«Оле, Мальорка !»

Стенли Морган Оле, Мальорка!

Глава первая

— И-ии! Эй, мистер Тобин! Можно вас на минутку?

Неприятный трескучий голос миссис Эллы Харботл, прокатившись под сводами роскошного вестибюля отеля "Сан-Винсент", приласкал мое ухо с нежностью мотка колючей проволоки. Держась за ручку двери, я замер как вкопанный на пороге мужского туалета. На какую-то долю секунды меня охватило искушение пропустить этот вопль мимо ушей, переступить порог и насладиться тем, о чем я так мечтал после полуденного кофе, но профессиональная выучка взяла верх; чертыхнувшись про себя, я нацепил на лицо радостную улыбку и поспешил навстречу приставале.

Элла была не одна. Ее сопровождала грудастая подружка, Дорис Черепахоу. Они катились ко мне, одинаковые, как Траляля и Труляля — два пухленьких колобка ланкаширского желе, столь же озабоченных своими лишними калориями, как пара изголодавшихся гиппопотамчиков посреди обильно заросшей аппетитными водорослями заводи.

— Доброе утро, дамы, — поприветствовал я их, улыбаясь до ушей подружки всегда смешили меня. — Надеюсь, вы хорошо спали?

— Как бревна, дружок, — закудахтала Дорис Черепахоу, резко притормаживая в двух дюймах от меня. — Немудрено при наших габаритах и в нашем возрасте, да? Трудно представить, что найдется хоть один испанский Ромео, которому взбредет в голову вскарабкаться на наш балкон и потревожить наш сон. Ха-ха!

Она захихикала, отчего все её четыре подбородка затряслись и заходили ходуном — зрелище, к которому трудно привыкнуть, скажу я вам.

А вот Элла Харботл, судя по всему, не собиралась разделять пессимистический настрой подруги. Подтолкнув Дорис расплывшимся локтем, она изрекла:

— Говори только за себя, Дорис Черепахоу. И заруби себе на носу — что бы ни предлагали эти тощие вертихвостки, у нас такого добра в пять раз больше! К тому же я постоянно ловила на себе восхищенные взгляды испанцев в дискотеке. Так что, Дорис, держи хвост морковкой и надейся на лучшее.

И обе закатились счастливым смехом, а я, оторвавшись на миг от реальности, представил себе страшную сцену.

Спустилась вязкая тропическая ночь. Светит луна, воздух свеж, напоен любовным ароматом. По примыкающему к отелю пляжу, утопая по щиколотки в песке, крадется смуглокожий красавец, пылкая латинская кровь которого бурлит при одной лишь мысли о белокурых английских красотках, раздевающихся за зашторенными окнами гостиничных номеров.

И вдруг… Боже, что это?

На балконе третьего этажа дразняще промелькнул и исчез уголок небесно-прозрачной ночнушки. А это что? Неужели манящий жест?

Кабальеро карабкается по водосточной трубе, раздирая в клочья облегающие брючки танцора фламенко, и лихо перемахивает через перила балкона. Балконная дверь призывно приоткрыта. Сердце готово выскочить из груди, стуча как отбойный молоток. Хриплый шепот потомка жгучих мавров покорителей бессчетных дамских сердец — растворяется в темноте. Синьорина!

В ответ он слышит:

— Иди ко мне, я жду.

Кабальеро проскальзывает в спальню.

— Где ты, любовь моя?

— Здесь, мой теленочек, в постели. Иди к мамочке — не мешкай!

Испанец ощупью пробирается к кровати, нащупывает обнаженную руку, судорожно вбирает в трепещущую грудь воздух, прыгает на невидимую красавицу и… приземляется на колышущуюся, как медуза, желеобразную массу.

Следует отчаянный вопль, а в следующую секунду незадачливый Ромео взмывает в воздух и с проворством горного козла сигает головой вперед через парапет балкона в темную ночь…

В этот миг я замечаю, что дамы уже не смеются, а испуганно разглядывают меня, словно опасаясь, что у меня крыша поехала. Я мгновенно возвращаюсь к реальности и широко улыбаюсь. Подружки облегченно вздыхают и обмениваются понимающими взглядами.

— Чем могу служить? — интересуюсь я.

— Мы передумали, — возвестила Элла Харботл таким тоном, будто собирается сделать мне огромное одолжение. — Нам уже все уши прожужжали про предстоящую сегодня вечером фиесту, и мы с Дорис решили, что все-таки пойдем на нее. Верно, Дорис?

Дорис радостно закивала.

— Замечательно, — заявил я. — Я очень рад.

— Нас только цена смущает, — сказала Дорис. — Все-таки, как ни крути, два фунта — это многовато. Хотя я уверена, что праздник того стоит.

— Вы замечательно проведете время, девочки, — заверил я. Удовольствие гарантирую. Вы уже знаете, где мы собираемся? Автобус отъедет от "Польенсы" ровно в половине восьмого.

— Отлично. Значит, в семь тридцать, — кивнула Элла. — Спасибо, дружок. Мы пока прошвырнемся по магазинам. Купим Дорис облегающее черное бикини.

Подружки, хохоча во все горло, заковыляли прочь, переваливаясь, как утки, а я, облегченно вздохнув, толкнул дверь туалета. Я был искренне рад, что мои колобки решили пойти на фиесту. В обществе таких хохотушек развлекать толпу туристов — одно удовольствие.

Войдя в туалет, я увидел, что у ближайшего писсуара стоит мистер Рэндалл. Старательно целясь в мраморное жерло, старичок насвистывал себе под нос. Рэндалл — один из моих клиентов в "Сан-Винсенте".

Я пристроился к соседнему писсуару и пожелал Рэндаллу доброго утра. Оказалось, что туговатый на ухо бедняга даже не заметил, как я вошел, и, испугавшись моего столь внезапного появления в туалете, судорожно дернулся и обмочил собственную парусиновую туфлю.

— Фу ты, черт! — захохотал он, по-собачьи встряхивая ногой. — Это вы, мистер Тобин. Пригожий сегодня денек выдался, да?

— Да, мистер Рэндалл. "Ардмонт Холидейз" гарантирует замечательную погоду. Хорошо вам отдыхается?

— Божественно, сынок, просто божественно. Моя супруга восхищена. Прекрасный отель, великолепная еда, все — первоклассное. Непременно расскажу всем друзьям и знакомым, чтобы пользовались услугами вашей фирмы.

— Вы правы, лучше не бывает.

— Что?

— Я говорю — лучше не бывает.

— Э-ээ… да, — кивнул старый пенек, который явно меня не расслышал. У меня только одна просьба, молодой человек. Она касается нашего утреннего чая. Нельзя ли как-нибудь устроить, чтобы он был покрепче? Здесь почему-то считают, что одного пакетика на чашку вполне достаточно.

— Разумеется, можно. Никаких проблем. Только скажите Франческо — он все устроит.

— Спасибо, мистер Тобин. Не сочтите старческой сварливостью, но для меня и моей благоверной ничто по утрам не сравнится с чашечкой крепкого чая.

— Целиком и полностью согласен с вами, — кивнул я. — Я тоже обожаю поутру что-нибудь покрепче и погорячее.

Почему-то, говоря "поутру", а также "покрепче и погорячее", я сразу начал мечтать о Донне. И чем дальше, тем сильнее.

— Что ж, мне пора, — сказал Рэндалл, застегивая "молнию" на ширинке. Жена ждет на пляже.

— Вечером увидимся. Постарайтесь сохранить побольше сил для фиесты.

— Непременно, мистер Тобин. Мы уже предвкушаем море удовольствия. До вечера, старина.

Рэндалл затрусил прочь, а мне наконец выдалась редкая возможность хоть ненадолго остаться наедине со своими мыслями.

Пожалуй, стоит воспользоваться этой минуткой, чтобы рассказать вам, кто я такой и чем тут занимаюсь. Возможно, это позволит вам легче понимать происходящее.

Зовут меня, как вы уже поняли, Тобин. Расс Тобин. А работаю я, как вы, возможно, догадались, курьером в компании "Ардмонт Холидейз". Место действия — Мальорка.

Мне двадцать лет, я довольно высокий, неплохо сложенный и — зеркало не даст соврать — фантастически красивый шатен. Нет, наврал. На самом деле я очень высокий, потрясающе сложенный и загорелый красавец. Не верите? Что ж, роста во мне шесть футов, мое тело с головы до пят покрыто бронзовым загаром, и девушки куда чаще улыбаются мне, нежели воротят от меня носы.

Местным представителем "Ардмонта", или курьером, как принято здесь называть людей моей профессии, я служу с марта, то есть — уже три месяца, поскольку сейчас — начало июня. Вам, конечно, не терпится узнать, преуспел ли я в своей нелегкой профессии и стал ли лучше разбираться в человеческой натуре? Да, преуспел и стал. Узнал, например, что работа курьера это нескончаемая каждодневная двадцатичетырехчасовая беготня, сопряженная с огромной ответственностью. Курьер встречает и провожает клиентов, отвечает за сохранность и доставку их багажа, следит, чтобы всех уютно разместили в отелях, организует экскурсии и прочие развлечения, разбирается с жалобами, еженедельно составляет совершенно бесполезные отчеты для Лондона и местной конторы, и т. д. и т. п.

А человеческая натура? Что ж, я понял, что люди — самые добрые, злые, правдивые, лживые, открытые, замкнутые, спокойные, вздорные, приветливые, сварливые, простодушные, хитрые, верные, предательские, готовые всегда придти на помощь, угодливые, безответственные, безрассудные и черствые создания. Иными словами, я ни черта не разбираюсь в людях и до гробовой доски не пойму сути человеческой натуры. Так сказать, в целостном плане. Каждое человеческое существо представляет собой уникальную индивидуальность, требующую особого подхода. На этом первый урок заканчивается.

Как случилось, что я стал курьером? Это долгая и страшно увлекательная история, с которой вы сможете познакомиться как-нибудь на досуге, поскольку я тратить на неё свое и ваше время сейчас не собираюсь. Впрочем, вкратце суть истории такова. Поначалу я целый год торговал (в Ливерпуле) швейными машинками, пытаясь всучить их людям, которые порой в них вовсе не нуждались; затем (также в Ливерпуле) в течение довольно непродолжительного времени зарабатывал на жизнь тем, что взимал долги. Эта работа оборвалась совершенно внезапным образом — я угодил в больницу, где познакомился с Тони Дейном. Тони, снимавшийся в телевизионных рекламных роликах, пригласил меня в Лондон попытать счастья на телевидении, и я уже скоро сам замелькал в различных рекламах. Одна из них (серия роликов, посвященных стиральным порошкам) оказалась настолько удачной, что я лишил себя работы на целых двенадцать месяцев, до марта будущего года — моя столь примелькавшаяся на экране физиономия больше не привлекала продюсеров.

И вот, припертый к стенке необходимостью подыскать новую работу, я охотно откликнулся на предложение знакомой девушки провести этот злополучный год под ласковым испанским солнцем.

Солнце, песок и море. О чем ещё мечтать? Подумайте сами. Каждое утро я просыпаюсь в своей уютной квартирке с видом на залив Пальма-Нову, завтракаю на балконе, нежусь на утреннем солнышке, подставляя лицо свежему бризу, любуюсь на убаюкивающую гладь Средиземного моря, наблюдаю, как медленно оживает пляж, а затем целыми днями напролет наслаждаюсь обществом прелестных и почти полностью обнаженных красоток, которые прохаживаются по пляжу, плещутся в прозрачной воде или подпаливают свои божественно нежные и гладкие тушки под солнцем.

О чем ещё может мечтать нормальный мужчина? А ведь мне ещё приплачивают за это!

Кстати, о красотках. Сейчас, в разгар сезона они здесь просто кишат, так и роятся. Видели бы вы их: высокие, миниатюрные, худенькие, полненькие; блондинки, брюнетки, рыженькие; кареглазые и голубоглазые; немки, шведки, француженки, датчанки, а англичанкам и вовсе несть числа. Тучи, стада, косяки красоток! И все приехали, мечтая о том, чтобы провести две незабываемые недели на солнышке, и втайне надеясь на головокружительный роман, воспоминания о котором будут согревать их души долгими зимами в Лондоне, Стокгольме или где-либо еще.

Днем пляжи пестрели бронзовыми телами, а по вечерам жизнь кипела в дискотеках. Упругие бедра и тугие груди, узкие талии и стройные ножки — все мелькало под одуряющую музыку в фантасмагорическом вихре, смешиваясь в калейдоскопе огней и вспышек теплой ночи, напоенной ароматами растений и табачным дымом. Нет, что ни говорите, Мальорка — самое сердце Средиземноморья. Увидишь разок Мальорку, сынок, и можешь смело возвращаться домой слепым, глухим и парализованным.

Вот как выразился однажды (или дважды) мой коллега-курьер, похотливый Патрик Холмс. "Расс, — сказал он, — у нашей работы есть одна весьма печальная сторона — в конце концов, они одолевают нас числом. Как ни старайся, всех все равно не перепробуешь."

И тем не менее Патрик вечно пытается опровергнуть собственное утверждение. За три месяца нашего с ним знакомства я ни разу не видел его хоть сколько-нибудь опечаленным. Откровенно говоря, мне и самому не приходилось грустить.

Однако, довольно об этом. Вернемся к работе. Утро для меня выдалось довольно занятое. Вечером, как вы уже знаете, предстояла фиеста. Празднество было организовано прямо здесь, в Магалуфе (это крохотный городок, от которого рукой подать до Пальма-Новы, другого столь же крохотного городка), и я обхаживал своих девяносто восемь клиентов, проживавших в "Сан-Винсенте", "Пальме" и "Польенсе", пытаясь убедить их расстаться с двумя фунтами ради столь шумного и веселого события.

Пока моим уговорам поддались тридцать человек — вполне приемлемо, учитывая вместимость автобуса. В основном, это были пожилые пары из Ланкашира, прилетевшие одним рейсом; они уже перезнакомились друг с другом, так что особых хлопот с ними не ожидалось.

Однако мне скучать было некогда. Для начала мне предстояло заскочить домой и выяснить планы Донны. Между прочим, Донна — маникюрша-шведка, с которой я познакомился неделю назад на дискотеке в "Пальме". По какому-то чудесному стечению обстоятельств, я сразу же приглянулся ей в той же степени, как она приглянулась мне, и в результате десять танцев спустя она твердо решила перебраться вместе со всем своим барахлом из гостиничного номера в мою берложку. Сказано — сделано. Мы замечательно проводили время, хотя недостаток сна уже немного стал сказываться. Впрочем, для меня в нашей замечательной договоренности имелся один недостаток: я постоянно опасался, что Донна в мое отсутствие навлечет на нас какие-то неприятности. Дело в том, что она терпеть не могла расхаживать по дому хоть мало-мальски одетой и была вполне способна открыть кому-нибудь дверь в чем мать родила. А ведь не мне рассказывать вам, на что способны испанские зеленщики и молочники. Вам ли их не знать. Не знаете? Ну так вот: они нисколько не уступают по темпераменту англичанам, заметно превосходя уроженцев туманного Альбиона в скорости и решимости действий.

Кроме того, мне ещё предстояло отвезти Донну в аэропорт. Все хорошее когда-либо кончается, и отпуск Донны, увы, не стал исключением. Сегодня днем она улетала в Стокгольм. Эх, несчастный я! Я уже заранее представлял, как буду тосковать по ней. И все же…

Покончив со своим занятием в туалете, я вышел в вестибюль и прошагал через стеклянные двери на залитую солнечным светом подъездную аллею "Сан-Винсента". Обычно я езжу на взятом напрокат "мерседесе", но в это утро, ещё не оправившись от ночных излишеств, решил прогуляться пешком. Чтобы добраться до моей квартирки в Пальма-Нове, мне предстояло преодолеть около мили.

Несмотря на бурное строительство, развернувшееся в последние годы в Магалуфе, приличную дорогу до Пальма-Новы до сих проложить так и не удосужились. Едва ли у кого-то повернется язык назвать дорогой кое-как заасфальтированное чудовище, карабкающееся в горы, затем сбегающее вниз в торговый центр Магалуфа и уныло тянущееся вдоль побережья. По обеим сторонам этой верблюжьей тропы громоздятся кучи гравия, наваленные специально для того, чтобы было удобнее сломать чудом уцелевшую после преодоления дороги лодыжку.

Отважно покоряя все препятствия, я пробирался между растущими, как грибы, отелями и быстро строящимися жилыми домами. Работа кипела. Каменщики, стекольщики, маляры, штукатуры и облицовщики сновали повсюду, как муравьи. Еще бы — большинство этих сооружений предполагалось заселить ещё до окончания курортного сезона. Мысленно пожелав строителям удачи, я заковылял дальше. Да, работка у них и впрямь была — врагу не позавидуешь. Как-никак, температура на солнцепеке нередко превышала сорок градусов, а спрятаться порой бывало негде.

Я забрался на гору и приостановился перевести дух. Внизу расстилался торговый центр Магалуфа. Крохотный городок буквально кишел туристами, оживленные орды которых слонялись по бессчетным магазинчикам и лавчонкам и заполоняли многочисленные бары и закусочные. Это зрелище всегда доставляло мне удовольствие. Насколько оно отличалось от мрачного уныния зимних улиц Ливерпуля, где я торговал швейными машинками и взимал долги с неплательщиков. Лично я убежден, что согласился бы работать здесь вообще задаром — ради солнца и красок.

Ха! Кто это сидит за столиком под навесом, потягивая холодное пиво и пожирая своими бесстыжими ирландскими глазищами прелести двух моих клиенток, как ни сам Патрик Холмс… Поразительно беззастенчивый мерзавец! Патрик, как вы помните — тоже курьер "Ардмонта" на Мальорке, который в свободное от ухлестывания за моими клиентками время является также представителем компании в Пальма-Нове.

Патрик — привлекательный малый, примерно одних лет со мной, с черными вьющимися волосами. В данную минуту он старательно обхаживал Глэдис Уэнтворт и Эсму Болд, пару прехорошеньких девятнадцатилетних кобылок из Лондона, деливших номер в "Сан-Винсенте".

А на девиц и впрямь стоило посмотреть. Эсма, та, что поменьше ростом обладательница потрясающей фигуры, большую часть которой сейчас охотно демонстрировала, облаченная в вызывающе короткие синие шортики и соответствующий топ. Волосы у неё длинные и темные, зубки — ровненькие и блестящие, да и вообще, между нами мальчиками говоря, отказать такой девчонке — ну совершенно невозможно.

Глэдис, напротив — естественная блондинка; возможно, не такая хорошенькая, как Эсма, но секс прет у неё изо всех пор, а груди… Эх! Это — отдельный разговор. Патрик, гнусный ловелас, уже окончательно обнаглев, совершенно в открытую пожирал их глазами, лишь для приличия скрытыми за темными стеклами защитных очков.

Ничего, сейчас я расстрою твои коварные планы, потрошитель корсетов.

Когда я подкатил к столу, Патрик сперва испуганно подпрыгнул, а потом радостно (вот подлый притворщик!) замахал руками.

— Вы только посмотрите, кто к нам пожаловал, бегорра! Садись на всю задницу, Расселл! Ты выглядишь потертым, древним, усталым и остро нуждающимся в кружечке холодного пивка.

Я поздоровался с девицами и метнул на нахала уничтожающий взгляд.

— Странное дело, Холмс, я вовсе не ощущаю себя потертым и усталым, хотя от пивка не откажусь. А вот ты, по-моему, уже с завидной постоянностью бьешь баклуши.

— Что ты, старина, я тут просто из последних сил выбиваюсь, в поте лица советуя твоим клиенткам — твоим, обрати внимание! — как им лучше провести остаток дней на этом волшебном острове.

— Прости меня, Патрик, — всплеснул руками я. — Издалека мне показалось, что ты просто хлещешь пиво и соблазняешь хорошеньких девушек.

Девицы, как и ожидалось, захихикали.

— Боже упаси! — возмутился Патрик, отхлебывая из стакана пиво. Я злорадно отметил, что несколько капель пролились на его голубую махровую рубашку. — Ой, видишь, что ты натворил! У меня от обиды даже руки задрожали.

Я велел подчалившему официанту принести мне пива, потом повернулся к Эсме. При виде её огромных карих глаз у меня засосало под ложечкой.

— Что же, интересно знать, он вам насоветовал? — спросил я.

— Он, э-ээ, предложил свозить нас на сегодняшнюю фиесту, — ответила она с хитрой улыбкой. — По его словам, мы с подружкой вам не по зубам.

— Послушай, Рассик… — льстиво начал Патрик.

Я отмахнулся от негодяя, который давился от душившего его смеха, и заговорил голосом, преисполненным праведного гнева:

— Что ж, милые дамы, если вы хотите проскучать весь вечер в обществе непревзойденного зануды, то смело принимайте его предложение. Вечер, конечно, пропадет, но зато вы всласть отоспитесь.

Патрик хохотнул.

— Ладно, Расс, твоя взяла. Девушки, я удаляюсь, оставляя вас на попечение более достойного кавалера. Хочу только предупредить напоследок: ни в коем случае не соглашайтесь танцевать с ним. Он грациозен, как страдающий от мозолей носорог, и остаток своих дней вы проведете на костылях; если, конечно, сперва не истечете кровью.

— Ревность, — торжественно изрек я, принимая пиво от подоспевшего официанта, — последнее и жалкое прибежище побитых неудачников. Тем более, когда речь идет о таком отъявленном вруне. Между прочим, в течение двух лет подряд я был непревзойденным чемпионом Южной Англии по фру-фру, а по части ватутси мне вообще не было равных. Меня называли северным Альбертом Финком!

— А кто такой Альберт Финк? — завороженно спросила Глэдис. Бедняжка, похоже, даже не слыхала о чувстве юмора.

— Косоглазый болтун с кривыми ногами, — охотно пояснил Патрик. Прославился тем, что изобрел специальные пуанты для одноногих балерин.

— Перестаньте дразнить ее! — прыснула Эсма. — Бессовестные!

Однако в её взгляде читалась нескрываемая нежность. Похоже, Эсма всерьез втюрилась в нашего ирландского сердцееда.

— Что ж, мне пора, — провозгласил я, оставляя полстакана недопитого пива. — Увы, работы — непочатый край. Я не могу позволить себе прохлаждаться, как некоторые.

— Да, ты прав, — сочувственно пожал плечами Патрик. — Передавай привет Донне. Ей ведь, кажется, в четыре часа уезжать, бедняжке.

— Увидемся в семь у "Польенсы", — бросил я на прощание девушкам, пропуская реплику нахала мимо ушей.

Пройдя по улице, я завернул за угол и оказался прямо перед залитой солнцем бухтой залива Пальма-Новы. Узкую полоску пляжа сплошь устилали полуобнаженные тела, по лазурной водной глади сновали катера с водными лыжниками на буксире. В одном из них я узнал Дюка Стаффорда — его трудно было с кем-нибудь спутать. Стаффорд — здоровенный, красивый и бронзовый от загара жеребец, который владеет дискотекой "Облегающий сапожок", расположенной на окраине Пальмы. Он — настоящий пожиратель сердец, дамский угодник, обладающий всеми качествами, кроме ума и скромности. Добрую половину времени он гарцует на водных лыжах, выставляясь перед восхищенными женщинами. Беда в том, что делает он это и впрямь виртуозно. Вы уже, должно быть, догадались, что я не отношу себя к числу его закадычных друзей. А все из-за женщин. Однажды в местном баре он отбил у меня девчонку исключительно благодаря своему хамству. Она оказалась из числа тех, кому нравится грубое обращение, и, представьте себе, клюнула на его оскорбительные выходки. Другая бы ему пощечину залепила, а эта… Я был несказанно доволен, узнав, что в тот же вечер она вывалилась с борта его катера, катаясь по заливу.

Войдя в свой подъезд, я миновал квартиру Патрика на первом этаже и поднялся по лестнице на второй. Отомкнул ключом свою дверь и позвал:

— Есть кто дома?

Молчание.

Я запер дверь, прошагал по коридору до гостиной и заглянул внутрь. От увиденного кровь в моих жилах забурлила. На примыкающем к гостиной балкончике мерно посапывала Донна, распростершись на спине. Как всегда совершенно голая.

Я на цыпочках прокрался через комнату и остановился, любуясь на спящую красотку. Господи, какое потрясающее зрелище! Длинное, стройное, абсолютно безупречное тело, покрытое ровнехоньким золотистым загаром. Груди небольшие, но упругие, с аккуратными коричневыми сосками, которые в данную минуту гордо стояли торчком — не знаю, то ли от сна, то ли от ласкового бриза.

Длинные белокурые волосы дождем рассыпались по подушке. Они казались такими мягкими, пушистыми и шелковистыми, что я, не удержавшись от искушения, нагнулся и тихонечко погладил их.

Донна не шелохнулась.

— Привет, — окликнул я.

Она даже ухом не повела.

— Доброе утро! — сказал я, уже громче.

По-прежнему — никакого внимания.

Тогда я присел на корточки и провел пальцем по внутренней поверхности её бедра, приближаясь к заветному золотистому треугольничку.

Подействовало.

С губ Донны сорвался трепетный стон и она еле заметно пошевелилась. Я снова погладил её, уже смелее. Длинные ресницы Донны дрогнули и зеленые глаза уставились на меня. В следующий миг Донна лучезарно улыбнулась.

— Привет, милый, — томно произнесла она и, убрав мою руку со своего бедра, нежно пожала её. — Который час?

— Почти час дня. Ты спала?

Она сонно кивнула и снова закрыла глаза. Сон ещё не отпустил её. Я снова залюбовался ею. Донна была прекрасна. Раскрепощенная и всегда привычная к наготе, она гордилась собственным телом, сознавая его прелесть и притягательность для мужчин.

— Что ты хочешь на обед? — поинтересовался я.

— Тебя, — сонно пробормотала она.

— Нет, серьезно.

— А разве ты не хочешь меня? — надулась она.

— Очень хочу. И на обед, и на ужин и на завтрак, но ведь нам и в самом деле надо хоть изредка чем-нибудь питаться. Для разнообразия.

Глаза медленно открылись, но уже в следующую секунду озорно сощурились; в них заплясали дьяволята. Как хорошо я знал это выражение. Ничто не могло помешать Донне добиться своего.

Я попятился, грозя ей пальцем.

— Послушай, малышка…

Она тигрицей соскочила с матраса, игриво оскалившись и грозно расставив скрюченные пальцы с острыми коготками.

— Донна…

— Иди ко мне, мужчинка!

— Донна!

Я повернулся и бросился наутек, слыша, как шлепают босые ноги у меня за спиной.

— Ко мне, говорю!

Я промчался в спальню и прыгнул на кровать. В тот же миг на меня приземлилась Донна, на ходу сдирая с меня рубашку.

— Донна, ради Бога…

Она принялась щекотать меня между ребрами, прекрасно зная, что я не выношу щекотки и становлюсь совершенно беспомощным. Задыхаясь от смеха, я не мог выговорить ни слова. В несколько секунд она стащила с меня рубашку и принялась лизать язычком мой пупок. Это меня окончательно добило. Я взмолился о пощаде:

— Стой! Хватит!

— Хорошо, дружок, я остановлюсь, — пообещала она, — продолжая щекотать и вылизывать меня. — Как только ты скинешь с себя всю одежду.

— Хорошо! Ой! Я соглаа-а-сен! — завопил я.

— Тогда раздевайся! — скомандовала она, соскакивая с меня. — Шнель! Быстро!

— Ты — бесстыжая потаскушка, — проныл я, стаскивая туфлю.

— Говори, говори, мужичок, — кивнула Донна. — Только раздевайся побыстрее.

— Мы, британцы, не выносим подобного распутства. Неужто все в вашей свободной Скандинавии расхаживают в чем мать родила? Мы — люди приличные…

— Я нет понимать.

— Еще бы.

— Что значит — "в чем мать родила"?

Я не устоял перед искушением и звонко шлепнул Донну по её фантастическому задику. Эхо от шлепка прокатилось по всей спальне.

— Вот что!

— Ой! — громко завопила Донна и набросилась на меня, расфуфырившись, как дикая кошка. Несмотря на довольно хрупкое телосложение, она была удивительно сильной. Я с трудом соскользнул с кровати, но Донна ухватила меня на ноги, потом вскочила и с победным воплем стянула с меня брюки. Они так легко соскользнули, что Донна, не удержав равновесия, покачнулась и плюхнулась прямо на меня. Хохоча, как сумасшедшие, мы помогли друг дружке подняться и опрокинулись на кровать.

— Ты совершенно ненасытная, — сказал я, целуя её в ушко и вдыхая волшебный аромат её волос. От Донны всегда замечательно пахло; пожалуй, я никогда ещё не встречал таких душистых и свежих женщин.

— Вымыла голову? — поинтересовался я.

Она кивнула.

— Нравится?

— Очень. Съел бы тебя целиком.

Я легонько куснул её за плечо, потом перебрался к нежному горлышку; по телу Донны побежали мурашки.

— Посмотри, что ты натворил! — взвизгнула она.

— То ли ещё будет, — угрожающе проворчал я, нежно покусывая её ушко.

Донна дернулась, пытаясь, как мне показалось, высвободиться; на самом деле хитрюга ловко стянула с меня трусы. Я был так поглощен своим занятием, что заметил это, когда они уже болтались внизу на щиколотках.

Внезапно Донна привстала и посмотрела на меня. Глаза её посерьезнели.

— О, Расс, мне так не хочется лететь домой. Мне так хорошо с тобой!

— Мне тоже, милая. В том и беда этих чертовых отпусков — все они кончаются.

— Только не для тебя. Ты-то останешься здесь… А я вот улечу.

— Ты уже через неделю и думать про меня забудешь. Разве в Стокгольме тебя не ждет твой приятель.

Донна уныло кивнула.

— И ты его любишь?

Она снова кивнула и заулыбалась.

— Значит, ты забудешь меня уже завтра.

Она замотала головой.

— Нет!

— Непременно забудешь. А какой он из себя? Высокий, могучий, красивый швед?

Донна кивнула.

— Вот видишь — что же тебе ещё надо?

— Он — скверный любовник. Ты ему сто очков вперед дашь.

— Неужели? А в чем дело?

— Он — эгоист и свинья. А ты такой нежный… Никогда не спешишь. А Карл… он, как бы это сказать… Словом, у него раз-два и готово. Жуткая скотина.

— Ничего, крошка, ты его обучишь.

— Да, — с сомнением вздохнула Донна. Вдруг её глаза озорно блеснули. Ты мне покажешь ещё разок, ладно? Чтобы я запомнила, что ему рассказать.

— Ты — ведьма, — ласково шепнул я, целуя её мягкие жаркие губы.

Одно мгновение Донна лежала неподвижно, а в следующий миг, ловко поддев ногой мои трусики, она сорвала их с моих щиколоток, перевернулась на спину, порывисто притянула меня к себе и, обвив ногами мою спину, одним неуловимым движением слилась со мной.

Ее зеленые глазищи расширились, как у ребенка, впервые увидевшего рождественскую елку.

— О… Как хорошо! — простонала она, закатывая глаза. — Только не спеши, давай полежим так…

— Ты не забыла, что в четыре часа нам нужно ехать в аэропорт?

Донна игриво хихикнула.

— Хорошо, тогда полежи на мне до без четверти четыре… О-оо!

Мы предавались любви всего минут пятнадцать и добрались только до третьей позиции, когда какая-то сволочь позвонила в дверь. Мы замерли… и прислушались. Я никого не ждал.

— Не обращай внимания, — шепнул я, но в ту же секунду подумал, что это может быть какой-нибудь попавший в беду турист. Я, разумеется, не распространялся своим клиентам о том, где живу — в противном случае они ломились бы ко мне каждые пять минут, — но у портье всех наших отелей мой адрес всегда был под рукой, на всякий случай.

Рука Донны обвила меня за шею и направила мою голову туда, где та покоилась в ту секунду, когда нам помешали.

— Продолжай, пожалуйста…

Очередной звонок прервал её серебристый смех на лету.

— О, дьявольщина, — прошипел я. — Пойду выясню, в чем дело, иначе нас в покое не оставят.

Донна произнесла слово, которое я никогда прежде не слышал; хотя я не знал ни слова по-шведски, её тон не оставлял никаких сомнений в смысле сказанного.

— Терпение, милая, — ободряюще улыбнулся я, целуя её в грудь. — Я мигом вернусь. Не давай моей киске остыть…

Я выпрыгнул из постели, прежде чем Донна успела выцарапать мне глаза, и босиком прошлепал в прихожую. Едва я приблизился вплотную к двери, как проклятый звонок задребезжал снова. Мне невольно показалось, что строители по ошибке установили в моей квартире пожарную сирену. А ведь я уже несколько недель назад решил сменить его. Все, теперь судьба мерзкого трезвонщика решена…

— Кто там? — позвал я.

Молчание.

— Кто там? — завопил я.

— Э-ээ, миштер Тобин?

— Да.

— Это Уильям Рэндалл.

— Кто?

— Уильям Рэндалл… Из "Шан-Виншента".

Рэндалл, старый гороховый стручок, с которым я повстречался сегодня утром в туалете! Какого черта этому хрычу…

— Какого чер… Чем я могу вам помочь, мистер Рэндалл?

— Я, э-ээ… Видите ли, дело ошень деликатное. Можно мне войти?

Что случилось со стариканом? Он как-то странно выговаривал слова.

— Это не совсем удобно, — выкрикнул я. — Я, э-ээ… принимаю ванну.

— Кто деревянный? — переспросил старый глухарь.

— Я сказал — я принимаю ванну! — проорал я.

— Ох, ижвините. Дело в моих вштавных жубах. Я их потерял на песке. То ешть, не я, а моя жена, но мне пришлошь отдать ей швои.

Понятно теперь, почему он так странно говорил. Даже голос исказился.

— На каком песке? — спросил я.

— С кем не знаком? — переспросил Рэндалл.

— Где именно ваша жена потеряла свои зубы?

— Они выпали у неё ижо рта, миштер Тобин. Она так громко хохотала, что они выпали прямо на мягкий пешок…

— Я понимаю, что они выпали у неё изо рта, мистер Рэндалл. Но где это случилось?

Кошмар какой-то! Сдохнуть можно от такой нелепости. Внезапно я почувствовал, что рядом кто-то стоит, и обернулся. Донна сложила губы в немой вопрос: "Кто там?".

Я молча приложил палец к губам, а потом, передумав, погладил нежный сосок. Донна радостно захихикала и схватила моего Геркулеса.

— Перестань! — вырвалось у меня.

— Что? — донеслось из-за двери.

— Вы… Ой! Вы слышали, о чем я вас спросил, мистер Рэндалл? выкрикнул я, отбиваясь от Донны.

— Нет, но мне показалось, что кто-то сказал: "перестань!".

Воистину чудеса вытворяет человеческий слух.

— Я спросил, где именно ваша жена потеряла свои зубы?

Донна, которая ещё ничего не знала про его зубы, зашлась от смеха, глядя на меня, как на идиота.

— Не хочу показатша невежливым, миштер Тобин, но, жнай мы, где она их потеряла, мы бы их шами нашли.

— Да, верно, — согласился я, бдительно следя за Донной, которая изготовилась к новому нападению. — Чем я могу… А-аа!.. вам помочь, мистер…

Я согнулся пополам — Донна все-таки изловчилась и сграбастала моего Герка.

— Прекрати, Донна, это клиент!

— Вот это? — с невинным видом осведомилась она.

— Нет, за дверью.

— Э-ээ, у ваш вшо в порядке, миштер Тобин? — донесся взволнованный голос Рэндалла.

— Да, все замечательно. У меня просто… ногу свело.

Мне удалось высвободить Герка из цепкой хватки Донны и я стиснул её за запястья.

— Чем я могу вам помочь, мистер Рэндалл?

— Не жнаю, — простонал несчастный. — Но не могу же я идти на фиешту беж жубов. Теперь вшо оштавшееша время пойдет нашмарку…

Бедняга, казалось, вот-вот расплачется.

— Хорошо, — решился я, крутанув бедрами, чтобы защититься от шаловливой ножки Донны. — Возвращайтесь в отель, а я сейчас же организую поиски. Скажите Франческо, чтобы помог вам.

— Хорошо, дружище. Благодарю ваш. Ижвините жа бешпокойштво.

Я услышал, как он зашаркал прочь, и выпустил Донну.

— Ты просто ненормальная, — укоризненно произнес я. — Разве так можно? В присутствиии клиента…

— В пришутштвии клиента, — передразнила она.

Я поднял голову. В её глазах снова заплясали бесенята. Пальцы превратились в когти, а зубы плотоядно ощерились.

— Полезай в постель, — прорычала она. — Не то я за себя не отвечаю…

— Донна, умоляю! Этот бедняга остался без зубов…

Донна вздохнула и надула хорошенькие губки.

— Противный!

— Извини, солнышко, но я должен идти. Чем больше ждать, тем труднее будет их найти.

— А сколько я должна ждать?

Я пожал плечами.

— Не знаю, но уж к четырем то я точно вернусь. — Я обнял её за плечи и прижал к себе. — Просто невероятно, чтобы такое могло случиться.

Чем больше я размышлял о случившемся, тем более невероятным оно мне казалось. Подумайте сами: как можно, смеясь, потерять свои зубы? Нет, этот случай войдет в книгу курьерских курьезов. Мне многое порассказывали, но это будет воистину верхом нелепости.

Я быстро оделся, и Донна проводила меня до двери. На прощание я легонько поцеловал её и шлепнул по попке.

— Не простудись. Я быстро вернусь… Ей-богу!

Я вихрем слетел с лестницы, в два прыжка очутился в "мерседесе", в мгновение ока домчал до "Сан-Винсента" и лихо притормозил перед главным входом. Взбежав по ступенькам, я поспешно подошел к Франческо. Он поднял голову, кивнул, увидев меня, и вернулся к разложенным на столе бумагам.

— Ну как? — выпалил я, переводя дух.

Франческо кинул на меня недоуменный взгляд.

— Они… Они нашли их?

Франческо лизнул почтовую марку, налепил её на конверт и лишь потом спросил:

— Что?

— Нашли они их? Я имею в виду мистера Рэндалла?

— Что?

— Разве мистер Рэндалл… Ну, я имею в виду его зубы… То есть, зубы его жены…

Франческо посмотрел на меня, как на помешанного.

— Зубы его жены?

Стоявший рядом пожилой англичанин, которого я не знал, метнул на меня подозрительный взгляд.

— Вы видели мистера Рэндалла? — спросил я Франческо.

— Да. Они с миссис Рэндалл несколько минут назад прошли здесь, возвращаясь с обеда.

— С обеда?

— Да. Они вышли из ресторана.

Неприятный холодок пробежал у меня по спине. Что-то здесь было не так.

— А где они сейчас? — спросил я. — Вы не заметили, куда они направились?

Франческо пожал плечами.

— Они прошли через бар. На пляж или на внутренний дворик, не знаю.

— Спасибо, Франческо.

Я проскочил через бар и выбежал на залитую солнцем террасу. Чету Рэндаллов я заметил сразу — старички сидели в шезлонгах на пляже, безмятежно наблюдая за четверкой купальщиков, плескавшихся на мелководье.

Что за чертовщина? И как они успели пообедать, ведь в "Сан-Винсенте" нужно дожидаться минут пятнадцать, пока вам подадут суп. Да и сам обед занимает не меньше часа.

Я сбежал по лестнице и приблизился к Рэндаллам. Заметив меня, старик приветливо взмахнул рукой.

— Рад вас видеть, мистер Тобин.

Его жена при виде меня заулыбалась. У меня сердце оборвалось — у неё были свои натуральные зубы! Не все, конечно, старые и покореженные, но свои!

Меня подло поимели. Обвели вокруг пальца.

— А я вот тут прогуливаюсь, мистер Рэндалл, — тупо пробормотал я.

— Да, денек сегодня замечательный, — закивал он. — Просто на славу.

— Мистер Рэндалл, — проблеял я, чувствуя себя последним идиотом, — вы случайно не заходили ко мне минут пятнадцать назад?

— К вам? — переспросил он, пытаясь определить, не ослышался ли.

— Нет, конечно, — неуклюже рассмеялся я. — Должно быть, это был мистер Рендалл. У вас просто фамилии похожи.

— Наверное, — закивал он, довольный, что недоразумение прояснилось.

— Что ж, мне пора идти. До вечера.

Вне себя я помчался к машине. Подлетев к ней, я увидел на ветровом стекле записку. Вот что я прочитал:

"ПОКА ТЫ ЧИТАЕШЬ ЭТО ПОСЛАНИЕ, Я ПРОЩАЮСЬ С ДОННОЙ. КАК СЛЕДУЕТ. НАИЛУЧШИЕ ПОЖЕЛАНИЯ.

АЛЬВАРЕС БЫСТРЫЙ."

Мерзкая записка была начертана гаденьким почерком наиподлейшего негодяя Патрика.

Погоди, ирландский мерзавец! Ты у меня попляшешь! Я тебе яйца на ходу оборву!

Обратный путь занял у меня несколько секунд. Так мне показалось. Взлетев по лестнице, я сразу увидел ещё одну записку, приколотую к двери моей квартиры:

"НЕ ЗЛИСЬ, СТАРИК, ТЫ ЗРЯ ТЕРЯЕШЬ ДРАГОЦЕННОЕ ВРЕМЯ. УВИДИМСЯ НА ФИЕСТЕ. ПЕРВЫЙ ФРУ-ФРУ — ТВОЙ.

ПАТРИК В. ХОЛМС — ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЯ ЗА РАЗУМНУЮ ЦЕНУ. ОСОБЫЕ СКИДКИ ДЛЯ ОРГИЙ."

Сорвав записку, я ворвался в квартиру. Из гостиной вышла Донна, почти одетая. Во всяком случае на ней были солнечные очки.

— Киска моя, как ты быстро…

— Где он? — проревел я.

— Кто?

— Патрик! Он был здесь?

Донна озадаченно покачала головой.

— Нет. А ты нашел зубы?

— Он был здесь? Он хоть постучался?

— Нет же, — заулыбалась Донна. — Никого здесь не было.

Я испустил вздох облегчения.

— Вот ирландский подлец!

Я потряс головой и расхохотался.

— А в чем дело? Что случилось?

Я вручил ей записки. Пока она читала, я объяснил, что произошло.

— Патрик! — взвизгнула она, давясь от смеха. — Вот умница! Я думай, что это безумно смешно.

Слезы потекли у неё по щекам. Я забыл вам сказать, что, волнуясь или смеясь, Донна иногда очень потешно коверкает английские слова.

— Я рад, что ты это так воспринимаешь. А вот я думай, что сегодня вечером переломаю ему все кости. И одну мышцу, — мстительно добавил я, припомнив анатомию. — Ее я отрежу ржавой пилой, медленно…

Но Донна меня не слушала. Схватив меня рукой за ширинку, она целенаправленно двинулась по направлению к спальне.

Донна явно вознамерилась компенсировать себя за неудобства, причиненные розыгрышем Рэндалла-Холмса.

Она была гейшей, одалиской, изголодавшейся тигрицей и ещё доброй сотней других необузданных и фантастических существ, и развязка уже приближалась, когда мои барабанные перепонки с грохотом разорвал звонок в дверь. Мы с Донной чертыхнулись и, бормоча проклятия, недоуменно уставились друг на дружку.

— Чтоб их разорвало! — вырвалось у меня.

— Не отвечай! Не подходи! — требовала Донна.

— Ни за какие коврижки, — кивал я.

— Кто бы там ни был.

— Пусть хоть сам генерал Франко.

Но звонок прозвенел снова, требовательный и самоуверенный. Я горестно пожал плечами: сосредоточиться на том, чем мы с Донной занимались, было в таких условиях все равно невозможно.

— Подожди, малышка, — шепнул я. — Сейчас я с ними расправлюсь.

Донна жалобно захныкала.

— Знаю, знаю, но в противном случае нам все равно не будет покоя. На этот раз я кастрирую проклятый звонок. Вырву жало…

Я выскользнул из постели и прошлепал к входной двери. Откровенно говоря, эта процедура мне уже порядком поднадоела.

— Да, кто там? — спросил я.

Снаружи что-то зашелестело. Потом послышалось:

— Мистер Тобин?

Я весь напрягся. Неуловимые нотки подсказывали — снова Патрик!

— Что?

— Моя фамилия Хуисон. Я — викарий англиканской церкви в Пальме. Могу я поговорить с вами?

Черт побери, ну точно Патрик! Никаких сомнений. Уж слишком старательно он изображал степенного святошу-викария. Самое смешное, что я прекрасно знал этого викария — пару месяцев назад мы познакомились, когда он приезжал в "Сан-Винсент". Это был маленький толстячок по имени Рен, говоривший с легким корнуэльским акцентом. Что ж, набожный католик (а, может, и еретик) Патрик, отлично знавший, что я никогда не хожу в церковь, на сей раз жестоко просчитался. Ха!

Я с трудом сдержал смех, мгновенно замыслив адский план мести. Поделом негодяю. Больше он ко мне не пристанет. И фамилию ведь какую изобрел Хуисон!

— Одну минуточку, господин викарий, сейчас я оденусь! — выкрикнул я, знаком подзывая Донну. Когда она на цыпочках подкралась ко мне, я прошептал:

— Снова Патрик! На сей раз изображает викария!

Донна подавила смешок, а Патрик тем временем произнес:

— Может быть, я зайду попозже?

— Нет, нет, подождите, пожалуйста. Одну секундочку. По какому… э-ээ… поводу вы хотите меня видеть?

Спрашивая, я одновременно шептал Донне:

— Скорее принеси из гостиной сифон с газировкой!

Донна метнулась в гостиную, а Патрик ответил:

— Мне про вас рассказал ваш представитель в Пальме, мистер Тобин. Я обхожу всех местных курьеров, чтобы удостовериться в том, что английским туристам сообщают, где расположена наша церковь…

Замечательно, Патрик, ты очень изобретательный! — злорадно подумал я. Донна принесла сифон. Я взял его и прошептал:

— По команде "давай!", быстро распахни дверь!

Я занял удобную позицию у двери и изготовился.

— Извините, что заставляю вас ждать, викарий!

— Может быть, я все-таки загляну попозже, мистер Тобин?

Нет, малыш, придется тебе испить эту чашу до дна!

— Что-что? — переспросил я.

Патрик приблизился к двери вплотную.

— Я говорю, может быть…

— Давай! — завопил я.

Донна распахнула дверь и я брызнул ему прямо в морду. Пппшшшшшшшшшшшш!!! Блеск! Мощная пенистая струя ударила ему в левый глаз. Патрик по-поросячьи завизжал, попятился, взмахнул руками и, оступившись, плюхнулся навзничь. Потом присел, медленно выпрямился, близоруко заморгал, и ошалело уставился на меня, стряхивая пену.

У меня отвисла челюсть. Я ещё раз взглянул на него, потом перевел взгляд на Донну, затем козлом скакнул через порог и захлопнул дверь.

— В чем дело? — недоуменно спросила Донна.

— О, дьявол!

— Расс…

— Дьявол и преисподняя!

— Расс, в чем дело?

— Это был не Патрик…

— Что?

— Это был не Патрик, черт его дери! Я окатил водой настоящего викария!

— Настоящего?

— Да.

— О Боже!

— Я угодил ему прямо в глаз. Бедняга сидел на заднице, вымокший до ушей.

— Может, помочь ему?

— И он увидел меня вот так — нагишом!

Она хихикнула.

— Донна, это вовсе не смешно.

— Да, ты прав.

— Он пожалуется на меня Ардмонту!

— О, нет!

— Пожалуй, я должен выйти и объяснить ему, что случилось.

— В таком виде? — прыснула она, указывая на безвольно поникшего Геркулеса.

— Я догоню его.

Я рысью помчался в спальню, поспешно натянул брюки, набросил рубашку и выскочил из подъезда в тот самый миг, когда "фольксваген", за рулем которого сидел викарий, яростно фыркая, выезжал со двора. Я проводил его беспомощным взглядом.

Что ж, похоже, я сам подписал свой смертный приговор. Когда Уолтер Пейн узнает о случившемся, он вышлет меня в Лондон ближайшим же рейсом. Зануда Пейн, наш управляющий в Пальме, невзлюбил меня с первого взгляда, а теперь… Такой подарок. О, дьявольщина!

И надо же было такому случиться.

Вернувшись в квартиру, я застал Донну на кровати. Бедняжка рыдала навзрыд. Плечи её содрогались. Я присел рядом и сочувственно обнял её.

— Не плачь, малышка. Я устроюсь на другую работу.

Донна приподняла мордашку, по которой ручьем струились слезы.

— Не плачь? — взвизгнула она.

Гнусная тварь вовсе не рыдала, а умирала от смеха!

— О Боже, — заходилась она. — Видел бы ты свою физиономию…

— Донна!

— А викарий! Прямо в рыло!

Я тоже не выдержал и рассмеялся. Мы хохотали до тех пор, пока ей не настало время проходить паспортный контроль. Вот тогда она прильнула ко мне, и на глазах у неё выступили уже другие слезы. Настоящие.

Я прошептал:

— Прощай, малышка. Мне было замечательно с тобой. Береги себя. Будет возможность, черкани мне пару строк.

Донна кивнула, поцеловала меня и скрылась за барьером.

Проводив её взглядом, я вернулся к машине, думая про себя, не наткнусь ли по возвращении на пару здоровенных санитаров со смирительной рубашкой.

В моих ушах зазвучала речь Хуисона на суде:

— Он совершенно безумен, ваша честь. Мало того, что открыл дверь абсолютно голый, так ещё и окатил меня водой из сифона. Ради спокойствия и благополучия нашего почтенного общества, предлагаю немедленно заключить его в сумасшедший дом на остаток лет…

Что ж, я не стал бы его винить. Большего сумасбродства нельзя было и вообразить.

Как ни странно, санитаров у меня дома не оказалось. Зато меня поджидала телеграмма. Ее прислали из Лондона, и радости моей по прочтении не было конца. Вот, что я прочитал:

"ПРИЛЕТАЮ ВОСКРЕСЕНЬЕ ВОСЬМОГО ИЮНЯ 19–00 ТЧК ГОТОВЬ ПЫШНУЮ ВСТРЕЧУ ВЗВОДОМ ПОДРУГ ТЧК ЕСЛИ НЕ ВСТРЕТИШЬ ЗПТ УБЬЮ ТЧК ТОНИ ТЧК"

Некоторые из вас уже читали про Тони Дейна. Это тот самый приятель, с которым я познакомился в ливерпульской больнице во время работы сборщиком долгов. Это Тони увлек меня в Лондон и побудил сниматься в телевизионных роликах, за что я ему несказанно благодарен.

Известие о его приезде сразу взбодрило меня. Я, правда, с трудом представил, что от меня останется к концу июня, если я буду проводить время в обществе таких ловеласов, как Тони и Патрик. От одной мысли мне стало зябко.

Впрочем, вполне возможно, что уже завтра мне дадут расчет и пинком вышвырнут с Мальорки. Ну и что? Плевать мне на Пейна, решил я. Останусь здесь за свой счет.

Забравшись под душ и радостно напевая, я смыл с себя дорожную грязь и облачился в фирменный синий пиджак и серые брюки, готовясь к фиесте.

Ах, фиеста!

Черт возьми, знай я наперед, во что она выльется, я бы простоял под душем всю ночь.

Глава вторая

К "Польенсе" я подкатил немного заранее, чтобы разыскать всех своих клиентов и запихнуть их в автобус (как правило, эта процедура отнимает у меня около получаса), но, уже войдя в вестибюль, понял, что меня ожидает довольно жаркий вечер.

В гомерическом хохоте, несущемся со стороны бара, без труда угадывалось обильное воздействие алкоголя, что, впрочем, было мне только на руку — уже разогревшаяся компания не нуждалась в том, чтобы её развлекали.

— И-ии, мистер Тобин! — радостно взвизгнула Дорис Черепахоу. — Идите к нам, тяпнем рюмашку!

— Ага, тяпнем! — поддакнула Элла Харботл, помахивая стаканом, в котором легко угадывалась "Кровавая Мэри".

В следующий миг меня окружила весело гогочущая толпа клиентов, каждый из которых норовил влить в меня галлон какого-нибудь спиртного напитка. Приняв от кого-то кружку пива, я огляделся по сторонам, пытаясь определить, удастся ли мне до полуночи загнать этих выпивох в автобус.

Уильям Рэндалл демонстрировал миссис Фартинг танцевальные па прошлого века. Судя по особенно виртуозному пируэту, выполненному на одной ноге, престарелый глухарь не просыхал с самого утра.

Глэдис Уэнтворт и Эсма Болд сидели на высоких табуретах у стойки бара, строя глазки бармену Хуану, застенчивому с вида и довольно привлекательному молодому островитянину, который, если верить молве, не пропускал ни одной юбки.

Девушки выглядели совершенно обворожительно. Эсма была в золотистом парчовом платье с прорезями в самых интересных местах; Глэдис же выставляла всем на обозрение свои ажурные трусики и грандиозный бюст — она была облачена в немыслимое микроплатьице, декольтированное до самого низа. Во всяком случае, я без труда видел не только обе половинки спелого грейпфрута, но и её пупок. Зрелище первоклассное — так наверняка считал Хуан. Бедняга настолько окосел от прелестей Глэдис, что, наполняя её стакан, пролил почти полбутылки на стойку бара.

— Привет, Хуан! — выкрикнул я, стараясь перекрыть пандемониум.

— Добрый вечер, сэр, — откликнулся он, ухитрившись-таки плеснуть пару капель лимонада в рюмку виски, не отрывая взгляда от декольте Глэдис.

Я приблизился к девушкам.

— Вы выглядите совершенно сногсшибательно. Глаз не отвести.

— Вы тоже, — проворковала Глэдис, нагибаясь и щупая ткань, из которой был сделан мой пиджак. — Потрясный материальчик.

Черт побери, я и в самом деле видел её пупок!

— Ваш — тоже, — промямлил я, умирая от желания прикоснуться к её парчовому платьицу.

Звон за моей спиной возвестил, что Хуан наконец разбил бутылку. Немудрено — то, на что он пялился, было зрелищем не для слабонервных.

Глэдис подняла голову и одарила меня улыбкой, которую я бы рискнул назвать сексуальной.

— Не забудьте, что обещали сегодня вечером станцевать со мной фру-фру, — напомнила она.

— Глэдис, — произнес я, борясь с нечеловеческим искушением и мужественно глядя прямо ей в глаза, — мне ничего на свете так не хочется, как сплясать с вами фру-фру. Желание Глэдис — закон. Клиент всегда прав. Курьерские наставления гласят, что выполнять любые пожелания клиента — мой священный долг. Я обязан оказывать любые услуги, которые помогут клиенту лучше отдохнуть. Насколько я понимаю, фру-фру вполне можно отнести к понятию "услуги".

— Угу, — радостно захихикала Глэдис, и вдруг громко икнула. — Ох, извините.

Хуан едва не подавился.

— Девушки, — серьезно заговорил я, посмотрев на часы. — Если мы сейчас не загоним всю шайку-лейку в автобус, то опоздаем на фиесту. — Я повернулся к орущей компании и громко провозгласил:

— Друзья! Допивайте до дна и идемте к автобусу.

— Ни за что! — проквакал за моей спиной срывающийся фальцет.

Я обернулся и увидел Альберта Фитча, долговязого зануду с водянистыми глазками, жирафьей шеей, тонкими губами и огромным крючковатым носом, при виде которого у меня сразу начинали чесаться руки.

Я выдавил вежливую улыбку.

— Уже десять минут восьмого, мистер Фитч. Мы же не хотим опоздать на фиесту, не правда ли?

Так я сказал. А про себя подумал вот что: "А ну вытряхивайся из кресла, скотина, не то я вставлю тебе в нос оливку и забью её внутрь клюшкой для гольфа".

— Идемте, друзья… — снова воззвал я. — Вперед, по коням!

Никто даже ухом не повел. Я пожал плечами и повернулся к девушкам.

— Никто не хочет ехать. Можно подумать, что их приглашают не на фиесту, а на похороны.

— Просто у вас серьезный соперник, — объяснила Эсма. — У Фреда Стейла сегодня день рождения.

Она кивком указала на огромного краснорожего бегемота, который, я был уверен, смеялся, не переставая, вот уже целую неделю. Когда бы я его ни встречал, толстяк покатывался со смеху. Я прочитал в анкете, что Стейли фермер, и я не без оснований подозревал, что денег у него куры не клюют. Может, именно поэтому он такой веселый.

— Он уже заказал всем по четыре круга выпивки, — похвасталась Эсма. Очень щедрый толстячок.

— Тогда понятно, почему никто не торопится, — кивнул я. Мне также стало ясно, почему все так назюзюкались.

— Вот что я вам скажу, — доверительно произнесла Глэдис, опираясь на мою руку — возможно, чтобы не упасть с табурета. — Дайте им ещё пять минут, а потом закатимся на фиесту втроем: вы, я и Эсма. Что вы на это скажете?

— Замечательная мысль! — подхватила Эсма. — А четвертым будет Патрик.

— Патрика я удушу собственными руками, — мстительно пригрозил я. — Его ждет медленная и мучительная смерть.

Эсма захихикала.

— А что он на этот раз отколол?

Я сокрушенно покачал головой.

— Это отдельная и гадкая история, Эсма, слишком отвратительная для ваших нежных ушей. Это история человеческой подлости и чудовищного предательства. Нет, умрет он страшно. Я попрошу Эллу и Дорис посидеть у него на голове.

— Да, это уже серьезно, — засмеялась она. — И все-таки — что он натворил?

Я предостерегающе приподнял руку.

— Хватит об этом. Когда встретите Патрика на фиесте, скажите, что Слепой Пью послал ему черную метку. Его час пробил.

— О Боже! — прыснула Глэдис.

Я снова кинул взгляд на часы.

— Что ж, девочки, пора загружаться в автобус. Вы начинайте со стола Фреда Стейли, а я попробую пробиться к Вилли Рэндаллу.

Девушки послушно сползли с табуретов, едва не ослепив Хуана мельканием обнаженных ляжек, а я решительно зашагал к Уильяму Рэндаллу, который демонстрировал миссис Фартинг танец оторванного рыбьего хвоста и, по-моему, всерьез рисковал заработать себе радикулит.

— Мистер Рэндалл! — окликнул я. — Можно попросить вас пройти в автобус?

Вилли перестал корчить из себя полоумного кенгуру и испуганно оглянулся, не понимая, откуда его зовут.

— В автобус! — проревела ему в ухо миссис Фартинг. — Расс говорит, что пора ехать!

— О, поскакали, — засуетился Рэндалл. — За мной, братва!

Схватив миссис Фартинг в охапку, он поволок её к дверям. Его выходка не ускользнула от внимания остальных. Один за другим, выпивохи начали вылезать из-за столов и, пошатываясь и подхихикивая, брести к выходу.

Убедившись, что все без приключений загрузились в автобус, я вздохнул с облегчением. Первая стадия завершилась благополучно.

Вторая же заключалась в том, чтобы рассадить их по местам и пересчитать.

— Мистер Рэндалл, — позвал я, стоя в проходе. — Сядьте, пожалуйста, мистер Рэндалл!

Бакалейщик Джордж Дарнли потянул разошедшегося старикана за рукав.

— Расс просит вас сесть.

— Есть? Нет, не хочу, — отмахнулся Рэндалл.

— Сядьте, Вилли!

— А, сию минуточку… Извините.

— Миссис Черепахоу! — окликнул я.

— Потерпи, киска, — фыркнула толстуха. — Я и так стараюсь.

Она оглянулась, прицелилась и плюхнулась на сиденье с такой силой, что автобус жалобно задребезжал и заметно покачнулся.

— Дорис! — заверещала Элла Харботл. — Ты села на мою сумочку! Ты раздавила мое зеркальце…

— Скажи мне спасибо! — обрадованно заржала Дорис. — Представляешь, от скольких неприятностей я тебя уберегла!

— Вы только её послушайте! Да тебя даже в приличное море купаться не пустят, чтоб ты цунами не устроила!

И толстушки радостно захохотали.

— Миссис Фартинг, — тем временем взывал я. — Сядьте, пожалуйста!

— Пожалуйста, милок, — с готовностью закивала она, со всего размаха наступая на ногу Фреду Стейли.

— Аа-и-ииииии!

— Извини, Фредушка! Надо же — в твой день рождения… Ах я, дуреха!

Пожалуй, впервые с момента рождения Фреду было не до смеха.

Наконец, все расселись.

Глэдис с Эсмой захватили переднее сиденье через проход от меня — я сидел один за спиной у водителя. Не могу сказать, чтобы меня это очень обрадовало — всякий раз, обращаясь к туристам, я был вынужден заглядывать прямо в декольте Глэдис. Ужас! Тем не менее и в нашем деле нужно уметь идти на жертвы. Я тяжело сглотнул и настроил себя на страдания.

Через силу отодрав взгляд от розовых сосков Глэдис, я объявил:

— Теперь, пожалуйста, посидите спокойно, чтобы я мог вас пересчитать.

С первой попытки у меня вышло тридцать четыре. А записались тридцать пять.

Я снова пересчитал головы. На сей раз получилось тридцать три. Затем из-под сиденья вынырнула голова Фитча. Тридцать четыре.

— Извините, — шмыгнул носом Фитч. — Сигарету уронил.

И ведь наверняка нарочно. Прохвост!

— Кого-то не хватает, — сказал я. — Мне придется проверять по списку.

— Это миссис Поппет! — выкрикнула сзади миссис Фартинг. — Она, наверное, в туалете.

— Бедняжка, она вечно торчит в клозете, — вздохнула Дорис Черепахоу. Говорит, что это у них семейное.

— Что именно? — поинтересовалась Элла.

— Она не сказала.

— Надо было выйти замуж за водопроводчика, — хихикнула Элла.

Я повернулся к нашему водителю Антонио, приятному пареньку с расплющенным ухом и без передних зубов — результат расхождения во мнениях с одним пьяным мадридским таксистом.

— Запускай двигатель, — сказал я. — А я посмотрю в отеле.

Я быстро прошагал в вестибюль, перехватил какую-то горничную и отправил её в туалет с просьбой передать миссис Поппет, что мы её ждем.

Пару минут спустя дверь туалета распахнулась и оттуда выпорхнула раскрасневшаяся миссис Поппет, на ходу оправляя юбки.

— Извините, мистер Торбин, это не моя вина. Там не оказалось бумаги, а я обнаружила это слишком поздно… Если бы не ваша горничная, я бы просидела там до утра…

Она семенила впереди меня, сокрушенно мотая головой и приговаривая:

— Спасибо мистеру Торбину, не то мне бы там пришлось всю ночь сидеть… Понимаете, там не было бумаги, — это уже в автобусе. — Я застряла…

— Нужно было попрыгать вверх-вниз, Элси, — донесся сзади чей-то озорный выкрик. — Оно бы само высохло.

— Молчи, негодница, — отбивалась миссис Поппет. — Посмотрела бы я на тебя, окажись ты на моем месте.

— Поехали, Антонио! — скомандовал я и посмотрел на часы. Без десяти восемь. Замечательное достижение, учитывая возникшие осложнения.

Автобус выкатил на шоссе, а я включил микрофон и подул в него.

— Проверка микрофона… раз… два… три…

— Три мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу, — продолжил за меня Фред Стейли.

Остальные тут же подхватили:

— Будь попрочнее старый таз, длиннее был бы мой рассказ! Ура!

— Леди и джентльмены… — начал я.

— Спой нам, Расс!

— Леди и…

— Ладно, не ломайся! Расскажи анекдотик! — послышались выкрики.

— …добро пожаловать в…

— Бодро катаясь галопом… — громко проорал Джордж Дарнли.

— Не смей, Джордж, — взвилась его жена.

— Мэри свалилась на…

— Джордж!

— …землю, — невинным голосом закончил Джордж. — А ты что подумала, милая?

— Леди и джентльмены, — снова начал я.

— Молодец, Джордж! — раздался чей-то голос. — Еще знаешь такие?

— Ага, — расхохотался Джордж. — Про китайца по фамилии Фуй…

— Джордж! — завопила его праведная супруга.

— Нет, ребята, пожалуй не стоит…

— Леди и джентльмены, — в третий раз повторил я.

— Джордж, это не про то, как он менялся фамилиями с Фером?

— В самую точку, — обрадовался Джордж, отбиваясь от жены. — Только концовку вам придется домыслить самим, не то меня прикончат…

— Леди и джентльмены…

Безнадежно. Я собирался рассказать им про поджидавшие нас по дороге красоты, но им было явно не до созерцания природы.

— Ну что, будем петь? — завопил я в микрофон.

— Да-аа! — грянул хор. И тут же Дорис Черепахоу звонко затянула "Молодушку".

Всю дорогу разбитная компания веселилась до упада.

Уже приближаясь к ферме, мы миновали добрую дюжину автобусов, выстроившихся гуськом вдоль шоссе. Они уже изрыгнули своих пассажиров на ферме и теперь чинно дожидались окончания фиесты. За нами тянулся хвост ещё из полудюжины автобусов. А всего, по моим подсчетам, их ожидалось до полусотни.

Для тех из вас, кто не имел счастья насладиться настоящей фиестой где-нибудь между Аликанте и Акапулько, позвольте вкратце обрисовать обстановку.

Пару лет назад два англичанина приобрели за бесценок оливковую плантацию в десяти милях от Пальмы и не пожалели денег на то, чтобы превратить её в настоящую туристическую Мекку.

Вот что они сделали, например, с фермой. Центральный двор, окруженный допотопными маслобойнями, превратили в гигантский банкетный зал. Под открытым небом разместились столы с выпивкой, а в бывших маслобойнях протянулись ряды длинных столов с резными скамьями, а все стены были увешаны всякой средневековой галиматьей — бронзовыми лампами и кубками, рыцарскими шлемами, мечами, щитами и копьями.

Программа на вечер была намечена следующая: после "банкета" (меню состояло из холодной ветчины и копченых цыплят, печеной картошки, зеленого салата и такого количества дешевого сладкого шампанского, которое только можно проглотить за час) всем, кто ещё был способен идти, предлагалось проковылять на открытую танцевальную площадку и плясать до одури. Точнее до полуночи.

Примерно на десять вечера намечалось сорокапятиминутное выступление скверного ансамбля фламенко, затянутого, на мой взгляд, минут на сорок. Впрочем, к тому времени клиентам полагалось так набраться, что они выдержали бы и не такое, лишь бы шампанское лилось рекой. А уж шампанское не иссякало, ведь после первой смены бутылок за спиртное приходилось уже доплачивать.

Танцевали туристы под музыку, которую обеспечивал довольно недурной квартет молодых волосатиков-англичан, почему-то называвших себя "Всадниками". Их лиц я ещё до сих пор так и не видел. В качестве альтернативы предлагалась дискотека, размещавшаяся в одном из бывших амбаров, но, насколько я помню, туда никто никогда не забредал. Впрочем, если вы предпочитаете адской какофонии тихое и уединенное местечко, то этот амбар как раз для вас.

Итак, автобус вкатил на ферму, и Антонио заглушил двигатель.

— Вот мы и приехали! — жизнерадостно возвестил я. — Высаживайтесь — и задайте им перца! Во дворе вас ждет море бесплатной выпивки.

В ответ, как и ожидалось, грянул дружный хор восторженных возгласов. Можно подумать, что мои любители бесплатной выпивки и впрямь что-то выигрывали — тогда как на самом деле за пару уплаченных ими фунтов можно было купить целый ящик предлагавшейся им дрянной шипучки да ещё принести устроителям празднества тридцать шиллингов чистой прибыли.

Я спрыгнул первым и помог спуститься на землю женщинам и самым пожилым из моих клиентов. Дух фиесты уже захватил всех. Мои старички смеялись и веселились, как дети на пикнике.

Глэдис с Эсмой выбрались самыми последними и, повиснув на мне с двух сторон, замкнули колонну туристов, которые, нетерпеливо поводя носами, устремились к накрытым во дворе столам. Длинные столы были уставлены нескончаемыми вереницами стаканов, доверху наполненных какой-то адской смесью, именовавшейся пуншем. Опаснейшая штука, скажу я вам. Вкус, как у фруктового сока, а вот крепость убийственная. По замыслу организаторов, тот, кто не свалится сразу, дальше уже особой разборчивостью отличаться не будет.

Я вручил Глэдис и Эсме по стакану. Залпом осушив их, девушки провозгласили, что в жизни не пробовали такой вкуснятины.

— Как мне здесь нравится! — воскликнула Глэдис, обводя глазами внутренний двор маслобойни и хозяйственные постройки. — Так романтично!

Посреди двора трое испанцев в широкополых шляпах и костюмах средневековых трубадуров лупили по струнам гитар и истерически визжали про испанскую луну в испанском июне. Вокруг же, не обращая на них ни малейшего внимания, бесновались восемьдесят семь тысяч туристов, опорожняя один за другим стаканы с бесплатным пуншем и надеясь, что никто не заметит их стремления заполучить за внесенные деньги как можно больше — напомню, что именно этого и добивались коварные организаторы фиесты.

В следующую минуту молодой англичанин, аляповато разодетый в пышное платье кабальеро, громко провозгласил:

— Дамы и господа! Добро пожаловать на нашу замечательную фиесту! Прошу вас, проходите внутрь и рассаживайтесь! Начинается грандиозный банкет!

Всякий раз, как я его слышал, меня разбирал смех. Уж больно старался человек.

— Что случилось? — спросила Глэдис.

— Так, просто настроение хорошее, — улыбнулся я. — Дух фиесты заразителен. Идемте, подберем вам места получше.

Мы влились в толпу, которая втискивалась в одну из дверей. Внутри в два ряда выстроились банкетные столы, между которыми оставался узенький проход. В проходе бестолково суетились официанты и курьеры, пытавшиеся рассадить гостей поудобнее. Впрочем, это было явным преувеличением, потому что люди лепились друг к другу, как сельди в бочке.

Я успел ухватить Глэдис за локоть, когда гигантская воронка людского водоворота уже начала втягивать её, и усадил её и Эсму на вполне пристойные места спиной к проходу.

За нами проскочили Фред Стейли, миссис Фартинг, Джордж Дарнли с супругой, Альберт Фитч и Элла с Дорис — все оживленно гоготали и на ходу выделывали танцевальные па.

Фред Стейли бесцеремонно шлепнулся на скамью рядом с Глэдис и пребольно вмазался коленом по ножке стола, прикрытой длинной скатертью. Да, сегодня был явно не его день.

Много видавшие своды старой маслобойни огласил дикий вопль.

— Ничего страшного, мистер Стейли, — посочувствовала Глэдис. — Давайте я разотру её.

— Ой, ну и давка, — простонал Альберт Фитч.

Я прекрасно понимал беднягу — плотно стиснутый между высоченным Фредом Стейли и могучей Эллой Харботл, он, казалось, вот-вот вообще исчезнет из вида.

— Ничего, мистер Фитч, — утешил я. — Зато вы можете от души напиться шампанского. Вот эта бутылка, например, целиком для вас.

Я протянул ему одну из тысячи пузатых бутылок, выстроившихся на столе, как солдаты игрушечной армии.

— "Коза-Плонк" урожая 1972 года, — прочитал я. — Прелестная шипучка.

Я откупорил ему бутылку, но вместо ожидаемого громкого хлопка послышалось только змеиное шипение. Альберт поморщился. Я наполнил ему бокал.

— Вот попробуйте. Оно поднимет вам настроение.

Фитч пригубил бокал и скорчил гримасу.

— Как вы сказали — прелестная шипучка? По-моему, это скорее — позорная вонючка.

— Уймись, Альберт, — накинулась на него Элла. — Чего ты ещё ожидал за свои два фунта — "Вдову Клико" что ли?

В это мгновение нас буквально затопил поток вновь нахлынувших туристов, целая орда которых, нестройно горланя, ворвалась в битком набитый зал. Возглавлял варварское нашествие знакомый мне курьер "Мидас Турз" Кейт Бил, жилистый плюгавенький человечек с неожиданно могучим басом. Взгромоздясь на скамью, он зычно выкрикнул:

— Объявляю всеобщую попойку! Набрасывайтесь на шампанское, друзья! Все задарма! Пейте, сколько влезет, потом ещё принесут. И учтите: если вы не прикончите все бутылки, что красуются на этом столе, то я проиграю пари фирме "Голд Хок Турз". Я поспорил с их курьером, что мои ребята перепьют его банду. Что скажете — обставим их?

— Д-дааааа! — раздался выкрик восьмидесяти глоток.

И началось такое, что всем чертям стало жарко. Со всех сторон неслось шипение и бульканье, слышались громкие тосты. Бил еле успевал оттаскивать опустевшие бутылки, заменяя их непочатыми.

В довершение беды, в зал переместились трубадуры. "Гранаду" они играли и выли так громко, будто им платили за количество децибел. Чтобы сосед вас услышал, приходилось орать ему прямо в ухо. По воздуху летала еда. Горячие картофелины падали на пол, а ноги сновавших взад-вперед курьеров и официантов тут же превращали их в пюре.

Кто-то из обслуги прохаживался вдоль рядов со здоровенной винной флягой, подстрекая подвыпивших гостей ловить ртом струю вина с довольно изрядной высоты. Как ни странно, на подначку клевали многие. Достаточно чуть-чуть завести группу — и даже самые благопристойные люди начинают вести себя, как отъявленные забулдыги с лужеными глотками.

То тут, то там гости пили шампанское, постепенно поднимая руку выше и выше и пытаясь ловить губами тонкую струйку. Некоторые кашляли, другие обливались; вино ручейками текло по головам, попадало на лицо, проникало за шиворот…

Я решил, что пора повидаться с Патриком, который сидел в соседнем зале.

— Я ненадолго отлучусь, ребята, — проорал я, выбираясь из-за стола. Если что понадобится, кричите.

Ха, в этом пандемониуме не услышали бы и иерихонскую трубу.

Выходя из зала, я носом к носу столкнулся с Диком Перри, одним из удачливых владельцев фермы. Дик — низкорослый человечек средних лет, внешностью и повадками напоминающий страхового агента, каковым вполне вероятно и был до совершения выгодной сделки. Он был в рубашке с короткими рукавами и в галстуке. Что бы ни случилось, Дик неизменно бывает при галстуке.

Узнав меня, он приветственно вскинул руку, пробормотал "Здорово, Расс" и обвел зал наметанным хозяйским взглядом.

— Недурно, недурно, — пробубнил он, прекрасно зная, что без банки вазелина не смог бы втиснуть сюда даже кошку.

— Маловато сегодня народу, Дик, — пожаловался я. — Тебе нужно щедрее тратиться на рекламу.

Дик ухмыльнулся и подмигнул мне.

Я выбрался на безлюдный двор. В свежем вечернем воздухе витали таинственные ароматы средневековой Испании. Чистое небо было усыпано яркими звездами. Прелестная ночь, подумал я. Ночь, предназначенная для любви. Какая жалость, что нужно делить её с полумиллионом любителей заложить за ворот. Вот бы рядом оказалась Донна… или Джин… или Руби…

Я невольно улыбнулся, припоминая Руби — начинающую художницу из Лондона, прилетевшую сюда всего на одну неделю в самом начале мая. Боже, какое счастье, что всего на неделю. Месяц общения с Руби — и урну с моим прахом пришлось бы пересылать домой самолетом. В-ва!

Впустив в легкие свежий воздух, я вошел в соседний зал и поморщился шум и гвалт здесь стояли ещё покруче.

Патрика я заприметил в дальнем углу. Он стоял и откупоривал бутылки со всей скоростью, на которую был способен. Я подкатил к нему и гаркнул прямо в ухо:

— Молился ли ты на ночь, Холмс? Готовься к смерти, предатель!

Он подскочил, как ужаленный.

— Расс, малыш, как я рад тебя видеть! Точнее — как ты мне безразличен! Хватай бутылку и помоги мне — мои бедняжки умирают от жажды.

— Я тебе помогу, гад, — пообещал я. — Кирпичом по башке! На сей раз ты меня достал…

— Что ты, Рассик, я же просто пошутил. Не принимай близко к сердцу…

— Я не о том, — перебил я, извлекая пробку из бутылки, которую он мне ловко всучил. — Потом, после тебя мне ещё раз позвонили в дверь и я, будучи уверен, что это снова ты, окатил из сифона нашего викария.

У Патрика даже челюсть отвисла.

— Что ты с ним сделал!

— Бедняга шлепнулся на задницу, мокрый с ног до головы. Хуже того — я ещё выскочил за дверь в чем мать родила…

Перестав изумляться, Патрик сперва пришел в ужас, а потом, полностью осознав случившееся, разразился диким хохотом. Он вел себя совершенно непристойно, приседая, закатывая глаза и хлопая себя по ляжкам.

— В жизни так не смеялся, — простонал наконец он, утирая слезы. Господи, и что ты натворил…

— Я сам себя уволил, вот что.

— Поделом тебе, не будешь якшаться с этими святошами. Окажись на его месте отец Кинкейд из моего прихода, он бы попросил тебя плеснуть в него стаканчиком виски впридачу к содовой.

— Как бы то ни было, викарий отбыл в страшном гневе. Должно быть, прямиком отправился в Пальму, к Уолтеру Пейну. С минуты на минуту я жду его звонка с требованием выметаться отсюда.

— Пейн улетел в Лондон на три дня. Я сегодня днем заезжал в контору. Может, тебе стоит сгонять к викарию и объяснить…

— Непременно сгоняю.

— И — не волнуйся. Никто тебя в разгар сезона не уволит. Тем более, что такие замечательные курьеры на дороге не валяются.

— Не утешай меня…

— Послушай, — он придвинулся ко мне вплотную. — У меня есть замечательные новости! Сегодня днем прилетели четыре самых потрясающих телки, которых ты когда-либо видел за всю свою праздную и никчемную жизнь. Грандиозные девки! Они сейчас в "Марбелье" — принимают душ и наводят марафет. Я договорился, что по окончании этой бодяги мы устроим у меня маленький междусобойчик. На тебя рассчитывать? Я пригласил ещё Кена Плейстоу и Дики Берджесса из Пальмы, чтобы нас было восемь. Девчонки пробудут здесь всего пару дней — они хотят объехать Мальорку, Менорку и Ивису, — и мы не должны ударить в грязь лицом.

— Грандиозные, говоришь?

— Рассел! — Патрик прикинулся обиженным. — Ты мне не веришь? Я хоть раз подводил тебя?

— Прости, — покаянно произнес я, потрепав его по руке. — Ляпнул сгоряча. Жаль, что они так ненадолго — в воскресенье прилетает Тони Дейн.

— Вот как? Что ж, погуляем на славу. Ничего, на его долю тоже хватит. Подберем ему подходящую кралю. — Патрик поставил на стол откупоренные бутылки и с ухмылкой повернулся ко мне. — Пожалуй, нам нужно будет до воскресенья отоспаться впрок.

— С кем отоспаться?

Он хохотнул и потянулся за очередной бутылкой.

— Или ты забыл, что на тебя рассчитывает Эсма? — мстительно напомнил я.

— Что ж, придется дать Эсме от ворот поворот, — вздохнул Патрик. — При всем к ней уважении. В конце концов, стоит ли портить аппетит, пожирая сардины, когда тебе уготовано целое блюдо черной икры? Эти четверо — лучшие во всей Европе! Гарантирую.

— Да, звучит заманчиво. Ладно, мне пора возвращаться к моим пташкам. На фру-фру увидимся.

— Только не подведи меня, — серьезно произнес Патрик. — Я уже нашептал про тебя совершенно сногсшибательной блондинке — она, пожалуй, лучшая из всей четверки, — и она уже слюнки пускает от нетерпения.

— Патрик, — выдавил я, проглотив внезапно появившийся в горле комок. Порой выдаются редкие минутки, когда ты становишься похож на человека.

— Вали отсюда, жалкий льстец. После фиесты — мчись ко мне.

— Примчусь! — пообещал я.

К своей пастве я возвращался в самом приподнятом настроении, жизнерадостно насвистывая себе под нос. Судя по всему, девчонки и впрямь были классные. Похоже, ночка обещала выдаться бурной и запоминающейся. Нужно только побыстрее распихать моих пьянчужек по постелям.

Войдя в банкетный зал, я сразу увидел, что пир на моем столе идет горой. В потешных бумажных шляпах, мои клиенты перебрасывались озорными шутками и веселились, как дети. Перекрывая шум и гам, слышалось заливистое хихиканье Глэдис. Подойдя поближе, я разглядел, что хихикать её заставляют отнюдь не остроты Фреда Стейли, а его шаловливая ручонка, прокравшаяся под скатертью и щекочущая Глэдис за ногу.

— Все хорошо? — спросил я.

— Да-ааа! — грянул оглушительный рев.

— Замечательно, Расс! — выкрикнула Элла. — Еда… ик! — офигительная!

— Выпей шампучки, старина, — предложил Альберт Фитч, вставая, заметно покачиваясь и не замечая, что золотистая жидкость течет у него по пиджаку.

— Нет, спасибо, мистер Фитч, — с улыбкой отказался я. — я выпил уже шесть стаканов.

— А я — шестнадцать! — захохотал он. — После пятнадцатой даже стало нравиться.

— Кому-нибудь что-нибудь нужно? — спросил я.

— Пока нет, — отозвался Джордж Дарнли с дальнего конца стола, заговорщически подмигивая мне. — А вот когда вернусь в отель — тогда непременно!

— Ха, вы только послушайте моего благоверного! — засмеялась его жена. — Слышали, что сказал мистер Раз-в-год? Шампанское ударило ему в голову.

— Потерпи, старушка, — погрозил ей Дарнли. — Не зря эту шипучку прозвали Коза-Плонк — в неё добавляют истертый в порошок рог горного козла, который по мощи не уступает носорожьему!

— Если твой горный козел тоже проявляет свою удаль раз в году, то мне понятно, откуда у него такие рога! — нашлась его бойкая на язык супруга.

Джордж замолотил по столу ручищами и громко заржал.

— А где миссис Поппет? — поинтересовался я.

— А где она может быть? — презрительно фыркнула миссис Фартинг. — Она уже раз пять выходила. Я даже предложила ей прихватить тарелку с собой, чтобы не бегать взад-вперед.

— Как вы себя чувствуете, мистер Рэндалл? — спросил я.

Старый Вилли по самые уши увяз в аппетитной цыплячьей ножке.

Дорис Черепахоу легонько саданула ему под ребра.

— Чего? — встрепенулся он, похожий на вспугнутого хорька.

— Расс спрашивает, как вы себя чувствуете! — прокричала она ему в ухо.

— О, прекрасно, прекрасно, — расплылся Вилли.

Мне показалось, что он самый счастливый человек в этом зале. Во всяком случае, единственный, кто не слышал адского шума.

— А пудинг дадут? — спросил он, близоруко щурясь.

— Сейчас принесут мороженое и яблочный пирог! — крикнул я.

Он удовлетворенно кивнул и с удвоенной яростью вцепился в ногу.

Кто-то потянул меня за рукав. Я обернулся и увидел Эсму.

— Расс, вы видели Патрика?

В моей голове тут же созрел план мести.

— Да, но он по уши занят. Бедняга ждет не дождется окончания банкета, чтобы наконец потанцевать с вами. Вы уж не подведите его…

Меня прервал дикий визг Глэдис.

— О, Фред! — засмеялась она. — Как вам не стыдно!

Внезапно она позеленела и рухнула ему на колени.

Что ж, вот и первая жертва бурного празднества. Мне не привыкать к этому зрелищу. В среднем, за одну фиесту мы теряли четверых бойцов. Чаще почему-то — именно молоденьких девиц.

— Пойдем со мной, милая, — приговаривал я, пытаясь приподнять её. Подышим свежим воздухом.

Вокруг ахали и охали, предлагали помочь, но я, подхватив её за подмышки, уже волок безжизненное тело по проходу.

Во дворе Глэдис открыла глаза и промямлила:

— Ох, Расс, как мне плохо… Должно быть, что-то съела…

— Да, Глэдис, — кивнул я. — Несвежую ветчину подсунули, сволочи!

Я затащил её на открытую танцплощадку и усадил на скамью перед эстрадой.

— Посиди здесь, малышка. Старайся дышать глубже.

Она благодарно приникла белокурой головой к моему плечу и тут же засопела. Я закурил и погрузился в изучение ночного неба.

Идиллия продлилась недолго. Я успел сделать лишь три затяжки, как хлопнула дверь и внутрь ввалилась четверка длинноволосых бродяг с гитарами. Остальное оборудование — около восьми тысяч тонн усилителей и микрофонов было уже на сцене. Затем быстро вбежал Дик Перри. Он всегда проверяет аппаратуру, прежде чем подать сигнал о начале всеобщего безумства. Осторожный малый. Тертый калач. Знает, что порой один сгоревший предохранитель способен превратить праздник в катастрофу.

"Всадники" взгромоздились на эстраду, воткнули свои электрогитары в розетки и взяли несколько аккордов. Все было в порядке. Дик помчался за публикой.

Пробегая мимо нас, он на секунду остановился.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, Дик, — улыбнулся я. — Я вывел мисс Уэнтворт прогуляться. Ей кажется, что ветчина была несвежая.

Он приподнял бровь, услышав сказку, которую ему рассказывали в тысячный раз, и поспешил дальше.

В следующий миг широкие двустворчатые ворота распахнулись, и на открытую арену, сметая все на своем пути, хлынула примерно восемнадцатимиллионная орда подвыпивших, приплясывающих и нестройно распевающих гуннов; большинство из них были в бумажных шляпах и тащили пакетики с серпантином.

Едва первая волна варваров накатила на танцплощадку, "Всадники" ударили по струнам и принялись наяривать адский коктейль, в котором с трудом угадывалось попурри из некогда модных рок'н'роллов. И две тысячи пар, не замечая столов, скамей и стульев, ринулись прямиком на площадку, топоча и подпрыгивая, как стадо обкурившихся травки носорогов.

В воздухе замелькали серпантиновые змейки. Они цеплялись за ветви невысоких деревьев и свешивались с них, как разноцветные тарзаньи лианы. Серпантиновые ленты ненадолго обвивались вокруг танцующих, словно змеи вокруг сыновей Лаокоона, а потом сползали вниз и втаптывались в землю сотнями ошалевших каблуков.

Невесть откуда выпорхнувшие официанты стайками сновали между столами, лихорадочно собирая заказы. Вот когда началась настоящая фиеста! Каждый старался перещеголять всех остальных.

Вот, наконец, и мои клиенты. Во главе — неподражаемая Элла Харботл. Заприметив меня, она тут же отделилась от остальных и ринулась ко мне, рассекая танцующих, как ледокол в арктических морях.

— Расс, ты обещал со мной потанцевать!

Она выдернула меня на площадку, словно морковку из грядки, и принялась топать и дергаться, сотрясая землю. При каждом скачке её колоссальные груди содрогались и подпрыгивали, в такт музыке.

— И-ии, как здорово! — взвизгнула она, пыхтя и отдуваясь. — Как я рада, что мы приехали сюда.

— И я рад, что вам нравится, Элла.

— Слушай, что это ты сейчас отколол?

— Что? Ах, это… — Я и сам не знал, что именно танцую. По-моему, это было нечто среднее между растиранием спины банным полотенцем и потугами ковбоя, пытавшегося научиться ходить после десяти лет в седле. — Это называется фруг, Элла — нашелся я.

— Не ври, — засмеялась она.

Я огляделся по сторонам и почти сразу заприметил Глэдис. Она полулежала с закрытыми глазами на плече у здоровенного светловолосого и похожего на шведа парня, круглая физиономия которого выражала нескрываемое блаженство. Еще бы: одна его рука покоилась на левой груди Глэдис, а вторая скрылась где-то под юбчонкой.

Мимо пронеслись на скорости сорок узлов Вилли Рэндалл и миссис Фартинг. Я невольно поежился, глядя, как они едва не раздавили парочку уединившихся в углу влюбленных, а потом лишь чудом не опрокинули одноногого старичка с протезом.

А вот и Эсма! Какой-то долговязый оболтус придавил её к себе, громко чавкая жевательной резинкой и старательно ощупывая здоровенной лапищей хорошенькую попку девушки.

Что ж, вроде все шло нормально. Я покосился на часы. Девять тридцать. Еще полчаса танцев, затем кабаре, потом ещё час танцев и — по домам. Я размечтался о блондинке, которую уготовил мне Патрик. Должно быть, она и впрямь стоящая, иначе прохвост не стал бы так суетиться. Эх…

Все шло свои чередом вплоть до без четверти двенадцати, а потом… Впрочем, не буду забегать вперед.

Без четверти двенадцать я сидел под раскидистым деревом и мирно покуривал. Программу я выполнил успешно, перетанцевал со всеми желающими, и теперь только дожидался полуночи, чтобы погрузить своих гуляк в автобус и двинуться в обратный путь. Внезапно со стороны эстрады послышался страшный треск, а аппаратура совершенно взбесилась. Снопы искр, молнии, вопли людей…

Я отшвырнул окурок в сторону и ринулся к месту катастрофы. Не сумев пробиться сквозь толпу, я обогнул сцену сзади, миновал лабиринт колонок и проводов и… В трех футах передо мной лежал не кто иной, как Вилли Рэндалл, на котором верхом сидела миссис Фартинг. А на коленях у миссис Фартинг пристроился косматый гитарист; все трое были с ног до головы опутаны проводами.

Один из "Всадников" держал в руках сломанную пополам электрогитару, пялясь на неё с открытым ртом, словно недоумевая, что на него свалилось.

Вилли жалобно постанывал, а миссис Фартинг отчаянно барахталась, пытаясь натянуть юбку на длинные, почти до коленок, небесно-голубые трусы.

— Мистер Рэндалл… Миссис Фартинг… — залопотал я. — Вы не пострадали?

— Я сижу на микрофоне! — взвыл Вилли.

— О, дьявольщина! — простонал ведущий гитарист.

— Танцор чертов! — выругалась миссис Фартинг.

— Что случилось? — спросил я.

— Я сижу прямо на микрофоне, — пожаловался Рэндалл.

— Это все он со своими дурацкими фортелями, — процедила миссис Фартинг. — Запутался в проводах и повалил меня.

— Господи, вот срань-то, — стонал гитарист.

К нам через толпу пробился Дик Перри. На лбу его выступили капельки пота.

— Не беспокойтесь, дамы и господа! — громко говорил он. — Все в порядке. Это пустяки… Расступитесь, пожалуйста. Сейчас мы продолжим танцы. — Он помог гитаристу подняться. — Живей, Харольд, на сцену! Начинайте играть.

— Чем? — взвыл Харольд, потрясая перед носом Дика обломками гитары с торчащими, как волосы Горгоны-Медузы струнами. — Вот этой сранью? Может, я лучше свистеть буду?

— Замени ее! Возьми где-нибудь другую гитару. Живей! Пошевеливайся!

Я помог миссис Фартинг встать. Она раздраженно поправила юбку и напустилась на бедного Вилли, который все ещё сидел на полу.

— Все, Уильям Рэндалл! Больше я с вами не танцую!

— Нога… Моя нога! — стонал Вилли.

Я протянул руку, чтобы помочь ему подняться, но Рэндалл завопил, как резаный:

— Ой, нога! Я сломал эту чертову ногу! Не трогайте меня, Бога ради!

Проклятье, только этого мне недоставало! Что делать курьеру в такой ситуации? Как ни старался, я никак не мог припомнить, что советуют "Наставления" в подобных случаях.

— Нужно найти врача, — сказал я Дику Перри.

— Нельзя оставлять его здесь, — замахал руками Дик. — Его затопчут до смерти.

— Только не трогайте меня! — заверещал Рэндалл. — У меня сломана нога!

Миссис Рэндалл пробилась к мужу, причитая, ругаясь и квохча, как наседка.

— Что ты теперь натворил, старый остолоп? Нечего было выпендриваться.

— Я сломал ногу, — проскулил Вилли. — И я вовсе не выпендривался.

— Я загорожу его стульями, — нашелся Дик. — Надеюсь, этого будет достаточно.

Он кинулся отдавать распоряжения, а я отправился звонить знакомому врачу в Пальму. Да, похоже, мои планы безнадежно рассыпались в пух и прах. Вилли придется отвезти в пальмскую больницу. Потом, высадив клиентов в Магалуфе, я буду вынужден снова мчаться в Пальму, в больницу. В лучшем случае, загляну к Патрику завтра днем, на чай.

Когда я вернулся на танцплощадку, Дик Перри, стоя на эстраде, рассыпал толпе привычные комплименты:

— Еще раз спасибо всем за такой замечательный вечер. Надеюсь, вы хорошо отдохнули, а я, в свою очередь, хочу сказать, что обрел множество прекрасных друзей, и надеюсь увидеть вас снова на следующий год…

Откуда ни возьмись, вынырнули и засуетились курьеры, загонявшие свои выводки по автобусам. Я поспешил в банкетный зал и, влетев в него, едва не упал, споткнувшись о ноги Фреда Стейли, который храпел на стуле, вытянув ноги перед собой.

— Безнадега, — прокомментировал Альберт Фитч. Он сидел уронив голову на пустые бутылки, и ехидно щурился на меня. — Его и вдесятером не сдвинешь. Мы уж пытались его растолкать, но все без толку.

Я толкнул Фреда в плечо.

— Мистер Стейли! Мистер Стейли!

Я толкнул его сильнее, но едва успел подхватить, когда Фред, покачнувшись, стал съезжать на пол.

— Говорил я тебе, — покачал головой Фитч. — Придется подогнать автобус прямо сюда.

— Последите за ним, — попросил я Фитча. — А я пока соберу остальных.

— А чего за ним следить? Неужели ты думаешь, что он способен куда-нибудь удрать?

Ох, дождешься ты у меня, Фитч, подумал я. В один прекрасный день я все-таки вколочу в тебя бейсбольной битой оливку. И — куда!

Потом я обнаружил Дорис, Эллу, чету Дарнли, ещё одну супружескую пару по фамилии Декстер и миссис Фартинг. Они сидели за столом, настолько заставленном бутылками, стаканами и прочей всячиной, что, попытавшись втиснуть на него ещё хоть одну рюмку, вы бы неизбежно столкнули что-нибудь на пол. Кампания дружно распевала "Под развесистыми каштанами" и, похоже, совершенно не собиралась в обратный путь.

Увидев меня, Элла радостно взвизгнула:

— И-ии, привет, Рассик! Ты не видел, куда делась миссис Поппет? Она отошла минут пятнадцать назад, но так и не вернулась.

— Может, её засосало в унитаз, — хмыкнул Джордж Дарнли. — Если поспешим, успеем поймать старушку, когда её смоет в море!

— Джордж, не хами! — сверкнула глазами его жена.

— Пора в автобус, друзья, — сказал я. — Элла, вы не заглянете по дороге в дамский туалет — вдруг она ещё там?

— Если же её там не окажется, загляните в мужской, — посоветовал Джордж. — Элси обожает разнообразие.

— Джордж, я тебя убью… — простонала миссис Дарнли.

— Увидимся в автобусе, — бросил я и поспешил на поиски миссис Поппет.

— Стойте, Расс! — выкрикнул вдогонку Джордж. — Я вспомнил анекдот, как такая пьяная старушенция, не найдя автобуса, заблудилась, и её обнаружили в коровьем загоне. Она лежала, держась за вымя и теребя сосок. Так вот, она потребовала, чтобы её оставили в покое. "Не трогайте меня! Когда мы ехали сюда, я сидела рядом с водителем, и на обратном пути тоже буду сидеть рядом с ним…". Ха-ха-ха!

— Джордж! Я разведусь с тобой!

— Загляните в коровник, Расс! — напутствовал он меня.

Я обошел танцплощадку и подвел итоги. В сборе были все, кроме Глэдис, Эсмы и миссис Поппет.

Глэдис с Эсмой я нашел в дискотеке. Глэдис я узнал по микро-платьицу, которое было задрано до ушей; здоровенный швед присосался к ней, как паук. Эсма получала свою порцию внимания от тощего парня в джинсах и кроссовках. Все были настолько увлечены своим занятием, что даже не заметили, как я вошел.

Я пару раз кашлянул, довольно громко, но потом, видя, что это не возымело действия, потрепал Эсму по плечу. Тощий приподнял голову, выплюнул изо рта жвачку и процедил:

— Отвали, приятель! Не видишь, что я занят?.

— А я с тобой не танцевать пришел, — отшил его я.

Эсма узнала голос и сонно прищурилась.

— Привет, Расс…

— Пора ехать, Эсма. Ты не видела миссис Поппет?

— Видела — час назад. Она опять потерялась?

— Да. Хотя, думаю, мы знаем, где её искать.

— Можно, мы ещё разок станцуем?

— Можно. Но только разок.

Эсма снова приникла к плечу тощего, а я поспешил дальше.

Элла, пыхтя, приблизилась ко мне.

— В сортире её нет, Расс.

— Спасибо, Элла, идите в автобус.

Она заковыляла прочь, а я пошел проведать Вилли. Его уже заботливо переместили на шезлонг, а миссис Рэндалл, Дик Перри и Элиза, жена Дика, сидели вокруг и вели сочувственную беседу. Вилли выглядел очень довольным. Держа в одной руке сигарету, а в другой — стакан с каким-то пойлом, он, похоже, согласился бы провести здесь остаток отпуска.

— Доктор уже выехал, мистер Рэндалл! — громко произнес я. — Будет здесь минут через двадцать-двадцать пять. Как вы себя чувствуете?

— Замечательно, Расс. Сволочная нога болит, но, если ею не двигать, то терпеть вполне можно.

— Я вынужден пока вас покинуть. Отвезу остальных в Магалуф. Но вы остаетесь в надежных руках. Вас доставят в пальмскую больницу и сделают рентген, а я уже приеду прямо туда.

— Спасибо, Расс.

Я посмотрел на Перри.

— Дик, можно вас на минутку?

Когда мы с ним отошли в сторону, я сказал:

— Боюсь, что мы потеряли одного клиента. Старушку — миссис Поппет. Это — настоящий божий одуванчик. Если в автобусе её нет, то нам придется организовать поиски.

— Она перебрала?

— Разумеется. Как и все остальные.

— Где же её искать?

— Бог знает. На всякий случай, проверьте все туалеты — вдруг она уснула.

— Что?

— Она почти все время не вылезала из сортира, а день как-никак выдался утомительный. Возможно, она и впрямь уснула.

Приближаясь к нашему автобусу, сиротливо стоявшему за воротами, я проводил унылым взглядом длинную вереницу ярких огоньков, тянувшихся к шоссе. Да, наш автобус определенно отойдет последним.

Антонио, наш водитель, заприметив меня, радостно заулыбался и оживленно замахал руками, давая мне понять: "Да, приятель, нализались они замечательно".

Прямо в проходе лихо отплясывали Дорис Черепахоу и Джордж Дарнли, а остальные громко подбадривали их и хлопали в ладоши в такт оглушительной музыке.

Я влез в автобус и попросил Антонио выключить радио.

В ответ раздался дружный вой разочарования.

— Извините, друзья, что нарушаю ваше веселье, но настала пора снова пересчитать вас. Вы не присядете на минутку?

Все послушно расселись по местам и я произвел подсчет. Фантастика! Если не считать миссис Поппет, то в сборе были все.

— Кто-нибудь видел миссис Поппет в течение последних десяти-пятнадцати минут? — взмолился я.

Ответа не последовало.

— Хорошо, танцы продолжаются. Я отправляюсь на поиски. Надеюсь, что не заставлю вас долго ждать.

— Не спеши, дружок, — проскрипел Фред Дейли. — Мы домой не рвемся.

Возможно, ты и не рвешься, подумал я, а вот Глэдис явно мечтает побыстрее оказаться в постели. Бедняжка полулежала в кресле, с закрытыми глазами. Выглядела она бледной и измученной.

— Как дела, Глэдис? — спросил я.

— Поехали в отель, Расс, — простонала она.

— Одну минутку, детка. Только отыщу миссис Поппет.

Я соскочил с подножки и потрусил к Дику Перри, который приближался со стороны главной усадьбы.

— Бесполезно, Расс, — он развел руками. — Я обшарил все углы. Как в воду канула. И куда, черт побери, она могла запропаститься?

Я беспомощно пожал плечами.

— Не представляю, Дик. — Я оглянулся по сторонам. Спрятаться там было и вправду негде. — Что же мне теперь делать, черт возьми?

— Отвези пока остальных, Расс. Я отряжу на поиски всех своих орлов и, если нам посчастливится обнаружить твою беглянку, то я уж постерегу её до твоего возвращения.

— Спасибо, Дик, я так и сделаю. Я позвоню из Магалуфа и, если она найдется, заскочу за ней по пути в Пальму, к Рэндаллу. Дьявольщина — ну и ночка!

Я влез в автобус и кивнул Антонио.

— Газуй, приятель. И не ползи, как черепаха — у меня ещё дел невпроворот.

Антонио только этого и ждал. Его хлебом не корми, а позволь пришпорить своего жестяного жеребца и припустить во весь опор. Пару-тройку раз мы, казалось, уже безнадежно опаздывали, выезжая из Магалуфа в аэропорт, но в итоге неизменно поспевали вовремя. Антонио обожает носиться со скоростью звука по извилистым горным дорогам, демонстрируя свою удаль на предательски крутых поворотах, молодецки протискиваясь между припаркованными машинами и лихо минуя придорожные дома буквально на расстоянии слоя побелки. Но вообще-то он — настоящий ас в своем деле.

Едва мы выкатили на шоссе, как он поднажал на акселератор. Шестьдесят, семьдесят, восемьдесят… Автобус мчал, как на крыльях. Пассажиры смеялись и улюлюкали, наслаждаясь быстрой ездой и свежим ветерком, задувавшим в приспущенные окна. Все шло замечательно.

И вдруг, примерно на полпути к Магалуфу, это случилось…

Первой не выдержала Глэдис. То ли от тряски, то ли от выпивки, то ли от того и другого, но сзади вдруг послышался сдавленный сдон, за которым последовал самый страшный для ушей курьера звук — характерный для выворачивания наизнанку клекот…

Я круто развернулся. Глэдис все-таки удалось добраться до окна, и сейчас она висела на нем, высунув голову наружу. В следующий миг автобус огласился дикими воплями — вместе со свежим бризом, задувавшим в приспущенные окна, лица ничего не подозревавших туристов оросил целый шквал тошнотворных кисловатых капель!

— Черт побери!

— Блин, что случилось!

— Что за дерьмо…

По всему автобусу несчастные англичане нагибались, приседали, размахивали руками и безудержно чертыхались.

Вторым пострадал Джордж Дарнли. Он слепо бросился к оконцу, но, немного не рассчитав, врезался головой в стенку автобуса.

Я испустил крик ужаса и, выхватив из отделения для перчаток с полдюжины гигиенических пакетов, кинулся ему на выручку.

— Вот, возьмите, Джордж!

Пытаясь ухватить Дарнли за пиджак, я склонился над Альбертом Фитчем. Это было жестокой ошибкой. Альберт, должно быть, и сам собиравшийся именно в эту секунду метнуться к окну, даже не заметил моего внезапного появления… Весь залп пришелся прямо на мой шикарный фирменный пиджак.

Я охнул, подавился… но сдержался. Курьера никогда не рвет — так гласят правила.

— Вот… Держите! — кричал я, раздавая направо и налево пакеты.

Проревев Антонио, чтобы он сбавил скорость, я устремился на место за новой порцией пакетов. Антонио с недоумением покосился на меня и, лишь увидев мой парадный пиджак, понял, в чем дело — он даже не подозревал, что происходит. Глаза испанца вылезли из орбит.

— Остановись, как только сможешь! — выкрикнул я. — Всем плохо!

Он кинул ещё один взгляд на мой перепачканный пиджак и позеленел.

— О, нет! — простонал я. — Только не ты! Сосредоточься на дороге!

К тому времени, как мы добрались до "Польенсы", пострадали ещё шестеро. Я до сих пор не представляю, как выстояли остальные, ведь всю дорогу они держались буквально на волоске.

Глэдис спустилась на землю бледная, как смерть.

— Из… извините, — пролепетала она.

— Ерунда, душка, — успокоила её Дорис. — Ты не виновата. Все это дурацкое шампанское. Сейчас заберешься в постельку и…

Мало помалу, выбрались и остальные.

— Ну и ночка, — вздохнул Джордж Дарнли. — Будет о чем порассказать, когда я доберусь до дома.

— Я подам на них в суд! — проквакал Альберт Фитч. — Надо же попотчевать приличных людей таким дерьмом!

— Шампанское тут ни при чем, Альберт, — твердо заявила Элла, подталкивая его вниз по ступенькам. — Все дело в том, что вы вылакали целую бочку.

— Спокойной ночи, Расс, — улыбнулась Дорис. — Вы не виноваты, что мы так назюзюкались. Если не считать последнего получаса, то вечер удался на славу.

Я попрощался с Антонио, забрался в свой "мерседес", стараясь держаться от самого себя подальше, и покатил домой. Войдя в подъезд, я с завистью услышал музыку и счастливые голоса, доносившиеся из-за двери Патрика, и на мгновение меня обуяла дьявольская мысль — что, если мне вломиться к ним и расстроить их вечеринку одним лишь своим пахучим появлением? Впрочем, уже в следующую секунду я отогнал эту затею прочь и поднялся к себе.

Когда я вошел в квартиру, во мне уже взыграл боевой дух Тобинов. Стрелки будильника показывали час ночи. Быстро принять ванну, переодеться, рвануть в Пальму… Если повезет, то к трем часам я вернусь. Гулянка будет ещё в самом разгаре. Еще успею!

Я быстро принял душ и почувствовал себя человеком. Потом прошлепал в спальню, но не успел ещё отобрать рубашку, как прозвенел звонок, вмиг разрушивший все мои мечты о потрясающей блондинке, поджидавшей меня внизу.

— Тобин? Привет, старик, это Кейт Бил из "Мидас-Турз". У тебя никто не отбился от стада?

— В каком смысле?

— Господи, и кого у вас в "Ардмонте" набирают? Ты разве не пересчитываешь своих клиентов?

— Бил, я очень спешу…

— Здесь у меня одна старушенция, некая миссис Поппет. Она уверяет, что принадлежит к твоей пастве.

— Миссис Поппет…

— Она прикорнула на заднем сиденье моего автобуса. Вернувшись в отель, я обнаружил её мирно похрапывающей. Я бы на твоем месте немедленно примчался за ней. Она рвет и мечет!

— Почему?

— Потому, что все автобусы выкрашены одинаково.

— Черт побери! А… Где вы находитесь, Бил?

Он зловеще хохотнул.

— В Сольере, старик. В Пуэрто-де-Сольере.

Я чуть не упал. Сольер расположен на северной оконечности острова, примерно в часе езды от Магалуфа.

— О, нет! — простонал я.

— Не унывай, Тобин, — хмыкнул этот негодяй. — В такую ночь прокатиться — одно удовольствие. Старуху найдешь в "Харборе". И — не заставляй её долго ждать!

— Бил…

Послышался сигнал отбоя.

Черт бы побрал эту старую засранку!

Я натянул рубашку, влез в костюм, схватил ключи от машины и сыпанул вниз по ступенькам. Патрик открыл мне дверь с такой самодовольной ухмылкой, что я с трудом удержался, чтобы не съездить ему по роже.

— Ага, вот и наш герой-любовник заявился! — провозгласил он, осклабившись до ушей. — Заходи, тебя ждут, не дождутся.

— Патрик, я не могу…

— Что!?

— Я не могу, черт возьми! Чертову миссис Засранер-Поппет угораздило уснуть в чужом автобусе, а Вилли Рэндалл ухитрился сломать ногу, и ему накладывают гипс в пальмской больнице…

У Патрика даже челюсть отвисла.

— Ты не спятил?

— Все тут, похоже, спятили! Баста, завтра же увольняюсь. И какой болван я был, что согласился стать курьером!

— Послушай… — Патрик воткнул мне в ладонь гигантский стакан коктейля и схватил меня за локоть. — Заскочи на минутку.

— Не могу! Миссис Поппет…

— Расселл, ты обязан с ней познакомиться. Ты никогда себе не простишь…

И вдруг она сама выпорхнула в прихожую и вопросительно посмотрела на меня. Потом обратилась к Патрику:

— У тебя есть ещё лед?

Все, что наговорил мне Патрик, оказалось правдой. Она была восхитительна — высокая, стройная, загорелая, в обтягивающем белом платье, с длинными золотистыми волосами, рассыпавшимися по плечам…

— Ну, теперь-то зайдешь? — ухмыльнулся Патрик. — Расселл, позволь представить тебе Люсинду. Люсинда, это тот самый приятель, о котором я тебе все уши прожужжал. Скажи ему "здравствуй" и тут же "до свидания", потому что он несется на противоположный край острова спасать заблудшую клиентку.

Ее прехорошенькое личико вытянулось.

— Ой, как жаль!

— Люсинда, — сказал я, — поверьте, что я в отчаянии. Я совершенно убит горем. Лишь стихийное бедствие заставило бы меня расстаться с вами в эту минуту, но пропавший клиент — хуже стихийного бедствия. Это землетрясение, извержение вулкана и цунами, вместе взятые. Даже не представляете, как я страдаю. Я смогу увидеть вас завтра?

— Завтра они катаются на водных лыжах, — раздосадованно произнес Патрик. — Они просто помешались на этих лыжах. Ради них только сюда и приехали.

— А как насчет завтрашнего вечера? — спросил я, затаив дыхание.

Люсинда покачала белокурой головкой и грустно улыбнулась.

— Извините, но мы приглашены на званый ужин в Пагуэру.

— А в любое другое время?

— Боюсь, что нет — мы здесь всего на два дня.

— Повеситься можно! — пригорюнился я, отпивая из стакана.

— Да, хуже некуда, — согласился Патрик, забирая у меня свой коктейль. — Увы — долг превыше всего. Поскребись на всякий случай, когда вернешься. Кто знает — может, мы ещё не уснем.

Я распрощался с Люсиндой и зашагал к машине, чувствуя себя несчастнейшим из смертных. К гостинице "Харбур" я подкатил в половине третьего.

— Возмутительно, — скулила миссис Поппет, пока я помогал ей забираться в "мерседес". — Разве можно так обращаться с людьми? Откуда я знала, что это не наш автобус? Все они выкрашены одинаково. Ох, как я устала…

— Может быть, попробуете вздремнуть на обратном пути? — с надеждой предложил я.

— Наверно. Я так устала…

Но она не вздремнула. Более того, чертова старуха довела меня до белого каления, битый час мороча мне голову идиотскими россказнями про свою дочь из Австралии, сынка из Британской Колумбии, соседей из Манчестера, а также про варикозные вены на ногах, не дававшие ей покоя. По счастью, она не успела посвятить меня в подробности фукционирования своего мочевого пузыря, хотя ещё пять минут — и мы по горло увязли бы в этой увлекательнейшей теме.

Половина — распеленать его! — четвертого. Я проводил ведьмино отродье до лифта и, вернувшись к машине, тяжело плюхнулся на сиденье. Голова гудела, спина ныла, настроение было, как у последнего висельника.

Четыре часа.

Толкнув вращающуюся дверь, я вошел в вестибюль больницы и протопал прямиком в справочную.

— Мистер Рэндалл? — переспросила девушка в накрахмаленном белом чепце. — Им занимается доктор Бенес. Посидите, пожалуйста, а я попытаюсь отыскать его.

Я покорно присел.

В половине пятого я по-прежнему сидел, как истукан.

— Извините, — разулыбалась девушка. — Он должен быть с минуты на минуту.

Ты права, милая, а вот на его месте я бы пошевеливался.

Бенес появился без четверти пять. Я одеревенело привстал с жесткого сиденья.

— Мистер Рэндалл? — в свою очередь переспросил он. — Ах, да. Рад известить вас, что у него не перелом, а всего лишь растяжение. Я наложил ему фиксирующую повязку и отослал домой…

— Домой?

— В гостиницу, где он остановился. Он отбыл в такси примерно в половине второго.

Всю дорогу до Магалуфа я чертыхался, не переставая.

Двадцать — блин! — минут шестого.

Я вошел в свой подъезд, привалился к двери Патрика и прислушался. Ни звука.

Что ж, поделом мне. Конец потрясающе поганого дня. Я потащился вверх по ступенькам, еле переставляя ноги и мечтая добраться до постели. Уж выспаться-то мне никто не помешает. К дьяволу всех клиентов. Как-никак, завтра воскресенье. Отосплюсь до полудня, а потом махну на побережье и отдохну от этой братии. Я вымотался до предела…

Я отпер дверь, включил свет и захлюпал по прихожей…

Захлюпал?

Проклятье, я забыл завернуть краны!

Глава третья

Воскресенье! Благословенное воскресенье — день блаженного отдыха, умиротворения и спокойствия.

Иными словами — полная расслабуха! Ха!

Невозможно представить, чтобы за столь насыщенной событиями и праздниками (вернее — катастрофами) субботой последовало столь же мерзопакостное воскресенье. И тем не менее это случилось.

Именно в это воскресенье я и познакомился с Каролиной Куртни — с ненормальным шкипером "Кэнди Кинга".

Мне пришлось самому, на собственном опыте убедиться в том, чего стоят досужие разговоры о социальной пропасти. Ведь мирок Каролины Куртни и её окружения столь же далек от мира Дорис Черепахоу и Эллы Харботл, как Марс от Манчестера. Впрочем, по сравнению с Дорис и Эллой, Каролина и впрямь сошла бы за марсианку.

Каролину можно было запросто принять за богиню. Настоящая загорелая Афродита — стройная и проворная, с пышным бюстом и крепкими мышцами; истинное дитя природы. Она передвигалась с кошачьей грацией, при каждом движении искрящиеся каштановые волосы взметались над головой и трепетным дождем рассыпались по плечам, заставляя замирать сердце. Удивительное создание.

Каролина Куртни была американкой. Несметно богатой — всего в двадцать два года. И ещё — чрезвычайно испорченной, невероятно своенравной и фантастически грубой.

Но главное — несравненно сексуальной.

В воскресенье я встал поздно. Лишь в восьмом часу утра я закончил осушать затопленную квартиру и без сил плюхнулся в постель, а яркий солнечный луч, отражавшийся от балконного ограждения и сфокусировавшийся на моем голом пупке, только в полдень пробудил меня от кошмарного сна, в котором японский солдат с физиономией Альберта Фитча раз за разом протыкал мне живот ржавым штыком.

В полусомнамбулическом состоянии я принял душ и выполз вниз к своему "мерседесу", полный решимости потратить остаток воскресенья на восстановление сил, здоровья и бодрости духа.

Нельзя сказать, чтобы укромных и уединенных местечек было на южном побережье Мальорки хоть отбавляй, но один такой уголок я знал. Крохотный, длиной в какую-то сотню футов, но совершенно прелестный. Представьте себе полоску чистейшего золотистого песка, убегающую от бирюзового моря и отгороженную от внешнего мира с одной стороны высокой скалой с уютным гротом, а с другой — сосновой рощицей.

От самого берега ярдов на пятнадцать-двадцать тянется мелководье, а дальше дно вдруг круто обрывается, заманчиво притягивая любителей подводного плавания.

Самое приятное, что в этом замечательном местечке не бывает ни души уж очень к нему трудно подобраться. Мне пришлось оставить машину в полумиле, продраться через сосновый бор, пересечь вспаханное поле и спуститься по кряжистой круче. Не так просто, скажу я вам.

Куда разумнее — воспользоваться морским путем. Требуется лишь один пустяк — знать, что именно здесь находится столь райский уголок. Однако полоска суши загораживает его от посторонних глаз, а я отнюдь не расположен выбалтывать свой секрет.

Местечко слишком крохотное, чтобы хоть как-то называться, но тем не менее я окрестил его Приютом Рассела. В воскресенье я направился прямиком туда.

Было почти три часа дня. Уже с полчаса я плескался на мелководье, стоя на руках, ныряя и упражняясь в баттерфляе (в моем исполнении этот стиль по-прежнему напоминал тонущего мотылька), пока теплая вода вдруг не наскучила мне. Тогда я нацепил маску для ныряния и погрузился в более прохладную глубину.

Благодаря ежедневному подводному плаванию я научился задерживать воздух в легких на довольно приличное время и, как правило, могу находиться на глубине не меньше минуты.

И вот, плыву я себе футах в десяти от поверхности, расталкиваю зазевавшихся рыбешек и наблюдаю, как большущий краб задает трепку морской звезде, как вдруг в мои уши врывается адский грохот.

Я в полном недоумении всплываю, опасаясь, не перепутали ли современные камикадзе мой заливчик с Пирл-Харбором, выныриваю на поверхность и — вижу! Он несется прямо на меня, ревущее олицетворение сил зла и уничтожения, могучий моторный катер. Нырять! Скорее нырять!

Чертова гадина едва не разворотила мне пятки. На несколько нескончаемых мгновений меня закружило в мощном водовороте, потом, хрипя, откашливаясь и ловя ртом воздух, я пулей выскочил на поверхность.

— Болван… — кхе, кхе… — чертов! — только и выдавил я.

Я ровным счетом ничего не видел. Маску залило водой. Я снял её, вылил воду и поплыл к берегу, зажмурив глаза, полные соленой воды.

Внезапно меня снова оглушил адский рев, раздававшийся, казалось, сразу отовсюду. В следующий миг огромная волна обрушилась на мою голову, а потом подхватила и потащила прочь, как резинового утенка. И вдруг, перекрывая рев и грохот, в мои уши ворвался заливистый девичий смех, высокий и беззаботный. Какая-то мерзавка решила повеселиться за мой счет. Снова и снова она направляла на меня ревущего монстра, наблюдая, как я барахтаюсь в волнах, и явно наслаждаясь моей беспомощностью. Я задыхался, я чертыхался, я проклинал дьявольское отродье и всех её родных, отчаянно сражаясь за жизнь…

И вдруг — все смолкло. Дьяволица умчалась к берегу. Море моментально успокоилось. Я с трудом обрел дыхание, вытряхнул из саднящих глаз соль и остолбенел. Вот это да! Она причалила к берегу и уже вылезала. Мелькнуло золотистое тело, каскад каштановых волос… Она была абсолютно голая! Нет… не может быть. Должно быть, проклятая соль разъела глаза.

Я припустил к берегу, уже не вполне уверенный, хочу ли растерзать её в клочья.

В нескольких ярдах от пляжа я, обретя под ногами опору, зашлепал к катеру. Я мало разбираюсь в этих посудинах, но при первом взгляде на блестящего красавца было ясно, что он обошелся владельцу в чертову уйму денег.

Все сверкало и переливалось, четыре сиденья были обтянуты дорогой кожей, на приборном щитке красовались совершенно немыслимые циферблаты, рычажки и кнопочки.

На одном из задних сидений я разглядел плетеную корзинку для пикников, а рядом пристроилась изящная кожаная косметичка. На борту сверкали золотые буквы: "КЭНДИ КИНГ".

Моя наяда с закрытыми глазами возлежала на разноцветном пляжном полотенце, подставив лицо солнцу, согнув одну ногу в колене и опустив руки вдоль туловища; каштановые волосы разметались по плечам. Я сразу понял, почему она показалась мне полностью обнаженной — крохотное золотистое бикини (самое крохотное, которое я в жизни видел) едва прикрывало соски и не менее привлекательное для моего взора местечко в перекрестье бедер. Талию красотки опоясывала золотая цепочка, поблескивавшая на солнце.

От её фигуры захватывало дух. Во рту у меня вмиг пересохло, а сердце застучало, как отбойный молоток. Шестое чувство подсказало мне, что за злоключения последних суток Рассела Тобина ждет полноценная награда.

Девушка, я понял это сразу, была особенная. Да и день обещал запомниться на всю жизнь. Эх, знал бы я наперед, насколько окажусь прав…

Стоя возле катера, я переминался с ноги на ногу, не зная, что предпринять. Я опасался, что слишком прямолинейный подход может спугнуть красотку, а мне отчаянно хотелось поговорить с ней. С другой стороны, глупо сидеть порознь на столь крохотном пляжике, делая вид, что не замечаешь такого изысканного соседства.

Вообще, при знакомстве с женщиной, нет ничего более трудного, чем избрать верный подход. То, что она сама действовала столь решительно, ровным счетом ничего не значило. Многие женщины считают, что им все дозволено. Попробуй же сам такую тактику по отношению к ним — и можешь больно получить по носу.

Наконец я набрался храбрости и решился — буду дерзким и вызывающим. Подвалю прямо к ней и спрошу: "Многих сегодня утопили?". Или скажу: "Если найдете в гребном винте чью-то ногу, то знайте — это моя".

Я начал приближаться, репетируя свою речь. Но красотка меня опередила. Присела, устремила на меня ленивый, вызывающий взгляд и сказала:

— Вы не прихватите корзинку из катера?

Представляете!

— Э-ээ… сейчас.

Я круто развернулся, протопал к катеру и извлек из него увесистую плетеную корзинку. Кем может быть эта незнакомка? Поразительная особа! Ясно было одно — она привыкла повелевать. Я решил, что мне она не по нутру. Испорченная американка. С другой стороны, мне не терпелось завести с ней разговор. Я двинулся к ней, волоча тяжелую корзинку.

— И прихватите мою косметичку.

Ни тебе "пожалуйста", ни "спасибо" — просто сухой приказ. Как нечто само собой разумеющееся. Я почувствовал, как в моей груди вскипает праведный гнев. Терпеть не могу заносчивых и развязных девиц, даже если они внешне походят на Рэкел Уэлч — а эта девчонка и впрямь напоминала знаменитую кинозвезду.

Я повернулся и подобрал кожаную косметичку.

— Может, ещё чего сделать, пока я здесь? — съехидничал я. — Масло поменять, перекрасить?

— Нет, только принесите косметичку. Желательно — до захода солнца.

Ехидная дрянь!

Я потрусил к ней по мелководью, сгорая от нетерпения. Девица продолжала сидеть, сцепив руки на коленях, и с вежливым любопытством, граничившим с равнодушием, следила за моим приближением. Лишь подойдя вплотную, я убедился, насколько она прелестна. Глубоко посаженные оливково-зеленые глаза с карими крапинками. Пухлые, сексуальные губки. Правильный овал лица, хорошенький прямой носик. Кожа безукоризненная гладкая, атласная, золотистая.

Во взгляде, которым она меня удостоила, читался вызов. Очевидно, что в эту игру она играла уже не раз и получала от неё огромное удовольствие. И меня она раскусила сразу — так, во всяком случае, ей казалось. Я приготовился принять бой.

Когда я приблизился почти вплотную, девица вдруг вытянула руку, и я на долю секунды подумал, что она хочет со мной поздороваться. Потом я осознал, что ей просто нужна косметичка.

— Поставьте корзинку здесь, — сказала она. — И объясните, что вы делаете на моем пляже.

— На вашем! Вы его купили?

— Нет.

Она раскрыла косметичку, набитую всякой всячиной, и извлекла на свет божий зеркальце. С минуту изучала лицо, волосы и зубы, затем, найдя все это безупречным, упрятала зеркальце в косметичку и щелкнула замком.

— А вы, похоже, не слишком разговорчивы, — сухо заметила она.

Потрясающее создание. Высокомерное, наглое, уверенное в себе. И невыразимо прекрасное и притягательное. Мне оставалось либо собрать вещички и смотаться, либо остаться и терпеливо сносить её оскорбления, поджав хвост. Я решил остаться и попробовать отплатить ей той же монетой.

— Нет, обычно я люблю почесать языком, — с улыбкой ответил я, опасаясь оглушить её гулкими ударами моего сердца. — Правда сейчас, признаться, я несколько обескуражен столь враждебным приемом. Но ты не волнуйся, крошка, я быстро восстанавливаюсь.

По очаровательным губам пробежала улыбка.

— Какой жуткий англичанин, — протянула она.

— Какая типичная американка, — в тон ей ответил я.

На этот раз она одарила меня взглядом, в котором сквозило удивление.

— Что ж, — сказала она почти угрожающе. — Коль скоро мы решили стать врагами, вы можете представиться.

— Расс Тобин. А вы?

— Каролина Куртни.

— Рад познакомиться, — улыбнулся я (надеюсь — чарующе).

— В самом деле?

— Если честно, то ещё не уверен. А вы?

— Слушайте, Инглиш… Не хотите прокатиться на катере?

— Хочу.

Она уже вскочила и понеслась — грациозная газель. Я устремился следом. Я ещё подбегал к катеру, а она уже запустила мотор. Я вскочил внутрь и тут же опрокинулся на спину — катер, встав на дыбы, рванул вперед, как скаковой жеребец.

Ввввжжжжжжик! Катер описал полукруг и мы помчали по водной глади, вмиг пересекли заливчик и вылетели в открытое море.

Вжик, бах — катер подпрыгивал на зыби и плюхался вниз так, что у меня стучали зубы. Я вцепился в поручни, затаив дыхание. Каролина уверенно держала штурвал. Глазищи горят, волосы развеваются, зубы оскалены, словно в экстазе — огонь, а не женщина.

Мы пронеслись около двух миль, как вдруг Каролина заложила столь неожиданный и крутой вираж, что я едва не вылетел за борт.

— Эй! — истошно завопил я. Но она не обратила внимания. Я даже засомневался, догадывается ли она, что кроме неё на борту есть ещё кто-то.

Внезапно она изменила курс и двинулась прямиком на берег. Прямо перед нами, быстро увеличиваясь в размерах, вырастала огромная серая скала, на которую мы неслись со скоростью в тридцать узлов, а то и больше. Я тупо уставился на скалу… потом перевел взгляд на Каролину. Может, она её не заметила? Господи, не может быть! Мы уже почти врезались. Серая махина надвигалась на нас, как курьерский поезд. Огромная и мгновенная смерть. Тридцать ярдов… двадцать… десять! Я уставился на гранитную массу, пока она не заполнила мое поле зрения целиком. Все! Я открыл рот, чтобы закричать, и вдруг… Ввввжжжжжик! Катер, почти выпрыгнув из воды, развернулся под прямым углом и помчал прочь.

— Ты сумасшедшая! — заорал я.

Безумная амазонка в ответ только дико засмеялась.

— Что, накатался? — прокричала она.

— Нет, что ты! — я вложил в голос всю мыслимую язвительность. — Давай ещё разок, мне страшно понравилось!

— Слушаюсь, сэр! Вы — босс!

— Каролиии-и-ина!

На сей раз, не сойти мне с этого места, мы ободрали золотую краску с надписи "Кэнди Кинг".

— Хочешь порулить? — выкрикнула она.

— Нет, я хочу только вернуться живым.

— Хочешь, покажу, на что способен мой конек?

О, Боже…

Должно быть, под белоснежной обшивкой скрывался двигатель ракеты-носителя. Во всяком случае, стоило Каролине до отказа открыть дроссельную заслонку, как чертов катер понесся вперед со скоростью узлов сорок пять, а то и больше — я не смотрел. Я в немом ужасе уставился на стремительно надвигавшуюся полоску суши…

Ввввжжжжик! Мы с ревом обогнули косу, влетели в до боли знакомый заливчик и очертя голову понеслись к берегу. Все, на сей раз моя песенка спета, подумал я. Сорок ярдов до берега… тридцать… двадцать… Допрыгалась, девочка! Я уже видел заголовки в местных газетах: "Курьер разбился в страшной водной катастрофе", "Обезображенное тело Каролины Куртни найдено в безлюдном гроте"…

Цок-цок! Рычаг дросселя задвинут до упора — катер мгновенно замирает на месте. Я чуть не вылетаю через ветровое стекло.

Катер медленно и послушно, как детская резиновая лодчонка, причаливает к берегу.

— Отдай якорь! — приказала Каролина, выскакивая в воду. — Я умираю от голода.

Я перевалился через борт и поплелся на ватных непослушных ногах следом за ней, чувствуя, что желудок подкатил к самому горлу. Каролина раскрыла корзину и принялась выкладывать припасы на пляжное полотенце.

— Открой вино, Инглиш. Оно в холодильничке.

— А ты никогда не говоришь "пожалуйста"?

— Не будь занудой. Возьми штопор.

Каролина вынула откуда-то изящную льняную скатерть и расстелила на песке, потом достала из пластмассовых ящичков-термосов серебряные блюда. Рюмки были из дорогого хрусталя, приборы серебряные, а тарелки и кофейные чашечки — из тонкого фарфора. Да, ничего себе корзиночка!

— Угощайся! — приказала она, снимая крышки с серебряных судков.

Господи, чего там только не было! Копченый лосось и форель, куриные грудки и фаршированные перепела, салат, свежие булочки, земляника, ананас и мороженое. И ещё — три бутылки охлажденного вина и фляжка горячего кофе. Недурно, да?

Судя по количеству пищи и вина, мисс Куртни не собиралась пировать в одиночку. Мне эта мысль удовольствия не доставила.

— Могу я задать тебе один вопрос? — спросил я, втыкая вилку в ломоть красной рыбы.

— Можешь… Но ты жуй, жуй.

— Почему я?

Каролина неспешно отпила вина и лишь потом ответила:

— Ты меня заинтересовал.

— Заинтриговал?

— Возможно.

— Или — показался забавным?

— Угу.

— Я не люблю, когда надо мной потешаются. Я не клоун.

— О'кей — прощай!

— Маленькая деталь, Каролина — я первым открыл это место.

— О'кей — оставайся.

Копченый лосось у меня во рту превратился в опилки, политые кошачьей мочой.

— Каролина, зачем я тебе нужен?

— Я ещё не решила. Пока присматриваюсь.

— И что ты видишь?

— Неплохое тело… зачатки гордости и отваги.

— А какие качества являются главными для тебя?

— Все три.

— Неужели в твоем окружении их недостает?

— Почему — приличных тел кругом хоть пруд пруди.

— Откуда ты, Каролина?

Она небрежно ткнула вилкой в море.

— Вон оттуда, из-за этого мыса.

— Тебе там было плохо?

— А почему, по-твоему, я тут торчу?

— Я первый спросил.

— Плесни мне винца, Инглиш.

— А что там за мысом?

— Посудина, торчащая на якоре посреди залива Пальма. Сто пятьдесят футов.

Я присвистнул.

— Моторная яхта?

— Угу.

— Да, непростое дело…

— Что именно?

— Разговаривать с тобой. У меня такое ощущение, что ты вот-вот взлетишь на воздух. Лопнешь, как мыльный пузырь.

Судя по её взгляду, я попал в точку. Испорченная сверх всякой меры, пресыщенная роскошью и развлечениями дамочка втайне мечтала о смерти верхе всех удовольствий.

— А тебе это не нравится, маленький человечек?

— Не груби.

Каролина рассмеялась.

— Ай-ай, какие мы гордые.

— Каролина, — сказал я, — мне было так хорошо, пока тебя не было. И завтра будет замечательно, когда ты уедешь. Видишь, ты вынуждаешь меня к ответной грубости, хотя мне этого вовсе не хочется.

— Мне нравится грубость… Это — жизнь, она меня возбуждает.

— Если, конечно, под рукой есть подходящий объект. Хотя у тебя, конечно, отбоя от желающих нет.

— Почему ты так думаешь?

Пришел мой черед смеяться.

— Не нарывайся на комплимент. Ты прекрасно знаешь, как действуешь на мужчин, и без зазрения совести пользуешься этим на всю катушку.

Она нахмурилась. Похоже, моя неуступчивость стала действовать ей на нервы. Знала бы она, что, окажись хоть чуть-чуть поприветливей, могла бы из меня веревки вить. Терпеть не могу заносчивых строптивиц. В ту минуту мне было совершенно наплевать, если она соберет свое роскошное угощение и свалит на все четыре стороны. И Каролина, похоже, это поняла.

— А чем ты занимаешься? — спросила она, сбавляя пары.

Я хотел было ляпнуть, что состою маршалом российской авиации, но в последнюю минуту спохватился.

— Я работаю курьером, — признался я.

— Каким?

— Оплачиваемым.

Она раздраженно помотала головой.

— Я имела в виду — в какой компании?

— "Ардмонт Холидейз".

— Понятно, — вздохнула она.

— А ты чем занимаешься? — поинтересовался я.

Можно было подумать, что Каролина меня не расслышала.

— Налей мне ещё вина, Инглиш, — кивнула она.

Сунув руку в корзинку, я вдруг затылком почувствовал жгучий взгляд. Я явственно ощутил, как её взор опускается по моему телу и замирает на полпути. Я резко повернул голову и… Да, Каролина в упор уставилась на мои плавки. Она спокойно потупила очи и как ни в чем не бывало отпила из рюмки. Мое сердце забарабанило.

— Где ты живешь? — спросила она все тем же безразличным тоном.

Когда я заговорил, мой голос предательски задрожал:

— У меня квартира в Пальма-Нове.

— Ты живешь один?

— Да.

— Всегда?

— Почти.

— Девушки есть?

— Как правило — одна.

— Замечательно. И как они выглядят?

— Забавные существа с двумя руками и ногами…

— Прекрати, Инглиш! Не умничай.

Ха! Все-таки пробил.

— Я имела в виду другое, — пояснила Каролина, взяв себя в руки. Какие они — высокие, маленькие, худенькие, упитанные, блондинки, брюнетки…?

— Да.

— Слушай, если ты будешь придуриваться…

— Я просто хочу сказать, что не слишком разборчив. По мне — любые хороши.

— Неужели?

— Ей-богу.

Разговор перешел на довольно скользкую тему, а я уже настолько перевозбудился, что кусок буквально не лез в горло. Каролина тоже почти не ела, зато вино лилось рекой. Я откупорил уже вторую бутылку, которую едва не выронил, услышав вопрос:

— Ты хорош в постели?

— А?

Она нетерпеливо вздохнула.

— Слушай, Инглиш, ты и в самом деле такой наивный, или прикидываешься? Я спрашиваю — ты хорош в постели?

Дрожащей рукой я поднес ко рту рюмку вина и залпом опустошил её. По спине пробежал предательский холодок. Я вдруг почувствовал, что вспотел.

— До сих пор никто ещё не жаловался, — неуклюже промямлил я.

Каролина презрительно усмехнулась.

— Еще не хватало! Насколько я наслышана про вашего брата-курьера, вы обслуживаете женщин, на которых больше никто бы не покусился.

— Ах вот как! — Я снова почувствовал, что закипаю. — Значит, о курьерах уже идет молва. И каких же женщин, по-твоему, наш брат обслуживает?

— Пожилых матрон и вечно хихикающих машинисток — плюгавеньких дурех, которые считают, что зря заплатили за отдых, если их хоть раз не трахнули.

Грубовато. Похоже, я все-таки задел её за живое.

— Да, значит я плохой курьер, — вздохнул я. — Что-то не припомгю, чтобы за последнюю неделю трахнул хоть одну пожилую матрону или плюгавенькую машинистку.

— А кого ты трахал на этой неделе?

— Черт возьми, это уже мое дело.

— Но — трахал?

— Не скажу.

Все время, пока мы разговаривали, Каролина сидела ко мне вполоборота. Теперь же развернулась лицом, сцепив руки вокруг коленок. Крохотное бикини не скрывало ровным счетом ничего. Мне казалось, что мое сердце вот-вот выскочит наружу из грудной клетки.

— Послушай, Инглиш… — Голос низкий, грудной, напоминающий кошачье мурлыканье; зеленые глазищи подернуты сексуальной поволокой. Теперь я знал, каково сидеть перед изготовившейся к прыжку львицей. — А доводилось тебе когда-нибудь трахать богатую женщину? По-настоящему богатую…

Я уже собрался было сразить нахалку наповал остроумной репликой, но вдруг нутром почувствовал, что шутки в данный миг неуместны, и только выдавил:

— Нет.

— А ведь разница довольно большая.

Ее глаза, её голос… превратили меня в камень. Я чувствовал себя кроликом, которого загипнотизировал удав.

— Да? — с трудом выдохнул я.

— Я — из другого теста, Инглиш.

Она поджала под себя ноги и встала, потом подошла ко мне вплотную и остановилась между моими вытянутыми ногами, пожирая меня глазищами. С расстояния всего нескольких дюймов я убедился, что кожа у неё и впрямь атласная, цвета темного меда.

— Как, по-твоему, Инглиш, я красива? — прошептала она.

Ее груди бурно вздымались и опускались; я даже видел, как колотится её сердце.

— Да, — прохрипел я.

— Хочешь меня?

Я тяжело сглотнул.

— Да.

Руки Каролины скрылись за спиной, и в следующий миг верхняя часть бикини свалилась на полотенце к её ногам. Затем она грациозно, одним движением избавилась от трусиков и застыла надо мной — близко, стоя почти вплотную, и очень-очень голая.

— Подвинься, — приказала наконец она. — И сними свои дурацкие плавки.

Она упала ко мне в объятия, постанывая и задыхаясь, прижимаясь ко мне разгоряченным телом.

— Люби меня, — прошептала она, устремив на меня молящий и, как мне показалось, какой-то дикий взгляд. — Будь понежнее… и не спеши.

Она обвила меня руками за шею, и её жаркие влажные губы прильнули к моим. Ее страсть поразила и испугала меня. Каролина вела себя, как дикая кошка! Извивалась в моих объятиях, подмахивала тазом, покусывала уши и плечи, царапала за руки. А потом, когда я прикоснулся к ее…

Каролина сошла с ума! Я невольно припомнил воинов-берсерков из далеких времен. Это продолжалось секунд десять, не больше.

— О Боже! — задыхаясь, выкрикнула она.

Она потрясла головой, потом дрожь пробежала по всему её телу и Каролина обессиленно затихла, еле слышно шепча:

— О Господи… как это было прекрасно…

Некоторое время спустя, когда дыхание её восстановилось, Каролина повернула голову и посмотрела на меня затуманенным взором. На губах мелькнула улыбка, взор прояснился и в глазах появилось озорное выражение.

— Ты мне подходишь, Инглиш, — прошептала она. — У тебя это есть.

— Что именно? — спросил я, улыбаясь в ответ.

— Какая-то особая закваска. Нечто, не поддающееся описанию. Ты меня заводишь.

— Я заметил.

— Ха, — она снова прижалась ко мне всем телом. — Ты ещё ничего не видел. Это была только разминка. Иди ко мне.

И в тот миг я вдруг явственно ощутил, что отныне жизнь Рассела Тобина никогда не будет такой, как прежде.

Мы начали с Каролиной в четыре; мы закончили в половине седьмого.

— Фу! — вздохнула она наконец. — Я хочу поплавать.

Мы окунулись голышом в теплую ласковую воду и вдоволь накупались. Солнце уже скрылось за высокой скалой, и на Приют Тобина спустилась прохладная и спокойная тень.

Мы лежали на мелководье, любуясь на чистое, почти безоблачное небо, подернутое розовыми бликами заходящего солнца.

— Да, Инглиш, ты хорош, — тихо сказала Каролина. — Кто тебя научил?

— Не знаю, — чистосердечно рассмеялся я.

— Поживи со мной. Ты мне нравишься.

— Что?

— Черт побери, ты что, глухой? Я сказала — поживи со мной, ты мне нравишься.

— И что у нас будет за жизнь? — игриво спросил я, понимая, что она меня подкалывает.

— Ты о такой даже не слыхивал.

— Еще бы. Расскажи мне про свою жизнь, Каролина.

— Дважды в году я отдыхаю — по шесть месяцев. Летом мотаемся по Средиземке… Зимой колесим по Африке. Иногда катаемся на лыжах, когда есть настроение… у нас все зависит от настроения.

— У кого — "у нас"?

— У меня и некоторых других.

— А кому принадлежит яхта?

— Кларенсу де Курси Хорнету.

Я расхохотался.

— А кто такой этот Кларенс де Курси Хро… Хур… Господи, ну и имечко! Кто он?

— Мой жених.

— Ой, извини.

— Не за что. Он — полный мудак.

— Тогда почему…

— Потому что Кларенс де Курси Хорнет стоит восемьдесят миллионов долларов, а моему папочке очень хочется наложить на них лапу.

— Понимаю.

— Тебе везет, Инглиш — сама я ровным счетом ни черта не понимаю.

— Почему — восемьдесят миллионов долларов на дороге не валяются…

— У папочки уже есть восемьдесят миллионов — ему хочется еще.

— Ого!

— Такие же планы строит и папаша Кларенса.

— Понятно — деловая сделка. Замечательно… хотя и жалко вас. Сколько лет Кларенсу?

— Двадцать шесть, а ума на все девять. До десяти он никогда не дотянет.

— А почему он "мудак"?

Каролина вздохнула, словно воспоминания причиняли ей мучительную боль, потом начала перечислять. Голос её звучал безжизненно и монотонно.

— Кларенс родом из семьи бостонских аристократов, он инфантилен, скучен, капризен, в постели ведет себя, как последняя свинья… — она пожала плечами, словно могла продолжать часами.

— И тем не менее он тебе нравится? — В моем мозгу уже созрел мысленный образ Кларенса. Вытянутая бледная физиономия, намечающееся брюшко, образованный, всегда одетый с иголочки сноб, но жуткий зануда. — А кто ещё у вас есть на яхте?

— Уилмер Писбоди со своей проблядушкой, Лолой Шлитц. Джереми Франклин и Джоанна Гейдж, его шлюха. Карл Бирскин и Элла Райнхорн — невеста, как ни странно. Хотя, кроме его денег, её ровным счетом ничего не интересует. Чванливый индюк по имени Ги Д'Арблэ. Его папашу звали Гэс Лавинский и, хотя он сменил фамилию, плебейское происхождение из него так и прет. Его потаскуху зовут Паула Лоусон — она из калифорнийских Лоусонов.

Да, похоже, эта компания и впрямь не доставляла ей удовольствия.

— В каком они возрасте? — полюбопытствовал я.

— Двадцать два… двадцать четыре — пес их знает.

— И чем они занимаются?

— В основном — трахаются.

— Я имел в виду — чем они зарабатывают на жизнь?

— Ха! Они доят своих родичей. Этого им вполне хватает, можешь мне поверить.

— Значит, они все богачи?

— Смотря что ты имеешь в виду. Если обладетель десятка миллионов относится к богачам, то — да.

— Черт побери! — присвистнул я.

— В каком смысле?

— Десять… миллионов… долларов, — с расстановкой произнес я, обкатывая на языке эту сумму. — Больше трех миллионов фунтов.

— А сколько стоишь ты, Инглиш?

Я расхохотался, пытаясь подсчитать свои доходы. "Уайт-Марвел" принес мне шесть тысяч фунтов. После вычета налогов, гонорара моего агента и прочих платежей у меня осталось около трех тысяч. Надо же — ещё минуту назад я был готов считать себя Крезом.

— Примерно семь тысяч долларов, — сказал я.

— Это все, что у тебя есть?

— До последнего пенни.

— Нет, — плотоядно ухмыльнулась Каролина. — У тебя ещё есть он — а он стоит даже больше, чем его платиновая копия в полный рост. Он — большой мальчик. При нынешних расценках он потянет на полмиллиона. Это твое главное богатство, Инглиш. Гордись им.

Я понял, что Каролина уже опять завелась. Господи, до чего ненасытная девица! Внезапно она перевернулась и нырнула. Я последовал за ней и, разглядев её приближающуюся под водой тень, встал на дно, растопырив ноги и изготовившись отразить нападение. Это оказалось ошибкой. Мою гордость схватили и стиснули, а потом — ох! — бесцеремонно цапнули зубами. И вдруг вместо остреньких зубов я ощутил мягкие, мягкие губы…

Каролина вынырнула, тяжело дыша, и наградила меня озорной улыбкой.

— Молодец, Инглиш. Он у тебя, похоже, никогда не вешает голову. Я хочу тебя — прямо сейчас!

Она прыгнула на меня, обхватив руками за шею и обвив бедрами мою поясницу. Мой платиновый дружок мигом проник в нее. Оргазм потряс её почти сразу же, и я поспешил составить ей компанию. Крик Каролины эхом прокатился над бирюзовой водой заливчика. Запрокинув голову назад, она беспомощно лопотала:

— О Боже, о Господи…

Потом бессильно обмякла в моих руках и повисла на мне.

— Отнеси меня на берег, Инглиш, — попросила она.

Мы ещё долго лежали, обнявшись. Мне даже показалось, что Каролина уснула, когда она вдруг встрепенулась, вскочила и посмотрела на меня; в глазах плясали чертенята.

— Пошли, Инглиш, я отвезу тебя на яхту.

— Что?

— Опять ты за свое. Я сказала…

— Я слышал, что ты сказала.

— Тогда пойдем. Одевайся.

— Постой, Каролина… Здесь — одно дело, но что скажет Кларенс, когда я заявлюсь на яхту?

— Кларенс ничего не скажет. Не волнуйся на его счет — у него свои развлечения.

— Вот как? — Мне не понравился её тон. — И — какие же?

— Увидишь. Одевайся.

— Э-ээ, я не знаю…

— Инглиш, неужели тебе не хочется посмотреть, как живут другие люди?

— Хочется, конечно, но…

— Тогда собирайся. Никто тебя не съест.

Признаться, от такой перспективы у меня даже дух перехватило. Сколько раз я любовался сказочными яхтами, бороздившими бухту Пальма, и мечтал побывать на борту хоть одной из них… Упустить такую возможность я попросту не имел права. И даже, знай я наперед, чем закончится мой визит на эту яхту, я бы все равно согласился побывать на ней… так мне кажется.

Глава четвертая

В открытое море мы выбрались, когда стрелки часов приближались к восьми, а солнце уже почти скрылось за горизонтом. Волны улеглись, и над водной гладью задувал свежий бриз. Легкий ветерок и мелкие брызги приятно взбадривали меня, поднимая настроение.

Каролина казалась поглощенной вождением. Сидя за штурвалом, она вся ушла в себя. Дроссельная заслонка была, по счастью, открыта только наполовину, что давало мне возможность насладиться прогулкой, не опасаясь, что меня вот-вот выбросит за борт.

Магалуфский залив мы пересекли, следуя примерно в миле от берега. Огни отелей змейкой вились вдоль побережья; должно быть, оправившиеся после фиесты туристы уже готовились вкусить новых ночных развлечений.

Я невольно улыбнулся, представив себе, что сказали бы Элла и Дорис, узнав о том, как я провел день, и чем собираюсь заняться вечером. Я почти услышал, как Дорис прогнусавила:

— Ну и везунчик же ты, Расс — просто слов нет. Слушай, будь другом, приволоки мне симпатичного молодого миллионерчика. А лучше — двух.

Интересно, как отнеслась бы Каролина к моим толстушкам, подумал я. Впрочем, возможно, она даже не подозревала, что такие люди существуют.

Я взглянул на нее. Гордый профиль Каролины четко вырисовывался на фоне чуть розовеющего горизонта. Красотка в бикини. Подбородок казался таким же вздернутым, как и упругие груди, волосы мягким дождем рассыпались по обнаженным плечам.

— Ты не замерзла? — спросил я.

— Нет.

— Дать мою рубашку?

— Нет.

Я уже отчаялся услышать от неё хоть одно "спасибо" или "пожалуйста".

— А что делает папаша Кларенса, чтобы приумножать свои миллионы?

— Как что — сласти, конечно.

— Ах, да — "Кэнди Кинг"![1] А папаша твой чем занимается?

— Всем подряд. Он держит сеть супермаркетов.

— А братья и сестры у тебя есть?

— Если есть, то я о них не слыхала.

Единственное дитя, но — какое! Не удивительно, что она не склонна разбрасываться пустяковыми словечками, вроде "спасибо" и "пожалуйста". Я попытался представить себе её детство, но почти сразу отказался от бесполезной затеи. Что я могу знать о жизни таких людей?

Катер выскочил на просторы залива Пальма-Новы.

— Вот где я живу, — сказал я, кивая на берег. — Вон в том доме, на втором этаже.

Каролина мельком взглянула на берег и кивнула.

— Ты чем-то обеспокоена? — спросил я.

Она повернулась ко мне и нахмурилась.

— Нет, почему?

— Ты уверена, что не совершаешь ошибки, приглашая меня на яхту? Уверена, что никто не будет против?

— Нет, кое-кому это наверняка придется не по нутру. Впрочем, это зависит от настроения.

— Вот как? Замечательно!

— Боишься?

— Как тебе сказать… Как правило, я стараюсь не появляться там, где меня не очень ждут. Я все-таки — не полный мазохист.

— Хотя ничто мазохистское тебе не чуждо — не правда ли?

— В каком смысле?

— Я ведь тоже устроила тебе не самый торжественный прием, но ты остался.

— Ты была одна, а на борту их — восемь.

— Я знаю множество мужчин, которые при виде меня бежали бы без оглядки.

Я улыбнулся и пожал плечами.

— Хорошо, значит, я мазохист.

— Держись крепче! — вдруг крикнула она с нотками раздражения в голосе. — Слишком уж медленно мы тащимся.

Вввжжжжик! Рычаг выдвинут вперед до предела, корма погружается в воду и катер мчит вперед, как на крыльях.

Каролина не гасила скорость до самой последней секунды, пока мы не ткнулись в правый борт яхты, едва не раскроив носом дорогую обшивку.

Лишь завидев подобную яхту в заливе, пусть даже ночью — залитую яркими огнями, — любой нормальный обыватель разинет пасть и бухнет что-то вроде: "Ух ты, чтоб я сгорел!"; представляете же, что почувствует такой человек, оказавшись на борту этой сказочной красавицы! Размеры, великолепие и богатство просто поражают. Что бы там ни рассказывала Каролина про своих родственников с сотнями миллионов, но лишь в ту минуту, ступив на палубу этого сверкающего хромом и медью белоснежного чуда, я столь явственно осознал, в каком чуждом мире оказался. Так, должно быть, ощущал себя Тарзан, попав в Нью-Йорк, а ведь меня, вдобавок, никто не приглашал. Словом, вы, наверное, и сами догадались, что я уже начал горько корить себя за столь легкомысленно принятое предложение.

По трапу к деревянному причалу быстро сбежал матрос в белой майке и слаксах.

— Добрый вечер, мэм, — подобострастно поздоровался он.

— Прими катер, Хэнсон, — бросила Каролина. — Пойдем, Инглиш, — кивнула она мне. — И — хватит строить из себя затравленного кролика.

Она резво взбежала по ступенькам, привычная к ним. Я последовал за ней.

Едва мы оказались на палубе, как к нам приблизилась парочка. Парень напоминал меня — примерно моих лет и одного со мной роста и сложения, высокий, стройный и загорелый красавец, с темными вьющимися волосами. В легкой белой рубашке и брюках. В руке он держал наполненный темной жидкостью стакан, в котором позвякивал лед.

При виде сопровождавшей его девушки у меня захватило дух. Невысокая и худенькая, но с огромной грудью и длинными, черными, как вороново крыло, волосами. На ней был очень элегантный брючный костюмчик цвета морской волны, с полностью оголенным животиком. Девушка выглядела страстной, зажигательной и необычайно возбуждающей.

Завидев Каролину, мужчина остановился, как вкопанный. Вид у него сразу сделался угрожающим. Темные глаза сузились, губы поджались, а дыхание стало прерывистым. Зрелище довольно неприятное, скажу я вам.

Его подруга метнула на Каролину ревниво-мстительный взгляд и отошла к борту, словно предвкушая приятную сцену. На меня она даже не посмотрела.

Зато её спутник насмотрелся на меня вволю. Он стоял, набычившись, и прожигая меня насквозь взглядом, тепла в котором читалось не больше, чем у изголодавшегося паука, в тенетах которого запуталась жирная и сочная муха. Затем он перевел взор на Каролину.

— Я хочу с тобой поговорить…

— Потом.

— Сейчас же! Иди сюда. — Он кивнул на прикрытый жалюзи дверной проем в проходе.

— Я же сказала, Кларенс — позже! — раздраженно ответила Каролина.

Кларенс! Вот, значит, он каков! Господи, до чего же обманчивы бывают имена. А я-то представлял его одетым с иголочки снобом с бледной вытянутой физиономией и брюшком. Высившийся передо мной парень скорее напоминал профессионального теннисиста.

Каролина, задрав голову, быстро и решительно прошагала мимо него. Кларенс резко развернулся и последовал за ней, агрессивно ускоряя шаг. Ярдов через пятнадцать он настиг её, схватил за руку и рывком повернул к себе. Разговора их я не слышал, но доносившихся до моих ушей отрывков вполне хватило, чтобы составить представление о сути супружеских разногласий.

Кларенс: "…своем идиотском катере… собирались кататься на водных лыжах… кто тебе дал право!.."

Каролина (очень громко и отчетливо): "Иди в жопу, Кларенс!"

Кларенс (свирепо махнув рукой в мою сторону и метнув на меня убийственный взгляд):…очередного своего альфонса… опять протрахалась весь день…"

Каролина сорвалась прочь. Кларенс помчался следом, и они скрылись из вида.

Я стоял и дрожал, как осиновый лист. Жгучая девица смотрела на меня, опираясь на фальшборт и ехидно улыбаясь. Жуткая стервоза.

Внизу взревел мотор и послышался шум отплывающего катера — должно быть, матрос повел ставить его на якорь. Я пожалел, что не сижу сейчас в катере и не мчусь домой. И черт меня дернул ввязаться в эту авантюру.

— Как вас зовут-то? — спросила девица. Американка, решил я. Тон снисходительный, чуть нагловатый.

— Тобин.

— Давно знаете Каролину?

— Часов пять.

— О, это целая вечность! Должно быть, вы в своем деле мастак.

Ее развязность меня возмутила. Чего не выношу, так это подобной фамильярности — не важно, с чьей стороны. Хорошо, пусть эти люди из высшего света, пусть они любят пускать пыль в глаза — я же не возражаю, и готов их даже уважать; но почему бы им при этом не вести себя по-человечески? Есть предел, переступив через который, любая коронованная особа вместо признания удостоилась бы болезненного щелчка по самолюбию, столкнувшись с кирпичной стеной тобинского презрения. Все различие между мной и шайкой этих вальяжных бездельников состояло в каких-то восьмидесяти миллионах долларов. И то — заработанных не ими самими, а их папочками. К чертям их!

— Вы… отдыхаете здесь? — прогнусавила она.

— Нет, работаю. — Меня так и подмывало спросить, знает ли она, что означает это слово, но я сдержался. Я ещё мало разозлился; скорее испытывал неудобство, да и, честно говоря, немного побаивался.

— Вот как? И чем же вы занимаетесь, мистер Тобин?

Даже слово "мистер" прозвучало в её устах обидным.

— Я — курьер в компании "Ардмонт Холидейз".

— Как интересно!

Внезапно я ощутил острый приступ одиночества. Какого черта я сюда приперся? В жизни не чувствовал себя настолько омерзительно. Я вдруг стал белой вороной, затесавшейся в благородную черную стаю. Чего угодно ожидал от красотки Каролины, но не того, что она способна бросить меня на растерзание этим волкам. Жаль, что рядом нет Патрика. Мне остро не хватало дружеского плеча.

— Что ж, раз уж вы здесь, так хоть выпейте, — предложила девица. Здесь все пьют.

— А Каролина вернется?

Брюнетка загадочно улыбнулась.

— Кто знает. Каролина непредсказуема. Поскольку вы знакомы с ней уже пять часов, то знаете её ничуть не меньше, чем я… — Ухмыльнувшись, она добавила: — А то и больше.

Моя собеседница повернулась ко мне спиной и решительно зашагала по палубе, ожидая, судя по всему, что я последую за ней. Мы миновали несколько дверей-жалюзи — кают, должно быть, решил я.

— А я удостоюсь чести знать, как вас зовут? — с легкой ехидцей спросил я.

— Элла Райнхорн, — бросила она через плечо.

Ага — невеста пресловутого Карла Бирскина, припомнил я.

Мы уже приближались к корме, когда Элла толкнула двустворчатые двери, пересекла небольшой холл, распахнула другую дверь и куда-то вошла. Я проследовал за ней и очутился в голливудской сказке.

Вам наверняка приходилось видеть подобное в кино — огромные, в несколько этажей гостиные, от стены до стены застланные пушистыми, с ворсом по колено, коврами. Вот в такую комнату я попал. Все в ней дышало богатством, роскошью и удобством. Уютные кожаные диванчики с грудами мягких подушек, розовые зеркала, огромный каменный бар с встроенным в стойку аквариумом, протянувшийся вдоль всей стены и уставленный таким количеством бутылок, какого хватило бы, чтобы держать под хмельком все население Пальмы в течение месяца.

В самой середине утопавшего в роскоши зала располагался круглый бассейн, окруженный каменным парапетом. Посередине бассейна бил самый настоящий фонтан. В пруду красовались экзотические водоросли и, должно быть, плавали рыбы.

Обведя завороженным взглядом все это пышное великолепие, я начал замечать людей. Мне показалось, что там находится человек тридцать — все под стать молодые, лет по двадцать с небольшим. Одни возлежали на подушках, другие сидели на диванчиках, третьи расположились у стойки бара или топтались рядом. Одна пара примостилась на низком парапете, окружающем бассейн, свесив босые ноги в зеленоватую воду.

Гости, похоже, были предоставлены сами себе. Одеты все были кто во что горазд — мужчины преимущественно в свободных брюках и рубашках с расстегнутыми воротничками, женщины — в шортах, брючках или мини-юбках. Почти все пили или курили; в огромной гостиной стоял смех и отовсюду слышались оживленные веселые возгласы.

Мягкая подсветка придавала великолепному залу вид какого-то сказочного грота, а льющаяся неведомо откуда музыка только усиливала это впечатление.

Я чуть постоял, привыкая к невиданному великолепию, потом последовал за Эллой, которая уверенно продефилировала к бару. В углу у стойки трое мужчин, сидя за столом, резались в какую-то азартную игру. Я остановился неподалеку, решив понаблюдать.

Все трое игроков были сложены, как настоящие атлеты — загорелые, крепкие, мускулистые. Один из них был ярко-рыжий, с крепкими руками, густо поросшими рыжей шерстью, второй — смуглый усатый брюнет с кудрявыми волосами, а третий — русоволосый красавец с недоброй физиономией и пронзительным взглядом.

Внезапно компания игроков разразилась смехом и в ту же секунду от кучки оживленно беседовавших людей отделилась хорошенькая блондинка, которая быстро взбежала по ступенькам к подиуму, на котором расположился игральный стол, и склонилась над русоволосым красавчиком. На ней были обтягивающие розовые брючки и розовая блузка, низкий вырез которой позволял мне видеть её хорошенькие голые грудки.

— Что случилось? — возбужденно спросила девушка.

Вместо ответа парень привлек её к себе и впился в её губы; одной рукой он гладил её хорошенький задик, а вторая ловко юркнула под блузку. Блондинка, казалось, только того и ждала. Она обвила его за шею обеими руками и прильнула к нему всем телом.

Я украдкой оглянулся по сторонам. Никто не обращал на целующуюся парочку ни малейшего внимания.

— Тебе бросать, Карл, — произнес рыжий, устремив безразличный взор на увлеченного своим делом красавца.

— Карл? Карл Бирскин? Быть не может. Элла, его суженая, стояла рядом, буквально в двух шагах, совершенно не реагируя на то, что её жених увлеченно сосет и лапает другую девицу.

Карл безмятежно извлек лапу из-под блузки, потянулся к игральному стаканчику, выкинул кости и снова, как ни в чем не бывало, полез за глубокий вырез блондинки.

— Слушай, Бирскин, — пробурчал рыжий. — Трик-трак или трах-трах выбирай. Оставь её в покое, будь человеком.

Так это и в самом деле был Бирскин! Я нервно оглянулся на Эллу. Она и ухом не повела.

— Что будете пить? — спросила она меня.

— Э-ээ… Водка у вас есть?

— Пять марок. Какую вы предпочитаете?

— Сойдет любая. С тоником, пожалуйста.

Элла нетерпеливо щелкнула пальцем и к ней подлетел молодой бармен с оливковой кожей. Впервые заметив меня, он метнул на меня встревоженный взгляд. Ему было на вид лет двадцать и мне показалось, что он араб или египтянин, или кто-то в этом роде — смуглый красавчик-брюнет с угодливыми глазками. Мне он сразу не понравился — возможно, за взгляд, которым меня одарил.

— Водку с тоником, — приказала Элла. — А мне шампанского.

Разливая напитки, он несколько раз поднимал глаза, бросая на меня взгляды, в которых недвусмысленно читалось, что он раскусил меня, и прекрасно знает — что я за птица и зачем пожаловал.

Элла вручила мне мой стакан и взяла со стойки бокал с шампанским.

— Располагайтесь и чувствуйте себя, как дома, — сказала она и спустилась по ступенькам, оставив меня одного. Да, что-то я сегодня быстро терял собеседников. Я мысленно взял на заметку, что нужно сменить дезодорант.

Присев на свободный табурет, я закурил. Что ж, решил я, раз уж я попал сюда, то стоит повеселиться на всю катушку. Я сам себе не верил — Расс Тобин как ни в чем не бывало сидит на яхте мультимиллионера, попыхивая сигаретой. Кстати… Я вдруг вспомнил, что яхта стоит на якоре в доброй миле от берега, а то и в двух. Как мне покинуть эту посудину? Проплыть столько я не смогу, это как пить дать. По моей спине пробежал неприятный холодок. Куда, черт побери, могла запропаститься Каролина? Мне вдруг остро захотелось увидеть хоть одно знакомое лицо.

— У вас все в порядке, сэр?

Я круто развернулся. Мустафа-Али-Абдул пялился на меня своими бесстыжими арабскими глазами. Что ж, по крайней мере — знакомая физиономия. Я плюхнул опустевший стакан на стойку.

— Еще водки, пожалуйста.

— Все, что хотите, сэр.

Вы представляете!

— Я… что-то вас прежде здесь не видел, сэр.

— Да, это верно.

И вряд ли ты меня ещё когда-нибудь увидишь, засранец!

— Если вам что-нибудь понадобится… все, что угодно… Дайте мне только знать, сэр.

— Спасибо, непременно.

Я бы дорого отдал за то, чтобы взгромоздиться на любую моторку и рвануть к берегу. От взгляда Ахмед-бея по спине ползли мурашки. Да и губы у него были слишком толстые.

Хасан отвалил выполнять очередной заказ и я, оставшись в одиночестве, снова обвел взглядом залу, прикидывая, о ком из собравшихся мне рассказывала Каролина. Я попытался вспомнить их имена. Лола Шлитц, например — такие имечки не забываются. Ги д'Арблэ, кажется, и ещё кто-то… А, Вильям Писбоди. Или Догсбоди. Больше я никого не помнил. И черт с ними. Главное, что я сам здесь. Яхта, битком набитая миллионерами, и я — Расс Тобин. Надо, пожалуй, чуток подналечь, чтобы их догнать. А что? Семь тысяч долларов на моем счету уже есть. Оставалось наскрести каких-то жалких девятьсот девяносто три тысчонки и — дело в шляпе. Можно вступать в клуб. Пораскинь мозгами, Рассел. Кто знает, может быть, тебе не придется их зарабатывать. Просто жениться — и все. А что — возьму и женюсь на какой-нибудь Элле. Или даже на Каролине. Брр! Я зябко поежился при одной мысли о такой перспективе. Через неделю я превращусь в трясущуюся развалюху.

Я постарался пристально рассмотреть всех женщин. Все, как одна, заслуживали внимания. Просто поразительно, почему богатые женщины всегда выглядят столь привлекательно.

На одном из диванов я заметил мужчину, со всех сторон окруженного прехорошенькими кралями, каждая из которых старалась хоть чем-то угодить ему — поднести к губам сигарету, погладить, поцеловать…

Я узнал Стива Ренника — звезду сцены, экрана и дамских будуаров. Шесть футов четыре дюйма роста, сложением с регбиста. Пожалуй, Ренник был худшим актером за всю историю человечества, но в ковбойском наряде парень смотрелся просто сногсшибательно. Когда я уезжал из Лондона, в одном из вест-эндских кинотеатров как раз начался показ его новой картины, на котором, как выразился один из кинокритиков, "он всласть назевался". Тем не менее очередь женщин, желающих лицезреть его могучую фигуру, мальчишеское лицо, и насладиться тягучим техасским говором, змейкой обвивалась вокруг квартала. Девчонки просто теряли голову при виде этого красавца, который, в свою очередь, отнюдь не терялся, умело извлекая выгоду из массового обожания.

О его сексуальных подвигах ходили легенды. Не проходило и недели, чтобы одна из бульварных газетенок не живописала скабрезные подробности очередной захватывающей оргии на его техасском ранчо. Удивительно, но этот парень каким-то непостижимым образом находил время, чтобы сниматься в кино.

— Эй, ты в коброглаза играешь?

Я обернулся. Карл Бирскин разглядывал меня с нескрываемым любопытством.

— Мы знакомы?

— Э-ээ… нет.

— Как тебя зовут?

— Расс Тобин.

— Ты с кем здесь, Тобин?

— Э-ээ… с Каролиной. Она… привела меня.

Темные глаза Карла засверкали, а на губах заиграла презрительная усмешка. Он повернулся к остальным игрокам и провозгласил:

— Его зовут Расс Тобин, и его привела сюда Каролина.

Рыжий и Усатый осмотрели меня — с некоторым интересом, как мне показалось, — потом переглянулись. Теперь все трое усмехались одинаково. Надменно и презрительно.

— Ясно, — проронил Рыжий. — В коброглаза сгоняем, Тобин?

— Э-ээ, да, с удовольствием.

Что за коброглаз такой, черт побери?

Усатый-Гаучо сказал:

— Мы играем по голубку за кон — нормально?

— Да, замечательно…

Хоть убей, не знаю, что такое "голубок".

— Как, говоришь, тебя зовут? — переспросил Усатый.

— Тобин. Расс Тобин.

— Хватит с нас и Тобина. Я — Д'Арблэ. Это — Бирскин… А этот вот Писбоди. Выбрасывай, кому начинать, Тобин.

Я принял у него из рук стаканчик с двумя костями. Перед нами на столе стоял ящичек длиной в фут, шириной дюймов в девять и в пару дюймов глубиной. Он был разделен на два отделения. Одно из них предназначалось для того, чтобы выбрасывать кости. Второе занимал ряд цифр, от единицы до девяти — каждая помещалась в отдельной рамочке. Со стороны игра показалась мне исключительно простой. После каждого броска вычисляли выброшенную сумму и соответствующую цифру выводили из игры, накрывая её пластмассовым кружочком. Когда кружочек снимали, под ним приоткрывалась какая-то буква. Я предположил, что эти буквы и составляли слово "коброглаз". Я также догадался, что цель игры заключалась в том, чтобы поочередно выбросить все нужные числа.

Я сделал первый бросок. Два и два.

— Четыре, — возвестил Бирскин, забирая стаканчик.

Он выбросил пять. Д'Арблэ — семь. Рыжий Писбоди — девять.

Писбоди открыл игру.

Первым броском он набрал девять очков и накрыл кружком девятку, приоткрыв букву "з" в "коброглазе". Затем он выкинул семерку и обнажил букву "л". Выбросив затем девять, он накрыл кружками сразу две цифры четверку и пятерку, — открыв "р" и "о". Он продолжал бросать, пока в "коброглазе" не остались всего две буквы — вторая и третья. Бросок. Шесть очков. На очко больше, чем требовалось. Ему осталось набрать пять.

— О, черт, — сплюнул Рыжий.

— Писбоди… пять очков, — провозгласил Бирскин, записывая его результат шариковой ручкой прямо на столе. — Д'Арблэ, ты следующий.

Д'Арблэ кидал здорово. Мне уже показалось, что он очистит всего "коброглаза", но он остановился на последней букве.

— Д'Арблэ… два, — записал Бирскин. — Теперь моя очередь.

Он сделал всего два результативных броска, накрыв девятку и восьмерку, а вот после третьего хода на костях выпали две единицы. Это и оказался пресловутый коброглаз — несчастливый бросок в данной игре.

— Тьфу, блин! — прогремел Бирскин. — Что за невезуха!

Оказалось, что после такого хода право на бросок переходит к следующему игроку.

Я встряхнул кости и выкинул их на игровое поле. Дьвольщина — коброглаз с первого же броска!

— Не повезло! — гоготнул Д'Арблэ. — Я выиграл. Запиши, Бирскин.

Мы сыграли ещё раз. Д'Арблэ снова взял верх.

В третьей игре победителем вышел Бирскин.

В четвертой пальма первенства досталась Писбоди.

Счастье решительно отвернулось от меня. Я проиграл четыре голубка кряду.

Подкатил Мустафа.

— Еще выпьете, сэр?

Он произнес это так, словно я и впрямь нуждался в том, чтобы промочить горло.

Д'Арблэ выиграл в пятой партии, Бирскин — в шестой. У меня не получалось ровным счетом ничего. Три моих броска закончились коброглазом уже после двух или трех попыток. Мне это уже начало надоедать — да и в голове немного зашумело. Мустафа наливал мне практически чистую водку.

— Твой черед, Тобин, — сказал Бирскин.

Это был седьмой раунд и вдруг, словно по мановению волшебной палочки, все изменилось. Недаром говорят, что новичкам везет. В этом раунде фортуна улыбнулась мне: все остальные выбросили коброглаза, и я вышел победителем всего лишь с одним удачным броском. Затем я выиграл следующий тур, а за ним ещё один, обойдя Бирскина лишь на одно очко. После этого разок отличился Д'Арблэ, а потом настал нескончаемый тобинозой — эра Тобина. Фартило мне совершенно бессовестно, ведь до этого я играл в кости всего раз в жизни. Клянусь, что я ничего не делал — просто тряс кости в стаканчике, но всякий раз выпадало нужное число. Мы уже играли больше часа, но вот, после моей десятой подряд победы, Бирскин отбросил в сторону ручку и процедил:

— Ну и прет же, блин, этому парню! Все, с меня хватит. Он разделал нас под орех — на десять конов. Расплатитесь с ним — с каждого по три тридцать три.

Черт побери — я обставил каждого из них на три доллара и тридцать три цента. Десять долларов… почти четыре фунта! Пожалуй, свожу Патрика в ресторан…

Плюх… плюх… плюх… Передо мной выросли три стопочки зеленых бумажек.

— Спасибо большое, — произнес я, но моих партнеров уже и след простыл; расплатившись со мной, они дружно устремились к распростертому на подушках Стиву Реммику, окруженному гурьбой девиц.

Я сложил доллары вместе, немного смущенный своим выигрышем. И тут мой взгляд впервые упал на них. Перед глазами вдруг все поплыло. Сердце екнуло. Сверху лежала стодолларовая купюра!

Первая мысль — кто-то из игроков ошибся. Все они давно были под мухой. Должно быть, один из них по ошибке достал стодолларовую бумажку.

Я отодвинул её, чтобы проверить остальные банкноты и — едва не упал с табурета. Еще одна сотня! И еще! Затем двадцатка… десятка… три однодолларовых бумажки… и опять сотня! И ещё одна! И еще!.. Черт побери, на что же я играл!

Я осторожно огляделся по сторонам, ожидая, что взгляды всех присутствующих прикованы ко мне, но увидел, что все заняты своими делами, не обращая на меня ни малейшего внимания. Даже Ибрагим куда-то отлучился. Я распихал деньги по карманам, дрожащими пальцами вынул сигарету и закурил. Мне вдруг показалось, что я очутился в каком-то нереальном мире. Неужели это и впрямь я? Я потянулся к своему стакану и едва осушил его, как подкатил Ахмед — он, оказывается, ходил за льдом.

— Игра закончена? Хотите ещё выпить, сэр?

— Да, пожалуйста… А где здесь гальюн?

— "Гальюн", сэр?

Как называется уборная у этих чертовых янки?

— Этот… как его — сортир?

— В углу, сэр, за раздвижной ширмой.

Я слез с табурета и нетвердой поступью проковылял через огромную гостиную. Пора, пожалуй, завязывать с коктейлями, решил я, чувствуя, как заиграл в голове хмель, и, завернув за ажурную ширму, увитую лианами, вошел в туалет. Господи, ну и заведение — настоящий чертог с белоснежными и раззолоченными стенами. Впрочем, любоваться на пышный декор я не стал, а, уединившись в кабинке и заперев дверцу, дрожащими руками извлек из карманов свой выигрыш и снова воззрился на него. Я пересчитал деньги трижды, прежде чем окончательно убедился, что это не сон. Да, я выиграл тысячу долларов, или, чтобы быть точным — девятьсот девяносто девять. Четыреста фунтов!

При мысли о том, что я ставил на кон по сорок фунтов, мне едва не стало дурно. "Голубком" эти чертовы снобы именовали сотню зеленых. Подумать только — после первых шести раундов я проигрывал шестьсот баксов! А вдруг бы я проиграл, и не десять конов, а двадцать… Или тридцать!

Что ж, поделом тебе, Тобин. В следующий раз потрудись хотя бы узнать, какова ставка, прежде чем ввязываться в игру. И что за голубок такой? Собственная выдумка? Студенческий жаргон? Воистину говорят: век живи — век учись. Интересно, чему ещё я научусь, пока не покину эту яхту. Если честно, то грызть гранит науки меня вовсе не тянуло. Я мечтал только об одном — как бы дать деру.

Я вернулся в бар в состоянии полуоцепенения. В гостиной, казалось, стало ещё более шумно, весело и накурено. Две пары кружились в интимном танце. Стив Реммик избавился от рубашки, а одна из девиц, распростершись у его ног, вылизывала ему грудь, покусывая за волоски. Д'Арблэ, Бирскин и Писбоди валялись неподалеку в окружении других шаловливых красоток в разном состоянии раздетости. Все они совершенно беззастенчиво целовались и лапались. Похоже, наклевывалась настоящая оргия.

Я взгромодился на прежний насест у стойки бара, недоумевая, куда пропали Каролина и Кларенс. Впрочем, по большому счету, мне было на них наплевать. Абдулла добился своего: голова кружилась, ноги предательски отяжелели. Я взглянул на часы; было почти одиннадцать. Меня нестерпимо тянуло домой. Я решил, что прикончу последний стакан и отправлюсь на поиски матроса, ответственного за катер. Попытаюсь уговорить его переправить меня на берег. В Пальме возьму такси. Хватит с меня этих аристократов — я сыт ими по горло.

Отвернувшись к стойке, чтобы допить свою последнюю на сегодня водку, я взглянул в огромное зеркало и… стакан замер на полпути к моим губам.

Должно быть, она уже давно стояла за моей спиной, разглядывая меня. Боже — ну и глазищи! А личико! Невыразимая прелесть! Оливковая кожа, облегающее леопардовое платье тончайшего шелка… Самое сексуальное существо, что я когда-либо видел.

— Что-то я вас прежде не встречала, — улыбнулась незнакомка. Голос низкий, грудной, обволакивающий. Американский Юг, решил я. От её пристального взгляда во мне взыграла тобинская кровь. Сердце колотилось так, что грозило перевернуть яхту вверх килем.

— Да, верно, — проквакал я.

— Как это приятно. Я — Ханичайл Лэзер.

— А я — Расс Тобин.

Она улыбнулась, ослепив меня сверкающими ровными зубками.

— Мне кажется, для начала это неплохо — а тебе?

— Лучше не бывает.

Не сводя с меня томного, гипнотизирующего взгляда, она обратилась к Мустафе:

— Али, сооруди-ка нам с Рассом парочку твоих самых особых коктейлей, да побыстрей. Нам ведь с ним предстоит срочно наверстать упущенное.

Прихватив по здоровенному стакану "особого", наполненному таинственной бледно-зеленой жидкостью, мы с Ханичайл присели на диванчик. Говоря "присели", я имею в виду "провалились" — я и впрямь почти утонул в мягчайшей подушке.

На возлежавшую рядом Ханичайл стоило посмотреть, скажу я вам. Леопардовое платьице казалось невероятно коротким, когда девушка стояла; в горизонтальном положении оно выглядело просто абсурдным. И не только из-за длины (оно едва прикрывало пупок), но и по причине абсолютной прозрачности. Иными словами, если бы не крохотные трусики, могло бы запросто показаться, что рядом со мной лежит совершенно голая девушка. Длинные стройные ножки, казалось, тянулись в бесконечность; не менее сладостные мучения причинял мне её очаровательный животик, то вздымавшийся, то опадавший в нескольких дюймах от моего лица. Я не мог оторвать глаз от этого зрелища.

Повернувшись ко мне, Ханичайл приподняла стакан и, игриво улыбнувшись мне, спросила:

— Как тебе коктейль нашего Али, милый?

Я пригубил стакан.

— Приятно. Немного отдает анисом.

— В основе здесь перно; что ещё добавляет туда этот хитрый прохвост знает лишь он сам. Но эта штука действует, можешь мне поверить.

Я отважился на изрядный глоток.

— А кажется вполне безобидной.

Девушка негромко рассмеялась. Немного удивленно и многозначительно. Уже тогда мне следовало насторожиться.

— Откуда ты, Ханичайл?

Она небрежно махнула стаканом.

— Отовсюду… В последний раз — из Танжера.

— Откуда ты знаешь Кларенса Хорнета?

Ханичайл странно улыбнулась и сказала:

— Ты, похоже, и впрямь новичок здесь. Сам-то ты как тут оказался? Мне кажется, ты не из их компании.

— Я сегодня днем познакомился с Каролиной Куртни…

Ее глаза изумленно расширились, и она устремила на меня заинтригованный взгляд.

— Так ты тот самый "Инглиш"? Курьер? И у тебя хватает духа сидеть здесь? Ты хоть представляешь, какую бучу ты учинил?

Что-то творилось с моим зрением. Ханичайл вдруг покачнулась и поплыла. Даже музыку куда-то повело. Я слышал слова Ханичайл, слышал и собственный голос, хотя говорил за меня, по-моему, кто-то другой, со стороны.

Вдруг Ханичайл рассмеялась; смех её донесся с другого конца гостиной.

— Кларенс там брызгает слюной, кипятится и грозится растереть тебя в пыль, а ты тут преспокойно развлекаешься…

— А в чем дело? — услышал я собственный голос. — Я не понимаю…

— Брось, не придуривайся. Мало того, что ты так нахально оттрахал его невесту, так ты ещё и приперся сюда вместе с ней. Кларенс, когда разойдется, готов на все. Поверь мне, я уже насмотрелась, на что он способен!

— Черт побери, — я судорожно сглотнул. — Но Каролина сказала, что ему наплевать… что она ему совершенно безразлична…

Ханичайл замотала прелестной головкой.

— Если малышу надоедает любимая игрушка, это вовсе не значит, что он готов отдать её первому встречному. А Кларенс — тот же малыш, хотя и великовозрастный. И характер у него прескверный, можешь мне поверить…

— Как… откуда ты знаешь про нас с Каролиной?

— Я была в соседней каюте и все слышала. Господи, как они орали! Ты и в самом деле трахнул её, Инглиш? Ты отважный парень! — Она ослепила меня улыбкой. — Слышал бы ты, как она расписала твои способности! Да после такой рекламы ты за одно лето станешь миллионером!

— Но я вовсе… Я хочу сказать…

— Слушай, Инглиш, на этой посудине найдется по меньшей мере полдюжины голодных баб, включая меня, которые отдадут половину состояния за то, чтобы с тобой перепихнуться! Не представляешь, какое счастье увидеть новую и такую симпатичную мордашку после до смерти надоевших рыл этих слащавых импотентов. Допивай свой коктейль, пропустим ещё по стаканчику, а потом уже посмотрим, на что ты в самом деле способен!

Следующие четверть часа напрочь вычеркнулись из моей жизни, словно кадры, вырезанные из фильма. После этого я помню лишь одно: как Ханичайл танцевала на краю бассейна. Впрочем, "танцевала" — не то слово. Настоящий леопард по сравнению с ней показался бы неуклюжим бегемотом!

Над залом плыла какая-то дикая, первобытная музыка. Все мелькало в калейдоскопе стробоскопического света. В этом гипнотическом мелькании извивающаяся фигура Ханичайл то появлялась, то пропадала, оставляя у зрителей иллюзию полной нереальности происходящего. Вдруг руки девушки исчезли за спиной, а в следующий миг леопардовое платье свалилось к её ногам. Я остолбенел. Ханичайл осталась абсолютно голой! Ни крохотных трусиков, ни набедренной ниточки стриптизерш — ничего! Она продолжала танцевать в чередующихся вспышках магического света, олицетворение дикой и первобытной Африки, прекрасное создание природы.

Я почувствовал, как меня засасывает желание, увлекая в темный пульсирующий туннель, безжалостно швыряя в бездонный водоворот, воронку дикой, необузданной страсти. Я был жутко пьян или одурманен, но меня это нисколько не беспокоило. Я просто плыл по течению. Ханичайл уже больше не танцевала — она судорожно извивалась, словно одержимая. То и дело дрожь пробегала по её гибкому телу, на котором проступили капельки пота. Движения Ханичайл с каждой секундой становились все более раскованными и эротичными. Извивающиеся бедра стали подергиваться, имитируя соитие с невидимым любовником. Вот она расставила стройные ножки в стороны, и её длинные пальцы бабочками замелькали в завитках черного треугольничка. Ее таз начал дергаться сильнее и ритмичнее, в такт музыке, темп которой нагнетался с каждым мгновением. Глаза Ханичайл были закрыты, зубы оскалились. Музыка звучала громче и громче… Мой одурманенный мозг совсем затуманился, глаза обволокло пеленой, в ноздри шибанул пряный аромат… Я вдруг осознал, что повсюду вокруг меня на полу и на подушках извиваются обнаженные тела, мелькают голые конечности… Голова моя закружилась и мне показалось, что я теряю сознание…

Гостиную внезапно заполнил странный звук — низкий гортанный, постепенно нарастающий вой. Я с ужасом понял, что он исходит от Ханичайл. Он доносился через её плотно стиснутые губы, предвещая наступление оргазма. Ее бедра дергались в бешеном ритме, а пальцы нервно теребили набухшие соски прекрасных грудей. Внезапно рот Ханичайл широко открылся и из её горла вырвался дикий крик. Звериный вопль. Она рухнула на подушки, где продолжала метаться и извиваться в пароксизмах раздирающего экстаза под оглушающую музыку, достигшую крещендо.

Я сидел ошеломленный, купаясь в собственном поту и почти не осознавая, что происходит. Стробоскопические вспышки выхватывали из темноты фантасмагорические картинки, казавшиеся скорее снами больного разума, нежели реальностью. В ушах витали непонятные звуки — смесь музыки, вздохов, криков, рычания и барабанной дроби.

Мне вдруг показалось, что я соткан из воздуха и парю над безбрежным океаном. На самом деле я просто наклюкался до чертиков. Дьявольское зелье Али-Мустафы сработало на всю катушку.

Ханичайл, вдруг подумал я. Что случилось с Ханичайл? Где она? И куда подевались все остальные? Неужели я остался на яхте один? На какой яхте? С какой стати я решил, что нахожусь на яхте? Где она? Бред какой-то. Но ведь я был… Где я, черт возьми, нахожусь?

Нет, это, конечно, сон. Когда-то мне уже пригрезилось нечто подобное в кресле у дантиста. Очнувшись, я тогда решил, что меня похитили и усадили в это кресло — я никак не мог вспомнить, каким образом попал туда. Я вдруг с интересом подумал, где окажусь, когда проснусь на сей раз. Хорошо бы в постели с Самантой. Саманта? Господи, ведь это было два года назад. В Ливерпуле.[2]

Господи — ещё в Ливерпуле! И с какой стати мне это вдруг в башку втемяшилось? Где я — в Лондоне? Господи, до чего же мне плохо…

Вдруг я почувствовал что-то другое — рядом со мной кто-то был. От страха у меня заныл затылок. Я судорожно обернулся. В каких-то дюймах от моего лица пурпурная ночь сложилась в подобие человеческого лица. Оно придвинулось ко мне, обдав мою щеку жарким дыханием. Невидимая рука поползла по моему бедру.

— Ты один… — услышал я шепот Али. — Женщины тебя не интересуют…

Я охнул.

— Может быть, я предложу тебе кое-что особенное? — пылко выдохнул он.

Внезапно я пришел в себя и стряхнул со своей ширинки его липкую паучью лапу.

— Пошел в задницу, Мустафа! — выпалил я, срываясь с места.

— Сука! — прошипел он мне вслед.

С колотящимся сердцем я примостился на ближайшем диване. Господи, что за вывихнутая компания! Тобин, старина, пора и честь знать. Катись-ка домой, малыш!

Я перевернулся и попытался встать. Мне это уже почти удалось, когда на потолке вспыхнул экран и начался какой-то фильм. Я замер на месте. Чертовски странно — я был убежден, что потолок совсем не там. Я крутанул головой, пытаясь определить, в каком измерении нахожусь, и — отрубился.

Очнулся я, должно быть, довольно скоро — порнофильм был в самом разгаре и на меня надвигался гигантский, футов под двадцать, негр с угрожающе торчащим членом в полтора человеческих роста и толщиной со слоновью ногу. Монстр явно намеревался пустить в ход свой чудовищный инструмент. Я перепуганно попятился и снова провалился в небытие.

Придя в себя, я обнаружил, что надо мной заботливо склонилась Ханичайл. Я знал, что это она, по экзотическому мускусному аромату её духов. Ее мягкое дыхание ласкало мое лицо, а тело источало жар. Я протянул руку и коснулся упругой атласной груди. Ханичайл вздохнула.

— Эй, курьер, ты меня бросил, да? — промурлыкала она. — А ведь обещал…

— Что? — прохрипел я.

— Обещал, — настойчиво повторила она, ища мой рот жаркими влажными губами. Ее язычок змейкой скользнул ко мне в рот, обследуя, как мне показалось, самую внутренность моего черепа. В следующее мгновение я почувствовал её руки на своем животе и догадался, что Ханичайл пытается расстегнуть пряжку моего ремня. Несколько секунд спустя она проникла внутрь и жадно сграбастав то, что искала.

— Давай же… иди ко мне! — нетерпеливо понукала она.

— Постой минутку… Дай мне встать…

Я обнял её за обнаженную талию, но Ханичайл только крепче впилась в меня, покрывая мое лицо поцелуями. Затем она ловко перевернула меня на спину, а сама взгромоздилась сверху. Впрочем, долго она не усидела.

— Я так не хочу, — не скрывая нетерпения, произнесла она. — Сними свою идиотскую одежду…

Она скатилась с меня. Я покатился вместе с ней и — очутился на полу. Тут я её потерял. Немудрено — тьма стояла, хоть глаз выколи. Но Ханичайл сама отыскала меня, притянув к себе. Я споткнулся и упал прямо на нее, оказавшись между её широко расставленными бедрами. Самое удивительное, что я был по-прежнему полностью одет.

— Проклятье! — прошипела она.

Пожалуй, моя репутация несколько пошатнулась, но что я мог поделать голова кружилась, и я ни черта не видел в этой дурацкой темноте. Я попытался выпрямиться, но тут же запутался в собственных ногах и упал. Потом никак не мог сообразить, где оставил Ханичайл.

— Эй, ты ещё здесь? — шепотом спросил я.

— Черт, ты что там ковыряешься? Сними же свои проклятые портки!

Больше я её не видел. Внезапно меня подхватили под мышками и уволокли прочь. Ни слова, ни звука. Знал я одно: тащили меня крепкие парни, которые знали свое дело. Я не боялся; я впал в оцепенение. В моей голове беспорядочно роились мысли, сводившиеся к одному: не сказать ли Ханичайл, что меня похитили. Меня больше всего беспокоило, что она напрасно ждет легендарного Тобина.

Внезапно меня выволокли на свет Божий. Во всяком случае, оказавшись в ярко освещенном коридоре, я моментально ослеп. Затем меня протащили по какому-то коридору и внесли в незнакомую комнату. Не столь большую, как гостиная-бар, и довольно тускло освещенную. В глаза мне сразу бросился бледно-желтый освещенный круг посреди комнаты, вокруг которого на стульях сидели какие-то типы с жутковато-мертвенными физиономиями. Падавший снизу свет придавал им сходство с вурдалаками. По мере того, как мои глаза привыкали к свету, я начал узнавать некоторые лица, хотя других видел впервые.

Кларенс… и ещё Бирскин, и Писбоди. Все они таращились на меня, а я во все глаза смотрел на Кларенса. Внезапно я полностью протрезвел, и ещё не на шутку струхнул.

— Садись, Тобин, — предложил Кларенс. Голос его прозвучал вежливо и спокойно — слишком уж спокойно, — напомнив мне шелест приближающейся гремучей змеи.

Я заколебался.

— Если не подойдешь сам, тебя заставят, — все так же спокойно и миролюбиво произнес Кларенс.

Я оглянулся. Двум гориллам за моей спиной явно не терпелось применить свою силу.

Я подошел. Что за нелепость? Почему я должен опасаться этих типов? Мы, как-никак, находимся в Пальме, а не в Чикаго, и на дворе 1972-й год, а не 1932-й. Я свободный человек, гражданин свободной страны. Все законы на моей стороне. Нет, они не имеют права причинить мне зло. Увы, уговоры не помогали — я дрожал, как осиновый лист. Мне невольно припомнились слова Ханичайл. Да, Кларенс и вправду производил угрожающее впечатление. Водянистые рыбьи глаза обдавали льдом. Я внутренне поежился — мало ли какие фантазии взбредут в голову этому капризному и взбалмошному сумасброду.

Усевшись на стул слева от Кларенса, я впервые заметил Каролину. Она сидела чуть в стороне. Вид её поразил меня. Сгорбившись на стуле, она смотрела перед собой невидящими глазами. Выглядела она измученной и безразличной, почти безжизненной. Я думал, что, увидев меня, она хотя бы поднимет голову, но Каролина даже бровью не повела. Как будто впала в транс.

— Что ж, Тобин, будь как дома, — усмехнулся Кларенс. — Понаслаждайся жизнью, пока можешь.

Эта реплика пробудила во мне прежние страхи, но и разозлила меня. Я устремил взгляд на круг света, и то, что я там увидел, мгновенно заставило меня позабыть обо всем на свете.

Свет проникал через окошко. Особое окошко. Через него была видна другая комната, в которой я почти сразу узнал гостиную, где и сам находился ещё несколько минут назад. Каким-то загадочным образом гостиная была освещена, хотя — я готов был поклясться — находившиеся в ней люди были уверены, что она погружена в темноту, перемешанную с призрачным пурпурным сиянием. Должно быть, фокус с этим сиянием и позволял нам следить за тем, что творилось внизу.

А творилось там нечто невообразимое. Две дюжины участников барахтались в разнузданной оргии, которая составила бы честь фантазии самого развращенного римского патриция. По двое, по трое, и даже по пятеро… Это было настоящее торжество обнаженной плоти, клубок извивающихся и сливающихся в экстазе тел и перепутанных конечностей.

Я украдкой осмотрелся вокруг. Включая меня и Кларенса, всего нас, зрителей было девять. Все они сейчас следили за тем, что происходит в гостиной. Не пыхтели, не задыхались и не утирали вспотевшие лбы — просто глядели.

Я покосился на Каролину, надеясь получить от неё хоть какой-то знак или увидеть мимолетную ободряющую улыбку. Но нет — Каролина сидела с отсутствующим видом, упорно не замечая меня. Ее состояние напугало меня даже больше, чем присутствие Кларенса.

А о нем я не забывал ни на секунду. От Кларенса исходил какой-то зловещий дух. Да, втянула меня в историю Каролина. Кларенс совсем не походил на "полного мудака". Он почему-то напомнил мне актера Брэдфорда Диллмана в совершенно жутком и кошмарном фильме "Принуждение". Диллман сыграл в нем убийцу-психопата — внешне мягкого, учтивого и обходительного. Но — безнадежно больного. Кларенс де Курси Хорнет был таким же больным. Впрочем, все они были чокнутыми. Включая и Каролину.

Да, век живи — век учись. Тебе кажется, что, постранствовав по свету и пообщавшись с людьми, ты уже поднабрался уму-разуму и поднаторел в любовных делах, а тут вдруг выясняется, что у тебя ещё молоко на губах не обсохло. Читая подобные истории в воскресных газетах: "Разнузданная оргия в пригородном коттедже", "Обмен женами в захолустной английской деревушке", "Уважаемый адвокат фотографирует жену в объятиях юного любовника", обычно воспринимаешь их за шутку.

Даже теперь, сидя в компании этих чокнутых и наблюдая за бурлящей внизу оргией, я все ещё не мог поверить своим глазам. Как будто все это происходило не со мной.

— Реммик начинает, — раздался голос из темноты.

Кларенс оживился.

— Отлично. Подключи правую камеру и вруби монитор.

Я был так поглощен невиданным зрелищем, что даже не заметил установленного в углу пульта управления с бесчисленными кнопками, рычажками и несколькими экранами. Из числа окружавших светящийся круг зрителей отделился незнакомый мне парень, который быстро прошагал к пульту и уверенно нажал какие-то кнопки. В ту же секунду загорелся экран в углу, на котором появилось черно-белое изображение нескольких барахтающихся парочек, увлеченно предававшихся любви.

— Наведи камеру на Реммика и возьми его крупным планом, — приказал Кларенс.

Очевидно, что управлять камерой можно было прямо с пульта. Она уверенно выхватила из кучи тел массивную фигуру Стива Реммика, возлежавшего в чем мать родила на подушках у фонтана. Компанию ему составляли сразу две девицы — блондинка и брюнетка, — обе пышногрудые и задастые. Я украдкой осмотрелся по сторонам. Все мужчины, тяжело дыша, напряженно пригнулись вперед, не сводя глаз с экрана; на губах их играли выжидательные улыбки.

Интересно, чего они замыслили, подумал я. И что это — извращенный способ поразвлечься или средство шантажа? Во что обойдется Реммику это скромное удовольствие?

— Съемка пошла, — доложил голос из темноты.

— Включи микрофон в фонтане, — велел Кларенс.

Секунду спустя экран заговорил. Внезапно в мои уши ворвался певучий голос Реммика, который говорил: "…трахал бабенку из Бронкса пять дней без передышки…"

Он не закончил, потому что блондинка, соскочив с его колен, впилась в его губы, в то время как брюнетка занялась нижней частью его могучего торса.

— Лизу… Лизу крупным планом! — приказал Кларенс. — Так, разверни камеру… Стоп! Вот так и держи! Отлично… Наш Казанова будет в восторге. Я всегда говорил Реммику, что левая половина его члена куда более фотогенична, чем правая… Ух ты, ну дает Лиза!

Зрители загоготали.

Точно — больные… Они снимали фильм для Реммика!

Спектакль продолжался минут двадцать; трио продемонстрировало нам все, о чем я только слышал и читал. Реммик с блондинкой; блондинка с Реммиком. Реммик с брюнеткой, в разных позах. Блондинка с брюнеткой; брюнетка с блондинкой; обе с Реммиком… Сзади, сверху, сидя, стоя… И так далее, до бесконечности…

Кларенс был вне себя от восторга — ему удалось снять тот момент, когда все трое кончили одновременно.

— Стоп, снято! — выкрикнул он. — Перезаряди камеру, Фрэнк.

Экран вспыхнул и погас. В комнате воцарилось молчание; тяжелое, давящее молчание. Я затылком почувствовал, что Кларенс смотрит на меня неприятнейшее ощущение, скажу я вам. Судя по всему, мой час пробил.

Наконец, он заговорил, притворно шутливо, словно играя со мной:

— Господа, позвольте представить вам Рассела Тобина, курьера "Ардмонт Холидейз" и заодно — дежурного жеребца моей невесты. По словам, Каролины, Тобин очень хорош. А мы все знаем, как трудно её ублажить.

Каролина, словно впервые осознав происходящее, протестующе взмолилась:

— Кларенс…

— Заткнись, — негромко оборвал он, даже не удосужившись повернуться к ней, а продолжая есть меня взглядом. — Ты, должно быть, уже догадался, Тобин, что Каролина сейчас "летает". Она предпочитает проводить вечера в своем собственном мирке. Думаю, она даже не подозревает, что ты сейчас здесь…

О, Господи! Куда подевались простые, серые, повседневные люди? Нормальные обыватели. Я вдруг возлюбил их всех, готовый отдать годовое жалованье только за то, чтобы услышать раскатистый хохот Глэдис, или даже оскорбительные уколы Альберта Финча. Фред Стейли… Джордж Дарнли… Элла… Дорис… Где вы!

Придется прыгать в море — другого выхода нет. Я готов был плыть до Пальмы хоть целую ночь — в одежде, в чем угодно, — лишь бы выбраться с этой проклятой яхты!

Кларенс по-прежнему обращался к своим приятелям, но при этом не сводил с меня немигающего взгляда.

— Так что нам с ним делать, господа? С нашим бычком. Как вознаградить его за верную службу Каролине?

Признаться, мне стал здорово надоедать этот чокнутый. Несмотря на всю опасность положения, в котором я очутился, во мне взыграла фамильная тобинская гордость. Впрочем, я уже дал себе зарок, что впредь буду осторожен. Я отлично понимал, что сидящие передо мной парни способны на все. Это читалось во взгляде Кларенса. Один неверный шаг мог дорого мне обойтись.

Первым высказался Писбоди.

— Послушай, Кларенс, — протянул он. — Давай отдадим его Али и рванем в море. Мне тут, в Пальме, уже порядком осточертело. Прошвырнемся в Алжир и повеселимся всласть. У Али в Алжире бездна приятелей.

Змеиные губы Кларенса медленно расплылись в улыбке. Он задумчиво провел пальцем по щеке, словно смакуя эту идею.

— Как тебе нравится наш план, любовничек? Друзья Али, я слышал, горазды на выдумку. Славное выйдет кинцо.

— Я хочу прямо сейчас сойти на берег, Хорнет, — сказал я, силясь придать голосу твердость, хотя у меня все поджилки дрожали. — Немедленно.

— Я хочу прямо сейчас сойти на берег, Хорнет, — передразнил он, и вся компания покатилась со смеху.

Я почувствовал, что закипаю, но сдержался. Двое головорезов Кларенса дежурили за моей спиной, всего в каких-то двух футах от меня. Стоит мне хоть пальцем шевельнуть, и они обрушатся на меня, как вагон металлолома.

— Неужели вы рассчитываете, что вам это сойдет с рук? — отважно спросил я дрожащим голосом. — Есть ведь полиция, как-никак. Если я завтра не выйду на работу…

Похоже, я очень удачно сострил — все дружно, как по команде, разразились хохотом.

— Да, — кивнул Хорнет, давясь от смеха. — Полицейские здесь — хоть на подбор. — Он пригнулся и указал куда-то вниз. — Видишь этого здоровяка, который засадил рыженькой? Это один из местных начальников. А вон тот кобель со слоновьим инструментом — его заместитель. Да и остальные ребята ходят у нас в дружках. Что же касается твоей работы… — Он выразительно пожал плечами. — Думаю, что двухдневный отпуск тебе не повредит. А через сорок восемь часов тебя доставят назад — живого и невредимого… Точнее живого.

Он кому-то кивнул, и в ту же секунду оба головореза выросли у меня по бокам.

Лицо Кларенса вмиг изменилось. И куда только подевалась напускная веселость. Глаза его уставились на меня с холодной ненавистью, голос задрожал от презрения.

— Засеки себе на носу, курьер — впредь держись от нас подальше. Не вылезай из своего дерьмового мирка. Простолюдин должен жить с простолюдинами. При одной мысли, что ты лапал Каролину, меня блевать тянет. Я бы с радостью удавил тебя собственными руками… Кто знает, может, так я и сделаю.

Я судорожно сглотнул и растерянно вылупился на него. Совершенно чокнутый! Маньяк какой-то!

Кларенс снова кивнул, и я вдруг почувствовал, как отрываюсь от пола. В следующую секунду дюжие молодцы вынесли меня в коридор. Сзади снова заржали. Да, для компании Кларенса это была новая веселая игра.

Дело принимало скверный оборот. Меня собирались удержать здесь силой. Чтобы отвезти — куда? Бред какой-то!

— Слушайте, что происходит? — обратился я к тащившим меня громилам. Отпустите же меня!

Я резко дернул правой рукой, но ничего не изменилось. С таким же успехом я мог попытаться вырваться из стального капкана.

— Утихомирься, приятель, мы просто запрем тебя в чуланчик для красок.

— В чуланчик? Да вы что — обалдели?

— Не рыпайся, старичок, не то хуже будет.

Меня бесцеремонно выволокли на палубу и потащили куда-то вперед. Увидев темнеющее за бортом море, я даже изумился — я каким-то образом ухитрился позабыть, что нахожусь на яхте. А в двух милях от яхты сияли и переливались огни Пальмы… Я должен во что бы то ни стало вырваться отсюда. Если меня запрут в чулане…

Внезапно я резко остановился и рванулся назад, застав врасплох обоих головорезов. Высвободив правую руку, я замахнулся, чтобы отправить ближайшего противника в нокаут, как вдруг… Ба-бах! Я так никогда и не выяснил, что меня ударило по голове, но тогда мне показалось, что на меня обрушился дом.

— Чудак какой-то, — услышал я недоуменный голос, придя в себя. В следующий миг снаружи проскрежетал засов, и я остался в одиночестве.

По счастью, горел свет; кроме того, в моей крохотной каморке царила безукоризненная чистота, а по полу не шныряли крысы. Зато вся она была заставлена мириадами банок краски. Присев на жестянку вместимостью галлонов в десять, я поскреб себя за ухом, пытаясь очухаться.

Я до сих пор не мог поверить, что ухитрился попасть в такую передрягу. Ведь в наше время людей уже больше не похищают… Нет, похищают, черт побери! Каждый день — особенно в старых добрых Соединенных Ш. Америки. Там, похоже, это вошло в привычку. Но ведь у них — совсем другое дело! В моем случае речь ни о каком выкупе не идет. Просто кучка полоумных, изнывающих от безделья богатеев решила поразвлечься. Хорошенькое развлеченьице… Я припомнил разнузданную оргию, наклюкавшуюся до одури Каролину, Кларенса, по заданию которого снимали на пленку бравого ковбоя, трахающего двух девиц…

Я посмотрел на часы. Боже милосердный — половина третьего ночи! Через каких-то пять часов Патрик постучит мне и… ха-ха! Заварится каша!

А какая? Патрик ухмыльнется и решит, что я опять взялся за старое, и появлюсь лишь к вечеру, а то и на следующее утро.

Нет, на Патрика надежды нет. Как, впрочем, и на клиентов. Допустим, меня рядом не окажется. Ну и что? Поднимет ли хоть кто-то из них шумиху оттого, что не увидит меня один день?

Нет, конечно. Да, ну и дела. Похоже, я влип по уши.

В глубине души беспокоило меня отнюдь не вынужденное путешествие в Алжир. Меня не на шутку тревожила та участь, что мне уготовили. Мне отнюдь не улыбалось попасть в лапы Али и его приятелей. Я смотрел фильм про Лоренса Аравийского и помнил, какая судьба его постигла. Бедняга месяц не мог ездить на верблюде.

Что ж, поделом тебе, Тобин, впредь не будешь падким до дам из высшего общества. Неужели тебе мало, что Каролина едва не оттяпала тебе голову винтом своего моторного катера? Нормальные люди так не поступают. Ты должен был уже в ту минуту уяснить, с какой сумасбродкой имеешь дело.

В моей клетушке становилось жарко. В ней не было ни иллюминаторов, ни даже вентилляционных отверстий. Я прилег на пол и задремал. Потом очнулся, и снова задремал. Когда я проснулся в очередной раз, мне показалось, что прошла уже целая вечность, но стрелки часов остановились на половине четвертого. Прошел всего час, а я уже готов был лезть вон из кожи. Сколько же эти бешеные псы меня здесь продержат?

Должно быть, я опять ненадолго прикорнул, а потом с колотящимся сердцем вскочил — мои уши уловили непонятный скрежет. Что это? Звук был явно металлический. Я навострил уши. Звук больше не повторился. Стояла мертвая тишина.

Я привалился к жестянке с краской, чувствуя себя подавленным и разбитым. И вдруг… в лицо брызнула струйка свежего воздуха. Я встрепенулся и не поверил собственным глазам. Тяжелая металлическая дверь была приоткрыта почти на целый дюйм! В мгновение ока я очутился на ногах и осторожно высунул голову наружу. Никого! На палубе не было ни души.

Я выбрался из чуланчика и, присев, начал красться вдоль борта, то и дело оглядываясь по сторонам. Сердце колотилось так, что грозило вырваться из груди. Преодолев ярдов десять, я уловил краешком глаза какое-то движение и быстро задрал голову. Так и есть! Прямо надо мной, стоя на фальшборте, возвышалась какая-то фигура. Душа Тобина ушла в пятки. Я замер, парализованный ужасом.

— Сюда, малыш! — послышался чуть хрипловатый шепот. — Ко мне.

Она! Ханичайл! Чудесная, спасительная, обворожительная Ханичайл.

— Вот, лови! — шепнула она.

В звездной ночи мелькнула серебристая вещица. Я ловко поймал её. Какой-то ключ.

— Для моторки! — пояснила Ханичайл. — Спеши, не мешкай!

— Спасибо, Ханичайл! Век не забуду!

— Жаль, что мы так и не успели трахнуться, — вздохнула она. — Может, в следующий раз повезет больше. Мне нравится твой приятель.

— Я приберегу его для тебя, детка. Честное пиратское.

— В любое время, курьер. Когда захочешь. Топай — кто-то идет!

Я на цыпочках помчался вперед, высматривая трап. Перемахивать через борт мне не хотелось — я боялся привлечь внимание громким всплеском, да и сигать в море с такой высоты мне не слишком улыбалось.

Но до трапа я так и не добрался. Я был от него уже в двух шагах, когда откуда-то, словно чертик из бутылки, выскочил Али.

— Эй! — завопил он. — Как это ты выбрался?

Если вы думаете, что я остановился и начал подробно объяснять, как мне удалось спастись, то вы заблуждаетесь. Воспользовавшись его секундным замешательством, я тигром скакнул к трапу, но Али оказался ещё проворнее, и успел преградить мне путь. Он уже озирался по сторонам, готовый звать на помощь. Ну что, Рассел? Ты так и собираешься стоять с разинутой пастью и смотреть, как этот чертов араб топит твою последнюю надежду на спасение? Да, ты не драчун, ты никогда никого не мутузил — но не пора ли начать, дубина ты этакая?

Сжав кулаки, я угрожающе (как мне показалось) надвинулся на него. Во рту вмиг пересохло, коленки предательски дрожали.

— Прочь с дороги, Али, или я убью тебя…

Мерзавец захохотал. Расхохотался мне в лицо!

— Оставь, Тобин. Возвращайся в свою конуру. Я ведь могу тебя одной левой по стенке размазать.

Мне не понравился его тон. Уж слишком он был уверен. Кто его знает, может, он был чемпионом Саудовской Аравии по каким-нибудь дракам.

В свое время мне довелось прочитать какую-то книжонку по самообороне. Там говорилось: "Когда сомневаешься, примени хитрость". Я придвинулся к нему почти вплотную.

— Что ж, Али, посмотрим, как тебе понравится мой хук справа…

Я резко замахнулся правой. Его левая машинально взлетела вверх, готовая отразить мою неуклюжую атаку. В ту же секунду я изо всей силы лягнул его в живот. Не совсем в живот, а чуть пониже… Ну, вы понимаете, да?

Бедняга даже не хрюкнул. Он согнулся пополам, выпучив глаза и открыв рот в беззвучном крике, а потом рухнул на палубу, словно куль с мукой.

Отсчитывать до десяти я не стал. Сбежав по ступенькам, я плюхнулся в воду и слепо рванул вперед. Я даже не представлял, куда плыву. Насколько я знал, я вполне мог взять курс на Северную Африку. Я помышлял лишь об одном — как унести ноги, да побыстрее.

— Не туда, малыш — правее! — донесся над темной водой голос Ханичайл.

Я высунул из воды голову, осмотрелся и увидел привязанный к бую катер справа от себя, ярдах в двадцати. Быстро скинув туфли, я отчаянно заработал руками. К тому времени, как я достиг катера, на яхте вспыхнули огни.

Не знаю, доводилось ли вам в одежде карабкаться на борт моторного катера? Если да, то вам известно, что это нелегко. В обычном состоянии я выполнил бы эту задачу попыток за двенадцать, потратив минут пять. Тогда же я забрался внутрь секунды за три, прихватив с собой пару тонн воды.

Не чуя под собой ног, я слепо устремился к штурвалу, на ходу шаря по карманам в поисках ключа и моля Бога, что не потерял его, пока плыл и кувыркался. Нащупав ключ, я вставил его в замок зажигания и повернул. На пульте вспыхнули огоньки. Я облегченно перевел дух — я боялся, что Ханичайл могла перепутать ключ.

Я торжествующе надавил на кнопку стартера, приготовивишись услышать рев мощного мотора. Хлоп! Ничего! Мотор был мертв, как додо. Боже, что могло случиться?

Я метнул взгляд на яхту. На палубе суетились какие-то люди, слышались голоса. Должно быть, Али все-таки успел поднять тревогу. Сейчас на воду спустят шлюпки и — мне конец…

Я нажимал и давил проклятую кнопку, но двигатель даже не чихнул… Спокойно, Тобин, возьми себя в руки! Не паникуй. Вспомни, что делала Каролина… О'кей, вот она залезла в катер, вставила ключ, установила рычаг дросселя в нейтральное положение… Ну, конечно же! Нужно перевести рычаг на нейтральную позицию. Это же самая обычная мера предосторожности. Нельзя же запускать такой могучий катер, когда заслонка дросселя открыта до предела.

Я быстро передвинул рычаг и с замирающим сердцем нажал на кнопку стартера. Ввжжик! О, сладкая музыка, бальзам для моего сердца. Мотор загремел. Я осторожно передвинул рычаг вперед и катер сорвался с места. Вперед, малыш, унеси меня из этого ада! Беги, Тобин, беги!

Далеко я не ушел. Преодолев какой-то десяток ярдов, катер вдруг судорожно дернулся, развернулся и понесся… к яхте! Болван! Кретин! Идиот! Он же привязан к бую! Я снова перевел рычаг в нейтральное положение, перегнулся через ветровое стекло и сбросил в воду тросик, которым катер привязывали к поплавку. В этот миг со стороны яхты послышался рев запускаемого мотора. Мерзавцы пускались в погоню!

Я рванул к берегу на всех парах. Преследователей своих я так и не увидел. По крайней мере, до тех пор, пока не высадился в Пальма-Нове. Причалив к пляжу, я бросил якорь, бегом преодолел полоску песка, домчался до сосен и лишь тогда оглянулся. Минуты три-четыре спустя в залив пригромыхала небольшая моторная лодчонка. Она остановилась рядом с брошенным катером, кто-то перебрался с борта на борт, а минуту спустя катер с моторкой отчалили от берега и взяли курс на яхту.

Прощайте — черт бы вас побрал!

Когда я постучал в дверь к Патрику, стрелки моих часов показывали половину шестого. Я был мокрый с ног до головы, продрогший, усталый и голодный, но — счастливый.

Мне пришлось позвонить шесть раз, чтобы разбудить этого лежебоку. Когда Патрик увидел меня, у него отвалилась челюсть.

— О Господи! Что с тобой стрялось?

— Ха! — ухмыльнулся я. — Ты, небось, думаешь, что это ты закатил вечеринку! Погоди, пока я тебе про свою расскажу!

* * *

Целый час Патрик слушал меня с разинутым ртом. Я скинул мокрые тряпки, облачился в его махровый халат, налил себе гигантский стакан виски, закурил и начал рассказывать. За все это время Патрик произнес всего одну фразу: "Чтоб я сгорел!". Зато — восемнадцать раз.

Когда я закончил, он выпалил:

— Послушай, Расс, нельзя, чтобы это сошло им с рук…

— А что ты предлагаешь?

— Нужно что-то предпринять. Нельзя же средь бела дня похищать людей.

Я ухмыльнулся.

— А доказательства. К тому же — куда мне обратиться? В полицию?

Он кивнул.

— Да, ты прав. Первый встречный полицейский может оказаться одним из козлов, которые трахали ту рыжую девку. Да, пожалуй, тебе ничего не остается, как выбросить эту историю из головы и забыть о ней, как о дурном сне.

Я лукаво улыбнулся.

— Я бы не сказал, что о дурном. Как-никак, некоторую компенсацию я получил.

Патрик ухмыльнулся.

— Имеешь в виду Каролину? Да, судя по всему, это стоящая краля.

— Каролина и ещё кое-что.

Я предъявил ему стопку промокших купюр.

— Четыреста фунтов — прекрасное лекарство от уязвленной гордости. Торжественно обещаю просадить часть этих бабок на хорошую гулянку.

Патрик закатил глаза к небу.

— Ты удивительный тип. За одну ночь с тобой случилось больше, чем с другими за целую жизнь.

— В пятницу, — пообещал я. — Закатим в Пальме холостяцкую вечеринку. О'кей?

— О'кей? — расхохотался Патрик, вздымая руки. — В пятницу, так в пятницу.

В пятницу мы познакомились с обаятельной Амандой Уоринг и с не менее восхитительной Лайлой Деверо; в ту же ночь дискотека и физиономия Дюка Стаффорда претерпели изрядный ущерб, а испанские полицейские арестовали нас с Патриком, двух девушек и добрую половину моряков американского военного флота.

Кроме этого, ничего существенного больше не случилось.

Глава пятая

В пятницу днем Патрику пришлось поехать в Пальму, в нашу главную контору, и мы уговорились встретиться в баре "Фигеро" в восемь вечера.

Я принял продолжительную горячую ванну, облачился в бледно-лимонную сорочку и легкий темно-синий костюм, побрызгал на себя дезодорантом "Л'ом тужур л'ом"* (*"Мужчина всегда мужчина" (франц.), посмотрелся в зеркало, и был потрясен. Выглядел я просто умопомрачительно. В прекрасном настроении, весело посвистывая, я забрался в "мерседес" и покатил в Пальму пропивать денежки, выигранные у Писбоди, Бирскина, Д'Арблэ — черт бы их всех побрал!

После дневного пекла вечер показался мне особенно мирным и прекрасным. На безоблачном небе засеребрились первые звезды. Настоящая идиллия.

Я не спешил. Я любил эту дорогу. Большей частью она следовала вдоль берега, проходя мимо множества торговых центров, в которых в это время, как всегда, царило оживление. Время шло к ужину, и многочисленные туристы бродили по набережным, останавливаясь перед ярко освещенными витринами.

Я медленно катил по залитым огнями улочкам, любуясь темнеющим справа от меня морем. Заходящее солнце расцветило бирюзовую палитру моря розовыми и алыми красками — дивное зрелище! По левую же руку от меня мое внимание то и дело привлекали молоденькие девушки, прогуливавшиеся вдоль красочных витрин.

Когда я проезжал Кала-Майор, из кучки девиц меня окликнули: "Эй, красавчик, иди к нам!", и приветливо помахали. Я, в свою очередь, помахал им и покатил дальше.

Оставив автомобиль возле прекрасной площади Плаца Гомила Террано, я пересек её и выбрался на тихую улочку, где и располагался бар "Фигеро". Вся площадь, да и все окрестные бары были запружены американскими военными моряками в белоснежной форме. Флот устроил стоянку в нашей гавани. Американцы дружно как один жевали резинку и беспрерывно щелкали затворами фотоаппаратов, снимая все подряд.

Патрик сидел у длинной стойки — и не один, а с двумя девицами. Я даже не удивился. Чего ещё от него ожидать. Господи, и как у него это получается? Я абсолютно уверен, что Патрик, даже высадившись на необитаемый остров площадью в двенадцать квадратных ярдов, за каких-нибудь десять минут обзаведется смазливенькой девчушкой.

Впрочем, вру — его секрет мне хорошо известен. Патрик относится к тому уникальному разряду ирландских болтунов, которых в наши дни днем с огнем не сыскать. "Милочка, вы самое прелестное создание на свете! И где вы прятались до сих пор! Только сейчас, когда я вас увидел, моя жизнь впервые приобрела хоть какой-то смысл". Почему-то девицы просто млеют от всей этой чуши. Патрик, конечно, парень доброжелательный, этого у него не отнимешь. Стоит девчонке только развесить уши на пару минут, да заглянуть в его зеленые ирландские глаза, и ей конец.

А девицы были, как на подбор, стройные и длинноволосые. Слева от Патрика сидела загорелая темно-русая, почти каштановая милашка в коротком оранжевом платье, низко вырезанном на спине. Ее подружка была блондинкой, облаченной в облегающее мини-платьице пестрой расцветки.

Приблизившись к ним, я остановился в паре шагов от стойки и закурил. Патрик тут же заметил меня в зеркало и развернулся.

— Вы только посмотрите, кто к нам пожаловал, — прогнусавил он. — Сам Дон Тобин-Казанова. Рассел, познакомься с дамами. Ты таких ещё в жизни не видел — высший класс! Это — Аманда Уоринг…

Я приветливо поздоровался с почти-каштановой девушкой. Прехорошенькая мордашка, красиво очерченные карие глаза, чуть вздернутый носик и широкий, все время улыбающийся ротик.

— … а это — Лайла Деверо.

Хлоп! Я отпал. Если Аманда показалась мне прехорошенькой, то Лайла была просто писаная красавица. Натуральная (как мне показалось) блондинка, с мягкими ореховыми, глубоко посаженными глазами, длинными пушистыми ресницами и пухленькими, чувственными губами. Само совершенство. Лайла приветливо улыбнулась и заглянула мне прямо в глаза; в следующую секунду её взор затуманился — она явно поняла, что со мной сделала. Между нами словно проскочила какая-то искра.

Патрик продолжал дурачиться в своей излюбленной манере, вешая им про меня лапшу на уши:

— … самый лучший курьер Ардмонта — не считая меня, конечно. Очень положительный и остроумный, денег куры не клюют, но вот беда патологически застенчив и робок с противоположным полом. Да и сексапильности ни на грош…

— Вы француженка? — спросил я Лайлу.

— Нет. Мой папа…

Патрик перебил ее:

— Рассел, нам несказанно повезло. Представляешь, захожу я к Уолтеру Пейну, а там сидят они! Я тут, разумеется, подкатываю…

— Вы тоже работаете на Ардмонта? — снова обратился я к Лайле.

— Нет, мы с Анджелой служим в двух разных лондонских туристических агентствах. Правда, они частенько обращаются к Ардмонту. А нас с Анджелой направили сюда, чтобы мы взглянули на новые отели, которые Ардмонт предполагает использовать в будущем.

— Замечательное поручение. Сколько у вас времени?

— Мы улетаем послезавтра вечером, в воскресенье, — сказала Аманда. Мы здесь уже со среды…

— Со среды! — взвыл Патрик. — Какой позор на мою седую голову! А мы с Расселом по вечерам уже в девять часов заваливались на боковую. Страшно даже представить, что бы мы устроили тут вчетвером… — он хитро ухмыльнулся, видя, что Аманда уже готова возразить. — Я имел в виду, что мы сопроводили бы вас в отели, а потом немного показали бы местную ночную жизнь.

— Да, жаль, — вздохнула Лайла. — А мы проводили вечера в компании местных гостиничных менеджеров. Скукотища жуткая. Правда, мы сюда не развлекаться приехали.

— Но сегодня, — провозгласил Патрик, — вы немного развлечетесь. Мы с Расселом как раз собирались кое-что отпраздновать. Он неожиданно слегка разбогател и деньги жгут ему карманы. Слышали бы вы, как он умолял меня помочь их потратить.

— Ох, умолял, — кивнул я.

— Начну я с того, что закажу нам за его счет выпивку. Идемте сядем за столик и спокойно обсудим наши планы на вечер.

Пока Патрик заказывал выпивку, я проводил девушек к столику, ещё раз убедившись, что фигурки у обеих просто потрясающие. Потом со словами "извините, пойду куплю сигареты", я вернулся к Патрику.

— Ну что? — спросил он уголком рта.

— Хороша холостяцкая вечеринка!

Он вопросительно изогнул бровь.

— Не хочешь ли ты сказать, что предпочел бы их обществу меня…

Я ухмыльнулся.

— Понятно, — кивнул Патрик. — Кстати говоря, стоило мне увидеть Лайлу…

Мое сердце оборвалось.

— … и я сказал себе: держу пари, что это излюбленный тип Тобина.

— О, это что ещё за тип? — с деланным безразличием спросил я.

— Ну, существо женского пола…

Я ожег его свирепым взглядом, старательно отворачиваясь от девушек.

— Я хотел сказать — страстная блондинка, — поправился он.

— Откуда ты знаешь, что она страстная?

Патрик скорчил гримасу, означавшую "да брось ты, старик, это ведь и ежу ясно", но все-таки ответил:

— Губы, старик — теплые, как норковое манто. Глаза с поволокой. Круто, я бы сказал, очень круто.

— А что бы ты сказал про Аманду?

Он плотоядно усмехнулся.

— Такая дурнушка только меня и может заинтересовать. Хотя, по правде говоря, я бы кусал себе локти, если бы ты положил глаз именно на нее.

— Что ж, похоже, вечер нас ждет интересный.

— Похоже, — согласился Патрик.

Купив у бармена пачку сигарет, я вернулся к столу и угостил сигаретами девушек.

— Давно вы знакомы с Патриком? — поинтересовалась Аманда, прикуривая.

— Три месяца — с марта, когда я впервые сюда приехал. Даже не верится, что с тех пор прошло так мало времени. Мне кажется, что я знаю его уже сто лет. Такое уж он производит впечатление на людей.

Она улыбнулась.

— Вы с ним друзья, да?

— Патрик со мной нянчился, когда я только прилетел на Мальорку. Мы сразу подружились. У нас с ним довольно много общего.

Лайла изогнула бровь.

— Включая патологическую робость перед противоположным полом?

— Мы пытаемся преодолеть её.

— Каким образом — тренируетесь, что ли?

— Только в силу служебной необходимости, — строго заявил я. — Вам ведь известно, каков круг обязанностей курьера?

— Знаем мы вашего брата, — холодно произнесла Аманда. — Не в первый раз здесь.

Патрик подкатил к столу. По пятам за ним подошел бармен с напитками.

Лайла пригнулась ко мне и спросила:

— А вы знаете, что у вас есть двойник?

Я изобразил удивление.

— Нет. Кто?

— У нас в Лондоне все время гоняют рекламу с его участием. Он представляет стиральный порошок. "Уайт-Мурло", кажется.

— "Марвел", — поправил я, улыбаясь во весь рот. — "Уайт-Марвел".

— О, вы её видели. Вам, должно быть, уже говорили… Почему вы смеетесь?

— А это он, — наябедничал Патрик, тыча в меня большим пальцем. — Тот самый двойник.

Девушки озадаченно уставились на него, потом, как по команде, перевели взгляд на меня.

— До того, как прилететь сюда, я снимался в рекламных роликах, пояснил я. — Но "Уайт-Марвел" на целый год вывел меня из рекламного бизнеса. Значит, говорите, там часто крутят эту рекламу.

Лайла развела руками.

— Не то слово. Каждый вечер раз шесть, а по выходным — все десять. Мы видим вас куда чаще, чем Хита с Вильсоном.[3] Кстати говоря, мне ваши рекламы очень нравятся. От некоторых интервью я просто тащилась. А снимать тоже было весело?

— Да, мы все животики надорвали.

Я рассказал им про Мики Мейпла, ассистента оператора, и про его безумный роман с экс-стриптизершей Джеки Мэнделл;[4] поведал я и про некоторые самые забавные случаи, с которыми мы сталкивались во время съемок.

— Ох, уж эти знаменитости, — вздохнул Патрик. — Знаете, девочки, что наш Расс на короткой ноге с любыми шишками и светскими львами? Расс, расскажи, как ты побывал на яхте этого миллионера… Аа-ууу-ыыы!

Я лягнул его по лодыжке под столом.

— Так чем мы займемся сегодня вечером? — громко спросил я, меняя тему. — Девочки, чего вам хочется?

Лайла не колебалась ни секунды.

— Обожаю морские деликатесы, — заявила она. — Еще в Лондоне мечтала, как прилечу сюда и наемся всяких вкусностей. А потом я бы хотела сходить в дискотеку "Облегающий сапожок". Я слышала — там очень здорово.

Я мысленно застонал. Только "сапожка" мне не хватало — печально знаменитой вотчины Дюка Стаффорда.

— И мне бы хотелось побывать в ней, — поддакнула Аманда. — Может, нам повезет — и там окажется сам Дюк. Я слышала, что он великолепен.

Ладно, черт с ним, решил я. В конце концов — у девушек остается всего один день. Пусть потешатся.

— Что ж, полопаем рыбки! — жизнерадостно провозгласил Патрик. Потом, повернувшись ко мне, спросил: — "Эль-Ленгуадо" подойдет?

— Прекрасно.

Крохотный, но очень уютный ресторанчик "Эль-Ленгуадо", специализировавшийся на дарах моря, располагался в малопосещаемом туристами месте на самой окраине Пальмы; в него заглядывали главным образом коренные островитяне, понимавшие толк в деликатесах и знавшие, где можно получить на ужин прекрасного лангуста, не закладывая в залог последнюю гасиенду. Прикончив напитки, мы заказали ещё по рюмочке, а потом двинулись пешком к "Эль-Ленгуадо".

Я поразился, увидев, что ресторанчик почти битком забит американской матросней. Наши девушки произвели маленький переполох — со всех сторон уважительно засвистели. Впрочем, по счастью, обошлось без глупостей. Продвигаясь вслед за совершенно затравленным официантом к единственному свободному столику, со всех сторон окруженному матросами, я вдруг ощутил себя новобранцем, завербованным во флот.

Довольно скоро я понял, почему официант выглядел таким затравленным. Как я уже упоминал, основными посетителями ресторанчика, находившегося в стороне от туристических маршрутов, были коренные жители Мальорки, и поэтому обслуживающему персоналу почти не приходилось общаться по-английски. Так что, подвергнувшись столь внезапному нашествию пары дюжин американцев, наш официант и ещё двое бедолаг, сновавших вокруг, буквально с ног сбились, силясь понять, чего желают господа янки. Мы с Патриком вдоволь навеселились, слушая, как один побагровевший от бессильного напряжения морской волк пытается вдолбить официанту, что у него аллергия на рыбу, а желудок принимает только один вид пищи: бифштекс из вырезки с кровью, с жареным луком, помидорами, картофельными чипсами, сладкой кукурузой, соленым укропом и кетчупом. Пока из всего перечисленного официант принес ему только отварного кальмара и кофе.

Глядя на этого моряка, трудно было поверить, что он способен страдать аллергией в любой форме. Телосложением он напоминал средних размеров авианосец, а на плечах запросто разместились бы все местные официанты вместе с близкой и дальней родней. Трое его приятелей казались рядом с ним карликами и, даже сидя, он был одного роста с официантом. Настоящий Кинг-Конг.

Откуда-то подоспевший четвертый официант предложил нам меню. Я сказал по-испански:

— Мы сначала промочим горло, а еду закажем попозже.

Исполин-янки навострил уши. Повернувшись к нам, он спросил, едва не всхлипывая от отчаяния:

— Слушайте, мужики, по-английски, случайно, никто из вас не разговаривает?

— Немножко разговариваем, — ухмыльнулся я. — Объясниться, по крайней мере, сумеем.

— Ха, — просиял гигант. — Да вы же англичанин! Простите — ладно? Помогли бы нам, может, разобраться с этими придурками…

Я встал, подошел к их столу и поздоровался с официантом по-испански. Бедняга едва не расплакался от счастья; выглядел он так, будто обрел давно потерянного брата. Я втолковал ему, чего хочет Кинг-Конг. Официант лихорадочно заводил карандашом по блокноту, тряся головой и приговаривая:

— Си! Си, сеньор…

— Слава Богу! — облегченно выпалил янки. — Спасибо, дружище. Век не забуду.

— Может, и нас выручите? — жалобно спросил тощий, как соломинка для коктейля, молокосос с копной ярко-рыжих волос и в пенсне.

— С удовольствием. — Я повернулся к Патрику. — Займись пока остальными столами — надо помочь своим ближним. Извините, девочки, мы быстро…

В течение последующих пятнадцати минут мы обзавелись двумя дюжинами дружбанов по гроб жизни и навеки сцементировали англо-ирландско-американские отношения.

— Спасибо, парни, — сказал Кинг-Конг, привставая из-за стола и протягивая мне ладонь размером с приличную дубовую дверь. — Меня зовут Барни Колмер. А это мои кореши — Дейв, Льюис и Джил…

— Сокращенно от Джилберта, — подсказал похожий на клистирную трубку рыжий. — Счастлив с вами познакомиться. Даже не знаю, как вас благодарить.

— Мы бы с удовольствием пригласили вас, — поддержал Барни. — Но, может, у вас своя компания…

Я кинул взгляд на Патрика с девицами. Они бы истерли меня в порошок, вздумай я отказаться.

— Отчего же, спасибо, мы не против.

Я жестом подозвал официанта и попросил, чтобы он придвинул наш стол к столу американцев. Бедняга был так счастлив, что выпутался из столь безнадежной передряги, что, похоже, готов был гору своротить, попроси я его о такой услуге.

— До чего же здесь здорово! — воскликнул Барни, стуча по столу здоровенной лапищей. — Вы даже не представляете, как мы предвкушали эту высадку в Пальме. Ребята уже заждались. Мы, едрит его… извините за выражение, мисс. Словом, мы бороздили эти чертовы океаны добрых два месяца, обогнув всю Африку. "Испытание на прочность", так это называют наши начальники. Сухопутные крысы. С десятого апреля моя нога не ступала на берег — и это в такую-то жарищу!

— Значит, сегодня вы зададите тут перцу? — с улыбкой подначил я.

Барни озорно, почти по-мальчишески улыбнулся.

— Ты попал в самую точку, Расс. За последнюю неделю на корабле нам всю плешь проели, поучая, что мы должны вести себя прилично, не напиваться, не буянить и не приставать к испанкам. Впрочем, я свято убежден — они и сами не верят, что мы последуем этим идиотским наущениям. Зато военной полиции они сюда нагнали чертову уйму. На каждого нашего брата — по легавому, заржал он. — Слушай, Расс, как тут насчет выпивки? Нам нужно наверстать упущенное за целых два месяца.

Мы заказали выпивку. Прошлись по кругу, потом — по следующему. Дружелюбные американцы платили сами, не позволяя нам с Патриком лезть за бумажником.

— Мы битком набиты деньгами, — хвастал Барни. — Мне года не хватит, чтобы столько пропить. Расс, будь другом, закажи ещё пару бутылок этого, блин, винца… забыл, как оно называется.

Принесли горячее! Шеф-повар превзошел сам себя. Представьте только: посередине стола на огромном блюде монументально возвышался колоссальных размеров омар, от которого густо валил пар. Вокруг белело море отборного риса, артистически разукрашенного устрицами, креветками и помидорами. Настоящее произведение искусства.

— Ха, вы только посмотрите на него! — воскликнул Джилберт, плотоядно облизываясь. — Братва, я должен это увековечить!

Он выхватил фотоаппарат, взгромоздился на стул и принялся исступленно щелкать затвором.

Когда Барни подали дымящийся бифштекс с кровью, его глаза засверкали.

— Расс, — прогромыхал он, — я навек перед тобой в долгу. Ради тебя, дружище, я готов на все. Только свистни. Ну — понеслась!

Это был не ужин, а настоящая вакханалия. Лукуллов пир. Гимн обжорству. Барни верховодил. Стоило любому из наших стаканов хоть наполовину опустеть, следовал возмущенный вопль:

— Лу, сукин ты сын! Лайла умирает от жажды, а ты, мерзавец, прохлаждаешься. Аманда, киска, двинь этому козлу по ноге, чтобы не зевал!

К одиннадцати часам весь "Эль-Ленгуадо" шумел, как растревоженный улей. Двадцать два американских моряка стояли на ушах. Наевшись до отвала, они буквально разбухли от поглощенного вина, шутили, балагурили, громко хохотали, словом — веселились на всю катушку. Физиономия Барни сперва порозовела, потом ракраснелась, а теперь уже просто полыхала, налившись пунцом.

— Просто не помню, приходилось ли мне когда-либо пробовать такой замечательный бифштекс, — блаженно вздохнул Барни, поглаживая раздувшееся, как бурдюк с вином, пузо. — Должно быть, этого бычка доставили прямиком из Техаса. Или — ещё откуда. Пасся, небось, себе на тучных лугах Кентукки, а потом угодил сюда. Нет, Расс, вовек не забуду.

Трапеза подходила к концу. Большинство тарелок опустело и моряки, опорожнив последние бутылки, закуривали "Кэмел" и "Лаки страйк".

— Чем займетесь теперь, Барни? — полюбопытствовал Патрик.

Барни ухмыльнулся.

— Ребята рванут в город. А я… я отправлюсь на поиски приличного гнезда разврата. Кстати, Пат, где тут обитают подходящие шлюшки?

Патрик пожал плечами.

— В обычных местах — в барах, дискотеках или просто слоняются по улицам. Кстати, мы сейчас как раз собираемся в дискотеку. "Облегающий сапожок" называется. Там девицы шустренькие — на любой вкус. Хотите пойти с нами?

— Спасибо, Пат, но вы, должно быть, и так уже по горло сыты нашей разбитной компанией…

Аманда обиженно фыркнула:

— Ну и пожалуйста, Барни, раз я тебе не нравлюсь, не ходи с нами!

Великан захихикал, как нашкодивший ребенок.

— Ха, вы только её послушайте. О'кей, ребята, мы идем с вами. Давайте только расплатимся. Расс, изобрази-ка свой трюк ещё разок.

Понятия не имею, как это случилось, но каким-то непостижимым образом всю компанию облетела весть, что в "Облегающем сапожке" нас ждет уйма пылких и охочих до моряцких ласк девиц, и пару минут спустя гогочущие американцы набились в шесть такси, которые гуськом покатили к дискотеке.

Наша четверка разместилась в автомобиле, возглавлявшем процессию. Патрик, сидевший рядом с таксистом, со смехом обернулся к нам.

— Вы только взгляните на эту кавалькаду. Теперь нам от них уже не отвязаться.

— По-моему, Барни — просто лапочка, — мечтательно вздохнула Лайла. Он напоминает мне плюшевого мишку. Винни-Пуха. И почему у этих здоровяков всегда такой мягкий и кроткий нрав?

— Не хотел бы я нажить в его лице врага, — усмехнулся я. — И не завидую тому парню, который подставит физиономию под его кроткий кулачок.

Я и впрямь не позавидовал потом Дюку Стаффорду. Бедолага уже никогда больше не примет прежний облик. Ха!

"Облегающий сапожок" разместился в цоколе под несколькими модными магазинчиками. Ступени каменной лестницы сбегают вниз в крохотный дворик, прямо из которого открывается дверь, ведущая в тесный вестибюльчик. В этом предбаннике ютятся гардероб, касса и туалеты. Вход в дискотеку преграждает тяжелая парчовая портьера. Спустившись, мы увидели, что перед портьерой, как и всегда, дежурит неизменная парочка вышибал — Эл и Фрэнк; Стаффорд специально импортировал их из Англии.

Они отлично меня знают; как и я их. Оба не питают ко мне особой симпатии; и я их на дух не выношу. Все предельно просто. Когда я под руку с Лайлой вошел в вестибюльчик, меня едва удостоили колючим взглядом. За мной проследовали Патрик с Амандой, а матросня чуть поотстала.

— А вот и наши братья-неандертальцы, — вполголоса пробормотал Патрик. — Мне кажется, у них на двоих всего одно полушарие.

— И одна извилина, — мгновенно подхватил я. — Да и та образовалась лишь после того, как одного из них огрели по башке дубиной.

— Тсс! — Патрик прижал палец к губам. — Пощади их ранимые души.

Я купил четыре входных билета, а Лайла с Амандой скрылись в дамском туалете. И тут гурьбой ввалились американцы. Эл и Фрэнк мигом насторожились и приняли боевую стойку. Почти тут же, откуда ни возьмись, вынырнул Стаффорд; ума не приложу — как его предупредили.

Надо отдать ему должное — парень он и вправду видный. Настоящий красавчик. Высоченный — около шести футов и четырех дюймов, — с крутыми могучими плечами, всегда одетый с иголочки и безукоризненный. Волосы темные, слегка вьющиеся; глаза бледно-голубые, водянистые, холодные. Самая примечательная часть его лица — конечно же, нос. Длинный, прямой и внушительный; такой шнобель, должно быть, украшал физиономию какого-нибудь римского патриция. Впрочем, уж я то отлично знал, что под оболочкой ухоженного и учтивого аристократа прячется совершенно отпетый мерзавец.

Несколько секунд Стаффорд молча постоял, словно пытаясь оценить происходящее, потом произнес голосом жестким, как наждак:

— Чтоб никаких неприятностей! Одна жалоба — и вашей ноги тут не будет. Я не хочу, чтобы из-за вас пострадала репутация моего заведения.

Барни побагровел. Сказать по правде, в ту минуту я был рад, что нахожусь с ним по одну сторону баррикад.

Огромный моряк набычился, шагнул вперед и, сжав кулаки, прогремел:

— Мы пришли сюда вовсе не для того, чтобы нарываться на неприятности, мистер. Мы пришли повеселиться — выпить, потанцевать. Что касается репутации вашего заведения — можете засунуть её себе в одно место. Мы сами за себя отвечаем.

— Я уже сыт по горло выходками янки, — не унимался Стаффорд. — Все вы одинаковы.

— Это замечательные парни, Стаффорд, — вмешался я. — Мы провели вместе весь вечер. Они умеют себя вести.

— Слушай, Тобин, ещё не настал день, когда мне захотелось бы выслушать твое мнение. Помалкивай в тряпочку. — Он повернулся к Барни. — Хорошо, покупайте билеты, но учтите — я вас предупреждал.

Он скрылся за тяжелой портьерой. Эл с Фрэнком неподвижно высились по обеим сторонам от входа, скрестив на груди руки; настоящие деревянные истуканы.

— Какая муха его укусила? — недоуменно спросил Барни. — И чего это он вдруг на тебя окрысился?

Я ухмыльнулся.

— Мы с ним поцапались пару месяцев назад из-за одной девчонки. Он сперва отбил её у меня, а потом, катая на катере, ухитрился вывалить её в воду прямо посреди залива.

Барни торжественно закивал.

— Славный парнишка.

Матросы приобрели билеты. Мы дождались, пока Аманда с Лайлой вышли из дамской комнаты, и всей компанией завалили за портьеру.

Внутри было просторно. Справа вдоль всей стены протянулась стойка бара, уставленного сотнями бутылок. Бар — излюбленная позиция одиноких завсегдатаев мужского пола, особенно — местных кабальеро; со своего наблюдательного поста они обозревают всех входящих дамочек и успевают перехватить приглянувшуюся красотку, прежде чем та добирается до ближайшего столика.

Всю левую часть зала занимали столы с табуретами. Столов шестьдесят-семьдесят, прикинул я. У дальней стены прилепилась небольшая эстрада, перед которой разместилась танцплощадка размером примерно тридцать футов на тридцать. Не развернешься, конечно, хотя, насколько мне известно, хозяева большинства дискотек именно к этому и стремятся.

Если не считать скудно освещенных эстрады и танцплощадки, то весь зал был погружен в темноту. Время от времени вспыхивавшие огоньки означали приближение официантов; с зажженными фонариками в руках те осторожно лавировали между столиками, чтобы выполнить заказ или получить по счету.

Шум, как и в любых других заведениях подобного рода, стоял одуряющий. Помимо адского завывания магнитофона, который запускал скрытый от посторонних глаз диск-жокей, на эстраде ещё наяривал квартет неудавшихся музыкантов-испанцев, гордо именовавших свой ансамбль "Эль-Сид". Всего за весь вечер они играли часа три-четыре, но заканчивали неизменно в три ночи.

Когда мы вошли, орал один магнитофон. "Роллинг-Стоунз" исполняли свою знаменитую "Сатисфакшн".

— Хочешь потанцевать? — обратился я к Лайле. — Вещь хорошая, да и освещение приемлемое.

Лайла приняла мое приглашение, и я увлек её на полупустую танцплощадку.

— Ну что, нравится? — полюбопытствовал я пару минут спустя.

— Да, здесь просто замечательно, — кивнула она. — Впрочем, именно этого я и ожидала.

— Лучшее заведение во всей Пальме. И ансамбль вполне приличный. Их коронный номер — "Испанские глаза". Слушаешь — и слезы наворачиваются.

— Странно, что людей так мало.

Я расхохотался.

— Подожди часок. В полночь в каком-то местном зверинце отпирают клетки, и сорок тысяч орангутанов кидаются сюда слушать "Эль-Сид". Так что наслаждайся, пока ещё есть, где повернуться.

В эту секунду на площадку выскочил один из янки — невысокий кривоногий крепыш. Притянув за собой симпатичную рыженькую деваху, он принялся скакать козлом, потешно выбрасывая в стороны ноги. Его рыжая партнерша так и покатилась со смеха.

— Пусть человек потешится, — великодушно заметил я. — Устали ребята. Соскучились по берегу.

— Вы с Патриком молодцы, — улыбнулась Лайла. — Выручили бедных американцев. Очень мило с вашей стороны.

Я скромно поклонился.

"Роллинги" умолкли, и вместо них полилась тягучая и удивительно нежная романтическая серенада, одна из тех, что так замечательно исполняют итальянцы. Я вытянул вперед руки и Лайла, улыбнувшись, припала ко мне и обвила мою шею обеими руками. От прикосновения её податливых грудей по моему телу пробежали мурашки. Пульс неистово заколотился. Я закопался носом в её душистые волосы, вдыхая чудесный и волнующий аромат. Лайла засмеялась, всколыхнув во мне новую волну дрожи. Я затрепетал.

— В чем дело? — с напускной невинностью спросила она.

— Сама знаешь.

— Допустим. Но хочу, чтобы ты сказал.

— Ну, хорошо: ты меня возбуждаешь, я сам не свой, я совсем потерял голову и готов танцевать всю ночь напролет, сжимая тебя в объятиях… Достаточно?

Лайла хихикнула.

— Да. Ты и вправду великолепен. Я просто хотела в этом убедиться.

— Ох, уж эти женщины, — вздохнул я.

Полчаса спустя мы по-прежнему кружили по танцплощадке, медленно топчась на небольшом пятачке и старательно не замечая музыку, которая словно нарочно играла быстрее и быстрее.

— Терпеть не могу быстрых танцев, — пробормотал я, едва передвигая ноги под какой-то особенно буйный рок-н-ролл.

— Умм, — промычала мне в ухо Лайла.

— Как от тебя хорошо пахнет! Ты вся благоухаешь.

— Ты тоже. Как называется твой лосьон?

— Обещаешь, что не станешь смеяться?

— Угу.

— "Мужчина — всегда мужчина".

— Очень соответствует.

— Спасибо. Стараемся. А твои духи?

— "Счастливый случай".

— Да неужели?

Лайла кивнула, прижавшись ко мне щекой и ещё теснее обняв за шею.

— Ты меня… так возбуждаешь, — прошептала она.

— Вот как… — неуклюже пробормотал я.

Мы продолжали молча кружить, сознавая, как колотятся наши сердца, и все ближе и ближе прижимаясь друг к дружке.

— Как жаль, что ты завтра улетаешь, — вздохнул я.

Лайла кивнула.

— Да, ужасно обидно.

— У тебя весь завтрашний день расписан?

— Нет, я занята только до полудня. Утром нас повезут в Пагуэру, но к двенадцати я должна освободиться.

— Пообедаем вместе?

— С удовольствием.

— На обратном пути из Пагуэры вас повезут мимо отеля "Сан-Винсент" в Магалуфе. Я буду ждать тебя там в двенадцать. Завтра вечером улетает куча моих клиентов и мне нужно проследить, чтобы у них не было никаких проблем. Может, потом поваляемся на местном пляже — заодно закрепишь свой загар.

— Чудесно! Я буду очень рада.

— Можешь прихватить с собой Аманду. Патрик наверняка захочет составить нам компанию.

Музыка замолчала, и я с сожалением выпустил Лайлу из своих объятий.

— Пойдем посидим?

Она звонко расхохоталась.

— Да, пора уже. Интересно, остальные ещё не слиняли?

Когда мы приблизились к столикам, которые по просьбе Патрика сдвинули вместе, то посреди белоснежного моря матросских роб, словно могучий остров громоздился Барни; примостившись на крохотном табурете, он напоминал мне циркового слона на железной тумбе.

Патрик привстал из-за стола и проводил Лайлу к её стулу.

— Я уже подумал было, что вы улизнули домой, — подмигнул он мне. Присоединяйтесь к нам — янки тут уже всего поназаказывали.

Я огляделся — и слегка обомлел. Столы просто ломились от бутылок. И не только столы. Американцы, похоже, назюзюкались вусмерть. Разгоряченные, раскрасневшиеся, с блестящими глазами, они громко хохотали и безудержно балагурили.

Внезапно мне стало не по себе. Вечер, так хорошо начавшийся, грозил обернуться крупными неприятностями. Ежась от нехорошего предчувствия, я оглянулся по сторонам. "Облегающий сапожок" и прежде славился шумными драками, которые нередко вспыхивали между испанцами и туристами — как правило, из-за женщин. Молодые испанцы порой отличаются удивительными простодушием и прямолинейностью, которые неверно истолковываются туристами. Пылкие иберийцы чересчур уж откровенно разглядывают женщин, а потом излишне настойчиво приглашают их потанцевать. Что касается матросов, то я их тоже легко понимал — два месяца в открытом море без женского общества — слишком жестокое испытание для молодых, полных сил янки. Море нерасплесканной энергии пока ещё только бурлило, не выходя из берегов, но уже в любую минуту грозило перехлестнуть через край.

Увы, долго ждать не пришлось.

Первому испанцу расквасили нос уже в полночь, когда Эль-Сид" исполнял свою первую песню.

* * *

Без четверти двенадцать народу в "Сапожок" набилось, как сельдей в бочку. Яблоку упасть было негде. Все стулья и табуреты были давно заняты и припозднившиеся аборигены теснились у стойки, жадно глазея на девушек.

Матросня к тому времени уже упилась в дупель. Двое янки, плохо рассчитав свои силы, уже валялись под столом, громко похрапывая.

Мы с Лайлой мирно кружились на танцплощадке, со всех сторон зажатые толпой танцующих (нисколько, впрочем, против этого не возражая). Возле нас переминался с ноги на ногу низкорослый матросик, тиская в объятиях роскошную рыженькую деваху.

Внезапно та заверещала, как недорезанная курица, и напустилась на чернявого испанца, который, пятясь, втягивая голову в плечи и пригибаясь, пытался ретироваться с танцплощадки.

— Ах ты, мерзавец! — завопила рыжая красотка. — Погоди, Педро, в следующий раз я тебе яйца оторву!

Ее разом протрезвевший кавалер, судя по выговору — уроженец Бруклина, проревел:

— В чем дело, кисенок? Что случилось?

— Он меня прямо за жопу ущипнул — вот что!

Матрос сорвался с места. На бедного Педро обрушился настоящий шквал. Или, скорее — торнадо. Цунами. Вам приходилось видеть ветряную мельницу? Представьте такой оживший ветряк, который беспорядочно и безостановочно молотит незадачливого соперника кулаками. Под градом ударов Педро в панике бежал, провожаемый громовым ревом. Девица вцепилась в рукав своего заступника, умоляя его остановиться и пощадить испанца.

— Хватит, Сэм, отпусти его, он того не стоит.

— Убью ублюдка! — ревел Сэм. — Надо же — ущипнуть тебя за жопу!

— Черт с ним, они все такие. Вечно на взводе.

Сэм послушно приник к ней и в "Сапожке" воцарился мир — минут на десять.

Ровно в полночь на сцену взгромоздились парни из "Эль-Сида". Публика встретила их радостным визгом, аплодисментами и улюлюканьем. Среди прочих был и Сэмми-моряк. Внезапно через толпу прорезались четверо молодых испанских парней, а в следующее мгновение Сэмми был уже повержен на пол, отчаянно вопя:

— Барни! Меня бьюююю-уут!

Тут в воздухе мелькнул тяжелый ботинок, носок которого обрушился на затылок матроса. Сэмми сдавленно охнул и больше не шевелился.

Примись "Эль-Сид" за дело, я сомневаюсь, чтобы отчаянный призыв Сэмми был услышан, но посреди относительной тишины его вопль не остался незамеченным. Барни встрепенулся и успел увидеть, как нашкодившая четверка, работая локтями, продиралась к выходу.

Несмотря на свою чудовищную массу, Барни сорвался с места, как пушечное ядро. Схватив ближайшего из улепетывавших испанцев за шиворот, он легко, как котенка, приподнял его и резко встряхнул. Остальные скрылись за тяжелой портьерой.

— Ты что себе позволяешь, щенок? — грозно прорычал Барни, ещё раз встряхивая насмерть перепуганного испанца. Потом обратил взор к танцплощадке. — Сэмми, где ты?

Сэмми не ответил. Он распростерся на полу в луже крови. Толпа в ужасе расступилась.

— Сэм ранен! — истошно завопила рыжая, из глаз которой фонтаном брызнули слезы.

Барни недоуменно заморгал, потом, осознав смысл сказанного, зловеще потемнел.

— Эй, парни, — заорал он. — Наш Сэмушка ранен!

Приливная волна белых роб выплеснулась на танцплощадку, разметав зрителей по сторонам. Танцы кончились, а в воздухе повисло тревожное ожидание. Ощутимо запахло бедой.

Один из матросов, протолкавшись к неподвижному телу, опустился на колени, приподнял его, а в следующую секунду, судорожно сглотнув, отпрянул и показал Барни руку, обагренную сгустившейся кровью.

— Братва! — завопил он. — Сэма зарезали!

В эту секунду тяжелая портьера всколыхнулась и в залу ворвались Дюк Стаффорд и его цепные псы — Эл и Фрэнк.

— Что здесь происходит? — резко спросил Стаффорд.

— Этот выблядок зарезал Райана, — угрюмо буркнул Барни, снова приподнимая испанца над полом за шиворот.

Парень был перепуган насмерть.

— Это не быть я! — взвизгнул он. — Нет, это другим!

— Если и не он, — угрожающе произнес Барни, — то один из троих подонков, что были с ним. Они удрали…

— Одни неприятности от этих чертовых янки, — процедил Стаффорд. Брезгливо посмотрев на распростертое тело Сэма Райана, он добавил: — И уберите его отсюда — живо!

— Хрен вам в зад, мистер! — преспокойно отозвался Барни. — До прихода врача он остается на месте…

Стаффорд развернулся к Элу и Фрэнку.

— Уберите отсюда эту падаль, пока нам весь пол не изгадили…

Тут-то оно и началось. Бац! Правый кулак Барни пращой просвистел в воздухе и Стаффорд отлетел футов на десять, громко вопя и зажимая нос, из которого фонтаном хлестала кровь.

Эл тигром скакнул вперед, но тут же согнулся пополам — увесистый, как паровой молот, кулак Барни вонзился ему под дых. Фрэнк развернулся и влепил Барни могучую оплеуху по челюсти, но Барни — клянусь! — только радостно ухмыльнулся. Трах! Фрэнк взмыл в воздух и, пролетев несколько ярдов, плюхнулся прямо на сцену, проломив головой колонку усилителя.

Поднялся бедлам. Женщины, истошно визжа, кинулись врассыпную; они высматривали свои сумочки, потом хватали их и спешили к выходу. Обступившие стойку бара испанцы бросились на выручку своему собрату, все ещё висевшему в воздухе и беспомощно дрыгавшему ногами. Американцы же, казалось, только того и ждали. С радостным ревом они кидались в самую гущу сечи.

Я сграбастал Лайлу за руку, выволок её на сцену и увлек за огромный барабан (ударник уже счел за благо исчезнуть!), откуда, находясь в относительной безопасности, мы уже без помех наблюдали за грандиозной потасовкой, развернувшейся прямо на наших глазах.

Мне ещё никогда не приходилось участвовать в подобной массовке и, признаться, особого желания я до сих пор не испытываю. Жуткое зрелище. Хотя в той драке было даже нечто забавное. Хлобысь! Янки, которого огрели по башке обеденным столом, падает, как подрубленный дуб. Испустив победный вопль, испанец воздевает стол, готовясь оглушить следующую жертву, но в этот миг ножка стола ломается и тяжеленная махина бьет злопыхателя по затылку. Воспрявший американец с маху лягает незадачливого противника по причинному месту и — на поле брани становится одним боеспособным испанцем меньше.

Трах! Две головы сталкиваются с одуряющим треском кувалды, забивающей сваю. Бабах! Испанец врезается в цимбалы, едва не лишившись уха. Хлоп! Из расквашенного носа течет юшка. Бум! Протестующе хрустят ребра. А вот красавчик! Один из матросов, от души размахнувшись, промазал по физиономии испанца на добрый фут, со страшной силой заехав по уху одному из своих сопалубников.

На Барни было любо-дорого смотреть — настоящий библейский Голиаф, сеющий смерть и разрушение всему не-американски-матросскому, подворачивающемуся под руку. Блям! Даже не размахиваясь, он просто опустил здоровеннейший кулачище на ближайшее испанское темя. Голова несчастного погрузилась в плечи, а бесформенное туловище тяжело осело на пол, как куль с мукой. Следующий, пожалуйста — чья очередь? Вот, получай, сынок! Клац! Кость смачно треснулась о кость, словно два столкнувшихся бильярдных шара. Еще один испанец покатился по полу, выплевывая выбитые зубы.

Вдруг я заметил Джила, который, сняв очки, молотил, словно боксерскую грушу, парня раза в два крупнее, чем он сам. Впрочем, и сам Джил продержался недолго. Просвистевшая в воздухе бутылка обрушилась ему на затылок, отправив его в продолжительный нокаут. Впрочем, обидчику ликовать не пришлось — сперва ему заехали ногой под ложечку, после чего паровой молот Барни довершил уничтожение.

Шмяк! Барни вмазали по зубам ножкой стула. Тихоня Дейв тут же расцветил стулометателю глаз.

Я поискал взглядом Патрика и Аманду, но тщетно. Должно быть, Патрик, прожженный проныра и решительный стратег, уже давно оценил обстановку и отважно смылся через черный ход. Возможно, даже не забыл прихватить с собой Аманду. Или — затаился в дамском гальюне. Пардон — туалете. Опять же с Амандой.

Внезапно пронзительно задребезжали свистки и в дискотеку ворвались полицейские, размахивая литыми резиновыми дубинками. Хлоп, блип, керблям!

— Всем выстроиться к стене! Живее!

Вид у блюстителей порядка был недобрый, скажу я вам. У некоторых в руках блестели револьверы.

Меня немилосердно извлекли из-за барабана и, если бы не Лайла, не миновать мне удара увесистой полицейской дубинкой по затылку.

Ну и Содом! Мрак. Как будто дискотека подверглась массированной бомбардировке. Не сойти мне с этого места, если во всем зале уцелел хоть один стол или стул, а уж о бутылках, некогда гордо красовавшихся за стойкой бара, я и вовсе не говорю.

Забившись с Лайлой в дальний угол, я обнял её за талию и притянул к себе. Перепуганная насмерть девушка трепетала, как зверек.

— Не бойся, малышка, все будет в порядке.

Откуда-то вынырнули Патрик с Амандой, конвоируемые угрюмым стражем закона. Вид у Патрика был неважнецкий. Плащ разорван, губа предательски вздулась и побагровела. Однако, приблизившись к нам, отважный ирландец нашел в себе силы улыбнуться. Я невольно устыдился собственной трусости. Молодчина, Патрик — дожно быть, бился, как лев.

— Чем тебя так? — поинтересовался я. — Бутылкой или хуком справа?

Патрик застенчиво улыбнулся.

— Ни за что не угадаешь. Дверью! Я прятался за ней, а какой-то козел врезался в неё с такой силой, что я едва не лишился верхней челюсти.

Аманда казалась бледной как мел и потрясенной, но внешних признаков повреждений я не заметил. Все мы нуждались в хорошей дозе спиртного.

Я огляделся по сторонам. Барни зажимал носовым платком окровавленный рот. Джил сидел на полу, сокрушенно потирая затылок. Дейв выглядел как огурчик, хотя правая брючина была раскроена снизу доверху. Льюис растирал запястье и дул на ободранные костяшки пальцев. Несколько матросов валялись на полу: некоторые глухо постанывали и кряхтели, другие не подавали признаков жизни. Я пошарил глазами в поисках Сэма Райана, но не обнаружил его.

Испанцы, сгруппировавшиеся возле остатков бара, также имели довольно потрепанный вид. Трое безжизненно распростерлись на полу, а остальные сидели или пытались встать, держась за головы и потирая ушибленные места. Один из них рыдал в три ручья. Может, оттого, что драка закончилась, не знаю.

В залу вошел огромного роста детина в форме американского военного патруля. Приблизившись к нам, он угрожающе спросил:

— Вы туристы?

— Нет, мы здесь работаем, — ответил я. — В компании "Ардмонт Холидейз".

— О'кей, вами займется местная полиция.

Он зашагал прочь, высматривая, кого бы убить.

Наконец, один из суровых испанских полицейских удостоил нас внимания и спросил на ломаном английском:

— Вы туристы?

Я ответил по-испански, отчего его жесткое лицо несколько смягчилось.

— Нет, — сказал я. — Мы сотрудники компании "Ардмонт Холидейз". А сюда просто зашли потанцевать.

Поочередно удостоив нас внимательным взором, он произнес:

— Хорошо, встаньте пока рядом с туристами.

Так мы и стояли, разбитые на три группы: местная молодежь, американские моряки и туристы. Что ж, по меньшей мере, нам ничего не угрожало. Что можно сделать с невинными туристами, случайно оказавшимися на месте происшествия?

Увы, я жестоко просчитался.

— Эй, парни, топайте за мной!

Американцы побрели вслед за полицейским; живописная процессия — одни прихрамывали, другие плевались кровью, третьи помогали ковылять наиболее пострадавшим товарищам.

Проходя мимо нас, Барни ухмыльнулся, обнажив окровавленную десну, в которой там, где ещё недавно помещалась пара здоровых крепких зубов, теперь зиял изрядный пробел.

— Пока, жебята! Жад был пожнакомишша. Шпашибо жа вшо…

— Топай, топай, — подтолкнул его военный полицейский, для вящей убедительности двинув великану дубинкой в ребра.

Бедный Барни.

Гигант, ухмыльнувшись напоследок, исчез за портьерой. Так уходят военные моряки — окровавленные, но непокоренные, с гордо поднятой головой. А вот Сэма Райана по-прежнему видно не было. Должно быть, его унесли во время боя.

Настал черед испанцев. Осатаневшие полицейские быстрехонько вытолкали их за дверь, подгоняя дубинками и возгласами:

— Vaya, rapido. Пошли, мол, и живо.

Парнишка, который уже успел обрыдаться, вопил:

— No fui yo! No es culpa mia! Не виноват, мол, чего пристали.

Впрочем, в ответ он удостоился только увесистого пинка под зад и не слишком доброжелательного пожелания заткнуться.

Когда последнего из аборигенов вытолкали вон, я впервые с начала сражения заметил Дюка Стаффорда. Красавчик скорчился в три погибели на колченогом табурете, прижимая пропитанный кровью платок к распухшему носу. Заприметив меня, он испепелил меня взглядом, а в следующую секунду сполз с табурета, проковылял к одному из блюстителей правопорядка и что-то ему сказал.

Полицейский выслушал его, внимательно посмотрел на меня, потом кивнул и устремился в нашу сторону.

— Сейчас что-то будет, — уголком рта шепнул я Патрику.

Приблизившись к нам, полицейский спросил меня по-испански:

— Вы пришли сюда вместе с этими американцами?

— Э-ээ, да, но не совсем…

— Пройдите со мной.

— Послушайте, сеньор…

— Venga! — рявкнул он. — Идите за мной!

Мы и пошли. А что, скажите на милость, нам оставалось делать?

* * *

Что ж, по крайней мере, путешествовали мы в сносных условиях — на заднем сиденье лендровера. Провинившихся янки засунули в военный транспортер, а испанцев затолкали в полицейский грузовичок.

Дверь лендровера захлопнули, заперли, после чего нас повезли в неведомом направлении в сопровождении двоих вооруженных полицейских.

— Уничтожу Стаффорда, — тихонько прошипел Патрик. — Кастрирую при первой же встрече.

— Не пугайтесь, девочки! — успокаивающе произнес я. — Нам ничего не сделают. Просто порасспросят о том, о сем — и отпустят.

Так оно и вышло. Правда, продолжались расспросы битых два часа.

Возможно, вам никогда не выпадала честь быть задержанным и препровожденным в мрачное серое и давящее на психику здание, в котором размещалось полицейское управление Пальмы. Если так, то не огорчайтесь и утешьтесь другой, более приятной забавой — покатайтесь, например, верхом на акуле или пощекочите за задницу тарантула.

Нам и вправду было там не до смеха.

— Интересно, куда нас посадят? — задумчиво произнес Патрик, оглядывая сырые и голые стены комнатенки, освещаемой лампочкой яркостью в полсвечи.

— Что? — переспросил я.

— В какую темницу нас заточат? В яму со змеями?

— Нет, в обыкновенную камеру со щипачами и громилами.

Патрик поежился.

— Боюсь, что ты прав.

— Хватит каркать! — прикрикнула Аманда. — И без вас тошно.

Как ни странно, девушки больше не выглядели напуганными. Должно быть, потому, что, в отличие от нас, не имели представления об испанской полиции. И я не собирался просвещать их на сей счет.

Двадцать томительных минут спустя тяжелая дверь приоткрылась и в каморку вошел пузатый полицейский в мешковатом мундире, заляпанном неровными жирными пятнами. Остановившись перед нами, он заложил пальцы за ремень, немного постоял, покачиваясь на носках и на пятках, потом буркнул по-английски, указывая на меня:

— Ты первый!

Мое сердце судорожно забилось. Покосившись на Патрика, я произнес с наигранной веселостью:

— Если я не вернусь, передай всем, что я пал смертью храбрых. Все свое состояние завещаю тебе. Прощай, друг.

— И выпивку тоже? — выкрикнул он вдогонку мне.

Я проследовал за Педро-Пузаном по длинному мрачному коридору. Не сойти мне с этого места, если в темных углах не попискивали крысы или какие-то другие мерзкие твари. Хотя, готов допустить, что это были давно не смазывавшиеся дверные петли. Миновав несколько обитых железом дверей, мы наконец остановились перед одной из них. Постучав, а потом подув на ушибленные костяшки пальцев, Брюхан пропустил меня вперед. Я ожидал, что окажусь в полутемном подвале, к стенам которого прикованы тощие, как скелеты, заключенные, извивающиеся под пытками инквизиторов. На самом деле, меня ввели в светлый и довольно уютный кабинет.

За крупным письменным столом восседал невысокий плюгавый и тощий, как глист человечек с черными как смоль волосами и тонюсенькими усиками. Вперив в меня пытливый взгляд, он указал на стул. Я сел, чувствуя себя на толику счастливее.

— Ваша фамилия? — спросил он, изготовившись писать.

— Тобин. Т, о, б, и, н. Рассел Тобин.

— Адрес и род занятий?

Я сказал.

Человечек приподнял голову.

— Как случилось, что вы пришли на дискотеку вместе с американцами?

Я выложил все без утайки.

— Вы видели, кто ударил американца ножом?

— Нет, — ответил я машинально, даже не подумав.

— Но вы при этом присутствовали?

— Было темно и очень многолюдно. Я ничего не видел.

Я не собирался ни в чем признаваться. Свидетелей у них было и так хоть пруд пруди, а мне вовсе не улыбалось торчать у них в течение месяца, дожидаясь вызова в суд. Чутье подсказывало мне, что нужно все отрицать. Мне предстояло жить и работать на Мальорке и, чем меньше меня ожидало общения с полицией, тем приятней обещала быть моя жизнь. Тем более, что один из злополучной четверки испанцев, захваченный в плен Барни, уже находился в руках местных блюстителей порядка.

— Значит, ничего полезного вы мне не сообщите? — заключил инспектор.

Меня так и подмывало выкрикнуть, что зачинщик — Дюк Стаффорд, который устроил всю эту кутерьму в рекламных целях, но я сдержался. Стаффорд ещё свое получит. Отныне за его заведением будет глаз да глаз. Любой чужестранец, занимающийся в Испании собственным бизнесом, остается чужестранцем. Один неверный шаг — и его вышибают под зад коленкой.

— Хорошо, вы можете идти, — вздохнул инспектор и перевел взгляд на Педро. — Приведите второго мужчину.

Когда дверь за Брюханом и Патриком захлопнулась, я заговорщически прошептал Лайле и Аманде:

— Учтите — про драку с ножом ни гу-гу. Вы ничего не знаете — ясно? — Я боязливо оглянулся по сторонам. — Нас наверняка подслушивают. Если вас заметут как свидетелей, нам всем конец. Усекли?

Девушки с готовностью закивали.

— Ой, как интересно! — Лайла захлопала в ладоши.

— Нет, мне это не в лом, — поморщилась Аманда.

Женщины!

Минут десять спустя вернулся Патрик, сияя, как новенькая песета, и идиотски ухмыляясь.

— Ха! Представляете — его двоюродный брат живет в Дублине!

Ну и везет же этому прохвосту!

— Все вы ирландцы одним миром мазаны, — проворчал я.

— Угу. Мы уж почесали языки про старый добрый Дублин. Старина инспектор хочет как-нибудь махнуть туда. Славный малый.

Настал черед Лайлы. Двадцать минут проползли в томительном ожидании. Господи, подумал я, похоже, она влипла. Неужели брякнула, что видела, как упал Сэмми? Я уже мысленно представлял себе, как меня ведут обратно и инспектор грозно вопрошает: "Почему вы утаили от меня то, что рассказала эта милая девушка? Что ещё вы скрываете?" Я уже слышал, как он скомандовал: "Педро, прикуй этого негодяя к стене и принеси каленое железо. Ты у меня запоешь, английский мерзавец!"

Дверь открылась. На пороге возникла Лайла, улыбавшаяся точь-в-точь, как Патрик.

— А меня угостили кофе, — похвасталась она.

— Странно еще, что он не пригласил тебя на ужин, — пробурчал я.

— Как раз пригласил, — фыркнула она. — И был страшно разочарован, когда я ответила, что мы завтра улетаем домой.

Я облегченно вздохнул и расслабился.

— Тебе не плохо? — озабоченно спросила Лайла. — Ты весь вспотел.

Аманда отсутствовала примерно столько же, а вернулась, восторженно сияя, как последний Патрик.

— Он просто лапочка. Такой внимательный и заботливый. Спросил, приедем ли мы с Лайлой сюда на следующий год. Я пообещала, что мы постараемся.

Когда лендровер подвез нас к тому месту, где я оставил свою машину, было уже около трех утра. Автомобиль Патрика стоял неподалеку.

— Устала? — спросил я Лайлу.

Она рассмеялась.

— Нет, нисколько. Я слишком возбудилась, чтобы теперь уснуть.

— Прокатимся?

— С удовольствием.

Я повернулся к Патрику.

— А у вас какие планы? Спать?

— Со временем, — ухмыльнулся этот котяра. — Но вы можете нас не ждать. Покатайтесь.

— Девушки до полудня пробудут в Пагуэре. Мы уговорились с Лайлой встретиться потом у "Сан-Винсента" и поваляться на пляже. Хотите присоединиться к нам?

— Конечно! — радостно воскликнула Аманда.

— Разумеется, — улыбнулся Патрик. — Значит, около двенадцати увидимся.

Мы распрощались и Патрик с Амандой отчалили, держась за руки. Я распахнул перед Лайлой дверцу "мерседеса".

— Куда прикажете, мадмуазель?

— Куда скажешь.

— Есть хочешь?

Она чуть призадумалась.

— Пожалуй, да. Что-то я вдруг проголодалась.

— Я знаю одно местечко, где тебя совершенно задаром угостят роскошным сандвичем с курицей и чашкой ароматного кофе впридачу.

— Чего же мы ждем — поехали!

Я, улыбаясь до ушей, запустил мотор и покатил в Пальма-Нову.

* * *

Случилось так, что мы напрочь позабыли про сандвич с кофе. Когда я вышел из ванной, уже готовый топать на кухню, чтобы заняться стряпней, Лайла стояла у раскрытого балкона, любуясь на предрассветный залив. В комнате было темно, но лунный свет призрачно озарял её волосы.

Я подкрался сзади и обнял Лайлу за тонкую талию. Она подставила мне щеку для поцелуя, а потом повернулась и прижалась ко мне всем телом.

— Как здесь красиво, — промурлыкала она. — Такая яркая луна. И воздух напоен каким-то неземным ароматом. — Она глубоко вздохнула, закрыла глаза и принюхалась. — Господи, и почему я должна улетать в этот дурацкий Лондон? Расс, я не хочу отсюда уезжать.

— Как я тебя понимаю.

— Слишком уж скоротечны эти поездки. Совершенно выбивают из колеи. В следующий раз попробую задержаться подольше.

— Непременно. Вот уж когда повеселимся на славу.

Она рассмеялась.

— Как сегодня?

Мы замолчали, прильнув друг к дружке и прислушиваясь к ласковому шепоту моря.

Наконец, Лайла снова вздохнула и сказала:

— Я устала. Уложи меня в постель.

Я заглянул ей в глаза.

— В какую? Твою?

Она медленно помотала головой и улыбнулась, уже засыпая на ходу.

— Нет, дурашка. В твою, конечно же.

Глава шестая

Продрав глаза ровно в восемь утра, я едва не задохнулся от счастья, обнаружив рядом обнаженную женщину поразительной красоты; руки Лайлы были небрежно закинуты за голову, пышные волосы разметались по подушке. Я осторожно, чтобы не потревожить её, присел и залюбовался.

Лайла была и впрямь достойна всяческого восхищения. Безукоризненная фигурка, стройное, гибкое, божественно пропорциональное тело. Мягкие губы те самые, которые казались мне столь жадными и ненасытными ещё четыре часа назад — были полуоткрыты, уголки чуть приподняты в загадочной улыбке. Она казалась спокойной и умиротворенной. Во мне заговорил мужчина. Пригнувшись к ней, я поцеловал её правую грудь. Лайла вздохнула и шевельнулась, её спина еле заметно изогнулась, но в следующее мгновение девушка расслабилась и безмятежно задышала, снова погрузившись в объятия Морфея.

На этот раз я атаковал уже её левую грудь, осыпав её жадными поцелуями, а потом впился в нежный розовый сосочек. Лайла, вздрогнув, открыла глаза, улыбнулась, узнав меня, и промурлыкала:

— Эй, торопыга, я ведь ещё сплю.

— Можешь не просыпаться, я уже подыскал занятие себе по душе.

— Я заметила.

Лайла снова закрыла глаза, заложила обе руки за голову и, улыбаясь, притворилась, что спит. Продержалась она недолго. Не прошло и минуты, как из её груди вырвался протяжный стон, потом её ножки вытянулись в струнку, а сама она выгнулась дугой, и её тело стало извиваться — сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

— Ой… Тобин, — задыхаясь, проговорила Лайла. — Мне же нужно… а-ах!.. на работу!

— Разумеется.

Глаза её были закрыты, вся она очутилась во власти удовольствия.

— О-оо, — застонала она. — Расс! Ра-аааа-сс! Прекрати! О Боже… О Господи! Я больше не могу! Боже, какое счастье! А-аааааа!

Она обхватила мою голову и изо всех сил прижала к своей груди, пока все её тело билось и содрогалось в сладостных судорогах, а из горла вырывались бессвязные животные звуки — то ли поскуливание, то ли всхипыванье. Когда наконец дрожь прекратилась, Лайла блаженно вздохнула и звонко рассмеялась, хлопая ладошами по кровати.

— Ну, бандюга, ты у меня попляшешь, — заявила она. — Из-за тебя я не попаду на работу.

— Это ещё почему?

Она повернула голову и метнула на меня озорной взгляд. В глазах плясали бесенята, но я разглядел кое-что ещё — неприкрытую страсть.

— Потому что я тебя хочу, — прошептала Лайла, обнимая меня и привлекая к себе. — Только теперь я хочу тебя всего! Иди ко мне!

* * *

В Пагуэру она выехала только в одиннадцать. Откровенно говоря, учитывая все обстоятельства, поразительно, что она вообще смогла уехать.

* * *

В полдень внутренний дворик отеля "Сан-Винсента", в котором разместился открытый бассейн, был охвачен той непередаваемой смесью грусти и веселья, что всегда царит в последний день отпуска таких людей как Дорис, Элла и им подобных. Рассевшись за столиками под бело-синими зонтами вокруг бассейна, они шутили и громко смеялись, наслаждаясь последними часами солнца и морского воздуха.

Витторио, толстенький официант с бородавкой на носу, который обслуживал всю отъезжающую братию, буквально сбился с ног, не успевая таскать из бара нагруженные подносы.

— Эй, Витторио, ещё один джин с тоником для миссис Фартинг, — крикнула ему вслед Элла, когда изрядно взмокший толстячок в очередной раз устремился к бару. — Эх, — вздохнула она, щурясь на солнце. — Как мне уже завтра будет недоставать всего этого. В нашем Манчестере все не так. Беда с этими отпусками — после них совершенно не хочется возвращаться домой. Я уже заранее знаю, что несколько дней буду ходить сама не своя. С другой стороны, нельзя же всегда отдыхать, верно?

Она обращалась как бы в пустоту, но Альберт Фитч тут же поддержал:

— А почему бы и нет, Элла. Или ты ощущаешь себя дома только тогда, когда дрожишь от холода?

— Нет, Альберт, дело не в том. Просто я не могу долго пребывать в праздности. Я должна что-то делать, а не просто валяться на пляже целыми днями напролет.

— Странно устроены эти англичане, — произнес Фред Стейли. — По-моему, они чувствуют себя хорошо только тогда, когда чувствуют себя плохо. Неужели страдания и лишения доставляют вам удовольствие?

Дорис Черепахоу наклонилась к Вилли Рэндаллу.

— Вилли, ты любишь страдать? — пробасила она.

Вилли, который по самые уши погрузился в эротический журнальчик, вздрогнул и встрепенулся.

— Что? — переспросил он.

— Я спрашиваю, любишь ли ты страдать? — громко повторила Дорис.

— А, да… — захихикал Рэндалл, не имея ни малейшего представления о сути беседы.

— Сейчас он вовсе не страдает, — вступила в разговор его жена. — Но, если он не отложит свою мерзкую порнуху, я ему не завидую. Вилли, немедленно выкинь эту дрянь и поговори с нами.

— О, с удовольствием, дорогая, — осклабился он. — О чем мы будем говорить?

— Сперва отдай мне журнал, — усмехнулся Джордж Дарнли, отнимая его у Вилли. Открыв наугад какую-то страницу, он звонко шлепнул себя по коленке. — Чтоб меня разорвало! Вы только посмотрите на эту бабенку! В жизни не видел такой жо…

— Джордж!

— Желтой повязки для волос, — поспешно поправился Дарнли. — У неё изумительная повязка для волос… И больше ничего. — Он плотоядно гоготнул. — Кстати, вспомнил анекдотец про дочку жокея, которую переимели все конюхи. Представляете? Лошадиное дерьмо…

— Заткнись, мерзавец, все это знают, — напустилась на Джорджа его благоверная, для вящей убедительности лягая супруга по лодыжке.

— А-ууу-ыыыыиии! — взвыл Дарнли, громко хохоча.

Глэдис, совершенно неотразимая в черном бикини (на добрую дюжину размеров меньше, чем ей требовалось), внезапно вскочила.

— Я хочу всех вас сфотографировать! — звонко выкрикнула она. Соберитесь в кучку, пожалуйста. И ты, Расс, встань между Эллой и Дорис.

— Не вздумай, Расс! — предостерегла меня Элла. — Если Дорис попадет в кадр, таким заморышам, как ты, там места не останется. Если на то пошло, даже я там не помещусь.

— Очень остроумно, — фыркнула Дорис. — На твоем месте я также не стала бы купаться в этом бассейне. Ты устроишь цунами, под которым погибнет вся Европа.

Я протиснулся между ними и скорчил гримасу, как будто оказался зажат между двумя тектоническими плитами — тем временем хохочущая Глэдис беспрерывно щелкала затвором. Вернувшись на свое место, я заметил, что из отеля выходит Патрик. Вид у него был потрясающий — даже легкий порыв ветра опрокинул бы беднягу на спину.

Изможденно махнув мне вялой ручонкой, Патрик плюхнулся на ближайшее плетеное кресло. Я подошел к нему, улыбаясь до ушей, и поприветствовал:

— Привет, Самсон. Кто обстриг твои волосы?

Патрик устало закрыл глаза и прошептал:

— Рассел, старый дружище… Я стою одной ногой в могиле… Если сегодня мне суждено отдать Богу душу… распорядись, чтобы на моем надгробии высекли слова: "Он умер от слишкой большой радости… общаясь с высокими пылкими брюнетками".

— Поделом тебе, кобель неуемный.

— Я знал, дружище, что могу рассчитывать на твое понимание и сочувствие. — Он приподнял лапку, которая тут же беспомощно плюхнулась на колено. — Друг, никогда ещё за всю свою бурную жизнь…

— Никогда ещё за твою никчемную жизнь… Продолжай.

— Я никогда… ни разу… — Он потряс головой и громко застонал. — Это было невероятно… немыслимо.

— Тебе нужно выпить, старина. Ды дотрахался до потери пульса. Тяпни бренди.

— Меня спасет только срочное переливание крови.

— Хорошо, тогда выпей "Кровавую Мэри" — с настоящей кровью.

— Невероятная бабенка!

— Это ты уже говорил — раз десять. Ты это будешь теперь до вечера повторять или, наконец, расскажешь хоть что-нибудь? Мне, конечно, глубоко наплевать на твою жалкую сексуальную жизнь, но уж лучше помучиться сейчас, чем потом месяцами выслушивать скучнейшие скабрезные подробности.

Я перехватил Витторио, который из последних сил тащил поднос, уставленный несколькими тоннами коктейлей, и заказал пару стаканов холодного пива.

— Я даже не ложился, — пожаловался Патрик. — Точнее — ни на секунду не сомкнул глаз.

— Не двигайся, старина. Ты истечешь кровью.

— Уже, да? — Он растянул губы в мученической улыбке. — И все же, я умираю не зря. Но, кто, черт возьми, мог предположить, что в ней столько…

— Ты имеешь в виду Аманду?

— Кого же еще. Представляешь — мы занимались этим на рассвете прямо в море…

— Пф — а где же еще!

— А десять минут спустя — на пляже.

— Обычное дело.

— И в квартире.

— Это уже банально. Нашел чем хвастать.

— Какое счастье, что они сегодня улетают домой. Еще пара таких ночей и тебе пришлось бы катать меня повсюду в инвалидной коляске.

— Интересно, — фыркнул я. — А кто бы катал меня?

Патрик, ухмыляясь, открыл глаза.

— Как — и тебя? Бегорра, и что за дьявол вселился в этих пташек? Должно быть, от жары все они с ума посходили. Клянусь, что у меня дома, в Ирландии, такого просто быть не может.

— В Ирландии пташки, должно быть, вечно с ног падают, целыми днями напролет копая торф в ваших непролазных болотах.

— Картофель, — поправил Патрик. — Эх, какие женщины!

Подоспел Витторио и поставил перед нами на столик два высоких запотевших стакана с ледяным вспененным пивом. Смахнув пену и одним глотком опорожнив свой стакан наполовину, Патрик блаженно вздохнул и, опустившись пониже в кресле, вытянул вперед ноги.

— Рассел, тебе никогда не казалось, что жизнь слишком прекрасна? спросил он. — И что в любую секунду весь этот рай может разлететься вдребезги из-за какой-нибудь ерунды? — Он снова вздохнул и смежил очи. Подумать только — прекрасная уютная квартирка, приличная работа, солнце, тепло… и бесконечный поток совершенно сногсшибательных девиц. Должно быть, я слишком долго вел праведную жизнь, раз меня так награждают.

— Ничего, наслаждайся, братишка. Тебе недолго осталось. Продолжай в том же духе — и к четвергу откинешь копыта. Кстати, о чуде — вот и наши куколки…

Из прохлады отеля вынырнули Лайла с Амандой. Прищурившись от яркого солнца, они обвели глазами бассейн и заприметили нас. Обе радостно замахали руками и устремились к нам. Выглядели девушки свеженькими и прелестными.

— Приветик, — сказала Аманда, глядя на безжизненно распростертого Патрика.

— Вы уж извините, что мой друг не может встать, — официальным тоном произнес я. — Он просто не держится на ногах.

— Неужели? — игриво поинтересовалась Аманда.

— Да, он всю ночь не смыкал глаз.

Аманда расплылась до ушей, а её хорошенькая мордашка порозовела, несмотря на загар.

— Как насчет того, чтобы выпить? — спросил я.

— Выпить! — подхватила Лайла. — Потом ещё выпить, искупаться, позагорать, пообедать, снова искупаться и ещё немного позагорать. У нас осталось восемь часов, и я собираюсь использовать их на всю катушку… Вы же можете делать что хотите.

— Отлично сказано! — оживился Патрик, делая безуспешную попытку приподнять свое немощное тело с кресла. — Заметано! Девушки, мы устроим вам праздник, который вы никогда не забудете.

Так и случилось.

Мой выводок тем временем порядком нализался. Альберт Фитч ухитрился свалиться в бассейн во всей одежде — он поспорил с кем-то на бутылку шампанского, что на одной ноге простоит минуту на трамплине для прыжков в воду. Элла, Дорис, миссис Фартинг и Миссис Дарнли расхаживали в купальниках, выбирая мисс Мальорку — из своего числа, разумеется. Фред Стейли, уже напоивший шампанским всю ораву, в приступе смеха опрокинулся на свой шезлонг и сломал его; мы потратили минут десять, извлекая его из-под обломков. За обедом же миссис Поппет, наклюкавшись почти до потери пульса, опрокинула тележку с закусками, так что все оказались по колено в сардинках с оливками; сама же она с веточкой спаржи в зубах торжественно восседала посреди произведенного бардака.

День промчался незаметно. В шесть часов Патрик отвез девушек в Пальму, чтобы они собрали вещи и упаковались, а я принялся объезжать свои отели, занимаясь последними приготовлениями.

В семь вечера к "Сан-Винсенту" подкатил наш автобус, и водитель Антонио начал укладывать багаж.

Грустное это занятие — наблюдать, как люди прощаются с недавно приобретенными друзьями, обмениваются адресами и телефонами, клятвенно обещают встретиться по возвращении домой. Сразу становится ясно — отпуск закончился.

— Пока, Франческо, — попрощалась Элла с портье. — Спасибо за заботу, милый. Давай поцелуемся. До встречи на будущий год.

Все погрузились в автобус. Немного странно было, привыкнув каждый день созерцать всю компанию в одних купальниках, теперь увидеть их в выходной одежде; женщины щеголяли нарядами и прическами, мужчины неловко жались в костюмах при галстуках. Впрочем, выглядели все загорелыми и поздоровевшими. А видели бы вы этот жалкий сброд две недели назад!

— Пока, Франческо! До встречи в следующем году, Витторио!

Мы покатили в "Польенсу", потом заехали в отель "Пальму", чтобы забрать остальных, и — взяли курс на аэропорт.

— Посмотри-ка, Джордж, — игриво окликнула Джорджа Дарнли Дорис Черепахоу, когда мы проезжали мимо скамейки, на которой расположилась стайка молоденьких девчушек в крохотных бикини. — Небось, в своем Блэкборне таких не увидишь.

— Увы, — мрачно вздохнул Джордж. — Пятьдесят недель теперь страдать, дожидаясь следующего праздника.

— Ладно, сейчас я стерплю, — процедила его супруга. — Но дома тебе мало не будет, это уж точно!

— Леди и джентльмены… — воззвал я в микрофон.

— О, Расс проснулся. Спой нам, Рассик, и не сиди, как в воду опущенный.

— Спою я чуть попозже, а пока хочу сказать вам следующее. От имени компании "Ардмонт Холидейз" выражаю надежду, что все вы хорошо отдохнули и не жалеете о том, что приехали сюда. От себя же лично хочу добавить, что получил огромное удовольствие от знакомства с вами и буду счастлив видеть всех вас снова.

— А от нас скажу я, Рассик, — прогнусавила Элла Харботл. — Ты — очень милый, внимательный и заботливый. И вообще очаровашка. Верно я говорю?

— Дааа! — грянул дружный рев. Вся компания разразилась бурными аплодисментами. Вы не поверите, но я почувствовал, что к горлу подкатил комок.

— Спасибо, друзья, — выдавил я. — Теперь давайте споем что-нибудь повеселее. Как насчет "молодушки"?

Они распевали до самого аэропорта. Когда я помогал Элле выходить из автобуса, она звонко чмокнула меня в щеку.

— Спасибо, милый, все было просто великолепно.

— Счастливого пути, Элла. Да минуют вас неприятности. Алоха.

— Алоха, Рассик. Что касается неприятностей, то наши зеленщики и молочники — телята по сравнению с испанцами. Если выиграю в лотерею, непременно вернусь и куплю себе усатенького смугляша.

Один за другим они спускались и прощались со мной — скорее всего, чтобы исчезнуть навсегда.

Патрик уединился с нашими девушками. Я приблизился к ним. Обе были в нарядных легких платьицах — Лайла в желтом, а Аманда в изумрудно-зеленом. После того, как они прошли регистрацию, мы выпили по рюмочке в баре. Ненавижу проводы и расставания.

Объявили посадку — минута в минуту. Мы проводили девушек до зала вылета, произнесли последние прощальные слова и помахали им руками.

Я глубоко вздохнул и обратился к Патрику:

— Выпьем?

Он кивнул, засыпая на ходу.

— Угу.

— К тебе или ко мне?

— Ко мне — я потом сразу завалюсь на боковую. Господи, я совсем с ног валюсь.

— Сегодня отоспишься. Тебе нужны силы.

— Да? — подозрительно буркнул он. — Что ты имеешь в виду?

— Ты уже забыл? Завтра прилетает Тони Дейн, дубина!

Патрик приподнял измученные, налитые кровью глаза и глухо застонал.

— Нет, только не это.

— Пойдем, старина, — сказал я, обнимая его за плечи. — Не скули осталось всего каких-то пять месяцев.

Мы побрели к машине.

Глава седьмая

Воскресенье. Семь часов вечера.

Самолет британской авиакомпании рейсом из Лондона номер 717 приземлился на взлетно-посадочную полосу с такой точностью, скоростью и уверенностью, как будто за штурвалом пилота сидел сам сгоравший от нетерпения Тони.

Из кабинета помощника менеджера (очередной задушевный приятель Патрика) мы проследили, как самолет подкатил к зданию аэропорта и остановился, после чего отправились встречать Тони в зал прилета. Тони появился в четверть восьмого, причем не один.

— Вот он, — указал я Патрику. — Вон тот длинный, с зубами.

Патрик отрешенно вздохнул.

— Ну и друзей ты себе заводишь. И как его угораздило спутаться с Гарри Оньонсом и Памелой!

В ту же секунду я услышал раскатистый гогот Гарри, прокатившийся над толпой. Однажды услышав этот смех, вы не забудете его по гроб жизни.

Гарри, как некоторые из вас несомненно знают — жизнерадостный пятидесятилетний кокни. Громогласный и самоуверенный, с широчайшей натурой; к тому же ещё — мультимиллионер. Состояние свое, по собственным словам, заработал на металлоломе. Гарри считается некоронованным королем Мальорки. Все его знают; и он с каждым на короткой ноге. На остров он прилетает шесть раз в год и задерживается на любое время, пока не надоест; иногда — даже на пару месяцев.

Особую известность приобрели его вечеринки — мне, правда, ещё предстоит посетить хоть одну из них. Как говорит Патрик, "девчонок там больше, чем мух на ломте тухлой конины".

Памела — молодая любовница, которая сопровождает его везде и всюду. Длинноногая блондинка, веселая и легкомысленная, постоянно озабоченная одним вопросом — откуда берутся облака. Самое поразительное, что из-за этого она вечно таращится на небо, то и дело наталкиваясь на разные предметы.

Гарри с Памелой составляют дуэт, который с успехом выступал бы в любых комических шоу. Гарри сыпет анекдотами, как из рога изобилия, а Памела с поразительной, должно быть, прирожденной ловкостью ухитряется любой анекдот испортить. То некстати вворачивает какое-то словечко, то исправляет, подсказывает или даже забегает вперед с концовкой. В марте мне довелось сидеть между этой парочкой в самолете по пути из Лондона, и по прилете в Пальму шею у меня сводило, словно по окончании Уимблдонского турнира.

Глядя на Гарри, Патрик глухо застонал.

— Все, пиши пропало. Так я и знал. Гарри проведет здесь весь июль, а это означает, что до августа никто не сомкнет глаз. Через пару недель у меня под глазами вырастут такие мешки, что будут при ходьбе лупить меня по коленным чашечкам.

— Это случится скорее, чем ты думаешь, — усмехнулся я. — Они уже достают тебе до пояса.

Привезли багаж. Гарри подозвал носильщика, который погрузил все оньонские чемоданы и сумки (а также чемодан Тони) на тележку, и принялся пробиваться сквозь толпу. Тони заметил меня и, весело помахав, зашагал в нашем направлении. Тони — высоченный и голубоглазый красавец с темными вьющимися волосами и ослепительной улыбкой; женщины ненавидят таких с первого взгляда. Радостно улыбнувшись, он протянул мне клешню.

— Привет, малыш! Как дела? Выглядишь неплохо — или это выходной марафет?

— Привет, сынок, рад тебя видеть. Познакомься с Патриком Холмсом, коллегой-курьером и неуемным ловеласом, который обучил меня уму-разуму — на курьерском поприще, разумеется.

Они приветливо пожали друг другу руки.

— Добро пожаловать, — сказал Патрик. — Много про вас наслышан, Тони, но несмотря на это — рад вас видеть.

— Ха-ха! Ба, Памела ты только посмотри, кто тут стоит! — Это проорал Гарри, который заметил Патрика. — Здорово, приятель, ты меня ждешь?

Он повернулся ко мне с таким видом, как будто узнал знакомое лицо, но не мог вспомнить, кому оно принадлежит.

— Расс Тобин, — напомнил я. — Мы летели с вами вместе в марте. Я только начинал работать на Ардмонта.

— Ах, да, как же! Пам, это ведь наш Расс Тобин. Как занятно, что вы друг друга знаете. Что ж, коль так, жду вас обоих у себя в субботу вечером. Так, Патрик, небольшая вечеринка, чтобы кровь не застывала. Тони уже приглашен.

— А где вы остановились, Гарри? — поинтересовался Патрик. — В "Бела-Висте"?

— Нет, на этот раз я снял небольшую уютную виллу на берегу — в Кала-Ратжаде. Дом находится на самой окраине городка. Спросите, где особняк графа Бананы — и все.

— Не Бананы, Гарри — Буэнано, — вздохнула Памела. — Ты вечно путаешь.

— Да. В общем — спросите, где особняк графа Баньяно. В эту субботу, не забудьте. В любое время. На весь уик-энд. Пойдем быстрее, Пам, все ноги уже стер из-за этих чертовых туфель.

Я снял чемодан Тони с тележки.

— Машина ждет снаружи. Кстати, где ты остановился?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Я не заказывал номер.

У меня отвалилась челюсть.

— Ты что, спятил? В пиковый сезон! Да тут же яблоку упасть негде!

Тони ухмыльнулся и подмигнул Патрику.

— Ничего, поживу у тебя, пока ты не подыщешь мне местечко.

— Вот мерзавец, — покачал головой я и, в свою очередь, подмигнул Патрику. — Теперь понимаешь, что я имел в виду? Ладно, поехали. Ты хоть знаешь, сколько пробудешь на Мальорке?

Тони покачал головой.

— Понятия не имею. Недели три-четыре, должно быть. Денег у меня куры не клюют — три рекламных ролика не сходят с экранов. Погоди минутку, я сейчас.

Он устремился к трем молоденьким стюардессам, остановившимся чуть поодаль от нас и что-то оживленно обсуждавшим. Заметив Тони, девушки дружно заулыбались. Высокая стройная брюнетка отделилась от остальных и подошла к нему. Они с минуту поговорили, после чего Тони, весело помахав стюардессам, возвратился к нам, улыбаясь до ушей.

— Поскакали, — заявил он. — Я тут слегка навел мосты насчет ближайшей субботы.

— Молодец, Дейн, не забываешь про своих друзей, — сказал я. — Их трое, нас трое — как раз то, что нужно.

Тони прикинулся удивленным.

— Вы что, проголодались? А я то думал, что вы расписаны по крайней мере до конца сезона.

— Разумеется, — поспешно заверил я. — Но для друзей мы всегда готовы выделить окошко, хотя это связано с неслыханными жертвами. — Я ещё раз оглянулся на стюардесс. — С чудовищными жертвами.

Мы зашагали к моему "мерседесу", на котором приехал Патрик. Едва выйдя из здания аэропорта, Тони остановился, глубоко вздохнул и, раскинув в стороны руки, торжественно продекламировал:

— Наконец-то я чувствую себя человеком. Вы только принюхайтесь к этому сладостному зною.

— А какая сейчас погода в Лондоне? — поинтересовался Патрик.

— Не спрашивайте. Льет, как из ведра. Самый мокрый июнь за последние восемь тысяч лет. Люди больше не ходят, а плавают, как утки. Искусственные жабры подорожали раз в двести.

Мы уселись в машину. Я занял место за рулем, Тони устроился по-соседству, а Патрику пришлось забраться на заднее сиденье.

— И как далеко отсюда до вашей Пальма-Новы? — полюбопытствовал Тони.

— Восемь миль в западном направлении, — ответил Патрик. — Вам уже приходилось бывать на Мальорке?

— Нет, ни разу.

— Тогда вы наверняка будете приятно удивлены. Остров — загляденье. Горы, пляжи, тихие бухточки. Да и в самой Пальме есть на что посмотреть. Словом, этот отпуск вам запомнится надолго. Верно я говорю, Рассел?

— Дейну все равно, Пат, он с удовольствием проведет отпуск даже на тракторном заводе, если за конвейером поставить приличных девиц.

— Ты напомнил мне одну давнишнюю знакомую из Хаддерсфилда, ухмыльнулся Тони.

— Так я и знал.

— Здоровая такая телка, она работала сварщицей на мыльной фабрике. Обожала любовь сзади, а, кончая, лаяла по-собачьи.

— О вкусах не спорят, — глубокомысленно изрек Патрик. — Одна моя приятельница из Дублина, например, трахалась исключительно в высоких сапогах и в зюйдвестке. Кажется, её лишил девственности какой-то рыбак с Гримсби, а сапоги помогают ей возвращаться в заветное прошлое.

— А как обстоят дела с нашим любимым занятием здесь? — спросил Тони.

— Замечательно, — ответил Патрик. — Лучше и не придумаешь. Кого здесь только нет — немки, шведки, француженки, китаянки… Нет, друг, что-что, а разочарование тебя здесь не постигнет. Домой ты прилетишь счастливым человеком.

Тони мечтательно вздохнул.

— Я начинаю думать, что останусь здесь навсегда.

— Оставайся до ноября, — предложил я. — Потом поможем друг другу проковылять до трапа и забраться в самолет.

— Ой, чуть не забыл! — Тони резко выпрямился и выудил из внутреннего кармана пиджака какой-то конверт. — От Майка Спайеринга. Он хотел отправить тебе письмо по почте, но я сказал, что передам лично в руки.

— Что это? — озадаченно спросил я. Майк Спайеринг был нашим с Тони агентом в Лондоне; именно он в свое время устроил нас на телевидение.

— Я сам его не читал, — сказал Тони. — Но Майк мне рассказал. Ты там довольно популярная личность, малыш. Ролики про твой дурацкий "Уайт-Марвел" крутят каждый вечер по три-четыре раза. Доводят меня до белого каления…

— Это немудрено — ты вообще ни черта не смыслишь в искусстве. Вскрой конверт и зачитай мне письмо.

Тони аккуратно вскрыл конверт и извлек из него какой-то контракт и письмо. Развернув письмо и прокашлявшись, он зачитал:

"Дорогой Расс!

Похоже, успех рекламной серии про "Уайт-Марвел" превзошел все мыслимые ожидания, и в "Кроксли" все теперь просто пыжатся от гордости. В итоге, они уже не хотят заканчивать рекламный показ в конце лета.

Аллан Ланг, продюсер, прекрасно отдавая себе отчет в том, какие последствия продолжение рекламной компании могут иметь для твоей карьеры, тем не менее попросил меня обратиться к тебе с весьма заманчивым в финансовом плане предложением.

Предлагают они следующее. Рекламная компания продлится целый год, то есть до конца марта будущего года.

Учитывая все убытки, которые ты можешь потерпеть из-за столь беззастенчивого обращения с твоим телевизионным обликом, я запросил и получил их согласие на компенсацию в размере…"

Тони внезапно замолк и покосился на меня; на губах заиграла улыбка змия-искусителя.

— Говори же, не томи душу! — проорал я.

— Как ты думаешь, Рассик, какова сумма контракта? — невинно осведомился этот негодяй.

Сердце мое заколотилось. Судя по его поведению, мне сулили кучу денег. Внезапно в моем воспаленном мозгу промелькнула мысль: Господи, мне же не придется возвращаться осенью в Лондон! Мне хватит денег, чтобы ещё некоторое время не искать новую работу. Я смогу повидать мир… объездить уйму замечательных мест…

— Скажи наконец, — взмолился я, вне себя от нетерпения.

— Угадай.

— Будь человеком, Тони!

— Угадай!

— Не знаю, черт побери!

— Тем хуже для тебя, — отрезал мерзавец.

Сколько же там может быть, судорожно размышлял я. Та же сумма, что и в первоначальном контракте? Шесть тысяч? Вряд ли, ведь мне не придется работать. С другой стороны, и у них нет дополнительных затрат. Да, пожалуй, тысяч шесть, решил я. Вполне достаточно, чтобы прожить безбедно целый год.

— Шесть? — решился я.

— Нет.

Мое сердце оборвалось.

— Меньше?

— Нет.

Перед глазами все поплыло, во рту пересохло.

— Патрик, дай сигаретку, — проблеял я.

Засунув в рот сигарету, я кивнул, когда Тони поднес мне зажигалку, и спросил, не слишком, правда, уверенно:

— Семь?

— Нет.

— Меньше?

— Нет!

— Чтоб я сгорел!

Я глубоко затянулся. Руки предательски дрожали.

— Восемь? — проквакал я.

Последовало молчание. Негодяй отвернулся и уставился в окно.

— Посмотри, Патрик, какие замечательные пальмы. Мне всегда казалось, что пальмы символизируют субтропики. Не так ли?

— О, несомненно, — ответил второй негодяй. — Если бы не они, никто бы не отличил Мальорку от Дублина…

— Восемь? — завопил я.

— Патрик, мне показалось, что кто-то тут пропищал. Как у вас здесь насчет москитов?

— Сейчас прихлопну, — невозмутимо произнес Патрик.

Я не выдержал.

— Сейчас я вас сам прихлопну! В последний раз спрашиваю — восемь?

— Нет.

— Меньше?

— Нет.

— О Господи! Слушай, Тони, если ты водишь меня за нос…

— Я бы ни за какие коврижки не притронулся к твоему ослиному носу. Как, впрочем, и к любому другому органу после того, как ты тут развратничал целых пять месяцев.

— Тони, если ты не скажешь, я из тебя душу вытряхну!

— Нет… угадай.

— Что ж, девять — и это мое последнее слово!

Как ни в чем не бывало, он развернул письмо и невозмутимо зачитал:

"…я запросил и получил их согласие на компенсацию в размере девяти тысяч фунтов стерлингов…"

* * *

Остального я не слышал. Я едва не протаранил зад автобуса. Тони бормотал про подоходный налог, комиссионные Спайеринга, возможные доходы от других реклам, если я не соглашусь продлевать контракт, и тому подобную дребедень. Я его не слышал. Только одна мысль буравила мой мозг: девять… тысяч… фунтов… стерлингов!

— Да, приятель, теперь ты богат, — сказал Тони, складывая письмо. Подпиши контракт и наслаждайся жизнью. Можешь теперь целых полтора года бездельничать с чистой совестью.

— Поздравляю, Рассел, — сказал Патрик, хлопая меня по плечу. Господи, даже подумать страшно! Полтора года полной свободы!

В моем мозгу лихорадочно роились воспоминания. Сколько унижений я перенес за свою недолгую жизнь: как я прозябал в конторе Тернера и у Уэйнрайта, мучился в "Швейных машинках Райтбая", унижался в "Кеафри Кредит, Инк.", глотал обиды и выслушивал оскорбления… Как я тогда мечтал разбогатеть и вырваться из этой дыры… И вот теперь — самые смелые мечты сбылись. Я разбогател на девять тысяч фунтов! Я мысленно прикинул. С учетом тех денег, что лежали в Лондоне на моем банковском счету, после всех вычетов у меня останется около десяти тысяч! Невероятно! Десять тысяч фунтяшек — и всего через год после того, как я появился в Лондоне с восемьюдесятью фунтами в кармане…

— Что ж, мой мальчик, — произнес Патрик, прерывая поток моих мыслей. Теперь нужно всерьез пораскинуть мозгами. Весь мир лежит сейчас у твоих ног. Однако без нашей помощи ты вряд ли сумеешь быстро потратить свалившееся на тебя богатство. Предлагаю закупить ящик выпивки, удалиться на твою веранду и обсудить план действий.

— Ха! А мне показалось, Холмс, что ты устал, разбит и мечтаешь только о том, как бы выспаться…

— Это было сто лет назад, — невозмутимо отмахнулся Патрик. — От волнения у меня открылось второе дыхание. Не каждый день на моего друга сваливается такая удача. Впрочем, деньги — зло. Но нам, невезунчикам, остается только оказать тебе посильную помощь в том, как побыстрее избавиться от этой напасти.

Чем мы и занялись, уже полчаса спустя, на моей веранде.

Представьте себе следующую мизансцену: ящик пива, две бутылки шотландского виски, восемь миллионов сигарет и шесть пар ног, вздернутых на перила. Стоял прекрасный вечер, но никто его не замечал. Воздух дышал морем, небо было густо усыпано лимонно-желтыми звездами, между которыми лениво плыла полная луна, но, судя по полному безразличию к этим красотам, мы с Патриком и Тони с таким же успехом могли сидеть в гостиной тетушки Барнес в Ливерпуле.

— По-моему, ему стоит держаться чуть поосторожнее, — пробасил Тони, махнув стаканом пива в сторону Патрика. — Если бы не мы со Спайерингом, он бы уже давно просадил все свое состояние, бесцельно колеся на своем жалком "лотусе" по Европе. Такие денежки приваливают только раз в жизни…

— Надоело мне осторожничать, — сварливо изрек я, разливая всем виски. — Согласен, вы с Майком оказались правы. Однако теперь, вкусив настоящей жизни, я готов провести здесь хоть несколько лет…

Патрик усмехнулся.

— Послушай старого мудрого друга, Рассел, — произнес он. — К ноябрю ты будешь чувствовать себя, как выжатое белье; поверь уж мне на слово. Я души не чаю в своих клиентах, но после того, как в течение восьми месяцев кряду побегаю за ними по двадцать четыре часа в сутки, вытирая им носы и выполняя малейшие прихоти, я начинаю ощущать, что меня засунули в миксер и взбили вместо омлета. Кстати говоря, никто не требует, чтобы ты просадил все десять тысяч. Можешь смело отложить половину на безоблачную старость, а на остальное кутнуть… — Он опорожнил стакан пива и потянулся к виски, улыбаясь, как чеширский кот, от предвкушаемого удовольствия. — Окажись я на твоем месте, я бы прошвырнулся по каким-нибудь экзотическим местам, которые с детства будоражили мое воображение… Акапулько… Буэнос-Айрес… Монтевидео… Рио… От одних лишь мыслей у меня зудят пятки, а по всему телу разливается приятное тепло.

— А как насчет Токио? — предложил я, давая волю воображению. — Или Каира… Гаити… Веракруса…

— А я всегда мечтал увидеть Тринидад и Тобаго, — вздохнул Тони. — Лет, эдак, с девяти. У меня были их старые марки в альбоме. Мне всегда казалось, что ничего интереснее в мире быть не может. Вообще, я бы с удовольствием объездил все Карибское море на роскошной быстроходной яхте. Начал бы с Кюрасао, прошел вдоль всего побережья Венесуэлы до Тринидада, затем взял бы курс на север, к островам — Гренаде, Барбадосу, Сент-Люсии, Гваделупе… Вплоть до самых Виргинских островов.

— После твоего визита их название пришлось бы заменить, — ухмыльнулся я.[5]

— А оттуда, — продолжил Тони, пропуская мой выпад мимо ушей, — я бы рванул на Пуэрто-Рико, Гаити, Ямайку и Кубу, а закончил бы плавание на Багамах. Ладно, хватит с вас, бездари и тунеядцы, урока географии. Только представьте себе: ясное бирюзовое море, белоснежные песчаные пляжи, медово-шоколадные девочки…

— Представляю, представляю! — завопил Патрик.

— Катитесь вы к дьяволу, — отмахнулся я. — Ведь речь идет о каких-то пяти тысячах. Вы уже успели просадить почти четверть миллиона.

Патрик сокрушенно потряс головой и протянул мне опустевшую рюмку.

— Я слышал, что путешествия очень полезны для поддержания духа, сказал он. — У меня был дядя, который впал в такую депрессию из-за своих дел, что в один прекрасный день смотался на Амазонку. Отважная личность.

— Так он избавился от депрессии? — уточнил Тони.

— О, почти сразу. На второй день путешествия его сожрал крокодил.

— Да, я всегда об этом мечтал, — сказал я.

— О чем — как попасть на обед к крокодилу? — спросил Тони.

— Нет, дубина — о том, как постранствовать по миру. Еще в Ливерпуле, изнывая от скуки, я, бывало, захаживал на мол и строил планы, как бы тайком пробраться на борт одного из лайнеров, идущих в Австралию или Канаду.

— Вот видишь, теперь тебе уже не придется торчать на пристанях, ухмыльнулся Патрик. — Теперь ты можешь позволить себе обогнуть весь земной шар, валяясь в каюте-люкс. Да и возраст у тебя для этой цели самый подходящий. Эх, где мои двадцать четыре года! Только не упусти время, а то начнешь потом строить планы о женитьбе да о семейной жизни.

Я содрогнулся.

— Бога ради, Патрик, не порть прекрасный вечер дурацкими разговорами.

— Извини, просто с языка сорвалось. Капни за это унцию виски в рюмку умирающего от жажды друга.

— Токио — тоже неплохо, — задумчиво произнес Тони. — Мне бы там понравилось.

— Гаити и только Гаити, — назидательно произнес Патрик, залпом опрокидывая рюмку. — Жаркое, знойное Гаити. Эх, ребята, представляете лежишь ты на ласковом солнышке, а тебя растирает маслом прекрасная меднокожая мулатка? Высокая, стройная, грациозная и — обнаженная по пояс…

Ошеломленное молчание красноречиво засвидетельствовало, что мы хорошо представили себе это зрелище.

— И все это твое, Расс, — взволнованно продолжил он чуть приглушенным голосом. — Все тебе по карману. Настанет ноябрь, и ты свободен, как ветер в поле. Если место тебе приглянется — задержишься, если же нет — помчишь дальше. Жаль, что я не могу составить тебе компанию.

— Слушай, я ведь ещё не сказал, что куда-то поеду…

— Поедешь, куда ты денешься. Такой случай упускать нельзя.

Тони закурил и сказал мне:

— А какой у тебя выбор, Расс? На кой черт тебе деньги, если ты не собираешься путешествовать?

Я задумчиво поскреб себя за подбородок.

— Я мог бы вложить их в банк и жить на проценты — чистыми выходило бы около десяти фунтов в неделю.

Тони презрительно фыркнул.

— Десятка в неделю — фантастика! Этого едва на сигареты хватит.

— Или купил бы дом.

— Зачем?

— А пес его знает. Другие так поступают.

— Не обращай на него внимания, Тони, — махнул рукой Патрик. — Он просто болтает первое, что на язык подворачивается. Любому двадцатичетырехлетнему парню недвижимость нужна примерно так же, как второй член — а уж Рассу и подавно. У него мятежная натура. Долго усидеть на одном месте для него все равно, что всю жизнь прожить в затворничестве.

Я снова содрогнулся.

— Патрик, второй раз прошу — не порть прекрасный вечер.

Как и ожидалось, мы прогудели почти всю ночь напролет. Примерно в четыре утра мы с Тони запихнули пьяного в стельку Патрика в его постель, а полчаса спустя утихомирились и сами. Тони устроился на раскладном диване в гостиной, в то время как я уединился в своей спальне.

Несмотря на поздний час, заснуть мне долго не удавалось. Эти прохвосты так разбередили мою душу, что я лежал, уставившись в потолок, и представлял, как катаюсь на прибойных волнах в Австралии, добываю алмазы в копях Южной Африки, пью с девушками вино в римской траттории…

Я все ещё не мог поверить, что все это теперь мне и впрямь доступно. Старые привычки умирают медленно и неохотно, а я слишком много лет провел без лишнего пенса в кармане, чтобы сразу привыкнуть к свалившемуся, как снег на голову, богатству. Внезапно окружающий мир показался мне слишком огромным и пугающим. Я всегда мечтал увидеть его у своих ног, а тут вдруг почувствовал себя ребенком, который пригрозил здоровому парню, что поколотит его за два пенса, а верзила вдруг возьми да вручи ему двухпенсовик… Должно быть, именно перспектива покорения мира в одиночку напугала меня. С другой стороны, ещё сравнительно недавно даже Лондон казался мне недостижимой мечтой, а теперь — ха! Да, все это лишь вопрос привычки.

Я чаевничал с махараджей Джайпура и собирался идти охотиться на тигра-людоеда, когда меня разбудил Тони.

— Пробудитесь, Крез, паланкин подан. Вставай, лежебока — сегодня ты должен показать мне Мальорку.

Утро стояло теплое и ласковое, солнце уже давно сияло и вовсю припекало. Я выполз на веранду, вдохнул полной грудью и помахал двум загорелым девчушкам, которые уже шлепали на пляж. Ну и денек. Несмотря на то, что проспал я всего четыре часа, чувствовал я себя, как огурчик. К тому же — проснулся я уже совсем другим человеком.

А почему другим? И насколько другим? Пораскинув мозгами, я вдруг сообразил.

Я же стал богат, черт побери!

Глава восьмая

Первым делом мне было необходимо устроить Тони в какой-нибудь отель. Друг — он, конечно, друг, но терпеть его постоянное общество дни и ночи напролет было мне не под силу.

— Неужели ты и вправду не понимаешь, — начал я, когда мы завтракали на веранде, — что все номера на острове забронированы ещё с Рождества?

Тони меня даже не слушал. Облаченный в отутюженные канареечные брюки и яркую ядовито-оранжевую рубашку, он, до идиотизма вытянув шею, разглядывал сквозь темные очки топавшую на пляж светловолосую девчушку в купальнике из пары ниток. Когда блондинка, скинув верхнюю ниточку, заменявшую лифчик, легла на песок, он похабно присвистнул и повернулся ко мне.

— Ты когда-нибудь видел такие груди? Господи, мне показалось, что я сплю…

— Тони, мне сейчас не до грудей… А? Что ты сказал — какие груди?

— Да вон, смотри. О Господи — она переворачивается на спину! Черт побери, ну и буфера! Видишь? Двумя руками не обхватить!

— Тони, хватит пялиться на голых девиц. Послушай, что я тебе говорю. Мы должны подыскать тебе…

— Я сниму квартиру, — пробурчал он, не отрывая глаз от блондинки. Эх, какая телка! В квартире мне будет уютнее, чем в гостинице. Найдешь? Ух ты, посмотри на вон ту бабенку в черном кружевном бикини! Даже пушок виден! Через кружева пробивается…

Я не выдержал и кинул взгляд в указанном направлении. Тони не соврал девица с таким же успехом могла загорать и вовсе без купальника.

— Да, замечательно. О'кей, я позвоню Карло в Пальму. Это агент по недвижимости, который подыскал нам с Патриком эти квартирки…

— Расс, как ты это только выносишь? В жизни не видел столько голых грудей и всего прочего…

— Ничего, это твой первый день, — утешил я. — Можешь предаться разврату. Очень скоро ты поймешь, что здесь так всегда — утром, днем, вечером, а иногда и ночью.

Тони недоуменно покачал головой.

— Мне об этом рассказывали, но я не верил. Даже представить себе не мог. Читал твои письма, но думал, что ты специально вешаешь мне лапшу на уши. Господи, ты только посмотри на этих двух малюток у стойки бара!

Я оставил его упиваться грейпфрутовым соком, а сам отправился звонить Карло. Si, сказал Карло, есть, мол, у него на примете пара подходящих квартирок в Магалуфе, хотя цена и кусается — пиковое время, как-никак. Я не стал тратить время на переговоры с Тони и снял квартиру от его имени.

Уточнив все подробности, я возвратился на веранду, где Тони, перегнувшись через перила, пытался очутиться хоть на несколько дюймов ближе к очередному объекту.

— Тони, если ты собираешься продолжать в том же духе, то не протянешь и недели, не говоря уж о месяце.

Он нетерпеливо уселся за стол.

— По-моему, у меня что-то наклевывается вон с той брюнеткой. Она притворяется, будто читает книжку, а на самом деле так и стреляет в меня глазками.

Я присмотрелся и захохотал.

— Добро пожаловать, приятель. Это одна из официанток, которая работает в баре "Перлас". Ты, я и Патрик — должно быть, единственные мужчины на Мальорке, с которыми она ещё не спала. А насчет недели я не пошутил. И еще: если ты её поимеешь, то привезешь отсюда домой не только сувениры.

— Ну да!

— Да вот, представь себе. Положись на дядю Рассела, он о тебе позаботится.

— Эх, до чего здорово иметь настоящих друзей. Ты позвонил Карло?

— Да, есть у него на примете одна берложка в Магалуфе — за двадцать пять фунтов в неделю. Я этот район знаю — там вполне пристойно; вид на море и все прочее. Мы встречаемся с ним в двенадцать… Тони!

— А? Что?

— Я говорю: мы встречаемся с Карло ровно в двенадцать.

Я сдался, убедившись в полной безнадежности своих усилий. Оторвать Тони от загорелых полуобнаженных красоток было равносильно тому, чтобы уговорить меня не дышать.

— Пойдем. Прогуляемся пешком в Магалуф. Как раз там расположены мои отели. Сегодня днем высаживается очередной мой десант из Лутона, и я должен проверить, все ли готово к приему новой банды. А потом мы с тобой… Тони!

— Что?

— Пойдем же, хватит глазеть на эти задницы!

По пути он несколько раз едва не вывихнул шею, в особенности, когда мы проходили мимо дневного кафе, примерно на полпути в Магалуф. В общей сложности, на открытой веранде я насчитал не меньше дюжины совершенно роскошных цыпочек, каждая из которых стоила того, чтобы пожертвовать на неё вечер-другой. Я пытался рассказывать Тони о местных достопримечательностях, слыша в ответ только: "Господи, ты только на эту посмотри!". Или: "Чтоб я сгорел, ну и задница (бедра, груди)!"

— Тяпнем кофейку на обратном пути? — предложил я.

— А почему не сейчас?

— Я тороплюсь обойти отели. В отличие от некоторых, мне приходится здесь работать.

— Да, бедняга, не повезло тебе.

Мы посетили "Сан-Винсент", затем заглянули в "Польенсу" и "Пальму", откуда поспешили на встречу с Карло. Тони шагал рядом со мной, весело насвистывая.

— Как, сынок, нравится тебе здесь? — спросил я.

Он расхохотался.

— Еще бы. К тому же я уже целую вечность не отдыхал. Ты, наверно, уже забыл, каково корпеть в этом затхлом Лондоне. Молодец, что согласился на эту работу. Она ведь и в самом деле доставляет тебе удовольствие, да?

— Еще как. Порой, правда, приходится несладко, но я не жалуюсь. Кстати, можешь сегодня прошвырнуться со мной в аэропорт и воочию убедиться, как тяжек труд курьера. Встретить и расселить приличную ораву — дело весьма непростое.

— Что ж, я готов, — ответил Тони. — Особых планов у меня ещё нет. Я решил, что буду играть с листа.

— Умница.

Карло оказался, как всегда, пунктуален. Карло — уроженец Мальорки, невысокий, смуглый, приятный в общении и необыкновенно деловой человек. Не прошло и двадцати минут, как контракт на месячную аренду уютной квартирки, расположенной на четвертом этаже пятиэтажного дома, был подписан, а Карло уже катил в Пальму.

— Потрясающе! — воскликнул Тони, выйдя на балкон.

Вид и впрямь завораживал — широченная панорама Магалуфского залива, посреди которого горбатился покрытый золотым песком островок.

— Ах, я уже ощущаю себя новым человеком, — заявил Тони, сладко потягиваясь и вздыхая. — Я уже и думать забыл про наш дохлый Лондон.

— Какой Лондон? — с невинным видом осведомился я.

— Ты прав! — Тони шлепнул в ладоши и вернулся в гостиную. — Теперь нужно позаботиться о некоторых мелочах. Для начала — обзавестись какой-нибудь музыкой…

— Возьмем напрокат проигрыватель.

— Заполнить бар…

— Внизу есть винный магазинчик.

Тони прошагал на кухню.

— Жратва бы кое-какая не помешала…

— Супермаркет тоже внизу.

— И…

Он остановился на пороге спальни, плотоядно уставившись на широченную кровать.

— Сию минуту ничем помочь не могу, — развел руками я. — Дай мне время.

— Но только не тяни, — попросил Тони. — Кровать слишком велика, а я жестоко страдаю от агорафобии в самой тяжелой форме.

— Тебя пугают любые открытые пространства?

— Нет, — ухмыльнулся Тони. — Только самые гигантские. С остальными я научился справляться. Да, чуть не забыл — мне понадобится машина.

— Считай, что она у тебя уже есть. Гараж Розелло в Пальме. Мы с Патриком пользуемся им же.

— А есть что-нибудь, что ты не можешь устроить?

— Увы, да. Одна прехорошенькая штучка, которая служит в пальмском бюро путешествий, никак мне не дается. Можешь попытать счастья сам…

Выйдя из его квартиры, мы зашагали по направлению к заветному дневному кафе. Было без четверти час. Десять минут спустя Тони обзавелся подружкой. Я себя тоже не обделил.

* * *

Тони положил на них глаз, когда мы ещё только приближались к кафе. Две девушки в темных очках — шатенка и блондинка — сидели за угловым столиком, за которым мы разглядели два свободных стула, и оживленно беседовали. На наше счастье кафе было почти целиком заполнено, и свободных стульев оставалось раз, два и обчелся.

Тони саданул меня локтем по ребрам.

— Смотри — вон в том углу!

— Вижу.

— Подходят?

— На все сто.

— Скорей, пока те козлы нас не опередили!

С противоположной стороны к кафе приближались два оборванных светловолосых битника с длинными путаными космами и нечесаными бородами. Они тоже заметили нас и, разгадав наши намерения, ускорили шаг. Мы с разных сторон рванулись к своей цели, как Скотт и Амундсен к Южному полюсу. Влетев в кафе, мы принялись лихорадочно лавировать между столиками, натыкаясь на стулья, цепляясь за развешанные сумки и опрокидывая коктейли. Фу, кажется, успеваем… Нет… нет… нас опережают!

В последнее мгновение Тони успел выхватить из-за соседнего столика пустующий стул и преградить им путь ближайшему хиппи. Тот, налетев на стул, резко затормозил, но в тот же миг второй битник со всего размаху врезался в своего приятеля, и оба покатились по полу.

— Прошу прощения, — с невинной физиономией произнес Тони.

С пола грянул поток отборной скандинавской брани. Глядя на разгоряченную физиономию, изрыгающую богохульства, я приподнял два растопыренных пальца — жест Черчилля — и миролюбиво произнес:

— Все в порядке, друг, мы не обижаемся.

Слегка запыхавшись, мы приблизились к заветному столику.

Тони нацепил на себя ослепительную улыбку телезвезды, от которой едва не заполыхала скатерть. Девушки испуганно вздрогнули.

— Можно, леди, мы здесь присядем?

Девушки озадаченно переглянулись, смерив нас взглядами; потом шатенка ответила, с еле заметным акцентом:

— После битвы, которую вы выдержали, чтобы пробраться сюда, было бы бессердечно вам отказать.

— Победы сладкие плоды, — продекламировал Тони. — Спасибо.

Мы уселись.

Девушки продолжили свою беседу; разговаривали они на немецком. Тони изогнул правую бровь на миллиметр. Я согласно кивнул. Цыпочки и впрямь были хоть куда. В течение нескольких ближайших минут мы обменивались незаметными взглядами; несколько раз я искоса подмечал, что и девушки то и дело украдкой посматривают на нас. Обе были загорелые и подтянутые; без единой унции лишнего жира. Вид у них был спортивный, даже, как мне показалось, щегольски спортивный. Словом, стильные девушки.

У шатенки волосы были длинные, с пробором; когда она опиралась о стол, они свешивались прямо на него. Блондинка подвязывала волосы в пучок на затылке. Хотя огромные темные очки скрывали почти половину их лиц, оставшиеся части — аккуратные носики, высокие скулы, широкие чувственные губы — позволяли судить о красоте подружек. Особенно мне бросились в глаза руки блондинки — тонкие, с безукоризненно ухоженными длинными пальцами.

Говори они тихо, почти шепотом. В плохих руках — вернее, губах немецкий можется показаться кому-то излишне грубым и отрывистым; даже лающим. В устах этих девушек он звучал удивительно мелодично и сексуально. Девушки определенно знали себе цену и умели себя подать. Я сразу положил глаз на блондинку.

Подошел официант. Тони стал теребить себя за подбородок, прикинувшись смущенным, потом, как бы желая посоветоваться, бросил взгляд на девушек. Перед ними стояли стаканы, наполовину наполненные каким-то бледновато-желтым напитком.

— Э-ээ, я даже не знаю, — произнес он в ответ на вопросительный взгляд официанта. — Одну минутку. — Он обратился к девушкам: — Вы пьете что-то очень симпатичное. Не скажете, как это называется?

Шатенка понимающе улыбнулась и ответила:

— Мышьяк с содовой.

Тони кивнул и соверщенно серьезно заявил официанту:

— Нам четыре мышьяка с содовой.

Тот обалдело покрутил головой.

— Что, сеньор?

Девушки прыснули. Тони подмигнул им и спросил:

— Чинзано?

Обе, смеясь, закивали.

— Вы составите нам компанию?

Шатенка бросила взгляд на подружку, потом почти сразу кивнула, глядя на Тони с выражением, которое я истолковал так: "о'кей, мальчик, твоя взяла, но только знай — одним бокалом чинзано нас не купишь".

Тони заказал напитки и достал сигареты. Девушки курить отказались. Блондинка ответила:

— Спасибо, но мы предпочитаем французские.

— Разве вы француженки? — удивился Тони.

— Нет, мы из Германии.

— Вот здорово. А мы англичане.

— Мы так и поняли. Извините, нам надо отлучиться.

— Что? Ах да, конечно.

Девицы встали и потопали в туалет. Одеты обе были в открытые маечки и коротенькие шорты; на ногах красовались легкие сандалии. Только теперь, увидев девушек в полный рост, я оценил красоту и изящество их фигурок. Стройные шоколадные ножки, круглые попочки; блондинка по-прежнему казалась мне предпочтительней.

Тони восхищенно присвистнул.

— Ну что, сынок, не разочарован?

— Ты заметил, какие руки у этой блондинки?

Тони метнул на меня недоуменный взгляд.

— Кто же смотрит на руки, когда у девчонки такие ножки?

— Интересно, чем они занимаются?

— Ножки?

— Девицы, дубина.

Тони задумался.

— Трудно сказать. Мне кажется, они как-то связаны с искусством. Художницы, например… Может, учатся.

— Думаешь, они студентки?

— Не исключено. Хотя выглядят, пожалуй, постарше.

— Немки всегда кажутся старше своих лет — самоуверенные, крепкие.

Тони ухмыльнулся.

— Я однажды снимался с немкой в одном ролике. Вот уж она и вправду была самоуверенной. И твердо знала, чего хочет. Вплоть до доли дюйма. Эх, приятно вспомнить…

— Оставь хоть на время свои похабные воспоминания, Дейн. Лучше подумай, что нам с ними делать. Если они согласятся, конечно. Может, пригласим на ужин или сводим потанцевать?

— Почему бы и нет.

— У меня ведь сегодня очередное нашествие гостей. Не представляю еще, во сколько я освобожусь.

— Ничего, сынок, в самом худшем случае я развлеку их до твоего прихода сам. Только дай мне денег…

— Господи, ты такой же вымогатель, как Патрик. Кстати, какая тебе больше нравится?

— Все равно. Любая подойдет.

— Хорошо — тогда берешь шатенку. Коль скоро по счету плачу я, мой выбор первый.

— Пожалуйста, малыш, я не возражаю. О, вот и они. Черт возьми, до чего классные девки!

В дамском туалете девушки избавились от очков и немного причесались. По мере их приближения я разглядел, что у шатенки глаза темно-синие, а у блондинки — светло-голубые, почти серые, но на удивление теплые и сексуальные. Усевшись на свой стул, она стрельнула ими в меня, попросив зажигалку, отчего меня мигом бросило в пот.

— Итак, — спросила она, затянувшись. — Что вы тут без нас решили?

Вопрос поверг меня в смятение. Я уставился на нее, не веря своим ушам.

— А что, — продолжила она, — вы ведь наверняка перемывали нам косточки, так же, как и мы вам. Не так ли?

Я быстро посмотрел на Тони. На его физиономии расцвела широкая улыбка. Я оторопело перевел взгляд на блондинку и расхохотался.

— Да, вы угадали.

— Ну, так сколько нам ждать? Выкладывайте — что вы тут напридумывали.

Мы с Тони покатились со смеху. Отдышавшись, я ответил, стараясь говорить с той же прямотой, как и блондинка.

— Как насчет ужина и танцев сегодня вечером? Я знаю местечко, которое наверняка придется вам по вкусу.

Блондинка наклонилась к подружке, обменялась какими-то словами, потом снова повернулась ко мне.

— Мы принимаем ваше предложение. Меня зовут Клаудиа Зиген.

— А меня Крис Шпайер, — улыбнулась шатенка.

— Расс Тобин.

— Тони Дейн.

Подошел официант с мышьяком. Я украдкой метнул взгляд на Тони. Он все ещё был ошарашен внезапным натиском девиц. Тони и сам не страдает от излишней скромности, но Клаудиа превзошла его по всем статьям.

— Просит, — произнес я, поднимая свой бокал. — Или как там у вас принято говорить.

— Чин-чин, — улыбнулась Клаудиа. — Или как там принято говорить у вас.

— Мы из Лондона, — поведал Тони.

Крис приподняла брови.

— Вы — наверное, — сказала она. — А вот Расс, по-моему, не чистый лондонец.

Пришел мой черед удивляться.

— Откуда вы знаете?

Крис загадочно улыбнулась.

— Мы специально тренировались.

— В каком смысле? Вы шпионки, что ли?

Клаудиа рассмеялась.

— Мы работаем в Женеве — в Организации объединенных наций. Мы переводчицы.

— Ого! — восхитился Тони. — Здорово.

— Почему? — спросила Крис.

— Ну, дело в том… — он пожал плечами и рассмеялся. — Немного необычно. Не удивительно, что вы так хорошо говорите по-английски. А какими ещё языками вы владеете?

Крис сказала:

— Еще тремя — французским, итальянским и испанским. Также, немножко датским, фламандским и шведским. Примерно такой же набор и у Клаудиа.

— Фантастика!

Крис улыбнулась.

— Интересно, почему англичане всегда так поражаются, встретив человека, который умеет говорить не только по-английски? А ведь здесь нет ничего сложного. Любому это по по плечу. Неужели англичане — исключение?

— Да, по двум причинам, — ответил я. — Во-первых, у нас слишком развита национальная гордость. Знаете — старый принцип: "с какой стати нам учить их язык, когда они могут выучить наш"?

— А вторая? — спросила Клаудиа, не будучи уверена, превозношу ли я этот принцип или критикую его.

— Вторая заключается в том, что мы — островитяне, отгороженные от всего мира и страшно ленивые.

— Ну вот, — улыбнулась она. — Теперь вам будет полегче. Говорят, что чистосердечная исповедь благотворно влияет на душу.

— Нет, бросьте — я говорил про всю нацию, не имея в виду себя.

— А вы не очень ленивый?

— Нет, мэм. Я вкалываю не на совесть, а на страх.

— И чем же вы занимаетесь? — полюбопытствовала Клаудиа.

— Присматриваю за туристами. Я — курьер. Это нечто вроде гида.

— Ах, вот как! — с удивлением воскликнула она. — А я приняла вас за туриста.

— Это он, вот, турист, — указал я на Тони.

— А чем вы занимаетесь в Англии? — спросила Крис.

Следующие четверть часа мы трепались про ТВ, рекламу, а также про Лондон и Женеву; к концу этого срока мы уже окончательно сблизились и подружились.

Клаудиа испортила нам все удовольствие, посмотрев на часы.

— Ой, мне очень жаль, но нам пора. Нас ждут на обед… — Заметив, что я нахмурился, она с улыбкой добавила: — Это деловая встреча. В нашем отеле остановился некий француз, который хочет заключить довольно крупную сделку с каким-то американским агентом по продаже недвижимости, но ни один из них не разговаривает на языке другого. Нас угощают бесплатным обедом в обмен на маленький переводик.

— А вы уверены, что к вечеру освободитесь? — ревниво спросил я.

— Ну, разумеется. Это же только обед. Где и как мы встречаемся, Расс?

— А где вы остановились?

— В "Алькудии" — это за углом, в двух шагах отсюда.

С нашего места была видна крыша "Алькудии" — современного четырнадцатиэтажного отеля, расположенного на самом берегу залива Пальма-Новы.

— Что, если мы заберем вас из отеля — скажем, в восемь вечера? предложил я.

— Прекрасно, — кивнула Крис. — Форма одежды парадная или свободная?

— А как вам лучше?

— По мне — чем свободнее, тем лучше, — сказала Клаудиа. — И предпочтительно — на свежем воздухе.

— Я тоже предпочитаю танцевать под открытым небом, — сказала Крис.

— Спасибо, — поклонился я. — Терпеть не могу парадные костюмы. А свежего воздуха там предостаточно. Пойдемте, мы проводим вас до отеля.

* * *

По пути домой Тони порхал, как на крылышках. Рот у него не закрывался ни на минуту.

— Здорово для начала, а? Такие классные девахи! Ну и везет же нам! Надеюсь, этот вечер удастся на славу.

— А как же твоя агорафобия?

Тони похотливо ухмыльнулся.

— Проходит с каждой минутой, приятель. Кто знает, может, к утру я от неё навсегда избавлюсь…

— А взамен подцепишь немецкий нижний насморк, — хохотнул я. — Пошли быстрей — заморим червячка и дунем в аэропорт.

* * *

В автобусе Тони сел рядом со мной на кожаное сиденье, ещё недавно согретое восхитительными задиками Глэдис и Эсмы. За рулем сидел, как всегда, Антонио. По дороге в Пальму я рассказывал Тони про особенности моей работы, а также знакомил с местными достопримечательностями.

Когда мы проезжали Кала-Майор, который находится примерно на полпути к Пальме, я указал Тони на отходившую вправо длинную и извилистую проселочную дорогу, исчезавшую вдали за сосновой рощей. В начале дороги стоял гигантский щит, рекламировавший ресторан "Эль-Чулету" — изысканную пищу и танцы.

— Вот куда я хочу повести вас сегодня вечером, — сказал я. — Отсюда ничего не видно, но ресторан этот просто замечательный, с роскошной террасой и садом, выходящими на море. Вечером как раз ожидается полнолуние. Представляешь, как будет романтично. Несколько душещипательных аккордов на гитаре, пара бутылок шипучки и — они наши! О соо-оо-ле ми-ии-и-оооо! запел я.

Антонио в ужасе оглянулся, испугавшись, не отвалился ли мотор. Тони заткнул уши. Я поспешно замахал руками, клятвенно пообещав, что больше не буду.

— Да уж, пожалуйста, — проворчал Тони. — А то меня удар хватит.

— Подумаешь, уж нельзя выразить свои чувства…

— Занятная все-таки штучка эта Крис, — задумчиво произнес Тони, чуть помолчав. — Прекрасное сильное тело. Сложена она как легкоатлетка.

— А у меня из головы не идут руки Клаудиа.

Тони засмеялся и покачал головой.

— Забавно, как вдруг сами перешли к делу, не дав нам даже раскачаться. Правильно — а чего терять время? Если кто тебе понравился, то хватай сразу.

— Думаешь, схватят?

— Сынок, — снисходительно произнес Тони, — послушай своего старого, умудренного опытом папашу. Эта парочка приехала сюда не для того, чтобы поправлять здоровье. Они отдыхают! Дома, в родной ООН, скучищи у них хоть отбавляй. Здесь они ищут романтическое приключение.

— Спасибо, подсказал, — презрительно фыркнул я. — А то я мог бы провести бессонную ночь, заучивая наизусть французские или испанские глаголы.

Вспомнив о цели нашей поездки, я начал просматривать свои бумаги. Тони с любопытством взглянул на список приезжающих.

— Сколько народа к тебе подвалит?

— Тридцать три человека из Лутона.

— Одинокие девчонки имеются?

— Угу, целых шесть.

— Ты не шутишь! Выгодная у тебя работенка, черт побери! Даже, номера их комнат есть.

— А откуда, по-твоему, у меня такие мешки под глазами — от чтения при тусклом свете?

— Насколько я наслышан, местные парни тут тоже не промах.

— Местным парням тут настоящее раздолье. Они олицетворяют собой тайные мечты европейских девушек: здесь щепотка подлинно испанской экстравагантности, там горсточка пылкой латинской страсти. А дома ждут скучные, бездарные и унылые банковские клерки. Не то, чтобы испанцы были все как на подбор весельчаки да таланты — нет, конечно, — но уж романтичности им не занимать… Темные жгучие глаза, обволакивающий подход, подкупающие манеры. Взять, например, Хуана, бармена из "Польенсы". Этот честный малый имеет тридцать-сорок девчонок за курортный сезон. Он сам мне рассказал.

У Тони отвисла челюсть.

— При этом он даже не старается приударить хоть за одной из них. Он просто знай стоит себе за стойкой бара, напустив на себя загадочный вид, а эти дурехи сами из кожи вон лезут, чтобы повеситься ему на шею. И вовсе не ради секса — им хочется романтики. Что-то, видимо, происходит с женщинами на отдыхе. То ли жара на них так влияет, то ли оторванность от дома, не знаю; но факт остается фактом: стоит им только сойти с самолета, как они просто теряют рассудок.

— Сорок девчонок в сезон, — ошалело пробормотал Тони. — Сдохнуть можно!

— Видел бы ты, какие у него мешки под глазами, — хмыкнул я.

Съехав со скоростной трассы, я вырулил на шоссе, ведущее к аэропорту, и вскоре остановился перед залом прилета. Мы подъехали как раз вовремя. Самолет только что приземлился, и первые мои клиенты должны были появиться в зале уже через четверть часа. Тони провел все это время, тяжело пыхтя и откровенно пялясь на местных красоток.

— Да, старичок, похоже, я занимаюсь не тем делом, — вздыхал он. — Я-то думал, что в рекламном агентстве у меня необъятный простор для деятельности; оказалось же, что до сих пор я жил в монастыре. Ты только посмотри на этих куколок!

Снаружи у дверей, в ожидании автобуса толпилось человек пятьдесят только что приехавших туристов, среди которых и впрямь было не меньше дюжины настоящих красоток лет восемнадцати-двадцати. Одна из них, потрясающая рыжеволосая девчушка с огромными ярко-синими глазами, не только задержала на Тони взгляд, но и обворожительно улыбнулась ему, после чего тут же отступила к подружкам, оживленно хохоча и постреливая в его сторону бесстыжими глазами.

— Ого, ты видел? — завопил Тони.

— Да, а чего ты удивляешься? Обычное дело. Кстати, хочешь знать, где она остановилась? Я разглядел наклейку — отель "Миримар"; это в Камп-де-Маре, буквально рукой подать от Магалуфа.

Тони проводил взглядом огненноголовую красотку, исчезнувшую за дверью автобуса.

— Расс!

— Что?

— Сколько платят курьеру?

— Что? Выбрось эти мысли из головы. Ты не продержишься и недели.

— Пусть так. Но зато — какая это будет неделя!

— Слушай, ты и так проведешь здесь целый месяц. Может, тебе стоит повидать доктора Карреро в Магалуфе, чтобы он дал тебе витамин Е в таблетках и порошок из носорожьего рога. Заодно купи себе пару костылей… А, вот и они.

В зале появились первые туристы с наклейками "Ардмонта" на чемоданах.

— Потерпи немножко, пока я разберусь с ними. Не умрешь со скуки без меня?

Но Тони меня не слушал. Его внимание было целиком поглощено молоденькой девушкой из расположенного по — соседству с нами "стола справок", облаченной в крохотную мини-юбку размером с носовой платок. Девушка пыталась подобрать с пола рассыпавшиеся бумажки, не показав всему залу свои трусики; пока ей это плохо удавалось.

Оставив его за этим занятием, я поспешил навстречу своим пассажирам.

То, что знакомство с Эдлардом С. Кайзингером сулит мне сплошные неприятности, я понял с первого взгляда. У меня вообще развито чутье на подобных юных мерзавцев, а то, что стоявшее передо мной нахальное отродье относится именно к числу скороспелых негодяев, никаких сомнений не вызывало. Одето чадо было в длинные клетчатые брюки, кургузый пиджачок, широкий цветастый галстук и альпийскую шапочку с пером; на носу красовались очки без оправы. Если верить данным моего списка, то Эдларду С. Кайзингеру было всего восемь лет от роду. Однако зловредности в нем уже накопилось лет на сто сорок. Впрочем, кинув взгляд на его родителей, я уже больше ничему не удивлялся.

Отец, Банкрофт Д. Кайзингер, был точной копией своего отпрыска, помноженной на триста фунтов дряблого жира. Настоящий толстомордый Монблан чванливого самодовольства с четырьмя подбородками и необъятным пузом. Мать Эдларда — Анжелика — ухитрилась втиснуться в облегающий, как вторая кожа, шелковый брючный костюм. И совершенно напрасно — с такой задницей ей больше подошла бы плащ-палатка.

Я приблизился к ним, приветливо улыбаясь.

— Здравствуйте. Добро пожаловать на Мальорку. Надеюсь, вы не…

— Эдлард, — прогнусавила мамаша. — Зайка моя, убери лапки от этого конвейера… Я кому говорю — не смей ломать ленту!

— Я пить хочу, — заныло чудовище, ожесточенно ковыряя перочинным ножичком заклепку на ленте конвейера. — Дай попить-то!

— Сейчас, киска, — нежно проворковала мамаша, устремляя на дьявольское отродье влюбленный взгляд. — Потерпи чуть-чуть.

— Не хочу терпеть! — взвыл Эдлард. — Хочу сейчас!

— Слушай, парень, — обратился ко мне Банкрофт Д., выдохнув мне в лицо едкое облачко кисловатого сигарного дыма. — Надеюсь, отель "Польенса" уже достроен и все такое… Мне говорили, что людей тут часто селят в недостроенные отели, где нет ни воды, ни туалетов.

— Не беспокойтесь, — заверил его я. — "Польенсу" построили три года назад.

— Смотри, чтобы это было так, сынок. Я ухлопал чертову уйму бабок на эту поездку. Если нас обманут, Ардмонт даже не успеет узнать, что его ударило.

— Уверяю вас, все в полном порядке, — успокоил его я.

— Эй, мистер, что это тут у вас? — Эдлард С., наступив мне на ногу, пытался выхватить у меня из рук список моих туристов.

— Это мой блокнот, сынок, — сказал я, ловко выхватывая его из цепкой клешни Эдларда.

— Зачем он вам?

Чтобы надавать тебе по ушам, маленький вредитель!

— Так, записать кое-что нужное.

— Дайте мне! Дайте мне!

С радостью дам! В какое ухо?

— Не сейчас, — с улыбкой отказал я.

— Я хочу сейчас! Мне надо порисовать!

— А как кормят в "Польенсе"? — прорычал мне в ухо Банкрофт-Толстопузый. — На прогорклом масле не жарят?

— Пища там замечательная, — заверил я и тут же подпрыгнул — Эдлард пребольно ущипнул меня за бедро. — Не надо, малыш — больно.

— Мы заплатили за комнату с лоджией, — просипела Анжелика, не обращая внимания на то, что её замечательный отпрыск топчется у меня на ноге.

— Сынок, так тоже не надо, — сказал я, отдирая Эдларда от себя и сверяясь со списком. — Совершенно верно, у вас номер с лоджией.

— С видом на море?

— Да.

— С ванной?

— Разумеется.

— А у Эдларда какая комната?

Я снова сверился со своими записями, уже закипая — юный мерзавец принялся развязывать шнурки на моих туфлях.

— Слушай, малыш… — Я метнул судорожный взгляд на Анжелику. — Детишки любят пошалить…

— Какая комната у Эдларда? — грозно спросила Анжелика.

— У него… Ой, Эдлард, не связывай их вместе, а то дядя упадет. У него — комната с балконом в торце отеля… Ой!

— В торце? — грозно переспросила сразу расфуфырившаяся мамаша. Значит — без вида на море?

— Нет… то есть — да. Комната выходит на очень живописную сосновую рощу, но и море из неё тоже видно…

В этот миг Эдлард выпрямился, держа в одной руке мои шнурки, а в другой — раскрытый перочинный нож. Я растерянно посмотрел на отрезанные шнурки, потом метнул на малолетнего бандита испепеляющий взгляд — в ответ его змеиные глазки, не моргая, уставились на меня. С вызовом, как мне показалось. Я перевел взгляд на родителей, в ожидании справедливого вердикта. И я его удостоился.

Банкрофт Д. проквакал:

— Эдлард, осторожней с этим ножом — он очень острый. Не порежься. Мне же он сказал следующее: — Мы должны посмотреть на его комнату, прежде чем вселимся в этот номер. Мы платим только за самое лучшее.

— Ну, разумеется. — Я отобрал у Эдларда отрезанные шнурки, наградив его столь уничтожающим взглядом, что, как я вознадеялся, маленький мерзавец начнет заикаться от страха.

В ответ этот гаденыш пребольно кольнул меня в ногу ножиком.

— Ой!

— Отдай мне блокнот!

Банкрофт прохрюкал:

— Эдлард, не приставай к человеку, он работает.

— Я пить хочу.

— Слушай, парень, ты не можешь его напоить? — обратился ко мне Его Свинячество Банкрофт.

С удовольствием — где моя синильная кислота?

— Извините, сейчас мне очень некогда, но в любом туалете есть кран…

— О, нет, испанскую воду он пить не станет, — запротестовала Анжелика. — Ему нужна содовая.

Ему нужна порка, миссис. Эх, как бы я надрал задницу твоему ублюдку!

— Через полчаса мы приедем в Магалуф, — сказал я. — Там вдоволь содовой. Извините, я должен заняться остальными клиентами.

Я поспешно сбежал от них и согнал вместе все свое стадо. Слава Богу, все остальные клиенты оказались вполне нормальными и приличными людьми. Одна женщина средних лет, например, с тремя маленькими девочками, с сочувствием спросила:

— Досталось вам от этого несносного маленького американца, да?

— Немного, — улыбнулся я. — Ничего, справимся.

— 0н всю дорогу приставал к нам. Довел до слез моих девчурок — дергал их за волосы, щипал. Родители с ним совершенно не справляются. Жуткий хулиган. Счастье еще, что он не развалил самолет.

— Не беспокойтесь, миссис Ленни, мы его обуздаем.

— Я возмущена его родителями — почему они позволяют ему так себя вести? Он бегал по всему самолету, лазил по сиденьям, а однажды на полчаса заперся в туалете, не давая никому войти.

Я обошел всех клиентов, а потом, когда подали багаж, вернулся к Тони. Тот ждал меня с нескрываемым нетерпением.

— Ну, где они?

— Кто?

— Те шестеро девиц!

Я повернулся и указал.

— Вот, посмотри на эту женщину — у неё трое дочерей. Вон ещё две. А шестая, с косичками, держит в руках куклу. Видишь?

— Ах ты, мерзавец!

— Будь поосторожнее вон с тем маленьким американским негодяем. Он страшнее помеси гремучей змеи со скорпионом.

— Да, я видел. Когда он оттяпал твои шнурки, я думал, что ты сотрешь его в порошок.

— Дай время, я из него фарш сделаю. Я уже вынашиваю планы дьявольской мести. Этот подлец не уйдет от расплаты.

Из здания вышли первые клиенты, сопровождаемые носильщиками с багажом. Пока они усаживались в автобус, мы с Тони помогли Антонио запихнуть чемоданы и сумки в багажное отделение.

— Ну вот, вроде бы все, — удовлетворенно сказал я, пересчитав всех пассажиров. — Поехали, Антонио.

Войдя в автобус, мы увидели, что Эдлард С. Кайзингер, усевшись на место водителя, крутит руль, включает фары и запускает стеклоочистители. Я зашарил глазами по салону в поисках его родителей. Так и есть — сидят в самом хвосте.

— Эй, Эдлард, — процедил я, с трудом подавив в себе порыв схватить его за тоненькую шею и давить, пока он не посинеет. — Ступай к маме и папе.

— Нет, я буду рулить.

Я ухватил его за тонкую ручонку.

— Пойдем, малыш, будь паинькой…

— Отпусти мою руку, скотина!

— Эдлард! — Я встряхнул его за шиворот и, к моему вящему удивлению, он выпустил руль. Увы, мне следовало насторожиться заранее. Дождавшись, пока я поставил его перед собой, Эдлард пребольно лягнул меня по коленной чашечке.

— Ауу-ууу-ыыы-иии! — взвыл я. — Ну, блин, ты у меня сейчас попляшешь…

Я отшвырнул его на переднее сиденье. Эдлард ляпнулся на него так, что лязгнули зубы, но в следующий миг, разжавшись, как пружина, вихрем налетел на меня, беспорядочно молотя крохотными кулачками. Я крепко ухватил его за ручонки и присел, чтобы мое лицо оказалось вровень с его искаженной от ярости мордочкой.

— Слушай, парень, — прорычал я. — Если ты не сядешь и не утихомиришься, я оторву тебе руки и ноги и запихаю в уши. Понял? Я не шучу!

Это тебя угомонит, маленький поганец, подумал я…

Как бы не так. Ха! Дитятко разжало пасть и пропищало:

— Если ты меня не отпустишь, мой папаня тебе яйца оторвет! Понял?

Я беспомощно покосился на Тони. Тот ржал так, что слезы на глазах выступили. Я усадил Эдларда рядом с ним и грубо процедил уголком рта, как Хэмфри Богарт в роли неустрашимого Сэма Спейда из "Мальтийского сокола":

— О'кей, хмырь, это легавый. Он настоящий зверь. Только пикни — он тебя мигом скрутит в бараний рог и закует в наручники. Усек?

Эдлард метнул на Тони презрительный взгляд и фыркнул:

— Это не легавый, а дерьмо собачье. Нашел, чем испугать.

Я повернулся к Антонио, который слушал наш диалог с разинутым ртом.

— Езжай, Антонио, а то я его прикончу.

Когда Антонио запустил двигатель, я встал в проходе и стал проверять по списку своих клиентов. Некоторые из них, например, миссис Ленни, а также престарелая американская чета Фармеров, удостоили меня сочувственными взглядами. Я, между тем, строил догадки, что означает средний инициал в имени Эдларда С. Кайзингера — Смутьян, Свинохрящард, Скотинильям, Срандер…

Убедившись, что все на месте, я кивнул Антонио, и автобус снялся с места. Затем я включил микрофон, чтобы поприветствовать публику и дать вводную про паспорта, обмен денег и тому подобное.

— Леди и джентльмены! От имени компании "Ардмонт холидейз" рад приветствовать вас на Мальорке. Надеюсь, что долетели вы благо…

Я запнулся — Эдлард взрезал своим тесаком сиденье, уже ухитрившись откромсать добрых три дюйма обшивки. Я быстро выключил микрофон.

— Тони — отними у него нож!

Я быстро включил микрофон.

— Надеюсь, что долетели вы благополучно…

— Отдай нож, паразит!

— … и, уверен, что здесь вы замечательно отдохнете.

— Дай сюда нож, мерзавец!

Щелчок — микрофон вновь замолчал.

— Тони, брось нож мне!

Тони послушался. Эдлард молнией соскочил с сиденья и кинулся ко мне.

— Отдай мой нож, гнида!

Я отпихивал Эдларда одной рукой, пряча вторую за спиной.

— Ну, ладно, тогда я заберу вот это! — проревел он, выхватил у меня микрофон и рванул с ним по проходу. Шнур развернулся во всю длину, а в следующую секунду с громким треском лопнул. Эдлард полетел вперед, потом споткнулся и шлепнулся мордой в проход. Я ожидал, что автобус разразится аплодисментами, но зрители испуганно затихли.

Маленький вредитель хотел было зареветь, но передумал и, испустив воинственный клич, рванулся ко мне, явно намереваясь содрать с меня скальп и скормить стервятникам.

Однако добраться до меня ему было не суждено. Престарелый Фармер остановил его на бегу, цепко ухватив за шиворот.

— О'кей, малыш, — миролюбиво произнес он. — Хорошего понемножку. Ты уже всех нас достал.

С этими словами он круто развернул упирающегося и брыкающегося Эдларда Сукина-сына Кайзингера на сто восемьдесят градусов и поволок его в самый хвост автобуса, сидя в котором, родители негодника только сейчас впервые заметили, что в автобусе царит бедлам. Там, дружелюбно улыбаясь, Фармер вручил им взъерошенного сына и произнес следующую речь:

— Мистер и миссис Кайзингер! За сорок два года, что я проработал школьным учителем, мне впервые довелось иметь дело с таким скверным, невоспитанным, дрянным и разболтанным ребенком, каковым, к несчастью, является ваш сын. Он допек нас всех ещё по пути сюда, в самолете. Говоря "всех", я абсолютно убежден, что выражаю всеобщее мнение, и что все меня поддержат. С нас хватит. Если вы не примете самых строгих мер по его обузданию, то я не смогу поручиться за его дальнейшее благополучие.

Кайзингер-старший, который слушал этот монолог с отвисшей челюстью, вышел из оцепения и перешел в контратаку; его расплывчатая жабья физиономия угрожающе побагровела.

— Что вы хотите этим сказать, Фармер?

— Если ваш маэстро Эдлард хоть раз ещё нарушит наш покой и помешает нашему отдыху, я лично задам ему изрядную порку.

Эдлард заревел, как растревоженный носорог, и кинулся на колени к мамаше, которая, прижав сотрясавшееся в рыданиях дитятко к необъятной груди, заворковала:

— Ну, ничего, ничего…

— Вы об этом пожалеете, Фармер, — прорычал Кайзингер Великий. — Любой, кто хоть пальцем тронет…

— И ещё я добавлю, — перебил его старик, воинственно вскинув голову и повысив голос, чтобы слышали остальные, — что как коренной американец искренне стыжусь того, что являюсь вашим соотечественником.

С этими словами он круто развернулся и зашагал к своему сиденью, оставив Кайзингера бессильно пыхтеть и свирепо сверкать глазами. Усевшись на место, Фармер улыбнулся мне и сказал:

— Я, между прочим, всю жизнь преподавал в специальной исправительной школе для малолетних преступников.

Старик своего добился — до самого конца путешествия Эдлард нам больше не досаждал. Не досаждал он нам и в течение последующих недель. По простой причине — Кайзингеры уже на следующий день улетели в Лондон. К тому времени Эдлард вместо ожидаемого шоколадного загара приобрел пурпурно-лиловый цвет — испанский мальчуган, с которым он сцепился на пляже, отделал его по первое число. Совершенно незаслуженно, по мнению Кайзингеров — ведь Эдлард всего-навсего пропорол мальчишке футбольный мяч, а потом, в порядке извинения, попытался откромсать ему ногу.

Проводив Кайзингеров в аэропорт, я впервые в жизни ощутил радость от расставания. Одного, впрочем, у Эдларда не отнимешь — парень он на редкость упорный. Когда я вернулся в автобус, то застал белого как мел Антонио, который стоял возле двойного сиденья, на котором всю дорогу ехал Эдлард.

— Маленький подонок все-таки оставил по себе память, — в сердцах сплюнул он.

Я заглянул через его плечо. Сиденье было распорото от края до края, а на стенке под стеклом красовались нацарапанные слова: "Мать вашу!".

* * *

Вернемся теперь к Клаудиа и Крис — если вы ещё помните, кто они такие.

Подъехав к восьми часам к "Алькудии", мы едва успели подняться в вестибюль, как из лифта вышли наши девушки. Крис переоделась в изящный брючный костюмчик из желтовато-коричневого шелка. Ее длинные каштановые волосы, зачесанные набок, волнами спускались на плечо. Выглядела она совершенно обворожительно.

А вот Клаудиа облачилась в серебристое платье с мини-юбкой, подчеркивавшей её загорелые ножки, и крохотные, серебристые же сандалии. Ее светлые волосы были задорно перехвачены на затылке ленточкой, что делало девушку похожей на школьницу. Сексуальность сочилась у неё из всех пор.

Тони еле слышно присвистнул. Я поспешил с ним согласиться — нам предстояло провести вечер в компании сногсшибательных красоток.

Сам Тони был одет в канареечную рубашку с желтым шейным платком и в легкие коричневые брюки. Я остановил свой выбор на темно-синей рубашке с отложным воротничком и бежевых слаксах. Свободный, приятный наряд, вполне подходящий для ужина на свежем воздухе.

Мы поприветствовали девушек, которые явно пребывали в радужном настроении.

— Может, сперва выпьем здесь? — предложил Тони.

Я покачал головой.

— Выпьем, но не здесь — тут слишком мрачно и торжественно. По дороге есть один уютный бар, где можно посидеть и расслабиться под хорошую музыку.

— А куда вы нас поведете потом? — поинтересовалась Крис.

— Это тайна, — улыбнулся я. — Но я уверен, что вам там понравится.

Мы забрались в машину. Клаудиа уселась спереди, по соседству со мной, дразня меня своими длинными ножками, открытыми напоказ чуть ли не до самого пупка.

— Как ваш заработанный обед, удался? — спросил я.

Клаудиа возвела к небу глаза и загадочно улыбнулась.

— Боюсь, что нам его немного подпортили.

— Вот как? — произнес я, хотя и не сомневался, что именно так и должно было случиться.

— Да, француз после трех выпитых коктейлей совершенно распустился и начал приставать к Крис. Впрочем, она его быстро поставила на место. Это было ещё до обеда. А потом, когда подали суп, американец попытался меня облапать…

— Словом, пообедать вам не дали?

Она улыбнулась уголком рта.

— Мы с ними справились. Сотрудницы ООН быстро учатся давать отпор седовласым повесам. В этой организации далеко не все борются за свободу некоторые на неё посягают.

— И как вы их осаживаете — приемом карате или сумочкой?

— То так, то этак.

— Как — вы и впрямь владеете карате?

— Немного.

— Господи, есть же одаренные люди на свете. И что вы ещё умеете?

Клаудиа вскинула голову, словно пытаясь понять, не смеюсь ли я. Потом медленно, с расстановкой ответила:

— Немного катаюсь на лыжах… на коньках… а также плаваю… тоже немного.

Вот, значит, почему у неё такая фигура!

Крис пояснила:

— Клаудиа скромничает — она у нас признанная чемпионка по всем этим видам.

— Я и не сомневался, — сказал я. А сам спросил у Клаудиа:

— А как ваша подружка?

— О, она тоже обожает поупражняться.

В зеркальце заднего вида я заметил, как ухмыльнулся Тони, и с трудом удержался от смеха сам.

— При ООН есть приличный спорт-клуб, — пояснила Клаудиа. — Крис чемпионка лиги по плаванию вольным стилем на двести метров.

— Ну да! — воскликнул я. — Какое совпадение! Тони у нас тоже знаток вольного стиля. Или кроля — я забыл.

— Нет, Крис специализируется в вольном стиле. А ещё я люблю нырять с вышки.

— Я вдруг вспомнил Мики Мейпла, — сказал я, глядя на Тони. — Помнится, он тоже приспособился нырять с гардероба с криком "ура!".

Клаудиа посмотрела на меня с нескрываемым интересом. Она сразу поняла, что речь идет о шутке на интимную тему, и, судя по всему, нисколько не возражала.

— Да, но каждый прыжок заканчивался падением на живот, — поддержал Тони.

— На чей? — поинтересовалась Клаудиа.

Я расхохотался.

— Ее зовут Джеки Мэнделл. Бывшая стриптизерша. Извините, что мы ударились в воспоминания — в свое время мы очень много потешались на эту тему.

— Не стоит извиняться. Расскажите ещё про этого Мики Маус… то есть, Мейпла — он меня заинтриговал.

— Хорошо — но только в баре. Мы уже почти приехали.

Бар "Эль Дама Бланка" — место для избранных: каменный пол, грубые деревянные столы и скамьи, стены, увитые виноградными лозами. Сюда любят заглядывать художники и писатели. Фернандо Эспана божественно играет на гитаре, и никому нет дела до того, как много — или как мало — вы пьете. Когда мы приехали, бар был заполнен наполовину.

— Здорово, — воскликнул Тони.

— Замечательно, — согласились девушки.

Бармен Джо Рамис, довольно высокий и молодой красавчик, по праву считается душой этого заведения. При виде наших девушек он заметно оживился, ослепив их обворожительной улыбкой. Глазки сразу заблестели. На ломаном английском он тут же объяснил девушкам, насколько они прелестны, и как он счастлив, что они соблаговолили посетить его дыру.

На самом деле его зовут Джо Рамсей, а родом он из Лондона, из района Степни.

Дождавшись, пока Тони повел Крис и Клаудиа к угловому столику, он подмигнул мне и шепнул на ухо:

— Клевые телки. Где нарыл?

— Где нарыл, там больше нет, — ухмыльнулся я. — Немки, кстати говоря. Скажи Фернандо, чтобы сыграл что-нибудь у нашего столика, и угости его "гиннесом" за мой счет.

— Договорились. Счастливой охоты.

— Не обольщайся, Джо, мы просто отдыхаем.

— Ну, разумеется, — хмыкнул он.

Я присоединился к остальным. Не успел официант принять у меня заказ, как подошел Фернандо. Он показался мне ещё более тощим, чем всегда костлявый, тщедушный испанец с вечно всклокоченной бородой и горящим взором. Гениальный гитарист. Он ещё только перебирал струны, слегка пощипывая их, но даже в этих простых аккордах звучало нечто магическое.

— Добрый вечер… Что сыграть очаровательным дамам?

Клаудиа без колебания заказала "черных ангелочков".

Фернандо одобрительно улыбнулся, и гитара запела. Водрузив ногу на скамью, он не отходил от нашего стола, пока не доиграл совершенно божественную романтическую мелодию, которая завораживающе пела и звенела, гипнотизируя нас неподражаемой смесью страсти и нежности. Я украдкой посмотрел на девушек. Обе словно оцепенели, полностью во власти волшебных звуков. Закончив играть, Фернандо учтиво поклонился девушкам, которые бешено зааплодировали; к ним тут же присоединились и остальные посетители.

— Спасибо, это было совершенно фантастично, — взволнованно сказала Клаудиа. В глазах её застыли слезы.

— Очень рад, — снова поклонился Фернандо и, как ни в чем не бывало, отошел прочь.

— Удивительно талантливый человек, — вздохнула Клаудиа. — В Берлине или Лондоне он стал бы богачом. Интересно, сколько здесь таких музыкантов?

— Думаю, что много, — заметил Тони. Подоспел официант с нашими напитками. И девушки и мы заказали водку. — Есть у меня один приятель, продолжил Тони. — Так вот, однажды на Мальте, в каком-то задрипанном баре, разместившемся в сыром подвале, он наткнулся на квартет, который настолько поразил его своим мастерством и вдохновением, что он не поленился и записал их на пленку. Мне довелось её слушать — и впрямь грандиозно. Он хотел привезти их в Англию, но, увы — ничего не вышло.

— Почему? — поинтересовалась Крис.

— Размаха не хватило. К сожалению, играть в темном подвале для завсегдатаев и выступать на большой сцене перед истинными ценителями совсем не одно и то же. Вспомните, много ли неанглийских и неамериканских групп пробилось на международную сцену — раз два и обчелся. Здесь Фернандо — царь и Бог, но я сомневаюсь, чтобы те же самые люди мечтали послушать его, вернувшись домой.

— Боюсь, что вы правы, — вздохнула Клаудиа. Она внезапно рассмеялась. — Не могу представить, чтобы я так же расчувствовалась, сидя в каком-нибудь занюханном пабе в Ковент Гардене или на Олд Кент Роуд.

Я изумленно посмотрел на Тони, потом перевел взгляд на Клаудиа.

— Откуда вам известно про "занюханные пабы"? Вы там бывали?

— О, я довольно долго жила в Лондоне. Ведь мой отец несколько лет работал там.

Тони незаметно подтолкнул меня под столом коленом.

— А все-таки здорово, когда в простом баре удается создать столь романтическую атмосферу, — сказал он. — Разве девушкам не приятно окунуться в романтику, находясь на отдыхе?

Крис изогнула бровь.

— Почему вы так считаете?

— А разве не так?

Она рассмеялась и взглянула на Клаудиа.

— Так, конечно. Женщины вообще романтичны, уже по своей натуре. Здесь же… Впрочем, чего я вам рассказываю. Мужчины в этом смысле мало чем от нас отличаются.

Я хлопнул в ладоши.

— Что ж, раз ваши сердца так жаждут романтики, вы её получите. Допивайте, и поехали!

Мы распрощались с Джо, который завистливо вздохнул, и погрузились в мою машину. Десять минут спустя мы уже свернули с магистрали на проселочную дорогу и покатили по ней, оставляя за собой клубы сизой пыли.

— Эта дорога больше похожа на козью тропу, — проворчал Тони, когда я в очередной раз резко выкрутил руль, чтобы избежать особенно глубокой ямы.

Вскоре мы въехали в живописную сосновую рощу, прокатили по ней ярдов сто и свернули к расположенному в самой глубине ресторану. Въездом служила широкая сводчатая арка в длинной каменной стене. За аркой располагался внутренний двор, в котором запросто разместилась бы целая сотня автомобилей; сейчас в нем стояло около полусотни.

Ресторан занимал старинное каменное строение, некогда служившее то ли конюшней, то ли постоялым двором; массивные стены были покрыты заплатками зеленого мха и увиты плющом и лианами. Кое-где зелень полностью скрывала узкие оконца, прорезанные в стенах. Внутренние залы освещались неяркими настольными лампами в красных абажурах, создававшими манящий интимный полумрак; и совершенно напрасно — внутри не было ни души. В хорошую погоду ужин почти всегда подавали под открытым небом. Справа от ресторана возвышались кованые железные ворота в решетчатой ограде сада, густо увитой лазающими растениями. Я повел нашу группу к воротам, распахнул их и кивком пригласил своих спутников заходить, уже заранее предвкушая их реакцию.

И они не обманули моих ожиданий.

— О Господи! — охнула Клаудиа, внезапно останавливаясь. — Боже, какая красота!

— Божественно, — согласилась Крис.

Тони присвистнул.

Сад был и впрямь восхитительный. Живописные клумбы, разбитые то тут то там, пестрели цветами, кактусами и самыми немыслимыми тропическими растениями. Хитроумно расположенная подсветка, скрытая от посторонних глаз, раскрашивала и без того яркие клумбы в сочные зеленые, красные, синие и желтые тона. Между клумбами и поодаль расположились столы — их было всего около шестидесяти, и они были заботливо удалены друг от друга, обеспечивая посетителям вполне достаточный интим. Дополнительную иллюзию уединения придавали артистически рассаженные растения: с двух-трех сторон столы были обсажены кактусами, густыми папоротниками или просто высокими цветами на клумбах. На каждом столе горела свеча в изящном розовом подсвечнике; теплые мерцающие огни придавали этому сказочному мирку ещё более волшебный вид.

С левой стороны разместилась невысокая сцена, перед которой была разбита небольшая танцплощадка. Со стороны моря сад ограждал каменный парапет высотой примерно в ярд. И с танцплощадки и со всех столов открывался изумительный вид на море, ярко освещенное полной луной.

Я повернулся к Клаудиа, стоявшей с открытым ртом.

— Ну как, достаточно романтично?

Она улыбнулась и кивнула, совершенно очарованная волшебным зрелищем.

На сцене выступал местный ансамбль "Лос Эмбахадорес" — органист, два гитариста и ударник. Душещипательная итальянская песня, лившаяся из динамиков, как нельзя лучше создавала лирическое настроение, обволакивая и завораживая растомлевших посетителей.

Официанты сновали между столами, как призрачные тени; на танцплощадке медленно кружили шесть или семь пар. Словом, о более романтической и изысканной обстановке нельзя было и мечтать.

Старший официант, с которым меня в свое время познакомил Патрик, узнав меня, поспешил к нам навстречу, улыбаясь до ушей. Невысокий пухленький коротконогий крепыш, лысоватый и невероятно охочий до женщин.

— Добрый вечер, Лоренцо, — жизнерадостно поздоровался я, наблюдая, как он одним взглядом профессионально раздевает наших девушек. — Как дела?

— О, сеньор Тобин, — затараторил он. — Как я рад вас снова видеть! Как замечательно, что вы привели к нам своих друзей!

— Они впервые здесь, Лоренцо. Ты уж не ударь лицом в грязь, проследи, чтобы они получили удовольствие.

Он обиженно всплеснул руками.

— Господи, сеньор Тобин, неужели у нас когда-либо было иначе? Проходите за мной, пожалуйста. Я посажу вас за самый лучший стол, у стены, прямо за которой плещется море.

Поразительно, какого успеха можно добиться с помощью простого заблаговременного телефонного звонка и обещания приличного вознаграждения. Нам и впрямь оставили лучший столик с видом на море, рядом с танцплощадкой, но защищенный от нескромных взоров живой изгородью из экзотических цветов и кактусов.

— Замечательно, Лоренцо, — похвалил я, заговорщически подмигивая. Организуй нам какую-нибудь выпивку — мы умираем от жажды.

Он понимающе улыбнулся и промолвил по-испански:

— Я исполню любое ваше желание, сеньор. Только прикажите.

Лоренцо стрельнул глазками на наших девушек и завистливо вздохнул.

Я ухмыльнулся.

— В отличие от доброго испанского вина, Лоренцо, возраст не делает тебя лучше; ты совсем распустился.

Лоренцо весело хохотнул, разложил перед нами четыре меню размером с биллиардный стол и откланялся.

Девушки, словно завороженные, любовались на море; они не могли отвести глаз от залитой лунным светом, переливающейся бриллиантами лазури. Теплый бриз нежно ласкал щеки, привнося с собой душистый и солоноватый привкус испанской ночи. Вдали призрачно мерцали огоньки рыбацких лодок, а на горизонте водную гладь уверенно разрезал увешанный гирляндами огней лайнер, идущий, без сомнения, в Пальму.

Тони кивнул мне, сделав восхищенный жест рукой.

— Все в порядке? — спросил я.

— Лучше не бывает. — Он горько усмехнулся. — Не то, что в Бутле — да?

— Еще бы. — Я вспомнил палату в ливерпульской больнице, где мы познакомились с Тони. — Небо и земля.

Мы заказали аперитивы, а я пригласил Клаудиа потанцевать — "Лос Эмбахадорес" как раз заиграли "Испанские глаза". Выйдя на площадку, мы на мгновение остановились и посмотрели друг на друга так, словно виделись в первый раз. И только тут я осознал, что именно сейчас впервые прикоснусь к ней. Должно быть, подобные мысли бродили и в голове Клаудиа. Взор её затуманился, в глазах появилась нежность. Склонив голову, она едва заметно улыбнулась и приникла ко мне. Близость её тела ошеломила меня. По спине побежали мурашки, все мое нутро вдруг прожгло насквозь. Когда же тонкие руки девушки ласково обвили мою шею, я почувствовал, что сейчас растаю.

Мы почти не двигались, едва переступая ногами, словно боясь потерять охватившее нас обоих удивительное ощущение неземной близости. Зарывшись носом в её душистые волосы, я топтался невпопад, за весь танец не произнеся ни единого слова. Наконец, когда музыка стихла, Клаудиа тихонько отстранилась от меня и, улыбаясь, смахнула со лба выбившиеся пряди.

— Фу. А вы, оказывается, хорошо танцуете.

— Разве мы танцевали? Я и не заметил. По-моему, мы не двигались с места.

Мы вернулись за стол, держась за руки. И с этой минуты ужин превратился для меня в томительную агонию сладостного ожидания. Удивительно теплый и многозначительно обещающий взгляд, которым наградила меня напоследок Клаудиа, когда я высвободил её из своих объятий, казалось, пронизал меня до самого сердца, до самой глубины моего существования. Этот взгляд не оставил у меня никаких сомнений насчет того, чем должен увенчаться наш совместный ужин. Мое горло было так стиснуто от ожидания, что мне пришлось буквально принуждать себя есть хоть что-нибудь. Клаудиа, по-моему, ощущала то же самое. Во всяком случае, от еды её мысли были крайне далеки. В какой-то миг мы с ней уединились в уголке сада, чтобы полюбоваться на переливающееся бирюзой и лазурью море.

Я обнимал девушку за талию. Некоторое время мы просто молча сидели на скамье, наслаждаясь панорамой величественной красоты, раскинувшейся перед нами, и прислушиваясь к тягучей мелодии какой-то неведомо прекрасной композиции, которую, словно почувствовав наше настроение, исполняли "Лос Эмбахадорес".

— А что они там ловят? — вдруг спросила Клаудиа.

Я проследил за её взглядом — почти в миле от берега одиноко маячили огоньки рыбацких суденышек.

— Все, что попадется, — засмеялся я. — Маленьких липких каракатиц, кальмаров и прочую нечисть. Однажды они выловили пучеглазого осьминога с зубами на брюхе, которые торчали вперед, как у моего учителя английского в школе. Мы его, кстати, окрестили Спрутом.

Клаудиа улыбнулась.

— С тобой так легко и приятно. Мне нравится твое чувство юмора. В Женеве мне очень этого недостает. Там все так строго и официально. На переговорах ведь особенно не пошутишь. Мы с Крис порой смеемся по их окончании, вспоминая, какой бред несли участвующие стороны.

— Представляю. Но тебе нравится твоя работа?

— Да, она меня вполне устраивает. Во-первых, внушает уважение, а во-вторых, Женева — прекрасный город. Чего там только нет. Замечательное озеро, где можно плавать, кататься на катере и на водных лыжах… Неподалеку и горы, чтобы заниматься горнолыжным спортом. Тебе не приходилось там бывать?

— Нет, к сожалению.

— Ты много потерял, — с мечтательным видом промолвила Клаудиа. Швейцарию нужно обязательно посмотреть — если ты, конечно, любишь и ценишь красоту.

— Очень люблю. Ты, например, меня просто восхищаешь.

Клаудиа тихонько засмеялась, потом сказала:

— Спасибо.

— Пожалуй, я и впрямь съезжу в Швейцарию. Может быть, даже этой зимой.

Она повернулась и пристально посмотрела на меня.

— Ты не шутишь?

— Нет, нисколько. После ноября я стану свободным, как ветер. Смогу поехать, куда душе заблагорассудится.

— В качестве курьера?

— Нет. Я только что заработал целую уйму денег — благодаря рекламе того самого "Уайт-Марвела", про который я тебе рассказывал. Повезло, конечно. Можно теперь не работать целый год и не беспокоиться из-за денег.

— Расс, но это же просто здорово! Значит, ты и впрямь можешь постранствовать. Если надумаешь посетить Швейцарию, дай мне знать, и я покажу тебе Женеву. Позвони только в ООН — меня там легко найти.

— Я уже заранее это предвкушаю.

— Как думаешь, не пора нам ещё вернуться к остальным? Подумают еще, что мы свалились в море.

— Хорошо, только сначала — вот это! — Я притянул её к себе и легонько поцеловал; без особой страсти — просто, чтобы почувствовать вкус её мягких теплых губ.

Минуту спустя, когда наши губы расстались, Клаудиа кинула на меня встревоженный взгляд — она тяжело дышала, словно испугавшись ощущения, вызванного поцелуем.

— Пойдем, — прошептала она, беря меня за руку. — Вернемся к ним.

Мы танцевали, пили и разговаривали до двух часов ночи, потом сели в машину и покатили в Пальма-Нову. Приближаясь к городу, я кинул взгляд в зеркальце заднего вида — Тони с Крис, прильнув друг к другу, слились в страстном поцелуе.

Я кашлянул.

— Э-ээ, где вас высадить, друзья?

— Что? — переспросил Тони, устремив на меня ошалелый взгляд. — А-аа… У основания холма, дружище.

Он имел в виду — у своего дома, который располагался у подножия горы.

Я шепнул Клаудиа:

— А куда доставить тебя?

Она смущенно улыбнулась.

— Уже очень поздно.

— Н-да, — согласился я.

— Тебе утром работать?

— Угу.

— Мне бы, наверное, стоило вернуться в отель…

— М-мм…

— Но после такого замечательного ужина и выпитого вина…

— Не помешала бы прогулка по пляжу.

— Она просто необходима!

— Заметано.

Притормозив у подножия дейновской горы, я сказал:

— О'кей, ребята, выметайтесь. Тони, пожалей Крис — ей ещё плавать на двести метров.

Они перестали целоваться и, смеясь, выбрались из машины.

Крис сказала:

— Спасибо за прекрасный вечер, Расс. Все было просто замечательно.

— Счастливо, Крис. Завтра увидимся.

Я подал автомобиль задним ходом, развернулся и покатил к своему дому. Мы вылезли из машины, спустились по тропинке, ведущей прямо на пляж, сбросили туфли и, держась за руки, пошлепали босиком по теплой воде. На берегу в такой час не было ни души. Мир принадлежал нам.

Когда мы проходили мимо моего дома, я указал на свои окна и произнес:

— Вот где я живу. На втором этаже.

— Должно быть, с твоего балкона открывается чудесный вид, — сказала Клаудиа. — А это огни Пальмы?

— Да, отсюда до неё по дороге около восьми миль. А морем — миль пять.

— Очень красиво.

— Да, именно этот вид, пожалуй, и подсказал мне, что я поступил правильно, согласившись на эту работу. У меня здесь есть друг, который мне здорово помог и очень многому научил. Патрик. Он живет в этом же доме, прямо подо мной. Когда я впервые увидел этот залив с балкона, у меня даже голова закружилась.

— Я догадываюсь, — сказала она. — Такое однажды случилось со мной в Швейцарии, когда я впервые поднялась на вершину Альп.

Мы ещё немного побродили, потом повернули обратно. По мере того, как мы приближались к моему дому, мое волнение нарастало. Клаудиа, как мне показалось, испытывала то же самое. Внезапно она спросила:

— Расс…

— Что?

— Ты… любил здесь многих женщин?

Вопрос сперва испугал меня, а потом почему-то возмутил.

Судорожно сглотнув, я выдавил:

— Послушай, ну разве так можно?

— Извини… как-то само вырвалось.

— Ты хотела спросить, не часто ли я пользуюсь своим положением, чтобы соблазнять клиенток?

Чуть поколебавшись, Клаудиа кивнула.

— Пожалуй… да.

Я закипел. Меня так и подмывало брякнуть: "А что тебя заставляет думать, черт побери, что я хочу затащить тебя в постель?", но это было бы чертовски глупо. Ведь она это знала. И я знал. И она знала, что я знаю… Впрочем, вы и сами это отлично понимаете. С другой стороны, я мог ответить: "Да, мол, за прошлый месяц я оттрахал восемьсот тридцать семь женщин — это новый рекорд Пальма-Новы, в доказательство чего могу предъявить серебряный кубок, стоящий у меня на камине!", но это было бы ребячеством. Ведь на самом деле, я и близко к этому числу не подобрался.

Но в следующее мгновение, увидев в лунном свете её лицо, я растаял. Ведь, если на то пошло, она имела полное право задать мне такой вопрос: кому охота быть одной из сотен безликих жертв?

Улыбнувшись, я мягко ответил:

— Если честно, Клаудиа, то я вел отнюдь не монашеский образ жизни. Но и на первую встречную никогда не бросался. Каждая из моих девушек мне по-своему нравилась, а поутру я никогда не испытывал ни сожаления, ни угрызений совести. Насколько я знаю, ни у одной из девушек таких мыслей тоже не возникало.

Клаудиа серьезно посмотрела на меня, потом понимающе улыбнулась и кивнула.

— Если хочешь, я отвезу тебя в отель, — вымученно предложил я.

Не переставая улыбаться, она взяла меня за руку и помотала головой.

— Нет… я хочу сама полюбоваться на тот вид, от которого у тебя закружилась голова.

Воздух в квартире ещё не остыл после дневной жары, а вот кафельный пол приятно холодил босые ступни. Я включил свет в прихожей и запер дверь.

— Кофе?

Клаудиа снова покачала головой.

— Нет, спасибо… Где у тебя ванная?

— Там.

Я прошагал в спальню, разделся догола, бросился ничком на шелковое покрывало и лежал, наслаждаясь прохладой и присушиваясь к шуму льющейся в ванной воды.

Вскоре я услышал, как открылась дверь, и Клаудиа вошла в спальню. Я повернул голову, чтобы спросить, все ли она нашла, и… остолбенел. Клаудиа остановилась в дверном проеме, освещенная сзади матовым светом. С колотящимся сердцем я любовался её обнаженным телом. Боже, как она была прекрасна! Стройная, сильная, с пышными, но упругими грудями. Золотистые волосы каскадом рассыпались по плечам, затеняя лицо и не давая мне прочитать его выражение. Клаудиа просто стояла и смотрела на меня, словно оценивая произведенное на меня впечатление. Похоже, увиденное ей понравилось.

— Ты прелестна, Клаудиа, — проглотив комок в горле, выдавил я.

Она приблизилась к постели, на мгновение замерла, а потом упала в мои объятия, пылко прижавшись ко мне всем телом. От её прикосновения у меня перехватило дух и… случилось кое-что еще. Клаудиа отодвинулась, удивленно взглянула вниз, а в следующий миг звонко расхохоталась и, перекатившись на спину, привлекла меня к себе.

— Только… будь поосторожнее, — прошептала она.

Я замер, как вкопанный.

— А что — ты не предохраняешься?

— Нет, дело не в этом, — прыснула она. — Просто… он у тебя такой большой! Будь поосторожнее… А-ааа! — Она негромко вскрикнула, а в следующее мгновение, когда я растворился в ней полностью, сладостно застонала. — О-ооо, Господи, как мне хорошо! Боже, как здорово! Расс!

— Что?

— Все в порядке, ты можешь забыть о том, что я тебя просила… Не сдерживайся! О-оо-оооо!

Примерно полчаса спустя она легонько оттолкнула меня в сторону, а сама легла на спину, раскинув руки и тяжело дыша. Все лицо её было покрыто бисеринками пота; тоненькие ручейки стекали с груди на простыню.

— Расс… мне ещё никогда не было так хорошо!

— Мне… тоже, — тщетно пытаясь отдышаться, пробормотал я.

— Теперь я понимаю, почему никто из твоих женщин не испытывал сожаления или угрызений совести. Зато я уверена, что все они в тебя по уши влюблены. Ты просто волшебник.

— Тебе так кажется, — скромно ответил я.

— Нет, я уверена. Впрочем, что бы они о тебе ни думали, они тебя все равно недооценивают. Ой! Расс, прекрати… Перестань немедленно, а то я опять… О, Боже!

* * *

Мы позавтракали у меня на балконе под ласковыми лучами утреннего солнца. Нагая Клаудиа сидела напротив меня, облокотившись о стол и попивая кофе. Перехватив мой взгляд, она зевнула и сладко потянулась.

— Устала? — спросил я.

— Нет, мне совершенно чудесно.

— И как ты находишь мой вид?

— Вид? — Она отставила чашку в сторону, посмотрела на меня, потом игриво потупила взор. — Я нахожу, что даже в поникшем состоянии он совершенно прелестен.

* * *

Клаудиа и Крис оставались только до четверга, но успели мы много плавали, загорали, катались на катере и танцевали. Когда мне не приходилось работать, конечно. Не подумайте, что жизнь курьера состоит из сплошных развлечений — это вовсе не так. Просто вы бы умерли от скуки, вздумай я описывать рутину своей повседневной деятельности. К тому же — открою вам профессиональный секрет, — когда возникает острая необходимость, мы, курьеры, можем менять распорядок дня; сами понимаете — пока Клаудиа была здесь, острая необходимость возникала довольно часто.

В четверг, в аэропорту, когда объявили посадку на их рейс, и настала пора прощаться, Клаудиа обняла меня и спросила:

— Расс, ты и вправду можешь прилететь ко мне в Швейцарию?

— Вполне возможно, милая. Зимой, скорее всего.

— Пожалуйста, напиши мне. В следующий раз уже придет мой черед знакомить тебя с местными красотами.

— Договорились. — Я поцеловал её и сказал: — Спасибо за чудесные дни, что мы провели вместе.

На её губах заиграла озорная улыбка.

— Это ты меня благодаришь? — Ее взгляд скользнул вниз. — Пока, малыш, до встречи в Женеве.

Уже на обратном пути Тони вздохнул.

— А все-таки чертовски жаль, что Крис уехала.

— И я уже начинаю скучать по Клаудиа. Замечательная девушка.

— Ты и в самом деле собрался в Женеву?

— Собрался? Считай, что я уже там, старина. Неужели ты думаешь, что я упущу такую возможность!

— Посмотрим, — ухмыльнулся Тони. — Если и впрямь намылишься, свистни мне.

— Ты не шутишь?

— Ничуть. Всегда мечтал покататься на горных лыжах по альпийским склонам.

— В данную минуту, по-моему, у тебя не хватит сил, чтобы нагнуться и завязать шнурок на туфле.

— Угу, — зевнул Тони. — Ты прав, как всегда. Давай заскочим в какой-нибудь бар и потратим ещё капельку твоих шальных денег.

Глава девятая

— Кала-Ратжада, — назидательно произнес Патрик в ответ на вопрос Тони, — это одна из самых живописных рыбачьих гаваней Мальорки. Она расположена в семидесяти пяти километрах к востоку от Пальмы на скалистом побережье и окружена сосновыми рощами и горами. Посмотрите — не пожалеете.

— В следующий раз будешь знать, как спрашивать ирландца, — сказал я, подавив зевок. Но Патрик ещё не закончил.

— Оттуда в Пальму регулярно ходит автобус с заходом в Арту. Отъезд в семь тридцать утра, возвращение в шесть вечера. Другие автобусы четыре раза в день отправляются в Капдеперу и Арту, кроме того, там можно взять напрокат автомобиль. Даже с водителем. Справки и заказы в приемной отеля.

— Какого отеля? — спросил Тони.

— Вот здесь ты застал меня врасплох, братец. Об этом путеводитель умалчивает.

— Какой же ты после этого курьер! — презрительно фыркнул я. — Сейчас, в этой Кала-как-там-ее, должно быть, уже четыре сотни отелей. К тому времени, как ты обойдешь все приемные, отпуск успеет закончиться.

— Я готов рвать на себе волосы, Расс, и посыпать их пеплом, но не поддашь ли ты газу, не то мы и до завтра не доберемся.

Вы, возможно, уже догадались, что мы ехали на вечеринку, которую устраивал Гарри Оньон. Стоял теплый субботний вечер и жизнь казалась восхитительной. По пути мы заскочили в Пальму, перехватили в "Кантина Кристи" по паре коктейлей и теперь неслись по автостраде в самом радужном расположении духа. Предстоящая вечеринка приятно будоражила воображение.

Лично я подготовился к долгожданному уик-энду на славу. Во всяком случае, зубная щетка надежно покоилась во внутреннем кармане. Будучи наслышан про знаменитые междусобойчики Гарри Оньона, я тем не менее решил лишний раз попытать Патрика.

— Слушай, Холмс, а ты абсолютно уверен, что девчонок там на всех хватит?

— Ну, "на всех", это, конечно, относительно, Расс. Себя ты, надеюсь, в виду не имеешь?

Я терпеливо вздохнул.

— Холмс, ты можешь хоть раз в жизни прямо ответить на поставленный вопрос?

— Если ты имеешь в виду, хватит ли девушек нормальным особям мужского пола, привыкшим ограничивать себя двумя — тремя сексуальными контактами в день, то ответ, конечно, положительный…

— Хватит, — заверил я Тони.

— Отлично.

— … если же баловница-природа наградила тебя таким могучим либидо, которое проявляется в сверхъестественных потребностях…

— Наградила? — полюбопытствовал Тони.

Я кивнул.

— …то, при всем к тебе уважении, я буду не столь уверен в своем ответе. Скажу так: возможно, но гарантировать ничего не стану.

— Патрик… — произнес я.

— Что, дорогой?

— Ты уверен, что девчонок там на всех хватит?

— А, понимаю, ты относишься к тем людям, которым нужно все объяснять на пальцах. Слушай сюда. На последней вечеринке Гарри Оньона, которая состоялась в отеле "Вилланова", присутствовало двести восемьдесят шесть гостей. Из них добрых две сотни приходилось на лиц женского пола в возрасте от восемнадцати до тридцати. Такой расклад тебя устраивает?

Я кинул взгляд на Тони. Тот закивал. Я тоже кивнул.

— Вполне.

— Тогда, вперед, половые бандиты!

Тони похотливо потер ладоши, а я надавил на педаль акселератора.

Почти час спустя Патрик, высунувшись из окна машины, спросил встречного испанца:

— Эй, сеньор, вы не подскажете, где здесь особняк графа Буэнано?

Угрюмый и неопрятный крестьянин приблизился к нам и пробурчал:

— Проедете ещё километр, потом свернете влево, подниметесь в гору и увидите. Он торчит посреди поляны в сосновом лесу, откуда виден весь город.

— Спасибо, сеньор, примите это в знак нашей благодарности.

Патрик вручил ему горстку песет, которые крестьянин с удовольствием принял, обнажив рот, полный гнилых зубов.

Я поднажал на газ, и мы покатили дальше.

— Что-то ты сегодня подозрительно любезный, — заметил я, обращаясь к Патрику.

— А что он сказал этому пейзану? — полюбопытствовал Тони, который не знал ни слова по-испански.

Я объяснил.

— Мир сегодня как-то особенно прекрасен! — воскликнул Патрик. — Я ощущаю настоящий прилив великодушия и любви к ближнему своему. И твердо намереваюсь сохранить этот настрой до самого окончания вечеринки.

— Храни Господь твою пассию — кем бы она ни оказалась, — истово перекрестился я. — Как вы думаете, наш приятель имел в виду вот этот поворот?

— Попробуй, я разрешаю, — великодушно предложил Патрик.

Я попробовал, и мы въехали на мусорохранилище консервной фабрики. Так, во всяком случае, мне показалось — уж очень там воняло рыбой. Я дал задний ход, снова выбрался на главную дорогу и снова съехал налево на следующем повороте. На этот раз длинная, как тонкая кишка, дорога завела нас в тупик, который заканчивался отвесной каменной стеной.

— Давай вернемся и отнимем у этого проходимца наши политые потом песеты, — предложил я. — И намекнем парой увесистых тумаков, что врать грешно.

— Терпение, — провозгласил Патрик. — Времени у нас ещё хоть отбавляй. Не повезло сейчас — получится в следующий раз. Разворачивайся, и поищем другой поворот.

С третьей попытки мы наконец попали куда стремились. Вот и гора, вот и сосны, а вот — трижды ура! — особняк графа Буэнано. Оле!

* * *

Въехав в высоченные кованые ворота, мы очутились в сказочных владениях маркиза де Карабаса. Так, во всяком случае, они могли выглядеть, по представлениям Шарля Перро. Бесконечная череда аккуратно засеянных полей, ухоженных тучных лугов и аккуратно подстриженных лужаек, изумительные рощицы серебристых березок, загадочно покачивавшихся в лунном свете. Захваченный этим зрелище, я совершенно позабыл, что нахожусь на Мальорке.

— Господи, вы только посмотрите на эту красоту! — не выдержал Патрик. — Ух ты, ребята, вот это дворец!

Как будто мы оказались в волшебной стране. Когда росшие впереди сосны расступились, нашим ошеломленным взорам открылось совершенно фантастическое зрелище — колоссальный белокаменный замок в испанском стиле, настоящий сказочный чертог! Спален, должно быть, в сорок. Возведенная на самой вершине утеса, твердыня эта господствовала над раскинувшимися внизу городком и широкой гаванью, которые были видны, как на ладони.

Дворец окружала каменная, высотой примерно по плечо, ограда, отстоявшая от него на довольно значительное расстояние. Миновав широченные ворота, мы въехали во внутренний двор, окруженный фонтанами и пестрыми клумбами, и подкатили по усыпанной гравием аллее к самому входу.

Дом был ярко освещен, со всех сторон лилась громкая музыка. Повсюду сновали людские толпы. В нескольких местах весело полыхали огни барбекю, вокруг которых сгрудились гости с веселыми, раскрасневшимися физиономиями. Отовсюду доносился громкий смех. Словом, веселье было в самом разгаре.

Не успел я приглушить мотор, как невесть откуда выпрыгнувший лакей в ливрее уже открыл мою дверцу и заботливо проворковал:

— Пожалуйста, оставьте ключи, сеньор. Я поставлю вашу машину на удобную стоянку прямо за домом.

— Э-ээ…

— Мистер Оньон находится сейчас в главной гостиной и будет рад приветствовать вас.

— Э-ээ, спасибо.

Мы вылезли из машины и проводили её слегка одуревшими взглядами. Челюсти у всей нашей троицы поотвисали. Нет, вру — только у нас с Тони. Патрику уже приходилось бывать здесь и раньше.

— Господи, ты когда-нибудь видел нечто подобное? — проквакал Тони.

— Нет, — ошеломленно помотал головой я.

— А что я вам говорил! — торжествующе воскликнул Патрик. — Гарри открыл летний сезон. Это считается здесь событием огромной общественной значимости. Король вернулся из изгнания. Наполеон сбежал с Эльбы. Пойдемте, заплатим дань уважения.

Видели бы вы такую прихожую! В зале с выложенными черными и белыми мраморными квадратами полами можно было спокойно летать на вертолете. Наверх вела широченная величественная лестница. С потолка свешивались огромные золоченые хрустальные люстры, покрытые тонкими, как паучьи лапки, узорами. Повсюду были в изобилии расставлены тропические растения в кадках и горшках. И люди… сотни, тысячи, миллионы беззаботно расхаживающих, жующих и хохочущих людей.

Я спросил одного из бесчисленных лакеев, стоявшего у зеркальной стены:

— Как пройти в главную гостиную?

Он указал в противоположный конец залы. Я мог бы не спрашивать. Там столпилось около десяти миллионов человек. Шум стоял одуряющий!

Мы протолкались через несметную толпу, сшибаемые с ног терпкими винными парами. Да, народ гулял на всю катушку! И все же, над ревом толпы явственно слышался раскатистый хохот Гарри. Он стоял, окруженный плотным кольцом поклонниц, приятелей и просто халявщиков, любителей повеселиться на дармовщинку. Как и прочая публика, одет Гарри был свободно, даже небрежно, но со вкусом — белоснежная, шитая золотом рубашка с расстегнутым воротничком, мышиного цвета брюки и коричневые туфли аллигаторовой кожи.

В одной руке Гарри держал огромный дутый бокал, наполненный чем-то розоватым, а в другой — сигару размером с изрядную торпеду. Выглядел он потрясающе — бронзовый от загара, безукоризненный и счастливый.

Наступая на чьи-то ноги, на ходу извиняясь и чертыхаясь, мы пробились к нему — возглавлявший наш маленький отряд Патрик рассекал толпу, как русский атомный ледокол.

— Привет, дружище! — радостно проорал Гарри, перекладывая сигару в левую руку и жизнерадостно вцепляясь в руку Патрика. Друзей прихватил? А, вижу — привет, ребята! Что ж, Патрик, ты наши правила знаешь: ешьте, пейте и трахайте все, что приглянется! На всех хватит. Жаркое на воздухе, бары и бля… то есть, девушки — повсюду. Хотите задержаться на ночь — или на неделю — располагайтесь, где душе заблагорассудится. Словом, чувствуйте себя, как дома.

— Спасибо, Гарри! — прокричал в ответ Патрик. — Сколько у вас гостей на сей раз?

Гарри выразительно развел руками, облив кого-то напитком из своего бокала.

— Понятия не имею. Человек триста. Какая разница? — Он покатился со смеха, выплеснув добрый галлон розового коктейля на ближайшую к нему парочку. — Жизнь дана нам лишь однажды.

Вперед, ребята! Оле!

Мы протолкались к одному из баров, установленному в самом углу. Трое ладных испанцев, еле различимых за батареями бутылок, едва успевали поворачиваться, обслуживая жаждущих гостей.

— Что вам взять? — прокричал Патрик. — Шампанского для затравки?

Мы дружно закивали.

Выбравшись с бокалами из толпы, мы остановились у стены, чтобы без помех полюбоваться на гостиную. От обстановки и пышного, даже роскошного убранства захватывало дух. Высоченные потолки украшали великолепные лепнина и мозаика — преобладали бирюзовый, белый и золотистый тона. Затянутые бледно-зеленым шелком стены украшали живописные полотна, многие из которых выглядели старинными и ценными. Напротив бара высился колоссальных размеров камин — я даже не представлял, что такие бывают, — сделанный, как мне показалось, из чистого серебра и украшенный зеркалами. Пол устилали плиты розового, белого и бирюзового мрамора, в обычные дни, наверное, покрытые коврами. Сегодня же, по случаю веселья, ковры и мебель, должно быть, куда-то вынесли.

Возраст гостей колебался, по-моему, от восемнадцати до восьмидесяти. Каких только образчиков здесь не было: веселые, угрюмые, разбитные, заносчивые, красивые, милые, тщедушные, уродливые… Словом, на любой вкус. И откуда их только понабрал Гарри? Я даже не мог представить, как могли попасть сюда некоторые из них. С другой стороны, глядя на нас с Патриком и Тони, любой из них мог легко впасть в такое же недоумение.

— Наш Гарри — пылесос людского общества, — шепнул мне на ухо Патрик.

Догадавшись, что он, наблюдая за мной, прочитал мои мысли, я согласно ухмыльнулся и кивнул.

— Кстати, как тебе окружающие девицы? Положил хоть на одну глаз?

Патрик потряс головой.

— У меня здесь выработалось твердое правило: никогда не набрасываться на какую-нибудь одну девчонку, пока не пересмотрю всех. Порой случается так, что самые отборные штучки появляются уже за полночь.

— А он и в самом деле не возражает, если мы останемся на ночь? поинтересовался Тони.

— На ночь? — хохотнул Патрик. — Да оставайтесь хоть до Рождества. Только заботьтесь о себе сами — здесь официально не принято навязывать гостям любой сервис, так что, если умрете от голода — будете виноваты сами. Невероятно, но это факт. Потрясно, да? Пошли гулять. Посмотрим, кто тут ещё есть, а потом подышим воздухом.

Мы поднялись по сказочной лестнице и протопали несколько миль по лабиринту бесконечных коридоров и холлов. Внутри дом оказался даже больше, чем выглядел снаружи. Спальням, ванным, кабинетам, гостиным не было числа. И все роскошно, с самым утонченным вкусом обставлено. Примерно четверть комнат стояли запертые, должно быть, чтобы уберечь личные сокровища графа. Все остальное было в полном распоряжении орды гостей.

Мы с Патриком случайно заглянули в комнату, оказавшуюся библиотекой, когда сзади из коридора послышался истошный крик Тони:

— Ко мне, братва!

Выйдя, мы увидели, что он стоит на пороге полуоткрытой двери, отчаянно размахивая руками.

— Сюда, вы только посмотрите!

Это оказалась ванная, но ничего подобного вы точно не видывали. Представьте себе выложенную бирюзовым с золотом кафелем залу размером с волейбольную площадку, посреди которой красуется круглый бассейн диаметром футов в восемь и фута в три глубиной, окруженный диванчиками с пушистым белым мехом. И это ванная!

Все в ней было позолочено: трубы, смесители и краны, крючки для полотенец и халатов; и даже сам бассейн был выложен яркой золотистой мозаикой. Повсюду были раскиданы огромные мягкие подушки, стояли покрытые шкурами шезлонги, а в углу рядом с приличных размеров баром был установлен телевизор с огромным экраном.

— Да, ребята, — Тони сокрушенно покачал головой. — Держу пари, что его жена никогда не ломится в запертую дверь, крича: "Выходи, эгоист, папочке нужно бриться!"

Закончив обход дворца, мы в очередной раз наполнили бокалы и вышли на свежий воздух.

— Жрать хотите? — спросил Тони. — Я проголодался, как целая стая бродячих собак.

Мы побрели к одной из гигантских жаровен, где готовили барбекю. Масштабы стряпни впечатляли: вокруг хлопотала целая троица поваров, лица которых при свете полыхающих углей блестели от пота.

Патрик принюхался:

— Эх, какой аромат! Даже ноздри щекочет. Что за божественные яства вы тут сотворили, сеньор?

Польщенный шеф-повар поочередно потыкал ножом в сторону нескольких котлов и вертелов:

— Pinchitos arabes, сеньор… bacalao a la vizcaina… cocido madrileno…

— Что он говорит? Что он говорит? — засуетился Тони.

— У него тут есть сухари, бульонные кубики, консервированная треска в томатном соусе, бобы с тушеной морковью…

— Да! — сказал Тони.

— Что "да"?

— Хочу!

— Что?

— Вот этого замечательного жареного поросеночка — вон он там остывает, под деревом.

Глотая слюнки, мы приблизились к дереву, возле которого жарили на вертеле молочных поросят. Три поджаренные тушки лежали на подносах, окруженных толпой алчущих гостей, которые вытягивали шеи, жадно принюхивались и вообще всячески выражали свою готовность принять немедленное участие в трапезе. Среди этой кучи мы разглядели трех или четырех девах вполне подходящей наружности. Не успели мы к ним приблизиться, как Тони подскочил к симпатичной брюнетке и что-то прошептал ей в самое ухо.

— Наш Тони зря времени не теряет, — завистливо вздохнул я. — Да и обаяния ему не занимать.

— Угу — и нахальства, — добавил Патрик.

— И нахальства тоже, — согласился я. — Ладно, полюбуемся, как ему дадут под зад коленкой.

Однако зад Тони отнюдь не пострадал. Девушка обернулась, наградила его обольстительной улыбкой и чмокнула в щеку. И тут я её узнал. Это была та самая хорошенькая стюардесса, с которой он уговаривался о свидании сразу после прилета в Пальму, в аэропорту. Тони приветливо помахал нам, потом, взяв девушку под руку, куда-то увел. Больше в тот вечер мы его не видели. Лишь три дня спустя он объявился в своей квартире, выглядя примерно на сто четыре года, но страшно довольный собой.

* * *

Оставшись вдвоем, мы с Патриком решили просто понаслаждаться жизнью: гуляли, пили шампанское, снова гуляли, снова пили…

— Расселл, — сказал Патрик, с ловкостью бандерильеро, который вонзает свои дротики в загривок быка, схватив два бокала шипучего напитка с подноса пробегавшего мимо официанта. — Что-то безошибочно подсказывает мне, что с каждой минутой я неотвратимо приближаюсь к состоянию свинского, скотского, чудовищного опьянения. Давай посидим, переведем дух.

— Патрик, старина, ты сырвал эти влова из моего рта… То есть вырвал слова. Твое здоровье!

— Давай присядем под этим деревом и передохнем.

Мы присели. И передохнули.

Я даже не понял, как это случилось, но вдруг заметил, что разговариваю с Иисусом Христосом и его подружкой. Бородатое лицо Христа, почти не различимое под копной длиннющих нечесаных волос, росших, как мне показалось, сразу отовсюду, близоруко пялилось на меня из темноты. А вот подружка была вроде бы недурна. Во всяком случае — без бороды.

— Слушай, корешок, не возражаешь, если мы тут с вами чуток потусуемся? На, глотни.

Он протянул мне бутылку, из которой я послушно отхлебнул.

— Вкусно. Что это такое?

— Лошадиная примочка. В конюшне нашли.

— Здорово. Похоже на яичный грог.

— Нет, это примочка. Необычный вкус, да? Вы из Армии спасения?

Я кинул вопросительный взгляд на Патрика.

— Как ты думаешь?

Патрик неуверенно пожал плечами.

— В Иерусалиме-то бывали? — поинтересовался хиппи. — Мы только сейчас оттуда. Ну дела, скажу вам. Полный умат.

— Хорошо там, да? — спросил Патрик, не будучи уверен, что правильно понял своего собеседника.

— Суперклево, кореш, — подтвердил хиппи. — Клевее не бывает. Мы с Бойди кайфовали целых две недели — накирялись и нашизились так, что старина Иисус едва в своей жестянке не перевернулся. До сих пор глючит.

— Бойди? — переспросил я.

Хиппи ткнул грязным пальцем с обкусанным ногтем в свою подружку, которая с отсутствующим видом пялилась на барбекю и одновременно старательно ласкала свою промежность через разодранные джинсы. Мне показалась, что девушка погружена в какой-то транс.

— С ней все в порядке? — спросил я.

— С ней-то? Еще бы! — хмыкнул хиппи. — Не видишь — она кончает. Это её сам старикан Чарли научил. Офигительный мужик. Настоящий гуру.

— Сам Чарли? — полюбопытствовал я.

— Чо — ты его знаешь?

— Знал я одного старика Чарли в Англии — маленький колченогий толстячок, который принимал ставки на бегах, пока не свалился с велосипеда и не сломал вторую ногу. Теперь дома штукатурит. Это навряд ли — он.

— Да, Чарли им всем навпендюривал, — продолжал, словно не слыша меня, хиппи. — Бойди прежде в жизни никогда не кончала, а он её только разок поводил, и — все! Абзац! Сечешь?

— Да, сурово, — вздохнул я.

— Тяжело, — согласился Патрик. — Но теперь у неё все нормально?

— Теперь она щелкает оргазмы, как орешки. Во — как раз кончает!

Мы уставились на девицу, замурзанная мордашка которой почти целиком скрывалась за спутанными волосами. Еще пристальнее глядя на раскаленную жаровню, она вдруг начала раскачиваться, одновременно вращая задом, как будто пыталась провертеть в песке дырку. В то же время девчонка как-то странно мычала, словно пчела во время родовых схваток. Не в силах сдержать любопытства, я спросил у лохматого:

— А что она на самом деле вытворяет?

— Ждет огня, — торжественно ответил тот.

Я повернулся к Патрику.

— Она, оказывается, ждет огня.

— Ах, вот в чем дело, — понимающе кивнул Патрик и кинул взгляд на едва тлеющие угли. — Она готова долго ждать?

— Огня Кундалини, — мечтательно произнес патлатый. — Он придет… Непременно придет.

— Откуда? — заинтересованно спросил Патрик.

Хиппи нас определенно не слышал.

— Из всех тантристов Чарли — самый кайфовый, — гордо произнес он. Бойди он в два счета человеком сделал. — Он метнул на подружку взволнованный взгляд. — Давай, крошка, ты уже почти там… Поддай!

Бойди извивалась все яростнее и яростнее. Дыхание вырывалось из её рта хриплыми прерывистыми вздохами. Глаза были закрыты, губы растянуты. Вдруг она дико вскрикнула и начала биться в конвульсиях, бессвязно лопоча.

Закончив содрогаться, Бойди обессиленно распростерлась на земле.

Нечесаный быстро повернулся к нам и торжествующе провозгласил:

— Видели? Это все Чарли!

— Молодец Чарли, — с серьезным видом кивнул Патрик.

— Он — лучший. Хочешь ещё хряпнуть?

Я потряс головой.

— Нет, спасибо, корешок.

Отвратительный вкус, сформировавшийся у меня во рту, заставил меня заподозрить, что я и в самом деле отведал какого-то лошадиного снадобья.

— Ну, ладно, тогда мы почапали. Бум-бум!

Волосатик поднялся и рывком поставил на ноги подружку. Та пьяно покачнулась и, упав ему на плечо, мгновенно отрубилась.

— Привет старине Чарли, — пожелал я.

Хиппи потряс грязной башкой.

— Нет, корешок, теперь мы чесанем к Чи. Это, скажу вам — нечто! Вы у него были?

— Нет, в последнее время не доводилось, — честно признался я.

— Говорят, есть у него один малый — Невероятный Генри, — который может засаживать четыре часа кряду, стоя на одной руке. Я непременно должен с ним познакомиться.

— Да, должно быть, это здорово, — предположил я.

— Здорово? Ты что, корешок — это вышка!

И Гривастый заковылял прочь, волоча за собой полусонную Бойди.

Патрик осоловело посмотрел на меня. Вид у него был пьяный и озадаченный.

— Слушай, Расс, ты понял хоть одно слово из всего, что он плел?

— А как же, корешок, — я гордо щелкнул пальцами. — Старый Чарли воспользовался тантрой, и развел какой-то огонь прямо в трусиках Бойди.

Патрик сокрушенно покачал головой.

— Жаль, — сказал он. — А я вот ни черта не понял.

— Вставай, — сказал я, помогая ему подняться. — Пойдем, поищем, где здесь танцуют. Я испытываю навязчивое желание испробовать свою истосковавшуюся тантру на какой-нибудь крупной и половозрелой женщине.

Мы возвратились во дворец, вошли в вестибюль и выведали у уже знакомого лакея, что дискотека организована в садовом павильоне, расположенном на поляне у сосновой рощи.

— Это дело по мне, — сказал я Патрику. — Потопали. Только сначала я должен внять зову природы. Составишь компанию?

— Нет, спасибо, — отказался Патрик. — Мне ещё не приспичило. Я подожду снаружи и подышу свежим воздухом.

Я пересек вестибюль, толкнул дверь с пришпиленной табличкой "Для сеньоров" и очутился в самом хвосте длинной, как змея, очереди, человек, этак, из двадцати. Я решил подождать.

Каких только персонажей не встретишь в сортире. А началось все с того, что за моей спиной что-то громко звякнуло о кафельный пол, после чего послышался раздраженный возглас: "Вот срань господня!". Я обернулся и увидел пьяного в сосиску багроволицего старикана — типичного полковника британских колониальных войск, — который уставился выпученными глазами на мои туфли — так мне показалось. Я быстро посмотрел вниз. У моих ног валялся портсигар. Полковник в нерешительности возвел на меня глаза и взмолился:

— Извиняюсь, вас не очень затруднит…

— Нет, что вы.

Я нагнулся и вручил ему портсигар.

— Спасибо, юноша, чертовски мило с вашей стороны.

— Надеюсь, ничего не разбилось?

— А? О, нет… нет. — Он раскрыл портсигар, осмотрел сигареты и протянул портсигар мне. — Хотите?

— Нет, спасибо, я не курю.

— А огоньку у вас случаем не найдется?

Я вручил ему коробок спичек и полковник закурил, мигом заполнив туалет терпким запахом сизого и едкого дыма. Потом упрятал мои спички в свой карман. На нем был белый полотняный пиджак со светло-зеленой бабочкой в черную крапинку. Выглядел он упившимся в сосиску. Жиденькие седые волосы были всклокочены, мешки под водянистыми, налитыми кровью глазами свисали на щеки. Словом, типичный забулдыга. Ни разу не посмотрев мне в лицо, он вдруг спросил:

— Слушайте, а вы случаем не сын Уезерби?

— Нет, боюсь, что нет…

— Странно, вылитый Уезерби — те же глаза и волосы. А что вы здесь делаете? Вы знакомы с Оньоном?

— Да. В марте мы летели вместе с ним из Лондона.

— Понятно, — буркнул он и погрузился в пьяное молчание.

Бедняга с минуту безуспешно пытался попасть концом сигареты в свой рот, потом, оставив безнадежные попытки, пробурчал:

— Сто лет уже не видел Уезерби… прямо после истории с Баллантайном. — Он поцокал языком и потряс головой. — Грязная история… жутко грязная.

— В самом деле? — вежливо поинтересовался я.

— Что? А, да. Премерзкая история. Но поделом мерзавцу — он получил по заслугам…

Очередь продвинулась вперед, и вскоре мы оказались с полковником в соседних писсуарах. Ему потребовалась добрая минута, чтобы разобраться в ширинке, и ещё столько же, чтобы извлечь на волю член, поэтому я, закончив первым, уже успел вымыть руки и приводил себя в порядок, когда он проковылял мимо и вышел из туалета.

Я вытирался бумажным полотенцем, когда кто-то потрогал меня за плечо.

— Это ваш? Вы забыли на писсуаре.

Я оглянулся и увидел полковничий портсигар.

— Да, спасибо, — сказал я, не желая вдаваться в объяснения.

Я причесался и вышел в холл. Патрика там не оказалось. Подумав, что он вышел наружу подышать, я решил сперва отыскать полковника. Найти его сложным не представлялось. Вместе с кучкой таких же забулдыг он торчал возле стойки бара в гостиной. Точнее было бы сказать — возлежал на стойке.

Я подошел к нему и вручил портсигар. Полковник близоруко уставился на него, потом перевел затуманенный взор на меня, прищурился и наконец расцвел.

— А, это ты, мой мальчик. Чертовски любезно с твоей стороны. Чертовски любезно. Э-ээ, ты должен познакомиться с моей женой. Эй, Милдред, познакомься с этим милым юношей. Это сын Уезерби.

Маленькая седоволосая женщина с приятными чертами лица приветливо улыбнулась и протянула мне руку.

— Очень приятно. Как поживает ваш папа?

Я открыл было рот, желая сказать, что старый дуралей ошибся, но она быстро продолжила:

— Мы уже семь или восемь лет не встречались с вашим замечательным папочкой. Я была страшно огорчена, когда мы узнали про этот несчастный случай. Надеюсь, он уже поправился?

— Да, у него все в порядке, — услышал я со стороны собственный голос.

— Вы ещё не знакомы с нашей младшей дочерью. Клариса, это сын лорда Уезерби. Его зовут… э-ээ…

— Рассел, — подсказал я.

— Ах, да, — немного неуверенно произнесла она. — Странно. Почему-то у меня в голове засело имя Джереми. Может, так зовут вашего брата…

Я кинул взгляд на Кларису, и остолбенел. Вот это бомба! Ракета! Секс из неё так и сочился. Высокая, крепкая, длинноногая и цветущая. Настоящая валькирия.

— Я очень рада, — пропела она, вцепившись в мой локоть железными пальцами — с такой хваткой ей ничего не стоило удержать на скаку необузданного жеребца.

Потрясающая деваха — вьющиеся каштановые волосы до плеч, точеные ножки. Белое хлопчатобумажное мини-платье безуспешно пыталось удержать в себе роскошную пару грудей, но силы были явно неравны. Эх, только бы она не раскрывала рта.

— Папулькин! — позвала Клариса.

Старикан беспробудно спал, привалившись к стойке.

— Папулькин, я же тебя зову!

— А? Что? — ошалело встрепенулся полковник. — Как, вы ещё здесь, молодежь? А почему бы вам не повеселиться где-нибудь?

Дай я тебя расцелую, золотой ты мой!

— Прогуляйтесь на бабри… брабе… Словом, сходите туда, где чего-то жарят, и…

Он уже снова спал.

Клариса хищно посмотрела на меня сияющими синими глазами.

— А что? Давай? Я обожаю жареных поросят. Мамулькин, ты не возражаешь, если мы с Расселом тебя ненадолго покинем?

"Мамулькин" наградила меня чисто мамулькиной улыбкой, мысленно погладив по голове.

— Нет, дети мои, идите погуляйте.

И мы ушли. Я шарил глазами вокруг в поисках Патрика, но он как сквозь землю провалился.

— Как хорошо, что мы наконец встретились, — трещала Клариса. — Я столько о тебе слышала. Какой ты молодец, что заработал столько денег. Ты просто гений. Хотя, честно говоря, я представляла тебя иначе.

— О, прошу прощения.

— Ну что ты! — расхохоталась Клариса. — Ты в сто раз лучше, чем я думала. Мне говорили, что ты… строгий и неприступный зануда. А ты такой милый…

Я заставил себя рассмеяться вместе с ней. Девушка и впрямь была славная.

— Послушай, Клариса, а ты и в самом деле любишь жареных поросят?

Синие глаза озорно блеснули.

— Если честно — нет. Я бы куда охотнее потанцевала.

— Что ж, пошли потанцуем.

— Ты не шутишь?

— Нисколько. Здесь на какой-то поляне есть дискотека…

— Я знаю, где это. Пошли…

Она схватила меня за руку и поволокла к соснам. Всю дорогу трещала, как сорока. Я оглядывался по сторонам в поисках Патрика, но его и след простыл.

Залитый лунным светом павильон являл собой дивную картину. Он был отстроен в виде античного греческого храма с колоннадой и всем прочим. Не знаю, с какой целью его возводили первоначально — возможно, хотели разместить в нем мавзолей, — но теперь это было что-то потрясающее, скажу я вам. Более разнузданной, разудалой и разухабистой дискотеки нельзя было и представить.

Мы лихо вбежали по ступенькам храма и ворвались внутрь. Темно было, хоть глаз выколи, но музыка, гремевшая со всех сторон благодаря удивительной акустике, просто ошеломляла.

— Какой кайф! — вскричала Клариса.

И мы пустились вскачь.

— Ты потрясающе танцуешь! — прокричала Клариса. — Как будто только этим в жизни и занимаешься.

Это меня удивило — что она могла разглядеть в кромешной тьме?

— С другой стороны, — рассмеялась она, — я убеждена, что у тебя все здорово получается.

— Я стараюсь.

— Это ведь ваш фамильный девиз, да?

— Э-ээ, в некотором роде.

— Мой дядя, лорд Бэнстед всегда говорил, что Уезерби — единственная семья, которая неукоснительно следует фамильным традициям.

— Очень мило с его стороны.

Лорд Бэнстед — её дядя! Значит, папулькин — полковник — вовсе не полковник. Тоже какой-нибудь лорд! А Клариса… Точно я не знал, но какой-то титул она наверняка носила. Что ж, Расселл, ты и не мечтал затесаться в круги родовой аристократии.

После пары быстрых танцев заиграла медленная музыка. Начинались обжималки. Не зная, как танцует аристократия, я занял выжидательную позицию, положившись на Кларису. Я уже заранее ожидал, что она притянет меня к себе, стиснув медвежьей хваткой, и, как выяснилось, не ошибся. Обхватив меня за шею двойным нельсоном, Клариса приникла ко мне могучим бюстом, вдавив упругие полушария мне в ребра.

— Ой, как приятно, — заквохтала она, прижимаясь ещё теснее. Я поспешил согласиться.

Минуту спустя Клариса затеяла рискованную игру. Вращая в такт музыке бедрами и тазом, она то прижималась к моему лону, то на мгновение отдалялась, чтобы в следующий миг снова игриво потереться о самую сокровенную часть моего естества. Ее щека прижалась к моей щеке, а дыхание с каждой секундой становилось все более и более прерывистым — и возбужденным!

— О-ооо… как мне хорошо, — стонала она, извиваясь. — Я просто плыву.

Сколько, по-вашему, способен выдержать такую пытку молодой и полный сил парень? Я не выдержал. Когда неизбежное свершилось, Клариса просто рассыпалась на куски, растаяла, как желе на солнце.

— О-оо! — стонала она, прижимаясь ко мне так, словно пыталась протиснуться мне за спину — только не вокруг, а сквозь меня. — О-оо!

Ее бедра переплелись с моими, а рыскавшие по моему лону пальцы ласкали, гладили, искали, щекотали или тискали все, что попадалось по пути.

— Я хочу тебя, — вдруг прошептала она. — Боже, как я тебя хочу! Просто сгораю…

— Как… здесь?

— Нет, нет — в доме. Наверху. Я хочу, чтобы все было, как надо.

— А как же мамуль… мама и папа? Они нас увидят.

— Нет. Я знаю, как пройти через черный ход. Мы часто гостили тут у графа.

— Что ж… Тогда пойдем?

— О-оо! — взвыла она, ещё раз пощупав меня напоследок.

Мы, крадучись, как злоумышленники, выскользнули из храма, стараясь держаться за кустами, подобрались к дворцу и, обогнув его, приблизились с обратной стороны. Некоторые балконные двери, выходящие на широкую террасу, были распахнуты настежь.

— Сюда! — прошептала Клариса.

Она увлекла меня за руку (мне уже начинало казаться, что Клариса никогда её не выпустит) в темную пустую кухню с выложенным плиткой полом. Она так уверенно обогнула стоявший посередине стол, который я бы даже не заметил, что я сразу догадался: Кларисса не впервые проделывала этот номер.

Узкий темный коридор, поворот налево… потом направо… на цыпочках к деревянной лестнице.

— Тише! — шикнула она, когда я споткнулся о первую же ступеньку.

Тихонько поднявшись, мы очутились в длинном, застланном ковром коридоре. Осторожно огляделись. Никого. Миновали с дюжину дверей, когда Клариса вдруг решительно распахнула ближайшую дверь справа и толкнула меня внутрь.

— Заходи… быстро!

Прикрыв за мной дверь, она включила свет. Спаленка оказалась довольно небольшая и на удивление скромно обставленная: двуспальная кровать, комод, небольшой гардероб и умывальник. И все.

— Это комната одной из горничных, — запыхавшись, пояснила Клариса. Она уехала вместе с графом.

— Здорово ты придумала, — восхитился я. — И так все организовано.

Она накинулась на меня, как изголодавшийся лев на добычу. Ее руки были сразу повсюду, словно щупальца осьминога. Губы впились в меня с жадностью вампира.

— Давай же… раздевайся скорее, — прерывисто пробормотала она.

Не переставая целовать меня, она нетерпеливо срывала с меня пиджак, теребила пуговицы, дергала за брюки…

— Раздевайся сама! — быстро проговорил я, на мгновение высвободив губы. — Я сам их сниму.

Не успел я стащить первую брючину, как Клариса уже стояла передо мной в чем мать родила. Никакая профессиональная стриптизерша не разделась бы быстрее. Взззз! — жикнула "молния", пшшш! — соскочило платье, пссс! трусики и лифчик полетели на пол, и вот она уже стоит передо мной абсолютно голая — стройная, загорелая, с пышными бедрами и круглыми упругими грудями, манящая и возбуждающая…

— Скорей же, чего ты копаешься! — набросилась на меня Клариса, хватая меня за руку и увлекая к постели.

— Погоди, у меня нога запуталась.

Плюх! — мы шлепнулись на кровать; брюки с трусами каким-то непостижимым образом соскочили с меня уже в воздухе.

— Я хочу тебя! — взвыла Клариса, ложась на спину и прижимая меня к своей мягкой груди. — Возьми меня, Рассел… Изнасилуй, если хочешь!

Что? О-оо!

Клариса схватила меня за волосы и, широко раздвинув бедра, прижала меня к себе, сдавив ногами с такой силой, что, окажись на моем месте рыцарь в доспехах, от него осталась бы только кучка покореженной жести.

— Ааооууыыии! — взвыл я.

Ее рука нырнула вниз и схватила моего наездника, чтобы направить его в цель. В следующий миг глаза Кларисы ошалело расширились.

— Рассел!

— Ну что теперь?

— Покажи мне его! Я должна на него посмотреть!

Она отшвырнула меня в сторону, рывком встала на колени, потупила взор и восторженно завопила:

— Ой, как красавчик!

И, блаженно сопя, опустилась, лаская моего дружка язычком и покрывая поцелуями. Ее ротик пылал, как жаровня для барбекю.

Вдруг Клариса отстранилась и посмотрела на меня испуганно расширенными глазами.

— Ой, Расселл… он стал ещё больше!

— А ты чего ожидала? — только и промямлил я.

— Скорее! Сейчас! Я хочу его прямо сейча-а-аааас! А-ааа! О-ооооо! О Боже, Рассел, я чувствую его где-то в груди… в горле! О-ооо, это просто фантастика! Невероятно! Не-ве-ро-ят-но!

Она извивалась, барахталась и брыкалась, словно впервые жеребящаяся кобыла. С её губ слетали жуткие стоны, бессвязные междометия и похабные возгласы, мощные когти немилосердно терзали мою плоть, раздирая спину. Внезапно она завопила, испугав меня:

— Расселл! Теперь — на спину!

Мы поменялись местами.

— О-оооо! О Боже, ты протыкаешь меня насквозь! Меня посадили на кол! Ха-ха! О-хо-хо! — Она вдруг демонически захохотала. — Клянусь всеми Богами, ты просто супержеребец, Расс! Ай да Уезерби! Погоди только, пока я расскажу про тебя Андреа Уорстхорн! Моей подружке. Она не поверит! Ха-ха! О-оо! О Боже, Расс, я умираю… Я кончаю! Я конча-аа-аа-ю! О-оооооооо-оооооооо!

— Йе-ху! — проорал я.

На какое-то страшное мгновение мне показалось, что Клариса умрет, не выдержав всесокрушающего оргазма. Вцепившись в подушку, она так рванула её, что пух разлетелся по всей спаленке. Ее голова заходила вверх-вниз, как у разгоряченного коня, бьющего копытом землю. Она кричала, смеялась, плакала, хихикала, вздыхала, охала и ахала. И все одновременно.

— Ффууу, — выдохнула Клариса, падая лицом навзничь на остатки подушки и увлекая меня за собой. — В жизни со мной ещё такого не случалось. Боже, как мне не терпится рассказать все Андреа. У нас с ней договор — всегда делиться самыми классными трахарями. Она тебе понравится — она обожает это дело… Ой, мне пора бежать! Папулькин вечно засыпает на вечеринках. Мамулькин требует, чтобы к двум часам мы всегда были дома. Слушай, носовой платок есть?

Мы быстро оделись, осторожно выбрались тем же путем, что пришли, и, уже не таясь, как ни в чем не бывало прошагали к парадному входу.

Папулькин по-прежнему дрых без задних ног, а мамулькин, улыбнувшись, сказала:

— Клариса, детка, что-то ты такая растрепанная и раскрасневшаяся. Надеюсь, ты не слишком перетанцевала?

— Нет, что ты, мамочка. Мы с Расселом держались очень степенно. Правда, Рассел?

— Да, очень, — лицемерно кивнул я.

— Нам пора отвезти папу домой, Клариса. Он очень устал.

Повернувшись к почтенному седовласому джентльмену, с которым беседовала до нашего прихода, она протянула ему руку. — Была рада вас видеть, сеньор Сервера. К сожалению, нам пора ехать.

Испанец склонился над её сухонькой ручкой и почтительно поцеловал её.

— Вы доставили мне несказанное счастье, леди Уоринг. — Он повернулся к храпящему папулькину. — Спокойной ночи, лорд Уоринг. Э-ээ… Лорд Уоринг, спокойной ночи!

— А? Что? А, вы уезжаете, Сервера?

— Нет, сэр, насколько я понимаю — уезжаете вы.

— Да? Почему?

— Пойдем, Генри, — сказала мамулькин, беря его под руку. — Спокойной ночи, Рассел, рада была вас повидать. Кланяйтесь вашему отцу.

— Спасибо, непременно.

Клариса протянула мне руку.

— До свидания, Рассел. Я получила огромное удовольствие.

— Я тоже, Клариса.

Чуть поотстав от родителей, она прошептала:

— Как мне с тобой связаться? Позвонить в замок? В нем есть телефон? Ты остаешься здесь на ночь?

— Да. А телефон есть в книге.

— Прекрасно. Андреа просто обалдеет! — Вздохнув, она добавила: — О, Расс, я уже снова хочу!

— В любое время, Клариса.

— Я скоро позвоню.

— Я буду ждать.

— Я верну тебе твой платок. В следующий раз непременно прихвачу свой.

— Хорошо.

— Пока.

— До встречи, Клариса.

Я проводил её взглядом. Походка девушки показалась мне несколько странной — как будто Клариса только что соскочила с лошади.

* * *

Что ж, час ночи, а я был ещё полон сил и энергии. Интересно, куда запропастились Патрик и Тони? Если о судьбе Тони я ещё мог строить какие-то предположения, то участь Патрика представлялась крайне неопределенной. Я решил, что пора отправляться на поиски друга.

Прошагав вдоль сосновой рощи, я заглянул в Диско-Парфенон — вдруг Патрик забрел туда потанцевать. Стоя в полумраке, я следил за мелькающими пятнами незнакомых лиц, пока одно из них не подплыло ко мне.

— План?

Я недоуменно воззрился на него.

— Ну — марька? Травка.

— Нет.

— Герик?

— Нет.

— Кокаинчик?

— Опять мимо.

— Жопа!

Физиономия растворилось в темноте. Я толкался между танцующими парочками, случайно ловя обрывки фраз.

— … такая огромная и розовая, как зияющий разрез при операции на сердце. У меня тут же упал и больше не вставал. Нет, что ни говори, нельзя снимать влагалище крупным планом…

— … мужчины-испанцы делятся на два типа — быстрые и сверхбыстрые! Ха-ха!..

— … уж я то знаю, как Стелла пробилась в кино, поверь мне. Таланта у неё кот наплакал, зато их продюсер, Мак-Дональд, переимел её во всех позах…

Патрика я нигде не обнаружил.

Выходя, я наткнулся на длинную и тощую девицу с волосами до колен. Руки и ноги, как спички. Твигги рядом с ней показалась бы раскормленной на убой.

— Извини, — брякнул я.

— Поплаваем?

— Что?

Вместо ответа она стала молча извиваться передо мной, как былинка на ветру. Вид у девчонки был такой отрешенный, словно меня и не существовало.

— Прекрасный вечер, — выдавил я.

— Как думаешь — может дождь погубить мои часики?

— Что?

— Понимаешь, я купила вчера часы, но не хочу, чтобы они испортились из-за дождя…

— Ты считаешь, что пойдет дождь?

— Я боюсь, что капля просочится внутрь, и они заржавеют. Поэтому я их и не ношу. Они лежат в сумочке. Всякий раз, как идет дождь, я хватаюсь за запястье, и закрываю их… Мне это надоело, вот я теперь и решила носить их в сумочке. Как думаешь, я права?

Дождей на Мальорке не было уже больше месяца.

— Я… э-ээ… — запнулся я.

— А этого китайца я встретила возле своего отеля в Пальме.

— Вот как?

— Представляешь, он оставил меня на тротуаре! Отвез в Кала-Майор и высадил прямо на тротуаре. Терпеть не могу таких мужиков… никакого уважения…

— Ты должна вести себя поосторожнее, детка. Ты ведь издалека, верно?

— Да, из Канады.

— Ты знакома с Гарри Оньоном?

— С кем?

Она не знала никакого Гарри Оньона.

— А кто тебя сюда привез?

— Вот в том-то и дело… никакого уважения… Я просто горю…

— Слушай, ты извини, но я должен отыскать приятеля…

Она даже не заметила, что я слинял. Я уже достиг двери, а она все продолжала танцевать и бубнить себе под нос.

Я вернулся на дворцовую площадь и хорошенько огляделся по сторонам. На площадках для барбекю по-прежнему суетились повара. Вокруг толпился народ. Я обошел все жаровни, прислушиваясь к голосам, и уже собрался было отправиться на разведку во дворец, когда зычный голос окликнул меня:

— Эй, Расс!

Я обернулся и увидел самого Гарри, который, стоя с кучей приятелей возле вертела с молочными поросятами, уписывал что-то с тарелки. Он жизнерадостно махнул мне вилкой и пригласил подойти.

— Привет, Гарри.

— Слушай, тебя тут твой дружок разыскивал, примерно с четверть часа назад. Он страшно огорчился, не найдя тебя — говорит, что на сей раз подобрал нечто, ну совершенно необыкновенное.

— Я его тоже повсюду разыскиваю.

— Попробуй хоть свеженького мясца, пока ты здесь. Может, он ещё вернется. Иначе будете искать друг друга до утра. Хосе! Тарелку мяса для этого джентльмена!

Проглотив очередной кусок, Гарри ткнул вилкой в сторону мужчины, стоявшего рядом. Я уже обратил на него внимание — он относился к числу тех людей, на ком взгляд всегда задерживается. Средних лет, спокойный и уверенный, с довольно длинными седеющими волосами и маленькой аккуратной бородкой клинышком. Несмотря на неформальный костюм — незнакомец был облачен в джинсы и светлую рубашку, — от него исходила сила и властная уверенность.

— Расс, — сказал Гарри. — Познакомься с мим дружбаном, Фрэнком Чаппелом. Фрэнк, это Расс Тобин — он служит курьером у Ардмонта.

Фрэнк Чаппел коротко, но по-дружески сдавил мне руку.

— Очень приятно.

— Мне тоже, — улыбнулся я. Фрэнк понравился мне с первого взгляда.

— Давно вы работаете у Ардмонта, мистер Тобин?

— Нет, только с марта.

— Это ваш первый сезон здесь?

— Да.

— И как — нравится?

Минут пять мы говорили о моей работе — её прелестях, сложностях и недостатках. Фрэнка, похоже, интересовало все — крайне необычно для такой вечеринки и столь позднего времени. Он серьезно смотрел мне прямо в глаза, время от времени улыбаясь, в то время как я вываливал на него все свои накопившиеся чувства. Наконец, он произнес:

— Что ж, несмотря на все трудности, я вижу, что работа вам нравится.

— Да, очень. Приятно сознавать, что помогаешь людям как следует отдохнуть.

— Вы вернетесь сюда на будущий год?

Я улыбнулся.

— Точно ещё не знаю, но скорее всего — нет.

И я рассказал ему про "Уайт-Марвел", про свою карьеру звезды телерекламы и про грандиозные планы на будущее.

Услышав, что я собираюсь путешествовать, Фрэнк изогнул брови.

— Путешествовать? Вы имеете в виду что-то конкретное или ещё не решили?

— Нет, но я хотел бы побывать на Карибском море, в Соединенных Штатах, в Африке, да и кое-где в Европе… — Я рассмеялся. — Если не считать Россию и Китай, остается уже не так много.

Фрэнк кивнул и многозначительно посмотрел на Гарри. Тот понимающе кивнул и сказал:

— Ты имеешь в виду… А что — почему бы и нет?

Чаппел посмотрел на меня и произнес:

— Мы с Гарри провернули одно совместное дело. Мы организовали туры в Центральную Африку — я имею в виду сафари, — и нам необходимы надежные гиды.

— Вот как?

— Из того, что вы рассказали, я понял, что вы можете и сами посмотреть Африку, не устраиваясь на работу, но с другой стороны — чем плохо посмотреть её даром, ничего не платя? К тому же, по окончании сезона, вы можете там задержаться и…

Я уже вовсю кивал.

— А в чем состоит работа гида?

— Она очень похожа на то, чем вы здесь занимаетесь. Разве что на воздухе вам придется бывать почаще — в саванне, например. Сафари у нас не с ружьями, а с фотоаппаратами. Там, конечно, порой жарковато, но зато всегда интересно. Кстати говоря, ваши клиенты там — люди побогаче, чем здесь, — а это, согласитесь, открывает дополнительные возможности. С ответом можете не спешить — все равно вы здесь пробудете до ноября. Вот… — он порылся в заднем кармане джинсов, вынул бумажник и вручил мне визитную карточку. Я прочитал: "Цент-Афр Тур" и ниже — лондонский адрес.

— Позвоните, если мое предложение заинтересует вас, — сказал Чаппел.

— Спасибо, я вам очень признателен.

— Вам не приходилось прежде бывать в Африке?

— Нет.

Он улыбнулся — с нежностью, как мне показалось.

— Африка вам понравится, я уверен.

— Послушай, Фрэнк, — перебил Гарри. — Не садись на своего конька, а то бедному парню придется провести тут целую неделю.

— Он прав, — расхохотался Чаппел. — Про Африку я могу рассказывать часами. Это моя любовь, Надеюсь, что вам посчастливится там побывать.

— Еще раз — спасибо.

Я упрятал визитку в карман и откланялся.

* * *

Я как раз приканчивал свою порцию жареного поросенка, к которой так и не прикасался за время беседы с Чаппелом, когда откуда-то припрыгал Патрик. Увидев меня, он расцвел, как будто избавился от непосильной ноши. Поприветствовав знакомых, он быстро отвел меня в сторону и зашептал:

— Где тебя черти носили? Я тебя просто обыскался.

— Ха! Это он меня обыскался! Когда я вышел из сортира, тебя и след простыл…

— Да, я отлучался на пару секунд, признаю.

— Волочился, небось, за какой-нибудь кралей?

Патрик потрясенно посмотрел на меня.

— Как ты догадался? Тебе кто-нибудь сказал?

Я презрительно махнул рукой.

— Слушай, а куда ты меня тащишь?

— Нужно поспешить, чтобы наших малышек… Нет, лучше помолчу — пусть это будет сюрприз.

Я застонал.

— О, нет, только не твои сюрпризы.

— Не волнуйся, Расс. И поверь — ты ещё меня на руках будешь носить за это.

Мы прошли в парадный вход, пересекли вестибюль и поднялись по мраморной лестнице; Патрик подгонял и понукал меня всю дорогу. Когда мы сломя голову неслись по коридору, мой друг вдруг возбужденно заговорил:

— Заходи первый, а потом, когда будете готовы, постучи в соседнюю дверь, и мы тут же к вам присоединимся.

— Патрик, что ты несешь, черт побери?

— Тсс, мы уже пришли.

Перед очередной дверью он вдруг замер, как вкопанный, оглянулся по сторонам и, убедившись, что горизонт чист, трижды постучал в дверь — два коротких, один длинный.

— Патрик…

— Тсс! Потом поблагодаришь меня.

Дверь внезапно приоткрылась дюйма на три, и показавшееся в проеме миловидное японское личико жизнерадостно улыбнулось Патрику.

— Привет, — сказала хорошенькая японка. А может — китаянка.

— Наконец-то! Я нашел его!

Девушка переместила овальные нефритовые глаза на меня, улыбнулась и кивнула Патрику.

— О'кей, он и вправду очень мил.

— Отлично. Давай, заскакивай, Расс, — шепнул Патрик, подталкивая меня в спину. — Желаю удачи! Я буду в соседней комнате. Не дрейфь, приятель!

— Патрик…

— Давай же, пошевеливайся!

Вообразите себе мое изумление, когда я обнаружил, что оказался в той самой волшебной бирюзово-золотой ванной, которой мы с друзьями любовались ещё несколько часов назад. За моей спиной щелкнул замок и я обернулся. Девушка смотрела на меня и улыбалась.

Она показалась мне настоящей живой куколкой. Ростом мне до подбородка, с крохотными ножками и черными, как смоль волосами, обрамлявшими прекрасное личико. Видя мое смущение, она развеселилась ещё больше. А кто бы на моем месте не смутился, если учесть, что из всей одежды на ней были лишь крохотный лифчик и абсолютно прозрачные белые трусики.

— Меня зовут Пах Вен, — представилась она, давясь от смеха.

— Пах? — тупо переспросил я, думая, что ослышался.

— Да, это мое настоящее имя.

— А я — Расс Тобин.

— Я знаю.

— Да?

— Патрик мне все про тебя рассказал.

— Как… когда вы с ним познакомились?

— В прошлом году. Мы работаем стюардессами в авикомпании "Трансуорлд". Я очень обрадовалась, увидев его здесь.

— Кто это "мы"?

— Моя подруга Сэлли и я. Она сейчас с Патриком, в соседней комнате. Они ждут нашего сигнала, чтобы войти…

Я проследил за её взглядом и посмотрел на ванну… извиняюсь — на бассейн. Он был наполовину заполнен голубой водой, от которой валил пар. На краю бассейна, на серебряных подносах разместилось множество экзотического вида бутылочек и пузырьков с лосьонами, кремами, солями и Бог знает чем еще. Рядом горделиво красовалась бутылка виски, окруженная четырьмя хрустальными стаканчиками.

Я повернулся к Пах. Она смотрела на меня и покатывалась со смеху.

— Ты имеешь в виду, что мы с тобой…

Она медленно кивнула, все ещё глядя на меня с некоторым изумлением, смешанным с некоторой серьезностью.

— Тебя никогда не купала японка? И не делала тебе массаж?

— Нет, — судорожно сглотнул я.

Она приблизилась ко мне вплотную и взялась за лацканы моего пиджака.

— Обещаю тебе, что ты получишь огромное удовольствие.

Стянув с меня пиджак, она принялась за рубашку.

— Хорошо, — проквакал я.

— Искупав тебя в горячей ванне, — а сначала я тебя тщательно вымою, я вытру тебя насухо, уложу на подушки и начну массировать… Сзади и спереди, сверху и снизу — и не только руками, но и ногами… — Говоря, она стащила с меня брюки… и трусы! — А к тому времени, как я закончу, — она сбросила лифчик, — ты станешь легче воздуха и крепче быка… — О, боже, она избавилась от трусиков! До чего она великолепна! — … и твоя сила для любви с женщиной удесятерится. Пойдем… в бассейн!

Я погрузился в горячую воду и сел; вода доставала мне до шеи. Пах взяла с подноса несколько пузырьков и вылила в воду какие-то удивительно благоухающие жидкости.

— Виски? — спросила она.

— Да… пожалуйста.

Она наполнила стаканы, добавила чуть-чуть содовой и присоединилась ко мне.

— Твое здоровье, — провозгласил я.

Пригубив свой стаканчик, Пах поставила его на край бассейна, взяла огромную пышную губку, пропитала её необыкновенно душистым мылом и, взбив целый холм ароматной пены, подступила ко мне.

— Встань, пожалуйста, — тихо попросила она. — Мы начинаем.

* * *

Домой я приполз в понедельник утром, в десять минут восьмого. Я почти уверен, что я — самый чистый парень в мире. И уж наверняка — самый усталый. Уф, ну и дела.

Зато, как сказал Патрик, когда наконец снова обрел дар речи:

— Поделом тебе, старый развратник. Будешь знать, как лазить в чужой Пах.

Глава десятая

Что ж, описанные события случились примерно неделю назад. Сегодня суббота — эта суббота, — а памятная вечеринка у Оньона, начавшись в прошлую субботу, завершилась для меня утром в понедельник. А вот за всю прошедшую неделю не случилось ровным счетом ничего.

Или почти ничего.

Я получил письмо от Донны — помните мою шведскую пташку? Судя по тону письма, настроение у неё стало чуть лучше, чем в день отъезда. Ученик из её шведа-любовника получился неважный; во всяком случае, любовную технику Рассела Тобина он осваивал крайне медленно. Но личный рекорд у него уже вырос и составил целых пятнадцать минут. Донна спросила, может ли она заехать ко мне на недельку в конце сезона, чтобы пройти повторный курс обучения, или я буду слишком занят. Я написал в ответ, что в Пальма-Нове ей всегда рады, а в случае её приезда я брошу все — почти все, — чтобы освежить и закрепить пройденное. Вот так-то!

Что еще? Да, Элла и Дорис прислали мне очень милые открытки. По словам Эллы, она пыталась убедить владельца местной рыбной лавки готовить по субботам паэлью, но тот пока не поддавался на уговоры.

Дорис — лапочка — поведала, что стала брать уроки фламенко, надеясь, что зажигательный испанский танец поможет ей сбросить пару сотен фунтов.

А вот Вилли Рэндалл как в воду канул. Должно быть, ещё не осознал, бедолага, что вернулся домой.

Я пока ещё не решил, чем займусь в ноябре, по окончании сезона. Мне до сих пор трудно осознать, что я могу запросто купить билеты в Гонконг, Париж, Москву или Рим, а, прилетев туда, ещё сорить деньгами направо и налево. Как бы то ни было, я твердо решил, что торопиться не стану.

Ой, извините, кто-то звонит в дверь. Уже семь вечера — значит, это Патрик. Вы только не подумайте чего лишнего, хотя я вас отлично понимаю. Да, как-никак, сегодня субботний вечер и все такое. Нет, сегодня мы с Тони и Патриком решили потрудиться на благо общества.

Дело в том, что этим утром в Пальме открылся международный конгресс фармакологов и косметологов, которые собрались обсудить проблему влияния загара на человеческую кожу. Поскольку львиная доля съехавшихся ученых женщины и довольно молодые, — Патрик, проявив чисто ирландское благородство, согласился пожертвовать своим и нашими с Тони туловищами ради науки. Словом, мы уговорились предоставить свои тела на всю неделю в полное распоряжение троим самым хорошеньким и молоденьким ученым дамам.

Работа нам предстоит довольно тяжелая и утомительная — целую неделю мы должны плавать на яхте, купаться и загорать в компании жриц науки. Кстати говоря, все они француженки, с измерениями примерно: 86–61–86.

Опять этот треклятый звонок. Придется, пожалуй, отсоединить его, пока я не начал заикаться. Ладно, я побежал. Мы с вами ещё встретимся.

— Слышу, Патрик! Бегу, не трезвонь больше.

Стоит появиться приличной бабенке, и этот парень словно дуреет. Как будто три месяца не видел женщину.

Я открываю дверь. Ну, ясное дело — Патрик.

— Мы опаздываем! — кричу я. — А ещё за Тони заходить.

И мчусь вниз, сломя голову. Он орет мне вслед:

— Куда ты несешься, как наскипидаренный козел? Времени ещё полно. Можно подумать, что ты три месяца не видел женщину!

Терпеть не могу ирландцев — вечно все переворачивают.

— Патрик?

— Что, старина?

— Как сказать по-французски: "если ты снова прикоснешься ко мне своим микроскопчиком, я закричу"?

Оле!

Примечания

1

Конфетный король (англ.).

(обратно)

2

См. С.Морган "Продавец "мини" и "макси".

(обратно)

3

Гарольд Вильсон премьер-министр Великобритании с 1964 по 1970 г, а Эдуард Хит — с 1970 по 1974

(обратно)

4

См. Стенли Морган "Звезда телерекламы"

(обратно)

5

Virgin (англ.) — девственный

(обратно)

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая . . . . . .

Реклама на сайте