«Птица колибри зимы не боится»

Марина Барская Птица колибри зимы не боится

Глава I

Порыв теплого весеннего ветра пронесся по квартире и с громким стуком захлопнул форточку. Я вздрогнула и, очнувшись от воспоминаний, снова принялась перебирать тоненькую стопочку старых выцветших черно-белых фотографий.

Вот мы с ним вместе сидим, обнявшись, на пирсе и болтаем ногами. Внизу пенится волнами Черное море. На мне мой любимый белый сарафан из марлевки, который с трудом достала для меня мама, и я потом несколько лет с удовольствием его носила. И до сих пор сарафанчик этот у меня цел. Лежит на антресоли. В одном чемодане вместе с маминым свадебным платьем, первой в жизни Ольгиной распашонкой, ее чепчиком, моими первыми латаными-перелатаными настоящими американскими джинсами и еще несколькими подобного же рода памятными вещицами – из тех, что, естественно, никогда уже не наденешь, а выкидывать рука не поднимается.

Я снова вглядываюсь в фотографию. Наших лиц почти не разобрать, слишком мелко они получились. Тот, кто нас снимал, стоял далеко на берегу, но понятно, что мы улыбаемся, а за нашими спинами – его приятель, который изо всех сил кривляется и строит нам рожки.

Беру следующую фотографию. Тоже крымская. А вернее, гурзуфская. Мы с ним в профиль, минус приятель. Оба одновременно вгрызаемся в один огромный и сочный персик. Где мы такой нашли, совершенно не помню. Зато отчетливо запомнилось, что было очень вкусно, очень смешно и мы все перемазались липким соком. Вон он бежит по нашим подбородкам! Господи, как давно это было! Целых двадцать лет назад! Но лиц и на этом снимке как следует не разглядеть. Чересчур уж искажены гримасами.

Я беру следующий снимок. Здесь мы оба почему-то очень нарядные. Стоим на набережной Ялты. Я все в том же белом сарафане, а он – в костюме «сафари». Жутко модная тогда вещь. Он обнимает меня за плечи, и оба мы сосредоточенно смотрим в объектив.

В Ялту мы прибыли на экскурсию. Вот только забыла, то ли нас возили в домик Чехова, то ли в Ливадийский дворец. Впрочем, это-то как раз и неважно. Главное, на этом снимке лицо его лучше видно, чем на предыдущих. Правда, на следующем снимке он вышел еще лучше, его сняли одного крупным планом на фоне ствола какого-то экзотического дерева. Кажется, это была секвойя и, кажется, в Никитском саду. Правда, я могу ошибаться.

Пристально вглядываюсь в его лицо. Похож или не похож? У юноши с фотографии худое продолговатое лицо, большие, но глубоко посаженные светлые глаза. На черно-белом снимке, естественно, не разберешь, какого они цвета, но я-то отчетливо помню, что серые! Серо-зеленоватые, опушенные длинными ресницами! И брови – густые, темные, слегка сросшиеся на переносице. Нос крупный, но тонкий, с легкой горбинкой. Губы пухлые, но четко очерченные. А подбородок и скулы острые. И густые, довольно длинные темные волнистые волосы. К концу смены шевелюра успела у него здорово выгореть. Но главное – рука, которой он опирался на ствол дерева. Конкретнее – большой палец. Даже на поблекшем от времени снимке заметен длинный белый шрам, тянущийся от ногтя до самого запястья.

Руку он распорол в первый же день нашего приезда в международный студенческий лагерь «Спутник». Нырнул с пирса в море. А там торчала какая-то железяка. Пришлось ему зашивать палец. Врач шил, приговаривая: «Ерунда, до свадьбы заживет», – и все на меня косился при этом. А мы ведь с ним только-только познакомились, и еще ничего ровным счетом между нами не было.

Так похож или не похож? На мужчину, которого я встретила вчера? Я снова и снова пристально вглядываюсь в юношу на фотографии. Волосы. У вчерашнего мужчины на голове был короткий темный ежик с сильной проседью и высокие залысины на лбу. А у молодого человека на фотографии лоб совсем невысокий, залысины отсутствуют вовсе, однако прошедшие двадцать лет вполне могли внести подобные коррективы.

Брови у мужчины уж точно гораздо гуще, нежели у того, кто на фотографии. Такое, впрочем, возможно с учетом двадцати прошедших лет. У мужчин после сорока брови отчего-то либо вообще вылезают, либо принимаются бурно куститься и колоситься.

А вот овал лица у вчерашнего мужчины совершенно иной! Никаких острых скул. Подбородок квадратный. Щеки плотные, да к тому же поросшие трехдневной щетиной. Эта мода весьма прижилась у наших мужчин. Подозреваю, некоторые из них считают, что таким образом скрадываются природные недостатки лица. Правда, у вчерашнего мужчины никаких недостатков я не заметила. Ну, разве что ему стоило бы скинуть пяток килограммов.

Глаза? Да, они у него действительно серые. Однако, кажется, они гораздо светлее, чем у того, молодого. И скорее просто серые, не в зелень.

Нос вот точно гораздо толще. И совсем не крупный, вполне пропорциональный лицу. Губы совсем не пухлые, а четко очерченные, даже скорее жесткие.

Рост совпадает. Где-то под метр девяносто. Я ему прихожусь ровно под подбородок. Но разница в весовых категориях по сравнению с молодым человеком на снимках примерно килограммов тридцать. Хотя вчерашний мужчина, в отличие от большинства моих сверстников, все равно достаточно подтянут – никакого намека на живот. А плюс тридцать килограммов, учитывая плюс двадцать лет, – явление тоже вполне закономерное.

Но главное, самое главное – одинаковые шрамы на больших пальцах правых рук.

И имя.

Но фамилии-то разные! Как такое могло получиться?

Так он это или не он?

Неделю назад моя младшая сестрица Ольга с радостным хохотом влетела в квартиру, таща за собою за руку своего однокурсника Ярика, с которым встречалась уже несколько месяцев.

– Мама Катя! Мама Катя! Поздравь нас, пожалуйста! Мы с Яриком решили пожениться и сегодня подали заявление!

В глазах у меня потемнело, ноги подкосились, и я беспомощно рухнула на кухонный диванчик.

– Вам плохо? – с тревогой склонился надо мною Ярик. – Может, водички?

Я лишь отмахнулась. Слова застревали у меня в горле.

– Катька, ты что? – Ольга, в свою очередь, испуганно взирала на меня.

Мгновение спустя она, схватив со стола валявшуюся газету, принялась остервенело обмахивать меня.

– Прекрати! – у меня, наконец, прорезался голос. – Лучше сними котлеты с конфорки. А то сгорят, и мне вас нечем будет кормить.

– Сейчас, сейчас, – оживился Ярик и схватился за ручку сковороды. – Куда поставить?

– На любую холодную конфорку, – сердито бросила ему Ольга и немедленно вновь переключилась на меня: – Ну, Катюха, ну, мама Катя, никак не ожидала от тебя такой реакции.

В ее тоне слышался упрек.

– Я от тебя, между прочим, тоже не ожидала. Полная неожиданность.

Сестренка возмущенно закатила глаза.

– Ничего себе неожиданность! Тебя послушаешь, можно подумать, мы с Яриком только вчера познакомились.

– Не в этом дело. Я просто как-то совсем по-другому себе представляла…

– Ага! Ты думала, Ярик сперва будет просить у тебя моей руки. Катька, в каком веке ты живешь?

– Ну-у… – я растерялась. – Я ведь не знаю, как вообще это сейчас делается. Мне казалось, сперва все-таки, наверное, спрашивают родителей. Ну, прежде чем заявление…

– Но вы же не родитель, – весьма логично отметил Ярик, – а старшая сестра.

Я обиделась, и, видимо, это отразилось у меня на лице, потому что Ольга, метнув в сторону Ярика строгий взгляд, решительно возразила:

– Не просто сестра! Катька мне почти мама! Она меня практически с нуля вырастила. Без нее я бы вообще сейчас неизвестно где оказалась.

Ярик смешался, что с ним, по-моему, случалось довольно редко, и с жалобным видом переминался с ноги на ногу, растерянно глядя на сковороду с котлетами, которую так еще и не успел никуда поставить. Мне его сделалось жалко, да и не хотела я становиться причиной их ссоры, пусть мимолетной, в такой, явно счастливый для них момент. В конце концов, это Ольгина жизнь, а я ей всегда желала счастья. И Ярик мне, в общем-то, был вполне симпатичен. Во всяком случае, он гораздо более положительный мальчик, нежели все предыдущие увлечения моей сестры. И я быстро проговорила:

– Да ладно. Шок уже прошел. Поздравляю вас и желаю счастья!

– Давно бы так, Катюха! Другое дело, – кинулась ко мне Ольга и крепко обхватила за шею.

После чего я взяла и чмокнула в щеку Ярика.

– Спасибо, – пролепетал он, зардевшись, и едва не уронил сковородку.

– Отдай, – я отобрала у него котлеты, с изумлением отметив, что он, оказывается, умеет краснеть.

– Спасибо, – на сей раз более уверенно повторил он и сел на диван.

За почти полгода, что я знала Ярика, он, кажется, ни разу не назвал меня ни по имени, ни по имени-отчеству, обращаясь ко мне совершенно безлично: «здравствуйте», «дайте, пожалуйста», «скажите, а можно нам» и так далее и тому подобное. Если он десять раз на дню звонил по телефону, то каждый раз со мной здоровался. Впрочем, подобное поведение характерно для всех Ольгиных ровесников. Не понимаю, в чем дело. То ли они не утруждают себя запоминанием имен, то ли не знают, как лучше обращаться к старшим. Особенно в тех случаях, когда старшие сами по себе не очень старые. Как, скажем, я, которую Катей он называть не решается, но и обращение «Екатерина Васильевна» его тоже чем-то смущает.

Я улыбнулась и сказала:

– Знаешь, Ярик, раз уж я скоро стану твоей родственницей, разрешаю тебе официально называть меня просто Катей.

– Спасибо, – в третий раз повторил он, однако за весь вечер Катей меня так и не назвал.

Нарезая салат, я размышляла о том, что случилось и чего втайне давно боялась. Правда, я думала, что произойдет это не так скоро. Моя маленькая сестренка собралась замуж! Сестренка, которую я вырастила буквально с пеленок и которая до сих пор для меня была абсолютным ребенком.

К горлу подступил комок, и я пониже склонилась над разделочной доской, чтобы эти двое, с хохотом накрывавшие на стол, не дай бог, не заметили моего состояния. Моя сестренка выходит замуж! Господи, почему так рано? Я чувствовала себя так, словно мне неожиданно отсекли руку, после чего бодренько объявили: «Ничего страшного, ваша рука уже взрослая и самостоятельная и вполне может обходиться без вас!» Она без меня! А я без нее? А кстати, где они собираются жить? Я полагаю, у нас? Или у Ярика? Нет, не хочу, чтобы Оля уезжала к Ярику! Неизвестно еще, как его родители к ней отнесутся. Слезы закапали из моих глаз в салат. Я представила себе, как обижают и унижают мою сестренку. Обязательно буду настаивать, чтобы они жили здесь, со мной.

Однако в следующий же миг и такая перспектива мне совсем не понравилась. Всю Ольгину жизнь мы прожили с ней вдвоем. У нас здесь, так сказать, бабье царство. А теперь тут всегда будет Ярик. Значит, я даже не смогу утром раздетой пройти в ванную. И нижнее белье при нем не постираешь. Неловко как-то, чтобы он любовался на мои трусы и лифчики. Тем более большинство их у меня отнюдь не новые. Надо срочно купить новые! Хотя сейчас наверняка не до нового белья – деньги на свадьбу потребуются. И хоть я отнюдь не Рокфеллер, в лепешку расшибусь, но докажу Яриковым родственникам, что сын их не Золушку в дом привел. Мы с Ольгой не хуже других живем. Но все равно: придется теперь постоянно быть в напряжении. И перед телевизором теперь не развалишься как хочешь и в чем угодно. А этим летом, к примеру, такая жара стояла. Я вообще дома голая в мокрой простыне сидела. Теперь больше точно не посидишь.

Мне стало до того горько, словно весь смысл моего земного существования зиждился на двух вещах – утром входить голой в ванную, а жарким летом сидеть, завернувшись в мокрую простыню.

– Катерина! Мама Катя! Очнись! Что с тобой? – отвлек меня от унылых размышлений голос сестры. – Пожалей этот несчастный помидор! Ты и так уже его в пюре изрубила.

– Действительно. Простите, задумалась. – Я смущенно счистила с доски в салатницу помидорный сок.

– И сотри трагизм с лица! – потребовала Ольга. – По-моему, сегодня никто не умер. Наоборот, на твоих глазах рождается новая семья.

– Так сказать, ячейка российского общества, – с серьезным видом подхватил Ярик и запихнул в рот скатанный в шарик мякиш белого хлеба.

– И от тебя я, Катька, никуда не денусь, – подхватила Ольга.

– Значит, здесь жить собираетесь?

– Если ты имеешь в виду эту квартиру, то, конечно, нет, – откликнулась Ольга.

– Зачем мы будем вас стеснять? – подхватил Ярик и засунул в рот второй хлебный шарик.

– Тем более если рядом, на одной лестничной площадке, моя собственная квартира, – снова заговорила Ольга.

– Но… – я растерялась.

Они, оказывается, уже все распланировали. Соседняя квартира действительно принадлежит Ольге. Но сейчас она занята.

– Оля, но она сдана. Там люди живут.

– Мы ведь не завтра собираемся пожениться, – спокойно принялась объяснять она. – А в конце июня. После сессии. Распишемся. Сыграем свадьбу. Потом на медовый месяц уедем. До конца июля. Да и в августе в городе торчать нечего. Поживем у Ярика на даче. Так что, если ты сейчас жильцов предупредишь, они за пару-тройку месяцев уж точно себе что-нибудь другое найдут. И мы не будем выглядеть хамами, как другие, которые иногда в двадцать четыре часа жильцов выставляют.

– Оля, боюсь, мы все равно будем выглядеть хамами, – покачала головой я. – Договор-то у нас с ними до конца года.

– Несущественно, – отмахнулся Ярик. – Поверьте мне как будущему юристу. У вас форс-мажор. Тем более вы их за целых два месяца об этом предупреждаете.

– Но они ведь, наверное, тоже жизнь рассчитывали, планы строили.

Я мигом поставила себя на место молодой семьи, которая у нас снимала квартиру, и мне стало их искренне жаль.

– Может, полгодика поживете у меня, да даже и не полгода, а четыре месяца выйдет, – уточнила я. – Уж как-нибудь друг друга потерпим.

Я улыбнулась, однако Ярик понял меня по-своему и серьезно произнес:

– Вам, наверное, самой неудобно. Давайте мне договор, и я прекрасно с ними все улажу.

Тут уж я возмутилась:

– Сама людей обнадежила, самой придется и разочаровывать. Но, по-моему, разумнее было бы поступить, как я предлагаю.

– Вот уж, Катя, ты не права, – заспорила Ольга. – Если они съедут летом, мы за август успеем сделать косметический ремонт и вселимся осенью в свежую и чистенькую квартирку.

– Больше чем на косметический все равно заводиться не стоит, – пояснил мне Ярик. – Вот когда поменяем на большую, тогда уж отремонтируемся по полной программе.

– Вы собрались меняться? – опешила я.

– Катюха, ты какая-то сегодня странная! – воскликнула Ольга. – Тесно ведь в однокомнатной жить. Дети пойдут, то да се.

– Ты уже? – Я испугалась, что моя сестрица беременна.

– Фу! – поморщилась она. – О каких глупостях думаешь. До конца универа ни-ни. Я еще для себя хочу успеть пожить.

Мне стало немного легче.

– Но о будущем надо думать заранее, – назидательно произнес Ярик.

Я все отчетливее начинала чувствовать себя не старшей сестрой его невесты, а его, Ярика, несмышленой дочерью.

– Тем более сейчас мой отец готов нам на одну комнату добавить, – продолжал он. – А потом я институт закончу, начну как следует зарабатывать, и на трехкомнатную поменяемся.

– Замечательно, – выдавила я из себя и умолкла.

Они все тщательно продумали! На двадцать лет вперед! И ни о чем меня не спрашивали! Им советов и разрешений не требуется. А может, так и надо? Но мне отчего-то все равно сделалось неприятно. По-видимому, это была просто ревность, и я никак не могла смириться, что сама в их далеко идущих планах совершенно не фигурировала. Ревность скорее не старшей сестры, а матери, вынужденной отныне делить единственного ребенка с кем-то другим. Да я, волею судьбы, и была Ольге больше матерью, нежели старшей сестрой.

– Вы только, пожалуйста, не волнуйтесь, – снова никак меня не называя, продолжил Ярик. – Я даже сейчас не только учусь, но и подрабатываю. Так что помогать материально вам не придется. К тому же и предок у меня небедный.

Я вспыхнула и, чтобы не показать вида, стремительно поднесла к губам бокал вина. Мы уже сидели за столом и успели один раз выпить за счастье будущих супругов. Я прекрасно понимала: мальчик говорит искренне, от души, пытаясь подобным образом проявить благородство. Мол, не на шею вам сажусь, а, наоборот, с вашей шеи снимаю груз. Но меня все равно захлестнула жгучая обида. Будто мне дали разом отставку по всем фронтам. Как бы уведомление вручили: Екатерина Васильевна, сердечно благодарим за оказанные услуги и потраченные усилия, но ваше время истекло, и мы отправляем вас на заслуженный отдых.

– И я теперь тоже буду подрабатывать, – вмешалась моя неугомонная сестрица. – Иначе будешь меня потом попрекать, – повернулась она к Ярику, – что сижу у тебя на шее.

Тот было возмущенно вскинулся, но Ольга, не обратив на это внимания, продолжила:

– А ты, Катюха, теперь спокойно собой займись. Всю жизнь в меня вкладывала, теперь хоть для себя поживешь.

«И впрямь как на пенсию отправляют», – пронеслось в голове, и я почувствовала себя старой развалиной. Словно мне было не сорок, а ровно в два раза больше. Этакий заработавшийся ценный специалист, которому, чтобы освободить нужное молодым место, терпеливо и ласково объясняют, что кроме работы существуют еще другие радости – семья, дача, огород, внуки.

– Катюха, ну ты опять помрачнела! – с обидой воскликнула Ольга. – Никак не хочешь по-настоящему за меня порадоваться!

– Да я радуюсь, радуюсь, – глотнув шампанского, поторопилась заверить ее я. – Просто так неожиданно…

– Ладно, – перебила меня сестра. – Думаю, к завтрему адаптируешься. Впрочем, на адаптацию у тебя есть время до пятницы.

– А что в пятницу? – испуганно уставилась я на нее. Какие еще сюрпризы мне приготовили эти двое?

– На пятницу я пригласила Ярикова папу. Знакомиться с тобой и договариваться насчет свадьбы.

– Почему только папу?

– Катюха! – вытаращилась на меня Ольга. – Как тебе не стыдно! Ты вообще меня когда-нибудь слушаешь? Я ведь тебе рассказывала: у Ярика тоже нет мамы. Она умерла, когда ему исполнилось десять лет. И растил его папа один. Ну, как меня – ты.

– Извини, Ярик, забыла, – я повернулась к нему в замешательстве.

Он молча кивнул. Мне смутно припомнилось, что Ольга и впрямь нечто подобное рассказывала, однако я тогда совершенно не придала этому значения.

– Папа так папа! – От охватившего меня смущения возглас мой прозвучал чересчур восторженно. С чего бы мне так ликовать по поводу совершенно мне незнакомого папы? Впрочем, будущих родственников не выбирают.

И в пятницу он пришел. Вместе с Яриком. Ольга бросилась открывать. В дверной проем шагнул крупный, высокий, довольно симпатичный мужчина. Широко улыбаясь, он протянул мне руку и представился:

– Дмитрий Сергеевич!

– А это моя мама Катя! – радостно возопила Ольга.

Яриков отец растерянно захлопал глазами, и улыбка сошла с его лица.

Кажется, я ему не понравилась, и мне почему-то стало от этого ужасно горько.

– А я папа Ярика, – все еще тряс мне руку мой новоиспеченный без пяти минут родственник. – И мне тоже очень приятно. Теперь, наверное, можете называть меня просто Митей…

Что он говорил дальше, я не слышала и не помню, ибо именно в тот самый момент, когда он произнес слово «Митя», я увидела шрам на его руке. Тонкий длинный шрам, протянувшийся вдоль всего большого пальца до самого запястья. Точно такой же шрам, как у того, другого Мити, из моей, увы, давней юности.

Мысли смешались в моей голове. Как же так? Совпадение? Или это действительно Митя? Но он меня вроде не узнал. Я украдкой пыталась вглядеться в его лицо. Вроде, пожалуй, даже похож, хотя не очень. И еще, может, конечно, мне показалось, но вроде бы он тоже украдкой меня разглядывал.

Мгновение спустя я обругала себя сентиментальной дурой, потому что тем давним Митей из моей юности он быть попросту не мог. Во-первых, потому, что у него другая фамилия. Тот носил крайне неоригинальную фамилию Иванов, а фамилия Ярика Кречетов. Маловероятно, что тот Митя, женившись, взял фамилию жены. Подобные случаи, конечно, встречаются, но крайне редко, в основном если у мужика какая-нибудь неблагозвучная фамилия. Но самое главное – другое: Ярик ровесник Ольги. А у того Мити никаких детей в год рождения Ольги уж точно не намечалось. И никаких возлюбленных, кроме меня, тоже не было. Я знаю наверняка. Значит, это не он.

– Катерина, – жарко и одновременно строго зашептала мне в ухо сестра. – Ты ведешь себя неприлично. Я тебя просто не узнаю. Прекрати немедленно строить глазки Ярикову отцу и скажи, наконец, что-нибудь членораздельное. И вообще, зачем ты цветы в кастрюлю засунула? У нас разве ваз в доме нету?

Я очнулась и поняла, что, оказывается, уже нахожусь на кухне в обнимку со стопкой тарелок, роскошный букет из алых роз, который вручил мне Ярик, торчит из высокой кастрюли для супа, а гости чем-то гремят в большой комнате. Щеки мои запылали. Какой стыд! Воображаю, что этот Яриков Митя обо мне подумает. Ага, легок на помине. Митя возник на пороге кухни.

– Катюша, вам помощь не требуется?

Оказывается, мы с ним уже почти на «ты»! А я и не заметила. Когда же я разрешила ему называть себя Катей?

Тем временем Митя схватился за тарелки. Я тоже их на всякий случай не отпустила, и мы начали синхронно протискиваться по нашему узкому коридорчику, ведущему из кухни.

– Извините, – цепляясь спиной за стену, проговорил Митя. – Меня наши ребята несколько дезориентировали, и я как-то не совсем понимаю: вы Олечке мама или сестра?

– И то и другое, – пролепетала я.

– А изначально? – не отставал он.

– В каком смысле? – не поняла я.

– Ну, вы ее… как бы это… Рожали ее или не рожали?

– Рожала ее наша мама, но она во время родов умерла, и воспитывать Ольгу пришлось мне.

– Замечательно! – воскликнул Митя и, вырвав у меня тарелки, кинулся в комнату, оставив меня одну в полной растерянности и недоумении.

Что он увидел в моих словах замечательного? Что мама умерла или что я сестру воспитывала? Чудной какой-то. И вообще, какая разница, растила я Ольгу или нет? В данном случае, по-моему, важен не процесс, а результат, которым я лично вполне довольна.

Из столовой послышался звон. Я не сомневалась в его причине: мой странный новый родственник не донес тарелок до стола. По крайней мере, часть их. Потому что Ольга немедленно закричала:

– Ничего страшного, Дмитрий Сергеевич! Это к счастью!

За столом моя Ольга, видимо, решив не откладывать дела в долгий ящик, завела разговор о свадьбе. Какой, по ее мнению, она должна быть, сколько народу следует пригласить и что лимузин, пожалуй, нанимать не будем, хотя вообще-то в нем после загса очень здорово кататься по Москве и пить шампанское…

Я слушала ее вполуха. Никак не могла сосредоточиться, при всем старании не могла, ибо мой взгляд невольно возвращался к Мите. Он то поворачивался, то делал какой-то жест, на мгновение становясь безумно похожим на того, молодого Митю и миг спустя оказываясь непохожим, однако словно лишь для того, чтобы вскоре все повторилось вновь. И главное – этот шрам на пальце. Неужели бывают такие совпадения?

Вот Ярик совсем не походил на молодого Митю. Ничем не походил. Разве что худобой. Но и черты лица, и даже фигура совершенно иные. И волосы у Ярика гораздо темнее, чем были когда-то у Мити. Да и на своего отца, сидящего передо мной, он тоже совершенно не похож. Видимо, возобладали материнские гены. Такое случается. Я перевела взгляд на Ольгу. Она тоже вылитая мать. Вьющиеся темно-русые волосы. Голубые глаза, кожа смуглая. А я вся в отца – белокожая блондинка с синими глазами…

– Катя, ну, ты согласна?

Ох, как неловко. Опять задумалась и, кажется, пропустила что-то важное в разговоре. И чтобы никто ничего не заметил, я с преувеличенной уверенностью отозвалась:

– Да, да, конечно!

– Замечательно! – обрадовался Митя. – А я боялся, Катя, что вас мое предложение смутит, хотя, по-моему, это совершенно естественно.

Я пребывала в полном замешательстве. Интересно, на что я сейчас согласилась? Я поймала на себе очень странный взгляд Ольги, и мне вдруг пришла в голову дикая идея. Вдруг Митя предложил мне выйти за него замуж и в целях экономии и удобства совместить обе свадьбы? Забавная была бы ситуация.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что все обстояло гораздо хуже. Оказывается, я радостно приняла Митино предложение взять на себя все расходы, связанные с будущей свадьбой. Кошмар! Что он теперь о нас с Ольгой подумает? Меркантильное семейство, решившее с ходу взять в оборот отца жениха. Я даже не попыталась предложить, что возьму на себя хотя бы часть затрат.

Конечно, я не Рокфеллер. Однако мы и не нищие. У меня кое-что скоплено. Во всяком случае, достаточно, чтобы справить свадьбу сестры. Ужас как неудобно. Но и оттанцовывать назад поздно. Еще неудобнее выйдет. Как будто я меркантильная, но кривляюсь. Единственный выход – попросить Ольгу, чтобы она умерила свои аппетиты.

Мой взгляд в который раз упал на Митин шрам. Все-таки очень странное совпадение.

Глава II

В воскресенье ко мне явилась моральная поддержка в лице моей ближайшей подруги Геты Пинской. Вообще-то ее звали Евгения, и, по идее, она должна была быть просто Женькой, однако сочла это имя слишком мужским и совершенно не подходящим к своей ярко выраженной женской фигуре. По сей причине в молодости, когда мы учились вместе в педагогическом институте, она переименовала себя в Жанетту, а с течением времени, решив, что Жанетта звучит чересчур легкомысленно и даже фривольно, превратилась в Гету.

Кстати, в период, когда она была Жанеттой, произошла забавная история. Я забежала к старосте курса получить стипендию. Вижу, наши немногочисленные мужики умирают от хохота. Спрашиваю, в чем дело, а они мне вместо ответа ведомость под нос суют. Я глазами хлопаю, ничего понять не могу. Тогда староста мне объясняет:

– Ты на подпись Пинской-то посмотри.

Тут я наконец поняла. В графе «получено» стояло: «Ж. Пинская». Подруга, значит, переименовавшись, инициал изменила. Ребята похохатывают:

– Ну прямо в точку!

Так до конца института ее и звали «Жепинская». Надо добавить, Жанетта-Гета даже не особо и обижалась. «Подумаешь, – говорила, – мужики именно на это и клюют. А у кого этого нет, пускай мне завидуют. Потому что у меня эта часть тела весьма аппетитная».

Гета и впрямь неизменно пользовалась большим успехом у противоположного пола и своего шанса никогда не упускала, при этом смолоду проявляя стойкую неприязнь к замужеству. Считала, что женщина должна жить не для мужа, а для себя.

По этой причине она большей частью заводила женатых обеспеченных любовников.

– Очень удобно, – объясняла она мне. – И я у него как подарок, и мне достаются все положительные эмоции, а с отрицательными пусть возится законная жена.

Я возражала:

– Но ты же, Гета, не всегда его можешь увидеть, когда захочется. В праздники одна, по выходным – тоже.

– Что и есть замечательно! – не видела отрицательных сторон она. – Во-первых, мне никогда не скучно с самой собой. Всегда есть чем заняться. А захочу в компанию – у меня куча родственников, знакомых, ты, наконец. Не в пустыне живем. А мужик, он для чего нужен? Для поддержания тонуса и поднятия благосостояния.

– Но есть же еще и любовь.

– Ну, есть, – не спорила Гета. – И с замужеством она никак не связана. Все мои хахали женаты. Что же они ко мне так шустро бегают, если в семье большая любовь? Значит, любви там нет. А тогда зачем замужество, коль от него столько расстройств?

– Гета, ведь не у всех же так, – я продолжала отстаивать свою точку зрения. – Есть же такие, которые никуда не бегают.

– Откуда ты знаешь? Может, они просто хорошо скрывают.

– А дети? – приводила я последний аргумент.

– Вот уж спасибо! – Гета с ужасом хваталась за голову. – Мне достаточно на тебя посмотреть, и я понимаю, что мне это никогда больше уже не понадобится. Все свои жалкие материнские инстинкты с твоей Ольгой удовлетворила. Ее, слава богу, совместными усилиями вырастили. А больше никого растить не хочу.

Надо отдать Гете должное: при полном неприятии семьи и брака она приняла самое деятельное участие, когда я осталась одна с грудной сестренкой на руках и категорически не пожелала поместить ее в детский дом.

– Даже и не думай, – полностью поддержала меня тогда подруга. – Справимся. Вырастим.

И она действительно мне помогала по мере сил. И с Ольгой сидела, а когда та подросла, даже иногда брала к себе. Правда, школу жизни Ольга проходила у нее своеобразную.

Однажды в шестилетнем возрасте, вернувшись от Геты домой, сестренка мне рассказала:

– Мы сегодня с тетей Жанеттой играли в дочки-матери и совсем обманули дяденьку.

Заподозрив неладное, я провела допрос с пристрастием одной и другой, после чего выяснилось, что подруга моя использовала ребенка для выхода из поистине патовой ситуации, в которую совершенно неожиданно для себя попала.

У Геты был испытанный метод. Когда срок службы одного ухажера заканчивался, а на горизонте маячил новый, гораздо более перспективный, она умудрялась избавиться от прежнего таким образом, что тот еще себя чувствовал виновным: использовал девушку и бросил.

Метод был надежный и действенный. Подруга моя объявляла:

– Либо ты на мне женишься, либо между нами все кончено.

Глубоко и серьезно женатый мужчина, услышав такое, естественно, впадал в панику и позорно ретировался с поля боя, чувствуя себя последним подлецом.

Однако в тот раз прием дал осечку. Любовник требование жениться воспринял с энтузиазмом. То ли обстоятельства жизни у него так совпали, то ли к Гете (тогда еще Жанетте) чересчур привязался. А новый, несравненно более желанный кандидат, уже был полностью готов подпасть под чары, и его следовало брать тепленьким. Но прежний-то уже вовсю планировал свадьбу и мог стать серьезной преградой в осуществлении Жанеттиных замыслов. И тогда она пустила в ход тяжелую артиллерию.

Одолжив у меня Ольгу, она уговорила ее только один денек поизображать, будто она ее дочь. Дело не обошлось без подкупа в виде жвачек с вкладышами и вожделенной куклы Барби, но игра, по мнению моей подруги, стоила свеч, потому что ставка была «больше, чем жизнь». В общем, Жанетта-Гета выдала себя за мать-одиночку и, когда явился жаждущий свадьбы возлюбленный, поставила ему категорическое условие: либо он удочерит ее «дорогую дочурку Олечку», либо она не желает выходить за него замуж.

Любовный пыл жениха несколько поугас, и он на некоторое время исчез с Жанеттиного горизонта. Правда, как показало ближайшее будущее, лишь для того, чтобы в самый ответственный для моей подруги момент сообщить, что готов стать отцом «прелестной девчушки», которую, пожалуй, сможет полюбить как свою родную.

Подруга впала в панику и принялась умолять, чтобы я еще раз одолжила ей Ольгу, которая должна сделать какую-нибудь крупную гадость липучему жениху. Я возмутилась:

– Знаешь, нечего мне ребенка развращать и растить из нее хулиганку и обманщицу. А с женихами своими разбирайся сама.

Но Жанетта начала хныкать и умолять, мол, ей такой новый кадр достался, раз в жизни бывает. В общем, я сдалась, сказав, что, конечно, в первый и последний раз. И моя сестра с диким хохотом вылила на новый костюм Жанеттиного жениха банку варенья, крикнув при этом: «Не хочу такого папу! Ты плохой!» – после чего патовая ситуация полностью разрешилась.

– Соплячка нас обставила! – выслушав про события последних дней, восхищенно воскликнула Гета. – А ведь еще недавно в пеленки писала. Помнишь, как мы твою Ольгу первый раз вместе пеленали?

Я помнила. Мы с Гетой обе никак не могли понять, что делать и как завернуть в пеленку беспрестанно двигающиеся ручки и ножки. Ужас! Гета тогда заявила, что легче сдать две сессии подряд в институте, чем поменять подгузники одному ребенку, и я была с ней совершенно согласна.

– Недавно пеленали, – повторила Гета, – а теперь уже без пяти минут замужняя дама. Вот дети растут! Ну поколение, ну молодежь! Обошла она нас с тобой, подруга, на повороте! Мы-то еще ни разу замуж не сходили.

Последние ее слова потрясли меня не меньше, чем Ольгино сообщение, что она собралась замуж.

– Никак тоже наконец захотела замуж? – с изумлением пролепетала я.

– При чем тут захотела я замуж или не захотела? – в свою очередь удивилась моя подруга. – Вопрос в принципе. Мы ни разу там не побывали, хотя в два раза старше Ольги, а она в два раза младше и уже почти там.

– Гета, но если нам с тобой не надо… – начала я, но она перебила:

– Мне не надо, а тебе, например, очень надо. Да и вышла бы давно, если бы на Ольгу не угрохала лучшие свои годы. И вот, пожалуйста: Ольга твоя в шоколаде, а ты у разбитого корыта. Несправедливо.

– Послушать тебя, Ольга должна была вырасти и сказать: «Теперь ты, Катюха, выходи замуж, а я подожду».

– Да нет, конечно, – Гета вздохнула. – Жизнь идет, а мы на обочине. Спрашивается, за что?

– При чем тут обочина? Дело не в том. Понимаешь, Гета, я оказалась совсем не готова. Вчера еще Ольга была ребенком, вдруг – раз, и стала самостоятельной. И получается, вроде я ей совсем не нужна. У нее теперь будет совершенно своя жизнь…

– Дура! У тебя просто элементарный комплекс матери-наседки. Наоборот, ситуация для тебя замечательно складывается! Какая же молодчина Ольга, что с замужеством не затянула. Представь, оказалась бы она у тебя такой занудой, мол, сперва институт кончу, потом еще аспирантуру, карьеру сделаю, они все теперь на карьере помешаны. А ты бы так и заботилась, и сидела бы, и годы бы твои ушли…

Слушая Гету, я пребывала в еще большем недоумении, нежели прежде. У моей подруги ну никакой логики! То обвиняет Ольгу в эгоизме и в том, что она меня личной жизни лишила, а то выходит, сестра моя права и я должна радоваться.

– Гета…

– Отстань! – Отмахнувшись, она продолжала: – Все очень хорошо и вовремя. Знаешь, если честно, я тебе даже завидую.

– Логика у тебя…

– Логика у меня возникает по ходу дела, когда я проблему осмысливаю, – спокойно продолжала моя подруга. – Ты мне уже несколько дней жалуешься, вот я тебе и сочувствовала. А вот сейчас, наконец, поняла, что сочувствовать совершенно нечему. Наоборот, для тебя ситуация складывается отлично. Смотри: ты еще молодая, всего сорок лет, к тому же абсолютно свободная. Никаких обязательств и никакой ответственности. Да перед тобой все пути-дороги открыты. Хоть начинай жизнь с нуля.

– Но я не хочу с нуля! Меня моя собственная жизнь вполне устраивает, – с чувством собственной правоты возразила я.

– Я, в первую очередь, говорю про личную жизнь, – пропустила мои слова мимо ушей Гета. – А кстати, и работу можешь поменять на что-нибудь получше и интереснее. Не обязательно до пенсии в своей гимназии сидеть.

– Мне там нравится!

– Хорошо. Насчет работы возражение снимаю. Нравится так нравится, – с царственным видом изрекла Гета. – Сосредоточимся на личном вопросе. Свободная привлекательная невеста с квартирой и даже с относительно приличным заработком. Конечно, – моя подруга поцокала языком, – теперь у тебя пропадет доход от сдачи Ольгиной квартиры.

– Да я все равно то, что получала за квартиру, на Ольгу тратила. Самой мне и зарплаты вполне хватает. А Оля с Яриком сказали, что собираются содержать себя сами.

– Ox, ox, ox! Так я и поверила, что ты им ничего не будешь подкидывать. Не обманывай себя, Катька. Уж я-то тебя знаю.

– Даже если что и подкину, мне хватит, – заверила я. – И частные ученики у меня есть. Надо будет – еще возьму. Недорослей на наш с тобой век достаточно.

– Кормильцы наши, – сказала Гета, которая тоже весьма хорошо подрабатывала, готовя абитуриентов к вступительным экзаменам в свой институт. – Но тебе сейчас не учеников набирать надо, а личную жизнь налаживать. Упускать такой шанс преступно. Молодая привлекательная невеста, да еще с собственной двухкомнатной квартирой.

Я засмеялась.

– Считаешь, на квартиру клюнут?

– Клюнуть должны на тебя, но квартира очень многое определяет.

– А вдруг только на квартиру?

– Вместо того чтобы сразу думать о плохом, лучше ищи такого кадра, чтобы запал на тебя.

– Ой, да не буду я ничего искать. Если судьба, сам найдется, и без всякой квартиры.

– Насчет квартиры ты не права, – гнула свое Гета. – За Ольгину квартиру ты должна бабе Гале памятник поставить. Представляешь, если бы твоя Ольга своего Ярика к тебе сюда жить привела. У тебя бы последние шансы улетучились.

– Бабе Гале за все надо огромный памятник поставить, и не только на могиле, там-то он давно стоит, а на Красной площади. Без нее мы бы с Ольгой не выжили.

Галина Матвеевна пришла мне на помощь в самый трагический момент жизни. Мы с мамой уже много лет жили вдвоем – одни, без отца. Папа мой был геологом и умер от перитонита во время одной из экспедиций. Мама замуж больше не вышла. Растила меня. Жили мы не слишком богато, но вполне счастливо. Окончив школу, я сама, без малейшей помощи, поступила в педагогический институт на факультет русского языка и литературы, чем мама очень гордилась.

Я училась на третьем курсе, когда мама впервые за много лет решилась, наконец, съездить отдохнуть. Одна. Без меня. Вернулась она счастливая и помолодевшая. Правда, счастливое ее состояние длилось недолго. Несколько раз я замечала маму плачущей. Такого прежде никогда не бывало, и я терялась в догадках.

В конце концов она мне открылась. Оказалось, мама беременна. Я испугалась.

– Хочешь выйти замуж?

Я уже мысленно представила себе, как наш уютный, много лет существовавший мирок разрушится и я буду вынуждена привыкать к жизни с совершенно посторонним человеком, да еще у которого родится собственный ребенок.

Но мать отвечала:

– Нет. Не хочу. Он вообще ни о чем не знает. Да и не может на мне жениться. У него семья.

– Тогда, по-моему, надо сделать аборт, – со свойственной молодости черствостью посоветовала я.

Мама посмотрела меня грустными глазами.

– Вообще-то уже поздновато. Да я и не хочу. Катя, ты уже взрослая. Может, как-нибудь вырастим? Совместными усилиями.

У меня были совершенно другие планы на жизнь. Я тогда как раз впервые по-настоящему полюбила и не мыслила дальнейшей жизни без этого человека. А тут такой стыд! Моя мама, казавшаяся мне тогда не просто взрослой, а почти пожилой женщиной (господи, ведь она была тогда всего на пару лет старше меня теперешней! Но я ведь чувствую себя еще совсем молодой!), будет ходить беременной, с огромным животом, и неизвестно от кого.

Одна мысль об этом повергала меня в дрожь. Все вокруг начнут перешептываться, тыкать пальцами, и не только в нее, но и в меня. Как она могла поставить меня в подобное положение! Ну, я понимаю, курортный роман. Приспичило, в конце концов. Хотя и физические отношения с мужчиной в столь солидном возрасте казались мне противоестественными и омерзительными. Ладно еще кто-то другой, посторонний. Но моя мама… моя любимая мама…

Ну случилось, ну получилось… Такое еще можно как-нибудь пережить. Но почему она не подумала о последствиях? Другие люди как-то предохраняются. Или, в крайнем случае, сделала бы вовремя по-тихому аборт, и никто ничего бы не узнал. Даже я. Зачем, скажите на милость, ей еще один ребенок? Меня с трудом вырастила, а она ведь тогда была молодой, здоровой, сильной. А если она сейчас родит, то когда девчонке исполнится восемнадцать (почему-то я была убеждена, что родится именно девочка), маме стукнет все шестьдесят. Красота! Мама молодой девушки в возрасте бабушки!

Все это, приблизительно в тех же выражениях, я высказала маме. Она рыдала три дня, повторяя сквозь слезы одно и то же: «Не ожидала от тебя такой жестокости». Ну и что? Я только еще сильнее злилась и возмущалась, ибо считала, что жестокость-то как раз проявила она ко мне. Всю жизнь мне сломала! Все мне испортила! И при этом рассчитывает на мою помощь, поддержку и сочувствие.

Чем больше проходило времени и чем сильнее рос живот матери, тем мне становилось хуже. Теперь я старалась как можно меньше бывать дома. Убегала рано утром и возвращалась по возможности позже, только переночевать. С мамой мы почти не разговаривали, а крайне редкие разговоры неизменно оканчивались скандалами и моими истериками.

Но как бы ни протестовало все мое существо против рождения сестры, сделать было ничего нельзя. Да мама и не собиралась. И ей, в отличие от меня, совсем не было стыдно. Она гордо носила свой драгоценный груз.

Закончилось все в одночасье. Судьба даже не предоставила мне возможности попрощаться с мамой и попросить у нее прощения. Впрочем, молить о прощении мне захотелось гораздо позже. Когда она умерла, меня раздирали горе и одновременно ярость.

Мама умерла во время родов. Доктор долго и терпеливо объяснял мне про неправильное предлежание, плаценту и маточное кровотечение, будто подробности играли какую-то роль. Но мамы-то уже не было. Какая разница, от чего! Ее уже не было, но была теперь Ольга, которой в тот момент, впрочем, еще только предстояло дать имя и которую у меня изо всех сил старались отобрать.

Все вокруг меня уговаривали не ломать себе жизнь и отказаться от Ольги. Мол, такого хорошенького здорового ребенка моментально удочерят. Подберут ей хорошую семью, она будет счастлива, и я свою жизнь смогу спокойно строить. Выйду замуж, рожу своего ребенка и тоже буду счастлива.

Словом, мир ополчился против меня. Исключение составляли лишь Гета, тогда еще Жанетта, и Галина Матвеевна – ближайшая наша с мамой соседка по лестничной площадке. Они меня полностью поддерживали. А я не могла бросить Ольгу. Она ведь была теперь единственным, что мне осталось от мамы, которая так хотела ее родить.

Я назвала девочку в честь мамы, а отчество и фамилию дала ей своего папы, и стала она Ольгой Васильевной Митрохиной. И насколько я не хотела прежде, чтобы моя сестра рождалась на свет, настолько теперь желала, чтобы она осталась со мной. Ради этого я была готова на все.

Чтобы получить опеку над сестрой, я, не раздумывая, перевелась на вечернее отделение в институте и устроилась на работу в школу рядом с домом. Но, конечно, и это меня не спасло бы, не будь рядом нашего ангела-хранителя Галины Матвеевны – бабы Гали. Она помогла мне похоронить маму и не дала сломаться, когда я билась за свое право воспитывать Ольгу.

– Твоя мама, царствие ей небесное, давала мне приют, когда мой Геннадий Перфильевич лютовал, царствие и ему небесное. Так уж мне помогала, а теперь я ей должна добро вернуть.

Муж бабы Гали, Геннадий Перфильевич, отличался тяжелым характером и тяжелой рукой и в довершение ко всему периодически уходил в краткосрочные, но глубокие запои. Мучилась с ним баба Галя страшно. Когда же совсем становилось невмоготу, сбегала к нам, ибо Перфильевич, согласно каким-то своим сложным моральным установкам, позволял себе бушевать лишь на территории собственной квартиры. А у нас с мамой баба Галя всегда могла и переночевать, и денег перехватить до получки.

Теперь добро, которое сделала мама, сторицей возвратилось ко мне и к Ольге. Баба Галя решительно объявила:

– Забирай девчонку, иначе вовек себе не простишь. Вырастим ее уж как-нибудь. Справимся не хуже других. И мама твоя там будет спокойна. – Баба Галя перекрестилась. После внезапной кончины мужа она зачастила в церковь. – Главное – доучись. Я с девчонкой посижу. Силы, слава богу, пока есть, а от семьи все одно ничего не осталось. Вот мы друг дружку и подопрем. И насчет денег не волнуйся. Сдам свою квартиру, переселюсь к вам. Вот и считай: моя пенсия, твоя зарплата, деньги за квартиру, Ольгино пособие. На троих хватит. – Я не знала, как ее благодарить, а она лишь отмахивалась: – Это я тебя, Катька, должна благодарить. На старости лет вместо одиночества, считай, сразу и дочку, и внучку обрела.

Сказано – сделано. Жизнь, конечно, была не сахар и по-разному складывалась. И Ольга болела. И мне пришлось всю себя переломать, ведь я фактически стала главой семьи, и ответственность за сестру сразу сделала меня взрослой.

Когда подросла Ольга, начала болеть баба Галя, настала очередь нам с младшей сестрой за ней ухаживать. Все-все у нас случалось, но то, в чем я поклялась на могиле матери, мне оказалось по силам. Ольгу я вырастила и воспитала. Неплохо, по-моему, воспитала.

А бабы Гали уже два года как нет в живых. Почти перед самой кончиной она оставила мне завещание, по которому ее однокомнатная квартира отходила Ольге.

– Так у каждой из вас своя жилплощадь будет. Девчонка-то уж почти взрослая. Она выйдет замуж – хоть ты для себя поживешь. А то из-за нас с Ольгой всех мужиков от себя гнала.

– Да что вы говорите, баба Галя! При чем тут вы? Просто того, единственного, не встретила.

– Ох, да где ж они, эти единственные? – Галина Матвеевна вздохнула. – Принцев-то мало, а нас, баб, много. На всех не хватит. Эдак всю жизнь прождешь. А у тебя уж бабий срок проходит. Попомни мои слова: как встретишь кого хорошего, выходи, не привередничай.

И вот бабы Гали не было, а она продолжала нам помогать.

Глава III

– Я тебе, между прочим, теперь даже завидую, – продолжала тем временем Гета. – Надо же, как повезло: без всяких со своей стороны усилий будешь жить одна в отдельной двухкомнатной квартире практически в центре Москвы.

– Проспект Вернадского – не центр, – напомнила я.

– Был не центр, когда ваш дом строили, – сказала Гета. – А сейчас, считай, центр. Это же тебе не какое-нибудь Бутово, а престижный освоенный район.

– Положим, ты-то совсем в центре живешь. В Замоскворечье.

– С той лишь разницей, что у меня коммуналка.

– Ну, вас в результате расселят. Сама мне говорила: вот-вот.

– Во-первых, ты знаешь, это «вот-вот» длится уже три года. А во-вторых, когда оно настанет, меня расселят именно в какое-нибудь Бутово, никак не ближе к центру. А тебя уже никуда отсюда не расселят. И сестра твоя любимая совсем рядом будет жить. Значит, вы с ней вроде бы не расстаетесь и мешать друг другу не будете.

– Боюсь, это не надолго. – Мне снова сделалось не только грустно, но и неприятно, ибо я вспомнила, как Ольга и Ярик строили свои далеко идущие квартирные планы. – Понимаешь, Гета, я совсем не уверена, что сестра станет всегда жить рядом со мной. Они даже решили в бабе-Галиной квартире серьезного ремонта не делать. Собираются продавать ее и расширяться. Тесно им в однокомнатной.

– Ничего себе аппетиты у молодых! – взвилась от возмущения Гета. – Им к свадьбе, можно сказать, на полную халяву квартира обломилась, а они уже недовольны. Конечно, они не то что мы в их возрасте. Для нас отдельная однушка пределом мечтаний была. Любая. Пусть даже в хрущобе малогабаритной, хоть у черта на рогах. Мы ж ничего не видели! Большинство чуть не до старости с мужем, детьми и родителями на одной территории ютились. А уж если что удавалось свое получить или кооператив построить, так полное счастье. Как в раю себя чувствовали. А эти, конечно, в другое время живут, по сторонам смотрят и понимают, что по-другому можно. И не в однокомнатной, а целый этаж занимать, и не с совмещенным санузлом, а со всякими джакузи. А еще бы лучше особнячок. Только они хотят все и сразу. Не понимают, что сперва ох как попахать надо, да и то не каждому достанется.

– Это они как раз, Гета, понимают, – встала я на защиту Ольги и Ярика. – Потому и хотят, пока есть возможность, превратить однокомнатную в двухкомнатную, а после самим постараться заработать на еще большую. Но ведь для меня бабы-Галина квартира – не просто жилплощадь, а память о ней. Никогда бы не поднялась рука продать ее, разве только совсем жизнь бы приперла. А так – никогда. Но Ольга… Когда они с Яриком об этом говорили, я вдруг убедилась: она все забыла. Забыла, что значила для нее баба Галя!

Мне стало еще сильнее не по себе, и я вновь почувствовала, как что-то чрезвычайно важное безвозвратно уходит из моей жизни.

– Ну вот. Опять слезы. – Затянувшись тонкой сигаретой и выпустив дым из ноздрей, моя подруга осуждающе покачала головой. – Пойми: твоя Ольга не может жить твоим прошлым…

– Но это ведь и ее прошлое, – перебила я.

– Ничего подобного. Она его совершенно по-другому воспринимает. Да, она очень любит тебя, любила бабу Галю, но она не должна жить всю оставшуюся жизнь, руководствуясь лишь чувством благодарности к вам. Она имеет право быть счастливой. К тому же квартира – это жилплощадь, а не душа бабы Гали. Кстати, она для того ее Ольге в наследство и оставила, чтобы вы могли жить по-человечески. Поверь, она была бы только счастлива, узнав, что Ольга с любимым мужем живут в двух– или трехкомнатной квартире или в отдельном особняке.

– Гета, я снова никак не пойму: то ты их осуждаешь, что им мало своей однокомнатной квартиры, то, наоборот, доказываешь мне, что они молодцы.

– Никого я не осуждаю! – Она яростно ткнула окурком в пепельницу. – Я им завидую! Надо же, могут мечтать, о чем хотят! У них жизнь другая и время другое.

А мы точно знали: об этом мечтать можно, а о другом – бесполезно. Вот у нас никогда ничего и не было. Теперь вот мечтай – не хочу, а толку? Поезд уже ушел, и не светит нам никогда ничего такого, что светит твоим Ольге с Яриком! Да слава богу, что хоть им светит. Я, с одной стороны, завидую, а с другой – за них радуюсь. Но я и за тебя хочу порадоваться. Хочу, чтобы ты, по свойственной тебе душевной доброте и дурости, свой последний шанс не упустила!

– Гетка, мне страшно тебя слушать. Этот твой «последний шанс» звучит почти как «последний путь».

– А мне плевать, как звучит. Главное, чтобы ты до своего последнего пути успела побыть неодинокой. Перестань жалеть, что твой птенчик отправился в самостоятельный полет, и займись собой. Думаешь, я не помню, от скольких шансов ты уже отказалась из-за своего сестринства-материнства. Такие мужики попадались! И, главное, ради тебя были готовы на все.

– Не преувеличивай. Например, Александр не был готов на все.

– А что тебе еще надо было? – Даже сейчас, по прошествии стольких лет, Гета убеждена, что я повела себя непростительно, лишившись счастья и солидного достатка. – Мужик видный, жениться тебе предлагал, через полгода бы за границу увез. Долгосрочная командировка ему предстояла в капстрану! По тем временам – фантастика. И сейчас бы с ним не пропала, еще богаче бы жили. Он, между прочим, теперь крупный бизнесмен. Каталась бы как сыр в масле.

– А ты не помнишь, что именно Ольга и не входила в условия этого контракта?

– Чистоплюйство твое, – рубанула воздух рукой Гета. – И кристальная честность. Вышла бы замуж. Оставила бы Ольгу на меня и бабу Галю. А там прошло бы время. Он бы привык. И забыл бы про свое условие. Ведь мужики сплошь и рядом берут женщин с детьми от первых браков. И ничего.

– Если бы Ольга была моим ребенком, он бы не возражал. Ему именно почему-то не нравилось, что Ольга моя сестра. Ребенка – пожалуйста, взяли бы с собой, а сестру – категорически нет. Не принимал он отчего-то Ольгу.

– Ну, гнида! Вот сволочь! – вскипела Гета. – Ты мне раньше таких деталей не сообщала. Уж я бы ему выдала!

– Потому и не сообщала, чтобы не выдала, – запоздало призналась я.

Пылая праведным гневом, моя подруга была способна на все, вплоть до того, чтобы лишить Александра вожделенной загранкомандировки. И я предпочла с ним расстаться по-тихому.

– Ну ладно. По поводу Александра ты, хоть и с опозданием, меня убедила. Тухлый номер. Такие большей частью все равно потом разводятся. Но Левончик-то чем тебе плох был? Не мужик – мечта. – Гета, вспомнив его, плотоядно причмокнула губами.

– Ничем, – вынуждена была признаться я.

– И Ольгу твою обожал. И она его сразу приняла. Почти уже папой называла.

Все было так. Левон Саркисян влюбился в меня, что называется, с первого взгляда. Это был жгучий стройный брюнет, очень похожий на итальянского певца Тото Кутуньо, по которому тогда умирала вся Москва. За мной никогда в жизни никто еще так не ухаживал. Он засыпал меня цветами и подарками. В каждый новый его приезд из Еревана наша квартира наполнялась ароматом роз, фруктов и всевозможных восточных сладостей. Коньяк с завода, на котором работал Левон, лился рекой.

Напор его был столь силен, что я почти согласилась выйти за него замуж, и он, окрыленный, счастливый, повез меня в Ереван – знакомить со своей многочисленной родней.

Он устроил мне незабываемую неделю. У меня осталось впечатление, будто полгорода и впрямь его родственники. Целую неделю мы только и делали, что ходили в гости. Причем не только в самом Ереване, но и в окрестностях, куда ездили на новенькой бежевой «Волге» Левона.

Принимали нас везде с поистине восточным размахом. Столы ломились от еды, коньяк и вино лились полноводными реками. И еще мы все время пили замечательный кофе, заходя для этого чуть ли не каждый час в многочисленные кафе и рестораны.

Куда бы Левон меня ни привел, меня везде встречали как самого дорогого на свете гостя. Многочисленные бабушки, дяди, тети, племянники, племянницы, братья, сестры и даже папа и мама Левона меня тут ждали, заранее любили, ибо «дорогой Левончик» просто не мог себе выбрать в жены плохую девушку.

Я понимала, что, выйдя за него замуж, вполне возможно, стану по-настоящему счастлива. И Ольге здесь будет хорошо. Ее здесь уже заочно любили и расспрашивали о ней. Для армян семья свята и родственники святы, и ни у кого даже малейших сомнений не возникало, что Ольга должна жить вместе со мной. Однако именно это в результате испугало меня.

Я не была уверена, что имею право увезти сестру из Москвы. Навсегда увезти, ибо Левон к нам перебираться не собирался. Его жизнь была в Ереване, и по-иному он ее просто не мыслил. Там его родина, его работа, его «родные камни». Будь я одна, наверное бы, решилась. Ереван мне понравился, работу я бы себе там нашла и квартиру свою обменяла бы на замечательную ереванскую, объединив которую с замечательной квартирой Левона, мы поселились бы почти во дворце.

Но Ольга… Имела ли я право выдирать ее из привычной среды, не только людской, но и языковой, в конце концов; лишать ее московской прописки и возможности жить потом в Москве? Кто знает, насколько она приживется в Армении. А если нет? Путь-то назад будет отрезан. Сейчас ей нравится «дядя Левон», а потом она вырастет и станет меня упрекать, что лишила ее всех московских возможностей.

И бабу Галю я не могла уже просто так бросить. Она нам стала действительно родной. Душу в нас вложила. И буквально сама жила нами. Она меня, конечно, уговаривала не оглядываться и «выходить за такого хорошего парня». Но я-то понимала: без нас с Ольгой ей придется очень тяжело, и чем дальше, тем хуже. И возраст ее уже давал о себе знать. Сейчас она еще бодренькая, на ногах, а через несколько лет… Правда, Левон предлагал и ее взять с собой, но она решительно отвергла его приглашение: я, мол, от своего Гены никуда. Он меня лежит-дожидается, как же я его брошу? Можно подумать, много хорошего она видела от своего Гены.

Так и не решилась я на замужество. Левон еще долго пытался уговорить меня и приезжал с подарками. Но я твердо стояла на своем: Ольга будет расти в Москве.

Потом Левон как-то поспешно женился на младшей сестре друга детства. И, естественно, приезжать перестал.

Уже в девяностые годы, когда все в нашей стране перевернулось вверх тормашками, я с болью смотрела на знакомый город Ереван – без света, без тепла, с трубами буржуек, торчащими из окон многоэтажных панельных домов, с длинными очередями у дверей хлебных магазинов, и единственно, чему радовалась (хотя радость – совсем неуместное чувство в такой момент), так это тому, что у меня в свое время хватило духа не увезти Ольгу на чужбину. Иначе лихо бы нам с ней пришлось. А теперь мы с Левоном уже много лет вообще живем в разных государствах.

– Ну ладно, – смирилась Гета. – С Левоном, как показала жизнь, ты тоже, наверное, скорее оказалась права, чем не права. Лучше уж все-таки на родине жить. Но уж Романа ты точно зря отшила.

– Совсем не зря, – начала спорить я.

– Был бы у тебя с ним дом – полная чаша, – продолжала моя подруга.

– Тут уж, подруга, ты виновата, – решила напомнить я. – Вернее, твои педагогические таланты. Кто, интересно, научил невинного ребенка обливать неприятных мужиков вареньем?

Гета согласилась, но лишь на мгновение.

– Рома был совсем не неприятным. По-моему, наоборот, очень фактурный мужик. И к тому же не жлоб. И я твою Ольгу всего один раз в жизни попросила мужику подлянку сделать. Я же не знала, что у нее это превратится в практику с каждым встречным-поперечным.

– Счастье, Гетка, что ты в школе не работаешь, – усмехнулась я. – Представляю, скольким питомцам ты бы своей гениальной педагогикой жизни поломала.

– Поэтому-то я и приняла вовремя мудрое решение, – самодовольно отметила она.

Мудрое ее решение заключалось в следующем. На последнем курсе института она решительно заявила, что распределяться в школу не хочет ни под каким видом, ибо это нанесет неизлечимую травму как ей самой, так и ее подопечным, и прибегла к помощи дальнего родственника, который был шофером какого-то большого начальника. Он и замолвил слово за Гету. В результате на нее в наш вуз пришла заявка из Университета Лумумбы, где моя подруга стала преподавать русский язык для иностранцев и до сих пор преподает.

– А Ольга восприняла твой урок по-своему, – объяснила я. – Если человек не понравился, надо сделать ему гадость, и он уйдет. Вот она с Ромой и постаралась.

– Видит бог, насчет Ромы я ее не просила! – воскликнула Гета.

Рома возник в моей жизни в середине девяностых, когда я как раз перешла из средней школы в частную гимназию. Гимназию эту организовала одна из наших институтских преподавательниц. Она всегда ко мне хорошо относилась. Вот и переманила меня. Уговаривать я себя долго не заставила. И зарплату мне на новом месте положили совсем другую, и Ольгу забесплатно учиться приняли. А возможности у сей частной школы были будьте здоровы. Солидные спонсоры для своих же детей старались. И помещение нашли хорошее, и бассейн построили. А уж про лингафонные кабинеты и компьютерные классы вообще не говорю. И, главное, в отличие от многих других частных школ туда действительно хороших учителей набрали. Они и знания давали, и требовали с учеников без скидок на кошельки родителей.

А кошельки, надо сказать, у всех в этом учебном заведении были солидные. Я даже сперва насчет Ольги тревожилась. Конечно, знания важны, но не возникнут ли у нее комплексы из-за того, что у нас достаток другой? И не станут ли ее одноклассники презирать, мол, учительская сестра, черная кость и им не пара? Ведь очень часто богатые дети воспринимают учителей словно обслугу, людей второго сорта.

Однако волнения мои оказались напрасны. Заводная контактная Ольга легко вписалась в среду и мало того что совершенно не комплексовала, так еще сумела настолько себя хорошо поставить, что дружбу с ней очень ценили.

Единственный одноклассник, с которым у моей сестры отношения сразу не задались, был сын злополучного Романа. Роман сам воспитывал сына, если, конечно, подобное позволительно назвать воспитанием. С женой Роман давно развелся, и дальше она участия в воспитании сына не принимала. Рома был целиком и полностью занят каким-то разносторонним и многообразным бизнесом, приносящим ему большой доход, однако не оставляющим времени. С сыном он завтракал иногда, если получалось, ужинал, дарил ему дорогие подарки, оставляя прочие заботы постоянно меняющимся боннам и охранникам. Результат получился соответствующим. Костя хуже всех в классе себя вел и хуже всех учился. Я была классной руководительницей. Поначалу мне хотелось самой справиться с проблемой, но в результате я оказалась вынуждена настоять на встрече с отцом.

Папа явился ко мне в пустой класс в состоянии сильного возбуждения. Гневом дышало его лицо. Руки были сжаты в кулаки. Зато у выглядывающего из-за спины сына физиономия была довольной. Он явно предвкушал разнос, который устроит противной училке его всемогущий предок.

Однако, разглядев меня, всемогущий родитель, вопреки сценарию сына, несколько обмяк, в облике его заметно поубавилось суровости, и он даже согласился поговорить со мной наедине, без Кости, которого отправил в сопровождении охранника посидеть в машине.

Разговор у нас получился долгий и под конец весьма откровенный. К моему удивлению, грозный на первый взгляд «новый русский» оказался на самом деле человеком одиноким и по-своему даже несчастным. Он и сам прекрасно понимал, что с Костей творится что-то неладное, однако, не представляя, как изменить ситуацию, пытался, словно страус, прячущий голову в песок, уверить себя, будто все в порядке. Мол, большинство мальчишек в Костином возрасте такие.

Мы с Романом выработали целый план по спасению Кости совместными силами. Я вызвалась найти ему хорошего психолога, сама же согласилась дополнительно подтянуть его по русскому языку. Последнее не было с моей стороны чистым альтруизмом. Лишние деньги нам с Ольгой никогда не мешали.

Занималась я с Костей по выходным. Роман присылал за мной машину – они с сыном жили в загородном доме. Иногда я и Ольгу брала с собой, и, пока мы занимались с Костей, она дышала свежим воздухом или плавала в бассейне. Рома всегда радовался Ольгиным приездам. Он очень хотел, чтобы они подружились с Костей, однако тот, смирившись волей-неволей с моим существованием (можно сказать, мы с ним почти подружились), Ольгу на дух не переваривал. И чувство это было вполне взаимно.

Впрочем, сестра моя не любила не только Костю, но терпеть не могла и его папу. Видимо, она их не разделяла. Правда, до поры до времени свои эмоции сдерживала, ибо ей нравилось проводить выходные в доме Романа. Особенно после того, как ей разрешили кататься на Костином пони.

Точно даже и не скажу, в какой момент просто деловые отношения папы ученика и наемной учительницы превратились сначала в дружеские, а потом и в гораздо более чем дружеские.

Я только в какой-то момент начала замечать, что Роман все чаще и чаще оказывается дома, когда я приезжаю заниматься с Костей. Даже в школу иногда стал заезжать за сыном и заходил ко мне как бы узнать, все ли в порядке, и посоветоваться по поводу очередной проблемы, возникшей у них с Костей.

И хотя Костя, на мой взгляд, стал лучше учиться, и поведение у него стало выравниваться, подобные советы требовались Роману чаще и чаще. А уж когда мы с Ольгой приезжали к нему на выходные, он вообще подолгу не отпускал меня от себя; мы отправлялись гулять, и он вел со мной долгие беседы, которые постепенно стали касаться не только воспитания сына, но и многого другого, абсолютно не имеющего отношения к нашим занятиям с Костей.

Роман устроил нам замечательный Новый год. Даже баба Галя, по его настоянию, с нами поехала. Я сперва отнекивалась, потому что он объявил, что будут еще гости.

В отличие от Ольги я комплексовала. Кто знает, как ко мне отнесутся его знакомые? И что надевать – неясно. Оденусь не к месту, да и нет у меня ничего эдакого (я на себе ведь экономила, покупая вещи на рынке, да и те по минимуму, без чего не обойдешься), будут потом жены его друзей в меня пальцами тыкать. Или, еще хуже, игнорировать. Нужно мне такое удовольствие! И вообще, с чего ему вздумалось нас приглашать? Кто я ему? Нет, это неудобно и совершенно неуместно. Справим праздник втроем, как всегда.

Но Роман все же настоял на своем, объявив, что для них с Костей без нас настоящего Нового года не получится. А на мое возражение, что я не люблю встречать Новый год среди незнакомых людей, усмехнувшись, признался, что эта куча гостей ему тоже совершенно не нужна и он собирался позвать их лишь для меня, чтобы я не смущалась. Но раз они меня смущают, он даже звонить больше никому не будет.

И мы поехали. Это был действительно настоящий праздник! С потрясающей елкой во дворе перед домом, фейерверком и роскошными подарками. Мне тоже пришлось поломать голову над подарками для Романа и Кости. Чем можно порадовать людей, у которых все есть? Это была задачка. Несколько дней ходила сама не своя! Дешевкой ведь не отделаешься. Да и терпеть не могу, когда дарят по принципу: «На тебе, боже, что мне негоже».

Первый подарок я придумала для Кости. Это было настоящее озарение. Только не у меня, а у Гетки. У нее был один приятель, в прошлом кратковременный любовник «для души», как говорила она сама, а теперь они просто дружили. Тем более что он последнее время больше мужчинами стал интересоваться.

Однако его сексуальная ориентация к подарку не имела никакого отношения. А вот то, что он делал на продажу солдатиков ручной росписи под старину, показалось сперва Гетке, а затем мне попаданием в яблочко. Просто так купить его солдатиков мне было, конечно, не по карману, однако Гетка ему промыла мозги и, напомнив автору шедевров, что он когда-то ее цинично бросил во цвете лет, добилась для меня девяностопятипроцентной скидки, и я стала счастливой обладательницей трех простых солдатиков армии Петра I, одного офицера и одной пушки тех же времен. Все это было упаковано в деревянную коробочку, запечатанную красным сургучом.

Подарок для Романа я нашла сама, и совершенно случайно. Он стоял в комиссионном магазине среди гэдээровских и советских сервизов, чешского хрусталя и новодельных ламп под старину. Большой пузатый старинный тульский самовар. Вероятно, я не обратила бы на него внимания, если бы не гигантский вензель на круглом боку. Вернее, даже не сам вензель, а буквы в нем: «P. K. B.». Они полностью совпадали с инициалами Романа! Самовар стоил очень дешево. Видимо, давно ждал и не находил покупателя.

Эффект от подарков превзошел самые смелые мои ожидания. Костя, едва заглянув в деревянную коробку, немедленно стал трясти солдатиками перед носом отца, взахлеб объясняя, что таких же солдатиков собирает отец его приятеля Мишки; у него их полно, и он даже ими играет в сражения, а Мишке только издали разрешает смотреть, а трогать не дает, потому что они кучу бабок стоят, и Мишка теперь ему, Косте, обзавидуется, и теперь он, Костя, тоже будет собирать таких солдатиков.

Роман, глянув на самоварные инициалы, впал в еще больший восторг и, чмокнув меня в щеку, умчался куда-то в глубь дома, откуда немедленно возвратился со старинным, изрядно выцветшим дагеротипом. На нем был запечатлен мужчина с окладистой бородой, пивший чай. Из самовара. Точь-в-точь такого же, как я купила. Вензеля на дагеротипе, правда, мы разглядеть не сумели. Но Роман объявил, что его прапрадеда, купца первой гильдии, звали точно так же – Романом Константиновичем Вороновым, и значит, я вернула ему семейную реликвию. Затем, задумчиво погладив пузатый бок самовара, он тихо добавил:

– Наверное, это судьба.

Для детей под елкой, установленной в доме, были навалены горы подарков. В синих обертках Костины, а в розовых – Ольгины.

– Не многовато ли? – спросила я у Романа.

– Все рассчитано, – серьезно откликнулся тот. – Там в основном всякая ерунда, зато много. Им надолго хватит. Будут заняты.

Из-под елки то и дело раздавались восторженные восклицания.

– И вообще, для чего Новый год, если всем радости не устраивать? – С этими словами Роман протянул мне маленький сверточек. – На вас я решил сэкономить. И много подарков решил не делать, чтобы от меня не отвлекались.

Я развернула бумагу и обнаружила золотой кулон в виде диска на цепочке. Тогда я просто надела его на шею. И лишь потом поняла: Роман отнюдь на мне не экономил. Вещица была от очень известной ювелирной фирмы.

Однако неловкость я ощутила почти сразу и смущенно промямлила:

– Роман, я все-таки учительница вашего сына. Как-то очень…

– Вот именно, что учительница, – не дал договорить он. – Столько с ним возились. Мне хотелось вас хоть чем-то порадовать.

Теперь к неловкости примешалась радость. Мне так давно не дарили подарков. Роман еще при этом восхищенно взирал на меня. Я явственно ощущала: он чего-то недоговаривает, и, теребя кулон, терпеливо ждала. Однако тогда он так ничего и не сказал.

Договорил он позже, когда вконец умотавшиеся от праздника дети, а с ними и баба Галя, улеглись спать. Роман опустился передо мной на колени и обхватил руками мои ноги. И говорил, что давно мечтал о такой, как я, ждал всю жизнь, а ему не везло и не везло. И раньше, до того, как женился, и с женой, и после. А потом, тогда, в пустом классе, когда я его вызвала, увидев меня, понял: это судьба. И какое счастье, что его Костя так плохо учился, иначе ведь он бы со мной никогда не встретился, и я в его дом не попала бы, и он навсегда бы остался несчастным.

Он стал меня целовать и все что-то говорил, говорил, будто боялся, что я сейчас вырвусь и убегу, но я никуда убегать не собиралась, и мы оказались у него в спальне и заснули в изнеможении только тогда, когда кончилась длинная зимняя новогодняя ночь и день уже занимался за окном.

Любила ли я его? Не знаю. Скорее всего, нет. Просто бросилась в его объятия, потому что мне было одиноко. И очень хотелось любить и быть любимой. И еще от Ромы веяло надежностью и стабильностью. За ним я была бы как за каменной стеной. А я к этому времени, хоть и свыклась с ролью главы семьи, очень устала от того, что каждый день приходилось брать на себя ответственность и принимать решения. Хотелось хоть немного побыть просто женщиной, и Рома со всей свойственной ему страстью звал меня в тот мир, где я смогу наконец позволить себе стать хоть немножечко слабой, не боясь завтрашнего дня, который мне сполна обеспечит любящий мужчина.

Думаю, впрочем, продлись наши с Ромой отношения дольше, я бы смогла его полюбить. Однако продлиться им было не суждено. В Ольгу, которую он совершенно искренне хотел принять как родную дочь, словно бес вселился.

Глава IV

Гета и по прошествии многих лет, когда поезд, а вернее, самолет с Ромой давно унесся в другом направлении, продолжала корить себя.

– Не настояла я, дура. Надо было нам с бабой Галей на тебя тогда как следует насесть, чтобы ты Ольгу на нас оставила. И все бы у вас с Ромой сладилось. Подумаешь, Ольга твоя не хотела. Привыкла бы как миленькая.

– А если бы не привыкла?

– Не привыкла, так выросла бы. А на понях его, между прочим, ей очень нравилось кататься. Вот и подарил бы ей Рома пони…

– Что ты из Ольги какое-то меркантильное чудовище делаешь! Да, ей нравился пони, пока она не почувствовала, что у нас с Романом серьезно и теперь наша жизнь окажется с ним крепко связана. А такая перспектива приводила ее в ужас. В особенности что она станет Костиной сестрой.

– По логике скорее получилось бы, что его тетей, – с озадаченным видом произвела быстрое вычисление Гета.

– Какая разница. Для Ольги главным было другое. Мало того что она его каждый день в классе видит, так еще дома постоянно под одной крышей.

– По-моему, это чепуха.

– Для тебя чепуха. Хотя кто бы говорил. Ты, насколько я знаю, тоже не рвешься делить с кем-нибудь существование и родной кров. Значит, и для тебя это не просто так. А в подростковом возрасте такое вообще кажется вселенской трагедией. Уж ты-то, Гетка, педагог. Должна понимать подростковую психологию.

– Одно дело понимать, другое – собственную жизнь ломать, – отрезала она. – Наверняка можно было найти компромиссный вариант. А ты не пожелала. И опять принесла себя в жертву.

Я промолчала. Не думаю, что принесла себя в жертву. Скорее, наверное, воспользовалась предлогом, чтобы прервать отношения, в необходимости которых для себя не была уверена.

Сомнения мучили меня с первого дня, вернее, с той самой бурной ночи. Слишком уж разными мы были людьми. Плюс еще Костя. Мало того что он сложный мальчик, но мне ведь придется взять ответственность за него, если я выйду замуж за Рому. Мало мне Ольги. Но она – родная сестра. А Костя – совершенно чужой мальчик. Влюбясь без памяти в его отца, быть может, и решилась бы. Но я не любила Рому без памяти.

Да, мне с ним хорошо. Однако постельный угар рано или поздно пройдет. И у Романа пыл когда-нибудь охладеет. А, собственно, на его пыле все в основном и держится. Выдержат ли его чувства поверку семейными буднями и каждодневными проблемами? Если нет, затеваться и обрекать детей на новые испытания не стоит.

Подобные мысли посещали меня все чаще, да и Ольга активно сопротивлялась, ее уже было не подкупить никакими пони. Уже и варенье лилось на Романа, причем столь хитро, что он принял это за случайность. Он, но не я. Я видела, как потом злорадно блестели глаза у Ольги. Она испортила Роме новый, очень дорогой, только что купленный костюм. А варенье к тому же было подарком от бабы Гали. Хитрюга Ольга у нее выпросила. Жидкое домашнее бабы Гали – но варенье. Потому что у Ромы в доме были покупные западные джемы, а они не льются. Значит, все рассчитала. И мне показала. Такая была демонстрация: не принимаю, и точка.

А когда это ей сошло с рук, она уже не знала удержу. Рому Ольга, видимо, все-таки побаивалась и на открытые выступления против него не шла. Своей мишенью она избрала Костю. Потому я и не сразу поняла, что происходит.

С Костей-то у них отношения не сложились еще до нашего знакомства с Романом. Потом постепенно у них установилось нечто вроде шаткого перемирия. Мы с Ромой так надеялись, что постепенно они подружатся. Однако, как выяснилось, Ольга вела подпольную подрывную работу.

Мало того что с Костей дома постоянно происходили какие-то неприятности, так она еще умудрилась настроить против него весь класс. Ему объявили бойкот. У мальчика чуть не случился нервный срыв. Мои многомесячные старания пошли насмарку.

Когда все выяснилось, на грани нервного срыва оказалась я сама. Я могла разом потерять все: и Романа, и работу, не говоря уже о хорошем образовании для сестры. Я уже готовилась подавать заявление об уходе, чтобы не вылететь из престижной школы с волчьим билетом. Но Роман, опередив меня, поступил очень благородно.

Не устраивая никаких разбирательств и не объясняя директрисе причин, он в одночасье перевел сына в другую школу, ссылаясь на свои личные обстоятельства. В результате никто в школе ничего не узнал.

Я ставила себя на его место и живо представляла, как отнеслась бы к людям, которые устроили бы такое Ольге. Однако Роман и тут повел себя на удивление мягко и терпеливо. «Будем встречаться пока без них, – сказал он, – полгодика переждем, они подрастут, остынут, тогда разберемся».

Но во мне уже что-то сломалось. Наверное, это было то самое, чего мне не хватало, – настоящей любви к Роману. И еще, вероятно, я отношусь к тому типу женщин, которые не могут быть вполне довольны и счастливы, просто принимая любовь другого. Хотя он и готов обеспечить мне безбедное и беззаботное существование на всю оставшуюся жизнь. По-моему, это нечестно и по отношению к человеку, с которым живешь, и к детям. В данном случае к Ольге и Косте.

И я предложила Роману вообще на какое-то время расстаться. Пусть страсти утихнут. Если наши чувства останутся прежними, тогда и посмотрим. Рома, наверное, меня очень любил, потому что хоть неохотно, но согласился на мое условие. Тем более что ему предстояли длительные деловые поездки, и он надеялся, что за это время все наладится само собой.

С Ольгой у нас состоялся самый серьезный в жизни разговор. Я совершенно не ожидала от своей маленькой сестры столь расчетливой жестокости. Разговор наш длился не один день. Потому что Ольга мне не сразу открылась. Но в результате мне стало ясно: с ее точки зрения, это была не жестокость, а жестокая необходимость. Она, подобно дикому зверьку, всеми силами и доступными средствами защищала свое гнездо. И меня защищала. Совершенно искренне защищала. Ведь, как выяснилось, Костя тоже с ней боролся, по-видимому, в свою очередь защищаясь и отстаивая безраздельное право на Романа. Потеряв мать, он боялся потерять и отца.

Он не уставал при каждом удобном и неудобном случае напоминать Ольге, что мы с ней явились сюда на готовенькое, но пусть она не раскатывает губы – это, мол, ненадолго. У отца телок вроде меня навалом было. Он таких, у которых гроша за душою нет, сколько угодно может купить. И я ему скоро надоем. И скоро нас вытурят. И он, Костя, будет очень рад. Потому что «эта училка» у него уже в печенках сидит.

И еще он предупреждал Ольгу, что, когда его папа нас выгонит, подарки придется вернуть, потому что он дарит их только временно. И в результате у Ольги вообще ничего не останется, кроме занудной сестры-училки, а они с папой поедут на Кипр. И все лето будут плавать на собственной яхте и летать на собственном самолете, который папа обещал подарить ему, Косте. И это уж точно будет подарок навсегда. Потому что ему, Косте, отец дарит подарки насовсем. Потому что он его любимый сын и нужен ему. А Ольга никому не нужна. У нее даже мамы и папы нет. Наверное, они были какие-нибудь бомжи и ее бросили, а дура-училка подобрала. Только пусть Ольга особо не расслабляется. Училка найдет себе мужика, который детей не любит, и выгонит ее.

В нашей с Романом истории не было правых и виноватых, но все оказались пострадавшими. Увлекшись друг другом, мы совершенно забыли, сколь болезненно воспринимают дети любые изменения в семье. А наши дети и без того были ранены, и мы обнаружили это слишком поздно. До того поздно, что исправить положение было уже совсем трудно.

Когда именно Роман вернулся из своих поездок, не знаю. Он мне не звонил. Я тем более не искала с ним встреч. Лишь полгода спустя мне пришло письмо, из которого выяснилось, что они с Костей теперь живут в Канаде и собираются там осесть. Он звал меня приезжать, уверял, что его дом всегда для меня открыт и я могу стать в нем полноправной хозяйкой. Но в его приглашении ощущались холодность и принужденность. Словно Роману было неловко не выполнить данное обещание. Видимо, у него тоже в душе перегорело. Я предпочла вообще ему ничего не отвечать. Он прислал еще поздравление на Новый год. Я опять не отозвалась, и больше писем не приходило.

– Не была бы тогда дурой, жила бы сейчас в Канаде, – продолжала бередить мои старые раны Гета. – И Ольга бы твоя не за Ярика сейчас выходила замуж, а за какого-нибудь канадского Джона. Хотя они там вроде позже женятся. Я бы в гости к тебе ездила. Но, с другой стороны, чего в этой Канаде хорошего? Хрен его знает, как он там устроился. Слушай, – вдруг словно бы осенило ее, – я только сейчас сообразила: может, Роман тогда тебя сразу с дальним прицелом обхаживал?

– Это как? – оторопела я.

– Понимаешь, в Канаду в один день не съедешь. Значит, Роман наверняка заранее готовил плацдарм. А зачем, спрашивается? Наверняка у него здесь какие-то проблемы возникли, и пришлось сваливать. Но ведь вы уже встречались, а он ничего тебе не говорил. Не говорил, – с многозначительным видом повторила подруга, – а жениться хотел. А в последний момент поставил бы перед фактом. Куда тебе деться? Иными словами, специально подыскивал себе жену без претензий, которая не взбрыкнет, когда обнаружится, что уровень жизни у вас там хуже, чем здесь. Тут за несколько месяцев ты ни к чему бы по-настоящему не успела привыкнуть, а по сравнению с дозамужней твоей жизнью тебе бы и в Канаде все раем показалось.

– Фантазии у тебя, Гетка!

– Ничего не фантазии, – стояла она на своем. – Он тебе какие-нибудь фотографии в письме прислал?

Я покачала головой.

– А не прислал, потому что нечем похвастаться, – развивала свою догадку Гета.

– Да он вообще больше меня не приглашал.

– По этой же самой причине. Небось совсем обеднел.

– Напридумала глупостей! – вздохнула я. – И что у тебя, Гетка, все в деньги и недвижимость упирается! Вон даже мое будущее личное счастье квартирой измеряешь. Наверное, самое главное все же любовь.

– Любовь – штука хорошая, – согласилась она. – Но только при наличии всего остального. То есть в двадцать лет можно и без остального, – уточнила она. – Хотя, как показывает опыт, твоя Ольга и в двадцать от недвижимости не отказывается и даже очень о ней думает. И о владении, и о приумножении. А уж в нашем с тобой возрасте, дорогая моя… – Она выдержала короткую, но выразительную паузу. – Любить надо с комфортом. Рай в шалаше – не для нас. Цистит заработать можно. Представь себе секс в машине. В наших, к примеру, отечественных «Жигулях», – подругу мою от такой перспективы даже передернуло. – Антисанитарно. Бензином воняет. И не развернешься.

– Гета, я тебе говорю о любви. При чем тут секс, да еще в «Жигулях»?

Она расхохоталась:

– А ты собралась любить без секса? Подруга, – глаза ее плутовски блеснули, – если ты решила сосредоточить свои поиски на импотенте, шанс у тебя есть. Только и с импотентом в конечном итоге придется где-то жить. Если не спать, то жить. И жилплощади даже больше понадобится. Потому что спать вы наверняка будете в разных кроватях, а еще лучше – в разных комнатах.

– Почему? – решила выяснить я, хотя не собиралась себе никого искать, а уж тем более импотента.

– А какой, извини меня, смысл спать в одной постели с храпящим мужиком, если он ничего не может? Ради чего мучиться?

Ответа на сей риторический вопрос у меня не нашлось, и я лишь пожала плечами.

– Кстати, – продолжила моя подруга, – ты вот меня все коришь, что я фактор любви не учитываю. На материальном сосредотачиваюсь. А у тебя-то самой хоть одна настоящая любовь была? Любила ты сама кого-нибудь? Подчеркиваю: не тебя, а ты? По-настоящему, сильно.

Я молчала.

– До сорока дожила и ни разу как следует не полюбила, – голос Геты звучал все увереннее и категоричнее. – Думаешь, настоящая жизнь еще впереди, полюбишь и в шестьдесят? Так не бывает. Если раньше, как теперь говорят, гормон не играл, голову от любви не потеряла, теперь уж точно не потеряешь.

– Знаешь, от любви не обязательно голову терять. Даже если очень сильно любишь.

– Ну и кого ты любила, хотя бы не теряя головы? Мы ведь только что с тобой всех перечислили.

– Не всех.

– А кого же мы забыли?

– Того единственного, кого я по-настоящему любила.

– Батюшки! – всплеснула руками Гета. – Значит, я что-то пропустила? Или ты от меня все эти годы что-то скрывала?

Ее явно раздирало любопытство.

– Ничего я от тебя не скрывала, и ты должна бы помнить. Просто ты его никогда не видела. Не случилось мне вас познакомить.

– Кто же он? – продолжала недоумевать она.

– Вспомни лето перед рождением Ольги. Митя. Я же тебе рассказывала. Мы в Крыму познакомились.

Гета, хрипло расхохотавшись, поперхнулась дымом.

– Ты бы еще детский сад вспомнила!

Мне было совсем не смешно, и я серьезно и твердо проговорила:

– Совсем не детский сад.

– Брось придумывать. Вы с ним встречались всего три месяца, а после быстренько разбежались. Тоже мне большая любовь.

Гета вдруг осеклась, глаза у нее сделались круглые, и она с жалостливой интонацией воскликнула:

– Ой, Катька, бедная! Он, наверное, тебя бросил. Ну, юный кобелино!

– Гета, ни в чем он не виноват. Это я его бросила.

– Тогда я ничего не понимаю. Зачем ты его бросила?

– Затем, что ужасно любила.

На прокуренной кухне возникла немая сцена. Гета, полуоткрыв рот, откинув руку, в которой держала сигарету, потрясенно взирала на меня. В ее сознании никак не укладывалось, что случаются обстоятельства, когда именно ради большой любви к человеку его приходится оттолкнуть от себя. Не потому, что разлюбила, а именно потому, что, наоборот, слишком сильно любишь и никогда не позволишь себе испортить ему жизнь.

То давнее лето и впрямь было самым счастливым в моей жизни. Оно таким и запомнилось. Все вокруг залито ярким солнечным светом. Ни одного пасмурного денька. Да были ли они в действительности? Я, во всяком случае, их не помню, и когда мысленно обращаюсь к тем дням, перед глазами встают море в штиль, и лазурное небо, и залитый солнцем пляж, и мокрая блестящая галька у самой кромки воды, и мы с Митей, роющиеся в этой гальке с надеждой найти хоть одного «куриного бога» – камушек с дырочкой посредине. Считалось, что он приносит счастье. Другие находили, а нам вот никак не удавалось. Глупые! Не понимали мы, что не нужен нам никакой «куриный бог» и его помощь, ибо счастье уже у нас в руках, и его надо лишь сохранить, а мы все искали и искали. Отчего-то казалось очень важным найти такой камушек.

В ту весну я вообще словно впервые проснулась и, скинув с себя тяжелые зимние одеяния, почувствовала себя бабочкой, вылупившейся из кокона. Видимо, к двадцати годам я, наконец, окончательно выросла, и лицо мое, и фигура, обретя законченные черты, стали обращать на себя внимание как молодых, так даже и не очень молодых мужчин. Меня это радовало и наполняло предчувствием, что вот-вот случится нечто необыкновенное.

В ту весну и в начале лета я просто летала по Москве. Все складывалось одно к одному. Будто удача тоже заметила, как я переменилась, залюбовалась мной и избрала меня своей близкой подругой. Я с легкостью сдала на «отлично» летнюю сессию, и меня вместе с еще несколькими сокурсниками ожидал сюрприз. По совокупности, так сказать, заслуг – за отличную учебу и активную общественную работу нас наградили путевками в международный лагерь «Спутник». В Гурзуф.

Меня это повергло в полный восторг. Я никогда не была на юге. В детстве и юности моя заботливая мама вывозила меня в Прибалтику. У нее был по этому поводу пунктик – считала, что балтийское побережье для здоровья полезнее. До сих пор с внутренней дрожью вспоминаю купания в студеном Рижском заливе, где даже до относительной глубины приходилось добираться под леденящим ветром. В одном моя бедная мама была права: здоровье мое укрепилось, и теперь меня уже никакие сквозняки не берут.

А во время институтских летних каникул мы с Жанеттой-Гетой пристроились подрабатывать пионервожатыми в лагерь и, хоть и копили на юга, до них так и не добрались. Вернее, Гетку свозил какой-то хахаль, а меня мама уговорила еще раз поехать на привычное место в Прибалтику. И вот, наконец, я еду к Черному морю. И не просто, а в «Спутник». Попасть туда было совсем нелегко. Почти как за границу. Отбирали самых надежных, проверенных, ибо там отдыхала так называемая прогрессивная иностранная молодежь. Иными словами, я на целый месяц получала пропуск в совсем иной мир.

Гетка, учившаяся через пень-колоду, а тогда еще и находившаяся в процессе очередного романа, рвала и метала.

– Оказывается, и от общественной работы бывает польза. Знала бы заранее, что за это будут награждать, тоже всерьез занялась бы.

– Между прочим, могла бы помочь мне и поучаствовать в конференции. Я предлагала.

– В таком случае и на учебу пришлось бы налечь, – вздохнула Жанетта-Гета. – Личная жизнь под откос бы пошла. Хотя, Катерина, перед тобой сейчас такие перспективы открываются! Мужиков будет! Наших и не наших. Выбирай не хочу. Не то что в нашем педике. Кстати, учти, не только студентов. Там совсем рядом, прямо за оградой «Спутника», – Дом творчества художников. Мы с Дамориным там в прошлом году жили. Очень советую обратить внимание на контингент. При желании можешь отхватить не только вполне кондиционного лауреата, но даже и академика. Правда, они в основном женатые, но не важно. Главное – зацепить, а после уж разберешься, насколько он тебе нужен. Хотя чего я тут мечу бисер, – спохватилась она. – Ты у нас натура серьезная, возвышенная, тебя наши радости не интересуют. Будешь как паинька ходить купаться, на лежаке загорать и есть виноград с инжиром. Эх, пропадет твоя путевка в «Спутник» совершенно зазря.

– Почему зазря?

– Потому что загорать, купаться и жрать фрукты можно в любом другом месте Крыма или Кавказа, а в «Спутник» умные девушки ездят совсем за другим. Но все равно я, конечно, за тебя рада.

С таким напутствием я и уехала.

Кое в чем Гетка оказалась права, но кое в чем и ошиблась. Мужского пола в «Спутнике» оказалось куда меньше, чем женского (видимо, мальчики хуже учатся и меньше занимаются общественной работой, чем девушки), и за внимание молодых людей шла суровая борьба. По вечерам, правда, их количество несколько увеличивалось за счет отпрысков художников и самих молодых художников из Дома творчества. Вообще-то у ворот «Спутника» стоял охранник, и пускали туда строго по пропускам. Однако художники, привлеченные нашим баром с разнообразными спиртными напитками и дискотекой с модной западной музыкой, давно проделали в металлической ограде дырку и, благополучно минуя охрану, оказывались прямо у главного корпуса. Художников тоже на всех девушек не хватало, и конкурентной борьбы их визиты к нам не ослабляли, но я в этой битве не участвовала. Тут Гетка оказалась права.

И насчет инжира с виноградом и пляжа с лежаками подруга моя не ошиблась. За одним только, весьма существенным для меня, исключением. И ела фрукты, и загорала, и купалась я не одна. И не с девчонками из института, приехавшими вместе со мною в «Спутник», а с Митей.

Я обратила на него внимание еще в Москве, на перроне вокзала, где у нас был сбор. Он стоял в компании каких-то ребят, которые громко рассказывали непристойные анекдоты и оглушительно хохотали, зазывно поглядывая на нашу группу девчонок. Митя, вернее, тогда я еще не знала, что его так зовут, вдруг отчетливо произнес:

– Братцы, может, хватит? Девчонкам все слышно.

– Пусть слушают, – хохотнул один из приятелей. – Мы люди щедрые. Нам не жалко.

– Пусть слушают и узнают, что есть на свете веселые остроумные ребята.

– Ну да, – покачал головой Митя. – Веселые и пошлые.

– Да ладно тебе, – хлопнул его по плечу первый. – А то сам не любишь такого рассказывать.

– В другом обществе, – сухо бросил он.

Я удивилась. В подобных случаях редко кто решается выступить против, так сказать, коллектива. Да еще в столь деликатном случае. Запросто могут засмеять или назвать маменькиным сынком. Мальчики обычно в подобных ситуациях, даже если не согласны, предпочитают помалкивать. Казаться такими, как все, гораздо спокойнее и надежнее. А этот не испугался. Явно не из трусливых. И ему действительно не понравилось поведение приятелей, вот он и решил вмешаться. Мне стало интересно, чем дело кончится, однако финал представления не состоялся. Подошел состав, и все, расталкивая друг друга, кинулись штурмовать поезд. Меня толкнули в спину. От неожиданности я споткнулась и выронила чемодан.

– Помочь? – раздалось надо мной.

Я подняла голову. Митя наклонился и протянул мне руку.

– Спасибо.

Я взяла его руку и поднялась с колен.

– Не ушиблась? Колени целы?

– Обошлось. – Я улыбнулась.

Взгляды наши встретились.

– Осторожнее надо, – улыбнулся он. – Нашим слонам ничего не стоит затоптать человека, а особенно такую хрупкую девушку.

– Ну, не такая уж я и хрупкая. Могу и подножку подставить, – попыталась пошутить я.

– Лучше не рисковать. Ладно. Давай чемодан. Кстати, меня зовут Митя. У тебя какой вагон?

Я назвала номер. Он обрадовался.

– В одном едем. Значит, беру обязательство охранять тебя от наших слонов. – Он не сводил с меня своих серо-зеленых глаз, а губы его то и дело расползались в улыбке. – Если ты, конечно, не против.

– Совсем не против, – заверила я.

Мы уже подошли к вагону, когда он спросил:

– А тебя-то как зовут? Если, конечно, это не большой секрет.

– Большой, но тебе, пожалуй, открою, – я как-то совершенно естественно начала говорить одним с ним тоном. – Меня зовут Катя.

– Спасибо за доверие. Обещаю хранить наш секрет в строжайшей тайне. Даже под пытками.

Я хотела что-то ему ответить, но сзади послышались нетерпеливые окрики. Оказывается, за нашими спинами собралась толпа, жаждущая войти в вагон и уехать.

– После поговорим.

И мы проговорили весь путь до самого Симферополя, практически не расставаясь. Мы и ночью-то почти не спали. Впрочем, спать было бы все равно невозможно. Остальная компания пила, пела и куролесила изо всех сил. Проводник вообще заперся в своем купе и предпочитал лишний раз не высовываться. А мы стояли возле окна и все говорили и говорили. Пару раз к нам кто-то совался, однако, быстро оценив ситуацию, нас оставили в покое. Даже пьяные приятели Дмитрия перестали звать его выпить.

До меня донесся голос любителя сальных анекдотов:

– Ребята, не трогайте их. У них серьезно. Любовь с первого взгляда.

Я внутренне сжалась, ожидая потока скабрезных комментариев. Однако их не последовало. В купе просто затянули очередную песню. Правда, песня была неприличная, но веселая и к нашим с Митей чувствам никакого отношения не имела.

Глава V

Чем больше я узнавала Митю, тем больше убеждалась, что сцена на вокзале недаром сразу привлекла мое внимание – в этом был он весь. Он вообще обладал весьма редкой способностью спокойно, мягко и без угроз внушить к себе уважение и настоять на своем, сколь бы в данный момент оно ни противоречило настроению окружающих. Такое дается лишь от природы. Своеобразный талант вовремя осадить людей, а когда надо, и заставить держать дистанцию. При этом Митя не был ни высокомерным, ни ханжой и с теми же своими приятелями веселился от души. Однако ему было присуще исключительно точное чувство меры, которое никогда не позволяло ему перейти рубеж. И с Митей люди никогда не позволяли себе его перейти.

Рубеж Митя перешел только со мной, и я утонула в его любви, а он – в моей. Встретив его, я поняла, что никогда вообще до этого не влюблялась. Все прежнее было не в счет, несерьезно, глупо, как детская игра в классики. Когда мне раньше казалось, что я влюблена, обычно меня привлекало в человеке что-нибудь одно – красивые руки, или глаза, или голос, а все прочее могло раздражать. В Мите мне все казалось прекрасным и идеальным. Я любила его целиком.

Каждую минуту, проведенную без него, я ощущала как потерянную для жизни. Я отныне жила только им и лишь рядом с ним. Мы везде были вместе, расходясь по палатам лишь на ночь. Да и на ночь-то не всегда. Митины друзья, делившие с ним комнату, относились к нам на удивление трогательно и с большим пониманием. И изо всех сил старались помочь, не раз организовывая все так, чтобы мы с Митей могли остаться в комнате одни на ночь. Никто из них не позволил себе ни единой сальности по нашему адресу. Это было тем более удивительно, что по другим парочкам, образовавшимся в «Спутнике», они проходились регулярно и нелицеприятно. И вообще веселились по полной программе; от их выходок весь «Спутник» ходил ходуном.

Для меня в то лето вообще все было в первый раз – и море, и тропическая растительность, и обилие фруктов, и черные южные ночи, которые не подбираются постепенно, сквозь сумерки, а наступают вдруг, сразу, будто кто-то там, высоко наверху, повернул выключатель.

И любовь. И мужчина, первый в моей жизни. Первый глубокий поцелуй. Первое прикосновение к мужскому телу. Все было в первый раз. И для Мити я стала первой в его жизни женщиной.

Мы все постигали вместе, и каждое движение рождало в нас восхитительное чувство нового открытия. Мы безоглядно упивались друг другом и нашим счастьем.

Я очень удивилась, узнав, что стала для него первой женщиной. Его друзья явно успели уже приобрести любовный опыт. Как же могло получиться, что он, самый красивый и необычный из них, до сих пор оставался девственником?

– Я ждал тебя, Птица Колибри, – спокойно объяснил мне Митя. – Не хотелось просто так. А по-настоящему мне до тебя никто не нравился.

– Почему Птица Колибри? – не поняла я. – Намекаешь, что у меня нос слишком длинный?

– Нос у тебя замечательный, – ответил он. – А Колибри, потому что ты такая же маленькая, красивая и беззащитная.

– Не такая уж я и маленькая. И совсем не беззащитная. – Я с силой ткнула его кулаком в бок.

Он, сделав вид, будто ему очень больно, возопил:

– Ой-ой-ой! Пощади! Не разбивай моих иллюзий!

Иллюзии, видимо, не разбились, ибо с той самой ночи Митя стал часто называть меня Птицей Колибри.

Мы были настолько поглощены друг другом, что не заметили, как пролетели двадцать четыре дня. Двадцать четыре дня нашего крымского безумного и бездумного блаженства! Необходимость отъезда застала нас с Митей совершенно врасплох. Мы не были готовы к расставанию. Казалось, двадцать четыре дня – это так долго, и нашей жизни в Гурзуфе не будет конца.

В последнюю ночь перед отъездом ребята устроили прощальную гулянку, а мы с Митей заперлись у него в комнате. У меня на глаза наворачивались слезы.

– Птица Колибри, глупенькая, что ты плачешь? – принялся нежно гладить меня по голове Митя. – Зимы испугалась?

– Зимы… без тебя… испугалась, – с трудом сквозь слезы проговорила я.

– Почему без меня?

– Ну, мы приедем и расстанемся.

Слезы уже просто душили меня.

– Почему? – отпустив меня, он уставился мне прямо в глаза. – Решила в Москве со мной не встречаться?

– Нет, нет. Что ты! – прижалась к нему я. – Просто там будет совсем не так, все по-другому. Родители, институт, учеба. Куча всяких дурацких дел. И мы будем видеться только иногда.

– Мы будем видеться часто, – твердо произнес он.

– Все равно не каждый день. – Слезы ручьями хлынули из моих глаз.

– Можем и каждый, – это опять прозвучало очень твердо. – Если ты захочешь, можем прямо с вокзала поехать к родителям. Объявим, что мы решили пожениться.

– Ты делаешь мне предложение? – Я была совершенно не готова к подобному повороту.

Он почувствовал мою неуверенность:

– А ты против?

– Нет, нет, я очень хочу. Только боюсь, родители не поймут. Ну, знаешь, как они. Им нужно время, чтобы привыкнуть. Давай лучше сперва приедем, ты меня со своими познакомишь, я тебя – с мамой, а через месяц им объявим.

– Тогда придется потерпеть и какое-то время пожить врозь.

– Я потерплю. Зато никто не обидится.

– Может, ты и права, – нехотя согласился он. – Хотя это наше решение, и мы, строго говоря, не должны ни на кого оглядываться.

– Но мы ведь с ними живем, – возразила я. – И они – наши родители. Мы им обязаны.

– Пожалуй, ты во многом права, – вздохнул тяжело Митя. – Наверное, и впрямь лучше немного выждать. Мои родители не любят неожиданностей.

Однако все мои планы рухнули вскоре после нашего возвращения в Москву. Мама приготовила мне большой сюрприз. Она оказалась беременна. Мало того что это было ужасно и стыдно само по себе, так еще и со временем удачно подгадала. Ну как мне теперь знакомить с ней Митю? Вот, мол, дорогой, моя мама. Беременна неизвестно от кого.

Одна мысль об этом повергала меня в дрожь. Что он обо мне подумает? За кого посчитают меня его родители? Привез с юга невесту! Из хорошенькой семьи! Да они вообще запретят ему со мной видеться!

Выход из положения, которое казалось мне просто кошмарным, я видела лишь один: как можно дольше, под любым предлогом оттягивать момент Митиного знакомства с мамой. Ведь есть же надежда. Вдруг мама передумает и сделает аборт? Или вдруг ей врачи запретят в последний момент рожать. Она ведь немолодая. Или выкидыш случится. И точка. Будто никогда и не было ничего. Тогда зачем Мите вообще о подобном знать? Кроме того, я где-то читала, что у женщин в возрасте больше шансов родить мертвого ребенка. Значит, и это может случиться.

Я никому не желала зла. Просто ребенка не было, и я не хотела, чтобы он появлялся. Он никому не был нужен и всем только мешал. Тогда мне так казалось.

И я сначала наврала Мите, что мама заболела. Затем – что она тяжело болеет. А еще чуть позже – что, по мнению врачей, ей, вероятно, потребуются сначала серьезное обследование, а потом операция. Матери я о Мите тоже ничего не рассказывала, не хотелось. Во-первых, ее все сильнее поглощала собственная беременность. А во-вторых, она осложнила мне жизнь. Не выкини она такого, я давным-давно уже вышла бы замуж за самого любимого на свете человека. А из-за нее мое счастье повисло на волоске, и приходилось постоянно врать. Я даже Жанетту не смогла познакомить с Митей. Боялась, как бы она ненароком чего не ляпнула про маму. Поэтому и от нее была вынуждена скрывать самое главное в своей жизни.

То есть о моем гурзуфском романе она, конечно, знала. Однокурсницы разболтали. Но я прикинулась, будто это так, несерьезный курортный роман, а девчонки наши вечно делают из мухи слона. Иными словами, полностью завралась. Самой от себя было тошно.

С Митиными родителями я познакомилась почти сразу. Но мы с ним условились пока не объявлять, что решили пожениться, и они восприняли меня как временное увлечение. Мне кажется, это их устраивало. Я им явно не очень понравилась. Митина семья занимала иное социальное положение, чем моя. И хотя в ту эпоху считалось, что у нас в стране все равны, однако существовали люди, которые были, так сказать, выше других, и Митина семья входила как раз в их число.

Отец его был начальником главка и членом коллегии крупного промышленного министерства, а мама заведовала отделом в Министерстве культуры, и мне сразу сделалось ясно, что с ними придется нелегко. Было бы ложью сказать, что они меня игнорировали. Митина мама, наоборот, уделяла мне много внимания и много слов. Изучая меня, словно насекомое под микроскопом, отчего у меня руки начинали дрожать, а ложечка стучала о чашку, она назидательным тоном рассказывала мне, как Митин отец, начав трудовой путь рядовым инженером, поднялся благодаря упорной и самоотверженной работе до ответственных руководящих постов. И как они с мужем всего добились сами, и сколько сил и трудов им стоило создать все, что они имеют сейчас, и что на Митю у них тоже очень большие планы. Он такой способный мальчик и на таком хорошем счету у себя в институте, что просто обязан закончить его с красным дипломом и потом поступить в аспирантуру и защитить кандидатскую, что требует полной самоотдачи, но он у них такой серьезный, в отличие от своих друзей-приятелей, на всякую ерунду не отвлекается, и они, родители, его в этом всячески поддерживают. Ибо если есть способности, то сначала наука, а остальное потом.

При всей своей молодости, неопытности и безумной влюбленности я поняла, что мне недвусмысленно намекают: «Девушка, на многое не рассчитывай». Брак сына Митиной мамой наверняка планировался лишь на далекое будущее и непременно с невестой из их круга.

Я жаловалась Мите, а он, провожая меня домой, смеялся над моими опасениями.

– Успокойся. Я свою мать знаю. Она мне сказала, ты ей нравишься. Так что не придумывай глупостей. Она просто считает нас еще слишком молодыми для серьезных отношений. Она и со мной душеспасительные беседы проводит. Но это так, для порядка. Понимаешь, у нее есть подруга, сын которой в семнадцать лет женился и сразу папой стал. Причем дважды. Одновременно. Близнецов ему жена родила. И мать, конечно, таким примером травмировалась. Теперь меня блюдет.

– Но тебе ведь не семнадцать.

– Нет, конечно, – весело отозвался Митя. – По ее представлениям, мне, наверное, лет пять. Да перестань, Колибри, мучиться. Они обычные хорошие люди. Не звери. Привыкнут к тебе. Все будет нормально. Лучше меня поскорей познакомь со своей мамой. А то вдруг именно я ей не понравлюсь.

– Ты не можешь не понравиться. Но она сейчас так себя плохо чувствует, да и стесняется, что плохо выглядит. Потерпи, Митенька, еще чуть-чуть.

И я старалась перевести разговор на другую тему.

Опасаясь, как бы они случайно не столкнулись с моей мамой, я разрешала Мите провожать себя лишь до двора, ссылаясь на то, что мне мучительны долгие проводы. Ему они, видимо, тоже были мучительны, и он не возражал.

А Митина мама, вопреки всем его уверениям, начала исподволь вести подрывную работу. Нам и так удавалось встречаться довольно редко. Жили мы и учились в разных концах города. Можно, конечно, сбегать с лекций, что мы порой и делали. Но податься-то некуда. Разве что в кино. К себе я не могла его пригласить все по той же причине. Страшно боялась, как бы он не столкнулся с мамой. Вдруг она раньше времени явится с работы. Да она к тому же все чаще сидела на бюллетене.

А у Мити дома – полный учет и контроль в виде недремлющего ока домработницы. Если мы приходили к нему и, кроме нее, в квартире никого не оказывалось, она не оставляла нас в покое больше чем на десять минут. Без конца заходила к нам в комнату с какими-нибудь вопросами. Ужасно раздражало! Но сделать мы с ней ничего не могли. Домработницу Митины родители оставляли нам в наследство, даже если уезжали по выходным на дачу. Мол, сын должен хорошо питаться. Пару раз она, правда, приболела, и на нашей улице был праздник. Однако проблемы это не решало. Мы мало виделись, тосковали друг без друга. Митя бодрился и строил планы на будущее, мне же оно представлялось туманным.

А он все чаще повторял:

– Скорее бы твоя мама поправилась. Я бы с ней познакомился, с моими бы ее свели и, глядишь, на зимние каникулы поженились бы, съездили бы куда-нибудь на медовый месяц.

Я через силу улыбалась. Какие зимние каникулы! Мамин живот теперь рос день ото дня, и неизбежное приближалось.

Я сходила с ума. Появление маминого ребенка на свет становилось все более реальным. Надежды мои на чудесное избавление таяли. Я готова была все отдать, только чтобы он не родился. Но что тут можно было поделать! А Митя теперь почти в каждом нашем разговоре принимался расспрашивать о здоровье мамы и настаивать на скорой встрече с ней. Мол, если она так плохо себя чувствует, тем более нужно скорей познакомиться. Я продолжала отнекиваться, он обижался.

У его родителей масса знакомых врачей, которые, вероятно, смогут помочь моей маме. Бывает же, что и диагноз ставят неверный, и лечат неправильно.

Меня охватывал стыд. Митя искренне стремился помочь, а я ему цинично врала. Но что я могла сделать! Не обладая почти никаким жизненным опытом, я чувствовала себя загнанной в угол, в западню, и, словно зверь, попавший в капкан, пытаясь вырваться, лишь сильнее затягивала петлю. И время работало против меня, неминуемо приближая мой позор и раскрытие обмана.

Я металась, то решаясь рассказать, пока еще не поздно, Мите правду, то пугаясь последствий такого признания, и положение мое в результате оставалось прежним. От Мити, конечно же, не укрылось, что со мной творится что-то неладное, однако он объяснял мою нервозность тревогой за маму и снова и снова начинал настойчиво предлагать мне переговорить с его родителями, которые действительно в силах помочь. А мне приходилось снова и снова отказываться, объясняя ему, что мама моя – человек очень гордый и независимый и нипочем не согласится принимать помощь от незнакомых людей, да и врачи ее лечат прекрасные.

Круг замыкался. Митя немедленно возвращался к исходной точке: раз мама моя не примет помощь от незнакомых людей, следовательно, надо скорей познакомиться. Меня в очередной раз охватывал ужас.

Я все глубже увязала в разнообразной и противоречивой лжи. Ведь ухитрилась наврать всем близким людям. Каждому – свое. И в результате мне оказалось даже некому поплакаться и не с кем посоветоваться, как выйти из положения. Единственным выходом было одним ударом разрубить этот тугой узел. Открыться сразу и всем. Но мне не хватало смелости. А потом стало поздно. До того безнадежно поздно, что ничто уже не могло спасти нашу с Митей любовь.

Пока мама была беременна, я не переставая мечтала: вот бы что-нибудь произошло и наша с ней жизнь вернулась бы в исходную точку. Будто кинопленку провернули назад, и вот уже нет ни маминой беременности, ни ее весеннего романа в доме отдыха, а есть наш с ней уютный и безмятежный мирок, в который я, радостная и счастливая, привожу своего Митю.

Знала бы я заранее, во что выльются мои мечты! Пленка, движимая невидимой, но властной рукой, провернулась. Но не назад, а вперед, унося в небытие мою прежнюю жизнь и вместе с ней жизнь мамы.

Маму увезли в роддом на «Скорой», когда я сидела в институте. А через сутки все было кончено. Мамы не стало. Осталась лишь крохотная ее часть – Ольга. И я – полная сирота, одинокая сестра или мать-одиночка с грудным ребенком на руках. Как угодно, так и называйте. Сути дела это не меняет.

Описать мое тогдашнее состояние даже сейчас слов не хватает. Не просто ужас, а ад. Мама, моя любимая мама умерла, и я полностью винила себя в том, что случилось. Это я придумала ей тяжелую болезнь. Я хотела, чтобы ребенок не рождался. Я изводила ее упреками так, что она начинала плакать. Теперь мне самой хотелось умереть. Но даже этой возможности лишила меня судьба. С кем тогда останется Ольга? Ольга, виновница всех моих несчастий, оказалась и моей спасительницей. Я должна искупить вину перед мамой.

О том, чтобы оставить сестру в доме ребенка, и речи быть не могло. Я сражалась за нее как тигрица, охраняющая своего детеныша от врагов. И войну мне пришлось вести не только с внешним миром, но и с собой. Когда случилось самое страшное, я скрыла от Мити, что мамы уже нет в живых. Даже в кошмаре тех дней мне каким-то непостижимым образом удавалось стройно врать ему дальше. Теперь я изыскивала все новые поводы не встречаться с ним.

Он начал нервничать и грозился при-ехать, чтобы наконец-то выяснить отношения с мамой. Но у меня уже к этому времени созрело твердое решение: Ольга останется со мной и я ее выращу. И Мите с нами никак не место. Даже если он сам не испугается на мне теперь жениться, в чем я лично сильно сомневалась (мальчики часто даже от родных детей бегут, а тут – совершенно чужой ребенок!), родители-то ему такого, во-первых, никогда не позволят, а во-вторых, если он их ослушается, никогда не простят. И мне не простят, потому что испорчу жизнь их сыну. Значит, будет трагедия, начнется борьба. А у меня сил на это не было. Силы мне были необходимы для Ольги.

Да и нечестно вешать на шею людям чужого ребенка. Ведь получится, будто я хочу женить на себе Митю, чтобы его семья кормила мою сестру! От одной мысли об этом меня захлестывал жгучий стыд. Конечно, Митя, наверное, поймет, что это не так. Он хороший, добрый и меня действительно любит. Однако и родителей своих любит. А мама его, чтобы скорее нас развести, наверняка начнет проводить воспитательную работу, а капля, как известно, камень долбит, и добром это все равно не кончится. Либо Митя с родителями поссорится, либо со мной. А значит, как ни крути, будет чувствовать себя несчастным. А я люблю его, люблю и поэтому обязана порвать с ним сейчас, чтобы не растягивать мучения.

Я тщательно разработала план и дурашливо-радостным голосом сообщила ему по телефону (при встрече он без труда разгадал бы обман, ибо слезы лились у меня из глаз):

– Митя, знаешь, ты можешь меня поздравить. Я выхожу замуж.

Кошмар усилился тем, что Митя обрадовался:

– Вот молодец! Маме все рассказала? Она согласна?

– Митя, ты неправильно меня понял. – Теперь я била наотмашь. – Я выхожу замуж, но не за тебя, а за другого мальчика. Мы с ним раньше, до тебя встречались, а потом поссорились. Как раз перед летом. Ну, я думала, между нами кончено. А теперь мы помирились, и он сделал мне предложение.

В трубке повисла пауза. До меня доносилось лишь Митино хриплое дыхание. Что со мной делалось! Я до боли вцепилась зубами в руку, чтобы удержать себя от крика: «Не верь! Я дура и несу невесть что. Нет у меня никого, кроме тебя, и никогда не было!» Втайне я, наверное, все же надеялась: почувствует, не поверит. Одного его слова стало бы достаточно, чтобы меня прорвало и я выложила ему всю правду.

Увы, он поверил. И севшим голосом, с трудом, медленно произнес:

– Ты чудовище. А я наивный болван. Ты мне врала, что я у тебя первый и единственный, но в действительности я был отвлекалочкой-развлекалочкой. Идиот. Болван. Поверил, будто бывает любовь, как в романах, и люди могут стать единым целым. Да ты меня просто использовала.

Тут он, кажется, спохватился, что я не стою того, чтобы выворачивать передо мною душу. В нем явно взыграла гордость, и, найдя в себе силы хохотнуть, он совсем другим тоном добавил:

– А если серьезно, спасибо за урок. На ошибках, как говорится, учатся. Впредь обещаю не попадаться. Рад, что помог тебе скрасить ненастные дни разрыва с любимым. Впрочем, и я внакладе не остался. Такую горячую штучку, как ты, еще поискать.

В трубке послышались частые гудки. Теперь моя прошлая жизнь действительно кончилась навсегда.

Глава VI

Отчаяние мое было беспредельно, однако погрузиться в него мне помешали те же обстоятельства, которые, собственно, меня в эту пучину и ввергли. Взяв на себя ответственность за Ольгу, я лишилась даже секунды свободного времени.

Работа, учеба, кормление, стирка, глажка, поиск продуктов… Даже вдвоем с бабой Галей и при посильной помощи Геты (больше, правда, моральной) мы едва справлялись. Вечерами я падала в постель и немедленно забывалась сном, а по утрам меня расталкивала баба Галя, и я начинала бег по тому же кругу.

Какое-то время спустя боль моя утихла. Не потому, что сменилась радостью или хотя бы покоем, а потому, что душа моя словно онемела. Меня охватило полное равнодушие. Ровно никаких эмоций ни по какому поводу. Весь смысл моей прежней жизни ушел вместе с Митей. А в новой жить было не для кого, кроме Ольги. Она стала отныне моей единственной радостью, и я мерила теперь свое бытие ее достижениями.

Вот у нее появился первый зубик, вот она сама села, потом встала в манеже, потом пошла, а до этого начала произносить первые слова. Меня она называла Тятя, и мы смеялись, что, вероятно, она считает меня отцом, а не матерью. Бабу Галю сестра моя называла бабой. Жанетта фигурировала исключительно как Эта. А слова «мама» в Ольгином лексиконе тогда не было вовсе. Лишь потом я догадалась, как исправить положение. Повесила над ее кроваткой фотографию нашей покойной мамы, и вскоре, наученная мной, Ольга всем на нее указывала, почему-то глубоким басом произнося: «Мама».

Я предпочла остаться для нее сестрой. А Митю я больше ни разу не встречала. И общих знакомых у нас не было. Так что я не имела никакого представления, как сложилась его дальнейшая жизнь.

Несколько раз я набирала его номер. Однажды он даже сам подошел, однако я положила трубку. К чему бередить так и не зажившую рану?

– Ну, ты и тихушница, – таращила на меня глаза Гета. – Я думала, что наизусть тебя знаю. А ты такое от меня скрыла. И, главное, я со своей интуицией – ни сном ни духом. Считала, ты по матери так убиваешься. А оказывается, ты с мужиком в благородство поиграла. И все скрыла. И от меня, и от бабы Гали. Ну, дура! Поискать таких. Сама собственными руками счастье свое удавила. Другие выгрызают, а она удавила. Правда, подруга, за это я, наверное, тебя так и люблю.

Гета встала, нервно прошлась взад-вперед по кухне и пошире распахнула окно. Дышать и впрямь было уже совершенно нечем.

– Кажется, я перестаралась, – помахала в воздухе полотенцем подруга, однако, едва плюхнувшись на стул, закурила новую сигарету.

Она никак не могла успокоиться.

– Неужели ты не могла хотя бы попробовать? Разбежаться-то успели бы. Ты бы порыдала, во всем призналась. Если он так тебя любил, уверена, что простил бы. Ты-то ничего особенного ему не сделала. Даже ни разу не изменила.

– Знаешь, теперь я думаю, что повела себя так просто от испуга. Больше всего боялась разочароваться в нем. Вдруг он, узнав про Ольгу, струсил бы и сбежал. Предательства я бы не перенесла.

– Логично! – воскликнула Гета. – Боясь не перенести его предательства, предпочла сама стать предательницей. Ты сказку «Умная Эльза» в детстве читала? Господи! – она всплеснула руками. – Неужели мне-то трудно было вовремя рассказать?

– Трудно, – призналась я. – Невозможно.

– Мы вместе бы посидели, составили план, – продолжала она. – Раскрутили бы его мамашу по полной программе. Ты пойми, если бы правильно ей преподнесли, она бы помогала и еще радовалась.

– Постой, – перебила я. – Это ведь не Митин ребенок, а моей мамы. С какой стати его родителям мне помогать?

Гета задумалась, но лишь на мгновение.

– С такой стати, что ты невеста их единственного и любимого сына. А у них появилась бы возможность проявить благородство.

– И они потом всю оставшуюся жизнь меня попрекали бы своим самопожертвованием.

– Насчет попреков – тоже смотря как себя поставить. Или, в конце концов, какой-нибудь другой план придумали бы.

– Какой?

Гета отмахнулась.

– Теперь-то какая разница. Поезд давно ушел. Да-а. Теперь я понимаю. Раньше-то думала, ты просто от природы к мужикам такая индифферентная. А оказывается, ты любовью ударенная и каждого последующего мужика своим Митей мерила. Потому и замуж не вышла. Ясно, ясно. Куда им было! Тянись – не дотянешься. Ты вот даже сейчас о Мите говорила и вся светилась. Через двадцать-то лет.

Я молчала. Да и глупо мне было возражать. Наверное, Гета права. В моей жизни по-настоящему существовал один только Митя.

– А может, зря ты так на нем зациклилась? – снова заговорила моя подруга. – Пора и отключиться? Иначе выходит, ты не захотела жизнь ему портить, а он вот тебе испортил. Отравил заранее твои отношения с любым другим мужчиной. Слу-ушай! Может, тебе пойти к психологу? Или к бабке. Ну, этот… венец безбрачия снять. Многим, говорят, помогло.

– Ты веришь в подобную чушь?

– Не верю, но почему не попробовать? От тебя не убудет. Иначе так и останешься куковать одна до конца дней. Ну ладно, бабки – действительно чушь. Но психологи-то действуют по науке. Вся цивилизованная Америка, между прочим, пользуется, да и у нас стало модно.

– Именно, что стало модно, – рассердилась я. – Нет уж. Пусть моя жизнь идет как идет.

Я все еще колебалась, рассказывать ей про нового Митю или нет, и в результате, решив не повторять старых ошибок, отважилась. Держать такое в себе просто не было мочи. Необходимо хоть с кем-нибудь поделиться. Впрочем, Гетка неожиданно помогла мне сама.

– Слушай, а ты совсем ничего о Мите не знаешь? Где он сейчас-то? Что делает? Может, тебе еще не поздно его найти?

– Видишь ли, – исподволь начала я. – Про того Митю я вообще ничего не знаю. Но у меня впечатление, будто он в пятницу приходил ко мне знакомиться.

Гета с неприкрытой тревогой осведомилась:

– Подруга, у тебя крыша поехала? Кто к тебе приходил знакомиться?

Кажется, она испугалась не на шутку.

– Митя. Я ведь тебе рассказывала: Ярик пришел с папой, а папу зовут Дмитрием.

– Крайне оригинальное имя, – успокоенно фыркнула моя подруга, видимо, убедившись, что скорую психиатрическую помощь мне еще вызывать не пора. – Он что, внешне похож на того, твоего?

– Внешне как раз не особенно. Вернее, в общем похож, но одновременно и не похож.

– Бред! – коротко резюмировала подруга.

Я и сама понимала, что несу несусветную чушь. И впрямь, наверное, впору к психологу или к бабке отправлять. Но как я могла еще выразить то, что мне и самой не было до конца ясно? И я как могла пыталась ей объяснить.

– Гетка, двадцать лет ведь прошло. Рост вроде тот же, но этот Митя гораздо шире. Волос на голове у него меньше. Сильная проседь, залысины…

– Все ясно, – перебила она. – Он может оказаться кем угодно. Вопрос в другом: Яриков папа тебя узнал?

– Если и да, то никак этого не показал. Но с другой стороны, ведь я тогда его сама предала. Вполне понятно, если после этого он не хочет меня узнавать. И двадцать лет, между прочим, прошли не только для него, но и для меня.

– Вот ты-то как раз совершенно не изменилась. Не поправилась, не похудела, даже прическа та же. Только… Погоди, погоди. Что-то ты, Катерина, перемудрила. Откуда у него сын такой большой взялся? Получается, когда он с тобой крутил роман, у него имелся альтернативный вариант?

– Уж скорей до меня, – предположила я. – Может, он просто не знал, а потом уже выяснилось, что прежняя девушка от него забеременела.

– Все-таки, как ты мне, Катерина, ни доказывай, все они кобели! – со страстью воскликнула Гета. – Такая любовь у него была! Такая любовь! Лапшу тебе на уши вешал, будто ты у него первая. А сам уже ребенка настрогал! Они все вечно…

Я перебила:

– Меня еще одно смущает. Фамилии у них разные. Не Ивановы, а Кречетовы.

– Прие-ехали, – с какой-то скорбной безнадежностью протянула Гетка. – В таком случае позволь поинтересоваться, что у них совпадает?

– Да… почти ничего. За исключением двух вещей: шрама на пальце…

Теперь перебила меня она:

– Шрамы для мужиков – вещь обычная. Так что это тоже не показатель, если только шрам не какой-нибудь экзотический.

– Ну, не знаю уж, экзотический ли, но я больше ни у кого такого не видела.

– Допустим и примем к сведению, – деловито произнесла Гета. – А еще что?

– А еще, – подхватила я, – помнишь, у меня цветок стоит в комнате?

– У тебя их там куча. Не подоконник, а целый сад, – усмехнулась моя подруга.

– В один из них воткнута птичка. Для контроля за влажностью почвы.

– Помню, – Гета кивнула.

– Так вот. Митя, который Яриков папа, к окну подошел. На птичку взглянул, хвостик ей пальцем погладил и странно так произнес: «Колибри».

– Ну и что?

– А то, что мой Митя называл меня Птица Колибри.

Гета вскочила на ноги:

– Пошли смотреть птичку!

Результаты осмотра ее разочаровали.

– Она по виду больше не на колибри, а на рахитичного попугая тянет.

– О том и речь. Совершенно не похожа на колибри, а он сказал: «Колибри».

– Любишь ты мучиться. Нормальный человек на твоем месте сразу спросил бы: «Митя, это ты?»

– А если бы это оказался не он? Ну просто чем-то похожий человек. Кем бы я себя выставила? Он решил бы, что я сумасшедшая, и запретил бы сыну жениться на Ольге. А если бы он оказался тем самым Митей, вообще кошмар. Сразу открылось бы мое вранье двадцатилетней давности. Представляешь, выяснять подобные отношения при Ольге, да еще и при Ярике! И опять-таки, он мог из-за этого выступить против их брака. Нет уж, лучше сперва осторожно выяснить все про их семью, дедушек там, бабушек, сопоставить…

– А сразу про дедушек-бабушек было спросить слабо?

– Только потом догадалась. Когда они уже ушли. Я весь тот вечер была стукнутая.

– По-моему, у тебя это уже хроническое состояние. Потому что все носишь в себе. А я бы спросила в лоб. Плевать, за кого он тебя бы принял. Зато сразу бы выяснила. Чужой мужик, посторонний, и прекрасно. А оказался бы тот самый…

– Но Ольга, Ольга! Ты забываешь про ее свадьбу.

– Что ты все про Ольгу? Подумай хоть раз о себе. А сестра твоя сама о себе позаботится. С ее-то характером.

– Если он и впрямь окажется Митей, просто какое-то кровосмешение выйдет.

– Где кровосмешение? С какой стороны? – взвилась Гета. – По-моему, ты, дорогая подруга, совсем от своей одинокой бабьей жизни сдурела. Может, тебе просто мужик понравился и ты не знала, как к нему подступиться? Вот и напридумала себе, было что или совпало? Признайся, ведь понравился?

– Понравился, – с трудом выговорила я.

– Где ларчик и открывался, – тоном бывалого следователя, распутавшего сложное дело, изрекла Гета. – Тебе понравился мужик. Но у тебя ведь все не как у нормальных людей. Мигом в голове тормоз срабатывает: стоп, территория Ольги, страшно ей напортить. Вдруг она тебя осудит, что ты пытаешься завести шашни с папой ее жениха. И твое подсознание, конечно, хватается за спасительную соломинку в виде имени, ну и еще этого шрама, и в твоей голове возникает сюжет бразильского сериала. Брошенный любовник, кровосмешение, только царя Эдипа с его мамашей и не хватает. Зато появляется благородный предлог проявить повышенное внимание к заинтересовавшему тебя предмету. Ты это внимание для себя как бы узаконила.

– Гета, а тебе не кажется, что ты неверно профессию выбрала? Тебе бы психологом быть.

– Ну ведь психологию изучали же в свое время, – ничуть не смутилась она. – А уж на практике каждый день приходится применять. А тебе мой совет такой. Вместо того чтобы попусту изводить себя призраками из прошлого, возьми-ка ты телефон, позвони этому будущему родственнику и так просто, по-родственному, пригласи его куда-нибудь. Якобы обсудить на нейтральной территории будущее молодых. Но без них, по-взрослому. А за разговором прощупай его осторожненько. Окажется твой прежний Митя – покайся. Молодая, мол, была, гордая, глупая, дров наломала. А если не он, еще лучше. Глядишь, чего и завяжется. И безо всяких грузов прошлого. Приличные неженатые мужики его возраста на дороге не валяются. Да и понравился он тебе, и что-то мне подсказывает, ты ему тоже.

Тут я вспомнила:

– Знаешь, Гетка, у нас с ним так странно и смешно получилось. Он меня начал вдруг спрашивать, рожала я Ольгу или не рожала…

– Вопросики у него, однако. С какой стати?

– Видно, ребята ему мозги запудрили. Ольга меня мамой Катей величала. Он, наверное, и смутился. Но когда я ему сказала, что сестру не рожала, он почему-то жутко обрадовался. И даже на радостях несколько тарелок на пол грохнул.

– Оригинальный мужчина, – с многозначительным видом заметила Гета. – Недвусмысленно самовыразился. Ты точно привлекла его внимание. Только теперь не теряй времени, действуй, пока у него тоже какие-нибудь заморочки по поводу кровосмешения не пошли. – Она покачала головой. – Что-то мне подсказывает, вы с ним друг друга стоите. Дерзай, Катерина. Как говорится, вперед и с песней.

– Как птица колибри?

– Да забудь ты про свою колибри!

…Несколько следующих дней я набиралась решимости позвонить Мите. Телефон его я добыла из Ольгиной телефонной книжки. Сперва я его просто попросила, однако она с таким подозрительным и одновременно суровым видом осведомилась, зачем мне звонить Митиному папе, что я была вынуждена пробормотать: «Да мне, в общем-то, и не нужно. Для порядка. На всякий случай». На что сестра моя строже прежнего ответила: «Когда понадобится, тогда и спросишь». В общем, я была вынуждена совершить кражу. Похитив у сестры записную книжку, переписала номер Ярикова домашнего телефона. Теперь требовалось выбрать момент, когда Ольга вместе с Яриком куда-нибудь уйдут. Главное, чтобы в момент моего звонка их не оказалось ни у него дома, ни у нас. И, естественно, нужно было, чтобы Митя оказался дома.

Я чувствовала себя школьницей, собирающейся первый раз позвонить мальчику, который понравился. И состояние было примерно такое же, и к ухищрениям я прибегла поистине детским. И, в довершение к прочему, словно школьница, набиралась решимости. Не хватало только позвонить и, услышав голос, бросить трубку. Но этого я не сделала. Не успела.

Я возвращалась после работы из школы домой. У автобусной остановки за моей спиной кто-то резко гуднул. Я шарахнулась и оглянулась. Дверь подъехавшей машины распахнулась. Из нее высунулась голова Мити.

– Катя, как хорошо, что я вас заметил. Садитесь. Подвезу.

– Спасибо, не надо, я тут недалеко. Совсем рядышком, – лепетала я, усаживаясь на переднее сиденье.

– Уже знаю куда. – При этом зачем-то он улыбнулся, и у меня внутри ухнуло. Улыбка прежнего Мити! «Не может быть, не может быть», – пульсировало у меня в голове.

– Во-первых, это не очень недалеко, а во-вторых, давайте это на заднее сиденье положим, а то вам будет неудобно.

Он взялся за мой пластиковый пакет, набитый тетрадками с сочинениями учеников и кое-какими продуктами, которые я купила в школьном буфете. От смущения я, вместо того чтобы отдать ему бесценный груз, и впрямь мешавший мне удобно устроиться на переднем сиденье, вцепилась в него с такой силой, будто там была спрятана бомба.

– Не надо, не надо, не надо, – что было мочи тянула я пакет на себя.

– Нет, все же давайте положим, – не уступал он.

– Уверяю вас, это совершенно излишне.

– А я уверяю: без сумки вам станет гораздо комфортнее.

Пакет не выдержал. Тетрадки вместе с пирожками и творожками рассыпались по просторному салону Митиной машины.

– Что у вас тут происходит? – просунулось ко мне в окошко лицо под низко надвинутой милицейской фуражкой. – Гражданка, вам помощь не требуется?

– Нет, нет, все в порядке, – заверила я.

Но представитель закона и после этого нас не оставил:

– Все-таки попрошу ваши документы.

Митя поморщился и полез в пухлую кожаную визитку. «Теперь он меня возненавидит!» Я в панике рылась в сумочке, никак не находя паспорт.

Наконец он нашелся. Милиционер, внимательно изучив наши документы, строго спросил:

– Он кем вам приходится?

– Будущим родственником, – опередил меня с ответом Митя.

– А-а, жених, – маслено улыбнулся старший лейтенант.

– Да нет, понимаете, жених не он, а его сын, – сбивчивой скороговоркой зачем-то начала объяснять я.

Глаза у старшего лейтенанта стали квадратные.

– Его сын ваш жених? – переводя взгляд с Мити на меня, а затем на мой паспорт, спросил представитель закона.

– Не мой, а моей сестры, – продолжала втолковывать ему я. Мне почему-то тогда представлялось чрезвычайно важным, чтобы он правильно понял ситуацию.

– Младшей сестры? – зачем-то решил уточнить милиционер.

– Ну не старшей же, – ответила я.

– У вас, значит, и старшая есть? – кажется, его всерьез озаботило количество моих родственников.

– Нету, нету у меня старшей! – меня вдруг начало охватывать раздражение. – И вообще, какое ваше дело?

– Да, собственно, никакого. – Он вернул нам документы. – Я просто так, от чистого сердца. Вы уж так, знаете, поосторожней… отношения выясняйте. Ладно. С новосельем вас.

Козырнув, он удалился. Мы, как стояли возле машины во время разговора с ним, так и застыли. Вернее, застыла я. Митя корчился от хохота.

– Вы не знаете, при чем тут новоселье? – полюбопытствовала я.

Митя, беспомощно махнув рукой, залился хохотом сильней прежнего. И я, не выдержав, последовала его примеру. Смех у моего будущего родственника оказался тоже точь-в-точь как у моего Мити. И действовал на меня с той же заразительностью.

– А он ведь наверняка нас за жениха с невестой принял, – вытирая слезы с глаз, сказал Митя.

Он произнес это уже без смеха, наоборот, совершенно всерьез. Я пришла в замешательство. К счастью, он не стал развивать тему и, нагнувшись, начал собирать с пола тетради.

– Я их все-таки положу на заднее сиденье. Не понимаю, чего вы сопротивлялись?

– И сама не пойму. – Я пожала плечами.

Он перелистнул страницу одной из школьных тетрадок.

– О! Образ Катерины из «Грозы»! Неужели это все еще проходят?

– Проходят, – подтвердила я.

– Никогда не понимал эту Катерину, – выуживая из-под сиденья пирожки-творожки, продолжал он. – По-моему, если любишь, не надо ничего бояться. Сбежала бы и была бы счастлива.

Лица его, когда он это говорил, я не видела. Лишь уши у него покраснели. Правда, возможно, из-за того, что он нагнулся. Тон, однако, показался мне многозначительным, и я ломала голову, к чему он принялся обсуждать несчастную Катерину из пьесы. Кстати, Катерину! Меня как ударило. Однако, сумев взять себя в руки, я выкрутилась:

– Значит, вы, Митя, мыслите как большинство моих нынешних учеников. Они в основном про «Грозу» пишут: «Не вижу, в чем проблема».

Митя наконец вылез из-под сиденья и сел за руль.

– Благодарю за комплимент, Катя. Теперь могу не сомневаться, что я вполне молод и современен.

По пути наш разговор перешел на обсуждение предстоящей свадьбы Ольги и Ярика. Я все пыталась задать наводящие вопросы, ибо по-прежнему не была до конца уверена, кто передо мной. Однако мы слишком быстро доехали до моего дома, и мне удалось выяснить лишь одно: Митины родители некоторое время назад умерли. И все. Больше я ничего не успела спросить.

Оставив машину перед моим подъездом, он предложил донести до квартиры тетради и пирожки-творожки, лежавшие на заднем сиденье. Прекрасный предлог, чтобы зазвать его домой и продолжить начатый разговор. Я уже собиралась согласно кивнуть, но в последний момент сообразила, что в квартире может оказаться Ольга, и неизвестно, как она воспримет наше появление вместе с Яриковым отцом. Да и не выяснишь при ней ничего. И я торопливо проговорила:

– Что вы, не надо. У меня еще один пакет есть.

Мне показалось, что он разочарован. Впрочем, он тут же вылез из машины и начал сосредоточенно помогать мне. А потом, когда я уже протянула ему руку для прощания, спросил:

– У вас мой телефон есть?

Я помотала головой.

– Не догадался в прошлый раз оставить, – продолжал он. – А нам сейчас с этой свадьбой постоянный контакт потребуется. И вы мне свой мобильничек оставьте.

Я продиктовала свой номер. Он тут же занес его в память своего телефона, а мне протянул визитную карточку.

– Тут и мобильный, и рабочий. Ну и, конечно, домашний. Но его-то как раз вы, наверное, знаете.

Я покраснела. Если бы он догадался, как и с какой целью я его выяснила! К счастью, он не заметил моего замешательства, ибо уже садился в машину.

– Так что, Катя, если какие вопросы, я вам буду звонить. И вы звоните, не стесняйтесь.

На карточку я взглянула только дома. У меня перехватило дыхание. Там черным по белому значилось: «Иванов Дмитрий Сергеевич». Больше ни в какие совпадения я не верила. Это был мой Митя!

Теперь меня волновал другой вопрос: почему у Ярика другая фамилия? Митин ли он сын? Выяснить это мне было чрезвычайно важно. И я в тот же вечер принялась расспрашивать Ольгу.

Сестра моя мигом насторожилась:

– Катя, ты о чем?

– Но ведь у Ярика другая фамилия, чем у Дмитрия Сергеевича?

– С чего ты взяла? – Она явно об этом не знала.

– У меня есть визитная карточка Дмитрия Сергеевича. Там написано, что он Иванов, а не Кречетов.

– Покажи!

Схватив карточку, она внимательно ее изучила.

– Действительно. Я-то подумала, Дмитрий Сергеевич тебе по ошибке чужую визитку подсунул, но нет. Имя-отчество то же, и фирма его. Ничего не понимаю. А кстати, – Ольга хитренько глянула на меня, – когда это Дмитрий Сергеевич успел тебе ее дать? – Она помахала перед моим носом белым бумажным прямоугольником. – И почему сей вопрос возник у тебя, мама Катя, лишь неделю спустя после их исторического визита?

К своему ужасу, я почувствовала, что, во-первых, краснею, а во-вторых, не хочу объяснять. Однако скрывать правду от родной сестры тем более глупо. Ложь могла вскрыться через каких-нибудь полчаса, когда Ольга в очередной раз поговорит с Яриком. И я, слыша, как голос мой предательски дрожит, ответила:

– Да, понимаешь, сегодня случайно по пути с работы домой встретила Дмитрия Сергеевича.

Ольга продолжала молча просвечивать меня своими ясными голубыми глазами, явно не собираясь облегчать мою участь.

– Он остановился и предложил меня подвезти на своей машине, – продолжала я обреченно бормотать.

– Как бы невзначай, да? – с отчетливо уловимым подтекстом проговорила моя сестра. – Ты, Катя, вышла с работы, а Дмитрий Сергеевич, занятой глава фирмы, офис которой находится совсем в другом конце Москвы, вдруг совершенно случайно попал в наши палестины и еще более совершенно случайно встретил тебя, чтобы довезти до дома.

– Ольга! Прекрати нести чушь! – Стремясь хоть как-нибудь от нее защититься, я повысила голос, однако лишь усугубила свое дурацкое положение.

Сестрица моя, похлопав ресницами, ангельским голосом отозвалась:

– И именно потому, что я несу абсолютную чушь, ты, Катя, сейчас на меня орешь?

– Извини. Но все действительно получилось случайно.

– Знаешь, Катя, – Ольга нахмурилась, – мне эта история очень не нравится.

– Какая еще история?

– Что ты за моей спиной начала встречаться с Дмитрием Сергеевичем. Тебе самой не кажется, что выходит не совсем прилично? Еще не известно, как Ярик на такое отреагирует. Или ты решила мне свадьбу сорвать?

– Оля, что ты несешь? При чем тут твоя свадьба? Вы с Яриком сами нас с Дмитрием Сергеевичем познакомили. Что же мне теперь прикажешь, если его случайно на улице встречу, от него бегать?

– Мы не для того вас знакомили. Я ведь все вижу. И учти: для Ярика память о матери свята.

– Но ничего же нету! На пустом месте скандал устраиваешь!

– Да-а? – Ольга встала из кресла и подбоченилась. – Если бы было пустое место, ты про фамилию не у меня, а у него бы выяснила. Не понимаю, Катя, зачем врать? Ты ведь на этого Дмитрия Сергеевича явно глаз положила!

Глава VII

Разговор с Ольгой мало того что ничего для меня не прояснил, так мы еще и поссорились. Я пожаловалась Гетке, которая в ответ обозвала меня полной и неизлечимой идиоткой. По ее глубокому убеждению, мне надо было не нервировать Ольгу глупыми вопросами, а набрать один из Митиных телефонов, раз уж они мне легально достались, и по-человечески выяснить с ним отношения. Если, конечно, я вновь не умудрилась напутать и он мой бывший Митя, а не совсем другой, просто чем-то на него похожий. Но это, по мнению моей подруги, не столь уж важно, а действительно важно выяснить проблему до конца и успокоиться. Иначе я доведу и себя, и Ольгу, и даже ее, Гету, до нервного стресса. У нее, например, на этой почве и так бессонница началась. Постоянно думает об обоих Митях. И пока я все досконально не выясню, покоя ей не будет. Главное, она еще раз настоятельно советует мне, независимо от того, кем этот Митя окажется, обратить на него внимание. Ведь не зря же он оказался в нужный момент в нужном месте. То есть возле моей гимназии.

– Кстати, чем он-то свое появление там мотивировал? – поинтересовалась она.

– Да ничем. Я и не спрашивала. Меня милиционер с толку сбил. Но у меня сложилось впечатление, что случайно. Просто проезжал мимо и меня заметил.

Гета расхохоталась:

– Тебе, подруга, с твоей наивностью только в лохотрон играть. Идеальный клиент.

– При чем тут лохотрон? Митя точно не знал, где я работаю.

– Предположим, поверила, – прежним тоном продолжала она. – Но, проезжая, он ведь заметил тебя!

– Да. Причем со спины.

– Вот именно. А это о многом говорит. Значит, ты в первую встречу произвела на него неизгладимое впечатление. И кстати, еще раз подтверждается мое давнее наблюдение: мужики в первую очередь западают не на лицо, а на попу.

Мне лично Геткино давнее наблюдение всегда представлялось спорным, но в данном случае меня волновало другое: он узнал меня со спины! Узнал практически незнакомого человека. И к тому же остановился, да еще, при всей своей занятости, окликнул и довез до самого дома. То есть ему хотелось со мной пообщаться. Ему было приятно! Ведь никаких дел ко мне у него на тот момент не возникло. Выходит, я ему понравилась! Или это мой прежний Митя, который, в свою очередь, не окончательно уверен, что я – это я?

Мучиться дальше мне было невмоготу. Дождавшись, когда осталась в квартире совершенно одна, я дрожащим пальцем набрала номер Митиного мобильного и, едва услышав его «алло!», на одном дыхании выпалила:

– Здравствуйте, Митя, это Катя, мне очень надо срочно с вами встретиться.

– У вас что-то случилось? Серьезное?

– Да нет, не случилось, но очень надо. Желательно бы сегодня. – Меня уже всю трясло, и я готова была прервать разговор.

– М-м-м. Сегодня… – Кажется, он прикидывал, сможет ли.

– Именно сегодня, – из последних сил выдавила я.

– Тогда вот что, – деловито проговорил он. – Вы не против сегодня со мной поужинать? Часиков в девять? Я, конечно, за вами заеду.

Последнюю фразу он произнес утвердительной скороговоркой, будто вдруг испугался, что я откажусь.

– Только не поднимайтесь в квартиру! Я сама буду ждать у подъезда! Не хочу, чтобы Ольга узнала! А лучше даже не у подъезда, а у метро. Позвоните, когда будете подъезжать!

Я немедленно пожалела о своих словах, услышав его встревоженный вопрос:

– Какие-то проблемы с Олей?

– В общем, нет. Просто хочу сперва с вами поговорить, чтобы она не знала.

– Заинтриговали.

– Это не то, о чем вы подумали, – зачем-то ляпнула я.

– Я еще не успел ни о чем подумать, – он явно пребывал в замешательстве, – потому что ничего не понимаю.

– Вот я и хочу, чтобы мы с вами встретились и вы поняли.

– А я не против. Наоборот, даже сам хочу с вами встретиться. И ужин, обещаю, будет вкусный. Итак, в районе половины девятого прошу вас быть готовой. Ждите моего звонка. Ах ты, черт! Чуть в крыло не ударили! Извините, Катя. Тут такая пробка. Я отключаюсь.

Я в изнеможении откинулась на спинку кресла и зажмурила глаза. Перед ними плыли черные круги. Сердце бешено колотилось. После короткого разговора с Митей я чувствовала себя на последнем издыхании. Немного придя в себя, я принялась мысленно себя ругать. Очнись, Катерина! Сколько тебе лет? Не поздновато ли для роли Джульетты? Да и Митя давно не Ромео. А я? Взрослая тетка, ведущая себя будто влюбленный подросток. И вообще, я сейчас поговорила по телефону с пока еще всего лишь будущим свекром моей сестры. Что, если он меня расценивает просто как сестру будущей невестки, а все остальное – плод воспаленной фантазии двух одичавших от одиночества женщин? Хотя нет, не может такого быть. Все как раз говорит об обратном…

Так я сидела и размышляла, то взлетая до небес, то вновь опуская себя на землю, пока взгляд мой случайно не упал на часы. Кошмар! Пятнадцать минут девятого, а я расслабляюсь. Неодетая, ненакрашенная, а Митя через четверть часа уже позвонит. И я бросилась со всех ног в ванную приводить себя в порядок.

Мне повезло: Ольга и Ярик где-то гуляли. Кажется, они подыскивали что-то к свадьбе, и я могла выйти из дома, не отвечая на неизбежные расспросы сестры, куда это я так вырядилась. Врать не хотелось, но правду говорить тоже было нельзя. «Ладно, проскочили», – думала я, уже стоя возле метро.

Митя подрулил почти тут же. Я села рядом с ним в машину и изумилась. Он был гладко выбрит. От трехдневной щетины не осталось следа. А ведь она была и при первой нашей встрече, и при второй. Неужели он для меня побрился, чтобы лучше выглядеть? Митино лицо и впрямь показалось мне сегодня гораздо моложе, а главное, гораздо сильнее прежнего похожим на лицо моего Мити. Для меня или не для меня? Возможно, у него днем была важная встреча? Деловая или, к примеру, с женщиной? Я осторожно потянула носом. Сквозь дым от Митиной сигареты явственно проступал запах дорогого парфюма. Похоже, он воспользовался им совсем недавно. Перед тем, как поехал ко мне. Значит, есть шанс, что он и побрился специально для меня.

Мы ехали по направлению к центру города. Молчание затягивалось. Митя ничего не говорил, и на лице у него застыло весьма мрачное выражение. Я тоже не знала, с чего начать, и лишь исподволь рассматривала его. На подбородке у него оказалась ямочка. Митина ямочка!

– Митя, – прошептала я.

– Что? – Он дернулся. – Ах да, простите, Катя. Я не сказал, куда вас везу. А надо бы. – Губы его растянулись в совершенно Митиной улыбке! – Надеюсь, вы любите итальянскую кухню?

«Я тебя! Тебя люблю!» – хотелось крикнуть мне, однако я лишь молча кивнула.

– Нет, вы, пожалуйста, не деликатничайте. Если вам органически чужды пиццы-равиоли, предлагаю на выбор любой другой ресторан Москвы.

– Какая разница, – разговоры о ресторане мне надоели, и я решилась: – Митя, ты… Это ты?

Он резко затормозил. До сих пор диву даюсь, как в нас никто не врезался. Машины, истошно сигналя, объезжали нас, но Митя не трогался с места. Побелевшие его пальцы вцепились в руль, он невидящим взглядом смотрел вперед.

Я повторила:

– Митя, это ты?

– А ты сомневалась? Сильно изменился, да? Зато ты почти не изменилась. Я тебя сразу узнал.

Он по-прежнему не отрывал глаз от дороги.

– Почему же ты ничего не сказал?

– А что мне надо было говорить? Ты меня не узнала. Да и встретились мы из-за детей. Как-то глупо при них… А потом мне показалось, что ты все-таки меня узнала, но не хочешь ворошить прошлое. И я решил, что, может, оно и лучше. Ты ведь тогда мне зачем-то все наврала.

– Ты знал?

– Ничего я не знал, – его голос звучал сердито и одновременно обиженно. – Только теперь и вычислил. Сперва я, когда к вам вошел и тебя увидел, страшно перепугался. Душа в пятки ушла. Ведь Ольга могла быть моей дочерью!

– Да уж, такой вариант был бы почти смертельным, – согласилась я. – Пришлось бы детям жизнь испортить. Какая тогда бы свадьба! Брат с сестрой. Единокровные.

– Это бы им как раз не грозило, – ответил он. – Я ведь Ярику не биологический отец. Усыновил его и вырастил…

– А я-то думала…

– Понимаю, – Митя по-прежнему упорно не желал смотреть на меня. – Ты, конечно, решила, что я сперва кому-то сделал ребенка, а после, циник коварный, тебя охмурил.

– Каюсь. – Мне не хотелось больше ничего скрывать. Между нами и так пролегло слишком много неправды.

– Неужели ты действительно могла так подумать?

– А что мне прикажешь думать, если ты явился ко мне домой с сыном – ровесником моей сестры?

– Впрочем, я сам хорош. Поверить тому, что ты тогда нагородила! Как я мог? С ума, что ли, спятил? Но как ты-то могла? Неужели боялась, что я тебя брошу в беде? Поженились бы и вырастили твою Ольгу.

– Тогда бы она точно не встретилась с Яриком. – У меня отчего-то вырвался нервный смешок, хотя мне совсем было не до смеха.

Мне хотелось кинуться ему на шею и просить прощения, но и он пускай просит прощения, что поверил мне, ничего не заметил и даже не попытался выяснить, что со мной происходит.

– Да-а… Глупые мы были… – Между словами он делал длинные паузы, и они камнем падали в пустоте машины. – Своими собственными руками… лишили себя счастья… А теперь…

– Теперь уже поздно. – Я, кажется, поняла, к чему он клонит, и решила предупредить удар.

– Поздно? – он наконец резко повернулся ко мне. – Это только нам с тобой, Катя, решать. У тебя… у тебя сейчас кто-нибудь есть?

– Ни-ко-го. А у тебя?

Митя отвел глаза, а у меня все внутри замерло.

– Ничего серьезного, – пожевав губами, откликнулся он.

– Митя!

Тут он словно очнулся, и я очнулась, и мы вдруг увидели и осознали, что все еще торчим посредине дороги, вынуждая другие машины нас объезжать. Как еще милиция не появилась! Счастье, что час пик прошел и автомобилей было сравнительно мало.

– Едем в ресторан, – решительно сказал Митя. – Там ты мне дорасскажешь, а я – тебе.

Есть мне уже не хотелось, и я робко попробовала возразить:

– Да я как-то совсем…

– Зато я совсем голодный!

И мы понеслись навстречу итальянской кухне.

Он остановил машину возле ресторана в тихом переулке. Я уже собиралась выйти, когда Митя хриплым голосом произнес:

– Погоди.

Он резко притянул меня к себе и принялся жадно целовать. Сквозь двадцать лет и сильный запах табака я снова ощутила вкус Митиных губ, таких же нежных, жадных и желанных, как во времена, которые я считала для себя давно и безвозвратно ушедшими. Мое тело ожило, и я хотела вся-вся прижаться к нему, но мы были в машине и могли лишь снова и снова начинать целоваться, и когда на мгновение отрывались друг от друга, я лишь повторяла:

– Митя, мой Митя, мы снова вместе.

А потом наши губы опять сливались. Вдруг Митя простонал:

– Черт, как тут неудобно.

– Но нас ведь тут никто не видит, – стала успокаивать его я.

– Да в прямом смысле неудобно, – объяснил он. – Руль этот проклятый мешает и рычаг передач. Понаделали всякого. Камера пыток. Ладно, Птица Колибри, ты посиди, а я мигом.

Не успела я слова произнести в ответ, как он выскочил из машины, заблокировал двери пультом и скрылся за дверью ресторана.

Я осталась в полном замешательстве. Неужели Митя решил меня таким образом проучить за прошлое вранье? Сам ушел, а меня тут запер? Нет, не может такого быть. Тем более ведь, уходя, он назвал меня Птицей Колибри! Я теперь снова Птица Колибри! Он снова со мной! Митя со мной! И какое везение, что мы оба оказались свободны!

Только вот что мы скажем Ольге и Ярику? Сразу вообще ничего нельзя говорить. Надо их постепенно подготовить. Но как же я счастлива!

Счастье рвалось из меня наружу, и я должна была срочно с кем-то поделиться. Митя все не возвращался. Я позвонила Гетке.

Подруга, внимательно выслушав мое восторженное верещание по поводу второго обретения Мити, сперва прокомментировала мой рассказ самодовольным «Я же говорила!», а затем поинтересовалась, где я нахожусь.

– В Митиной машине. Он меня запер.

– А сам?

– В ресторан ушел. Двадцать минут уже нету.

– Ну, мужики пошли! – возопила Гета. – Такого, признаться, еще не слышала. Закадрил девушку и жрать отправился, а тебя запер, чтобы дожидалась тепленькая и не сбежала.

– Он вроде про жрать ничего не говорил. Просто ушел.

– И нету? – охнула Гета.

– В том-то и дело.

– А зачем он туда пошел?

– Не знаю. Он мне не сказал.

– Подруга, он вообще хоть что-нибудь перед уходом тебе говорил?

– Да. – Я засмеялась. – Что ему неудобно.

– В каком смысле?

– Руль мешает и этот… рычаг передач.

– Катюха, чем вы там занимались?

– Всего-навсего целовались.

– Тогда мне все ясно. Физиология. Пописать пошел. До меня другое не доходит: почему, если вы ехали в ресторан, он не взял тебя вместе с собой? Посадил бы тебя за столик, а сам удалился на пять минут.

– Не знаю. И для пописать он слишком долго отсутствует.

Счастья моего чуть убыло, и я уже впрямь начинала волноваться.

– Или живот у него прихватило? – терялась в догадках Гета.

– Да нет. Не похоже. Он довольный такой ушел, весь сиял.

– Он сиял! – В голосе Геты зазвучало негодование. – А ты волнуйся. Сколько, скажи на милость, ты собираешься там сидеть?

– Так он меня запер.

– А если он только утром появится? Вдруг он решил тебе отомстить, чтобы ты больше никогда в жизни с ним так не поступала, как тогда?

И так как мне самой это подозрение приходило в голову, я вдруг заволновалась.

– Тогда что же делать? Нет, Гетка, не может быть. Митя назвал меня Птицей Колибри!

– Отвлекающий маневр, – отрезала она. – Знаешь, я сейчас к тебе выезжаю. Диктуй адрес.

– Митя не мог так поступить, – убеждала я.

– Диктуй адрес, – повторила Гета.

– Да не знаю я адреса… К тому же и незачем! Он идет! Пока!

Митя действительно выходил из услужливо распахнутой швейцаром двери. В руках он держал огромный сверток. Пискнула блокировка. Митя открыл заднюю дверь.

– Засиделась, Птица Колибри? – Он водрузил сверток на заднее сиденье. – Ой, что это? Катя! Прости! Совсем забыл! Там тебе, но подать не могу. Спаси! Цветы возьми!

Я перегнулась назад. Добрую половину заднего сиденья занимал огромный букет бордово-фиолетовых махровых тюльпанов. Я с трудом перетащила цветы к себе на колени.

– Митя, ты сумасшедший, куда так много?

– Двадцать один. Двадцать лет разлуки и еще один, чтобы мы никогда не расставались.

– А в ресторан мы разве не пойдем?

– Мне пришла в голову мысль гораздо лучше, – садясь за руль, принялся объяснять он. – У моей фирмы тут, неподалеку, квартира есть для переговоров или, если кто нужный приедет, поселить. Сейчас она свободна. Поедем туда. А еды мне видишь сколько навернули. Зачем нам с тобой в ресторане мучиться и друг на друга через стол глядеть?

– Это было бы неудобно, – хихикнула я.

– Издеваешься, да? – ухмыльнулся Митя. – Ты извини, что домой не приглашаю. Я-то с гораздо большим удовольствием. Но представляешь себе, если Ярик вдруг явится, да еще в компании твоей Ольги. Действительно будет неудобно.

Он явно настроился на большее, чем ужин.

Так и случилось. Поужинали мы гораздо позже, чем приехали на квартиру. А до этого снова была любовь. И разгоряченные наши тела обдувал не крымский, конечно, однако теплый весенний ветер, напоенный хоть и не южным ароматом, но явственно ощутимым пьянящим запахом свежей травы и только что распустившихся тополиных листьев. И кровать, как прежде, была чужая, казенная (планида наша с Митей такая!), только не скрипучая и узкая, как в «Спутнике», а широкая, новая, с очень удобным ортопедическим матрасом. Так что некий прогресс наблюдался. И словно стерло бездну двух десятилетий, прожитых врозь, и мы снова были единым целым и, как тогда, упивались свалившимся на нас счастьем.

А потом, уже ближе к полуночи, мы, полуголые, завернутые в простыни, набросились на шедевры итальянской кухни. Митя жадно запихнул себе в рот целый кусок уже чуть теплой пиццы.

– Ты похож на римского патриция! – засмеялась я.

– А ты на патрицианку, – с полным ртом отозвался он, наливая в бокалы бордовое «Кьянти». – Твое здоровье, Птица Колибри! Наше здоровье!

Мы выпили, и я услышала звонок телефона. Мелодия моего мобильного. Он звонил в сумочке, которую я бросила в передней. «Ольга!» – пронеслось в голове. Я ведь ее не предупредила, что вернусь поздно. Первый раз за всю жизнь не предупредила! И что я ей теперь скажу? Однако мобильный уже не звонил. Я посмотрела на дисплей. На нем и впрямь высветился Ольгин номер.

– Кошма-ар, – схватилась я за голову. – Сестра меня убьет.

Проверив непринятые номера, я убедилась, что звонила не только Ольга, но и Гетка, и умнее всего мне показалось начать с нее.

– Где ты и как дела? – с места в карьер начала она.

– Дела хороши, подробности потом, – скороговоркой бросила я.

– Погоди, погоди, – тоже скороговоркой ответила Гетка. – Мне Ольга звонила. Тебя разыскивала. Не волнуйся. Я все утрясла. По легенде, ты едешь ко мне и останешься у меня ночевать.

– А она поверила?

– Мне, подруга, не поверить нельзя. Понимаешь, я сейчас в дикой депрессии, – хныкающим голосом продолжала она. – Меня хахаль бросил, и без посторонней поддержки не могу. Так что, если у тебя продолжения банкета не намечается, милости прошу ко мне.

– Намечается, – сказала я.

– Голос у тебя счастливый, даже слушать противно. Не говоришь, а поешь. Только, пожалуйста, не забудь там со своим нечеловеческим счастьем, какое у меня, – она вновь делано хныкнула, – ужасное несчастье. Иначе я тебя больше не смогу отмазывать, потому что сестра твоя перестанет мне верить.

– Спасибо тебе, Гетка, пока, до завтра.

Митя, сидевший рядом со мной и внимательно вслушивавшийся в разговор (Гетка вещала достаточно громко), строго свел брови к переносице.

– Учти, что этой твоей подруге я теперь ни на грош не верю.

– А тебе и не надо, – обняла его я.

– Очень на это надеюсь.

Митя одной рукой крепко прижал меня к себе, а другой, изловчившись, сорвал простыню.

– Подожди, – из последних сил простонала я. – Только Ольге звякну.

– Ах, как нехорошо обманывать сестру! – засмеялся он.

– Сына, между прочим, обманывать тоже не очень здорово, – отбила я выпад. – Кстати, что ты ему скажешь?

– А мне не надо ничего объяснять, – на лице его было написано превосходство. – У нас с ним мужской уговор не задавать лишних вопросов.

Меня кольнула ревность:

– Значит, ты часто так пропадаешь на ночь?

– Не часто, если тебя это так волнует, и, кстати, в основном по делу.

– Попробую тебе поверить, – полушутя-полусерьезно я погрозила ему пальцем.

С Ольгой я постаралась побеседовать по возможности быстрее, безумно боясь, как бы ей не взбрело в голову попросить «тетю Гету». Все же сестра моя успела сообщить, что страшно переволновалась, придя домой. Все накидано-разбросано, меня нет, и записки я тоже ей не оставила. «Но, конечно, раз у тети Геты сердечная травма, то ничего не поделаешь».

Митя в это время успел позвонить Ярику. Так что, едва я распрощалась с сестрой, он подхватил меня на руки и унес на ортопедическое чудо, коему в ту ночь пришлось выдержать немалые испытания.

Мы страстно любили друг друга всю ночь, а в перерывах рассказывали про то, как жили последние двадцать лет, и одновременно доедали запасы итальянской еды.

Так я узнала, что Митя после того рокового разговора со мной оказался на грани отчаяния. Рухнуло разом все, во что он верил, и жизнь его потеряла смысл. Без меня ему все оказалось не нужно. Ни институт, ни наука, ни ученые степени. Друзья поддерживали его насколько могли. А так как они знали лишь один известный и крайне распространенный способ лечения сердечных ран, Митя под их чутким руководством впервые в жизни стал много и регулярно пить.

Спиртным он заглушал все мысли обо мне. Он не хотел больше думать о прошлом, слишком больно было вспоминать, а будущего, ему казалось, уже никакого не будет. Митины родители не знали, что делать. Сын полностью вышел из-под контроля и, невзирая на их мольбы и слезы, продолжал планомерно уничтожать себя. Они устраивали ему скандалы, отчего он лишь пил еще больше. Только благодаря все тем же друзьям он каким-то чудом не вылетел из института, с грехом пополам сдав летнюю сессию.

Чем все закончилось бы, неизвестно, не встреть Митя бывшую свою одноклассницу Лину, у которой уже был сын Ярик, а мужа не было. С отцом Ярика Лина рассталась еще до рождения мальчика, жениться они не стали. Зато для Мити она стала единственным человеком, с которым он мог нормально разговаривать. И он схватился за нее, как утопающий за соломинку.

– Я женился на ней из благодарности и назло тебе. Понимаешь, мечтал: вот мы с тобой как-нибудь случайно встретимся, а я иду с женой и с Яриком. И ты, Катя, будешь гадать и мучиться, откуда у меня такой большой сын. И, конечно, поймешь, что не только у тебя было прошлое.

– Знаешь, тебе это почти удалось, – усмехнулась я. – С тех пор, как мы вновь увиделись, не переставала ломать голову, откуда у тебя такой большой сын.

Митя вздохнул:

– Только вот Лины уже нет в живых. Когда Ярику десять лет исполнилось, она неожиданно заболела, рак оказался. Где и у кого я ее не лечил! И у нас, и за границей, у экстрасенсов. Все перепробовал. Никто не помог. Только мучили ее зря. Самый страшный период в моей жизни. Она таяла на глазах, а мне оставалось лишь притворяться, будто еще чуть-чуть, и она снова станет здоровой. Кажется, Лина почти до самого конца верила. Хоть этим ей последние дни облегчил. Или она тоже притворялась, меня утешала. А за Линой подряд ушли и родители, хотя, пока все было хорошо, они ее не любили. Как же, их замечательный, уникальный сын женился на женщине с чужим ребенком! И собственных детей не завели. Не получилось. Я и не очень хотел. Все как-то казалось, у нас с Линой не по-настоящему, временно. Только когда выяснилось, что жить ей осталось считаные месяцы, я понял, насколько она мне дорога и как к ней привязан.

– Ты любил ее?

Он ответил не сразу.

– Может, и да. А скорее, просто был к ней привязан. Но если и любил, то как-то совсем по-иному, чем тебя. Как близкого друга, который спас меня, не дал мне себя потерять. В жизни, Колибри, не все так просто: люблю – не люблю. Ну а пока она болела, мне приходилось зарабатывать. Деньги были нужны и на ее лечение, и на родителей. Во все тяжкие пускался. Правда, тяжкие эти в основном вертелись вокруг компьютеров. И торговал, и собирал… А сейчас вот у меня уже своя фирма, компьютерными технологиями занимаемся. И еще новое направление недавно взяли – промышленный дизайн. Очень перспективная область. Так что я теперь, Катя, завидный жених.

– Ты и раньше был завидным.

– Значит, удержался на уровне. Ярик помог. Я Лине обещал его вырастить. Вроде получилось. Но и он мне утонуть не дал.

– Как Ольга мне, – кивнула я и добавила: – Между прочим, я тоже невеста ничего себе. Не простая учительница, а замдиректора престижной гимназии.

Митя изобразил ужасный испуг.

– Никогда не думал, что заведу роман с замдиректора школы. Звучит угрожающе.

– Еще не поздно сбежать.

– А вот не дождетесь!

И он утянул меня в постель под пение утренних птиц.

Глава VIII

Несмотря на предсвадебную суету, мы продолжали с Митей встречаться. Тайно. Чтобы не смущать наших детей. Вот поженятся, решили мы, тогда и откроемся. И тоже поженимся, добавил Митя. Он рискнул снова сделать мне предложение! И мы словно вернулись на двадцать лет назад. Да и вели мы с Митей себя, как тогда. Правда, с некоторыми нюансами. В те годы мы скрывались от родителей. А теперь – от детей!

Ну не везет нашему поколению! Вечно наша любовь зависит от кого-то другого, и мы вынуждены прятаться. Я искренне надеялась, что это когда-нибудь кончится. Я, взрослая женщина, заместитель директора гимназии, незамужняя, без всяких обязательств, и он, генеральный директор солидной фирмы, взрослый самостоятельный человек, тоже совершенно свободный, а тем не менее мы оказались в такой глупой ситуации.

Хотя, положа руку на сердце, должна признаться, что тщательная конспирация придавала нашим отношениям особую остроту. Будь нам все можно, вероятно, мы не испытывали бы такой бури эмоций. А мы с Митей радовались всему. Каждой уворованной у жизни свободной минуте, которую нам удавалось провести вместе. По-моему, я не любила так даже тогда, в двадцать. И как раньше мы, чтобы увидеться, иногда сбегали с лекций, так и сейчас Митя переносил на другое время важные деловые встречи, едва у меня в гимназии образовывалось окно в занятиях.

Выручала нас с Митей и верная Гетка. Она согласилась побыть еще какое-то время в демонстративно глубокой депрессии, кстати, почти настоящей.

– Накаркала, сама себе накаркала, – скорбно объявила она. – Ты представляешь, Катька, меня впервые в жизни действительно бросили. Конечно, в тоску впадать я по сему поводу не намерена, однако неприятно. Слушай, ты с Митей своим поговори, а? Может, у него есть подходящий приятель?

– Не знаю.

Я пока видела только одного из Митиных нынешних друзей – хозяина того самого итальянского ресторана, к которому мы тогда подъезжали и в который он меня через несколько дней сводил. Услышав об этом, Гета оживилась:

– Он итальянец?

– Внешне похож.

– Давай! – У подруги моей в глазах появился хищный блеск.

– Но вообще-то он оказался молдаванин, – уточнила я.

– Тоже нормально. Сойдет. Для меня все нации равны. Был бы мужик хороший. Он женат?

– Сложный вопрос. Кажется, он пребывает в состоянии между двумя женами. Бывшей и будущей.

– Интересный момент! – явно воодушевилась Гета. – Такого у меня еще не было. И ресторан с итальянской кухней. – Она причмокнула языком. – Слушай, Катька, может, мне последовать твоему примеру? Окручу его, выйду замуж и обеспечу себе достойную старость с итальянским рестораном. Так сказать, от одной жены ушел, а до другой моими стараниями не дойдет.

– Гетка, опасный признак. Ты – и замуж захотела.

– Просто тебе, дуре, завидую.

– Сплюнь через левое плечо! – суеверно воскликнула я. – Мы еще с Митей не поженились и пребываем пока на том же этапе, что и двадцать лет назад.

Гетка поплевала и вдобавок постучала кулаком себе по лбу. Ничего, мол, более деревянного рядом нету.

– В общем, если можно, пусть твой Митя меня со своим рестораном познакомит.

– Хорошо. Только я сама тебя познакомлю. На Ольгиной свадьбе. Мы там и будем ее справлять. Митя как раз договорился.

– Замечательно! И как романтично – познакомиться с мужиком на свадьбе.

В гимназии все стали делать мне комплименты, отмечая, что я поразительно хорошо выгляжу. А после того как завуч по воспитательной части подглядела, что меня на машине встречает Митя, расспросам не стало конца. Пришлось каждому и каждой объяснять, что сестра выходит замуж, а заезжал за мной будущий свекор, с коим мы вместе решаем множество возникающих хозяйственных проблем.

Однако не все поверили такому объяснению, потому что Ольга в один прекрасный день учинила мне форменный допрос:

– Ну-ка, сестрица Катя, раскалывайся, кто у тебя появился?

– С чего ты взяла?

– Это, мама Катя, не я взяла, а твоя директриса. Звонила сегодня тебе, попала на меня. И, как бы невзначай, вкрадчиво спрашивает: «Оленька, вы, кажется, со старшей сестрой решили на пару личную жизнь устроить?» Я очень удивилась и отвечаю: про себя могу точно сказать, что скоро выхожу замуж, но Катя вроде бы нет. Я лично такого про нее не знаю. А она мне: «Ну как же, как же, к ней такой видный мужчина почти каждый день приезжает. И сама она так похорошела за последнее время». Я отшутилась: Катька радуется, что тяжкий груз в виде меня наконец скинула со своей шеи, вот, наверное, и похорошела. Но ты знаешь, она меня заинтриговала. Кто это к тебе в гимназию повадился ездить?

– Один раз человек заехал! – Я начала разыгрывать бурное возмущение. – Дмитрий Сергеевич. Помнишь, я тебе говорила: мы с ним ездили в ресторан по поводу вашей свадьбы договариваться.

Ольга кивнула. У меня отлегло от души. Кажется, удалось притупить ее бдительность. И я с удвоенным воодушевлением продолжила:

– Нашим из гимназии только дай повод человека пообсуждать. А дальше начинается игра в испорченный телефон. Оглянуться не успеешь, как они меня замуж выдадут и в роддом встречать поедут.

Ольга скептически меня оглядела:

– Не знаю, не знаю. Как-то ты, Катюха, в последнее время и впрямь постройнела, посвежела. Давно я тебя такой не видела. Пожалуй, со времен романа с Романом. Может, твои из гимназии не врут?

– Врут! – Я постаралась это воскликнуть как можно убедительнее. – Всему виной твоя предстоящая свадьба. Из-за всех связанных с нею хлопот три килограмма потеряла.

– Хлопот? – всплеснула руками Ольга. – Да ты и съездила только один раз, по поводу ресторана договориться. Проблему со сданной квартирой решил Ярик.

– Уже решил? – изумилась я. – А кто ему позволил?

– Я, – ничуть не смутилась Ольга. – Квартира-то моя. Я хозяйка. Да ты не волнуйся. Жильцы ничуть не расстроились. Все равно собрались искать двухкомнатную. Сказали, им у нас стало тесно. Дальше, – вернулась к исходной теме сестра, – платье я с подружкой присмотрела. Туфли и разную мелочь всякую тоже… Подарок Ярику мы так и не купили. Сколько раз, между прочим, просила тебя со мной вместе пойти, но ты все не могла. Вот мне и интересно, на чем же ты три килограмма сбросила? Дома тебя постоянно нет. Готовить почти перестала. Даже стиральную машину уже две недели не включали, полон ящик грязного белья. Ну мне-то, понятно, не до того. Не каждый год свадьба бывает, так хочется, чтобы все вышло красиво! Но ты-то, Катя, чем занята, если не в школе, не со мной, не помогаешь мне со свадьбой и дом запустила? Мне казалось, ты перед моей свадьбой, наоборот, захочешь побольше со мной побыть напоследок. А ты словно рада от меня избавиться. Скинула на Ярика и исчезла.

– Я не исчезла.

– Даже не пошла покупать со мной свадебное платье! – Ольга произнесла это с неподдельной обидой. – Не понимаю, зачем и что ты от меня скрываешь?

Чувствуя себя, как разведчик, завалившийся в стане врага по всем пунктам, я все же не теряла надежды выкрутиться и нарочито небрежно бросила:

– Оленька, да какие секреты? Конец учебного года! Как обычно, куча всяких дел. – Здесь по легенде мне следовало устало вздохнуть, и я вздохнула. – Такая морока! Да и тебя самой дома почти не бывает. Иногда рада бы провести с тобой вечерок-другой, да не получается. И, по-моему, за столько лет я должна бы тебе сильно надоесть. И не в разные концы Москвы разъезжаемся. За стеной будешь жить.

Сердце у меня екнуло: где на самом деле мы поселимся с Митей, когда поженимся? Вероятно, в его квартире. Она больше моей. Тогда Ольга с Яриком сюда переберутся. И замечательно. Покупать им ничего не надо. Вот Ольга, узнав, обрадовалась бы. Может, признаться? Нет, нет. Подожду. Свадьбу сыграем, тогда уж и узнает. Как мы с Митей договорились, так и поступим. И, стремясь окончательно разрядить обстановку, я сказала:

– А платье ты замечательное купила. Сама бы лучше не выбрала.

– Но мне хотелось, чтобы мы это сделали вместе, – не смягчилась сестра.

Она привыкла, что моя жизнь и мое внимание целиком сосредоточены на ней. А я в столь решающий для нее момент жизни отошла в сторону и погрузилась в собственные переживания. Естественно, Ольга немедленно это ощутила. Я должна была чувствовать себя виноватой, но не могла. Меня распирало от собственного счастья, и я словно оглохла и ослепла для всех, кроме Мити. И, видя, что я поглощена совсем не ею, и не понимая причины подобного поведения, Ольга еще больше обижалась.

Но что я могла поделать? Время-то вспять не вернешь. В любом случае я уже не могла общаться с сестрой столько, сколько раньше, когда она не только дома, но и в гимназии была на моих глазах. Да я и не подозревала, что ей это теперь нужно. Сама ведь мне еще совсем недавно говорила: «Катька, займись теперь собой». И вот я занялась, а ей стало недоставать моего внимания. Нет, она, конечно, не жаждет, чтобы я по-прежнему ходила за ней по пятам. Но тем не менее обижается, как ребенок! Видимо, Ольга представляла себе время перед свадьбой совсем по-другому, и в эти последние мгновения нашей с ней совместной жизни мне отводилась важная роль – главной советницы, наставницы и вообще человека, который в первую очередь разделит ее радость.

Я твердо решила взять себя в руки и в ближайшие дни проявлять как можно больше внимания к сестре. С Митей у нас, в конце концов, вся жизнь впереди. Однако как только я стала почаще бывать дома, выяснилось, что сестры моей там не бывает. У нее началась сессия, и она то отправлялась в библиотеку, то штудировала билеты у какой-нибудь из подруг, а оставшееся время проводила с Яриком и отнюдь не у нас в квартире. Зато на меня обиделся Митя. Получалось, теперь я избегаю его общества. Он начал нервничать, то и дело с подозрением меня спрашивая:

– Ты ничего от меня не скрываешь?

Я прекрасно понимала, что это намек на события двадцатилетней давности, и объясняла ему про Ольгу. Однако Мите мои аргументы убедительными не казались.

– Интересно ты, Колибри, расширяешь время общения с сестрой. Ты у себя дома, а Ольга с Яриком сидят у меня.

– А я ее ждала.

– А я только что с Яриком говорил. Они там. Потому и звоню. Давай я сейчас к тебе приеду.

– Нет, нет, нет, – решительно отвергала предложение я. – Во-первых, может, они скоро явятся. А во-вторых, я здесь уборку затеяла.

– Конечно, конечно. Ярику на твою уборку смотреть можно, а мне нет.

– Потому что у тебя статус другой, – отшучивалась я. – Ярик твой уже официально почти член семьи, а ты пока на нелегальном положении. К тому же я хочу встречаться с тобой при полном параде.

– Уговорила, – сдавался он. – Нелегал уходит в подполье. Поеду поработаю, чтобы завтрашний вечер освободить. И предупреждаю заранее: завтра, Катя, никаких отговорок не принимаю.

На другой день в обиду впадала Ольга. Я уходила на свидание с Митей, а когда очень поздно возвращалась, заставала дома надутую Ольгу, которая «как раз сегодня выбрала вечерок, чтобы пообщаться с любимой сестрой». И опять начинались расспросы, где меня носит и чем я так занята, что совершенно забыла о ней.

Мои мучения не ограничились метаниями между Ольгой и Митей. Вообще я давно заметила, что проблемы обычно сваливаются не поодиночке, а целой кучей, и притом когда их совершенно не ждешь. Мало мне было Ольги и Мити, так в один ненастный день, когда с утра зарядил затяжной проливной дождь, выяснилось, что на внимание моей скромной персоны появился еще один претендент.

Раздался телефонный звонок. Хорошо еще, я была одна в квартире и сама подняла трубку.

– Катя?

Голос показался мне смутно знакомым, однако я не смогла сразу сообразить, кому он принадлежит.

– Наконец-то вырвался на родину, – продолжали в трубке. – Очень хочется тебя увидеть. Как ты живешь? Как сестра? Кстати, большой вам привет от Кости.

Я так и села.

– Роман, это ты?

– Узнала?

– Конечно. Просто так неожиданно…

– Я хотел сперва тебе написать или оттуда позвонить, а потом решил: приеду, и уж на месте… Да и думал, вдруг ты переехала.

– Нет, у меня, как видишь, все по-старому. Ольга, правда, замуж выходит.

– Да ну-у? Она у меня, понимаешь, в памяти так маленькой девчонкой и осталась. Хотя да, они ведь с Костей моим ровесники, а он уже здоровый мужик. За кого выходит-то?

– За однокурсника.

– Свадьба-то скоро?

– Через три недели.

– Я еще тут буду. Пригласишь?

Я замялась. Вот уж кто мне на этом торжестве совершенно не нужен! Он истолковал мое замешательство по-своему.

– Да не надо, не надо. Я все понимаю. И не собираюсь твоей сестре праздник портить. Она ведь меня никогда не любила.

Я снова предпочла промолчать. Глупо оспаривать очевидное.

– Эх, кабы не она, может, у нас бы все и сложилось.

– Кто знает, – уклончиво отозвалась я.

Мне не хотелось говорить ему правду, но сама-то я знала: сложись у нас с ним тогда по-другому, я была бы сейчас замужем, жила в другой стране, мы не встретились бы с Митей, а значит, я никогда бы не стала по-настоящему счастлива.

– Слушай, Катя, – тем временем продолжал Роман. – Я так хочу тебя увидеть! Столько ведь в прошлом нас связывает. До сих пор постоянно о тебе вспоминаю. Мы можем хоть ненадолго встретиться? Кто знает, когда еще здесь окажусь. Да и окажусь ли.

Я никак не отреагировала.

– Катя, ну пожалуйста, – настаивал он. – Давай где-нибудь посидим. В ресторане пойдет? Я за тобой заеду.

С появлением Мити все в прошедшем двадцатилетии, кроме Ольги, стало видеться мне случайным, смутным, да и ненужным. Было и прошло, и быльем поросло. Чувство мое к Роману, и без того неглубокое, давно умерло, оставив в душе лишь подернутую паутиной времени благодарность за то, что он меня любил и пытался скрасить мое одиночество. Небо над нашими отношениями было отнюдь не безоблачным, но он-то в этом не виноват. Он не сделал мне ничего плохого.

Кроме того, мне вдруг стало любопытно на него посмотреть. Все же когда-то он был частью моей жизни, а каким теперь стал? Да Роман ничего и не требует. Просто посижу с ним в ресторане, все равно сегодня как раз еще не обедала. События складывались одно к одному. Ольга выходит замуж. Чуть позже мы с Митей поженимся. Каждый из нас будто прощается с прошлым. И появление Романа на моем горизонте именно сейчас я тоже восприняла как еще одну возможность сказать последнее «прости» прошлой жизни. А главное, именно сегодня я оказалась совершенно свободна. И Митя, и Ольга заняты. И если Роману удобно, лучше встречусь с ним сразу же. Встречусь и отделаюсь. А то начнет потом названивать, на Ольгу нарвется, зачем это нужно. И я ответила:

– В ресторан? Тогда давай прямо сейчас. Сам понимаешь, дальше у меня будет хлопот полон рот.

– Катя! – он страшно обрадовался. – Через полчаса могу быть уже у тебя. Собраться успеешь?

– Успею. Адрес диктовать?

– Да ты что! Я наизусть его до сих пор помню! И никогда не забуду.

Я сама себе удивилась, но мне оказалось приятно: он до сих пор помнит мои координаты! Возле подъезда я поймала себя на том, что воровато оглядываюсь, словно на тайное свидание спешу. Мне это категорически не понравилось. И впрямь пора было заканчивать с прошлой жизнью, с дурацким враньем, недомолвками. Скорее становиться Митиной женой и жить в свое удовольствие. И без того сколько времени упустили!

Роман возник передо мной с немыслимых размеров букетом палевых роз. «Букет прямо для невесты», – невольно отметила про себя я.

– Здравствуй, Катя! – Он нежно поцеловал меня в щеку.

Я присмотрелась к нему. Узнать можно, но изменился. Погрузнел, и резкие прежде черты лица как бы несколько стерлись, смазались. А глаза поблекли, потухли. Он и раньше не был красавцем. Теперь же вовсе превратился в среднестатистического усталого немолодого мужчину. Из толпы не выделишь. И одет куда хуже, чем одевался здесь. Прилично, но не более того. Не скажешь, что из-за границы приехал. Хотя в основном там одеваются просто.

Я взяла цветы.

– Поехали? – Он указал на желтое такси и пояснил: – Своего у меня давно здесь ничего не осталось, вот и езжу на наемных экипажах.

– Подожди. Поднимусь, букет дома оставлю. Такие розы красивые, жалко, если завянут.

Роман увязался за мной. Мол, хочет глянуть одним глазком в прошлое. Лишь когда мы оказались в квартире, я поняла, какую совершила ошибку. Не успели розы обрести приют в вазах, Роман обнял меня и впился в мои губы. Я отпрянула. Он повторил попытку. Я лихорадочно искала предлог, чтобы пресечь ненужные мне домогательства и одновременно не обидеть его.

Чуть оттолкнув Романа в сторону, я с усмешкой произнесла:

– Никак решил сэкономить на ресторане? Нечестно.

Тяжело переведя дух, он ответил:

– Просто… так долго мечтал о встрече с тобой. Надеялся, что и тебе не будет неприятно.

Бить наотмашь не поворачивался язык. И я вновь решила свалить все на Ольгу.

– Сестра скоро должна вернуться, а она…

– Понятно, – лицо его расплылось в невеселой улыбке. – Боишься, она застанет нас. Поехали в ресторан.

Этот раунд я, кажется, выиграла, однако в душе поселились нехорошие предчувствия, и я начала жалеть, что вообще согласилась на встречу с ним.

Опасения мои оправдались. После обеда в ресторане Рома принялся настойчиво зазывать меня к себе в гостиницу. Кое-как удалось отбояриться, однако в такси он то и дело лез целоваться. Ощущение глупейшее! Вдобавок ко всему в ресторане, рассказывая о своей жизни в Канаде, он успел изрядно напиться, а целоваться с пьяным мужиком, к которому еще и не испытываешь никаких чувств, удовольствие ниже среднего.

Рассказом о своем канадском житье-бытье он тоже меня не порадовал. Бизнес у него какой-то имелся, однако чем именно он занимается, я толком не поняла. Роман всячески старался подчеркнуть, что все у него идет замечательно, однако немедленно выяснилось, что с личной жизнью ему опять не повезло. Женился на канадке украинского происхождения, но через несколько лет развелся.

– Она совершенно меня не понимала, – уже в изрядном подпитии признался он. – И Коська, поганец, совсем отбился от рук. Учиться не хочет, работать тоже, в Индию, видите ли, собирается. Духовно совершенствоваться и просветляться. Естественно, за мой счет. И от меня отделился. Снял квартиру с приятелями. Тоже, конечно, за мой счет. Они все там живут за мой счет. Эх, Катерина, если бы мы с тобой тогда поженились. И ты бы как королева жила, и Константин, глядишь, человеком бы стал. Да что теперь… – Он помолчал и, задумчиво подперев рукой голову, совсем другим тоном добавил: – А может, снова попробуем? Какие наши с тобой, Катя, годы. Мне еще нет пятидесяти. А тебе сколько? Сорок? Даже ребеночка своего завести успеем. – Опрокинув в себя очередную рюмку, он заплетающимся языком продолжал: – Ольга твоя все равно замуж выходит, здесь останется. А Коська пускай в свою Индию прет. Вдруг ему там какой-нибудь йог и впрямь мозги прочистит? А нет, пускай как хочет. Содержать его материально буду. И Ольгу твою, если понадобится. Но чтобы нам не мешали. – Он погрозил пальцем невидимому врагу. – А мы с тобой, Катя, как заживем! Все вокруг обзавидуются.

Из этого я могла сделать вывод, что пока там, в Канаде, Роману никто особенно не завидовал.

Звучали его речи жалко и одновременно оставляли неприятный осадок. Мне захотелось поскорее уйти из ресторана. Зря, очень зря я все-таки согласилась на эту абсолютно ненужную мне встречу.

Облегчение я почувствовала лишь в тот момент, когда, вырвавшись из его пылких объятий и захлопнув дверцу такси, наконец вошла в собственный подъезд. Однако покой мне только снился. Дома меня поджидала изнывающая от любопытства Ольга.

– Мама Катя, откуда у нас этот цветочный магазин?

Врать я устала, да и ничего не могла придумать. Поэтому сказала правду:

– Ты будешь смеяться, но объявился Роман.

– Замечательно, Катюха! – к большому моему изумлению, воскликнула Ольга. – А он как, свободен?

– Увы, – развела я руками. – Абсолютно свободен. И жаждет увезти меня с собой в Канаду.

– Здорово! – она кинулась мне на шею. – Мама Катя! У меня теперь просто гора с плеч. Я так, когда выросла, мучилась, что тогда помешала тебе замуж выйти. Ой! Теперь понимаю, где ты последнее время пропадала! Значит, ты с Романом встречалась. А мне боялась рассказать, потому что я раньше его не любила. А я просто была маленькая и глупая. И Костя был мерзкий. А Роман ведь отличный мужик. Теперь-то я понимаю. Ой, как все замечательно!

Она снова повисла у меня на шее.

– Оля, я не встречалась с ним до этого дня. Он только приехал.

– Катя, не надо! Я уже взрослая. Все понимаю. И отчего глазки так у тебя сияли. И отчего похудела-помолодела. И ничего в этом стыдного нет. И я вам с Романом желаю счастья! Выходи за него и не думай. Лучше не найдешь. Тем более раз он за столько лет тебя не забыл. А как там Костя?

Я рассказала про Костю. А вот развеивать ее заблуждений не стала. Ольга все равно бы не поверила. А признаваться ей в том, кто у меня есть на самом деле, было рано.

Глава IX

Двадцать лет спустя я опять умудрилась все запутать! Неужели жизненный опыт ничего не дает? А я ведь считала себя достаточно умудренной жизнью, которая отнюдь не всегда меня щадила. Что же я опять делаю?

Моя надежда встретиться один раз с Романом, чтобы отделаться, потерпела крах. Он позвонил и начал просить прощения за то, что напился, клялся в вечной любви, которая, увы, разгорелась у него с новой силой, звал меня замуж, а потом с ним в Канаду. При этом он совершенно не слышал меня. А я терпеливо пыталась ему втолковать, что больше его не люблю, с ним у нас все сгорело еще тогда, и тем более он мне не нужен сейчас, когда я встретила другого человека, полюбила и собираюсь за него замуж.

Но он не поверил:

– Да, да. Ты полюбила и выходишь замуж. Тогда почему, едва я возник на твоем горизонте, тут же со мной встретилась? Понимаю. Ты вчера на меня обиделась. Не очень красиво себя повел. Пить совсем отвык. Но обещаю, больше такого не повторится. Давай забудем вчерашнее и встретимся снова.

– Роман, я занята.

– Ладно. До завтра оставлю тебя в покое. Остынь. Подумай серьезно. Я, в общем, тебя с окончательным решением не тороплю. Время есть. И я готов ждать.

Можешь ко мне сперва в Канаду просто поехать погостить. Посмотри, прикинь, как тебе понравится. Что же кидаться, как в омут.

– Роман, мне не надо ничего смотреть. Уже все решено.

Снова мои слова – как об стенку горох.

– Какая ты стала капризная. Только и слышу: нет, нет. Подумай сперва. А «да» или «нет» скажешь позже.

Так разговор с ним и кончился ничем. Я подумала, не рассказать ли обо всем Мите. Мало ли что у меня было в прошлом, в те двадцать лет. Вряд ли он станет меня ревновать к Роману.

Вся беда была в том, что Роман сейчас оказался в Москве. Значит, я буду вынуждена признаться Мите, что Роман меня преследует. Иначе вообще зачем о нем рассказывать? Может, Митя и не станет ревновать меня к прошлому, но к настоящему-то станет. Значит, рассказывать никак нельзя. А если мы, например, с Митей где-нибудь наткнемся на Романа и ему станет ясно, что я от него Романа скрывала, выйдет еще хуже. Так рассказывать или не рассказывать? Я мысленно проигрывала то один, то другой вариант, и оба мне страшно не нравились. Признавайся не признавайся, я окажусь виновата, и Митя наверняка обидится. Ведь я уже скрыла от него, что встречалась с Романом.

От мучительных размышлений меня смогла отвлечь только Ольга. Она поссорилась с Яриком. Из-за чего начался конфликт, она мне так и не сказала. Лишь самым решительным образом, прямо с порога, едва вернувшись домой, объявила:

– Мама Катя, свадьбы не будет, туши свечи, платье продавай, хотя у нас с тобой один размер, если оно тебе нравится, можешь оставить себе для свадьбы с Романом. А у меня все кончено. Я свободный человек! Возьмешь меня с собой в Канаду?

– В какую Канаду? Никуда я не собираюсь! И перестань говорить глупости. Поссорились – помиритесь. Ну что такого ужасного мог совершить Ярик, которого ты еще сегодня утром так любила?

– Я в нем ошибалась, – объявила сестра совершенно мертвым голосом и с землисто-серым лицом. – Он оказался совсем не такой. Он меня не любит.

– Оля! – Усадив сестру на диван, я крепко обняла ее, как делала в детстве, когда ее кто-нибудь обижал.

Она, вдруг всхлипнув, прижалась ко мне. «Какая же она еще маленькая, – тут же подумала я. – Может, и впрямь со свадьбой стоит подождать? Это они только с виду такие циничные и практичные, а поглубже копнешь – совсем дети. Ведь и поссорились наверняка из-за какой-нибудь ерунды».

Она уже вовсю плакала.

– Оля, все будет хорошо.

– Не будет, не будет, не будет, – повторяла она.

– Да успокойся, завтра же помиритесь.

– Ни за что не помирюсь!

Она сползла вниз и рыдала теперь в подушку.

– Катя, хочу с тобой жить, хочу в Канаду. Уедем подальше из этого проклятого города. Знала бы, что так получится, я бы тогда сделала все, чтобы вы поженились!

– Оля, прекрати твердить про Канаду. Ты останешься здесь и помиришься с Яриком. Если не хочешь так скоро выходить замуж, не надо. Куда спешить, вся жизнь впереди. У тебя еще столько всего хорошего будет. И замуж обязательно выйдешь. Не за Ярика, так за другого.

– А я не хочу другого! – ее снова затрясло от рыданий.

– Может, мне Ярику позвонить? – предложила я.

Ольга подскочила на диване:

– Катя, не смей перед ним унижаться! Иначе ты больше мне не сестра.

Я еще долго ее успокаивала. Наконец, устав от слез, она заснула, а я, плотно притворив дверь на кухню, принялась набирать Митин номер.

Едва он ответил, я начала шепотом рассказывать ему про ссору молодых. Он оказался в курсе, однако о причине конфликта тоже не знал.

– Ярик в ужасном состоянии, – сообщил он мне. – Говорит, что свадьбы не будет. У них с Ольгой все кончено.

– Это Ярик решил порвать отношения?

– Уж не знаю, кто решил порвать, но отменить свадьбу решила Ольга.

– Но она так рыдает и говорит, что больше ей никто не нужен…

– Ты хочешь сказать, мой идиот виноват? – спросил Митя. – Хотя, в общем, я нечто в подобном роде подозревал.

– Митя, ты хоть пробовал у него выяснить, в чем причина?

В трубке послышался тяжелый вздох.

– Кажется, там какая-то полная ерунда. Кто-то кого-то к кому-то приревновал. Только вот кто именно и к кому, я так и не понял. А потом слово за слово, ну сама знаешь, как бывает, и в итоге Ольга объявила, что замуж за Ярика не пойдет. После этого он, естественно, тоже в бутылку полез: не хочешь – не надо, и без тебя обойдусь.

– Митя, может, ты с Яриком поговоришь по-мужски? – начала уговаривать я. – Пусть позвонит Ольге, повинится. Ну объясни ты ему: она уже сама не рада, что отменила свадьбу.

– Да я именно так и думал и пытался уже его убедить, – ответил он. – Но Ярослав еще в полном раже. Хлопнул дверью, заперся у себя в комнате и вообще на мой стук не отвечает. Музыку врубил так, что стены трясутся. Но, думаю, ничего. Он отходчивый. Если не завтра, так через денек успокоится, тогда я с ним еще раз попробую поговорить. Я только волнуюсь, как бы он до этого от расстройства каких-нибудь глупостей не натворил.

– Митя, я тоже этого очень боюсь, – призналась я. – А представляешь, если Ольга еще что-то вытворит?

– Маленькие детки – маленькие бедки, большие детки – большие бедки, – устало произнес Митя. – Колибри, ну почему мы с тобой, вместо того чтобы решать свои проблемы, вынуждены заниматься чужими?

– По-моему, их проблемы тоже наши.

– С одной стороны, ты, конечно, права. Но с другой, если они считают себя достаточно взрослыми для женитьбы, они должны быть достаточно взрослыми, чтобы самостоятельно улаживать собственные отношения. Иначе поженятся и через три месяца разведутся.

– Да я сама думала, может, и впрямь им со свадьбой пока подождать? Или чересчур молоды, или у них недостаточно серьезно. Пусть еще просто повстречаются.

– Для этого им сперва надо как минимум помириться. Впрочем, это им следует сделать во всех случаях. Иначе не представляю, как мы с тобой поженимся, если они будут друг друга ненавидеть.

Занятая целиком проблемой Ольги, я как-то об этом не подумала и теперь, когда Митя сказал, испугалась. Если Ольга и Ярик расстанутся, наша свадьба станет для них дополнительным ударом, и одному богу известно, во что выльются все наши отношения. От любви до ненависти один шаг, и отчего-то ненависть оказывается чувством гораздо более долговечным. Возможно, они всю оставшуюся жизнь будут друг друга ненавидеть, и на нашу жизнь с Митей это неизбежно повлияет.

– Нет, мы должны обязательно их помирить! – воскликнула я. – Пусть сами решат, хотят они сейчас свадьбу или на потом отложат, или вообще решат просто так съехаться и жить вместе. И пусть живут. Квартира есть, жильцы из нее съезжают. Ольга с Яриком притрутся, посмотрят, хорошо ли им вместе, так сказать, одним домом.

– Конечно, – согласился Митя. – Это будет уже их решение. В общем, ты, Колибри, проводи воспитательную работу с Ольгой, прояви свои педагогические способности. А я займусь Яриком.

То ли Митины педагогические способности оказались куда лучше моих, то ли Ярик был больше влюблен в Ольгу, чем она в него, то ли и впрямь оказался виновен в их ссоре, но он уже на следующий день позвонил моей сестре и попытался помириться. Не тут-то было. Ольга не стала с ним разговаривать, бросила трубку, после чего у нее опять началась истерика, и я поняла: помириться-то она хочет, однако, видимо, все еще сильно обижена на жениха и пока не находит сил переломить собственную гордость.

Я пыталась ее убедить, но она меня не слушала, и я вновь обратилась к Мите:

– Попробуй-ка ты. Ольга тебя уважает. И вообще, иногда человек со стороны бывает убедительней, чем близкие родственники.

Митя усмехнулся:

– Кто из нас, интересно, замдиректора гимназии?

– Понимаешь, педагогические приемы почему-то лучше действуют на чужих детей. Учительницу послушаешься, а маму не всегда. И случай тут специфический. Если ты Ольге расскажешь, как Ярику без нее плохо, тебе она поверит скорее.

Митя улыбнулся:

– Да, Колибри, педагогические способности у тебя таки есть. Пожалуй, ты права. Только я вот боюсь… – На лице его отразилось смущение. – Твоя сестрица, если я ей позвоню, сразу меня подальше, как Ярика, не пошлет? А то я уже давно заметил: характер у нее будь здоров.

– Тебя не пошлет, – заверила я, но потом добавила: – Во всяком случае, мне так кажется. А что у них с Ольгой все-таки вышло? Удалось хоть в общих чертах выяснить?

– Как я и предполагал, совершенная чушь, – устало произнес он. – Но именно из-за подобной чуши иногда и рушатся отношения. Особенно если стороны не желают друг друга слушать. Понимаешь, Ярик в старших классах школы встречался с девочкой. Первая любовь. Потом они расстались. А теперь ее семья решила в Штаты перебраться. И ей приспичило с Яриком прощание устроить. Романтично, да? Мой умник и согласился. И, главное, скрыл от Ольги. Видите ли, не знал, как она отнесется. И вообще, мол, это его личное прошлое. Он и объявил твоей Ольге, что до позднего вечера готовится к экзамену у приятеля. А сам, представляешь, Катя, конспиратор, – Митя покрутил пальцем возле виска, – повел свою бывшую пассию в кафе возле университета, где они обычно с Ольгой сидят. И, по закону подлости, ее, разумеется, туда занесло с подружкой. Ольга их и застукала, нежно так беседующих. И после никаких объяснений от Ярика слышать не хотела.

– Митя, тем более тебе обязательно нужно с Ольгой поговорить! – уже не сомневалась я.

И он обещал, что попробует.

Уговорила на свою голову! Вот уж поистине ходит птичка весело по тропинке бедствий, не предвидя от сего никаких последствий. На следующий же день настала моя очередь рыдать. Я рыдала у Геты, сбежав к ней из собственного дома. Моя жизнь второй раз оказалась разрушена. Полностью и окончательно! И снова из-за Ольги. Жить не хотелось. Совсем. Ибо на сей раз не для кого и не для чего было даже стараться.

Митя ворвался ко мне в квартиру в состоянии полной ярости. Увидев его, я страшно удивилась. Неужто он так разозлился из-за того, что не ему удалось уговорить Ольгу? Гадать мне, однако, пришлось недолго.

Едва войдя в комнату, Митя начал кричать:

– Ты опять мне все наврала! А я тебе опять поверил! Второй раз голову в петлю засунул! Ничему не научился!

Он с такой силой грохнул кулаком по столу, что я невольно вздрогнула и попятилась, а Романовы розы – стойкие оказались, будь они неладны, до сих пор не завяли! – подпрыгнули вместе с вазой.

– А-а-а! – прохрипел Митя. – Вижу, все вижу! И цветочков надарил! Щедрый парень!

Выхватив из вазы букет, Митя вышвырнул его в распахнутое окно.

– Нечего тут атмосферу портить! – взревел он.

Я ничего не понимала, однако его поведение начало меня раздражать. И я не выдержала:

– По-моему, атмосферу портят не розы, а ты. Что случилось?

– Ага! Цветочки ей жалко! А меня, значит, нет!

Он побагровел, вены на лбу набухли. Я испугалась, как бы его не хватил удар.

– Митя, пожалуйста, сядь и объясни, в чем дело.

Я потянулась к его плечу, но он резким движением отбросил мою руку.

– Не приближайся ко мне!

– Митя, ты можешь толком объяснить?

– А тебе еще нужны объяснения?

– Естественно. Неужели тебя Ольга так довела?

Он хрипло расхохотался. У меня мурашки побежали по телу.

– Нет, твоей сестре я как раз благодарен. Раскрыла мне глаза. Теперь я знаю, кто ты такая! «Митя, Митенька! Всю жизнь тебя ждала!» Конечно, ждала! Другого такого лоха не найти! Хахаль ее богатый бросил, не женился, в Канаду слинял. А тут я нежданно-негаданно появляюсь. Берем в оборот. Раскручиваем. Тем более я такой тепленький оказался. Помнил все, не забыл, не стерлось! А тут хахаль канадский на горизонте нарисовался. Передумал. Решил-таки жениться. И ты теперь, как буриданов осел, между нами разрываешься. Небось чековые книжки наши сравниваешь? У кого из нас двоих больше возможностей тебе сладкую жизнь обеспечить. Ох, тяжко тебе приходится! Надо же, оба кандидата как на подбор! Замучилась, бедная, выбираючи! А я-то думаю, что она мне все твердит: не могу с тобой встречаться, с Ольгой придется побыть, она обижается. А Ольга-то, оказывается, вовсе не Ольгой, а Ромочкой называется! Ну и как? К какому выводу пришла? Кто из нас лучше?

Я безмолвно пошевелила губами. Голос от шока пропал.

– А-а-а! Не можешь? Давай помогу. По параметрам разберем. Кто из нас в постели лучше?

– Ты! – У меня неожиданно прорезался голос, но лучше бы не прорезался.

– Значит, я не ошибся! Спала все же с ним, сравнивала! Но может, и хорошо. Один – ноль в мою пользу, – паясничал он. – Итак, с сексом разобрались. Приоритет у меня. Гожусь еще на что-то. Спасибо, учту на будущее. А финансы как?

– Митя, перестань! Что тебе наговорила Ольга? Ты ничего не понял! Да и она про Романа ничего не знает.

Я вроде начинала понимать, что ему наболтала Ольга.

– Ах, значит, Роман все же есть! – продолжал бушевать Митя.

– Есть человек по имени Роман, – пыталась втолковать ему я. – Но мои отношения с ним кончились восемь лет назад.

– А цветочки, интересно, от кого? Неужто любимые ученики преподнесли такую прорву?

– Цветы от Романа. Он объявился несколько дней назад и действительно звал меня замуж. Но я отказалась. У меня есть ты, и больше мне никто не нужен.

– И у тебя с ним ничего не было? Смотри мне в глаза!

Я решила больше ему ни в чем не врать. Пусть даже во спасение.

– Мы с ним целовались. Я не хотела. Это он сам.

– О-о-о! – Митя добела сжал кулаки, и лицо его снова так покраснело, что мне стало за него страшно. – Ты не хотела, но как откажешь своему бывшему? Может, еще в чем неудобно было отказать? А иначе с чего Ольга так уверена, что ты выходишь за Романа замуж и уезжаешь в Канаду? Кто, кроме тебя, мог ей это сказать?

– Она тебе такое сказала? Что за глупость? Кстати, ты уговорил ее с Яриком помириться?

– Не заговаривай мне зубы! А если уж очень интересно, то вот как получилось. Мне твоя Ольга заявила, что Ярик ей не нужен, свадьба – тоже. И вообще у нее планы поменялись. Вернулся твой бывший жених, ты за него выходишь и уезжаешь в Канаду, и она решила ехать вместе с тобой. Поменять обстановку и начать жизнь с нуля.

– Митя, но это же полная чушь!

– И Роман тоже чушь? Фантом?

– Нет, но я…

– Не стоит, не старайся. Иначе снова заврешься.

– А ты Ольге про нас сказал?

– Не беспокойся. Я не испорчу твоих отношений с Романом. И Ольга пусть сохраняет иллюзию насчет тебя. Хорошо, что мы раньше скрывали. В общем, с этого дня будем считать, будто ничего не было. Езжайте спокойно в свою Канаду. Думаю, так лучше для всех.

– Митя, я не хочу в Канаду! Выслушай меня! Я не могу без тебя жить!

– Ерунда! Один раз смогла. И второй раз сможешь. И в третий… Только не надейся, третьего не будет. Я больше не хочу! Не позволю себя еще раз перемолоть в мясорубке.

Я пыталась ему втолковать: все не так, Ольга неправильно меня поняла, наши с Митей встречи приписала Роману, когда я принесла домой цветы от него…

Митя, не слушая, двинулся к двери. Я попыталась его остановить.

– Разреши мне хотя бы…

В этот момент входная дверь распахнулась. В квартиру влетела Ольга.

– Дмитрий Сергеевич? Вы?

Глядя сквозь нее, он вышел на лестничную площадку.

– Митя!

Даже не обернувшись, он захлопнул дверь.

– Ну, семейка! Ну, наглость! – с возмущением воскликнула моя сестра. – Пришел тебе мозги компостировать, чтобы я с его дорогим сыночком помирилась.

– Ты… ты… ты… Только о себе и можешь думать! Что-нибудь вокруг, кроме себя, замечаешь? – Меня наконец прорвало, и ничто уже было не в силах остановить. – Митя ко мне приходил, потому что ты наговорила ему черт знает что! Про Романа и Канаду! Как ты вообще посмела лезть в то, что тебя не касается! Второй раз мне жизнь разрушаешь! Если не любишь своего Ярика или приспичило разрушить собственное счастье, поступай как знаешь. Ты уже взрослая, твое право. А в мою жизнь лезть не смей. Сама разберусь, за кого замуж выйти и куда ехать! Двадцать лет на тебя убила! От Мити из-за тебя отказалась! И теперь снова-здорово! А я его так люблю! Его единственного! Люблю и любила все эти годы!

– Катюха, я ничего не понимаю, – дрожащим голосом произнесла она. – О ком ты говоришь? Какой Митя?

– О Мите! Который теперь стал Дмитрием Сергеевичем! Мы полюбили друг друга, когда нам было двадцать лет. И поженились бы, если бы ты не родилась и мама не умерла. Я отказалась от него, чтобы вырастить тебя! А потом мы опять встретились, когда он пришел к нам с Яриком!

– Почему же вы нам не сказали?

– Боялись. Не знали, как вы отнесетесь. Не хотели вам свадьбу портить! Думали, поженитесь, тогда уж и…

– Кошма-ар! – выдохнула Ольга. – А я ему про Романа наплела.

– Ненавижу тебя! Из-за тебя Митя ко мне никогда не вернется!

Я действительно в тот момент не могла ее видеть и, схватив сумку, кинулась к Гете.

Глава X

Весь путь в такси от дома до Геты я проплакала, и когда ворвалась к ней в квартиру, старушка-соседка, знавшая меня много лет, испуганно вскрикнула:

– Катюша, на вас напали?

Я даже ответить ей была не в силах. Гета утащила меня в свою комнату.

– Что-нибудь с Олей-Митей-Яриком?

– Со всеми сразу! – икая, выдавила из себя я, рухнув ничком поперек ее широченной кровати.

– На машине разбились!!! – Гета зажала рот рукой.

– Типун тебе на язык! – У меня даже истерика на мгновение прекратилась. – Живы они, живы! А вот моя жизнь… разбита.

Меня снова затрясло.

– Раз живы, уже слава богу, – сказала Гета и, повысив голос, добавила: – Перестань реветь и выкладывай.

Но перестать у меня не выходило. Тогда, погремев в холодильнике, Гета сунула мне прямо под нос стакан и жестким голосом приказала:

– Выпей!

Я подчинилась. У меня тут же перехватило дыхание.

– Зачем ты мне водку? Терпеть ее не могу!

– Зато речь прорезалась. Что и требовалось. Ну-ка, выкладывай!

Я начала рассказывать, однако слезы снова полились из меня ручьем, и Гетке пришлось опять прибегнуть к шокотерапии.

Дослушав меня до конца, она покачала головой:

– Ну, у тебя, подруга, одни контрасты. То годами одна сидишь, а то целый шведский стол из мужиков. Выбирай – не хочу.

– Уже не из кого, Гетка, выбирать. Да мне и не надо. Мне только Митя нужен!

– Может, еще обойдется. Сейчас он со злости такой. А после очухается.

– Нет, Гетка, нет. Не очухается! Если бы ты видела, как он уходил! Молча!

– Вот это действительно плохо, – покачала головой она. – Получается, у вас с Митей отношения по новому кругу пошли.

– Не пошли, а как раз закончились. На-все-гда!

– Но ты бы хоть постаралась ему объяснить ситуацию. Большое дело: сходила с бывшим мужиком в ресторан.

– Я еще с ним целовалась! – Рыдания снова вырывались наружу.

– Дура! Кто же в таких вещах жениху признается!

– Мне больше врать ему не хотелось. И так враньем своим все испортила.

– Потому что вечно врешь не там, где надо. За сорок лет так и не научилась. Немудрено, что Митя твой взбеленился. Мужской логики не понимаешь? Они ведь собой все меряют. Раз призналась, что целовались, значит, наверняка и спали.

– Он так и подумал! – Горе с удвоенной силой навалилось на меня.

– Хоть бы со мной сперва посоветовалась.

– Как ты себе представляешь? Митя на меня орет, а я тебе звоню? Да что теперь вообще обсуждать. Он уже никогда ничему не поверит. Да и не знаю, что Ольга там ему наплела про наши отношения с Романом.

Я снова билась в истерике. Гетка кинулась к холодильнику за новой порцией шокотерапии.

Водка, наложенная на потрясение и почти пустой желудок, оказала на меня странное действие. Настал вдруг момент, когда плакать мне резко расхотелось. Категорически расхотелось. Однако слезы лились. Совершенно отдельно от меня. Впрочем, я их уже не замечала и не обращала внимания.

Мне хотелось действовать. В голове сложилась четкая программа. Сию секунду звоню Роману и объявляю, что согласна на все. Мы с ним женимся и уезжаем в Канаду. Ольгу с собой не беру. Пусть сперва доучится. А начнем с того, что я сейчас хлопну еще рюмашку и поеду отдаться Роману. Так сказать, обрублю все концы и начну новую жизнь. Что Митя считает, то и получит! Считает, что я с Романом переспала, вот и пересплю. Мужик он хороший, добрый. А мне прикажете до старости ждать неземного счастья? Да нет его, было и ушло. Теперь начну строить жизнь, как все.

Где же у меня телефон Романа? Ведь он мне оставлял. Я вытряхнула на стол содержимое сумки и, перебирая его, изложила свой план Гете.

– Отдамся. Прямо сейчас отдамся. – Язык у меня заплетался, твердые согласные выговаривались с трудом, но мне казалось чрезвычайно важным и нужным довести до ее сведения все, что собираюсь в ближайшее время проделать. – Гетка, ты понимаешь, если не сегодня, то я и его упущу.

– Погоди!

Гетка встала и принесла небольшое зеркало, которое ткнула мне прямо в физиономию.

– Посмотри на себя, Катерина. Куда ты такая зареванная? Глаза опухли. Нос картошкой. Кто тебя в таком виде возьмет отдаваться? Да Роман испугается и сбежит. Давай-ка ты сейчас еще рюмочку выпей, а потом баиньки. Выспишься как следует, утром марафет наведешь и при полном параде придешь отдаваться. Вот это и впрямь красиво будет.

Я пригляделась к своему отражению, которое расплывалось в зеркале, и вынуждена была согласиться, что Гетка права. Кроме того, на меня накатила страшная усталость. Ехать куда-то, да еще отдаваться совсем не было сил. Их хватило лишь на то, чтобы позволить подруге развернуть себя на кровати и прикрыть пледом. На этом сознание мое отключилось.

Пробуждение мое было ужасно. Глаза ослепил яркий солнечный свет, голова была словно чугунной, во рту пересохло. К тому же меня мутило от омерзительного привкуса. Смутно припомнив то, что происходило вчера, я застонала.

– Проснулась, Птица Колибри? – раздалось у меня за спиной.

Я с трудом повернулась. На кровати рядом со мной лежал Митя. Полностью одетый. Я натянула на голову плед.

– Не смотри на меня! И вообще, откуда ты взялся? Ты ведь ушел. Навсегда ушел.

Я уже грешным делом подумала, что вчерашняя драма просто приснилась мне. Хотя нет. Я высунулась из-под пледа и огляделась. Точно, я у Гетки. На ее кровати. В ее комнате. Значит, вчера все со мной произошло наяву. Но откуда здесь взялся Митя?

– А где Гетка? – задала глупейший вопрос я.

– Она была столь любезна, что предоставила в наше распоряжение свою жилплощадь, – Митя засмеялся. – Нашей нам, как видишь, не хватило, и мы вынуждены ютиться в комнате коммуналки.

Он смеется! Он больше на меня не сердится? Осторожно выглянув из-под пледа, я посмотрела на Митю. Глаза его и впрямь лукаво поблескивали. Он хотел меня раскрыть, но я не позволила:

– Не надо! Я ужасно выгляжу.

– С похмелья все ужасно выглядят, – с явно наигранной строгостью отозвался он. – Будем надеяться, такое больше не повторится. Ох уж не думал не гадал, что ты за двадцать лет еще и алкоголичкой стала.

– Я вообще практически не пью!

– Проверим. Теперь время у нас на это будет.

– Митя, как же ты меня тут нашел?

– И не думал искать, – он опять засмеялся. – Просто тебе, Катя, крупно повезло с друзьями и родственниками. Они на меня как насели, как в угол зажали…

– Кто, Ольга?

– Не только она. Еще и Ярик, – внес ясность Митя.

– Они же в ссоре.

– Были. И вчера, Катя, мы, можно сказать, их и помирили. Тем, что сами поссорились.

– Митя, у меня сейчас голова очень плохо работает, нельзя ли попонятнее?

– Что голова у тебя работает плохо, не удивляюсь. Гета твоя вчера тебе, кроме водки, для надежности еще и снотворное подсунула. Чтобы ты ненароком в ее отсутствие куда-нибудь не сбежала.

Услыхав это, я уползла под плед. Ужас! Ведь я вчера, кажется, собралась ехать отдаваться Роману. Неужели она проболталась Мите? Как мне ни было стыдно, я решила выяснить:

– А куда я собиралась бежать? Ничего не помню.

– Ты собиралась топиться, – ответил Митя. – Так, во всяком случае, Гетка сказала.

Молодец подруга, не выдала. Правду Митя бы точно не оценил. Но Гетка вдвойне молодчина: не позволила мне вчера позвонить Роману.

– Колибри, Колибри, ну что мне с тобой делать, – устало продолжал Митя. – Просто талант у тебя все запутывать. Представь себе, если бы Ольга с Гетой вчера ко мне не пришли.

– Митя, я не нарочно. Так получилось. Я больше не буду…

– Значит, все-таки у тебя с ним опять что-то началось?

Митя резко сел на кровати. Лицо у него немедленно сделалось злым.

– Не было! Не было! – Я схватила его за руку. – Как ты мог подумать? И вообще поверил! Мало ли что тебе про меня наговорят?

– Так сказала-то твоя родная сестра. Очень подробно и правдоподобно расписала весь ваш с Романом роман, – едва произнеся слово «роман», Митя сжал кулаки, – и все ваше ближайшее будущее!..

Я наконец сумела рассказать ему, в чем дело.

– Митя, Оля почувствовала, что я влюблена. А так как мы с тобой наши отношения скрывали, то она пришла к вполне логичному для себя выводу, что я все это время встречалась с Романом.

– А ты ее разубеждать не стала. Это как раз мне понятно, – кивнул Митя. – Но вот зачем тебя с ним понесло встречаться, никак в голове не укладывается. Зачем мужику авансы давать? Или, – лицо у него снова посуровело, – решила на всякий случай Романа придержать? В качестве запасного варианта.

Вот вам мужская логика! Попробуй им что-нибудь объясни! Но я тем не менее попыталась:

– Митя, я как раз решила с ним последний раз встретиться, чтоб больше уже никогда не встречаться.

– Типично женская логика! – воскликнул Митя. – Увы, моему уму недоступно!

– Ну и пусть недоступно! – Все еще не решаясь явить ему свой лик, я выпростала из-под пледа руку и крепко стиснула его ладонь. – Просто ты должен знать, понимаешь, всегда знать и всегда верить: я люблю только тебя, одного тебя на целом свете!

За окном громко проскрежетал трамвай. Скоро в Москве их, наверное, вовсе не станет, однако мимо Геткиного дома, в Замоскворечье, они еще бегают. С улицы пахнуло влажной пылью, наверное, только что поливали, и я вновь с радостью ощутила: лето началось, и Митя рядом, и все хорошо. Настолько же хорошо, насколько вчера было ужасно.

Митя поднес мою руку к лицу и потерся об нее щекой. Со вчерашнего утра не брился, отметила я про себя.

– Да уж теперь почему-то верю, – нежно проговорил он. – И никуда тебя от себя не отпущу.

– Митя, я все-таки хочу узнать, как Ольга с Яриком помирились?

– Ну, твоя деятельная сестрица, осознав собственные ошибки, видимо, поняла, что ей в одиночку со мной не справиться. Тогда, наступив на горло собственной гордости, она с бешеной скоростью обработала Ярика. Потом они вместе разыскали меня и повели совместные наступательные действия в твою защиту. А после присоединилась тяжелая артиллерия в лице твоей Гетки. И крепость, естественно, пала. Разве перед подобным натиском устоишь! Да я и не особенно сопротивлялся.

Митя вдруг зашелся от хохота.

– Катя, ты представляешь, Гетка твоя была готова предъявить в качестве вещественного доказательства Романа, который придет и подтвердит, что с тех давних пор между вами ничего не было! Как такая сцена?

Мое воображение, хоть и богатое, на сей раз спасовало. Отказывалось воспроизводить подобную картину. Я вообще полагаю, что хитрая Гетка, прежде чем предложить, наверняка рассчитала: Митя никогда не согласится. Да и какая ему радость от встречи с Романом?

– Ты меня, Катя, прости, – он виновато глядел на меня. – Вспылил. Мне невыносима была мысль, что ты с кем-то…

– Молчи! – Я зажала ему ладонью рот. – Хватит. Проехали.

– Нет. Ты послушай, – снова заговорил он. – Мне теперь самому стыдно, что Ольге поверил. Не могла ты так цинично…

Я, изловчившись, вновь зажала ему рот.

– Митя. Надо смотреть не назад, а в будущее.

– С будущим как раз ясно! Сначала их свадьба, потом наша. Хорошо, у меня хватило ума ресторан не отменить.

– Значит, Ольга с Яриком совсем помирились? Они тебе сказали, что все-таки женятся?

– Катя! – он покачал головой. – Разве все обязательно следует говорить? У них после такой ссоры новый виток любви начнется. Да он у них уже наверняка вовсю идет. Они у меня в квартире остались.

– А Гетку куда сплавили?

– У тебя должна была ночевать. Вот что, моя дорогая. – Митя насупился, и я испугалась, что меня опять ждет какая-нибудь неприятность. – Значит, так, – продолжал он, – сейчас ты приводишь себя в порядок, и мы едем в загс подавать заявление.

– Прямо сейчас? – Я была совершенно не готова к такому обороту событий. – Может, лучше после их свадьбы?

– Ни в коем разе! – тоном, не допускающим возражений, ответил он. – А то еще что-нибудь выкинешь! Я тебя больше упускать не намерен. Времени-то у нас, Колибри, в обрез.

– Теперь у нас времени полно.

– Да нет. – Митя вздохнул. – Весну и большую часть лета жизни мы, увы, с тобой потеряли. Осень на носу, а потом зима.

– Зима у меня как раз прошла, – возразила я. – И теперь Птица Колибри ее не боится!

Оглавление

Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Глава VIII

Глава IX

Глава X

Реклама на сайте