«Нефритовые глаза»

Уильям Гилл Нефритовые глаза

ЭЛИЗЕ И БРУНО

Существует только одна ложь – обещание изменить мироздание.

Хорхе Луис Борхес

ПРОЛОГ

– Питер, нам пора! Мы опаздываем!

Фрэнсис Феллоус редко повышала голос, но сейчас это было необходимо, если она хотела, чтобы ее слова не потонули в грохоте роликовых коньков, заполнившем в воскресное утро все пространство Спайтелфилдской ярмарки. Раздражение переполняло Фрэнсис: все ее попытки остановить сына были тщетны. Мальчик в очередной раз стремительно пронесся мимо, вызвав тем самым еще большее ее негодование. Она была уверена в том, что Питер слышал ее, но он со всей полнотой чувств, присущих десятилетнему ребенку, наслаждался своей победой, вызывавшей зависть у окружающих. Завидовали не только его умению кататься на роликах, но и самим конькам, присланным в подарок от крестной из Америки.

Некоторое время Фрэнсис следила за тем, как Питер проносился мимо, мгновенно исчезал за поворотом, а затем появлялся вновь. Явное удовольствие, которое испытывал Питер, и ее собственная материнская гордость мешали Фрэнсис пресечь непослушание сына.

– Мы больше не придем сюда, если ты немедленно не остановишься! – предупредила она мальчика, вступившего с ней в спор и начинавшего делать еще один круг. Угроза подействовала: Питер, не доехав до поворота, развернулся и медленно направился к матери.

– Здорово! Пожалуйста, мам, давай останемся еще на пять минут, – попросил он, пробравшись к ней сквозь толпу.

– Нет, нам пора. Я обещала твоему отцу быть в Свентоне к ленчу, но такими темпами мы не успеем даже к чаю, – возразила Фрэнсис, помогая ему развязывать шнурки. – Мы можем прийти сюда в следующее воскресенье, – прибавила она, пытаясь утешить сына, хотя знала, что это вряд ли получится.

Предвыборная кампания началась три дня назад. Норман проводил много времени в своем избирательном округе, но следующий уик-энд муж хотел провести вместе с ней и Питером. Демонстрация счастливой семейной жизни являлась неотъемлемой частью безошибочного политического имиджа накануне выборов, а Норман был предусмотрительным человеком. Атмосфера в политических кругах Лондона была накалена. Нормана считали проницательным политиком: интервью в прессе демонстрировали его спокойствие и привычную уверенность в своих силах. Лишь Фрэнсис, зная мужа лучше, чем другие, понимала, что это не так.

– Тебе надо написать Донне и поблагодарить ее за подарок, – напомнила Фрэнсис сыну, когда они вышли с ярмарки, направляясь к Большой Восточной улице. Было пасмурное мартовское утро, отчего под стеклянной крышей ярмарки царил полумрак, и даже на открытом воздухе свет приобретал туманный серый оттенок.

– Напишу. Ты уже говорила, – ответил Питер. Недовольство в голосе сына и его явное нежелание писать это письмо пробудили у Фрэнсис чувство вины, начинавшее преследовать ее в самые неожиданные моменты жизни. Она сама редко писала в Америку, не желая будоражить свое прошлое, единственной связующей ниточкой с которым и была Донна.

– Ты можешь написать ей на этой неделе из школы, – предложила она. – Я уверена, вечером у тебя есть время.

– Я не хочу возвращаться в школу, – проворчал Питер.

– Что за глупости! Почему?

– Потому что они все дразнятся из-за моей фотографии в том дурацком журнале.

– Следи за своей речью, – предупредила его Фрэнсис, но не очень строго, потому что сама разделяла чувства сына. Она старалась оберегать себя и Питера от назойливого любопытства прессы, желая, чтобы у ребенка было такое же детство, как у других мальчиков его возраста. Это было легко на раннем этапе политической карьеры мужа, но стало затруднительным год назад, когда Норман вступил в должность министра штата, и абсолютно невозможным в связи с предвыборной кампанией. В итоге Фрэнсис пришлось согласиться на приветственное интервью в „Хелло!" и несколько фотографий (включая одну с Питером), мгновенно распространившихся по популярным газетам и журналам, сделавших ее известной и доставивших массу неприятностей.

– Прошло уже около двух недель. Они все успели забыть. В любом случае этого не стоит стыдиться, мой дорогой. Они просто еще глупые, – говорила Фрэнсис, пока они шли к Фолгейт-стрит.

Ее машина была припаркована в уединенном местечке под кирпичным навесом дома в георгианском стиле, за сто ярдов отсюда, и Фрэнсис ускорила шаг, желая быстрее пройти эту безлюдную улицу, которая могла бы стать одним из живописнейших уголков Лондона, не будь она столь безжизненной.

– Какое жуткое место, – критически заметил Питер, оглядываясь. Но Фрэнсис, пытаясь отвлечь сына от окружающей гнетущей тишины, перевела разговор на его любимую тему:

– Я вижу, трек произвел на тебя впечатление. Ты был прав, мечтая побывать там; ни одно место Лондона не выглядит так, как Найтсбридж.

Небольшой белый фургон проехал мимо и затормозил в двадцати ярдах перед ними. Из него вышли двое мужчин и остановились, пристально смотря на Фрэнсис. Почувствовав неладное, она быстро огляделась в поисках другого пути. Но другого пути не было. Крепко взяв Питера за руку, Фрэнсис решительно пошла вперед, прибавив шаг. Мужчины, подобно каменным изваяниям, продолжали стоять неподвижно, словно став частью этой зловещей безжизненной тишины. И лишь пройдя мимо, Фрэнсис услышала за спиной резкое движение и почувствовала грубые мужские руки, как тиски сжавшие ей горло. Она растерялась только на мгновение, но, увидев Питера в руках другого мужчины, начала отчаянно бороться.

– Возьмите все, что хотите, только не трогайте моего сына! – успела прокричать Фрэнсис и потеряла сознание от сильного удара по голове.

Питер хотел позвать на помощь, но ни звука не вырвалось из его груди – огромные мужские руки стальным кольцом сжали мальчика, пытаясь полностью сковать его движения. Мужчина успел протащить ребенка пару ярдов, прежде чем твердый мужской голос остановил его:

– Отпустите их. Немедленно. Или я разнесу вам головы.

Руки, державшие мальчика, резко разжались, и Питер припал к земле, не смея обернуться, боясь даже поднять голову.

– Поднимите руки! Не двигайтесь! – скомандовал голос.

Питер вздрогнул от лязга металлического оружия, брошенного на булыжную мостовую.

– А теперь убирайтесь отсюда, пока я не передумал, – прозвучала последняя фраза, адресованная мужчинам, которые, судя по звукам, поспешно вскарабкались в свой фургон и в мгновение исчезли. Питер почувствовал спокойную, уверенную руку на своем плече.

– Не бойся, все плохое – позади. – Слова, обращенные к ребенку, прозвучали ласково и ободряюще, и мальчик, обернувшись, увидел высокого темноволосого мужчину, спасшего их, но хорошо разглядеть его не успел. Незнакомец склонился над Фрэнсис, лежащей на земле без сознания, и, тщательно осмотрев ее, вынул из кармана радиотелефон и начал быстро давать какие-то указания. Какие именно – Питер уже не слышал. Бросившись к матери, он прижался к ней, вглядываясь в ее лицо, и начал кричать, с трудом сдерживая рыдания:

– Мама, мамочка, что с тобой?! Ответь мне, пожалуйста! Мама!

– Ну перестань плакать, ты же мужчина, – резко оборвал его незнакомец, но, увидев растерянное, заплаканное детское лицо, ласково улыбнулся. – С твоей мамой все будет хорошо, малыш, уверяю тебя. Сейчас приедет „скорая помощь". А мне пора. Мы еще увидимся.

На прощание мужчина похлопал мальчика по плечу и, ни разу не оглянувшись, стал быстро удаляться, все более ускоряя шаг. Питер смотрел ему вслед и, лишь услышав гул сирены приближавшейся „скорой помощи", вспомнил, что он даже не спросил имени их спасителя. Но улица уже была пуста: незнакомец исчез так же неожиданно, как и появился.

Часть первая

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Это холодное январское утро не обещало никаких перемен в жизни Мелани Кларк. Случайно сделанная ошибка в датировке корреспонденции – „1978 год" вместо „1979-й" – напомнила ей о недавно прошедшем Рождестве. А в остальном то утро ничем не отличалось от других: прежде чем приняться за основную работу, Мелани вскрыла почту, сварила кофе, ответила на телефонные звонки, сделав соответствующие заметки для босса, и даже зарегистрировала некоторые бумаги в картотеке. Затем, сев на рабочее место, включила пишущую машинку и, поставив рядом телефон, взялась за ежедневную подготовку документации.

Мелани начала работать сразу после окончания средней школы; последние два года она занимала должность личного секретаря Теда Уайта, заведующего отделом частной клиентуры в Объединенном коммерческом банке. А сейчас к тому же обучалась на заместителя менеджера по товарообмену, что являлось ее первым серьезным шагом на пути к административной карьере. Мелани не хотела всю жизнь проработать секретарем и считала возможным, при определенных обстоятельствах, свое дальнейшее продвижение по службе.

Раздался телефонный звонок.

– Мелани, пришел мистер Сантос, – сообщил голос в трубке.

Мелани нравилось представлять, как выглядит ее очередной клиент: богат, среднего или пожилого возраста. Многие были иностранцами, которых в их банке разделяли на европейцев и азиатов, но ее нового клиента трудно было отнести к одной из этих категорий. Диего Сантос – испанское имя, а сам он приехал из Аргентины.

На этот раз Мелани решила, что ее ждет пятидесятилетний невысокий, скорее даже приземистый, мужчина с редкими седеющими волосами, гладко зачесанными назад. Возможно, он носит усы, но уж наверняка у него золотой „Ролекс".

Мелани подошла к мужчине, сидевшему в одном из кожаных кресел в приемной. В загорелых руках он держал „Уолл-стрит джорнэл", полностью скрывавший его лицо. Ее новый посетитель был явно поглощен чтением.

– Мистер Сантос? – спросила Мелани.

Мужчина отложил журнал и встал. Все ее предположения были ошибочны: он оказался намного выше нее и до пятидесяти лет ему еще было далеко.

Диего Сантос показался ей самым привлекательным мужчиной из всех, кого Мелани когда-либо видела в своей жизни.

– Ну и как выглядит этот парень? – с любопытством спросила Донна, пробуя кусочки тунца и прессованный творог.

– Верх совершенства! – воскликнула Мелани.

– Перестань восторгаться и спустись на землю. Договорились? Итак, он высокий?

– Я думаю, около шести футов…[1] У него восхитительные глаза и потрясающий нос, похож на римский, но очень тонкий…

– Большой нос? – прервала Донна.

– Ну, не маленький, зато правильный. А что?

– Ты знаешь, как говорят: длинный нос – большой пройдоха, – рассмеялась Донна.

Донна Кемпбелл была секретаршей в юридическом департаменте. Они не часто встречались после перехода Мелани в банк, но оставались друзьями. Донна была приятной в общении; ее рассказы всегда казались занимательными, поскольку в ее жизни постоянно происходили какие-то события, правда, несколько однообразные. Благодаря Нью-Йоркскому центру здоровья и теннисному клубу фигура Донны оставалась стройной и гибкой, что и помогало пользоваться постоянным успехом у мужчин. Она не была красавицей, но умела слушать, приковывая внимание собеседников колдовским блеском глаз, и говорить с ними своим особенным, низким, придыхающим голосом, и при этом ее губы вырисовывались, подобно двум змеям на теплом песке. Немногие мужчины могли устоять против ее очарования. Мелани находила игру подруги забавной и слишком явной – но… несомненно, эффектной.

– Не знаю. „Принадлежность к пройдохам" – такой пункт не входит в информационную ведомость клиентов нашего банка, – ответила Мелани.

– Он богат?

– Не так чтобы очень. У него свое дело в Аргентине – около двух миллионов долларов.

– Ты наивна, – вздохнула Донна. – Все эти иностранцы, когда дело доходит до их имущества, становятся похожими на женатых мужчин. Он может быть миллиардером, раз упомянул о миллионах. Тебе надо было взять инициативу в свои руки, проявить к нему интерес.

– О, не сомневаюсь, – саркастически заметила Мелани, – помани я только пальцем, и он будет у моих ног. А в действительности наш разговор ни разу не вышел за рамки делового.

Донна, передразнивая подругу, изобразила гримасой неподдельное отчаяние.

– Ты сногсшибательная очаровательная блондинка, моя дорогая! Ты недооцениваешь себя. Только подари ему один долгий страстный взгляд. И все!

– У тебя, как всегда, все просто, – улыбнулась Мелани. – Мне еще повезет, если я увижу его в следующем году. Иностранные клиенты не показываются часто, если только не теряют своих денег.

– Тогда думай о нем, как еще об одном минутном увлечении, – утешающе сказала Донна. – Во всяком случае, пока ты не сообщила мне ничего особенного о своем иностранце. Вокруг множество красивых мужчин.

Мелани на мгновение задумалась.

– Он просто сказка! – проговорила она.

– Как я поняла, он несколько самоуверен, – заключила Донна, – а я известный мировой специалист по таким типам. Возможно, я сумею отыскать твоего мистера Сантоса и ты сможешь увидеть его раньше, чем через год.

Мелани почувствовала, что зря дала Донне этот шанс: подруга казалась слишком готовой на услугу. Такое и раньше бывало, но, к счастью, всегда в тех случаях, когда для самой Мелани это не имело большого значения.

– Офис Теда Уайта, – отчетливо произнесла Мелани.

– Могу я поговорить с мистером Уайтом?

– Он сегодня в управлении. Могу я что-нибудь сделать для вас?

– Ах, да, совсем забыл: он предупреждал, что его не будет сегодня на месте. Сожалею, что оторвал вас от работы. – Пальцы Мелани сжали телефонную трубку, когда она узнала акцент. Она была уверена – это Диего Сантос. – Думаю, вы сможете помочь мне, – ответил он неуверенно. – Я заполнил документ, который дал мне мистер Уайт. Завтра утром я улетаю, но прежде мне бы хотелось показать его вам, чтобы быть уверенным в правильности его заполнения.

– Но почему бы вам не… – Мелани не договорила стандартного ответа, который обычно давала клиентам по телефону. – Я буду рада помочь вам, – произнесла она вместо этого. Диего Сантос давал ей возможность увидеться с ним вновь.

– О, великолепно, сейчас я посмотрю, что у меня запланировано на сегодня. Последний день всегда самый трудный, – вздохнул он расстроенно. – Вы не могли бы встретиться со мной после работы: у меня до этого совсем нет времени? – извиняющимся тоном спросил он.

У Мелани было такое чувство, будто она выиграла в лотерее.

– Да, конечно, – ответила она, пытаясь придать своему голосу деловой оттенок.

– Я действительно ценю вашу помощь. Вы можете прийти к шести часам в „Сент-Регис"? Я буду ждать вас в баре. – Его голос показался Мелани чересчур официальным, из чего она, положив трубку, сделала только один вывод: Диего Сантос совсем не нуждался в ее помощи. У десятилетнего ребенка не возникло бы затруднений в заполнении их бланка; даже если у него и были какие-то вопросы, он мог выяснить их по телефону. Диего Сантос разыграл весь этот спектакль, чтобы увидеть ее, и Мелани улыбнулась, подумав, что за этими детскими выдумками скрывается его неуверенность в себе.

Неожиданно Мелани вспомнила, что он не представился ей во время телефонного разговора: для Диего Сантоса было само собой разумеющимся, что его узнают даже по голосу. И она поняла, что на самом деле его детская выдумка с постоянными извинениями и притворной застенчивостью – все это было лишь для того, чтобы не дать ей возможности отказаться от предложения встретиться с ним за чашечкой кофе.

Диего Сантос действительно был неотразим.

– …Итак, я закончила среднюю школу и переехала в Нью-Йорк. Мама возражала. Для нее это было… – Внезапно Мелани остановилась. Она вдруг поняла, что рассказала больше, чем следовало бы. На простой вопрос Диего о том, родилась ли она в Нью-Йорке, она ответила целым рассказом о своей жизни, вызвав у него тем самым огромное количество вопросов.

– А чем занимается ваш отец?

Диего задавал вопросы так просто, что Мелани сама удивлялась тому, как легко и откровенно рассказала о своей жизни абсолютно незнакомому человеку, в то время как он лишь мимоходом упоминал яхты, загородные дома, поло-клубы, но совсем не говорил о своем происхождении, о своей семье.

– Он водопроводчик. Или, вернее, был им в то время, когда бросил нас. Тогда мне исполнилось пятнадцать лет. С тех пор я его не видела, – ответила Мелани. – Вы, наверное, впервые в ресторане с дочерью водопроводчика?

Диего улыбнулся. На его лице, покрытом ровным постоянным загаром, оставались лишь тоненькие белые ниточки около глаз, полностью исчезавшие при смехе.

– Не знаю. Большинство людей предпочитают не говорить правды о себе. Но вы не такая. Мне нравится это.

Он пристально смотрел на Мелани, и она, почувствовав себя от этого неловко, перевела взгляд на висевшие на стене часы. Они разговаривали уже больше часа. Мелани было приятно находиться с Диего, наслаждаться его обществом, любоваться его красивой внешностью. Но она вспомнила, что предлогом для этой встречи было дело.

– У вас с собой бланк? – Мелани заставила себя задать этот вопрос.

Диего вынул из нагрудного кармана свернутый лист бумаги и протянул ей. В бланке было написано, что ему двадцать восемь лет, а в графе „члены семьи" значилось: Амилькар Сантос (отец), Мария Торрес Кастилио де Сантос (мать). „Не женат", – отметила про себя Мелани.

– Все в порядке, – сказала она, кладя бланк в сумочку.

– Я знаю, – с озорным блеском в глазах ответил Диего. – У меня вложения в четырех нью-йоркских банках. – Он выглядел сейчас слегка смущенным. – Я надеюсь, вы простите мне мою глупую выходку. Мне очень хотелось пригласить вас на обед, но я подумал, что это будет легче, если мы сначала встретимся за чашечкой кофе. Вы свободны сегодня вечером? Мы могли бы пойти в ресторан „У баска", это всего лишь через дорогу, – попытался оправдаться Диего, словно близость ресторана была единственным фактором, от которого зависело решение Мелани.

– Вы имеете в виду сейчас? – спросила она, шокированная его предложением.

– Извините, я понимаю, что это очень позднее предложение… Но хотя бы сегодняшний вечер – завтра утром я улетаю.

Столь неожиданное предложение повергло Мелани в замешательство, она не знала, что ответить. Она еще согласилась бы пообедать с ним в „Белой лошади", но в ресторане „У баска" Мелани не была ни разу в жизни, а лишь заказывала там столики для босса, когда у того назначались встречи с действительно важными клиентами. Она была потрясена самой мыслью, что ей придется идти в столь шикарное место в своем дешевом платье от Келвина Клайна, купленном по сниженной цене на складе. „Ну и кошмар!" – подумала она опять. Это мысленное восклицание стало девизом ее сегодняшнего вечера.

– Я с удовольствием пообедаю с вами, – сказала Мелани, и все ее сомнения тотчас исчезли. В его глазах было такое искреннее восхищение, что она почувствовала себя Золушкой, чье платье одним взмахом волшебной палочки сказочной феи превратилось из надоевшего шерстяного джерси в новый прекрасный шуршащий шелк.

Начинало смеркаться, когда Мелани Кларк покинула ресторан „У баска" и, лишь оказавшись за его пределами, поняла, в каком напряжении находилась последние несколько часов. Сейчас, немного расслабившись, она до мельчайших деталей вспомнила прошедший вечер: почтительное обслуживание официантов, тайные быстрые взгляды, бросаемые на Диего другими женщинами, изысканное серебро на столе, хрупкий отблеск дорогой посуды. Незнакомое меню, полное манящих чудес, оказалось именно таким, каким обещало быть: хрустящее золотистое печенье, прозрачное, как паутина, сочное белое мясо омара, свежие помидоры и бархатная зелень крохотных бобов, великолепная молодая баранина, пахнущая чабрецом, дорогостоящие, возбуждающие вина цвета летних солнечных лучей или старого бархата, блестящая куполообразная посуда, которая, открываясь, вызывала еще большее изумление цветовыми оттенками и необыкновенными запахами. Но самым волнующим ощущением Мелани было то, что она находилась здесь с самым привлекательным мужчиной в мире.

О блюдах, поданных на ужин, Диего и Мелани отозвались по-разному: она сказала, что все было просто восхитительно, он же заметил, что в действительности эти блюда должны иметь совсем другой вкус.

Они говорили обо всем и ни о чем, в частности, касаясь своих тревог и неприятностей, привычных развлечений и надежд. Скоро разговор их стал естественным и живым; Мелани и Диего удивлялись тому, что у них, как ни странно, оказалось очень много общего.

В какой-то момент Мелани поняла, что их знакомство должно перейти в самые интимные отношения, которые могут возникнуть между мужчиной и женщиной. Ничего не было сказано; их взгляды не встречались часто, рука Диего не ложилась поверх ее руки. Наоборот. Мелани чувствовала, как они застенчиво избегали каких-либо возможных прикосновений друг к другу: их пальцы не приближались одновременно к блюду с кусочками масла, а под столом ноги находились на определенном расстоянии. Слишком сокрушающим должно было стать их соприкосновение.

Официант принес коньяк. Но в это время Мелани ничего не слышала; Диего произносил какие-то слова, что для нее было лишь предлогом, чтобы сосредоточиться на его двигающихся губах, чуть приоткрывающих ровные белые зубы. В горле у нее пересохло, взгляд переместился на его руку, тянущуюся к бокалу. Пальцы Диего спокойным отработанным жестом легли на гладкую округлость хрусталя, осторожно покачивая бокал круговым движением, – медового цвета жидкость внутри него заколебалась. Диего поднес напиток к губам, его пальцы слегка сжали бокал, а на ладони появился золотой отблеск от светящегося янтаря бренди.

В Мелани проснулось неодолимое желание близости с мужчиной, сидевшим напротив нее. Странно, оно никогда не возникало так внезапно. Она же совсем не знает его, может быть, она пьяна или сошла с ума? Мелани никогда не была столь импульсивна. Но желание не оставляло ее…

– Мелани?!

Она подняла голову. Шум вокруг них, изысканная суматоха дорогого ресторана вернули ее к реальности. Мелани увидела свое нетронутое бренди, красивые цветы в вазе на столе и Диего, смотревшего на нее.

– Нам уже пора. Пойдем? – произнес он.

Они направились к двери. Выйдя из ресторана, они повернулись друг к другу лицом, их дыхание смешалось с шумом светящейся огнями улицы, а потом он поцеловал ее. Они целовались до тех пор, пока не начали задыхаться. Диего взял Мелани за руку, и они, перейдя через улицу, вошли в его отель.

Мелани пришла домой и с надеждой открыла почтовый ящик. Он был пуст, как она и предполагала. Диего уехал этим утром, и раньше завтрашнего дня Мелани вряд ли могла получить письмо.

Она направилась к лифту. День был мучительным с тех пор, как Мелани ранним утром покинула Диего спящим в его номере. Она как бы оцепенела, вернувшись к своей пустой повседневности, автоматически печатая письма каким-то абсолютно ничего не значащим для нее людям, пытаясь не позволять себе вспоминать о Диего, ощущениях его рук, своих прикосновениях к его коже. Жизнь сразу стала тусклой и скучной, как эти зелено-серые стены, фотообои, ряд стальных дверей вдоль коридора. Все, что казалось нормальным вчера, было мрачным и гнетущим сегодня.

От созерцания своей квартиры Мелани стало еще хуже. Как могло случиться, что лучшие годы ее жизни проходили в этих стенах! Несколько полок с книгами и документами, круглый стол с четырьмя старыми стульями, диван, покрытый лоскутным одеялом, чахлые комнатные растения… Было жарко и душно. Мелани прошла через комнату и открыла окно, которое распахнулось с треском. В комнату ворвался поток холодного зимнего воздуха, но она, не обратив на это внимания, стояла неподвижно, обводя рассеянным взглядом окна зданий на 88-й улице. „Отсюда открывается великолепный вид на парк у реки", – сказал ей агент по недвижимости, когда Мелани увидела все это впервые пять лет назад. Но в то время для Мелани было важно другое: найти квартиру в Манхэттене было трудно, тем более что Мелани не могла позволить себе большую арендную плату. А возвращаться обратно в Джерси она не хотела.

Парк был виден лишь в проеме между домами и тут же ускользал с другой стороны окна, в котором появлялась огромная белая кирпичная коробка здания, возвышающегося на другой стороне дальней Западной авеню и скрывающего крохотный островок зелени.

– Ну, продолжай, расскажи поподробнее. Сколько раз? Три? Четыре? – Донна склонилась над столом, глядя на подругу и. ожидая от нее полного отчета.

Мелани ничего не ответила.

– Что, пять раз? – настаивала Донна, затаив дыхание от изумления, и Мелани пожалела, что рассказала о своей ночи с Диего. Она забыла о любви Донны к назойливым расспросам.

– О, замолчи, Донна! – оборвала Мелани.

– Извини, дорогая. Я знаю, ты смущена… ну не сердись… – Донна села на место и тихо присвистнула. – Предполагаю, что он мог и шесть раз. Не удивляюсь, что ты выглядела вчера слегка усталой. Он звонил тебе после этого?

– Нет.

– В таком случае, когда ты снова увидишь его?

– Не знаю. Он вернулся в Буэнос-Айрес вчера утром.

– А ты здесь… – вздохнула Донна.

Нотка сарказма в голосе подруги неприятно затронула чувства Мелани, еще больше усиливая ее собственные опасения.

– Что ты предлагаешь мне делать, мчаться за ним?

– Нет. Тебе просто нужно было сказать ему, что ты всегда томилась желанием увидеть Буэнос-Айрес. И если парень действительно богат, не женат и если вы действительно разжигаете друг в друге такой огонь, то он обязательно согласился бы взять тебя с собой.

– Он осуществляет только свои собственные планы, – возразила Мелани.

– Ну, – воскликнула Донна, – тогда ты не должна позволять ему исчезнуть из твоего поля зрения. Поезжай в Буэнос-Айрес.

Мелани вытаращила глаза.

– Ты, должно быть, сошла с ума, – воскликнула она. – Хорошо же я буду выглядеть, когда он с ходу вернет меня в аэропорт, отправит домой и в довершение всего я лишусь работы.

– Или вы будете вместе провожать закат солнца. А объявлений о такой работе, как твоя, ты можешь найти штук десять в „Нью-Йорк таймс" каждый день. Этот парень такой же, как миллионы вокруг, он лишь один из них, а ты сходишь по нему с ума. Если бы я была на твоем месте, то завтра же отправилась бы к нему и посмотрела, что из этого выйдет. – Донна положила несколько монет на край стола и встала. – Мы собираемся в дискоклуб завтра вечером. Если хочешь, можешь поехать с нами, – предложила она.

– Благодарю тебя, но у меня нет настроения. Желаю удачного уик-энда, – тихо ответила Мелани.

Донна покачала головой.

– Выше нос, душенька! Я позвоню тебе в воскресенье, надеюсь, ты не собираешься до этого времени умереть от несчастной любви.

В субботу утром Мелани встала, как обычно, сварила себе чашечку кофе и немного погуляла в парке. Вернувшись домой, она приняла душ, оделась и вышла на улицу, решив позавтракать в кафе „Ромео". По дороге туда она купила „Нью-Йорк таймс" и, пробежав глазами первую страницу газеты, поняла, что сосредоточиться на чтении не сможет.

Мелани хотела посвятить весь сегодняшний день домашним делам: собрала все белье, накопившееся за неделю, загрузила в стиральную машину, высушила и, убедившись, что не сможет провести весь день дома одна, решила немного развлечься. Мелани начала обзванивать своих друзей. Но было уже слишком поздно: либо она не заставала никого дома, либо у них имелись свои планы на сегодняшний день.

Наконец в полдень она все же вышла из дома. Часом позже Мелани прогуливалась по цветочной выставке. Она уже была на ней один раз или дважды и теперь наслаждалась спокойствием и тишиной, царившими здесь и казавшимися ей сейчас торжественными и мрачными. „Цветущая долина" была лучшим местом, где можно убить время, но уже пять минут спустя она устала от субботней толкотни. В два часа или около трех Мелани, хотя она и не была голодна, решила угостить себя ленчем, а после этого сходить в кино. Неподалеку находился уютный, сделанный в старом стиле французский ресторанчик; он был дороговат для нее, но сейчас Мелани даже не подумала об этом. Полчаса спустя, устав от своего одиночества, она закончила ленч и покинула ресторан. Мелани не пошла смотреть фильм, как планировала раньше, а вместо этого направилась к себе домой. Пустой кинотеатр заставит ее еще больше почувствовать свое одиночество, но и дом, полный людей, был бы сейчас для нее не лучше.

Уже около дома ее внимание привлек свежий нежный запах, а затем она увидела яркий белый сверток на ступеньках у своей двери. Это были вложенные в конверт лилии. Мелани наклонилась и подняла маленький белый пакет.

„Не дождался тебя", – было написано на безымянной карточке.

Раньше многие мужчины дарили ей цветы, но еще никто не клал их к ее ногам.

Пятнадцать минут спустя Мелани уже была на пути в аэропорт.

Мелани одиноко стояла в центре огромного зала аэропорта, в сотый раз задавая себе один и тот же вопрос: „Правильно ли я поступаю? Я, должно быть, сошла с ума, – думала она, – собралась лететь на другой конец земли без приглашения, заплатив при этом за билет огромную сумму, которая мне не по карману, и все это только ради того, чтобы найти кого-то, кого там может вовсе и не быть". У Мелани были только адрес и телефон мистера Сантоса, которые она узнала из бланка картотеки клиентов, и ее отчаянная надежда найти Диего. Она никак не могла решиться набрать заветный номер, боясь получить вежливый отказ, а сейчас к тому же подумала, что ее несостоявшееся путешествие может сохранить ей массу времени и денег.

Мелани решительно направилась к телефону. Сердце ее замерло, когда она услышала гудок на другом конце провода.

– Hola?[2] – произнес женский голос.

– Простите, могу я поговорить с Диего?

– Con quién quiere hablar?[3]

– Señor Santos, per favor…[4] – И это было все, что Мелани могла вспомнить из испанского. – Я звоню из Нью-Йорка, – попыталась оправдаться она.

– Un momento, no corte.[5]

На другом конце провода, казалось, все онемели, но Мелани продолжала терпеливо ждать. Минутой позже ее настойчивость была вознаграждена.

– Здравствуйте. С кем я разговариваю? – И снова женский голос, но на этот раз в нем чувствовались уверенность и раздражение, и Мелани поняла, что сейчас она разговаривает уже не с прислугой.

– Мне бы хотелось поговорить с мистером Сантосом. Меня зовут Мелани Кларк.

– В данный момент мистера Сантоса нет дома. Ему что-нибудь передать?

– А с кем я разговариваю? – в свою очередь спросила Мелани.

– Я миссис Сантос…

Мелани выронила телефонную трубку.

Обычно по утрам Мелани с легкостью вставала и отправлялась на работу, но это значило лишь то, что раньше в ее жизни не происходило ничего особенного. В любой другой день она бы вела себя, как обычно: ведь все будни, начинавшиеся ранним утром с чашечки кофе и заканчивавшиеся поздним вечером в ее одинокой квартире, не отличались друг от друга. Но сейчас она чувствовала себя абсолютно разбитой. Ее мучил вопрос: как вести себя с Диего Сантосом, если он когда-нибудь снова появится в ее жизни? Она могла бы быть с ним веселой, легкомысленной девчонкой, наслаждающейся его обществом в промежутке между встречами с другими мужчинами. Или она могла быть с ним холодной гордячкой, игнорирующей его ухаживания, когда бы он, как наивный мальчишка, хвостом следовал за ней по длинному банковскому коридору… Мелани была уверена, что ничего этого не будет. Нет, она не сможет притворяться с ним. Она была безнадежно влюблена в женатого мужчину.

Дни шли один за другим, но не было и минуты, чтобы Мелани не думала о Диего Сантосе. Только о нем.

Мелани проснулась от резкого телефонного звонка и в темноте не сразу смогла найти трубку.

– Мелани? Это я, Диего. Открой мне, пожалуйста. Я безумно хочу видеть тебя.

Мелани бросила взгляд на будильник. Было два часа ночи. Она нажала кнопку, открывающую дверь подъезда, до того, как успела подумать, а затем бросилась в ванную. Лицо молодой женщины, отраженное в зеркале, подтверждало, что ее вытащили из кровати и разбудили от кошмарных снов. Она успела только провести щеткой по волосам, как раздался звонок. Мелани открыла дверь.

– Послушай… – испуганно сказала она и остановилась, потому что это был он и он действительно хотел видеть ее.

– Я думаю о тебе все время. Все это время… – произнес Диего, и его кейс упал на пол. Он обвил руками ее талию и стал нежно целовать. Мелани отступила назад, чтобы Диего мог войти внутрь, и он, захлопнув ногой дверь, подхватил ее на руки и положил на кровать. Его туфли полетели на пол, за ними последовала ее ночная рубашка. И спустя мгновение они перестали замечать все вокруг, и мир стал существовать только для них одних.

Мелани повернула голову и посмотрела на Диего, на его красивое мужественное лицо в свете раннего утра.

– Я разговаривала с твоей женой дней десять назад, – сказала она. В ее голосе не было горечи. Мелани хотела быть с ним, и на какое-то время Диего принадлежал только ей. В памяти всплыли печальные и предостерегающие истории об опасностях связей с женатыми мужчинами. Но все это не имело значения сейчас, когда желанный мужчина находился рядом. Однако Мелани должна была сказать, что знает о его жене, чтобы не создавать между ними проблем.

Со стороны Диего послышался смешок:

– Интересное замечание. Но тебе нечего беспокоиться об этом. Я не женат.

Мелани рассердилась. Он не должен лгать ей.

– Кто же тогда эта сумасшедшая женщина из Буэнос-Айреса, которая утверждает, что она твоя жена, и отвечает по номеру, который ты оставил в банке?

Диего поднялся.

– Расскажи мне поточнее, что случилось.

Мелани объяснила, и он рассмеялся.

– Это была моя мама! Если бы ты не бросила трубку от гнева, она бы поговорила с тобой. Мама всегда отвечает на телефонные звонки отца, и поэтому, когда ты сказала, что хочешь говорить с мистером Сантосом, она подумала, что ты имеешь в виду его. Что касается меня, то я для нее еще ребенок.

– Ты живешь вместе со своими родителями? – изумилась Мелани.

– Там большой дом, – ответил Диего слегка застенчиво. – Я знаю, это звучит для тебя нелепо, но у нас принято жить с родителями до того, как заведешь собственную семью. – Он осторожно склонился над Мелани. – Так что ты можешь больше не думать об этом, я не женат, – прошептал Диего. Его рука нежно поглаживала ее грудь, поглощая все внимание Мелани, так что она действительно больше ни о чем думать не могла.

На следующее утро они опять любили друг друга. Из-за жары их движения были медленны и ленивы. Когда они вышли из ванной, Мелани позвонила на работу и сказала, что у нее грипп. Она решила развлечься и в этот самый лучший день в своей жизни прогуляться с Диего по городу.

Сначала они пошли в магазин: Диего вылетел прямо из Пулта дел Эсте – там на побережье был загородный дом его родителей, – и у него даже мысли не мелькнуло заехать в Буэнос-Айрес за теплой обувью.

– Мне нужно купить что-нибудь зимнее перед тем, как мы отправимся куда-нибудь еще. Иначе я замерзну, – сказал он.

Диего поймал такси.

– Я не выношу большие магазины, – произнес он и дал указания таксисту, – „Сен-Лоран" на Мэдисон-авеню.

Мелани почувствовала руку Диего на своем плече и прижалась к нему, разглядывая через окно машины сверкающий на утреннем солнце снег, четкие очертания голых деревьев на фоне чистого неба. Ощутив тепло дыхания Диего на своей щеке, она ужаснулась внезапной мысли, что все эти счастливые минуты могут вскоре стать всего лишь воспоминанием.

– Когда ты уезжаешь? – Она постаралась задать вопрос как можно небрежнее.

– А что, я уже надоел тебе? – улыбнулся он.

– Не говори глупости! Ты знаешь, почему я спрашиваю.

– А ты знаешь, почему я не хочу говорить с тобой об этом. Нам сейчас очень хорошо вместе.

Такси остановилось, и они вышли из машины. В магазине Мелани старалась держаться уверенно, как будто посещение таких мест было для нее обычным. К ним подошла стройная элегантная женщина, одетая в черное платье.

– Ah, monsieur Santos, je suis enchantée de vous voir!..[6] – сказала она на хорошем французском. Диего ответил также на французском, из чего Мелани поняла, что никакие советы насчет магазинов в Нью-Йорке ему не нужны. В итоге женщина кивнула мужчине-помощнику, также великолепно одетому, который и повел их в мужскую секцию магазина.

– Мне нужно синее пальто, синий свитер, две пары серых шерстяных брюк, несколько темных рубашек… – Диего скрылся в примерочной; через некоторое время помощник вернулся, держа в руках несколько пар обуви. В это время Мелани бесцельно бродила по магазину, рассматривая все вокруг без особого интереса, пока не увидела потрясающее черное кожаное пальто оригинального фасона, отделанное блестящим черным мехом. Она погладила рукой подкладку и обратила внимание на прикрепленный к ней ценник. Пальто стоило четыре тысячи долларов.

– Примерь его, если оно тебе понравилось.

Мелани обернулась. На ногах Диего были новые дорогие туфли явно ручной работы. Она быстро отдернула руку, словно обожглась.

– Примерь его, – настаивал он.

Рядом мгновенно появилась женщина в черном, она сняла пальто и поднесла его к Мелани и Диего.

– Оно великолепно подходит вам, мадам, – проворковала она. – Нет ничего прекраснее, чем зеленоглазая блондинка в черном кожаном пальто.

– Я согласен с вами, – улыбнулся Диего и помог Мелани снять ее старое пальто, не обращая внимания на возражения. Надев это восхитительное пальто, Мелани ощутила на своих плечах его вес, тепло меха и запах кожи. Она затрепетала от восторга, увидев в зеркале свое отражение: очаровательная, уверенная в себе женщина, окруженная восхищенными лицами, как будто Мелани превратилась в кого-то совсем другого – ее настоящей уже не было. Опомнившись, она скинула с себя это великолепие.

– Благодарю вас. Пойдем, нам пора, – обратилась она к Диего.

– Мы берем это пальто. Отошлите, пожалуйста, остальные вещи в отель „Сент-Регис", – сказал он женщине, подав ей золотую кредитную карточку. А затем, положив старое пальто Мелани на груду своих покупок, помог ей надеть новое.

– Ты не должен покупать мне такие дорогие вещи. Ты сошел с ума, – испуганно прошептала Мелани. Диего лишь поцеловал ее в ответ.

– Я не сошел с ума. Просто у меня есть деньги, – улыбнулся он. – А это не совсем одно и то же.

Наслаждаясь прохладой белоснежных простыней и теплом, исходившим от тела Диего, Мелани потянулась к подносу за тостом, намазанным толстым слоем икры. Ей не понадобилось много времени, чтобы понять всю разницу между глянцевой, серебристой изысканностью апартаментов Диего и ее собственными ерундовыми вещами, которые она покупала по случаю. На тумбочке у кровати стоял ночник, мягкий свет которого отражался в полировке мебели красного дерева.

– Блаженство, – сказала Мелани, прижавшись к Диего, и они утонули в нежности пуховых подушек.

– Ты бы любила меня так же, если бы у меня было меньше денег? – спросил он.

– Я бы любила так же сильно, если бы у тебя не было даже одежды. Во всяком случае, без нее я люблю тебя действительно больше, – ответила Мелани. – А если серьезно, правда в том, что твои деньги ничего для меня не значат.

– Иногда все бывает не так, как кажется. На самом деле это не мои деньги.

– Ты смеешься надо мной? – поддразнила его Мелани.

– Я говорю серьезно. Мой отец богат, а не я. Я лишь работаю на него.

– Звучит так, как будто тебя это не устраивает.

– Ну, почему не устраивает. Это семейный бизнес, и когда-нибудь я встану во главе него. До тех пор я не могу выражать недовольство.

– Ты единственный ребенок в, семье? – спросила Мелани.

– У меня есть сестра, но она больше не живет с нами.

– Как ее зовут?

– Марина.

– Ты любишь ее?

– Больше, чем она любит нас. Она даже не потрудилась сказать нам, куда уезжает, когда покинула нас.

– Нас, нас, нас… – тихо проговорила Мелани. – Ты говоришь так, как будто ты и твои родители – это одно и то же.

– До сих пор я чувствовал, что это так и есть, – согласился Диего. – Но мы всё говорим о моей семье и ни слова о твоей. Расскажи мне о них.

– О ком? – Она знала, о ком он спрашивает, так же точно, как и то, что ей не удастся уйти от ответа. Была ее очередь ответить откровенностью на откровенность.

– Не притворяйся. О твоих родителях, конечно, о ком же еще, – сказал Диего.

– Я не знаю, что они по-настоящему любят. Все время, пока я была ребенком, они говорили только о деньгах. А потом мой отец ушел от нас. С тех пор я его не видела.

– А кого ты любила больше? – продолжал расспрашивать Диего.

– Отца, я думаю, потому что он никогда не жаловался и всегда был добр со мной. Тогда я думала, что мы не нужны ему, потому что так говорила мне моя мать. Но со временем мое мнение о нем изменилось. Я не знала, где он, и поэтому не могла поговорить с ним.

– Он не может быть таким хорошим, если бросил вас, – заметил Диего.

– Он пытался встретиться со мной несколько раз, но я не хотела ни слышать, ни видеть его, мне хотелось угодить матери. Она всегда заставляла меня чувствовать, что я недостаточно забочусь о ней, поэтому мне всегда казалось, что я должна постоянно доказывать ей свою любовь, пока не поняла, что это был способ привязать меня к себе. Три года спустя, как раз после того, как я ушла из дома, я попыталась найти отца, но безрезультатно. Слишком дорого нанять кого-то, чтобы отыскать его. Так мы потеряли связь друг с другом.

Диего притянул Мелани ближе к себе.

– Ты можешь встретить его там, где меньше всего ожидаешь, – сказал он.

Некоторое время они лежали молча, а потом Диего опустил поднос с едой на пол.

– Ты не должна бояться, я никогда не оставлю тебя, – прошептал он, перед тем как поцеловать ее.

Мелани замерла, когда увидела в зеркале отражение Донны, входящей в дамскую комнату.

– Только не убеждай меня, что ты купила это на свои собственные сбережения, – задыхаясь, сказала Донна, показывая пальцем на пальто из натуральной ножи.

– Нет, – спокойно ответила Мелани, продолжая подкрашивать губы.

– Мне кажется, твой ненаглядный в городе. Я пыталась дозвониться до тебя, когда узнала, что ты заболела, но мне никто не ответил. Я предполагала, что ты не в больнице. – Донна подошла поближе и нежно, как если бы это был ее любимый питомец, погладила пальто Мелани. – Ты врешь на работе, а он заваливает тебя такими подарками. Это похоже на любовь.

Донна повторила мысли Мелани, которые та не решалась высказать вслух.

– Я прошу тебя не ходить сегодня на работу, – сказал Диего. – Я закончу все свои дела рано, и мы могли бы побыть вместе.

– Я тоже хотела бы провести сегодняшний день с тобой, – вздохнула Мелани, – но…

– Но ты можешь не ходить на работу!

– Я не могу притворяться больной два дня подряд: я окончательно потеряю работу. В любом случае, мне не нравится лгать.

– И поэтому?..

– Что поэтому? – спросила Мелани, досадуя на его легкомыслие. – Может быть, я и первая женщина в твоей жизни, которая должна сама зарабатывать себе на жизнь, но…

– Прости меня, пожалуйста, – прервал Диего, взяв ее за руку. – Иногда я бываю капризным дерзким упрямцем. Это потому, что я хочу, чтобы ты всегда была со мной, когда я здесь.

Мелани почувствовала искреннее раскаяние в его голосе.

– Я буду с тобой весь уик-энд, – сказала она. – Надо подождать всего лишь один день.

Диего посмотрел на нее.

– Меня уже не будет здесь, Мелани. Я возвращаюсь домой завтра утром. Мой отъезд уже решен окончательно, и я не в силах что-либо изменить. У моей мамы в субботу день рождения… Я должен быть там…

Он оправдывался, и это было не похоже на Диего Сантоса.

– Ты должен был сказать мне, что приехал только на два дня, – возмутилась Мелани.

– Я не хотел омрачать наше счастье, – попытался объяснить Диего.

Мелани понимала, что он не мог поступить иначе, но все равно чувствовала себя обманутой.

– Когда ты приедешь снова? – попыталась она спросить как можно безразличнее.

– Скоро. Как только смогу. Я обещаю, – ответил он, но глаза его избегали ее взгляда.

По крайней мере, он обещал вернуться, но этого было мало.

ГЛАВА ВТОРАЯ

„Добро пожаловать в Аргентину! Наша страна славится своими мясными изделиями, танго и многим, многим другим. Все это мы предлагаем нашим гостям. Это одна из крупнейших стран мира со своеобразной, поразительно богатой природой…" – прочитала Мелани в путеводителе, купленном ею этим утром во время ленча. Большое количество восхитительных ландшафтов на ярких, красочных фотографиях чередовалось с несколькими снимками, демонстрирующими танго; тучные невыразительные фигуры танцующих доказывали, что авторы путеводителя большее внимание уделяли оригинальной природе своей страны. Мелани читала наугад, перескакивая со статьи „Испанские завоевания" на статью „Рестораны Буэнос-Айреса", а затем на следующую… Полистав книгу около часа, она отложила ее в сторону. Мелани получила ответы на все вопросы об Аргентине, за исключением одного, который действительно волновал ее: когда она получит весточку от Диего?

Прошло уже около месяца, как он уехал. Он звонил ей много раз. Мелани никогда не жаловалась ему на случайность этих телефонных звонков. Иногда Диего звонил несколько раз в день: сначала на работу, потом домой; а иногда долгое время не объявлялся совсем.

Немного уверенности и определенности – это все, что было ей нужно в их отношениях.

Что еще, кроме телефонных разговоров, было у них: два дня и три ночи вместе. Для нее это было волшебное время, потому что она окунулась в жизнь, о которой раньше могла только мечтать, и потому что она была рядом с любимым человеком. Но для Диего такая жизнь обычна, и Мелани преследовала мысль, что он вел себя так же с другими женщинами, возникавшими в его жизни, и что для него она была лишь одной из них.

Мелани обнаружила, что Диего стал очень много значить для нее, и это чувство еще более усиливалось, когда он долго не звонил ей. В дни, проведенные вместе, им было упоительно прекрасно, и тот факт, что они жили далеко друг от друга, лишь создавал ощущение приятного ожидания. Все могло быть слишком идеально: полная гармония и взаимопонимание между двумя взрослыми независимыми людьми.

Зазвонил телефон, Мелани бросилась к трубке.

– Я скучаю по тебе, – сразу сказал он.

– Я тоже скучаю по тебе, – ответила она. Ей нужно было слышать его голос, нужно было, чтобы он был с ней здесь, сейчас, всегда.

– Ты можешь быть в Майами завтра ночью? Я уже купил билеты для тебя. В понедельник вечером ты сможешь вернуться назад в Нью-Йорк. Думаю, это должно быть прекрасно: три дня на море.

Понедельник был выходной – празднование дня рождения Линкольна.

– Как ты устроил это? В последний момент мой босс собрался лететь на выходные во Флориду, но все билеты были уже проданы.

– Я кое-кого убил, чтобы достать билеты, – рассмеялся он. – Я уничтожу все, что помешает тебе быть здесь со мной.

– Увидимся в воскресенье. Я буду ждать тебя в двенадцать часов на Реннстейшн, – объясняла Мелани Донна, когда они выходили из дома вечером накануне выходных.

– Проклятье! Я абсолютно забыла о дне рождения Дебби, – воскликнула Мелани. Пронизывающий ветер обдал их струей холодного воздуха, и Мелани подняла воротник, защищаясь от стужи. – Я не смогу.

– Приезжает ненаглядный любовник, – усмехнулась Донна.

Мелани попыталась оправдаться.

– Не выставляй меня в черном свете, – сказала она. – Что ты предлагаешь мне сделать? Забыть об обещании и идти к Дебби?

– Нет, но ты идиотка, – ответила Донна. – Ты забыла об этом?

– Извини, я знаю, что не должна была…

– Ничего ты не знаешь! – оборвала ее Донна. – Вероятно, мчаться во Флориду как ненормальной приятнее, чем есть куриные ножки с рисом в душной комнате. Но если ты забыла о дне рождения Дебби сейчас, это значит, что ты не помнила о нем и вчера, когда он звонил тебе, правда?

– Да, я забыла. Это, конечно, плохо.

– Ты могла бы сказать ему, что у тебя появились другие планы, и поступила бы правильно. Он начал бы уговаривать тебя изменить их, и ты, заставив его немного поволноваться, в конце концов сказала бы „да". Но держу пари, что ты сдаешься сразу, как только услышишь его голос.

– Примерно так, – вздохнув, подтвердила Мелани.

– Ты делаешь хуже себе, дорогуша. Поверь мне, я знаю мужчин. Уверена, тебе не надо терять зря время, если он для тебя только забава, но, если тебе действительно нужен этот парень, заставь его немного помучиться, и тогда он оценит тебя.

Мелани открыла глаза. Рука Диего свисала над ее лицом. Она потянулась и куснула его загорелую кожу, почувствовав привкус соли.

– Эй, больно, – пожаловался Диего.

– Извини, я не могла удержаться, – прошептала Мелани и закрыла глаза, млея от жара солнечных лучей. Минуту спустя она пронзительно закричала, почувствовав неожиданные ледяные капельки на своем животе.

– А я не могу удержаться от этого, – сказал он, слизывая с нее шампанское. Мелани заметила пару чаек, кружащих в небе прямо над ними, две крошечные белые точки на фоне тихого лазурного неба. Губы Диего, касающиеся ее живота, спускались все ниже. Она обхватила руками его голову, пытаясь остановить.

– Я думаю, нам пора выпить, – произнесла она. Диего достал два бокала из сумки-холодильника, наполнил их и протянул один Мелани. Он сел и, устремив свой взор на пустое море, маленькими глотками отпивал напиток.

Мелани пристально смотрела на его обнаженную спину, широкие плечи суживались книзу, к твердой округлости ягодиц. Она подошла к нему и встала рядом.

– Что это? – спросила Мелани, кивая в направлении дальнего берега, отчетливо виднеющегося в легкой дымке солнечного света. Она не обратила на него внимания, когда они бросили здесь якорь.

– Куба, – ответил Диего, – мы находимся в ее территориальных водах. – Он заметил тревогу в ее глазах и рассмеялся. – Не беспокойся, – успокаивал он. – Красные не бросят нас в тюрьму. Я всегда могу сказать, что моя мать – кузина Че Гевары.

– Я думаю, у тебя у одного такие родственники, – иронично заметила Мелани.

– Он из очень хорошей семьи, – почти раздраженно парировал ее колкость Диего. – И он был одиннадцатым троюродным кузеном моей матери или что-то в этом роде. У нее много двоюродных сестер и братьев, с которыми она поддерживает связь.

– А у меня нет двоюродных братьев и сестер, – сказала Мелани. – Даже если они есть, я ничего о них не знаю.

– Ты стала бы очень счастливой, если бы смогла найти их. Семья дороже многого в этом мире. – Диего обнял Мелани за плечи и притянул к себе. Она положила голову к нему на плечо, ощутив запах крема от загара, и устремила взгляд в огромное пространство неба и моря, сливающихся на горизонте. И чайки все еще тихо парили над яхтой.

– Я хочу остаться здесь навсегда.

– Я знаю, что ты имеешь в виду, но так в конце концов мы умрем с голоду, – улыбнулся Диего. – Пожелай что-нибудь, что не может привести нас к неминуемой гибели.

– Я хочу быть с тобой. Я не хочу возвращаться назад, – проговорила она.

– Тебе не обязательно возвращаться на свою работу. Ты можешь работать у меня.

Мелани просияла. Это наиболее удачный вариант – предложить ей поехать с ним в Аргентину. „Диего, как всегда, тактичен", – подумала она.

– О, это было бы великолепно! – восторженно произнесла она, но затем остановилась. – Я не могу, я не уверена… даже если я легко смогу найти жилье в Аргентине, я не знаю испанского.

– Извини, я не учел этого. Конечно, для тебя практически невозможно приехать туда. Но я часто думал о том, что ты могла бы работать у меня.

Мелани была озадачена.

– У тебя нет офиса в Нью-Йорке. Что бы я могла делать для тебя? – спросила она.

– Мы что-нибудь придумаем, – весело заявил он. – Я могу купить дом, и ты будешь смотреть за ним. Я думаю, тебе надо будет делать время от времени кое-какие покупки для меня. – Он унесся в свои мечтания, ко Мелани перестала слушать его. Раньше он никогда не обсуждал возможность ее жизни в его стране, а сейчас предлагал содержать ее.

– Ты можешь оставить свои предложения о работе при себе, – зло бросила Мелани, отстраняясь от него. Диего схватил ее опять, и она не стала вырываться, потому что это было бесполезно, он был очень сильным.

– Прости, – повторял он снова и снова. – Я дурак. Я не это имел в виду, я просто пытался найти выход… – Он держал ее лицо в своих руках. – Я никогда в своей жизни не сделаю тебе больно и не заставлю тебя плакать, даже если нет ничего более прекрасного, чем слезы в твоих глазах. Это подобно каплям дождя…

Голодные чайки кружили в поисках пищи над водой около неподвижной яхты. Мужчина опустил женщину на палубу. Его руки крепко, даже грубо сжимали ее тело, сотрясавшееся от рыданий, похожих на крики чаек над ними. Он начал покрывать поцелуями ее лицо, шею, грудь. Она перестала бороться и затихла, изредка издавая лишь негромкие звуки, сочетавшие в себе последние всхлипывания, оставшиеся от долгого непрерывного плача, и стоны наслаждения. И он, заметив перемену в ее состоянии, стал нежно и медленно гладить чувствительные места ее кожи, лишь взглядом прося ее делать то же самое с его телом. Мужчина слегка приподнялся, потом снова опустился, ее ноги обхватили его бедра. Их движения приобрели определенный ритм, нараставший с каждым мгновением, их тела слились в одном пульсирующем движении. Они не обратили внимания на исчезновение чаек, которые летели по направлению к бескрайнему морю, высматривая серебряные вспышки в кристальной синезеленой воде, удаляясь от яхты все дальше и дальше, пока не превратились в еле заметное пятнышко в океане.

Стояла прелестная и нежная пора, весна уже начала переходить в лето, и Мелани была счастлива, как никогда. Теперь Диего приезжал в Нью-Йорк два или три раза в месяц, всегда ненадолго, но чаще, чем раньше. В апреле он купил квартиру в небольшом старинном доме на набережной. Для Мелани это было роскошью: привратник, восхитительный вид на тот самый парк, небольшой кусочек которого был виден из окон ее собственной квартиры. В новой квартире была гостиная, спальня и даже парадный холл, но Мелани знала, что для Диего этого было недостаточно. Единственной причиной, почему он выбрал этот дом и этот район, была близость к ее квартире, находившейся всего в нескольких минутах ходьбы отсюда.

Теперь они обедали в дорогих ресторанах, где официанты обращались к клиентам на трех языках, и подарки Диего теперь стоили не сотни, а тысячи. Их взаимопонимание росло с каждой новой встречей, и Мелани вскоре поняла, что любит его, мужчину, так неожиданно возникшего в ее жизни, но не решалась сказать ему об этом.

Диего первым сказал: „Я люблю тебя" в их первую ночь в новой квартире, и она повторила то же самое так, как если бы это было открытием для нее и она не хранила эту мысль, это чувство в секрете на протяжении долгого времени из боязни потерять его.

Они жили вместе, когда Диего приезжал в Нью-Йорк, но он не предлагал Мелани переехать сюда насовсем. На этот раз он приехал рано утром, и они целый день провели вместе.

Был уже вечер, река блестела в лучах заходящего солнца, и они лежали на большой новой софе, немного уставшие после долгого душа, полного запахов мыла и наслаждения. Диего смотрел по телевизору автогонки, пока Мелани листала последний журнал мод.

– Когда будет готов ужин? Я проголодался. – Говоря это, Диего подошел к телевизору и выключил его.

– Скоро, некуда торопиться.

– Ты всегда так говоришь, – дразнил он ее, его рука скользнула под ее халат и замерла на ее груди. Мелани полностью отдалась ощущению прикосновения его ладони к своей нежной упругой коже.

– Не двигайся, оставайся так, – прошептала она.

– У меня есть идея получше, – простонал он.

– Нет. Это блаженство, – настаивала Мелани.

– Я хочу сказать тебе кое-что, – неожиданно произнес Диего. Это прозвучало так резко, что Мелани почувствовала вспышку страха. „Он женат. Или, может быть, нашел другую в Аргентине. Или он устал от нее…" – Пожалуйста, не говори ничего, пока я не закончу, – продолжал он. – Я люблю тебя, Мелани. Я никогда в жизни не был так счастлив, и я не хочу потерять тебя. Никогда. Я хочу жениться на тебе… – Он остановился, потому что Мелани обвила руками его шею и ответила долгим поцелуем. Торжество переполняло ее, но она вынуждена была оторваться от его губ, потому что его реакция была не такой, как она ожидала. Диего выглядел немного мрачным. – Я хочу жениться на тебе, – продолжал он, – но это будет не так просто…

– Тебе нужен развод, – прервала нетерпеливо Мелани.

– Мы начинаем все снова, – вздохнул он. – Я уже говорил тебе, что я не женат. Проблема не в этом…

– В чем же тогда, черт возьми, проблема? – начала раздражаться Мелани.

– Моя семья, – пробормотал он.

– Я не могу в это поверить! Я никак не могу в это поверить! Прямо сюжет из „Крестного отца"! – нарочито театрально говорила Мелани.

– Хуже! – подхватила Донна, облизывая пальцы. – Высокомерные людишки убили тебя своей добротой. – Донка, занятая трапезой, критически осматривала жестяной поднос. – В завершение было бы неплохо попробовать сочные, душистые креветки. Они, должно быть, прекрасны, – сказала она, протягивая кушанье подруге.

Мелани покачала головой.

– Я уже сыта, спасибо, – ответила она.

Мелани не любила китайскую кухню. Маленькие восточные ресторанчики с красочными рисунками драконов на стенах, с неудобными палочками для еды и со всякий раз стоявшими на столах небольшими сосудами, наполненными студенистой жидкостью, никогда не привлекали ее. Она всегда считала, что все должно соответствовать ситуации и настроению, и сейчас, вспоминая Диего, с трудом могла представить его в этой обстановке.

– Все не так плохо, как ты думаешь, душечка, – начав снова успокаивать подругу, щебетала Донна. – Это его трудности, а не твои. Однажды он сказал тебе, что его мамочка и папочка не хотят женить его на ком попало…

– Он не так сказал. Он сказал: „Будут проблемы с семьей", – возразила Мелани.

– Это одно и то же. Он лишь употребил красивые слова, а в итоге вынужден будет откровенно признаться. Он не сможет обманывать себя. В конце концов он устанет держаться за мамину юбку и, если ты уйдешь, будет винить в этом себя. Ты должна дать ему время, и все будет в порядке.

Мелани хранила молчание. Донна была ее самой близкой подругой, и в том, что она сказала, могла быть доля правды. Но в данном случае главную роль играло, скорее, не тонкое знание человеческой психологии, а деньги. Мелани знала, что все деньги, которыми владеет Диего, – это деньги его отца, а для мистера Сантоса и бизнес, и семья были одинаково важны. И если недовольство матери влечет лишь нравственные страдания, то недовольство отца может лишить Диего и денег, и любви его семьи. Мелани не была уверена в том, что хочет подвергнуть его этому испытанию. Результат может быть не такой, как она хотела бы.

Она опять погрузилась в хорошо знакомое ей чувство сомнения. Слишком многое произошло в такой короткий срок. В чем-то она совсем не знала Диего. Может быть, у них и нет совместного будущего.

– Когда он вернется? – спросила Донна.

– Обещал быть здесь на следующей неделе.

– Знаешь что! Вот уже несколько месяцев мы говорим о Диего, а я никогда не видела его, – говорила Донна. – Я думаю, настало время. Может, ты приведешь его сюда как-нибудь вечером, и мы бы пошли все вчетвером…

Кто бы мог быть четвертым, думала Мелани. Сначала она всячески скрывала Диего от Донны и своих друзей, потому что боялась, что они „набросятся" на него. Они всегда жили своим замкнутым миром. Она не могла привести Диего сюда, в эту кирпичную коробку с непритязательным видом на автостоянку. Ее собственную квартиру можно было назвать „дырой" и не более, но это все, что она могла позволить себе; она жила там, потому что у нее не было другого выбора. За неимением лучшего – как часто говорил Диего. Но ему совсем не обязательно знать, какой свободной жизнью живут ее друзья. Она всегда опасалась, что Диего может осудить Донну.

Несколько месяцев назад Мелани рассказывала Диего правду о своем прошлом, не боясь потерять его. И сейчас она почувствовала себя виноватой перед Донной за свои расчетливые мысли.

– Конечно, – тепло согласилась Мелани. – Давайте проведем время вместе.

Их головы покоились на подушках, их глаза с любовью смотрели друг на друга.

– Привет, – прошептал Диего.

– Лучше поздно, чем никогда, – улыбнулась Мелани. Они очутились в постели сразу, как только Диего появился на пороге ее дома.

– Послезавтра приезжает моя мама, – говорил Диего. – Отец не сможет прилететь, у него плохое здоровье. Но мама очень хочет встретиться с тобой.

Мелани раскаялась в том, что могла усомниться в Диего. Он подготовил встречу с его семьей и все это ради нее.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мелани прошла через крутящуюся дверь „Пирре" и нашла глазами медную табличку, на которой значилось „Ротонда", затем разгладила юбку, осмотрела свои новые туфли и направилась к обозначенной двери.

Она не надеялась на приглашение на обед. При данных обстоятельствах это могло быть как и слишком формальным, так и слишком интимным. О ленче не могло быть и речи во время рабочего дня, и поэтому Мелани предположила, что миссис Сантос предложит провести вечер за бокалом вина, но ошиблась: та пригласила ее на чай, что, как считала Мелани, сохранилось только в старых английских традициях. В конце зала, уставленного старинной мебелью, с официантами, как будто пришедшими сюда из прошлого, и посетителями, тихо беседующими друг с другом, она увидела Диего, направляющегося к ней. Мелани ожидала, что он поприветствует ее поцелуем, но вместо этого он лишь взял ее за руку и повел к их столику.

– Мелани Кларк, – представил ее Диего. – Мелани, это моя мама…

Мария Сантос оказалась очень элегантной женщиной. Не в смысле – модной „богиней", а действительно элегантной. На ней был безупречный бежевый костюм от Шанель и голубая блузка из плотного шелка, разглаженная тяжестью трех ниток гигантского жемчуга; волосы аккуратно уложены, и создавалось впечатление, что она покинула парикмахера всего пять минут назад; ногти наманикюрены, но матовый розовый лак был так тонок, что казался почти незаметным. Изящество миссис Сантос проявлялось в сочетании манеры поведения, хорошего классического вкуса, холености и денег, как будто быть хорошо одетым было больше вопросом изысканных манер, чем чего-либо еще.

Мелани подумала, что миссис Сантос была очень красива в молодости: они были похожи с Диего, те же великолепные черты лица. Но с годами морщины оставили свой след.

– Садитесь, пожалуйста, мисс Кларк, – произнесла она.

– Прошу прощения за опоздание, – извинилась Мелани.

– Не беспокойтесь, мы сами только пришли. Нам нужно было навестить друзей на Саттон-плейс, а пробки просто ужасные. Вы долго добирались?

– Нет. Мой офис всего в нескольких кварталах отсюда, – ответила Мелани.

– А чем вы занимаетесь, мисс Кларк? – спросила миссис Сантос, наливая своей гостье чашку ароматного чая. Мелани была уверена, что Диего рассказал матери о ней.

– Пожалуйста, называйте меня просто Мелани, миссис Сантос, – попросила она с улыбкой. – Я работаю в Объединенном коммерческом банке. – Ответ Мелани был туманным. Вероятно, она нашла слишком унизительным признаться, что служит всего лишь секретаршей.

– Я надеюсь, тебе понравилась гостиница? – вмешался Диего.

– Да. Хорошая, – ответила Мария Сантос.

– Вы первый раз в Нью-Йорке? – спросила Мелани.

– О нет! – Миссис Сантос произнесла это так, как будто Мелани спросила ее, как она могла носить одно и то же нижнее, белье на протяжении всей недели, – Мы приезжаем, по крайней мере, раз в год с тех пор, как мой муж перестал надолго уезжать из дома…

– Мой отец серьезно болен, – объяснил Диего, не обращая внимания на неодобрительный взгляд матери, не желающей, чтобы их беседа была излишне откровенной. Скрытность в этой женщине была чрезмерной, решила Мелани.

– Мы всегда останавливались на Шерри-Нивеленд, – продолжала Мария Сантос. – Но в последнюю мою поездку я подумала, что это не совсем подходяще. Мой кузен Манеко приобрел здесь личные апартаменты, – сказала она Диего перед тем, как снова перенести все свое внимание на Мелани. – А ваша работа, мисс Кларк, предполагает частые поездки?

Мелани посмотрела на Диего. Его выражение подтвердило, что он ничего не сказал о ее работе своей матери.

– Да, – неуверенно ответила она, неспособная противиться возможности прибавить нечто эффектное к своей жизни. В конце концов, ее босс пил бесчисленное количество чашек кофе в день, а кофейный аппарат находился в конце коридора, так что она действительно много путешествовала.

– Как интересно! Здесь или за границей?

– По-разному.

– А в каких странах вы были? – Вопросы миссис Сантос напомнили Мелани те, что она сама задавала своим клиентам на работе. И поэтому она должна была в некотором смысле контролировать разговор и говорить тоном женщин, дающих интервью, которых Мелани приходилось нередко видеть в своей жизни.

– В основном во Франции. Я обожаю Париж. Он божественен! – Мелани услышала себя и испугалась, что эффект может быть совсем иной, чем хотелось бы, ей казалось, что она больше похожа на парикмахершу, чем на женщину из высшего общества. Но Мелани почувствовала себя немного уверенней от своего последнего заявления: Париж единственный зарубежный город, где она побывала, хотя поездка, конечно, была не в стиле миссис Сантос.

– О, это мой любимый город, – поддержала Мария. – Где вы останавливались?

Мелани была заинтригована бесцельностью их диалога. Она ждала вопросов о своей семье, образовании, своем происхождении, но миссис Сантос, казалось, устраивала эта бессмысленная болтовня.

– В квартире, принадлежащей нашему банку. Это недалеко от Эйфелевой башни, – пояснила Мелани. К настоящему моменту она не хотела больше лгать, как вначале.

– VII округ такой прекрасный район, – сказала Мария с восторгом. – Там был отель тети Мими, Диего. – Она произнесла слово „отель" на французский манер, и Мелани представила Донну, возмущавшуюся каждый раз, когда слышала такое. – Ты, конечно, не знал тетю Мими, мой дорогой, – продолжала миссис Сантос, – она умерла до того, как ты родился. Она была сестрой Лулу.

– Ваша семья, похоже, живет в отелях все время, – сказала Мелани Диего. Мария была в замешательстве.

– Что вы хотите этим сказать? – спросила она.

– Вы говорили, что ваш кузен жил на Шерри-Нивеленд и что ваша тетя – в отеле в Париже.

– Я имела в виду ее hotel particulier.[7] Это загородный дом во Франции. – В голосе миссис Сантос послышалось напряжение, что заставило Мелани почувствовать неловкость. Ее замешательство позволило этой женщине видеть свое превосходство, которое выразилось в незначительном, почти незаметном движении руки, как будто пытающейся смахнуть маленькое, но довольно неприятное насекомое.

– Но расскажите о себе, мисс Кларк.

– Мелани, мама, – поправил ее Диего.

– Мелани, конечно. – Она перевела взгляд. – О, дорогой, время летит так быстро. Фуртадо де Сильвас заедет за мной через пятнадцать минут. Вы сейчас говорили…

Мелани Кларк, дочь Франклина Хопвоса Кларка и Мейфлоу Кларк, почтенных, но вымышленных родителей, решила, что больше ни о чем говорить не будет, ложь становилась уже нестерпимой.

Десять минут спустя Диего напомнил ей, что у них заказан обед. Мелани встала и попрощалась. Она вспомнит о годах своего детства, проведенных на Криклемоунт, фамильной плантации ее матери, с удовольствием расскажет миссис Сантос о великолепных годах в колледже, но это будет в другой раз, возможно, когда миссис Сантос снова приедет в Нью-Йорк. Мария Сантос сказала, что она в восторге от знакомства с Мелани и не хотела бы откладывать их новую встречу. Она настояла, чтобы Мелани встретилась с ней следующим вечером за обедом в ее гостинице, наедине; им еще много о чем надо поговорить.

– Должна признаться, я не испытываю большой радости от нашего разговора, Мелани. Вы очаровательная raconteuse,[8] – сказала миссис Сантос, наливая себе еще одну чашку мятного чая.

– Спасибо, – ответила Мелани, не уверенная в точном значении слова „raconteuse" но польщенная похвалой. Вечер начался не так ужасно, как она предполагала, возможно, потому, что миссис Сантос не задавала чрезмерного количества вопросов, из чего Мелани вывела, что Диего рассказал кое-что своей матери после их прохладной встречи накануне. Мария Сантос заказала легкий обед, только на двоих. Она настояла на встрече в ее номере в гостинице, который устраивал Мелани больше, чем чопорная атмосфера ресторана, расположенного внизу, и у миссис Сантос, видимо, также было более доброжелательное настроение, самое лучшее, какое только могло быть. На ней снова был ее жемчуг, а одета она была в голубую плиссированную юбку и кремовую шелковую блузку с короткими рукавами, которые Мелани приняла за домашнюю одежду. Миссис Сантос опять внимательно слушала рассказы Мелани о ее выдуманной жизни.

– Диего сказал мне, что завтра вы возвращаетесь в Буэнос-Айрес. Вы родились там? – спросила Мелани. Она надеялась, что это будет последней темой их сегодняшнего разговора, после чего она сможет пойти домой.

Мария отставила свою чашку в сторону.

– Я думаю, настало время поговорить о том, что нас действительно интересует, Мелани, – произнесла она. – Мне было любопытно встретиться с вами. Диего никогда раньше не предлагал нам встретиться со своими девушками. Конечно, мы знали многих из них, особенно если знали их родителей, но он сам никогда ни с кем не знакомил нас. Вы, должно быть, много значите для него.

Мелани должна была бы быть польщена подобной оценкой, но она не чувствовала радости. Мать Диего произнесла это так, что было непонятно, что скрывалось за ее словами: любезность или пренебрежение.

– Я не хочу приходить ни к какому заключению, – продолжала она. – Но Диего никогда никого не представлял нам. Может быть, у вас уже есть какие-то планы?

Мелани действительно надоело, что Диего оставлял своих родителей в неопределенности. Он всегда обрывал ее, как только она заговаривала о его семье. Или он боялся их? Ему нужно было вернуться в гостиницу рано утром, чтобы его мать была убеждена: он провел ночь в своей комнате. В оправдание он говорил, что его мать строгая католичка, но это не было причиной скрывать разговоры о женитьбе. Наоборот. И Мелани решила поставить вопрос прямо.

– Диего и я любим друг друга. Мы хотим пожениться, – сказала она.

– Мой сын уже остепенился, – согласилась миссис Сантос, – мой муж и я хотим внуков. Женитьба – очень важный шаг, я бы сказала, самый важный в нашей жизни. По крайней мере, так должно быть. Важно найти подходящего человека и веские основания для брака. – Мария Сантос отпила глоток чая и продолжала: – У нас очень дружная семья, Мелани. Мы живем вместе, мой муж и мой сын вместе работают. У нас свои правила, к которым трудно привыкнуть постороннему. Буду искренна с вами, нам не понравится это. – Миссис Сантос обратила внимание на реакцию своей собеседницы. – Вам, наверное, неприятно, что я назвала вас посторонней, но ведь это так. И мы обе знаем это. Именно поэтому вы лгали мне с таким воодушевлением…

– Это не так, – прервала ее Мелани и покраснела, надеясь, что это может быть расценено как проявление гнева, а не смущения. Миссис Сантос взяла большой белый конверт со стола около софы и вынула из него машинописные листы.

– Мелани Кларк родилась 24 июля 1954 года в главной больнице Хоппентауна, Иллинойс. Отец – Гарри Кларк. Профессия: дворник. Мать – Джейн О'Рейли. Профессия: продавщица. Родители поженились в Хоппентауне 20 июля 1954 года… – Мария Сантос перевела взгляд на другую страницу. – Там же закончила школу. Справки об окончании колледжа я не нашла. Ваши родители развелись в 1970 году, ваш брат Дэн умер в следующем году от большой дозы наркотиков. Мои соболезнования…

Мелани могла бы заплакать от стыда за свою глупость, но ее переполнял гнев от мысли, что миссис Сантос специально нанимала частного детектива, чтобы найти сведения о ней.

– Вы не имеете права совать нос в мои дела, – гневно прервала она Марию, которая, казалось, была занята разглаживанием складок на своей юбке.

– Пожалуйста, не повышайте голос, Мелани, – ответила та. – Это совсем не нужно. Я просто хотела прояснить некоторые детали в вашем происхождении, и все. Мы могли бы поговорить без ложного притворства, но, я уверена, вы не хотите этого. Это…

Мелани хотелось бросить свою чашку в миссис Сантос, настолько ее бесила самодовольная снисходительность этой женщины.

– Что вам теперь нужно, миссис Сантос? – бросила она кратко. – Если вы предположили, что Диего и я перестанем встречаться, то забудьте об этом. Знаете, вы чудовище, полное глупых предрассудков…

– Я уверена, вы не хотите сказать ничего, о чем в дальнейшем пожалеете, Мелани. – Голос миссис Сантос был слишком спокоен. – И я не хочу, в свою очередь, чтобы вы и Диего принимали какие-то решения наспех. У вас есть много времени, чтобы понять, действительно ли вы любите друг друга. У меня нет возражений против вас лично. Даже если есть, то они небольшие. Диего еще нет тридцати. Как любая другая мать, я хочу быть уверена, что мой сын сделает правильный выбор. Вы очень красивы, вы поразили меня как умная девушка. Это важные качества, но я была бы нечестной, если бы сказала, что вы девушка такого типа, какую я представляла женой своего сына. Я думаю, у нас найдется немного времени, чтобы подумать над этим вопросом. У нас нет желания создавать помехи на вашем пути, но вы могли бы обещать мне, что не будете спешить?

Мелани смутилась. Она не могла доверять миссис Сантос: вначале наивная женщина, потом интриганка, нанимающая частного детектива, и вдруг сама доброжелательность и здравый смысл. Мелани не ждала радушного приема в семье Диего. Признание ее как его будущей жены было хорошим результатом, и просьба „не торопиться" понравилась ей. Она сомневалась в себе. Диего никогда не скрывал от нее влияния своих родителей на его жизнь, но сейчас она напрямую столкнулась с этим. Получалось, что она выйдет замуж не только за мужчину, но и за его семью.

– Мы не спешим, миссис Сантос, – сказала она, – ни Диего, ни я не хотели ничего предпринимать до того, – она должна была сказать: „мы уверены в наших чувствах", но изменила свое решение, – до тех пор, пока мы не узнаем о вашем одобрении, – закончила Мелани, получая некоторое удовольствие от своего дипломатического хода.

– Вы сказали больше, чем я хотела услышать, Мелани. Диего слишком полагается на свое собственное мнение, – проговорила Мария с улыбкой.

Позже они отошли от этого вопроса и перешли к отвлеченным темам. Но ни одна из них не была уверена в полной откровенности другой.

– Мама сказала, что вы очень мило поговорили вчера вечером, – произнес Диего сразу, как только вошел в комнату. Мелани была уже в кровати.

– Мы долго разговаривали о том о сем. Твоя мама бесподобна.

Диего рассмеялся.

– Она моя мама, но ты не должна быть такой дипломаткой. А что еще?

– Ты был прав. Это твоя семья, а не моя, – проговорила Мелани.

Диего снял рубашку и небрежно бросил ее на кресло.

– Как ты смотришь на поездку в Буэнос-Айрес? – спросил он.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

После получасового полета над мутной водой реки Ла-Плата Мелани наконец увидела островок земли, в центре которого, тесня друг друга, величественно стояли небоскребы. Это был Буэнос-Айрес. Подобно прибрежному песку, уносимому во время прибоя быстрой морской волной, город, на многие мили растянувшийся вдоль побережья, постепенно, как будто просачиваясь сквозь землю, исчезал в никуда. Вскоре показались здание аэропорта и серая бегущая лента взлетной полосы, утопающая в зеленом ковре.

Самолет коснулся земли, и салон наполнили восторженные аплодисменты пассажиров. Благодаря Диего Мелани летела первым классом, и здесь никто не обращал внимания на волнение, царившее в салоне. Все оставалось как прежде: мужчины были поглощены чтением своих газет, а женщины листали яркие журналы или смотрели в окна иллюминаторов на вырастающий под облаками город. Любопытство, охватившее Мелани при виде этой картины, удовлетворила стюардесса. „Аргентинцы бывают излишне растроганы после долгой разлуки с родиной и иногда даже встречают ее национальным гимном", – объяснила она. Мелани улыбнулась. Она с трудом могла представить мистера Сантоса, подобным образом проявляющего свои чувства. Очевидно, одни аргентинцы были более импульсивны, чем другие.

Обычное объявление по поводу курения и багажа было сделано, и через некоторое время самолет плавно приземлился. Мелани хотелось как можно скорее покинуть салон. Ее снедало нетерпение с тех самых пор, как Диего семь недель назад пригласил ее в Буэнос-Айрес, но ей пришлось выполнить требование босса и взять отпуск в этом году в то время, какое будет удобно ему.

Сначала ее тяготило такое решение, но в конечном итоге она поняла, что так даже лучше: с момента их разговора с матерью Диего и появлением Мелани как гостьи в доме семьи Сантосов пройдет некоторое время. И, хотя она понимала, что срок в два месяца не рассеет подозрений миссис Сантос об истинных намерениях самозванки в ее желании выйти замуж за молодого отпрыска семьи Сантосов, она надеялась, что время несколько успокоит пыл матери Диего.

Пройдя мимо улыбающихся членов экипажа самолета, стоявших при выходе, Мелани оказалась под лучами яркого зимнего солнца. Вместе с другими пассажирами она направлялась к ожидавшему их автобусу, когда неожиданно почувствовала руку на своем плече. Мелани повернулась. Это был Диего.

Их долгий поцелуй сопровождался удивленными взглядами толпы, которая вынуждена была менять свой путь, подобно тому, как водный поток огибает встречающуюся на его пути преграду. Наконец Диего выпустил Мелани из объятий и повел к ожидавшему их неподалеку черному „мерседесу".

Доехав до главного здания аэропорта, Диего взял у Мелани паспорт и карточки багажа, затем вышел из машины и, недолго поговорив с мужчиной в форме, протянул ему документы Мелани. Она не могла сказать, был ли это полицейский или представитель служб аэропорта.

Диего вернулся.

– Все в порядке, – сказал он. – Они привезут твой багаж и паспорт домой чуть позже. Сейчас мы не можем ждать.

Мелани стало интересно, кого Диего называет „они". Но он отвлек ее, и она не успела выяснить этот вопрос.

– Как ты долетела? – спросил он.

– Прекрасно.

Конечно, это путешествие было самым роскошным в ее жизни, но она не призналась в этом. После стольких месяцев знакомства с Диего Мелани поняла, что роскошь – неотъемлемая часть жизни его общества, которую не старались скрыть, но и не выставляли напоказ, ее просто принимали как должное. Научиться вести себя, как Диего, было первым шагом на пути становления „одной из них", и пока это у нее неплохо получалось, конечно, до тех пор, пока она не столкнулась с миссис Сантос.

– Я рад, что ты наконец здесь, – признался Диего.

– Пожалуйста, держи руки на руле и смотри на дорогу, – остановила его Мелани. Она заметила на обочине дороги черный „форд", двух полицейских с оружием возле него и троих внутри. – Что это? – спросила Мелани.

– Ничего. Всего лишь предосторожность, – ответил Диего. – А теперь по поводу твоего пребывания здесь. Первую неделю мы проведем в Буэнос-Айресе, а потом уедем за город. Ты умеешь ездить верхом?

– Нет, не умею.

– Тогда я научу тебя. Пако и Долорес Лоррегью пригласили нас на уик-энд к себе в estancia.[9] Это недалеко от нас. Пако и я вместе играем в поло… тебе обязательно понравится Долорес… – Диего продолжал перечислять огромное количество мероприятий, которые они, как предполагалось, должны были посетить, сопровождая этот внушительный список не менее внушительным перечнем имен (ровным счетом ничего не значивших для Мелани), который усложнялся еще объяснением родственных отношений незнакомых ей лиц. Этот нудный разговор очень быстро надоел Мелани, но потом она была даже рада ему – он очень многое объяснял. Вчера утром в ее дверь неожиданно позвонили – доставили великое множество одежды от Сен-Лорана, включая несколько вечерних платьев, назначения которых Мелани никак не могла понять… до этого момента.

– Благодарю тебя за подарок, – сказала она. – Я люблю хорошо одеваться, но ты не должен был этого делать.

– Я знал, что ты откажешься, если я скажу тебе об этом заранее, поэтому я просто позвонил Паулине и попросил ее выбрать несколько вещей для тебя. Внешний вид имеет здесь огромное значение, Мелани. Для меня ты все равно останешься лучшей на земле, если даже будешь в бумажном платье, но теперь ты знаешь, что нравится моим родителям, особенно матери…

Мелани не нужно было слушать дальше. Она могла представить характер разговора с мистером Сантосом, когда тот отдавал приказания сыну, какую одежду нужно купить для нее в Нью-Йорке. Мелани сочувствовала Диего: на всем свете, наверное, не было мужчины его возраста, который бы так трепетал перед своими родителями.

И, несмотря на то что многие мужчины его возраста были готовы преподнести ей билет первого класса и целый сундук одежды от Сен-Лорана как случайный подарок, Мелани нужен был только Диего. Она любила бы его так же сильно, даже если бы он не был богат, но абсолютно невозможно оставаться равнодушной к тому факту, что он так богат.

– Твои родители поедут с нами за город? – спросила Мелани.

– Нет. И я благодарю Бога за это. Мы будем абсолютно одни.

Но Мелани хотела знать больше.

– Потому что им не нравлюсь я или потому что не нравится за городом?

– Потому что я не хочу, чтобы они были там, – зло огрызнулся Диего, но тут же снова взял себя в руки. – В любом случае, моя мать не любит загородный дом зимой. Она говорит, что это напоминает ей о ее детстве, – спокойно ответил он, а потом так же спокойно продолжал объяснять, что они проезжают мимо парка Палермо, разбитого в прошлом веке по образцу Булонского леса. – Задумка была: создать здесь маленький островок Парижа… Когда-то все дома на этой авеню были такими же, как этот. Сейчас там живет американский посол, – сказал он, указывая на огромный каменный дом во французском стиле за золоченой оградой.

По соседству с широкой авеню находились высокие башенки, элегантные старые особняки и величественные здания посольств, над входом в которые развевались национальные флаги. Проехав пару миль, они оказались на небольшой площади, в центре которой на кирпичном постаменте возвышалась статуя воина, величественно восседавшего на могучем коне; верхушки пальм зеленым фейерверком раскинулись вокруг статуи. Диего свернул на проходящую через парк дорогу, круто взбиравшуюся вверх. Еще поворот, и они оказались на другой столь же элегантной авеню. Все здесь говорило о богатстве. Они миновали еще несколько столь же внушительных домов за не менее внушительными золочеными оградами.

– Вот это принадлежит Арианне де ла Форсе, – пояснил Диего, указывая на одну из этих величественных глыб. – Она самая богатая женщина Аргентины, но большую часть времени живет за границей. Она замужем за двоюродным дядей моей матери… – Диего еще раз уточнил детали родственных связей его семьи, но Мелани не слушала. Она бы с большим удовольствием послушала о прекрасном отношении мистера Сантоса к другой женщине – к ней.

Они выехали на площадь, по трем сторонам которой размещался огромный элегантный особняк, соседствующий с несколькими жилыми домиками. Они пересекли площадь, в центре ее на гладком диске зеленой травы стоял разукрашенный причудливыми узорами из белого мрамора бронзовый монумент.

– Это Жокей-клуб… Это посольство Франции… А это бразильское посольство… – объяснял Диего, в то время как они проезжали мимо красивых фасадов зданий.

Машина свернула на подъездную аллею и остановилась перед массивными дубовыми воротами, такими высокими, что, находясь в машине, было невозможно увидеть, где они заканчивались. Сбоку Мелани заметила непрерывный ряд высоких, выполненных в готическом стиле, окон. Но она не успела как следует оглядеться вокруг – ворота распахнулись, и они въехали внутрь. Сводчатое фойе дома, английский парк, границы которого были четко обозначены стальной оградой…

Диего вышел из машины, подал Мелани руку и, открыв парадные стеклянные двери, торжественно произнес:

– Добро пожаловать!

Мелани вошла. Каменные стены и сводчатый каменный потолок образовывали огромное пространство для взмывающей вверх парадной лестницы белого мрамора, покрытой толстым мягким ковром, в котором ноги утопали, как во мху. Наверху ступеньки грациозно разбегались в две стороны. Мягкий свет, проходя через цветную стеклянную крышу, скапливался на старом длинном, как театральный занавес, бархате, висевшем вдоль стен. Звук шагов, эхом отражающийся на паркетном полу, смешивался с глухим отдаленным шумом, обычно царящим в домах, где хозяева составляют изнеженное меньшинство среди прислуги.

– Мама должна быть здесь, – сказал Диего, открывая одну из дверей.

Мелани увидела огромные окна с богатыми занавесками, стены, украшенные резьбой по дереву с изящными золотыми линиями на белом фоне, в центре комнаты, на полу, персидский ковер с причудливым геометрическим узором и блеск меди на сделанной из дорогого дерева антикварной мебели. Это было лишь первое впечатление от мимолетного взгляда, а потом Мелани заметила в дальнем углу комнаты возле камина Марию Сантос.

Миссис Сантос была, как всегда, в дорогом наряде от Шанель: костюм из тяжелой голубой шерсти, шелковая блузка, только на этот раз бледно-розового цвета, жемчуг, ее обычная прическа и все та же холодная улыбка, которой она награждала Мелани в Нью-Йорке. Миссис Сантос величественно сидела в кресле эпохи Людовика XIV, ее рука лежала на коленях элегантно сложенных ног. Огонь камина красным светом отражался в массивной золотой цепи, охватывающей ее запястье.

– Я так рада видеть вас снова, Мелани, – проговорила она сладким голосом, завладев рукой гостьи.

Если бы Мелани была больше посвящена во все существующие в мире Диего мудрости общения, ей должен был бы польстить этот ласковый жест и простой светский поцелуй. Мелани предполагала, что их взаимные приветствия ограничатся легким рукопожатием и что поцелуи свидетельствуют об определенном уровне близости. Но эти утонченные светские игры были не знакомы ей до сих пор, и поэтому Мелани никак не могла понять, что ей делать с протянутой к ней рукой миссис Сантос, которая еще некоторое время находилась в этом неловком подвешенном состоянии, а затем медленно возвратилась на прежнее место.

– Вы хорошо долетели? – спросила она.

– Да, полет был прекрасный. Благодарю вас.

– Это великолепно – быть молодой, вы изумительно выглядите после ночи, проведенной в самолете, – продолжала светскую беседу миссис Сантос. Настало время для лести, и Мелани поняла, что теперь ее черед делать комплименты миссис Сантос; эта задача усложнялась еще и тем, что надо было сказать несколько восторженных слов по поводу дома, в котором она оказалась. Мелани окончательно растерялась и, остановив свой рассеянный взгляд на огромной картине, сказала:

– Это по-настоящему прекрасная работа.

С большого холста в позолоченной раме на Мелани смотрела изображенная в полный рост девушка примерно двадцати лет в изысканном вечернем платье с бриллиантовым ожерельем на шее.

– О, это тетя Мими. Флеминг нарисовал ее портрет в Париже. Она построила этот дом, – небрежно бросила миссис Сантос.

В холле послышались голоса.

– Это, должно быть, мой муж. Он любит приходить на ленч домой, когда позволяет работа, – объяснила миссис Сантос, вежливо подавляя всякую возможность думать, что такой чести могла быть удостоена гостья, подобная Мелани.

Дверь открылась, и на пороге появился Амилькар Сантос.

Он вошел в комнату, как человек, ожидающий полного внимания к своей персоне; и непонятно было, откуда такая уверенность и присутствие духа, ибо отнюдь не внешние данные являлись тому причиной: он был невысок ростом и совершенно не красив. И, хотя он был смугл и черноволос, это нисколько не украшало его, а даже наоборот – создавало вокруг него мрачную ауру гнетущей враждебности, вселяющей ужас, и, казалось, недоброжелательность, крайняя озлобленность – единственные чувства, присущие ему. Трудно было представить этого человека улыбающимся, но если все-таки допустить такую возможность, то его улыбка должна была быть не более чем заученным движением губ. И казалось, ничто не может озарить эти глаза, непроницаемые, как темное матовое стекло. У него был цвет лица богатого мужчины с нежной кожей, которую бреют по утрам другие и успокаивают после этого теплым полотенцем, и, конечно же, одежда соответствовала его положению в обществе. Но, несмотря на все это, Мелани показалось, что мистер Сантос не очень вписывается в окружающую обстановку, что, скорее, миссис Сантос можно было считать полноправным членом этого высшего света, скорее, миссис Сантос принадлежала к элите общества, а мистер Сантос был лишь ее отражением.

Амилькар устремил на Мелани свой пристальный взгляд.

– Вы хорошо долетели? – Его английский не был столь хорош, как у жены или сына, но не это поразило Мелани в приветственных словах хозяина дома, а голос – хриплый, гнусавый, который становился еще неприятнее, оттого что был слишком низким. Никогда в жизни не слышала Мелани ничего подобного.

– Да, спасибо. Я так взволнована, оказавшись здесь. У вас великолепный дом… – начала Мелани, но вдруг резко замолчала, поняв, что ее слова отлетают от мистера Сантоса, как от стенки горох.

Амилькар повернулся к Марии.

– Ленч готов? – спросил он.

– Ты думаешь, она заставит нас поволноваться?

Мария Сантос на мгновение застыла, перестав втирать в лицо ночной крем, и наградила своего мужа насмешливым взглядом.

– Она уже начала нас волновать с того самого момента, как Диего бросил из-за нее Веронику, – ответила Мария.

– Ты должна предложить ей деньги, – не унимался Амилькар.

– Это твой способ все улаживать, – вздохнула Мария. – У меня есть ощущение, что деньги здесь не помогут, и именно поэтому она опасна. Но мы можем выиграть время.

– Ты ошибаешься. Чем дольше это тянется, тем сложнее нам будет разрушить их связь.

Мария закрыла баночку с кремом и стала промокать салфеткой избыток крема на лице.

– Это не дело, Амилькар. Мы не должны слишком сильно давить на Диего. Она может выкинуть что-нибудь, что заставит его жениться на ней.

Амилькар мерил шагами комнату.

– Мы должны избавиться от нее. И я собираюсь сделать это завтра, – вынес он свое решение после недолгого раздумья.

– Ты что, рехнулся? Диего не круглый идиот, и к тому же ты забываешь, что он обожает ее. Он может стать очень опасным, если настроить его против нас, – резко возразила Мария.

– Что бы я ни сказал, тебе все не нравится, – зло прошипел Амилькар.

Мария ничего не ответила, а лишь продолжала терпеливо втирать крем в кожу лица.

На протяжении следующих дней Мелани не раз слышала о связях, существующих между старинным креслом и гобеленом, висевшим в одной из комнат дома, с одним или другим родственником многочисленной семьи Сантос. Кровь могущественных Сантосов текла в жилах удивительного множества людей, и не было ничего необычного в том, что для характеристики огромной сети родственных отношений, кажущихся постороннему человеку такими далекими, в разговорах часто использовали слова „дядя" и „тетя". И если еще две недели назад в Нью-Йорке родственный вопрос не казался Мелани столь важным, то сейчас, проведя несколько дней в Буэнос-Айресе, она поняла, что он неизбежен. И еще деньги, эта проблема постоянно преследовала ее: кому они принадлежат, кто сделал их, кто вложил их… В разговорах об этом все отдавали должное какому-то Джо и его команде. Мелани знала, что „двойной цикл" – это процесс, когда деньги вкладывают сроком на несколько дней или недель сначала в одну компанию, а затем перекладывают в другую, с целью получить наибольшую выгоду. Мужчину со странным прозвищем Американец все считали богом экономики, он был современным Мерлином[10] в вопросах бизнеса и стал великим архитектором экономического бума. Благосостояние выставляли напоказ, как рельефную мускулатуру во время пляжного сезона, и, неизменно рассказывая о новом приобретении – особняке, яхте или самолете, – говорили о цене. Только доллары. Эти люди бросались в разговорах фантастическими суммами, измерявшимися в миллионах, часто прибегая к небрежному выражению „зеленая бумажка".

Мелани нравилось ее маленькое путешествие. Она заинтриговала всех. Она была белокурой, зеленоглазой и к тому же американкой, что делало ее втройне экзотичной в этой стране, плюс ко всему благодаря Диего она была красиво и со вкусом одета. Но полностью обезоруживало и делало всех слабыми и ничтожными перед ней то обстоятельство, что она была девушкой Диего Сантоса, или даже более того – его будущей женой. Сама Мелани не могла чувствовать себя частью этого изысканного общества, но еще больше ее беспокоило то, что она не была его частью. Мелани понимала, что, несмотря ни на что, она осталась все той же секретаршей из Нью-Йорка, живущей в однокомнатной квартирке и владеющей всего лишь четырьмя парами обуви и несколькими дешевыми платьями. Диего поощрял ее старания полностью войти в его жизнь, стать частью того общества, к которому сам принадлежал, но Мелани, открывая для себя этот мир, все больше и больше мучительно осознавала, почему их женитьба так нежелательна для его близких.

Постепенно Мелани качала привыкать к семье Сантосов. Она стала понимать их лучше и со временем научилась разбираться в запутанной сети их родственных отношений. Амилькар считался только с мнением Марии, он гордился своей женой так, как будто она была его редкой антикварной мебелью; но гордости за сына он, казалось, не испытывал абсолютно никакой. В лучшем случае он удостаивал Диего снисходительными поучениями, но, как правило, это была лишь его манера общения. Что касается Марии Сантос, то она, как истинная мать, постоянно беспокоилась об аппетите любимого сыночка и о его несуществующей бледности.

Неожиданно для себя Мелани обнаружила, что она не единственная, в кого Амилькар вселял такой панический ужас. Это чувство испытывал каждый, начиная от слуг и заканчивая друзьями, часто бывавшими в доме. Каждый, кто хоть раз в жизни встречался с этим человеком, попадал под власть его гнетущих чар; и Мелани, которую мистер Сантос редко удостаивал словом, не была исключением. Его враждебность по отношению к ней лишала ее последней надежды, но, с другой стороны, она была благодарна судьбе за такое невнимание. Это избавляло ее от необходимости слышать лишний раз скрипучий голос этого человека, от которого пробирала дрожь.

Диего объяснил Мелани, что столь неприятный голос отца – это результат запущенного им в юности хронического свища, который со временем привел к полипу голосовых связок. Это доставляло Амилькару Сантосу мучительные боли, и именно из-за этого Диего вынужден был вести дела отца в Нью-Йорке. „Если бы не его ужасный голос, мы бы никогда не встретились", – часто шутил Диего.

И, сидя сейчас после роскошного обеда в гостиной вместе с другими гостями, Мелани почувствовала, что сразу после того, как Амилькар принес свои извинения и ушел спать, напряжение, царившее в комнате, слало.

Мелани была счастлива – это ее последний вечер в городе и завтра вместе с Диего они уедут в деревню, одни.

– Этот комод великолепен, Мария, – сказал один из гостей, энергичный мужчина лет пятидесяти. – В следующий раз, когда вы будете в Мадриде, я покажу вам пару других. Они принадлежат моему хорошему другу де ла Монтесу. Он может продать их вам.

Мария, перебирая тонкими пальцами жемчужное ожерелье, украшавшее ее шею, мельком взглянула на комод эпохи Людовика XV и сладко улыбнулась.

– Это так мило с твоей стороны, Панчо. Он принадлежал тете Жозефине, – томно ответила она, как если бы данный вопрос действительно интересовал ее. – Я слышала, у вас здесь много работы, – продолжала она голосом, вернувшим свою обычную оживленность.

– О, мелочи, всего лишь маленькие благотворительные акции. Я строю здесь новый детский приют…

– Это удивительно, встретить в наши дни человека, занимающегося таким делом, сохранившего уверенность после этих ужасных времен перонизма,[11] – восторженно заметила Мария. – Многим мы обязаны нашему правительству. Нам нужны были законы и порядок, которые нам дали военные. Мы должны благодарить Бога за такую милость.

– А еще они принесли нам смерть тысяч ни в чем не повинных людей и смерть моей сестры, – резко бросила девушка, сидевшая рядом с Диего.

Холодный ужас обрушился на комнату после ее слов.

– Ты повторяешь чистейшую чушь, Инес, – спокойно проговорила Мария, но в ее голосе чувствовалось настойчивое нежелание продолжать тему. – Никто не был убит. Это все лживая пропаганда. Распространили слух, что людей убивают в тюрьмах, а на самом деле они либо скрываются, либо спокойно живут в другой стране.

Когда Инес говорила, в ее голосе и выражении лица чувствовалась неподдельная злость, но Мелани не смогла понять ни слова из ее речи, так как девушка говорила на испанском. Мелани показалось, что она пару раз слышала в разговоре имя „Марина" и что-то вроде слова „убийцы", и тогда она неожиданно вспомнила маленькую статью в нью-йоркской газете о зверствах, творившихся в Аргентине. Тогда Мелани лишь мельком пробежала глазами это сообщение, а может быть, лишь прочитала заголовок, и сейчас, слушая этот непонятный разговор, жалела о том, что в свое время не обратила большего внимания на статью. Спор продолжался. Мария была абсолютно спокойна, чего нельзя было сказать об Инес. Голос девушки уже почти перешел на крик, ее щеки пылали, а руки были плотно сжаты в кулаки, и в конце концов она внезапно встала и, сказав всем „спокойной ночи", резко вышла из комнаты.

– О, дорогая, посмотри, как поздно, а мне завтра вставать ни свет ни заря, – простонал Панчо, поднимаясь с кресла под дружный гул согласия остальных гостей. Все присутствующие собрались вокруг Марии, чтобы сказать ей „до свидания" и „спасибо за прекрасный вечер". После нескольких минут взаимных комплиментов гости в сопровождении Диего покинули гостиную. Мелани не нравилась перспектива остаться с миссис Сантос наедине после только что разгоревшегося спора, но, последуй она за Диего, это могли воспринять как излишнее усердие в исполнении роли хозяйки дома. И, не желая давать Марии лишний повод для расстройства, Мелани решила остаться на месте.

– Итак, завтра вы уезжаете за город, – сказала Мария, а Мелани продолжала восхищаться самообладанием этой женщины, ни в голосе, ни в лице которой не отразилось никакого беспокойства по поводу сцены, произошедшей минуту назад.

– Я нахожусь в предвкушении этого события. Диего говорит, что там замечательно.

Мелани хотелось сказать что-нибудь приятное и, вспомнив слова из разговора с Диего об усадьбе, который они вели в машине по дороге из аэропорта, Мелани произнесла:

– Мне было очень жаль услышать, что вы не можете поехать с нами. Диего сказал, что вы не любите это место, потому что оно напоминает вам о вашем детстве.

На мгновение взгляд миссис Сантос стал свирепым, похожим на взгляд ее мужа, отчего Мелани пришла в тихий ужас, но уже через секунду ее лицо обрело обычное стеклянное, безжизненное спокойствие.

Диего на цыпочках возвращался из комнаты Мелани, как вдруг услышал звук открывающейся двери в другом конце коридора.

– Диего, подойди сюда, – властным громким шепотом позвала его мать.

Послушный сын проследовал в комнату родителей, где у изголовья кровати Амилькара сидела Мария. Она уже была в пеньюаре, но Амилькар оставался все еще при полном параде.

– Мне не очень нравится ждать полночи, пока ты закончишь наслаждаться любовными играми, – резким тоном начал разговор с сыном Амилькар. – Ты знаешь, что нам не нравится эта девочка, но ты притащил ее сюда, несмотря ни на что, и еще имеешь наглость заниматься с ней любовью под крышей дома твоей матери… – Он уже почти кричал.

– Амилькар, пожалуйста, не будь столь грубым, – вмешалась Мария, нервно растирая виски кончиками пальцев. – Неужели мы не можем поговорить спокойно. Я пыталась найти тебя раньше, Диего, но тебя не было в твоей комнате. Я не хотела поверить, что ты можешь быть столь безрассудным, чтобы вести свою подругу в Сан-Матиас. И, конечно, я поделилась этим с твоим отцом.

– Мы едем в Лас-Акесиас, а не в Сан-Матиас. Как ты могла подумать, что я настолько глуп.

– Потому что у нас есть жизненный опыт и он нам подсказывает, что ты можешь быть слишком глуп, если мы с матерью не следим за тобой, – проворчал Амилькар.

– Сегодня вечером она заявила, что вы собираетесь туда, – настаивала на своем Мария.

– Мелани даже не знает, что существует Селта, не говоря уже о Сан-Матиасе, – пытался оправдаться Диего. – Что конкретно она сказала?

– Она говорит, ты рассказал ей о том, что я не люблю деревню, так как она напоминает мне о моем детстве. Но это может быть только Сан-Матиас, Диего.

С минуту он молча размышлял.

– Мелани спросила меня, почему вы не едете с нами. Я знаю, она решила, что вы хотите таким образом досадить ей. Она очень переживала, и поэтому я сказал, что ты не любишь усадьбу, потому что она напоминает тебе о твоем детстве. И это все, что я сказал…

– О Сан-Матиасе, – закончила за него Мария. – Я рада, что это всего лишь маленькое недоразумение и ничего больше. А сейчас уже поздно, и мне кажется, нам пора спать.

– Нет. Я думаю, мы можем обойтись без отдыха, – возразил Амилькар и, обращаясь к сыну, продолжил свою яростную речь: – Ты попросил нас принять здесь эту Мелани, потому что она якобы приехала в Буэнос-Айрес по работе на пару дней. Затем эти дни превратились в неделю, а теперь уже и в две. Ты думаешь, твоя мать и я – наивные дети, Диего?! Вне этого дома ты можешь спать с кем тебе вздумается, но ты никогда не женишься ни на одной, подобной этой! Ей нет места в нашем доме!

– И что ты собираешься сделать, чтобы помешать мне? – едко парировал Диего.

Амилькар смерил сына пристальным взглядом.

– Я не считаю нужным отчитываться перед тобой, – ответил он.

– Не сейчас, пожалуйста, – взмолилась Мария. – Нет смысла обсуждать этот вопрос в два часа ночи. Диего еще не женился. К тому же, Амилькар, хочу сказать, что мое мнение о Мелани изменилось. Она милая девушка. Я всегда говорила, что нам нужно только время, чуть больше времени, и это все.

Мария взяла Диего за руку и проводила его до двери.

– Спокойной ночи, дорогой. – Она поцеловала сына. – Иди спать. Завтра тебя ждет долгое путешествие.

Мария закрыла дверь и резко повернулась к мужу.

– Нет смысла в угрозах. Это приведет к тому, что он будет делать все нам наперекор. Ты же не хочешь, чтобы Диего возненавидел тебя?

– Он уже возненавидел меня, – только и ответил Амилькар.

– Видишь вон те деревья на горизонте? Это въезд в Лас-Акесиас, – объявил Диего.

Мелани облегченно вздохнула. Их путешествие длилось уже около двух часов, и она устала, но не столько от продолжительности их поездки в машине, сколько от однообразия пейзажа: бесконечная степь под бесконечным небом и бесконечные телефонные провода, похожие на аккуратные швы стеганого одеяла.

Диего остановился, открыл деревянные ворота, бронзовая табличка на которых гласила: „Лас-Акесиас". Машина выехала на дорогу, вдоль которой на несколько миль тянулся загон с мирно стоявшими в нем коровами.

– Я хочу кое-что спросить у тебя о вчерашнем вечере, – начала Мелани. – Что это за истории об исчезновении людей?

– Никто точно не знает. Пять лет назад терроризм в нашей стране вышел из-под контроля, и правительство решило, что нужно принять меры. Кто-то говорил, что забирали только тех, кто был вовлечен в террористические акции, кто-то утверждал, что забирали даже по подозрению. Одни говорили, что многих мучили и убивали, другие – что все это ложь.

– Но, наверное, кто-нибудь должен был попросить объяснений у правительства. Что им ответили?

– Что ничего не знают об этих людях и даже о тех, кого забирали по законному обвинению. Возможно, это правда, возможно, и нет. Все могут лгать: и террористы, и правительство. Ты доверяешь им – они обманывают. Лучше не верить никому и тихо заниматься своим делом. И это – здравый смысл.

– Это не здравый смысл, это значит наплевать на все. – На этот раз Мелани была поистине шокирована рассуждениями Диего.

– Извини, ты, наверное, права, – сказал он примирительно. – Просто мы сейчас переживаем трудное время, и это делает меня несколько циничным.

– И что ты об этом думаешь?

– О чем?

– Об исчезновениях. Что, ты думаешь, на самом деле случилось с этими людьми?

– Одни умерли. Было много подобных случаев во время арестов. Другие уехали за границу. Об этом фанте мне известно абсолютно точно.

– Откуда известно?

– От Марины, моей сестры.

Мелани пыталась вспомнить имя той девушки, которая вчера вечером завела весь этот спор.

– Инес сказала, что ее сестру убили.

– Может, и убили, – нетерпеливо, явно сожалея об этом разговоре, ответил Диего. – Но Марина моя сестра, и она жива. Она впуталась в темное дело и была вынуждена покинуть страну.

Это была абсолютно другая история, не та, которую запомнила Мелани из их нью-йоркского разговора. Теперь она поняла, почему Диего предпочитал скрывать правду: они тогда мало знали друг друга, а это был слишком болезненный вопрос для их семьи.

– Как ты узнал?

– Она постоянно звонит матери. Последний раз звонила из Индии. – В его глазах была боль. – Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? – спросил он.

– Извини, я не должна была спрашивать.

– Это не твоя вина, – успокоил он ее. – Те годы были очень трудными для всех нас. Это Марина, – сказал он, вынимая бумажник. Мелани посмотрела на фотографию улыбающейся девушки лет двадцати. Ее длинные золотисто-каштановые волосы развевались на ветру. Она была хорошенькой и очень живой, но ни капли не походила на своего сногсшибательного брата. Мелани вернула фотографию, и остаток пути они проехали в молчании.

– Ну, вот мы и приехали, – сказал Диего в своей обычной живой манере. – Я люблю Лас-Акесиас. Я чувствую, что здесь со мной не может произойти ничего плохого.

Мелани увидела раскинувшееся перед ней море травы, словно сказочные маленькие домики, на стенах и крышах которых играли яркие солнечные лучи, огромный куст розы, скрывавшийся под густой аркой деревьев, и парк, единственная тропинка которого вела к тихой лагуне с горделиво скользящими по ее гладкой поверхности белыми лебедями.

С первого взгляда Мелани полюбила этот маленький уголок земли. Она подумала, что ничего не может быть в мире лучше, чем жить здесь вместе с Диего до конца дней.

ГЛАВА ПЯТАЯ

– Я люблю тебя, Мелани. Я никогда не оставлю тебя. Ее голова покоилась на его груди. Мелани открыла глаза и наслаждалась простотой слов, которые его голос превратил в нечто ослепительное, такое же неожиданное, как блеск бриллиантов, но ее наслаждение было недолговечным; жизнь с Диего развила в ней способность читать между строк.

– Значит, ты думаешь о том, чтобы оставить меня когда-нибудь? – спросила она.

– Ты же знаешь, что я никогда не сделаю этого, – возразил Диего.

Мелани верила ему, и это не создавало проблем. Проблема появилась после великолепной недели, проведенной вместе в поместье Сантосов. Она ждала наступления нового этапа в их отношениях. Это было пять месяцев назад, но ничего не изменилось. Диего продолжал приезжать в Нью-Йорк пару раз в месяц, звонил ей каждый день, если был в Буэнос-Айресе, и они сказочно проводили время, когда были вместе. Но все было ненастоящее, подобно повторяющейся мечте, полной блаженства, из которой она должна была перебираться в явь. Время от времени Мелани поднимала вопрос о женитьбе, но Диего менял тему. Ей казалось, что они создали образец отношений, который был лучше, чем у других, но все еще несовершенным.

Диего потянулся через стол и взял Мелани за руку.

– Целый год вместе, и я еще не надоел тебе. Ты особенная, – прошептал он.

Мелани улыбнулась. Они не посещали ресторан „У баска" с их самого первого вечера. Кое-что изменилось, на Мелани было одно из платьев, купленных в Буэнос-Айресе, так что теперь не было причин завидовать другим женщинам в этом зале, и она сама стала привыкать к дорогим ресторанам. После поездки Мелани в Буэнос-Айрес Диего перешел на местные „бистро", где подавали гамбургеры. Остальное не изменилось. Они все так же не высиживали весь обед до конца, становясь все более нетерпеливыми, покидали кафе или ресторан раньше положенного и спешили в постель, как только наступал вечер. Но сегодня вечером Диего задержался после кофе.

– Я хочу подарить тебе кое-что, – сказал он, вынимая маленькую квадратную кожаную коробочку из кармана. Мелани открыла ее. Внутри были сережки с несколькими маленькими бриллиантиками. Она подавила готовое проявиться на ее лице разочарование. Сережки были прекрасны, несомненно, очень дорогие, но не такие, какие она хотела. К тому же Мелани надеялась, что это будет кольцо к их помолвке.

– Это не то? Они не понравились тебе?

– Нет. Они мне очень нравятся. Просто прелесть. Действительно великолепны… – Мелани замолчала, не в силах далее притворяться.

– Ты уверена? Если хочешь, я могу поменять их на другие…

Мелани заметила имя ювелира на белой атласной подкладке коробочки. Это была фирма в Буэнос-Айресе, но этот фант ничего не изменил. Она не могла идти с Диего выбирать что-либо еще, даже если бы хотела. Он не собирался на ней жениться, по крайней мере, пока. Диего говорил и делал удивительные и приятные вещи, но они не имели никакого значения.

– О чем ты задумалась? Ты очень молчалива сегодня, – заметил он.

– Я думаю о работе, – солгала она. – Моя учеба заканчивается в следующем месяце, и многое должно измениться. Я стану помощником директора по товарообмену. Я останусь у Теда, но мне хотелось бы побольше ответственности. Я буду вести дела с моими теперешними клиентами.

– Значит, ты будешь знать, сколько денег я вложил в ваш банк. – Его интерес был неподдельным, и он почувствовал недоумение Мелани. – Коли на то пошло, то о других ты тоже будешь знать. Ты можешь найти кого-нибудь побогаче и уйти к нему. Мне не нравится это… – продолжил он, пытаясь прикрыть свое недовольство шуткой.

– В тебе есть нечто более привлекательное, чем деньги, – возразила Мелани, раздраженная его замечанием. Она никогда не думала о том, чтобы контролировать его жизнь.

– Ну что ж, это хорошие новости о твоей работе. Ты всегда говорила, как тебе надоело быть секретаршей, и сейчас у тебя есть то, к чему ты стремилась, чего ты так хотела. Мои поздравления!.. – Диего поднял свой бокал.

– Возможно, это не совсем то, чего я действительно хочу. Я хочу иметь дом, детей… – Ее слова совсем не затронули Диего, как будто она обсуждала какие-то интересные новости из газетной заметки. – Но это серьезное обязательство с моей стороны, и я не могу просто взять и уйти с работы, – прибавила она.

– Но, с другой стороны, ты действительно могла бы получать удовольствие от работы. Я не думаю, что у тебя могут быть сомнения насчет этого. Это будет неплохим испытанием. Стоит попробовать, – сказал Диего.

В первый раз у Мелани появилось желание, чтобы он не был так заботлив.

– А почему бы тебе не забеременеть… Это старый трюк, но обычно он срабатывает.

Испуганная советом подруги, Мелани, почувствовав слабость, выронила из рун защитные очки. Они находились рядом в гробоподобном уединении, принимая солнечные ванны в Салоне формирования прекрасного тела, пытаясь хоть этим противостоять февральскому унынию.

– Мне не нравится обманывать таким образом, и я не хочу в конце концов остаться одна с ребенком на руках, – произнесла Мелани, поднимая свои темные очки.

– Но ты должна что-нибудь сделать, милая. Я уверена, что Диего по-настоящему красивый парень, но он избалован, подобно любому богатому ребенку…

„Очень богатому ребенку", – подумала Мелани. Она узнала, что вклады Диего в их банке достигли четырех миллионов долларов за один год, и он говорил ей, что у них есть вклады и в других банках.

– …и я предупреждала, что ты даешь ему слишком много свободы. Зачем ему жениться на тебе, если он и так может быть здесь с тобой? Зачем ему изменять что-то? Ты должна некоторое время по-другому вести себя. Скажи ему, что тебе нужно кое-что обдумать, и дай ему немного помучиться. И он быстро прибежит назад, проклиная себя, и станет просить тебя выйти за него замуж.

– А что, если не станет и найдет другую?

– Значит, он никогда не попросит выйти за него, в итоге он "бросит тебя, а ты будешь чувствовать себя так, будто совершила самоубийство.

– Я почувствовала бы то же, если бы он ушел сейчас.

– Я знаю. Но если ты принимаешь его такого, это, по крайней мере, твое дело, – непринужденно рассуждала Донна. – Какой у тебя выбор? Если ты будешь продолжать ждать, он раньше или позже найдет прелестную аргентинскую принцессу, а ты при этом будешь милой старой Мелани из Нью-Йорка…

Иногда Мелани подозревала, что анализ ситуации Донной был кое в чем продиктован завистью, но сейчас он совпадал с ее собственным пониманием происходящего. Она удивилась, как долго у них длится сеанс солнечных ванн. Вначале Мелани чувствовала приятное тепло, но теперь жар ламп было трудно терпеть. Она выгнулась, чтобы позволить воздуху немного охладить ее спину, а потом опять легла прямо и стала ждать сигнала об окончании процедуры.

– Я говорил тебе, что приеду сегодня днем. Почему тебя нет здесь. – В голосе Диего в телефоне слышалось больше недоумения, чем гнева.

– Потому что… Диего, я хочу поговорить с тобой, – ответила Мелани.

– Приходи побыстрей, я скучаю по тебе, я привез для тебя dulce de leche.[12]

Во время пребывания Мелани в Аргентине у нее развилось пристрастие к густому, очень сладкому десерту. Внушающее любовь ребячество Диего напомнило ей, что он стремится сделать ей приятное, и Мелани испугалась, что может совершить худшую ошибку в своей жизни.

– Я много думала о нас. Мне кажется, будет лучше нам не видеть друг друга некоторое время, – произнесла Мелани, с трудом пытаясь придать своему голосу уверенность.

– Ты встретила кого-нибудь еще? Я убью тебя, если ты…

– Нет, я никого не встретила и не хочу этого. Но мы больше не можем так продолжать. Во всяком случае, я не могу.

– Не глупи, Мелани… Я хочу жениться на тебе. Но мне нужно немного времени, вот и все. Не делай этого со мной, не делай этого с нами, – просил он.

– Я ничего не делаю, я только хочу небольшого перерыва, чтобы иметь возможность подумать. – Ее голос прерывался, но это было лучшее, на что она была способна. Мелани не могла выдвинуть ему ультиматум, как предложила Донна, потому что она не осмеливалась угрожать.

– Что с тобой, ты очень взволнована, – сказал Диего. – Незачем сидеть в одиночестве, обдумывая свои проблемы. Нужно принимать жизнь такой, какая она есть…

Мелани была в бешенстве. Это для него легко принимать вещи такими, какие они есть.

– Ты знаешь, я буду сидеть одна до тех пор, пока ты будешь здесь. Ты появляешься только тогда, когда тебе это удобно. – Мелани вспоминала свои обиды и все больше расстраивалась. Она надеялась лишь на начало разговора, но притворяться разгневанной все это время она не могла и бросила телефонную трубку.

Диего звонил ей домой и на работу, но Мелани отказывалась разговаривать с ним. Он ждал ее около ее дома утром и около работы вечером. Он извинялся и выходил из себя, посылал ей букеты цветов стоимостью в двести долларов и бессвязные письма, в которых говорил, что безумно любит ее и, в то же самое время, что она никогда его больше не увидит. Спустя два дня телефонные звонки прекратились, не было больше писем и внезапных появлений на улице, и Мелани решила, что он вернулся в Буэнос-Айрес. Она сопротивлялась порыву позвать его. Если сейчас она покажет свою слабость и сделает первый шаг к примирению, то все пойдет, как прежде, и у Диего не будет причин для серьезного разговора с его родителями. Мелани построила этот план не для того, чтобы только увидеть его снова, а чтобы они смогли наконец пожениться. Иногда она была уверена, что все делает правильно, а иногда ужасалась возможным последствиям и напряженно ждала.

Мария Сантос вошла в библиотеку и закрыла за собой дверь. Диего был уже здесь. Она поцеловала его в лоб и села на другой конец старинной софы. Сын сказал, что хочет поговорить, и ей понравилось его предложение. Мария полагала, что он бросил свою американскую девушку после угроз Амилькара два месяца назад, перед последней поездкой Диего в Нью-Йорк, но она чувствовала также, что может ошибаться, потому что не знала последних известий о Мелани.

– Тито не собирается входить в хунту, – внезапно начал Диего. Мария не ждала разговора о проблемах, касающихся семейного бизнеса.

– Я знаю, твой отец сказал мне об этом прошлой ночью, но это ничего не значит и ничего не меняет. Тито – умный человек, ты знаешь. Он мог бы приобрести большую власть, но он не пойдет на риск.

– Возможно. Но это также может быть потерей его власти.

Мария догадалась, что ее сын, начав разговор на эту тему, преследует какую-то цель.

– Я предпочитаю, чтобы ты перешел к делу, Диего.

– Отец и ты добились того, чтобы мы с Вероникой были вместе последние два месяца. Если Тито собирается отойти от дел, он больше не будет помогать нам, даже если я женюсь на его дочери. Ты не подумала об этом? Впрочем, в любом случае, я не хочу жениться на ней.

– У нас есть еще уйма времени, – ответила Мария. – Я не думаю, что Тито отойдет от дел, он один из самых могущественных людей в стране. Бизнес – это одно, но такая вещь, как связь между нашими семьями, – это совсем другое. Даже если он потеряет свое могущество, Вероника может быть для тебя идеальной женой. Люди вроде нас, дорогой, не могут жениться на ком попало. Ты знаешь лучше, чем кто-либо другой, что твоя женитьба – это часть твоих интересов, и Вероника станет тебе опорой. Мы можем доверять ей. И мы будем счастливы, если ты женишься на ней.

Диего встал и прислонился к камину.

– Я сказал отцу, что в понедельник еду в Нью-Йорк.

– Я рада, – проговорила Мария. – Ты не можешь никогда больше не ездить туда. Это безумие – доверять наши деньги другим. Ты же знаешь, там крупные вложения, – твердила она сыну.

– Ты не понимаешь, – огрызнулся он. – Я еду в Нью-Йорк, чтобы как можно скорее встретиться с Мелани. Я хочу жениться на ней, и ни отец, ни ты не сможете мне помешать.

Мария наклонилась и произнесла спокойным голосом: – Что я слышу? Я предпринимаю все возможное, чтобы сдержать твоего отца, но больше ничего сделать не могу. Он сказал тебе, что последует за твоей женитьбой на этой девчонке. У тебя не будет ничего, ты не получишь от отца ни цента.

– Значит, он меня больше не увидит, и ты тоже.

– Не будь смешным, Диего. Ты не сможешь жить в бедности. Ты не тот человек, – ответила Мария. Она забавлялась ситуацией, но, с другой стороны, восторгалась мастерством сына так легко обманывать. Он говорил совершенно убедительно, может быть, он уже стал взрослым.

– Не беспокойся об этом, – произнес он с улыбкой. – У меня много денег в Нью-Йорке, я далеко не беден.

Марии не хотелось менять тему разговора. Диего, несмотря ни на что, был ее сыном: он внешне похож на нее, думает, как она, и Мария была горда этим сходством между ними. „Лучше не давить на него слишком сильно и принять его заявление", – решила она.

– Твой отец пришел бы в ужас, если бы услышал наш разговор.

– Так почему бы тебе не поведать ему об этом разговоре. Я не хотел волновать тебя, мама. Я только хочу, чтобы мы все были счастливы и жили вместе. Уверен, со временем ты полюбишь Мелани, как свою… У тебя не останется сомнений насчет нее. – В этот момент Диего избегал взгляда матери.

– Я так рада за тебя, дорогой, если ты действительно любишь ее, а об отце не беспокойся. Он по-своему любит тебя, и я уверена, что он поймет. Нам нужно поскорей объявить о твоей помолвке. Ты будешь играть свадьбу здесь, конечно. – Мария слишком неожиданно начала строить планы на будущее. – Я буду молиться за твое счастье в следующее воскресенье, твое и Мелани, – прибавила она чересчур быстро, что было не похоже на неожиданно пришедшую мысль.

Мелани опустила монеты в щель, открыла маленькое стеклянное окошко и, взяв номер „Нью-Йорк таймс", направилась" к автобусной остановке. Она наблюдала, как в раннем утреннем небе исчезают последние звезды, когда почувствовала, как одна рука закрыла ей рот, а другая обхватила ее и крепко сжала. Первой реакцией Мелани было закричать, но мужчина не позволил ей сделать этого.

– Не двигайся, – хрипло прошептал он. Мелани отчаянно попыталась вырваться.

– Я убью тебя, если ты не ответишь мне „да". Я хочу жениться на тебе. Сейчас же, как только ты наденешь свадебное платье, – сказал Диего, уже не изменяя своего голоса. Он отпустил ее, и Мелани не знала, поцеловать его или ударить.

– Мне не нравится ни одно из них, – сказал Диего ювелиру, изучая глазами черный бархатный поднос. – Мне нужен зеленый камень, но изумруды слишком обычны. Все эти кольца похожи на те, что носят подруги моей матери.

– Ваша мама может иметь разных друзей, мистер Сантос, но у меня есть кое-что, что может понравиться вам. Извините, – проговорил ювелир, скрываясь за дверью. Через минуту он вернулся, держа в руках маленький поднос с единственным кольцом на нем.

– Это императорский нефрит, – пояснил он, – прекрасный камень, более редкий, чем изумруды. В Китае только император мог носить его, потому что он считался даром Бога. Этот камень принадлежал императрице Хан-Шу.

Диего взял перстень и надел его на палец Мелани. Она подняла руну, чтобы получше рассмотреть кольцо; камень был полон такой необыкновенно сказочной зелени, так совершенен и чист, что походил на яркую звезду.

– О, Диего, я уже влюблена в него. Он такой великолепный, – произнесла она с восторгом.

– Он подходит к твоим глазам, – прошептал Диего. – Мы возьмем его, – обратился он к ювелиру.

– Это уникальный экземпляр, мистер Сантос, – пробормотал ювелир. – Может быть, вы захотите узнать цену, перед тем как давать согласие на покупку?

– Это не важно, – ответил Диего.

– Он стоит… двести тысяч долларов, – робко прошептал ювелир.

Мелани в подвенечном платье стояла у ворот церкви. Около нее суетилась женщина, прибывшая в Буэнос-Айрес из нью-йоркского салона Оскара де ла Ренте вместе с очаровательным свадебным нарядом. И сейчас она завершала последние штрихи своей работы, расправляя эффектный шлейф, каскадом спускающийся к земле. Мелани даже не задумывалась о цене этого платья; счет, как и все остальные, был отослан прямо в офис Сантосов в Буэнос-Айресе. После шести недель приготовлений к свадьбе деньги для Мелани перестали иметь какое-либо значение.

Был поздний май. Вечер стоял холодный, но Мелани была слишком взволнованна, чтобы обратить на это внимание. Когда шлейф и фату уложили надлежащим образом, подали сигнал и двери открылись.

Мельком увидев толпу людей внутри храма, Мелани вспомнила о настойчивом предложении Марии, чтобы один из друзей Амилькара играл роль отца невесты. Но Мелани, несмотря на все уговоры, оставалась непреклонной. Она жила много лет одна и не имела понятия, где ее отец. Сама мысль о том, что его присутствие здесь создало бы лишние неприятности, выводила ее из себя, как и мысль о том, чтобы войти в церковь с одним из старых друзей Амилькара. Порасспросив своих знакомых и покопавшись в истории свадебных церемоний Буэнос-Айреса, Мария нашла пару невест, входивших в храм в одиночестве. В обоих случаях девушки были безупречны во всех отношениях, и в итоге она согласилась с тем, что ее невестка войдет в боковой придел храма без сопровождения.

И сейчас Мелани, услышав органную музыку, почувствовав аромат цветов и ощутив наплыв потока теплого воздуха, выходящего из открытых дверей церкви, была рада своему одиночеству. Эти мгновения принадлежали только ей и Диего и никому больше.

Мелани направилась к алтарю. Ее атласные туфли скользили по белоснежному ковру, а позади с тихим шелестом развевалась невесомая фата, скрепленная жемчужно-бриллиантовой тиарой, перешедшей к невесте по наследству, согласно старой семейной традиции, от Марии Сантос. Мелани посмотрела на сверкающий ослепительной позолотой в тусклом свете свечей мраморный алтарь, украшенный цветами, как бы парящими над ним, но не заметила всего этого великолепия – она видела лишь Диего, ждущего ее напротив алтаря. Не заметила Мелани и людей, толпящихся вокруг; мужчин, с неподдельным интересом разглядывавших ее, женщин в дорогих украшениях, не заметила она Марию и Амилькара Сантосов, стоявших слева от Диего, ни его белого воротничка и шелкового галстука, который они долго выбирали во французском магазине, ни его темно-серого бархатного костюма. Она не обратила внимания даже на епископа в церемониальных одеждах. Мелани видела лишь мужественную красоту лица Диего, его широкие плечи и узкую талию, создававшие знакомый силуэт фигуры, четко вырисовывающийся на фоне золотистых солнечных лучей. Он улыбнулся, предлагая ей руну, и подвел к алтарю.

Церемония началась. Благодаря репетиции Мелани уже заранее знала весь ритуал, но сейчас она едва понимала смысл слов, произносимых священником. Епископ благословил кольца, и Мелани улыбнулась, протянув Диего свою левую руку. Неодобрение на мгновение вспыхнуло в глазах Марии: она заметила на руке Мелани подаренное в честь помолвки кольцо. Императорский нефрит дважды сверкнул ярким огнем, пока рука Диего не накрыла руну Мелани.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

– А теперь попробуйте еще раз, миссис Сантос… El ojo del аmо engorda el ganado…

– El ojo del amo engorda el ganado, – повторила Мелани, или, вернее, думала, что повторила, пока не увидела своего учителя, отрицательно качающего головой. Через секунду Мелани слушала свой голос, записанный на пленку.

– Вы чувствуете разницу? На конце твердый, отчетливый О, не ojow или ganadow. Попробуйте еще.

И Мелани повторила снова…

Когда они с Диего вернулись из свадебного путешествия, проведенного в Канкуне, Мелани решила, что должна учить испанский.

– Святой Матфей говорит, что добродетель возвышает нас в глазах Бога, Мелани, но милосердие Он ставит на первое место. Через любовь к ближнему мы можем выразить нашу любовь к Богу…

Мелани закрыла глаза, пытаясь отчасти сконцентрировать все свое внимание на словах падре Ангелотти, но в большей степени для того, чтобы согнать с себя оцепенение, овладевшее ею от столь долгой проповеди.

Готовясь к свадебной церемонии, она вместе с Диего посещала церковь, заставляя себя думать, что религия играет не последнюю роль в ее жизни. Когда Мелани была ребенком, религии в их доме не уделяли особого внимания. И только после смерти младшего брата Мелани ее мать стала ходить в церковь. Сейчас она жила в Лос-Анджелесе со своим новым мужем; и как-то во время очередного телефонного разговора с дочерью она старалась убедить Мелани выгравировать свое имя на стеклянной звезде, которая бы висела среди тысячи других в Стеклянном Соборе, прекраснейшем храме, построенном проповедником, который и указал матери Мелани путь к Богу. „И совсем не обязательно посещать эту церковь", – объяснила она дочери. По ее словам, они с Бадом, ее новым мужем, вполне могли слушать богослужение и сидя в машине. Мелани не считала нужным спорить с матерью о ее новых убеждениях, а также о ее абсурдной идее, по которой слово Божье можно было услышать, находясь в кабине автомобиля.

Так или иначе, но религия имела огромное значение для семьи Сантосов, и Мелани чувствовала себя обязанной посещать воскресные мессы вместе со всеми. А потом она сообщила, что хочет побольше узнать о католицизме, и Мария Сантос, которой это желание пришлось по душе, пригласила к Мелани падре Ангелотти, своего духовного отца. После нескольких бесед со священником Мелани еще больше укрепилась в намерении усвоить все премудрости католицизма. Она всем сердцем хотела стать частью мира Диего, понять его, и одобрение Марии было лучшим поощрением в ее начинаниях.

– Я не могу продолжать, Диего. Банки на грани банкротства. В июне страна потеряла два миллиарда долларов. Ты когда-нибудь слышал, чтобы экспорт зерна в Аргентине был на грани краха?

– Они просто не имеют представления, как управлять своим делом, – усмехнулся Диего. – Ты не хуже меня знаешь, Хуан, что старые методы уже не подходят. Мы живем в 80-е годы, и нам нужна умелая, эффективная экономика, достойная мировой конкуренции…

Диего продолжал объяснять достоинства свободной торговли, и Мелани, на которую этот разговор стал навевать скуку, перевела взгляд на окно, за которым раскинулся тенистый парк, а чуть в стороне виднелись редкие огни далеких пароходов, настолько слабые и нечеткие, что напоминали монитор с бегущей по нему тоненькой ниточкой кардиограммы умирающего сердца. Они снова были на вечере, снова в элегантном доме, снова все присутствующие были одеты в платья, купленные в самых дорогих модных европейских магазинах, и, как обычно, обсуждали надвигающуюся катастрофу. Или, на худой конец, мужчин. Мелани заметила свою новую знакомую, Зу-Зу Лобос, беседующую с красивой, элегантной женщиной, и направилась к ним в поисках новой темы для разговора.

– Мелани, дорогая, как я рада видеть вас! Вы великолепно выглядите. – Свой комплимент сверхшикарная Зу-Зу произнесла на чистом английском. – Вы знакомы с Терезой де Таннери? Мелани Сантос. Мелани недавно вышла замуж за Диего, – объяснила Зу-Зу, а затем опять обратилась к Мелани. – Большую часть времени Тереза живет в Париже. Она приехала в Буэнос-Айрес вчера.

– Вы француженка? – поинтересовалась Мелани.

– Мой муж француз, а я жила в Буэнос-Айресе до замужества, – объяснила мадам де Таннери.

– Тереза самая настоящая аргентинка, Мелани. Ее род один из самых древних в стране.

– И не такая уж я настоящая аргентинка, Зу-Зу. Моя мама наполовину шотландка, – протестовала Тереза.

– Пожалуйста, совсем не обязательно говорить на английском ради меня, – сказала Мелани. – Que hermoso vestido tenes, Zou-Zou,[13] – добавила она, показывая свое знание испанского.

– О, это… – произнесла Зу-Зу, не удостоив свое парижское платье даже быстрым взглядом. – Благодарю вас, но это старое платье. – Она качнула своей белокурой головкой, и браслет с изумрудами скользнул вниз по ее худой изящной руке. – Ваш испанский изумителен, Мелани, – добавила она, – но в значении слова „красивый" в данном случае лучше употребить слово „lindo" или „bonito" вместо „hermoso".

– Раньше Диего всегда исправлял меня, когда я говорила „esposo",[14] – сказала Мелани. – Несомненно, он мой „marido".[15] Он говорит, что только невоспитанные люди говорят „mi esposo" в значении „мой муж", и он дал мне длинный список того, как надо и не надо говорить. Я все еще никак не запомню его весь.

– Это все очень глупо, – согласилась Тереза.

Они болтали о трудностях изучения неуловимых оттенков значения различных языков, когда Мелани заметила Диего, ищущего ее взглядом в этом огромном зале.

– Я думаю, Диего собирается идти домой. Он летит в Майами завтра утром, – сказала она.

На прощание женщины обменялись легкими поцелуями. И только Мелани отошла на пару шагов, как услышала спокойный голос Терезы.

– Она очень мила, – говорила мадам де Таннери Зу-Зу, – но она чересчур беспокоится о том, чтобы правильно говорить. Все, что ей нужно, так это слушать своего свекра, и тогда она будет знать, как не надо говорить.

– Твой отец родился в Буэнос-Айресе? – спросила Мелани Диего, когда они ехали домой.

– Нет. Он приехал из Сальты. Это провинция на севере. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что… – Мелани не могла сказать почему, этим она обнаружила бы слишком явное любопытство, зародившиеся сомнения по поводу родословной своего свекра.

– Потому что я заметила, его произношение отличается от произношения твоей матери, – в итоге произнесла она.

– Ты неплохо чувствуешь испанский, – с оттенком одобрения ответил Диего. – Мама также приехала из Сальты, но она говорит с буэнос-айресским акцентом, потому что училась здесь. Ее матерью была Тита де ла Форсе, принадлежащая к одной из старинных семей в Санте. Я показывал тебе дом Саймона де ла Форсе недалеко от нас. Он был сводным братом Титы. Саймон был самым богатым мужчиной в Аргентине. Он умер в свою брачную ночь, и его жена Эрианн унаследовала все его состояние. Некоторое время Тита и ее сестра хотели затеять судебный процесс и отобрать у нее все наследство, они были уверены, что она убила мужа, чтобы заполучить его деньги, но у них не оказалось настоящих доказательств. Сейчас Эрианн живет за границей. Она невероятно красива, и, несомненно, у нее достаточно любовников. Саймон женился на ней после того, как его первая жена умерла от укуса змеи. Эрианн была в их имении, в Сальте… – продолжал Диего, и Мелани удивилась тому, как он легко ушел от вопроса, рассказывая в подробностях о женах его дяди, хотя исходной точкой их разговора был его собственный отец.

– Расскажи мне о семье своего отца, – наконец перебила она его.

– Мой отец был единственным ребенком в семье, а мои дедушка и бабушка умерли до того, как я родился, поэтому я ничего не могу рассказать тебе о них. Вернемся к Эрианн…

История семьи Сантосов была богата различными событиями и подчас неправдоподобными легендами, но история самого Амилькара была, на удивление, самой короткой из всех.

Диего вышел из ванной, вытирая полотенцем волосы, другое полотенце было обернуто вокруг талии. Мелани уже лежала в постели и читала „Ла Насьон" с карандашом в руне, делая соответствующие пометки на страницах; открытый словарь лежал около нее.

– Тебе не обязательно всякий раз смотреть в словарь, спрашивай меня, – сказал Диего, подойдя к Мелани. Она улыбнулась и отложила газету.

– Я отмечаю дома, а не слова. Я уже немного говорю по-испански и думаю, что пришло время обзаводиться собственным домом. Твоя мама ничего не говорит, но я уверена, она не хотела бы, чтобы мы жили здесь всегда, – объяснила Мелани Диего. – У вас еще не было разговора об этом?

– Нет. И я уверен, не будет. – Диего перестал сушить волосы и сел около Мелани. – Это и наш дом, дорогая. Он принадлежит семье вот уже семьдесят лет, и однажды я унаследую его. Он будет домом наших детей. Так что нет никаких причин для переезда в другое место, – прибавил он.

У них действительно не было никаких веских причин уезжать из этого дома. В их личном распоряжении было несколько комнат: спальня, гардеробная, переоборудованная из бывшей комнаты Мелани, гостиная, кабинет Диего… Но все эти антикварные безделушки, мебель из дорогих пород дерева, занавески с бахромой, подобные тем, из которых Скарлетт О'Хара сшила себе платье, – все это напоминало Мелани номер Диего в „Сент-Регис", там было таи же великолепно, недоступно чопорно и чуждо, и Мелани угнетала мысль, что ей здесь ничего не принадлежит.

– Ты можешь переоборудовать наши комнаты, если хочешь, – сказал Диего, читая ее мысли. – Я уверен, мама не будет против.

– Глупости, – огрызнулась Мелани. – Мне надоело, что твоя мама решает вопросы, касающиеся только нас. Это дом, где ты ничего не можешь делать самостоятельно.

– Это не проблема, – тотчас ответил Диего, – мама даже не обратит внимания на такие мелочи, главное – согласованно решать более важные вопросы, и незачем ругаться из-за пустяков.

Даже если это правда, и Мария действительно не обратит никакого внимания, и Мелани изменит абсолютно каждую деталь, каждую мелочь, все останется по-прежнему. Диего видит этот дом своим, но для Мелани он никогда не будет ее или их домом. Это дом Марии и Амилькара, и она чувствует их присутствие все время, даже если их нет рядом.

– В конце концов, мы можем купить собственный дом, вопрос не в этом. Просто сейчас не время, Мелани, – продолжал спокойно объяснять Диего, – экономика скоро рухнет с треском, и тогда будет выгодно что-либо покупать. Вчера на вечере двое знакомых сказали мне, что собираются в Майами на этой неделе. Все переводят свои деньги за границу.

– Но ты всегда говорил, что у нас все в порядке, – протестовала Мелани.

– Нужно абсолютно не иметь мозгов, чтобы обсуждать свои проблемы со всеми. А у нас, как мне кажется, есть вещи посущественнее, чем дискуссия на тему экономических неурядиц, – прошептал Диего, отбрасывая в сторону полотенце.

…Диего опять нет дома. Он каждый месяц ездит в Нью-Йорк или в Майами, потому что все здесь сейчас вывозят свои деньги за границу. Диего любит летать, сам управляет самолетом, но всякий раз отказывается взять меня с собой. Он говорит, что ему и второму пилоту необходимо сосредоточить все свое внимание на полете, и ему вдвое трудней вести самолет, когда я нахожусь на борту рядом с ним, он опасается совершить ошибку и боится за мою жизнь. Дома же он не бывает несколько дней подряд. Иногда я понимаю, что очень соскучилась по Нью-Йорку и хочу повидать тебя. Но я, конечно, стараюсь привыкать к новому языку, новым людям, новым друзьям.

О, если бы ты видела этот дом! Он похож на один из тех, что стоят на Пятой авеню, комнаты подойдут и самой королеве Англии. Я ничего не делаю сама по дому: семь человек прислуги, шофер и три охранника. Здесь все нанимают себе охрану – у каждого есть друзья или родственники, которых похитили или едва не похитили. Говорят, что все в стране изменилось к лучшему с приходом к власти военных, однако телохранителей нанимают по-прежнему. К ним настолько привыкли что, абсолютно не смущаясь, могут в их присутствии рассуждать о самых интимных вопросах своей личной жизни или же их используют как доносчиков, улавливающих и запоминающих каждое слово. Я думала, что женщины будут более высокомерны, но на самом деле они при первой же встрече выложат тебе все о себе и своих знакомых, как своему психоаналитику, к которому они ходят слишком часто.

Страна прекрасна, но к ней трудно привыкнуть. Ты не поверишь, зимы здесь один к одному похожи на наши весны, особенно за городом. Когда вернется Диего, мы поедем на уик-энд. Он собирается открыть поло-клуб. Он хочет…

Мелани прервала предложение на середине и перевернула страницу. Она в первый раз писала Донне, с тех пор как вышла замуж, и исписала уже кипу листов. Она и Донна долгое время работали вместе, давали друг другу в долг деньги, если даже у самой оставалась лишь монета в десять центов, ездили в метро в час пик… А сейчас жизнь Мелани повернулась на сто восемьдесят градусов, а у Донны все по-прежнему, и по сравнению с подругой она, должно быть, чувствует себя ничтожной букашкой. „Какая же я глупая, писать ей такое письмо", – подумала Мелани. Скомкав исписанные листы и бросив их в корзинку для мусора, она достала чистые и начала писать заново, но уже совсем в ином стиле, более осторожно и осмотрительно. „Глупости", – пробормотала Мелани; она не должна писать Донне, соблюдая вежливую, но холодную манеру общения, приукрашивая или как-то изменяя рассказ о своей нынешней жизни. Может, попросить ее приехать сюда и остаться на некоторое время с ними… Нет. Их жизнь и так была сейчас слишком трудной. Мелани представила себе, в какой ужас пришла бы Мария, если бы увидела в своем доме Донну.

Мысль о свекрови заставила Мелани принять мудрое решение, и она в очередной раз скомкала незаконченное письмо. Мелани подозревала, что горничные о каждом ее шаге доносили своей хозяйке, а это еще больше усиливало неприязнь Мелани к Марии, которая не только сама была одаренной шпионкой, но находила себе помощников под крышей своего дома. Мгновение подумав обо всем этом, Мелани бросила испорченные листы в намин и разожгла огонь, который быстро охватил их ярким пламенем: затем подошла ближе к мраморному камину и разворошила пепел от так и не законченного письма.

Мелани начинала понемногу привыкать к своей новой жизни. Дни были похожи один на другой, и она чувствовала скуку, даже, скорее всего, это была не скука, а ощущение какой-то дисгармонии. Это ощущение пропадало, когда рядом был Диего, и снова возникало, когда она проводила время со своими новыми друзьями, имевшими огромный жизненный опыт в искусстве поддержания этого ощущения бессмысленности, или с людьми, словно специально созданными для того, чтобы развлекать всех скучающих, предлагая занятия на любой вкус: новая художественная галерея, продажа антиквариата, венгерская графина… Кроме этого – ленчи, обеды, званые вечера и опять ленчи. Все это учит искусству убивать время, и Мелани уже почти привыкла к такой бессмысленной жизни, больше ощущая какую-то опустошенность, чем скуку. Она должна работать, иметь какую-то цель…

– Я больше не в состоянии ничего не делать целыми днями! Я могу работать вместе с тобой в твоем офисе? – однажды спросила она Диего.

– Ты должна быть счастлива, оттого что тебе не нужно работать, – ответил он.

– Но я хочу! И потом я не могу все время просить у тебя деньги.

– Ты и не просишь, – напомнил он ей. Это была правда. Мелани никогда ни за что не платила. Все счета отсылались в офис, а в начале каждого месяца Диего клал на ее столик определенную сумму на личные расходы.

– Но мне нравится зарабатывать деньги самой, – настаивала она. – Я могу быть твоей секретаршей, и мы сможем видеться целый день.

Диего улыбнулся.

– Ты не можешь быть моей секретаршей, – возразил он. – Мирна получает двести долларов в месяц и очень довольна. Пойми, найти хорошо оплачиваемую работу в Буэнос-Айресе довольно сложно.

Мелани не совсем поверила ему. Она никогда не задумывалась о том, кто сколько здесь зарабатывает, даже ее собственная служанка.

– А сколько получает Фелиса? – спросила ока.

– Тебе бы следовало спросить у моей матери. Я уверен, Фелиса получает меньше, чем моя секретарша, но не забывай, что у прислуги есть еще стол и постель. А это очень неплохое и удобное соглашение.

Мелани не понравились рассуждения Диего: это прозвучало так, что подобные условия найма дешевле и выгодней для работодателей, но Мелани не хотела менять тему разговора.

– Почему я не могу быть твоей секретаршей? – настаивала она.

– Потому что Мирна нуждается в работе, а ты нет. Ее муж мало зарабатывает, и у них двое детей. Ты же не хочешь, чтобы я уволил ее? – спросил Диего.

– Не глупи, – не унималась Мелани, не желая мириться с его легкомысленными замечаниями о служанках и чрезмерной заботой о секретарше. Не знай она Мирны, в ее душу закралась бы ревность. Но Мирна была невысокой, полненькой и абсолютно не могла привлекать Диего.

– Это звучит так, будто ты не хочешь, чтобы мы работали вместе, – пошутила Мелани.

– Это не так, – ответил Диего чересчур быстро, в чем не было необходимости, и заметил удивление в глазах Мелани. – Ты права, – согласился он, – тебе нужно чем-то заниматься, но работать со мной – это не самая лучшая идея. Офис небольшой, а мой отец очень требователен, что тебе вряд ли понравится. Это создаст лишние проблемы, Мелани.

Она понимала Диего, но ее сбил с толку его резкий ответ, незачем оправдываться, искать веские аргументы, если он не хочет быть с ней весь день, и уж тем более незачем из-за этого ссориться. В детстве ее пугали крики родителей друг на друга, и ей хотелось, чтобы в ее собственном замужестве всегда царило взаимопонимание.

– Ты можешь работать где-нибудь еще, – предложил Диего. – Хочешь, я попрошу Серхио или Пэтти… – И он начал перечислять длинный список своих друзей, а Мелани в это время думала о своем. Ее испанский был еще не слишком хорош, чтобы заняться настоящим делом, а служить в чьем-то офисе декорацией, только лишь потому, что она очаровательная миссис Сантос и его друзья не хотели бы потерять дружбу ее мужа, Мелани не желала. Она неплохо разбиралась в банковском деле и мечтала заняться настоящей работой и не быть никому обузой.

– Может быть, подождем, пока лето пройдет, – решила закончить разговор Мелани. „Это будет где-нибудь в марте, а сейчас только ноябрь", – с грустью подумала она.

– Этот придурок наколол меня на три тысячи долларов, ты представляешь, Диего?! Мой собственный кузен… и мы вместе… – раздавался голос Пако Лоррегью с другого конца галереи дома. Диего и Мелани приехали в Лас-Акесиас на уик-энд. И сейчас мужчины беседовали о своих делах, отдыхая после ленча, а Мелани и Долорес, жена Пако, сидели на веранде в плетеных креслах и пили кофе. Долорес рассказывала Мелани об изменах своих соседок их мужьям, а Мелани находила рассказ подруги таким же неинтересным, как и беседу мужчин. Они обсуждали финансовый крах, грозовой тучей нависший над страной, и проблемы, так или иначе связанные с ним. Инвестиционные банки исчезали так же быстро, как и появлялись, хищения и растраты умножались с каждым часом, рушились самые прочные и тесные связи в обществе: разваливались семейные фирмы, кровные родственники обирали друг друга в надежде отхватить кусок пожирнее. Но тем не менее жаркий рассказ Пако обо всем этом привлекал внимание Мелани больше, чем пустые сплетни его жены, и миссис Сантос, изобразив на лице застывшую улыбку, прислушивалась к разговору мужчин.

– …Как-то я занял деньги, и сейчас мне нужно вернуть долг.

– Что ты собираешься делать? Дай мне знать, если тебе понадобится моя помощь, – предложил Диего. Пако улыбнулся и похлопал друга по плечу.

– Спасибо, Диего, но, думаю, я справлюсь сам. Я решил продать землю – дядя Хьюго оставил мне ее в прошлом году. Там около тысячи гектаров, этого будет достаточно.

– Постарайся сделать это побыстрей, – посоветовал Диего. – Время не стоит на месте, возможно, вскоре ты уже не сможешь найти покупателя.

– Я знаю. Тогда я продам тебе своих пони… – рассмеялся Пако. – Нам уже пора. – И обращаясь к жене, прибавил: – Дорогая, мне нужно отдохнуть перед обедом.

Долорес поднялась.

– Мелани, у вас нет никакого снотворного? Пако любит, чтобы я отдыхала вместе с ним, но я не могу заснуть днем, поэтому и пью таблетки, но мои уже закончились, – объяснила она.

– К сожалению, нет, – ответила Мелани. Они с Диего проводили друзей и остановились в тени деревьев недалеко от дома. На фоне прозрачно-чистого неба и солнечных лучей сирень раскинула густые бархатные брызги своих соцветий.

Мелани пристально разглядывала спящего мужа: его мускулистая грудь поднималась и опускалась от равномерного дыхания, взгляд Мелани скользнул по золотисто-коричневой дорожке волос, спускавшейся по плоскому, подтянутому животу к паху. Она улыбнулась, вытянулась и сложила руки за головой, наслаждаясь глубиной удовольствия, полученного от близости с Диего. В этот жаркий день пыль в воздухе блестела и искрилась в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь жалюзи их спальни. Любовные супружеские развлечения были лучшим поводом для сиесты,[16] тем более для Мелани, которая также находила, что спать днем слишком жарко.

Мелани осторожно, боясь разбудить Диего, встала и тихонечко вышла из спальни. Без цели бродила она по многочисленным комнатам усадьбы, наслаждаясь тишиной и покоем, обычно царившими в доме в это время дня. Лишь изредка окружающее безмолвие нарушали знакомые звуки далеких полей: мычание коров, окрики пастухов… Мелани нравилось осознавать, что Лас-Акесиас принадлежит теперь ей. Она влюбилась в это место с первого взгляда, и ее чувство крепло все больше и больше с каждой проведенной здесь минутой. Она хотела бы остаться тут вместе с Диего навсегда, убежать подальше от их чопорной, пустой и бессмысленной жизни в Буэнос-Айресе. Мелани часто думала о том, что было бы неплохо растить их будущих детей здесь, за городом, у Диего появятся новые дела, и отпадет нужда в частых поездках. Однажды она сказала ему об этом, не упомянув, правда, о главной причине – о возможности наконец-то завести свой собственный дом и жить отдельно от Амилькара и Марии.

– Это неосуществимо, дорогая, мы не можем жить здесь все время, – ответил Диего. – Я нужен отцу в Буэнос-Айресе, мне необходимо ездить по делам в Америку, и потом за городом очень одиноко зимой. Тебе вряд ли это понравится.

Ответ мужа разочаровал Мелани, но тем не менее Диего пообещал, что, как только погода улучшится, они будут приезжать сюда фактически на каждый уик-энд: покидать Буэнос-Айрес пораньше в пятницу и возвращаться обратно лишь в понедельник, а иногда и во вторник, если Диего будет заниматься поло. Амилькар с Марией не будут ездить с ними. Из объяснений Диего Мелани поняла, что обычно сюда приезжают лишь друзья и дальние родственники. И, если бы визиты сюда Мелани не были столь краткими, Лас-Акесиас мог стать для нее хотя бы иллюзией собственного дома.

Мелани медленно шла по галерее, и звук ее шагов эхом отражался от выложенного терракотовым кафелем пола, с годами отполировавшегося до цвета старой запекшейся крови. Со всех сторон дом окружал большой тенистый двор. Эта усадьба была построена раньше 1800-х годов. Ее оригинальную испанскую простоту несколько десятилетий спустя украсили итальянскими колоннами и балюстрадой, увенчанной плоской крышей. Комнаты дома, как солнечные лучи, разбегались во все стороны от внутренней галереи усадьбы, отчего именно в центре создавалось ощущение постоянной полутьмы. Один из предков, решив исправить эту ошибку, застеклил некоторые участки центральной галереи. Сейчас все двери были открыты, и со двора внутрь проникал чарующий аромат цветущего лимона и жасмина.

Незаметно для самой себя Мелани подошла к передним комнатам дома. Широкие доски пола протяжно скрипели, когда она пересекала гостиную, изучая портреты женщин и мужчин, вот уже многие десятилетия висевшие на этих стенах.

Мелани открыла тяжелую дубовую дверь в конце гостиной и вошла в кабинет. Это была ее самая любимая комната в доме, с окнами, выходящими на обе стороны, открывающими вид на лагуну и лес. Диего и Пако играли здесь в бильярд перед ленчем, и поднос с пустыми бокалами и напитками до сих пор был не убран. Мелани представила себе вежливый, но ледяной гнев, который Мария обрушила бы на свою служанку в случае, если та позволила бы себе допустить такую оплошность в Буэнос-Айресе, и решила позже обязательно поговорить с Эвелиной.

На рабочем столе была разложена небольшая коллекция кадастровых карт. Она стала аккуратно складывать их в стопку, но неожиданно ее внимание привлекла надпись в верхнем углу титульного листа одной из них. „1904" – значилось там. На вид карта казалась действительно очень старой, буквы и цифры в некоторых местах были настолько нечеткими, что их с трудом можно было разобрать. Мелани стало любопытно, и она принялась в подробностях исследовать карту. Разными цветами на ней были обозначены территории имений и место, где они расположены, назывались полные имена владельцев, количество имущества. Самую большую площадь на карте занимал прямоугольник, закрашенный бледно-розовым цветом: Лас-Акесиас – Донна Луиза де ла Форсе де Гэнсалис Гоблин – 24,472 гектара, – прочитала Мелани. Владелицей земли, должно быть, была тетя Лулу, так часто упоминаемая Марией в разговорах, предположила Мелани. Она даже не подозревала, сколь обширные территории занимает эта усадьба. В ее душе зародилось чувство благоговейного страха, когда она представила, что Лас-Акесиас простирается так далеко, что даже нельзя увидеть его границу, что это шестьдесят тысяч акров хорошей сельскохозяйственной земли. Да, у Марии действительно было немало причин быть благодарной тете Лулу, подумала Мелани.

Она развернула другую карту, датированную 1945 годом. Розовый прямоугольник разделился на множество небольших четырехугольников, цвета которых были уже другими, а их владельцы назывались именем „Гонсалис Голбин". Земля, на которой сейчас находились лагуна и дом, была внесена в список как „Лас-Акесиас – Шарлота Гонсалис Голбин де Лиа – 3,783 гектара". Это имя ничего не говорило Мелани, Мария ни разу не упоминала его в своих бесчисленных рассказах о семье.

Из другой карты Мелани узнала, что эта собственность, именуемая Лас-Акесиас, стала принадлежать компании Сантосов только в 1970 году и что территория ее сократилась уже до 2,667 гектара. Это была территория огромных размеров, но по сравнению с первоначальным владением – ничтожно маленькая.

Мелани аккуратно сложила все карты в папку.

У нее была хорошая память на цифры, что помогало, когда она работала в банке. Она вспомнила, что говорили друзья Диего в первые месяцы ее пребывания в Буэнос-Айресе насчет этого имения: глупо продолжать получать с этой земли по три или четыре процента в год, когда при правильном вложении можно получать по пять процентов в месяц. Пако сказал, что он рассчитывает покрыть долг в три сотни тысяч долларов, продав тысячу гектаров земли. В таком случае Лас-Акесиас стоит чуть меньше миллиона долларов, при этом принося ежегодный доход меньше пятидесяти тысяч долларов. Мелани чуть пододвинула руну, чтобы расправить загнувшийся уголок карты, и камень на ее пальце сверкнул глубокой зеленью на голубом фоне бумаги. Она носила двести тысяч долларов на своем пальце, и наиболее популярные газеты описывали их свадебный прием как вечер стоимостью в миллион долларов. А их самолет стоит еще больше. Много денег лежало также и в американских банках…

Все было просто невозможно сосчитать.

Вечером, когда они уже лежали в постели, Мелани наконец решилась задать вопрос, который так озадачил ее сегодня.

– Почему мы так богаты? – спросила она. Диего тихо рассмеялся.

– Потому что у нас больше денег, чем у других, – ответил он. – Если тебя интересует этот вопрос с философской точки зрения, то советую обратиться к падре Ангелотти. Боюсь, я не смогу объяснить это так хорошо, как он.

– Я не это имею в виду, – сказала Мелани. – Я хочу знать, откуда появляется столько денег.

Диего приподнялся.

– Эй, ты случайно не собираешь показания для адвоката?! – улыбнулся он, а его бровь поднялась в насмешливом подозрении, но Мелани почувствовала, что за его легкомыслием кроются осторожность и осмотрительность.

– Нет. Я только… – Решив, что будет лучше ничего не скрывать, она рассказала Диего о картах и о своих расчетах. Диего откинулся на подушки и привлек ее к себе.

– Похоже, моя жена не только красива, – улыбнулся он. – Ты права насчет этого имения и прибыли, которую можно получать с него при правильном ведении дел, но у нас есть другие источники дохода.

– Какие? – спросила Мелани.

– У моей матери масса родственников, они оставили ей наследства.

В памяти Мелани длинной вереницей пробежали имена богатых тетушек.

– …А мой отец знает, как вложить деньги, чтобы получить с них неплохую прибыль.

– Но насколько мы богаты?

– На самом деле я не знаю, но если быть точным – мы с тобой оба не очень богаты, – рассмеялся Диего. Он поцеловал Мелани и, пожелав ей спокойной ночи, натянул одеяло себе на плечи. Несколько мгновений спустя он уже спал.

– Чикита Балмаседа оставляет перед Рождеством мой Комитет помощи больным. Думаю, ты могла бы занять ее место, Мелани. Если хочешь, я представлю тебя на следующем собрании. – Мария позвонила в маленький серебряный колокольчик – пришел дворецкий и, убрав ненужные тарелки и приборы, удалился.

– О, благодарю вас, но мне нужно подучить испанский перед тем, как я возьму на себя такую ответственность, – ответила Мелани, стараясь придать своему голосу оттенок благодарности и сожаления одновременно. Она совсем не хотела вступать в эти благотворительные комитеты Марии и была очень удивлена, что свекровь предложила свои услуги в поисках работы. Благотворительность, очевидно, была для Марии лишь поводом, чтобы в очередной раз обсудить какие-либо проблемы или просто посплетничать, а это очень утомляло и раздражало Мелани.

– Да, конечно, – согласилась Мария. – Все собираются после Рождества отдохнуть, так что я ничего не буду предпринимать до марта и у тебя пока есть время.

Иногда Мелани казалось, что они с Марией достигли наконец взаимопонимания и вполне могут мирно существовать рядом. Когда раньше Мария передавала свое приглашение на ленч через прислугу, Мелани расценивала это как проявление высокомерия и холодности своей свекрови, теперь же, по прошествии времени, она абсолютно точно знала, что это всего лишь годами выработанная привычна, Мария использовала Пилар всегда, когда хотела попросить Диего о чем-то, в чем, как она боялась, сын может отказать ей. Не сталкиваясь таким образом лицом к лицу с отказом сына, Мария избегала ссор. Это вполне устраивало Марию, и было явно в ее манере, а Мелани не переставала восхищаться мастерством свекрови избегать малейших неприятностей ради поддержания в доме мира и согласия.

Восхищение Мелани вызывало также и спокойное, даже скорее хладнокровное отношение Марии к панике, в последние дни охватившей всех их знакомых и близких. Страна стояла на пороге кризиса, повсюду царил полнейший беспорядок. Генерал Видела в марте ушел со своего поста, и место президента занял генерал Виола, а новым главнокомандующим армии назначили генерала Гэлтиери. Другие люди, другая полиция, но атмосфера все равно была наполнена гниением и страхом.

Пессимизм стал нормой, даже для многочисленных друзей Сантосов, которые могли контролировать создавшуюся ситуацию: их деньги уже были за границей, а они могли оставаться здесь. Для них ничего не изменилось, тем не менее они присоединялись к жалобам остальных. Но не Мария Сантос. Она беспощадно бранила прислугу, если та начинала выражать сомнения по поводу будущего страны. „Наш долг вести себя так, чтобы быть примером другим, менее удачливым, чем мы", – говорила она, показывая этим, что нужно сделать все возможное для родной страны. Амилькар обычно не высказывал своего мнения по этому поводу. Когда он присутствовал на званых вечерах, лишь выражал точку зрения Марии, но угрожающий скрежет голоса лишал его речь смысла, и в итоге беседа прерывалась на некоторое время.

– Ты хочешь поменять что-то в своих комнатах? – спросила Мария, накладывая себе экзотические кушанья с серебряного подноса, предложенного дворецким. Диего говорил со своей матерью о жалобах жены, и Мелани опять почувствовала себя чужой в их семье.

– Если да, то ты можешь пригласить хорошего дизайнера себе в помощь, – предложила Мария. – Необходимо иметь кого-нибудь под руной, если захочешь посоветоваться.

Внезапно Мелани понравилась эта идея, от которой она уже была готова отказаться. Изменить комнаты по своему вкусу – это значит хоть немного утвердиться в своих правах, даже если этот дом никогда не будет принадлежать им с Диего.

– Мне нравятся комнаты в Лас-Акесиас. Кто обставлял их для вас? – спросила она.

– О, это некто по имени Эдуардо де Чакас. Но есть множество дизайнеров намного лучше него, – холодно произнесла Мария.

И, хотя в глазах свекрови читалось явное неодобрение, Мелани решила настоять на своем.

– Кажется, Финита рассказывала мне о нем. Я попрошу его прийти и встретиться со мной, – сказала Мелани, не обращая внимания на последнее замечание Марии.

После осмотра комнат Мелани Эдуардо де Чакас некоторое время неподвижно стоял посреди гостиной, обхватив подбородок рукой, на указательном пальце которой сверкало кольцо с огромной камеей, и вздыхал. Оторвавшись наконец от своих мыслей, он произнес:

– Итак, моя дорогая, мы быстро возьмемся за дело. Вы хотите нечто более современное. Эта обстановка не антиквариат, но она ужасно устарела. Скорее всего, вся эта утварь из прежнего дома Марии.

„Вероятно", – подумала Мелани.

– Мне нравятся комнаты Лас-Акесиаса, – сказала она.

– Я всегда считал, что это одна из моих лучших работ. Мне бы хотелось посмотреть, как там сейчас все выглядит.

Мелани сделала вид, что не поняла его прозрачного намека на приглашение.

– Когда вы занимались Лас-Акесиасом?

– О, не так давно. В 1970-м, а может быть, в 71-м, я точно не помню. Это была трудная работа. В доме не было абсолютно ничего. К счастью, Мария любила аукционы, и там мы могли кое-что приобрести. Но она не могла остановиться. Я помню, когда она привезла изысканную консоль[17] эпохи Регентства в зал внизу с аукциона Маркьюса Лагоса, я сказал ей: „Подобные вещи не подходят для этого дома". Это была неплохая вещица, хотя у меня и были сомнения по поводу ее подлинности. Это больше походило на эпоху Людовика XVI, чем на что-либо еще. Думаю, в итоге Мария сама была не рада покупке.

Мелани удивилась.

– Вы, как мне кажется, хорошо разбираетесь в антиквариате, Эдуардо, – сказала она. – Было бы неплохо, если бы вы преподали мне несколько уроков. Я всегда чувствую себя слишком невежественной, когда слушаю свою свекровь.

Пока у Марии был очередной благотворительный прием в комнатах внизу, Мелани за пару часов несмолкающих разговоров и сплетен достаточно узнала о мастерах, стилях, о происхождении и истории известных произведений искусства. Знания Эдуардо де Чакаса о судьбе величайших коллекций Буэнос-Айреса были энциклопедичны, но Мелани интересовало совсем не это.

Единственное, что действительно интересовало ее и что она хотела услышать в рассказе Эдуардо, – это то, откуда взялись так называемые родовые реликвии Марии Сантос: портрет тети Мими, комод тети Селии, консоль тети Кью-Кью и, наконец, сам дом, как выясняется, купленные на аукционе около десяти лет назад.

Эдуардо де Чакас разложил на столе приготовленные им образцы и отошел в сторону.

– Я предлагаю так, – выразительно начал он. – Все стены в гардеробной мы обобьем голубым ситцем, занавески – атласные, спальня может быть в шелке. Это будет подобно… о-о-о! – И он вздрогнул от удовольствия.

– Действительно, будет великолепно, – согласилась Мелани.

На самом деле ей не было интересно, но она была вынуждена разыгрывать восхищение, чтобы получить еще один шанс выведать у него необходимую ей информацию. Во время их первой встречи в офисе Эдуардо он обрушил на нее лавину сплетен о жизни буэнос-айресского общества, но, как только Мелани заводила речь о семье Сантосов, мистер Чакас становился сдержанным и немногословным. Он не знал Мелани, а его отношения с Марией не были теплыми. Мелани сразу обратила на это внимание. Для Эдуардо очень много значило его положение в обществе, и поэтому ему совсем не хотелось окончательно потерять расположение Марии Сантос, что вполне могло произойти, выболтай он что-нибудь лишнее ее невестке.

Мелани должна была завоевать его доверие, а для этого нужно убедить его, что она в свою очередь полностью доверяет ему. Поэтому, когда Эдуардо закончил объяснять детали своего проекта, Мелани незаметно перевела разговор на свое замужество. Она начала с того, что откровенно поведала о недоброжелательном отношении к ней Амилькара и Марии при ее первом появлении в их доме. Глаза Эдуардо блестели, когда он слушал историю бедной американской девушки, которая в этот вечер вдруг стала откровенна с ним.

– Так, значит, решено, – собирая образцы, сказал Эдуардо, после того как Мелани закончила свой рассказ. – Я думаю, мы заслужили отдых и можем что-нибудь выпить. – Он вынул из небольшого холодильника бутылку шампанского, открыл ее и наполнил два бокала. – Я сожалею, что между вами и Марией возникали такие неприятности, – сокрушенно заметил он, намекая, что не прочь был бы услышать более подробный рассказ, и протянул ей бокал.

– О, это все в прошлом, – непринужденно болтала Мелани. – Сейчас у нас замечательные отношения. Вот только с Амилькаром трудновато. Он слишком суров…

– О да, дорогая, вы правы. Я, например, всего лишь год, как перестал трепетать от ужаса под его пронизывающим взглядом. Этот голос, эти глаза… Я не понимаю, почему такая женщина, как Мария, вышла за него замуж. Он не был тогда богат, по крайней мере, Кэри Грантом он не был, и никто даже не слышал о Сантосе до его женитьбы.

– Но деньги имела Мария, – заметила Мелани.

– Имела – это верно. Но немного. В их семье богатым человеком был только Саймон де ла Форсе. Он сам сколотил свое состояние.

– Я всегда считала, что у Марии были редкие и дорогие вещи, оставленные ей ее тетушками, – настаивала Мелани.

– Какими тетушками?

– Селией, Мими и другими. Она всегда говорит о них.

– Интересно… – проговорил Эдуардо с уничтожающей улыбкой. – Мария всегда упоминает их, но они все умерли, когда она еще не родилась, и я сомневаюсь, что они могли видеть ее. Это родственники матери Марии, и та ветвь семьи, к которой она принадлежала, всегда жила в Сальте. Это было еще в XIX веке, один де ла Форсе женился на очень богатой девушке из Потоси, затем переехал в Буэнос-Айрес и купил там богатые земли на приданое своей жены. Селия, Мими, Кью-Кью и Лулу – это его дочери. В свое время они были очень известны в буэнос-айресском обществе. В конце концов две ветви семьи совсем разделились. Я не думаю, что они оставили хоть что-нибудь матери Марии, не говоря уже о ней самой. Что еще она вам рассказывала?

– Ничего. – Мария никогда ничего не говорила об этом, и сейчас, когда Мелани знала правду, вывод напрашивался только один: все связи и близкие отношения с тетушками были не прочнее родства с Адамом и Евой.

– Тогда откуда у Амилькара столько денег? – спросила она.

– Он мне не говорил, – рассмеялся Эдуардо. – „Бизнес" – вот как обычно отвечают на этот вопрос. Есть только два пути сделать быстро так много денег: либо вы на редкость умны и очень удачливы, либо у вас есть друзья в правительстве. Ответ выбирайте сами.

Мелани вспомнила охранников в форме на ее свадьбе и постоянное появление генералов и адмиралов на обедах в их доме и подумала, что знает ответ.

Боясь опоздать, Мелани быстро прошла через гостиную и, взбежав по ступенькам, направилась к своей комнате. С недавнего времени неожиданно для нее самой у них с Эдуардо завязались теплые, дружеские отношения. Они стали много времени проводить вместе, но сегодня засиделись дольше обычного, разговаривая обо всем и ни о чем. Эдуардо поведал ей несколько непристойных историй, после которых Мелани смеялась так, что у нее даже потекла тушь на ресницах. Этим вечером они с мужем были приглашены на обед, и Диего уже должен был быть дома. В отличие от большинства людей в Буэнос-Айресе, он не любил опаздывать, и, уже настроившись на небольшую проповедь, Мелани вошла в спальню, но, как ни странно, Диего еще не было. Облегченно вздохнув, Мелани выбрала вечернее платье, туфли и, захватив все это с собой, направилась в ванную. И только когда была уже совсем готова, она заметила на туалетном столике дипломат Диего. Возможно, он пошел повидаться с матерью.

Двойные двери из галереи в коридор родителей Диего были открыты, в спальне Марии горел свет, но ее там не было. Мелани вернулась в холл. И хотя дверь гостиной была плотно закрыта, Мелани услышала голоса, раздававшиеся за ней: тихий, спокойный – Марии и характерный скрипучий – Амилькара, но разобрать слов не смогла. Возможно, лучше не прерывать их, решила Мелани, но, когда уже повернулась, чтобы уйти, она услышала позади себя шум открывающейся двери.

– Что ты здесь делаешь? – Это был Диего. И сейчас его голос звучал почти так же угрожающе, как и голос Амилькара.

– Я искала тебя. Мы опаздываем, – объяснила Мелани, но Диего этого было недостаточно, он, казалось, ждал от нее еще чего-то. В эту минуту Мелани чувствовала себя так, как будто она предстала перед судом.

– Ты слышала? – Он заметил недоумение на ее лице и на мгновение остановился. – Хорошие новости… – продолжил он, но уже более мягким голосом. – Я только что договорился с отцом о том, что мы можем остаться в Пунта дель Эсте на все лето.

Мелани удивилась, почему подобный вопрос необходимо обсуждать на семейном собрании при закрытых дверях. Затем она увидела Амилькара и Марию, выходящих из гостиной, – судя по выражениям их лиц, вряд ли можно было предположить, что они обсуждали, где будут проводить летний отдых.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

– Видишь вон ту большую красную крышу? Это казино „Сан Рафаэль", а перед ним плавательный бассейн „Ла Терраса". Вон тот белый дом позади него принадлежит семье Таннери. – Как только они приблизились к Пунта дель Эсте и начали снижаться, Диего стал указывать Мелани на различные ориентиры. Какие-то она не успевала разглядеть, другие были слишком малы, чтобы их можно было заметить на фоне той обширной панорамы, что открывалась из кабины самолета: прерия и леса с одной стороны, с другой – океан, бледно-желтые отрезки побережья, еле заметная линия горизонта и безоблачное небо.

Мелани предполагала, что они будут путешествовать на самолете Диего. Самолеты были его страстью, и он, как истинный сын богатых родителей, позволял себе излишнее расточительство, но всякий раз с чувством легкого смущения признавал это. Диего получал огромное удовольствие от полетов, и Мелани обратила внимание на то, что она никогда не сопровождала его. Она не любила самолеты – ни частные, ни государственные, но, зная, какое место они занимают в жизни Диего, была уязвлена тем, что до сих пор он ни разу не брал ее с собой, а также еще и тем, что столь мало знает об этом увлечении мужа. Сейчас они прогуливались по взлетной полосе, ожидая, когда наконец загрузят их багаж. И даже Мелани, абсолютно ничего не понимающая в устройстве самолетов, не могла не заметить гладкий двухмоторный турбовинтовой самолет. Она вспомнила, что у Диего реактивного самолета не было.

– Чей это самолет? – спросила она.

– Наш. Точнее, моего отца. А ты думаешь, что я его украл?

– Но я считала, что мы полетим на твоем.

– Было бы безумием отправляться на нем в столь длительное путешествие расстоянием в сотни миль… даже для меня, – улыбнулся Диего.

Не большее безумие, чем иметь одной семье два самолета, подумала Мелани, хотя, возможно, в ее новой жизни это было обычным явлением.

– Мне казалось, твой отец не любит летать, – заметила она.

– Он не может, у него частые головокружения. Именно поэтому ему нужен самолет, который может летать низко над землей. Даже этим он редко пользуется, зато мама летает.

– Не могу вообразить себе когда, – недоумевала Мелани.

– Довольно часто. Полагаю, каждую неделю, в выходные.

В последнее время они с Диего редко проводили уикэнды в Буэнос-Айресе, и Мелани абсолютно не задумывалась о том, что делают Амилькар и Мария, оставаясь дома. Ответ Диего разжег ее любопытство.

– И нуда она летает?

– Навестить своих друзей, наверное. Я не спрашиваю.

Диего, казалось, был смущен столь неожиданным поворотом их разговора. Мелани даже почувствовала жалость к нему.

– Ты можешь рассказать мне, – прошептала она.

– Что я могу тебе рассказать? – огрызнулся он.

– Все. Я знаю тебя, Диего. Ты что-то скрываешь от меня, что-то, что касается твоей матери. Никто не покупает самолеты лишь ради того, чтобы летать к знакомым на уик-энд.

– Лучше я пойду проверю, как идет погрузка багажа, – невнятно проговорил Диего и развернулся, направляясь к самолету, но Мелани схватила его за руну.

– Нет. Лучше будет, если ты расскажешь мне все, или я спрошу ее сама. Мне не нравятся секреты между нами, – настаивала она.

– Ты права, – вздохнул Диего, утомленный этим разговором. Он огляделся по сторонам, а затем неуверенно начал рассказ. – Трудно бывает вспомнить о чем-то, что ты хранил в себе долгие годы, о чем родители запретили тебе даже думать, когда ты был еще совсем маленьким мальчиком… Моя мать всегда считала, что она была единственным ребенком в семье, но оказалось, это не так. У нее есть брат, который на пару лет моложе нее. Никто не знает о нем. Мои бабушка и дедушка лгали, когда говорили, что он родился мертвым.

– Почему? – История была слишком необычной, и Мелани решила, что все это выдумано специально для нее.

– Гордость. Глупая гордость, – произнес Диего, улыбнувшись плотно сжатыми губами. – Ребенок был несколько уродлив, понимаешь, и мои бабушка с дедушкой сочли для себя невозможным иметь такого страшного сына, поэтому они прятали его подальше от любопытных взглядов. Не стоит так удивляться, в этом не было ничего необычного, если учесть, что они жили в маленьком провинциальном городишке, где все друг у друга на виду. Существовало множество самых разных семей, у которых была своя история об „идиоте", хранившаяся в тайне… Дедушка умер, когда моя мать была еще подростком, бабушка не могла справиться со всеми делами одна, и матери пришлось взять на себя домашние заботы. Она до сих пор присматривает за братом. Он живет в их поместье в горах, в Сальте. Вот почему мама летает туда каждую неделю – повидать его. Это было бы невозможным, если бы не было самолета… – Вначале тихий и неуверенный голос Диего постепенно стал таким же, как обычно, казалось, Диего испытал облегчение, открыв семейную тайну Мелани. А она в свою очередь никак не могла понять, зачем нужно так тщательно скрывать эту историю, хотя, с другой стороны, понимала и Марию, вынужденную поддерживать вымысел, навязанный ей с детства.

– Я очень сочувствую твоей матери, – сказала Мелани. – Это, должно быть, ужасно.

– Может быть, но она замечательно держится. Она рассказала мне об этом много лет назад, а потом предупредила: „Мы больше никогда не будем говорить об этом". И больше мы ни разу не вспоминали тот разговор… Ты можешь обещать мне, что никогда даже не обмолвишься о только что услышанном? Ты не знаешь о Сальте, ты не знаешь о брате Марии, ты не знаешь ничего. Хорошо? Она взяла с меня клятву, что я никому не скажу, и я до сих пор держал свое слово.

– Конечно, – ответила Мелани. – Я никогда даже не заикнусь об этом. Пойдем.

Рука Диего обвилась вокруг ее талии, и он повел ее к самолету. Через минуту Мелани уже сидела вместе с ним в кабине и в ожидании взлета наблюдала за мужем, занятым проверкой приборов.

Самолет резко поменял направление и стал удаляться от моря. Они стремительно летели над пустынной равниной так низко, что Мелани даже смогла различить впереди железную дорогу. Земля была совсем рядом, и от этого создавалось ощущение, будто они несутся на прекрасном гигантском скакуне. От удовольствия Мелани закрыла глаза. Через мгновение самолет приземлился.

– Тебе не нравится? – спросил Диего сразу же, как только они вышли из кабины, указывая на окружающую их равнину. Это был свежий, далекий, уединенный уголок незапятнанной земли, возможно, поэтому и казавшийся таким пустынным. Несколько домов почти касались огромного поля, простиравшегося вдаль на многие мили, но не они, этот признак человеческого присутствия, завладели ее вниманием, а уединение, царившее вокруг, которое произвело на Мелани значительно большее впечатление, чем побережье, здания и яхты, рассматриваемые ею с воздуха и восхищавшие всего несколько минут назад.

– Где мы? – спросила она.

– Поло-клуб „Сан-Диего", – гордо ответил он. Мелани огляделась, вокруг не было ни лошадей, ни площадок, ничего.

– Это только начало, – объяснил Диего. – Поло становится очень престижным бизнесом. У меня появилась идея несколько лет назад, но очень трудно было убедить отца вложить деньги в это дело. Клуб будет очень выгодным, он может работать постоянно, а не по сезонам, как Пунта дель Эсте, здесь всегда прекрасная погода, к нам начнут приезжать и американцы. Вот почему необходима железная дорога, а также надо сделать это место доступным и для частных самолетов.

– Ты решил начать с малого строительства? – спросила Мелани.

– Это было бы правильнее всего, но я имею дело со своим отцом, – рассмеялся Диего. – Ему нужно все сразу и чтобы по высшему разряду. Сначала мы купили эту землю, затем построили здесь взлетно-посадочную площадку, и сейчас я оборудую это место для отдыха.

Внезапно они услышали шум двигателя, и Диего обернулся.

– Это Ремиго, – произнес он. – Он опоздал.

– Кто такой Ремиго?

– Наш управляющий, – объяснил Диего в то время, как на грунтовой дороге, поднимая клубы пыли, показался небольшой темно-голубой фургон. Он остановился в нескольких ярдах от них, и Мелани увидела неброскую белую вывеску: „Поло-клуб Сан-Диего" и эмблему, также белого цвета, на которой были изображены деревянные биты. Из фургона вышел невысокий коренастый мужчина с тонкими черными волосами и роскошными усами.

– Доброе утро, дон Диего. Доброе утро, донна Мелани, – учтиво произнес он. Хотя мужчина поставил ударение на последнем слоге, а не на первом, он произнес ее имя правильнее, чем можно было ожидать от человека, видевшего ее впервые.

– Доброе утро, Ремиго, – столь же учтиво ответила Мелани.

Молодой мужчина лет двадцати вышел из фургона и открыл задние двери машины.

– Vamos! Apurate![18] – властно бросил Ремиго, как бы утверждая свой авторитет и заставляя молодого человека двигаться быстрее. После этого резкого замечания парень действительно стал вдвое проворнее выполнять свою задачу. Он уже был у самолета и вынимал из него багаж. Диего открыл для Мелани дверь фургона, а сам сел за руль. Когда багаж был уже погружен, Ремиго постучал в окно со стороны Диего.

– Все готово, дон Диего, – сказал он перед тем, как вслед за своим помощником взобрался на заднее сиденье фургона.

– Мы не ездим сюда на легковых машинах, – объяснял Диего. – Мою Ремиго всегда оставляет у ворот главной дороги. Он тратит много времени в заботах о ней и не желает, чтобы его труды пропали зря, поэтому предпочитает не ездить на ней по такой грязи.

Несколькими минутами позже они увидели двухместный „мерседес" Диего, сверкающий белизной. Около него стальные трубки образовывали двойную арку над въездом, на которой пылали буквы названия клуба. Фургон остановился, и Мелани вышла из него, не дожидаясь, пока Диего откроет дверь и предложит ей руку.

Мелани, вдыхая свежий терпкий аромат моря, с любовью смотрела на Диего, такого сильного, загорелого и столь прекрасного в своей чуть небрежной одежде от Келвина Клайна. Ей казалось, что они находятся в каком-то волшебном будущем, а она и Диего – два могущественных грациозных бога, направляющиеся от своего самолета к своей машине, чтобы поехать к своей вилле у моря. Только это было настоящим, а не сказочным сном.

Мелани стала закрывать дверь фургона, когда заметила, что ремень безопасности запутался. Она отодвинула назад сиденье, пытаясь освободить его, но, когда толкнула сиденье на место, ее взгляд упал на образовавшуюся щель. Мелани не раз видела охотничьи ружья, винтовки для спортивных соревнований, револьверы и пистолеты, но увиденное ею сейчас было больше похоже на то, что показывают в кино или описывают в остросюжетных детективах. Мелани не знала, что, к примеру, этот из черного металла, так похожий на автоматический, пистолет имеет пули сорок пятого калибра, способные безо всякого труда прокладывать себе путь сквозь стальные преграды, она знала лишь то, что этому оружию нет места в фургоне модного светского клуба.

Нет ему места и в мире волшебного будущего.

– Виктория! Я очень рада видеть тебя! Мы не предполагали, что ты вернешься так скоро, дорогая. – Тереза де Таннери встала и поцеловала вновь прибывшую гостью. Платье Виктории развевалось на ветру, а рыжевато-каштановые волосы озарялись ярким огнем в свете пылающего факела, когда она грациозно опустилась на одну из огромных подушек на террасе рядом с другими.

– Я только хотела увидеть Клариту и ребенка, – объяснила она. – Я не собиралась оставаться в такую жару в Буэнос-Айресе больше, чем того требует необходимость.

– Как твоя сестра? – поинтересовался кто-то.

– Замечательно. А ребенок просто прелесть, такой забавный, – ответила она. – Он появился на свет на три месяца раньше положенного срока. Ну ты же знаешь мою маму, Диего, твоя намного либеральнее по сравнению с ней. Так вот, мама и мысли не допускает, что Кларита была уже беременной, когда выходила замуж. Доктора и медсестру предупредили об этом. Ради маминого спокойствия они согласились разыграть весь этот спектакль и положили ребенка в инкубатор. Всякий раз, когда мама спрашивает о самочувствии младенца, они рассказывают ей сказки об улучшении в его развитии. А она часто стоит напротив инкубатора и молится за здоровье бедного маленького создания. Ты представляешь?! Мальчик весит, по крайней мере, девять фунтов! – рассмеялась Виктория.

– Она не может быть такой слепой, – произнесла Мелани. – Несомненно, ваша мама должна видеть, что ребенок абсолютно здоров.

– Конечно, она понимает это, но у нее нет выбора. Она постоянно рассказывает нам о каких-то грехах далекого прошлого. Для нее легче принимать ложь, чем столкнуться с действительностью. А ты так не думаешь?

– Нет, – ответила Мелани. – Ложь есть ложь, и она мне не по душе.

Глаза Виктории гневно сверкнули.

– О, дорогая, этот разговор становится чересчур серьезным, – простонала Тереза и повернулась к своему мужу. – Пожалуйста, Джекус, будь добр, разлей всем вина. У меня небольшая проблема, – продолжала она. – Когда мы бываем в Додожне, нам нравится завтракать в саду, но из-за деревьев горничной не видно нас из окна кухни, поэтому она не может знать, когда нужно менять блюда. Сестра Джекуса собиралась привезти нам какое-то сигнальное устройство, вы, скорее всего, видели нечто подобное в Нью-Йорке, оно будет решением всех проблем, но сейчас она уехала в длительную командировку, которой неизвестно когда придет конец, и я совсем не знаю, что мне делать…

Мелани обернулась назад и устремила свой взгляд на бушующие волны, разбивающиеся о камни, их пенящуюся белизну, залитую лунным светом. Шум моря успокаивал, заглушая разговор, настолько пустой, что Мелани хотелось кричать от всей этой бессмыслицы. Тут она услышала голос Диего.

– Я собираюсь поехать в Нью-Йорк на пару дней. Если хочешь, могу привезти тебе сигнальное устройство, Тереза…

– О, Диего, какой ты замечательный, – сладко изливала свои чувства Тереза. Это был предел – Мелани уже не могла сдерживать свое раздражение. Она резко встала.

– Мы уходим, Диего. Всем спокойной ночи, – кратко бросила Мелани перед тем, как уйти. Стук ее каблучков отдавался эхом в пустом коридоре, пол которого был выложен белым кафелем, но за этим шумом она смогла услышать вежливые извинения Диего по поводу ее внезапного ухода. Мелани понимала, что они ушли слишком рано, что она должна была поблагодарить Терезу и Джекуса за прекрасный вечер, попрощаться со всеми гостями, причем с каждым в отдельности, обговорив при этом возможность их следующей встречи. Столь внезапный уход может вызвать недоумение, но Мелани не заботилась об этом. Она села в машину лишь за пару минут до Диего, который, в отличие от нее, исполнил весь обряд прощания.

– Что все это значит? – бросил он раздраженно, поворачивая ключ зажигания. – Ты ведешь себя, как сумасшедшая. Могу представить себе, что они там о нас сейчас говорят.

– И что же?! – огрызнулась Мелани. – Очевидно, что-то вроде: „Бедный Диего, прилип к этой ненормальной американке!" или… нет, скорее, „он должен был знать, что нельзя жениться на секретарше, с ними можно только спать, он одурел от нее"! Что ты молчишь?! Ты же знаешь, что говорят в подобных случаях интеллигентные люди. Ну, так скажи мне…

– Ты обезумела. Я не понимаю, что с тобой случилось, Мелани? Они все обожают тебя.

– Что со мной случилось? Я не хочу тратить свое время, слушая пустые разговоры таких лицемеров, как Виктория или твоя Тереза, вникать в эти бредни о сигнальном устройстве. Мне не нравится общаться с глупыми людьми, которые терпят меня лишь за то, что я твоя жена, и ничего более.

– Помолчи минутку, – оборвал ее Диего. – Виктория – идиотка, все об этом знают. Она взъелась на тебя, потому что ненавидит, когда ей противоречат, вот почему Тереза перевела ваш разговор в более шутливую струю. Атмосфера в комнате накалилась до предела, и история Терезы о сигнальном устройстве была лишь поводом для того, чтобы отойти от вашей темы и разрядить таким образом чересчур напряженную обстановку. Тереза знала, что делала.

– Зато я не знала.

– Ты не должна была так вести себя.

– Может быть, мы лучше поговорим о наших проблемах, о том, что ты постоянно все скрываешь от меня, – резко ответила Мелани. – Мне совсем не нравится узнавать о твоей очередной командировке в Нью-Йорк из разговора с друзьями на вечере. Мне не нравится то, что я, твоя жена, постоянно нахожусь в полном неведении о твоих планах и проблемах, что я не знаю, зачем тебе надо ездить так часто в Нью-Йорк. Я устала от твоей лжи. По твоим словам, Ремиго хранит в машине оружие лишь потому, что он работает также секретным охранником в банке в Мальдонадо, но при этом он смотрит на меня, как на сумасшедшую, когда я спрашиваю его о его другой работе. Ты говоришь мне о том, как мы прекрасно сможем провести время здесь, в нашем собственном доме, но ты не говоришь о том, что твои родители будут жить рядом с нами. Я не люблю…

– Мелани, хватит, остановись! – перебил ее Диего. – Извини, что я не сказал тебе о моей поездке, но относительно нее было решено только сегодня днем. Я знаю, как ты ненавидишь эти мои частые командировки, и хотел найти более подходящий момент, чтобы сказать тебе о ней. А зачем я так часто езжу туда, ты знаешь лучше других. Я контролирую наши деньги.

– Это все чушь, – не могла успокоиться Мелани. – Тебе не обязательно ездить туда самому. Как ты знаешь, на свете существуют телефоны.

– Но существует и такая вещь, как налоговая инспекция, дорогая. Никто не любит платить налоги, и правительство знает об этом, поэтому они берут огромные пошлины с каждого богатого частного офиса за телефонные разговоры. Нужно быть очень глупым, чтобы звонить из Буэнос-Айреса в американский банк. К тому же отец становится просто одержимым, когда заходит вопрос о наших деньгах, он считает, что его постоянно кто-то обманывает. Мы вкладываем капиталы в банки при условии, что деньги будут выдаваться или отсылаться куда-то директорами этих банков только с моего личного разрешения. А насчет Ремиго, да, я лгал тебе, сознаюсь. У него есть оружие, потому что он был нашим телохранителем в годы военной диктатуры. Сейчас дела обстоят намного лучше, но… тебе, наверное, трудно понять это, но Ремиго очень дорожит своим оружием. Кроме того, я думаю, мои слова будут неожиданностью для тебя, но дело в том, что опасность похищения еще существует.

– Но ведь не все держат оружие в машине, – парировала Мелани.

– Потому что большинство людей не так богаты, как мы. – Диего прикоснулся к ее руне. – Мелани, давай не будем отравлять нашу жизнь глупыми ссорами. Все, что нам с тобой нужно, у нас есть: я люблю тебя больше всего на свете, а остальное не в счет. – Он посмотрел на нее и увидел, как она кусает губы, пытаясь сдержать готовые прорваться рыдания.

– Ты не веришь мне? – спросил он. – Я люблю тебя слишком сильно для того, чтобы лгать.

Мелани кивнула головой.

– Я верю тебе, – произнесла она. – Но я не хочу жить вечно с ощущением того, что ты будешь приходить и уходить по любой прихоти твоего отца, иметь все, что существует в мире, кроме собственного дома, окружать себя людьми, которые мне безразличны. У меня нет ничего общего с твоей матерью. И, наконец, я не могу жить лишь напоказ.

Они находились уже недалеко от поворота к их дому. Диего внезапно остановил машину, обнял Мелани, поцеловал ее долгим медленным поцелуем, его руки беспокойно гладили ее спину. Так же внезапно он завел машину вновь и, развернув ее на сто восемьдесят градусов, да так, что из-под колес полетел песок, вывел автомобиль на грунтовое мощеное шоссе.

– Я не хочу жить, как все, – объяснил он. – Я обещаю тебе, что мы будем жить так, как хочешь ты, и это случится намного быстрее, чем ты думаешь. Мы достаточно сказали сегодня друг другу. А теперь только закрой глаза и давай совершим маленькое тайное путешествие. – Диего вставил в магнитолу кассету и нажал кнопку откидывания верха кабины. Крыша машины сложилась, а из магнитофона послышался мелодичный голос Марии Круз. Они мчались вдоль побережья, легкий ветерок обдувал щеки Мелани, ее кожу, слегка обгоревшую днем. Звучала восхитительная мелодия, песня была на португальском, и Мелани не понимала ее смысла, но голос был настолько чист, настолько красив, что для Мелани слова не имели никакого значения.

– Ты знаешь, о чем она поет? – спросил Диего, и Мелани улыбнулась. Он всегда угадывал ее мысли.

– Она говорит о любви и о том, что любовь может быть очень грустной, – ответила она.

– И прекрасной. Она рассказывает о своей любви. – Они оба знали, что никто и ничто в мире не смогут разделить их, никакое расстояние не сможет отдалить их друг от друга, но такая любовь приводит к огромным страданиям. Вот почему, любовь моя, певица говорит, что не надо бояться боли, ведь любая дорога приведет меня к тебе.

Они ехали в кромешной темноте – лишь свет фар их машины да сверкание лунной дорожки на искрящейся поверхности ночного моря. Мощеная дорога закончилась, здесь не было домов, не было ничего, кроме моря, песка, музыки и звезд.

– Где мы? – спросила Мелани.

Дорога круто повернула вправо, Диего остановил машину.

– Очень далеко, – ответил он. Достав с заднего сиденья дорожный плед, он протянул его Мелани, а затем, обойдя машину вокруг, открыл дверь с ее стороны. Диего наклонился и, обхватив одной рукой плечи Мелани, а другую положив под ее колени, легко, безо всяких усилий поднял ее на руки. Мелани почувствовала, как земля уплывает у нее из-под ног. Где-то в стороне она увидела лагуну, отрезанную от моря скалами, чья тихая спокойная гладь напоминала ртуть.

– Мы будем купаться, – прошептал Диего, спускаясь по склону к воде. – Ты думаешь, что будет очень холодно, но это не так. Будет превосходно. Сначала достаточно прохладно, чтобы заставить твое сердце биться быстро, но затем ты будешь чувствовать тепло воды вокруг себя. Мы будем плавать на спинах, ты будешь смотреть на звезды, а я буду смотреть на тебя, потому что нет в мире ничего прекраснее, чем твоя нежная бархатная кожа в лунном сиянии. Я доплыву до тебя, и ты почувствуешь, что я рядом с тобой, ты почувствуешь воду, окружающую нас, но останешься неподвижной, привыкая к новым ощущениям и ожидая прикосновения моих рук к своему телу. И, прильнув друг к другу, мы поплывем к берегу и выйдем на песок, подставляя свои мокрые обнаженные тела нежным касаниям прохладного ветра. Я положу тебя на одеяла, и мы будем долго целоваться, пробуя соль на губах друг друга, и я почувствую губами каждую частицу тебя…

Скинутая одежда валялась на земле, а они, взявшись за руки, поднимая рой сверкающих брызг, бросились в воду, нарушая своим вторжением спокойную гладь лагуны, и отдалялись от берега, проникая все дальше в тепло и мрак ночной воды, чтобы исполнить то, что предсказал Диего.

– Пойдем с нами сегодня вечером к Фернандо и Марии, Мелани. Мы заедем за тобой в десять, – предложила Долорес Лоррегью, выходя из машины.

– Спасибо, но я хотела остаться дома. У меня от солнца разболелась голова, – ответила Мелани, надеясь, что ее голос прозвучит утомленнее, чем она чувствовала себя на самом деле. Все они провели замечательный день, плавая вдоль залива на яхте супругов Лобос, непринужденно болтая и попивая легкие прохладительные напитки. Но даже эта компания из двенадцати человек не могла заменить Мелани Диего и заглушить боль от его долгого отсутствия. Он сказал, что вернется через пару дней, но прошла уже целая неделя, а его все не было.

Сегодня вечером Мелани была приглашена к Марии и Амилькару. К ним на обед ожидалось еще несколько человек из числа самых близких друзей. Все это люди их круга и примерно таких же лет, как сами Амилькар и Мария. И Мелани мало радовала перспектива провести вечер в обществе почтенных матрон. Подойдя к дому, она заметила Ремиго, жарившего тушу молодого барашка к ужину.

Мелани вошла в дом и направилась на кухню.

– Есть какие-нибудь новости, Касильда? – спросила она у своей горничной.

– Около часа назад звонил сеньор Диего. Он сказал, что у него все в порядке и что он вернется завтра утром, сеньора.

Диего звонил ей из Нью-Йорка дважды в день, но всегда слишком рано и поэтому очень редко заставал ее дома. Мелани сомневалась в том, что его ночные прогулки были деловыми: Диего мог заполучить любую женщину.

Он спокойно мог позвонить из номера гостиницы и притвориться, что звонит с делового ужина. Но в конце концов Мелани осознавала, что ее ревность была надуманной, в действительности она не верила в то, что Диего способен изменить ей, и мысль о его скором возвращении, об их встрече завтра утром подняла ей настроение. Мелани даже перестала волновать перспектива предстоящего ужина с Амилькаром и Марией.

– Благодарю, Касильда. Сегодня вечером я обедаю дома, так что ты можешь быть свободна.

– Спасибо, сеньора, но я останусь у себя. Я хотела попозже посмотреть телевизор.

Мелани не удивилась, она подозревала, что истинной причиной, по которой Касильда хотела остаться у себя в свой свободный вечер, был Ремиго. Мелани видела, как они встречались в саду.

Войдя в спальню, Мелани выбрала туфли для вечера, хотя это и не имело большого значения, позабавилась мыслью, как лучше уложить волосы, и задумалась о том, чем еще можно заняться до ужина. Она быстро приняла душ и оделась. В двадцать минут десятого Мелани уже читала роман, что предложила ей Долорес. Она уже довольно неплохо знала испанский, но читать было пока трудно, и после нескольких страниц Мелани отложила книгу в сторону. Было только начало вечера, и Мелани решила, что будет неплохо немного пройтись перед обедом. Покинув дом, она направилась в парк. Мелани бесцельно бродила среди деревьев, наслаждаясь запахом сосен, до тех пор пока не обнаружила, что находится во владениях Амилькара и Марии, только с задней стороны дома. Через кухню ей идти не хотелось, поэтому Мелани решила прогуляться вдоль растянувшегося дома к главному входу. Она улыбнулась и кивнула головой, заметив служанок в окнах буфетной, занимавшихся приготовлением обеда, а затем повернула за угол. Недавно прошел дождь, трава была влажной, и Мелани почувствовала, что ее ноги в легких сандалиях, в которых она вышла на прогулку, промокают, поэтому она решила свернуть на узкую кирпичную тропинку, проходящую вокруг дома. Все окна на этой стороне здания были темными, кроме одного. И, приблизясь к нему, Мелани услышала хорошо знакомый гнусавый голос, доносившийся из полуоткрытого окна. Это был Амилькар.

– …Диего сказал, что было нелегко, но они преподали неплохой урок этим мерзавцам.

– Мне не нравится, что Диего за это взялся. Он слишком молод, – раздался ответ Марии. Первой мыслью Мелани было повернуться и уйти, не совать нос в личный разговор Амилькара и Марии. Но он касался Диего, и Мелани решила, что имеет право знать. Ей надоело, что с ней обращаются, как с гостьей, она оставалась в неведении относительно многих вопросов жизни этой семьи, частью которой теперь стала, поэтому она подошла ближе к стене и прислушалась.

– Глупости. Я в его возрасте сталкивался с неприятностями, подобными этим, и даже хуже.

– Положение дел изменилось, Амилькар. Они уже уничтожили чилийцев и кубинцев.

– Диего может поступить с ними… – Амилькар, должно быть, отошел в глубь комнаты, так как Мелани едва слышала его. Она придвинулась ближе, чувствуя свет, падающий из окна, на своей щеке.

– Я могу чем-нибудь помочь вам, сеньора Мелани?

У Мелани перехватило дыхание, всего в нескольких шагах от нее стоял Ремиго.

– Кто здесь? Кто здесь? – Мария выглянула из окна, элегантная в брючном костюме цвета слоновой кости из тонного шелка и со своим постоянным жемчугом; в ее голосе чувствовался холод, тут же отразившийся на лице, лишь только она заметила Мелани.

– Я увидел сеньору здесь, стоящей около стены, госпожа, – объяснил Ремиго.

– Я… Я шла из парка… Я хотела обойти здание, но трава очень скользкая… – лепетала Мелани. Она знала, что ее лицо было залито краской, что все ее оправдания абсурдны; Мелани изо всех сил старалась избегать взгляда Марии Сантос.

– В самом деле, иногда бывает очень скользко, – голос Марии снова приобрел свою утонченную томность. – Проводите сеньору Мелани на террасу, Ремиго, и поддержите ее за руку. Нам не нужно больше каких-либо случайностей, не правда ли? – Она бросила взгляд на Мелани. – Лучше я пойду с вами, дорогая Мелани. Мои гости должны быть с минуты на минуту. Вы не слышали, о чем мы говорили с Амилькаром, дорогая?

– Нет. Из окна до меня доносились ваши голоса, но я не прислушивалась, – ответила Мелани.

– Только что объявили в новостях, что королева Греции Фредерика скончалась. Она была очаровательная. Я видела ее на балу в Мадриде несколько лет назад. Она тогда была одета в божественное платье. От Диора, я уверена. Также сказали, что греческие судовладельцы скупают векселя королевской семьи, пока та в изгнании…

Мелани была вынуждена стоять лицом к лицу с Марией и слушать ее явную ложь, но она сдерживала себя. В данной ситуации разумней было притворяться – ее свекровь все равно отрицала бы все, что бы ни сказала Мелани. Лучше подождать Диего и разузнать у него.

В сопровождении Ремиго обе женщины направились к террасе. Мария не переставала оживленно болтать.

Много позже, когда вечер подошел к концу и гости уже стали разъезжаться по домам, каждый из них, подходя к Мелани, чтобы проститься, делал ей комплименты, отмечая, как прекрасно она выглядит, а самые наблюдательные из них обращали внимание еще и на то, что она к тому же очень умна. После столь неудачного начала американка ухитрилась приобрести расположение своей свекрови всего за несколько месяцев.

Мелани выпрыгнула из кровати сразу же, как только проснулась. Скоро приедет Диего, и она сгорала от нетерпения. Почти до рассвета она читала книгу, чтобы сократить утром невыносимые часы ожидания. Было около одиннадцати часов, Диего мог быть здесь с минуты на минуту. Мелани приняла душ, высушила волосы и оделась. Мария и многие другие женщины ее круга, кого она знала, любили, чтобы им приносили завтрак в постель, но Мелани никогда не просила об этом, особенно если была у себя. Сиеста, завтрак в постель – это не для нее.

Она подошла к двери и потянула ручку, но дверь не открылась. И лишь сейчас Мелани заметила лист изящной бледно-голубой почтовой бумаги с темно-синей каемкой, лежащий на полу у двери. Записка была написана рукой Марии.

Мелани, дорогая!

Касильда пришла ко мне этим утром вся в слезах. Бедная девочка нашла запасные ключи и решила испробовать их. Она заперла дверь твоей спальни, но, когда стала открывать, ключ сломался, и часть его осталась внутри замка. Ремиго пошел в Мальдонадо за необходимыми инструментами и скоро придет. Если ты уже проснулась, пожалуйста, позвони в колокольчик, и Касильда передаст тебе все, что ты захочешь, через окно.

Мария.

Мелани мельком взглянула на окно, из него было невозможно выбраться. Она позвонила в колокольчик, через минуту за дверью послышался голос Касильды.

– Пожалуйста, принеси мне завтрак, Касильда! И скоро ли придет Ремиго? – спросила она.

– Я не знаю, сеньора… Через некоторое время… – Голос Касильды был полон раскаяния.

Мелани совсем не нравилось сидеть в комнате, она как бы попала в ловушку.

– Есть новости от сеньора Диего?

– Донна Мария просила Ремиго заехать за ним по дороге из Мальдонадо, сеньора.

Мария и за сына уже все решила, подумала Мелани. Диего, наверное, разговаривал с матерью, и она знает, в какое время он приезжает.

– Пожалуйста, Касильда, попроси сеньору Мэрию прийти ко мне.

– Она уехала вместе с Ремиго, сеньора.

Вскоре Касильда появилась у окна. Мелани забрала завтрак и газеты, положив их на маленький круглый столик в углу, и села около него. У нее едва хватило времени на первую чашку кофе, как в коридоре раздались громкие шаги и голоса.

– Дорогая, это я, – произнес Диего. – Ремиго моментально все сделает. Я не позволю ему долго этим заниматься.

Мелани услышала скрежет металла о металл, и ключ повернулся. Дверь с грохотом распахнулась – в комнату ворвался Диего.

– Я страшно волновался за тебя, – прошептал он после долгого чувственного поцелуя. – Ты, наверное, ощущала себя в ловушке, как в тюремной камере. Эта девушка получит от меня… – Диего пришел в ярость, но Мелани оборвала его.

– Звучит чересчур угрожающе, – рассмеялась она. – Я пробыла взаперти всего около получаса и не была полностью отрезана от внешнего мира, я даже позавтракала.

– Хорошо. – Диего закрыл дверь и повернулся к Мелани, стоящей посередине комнаты.

– Я кое о чем хотела спросить тебя, – начала она.

– Я уверен, это может подождать, – остановил он ее. Его глаза блестели. Он подошел к Мелани и обнял ее.

Она прижалась к мужу, ее руки гладили его грудь.

– Я слышала разговор твоих родителей прошлой ночью. Он был о тебе и поэтому заинтересовал меня, – продолжала она.

– Ремиго сказал мне, что ты вывихнула лодыжку около спальни мамы прошлой ночью. Это правда?

– Я только поскользнулась на мокрой траве и все. Но…

– Но что? – Его рука переместилась на ее плечи. – Расскажи мне, ты же знаешь, я не люблю тайн, – сказал он нетерпеливо.

– Я слышала, твоя мать говорила, что ты был в опасности. – И Мелани слово в слово поведала о том, что она смогла разобрать из вчерашнего разговора Амилькара и Марии. Диего внимательно слушал.

– Значит, ты не поняла, о чем она говорила, – уточнил он.

– Нет, но мне не понравилось то, что я услышала, – ответила Мелани.

– Поэтому ты думаешь, что я был вовлечен в какие-то зловещие мероприятия. Хотел бы, чтобы моя жизнь была такой интересной, – проговорил Диего тоскливо. – Предполагаю, что это о…

– Что?

– Нет, не волнуйся, – рассмеялся он. – Это всего лишь торговые соглашения между латиноамериканскими странами и Соединенными Штатами. Иногда цены на продукцию непомерно возрастают – каждый ведь хочет отхватить кусок пожирнее. Мексика, разумеется, пыталась удержать американский рынок как можно дольше. У нее были обширные связи с Южной Америкой. Много лет назад чилийцы стали экспортировать в Америку огурцы, но мексиканцы задушили эту торговлю. Затем кубинцы начали экспортировать туда артишоки, и очень успешно, до Фиделя, конечно. И тут опять появляются мексиканцы и начинают вставлять палки в колеса. Пару лет назад мы также наладили торговые отношения с Америкой, и теперь несколько отчаянных мексиканцев ходят за нами по пятам, стараясь загубить наше дело. И это все.

– Твой отец сказал, что ты преподал им какой-то урон. – После всех ее опасений объяснения Диего были настолько банальными, что казались почти невероятными, а Амилькар выглядел невинным простаком. Она хотела верить объяснению мужа, но это не оправдывало явной лжи Марии о ее разговоре с Амилькаром.

– Твоя мать могла все рассказать мне прошлой ночью. – Мелани не хотела осложнений, ведь Диего мог все передать своей матери, и та придет в ярость.

– Ты знаешь моих родителей. У них есть какие-то тайны, касающиеся интересов нашего бизнеса. Это не было большой сделкой. Я только заключил несколько соглашений. – Диего притянул Мелани к себе. – Я сожалею, что не могу жить только в соответствии с твоими желаниями, – добавил он, и Мелани решила отбросить свои опасения, возможно, тогда станет действительно проще жить.

– Ты прав, – ответила она, кладя голову ему на плечо и разглядывая их отражение в зеркале спальни. Ощущение их близости было настолько сильным, что ее опасения насчет его лжи окончательно развеялись. Все исчезло; ее сомнения быстро растворились, как темные облака на чистом горизонте. Она вспомнила, что следовало бы рассказать ему о том, что было после, но, может быть, и лучше ничего не говорить, пока она не была уверена. Она знала, что Диего очень легко взволновать новыми проблемами, тем более что пока они не имеют никакого основания.

Было жарко, это солнечное февральское утро походило на все остальные. В середине дня движение транспорта на побережье значительно возросло, и машины стали съезжаться на центральные пляжи, где молодые девушки в бикини непринужденно болтали с юношами, занимавшимися серфингом, и договаривались о вечерней встрече. Более степенная публика расположилась дальше по бескрайнему побережью, обосновавшись под солнечными зонтами и окружив себя многочисленными сумками, книгами и досками для игр. Сильный загар подчеркивал светлые морщины от смеха на лицах и светлые полоски от драгоценных украшений на запястьях и пальцах. Дамы были одни, а мужчины либо находились в Буэнос-Айресе, ведя деловые беседы по телефону, либо собирались шумной компанией в барах-террасах, здесь, на побережье, и пили джин с тоником, обсуждая свои проблемы; либо спешили в аэропорт, отправляясь в очередную командировку.

Этим утром стало известно, что аргентинское правительство объявило о значительном обесценивании песо. Это было так же неожиданно, как мороз в середине лета, и так же непреложно, как жестокий факт: зарубежный долг утроился за год, за летнее время заметно увеличилось количество банкротов, и капитал страны истекал кровью. Даже яркое летнее солнце и голубое небо не могли развеять страх и замешательство, охватившие миллионы людей. Ходили слухи о приходе жестоких войск и их грубой расправе. Вчерашние богачи оказались лишенными всего, что имели раньше: свободы, власти и, что ужаснее всего, денег.

Около моря, на невысоком зеленом холме, занимающем несколько акров плодородной почвы, стоял старый белокаменный дом. Это был клуб Пунта дель Эсте, самый почитаемый из всех существующих. Обязательным условием членства в клубе являлась принадлежность к высшему обществу и, конечно же, наличие денег.

Атмосфера среди собравшихся у бассейна людей была более спокойной, но присутствие страха, сковавшее всех, не дававшее никому расслабиться и легко вдохнуть глоток свежего морского воздуха, ощущалось и здесь.

Амилькар Сантос пригласил нескольких друзей провести это утро за игрой. И только постоянно раздававшиеся телефонные звонки заставляли Амилькара держаться, оставаясь невозмутимым, и настойчиво продолжать игру.

Мария – воплощение самообладания, – прятавшая лицо за темными очками и черной соломенной шляпой, тут же отбросила в сторону свежий выпуск „Пари-матч", как только разговор начал становиться скучным и напряженным. Диего также выглядел спокойным, непринужденно болтая о будущем и потягивая коктейль. Мелани была сбита с толку: с одной стороны, ей надо было радоваться, что кризис, охвативший страну, казалось, совсем не взволновал ее близких, но, с другой стороны, она не могла игнорировать ощущаемое ею предчувствие холодного ужаса, царившее в воздухе.

Это же самое чувство овладело ею сегодня, когда она проснулась внезапно среди ночи и заметила, что Диего нет рядом. Он стоял около окна. Его лицо, освещенное лунным светом, испугало Мелани. Она никогда не видела Диего таким и едва ли могла узнать в человеке, стоявшем сейчас у окна, своего мужа. Мелани была настолько растеряна от увиденного, что предпочла закрыть глаза и притвориться спящей.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

– Разве это не самая великолепная комната в Буэнос-Айресе? Грандиозно, просто грандиозно! – восклицал Эдуардо де Чакас, его руки словно танцевали в воздухе по всей гостиной Мелани, полностью преображенной за время ее пребывания в Пунта дель Эсте.

– Действительно, я полагаю, вы задумывали меньше, чем выполнили, – ответила Мелани. Она разливала чай. Ее ноги были элегантно сложены, тонкие пальцы рук придерживали крышку серебряного чайника, а ожерелье из причудливого жемчуга и кусочков бирюзы всякий раз переливалось на шее, когда она наклонялась вперед.

– Вы превосходно смотритесь здесь, дорогая, – сделал ей комплимент Эдуардо. – Вы подобны…

– …Марии, – вмешалась Мелани. – По крайней мере, это именно то, что я сейчас чувствую, разливая чай в своей новой гостиной и желая быть снисходительной.

– Чепуха, – протестовал Эдуардо, – в вас есть настоящий шик, а в Марии все искусственное. Уж я разбираюсь в подобных вещах, как вы знаете. У вас шарм знаменитых особ, когда они были молодыми. Вы настоящая звезда…

Мелани видела ситуацию с другой стороны, своими глазами: женщины богатого общества не удостаивали беседой ее веселого друга-дизайнера и ей совсем не нравилось это.

– Ох, не дурачьтесь, Эдуардо, – взорвалась она. – Вам не нужно делать из себя осла.

– Хорошо, хорошо, хорошо. Воспринимайте это как шутку, Мелани. Вас не было целых три недели, но, может быть, вам необходимо еще отдохнуть, – фыркнул Эдуардо, притворяясь обиженным. Мелани пододвинулась к софе и села напротив него.

– Я сожалею, действительно, – извинилась она. – Просто я чувствую себя ужасно, но не могу взвалить все это на вас. Вы ведь мой единственный настоящий друг.

Ее слова успокоили его.

– Мы всегда были друзьями. И знаете почему? Потому что мы оба пришли из другого мира, – объяснил Эдуардо, успокаивающе поглаживая ее по руке. – Все очень напряжены в эти дни, дорогая, – продолжал он. – Армия рассыпалась, Гэлтиери в любой день станет президентом, и экономика на грани катастрофы. На самом деле то, что творится вокруг, – это лишь представление, так что не стоит принимать все так близко к сердцу, только продолжайте притворяться, что у вас нервное расстройство, как и у остальных. Этот бум лишь на месяц, поверьте мне.

– У вас странный способ ободрять людей, – улыбнулась Мелани. – Честно говоря, я не уверена, что дела обстоят именно так, как вы говорите. Хотя в этом доме никто не показывает особого беспокойства, я чувствую, что что-то изменилось. И в первую очередь – Диего. Неожиданно он стал совсем другим человеком, постоянно чем-то озабочен. Мы стали как будто чужими, я чувствую, как он отдаляется от меня, он…

– Ну, не будьте такой застенчивой, дорогая. Вы хотите сказать, что Диего больше не занимается с вами любовью?

– Ну, не будьте такой застенчивой, дорогая. Вы хотите сказать, что Диего больше не занимается с вами любовью?

– Вы больше одарены воображением в создании интерьера, чем в проблемах, Эдуардо. Наша с Диего личная жизнь так же восхитительна, как и прежде, благодарю вас, но…

Мария остановила пленку, на ее лице появилась маска неодобрения.

– Эта девочка действительно дрянь. Как она может обсуждать свою интимную жизнь с этим человеком? Эдуардо Чакас может разболтать все ному угодно, – жаловалась она Амилькару, который стоял за ее спиной. Он наклонился и снова включил магнитофон.

– …есть нечто странное в его поведении. Я не могу объяснить этого, потому что он поступает так же точно, как обычно, и ничего не говорит, но он обеспокоен. Я только хочу знать, о чем он думает, – продолжалась запись.

– Я тоже хочу, – проворчал Амилькар.

Они дослушали запись до конца, затем Амилькар выключил пленку.

– Я не думаю, что она что-то знает. Ты всегда подозреваешь сына безо всяких причин, – возразила Мария.

– А ты всегда готова защищать его. – Амилькар прохрустел суставами пальцев. – Это было ошибкой – позволить ему держать в своих руках так много. Я поговорю с ним. В следующий раз, когда он отправится в Нью-Йорк, я полечу с ним.

Мелани протискивалась сквозь полуденную толпу вдоль узкого тротуара Реконкиста-стрит. Она находилась в нижней части Буэнос-Айреса, где, важно повернувшись к центру города, расположились банки и здания офисов. Офисы Лас-Акесиас размещались в одном из них. Но Диего просил Мелани встретиться с ним в „Эль Пульпо", через пару домов отсюда. Она увидела вывеску над угловым входом: страдающий от безнадежной любви осьминог, смотрящий на русалку. Мелани открыла стеклянную дверь и вошла. Мужчины в рубашках с короткими рукавами, их пиджаки висели на спинках стульев, обсуждали деловые проблемы с разной степенью увлеченности, по залу сновали официантки в накрахмаленных передниках, на полках вдоль стен расположились винные бутылки и баночки со всевозможными сортами соусов. Это был самый что ни на есть рядовой буэнос-айресский ресторан, резко отличающийся от тех, в которые Диего обычно водил Мелани.

Он уже сидел за столиком в самом дальнем углу зала. Заметив жену, он спокойно встал и поцеловал ее. Посторонний наблюдатель не заметил бы в этом ничего необычного, особенно если учесть, что они супружеская пара, но Мелани это поразило и обеспокоило. Никогда не было ничего механического в его приветствиях, он всегда был внимателен к ней. Мелани обычно полностью завладевала его мыслями, но не сейчас. Она села. Его взгляд несколько раз останавливался на входной двери.

– Мы ждем кого-нибудь еще? – спросила она.

– Нет. Только мы, конечно, – ответил Диего. Появился официант и каждому из них протянул меню.

Мелани мельком взглянула на длинный список блюд.

– Мне, пожалуйста, жареного лангуста с салатом, – попросила она.

– Мне то же самое. Вина не надо, только бутылочку „Виллавиченцио", – сделал свой заказ Диего, не заглядывая в меню. Обычно он пристально изучал список блюд или советовался с официантом.

Они опять остались одни. Его глаза были опущены.

– Ты, должно быть, удивлена, что я пригласил тебя на ленч без предупреждения. У меня появилась проблема, и мне нужна твоя помощь. Ты поможешь мне? – спросил Диего. Это не было риторическим вопросом, чему Мелани крайне удивилась. Какая у него могла быть проблема, если он даже сомневается, захочет ли жена помочь ему.

– Конечно, я помогу тебе, – ответила она, скрывая от него свои чувства, как и тогда, когда они были в Нью-Йорке. Диего взял ее за руку и грустно и сдержанно улыбнулся, как будто контролировал выражение своего лица.

– Спасибо, Ojos de Jade.[19] – Диего пользовался этим прозвищем редко и только в особых случаях. – Ты знаешь, что я люблю тебя больше всего на свете. Я не могу объяснить тебе всего, так что ты должна просто поверить мне.

В памяти Мелани шевельнулось нечто, вызвавшее волнение. Она вспомнила одну мудрость Донны, сказанную как-то за ленчем: только мужчины, которые лгут, просят тебя доверять им.

– Ты не скажешь мне, что я должна делать? – спросила она.

– Скажу, но ты обещаешь, что не будешь прерывать меня до тех пор, пока я не закончу, хорошо?

– Хорошо.

– Я должен уехать на неделю, – начал он, – но мои родители должны быть уверены, что ты со мной. Я скажу им, что мы собираемся в Рио праздновать годовщину нашего знакомства и что мы остановимся во дворце Копакабана…

Они встретились в январе, а не в марте. Но это было не важно, если, конечно, исключить то, что для нее это кое-что значило.

– Но это не… – начала она. Диего поднял руку.

– Пожалуйста, не перебивай меня, дорогая. Все это довольно трудно для меня, и я прошу подождать, пока я закончу. Здесь твой билет. – Диего достал маленькую книжечку из своего дипломата и положил на стол у ее тарелки. – Мы уедем из дома вместе, в один вечер, и я отвезу тебя в аэропорт. В Рио ты остановишься в отеле и будешь отвечать на телефонные звонки для меня. Если позвонят родители, скажи им, что я играю в теннис, или бреюсь, или на массаже, короче, придумаешь что-нибудь, а затем позвонишь мне в номер в Нью-Йорке, по телефону, который я тебе дам. Тан я смогу перезвонить им. Для тебя все это будет нетрудно, ты только сообщай мне об их звонках. Я присоединюсь к тебе через четыре-пять дней, и мы побудем пару суток вместе, а затем вернемся назад. Надеюсь, все это не затруднит тебя.

Ее изумление стало перерастать в гнев.

– Уверена, что не затруднит, – усмехнулась Мелани. – Я буду полировать свой загар в Рио, в то время как ты будешь с кем-то, кого я не знаю, и заниматься чем-то, о чем я не знаю! – Она швырнула билет через стол обратно к нему. – Но, поскольку я не настолько бесчувственна и глупа, ты лучше забери его назад.

– Ты что, думаешь, я буду впутывать тебя во все это лишь ради того, чтобы обманывать тебя? Зачем я волнуюсь о неведении своих родителей и все рассказываю тебе?

– И действительно, что за причина, – огрызнулась Мелани. – Совсем бестактно заявлять о том, что собираешься изменить.

– Подожди, Мелани, это же чушь какая-то! – воскликнул Диего. – Мне необходимо уехать, и мне нужна твоя помощь. Если бы все было так, как ты говоришь, я мог бы просто сказать, что это одна из моих обычных деловых поездок, и ты ни о чем даже не подозревала бы. Не выдумывай того, чего нет.

Это была правда. Иногда Мелани беспокоилась, что становится слишком подозрительной и сомневается во всех: сначала в свекрови со свекром с их таинственными разговорами, теперь в Диего.

– Почему тебе нужно уехать? Зачем? – спросила она.

– Я не могу сказать тебе. Извини, но я действительно не могу, – тихо ответил он.

Ее ощущение доверия, родившееся пару минут назад, испарилось так же быстро, как и появилось.

– Я не знаю, что ты замышляешь, должны быть очень серьезные причины, если я не могу знать всего. Но почему ты не доверяешь мне? – Мелани открыла свою сумочку, вынула солнцезащитные очки и надела их. Диего взял ее за руку.

– Мне не нравится, когда ты плачешь, – прошептал он. – Я не хочу рассказывать тебе, потому что этим причиню тебе боль и буду глупцом. Ну ладно. Это…

Официант подошел к их столику, и Диего замолчал.

– Это касается моей сестры, – продолжал он, когда они остались одни. – Я должен вывезти ее из страны.

– Но ведь ее уже нет в стране!

– Тсс… Не кричи так, – прошептал Диего, оглядев столики, расположенные рядом с ними. – Никогда не знаешь, кто может подслушивать тебя. Так говорит моя мать, но я узнал, что это неправда. Марина находится под присмотром в нашем поместье в Сальте. Это была сделка…

– Какая сделка? С кем?

– С людьми моих родителей, известными в службе безопасности. Марина была партизанкой, но в их группе оказались доносчики, и однажды ночью их всех арестовали. Это было четыре года назад. Моим родителям удалось добиться ее освобождения, но при условии, что она будет находиться под постоянным наблюдением, то есть под домашним арестом. Она не может получить свободу, так как нет гарантий, что она не расскажет журналистам о виденном ею в тюрьме или не сможет найти подпольщиков и снова примкнуть к террористам. Ее отвезли в Сальту и держат там до сих пор, ей не позволяют никого видеть, полностью отрезали от внешнего мира. Она просто в ужасном положении, и я хочу освободить ее. Касильдо, брат Ремиго, присматривает за ней.

Каждая история семьи Диего вызывала в Мелани смешанное чувство изумления и недоверия.

– Я не понимаю, зачем тебе так срочно нужно освободить ее именно сейчас, – сказала она.

Диего вертел в руках вилку.

– Моя сестра употребляет героин. Я не знаю, принимала ли она его раньше или ее приучили к этому в тюрьме, но наркотики стали ей необходимы. Я знаю, что Касильдо – ее поставщик, он дает ей столько, сколько она просит, для него это легкая нажива. Чем больше она принимает их, тем меньше у нее возможностей убежать. Но она нашла телефон и позвонила мне несколько недель назад в офис. Она рассказала мне все, я был в ужасе от ее рассказа. Марина сказала мне, что была на грани самоубийства от больших доз героина. Она умоляла забрать ее оттуда. Я однажды останавливался в Сальте по дороге в Нью-Йорк и видел ее. Она выглядит такой больной, такой потерянной… Она ведь была чудной девушкой, Мелани. В Нью-Йорке я навел справки и нашел клинику по лечению наркомании, которая считается одной из лучших в мире. Сестру могут принять туда сейчас, поэтому я и собираюсь лететь в Сальту сегодня ночью. Именно сегодня ночью, потому что Касильдо не будет до завтрашнего утра.

Мелани вспомнила своего брата Дена, найденного мертвым в подвале полуразрушенного здания. Ему было всего лишь пятнадцать.

– Ты должен сделать все, что сможешь, чтобы помочь Марине. Я поеду с тобой, – возбужденно сказала она.

– Я люблю, когда ты бываешь со мной, но сейчас мне нужно, чтобы ты была в Рио в соответствии с моим планом, Мелани. Мои родители не знают, что я помогаю Марине бежать, иначе они заставят меня вернуть ее назад.

– Почему? Уверена, они будут рады вылечить свою дочь.

Она прочитала ответ на лице Диего, отразившем смешанное чувство равнодушия и отвращения.

– Все не так просто. Мой отец очень беспокоится о выполнении соглашения с секретной службой, и его единственное решение всех проблем, связанных с Мариной, – это обвинять во всем мою мать, отгораживая себя от неприятностей. А мать предпочитает скрывать Марину либо совсем отказывается от нее. Я уверен, что это она покупает наркотики – у сестры нет своих денег. Но я также уверен, что мать притворяется, что не знает, откуда берутся деньги. Если Марина окажется в клинике, они столкнутся с множеством неприятных последствий, что им совсем не нужно. Я не могу враждовать с ними. Вот почему мне нужно, чтобы ты была в Рио. Тогда они направятся по ложному следу…

– Я не могу поверить, что твоя мать желает своей дочери смерти. Ты должен поговорить с ней, – настаивала Мелани.

Диего горько улыбнулся.

– Моя мать верит лишь тому, что ее устраивает, – ответил Диего. И его слова выражали истину, к которой Мелани пришла уже много раньше.

– Это не сработает, – внезапно сказала она, – сразу же, как только завтра утром твои родители узнают об исчезновении Марины, они позвонят нам в Рио и прикажут немедленно вернуться. Твоя мать будет в истерике. Она обязательно захочет, чтобы ты был рядом.

– Нет, она не признается в том, что случилось, вот увидишь. После стольких лет молчания она не сможет сказать мне, что сестра жила у нас на вилле все это время. Однако ты начинаешь учиться лгать, к этому легко привыкнуть…

Атмосфера, царившая в ресторане, сделала Диего до странного откровенным. Было трудно представить, что Мария, так уверенно сидящая во главе своего испанского обеденного стола, со своими ухоженными волосами, одеждой, жемчугом, всегда прекрасно выглядящая, мило беседующая с гостями и ни на минуту не позволяющая себе сбросить маску, каждую неделю летает за сотни миль, чтобы следить за увяданием своей дочери-наркоманки, которую все эти годы прячут от людей. Картина эта была настолько нереальной и чудовищной, что в голове Мелани снова зародились сомнения.

– И еще кое-что, Мелани, – произнес Диего тихо. – Я знаю о твоем брате, мне рассказала мать в прошлом году в Нью-Йорке. Я знаю, что это причиняет тебе боль, ты никогда не вспоминала о случившемся тогда, поэтому я и не хотел вначале рассказывать тебе о Марине. Я не хотел будоражить твои воспоминания…

Мелани почувствовала стыд, оттого что сомневалась в правдивости рассказа Диего.

– Я помогу тебе, – с жаром откликнулась она. – Когда мы должны выехать в аэропорт?

– Около шести часов. Я приду домой где-то в половине пятого, – пояснил Диего.

В три часа у Мелани был назначен прием у врача. У нее уже два месяца не было обычных женских недомоганий, она была уверена, что беременна, но необходимо все точно проверить. Мелани решила пока хранить свой секрет, позвонить врачу из Рио и, убедившись в правильности своего предположения, найти подходящий момент и сообщить обо всем Диего.

Мария позвонила в колокольчик, через минуту дверь открылась и вошел дворецкий. Осторожно наклонясь, он поставил с ее стороны серебряный сервиз и вышел. Амилькар отложил газету.

– Где Диего, черт возьми? Он опаздывает к завтраку. Пабло болен, и он должен отвезти меня в офис, – проворчал Амилькар с противоположного конца стола.

– Следи за своей речью, – бросила Мария на английском, кивая головой в сторону кухни. – В своей комнате, конечно. Он, наверное, проспал. Они, скорей всего, очень поздно вернулись. Я не слышала их.

– Бенито! – проревел Амилькар. На лице Марии появилась гримаса отвращения. В комнату примчался дворецкий.

– Поднимись в комнату Диего и скажи ему, что я желаю видеть его здесь через пять минут, – приказал он.

– Ты должен называть его сеньор Диего для прислуги, – напомнила Мария мужу, когда они остались одни. – Если мы не будем придерживаться правил в этом доме, Амилькар, то и никто не будет.

– У меня нет времени на подобную чепуху, – огрызнулся он.

– Каждая мелочь имеет значение, – отчеканила Мария. Некоторое время безмолвие нарушалось лишь шелестом газеты Амилькара и постукиванием ножа Марии о тарелку с маслом. Вернулся Бенито, выглядевший довольно взволнованно.

– Сеньора Диего и сеньоры Мелани нет в комнате, дон Амилькар, – заявил он.

Амилькар вскочил со стула и вышел из столовой вслед за Марией.

– О Боже! Он попал в аварию! Он, должно быть, в больнице, Амилькар! – запричитала она, увидев пустую несмятую постель.

– Или обчистил нас, что более вероятно. Осталось еще полчаса до открытия банков в Нью-Йорке. Сейчас я лучше поеду в офис, позвоню туда и немедленно заморожу все счета.

– И это единственный вывод, который ты можешь сделать из происшедшего? – упрекнула Мария мужа. – Не будь смешным. Диего никогда не совершит ничего подобного.

– Не стоит меня обвинять, Мария. Ты первая начала подозревать всех и каждого, а именно и в первую очередь свою невестку, которая, как ты решила, настраивает Диего против нас.

– Но ведь это не так. Ты же слышал ее ежедневные разговоры и сам знаешь, что нам не в чем обвинять Диего, – его женушка ничего не знает. Успокойся.

– Я поеду в Нью-Йорк сейчас. Я поговорю с ним завтра утром. Со следующей недели я увольняю его. – Амилькар шагал по комнате из угла в угол, наугад открывая выдвижные ящики и серванты. Внезапно появился Бенито с небольшим серебряным подносом в руках.

– Вам телеграмма, дон Амилькар, – проговорил он. Амилькар разорвал конверт и, прочитав, швырнул его Марии.

Дорогие мама и папа!

Абсолютно забыл о годовщине встречи с Мелани. Она была очень расстроена. И я решил в утешение взять ее в Рио. Прости, папа, но у меня нет времени для поездки с тобой в Нью-Йорк. Любовь – это безумие, извини. Увидимся в понедельник. Если будем нужны вам, то мы остановились в „Копакабане".

С любовью, Диего.

– Вот видишь? Не о чем беспокоиться. Он молод и влюблен, Амилькар. Позволь ему быть беспечным и наслаждаться жизнью, – сказала Мария.

Амилькар был уже у телефона.

– Соедините меня с дворцом „Копакабана". Рио-де-Жанейро. Да, сейчас. Немедленно, – прорычал он телефонистке. – Ты слишком хорошо разбираешься в его любовной жизни, – едко бросил он жене.

– Потому что сейчас, я уверена, она любит его, а это самое важное, пока нет детей. Она не захочет видеть его в тюрьме.

Амилькар жестом велел Марии замолчать.

– Мистера Сантоса, мистера Диего Сантоса, – объяснял он. – Мелани? Это Амилькар. Мне нужно поговорить с Диего… Что?.. Скажи ему, чтобы он немедленно перезвонил мне. – Амилькар положил трубку и, посмотрев на Марию, произнес: – Он играет в теннис.

– Я говорила тебе, что не о чем беспокоиться. – Мария была явно довольна тем, что оказалась права.

– Поехать в Бразилию играть в теннис и развлекаться со своей женушкой – это еще не значит, что все в порядке. Так нельзя заниматься бизнесом, – воспротивился Амилькар. – Он должен постоянно держать все под контролем, а у него все слишком легко получается.

– Минуту назад он расчетливо обобрал тебя, сейчас он вдруг стал слишком легкомысленным… Можешь ты быть справедливым к своему сыну, Амилькар? Ты всегда ждешь от него слишком многого, всегда заставляешь его чувствовать унижение…

– Потому что он все делает не так.

– Ты предпочел бы, чтобы здесь была Марина, я полагаю. Твой ребенок… – усмехнулась Мария. Амилькар гневно посмотрел на нее. Раздался телефонный звонок, и он поднял трубку.

– Какого черта ты делаешь в Бразилии? – прорычал он, но Марию не обманул его тон. Она услышала облегчение в его голосе и успокоилась сама.

– Я скучаю по тебе. Я умираю без тебя.

– То же самое ты говорил вчера, но тем не менее ты все еще там, а я здесь, – ответила Мелани. – Я ненавижу телефонную связь и этих девушек с переливчатыми голосами.

– Клиника находится за пределами Нью-Йорка, – объяснял Диего. – Я провел много времени с Мариной, но она с трудом привыкает к окружающей обстановке.

– Я часто думаю о ней. Мне хочется повидать ее. Она знает, что ты уезжаешь ко мне? – спросила Мелани.

– Да, конечно. Было бы жестоко лгать ей. Я говорил ей, что сегодня уезжаю, хотя мы можем изменить наши планы. У меня кое-что повредилось в топливной системе самолета. Его чинят, но он будет готов не ранее, чем через пару часов. Если же нет, то мой полет отложится. Может быть, вместо этого ты приедешь сюда сегодня вечером? Я поговорю с отцом, он тоже собирался прилететь. Ему я объясню, что самолет сломался в Рио и поэтому мы вместе прилетели в Нью-Йорк. О Боже! Когда начинаешь лгать, то не можешь остановиться, – простонал Диего.

– Они начали лгать первыми. Это не твоя вина, – ответила Мелани, пытаясь приободрить его. – Это так чудесно, быть снова вместе в Нью-Йорке, – продолжала она, искренне взволнованная такой возможностью. Она даже не обратила внимания на то обстоятельство, что, кроме нее и Диего, там будет и Амилькар.

– Ты самая замечательная. Спасибо. – Его голос прозвучал слегка приглушенно. – Закажи себе билет, я перезвоню через полчаса.

– Мест до Нью-Йорка нет до завтрашнего утра. Я взяла на десять часов на рейс „Пан Америкэн"… – сказала Мелани. – Я буду у тебя вечером…

– Это невозможно, – перебил ее Диего. – Ты должна вылететь сегодня вечером, лети, если необходимо, эконом-классом или поезжай в аэропорт и жди отказов от билетов.

– Мест нет, Диего. Я была там, служащий проверял все рейсы. Я не могу сидеть в аэропорту, надеясь на спекулянтов. Что за спешка? Несколько часов не играют роли, – настаивала она.

– Ты права, только я безумно хочу видеть тебя. Я хочу прилететь к тебе сейчас, но не могу, – произнес он несчастным голосом, и Мелани почувствовала жалость к нему.

– Не унывай, у меня для тебя грандиозные новости, – начала она, нарушая свою внутреннюю клятву о молчании. Она хотела рассказать об этом, когда увидит его, но внезапно решила, что сейчас подходящий момент. – Я разговаривала с доктором Арриолой вчера днем. Он подтвердил… У нас будет ребенок…

– Что? Когда? Ты уверена? Когда он родится? Ты должна опять позвонить врачу и спросить, можно ли тебе лететь. Ты должна беречь себя, – неистовствовал Диего.

– Не будь смешным, – улыбнулась Мелани. – Я не парализованная, и срок всего только десять недель. Я хотела сохранить эту новость до встречи с тобой.

– Я рад, что ты сказала это сейчас. Ты должна побольше отдыхать, слышишь?

– Я только и делаю, что отдыхаю. Вот и сейчас после нашего разговора решила пойти прогуляться.

– Это безумная идея! Все знают, что Рио – опасный город. Ты должна обещать мне, что не покинешь отель.

– Хорошо, если ты так беспокоишься. – Мелани, конечно, не собиралась выполнять свое обещание, но не было смысла что-то доказывать по телефону.

– Я не могу дождаться того времени, когда увижу тебя, – прошептал Диего.

– Я тоже…

Мелани ждала выражений нежности.

– Послушай, дорогая, если позвонят мои родители, ничего не говори им о своем приезде сюда, хорошо? – произнес Диего вместо ожидаемого. – Я расскажу им сам. Я буду ждать тебя в аэропорту. Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя. Увидимся завтра, – быстро ответила она, на глаза по многим причинам стали навертываться слезы, и она не хотела, чтобы Диего понял это. Мелани не предполагала, что беременность так изменит ее: она расстраивалась из-за любого пустяка, из-за любого неудачно сказанного слова, вот как сейчас. Положив трубку, она взяла сумочку и вышла из комнаты. Вместо того чтобы ждать лифта, сбежала вниз по ступенькам.

Панорама, открывшаяся ее взгляду при выходе из отеля, была великолепной. Около бассейна, по форме напоминавшего залив, лежали и сидели отдыхающие, возле которых, как потревоженный рой ос, суетились официанты. Огромные пальмы, окаймлявшие этот островок воды, выглядели так романтично и так естественно, что Мелани опять ясно ощутила отсутствие Диего. И какой бы привлекательной ни казалась жизнь там, внизу, Мелани знала, что, даже если она сейчас вернется в номер, наденет купальник и присоединится к шумному веселью, уже через пять минут ей станет скучно. И поэтому она решила не менять своих планов и отправиться на прогулку.

Мелани, не торопясь, шла вдоль набережной, наслаждаясь картинами морского пейзажа, суетливых кафе, пустынных пляжей, рассматривала узоры из черно-белой мозаики на асфальте под ногами, ощущала на своем лице касание легкого прохладного ветерка и чувствовала дурманящий запах моря.

Мелани хотела повернуть налево, когда услышала нежный негромкий голос: „Миссис! Миссис!" Ее звал ребенок. Мальчик был невероятно красивым, с кожей цвета светлого молочного шоколада, копной черных волос и смеющимися глазами. Ему было лет десять, не больше. Он сидел на корточках на тротуаре, рядом стоял лоток с цветами, а около него сидел другой мальчик.

– Цветы, госпожа? – предложил он, указывая на букеты из тропических цветов. Каждое утро в ее номер доставляют корзины цветов, икебаны и шикарные букеты от Диего, именно к таким цветам Мелани привыкла в последнее время, но в ней вдруг проснулась жалость к ребенку, и она решила купить несколько цветков. Мальчики почтительно встали, когда она приблизилась к ним, ослепительно белые зубы сверкнули в широких улыбках, озаривших их лица. Мелани наклонилась за букетом, как вдруг почувствовала руну, обхватившую ее сзади за талию и потянувшую назад. Мелани представила себе, что ее грабят, и пронзительно закричала, надеясь на детей, которые могут либо прыгнуть на грабителя, либо позвать на помощь, но они не сделали ничего подобного, а вместо этого бросились бежать прочь.

Руна, державшая ее, ослабила свою хватку, мужчина отпустил Мелани, и она повернулась к нему лицом.

– Я очень извиняюсь, что обошелся с вами таким образом, но вы чуть не лишились своей сумки, – объяснил он.

Его акцент, похоже, был английским. Внешне он выглядел довольно приятно, вежлив, по предположению Мелани, ему около тридцати.

– Извините… – повторил он. – Я видел этих ребят пару дней назад. Они с огромной скоростью убегали от привратника. По их программе, когда вы склонитесь над лотком, другой мальчик должен будет мгновенно перерезать лезвием ремень вашей сумочки и, схватив ее, убежать. И, прежде чем вы успеете сообразить, что случилось, они разбегутся в разные стороны.

– Они оставили свои цветы, – заметила Мелани.

– Они, скорее всего, нарвали их в ближайшем сквере. Очень скоро они снова будут сидеть у какой-нибудь гостиницы, на другом конце набережной, и ловко продавать букеты, – улыбнулся он.

– Вы, кажется, знаете местные обычаи… извините, я еще не поблагодарила вас за помощь. Я просто потрясена, – растерянно проговорила Мелани.

– Я часто приезжаю в Рио по делам. Меня ограбили пару лет назад, и я прекрасно понимаю, как вы должны были бы себя чувствовать. Может быть, выпьете что-нибудь… – предложил он, и Мелани не поняла, что это – приглашение или дружеский совет. Его манеры показались ей несколько искусственными.

– Я иду на встречу с друзьями и не могу заставить их ждать, – ответила она. – Еще раз спасибо за помощь. – Мелани чувствовала себя виноватой, отказываясь от его внимания. Но если он приехал в Рио по работе, то у него должны быть собственные планы. Она не хотела проводить вечер в вежливых разговорах, для этого Мелани слишком устала.

– Тогда я тоже пойду. Удачи вам и будьте осторожны, – посоветовал незнакомец и пошел к отелю, находящемуся в конце улицы. Еще несколько минут Мелани стояла на месте.

Солнце садилось, и ночь стала быстро опускаться на город. Внезапно у Мелани отпало всякое желание продолжать прогулку. Она развернулась и пошла назад, в спокойную безопасность гостиницы.

Мелани отбросила домашние тапочки в сторону. Нет смысла пытаться обмануть себя, она уже не сможет заснуть. Было лишь около шести часов, а она проснулась в четыре, ворочалась в темноте на кровати, потом почитала, потом отвернулась от света, надеясь хотя бы немного вздремнуть, но ее нервы были напряжены от ожидания наступления утра, когда она отправится в путь.

Мелани позвонила в комнату обслуги и заказала завтрак, затем вошла в ванную и до упора открыла краны душа. Клубы дыма сгущались в воздухе и покрывали мраморные стены полотном мельчайших капелек. Мелани почувствовала воду, струящуюся по ее волосам, плечам, груди, тонким ручейком спускающуюся к пупку; ее мыслями завладел образ Диего, его руки, скользящие по ее мыльной коже, убыстряют свой темп…

Мелани вышла из душа. Энергично растираясь белым банным полотенцем, она разглядывала свое отражение в зеркальной стене ванной комнаты. Махровая ткань подчеркивала золотисто-коричневое сияние ее кожи, и Мелани наслаждалась созерцанием своего тела. Отбросив полотенце, она достала бутылочку косметического молочка и, налив крем на ладонь, долго втирала его в тело, пока ножа не приобрела спокойный равномерный блеск. Воспоминания о Диего все больше заполняли ее существо.

Стук в дверь нарушил ход ее мыслей. Она обернула влажные волосы другим полотенцем, скользнула в махровый халат и открыла дверь горничной. Девушка поставила завтрак на стол у окна и ушла.

Мелани налила из серебряного кофейника крепкого ароматного кофе, густого и черного, подобно самому лучшему шоколаду. Сделав несколько глотков и отставив кофе чуть в сторону, она принялась за фрукты. Разрезав пополам папайю, ядро которой, состоящее из вязкой массы блестящих зерен, находилось среди зрелой мякоти и сока, Мелани отломила ложкой маленький кусочек от нее; восхитительный кислый душистый вкус заполнил рот. Этот вкус прекрасно гармонировал с горечью кофе. В хрустальной чаше находились и другие экзотические фрукты. Манго, гуаява, ананас – это все, что она знала, но было еще много других, о которых Мелани раньше не имела представления, но они тоже имели божественный аромат и вкус. Их кожура была пронизана солнечными лучами и сияла всевозможными оттенками красного, оранжевого и желтого. Таким же ярким светом переливалось неспокойно шумевшее море, предпочитавшее другие цвета: от темно-синего до серебристо-серого. Горы вдали были окрашены в золото, а их спокойные обнаженные скалы обернули свои подножия в густой слой бархатной зелени.

Солнечные лучи уже проникли в глубь комнаты и скользили по кровати, одеялу и простыням. Все это было бы прелестным началом дня, если бы рядом с ней сейчас был Диего, притягивающий, как всегда, с мокрыми после душа волосами. Они долго смотрели бы друг на друга через стол, и в конце концов он поднял бы ее на руки и отнес на кровать. Их смеющиеся губы были бы сладкими и липкими от фруктов; ее руки быстро бы стянули с него полотенце, и они долго и лениво любили друг друга этим ранним утром. Мелани всем сердцем хотела, чтобы Диего оказался здесь.

Еще не было и семи утра. Мелани позвонила в отделение обслуги и заказала носильщика и такси. Она только закончила одеваться, как зазвонил телефон.

– Это портье, сеньора. Здесь вас спрашивает мистер Сантос.

Мелани улыбнулась. Диего так же, как она, не мог больше ждать и приехал к ней сам.

– Пожалуйста, проводите его ко мне, – торопливо проговорила она в телефонную трубку и, положив ее на рычаг, бросилась к двери. По коридору раздались шаги, быстро приближавшиеся к ее номеру. Мелани открыла дверь и распахнула объятия.

Но за дверью стоял не Диего, а Амилькар. Его глаза были налиты кровью, два черных диска в красных кольцах. Он был мертвенно-бледен, намного бледнее, чем обычно. Мрачный, безмолвный. Ремиго неуверенно шел позади своего господина. Руки Мелани опустились.

– Самолет Диего разбился в середине ночи в Мехико. Он погиб. – Амилькар оттолкнул Мелани в сторону и решительно прошел в комнату. Ремиго последовал за ним. – Лучше расскажи мне всю правду, – повелительно произнес Амилькар.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Одетые в черное, с покрытыми черными кружевными вуалями склоненными головами, Мелани и Мария стояли около двери при входе в фамильный склеп Сантосов, стены которого были невидимы за огромными венками, сложенными рядом высокой горой. Амилькар стоял возле Марии, его глаза были скрыты темными очками. А позади толпилось множество людей, растянувшихся узкой линией вдоль склепа: друзья и служащие, честолюбцы и бессребреники, политические деятели и завсегдатаи их гостиной, люди слишком молодые, не понимавшие смысла смерти, и старики, для которых эта церемония была болезненным напоминанием, что и их смерть не за горами. Все они стояли и смотрели, как в свете яркого утреннего солнца гроб Диего опускали в семейный склеп. На лицах присутствующих отражались неподдельное отчаяние и печаль. На похороны богатых людей всегда приходит много народу, но Диего был ведь еще совсем молодым, веселым, любящим жизнь человеком, у которого было много друзей. Даже для тех, кто не особенно хорошо знал его, тот факт, что он умер таким молодым, был при жизни так удачлив во всех отношениях, счастлив в браке, являлся достаточной причиной чувствовать огромное потрясение от происшедшего. Особенно трудно было пережить случившееся его семье. Всегда казалось, что нет ничего на свете, способного уничтожить совершенную красоту его жены, но ее с трудом можно было узнать в печальной фигуре, стоявшей около склепа. Ее плечи согнулись под тяжестью обрушившегося горя, прекрасные глаза опухли и покраснели, а искусанные от безграничных мучений губы покрылись волдырями. Сердце разрывалось на части от одного взгляда на Мелани Сантос.

Только те, кто хорошо знал Марию Сантос, могли обнаружить в ней сходные признаки горя. Она стояла неестественно прямо, ее волосы и одежда были, как всегда, безукоризненны, и неизменный жемчуг слегка проблескивал сквозь черную вуаль, скрывавшую ее лицо. Женщина, стоявшая у склепа, в который только что положили ее сына, казалась все той же Марией, полностью контролирующей свои чувства и поддерживающей идеальный внешний вид. Только редкое нервное подергивание мышцы в углу рта и неморгающий, застывший взгляд говорили о ее напряженном состоянии.

Она первой вошла в склеп, за ней последовали Амилькар и Мелани. Вскоре после того, как семья Сантосов скрылась за стенами склепа, чтобы еще раз попрощаться с умершим, толпа, оставшаяся снаружи, разделилась на несколько небольших групп. Одни обсуждали различные версии того, как все произошло, другие умышленно уходили от данной темы и старались говорить совсем о других вещах, и все эти разговоры немного рассеяли гнетущую атмосферу смерти. Но появление семьи Сантосов, как веяние безграничной скорби, заставило всех замолчать.

Амилькар с женой и невесткой направились к воротам кладбища, за ними медленно пошли остальные. И только сейчас, идя по кипарисовой аллее, заметив причудливо разукрашенную церковь в конце нее, Мелани впервые за все это время почувствовала всю полноту своего одиночества. Предыдущие дни были наполнены присутствием внезапно обрушившегося горя, надеждами на сообщения, что все это ошибка и никакой аварии не было, бесконечными соболезнованиями, выражаемыми либо лично, либо по телефону. Выдвижные полки и стенные шкафы были пусты, все личные бумаги Диего Мелани выложила в огромный ящик и попросила шофера отвезти их в офис, чтобы секретарша мужа могла их разобрать, – сама заниматься этим она была не в силах. Мелани оставила у себя лишь несколько писем, написанных ей Диего, альбом с их совместными фотографиями, который за эти дни она изучила до мельчайших подробностей.

Атмосфера равнодушия и установленный ритуал каждого дня, привычные в их доме, отвлекали Мелани от полного погружения в свое горе, а единственной опорой, давшей ей возможность продержаться все это время, были всевозможные таблетки: голубые – от бессонницы, белые – для снятия напряжения, оранжевые – для восстановления сил.

Но вот привезли Диего. Мелани хотела спуститься во двор, когда прибыл гроб, но, мельком увидев из окна своей спальни выгружаемый огромный ящик и услышав злые реплики человека, руководившего рабочими, несшими этот тяжелый груз, решила подождать в своей комнате, пока они уйдут. Наконец Мелани услышала звук отъезжавшего грузовика.

Проходя через первый этаж галереи, она увидела поднимающуюся по ступенькам Марию, выглядевшую довольно сердитой. Мелани отпрыгнула от балюстрады и прижалась к длинному ряду книжных шкафов, ожидая, когда Мария уйдет к себе в комнаты.

Мелани была удивлена, что ее свекровь не осталась у гроба своего сына в библиотеке, из которой имелся вход в часовню, где будет проходить церемония отпевания перед погребением. Хотя ничего не было сказано, Мелани чувствовала, что Мария в смерти сына видела полное восстановление своих прав над ним. Ее свекровь объяснила ей весь обряд прощания сегодня утром, перед тем как гроб был внесен в дом. С раннего вечера начали приходить люди, это был нескончаемый поток визитеров, закончившийся лишь к середине ночи, когда остались только родственники и очень близкие друзья, чтобы провести вместе с покойником последние минуты его пребывания в доме, поддержать и утешить его семью. В девять часов утра в дом опять стали стекаться друзья, чуть позже они все отправятся в церковь Пилар на последнюю мессу перед похоронами. После бессонной ночи Мария посоветовала Мелани немного отдохнуть. Для Мелани все происходившее было довольно странным. Она действительно устала от ночи, проведенной в вежливых осторожных беседах, но решила не спать. Ей хотелось хоть немного посидеть одной возле гроба мужа.

Мелани открыла дверь в библиотеку; в воздухе стоял запах горячего металла. Утром группа рабочих под руководством Марии привела комнату в надлежащий вид. Черный бархат покрывал стены и окна, на одной из стен висело большое серебряное распятие. Возле него стояло шесть тонких серебряных подсвечников, а чуть поодаль находился гроб Диего. Здесь стояли Амилькар и мужчина в спецодежде, державший в рунах электропилу.

Только теперь Мелани заметила крышку гроба из темного дерева, отполированную, как черный металл, лежавшую на полу. Около нее были разбросаны рабочие инструменты. Первой ее мыслью было, что мужчина закрывает гроб, и она рассердилась на Амилькара и Марию за то, что они не дали ей возможность в последний раз увидеть Диего. Но потом она вспомнила, что говорил один из служащих, присутствовавший на опознании останков Диего. Рассказывая обо всем Амилькару, он понизил голос и опустил глаза: „Гроб будет закрыт, конечно, я уверен… вы понимаете… в таких обстоятельствах… лучше… легче для семьи… такая ужасная катастрофа… ну, вы понимаете, дамы…" Амилькар кивнул головой и остался безмолвным. И сейчас он пристально смотрел на свою невестку, в его взгляде читалось неодобрение.

– Я думал, что ты отдыхаешь, Мелани. – Ему пришлось кричать, чтобы его голос слышался сквозь визг электрической пилы, но мужчина сразу остановил свою работу, как только увидел вошедшую в комнату Мелани.

– Вы делаете что-то ужасное! – Мелани приблизилась к гробу и оттолкнула рабочего в сторону. Широкая цинковая крышка, запечатывающая гроб, была разрезана вдоль края верхней части и в середине. – Вы, должно быть, сумасшедший? – кричала она на Амилькара.

– Я хочу в последний раз посмотреть на своего сына, – пробормотал он. Потом кивнул головой мужчине, и тот достал из своей сумки небольшой лом. Подцепив один край, он отодвинул металлическую плиту в сторону.

Мелани мельком заметила белую атласную обивку и белый саван, покрывающий плечи и голову Диего. Но голова была закрыта не полностью, открытым оставалось небольшое пространство, на котором покоилось то, что когда-то было его красивым и мужественным лицом. Теперь это были раздавленные куски тела, либо покрытые мертвенной бледностью, либо распухшие от багровых кровоподтеков, но все вместе лишь отдаленно напоминало очертания человеческого лица. Ее свекор наклонился над гробом и пристально всмотрелся в останки Диего. Не выдержав, Мелани бросилась прочь из комнаты. Амилькар перекрестился и повернулся к мужчине.

– Запаивай, – бросил он рабочему, перед тем как выйти из библиотеки. Мужчина надел защитные очки и взял в руки паяльник.

Мелани наблюдала за Амилькаром, выходящим из комнаты, стараясь прочитать на его лице хоть какие-нибудь чувства, но тот был таким, как всегда; не обращая на нее внимания, он направился к лестнице. Мелани подождала, когда рабочий оставит библиотеку, и вошла туда снова. Много позже сюда пришла Мария с двумя горничными. Она обнаружила Мелани сидящей в полумраке комнаты в окружении зажженных свечей около гроба Диего.

Панихида прошла не так болезненно, как предполагала Мелани. В начале вечера нескончаемый поток друзей и знакомых отвлек ее от горестных мыслей. В середине ночи, слушая несколько часов подряд пустые разговоры и выпив бесчисленное количество чашек черного кофе, Мелани пошла на кухню за стаканом воды, не желая просить кого-нибудь из слуг и чтобы хоть немного развеяться. Когда она вошла в буфетную, ее почтительно приветствовали три женщины, сидевшие за столом и тихо разговаривавшие. Одна из них выглядела довольно пожилой; у всех троих была сухая морщинистая кожа людей, которые большую часть жизни провели под палящим солнцем и сильными ветрами. Женщины были одеты в дешевые старые черные платья, и Мелани предположила, что они, должно быть, когда-то работали в семье Сантосов. Они кивнули головами в ответ на приветствие Мелани, но, когда она вновь прошла мимо них, они даже не посмотрели на нее, словно оказывать знаки внимания Мелани Сантос дважды было ниже их достоинства.

Большинство гостей ушли около часа ночи, остались лишь самые близкие друзья Марии, сидевшие вокруг нее в гостиной.

Мелани вернулась в библиотеку. Она пробыла там не более десяти минут, как дверь открылась и она услышала голос Амилькара.

– Входи, мама, – произнес он. Старая женщина, которую Мелани видела сегодня на кухне, вошла в комнату в сопровождении двух других. Амилькар быстро закрыл за ними дверь. Он заметил Мелани только сейчас, но опять, казалось, не обратил на нее внимания. Встав около гроба, женщины сложили руки и склонили головы в молитве. Мелани подумала, что более молодые женщины могли быть сестрами Амилькара. Спустя несколько минут Амилькар осторожно покашлял и, взяв мать за руку, вывел свою семью из библиотеки.

Бабушки Диего и его тетушек не было на похоронах, или, возможно, они затерялись среди толпы, где ни Мелани, ни кто-то другой не могли увидеть их. Это обстоятельство вернуло Мелани к воспоминаниям о ее первых днях с Диего, когда она чувствовала себя чужой в его доме и вынуждена была терпеть холодные враждебные взгляды Марии и Амилькара ради спокойствия своего мужа. Мелани прекрасно понимала, что могло скоро случиться с уходом Диего, когда у его родителей больше не оставалось причин терпеть ее присутствие в их доме.

Семья Сантосов подошла к воротам кладбища и остановилась, чтобы принять последние соболезнования от близких им людей. Мелани увидела Эдуардо де Чакаса, он подошел и обнял ее.

– Я не знаю, что сказать, только то, что я люблю тебя и очень сожалею, – пробормотал он. – Я хочу побыть с тобой эту неделю. Я был в Чили и только вчера прилетел и увидел газеты.

Его слова, его простые, уютные объятия разрушили в Мелани стену самообладания и выдержки, которую она воздвигла с таким трудом. Она уже не обращала внимания на стоявших вокруг людей и не могла вежливо отвечать на их стереотипные фразы.

– Увези меня отсюда, пожалуйста, – разрыдалась она. – Я хочу уйти, я больше не вынесу этого.

Мария услышала надрывные рыдания своей невестки и послала ей гневный неодобрительный взгляд. Но Мелани не обратила на него внимания и взяла Эдуардо за руку. Он повел ее к выходу, кивая головой проходящим мимо знакомым или перебрасываясь с ними парой слов. Они перешли широкую дорогу и остановились на другой стороне, где длинные вереницы фешенебельных ресторанов почти вплотную примыкали к кладбищу.

– Куда ты хочешь пойти? – спросил Эдуардо.

– Куда угодно, только не домой. Я не хочу видеть никого из знакомых, – ответила Мелани.

– Тогда нам лучше побыстрей уйти отсюда, пока они все не вышли с кладбища. Моя машина припаркована на углу. Давай позавтракаем в Кастанере, – предложил он. – Там мы не встретим никого. – Минуту спустя, отъезжая от кладбища, они заметили Амилькара и Марию, стоящих недалеко от ворот.

– Я не понимаю, как они могут так вести себя, – начала Мелани. – Она ни разу не заплакала, даже вчера, когда привезли гроб домой.

– Мария – это жестокий бесчувственный дьявол. Что ты собираешься теперь делать?

– Я не знаю, – ответила Мелани. – Вернусь в Нью-Йорк и найду работу, наверное. Здесь меня больше ничто не держит.

– Не принимай опрометчивых решений. Обдумай все хорошенько, а пока ничего не делай.

Мелани выглянула в окно.

– Я и так только этим и занималась все время, с тех пор как стала женой Диего. Ничего не делала… Теперь я хочу почувствовать, что я снова сама ответственна за мою жизнь и за все изменения в ней, – ответила она.

Дворецкий закрыл чугунные тяжелые ворота за въехавшим внутрь „мерседесом". Шофер помог Амилькару и Марии выйти из машины, и они направились к дому. Наконец можно было расслабиться после долгого напряженного дня и скинуть маску хладнокровия и вежливости, и сейчас они выглядели по-настоящему постаревшими от своего непоправимого горя. Войдя в холл впереди жены, Амилькар направился к двери, ведущей в небольшой вестибюль, и вызвал лифт. Равномерное поскрипывание объявило о его приближении. Через минуту раздался щелчок, и двери лифта открылись. Мария и Амилькар хранили молчание до тех пор, пока не скрылись в своих комнатах. Мария подошла к зеркалу, сняла жемчуг и собрала волосы в пучок. Затем она подошла к мужу и поцеловала его в щеку.

– Я так устала. Я должна немного отдохнуть, – сказала она ему.

– Нам нужно поговорить, – перебил ее Амилькар.

– Я не хочу сейчас ни о чем говорить. Позже, хорошо? – Она отвернулась, но Амилькар схватил ее за запястье.

– Нет, нам нужно поговорить сейчас. – Он вынул из своего дипломата лист бумаги.

– Двадцать шесть миллионов, триста двадцать семь тысяч, пятьсот сорок восемь долларов, – прочитал Амилькар. – И это не считая заработной платы. Смотрим дальше. А дальше – в самолете не находят ни одного свидетельства, доказывающего присутствие в нем денег.

– Ты что, думаешь, кто-нибудь отправится в путь, имея при себе двадцать шесть миллионов долларов наличными? – усмехнулась Мария. – Ты отчаянно стараешься обвинить Диего во всех смертных грехах, вместо того чтобы здраво посмотреть на вещи.

– В отличие от тебя, я не хочу, чтобы меня водили вокруг пальца и выставляли полным идиотом. Но сейчас я говорю о другом. Я имею в виду деньги, которые он должен был привезти сюда. Это что-то около полутора миллионов долларов. Среди обломков обгоревшего самолета не нашли ничего, хотя бы отдаленно напоминающего эти деньги, в противном случае мексиканская полиция обязательно сообщила бы нам.

– Но, может быть, деньги все-таки были на борту; они просто могли оставить их себе, если, конечно, там было, что оставлять, или сообщить о них американской полиции, а не нам, – возразила Мария.

– Если бы хоть что-нибудь обнаружили, мы должны были бы знать, но я не знаю. Нет сомнений, что часть денег утрачена, и взять их мог только Диего.

– Он мог пустить эти деньги в дело еще до того, как отправился в эту поездку. Ты просто ничего не знал.

Амилькар не мог поверить своим ушам.

– Ты забываешь, что он не все время был в Рио, он успел еще слетать в Нью-Йорк и обчистить нас. – Амилькара начинала раздражать наивность жены.

– Если даже и так, у нас достаточно вложений в Панаме, а также много других счетов… Короче, меня не волнуют эти деньги, – уже менее уверенно возразила Мария.

– Зато меня волнуют. Я работал как вол не ради этого тунеядца. Я не позволю, чтобы меня дурачили.

Мария вскинула голову, вся ее усталость куда-то вмиг улетучилась.

– Что ты пытаешься мне доказать, Амилькар? Я не пойму, куда ты клонишь?

– Все предельно просто: он хотел сбежать с нашими денежками. А ты никак не хочешь посмотреть правде в глаза.

– Но это глупо. Не мог же он бросить Мелани.

– А может быть, он и не собирался ее бросать. Может быть, они придумали эту поездку в Рио специально, чтобы одурачить нас. Возможно, на самом деле он должен был вернуться из Нью-Йорка за ней в Рио, а затем они вместе отправились бы куда-нибудь еще… с нашими деньгами, конечно, – после недолгого молчания добавил Амилькар. – Она с ним заодно. Я знаю, она лгала мне в Рио. Она сказала, что Диего отправился в Нью-Йорк, потому что были какие-то неполадки с самолетом и он хотел починить его именно в Америке. Я проверил, самолет был абсолютно исправен до аварии. Она также сказала мне, что Диего просил покрывать его в случае наших телефонных звонков, якобы для того, чтобы не беспокоить нас. Ну, это уже полный бред! Она явно заметает следы.

– Это смешно, Амилькар. Чтобы такое хрупкое наивное создание могло так убедительно врать, глядя прямо в глаза умудренному годами, пятидесятилетнему мужчине… Она ничего не знает, уверяю тебя.

– Говорю тебе, они были в сговоре. Я уверен, она знает, где деньги. И очень скоро она объявит, что хочет вернуться в Америку. Мы будем следить за ней, – злобно прошипел Амилькар.

– Довольно! – Мария разрыдалась. – Я не могу больше оставаться здесь и слушать твои безумные предположения. Сначала Марина, теперь это… Четыре года я жила в неведении, где она, жива или мертва. А сейчас ты хочешь отравить еще и память о Диего. Он был нашим сыном… – Она выбежала из гостиной и бросилась в спальню, с силой хлопнув за собой дверью. Мария сняла серьги и аккуратно положила их вместе с жемчугом в шкатулку.

Зеркало могло отвлечь ее от ужасных мыслей, и она отрешенно уставилась на свое отражение. Она отметила про себя, что ее волосы уже слишком отросли и стали сильно заметны седые корни. Это напомнило ей о назначенной на завтрашнее утро встрече с парикмахером.

Внешне приближающаяся старость больше никак не проявляла себя. В отличие от многих подруг Марии, кожа на ее лице оставалась все такой же гладкой и упругой, как много лет назад. Она никогда не обращалась в косметический кабинет и не делала пластических операций, которые всегда считала чересчур дорогими и бесполезными. Но сейчас, увидев себя в зеркале, она поняла, что стареет. Одной рукой она попыталась разгладить ножу на щеках, а другой прикрыла седеющие корни волос у лба, но отражение не изменилось, на нее смотрело лицо уже немолодой женщины с уставшим печальным взглядом. Она опустила глаза и заметила на столике фотографию своих детей в серебряной рамке: Диего и Марина сидят на детских качелях, довольные, радостные и счастливо улыбающиеся в объектив камеры.

Стоя около двери, Амилькар мог видеть только спину своей жены, ее плечи сотрясались от безмолвных рыданий. Мария не слышала ни стука Амилькара, ни того, как он вошел. Она заметила его присутствие в комнате, лишь когда он нежно обнял ее сзади за плечи.

– Я не хотел сделать тебе больно, – прошептал он, – пожалуйста, прости меня; иногда я веду себя как осел. Ты знаешь, Мария, что ты единственный человек в мире, который по-настоящему много значит для меня.

– А ты много значишь для меня, – ответила она. И это была правда. Сейчас, когда Диего мертв, у нее остался только Амилькар. Признание мужа и его объятия немного сняли напряжение, в котором пребывала Мария, она почувствовала тепло дыхания у своей щеки, а затем нежность его губ на своей коже. Это было так не похоже на Амилькара. Очень медленно его руки скользили по ее телу.

– Амилькар! – удивленно воскликнула она. Многие годы их совместной жизни интимные отношения не имели для них большого значения. Секс стал сходить на нет практически сразу после рождения детей. Не было никакой договоренности, никаких ссор, они спокойно пришли к обоюдному соглашению, даже ни разу не подняв эту тему. Однажды она увидела Амилькара на улице с молоденькой дорогостоящей девушкой, каких можно нередко встретить в фешенебельных отелях. В первый момент это причинило Марии острую боль, но потом она решила, что муж, вероятно, нуждается в новых сильных ощущениях, которых она ему дать не может. И Мария заключила, что на все это она будет закрывать глаза, не желая терять взаимопонимания с мужем в остальном. Чтобы не лишиться уважения к самой себе, Мария осталась верной Амилькару – ведь он сделал ее счастливой в других отношениях супружеской жизни, что для нее было более важным. Она считала необходимым, чтобы они выглядели в глазах общества идеальной семьей.

Амилькар расстегивал ее платье. В другое время Марии показалось бы это неприятным и абсурдным. Они были слишком стары и не видели друг друга обнаженными уже больше десяти лет. Она могла бы беспокоиться о том, что свет, струящийся из окон, подчеркивает сеть морщинок вокруг ее сосков, их обвисшие животы. Она могла бы чувствовать неудобство от их неожиданно проснувшихся желаний и нежности, но это было бы в другое время, а сейчас…

– Ох, Амилькар… – вздохнула она. Он мягко повернул ее к себе и поцеловал нежным долгим поцелуем. И Мария ощутила свежесть его дыхания.

– Я говорил, что тебе не стоит уезжать так рано, не обдумав всего как следует, – многократно повторял Эдуардо де Чакас, энергично разрезая бифштекс.

– Я не хочу оставаться. Чем скорее я вернусь назад, тем лучше, – ответила Мелани. – Я не могу жить так, Эдуардо. Я плачу каждое утро, когда просыпаюсь: я надеюсь увидеть рядом Диего, но его нет. И так всегда, потому что все здесь напоминает мне о нем. Воспоминания – это ужасно, если больше у тебя ничего нет.

– Диего оставил тебе какие-нибудь деньги? – спросил Эдуардо.

Мелани гневно посмотрела на него.

– Это не имеет значения, – резко ответила она. – Я проклинаю эти деньги. Ты думаешь, как и Мария. Я вышла замуж за Диего не из-за его денег.

– Извини. Я не это имел в виду, но рано или поздно тебе придется реально посмотреть на вещи. Ты не сможешь зависеть от милосердия Амилькара и Марии. Было бы намного лучше, если бы у тебя были свои собственные деньги.

– Да, это так, я знаю. Но у Диего не было своих счетов в банках, все принадлежит его родителям.

– Я не удивляюсь, зная Амилькара и Марию, – едко заметил Эдуардо. – Все богатые родители таковы, они дают своим детям ровно столько, чтобы, с одной стороны, особенно не ограничивать их, а с другой – держать на привязи. Но ты не можешь остаться ни с чем, подумай. Должно ведь что-то быть, нужно найти то немногое, на что ты имеешь законное право.

– Мне все равно, – нервно ответила Мелани. Она ценила его заботу, но находила слишком жестоким говорить о подобных вещах через час после похорон Диего.

Они сидели на террасе одного из многочисленных открытых ресторанов, расположенных на улице вдоль побережья реки Плато. С одной стороны на десятки миль растянулся великолепный цветущий парк, с другой бесконечная, подобно морской, гладь реки, так что создавалась иллюзия открытого первозданного пространства, которую разрушали лишь движение автомашин на дороге да шум самолетов, взлетающих или садящихся в аэропорту неподалеку. Несмотря на то что ресторан находился на открытом воздухе, а с реки дул прохладный ветерок, аромат жареной говядины, а точнее, жареной на костре целой туши, долетал до посетителей ресторана.

Этот запах вызвал у Мелани приступ тошноты, который напомнил ей, что возвращаться назад домой, в Нью-Йорк, будет нелегко. Ее ребенок родится меньше чем через семь месяцев. Никто не даст ей работу, зная, что она беременна, и намного труднее будет работать с новорожденным ребенком на рунах. Амилькар и Мария могут дать ей материальное содержание, но, как только они узнают о ребенке Диего, которого она носит, они поставят одно условие: Мелани должна будет привезти его в Буэнос-Айрес. Возможно, у нее есть законное право жить там, где она хочет, и получать некоторую поддержку от родителей мужа. Она могла бы отстоять свое положение в аргентинском суде. Мелани достаточно много общалась с представителями закона, адмиралами и генералами, нередко обедавшими в их доме, чтобы быть прекрасно осведомленной о своих возможностях и правах.

Перстень, подаренный ей Диего в день помолвки, сверкнул в лучах яркого солнца. „Я глупая", – подумала Мелани. Она знала, что Диего заплатил за него двести тысяч долларов. Даже если она получит лишь половину этой суммы, то сможет жить несколько лет в Нью-Йорке без проблем. Конечно, не так шикарно, как здесь, но все-таки достаточно обеспеченно. Эти годы ей нужно будет растить ребенка и искать надежную работу, но все же будет намного легче, если она хоть на какое-то время не станет думать о деньгах.

– Я не собираюсь обсуждать с Марией и Амилькаром, что я могу и чего не могу, на что я имею право, а на что нет, – продолжала Мелани, но уже более спокойно, когда она осознала, что, возможно, сумеет справиться со своими грядущими финансовыми проблемами.

– Только люди, не имеющие ни гроша, беспокоятся о своем величии, – вздохнул Эдуардо, закатив глаза. – Не хочешь же ты сказать, дорогая, что собираешься сама готовить себе еду.

– Мне все равно, ты знаешь. Мне даже нравится твоя идея, – сказала Мелани.

– Ты сумасшедшая!

Она вспомнила свою жизнь в доме Диего: удушливое безмолвие, вечный запах натертых до блеска полов, цветов и старого шелка, высокопарные беседы за столом с Марией, холодная суровость Амилькара.

– Нет. Нет, – ответила она. – Решено, я буду жить так, как я захочу. Я буду свободной.

– Мы все свободны спать под мостами, – резко бросил Эдуардо.

– Это не в моих планах, не беспокойся.

– Однако ты вышла замуж за богатого мужчину, и у тебя есть право на какое-то состояние, – настаивал он.

– Я никогда не считала деньги Диего своими. Кстати, они и ему не принадлежат, так что все бессмысленно. Все это не имеет значения.

– Конечно, имеет. И ты должна извлечь из всего этого пользу. Надеюсь, тебя не привлекает положение вдовы вождя индейского племени, которая гордится своей бедностью. Я знаю, ты безумно любила своего мужа, но его деньги должны много значить для тебя. Ты не святая, и благодари Бога за это.

– Деньги имеют значение для меня, но не такое, как думаешь ты. Конечно, мне нравится быть богатой, но я знаю, что могу вернуться в старую жизнь. И также знаю, что ни за что не допущу, чтобы мои дети испытали когда-нибудь то, что испытала я. Расти с постоянным ощущением неизвестности и неуверенности. Ты каждый день можешь быть выброшен на улицу из собственного дома, потому что нет денег, чтобы внести в срок плату за квартиру, видишь родителей, ссорящихся из-за каждого цента. Это и разрушило их брак. После ухода отца стало еще хуже. Мой брат за короткий срок превратился в воришку и наркомана, и я почувствовала, что моя жизнь только начинается, лишь когда выбралась оттуда. И единственная причина, почему деньги Диего были важны для меня, – это то, что я знала: мой ребенок будет в безопасности. Забавно, не правда ли? – сказала она с горькой усмешкой. – Ты думаешь, что зарабатываешь деньги, а потом…

– Ты беременна?

Вопрос Эдуардо взволновал ее. Она не была уверена, что может поставить его в известность о своей беременности. Для Мелани иметь ребенка в Буэнос-Айресе, наследника состояния Сантосов, не было, с его точки зрения, лишением. Он мог не устоять против искушения передать эту новость Патрисии, или Тересите, или какой-нибудь еще из своих очаровательных подружен, которые получают от сплетен такое удовольствие, какое получает цирковой укротитель, кормя своих львов кусочками сырого мяса и заставляя их урчать. Беседа за вечерним коктейлем может стать неплохим началом. И новость за день или два дойдет до Марии. Мелани без труда могла представить, что случится потом: Антоны будут преследовать ее и донимать своей заботой, как только узнают, что она носит ребенка Диего. И тогда ей будет намного сложнее уехать и лишить их возможности самим решать будущее внука. Нет, она совсем не хотела оставлять их в полном неведении. Она все расскажет им о ребенке, но потом, когда переедет в Нью-Йорк. Мелани хотела, чтобы ее малыш родился в Америке, там, где она не будет ни от кого зависеть, где будет жить в собственном доме и на свои собственные деньги. Ведь Мелани уже знала, что для Марии и Амилькара очень просто преступить все права и законы.

– Не будь смешным. Конечно же, нет. – Она слышала, что ее голос дрожал и звучал не так уверенно, как ей хотелось бы. Эдуардо наклонился вперед, его взгляд был красноречивее слов: он ждал от Мелани откровенного признания.

– Я не верю тебе, – спокойно произнес он. – И догадываюсь, что это и есть та причина, по которой ты стремишься так поспешно уехать. Ты не хочешь, чтобы Амилькар и Мария узнали, ведь так?!

– Не глупи. Все совсем не так.

– А как? Что ты опять скрываешь от меня? – Это был вызов, и Мелани знала, что теперь Эдуардо не успокоится, пока не узнает правду или нечто, похожее на правду. Если она сейчас не сможет убедить Эдуардо в ошибочности его предположения, то уже к вечеру новость о ее беременности облетит весь Буэнос-Айрес. А чтобы Эдуардо поверил ей, Мелани должна поведать ему о чем-то действительно очень важном и более значительном, чем появление на свет еще одного члена семьи Сантосов.

– Я не беременна, – твердо сказала она. – Но ты прав, есть причина, по которой я хочу уехать отсюда как можно скорее. Ты должен обещать мне, что никогда никому ничего не скажешь. Хорошо?

– Хорошо, – кивнул он в ответ.

– Ты обещаешь?! – для большей убедительности настаивала Мелани.

– Обещаю, обещаю… Ну же? – Эдуардо не терпелось узнать еще одну тайну могущественной семьи.

– Незадолго до смерти Диего узнал, что Марина жива, но находится в заключении, ее держат пленницей в Сальте. Вероятно, это было секретным соглашением Амилькара и Марии с правительством. Диего хотел спасти сестру и решил тайно вывезти ее оттуда на самолете… – Как только Мелани начала свой рассказ, она осознала, что не должна давать Эдуардо повода думать, что она что-нибудь знает о местонахождении Марины. В противном случае, как только слух об этой истории дойдет до Марии, у нее появится веская причина последовать за невесткой в Нью-Йорк.

– …Но я не знаю, удалось ли ему сделать это. Ради моего же спокойствия Диего не хотел, чтобы я знала слишком много, – закончила Мелани.

– Ты хочешь сказать, что Диего погиб из-за Марины? И именно поэтому ты не можешь оставаться теперь с Амилькаром и Марией? – не унимался Эдуардо. Он хотел выпытать у Мелани как можно больше.

– Нет. Конечно же, нет. Я даже не уверена, был ли Диего в Сальте. Но если все-таки он помог сестре бежать, Амилькар и Мария рано или поздно узнают об этом. Они никогда не поверят в то, что я даже не имею представления, где находится их дочь. В такой ситуации я просто не могу жить с ними под одной крышей. Теперь ты понимаешь, почему я хочу уехать сейчас, пока еще не стало слишком поздно.

– Невероятно… Эта история – самая фантастическая из тех, что я слышал за последнее время, – задумчиво пробормотал Эдуардо, качая головой. – Теперь я действительно понимаю, почему ты так хочешь уехать. – Мелани чувствовала себя виноватой за свою ложь, но не менее сильно она ощущала вину за свое предательство: ведь она выдала тайну, доверенную ей Диего. Но ложь была необходима, а Диего уже не было в этом мире.

– Кажется, я теряю тебя, Эд, – улыбнулась Мелани.

– Теряешь меня? Нет, дорогая. За тобой хоть на край света. Я собираюсь видеться с тобой в Нью-Йорке даже чаще, чем теперь. Я люблю путешествовать по свету, – улыбнулся в ответ Эдуардо.

– Бенито, сеньора Мария дома? – спросила Мелани дворецкого.

– Да, сеньора, она вместе с доном Амилькаром в парадной комнате. – Столь величественное название комнаты абсолютно ей не соответствовало. Это было самое обыкновенное помещение для приемов, где Мария и Амилькар обычно смотрели телевизор. Мелани пересекла холл и, перед тем как войти в комнату, постучала в резные дубовые двери. Мистер и миссис Сантос сидели рядышком на маленькой софе, держась за руки. В комнате было темно, и лишь тусклый свет от экрана телевизора озарял их сияющие лица. Мария поднялась и включила настольную лампу.

– Мы ждали тебя еще днем, Мелани, – сказала она.

– Я завтракала с Эдуардо Чакасом, а потом мы пошли в кино. Показывали фильм „Крамер против Крамера", – объяснила Мелани. И тут же поймала себя на мысли, что добровольно рассказала Марии больше, чем это требовалось по ситуации. Так случалось всякий раз, когда Мелани нужно было дать свекрови отчет о своем времяпровождении. Мелани удивилась, увидев, как Амилькар ушел в другой конец комнаты и стал увлеченно, как будто это действительно было ему интересно, переключать одну за другой программы телевидения. Она была уверена, что его больше интересует разговор жены с невесткой, но он все-таки сделал над собой невероятное усилие и решил оставить дам одних. „Иногда что-то меняется к лучшему, но бывает уже слишком поздно", – подумала Мелани.

– Я слышала, это хороший фильм, – отметила Мария. – Я так рада, что ты с нами. Садись, пожалуйста, Мелани, нам нужно поговорить о наших семейных проблемах, так сказать, в узком кругу. – Мария замолчала, давая невестке возможность поудобней устроиться в кресле.

– Что-нибудь выпьете? – спросил Амилькар.

– Ради такого случая я отступлюсь от своих правил, – улыбнулась Мария. Эти ее слова казались столь же неожиданными, как и попытка Амилькара быть приветливым. – Мне шерри, дорогой.

– Мне то же самое, пожалуйста, – откликнулась Мелани. Она согласилась выпить с Амилькаром и Марией потому, что ей не хотелось разрушать ту атмосферу взаимопонимания, которая стала складываться сейчас, здесь, в этой комнате, благодаря их усилиям. Минуту спустя они втроем удобно расположились в креслах и, держа в руках по бокалу, начали мило беседовать.

– Сейчас очень трудное время для всех нас, Мелани, – говорила Мария. – Смерть Диего – это такая же ужасная потеря для тебя, как и для нас с Амилькаром. Мы теперь остались одни. Боюсь, ты не всегда чувствовала себя здесь полноправным членом нашей семьи. Наверное, это моя ошибка, и я прошу меня простить. Я только хочу, чтобы ты знала, что ты нам как дочь. Пожалуйста, не забывай об этом.

Мелани никогда не любила ни Марию, ни Амилькара и знала, что уже никогда не полюбит. Но смерть Диего сблизила их, и ей все труднее было решиться объявить о своем отъезде. На мгновение она даже усомнилась в правильности своего решения. Но лишь на мгновение. Стоило ей только представить, как много проблем возникнет, узнай родители Диего о ее беременности, и уверенность вновь вернулась к ней.

– Очень любезно с вашей стороны сказать мне об этом, Мария, – начала она. – Я ценю все, что вы сделали для меня. – По дороге Мелани репетировала свою речь и наконец пришла к выводу, что должна будет выразить им искреннюю благодарность. – И я всегда думала о вас, как о своей семье, – закончила она.

– Это очень трогательно, моя дорогая, – произнесла Мария. – Члены семьи должны оставаться вместе, обретая покой и уют друг возле друга… Мы с Амилькаром хотели бы узнать твои планы.

Мелани была приятно удивлена столь неожиданным поворотом их беседы: самой ей было бы трудно завести разговор на эту тему.

– У меня нет никаких особенных планов. Я только думала съездить на недельку или на две к маме в Америку. Я бы хотела уехать в ближайшее время, если вы, конечно, не против, – ответила Мелани.

Амилькар и Мария обменялись взглядами, и было в них что-то, что заставило Мелани опять почувствовать себя бесконечно далекой от них.

Мария улыбнулась.

– Конечно, – сладко проговорила она. – Это самое правильное решение. Ты можешь попросить свою секретаршу заняться оформлением документов, дорогой, – подсказала она мужу, а затем опять обратилась к Мелани. – Тебе только нужно будет завтра утром за завтраком дать Амилькару свой паспорт, и больше ни о чем не надо беспокоиться. Все будет сделано.

Мелани стояла у окна спальни, отсутствующим взглядом наблюдая за струйками дождя, тоненькими ручейками сбегавшими с бронзовых статуй, одиноко стоявших на площади. Яркими, разноцветными бликами был освещен лишь Жокей-клуб, да еще несколько окон в домах, примыкавших к площади. Изредка проезжали случайные машины. И хотя было лишь немногим больше полуночи, город, казалось, уже спал. Медленно проследовал мимо бдительный страж порядка – „форд" с нарисованным на дверцах гербом Федеральной полиции. Эта машина напомнила Мелани другую, которая ждала ее в аэропорту в первый день приезда в Буэнос-Айрес. И опять мощным потоком в ее сознание ворвались воспоминания о Диего. Мелани решительно отошла от окна.

Она была обеспокоена предложением Марии отдать Амилькару паспорт для оформления выезда за границу. Мелани заметила, что ей не нужна виза в Америку, на что Мария ответила длинной и сложной речью по поводу „изменений в системе контроля налоговых служб аэропорта" и в конце концов сделала вывод, что Мелани просто необходимо отдать свой паспорт для оформления Амилькару. Это объяснение прозвучало слишком странно, но не более странно, чем многие другие бюрократические процедуры, с которыми Мелани уже пришлось столкнуться в этой стране. В принципе, у нее не было других причин, кроме собственных подозрений, отклонить предложение свекрови. „Мне не надо будет ни о чем беспокоиться самой, – подумала она, – нет никаких серьезных оснований не отдавать паспорт завтра утром Амилькару".

Если возникнет необходимость, она всегда сможет пойти в американское посольство и заказать дубликат. Мария и Амилькар не смогут заставить ее остаться здесь против воли, к тому же у них нет повода поступать так. Хотя Мария и сделала сегодня вечером столь неожиданное и теплое признание, Мелани с трудом верила в то, что свекровь с мужем действительно хотят видеть ее членом своей семьи.

Зазвонил телефон. Это была личная связь Мелани, номер, который знали немногие. И немногие могли звонить ей после полуночи. Она подняла трубку, и на секунду ей показалось, что она слышит голос Диего. Но это был Эдуардо.

– Я надеюсь, ты не спишь, – не тратя слов и времени на приветствия, начал он. – Я не один, но мой новый восхитительный друг сейчас в ванной. Я беспокоился, как у тебя дела?

Мелани улыбнулась.

– Все в порядке, – ответила она.

– Ты уже сообщила им, что уезжаешь?

– Да. Я сказала, что собираюсь проведать свою маму, и думаю, они поверили мне.

– Не очень-то рассчитывай на это. Сказать о Марии, что она полная дура… – Эдуардо неожиданно замолчал, – …было бы самой глупой ошибкой, – продолжал он уже на английском. – Не думаю, чтобы этот парень понимал иностранные языки, но лучше на всякий случай соблюдать меры предосторожности, – объяснил Эдуардо свой столь резкий переход к английской речи. – Ты знаешь, я думал о том, что ты рассказала мне сегодня утром. Если это все правда, в скором времени они могут что-нибудь заподозрить. И чем скорее ты уедешь отсюда, тем лучше… О, дорогая, мой прекрасный-распрекрасный что-то загрустил. Не будь столь нетерпеливым, Рауль! – услышала Мелани шепот Эдуардо, вновь перешедшего на испанский.

– Спасибо тебе за звонок и за совет, но, кажется, тебе следует вернуться к гостю, – сказала она. – Да и мне пора спать. Я хотела завтра встать пораньше, чтобы сходить в американское посольство. Еще раз спасибо за заботу. Спокойной ночи.

Амилькар встал, как обычно, в полседьмого утра. И семи он уже успел принять душ и надеть один из своих многочисленных, похожих друг на друга как две капли воды, нарядов: светло-голубая рубашка, серый костюм и темные туфли. Он лишь на минуту задумался, выбирая себе галстук из тех, что приготовила ему Мария еще вчера вечером, перед тем как лечь спать. Наконец, полностью одевшись, Амилькар спустился к завтраку. Он едва успел просмотреть третью страницу утренней газеты, как в столовую ворвалась Мария.

– Ты должен пойти со мной прямо сейчас, – задыхаясь, проговорила она.

Амилькар последовал за Марией в ее комнату. Там она включила ему пленку с записью разговора Эдуардо и Мелани. Молча дослушав кассету до конца, Амилькар вынул ее из магнитофона и, подойдя к телефону, набрал номер Ремиго.

Мелани удивилась, увидев дворецкого в холле первого этажа. Было только начало девятого, а в эти утренние часы он обычно сновал возле кухни, советами и замечаниями помогая готовить завтрак.

– Бенито! – спускаясь по лестнице, позвала его Мелани.

Дворецкий вскинул голову и, приблизившись к нижним ступенькам, застыл в ожидании приказаний.

– Доброе утро, сеньора Мелани! – почтительно приветствовал он.

– Доброе утро. Сеньор Амилькар просил передать ему вот это, – сказала Мелани, протягивая дворецкому свой паспорт.

– Я знаю, сеньора. Дон Амилькар предупредил меня перед своим уходом. Оскар остался ждать нас, он и отвезет все, что нужно, в офис.

Вежливым взглядом поблагодарив дворецкого, Мелани направилась к выходу.

– Сеньора Мария хотела увидеть вас, перед тем как вы уйдете, сеньора. Она в гостиной.

Мелани это показалось странным. Она знала, что Мария обычно вставала рано, завтракала вместе с Амилькаром, но потом сразу же поднималась в свою комнату и находилась там все то время, пока горничные убирали первый этаж дома. Но в это утро прислуги почему-то не было, и Мария сидела в гостиной одна среди роскошной французской мебели и перебирала цветы.

– Я же предупреждала, что не хочу видеть это в своем букете. Это так вульгарно! Садись, пожалуйста, Мелани, я сейчас. У тебя какие-нибудь планы на сегодняшнее утро? – спросила Мария, покончив со своим занятием.

– Я… Я хотела пройтись по городу… есть кое-какие дела, – неуверенно произнесла Мелани, застигнутая врасплох.

– Надеюсь, ты можешь их отложить. Я хотела предложить тебе пойти со мной, если ты, конечно, хочешь. Мы с Амилькаром думали вчера о твоих словах. Ты права, рано или поздно тебе все равно придется вернуться в Америку, и было бы эгоистично с нашей стороны надеяться, что ты поживешь в Буэнос-Айресе еще ради нас с Амилькаром.

Мелани была рада, что Мария согласилась с неизбежным и одобрила ее решение, но тем не менее чувствовала, что должна возразить ей и объяснить, что уезжает насовсем.

– Я не хотела причинить вам боль… – начала она, но Мария подняла руку, заставляя Мелани замолчать.

– Иногда бывает лучше не тешить себя пустыми иллюзиями, а прямо посмотреть правде в глаза, – продолжала она. – Тебе нет смысла оставаться здесь только ради нас. И ты можешь уехать, когда захочешь. Секретарша Амилькара оформит твои документы уже к понедельнику. Я думаю, нам следует организовать тихий прощальный вечер до того, как все разъедутся на уик-энд. Это не совсем по правилам, но, думаю, вряд ли кто-нибудь в наши дни строго соблюдает траур, и, мне кажется, Диего одобрил бы твое желание попрощаться с друзьями. Для тебя будет лишняя трата времени – задерживаться из-за упаковки своих вещей. Возьми с собой лишь самое необходимое, а остальное я пришлю тебе потом.

Мелани усомнилась в искренности слов Марии. Эдуардо оказался прав, свекровь догадалась о ее лжи, но решила быть благосклонной.

– Но я не планировала уезжать отсюда насовсем. Я лишь хотела некоторое время погостить у мамы, – неуверенно пробормотала она.

– Но почему, Мелани? У тебя нет никаких обязательств перед нами, и мы должны быть откровенны друг с другом: Диего – вот что удерживало тебя здесь. Амилькар и я будем рады заботиться о тебе, но мы не надеемся, что ты останешься дольше, чем это будет необходимо тебе. А мы уже слишком стары для твоего общества, – грустно улыбнулась Мария.

Впервые за два года их знакомства Мелани почувствовала нежность к своей свекрови. Она потеряла обоих детей, и, хотя Диего похоронили только вчера, Мария уже была готова излить все свое тепло на невестку, прекрасно зная, что та не любит ее.

Мелани в смущении опустила глаза.

– Я плохо думала о вас, простите, – начала она. – Считаю, что я смогу остаться с вами. Может быть, потом, в будущем…

– Нет, нет, нет, – не давая Мелани возможности договорить, сказала Мария. – Наше будущее неизвестно, дорогая, и давай не будем обещать друг другу того, что не сможем исполнить. Договорились?

Мелани улыбнулась и кивнула.

– Есть еще кое-что, о чем я хотела бы поговорить с тобой, перед тем как ты уйдешь, – продолжала Мария. – Я хочу поставить памятник Диего в Лас-Акесиасе и уже договорилась на сегодняшнее утро о встрече с Лиром Тонконоги, это мой архитектор. Я была бы очень рада, если бы ты отложила свои дела и поехала вместе со мной к нему в офис. Завтра мы хотели съездить за город – выбрать место. Мы не потратим на это много времени. А когда вернемся, я помогу тебе с приглашениями на вечер. Думаю, будет лучше просто позвонить по телефону.

У Мелани не было острой необходимости отправляться в американское посольство, кроме того, ей очень хотелось принять участие в решениях относительно памятника Диего, и поэтому она не задумываясь приняла приглашение Марии.

– Я очень хочу поехать с вами, – оживилась Мелани. – А вещи, в конце концов, она может попросить Фелису упаковать завтра, когда сама уедет в Лас-Акесиас.

– Я так рада, – ответила Мария, поднимаясь с кресла. – С минуты на минуту Оскар будет ждать нас внизу в машине. Я пока пойду приведу себя в порядок.

Мелани вышла из комнаты вместе с Марией и, взглядом проводив ее до лестницы, направилась в библиотеку. Плотно закрыв за собой дверь, она подбежала к телефону, набрала номер Эдуардо и стала ждать ответа. Мелани уже была готова повесить трубку, как вдруг услышала его мрачный сонный голос.

– Алло! Вас слушают.

– Только что говорила с Марией: я уезжаю в понедельник утром, а на уик-энд мы собираемся в Лас-Акесиас, так что жду тебя сегодня вечером здесь.

– Извини, не смогу. Я уже приглашен к Лобосам на обед, – ответил он.

– Можешь не беспокоиться об этом. Я приглашу их тоже, и вы сможете все вместе прийти после обеда.

С минуту Эдуардо хранил тяжелое молчание.

– Значит, ты все-таки уезжаешь, – наконец сказал он. – Мне грустно слышать это, но зато так лучше для тебя, Мелани.

– Что-то ты не очень радуешься за меня.

– Прости, я устал. У меня была бурная ночка, – усмехнулся он. – Но она стоила того.

– Надеюсь. – Мелани услышала шум позади себя и, повернувшись, увидела стоящую в дверях Марию. – Мне надо идти. Увидимся вечером, – торопливо попрощалась Мелани.

Эдуардо де Чакас бросил телефонную трубку и откинулся на подушки. В памяти всплыло смутное воспоминание о том, что Рауль ушел от него среди ночи, но это ощущение было настолько неясным, неопределенным, что он не взялся бы утверждать, что случившееся было на самом деле. В надежде, что он не забыл взять телефон у нового знакомого, Эдуардо бросил взгляд на туалетный столик. Но единственным, что он там увидел, было зеркало и несколько пустых бутылок. Может, и не следует звонить Раулю, может, ему сейчас полезнее просто чашка крепкого черного кофе.

Эдуардо встал, направился на кухню и поставил чайник подогреться. Вода уже закипала, когда раздался звонок в дверь.

– Мистер Чакас? – спросил мужской голос.

– Да.

– У меня для вас пакет от миссис Мелани Сантос.

Услышав эти слова, Эдуардо улыбнулся: это было так похоже на Мелани – прислать ему прощальный подарок и ни словом не обмолвиться об этом во время их телефонного разговора, желая до конца сохранить все в тайне и преподнести ему настоящий сюрприз.

Эдуардо хотел впустить посыльного, но вдруг сообразил, что даже не одет. „Какая разница", – подумал он и распахнул дверь. Поскольку Эдуардо никогда не встречался с Ремиго, то не придал особого значения странному наряду посыльного: плотно обтягивающие черные брюки, кожаная куртка и мягкие черные кожаные перчатки…

Вечером в дом Сантосов нескончаемым потоком стекались гости. Все они были приглашены на прощальный вечер, который давала Мария в честь отъезда своей невестки. В гостиной царила атмосфера грусти и уныния – ведь всего несколько дней назад все присутствующие оплакивали смерть Диего. Никто не верил, что поездка Мелани в Нью-Йорк продлится недолго, не верили также и в искренность слов Марии, которая утверждала, что полностью согласна с решением своей невестки, что той действительно нужно немного развеяться и съездить повидать свою мать. Трудно было поверить в то, что Мария вот так вдруг, стоило лишь Мелани пожелать покинуть ее дом, оказалась готовой безоговорочно понять невестку и признать свое с ней родство. Во всем этом была какая-то фальшь, и каждый из присутствующих ощущал ее.

Что касается Мелани, то ее печаль была искренней. Утренний разговор с архитектором и предстоящая поездка в Лас-Акесиас снова вернули ее к жестокой действительности: Диего больше нет. И этот вечер без него причинял ей боль. Все вокруг были вежливы с ней, даже чересчур, отчего Мелани острее ощущала их отдаленность и свое одиночество. Конечно, они понимали и жалели ее как вдову Диего, но на самом деле все были здесь не из-за Мелани, а из-за Марии Сантос.

– Это так мило с вашей стороны – прийти к нам, несмотря на то что мы так поздно сообщили о вечере, – непринужденно и уверенно вела светскую беседу Мария. – Сейчас поистине трудное время для нас, и мы так нуждаемся в друзьях. Я только надеюсь, что Мелани сдержит свое обещание и когда-нибудь вспомнит, что в Аргентине у нее остались семья и друзья.

– Я не забываю людей, которых люблю, Мария, – вмешалась в разговор Мелани, ища глазами в огромном зале Эдуардо. Его нигде не было, не было также и супругов Лобос, и она решила, что их обед несколько затянулся и что они с минуты на минуту подойдут все вместе. И как раз в этот момент, словно в ответ на ее размышления, под руну с мужем и в сопровождении своих гостей в дверях появилась Зу-Зу Лобос.

– Мелани, дорогая, мы с мужем так хотели в последний раз увидеть вас и попрощаться, что бросили свой обед и пришли сюда, – нежно проговорила Зу-Зу.

Пока они обменивались приветственными поцелуями, Мелани успела окинуть быстрым взглядом всех вновь прибывших.

– А разве Эдуардо не был сегодня у вас? – спросила она, убедившись, что тот, кого она ждала, так и не пришел.

– О, не напоминайте мне о нем, – вздохнула Зу-Зу. – Его не было, но это меня нисколько не удивляет. В самый последний момент он всегда находит какое-нибудь более интересное занятие.

Как только вновь прибывшие смешались с остальными гостями и разговор, опять зажурчавший, потек своим чередом, Мелани поспешно вышла из комнаты. Через несколько мгновений, очутившись в библиотеке, она плотно закрыла за собой дверь, прошла к телефону и набрала номер Эдуардо.

Но ответа не было.

Шофер, как обычно, хранил полное молчание. Мария тоже на этот раз молчала, что совсем было на нее не похоже, и Мелани не оставалось ничего другого, как смотреть в окно черного „мерседеса" на проносившиеся мимо окраины Буэнос-Айреса. Когда они выехали из центра города, Мелани поняла, что уже не ориентируется в этой новой для нее местности, которая представляла собой жалкое зрелище: заброшенные поля и покосившиеся, полуразвалившиеся хижины. Это напомнило ей ее поездку с Диего в Пунта дель Эсте, когда она была просто очарована сказочной красотой живописных пейзажей.

Мелани была удивлена, услышав сегодня утром, что они полетят за город с маленького личного аэродрома семьи Сантос, но Мария объяснила, что так намного удобнее и быстрее, чем добираться до Лас-Акесиаса на машине. После получасовой езды Мелани уже была рада такому решению: на машине им понадобилось бы четыре или пять часов, чтобы добраться до места, а самолетом они доберутся за час.

Они свернули с главной магистрали, и вскоре Мелани заметила высокую изгородь аэродрома. Уже через минуту машина плавно затормозила и остановилась у входа в ангар, где их ждал небольшой самолет. Мелани обратила внимание на то, что Ремиго уже был здесь и о чем-то оживленно разговаривал с пилотом. Заметив подъехавшую машину, он подбежал к ней, помог дамам выйти и, подхватив их багаж, направился к самолету, указывая путь. Как только все уютно разместились в креслах и пристегнулись ремнями безопасности, самолет плавно выехал из ангара и направился к взлетной полосе. Они не успели еще взлететь, как Мария обратилась к Ремиго с вопросом:

– У тебя нет случайно газеты?

Ремиго молча протянул ей газету.

Их полет длился уже несколько минут. Мелани, почувствовав усталость, откинулась на спинку сиденья и смежила ресницы, решив немного расслабиться. Время от времени она открывала глаза и смотрела в окно иллюминатора на расстилавшиеся внизу густые леса.

– О Боже! – неожиданно воскликнула Мария. – Это ужасно, просто ужасно…

– Что случилось? – поинтересовалась Мелани.

– Ничего, ничего… Я не могу ничего сказать… О, Мелани… – Она отложила газету в сторону, и Мелани, взяв ее, с любопытством побежала глазами по строчкам. Газета была открыта на странице, посвященной хронике местных происшествий. Один из заголовков, бросившийся Мелани в глаза прямо-таки ослепивший ее, гласил: „Убийство дизайнера". Только успев прочитать эти два слова, она уже поняла, что речь идет об Эдуардо. Буквы плыли у нее перед глазами: „…де Чакас найден мертвым в своей квартире… задушен… смерть наступила несколько часов назад… очевидность употребления наркотиков… подозревается в гомосексуальных связях…".

Пронзительный крик Мелани наполнил самолет. Она даже не старалась контролировать себя.

– Мы должны вернуться! – рыдала она, нащупывая пряжку пояса безопасности и пытаясь подняться с кресла, но Ремиго схватил ее за руки и удержал на месте.

Мария потянулась за своей сумочкой. Вынула оттуда маленькую коробочку и, открыв бутылку минеральной воды, налила немного в стакан.

– Выпей, это поможет тебе, – спокойно сказала Мария, заставляя Мелани взять лекарство. Когда наконец маленькая желтая таблетка оказалась между дрожащими губами Мелани, Мария протянула ей стакан воды, а затем, вздохнув, глубоко уселась в кресле, продолжая успокаивать невестку, нежно поглаживая ее по голове.

– Все хорошо… все хорошо… – как будто утешая малого ребенка, повторяла Мария снова и снова, пока Мелани наконец не успокоилась и не закрыла глаза.

– Быстро получилось, – услышала она далекий голос Ремиго.

– Она пробудет в таком состоянии до завтрашнего утра. – Мелани еще могла слышать голос Марии, но не могла разобрать, что та говорит, все слова в ее сознании слились в один непонятный протяжный звук.

Минуту спустя Мелани уже спала глубоким сном.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Открыв глаза, Мелани увидела лишь абсолютно белое полотно, и ей показалось, что она смотрит на облака через окно самолета. Она медленно пробуждалась, головная боль опять заставила ее опустить веки, и, почувствовав мягкость простыней, она решила, что находится в собственной кровати в своей комнате. Но, вновь открыв глаза, Мелани поняла ошибку: ее взору открылся совершенно чистый белый прямоугольник, а не витиеватая лепнина потолка ее спальни. Лишь сейчас вспомнились ей последние минуты, когда она еще была в сознании: известие о смерти Эдуардо, полет в Лас-Акесиас… Как только они приехали, кто-то, видимо, уложил ее в постель.

Осторожно, стараясь не шуметь, Мелани встала и огляделась. Это не ее спальня в их загородном доме и не одно из гостевых помещений. Все окружающее было незнакомым: большая белая комната с кроваво-красным кафельным полом и зарешеченным окном в тонкой стене, совсем немного мебели. Комнаты, которые она привыкла видеть, были элегантными и изысканными в их дорогостоящей простоте. Эта же почти граничила с бедностью и была обставлена дешевыми вещами: лишь небольшая решетка и шкафчик у двери, кровать, пара стульев – вот и вся обстановка. Мелани попыталась открыть дверь, потом решетку, но обе не поддавались. Другая дверь вела в ванную комнату, довольно старую, как предположила Мелани, заметив потрескавшиеся пожелтевшие стены. Здесь она увидела белое чистое полотенце и свою косметическую сумочку, лежавшую на маленьком столике у ванны. Мелани открыла ее, нашла там новые, еще запечатанные в коробочках зубную пасту и щетку. Расческа не была новой, но, к удивлению Мелани, на ручке из слоновой кости были выгравированы ее инициалы, хотя эта вещь никогда ей не принадлежала. Столик находился напротив еще одной двери. Мелани попыталась открыть и ее, несколько раз дернула за ручку, но результат остался прежним.

Вернувшись в спальню, Мелани подошла к входной двери и прислушалась, но не смогла уловить ни единого звука.

– Эй, кто-нибудь! – позвала она. Затем громко крикнула – опять ни малейшего движения. Мелани со всей силы начала долбить в дверь до тех пор, пока ее кулаки не заломило от боли. Все было напрасно, и молодая женщина поняла, что она находится в явно нежилом доме. Единственное окно в комнате было довольно высоко от пола, и Мелани, подтащив к стене стул, взобралась на него.

Первое, что сразу поразило ее, была необычная, невероятная яркость неба: его голубизна казалась неестественно насыщенной, как на почтовых красочных открытках. Потом Мелани увидела развернувшийся перед ней ландшафт. То была не знакомая безграничная зеленая прерия, к которой она привыкла; скалистые чужие горы тесной цепью обступали небольшую долину, и даже на таком расстоянии было заметно, что их вершины запорошены снегом. Бесплодная серость откосов сменялась шерстяным одеялом низкорослых кустарников или отчетливыми изгибами рыжевато-красной почвы. Где бы она ни находилась – это, безусловно, не Лас-Акесиас.

Пейзаж, окружающий дом, не походил ни на один из загородных парков и садов, какие знала Мелани. Он был слишком мал, чтобы называться парком, да и садом его нельзя было назвать; вокруг совсем не было цветов. Деревья и веретенообразные кустарники росли в прямоугольных клумбах, выложенных по контуру камнями, что казалось некоторой попыткой создания самой элементарной гармонии среди бесчисленного количества хаотично растущих высоких кактусов. Внезапно Мелани отвлек громкий лай, и через секунду она увидела двух громадных бегущих догов. Это зловещее зрелище было столь же необычно, как и все остальное. Доги были абсолютно белыми, как два больших пони, в их грациозных движениях чувствовалась сдержанная энергия. Казалось, они совсем не устали от долгого беспрерывного бега. Временами они начинали скалиться друг на друга, обнажая огромные страшные клыки; слюна белой пеной вылетала из их открытых разгоряченных пастей.

Мелани как зачарованная наблюдала за этой картиной, но ее внимание отвлек другой, более интригующий звук: отодвигались засовы в комнате. Она быстро спрыгнула со стула и обернулась. В открывшейся двери Мелани увидела голову и плечи темноволосой, похожей на индианку девушки.

– Сеньора что-нибудь желает? – вежливо спросила она с провинциальным акцентом, который Мелани до сих пор не доводилось слышать.

– Сеньора желает, чтобы ты сейчас же открыла эту дверь. В каком аду я нахожусь! – рассердилась Мелани, раздраженная вялым равнодушием девушки, никак не похожим на то уважение, которое она привыкла ожидать от слуг.

– Я принесу вам завтрак, сеньора, – ответила молоденькая индианка, затворяя решетку двери прямо перед лицом Мелани.

По крайней мере, она знала, что было только девять часов утра. Одежда, в которой она была вчера, или, точнее, в которой прибыла сюда, лежала, аккуратно сложенная на стуле. Мелани была в шоке, когда увидела свою белую дорогую юбку в лакированном гардеробе приколотой к листу грубой зеленой бумаги двумя булавками.

Вначале незнание того, где и почему ее держат взаперти, очень раздражало Мелани, но затем вместо раздражения она почувствовала опасения и страх. Постоянно приходили на ум рассказы Диего об их друзьях, похищенных ради выкупа; некоторых из этих друзей возвращали, но многих – нет. Члены семьи Сантос были на первом месте в списке возможных претендентов на похищение в 1970-х годах. Произошло всего одно или два покушения с тех пор, как Мелани приехала в Аргентину, но говорили, что это было организовано бывшими телохранителями семей или вооруженными формированиями внутри их собственных секретных служб. И Мелани хотела знать, не было ли ее пребывание здесь делом рун Ремиго: профессиональные похитители вряд ли стали бы беспокоиться о косметических принадлежностях и распаковке ее вещей.

Решетка входной двери вновь отворилась, и девушка, быстро поставив поднос на полку, опять закрыла ее. Мелани взяла поднос, на котором она нашла чашку горячего кофе, стакан апельсинового сока и половинку грейпфрута, заботливо порезанного ломтиками: кто-то приготовил это, точно зная, что она предпочитает по утрам.

После завтрака Мелани пошла в ванную. Она оставила дверь открытой и даже не задернула занавески, чтобы иметь возможность видеть и слышать все происходящее вокруг и чувствовать себя менее уязвимой и более уверенной. На этот раз Мелани не стала долго задерживаться под горячим душем, как это делала обычно. Вернувшись в спальню, она быстро оделась. Снова послышался скрип отодвигаемых засовов, и дверь отворилась. Мелани успела поймать взгляд Ремиго перед тем, как он шагнул в сторону и исчез.

Мария уверенно вошла в комнату, глубокие складки ее темно-красного с черной бахромой пончо раскачивались при каждом новом шаге. Мария была одета в брюки-бриджи для верховой езды, убранные в хорошо начищенные высокие ботинки с серебряными пряжками; ее волосы были уложены в пучок, но не в обычном стиле. Она выглядела моложе, современнее в этой мужской одежде, в ней ее движения казались более свободными, раскованными. Лишь слабый блеск жемчужин вокруг шеи, едва заметный в прорезях черной каймы пончо, оставался единственным напоминанием о ее привычном образе.

– Я надеюсь, ты хорошо выспалась. Много лет назад эта комната была моей, – произнесла она. Эта банальная вежливость породила в Мелани бурю негодования.

– Где мы находимся? Эта девушка – сумасшедшая. Мария, она держит мою дверь закрытой! – начала Мелани.

– Я приказала ей, – ответила Мария. – Мы находимся в Сальте, в моем поместье.

– Но вы говорили, что мы собирались в Лас-Акесиас!

– На самом деле я так не думала, но сейчас это не имеет значения… Однажды ты сказала, что недооценивала меня, и я должна признаться, что я, в свою очередь, недооценивала тебя. Сядь, пожалуйста, – сказала Мария, указывая на один из соломенных стульев, расположенных у стола. Лай догов еще раз наполнил комнату, а затем снова все стихло.

– Бедные создания требуют пищи, – улыбнулась Мария. – Жаль, что ты не видела моих догов, они довольно необычны. Эта порода называется аргентинские доги. Она выведена в колониях для охоты на дезертиров, но сейчас это уже генетически сложившийся тип. Я завела их несколько лет назад и могу сказать, что очень довольна результатом. Но думаю, это не тот вид догов, которых можно держать в городе. – Какие-то мгновения поведение и тон Марии были настолько беззаботными и непринужденными, как будто она и Мелани решили немного поболтать перед утренней прогулкой по магазинам. Но неожиданно выражение ее лица резко изменилось.

– Я всегда считала, что разбираюсь в людях лучше, чем Амилькар. Однако в отношении тебя, Мелани, он оказался прав. В отношении меня, впрочем, тоже. Амилькар всегда говорил, что моя слабость, проявляющаяся тогда, когда речь заходит о Диего, в один прекрасный день приведет нас к беде… – В голосе Марии прозвучала печаль, заставившая Мелани чувствовать себя еще более неуверенно. Она никогда до конца не верила в доброжелательность и любовь Марии к ней, но это не повод для того, чтобы вспоминать старые обиды сейчас, когда Мелани уже твердо решила уехать. Возможно, ее свекровь почувствовала слабость после смерти своего любимого сына.

– Все это больше не имеет никакого смысла, Мария. Вы же знаете: я уезжаю. Вы больше не увидите меня никогда, если хотите, – ответила Мелани, но Мария одарила ее насмешливым взглядом.

– Я даже мысли не допускала, что ты согласишься с этим особенным вопросом, Мелани, но у меня совсем иное мнение по этому поводу. Мы не потеряли времени даром. Игра заканчивается. Мне только хотелось бы знать, как ты узнала о нас? Тебе рассказал Диего?

– Я не понимаю, о чем вы говорите?

Мария вздохнула.

– Глупо постоянно прикрываться обманом. Однажды другие перестанут верить тебе. Ты была достаточно умна, чтобы заметить, что мы слишком богаты, но сейчас ты разочаровываешь меня. Перестань разыгрывать такое удивление! Диего передавал мне твои вопросы насчет того, откуда берутся наши деньги. Он всегда приходил ко мне, когда что-то беспокоило его. У нас не было секретов, у Диего и меня…

Слова Марии, ее тон вызвали в Мелани отвращение к говорившей и желание заставить ее замолчать.

– …И сейчас я не хочу больше никаких тайн между нами. Говорят, правда лучше. Я всегда думала, что правда – это копание в твоем нижнем белье. Это, наверное, более спокойно, но очень немногие люди предпочитают подобный путь. Ты разочаровалась, когда все узнала?

– Я не понимаю, о чем вы! – ответила Мелани резко. Мария отошла к окну.

– Лучше иметь возможность видеть только небо, – пробормотала она, – окружающий ландшафт всегда вызывал во мне неприятные ощущения, как будто меня поймали в ловушку. Особенно тогда, когда больше некуда было идти… Я рассказывала тебе о Саймоне де ла Форсе? Думаю, нет. Он умер около пятнадцати лет назад. Он был сводным братом моей матери; я ненавидела его, но сейчас я нахожу его интересным, у нас много общего. Жизнь того из нашей семьи, кто сумел выжить, подобна жизни шпиона или еврея: ты узнаешь подобных себе даже на расстоянии… – Она кивнула головой, как бы в подтверждение своих мыслей. – Извини, я отошла от темы, а у нас и так мало времени… Саймон был сыном моего деда от индейской девушки, он родился уже после того, как дед стал вдовцом. От жены слабоумный старик имел только дочерей, поэтому он почти рехнулся от радости, когда появился мальчик, женился на его матери. Он умер вскоре после этого. Его новую жену семья не приняла. Саймон возненавидел нас за это, но я не понимаю, как он мог надеяться, что моя мать, тетки станут называть своим братом индейского бастарда. Он вырос с ненавистью ко всем и заявил, что семья его обманула и что он законный наследник всего. Это не совсем так, он, как и все, получил свою долю. Я допускаю, что его земля оказалась не такой хорошей, как поместья других, но по площади она была намного больше. Затем он стал перонистом, и это было началом всех бед для нас… – Монолог Марии был лихорадочным и возбужденным, казалось, она заставляла себя рассказывать свою историю со всеми подробностями. – Мои родители и их родственники были консерваторами, конечно. Через год или два после выборов и победы перонистов все вокруг были уничтожены. Мои родители и родственники потеряли все.

Мария остановилась и перевела дыхание. Она стояла спиной к Мелани, как будто ее присутствие здесь не имело смысла.

– Вначале не было ничего ужасного, – продолжала она. – Мой отец был адвокатом. Он долго не занимался практикой, в этом не было нужды. И тогда он решил, что его работа сможет возместить потери земель, и открыл свое дело. Если бы он был умнее, то понял бы, что никто не даст работу адвокату даже на выгодных условиях, если у того нет поддержки властей. Мы жили, продавая вещи: сначала городской дом, затем ювелирные изделия. Вскоре не осталось ничего. Мы уехали сюда, в Сан-Матиас, потому что никто не хотел покупать поместье: земля в то время обесценилась и была никому не нужна.

Мария на мгновение остановилась, вспоминая те давно прошедшие времена, но потом продолжила вновь.

– Ты знаешь, что было хуже всего? Это нищета. Голод либо заставляет бороться, мобилизуя все силы, либо убивает тебя, подобно некоему яду, с каждым днем незаметно высасывающему твои сони, – так, что ты замечаешь это с опозданием, как замечаешь утечку газа из нагревательного прибора. Спустя несколько лет мой отец умер: сказали – несчастный случай. Саймон де ла Форсе прислал венок из орхидей величиной с дверь; я уверена, этот ублюдок сделал это нам назло, чтобы цветы напоминали о его подлости. В то время он был самым богатым человеком в Аргентине.

Ненависть искрилась в голосе Марии, как если бы описываемые ею события произошли вчера, а не десятки лет назад.

– В то время мне еще не было и двадцати, – продолжала Мария. – В Сальте тогда работал Фернандо. Он был самым красивым мужчиной из всех, кого я встречала до тех пор. Мы любили друг друга. Мой отец предложил, чтобы мы отсрочили свадьбу: мы были слишком молоды, и притом, мне кажется, он был в ужасе от предстоящих расходов на большую свадьбу, надеясь на лучшие времена. Но потом мы уехали из города. Вскоре после смерти отца я получила письмо, где Фернандо написал, что встретил другую девушку, свою настоящую любовь. И я уверена, что это так, – горько улыбнулась Мария. – Эта девушка унаследовала тысячу гектаров сахарного тростника и пять сотен гектаров табачных плантаций от своей матери, а ее отец был крупнейшим машиностроителем в Тукумане и находился в прекрасных отношениях с перонистами. Люди говорили, что свадьба была решена за считанные месяцы…

Мария слегка покачала головой, как бы изумляясь своим собственным словам.

– Итак, я находилась в этом покинутом Богом месте, дом вокруг нас рушился, моя мать сходила с ума, страдая от отсутствия светской жизни, рассказывая мне о званых вечерах, даваемых нашими родственниками в Буэнос-Айресе, на которых она не могла бывать. И вот в это время я встретила Амилькара. Он был довольно известен в местных кругах и уже имел „понтиак", в то время как другие молодые мужчины ездили на лошадях. Есть такая вещь, как удача, ты знаешь, но есть также умение видеть возможности, которые, например, реализовала ты, когда встретила Диего… За два года до этого я не давала Амилькару ни малейшего шанса даже заговорить со мной. О его прошлом никто ничего не знал, говорили лишь, что он родился в Боливии, где-то недалеко от границы. Полагаю, Сальта показалась ему местом, где можно чего-то добиться, и он, будучи еще совсем молодым, приехал сюда. Амилькар казался довольно удачливым во всех отношениях, но я вначале не придавала этому большого значения. Мне лишь было интересно поговорить с кем-то столь необычным, и мне льстило его внимание. Затем я обнаружила, к моему удивлению, что мне нравится встречаться с ним. И знаешь почему? Да потому, что он обожал меня, для Амилькара я стала богиней, а мне был необходим человек, способный вытащить меня из этой ужасной жизни, и во всем Сан-Матиасе больше никого подходящего не было. Даже если бы был другой, более подходящий мужчина, он мог бы подумать, что завладел мной, как своей собственностью, что я у него в долгу, а это не совсем удачная основа супружеской жизни.

Мария вернулась в свое кресло: спина прямая, ноги элегантно скрещены, руки покоятся на коленях, красные складни пончо плавно спускаются к полу… Она казалась похожей на портрет креольской леди художника Деко.

– Извини, что моя история так затянулась, но я уже подхожу к той части, которая непосредственно касается тебя, – произнесла она. – Итак, я вышла замуж за Амилькара, но он лишь спустя несколько месяцев сказал, что занимается кокаиновым бизнесом. В это время я уже была беременна Диего. Амилькар начал заниматься этим делом, когда ему еще не было и двадцати, затем он создал свою собственную торговую сеть. В те дни кокаин не был таким большим бизнесом, поэтому Амилькар также занимался сигаретами, радиоприемниками – всем понемногу, но все это, с его точки зрения, совмещалось, дополняло друг друга и было довольно прибыльным. Оставаться в Сальте стало невозможным; мир широк, и Амилькару надо было развернуть свое дело. Первым шагом был переезд в Буэнос-Айрес, затем сеть нашего бизнеса растянулась до Уругвая, потом до Южной Бразилии. Не думай, что я не вижу твоего неодобрения, Мелани, у тебя очень выразительное лицо. Полагаю, Диего находил его очень привлекательным, я поняла это по его взгляду, когда мы впервые встретились.

Неодобрение было лишь малым оттенком того необъятного гнева, который охватил Мелани в ответ на это признание. Величие ее свекрови, их дом, мебель – все это было построено на деньгах от продажи наркотиков. Но осуществление желания Мелани разразиться бранью в адрес Марии было бы лишним доказательством ее удивления, того, что она впервые об этом услышала, подтверждением шока, а ее свекровь получила бы максимальное удовольствие от полного контроля над ситуацией и судьбой Мелани, которая хотя бы с опозданием поняла, что ее прежняя неприязнь к родителям мужа не была такой уж необоснованной.

– Ты ничего не хочешь сказать? Я ждала, по крайней мере, что ты будешь кричать о своем презрении ко мне. Ты никогда не была похожа на тех, кто выражает свою ненависть молчанием.

– Вы правы, я презираю вас, – ответила Мелани. – Я знала о вашем бизнесе все это время. – Эта ложь подарила Мелани маленькое удовольствие – увидеть реакцию Марии. – Поэтому-то я и хотела уехать и никогда не видеть вас снова. Если бы вы не были родителями Диего, я обратилась бы в полицию.

– Это не привело бы тебя ни к чему хорошему, – заметила Мария с саркастической улыбкой. – Результат был бы тем же, но сейчас ты, по крайней мере, находишься в более комфортабельных условиях. Это Диего рассказал тебе?

Мелани услышала едва сдерживаемое беспокойство в голосе Марии. Соблазн унизить ее, вселить в нее уверенность, что ее обожаемый сыночек так любил свою жену, что смог нарушить семейный секрет, был непреодолимым. – Лгать свекрови сейчас было бы просто наслаждением, но мысль о лжи Диего отравляла его.

– Я узнала сама, – ответила Мелани. – Однажды вечером в Пунта дель Эсте я подслушала ваш разговор с Амилькаром. Семейные привычки быстро усваиваются, как видите.

– Любопытство имеет свои недостатки, Мелани, – сухо заметила Мария. – Ваш друг Эдуардо понял это на своем опыте. Я слышала ваш телефонный разговор.

– И что я говорила Эдуардо?

– Лучше было бы спросить, что Эдуардо сказал тебе. Я думаю о том, что ты сказала о деле в Сальте. „Ты должна уехать сейчас…" Это были его слова, не так ли? Ты все рассказала ему.

Мелани почувствовала озноб, как будто ее окатили ледяной водой. Она поняла, что случилось с Эдуардо, как поняла и то, почему Ремиго ждал сейчас за дверью.

– Теперь, когда мы поняли друг друга, я могу закончить свою историю, – продолжила Мария. – Я также много занималась укреплением наших позиций в общественной жизни в Буэнос-Айресе. У меня здесь было много родственников, но я чувствовала, как мы далеки от них. Они могли бы еще принять меня, но и пальцем не пошевелили бы, чтобы помочь Амилькару. Он замечательный человек, но никто не прочил ему успеха в обществе. В это время Диего учился в школе, он был очень одаренным ребенком… В конце шестидесятых годов в наших делах произошел скачок. Люди начали эмигрировать из стран Латинской Америки в США. У Амилькара было большое количество контрактов, он поставлял продукцию небольшими партиями. Стюардессы брали в то время для перевозки килограмм или два. Затем потребности стали расти, и я обратила внимание мужа на то, что нельзя упускать такую возможность. С тех пор у нас появились клиенты-оптовики, покупающие готовый порошок из лабораторий в Чили. Это было более выгодно, чем покупать сырье в Боливии и изготавливать продукцию здесь. И это приносило нам прибыль в тысячу долларов с одного килограмма чистого кокаина. Когда наш бизнес проник в Нью-Йорк, мы стали получать по шесть тысяч долларов с двух килограммов кокаина. Чуть позже товар достиг непосредственно покупателя, и стоимость повысилась до одной-двух сотен тысяч долларов, но на улицах торговать было глупо: одних убивают, другие попадают в беду… Семидесятые годы были самыми счастливыми для нас. Неожиданно появился постоянный покупатель в Нью-Йорке. Наши собственные пилоты летали с продуктом в Венесуэлу или на Карибские острова. Это огромный, необъятный бизнес, – заключила с гордостью Мария. – Но это всегда риск. Такой, какой представляешь ты, например.

– Я не риск, Мария. Я только хочу уехать домой и забыть все это. Я никому ничего не скажу, – нервно ответила Мелани.

– Легко желать невозможного, – усмехнулась Мария. – Даже если бы я учла это, ты не сможешь ожидать от меня веры в твою осмотрительность. Вряд ли ты сумеешь держать язык за зубами. Сначала Эдуардо Чакас, потом другие.

– Это не то, что вы подумали… – Мелани рассказала все, что она знала о Диего и Марине.

Мария пристально смотрела на нее.

– Это самая невероятная история из всех, какие я слышала, – прошипела она. – Желала бы я, чтобы это было правдой. Марина была убита после допроса секретными службами, она была сожжена и похоронена в общей могиле. Это все, что мы знаем, а мы приложили немало усилий, чтобы выяснить хоть что-то, поверь мне.

– Но Диего говорил мне, что Марина была здесь вместе с „уродом" под присмотром брата Ремиго, – настаивала она.

– Какой урод? Что ты имеешь в виду?

– Ваш брат…

Мария встала.

– Мы отошли от нашей темы, Мелани. Ты чересчур много фантазируешь. Или Диего, не знаю. Это не имеет значения для меня. – Мария подошла к двери и открыла ее. Мелани увидела Ремиго, одетого во все черное. Мария повернулась к ней.

– Прощай, Мелани, – произнесла она. – Я очень сожалею.

– Вы сумасшедшая! – закричала Мелани. – Вы не можете так уйти. Люди начнут спрашивать, где я.

Мария остановилась у двери.

– Полагаю, ты имеешь в виду наших друзей. Но я не могу представить себе никого, кто бы очень забеспокоился, – ответила она. – Они же все приходили проститься с тобой в пятницу, помнишь? Ты исчезнешь, а я скажу, что тебе было необходимо срочно уехать и мы проводили тебя в аэропорт из Лас-Акесиаса. За пару часов секретарша Амилькара оформит документы для полета в Нью-Йорк. Я уверена, что нетрудно заменить фотографию в твоем паспорте. Официально ты покинешь Аргентину, а я буду с наслаждением давать твой старый адрес в Нью-Йорке всем, кто спросит, и буду утешать их, когда они не получат ответов и твой телефон не будет отвечать. Все слышали, как часто люди в Америке переезжают из одного места в другое…

За последние дни Мелани не раз представляла себе свою будущую жизнь на недели и месяцы вперед, но сейчас она могла думать лишь о следующей минуте.

– Я беременна, Мария, и, если вы убьете меня, вы убьете ребенка Диего! – нервно прокричала она.

После ухода Марии Мелани долго в одиночестве стояла у окна, потрясенная услышанным. Лишь спустя какое-то время она смогла прийти в себя и обдумать то, что узнала. Разоблачение Марии, их наркобизнес оказали на Мелани значительно меньшее воздействие, чем она ожидала; Амилькар и Мария вызывали в ней отвращение, полностью разрушив в ее душе ростки доверия и любви. Мелани никогда не любила родителей мужа, скорее, наоборот. И это откровение свекрови помогло ей – теперь у нее появилась реальная причина, чтобы ненавидеть их. Ведь раньше она вынуждена была умерять свое отвращение к ним до всего лишь недружелюбия, и не более того – ради ее любви к их сыну.

Невероятно, чтобы Мария могла лгать о своей собственной дочери, тем более что, как она считала, Мелани спустя несколько минут будет мертва. Поэтому Мелани решила, что Марина действительно была убита. Диего лгал о своей сестре, о своем дяде, и возможные причины его лжи были столь же мучительны для Мелани, как и доказательства того, что он солгал. Он, вероятно, был неискренен с ней во всем.

Мелани вошла в ванную, пустила холодную воду и ополоснула лицо. Расческа все так же лежала на столике, вряд ли Мария стала бы беспокоиться о том, чтобы у ее невестки была собственная расческа с выгравированными инициалами в то время, как она собиралась ее убить. Между костяными зубчиками расчески Мелани заметила несколько длинных волосков красивого каштанового оттенка и неожиданно вспомнила одну фотографию, которую Диего постоянно носил в бумажнике: у Марины были длинные каштановые волосы. Это были ее инициалы. Решетки на окне и дверях, основательные замки и запоры явно говорили о том, что до нее здесь уже держали какого-то узника. Может быть, Диего и не лгал вовсе. Мария ведь сказала, что когда-то Марина жила в этой комнате, расческа могла принадлежать как раз ей.

Кто-то осторожно постучал в дверь.

– Можно нам войти, сеньора Мелани? – Это был Ремиго, его поведение совершенно изменилось. Теперь она снова была „сеньорой Мелани", с которой он должен был обращаться учтиво.

– Войдите, – ответила Мелани и услышала знакомый звук отодвигаемых засовов – ничего не изменилось, она продолжала быть пленницей.

Ремиго вошел в комнату, за ним следовали двое мужчин.

– Мой брат Касильдо, сеньора, – представил он смуглого мужчину, стоявшего справа от него. Из рассказа Диего Мелани вспомнила, что тот был надзирателем Марины.

Ремиго повернулся к другому мужчине.

– А это доктор Гомес из ближайшего селения. Сеньора Мария попросила его осмотреть вас… – добавил он.

Мария стояла у камина и задумчиво смотрела на огонь, когда зазвонил телефон.

– Что так поздно? – спросила она, как только услышала в трубке голос Амилькара. – Почему ты не позвонил мне раньше? У меня появилась проблема.

– Что бы это ни было, это ничто по сравнению с тем, что происходит здесь, – раздраженно бросил Амилькар. – У меня свои трудности. Я буду у тебя утром, но ты можешь начинать все устраивать уже сейчас. Полчаса назад мне звонил Тито. Американцы страстно желают видеть нас, и они обратились к своим друзьям за помощью, настоящей помощью. Это очень серьезно, Мария. Тито сказал, что ему удастся отложить это мероприятие на день – не больше, и это все, чем он сможет помочь. Завтра они придут в мой офис.

Мария почувствовала нервозность в голосе мужа. Разведывательное управление США может раздуть процесс в Америке против них. У него есть весомые доказательства, раз оно надеется вступить в борьбу с деловой сетью Сантосов в Буэнос-Айресе.

– Я понимаю, – пробормотала она, внезапно осознав всю грядущую опасность. Но ей придется дождаться приезда Амилькара сюда и расспросить во всех подробностях.

– Ты можешь рассказать мне о своих проблемах? – спросил он.

– Мелани беременна, – ответила Мария. – Сегодня утром она сказала мне об этом, и я попросила доктора Гомеса проверить, правда ли это. Вскоре он принесет результаты анализов, но даже после осмотра он абсолютно уверен в ее беременности.

– Ты хочешь сказать, что твой план изменился?

– Он больше невозможен, Амилькар. Этот ребенок – наш внук. Теперь она одна из нас, – ответила Мария.

Мелани выключила телевизор и взяла одну из книг, стоящих стопкой на столе. Пару часов назад их принесла служанка, когда пришла убрать поднос после ленча. С ней вместе зашел Касильдо и принес телевизор и радио.

– Сеньора Мария прислала их вам, – произнесла девушка, указывая на книги.

Могла быть только одна причина столь внезапного внимания к ее особе, поэтому Мелани мысленно поздравила себя с мудрым решением: позволить доктору Гомесу осмотреть себя без сопротивления. В этом не было никакого особого расчета, просто она почувствовала отвращение при мысли, что, если она откажется от осмотра, Ремиго и Касильдо принудят ее силой.

– Если я вам понадоблюсь, вот здесь есть звонок, – прибавила девушка, показывая кнопку, скрытую с внутренней стороны передней спинки кровати.

– Спасибо. Как тебя зовут? – спросила Мелани.

– Виолетта, сеньора, – ответила служанка и, слегка кивнув головой, покинула комнату. Мелани услышала знакомый скрежет задвигаемых засовов. До того как Мария узнала о ребенке Диего, ее интересовало в Мелани лишь ее молчание, и если бы та смогла уверить в этом свою свекровь, то появилась бы хоть минимальная надежда, что Мария позволит ей когда-нибудь уехать совсем. Но сейчас все изменилось, будущий ребенок создал между ними определенные отношения.

Весь день Мелани провела в отчаянии, которое чередовалось с приступами жалости к самой себе и бесплодными мыслями о выходе из сложившейся ситуации. Временами она пыталась смотреть телевизор или читать книги, но ничто не могло отвлечь ее от мучительных дум. Мария и Амилькар ни за что не расстанутся с ребенком Диего. Даже если она заявит в полицию об их темных делишках, то они выйдут на свободу самое большее через день.

Солнце почти зашло, когда совсем недалеко послышалось сильное зловещее громыхание, а в небе вспыхнуло яркое огненное зарево. Мелани встала на стул и выглянула в окно. Это был колоссальный пожар всего в двухстах-трехстах ярдах отсюда. Мелани спрыгнула со стула и позвонила служанке.

– Что это? – спросила она, как только Виолетта вошла в комнату.

– Я не знаю. Сеньора Мария желает, чтобы вы через полчаса присоединились к ней за ужином, – ответила девушка и вышла. Мелани снова услышала скрежет задвигающихся засовов.

– Я так рада, что ты решила поужинать вместе со мной. Садись, пожалуйста, – приветствовала Мария невестку, когда та входила в комнату. – Благодарю, Ремиго, ты можешь идти, – добавила она, позвонив в маленький колокольчик, стоявший около нее на столе. В столовую вошла девушка, другая молоденькая индианка, похожая на Виолетту; она несла огромную оранжевую тыкву на серебряном подносе, который поставила около Марии.

– Ты, должно быть, заметила, что пища здесь очень простая, – извиняющимся тоном, точно так, как она говорила со своими гостями в Буэнос-Айресе, произнесла Мария. Она подняла верхнюю часть тыквы, внутри нее оказалось тушеное мясо, рис и овощи. Мария взяла серебряную ложку и стала раскладывать еду по тарелкам. – Это карбонада, очень популярное в здешних местах блюдо. Я думаю, это самое питательное и вкусное, что могли приготовить эти девушки.

– Я надеюсь, вы не собираетесь превратить наш обед в светскую беседу, Мария. Будет лучше, если вы ответите на мои вопросы, – прервала ее Мелани. – Вначале я хочу знать, был ли Диего вовлечен в ваш… бизнес?

– Да, конечно, – ответила Мария, передавая Мелани тарелку. – Амилькар ввел его в наши дела несколько лет назад, и он не разочаровал нас. У Диего очень хорошая голова, он просчитывал все до малейших деталей, особенно полезен он был для меня. С тех пор как сын присоединился к нашему делу, у меня не было нужды так часто летать в Нью-Йорк, чтобы контролировать наши вложения. Ты ведь знаешь, что Амилькар не очень силен в английском. – Мария попробовала кушанье, потянулась за серебряной солонкой, стоящей на другом конце стола. – Они всегда забывают посолить, – недовольно пробурчала она.

– Но Диего знал, как делаются эти деньги? – настаивала Мелани.

Мария бросила на нее насмешливый взгляд.

– Он должен был бы быть чересчур рассеянным, если бы не заметил этого. Послушай, значение Диего было более чем важным в распределении наших денег. Он был преемником Амилькара. Он знал все тонкости бизнеса, и его роль была решающей. Он вывозил деньги из Америки в Рио. Амилькар не может сам летать. А ты так и не догадывалась, откуда у нас столько денег?

– Я не понимаю, что вы имеете в виду. Мне казалось, деньги никогда не покидают Америку.

– Это было бы очень неблагоразумно, – сказала Мария поучительно. – Здесь как раз самое слабое звено в цепи. Ты не можешь класть в банк один-два миллиона долларов наличными каждый месяц, если не хочешь вызвать удивление по поводу того, откуда берутся столь огромные суммы. Намного проще вывозить деньги из страны в самолете и доставлять в Уругвай, где банки не контролируются, там не задают вопросов о наличных деньгах. У Диего появилась идея насчет поло-клуба в Пунта дель Эсте и строительства частного аэродрома. Превосходное оправдание. Таким образом отметались все подозрения. Эти деньги поступали в Швейцарию, подвергались законным банковским операциям и только затем возвращались назад в Америку. В швейцарских банках оставлять деньги глупо, их проценты смехотворны. А в Америке банкиры очень заинтересованы во вкладчиках: Диего был очень богатым иностранным клиентом, и его деньги поступали из-за границы через безупречные источники. Подобно другим вкладчикам такого масштаба, Диего прилетал на собственном самолете и поэтому редко задерживался надолго. Все было великолепно продумано и отточено, но два-три года назад начались осложнения, вначале в Майами, а затем и в Нью-Йорке. Колумбийцы захотели работать самостоятельно, они убили много людей, включая и нескольких наших. Они до такой степени расширили торговлю, что заставили Рейгана предпринять решительные меры. Можно делать миллионы, не привлекая внимания других, но не биллионы же. Нужно знать меру.

– В наркотиках? – удивленно спросила Мелани.

– Во всем. Так можно дойти до беды.

– Вы хотите сказать, что это колумбийцы убили Диего? – спросила Мелани.

Мария сложила руки в умоляющем жесте.

– Я не знаю. Там оказались какие-то повреждения в самолете, но это могла быть и диверсия, – ответила она. – Я не уверена, что хочу это знать.

– Почему? Потому что вы знаете, что Диего мог бы и не погибнуть, не будь он втянут в ваш бизнес?

– Потому что уже ничего нельзя изменить: он погиб, – огрызнулась Мария. – К тому же есть доказательство, что он взял все деньги с наших счетов в Нью-Йорке перед своей смертью. Это были миллионы. Я так ошибалась в нем… Но не стоит останавливаться на этой печальной теме, – примиряюще произнесла она, – когда еще так много всего в будущем. Твой ребенок – это самый драгоценный подарок, который ты можешь преподнести нам, Мелани. Я так счастлива, а Амилькар пребывает в сильнейшем волнении. После такого огромного горя семья вновь возрождается.

Еще этим утром Мария была готова убить ее. Мелани очень хотелось знать о новом плане своей свекрови, и сама она предположила лишь один вариант: Мария" собирается держать ее здесь до рождения ребенка, а затем в любом случае избавится от нее.

– Я хочу, чтобы мой ребенок родился в Америке, Мария, – объявила она, как будто у нее еще оставалась возможность диктовать свои условия.

Мария бросила на нее иронический взгляд.

– Я могу понять твое желание, но при данных обстоятельствах это не совсем разумно. Ты будешь окружена всевозможной заботой, ребенок должен родиться здесь. Антоны всегда рождались под солнцем Южного полушария, – высокопарно произнесла Мария, как будто принадлежала к одной из древнейших династий. Где-то совсем рядом раздался взрыв, от которого посуда на столе задрожала. – Мы сносим несколько лишних сооружений, – объяснила Мария, прочитав недоумение и испуг на лице Мелани. Снаружи доносился лай догов, до ужаса напоминавший дикие первобытные звуки, и в комнату стал проникать запах керосина.

– В любом случае, мы не собираемся возвращаться в Буэнос-Айрес, – продолжала Мария. – По крайней мере, некоторое время. Мы с Амилькаром решили отдохнуть в нашем имении в Парагвае, завтра утром он приедет сюда. Это восхитительное место, очень уединенное, просто рай, где мы будем в полнейшей безопасности. Я уверена, тебе и ребенку там понравится.

– Вы надеетесь, что я поеду с вами? – нервно произнесла Мелани.

– А разве нет? – Голос Марии напряженно зазвенел. Керосиновые испарения все больше наполняли комнату, и это еще сильнее накаляло атмосферу.

– Вы не сможете всю жизнь держать меня около себя против моей воли. Это абсурд.

– Я и не собираюсь, потому что в этом нет необходимости после всего, что произошло… Знаешь, Мелани, через несколько месяцев у тебя появится ребенок. Тебе нужно будет найти на редкость красноречивого адвоката для того, чтобы доказать, что ты вышла замуж за Диего и жила с нами рядом три года, не ведая о том, чем мы занимаемся. Все слышали, как ты объявила о своем отъезде, а через несколько дней Амилькар и я покинем Аргентину. Слишком много совпадений, слишком много свидетелей того, что ты живешь вместе с нами по собственному желанию – и ничего не изменится, если ты пойдешь в полицию и выдвинешь обвинения против нас. Мы не одни связаны с этим делом, у нас есть могущественные друзья, которые были нашими партнерами, и они будут обеспокоены тем, что ты можешь знать о них. Я уверена, ты не захочешь жить в постоянном страхе, что тебя могут в любую минуту убить. Из всего, сказанного мной, действительно разумные люди сделают вывод, что у них нет иного выхода. Подобные вещи происходят очень легко.

– Возможно, ваша жизнь в порядке и вы можете спать спокойно по ночам, но меня это не устраивает. Вы ненормальная, хуже, чем ненормальная: вы полная идиотка, Мария! – кричала Мелани.

– Иногда ты такая… – Голос Марии начал дрожать.

– Грубая? Вульгарная? Говорите! Вам не нужно подбирать выражения, вы знаете.

– Наоборот, я хотела сказать „наивная". Но, возможно, это одно и то же, ты права.

– Ну, это уж чересчур! – взорвалась Мелани. – Вы, торговка наркотинами, считаете, что имеете право покровительствовать мне!

Мария закрыла глаза, стараясь сдержать свое раздражение и нетерпение.

– Очень трудно, когда тебя не понимают, – произнесла она. – Мы очень разные, Мелани. Я родилась, имея многое, и вернула себе свое же. Разве это не справедливо? А ты не имела права выходить замуж за Диего.

– Иногда кажется, что только вы одна можете иметь какие-либо права, – саркастически заметила Мелани, и Мария ответила на ее слова злым взглядом.

– Не будь нахальной, – прошипела она.

– И это говорите вы! Вы до того уверены в своем праве судить других, что чувствуете свое постоянное превосходство. Я, по-вашему, была недостойна Диего: вот в чем проблема, настоящая проблема. Для вас женитьба вашего сына на простой девушке была чудовищным криминалом.

– Но я никогда не говорила, что предпочитаю кого-то, кто не является посторонним для нас, кого-то, кто понимает наши ценности лучше. Я не люблю случайностей. С такими людьми, как ты, существует одна проблема: вы судите людей по роду их занятий.

– Мой брат умер, потому что связался с такими людьми, как вы. – Мелани два года сдерживала себя, скрывая свои мысли, теперь она могла высказать все. – Вы убиваете людей и после этого смеете учить меня нормам поведения! Да меня тошнит от вас!

– Твои взгляды на жизнь так же примитивны, как и твой язык, Мелани. Я думала, что ты более разумна, но, видно, это мне показалось… Люди покупают то, что мы продаем, потому что сами хотят этого. Некоторые губят наркотиками свою жизнь, но это их собственный выбор. Ты не можешь обвинить меня в этом, как не можешь обвинять „Дженерал моторс" в автомобильных катастрофах. Я никого не заставляю принимать наркотики.

– Не заставляете? Если бы так, то я обедала бы сейчас на борту самолета по пути в Нью-Йорк, а не здесь, и вы знаете об этом!

– Я не держу тебя. Ты свободна, можешь идти, – улыбнулась Мария, кивнув головой по направлению к стеклянным дверям, ведущим в галерею. – Но снаружи дом охраняют доги, и поля вокруг заминированы. Ты можешь найти, а можешь и не найти дорогу. А я могу не пойти к Касильдо и его людям, которые охраняют территорию, чтобы предупредить их, что я изменила свое решение и готова отпустить тебя этим вечером. А они вначале стреляют, а потом задают вопросы.

– Великолепно! Значит, я могу уйти завтра утром, средь бела дня. Я сумею найти дорогу, – ответила Мелани.

– У тебя есть только сегодняшняя ночь. И до рассвета у тебя есть время решить, какой вариант лучше. А завтра утром уже наступит другой день, и мы будем находиться в самолете по дороге в Парагвай. Тебе понравится там, – улыбнулась Мария и позвонила в колокольчик. Вошла служанка и стала убирать со стола. Мелани попыталась что-нибудь съесть со своей тарелки – она не хотела, чтобы потом специально для нее приносили еду.

– Доброй ночи, сеньора Мелани, – вежливо сказал Ремиго, пропуская Мелани в комнату и снова закрывая дверь. Возвращаясь с обеда, она мельком заметила немыслимую суету вокруг дома, люди сжигали какие-то коробки, корзины, бумаги. Во дворе зарево пламени было подобно яркому красному летнему закату на фоне чистого светлого неба – до такой степени был огромен костер. Что-то произошло, что-то заставляет Амилькара и Марию бежать. Возможно, их застукала полиция – эта мысль доставила Мелани некоторое удовлетворение. Но полицейские прибудут слишком поздно, когда Антоны уже уедут отсюда и заберут ее с собой. Если полиция найдет их, Мелани в конце концов сможет доказать свою невиновность, но это не спасет ее от месяцев тюрьмы. Ее ребенок может родиться там.

Завтра они уже будут в Парагвае. И Мелани там будет под постоянным надзором. Она слышала достаточно и знает, что эта страна является убежищем для всех, у кого есть много денег и связей, чтобы купить защиту от закона. „Из всего, сказанного мной, действительно разумные люди сделают вывод, что у них нет иного выхода. Подобные вещи происходят очень легко", – вспомнила Мелани слова Марии и подумала о том, что может произойти. После одного-двух лет вместе с ее ребенком, привыкшим к той жизни, ей будет легче принять их условия, чем решиться на побег. Мелани решила убежать сегодня же ночью. Она посмотрела на решетку, окно, дверь… Ремиго, скорее всего, сидит в коридоре, но, может быть, и нет. Она постучалась в дверь.

– Вы что-нибудь желаете, сеньора Мелани? – спросил он, его голос был приглушен тонкими деревянными планками двери. Ремиго находился здесь.

– Я… Я звоню Виолетте, но она не приходит, а я хочу чашечку кофе, – ответила Мелани.

– Я пойду позову ее, – произнес Ремиго, и Мелани услышала его шаги, удаляющиеся в глубь коридора.

Минут пять спустя в комнату вошла служанка с подносом в руках и поставила его на стол у окна.

– Спасибо, Виолетта, – поблагодарила Мелани. – Следуй за мной, я хочу тебе кое-что показать.

– Я не ваша рабыня, черт возьми, – огрызнулась девушка и направилась к двери, и Мелани ободрила ее реакция. Дисциплина была поколеблена. Слуги знали, что их хозяева куда-то убегают.

– Я дам тебе много денег, – прошептала Мелани. Виолетта остановилась, бросила на Мелани хитрый взгляд и последовала за ней. В ванной Мелани закрыла дверь, чтобы быть точно уверенной, что Ремиго не слышит их.

– Сколько? – спросила девушка. Мелани показала ей золотой „Ролекс".

– Этого мало, – пожала плечами Виолетта.

– Я дам тебе еще серьги, – сказала Мелани, показывая Виолетте свои скромные жемчужные сережки. Но это, казалось, девушку тоже не удовлетворило.

– Вот самое ценное украшение, которое у меня есть, – наконец произнесла Мелани, вытянув руку. – Я отдам тебе кольцо, подаренное моим мужем на помолвку, если ты поможешь мне убежать отсюда.

– Сколько я смогу получить за него? – спросила девушка.

– Это стоит… – Мелани на мгновение остановилась. Настоящая стоимость кольца была выше понимания этой девушки. – …много денег. Ты сможешь купить собственный дом, и тебе не надо будет работать всю жизнь.

Алчность и недоверие вели короткую борьбу в глазах Виолетты. Алчность победила.

– Я не могу оставаться здесь долго, – сказала она. – Дайте мне кольцо, и через минуту я принесу вам ключ. Мелани удивилась: как девушка могла быть настолько глупа, чтобы ожидать от нее веры в такой очевидный обман. Мелани вошла в комнату, налила кофе в чашку и пролила его на свою кровать.

– О, посмотри, что я наделала, Виолетта! Ты немедленно должна поменять мою постель, – громко заявила Мелани. – Принеси ключ, когда придешь обратно с бельем, и мы сможем поговорить, – прошептала она. Девушка вышла, а Мелани так и не знала, появился ли у нее шанс убежать отсюда. Некоторое время спустя она услышала голоса в коридоре. Виолетта вошла со стопкой чистого белья.

– Кто-нибудь посторонний будет находиться за дверью всю ночь? – спросила Мелани, когда Виолетта начала застилать кровать.

– Нет, Касильдо и Ремиго уезжают с доном Амилькаром и донной Марией завтра утром, и у них еще много дел. Ремиго только что ушел. Он лишь попросил меня убедиться, что вы лежите в кровати, и закрыть дверь. Вот то, что вы хотели, – сказала Виолетта, достала из кармана ключ и положила его на покрывало. Мелани осторожно взяла его.

– Как мне выбраться отсюда? Я хочу попасть в Сальту, но у меня нет денег, – объяснила Мелани.

– Эта дверь ведет в коридор, выходящий в сад. Затем повернете налево, пройдете мимо старой кухни и увидите маленькие ворота в изгороди сада. Эта калитка используется только по ночам…

– Что было, когда Марина жила здесь? – перебила ее Мелани. Виолетта, казалось, была в замешательстве от поставленного вопроса, но затем, как будто не обратив на него внимания, продолжила: – Когда вы окажетесь с внешней стороны, идите только прямо, вы пройдете мимо нескольких чинар и увидите залив. Он очень мелкий, так что вы можете зайти в воду, чтобы сбить догов со следа. Через две мили вы увидите железную дорогу. Около пяти часов утра в Сальту идет грузовой поезд. Он проходит очень близко от моста, так что вы сможете прыгнуть на подножку. Мы все так делаем, но для вас это может быть трудно. Вы не умеете, ведь вы сеньора, – добавила она язвительно. – Поезд приходит в Сальту в середине дня. Подождите на поезде до половины первого, тогда машинист уйдет на ленч и вы сможете уйти так, что вас никто не заметит. – Виолетта расправила складки на одеяле, а потом протянула руку.

– Теперь у вас есть ключ, я рассказала вам все, что вы хотели знать. Так что отдавайте мне кольцо.

Мелани не была уверена, правду ли рассказала ей девушка.

– Если вы не дадите мне кольцо, я закричу и скажу, что вы отобрали у меня ключ. Отдайте мне кольцо сейчас же, – настаивала Виолетта.

Мелани подошла к двери, вставила ключ в замочную скважину и повернула его. Затем она сняла кольцо со своего пальца и протянула его служанке. Та мгновенно спрятала его в карман и ушла. Секунду спустя Мелани услышала звук закрывающейся двери.

Лунный свет, струящийся из окна, вычертил на полу небольшой светлый квадрат. Мелани лежала на кровати одетая, отчаянно пытаясь придумать, как ей убежать отсюда. На окне решетки, ключ бесполезен: уходя, Виолетта, видимо, закрыла дверь не только на замок, но и на щеколду, и теперь выбраться из комнаты, даже имея ключ, было невозможно. Мелани пристально изучила каждую вещь в комнате, но не было ничего, что могло бы превратиться в инструмент или отмычку.

Она взглянула на часы: было около двух ночи. Через несколько часов они уже будут лететь в Парагвай, и она навсегда потеряет свободу. Спать не хотелось, даже если бы она и вознамерилась сделать это. Мелани потянулась, чтобы включить ночник, висевший около кровати. Ее рука уже почти коснулась выключателя – но внезапно остановилась. Если кто-то находится около дома, свет мог привлечь внимание. Она еще надеялась убежать, и это давало ей хотя бы минимальную иллюзию свободы. По крайней мере, они не должны знать, что она не спит.

Осторожно ступая в темноте, Мелани прошла в ванную. Она чувствовала вес ключа в кармане брюк, его металлическую холодность у своего бедра, и, подойдя к двери, что была в ванной комнате и на которую Мелани обратила внимание еще в первый день своего заточения, вставила ключ в замочную скважину. Ключ слегка повернулся, она тихонько надавила на него – замок открылся. Дыхание Мелани участилось, она отодвинула туалетный столик в сторону так быстро, как только могла, затем немного приоткрыла дверь. Вначале было только молчание, но потом она услышала низкий скрежещущий звук, похожий на храп животного. Мелани замерла: Мария упоминала сторожевых догов, и Мелани пришла в ужас от мысли, что один из них может наброситься на нее в темноте. Но, немного успокоившись, Мелани решила рискнуть. Другого выбора у нее не было.

Она вошла в комнату, пытаясь с помощью лунного света, проникавшего сквозь занавески, разглядеть, что здесь было. Комната оказалась очень похожей на ее, и здесь находилась такая же дверь, ведущая в коридор. В углу она заметила кровать, где смогла различить контур чьей-то головы, покоящейся на подушке. Около кровати стояло что-то похожее на кресло.

Мелани осторожно проходила через комнату, когда странные звуки, доносившиеся с кровати, изменились: негромкий храп превратился в гортанные звуки, напоминавшие отдельные слова. На кровати, всего в ярде от нее, лежал какой-то мужчина. Мелани пристально посмотрела на него. Вид его лица в туманном свете луны заставил ее оцепенеть от ужаса. Его лицо было настолько отвратительным, как будто его разбивали железным долотом. Незнакомец и девушка с удивлением смотрели друг на друга, и внезапно Мелани поняла, что рядом с кроватью стояло инвалидное кресло, а этот мужчина был братом Марии, „уродом". Возможно, Марина тоже была здесь. Значит, Диего не лгал ей…

Мелани посмотрела в окно и заметила иней на рамах, поэтому, взяв шерстяное одеяло с кровати мужчины, она набросила его себе на плечи и выбежала из комнаты. Коридор оказался очень темным, и только свет, проходящий сквозь стеклянные двери, ведущие в сад, был единственной надеждой на спасение, целью, к которой она стремилась.

Дверь в сад была открыта. Оказавшись снаружи, Мелани сразу же, как объяснила ей Виолетта, повернула налево, к темной стороне дома. Осторожно пройдя несколько ярдов открытого пространства, Мелани увидела заброшенное здание. „Старая кухня", – подумала она, борясь с искушением помчаться туда как можно скорее. Внезапно Мелани услышала голоса: возможно, во дворе дома был Ремиго и его люди. Она встала на колени и поползла по сырой земле, которая царапала руки и прилипала к волосам. Достигнув заброшенного строения, Мелани поднялась, обошла кухню и оказалась перед дверью, соединявшейся со стеной дома. Это и была калитка сада.

Скрип ржавых петель показался Мелани громким, как пушечный выстрел. Она замерла, но все осталось, как прежде. Она не увидела ни света, приближающегося в ее направлении, не услышала ни голосов, ни лая собак. Мелани лишь чувствовала бешеный стук собственного сердца. И от такого сильнейшего напряжения прежняя осторожность покинула ее. Она что было сил побежала по направлению к деревьям, стоявшим чуть в отдалении, – темной нечетной полосе на фоне черного неба, и еле удержала равновесие, когда ощутила, что земля под ногами стала круто спускаться вниз. Оттуда до нее донеслось едва слышное журчание ручейка, а через несколько мгновений Мелани увидела небольшой залив…

Холодная горная вода обжигала кожу ног, и она остановилась, не в силах больше идти по усыпанному жесткой галькой дну залива. Мелани считала, что она прошла вброд около сотни ярдов, но она не знала, сколько ей еще нужно оставаться в такой ледяной воде, чтобы доги потеряли ее след. Жгучая боль в ступнях и икрах вскоре убедила ее, что она прошла уже достаточно, когда вдалеке послышался лай, растворяющийся в темноте. Не обращая внимания на боль, Мелани двинулась дальше, пока точно не убедилась в том, что эти страшные для нее звуки все более удаляются. Через минуту она вышла из воды и села, укутавшись в шерстяное одеяло. Затем стала энергично растирать онемевшие ступни ног и икры до тех пор, пока боль немного не отпустила. Слегка согревшись, она надела туфли и пошла вдоль берега залива. Временами вода проходила около крутых скал, и Мелани вынуждена была идти поверху, вдоль колючих кустарников, на ощупь прокладывая себе путь в темноте. С трудом пробираясь между огромными валунами, Мелани услышала какой-то громоподобный звук, доносившийся с неба. Это был вертолет, и Мелани увидела яркую полосу света, спускающуюся с вертолета к земле, и поняла, что это прожектор, ищущий ее. Она побежала вперед, отчаянно пытаясь найти себе какое-нибудь укрытие, колючки кактусов царапали ей кожу в кровь и рвали одежду. Увидев огромный кустарник, Мелани забралась в самую его гущу и приникла к земле, сжавшись в комочек, обвив руками ноги. А прожектор просвечивал каждый миллиметр, медленно продвигаясь по равнине. Мелани крепко зажмурила глаза, как будто это могло сделать ее невидимой. Свет то приближался, то удалялся, вертолет начал неистово кружить, как коршун, ищущий свою добычу, а Мелани, притаившись, как маленький зверек, ждала исхода этой охоты, слушая биение своего трепещущего сердца. В кустах, совсем недалеко от нее, раздался резкий шорох сухих листьев. Где-то всего в футе или ярде отсюда – точно она не могла сказать, так как шелест внезапно прекратился. „Жена Саймона де ла Форсе умерла в Сальте от укуса змеи", – вспомнила Мелани слова Диего, и от этого ее ужас удвоился. Она всегда панически боялась змей, но выйти из своего убежища – значит выбежать на открытое пространство прямо под прожектор вертолета. Она осталась ждать, дрожа от страха, но постепенно паника начала перерастать в ярость. Ей наплевать, лгал ей Диего или нет, но именно он виноват в том, что сейчас она задыхается от бесконечного ужаса.

Гул улетающего вертолета постепенно затих, и Мелани выпрыгнула из своего укрытия в безопасность открытой темноты. На ее глазах появились слезы усталости, но она заставила себя снова пойти вперед, направив все свои переживания и мысли на месть, чтобы этим прибавить себе силы. Она вернется в Буэнос-Айрес и заявит на Марию и Амилькара в полицию. Хитрость сработала лишь на какое-то время, слабость все больше охватывала ее, и вскоре Мелани с огромным трудом переставляла ноги и могла думать лишь о том, хватит ли у нее сил сделать еще шаг. Сотни шагов уже казались тысячами, сотнями тысяч, когда она увидела впереди железнодорожный мост.

Стоя у колеи, Мелани впервые с тех пор, как она покинула свой плен, посмотрела на часы. Было двадцать минут шестого, и она похолодела от мысли, что могла опоздать на поезд, но услышала в отдалении громыхающий шум колес приближающегося грузового состава. Вскоре Мелани увидела свет паровоза, снижающего скорость при приближении к мосту, и спряталась за скалой. В начале состава шли цистерны, но сзади пошли низкие платформы. И тогда Мелани, побежав вдоль состава, схватилась за перила и вскочила на подножку.

„Черт возьми, Виолетта, сеньора умеет прыгать!" – с радостью подумала она, перекатываясь на самую верхушку груза. Кусочки гранита больно кололи ее кожу, но Мелани не обращала на это внимания. Она была свободна и ехала навстречу своему неведомому будущему.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Мужчина едва взглянул на часы и сережки, лежащие на стеклянном прилавке, как будто для него это была бесполезная трата времени.

– Семьдесят тысяч песо – это все, что я могу вам предложить, сеньора, – сказал он. Мелани быстро прикинула в уме: приблизительно двести долларов, и воскликнула:

– Да это просто грабеж!

– Вы можете, конечно, обратиться к кому-нибудь еще, но я не задаю лишних вопросов, – заметил он слащавым голосом, окидывая Мелани насмешливым взглядом: одежда сильно помята, грязна, местами порвана, волосы растрепаны, кожа в синяках и царапинах. Своим наглым поведением он довел Мелани до полного отчаяния. Она сняла свое золотое обручальное кольцо и бросила на прилавок.

– Девяносто тысяч песо вместе с кольцом, – произнесла она. – В противном случае я ухожу, – прибавила Мелани, собирая свои украшения. Мужчина решил, что лучше больше не рисковать – ведь это были самые его удачные покупки за всю неделю, и потянулся к своему карману.

Выйдя из маленького ювелирного магазина, Мелани сразу же влилась в шумную послеобеденную толпу центра Сальты. Она не имела ни малейшего понятия, где находится. Ее тело ломило от усталости и боли после нескольких часов, проведенных в открытом грузовом вагоне, полном дробленого гранита. Но волновало другое – в частности, ее внешний вид. Люди оглядывались на нее, обращая внимание на необычное в их местности зрелище: высокую зеленоглазую блондинку, да к тому же испачканную с ног до головы гранитной пылью. Мелани заметила небольшой магазинчик готового платья на противоположной стороне улицы и направилась к нему. Минут десять спустя она покинула его, одетая в дешевое голубое шерстяное пальто и серое платье – подобная одежда три дня назад не могла даже присниться ей в кошмарных снах. Пакет с ее старой одеждой полетел в ближайший мусорный ящик.

На стенде газетного киоска она заметила газету с последними новостями, где прочитала заголовок: „Полиция Буэнос-Айреса устроила облаву на дом семьи Сантос". Фотографии Амилькара и Марии четко выделялись на первой странице газеты; Мелани очень хотелось знать, была ли ее фотография также опубликована, но она не отважилась перевернуть страницу. Мелани пошла по маленьким немноголюдным улочкам и на одной из них натолкнулась на аптеку, где сделала несколько покупок, включая темные солнцезащитные очки. Выйдя из аптеки, немедленно надела их и отправилась к вокзалу. Ночной поезд на Буэнос-Айрес пойдет в три часа. Времени еще было много.

Поблизости Мелани заметила несколько дешевых гостиниц и наугад открыла дверь одной из них.

– Мне нужна комната на ночь, у меня нет никакого багажа. Я оплачу сейчас, – сказала она мужчине, сидящему за столом при входе, когда он подозрительно посмотрел на нее.

Он подтолкнул к ней карточку с расценками.

– Десять тысяч песо, – произнес он. Мелани успела заметить, что одиночные комнаты стоят всего семь тысяч, но без возражений протянула ему деньги. Взяв ключ, она пошла наверх.

Комната была ужасна. Рваная сетчатая занавеска висела на окне, в середине стояла железная кровать, покрывающая ее обвисшая материя местами была украшена темными жирными пятнами, и у Мелани от созерцания этого „великолепия" отпало всякое желание спать на ней. Она подошла к раковине и попыталась открыть краны: холодная вода текла свободно, а горячая сначала била ржавой струей, но затем все-таки потекла нормально. Этого было достаточно.

Налив воды в таз и сняв нижнее белье, Мелани набросила на плечи полотенце; встав на колени около таза, вынула из сумки гребень, пару ножниц и бутылочку с какой-то смесью, купленную в аптеке. Она наклонилась, опустила голову в таз, потом выжала пальцами лишнюю влагу, взяла ножницы и стала отрезать свои длинные локоны. Когда у нее получилась более или менее сносная мальчишеская стрижка, она надела пластиковые перчатки и стала накладывать темно-каштановую краску на волосы. Подождав двадцать минут, Мелани смыла ее и высушила мокрые волосы феном, пальцами отыскивая наиболее влажные пряди. Когда волосы подсохли, она подошла к зеркалу. „Не так плохо, – решила она, – по крайней мере, я очень изменилась".

Облачившись в новую одежду и надев новые темные очки, Мелани покинула комнату. Несколько минут спустя она уже была на вокзале и стояла у билетной кассы.

– Один билет до Буэнос-Айреса, пожалуйста, – сказала она.

Тридцать шесть часов спустя поезд прибыл на вокзал Буэнос-Айреса. Мелани потянулась и встала, ей было необходимо выбраться из этого обитого зеленой кожей купе, которое за время пути стало для нее настоящей тюрьмой. Она с трудом пробралась сквозь толпу других пассажиров, пытающихся побыстрей высвободить свои сумки и чемоданы с верхних металлических багажных полок. Выйдя на платформу, Мелани постаралась поскорей отдалиться от тошнотворных запахов удушливой атмосферы вагона.

Вид на Торре де Лос Инглесес, башенные часы, обращенные к вокзалу, длинный, покрытый травой склон площади Святого Мартина наполнили Мелани чувством уверенности от созерцания знакомых мест. В это мгновение она подумала, что стоит ей только поймать такси, как она доедет до дома за пять минут, где Бенито откроет для нее огромные чугунные ворота и она сможет отдохнуть в своей спальне, одеться в собственную чистую одежду, приготовленную Фелисой… Но все ее фантазии в одно мгновение разбились вдребезги. Она была беглянкой, почти готовой разрыдаться от изнеможения после двух полубессонных ночей, а в ее кошельке осталось очень мало денег. Рядом с собой Мелани заметила телефонную будку, но на память она знала лишь домашний телефон Сантосов, их офиса и Эдуардо. Остальные были в ее записной книжке, оставшейся дома.

Даже если бы у нее была сейчас книжка, кому бы она могла позвонить? Мелани встречала здесь дюжины, сотни людей, некоторые из них считались близкими друзьями, но нет никакой надежды, что их дружба способна преодолеть общественный скандал. Побег Амилькара и Марии известен. Если бы даже Мелани позвонила кому-нибудь и договорилась встретиться, у нее нет уверенности, что у дверей дружеского дома она не попадет в руки полиции. Из страны она также не сможет выехать: даже если удастся купить билет, то у нее нет никаких документов…

Мелани не заметила, что по ее щекам от этих мучительных мыслей потекли слезы. Осознав это, она приподняла очки и вытерла лицо. Внезапно в ее голову пришла мысль, которая давала ей единственный шанс на спасение. Она остановила такси и, сев в машину, произнесла.

– Американское посольство, пожалуйста.

– Американское посольство, сеньора, – сказал шофер.

Выйдя из такси, Мелани посмотрела на элегантный фасад здания за оградой, на американский флаг, развевающийся на ветру, расположенный между каменными урнами на балюстраде, и вспомнила, что когда-то Диего показал ей это здание по дороге к его дому из аэропорта в ее первый приезд в Буэнос-Айрес.

Мелани направилась к огромным воротам в углу ограды.

– Доброе утро, мадам, – приветствовал ее молодой офицер, стоящий на посту. И Мелани едва не заплакала от облегчения при виде таких привычных коротко остриженных волос пшеничного оттенка под белой фуражкой и при звуках знакомого акцента.

– С кем я могу поговорить? – спросила Мелани. Было бессмысленно объяснять ситуацию охраннику. – Мне нужно поговорить с кем-то о… моем паспорте, – добавила Мелани.

– Вы ошиблись зданием, – начал объяснять офицер. – Это резиденция посла, а вам нужен Отдел документации. Это совсем недалеко отсюда, – пояснил он, указывая вправо, на улицу, расположенную с другой стороны парка. – Вон то большое белое здание за этими деревьями на Колумбийской улице. Вы ошиблись.

Мелани поблагодарила и пошла вдоль каменной стены, скрывающей из виду парк. Из-за стены она услышала звуки теннисной игры, удары мяча о ракетки, голоса игроков, ведущих очередную светскую беседу. Совсем другой мир.

Мелани увидела похожее на бункер здание ярдах в двухстах от нее и, словно подпитавшись его надежностью и монументальностью, поняла, что ее ситуация не так уж безнадежна, как казалось. Их брак с Диего не был оформлен в Америке, поэтому на посольских документах она до сих пор Мелани Кларк, и она не получила аргентинского подданства. И если полиция ищет ее, то они будут охотиться за Мелани Сантос, а Мелани Кларк спокойно вернется в свою страну. Она может получить новый паспорт уже сегодня. Потом она может сказать, что ее деньги и билет украли вместе с паспортом и что ей нужна помощь… Мелани почти парила от радости, воодушевленная своими мыслями, но все ее планы рухнули в тот момент, когда она заметила двух мужчин, стоящих на углу у здания посольства в нескольких сотнях ярдов от нее. Собеседники, казалось, были увлечены разговором, но при этом все же не покидало ощущение, что они замечают каждого человека вокруг себя.

Подойдя ближе на несколько шагов, Мелани могла рассмотреть их более тщательно, хотя и недостаточно для того, чтобы опознать точно. Молодой мужчина был похож на одного из людей Ремиго, помогавшего тому выгружать их багаж в Пунта дель Эсте, когда они с Диего прилетели туда впервые. Тогда он был одет в легкую одежду для загородных прогулок, а теперь в теплый зимний костюм, но что-то знакомое угадывалось в том, как он стоял, в его движениях. Другой мужчина подошел к машине, припаркованной неподалеку, и перебросился парой слов с шофером. Машина была голубым „фальконом"; только такие, как Ремиго, пользовались шофером. Или полиция.

Мелани остановилась. Она подошла уже достаточно близко, чтобы узнать их. И они могли узнать ее. Это в духе Амилькара и Марии – послать этих мужчин следить за посольством, искать Мелани в том месте, где она обязательно должна появиться. Это также и в духе полиции – только безысходность могла заставить ее поверить минуту назад в то, что они не узнают ее настоящее имя и подданство. Они обыскали весь дом и офис, вскрыли документы и бумаги Сантосов. И, конечно, они должны были известить персонал посольства и поджидать ее. Все были против нее. Не осталось никаких шансов.

Развернувшись на каблуках, Мелани пошла назад по уже знакомому пути. Минуту спустя она снова услышала звуки теннисной игры, от отчаяния она почти ударяла кулаками по стене, как будто надеялась, что, разрушив ее, она сможет очутиться в этом мире беспечных пробуждений и легкой жизни. Мелани перебежала через дорогу и опустилась на одну из каменных скамеек на краю парка, недалеко от круглого павильона, скрывающего мраморную статую юного бога. Парк был почти пуст и прекрасно гармонировал с ее печальным ощущением полного одиночества. Мелани заплакала.

– Pehrdohn, Senhiohra…[20] – начал подошедший к ней мужчина на испанском, на секунду остановился и продолжал уже на английском. – У вас все в порядке? – спросил он.

Мелани подняла глаза и кивнула, едва разглядев его лицо в солнечном свете сквозь струящиеся слезы.

– Да, да, не беспокойтесь, – ответила она и снова начала беспомощно плакать. Мужчина сел рядом.

– Если не ошибаюсь, я уже видел вас однажды, – внезапно сказал он. – Мы встречались в Рио несколько недель назад, недалеко от Копакабаны, помните?

Мелани вспомнила их встречу: этот англичанин спас ее от уличных хулиганов.

– Вы были тогда блондинкой, – добавил он.

– У вас великолепная память, – заметила Мелани.

– Не так много таких глаз, как у вас. – Смутившись, он опустил взгляд, и Мелани нашла его неловкость очень трогательной. Неожиданное знакомство, ощущение дружеского сочувствия позволили ей вновь вернуть самообладание.

– Извините, я не помню вашего имени, – произнесла она.

– Норман Феллоус. Но вы не назвали мне вашего.

– Мелани… Кларк. А что вы делаете здесь?

– Опять бизнес. Я приехал всего на несколько дней, – ответил он. – Сейчас я возвращаюсь из моего посольства, наслаждаясь теплом яркого солнца. Замечательное утро.

Мелани ничего не ответила.

– Сегодня вечером я уезжаю в Нью-Йорк, – продолжил он. – После обеда у меня назначено несколько встреч, но во время ленча я свободен. Вы не могли бы присоединиться ко мне?

Его неожиданное приглашение было еще одним напоминанием того, что жизнь для всех идет своим чередом, но не для нее, и слезы опять выступили на глазах Мелани.

– Бога ради, не сердитесь на меня. Я не имею права подобным образом вторгаться в вашу жизнь, – извинялся он. – Пожалуйста, простите меня. Я сожалею…

Мелани показалось, что он собирается уйти, и она схватила его за руку.

– Пожалуйста, не оставляйте меня, – умоляла она. Внезапно ей стала необходима чья-то забота. Ей нужно было поговорить с кем-нибудь, выговориться. Мелани рассказала ему все: о своем замужестве, об Амилькаре с Марией, о своем побеге из Сальты…

– Но, конечно, у вас нет причин верить мне, – добавила она в итоге. Он улыбнулся.

– Почему я не могу поверить вам? Вся ваша история здесь, – сказал он, протягивая ей экземпляр „Вестника Буэнос-Айреса".

Первое, что бросилось в глаза Мелани, открывшей первую страницу, была затемненная фотография Марии: она лежала на земле, ее лицо и шея в крови, волосы спутаны. В заметке сообщалось, что на Сан-Матиас, фамильное поместье в отдаленной долине в Сальте недалеко от границы с Боливией, в предрассветные часы была совершена полицейская облава. Миссис Сантос и несколько ее вооруженных бандитов погибли в результате схватки. Ее муж до сих пор на свободе. Были слухи, что невестка Марии Сантос находилась в доме, но, согласно эмиграционным документам, молодая миссис Сантос улетела из Буэнос-Айреса в Нью-Йорк в прошлое воскресенье.

– Теперь никто не поверит мне, – прошептала Мелани. – Они подумают, что я подделала свой паспорт с их помощью и присоединилась к ним в Сальте, чтобы вместе бежать. Никто не поверит, что я не знала о том, чем они занимались.

– Вы слишком беспокоитесь, – ответил Норман. – Это очевидно, что вы невиновны, и вы должны верить в справедливость.

Мелани удивила его английская логика.

– Вы не понимаете, – вздохнула она. – В этой стране нужно много времени, чтобы добиться правосудия, а у Сантосов были могущественные друзья, которые не допустят, чтобы я слишком быстро вышла из тюрьмы…

– Но почему?! Они скорее помогут вам, – предположил Норман.

– Помогут мне? Они хотят моей смерти, – вскрикнула Мелани. – Они не знают, что в действительности я ничего не подозревала об их делах, а будучи в тюрьме, я не смогу представить этому никаких доказательств. Они убили здесь тысячи людей лишь за ничтожные подозрения. Я хочу вернуться в Америку, даже если это значит попасть в тюрьму. Я не могу здесь оставаться… – Мелани отчаянно смотрела в пустоту, а Норман сидел около нее, его подбородок покоился на скрещенных руках. Он тоже выглядел задумчивым.

– Я могу кое-что сделать для вас, – наконец объявил он.

– …Таким образом, вы Фрэнсис Феллоус, моя жена и…

– …Я была вместе с вами в Бразилии, но затем вы улетели в Чили, а я присоединилась к вам вчера здесь. Этим утром мою сумку украли, а мы должны лететь в Нью-Йорк сегодня ночью, и мы не можем дожидаться здесь нового паспорта для меня, – вмешалась Мелани. – Мы живем в Лондоне, Вудфелл-стрит, 78, в Челси. У нас есть собака по кличке Банзо, далматинец…

– Я никогда не упоминал собаку, – сказал Норман.

– Истории всегда правдоподобнее, если приукрасить их подробностями. Я думала, все англичане держат собак, – объяснила Мелани, смотря в окно машины на собирающиеся вдалеке тучи. Вскоре они должны были быть в аэропорту.

– Лучше по возможности придерживаться фактов, – воспротивился Норман, и Мелани подумала, что привычка Диего обманывать повлияла на нее.

– Вы правы, – ответила она.

В течение дня она обнаружила, что Норман Феллоус был педантичен во всем, и он настоял на многоразовой репетиции их истории. Но, с другой стороны, его вмешательство было похоже на руку провидения. И сейчас через несколько минут она может обрести свободу.

Этим утром после их встречи в парне Мелани вернулась вместе с Норманом к отелю „Плаза", откуда он позвонил другу. Мелани стояла около телефонной будки и не слышала ни слова из их долгой беседы, но, закончив разговор, Норман улыбнулся.

– Нет проблем, – сказал он. – Кое-кто будет ждать нас в аэропорту, и он проведет вас на борт самолета как эмигрантку. Когда мы будем приближаться к Нью-Йорку, вы расскажете стюардессе, что обронили паспорт, когда садились в самолет. Потом вы скажете, что вы эмигрантка.

Он взял Мелани за руку и повел ее к выходу. Они свернули направо и прошли около сотни ярдов.

– Как вы смогли так быстро договориться? – спросила Мелани.

– Я знаком здесь с несколькими влиятельными людьми, и они отдают мне долг, – ответил Норман загадочно. В это время они проходили вдоль огромных зданий. Норман остановился напротив одного из них и открыл стеклянную дверь.

– Ваш билет готов, мистер Феллоус, – сказал, как только они вошли, улыбающийся туристический агент, стоящий за прилавком.

– Это моя жена, – представил Норман Мелани. – Фрэнсис хотела лететь прямо в Лондон из Бразилии, но изменила свое решение и полетит вместе со мной в Нью-Йорк. Мне нужен билет для нее на тот же рейс, – пояснил Норман и положил на прилавок кредитную карточку.

– Конечно, мистер Феллоус, – оживленно ответил мужчина. – Но у нас есть билеты только первого и бизнес-класса.

Мелани заметила слабое подергивание мышц около рта Нормана и молилась, чтобы он не передумал из-за цены.

– Ну же, дорогой, решайся! А я куплю тебе обратный билет, обещаю, – сказала она, озорно улыбаясь, превратив свои слова в шутку между мужем и женой ради туристического агента, но, когда она посмотрела на Нормана, в ее глазах читалась боль.

– Бизнес-класс подойдет, – пробормотал он агенту. Вскоре они вышли из агентства, небольшой голубой конверт лежал в кармане ее пальто. Мелани взяла Нормана за руку.

– Я понимаю, что это дорого для вас. Вы должны дать мне адрес в Лондоне, и я пришлю вам чек, как только найду работу, – тихо сказала она.

– Мы можем разобраться с этим в самолете, – ответил он. – А сейчас у нас будет ленч, хорошо? И вы будете разговаривать со мной так, как только что разговаривали с агентом, – продолжал он с неожиданной мальчишеской улыбкой.

– Хорошо, – ответила она, почувствовав наконец облегчение. Они уже почти вошли в отель, когда Мелани остановилась.

– Вашу настоящую жену зовут Фрэнсис? – спросила она.

– Нет. Я не женат, – ответил Норман. – Но вы напомнили мне одного человека, которого я знал много лет назад.

„Это такое же хорошее имя, как любое другое", – подумала Мелани. Войдя в фойе, она поднесла руку к очкам, как будто почувствовав уверенность от того, что они были на месте. В „Гриле" официант приветствовал Нормана с улыбкой.

– Доброе утро, мистер Феллоус, – произнес мужчина и пристально посмотрел на Мелани. Она удивилась, что он не узнал ее. Она много раз бывала здесь с Диего, но тогда она была блондинкой и намного лучше одета.

– Сюда, пожалуйста, – сказал официант, идя по направлению к огромным окнам, открывающим вид на площадь Святого Мартина, и Мелани увидела Терезу де Таннери и Зу-Зу Лобос с мужьями, сидящих за соседним столиком. Она взяла Нормана за руку.

– Я знаю этих людей, – прошептала она, – и не могу оставаться здесь.

– Извините, – сказал Норман официанту. – Наши планы изменились. Мы решили заказать ленч в номер. – Он опустил руку в карман и, вынув оттуда зеленую бумажку, вложил ее в руку официанта.

– Конечно, мистер Феллоус, конечно. – Голос официанта был полон понимания, и Мелани возненавидела его за это. Провожаемые взглядами, они подошли к лифту.

– Более разумно позавтракать здесь, – негромко сказал он, когда они спускались по коридору. Норман открыл дверь, и Мелани вошла. Небольшая темная передняя переходила в светлую просторную комнату; Норман взял у Мелани пальто и повесил его в шкаф. Первая вещь, которую она заметила в комнате, когда вошла, была огромная двухспальная кровать, зрительно еще более увеличивающая пространство комнаты.

– Прекрасная панорама, – заметила Мелани, подойдя к окну и обозревая верхушки деревьев на площади и город вокруг нее. Норман поставил к столу еще один стул для нее и протянул Мелани меню, когда она села.

– Пожалуйста, выбирайте все, что хотите, не стесняйтесь, – сказал он. Только прочитав весь список блюд, Мелани поняла, насколько она голодна.

– Ассорти из креветок, шампиньоны… – мгновение она боролась с чувством осмотрительности, – …и шоколадный мусс, – прибавила она. Норман поднял телефонную трубку, набрал номер и сделал заказ.

– …Стейк с салатом, минеральная вода и бутылка сухого красного вина, – добавил он. Положив трубку, Норман покинул комнату и вернулся через несколько секунд.

– Если вы хотите… ванная там, – проговорил он, почти незаметно кивнув в сторону прихожей. Мелани чувствовала, что не сможет удержаться – она не принимала ванну уже два дня.

– Пожалуйста, могу я воспользоваться вашим душем? – спросила она.

– Конечно.

В ванной Мелани заметила шорты Нормана и носки, оставленные сушиться на батарее. Он был достаточно богат, чтобы покупать ей бизнес-класс и останавливаться в отеле на площади Святого Мартина, но и достаточно разумен, чтобы не платить за личных служанок, стирающих его нижнее белье. После двух лет беспрерывной экстравагантности Диего это зрелище заставило ее неожиданно почувствовать нежность к этому чопорному англичанину, который появился из ниоткуда и спас ее.

Мелани разделась, постирала свои колготки, трусики и лифчик в тазу, а потом осторожно разложила свое белье для просушки. После этого она открыла на полную мощность душ; клубы пара быстро заполняли воздух, и зеркало на стене запотело. Мелани тщательно намылилась, наслаждаясь ощущением горячей воды и ароматом пены на своей коже. Заметив на полке шампунь, она потянулась за ним; мыльная пена капала с ее рук, но Мелани не обращала на это внимания. Вылив часть ароматной жидкости на ладонь, она закрыла глаза и стала руками растирать свои уже короткие волосы. Внезапно она почувствовала, что откуда-то дует. Открыв глаза, она увидела, что входная дверь полуоткрыта – сохранилась старая привычка принимать все меры предосторожности.

Мелани немедленно потянулась к полотенцу, она не представляла, что может произойти, если Норман войдет сюда. Но дверь оставалась неподвижной. Мелани осторожно, украдкой выглянула из ванной: он сидел за столом с портфелем на коленях и читал какие-то бумаги. Она с силой толкнула дверь, заметив, что та снова начинает открываться, и услышала в конце концов звук защелкнувшегося замка.

Мелани почти досуха вытерла волосы и уже потянулась к банному халату, но решила, что лучше не делать этого. Ничто в поведении Нормана не говорило о том, что он собирается затащить ее в постель, но, приди Мелани в комнату в халате, это может выглядеть как приглашение с ее стороны, а Мелани не хотелось выказывать знаки поощрения.

Уложив волосы, она потрогала свои вещи, висевшие на сушке. Трусики и лифчик оставались чуть-чуть влажными, но Мелани, не обратив на это внимания, быстро оделась и вышла из ванной. Ленч уже был готов.

Норман полностью завладел разговором, и Мелани узнала, что у него есть собственное дело, что-то, связанное с электроприборами, которое очень успешно развивается, и поняла причины его частых поездок в Бразилию, Чили и Аргентину. Также она узнала, что он жил в собственном небольшом доме в Челси. Но он не упоминал ни о жене, ни о детях…

После ленча Норман отметил, что они более или менее разобрались в историях друг друга, но в любом случае им могут задать вопросы в аэропорту, и поэтому им пришлось еще раз вспомнить их совместную легенду. Повторяя выдумку в третий или четвертый раз, Мелани неожиданно прервала его.

– Почему вы так много сделали для меня? – спросила она.

– Я и сам себе удивляюсь, – улыбнулся он. – Я полагаю, что каждый джентльмен должен поддержать леди в беде. Но… на самом деле, я не знаю.

Это могло быть либо правдой, либо продуманным дипломатическим ходом. Она вспомнила его упоминания о какой-то Фрэнсис.

Норман посмотрел на часы.

– Я ненадолго уйду сейчас, – сказал он. – Вернусь около шести. Я договорился о машине. Она будет здесь в семь. А пока вы можете отдохнуть, вам это необходимо.

После его ухода Мелани от нечего делать бессмысленно прошлась по комнате. Чемодан Нормана был раскрыт: на всех его вещах она заметила ярлыки лондонских магазинов. Вся одежда была аккуратно рассортирована и разложена стопками. Педантичность Нормана чувствовалась во всем. Подойдя к кровати, Мелани поняла наконец, как сильно она устала. Через мгновение она уже спокойно спала.

Сейчас, когда машина подъехала к конечному проверочному пункту аэропорта, Мелани почувствовала надежду и ужас одновременно. Еще немного удачи, и все останется позади. Норман расплатился с шофером и открыл для Мелани дверцу. Выйдя из машины, она заметила двоих мужчин в форме, приближающихся к ним; по количеству звезд на их погонах Мелани могла с уверенностью сказать, что они офицеры.

– Сеньор Феллоус? – спросил один из них. – Мы здесь, чтобы помочь вам.

– Благодарю, – ответил Норман. – Это моя жена, и она действительно нуждается в помощи. Этим утром она потеряла свой паспорт. Вы же знаете: все женщины одинаковы…

Самолет начал снижаться. Двигатели затихли, и пассажиры принялись собирать свои сумки. Норман и Мелани стояли в начале очереди, недалеко от выхода, ожидая, когда он будет открыт.

– Офицер эмиграционной службы ждет вас у себя, – обратилась к Мелани стюардесса. Норман взял Мелани за руку, на его губах играла ободряющая улыбка.

– Все будет хорошо, – сказал он. – Я буду на этой неделе в „Интерконтинентале", в противном случае позвоните мне в Лондон. Вы уверены, что нет никакого номера, по которому я смогу связаться с вами? – спросил он.

– Нет, – ответила Мелани. – Но, если вы вскоре не дождетесь от меня звонка, обратитесь тогда в женские тюрьмы.

Стюардесса открыла выход, и очередь начала двигаться. Через несколько шагов Мелани уже стояла на американской земле. Наконец она была в относительной безопасности.

Следователь криминального отдела повернулся к представителю ФБР, а тот в свою очередь к агенту разведывательного управления США по борьбе с наркотиками. Никто не сказал ни слова, и лишь человек из Адвокатского управления, сидящий в другом конце стола, нарушил напряженное молчание. После двух дней непрекращающихся вопросов и бесплодных разбирательств с помощью фотографий граждан стран Латинской Америки Мелани даже не поняла, кто есть кто из этих людей, с таким пристрастием допрашивающих ее все это время.

– Давайте повторим все снова, миссис Сантос, – произнес следователь. – Итак, вы знали о счетах в Объединенном коммерческом банке, но ничего не знали о других вложениях семьи вашего мужа. Вы не знали, что деньги получают от продажи наркотиков, вы никогда не встречали здесь никого, вовлеченного в дела вашего мужа, и вы узнали обо всем лишь неделю назад, когда ваша свекровь рассказала всю историю в подробностях. Вы могли бы быть свидетелем против нее, но она убита, поэтому ей не может быть предъявлено обвинение, и у вас нет точных доказательств против Амилькара Сантоса, кроме того, что рассказала его жена. Вы можете обвинить его в вашем похищении, но доказана только вина вашей свекрови. Амилькара Сантоса там не было.

– Так, значит, меня обвинят?..

Адвокат сделал несколько пометок в своем блокноте.

– Этим утром у нас появилась копия признания Ремиго Артига в Буэнос-Айресе, полностью подтверждающего вашу версию событий. Ничего не было обнаружено ни здесь, ни там, ничто не связывает вас с махинациями семьи Сантосов.

– Таким образом…

– Вы свободны. Ваша помощь нам больше не требуется. – Адвокат поднялся. – Мы вызвали машину, которая отвезет вас, куда вы пожелаете.

Мелани смотрела, как сквозь вертящуюся дверь выходят люди и, перейдя через площадь, направляются по своим делам. На расстоянии окна Всемирного торгового центра, пронизанные тонкими лучами заходящего солнца, казались чище и светлее. Из здания появилась знакомая до боли фигура.

– Донна! – позвала Мелани. Ее подруга обернулась, моментально узнала ее и радостно улыбнулась.

– Привет! Как я рада видеть тебя! Что ты здесь делаешь? О Боже, что ты сделала со своими волосами, дорогая! – весело рассмеялась Донна.

– Мне нужна твоя помощь, Донна, – перебила ее Мелани. – Ты можешь приютить меня на несколько дней?

– Конечно, нет проблем, но я думала, что ты теперь останавливаешься только в „Пьерре". А где твой принц?

– Я снова живу одна. Это долгая история…

– О, они всегда превращаются в итоге в лягушек, – произнесла Донна, с пониманием смотря в глаза подруги.

– Он погиб, Донна.

– Я всегда ляпаю что-то невпопад, верно? Извини.

– Ты не знала. Я должна была поддерживать связь с тобой… – ответила Мелани с раскаянием в голосе. Взявшись за руки, они направились к автобусной остановке, пробираясь сквозь вечернюю толпу.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Городской парк, пустынный в ночное время, казался загадочным в свете натриевых ламп. Мелани задернула кружевные занавески и повернулась спиной к окну. Она надела махровый халат Донны, а ее волосы были еще влажными после душа.

– Кофе готов, – крикнула Донна с кухни. Мелани достала чашки, и они сели за стол.

– Завтра я хочу заняться поисками работы, – сказала Мелани. – Ты ничего не можешь подыскать в банке?

– Я могу помочь, – включилась Донна, – но никому не понравится, если тебя через пару недель начнет тошнить.

– Но меня никогда не тошнило. Это вряд ли случится, – воспротивилась Мелани, в ее голосе прозвучало намного больше уверенности, чем она чувствовала. Она взглянула на безымянный палец левой руки – без кольца. Каким простым казалось все, когда она планировала свое будущее несколько недель назад, сидя с Эдуардо за ленчем в Буэнос-Айресе.

– Все не так легко, дорогая. Ты беременна только три месяца, – мрачно заметила Донна.

– Два и три четверти, – поправила подругу Мелани, как будто это имело значение. С точки зрения Донны, Мелани необходимо напоминание, что жизнь не так легка, как кажется, и дело даже не в том, что она беременна. Донна вообразила, что сможет приспособить Мелани к ее прежнему существованию без особых хлопот. Ей казалось, что месяцы в Буэнос-Айресе, конечно, наложили свой отпечаток на поведение подруги, но достаточно будет пары дней, чтобы все встало на свои места.

Тесная квартира Донны угнетала Мелани, но это было лучшее, на что она могла сейчас надеяться. Угнетала и мысль, что необходимо теперь экономить каждый цент. Жизнь с Диего в его мире изменила ее, и не только в том, что касалось денег. Даже компания Донны, которую она находила такой милой в прошлом, раздражала. И сейчас их разговор был подобен теннисной игре; они долго хранили молчание, которое в итоге нарушила Донна.

– Ты думаешь о?..

– Да, – кратко ответила Мелани, не желая говорить на эту тему. Она не собиралась делать аборт – это была единственная вещь, в которой она была уверена.

– Я так рад, что вы позвонили. Вы великолепно выглядите сегодня, – произнес Норман, он уже говорил это, когда они встретились в вестибюле, и когда они сидели в баре, и во время обеда. Его глаза, ищущие взгляд Мелани, ясно объяснили значение его слов. И, хотя она действительно хорошо выглядела в строгом вечернем платье Донны, Мелани чувствовала неловкость от его откровенных комплиментов. Но Норман, казалось, этого не замечал.

– Благодарю вас. Сегодня я искала работу. Вскоре я смогу вернуть вам деньги…

– Вы не должны беспокоиться, я не тороплю вас.

Но замечание Нормана заставило Мелани еще острее почувствовать, что она у него в долгу.

– Я хочу вернуть вам деньги так скоро, как только будет возможно, – повторила она.

– Не упоминайте об этом так часто. Подобные вещи лучше пока оставить в стороне, – пробормотал он. – Завтра утром я уезжаю, – продолжал Норман, помешивая кофе ложечной, хотя Мелани обратила внимание, что он не положил сахар. О своем отъезде он также уже говорил. – Я буду очень рад, если вы приедете в Лондон на уик-энд. Когда, конечно, у вас будет время.

– О, спасибо за приглашение, – ответила она, – но я хотела бы вначале устроить свои дела здесь.

– Понимаю, – тихо сказал Норман, обернувшись назад, и Мелани почувствовала, как изменилось его настроение. Он был очень любезен с ней, и она была ему очень обязана.

– Нет, вы не понимаете, – импульсивно проговорила Мелани. – Я хочу приехать к вам.

Норман улыбнулся, и улыбка преобразила его лицо.

– А не выпить ли нам по бокалу бренди в баре? – предложил он, и они покинули ресторан. Но когда они подошли к эскалатору, Норман остановился.

– Вообще-то у меня есть замечательный бренди в номере, – неловко произнес он. – Не хотите попробовать?

Предложение Нормана прозвучало неуверенно. Его нервозность передалась Мелани, заставив ее ощутить чувство вины. Она обязана ему своей новой жизнью.

– Я согласна, – негромко ответила она.

Джон Ревази мельком взглянул на лист бумаги, лежавший перед ним, а затем посмотрел на Мелани, сидевшую по другую сторону стола.

– Я проверил ваши рекомендации в Объединенном коммерческом банке. И мне понравилось то, что я услышал, – сказал он. – У вас нет опыта работы как ассистента по торговому маркетингу, но мне сказали, что вы с отличием закончили курсы… – Он остановился, и Мелани постаралась скрыть свое нараставшее волнение. Она почувствовала, что Ревази собирается предложить ей работу. – В своей анкете вы ничего не сказали о вашем семейном положении, – продолжал он. – Вы замужем?

– Мой муж умер несколько месяцев назад. Вот почему я нуждаюсь в работе, – ответила она.

– О, извините, но, вы знаете, я должен был об этом спросить. Моя ассистентка по маркетингу уходит, потому что ждет ребенка, и она хочет отказаться от работы. Я предпочел бы не брать на работу ассистентку, которая в ближайшем будущем уйдет из-за беременности. Но к вам это не относится, поэтому, если хотите, я возьму вас на работу.

Мелани встала.

– Мне нужно подумать над вашим предложением. Я позвоню завтра, – ответила она. Пожав ему на прощание руну, Мелани притворилась, что не заметила недоуменного выражения его лица по поводу ее неожиданной реакции, и направилась к двери.

Очередь напротив стола с табличкой „Иностранные паспорта" продвигалась медленно, но Мелани прошла через эмиграционный контроль и направилась к багажному отделению. Неся в руке небольшой чемоданчик, который она позаимствовала у Донны, пройдя последний багажный контроль и зеленую таможенную зону, Мелани оказалась в зале встречающих аэропорта Хитроу. В следующий момент она увидела улыбающегося Нормана и подошла к нему.

Почувствовав легкое прикосновение его губ к своей щеке, Мелани не удивилась, хотя и надеялась на более чувственный поцелуй в губы. Она уже знала, что он ощущает неловкость от проявления своих чувств на людях.

– Я безумно рад видеть тебя! Ты хорошо долетела? – спросил он, беря из ее рук сумку.

Мелани ощутила движение мышц Нормана под своими ладонями. Они были на самой вершине их чувственного наслаждения. С тех пор как она приехала два дня назад, они занимались любовью уже четыре раза, и Мелани начала привыкать к нему или, по крайней мере, не думать о Диего, когда Норман прикасался к ней. Он был очень внимателен и стремился доставить ей удовольствие; если в Нью-Йорке Мелани осталась с ним только из чувства благодарности, то сейчас она не была уверена, что это единственная причина.

– Я люблю тебя, – прошептал Норман. Мелани ждала от него этих слов раньше или позже и даже хотела услышать их, и поэтому сейчас она наклонилась над ним и поцеловала его долгим чувственным дразнящим поцелуем.

– Завтра я возвращаюсь домой. Не создавай проблем для нас обоих, – сказала она.

– Тебе не нужно уезжать, – ответил Норман. – Ты же говорила, что еще не нашла работу. Ты можешь помогать мне в моих делах здесь.

– Но я ничего не понимаю в электронике, – заметила Мелани, скрывая чувство волнения от его предложения.

– А ничего и не надо знать, – улыбнулся он. – Я продаю свою компанию. Я всегда хотел заниматься политикой и баллотируюсь на место кандидата в парламент Западного Свентона. Дополнительные выборы через пару месяцев, а мне нужно написать кучу писем.

– Мне казалось, что дела у тебя в компании идут хорошо.

– Да. Но пришло время продать ее с торгов. Мне будет мешать другая работа.

Мелани подумала о его „ягуаре", богатстве изысканной мебели из красного дерева, которой был обставлен его дом. Как она поняла еще в Буэнос-Айресе, у него достаточно денег. Мелани не понравились ее мысли.

– Ты можешь оставаться здесь столько, сколько пожелаешь. Хороший ночной сон помогает нам видеть вещи в лучшем свете. Подумай о моем предложении. Спокойной ночи, дорогая. – Норман поцеловал Мелани и выключил свет.

– Ты готовишь так же хорошо, как… делаешь все остальное, – сказал Норман, доедая последний кусочек со своей тарелки.

– Ты имеешь в виду мое умение печатать на машинке? – поддразнила его Мелани. Она встала и начала убирать со стола. – Можешь помочь мне, грязные тарелки не кусаются, – прибавила Мелани, смеясь. Вслед за ней Норман вошел в кухню и поставил посуду на кухонный стол. Мелани быстро ополоснула тарелки и погрузила их в посудомоечную машину, после чего Норман притянул ее к себе и прижался губами к ее шее.

– Эти десять дней были самыми лучшими в моей жизни, Фрэнсис. – Время от времени в шутку Норман называл ее именем, которое выдумал ей в Буэнос-Айресе. Мелани подумала, что после смерти Диего эти дни для нее также были самыми лучшими, ведь последние прошедшие месяцы казались просто адом.

– Я не хочу, чтобы ты возвращалась в Нью-Йорк, – сказал он, и Мелани поняла, что она сама тоже не хочет этого. Она не хотела спать на матрасе на полу в тесной двухкомнатной квартире Донны и жить на пособие для безработных: ее шансы найти место уменьшались с каждым днем – беременность становилась заметной. Это было равносильно возвращению к нищете ее детства, все ее многолетние усилия превратились в ничто. Мелани хотелось еще немного побыть в приятном ощущении надежности и защиты.

– Я очень счастлива здесь, но я не могу остаться, не имея впереди определенного будущего, – сказала она.

– Ты можешь… ты можешь выйти за меня замуж. Пожалуйста…

Услышав это, Мелани заплакала. Она возненавидела себя за то, что иногда считала Нормана чересчур скучным, продолжая постоянно думать о Диего; за то, что она обманывала его.

– Я беременна, – разрыдалась она. – Я не могу выйти за тебя замуж… Это…

Норман закрыл ей рот своей ладонью.

– Я люблю тебя больше всех на свете, Фрэнсис. И я так же буду любить нашего ребенка.

Три недели спустя мистер и миссис Феллоус вышли из регистрационного отдела в Челси. Теперь все знали ее как Фрэнсис. Ей понравилась идея нового имени как начала новой жизни, разрывающего ее связь с прошлым, которое она хотела забыть. Изменение имени было официальным, но никто, кроме Нормана и регистрационного агента, не знал, как именно в этот день используется ее новое имя, потому что Фрэнсис настояла на закрытой церемонии. Свадьба была в пятницу, а на уик-энд они устроили себе маленький медовый месяц и поехали в Катсволдс. Возвратившись, они сделали небольшой прием для друзей Нормана: в основном это были его коллеги по бизнесу и новые знакомые из партии консерваторов. Следующие недели прошли в напряженной работе перед выборной кампанией. Норман победил, все согласились с тем, что он намного превосходил своих соперников, он даже получил персональное приглашение и поздравительное письмо от миссис Тэтчер. Его молодая американская жена, по мнению всех, была изумительна, великолепная помощница своему мужу и к тому же очаровательная женщина.

Пять месяцев спустя миссис Норман Феллоус родила прекрасного мальчика в больнице Святой Марии в Линдо-Винг. Если бы ее муж уже долгое время являлся членом парламента, то преждевременное появление на свет его ребенка вызвало бы массу сплетен, но Норман был еще мало известен. И все, кто приходил навестить Фрэнсис в больнице, отмечали, что Питер – замечательный ребенок.

Часть вторая

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

– Угадайте, что? Вам прислали еще цветы, миссис Феллоус! – радостно объявила медсестра, входя к Фрэнсис в палату. Она проворно очистила часть стола, уже уставленного многочисленными букетами, и гордо поставила корзину с белоснежными лилиями. Любуясь своей работой и этими нежными цветами, медсестра отколола от атласной ленточки визитную карточку и громко прочитала:

– „От твоего мужа, который всегда будет любить тебя".

– Это так романтично! – щебетала она, подходя к Фрэнсис, чтобы проверить пульс. – Мистер Малон придет еще раз обследовать вас, но сегодня ночью вы спали намного лучше. Я обязательно сообщу ему об этом и думаю, что еще до полудня он выпишет вас домой.

– Это было бы прекрасно, – сказала Фрэнсис. – Я действительно чувствую себя сегодня намного лучше.

Вчера ее привезли в больницу и тут же, сделав соответствующее обследование, поставили диагноз: „сотрясение головного мозга". Ночью ее несколько раз будили, чтобы убедиться, не потеряла ли она сознание. Если не считать ужасного кровоподтека на лице, она чувствовала себя прекрасно. Ей очень хотелось домой, чтобы увидеть Питера, которого Норман вчера забрал из больницы, после того как врач осмотрел его и нашел абсолютно здоровым.

Фрэнсис бросила взгляд на цветы. В нагретом воздухе комнаты их аромат становился просто удушающим.

– Дороти, пожалуйста, оставь только лилии и азалии, а все остальные цветы унеси из комнаты, – попросила Фрэнсис.

– Я сейчас пришлю кого-нибудь, миссис Феллоус. Боюсь, у меня нет времени сделать это самой, – ответила медсестра.

Как только Фрэнсис осталась одна, она собрала все карточки, присланные вместе с цветами, и вынесла все это буйное великолепие в коридор, аккуратно расставив цветы вдоль стены. Вернувшись в комнату, она лишь успела расправить лилии и азалии, красовавшиеся на столе, как послышался стук в дверь. Испугавшись, что это может быть врач, Фрэнсис быстро нырнула в постель.

– Войдите, – крикнула она.

Дверь отворилась, и вошел Норман. Он поцеловал жену, а затем протянул ей огромный букет роз.

– Рад видеть, что тебе лучше. Вчера ты страшно напугала меня, – с нежностью в голосе сказал он.

– А ты заставляешь меня чувствовать себя кинозвездой, присылая эти восхитительные букеты цветов, – улыбнулась Фрэнсис.

– Да, я видел целую оранжерею в коридоре, – рассмеялся Норман. – Все страшно беспокоятся о тебе.

Фрэнсис протянула мужу розы.

– Будь добр, дорогой, поставь их вместе с остальными. Азалии прислали Мейджоры, и я подумала, что тебе будет приятно видеть эти цветы.

– С любовью от Джона и Нормы, – громко прочитал он, разглядывая пышный букет. – Не всякий может позволить себе купить цветы на Даунинг-стрит, – после небольшой паузы прибавил он.

Еще много лет назад Фрэнсис заметила, что общественное положение было в некотором роде самым важным для ее мужа, с годами эта слабость стала проявляться все более отчетливо.

– Как Питер? – спросила она, делая вид, что не обратила внимания на его замечание.

– Очень хорошо. Евгения продолжает его баловать, а я собираюсь уже завтра отправить его в школу. Если ты не хочешь, чтобы он зря болтался дома, я могу заехать за ним по дороге в Свентон и отвезти его в школу прямо сейчас.

Фрэнсис почувствовала скрытую критику и неодобрение в словах мужа. Норман всегда считал, что она и Евгения чересчур пекутся о Питере.

– Я думаю, нет никакой разницы, сегодня или завтра. Поступай так, как тебе удобнее, – ответила Фрэнсис.

– Перед тем, как прийти сюда, я звонил Миранде и предупредил, что тебя сегодня не будет, но не сказал, почему.

Как всегда, Норман поступил правильно, подумала Фрэнсис. Если сказать Миранде всю правду, она замучает телефонными звонками, а своим любопытством и заботой может довести до белого каления.

– По дороге к тебе я встретил мистера Малона, – продолжал Норман. – Он сказал, что зайдет и осмотрит тебя. Но поскольку эта ночь прошла хорошо, он считает, что нет смысла задерживать тебя здесь. Я уже договорился, за тобой приедет машина и отвезет домой. Она, должно быть, уже ждет внизу.

– В таком случае, мне надо одеваться, – радостно воскликнула Фрэнсис, отбрасывая в сторону одеяло.

Норман бросил взгляд на часы.

– В коридоре ждет полицейский, он хочет поговорить с тобой. Почему бы тебе не принять его сейчас? Тогда я смогу присутствовать при разговоре. И ты будешь себя более спокойно чувствовать.

Как всегда, трудно было сказать, чем руководствовался Норман, давая этот совет: искренним беспокойством о жене или собственной выгодой.

Фрэнсис ничего не ответила, и Норман распахнул дверь.

– Моя жена хочет видеть вас сейчас, инспектор, – сказал он, жестом приглашая посетителя в комнату.

– Доброе утро, миссис Феллоус. Я инспектор Лукас, – вежливо поздоровался мужчина. – Рад видеть, что вам лучше. Я бы хотел задать вам несколько вопросов, если не возражаете.

– Нет, нисколько, – ответила Фрэнсис. – Садитесь, пожалуйста.

Инспектор Лукас открыл маленькую записную книжечку и положил ее к себе на колени.

– У нас есть показания вашего сына, и они стали бы более содержательными, если бы вы поделились своими воспоминаниями о случившемся, – обратился инспектор к Фрэнсис.

– Мы ехали за город, там должны были встретиться с мужем, а по дороге Питер уговорил меня зайти на Спайтелфилдскую ярмарку. Он узнал, что там открылся специальный трек, и захотел испробовать свои новые роликовые коньки. Мы пробыли на ярмарке где-то около получаса. А когда, уже возвращаясь оттуда, подходили к моей машине, откуда ни возьмись появился белый фургон. Из него вышли двое мужчин и напали на нас.

– Кроме цвета, вы что-нибудь еще можете сказать о фургоне?

– Нет.

– Опишите, пожалуйста, мужчин. Вы видели их лица?

– Я не разглядывала их, инспектор. Могу лишь сказать, что они оба среднего телосложения, один чуть выше. Первый был одет в голубой спортивный костюм, а второй в джинсы и черную кожаную куртку. Им где-то около тридцати. У обоих каштановые волосы, но вот описать их лица, боюсь, не смогу. Не думаю, что узнала бы их, если бы снова встретила.

– Они говорили с вами?

– Нет. Перед тем, как потерять сознание, я предлагала им деньги, но они ничего не ответили.

Инспектор оторвал взгляд от своей записной книжки и внимательно посмотрел на Фрэнсис.

– А вы видели другого мужчину, что пришел вам на помощь?

Фрэнсис отрицательно покачала головой.

– Я лишь слышала его голос, но очень слабо, неотчетливо, откуда-то издалека, а потом я впала в забытье и уже ничего не помню.

Инспектор посмотрел на свои записи.

– Нас интересует этот мужчина, потому что он знал вас. Он назвал ваше имя и имя вашего сына, когда вызывал „скорую помощь", но Питер сказал, что не говорил ему, кто вы. Мы проверили его имя, адрес и номер телефона, которые он оставил диспетчеру. Они оказались ложными.

– Боюсь, ничем не смогу вам помочь. Я не имею ни малейшего представления, кто бы это мог быть.

– Инспектор, фотографии Фрэнсис и Питера были в журнале две недели назад, – вмешался в разговор Норман. – Этот человек мог видеть их.

– Хочу надеяться, что не все поклонники журнала „Хелло!" разгуливают по улицам с оружием в рунах, мистер Феллоус. Питер сказал, что мужчина был вооружен, хотя он не может утверждать точно. – Инспектор Лукас положил свою записную книжку в карман и встал. – Не хочу вас больше задерживать, миссис Феллоус, но мы обязательно свяжемся с вами через пару дней. Было бы неплохо, если бы вы и ваш сын помогли нам составить устные портреты этих мужчин.

– Я не хочу вовлекать сына, – резко ответила Фрэнсис. – Он уже достаточно пережил за последние дни.

– Тем не менее это было бы полезно для следствия, – настаивал инспектор.

– Это было всего лишь обычное хулиганство, которое случается на улицах нашего города каждый день, – сдержанно проговорила Фрэнсис. – Я понимаю, вы делаете все возможное, но согласитесь, что полиция не в состоянии переловить всех бандитов в Лондоне. Было очень приятно встретиться с вами, – вежливо прибавила она, настойчиво выпроваживая его с очаровательной улыбкой.

Норман пошел проводить посетителя.

– Был бы вам очень признателен, инспектор Лукас, если бы это происшествие сохранилось в тайне, – произнес он, как только они вышли в коридор.

– Сегодня утром мне звонил мистер Несбит из Центрального управления, так что можете не беспокоиться, мистер Феллоус, сообщение о нем не появится в прессе.

Фрэнсис одевалась, когда Норман вернулся в палату.

– Неужели необходимо было упоминать о ежедневно случающихся в Лондоне хулиганствах?! – принялся отчитывать он жену.

– Ради бога, Норман! Это же была не пресс-конференция на тему закона и правопорядка. В любом случае, думаю, он будет голосовать за консервативную партию. А составлять портреты преступников, которых я не помню, – лишняя трата времени. Да и вообще все эти служаки ходят передо мной на задних лапках потому, что я твоя жена, – оборвала мужа Фрэнсис, не желая продолжать бессмысленный разговор.

На следующее утро Фрэнсис встала, когда еще не было и семи. Как обычно, она сначала приняла душ, оделась, как следует уложила волосы, привела в порядок лицо и лишь после этого вышла из спальни и поднялась в комнату Питера.

Мальчик еще сладко и безмятежно спал. Фрэнсис долго стояла, разглядывая его милое, спокойное личико, затем нежно погладила спутавшиеся во сне волосы и решила дать ему возможность поспать лишние полчаса. Школьная форма Питера, приготовленная еще с вечера, аккуратно висела на спинке стула, но Фрэнсис, еще раз желая убедиться, что все в порядке, поправила ее и лишь после этого осторожно вышла из комнаты.

По дороге на кухню она зашла в гостиную и отдернула занавески.

Фрэнсис не любила темные комнаты, тем более если на улице в это время было светло. Она стояла у окна, разглядывая площадь, до сих пор окутанную туманной дымной и спокойствием раннего утра. Все выглядело, как всегда, и в то же время совсем по-другому. Это чувство пришло к ней вчера, когда она наконец вернулась под защиту своего дома, к своей прежней жизни. Вчера ей вдруг показалось, что это происшествие на Спайтелфилде было лишь началом великой охоты, устроенной на нее. И это чувство лишь усилилось, когда ей пришлось идти вечером в спальню по темным коридорам дома одной, потому что Норман вынужден был задержаться в Свентоне.

Под влиянием какого-то импульсивного порыва Фрэнсис резко отошла от окна и, подойдя к телефону, торопливо набрала номер их загородного дома.

– А я ждал, когда можно будет позвонить тебе, – приветствовал жену Норман. – Я думал, ты сегодня захочешь поспать подольше. Как ты провела ночь, дорогая?

– Хорошо, спасибо, – соврала Фрэнсис. – Я хочу сегодня отвезти Питера в школу, поэтому пришлось встать пораньше. Вчера я разговаривала с мистером Томпсоном и предупредила, что Питер будет на месте около десяти часов утра.

– А потом ты можешь приехать сюда, – предложил Норман. – Первую половину дня я буду свободен, и было бы прекрасно, если бы ты провела со мной это время.

– Мне бы тоже хотелось, но, боюсь, у меня не получится. Я должна сегодня идти на работу. – Она не хотела рассказывать мужу о мучивших ее всю ночь страхах, но беспокойство за сына не покидало ее. – Знаешь, Норман, мне не очень нравится мысль, что Питер после всего случившегося останется в школе один. Мне кажется, необходимо договориться с полицией о его охране.

– Я думаю, это лишнее. Ты же сама сказала инспектору Лукасу, что было обычное хулиганство, подобное многим. Они не могут обеспечить охраной всех, кто попадает в подобные неприятные истории.

– Питер всего лишь ребенок, и он твой сын! – Она услышала в трубке, как Норман тяжело вздохнул.

– Будь благоразумной, Фрэнсис. Даже кабинет министров полиция не может себе позволить держать под охраной круглосуточно, не говоря уж об одном ребенке.

– Тогда мы можем кого-нибудь нанять, – настаивала Фрэнсис.

– Это невозможно, дорогая. Людям сразу станет все известно и начнут говорить, что на улицах города стало слишком опасно и что поэтому министр, сторонник партии консерваторов, нанимает своему сыну телохранителя… Извини, но я не думаю, что это хорошая идея.

– Тебе легко так рассуждать, потому что тебе не десять лет. А Питер страшно напуган, – нервно прокричала она в трубку.

– В таком случае для него это будет самым лучшим способом быстрее вернуться к прежнему расположению духа и к своей прежней жизни, – спокойно и твердо проговорил Норман. – Я могу понять твои беспокойство и заботу, но мы должны уметь сдерживать свои эмоции. А сейчас мне нужно идти. Вернусь домой вечером, тогда и поговорим.

Ничего не ответив, Фрэнсис положила трубку и направилась на кухню в надежде найти поддержку и утешение в компании Евгении. Нет, она не будет ничего рассказывать экономке. Фрэнсис знала, что та все поймет и без слов.

– Доброе утро, Евгения, – приветливо сказала она, заходя на кухню.

Когда бы Фрэнсис ни встала, она всегда находила Евгению здесь, как она сама говорила, „на ее кухне". Одевалась Евгения всегда в черное, а на голове неизменно возвышался аккуратно уложенный пучок седых волос.

– Питер еще спит. Я подумала, что сегодня ему можно позволить отдохнуть лишние несколько часов.

– ¡Por supuesto! El pobrecito necesita descansar,[21] – покачала головой Евгения.

Маленький мистер Феллоус стал ее любимцем с тех самых пор, как она впервые вошла в этот дом. Питеру тогда не было еще и года. Евгения хорошо и достаточно бегло говорила по-английски, но однажды она обнаружила, что в этом доме понимают все, что бы она ни сказала на испанском, и с тех самых пор, игнорируя недовольство Фрэнсис, экономка семьи Феллоус стала говорить только на своем родном языке.

– Le prepararé huevos revueltos para el desayuno, como a él le gustan,[22] – объявила Евгения.

– Доктор считает, что Питеру вредно слишком часто есть яйца. А вчера у него уже была на завтрак яичница, – заметила Фрэнсис. Она всегда говорила с Евгенией на английском. Обе женщины притворялись, что не знают другого языка, кроме своего родного. Но логика сильнее разума, а потому лишь глупец, услышав их разговор, мог по-настоящему поверить в эту игру.

– Doctores…[23] – пожала плечами Евгения. Фрэнсис знала, ее экономка придерживается мнения, что доктора за огромную плату способны лишь на то, чтобы доконать своих пациентов. Фрэнсис также знала, что абсолютно бессмысленно вступать с Евгенией в пустой спор. Вместо этого она села за стол, где ее уже ждали горячий кофе и грейпфрут. Вспомнив, что на следующей неделе у Питера день рождения, она остановила взгляд на огромном настенном календаре, еще раз проверяя день недели, на который выпало это торжество. Рядом с календарем висели фотографии Фрэнсис и Питера, которые экономка аккуратно вырезала из журнала и старательно прикрепила к стене. Еще раз пробежав взглядом по знакомым фотографиям, Фрэнсис вернулась к своему завтраку.

– Твоя племянница еще не завела собственных детей? – спросила она Евгению.

И, хотя у Фрэнсис было много более важных и неотложных дел, которые ей надо было обсудить с экономкой, она решила, что короткая светская беседа не помешает, а даже, наоборот, несколько успокоит ее.

– Мам, здесь продается новая игра „Супер-Марио". Пожалуйста, давай купим ее на этой неделе!

– Я уже купила тебе две новые игры всего несколько дней назад… Ну хорошо, я подумаю, – ответила на просьбу Питера Фрэнсис.

Стремление во всем ограничивать сына проявлялось у нее только на словах, и они оба знали об этом.

До ворот школы оставалось всего несколько сотен ярдов, и потому машина замедлила ход.

– Я куплю ее тебе, если ты мне кое-что пообещаешь, – прибавила Фрэнсис. – Пожалуйста, не заговаривай на улице с незнакомыми людьми.

– Ты уже повторяла мне это миллион раз, – застонал Питер. – Ты все еще беспокоишься о том, что произошло в субботу?

– А ты? – задала Фрэнсис встречный вопрос сыну, радуясь тому, что у них завязывается откровенный разговор. Она уже не раз пыталась поговорить с Питером о случившемся, но он всякий раз уходил от темы, называя ее „скучной".

– Все было так неожиданно и так необычно, мам. Нечто похожее показывали по телевизору в передаче „Криминальные новости". Помнишь, в прошлом месяце? – рассуждал Питер с серьезностью взрослого человека.

Должно быть, он видел эту передачу в школе, в прошлом семестре, догадалась Фрэнсис и решила поговорить с Евгенией, чтобы она не разрешала мальчику смотреть телевизор после восьми часов вечера, когда он бывал дома.

– Инспектор сказал мне, что ты видел того мужчину, который спас нас, – продолжила Фрэнсис, не желая прерывать начатый разговор.

– Он был прекрасен и выглядел, как кинозвезда, – серьезно ответил Питер.

– А на кого он похож? – спросила Фрэнсис.

– На Брюса Уиллиса! – воскликнул мальчик. С тех пор как на экраны страны вышел фильм „Тяжело умирать-2", для Питера с его небольшим пантеоном героев не существовало других кумиров. – Только он выше, темноволосый и с карими глазами.

– Но тогда он не похож на Брюса Уиллиса, – рассмеялась Фрэнсис.

– Но ты же понимаешь, что я имею в виду…

Они въехали в ворота Доддингтон-Хилл, и лицо Питера омрачилось.

– Мам…

– Что, дорогой?

– Помнишь прошлогодний праздник в честь годовщины вашей свадьбы? – спросил он.

– Помню. И что же?

Фрэнсис была удивлена, почему Питер вспомнил об этом спустя почти шесть месяцев.

– Это был месяц вашей свадьбы?

– Нет, мы поженились в июне, но летом все уезжают из Лондона, и мы решили отметить это событие в сентябре.

– Понятно… – Питер опустил глаза.

– Что понятно?

– Мой день рождения в октябре. Мне десять лет… – пробормотал он.

Наконец Фрэнсис поняла, почему Питер выглядел смущенным, когда начал разговор.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Фрэнсис, хотя прекрасно поняла, о чем идет речь. У Питера всегда было хорошо с математикой, но Фрэнсис смущало другое – он еще слишком мал, чтобы беспокоиться о столь щекотливом вопросе.

– На прошлой неделе Александр сказал мне, что, когда они получили приглашение на мой праздник, его мать пошутила по этому поводу.

Александр был школьным другом Питера, и Фрэнсис решила, что при встрече обязательно поговорит с его матерью об этой злой шутке.

И она поняла наконец, что это и есть настоящая причина нежелания Питера возвращаться в школу. И „дурацкий журнал" здесь ни при чем.

– Ты просто родился чуть раньше положенного срока, дорогой, вот и все, – весело сказала она. Но Питер не был глупым ребенком, и Фрэнсис знала, что он не поверил объяснению.

Мальчик внимательно посмотрел на мать.

– Александр сказал, что ты была беременна уже до того, как вышла замуж за папу, – после небольшой паузы сказал он.

Фрэнсис, как будто не замечая слов сына, задумчиво смотрела на дорогу. Ее жизнь стала сейчас достоянием публики, и теперь было вдвойне трудно опровергнуть или пресечь любые сплетни.

– Ты просто преждевременно появился на свет, дорогой. Я еще не была беременна, когда выходила за твоего отца. Клянусь тебе. Александр сказал вздор, – спокойно и твердо произнесла она.

Питер всегда мог понять, когда его мать лгала ему, но сейчас Фрэнсис прочитала на его лице облегчение – он ей поверил.

Минуту спустя в ветровое стекло машины уже можно было видеть здание школы.

– Тебе не надо идти со мной, мама, – сказал Питер, выходя из машины.

Он надел кепку, забросил на спину рюкзак и, шурша гравием, направился к главному корпусу.

– Подожди минуту, – догоняя его, остановила сына Фрэнсис. Она никак не могла поверить, что он так легко отбросил в сторону свои тяжкие сомнения.

– Давай обойдемся без бурных поцелуев, – проворчал Питер, как только они оказались у двери школы. – Кто-нибудь может увидеть нас, и потом будут дразнить меня.

Норман был бы доволен – жизнь начинает входить в свое прежнее русло, подумала Фрэнсис.

– Только один, на прощание, ладно? – улыбнулась она.

Фрэнсис лишь слегка коснулась губами лба Питера, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не заключить сына в крепкие объятия.

Питер развернулся и пошел прочь, ни разу даже не оглянувшись. А Фрэнсис еще некоторое время продолжала стоять неподвижно, борясь с непреодолимым желанием войти внутрь и поговорить с его учителем, или директором школы, или с кем-нибудь еще, кто бы мог успокоить ее и убедить, что позаботится о ее сыне. Но она уже разговаривала сегодня с директором школы по телефону, а Норман не раз предупреждал ее, чтобы она не надоедала со всякими пустяками.

Фрэнсис огляделась по сторонам. Ландшафт вокруг школы напоминал ей спокойный, безмятежный сельский пейзаж, подобный парку в Лас-Акесиасе. Картины знакомых мест, где она когда-то была счастлива, вдруг так ярко и отчетливо предстали перед ее взором наперекор всем ее многолетним стараниям вычеркнуть из памяти все, что было связано с теми счастливыми и одновременно самыми жуткими месяцами ее жизни. Ей вдруг стало страшно.

Фрэнсис решила немедленно забрать Питера домой, но тут же представила реакцию Нормана и признала, что ее муж будет, как всегда, прав. Это Англия, а не Аргентина. И лишь ее собственный страх был единственным звеном, связывающим в одно целое Питера и то, что когда-то произошло в далеком прошлом.

Фрэнсис вернулась к машине, села в нее и поехала прочь.

– Фрэнсис, мы лидируем! Последние данные показали, что у нас больше на пять процентов голосов. В прошлом месяце мы были впереди наших конкурентов на три процента, а ведь кампания началась всего неделю назад! – Норман сиял от восторга, просматривая первую страницу „Дейли экспресс".

– Я разговаривала с заведующим интернатом, – сказала Фрэнсис. – У Питера все хорошо.

– Я же говорил тебе, что проблем не будет. Питер разумный парень.

– Это все так, но за последнее время на него слишком много всего обрушилось, – раздраженная равнодушием мужа, возразила Фрэнсис.

– В любом случае, в пятницу он уже будет дома, – успокоил ее Норман.

– Что ты собираешься делать в уик-энд? – спросила Фрэнсис.

С тех пор как Норман стал членом парламента, они купили в его избирательном округе маленький домик и большинство выходных проводили там.

– В воскресенье состоится заседание в центральном офисе. Мне обязательно нужно там быть, а вы с Питером можете вместе отдохнуть где-нибудь. Думаю, я справлюсь без тебя, – ответил Норман.

– Нет. В таком случае мы останемся с тобой. Для Питера лучше, если мы будем вместе. Мы придумаем, чем заняться в тот вечер, пока тебя не будет.

– Я пригласил Дэвида на обед в воскресенье, – разбивая все надежды Фрэнсис на тихий вечер в семейном кругу, сказал Норман. – Нам надо обсудить некоторые вопросы. И поскольку ты останешься здесь, я попрошу Дэвида взять с собой Джудит.

Фрэнсис подумала, что Питер не будет в восторге от вечера, проведенного за обсуждением политических проблем, не будет от этого в восторге и она. Но ничего не сказала.

Норман тщательно сложил брюки и вместе с остальной одеждой аккуратно положил их на тумбочку около кровати. Когда-то Фрэнсис нравилось это свойство мужа, но сейчас крайняя педантичность Нормана казалась ей абсурдной и она предпочитала не обращать на нее внимания.

– Как дела на работе? – спросил он.

Фрэнсис уже лежала в кровати и читала на сон грядущий. Оторвавшись от книги, она посмотрела на мужа.

– У меня возникли некоторые проблемы с одной сумасшедшей маркизой, – задумчиво ответила она. – Сегодня утром мне пришел от нее факс: она хочет получить за прием туристической группы на своей вилле большую сумму денег, чем мы оговаривали раньше. Но я уже не могу изменить соглашение.

– И что ты собираешься делать?

– Я отослала ей факс, в котором напоминаю, что наш договор уже подписан и что я не собираюсь ей платить больше.

– Прекрасно. У тебя талант к бизнесу. Мне нравится это, – одобрительно сказал Норман, снимая и аккуратно складывая рубашку.

Фрэнсис посмотрела на него.

– Но, похоже, мой талант убил в тебе способность любить меня.

Их глаза встретились, и Фрэнсис пожалела о сказанном. Такого рода намек мог быть расценен мужчиной либо как выговор, либо как приглашение. Заметив на миг вспыхнувшую в глазах мужа искру, Фрэнсис решила, что Норман воспринял это как последнее. Он всегда умел находить правильное решение во избежание ненужного конфликта. Но импульсивное желание Нормана заняться сейчас любовью все равно не могло вычеркнуть из сознания Фрэнсис тот факт, что на протяжении последних нескольких недель ее муж ни разу не сделал попытки даже прикоснуться к ней.

Норман направился к кровати. На секунду Фрэнсис закрыла глаза, представляя, что последует дальше: его губы ласкают ей грудь, ее ноги обвивают его бедра… Она почувствует головокружительную истому, как только ощутит от неистовых поцелуев вкус его крови на своих губах и нежные мужские руки на своем теле.

Но когда Фрэнсис снова открыла глаза, она увидела Нормана, неторопливо завязывающего тесемку своих пижамных штанов. И на губах она чувствовала лишь приятный маслянистый вкус своего дорогого ночного крема. Фрэнсис огляделась вокруг: слабый свет, выцветшие занавески, потускневшее от времени дерево некогда дорогой изысканной мебели. И она вдруг ясно осознала, что нет уже той юной девушки, а есть лишь начинающая стареть женщина.

Возможно, их любовь умирает вместе с этой обстановкой, подумала Фрэнсис, кладя книгу на тумбочку.

– У меня закрываются глаза. Спокойной ночи, дорогой, – ласково сказала она, зарываясь в мягкий шелк постельного белья. Норман повернулся к ней спиной, открыл портфель и, достав оттуда толстую папку с бумагами, уютно устроился на кровати. Затем он взял с тумбочки очки, включил ночник и, повернувшись к Фрэнсис, поцеловал ее в лоб. Уже минутой позже он был полностью поглощен чтением документов, содержавших данные о состоянии сил консервативной партии накануне выборов.

По дороге на работу Фрэнсис обдумывала мучивший ее на протяжении двух последних месяцев вопрос об увольнении Миранды. Для такого маленького бизнеса, как у Фрэнсис, секретарша была излишней роскошью. С одной стороны, Фрэнсис сделает Миранде большое одолжение, уволив ее сейчас, до выборов, пока еще не вступила в силу новая экономическая программа. Потом же подыскать себе другую работу станет намного труднее, и тот факт, что Миранда является специалистом первого класса лишь в любовных делах, также был не в ее пользу. Но, с другой стороны, из-за того, что Миранда была дочерью главного сотрудника Нормана, Фрэнсис никак не могла решиться уволить свою секретаршу.

Когда Питеру исполнился год, Фрэнсис заставила себя вновь пойти работать. Как бы старательно Норман ни притворялся, Фрэнсис знала, что он не в восторге от этого решения. Но тем не менее именно Норман помог ей устроиться младшим сотрудником в Центральный торговый банк. Фрэнсис была решительной молодой леди, имела немалый опыт и, самое главное, могла через обширные связи своего мужа наладить контакт с нужными людьми. Все это помогло Фрэнсис, и она быстро поднималась по служебной лестнице. Возможность в скором времени занять руководящую должность стала более вероятной, точно так же, как и возможность Нормана получить пост в кабинете министров. Но неожиданно разразившийся на рынке акций скандал подорвал прочно занимаемые Фрэнсис позиции. Если бы даже она не была вовлечена во всю эту неразбериху, сложившаяся ситуация могла неблагоприятно отразиться на карьере Нормана. В итоге в 1989 году Фрэнсис пришлось отказаться от работы в банке и заняться своим собственным бизнесом: организацией дорогих туров по Франции и Италии в сопровождении гидов-переводчиков.

Она пересекла Веллингтонскую площадь, подошла к офису и позвонила. Немного подождав и поняв, что дверь ей не откроют, она принялась искать ключ. Миранда, видимо, будет позже, подумала Фрэнсис, заходя в кабинет. Она подняла жалюзи и некоторое время задумчиво смотрела на площадь. Она всегда любила это место, потому что оно напоминало ей о том времени, когда Питер еще только начинал ходить. Они часто гуляли с ним по площади, потому что Норман считал, что ребенку нужны большие пространства, и именно поэтому же они купили тогда дом на Ханс-плейс. Иногда Фрэнсис жалела, что они уехали оттуда. Когда-то они были счастливы там.

Заработал факс, и этот шум вернул ее к жизни. Фрэнсис решила, что пришел ответ от маркизы, но ошиблась – это было сообщение из Мадрида, подтверждающее очередной предварительный заказ. Она записала на небольшой листок бумаги все необходимые данные и положила его под стекло стола, чтобы позже не забыть позвонить в Севилью, и только тогда заметила мигающую красную лампочку автоответчика.

Фрэнсис перемотала кассету и включила магнитофон. Первое сообщение было от Миранды, которая жаловалась на то, что провела беспокойную ночь (в каком-нибудь клубе, предположила Фрэнсис) и что она задержится сегодня утром. Второе сообщение было от самой Фрэнсис. Она просила Миранду сразу, как только та придет на работу, позвонить в типографию. Фрэнсис сделала этот звонок вчера вечером. Значит, Миранда знала, что проведет бессонную ночь, еще перед тем как уйти с работы. Фрэнсис была недовольна выходкой своей секретарши и решила серьезно поговорить с ней. Но больше всего ее раздражала не безответственность Миранды, а ее глупость – она даже не могла как следует придумать самой себе алиби.

Прослушав все сообщения, Фрэнсис набрала номер присланного этим утром факса.

– Могу я поговорить с мистером Биндхамом?

– Он сейчас на другом телефоне. Вас соединить?

– Пожалуйста, передайте ему, что звонила Фрэнсис Феллоус. Мне бы хотелось связаться с ним как можно скорее.

Положив трубку, она спустилась вниз, забрала почту и, приготовившись просмотреть ее, вернулась к себе в кабинет.

Только Фрэнсис собралась распечатать первое письмо, как раздался телефонный звонок.

– Алло! – вежливо ответила она.

– А твой голос не изменился, он все такой же, Ojos de Jade. – Фрэнсис узнала этот странный акцент, который столько лет жил в ее памяти… Никто другой никогда не называл ее так.

– С кем я говорю? – Вопрос бессмысленный, но это было все, что она смогла сказать.

– Ты прекрасно знаешь, с кем говоришь. Мой голос не слишком изменился за это время.

– Где?.. Как?.. Почему ты?.. – Фрэнсис не знала, с чего начать, – было слишком много вопросов. Поэтому она решила еще раз убедиться. – Диего, это ты?

– Жди меня в „Ритце" в четыре часа. Будь одна, – сказал он, и в трубке послышались короткие гудки.

Фрэнсис положила телефонную трубку. Она старалась взять себя в руки, но не могла, точно так же, как не могла оставаться сейчас здесь одна. Она уже хотела вернуться домой, но передумала. Это было бы еще хуже – Фрэнсис не смогла бы объяснить Евгении свой столь ранний приход. Она, конечно, может сказать, что больна, но тогда экономка устроит чудовищный скандал, лишь только Фрэнсис попытается уйти вечером из дома.

Сначала Фрэнсис обуревало отчаянное любопытство. Ей хотелось встретиться с Диего немедленно и узнать все сию же минуту. Но потом она испугалась своего нетерпения. Ее стал мучить вопрос: как Диего остался жив? На протяжении долгих лет Фрэнсис оплакивала его; желая защитить себя от мучительных переживаний, она старалась похоронить в самом дальнем уголке памяти воспоминания о нем, оградить себя от всего, что связывало ее с далеким прошлым. Миновало уже одиннадцать лет с тех пор, как она в последний раз видела Диего. Теперь Фрэнсис жила в другой стране, у нее были другой муж и другое имя. У нее была другая жизнь!

И у нее был Питер.

Вспомнив о сыне, Фрэнсис пришла в бешенство – Диего знал, что она беременна, и тем не менее оставил ее. Из-за другой женщины, вероятно, как она и подумала тогда, когда Диего настоял, чтобы она поехала в Нью-Йорк одна. Его родители хотели убить ее, а он, даже не задумываясь, отказался от нее, отверг ее любовь. Фрэнсис переполнял гнев: ведь она поверила в его историю о Марине. Тогда Диего просил Фрэнсис присоединиться к нему в Нью-Йорке, но неожиданное появление Амилькара в Рио разрушило их планы. Может быть, она не говорила ему о беременности? Она лишь помнит, что звонила из Рио в Буэнос-Айрес и узнавала результаты анализов, но сейчас, по прошествии стольких лет, она не могла с точностью сказать, говорила ли она об этом Диего.

Эта мысль на некоторое время вернула Фрэнсис спокойствие. Но затем новая версия тех далеких событий ясно предстала перед ее мысленным взором, и она в сотый раз прокляла Диего. Если бы он тогда был с ней откровенен, если бы взял с собой в Нью-Йорк, они до сих пор были бы вместе. А может, и нет. Этого она не знала.

Одно Фрэнсис знала точно: она хочет его видеть снова.

– Миссис Сантос?

Фрэнсис вздрогнула – уже давно никто не называл ее так.

Она повернулась и увидела маленького мальчика-посыльного, который, казалось, вырос из-под земли. Вот уже пятнадцать минут она неподвижно сидела здесь, под брызгами золотого фонтана, и неотрывно смотрела на дверь. Мысль о столь неожиданном появлении Диего тревожила ее точно так же, как возможность увидеть его снова после стольких лет.

– Да, – отозвалась Фрэнсис.

– Ваш муж просит прощения за опоздание. Он сказал, что скоро будет.

– Где он?

– Я не знаю, мадам. Портье просил меня разыскать вас и передать это сообщение.

– Благодарю.

После некоторого времени, прошедшего в нетерпеливом ожидании, Фрэнсис наконец встала и пошла к выходу. Она остановилась около стеклянных дверей и в последний раз окинула взглядом огромный зал, на случай если Диего все-таки пришел. И тут она заметила, что портье пристально разглядывает ее. Испугавшись, что мужчина может ее узнать, она развернулась и стремительно пошла прочь от главного входа. Вернувшись в зал ресторана, она увидела за тем самым столиком, который недавно покинула, Диего, внимательно наблюдавшего за ней.

Он встал, улыбнулся ей той самой обворожительной улыбкой, которой встретил ее в первый день их знакомства в Нью-Йорке, и Фрэнсис удивилась своей реакции на это обычное приветствие: она никак не могла ожидать, что стоявший перед ней мужчина, столь не похожий на Диего, которого она знала, мог произвести на нее такое впечатление. Годы оставили маленькие морщинки вокруг его глаз и посеребрили несколько прядей густых волос. Но, как ни странно, время не уменьшило его обаяния, а наоборот, даже увеличило его привлекательность. И только восхищенный взгляд его глаз сохранил прежнюю непосредственность молодого Диего.

– Ты не изменилась, Мелани. Ты и сейчас самая прекрасная женщина на земле, – сказал он, заботливо отодвигая стул и помогая ей сесть. Диего встретил ее так легко и непринужденно, что казалось, они не расставались никогда.

– Благодарю, но я изменилась. Сильно изменилась. Может, твоя память все еще спит после столь затянувшейся смерти? – едко заметила Фрэнсис.

Диего улыбнулся.

– Тебе незачем применять сарказм как оружие против меня, – заметил он.

– Возможно, это одно из изменений, происшедших со мной.

Диего поймал ожидающий взгляд официанта и заказал чай.

– Это самый лучший чай в Лондоне, – объяснил Диего, увидев ее удивленный взгляд. – Да, да, я до сих пор считаю то, что я люблю, самым лучшим. Но ведь это правда, – улыбнулся он.

– Какое забавное слово ты употребил, – не желая вести вежливую светскую беседу, огрызнулась Фрэнсис.

– Ты имеешь в виду „правда"? Почему? Я никогда не лгал тебе. Я не всегда все рассказывал, но это только ради твоего же спокойствия.

– Ты лгал мне все время. Ты солгал мне об истинной цели твоей поездки в Нью-Йорк. Ты отправился туда, чтобы до нитки обобрать собственных родителей. Ты разыграл свою смерть…

– Откуда ты узнала о деньгах? – прервал Фрэнсис Диего.

– Твоя мать сообщила мне, когда рассказывала о наркотиках.

Подошел официант с их заказом, и им пришлось на время, пока они вновь не остались одни, прервать беседу. Но тот факт, что Диего, как казалось, оставался невозмутимым, увеличил злость и раздражение Фрэнсис.

– Тебе следует налить сразу – ты же не любишь слишком крепкий чай, – посоветовал ей Диего.

Фрэнсис наполнила чашки и протянула одну ему.

– Как странно, что мать рассказала тебе все. Должно быть, она любила тебя больше, чем я думал, – задумчиво произнес Диего. – Да, это правда, что я взял деньги. Но это были и мои деньги. Я инвестировал их. Я скопил их, а не родители.

– Ты никогда не говорил мне о наркотиках. Ты знал, что я не выйду за тебя замуж, если мне станет известна правда.

– Но я, так же как и ты, не имел ни малейшего представления о наркотиках, – возразил Диего. – Я узнал все лишь после нашей свадьбы. Ты, конечно, не веришь мне?!

– Не выгляди глупым. Почему я должна верить тебе? Наклонившись вперед, Диего внимательно посмотрел Фрэнсис в глаза.

– Потому что это правда, – настаивал он. – Отец всегда говорил мне, что мы занимаемся сельскохозяйственным бизнесом и что используем систему двойного расчета. Он заявлял номинальную стоимость экспортного товара в Аргентине, а оплачивал его уже за границей, главным образом в Америке, но затем товар выезжал из страны, минуя американские налоги. Я думал, что помогаю ему скрывать нечистые деньги, а не прибыль с наркотиков. Но потом узнал правду… Я был шокирован…

– Не сильнее шокирован, чем я, когда твоя мать сообщила мне, что мой муж управляет наркобизнесом в Америке, – резко отозвалась Фрэнсис.

Диего откинулся на спинку стула.

– Это все выдумки моей матери. Она всегда ревновала меня к тебе и, должно быть, хотела причинить тебе боль. Клянусь, что ничего не знал о наркотиках до того злополучного лета, но сейчас это уже не важно. Я хотел выйти из игры, Мелани. Вот зачем я поехал в Нью-Йорк – сообщить обо всем в Агентство по борьбе с наркотинами.

– Да, конечно. Ты был счастлив, сдав своих родителей полиции и забрав у них при этом миллион долларов в качестве моральной компенсации. И после всего этого с чистой совестью решил начать новую жизнь. Жаль, что ты забыл сообщить об этом мне, – спокойно, стараясь сдержать свое негодование и возмущение, произнесла Фрэнсис.

– Я же говорил тебе, что у меня были на те деньги такие же права, как и у моих родителей. Если бы я не забрал их, деньги конфисковало бы правительство. А я не понимаю, почему должен был преподнести ему столь приятный сюрприз, и поэтому решил сохранить деньги для себя.

– Ты отнимаешь у меня время. Я не хочу больше слушать твои объяснения, – отодвинув стул и потянувшись за сумочкой, решительно сказала Фрэнсис.

Диего схватил ее за руку.

– Пожалуйста, не уходи, – начал защищаться он. – Я делал это только ради нас. Я действительно хотел порвать со всем этим, чтобы ты и я могли начать новую жизнь. Может быть, я погорячился с деньгами, но я не могу жить без них. Но ведь это же не грех. Родители всегда говорили мне, что настанет день, когда я стану очень богатым. Я не мог начинать новую жизнь, не имея за душой ни гроша; и я не был уверен, что ты будешь любить меня, как прежде, если я буду нищим.

– Я бы любила тебя так же, – резко ответила Фрэнсис.

Она старалась, она очень хотела поверить его объяснению, потому что оно полностью оправдывало его поступки, но последние слова Диего причинили Фрэнсис боль. Он усомнился в ней. Или в ее любви, хотя в этом не было никакой разницы.

– Ты только так думаешь. Но я был бы уже не тот Диего, что прежде… Я до сих пор помню твое лицо, когда ты впервые увидела Лас-Акесиас.

– Да, я любила это место, – согласилась Фрэнсис. – Но тебя я любила больше. Деньги еще не все, по крайней мере, для меня.

– У бедняков нет собственных парков и озер, – усмехнулся Диего, левой руной откидывая назад выбившуюся прядь черных волос, – жест, который Фрэнсис хорошо помнила.

Диего проследил за ее взглядом.

– Это кольцо. Я все еще женат на тебе, – сказал он. – Но у тебя кольца не мои, и этот камень уже не тот, что я дарил тебе. У твоего мужа, похоже, нет фантазии и вкуса.

Фрэнсис опустила руку на колено, под защиту стола, подальше от пытливого взгляда Диего.

– Улетая в Нью-Йорк, я должен был быть уверен, что отец ничего не заподозрит, – продолжал прерванный рассказ Диего. – Я не мог взять тебя с собой. Ты была нужна мне в Рио как мое алиби.

– Тогда история о твоей сестре была неправдой?

– Да.

– А где она сейчас?

– Она покончила с собой в клинике через несколько месяцев после того, как ее поместили туда. Это был тяжелый удар для меня. Понадобилось время, чтобы я пришел в себя.

Фрэнсис вспомнила расческу, которую нашла у себя в комнате в Сальте. Мария отрицала факт заточения там Марины, но она также отрицала и факт существования своего брата, а Фрэнсис имела неопровержимое доказательство обратного – она видела его собственными глазами. Диего опять говорил правду, но сейчас она уже не хотела прощать его. Много лет назад ненависть была единственным утешением Фрэнсис, благодаря чему она смогла пережить его потерю, а сейчас эта же самая ненависть стала единственным противоядием от возможного вторжения Диего в ее жизнь.

– Когда я был в Нью-Йорке, я связался с Агентством по борьбе с наркотиками и сообщил им имена людей моего отца. Список я взял в офисе. А потом я вдруг понял, что ФБР получит все права на мой арест, как только у них появятся доказательства. И я решил бежать. Сразу же, как только мы снова будем вместе. Мне понадобилось всего несколько дней, чтобы сделать нам с тобой фальшивые документы. Вот зачем мне была необходима эта история с неисправностью самолета. Я не ожидал, что произойдет крушение. Я нанял на свое место другого пилота и отправил самолет обратно в Буэнос-Айрес. Если бы не авария, ты успела бы исчезнуть из Рио до приезда моего отца. Я ждал тебя в Нью-Йорке, но ты так и не приехала.

Фрэнсис села. Донос Диего на своих родителей объяснял те страшные события, которые произошли в Сальте в ночь ее побега, но остальное было ложью. Вспомнив, как Мария после крушения самолета что-то говорила о диверсии, Фрэнсис теперь была убеждена, что Диего специально послал кого-то вместо себя погибнуть в этой аварии, им же подстроенной, а сам, используя это надежное прикрытие, незаметно исчез вместе с деньгами.

– Я не верю тебе, – сказала Фрэнсис. – Ты бросил меня. Если бы я хоть что-то значила для тебя, ты связался бы со мной в Буэнос-Айресе.

– Как? Я знал, что в доме прослушиваются все телефоны. Вы получали письма только после тщательной проверки. Моя „смерть" была лишь случайностью, но самой лучшей – она давала нам возможность начать все сначала. Я пытался найти способ связаться с тобой, но ты вдруг неожиданно исчезла. Неужели ты думаешь, что я был бы сейчас здесь, если бы хотел избавиться от тебя?

Фрэнсис не знала, что думать.

– Как ты нашел меня? – спросила она.

– Ко мне в руки попал журнал. Ты изменила имя, но я все равно знал, что это ты.

– Ты жил в Испании все это время? – продолжала расспрашивать Фрэнсис.

– Я жил то там, то здесь… – настороженно оглядываясь, ответил Диего.

– Почему ты все время смотришь по сторонам? Такое ощущение, что ты ждешь кого-то, – обратив внимание на странное поведение собеседника, поинтересовалась Фрэнсис.

– Прости. Мне всегда кажется, что за мной следят. Старые привычки трудно забыть, – извинился Диего и внимательно посмотрел на Фрэнсис. – Ты не веришь мне, – пытаясь разобраться в ее чувствах, продолжил он.

– Какое это имеет значение? У тебя своя жизнь, у меня – своя. Лучше оставить все, как есть. Прощай.

Фрэнсис встала.

– Еще слишком рано, чтобы расставаться. Мы так и не поговорили о Питере, – остановил ее Диего.

– Тут не о чем говорить.

Диего пристально посмотрел на Фрэнсис.

– Похоже, не только моя память стала изменять мне, – усмехнувшись, сказал он. – Ты говорила мне, что беременна, помнишь? Если бы даже я и не знал, нетрудно было бы догадаться – он точная моя копия на той фотографии в журнале. Я хочу его видеть, хочу говорить с ним. Тебе следует сесть, на нас начинают оборачиваться. Ты же не хочешь привлечь к себе внимание.

Фрэнсис медленно опустилась на прежнее место. По крайней мере, сейчас она знала истинную причину столь пристального интереса к своей персоне. Этой причиной был Питер. Именно из-за Питера Диего захотел видеть ее вновь.

– Ты, должно быть, сошел с ума? – резким, злым шепотом ответила она. – Неужели ты думаешь, что я захочу разрушить жизнь собственного сына и расскажу ему о тебе?! Забудь о нашем существовании и оставь нас в покое!

– В прошлое воскресенье ты так не говорила, – улыбнулся он.

Фрэнсис понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что Диего имел в виду. Ее предположение было столь невероятным и так поразило Фрэнсис, что она с трудом смогла говорить.

– Это был ты, тот, кто?..

– Хочешь сказать, что только сейчас узнала об этом? – прервал ее Диего.

– Ты следил за нами?..

– Конечно. Неужели ты думаешь, что я не захотел бы вас увидеть, зная, где вы оба находитесь? – нетерпеливо произнес Диего. Казалось, удивление Фрэнсис начинало надоедать ему. – Я считал, что ты догадалась обо всем. Я присылал тебе в больницу цветы и сам подписывал карточки. Когда-то ты была более наблюдательной, Мелани. Ведь я и раньше дарил тебе лилии и присылал письма. Ты должна была узнать мой почерк.

Фрэнсис вспомнила полную нежных белых цветов корзину.

– Я не видела твоих посланий. Все записки читала мне медсестра. Мне присылали в больницу много цветов; ты не можешь обвинять меня в том, что я не запомнила их все…

Не было нужды объяснять что бы то ни было Диего, но Фрэнсис смогла собраться с мыслями. Она была смущена столь неожиданным признанием, и первой ее мыслью было поблагодарить Диего, но она передумала, испугавшись, что овладевшее ею новое чувство заставит ее простить Диего, и она уже не сможет ненавидеть его, а значит, станет беззащитной.

– Почему ты вернулся? Ты надеялся, что приедешь сюда и сможешь забрать то, что некогда оставил? – спросила Фрэнсис, смущенная тем, что вопрос может быть истолкован как намек.

Диего улыбнулся.

– Отчасти. И, вижу, я не ошибся. Твои глаза не умеют лгать… Я хочу, чтобы в следующую нашу встречу ты привела Питера с собой. Он мой сын, Мелани. Я имею право познакомиться с ним.

– Не называй меня так!

– А раньше тебе нравилось, когда я шептал это имя тебе на ухо. И я буду шептать его снова, когда ты вновь окажешься в моих объятиях. Пойдем ко мне. Я остановился…

– Ты сумасшедший!

Фрэнсис схватила свою сумочку и, не оборачиваясь, бросилась к выходу. Ей очень хотелось надеяться, что она никогда больше не увидит Диего.

– Su marido llamo para decir que va a venir tarde,[24] – громко сообщила Евгения с кухни, как только услышала звук открывающейся двери.

– Спасибо, Евгения. Есть еще какие-нибудь новости? – спросила Фрэнсис, стоя уже у лестницы. То, что Норман задерживается, не удивило ее – это было обычным явлением.

– No, ninguno.[25]

Фрэнсис направилась к себе в комнату. Она знала, что Диего не будет звонить сюда, но на всякий случай решила спросить. С тех самых пор, как она вышла из отеля, мысли о Диего не покидали ее, и сейчас ей мерещилось, что он, подобно тени, следует за ней по пустынным коридорам дома.

Фрэнсис вошла в спальню, бросила плащ на кровать, села в кресло напротив окна, устремив безучастный взор на улицу.

Было глупо потерять над собой контроль, думала Фрэнсис. Теперь у нее нет другого выхода, как ждать, когда Диего предпримет новую попытку встретиться с ней. Он не сдастся так просто. Фрэнсис знала его. Вопрос был в том, как далеко он зайдет в своем желании добиться поставленной цели.

Раздался звонок в дверь.

Фрэнсис спустилась вниз и услышала, как Евгения открывает дверь.

– Кто это? – Ее собственный пронзительный голос шокировал Фрэнсис. Она поймала себя на том, что до боли сжимает полированную гладь перил.

– Молочник, – удивленная странным поведением хозяйки, откликнулась Евгения.

Услышав ответ, Фрэнсис облегченно вздохнула и улыбнулась. Но ее спокойствие длилось лишь секунду. Она вдруг подумала, что этим неожиданным посетителем вполне мог быть и Диего, хотя он скорее дождался бы того времени, когда Норман и Питер будут дома. А если он пошел в школу к Питеру…

Фрэнсис вернулась в спальню и стала торопливо перебирать аккуратно сложенные в стопку журналы, пока наконец не нашла тот, ставший роковым, номер „Хелло!". Она пробежала взглядом всю статью – в ней не упоминалось название школы, и Фрэнсис отбросила журнал в сторону.

„Я больше не могу так жить", – подумала она. И вдруг осознала, что ведет себя слишком глупо, ей незачем столь сильно бояться Диего. Он не сказал Фрэнсис, где живет и чем занимается. Вероятно, у Диего было не меньше причин избегать скандала и скрывать свое тайное убежище. Это был вопрос, от которого зависело ее спокойствие, и Фрэнсис, подойдя к телефону, набрала номер центральной справочной.

– Отель „Ритц", пожалуйста.

Узнав нужный номер телефона, Фрэнсис позвонила.

– Мистера Диего Сантоса, пожалуйста. С-а-н-т-о-с-а.

Она должна встретиться с ним снова. Невозможно говорить о Питере по телефону, думала Фрэнсис, ожидая, пока ее соединят с Диего.

– Сожалею, мадам, но никто, зарегистрированный под таким именем, не останавливался у нас, – услышала она ответ портье.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

– До свидания. Было очень приятно снова увидеть вас, – прощался Норман с уходящими гостями. Фрэнсис стояла рядом, с ужасом ожидая конца вечеринки и того момента, когда они останутся с мужем наедине, ощущая тревогу и арах, которые должен испытывать вор, застигнутый на месте преступления. Процедура прощания, обычно казавшаяся Фрэнсис чрезмерно долгой, на этот раз прошла слишком быстро, и, когда наконец дверь за последним гостем закрылась, хозяева дома, не сказав друг другу ни слова, медленно направились к себе в комнату.

– Дэвид и Джудит очень милы, не правда ли? – прервал молчание Норман.

– Да, мне они понравились, – согласилась Фрэнсис.

– Мне кажется, с тобой что-то происходит… ты не похожа сама на себя.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не знаю. Ты весь вечер о чем-то думаешь… у меня создалось впечатление, что тебе стоило большого труда поддерживать беседу.

– Нет. Просто мне было неинтересно, – произнесла Фрэнсис. Ей хотелось, чтобы ее ответ прозвучал непринужденно и убедительно.

– Тебя что-то беспокоит?

Два дня назад Фрэнсис приняла решение ничего не говорить Норману о Диего. Но сейчас ей захотелось во всем признаться мужу, почувствовать его участие и заботу. Однако она знала, что его реакция может быть абсолютно непредсказуемой. С тех пор как его политическая карьера резко пошла вверх, Норман стал чересчур раздражительным и подозрительно относился ко всему, что могло доставить ему неприятности или как-то неблагоприятно отразиться на его имидже безупречного политика. Предвыборная кампания уже началась, и его нервы были накалены до предела.

Если Фрэнсис расскажет о неожиданном появлении Диего Норману, он, скорее всего, не сделает ничего. Да и, честно говоря, он мало что может сделать. „Моя жена пила чай с мужчиной, который когда-то был ее мужем". Но такое заявление не давало полиции возможности решительно действовать. А если еще они узнают, что Диего и есть тот таинственный спаситель из Спайтелфилда, то дело может принять другой оборот и вылиться в шумное криминальное расследование по делу о хулиганском нападении на женщину и ребенка. Норман наверняка не захочет шума, не хочет его и она. Диего прекрасно понимает, что ее семейную ситуацию можно рассматривать как двоебрачие. И, хотя официально они с Норманом вступили в брак уже после смерти Диего, в период предвыборной кампании было бы трудно объяснить, что они не нарушили ни закона, ни веры.

– Нет. Ровным счетом ничего, – после всех этих тяжких раздумий наконец ответила Фрэнсис. – Думаю, я просто устала. Пойду проведаю Питера. – И она направилась в комнату сына, оставив Нормана одного перед дверью спальни.

Фрэнсис вошла в детскую и нежно улыбнулась, увидев мирно спавшего в маленькой кроватке Питера. Вокруг царил полнейший беспорядок: кое-как брошенная одежда, разбросанные по полу видеокассеты с записями детских игр, наполовину склеенные модели аэропланов… Фрэнсис немного, настолько это было возможно, прибрала в комнате, а затем остановилась напротив детской кроватки, любуясь спящим сыном. Как она любила этот нежный изгиб маленького рта, эти пухлые щечки, эти черные непослушные вихры, разметавшиеся по подушке, невинный запах детской кожи. Фрэнсис наклонилась, поцеловала сына и медленно вышла из комнаты, напоследок задержавшись около двери, слушая ровное дыхание Питера, – ей очень не хотелось уходить из этой уютной детской. Когда Фрэнсис вернулась в спальню, Норман уже лежал в кровати и, надев рабочие очки и разложив вокруг кипы деловых бумаг, просматривал записи.

– Было бы неплохо, если бы ты поехала со мной в понедельник утром в Свентон, – сказал он, продолжая листать документы. – Там намечаются праздничные гуляния, а по окончании этого веселья я бы хотел поговорить с людьми.

– А что я должна делать? – спросила Фрэнсис.

– Просто быть там. Если понадобится, немного пообщаться с присутствующими. Ты же знаешь, все так любят тебя.

– Я не понимаю, зачем я нужна там и чем я могу помочь тебе, – ответила Фрэнсис, прекрасно зная, что Норман имел в виду и чего ждал от нее. – Честно говоря, я не вижу предмета для спора. Не забывай, ведь у меня есть и своя работа.

Норман снял очки и, закрыв глаза, принялся неторопливо протирать их. Фрэнсис знала: это был верный признак того, что муж расстроен и пребывает не в самом лучшем расположении духа.

– Партия либеральных демократов ведет верную политику, – наконец начал он, – но их парень не женат и ходят слухи, что он…

– И твой агент боится, что подобные истории могут начать сочинять и про тебя, – закончила за него Фрэнсис.

– Конечно же, нет. Иногда тебе в голову приходят невероятные мысли. Просто людям нравится созерцать счастливые семьи, и было бы очень неплохо, если бы они увидели тебя рядом со мной. При голосовании и один голос может стать решающим, Фрэнсис.

– Вы ведь знаете, что хлопот с вами не оберешься. Все вы одинаковы, вы и вам подобные. Сначала обещаете золотые горы, а потом благополучно забываете о данном вами слове. Отвратительно, это просто отвратительно… Вы, должно быть, один из тех, кто засылает убийц в школы, а затем, вместо того чтобы отправить преступника на виселицу, забрасывает его деньгами, – разглагольствовал мужчина, а Норман, спокойный и невозмутимый, сидел напротив него и, стиснув зубы, слушал этого краснобая. Фрэнсис, находившаяся здесь же, с интересом следила за разговором мужчин.

– Я не могу согласиться с вами, – спокойно возразил Норман, – но на данный момент нам необходима ваша поддержка. Мы снова вернем Британии ее величие, мы станем гордо ходить по улицам города… Но все это может быть разрушено в мгновение она, если социалисты придут к власти. Итак, мы можем рассчитывать на вас?

– Да, – проворчал мужчина. – Но я уже сказал вам, что это соглашение может стоить мне жизни.

– Знаю, знаю. Как ваше имя?

– Чарли Фалконе.

– Иногда, Чарли, нам приходится приносить себя в жертву ради общего дела, но я уверяю вас, что мы выиграем эти выборы, уверенность и успех вернутся, а экономика снова пойдет вверх… Вы еще не знакомы с моей женой? Фрэнсис. А это мистер Фалконе, – повернувшись к жене, представил Норман своего нового знакомого.

– Моя жена видела вашу фотографию в журнале, – обратился мистер Фалконе к Фрэнсис.

Похоже, весь земной шар читает этот проклятый журнал, с раздражением подумала она, но с милой улыбкой на устах ответила:

– Благодарю вас. – На самом деле не было причины благодарить его, но Фрэнсис решила, что и вреда это не принесет. – У вас есть дети? – продолжив беседу, задала она вежливый вопрос и при этом бросила взгляд на часы, желая, чтобы этот затянувшийся разговор поскорее закончился. Была уже половина первого, и с минуты на минуту Миранда должна уйти на ленч.

– …и сын, который получает пособие по безработице. Моя дочь Шерри учится на косметолога. По окончании она хочет найти работу в Ипсвиче.

– Я надеюсь, ей это удастся, – заверила Фрэнсис, стараясь сконцентрировать все свое внимание на биографии членов семьи Фалконе. – Вы не подскажете, где бы я могла найти телефон? – Еще некоторое время Фрэнсис собирала дополнительную информацию о Шерри и Рике, безработном сыне мистера Фалконе, которую она тут же забыла, лишь только опустила монету в телефон-автомат.

– Миранда, это я… Не беспокойся, я вернусь около двух и сама улажу этот вопрос… Была какая-нибудь почта?.. Хорошо… – Фрэнсис оттягивала вопрос о телефонных звонках, как будто это могло что-либо изменить. – Кто-нибудь звонил? – наконец спросила она. Фрэнсис кивала головой, слушая длинный список имен и фамилий клиентов, как вдруг лицо ее побледнело, а руки похолодели.

– Что он сказал?.. Да, я знаю… Надеюсь, что это новый клиент, – как можно спокойнее сказала Фрэнсис. – Хорошо. Увидимся позже.

Повесив трубку, она подумала, что мужчину с иностранным акцентом, который спросил ее, но не захотел назвать своего имени, вряд ли интересовал круиз по Италии.

– Подождите минуту, пожалуйста. – Фрэнсис положила телефонную трубку и принялась перебирать многочисленные бумаги на своем столе, пока наконец не нашла толстую брошюру в глянцевой обложке. Она взяла ее и направилась к Миранде.

– Мне нужно, чтобы ты сходила в отдел ксерокопирования. Сейчас. Если, конечно, ты можешь, – попросила Фрэнсис. – Мне необходимы два экземпляра этой книги.

Выполняя это поручение, Миранда должна отсутствовать, по крайней мере, полчаса, к этому можно прибавить две-три случайные встречи по дороге туда и обратно, которые обязательно задержат ее еще на некоторое время.

Как только Фрэнсис услышала шум закрывающейся двери, она снова подняла трубку.

– Я надеюсь, ты избавилась от всех посторонних ушей и глаз? – спросил Диего. – Когда я звонил утром, я считал, у тебя хватит ума сделать так, чтобы остаться одной.

– Не думаешь же ты, что я сижу здесь целый день, ожидая лишь твоего телефонного звонка?! – солгала Фрэнсис. – И я не могу закрыть офис только ради тебя.

– В таком случае, может быть, ты желаешь, чтобы я позвонил тебе домой? Уверен, твой муж не будет от этого в восторге.

Фрэнсис знала, что Диего лишь запугивает ее – номера ее домашнего телефона не было в справочнике.

– Не пытайся шантажировать меня, Диего. Хотя, насколько мне известно, это номер из твоего репертуара.

– Не сомневайся, я смогу позвонить тебе домой, если, конечно, этот номер верный. – И он назвал ее домашний телефон. – Но мне бы не хотелось. Мне просто нужно было сказать тебе „до свидания". Я уезжаю сегодня вечером.

– Прекрасно. И не возвращайся назад.

– Спешу разочаровать тебя, я не это имел в виду. Я бы хотел вернуться уже в четверг, но у меня назначено несколько встреч и не в моих силах что-либо изменить. Поэтому, скорее всего, мне удастся вернуться лишь в понедельник. Я думаю, мы могли бы встретиться за ленчем или за чашечкой чая, это как ты предпочитаешь, – сказал Диего. – Ты могла бы взять с собой Питера.

– Я уже говорила тебе, оставь его в покое!

– Тебе не нужно будет ничего объяснять. Просто скажи ему, что ты встречаешься со своим старым другом. В сущности, это правда.

– Питер не любит присутствовать при встречах взрослых. Он просто скажет, что не хочет идти. И, в конце концов, он не может, даже если бы и захотел – он в школе… во время ленча. – Сказать, что Питер проводит в школе всю неделю и приезжает домой только на уик-энд, значило бы дать Диего ключ к разгадке тайны местопребывания сына, а у Фрэнсис и так было достаточно доказательств непревзойденной способности Диего находить даже иголку в стоге сена.

– Ты можешь привести его сюда на целый день, – посоветовал он. – А в школе скажешь, что мальчик нуждается в срочном осмотре врачей. Уверен, ты можешь оторвать его от учебы на один день, если, конечно, захочешь.

– Будь ты проклят! – уже не сдерживая себя, пронзительно закричала в трубку Фрэнсис. – Я убью тебя, если ты посмеешь побеспокоить Питера.

– Я просто хочу видеть его, Мелани, и все. Ты можешь сказать ему, что у твоего старого друга есть прекрасный подарок для него. Подарки же он любит? Итак, я позвоню тебе в понедельник и мы договоримся о встрече.

На другом конце провода послышались короткие гудки. А Фрэнсис еще долго сидела неподвижно, держа в руках телефонную трубку.

– Доброе утро. Я рад, что ты уже встала. Мне нужно поговорить с тобой, – приветствовал Норман жену, входя в спальню.

Первой мыслью Фрэнсис было, что Диего все-таки связался с Норманом. Последние два дня Фрэнсис чувствовала себя намного спокойнее, надеясь, что Диего, как и обещал, уехал из Лондона. Но сейчас она уже не была уверена в этом.

– Что случилось? – спросила она, стараясь говорить как можно более безразличным тоном.

– Инспектор Лукас звонил мне вчера вечером. Полиция сделала налет на один из домов в районе Тоттенхема и арестовала двух подозрительных типов. В бумажнике у одного из них нашли фотографии твою и Питера, вырезанную из журнала.

Фрэнсис облегченно вздохнула. Ее порадовали оба известия: сама новость о задержании преступников и мысль о том, что ее страхи, связанные с Диего, были безосновательны.

– Кто они? – поинтересовалась она.

– Инспектор Лукас сказал мне, что они торговцы наркотиками. Полиция обыскала склад около Тилбури и обнаружила контейнер, доставленный сюда из Южной Америки. Инспектор говорит, что все уже давно было известно. Прикрываясь продажей кофе, через этот склад осуществляли контрабанду наркотиков. Прошлой ночью район Тилбури оцепила полиция и было арестовано несколько человек, они во всем сознались, и таким образом удалось вычислить этих двоих.

– Я рада, что их задержали, – сказала Фрэнсис, но она догадывалась, что существует что-то еще, о чем Норман хочет поговорить с ней.

– Следствию помогло бы, если бы ты опознала их, – после небольшой паузы продолжал Норман. – Лукас сказал, что у них и так имеется достаточно доказательств, чтобы привлечь этих негодяев к ответственности за контрабанду. Но попытка похищения не менее серьезное преступление. Лукасу нужно, чтобы ты помогла им, но он помнит по своему визиту в больницу о твоем нежелании разговаривать на эту тему.

– Я не думаю, что ты хочешь раздуть шумиху вокруг этого дела, – резко ответила Фрэнсис. Ее раздражала странная позиция Нормана. С одной стороны, она понимала, что привлечь к ответственности преступников, может быть, было и необходимо, но, с другой стороны, осознавала, что столь поспешное решение было принято мужем под влиянием минутных эмоций. – Фотографии моя и Питера были во всех популярных журналах. Неужели ты хочешь, чтобы снимок твоего сына появился в бульварной газетенке?

Со дня их свадьбы они никогда не говорили о прошлом Фрэнсис. Это был молчаливый договор, заключенный между ними. Они оба знали правду и не нуждались в каких бы то ни было объяснениях. С самого начала Норман считал себя отцом Питера, потому что это устраивало его, точно так же, как это устраивало Фрэнсис. Питер – сын Нормана. Этот вымысел был настолько удачен, что вскоре сам Норман стал верить в него.

– Ты права, – наконец спокойно ответил он. – Я позвоню инспектору Лукасу и скажу ему, что мы предпочитаем забыть о случившемся.

Фрэнсис обратила внимание на употребленное мужем в ответе „мы" и улыбнулась ему.

– Спасибо, – сказала она.

И тут ее поразила неожиданно пришедшая на ум мысль. Если нападавшие были торговцами наркотиками, то возможна их связь с Диего. Он вполне мог организовать это похищение. Но в последний момент что-то или кто-то заставил его изменить планы и выступить в роли спасителя. Такая версия показалась Фрэнсис более чем вероятной.

– Моя дорогая, у них столько денег, в это трудно поверить. Она выписала себе из Афин личного парикмахера, потому что, как она говорит, ее волосы… – с неподдельным восхищением ворковала Мелисса Харвей, а Фрэнсис в ответ вежливо кивала головой, вполуха слушая обрушившийся на нее поток сплетен о хозяевах дома Власосе Каломеропаулосе и его жене Ирине. Грек по национальности, мистер Каломеропаулос был одним из ведущих и богатейших членов и финансистов консервативной партии. И сейчас, с интересом оглядываясь по сторонам и отмечая пышность и богатое убранство дома, Фрэнсис могла поверить в это.

Здесь собрались практически все сторонники партии, но только обещание настоящей, серьезной игры заставило Нормана с радостью принять приглашение. Среди гостей находилось лишь два помощника министра, которые, по слухам, после выборов должны были стать членами кабинета министров, и одним из них был Норман.

– Власос просто конфетка. Я была хорошо знакома с ним перед его женитьбой, – глубоко вздохнув, многозначительно сказала Мелисса Харвей. Затем она на мгновение замолчала, за кем-то наблюдая через плечо Фрэнсис, и, улыбнувшись, тряхнула копной белокурых волос, И уже минуту спустя привлекательная женщина лет сорока, которой предназначалась эта милая улыбка, присоединилась к ним.

– Фрэнсис Феллоус, леди Бромфилд, – представила их Мелисса, и эта претенциозность в обращении взбесила Фрэнсис. Несмотря на то что она прожила в Лондоне довольно долго, она, наверное, никогда не сможет привыкнуть к напыщенной английской вежливости.

– Пожалуйста, называйте меня просто Фрэнсис, – сказала она новой гостье, которая, в свою очередь приветливо улыбнувшись, проговорила:

– А меня Викторией.

Она произнесла это со странным американским акцентом, и у Фрэнсис тут же всплыло в памяти, что как-то в „Дейли мейл" в колонке светских сплетен под заголовком „Прекраснейший нью-йоркский развод – известный промышленный магнат мистер Бромфилд расторгает брак" было помещено соответствующее сообщение. Эту статью Фрэнсис видела еще до того, как Виктория стала женой Джека Бромфилда.

– Я уверена, мы встречались раньше, но никак не могу вас вспомнить, – сказала миссис Бромфилд, и Фрэнсис почувствовала, как у нее от страха начинают подкашиваться ноги. Это ощущение стало столь знакомо ей за последние две недели. – Вы когда-нибудь жили в Нью-Йорке?

– Одиннадцать или двенадцать лет назад, но всего несколько месяцев. Затем я познакомилась со своим мужем и переехала в Англию. До этого я всегда жила в Лос-Анджелесе, – ответила Фрэнсис. Это была выдуманная история о ее прошлом, которую она обычно рассказывала в компаниях новым знакомым. Если, конечно, в этом была необходимость.

– Я никогда не была в Лос-Анджелесе, но могу поклясться, что встречала вас…

– Виктория родом из Аргентины, но вот уже несколько лет живет в Нью-Йорке, – объяснила Мелисса.

– И это уже начинает казаться мне слишком долгим. Мое второе замужество было ошибкой, – рассмеялась Виктория.

– Ни одно замужество не может быть ошибкой, если у тебя есть хороший адвокат, моя дорогая, – назидательно проговорила леди Харвей, и Фрэнсис наконец вспомнила…

Она встречала Викторию в Пунта дель Эсте, в доме Терезы Таннери в тот вечер, когда Диего увез ее к лагуне. Фрэнсис как будто обдало струей холодного воздуха, словно все двери и окна дома разом распахнулись, впуская поток рвущегося внутрь ночного ветра. Сначала Питер задает ей вопрос о своем рождении, затем как снег на голову появляется Диего, и теперь там, где меньше всего могла ожидать она, встречает Викторию Бромфилд. И все это за последние несколько дней.

– Извините, я должна найти Нормана, – внезапно сказала Фрэнсис и, резко повернувшись, стала быстро пробираться сквозь толпу, пока не увидела наконец Нормана, счастливого и довольного, сидящего за игорным столом в окружении других мужчин. Она вытянула сопротивляющегося мужа из-за стола и, отведя в сторону, прошептала:

– Я хочу уйти.

– Почему? Еще слишком рано, – прошептал он в ответ.

– Я нехорошо себя чувствую.

– Ты можешь попросить Ирину проводить тебя в одну из спален. Если ты немного полежишь, уверен, тебе станет лучше…

– Не говори чушь! Я ухожу домой, – оборвала его Фрэнсис и, резко повернувшись, пошла прочь, не дав Норману даже возможности возразить.

Фрэнсис хотелось проститься с хозяйкой дома, и, отыскав ее взглядом в другом конце огромного зала, она направилась туда. Подойдя ближе, Фрэнсис увидела, что миссис Каломеропаулос разговаривает с Викторией Бромфилд. Развернувшись на полпути, Фрэнсис поспешно направилась к выходу. Ожидая, пока слуга принесет ей плащ, она решила, что завтра утром напишет письмо и извинится за столь странное исчезновение. Неожиданный приступ мигрени будет, пожалуй, самой лучшей отговоркой.

Фрэнсис вышла из дома, миновала ряд припаркованных машин, мирно ожидавших своих пассажиров, разыскала среди этого множества величественных „мерседесов" и изящных „ягуаров" свой маленький автомобиль и села в него. Выезжая со стоянки, Фрэнсис заметила другую машину, которая, отъехав от обочины с противоположной стороны дороги, сделала крюк и последовала за ней на расстоянии примерно двадцати—тридцати ярдов, не позволявшем Фрэнсис разглядеть водителя.

Она свернула с главной дороги на Белгрейв-плейс, которая в этот час уже была пустынна, прибавила скорость, но расстояние между ней и ее преследователем оставалось неизменным, как если бы она тащила эту машину на буксире. Миновав Белгрейв-плейс, Фрэнсис свернула на Чесхам-плейс, хотя ей нужно было совсем в другую сторону; секунду спустя она увидела в зеркале заднего обзора огни все той же знакомой машины. Как только Фрэнсис подъехала к перекрестку на Понт-стрит, зеленый сигнал светофора сменился на желтый, но она, нарушая все правила, проехала улицу, не останавливаясь; следовавшая за ней машина сделала то же самое. Будучи уже на Кадоган-плейс, Фрэнсис решила позвонить Норману… Но она находилась в центре города, в своей собственной машине, а вокруг было много народу, и вряд ли ехавший за ней водитель мог что-нибудь сделать, кроме как следовать в том же направлении, что и она, и с той же скоростью. И поскольку Фрэнсис не рассказывала Норману о событиях последних дней, то в данной ситуации ей будет трудно объяснить мужу причины своего страха.

Зажегся красный сигнал светофора, и Фрэнсис пришлось остановиться. Ожидая, пока ей можно будет ехать дальше, она взяла радиотелефон и набрала домашний номер.

– Евгения? Извини, если разбудила тебя, но я забыла ключи. Я недалеко от дома. Не могла бы ты подождать меня у входа? Чтобы мне не стучать, открой дверь, но, пожалуйста, оставайся внизу. – И, не слушая ворчания Евгении, положила трубку.

Не прерывая своих неприятных размышлений, Фрэнсис медленно проехала перекресток. Подняв глаза к зеркалу, она увидела все ту же продолжавшую преследовать ее машину, вспышку красного сигнала светофора и затем оставшуюся позади пустынную улицу.

– Пирс бесподобен, просто бесподобен! У него невероятные глаза… Он похож на Мишеля Болтона. Ты знаешь…

Фрэнсис часто приходилось слушать бессмысленную болтовню Миранды о прекрасно проведенных ею выходных, но сейчас этот пустой разговор был особенно невыносим для нее – сегодня обещал позвонить Диего. Миранда рассказывала о своем последнем увлечении, она во всех подробностях описывала Фрэнсис проведенную с Пирсом ночь.

Вполуха слушая рассказ своей секретарши, Фрэнсис притворилась, что очень занята просмотром утренней почты. На самом же деле все ее мысли были о Диего, она с нетерпением и ужасом ждала обещанного звонка. Фрэнсис поймала себя на том, что должна быть благодарна Миранде, отвлекающей ее своей болтовней от неприятных дум. Находись она в этой комнате одна, весь день просидела бы за столом сложа руки и тупо уставившись на телефон.

Последние несколько дней она снова и снова вспоминала недавний разговор с Диего, пытаясь найти ответы на мучившие ее вопросы. Он мог быть где угодно, но Фрэнсис почему-то казалось, что он в Европе. Его путешествие было слишком коротким, и если предположить, что он улетел в Америку, то вернуться в Лондон уже в понедельник было абсолютно невозможно. Скорее всего, он улетел в Испанию, решила Фрэнсис, и это соображение немного успокоило ее.

Было уже половина одиннадцатого. Если Диего взял билет на самый ранний самолет, то, по подсчетам Фрэнсис, он уже должен быть в Лондоне. Она потянулась за справочником, желая проверить расписание самолетов, прибывающих из Мадрида, но в последний момент изменила решение. Было бы трудно объяснить Миранде свой столь странный интерес, и Фрэнсис решила, что должна быть очень осторожной.

Миранда подняла телефонную трубку. Диего, наверное, сейчас уже в аэропорту и набирает ее номер, начиная нервничать, подумала Фрэнсис. Ей захотелось закричать на Миранду и заставить ее немедленно освободить телефон, но она сдержалась и ничего не сказала.

– Пирс обещал связаться со мной сегодня утром и договориться о встрече, но, мне кажется, будет лучше, если я сама позвоню ему, – заметив беспокойный взгляд Фрэнсис, объяснила Миранда.

– Дай ему возможность самому дозвониться до тебя. Не показывай, как сильно ты его любишь. Будь сдержаннее, – посоветовала Фрэнсис.

Миранда уже начала набирать номер, но после этих слов тут же положила трубку, и Фрэнсис была довольна, что ее совет учли. Спустя секунду Миранда все-таки решила попробовать дозвониться. Набрав номер, она, резко повернувшись, посмотрела на Фрэнсис. В ее глазах читался неподдельный ужас.

– Телефон не работает, – сказала она.

– Вы должны починить мой телефон, и сегодня, а не тогда, когда вы сможете. Вы должны починить его сейчас! – пронзительно кричала Фрэнсис в трубку телефона-автомата. Было уже далеко за полдень, и Фрэнсис в третий раз тщетно пыталась договориться с техником о ремонте аппарата. С минуту она внимательно слушала его объяснения, а после этого опять начала неистово ругаться. – Мне нет дела до того, сколько у вас сегодня заказов! Я хочу говорить с вашим руководством, а потом… Это мои проблемы, а не ваши. Дайте мне, пожалуйста, номер телефона. – Она перерыла все содержимое своей сумочки, прежде чем нашла ручку и стала быстро записывать номер. Не обращая внимания на гневные взгляды женщин, ожидавших, когда она наконец закончит разговор, Фрэнсис опустила монету и набрала только что записанный ею номер телефона.

И лишь закончив разговор и повесив трубку, она осознала силу своего негодования и нетерпения. Никогда прежде она не использовала имя Нормана, чтобы запугать людей и тем самым как можно скорее добиться своей цели. В другое время ока была бы зла на себя за столь нечестный и низкий поступок, но не сейчас. В данный момент ничто не имело для нее такого значения, как немедленный ремонт сломанного телефона.

– Он работает, – через два часа объявила Миранда.

– Хорошо, – спокойно, как если бы это сообщение не имело для нее абсолютно никакого значения, проговорила Фрэнсис, просматривая деловые бумаги. Она продолжала работать и ждать. И только через полчаса Фрэнсис поняла, что известие об исправности телефона лишь вдвое усилило ее беспокойство. Может быть, Диего звонил раньше и сейчас уже решил отказаться от своих первоначальных планов. А может, он еще позвонит. Фрэнсис продолжала упорно работать: читать письма, заполнять бланки, лишь изредка бросая взгляд на лист расписания, который, наполовину прикрытый деловыми бумагами, покоился на ее столе.

Телефон зазвонил только после трех.

– Я подниму, – почти прокричала Фрэнсис, бросаясь к аппарату.

– Это тебя, – уже секундой позже сообщила она Миранде, которая не торопилась поднимать трубку, всеми силами сдерживая свое любопытство.

– Кто?.. О, Пирс… Извини, я не ждала твоего звонка…

Фрэнсис стиснула зубы, пытаясь не показать своего раздражения.

– Пожалуйста, недолго, – вежливо процедила она.

– Приятного вечера, Фрэнсис, – уходя из офиса, прощебетала Миранда. Путь от стола до двери она не прошла, а протанцевала, отбивая каблучками странные ритмы, – на сегодняшний вечер у нее была назначена встреча с Пирсом.

Как только Миранда ушла, Фрэнсис принялась нервно ходить по комнате. Присутствие подруги заставляло ее хоть как-то сдерживать свои эмоции и быть спокойной. Теперь же она осталась одна. День подходил к концу, наступал вечер, а телефон продолжал молчать.

Фрэнсис не могла уйти, не дождавшись звонка, и ее раздражала мысль, что она должна сидеть здесь и ждать, когда же Диего наконец объявится. Возможно, было бы лучше, если бы он не позвонил совсем и исчез из ее жизни так же неожиданно и быстро, как и появился, но Фрэнсис знала, что все не может закончиться так просто и легко. На протяжении многих лет ее мучил страх, что когда-нибудь Сантосы вновь войдут в ее жизнь, и тогда будет трудно уберечь и защитить от них Питера. Если Диего по прошествии стольких лет не смог забыть о существовании Мелани Кларк, то Фрэнсис Феллоус тем более не заставит его забыть о существовании Питера.

Донести на Диего в полицию было бы полнейшей глупостью. Его, конечно, могут засадить в тюрьму, но уберечь в этом случае Нормана от шумихи будет невозможно. Разразившийся скандал разрушит ее жизнь, но это ничто по сравнению с тем ударом, который придется перенести Питеру… Что бы сейчас ни случилось, одно Фрэнсис знала точно – ее жизнь необратимо изменилась. Она уже никогда не будет прежней.

Если, конечно, Диего не умрет по-настоящему.

Неожиданный пронзительный звонок оторвал ее от мучительных мыслей. Фрэнсис потянулась к телефонной трубке и только тогда поняла, что звонил не телефон – работал телефаксовый аппарат. Из узкой щели начал выползать лист белой бумаги. Это был не печатный бланк, а написанное от руки послание. Фрэнсис тут же узнала почерк Диего и принялась торопливо читать строчку за строчкой.

Я не мог дозвониться до тебя утром. Жди меня завтра в пять часов на углу Белгрейв-плейс с северной стороны.

Подписи не было.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Тротуары вокруг Белгрейв-плейс были пусты, лишь вблизи турецкого посольства, всего ярдах в пятидесяти от Фрэнсис, стоял полицейский. Но он не обращал на нее никакого внимания, хотя Фрэнсис уже около десяти минут прохаживалась взад-вперед на углу площади – Диего опаздывал.

В это утро, получив сообщение Диего, она попыталась узнать, откуда оно было послано и кто владелец факса, но у нее ничего не вышло. Она лишь выяснила, что аппарат принадлежал магазину фотокопировальных принадлежностей и техники на Оксфорд-стрит. „Мы не можем запомнить всех покупателей. Мы только уверены в качестве своей продукции. А что у вас случилось?" – спросил продавец, но Фрэнсис повесила телефонную трубку.

Было десять минут шестого. Волна транспорта медленно исчезала за поворотом дальнего угла площади. Темно-синяя машина, взяв влево, вырвалась из ровного автомобильного потока и стала медленно подъезжать к посольству, пока не остановилась около Фрэнсис. Через переднее стекло она разглядела водителя, внешне ничем не примечательного человека в сером костюме, но все остальные стекла машины были затемнены и скрывали тех, кто мог находиться на заднем сиденье. Задняя дверца открылась.

– Садись побыстрей. Мы задерживаем движение, – послышался из машины резкий голос Диего.

И, лишь когда дверца захлопнулась и Фрэнсис оказалась в машине рядом с Диего, она подумала о том, правильно ли поступила, согласившись на эту встречу.

– Объедем вокруг парка, – велел Диего шоферу и опустил зеркальное стекло между ними и водителем. – Теперь он не услышит нас, – пояснил он Фрэнсис. – Я решил, что так будет лучше, чем встречаться в многолюдном месте. В любом случае, я знал, что ты не приведешь Питера.

– Он не может пропускать школу по твоей прихоти, – резко ответила Фрэнсис. Возможно, настало время ввести Диего в заблуждение. – Питер находится в школе в Йоркшире. Он не приезжает в Лондон в середине недели, иначе он пропустит сразу два учебных дня. Поэтому давай закроем эту тему.

В глазах Диего вспыхнул насмешливый огонек.

– Ты становишься еще более восхитительной, когда лжешь, – сказал он. – Вчера я ездил в Доддингтон-холл и видел там Питера. Он играл в крикет. Я ничего не понимаю в этой игре, но, как мне показалось, он неплохо играет.

– Ты не мог его видеть! Тебя бы туда не пустили!

– Почему нет? Я договорился о посещении школы, сказав, что желаю осмотреть ее для своего сына, и они, конечно, захотели принять на учебу ребенка иностранных родителей, способных заплатить кругленькую сумму. Я думаю, времена у них тяжелые. Мне понравилось место, где живет Питер, особенно его спальня. Он ладит с другими пятью мальчиками? Это забавно – делить комнату с друзьями своего возраста. Мне хотелось бы, чтобы моя школа была похожа на эту. Питеру хорошо там. Как только мы снова будем вместе, он, если захочет, сможет остаться там.

Фрэнсис бросила на Диего свирепый взгляд.

– И, я полагаю, твои друзья – торговцы наркотиками – смогут присмотреть за ним, – огрызнулась она.

Диего с удивлением посмотрел на нее.

– О чем, черт возьми, ты говоришь? – Голос Диего прозвучал совершенно искренне, как и всегда, когда он лгал… Или когда не лгал – Фрэнсис не могла разобраться.

Может быть, ее подозрения насчет участия Диего в нападении на них были безумны, ведь в воспоминаниях Питера об этом происшествии не было ничего, дававшего основание обвинить Диего в заговоре с похитителями. Было опасно затевать разговор на эту тему.

– Кто-то продавал наркотики около школы пару недель назад, – придумала она.

– Это отвратительно, – ответил Диего, искренне ужаснувшись ее словам. – Ты знаешь, я не мог бы сделать ничего подобного.

– Я не знаю, что ты можешь или не можешь делать, но оставь Питера в покое, иначе я убью тебя, в этом можешь не сомневаться, – нервно проговорила Фрэнсис.

– Думаю, у тебя не хватит смелости. Это не твой стиль. Кроме того, ты любишь меня. Но разговор не об этом. Я не беседовал с Питером в школе и хотел бы увидеть его снова. Он очень красивый мальчик. И я уверен, что он к тому же очень умный.

Фрэнсис сидела в углу машины, неестественно выпрямив спину. Она решила не обращать внимания на самодовольное заявление Диего, что она все еще любит его, но уже начинала сходить с ума от неразрешимости создавшейся ситуации.

– Ты не можешь быть рядом с ним. Прошу тебя, уезжай!

– Я его отец. Этого ты не можешь изменить. И это твоя проблема, а не моя – ты лгала ему.

От его слов Фрэнсис пришла в бешенство.

– Да как ты смеешь?! – закричала она. – Как можешь ты говорить о лжи?!

– Я никогда не лгал тебе, если дело касалось наших отношений. Я уверен, что ты до сих пор ничего не рассказала ни мужу, ни Питеру о наших встречах, хотя я был бы очень удивлен, если бы ты это сделала. Мы все лжем, когда это нам необходимо. При первой встрече с моей матерью ты была довольно изобретательна, придумывая свое прошлое. Помнишь…

Но Фрэнсис не хотела ничего вспоминать.

– Как ты нашел школу и номер моего домашнего телефона? – вместо этого спросила она.

Диего насмешливо посмотрел на нее.

– На свете очень мало вещей, которые нельзя купить за деньги. Нужен лишь старательный сыщик, а их вокруг много. К тому же они очень опытны, их почти невозможно заметить. Но мы говорим о Питере, – напомнил он ей.

– Я понимаю, ты хочешь, чтобы я рассказала ему о тебе?!

– Я не говорил этого. Ты сама должна принять решение.

– Ты ждешь, что я расскажу Питеру о том, что его отец не тот человек, кого он привык считать своим отцом, а якобы погибший аргентинский торговец наркотиками, за которого я случайно вышла замуж больше десяти лет назад и который совершенно неожиданно снова объявился? Можешь вообразить, какое это на него произведет впечатление?! Ты хочешь разрушить его жизнь?

– Ну зачем же так, – ответил Диего. – Ты можешь сказать своему мужу, что встретила другого человека и что намерена уйти от него. Он, в свою очередь, не захочет скандала, а я на время уеду, пока все не утрясется. После развода ты будешь жить за границей. Питер может поехать с тобой, если захочет, или остаться в школе здесь. И будет жить с нами во время каникул. У Питера будет много друзей, и он, конечно, станет поддерживать отношения с обоими родителями. Развод цивилизованных людей не должен быть драмой, и твой муж, конечно, поймет это и не будет порывать с сыном. Думаю, это наиболее верное решение.

Он все просчитал. Фрэнсис не могла вымолвить ни слова, придя в бешенство от наглого предложения Диего, от того, как он с самодовольной уверенностью расписал все возможные действия Нормана.

– Ты сумасшедший, – наконец произнесла она. – Ты слишком уверен, что я провела все эти годы в беспрестанных думах о тебе.

– Я думал о тебе. Я никогда не забывал о тех временах, когда мы были вместе, и ты тоже не смогла их забыть. Я знаю это.

– Но я уже не люблю тебя. Не люблю, – сказала Фрэнсис.

– Но ведь ты и не ненавидишь меня. – Диего придвинулся ближе и взял Фрэнсис за руку. – Говорить легко, – продолжал он, – но в действительности ты чувствуешь ко мне то же, что и я к тебе. Взгляд твоих прекрасных глаз имеет то же выражение, что и моих. Я люблю тебя больше, чем когда-либо: ничего не изменилось.

Фрэнсис резко отодвинулась от Диего.

– Останови машину. Я хочу выйти, – нервно проговорила она.

– Я не уеду. Не заставляй меня делать что-нибудь, о чем ты потом пожалеешь. Я не хочу причинять боль тебе… или Питеру.

На глазах Фрэнсис заблестели слезы.

– Если ты действительно не хочешь причинить сыну боль, уезжай. Позволь ему жить счастливо вдали от тебя. Это все, о чем я прошу тебя.

– Но почему? – напряженно спросил Диего.

– Потому что… Я умоляю тебя… Так будет лучше для Питера.

– Ты всегда говоришь только о Питере и никогда – о себе, – заметил Диего. – Ты пользуешься им как щитом, заслоняясь от того, чего ты действительно хочешь.

– Это неправда!

– Почему ты так рассердилась? – спросил Диего. Фрэнсис ничего не ответила.

– Я исполню твою просьбу, – немного помолчав, продолжил Диего. – Я оставлю вас обоих в покое, но при одном условии. Сегодня вечером я уезжаю, но в среду вернусь. Пожалуйста, освободи этот вечер. Если ты скажешь, что я больше ничего для тебя не значу, то в худшем случае ты ради меня пожертвуешь одним часом, не больше. И тогда я уеду навсегда, клянусь.

Диего опустил стекло со своей стороны. Они ехали вдоль Южного вокзала, недалеко от ворот Найтсбридж. Диего обратился к водителю:

– Дама выйдет у шотландского представительства.

– Я не сказала, что согласна… – возразила Фрэнсис.

– Я вернусь, – произнес Диего. Машина остановилась, и он открыл дверцу. – Но ты хочешь согласиться. Мы оба знаем это. Увидимся в среду…

– Джон сегодня был бесподобен. Люди аплодировали, как сумасшедшие, когда он рассказал о кошмаре на улице Киннок. Держу пари, завтра в газетах появится статья. Факты определенно приобретают очертания…

Голос Нормана доносился до Фрэнсис через полуоткрытую дверь ванной, заглушая журчание бегущей из крана воды. Фрэнсис услышала жужжание его электробритвы и была рада прекращению разговора: это позволило ей остаться наедине со своими мыслями – надоело слушать разглагольствования мужа. Сейчас ее совсем не волнует его выборная кампания, его победа, то, что завтра напишут в газетах. Все это казалось Фрэнсис таким незначительным…

– Все статьи в газетах сегодня были о налогах, это хорошо. Даже когда „Гардиан" говорит, что мы поднимем их, это напоминает людям, что, в первую очередь, мы вмешаемся в эту проблему…

Норман вышел из ванной, уже переодевшись в пижаму, и продолжал говорить. Слегка повернувшись в его сторону, Фрэнсис увидела отражение мужа в зеркале. Внезапно она начала задыхаться от всего того, что произошло с ней за последние десять дней. В течение десяти лет в ней росло чувство вины, медленно скапливающееся в ее душе, словно песок, бегущий на дно песочных часов. Она никогда не любила Нормана, или, по крайней мере, не будет любить его в будущем, но это не было связано с приездом Диего. Фрэнсис понимала это даже тогда, когда их семейная жизнь стала приниматься за эталон. Однако сочетание благодарности, обеспеченности, любви Нормана к ней и их общей любви к Питеру, казалось, заполняло эту пустоту.

– Шотландия выглядит немного… Что случилось? Почему ты плачешь? – удивленно спросил Норман.

– Это новый крем для глаз, – неубедительно ответила Фрэнсис. – Говорят, что он творит просто чудеса с ножей, но это очень больно.

– Тебе нет нужды им пользоваться, дорогая. Ты восхитительна и без этих глупостей.

– Ну что ты говоришь!

Норман удивленно посмотрел на жену.

– А почему я должен говорить иначе? – спросил он. Фрэнсис встала с кровати, подошла к мужу и обняла его.

– Люби меня. Люби… – прошептала она и нежно поцеловала его в губы, желая отбросить чувство вины и воспоминания. Ее рука начала расстегивать пуговицы на его пижаме, одну за другой, а ее пальцы гладили его грудь и, когда коснулись талии, развязали шнурок его пижамных брюк…

– Боже мой, Питер решит, что попал в какой-то другой дом, когда вернется, – воскликнул Норман, входя в спальню сына.

В течение двух часов Фрэнсис разбирала шкафы и полки: одежда, книги, электронные игры были аккуратно разложены по своим местам. Когда она начала заниматься уборкой, было еще темно, а сейчас из окна лился яркий утренний свет.

– Я думал, ты внизу, но Евгения сказала, что не видела тебя. Зачем ты так рано встала? – спросил Норман.

– Я проснулась и поняла, что больше не смогу заснуть, – объяснила Фрэнсис. – Ты уже завтракал?

– Да. Я перекусил. Сегодня утром в министерстве совещание, а после обеда я еду в Свентон. Всю следующую неделю я свободен. Почему бы тебе не поехать со мной?

– Я бы с удовольствием, но не могу бросить работу. Миранда, когда остается одна, становится беспомощной. Я приеду в субботу утром, – объяснила Фрэнсис, спускаясь вниз вслед за Норманом.

– Ты свободна завтра вечером? У меня обед с Джефом и еще несколькими представителями ассоциации, и я рассчитываю на тебя. Ну почему ты хочешь приехать лишь в субботу? Я не люблю быть один.

– Потому что в пятницу вечером я забираю Питера из школы и сначала мы должны заехать сюда. Ему нужен новый спортивный костюм, да к тому же школьные брюки стали коротки. В магазин мы сможем сходить только в субботу утром. – По крайней мере, это объяснение было правдой.

Норман открыл входную дверь.

– Жаль, что ты не сможешь, – сказал он. Поцелуй Нормана на прощание был более пылким, чем обычно, хотя, возможно, это Фрэнсис лишь показалось. Чувство вины ужалило ее, подобно скорпиону, – невидимое, но существующее: она могла бы поехать с Норманом, если бы не Диего. Но, с другой стороны, Фрэнсис являла собой сейчас прекрасный образец жены, провожающей своего мужа на работу у порога дома. Это почти заставило ее поверить, что жизнь снова может войти в обычное русло.

Часом позже Фрэнсис стояла в холле и надевала пальто, когда раздался звонок в дверь.

– Миссис Фрэнсис Феллоус? – спросил мальчик-посыльный, державший в руках огромную коробку, обернутую бумагой. – Примите, пожалуйста.

Фрэнсис закрыла за мальчиком дверь и разорвала бумагу. Внутри был небольшой букет лилий и конверт. Короткое послание, вложенное в конверт, гласило: квартира № 5, Ремингтон-Хаус, Керзон-стрит. Среда, 4 часа.

Жизнь снова может войти в обычное русло после ее встречи с Диего. Другого выбора нет, и Фрэнсис старалась не думать о том, на какое унижение идет.

– Новое платье! Очень сексуально, – сказала Миранда, снимая пальто.

„Сексуально" было ее любимым словечком, которое она употребляла в отношении всего, что ей нравилось. Но сейчас это прозвучало для Фрэнсис как обвинение.

– О, это, – ответила она небрежно. – Я купила его на распродаже у Джозефа. Мне показалось, оно подойдет для офиса.

– Оно восхитительно облегает все нужные места, – продолжала комментировать Миранда.

Фрэнсис с раздражением оглядела свое свободное древесно-серое вязаное платье. Одеваясь сегодня утром, она пыталась отбросить всю ту одежду, которая, по ее мнению, чересчур шла ей или, она помнила его вкус, могла понравиться Диего.

– Пожалуйста, возьми блокнот, Миранда. Нам нужно сделать несколько записей, – быстро сказала Фрэнсис.

Она взяла первое письмо из стопки на своем столе и начала диктовать.

– …И я была бы очень благодарна, если бы вы могли подтвердить в письменном виде, что условия приемлемы…

Внезапно перед ее глазами возник образ Диего: его обнаженная грудь, его загорелая кожа, которая ниже талии переходит в нежно-белую, его рука, касающаяся ее тела.

– …В случае аннулирования необходимо предупредить нас за три недели… – продолжала она, безуспешно пытаясь отогнать образ, возникший в ее памяти.

– Подожди. Слишком быстро, – пожаловалась Миранда, ее карандаш отчаянно бегал по блокноту.

В половине четвертого Фрэнсис встала со своего рабочего места и надела пальто.

– Я не вернусь после обеда, – сказала она Миранде. – У меня назначен прием у зубного.

– О, бедненькая. Я надеюсь, это не будет слишком больно, – закудахтала Миранда и взглянула на дневник на столе. – Ты не внесла этот прием в свои записи. Странно.

Фрэнсис очень удивилась бы, если бы Миранда что-нибудь заподозрила.

– Я забыла. Я записалась на прием еще неделю назад, а звонила из дома, – ответила она и, открыв свою сумочку, достала пудреницу и помаду. Через минуту, покончив с легким макияжем, Фрэнсис захлопнула сумку.

– Увидимся завтра, – бросила она и стремительно вышла из комнаты, не дожидаясь, пока Миранда придумает еще какие-нибудь вопросы.

Выйдя из здания, Фрэнсис окинула взглядом улицу в поисках такси и заметила одно, направляющееся в ее сторону. Она хотела уже поднять руку, но, подумав о возможности нарваться на какого-нибудь болтливого таксиста, который замучает ее своими разговорами, передумала. Еще хуже, если он узнает ее. „Представляете, я вез жену Нормана Феллоуса, ну, знаете, того парня, министра, кажется… – будет позже рассказывать он своим знакомым. – Я отвез ее к одному из домов на Керзон-стрит, вы знаете, где это…" Это было маловероятно, но лучше соблюдать осторожность.

Фрэнсис надела темные очки и пошла по направлению к метро.

Здание, выстроенное из серого камня, сливалось по цвету с кирпичным забором, окружавшим его; на отполированной до серебряного блеска латунной табличке на двери из черного дерева была надпись: „Ремингтон-Хаус". Фрэнсис сделала несколько коротких шагов по направлению ко входу. Она еще могла уйти. Она могла уйти, но вместо этого нажала на кнопку с цифрой „5". Дверь мгновенно открылась, и Фрэнсис нерешительно вошла внутрь. Она была не в состоянии идти на сговор с Диего или противоречить ему, но все эти сложные чувства были легче переносимы, чем дрожь от ощущения вины, мурашками бегущая по коже.

После уличного шума первым, что поразило Фрэнсис, было полное безмолвие, царившее внутри. Холл был просто создан для их тайной встречи: толстый ковер, мраморные стены и недалеко от лестницы столик, на котором стояла ваза с искусственными цветами. На столике рядом с цветами Фрэнсис заметила большие красочные листы: „Ремингтон-Хаус" – роскошно-элегантные апартаменты, уютно устроенные в самом центре…" – прочитала она, радуясь предлогу хоть немного задержаться в фойе. Слова „тайна" и „уединение" были крупными буквами выведены в середине страницы, а внизу мелким шрифтом обозначались цены за день или неделю.

Внезапно всего в нескольких ярдах от себя Фрэнсис услышала звук открывающихся дверей лифта, но, оглядевшись, никого не увидела. Боясь кого-нибудь встретить и быть узнанной, Фрэнсис быстро помчалась по ступенькам и через несколько мгновений оказалась на лестничной площадке. На стене были изображены стрелки и номера квартир. Квартира Диего оказалась слева. Дверь была приоткрыта.

Восхитительный холл был миниатюрной копией нижнего фойе, включая даже искусственные цветы. Коридор с потолком арочной формы вел от входной двери к гостиной. Но там не было никаких признаков присутствия Диего. Кресла и софа, обитые мягкой ножей, относились к тому типу мебели, которую можно увидеть на антикварных распродажах; всю эту обстановку гармонично дополнял камин.

– Я здесь, – из-за полуоткрытой двери донесся голос Диего. Это была спальня, и Фрэнсис почувствовала замешательство, решив, что он ждет ее там. – Я сейчас, – добавил Диего. – Я прибирал, – объяснил он, входя в гостиную. – Ты же знаешь, я люблю порядок, – извинился он, улыбаясь.

В голове у Фрэнсис мелькнула мысль, что сейчас он ее поцелует, но Диего не сделал этого.

– Садись, пожалуйста. Будешь что-нибудь пить? – спросил он, направляясь к бару в конце комнаты. – Надеюсь, ты без труда нашла мою квартиру. Эти адреса без номеров…

Было бы легче, если бы Диего надел домашнюю одежду, если бы звучала легкая музыка, шторы были задернуты и в намине горел огонь, если бы он создал роскошную романтическую обстановку для их встречи. Но вместо этого яркий свет лился из окон, а Диего был одет в серые фланелевые брюки, рубашку, галстук и синий кашемировый пиджак. Посторонний наблюдатель, увидев женщину, сидящую прямо и скрестившую на груди руки, и мужчину, стоявшего напротив нее и бросавшего ей вежливые фразы, мог бы подумать, что это скорее похоже на встречу двух малознакомых людей за бокалом вина, чем на сцену обольщения или невероятного воссоединения „погибшего" мужа и его бывшей жены. – Я ничего не хочу, – ответила Фрэнсис.

Диего раскрыл дверцы бара и достал бутылку белого вина. Откупорив ее, он налил два бокала и протянул один Фрэнсис.

– Надеюсь, ты изменишь свое решение, – сказал он, садясь на софу. – Мне не без хлопот удалось достать это особенное вино, – заметил Диего и поднял свой бокал. – За нас, – произнес он и пристально посмотрел Фрэнсис в глаза. – Ты не одевалась раньше в темно-серый, – сказал он. – Сейчас он идет тебе, хотя мне больше нравилось, когда ты была блондинкой. Жаль, что ты изменила цвет волос.

– Это не совсем по-джентльменски – предпочитать блондинок, – огрызнулась Фрэнсис.

Диего улыбнулся.

– Но сегодня вечером тебе ведь не нужен джентльмен, – иронично заметил он. – Они хороши лишь для супружества, но слабы, когда дело касается постели. Ты же знаешь это.

Фрэнсис встала.

– Это что, намек по поводу моей одежды? По-моему, мы зря теряем время.

Диего отпил глоток вина.

– Твое вино согревается. То, что я сказал, не относится ни к тебе, ни ко мне, так что нет нужды так волноваться. Если ты помнишь, мы женаты, хотя, может быть, это лишь милая шутка. Воображение всегда дразнит нас.

Фрэнсис села и взяла свой бокал.

– Ты помнишь это вино? – спросил Диего, когда Фрэнсис попробовала ароматную густую жидкость. – Это „Кортон-Шарлемань" 71 – го года. Точно такое же вино мы пили в наш первый вечер в ресторане „У баска". Очень немногие вина улучшились с того времени. Только действительно хорошие сорта. Сделав первый глоток, ты подумала, что ничего не может быть лучше, но позволь этому нектару хотя бы ненадолго задержаться у твоих губ. Попробуй.

Фрэнсис поставила свой бокал на столик.

– Выпей еще немного. Доставь себе это удовольствие, – настаивал Диего.

Он подошел к ней, сел на подлокотник ее кресла, взял ее бокал и снова протянул ей, но Фрэнсис никак не реагировала на его действия. Тогда Диего поднес бокал к ее губам; несколько капелек вина пролились на подбородок. Диего стер их своими пальцами, слегка коснувшись ими влажных губ Фрэнсис, затем он нежно обхватил руками ее голову и мягко отклонил ее на спинку кресла; его лицо склонилось над ее лицом.

– Это то, чего ты хочешь? – спросил он. – Думаешь, притворяясь, что ты здесь против своей воли, ты приносишь себя в жертву? Тебе от этого легче? Я дам тебе то, чего ты хочешь.

Диего схватил ее за запястье и, сорвав с нее одежду, потащил через всю комнату, пока ее спина не оперлась о стену, его грудь была напротив ее подбородка. Диего посмотрел ей в глаза и улыбнулся.

– Многие вещи легче совершать, имея хоть каплю беспутства, – сказал он, его пальцы гладили ее грудь. – Сейчас ты будешь раздевать меня. Сначала ты развяжешь мой галстук… – Он подождал, пока она сделала это. – Теперь моя рубашка… Да, сними ее. Затем ремень. Побыстрей. Хорошо. Очень хорошо. Я не говорил, что твоя рука должна касаться меня, еще нет. – Диего отбросил в сторону свою одежду и отступил назад так, что они оказались у кресла. – Сними это, – кивнул он головой на одежду, оставшуюся на ее теле, и Фрэнсис послушно сняла нижнее белье. Кто-то как будто двигал ее руками. Казалось, она ни о чем не думала и ничего не помнила. В голове была пустота.

Диего взял ее руки и прижал их к стене, прикасаясь своим телом к ее телу, своей кожей к ее коже. Фрэнсис ощутила его дыхание на своей шее, его губы у своего уха.

– Я оближу каждый кусочек твоего тела. Попроси меня об этом, – прошептал Диего.

Фрэнсис закрыла глаза.

– Я сказал: попроси меня об этом. Посмотри на меня, не притворяйся, как будто ничего не происходит.

Диего еще плотнее придвинулся к Фрэнсис, его лицо было всего в дюйме от ее лица, когда он отпустил ее руки. Фрэнсис надеялась ощутить его ласковые ищущие губы на своем теле, почувствовать его острое желание, рот ее приоткрылся в ожидании поцелуя, но Диего не двигался.

– Ты еще не попросила, – упрекнул он ее.

Его руки скользнули по ее рукам, бедрам, подобно летнему дождю, пролившемуся на сухую почву. Руками Фрэнсис, не обращая внимания на ее слабое сопротивление, Диего обвил свою талию, а затем легким прикосновением губ стал ласкать ее лицо и грудь. Касания перешли в поцелуи, поцелуи – в нежные покусывания.

– Я помню этот трепет, – пробормотал Диего.

Подняв Фрэнсис на руки, он понес ее в спальню. Высокая кровать словно была окутана светящимся туманом, струящимся из окна. Это было безумие: простыни и подушки, немного смятые, хранили очертания его тела, но они показались Фрэнсис более желанными, чем если бы были хрустящими и накрахмаленными, потому что они касались его кожи, как сейчас касаются его ее пальцы. Его тело пахло дорогим мылом и жарким днем, а солнце рассыпалось и блестело мельчайшими золотыми капельками в его глазах. Фрэнсис с наслаждением зарылась пальцами в его волосы и потянулась к его губам.

Они упали на кровать. Все происходило так же, как раньше, много лет назад, потому что ни Диего, ни Фрэнсис не смогли ничего забыть. Они не чувствовали стыда: их губы и руки наверстывали потерянные годы…

Диего заговорил лишь тогда, когда из груди Фрэнсис вырвалось громкое рыдание.

– Я люблю тебя, – прошептал он, целуя ее и поцелуем пытаясь добиться от нее ответа.

Диего с некоторой долей отчуждения откинулся на кровать. Фрэнсис закрыла глаза и ждала.

– Скажи это, черт возьми! Скажи, – прошептал он. Фрэнсис посмотрела на него.

– Скажи, – настаивал Диего.

– Я… люблю тебя, – прошептала она.

– Громче. Я не слышу.

– Я… люблю тебя.

– Еще раз.

– Я люблю тебя… люблю тебя, люблю, люблю… – разрыдалась Фрэнсис, и Диего снова поцеловал ее. На этот раз очень нежно.

– Хорошо. Теперь хорошо, – прошептал он.

Диего нежно прижал ее к себе, и Фрэнсис закрыла глаза. Она не чувствовала вины, ее переполняло ощущение полного блаженства, его мужского превосходства, ощущение его тела на ней и в ней и удовольствие, которое сразу уничтожило сомнения и чувство вины.

Внезапно в памяти Фрэнсис из ниоткуда с потрясающей ясностью возник образ Нормана, целующего ее на прощание перед уходом на работу. Фрэнсис попыталась оправдать свой приход сюда, как неизбежность, как нечто, что она обязана была сделать вопреки своей воле, как бы принося необходимую жертву. И сейчас она поняла, что если останется с Диего хоть секундой дольше, то уже никогда не сможет уйти отсюда. Она с силой оттолкнула его от себя и выпрыгнула из кровати.

– Я ненавижу тебя! – крикнула она, убегая из комнаты.

Она начала быстро одеваться, со страхом ожидая, что Диего вслед за ней выйдет из спальни. Фрэнсис в последний раз взглянула на разделявшую их дверь, но он не появился. Тогда она взяла свою сумочку и вышла из квартиры.

Через пятнадцать минут Фрэнсис уже была дома, оставив за его пределами весь тот сумасшедший мир, в который только что была погружена. Она сопротивлялась желанию распахнуть входную дверь и вернуться назад; вместо этого Фрэнсис побежала наверх по лестнице в гостиную. Там она налила себе побольше бренди, ее руки тряслись, когда она пыталась закрыть графин. Держа обеими руками бокал, Фрэнсис села на диван и стала пить бренди большими глотками, словно лекарство, как будто надеясь, что содержимое бокала даст ей мгновенное успокоение. Но нет. Оно только обожгло ей горло и наполнило глаза непрошеными слезами.

Зазвонил телефон. Руна Фрэнсис машинально подняла трубку, но тут же вновь опустила. Затем она подошла к окну и встала за шторами, боясь быть увиденной с улицы. Но там не было ничего необычного: светловолосая женщина прогуливалась с таксой, пожилая пара вынимала багаж из своей машины, транспортный контролер продавал билеты на другой стороне улицы… Но даже эта повседневная картина не смогла успокоить Фрэнсис.

Она заставила себя отойти от окна и стала поправлять картины, висевшие на стенах, хотя в этом не было необходимости. Потом начала стопной складывать газеты и книги на журнальном столике, пока не осознала, что в действительности ждет лишь нового телефонного звонка. Фрэнсис быстро вышла из комнаты и направилась в спальню. Бросив испуганный взгляд на кровать, стоявшую в центре комнаты, молодая женщина прошла мимо нее в гардеробную. Там она достала из шкафа дорожную сумку и быстро побросала в нее несколько вещей. Затем спустилась вниз. Евгению Фрэнсис нашла в прачечной.

– Я хочу поехать к Норману еще до пятницы. Но в пятницу вечером вернусь вместе с Питером, – сказала она экономке.

Через минуту Фрэнсис уже сидела в машине и заводила мотор. Начинался дождь.

– …Но правительство может выиграть?

– Да, в отдаленных избирательных округах, таких, как Челтенхем, Дарлингтон и Западный Свентон, и от этого будет зависеть судьба Джона Мейджора и его людей.

Изображение Нормана Феллоуса, собирающего голоса перед выборами на железнодорожной станции, на краткий миг заполнило весь экран, затем снова исчезло.

– Это был репортаж Марка Конроу, – сказал ведущий. – А сейчас к Америке, где Джордж Буш…

Норман потянулся за пультом управления и выключил телевизор.

– Они дали мне заключительный кадр. Это прекрасно, – глядя на Фрэнсис, просиял Норман, полный надежд после обеда со своим агентом и другими членами команды на верхнем этаже местного ресторана в Свентоне.

Владелец ресторана, хранивший портреты миссис Тэтчер и Папы Римского между рядами переплетенных соломкой бутылок над баром, дал специальный прием для местного отделения консервативной партии. Вечер закончился рано, поэтому они все могли пойти домой посмотреть специальный репортаж о дальних избирательных округах по „Вечерним новостям".

Норман положил пульт на столик, выключил свет и стал устраиваться на кровати, пока его нога не коснулась ноги Фрэнсис, уютно прикорнувшей под одеялом, убаюканной шумом листвы за окном. Лондон казался таким далеким. Фрэнсис заставила себя принять участие в праздничном обеде, заглушившем мучительные мысли из ее памяти. Но, как оказалось, ненадолго.

– Я рад, что ты смогла приехать сегодня вечером. Это был восхитительный сюрприз, – сказал Норман, беря жену за руку, и она на время расслабилась, пока он не начал нежно поглаживать ее плечо. Он никогда не был чересчур настойчив в сексе, всегда оставляя себе путь для отступления, если Фрэнсис не отвечала каким-либо поощрительным жестом или словами.

– Я не хочу думать об этом с тех пор, как ты предпочел танцевать с Гейл после обеда, – беззаботно начала бранить его Фрэнсис.

– Это нечестно. Это все Луиджи, он включил безумную музыку и вытащил меня из-за стола. В это время ты была у двери, и я не мог пригласить тебя.

– Ты мог бы позвать меня.

Разговор, похоже, достиг желанного результата: рука Нормана нежно касалась руки жены.

– Ты знаешь, я не мог. Луиджи также вытолкнул из-за стола и Гейл, а она, как собачка, работает для меня денно и нощно. Было бы очень нелюбезно оставить ее стоять одиноко посреди зала.

– Ты великолепен, – прошептала Фрэнсис, наслаждаясь этим беззаботным добродушным разговором, который отодвинул на задний план ее тягостные мысли.

– Ты не говорила мне, что ревнуешь к Гейл. Но в любом случае она уезжает после выборов. К тому же она собирается замуж.

– О, я так рада за нее. Она очень милая, – заметила Фрэнсис.

– Я хотел поговорить с тобой об одном деле. Если мы победим, я буду проводить много времени в кабинете министров и у меня совсем его не останется на дела моего округа. Поэтому мне надо найти какого-нибудь действительно ценного человека, кому я могу доверять, чтобы он был моим секретарем.

– Я даже не знаю, кого тебе предложить, – сказала Фрэнсис.

– Думаю, ты могла бы помочь мне. Ты зря изнуряешь себя на своей работе, – заметил Норман, и Фрэнсис почувствовала его замешательство.

Это не был намек, Норман действительно хотел сделать ее жизнь более легкой. Но Фрэнсис ничего не могла поделать со своим двояким пониманием его слов и опять ощутила чувство вины.

– Это невозможно. Тебя обвинят в семейственности, а я не хочу, чтобы из-за меня у тебя были неприятности, – объясняла Фрэнсис, пытаясь найти как можно более веский и правдоподобный аргумент для отказа.

– Это не проблема. Многие члены парламента работают вместе со своими женами, и это не вызывает никаких пересудов. Ну, так что ты думаешь?

– Я не знаю. Я… – Фрэнсис искала любой другой предлог, кроме упоминания о собственной работе. Эту причину она использовать не могла. Фрэнсис не особо дорожила своим бизнесом, и Норман знал это.

– Не бросай меня, Фрэнсис, – умолял он. – Я чувствую: это происходит.

– Что ты имеешь в виду? – Фрэнсис ощутила, как побледнело ее лицо.

– Ты отдаляешься от меня. Я понял это прошлой ночью. Ты… притворялась…

Это было так не похоже на него: упоминать об их интимной жизни. Непонятно как, но Фрэнсис осознала всю глубину его слов и испытала облегчение, поняв, что он говорит лишь о них двоих, а не о Диего. Норман ничего не знал.

– Я не виню тебя, – продолжал он. – Это моя ошибка, мы мало времени проводили вместе, после выборов все может еще больше усложниться. Думаю, что наша жизнь могла бы измениться к лучшему, если бы ты работала у меня. Мы бы смогли видеться в течение дня…

Слова могут быть хорошо продуманы, эмоции могут контролироваться или не проявляться совсем, но мысли возникают независимо от человека. Первой мыслью Фрэнсис было то, что предложение Нормана создаст ей множество трудностей для тайных встреч с Диего, если он когда-нибудь вернется, но потом она ощутила стыд. Ее работа не значила для Фрэнсис слишком много; ей просто нравилось бросать вызов – в отличие от занятий дизайном, антикварным делом или каким-либо другим популярным среди женщин ее круга. Но тот факт, что она имела свое дело, которое составляло часть ее жизни и было независимо от Нормана, являлся крайне существенным. В принципе, она могла бы убедительно доказать, что ее дело не менее важно, чем его.

– Дай мне время все обдумать, – попросила она. – Я не могу вот так сразу закрыть офис, и я не могу со всем разобраться лишь за один день.

– Я на это и не рассчитываю. Я знаю, что тебе нужно время, чтобы разобраться, – ответил Норман, приподнимаясь в кровати.

Фрэнсис почувствовала его облегчение, но она-то знала, как мало было сейчас оснований для этого.

– Нам нужно лишь приложить немного усилий, и все будет замечательно, – прошептал Норман и придвинулся к жене.

„Все проблемы у него имеют простое решение", – с завистью подумала Фрэнсис, а затем почувствовала его руку на своем плече. Она нежно сжала ее, перед тем как отвернуться. В большем не было нужды, у любой пары, делившей постель много лет, зачастую не возникает иного, более пылкого желания.

– Я попытаюсь все исправить, дорогой. Ты не против? Я безумно хочу спать, – сказала Фрэнсис, заметив в его глазах боль и беспомощность. Но она не могла больше притворяться. Особенно после встречи с Диего.

– Конечно, нет. Спокойной ночи, дорогая.

Тон Нормана, как всегда, был нежным и любящим, но он не попытался поцеловать ее еще раз. Поудобнее положив свои подушки, он повернулся к ней спиной и вскоре уснул, а Фрэнсис мысленно пожелала ему хороших снов. Норман любил ее. Ему не нужно было лгать ей, он никогда не чувствовал вины – поэтому он мог спать спокойно.

Она не могла.

А за окном продолжала шелестеть листва…

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

– Питер, ты готов? Нам пора идти, – кричала Фрэнсис, стоя на лестнице.

Ответа не последовало, и она направилась в комнату сына. Питер сидел на кровати, лихорадочно перебирая пальцами клавиши пульта дистанционного управления.

– Нам надо заехать в магазин и купить тебе новые ботинки. Я сказала твоему отцу, что мы приедем в Свентон к ленчу. Он будет беспокоиться, если мы задержимся.

– О, мама! – застонал Питер, не отрывая глаз от экрана телевизора. – Я чуть было не убил дракона, а ты помешала мне. И теперь надо начинать все сначала.

– Нет, ты выиграл. Выключай свою дурацкую игру.

Фрэнсис направилась к сыну с твердым намерением забрать у него пульт, но не успела она сделать и двух шагов, как Питер уже скрылся в ванной, закрыв за собой дверь на задвижку.

– Питер, выходи. Это глупо.

– Только после того, как закончу игру. Это займет у меня лишь минуту, – чувствуя недовольство матери и пытаясь хоть как-то успокоить ее и оправдать свое поведение, прокричал в ответ Питер.

Фрэнсис знала – стоит ей предложить Питеру выгодное соглашение и все проблемы будут решены. И, скорее всего, она так бы и поступила, но не сейчас. Поведение сына привело Фрэнсис в бешенство, и она не хотела идти ни на какие уступки.

– Через пять минут ты выйдешь отсюда, иначе я выброшу твою идиотскую игру на помойку. Жду тебя внизу.

Не дожидаясь ответа, Фрэнсис направилась к выходу.

Войдя на кухню, она увидела экономку, уже закончившую работу и готовую к отъезду: все ее вещи были собраны и аккуратно уложены в сумку, стоявшую у двери. В этот уикэнд Евгения решила съездить в гости к своей сестре.

– Я должна помочь Норману. И, скорее всего, в понедельник, отправив Питера в школу, я вернусь в Свентон. Поэтому, Евгения, ты можешь взять себе еще выходной и провести его с сестрой, если хочешь, – предложила Фрэнсис.

Евгения не успела выразить свою благодарность – как раз в этот момент зазвонил телефон. Фрэнсис уже хотела поднять трубку здесь, на кухне, но мысль, что это может быть Диего, заставила ее перейти в кабинет.

– Это Фрэнсис?

Услышав приятный женский голос, Фрэнсис немного успокоилась и заставила себя расслабиться.

– Говорите. Кто это?

– Это Виктория Бромфилд. Мы встречались с вами на вечере у Каломеропаулосов. Я пыталась найти вас тогда, но вы так неожиданно исчезли… и я попросила ваш телефон у Ирины.

Фрэнсис вспомнила: Евгения говорила, что какая-то леди звонила несколько раз в ее отсутствие, но никогда не оставляла никаких сообщений.

– О, здравствуйте, – стараясь говорить как можно вежливее, ответила Фрэнсис.

У нее возникло страшное предчувствие беды. Она подозревала, зачем Виктория Бромфилд так настойчиво разыскивала ее и почему так страстно желала поговорить с ней вновь.

– Я вспомнила вас. Мы встречались много лет назад в Аргентине. А если быть точной – в Пунта дель Эсте, в доме Терезы де Таннери…

– Мне очень жаль, но вы ошибаетесь, – борясь с желанием бросить трубку и стараясь говорить как можно спокойнее и увереннее, ответила Фрэнсис.

На протяжении многих лет Фрэнсис мысленно миллион раз представляла себе подобную ситуацию и ей всегда казалось, что это нетрудно, что она сможет держать себя в руках. Но сейчас, когда момент наконец настал, она растерялась. Фрэнсис переполняли чувства, которые, как ей казалось, должен испытывать маленький беззащитный зверек, обманом загнанный в ловушку.

– Мам! Мне надоело ждать, – послышался из-за двери недовольный голос Питера.

– Я уверена, что это вы. Вы были замужем за Диего Сантосом. Вас тогда звали Мелани, – продолжала настаивать Виктория.

От напряжения рука Фрэнсис, сжимавшая телефонную трубку, побелела.

Внизу хлопнула входная дверь.

– Вы сказали – Мелани? Вы, должно быть, встречались там с моей сестрой. Я знаю, она вышла замуж в Аргентине… Но мы никогда не были близки… Я жила в Лос-Анджелесе, а она переехала в Нью-Йорк, когда нам еще не было и восемнадцати лет.

– Как странно. Ваши глаза… Они столь необычны, что я подумала…

– Такие глаза были у нашей мамы. Мы обе очень похожи на нее, – прервала ее Фрэнсис.

– Понимаю… А вы не знаете, что с ней случилось? Она была так очаровательна… Ей много пришлось пережить в Аргентине. Это было трудное для нее время, а потом она неожиданно исчезла…

Фрэнсис догадалась, что Виктория не поверила ей, но это почему-то уже мало беспокоило ее.

– Я ничего не знаю. Как я уже говорила, мы потеряли связь друг с другом еще до ее замужества. Мне очень жаль, но вы застали меня в дверях: мы с сыном собрались ехать за город. Нам следовало бы как-нибудь встретиться и позавтракать вместе. Однако сейчас это несколько затруднительно для меня – началась предвыборная кампания, но… – Фрэнсис решила, что Викторию не устроит, если она просто скажет: „Я позвоню вам". Фрэнсис должна встретиться с миссис Бромфилд. – Я свободна семнадцатого, днем… О, я так рада. Вы могли бы подойти к часу в „Сан-Лоренсо"? Я надеюсь, вы с Джеком свободны двадцатого вечером. Я хотела устроить небольшой праздник в честь Нормана, если все пройдет хорошо… Замечательно… До встречи.

Фрэнсис повесила трубку. До этого момента она не думала о празднике, но была уверена, что Норману понравится идея. Кроме того, это была лучшая возможность заставить Викторию поверить в историю, придуманную Фрэнсис. Ей хотелось бы больше никогда не врать ни Питеру, ни Норману, ни Диего, ни даже таким, ничего не значащим для нее людям, как Виктория Бромфилд. И меньше всего ей хотелось врать себе самой. Но это была лишь мечта, реализовать которую не представлялось никакой возможности, если, конечно, она не хотела потерять все то, что имела.

Заставив себя успокоиться и приведя в порядок чувства, Фрэнсис наконец вышла из кабинета. Питера нигде не было. Она позвала его и, услышав доносившийся с кухни шум, направилась туда.

– Пойдем, дорогой. Мы опаздываем, – на ходу крикнула Фрэнсис.

Навстречу ей, неся в руках огромную сумку, вышла экономна.

– Питер сказал, что ему надоело ждать и что он встретится с вами в „Харродсе" в отделе спорттоваров, – объявила Евгения.

Фрэнсис представила себе Питера, идущего вниз по улице среди многолюдной толпы, и тут же вспомнила сцену в Спайтелфилде… Она отвергла Диего, и одному Богу известно, что он предпримет теперь. Несмотря на то что она очень хотела верить Диего, верить представленным им доводам, она все еще сомневалась: „А вдруг те двое в Спайтелфилде были подосланы Диего?!"

– Ты должна была остановить его! – не помня себя от страха и ярости, кричала Фрэнсис.

– Но сеньор Норман сказал, что Питер может ходить гулять как обычно, – оправдываясь и пытаясь успокоить Фрэнсис, возразила Евгения.

И она была права, но Фрэнсис некогда было извиняться за свою несдержанность. Она бросилась на улицу в надежде увидеть там Питера. Однако улица была пуста. Оглядываясь по сторонам в поисках сына, Фрэнсис помчалась вниз к „Харродсу". Не обращая внимания на негодующие взгляды, Фрэнсис, расталкивая всех, пробиралась сквозь толпу покупателей и зевак, заполнивших в этот субботний день магазин. Лифт был слишком далеко, да и поднимался он чересчур медленно, и поэтому Фрэнсис решила воспользоваться эскалатором. Она мчалась по бегущей лестнице, прыгая через ступеньки, до тех пор пока наконец не оказалась на сверкавшем ослепительной белизной этаже спортивной секции магазина. Там были десятки детей и подростков, с родителями и одни, но среди них не было Питера. Фрэнсис остановилась напротив обувного отдела, огляделась по сторонам и, схватив за руку стоявшего рядом помощника продавца, обратилась к нему с несвязной речью:

– Я ищу своего сына… Ему десять лет, у него темные волосы, одет в полосатый костюм…

– Я не видел его, мадам. А вы уверены, что он именно в нашем магазине?

– Да, он велел мне ждать его здесь. Мы хотели купить ему ботинки…

– Вы сказали, ему десять лет? Он может быть на четвертом этаже в отделе детской обуви.

Фрэнсис побежала вниз. И уже через пару минут она поняла, что Питера нет и здесь. Фрэнсис нужно было приложить немало усилий, чтобы не поддаться панике, начинавшей охватывать ее. В ней боролись смешанные чувства отчаяния и злости на сына, который оказался столь легкомысленным. Фрэнсис не допускала мысли, что его могли схватить на улице средь бела дня, когда вокруг тысячи людей. Фрэнсис попыталась сосредоточиться и спокойно проанализировать, куда мог направиться Питер, но ответов был миллион: в отдел игрушек, звукозаписи или электронных игр…

Фрэнсис уже около двадцати минут безрезультатно бегала по магазину. Окончательно растерявшись и не зная, что еще можно предпринять, она обратилась к одной из женщин, стоявших за прилавком.

– Я не могу найти сына, – сказала она и услышала, как с каждым словом в ее голосе усиливались панические интонации.

Женщина подозвала к себе сотрудника специальной службы охраны магазина, который, внимательно выслушав, что случилось, попросил Фрэнсис описать Питера.

– Я поищу его здесь и передам своим коллегам, чтобы они поискали его на пятнадцатом этаже. Не волнуйтесь, мадам, мы найдем его. И, пожалуйста, никуда не уходите, ждите здесь.

Через некоторое время мужчина вернулся.

– Вашего сына ищут, мадам. Если наши поиски не приведут к положительным результатам, мы объявим по громкоговорителю. Пройдите, пожалуйста, со мной.

Охранник проводил Фрэнсис на первый этаж в комнату дежурного. Там ее приветливой улыбкой встретила женщина.

– Не волнуйтесь, миссис Феллоус, такое часто случается. Ваш сын скоро будет здесь. Присядьте, пожалуйста, – сказала она.

И уже минутой позже на всех этажах магазина через громкоговорители было объявлено: Питер Феллоус, подойди, пожалуйста, на первый этаж в комнату дежурного. Здесь тебя ждет мама.

– Мы найдем его.

Женщина пыталась успокоить отчаявшуюся мать, но Фрэнсис едва слышала слова утешения, обращенные к ней, – она напряженно вглядывалась в толпу в надежде, что Питер, здоровый и невредимый, вот-вот появится. Фрэнсис боялась и думать о том, что она может никогда больше не увидеть своего сына. Она столько раз слышала истории о том, как настоящие отцы похищали своих детей и увозили их за границу… И вот теперь подобное могло случиться с Питером. Эта мысль ужаснула Фрэнсис. Если это действительно произойдет, винить она сможет только себя – ей надо было уже давно рассказать Норману о воскрешении Диего.

– Питер! – пронзительно закричала Фрэнсис, увидев идущего к ней навстречу сына с довольной ослепительной улыбкой на устах.

Фрэнсис бросилась к Питеру и крепко сжала его в объятиях. Слезы радости бежали по ее лицу, туманной дымкой застилая глаза, но она не обращала на это внимания.

– Никогда больше не делай так! Ты меня слышишь?! – сквозь слезы восклицала Фрэнсис. А затем, продолжая рыдать, повернулась к женщине, все так же сидевшей за столом и с нежностью наблюдавшей за сценой встречи матери и сына, и сказала: – Спасибо вам большое. И простите меня… Я не смогла сдержать своих чувств.

– Все в порядке, миссис Феллоус, – весело ответила женщина. – Так всегда бывает: матери переживают больше, чем их дети. И где же вы пропадали все это время, молодой человек? – обратилась она к Питеру. – Я вижу, вы успели кое-что приобрести в нашем магазине?

Только сейчас Фрэнсис заметила у Питера в рунах большую коробку, наполовину высовывавшуюся из зеленого пакета с фирменным знаком магазина. В первый момент она подумала, что Питер, должно быть, уже сам купил себе ботинки. Но коробка казалась слишком большой, и к тому же у него не было денег.

– Это подарок. Видеокамера, – просиял Питер.

– Должно быть, сегодня у тебя счастливый день, – улыбаясь Питеру на прощание, сказала женщина.

– Подарок от кого? – строго спросила Фрэнсис, как только они остались одни.

– От того мужчины, что спас нас в Спайтелфилде. Он подошел ко мне и сказал, что очень рад видеть меня снова. Спросил, как ты себя чувствуешь…

– Что еще он говорил тебе? – прервала его Фрэнсис.

– Ничего особенного. Он сказал, что за свою храбрость я заслужил подарок, и спросил, не хочу ли я видеокамеру. Можешь себе представить? Он невероятно богат!.. Как раз в тот момент, когда он уже расплачивался, я услышал объявление. „Твоя мама разыскивает тебя. Ты не должен заставлять ее ждать. Передай ей, чтобы она берегла себя и что я позвоню ей на следующей неделе", – сказал он и испарился. Что ты обо всем этом думаешь?

– Не знаю, дорогой. Но я надеюсь, ты помнишь, что мы с отцом просили тебя не разговаривать с незнакомыми людьми, особенно после того, что случилось.

– Но он же не незнакомый, мам! Я же встречал его раньше, а кроме того, он спас нас. Он хороший.

– Давай договоримся, Питер, ты будешь делать то, о чем я тебя попрошу, хорошо?! А сейчас пойдем, – проговорила Фрэнсис.

Страх и ярость переполняли ее, но она старалась вести себя как можно спокойнее, чтобы Питер не заметил ее волнения. Фрэнсис открыла дверь магазина, пропуская сына вперед.

– Но мы не купили ботинки, – напомнил Питер.

– Забудь о ботинках. Мы купим их в другой раз. Фрэнсис хотела как можно скорее покинуть Лондон.

Норман, как обычно, встал рано. Он принял душ, оделся, побрился и спустился на кухню. Завтракал он один. Больше всего на свете Норман не любил одиночества, тишина пустого дома угнетала его. Быстро выпив чашку кофе, он взял оставленную им вчера в холле вечернюю почту и направился к себе в кабинет.

Просмотрев письма, присланные избирателями на имя местного отделения консервативной партии, он обратил внимание на видеокассету. Несмотря на то что она не была подписана, у Нормана не было сомнений, что ее прислали из телевизионного агентства Ника Болла. Всего несколько месяцев назад он заключил договор, по которому это агентство должно было предоставить ему эфирное время на период предвыборной кампании. Скорее всего, эта кассета – запись недавнего выступления Нормана в „Вечерних новостях".

Норман вставил кассету в видеомагнитофон. На некоторое время экран заполнила мозаика белых и черных полос, и затем появилось изображение: в призрачном свете ночника на огромной кровати, утопая в белоснежных простынях и объятиях друг друга, лежали обнаженные мужчина и женщина. Норман раздраженно вздохнул. Подобного рода анонимная почта была неизбежным фактом в жизни политика.

По мере того как любовный пыл двух неизвестных увеличивался, любопытство Нормана возрастало, но благородное чувство природной стыдливости одержало верх, и, взяв пульт дистанционного управления, он уже хотел было нажать кнопку „стоп", как вдруг застыл. На экране крупным планом отчетливо показалось лицо Фрэнсис. Пораженный увиденным, Норман еще некоторое время сидел неподвижно. Это было доказательство измены его жены, которое в первый момент причинило ему невероятную боль. Это было также и доказательство того, что он до сих пор до конца не знает свою спутницу и что какие-то стороны жизни Фрэнсис проясняются для него только сейчас.

Выключив телевизор, Норман упал в кресло.

Он никогда не доверял эмоциям. Разум, не эмоции – вот лучшее средство решения всех проблем. Но сейчас Норману стоило огромных усилий не поддаться охватившим его чувствам и спокойно, разумно все обдумать.

Он любил Фрэнсис. По-своему, но любил.

Много лет назад импульсивное чувство заставило Нормана порвать со своей первой женой. Через несколько лет женитьбы стало известно, что он не может иметь детей, а еще через некоторое время он узнал о любовной связи своей жены. Это и привело к разрыву. Предательство и потеря близкого и любимого человека причинили Норману огромную боль. И лишь по прошествии многих лет он возблагодарил судьбу за то, что оказался свободен в тот момент, когда встретил Фрэнсис.

Как все политики, Норман верил в случай и удачу. Фрэнсис стала его призом, его путеводной звездой. Много лет назад она нуждалась в нем, в его помощи, а он был готов сыграть роль спасителя, он готов был на все, только бы Фрэнсис осталась рядом с ним, осталась навсегда.

Жизнь научила Нормана не доверять эмоциям. Именно эмоции разрушили его первую любовь, и именно они причинили ему нестерпимую боль от этой потери. Нет, Норман больше не позволит чувствам влиять на его решения. Он не допустит этой ошибки вновь.

После того как первоначальный шок прошел, Норман, к своему удивлению, обнаружил, что факт измены Фрэнсис не был для него неожиданностью. Он давно ощущал, что что-то происходит, что-то изменилось в их отношениях, но тем не менее эта кассета не могла быть послана Фрэнсис. Она никогда не пошла бы на это только ради того, чтобы учинить ссору. Кассета не может быть ни шантажом, ни средством вымогательства, иначе ее обязательно сопровождало бы письмо с указанием требований. Вероятнее всего, эту кассету прислал отчаявшийся любовник, у которого нет иного способа разлучить Фрэнсис и Нормана. Он хотел сделать так, чтобы для Фрэнсис и Нормана стало невозможно и дальше оставаться вместе. Этот неизвестный хотел заставить Нормана первым сделать тот решительный шаг, на который не отваживается Фрэнсис. Если все это так, то Норман поступит по-своему.

Он встал, подошел к видеомагнитофону, вынул кассету и направился к камину. Спокойно зажег спичку и бросил в топку. Сначала лишь небольшой пучок соломы начал неуверенно дымиться, но уже через несколько минут зарождающиеся языки пламени стали робко окутывать жаром сухие поленья. Норман терпеливо ждал, пока огонь разгорится, а затем бросил видеокассету в камин.

Норман стоял и смотрел, как пламя пожирает черную коробку, заставляя пластмассу плавиться и извергать отвратительно пахнущий дым, который уже через минуту распространился по всей комнате.

Норман вытер глаза и вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.

Все попытки Фрэнсис завязать разговор с Питером не увенчались успехом. Мальчик был полностью поглощен изучением видеокамеры. Наблюдая за сыном, Фрэнсис уже в который раз удивилась тому, как Диего смог узнать, что они в это утро будут в универмаге. Фрэнсис переключила скорость, решив больше не ломать голову над этим вопросом, как вдруг ее поразило неожиданное, но вполне обоснованное предположение. Евгения знала. Она знала их планы на этот уик-энд, как, впрочем, знала вообще все об их семье. „На свете очень мало вещей, которые нельзя купить за деньги", – вспомнила Фрэнсис слова Диего. Он мог предложить ей деньги, достаточно денег для того, чтобы ее мечта – купить домик в Сантандере – наконец осуществилась. С тех самых пор, как Евгения приехала в Англию, она начала откладывать деньги, и сейчас у нее уже были небольшие сбережения. Иметь собственный дом – это была ее самая заветная мечта.

Все серьезно обдумав, Фрэнсис пристыдила себя за такие мысли. Евгения всегда добросовестно выполняла свою работу. В конце месяца она предъявляла подробнейший отчет о каждом истраченном на хозяйственные нужды пенни. Она день и ночь сидела у кровати Питера, когда тот был болен, всякий раз силой заставляя Фрэнсис пойти отдохнуть. Евгения не любила Нормана, впрочем, она не любила мужчин вообще. „Это источник зла", – обычно говорила она. Если бы Диего обратился к Евгении с подобным предложением, она бы скорее вдребезги разбила бутылку о его голову, чем приняла взятку.

В конце концов Фрэнсис пришла к выводу, что Диего просто-напросто следил за ними. Он, вероятно, искал возможности встретиться с Питером наедине. Фрэнсис бросила взгляд в зеркало заднего обзора, словно ожидая увидеть Диего, следующего за ними. Может быть, он и следил, но с точностью ответить на этот вопрос было невозможно – он мог быть в любой из тех машин, что ехали за ними в это обычное субботнее утро в общем потоке.

Диего не был глуп. Он много раз повторял, что хочет вернуть Фрэнсис. Если Диего осмелится похитить Питера, он безвозвратно вселит в сердце Фрэнсис ненависть к себе. Диего не пойдет на это. Он не станет похищать Питера одного. Он похитит их обоих, как уже пытался сделать это в то воскресенье. Фрэнсис поймала себя на том, что уже почти мечтает об этом. Такой поворот событий снимет с нее всю вину и, главное, избавит ее от проблемы выбора. Фрэнсис не сможет предать Нормана. Она не готова к этому. Похищение же избавит ее от всякой ответственности. Но самооправдание не сможет дать ей отпущения грехов…

Воспоминания унесли Фрэнсис в давно прошедшие годы. Она увидела Диего на яхте с белоснежными парусами, которая спокойно качалась на волнах Карибского моря, держа путь в неведомом направлении.

Ясные картины минувшего стали постепенно размываться, терять четкость, освобождая в ее памяти место другим мыслям и образам. Фрэнсис могла оставить все в прошлом и начать жизнь сначала, как она уже делала раньше. Фрэнсис позволила себе пофантазировать, но недолго: стоило ей задуматься обо всем всерьез, как мечты разбились вдребезги.

Фрэнсис встречалась с Диего на его квартире. Она убеждала себя, что презирает его, что согласилась на эту встречу, потому что у нее не было другого выхода. Фрэнсис не задумываясь легла в постель с Диего, потому что хотела этого. Осознание истинного мотива ее поступка было невыносимым для Фрэнсис, и не столько как доказательство ее невероятного вероломства по отношению к Норману, а в большей степени как доказательство ее собственной ничтожности.

Фрэнсис посмотрела на Питера, который продолжал с интересом изучать видеокамеру, и раскаялась в своих мыслях. Не все было так мелко и незначительно в ее судьбе, и она не может целиком уйти в прошлое. Жизнь без Питера просто немыслима. Уничтожить все то, что он знал и любил, разрушить его судьбу значило бы разрушить свою судьбу. Жизнь Питера была сейчас ее жизнью.

– Дай сумку мне, Питер, – сказала Фрэнсис, остановив машину.

Подъезжая к Свентону, она из машины позвонила в офис Норману, но его не оказалось на месте. Фрэнсис сообщили, что его планы на день изменились и что теперь он сможет быть дома только к вечеру.

Питер протянул матери драгоценную ношу, которую до этого всю дорогу бережно прижимал к груди. Взяв у сына сумку с видеокамерой, Фрэнсис вдруг поняла, что не знает, как объяснить Норману появление этой новой дорогой игрушки.

– Послушай, будет лучше, если ты пока не станешь показывать камеру отцу. Он не поверит в то, что случилось, и подумает, что это я купила ее тебе, и тогда разыграется страшная буря – твой отец всегда считал, что я слишком балую тебя, – говорила Фрэнсис сыну по дороге к дому.

Последний раз Фрэнсис была в Свентоне всего два дня назад и сейчас, идя по усыпанной гравием дорожке, заметила, что маленькие, только начинавшие пробиваться ростки молодой травы за недолгое время ее отсутствия успели превратиться в пышную зелень. По выражению лица сына она также заметила, что предложение весь уик-энд прятать камеру в каком-нибудь укромном уголке и даже ни разу не испробовать ее в действии не особо привлекало Питера.

– Ты можешь сказать, что купила ее специально для того, чтобы снять на пленку его речь, которую он приготовил для публичного выступления. Папе понравится эта идея, и, я думаю, он не будет возражать, если ты на некоторое время одолжишь ее мне, – предложил Питер.

– Но это будет неправдой, – сурово заметила Фрэнсис.

Питер лукаво посмотрел на мать.

– А я думал, ты хочешь избежать бури, – сказал он. Обреченно вздохнув, Фрэнсис согласно улыбнулась и открыла дверь. Первое, на что она сразу же обратила внимание, был едкий, удушливый запах жженой пластмассы, распространившийся по всему дому. Опасаясь, что в ее отсутствие могло что-то случиться, Фрэнсис тщательно осмотрела дом, но все, казалось, выглядело, как обычно.

– Мам, могу я пойти поиграть с Ники? – спросил Питер у Фрэнсис, когда она убирала со стола после ленча.

Здесь, в Свентоне, Ники Ховард был лучшим другом Питера. Фрэнсис еще не успела прийти в себя после утреннего происшествия, и поэтому одна мысль позволить сыну исчезнуть из ее поля зрения ужасала.

– Лучше пригласи его к нам, и тогда ты сможешь показать ему свою камеру, – предложила она.

Некоторое время спустя, когда Фрэнсис уже убрала почти всю посуду, через окно кухни она увидела сына, вприпрыжку бегущего через сад навстречу своему другу.

Зазвонил телефон.

– Здравствуйте, миссис Феллоус. – Фрэнсис узнала гнусавый голос Глэдис, девушки, которая следила за чистотой в их доме. – Мистер Феллоус просил меня прийти сегодня утром. Он сказал, что хотел бы, чтобы к вашему приезду спальня и ванная сияли чистотой. Мне понадобится всего лишь пара часов, чтобы привести все в порядок.

Фрэнсис была польщена заботой Нормана. Несмотря на чрезмерную занятость в эти дни, он все-таки нашел время подготовить дом к приезду жены.

– Мне показалось, все выглядит великолепно, – ответила Фрэнсис. Ее позабавил прозрачный намек Глэдис на дополнительную плату за срочную работу, и она решила „поставить ее на место". – Но в любом случае я собиралась звонить вам. Мы всей семьей хотели остаться здесь еще на некоторое время, и поэтому я была бы вам благодарна, если бы вы пришли на пару часов как-нибудь утром на следующей неделе.

Фрэнсис обещала Норману остаться с ним до выборов, до следующего четверга. Со среды у Питера начинались каникулы в школе. Фрэнсис решила, что будет лучше, если они проведут следующую неделю все вместе здесь в Свентоне, и поэтому не было смысла из-за двух дней отправлять Питера в понедельник обратно в школу.

Повесив трубку, Фрэнсис вспомнила, что забыла предупредить Миранду о своем отъезде. Она принялась искать в записной книжке домашний телефон своей секретарши, но неожиданно передумала звонить сейчас и решила заняться этим делом позже. Какая разница, поговорит она с Мирандой тотчас или потом, ведь сегодня только суббота и до начала новой рабочей недели у нее еще есть в запасе целых два дня.

Мысли о Диего постоянно преследовали Фрэнсис. Она видела его лицо, склоненное над ней, чувствовала его дыхание на своей щеке… „Нет, – подумала Фрэнсис. – Так дальше продолжаться не может!" Она решила с головой уйти в домашние дела, надеясь, что это поможет ей наконец избавиться от навязчивых видений. Первым делом Фрэнсис спустилась в кладовую и, все тщательно осмотрев там, написала длинный список продуктов, которые необходимо купить, затем вынула из морозильной камеры ногу барашка, намереваясь приготовить ее к воскресному ленчу. Она решила не строить планов на обед, пока не переговорит с Норманом: он вполне мог куда-нибудь уйти завтра или, наоборот, пригласить к себе кого-то из коллег.

Бросив последний взгляд на детей, играющих в саду в мяч, Фрэнсис вышла из кухни и направилась в комнату Питера.

Она неторопливо распаковала сумку сына и, все аккуратно разложив по своим местам, заглянула в шкаф, чтобы убедиться, что Питеру хватит белья на целую неделю. Спальня и ванная Питера были тщательно прибраны, и сейчас Фрэнсис пожалела о чрезмерном усердии Глэдис, потому что это лишало ее единственной возможности отвлечься от тех мыслей, которые не оставляли ее в покое. Она могла бы присоединиться к детям и поиграть с ними в саду, но знала, что ее появление положит конец их веселым забавам.

Фрэнсис попала в ловушку собственного дома точно так же, как она попала в ловушку собственной жизни, задыхаясь от лжи, которая с каждым днем разрасталась, подобно сорняку. Она была одновременно и соучастницей преступления, и жертвой. Из этого замкнутого порочного круга существовал только один выход…

– Здравствуй, дорогая! Вы хорошо доехали? – весело прокричал Норман еще с порога дома, успев лишь закрыть за собой входную дверь.

В гостиной горел свет, но там никого не оказалось. Норман вернулся в холл. Он заметил, что в комнате Питера, точно так же, как и в их спальне, было темно.

– Я здесь, – услышал он голос Фрэнсис, проходя мимо одной из комнат для гостей.

– Жаль, что тебя не было. Все прошло замечательно, – сказал он, входя в комнату.

Фрэнсис сидела в кресле у окна, тусклый свет ночника освещал лишь малый пятачок комнаты, погруженной в полумрак.

– Я уверен, что выиграю. Я даже не ожидал, что население окажет мне такую огромную поддержку.

Речь мужа была слишком восторженной, чересчур бойкой, отчего Фрэнсис уловила в ней некоторую фальшь.

– Почему ты сидишь в потемках одна? Где Питер? – спросил Норман.

– Он с Ховардом. – Фрэнсис встала. – Он будет ужинать у них… Я хочу поговорить с тобой.

Она ожидала, что Норман взволнованным тоном, который она хорошо знала, спросит: „Что-нибудь случилось?", но он не спросил. Ожидая Нормана, она несколько раз проговаривала про себя свою речь, но сейчас, глядя в доверчивое лицо мужа, засомневалась в правильности своего решения. Однако ей необходимо рассказать все Норману, если она хочет, чтобы в их доме опять воцарилось спокойствие.

– Диего вернулся. Много лет назад он инсценировал свою смерть и теперь вновь разыскал меня, – без долгих вступлений начала Фрэнсис, боясь, что в самый последний момент передумает и уйдет от разговора. Временами Фрэнсис удивлялась, почему она так легко приняла известие о невероятном воскрешении Диего, и только сейчас осознала, что все эти долгие годы подсознательно надеялась на это. Фрэнсис думала, что Нормана шокирует это известие, повергнет в ярость или, по крайней мере, удивит, но он воспринял признание жены абсолютно спокойно. Мужчина, который перед сном аккуратно вешал свою одежду на стул, который стопками складывал в ящик носки, подбирая их по цвету, остался равнодушен к известию, которое переворачивало с ног на голову всю их прежнюю жизнь. Возможно, Фрэнсис еще не успела до конца узнать своего мужа, точно так же, как она не успела в свое время узнать Диего. Возможно, уже долгие годы она замужем за незнакомцем, которого по-настоящему начинает понимать только сейчас.

– Чего он хочет? – спокойно спросил Норман, как если бы Фрэнсис сообщила ему о появлении на пороге их дома обыкновенного коммивояжера.

– Он хочет, чтобы я вернулась к нему. Вместе с Питером.

– Это бред.

Фрэнсис удивилась той уверенности, которая прозвучала в голосе мужа, и это придало ей смелости.

– Я… легла с ним в постель. – Фрэнсис вспомнила свои недолгие уроки католицизма в Буэнос-Айресе: признание не очистило ее совесть, оно не дало ей отпущения грехов. – Диего заставил меня. Он сказал, что иначе устроит скандал и уничтожит нас. Поэтому мне пришлось согласиться, но я не хочу пройти через это снова. – Ты должен мне верить, – после небольшой паузы добавила она, видя по глазам мужа, что он не верит ей, и она не могла винить его за это. Фрэнсис не знала, верит ли она себе сама.

– Я верю тебе, – наконец ответил Норман. – Но мне бы хотелось, чтобы ты сообщила мне, как только он опять свяжется с тобой. Это, должно быть, сущий ад для тебя, но поверь мне, паника – плохой советчик. Не в его интересах угрожать нам. Его ждет тюрьма, и он знает об этом.

Норман предложил Фрэнсис свою поддержку и понимание, на лучшее она не могла и надеяться. Но сейчас Фрэнсис вдруг поняла, что это ничего не решает: она по-прежнему остается перед выбором одна.

– Он сейчас в Лондоне? – спросил Норман.

– Я не знаю. Он сказал мне, что уезжает в среду.

– Он может не вернуться. Он наверняка путешествует по фальшивым документам, и я могу сделать так, чтобы его задержали в аэропорту.

– Но я не знаю его нового имени, – возразила Фрэнсис.

Норман задумался.

– Выборы в четверг. Если он свяжется с тобой до этого времени, постарайся поводить его за нос, – наконец сказал он, приняв какое-то решение. – Если он опять будет угрожать и говорить, что устроит скандал, встреться с ним, и тогда мы его арестуем. Его можно будет немедленно выслать из страны уже за то, что он живет по подложным документам.

Фрэнсис могла раз и навсегда стать свободной, стоит ей лишь сдать Диего властям, но ее мучили сомнения.

– Я боюсь вовлечь Питера в этот скандал, – сказала она.

– Скандала не будет. Он тоже постарается избежать его. В противном случае ему придется признаться, кто он есть на самом деле, и тогда он потеряет все. Он лишь запугивает тебя. У него есть что-нибудь, чем он может воздействовать на тебя? – спросил Норман.

– Не знаю. Думаю, что нет, но я не уверена. – Фрэнсис опустила глаза, стараясь избежать взгляда Нормана. Она не стала сообщать мужу об утреннем инциденте в универмаге. – Думаю, Питер может остаться здесь на неделю, – изменила тему разговора Фрэнсис – Уверена, ничего страшного не произойдет, если он пропустит два дня занятий в школе. К тому же будет лучше, если он останется с нами.

– Ему нравится в школе. И, возможно, он не захочет пропускать занятия просто так, без особых на то причин, – не согласился Норман, однако, не желая возражать Фрэнсис и стараясь избежать ненужного спора, тут же добавил: – Но ты можешь поступать, как считаешь нужным.

Слова мужа, явно идущие вразрез с тем, что Фрэнсис ожидала услышать, удивили ее.

– Возможно, ты прав, – сказала она, отчасти из-за нежелания лишний раз идти на конфликт с Норманом, но в большей степени из-за сына: она представила, как надоест Питеру целыми днями сидеть одному дома. Он уже вышел из того возраста, когда Фрэнсис была для него самой лучшей компанией. Но, с другой стороны, после того, что случилось, она не могла оставлять Питера без постоянного присмотра.

– Ты не хочешь еще что-нибудь рассказать мне? – спокойно спросил Норман.

Если у Фрэнсис и оставались какие-либо сомнения в способности мужа ориентироваться в ситуации, то сейчас они полностью исчезли.

– Нет. Это все, – услышала она свой ответ и прочитала облегчение в глазах мужа.

– Сегодня показывают любимый фильм Питера со Шварценеггером. Мы еще успеем на последний сеанс. Мы можем взять ребят и вместе сходить в кино, – предложил Норман.

К нему опять вернулась его обычная живая манера речи.

– Ребята будут в восторге, а что касается меня, боюсь, я не высижу этот фильм. Я лучше останусь дома, у меня еще куча дел, правда, – ответила Фрэнсис.

– Хорошо. А я свожу мальчишек на фильм. Вернемся около двенадцати, – заключил Норман, целуя жену.

Минуту спустя Фрэнсис услышала шум отъезжающей машины. Еще долго она стояла неподвижно. Норман не отверг ее. Он даже не стал настаивать, чтобы она перестала встречаться с Диего. Как всегда, Норман принял самое благоразумное решение. А может, просто пошел на компромисс. В конце концов, какая разница…

Вскоре после одиннадцати свет фар подъезжающей машины осветил окна дома. Еще через некоторое время Норман и Питер появились на пороге. Фрэнсис ждала их внизу.

– А теперь иди спать, дорогой, уже слишком поздно, – велела Фрэнсис сыну.

– Тебе надо было обязательно пойти с нами. Он мог превращаться во что угодно! – взволнованно говорил Питер.

Пока они поднимались в детскую, он успел пересказать Фрэнсис весь фильм.

– Это замечательно, дорогой. А теперь почисти…

– Зубы, умойся, сходи в туалет и иди спать. Знаю, знаю, – перебил ее Питер, и Фрэнсис улыбнулась.

– Я рада, что ты наконец все усвоил. Спокойной ночи, дорогой.

Она поцеловала сына, закрыла дверь детской и вернулась вниз. Норман был в своем кабинете.

– Мальчишки остались довольны. Им очень понравился фильм, – сказал он, как только Фрэнсис вошла в комнату. – Уже поздно. Пойдем спать.

Пока Фрэнсис была дома одна, она обдумала этот вопрос и решила, что будет лучше, если эту ночь она проведет в комнате для гостей. Сама идея лечь с Норманом в одну постель и делать вид, что ничего не случилось, после сегодняшнего разговора казалась Фрэнсис абсурдной. Но так же нелепо было бы отвергать сейчас предложение мужа. Обдумав все за и против, она последовала за Норманом в их общую комнату. Фрэнсис боялась лишь одного – что этот акт примирения потребует от нее выполнения супружеских обязанностей, так как сегодня она была не готова к этому. Возможно, завтра. Но ее опасения были излишни. Пока она готовилась ко сну, Норман подробно рассказывал ей о сегодняшнем состоянии предвыборной кампании. Как только Фрэнсис легла в постель, он направился в ванную и, как показалось Фрэнсис, оставался там слишком долго, что было не похоже на него. Наконец он вышел. И, прежде чем Норман успел поцеловать Фрэнсис и пожелать ей спокойной ночи, она уже крепко спала.

Проснулась она около четырех утра. Норман безмятежно спал, а Фрэнсис одолевали тяжелые мысли. Теперь все не может быть, как прежде, все должно измениться. Норман знает о ее неверности. Его великодушие смутило Фрэнсис, хотя, возможно, его поведение было просто наиболее разумным в данной ситуации. Разумным, но от этого не менее благородным.

Фрэнсис попыталась снова уснуть, как вдруг услышала страшный крик, разрушивший царившее вокруг безмолвие.

– Мама!

Это был голос Питера. Фрэнсис вскочила с кровати, бросилась в детскую и, вбежав в комнату сына, включила свет. Питер с широко раскрытыми, полными ужаса глазами неподвижно сидел на кровати. Фрэнсис присела рядом с ним и крепко обняла его за плечи.

– Я здесь, дорогой. Что случилось?

– Я видел их. Они были здесь. Двое мужчин стояли возле моей кровати…

Питер заплакал, и Фрэнсис еще крепче прижала его к себе.

– Они были здесь… – продолжал рыдать Питер.

Фрэнсис посмотрела на окно. Сигнализация была включена, а засовы и ставни плотно закрыты.

– Тебе просто привиделся кошмар, дорогой. Здесь никого, кроме нас, нет. И никто не сможет забраться сюда, – пыталась она успокоить сына.

– Не уходи, пожалуйста. Не оставляй меня одного.

– Я никуда не уйду, сынок. Я останусь с тобой до утра. Обещаю.

Фрэнсис, как в детстве, принялась убаюкивать Питера, поглаживая его по голове до тех пор, пока он не уснул. Она сдержала свое слово: когда первые лучи утреннего солнца робко заглянули в окно, она все еще продолжала сидеть в детской, крепко сжимая в объятиях сына.

Викарий благословил паству, и люди стали постепенно покидать маленькую церквушку. Норман, Фрэнсис и Питер уступили дорогу пожилой леди, которая всю службу простояла рядом с ними, и тоже направились к выходу. Как только они подошли к купели, Норман, шепнув Фрэнсис: „Я хочу убедиться, что свентонские фотографии получились", ушел вперед. В один из жарких дней, когда Норман вместе со своей семьей гулял по городу, встречаясь с избирателями, было сделано несколько снимков. И сейчас, приветствуя по дороге своих коллег, Норман отправился вслед за фотографом, которого всего минуту назад видел выходящим из церкви.

А Фрэнсис с Питером остались ждать его у входа в храм. Некоторое время спустя к ним подошла их соседка, миссис Джемисон, милая пожилая леди, что жила на противоположной улице.

– Бог мой, как ты повзрослел, Питер! – дрожащим голосом приветствовала она мальчика, а затем повернулась к Фрэнсис. – У меня кое-что есть для вас. Мне передал это мужчина, что стоял рядом со мной в храме. Очень приятный, симпатичный мужчина. Никогда раньше я его не видела. Посреди службы он ушел, но велел передать вам вот это. – Старая леди протянула Фрэнсис сложенный пополам конверт.

В конверт была вложена записка:

„Двое парней постоянно следят за тобой. Я позвоню тебе завтра в офис. Будь там".

Послание было написано на испанском, и Фрэнсис узнала почерк Диего.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

– Почему ты не хочешь вернуться после того, как отвезешь Питера в школу? Ты могла бы остаться здесь на неделю, – предложил Норман.

Они были на кухне, и Фрэнсис убирала со стола после завтрака. Питер пошел к себе в комнату переодеться в школьную форму.

– Я бы хотела приехать, но прежде нужно поговорить с Мирандой и дать ей соответствующие инструкции, иначе она приведет в беспорядок все бумаги и расстроит сделку. Я приеду сразу, как только освобожусь, скорее всего, завтра вечером. Я обязательно буду с тобой накануне выборов, – добавила Фрэнсис.

Она чувствовала себя виноватой перед Норманом – она так и не рассказала ему о послании Диего.

– Питер показал мне видеокамеру, которую ты купила, – сказал Норман.

– Я подумала, тебе будет приятно, если останется запись последних дней предвыборной кампании. Меня заверили, что эта камера очень легка в обращении, – ответила Фрэнсис.

– Это действительно было бы замечательно, – согласился Норман. – Хотя я и не уверен, что приятно, когда за тобой постоянно следит видеокамера, – добавил он.

Фрэнсис вытерла руки. Она почувствовала скрытый подтекст в словах мужа, хотя выражение его лица оставалось абсолютно невинным. Фрэнсис удивилась своей чрезмерной чувствительности – тому, что она стала находить двойной смысл в самых простых словах.

– Спокойной ночи, дорогой. Увидимся в среду.

Фрэнсис поцеловала Питера. Он уже почистил зубы, надел пижаму и точно так же, как другие мальчики, находившиеся в спальне, был готов ко сну. В коридоре жена директора школы, наблюдая за детыми, суетливо бегала от комнаты к комнате, и Фрэнсис решила попросить ее присмотреть за Питером и не разрешать ему выходить за пределы школьного парка.

– Спокойной ночи, миссис Стиварти. Пожалуйста, присмотрите за Питером, он все еще не пришел в себя после того хулиганского нападения, – попросила она, пока ожидала в коридоре остальных матерей, прощающихся со своими чадами.

– Вы, должно быть, очень заняты в связи с выборами. Это так волнующе… – сказала одна из них, подойдя к Фрэнсис. – Я видела вашу фотографию в „Хелло!". Вы на ней изумительно выглядите.

„Похоже, все читают этот проклятый журнал", – раздраженно подумала Фрэнсис.

– Это действительно очень волнующе, – ответила она, мучительно соображая, как бы ей избавиться от столь назойливого общения.

– Я уверена, ваш муж выиграет эти выборы. Будет настоящая катастрофа, если социалисты сейчас придут к власти, – как будто не замечая недовольства и нетерпения своей собеседницы, продолжала женщина.

– Вы абсолютно правы, – машинально согласилась Фрэнсис.

До этого момента она никогда не задумывалась о возможности поражения Нормана на предстоящих выборах и о том, насколько все стало бы проще, если бы Норман не был столь известен.

– Вы, наверное, слышали, люди поговаривают, что на журнале „Хелло!" лежит проклятие. Каждое второе опубликованное в нем интервью обязательно заканчивается несчастным случаем, – с милой улыбкой на устах щебетала женщина. – Это, конечно, вздор, но довольно забавно. Как вы думаете?

– Действительно забавно, – резко ответила Фрэнсис и, даже не сказав „до свидания", направилась к выходу.

Идя к машине, она в сотый раз спрашивала себя, правильно ли поступила. Это Норман настоял на том, чтобы Питер вернулся в школу, считая, что мальчику не следует прогуливать занятия. И именно Норман убедил ее еще раз встретиться с Диего. Решение сдать Диего полиции было неизбежным. Она больше не может жить в постоянном страхе, что в конце концов в один прекрасный день потеряет все, что имеет. Диего шаг за шагом медленно разрушал ее жизнь.

Через несколько минут Фрэнсис подъехала к главной дороге. „Кембридж – Свентон", – прочитала она. Еще можно было вернуться назад. Но Фрэнсис, резко надавив на педаль газа, выехала на автомагистраль и помчалась по направлению к Лондону.

Крепко сжимая руль, она сосредоточила все свое внимание на дороге. Но это не помогло ей избавиться от мрачных мыслей и гнетущего чувства опустошенности. Она ощущала, что больше не контролирует собственную жизнь. Последние две недели она делала не то, что хотела делать сама, а то, чего от нее хотели другие. А сейчас она даже не знала, чего хочет. Зато не задумываясь могла сказать, чего не хочет: она не хочет причинять боль Питеру, не хочет, чтобы ее замужеству пришел конец, не хочет, чтобы Диего возвращался в ее жизнь.

Да, она мечтала о нем, как может мечтать женщина о мужчине. А точнее, ее плоть жаждала прикосновений его волнующих рук. Но Фрэнсис не хотела начинать все сначала. Она с корнем вырвала из своей жизни и уничтожила все то, что когда-то любила. Ее мечты юности превратились в прах. Жизнь запросила высокую цену за те недолгие месяцы счастья, что Мелани Кларк провела с Диего в Аргентине. Но Фрэнсис уже сполна расплатилась за все. Она создала вокруг себя тихий, уютный мир и была по-своему счастлива в нем, но только до тех пор, пока Диего не появился вновь…

Впереди показался мост. Посреди дороги стояла громадная бетонная балка, подпиравшая его. Фрэнсис пристально смотрела на эту каменную глыбу и вдруг поняла, как можно разом решить все мучившие ее проблемы. Она ехала со скоростью восемьдесят миль в час; ей стоит лишь немного повернуть руль вправо, и она врежется в эту бетонную стену… Быстро, легко и просто. Фрэнсис уже зажмурила глаза, как вдруг услышала сильный протяжный гул и на мгновение ее ослепил яркий свет фар, отразившийся в зеркале заднего обзора, – на расстоянии нескольких ярдов за ней следовала другая машина. Это и привело Фрэнсис в себя. Она отклонилась влево и уступила дорогу. Водитель следовавшей чуть сзади машины, обгоняя, наградил Фрэнсис свирепым взглядом и покрутил указательным пальцем у виска. Перед глазами Фрэнсис возник образ Питера. „Я, кажется, начинаю терять рассудок", – подумала она.

Фрэнсис глубоко вздохнула и, сосредоточив все свое внимание на дороге, влилась в поток машин, движущихся по направлению к Лондону.

– Всю эту неделю ты можешь быть свободна, Миранда, – сказала Фрэнсис, как только ее секретарша появилась на следующее утро в офисе.

Фрэнсис была на работе уже с восьми часов утра. Она ожидала звонка Диего, и с каждой минутой ее нетерпение возрастало.

– А ты не могла сказать мне об этом в пятницу? – недовольным тоном протянула Миранда. – Я бы могла остаться за городом, и тебе это известно. Но ты считаешь меня своей рабыней…

Фрэнсис содрогнулась от переполнявшей ее ярости.

– Как ты смеешь так разговаривать со мной! Ты уволена! – гневно закричала она. – Убирайся отсюда, прямо сейчас! Завтра я пришлю тебе твой чек. Уходи. Ты слышишь меня?!

– Прости меня, пожалуйста. Я сказала не то, – робко извинилась Миранда. – Пирс бросил меня, и поэтому сегодня я сама не своя.

– Тогда иди и распускай нюни где-нибудь в другом месте. А здесь люди работают. Это мой бизнес, и мое слово здесь закон. И, если ты сию же минуту не уберешься отсюда, я вышвырну тебя за дверь.

Фрэнсис встала из-за стола, но Миранда уже спасалась бегством. Закрыв за ней дверь, Фрэнсис принялась нервно ходить по комнате, пока наконец не успокоилась и не почувствовала облегчение от того, что в конце концов избавилась от Миранды.

Фрэнсис впервые потеряла контроль над собой, но, может быть, это был единственный шанс достичь в жизни того, чего она действительно хотела.

Телефон зазвонил в три часа.

– Ты хорошо провела уик-энд? – спросил Диего, и Фрэнсис представила насмешливое выражение его глаз. Она со всей силой сжала телефонную трубку.

– Я не одна и поэтому не могу говорить с тобой.

Фрэнсис не хотела, чтобы Диего появлялся здесь без предупреждения. Если понадобится, они могут встретиться где-нибудь на нейтральной территории.

– Не лги. Твоя секретарша ушла из офиса сегодня утром и назад уже не вернется.

Фрэнсис села.

– Будь ты проклят, Диего. Будь ты проклят! – прошипела она.

– Итак, ты одна, иначе ты не говорила бы со мной так грубо, – сделал заключение Диего и после небольшой паузы добавил: – А на видеокассете ты совсем другая, менее чопорная.

– Что ты имеешь в виду?

– Только не притворяйся.

– Я действительно не понимаю, о чем ты! Фрэнсис напряженно ждала ответа.

– Выходит, твой муж ничего не рассказал тебе, – наконец снова заговорил Диего. – Либо он очень умен, либо очень слаб. Немногие мужчины способны спокойно наблюдать, как хорошо может быть их жене в обществе другого.

– Что ты сделал? – закричала Фрэнсис.

– Я послал ему видеокассету, на которой ты и я занимаемся любовью. Ты всегда говорила, что правда лучше, вот я и решил, что он должен знать.

Значит, Фрэнсис не ошиблась, когда вчера вечером ощутила острую боль в замечании Нормана о видеокамерах. Стыд и гнев переполняли ее.

– Я все рассказала Норману о нас. Но ты поступил, как подлец. Законченный подлец. Ты…

– Я уже говорил тебе, что я не джентльмен. Я готов пойти на все, ради того чтобы вернуть тебя, – прервал ее отчаянную речь Диего. – Именно поэтому ты хочешь меня и именно поэтому ты в конце концов будешь со мной. Ты тоже этого хочешь, но ты сделала из меня такого отъявленного лгуна, что, я думаю, мне надо было воспользоваться камерой намного раньше. Ты врешь ему, он врет тебе или, точнее, если есть разница, не рассказывает тебе всей правды. Все люди лгут, если им это удобно.

– Я впервые соврала Норману, и то только потому, что не хотела причинять ему боль, – гневно возразила Фрэнсис.

– То же можно сказать о любой лжи. И, если это твое единственное оправдание, почему оно не распространяется на меня?

– Потому что твоя ложь слишком дорого обошлась нам. Твоя ложь стоила человеческих жизней. Ты и твои родители убивали людей. Неужели ты не видишь разницы?!

– Я никогда никого не убивал. Я лишь продавал людям то, что они хотели у меня купить. И я не в ответе за человеческую глупость.

Это был главный аргумент Марии, и, услышав его сейчас от Диего, Фрэнсис пришла в ярость.

– И это та причина, по которой ты не хочешь вернуться ко мне? – продолжал Диего. – Ты считаешь меня жалким подлецом, потому что я занимаюсь бизнесом, результат которого – смерть людей?

С каждым словом этой циничной речи во Фрэнсис росло убеждение, что Диего надо уничтожить, сдать полиции. Она хотела уже повесить трубку, но передумала. Это значило бы опять изо дня в день ждать звонка Диего. Завтра. На следующей неделе. В следующем месяце.

– Где ты встретилась со своим мужем? – спросил Диего.

Столь неожиданный вопрос привел Фрэнсис в замешательство.

– В Рио, когда ты был в Нью-Йорке. Но лишь на короткое мгновение. По-настоящему мы познакомились в Буэнос-Айресе, после твоей смерти, – ответила она.

– Какое милое совпадение, – усмехнулся Диего. – А он когда-нибудь рассказывал тебе, что делал в Буэнос-Айресе?

– Конечно, рассказывал. В отличие от тебя, он никогда ничего не скрывал от меня, – огрызнулась Фрэнсис.

– И что же это было?

– Что-то, связанное с экспортом электронной техники.

– Весьма неопределенная информация.

– На что ты намекаешь?

– Ты когда-нибудь слышала о Джоне Фидзроу и Ниле Кемпбелле? Эти имена о чем-нибудь говорят тебе?

– Нет.

– Но ты должна была слышать хотя бы о генерале Белграно. Британцы всегда утверждали, что Белграно возглавил часть войск особого назначения, а аргентинцы отрицали это. Но истина заключается в том, что аргентинцы обнаружили в своих водах британскую ядерную подводную лодку и тогда в игру вступили военно-морские силы. Об этом ты когда-нибудь слышала?

– Да. И я не понимаю, зачем ты читаешь мне лекцию о „фолклендской войне", – раздраженно ответила Фрэнсис.

– Среди аргентинских кораблей было несколько фрегатов, которые снаряжали в Англии. Торговля оружием – изумительный бизнес, что бы ты ни продал, через мгновение это становится уже никуда не годным. Пока идет война, рынок никогда не насытится оружием, а значит, бизнес будет процветать. В конце семидесятых годов на аргентинских фрегатах были обновлены ракеты класса „земля—воздух", новые системы поставлялись из Англии. Замена их была окончена в 1981 году. Во время воздушного боя было сбито два самолета, и летчики погибли. Настоящая ирония – английских солдат убивают английские ранеты…

Диего оборвал свою речь. Фрэнсис все так же продолжала молчать.

– Тебе нечего сказать? – наконец спросил Диего. – Тебе должно быть отвратительно это. Люди умирают, а кто-то наживается на их смерти. Это именно то, в чем ты обвиняешь меня.

И опять это были один к одному аргументы Марии, а Фрэнсис все ждала, что Диего даст более достойные объяснения.

– Меня это не волнует. Мой брат погиб из-за таких людей, как ты, а не из-за торговцев оружием. И те и другие одинаково ничтожны как люди, но ты, видимо, безнадежно глуп, если считаешь, что это может послужить тебе оправданием, – резко ответила Фрэнсис.

– Я и не пытаюсь оправдаться. Я знаю, кто я, и ты это знаешь; но я рад, что ты считаешь торговцев оружием „одинаково ничтожными". Потому что человек, который организовал торговлю военными ракетами, твой муж.

– Это неправда!

– В тебе говорит верная любящая жена, – рассмеялся Диего. – А как ты думаешь, что он делал в Бразилии, в Аргентине, в Чили? Твой муж был настоящим демоном семидесятых годов. Он продавал все, что попадало ему в руки. Он сам находил покупателей и насильно навязывал им эти новые смертоносные игрушки.

– Я не верю. Ты выдумал все это, потому что тебе так удобно. Но у тебя нет доказательств.

– У меня сохранились связи в Аргентине. Если ты захочешь, я найду доказательства. Но ты даже не представляешь, что может случиться, когда вся эта история всплывет наружу. „Британские солдаты убиты оружием, которым торгует министр!" – такой и подобные заголовки уже на следующее утро появятся во всех газетах. Ты уверена, что хочешь получить эти доказательства?

Фрэнсис не могла поверить ни слову из того, что говорил Диего.

– Зачем ты рассказываешь мне об этом? – спросила она. – Это все равно не изменит моего отношения к тебе.

– Я знаю, как ты ко мне относишься. Проблема не в этом. Если бы не твоя глупая мораль, ты бы сейчас была со мной, и все было бы как прежде, как и должно было быть. Я люблю тебя, и Питер мой сын, а не его. Мы оба грешны, но на его грехи ты закрываешь глаза, а на мои нет. Ты не веришь мне, потому что все еще любишь меня. Меня, а не его. И ты знаешь это…

– Я не хочу продолжать этот разговор по телефону, – прервала его Фрэнсис. – Мы можем встретиться и поговорить.

Искушение – засадить Диего в тюрьму, чтобы он навсегда исчез из ее жизни, – было велико и непреодолимо.

– Это не так просто, – ответил он. – Я уже говорил, что за тобой следят. Мне надо быть осторожным.

– Это твои проблемы. Ты можешь сказать своим ребятам, чтобы они оставили меня в покое.

– Мои ребята профессионалы, и если бы они следили за тобой, этого не смог бы заметить даже я. Кто эти, я не знаю, но не полицейские, иначе они не прятались бы каждый раз, стоит лишь лицу официальных служб появиться у них на пути. Может, это твой муж следит за тобой?

– Это не он.

– Почему ты так уверена? Насколько мне известно, он не все рассказывает тебе.

– А может, они следят за тобой, – резко парировала Фрэнсис.

Последнее замечание Диего вывело ее из себя.

– Не думаю. Но в любом случае встречаться сейчас рискованно. Да и нет смысла, пока ты не изменишь своего мнения. Ты уже знаешь, где мы можем встретиться, – сказал Диего.

– Где мы встретимся, решать мне, – ответила Фрэнсис.

Некоторое время Диего молчал.

– И не вздумай привести с собой полицейских, – наконец проговорил он. – Я постараюсь все устроить. Позвоню тебе в среду утром. И на всякий случай освободи вечер.

– …И еще он сказал, что ты продавал военные ракеты аргентинцам. Сначала я подумала, что это просто угроза, чтобы любым способом заставить меня немедленно встретиться с ним, но, когда я наконец согласилась и предложила ему поговорить с глазу на глаз, он отказался, сказав, что сейчас не время. Он предупредил меня, что позвонит в среду. Ты тем временем можешь сообщить о нашей встрече полиции.

Фрэнсис терпеливо ждала, что скажет Норман.

– Он не говорил тебе, есть ли у него доказательства? – наконец произнес он, и Фрэнсис поняла: все, о чем говорил Диего, было правдой.

– Почему ты не рассказывал мне?

– Не рассказывал о чем?

– Что ты занимался продажей оружия.

– Да, не рассказывал. Но я заключил в своей жизни множество сделок, Фрэнсис. Я же не могу сообщать тебе о каждой из них. К тому же это было задолго до нашей женитьбы. То, что ты или я делали до того, как мы встретились, не имеет отношения к нашей совместной жизни.

– Это верно, – ответила Фрэнсис. – Но я предпочла бы знать. Это, по крайней мере, дало бы мне право самой судить о твоих поступках.

– Увиденное мною в воскресенье не слишком подтверждает тот факт, что я для тебя хоть что-то значу, – резко заметил Норман.

Воцарившееся глубокое молчание лишь подтверждало то, что они оба знают, о чем идет речь.

– Прости, Фрэнсис. Я сказал глупость. Конечно, ты права, дорогая, но давай сначала решим нашу сегодняшнюю проблему. Он говорил вздор, но факт остается фактом: он пытается шантажировать нас. Чего он хочет?

– Я уже говорила тебе. Он хочет вернуть меня и Питера. Он хочет вернуть свою семью! – выдохнула Фрэнсис, решив наконец разрушить ту стену, которую она так старательно много лет возводила вокруг своей семьи.

Диего раскрыл ей глаза и показал, что это было в действительности: спектакль, играемый на освещенных призрачным светом подмостках, где каждый актер, великолепно зная свою роль и место на сцене, старается не импровизировать, чтобы не подвергать опасности прекрасную иллюзию.

– Ну почему из всех земных благ он хочет именно это?! – проворчал Норман.

Фрэнсис не верила своим ушам: чтобы ее рассудительный муж попал под власть эмоций и сказал нечто подобное вслух – это было невероятно.

– Питеру нечего с ним делать, – продолжал Норман, и тут Фрэнсис все поняла.

На протяжении долгих лет самые лучшие намерения по отношению к Питеру, его любовь к мальчику и молчание постепенно превратили первоначальную ложь в неоспоримый для Нормана факт. Норман искренне и слепо поверил в то, что Питер – его настоящий сын. И если Фрэнсис сейчас развеет иллюзии мужа и напомнит ему истинное положение вещей, то нанесет тем самым жестокий удар Норману. Она не хотела этого.

– Знаю. Я думаю, это лишь очередная угроза, – наконец проговорила Фрэнсис.

– Он мошенник. Может быть, на самом деле ему нужны деньги, – продолжал рассуждать Норман.

Он сам не верил в то, что говорил, и они оба знали это.

– Может быть, но я так не думаю.

Фрэнсис хотелось, чтобы этот неприятный разговор поскорее закончился. Они уже слишком близко подошли к правде, и оставалось самое сложное: признаться друг другу, что они на самом деле думают об этом.

– Считаю, будет лучше пока не посвящать в это дело полицию. Мы еще не располагаем достаточным количеством сведений, – сказал Норман. – Возможно, ты встретишься с ним опять, постарайся тогда выяснить, что ему на самом деле нужно. Но будь осторожна, не подвергай себя излишней опасности.

Норман предложил Фрэнсис решение, которое оставляло право выбора за ней.

– Положись на меня. Я сделаю все, что смогу, – ответила она.

– Спасибо, что позвонили нам. До понедельника 13 апреля офис работать не будет. Если у вас есть к нам какие-либо вопросы, пожалуйста, оставьте свое сообщение с указанием вашего имени и номера телефона. Сразу же, как только это станет возможно, мы обязательно свяжемся с вами. Говорите, пожалуйста, после звукового сигнала.

Фрэнсис перемотала пленку, прослушала запись и после этого выключила автоответчик.

Ни на работе, ни дома Фрэнсис старалась не думать о разговоре с Норманом, который состоялся накануне. Фрэнсис разрешила Евгении всю эту неделю быть свободной. Сама мысль, что кто-то постоянно будет рядом и что ей придется поддерживать пустые, но тягостные для нее сейчас разговоры, была невыносима для Фрэнсис точно так же, как ожидание звонка Диего. Фрэнсис боялась этого ожидания, она боялась, что почувствует разочарование, когда, подняв трубку, услышит чей-нибудь другой голос, а не Диего. Было маловероятно, что он позвонит раньше среды, как обещал. Диего наслаждался игрой, которую вел, а игра имеет смысл, если в ней установлены четкие правила. Покидая сейчас офис, Фрэнсис нарушает установленные правила, но, в конце концов, он может позвонить ей и домой. Она предпочитает ждать на своей собственной территории. Пришло время установить свои правила.

Фрэнсис еще раз придирчиво осмотрела стол. Все было в полном порядке: все бумаги и письма зарегистрированы, счета оплачены, и все это аккуратно уложено в папки. Ей нет смысла приходить на работу до понедельника.

Закрыв за собой дверь, Фрэнсис почувствовала тоску, как будто она расставалась с чем-то дорогим для себя, как будто говорила „прощай" своей надежде. Эта мысль показалась Фрэнсис столь абсурдной, что она решила как можно скорее отогнать ее от себя. Через минуту Фрэнсис уже шла среди многолюдной толпы по Кингз-роуд. После разговора с Диего она всегда, идя по улице, оборачивалась, пытаясь разыскать среди толпы тех, кто, по словам Диего, следил за ней. Сейчас Фрэнсис это не беспокоило. Кто бы они ни были, какое это имеет значение?!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

– Тебя не было на работе, – заявил Диего.

Даже по телефону Фрэнсис смогла уловить в его голосе явное раздражение.

– Возможно, мы оба сегодня непредсказуемы, – ответила Фрэнсис.

– Ты не можешь быть „непредсказуемой". Никогда.

– Ты чересчур нервничаешь. Что-нибудь произошло? – вежливо спросила она.

– Если кто-то находится рядом и ты не можешь разговаривать, я позвоню позже. – Диего был на грани бешенства.

– Нет, все нормально. Я одна. Может, ты придешь? – предложила Фрэнсис.

– Ты, наверное, считаешь меня дураком. С чего это ты стала теперь такой любезной?

– Я не могу не быть любезной после того, что ты рассказал мне о Нормане.

– Так, значит, ты знаешь, что это правда, – произнес он. – И что ты чувствуешь теперь?

В трубке раздалось потрескивание – какие-то неполадки на линии.

– Надеюсь, ты не записываешь этот разговор, – забеспокоилась Фрэнсис, как будто это имело для нее значение.

– В этом нет нужды, – ответил Диего, и в его голосе уже не было напряженности. – Просто помехи – я звоню из своей машины… Либо твои друзья пытаются выследить меня.

– В любом случае, мы начали говорить друг другу правду. Сам решай, когда нам лучше встретиться, – сказала Фрэнсис.

– Это будет не так, как на прошлой неделе?

– Многое изменилось с тех пор. Это не будет для тебя неожиданностью.

– Я рад, что ты наконец поняла, чего хочешь.

– Я не знаю, чего я хочу, но я знаю, что я сейчас чувствую, – сказала Фрэнсис.

– Значит, ты еще любишь меня? – Чуть вызывающий тон его вопроса и ожидание в голосе почти стерли все остальное, почти заставили Фрэнсис забыть обо всем.

– Я не знаю. Не спрашивай меня об этом сейчас.

– Я спрошу тебя снова вечером, – настаивал он.

– Ты предполагаешь, что я могу встретиться с тобой сегодня вечером? Или что я хочу увидеть тебя сегодня вечером? Но я не говорила этого. – Фрэнсис получила огромное удовольствие от его молчания.

– Не играй со мной, – наконец произнес он.

– Почему нет? Это то, что ты делаешь на протяжении всего времени – играешь в различного рода игры.

– Я только заставляю тебя посмотреть фактам в лицо. Ты сказала, что хочешь правды во всем.

– Жаль, что ты не был настолько правдив, когда это действительно имело значение.

– А разве есть разница? Ложь есть ложь.

– Это совершенно разные вещи, и ты знаешь об этом.

– Поэтому ты не любишь своего мужа. Останься со мной, и все будет так же, как было. Мы будем жить там, где ты захочешь и как захочешь.

– Несмотря на то что ты продаешь кокаин, – едко заметила Фрэнсис.

Диего рассмеялся.

– Я уже стал порядочным. Ну хорошо, почти порядочным, но это можно изменить. Мне не нужно делать ничего противозаконного. Я стану таким, каким ты захочешь меня видеть.

– Ты сумасшедший. Я никогда не брошу Питера. Сделка касается только меня, на моих условиях. Он исключается из нее.

– Мы обсуждали это. Ты не должна бросать его. Но в конце концов это твое дело.

– Я знаю, что это мое дело, и я знаю, чего я хочу. А ты решаешь. Иначе мы можем оставить все как есть.

– Разговаривать по телефону – ты это имеешь в виду? – усмехнулся он. – Это не жизнь. Я хочу быть с тобой.

– И я хочу быть с тобой. Иногда, но не всегда. Ты и я можем продолжать жить каждый своей жизнью. И это именно то, чего я хочу.

– Ты предлагаешь мне завести роман со своей собственной женой? Это весьма романтично. Но мне казалось, ты не одобряешь лжи, – съязвил Диего.

– Временами мы можем и лгать, – пробормотала Фрэнсис. – Я хочу встретиться с тобой сегодня. Мы бесполезно тратим драгоценное время, – быстро добавила она.

Но ответом ей на другом конце провода было только молчание.

– Сегодня вечером я уезжаю, – наконец откликнулся Диего.

– Когда ты вернешься?

– Не знаю.

– Я хочу увидеть тебя, Диего. И вновь молчание.

– Будь готова к трем часам. За тобой заедут. Ты должна следовать моим инструкциям, – ответил он.

Она была согласна на все, что бы он ни предложил. Все вновь превратилось в игру, а в играх нет места чувствам.

Фрэнсис лежала в ванне, вдыхая одурманивающий аромат мимозового масла, тонкой пленкой покрывшего поверхность воды. Этим утром она попала под сильный ливень и теперь могла позволить себе получить удовольствие.

Теплая вода приятно окутала плечи Фрэнсис, и, расслабившись, она вытянула ноги и откинулась на стенку ванны. Фрэнсис могла быть с Диего на своих условиях, снова приобрести власть над ним, если бы была готова допустить, что до сих пор любит его. Она поверила в его угрозы, потому что они были единственным приемлемым предлогом для встреч с ним. Но круг самообмана ни к чему не приводит, дороги назад нет, об этом свидетельствовали все ее опасения и чувства. Однако сейчас Фрэнсис могла бы быть с ним. Сейчас – и еще долгое время.

Закрыв глаза, Фрэнсис с волнением вспоминала лучшие минуты своей жизни. Она снова увидела себя и Диего в Нью-Йорке и в Буэнос-Айресе, в знакомых комнатах, в знакомых кроватях. Эти образы никогда не забывались и возникали в памяти так же ясно, как и отражение ее лица в его глазах, когда он склонялся над ней. Фрэнсис почти ощутила вкус его губ, жар его кожи, почти услышала его волнующий шепот – все это было похоже на мельчайшие кусочки мозаики, которую сейчас она складывала вместе, и так тщательно и кропотливо, словно реставрировала редчайшую фреску, восстанавливая равновесие в своих мечтах, оттачивая мельчайшую подробность, пока картина не предстала перед ее глазами сверкающей и четкой, как живая.

Вода начала остывать. Фрэнсис потянулась к бамбуковой чаше, стоящей около нее, и выбрала новый кусок мыла. Она намылила мягкую губку так сильно, что ее пальцы даже не были видны сквозь ароматный слой пены. Вода ручьями стекала с тела молодой женщины, когда она встала из ванны. Губка медленно изучала все изгибы тела, оставляя на нем длинные полоски пены и рассеивая вокруг пьянящий аромат папоротника. Фрэнсис открыла краны, и вода ливнем обрушилась на нее, смывая с тела остатки пены, собирая их в белоснежное воздушное кольцо на поверхности воды.

Наконец она вышла из ванны и, взяв полотенце, начала неторопливо вытираться. Погрузив пальцы в банку с кремом, Фрэнсис сначала наложила его на плечи и руки, а затем легкими движениями нанесла на все тело, пока ее кожа не приобрела ровного блеска. Фрэнсис критически осмотрела себя в зеркале. С каждым годом она все больше времени после душа стала проводить у зеркала, не столько получая подтверждение своей привлекательности, сколько успокаивая себя. Скоро ей будет сорок, или, по крайней мере, скорее, чем ей хотелось бы. Но сейчас она с удовольствием разглядывала свое тело, потому что представила, как на нее мог бы смотреть Диего.

Одежда, которую Фрэнсис приготовила заранее, лежала на кровати. Она начала медленно одеваться; тон колготок показался ей неудачным, и она выбрала другие, но потом опять решила надеть первые. Затем Фрэнсис скользнула в платье и внимательно рассмотрела себя в зеркале; ее ноги показались ей слишком белыми. Подойдя к гардеробу, она окинула взглядом свои вещи и на этот раз выбрала серо-голубой брючный костюм. Фрэнсис купила его, почувствовав какое-то импульсивное желание приобрести эту вещь, хотя отлично понимала, что она совершенно не подходит к ее обычному стилю. И до сих пор она ни разу костюм не надевала.

Сейчас Фрэнсис надела его, осмотрела себя и была приятно удивлена тем, что увидела. Ее рука скользнула под отворот, приподнимая его, и кончиками пальцев расстегнула кружевной лифчик. Сняв пиджак, Фрэнсис сбросила лифчик и затем, снова надевая пиджак, вздрогнула от прикосновения холодного шелковистого полотна к своей обнаженной груди.

Одевшись, она добавила несколько последних штрихов к макияжу и подушилась экзотическими духами.

Около трех часов, когда Фрэнсис уже спускалась по ступенькам, в дверь позвонили. Перед тем как открыть ее, Фрэнсис надела пальто и взяла сумочку. За дверью оказался коренастый мужчина в джинсах и пиджаке.

– Такси для Мелани, – сказал он.

– Благодарю вас. Это я, – ответила Фрэнсис.

Это имя не звучало странно, когда его произносил Диего, но сейчас, в первый раз за многие годы, она услышала его от другого человека.

– У вас есть какой-нибудь багаж? – спросил мужчина.

Его вопрос взволновал Фрэнсис, но спросить его о чем-то значило возбудить его любопытство, позволить ему обратить на себя чрезмерное внимание. Он был типичным лондонским таксистом: на его форменной кожаной куртке была прикреплена медная пластина с именем, а сверкающая черная машина, уже заведенная, стояла у входа. Лучше быть простым пассажиром.

Фрэнсис надела темные очки.

– Нет.

Шофер открыл перед ней дверь, и Фрэнсис села в машину.

Через несколько секунд они присоединились к транспортному потоку на Бромптон-роуд, и Фрэнсис вытянула ноги, пытаясь устроиться поудобнее. Но она была слишком возбуждена, чтобы расслабиться, как и для того, чтобы чувствовать себя виноватой. Возможно, ее чувство вины было противоречиво и поэтому освобождало ее от мучительных мыслей. А может быть, то чувство, которое охватило ее, было совсем иным и ощущение вины придет к ней завтра или еще позже.

После утреннего разговора Фрэнсис поняла, что найти решение можно всегда. Норман боится разоблачения, Диего боится быть пойманным, она боится за Питера. Норман хочет спокойствия, Диего хочет быть с ней и Питером, а она хочет того, что у нее уже есть, плюс Диего, но на ее условиях. Все казалось невозможным до этого момента, до того как она поняла, что может руководить своими проблемами. Угроза Диего была эффективной, пока не стала невыполнимой. Разрушив карьеру Нормана, Диего не добьется желаемого от Фрэнсис, он не сможет выполнить все ее желания, и в этом случае его угрозы теряют смысл. Диего знал это так же хорошо, как и то, что никогда не сможет получить Питера. Все они желали получить все без уничтожения того, что у них уже было. И это их единственная общая черта.

Машина начала подниматься по направлению к эстакаде Хаммерсмит. Шофер повернул влево, следуя указателю, и Фрэнсис ощутила приступ страха.

– Куда мы едем? – спросила она. Шофер удивленно посмотрел на нее.

– В Хитроу-2, леди. Вам ведь нужно туда – мне так сказали.

– Да, конечно. Я не знаю дороги и поэтому спросила, – ответила Фрэнсис, усиливая свой американский акцент.

У нее появилось желание попросить водителя остановиться, чтобы она смогла выйти из машины. Возможность ее похищения Диего совсем не пересекалась с ее собственными планами, но, хорошо все обдумав, Фрэнсис поняла, что прямо сейчас уйти она не сможет. Вокруг нее были сотни людей, и у нее не было паспорта. Диего сказал, что уезжает, он знает о ее желании увидеться с ним, может быть, это лишь встреча в аэропорту перед его отлетом. У него нет времени, и он хочет договориться о новой встрече.

– Пожалуйста, побыстрее, – попросила Фрэнсис шофера.

Вскоре она увидела опознавательные знаки Хитроу. Осталось уже совсем недолго.

– Машина сзади нас довольно странная, – внезапно сказал таксист. Если я еду быстрее, и она быстрее, если я медленнее, то и она медленнее… – Он покачал головой.

Фрэнсис обернулась. Сзади ехала синяя машина, всего в двадцати—тридцати ярдах от них. Солнце светило в переднее стекло, поэтому Фрэнсис не смогла разглядеть, кто сидел в машине. Она старалась не оборачиваться слишком часто, но каждый раз видела сзади эту машину. Она следовала за ними до самого аэропорта, пока они не остановились.

– Сколько я вам должна? – спросила Фрэнсис.

– Все уже оплачено.

Только сейчас она заметила, что счетчик не был включен.

Шофер протянул ей конверт.

– Джентльмен, оплативший счет, попросил меня передать это вам, когда мы приедем, – объяснил он.

Фрэнсис положила конверт в карман, вышла из машины и направилась к дверям аэропорта. Краем глаза она заметила мужчину, вышедшего из синей машины. Он пошел следом за ней. Фрэнсис быстро вошла внутрь и поспешила к ближайшей дамской комнате. Закрывшись в кабинке, она вскрыла конверт. Внутри была карточка с телефонным номером. Фрэнсис подождала минут пять, надеясь, что тот мужчина перестанет искать ее, и затем вышла из дамской комнаты. Оглядевшись, Фрэнсис не увидела следившего за ней мужчину, хотя он мог быть где-то в толпе.

Отыскав ближайший телефон-автомат, Фрэнсис набрала номер.

– Диего? Я в Хитроу. Кто-то следит за мной… – выложила она сразу, как только услышала его голос.

– Это запись… Подойди к испано-португальскому отделу и попроси конверт, оставленный на твое имя. Твое старое имя. В нем будет сказано, что тебе делать дальше.

Сообщение закончилось, и Фрэнсис повесила телефонную трубку. Ее первым желанием было взять такси и вернуться назад домой, но сейчас она уже не могла остановиться.

Девушка в испано-португальском отделе одарила Фрэнсис очаровательной профессиональной улыбкой.

– Мое имя – Мелани Сантос. У вас должен быть конверт для меня, – сказала Фрэнсис.

Девушка перебрала бумаги, лежавшие на столе.

– Да, он здесь, миссис Сантос.

Фрэнсис улыбнулась ей и взяла плотный коричневый конверт. Сначала она хотела уйти, но потом решила, что здесь будет в большей безопасности, рядом с девушкой, у всех на виду. Фрэнсис разорвала конверт. Внутри она нашла билет: Лондон—Мадрид, а также испанский паспорт. Открыв его, она увидела свою фотографию, но документ был на имя Марселы Ривас. В паспорте Фрэнсис нашла сложенный лист бумаги и, развернув его, стала читать.

Они должны будут преследовать тебя. Возьми билет и иди к паспортному контролю. Дальше они за тобой не пойдут. Затем сразу пройди в зал для отъезжающих и жди, когда объявят отлет, потом подойди к кому-нибудь из служебного персонала и скажи, что ты забыла в гостинице свой бумажник и поэтому не можешь лететь этим рейсом. Они отведут тебя в зал для прибывших. С этим паспортом ты пройдешь через эмиграционный контроль. В зале для встречающих тебя будут ждать.

Фрэнсис еще раз прочла письмо. Выход был всего в ярде от нее, она еще могла уйти, но вместо этого Фрэнсис обратилась к девушке:

– Где находится контроль? – спросила она.

Офицер эмиграционной службы заглянул в паспорт, а потом пристально посмотрел на Фрэнсис. Она улыбнулась ему, надеясь, что это поможет скрыть ее нервозность, и приготовилась к очередному кругу объяснений, но мужчина отдал ей документ и повернулся к следующему пассажиру. Фрэнсис пошла вперед, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не обернуться. Иногда ей казалось, что она смогла бы жить с Диего, но это лишь еще больше укрепляло ее во мнении, что ей нет смысла делать выбор. Теперь она уже знала это.

Фрэнсис достигла таможенной зоны и пошла по направлению к нейтральной территории. Двое таможенников разговаривали друг с другом, а третий проверял багаж молодого человека в джинсах. На нее никто не обращал внимания, и поэтому она почти совсем не испытывала чувства страха или вины. Стеклянные двери автоматически раскрылись перед ней, и Фрэнсис вышла из контрольного отделения.

Она знала, что Диего не могло быть здесь, но, несмотря на это, она ждала именно его. Фрэнсис осмотрела толпу встречающих и заметила мужчину, державшего в руках табличку с надписью „Мелани".

– Вы ждете меня, – сказала она.

Мужчина внимательно посмотрел на нее и затем вынул из внутреннего кармана конверт.

– Мне нужно было убедиться, что у вас действительно зеленые глаза, – объяснил он, протягивая Фрэнсис конверт, после чего быстро попрощался и ушел.

„Возьми такси до „Шератон-Скилайн". Комната 54", – прочла Фрэнсис на листке, вложенном в конверт.

– Проходи. Быстро, – сказал Диего. Он выглянул в коридор, перед тем как закрыть дверь. – Они могли убрать тебя в аэропорту, а ты ничего не знала.

Он увидел выражение ее лица и улыбнулся.

– Расслабься, уже все в порядке, – успокоил Диего. Фрэнсис обратила внимание на два чемодана, стоящих на кресле, и плащ, перекинутый через них.

– Ты уезжаешь? – спросила она.

– Я же говорил тебе об этом сегодня утром. Ты должна всегда верить мне.

Диего подвел ее к дивану, стоящему у окна. Фрэнсис села. Ей нравилась изысканная обстановка комнаты, ее скрытая интимность.

– Что ты хочешь выпить? – спросил Диего, но его обычное вежливое предложение подействовало Фрэнсис на нервы.

– Что-нибудь. Мне все равно, – ответила она. Диего открыл мини-бар.

– Я ненавижу такие вещи. Эти трюки кажутся довольно дешевыми, ты не находишь? Но, возможно, ты понравилась им и поэтому они не тронули тебя.

В голосе Диего слышалась боль. Фрэнсис подняла на него глаза, но он, казалось, был полностью поглощен своим занятием.

Диего протянул ей бокал и сел на другой конец дивана.

– Надеюсь, бренди поможет тебе.

– Да, наверное. Да ничего серьезного и не произошло, – ответила Фрэнсис.

Диего бросил на нее насмешливый взгляд.

– Но мы так не считали этим утром. Не лги. К тому же это не твой стиль.

– Я не обманываю тебя. И не говори мне, что беспокоишься о ком-нибудь еще, кроме себя, – ответила Фрэнсис.

Диего сделал глоток бренди.

– Ты обманываешь меня, не говоря уже о „миссис Феллоус". Зачем ты пришла сюда? – спросил он.

– Что за вопрос? Ты знаешь зачем.

– Я хочу, чтобы ты сама мне ответила, – настаивал он.

– Но почему?

– Потому что я понял, что за причины руководили тобой.

Фрэнсис резко встала.

– Я пришла не затем, чтобы читать тебе мораль, будь уверен, – гневно возразила она.

Диего тоже встал и подошел к ней.

– Я уезжаю, что, несомненно, порадует твоего мужа, но, как я предполагаю, он не будет против твоего прихода сюда, если надеется получить то, чего хочет. Это ведь неплохая мысль – одурачить меня, взволновав мое сердце? – Его руки скользнули по ее спине. – Остаться в дураках – что может быть лучше.

Диего оттолкнул Фрэнсис, подошел к своему дипломату и открыл его. Достав тяжелый коричневый конверт, он бросил его на кровать.

– Это то, за чем ты пришла, – сказал он. Фрэнсис не двигалась с места. Тогда Диего взял конверт и протянул его ей.

– Подойди, проверь его. Ты должна быть уверена, что все в порядке.

Диего вынул из конверта несколько листов и помахал фотокопиями перед ее лицом. Фрэнсис заметила на них печати аргентинского посольства и министерства обороны Аргентины.

– Здесь все. Ты можешь уйти прямо сейчас, – добавил Диего, подойдя к журнальному столику и кладя конверт в ее сумочку. После чего он открыл дверь.

– Я не хочу уходить, – невнятно произнесла Фрэнсис.

На ее глазах появились слезы. Она услышала звук захлопнувшейся двери и почувствовала, как Диего обнял ее за плечи, ощутила прикосновение его щеки к своей щеке.

– Прости, – прошептал он. – Я не должен был так вести себя. Ты не можешь притворяться, я всегда знал это.

Его пальцы нежно гладили ее волосы. Его губы были мягкими и расслабленными, когда Фрэнсис поцеловала его. Руна Диего расстегнула пуговицы на ее пиджаке и ласково гладила ее обнаженную грудь.

– Ты не притворяешься, – еще раз прошептал Диего, притягивая Фрэнсис к себе.

Кончики его пальцев нервно пробежали по ее позвоночнику, едва касаясь его, и Фрэнсис уже не могла контролировать свои чувства. Она хотела, чтобы Диего сорвал с нее одежду, хотела прижаться к его обнаженному телу, но ничего подобного не произошло. Диего неожиданно остановился и оттолкнул Фрэнсис от себя.

– Это неправильно. Это не дело. И ты знаешь это, – сказал он.

– Безумие, – ответила она. – Ты ведь уезжаешь. Ты говорил, что любишь меня. И ты говорил, что, если я лягу с тобой в постель, ты оставишь меня в покое. Чего же ты хочешь теперь?

– Мне нужно поговорить с тобой. Я хочу, чтобы ты уехала вместе со мной, и обмана больше не будет. Ты и я заслуживаем этого больше, чем кто-либо другой.

– Но это невозможно! – прокричала Фрэнсис. – Как ты не можешь понять? Я не могу жить с тобой в постоянном страхе, что с тобой может что-то случиться. Но ты не должен уезжать. Я не хочу ничего менять.

– Но почему я должен снова потерять тебя? Мы будем вместе, у нас будет Питер – это все, что нам нужно.

– И ты заставишь Питера полюбить тебя? Ты заставишь его покинуть отца, которого он знает, и полюбить тебя, совершенно незнакомого иностранца? Ты же знаешь, что из этого ничего не выйдет. Это лишь твоя мечта.

– Это не мечта, Мелани. Мы можем снова быть счастливы. Я уверен, что Питер захочет быть с тобой, а не с Норманом.

Фрэнсис на мгновение задумалась. Было сумасшествием пойти на это, но реальное положение также казалось полнейшим безумием.

– Может быть, – ответила она. – Но я не знаю, с кем мне лучше, с тобой или с Норманом.

Фрэнсис посмотрела в лицо Диего и пожалела о том, что сказала.

– Ты лжешь, – прошипел он. – Хотя, возможно, и нет. Может быть, ты получаешь удовольствие от того, что не отпускаешь меня от себя, рискуешь моей жизнью. Этим ты даешь волю своим чувствам, удовлетворяешь свою маленькую месть, поддерживая во мне надежду, что в один прекрасный день ты изменишь свое решение, не так ли? Теперь у тебя есть все: я, твой муж, мой ребенок – все, что ты хотела. Беда только в том, что я все понял. – Диего пристально посмотрел на нее. – Смешно, мы добивались одного и того же, но разными путями. Мы оба хотели быть вместе.

Фрэнсис кивнула.

– И теперь ты хочешь, чтобы я исчез из твоей жизни. И единственный выход – моя смерть, – едко заметил Диего.

– Это неправда!

– Разве? Разве не ты, с тех пор как я нашел тебя, говорила, что самое твое заветное желание – это мое исчезновение, чтобы ты больше никогда меня не видела?

Диего ждал ответа.

– Ты здесь, – сказал он. – Это правда. Но у тебя есть свои желания, а я не должен иметь своих.

Диего подошел к своему дипломату и открыл его. Оттуда он достал револьвер, взвел курок и навернул глушитель. После чего повернулся к Фрэнсис.

– У тебя есть свои желания, – повторил он, приставляя дуло револьвера к своему виску. – Только попроси. Никто ничего не услышит, никто не видел, как ты входила сюда. Ты можешь начать жизнь заново. Лишь попроси.

– Убери пистолет. Ты выглядишь нелепо, – огрызнулась Фрэнсис, пытаясь гневным тоном скрыть нараставшую панику. Она была полной идиоткой, когда решила прийти сюда.

– Смешное слово „нелепо". Я теряю рассудок, пытаясь доказать свою правоту, а ты находишь это „нелепым". Ты изменилась, Мелани. Ты действительно стала совсем англичанкой.

– Диего, убери свой дурацкий пистолет!

– Зачем? Это будет так просто, легко. Одна секунда – и ты свободна. Ты просто не можешь решиться, идя на поводу у своих глупых сомнений. Никто не видит нас, Мелани. Я уеду навсегда. Никто даже не узнает. Только попроси.

Фрэнсис бросилась к двери, но Диего преградил ей путь.

– Ты не можешь убежать от того, чего сама хочешь, – сказал он, оттолкнув ее назад и снова приближаясь к ней.

Фрэнсис видела только лицо Диего, его пульсирующую жилку на виске, к которому он приставил дуло револьвера, и медленно, спокойно стал нажимать на курок. Фрэнсис закрыла глаза и, прыгнув вперед, выхватила из его рук револьвер. Ей показалось, что она услышала какой-то щелчок, но это был не выстрел, поэтому в первое мгновение, пронзительно закричав от испуга, Фрэнсис тут же замолчала. Когда она снова открыла глаза, то увидела рядом с собой Диего. Он стоял совершенно невредимый и улыбался ей.

– Это просто шутка, – сказал он. Его палец погладил рукоять револьвера, перед тем как он бросил его на стол. – Я только хотел продемонстрировать тебе, чего ты действительно хочешь.

Диего крепко прижал Фрэнсис к себе, гладил ее волосы, нежно смотря ей в лицо.

– У меня кое-что есть для тебя, – сказал он, надевая на ее палец кольцо. – Все, как было раньше…

Фрэнсис посмотрела вниз и увидела сияние императорского нефрита на своей руке.

– Я выкупил его на аукционе в Женеве в прошлом году. Я знал, что когда-нибудь снова найду тебя, – прошептал он.

Они медленно целовались, губами проверяя знакомые черты друг друга. А в это время их руки нетерпеливо срывали одежду, пока та не оказалась разбросанной на полу. Прикосновение его губ к ее коже, вкус его тела, аромат его дыхания, медленный танец его пальцев – все было именно так, как осталось в памяти Фрэнсис. Время ничего не изменило. Удовольствие было так велико, так отчаянно, что сделало даже время непричастным к происходящему. Все остальное не имело смысла.

– Я люблю тебя, Мелани, – прошептал Диего. Чувство вины и сомнения рассеялось, оставляя вместо себя лишь темную пропасть, в которой она могла свободно парить, испытывая только наслаждение. Она со страхом ждала конца этого удовольствия.

Но оно не прекращалось. Лишь на мгновения возникало хрупкое затишье – секунды покоя для того, чтобы вдохнуть новые силы, и все начиналось снова: тело касалось тела, губы – губ, жар страсти витал над ними, подобно грозовым облакам.

Лишь много времени спустя, лежа на груди Диего, слушая ровное биение его сердца, Фрэнсис задала Диего вопрос, который имел для нее огромное значение.

– Когда ты вернешься?

Она почувствовала, как его рука крепко сжала ее плечо.

– Я не вернусь. Ты поедешь со мной, – ответил он. Фрэнсис села на кровати и посмотрела на Диего.

– Ты знаешь, я не могу сделать этого. Я не могу.

– Можешь. Ты должна сделать это. У тебя есть паспорт, билет я достану. Я уже обо всем договорился. Мы поедем вместе. Тебе понравится Испания.

Диего сказал это так, как будто они обсуждали, нуда отправиться на уик-энд.

– Я не могу поехать. Я говорила тебе, что никогда не оставлю Питера, – возразила она.

– А чего ты хочешь? Объясни! Поедем и возьмем его с собой.

– Ты, должно быть, сумасшедший.

– Нет, это ты сумасшедшая, если думаешь, что мы можем жить раздельно после всего, что произошло. Я не могу быть вдали от тебя, тайком возвращаться в Лондон, чтобы увидеть тебя, когда ты будешь свободна. Я так не хочу.

Диего встал с кровати и пошел в ванную. Через открытую дверь Фрэнсис могла видеть его превосходное тело, склонившееся над раковиной.

– Это не жизнь, это пытка. Ты можешь хотеть жить так, но на меня не рассчитывай, – говорил Диего. Его голос был едва различим за шумом льющейся воды.

Фрэнсис осмотрелась: матовое ночное освещение комнаты заменяло яркий свет. Таинственные и интимные апартаменты, сначала показавшиеся ей привлекательными, теперь стали тусклыми и мрачными. Внезапно Фрэнсис поняла, что обманывала Нормана неделю за неделей, год за годом. Они могут, конечно, притворяться, хранить обоюдное молчание, которое будет душить их, подобно медленному яду. Диего был прав, у них больше не останется ничего. Хуже, чем ничего, потому что она будет жить с постоянным чувством сожаления, что лишилась того, что снова могла иметь. Это действительно могло стать пыткой.

– У меня есть прекрасный дом на Мальорке, – продолжал Диего. – Это старое имение, расположенное на холме, окруженное оливковыми деревьями. Оттуда открывается прелестный вид на море. Для детей это замечательное место. Мы еще молоды. Тебе понравится там…

Фрэнсис не нужно было видеть Диего, чтобы знать: он улыбается, получая удовольствие от своей уверенности, что она будет делать все, что он захочет, даже если ей придется оставить Питера. И внезапно она возненавидела его. Она возненавидела его за описание ее восхитительной будущей жизни, которую он может легко разрушить или предать ее, как когда-то уже предавал, или опять бросить через какое-то время. Диего разрушил ее мечты, а эти мечты будут бессмысленными без него. Но их не будет, если он будет исключен из этой жизни навсегда.

– Внизу у утеса есть небольшая бухта. Там у меня стоит яхта. Помнишь, как мы плавали у берегов Майами? Это было так прекрасно. Ты всегда хотела иметь собственный дом…

Его слова звучали для Фрэнсис напоминанием о последнем исчезающем шансе на невозможное будущее. Будущего не было.

Ее взгляд стал бессмысленным, как у младенца. Она с трудом улавливала звуки и образы. Медленно, спокойно Фрэнсис встала с кровати и взяла револьвер.

Диего продолжал описывать свою мечту, когда Фрэнсис выстрелила в него.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Питер залпом выпил стакан молока и встал. Его одетая во все белое фигурка четко вырисовывалась на фоне яркого солнечного света, лившегося из окна.

– Надеюсь, погода становится лучше. Пока, – бросил он, закидывая за плечо сумку для игры в крикет, и направился к двери. Он ловко обогнул стол, но Фрэнсис, взяв сына за руку, остановила его.

– Подожди минутку, – сказала она. – Ты еще не такой взрослый, чтобы не целовать свою маму на прощание. Ты же знаешь, даже самые упрямые мальчики перед уходом целуют своих мам.

– О, ну не будь такой занудой, – проворчал Питер, нехотя чмокнув мать в щеку.

Норман поднял глаза от газеты.

– Желаю успехов, спортсмен, – проговорил он. – А позже можешь почитать о своем отце, – добавил он, похлопав рукой по газете, лежащей у него на коленях.

– Обязательно прочту. – В голосе Питера не было особого энтузиазма, и он быстро убежал из комнаты.

– Не будь таким мрачным, – обратилась Фрэнсис к Норману. – Он еще слишком юн.

– Я хочу, чтобы он гордился мной. Мало у кого отец – член кабинета министров, – сказал Норман.

– Он гордится тобой. Мы все гордимся тобой. – Фрэнсис знала, что муж ожидал от нее именно такого ответа.

Норман улыбнулся, затем взял в руки газету.

– Здесь есть одна статья о спиде, кое-что в ней может заинтересовать тебя. – Он протянул Фрэнсис газету.

Сразу после выборов было объявлено о назначении Нормана на новую должность, и один их знакомый предложил Фрэнсис вступить в комитет борьбы против спида, на что она согласилась.

Фрэнсис начала читать. В статье говорилось о научном исследовании очередной вакцины, давались какие-то неопределенные обещания, как и в других подобных публикациях. Фрэнсис решила, что Норман предложил ей прочитать эту статью лишь затем, чтобы перевести разговор на другую тему. Она бросила взгляд на вторую страницу и заметила небольшое сообщение: „Загадочное убийство в Хитроу до сих пор не раскрыто". Статья состояла из двух небольших абзацев.

„Спустя месяц после происшествия в расследовании дела появился прогресс. Первоначальное опознание убитого мужчины как гражданина Испании Фернандо Риваса оказалось фальшивым. В его номере в гостинице были обнаружены билеты на самолет в Мадрид. Один из них – на имя женщины, якобы его жены.

Основное расследование теперь ведется в Испании, где полиция устанавливает местонахождение этой женщины. Ее показания станут ключом к разгадке таинственного убийства".

Фрэнсис посмотрела на Нормана. Она ничего не рассказывала ему, они вообще больше не говорили о Диего. Он не мог знать. Это было лишь совпадением.

Фрэнсис встала и, убрав посуду после завтрака, подошла к старому столу, стоявшему возле окна. Солнце отбрасывало тени на его толстую дубовую поверхность, на появившиеся с годами от ударов ножа трещины, придавшие деревянному полотну вид старой изношенной шкуры. Фрэнсис почистила уже приготовленный в миске картофель, слегка обжарила его в масле и добавила к мясу, лежавшему на противне. Норман услышал глухой звук закрывающейся духовки и поднял голову.

– А что у нас сегодня будет на ленч? – спросил он.

– Барашек, – ответила Фрэнсис, и Норман опять углубился в чтение.

Теперь Фрэнсис принялась за фасоль, замоченную в стеклянной чаше. Она взяла овощной нож, лежавший на оконном выступе, служившем кухонной полочкой. Но перед тем, как заняться новым делом, Фрэнсис окинула взглядом окружавший ее пейзаж: утки в пруду, деревья по другую сторону изгороди, дети, играющие в крикет. Даже с такого расстояния Фрэнсис смогла различить среди них сына и улыбнулась. Лишь крошечные фигурки в белом, синее небо и серо-золотая остроконечная верхушка церкви разрушали монотонность пейзажа. Все вокруг было заполнено сочной зеленью раннего мая, которая вскоре исчезнет под жаркими лучами летнего солнца.

Эта картина успокоила Фрэнсис, как успокаивает появление долгожданной почки на молодом дереве после длинной морозной зимы. Это было началом новой жизни. Питер – единственное, что имело для нее смысл, и он будет жить так, как она хотела, той жизнью, которой она, будучи ребенком, была лишена, и Питер будет счастлив, находясь в безопасности рядом со своими родителями. Фрэнсис готова была жить со своим прошлым, которое с годами увянет, как истлевают старые письма. Диего вновь стал воспоминанием, как и раньше, и Фрэнсис научилась загонять мысли о нем в самый дальний угол своей памяти. И только в ее снах лицо Диего возникало с потрясающей ясностью, заставляя ее просыпаться, как от резкого звонка будильника. Неподвластные ее разуму сны и мысли о Диего появлялись внезапно, когда она совсем этого не ждала, но ведь их можно и не замечать, и, возможно, в один прекрасный день они исчезнут навсегда.

Фрэнсис начала чистить фасоль. Отблеск серебра от лезвия ножа и бархатистый зеленый оттенок овощей, казалось, могли бы соперничать с любой из красок зелени в окружающем весеннем мире – если бы солнце не превратило камень кольца на руке женщины в каплю яркого света, отливающего самым фантастически глубоким зеленым оттенком в мире. Она носила его постоянно, но Норман никогда ни о чем не спрашивал.

ЭПИЛОГ

Глядя с веранды, трудно было сказать, где заканчивается вода и где начинается суша. От дуновения легкого ветерка высокий тростник, окружавший дом со всех сторон, клонился к земле, сливаясь с покрывающейся рябью водной поверхностью реки. Дом стоял на возвышении, и отсюда пожилой мужчина, часами сидевший на террасе в уютном кресле-качалке, мог любоваться видом своих обширных владений. Но даже отсюда он не мог различить теряющуюся в голубой дымке узкую полоску взморья. Только в полдень, когда солнечные лучи наполнят своим сиянием день, он сможет увидеть сочную бахрому густых зарослей, растянувшуюся вдоль темной водной глади. А сейчас было раннее утро, и восходящее солнце лишь изредка пускало на землю свои лучи, как стрелы, пронизывающие серую туманную дымку, клубившуюся над поверхностью земли.

Мужчина встал и, подойдя к украшенному аркой входу, взял в руки свисток, висевший на шее. Один раз протяжно свистнул и стал ждать. Откликнувшись на призывный звук, из зарослей, окружавших дом, один за другим появились большие белые доги. Уже через секунду собаки сели у ног хозяина и громким лаем разрушили царившую вокруг тишину раннего утра. Мужчина улыбнулся, неторопливо опустил руку в большую металлическую миску, стоявшую рядом с ним на столе, и, чуть помедлив, швырнул своим любимцам огромный кусок сырого мяса. В миске было достаточно мяса, его с лихвой хватило бы всем собакам, но мужчина не потянулся за вторым куском, он вернулся в кресло-качалку и оттуда стал наблюдать за животными, борющимися за свою порцию пищи. Когда это зрелище, доставлявшее мужчине истинное наслаждение, наконец надоело ему, он опрокинул на пол миску, полную окровавленных кусков мяса.

По скрипучим деревянным ступеням мужчина спустился с террасы, но пошел не по аккуратно выложенной камнями тропинке, а по густой зеленой траве, еще мокрой от утренней росы и блестящей. Одним из приятнейших ощущений его ранних прогулок был запах этой свежей зелени. И хотя мужчина носил высокие сапоги, он всегда смотрел под ноги, боясь, что в траве могут быть змеи. Маловероятно, чтобы они появились возле дома, но кто мог знать наверняка? Опаснее всего – маленькие змеи, их ядовитый зуб достаточно остер для того, чтобы прокусить даже толстую кожу сапог.

Мужчина прошел мимо ангара, небольшой аллеи пальмовых деревьев и спутниковой антенны телевидения, пока наконец не достиг высокой проволочной изгороди, у ворот которой стояли двое мужчин с автоматами в руках.

– Доброе утро, дон Амилькар, – в один голос приветствовали они хозяина. Амилькар Сантос только кивнул в ответ и пошел дальше по направлению к радиобудке.

– Есть какие-нибудь новости о товаре, Америко? – спросил он дежурного.

– Ночью они покинули Боливию, дон Амилькар. Час назад мне об этом сообщил Педро из Санта-Конча.

Не было необходимости приказывать дежурному запрашивать информацию последнего часа. Все отлично знали свои обязанности, и если бы было какое-либо новое сообщение, оно немедленно стало бы известно Амилькару. После краха в Аргентине он несколько лет трудился над восстановлением наркобизнеса здесь, в Парагвае, и заметно преуспел. Он занимался этим не ради денег. После предательства Диего на его счету в нескольких банках стран Европы сохранилась тем не менее большая сумма денег. Большая, чем он мог истратить за всю свою жизнь. Восстановление наркобизнеса было первым шагом к восстановлению его собственной жизни, которую он любил и которую потерял.

Амилькар вернулся обратно в дом, поднялся по боковой лестнице и стремительно вошел внутрь. Он хотел как можно скорее оказаться в саду, на берегу реки, там, где он бывал каждое утро именно в этот час. Не останавливаясь в комнатах, он прошел через весь дом. Служанка открыла ставни, отчего темная, мрачная галерея наполнилась ярким солнечным светом. Позолоченные завитушки французской мебели, которой была напичкана комната, блестели на солнце, как глаза хищника, притаившегося и из засады наблюдающего за своей жертвой. Следуя строгим инструкциям, специальный агент Амилькара купил все любимые вещи Марии, когда правительство продавало их дом с аукциона. Даже портрет тети Мими величественно висел сейчас в одной из комнат дома, как когда-то так же висел в салоне Марии. Он смотрелся здесь слишком громоздко, и его золоченую раму поддерживала деревянная балка из необработанной доски, но Амилькара это нисколько не беспокоило. Он, казалось, и не замечал таких мелочей, как не замечал и того, что изящная французская мебель постепенно начинала терять свой изысканный вид, вздуваясь и трескаясь от влажного воздуха. В предсмертный час эти дорогие его сердцу вещи будут здесь, рядом с ним, и этого будет ему достаточно.

Струящийся сквозь окна яркий свет заставил Амилькара зажмуриться. Но ему надо торопиться, спешить вперед, к реке. От быстрой ходьбы стало трудно дышать, сердце бешено колотилось, причиняя мучительную боль в груди, но он не обращал на это внимания. Амилькар замедлил шаг и попытался восстановить дыхание лишь тогда, когда увидел на берегу статую, которая в этот утренний час еще оставалась в тени пышной кроны могучих деревьев. На протяжении долгих лет, день за днем, он приходил сюда в один и тот же час, как раз в тот момент, когда яркие лучи восходящего солнца высекали искры на мраморной статуе, заставляя камень оживать.

Статуя была сделана в Асунсьоне мастером, которого порекомендовали Амилькару как лучшего скульптора Парагвая. Амилькар мало что понимал в этом; Мария разбиралась в искусстве, но не он. Он дал мастеру фотографию и, когда скульптура была доставлена, заплатил необходимую сумму. Но он ожидал от работы большего. Выполнено все было вроде верно: тонкий нос, узкие губы, обшитый по краям тесьмой костюм, вокруг шеи все тот же жемчуг. Но в жизни Мария была намного красивее, чем ее мраморная копия. Или, может, Амилькару только показалось так в первый момент, когда он внимательно разглядывал статую, пытаясь найти несоответствия. С годами образ Марии, высеченный из камня, и образ Марии, живший в памяти, слились в одно целое.

Он приходил сюда каждое утро и каждый вечер. Ему не надо было говорить – Мария всегда умела читать его мысли. Амилькар продолжал жить так, как если бы Мария все еще была рядом с ним; он делал все то, чего, как считал, хотела Мария. Ему стоило больших денег держать в доме отличного повара, но он ел те блюда, которые любила Мария. Он заставлял себя читать журналы, что когда-то любила читать Мария, потому что его глаза стали теперь ее глазами.

Новости из Лондона были хорошие. Наблюдение велось круглосуточно, и нужно было лишь время. Амилькар не находил себе места от переполнявшей его радости и забросил все свои дела, когда однажды увидел в журнале „Хелло!" фотографию своего внука. Мальчик был точной копией Диего. Амилькар узнал его сразу, как и женщину на фотографии. Она изменила имя, прическу, цвет волос, но все равно это была она. Она не смогла изменить свои глаза.

Мария никогда не пошла бы на поводу у своих эмоций, даже если бы это могло вернуть ей семью. Она бы никогда не поступила необдуманно. Мария всегда планировала свои действия до мельчайших подробностей, обдумывая каждый шаг. С годами Амилькар тоже научился этому. Он усвоил уроки жены. Было глупо полагаться на дилетантов, точно так же, как было глупо доставлять сюда мальчика одного. Неумелое похищение, не увенчавшееся успехом, доказало Амилькару, что ему необходимо нанять профессионалов, даже если это будет дорого стоить. Колумбийцы запросили десять миллионов долларов плюс деньги на расходы за то, чтобы доставить Мелани и мальчика, но это будут деньги, потраченные не зря. Этот мальчик был очень дорог Амилькару, но он еще слишком юн и ему нужна мать. Когда они наконец будут здесь, Амилькар опять обретет семью. Он хотел этого больше всего на свете.

Они полюбят это место.

Со временем.

Примечания

1

1 фут (12 дюймов) равен 0,3048 м. – Прим. ред.

(обратно)

2

– Алло? (исп.) – Прим. пер.

(обратно)

3

– С кем вы хотите говорить? (исп.) – Прим. пер.

(обратно)

4

– Сеньора Сантоса, пожалуйста… (исп.) – Прим. пер.

(обратно)

5

– Минуту, не вешайте трубку (исп.). – Прим. пер.

(обратно)

6

– О, мсье Сантос, нам я рада вас видеть!.. (фр.) – Прим. пер.

(обратно)

7

Особняк (фр.). – Прим. пер.

(обратно)

8

Любительница фантазировать, лгунья (фр.). – Прим. пер.

(обратно)

9

Загородный дом, поместье (исп.). – Прим. пер.

(обратно)

10

Маг, волшебник в средневековой английской литературе. – Прим. пер.

(обратно)

11

Перон Хуан Доминго – президент Аргентины в 1946–1955 гг. и в 1973–1974 гг., создатель доктрины „хустисиализма" (концепция надклассового „справедливого" национального государства). – Прим. ред.

(обратно)

12

Сладкий десерт (исп.). – Прим. пер.

(обратно)

13

– На вас великолепное платьо, Зу-Зу (исп.). – Прим. пер.

(обратно)

14

Жених (исп.). – Прим. пер.

(обратно)

15

Муж (исп.). – Прим. пер.

(обратно)

16

Полуденный отдых в южных странах. – Прим. пер.

(обратно)

17

Выступ в стене или заделанная одним концом в стену балка, поддерживающая карниз, балкон, фигуру, вазу и т. п. – Прим. пер.

(обратно)

18

Поторопись! (исп.) – Прим. пер.

(обратно)

19

Нефритовые глаза (исп.). – Прим. пер.

(обратно)

20

Извините, сеньора… (исп.) – Прим. пер.

(обратно)

21

Бедняжка нуждается в отдыхе! (исп.) – Прим. пер.

(обратно)

22

Омлет готов. Можно приступать к завтраку (исп.). – Прим. пер.

(обратно)

23

– Доктора… (исп.) – Прим. пер.

(обратно)

24

Звонил ваш муж и сообщил, что будет поздно (исп.). – Прим. пер.

(обратно)

25

Нет, никаких (исп.). – Прим. пер.

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

Часть первая

  ГЛАВА ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ВТОРАЯ

  ГЛАВА ТРЕТЬЯ

  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

  ГЛАВА ПЯТАЯ

  ГЛАВА ШЕСТАЯ

  ГЛАВА СЕДЬМАЯ

  ГЛАВА ВОСЬМАЯ

  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

  ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Часть вторая

  ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ЭПИЛОГ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте