«Просто мы разучились прощать»

Александра Витальевна Соколова Просто мы разучились прощать

Часть 1

С чего всё началось? Я не знаю…

Ты просто появилась в моей жизни. Вошла в неё без стука, без звонка – так, как ты обычно делала всё и всегда. Непредсказуемая. Удивительная. Честная. Жестокая. Открытая. Смешная. Злая. Глупая. Ты всегда была для меня закрытой книгой.

Почему закрытой? Я не понимала тебя. Не понимала твоих поступков, твоих слов, твоих выставленных среди зимы на ледяной балкон цветов, твоих глаз, сияющих сквозь темные очки в неосвещенном помещении. Твоих рук, принадлежащих всем. И твоей души, не принадлежавшей никому.

Ты очень долго шла ко мне. А я к тебе. Слишком многим были наполнены эти годы. Но я ни о чем не жалею.

Ни о слезах, пролитых в никуда, ни о телефонных трубках, изгрызенных зубами, ни об изрезанных ножницами венах, ни о боли которая словно вторая оболочка однажды вросла в мое сердце.

Я жалею только об одном: о том, что так тяжко и долго я пыталась понять тебя. Постичь. Прочитать. Ворваться туда, куда простым смертным не было дороги, туда, где всё было заперто на сотни замков.

На то, чтобы понять тебя, мне понадобилась целая жизнь.

На то, чтобы полюбить – одно мгновение.

1

г. Таганрог, 1994 г

Женька проснулась от странных звуков. Свист, что ли? Да… Казалось, кто-то насвистывает мелодию из «Сплина». Осторожно открыла глаза, и обвела взглядом комнату. Три кровати, стол, полка, холодильник, шкаф, – вот и всё немудреное убранство комнаты № 243 общежития таганрогского пединститута. Девушка зевнула и вдруг застыла, позабыв закрыть рот. На подоконнике, за занавеской, виднелась чья-то спина, оттуда же и слышался свист.

– Ты кто?, – подавив еще один зевок, спросила Женька.

Спина не удивилась:

– Лёка. Мама с папой, правда, назвали Леной, но Лёка мне больше нравится.

– Ясно.

Тут человек с подоконника развернулся и буквально впрыгнул в комнату, оказавшись высоким худым существом в белой рубашке и на вид неопределенного пола. На голове существа была непонятная причёска когда-то темных, а сейчас осветленных до прозрачности коротких волос. В глазах – ярко-синих – скакали и строили рожицы чертята. А в руке существо держало бумажный самолетик.

– Привет!, – смешливые глаза уставились прямо на хозяйку комнаты, и дурашливый чертик показал язык, – А я тут самолетики пускаю.

– Привет…, – Женя перевела взгляд на стопку бумаги на подоконнике и вздохнула, – Здорово. Только это был мой курсовик.

Гостья распахнула глаза:

– Серьезно? Ох и ни фига себе. А чего ж он тогда на шкафу пылился?

– Убрала утром, чтоб соседки по ошибке с собой не утащили.

– Мда… Дела…, – Лёка посмотрела на самолетик в своей руке и, резко повернувшись, запустила его в распахнутое окно, – Ну и фиг с ним. Сейчас спустимся и всё соберем. Одевайся давай! Ну, чего ты сидишь?

Женька сидела, потому что больше всего ей хотелось снова забраться под одеяло, обнять подушку и проспать еще, как минимум, лет пять. Но делать нечего – пришлось вставать…

Вдвоем они спустились вниз. И долго ползали на коленках под окном, собирая остатки Женькиного курсовика. Яркое зимнее солнышко дурашливо светило прямо в глаза и было отчего-то очень легко и радостно.

А потом, когда мятые листки бумаги были собраны в неаккуратную стопку, Лёка вдруг предложила:

– А пошли ко мне чай пить?

– Зачем?, – удивилась Женя. Она собиралась вернуться в комнату и поспать еще немножко, пока не пришли из института подруги. И ей совсем не хотелось никакого чая…

– Как зачем? Затем, чтобы… О! У меня варенье есть. Абрикосовое. Пойдет?

– Пойдет, – Женька против своей воли улыбнулась, – Ну ладно, пошли.

И они пошли. Да так быстро, что почему-то не появилась даже мысль спросить, наконец, кто такая, что нужно и куда вообще они идут.

– Заходи!, – Лёка широко распахнула обитую черной кожей дверь и протолкнула Женю вперед, – Тапки под шкафом, выбирай любые. И проходи давай, на кухню. Варенье у меня там.

С трудом передвигаясь в темном коридоре, Женька, наконец, добрела до светлого пространства и упала на стул рядом с холодильником.

– Так, что у нас тут есть? Варенье. Чайник. Чашки-ложки. Ну, это скучно… О! Давай пельмени поедим? Они, правда, покупные, но всё равно вкусные. И сметана у нас есть. И кетчуп. И огурцы соленые.

– Ты чего? С ума сошла? Нельзя по утрам так много есть… – Женька вяло отбивалась от угощений, но бормотание совершенно непостижимого существа с хитрыми глазами, казалось, привязало к уголкам губ веревочки и тянуло улыбку до самых ушей.

Наконец все конфорки плиты были заняты кастрюлями и сковородками, все баночки и пакетики были открыты, а их содержимое порезано и намазано толстым слоем. Лёка брякнулась на стул и прищурилась на Женьку.

– Короче. Ты меня не помнишь, это я уже поняла. Но мы один раз встречались. На прошлой игре. Ты была королевой, а я главной разбойницей. Помнишь?

– А-а…,-Женькины глаза поневоле расширились от внезапно пришедшей в голову мысли.

– Ага… Ешь давай. И не бойся, из того, что про меня болтают – половина неправда.

…А болтали, действительно, много. Женя помнила, как еще на первом курсе ей показали симпатичную шестнадцатилетнюю девчонку, выглядевшую на все двадцать, с коротким хвостиком на затылке, одетую в камуфляж, которая сосредоточенно перебирала струны на гитаре, и напевала что-то несильным, но приятным голосом. И отрекомендовали: «Ты к ней близко не подходи. Она ненормальная». Чуть позже появилось другое слово: «извращенка». Еще позже – «лесбиянка». Поговаривали, что Лёка переспала с половиной женского населения Таганрога, а вторая половина просто ждет своей очереди. Но, что странно, вокруг этой «извращенки» почему-то всегда крутились друзья, приятели и просто люди… А сама она постоянно находилась в общаге, с неизменной гитарой за плечами и невозмутимым взглядом.

– Эй! Не спи, замерзнешь! И расслабься – я не маньяк, на девчонок не нападаю, только иногда домой к себе заманиваю и расчленяю в ванной! А потом по кусочкам в окно выкидываю!, – Лёкины глаза так откровенно смеялись, что Женька вдруг почувствовала себя легко и спокойно, как никогда в жизни…

С этого дня и началась их странная, не похожая ни на что, дружба.

Частенько с криком «Здорово, девчонки!» Лёка влетала в комнату и, не обращая внимания на Женькиных соседок Аллу и Ксюшу, хватала девушку на руки и кружила по комнате.

Сверкая чертятами в синих глазищах, тащила Женю на улицу – то на крышу недостроенного дома – обниматься с ветром, то в порт, к причалу – скользить по льду и бросать снежки в холодное голубое небо. Учила любить жизнь, улыбаться всем встреченным на улицах случайным прохожим… И просто всегда была рядом.

Иногда Лёка казалась просто ненормальной. Она была то трепетно-нежной, мягкой. Горячим шепотом дышала в щеку. Обнимала. Дыханием слов вдыхала жизнь во всех вокруг. То вдруг все менялось. Холодный камень. Гранит. Лед. И ни слова в ответ. Ни звука. Если все-таки начинала говорить, то хотелось превратиться только в страуса. Независимо от того, песок под ногами, снег или пепел…

«Неформальное» общество спокойно принимало Лёку в свои ряды – потому что рядом с бородатыми юношами и немножко странными девушками она была полностью своей.

Да и не слишком-то отличались от остальных эти неформалы. Учились, писали стихи, читали не всегда правильные книги и слушали не всегда правильную музыку. А потом спорили о ней. Взахлеб. Без их внимания не обходились ни рок-тусовка, ни концерт симфонической музыки. Беспощадно и резко отметалась обычность. Бездарность и серость – вот что всегда раздражало.

– Слушай, а зачем ты в ПТУ пошла? Почему не в институт?, – Женька лепила что-то из начавшего уже таять снега и задумчиво смотрела на линию горизонта, туда, где заканчивалось море.

– А зачем мне институт?

– Ну, как зачем? Институт же лучше, чем училище.

– Чем лучше?, – ласковая насмешка заиграла в глазах Лёки.

– Ну, высшее образование и всё такое.

– Ерунда это высшее образование. Тем более, что я через два года уже закончу. Захочется – потом и в институт поступлю.

– А родители как отнеслись?

– Папа сказал, что из меня получится хороший дворник, а мама – что мне следовало родиться мальчиком.

Женька засмеялась и взъерошила Лёкины волосы.

– Твоя мама права! Тебе точно следовало родиться мальчиком!

– Это почему еще?

– А потому что из тебя получился бы отличный парень!

Бум! Шмяк! И вот уже Женьку завязали в морской узел, приговаривая:

– Ну, я тебе покажу парня! Да еще и отличного! Придумала тоже…

– Отпусти! Так нечестно! Пользуешься тем, что у тебя силы больше…

– Дело не в силе! Дело в умении её использовать. Ладно, что-то я есть хочу. Пошли ко мне пельмени есть?

– Пошли.

И они шли, и ели пельмени, и что-то вместе мастерили на кухне, и смотрели по телевизору какие-то совершенно неинтересные передачи…

Женька была очень счастлива. В её душе фанфарами гремела беззаботная юность: четыре серьги в одном ухе, гитара, неистово рваные джинсы и… Лёка. Самая близкая, самая родная – почти сестра.

И всё было хорошо, но только одна мысль постоянно не давала покоя. Женя боялась заговорить об этом с Лёкой, боялась того, что испортятся отношения, появится холодок. Но однажды всё-таки решилась.

В тот вечер они были в общежитии. Женька сидела на кровати, вытянув ноги, и Лёкина голова лежала у неё на коленках.

– Чудовище… Можно я тебя спрошу?, – решимость возникла спонтанно, Женя даже не успела осознать, что говорит.

– Ага. Можно, – Лёка приоткрыла один глаз, и озорной чертенок сонно скорчил смешную рожицу.

– А что из того, что про тебя говорят – правда?

На несколько секунд в комнате повисла тишина. Стало слышно даже радио, играющее в соседней комнате. И Женькино сердце застыло в такт этой тишине.

– Мда…, – Лёка поднялась и села на кровати, – Ты еще долго продержалась.

– В смысле?

– Ну, я думала, что этот разговор раньше произойдет. Валяй, спрашивай. Можешь не стесняться.

– Да нет, это неважно, в общем-то…

– Да брось ты. Небось, мучаешь себя вопросом: а когда она начнет ко мне приставать? Расслабься. Не начну.

– У меня и в мыслях такого не было!, – Женька вскинулась, было, но Лёка уверенным движением обняла её и чуть прижала к себе.

– Ладно, слушай исповедь старой извращенки, – засмеялась, – Короче, парни меня привлекают только как друзья. Правда, классе эдак в третьем был один ухажер, но он быстро сплыл, как ты понимаешь. Потом я начала с пугающим постоянством влюбляться в девчонок. Потом встречаться с ними. Потом спать. Вот. Но всегда и всё было по обоюдному согласию, никто никого ни к чему не принуждал и вообще, для меня дружба – это святое. Так что расслабься.

А Женя уже пригрелась в тепле Лёкиных рук, слышала её слова через раз, и понимала, что ей совершенно всё равно, кто с кем встречается, и спит, и вообще…

– Эй, мелкая! Ты спишь, что ли? Не спи, скоро Веталь придет, поедем ему кошака покупать.

– Ага, хорошо… Я не сплю…

– Эх, ты… Развела меня на откровенные разговоры, а сама спишь… А тебе… Тебе, правда, всё равно, что я… такая?

– Правда, – счастливо вздохнула Женя и прикрыла глаза.

***

Виталик был первой Женькиной любовью. До него все её увлечения замыкались на смешном белобрысом мальчике во втором классе, и – позже – на игроке школьной волей-больной команды с необычным именем Никита. Но ни белобрысый мальчик, ни волейболист никогда не обращали на Женьку внимания, а вот Виталик – обратил. Начал ухаживать, приглашать на прогулки, оставлял под дверью сорванные у деканата весенние цветы.

Первое время Женя не могла поверить, что она – тогда еще первокурсница – действительно нравится этому красивому и очень популярному в женской среде университета третьекурснику. Но Виталик привык добиваться своего и уже с прошлого лета их с Женькой часто можно было увидеть идущих в обнимку и светящихся от счастья.

И всё было хорошо, вот только Женька почему-то боялась знакомить Виталика с Лёкой. Это был какой-то неосознанный страх, она даже сама себе не могла объяснить, чего же именно боится. А когда познакомила – поняла. Они не понравились друг другу с первого взгляда. Просто переглянулись и всё этим друг другу сказали: вежливый нейтралитет. И ничего больше.

Но постепенно всё наладилось. Стали проще и шире улыбки, стало легко общаться.

Всей компанией они частенько засиживались до поздней ночи в Женькиной комнате, играли в карты, перебрасывались шутливыми фразами.

– Вы жениться-то еще не надумали?, – спросила в один из таких вечеров Алла и улыбнулась в ответ на дружный смех.

– Куда им жениться, – подала голос откуда-то из угла Лёка, – Ладно Веталь, а Женька у нас еще маленькая. Семиклассница.

– Я тебе как дам семиклассницу!, – засмеялась Женя и метнула в темноту подушку.

– Жениться рано. Квартира есть, но еще ведь работа нужна. И универ надо закончить. И во-обще это наше личное дело.

Недовольный голос Виталика мигом погасил веселье. Ксюша с Аллой переглянулись, но промолчали.

– На июльскую игру все едем?, – Лёка быстро съехала с темы, – Или опять будут отмазки?

– Не смотри на меня так!, – Ксюха недовольно дернула плечом, – Я по-любому еду.

– Толкиен – форева, – поддержала Алла, – Едем все.

Женя потянулась и промолчала. Их поездка или непоездка даже не обсуждалась – Вита-лик был ярым толкинистом, и сумел завоевать определенное уважение в этой среде. В основном благодаря физической силе и определенной «безбашенности» – в одиночку он мог устоять против трех-четырех соперников. Сама Женька тоже любила ролевые игры, но при этом ей гораздо больше нравились посиделки у костра, песни под гитару и пропахший дымом крепкий, кирпичного цвета чай.

– Ребят, а давайте чайку попьем?, – словно откликаясь на Женины мысли предложила Лёка.

– Давайте, – отозвалась Ксюха, – только чашки надо помыть.

– Я помою.

Женя резко соскочила с кровати и Алла проводила её веселым взглядом. Уж она-то знала причину такой поспешности: в последнее время девчонки часто ругались из-за Женькиного нежелания убирать комнату и мыть посуду.

– Я тебе помогу, мелкая, – прокряхтела Лёка, собирая посуду.

– А я тогда за пряниками схожу, – Алла заразилась общим энтузиазмом и, прихватив кошелек, понеслась в магазин.

Виталик и Ксюша остались вдвоем. Молчали некоторое время, смущенно буравя взглядами противоположные стены комнаты. Между ними до сих пор остались невыясненные отношения, но если девушке очень хотелось расставить всё по своим местам, то парень был явно против – он не любил разборок. Особенно когда и так всё ясно.

– Значит, ты теперь будешь всегда с ней?, – набралась смелости Ксюша.

– Всегда – понятие растяжимое.

– Ты же говорил, что не любишь её…

– А ты нарочно сейчас решила об этом поговорить?

– А когда? Когда?, – Оксана вскочила на ноги и возбужденно заходила по комнате, – Ты же у нас неуловимый Джо, то есть, то нету тебя.

– Ксю, давай не будем, ладно? Я теперь с Женей. Между мной и тобой давно ничего нет.

– Но ты… Ты же говорил… Что это несерьезно… Ты же…

Ксюшины глаза наполнились слезами, задрожали руки – и она выбежала вдруг из комнаты, сбивая плечом входящую Лёку.

– Что случилось?, – Лена проводила изумленным взглядом ревущую Оксану и уставилась на абсолютно спокойного Виталия.

– Ничего. ПМС, наверное. Бывает.

Чаепитие прошло в полной тишине. Женя откусывала кусочек пряника и отдавала остаток довольному Виталику. Алла тихонько подсмеивалась над этой идиллией, но подколоть не решилась. Слишком хорошо знала, что может за этим последовать – взрывной характер Виталия был известен всему студгородку.

А в коридоре, уткнувшись носом в Лёкино плечо, ревела взахлеб Ксюха.

– Ксюш, ну прекрати… Ксюш… Ну это же сразу было понятно… Ну они же уже целый год встречаются… Ксюш…

– Он говорил… Что это несерьезно… Что он её не любит… Он говорил, вернется…

– Ксюха, блин!, – Лёка ощутимо встряхнула ревущую девушку и уставилась в опухшие от горя глаза, – А ну прекращай! Ни один человек не стоит того, чтобы из-за него так убиваться. Ушел Веталь – и скатертью дорога. Вон их, таких Виталиков, полунивера ходит.

– Ты не понимаешь!, – рыдания усилились, Ксюша опустилась на пол и присела на корточки, утягивая за собой Лёку, – Он самый лучший… Таких больше нету…

– Ну да, конечно. Ксюх, послушай меня – еще раз говорю – таких как он полунивера. А ты такая одна. Ты на себя посмотри просто – такая девушка красивая. Добрая. Нежная. Да лю-бой будет рад с тобой рядом просто быть.

– Правда?, – всхлипнула Ксюша.

– Конечно! Ты очень красивая. И волосы у тебя светлые-светлые, как тонкая паутинка… И глаза такие, что хочется смотреть, не отрываясь… Ты на лебедя похожа… Белого, статного лебедя…, – Лёка говорила, не задумываясь и пропустила момент, когда рыдания стихли, и руки обвили плечи, и губы вдруг оказались в опасной близости от губ…

– Ксюха… Ты чего? С ума сошла?

Но не остановить уже ласковых рук и поцелуев, пропитанных слезами… И нет сил сопротивляться, и Лёкины ладони уже расстегивают рубашку, касаясь горячего тела, и только тихие стоны слышны в темноте коридора…

***

Постепенно всё встало на свои места. Закончилось лето, листья на деревьях окрасились в охровый цвет и азовский залив привычно зацвел зеленым цветом и резким осенним запахом.

Исчезли последние редкие курортники с Солнечного пляжа, прибрежные ларьки и кафешки закрылись наспех приколоченными на окна досками и только горожан и студентов можно было встретить на каменной лестнице и у уставших за лето огромных солнечных часов.

Женька была счастлива. Она всегда любила тихую и спокойную осень. И – больше все-го – осенний Таганрог. Даже по сравнению с полузабытым родным Пятигорском, Таганрог как-то быстро стал для неё роднее и ближе. Еще на первом курсе она полюбила лавочки вдоль набережной, на которых так весело было сидеть со свежим батоном и пакетом молока. Полюбила тесные старые улочки, наполненные историей – почти на каждом доме блестела табличка, рассказывающая о том, кто жил здесь много лет назад. Полюбила трамвайные рельсы, пролегающие почти на каждой улице, студгородок, веселые компании студентов, с извечным пивом в руках гуляющих на октябрьской площади. Всё это было очень родным и своим. Как будто вечным.

И люди вокруг как будто заразились Женькиным настроением – исчезли из компании ссоры, недомолвки. Ксюха успокоилась, забыла Виталика и полностью отдалась новому чувству. Ни на шаг не отходила от Лёки – держала за руку, заглядывала в глаза и по-детски радовалась малейшей ласке, малейшему знаку внимания.

Женя была поражена. Но сумела спрятать своё удивление и лишь однажды спросила Лёку – «зачем?». «А почему бы и нет?», – был ответ и этим закончились все расспросы.

Алла была занята разгорающимся романом с молодым лаборантом кафедры физики и восприняла новую пару как нечто само собой разумеющееся и даже вопросов задавать не стала. Виталик же если и был удивлен, то никак этого не показал. Но начал гораздо спокойнее и с большим уважением относиться ко всем девчонкам вокруг себя.

Они всегда были вместе: Виталик, Женька, Лёка и Ксюха. После лекций вчетвером гуляли по Таганрогу, собирали опавшие листья для букетов, пили пиво и джин-тоник на набережной. Иногда вдруг собирались и уезжали на электричке в Ростов или автостопом в Новошахтинск. Уходили в долгие лесные походы, пугая редких дачников торчащими из рюкзаков самодельными мечами и секирами. Долго, до одури, тренировались, отрабатывая новые удары и движения.

Ксюха и Женька готовили еду, глядя как Виталик и Лёка, размахивая тяжеленными мечами, сходятся в шутливых поединках.

А потом все вместе сидели у костра, пили кирпичного цвета чай. Лёка что-то наигрывала на гитаре, пела хрипловатым голосом незнакомые песни – тихие, грустные. Виталик с Женькой целовались. Ксюха, как всегда, сидела, прижавшись к Лёкиной спине, и думала о чём-то своем…

И было во всем этом что-то домашнее, постоянное. И в институте, выходя из аудитории, Женька и Ксюха знали, что в коридоре на окне обязательно увидят Лёку, замучившуюся ждать. И все вместе они пойдут за Виталиком, забросят в общагу сумки и отправятся куда-нибудь, где в лицо дышит свежий ветер и где поёт в душе осеннее счастье.

И лишь однажды распалась ставшая привычной компания. Оксана уехала в Ростов, к родителям и забрала с собой Лёку.

Виталик обрадовался. Целый день планировал, как они с Женькой проведут вечер. Приволок бутылку вина, коробку конфет и кассету «Чижа». А часов в восемь запер комнату и включил настольную лампу.

– Всё, никаких гостей. Только ты и я!

Красное вино мирно плескалось в любимой Женькиной чашке с носиком, звучала музыка и всё было, вроде бы, обычно, и в то же время как-то не так.

Странно было сидеть на кровати с Виталиком, и не видеть рядом Лёку. Странно было смотреть на пустую Алкину кровать. Странно было пить вино из кружки. Странно было отвечать на неумелые Виталиковы нежности. А, может, и не странно. Может, просто понимала Женька, что ЭТО если и произойдет, то сегодня – и боялась? Кто знает…

– Ты любишь меня?, – голос Виталика прорвался сквозь звуки «Чижа» и защекотал Жене ухо.

– Люблю, – прошептала она, счастливо вздохнув.

– И я тебя люблю…

Женя на секунду закрыла глаза и – решилась. Осторожно прилегла на кровать. Сердце билось как бешеное. Несколько секунд Виталик смотрел на неё, а потом спросил:

– Ты уверена?

– Да.

Она вовсе не была ни в чём уверена, но понимала, что – пора… Всё-таки девятнадцать лет уже, да и встречаются они давно.

За этими думками Женька не заметила, как Виталик выключил свет и начал раздеваться.

– Странно… Неужели мне тоже… самой?…

– Иди ко мне, солнышко, – прошептал и, притянув Женю к себе, начал целовать, пытаясь освободить её от одежды. Но это выходило неловко и совсем не так, как Женька себе представляла…

Они тяжело дышали, сталкивались руками в попытках прикоснуться друг к другу, и, наконец, Виталик уложил девушку на спину и прилег рядом. Коснулся груди, поцеловал. И начал потихоньку устраиваться сверху.

– Подожди… Виталь…, – Женьке неожиданно стало страшно и как-то неприятно, что всё это происходит вот так сумбурно, быстро.

– Я не могу ждать… Ты меня с ума сводишь…, – шептал несвязные слова, пытаясь улечься поудобнее…

– Подожди… Ты… Чтобы безопасно…

– Чёрт!

Виталик соскочил с кровати и рванулся к брюкам. Дрожащими руками вынул из кармана презерватив и сосредоточенно начал его натягивать, торопясь и явно нервничая. Он не смотрел на Женьку и не увидел, как из её глаз тонким ручейком потекли слезы…

– Всё!, – парень снова забрался на кровать и, быстро поцеловав, сильными руками раздвинул сжатые ноги, – Не бойся, я надел. Всё будет в порядке.

Толчок… Женя стиснула зубы и обняла Виталика за шею. Всё её тело сопротивлялось этому проникновению, и девушка мучительно боялась закричать. Было больно и как-то… никак. Она терпела, впиваясь в плечи парня, а тот двигался, пытаясь пробиться глубже.

– Любимая…, – зашептал, – Расслабься… Я не могу войти…

Женька не отвечала… Уткнулась лбом в его плечо и изо всех старалась терпеть. И лишь когда Виталик отодвинулся, обрадовалась, что всё кончилось… А он погладил её бедра и прошептал:

– Не получается… Перевернись на живот, может, так получится.

– Нет!, – всё-таки вырвалось, не смогла удержать крик, – Не буду!

– Ладно…, – Виталик снова забрался на неё и начал двигаться. А в Женькиной голове проносилось: «Раз-раз, раз-раз… ну когда… раз-раз… всё это кончится… раз-раз…». Некстати вспомнилась жалоба Кристинки, что у них с Ромиком всё происходит слишком быстро… Раз-раз… Раз-раз… Господи, ну когда же?

И вдруг Виталик издал какой-то звук и повалился на бок. Женя даже не поняла, вышел он из неё или остался внутри – настолько всё было заполнено болью.

– Ты прелесть, солнышко. Я люблю тебя., – обнял и прижал к себе. И зашептал жарко какие-то нежности. А Женьке хотелось только одного: отвернуться носом к стенке и не видеть его никогда… никогда… никогда…

***

– И что, никаких эмоций?, – Кристинка отвлеклась на секунду от размешивания сахара в чае и посмотрела Жене в глаза, – Совсем?

– Совсем. То есть я люблю его, как и раньше, но теперь мне противно, когда он ко мне прикасается. И еще – я боюсь, что это снова повторится.

– Жень, ты же знаешь, что в первый раз это всегда больно!

– Больно… Да. Но не так!, – Женька вскочила и заходила по комнате, – Понимаешь, у нас на прелюдию ушло минуты три, не больше. А потом он так сосредоточенно надевал презерватив, что я поняла: ему всё равно, со мной или с кем-то другим… Лишь бы сделать. И это так противно, Кристь!

– А ты как хотела? Свечи, красивую музыку, чтобы он тебя раздевал, шептал на ушко всякие нежности, а потом чтобы вы слились в одно целое и воспарили на небеса?

Кристинкины глаза откровенно смеялись, а Женя замерла в ужасе от того, что подруга каким-то образом прочитала все её потаенные мысли.

– Ну, да… Примерно…

Не выдержала Кристя. Засмеялась.

– Да, подруга, похоже, мы с тобой читаем одни и те же любовные романы. В жизни так не бывает, поверь мне.

– А как бывает?

– А просто. Прелюдия мужиков вообще не интересует, скажи спасибо, что хоть три минуты на неё потратил. Жень, ты просто смирись с тем, что реальная жизнь на сказку мало похожа. И, кстати, во второй раз так больно и противно уже не будет.

– Какой второй раз? Ты что? Да я этот первый раз еще лет десять переживать буду…

Ошиблась Женька. Не такой был парень Виталик, чтобы ждать десять лет. И всё повторилось в точности так, как и неделю назад. И еще раз повторилось, и еще. И постепенно Женя научилась даже получать от этого пусть весьма странное, но всё же удовольствие. И вернулись Лёка с Оксаной, и всё пошло почти как раньше…

Но только давило постоянное чувство брезгливости после ночей, проведенных с Виталиком. Давила невозможность пожаловаться Лёке, которая, конечно, всё поняла, но – молчала. И какая-то безысходность – во всём.

В эти недели Женька очень полюбила питерскую группу «Ночные снайперы», заслушивалась их песнями, лежа на кровати и уходя далеко-далеко в себя:

«Солнце, я становлюсь твоим лучом.

Я режу кожу и оголяю нервы непритворно…

Соли… не будет мало тем, кто станет первым…

Слово… Утонет в голосе минутной боли…»

Женька резко выключила плеер и огляделась. Сильно закололо сердце – и какое-то странное чувство заставило вскочить на ноги.

А дверь в комнату распахнулась и без стука влетела взъерошенная Кристинка.

– Что случилось? – Женя испуганными глазами смела встревоженный Кристин взгляд.

– Лёка у нас на этаже сидит. Я пошла чайник поставить, а она на кухне к батарее прижалась и на вопросы не отвечает.

Раз – и плеер полетел вниз с кровати, два – Женька всунула ноги в тапочки и поддерживая спадающие джинсы понеслась по коридору к лестнице.

Кухня была пустая. И Женино сердце замерло, когда глаза разглядели съежившуюся фигурку, дрожащими руками сжимающую сигарету.

Отдышаться. Успокоить всклокоченное сердце. И тихо-тихо присесть рядом.

– Ленка… Что с тобой?

Лёка медленно повернулась. И ни одного чертенка не было в её усталых синих глазах.

– Да ничего… Всё в порядке, мелкая. Я сейчас покурю… И всё пройдет.

Женя не стала задавать вопросов. Просто отобрала сигарету, выбросила и прижала к себе дрожащее то ли от боли, то ли от обиды тело.

И долго-долго они сидели на кухне, прижавшись друг к другу и молча плакали о чем-то своём.

***

Прошла неделя. За это время Женька всего пару раз видела Лёку, да и то мельком. Она почему-то постоянно проводила время в корпусе «Г» универа, на кафедре ЕГФ. И видно было, что горе Лёкино не прошло, но Женя не навязывалась и не выпытывала. Просто старалась быть рядом. Но Лёка не позволяла. Исчезала, едва кивнув – и уносилась куда-то.

Ксюха тоже ходила мрачная. Влажно и зло блестела глазами на любое упоминание о Лёке и, забравшись на свою кровать, отворачивалась к стенке.

И что-то очень пугающее было во всем этом. Пугающее и непонятное.

В эти странные дни Женька по-новому сблизилась с Кристиной. Вместе они часами сидели в Жениной комнате, пили чай, кутаясь в махровые халаты и обсуждали то уехавшего домой Виталика, то странных Ксюху и Лёку, то окончательно погрязшую в своих отношениях с лаборантом Алку.

Кристина была одного возраста с Женькой. Но и выглядела и вела себя так, как будто была лет на пять старше. В её жизни всё было просто и понятно: комната, в которой она жила с любимыми соседками, была самой популярной в общаге. Парень, с которым она уже два года встречалась, был добрым и славным человеком. И родители, навещавшие дочь дважды в год, нравились всем без исключения студентам.

– Да, какая-то ерунда вокруг происходит, – вздохнула Кристинка и подлила себе еще чаю, – Как будто у всех массовый ПМС вдруг начался. Слушай, ну то, что Лёка с Ксюхой расстались – и уже очевидно.

– Конечно, – улыбнулась Женя, – Только я одного понять не могу: чего Ленка-то так переживает?

– Может, влюбилась?…

– Ленка? В Ксюху?!

Повисла пауза, прерываемая только шумом ветра за окном и вдруг девчонки, переглянувшись, хором захохотали.

– Да уж, это было бы смешно, если бы не было так грустно, – отсмеявшись, снова посерьезнела Женя.

– Женечка, ну ты ж ближе всех с Лёкой дружишь. Подойти и спроси, что случилось.

– Не могу.

– Почему?

– Ну как почему, Кристь! Если бы она хотела сказать – сказала бы. Зачем я буду к ней в душу лезть? Она без спроса туда никого не пустит. Захочет – сама расскажет.

Женькина пламенная речь была неожиданно прервана громким стуком в окно. Девчонки примолкли и одновременно испуганно посмотрели на задернутые занавески. А стук усилился и чей-то голос раздался снаружи.

Опаленная какой-то неожиданной мыслью, Женька подскочила к окну и раздвинула шторы. Она чуть не упала, увидев за окном мокрую насквозь улыбающуюся Лёку, одной рукой держащуюся за карниз.

– Совсем обалдела!, – заорала Кристина, помогая Жене открыть окно и втащить в комнату окоченевшую Лёку, – Ты псих, да? Третий этаж, блин! Дождь! Совсем с ума сошла. Жень, доставай бегом полотенце, а ты одежду снимай с себя, несчастье.

– Всю снимать?, – дрожащими губами попыталась улыбнуться Лёка.

– Всю снимай!, – Кристина подхватила у Женьки полотенце и кинула его на голову Лёке, – Вот псих ненормальный. Тебя опять вахтерша не пустила?

– Не пустила, – уже более-менее нормально ухмыльнулась Лёка, сдирая с себя мокрую куртку и рубашку, – Там сегодня эта… С химией. Она меня принципиально не любит.

– Принципиально тебя любить невозможно, кошмарище. Жень, поставь чайник, иначе это чудовище заболеет нафиг.

Женя, уже несколько минут неотрывно смотрящая на мокрый Лёкин торс, с радостью подхватила чайник и унеслась на кухню. Через десять минут порядок в комнате был восстановлен: Лёкина одежда сушилась на стульях, а её обладательница сидела, завернувшись по самый нос в одеяло и потягивала горячий чай с вареньем. Кристина и Женя примостились напротив.

– Ой, хорошо…, – вздохнула Лёка, отставив от себя чашку, – Спасибо, девчонки. Тепло у вас, хорошо.

– Ну конечно, теплее, чем на улице, – проворчала Кристина.

– Лен… А ты зачем пришла-то?, – подала голос Женя.

– А так просто… Надоело дома сидеть. Да чего вы так всполошились-то? Кристь, ты думаешь, я первый раз сюда таким образом попадаю?

– Я даже уверена, что не первый. Но не в дождь же.

– Да ладно тебе… Давайте лучше в карты сыграем, а?

Игра в карты затянулась и уже далеко за полночь Кристина, зевая и потягиваясь, пошла на свой этаж. Женька же заставила Лёку сходить в душ и быстро расстелила кровать.

Кроме них в комнате никого не было – Ксюха в последнее время вообще редко появлялась дома, жила у подруги, опасаясь случайно встретиться с Лёкой. А Алка почти переехала к своему лаборанту и только изредка появлялась в общаге, в основном чтобы навестить друзей.

Лёка пропыхтела что-то, переваливаясь через Женьку и улеглась к стене, спихнув с себя одеяло.

– С ума сошла?, – пробормотала Женя, натягивая одеяло назад и устраиваясь в теплых Лёкиных объятиях, – Грейся лучше…

– Угу… Спокойной ночи, мелкая…

– Спокойной…

Они лежали без сна, прислушиваясь к легкому шуму за окном, Женька согревала своими ногами всё еще холодные Лёкины ноги и крепко обнимала её за талию.

– Мелкая, ты не спишь?, – прошептала вдруг Лёка.

– Нет.

– Знаешь… Я влюбилась.

– Да я уж догадалась. И в кого?

– В Светлову…

– В Юлю? И как?

– Да никак… Пусто…

Женька вздохнула и покрепче прижала Лёку к себе. Теперь она поняла всю глубину несчастья, обрушившегося на девушку.

Юлия Светлова была практиканткой, работающей в Женином универе на кафедре ЕГФ. Красивая, образованная, изящная – она была самим воплощением грации и достоинства. На «ты» общалась со студентами, иногда даже принимала участие в совместных пьянках.

Лёку она всегда молча игнорировала – и это было вполне понятно. Одна – будущий преподаватель, другая – ПТУшница; одна – красивая молодая женщина, другая – лохматая девчонка; одна – душа интересных интеллигентных компаний, другая – оторва, портящая нервы всем сотрудницам универа и вахтершам студгородка. Между ними не было совершенно ничего общего. Да и увлечение Лёки женщинами вряд ли понравилось бы живущей со студентом пятого курса Юле.

– Разные бывают люди, – подумала Женька, мягко поглаживая Лёку по голове, – Казалось бы, все мы более или менее одинаковые – общаемся в одних компаниях, пьем одно и то же пиво, поем одни и те же песни, протестуем против одних и тех же ценностей. Но нет. Как только дело касается чего-то непонятного и неизведанного – мы предпочитаем отстраниться, спрятаться в свою раковину и не пустить даже на расстояние шага никого, кто хоть чем-то от нас отличается. Боимся. А чего боимся… Непонятно.

Женька помолчала, прислушиваясь к тихим Лёкиным всхлипам, обняла покрепче и едва слышно прошептала:

– Ничего, мелкая… Всё будет хорошо…

***

Но хорошо стало не скоро. Совсем не скоро. Прошла осень, зима, закончилась сессия, весеннее солнце уже пригрело макушки, а в Лёкиной жизни почти ничего не менялось.

Она по-прежнему училась в ПТУ, по-прежнему залезала через окно в общагу и по-прежнему тенью ходила за Юлей. Носила под дверь подъезда цветы, выцарапывала «Я тебя люблю» под окнами, и часами стояла под балконом – чтобы увидеть и молча трусливо спрятаться в кусты.

Юля ухаживаний не принимала, цветы отдавала подругам, а на надписи не реагировала.

У Женьки тоже всё было по-старому. Вот только Виталик все реже приходил в гости, всё реже звал гулять и еще реже стремился остаться с Женькой наедине.

Ксюха давно успокоилась, перестала прятаться от Лёки и снова засверкала глазами и яркими нарядами. После лекций убегала на свидания, засушивала в книгах подаренные цветы, но ни на какие вопросы про свою личную жизнь не отвечала.

Никакой компании не стало… У всех появилась своя, отдельная жизнь – и взрослые ценности тихонько, шажками, заполонили собой всё.

Иногда Женьке казалось, что всё это ненадолго. И что пройдет время – и все будет по-старому. Но… Время было не остановить. Друзей не стало. Лёка отдалилась. И осталась только Женька, которая по-прежнему чего-то ждала…

Непреходящая грусть. Частенько на лекциях Женька смотрела в окно и вспоминала безмятежные месяцы, когда всё было легко и просто и не было постоянного ощущения скорой потери внутри.

После занятий Женя домой не торопилась. Кружила по теплым весенним улицам, спускалась к заливу, пускала в море кораблики и напевала тихонько:

«И будет ночь в небесах, будет терем в лесах,

Будешь ты со мной…

И доволен останется тот, кто так пел высоко.

Он благословит нас своей рукой.

И станет, станет опять так далеко…»

Май принес новые события: Виталик снова зачастил к Женьке, Алка вышла за лаборанта замуж и теперь мучилась дилеммой: переезжать к нему насовсем или всё же сохранить за собой место в общаге. Юля Светлова рассталась со своим парнем и в пику ему начала общаться с Лёкой.

И всем было понятно, что никогда ничего у Лёки с Юлей не выйдет – и что всё бессмысленно и бесполезно – как будто попытка доказать себе, что всё возможно. И что всё еще будет.

Как-то в один из жарких майских дней Лёка зашла вечером в общагу и не слушая возражений утащила Женю к заливу, гулять. Они молча шли вдоль кромки воды, Лёка курила, а Женька потихоньку смотрела на её напряженный профиль.

– Падай, чудо, – улыбнулась Лёка и расстелила рубашку прямо на песок, – Посидим.

Женя осторожно присела и коснулась пальцами дрожащей Лёкиной руки.

– Лен, что случилось?

– Ничего… Почитай мне какие-нибудь стихи, а?

– Какие?

– А любые… Грустные. И печальные.

Женька задумалась, обняла Лёку за плечи и тихо-тихо, глядя на горизонт, начала:

– Приходи ко мне ночью, я оставлю открытым окно.

Приходи ко мне днем, через дверь, как нормальные люди.

Приходи и в мечтах – через книги, записки, кино.

Приходи просто так, мне не нужно цветов и прелюдий.

Приходи в мою жизнь, я готова её распахнуть.

Приходи в мой мирок, даже если захочешь разрушить.

Приходи навсегда, насовсем, я решила рискнуть.

Приходи, наконец, и спаси свою грешную душу.

Приходи ко мне просто, не бойся, я знаю твой страх.

Приходи и останься, настолько, насколько захочешь.

Приходи, я не буду любить и носить на руках.

Приходи, я с тобой разделю бестолковые ночи.

Приходи… Мы с тобою сумеем беду пережить.

Приходи… Я тебя напою самой чистой надеждой.

Приходи… И не ври, будто ты не умеешь любить.

Приходи как всегда – со своею улыбкой небрежной.

Приходи. Пусть на миг, пусть на час, на секунду одну.

Приходи. Оторвись, наконец, от безудержных будней.

Приходи. Принеси мне сквозь золото лета весну.

Приходи. Растопи безоглядную жаркость полудней.

Приходи ко мне завтра, сегодня, вчера и всегда.

Приходи в мои сны, и сломай недоверия дверцу.

Приходи в мой покой, улыбнись, убеди и тогда

Я открою тебе и пущу, наконец, в своё сердце.

Женька замолкла, смакуя про себя последнее сказанное слово и вслушиваясь в биение Лёкиного сердца.

– Умеешь ты в тему слова найти, – улыбнулась, наконец, Лена, – Красивые стихи, чудо.

– Красивые. Лен…

– Тшш, – Лёка поднялась на ноги и протянула Женьке руку, – Не спрашивай, ладно? Я сама еще ничего не понимаю. Пойдем лучше ко мне в гости. Мама плова наварила.

– Лен…

– Пошли. Не спрашивай.

И они пошли. Женя уже давно отучила себя от привычки пытаться залезть в чужую душу. Но свербило в сердце какое-то беспокойство. Свербило и не давало спокойно дышать.

Дома у Лёки неожиданно оказалась целая компания – родители, двоюродная сестра и… Юлька. Все вместе они выпили по пятьдесят протокольных граммов коньяка, съели плов, посмотрели телевизор. Совершенно неожиданно Лёка была веселой, травила анекдоты и постепенно Женькино беспокойство прошло.

Уже поздно ночью началась процедура провожания. Сначала Юльку проводили до дома, потом Женьку до общежития. Присели на лавочку, глядя на снующих туда-сюда студентов. Лёка закурила, а Женька молча начала считать листья на асфальте.

– Лен, ты чего такая смурная? Всё же хорошо… вроде бы.

Лёка помолчала, глядя на горящие желтым цветом окна, затянулась и, наконец, ответила:

– Ну да. Всё хорошо.

Отшвырнула окурок и обняла притихшую Женьку.

Но что-то новое появилось в этих объятиях – всегда невозмутимая и такая сильная Лёка как будто просила защиты. Чтобы уткнуться носом в плечо и ни о чем не думать.

На секунду Женя ощутила что-то очень интимное в этих объятиях – ёе губы задрожали, а сердце заколотилось сильнее и сильнее…

Минутная слабость, яркое, восхитительное чувство. Как будто…

– Идем, мелкая, – Лёка разомкнула объятия и волшебство пропало, – Ты права – всё будет хорошо.

– Лен, подожди. Давай еще посидим, – Женька отчаянно уцепилась за Лёкину руку. Ей не хотелось идти домой – там, в тишине и пустоте комнаты, жил с недавних пор главный Женькин страх.

Первый раз он появился совсем недавно – Женька не могла заснуть и почувствовала, как забирается в сердце что-то холодное и ужасное. Забирается и ворошит там своими острыми пальцами-колючками, раздирая внутренности на части.

В последние дни этот кошмар повторялся всё чаще и чаще. И когда это случалось, оставалось только обнять подушку, сжать зубы и лежать, чувствуя, как дергая за измотанные нервы, страх рассказывает про Виталика, напоминает о болезненных ночах и твердит, твердит: «Трусиха, расскажи всё Ленке».

– Жень, ты чего?, – ой, мамочки… Оказывается, Лёка уже несколько минут машет ладошкой перед лицом, а Женька и не заметила даже, погрузившись в свои мысли.

– Ничего! Задумалась просто. Лёк, а пошли к Кристинке зайдем? Чайку попьем, а?

– Можно и к Кристинке. Пошли.

Кристина была первым человеком, с которым Женька познакомилась, приехав поступать в институт. Они столкнулись на вступительных экзаменах, моментально разговорились, нашли между собой много общего и незаметно стали дружить. На первом курсе их даже поселили в одну комнату общежития – ту самую, четырнадцатую, где Кристинка жила до сих пор, но уже с новыми соседями.

Ох уж эта четырнадцатая комната… Её двери всегда были распахнуты для всех. И заходя в гости, можно было быть уверенным, что в любое время дня и ночи обнаружишь хотя бы парочку не спящих людей, пьющих чай на подоконнике, или раскладывающих на полу карты, или просто напевающих что-то под тихое бренчание гитары. Может быть, дело было в особой атмосфере, а, может, в людях – но именно в четырнадцатой комнате Женька всегда чувствовала себя как дома – легко и свободно.

Женя зашла в общежитие, кивнула вахтерше и прошлепала в четырнадцатую. Быстро обняла Кристинку, улыбнулась остальным обитателям комнаты и пробралась к окну.

Через минуту в окне показалась растрепанная Лёкина голова, встреченная дружным хохотом. И понесся на всех парах обычный студенческий вечер – анекдоты, чай, извечные «Снайперы» и «Машина времени» под гитару, и теплое Лёкино плечо под щекой.

***

Женька нашла Виталика в коридоре. Он спешил куда-то, на ходу доедая пирожок. Заметил, остановился и улыбаясь прижал к себе.

– Привет! А ты чего на пару не пошла? У тебя ж вроде философия.

– Да мне поговорить с тобой надо… Привет.

– А… Ну, пошли поговорим.

Они спустились вниз и вышли из корпуса. Ярко блеснуло в глаза солнышко и что-то лопнуло в груди, разливаясь огромной, бесконечной тоской. Женька взяла Виталика за руку и медленно побрела за ним в сторону скамеек.

– Что с тобой, Жень?, – спросил Виталик, присев на лавочку и равнодушно глядя в небо.

– Ничего… Погоди… Я сейчас… Скажу…

– Ладно. Жень, у меня к тебе тоже разговор есть.

– Какой?, – Женька развернулась и спрыгнула со скамейки. Встала напротив Виталика и потянулась к его руке.

– Мама звонила. Тимур совсем помешался на своем переходном возрасте – переходит уже все границы. И дом разваливается… В общем, мне надо домой ехать.

У Виталика никогда не было отца – Женька это прекрасно знала. Зато была старенькая мама и пятнадцатилетний брат, которого нужно было воспитывать и учить жизни. А еще был четырехкомнатный старый дом на окраине Новороссийска, оставшийся еще от бабки.

– Когда ты едешь?, – спросила Женька, зажмурившись.

– Послезавтра. Жень… Я уезжаю навсегда.

И сразу мир перестал существовать. Осталось только какое-то вопящее-скулящее чувство, сжимающее сердце и разрывающее его в клочья. Женька до крови стиснула кулаки и задышала часто-часто, пытаясь успокоить взбунтовавшееся сердечко.

– Ты не можешь уехать сейчас, – слава Богу, не дрожал голос, почти спокойно сказала.

– Почему? Малыш, не трави мне душу – мне и так тяжело…

– Я беременна.

На секунду Виталик застыл в оцепенении, а потом повернулся и застонал, зажав голову в ладонях.

– Давно?

– Что «давно»?, – Женя присела напротив и безуспешно попыталась поймать его взгляд.

– Давно ты знаешь?

– Сегодня ходила к врачу.

– Чёрт…

Внезапно Женька потянулась к Виталику, обняла его и затихла.

– Что мы будем делать, Витась?, – ей просто нужно было сейчас тепло, поддержка, понимание… Всё вдруг стало таким чужим и далеким, кроме этих теплых плечй, дрожащих под её руками.

– Чёрт!, – парень вскочил, оттолкнув Женю и заходил перед лавочкой, – Как же не вовремя всё.

Девушка молча смотрела на него, и внезапно Виталик резко сел рядом с ней, сжал руки в своих и, избегая пересечься взглядом, заговорил:

– Ты же понимаешь… Мы не сможем быть вместе сейчас. Я обязательно заберу тебя к себе, но чуть позже. И ребенок… Он совсем ни к чему сейчас, понимаешь? Ты еще молодая совсем, ну куда тебе ребенка? А забрать тебя с собой сейчас я не могу, понимаешь?

Виталик еще что-то объяснял про перспективы с работой, про брата, про разваливающийся дом, еще про что-то умное и правильное, но Женька слышала только, как где-то далеко гудит трамвай и солнце лучами разбивается о летний асфальт.

2

– Какой срок?, – Кристинка, казалось, совсем не удивилась. Может, ждала, что нечто подобное произойдет? Или это у всех бывает?

– Четыре недели. Или что-то около того, – Женя подняла на подругу опухшее от слез лицо и сжала губы, – Что мне делать, Кристя?

– А Виталик знает?

– Знает.

– И что говорит?

– Денег дал… На аборт.

И – снова прорвало. Зарыдала, уронив голову на стол и почти не чувствуя Кристиных рук, обнимающих, успокаивающих, заставляющих выпить валерьянку.

– Денег, понимаешь? На аборт… Дал… И уехал… Насовсем…

– Скотина! Господи, ну какая скотина!

– Нет!, – внезапно рыдания стихли, и Женька зверем посмотрела на Кристину, – Он хороший, правда. Просто он… испугался, что ли.

– Жень, так нормальные люди не поступают. И что ты решила?

– Не знаю.

– Но ты же понимаешь, что сейчас тебе ребенок совершенно ни к чему?

– Понимаю. Я боюсь, Кристя…

Кристинка задумалась. Поставила чайник. Достала из тумбочки бутылку водки и разлила по рюмкам.

– Давай. Надо стресс снять.

– Не хочу.

– Жень, пей давай – я знаю, как это бывает. Сама в прошлом году…

– Что? Ты тоже?, – Женька всё-таки выпила, сморщившись.

– Тоже. Все мы, бабы, дуры. Сначала летаем, а потом плачем. Слушай, – Кристя тоже выпила и быстро сунула в рот кусочек хлеба, – А Ленка в курсе?

– Нет, конечно.

– Почему «конечно»? Расскажи ей все сегодня же!

– Ты с ума сошла? Ни за что.

– Да почему же?

– Потому… Потому что нельзя, понимаешь? Нельзя…

И заплакала горько-горько. А Кристина молча обняла за плечи и погладила по голове:

– Ничего, Жень… Не ты первая, не ты последняя. Выживешь.

И выжила. На двое суток уехала вместе с Кристиной, вернулась бледная и изможденная какая-то. На все вопросы отвечала просто: «Устала». Старалась пореже видеться с Лёкой, впрочем, та вскоре собрала рюкзак и отправилась куда-то под Ростов, готовиться к июльской игре.

Ксюха уехала на каникулы домой, иногда приезжала, высиживала протокольные два часа и убегала от пустых Женькиных глаз.

От Виталика вестей не было – только однажды Димка, забежав на минутку, сказал, что он продает свою квартиру и собирается покупать новую в Новороссийске.

Юлька заходила пару раз, но, осознав, что Лёка вернется не скоро, улетела вместе с родителями в Крым, отдыхать.

Опустела общага, исчезли все вокруг, и осталась только пустота. Часто Женька видела во сне своего ребенка – она почему-то была уверена, что это девочка. Малышка шла к ней, протягивая руки, а потом вдруг всё закрывала темнота и девочка исчезала, зато появлялся отпечаток ноги – огромный и страшный. Она боялась выходить на улицу, потому что стоило увидеть малыша в коляске или песочнице – и прорывались судорожные рыдания. Порой Жене казалось, что еще вот чуть-чуть осталось, совсем немножко – и будет конец… А чему конец – она и сама не могла понять.

***

Когда Женька была совсем маленькой – она, как и большинство детей, искренне верила в чудеса. У неё даже был свой собственный, секретный способ вызова разных чудес. Девочка забиралась на дерево в теткином дворе, прижималась щекой к шершавой коре и, закрыв глаза, сильно-сильно просила лесного духа о чуде.

И дух не подводил. В школе учителя ставили пятерки, соседский мальчик переставал быть врагом, а в день рождения под подушкой обнаруживались самые замечательные и желанные подарки.

И только один раз дух не смог ничего сделать.

В тот день вместо папы за Женькой пришла в школу тетка. И отвела почему-то не домой, а к маминой подруге. Девочка не могла понять, почему на неё все смотрят так странно и что за запах, терпкий незнакомый запах витает вокруг.

К вечеру Женька затосковала и, потихоньку одев сандалии, выскользнула на улицу. Она весело бежала по остывающему асфальту, предвкушая, как обрадуется и удивится мама, увидев на пороге свою дочку.

Но мама не обрадовалась.

Проскользнув между спинами каких-то незнакомых людей, Женька зашла в комнату и зажала нос. Мама и папа лежали на кровати, почему-то одетые и накрытые каким-то покрывалом. Кто-то схватил Женю за плечи, но она вырвалась и дернулась к маме. Её поразил холод обычно такой теплой маминой руки и её неестественно сжатые губы.

Женька закрыла глаза и обеими руками с силой закрыла уши. Кто-то шумел, кричал, пытался увести девочку, но она как будто окаменела. Наконец теткин муж, дядя Олег, просто поднял застывшую Женю и вынес в другую комнату.

Там уже не было этого противного запаха, там пахло листьями алоэ и фиалками и Женька открыла глаза.

– Дядя Олег, а где мама?, – испуганно спросила девочка. Та тетя, что лежала на кровати, никак не могла быть её мамой – она просто была на неё похожа. Совсем немножко похожа. Совсем чуть-чуть.

Олег присел рядом с девочкой, прижал её к себе и долго рассказывал о том, что бывает в жизни большое горе, о том, что люди иногда уходят. Уходят насовсем, но всегда остаются в памяти. О том, что мама теперь будет смотреть на Женьку с небес и улыбаться ей в солнечные дни.

Женя слушала, кивала головой, не понимая даже половины из того, что говорил дядя Олег. А потом вдруг спрыгнула с кровати, посмотрела на дядю и спросила весело:

– Дядя Олег, а можно пока мама не придет я на улице погуляю?

Олег молчал, а Женька вдруг по его глазам прочитала всё то, что он так долго пытался ей сказать. Маленькие черные зрачки вдруг начали расширяться, глаза наполнились слезами, а в Женином сердечке что-то больно-больно сжалось в кулачок.

Она вздрогнула. Раз. Другой. И, резко развернувшись, побежала вон из квартиры.

Женька неслась по улице, одной рукой поддерживая подол платьица и ревела навзрыд. Кто-то большой громко топал позади неё, но девочка не обращала внимания. Она добежала до теткиного двора, перелезла через забор, царапая ноги и подбежала к дереву. Как обезьянка, забралась наверх и прижалась к холодной коре.

Женя долго-долго сидела наверху и умоляла духа вернуть ей маму и папу. Она обещала хорошо учиться, всегда мыть за собой посуду и чистить на ночь зубы. Обещала слушаться всех взрослых и никогда не без спроса не брать конфет.

И дух тихо-тихо кивал Женьке, и плакал вместе с ней, но ничего не мог сделать.

И уже когда стемнело, дядя Олег снял с дерева зареванную Женю и унес её домой.

В тот день семилетняя девочка поняла, что есть вещи, которые не может изменить никто. С того дня Женя возненавидела запах церковных свечей.

3

– Привет!, – кто-то большой и синеглазый просунул голову в дверной проем и Женька моргнула, смахивая с ресниц слёзы.

– Привет… Ты кто?

– Я Шурик. А ты кто?

– Женя. Чего тебе нужно?

– Ой как грубо!, – Шурик просунулся в комнату целиком и сел напротив Жени на кровать, – Чего сидишь тут одна?

– Хочу и сижу. Чего тебе надо?, – повторила Женька сквозь слезы.

– Эээ…, – Саша растерялся, – Да я это… Чаю вскипятил, а сахару нет… И народу в общаге нет. А у тебя дверь открыта. Дай, думаю, зайду. Ну и зашел. Есть у тебя?

– Что есть?

– Ну сахар!

– Есть… На столе бери…

Женька поплотнее завернулась в одеяло и закрыла глаза. Ей хотелось, чтобы этот человек поскорее ушел – своим смешным бормотанием он слишком напоминал ей о том, что вокруг продолжается жизнь. А Женина жизнь уже кончилась.

Внезапно Женька почувствовала, как сильные руки обхватывают её сзади и, подхватив, начинают куда-то тащить.

– Ты что? С ума сошел? Опусти меня!, – завопила Женя, но было поздно и через минуту её опустили на ноги возле сто сорок второй комнаты, – Ты псих, да?

– Да, – хмыкнул Шурик, запихивая Женю в открытую дверь, – Псих – это еще мягко сказано. Давай сюда садись, на стул, а я тебе чаю налью.

Чай пили в полном молчании. Шурик исподлобья смотрел на маленькую худенькую девчушку, сидевшую напротив. Ему понравились её длинные, падающие на плечи волосы и красивые руки. Но совсем не понравились потухшие глаза и круги под этими глазами.

Заставив Женьку выпить две кружки чаю и съесть бутерброд с паштетом, Саша удовлетворенно откинулся на спинку стула.

– Эх, хорошо, – улыбнулся, – Хотя покупной чай, конечно, не очень. Вот пришлет мне мать посылку – я тебя настоящим тогда угощу. Знаешь, какой у нас чай растет в горах? Целые плантации! Посмотришь – и конца не видно, целые поля чая. А еще у нас форель разводят. Ты когда-нибудь ела форель свежую? Жареную? А?

– Ты что, дурак?, – скучно спросила Женька.

– Нет. Я Шурик. Странно, а почему я тебя раньше никогда не видел? Ты давно тут живешь? Я недавно. Я до второго курса в Сочи учился, а потом решил сюда переводиться. И перевелся.

Саша всё говорил и говорил, а Женька смотрела на него вначале с пустым взглядом, потом с тоской, потом с удивлением. И потихоньку на её лице начала проявляться маленькая-маленькая тень улыбки.

– Ну вот, – засмеялся Шурик, – Вроде и ожила чуть. Пойдем, может, того… погуляем? Чего в общаге сидеть – мы тут, похоже, вдвоем. Плюс вахтерша.

– Ну пошли, – вздохнула Женька.

До поздней ночи они гуляли вдоль набережной. Шурик молча слушал грустную Женину историю. А она говорила, говорила и чувствовала, как с каждым словом, по буковке, уходит из груди тоска и боль.

– Вот это дела…, – пробормотал Саша, когда Женя исчерпала весь запас больных и отчаянных слов, – Ну Виталика твоего я знаю, знаком. Лёку тоже знаю, встречались. А почему она-то не рядом с тобой, а?

– Она же не знает ничего. Я не сказала.

– Почему?

– Ты что, всё-таки, дурак, а? Как я могла ей сказать…

– Как-как, языком. И губами. И легкими. Или чем там еще говорят. Что тут такого-то?, – удивился Саша, – Или ты думаешь, что друзья нужны только когда всё хорошо и весело?

– Нет, – поникла головой Женька, – Но Лёка – это другое дело…

– Какое другое? Вы с ней… того, чтоли?

– Чего того?

– Ну… Встречаетесь?

– Нет, ты всё-таки дурак, – Женя засмеялась и потянула Шурика назад в общагу, – Пошли, а то холодает уже.

– Пошли? Ну пошли, наверное… Слушай, а ты на игру едешь?, – спросил в конец замороченный Саня.

– Еду, конечно. Там… Ленка.

– А кем ты будешь? Королевой, наверное?

– Ну да… А ты?

– А я с тобой. Телохранителем твоим буду. Чтоб тебя никто не обидел.

Таганрог-Ростов, 1997 год

– Ну чё?, – пропыхтел Саня, помогая Женьке слезть с электрички, – Тебя уже того… на вы называть? Или пока погодить?

– Как хочешь, – отмахнулась Женя. Она блестящими глазами смотрела в сторону леса, – Пойдем скорее лучше. И так позже всех приехали.

Шурик вздохнул, поправляя на себе кольчугу и поудобнее перехватывая рюкзак. Под внимательными взглядами дачников они с Женькой отправились в сторону леса.

Со стороны эти двое ребят представляли собой забавное зрелище: Шурик, одетый в самодельную кольчугу и кроссовки, тащил в одной руке рюкзак, а в другой – легкий меч. Женька же была одета в любимые драные джинсы и зеленую эльфийскую куртку. Она подскакивала на каждом из попадающихся больших камней и торопила вконец запыхавшегося Саню.

Полчаса спустя им преградили дорогу двое стражников.

– Добро пожаловать в Каэдвен, леди Дженис, – поклонился один из них, – Кто ваш спутник?

– Это мой друг, сэр Алекс. Он любезно согласился сопровождать меня к замку. Скажите, а… Лёка… Она… В замке?

– Конечно. Она ждет вас.

– Спасибо!, – Женька блеснула глазами и, ухватив Саню за рукав, потащила его за собой.

– Сэр Алекс?, – бормотал Шурик, пытаясь угнаться за Женей, – Ну и ну, блин…

Они почти бежали по тропинке, всматриваясь в уже просвечивающие сквозь кроны деревьев, крылья палаток. До поляны оставалось совсем чуть-чуть, когда кто-то прямо перед Саней спрыгнул с дерева и прищурился настороженно синими глазищами.

– Ленка…, – ахнула Женя и кинулась в знакомые крепкие объятия.

– Ну дела, – пять минут спустя хмыкнул Саня, глядя на обнимающихся девчонок и, почесав затылок, пошлепал дальше к лагерю.

Лагерь замка Каэдвен представлял собой большую поляну. С одной стороны поляны теснился десяток шатров-палаток и горели костры. С другой стороны была большая тренировочная площадка, на которой сходились в поединках ушастые рыцари. На большом дереве был построен широкий настил, на нем хранился символ Каэдвена – большое знамя с гербом замка. Его круглосуточно охраняли двое рыцарей. На соседних деревьях сидели дозорные.

Через полчаса после прибытия Саня, уже одетый по всей форме в рыцарские доспехи, стоял в карауле и задумчиво смотрел в сторону леса.

А в лесу на бревне Женька прижималась щекой к колючему Лёкиному плечу и сопела обидчиво куда-то ей в шею.

– Мелкая, ну почему ты раньше не приехала? Ты ж знала, что я более или менее тут, – ласково журила Лёка, обнимая Женьку и ласково целуя её лоб и щеки, – Я по тебе скучала, малыш.

– И я скучала… Ленка…

Не шли слова, не складывался разговор – слишком много нужно было сказать и слишком многие слова были под запретом. Но как хорошо было сидеть в теплых объятиях и – впервые за несколько месяцев – ни о чем не думать.

И нет ничьей вины в том, что иногда прерывалось дыхание, и губы скользили вдоль шелковой нежности щек, и сильнее сжимались ладони от радости быть рядом с таким родным и близким человеком.

Женька и Лёка просидели в лесу до самого вечера. А когда дыхания уже не хватало на то, чтобы согреть замерзшие руки, одновременно поднялись и пошли в лагерь.

Саня первым встретил девчонок. Поклонился неловко и забормотал:

– Жень… В смысле, леди… В смысле это – там еда уже готова. Будете есть-то?

– Привет, Шурик, – захохотала Лёка, – А ты чего так разговариваешь? Юродивого играешь?

– Здравствуй, Лёк. Да не! Я просто как дурак тут себя чувствую.

– Лично для меня это не новость, – прокомментировала счастливая Женька, – Ладно, ребят, давайте по игре уже, а?

– Не вопрос!

Лёка развернулась, посерьезнела и низко поклонилась Жене.

– Леди Дженис, моё имя – Лёка. Я начальник стражи замка Вашего Высочества. Разрешите сопроводить Вас к костру?

– Конечно. Но вы не упомянули свой титул…

– Женщин не принимают в рыцари, леди, – улыбнулась уголком губ.

– Тогда как же вы оказались начальником моей стражи? Это прерогатива рыцарей, я полагаю.

– Безусловно, леди. Но для меня сделали исключение.

– Вот как? И никто не возражал?

– Те, что возражали, не в счет – я убедила их изменить своё мнение.

– О…, – Женька закатила глаза, – Но я надеюсь, они остались живы?

– Я тоже на это надеюсь, – хмыкнула Лёка и, натянув перчатку, учтиво поклонилась, – Разрешите?

– Постойте… Лёка. Разрешите представить вам сэра Алекса. Он любезно сопровождал меня всю дорогу до замка.

– Рада встрече, сэр Алекс.

Лёка поклонилась в сторону стоящего с открытым ртом сэра Алекса и легонько шлепнула его по подбородку.

– Шурик, – прошептала она одними губами, – Не бойся, это не страшно – просто засвидетельствуй мне своё почтение и пошли уже жрать, что ли.

– Ну да… Это… Я свидетельствую вам своё почтение… леди…

– Сам ты леди!, – уже в голос захохотала едва сдерживающая Женька, – Ладно, господа и да-мы, пойдемте к костру уже.

А у костра их ожидали друзья. Смешная Ксюха в длинном зеленом платье, восхитительно красивая, похожая на лесную ведьму, Кристинка. Высокий подтянутый Димка, лопоухий Максим и все остальные, родные и знакомые.

Отгремели приветственные вопли, разжались крепкие объятия, откуда-то появились железные миски с горячей пшенной кашей, и железные кружки с не менее горячим чаем.

Ребята сжались вокруг костра, согревая холодные ладони и весело поедая кашу, менялись последними новостями.

– Гномы совсем офигели. Им мастер показал их территорию, а они от нашей ту часть ручья захапали. Надо завтра послов отправлять!

– А кто у нас в этот раз послы?

– Ну вы даете, леди! Пашка из педагогического и Ленька с физтеха, конечно. У них языки лучше всех подвешены.

– Леди Дженис, а мадам Лёка вам рассказала, что с мастером позавчера сделала? Он её хотел в королевы эльфов записать, а она его за подтяжки на ветку повесила.

– И что мастер?

– А что мастер… Полчаса повисел, а когда охрип – сказал, пусть будет кем хочет.

– Лёка-Лёка… Эх ты! А еще начальник стражи…

– А леди Кристина уговаривала-уговаривала мастера, чтоб он Толика в рыцари записал, а мастер – ни фига. В разбойники его отправил.

– Так надо было его тоже… за подтяжки!

– Не, он после Лёки умный стал – со стражей везде ходит.

Далеко заполночь затянулись посиделки у костра. Откуда-то появилась гитара, и понеслись тихие песни над лагерем Каэдвен. Заблестела глазами Кристинка, и Ксюха, сжав губы, смотрела, как засыпает в Лёкиных объятиях Женька и как шмыгает носом, уткнувшись в её шею.

***

– Кристь, мне с тобой поговорить надо, – Женя нашла Кристину у ручья. Пойдем куда-нибудь, пройдемся?

– А зачем ходить?, – независимо отозвалась Кристинка, – Давай тут поговорим.

– Тут нельзя… Ленка сверху бродит…

– Опаньки… Ну пойдем тогда.

Они отошли в сторону от лагеря и присели на поваленное дерево. Кристина достала сигареты, а Женька смущенно уставилась в сторону.

– Что случилось, Жень? Ты как будто не рада…

– Да нет, я рада, рада. Просто…

– Просто тебе не слишком по душе эти игры, да?

– Нет!, – вскинулась и тут же села на место, – То есть да, я не такой уж сторонник ролевых игр, но дело не в этом. Кристь… Виталик здесь.

– Где – здесь?, – удивилась Кристина, – В лагере?

– Да нет! Он в своем лагере. Он в этот раз у эльфов. Кем-то там.

– И что?

– Ну и я подумала… Может, мне к нему сходить…

– С официальным визитом?

– Кристь, я же серьезно!

– Я тоже серьезно, – почти прорычала Кристина, – Жень, ты идиотка или только притворяешься? Чего ты к нему попрешься?

– Поговорить.

– О чём поговорить?

– Кристина!, – Женька вскочила на ноги и забегала по поляне, – Он – часть моей жизни. Немаленькая часть. Неужели ты не понимаешь? Меня кроме него никто никогда… не любил. И не выбирал. Он очень хороший. И он мне дорог.

– И ты его любишь?, – с сомнением спросила.

– Ну…, – Женя запнулась, – Люблю, наверное. Не знаю. Кристь!

– Слушай, а ты с Лёкой об этом говорила? Спроси у неё, что она думает по этому поводу.

– Да что вы заладили – Лёка да Лёка! Ленка не знает ничего! И я ей никогда не скажу. Права не имею.

– Какого права?, – закричала Кристина в бешенстве, – Женя, ты голову свою включи, наконец! Ленка самая первая имеет права знать всё, что произошло. А то получается, что ты ей доверяешь только в радости, а в беде предпочитаешь без неё обходиться. Значит, не так уж много она для тебя значит.

– Я её берегу, блин!, – тоже начала орать Женя, – Чего вы все лезете в наши отношения? Я, наверное, лучше знаю, как и что правильнее делать!

– Ну а раз знаешь – нефиг тогда ко мне за советами ходить, – отрезала Кристина и, махнув рукой, пошла прочь с поляны. Она даже не посмотрела на опустившуюся на землю рыдающую Женьку.

В это время Лёка вовсю махала мечом на тренировочной площадке. Ей было тревожно и она сама не могла понять, откуда взялась эта тревога. Вроде бы всё было хорошо: Женька была при ней, родители в норме, учеба тоже более или менее радовала.

Лёка развернулась в прыжке и описала мечом широкую дугу. С Юлькой, правда, уже два месяца связи не было. Но это ничего, потому что чувства, целый год пылающие в сердце, в последнее время как будто совсем потухли. И игра радовала – веселили сердце мелкие шалости, традиционные тренировки и схватки. Но всё равно было тревожно.

Повернувшись, Лёка увидела спешащего на поляну Саню. Этот смешной молодой человек откровенно веселил девушку своей неловкостью и незадачливостью.

– Лёка!, – Саня остановился, уклоняясь от Лёкиного меча, – Меня Кристина послала. Там Женька пошла в лагерь эльфов. Одна. Кристина сказала тебя позвать, потому что это может плохо кончиться.

– В смысле? Шурик, у нас тут игра, а не настоящая бойня, – снисходительно улыбнулась Лёка, но поймав встревоженный Санин взгляд, посерьезнела и засунув меч в ножны, побежала в сторону тропинки. Саня помчался за ней.

4

– Вы… Вы куда?, – эльфийская стража просто обалдела от вида Женьки, в одиночестве подходящей к их воротам.

– Я… Меня зовут леди Дженис. Я герцогиня замка Каэдвен. Прошу аудиенции у вашего короля.

– Приветствую вас, мадам, – поклонился один из стражников, – А почему вы без охраны?

– А что, для того, чтобы нанести визит королю дружественного племени, обязательно нужна охрана?

– Нет. Конечно, нет. Постойте минуту, я доложу его величеству.

Стражник испарился, а Женька осталась стоять, переминаясь с ноги на ногу. Она была одета в традиционный наряд герцогини: длинное платье лазурного цвета и конусообразный головной убор, всё время съезжающий на лоб. Она уже сама начала сомневаться, стоило ли приходить сюда, но детское упрямство не позволило развернуться и убежать в собственный лагерь.

Наконец, эльф вернулся и проводил Женьку к трону эльфийского короля. Трон представлял собой наскоро срубленный из грубых досок высокий стул, покрытый чьей-то плащ-палаткой. Зато эльфы вокруг были почти настоящими: даже уши, покрытые густым слоем гипса, торчали совсем по-эльфийски.

– Чем обязан вашему визиту, леди Дженис?, – спросил король.

– Я пришла поговорить с одним из ваших эльфов, ваше высочество, – Женька, одной рукой поддерживая головной убор, неловко сделала реверанс. Она была смущена и растеряна не слишком теплым приемом и совершенно не знала, что говорить дальше.

– Надеюсь, вы осведомлены, что по законам нашего королевства вы не имеете права говорить ни с кем из моих подданных без моего высочайшего на то позволения?, – зато король, похоже, чувствовал себя вполне в своей тарелке.

– То есть как?, – от удивления, Женя выпала из образа и вдруг её взгляд скользнул влево. Там она увидела, конечно, того, ради которого и затевался весь этот поход.

Виталик стоял в стороне с огромным луком в руках и смотрел прямо на Женю.

– Виталь…, – Женька улыбнулась жалко и, протиснувшись сквозь плотные ряды эльфов, подошла к нему, – Привет. Как ты?

Виталий молчал, глядя куда-то в сторону. Через секунду Женя поняла, что он не собирается ей отвечать. Она растерялась. Горькие слезы обиды выступили на глазах.

– Витась…, – с отчаянием прошептала девушка и тронула парня за рукав, – Что ты…

Эльфы-стражники к этому моменту уже пришли в себя и плотной стеной встали между Виталиком и Женей.

– Мадам, – ехидно улыбнулся один из них, – Я прошу вас покинуть этот лагерь. Иначе нам придется вам помочь.

– Пашка…, – Женя вдруг узнала стражника, – Пашка, за что ты так? Я же… Пашка…

Непрошенные слезы полились из глаз девушки, отчаяние подскочило к горлу и разлилось болью по телу. И вдруг Женька почувствовала на плечах знакомую сильную руку. Лёка крепко прижала девушку к себе и поправила на голове шлем.

– Не бойся, мелкая. Я здесь.

– И я, – шагнул с другой стороны Саня, – Я тоже… тут, Женька…

Лёка пристально смотрела на эльфов, обнимая рыдающую навзрыд Женю. В её глазах ничего невозможно было прочитать – настолько они были холодны и безразличны.

Виталик сжал губы и вынул из-за пояса кинжал. Он готовился к схватке.

Лёка потихоньку передала ревущую Женьку в Санины руки и тоже вынула меч из ножен. Еще раз скользнула взглядом по эльфам и вдруг бросила меч на землю. Туда же последовали шлем и кольчуга.

Девушка осталась только в легкой белой рубашке без рукавов и черных джинсах. Она казалась хрупкой и беззащитной перед строем вооруженных эльфов.

– Игра закончена, – Лёкин голос прозвучал как пощечина, – Я не собираюсь даже по роли иметь какое-либо с дело с уродами, способными обидеть просто так беззащитного ребенка.

С этими словами Лёка схватила Женьку за руку и повела её за собой к выходу. Саня задержался ненадолго, тоже сбрасывая доспехи и, подойдя вплотную к эльфу-Паше, обвел взглядом его насмешливую физиономию.

– Козел ты, Пашка, – жестко сказал Саня, – Эта игра не для того делается, чтобы людей унижать. А ты, похоже, забыл, что такое человеком быть. Козел и есть.

С этими словами Шурик побежал догонять Лёку с Женей, и – как ни странно – его никто не задерживал.

Женька больше не плакала. Слезы комком осели в груди и уже не рвались наружу. Девушка доверчиво цеплялась за теплую Лёкину руку и молча шла в сторону лагеря.

Шурик и Лёка тоже молчали. Каждый по-своему переживал случившееся. Таких – мрачных и молчаливых – их и встретила испуганная Кристинка. Шурик остался чтобы всё ей объяснить, а Лёка втолкнула Женьку в палатку и полезла следом.

Там, в уютной, пропахшей костром, теплоте, они залезли под спальники и притихли, тесно прижавшись друг к другу. Женина голова покоилась на Лёкином плече, ноги их переплелись, но в сердце по-прежнему давило и наливалось мерзостным жжением отчаяние. И пустота.

– Я запомню тебя… Ты себя сбереги…, – обрывки песен звучали в Женькой душе, только добавляя горечи, – В равнодушие тем… Кто плюет нам в сердца…

Мыслей не было. Чувств не было. И всё поплыло перед глазами.

– Я тебя сохраню… Как последний патрон… Каскадерам любви не положен дублер, ты знай…

Сердце сошло с ума. Колотилось в грудной клетке, так и норовя вырваться наружу и всё вокруг залить мерзкой горькой желчью. Но слез не было. Ни одной капли не пролилось из Женькиных глаз, все они бушевали внутри, грозясь заслонить собой всё.

Глаза остекленели. Онемели руки. Мурашки со всего тела собрались в области позвоночника, выступая на нем каплями пота. Женя перестала дышать, чтобы хоть на секунду погасить эту боль, жуткую, ужасную боль, засевшую внутри.

И вдруг всё кончилось. Сильные руки крепче прижали Женьку к себе. Теплый живот прижался к спине. Холодные губы коснулись затылка, и хриплый голос прошептал в ухо:

– Я с тобой, мелкая… Я тебя уже больше никогда не оставлю.

И испугавшись силы чувств, прозвучавших в этом голосе, боль отступила, съежилась и мягко улеглась в животе. До поры до времени.

Даже успокоенная, Женька долго не могла заснуть. Что-то сжималось в её сердце от сладкого ощущения нежных ладошек, скользящих по спине, от теплого дыхания в макушку, и от звуков сонного посапывания в ухо.

Лёка тоже не спала. В её голове как заведенные метались всклокоченные мысли. Многое было непонятно – и в этой непонятности и заключалось недавнее беспокойство.

– Ничего, мелкая, – пронеслась, наконец, мысль, – Я разберусь. Ты не бойся, главное. Всё нормально будет. Я обязательно разберусь. Мелкая…

Когда Лёка вылезла из палатки, лагерь уже погрузился в сумерки. Все спали. Почти все.

– Ну, как она?, – Кристинка сидела у костра, когда бесшумно подошла Лёка.

– Нормально, вроде. Спит.

Помолчали немного.

– Кристя, что происходит? Тебе не кажется, что я имею право знать?

– Кажется. Но Женька, похоже, так не считает.

– Рассказывай.

В глазах Лёки была какая-то жесткость, даже жестокость, наверное – и Кристина, неожиданно для себя самой, вдруг рассказала всё. И про сексуальную жизнь Женьки, и про Виталика, и про её мучения и страхи.

– А потом она забеременела. А он сказал, что вернется за ней потом, оставил деньги и уехал.

– Аборт?, – Лёка сжала кулаки, и лицо её странно вытянулось.

– Да. Помнишь, мы уезжали с Женькой в Ростов на два дня? Вот тогда…

– Почему она мне не сказала?

– Не знаю. Наверное, боялась… Или… Не знаю.

Лёка сидела на бревне, крепко зажав ладони между коленями. Чёлка темных волос падала на глаза. И во всей её худощавой фигуре, обтянутой джинсами и футболкой, была какая-то мрачная суровость.

– Или что?, – процедила.

– Не знаю, Лен. Ты об этом у неё лучше спроси. И выкинь из головы этот аборт и всё остальное… Что было – то было. Теперь надо дальше жить.

Вскочила. Яростным взглядом посмотрела на Кристину. И бросилась бежать куда-то, не слыша и не видя ничего вокруг. Не глядя, перемахнула через забор и повалила кого-то на землю.

Опомнилась Лёка только в лагере эльфов, когда за ногу вытащила Виталика из палатки и уставилась на него горящими глазами.

– Ленка, ты что, обалдела?, – вскочил, отряхиваясь, – Что случилось?

– Что случилось? Это ты, ублюдок, скажи мне, что случилось? Денег на аборт дал, да? И еще посмел после этого так себя с ней вести?, – уже не владея собой, Лёка кинулась на Виталика, повалила его на землю и ожесточенно заработала кулаками, – Скотина! Скотина!

Всё это мало было похоже на драку – они катались по земле, изредка нанося удары и громко шипя:

– Какое тебе вообще дело, ты! Ты ей кто – мать, сестра?, – Виталик пока только защищался, не пытаясь ударить.

– Я ей друг, слышишь, ты, сволочь!, – Лёка изловчилась и изо всех сил ударила парня локтем по челюсти. Он моментально озверел и, вывернувшись, начал наносить глухие тяжелые удары.

– Лесбиянка драная! Так бы и сказала, что глаз на неё положила, я бы себе другую нашел. Мало девок вокруг, что ли?

– Она не девка!, – из разбитой губы текла кровь, немилосердно болела шея, но Лёка не собиралась сдаваться, – А ты – подлец! Трахнул, и в кусты, да?

– Ну не жениться же на ней!, – Виталик неожиданно получил удар в пах и согнулся, завывая: – Сука… Сука…

Внезапно Лёка почувствовала, как чьи-то руки оттаскивают её в сторону, но сопротивлялась лишь из чистого упрямства: заряд бешенства уже прошел, и она сделала то, что хотела.

– Ленка, ты с ума сошла?, – кто-то держал её за руки, не давая сделать и шага, а она смотрела на корчащегося Виталика и потихоньку сплевывала на землю кровь.

– Урод…, – прошипела и, оттолкнув того, кто был рядом – медленно зашагала назад.

В лагерь Лёка пришла уже на рассвете. Долго смывала кровь с лица в роднике, прикладывала холодный камень к опухшей скуле. А затем залезла к Женьке в палатку, прижала её, сонную, к себе и прошептала тихо-тихо: «Всё будет хорошо, мелкая… Теперь всё будет хорошо»…

***

И всё, действительно, стало хорошо. На следующее же утро Лёка собрала вещи, подхватила Женьку под руку и отправилась назад, в Таганрог. Следом за ними, радуясь и смеясь чему-то, следовали Шурик, Кристина и Толик. По пути им встретился кто-то из эльфов, но ничего не сказал – и испуганно исчез в кустах.

– Лёка – гроза эльфов, – захохотала Кристина, глядя на зеленую куртку, скрывающуюся в зарослях ежевики, – Смотри, как бы тебе темную потом в общаге не устроили.

– Пусть попробуют, – хмыкнула Лёка, – По одному потом выловлю и ноги оторву.

– По одному всякий сумеет, – пробормотала вдруг Женька.

– Что?, – Лёкиному удивлению не было предела, – Мелкая, о чем ты говоришь? Тебе кажется, что в одиночку раскидать всех врагов по углам – это признак доблести? Нет, малыш – это признак глупости. И совершенно не за чем ввязываться в драку только для того, чтобы кому-нибудь дать по морде. Если есть возможность решить вопросы без кулаков – надо так и делать.

– А если без кулаков не получается? Зачем по одному-то ловить, если можно сразу… всех? Или боишься, что сил не хватит?

– Да нет, сил хватит скорее всего. Только ты учти, что в большой драке больше шансов нанести людям большие телесные повреждения, – серьезно ответила Лёка, – А если потом по одному поймать – я же бить не буду. Повешу куда-нибудь и объясню, что к чему. Чуешь разницу?

– Лёк, а откуда у тебя в таком случае синяки на лице? И кулаки сбиты?, – вмешалась Кристина и нарвалась на предупреждающий Лёкин взгляд.

– Это отдельный вопрос, детка, – хмыкнула Лёка, – За друзей я кому угодно ноги оторву. И неважно, скольких придется за раз побить.

– Эх ты, воинствующая пацифистка, – засмеялась Кристина, – Ладно, девочки и мальчики, давайте шагу прибавим, а то на электричку опоздаем.

К вечеру все были уже в общаге. Наскоро забросили вещи по комнатам и собрались, конечно, в четырнадцатой. Шурик поставил чайник, Кристина с Толиком улеглись на кровать, а Лёка и Женя устроились в кресле.

– Скоро осень, – задумчиво пробормотал Саня и снял с кровати гитару, – Снова учеба, народ в общагу вернется. Девушка моя приедет.

– У тебя есть девушка?, – удивленно переспросил Толик.

– Есть. А что тебя так удивило?

– Да ты просто никогда об этом не говорил.

– Никогда – это эти два дня, что ли?, – хмыкнул Шурик, и, кинув быстрый взгляд на Лёку с Женей, отвел глаза, – Мы с ней… Давно вместе. А могли бы быть и не вместе.

– Это как?, – заинтересовалась Лёка, поудобнее устраивая Женьку у себя на коленках, – Расскажи.

– Да нечего особенно рассказывать, – Саня смутился под насмешливым Жениным взглядом, – Мы с детства дружили. Ну, дружили и всё. Учились вместе там, в Сочи. А потом я надумал сюда уехать. А она вдруг взяла и за мной поехала. Ну и я понял, что она для меня больше чем друг. А мог бы не понять.

– Поучительно, – улыбнулась Кристина.

– Еще как, – согласилась Лёка и поднялась вместе с Женей на ноги, – Ладно, народ. Мы погуляем пойдем, пожалуй.

Держась за руки, девчонки вышли из комнаты под смешливыми взглядами друзей. Вопреки ожиданиям, Лёка направилась не к выходу из общаги, а в Женину комнату. Усадила на кровать, пристроилась рядом и задумалась о чем-то.

– Лен, что с тобой?, – испуганно спросила Женька. Она впервые видела Лёку такой растерянной.

– Я хочу тебе кое-что сказать, мелкая. Ты только не начинай сразу махать руками и возмущаться, ладно? Просто… послушай. Ты меня старше. В нашем возрасте разница в два года, наверное, имеет не так уж много значения… Но дело не в этом. Ты очень многое обо мне знаешь. Наверное, даже всё знаешь. Ты, наверное, самый близкий мне человек. Ближе нету, понимаешь? И я знаю, что с тобой могу быть совершенно любой. Я не идеальная, но я вижу, что ты принимаешь меня любую. И это очень… правильно, мелкая. Понимаешь?

– Я… Да…

– Погоди. Дослушай, – Лёка вздохнула и посмотрела Жене в глаза, – Мы друзья, Жень. И я тебя люблю такой, какая ты есть. Твои страхи – это мои страхи, понимаешь? Твоя радость – моя радость. И твоя боль должна быть моей болью. Никогда не бойся быть со мной слабой. Люди очень зря думают, что сильный человек – это тот, кто не показывает своей слабости. Это не так. Сильный человек – тот, что не боится свою слабость признать. Понимаешь? А дружба… Это вообще сложное понятие, мелкая. Для кого-то сложное. Для меня – нет. Я за своих друзей всё отдам. Но взамен хочу честности. Никогда не бойся говорить со мной. Что бы ты ни сделала, что бы с тобой ни случилось – я хочу быть рядом. Всегда рядом. И когда хорошо, и когда плохо. И когда больно – тоже. Слышишь, мелкая? Я тебя люблю. И… Никогда не бойся меня.

– Ленка…, – Женя растерянно смотрела на такую непривычно серьезную Лёку и из глаз её капали слёзы, – Лен… Я тоже тебя люблю… Лен… Ты прости, что я молчала. Мне почему-то казалось, что это такой позор – то, что случилось. Что это неправильно…

– Жень. Хватит. Не нужно извиняться. То, что случилось – позор для Виталия, но не для тебя. А что касается… аборта… Сейчас мы не будем об этом говорить. Всё прошло. Всё будет хорошо. Я знаю.

Лёка привлекла Женю к себе и нежно поцеловала в переносицу. Женькины руки доверчиво обвились вокруг её талии и прижались крепче.

С того дня они постоянно были вместе. Гуляли по городу, купались в азовском заливе, вместе сидели ночью на пляже и считали звезды. Женя была счастлива, потому что знала – никуда теперь не денется эта ладонь, постоянно сплетенная с её пальцами.

Однажды, в конце августа, Лёка зашла за Женькой рано утром и, хитро улыбаясь, велела быстро одеваться.

Через несколько часов они уже выпрыгнули из электрички и, держась за руки, пошли вдоль небольшой лесополосы. Женя не задавала вопросов. Она вовсю улыбалась яркому солнышку, отражающемуся от Лёкиных волос и радовалась такому светлому дню.

Идти пришлось недолго. Лёка остановилась у большого дерева и легким движением тренированного дерева забралась на широкую ветку.

– Давай, мелкая!, – девушка протянула вниз руку и помогла Жене тоже залезть наверх.

– Где мы, Лен?

– Мы сидим на волшебном дереве, малыш. Помнишь, ты рассказывала мне про лесного духа?

– Да…

Женя замолчала удивленно, глядя в Лёкины глаза. Они сидели близко-близко друг к другу.

– Так вот, это дерево волшебное. Тот, кто однажды сюда заберется, будет всю жизнь очень-очень счастливым.

Лёкин голос дрогнул, она притянула Женьку ближе к себе и, взяв за руки, ласково посмотрела в глаза.

– Ты… Ты только что это придумала, правда?, – прошептала Женя.

– Нет…, – Лёка наклонилась и осторожно коснулась губами Женькиных губ, – Вчера…

– Я люблю тебя… люблю…, – задыхаясь, шептала Женя между поцелуями, – Люблю… Ленка…

– И я… Мелкая… Мелочь моя родная…

Они не открывали глаз. Ни на мгновение. Обе боялись, что стоит хоть на секунду выпасть из спасительной темноты – и сказка исчезнет. Но не остановить уже было горячих губ, вжимающихся в нежное тепло. И руки, смелея, всё крепче прижимали к себе мягкое тело.

Лёка сдерживалась изо всех сил. Легко-легко, нежно-нежно целовала она Женьку, боясь, что чуть глубже – и она потеряет голову. Но Жене было мало. Она обхватывала ладонями Лёкины щёки и с всхлипами прижималась к её губам.

Разорвав поцелуй и посадив Женьку к себе на колени, Лёка чуть смущенно посмотрела в её глаза и облизнула губы.

– Ленка…, – выдохнула Женя и снова притянула Лёку к себе. Её язык, холодный и влажный, одним толчком проник между губ девушки и задвигался, лаская нёбо и горячую нежность рта.

Первый шаг был сделан. И, уже не сдерживаясь, Лёка долго-долго целовала Женьку, глубоко, страстно, каждое мгновение ощущая теплую волну, поднимающуюся из груди к горлу.

– Почему ты молчала так долго?, – Женька лежала на кровати, крепко обняв Лёку и задумчиво перебирала её волосы, – Почему не сказала раньше?

– Не знаю… Я сама себя не понимала. Мы так долго были друзьями… И Юлька была, и Виталик. И Ксюха.

– А почему… сегодня?

Лёка развернулась в Жениных объятиях и фыркнула ей в живот, согревая дыханием кожу под футболкой.

– И это всё, что ты можешь мне ответить?, – засмеялась Женька.

– Угу. Не мешай, я занята.

– Чем ты там занята? Аай…, – Женя изогнулась от щекочущих Лёкиных пальцев, – Ленка! Прекрати!

– Так… Что у нас тут… Тут у нас подмышки… А тут? Ооо! Тут у нас ребра!, – Лёка продолжала щекотать Женьку, наслаждаясь её хохотом и извивающимся на постели телом. Неожиданно она чуть приподняла футболку и нежно поцеловала Женин живот.

Смех прервался. Лёка почувствовала, как Женька сжалась в комок и тут же обняла её крепко-крепко.

– Мелкая… Ты… Что?

– Я… Ничего, Лен.

– Женька… Я просто поцеловала. Я к тебе не пристаю, не бойся. Наш первый поцелуй будет именно первым поцелуем, а не прелюдией к шустренькому сексу.

– Так, я не поняла, – с явным облегчением улыбнулась Женя, – Что имеешь против шустренького секса?

– Я тебе потом расскажу, – прошептала, – Попозже…

Друзья восприняли новость с восторгом. Кристина, ухмыляясь, заявила, что сожалеет только о том, что однополые браки в России не регистрируют – а то она бы с удовольствием посмотрела на Лёку в подвенечном платье. Шурик признался, что всё время ожидал, когда же они, наконец, объяснятся, и даже Ксюха тепло и искренне поздравила девчонок.

И было счастье.

Каждое утро Женька просыпалась с улыбкой и мыслью о том, что всё хорошо. Так оно и было: учеба нравилась, зачеты и контрольные сдавались легко и с неизменной улыбкой. А после занятий Женя первой выскальзывала из аудитории, прыгала в Лёкины объятия и в обнимку с ней уходила в долгие осенние прогулки. Вдвоем они исходили множество километров по Таганрогу. Лёка укутывала Женю в свою куртку, целовала жарко и дышала нежными словами в ухо.

В общежитии Женя с удовольствием возвращалась в свою новую, теперь уже одноместную комнату. Благодаря Кристине, ладящей с комендантом, комната эта была на первом этаже и Лёке уже не приходилось больше рисковать жизнью чтобы пробраться к Женьке в гости.

Были и совместные посиделки в четырнадцатой, и поездки в Ростов с Шуриком и Алей – его девушкой.

А там – не успели оглянуться – и осень прошла. Студенты натянули шапки, первый снежок выпал на трамвайные рельсы и время заскользило по этим рельсам, звеня серебряным колокольчиком.

Появились ёлочки в витринах магазинов и само небо пропело тихонько: «А вот и новый год».

***

Новый, 1998 год, Женя и Лёка решили встретить вдвоем. Долго объясняли друзьям, почему именно так, успокаивали обидевшихся, и улыбались понимающим. Твердили в два голоса: «Если этот новый год встретим вместе, значит, никогда не расстанемся». И никому не могли объяснить, почему именно так…

Встречать, конечно, решили у Женьки – благо комната отдельная и не помешает никто. Долго спорили, купить целую ёлку или только веточки. Лёка доказывала, что надо обязательно целую, а Женя боялась, что тогда кроме ёлки в комнате уже никто не поместится. Жаркие споры закончились не менее жаркими поцелуями, а потом Лёка и вовсе поставила в них точку, притащив уже 31 декабря небольшую зеленую ель, еще покрытую капельками от растаявшего снега.

– Куда ставить?, – девушка, отдуваясь, опустила ёлку у входа и потянулась, разминая мышцы, – Тяжелая, зараза!

– Не знаю!, – Женька смеялась, глядя, как Лёка выпутывается из шарфа и куртки, – Сама притащила, сама и решай теперь, куда её ставить. Тут и так места нет.

Девушка была права: места в её комнате и впрямь хватало только для кровати, небольшого стола, пары стульев и холодильника. Впрочем, была еще тумбочка и диван «Системы малютка», как его называл Саня. Ёлку было ставить решительно некуда.

Пока Женька резала салаты и бегала на кухню присматривать за мясом, Лёка упорно старалась установить лесную красавицу то в углу у двери, то на тумбочке, то посередине комнаты. И в один прекрасный момент запыхавшаяся Женя, открыв дверь, увидела чудную композицию: на стуле с сигаретой в губах сидела довольная Лёка, а на диване, привязанная для надежности широким ремнем, стояла ёлка.

– Чудовище, ты с ума сошла! Кто ж елку на диван-то ставит?

– Я, – Лёка явно была довольна проделанной работой.

– А если она упадет?

– Не упадет.

– А кто игрушки на неё вешать будет?

– Мы.

– Кошмар какой… Ты бы её еще на кровать поставила!

– На кровать нельзя, мы на ней спать будем. Потому что если ты на своем диване еще поместишься, то я – точно нет, – Лёка внезапно засмеялась.

– Ты чего?

– Посмотри на себя, мелкая… Просто жена, да и только!

Женя послушно подошла к зеркалу и поневоле тоже улыбнулась. Она действительно была сегодня похожа на семейную даму: длинные тёмные волосы завязаны косынкой, поверх халата болтается фартук, а в руках сделанные еще в седьмом классе и привезенные из дома рукавички-прихватки.

– Лен, иди сюда. Стань рядом!

– Зачем?

– Ну, подойди, жалко тебе, что ли?

Лёка лениво встала и обняла Женьку за плечи:

– Ну и чего?

– Смотримся?, – в глазах девушки засверкали огоньки.

– Смотримся. И даже очень. Ты как жена, а я как муж.

Лёка ошибалась. Даже в своих джинсах и рубашке она сейчас нисколько не походила на парня. Даже напротив, что-то очень женственное скользило в этих синих озорных глазах, в прядях волос, падающих на лоб и даже в движениях, которыми девушка поправляла эти пряди. Она никогда не считала себя красивой, даже симпатичной её трудно было назвать, но что-то очень особенное было в этих как будто из гранита высеченных скулах, в узких твердых губах и в ямочке на правой щеке. Женька любила украдкой любоваться Лёкой – уж ей-то она казалась самой красивой на свете…

– Ну что, жена, надо нам с тобой по гостям двигать, чтобы к ночи освободиться, – Лёка по-хозяйски шлепнула Женю ниже поясницы и со смехом уворачиваясь от возмущенной реакции, закурила еще одну сигарету.

– Скоро пойдем. Надо закончить сначала с едой и тарелки достать… Лен, а ты пока ёлкой займись – там, в тумбочке игрушки…

Так, в хлопотах, прошел день и совершенно неожиданно наступил вечер. Стемнело. Женя и Лёка медленно шли по центральной улице города, ловя губами белые снежинки и любуясь предпраздничной суетой. В воздухе витал аромат праздника: все стеклянные витрины магазинов были украшены гирляндами и переливались яркими огнями, люди торопились домой, с трудом сдерживая улыбки и радость. По белому снежному ковру бегом-бегом к подъезду, а там уже и родные ждут, встречают у порога, журят за то, что так поздно и помогают раздеться… А потом – бум! Пробка вылетает из бутылки, бьют куранты и новый год настает… Светлый и немножко сказочный…

– Эй, мелкая, ты чего замечталась?, – Лёка помахала рукой перед лицом Женьки, – Уже пришли.

– Лен, а, может, не надо?

– Почему не надо? Ты же всегда была рада видеть моих родителей.

– То было тогда… А теперь мне почему-то стыдно.

– За что стыдно?

– Ну, не знаю… За то, что мы с тобой…

– Жень, не дури. Наша личная жизнь их не касается. Двигай давай, пошли.

И пришлось идти. И улыбаться, и произносить поздравления, и поднимать бокалы с пенящимся шампанским.

– Женечка, когда же ты у нас, наконец, замуж выйдешь?, – Надежда Андреевна сосредоточенно накладывала салат на тарелки и не заметила, как вытянулось лицо Лёки, – Лена-то у нас маленькая еще, а тебе уже пора. Тебе же двадцать уже?

– Двадцать один.

Женька торопливо схватила бокал и начала пить судорожными глотками. А Лёкина мама, словно нарочно, продолжила:

– Ну вот, даже двадцать один. Я в твоем возрасте уже Леночку родила. Что ж ты так?

– Да рано еще, Надежда Андреевна. Успею еще.

– Правильно, – вмешался Борис Сергеевич, – Сначала надо институт закончить, а замуж всегда успеет. Женя девушка красивая, умная, – кавалеры, наверное, стаями ходят?

– Да… Нет… Есть чуть-чуть…, – Женька с испугом смотрела на сжатые Лёкины пальцы и пыталась успокоить забившееся сердце, – Надежда Андреевна, вкусный у вас салат очень.

– Спасибо, Женя. Ну, а жених-то есть у тебя?

– Нет. Жениха нет.

– Почему?

– Ну… Некогда… Да и вообще как-то…

– Мама, ну что ты пристала к человеку, – не выдержала Лёка, – Нет и ладно. Зачем он вообще нужен, жених?

– Как зачем, Леночка?, – женщина была ошарашена внезапной злостью в голосе дочери, – Долг женщины – выйти замуж, родить ребеночка и вырастить из него человека. А без жениха это вряд ли получится. Ты вот тоже, когда повзрослеешь, поймешь, как важна семейная жизнь.

– А сейчас я маленькая, по-твоему?, – Лёка вскочила из-за стола.

– Чудовище, успокойся… Не надо…, – в ужасе прошептала Женя, но девушку уже было не остановить:

– Значит, мама, по-твоему, я просто еще не доросла до того уровня, когда человек понимает ценность семейной жизни, да?

– Нет, конечно. Алёнушка, я совсем не хотела тебя обидеть. Просто мне уже очень хочется внуков понянчить. Ну, не сейчас, конечно, а через пару-тройку лет – с удовольствием. А откуда же они появятся, внуки, если у тебя мужа не будет?

– От святого духа, мама! И вообще, что за разговоры в предновогодний вечер?

– Да, давайте лучше выпьем!, – Борис Сергеевич, казалось, был очень рад смене щекотливой темы, – За вас, мои дорогие. Пусть в новом году вам всегда сопутствует удача.

Девчонки вышли от Лёкиных родителей около девяти часов вечера. До общаги шли молча, старательно утюжа ногами мокрый снег. И только на входе в общежитие, не обращая внимания на снующих туда-сюда студентов, Лёка вдруг обняла Женьку и медленно, с наслаждением, поцеловала. А потом улыбнулась, отряхнула снег с шапки и весело сказала:

– Ну что, жена, пошли новый год встречать?

По пути наверх они то и дело останавливались, здоровались, поздравляли и принимали поздравления. Но как только за ними захлопнулась дверь комнаты, Лёка быстро заперла её на ключ.

– Всё! Никаких гостей, никаких гулянок, только ты и я. Да, мелкая?

– Да…, – Женька потрясенно смотрела на дверь, её пугало ощущение дежавю – словно всё это уже было… С ней… Или с кем-то другим… А потом вдруг страх ушел, оставив место лишь праздничной радости.

Они смирно сидели за столом, уставившись на маленький радиоприемник. Горели свечи, и их блики красиво играли на серебристой поверхности ёлочных игрушек. Начали бить куранты. Вылетела пробка из бутылки с шампанским, и вино полилось в высокие бокалы.

– С новым годом, мелкая.

– С новым годом…, – Женька, улыбаясь, пригубила шампанского и ласково посмотрела на Лёку, – Я люблю тебя…

– И я тебя… А еще больше буду любить, когда попробую вот это произведение кулинарного искусства!

– Пробуй… Это тетин фирменный салат.

– Вкусный, – с набитым ртом пробормотала Лёка, – Кстати, как там твои?

– Нормально. Тетя обрадовалась очень, когда я позвонила. Они с родственниками новый год встречают, весело им там будет.

– Ну, а нам и тут не скучно.

– Да…

Они болтали ни о чём, тщетно пытаясь скрыть волнение. Пили шампанское, произносили какие-то тосты. А Женька с ужасом ждала, что вот сейчас начнется… Она боялась даже не самой близости, а того, что вновь ничего кроме отвращения не почувствует… И что придется снова притворяться. Совсем недавно они обсуждали это с Кристиной, и та сказала, что поскольку в её жизни были только парни, то тут посоветовать она ничего не может. И это испугало Женю еще сильнее – она начала задумываться, а как это бывает, если… с девушкой? И что делать, и как… И как быть, если что-то сделаешь неправильно? И…

– Эй, солнце, ты заснула, что ли?, – Лёка взъерошила Женькины волосы и вытащила её из тягостных мыслей, – Спать рано еще, ты что? Новый год как-никак!

– Да я не сплю, просто задумалась.

– О чём?

– Да о всяком.

– Так, а ну-ка колись!

– Ни за что!, – Женя рассмеялась и выскочила из-за стола, – Давай лучше музыку включу?

– Включай. Музыка – дело хорошее.

Включила, конечно же, «Снайперов», ставших еще любимее после того как Лёка призналась, что обожает Арбенину.

Ветер… Закружит вальс в коре тугих деревьев.

Стены… Вишневых стен сольются с белым фраком.

Видишь… В моём саду теперь играют дети.

Игры… Всё те же под кристально-черным флагом.

Я прошу тебя, закрой глаза…

Я прошу тебя, закрой глаза

Мне в эту ночь не спится…

Голос Дианы метался по комнате и отскакивал от стен. Женька молча смотрела в синие Лёкины глазищи и уже больше ни о чём не думала. Музыка захватывала, обволакивала сознание, не оставляя места ни для чего… Молча поднялась Лёка, протянула руку. И через мгновение Женя закружилась в хороводе ласковых объятий. Пламя свечей играло на ресницах, мелодия отдавалась в сердце лёгкими звуками скрипки.

Запах… Ночных костров заведомо приятен.

Возраст… Течет из рук, торопится в дорогу.

Можно… Теперь тебя обнять, нас только двое.

Кто-то… Уже успел отдать дать некрологу.

Они медленно танцевали, тесно обнявшись, и забыв обо всем вокруг. Лёка зарывалась лицом в пушистые Женькины волосы, нащупывала губами полоску нежной кожи между щекой и шеей, что-то неразборчиво бормотала. И так были похожи на сказку эти нежные прикосновения, пронзительные взгляды и холодные от шампанского губы. И так хотелось, чтобы никогда не кончался этот безумный хоровод любви и неги.

5

– Я люблю тебя… Я так тебя люблю…, – Лёка жарко шептала Жене на ушко какие-то бессвязные нежности, отвлекалась вдруг и касалась губами щек, глаз, губ…

А Женька таяла… Прижималась к этому худощавому телу, ласкала ладошками спину, затылок, перебирала волосы. Но где-то внутри не останавливаясь звенел страх. Он пересиливал собой желание, заслонял и тушил, словно ледяной водой. Мелодия отчаяния и непонимания самой себя.

– Мелкая… Ты почему сегодня в облаках витаешь?, – Лёка вдруг посмотрела Женьке в глаза и сжала её руки в своих, – О чём думаешь?

– Ни о чём… Песня очень красивая.

– Не обманывай. Иди сюда, – выключила магнитофон, потянула к кровати, усадила рядом с собой, обняла крепко, – Рассказывай, чего боишься?

– А откуда ты знаешь, что я боюсь?, – Женя затихла в кольце ласковых рук и попыталась унять дрожь.

– Знаю. Я даже знаю, чего именно ты боишься. Ты глупая… Ничего никогда не будет, если ты не захочешь.

– Лен… Я не то чтобы боюсь… Я хочу… Я просто…

– Тшш, – Лёка обхватила Женьку за талию и усадила к себе на коленки, – Так тебе не страшно?

– Нет, – Женя улыбнулась, обняла девушку за плечи и потянулась губами к её губам. Страх не ушел, но так приятно было ощущать эти нежные губы, теплый язык, ласковые ладони, скользящие по спине…

Учащенное дыхание, сердце, скачущее в одному ему ведомом ритме. И вдруг – Лёкина рука, проникшая Женьке под футболку и мягко опустившаяся на талию.

Женя замерла. Снова противный страх сковал сердце и не давал двигаться.

– Тебе неприятно?, – Лёка коснулась губами ушка девушки и легонько провела по ему языком, – Малышка… Я хочу всего лишь касаться тебя, как только ты скажешь: «стоп», я прекращу – клянусь. Ты такая красивая… Нежная… Родная… Моя…

Захлебнулось дыхание, ёкнуло сердечко, и приятная теплота разлилась по телу. Поцелуй… Еще… У Жени закружилась голова и она уже не думала о своём страхе, ощущая ласковую ладошку, скользящую под майкой вдоль позвоночника. И когда Лёка коснулась её груди – тело отозвалось только сладкой негой. Женя даже не заметила, как опустилась на кровать и чувствовала только нежные губы на своих губах и ласковую ладонь на груди. Она прижала к себе Лёку и, вдыхая знакомый, родной запах, вдруг абсолютно расслабилась и ответила на поцелуй.

Пальцы Лёки осторожно погладили твердые соски девушки и потянули футболку вверх. Рука снова скользнула к груди. От этого прикосновения Женька вздрогнула и сжала ладони.

– Тебе не нравится, малыш?, – Лена убрала руку и погладила девушку по щечке.

– Нет… Нравится… Не знаю… – пробормотала Женя, – Я боюсь…

Лёка медленно дотронулась губами до её подбородка, затем нежно соскользнула по шее к плечу:

– Расскажи мне, чего ты боишься?

– Я не знаю, Лена… Если бы я знала – всё было бы намного проще. Я хочу тебя, мне хорошо с тобой, но я… боюсь.

– Ты боишься того, что всё будет как с Виталиком?

– Да… Я боюсь, что не почувствую ничего.

– Глупышка…, – Лёка села на кровати, глядя Женьке в глаза, – Я никогда не сделаю тебе больно. Я хочу просто быть рядышком с тобой, касаться тебя… Любить… Иди сюда.

Она осторожно взяла Женю за руку, усадила рядом с собой и положила руки ей на талию:

– Можно я сниму с тебя футболку?, – спросила, не отрывая взгляда. И дождавшись неуверенного кивка, медленно потянула майку вверх, проводя ладонями по бархатистой нежной коже. А Женька задрожала то ли от холода, то ли от сознания собственной беззащитной обнаженности.

– Не бойся меня, малыш, – Лёка медленно расстегнула пуговицы на своей рубашке и сняла её совсем. Они сидели друг напротив друга, тщетно пытаясь утихомирить учащенное дыхание и глядя прямо в глаза.

Женька совсем растерялась. Украдкой смотрела на обнаженный торс Лёки, на грудь, плечи. И вдруг почувствовала, как Лена взяла её ладонь в свою и опустила себе на грудь. Девушка вздрогнула как от удара током.

– У тебя ладошка такая нежная, – прошептала Лёка и Женькиной рукой еще раз провела по груди, по животу, по плечам, – Я с ума схожу от твоих прикосновений… Сердце такой теплотой отзывается.

А Женя осознала внезапно, что ей очень приятно касаться девушки… И уже сама начала поглаживать эти мягкие округлости.

За переживанием новых для себя ощущений, Женька и не заметила, как Лёка мягко уложила её на постель и коснулась языком губ. От этого, казалось бы, невинного, прикосновения, по телу пробежала целая волна желания. Женя обняла Лену за плечи и закрыла глаза. Ей было так хорошо, что страх сам собой куда-то улетел, испарился… А Лёка, словно почувствовав это, целовала девушку всё крепче. Забиралась языком между приоткрытых губ, ладонью лаская грудь. И только через много-много минут подняла на мгновение голову и тихо спросила:

– Тебе хорошо, мелкая?

Женька только кивнула. Не было сил разговаривать, думать. Хотелось снова окунуться в теплоту этих ласковых прикосновений, которые становились всё смелее и смелее.

До самого утра девушка открывала для себя невиданные раньше грани удовольствия. Лёка была ласковой и осторожной, и именно эта боязнь причинить боль помогли Жене расслабиться и забыть о страхе. Тем более, что в эту ночь Лена сняла с неё только футболку, и ничего больше.

***

Время шло. Остались позади зимние праздники, веселые гулянки всем этажом и ящики выпитой водки. За этот месяц Женька расцвела. Как будто наконец-то проснулась после долгой спячки, распрямила плечи и превратилась в молодую прекрасную женщину. Летала по коридорам общаги, по улицам города. И застарелый страх внутри пел радостную веселую песню.

Преддипломная практика, подготовка к выпускным экзаменам – всё решалось как-то легко и само собой. И когда тетя сообщила, что в честь окончания института они с дядей Олегом дарят Жене квартиру в Таганроге, это было воспринято как неотъемлемая часть счастливой судьбы.

Лёка закончила, наконец, учебу в своем непонятном учебном заведении и устроилась на стажировку в какую-то местную фирму. Солнечным февральским утром она помогла Женьке перевезти на новую квартиру вещи, потосковала, глядя на просторные две комнаты и… решительно отказалась жить вместе. В этот день они впервые поссорились.

– Ну почему?, – Женя стояла посреди сумок и стоящей в беспорядке мебели, – Объясни хотя бы, почему ты не хочешь?

– Потому что еще рано.

– Что рано, Лена? Мы встречаемся уже почти полгода. Я люблю тебя. Я хочу жить с тобой.

– Я тоже тебя люблю, мелкая…, – Лёка обреченно уселась на подоконник и закурила, – Но жить вместе нам пока рано.

– Почему?

– Просто потому что рано.

– Я поняла, – Женька устало опустилась на стул и сжала ладони, – Ты боишься потерять свою свободу. Не хочешь ограничивать себя ничем. Я поняла. Прости.

– Ты глупая! Ты ничего не поняла!

– Ну так объясни мне, раз до меня так плохо доходит!, – сорвалась на крик.

– И объясню!, – Лёка выкинула сигарету, подскочила к Жене и уставилась прямо в глаза, – Вот когда я буду в состоянии САМА купить НАМ квартиру, вот тогда мы и будем жить вместе.

– Ленка, ты с ума сошла! Чем тебя не устраивает ЭТА квартира?

– Тем, что она ТВОЯ!

– Она наша!

– Нет. Мелкая, пойми – для меня это очень важно. Я люблю тебя, я хочу быть с тобой всегда. Но есть вещи, которые для меня имеют огромное значение. Мы будем жить вместе только тогда, когда я сама куплю нам квартиру.

Лёка говорила так жарко, что сумела убедить Женю. Она согласилась. А вскоре поняла, что это вообще не имело никакого значения, потому что каждый вечер с работы Лена шла уже не к родителям, а сюда. Долго купалась в душе, пила чай, ела приготовленный Женькой ужин и рассказывала свои немудреные новости. «Этакая имитация семейной жизни», – как выразился однажды Саня.

Само собой разумеется, вся компания, собиравшаяся раньше в четырнадцатой комнате, теперь перебралась к Женьке. В маленькой комнате поселились Кристинка и Ксюха, а по квартире постоянно гуляли гости. Но в эти дни девушка была рада всем и каждому – настолько переполняло её чувство всеобъемлющего счастья.

За три зимних месяца Женя совсем забыла о том, что был когда-то в её жизни Виталик, забыла обо всей боли, что он ей причинил – она просто жила и впервые в жизни наслаждалась тем, что живет. Каждой ночью она позволяла Лёке все больше и больше, выгоняя из души противный въедливый страх. Но где-то глубоко внутри всё же оставались сомнения… Много-много сомнений…

– Привет, – Лёка, выдавливая улыбку, стояла на пороге Женькиной квартиры.

– Привет, малыш. Заходи, – Женька проводила удивленным взглядом покачивающуюся Лёку и вдруг ясно почувствовала запах алкоголя.

– Чудовище, ты напилась, что ли?

– Ннет! Я трезва как сты… сти… стеклышко! А впрочем, – да. Я напилась как последняя свинья…

Женя засмеялась и присела на диван, рядышком с Леной.

– Что случилось, чудо?

– А я родителям всё рассказала.

– Что – всё?

– А вот всё. Про себя. Про тебя. Про нас. И вообще – всё.

– Ты с ума сошла…, – задрожали руки и где-то в горле заходил вверх-вниз противный комок, – И что… они?

– А ничего!, – Лёка со злостью закурила, – Мама орала, папа пил валокордин. Потом сказали, что отведут меня к психиатру. Потом – что выпишут из квартиры, потом – что заявят в милицию, потом – что переедут в Ростов… Короче говоря, полное понимание со стороны любящих родственников.

– А ты как хотела?, – Женя осторожно обняла девушку и поцеловала в висок, – Чтобы они благословили нас, чтоли? Лен, это же родители… Тебе не стоило им рассказывать.

– А что стоило?, – Лёка подскочила, как ужаленная, – Опять прятаться? Скрываться? Мне надоело. И потом, мы же не будем вот так всю жизнь. Когда-нибудь в любом случае пришлось бы рассказать.

– Ну, когда-нибудь… Иди сюда, чудо. Успокойся.

– Нет, погоди! Ты что, собираешься вот так всю оставшуюся жизнь прятаться? Или ты думаешь потом себе мальчика найти для отвода глаз, так сказать, а?

– Лена…, – Женька в ужасе смотрела на мечущуюся по комнате Лёку. Она совершенно была не готова к этому разговору и боялась его, – Лен, успокойся.

– Да не хочу я успокаиваться!, – словно противореча самой себе, девушка упала на стул и прикурила очередную сигарету, – Безнадежно это всё, мелкая…

– Что безнадежно?, – тихонько подошла, села на коленки и замерла в ласковых объятиях.

– Наши отношения. Безнадежные какие-то… У нас будущего нет, понимаешь?

– Ты что… Ты что такое говоришь? Я же люблю тебя!

– Это сейчас. А через пару лет тебе захочется семью, мужа, ребенка… И всё это перевесит твою любовь.

– Мою любовь ничего не перевесит, Лен…

– Перевесит. Разве ты не хочешь детей?

– По больному бьешь?, – Женя сползла со стула и отошла к окну. Уткнулась лбом в холодное стекло и почувствовала, как по лицу побежали тонкие дорожки слез. Колыхнулся, разрастаясь, старый страх. И сразу вспомнилось всё и навалилась огромной скалой… Вся боль, все страхи, все сомнения.

Лека подошла тихонько и обняла Женьку за талию.

– Прости меня, мелкая.

Потерлась носом о затылок… Поцеловала легонько.

– Жень… Ну, прости меня, дуру.

– Прощаю, – Женька вздохнула и стала смотреть, как запотевает стекло от тяжелого дыхания, – Я тебе всё прощу, Лена. Всё и всегда. Но постарайся понять, что я тоже человек и мне тоже бывает тяжело и плохо.

– Я понимаю! Неужели ты думаешь, что я не понимаю? Я же люблю тебя!, – Лёка щекотала своим дыханием ухо девушки и легонько гладила ладонями по животу.

– Я тоже тебя люблю. Только вот что мы теперь будем делать?

– Жить будем, мелкая. Вместе. Заберу свои шмотки – и к тебе. Пустишь?

– Жить? Вместе?, – Женька развернулась в кольце Лёкиных рук и блестящими глазами уставилась на неё, – Ты серьёзно?

– Конечно, серьёзно! К черту все мои комплексы, я быть с тобой хочу. Всегда.

Женя взвизгнула от радости и прижалась к Лёкиным губам. Постепенно мимолетный поцелуй стал крепче, и вот уже Лена со стоном забралась руками под Женькин халатик, нащупывая жадными руками мягкую грудь. Наклонила голову, впилась губами в сосок, лаская его нежно и осторожно. Женя задрожала, сжала Лёкины плечи, ощущая уже на другой груди настойчивые губы.

Опустив ладони на Женькины щеки, Лёка впилась в нежные губы, язык проник внутрь рта и стал ласкать небо, играть с языком, восхитительное острое желание поднялось от живота к горлу.

Снова развернув Женю к себе спиной, Лёка целовала ее шею, толкаясь языком, добралась до мочки уха и, лизнув, шепнула: "Мелкая… Моя маленькая… Я так хочу тебя". И закрыла глаза, чувствуя как тело наполняется возбуждением. Ладошки сами собой потянулись к груди, едва касаясь сосков, губы продолжали шептать: "Ты моя любимая, моя родная, ты моя, моя".

Простонав что-то неразборчивое, Женька закинула руку назад, найдя колючий Лёкин затылок, ее пальцы расчесывали пряди волос медленными, ласкающими движениями.

От Женькиного стона в голове Лёки словно взорвался фейерверк, и всё дальнейшее воспринималось только отдельными вспышками образов.

Вот халат окончательно падает на пол, за ним – Лёкина рубашка и футболка. А вот они уже в постели, беззащитно-обнаженные, горячие.

Женька тяжело дышала, сквозь пелену стонов она смотрела, как Лёка потянулась к её соску губами, рукой лаская второй. Эти ладони, казалось, были везде – касались, разжигая, маня пьянящими волнами желания… Когда они коснулись бедер девушки, из груди вырвался дрожащий вздох. И тут же Лена остановилась, убрала руки и посмотрела Женьке в глаза: «Прости, малыш… Прости… Я… Не буду…». На мгновение Женя закрыла глаза, ощущая теплоту, разливающуюся по телу и привлекла Лёку к себе, прошептав: «Иди сюда… Я хочу тебя… Хочу всю…»

Взрыв. Пала стена. Между ними больше не осталось запретов. Словно играя в какую-то доселе недоступную игру, они катались по постели, лаская друг друга, впиваясь губами в самые неожиданные участки тела.

Лёка не видела и не замечала ничего вокруг. Обнаженная, желанная женщина лежала в её постели. В низу живота огнем пульсировало желание, а в голове стояла одна мысль: не причинить боль, не подвести. Лёка всеми силами старалась сдерживать себя, но горячие Женькины ладони, вдруг опустившиеся на её грудь, сами собой вынесли из головы все мысли. Лёка не узнала свой голос в веренице стонов, разнесшихся над постелью. В голове что-то щелкнуло, охватила бешеная страсть, она резко опустилась на Женьку, пожирая каждый сантиметр её ароматной кожи страстными поцелуями.

Касаясь руками талии, бедер, ягодиц, она обнимала Женю и ласкала, двигаясь по телу сверху вниз и снизу вверх. Как это было приятно, горячо и чувственно. Тела скользили, надавливая, вжимаясь друг в друга. Их головы окутал туман, все мысли разбежались. Только чувства – огромные импульсы наслаждений переполняли, доводя до самого пика.

И когда Лёка опустилась, наконец, между распахнутых Женькиных бедер, мир вокруг превратился в одну вспышку почему-то ярко-синего цвета.

6

– Ну что, значит, тебя можно поздравить?, – Кристинка хитро посмотрела на Женю и отшвырнула подальше пустую банку из-под пива.

– Можно, – улыбнулась Женька, – Даже нужно, наверное.

Они сидели на набережной, наслаждаясь теплым весенним солнышком и любуясь на уже растаявший залив.

– И как это было? Похоже на сказку?

– Не издевайся, Кристь. Всё было просто здорово.

– Я не издеваюсь, просто мне же тоже интересно. Сильно отличается от того, как с парнем?

Женька засмеялась:

– Полтора часа.

– Что «полтора часа»?

– Ну, это длилось… Полтора часа. Или больше даже.

– Врешь!, – Кристинка аж подскочила на лавочке, – Чем можно заниматься полтора часа?

– Тем, чему ребята не считают нужным уделять внимания. Я совершенно серьезно говорю, кстати. Это была просто фантастика, – Женька мечтательно прикрыла глаза.

– Вот это да… Слушай, Жень, может мне тоже романчик завести на стороне от Толика, а? А то его максимум на двадцать минут хватает…

– Не надо, Крысь. Тут дело не в том, с парнем или с девушкой… Важно, чтобы по любви…

– Да, наверное, ты права. Вот влюблюсь я – и тоже буду по полтора часа сексом заниматься… Ах, даже представить страшно! Ну что, пойдем?

– Пойдем.

Они медленно зашагали вдоль линии моря, любуясь пустынным пляжем, белым песком и до странности чистой водой. Только в первые весенние месяцы можно было наблюдать Азовский залив в его настоящей красоте: небольшие волны, даже, скорее, легкая рябь, стайки мальков в прозрачной воде…

– Слушай, Жень, а вы вообще думали, как дальше жить будете?

– Думали, – Женька заметно погрустнела и пнула ногой камушек, – Только не надумывается ничего…

– Ты тете и дяде сказала?

– Ты что? Они никогда не поймут. Ленка своим родителям сказала…

– Да ты что?, – Кристина ошеломленно уставилась на Женю, – И как?

– Плохо, конечно. Скандал был капитальный. Теперь Лёка живет у Сани и собирается, наконец, ко мне переезжать. А я боюсь на улицу выходить – вдруг маму её встречу.

– Ты-то здесь причём?

– Я старше. И она наверняка решит, что это я её дочь с пути истинного сбила. Да и вообще как-то всё это… плохо как-то.

– А Лёка что говорит?, – Кристинка утянула Женю к лавочке под зонтиком-грибком и усадила рядом.

– Говорит, что любит. Ну, и всё такое. Но от этого ведь не легче! Надо что-то думать, что-то решать.

– А ты для себя уже что-то решила?

– Нет, не решила. Я люблю её, я хочу быть рядом с ней всегда, но… Есть целая куча этих «но».

– Не задумывайся сильно, Жень, – Кристина ласково потрепала девушку по плечу, – Может, оно всё само еще решится.

– Может, и решится. Сейчас я счастлива. Я дальше… Как Бог даст.

Часть вторая. Любовь не предается.

– Здравствуйте, Полина Алексеевна!, – улыбнулась Женька, пытаясь проскользнуть мимо вахтерши.

– А ну стоять!, – не получилось.

– Ну Полина Алексеевна!

– Евгения, насколько я знаю – ты тут больше не прописана, а значит без пропуска не пущу.

– Ну Полина Алексеевна, я только на минутку! Я за… Э… Ксюхой, – умоляюще захлопала ресницами.

– Да что ты говоришь? Евгения, весь студгородок судачит о твоих отношениях с этой… Крашеной. Я не совсем понимаю этих новомодных веяний, но это твоё дело, с кем отношения заводить. Но в общежитие ни тебя, ни её без пропуска не пущу.

– Но почему, Полина Але…

– По кочану, – жестко закончила вахтерша и демонстративно отвернулась.

Женька вышла на улицу. Ей было обидно и слегка забавно вспоминать поджатые губы пожилой женщины.

– Привет, Жека!, – на пороге общежития стояла стайка студентов и среди них – Пашка, старый знакомый, бывший эльф на прошлогодней игре.

– Привет, Паш, – похоже, день не задался с самого утра.

– Слушай, Жень, – Паша отвел девушку в сторону и смущенно уставился ей в плечо, – Ты прости меня за то, что я тогда… Ну реально как козел себя вел. Просто Веталь про тебя много всякого рассказывал. Это мы потом поняли, что он ерунду болтал. А тогда… Прости, в общем.

Виталик рассказывал про неё гадости. Странно, но Женьке даже больно не стало. Зато возникла идея.

– Слушай, Паш, – улыбнулась девушка, – У тебя найдется минутка? Мне твоя помощь нужна.

– Конечно! Всё, что хочешь.

– Пошли тогда.

Они обогнули общежитие и остановились под окном четырнадцатой комнаты.

– Подсадить?, – спросил догадливый Пашка.

– Ага, – засмеялась, – Прикинь, все годы учебы Лёка через это окно лазила, а на последнем году мне вот приходится. Ну давай.

Паша сложил руки ковшиком и рывком подсадил Женьку наверх. Её голова оказалась как раз на уровне окна четырнадцатой комнаты. То, что она там увидела не поддавалось никакому логическому объяснению.

Вопреки ожиданиям, Женя не почувствовала ни обиды, ни боли. Всю её заполнил огромный, нереальный, первоклассный гнев.

Женька со всей силы стукнула кулаком по стеклу и, спрыгнув с Пашиных рук, понеслась в общежитие. Испуганный Паша побежал за ней.

– Женька! Ковалева! А ну стоять!, – закричала Полина Алексеевна, но девушку было не остановить. Как вихрь она пронеслась по первому этажу и с грохотом влетела в четырнадцатую комнату.

– Ленка! Твою мать! Да что ж ты делаешь?, – с отчаянием закричала Женя, с ужасом глядя на голый Лёкин живот. Мышцы живота так трогательно подрагивали и посреди пупка гордо блестела камушком сережка.

– Жень, ты чего?, – засмеялась Лёка, одергивая майку, – Ты ж знаешь, я давно мечтала.

– Вот дурочка… Пупок теперь болеть будет…, – Женя устало поздоровалась с незнакомым парнем, собирающим инструменты и снова задрала Лёкину майку, – Ну зачем, а?

– Тебе не нравится?, – Лёка демонстративно надула губы и кивнула стоящему в дверном проеме Пашке.

– Мне не нравятся последствия, которые могут быть… Ленка-Ленка… Ну вроде взрослый человек, а такой детский сад развела.

– Брось, мелкая. Влетела как ураган. Красиво же. Иди сюда.

Лёка притянула Женю к себе и крепко, с удовольствием, поцеловала. А потом развернула спиной к себе и, обняв, глянула на продолжающего мяться в проходе Пашу.

– Ну что, главный эльф? Мириться пришел?, – хмыкнула.

– Угу…, – Пашка во все глаза смотрел на сцепленные на Женькином животе Лёкины пальцы, – Ленка, ты того… Я дурак был.

– Да всё нормально, Паш. Это уже дела минувших дней. Кстати, мелкая, как ты думаешь – Пашку пригласим на новоселье?

– Конечно, – улыбнулась Женя.

– Вот и славно. Паш, приходи. Ровно в следующее воскресенье. Адрес если что Шурик знает.

– Ага… Я приду!, – радостно, – А чье новоселье-то?

Лёка и Женька переглянулись и хором захохотали.

– Вот приходи – и узнаешь, чье.

В пятницу вечером Женя и Лёка вопреки обыкновению были дома. Кристина с Толиком и Ксюха убежали на дискотеку, а девчонки решили посидеть вдвоем за книжкой. Сегодня Лёка читала Жене вслух Джека Лондона. Они вдвоем сидели в широком кресле и Женя с удовольствием смотрела на точеный Лёкин профиль, на острый нос и блестящие очки на этом носу.

– Лен, погоди!, – Женя прервала Лену на одной из самых динамичных сцен книги, – А помнишь, ты мне говорила о том, что если есть возможность избежать драки – то нужно это сделать?

– Конечно, – Лёка вложила в книгу закладку и поплотнее натянула на шею плед, – Просто так кулаками машут только дураки и самоуверенные эгоисты.

– А если, например, на твоих глазах кого-то из близких людей обижают – тоже лучше без драки дело решить?

– Если есть такая возможность – то да, малыш, – Лёка задумалась, – Понимаешь, то, что делает другой человек – это на его совести. Но всё, что делаешь ты – останется на твоей.

– В смысле?

– Ну вот представь: какой-то человек, назовем его Вася, обидел другого человека, назовем его Петя. Это осталось на Васиной совести. Но вот если Петя потом пойдет в ответ обижать Васю, это будет уже на его совести. Чувствуешь? Месть, она… Она ничего не уравновешивает. Она только добавляет грехов.

– Значит, правильно говорят: ударили по одной щеке – подставь другую?

– Да, малыш, правильно, – улыбнулась Лёка и нежно поцеловала Женю в переносицу, – Но не в прямом смысле, конечно же. Я имею ввиду, если, не дай Бог, тебя кто-то ударит – не надо стоять и ждать, когда ударят снова. Защищать себя как-то нужно…

– А как же защищать, если это принесет кому-то боль?

– Мелкая…

Их разговор прервал резкий телефонный звонок. Лёка потянулась сладко и взяла трубку.

– Алё, – почти промурлыкала, разгоряченная Жениными объятиями и, выслушав ответ, как будто похолодела, собралась и резко выпрямила спину, – Подожди, не реви. Да подожди ты! Где?… Из наших там кто был? Твою… Блин! Стой там, я сейчас приду.

Бросив трубку, Лёка вскочила на ноги и принялась одеваться, на ходу объясняя Женьке:

– Там какие-то козлы Кристину побили. Надо бежать.

– Я с тобой, – Женя тоже начала одеваться.

– Ладно, только быстрее.

Через пятнадцать минут, разгоряченные быстрым бегом, они уже были у студенческого клуба. У Жени сжалось сердце, когда она увидела сидящую на скамейке Кристину и двух врачей, склонившихся над ней. На щеке девушки алела огромная ссадина, а левая часть макушки покраснела от запекшейся крови.

Лёка шагнула к Кристине и придирчивым взглядом посмотрела на её раны.

– Как ты?, – спросила отрывисто, не обращая внимания на присевшую рядом Женьку

– Нормально, – Кристина не плакала, только морщилась от боли. Врачи обрабатывали ей макушку каким-то раствором, – Жень, дай мне руку, а то очень больно.

– Что тут случилось?, – Лёка отвернулась и увидела бледного Толика. На его лице был целый калейдоскоп разных цветов – от желтого до ало-красного. Он вытирал с губы кровь и баюкал неестественно выгнутую руку.

– Как всегда, – сплюнул Толик, – Местная гопота против неместных кавказцев.

– А Кристина?

– А что Кристина… Головы нет на плечах. Разнимать полезла. Вот и попала под горячую руку. Козел какой-то её об ступеньки… головой. Урод, блин.

Лёкины глаза загорелись. Расширились зрачки, превращая некогда синие глазищи в черный сгусток энергии.

– Какой козел?, – как будто выплюнула она сквозь зубы.

– Да вон он стоит, белобрысый, за уши держится. Сергеем зовут. Я ему того… По уху зарядил.

Поворот через плечо. Несколько шагов – и вот уже Лёка рядом с группой парней. Короткий вскрик – и белобрысый парень лицом падает на асфальт в метре от Кристинкиных ног.

Лёка нагнулась, поднимая его за шиворот и швырнула еще ближе к скамейке. Снова нагнулась и почувствовала резкую боль в шее. Обернулась, сверкнув глазами и увидела молодого парнишку, снова заносящего кулак.

– Уйди, – прошипела, – Покалечу же…

Парень испуганно отступил. А Лёка за волосы приподняла стонущего Сергея, держащегося за окровавленное лицо и посмотрела ему в глаза.

– Прощения проси у девушки, козел.

Парень тихо матерился сквозь зубы. В следующий момент он закричал от боли, когда Лёка носком ботинка ударила в ямку под ключицей.

– Прощения проси, козел! Покалечу, – проорала в наступившей тишине.

– Извини, извини!, – закричал в ответ Сергей, воя и держась то за лицо, то за ключицу. Его нижняя губа, поцарапанная об асфальт, хлопала и наливалась кровью, – Прости меня! Я не хотел! В запале всё!

Кристина испуганно таращилась то на Лёку, то на белобрысого парня. Но в глубине её зрачков Женька вдруг разглядела какое-то спокойствие. И удовлетворение.

Лёкин гнев прошел. Она вытерла руки о штаны и огляделась.

И все разом заговорили, как будто кто-то сказал «отомри». Зашевелились студенты, один из врачей подхватил под руки Сергея. Другой доктор посмотрел на Лёку, открыл было рот, но ничего не сказал.

– Да уж, глаза у тебя были ужасные, Лёк. Черные-черные, как будто другой человек просто.

Кристина полусидела на постели, откинувшись спиной на подушки. На её умытом лице и причесанной голове красовались огромные куски пластыря.

Позади был этот длинный и суматошный вечер. Позади была и травматология, где Кристине сделали рентген и наложили на макушку швы, и милиция, где Лёка наряду со многими студентами, давала показания и подписывала протокол. Закончились объяснения с охранниками студгородка и многочисленными любопытствующими.

Девчонки, наконец, были дома. Лёка и Женя сидели на краю Кристиной кровати. Ксюха примостилась где-то в углу.

– Я просто взбесилась, – пробормотала Лёка, – Кажется, это называется состояние аффекта.

– Не хотелось бы мне еще раз увидеть тебя в таком состоянии, – улыбнулась Женя и сжала Лёкину ладошку, – Кристь, а чего ты их разнимать-то полезла?

– А среди кавказцев Тимур был, знакомый мой, на втором курсе мы встречались. Ну я подумала – он меня послушает. А он даже не узнал меня, кажется… Ну а потом уже этот белобрысый по лицу мне дал, повалил и того… об ступеньки. Ой! А видели бы вы, как Толик их разбрасывал! Как озверел, честное слово. И швыряет, и швыряет… Пока самого не швырнули.

Нельзя было смеяться. Не тот был случай, не тот момент, но девушки ничего не могли с собой поделать – и хохот четырех молодых голосов наполнил квартиру.

– Ладно, дамы, – отсмеявшись, хмыкнула Лёка, – Давайте уже спать ложиться. День и без того богат был… Впечатлениями.

***

Укладывались долго. Женя всё никак не хотела выходить из ванной комнаты – то чистила зубы, то вдруг решила вымыть волосы, которые потом, конечно же, понадобилось высушить. У неё из головы никак не шел тот, вечерний разговор с Лёкой. Как удивительно не сочетался этот мягкий правильный разговор с почерневшими глазами и разбитым в кровь лицом молодого человека.

Конечно, умом Женька понимала, что, наверное, всё было правильно – и человек этот очень обидел Кристину… Но сердце не могло понять. И рвалось от непонимания.

– Мелкая! Ты там утонула, что ли?, – Лёка уже третий раз постучала в дверь ванной и Женя обреченно завязала на животе пояс халата.

Когда она вошла к комнату, Лёка уже была в постели – в своей привычной голубой пижаме, белых носках и очках на кончике носа. Эти очки и это вечное вечернее чтение обычно заставляло Женькино сердце сжиматься от радости и умиления. Но сегодня… Сегодня всё было иначе.

Женя сбросила халат и влезла под одеяло, привычно прижавшись к горячему Лёкиному боку. В ответ Лёка убрала книгу и сняла очки.

– Спрашивай, мелкая…, – вздохнула.

– О чем?

– Ты знаешь, о чём. И я знаю. Ладно, можешь не спрашивать. Я сама отвечу.

Лёка развернулась на кровати и заглянула в Женькины глаза.

– Я не отказываюсь ни от единого слова, которое сказала тебе сегодня вечером. И я понимаю, что мои поступки пошли несколько вразрез с этими словами. Но когда я увидела кровь на Кристином лице…, – Лёка запнулась, – Впрочем, нет. Не так. Это пустые оправдания. Да, я была в бешенстве. Да, я позволила своему телу действовать по воле инстинктов, а не разума. И знаешь, Жень… Я не жалею об этом. Нет, вру. Я жалею об этом. И прекрасно понимаю, что это неправильно. Что я не должна была бить этого мальчика. Но я это сделала, потому что хотела это сделать. И расплачиваться за это мне, понимаешь? И это вовсе не значит, что теперь и всегда я начну со всеми выяснять отношения кулаками. Прости меня… Вижу – я тебя разочаровала. Но… я иначе не смогла. Извини.

Женя молча слушала Лёкины слова. Она головой понимала, что перед ней сидит всё та же девчонка, что и несколькими часами раньше. Но душой Женька уже воспринимала Лёку иначе. Теперь она видела перед собой не девочку… А взрослую женщину. Готовую отвечать за свои поступки.

– Я люблю тебя, Лен, – улыбнулась Женя и скользнула в Лёкины объятия, – Я очень-очень тебя люблю. Никогда этого не забывай.

Следующим утром Женька проснулась с острым ощущением радости в груди. Потянувшись, она посмотрела на спящую Лёку. Во сне девушка казалась совсем молоденькой, невинной девочкой. И даже покрашенные разноцветными перьями волосы не сбивали этого ощущения.

– Я… Тебя… Люблю…, – прошептала Женька, кончиком пальца проводя дорожку по Лёкиному носу. Вряд ли кто-нибудь сумел бы понять, как дорога стала ей эта маленькая девчонка. Девушка. Женщина.

В приливе острой-острой нежности Женя всё водила и водила пальцами по Лёкиному лицу, нащупывая каждую ямочку, каждый перегиб кожи.

– Ты настоящая…, – снова шепнула, – Настоящая и правильная. Я рада, что ты такая. Я так сильно люблю тебя… Так люблю…

– Ммм, – промычала Лёка сквозь сон и, неловко протянув руку, обняла Женьку, – Мммелкая… Ты спи… Я с тобой…

– Чудовище…, – улыбнулась Женя, – Моё чудовище. Смешное. И любимое-любимое.

Долго-долго длилось это утро, наполненное негой и свежестью. Долго-долго Женька ласкала родное лицо.

Пока, наконец, лицо не приобрело осмысленное выражение и не спросило ворчливо:

– Мелочь… Выходной же. Ты чё не спишь?

Это «чё», сказанное спросонья, окончательно развеселило Женю и она принялась щекотать Лёку, попутно пытаясь потрогать её живот под курткой пижамы.

Потрогать не получалось – Лёка сопротивлялась с хохотом и уворачивалась.

– Ленка!, – наконец, скомандовала Женя, – А ну не дергайся, я твой пупок хочу…

Её слова потонули в глубоком Лёкином поцелуе.

– Ты хочешь мой пупок?, – хриплым голосом прошептала, забираясь ладошками под ночнушку, – Мелкая, а я думала, что в этой жизни ты хочешь только меня… А не мой пупок…

– Глупая… Посмотреть… Хочу… Ох… Ленка… Ленка…

И их голоса потонули в звуках раннего любовного утра.

Встали поздно. После того, как девушки долго занимались любовью, оказалось, что их одежда разбросана по всей комнате и её не так просто найти. Потом долго завтракали и принимали душ. Потом сбегали на рынок за цветами для больной Кристинки.

А потом пришла Юля.

– Привет, Жень!, – на пороге стояла она, та самая, Светлова, – А я к Кристинке. Слышала, что случилось…

– Привет, Юлька, – радостно улыбнулась, – Заходи. Кристя там с Ксюхой о чем-то спорит уже полчаса. Может, ради тебя как раз и спор закончится.

Юля быстро разувалась, а Женя смотрела на неё улыбающимися глазами. Совсем взрослая стала эта Юлька. И раньше она казалась старше всех остальных, а сейчас и совсем – взрослая женщина. Солидная. В брючном костюме и со светлыми, спадающими на плечи, волосами.

– Ну, пошли?, – пригласила Женя и, опомнившись, по студенческой привычке закричала громко, – Лёк! Иди сюда! У нас гости!

– Что это еще за… гости?, – Лёка запнулась на секунду, выходя из кухни и быстро сняла очки с носа, – Привет, Юль.

– Привет!, – Юлька накинулась на Лёку с объятиями, – Куда же ты пропала-то совсем, бессовестная? Я тебя в общаге искала, и у родителей… Что случилось?

– Я потом тебе расскажу. А ты как… Здесь?

– Да я к Кристинке пришла! Где она?

– Да тут, тут… Проходи.

Втроем они ввалились в Кристину комнату и захохотали, глядя на её красное, возмущенное лицо. Она что-то выговаривала Ксюше, стоя на коленках на кровати и подняв вверх руку.

С приходом гостей спор оборвался. Ксюха совершенно спокойно уселась на свою кровать, а остальные расселись на стульях.

– Ну как, Кристь?, – спросила Юлька, – Голова болит?

– Болит, – улыбнулась, – Только в основном от Ксюхи. Она мне с утра мозги так прополоскала, что никакой «Тайд» уже не поможет.

– А зачем ты в драку полезла? Каждый год наши с чучреками дерутся – никакой новости в этом нет, зачем лезть-то было?

– Ну среди кавказцев мой парень бывший был…

Кристина с явной неохотой рассказывала заново всю историю. Лёка смущенно смотрела в пол, когда рассказ дошел до её «выступления». Потом все вместе обедали и пили чай. Смотрели кино по телевизору. И снова пили чай.

Только поздно вечером Лёка, накинув куртку, пошла провожать Юлю. А, вернувшись, быстро скользнула в кровать и уснула, не отвечая ни на какие вопросы.

Субботний день целиком был наполнен приятными хлопотами. Лёка проснулась радостная и какая-то просветленная. Но о вчерашнем вечере говорить отказывалась. С Женькой и Ксюхой они съездили на рынок за продуктами, купили новый набор бокалов, и еще один букет для Кристины. Потом Женя убирала квартиру, готовила любимые блюда к завтрашнему дню, и полотенцем отгоняла Лёку, пытающуюся засунуть свой любопытный нос в каждую тарелку.

А потом пришло воскресенье. Квартира наполнилась друзьями. Кристина как королева восседала во главе стола, замотанная в одеяло и против обыкновения странно молчаливая.

Невеселый в этот раз получился праздник. Лёка сидела молча, вопреки себе не произносила тосты, не рассказывала анекдоты, а только смотрела на всех мутным взглядом синих глаз. И чёртики в них, пьяно покачиваясь, строили Женьке совсем не радостные рожицы. Много раз Саня пытался развеселить народ, но всем словно передалось настроение Лёки и веселья не вышло.

Только около двенадцати часов, когда количество выпитого алкоголя превысило допустимые нормы, народ словно проснулся. И полетели радостные речи в честь новоселов, и танцы начались веселые, и игра в «бутылочку». И во всей этой суете никто не заметил, как Женька тихонько пробралась в другую комнату и, упав на кровать, долго лежала, глотая соленые капли слёз и пытаясь заснуть.

А наутро, проснувшись, обнаружила рядом с собой только плюшевого кота. И никого больше…

7

– Саня! Шурик!, – Женька, запыхавшись, догнала парня и с жалкой улыбкой посмотрела в его смущенные глаза, – Привет!

– Привет, Жень. Ты извини, я того… Тороплюсь…

– Куда торопишься? Давай провожу – и поговорим заодно?

– Да нет, Жень… Потом… Ладно?

– Сань… Что происходит? Неужели я не имею права знать?, – против Женькиной воли из её глаз полились слёзы, – Где она? Что с ней?

– Женька!, – Саша испугался, быстро обнял девушку и зашептал ей на ухо отчаянно, – Жень, она жива и здорова. Всё нормально у неё. Женька… Я ничего больше не могу тебе сказать.

– Но почему, Шурик? За что? Чем я заслужила? Неужели она не может хотя бы поговорить со мной?, – сквозь всхлипы вырывались отчаянно-горькие слова, – Она с Юлькой, да? С ней?

– Нет! Нет, Жень. Они… общаются. Но Юлька… Нет.

– Тогда почему?, – отчаянно закричала Женя, – Почему всё вот так?

– Жень… Я не знаю… Не знаю. Женя, да перестань ты реветь!, – тоже заорал вдруг Саня, – Не стоит она того, слышишь? Ушла она – и скатертью дорога!

– Нет…, – Женька вырвалась из его рук и посмотрела с каким-то ужасом, – Нет, ты не прав… Она хорошая. Она просто… запуталась. Я пойду, Сань. Пойду.

Саша не стал её останавливать. Смотрел, как скрываются за поворотом страшно-поникшие плечи и ему казалось, что он сам ощущает всю глубину боли, обрушившуюся на девушку.

А Женька поплотнее запахнула воротник куртки и пошла по слякотной улице, слизывая с лица соленые дождевые капельки. То и дело навстречу ей попадались студенты, веселые и радостные в своей беззаботности и вдруг годы, прожитые в общаге, огромным камнем обрушились на девушку. Она вспомнила, как тогда всё было легко и просто. Были друзья. Была Лёка. Были сильные руки, всегда готовые обнять и успокоить. А теперь ничего не осталось.

Вот и не осталось ничего…

Вот и не осталось ничего…

А лето пахнет солнцем…

Дома, как ни странно, почти никого не было. Только Кристина сидела с сигаретой на кухне и работал магнитофон, из которого – вот странное дело – вылетал и ударялся о сердце голос Арбениной. На холодильнике горели свечи. Свечи, которые Женька никогда не разрешала зажигать при ней. Но сегодня они были даже к месту.

Женька сбросила куртку на пол, села за стол. Молча вытащила из Кристиной пачки сигарету и закурила неловко. Курила глубоко затягиваясь и заходилась кашлем. А Арбенина продолжала дергать за истрепанные жилы и бить в сердце.

На границе хмурых мужей

И очень нервных подруг

Где празднуют годы совместной и тихой войны

Я тебя сберегу от старческих мук

Наши счеты и дни уже сочтены

– Я тебя сберегу… От старческих мук… Наши счеты и дни… Уже сочтены…

Потушила бычок в пепельнице и замолчала, вдыхая в себя острый запах свечей и никотина.

– Женька, – тихо прошептала Кристина, – Не лезь так глубоко в это болото. Там плохо. Темно и холодно.

Женя не ответила. Через минуту только кивнула. Она боялась, что если скажет хоть слово – снова вырвутся из горла рыдания, а рыдать уже не было сил. Ни на что не было сил. Ничего не было.

– Женя!, – чей-то голос колокольчиком прозвенел в прихожей и кто-то большой с грохотом протопал на кухню.

Вскочила. Заметалась взглядом, сжимая кулаки. Острое-острое в своей безысходности чувство надежды вонзилось в сердце. Широко раскрылись глаза.

– Жень!, – Ксюха, запыхавшись, влетела в кухню, – Как ты?

Это стало последней каплей. Женька потом не могла вспомнить, кто и как укладывал её, бьющуюся в истерике, в кровать. Не могла вспомнить ни слов, что ей говорили, ни воплей, которые издавала она сама. Только через несколько часов, открыв глаза, она удивилась, почему лежит на Кристиной кровати, и почему к Ксюхи с Кристиной такие испуганные встревоженные лица.

***

– Привет, Лен, – Женька поймала Лёку на выходе из общаги. Шагнула к ней и удивилась – внутри только что-то горячее разлилось. Острой боли не было. Впрочем, уже целых две недели прошло с той памятной истерики, когда Женя перепугала Кристину и Ксюху. Много за эти две недели слез было пролито, и слов горьких выкрикнуто.

– Привет…, – Лёка растерялась и сделала шаг назад. Она была совсем незнакомая с новой короткой стрижкой, одетая в джинсы и черный свитер, – Извини, я… Тороплюсь.

– Лена, – Женя устало посмотрела в синие глаза, – Поговори со мной. Просто поговори. Как ты?

– Я… Нормально. А ты?

– Я тоже хорошо. Диплом заканчиваю. Даже не верится, что скоро уже конец вояжу под названием «высшее образование».

Лёка засмеялась.

– Ну да. А я вот тоже думать начала: может, всё-таки в институт поступить? А то за плечами ПТУ и куча всяких курсов, а вышки-то так и нету.

– Конечно, стоит поступать! Высшее образование не помешает.

Женя почти физически ощутила, как расслабилась Лёка от её спокойного, веселого тона. И только Бог знал, каких усилий стоило девушке поддерживать этот тон и улыбку на бледном лице.

– Ты где живешь-то сейчас?, – спросила, продолжая улыбаться.

– Да это… У знакомого одного с мехмата. На работу сейчас устраиваюсь. Может, потом квартиру сниму.

– О! Поздравляю, – радостно, – А что за работа?

– Да сисадмином. Буду сетки прокладывать в одной фирме. Жень, мне правда бежать пора.

– Ясно… Ладно, Лен, давай тогда. Ты бы хоть в гости как-нибудь забежала. Мы все скучаем периодически.

– Забегу, конечно. В общем, я позвоню. Пока, Жень.

– Пока.

Лёка махнула рукой и ушла. А Женька долго стояла, прижав руку к груди. Ей казалось, что если отнимет сейчас руку – сердце выскочит из грудной клетки и размажется кровью об асфальт.

Поздно вечером, вернувшись домой, Женя застала там встревоженных Ксюху и Кристину. Последние две недели обе они старались не выпускать Женьку из виду: ходили с ней в универ, гулять и вообще всегда были рядом.

– Привет!, – куртка приземлилась на вешалку, а сумка на кресло, – А по какому поводу мировая скорбь?

– Привет…, – Ксюха аж растерялась, – Жень, ты где была?

– Гуляла, – беспечно получилось. Хорошо. Правильно, – А вы чем занимались?

– Да мы так… Есть будешь?

– Обязательно. Я сегодня в универе была, вроде бы эпопея с дипломом закончена, осталось только плакаты нарисовать и всё.

– Здорово! Молодец!, – подключилась к разговору Кристина, настороженно посматривающая сквозь челку, – Жень, ты… Всё нормально?

– Угу. Я сегодня Лёку видела.

Бабах. От неожиданности Ксюха уронила тарелку и сразу кинулась за веником.

– И как… Лёка?

– Нормально. На работу устроилась, квартиру собирается снимать. Да она, наверное, зайдет как-нибудь.

– Жень, вы… помирились?, – Кристина совсем ничего не понимала.

– Да мы вроде и не ссорились. Ладно вам о Лёке, давайте есть лучше.

И они ели. Женька старательно запихивала в себя еду, не ощущая вкуса, и нахваливала поварих. Держала на лице улыбку, сосредоточенно держала – чтобы не отвлечься, не дать отчаянью отразиться на уставшем лице. Она так решила. Хватит. А то Кристина и Ксюха и так уже с ума сошли от беспокойства. И Шурик каждый день начал приходить. И Толик преувеличенно заботлив стал. Пора прекращать этот маразм. Люди-то вокруг ни в чём не виноваты.

Женя старательно запретила себе вспоминать и думать о том, что было раньше. Как будто построила себе новую жизнь, вырвав из неё кусок начиная от памятной июльской игры и заканчивая недавним новосельем. Ничего не было. Лёка друг. Старый друг. Хороший друг.

Кажется, помогало. И когда через неделю Лёка зашла-таки в гости, Женька была на высоте. Улыбалась, смеялась, рассказывая про научного руководителя их кафедры. Слушала Лёкины рассказы о новой работе. Насмешливо журила Ксюху за её новый имидж. И снова улыбалась, улыбалась.

А потом, когда за Лёкой захлопнулась дверь, по инерции продолжала что-то болтать и размешивать в стакане чай, пока молчащая весь вечер Кристина не стукнула ладошкой по столу.

– Хватит, Жень.

– Что хватит?, – Женька еще не вышла из образа, но Кристина и Ксюха смотрели серьезно.

– Прекрати. Никому не лучше от того, что ты так себя ведешь. Разве только этой… Перестань.

– Да что перестать-то?, – Женя поняла, что её игру разгадали, но продолжала по инерции.

– Ты как струна натянутая, Жень. Улыбаться еще не устала?

– Устала…, – вздохнула и достала сигареты из куртки, – Но так легче, Кристь. Так правильнее. Моя боль – это моя боль. Ни к чему ею остальных отравлять.

– Неужели ты так и не поняла, что боль нужно с друзьями делить?

– Нет, Кристь. Я не буду больше ничего ни с кем делить. Извини.

И ушла, растворившись в спасительном одиночестве собственной комнаты и плеера.

Вместе сделали вдох… Выдыхать одному.

Удивительно, что до сих пор я живу.

Удивительно, как много крови во мне.

Никому не отдать, кровь моя не в цене.

Остается сцепить зубы и замолчать.

Ноги выбросить вверх – идет охота на волчат.

И снова понеслись события. Оксана и Женя защитили дипломы, облили их, по традиции, шампанским и устроились на работу. К концу октября Кристинка переехала к Толику, а в ноябре с шумом отпраздновали их свадьбу. Лёка неожиданно быстро начала делать карьеру и вскоре выросла до звания старшего системного администратора.

Она по-прежнему ухаживала за Юлей, а Юля по-прежнему не подпускала её слишком близко. Когда было особенно плохо – Лёка приходила к Женьке и, спрятавшись в сигаретный дым, долго жаловалась на жизнь. Женя слушала, успокаивала, гладила по голове. Делилась силами, которых с каждым днем становилось всё меньше и меньше.

И Лёка уходила, окрыленная, и снова пыталась.

Кристина первое время старалась объяснить Женьке, что эти отношения – неправильные. Что предательство нельзя прощать. Но Женя не слушала. Она понимала, что так – больно. Но без Лёки было еще больнее.

Ночами, обнимая мягкую игрушку, Женька иногда позволяла себе окунуться в то время, когда Лёка была другой. Мягкой. Открытой. Нежной. Огромными синими глазищами летела навстречу Жениному взгляду. Как не похоже это воспоминание было на нынешнюю Лену: суровую, где-то жесткую. В её глазах теперь постоянно можно было увидеть бессильный поиск и метания.

Порой Жене казалось, что она была бы даже рада, если бы Лёка смогла, наконец, покорить Юлю. Не один год длилась эта странная любовь, и если бы случилось – разве не было бы это сказкой? И чудом? Чудом, в которое Женька больше не верила.

8

А потом пришел новый год. Совсем другой, не такой, как прошлый. И уже без труда разместила Женька ёлку в большой комнате, и закуски ей помогала готовить Оксана, и гостей собралось совсем немного. И всё было как-то по-взрослому, более солидно, что ли…

Отгремели куранты, зазвенели бокалы, застучали вилки, собирая с тарелок фирменные Женькины блюда. И только Лёка, мрачная, сидела, откинувшись на спинку стула, и рассматривала своих друзей.

Кристина. Куда за эти месяцы пропали её роскошные длинные волосы? Неужели у какой-то парикмахерши поднялась рука сделать из них банальное «каре по плечи»? И что это за тоска в её некогда озорных глазах? И почему она постоянно рычит на Толика и не дает ему выпить вместе со всеми?

И Толик… Растолстел. Отрастил небольшие усики. И смеется как-то ехидно, с чувством превосходства над другими: словно играет роль старшего, отца семейства.

Оксана. Когда-то Лёка даже думала, что влюблена в неё. Они провели вместе много дней. Тогда Ксюха была зажатой, закомплексованной девчонкой. А теперь? Сидит, вальяжно закинув ногу на ногу, небрежно откидывает прядь волос назад, бесстыдно улыбается своему парню. А парень не свой, не компанейский, откуда-то с работы привела его Оксанка… И не понимает он шуток общих, не знает, как себя вести… И на Юльку пялится постоянно.

Ох, эта Юлька. И она изменилась. Теперь уже не звезда она всеобщая, а такая же, как все. Да, улыбчивая, да, красивая – но… ничего особенного…

А Саня почему-то один пришел сегодня. Мрачный сидит, злющий. Зато лицо чисто выбрито и облито дорогим одеколоном. И костюмчик недешевый на нем. Правильно, работа хорошая, всё в жизни удалось – почему бы и не одеться красиво? Только вот почему он как будто… За Женькой ухаживает, чтоли?

Да, ухаживает. А Женька улыбается, вроде бы искренне даже, гладит его по голове и смеется его шуткам. Она тоже изменилась. По ней сильнее всего видно: была девочка, стала женщиной. Только хорошо ли это? Раньше своя была, родная. А теперь чужая какая-то. Волосы до лопаток, очки носит, платье, вон, в честь праздника одела. А раньше – джинсы только, да футболки. Да, чужая стала – определенно.

– А ведь в этом и я отчасти виновата, – пронеслось в голове у Лёки, – Это ж я её… бросила.

Да и сама Лена изменилась, конечно. Работа, квартира… Даже с родителями помирилась – привыкли они постепенно, что дочь уже не переделаешь. Только за Юлькой всё так же бегала, и понять не могла, почему и зачем…

– Лен, пошли танцевать!, – Ксюха бесцеремонно выдернула Лёку со стула и потащила в центр комнаты, – Покажем пример, а то все заснут сейчас.

И они танцевали. Под «Снайперов», под «Наутилус», под Мадонну даже пару раз. Менялись партнерами, выпивали, и снова танцевали. Пока не свалились все по разным углам в изнеможении. И только тут Лёка заметила, что Женьки нет. Куда-то исчезла, пока они бесились.

– Странно… Куда она делась?, – пронеслась мысль, – Может, опять плохо стало?

Подавив в себе чувство беспокойства, Лена отправилась искать. Вторая комната – нету. Кухня – нет. Ванная… Нашлась.

Женька стояла, прижавшись лицом к полотенцу, и даже не сразу обернулась, почувствовав прикосновение рук к талии. А когда обернулась, с трудом собрала мысли и чувства в кулак и равнодушно промычала:

– А, это ты… Ты зачем здесь?

– Ты как себя чувствуешь?, – Лёка, казалось, не собиралась выпускать Женю из своих объятий, и обнимала всё крепче, – Почему ушла?

– Я что, не могу в собственном доме побыть одна? Уйди, пожалуйста.

– Ты меня прогоняешь?

– Нет, я тебя не прогоняю. Я просто прошу тебя оставить меня одну, – они смотрели друг другу прямо в глаза и Женя проигрывала в этой игре…

– А если я не уйду?, – чертята в Лёкиных зрачках как будто взбесились – прыгали, дурачились и сходили с ума, – Что тогда?

– Лена, я тебя умоляю…

– Ну, что будет, Жень?, – наклонилась, поцеловала в висок… в ухо…, – Что будет, если не уйду?

– Уходи… Пожалуйста…, – Женька сжала зубы и попыталась разомкнуть кольцо рук, обнимающих её. Она боялась, что сейчас задохнется от количества чувств и эмоций, стучащих в сердце, – Я прошу тебя, уходи…

– Ты действительно этого хочешь?, – Лёкины губы уже исследовали шею, плечо, подбородок, не обращая внимания ни на какие жесты и слова.

А Женя не хотела. Единственное, о чём она мечтала – это остановить навсегда это мгновение, чтобы оно не кончалось… Чтобы всегда были нежные губы, и холодный твердый язык, и ласковые пальцы, расстегивающие платье, и страстный шепот… И долгое-долгое счастье быть рядом с любимым человеком…

Женя смотрела на спящую Лёку и улыбалась. Она была готова всю жизнь провести так, лёжа в кровати и глядя на такую недоступную свою любовь… Ёё ресницы забавно подрагивали, а губы сложились в узкую-узкую полоску светло-красного цвета… И так доверчиво вздыхала она, когда Женька гладила непослушные пряди её волос…

– Привет, – Лёка открыла глаза и смущенно посмотрела на девушку.

– Доброе утро, – как ветром сдуло счастливую улыбку и бродящую по волосам руку, – Как спалось?

– Нормально.

Молча выбралась из-под одеяла и, натянув майку, пошлепала в ванную. И вскоре Женя услышала её голос уже на кухне – поздоровалась с Ксюхой, смеется чему-то…

– Кофе будешь?, – растрепанная голова в дверном проеме. Мокрая после душа.

– Буду, – Женька вздохнула и, накинув халат, вышла. Села на стул у плиты, по привычке поджала ноги и попыталась согреть ладони о горячую чашку.

Ксюху как ветром сдуло – унеслась, что-то пробормотав о работе и важных встречах. А Лёка зачем-то поправила ремень на джинсах и уселась напротив Жени.

– Мелкая… Ты… Ты прости меня…

– Лена, не надо, – твердо перебила Женька, – Я не хочу слушать твои извинения, оправдания и всё остальное. Это произошло случайно. Никто никого вернуть не хочет. Мы обе были навеселе… В-общем, я всё понимаю.

Один Бог знает, чего стоило девушке произнести эти слова. Костяшки пальцев, сжимающих чашку, побелели от напряжения. А Лёка повеселела тут же, прикурила сигарету, быстро выпила чашку кофе и… откланялась. Убежала на работу.

Не успели замолчать звуки шагов на лестнице, не успела Женька начать реветь, как тут же, с полпинка распахнув дверь, влетела Ксюха. Бросила сумку на стол, упала в кресло и в лоб спросила:

– Ты с ума сошла?

– Ты о чём, Ксюнь?, – голос всё-таки выдал усталость.

– О том! Ты совсем больная? Мазохистка? Зачем тебе это всё? Ты не видишь, что она над тобой издевается?

– Она не издевается. Она сама не знает просто, чего хочет.

– Ну да! Она не знает, чего хочет, а страдаешь ты, дурочка! Немедленно выкинь её из своей глупой головы и при первой встрече пошли её куда подальше.

– Я бы уже давно это сделала, Ксюш, – прошептала Женька, вставая на ноги и пошла к выходу, – Но не могу.

– Почему? Почему не можешь?

– Я люблю её, – вздохнула и закрыла дверь.

***

Конечно, это повторилось. И повторилось не раз. Постепенно Женька привыкла к нечастым, где-то раз в неделю, визитам Лёки. И даже научилась скрывать их от всех. Привыкла рычать на друзей, когда они пытались задавать вопросы. Привыкла прятать в глубине души слова, которые хотелось сказать и привыкла говорить те, которые Лёка хотела слышать.

И было каждый раз грустно и очень одиноко, и каждый раз хотелось послать «визитершу» далеко и надолго… И каждый раз не получалось.

Впрочем, проблем и без Лёки было немало. Поругалась с Толиком и вернулась назад Кристинка – оказалось, что «он просто подлец и всё это было большой ошибкой». Саня окончательно бросил университет, и занялся поиском, как он выражался, «настоящей лав». Причём поиски эти у него заключались в постоянной смене претенденток на это почётное звание. Каждую из них он обязательно приводил к Женьке, знакомил и… на следующей неделе приводил другую.

Женя проводила очень много времени на работе. Теперь она преподавала литературу в сорок пятой школе. Приучилась одеваться в строгие костюмы и вести себя солидно и по-взрослому. Длинные темные волосы Женька теперь собирала в замысловатую причёску, которая, как ей казалось, была вполне солидной и в духе консервативной профессии учителя.

Вечерами Женька обычно либо проверяла детские сочинения, либо доставала из холодильника коньяк и, кутаясь в сигаретный дым, пила его маленькими глоточками – одна или с Кристиной.

Но и Кристина больше не была жизнерадостной юной девушкой. Недолгая совместная жизнь с Толиком изменила её. Она начала писать. Целыми днями сидела на балконе у старенькой печатной машинки и сочиняла какие-то бредовые, по мнению Жени, рассказы. Хамила поклонникам по телефону. И часто злилась, глядя на старые, студенческие фотографии.

Только редкими вечерами на кухне Кристина становилась прежней: куталась в плед, изящно прикуривала сигарету и всеми силами пыталась тянуть Женьку к свету.

Тяжелы были эти бесконечные ночные беседы, но без них было бы совсем темно – с усмешкой, прячась за банальными словами и отстраненным тоном, обе выплескивали накопившуюся усталость.

– Вот и пойми этих мужиков…, – мрачно закуривала Кристина, – Что Лёка, что Толик – один чёрт. Как только добиваются своего, сразу им скучно становится. И – вперед, налево.

– Но Лёка же не мужик, – вяло отбивалась Женя.

– Ну и что? Она недалеко от них ушла… Внешне девушка, а внутри – самый настоящий мужик. Зараза она.

– Зараза. И Толик – зараза. И я – зараза, и ты. Все мы хороши.

– Это точно. Но если женская душа – потемки, то мужская… Иногда мне кажется, что у них её вообще нет.

– Есть. Просто прячут далеко и глубоко.

– Да брось ты. У них все внутренности заняты тремя мыслями: «секс, секс, секс». И всё.

– Ты зря так думаешь, – Женька наливала еще по стопке коньяка, – Мне кажется, что здесь дело не в сексе, а в умении понять другого человека. Это мы, дуры, всё пытаемся всех понять, а они даже не задумываются о том, что мы чувствуем.

– Я одно не могу понять, Жень. Она же предала тебя. Предала твою любовь. Как ты можешь теперь быть ей другом? Как ты можешь спать с ней, наконец?

– А откуда ты знаешь, что я с ней сплю?

– Брось, Жень… Мы же не слепые.

– Понятно, – Женька замолчала надолго, и решившись, продолжила, – Знаешь, Крысь, ты не права. Лёка, может быть, и предала меня. Но не мою любовь. Её невозможно предать, понимаешь? Она просто есть, эта любовь, она живет во мне, глубоко-глубоко внутри.

– Жень, она даже не поговорила с тобой. Даже не попросила прощения.

– Пойми, когда человек влюбляется, всё вокруг него становится нечетким и расплывчатым. За своими переживаниями человек просто не видит боль других людей. А счастливый человек еще более эгоистичен. Ему почему-то кажется, что раз он сам счастлив – то и все вокруг счастливы тоже.

– Нет, Жень. Не то, не то… Ты права в чем-то, но вы были вместе так долго: неужели ты не заслужила даже последнего объяснения?

– Выходит, не заслужила, – вздохнула Женька и снова потянулась за бутылкой, – Она еще маленькая, Крысь. Маленькая и глупая. Она бежит от всех негативных чувств и эмоций. И то, что ей не нравится либо меняет кулаками, либо прячется, если кулаки не помогают.

– И ты её любишь… такую?, – Кристина, кажется, начала, понимать.

– Я её любую люблю. Это внутри меня. Так глубоко, как ты себе даже не представляешь.

Так и проходили эти больные горькие вечера.

Ксюха постепенно отдалялась от всех. Сначала перестала общаться с Кристинкой, потом и с Женькой. Замыкалась в себе, часто запиралась в ванной, а потом вдруг, ни слова никому не сказав, переехала к какой-то подруге с работы. И пропала – перестала заходить, звонить. А вскоре и Лёка исчезла, прекратила «визиты» и вдруг уехала в длительную командировку, не сказав, в какой город едет, и когда вернется. Женя с Кристиной остались вдвоем. Если не считать, конечно, старых и новых друзей, Толика, заходившего иногда и смущенно молчащего на стуле, и Сани, с его очередной «настоящей любовью».

***

Прошло несколько месяцев с тех пор, как уехала Лёка. В Таганрог снова пришло лето. И Женькины волнения как-то сами собой улеглись, уступив место теплу и новой, взрослой, жизнерадостности.

Взмахивая сумкой и стуча каблуками по асфальту, Женя с утра спешила в школу, здоровалась с коллегами, иногда неожиданно начинала на уроке цитировать любимых поэтов. Дети радовались новой Евгении Васильевне. Они любили её за тепло и поддержку, которыми она их окружала. За то, что она всегда их выслушивала и доверяла не только собственному мнению.

Где-то в середине июня Шурик начал встречать Женьку после занятий. Смущенно караулил у выхода, курил, пряча сигарету в кулаке и каждый раз оправдывался, что «случайно проходил мимо и решил проводить».

Женя была ему рада. В последнее время она начала ненавидеть одиночество. Хотелось, чтобы всегда были рядом люди. Чтобы был рядом хоть кто-то.

Однажды, в середине июля, Женя как обычно шла домой вместе с Шуриком. Сегодня у неё был тяжелый день: хоть в школе и наступили каникулы, но учителям всё равно приходилось ходить на работу и посещать скучные семинары.

– Мне бы с тобой поговорить, Жень, – смущенно проговорил Саня, когда они уже подходили к Жениному дому, – Только чтоб вдвоем…

– Да дома всё равно никого нет. Залетай, – улыбнулась Женька.

Они устроились на кухне. Саня вытащил из портфеля бутылку вина, Женя достала бокалы.

– Ну, – улыбнулась после первого тоста, – Что стряслось?

– Жень… Я тебя люблю, – выпалил Саша и замолчал смущенно.

– Я тебя тоже люблю, мой хороший, – с улыбкой ответила Женька, – Так что случилось-то?

– Ты не поняла… Я действительно тебя люблю. Давно очень. Еще тогда, с игры… Если бы ты знала… Жень, я всегда хотел, чтобы ты была счастлива. Я не совсем понимал твои отношения с Лёкой, но ты когда была с ней – улыбалась, и я смирился. Я и со своей девушкой из-за тебя расстался… Я действительно тебя люблю. Ты не думай, я ничего не прошу. Я всё понимаю. Ты… Ну, не по этой части… Но всё равно. Хотел чтобы ты знала.

– Сань…, – Женя застыла, ошарашенная. Она ожидала чего угодно, но только не этого. Молодой интересный мужчина сидел перед ней, съежившись на стуле и бормотал что-то несуразное, – Сань, ты что?

– А ничего!, – вскочил внезапно, – Ты думаешь, я не понимаю? Я всё понимаю! У тебя всегда Лёка. Ты ради неё… всё. А я… Я всё равно тебя люблю. Ты самая лучшая – и я удивляюсь, как она до сих пор этого не поняла. Ты… Да ради тебя я готов… На всё что угодно готов! И мне всё равно, что ты меня не любишь. Я просто… Потому что…

Саша продолжал что-то говорить, а Женька… Женька вдруг увидела на его месте себя. Себя – старую, улыбчивую и смешливую Женьку. Которая не боялась признаться в своих чувствах, которая всем и всегда в глаза говорила правду. И что-то перевернулось в её душе. Что-то стало совсем другим.

– Сашенька, – улыбнулась Женя и взяла парня за руку, – Сашк… Давай я не буду ничего тебе говорить? Ты хочешь быть рядом со мной? Ты будь, Сашк. Ты будь. Ты мне сейчас очень-очень нужен.

…И спеть меня никто не мог заставить.

Молчание – начало всех начал.

Но если плечи песней мне расправить

Как трудно будет сделать так, чтоб я молчал.

И пусть сегодня дней осталось мало.

И выпал снег, и кровь не горяча.

Я сотый раз опять начну сначала.

Пока не меркнет свет, пока горит свеча.

***

Лёка вернулась как всегда неожиданно. Просто возникла однажды на пороге Женькиной квартиры, сияя букетом белых роз, и улыбнулась Кристине: «Приветствую врагов развивающегося капитализма. Женька дома?».

Женьки дома не было. Кристина, поддерживая уже начинающий расти живот, проводила Лёку на кухню и сама присела рядом.

– Ты где шлялась?, – спросила.

– В Караганде. Я во многих городах побывала, Кристь, – хмыкнула Лёка, – Многих людей видела, интересных таких. Но почему-то всё равно домой тянуло.

– А у тебя он есть, дом-то?, – эх, не так надо бы, не так жестко, Кристина.

– А как же, – а с Лёки как с гуся вода, – У родителей дом. Квартира моя – дом. А тут, я смотрю, мне не слишком рады?

Кристина не успела ответить. Прогремел замок на входной двери и минуту спустя в кухню в обнимку ввалились Женя и Саня.

– Привет…, – протянул парень и выпустил Женькины плечи из своих объятий. А та уже ничего и никого не видела: вспыхнув глазами, не отрываясь впитывала в себя новый Лёкин образ: и стильную стрижку темных волос, и строгие черные брюки, и совершенно потрясающую белую футболку.

– Ленка…, – прошептала, – Ленка…

– Привет, мелкая, – Лёка с улыбкой притянула Женю к себе и поцеловала в переносицу, – Ты что, не рада меня видеть?

– Что ты… Рада. Конечно, рада, – Женька засуетилась, глядя то на повзрослевшую Лёку, то на молчащего в остолбенении Шурика, то на ухмыляющуюся Кристину. А потом вдруг остановилась.

– Ну как ты, Лен?, – спросила почти спокойно и потянула Саню за руку, усаживая на стул. Сама примостилась к нему на коленки, – Как командировка?

– Какая командировка? А! Да нормально командировка, – умница, ничем не выдала своего удивления, – Я по России капитально поездила. Вы лучше расскажите, как у вас? Я смотрю, тут большие перемены без меня произошли…

– Лёка, – начал, было Саша, но Женька его перебила.

– Да, Лен. Всё теперь иначе. Мы с Сашей теперь вместе.

– Можно поздравить?, – со смешком поинтересовалась Лёка.

– Конечно.

– Ну тогда поздравляю! Молодец, Шурик, добился-таки.

Лёка ухмылялась, рассказывала про поездку, ехидно посматривала на Саню. А Женьке хотелось выгнать их всех – самоуверенную Ленку, гордо посматривающего Шурика и ехидную Кристину – и остаться в одиночестве. Чтобы никого не было. Ни-ко-го.

Постепенно всё снова стабилизировалось. Кристина помирилась с Толиком и заявление о разводе было публично порвано в клочки. Женька потосковала немного, но постоянное присутствие Сани не давало скучать, да и Кристя почти каждый день приходила в гости.

Радовала работа: с сентября Женька нагрузила себя по полной программе, добавив к основным урокам классное руководство. Радовали тетя и дядя, в гости к которым Женя и Шурик съездили в августе-месяце. Да и Саня как-то потихоньку перестал раздражать, и начал даже нравиться, и в постели с ним Женя постепенно начала расслабляться и получать хоть какое-то, но всё же удовлетворение.

Жизнь шла, и уже казалось – всё, всё устаканилось, встало на свои места, когда в один вечер судьба снова перевернулась вверх тормашками.

– Привет, – Лёка сидела на ступеньках и как-то жалко смотрела снизу вверх на уставшую Женю, – А я вот пришла… В гости. Можно?

– Заходи, – вздохнула и подала руку, помогая встать, – Что случилось?

– А что, уже нельзя зайти к старому другу без всякого повода?, – как всегда съехидничала Лёка.

– Да нет, можно. Только ты же без повода всё больше к другим ходишь. Садись. Чаю налить?

– А покрепче у тебя ничего нет?

– Коньяк. Будешь?

– Давай.

В полном молчании разлили спиртное по бокалам, так же молча выпили. Верная своим привычкам, Женька зажгла свечи и погасила свет. Пошла, было, к противоположному концу стола, но вдруг её обхватили руками и усадили к себе на колени.

– Я не могу без тебя, – с надрывом прошептала Лёка в Женино ухо, – Возвращайся ко мне, а? Пожалуйста…

Мир перевернулся с ног на голову. Случилось то, о чем Женька мечтала каждую из безумных бессонных ночей. Случилось то, о чём девушка грезила на уроках и прогуливаясь по тихим таганрогским улицам. Случилось то, ради чего стоило жить дальше и что могло сразу воскресить и детскую наивность, и юношескую любовь, и жизнь, жизнь – настоящую жизнь, в которой было бы место эмоциям.

– Давай лучше еще выпьем, Лен, – наконец, отозвалась Женька и слезла с Лёкиных коленок.

– Я… Я так понимаю, ты мне отказываешь?

– Да. Извини.

– Но почему?, – Лёка с видимым спокойствием разлила коньяк по бокалам, – Ты же любишь меня, я знаю.

– Ты, кажется, забыла, что я несвободна.

– Ты о Сашке? Мелкая, я тебя умоляю…, – Лёка засмеялась с облегчением, – Ты его не любишь. И все это знают. И он в том числе.

– Ну и что? А ты понимаешь, как больно ему будет, если я его брошу?

– Мелкая, но это же жизнь! Ты что, собираешься до пенсии пудрить ему мозги? Рассказывать сказки о неземной любви и при этом любить меня?

– Лен…, – Женя смотрела серьезно и очень задумчиво, – Прекрати сейчас же. Ты говоришь глупости. И Сане я не лгу. Он прекрасно знает всю ситуацию… И всё равно остается со мной.

– Всё равно. Я не понимаю. Ты любишь меня. Но ты с ним. Почему?

– Потому… Потому что есть не только ты и я. Есть Шурик. И есть Юлька. И они люди.

– Жень, я перестану ухаживать за Юлей. Даю слово. Ты знаешь – моё слово верное. И мы будем с тобой вместе. Как раньше, помнишь? И жить будем вместе. Ты и я.

– Уходи, – едва сдерживая слёзы прошептала Женька, – Уйди, пожалуйста. Перестань меня мучить. Я же сказала – я не могу. Ленка… Уходи. Если ты хоть немножко меня любишь – уйди.

– Ладно, – Лёка тяжело поднялась со стула, – Но ты сама придешь ко мне. Сама вернешься, слышишь? Я это знаю. И ты знаешь. И я подожду.

Лёка ушла, а Женя как во сне включила магнитофон и зажгла свечи. Всё было кончено. Она сама отказалась от собственного счастья.

В городе моем завяли цветы.

В городе моем ушли поезда.

В городе моем только ты

всегда, всегда, всегда, всегда.

В городе моем ночь ударит в набат.

Она также одинока, как я.

В городе моем я напишу на небе:

"Мне незачем быть в этом городе

без тебя".

Женька стояла в ванной комнате, уткнувшись лбом в зеркало. Вокруг витал терпкий запах и вечная Арбенина толчками ударялась в уши. Ничего было больше неинтересно и неважно.

– Зачем я живу?, – спросила Женя у своего отражения, – Ради кого? Ради чего? Единственного человека, который был по-настоящему важен мне, я прогнала. Прогнала из-за каких-то дурацких принципов. Из-за них я отказалась от возможности снова быть счастливой. Из-за них я умерла. Меня больше нет. Давно нет, если смотреть правде в глаза.

Острое лезвие оставило первый след на коже. Больно не было. Слёзы не застилали глаза. Женька просто водила лезвием бритвы по венкам и удивлялась капающей на кафель крови.

– Как просто…, – прошептала, – И совсем не больно. Еще немножко – и я уйду. Туда, где не будет ничего. Где всё будет спокойно. И правильно.

На Жениной руке появился еще один надрез. Она глубже нажала лезвием и вот теперь действительно стало больно. Кровь уже не капала, а текла на холодный пол.

– Еще чуть-чуть, – уговаривала себя Женя, – Потерпи немножко, и всё закончится.

Снова надрез. Странно – оказывается, в жизни всё совсем не так, как в кино. И кровь больше не течет на пол. Ей нужны всё новые и новые надрезы, этой крови. Чтобы её было много.

Женька осторожно присела на пол. Закружилась голова. Кровь стекала и вместе с ней потихоньку уходила жизнь.

– Мне не нужна эта жизнь без Ленки, – снова прошептала Женя, – Без неё ничего не имеет смысла. А я сама отказалась… сама…

Откинулась назад голова. Кожа стала совсем белой. И веки отяжелели так, что – кажется – уже не поднять. Женька старалась не думать. Это было не так сложно – вместе с кровью утекала не только жизнь, но и мысли. Тяжелые, горькие. Все они растворялись на ледяном кафеле.

– Прости меня, мама, – прошептала Женя и закрыла глаза, – Прости меня.

А еще через секунду открыла снова.

– Что же ты делаешь, доченька?!, – родной и полузабытый голос прозвучал где-то в голове. И вдруг к нему прибавился еще один: – Не надо, малыш. Не нужно сюда торопиться.

Сквозь звучащие голоса прозвенел звонок. Женька долго не могла понять, в дверь звонят или это телефон. Оказалось – второе.

– Аллё, – Женя стояла посреди кухни и смотрела, как из руки кровь стекает уже на линолеум.

– Привет, милая, – Саня… Сашка звонит. Смешной и несчастный. Всё понимает, но довольствуется тем, что ему дают. Сашка. Он же несчастлив. И его Женя делает несчастливым. Всем вокруг только горе приносит.

– Саш… Ты счастлив?, – Шурик помолчал немного, ошарашенный резким Женькиным вопросом. Помолчал, а потом пробормотал вдруг, – Я тебя люблю, Женя. В этом моё счастье. Рядом ты – хорошо, не рядом – тоже… хорошо. Главное ты будь, Жень. Будь. А остальное неважно.

– Но я же…, – Женька уже едва сдерживала слёзы.

– Да я знаю, – отмахнулся, – Ты любишь Лёку. Это наше с тобой счастье и проклятие одновременно. Но я всё равно счастлив, Жень. Это… так.

– А если я…

– Как только ты захочешь уйти – уйдешь. Женька… Я же сказал: я люблю тебя. И ты совершенно свободна. Ты можешь делать всё, что хочешь.

– Сашка… Я люблю тебя, Сашка…

Женя бросила трубку телефона и посмотрела на капли крови, блестящие в свете свечей. Вздохнула и пошла за аптечкой.

Прошел еще один месяц. По просьбе Женьки, Шурик теперь почти каждый день ночевал у неё дома. Странные это были отношения – между ними давно не было секса, не было физического притяжения. Как брат, Саша поддерживал Женю и всегда был рядом с ней.

– Мой Ланцелот, – улыбалась Женька и трепала Шурика по волосам на затылке, – Мой рыцарь.

Октябрь месяц вместе с осенним дождем принёс шокирующую новость: после всех этих лет Юлька сдала позиции и теперь имела статус постоянной Лёкиной девушки.

Впервые услышав об этом, Женька подумала, что сейчас умрет. А потом вдруг ощутила радость. Радость от того, что значит – всё верно – и чудеса действительно бывают. И что правду говорили те, кто утверждал, что нужно ждать и верить. И тогда всё действительно будет.

Идиотизм этих странных отношений дошел даже до того, что Лёка, Юля, Женька и Саня вдруг сдружились – как они это называли – семьями. Ходили друг к другу в гости, выпивали литры коньяка и не почти не смущаясь целовали друг друга в щеки при встрече и прощании.

Вот только Лёка и Женька всё время опасались остаться наедине. Даже на секунду не оставались вдвоем в замкнутом пространстве. Шурик усмехался понимающе, когда Женя ходила за ним, словно привязанная. А Юлька и не понимала ничего – она с головой была в этом новом для неё и необычном чувстве.

Иногда Лёка и Юля заходили в гости. Рассказывали о своих планах, стремлениях. И Женька с тоской понимала, что всё это – и мечты, и желания – Лёка уже проходила с ней. С ней, не с Юлей… С ней же…

– Привет!, – вопреки обыкновению, Лёка одна улыбалась Жене с порога. Но какой же жалкой была эта улыбка! Какой смущенной и растерянной.

– Привет…, – Женя распахнула дверь и пропустила нечаянную гостью, – Что случилось, Лен?

– А почему что-то должно было случиться?, – Лёка пьяно покачивалась, стягивая ботинки.

– Да так… Ну заходи, раз пришла.

– А ты что, мне не рада, мелкая?

– Да нет, всё в порядке. Просто мне сегодня еще сочинения проверять. Кофе налить?

– А покрепче у тебя ничего нет?

Женька вздрогнула от острого ощущения дежа-вю. Всё было странно и так… пугающе.

Пока Лёка возилась в прихожей со шнурками кроссовок, Женя поставила кофе и закрыла глаза на секунду. Один Бог знал, как сильно ей хотелось обнять такую далекую и недоступную свою любовь. Обнять, прижаться крепко-крепко, напиться её ароматом, коснуться губами колючих прядей волос. Но тяжким пульсом отдавалось в голове одно слово: «нельзя».

– А я татуировку сделала, – Лёка, покачиваясь, зашла в кухню и присела на табуретку.

– Какую?

– А вот гляди…

Быстро сняла рубашку, задрала рукав футболки и почему-то опустила взгляд.

Женька сделала шаг. И ахнула, разглядев на Лёкином предплечье потрясающе красивую птицу, с расправленными крыльями. И буквы над ней: четыре буквы Жениного имени.

– Ты с ума сошла, – Женя не верила своим глазам. Но – да – вот они, эти четыре буковки, выполненные каким-то интересным орнаментом. Как будто буквы позора. И счастья одновременно.

– Я рассталась с Юлей.

– Я догадалась.

Женька вздохнула тяжело и присела, избегая смотреть на Лёкино плечо. Почему-то эти буквы, это имя – всё было чужим и как будто постыдным.

Дрожали руки. И приходилось сжимать их крепко-крепко, чтобы не было так больно.

– Ты вернешься ко мне, мелкая? Мы будем снова вместе?

В Лёкиных словах прозвучала такая острая надежда, что из Женькиных глаз сами собой полились слёзы.

– Ленка… Да что ж ты делаешь-то… Ленка…, – прошептала с отчаянием, – Ленка…

– Что? Что? Жень! Возвращайся… Ведь так много времени прошло. Уже два года. А мы не вместе. Это неправильно, неверно, мелкая. Ты возвращайся… И будет всё хорошо. Это же я, мелочь… Слышишь?

– Я не мо-гу…, – простонала Женя, едва сдерживая слёзы, – Не могу…

– Но почему? Ведь Юли нет больше!

– Юли нет… Она же любит тебя, глупыш… Любит… Как я могу сделать ей еще больнее?

– Но я же из-за неё тебя бросила!, – крикнула Лёка, раздражаясь, – Я тогда смогла, а ты теперь не можешь? Почему?

– Потому что я – не ты.

Женька очень хотела разозлиться. До боли ей хотелось вспылить и объяснить Лене, что так – нельзя. Что нельзя направо и налево крушить чужие души. Хотела… Но не смогла. Сил хватило лишь на то, чтобы попытаться взять себя в руки, улыбнуться криво и налить в чашки кофе. Темный-темный, без малейшего проблеска света.

– Ты же любишь меня, Жень, – Лёка явно не собиралась легко сдаваться.

– Люблю… И ты знаешь всё, что я скажу тебе дальше. Извини. Пусть всё будет лучше как раньше, ладно? Давай хотя бы попытаемся…

Ты дарила мне розы… Розы пахли полынью

Знала все мои песни… Шевелила губами.

Исчезала мгновенно. Не сидела в засаде.

Никогда не дышала тихонько в трубу…

Мы скрывались в машинах… Равнодушных таксистов.

По ночным автострадам… Нарезали круги.

Ты любила холодный, обжигающий виски.

И тихонько касалась дрожащей руки.

И они попытались. Так старательно пытались, что все окружающие не знали, что и думать.

– Эти две сумасшедшие, кажется, снова вместе, – смеялся Толик в разговоре с Кристиной.

– Да они просто друзья!, – доказывал Шурик.

– Мир сошел с ума, – резюмировал Паша и со смехом смотрел на парочку, идущую в обнимку вдоль общежития.

…– А помнишь, как ты ко мне через окно на третьем этаже лазила?

– Ага… А Кристина на меня орала как сумасшедшая…

– А как ты пупок прокалывала, помнишь? А теперь бы стала прокалывать?

– Смеешься? Конечно, нет! Что я – враг своему телу, что ли?

– А давай по каменной лестнице наперегонки?

– Ты что, мелкая! Мы же не дети уже – какое там наперегонки.

– Эх ты, большая и старая!

– Ах, так? Догоняй!

И они, громко топая, неслись наперегонки по ступенькам, рискуя споткнуться и вопя от радости.

После работы Женьку теперь встречали и Лёка, и Шурик. Прикрикивали на особо шумных детей и увлекали подругу куда-нибудь гулять или есть мороженное в любимой кофейне на улице Ленина.

Как-то на выходных все вместе съездили в Питер, моментально в него влюбившись и хором решив, что несмотря ни на что, лучше Таганрога городов просто не бывает.

Женя летала. Как было хорошо быть рядом. Как хорошо было в любой момент брать за руку, ничего не боясь и чувствовать теплое дыхание за своим затылком. Как сладко было не думать ни о чём – и просто жить – так, как живется.

Шурик тоже был счастлив. Настолько, насколько мог. Женя была поблизости, а о большем он уже давно не мечтал.

Только так и не остановился поезд времени, а еще сильнее развел пары. Мелькали мимо недели, месяцы, отличаясь один от другого только снегом да листвой. Торопились сменить друг друга – боялись остаться в памяти или раствориться навсегда?

Только непонятно было, чего же теперь ждать от будущего – ведь все трое понимали, что вечно так продолжаться не может и однажды точно кому-то придется что-то выбирать.

И, как повелось с самого начала, выбирать пришлось, конечно же, Женьке…

– Что ты делаешь?, – выдохнула Женька, всеми силами пытаясь отпихнуть Лёку подальше, – С ума сошла?

Всё это, действительно, было похоже на сумасшествие. Лёка принеслась в выходной с самого утра и даже не сбросив ботинки, накинулась на Женю с поцелуями.

– Ну что ты, мелкая, – просопела куда-то в ухо, – Иди ко мне… Ты не представляешь, как я соскучилась…

– Да перестань ты!, – закричала Женя и со всей силы стукнула Лёку по коленке, – Ты что?

Лёка согнулась от боли и застонала. А Женька вдруг начала смеяться. Как комично выглядела её любовь, скорчившаяся в прихожей и баюкающая коленку.

– Ленка…, – сквозь смех выговорила Женя, – Что на тебя нашло-то?

– Да ну тебя, – проворчала, снимая, наконец, куртку и кроссовки, – Ничем тебя не проймешь. Это страсть была, балда ты. А ты не поняла ничего.

– Страсть?, – Женька снова расхохоталась, – Ленка, ты что? Какая это страсть? Это самая натуральная попытка изнасилования!

– Чего?, – Лёка, старательно пряча улыбку, нагнулась и вдруг подхватила Женю к себе на плечо, – Ах, ты так? Ну держись!

Хохоча и брыкаясь, Женька приземлилась на диван. Лёка упала сверху. Засопела куда-то в шею, бормоча что-то неразборчивое.

– Ленка! Ай, перестань щекотаться… Ленка! Ленка…

Смех оборвался. Сверху на Женю глянули такие большие и знакомые синие глаза. И чертики в них прыгали через голову и стоили смешные рожицы.

– Ленка…

Женька сама не смогла бы объяснить, как так вышло. Но ощущение теплого тела сверху, знакомых рук, обнимающих за плечи, крепкого бедра, вжавшегося между ног – всё это свело с ума и заставило закрыть глаза и с головой погрузиться в страстный, нетерпеливый поцелуй.

В этом объятии не было ничего нежного – царапая плечи, они срывали друг с друга одежду, впивались поцелуями в самые неожиданные места и всхлипывали сквозь стоны. Лёка рывком сдернула с Жени брюки и снова вдвинула бедро между её распахнутых ног. Она знала каждый кусочек этого горячего и такого желанного тела. Но сегодня она не могла думать. Не было сил сдерживать себя.

– Ленка…, – Женя ахнула и, кусая Лёкино плечо, притянула её еще ближе. Правая Женькина нога обвивала Лёкину талию, а спина изгибалась в ритмичных, глубоких движениях.

Вжимаясь в горячую плоть, Лёка сжалась вдруг и, опустившись чуть ниже, накрыла губами Женину грудь. Страстный стон был ей ответом. Ладони переплелись, оставляя синяки и ссадины, и губы раздвинулись, стремясь принять в себя больше этой сладкой, дрожащей под поцелуями кожи.

– Ленка… Ленка…, – на последнем дыхании закричала Женя, двигаясь быстрее и быстрее, – Ленка…

– Я не люблю тебя…, – выдохнула Лёка, – Не люблю тебя… Мелкая… Не люблю…

И на последнем вздохе Женя снова закричала, каждая из её мышц содрогнулась и Лёка ловила каждое из этих движений, прижимаясь к губам, лаская ладонями самые неожиданные места и царапая ногтями самые больные.

– Ленка…, – прошептала и закрыла глаза, – Ленка…

9

Они сидели на уютной маленькой кухне, чуть неряшливой и до ужаса уютной – как раз в стиле Кристины. Уже выросший животик девушки был как раз «в тему» в этом небольшом помещении. И чашки с птицами в тему, и блюдца…

– Кристь, а вы решили уже, как малыша назовете?

– Нет еще. Мы же даже пока не знаем, мальчик будет или девочка.

– Ты, наверное, рада очень, да?, – эх, не сдержалась Женька, вздохнула-таки чуть завистливо.

– Я уже даже не знаю. В первый момент была очень рада. Даже показалось, что опять Толю люблю. А теперь не знаю. Понимаю, что это теперь точно на всю жизнь – и боюсь.

– Чего боишься?

– Ну, раньше я бы в любой момент от Толика ушла. А теперь куда я пойду?

– А зачем тебе уходить от него?

– Ну мало ли, зачем…, – замялась Кристина, – Всякое бывает. Ладно, Жень, ты лучше расскажи, что у тебя в жизни происходит. Как там наше недоразумение?

– Крысь, я же просила её так не называть, – поморщилась Женька, – Нормально у нас всё. Знаешь, я так подумала – не нужны мне больше эти признания в любви и красивые слова. Что толку от них? Ленка со мной, а остальное… Не так важно.

– А Шурик?

– Шурик…, – Женька вздохнула, – Знаешь, Крысь, он говорит, что рад за меня. И я почти ему верю.

– Он тебя любит.

– Я знаю. Но, к сожалению, ничего не могу сделать. Обманывать его было бы еще более неправильно.

– А как на счёт будущего?, – улыбнулась Кристина, – Помнишь свои пламенные речи?

– Да помню… Но какое будущее с Ленкой? Мы сейчас вроде как дружим… Как будто ты её не знаешь…

Знала Кристина. И Женя знала не хуже. Поэтому молчали они о том, что иногда въедливой змеей проникало в сердце.

Вот только не помогали никакие разумные доводы затмить то, что происходило каждую секунду в душе.

Вот только руки как и прежде тянулись к рукам, и не было никакой возможности прожить друг без друга и дня.

Вот только любые разговоры обычно заканчивались совсем не дружескими объятьями:

– Лёка, что ты делаешь… Прекрати…, – это стало уже своеобразной игрой. Лёка играла соблазнительницу, а Женя – невинную девушку. Доходили до предела, когда играть становилось невозможно – и улетали в свой собственный маленький мирок…

Тяжело было. Конечно же. Уже не убеждали собственные доводы, и «свободная любовь» не казалась таким уж верным решением. И больно было, и тяжело, и холодно.

И ссоры были. А как же без этого. Женька даже иногда плакала от обиды. Плакала и понимала: ничего, ничего… всё пройдет… помирятся…

И мирились. Вот только один раз так поссорились, что испугались. Показалось – навсегда.

В этот день Женя собрала у себя «девичник». Кристинка пришла на правах лучшей подруги. Марина и Анечка – как бывшие соседки по общежитию. Распили пару бутылок вина и с удовольствием принялись перетирать кости мужчинам: все, кроме Жени, уже давно были замужем. Болтали, не задумываясь особо ни о чём. Кристинка первая заметила, как неудобно вдруг стало Женьке и поспешила на помощь:

– Жень, ну а у тебя-то что с нашей ошибкой природы, а?, – эх, Кристя, грубовато у тебя получилось, не так бы надо…

– А ничего, – неожиданно жестко ответила, – Всё как всегда: полная любовь и согласие.

– Вот, девчонки, за кого замуж надо было выходить! За Лёку! Видите как – любовь и согласие… Не то, что у нас.

Рассмеялись все, спало напряжение. Но осадок всё равно остался. Белый, как известка. И такой же мерзкий.

Где-то около полуночи прозвенел звонок. Девчонки, уже слегка навеселе, начали смеяться, обсуждать, чей муж за кем пришел. А на пороге стояла… Лёка. С букетом белых роз и бутылкой коньяка.

– Привет, мелкая!, – заулыбалась, протискиваясь в дверь, – А я к тебе. Можно?

– Можно, – вздохнула Женька, принимая «подношение», – Только у меня гости.

– Гости – это хорошо, – философски пробормотала Лёка, развязывая шнурки на кроссовках, и вдруг заорала: – Гости, привет!

– Привет…, – неуверенно ответили с кухни.

Но всю неуверенность как рукой сняло, когда Лена просочилась внутрь. Сразу пошли объятия, радость и общие воспоминания о «ушедшей студенческой юности».

Под разговоры незаметно прикончили коньяк, выпили даже «НЗ» – небольшую бутылочку ликера, которую Женька берегла на особый случай. И завели разговор о женской сущности.

– Фигня!, – авторитетно заявила Лёка, даже не выслушав до конца Кристинкин монолог, – Все женщины одинаковые по своей сути.

– Значит, и ты одинаковая?, – влезла Анечка.

– Нет. Я не одинаковая. Да и какая с меня женщина? Гибрид какой-то непонятный…

– И в чём же мы одинаковые, интересно?, – самоуверенность Лены почему-то безумно раздражала Кристину весь вечер. Именно сегодня ей захотелось, наконец, разобраться – кто прав, кто виноват.

– А во всем. Вот простой пример: девочка выходит замуж за мальчика. Почему? Вариант А: потому что любит. Тут всё нормально. Вариант Б: залетела. Тоже нормалек. Вариант С: за деньги выходит. Ну, тоже можно понять. Но есть еще вариант Д: выходит потому что пора. А то еще, не дай Бог, старой девой обзывать начнут.

– Ну и что с этого?

– А то, что всего четыре варианта. Больше нету.

– А какие еще нужны?, – Кристина посмотрела на Лёку как на пришельца с другой планеты. Она еле сдерживала себя, чтобы не закипеть.

– А многие нужны. В каждом человеке должна быть индивидуальность. А когда её нет – это не человек, а так… Фигня.

– Леночка, я что-то не пойму, при чём тут твои слова о том, что женщины все одинаковые – и индивидуальность человека? Человек индивидуален по своей сути, – Кристя аж привстала на стуле. Женя тихонько сжалась в углу. Она уже поняла, чем всё это кончится и очень боялась ссоры.

– Это не так. В мире полно посредственностей! Стадо людей серо и безлико. Редко когда выбиваются яркие личности. А в женской среде – особенно.

– Значит… Значит, ты – именно такая яркая личность? Почему, интересно? Потому что с женщинами спишь? А мы все – серые мышки?

– Я этого не говорила! И ориентация тут ни при чём. Просто кто-то до конца жизни будет жить как все, выходить замуж за средненького мужика, работать на средненькой работе и мечтать об отпуске. А кто-то будет добиваться успеха, покупать машину и жить так, как хочет.

– Это ты на Женьку намекаешь? Или на меня?

– Ни в коем случае, золотце!, – Лёка усмехнулась и эта усмешка добила Кристину. Она вскочила, выхватила из вазы букет роз и со всей силы швырнула его в девушку.

– Ты чего?, – вскочила, засверкала синими глазищами. Девчонки сжались, стараясь быть незаметными.

– А того!, – прошипела Кристя, еле сдерживая ярость, – Слушай сюда, ты, ярко выраженная индивидуальность! Ты еще в этом мире ничего настолько не добилась, чтобы иметь право оскорблять людей, ясно? Ты чего сюда притащилась сегодня, а? Индивидуальность свою показать? Кому? Женьке? Убедиться еще раз, что она готова за тобой на край света на животе ползти? Ты цветочки какие притащила? Розочки? Ты Женюрку уже столько лет знаешь – и не смогла выучить, что она белые розы терпеть не может? Ты вообще что-нибудь о ней знаешь? Знаешь, что она любит, а что нет? Знаешь, как переживает и о чём думает? Да ничего ты о ней не знаешь, кроме того, что она сама рассказывает. А спрашивать тебе некогда – ты же яркая индивидуальность. Эгоистка ты, и больше ничего! Женя, Ксюха, Юлька… Дальше перечислять? Что ж ты с посредственностями спишь, а, Лена? Заразиться не боишься? Или это половым путем не передается?

– Кристина, ты не увлекайся!, – выплюнула Лёка, быстро туша сигарету в пепельнице, – В наших отношениях мы как-нибудь без тебя разберемся! Что-то я ни разу не заметила, чтобы Женька жаловалась.

– А кому она, по-твоему, жаловаться будет? Тебе? Или всё-таки мне, как подруге, а?

– А что, жаловалась?

– А представь себе! И не раз! А ты думала, ты у нас ангел во плоти, да?

– Перестаньте…, – тихий Женькин шепот почему-то мигом остановил пикировку. Все уставились на девушку, – Я вас очень прошу, прекратите.

– Жень, это уже давно должен был кто-нибудь ей сказать, – пробормотала Кристина, – Извини.

Какое-то время в квартире стояла полная тишина. Лёка яростными взглядами пронзала Женьку, Кристина – Лёку. А Марина с Аней вообще думали только о том, как бы поскорее оказаться дома.

– Ладно, Жень, мы пойдем, наверное, – девчонки синхронно поднялись, – Спасибо тебе за всё, здорово посидели…

Как во сне Женька проводила их до двери. Молча смотрела, как Кристина застегивает крючки на шубе. А потом шагнула, обняла её и, уткнувшись носом в пушистый воротник, прошептала: «Я тебя люблю, Кристя… Спасибо».

10

А в кухне мерила шагами линолеум Лёка. Закуривала сигарету и тут же тушила. И снова закуривала. Не остановилась даже когда Женька осторожно села на стул и закрыла глаза.

– Лена, сядь, пожалуйста, – виновато получилось…

– Не сяду. Что это было? Ответь мне.

– В смысле?, – огромная усталость накрыла девушку с головой и не давала дышать.

– Что Кристина мне тут говорила? Всё это действительно так?

– Нет, Леночка. Всё не так. Я люблю тебя.

– Не отделывайся общими фразами. Ты что, действительно жаловалась ей на меня?

– Я не жаловалась. Я делилась. Советовалась.

– А кто давал тебе право обсуждать меня с какими-то посторонними людьми?, – Лёка, наконец, села и уставилась на Женю. А та даже не пыталась выдержать взгляд.

– Кристина не посторонний человек. Она мой друг.

– А я?

– А тебя я люблю. Лен, я очень устала, правда. Пойдем спать?

– Она устала. Здорово. Она устала. А как ты думаешь, как после всего этого Я себя чувствую? Мне наговорили целый вагон гадостей, а ты говоришь, что устала. А мне что теперь с этим делать?

– Забыть. Я прошу тебя, пойдем спать…

– Да не пойду я спать!, – заорала, откидывая ногой табуретку, – Хватит так со мной разговаривать! Я тебе не игрушка, чтобы вот так себя вести! Отвечай немедленно, что из того, что говорила Кристина – правда. Или я уйду сейчас. Ну?

Не смогла Женька ответить. Опустила голову на сложенные руки и заплакала. Тихонько – чтобы не видно было. А Лёка постояла, буравя её взглядом, и вылетела, хлопнув дверью. Рыдания словно наполнили Женю целиком, она уже не сопротивлялась им. Всхлипывала, стонала, иногда почти рычала даже. Сквозь пелену слёз видела чьи-то руки, сующие таблетку, потом стакан с водой. Как-то неожиданно очутилась на диване в большой комнате. И прижимаясь к теплому плечу, потихоньку успокаиваясь. Только через несколько часов отступила жесткая боль, стягивающая сердце. Только через несколько часов Женька смогла открыть глаза и спросить:

– Почему ты вернулась?

– Ну, я же знала, чем всё это кончится, – Кристина деловито достала из шкафа плед, укутала девушку, села рядом и взяла за руку, – Тебе легче?

– Да, легче. Кристь, спасибо тебе. Но… Зачем ты всё это затеяла?

– Я не сдержалась. Эта её самоуверенность сводит меня с ума. Она же искренне считает себя центром вселенной! Что она говорила тебе после того, как я ушла?

– Потребовала сказать, что в твоих словах было правдой.

– А ты что ответила?

– Ничего.

– Почему?

– Потому что в твоих словах ВСЁ было правдой, – вдруг совершенно спокойно сказала Женя, -Всё, понимаешь? И про цветы, и про эгоизм… И про то, что я поползу за ней куда угодно. А она даже после этого говорила только о том, что ОНА чувствует и переживает. А знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что знает, что в моем сердце есть место только для неё… И прощения завтра буду просить я у неё, а не она у меня.

– Ты что, с ума сошла?, – Кристинка аж заискрилась вся от ужаса, – Ты еще и прощения собираешься у неё просить? Да она на коленях приползет завтра – увидишь!

– Не приползет… Никуда она не приползет.

Права оказалась, конечно, Женя. Только через неделю ей удалось поговорить с Лёкой – та изображала из себя неприступную стену. Не помогали ни извинения, ни признания в любви. Даже обещания никогда не пересекать их с Кристей не помогли. Потребовался еще месяц, чтобы пробить эту стену. И всё пошло по-старому.

***

Но постепенно подкатывала усталость.

Хуже всего было ночами, когда не спалось, и нельзя было включить компьютер из-за отключенного электричества. Тогда Женька расставляла по комнате свечи, зажигала их медленно, подходила к зеркалу и долго стояла, упершись лбом в равнодушное стекло. А потом усаживалась поближе к батарее, доставала блокнот и составляла из слов-строчек бессмысленные и бездумные стихи. И летал в наушниках плеера голос Арбениной, и яркая луна светила даже сквозь задернутые шторы, и пальцы крепко сжимали ручку, и не получалось, не получалось даже в рифмованных бессмыслицах выразить всё то, что камнем оседало в душе и не давало вздохнуть, и хотелось просто заснуть… И уже не просыпаться.

Но звонил телефон, или настойчивый звук в дверь заставлял выключить плеер и потихоньку шлепать к входной двери. А там – друзья, знакомые и просто люди. И нужно было улыбаться, рассказывать что-то смешное и ждать, когда же все оставят в покое, чтобы снова зажечь свечи, завернуться в плед и устроиться поближе к батарее…

– Жек, как ты думаешь, чего она от меня хочет?, – Янка смотрела вопросительно, сидя напротив Жени и раскачиваясь на табуретке.

– Не знаю, Яночка. Тебе виднее. Это же тебя она… любит.

Женька разлила по кружкам чай и пристроилась на подоконник, поджав ноги. Они сидели на Яниной кухне, и уже около часа длился этот бессмысленный и никому не нужный разговор. Всё повторялось до смешного похоже: Лёка познакомилась с Янкой в Жениной школе, пообщалась немножко, и, конечно, моментально влюбилась. Да и как же можно было не влюбиться в маленькую смешливую девчонку, душу компании и великую тусовщицу?

Женя на всю жизнь запомнила свой первый разговор с Яной. Обе они были учительницами литературы и беседа, конечно же, шла о писателях и книгах.

– В этом плане мне, конечно, безумно повезло, – вещала Янка, помешивая кофе, – Родители родили меня с зелеными, как и положено, глазами. Но вот с волосами получился недосмотр – до «копны золотистых вьющихся волос» мне было далеко. Волосы были темные, прямые и как я ни пыталась их изменить – толку было мало. Правда, однажды я даже купила банку перекиси водорода, которая вполне могла исправить ситуацию, но вместе с мамиными воплями вся надежда о светлых волосах утекла в унитаз. Вместе с ней утекла и мечта стать одной из принцесс типа Анжелики из одноименного романа. Хотя, ты знаешь, я не обольщалась. Если с волосами еще был шанс что-то сделать, то грудь и ноги отрастить никак не представлялось возможным.

Янка хохотала, глядя на едва сдерживающую смех Женьку.

– Ну да, да! Вот так повлияла на меня эта литература. Знаешь, я во времена своей прыщавой юности вообще была свято уверена, что «Анжелика» – это прямое руководство к действию. Ты бы меня видела, когда я как в «Анжелике» пыталась посмотреть на одного мальчика из своего класса «томным взглядом, уносящим своей глубиной в обещания вечного блаженства и безрассудной страсти».

– И что было?, – давясь смехом, спрашивала Женя.

– А что было… Пацан ничего не понял и с испуга треснул меня по голове пеналом. С тех пор свой «изумрудный взгляд» я не использовала. Хотя о Жофрее мечтала еще долго. Знаешь, я не так давно пыталась перечитать заветные несколько «Анжеликиных» томов. И удивилась просто безмерно.

– Чему?

– А тому, как часто Анжелика прыгала туда-сюда: то королева, то рабыня. То служанка, то опять королева… Прикинь, я всю «Анжелику» первый раз в пятом классе прочитала. А «Тимура и его команду» на втором курсе.

– Почему так?, – Женя уже не могла удержаться от хохота.

– А фиг знает, – сохраняя серьезное выражение лица, отвечала Яна, – Мне в детстве как-то однофигственен был и Тимур с его командой, и Незнайка с его луной. Вот тоненькие брошюрки любовных романов – это было да! Всем классом перечитывали.

Янка не была как-то особенно красива. Вот глаза – с этим Женька соглашалась – действительно, были особенные. Изумрудные, блестящие. И очень большие. А в остальном… Невысокого роста крашеная блондинка, одетая всегда безумно и необычно, она брала в основном своим бесконечным обаянием. Рядом с ней всегда хотелось улыбаться и радоваться жизни. И шутить, и смеяться бесконечным Янкиным шуткам.

Неудивительно, что Лёка влюбилась. И неудивительно, что именно с Женей обсуждала Яна эту дикую и ненужную никому влюбленность.

– Жень, ну я не знаю, – закатила глаза Яна, вырывая Женьку из воспоминаний, – Какая еще любовь? Я вообще не по тому делу.

– Не по какому?, – устало спросила Женя, заранее зная ответ.

– Я только с мальчиками, – смущенно прошептала Янка, пряча в глазах усмешку. Она любила играть, эта забавная и в общем-то очень хорошая девушка.

– Значит, так ей это и скажи.

– Я говорила! А она сидит и смотрит. И молчит. Так молчит, что мурашки по коже… Ну я не знаю, Жень! Меня нельзя так любить!

– А как можно?

– Ну… Попроще как-нибудь, знаешь? Жень! Ну скажи, что мне делать?

И Женька говорила. Успокаивала. Гладила по голове и говорила, что всё у Лёки пройдет – перебесится, мол. Говорила и сама в это не верила.

А на следующий день уже Лёку успокаивала. Подбадривала, поддерживала. И говорила, что всё обязательно будет хорошо, что она добьется, и что Яна рано или поздно сдаст позиции…

Чувствовала Женька: все повторяется. И еще повторится. И еще.

И снова будет у Лёки безответная любовь, и снова Женя окажется рядом, и снова станет впитывать в себя чужие проблемы и искать поводы для надежды. И снова Лена воспрянет духом и уйдет с новыми силами для новых побед. И снова придется остаться одной, перезваниваться вечерами с Кристиной и тихо выть, с ненавистью глядя в зеркало.

И всё было бы просто, если бы не огромная, бесконечная любовь, граничащая по своей глупости и ничтожеству с банальным мазохизмом.

Самое смешное, что больше всего на свете Жене хотелось, чтобы Лёка была счастлива. Ей хотелось подарить целый мир. Поднять в небо, закружить и показать огромную вселенную, в которой нет места боли. И как только появлялся кто-то, в кого Лёка влюблялась, ревности не было. Было бескорыстное желание счастья. Женька уже давно научилась любить не для себя, и не для Лёки. Просто любить. Это было ни с чем не сравнимое чувство. Кристально чистое. Оторванное от земли. Она готова была отдать все за то, чтобы увидеть блеск счастья в Лёкиных глазах. Но видела только отблеск. Она молилась, чтобы появился человек, тот самый, настоящий, который согреет ее душу, очистит от накипи будней, раздует огромный костер любви. Но он не появлялся. Были только победы. Влюбленности. Увлечения.

И ничего больше.

Как-то зимой Женя написала Лёке письмо. Она пыталась описать в нём все свои эмоции и чувства, все радости и горести. Сидела долго, а в итоге на листке бумаге осталась только одна строчка: «Я люблю тебя, Ленка».

В этом-то и было всё дело.

Когда однажды Лёка позвонила и радостно закричала, что Янка теперь всегда будет с ней и что у них всё хорошо, Женя приняла решение. Пора было что-то менять. И теперь Женька знала, как.

Первая беседа с психотерапевтом прошла тяжело. Женя не ожидала увидеть в этом качестве молодую интересную женщину – она думала, что все врачи либо бородатые интеллигентные мужчины, либо взрослые серьезные женщины в строгих костюмах. Девушка в джинсах и модном пиджаке на месте психотерапевта застала её врасплох.

Но почему-то через неделю Женька снова спешила на прием. И снова. И снова. Постепенно она начала доверять этой улыбчивой теплой женщине, которая с таким вниманием её слушала и так сопереживала её проблемам.

– Здравствуйте, – Женька смущенно просовывала голову в дверной проем и блестела глазами навстречу врачу, – Можно?

– Да, Женечка, заходите, – Настя улыбалась в ответ на Женькину радость и указывала на кресло. Девушка усаживалась, откидывалась на мягкую спинку и вздыхала спокойно и уверенно.

Настя перебрала какие-то листки на столе, а потом отложила их в сторону и внимательным взглядом посмотрела на Женю.

– Давайте с Вами сегодня поговорим о том, какого человека Вы смогли бы полюбить. И в первую очередь кто это должен быть: мужчина или женщина?

– Я не знаю. Кроме Лёки у меня не было никаких женщин. А мужчины… Кроме Виталика я никого из них не любила. Сравнивать не с чем.

– А давайте не будем сравнивать. А просто попробуем представить себе ваш идеал человека.

– Ну, он должен быть добрым. С понимающими глазами. Чтобы слушал меня. Чтобы мои проблемы были для него важны так же, как свои собственные. Чтобы всегда можно было опереться. Надежный чтобы был. Вроде, всё.

– Всего-навсего? А Вы не заметили, Женя, что перечислили разными словами очень похожие качества.

– Заметила…, – прошептала Женька, – Мне очень хочется, чтобы обо МНЕ думали. Чтобы не только я о ком-то, но и обо мне тоже.

– Хорошо, – Настя заулыбалась, делая какие-то пометки в блокноте, – Теперь давайте подумаем о внешности.

– Внешность никакого значения не имеет. Мне всё равно.

– А если это будет безногий карлик?, – засмеялась доктор.

– Пусть даже безрукий – лишь бы любил меня. И чтобы я любила.

– Очень хорошо! Но ведь с ним будет сложно заниматься сексом, верно?

– Да, – Женька неожиданно погрустнела, – Но это же Вы так… Абстрактно.

– Не совсем, Женечка. Раз мы выяснили, что внешность не имеет для Вас принципиального значения, а характер такой подходит как мужчине, так и женщине, то давайте попробуем рассмотреть сексуальную сторону вопроса.

– Мне никогда ни с кем не было так хорошо, как с ней, – выпалила девушка и покраснела.

– Не стесняйтесь, Женя. Мы же договорились, что стесняться не будем.

– Да, конечно. Просто трудно, понимаете? Одним словом, после Лёки у меня были связи с мужчинами. Это было не так противно, как с Виталиком. И физически было неплохо. Но морально – никак. А с Лёкой – это было море эмоций, прежде всего именно эмоций, а не физическое влечение… Ну, физическое тоже было, только… Вы понимаете?

– Понимаю, конечно. После Виталика Лена стала первой, с кем Вы сблизились?

– Да. Она… Она была такая нежная, заботливая. Первые месяцы мы вообще только целовались… И руками там чуть-чуть… И она не настаивала никогда ни на чём. И я перестала бояться. И вообще, вышло, что в первый раз, когда мы по-настоящему занимались любовью – это я была инициатором.

– Значит, таких чувств, как с Леной, Вы ни с одним мужчиной не испытывали?

– Нет. Хотела… Я же очень хочу семью, Настя. Я детей хочу. Хочу мужа с тетей познакомить. Но при этом… Мне страшно.

– Чего Вы боитесь?

– Мне же придется с ним спать… С мужем. А смогу ли я всю жизнь терпеть?

– Ну, а если у Вас будет девушка – Вы её не сможете с тетей познакомить?

– Рассказать ей правду? Что Вы! Она никогда не поймет…

– Правду о чём, Женечка?

– Ну, Вы понимаете…, – Женька опустила глаза, – О том, что я… Лесбиянка.

– А Вы считаете себя лесбиянкой?, – спокойно спросила Настя.

– Не знаю. Нет, наверное.

– Тогда зачем так себя называете?

– Вырвалось просто.

Женька сжала руки между колен и упорно старалась не смотреть Насте в глаза. А та, напротив, всё время пыталась поймать взгляд девушки.

– Женечка, ты стесняешься обсуждать это со мной?, – видимо, психолог решила, что пора переступить барьер и перейти на «ты».

– Да.

– Почему?

– Вы сами знаете, почему. Потому что мы сейчас обсуждаем мою любовь к… женщинам. А Вы – женщина. И можете неправильно меня понять, и…, – Женька осеклась под откровенно смеющимся взглядом Насти, – Что? Что я говорю… не так?

– Я тебе нравлюсь?, – улыбка не сходила с лица женщины, – И если нравлюсь, то как – как собеседник, как друг или как женщина?

– Как друг, – выпалила Женя, – Меня еще никогда никто так… не слушал.

– И ты мне очень нравишься как друг. А раз так – давай договоримся, что ты будешь делиться со мной всем, чем захочешь. Не боясь того, как я на это отреагирую. Хорошо?

– Хорошо!, – девушка прямо-таки засияла улыбкой, – Я рада, что Вы всё понимаете. Я попробую рассказать, только в другой раз, хорошо?

– Конечно. Как захочешь. В следующий раз, или через неделю – не так важно.

Неделю ждать не пришлось. Уже через два дня Женька прилетела на приём взбудораженная, вся в слезах. Оказалось, что сегодня Лёка приняла решение. Поскольку Яне не слишком нравилось их с Женей общение, Лена решила исключить Женю из своей жизни. Странно, но очередной удар не показался не то, что смертельным – даже сильным не показался. Привыкать начала Женя, чтоли…

И только после этого из неё бурным потоком полились слова. Она рассказывала Насте о страхе быть осмеянной из-за того, что она встречается с девушкой. О страхе перед тетей и дядей – вдруг узнают, такой позор будет. О страхе перед будущим – ведь никакого будущего у этих отношений никогда не было и быть не могло. О том, как тяжело изо дня в день только отдавать, и принимать любой поступок, любые слова, только мыча иногда сквозь слезы: «Лена-Леночка… Маленькая… Глупая… Злая… Что ж ты делаешь-то…»

И постепенно Женька начала понимать, что для того, чтобы что-то изменить в своей жизни, приходится жертвовать. Жертвовать любовью, дружбой, или еще чем-то. И если ей хочется спокойствия, семьи, и чтобы всё было как у людей – придётся забыть, выкинуть из головы эту сумасшедшую девчонку с ярко-синими глазами и смешными чертиками…

В эти тяжелые недели девушка окончательно увлеклась интернетом. Просиживала ночи напролет в одном и том же чате, общаясь с разными людьми, знакомясь и прощаясь. Перестала видеться с Лёкой, с Яной. Только Кристине был открыт доступ в новую Женькину душу. И как прежде проводили они вечера, укутываясь в сигаретный дым, и ставшие уже ненужными слова.

А потом случилось то, что в один миг перевернуло всю жизнь девушки и вдруг в одночасье наполнило её новыми, невиданными ранее красками.

11

Всё началось с обычного никнэйма в чате. Женька общалась со старыми знакомыми и вдруг увидела строчку: «К нам приходит Илия». И что-то ёкнуло в душе. И всплыла в памяти фраза, сказанная на одном из сеансов Настей: «Вам нужно попытаться влюбиться, Женя. В кого угодно – хоть в соседа по лестничной площадке».

– А почему бы и нет?, – пронеслась мысль и Женя смело бросилась в бой.

Так началась другая, совершенно новая жизнь. Илия при знакомстве оказался обыкновенным Ильей, молодым хирургом из Москвы. Он совсем недавно пережил несчастную в своей невзаимности любовь и теперь был подавлен и растерян.

Смешно, но вместо влюбленности Женька нашла человека, которому просто нужна была помощь. Длинными ночами девушка просиживала в чате, пытаясь вытащить Илью из состояния глубокой депрессии. Они говорили абсолютно обо всем – иногда могли проговорить по восемь-десять часов подряд, но и этого было безумно мало.

Женя не обольщалась. Она знала, что как только Илье станет лучше, он уйдет. Она знала, что ни о какой любви не может быть и речи – как и о том, чтобы увидеться в реальной жизни.

Они были друг для друга как будто спасительными канатами – тянули вместе то, что раньше не под силу было вытащить в одиночку.

Так прошло два месяца. За это время Лёка успела окончательно очаровать Янку, переехала к ней жить и вся светилась от радости. И впервые в жизни Женьке было… всё равно? Нет, не всё равно, но как-то равнодушно отнеслась она к этому событию. Кольнул в сердце застарелый страх и затих устало.

Дни проходили как в тумане, Женя словно впала в анабиоз – ночами разговаривала с Ильей, а днем приходилось работать, в полусонном состоянии, на излете сил. Но наступал вечер и она вновь и вновь стремилась к синему экрану монитора.

Какие сказочные картины открывались Женьке в общении с Ильей… Нереальные в своей простоте и красочности. Он мог говорить о чем-то очень банальном, а Женя читала и видела своими глазами то, о чем ей рассказывали.

Они редко говорили друг о друге. Прятали за неумелыми комплиментами и пустыми словами тягу друг к другу. Избегали даже банального «я скучал», «я рада тебе».

Всё изменил один вечер.

– Привет!, – Лёкин голос с трудом прорывался сквозь помехи, и Женька еле-еле разбирала слова, – Я тебе с мобильного звоню. Пошли погуляем?

– Я не могу…, – начала, было, девушка, глядя на компьютер. Через час они должны были пересечься в чате с Ильей. Начала и… осеклась. Неужели она была готова сказать «нет»? Сказать «нет» Лёке – невероятно… – Да, давай встретимся. Конечно.

– Давай минут через пятнадцать? На набережную приходи. К каменной лестнице. Лады?

– Хорошо. Внизу увидимся.

– Договорились. Бывай.

Лёка отсоединилась, а Женя внимательно посмотрела на трубку телефона и решила, что это либо временное помутнение рассудка, либо…

Улыбнулась и отправилась собираться.

12

Лена появилась, как всегда, стремительно. Подлетела к одиноко стоящей Женьке, поцеловала быстро в губы и вручила букет красных гвоздик.

– Привет, мелкая.

– Привет. А в честь чего цветочки?

– А что, уже нельзя дарить красивым девушкам цветы просто так?, – Лёка улыбнулась и, взяв Женю за руку, повела её вдоль набережной.

– Можно, почему нет. Спасибо. Что случилось у тебя, чудовище?

– Ничего. А почему должно было что-то случиться?

Женька внимательно посмотрела на чертят в синих глазах, вздохнула, и, присев на лавочку, спросила:

– С Янкой поругались, что ли?

– От тебя ничего не скроешь, – рассмеялась натянуто и села рядом, – Мне поговорить с тобой надо, мелкая.

– О чём?

– О нас.

– Опять…Это было бы смешно, если бы не было так грустно, – улыбнулась Женя.

– Да уж… Жень… Как ты думаешь – может, у нас что-то и получится, а?

– Солнышко, сколько раз уже мы пытались? И всё зря. У нас с тобой на роду написано быть только друзьями, – один Бог знает, как тяжело дались девушке эти слова, – Мы уже взрослые люди и можем оценивать ситуацию правильно. Ты ведь не любишь меня.

– Люблю!

– Может быть. Но любишь совершенно иначе. Не так, как… Можно было бы любить.

– Я запуталась совсем, мелкая. Я не могу без тебя…

– Но и вместе у нас не получается.

– Женька, я многое поняла теперь. Я вела себя с тобой, как свинья. Я заставляла тебя мучиться, страдать. Но ты дорога мне, безумно дорога. У меня в жизни ты была самым светлым моментом. Я знаю, я была не права. Я не слушала тебя, не понимала. Не давала себе труд задуматься о том, что чувствуешь ты… Но я тебя люблю, и это факт. И теперь всё будет по-другому, понимаешь?

Лёка еще что-то говорила, а Женя смотрела на звезды в глубине залива, дождалась момента, загадала желание и вдруг… поняла. Поняла, что слушает сегодня Лену вполуха. Поняла, что думает только о том, что уже полчаса Илья ждет её в чате и, наверняка, волнуется. И поняла, что в этот момент он, его спокойствие, его уверенность гораздо важнее мифической надежды на счастье.

Это внезапное решение заставило девушку вздрогнуть. А потом в голове появилась какая-то легкая мелодия, как будто на скрипке кто-то заиграл вдруг. И стало тепло и хорошо. И пузырьки счастья наполнили Женькину душу. Она посмотрела на Лёку, а потом вдруг притянула её лицо к себе и поцеловала долгим поцелуем.

– Это… Ты что? Согласна?, – Лена выглядела ошарашенной.

– Я люблю тебя, Леночка, – улыбнулась Женя, – Я никого и никогда не буду любить так, как тебя. Но эта любовь – мой крест на всю оставшуюся жизнь. А сейчас я поняла, что в мире есть еще много других вещей, кроме моей любви к тебе.

– Что? Что ты имеешь ввиду?

– Ты поймешь. Обязательно поймешь, но позже. А теперь прости… Мне нужно бежать.

Поднялась и побежала вдоль пляжа. А Лёка сидела, пыталась прийти в себя, и всё еще чувствовала вкус горячих губ на своих губах.

***

Никто не открывал. Женька в отчаянии со всех сил стукнула кулаком в дверь и громко выругалась.

– Ого! Жень, ты что, еще и материться умеешь?, – невообразимо родной голос донесся откуда-то снизу, – Давно звонишь?

Кристина чмокнула девушку в щеку и начала копаться в сумочке в поисках ключей. Она была похожа на кинозвезду в своей элегантной курточке и длинном брючном костюме. Даже большой круглый животик нисколько её не портил.

– Залетай, – ключи, наконец, нашлись, – Разувайся, раздевайся, ложись, насиловать будем…

– Ты в своём репертуаре, – Женька запыхтела, развязывая шнурки на ботинках, – Дай хоть поцелую тебя, что ли? А то сто лет не видела…

– Целуй, что ли! Бессовестная твоя душа! Только засосов смотри не наставь, а то Толик нас обеих на живодерню сдаст, – Кристина подставила губы под поцелуй, пристальным взглядом глянула на покрасневшую Женю и втолкнула её на кухню, – Ну, рассказывай.

– Рада тебя видеть.

– Ха! Это и ежу понятно. Ты рассказывай, что их величество опять учудило?

– А почему ты думаешь, что она что-то учудила?

– Женечка!, – Кристина почти легла на стол и задумчиво погладила девушку по голове, – Когда ты появляешься у меня без звонка с таким лицом – это может означать только одно: что-то случилось. А раз все твои мысли и разум заняты только обеим нам известной особой, то вполне логично предположить, что она опять предложила тебе руку и сердце… Во временное пользование, конечно.

Женька засмеялась. Ну, не смогла сдержаться – что такого?

– Ты угадала. Руку и сердце мне предложили. Но я к тебе по другому поводу.

– Дааа? А что, в твоей жизни есть еще другие поводы, кроме их сиятельства?

– Кристин, не язви. Я серьезно. И повод… есть повод.

– Дааа? И какой же?

– Я приняла сегодня очень важное решение. Пора менять свою жизнь. Кардинально менять. Насовсем.

– Всё интереснее и интереснее… И что за решение?

– Погоди, не перебивай. Кристинка, я тебя люблю.

– Ого! Это признание?

– Воспринимай как хочешь. Так получилось, что ты и Саня – мои единственные настоящие друзья. Лёка не в счёт, сама понимаешь…

– Ага, и теперь ты решила МНЕ предложить руку и сердце, чтоли?, – Кристинины глаза округлились и медленно, но верно полезли на лоб.

– Да дослушай ты, бесстыжая!

– Я слушаю, ты только не пугай так…

– В общем, я хочу, чтобы ты меня поняла. Так, как я живу дальше жить нельзя. Потому что это не жизнь. Я уже взрослая, у меня всё сложилось, есть квартира, работа, друзья. Но всё это не имеет никакого значения потому что, по сути, всё плохо, и мне это надоело. И то, что я сейчас скажу должно остаться между нами, ладно? И обещай, что поймешь меня…

– Обещаю, – озадаченно пробормотала Кристина, – Давай говори уже, чтоли, а то мне как-то жутко стало…

– В-общем, я решила…

13

Конечно, был скандал. Скромненький такой, небольшой скандальчик. И слезы были, и тесные объятия, и крики. И ругалась Кристинка долго. Но потом всё же поняла… Даже нет, не поняла – приняла.

И Женька с головой окунулась в новую жизнь.

Уволилась с работы, дни проводила у Кристинки на кухне, за бесчисленными чашками кофе и сигаретами, а ночами с головой погружалась в электронные строчки и телефонные звонки.

Но чем ближе становился час «икс», тем беспокойнее было на душе – Женька постоянно думала о том, сможет ли она сказать всё Лёке, и сможет ли вообще сделать то, что задумала. Страшила неизвестность, и она же горячила кровь сладкими предчувствиями.

И всё случилось. Обыденно и просто – как будто и не было недель страхов и сомнений. Рано утром Кристина и Ромик проводили Женю на вокзал и вскоре поезд Таганрог-Москва застучал по рельсам…

– Я всё сделала правильно, – убеждала себя Женька, лежа на второй полке плацкартного вагона и уткнувшись взглядом в окно, – Пусть она не знает пока. В конце концов, это всего лишь неделя – а потом я вернусь и… поговорю с ней.

В этом убедить себя оказалось легко. Гораздо сложнее было справиться с волнением от предстоящей встречи. Женька словно смотрела на себя со стороны и не верила, что она это делает. Сорваться в незнакомый город к незнакомому мужчине… Это была как будто не она. А, может быть, это просто была новая Женя, еще не успевшая привыкнуть сама к себе.

Когда Женька еще училась в школе, её учитель по литературе часто повторял одну и ту же фразу: «Нельзя ждать, когда всё вокруг тебя поменяется. Меняться нужно внутри. Если не можешь внутри – меняй снаружи. А если и снаружи не можешь – делай хоть что-то, только не сиди на месте».

И вот она меняла. Меняла, не давая себе ни на секунду остановиться, задуматься… Её тянуло к этому одинокому московскому мужчине, который неожиданно и внезапно стал таким близким и родным.

Поезд подошел к Москве ранним утром. Женька не спала. Быстро переоделась в туалете, дрожащими руками изобразила на лице некое подобие макияжа и побросала косметику и тапки в сумку. Она волновалась. Боялась увидеть не того человека, которого представляла себе. Боялась, что он увидит не ту, которую ждал.

И вот – Москва. Перрон. Толпа народа, плавно текущая в одну сторону. Женька выпрыгнула из вагона и заметалась взглядом по сторонам.

Увидела. Шагнула вперед. И утонула в теплых ласковых объятиях.

***

– Я приготовил твоё любимое блюдо, – Илья хлопотал на кухне, что-то доставая из холодильника и попутно зажигая плиту, – И вино у меня есть… Выпьем?

– Илюш, какое вино в восемь утра?, – натянуто рассмеялась Женька и забилась поглубже в угол. Так было уютнее – потому что именно так она всегда сидела у себя дома. В углу, на табуретке, поджав ноги.

– Ничего! Ради такого случая можно и в восемь, я считаю, – Илья, наконец, закончил заставлять стол приборами и салатницами и плюхнулся напротив Женьки. Спохватился, достал пепельницу. И замолчал, буравя голубыми глазами Женино лицо, – Ну ты как?

Как… В этот момент Женька даже сама себе не смогла бы, пожалуй, ответить на этот вопрос. В смятении, в панике, счастливая, уничтоженная… Она не могла понять сама себя. Илья был такой родной и в то же время чужой… Желанный, выстраданный и… незнакомый. Женя не могла понять обуревавших её чувств – еще вчера она многое знала об этом человеке и он был ей очень близок. А сегодня… Сегодня это был тот же человек и в то же время совсем другой.

– Илюх… Давай всё-таки выпьем, а?, – нарочито бодро предложила Женя и спрятала взгляд от настойчивых глаз, – За нашу встречу. За то, что она состоялась наконец. Я… Я очень рада, что я здесь.

– И я рад, что ты здесь, Жень. За нас.

Дальше стало легче. Алкоголь теплыми волнами растекся по венам и освободил дыхание. И уже реже Женька прятала взгляд, тихонько, исподтишка, но она всё же смотрела на Илью и понимала, что это – он, тот самый, к кому она так стремилась.

Остаток дня прошел в долгих разговорах и неумелых, неловких попытках «случайно» прикоснуться, послушать биение пульса, и ритм сходящего с ума сердца.

Вечером они пошли гулять в лесопарковую зону. Брели по безлюдной аллее, прислушиваясь к голосам, шумящим где-то вдалеке. И Женька всей кожей ощущала необыкновенное дыхание осени.

– Жень…, – внезапно заговорил Илья, – А ты Лёке сказала, куда едешь?

– Нет…

– Почему?

– Не знаю. Наверное, потому что не смогла, – Женька остановилась и посмотрела в глаза Илюше. Коснулась щеки. Плеча. Улыбнулась ласково. – Забудь о ней, Илюш. Помнишь, в наш последний разговор я сказала тебе, что какой бы ты ни был, ты стал для меня очень родным и близким.

– Помню, – голос Ильи вдруг разом стал хриплым и низким.

– Теперь… Сегодня… Ты стал мне еще ближе…

Позже Женька уже не могла вспомнить, кто сделал первый шаг. Она только почувствовала теплые губы на своей щеке, переносице… Теплая волна подхватила её сердце и бросила в бесконечный омут. Она целовала Илью, впитывая в себя его запах, исследуя каждый миллиметр его губ. И сходила с ума, ощущая ответный поцелуй. В эти прикосновения они вкладывали всю тоску по ласке, по нежности, всю разделенно-неразделенную любовь и негу.

И когда через час они оказались в одной постели, это было так же правильно и естественно, как дыхание золотой осени и тихое пение поздних птиц.

И началась сказка.

Каждую секунду они были вместе. Гуляли по Москве, заходя в маленькие уютные кафешки чтобы выпить кофе или перекусить чего-нибудь легкого. Илья ни на секунду не отпускал Женьку от себя – держал за руку, улыбался и шептал на ухо глупые нежности.

А Женя таяла. Чуть ли не впервые в жизни она ощущала постоянную заботу – ей дарили цветы, готовили завтрак и угощали кофе. Первый раз она могла ни о чем не думать и радоваться этим волшебным золотым дням.

Конечно, не всё было просто – и иногда Женька, поймав взгляд Ильи, прятала глаза. Она чувствовала всё, что беспокоило его, но ничего не могла с этим поделать.

Ведь не так просто изменить то, что вросло в тебя и стало частью твоей жизни.

***

– Жень, а как ты с ним спала?, – Кристинка настороженно смотрела на подавленную Женьку и осторожно гладила её по голове.

– Нор… Нормально спала, – всхлипнула Женя и покрепче прижалась к Кристинкиному плечу. Уже два часа прошло с того момента, как она на вокзале выпрыгнула из поезда и все два часа Женя ревела, не переставая.

Было очень больно. Не так больно, как когда с Лёкой расставались, но всё равно очень. Всё началось еще на Курском вокзале в Москве – они с Ильей стояли молча, прижимались друг к другу и никак не могли сказать главных или хотя бы каких-нибудь слов. Расставание было неизбежным, и таким отчаянным. Казалось, что сказка, в которой они очутились вдруг, уже никогда не повторится – что Женькин поезд навсегда увезет её назад, в реальность, грязную и пошлую. И только когда поезд тронулся и Женя на ходу запрыгнула на подножку, Илья прошептал одними губами: «Я люблю тебя». С того момента Женька и начала плакать.

– Жень! Не спи!, – оказывается, Кристина уже несколько минут трясла Женю за плечо. Надо же… А ведь не чувствовалось ничего – настолько ушла в воспоминания.

– Я не сплю, Кристь. Мне плохо.

– Да почему же тебе плохо, я не понимаю? Вы что, в разных странах живете, чтоли? Раз любовь – еще раз встретитесь, подумаешь.

Кристина встала и раздраженно начала ходить по кухне. А Женька посмотрела на неё удивленно и вдруг поняла: боится. Боится спросить.

– Крысь… Я не уеду в Москву насовсем. Не бойся.

– Ох, Женька-Женька…, – вздохнула, – Да при чём тут Москва? Если бы ты уехала туда и была бы там счастлива – я бы только обрадовалась. Но ты же опять бросаешься в авантюры! Ты сама бы себя послушала: познакомилась по инету с мужчиной, который намного тебя старше, рванула в Москву, переспала с ним в первый же день. А теперь сидишь и плачешь, что вы больше не увидитесь. Странно всё это мне.

– Много ты понимаешь…, – Женька вытерла слезы и сердито уставилась на холодильник, – Я практически всю свою взрослую жизнь, пусть и недолгую, потратила на Лёку. Я заботилась, любила, оберегала. А здесь – впервые в жизни – оберегать стали меня. И заботиться обо мне. И кофе в постель… носить… любить…

Сорвалась на всхлипывания и замолкла.

– Жень. Ты подумала, что Ленке скажешь?

– Подумала…

– И?

– Правду скажу.

– Какую правду?

– А такую!, – неожиданно зло получилось, – Кончилась любовь. Пора мне и свою жизнь потихоньку строить. Прости, Кристь… Я звонить пойду.

– Ему?

– Ему.

– Не пожалеешь, Жень?

– А даже если и пожалею… Хотя бы немножко побуду счастливой. Думаю, оно того стоит.

14

Разговор с Леной прошел на удивление легко – не было ни обид, ни истерик. Женя быстро сказала всё равнодушной Лёкиной спине и немедленно откланялась – убежала домой. Конечно, отношения после этого не те стали – перестали созваниваться, встречались реже. Как будто перешли какую-то грань и затаились тихонько. Ждали… А чего ждали – и сами не понимали.

Женя по-прежнему общалась с Ильей через интернет. Всё чаще они созванивались – он скучал не меньше, чем она. Постоянно звал приехать. Но тормозила работа – после возвращения из Москвы Женька устроилась на штатную должность в местную газету, тормозили друзья, которым нужно было уделять внимание, и страшно было – ведь сказки, они повторяются редко. Гораздо реже, чем хотелось бы.

А потом у них сорвало крышу. Илья позвонил поздно ночью, долго уговаривал Женьку приехать и в итоге сказал просто: «Если Магомет не идет к горе… Жень, я приеду послезавтра».

Конечно, Женька не поверила. Даже когда Илья перезвонил на следующий день и сказал номер рейса, всё равно не верила. И бегая туда-сюда в зале ожидания аэропорта, не верила тоже.

И только когда он, румяный и возбужденный, заключил её в свои объятия, наконец поверила. И поняла, что сказки бывают в жизни. И что мечты – на то и мечты, чтобы иногда сбываться.

Две совместные недели в Таганроге пронеслись как один день. Женька сознательно не стала знакомить Илью ни с кем из друзей – она просто выпала из жизни на эти четырнадцать дней и не хотела делить Илью ни с кем.

Каждую ночь они зажигали свечи и зеркало удивленно смотрело, как еще недавно несчастная Женька вместо того чтобы плакать, уткнувшись в батарею, весело скачет по кровати, обнимая симпатичного мужчину, смеется и выглядит целиком и полностью счастливой.

Иногда звонила Лёка. Женя отделывалась общими фразами, и старалась побыстрее закруглить разговор. Ей категорически не хватало времени – она торопилась, стремилась успеть до отъезда Ильи сказать и сделать всё, что хотела.

– Мне очень хорошо с тобой, Илюш, – прошептала Женька и уткнулась губами в ключицу мужчины, – Очень-очень.

– И мне с тобой. Я люблю тебя, малыш… Я хочу всегда быть с тобой.

– Всегда?, – Женьку словно током ударило. Она подскочила на кровати и уставилась на Илью горящими глазами, – Но ты же понимаешь, что…

– Подожди. Послушай, что я скажу. Я хочу, чтобы мы были вместе. Пойми, мы не сможем долго вот так ездить друг к другу в гости. Придется что-то решать.

– Ты… Чего ты хочешь?, – завозился в груди стеклянный зверек, подал голос. И стало холодно и одиноко.

– Я хочу, чтобы ты переехала ко мне в Москву. Насовсем.

15

Илья был очень убедителен. Он приводил всё новые и новые аргументы, в силу которых Женька должна была бросить Таганрог и уехать в Москву. Но все эти аргументы пасовали перед одним-единственным: «Лёка». Только Лёка. Всегда и во всем – только она.

Женя рвалась на части. Одна её половинка говорила, что настоящая жизнь здесь, в Таганроге, среди друзей, рядом с Леной. А другая шептала назойливо: «Ты же хотела счастья? Так вот же оно, прямо перед тобой – осталось только протянуть руку».

Конечно, до отъезда Ильи они ничего не решили. Женя обещала подумать – это единственное, что она могла обещать.

Проводила Илью. Поплакала, уткнувшись в подушку. И… успокоилась. Решила: пусть всё идет так, как идет. Само всё решится.

И потянулись прежние, однообразные в своей простоте дни. Работа, друзья, интернет. Изредка – Лёка. Илья от тоски познакомился с какой-то московской девушкой, начал с ней общаться и Кристинка шутила: мол, уведет Маша у тебя Илью – будешь знать. Но Женька знала: он никогда не сделает ей больно. Знала, потому что ярко помнила момент, когда впервые рассказала Илье всю историю своих отношений с Леной. Он тогда взял её руки в свои, сжал крепко-крепко и прошептал с надрывом: «Я никогда не сделаю тебе больно. Клянусь». И Женька поверила. Она верила ему во всем и знала, что Маша – это всего лишь друг, и что они всё равно будут вместе.

Так прошла осень и тихой поступью к порогу подошел декабрь. Илья постепенно перестал уговаривать Женьку уехать в Москву – понял, что не готова она пока к этому. Но и сам приезжать не рвался – работы было много, проблем и обычных, повседневных дел, которые затягивают порой словно трясина и никуда от них не денешься.

– Ленка, привет!, – Женя радостно влетела в комнату и с разбегу чмокнула Лёку в коротко стриженную макушку, – А ты какими судьбами тут?

– В гости зашла. Я не вовремя?

– Почему? Очень даже вовремя. Давно тебя не было – соскучилась я. Будешь есть? Сейчас пельмени сварю.

Женька захлопотала под внимательным Лёкиным взглядом, тщетно пытаясь унять дрожь в руках. Оказалось, что гораздо проще было сохранять спокойствие вдали… В стороне… А попробуй вот так – когда она сидит, такая своя и родная, и кусочек татуировки торчит из-под футболки, и задорные вихры так хочется пригладить…

– Мелкая, у тебя выпить есть?, – хмуро спросила Лёка и у Женьки перехватило дыхание от полузабытого обращения.

– Есть. Коньяк. Будешь?

– Давай.

В молчании разлили коньяк по бокалам, чокнулись тихонько, старательно пряча глаза. И вдруг Лёка протянула руку и усадила Женьку к себе на коленки. Уткнулась в шею, задышала жарко.

– Мелкая… Мелочь…, – прошептала, – Что происходит с нами? Что?

Женька молчала. И удивлялась только, почему вдруг щекам стало так горячо и мокро. А в следующий момент и удивляться перестала.

Лицо Лёки было всего в нескольких сантиметрах от лица Женьки. Потянувшись, она коснулась губами Жениных губ. Это был бесконечно нежный, едва уловимый поцелуй. Но не почувствовав сопротивления, Лёка начала целовать крепче, сильнее, увереннее, получая не менее страстный ответ.

Лёкин язык скользнул между Жениными губами. Она подхватила Женьку на руки и опустила на пол. Как во сне, они катались по ковру, прижимаясь друг к другу и шепча между поцелуями что-то бессмысленно-отчаянное.

– Я люблю тебя, – шептала Лёка, сдирая с Жени одежду и впиваясь губами в её живот. Язык остро толкнулся в беззащитную ямку пупка и тут же скользнул вверх – к груди.

– Я люблю тебя, – отчаянно откликалась Женька и пыталась перевернуться. Но Лёка не позволяла. Её губы были везде – на возбуженно-красных сосках, на дрожащем горле, на стонущих что-то бессмысленное губах.

– Мелкая… Мелкая…, – Лёка приподнялась, позволяя Женьке расстегнуть свои джинсы и скользнуть ладошкой между жесткой материей и горячим телом, – Мелкая… Моя… Люблю…

– Леночка…, – Женя проникала ладонью всё глубже, другой рукой прижимая к себе Лёку и лаская её короткие ершистые волосы. В её груди от низа живота вверх поднимался первобытный, горячий восторг, – Леночка…

Неожиданно Женька с силой дернулась и Лёка перевернулась на спину. Ни на секунду не переставая двигать рукой, Женя посмотрела в её глаза. Чертята в них сходили с ума и переворачивались с головы на ноги. Со стоном Лёка притянула к себе Женю и поцеловала, кусая губы и проникая языком глубоко в теплую влажность рта.

И вдруг Женя остановилась. Лёка, не заметив, продолжала целовать её и вдруг почувствовала резкий толчок. Со слезами на глазах Женька вскочила на ноги и прижала ладони ко рту.

– Что… Мелкая, что ты?…, – Лёка поднялась с пола, на ходу пытаясь накинуть на плечи рубашку. Она видела, как побледнела Женя, как посинели кончики её пальцев.

– Что я делаю…, – прошептала Женька, – Господи, что мы творим, Лена?

– Мелкая… Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой. Что в этом плохого?

– Всё, – дрожа сказала Женя и забилась на стул в угол. Её колотило словно в ознобе, – Я чуть было не изменила человеку, который мне доверяет. Который мне верит. Господи, что я наделала…

Лёка растерялась. Присела напротив. Нащупала Женькину руку и с силой сжала её в своей:

– Мелкая… Кому ты чуть не изменила?

– Илье! Илье, слышишь? Ты совсем забыла о нем, да? И я забыла… Господи, какая я тварь…

– Погоди, Жень. Не плачь. Ничего не было еще…

– Много ты понимаешь…, – Женька вытерла слезы и закрыла глаза, – Он меня любит! Слышишь?

– А ты… его?, – Лёка напряглась в ожидании ответа.

– Нет.

Выдохнула. И стало легче дышать.

– Тогда почему? Почему он, а не я?

– Да потому что ему Я нужна, понимаешь, Лена?, – Женька почти кричала, упираясь руками в Лёкины плечи, – Потому что он МЕНЯ любит! Потому что с ним у меня есть шанс быть спокойной и счастливой.

– А со мной ты счастливой быть не можешь?

– Не могу. Счастливой – да. Недолго, но – да. А спокойной – нет. Он верит мне, Лена. А я знаю, как это больно, когда предают. Когда растаптывают чувства. Я не допущу чтобы он испытал это от меня.

– Но ты его не любишь!, – заорала Лёка, – О чем ты говоришь вообще?

– Я говорю о преданности. Жаль, что ты не знаешь, что это такое.

Застарелый страх сжал все внутренности и проник в мозг. Не было сил дышать, думать, чувствовать. Женька почти ползком добралась до комнаты и упала на кровать, до крови сжимая заледеневшие пальцы.

Всё было кончено.

16

Конечно, Женя не стала никому рассказывать о случившемся. Просто набрала номер Ильи и сказала: «Новый год мы встретим вместе». И даже не стала слушать радостно-восторженный ответ.

Поговорила с Кристиной, собрала вещи, неделю ходила по гостям, друзьям и приятелям. Раздаривала на память фотографии и безделушки – прощалась.

Ночевала у Кристинки, проводя время на кухне за чашкой кофе, приправленной слезами и долгими разговорами.

И все понимали: что-то происходит. Но уже невозможно было ничего изменить…

– Привет, Лен, – телефонная трубка запотела от горячего Женькиного дыхания.

– Привет.

– Я звоню, чтобы сказать тебе… Я уезжаю сегодня вечером. Я бы хотела… Увидеть тебя. Перед отъездом.

– Не стоит.

– Лена… Я уезжаю навсегда…

И разревелась, зажимая трубку руками.

17

Лёка приехала прямо на вокзал. Подошла с Шуриком в обнимку. Саня не скрывал слёз. Кристина улыбалась через силу. Толик обнимал Женьку за талию и говорил что-то успокаивающее.

– Жень…, – Шурик вдруг взял Женю за руку и с ненавистью посмотрел на сумки, – Может, останешься? Ты… Тут тоже… Неплохо…

– Сашка, – выдохнула, обнимая и крепко прижимая к себе, – Хороший мой… Прости. Я так виновата перед тобой. Но я не насовсем уезжаю, слышишь? Мы еще обязательно увидимся. Я тебя люблю, мой самый верный друг. Люблю. Очень.

– Поезд номер двадцать семь, «Кисловодск-Москва» прибивает на первый путь, – голос в динамике заглушил Женькины слёзы, – Повторяю, поезд номер двадцать семь «Кисловодск-Москва» прибывает на первый путь. Нумерация вагонов с головы поезда.

Все вдруг заторопились. Только сейчас разлука огромным камнем опустилась на плечи.

– Жень, ты звони!, – плакала Кристинка, обнимая Женьку, – Ты только не пропадай.

– Как только приедешь – сразу позвони, – вторил Толик, – Чтоб мы знали, что всё нормально. Ты не переживай, Жень. Всё нормально будет.

– Ты прости меня тоже, – шептал Шурик, – Я старался, но я не смог… Прости, Жень.

Но Женька ничего не слышала. Поверх склонившихся к ней голов она смотрела в блестящие Лёкины глаза и слизывала языком соленые капли с губ.

Всё было позади. Толик с Шуриком уже закинули Женины сумки в вагон. Кристина, отвернувшись, прятала горькие слёзы. А Женька всё смотрела и в этом взгляде видела всё то, что никогда не было сказано и подумано.

– Мелочь ты моя родная, – Лёка вдруг шагнула вперед и, обняв, привычно погладила Женьку по голове, – Ты прости меня. И помни: всё будет хорошо.

– Я позвоню тебе…, – прорыдала Женя в плечо, – Или напишу.

– Нет. Не надо. Ты просто возвращайся когда-нибудь. А я тебя встречу. Обниму, поцелую в нос. И всё будет правильно… И всё будет не зря… Мелкая…

Как во сне Женька запрыгнула на подножку уже начавшего двигаться поезда. Как сумасшедшая она бежала по вагону, впиваясь взглядом в каждое окно, чтобы еще мгновение, еще секунду посмотреть в такие любимые родные глаза. И только когда глаза остались далеко позади, девушка присела на корточки в тамбуре чужого вагона и зарыдала, крича сквозь слезы:

– Ленка… Я люблю тебя… Ленка…

А Лёка в последний раз посмотрела на исчезающий между облаков поезд, смела ресницами непрошенные слёзы – и ушла, не оглядываясь.

Оглавление

Часть 1

1

2

3

4

5

6

Часть вторая. . Любовь не предается.

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

Реклама на сайте