорово — три девушки против всего мира. Мира мужчин. Мужчин, которые не уверены, входит в их планы свадьба или нет…

— Я сама во всем виновата, — твердила я Шери, переступив порог. — Как я вообще могла подумать, что он решит на мне жениться? Ведьмы знакомы всего шесть месяцев.

— Даже если женитьба не имеет для него никакого значения, — ядовито сказала Пат, — он должен был понимать, как это важно для девушки, посвятившей свою жизнь свадебным платьям.

— Я пока еще не посвятила, — сообщила я.

— Вот крысеныш, — обозвала его Шери. — На, выпей. Виски помогло. То, что Шери обозвала Люка крысенышем, — нет. В глубине души я знаю — он не такой. Он просто парень, еще до недавнего времени не знавший, чем будет заниматься в жизни. Или, вернее, знавший… но не хотевший пробовать, чтобы не рисковать. И тут появилась я…

Наверное, это у него комплекс. Может, он просто боится рисковать, боится допустить, что есть девушка, с которой можно провести всю жизнь. Конечно, эта девушка — не я. Возможно, несмотря на все слова, которые я себе говорила в течение этих шести месяцев, мы с Люком просто не подошли друг другу. Может, я просто еще не нашла свою половинку. Или уже нашла, но потеряла.

Или, как говорил Чаз, единственной своей половинкой можешь быть только ты сама.

А если замужество — не самое главное в этой вселенной? Полно неженатых и абсолютно счастливых людей. И они не расстраиваются по этому поводу. Скорее радуются. Что плохого в том, чтобы быть одной…

…Вот что я говорила маме и сестрам на следующий же день, когда вернулась в Энн-Арбор. Потому что по моим опухшим, красным глазам всем было видно, что у меня не все в порядке.

— Мы с Люком расстались, — сказала я им. — Он не был готов сделать мне предложение, а я была.

Роза и Сара не смогли удержаться и съязвили по этому поводу. Роза:

— Я знала, что это долго не продлится. Ты же встретилась с ним на каникулах. Отпускные романы не бывают долговечными.

Сара:

— Парни никогда не хотят делать предложения. И приходится срочно беременеть. Как только он понимает, что дело пахнет керосином, тут же сдается. Или когда их мамаши узнают, что в ближайшем будущем станут бабушками.

Мне не хотелось бы выйти замуж тем же самым способом, каким вышли Сара и Роза. Это было бы нечестно, это что-то вроде моей теории по поводу лесного зверька.

Сами знаете, что из этого вышло.

К счастью, предрождественское признание Шери по поводу своей любовницы отвлекло от меня всеобщее внимание. Об этом стало известно очень скоро, миссис Денис тотчас же позвонила моим. Доктор Денис, как я позже узнала, лишь плотно сжал губы и отправился за выпивкой.

Миссис Денис очень быстро сориентировалась и стала членом Ассоциации сексуальных меньшинств.

— Эта ассоциация поддерживает родителей, семьи и друзей лесбиянок и геев, — гордо объявляет она моей маме за рождественским ужином. — Это общенациональная организация, ратующая за здоровье и благополучие геев, лесбиянок и бисексуалов, а также их семей и друзей.

— Как мило, — замечает мама.

— Хочешь присоединиться? — спрашивает миссис Денис. — У меня с собой есть наш буклет.

— О, — говорит мама и кладет на тарелку вилку с недоеденным йоркширским пудингом, — с большим удовольствием.

Шери подмигивает мне с другого края стола. «Он звонил?» — шепчет она одними губами. И все потому, что Шери абсолютно уверена, в отличие от меня, что между мной и Люком не все еще закончено, что он мне обязательно позвонит, мы поговорим и все наладится.

Шери вечно витает в облаках. Наверное, это утки во всем виноваты.

На Рождество дом Николсов всегда превращается в зоопарк. Мама пригласила всех своих детей, внуков, не говоря уже о бабуле и Денисах, и еще одного папиного аспиранта, который не смог купить билеты на самолет, чтобы съездить домой. Он пришел к нам с блюдом, которое принято готовить на его родине (поэтому наш рождественский обед состоит из говядины по-веллингтонски, малайских котлеток и корзинки свежеиспеченных пури).

Мне некуда деться от истошных криков компашки детей младше шести лет, от бесконечно повторяемой маминой любимой записи «Каролины с куклами», от вдумчивого рассказа папиного аспиранта о том, что дефокусирующий эффект полярного радиального градиента компенсируется наклонными кривыми магнитуды, которые азимутально изменяют поле, а еще от Розиной истерики по поводу того, что она сделала тест на беременность и он показал две голубые полоски вместо одной, и негодования-Сары, которая просила мужа подарить ей диадему из белого золота, она подошла бы к ее сережкам, а он подарил из желтого. (Он что, дальтоник?)

И все-таки я все время сжимаю в руке мобильный телефон, и время от времени мне кажется, он звонит, но это бьется мое сердце.

Люк так и не позвонил, даже чтобы поздравить меня с Рождеством.

И я тоже ему не позвонила, просто не смогла.

Я сумела немного отвлечься от потока слез и шушуканья по этому поводу всей семьи, только когда припала к бабуле, которая не могла оторваться от телевизора последней модели, купленного родителями по ее просьбе. Показывали «Эту прекрасную жизнь» в оригинальной, черно-белой версии.

— Привет, бабуля, — говорю я и бухаюсь на диван. — Это Джимми Стюарт, да?

Бабуля хрюкает, я успеваю заметить бутылку у нее в руке. Это одна из тех бутылок с безалкогольным пивом, которые купил специально для нее Анджело, муж Розы. Хотя какая разница, алкогольное оно или безалкогольное? Все равно бабуля возьмет свое и напьется.

— Они знали, — как делать настоящее кино, — говорит бабуля и машет бутылкой в направлении экрана. — Этот, например. Или тот, другой, в котором был Рик. Как он назывался? Правильно. «Касабланка». Вот это были настоящие фильмы. Ничего не взрывается. Нет этих говорящих обезьян. Просто интеллигентные беседы. Теперь никто не умеет делать такое кино. Как будто в Голливуде все поголовно впали в маразм.

Мне кажется, что телефон завибрировал. Только кажется. Через секунду, мне приходится опустить голову, чтобы спрятать слезы.

— Это хороший парень, — продолжает бабуля, показывая бутылкой на Джимми Стюарта. — Но мне больше нравится Рик, у которого было кафе в Касабланке. Вот это настоящий мужик. Помнишь, как он помог мужу той девчонки деньгами, и ей не пришлось спать ради денег с тем французом? Вот каким должен быть твой мужчина. Что помогло Рику выпутаться из всех неприятностей? Ничего особенного. Немного ума, и все. Не то что этот балабол Бред Питт. Что он умеет, только снимать рубашку? Рик никогда не снимал с себя рубашки. Ему это было не нужно! Чтобы понять, что он настоящий мужик, не требуется видеть его голым! Вот почему я считаю, что Рик даст сто очков вперед этому Бреду Питту. Он настоящий мужик, и ему не нужно ничего доказывать, снимая рубашку. Почему ты ревешь?

— Бабуля! — Слезы бурным потоком льются из глаз. — Все так ужасно.

— Ты что, беременна? — интересуется ба.

— Ты что? Конечно, нет!

— Не отпирайся, — говорит она. — Твои сестры только этим и занимались, залетали направо и налево. Как будто они никогда не слышали о перенаселенности планеты. А с тобой-то что случилось, если ты не залетела?

— В-все шло очень хорошо, — всхлипываю я. — В Нью-Йорке. У меня что-то стало получаться с переделкой свадебных платьев, я теперь могу отличить Первую авеню от Первой улицы. Я нашла отличное жилье, которое мне по карману… но потом мне пришлось уйти. Я так плакала, когда увидела рождественский подарок Люка. Я думала, что он подарит мне обручальное кольцо, а он подарил… швейную машинку!

Бабуля задумчиво отхлебывает из бутылки и многозначительно замечает:

— Если бы твой дедушка посмел подарить мне на Рождество швейную машинку, я бы разбила ее о его голову.

— Бабуля! — Я почти ничего не вижу из-за слез. — Разве ты не понимаешь? Дело не в подарке. Просто он не хочет жениться. Вообще никогда! Он сказал, что не может заглядывать так далеко в будущее. Но, бабуля, если ты кого то любишь, пусть и не представляешь, что с тобой будем через двадцать лет, разве ты не хочешь, чтобы он всегда был рядом?

— Конечно, хочешь, — отвечает бабуля. — Коль скоро он сказал тебе, что не знает, ты абсолютно права, что дала ему коленом под зад.

— Все гораздо сложнее, ба. Не говори маме, но мы с Люком жили вместе.

Услышав эту информацию, бабуля сопит.

— Тем хуже. Значит, у него дурной вкус, если он до сих пор не знает, женится он когда-нибудь на тебе или нет. Сделай ему ручкой. Кого он из себя корчит — Бреда Питта?

— Но, ба, может, некоторым парням действительно нужно больше шести месяцев, чтобы понять, подходит им девушка или нет.

— Возможно, он и Бред Питт, — фыркает бабушка, — но уж никак не Рик.

Мне требуется несколько секунд, чтобы это переварить, потом я говорю:

— Если я уеду от него, мне придется искать себе новое жилье. Наверняка оно будет стоить больше, чем я плачу сейчас. Там, у подруг, где я временно живу, я — третий лишний.

— Что для тебя важнее, — спрашивает ба, деньги или честь?

— Все важно, — отвечаю я.

— Тогда найди способ, чтобы получить и то, и другое. Ты сильная… Ты же. Сама кричишь на всех-углах, что можешь починить все что угодно с помощью клеевого пистолета, иголки и нитки. А теперь сходи и открой бабуле еще бутылочку пивка. Только настоящего. Я устала глотать это безалкагольное дерьмо. В нем одни калории и никакого удовольствия.

Я встаю и забираю у бабули пустую бутылку. Она опять впивается взглядом в телевизор. Джимми Стюарт бежит по улице и поздравляет мистера Потера с Рождеством.

— Ба, — спрашиваю я, — а почему ты тащишься от Салли из «Доктора Куинн» и так ненавидишь Бреда Питта? Разве Салли не снимает рубашку?

Бабуля оглядывает меня с ног до головы, как будто я лишилась разума.

— Это же телевидение, — отвечает она. — Не кино. Там все совершенно по-другому.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция Лиззи Николс

Вы в конце концов вышли замуж? Позади тяжелая изнурительная работа… настал момент идти на прием и ПРАЗДНОВАТЬ!

Постойте-ка… а вы приготовили ваш свадебный тост?

В настоящее время не только самые уважаемые джентльмены и отцы встают и говорят тосты во время свадебных приемов. В наши дни чаще всего невеста сама оплачивает львиную долю расходов на свадьбу. Разве она не имеет права сказать тост?

В лучших свадебных тостах всего понемногу — юмора, нежности и, да, даже слез. Но кое-что в нем должно быть обязательно:

Поблагодарите гостей, которые проделали долгий путь, чтобы попасть на церемонию/прием или, во всяком случае, оставили ради этого свои собственные дела.

Поблагодарите каждого за щедрые подарки (это не избавит вас от необходимости поблагодарить потом в письменном виде).

Поблагодарите каждого из своих друзей, которые помогали вам в подготовке свадьбы. В их число входят все приглашенные, которые имеют к вам хоть какое-то отношение (поскольку все согласились разделить с вами эту радость, вы должны, поблагодарить их).

Скажите спасибо папе и маме. Особенно если за свадьбу платили они. Но даже если это не так, выразите им признательность за то, что они сделали для вас.

Поблагодарите своего будущего мужа за то, что решил связать с вами свою жизнь; Хорошо сработает веселая история о том, как вы познакомились или влюбились друг в друга.

И наконец, поднимите бокал за ваших гостей и поблагодарите их еще раз за то, что они присоединились к вам в этот знаменательный день.

Потом можете напиться. Но не настолько, чтобы испортить свадебное платье.

Глава 25

Сплетня — это искусство ничего не говорить, но так, чтобы не осталось ничего неясного.

Вальтер Винчем (1897–1972)

— Швейная машинка! —

Тиффани шокирована. — Не может быть!

— Дело не в швейной машинке, — объясняю я ей, — Просто из-за нее я поняла, что он не чувствует по отношению ко мне того же, что чувствую я.

— Но швейная машинка?

Наступил понедельник после Рождества, это мой первый рабочий день, я вернулась в Нью-Йорк только позавчера. Остаток воскресенья я провела в поисках квартиры, так как единственное известное мне жилье над ателье, принадлежавшее чете Анри, которые хотели за него две тысячи долларов, было мне не по карману.

Все зря. Единственное, что предлагалось за тысячу долларов и меньше, — комнаты с жильцами. В Джерси. Да и то все какие-то левые.

Особенно депрессивно на меня действовало пребывание в квартире матери Люка на Пятой авеню с картинами на стенах и видом на Метрополитен-музей, за двойными окнами, в квартире, которая была в самый раз для настоящих мужчин.

Мужчин? Но я не хотела жить с кучей настоящих мужчин. Мне нужен только один…

А он так и не позвонил и даже не оставил записки. В квартире все оставалось, как было, когда я оттуда ушла… моя швейная машинка все так же стояла в коробке рядом с безнадежно засохшей елкой. Коробочку с моим подарком тоже никто не трогал. Он даже не удосужился посмотреть, что я для него приготовила.

Интересно, удастся мне вернуть оба подарка в магазин и получить деньги обратно? Они бы мне очень пригодились.

— Это даже не подарок, — уточняет Тиффани, — ведь его отец СЛОМАЛ твою швейную машинку. Так что он все равно должен был возместить тебе ущерб. А подарить надо было что-то… новое, А не то, что кто-то сломал.

— Точно, — бормочу я. — Знаю.

— Что это вообще за подарок такой? Если бы Рауль что-то у меня сломал или, не дай бог, его папа сломал, когда приехал бы в гости, он, само собой, возместил бы мне ущерб и не выдавал бы это за РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПОДАРОК. Он все равно тебе должен был подарить что-то еще.

— Знаю, — отвечаю я и вздыхаю от облегчения, так как звонит телефон. — «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн», с кем вас соединить?

— Лиззи? — Я с удивлением слышу голос Роберты на другом конце линии. — Тиффани уже пришла?

— Да, — отвечаю я. Тиффани пришла на работу пораньше, чтобы узнать, как у меня прошло Рождество, и рассказать о своем, которое она провела у крестной матери Рауля в Хэмптоне. Тиффани и Рауль напились и всю ночь занимались любовью на шкуре белого медведя, и Рауль подарил ей кольцо с желтым бриллиантом и накидку из лисы, которую она не сняла даже в помещении, объяснив, что это — неотъемлемая часть костюма, состоящего из обтягивающих брючек и шелковой блузки.

— Хорошо, — говорит Роберта. — Попроси ее посидеть за тебя, а сама зайди ко мне и не забудь прихватить с собой сумочку и пальто.

— Ладно. — Я медленно кладу трубку, чувствуя, как кровь в моем теле постепенно превращается в лед.

По моему выражению лица Тиффани понимает, что что-то не так.

Она отвлекается наконец от своего кольца и спрашивает:

— Что?

— Роберта хочет, чтобы я зашла к ней, — отвечаю я. — Прямо сейчас. С вещами.

— Вот дерьмо, — говорит Тиффани. — Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Дерьмовая сука. И это в первый день после праздников.

Что я сделала?

Судорожно вспоминаю, вставая и снимая пальто с вешалки. Я была так осторожна. После того раза никто не видел меня с Джилл. Я абсолютно уверена.

— Слушай, — говорит Тиффани и садится на стул, который я освободила. — Даже если мы больше не будем работать вместе, мы все равно останемся друзьями. Ты мне очень нравишься. Ты пригласила меня на обед в День благодарения. Никто в этом гребаном городе меня еще никуда не приглашал. Я тебе буду звонить. Ты слышишь меня? Мы будем держаться вместе. Если ты захочешь сходить на показ на Неделе моды… ты знаешь, как меня найти. Поняла?

Я хмуро киваю и иду в кабинет Роберты. Я вижу, что она там не одна. Подойдя ближе, я узнаю Хулио, охранника, который работает внизу. Интересно, что он тут делает?

— Вы хотели меня видеть, Роберта? — спрашиваю я, входя в кабинет.

— Да, — холодно отвечает Роберта. — Входи и закрой за собой дверь.

Я нервно поглядываю на Хулио, который не менее недавно поглядывает на меня.

— Лиззи, — начинает Роберта, даже не предлагая мне сесть, — Помнишь наш разговор, который состоялся несколько недель тому назад по поводу того, что в прессе появилась твоя фотография с одной из наших клиенток, Джилл Хиггинс?

Я киваю, не в силах произнести ни слова, так как в горле пересохло от ужаса. Зачем здесь Хулио? Разве я нарушила закон? Он арестует меня? Но он даже не настоящий полицейский…

— Ты уверяла меня тогда, что твои отношения с Джилл Хиггинс никак не связаны с тем, что происходит в нашем офисе, — продолжает Роберта. — Будь любезна, объяснить мне, почему сегодня утром я открыла «Джорнал» и увидела это?

Роберта протягивает мне экземпляр «Нью-Йорк джорнал», открытый на второй странице….

…На которой красуется огромная фотография улыбающихся месье и мадам Анри, стоящих на пороге своего ателье. Под фотографией надпись: «Знакомьтесь с дизайнерами свадебного платья Плаксы!»

Первое, что я почувствовала, это приступ бешенства. Дизайнеры! Они не притрагивались к платью Джилл! Это все я! Я! Как они посмели присвоить все лавры себе!

Но, пробежав глазами статью, я поняла, что Анри ничего подобного не говорили. Они рассыпались в комплиментах в адрес некой Элизабет Николс — «удивительно талантливой девушки», по словам месье Анри, — которая и перешила свадебное платье мисс Хиггинс. Они встретились в адвокатской конторе «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн», где мисс Николс работает секретарем в приемной. Мисс Хиггинс часто заходила в эту фирму, чтобы согласовать с адвокатами все детали брачного соглашения со своим будущим мужем Джоном Мак-Дауэллом».

А дальше шла не слишком качественная, но все равно различимая фотография, где я изображена на выходе из дверей здания адвокатской конторы.

Все, о чем я могла в данный момент думать, это были Серые Вельветовые Штаны. Это точно он! Я поняла, что вляпаюсь в неприятности, как только увидела его!

Зачем понадобилось Анри открывать рот обо мне и о том, как я познакомилась с Джилл? Правда, я сама не предупредила их, что это секрет, — но зачем я вообще им об этом рассказала? Мне нужно было соврать, что она просто моя подруга. Боже, какая же я идиотка!

— Ты знаешь, что фирма «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн» тщательно охраняет конфиденциальность отношений с нашими частными клиентами, — говорит мне Роберта. Я едва слышу ее голос сквозь шум в ушах. — Тебя уже однажды предупреждали. Ты не оставила мне выбора, и мне приходится указать тебе на дверь.

Я подняла взгляд от статьи, быстро моргая. Мои глаза наполнились слезами.

— Вы увольняете меня? — плачу я.

— Мне жаль, Лиззи, — искренне говорит Роберта. Мне становится чуть легче. Совсем чуть-чуть. — Но мы об этом уже говорили. Я распоряжусь, чтобы тебе отослали домой чек с последней зарплатой. Отдай свой ключ от кабинета. Потом Хулио проводит тебя до выхода.

Мои щеки пылают. Я шарю в сумке, достаю ключницу, отстегиваю ключ от кабинета и отдаю. Все это время я лихорадочно пытаюсь придумать оправдания. Но сказать мне нечего. Она действительно меня предупреждала. А я ее не послушала.

Теперь мне приходится за это платить.

— Прощай, Лиззи, — не без грусти говорит Роберта.

— Пока, — отвечаю я, и только слезы мешают мне сказать что-то еще. Я разрешаю Хулио взять меня под руку и провести по офису к лифту, понимая при этом, что все на меня пялятся. Мы в полном молчании едем вниз, потому что кроме нас в кабинке находятся и другие пассажиры.

На первом этаже Хулио продолжает вести меня под руку — я все еще ничего не вижу. Он останавливается на пороге и говорит мне единственное слово: «Неприятно».

Потом он поворачивается и возвращается на свой пост.

Я выскакиваю наружу, и меня обжигает лютый манхэттенский холод. Я не понимаю, что делать. Куда идти? Куда я могу пойти? У меня нет работы и скоро не будет жилья. У меня нет парня, что само по себе страшно, когда тебя только что уволили и у тебя нет квартиры. Я поняла, что чувствовала Кати Пенбейкер, когда Нью-Йорк, этот огромный, сверкающий огнями город, перемолол ее в пюре и в таком виде вышвырнул обратно домой.

Кстати, я ее видела, когда ездила на Рождество к родителям. Она катила тележку с товарами в супермаркете «Крогер» и была такой бледной и уставшей, что я едва ее узнала.

Неужели и меня это ждет,

подумала я тогда, разглядывая ее, спрятавшись за стойкой с орехами и сухофруктами. Неужели меня перестанет волновать, что думают обо мне другие люди, я тоже буду ходить в магазин в безразмерной футболке с надписью «Ежегодная летняя ярмарка Наскар» и коротких тренировочных штанах (это зимой-то!)? Неужели я буду встречаться с парнем, у которого усы пожелтели от никотина и который только и мечтает, что нюхнуть дорожку кокса в выходные? Неужели я когда-нибудь тоже стану покупать редиску для салата или даже для гарнира?

Но, бредя по улице с опущенной головой, чтобы не поскользнуться и не упасть в ледяное крошево, я вдруг начинаю кое-что понимать.

И не потому, что оказываюсь у Рокфеллеровского центра с его катком и лежащей золотой фигурой — символом Нью-Йорка, — сияющей еще ярче на фоне рождественской елки.

Нет. Я понимаю, что такое со мной не случится. Никогда. Я никогда не надену на улицу коротких тренировочных штанов. И никогда не стану встречаться с человеком, у которого желтые от никотина усы. И редиска хороша только для такого.

Я не Кати Пенбейкер. И никогда не стану такой, как она.

Я все больше укрепляюсь в своей решимости, поворачиваюсь и тут же ловлю такси. С первой попытки! От Рокфеллеровского центра! Я знаю! Это просто чудо! Я называю шоферу адрес месье Анри.

Когда мы подъезжаем на место, я открываю сумочку и вижу, что у меня нет наличных, кроме десятидолларовой купюры, которую дала мне бабуля.

Разве у меня есть выбор? Я отдаю деньги водителю, отказываюсь от сдачи и бегу в ателье. Месье и мадам Анри сидят за столом за чашками кофе с молоком и рассматривают «Нью-Йорк джорнал», перед ними стоит вазочка с печеньем.

— Лиззи! — радостно кричит месье Анри. — Ты вернулась! Ты это видела? Видела статью и фотографии? Мы стали знаменитыми! И все благодаря тебе! Телефон звонит, не переставая! Но самая лучшая новость — Морис! Он закрывает ателье на нашей улице и переезжает в Квинс! И все благодаря тебе! И этой статье!

— Да? — Я разматываю шарф и сердито смотрю на них. — А меня из-за этой статьи уволили! Эта новость стерла улыбки с их лиц.

— О, Лиззи, — начинает мадам Анри.

— Все, больше ни слова. Сейчас вы послушаете меня. Первое: я хочу тридцать тысяч в год плюс комиссионные. Хочу двухнедельный оплачиваемый отпуск, полную медицинскую страховку, включая стоматологию. А еще я хочу жить в вашей квартире наверху, без арендной платы, с коммунальными расходами за счет ателье.

Супруги продолжают смотреть на меня с открытыми от изумления ртами. Месье Анри первым приходит в себя.

— Лиззи, — обиженно говорит он. — Ты, разумеется, заслуживаешь того, что просишь. Никто не может этого оспорить. Но я не понимаю, как ты можешь просить нас о…

Но мадам Анри перебивает его коротким «Tais-toi!». И пока муж с удивлением смотрит на нее, она говорит мне коротко и ясно:

— Но без стоматологии.

Ноги почти отказываются меня держать, такое облегчение я испытываю.

Но я беру себя в руки и с достоинством говорю:

— Договорились.

Потом я принимаю их приглашение выпить с ними чашечку кофе с молоком и печеньем. Когда сердце разбито, тут не до калорий.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

У-у-уф! Вы вернулись домой после медового месяца. Самое время испытать блаженство, правильно?

Нет, не правильно. Вам предстоит сделать кое-какую работу. Вас не было дома, возможно, за это время вам прислали по почте открытки с благодарностями за приглашение. Почему бы вам не взять вашу новую именную бумагу и любимую ручку и не написать ответы?

Вы оказались предусмотрительной девушкой, и не стали дожидаться окончания медового месяца, и начали писать благодарственные письма сразу же после того, как получили подарки? Если по какому-то ужасному недоразумению вы предпочли с этим подождать, не теряйте времени и приступайте немедленно. Для этого вам нужно было сохранить подарочную упаковку от всех подарков и визитные карточки. Если вы это сделали — нет ничего проще написать пару благодарственных слов с указанием, за какой именно подарок вы благодарны данному гостю. Не забудьте подписать открытки именами обоих супругов.

Если вы понятия не имеете, кто что вам подарил, проведите небольшое расследование. Ведь если вы и не обратили на это внимания, то кто-то наверняка обратил. И этот кто-то, обычно это мама или свекровь, точно скажет, от кого какой подарок получен.

Вы обязательно должны упоминать в письмах о конкретном подарке, чтобы даривший точно знал, что вы его получили и рады. Написать: «Большое спасибо за подарок» — невежливо по отношению к дарящему, и почти наверняка, когда будут смотрины вашего первенца, вы от этого человека больше ничего не получите.

Да, вы должны надписать каждую открытку вручную. Никогда не отсылайте гостям письма, отпечатанные на принтере или размноженные на ксероксе.

Исключение: если гость подарил вам деньги, необязательно и даже невежливо называть в открытке сумму. Назовите это «щедрым даром».

Глава 26

Если я не могу сказать, правда ли то, что я говорю, я ссылаюсь на слова кого-то другого.

Сэр Вальтер Скотт (1771–1832), английский прозаик

Погоди-ка, — говорит мне Чаз, — он сказал, что не представляет себе будущего с тобой?

Я тащу по узкой лестнице, ведущей в мою новую квартиру, предпоследнюю охапку одежды. Чаз идет за мной и несет последнюю.

— Нет, — отвечаю я, — он сказал, что вообще не может себе представить будущего. Потому что оно очень далеко. Или что-то в этом роде. По правде говоря, я и сама не очень хорошо помню. Что само по себе неплохо, потому что не имеет никакого значения.

Я дохожу до конца пролета, поворачиваю налево, и вот я в своем новом доме. В квартире чисто, она обставлена с некоторым шиком, который, правда, немного обветшал. Картину довершают слегка потертый огромный розовый ковер и кремовые бумажные обои с розами, которыми оклеены все помещения, кроме ванной в бежевом кафеле, пол в ванной имеет даже еще больший уклон, чем в доме у Чаза. Здесь только четыре окна — два, расположенные в гостиной, выходят на Восточную Семнадцатую улицу, и два в спальне — в темный двор. Кухня такая маленькая, что туда может поместиться только один человек.

Но зато тут есть душевая кабина с обжигающе горячей водой и два маленьких, но очень красивых камина, один из которых чудесным образом оказывается действующим.

Я уже люблю каждый квадратный сантиметр своего жилища. Включая и огромную, не слишком ровную кровать, на которой (я в этом нисколько не сомневаюсь) кувыркались с девушками молодые Анри, я все исправлю, проветрю матрас и постелю чистое белье. А еще тут есть тонкий черно-белый телевизор с кроличьими ушами, который я в скором времени, когда у меня появятся деньги, собираюсь заменить на цветной.

— Это так похоже на Люка, — говорит Чаз, входя в спальню, где мы собрали и поставили вдоль одной стены складную вешалку. — Сама знаешь. Мы тогда говорили.

— Да, — отвечаю я. С тех пор как мы с Люком расстались, прошло чуть больше недели, если, конечно, тогда, в гостиной его матери, произошло именно расставание. С тех пор я ничего о нем и от него не слышала.

Моя боль еще слишком сильна, чтобы много говорить на эту тему.

Однако у Чаза просто не получалось говорить на какую-то другую. Я решила, что это небольшая цена за то, что он помогает мне переехать — он попросил у родителей машину на вечер. Он чувствовал себя обязанным это сделать, так как его лучший друг разбил мне сердце, а фирма его отца оставила меня без гроша в кармане.

Правда, должна заметить, последнее оказалось мне на пользу, так как подтолкнуло меня потребовать у моих «настоящих» работодателей того, что я заслуживаю. Даже Шери это настолько потрясло, что она назвала это «внезапным отрастанием cojones».

— Бесплатная квартира и нормальная зарплата? Отличная работа, Николс, — похвалила она меня, когда я позвонила ей, чтобы сообщить новость.

Хотя, если посмотреть на это с другой стороны, именно Шери во всем и виновата. Это она начала встречаться с Чазом, который прошлым летом пригласил нас в замок Люка. Так что в конечном итоге виноват именно Чаз. Никто другой, как Чаз — он сообщил мне это несколько минут назад на лестнице, — сказал Люку, что я обожаю диетическую колу, что побудило последнего купить мне ее там, в деревне, и я влюбилась в него за то, что он такой заботливый.

Именно Чаз нашел мне работу в конторе «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн», которую я впоследствии потеряла.

Если бы он не пригласил нас тогда во Францию, я бы никогда не встретила Люка. Если бы он не сказал Люку, что я люблю диетическую колу, я бы никогда не влюбилась и, возможно, не переехала бы в Нью-Йорк. А если бы я не переехала в Нью-Йорк, я не стала бы работать в фирме отца Чаза, никогда бы не встретила Джилл и никогда бы не исполнила свою мечту — всю жизнь заниматься переделкой старых свадебных платьев.

Вот так. Это все из-за Чаза.

Единственное, на что он годится, — это помочь мне переехать.

— Готово, — говорит Чаз после того, как я беру у него последнее платье и вешаю на вешалку. — Ты уверена, что это все?

Даже если это не так, я уже все равно не смогу вернуться. Я оставила ключ от квартиры матери Люка у консьержа, сопроводив его запиской — краткой и сердечной, — в ней я поблагодарила Люка за то, что он позволил мне воспользоваться его квартирой, и просила сообщить, если появятся какие-то неоплаченные счета за квартиру.

Я больше никогда в жизни не пойду в Метрополитен. Слишком много воспоминаний. И буду скучать по бедняжке миссис Эриксон, которой я оставила прощальную записку, так как она уехала на праздники в Канкун и даже не знала, что я съезжаю. Я постояла перед ренуаровской девочкой и пожелала ей никогда не тускнеть. Надеюсь, новая подружка Люка, кем бы она ни была, тоже полюбит ее.

— Уверена, — говорю я Чазу.

— Тогда мне нужно поскорей перегнать машину, — сообщает он. — Не хотелось бы искать место для парковки.

— Ладно, — соглашаюсь я. Я и забыла, что сейчас канун Нового года и через несколько часов мне нужно идти на свадьбу Джилл. Вдруг меня осеняет. — Кстати, а что ты делаешь сегодня вечером? Люк еще не приехал, а Шери теперь живет у Пат. У тебя уже есть какие-то планы?

— В «Хониз» планируется вечеринка, — пожимает плечами Чаз. — Я собирался двинуть туда.

— Ты собираешься встретить Новый год в караоке-баре с иностранцами? — не могу я скрыть своего недоумения.

— Они не иностранцы, — обижается Чаз. — Разве тот карлик, который всегда кланяется, иностранец? А барменша, которая вечно орет на своего парня? Эти люди стали мне семьей. Как бы их там ни звали.

Я хватаю его за руку:

— Чаз, у тебя есть смокинг?

И вот девять часов спустя я под руку с Чазом стою в парадном зале отеля «Плаза» (теперь он называется «Кондоминиум класса люкс Плаза») с бокалом шампанского в одной руке и сумочкой-кошельком, которая дополняет мое вечернее платье пятидесятых годов от Жака Фата — в другой, а Джилл, взгромоздившись на крышку парадного рояля, собирается бросать букет.

— Сюда, — говорит мне Чаз. — Дай я подержу твою сумку. Лучше встань сюда.

— О, — тяну я. Увидев собственными глазами, что платье на Джилл сидит прекрасно (это на самом деде так), что у ее свекрови при виде такого великолепия глаза вылезли из орбит (так оно и было), я уже подумывала смыться с приема. Странно присутствовать на свадьбе, где единственными знакомыми тебе людьми являются невеста с женихом, у которых в этот хлопотный день есть время только на то, чтобы пообщаться с семьей. Но Чаз заявил, что ни за что в жизни не уйдет отсюда раньше полуночи. («Яне для того вырядился, чтобы посреди ночи переодеваться в джинсы»), и, по правде говоря, он прав. Друзья Джилл из зоопарка истерически хохотали и веселились настолько же безрассудно, насколько рассудочной в данный момент была я. Друзья Джона, вопреки моим опасениям, оказались не такими уж и снобами, даже наоборот. Единственными человеком, которому мероприятие не доставляло никакого удовольствия, была мама Джона, но это, по всей видимости, не имело никакого отношения к тому, что Анна Винтур назвала платье Джилл «прелестным».

Прелестным. Главный редактор журнала «Вог» так отозвалась о том, что сделала или, вернее, переделала я.

Но это не было для меня сюрпризом, потому что я тоже считала его прелестным.

В любом случае мне было очевидно, что пресса больше не станет обзывать Джилл «Плаксой», и это сильно расстроило ее свекровь… настолько сильно, что она сидела за главным столом, подперев голову рукой, и то и дело гоняла услужливых официантов за ледяной водой и аспирином.

— Слушайте все! — кричит Джилл с крышки рояля. — Приготовились! Тот, кто поймает букет, будет следующим!

— Вперед, — подталкивает меня Чаз. — Твоя сумка у меня.

— Только не потеряй, — предупреждаю я. — Там все мои иголки и швейные принадлежности на всякий пожарный случай.

— Ты похожа на няньку, — смеется Чаз. — Не потеряю, не волнуйся. Ну, иди же!

Я спешу к роялю, где столпились подружки невесты и ее приятельницы из зоопарка, думая про себя, что для человека, никогда не вылезающего из джинсов и бейсболки, Чаз выглядит очаровательно. У меня даже замерло сердце, когда я открыла дверь и увидела его на моем пороге в «обезьяньем прикиде».

И я снова думаю, что абсолютно все мужчины хорошо смотрятся в смокингах.

— Ладно, — говорит Джилл. — Сейчас я повернусь к вам спиной, так будет честно, и кину его.

Я протискиваюсь в толпу и тут вижу, что Джилл меня заметила. Перед тем как повернуться, она улыбается и подмигивает. Что это значит?

— Раз, — начинает считать Джилл.

— Мне! — орет женщина, стоящая рядом. Я узнаю коллегу Джилл по зоопарку. — КИДАЙ МНЕ!

— Два, — продолжает Джилл.

— Нет, мне! — кричит другая девушка в нарядном, но агрессивно ярком сатиновом брючном костюме.

— Три! — говорит Джилл.

И букет из ирисов и лилий взлетает в воздух. На мгновение он зависает на фоне подсвеченного золотистым светом потолка. Я поднимаю на всякий случай руки — мне никогда в жизни не удавалось поймать на лету мяч, — и букет падает точнехонько в них.

— Вот это да, — говорит Чаз, когда я чуть позже с торжествующим видом подхожу к нему, чтобы показать трофей. — Если бы Люк тебя с этим увидел, он, вполне возможно, и сдался бы.

— Смотрите, манхэттенские бакалавры! — воплю я. — Я буду следующей!

— Ты напилась, — довольно улыбается Чаз.

— Не напилась, — я сдуваю прядь со своего лица, — а просто радуюсь жизни.

— Десять, — хором начинают скандировать в зале, — девять, восемь.

— О! — кричу я. — Новый год! Я совсем забыла про Новый год!

— Семь, — присоединяется к остальным Чаз, — шесть!

— Пять! — ору я. Чаз прав. Я напилась. Что тоже прелестно. — Четыре! Три! Два! С Новым годом!

Те, кто со всеми этими свадебными хлопотами не забыл принести с собой новогодние дудочки, оглушительно гудят. Оркестр играет «Джингл Белле». Из сетки, подвешенной к потолку, медленно, как снежинки, падают сотни белых шаров, образуя на полу почти настоящие сугробы.

Чаз тянется ко мне, я тянусь к нему, и ровно в полночь мы начинаем целоваться.

Как правильно выбрать свадебное платье.

Краткая инструкция от Лиззи Николс

Даю вам универсальный рецепт от утреннего похмелья после свадебного приема:

Налейте в высокий стакан 5 унций томатного сока. Выжмите туда немного лимонного сока и плесните немного вустерширского соуса, потом добавьте 2–3 капли соуса «табаско», молотый перец, соль. Если вы по натуре авантюристка, можете добавить немного хрена. Положите в стакан лед, украсьте тарелку, на которой стоит стакан, несколькими палочками стеблей сельдерея и цедрой лимона.

Долейте в стакан 1,5 унции водки и наслаждайтесь.

Глава 27

Слухи распространяются быстро, но никогда не живут так долго, как правда.

Уилл Роджерс (1879–1935), американский актер и юморист

Я просыпаюсь от стука в дверь.

Сначала я решаю, что это стучит в моей голове.

Я открываю глаза и некоторое время не могу понять, где я. Потом в глазах проясняется, и я понимаю: то что я поначалу приняла за огромные розовые пятна, плавающие у меня перед глазами, на самом деле розы. И они нарисованы на стене.

Я в своей новой квартире, расположенной над ателье.

Повернув голову, я осознаю, что не одна.

И вдобавок кто-то ломится в дверь.

Слишком много озарений за раз. Каждое из них кого угодно может вывести из себя. Но, учитывая то, что они пришли одновременно, мне требуется несколько мгновений, чтобы понять, что же именно происходит.

Первое, что я замечаю, — я лежу в своем вечернем платье от Жака Фата. Оно измято и покрыто пятнами от шоколадного торта. Но оно точно на мне, вместе с утягивающими трусами.

Это уже неплохо. И даже очень.

Дальше я вижу, что Чаз тоже полностью одет. На нем вчерашний смокинг и брюки, но, видимо, он где-то потерял галстук, и рубашка наполовину расстегнута, а запонки — его золотые запонки с ониксом, которые, как он мне рассказывал, достались ему от деда, их нет, как и ботинок.

Я напрягаю мой бедный, больной мозг, пытаясь вспомнить, что случилось. Как мог Чаз, лучший друг моего бывшего парня и бывший парень моей лучшей подруги, оказаться хоть и полностью одетым, но в моей новой постели?

Но, проанализировав все остальное: букет Джилл, лежащий на тумбочке у кровати, основательно завядший, и исчезновение моих туфель, — я начинаю восстанавливать цепочку событий и в результате наконец вспоминаю: мы с Чазом обмениваемся вполне невинными новогодними поцелуями.

Потом Чаз обнимает меня и невинный поцелуй перерастает в нечто большее.

Я отталкиваю его — в шутку, конечно, — и вдруг понимаю, что он не шутит.

— Ладно тебе, Лиззи, — говорит он — Знаешь…

Я закрываю ему рот рукой прежде, чем ему удается сказать то, что он собирался.

— Нет, — говорю я. — Мы не можем.

— Это еще почему? — мычит Чаз сквозь мои пальцы. — Из-за того, что я сначала познакомился с Шери? Если бы я познакомился с тобой первой…

— НЕТ! — отрезаю я, еще сильнее прижимая ладонь к его рту. — Не потому, и ты об этом знаешь. Мы сейчас оба чувствуем себя очень одинокими и уязвимыми. Нам обоим сделали больно…

— Именно поэтому нам с тобой нужно утешить друг друга, — говорит Чаз, убирая мою руку от своего рта и целуя ее. — Ты просто обязана отомстить Люку за все свои страдания. В физическом смысле. Обещаю, чтобуду лежать очень тихо. Если только сама не захочешь, чтобы я начал шевелиться.

— Хватит, — обрываю я его и отдергиваю руку. Как он смеет меня смешить в такой серьезный момент? — Ты же знаешь, что я люблю тебя как друга. Я не хочу ничего, что могло бы испортить наши отношения… нашу дружбу.

— А я хочу, — говорит Чаз. — Я хочу сделать что-то, что сильно попортит нашу с тобой дружбу. Мы всегда будем только друзьями, Лиззи. Несмотря ни на что. Только мне кажется, что над физическим аспектом этих отношений нам нужно поработать.

— Хорошо, — смеюсь я. — Тогда тебе нужно быть терпеливым. Нам обоим требуется время, чтобы смириться с тем, что мы потеряли… и выздороветь.

Чаз, что, впрочем, неудивительно, корчит недовольную мину. По двум причинам: из-за идеи как таковой и способа, с помощью которого я известила его о ней. Но я непреклонна и продолжаю:

— Если через достаточное количество времени мы оба поймем, что наши отношения нужно перевести в другую плоскость, мы вернемся к этому разговору.

— О каком периоде времени идет речь? — интересуется Чаз. — Чтобы смириться и выздороветь? Два часа? Три?

— Не знаю, — отвечаю я. Мне довольно трудно сосредоточиться, он все еще обнимает меня, и сквозь шелк платья я чувствую, как давят на меня запонки его деда. И не только запонки. — По крайней мере, месяц.

Он снова целует меня, и мы покачиваемся в такт музыки.

Наверное, это шампанское виновато в том, что мне кажется, будто я оказалась под дождем из золотых звезд, а не белых воздушных шариков.

— Ладно, по крайней мере, неделю, — говорю я, когда он выпускает меня из рук и я снова могу дышать.

— Договорились, — соглашается он и вздыхает. — Только это будет очень длинная неделя. Кстати, что это у тебя под платьем?

— А, это утягивающие трусы, — отвечаю я, решив, что с этой минуты в наших с ним отношениях я буду до грубости честна — даже если это меня дискредитирует — что может быть более дискредитирующим, чем признаться парню в том, что ты носишь утягивающие трусы. Даже не трусы, а рейтузы.

— Ух ты, — шепчет мне на ухо Чаз. — Как эротично. Вот бы посмотреть.

— Знаешь, — говорю я, с удовольствием пользуясь представившейся возможностью снова быть до грубости честной, — могу тебе совершенно точно сказать, что это не такое уж и волнующее зрелище, как тебе может показаться.

— Это по-твоему, — замечает Чаз. — Я только хочу сказать, что когда я думаю о будущем, то не вижу ничего, кроме тебя. — И потом шепчет мне на ухо: — И на тебе нет даже утягивающих трусиков.

Потом он наклоняет меня так неожиданно, что я начинаю хихикать, глядя, как с потолка медленно слетают последние воздушные шарики.

Остаток вечера мы с ним целовались, пили шампанское, танцевали, потом снова целовались и, как только в небе над Ист-Ривер появились розовые отблески зари, сели в такси, а потом, каким-то непостижимым для меня образом, оказались в постели.

Только ничего не случилось. Наверняка не случилось потому, что

а) мы оба одеты, и

б) я бы себе такого не позволила, сколько бы шампанского ни вылакала.

На сей раз я все буду делать правильно, а не как обычно делает Лиззи Николс.

И все получится. Потому что я прелестна.

И вот я лежу и размышляю над тем, насколько я прелестна и как неопрятно спит Чаз, его лицо расплющилось об одну из моих подушек. Он хоть и не пускает, как я, слюни во сне, Но зато жутко храпит. И тут я вдруг понимаю, что стук раздается не в моей похмельной голове.

Кто-то молотит во входную дверь, в которой вообще-то есть домофон, но он сломан (мадам Анри поклялась, что починит его на следующей неделе).

Кто может ломиться в дверь — о господи! — в десять часов утра после Нового года?

Я скатываюсь с кровати и встаю на нетвердых ногах. Комната качается у меня перед глазами, но потом я понимаю, что это перекошенный пол создает ощущение, что я падаю. Пол и чудовищное похмелье.

Держась на стену, я плетусь к двери и отпираю ее. На узенькой и очень холодной лестнице стук кажется просто оглушительным.

— Уже иду, — кричу я, решив, что это посыльный от нашего поставщика. Мадам Анри предупредила меня, что когда я займу квартиру наверху, то должна буду расписываться в получении заказов, которые будут доставляться вне рабочего времени.

Но какие заказы могут быть утром после Нового года? Никакие. Даже Браун дал своим рабочим выходной.

Спустившись в вестибюль, я долго вожусь со всеми многочисленными замками и в конце концов открываю дверь, не забыв накинуть цепочку на тот случай, если за дверью вдруг окажется серийный убийца или религиозный фанатик.

И вот сквозь трехдюймовую щель я вижу того, кого ожидаю увидеть меньше всего на свете.

Люк.

— Лиззи, — говорит он. Видно, что он очень устал. И расстроен. — Наконец-то, Я стучу уже несколько часов. Слушай, пусти меня. Мне нужно с тобой поговорить.

Я в панике захлопываю дверь.

Господи. Господи, это же Люк. Он вернулся из Франции и сразу пришел ко мне. Зачем он пришел? Разве он не читал моей короткой, но очень любезной записки, в которой я сообщила ему свой новый адрес, чтобы он смог переслать мне корреспонденцию, и попросила больше никогда не „пытаться со мной встретиться?

— Лиззи! — Он снова начинает стучать. — Прекрати. Не делай этого. Я всю ночь летел, чтобы сказать тебе. Не прогоняй меня.

Господи. Люк у моей двери. Люк у моей двери…

…А его лучший друг спит наверху в моей постели!

— Лиззи! Ты откроешь или нет? Ты еще тут?

Боже! Что мне делать? Я не могу его впустить. Я не могу допустить, чтобы он увидел Чаза. Мы не делали с ним ничего плохого. Но кто в это поверит? Только не Люк. Боже! Что мне делать?

— Да, я… все еще тут, — говорю я и открываю дверь, предварительно сияв цепочку, но все-таки стою у него на пути, чтобы не дать войти. Хотя стоять на пороге дома в вечернем платье холодно. — Но тебе нельзя ко мне заходить.

Люк смотрит на меня своими черными грустными глазами.

— Лиззи, — говорит он, явно не замечая того, что я спала в одежде. И не просто в одежде, а в вечернем платье от Жака Фата, которое много лет хранила для такого знаменательного события, как вчера. Только он об этом не знал. Я никогда ему не рассказывала.

— Я вел себя как последняя задница, — продолжает Люк, не отводя от меня глаз. — Конечно, когда ты начала мне говорить обо всей этой свадебной ерунде, ты поставила меня в тупик. Просто я не ожидал такого. Я думал, мы с тобой просто проводим время. Веселимся. Но ты заставила меня думать. Я не мог не думать о тебе. Хоть и старался, очень старался.

Я дрожу и смотрю на него во все глаза. И за этим он вернулся в Америку и даже, по всей видимости, встретил в воздухе Новый год, чтобы сказать, что я испортила ему праздники, хотя он и старался обо мне не думать?

— Я даже говорил об этом с мамой, — продолжает он, в лучах утреннего солнца его иссиня-черные волосы блестят. — Кстати, у нее нет никакой интрижки на стороне. Помнишь того парня, с которым она встречалась после Дня благодарения? Это ее пластический хирург. Он вколол ей ботокс. Но это так, просто к слову пришлось.

Я сглатываю.

— О, — тяну я и задним умом понимаю, почему вокруг глаз Биби не было морщинок, когда она, улыбаясь, приглашала меня провести с ними праздники во Франции, — она только что вколола себе ботокс.

Но все равно, это ничего не меняет. Это не умаляет того, что Люк предпочел провести каникулы со своими родителями, а не поехал ко мне домой и не познакомился с моими.

Я напоминаю себе об этом потому, что изо всех сил стараюсь не растаять. Ведь рана все еще свежа. И, как я и сказала Чазу, мы оба только выздоравливаем.

Но вид уставшего и такого уязвимого Люка, стоящего на моем пороге, этому не способствует.

— Мама сказала, что я — идиот, — продолжает Люк. — Хотя ее и возмутила вся эта история, которую ты придумала о ее любовнике. Ей просто хотелось скрыть это от папы.

Мне наконец удается отлепить большую часть языка от нёба, и я произношу:

— Любая нечестность в отношениях — это очень плохо. — Я слишком хорошо теперь это понимаю.

— Все правильно, — отвечает Люк. — Вот почему я понял, как мне повезло. — Он входит и берет мою руку в свои ледяные даже сквозь перчатки пальцы. — Хоть ты и болтаешь слишком много, но всегда правду.

Как мило. Правду. В основном да.

— Ты пришел, чтобы меня оскорбить? — спрашиваю я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал непреклонно, хотя едва сдерживаюсь от слез. — Или есть какая-то другая причина? Я замерзла.

— О! — восклицает он, выпускает мою руку, торопливо снимает с себя куртку и накидывает ее мне на плечи. — Прости. Будет гораздо лучше, если мы войдем…

— Нет! — твердо отвечаю я, благодаря куртке становится теплее. Хотя ногам по-прежнему холодно.

— Что ж, — неуверенно улыбается Люк. — Как хочешь. Я только скажу то, что собирался, и отпущу тебя.

Да. Именно так и поступают прекрасные принцы. Летят за несколько тысяч миль, чтобы сказать «До свидания».

По-другому и быть не может, принцы же до отвращения вежливые.

Прощай, Люк.

— Лиззи, — говорит он. — Я никогда не встречал таких девушек, как ты. Ты всегда знаешь, чего хочешь и как этого достичь. Ты не боишься что-то сказать или сделать. Ты привыкла рисковать. Не могу выразить словами, как я восхищаюсь тобой.

Bay! Отличная прощальная речь!

— Ты вошла в мою жизнь, как… как цунами. В хорошем смысле этого слова. Совершенно неожиданно и бесповоротно. Я, честно, не знаю, где бы сейчас был без тебя.

В Хьюстоне, со своей бывшей, чуть не вырвалось у меня.

Но не вырвалось. Мне любопытно, что он скажет дальше. Хотя нырнуть обратно в постель хочется гораздо больше.

Только это невозможно, спохватываюсь я. В моей постели храпит другой мужчина.

— Я не тот человек, который сразу кидается выполнять то, что хочет, — продолжает он. — Я осторожный. Мне нужно все взвесить, учесть все риски…

Да, кому, как не мне, это знать.

Прощай, Люк, прощай навсегда. Ты никогда не узнаешь, как сильно я любила…

— Вот почему мне понадобилось так много времени, чтобы сказать тебе… — Он лезет в карман своих черных шерстяных брюк. Я теряюсь в догадках. Зачем… что он делает? Он что, издевается надо мной? Неужели он не понимает, как сильно мне хочется броситься ему на шею? Почему он не может просто взять и уйти? — Мне кажется, что с того самого момента, когда мы встретились в том дурацком поезде, я собирался тебе сказать…

… «Убирайся из моей жизни и никогда больше не пытайся со мной встретиться».

Только он говорит не это. Совсем не это.

Он почему-то опускается на одно колено на пороге свадебного ателье, на глазах у женщины, прогуливающей свою собаку, парня, пытающегося припарковаться, на глазах у всех жителей Восточной Семьдесят восьмой улицы.

И я не верю своим глазам. Мои уставшие, похмельные глаза явно играют со мной дурную шутку. Он достает из кармана черную бархатную коробочку, открывает ее, и я вижу кольцо с огромным бриллиантом, сверкающее на утреннем солнце.

Правда. А его губы произносят слова:

— Лиззи Николс, ты станешь моей женой?

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16 

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Реклама на сайте