«Потрясающая красота»

Моим любимым детям — Беатрикс, Тревору, Тодду, Нику, Сэму, Виктории, Ванессе, Максу и Заре. Все они отмечены Божьей благодатью, всеми ими я бесконечно восхищаюсь, горжусь и всех горячо люблю.

С любовью, мама

Каждая потеря есть обретение.

Каждое обретение, — потеря.

Конец — всегда начало чего-то нового.

Шао Линь

Станешь единым целым — всего достигнешь.

Тао Те Чинг

Глава 1

«Какая красота!» — восхитилась про себя Сара Слоун, вступая в бальный зал отеля «Ритц-Карлтон» в Сан-Франциско. На столах, покрытых скатертями из кремового дамаста, сверкал хрусталь, сияли серебряные подсвечники и столовые приборы. Даже «Ритц-Карлтон» не мог предложить подобной роскоши — все это было взято напрокат. Каждого гостя возле тарелки с золотой каймой ждал сувенир в серебряной обертке. Выведенные каллиграфическим почерком меню на плотной серой бумаге крепились к серебряным держателям. Именные карточки с крошечными золотыми уголками уже были разложены в соответствии с тщательно продуманным Сарой планом размещения гостей. Первые три ряда позолоченных столов предназначались для спонсоров. За ними шли столы под серебро и бронзу, и на каждом из них располагались изящная программка, каталог аукциона и табличка с номером.

Сара, верная себе, отнеслась к подготовке вечера, как и ко всему, что делала, аккуратно и дотошно, не менее ответственно, чем к организации и проведению подобных мероприятий в Нью-Йорке. Ни одна мелочь не осталась без ее внимания. Ну, прямо свадьба, а не благотворительный вечер, подумала Сара, скользя взглядом по перевязанным золотыми и серебряными лентами кремовым розам на столиках. Цветы за треть цены поставил самый лучший флорист города. Магазин «Сакс» собирался устроить на вечере показ мод, «Тиффани» — прислать своих манекенщиц, которые, смешавшись с толпой гостей, должны были демонстрировать фирменные украшения.

Готовился дорогой аукцион. На торги выставлялись драгоценности, путешествия в экзотические страны, наборы аксессуаров и комплектующих к автомобилям, встречи со знаменитостями и, наконец, гвоздь программы — припаркованный перед отелем черный «рейнджровер» с громадным золотым бантом на крыше. Какой-то счастливчик отправится сегодня на нем домой. А реанимационное отделение для новорожденных, в пользу которого и собирались средства, выиграет от вечера еще больше. Это был второй благотворительный «Бал ангелочков», организованный Сарой для больницы. Первый, считая доходы от реализации билетов и аукционных лотов, а также пожертвования, принес более двух миллионов долларов. Сегодня Сара рассчитывала собрать три.

Именно этому должна была содействовать первоклассная развлекательная программа. На вечер пригласили группу танцоров, чтобы те время от времени со сцены развлекали гостей. Одним из членов комитета по подготовке благотворительного вечера оказалась дочь некоего голливудского музыкального магната. Ее отец пригласил выступить на вечере Мелани Фри, благодаря чему цены за индивидуальные места, а тем более за спонсорские столики можно было установить высокие. Три месяца назад Мелани получила «Грэмми», и стоимость ее сольных выступлений вроде этого теперь подскочила до полутора миллионов. Сегодня она выступала бесплатно. «Ангелочкам» предстояло оплатить Мелани лишь ее расходы, к слову сказать, немалые, связанные с организацией концерта: дорогу, гостиницу, питание, а также администраторов и музыкантов. Все это, по предварительным подсчетам, выливалось примерно в триста тысяч долларов, что было, в общем, даже недорого, если учесть статус приглашенной звезды и неизменно ошеломительный эффект от ее выступлений.

Все получившие приглашения просто ахнули, узнав, кто будет выступать. Ведь ослепительная Мелани Фри на сегодняшний день являлась самой знаменитой певицей в стране. Ей было девятнадцать. За последние пару лет она, выпуская хит за хитом, совершила головокружительный взлет. И недавно полученная ею «Грэмми» стала венцом ее достижений. Сара нарадоваться не могла, что Мелани согласилась выступить бесплатно, и больше всего боялась, что звезда в последний момент все отменит. Ведь такое среди знаменитостей не редкость, особенно когда речь идет о благотворительности. Однако агент Мелани клялась, что певица приедет. Вечер ожидался знатный и широко освещался в прессе. Билеты купили все важные лица города. Кроме того, комитету удалось залучить еще нескольких звезд из Лос-Анджелеса, которые согласились украсить вечер своим присутствием. За последние два года Сан-Франциско не знал такого значительного, плодотворного и вызывавшего подобный ажиотаж мероприятия, как это.

Заниматься благотворительностью Сара начала после того, как три года назад на три месяца раньше срока родила дочь, Молли, которую поместили в реанимацию для новорожденных. Девочка была первым ребенком Сары. Беременность протекала вроде бы нормально. Сара и выглядела, и чувствовала себя отлично и в свои тридцать два полагала, что все пройдет благополучно, пока в одну дождливую ночь у нее не начались схватки. Врачи не сумели их остановить, и на следующий день на свет появилась Молли. Два месяца ребенок провел в инкубаторе реанимационного отделения для новорожденных. Сара с мужем, Сетом, проводили в больнице дни и ночи. Молли выходили и выписали здоровой. Сегодня это была жизнерадостная девочка, которую осенью собирались отдать в сад.

Второй ребенок Сары, Оливер, или Олли, — очаровательный, постоянно что-то лопочущий девятимесячный бутуз — родился прошлым летом без каких бы то ни было осложнений. Дети составляли самое большое счастье Сары и Сета. Сара не работала. Единственное, чем она, помимо воспитания детей, занималась серьезно и с чем превосходно справлялась, — это ежегодное устройство благотворительных вечеров.

Сара с Сетом познакомились шесть лет назад в Стэнфордской бизнес-школе, куда оба приехали учиться из Нью-Йорка. Поженились они сразу же после выпуска. Сет нашел работу в Кремниевой долине, а после рождения Молли открыл свой хеджевый фонд.[1] Сара не стала пополнять армию трудящихся. В первую же брачную ночь они зачали Молли, и Саре захотелось стать домохозяйкой. До учебы в Стэнфорде она пять лет проработала в Нью-Йорке на Уолл-стрит аналитиком. Вот бы, думала она теперь, вернуться на несколько лет назад, чтобы еще раз и в полной мере насладиться радостью материнства. Однако хеджевый фонд Сета процветал, и Сара не видела смысла идти работать.

В свои тридцать семь Сет успел сколотить приличное состояние и был одной из самых ярких звезд на финансовом небосводе Сан-Франциско и Нью-Йорка. Супруги обзавелись прекрасным кирпичным домом с видом на залив — очень просторным — в районе Пасифик-Хейтс и заполнили его произведениями современных известных художников — Александра Кальдера, Элсворта Келли, Виллема Де Кунинга, Джексона Поллока, а также некоторых неизвестных, но многообещающих. Своей жизнью в Сан-Франциско Сара с Сетом были совершенно довольны. Отец и мать Сета давно умерли, родители Сары переселились на Бермуды, а потому ничто не привязывало молодоженов к Нью-Йорку — они были вольны выбирать, где жить. Однако их знакомые как на одном побережье, так и на другом не сомневались, что Сара с Сетом останутся в Сан-Франциско. И они там остались, прекрасно вписавшись в деловые и светские круги города. Конкурирующий хеджевый фонд даже предложил Саре работу, но она отказалась: ей хотелось всецело принадлежать семье — Оливеру, Молли и Сету, когда тот бывал свободен. Сет между тем только что приобрел самолет «Джи-5», на котором часто летал в Лос-Анджелес, Чикаго, Бостон и Нью-Йорк. Словом, это была не жизнь, а сказка, причем с каждым годом все более счастливая. Ни Сара, ни Сет, хоть и росли в достатке, никогда не знали такой роскоши, как сейчас. Время от времени Сару одолевало беспокойство, не слишком ли они расточительны — все-таки дом в городе, фантастический особняк на озере Тахо, собственный самолет… Однако Сет уверял, что их положение надежно, и раз он зарабатывает столько, значит, они должны жить в свое удовольствие. И это удовольствие от жизни Он, безусловно, получал. Он ездил на «феррари», Сара — на «мерседесе-универсале», очень удобном, когда нужно возить детей. Правда, теперь она приглядывалась к «рейнджроверу», который сегодня выставлялся на торги. Машина, как она сказала Сету, шикарная. И главное, деньги за нее пойдут на благое дело, которое они оба считали чрезвычайно важным. Ведь Молли жива только благодаря реанимационному отделению для новорожденных. В больнице попроще, не имеющей такого современного оборудования, их обожаемая крошка ни за что бы не выжила. Поэтому устройство благотворительного вечера Сара считала своим моральным долгом. Оплатив все необходимые расходы, комитет передаст больнице внушительную сумму. Начало положил Сет, пожертвовав двести тысяч долларов. Сара очень гордилась мужем всегда — и прежде, и теперь. Сет был для нее всем. После четырех лет брака и рождения двух детей их чувства ничуть не остыли. Они даже подумывали о том, чтобы завести третьего ребенка. В августе они собирались нанять яхту и отправиться на ней в Грецию, и Сара полагала, что это станет подходящей возможностью снова забеременеть. Но последние три месяца все мысли Сары были заняты только устройством благотворительного вечера.

Она неспешно обходила столик за столиком, в очередной раз сверяя именные карточки со списком приглашенных. Одним из необходимых условий успеха «Бала ангелочков» являлась его безупречная организация. И вечер был подготовлен по высшему разряду. Сара проверила позолоченные столики и подошла к серебряным. Обнаружив по ходу две ошибки, она аккуратно поменяла карточки местами. Осмотрев последний столик, направилась к членам комитета (их было шесть), раскладывавшим в пакеты подарки, которые следовало вручить гостям в конце вечера, и увидела, как ей навстречу со взволнованным лицом через зал двинулась ее помощница. Это была красивая высокая блондинка, бывшая модель из Нью-Йорка, а теперь «трофейная жена»[2] генерального директора одной крупной корпорации. В свои двадцать девять лет детей она не имела и заводить не собиралась. Работа в комитете по подготовке вечера вместе с Сарой показалась ей привлекательной потому, что благотворительное мероприятие — грандиозное событие, и к тому же устраивать его так весело. Кроме того, женщины хорошо ладили. Вместе они составляли резкий контраст — темноволосая Сара и яркая блондинка Анджела. Сара с длинными прямыми темно-каштановыми волосами, кремовой кожей и огромными зелеными глазами была хороша собой даже с собранными в хвост волосами, без косметики, в спортивной фуфайке, джинсах и «вьетнамках», как сейчас. Стрелки часов показывали начало второго. В шесть обе женщины разительно преобразятся, а пока им не до этого.

— Она здесь! — шепотом воскликнула Анджела, широко улыбаясь.

— Кто? — не поняла Сара, прижав планшет с зажимом к бедру.

— Кто-кто! Сама знаешь кто! Конечно же, Мелани! Они только что приехали. Я проводила ее в номер.

Сара с облегчением вздохнула: звезда прибыла вовремя — на частном самолете из Лос-Анджелеса. Оргкомитет специально зафрахтовал его для Мелани и ее сопровождения — подруги, менеджера, ассистентки, парикмахерши, бойфренда и матери. Музыканты и администраторы прилетели коммерческим рейсом и вот уже два часа сидели в своих номерах.

— Ну и как она? — озабоченно поинтересовалась Сара. Перечень всего необходимого, среди прочего включавший минеральную воду «Калистога» в бутылках, йогурт с пониженным содержанием жира, с десяток других натуральных продуктов и ящик шампанского «Кристаль», они получили заранее. Список был составлен на двадцати шести страницах и предусматривал все личные потребности Мелани, гастрономические предпочтения ее матери и даже сорт пива, которое пил ее бойфренд. Еще сорок страниц касались потребностей музыкантов, а также электро- и звукового оборудования. Требуемый для выступления восьмифутовый рояль доставили накануне в полночь, а сегодня в два часа дня планировалась репетиция. К тому времени зал должен быть свободен от посторонних, поэтому Сара торопилась закончить свой обход в час.

— Вполне нормальная. Бойфренд ее, правда, странноват, а мамаша так меня вообще до смерти напугала. Но подружка прелесть. И сама Мелани просто красотка, да к тому же очень мила.

У Сары сложилось о ней такое же впечатление в тот единственный раз, когда она разговаривала с Мелани по телефону. Все остальное время она имела дело с ее менеджером, хотя решила потом непременно позвонить и поблагодарить Мелани за выступление лично. И вот час настал. Мелани не отменила выступления из-за другого концерта, самолет, слава Богу, не разбился, и никто не опоздал. Солнечный день середины мая выдался на редкость теплым. Было не просто тепло, а даже жарко и душно. Такая теплынь в Сан-Франциско редкость. Погода напоминала скорее лето в Нью-Йорке, и Сара знала, что она скоро испортится. Но пока ночи радовали теплом, создавая в городе праздничную атмосферу. Сару угнетало лишь одно: ей говорили, что подобные дни в Сан-Франциско считаются предвестниками землетрясения. Она понимала, что ее таким образом поддразнивают, но слышать об этом все равно было неприятно. С тех пор как они поселились в Сан-Франциско, единственное, что не давало ей покоя, — это опасность землетрясения. Однако ее уверяли, что природные катаклизмы если здесь и случаются, то крайне редко. За шесть лет их с Сетом жизни в районе залива еще не было ни одного. А потому от своих страхов Сара отмахнулась, как от назойливой мухи. Сейчас есть заботы и поважнее, например звездная певица с ее свитой.

— Как ты думаешь, нужно мне к ней подняться? — спросила Сара у Анджелы. Показаться назойливой или, напротив, невежливой ей не хотелось. — Я собиралась подойти к ней здесь в два часа, когда она придет на репетицию.

— Ну загляни на секунду, поздоровайся.

Мелани и ее сопровождение занимали номер-апартаменты плюс еще пять стандартных номеров на «клубном» этаже — все любезно предоставленные отелем бесплатно. Руководство «Ритц-Карлтона» радовало, что гостиница стала местом проведения благотворительного вечера, и комитету выделили пять номеров-апартаментов для звезд, а также пятнадцать стандартных и с зоной отдыха для VIP-персон. Музыканты и технический персонал размещались на первом этаже в номерах поскромнее, которые следовало оплатить из средств, вырученных за вечер.

Сара согласно кивнула и, спрятав планшет в сумку, решила сначала взглянуть, как продвигается дело у женщин, раскладывавших для гостей дорогие сувениры в подарочные пакеты. А минуту спустя она уже поднималась на «клубный» этаж. Они с Сетом тоже сняли там номер, поэтому в лифте Сара воспользовалась своим ключом, без которого на «клубный» этаж не попасть. Снять номер было гораздо удобнее: проще переодеться в отеле, чем тащиться для этого домой, а потом нестись во весь дух назад. Нянька согласилась остаться с детьми на ночь, и родители могли, ни о чем не думая этим вечером, наслаждаться свободой. Они мечтали о том, как наступит завтра и они смогут, не вылезая из постели, заказать еду в номер и обсудить бал. Но пока Сара была целиком погружена в хлопоты о вечере, надеясь, что все пройдет гладко.

Она вышла из лифта и очутилась в просторном холле «клубного» этажа. Здесь для гостей всегда имелись наготове печенье, сандвичи, фрукты, вино. Был небольшой бар, удобные кресла, столики, телефоны, богатый выбор газет и телевизор с гигантским экраном. Две дежурившие за стойкой женщины всегда были рады помочь гостям — зарезервировать столик в ресторане, сориентироваться в городе, рассказать, где что находится, где сделать маникюр, а где массаж, и вообще удовлетворить любые их прихоти. Справившись, где находится номер Мелани, Сара двинулась по коридору. Чтобы избежать нашествия фанатов, Мелани поселилась под именем Гастингс, девичьей фамилией своей матери. Она, как и многие другие звезды, всегда так поступала. Знаменитости редко указывают в гостиницах свое настоящее имя.

Сара тихонько постучала в дверь апартаментов, которую ей указала женщина-портье. Из номера доносилась музыка. Минуту спустя дверь открыла невысокая коренастая женщина в топе на бретелях и джинсах. Из ее волос торчала ручка, в руках она держала блокнот и вечерний наряд. Ассистентка Мелани, догадалась Сара. С ней она уже общалась по телефону.

— Пэм? — обратилась она к женщине. Та кивнула в ответ. — Я Сара Слоун, вот зашла поздороваться.

— Проходите, — бодрым голосом пригласила ее Пэм.

Сара проследовала за ней в гостиную, и ее глазам открылся ужасающий беспорядок. На полу лежало полдюжины раскрытых чемоданов, а их содержимое валялось вокруг. Один чемодан был набит облегающими нарядами. Из другого вываливались обувь, джинсы, сумочки, кофточки, блузки, кашемировое одеяло и плюшевый медведь. Казалось, целый кордебалет взял и вытряхнул все свои пожитки на пол. Среди всего этого хаоса на полу сидела миниатюрная белокурая девушка, похожая на эльфа. Скользнув взглядом по Саре, она продолжила рыться в сумке, явно разыскивая там что-то. Но найти что-либо в этих горах одежды казалось просто немыслимым.

Ощущая неловкость, Сара обвела глазами комнату и тогда увидела наконец ее, Мелани Фри. Одетая в спортивный костюм, она сидела на диване, положив голову на плечо своему бойфренду, который одной рукой активно нажимал кнопки телевизионного пульта, а в другой держал бокал шампанского. Молодой человек был очень хорош собой. Сара знала, что он актер, недавно из-за проблем с наркотиками покинувший успешную телепередачу. И еще она смутно припоминала, что он вроде бы только что выписался из реабилитационной клиники. Юноша улыбнулся Саре. Несмотря на стоявшую на полу у его ног бутылку шампанского, выглядел он трезвым. Его звали Джейк. Мелани встала и подошла к Саре поздороваться. Без косметики она казалась еще моложе, чем была на самом деле. Впечатление усиливали длинные прямые золотистые волосы. С ними она выглядела на шестнадцать. Парень ее был жгучим брюнетом со взъерошенными волосами. Не успела Мелани и слова сказать, как откуда-то, словно черт из табакерки, появилась ее мать и тут же начала до боли трясти Саре руку.

— Здравствуйте! Я Дженет, мама Мелани. Спасибо, мы всем довольны. Вы обеспечили нам все необходимое. Девочка, знаете ли, любит, чтобы у нее было все, к чему она привыкла, — проговорила Дженет, дружелюбно улыбаясь. Эта миловидная женщина лет сорока пяти некогда, вероятно, была красива, но теперь заметно увяла. И если лицо ее еще сохраняло красоту, фигура уже расплылась. Ее «девочка» между тем еще и рта не раскрыла, а мать знай свое щебетала без умолку. Мелани просто не имела возможности вставить хоть слово. У Дженет Гастингс были ярко-рыжие крашеные волосы, что рядом с соломенными волосами и почти детской внешностью Мелани выглядело агрессивно.

— Здравствуйте, — кротко поздоровалась Мелани, совсем не похожая на звезду. Просто симпатичная девочка-подросток. Сара пожала руку Мелани и ее матери, которая говорила без умолку. Две другие женщины направились к выходу. Бойфренд Мелани поднялся с дивана и объявил, что собирается в тренажерный зал.

— Я, пожалуй, пойду, — сказала Сара. — Не хочу злоупотреблять вашим временем. А вы тут располагайтесь. — Она посмотрела на Мелани: — Вы будете репетировать в два?

Та кивнула и оглянулась на ассистентку.

В это время на пороге комнаты появилась менеджер:

— Музыканты готовы начать в четверть третьего. Значит, Мелани сможет приступить к репетиции в три. Нам понадобится не более часа — нужно только проверить звук в зале.

— Отлично, — кивнула Сара. В номер зашла горничная: нужно было погладить костюм Мелани, представлявший собой, в сущности, лишь сеточку с блестками. — Я подожду в зале. Хочу увериться, что у вас есть все необходимое. — Сару в четыре ждали в парикмахерской — уложить волосы и сделать маникюр. В шесть она рассчитывала вернуться в отель и переодеться, а в семь — появиться в бальном зале, последний раз все проверить, убедиться, что все на своих местах, и встречать гостей. — Вчера вечером привезли рояль. Сегодня утром настроили.

Мелани улыбнулась и, снова кивнув, плюхнулась в кресло, а ее подруга, сидевшая на полу среди чемоданов — Сара слышала, как кто-то назвал ее Эшли, — издала победный клич. Девушка выглядела такой же юной, как и Мелани.

— Нашла! Можно, я сегодня его надену? — Она показывала Мелани облегающее платье с леопардовым принтом. Мелани кивнула, и Эшли, откопав в вещах туфли на платформе дюймов в восемь под цвет платья, захихикала и стремглав полетела мерить наряд. Мелани снова застенчиво улыбнулась Саре.

— Мы с Эшли дружим с пяти лет — вместе учились в школе, — пояснила она. — Она моя лучшая подруга и всегда со мной ездит.

Было очевидно, что подруга являлась незаменимым членом свиты. Какой, однако, странный образ жизни, не могла не удивиться Сара. С постоянными гостиницами и закулисьем такая жизнь напоминала скитания бродячих циркачей. Даже роскошные апартаменты отеля «Ритц» они за считанные минуты превратили в общежитие колледжа. Теперь, когда Джейк ушел в тренажерный зал, в комнате остались одни женщины. Парикмахерша примерила к светлым волосам Мелани толстый шиньон. Смотрелось шикарно.

— Спасибо вам, — сказала Сара, с улыбкой глядя Мелани в глаза. — Я видела церемонию вручения «Грэмми». Выглядели вы потрясающе. Вы сегодня споете «Не покидай меня»?

— Ну конечно же, споет, — ответила за Мелани мать, передавая дочери бутылку специально заказанной воды «Калистога». Женщина стояла между Мелани и Сарой и говорила за дочь так, будто прекрасной белокурой суперзвезды не было и в помине.

Не сказав ни слова, Мелани пересела на диван, взяла пульт, сделала щедрый глоток воды из бутылки и включила Эм-ти-ви.

— Нам нравится эта песня, — широко улыбнулась Дженет.

— Мне тоже, — кивнула Сара, слегка озадаченная ее напористостью. Женщина, очевидно, во всем руководила дочерью и считала себя не менее важной составляющей звездной карьеры Мелани, чем она сама. И Мелани, судя по всему, не возражала. По-видимому, привыкла.

Через несколько минут в комнату вернулась подруга детства, слегка покачиваясь на «леопардовых» каблуках и в платье с чужого плеча, слегка великоватом. Девушка тотчас уселась на диван рядом с Мелани, и обе уставились в экран телевизора.

Понять, что Мелани за человек, было невозможно. Казалось, она напрочь лишена индивидуальности, а голос ей дан лишь затем, чтобы петь.

— Я, знаете ли, когда-то подвизалась танцовщицей в Лас-Вегасе, — сообщила Дженет Саре. Та, в свою очередь, постаралась изобразить потрясение. В слова женщины легко верилось: несмотря на ее богатые телеса, затянутые в джинсы, и необъятный бюст — искусственный, как Сара догадывалась, — Дженет выглядела типичной танцовщицей из Лас-Вегаса. Грудь Мелани тоже впечатляла, и девушка, молодая и стройная, выглядела очень сексапильно. Стареющая Дженет, крепкая, с зычным голосом, чем-то напоминала гору. Под стать ее внешности был и ее характер. Мелани с подругой продолжали заворожено пялиться в телевизор, и ошеломленная Сара принялась лихорадочно искать повод уйти.

— Я подойду к вам внизу проверить, все ли готово к репетиции, — обратилась она к Дженет: все текущие вопросы, как видно, решала мать. Если Сара и пробудет с ними минут двадцать, то еще успеет к парикмахеру. Остальное к тому времени уже будет сделано. Да оно по сути и так уже сделано.

— Ну тогда увидимся! — ослепительно улыбнулась Дженет, и Сара, выскользнув из апартаментов, направилась к своему номеру.

Там она несколько минут сидела, проверяя сообщения на сотовом телефоне. Пока Сара находилась у Мелани, мобильник вибрировал дважды, но она не отвечала. Один звонок оказался от флориста, желавшего сообщить, что четыре огромных вазона перед бальным залом будут заполнены цветами к четырем часам, другой — от танцовщиков, подтверждавших свое выступление в восемь вечера. Сара позвонила домой справиться о детях, и нянька заверила, что все в полном порядке. Пармани была красивой непалкой, работавшей у них с самого рождения Молли. Сара не хотела, чтобы нянька жила в доме постоянно, — она сама любила возиться с детьми, но днем Пармани всегда была на подхвате, а когда Сара с Сетом куда-нибудь уходили, оставалась ночевать. Сегодня был как раз такой редкий случай. Понимая, как важен для Сары этот благотворительный вечер и сколько времени и сил она на него положила, Пармани изо всех сил старалась помочь в такой знаменательный день. Она пожелала на прощание удачи. Очень хотелось перемолвиться словечком с малышкой, но девочка еще спала.

Сара закончила разговор, просмотрела кое-какие записи в своей папке и расчесала растрепанные волосы. Подошло время спуститься в бальный зал, куда придет репетировать Мелани со своей командой. Вспомнив предупреждение — во время репетиции в зале не должно быть посторонних, — Сара задумалась: кто, интересно, на самом деле автор этого указа — сама звезда или ее мать? Кажется, Мелани все равно, кто находится рядом. Ей, судя по всему, вообще безразлично, что творится вокруг — кто приходит в номер, кто уходит, кто что делает. Хотя, может, на сцене она другая, тут же возразила себе Сара. Ведь несмотря на равнодушие и пассивность пай-девочки, голос у Мелани бесподобный. Сара с нетерпением ждала выступления звезды.

В зале музыканты уже толпились возле сцены — смеялись и что-то обсуждали. Техперсонал заканчивал установку оборудования. Почти все было готово, и группа теперь походила на разношерстную толпу. С Мелани играли восемь музыкантов, и такой многочисленный состав напомнил Саре о том, что хорошенькая белокурая девочка, недавно смотревшая в номере наверху Эм-ти-ви, — одна из самых ярких звезд мирового шоу-бизнеса. При этом в ней не было ни претенциозности, ни надменности. О звездном статусе напоминала лишь ее многочисленная свита. Мелани не имела дурных привычек, никто не слышал о ее скандальных выходках, свойственных большинству звезд. Певица, которую они приглашали на «Бал ангелочков» в прошлом году, из-за неполадок со звуком прямо перед выступлением устроила скандал, швырнула бутылкой минералки в менеджера и пригрозила уйти. Звук наладили, но Сара при мысли, что все в последний момент может сорваться, впадала в панику. Непритязательность Мелани, несмотря на многочисленные требования ее матери, стала приятным сюрпризом.

Сара прождала еще десять минут, пока шла установка оборудования, гадая, когда же наконец появится Мелани, но спросить об этом не решалась. Осторожно поинтересовавшись у музыкантов, все ли необходимое у них есть, она получила утвердительный ответ и в ожидании Мелани тихо устроилась за одним из столиков в сторонке. Когда звезда появилась, часы уже показывали десять минут четвертого, и времени на парикмахера не оставалось. Чтобы успеть приготовиться к вечеру, придется лететь как угорелой. Но дела прежде всего — надо обеспечить приглашенной звезде все необходимое, в любой момент быть к ее услугам, а если потребуется, сдувать с нее пылинки.

Мелани пришла в шлепанцах, коротенькой маечке и обрезанных джинсовых шортах, с небрежно заколотыми «бананом» волосами. Первой в зал важно прошествовала мать, за ней — Мелани со своей лучшей подругой. Процессию замыкали ассистентка и менеджер. Два телохранителя устрашающего вида держались поодаль. Бойфренда Джейка не наблюдалось. Верно, задержался в тренажерном зале. Мелани выглядела самой скромной и терялась среди остальных. Барабанщик передал ей банку кока-колы. Мелани, щелчком вскрыв ее, сделала глоток, вспорхнула на сцену и, прищурившись, оглядела зал. По сравнению с площадками, на которых она привыкла выступать, это помещение казалось совсем крошечным. Здесь царила теплая, доверительная атмосфера. Это впечатление усиливалось благодаря придуманному Сарой оформлению. Как только приглушат электричество и вспыхнут свечи, все будет выглядеть просто чудесно. Сейчас помещение заливал яркий свет. Осмотревшись, Мелани крикнула одному из техперсонала: «Выключи освещение!». Она явно оживала. Сара незаметно приблизилась к сцене. Мелани с улыбкой посмотрела на нее сверху.

— Все в порядке? — спросила Сара. У нее снова возникло ощущение, будто она разговаривает с ребенком. Но ведь по сути так и есть: звезда еще подросток.

— Лучше не бывает. Вы все устроили как надо, — сделала ей комплимент Мелани. Ее ответ тронул Сару.

Мелани бросила уверенный взгляд через плечо. На сцене она чувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Здесь она знала, что делать. Это была привычная для нее обстановка, и в этом зале ей нравилось даже больше обычного. Номер-апартаменты ей тоже, как и Джейку, понравился.

— Ребята, у вас все есть? — спросила Мелани у музыкантов. Те согласно закивали в ответ и принялись настраивать инструменты. Позабыв о Саре, Мелани повернулась к ним и сказала, какую песню хочет исполнить вначале. Порядок исполнения песен, в числе которых был и ее последний мега-хит, оговаривался заранее.

Сара поняла, что больше не нужна, и направилась к выходу. Было пять минут пятого, она опаздывала в парикмахерскую на полчаса. Хорошо, если успеет сделать маникюр, а то может и не успеть. Едва она вышла из зала, как ее остановила одна из женщин — членов комитета. За ее спиной маячил менеджер ресторана. Вышло недоразумение с закусками: не доставили маленькие устрицы «Олимпия», а то, что имелось в наличии, оказалось недостаточно свежим. Требовалось срочно что-то придумать. В кои-то веки дело пустячное. Привыкшая принимать ответственные решения, Сара предоставила женщине из комитета уладить проблему самостоятельно — выбрать что-нибудь, только не икру или нечто такое же дорогое, и поспешила к лифту. Выбежав на улицу, она справилась у парковщика о своей машине. Автомобиль ждал неподалеку: недаром сегодня утром она не поскупилась на чаевые. Сара резко рванула с места, выехала на Калифорния-стрит, свернула налево и покатила по Ноб-Хилл. Через пятнадцать минут она была возле парикмахерской. Задыхаясь и извиняясь за опоздание, она влетела внутрь. Стрелки часов показывали тридцать пять минут пятого, а выехать отсюда ей нужно не позже шести. О том, чтобы выйти отсюда самое позднее без пятнадцати пять, как она ранее собиралась, не могло быть и речи. Все знали, что Сара организатор сегодняшнего грандиозного благотворительного вечера, а потому ее поспешно усадили на стул, принесли минеральной воды, а затем и чашку чаю. Сразу, как только ей вымыли и высушили голову, маникюрша принялась за дело.

— Ну и какова в жизни эта Мелани Фри? — поинтересовалась парикмахерша, надеясь услышать что-нибудь этакое. — Джейк с ней?

— С ней, — сдержанно подтвердила Сара, — а сама она милое дитя. Сегодня вечером, я уверена, она будет на высоте. — Прикрыв глаза, Сара изо всех сил попыталась расслабиться и сбросить с себя напряжение. Ей предстоял длинный и, как она надеялась, успешный вечер. Скорее бы уж все началось.

В то время как Саре сооружали на голове элегантный французский пучок, скалывая его шпильками с маленькими звездочками из искусственных бриллиантов, в отель въехал Эверетт Карсон. Худой и высокий — ростом в шесть футов четыре дюйма, — с длинными сверх меры, какими-то растрепанными волосами, уроженец Монтаны, он до сих пор напоминал ковбоя, каким был в юности. Он щеголял в джинсах, белой футболке и в старых, стоптанных, но очень удобных, из кожи черной ящерицы ковбойских сапогах, которые считал «счастливыми». Они представляли собой предмет его гордости, и он не шутя намеревался надеть их сегодня к Смокингу, взятому для него напрокат журналом. Эверетт показал администратору у стойки свое редакционное удостоверение, и ему с улыбкой сказали, что его уже ждут. Роскошный «Ритц-Карлтон» не шел ни в какое сравнение с теми гостиницами, в которых обычно останавливался Эверетт. Впрочем, и журнал, откомандировавший его сюда, и само задание были для него тоже в новинку: он приехал, чтобы написать о благотворительном мероприятии для голливудского журнала сплетен «Скуп». Он много лет готовил репортажи из горячих точек для Ассошиэйтед Пресс, а вылетев оттуда, взял на год тайм-аут. Работу в конце концов искать все же пришлась, и он устроился в «Скуп». На этот момент стаж Карсона в журнале составлял в общей сложности три недели. Он уже успел написать о трех рок-концертах, одной голливудской свадьбе и об одном благотворительном мероприятии. Сегодняшнее было вторым. Работка та еще, не сказать, чтобы ему нравилась. Во всех этих смокингах, что ему по долгу службы приходилось на себя напяливать, Эверетт чувствовал себя официантом. Если честно, он даже испытывал ностальгию по походным условиям, к которым привык и в которых чувствовал себя как рыба в воде все те двадцать девять лет, которые проработал в Ассошиэйтед Пресс. Недавно ему стукнуло сорок восемь. Он попытался обрадоваться маленькому, комфортному, со всеми удобствами номеру, куда его проводили, и бросил на пол потрепанную сумку, которая объехала с ним весь мир. Может, попробовать зажмуриться? Может, тогда снова почувствуешь себя где-нибудь в Сайгоне, Пакистане или Новом Дели, в Афганистане, Ливане или воюющей Боснии… «Как же это я, — не переставал недоумевать Эверетт, — докатился до жизни такой — стал ходить по благотворительным вечерам и свадьбам знаменитостей?» Какое жестокое и изощренное наказание!

— Спасибо, — поблагодарил Карсон сопровождающего. На столе лежала брошюра о реанимационной палате для новорожденных и «пресс-кит»[3] к «Балу ангелочков», который был Эверетту до фонаря. Но свое задание он выполнит — сделает фотографии знаменитостей и напишет о выступлении Мелани. Редактор сказал, что для их журнала это очень важный материал. Что ж, важный так важный.

Эверетт вытащил из мини-бара лимонад и, открыв бутылку, стал пить из горлышка. Окна номера выходили на замечательное здание. Оно было потрясающим, в высшей степени безупречным. Но Эверетт тосковал по звукам и запахам тех ночлежек, в которых он останавливался тридцать лет, но зловонию нищеты на задворках Нового Дели и вообще по всем экзотическим местам, куда его забрасывала судьба.

— Спокойно, Эв, — сказал он себе вслух, включил Си-эн-эн и, усевшись на краю кровати, вытащил из кармана сложенный лист бумаги. Эту распечатку из интернета он сделал перед отъездом из лос-анджелесского офиса. Кажется, ему сегодня фартит. В соседнем квартале в соборе Святой Марии состоится собрание. Начнется в шесть, продлится час. Чтобы не опоздать к открытию благотворительного вечера и вернуться в отель к семи, придется отправиться на собрание в смокинге. Нельзя, чтобы на него настучали в издательство. Рановато ему еще манкировать служебными обязанностями.

Хотя раньше он всегда делал это и выходил сухим из воды. Тогда он пил. А теперь он начинает жизнь с чистого листа, и выходить за рамки дозволенного пока не следует. Сейчас он пай-мальчик, честный и добросовестный. Как детсадовец. После снимков умирающих солдат в окопах и артобстрелов, освещение благотворительного вечера в Сан-Франциско казалось Эверетту тоской смертной, хотя другой на его месте за такую работу только спасибо сказал бы. Но Эверетт, к сожалению, не «другой». В том-то и беда.

Выпив лимонад, он вздохнул, выбросил бутылку в мусорное ведро, разделся и встал под душ. Упругие струи воды приятно хлестали по телу. В Лос-Анджелесе сегодня жара, а здесь духота. Правда, в номере имелся кондиционер, и Эверетт, вернувшись из ванной в комнату, почувствовал себя лучше. «Прекрати скулить», — приструнил он себя, одеваясь. Решив не поддаваться унынию, он взял со столика в изголовье кровати шоколадную конфету и съел печенье из мини-бара. Перед зеркалом завязал галстук-бабочку и облачился в смокинг.

Ну и ну! Прямо музыкант какой-нибудь или джентльмен. Нет, скорее, официант. Да ладно, не стоит заморачиваться. Эверетт был классным фоторепортером и когда-то даже получил Пулитцеровскую премию. Несколько раз его снимки помещали на обложку журнала «Тайм». Карсона хорошо знали в профессиональных кругах, но из-за проблем с пьянством он подпортил себе карьеру. Однако все же сумел исправить положение. Шесть месяцев в реабилитационной клинике и еще пять в ашраме[4] в размышлениях над собственной жизнью сделали свое дело. Больше он никогда не запьет. Другого пути нет. К тому времени он дошел до ручки и раз чуть было не отдал концы в грязном клоповнике в Бангкоке. Его спасла проститутка — не дала умереть до приезда «скорой», а один из собратьев по журналистскому цеху перевез его в Штаты. Из Ассошиэйтед Пресс его попросили — за почти трехнедельный рабочий простой и, наверное, уже сотое за этот год нарушение всех мыслимых и немыслимых сроков. Так, разумеется, продолжаться не могло. А потому, хоть Эверетт и зарекался от этого, он все же лег в реабилитационную клинику. Правда, только на тридцать дней, не больше. Но попав туда, в полной мере осознал, как плохи его дела. Речь шла о жизни и смерти — либо бросай пить, либо протянешь ноги. Пролечившись шесть месяцев, он предпочел завязать.

С тех пор он поправился, посвежел и регулярно — иногда даже по три раза в день — посещал собрания «Анонимных алкоголиков». Самое трудное осталось позади, но Эверетт решил, что даже если ему самому эти собрания помогают не всегда, то его присутствие на них может помочь кому-то другому. Сначала у Эверетта был наставник,[5] потом он и сам им стал и вот уже год как в рот не брал ни капли. С медальоном трезвости в кармане, в «счастливых» сапогах, но так и забыв причесаться, Эверетт в три минуты седьмого взял ключ и с фотоаппаратом через плечо вышел из номера. На его лице играла улыбка. Ему сейчас было гораздо лучше, чем полчаса назад. Жизнь была нелегка, но все же не то, что год назад. Как-то раз один из анонимных алкоголиков сказал ему: «У меня до сих пор случаются тяжелые дни, но я-то привык к тяжелым годам». Когда Эверетт выходил из отеля, жизнь казалась ему довольно приятной. Он свернул вправо на Калифорния-стрит и прошел квартал по спускавшейся к собору Святой Марии улице. Он с удовольствием предвкушал предстоящее собрание. Сегодня ему как-то особенно хотелось туда пойти. Желая напомнить себе, чего он достиг за год, Эверетт, как он часто это делал, дотронулся до своего медальона трезвости «1 год» в кармане.

— Так-то оно лучше… — шепнул Эверетт себе под нос, входя в дом пастора в поисках группы. Было ровно восемь минут седьмого. Эверетт знал, что он, как всегда, обязательно будет выступать.

Эверетт входил в собор Святой Марии, а Сара в это время, выпорхнув из автомобиля, неслась в отель. У нее оставалось сорок пять минут, чтобы одеться, и пять — чтобы спуститься вниз. Маникюр ей сделали, но два ногтя она все же смазала, когда, не дав лаку просохнуть как следует, полезла в сумочку за чаевыми. Однако выглядели ногти все равно хорошо, прическа Саре тоже понравилась. Она прошлепала сланцами по вестибюлю.

— Желаю удачи! — бросила ей вслед улыбающаяся консьержка.

— Спасибо. — Сара махнула рукой и с помощью своего ключа поднялась на «клубный» этаж. Через три минуты она была уже в своем номере. Включив душ, Сара вытащила из чехла на молнии платье. Ослепительно белое, оно отливало серебром и должно было потрясающе сидеть на фигуре. К нему Сара купила серебристые босоножки от Маноло Бланика, ходить в которых было настоящим самоубийством, но с этим платьем они смотрелись просто фантастически.

Через пять минут Сара вышла из ванной и села делать макияж. В двадцать минут седьмого, когда она вдевала в уши бриллиантовые серьги, в номер вошел Сет. Был вечер четверга. Сет просил Сару назначить сегодняшнее мероприятие на выходные, чтобы ему не пришлось следующим утром вставать ни свет ни заря. Однако четверг единственно возможный день и для отеля, и для Мелани, а потому им пришлось смириться.

Сет выглядел, как всегда после работы, измотанным. Работал он на износ и обычно делал сразу несколько дел. Потому и добился успеха. Ведь у того, кто относится к делу с прохладцей, вряд ли выйдет что-то путное. Однако на сей раз Саре показалось, что вид у мужа особенно подавленный. Сет присел на край ванны, провел рукой по волосам и, наклонившись, поцеловал жену.

— Неважно выглядишь, — с сочувствием заметила Сара. Они с Сетом были дружной командой. Хорошо сплоченным тандемом они стали с первого дня знакомства в бизнес-школе. Затем счастливый брак, благополучная жизнь и горячо любимые дети. Последние годы Сара жила, не зная забот, — Сет обеспечил ей существование, о котором можно было только мечтать. И Сара в этом своем существовании любила все, но особенно Сета.

— Так и есть, — отозвался Сет. — Что с вечером? Все нормально? — поинтересовался он. Сет любил, когда Сара рассказывала ему о своих делах. Он был ее самой надежной поддержкой и самым преданным поклонником. Иногда ему приходило в голову, что деловой мир в лице Сары лишился исключительно квалифицированного специалиста с практическим умом, но в то же время радовался, что она целиком и полностью принадлежит ему и детям.

— Прекрасно! — заулыбалась Сара, натягивая почти невидимый лоскуток белых кружевных стрингов, которые не должны были выделяться под платьем. С ее фигурой она могла позволить себе любые наряды. Наблюдая за тем, как она вдевает трусики, Сет пришел в возбуждение и, не удержавшись, провел рукой по бедру Сары.

— Не начинай, дорогой мой, не надо, — рассмеялась Сара, — а то я опоздаю. Если хочешь, можешь не спешить. Приходи к ужину, будет как раз. Лучше в половине восьмого.

Посмотрев на свои часы, Сет кивнул. Стрелки показывали десять минут седьмого. Чтобы одеться, у Сары оставалось пять минут.

— Спущусь через полчаса. Нужно сделать пару звонков. — Так было всегда, и сегодняшний вечер не исключение. Сара относилась к этому с пониманием. Хеджевым фондом Сет занимался круглые сутки. Такой цейтнот напоминал Саре ее жизнь на Уолл-стрит. Теперь в таком ритме жил ее муж. Но именно поэтому он был счастлив, удачлив и они могли позволить себе все, что имели. А жили они, как Крезы. Мало кто в их возрасте бывает так богат. Сара никогда не принимала свое счастье как должное, само собой разумеющееся и не уставала благодарить за него судьбу. Она повернулась к Сету спиной, чтобы он застегнул молнию на платье. Сраженный ее великолепием, Сет просиял:

— Ого! Детка, ты просто сногсшибательна!

— Спасибо, — улыбнулась Сара, и они поцеловались.

Бросив в крошечную серебристую сумочку кое-какие мелочи, она надела свои сексапильные босоножки в тон платью, помахала мужу рукой и вышла из номера. Сет уже разговаривал по сотовому телефону с приятелем из Нью-Йорка, уславливаясь о чем-то на следующий день. Сара не прислушивалась к разговору. Она поставила рядом с мужем маленькую бутылочку скотча и стакан со льдом. Бутылочка пришлась кстати, и теперь Сет наливал себе виски.

Сара тем временем спустилась на лифте в бальный зал, расположенный тремя этажами ниже вестибюля. Там все было безупречно: в вазонах благоухали кремовые розы; за длинными столами сидели красивые молодые женщины в вечерних нарядах, сверкающие драгоценностями. Женщины должны были регистрировать гостей и раздавать им карточки с указанием столиков. По залу дефилировали манекенщицы в длинных черных платьях и сказочных украшениях от Тиффани. Из приглашенных Сару опередили лишь несколько гостей. Она в очередной раз проверяла, все ли в порядке, когда в зал вошел высокий мужчина со светлыми, с проседью, взлохмаченными волосами. На плече у него висела сумка с фотоаппаратом. Незнакомец окинул Сару восхищенным взглядом и с улыбкой сообщил, что он из журнала «Скуп». Сара обрадовалась: чем шире мероприятие освещается в прессе, тем больше будет желающих посетить благотворительный вечер в следующем году и тем привлекательнее покажется возможность бесплатно выступить на нем артистам, а стало быть, и денег они соберут больше. Словом, без прессы здесь трудно обойтись.

— Эверетт Карсон, — представился мужчина и прицепил на карман смокинга бейджик прессы. Держался репортер раскованно и непринужденно.

— Сара Слоун, устроительница вечера. Хотите что-нибудь выпить?

Эверетт с улыбкой покачал головой. Его теперь всегда поражало, что люди, принимая гостя, после знакомства первым делом предлагают выпить. Вопрос «Хотите что-нибудь выпить?» иногда шел сразу после «Здравствуйте».

— Нет, благодарю. Мне и так хорошо. У вас будут какие-либо особые пожелания? Может быть, вы хотите на чем-то заострить мое внимание? Местные знаменитости? Популярные в городе личности?

Сара сообщила Эверетту, что на вечер придут Шон Пенн и Робин Райт-Пенн, Робин и Марша Уильям, а также кое-кто из местных важных персон. Последние оказались ему неизвестны, но Сара пообещана показать их сразу же по прибытии.

Затем она вернулась к длинным регистрационным столам, где встречала выходивших из лифтов гостей, а Эверетт Карсон начал фотографировать моделей. Две из них были просто роскошными — с высокими силиконовыми бюстами и заманчивой ложбинкой на груди, в которой посверкивали бриллиантовые колье. Прочие оказались не в его вкусе — чересчур тощие. Эверетт вернулся на прежнее место и сфотографировал Сару, пока та была еще не очень занята. Женщина была молода и красива, с уложенными на затылке темными волосами, в которых посверкивали звездочки. Ее зеленые глаза, казалось, улыбались ему.

— Спасибо, — вежливо поблагодарила Сара, и Эверетт тепло улыбнулся в ответ. Интересно, почему он не причесался? Забыл или у него просто такой имидж? А еще глаз Сары выхватил сбитые ковбойские сапоги из кожи черной ящерицы. Судя по всему, колоритная личность и — Сара не сомневалась — с интересной историей. Вот только историю эту ей никогда не узнать. Ведь это всего-навсего журналист из «Скупа», прилетевший на вечер из Лос-Анджелеса.

— Удачи вам, — пожелал Эверетт Саре и снова неспешной походкой удалился. Именно в этот момент лифт выплюнул человек тридцать сразу. «Бал ангелочков» для Сары начался.

От намеченного графика отставали: времени, чтобы войти в зал и занять свои места, гостям потребовалось больше, чем рассчитывала Сара. Вести вечер пригласили известного голливудского актера, который много лет вел на телевидении ночное ток-шоу и сейчас завершил карьеру. В качестве конферансье он был неподражаем. Попросив гостей поскорее рассаживаться, он представил публике прибывших из Лос-Анджелеса, а также местных знаменитостей и, разумеется, мэра города. Вечер набирал темп.

Сара пообещала сократить речи и выражения признательности в программе до минимума. После лаконичного спича заведующего реанимационным отделением для новорожденных гостям показали короткий фильм о творимых местными врачами чудесах. Потом выступила Сара и рассказала о том, что ей самой пришлось пережить. И вот начался аукцион. Торги велись жаркие. Бриллиантовое колье от Тиффани ушло за сто тысяч долларов. Встреча со знаменитостью была продана вообще за астрономическую сумму. Прелестного щенка миниатюрного йоркширского терьера купили за десять тысяч, а «рейнджровер» — за сто десять. Сет предпоследним поднял свою табличку с номером. Он долго торговался, но в конце сдался. Сара шепотом стала успокаивать его, уверяя, что это ничего, что она вполне довольна и своей машиной. Сет улыбнулся, хотя выглядел расстроенным. Сара в очередной раз про себя отметила, что сегодня муж сам не свой, наверное, слишком устал.

Пару раз за вечер она видела мельком Эверетта Карсона, которому сообщила номера столиков важных персон. На вечере, кроме Карсона, присутствовали представители изданий «Таун эид кантри», «Энтертейнменттунайт». Телекамеры застыли в ожидании выхода Мелани. Благотворительный вечер удался на славу. Благодаря энергичному аукционисту они собрали четыреста тысяч. Большие деньги были выручены от продажи двух картин из местной художественной галереи и нескольких великолепных круизов и путешествий. В сумме доход от аукциона и продажи билетов превосходил самые смелые ожидания. И это скорее всего было еще не все: частные пожертвования в виде чеков, как правило, продолжают какое-то время приходить и после благотворительного вечера.

Сара обходила столы — благодарила гостей за то, что пришли, здоровалась со знакомыми. Несколько бесплатных столиков в глубине зала была отданы благотворительным организациям — местному филиалу Красного Креста и фонду предотвращения суицидов, — а один, оплаченный «Американской католической благотворительностью», занимали священники и монахини, работавшие в детской больнице. Сара увидела священников в белых католических воротничках и нескольких женщин в простых темно-синих и черных костюмах. В монашеском облачении явилась только одна монахиня — маленькая, рыжеволосая, похожая на эльфа женщина с пронзительно-голубыми глазами. Сара тотчас ее узнала. Это была сестра Мэри Магдален Кент, местная мать Тереза, прославившаяся своей помощью бездомным и яростной критикой городских властей за недостаточное внимание к этой проблеме, что в принципе являлось спорным. Саре очень хотелось поговорить с ней, но она не могла отвлечься: нужно было постоянно держать руку на пульсе, контролировать тысячи разных мелочей. Сара скользнула мимо, приветливо кивнув слугам Господним, на которых было любо-дорого посмотреть: они явно получали от вечера удовольствие — оживленно разговаривали, смеялись, пили вино.

— Вот уж не чаял, Мэгги, увидеть вас здесь, — с улыбкой заметил священник, заведовавший бесплатной столовой для бедных. Он хорошо знал сестру Мэри Магдален. Защищавшая своих подопечных на улицах, словно львица, в обществе она превращалась в серую, незаметную мышку. Он не помнил, чтобы она когда-либо появлялась на благотворительных мероприятиях. Еще одна монахиня, с аккуратной стрижкой, в опрятном синем костюме с золотым крестиком на лацкане, возглавляла школу медсестер в Университете Южной Флориды. Остальные монахини, с явным удовольствием вкушавшие отменное угощение, выглядели почти модно и совсем по-светски. Сестра Мэри Магдален, а для друзей просто Мэгги, в своем слегка съехавшем набок чепце на коротко остриженных огненно-рыжих волосах, очень напоминала эльфа в монашеском облачении. Ее явно смущала такая обстановка.

— Это чистая случайность, — ответила вполголоса Мэгги отцу О'Кейси. — Не спрашивайте подробности, могу только сказать, что мне дали билет. Одна социальная работница, с которой мы вместе трудимся. Ей сегодня вечером нужно идти в храм на службу. Я предлагала отдать билет кому-нибудь другому, но выставить себя неблагодарной тоже не хотелось, — с виноватым видом пояснила монахиня. Эх, ей бы сейчас спасать обездоленных на улицах города, а она тут прохлаждается. Нет, подобные мероприятия определенно не по ней.

— Да будет вам, Мэгги. Я не знаю никого, кто бы трудился столько, сколько вы, — благодушно возразил отец О'Кейси. С сестрой Мэри Магдален они были знакомы лет сто, и священник все это время не уставал восхищаться не только ее высоконравственными принципами, но и усердным следованием им. — Как странно, однако, здесь выглядит ваше монашеское платье, — посмеиваясь проговорил он и налил Мэгги бокал вина, к которому она даже не притронулась. Мэгги никогда не пила и не курила. Даже до того, как в двадцать лет ушла в монастырь.

В ответ на замечание насчет платья Мэгги рассмеялась:

— У меня просто нет другого. Работаю я в джинсах и фуфайках. Наряды при моей жизни ни к чему. — Она бросила взгляд на трех других монахинь за столиком. Те скорее походили на домохозяек или преподавательниц колледжа, чем на монахинь. Об их статусе напоминали только маленькие золотые крестики на лацканах.

— Вам полезно время от времени куда-нибудь выбираться, — сказал святой отец.

Дальше разговор пошел о церковной политике, о спорной позиции архиепископа относительно посвящения в духовный сан и о последнем заявлении Рима. Мэгги особенно занимал предложенный городскими властями и в настоящее время поданный на рассмотрение в совет наблюдателей закон, касавшийся контингента, с которым она работала. Мэгги считала, что закон несправедлив, действует избирательно и может ухудшить положение ее подопечных. Сестра так блистала красноречием, что через несколько минут к обсуждению присоединились двое других священников и одна из монахинь. Всех интересовало мнение Мэгги, поскольку она знала о предмете больше остальных.

— Вы слишком строги, Мэгги, — сказала сестра Доминика, руководительница школы медсестер. — Всех сразу не осчастливишь.

— Я пытаюсь решать проблемы последовательно, — смиренно ответила сестра Мэри Магдален. Она, также как и сестра Доминика, перед уходом в монастырь получила диплом медсестры. В ее работе — спасении обездоленных — это было существенным плюсом.

В разгар этих жарких дискуссий в зале погас свет. Аукцион закончился, подали десерт. На сцену должна была выйти Мелани. Конферансье только что объявил ее выход. Публика стала затихать в ожидании.

— Кто это? — шепотом спросила сестра Мэри Магдален, вызвав улыбки на лицах сидящих с ней за столом.

— Талантливая молодая певица, мировая знаменитость. Недавно получила «Грэмми», — так же шепотом ответил ей отец Джо.

Сестра Мэгги кивнула. Да, вечер в самом деле не для нее. Мэгги уже устала. Скорее бы уж все это закончилось. Но тут зазвучала музыка. Музыканты заиграли коронную песню Мелани, и, сопровождаемая взрывом звуков и ярких светоэффектов, явилась она сама. Тонкая и изящная, плавно двигаясь по сцене, она запела.

Сестра Мэри Магдален завороженно смотрела на Мелани. Как и все в зале, она была околдована красотой и потрясающей силы голосом певицы. Публика сидела затаив дыхание.

Глава 2

— Ого! — тихо воскликнул Сет со своего места в первом ряду и потрепал жену по руке. Сара проделала титаническую работу. Только что расстроенный, мучимый тревогой, он сейчас снова стал любящим, внимательным мужем. — Черт побери! Да она просто чудо, — прибавил он.

Эверетт Карсон, согнувшись у самой сцены, фотографировал поющую Мелани. Та в своем почти невидимом наряде — казалось, это сверкает тело — восхищала всех своей красотой. Перед выступлением Сара подошла к Мелани за кулисами. Мать охраняла дочь, как наседка, а Джейк пил неразбавленный джин, хотя уже еле держался на ногах.

Пение Мелани брало за душу. Во время исполнения заключительной композиции она села на край сцены и простерла руки к публике, точно обращаясь к каждому в этом зале. Все присутствующие мужчины уже были в нее влюблены, а все женщины хотели быть на ее месте. Теперешняя Мелани выглядела в тысячу раз красивее той, которую видела Сара там, в апартаментах. Девушка обладала невероятной сценической энергетикой и незабываемым голосом. Она выступала для всех и для каждого. Сара с удовлетворенной улыбкой откинулась на стуле. Вечер удался, угощение отменное, зал ослеплял роскошью, журналистов тьма, аукцион собрал целое состояние, Мелани стала гвоздем программы. Значит, в следующем году билеты разойдутся еще быстрее и, не исключено, по более высоким ценам. Итак, Сара на «отлично» справилась с задачей. Сет всегда говорил, что гордится ею, но теперь она и сама была довольна собой.

Сара увидела, что Эверетт Карсон с фотоаппаратом подобрался к Мелани еще ближе. От восторга у Сары закружилась голова, казалось, зал пошатнулся. Это все от головокружения, подумала она, но в следующий момент, машинально взглянув вверх, обнаружила, что люстры над головой качаются. Вначале Сара ничего не могла понять, но вот со всех сторон послышался глухой звук. Что-то страшно затрещало, потом на секунду смолкло, и тут же замигал свет, задвигались стены. Кто-то рядом вскочил со своего места с воплем: «Землетрясение!» Музыканты перестали играть, послышались звон бьющегося фарфора, стук падающих столов и крики людей. Свет окончательно погас. Наступила кромешная тьма. Треск становился все сильнее, сливаясь с ужасающими человеческими криками. Стены теперь уже не раскачивались — они ходили ходуном. Сара с Сетом лежали на полу. Вначале Сет затащил ее под стол, за которым они сидели, но затем стол перевернулся.

— Господи! — Воскликнула Сара, лихорадочно цепляясь за Сета, крепко прижимавшего ее к себе. Ее не отпускала мысль: что с детьми, оставшимися с Пармани? Объятая ужасом, Сара заплакала. Только бы Бог помог им с Сетом выжить, чтобы увидеться с детьми. Качка и треск, казалось, никогда не кончатся. Однако через несколько минут все прекратилось, но через некоторое время снова послышался треск, и началась давка. Люди с криками, пихая и расталкивая друг друга, бросились к дверям с высветившимся указателем «Выход». Надписи, едва загоревшись, тотчас погасли, но в следующий момент благодаря заработавшему где-то в недрах отеля электрогенератору вновь вспыхнули. Вокруг царил невообразимый хаос.

— Лежи, не вставай, а то затопчут, — сказал Сет. В наступившей тьме Сара не видела Сета, она просто чувствовала его рядом.

— А если здание обрушится? — Сара рыдала, сотрясаясь всем телом.

— Если обрушится, значит, нам крышка.

Они, как и все остальные в зале, помнили, что находятся на глубине трех этажей, и не представляли себе путей спасения. Люди кричали что-то друг другу, шум стоял адский. Немного погодя под знаками «Выход» появились служащие отеля с мощными фонарями. Усиленный мегафоном голос попросил присутствующих не поддаваться панике и, соблюдая спокойствие, осторожно следовать к выходу. В зале была кромешная тьма, но в холле тускло горел свет. Ничего более ужасного Саре еще не доводилось переживать. Сет схватил ее под руку и поднял на ноги. Пятьсот шестьдесят человек пробирались к выходу. Слышались плач, стоны, призывы помочь раненым.

Сестра Мэгги была уже на ногах и пробиралась сквозь толпу, но в противоположную от выхода сторону.

— Куда вы? — крикнул ей в спину отец Джо. Просачивающийся в зал из холла тусклый свет позволял что-то различить, в том числе и свалившиеся громады вазонов с розами. Взору открывалась картина ужасающего разгрома и неразберихи. Отец Джо решил было, что сестра Мэгги двинулась в противоположную сторону по ошибке, но та крикнула ему: «Встретимся наверху!» — и исчезла в толпе.

Уже через несколько минут она стояла на коленях возле мужчины с сердечным приступом, попросившего достать у него из кармана нитроглицерин. Сестра решительно залезла к нему в карман, вытащила оттуда пузырек, вытряхнула таблетку и, сунув человеку в рот, посоветовала не двигаться. Она была уверена, что помощь скоро подоспеет.

Оставив мужчину на попечение насмерть перепуганной жены, сестра двинулась дальше по заваленному всякой всячиной полу, страшно жалея, что надела туфли, хотя и без каблуков, а не привычные рабочие ботинки. Продвижению мешали сваленные на пол, опрокинутые набок или вообще перевернутые столы, еда, посуда и битое стекло. Среди всего этого бедлама лежали люди. Сестра Мэгги, как и еще несколько человек, оказавшиеся врачами, направлялись к ним. Медиков среди присутствующих было много, но лишь несколько вызвались помогать пострадавшим. Плачущая женщина с пораненной рукой пожаловалась, что у нее, кажется, начинаются схватки. «Даже не думайте об этом, пока не выберетесь наружу», — ответила ей сестра Мэгги. Беременная заулыбалась. Мэгги помогла ей встать и, когда женщина ухватилась за мужа, направила обоих к выходу. Все опасались повторного толчка, он мог оказаться еще сильнее первого, который, без сомнения, был более семи, если не все восемь, баллов по шкале Рихтера. Земля еще продолжала волноваться, отовсюду слышался треск, и это не вселяло оптимизма. Когда началось землетрясение, Эверетт Карсон находился рядом с Мелани. Едва стены и пол накренились, девушка соскользнула со сцены прямо ему в объятия, и они оба повалились на пол. В момент между толчками Эверетт помог Мелани подняться.

— С вами все в порядке? Пели вы, скажу я вам, замечательно, — как ни в чем не бывало проговорил он. Двери зала открылись, пропуская из холла свет, и Эверетт увидел разорванное платье Мелани, оголившее ее грудь. Он снял с себя смокинг и накинул его девушке на плечи.

— Спасибо, — ошеломленно поблагодарила она. — Что происходит?

— Семи или восьмибалльное землетрясение, надо думать, — ответил Эверетт.

— Вот черт! И что же теперь делать? — Мелани явно испугалась, но голову от страха не потеряла.

— То, что нам скажут, и попытаться убраться отсюда так, чтобы нас не затоптали. — Эверетт повидал на своем веку и землетрясения, и цунами, и прочие природные катаклизмы, когда был в Юго-Восточной Азии. Однако это землетрясение из ряда вон. С момента последнего самого мощного землетрясения в Сан-Франциско в 1906 году прошло ровно сто лет.

— Мне нужно найти маму, — проговорила Мелани, озираясь по сторонам. Но ни матери, ни Джейка поблизости не оказалось. Узнать кого-либо среди этого скопища людей в темноте было практически невозможно. Вокруг стоял ад кромешный. В общем звуке стонов и криков различались голоса лишь тех, кто стоял совсем рядом.

— Вам, наверное, стоит заняться ее поисками потом, когда выберетесь наверх, — остановил Эверетт Мелани: он увидел, как девушка направилась туда, где еще совсем недавно располагались подмостки. Сцена обрушилась, и оборудование с нее свалилось. Рояль — слава Богу, никого не задавивший — застыл, накренившись под опасным углом. — Как вы себя чувствуете?

Вид у Мелани был слегка ошалелый.

— Я…

Эверетт подтолкнул ее к выходу, сказав, что сам останется внизу на несколько минут: он хотел оказать помощь всем, кто в ней нуждался.

Ему сразу же попалась женщина, склонившаяся над человеком, у которого прихватило сердце. Оставив сердечника, женщина подошла к другому пострадавшему. Вместе с одним из врачей Эверетт усадил больного на стул и понес из зала. Идти предстояло три лестничных пролета. На улице уже делали свое дело врачи, фельдшеры, медсестры, стояли наготове кареты «скорой помощи» и пожарные. Все они старались помочь вываливающим из отеля людям — тем, кто не сильно пострадал. Те сообщали об оставшихся внутри раненых. Пожарный расчет ринулся в здание. Пока никаких признаков пожара не замечалось, но электропроводка была повреждена и искрила. Пожарные через громкоговоритель предостерегали людей от соприкосновения с оголенными проводами, призывая устанавливать вокруг них ограды. Весь город погрузился во тьму, и Эверетт скорее инстинктивно, чем намеренно схватился за фотоаппарат, висевший у него на шее. Он снимал все вокруг, избегая тяжелораненых. Люди, казалось, пребывали в каком-то ошеломлении. Человека с сердечным приступом уже увезли на «скорой». На земле лежали получившие травмы — в основном это были постояльцы гостиницы. Из-за испорченных светофоров нарушилось уличное движение. Канатный трамвай[6] на углу сошел с рельсов, и подошедшие к нему медики с пожарными обнаружили там не меньше сорока пострадавших. Одна женщина оказалась мертва, труп накрыли брезентом. Эверетту открылась жуткая картина. Лишь выбравшись из отеля наружу, он заметил кровь у себя на рубашке от рассеченной щеки. Как это случилось, не помнил. Порез оказался, впрочем, неглубоким, и он махнул на него рукой. Один из служащих отеля протянул ему полотенце, и Эверетт вытер лицо. Среди участвующих в спасении было полно работников гостиницы. Они старались помочь прибывающим в состоянии шока людям: раздавали полотенца, одеяла и бутылки с водой. Но никто не знал, что делать дальше. Все стояли, тупо уставившись друг на друга и обсуждая случившееся. Отель опустел, и на улице образовалась многотысячная толпа. Через полчаса пожарные объявили, что бальный зал пуст. Именно в этот момент Эверетт заметил Сару Слоун с мужем. Ее разорванное платье было залито вином и испачкано десертом, стоявшим на их столике перед тем, как тот опрокинулся.

— Как вы? — задал он ей вопрос, который задавали друг другу все здесь присутствующие.

Сара плакала, на ее муже лица не было. И так со всеми. Многие плакали — кто от шока, кто от испуга или облегчения, что остался жив, а кто в тревоге за оставшихся дома близких. Сара лихорадочно нажимала кнопки молчавшего сотового телефона, а Сет с хмурым видом пытался дозвониться до дома по своему.

— Боюсь за детей, — сказала Сара Эверетту. — Они дома с нянькой. Даже не знаю, как мы туда теперь доберемся. Наверное, придется идти пешком.

Кто-то сказал, что гараж обрушился и под завалами остались люди. Словом, о машине, так же как и о такси, не могло быть и речи. За считанные минуты Сан-Франциско превратился в город-призрак. Время было за полночь. Землетрясение началось час назад. Служащие «Ритц-Карлтона» показали себя с наилучшей стороны — неустанно предлагали свою помощь. Хотя на данный момент мало что можно было сделать еще, кроме того, чем уже занимались врачи и пожарные, — то есть разыскивать в общей массе пострадавших.

Вскоре пожарные объявили, что в двух кварталах отсюда имеется убежище. Объяснив, где оно находится, они настоятельно рекомендовали людям следовать туда. Город был обесточен, высоковольтные провода, оставшиеся под напряжением, валялись на земле. Предупреждали об опасности — следовало обходить провода как можно дальше и не делать попыток добраться до дома. Все должны были идти в убежище: не исключался еще один толчок. Пока пожарный инструктировал людей, Эверетт продолжал снимать. Он не охотился за людским горем, действовал тактично и осторожно, стремясь запечатлеть этот исключительный момент, который войдет в историю.

В толпе началось движение. На подгибающихся ногах люди стали спускаться с холма к убежищу, не переставая обсуждать свои впечатления о первых секундах землетрясения, рассказывать друг другу о том, кто где в тот момент находился. Один из постояльцев отеля, находившийся в душе, поначалу решил, что это включился какой-то режим вибрационного массажа. Человек был в махровом халате на голое тело и босиком. На одной его ступне виднелся свежий порез от рассыпанного по улице битого стекла. Какая-то женщина — рассказывала, что, упав ночью на пол, подумала, будто сломала кровать, но потом увидела, как заплясала вокруг, словно в каком-то аттракционе, комната. Однако это не был аттракцион. Это была вторая из самых серьезных катастроф со времен основания города.

Эверетт взял предложенную ему гостиничным коридорным бутылку воды, открыл ее и, только сделав глоток, понял, как же хочется пить. От разрушенных внутри отеля конструкций валили клубы пыли. Трупы из здания не выносили. Тела погибших, сложенные в вестибюле, пожарные накрывали брезентом. На тот момент их было около двадцати. Ходили слухи, что многие оставались под завалами, и это вызывало панику в толпе. Слышались рыдания тех, кто не смог отыскать своих друзей или близких в отеле. Гостей «Бала ангелочков» было легко узнать по грязным обрывкам вечерних нарядов. Они напоминали уцелевших пассажиров «Титаника». В их числе Эверетт заметил Мелани с матерью, которая билась в истерике. Мелани, все еще в его смокинге, оставалась собранна и спокойна.

— Как вы? — задал ей Эверетт знакомый вопрос.

Мелани с улыбкой кивнула:

— Да ничего. Правда, мама здорово испугалась. Она уверена, что это еще не все и скоро последует более сильный толчок. Хотите забрать пиджак? — Без него она осталась бы почти голой. Эверетт отрицательно покачал головой. — Я. могу прикрыться одеялом.

— Оставьте. Он вам идет. Все ваши целы? — Он помнил, что Мелани приехала с большим сопровождением, но теперь рядом с ней видел только мать.

— Моя подруга Эшли повредила лодыжку, ею занимаются врачи. А мой парень набрался так, что ребятам из группы пришлось выносить его на руках. Блюет где-нибудь. — Мелани сделала неопределенный жест рукой. — Остальные нормально. — Теперь, вдали от сцены, она снова выглядела как подросток, но Эверетт помнил ее поразительное выступление. Все присутствовавшие в зале после этой ночи, вероятно, тоже навсегда его запомнят.

— Ступайте в убежище. Там безопаснее, — сказал Эверетт женщинам, и Дженет Гастингс потянула дочь за собой. Ей хотелось поскорее убраться с улицы.

— Я, пожалуй, пока останусь здесь, — мягко проговорила Мелани, убеждая мать идти без нее. Решение Мелани вызвало у женщины новый приступ истерики, а у Эверетта — восхищение. Он с удовлетворением отметил про себя, что его совсем не тянет выпить, в первый раз. Хотя это было бы вполне оправданно после такого страшного землетрясения. Желания напиться тем не менее у него не возникло. Эверетт улыбнулся. Охваченная паникой Дженет тем временем побрела к убежищу, а Мелани растворилась в толпе.

— С ней все будет в порядке, — успокоил Эверетт Дженет. — Как только я ее увижу, отправлю к вам в убежище. А вы пока идите к остальным.

Дженет заколебалась, но движущаяся толпа и собственное желание поскорее спрятаться в убежище увлекли ее за остальными. Найдет он Мелани или нет, с ней ничего не случится. Мелани молода и находчива, рядом с ней друзья, и если она готова помогать пострадавшим, то ничего дурного в этом нет. Врачей на всех не хватало, и любая помощь пришлась бы кстати.

Принявшись снова фотографировать, Эверетт вновь наткнулся на маленькую рыжую женщину, недавно помогавшую сердечнику. Она подвела к пожарному девочку с просьбой помочь отыскать ее мать. Эверетт сделал несколько снимков и, когда женщина, оставив девочку, пошла прочь, опустил камеру.

— Вы врач? — с интересом спросил он: слишком уж уверенно женщина управлялась с мужчиной, у которого случился приступ.

— Нет, медсестра. — Ярко-голубые глаза на миг встретились со взглядом Эверетта, и женщина улыбнулась. В ней было что-то смешное и одновременно трогательное. Эверетту никогда не доводилось видеть таких притягательных глаз.

— Сегодня это то, что нужно. Многие пострадали.

Кроме получивших серьезные травмы, вокруг было полно людей с незначительными повреждениями — порезами, ушибами. Несколько человек все еще не могли оправиться от шока. Эверетт вспомнил, что видел эту женщину на вечере. В ее простецком черном платье и туфлях на плоской подошве было, что-то несуразное. Во время землетрясения и общего хаоса она потеряла свой чепец. Хотя Эверетт уже знал, что она медсестра, даже предположить не мог, кто она такая. Глядя на это лицо без возраста, Эверетт не мог понять, сколько ей лет. Вероятно, около сорока или чуть более того. На самом деле ей было сорок два. Он пошел вслед за незнакомкой. Та прервала разговор с кем-то из толпы и остановилась глотнуть воды из бутылки. Из отеля по-прежнему валила пыль.

— Вы пойдете в убежище? Там, наверное, тоже нужна помощь, — заметил Эверетт. К тому времени он уже сорвал с себя и выбросил галстук-бабочку, а его рубашка была вся в кровавых пятнах от пореза на щеке. Незнакомка отрицательно покачала головой.

— Только когда сделаю все возможное здесь. Люди из моего квартала, наверное, тоже нуждаются в помощи.

— А где вы живете? — полюбопытствовал Эверетт, хотя город знал плохо. Однако в этой женщине было что-то интригующее. Может, тут скрыта целая история. Хватило одного взгляда на эту женщину, чтобы в нем проснулся журналист.

Женщина улыбнулась в ответ.

— В Тендерлойне. Это недалеко отсюда, — сказала она. Хотя, по существу, очень далеко. В этом районе квартал кварталу рознь. Пройди всего несколько кварталов и окажешься в другом мире.

— Ведь это, кажется, неблагополучный район? — Любопытство Эверетта росло с каждой минутой. Он слышал о Тендерлойне с его наркоманами, проститутками и прочими отбросами общества.

— Верно, — просто согласилась женщина. Жизнь в этом районе ее ничуть не смущала.

— И вы там живете? — поразился совершенно сбитый с толку Эверетт.

— Да, — улыбнулась незнакомка. Ее рыжие волосы и лицо были перепачканы грязью, а ярко-голубые глаза озорно улыбались ему. — Мне там нравится, — прибавила она, и шестое чувство подсказало Эверетту, что здесь кроется история и эта женщина станет одной из героинь настоящих событий. Он пойдет с ней в Тендерлойн. И там его точно ждет интересный сюжет.

— Меня зовут Эверетт. Можно мне с вами? — прямо спросил он. С минуту поколебавшись, женщина кивнула.

— Дорога туда может оказаться опасной: везде под ногами провода под напряжением. И спешить на помощь никто не собирается. Спасательные работы будут проводиться в других частях города. Кстати, зовите меня просто Мэгги.

Только через час они покинули отель «Ритц». Было около трех часов утра. Толпа почти рассосалась: кто-то ушел в убежище, кто-то решил на свой страх и риск отправиться домой. Эверетт так больше и не увидел Мелани, но за нее он был спокоен. Машины «скорой помощи» увезли тяжелораненых, а пожарные, кажется, полностью взяли ситуацию под контроль. Издалека донесся вой сирен. Наверное, начались пожары, подумал Эверетт, а водопровод вышел из строя, стало быть, потушить огонь будет нелегко. Эверетт шел по пятам за маленькой женщиной, возвращавшейся домой. Они миновали Калифорния-стрит, Ноб-Хилл и продолжили путь в южном направлении. После Юнион-сквер они наконец свернули вправо и затем двинулись на запад к О'Фарелл. Увиденное их потрясло: стеклянные витрины магазинов по Юнион-сквер были разбиты, осколки устилали всю улицу. Возле отеля «Сан-Франциско» их ожидала та же картина, что и перед отелем «Ритц». Выведенных из гостиниц людей отправляли в убежище. Чтобы добраться до квартала, где жила Мэгги, ушло полчаса.

Здесь толпились люди, мало походившие на публику у отеля «Ритц». Одетые в какие-то обноски, они отличались от нее, как небо от земли. Одни еще находились под воздействием наркотиков, другие перепугались насмерть. Среди разбитого стекла на земле валялись пьяные, стайка проституток держалась в сторонке. Эверетт с любопытством отметил, что здесь почти все знали Мэгги. Та, остановившись, стала расспрашивать о пострадавших, интересоваться, прибыла ли помощь и какова ситуация в квартале после землетрясения. Все с готовностью ей отвечали. Наконец Мэгги с Эвереттом присели на крыльцо одного из домов. Время близилось к пяти утра, а женщина выглядела по-прежнему бодрой и энергичной.

— Кто вы? — спросил покоренный ею Эверетт. — У меня такое ощущение, будто я смотрю какой-то странный фильм, где вы ангел, слетевший на землю, но никто, кроме меня, вас не видит.

Нарисованный Эвереттом образ рассмешил Мэгги, и она напомнила ему, что ее все прекрасно видят. Она человек из плоти и крови, любая проститутка на улице это подтвердит.

— Вас, вероятно, интересует не кто я такая, а чем занимаюсь, — невозмутимо проговорила Мэгги, жалея, что не может сбросить с себя монашескую одежду и натянуть джинсы. Всматриваясь издали в свой дом, она не заметила особых разрушений, хоть его и тряхнуло, а потому ничто не помешает ей войти внутрь. Ни пожарным, ни полиции здесь ни до кого нет дела, их не заботило, отправятся люди в убежище или нет.

— Что вы хотите этим сказать? — Эверетт устал. Ночь у обоих выдалась длинная, но Мэгги была свежа, как роза, и выглядела гораздо бодрее, чем на благотворительном вечере.

— Я монахиня, — просто сказала она. — А эти люди — мои подопечные. Помогать им — моя работа. Почти вся моя жизнь проходит на улице. Да собственно вся. Я здесь уже около десяти лет.

— Так вы монахиня? — изумился Эверетт. — Что ж вы сразу не сказали?

— Не знаю. — Мэгги пожала плечами. В ее поведении Эверетт не заметил ни капли смущения — здесь, на улице, она была дома. Здесь она чувствовала себя более комфортно, чем в бальном зале. — Как-то в голову не пришло. Да какая, в сущности, разница?

— Большая, черт возьми… то есть нет, — поправился Эверетт. — То есть разница, конечно, есть. Это весьма существенная подробность. Вы очень любопытная личность, при том, что живете здесь. Разве вы не должны жить в монастыре?

— Наш монастырь давно распустили: монахинь было слишком мало, и содержание монастыря себя не оправдывало. Из него сделали школу. Епархия выплачивает всем нам содержание, и на эти деньги мы снимаем жилье. Некоторые монахини живут по двое и по трое, но ни одна из них не пожелала поселиться здесь со мной. — Мэгги улыбнулась. — Они выбрали более благополучные районы. А мое место здесь. Это моя миссия.

— Каково ваше полное имя? — спросил Эверетт, теперь уже окончательно заинтригованный. — Я имею в виду в монашестве.

— Сестра Мэри Магдален, — кротко ответила Мэгги.

— Вы меня просто огорошили, — признался Эверетт, вынимая из кармана сигарету — первую за всю ночь. Мэгги это, по-видимому, ничуть не смутило. В миру она держалась так же естественно, как и в монастыре. Давно Эверетту не приходилось сталкиваться с монахами, и никогда ни с одним из них он не чувствовал себя так свободно. Пережитое сблизило их, заставив воспринимать друг друга как боевых товарищей, что в некотором роде так и было. — И нравится вам быть монахиней?

Минуту подумав, Мэгги кивнула, после чего повернулась к нему:

— Нравится. Уход в монастырь — самый важный поступок в моей жизни. Я всегда, с самого детства, хотела стать монахиней. Так же как некоторые хотят стать врачами, юристами или балеринами. Это называется рано осознанным призванием.

— Вам приходилось когда-нибудь жалеть о своем поступке?

— Никогда, — улыбнулась Мэгги. — Лучшей жизни и желать нельзя. Я стала монахиней сразу после окончания школы медсестер. Я из Чикаго и самая старшая в многодетной семье, где семеро детей. Я давно выбрала себе этот путь.

— У вас когда-нибудь был друг? — Эверетт незаметно увлекся ее рассказом.

— Один, — без смущения призналась Мэгги. Об этом эпизоде своей жизни она давно уже и думать забыла. — Когда я училась в школе медсестер.

— И что же случилось? — Эверетт не сомневался, что в монастырь ее привела какая-то любовная драма. Никаких иных причин для подобного шага ему не приходило в голову — так далек он был от всего этого. Воспитанный в лютеранской вере, он, пока жил с родителями, ни разу даже не видел монахинь. И никогда не понимал, в чем смысл ухода от мира. И вот теперь перед ним сидит эта маленькая женщина, счастливая и довольная жизнью, и с благостным умиротворением рассказывает о своей помощи проституткам и наркоманам. Это стало для него настоящим потрясением.

— Он погиб в автокатастрофе. Я тогда училась на втором курсе. Но даже если б этого не случилось, я не изменила бы своего решения. Он с самого начала знал о моем намерении уйти в монастырь, хотя, наверное, вряд ли верил. Больше у меня никого не было. К тому времени я окончательно утвердилась в своем решении. Так что я и с ним перестала бы встречаться. Мы были молоды, и у нас все было чисто и невинно. По нынешним понятиям, разумеется.

Иными словами, уходя в монастырь, Мэгги была девственницей и оставалась ею до сих пор. У Эверетта это в голове не укладывалось. Такая хорошенькая жизнерадостная женщина…

— Удивительно.

— Да нет тут ничего удивительного. Просто есть люди, которые выбирают эту стезю. — Мэгги считала это нормальным, а Эверетт нет. — А вы? Женаты, разведены? Дети есть?

Мэгги тоже чувствовала, что у Эверетта есть своя история и что он готов рассказать о себе. Ему было легко и приятно в ее обществе. Теперь он знал: почему на ней не было вечернего наряда, как на всех присутствующих в зале. Оказывается, аскетичное черное платье — монашеское облачение.

— Когда мне было восемнадцать, от меня забеременела одна девушка, — стал рассказывать Эверетт. — Ее отец пригрозил меня убить, если я не женюсь. И пришлось. А в следующем году мы разбежались. Семейная жизнь не по мне, по крайней мере это было так тогда, в молодости. Жена подала на развод и, наверное, снова вышла замуж. Сына после развода я видел всего раз, в трехлетнем возрасте. Отца из меня, конечно, никакого не вышло. И когда мы разошлись, я очень переживал из-за этого. Но для зеленого юнца отцовство — слишком большая ответственность. Поэтому я ушел. Не знал, что можно сделать. Сын рос, а я в это время колесил по свету — готовил репортажи для Ассошиэйтед Пресс. Это была сумасшедшая жизнь, но мне она нравилась. Теперь я повзрослел, сын тоже. И я ему больше не нужен, — тихо закончил Эверетт, ощущая на себе взгляд Мэгги.

— Думаю, вы не правы. Родители нужны всегда. — Оба помолчали. Эверетт обдумывал ее слова. — В Ассошиэйтед Пресс останутся довольны вашими сегодняшними снимками, — прибавила Мэгги, желая подбодрить его. О Пулитцеровской премии Эверетт ей не сказал. Он вообще никогда об этом не говорил.

— Я там уже не работаю, — признался он. — В разъездах приобрел кое-какие дурные привычки. Примерно год назад я сорвался, и понеслась душа в рай. Чуть не умер от алкогольного отравления в Бангкоке. Меня спасла проститутка — вызвала «скорую». Выписавшись из больницы, я завязал. А из Ассошиэйтед Пресс меня уволили, и не без оснований. После этого я лег в реабилитационную клинику. Уже год как в рот не беру. И хорошо себя чувствую. Только что устроился на работу в журнал, который откомандировал меня на этот благотворительный вечер. Но собирать сплетни о знаменитостях не по мне. По-моему, лучше уж где-нибудь отстрелили бы задницу, чем париться в бальном зале в смокинге.

— Согласна! — рассмеялась Мэгги. — Мне это тоже не подходит! — Билет ей на этот вечер всучила приятельница, с которой они встретились у стола с пожертвованиями. Мэгги не хотелось идти, но не пропадать же билету. — Хотя я вместо этого с большей пользой провела бы время со своими подопечными. А как ваш сын? Вы о нем когда-нибудь думаете? Хотите его видеть? Сколько ему сейчас лет?

Эверетт тоже вызывал у Мэгги любопытство, поэтому она снова перевела разговор на его сына. Для нее семейные ценности были святы. Ей редко выпадал случай поговорить с таким человеком, как Эверетт. А Эверетту еще реже выпадал шанс поговорить с монахиней.

— Ему через несколько недель исполнится тридцать. Я иногда о нем думаю, да только уже поздновато. Даже слишком. Нельзя же так вдруг ворваться в жизнь тридцатилетнего человека и спросить, как он там поживал без меня все это время. Наверное, ненавидит меня лютой ненавистью за то, что я в свое время его бросил.

— А как вы сами? Вы себя ненавидите за это? — отрывисто спросила Мэгги.

— Бывает. Не часто, правда. Я размышлял об этом, когда лежал в реабилитационной клинике. Но после стольких лет, когда человек уже повзрослел, нельзя набиваться.

— Мне кажется, вы ошибаетесь, — мягко возразила Мэгги. — Быть может, он хотел бы получить от вас весточку. Вы знаете, где он?

— Обычно знал. Думаю, и сейчас это можно узнать. Да только ни к чему. Ну что я ему скажу?

— Не исключено, у него есть к вам вопросы. Вы, по-моему, поступили бы правильно, объяснив ему, что ушли не от него. — Мэгги была мудрой женщиной, и Эверетт, подняв на нее глаза, кивнул.

Потом они обошли район. Все, как это ни странно, оказалось в относительном порядке. Кто-то укрылся в убежище, пострадавших забрали в больницу. Остальные как были, так и есть. Хотя вокруг только и слышались разговоры об этом мощном, страшном землетрясении.

В половине седьмого утра Мэгги сказала, что пойдет немного поспать. Через несколько часов она уже собиралась вернуться на улицу проверить, как там ее подопечные. Эверетту нужно было как можно скорее любым транспортом — автобусом, поездом, самолетом или, если удастся найти, машиной — отправиться в Лос-Анджелес. Он сделал достаточно снимков. И прежде чем возвращаться в Лос-Анджелес, хотел поснимать еще немного в городе, поискать интересные кадры. Ничего не хотелось упустить. Он подобрал прекрасный материал. Побыть бы здесь еще несколько дней, но как на это посмотрит начальство — большой вопрос. Выяснить же это сейчас, когда в Сан-Франциско отсутствовала телефонная связь с окружающим миром, Эверетт не мог.

— У меня есть несколько очень удачных ваших снимков, — сказал он Мэгги, проводив ее до порога дома.

Монахиня жила в каком-то совсем уж древнем доме, таком же подозрительном, как и старом. Но ее это, судя по всему, не заботило. Мэгги — местный старожил и прожила здесь много лет. Эверетт записал ее адрес, пообещав выслать фотографии, и попросил номер телефона на тот случай, если вдруг судьба его еще когда-нибудь занесет в их город.

— Если вернусь, приглашу вас на ужин. Очень приятно было пообщаться с вами.

— Мне тоже, — ответила Мэгги, с улыбкой глядя на него снизу вверх. — Чтобы привести город в порядок, потребуется много времени. Надеюсь, жертв не много. — Она озабоченно нахмурилась. Странно было сознавать, что они отрезаны от мира, лишены электричества и связи.

Когда Эверетт прощался с Мэгги, уже всходило солнце. Интересно, доведется ли еще когда-нибудь с ней свидеться? Маловероятно. Это была удивительная и незабываемая для всех ночь.

— Счастливо, Мэгги, — попрощался Эверетт, когда она открыла дверь.

Подъезд был сплошь усеян кусками штукатурки, но Мэгги с улыбкой заметила, что выглядит он не хуже обычного.

— Счастливо, — ответила она и, махнув рукой на прощание, закрыла дверь.

В подъезде стояло невыносимое зловоние. И как только она здесь живет, подивился про себя Эверетт, удаляясь от ее дома. Вот уж поистине святая!.. Он вдруг негромко рассмеялся: ночное землетрясение в Сан-Франциско он провел с монахиней! Она ему казалась героической женщиной. Хотелось поскорее посмотреть снимки. Шагая по Тендерлойну, Эверетт поймал себя на том, что думает о сыне, вспоминает, каким Чед был в три года, и впервые за двадцать семь лет с тех пор, как видел его в последний раз, почувствовал тоску. Может, он навестит его когда-нибудь — вернется в Монтану, если Чед никуда не переехал. Было о чем подумать. Слова Мэгги крепко засели у него в голове, и Эверетт изо всех сил гнал их от себя — боялся угрызений совести. Слишком поздно теперь, ничего хорошего эти встречи ни ему, ни сыну не принесут. Эверетт решительно зашагал вперед в своих «счастливых» сапогах, мимо пьянчуг и шлюх на улице, где жила Мэгги. Солнце вставало. Эверетт возвращался в центр города в поиске сюжетов. Их были тысячи вокруг. Они — и, возможно, еще одна Пулитцеровская премия — ждали его. Несмотря на ужасные события предыдущей ночи, Эверетт давно не чувствовал себя так хорошо. Он снова освоился в журналистской профессии, обрел былую уверенность, стал хозяином своей жизни.

Глава 3

Покинув «Ритц-Карлтон», Сет и Сара отправились домой. Путь предстоял неблизкий. Осторожно ступая, они обходили искрившие на земле провода. Идти в босоножках на высоких каблуках — сущая пытка, но все кругом было усыпано битым стеклом, и Сара не решалась разуться. Босоножки нещадно натирали ноги, каждый шаг означал новый волдырь. Кварталов десять, остававшихся до дома, им посчастливилось проехать на машине: подвез возвращавшийся из госпиталя Святой Марии врач. Доктор навещал своих пациентов после землетрясения. Сейчас, к трем часам ночи, работа больницы, по его словам, более или менее наладилась. Аварийные генераторы функционировали. Пострадала одна лишь рентгеновская лаборатория на первом этаже, и то незначительно. Все остальное на первый взгляд было в порядке, хотя пациенты и персонал явно пребывали в шоке.

Телефон в больнице, как и во всем городе, не работал, но люди слушали радиоприемники и смотрели телевизоры на батарейках. Это давало возможность узнавать последние новости о последствиях катастрофы.

В районе Марина были зафиксированы сильные повторные толчки, так же как было во время менее мощного землетрясения восемьдесят девятого года. Район построили на месте мусорной свалки, поэтому вспыхнувшие там пожары никак не удается потушить. Кроме того, ходят слухи о случаях мародерства в центре города. Районы Рашн-Хилл и Ноб-Хилл, по свидетельствам очевидцев из отеля «Ритц-Карлтон», после землетрясения силой в 7,9 балла могли бы пострадать гораздо сильнее. Значительные разрушения наблюдались в некоторых западных районах города: Ноэ-Вэлли, Кастро и район католической миссии, чуть меньше — в Пасифик-Хейтс. Пожарные вызволяли несчастных из-под завалов и из лифтов. Людей на борьбу с пожарами во многих районах города у них хватало, хотя теперь, когда водопровод был практически везде разрушен, от пожарных требовалось особое мастерство.

Все время, пока посланный небесами благодетель вез Сару и Сета домой, то и дело слышался вой сирен. Оба главных городских моста — Сан-Матео и «Золотые Ворота» — через несколько минут после землетрясения были закрыты. «Золотые Ворота» страшно раскачивались, и несколько человек получили травмы. Две секции верхнего яруса моста Сан-Матео обрушились на нижний, несколько машин с пассажирами, двигавшихся по нижнему ярусу, были раздавлены. Дорожному патрулю никого спасти не удалось. От рассказов о предсмертных криках людей, запертых в своих машинах, кровь стыла в жилах. Никто не мог предположить количество жертв. Одно было ясно: народу погибло много, и тысячи получили ранения. Так, слушая радио, Сара с Сетом ехали в машине, осторожно управляемой врачом.

С самого начала Сара, забравшись на сиденье, назвала адрес и потом уже всю дорогу до дома не произнесла ни слова, молясь про себя, чтобы дети были живы. Ни дозвониться домой, ни связаться с нянькой и успокоиться по-прежнему не представлялось возможности. Телефоны не работали. Пострадавший от мощного землетрясения город оказался полностью отрезанным от внешнего мира. Сара сейчас желала лишь одного — знать, что с Оливером и Молли все в порядке. Сет сидел, в немом оцепенении уставившись в окно, и время от времени пытался вдохнуть жизнь в свой сотовый телефон. Наконец врач затормозил перед их домом — кирпичным особняком с видом на залив, возвышавшимся на самой вершине холма, на пересечении Дивисадеро с Бродвеем. На первый взгляд дом не пострадал. Сердечно поблагодарив врача, Сет и Сара вышли из машины. Сара опрометью бросилась к дому, Сет, совершенно обессиленный, следом за ней.

Когда он догнал Сару, та уже открыла дверь. Сбросив наконец ненавистные босоножки, она помчалась по коридору. В обесточенном доме, куда с погруженной во мрак улицы не проникал свет, было непривычно темно. Сара пронеслась мимо гостиной, взбежала наверх и увидела спящую на диване няньку. У нее на руках мирно спал мальчик, а рядом посапывала Молли. На столе горели свечи. Нянька не шевелилась, но когда Сара приблизилась, встрепенулась.

— Здравствуйте… Боже мой!.. Какое страшное землетрясение! — проснувшись, прошептала она, чтобы не разбудить детей. Однако когда в комнату вошел Сет и трое взрослых заговорили, дети стали просыпаться. Сара увидела кругом страшный беспорядок — покосившиеся на стенах картины, пару свалившихся на пол скульптур, опрокинутый антикварный карточный столик и стулья. Пол был сплошь завален книгами и всевозможными мелкими предметами. Но главное, дети в порядке, остальное — не важно. Они целы и невредимы. Когда глаза у Сары привыкли к темноте, она сумела различить на лбу у Пармани шишку. Нянька объяснила, что, когда началось землетрясение и она бросилась к детской кроватке, чтобы схватить Оливера на руки, на нее рухнула книжная полка. Слава Богу, подумала Сара, ребенок остался жив и Пармани не потеряла от удара сознание. Во время землетрясения 1989 года в округе Марин так погиб маленький ребенок — что-то тяжелое свалилось с полки прямо в кроватку. Какое счастье, что эта участь миновала ее сына.

Лежавший на руках у няньки Оливер приподнял головку. Мать взяла его у няньки и прижала к себе. Молли, свернувшись калачиком, по-прежнему крепко спала. Девочка напоминала куколку. Родители ласково смотрели на нее, благодаря судьбу за спасение детей.

— Привет, малыш, выспался? — спросила мальчика Сара.

Ребенок спросонья заплакал. Маленькое личико сморщилось, ротик искривился. Нет в мире ничего прекраснее этого звука, подумала Сара, он так же прекрасен, как та ночь, в которую Оливер появился на свет. Все время с начала землетрясения она сходила с ума от беспокойства за детей. Хотелось одного — оказаться дома и прижать их к груди. Она наклонилась и нежно коснулась ноги Молли, словно бы желая убедиться, что девочка тоже жива.

— Вот уж вы, верно, страху натерпелись, — обратилась Сара к Пармани. Сет тем временем прошел в кабинет к телефону и взял трубку: телефон не работал. Как и во всем городе. По дороге домой Сет проверял свой мобильник, наверное, раз сто.

— Просто нелепица какая-то! — раздраженно бросил он, возвращаясь в комнату. — Хоть бы сотовую связь обеспечили. Что же теперь делать? Так и жить без связи? Хоть бы завтра наладили.

Однако оба они прекрасно понимали, что это маловероятно.

Пармани предусмотрительно отключила газ, а потому дом не отапливался. Ночь, к счастью, стояла теплая. В обычную для Сан-Франциско ветреную погоду они бы продрогли.

— Придется какое-то время потерпеть, — невозмутимо сказала Сара. Теперь, когда она держала сына на руках, а дочь лежала рядом на диване, спокойствие понемногу возвращалось к ней.

— Я, пожалуй, завтра съезжу в Стэнфорд или Сан-Хосе, — рассеянно проговорил Сет. — Нужно сделать кое-какие звонки.

— Ты же слышал от доктора, что все дороги перекрыты. Мы отрезаны от мира.

— Быть этого не может. — Сет бросил взгляд на светящийся циферблат своих часов. — Наверное, надо отправиться прямо сейчас. В Нью-Йорке уже почти семь. Когда я доберусь до Восточного побережья, все уже будут на рабочих местах. Мы сегодня завершаем сделку.

— Неужели это не может подождать? — спросила Сара.

Ничего не ответив, Сет побежал наверх. А через пять минут чрезвычайно сосредоточенный, с портфелем в руке, был уже внизу, в джинсах, свитере и кроссовках.

Обе их машины остались под завалами в гараже гостиницы, скорее всего навсегда. О том, чтобы вытащить хоть одну из них, нечего было и думать. Но в любом случае от них было бы мало толку. В рассеянном сумраке комнаты стало видно, как Сет, выжидательно улыбаясь, остановил взгляд на Пармани. Олли, успокоенный знакомым теплом и голосом матери, снова заснул на руках у Сары.

— Пармани, не могли бы вы мне одолжить вашу машину на пару часов? Хочу попробовать съездить на юг сделать несколько звонков. Хотя, может, сотовый заработает и здесь.

— Разумеется, — не сразу ответила растрепанная Пармани. Эта просьба показалась ей весьма необычной, а еще более странной — Саре. Ничего более несвоевременного, чем поездка в Сан-Хосе сейчас вообразить было невозможно. Рабочая одержимость Сета и то, что он собирался оставить их в такое время в городе одних, казались какой-то нелепицей.

— Может, все-таки оставишь эту идею? Звонков из Сан-Франциско сегодня никто не ждет. Ей-богу, Сет, это просто глупо. Вдруг снова начнется землетрясение? А мы тут одни, и ты не сможешь до нас добраться. Или того хуже — где-нибудь по дороге на машину обрушится эстакада.

Саре очень не хотелось отпускать мужа, но он решительно зашагал к выходу. Пармани крикнула ему вслед, что ключи в машине, а машина в гараже. У нее была старая, вдрызг разбитая «хонда-аккорд», которая все еще бегала. Сара никогда не позволила бы Пармани возить на этой колымаге своих детей. За Сета ей тоже было страшно. Машине было не менее десяти лет, а проехала она более сотни тысяч миль. Кроме того, современные средства безопасности в ней отсутствовали.

— Не волнуйтесь, — улыбнулся Сет. — Я вернусь. — И исчез за дверью.

На душе у Сары скребли кошки. Она не представляла, как Сет поедет по улицам без освещения и светофоров, по дорогам, полным препятствий. Однако если муж принял решение, ничто его не остановит. Не успела она и слова сказать, как он ушел. Пармани отправилась за фонарем, а встревоженная Сара осталась сидеть в гостиной, освещенной неровным пламенем свечей. Работа работой, а бросаться сломя голову через весь полуостров всего через несколько часов после такого чудовищного землетрясения, бросив жену с детьми на произвол судьбы, никуда не годится. Поведение Сета казалось абсурдным, было что-то в его одержимости ненормальное.

Сара с Пармани, тихо переговариваясь, просидели в гостиной почти до рассвета. Сара хотела было подняться наверх, в спальню, взяв детей с собой в постель, но внизу было безопаснее: можно было в случае чего быстро выбежать из дома. Пармани сказала, что в саду упало дерево, а в доме наверху весь пол завален вещами. Большое зеркало, упав, треснуло, несколько стекол вылетели наружу, усыпав осколками дорожку возле дома. От фарфора и хрусталя остались только осколки на полу в кухне, валявшиеся вперемешку с попадавшими с полок продуктами. Разбилось, растекшись по полу, несколько банок с соком и бутылок вина. Так что о предстоящей уборке Сара думала с тоской. Пармани чувствовала себя виноватой за то, что не смогла убраться: в тот момент она думала только о детях и ни на минуту не хотела оставлять их без присмотра. Но Сара ее успокоила и обещала все сделать сама. Положив крепко спящего сынишку на диван, она решила все же взглянуть, что творится в кухне. Увидев этот бедлам, ужаснулась. Дверцы шкафов были открыты, и все, что находилось раньше на полках, валялось на полу. Уборка займет не один день.

Когда рассвело, Пармани тоже пришла на кухню — приготовить кофе, но сразу вспомнила, что сейчас нет ни электричества, ни газа. Осторожно ступая среди завалов и битого стекла, она открыла кран и, налив в чашку воды, бросила туда чайный пакетик. Вода оказалась чуть теплой, но тем не менее Пармани передала чашку хозяйке, которая и этой бурде была рада. Сара отказалась даже от банана: есть не хотелось — слишком взбудоражена и подавлена она была.

Не успела она допить чай, как в дверях появился хмурый Сет.

— Что-то ты быстро, — заметила Сара.

— Дороги перекрыты, — ошеломленно ответил он. — Причем все. Въезд на 101-ю магистраль полностью разрушен. — Об ужасающем кровавом месиве на шоссе он не сказал ни слова. Повсюду дежурили машины «скорой помощи» и полиция. Дорожный патруль вернул его назад, рекомендовав оставаться дома. Выехать куда-либо не было никакой возможности. Сет попытался солгать, что живет в Пало-Альто, но полицейский остался непреклонен: придется, сказал он, побыть в городе, пока не откроют дороги. А произойдет это, по его мнению, не раньше чем через несколько дней. — А я пытался проехать по Девятнадцатой авеню, чтобы вырулить на 280-е шоссе, — все то же. Пробовал по берегу выехать к Пасифик, но там оползни. Все заблокировано. Выехать на мосты даже не пытался: мы с тобой уже по радио слышали, что они закрыты. Черт возьми, Сара, — со злостью выкрикнул он, — мы в ловушке!

— Это ненадолго. Не понимаю, чего ты так раскипятился. Нам есть чем заняться — уборки невпроворот. Кому сейчас в Нью-Йорке придет в голову ждать твоего звонка? Они же там в курсе и даже лучше нас знают, что тут творится. Поверь, Сет, никто не пострадает от того, что ты не позвонил.

— Ты ничего не понимаешь, — мрачно обронил он и, взбежав по лестнице на второй этаж, хлопнул дверью спальни.

Оставив детей на попечение Пармани, с любопытством наблюдавшей за разыгравшейся сценой, Сара пошла вслед за мужем. Тот нервно ходил взад-вперед по комнате, как тигр в клетке. Как очень свирепый тигр, который за отсутствием другой жертвы, по-видимому, был готов наброситься на жену.

— Прости, дорогой, — мягко проговорила Сара. — Я знаю, у тебя важная сделка. Но природные катаклизмы нам неподвластны. Ничего не поделаешь. Твоя сделка подождет несколько дней.

— Это не тот случай! — злобно огрызнулся он. — Некоторые сделки не могут ждать. И эта одна из них. Все, что мне нужно, черт побери, — это телефон!

Будь это в ее силах, Сара с радостью сотворила бы ему телефон из воздуха. Увы! Слава Богу, с детьми все в порядке. Она вновь с удивлением подумала об этой нездоровой зацикленности Сета на работе и его нежелании отвлечься от дел даже в таких страшных обстоятельствах. Но Сет добился успеха в жизни только потому, что не забывал о работе ни на миг. Никогда — ни днем, ни ночью — он не отключал телефон, чтобы в любое время быть доступным. Оставшись в мертвом городе без каких бы то ни было средств связи с окружающим миром, он чувствовал себя совершенно беспомощным, загнанным в ловушку, точно на цепи. Словно ему разорвали голосовые связки и связали руки. Сара видела, что для Сета это настоящая катастрофа, и всеми силами старалась его успокоить.

— Могу я тебе чем-то помочь? — спросила она и, опустившись на кровать, похлопала рядом с собой рукой, приглашая присесть и его. Она могла бы помассировать ему спину или шею, дать какое-нибудь успокоительное или просто обнять и полежать рядом на постели.

— Да что ты можешь? Ты шутишь?! — срываясь на крик, ответил он.

Они находились в их элегантной спальне. Солнце уже стояло высоко в небе, и мягкие желтые и небесно-голубые тона, которые Сара в свое время сама выбрала для оформления комнаты, в свете раннего утра выглядели потрясающе. Но Сет, свирепо сверлящий Сару взглядом, окружающей красоты не замечал.

— Я не шучу, — спокойно ответила Сара. — Сделаю все, что скажешь.

Сет посмотрел на нее как на умалишенную.

— Сара, ты и понятия не имеешь, о чем речь. Ни малейшего. И представить себе не можешь, что происходит.

— Ну так объясни. Я ведь тоже училась в бизнес-школе. Кое в чем разбираюсь, сам знаешь, я не дура.

— Знаю, это я дурак, — ответил Сет и, сев на кровать, провел рукой по волосам Сары. Но поднять на нее глаза так и не решался. — К двенадцати часам дня я должен перевести со счетов нашего фонда шестьдесят миллионов долларов, — глухим и безжизненным голосом проговорил он.

Сара оторопела.

— Такую колоссальную сумму? Ты что-то покупаешь? Товары? Такое огромное количество — это очень большой риск. — Правда, и высокий доход тоже, если все делать с умом. А Сара знала, что Сет — финансовый гений.

— Я ничего не покупаю, Сара, — ответил он, скользнул по ней взглядом и тут же снова отвел глаза. — Я прикрываю свою задницу. И всего-то. А если не смогу, мне крышка… нам крышка… мы лишимся всего, что имеем… А я даже могу сесть в тюрьму. — Он говорил это, уставившись в пол под ногами.

— О чем ты? — У Сары задрожали губы. Это какая-то шутка. Однако выражение на лице Сета говорило об обратном.

— На этой неделе у нас в фонде проводилась аудиторская проверка. Ее инициировал инвестор — хотел убедиться, что заявленные мной средства не миф. Деньги у нас в конце концов появятся, в этом нет сомнений. Я уже такое проделывал и раньше. А в случае таких вот аудитов меня обычно прикрывал Салли Маркем. Деньги в итоге нам удавалось найти, но иногда, в самом начале, когда их пока нет, а инвесторы присылают к нам проверку, Салли помогал мне немного раздуть счет.

Сара потрясение уставилась на мужа:

— Немного? Шестьдесят миллионов долларов — это, по-твоему, немного? Господи, Сет, о чем ты только думал? Тебя же могли поймать, ведь ты мог не найти денег, — сказала Сара, и только сейчас до нее в полной мере дошел смысл происходящего.

— Я должен найти деньги, или Салли в Нью-Йорке поймают. Он обязан сегодня вернуть сумму на свои счета. Банки закрыты. А я сижу тут, черт возьми, без этого дурацкого телефона и не могу даже позвонить Салли, сказать, чтобы он как-нибудь извернулся.

— Уж он, я думаю, и без тебя как-нибудь сообразит, что должен это сделать. Город мертв. И он понимает, что ты не можешь позвонить. — Лицо Сары стало белее мела. Ей никогда, ни на минуту и в голову не приходила мысль, что Сета можно заподозрить в нечестности. Шестьдесят миллионов не шутка. Это дело серьезное, мошенничество в самом что ни на есть крупном размере. Сара не предполагала, что алчность пустила в нем такие глубокие корни, что Сет способен на подобные поступки. Это обстоятельство ставило под сомнение все, что существовало между ними, — по сути, всю их совместную жизнь — и, самое главное, представление Сары о муже.

— Я обязан был сделать это еще вчера, — мрачно проговорил Сет. — До конца рабочего дня. Я обещал Салли. Но аудиторы пробыли у нас почти до шести. Потому-то я и опоздал в «Ритц». Салли должен перевести деньги сегодня до двух, а я до одиннадцати, вот я и решил, что успею все сделать утром. Сердце было не на месте, но я еще не паниковал. А сейчас я в панике. Мы по уши в дерьме. У него в понедельник начинается проверка. Он должен ее как-то отсрочить: банки к тому времени здесь еще не откроются. И я даже не могу, черт побери, позвонить и предупредить его. — Казалось, Сет вот-вот разрыдается. Сара потрясение взирала на мужа не веря своим ушам.

— Так он, вероятно, уже проверил счет и знает, что ты не перевел деньги, — резонно предположила она, ощущая легкую дурноту. Ей казалось, будто она не пристегнутая летит вниз с американских горок, едва удерживаясь в кресле. Что чувствовал Сет, она и вообразить не могла. Ему грозила тюрьма. А если он угодит за решетку, что станется с ними?

— Ну если он и знает, что я не перевел деньги, это ничего не меняет? Ведь из-за треклятого землетрясения весь город закрыт и вернуть их я ему все равно не могу. Когда в его офис в понедельник нагрянут с проверкой, у него обнаружится недостача в шестьдесят миллионов, а я сижу тут, и у меня руки связаны. — Обоих партнеров можно было обвинить и в мошенничестве, и в краже, и в нарушении границы штата. Сара не хуже Сета знала, что подобное является нарушением федерального закона. Даже подумать страшно. Она взглянула на мужа: казалось, стены комнаты закружились.

— Что ты намерен делать? — почти шепотом спросила она. Она не могла понять, зачем он пошел на преступление, и когда это случилось впервые. Как такое стало возможно?

— Не знаю, — признался Сет и посмотрел Саре в глаза. Вид у него был испуганный. У Сары тоже. — На этот раз я могу погореть, Сара. Такие дела я проворачивал и прежде. Иногда я выручал Салли. Мы ведь с ним старые друзья. Мы никогда раньше не попадались, все у нас было шито-крыто, комар носа не подточит. Но на сей раз я крепко влип.

— О Боже! Что будет, если тебя привлекут?

— Не знаю. Этот случай будет тяжело замять. Вряд ли Салли удастся отложить аудит. Сроки проверки устанавливают по требованию инвесторов, а тех трудно провести: они не позволят нам подделывать, например, счета. А мы подделывали. И еще как! Не знаю, пробовал ли он отсрочить проверку, узнав, что у нас здесь произошло землетрясение и я не перевел ему деньги. Шестьдесят миллионов не спрячешь. Такая брешь не останется незамеченной. И самое ужасное, что след ведет прямехонько к моей конторе. Если Салли не совершит какое-то чудо к понедельнику, мы погибли. Если аудиторы меня раскусят, комиссия по ценным бумагам заинтересуется мной уже минут через пять. А я тут сижу, как олух, и жду, когда меня возьмут тепленьким, и сбежать никак не могу! Будь что будет… Нам придется нанять адвоката получше, посмотрим, нельзя ли как-то договориться с федеральным обвинителем, если дело дойдет до этого. Можно было бы бежать в Бразилию, но я не могу так с тобой поступить. Так что мне остается только сидеть здесь и ждать, что будет дальше, когда осядет пыль после землетрясения. Я совсем недавно снова проверял свой «Блэкбери» — бесполезно. Подождем, посмотрим, что будет дальше… Прости, Сара, — прибавил он, не зная, что тут еще можно сказать.

В глазах жены стояли слезы. Сет никогда не давал ей повода заподозрить его в нечестности, и теперь она никак не могла прийти в себя от страшного удара.

— Как ты мог? — По щекам ее бежали слезы. Сара неподвижно сидела, не сводя с Сета глаз, все еще не в состоянии поверить его словам. Однако приходилось. Жизнь Сары в один момент превратилась в фильм ужасов.

— Я думал, нас никогда не поймают, — ответил Сет, пожимая плечами. Он и сам сейчас во все это верил с трудом, но мучился совсем по другой причине, нежели Сара. Сет не понимал ее. Не понимал, каким предательством по отношению к себе считала Сара его поступок.

— Да хоть бы и не поймали. Как ты мог пойти на такой бесчестный поступок? Обманывая инвесторов, ты нарушил все мыслимые и немыслимые законы. Что, если бы ты лишил их денег?

— Надеялся как-нибудь вывернуться. Мне всегда это удавалось. Не понимаю, на что жалуешься ты? Смотри, как быстро я построил свой бизнес. Откуда, по-твоему, все это у нас? — Он широким жестом обвел комнату, и Сара поняла, что совсем не знала своего мужа. Хотя была уверена, что знает. Как будто тот, знакомый ей Сет вдруг растворился в воздухе, а на его месте материализовался преступник.

— А если тебя посадят, что будет со всем этим? — Она никогда прежде не думала, что он добьется такого успеха и что они будут жить так, как жили до сих пор, на широкую ногу: дом в городе, еще один громадный на озере Тахо, собственный самолет, машины, драгоценности и прочее имущество. Оказывается, все это не более чем карточный домик, готовый рухнуть в любой момент. И Сара не могла не думать обо всех возможных последствиях. Сет чувствовал себя абсолютно раздавленным. И было от чего!

— Пойдет коту под хвост, наверное, — просто сказал он. — Даже если меня не посадят, придется выплачивать штраф и проценты с той суммы, которую я взял в долг.

— Ты взял эти деньги не в долг, а своей волей. И Салли они тоже не принадлежат. Это деньги его инвесторов, а не ваши. Вы сговорились обмануть людей. И тому нет оправданий. — Видеть Сета за решеткой Саре, разумеется, не хотелось. Было жаль и его, и себя с детьми, но если б такое случилось, она посчитала бы это справедливым наказанием.

— Спасибо за нравоучение, — с горечью отозвался Сет. — А отвечая на твой вопрос, скажу одно: у нас конфискуют все наше добро или по крайней мере часть, заберут дома, самолет и почти все остальное. Ждать осталось скорее всего недолго. Оставшееся мы сможем продать, — сказал он нейтральным, почти будничным тоном. Он уже прошлой ночью, как только началось землетрясение, понял: его песенка спета.

— И как же мы будем жить?

— Наверное, займем у друзей. Да не знаю я, Сара. Придет время — решим. А сегодня, сейчас, еще ничего не произошло. Пока здесь такая разруха, за мной не придут. Увидим, что будет на следующей неделе. — Но и Сара, и Сет понимали, что их мир стремительно рушится. И после его постыдного признания они были бессильны что-либо предпринять. Сет поставил их семью под удар самым предательским образом.

— Как ты думаешь, дом заберут? — Сара в страхе огляделась вокруг.

Сейчас это был ее дом. Дело не в его роскоши — это место, где они живут, где родились ее дети. И перспектива в один миг все потерять ужасала. В ближайшем будущем, если Сета арестуют и предъявят обвинение, они могут стать нищими. Сара разволновалась. Придется искать работу, жилье. А что будет с Сетом? Его посадят? Всего несколько часов назад ей было важно лишь одно — знать, что сын и дочь после землетрясения живы-здоровы, не погребены под руинами дома. Но теперь выходит, что дети их единственное реальное богатство, а своего мужа она совсем не знает. Четыре года прожила под одной крышей в сущности с незнакомым человеком, которого любила и которому доверяла, — отцом ее детей.

Сара разрыдалась. Сет хотел было ее обнять, но она не позволила: она теперь не знала, кто он — друг или враг. Не думая о ней и о детях, он всех подставил под удар. Сара кипела от гнева и горя.

— Я тебя люблю, детка, — нежно проговорил Сет, и Сара в изумлении воззрилась на него.

— Как у тебя только язык поворачивается говорить мне такое? Ведь я тоже тебя люблю. А ты? Что ты с нами сделал? С нами всеми, с нашими детьми. Мы же можем оказаться на улице, а ты — за решеткой. — Скорее всего так и будет.

— Ну может, все еще не так страшно, — попытался успокоить ее Сет. Только для Сары это уже были пустые слова — слишком хорошо она знала законы Комиссии по ценным бумагам и биржам. Ему грозили арест и тюрьма. И если это случится — оба понимали, — все пойдет прахом. Их жизнь уже никогда не вернется в прежнее русло.

— Как же теперь жить? — горестно повторяла Сара, сморкаясь в салфетку. От светской дамы, которой она была прошлым вечером, не осталось и следа. Вместо нее сидела насмерть перепуганная босая женщина в надетом прямо поверх вечернего платья свитере. Она напоминала рыдающую девочку-подростка, переживающую личную трагедию. Собственно, так оно — по милости ее мужа — и было.

Сара распустила свой французский пучок, и ее темные волосы рассыпались по плечам. Первый раз в жизни она переживала предательство. Сара взирала на Сета и в гневе казалась вдвое моложе. Дело не в деньгах и роскоши, которой они лишатся, хотя и этого жаль. Став матерью, она самым важным фактором своей жизни стала считать стабильность. Но именно этого Сет ее лишил. Лишил ее ощущения надежности, на которое она всегда рассчитывала, отнял ту счастливую жизнь, которую сам же им с детьми обеспечил. Эти махинации поставили под угрозу их существование. Он просто взял Да и пальнул из пушки по ее жизни, а заодно и по своей собственной.

— Остается только ждать, — едва слышно пробормотал Сет.

Он сделал несколько шагов и выглянул в окно. Внизу полыхали пожары. В свете утреннего солнца стали видны разрушения соседних домов. Деревья лежали на земле, балконы висели, накренивщись под причудливыми углами, каминные трубы попадали с крыш. И среди всей этой неразберихи бродили, как потерянные, люди. Однако никто не был так оглушен, как Сара, плачущая в своей спальне. Привычная жизнь скоро кончится — это лишь вопрос времени, а с ней скорее всего и их брак.

Глава 4

Мелани так и осталась возле отеля «Ритц-Карлтон». Она изо всех сил старалась быть полезной — подзывала к пострадавшим врачей, помогла двум потерявшимся девочкам разыскать мать. Никакой медицинской подготовки у нее в отличие от сестры Мэри Магдален, конечно, не имелось, но поддержать людей, подбодрить их было в ее силах. Какое-то время ее сопровождал один из музыкантов, но потом все же откололся и присоединился к группе, направлявшейся в убежище. В конце концов, решил он, Мелани большая девочка и может сама о себе позаботиться. Мелани осталась одна — по-прежнему в туфлях на высокой платформе и в концертном платье с накинутым поверх смокингом Эверетта Карсона. Смокинг к тому времени уже был до предела замызган — испачкан пылью и кровью раненых, тех, кому помогала Мелани. Однако ей, несмотря ни на что, нравилось находиться в гуще событий. Впервые за долгое время вопреки висевшей в воздухе пыли от штукатурки Мелани показалось, что она может наконец-то вздохнуть свободно.

Она сидела у пожарной машины, жевала пончик, запивая его кофе, и обсуждала ночную катастрофу с пожарными, которые были потрясены и польщены тем, что пьют кофе с самой Мелани Фри.

— Ну и каково это — быть Мелани Фри? — допытывался у нее один из молоденьких пожарных. Парень родился в Сан-Франциско и вырос в миссии.[7] Двое его братьев, как и их отец, служили полицейскими, а два других пошли в пожарные, как он. Сестры повыскакивали замуж прямо со школьной скамьи. И Мелани Фри была далека от его жизни, как небо от земли. Правда, сейчас, когда она вот так запросто сидела рядом, ела пончик и пила кофе, впору было решить, что она такая же, как все.

— Иногда приятно, — честно призналась Мелани. — А иногда хуже нет — каторжный труд и постоянный стресс, особенно когда концерты идут один за другим. Тогда это такой геморрой!

Все засмеялись, а Мелани принялась за следующий пончик. Парню, задавшему этот вопрос, исполнилось всего двадцать два, но он уже был отцом троих детей. Жизнь Мелани представлялась ему волшебной сказкой, не идущей ни в какое сравнение с его рутинным существованием, хотя жену и детей он любил.

— А вы? — в свою очередь, поинтересовалась Мелани. — Любите свою работу?

— Ну да. Особенно в такую ночь, как эта. В такие моменты кажется, будто ты действительно делаешь важное и доброе дело. Тогда забываются и пивные бутылки, которые в тебя швыряют, и все издевательства, которые приходится терпеть, когда приезжаешь в Бей-Вью[8] тушить пожар, устроенный местными. Но такое, правда, случается редко. А потому быть пожарным мне чаще всего нравится.

— Пожарные — классные парни! — засмеялась Мелани. Она не помнила, когда в последний раз съедала по два пончика. Мать ее за такое убила бы на месте. По настоянию Дженет ее дочь всегда сидела на диете — это было частью той цены, что она платила за славу. Сейчас, когда она сидела вот так на ступеньке пожарной машины, болтая с ребятами, никто бы не дал ей девятнадцати.

— Ты тоже ничего себе, — отозвался один из пожарных постарше. Он только что освободился, а до этого четыре часа возился с лифтами — вызволял запертых там людей. Слава Богу, все остались невредимы. Лишь одна женщина потеряла сознание. Ночь выдалась для всех долгая.

Мелани помахала рукой двум девочкам с матерью, которым помогла найти друг друга. Те направлялись в убежище. Узнав Мелани, мать девочек остолбенела. Даже со спутанными волосами и перепачканным лицом звезду можно было легко узнать.

— Вас не утомляет постоянное внимание окружающих? — поинтересовался у Мелани один из пожарных.

— Еще как! А моего парня это вообще бесит. Он тут как-то вмазал разок одному фоторепортеру и загремел в каталажку. Очень уж это ему действует на нервы.

— Надо думать. — Пожарный, улыбнувшись, снова отправился работать.

А остальные посоветовали Мелани пойти в убежище. Там безопаснее. Мелани всю ночь находилась возле отеля, помогая всем — и постояльцам, и просто случайным прохожим. Однако по распоряжению Службы по ликвидации чрезвычайных ситуаций всем следовало находиться в убежище. На улице действительно было небезопасно: угрозу представляли и готовые в любой момент свалиться на голову куски бетона от разрушенных зданий, и осколки стекла, и вывески, а также валяющиеся под ногами оголенные провода под напряжением.

Самый молодой из пожарных вызвался проводить Мелани в убежище, располагавшееся в двух кварталах от того места, где они находились, и Мелани с неохотой согласилась. Было семь утра, и мать уже, наверное, вся извелась, переживая за нее и гадая, где ее носит. Непринужденно болтая, Мелани с пожарным наконец дошли до церкви, служившей убежищем. Храм, как оказалось, был забит до предела. Волонтеры из Красного Креста и церковные служащие разносили завтрак. Увидев такую тьму народа, Мелани озадачилась: как же найти тут мать? Распрощавшись со своим провожатым у дверей церкви, она поблагодарила его и стала пробираться сквозь толпу, выискивая в ней знакомые лица. Народу была пропасть — кто разговаривал, кто плакал, одни смеялись, у других на лице застыла тревога, сотни людей сидели на полу.

Наконец Мелани отыскала мать с Эшли и Пэм, своей ассистенткой. Они давно уже волновались о Мелани. Увидев дочь, Дженет с воплем прижала ее к груди и чуть не задушила в объятиях, а затем отчитала за то, что та всю ночь где-то пропадала.

— Мел, я уж, ей-богу, думала, тебя нет в живых — убило током или размозжило голову какой-нибудь глыбой.

— Да нет, я просто осталась там помочь, — тихо ответила Мелани. Рядом с матерью ее голос становился почти неслышен. Она заметила, что Эшли бледна как полотно. Бедняжка во время землетрясения испытала страшный шок и всю ночь просидела, прижавшись к Джейку. А тот, не замечая, словно ее и не было, спал себе, обкуренный и одурманенный выпитым.

Услышав пронзительный вопль Дженет, он приоткрыл один глаз и вопросительно посмотрел на подругу. Его, судя по всему, мучило жестокое похмелье. Он не помнил, как выступала Мелани, и не знал точно, присутствовал ли он при этом, но то, как заплясали вокруг стены, помнил отчетливо.

— Славный пиджачок, — заметил он, щурясь на грязный смокинг Мелани. — Где тебя носило всю ночь? — скорее из любопытства, чем с беспокойством поинтересовался он.

— Дела, — лаконично ответила Мелани и целовать его не стала. Вид у него был просто кошмар. Ночь он проспал на полу как убитый, подложив под голову вместо подушки свернутый валиком пиджак. Почти все технические менеджеры с музыкантами спали вповалку рядом.

— Неужели тебе не было страшно на улице? — ужаснулась Эшли.

Мелани отрицательно покачала головой:

— Нет. Я старалась помочь: там были потерявшиеся дети, порезавшиеся осколками стекла люди и другие раненые. В общем, многим требовалась помощь.

— Но ты же не медсестра, в конце концов! — рявкнула на нее мать. — Ты лауреат «Грэмми». А лауреаты «Грэмми» не бегают подтирать другим сопли. — Дженет гневно сверкнула глазами. Не такого имиджа она желала дочери.

— А что тут такого? Почему бы не помочь людям? Многие так перепугались, что любая помощь была кстати.

— Предоставь это другим, — ответила Дженет дочери, которая устроилась на полу рядом с Джейком. — Боже, сколько же нам еще здесь торчать? Говорят, аэропорт закрыт — вышка пострадала. И все же я надеюсь, что нас отправят домой на частном самолете. — Подобные детали для нее очень много значили. Она старалась в полной мере воспользоваться предоставленными им преимуществами и ничего не упустить. В отличие от Мелани, которой вполне сошел бы и автобус.

— Ой, да какая разница? Может, удастся арендовать машину. Не важно на чем, лишь бы добраться до дома. Выступлений на следующей неделе у меня не предвидится.

— Я лично не намерена валяться здесь на церковном полу целую неделю. У меня жутко ломит спину. Нам обязаны создать достойные условия.

— Мама, все гостиницы закрыты. Все генераторы и холодильники вышли из строя, а это опасно. — Мелани знала это из недавнего разговора с пожарными. — Здесь мы по крайней мере в безопасности.

— Хочу в Лос-Анджелес, — не унималась Дженет. С Пэм она взяла слово, что та будет постоянно справляться, не открылся ли аэропорт. Мелани, всю ночь помогавшая пострадавшим, вызывала в Пэм восхищение. Сама она все это время состояла у Дженет на посылках — бегала за одеялами, доставала сигареты и кофе, варившийся в столовой на газовых плитах. А Эшли так распаниковалась, что ее даже пару раз стошнило. А Джейк, набравшийся до потери сознания, всю ночь находился в полной отключке, как и свет. Словом, кошмар, а не ночь. Хорошо еще, все остались живы.

Парикмахерша и менеджер Мелани в самой гуще толпы раздавали сандвичи, печенье и бутылки с водой. Запасы провианта громадной церковной кухни, где обычно кормили бездомных, таяли на глазах. Людям раздавали консервированную индейку, ветчину и вяленую говядину. Запасы грозили кончиться в любой момент. Но Мелани по этому поводу не волновалась: есть ей не хотелось.

В полдень объявили, что их всех переводят в убежище в Пресидио.[9] Перевозить будут партиями на автобусах, которые скоро пришлют. После этого раздали одеяла, спальные мешки и кое-какие личные принадлежности, такие как зубные щетки, пасту. Все это люди брали с собой, вместе со всеми своими пожитками: в церковь никто больше не вернется. Мелани со своей свитой села в автобус лишь в три часа дня. Ей удалось пару часов подремать, и когда она растолкала Джейка и помогла матери скатать одеяла, чувствовала она себя бодрой.

— Вставай, Джейки, мы уезжаем, — звала она бойфренда, гадая про себя, какие такие, интересно, наркотики он прошлым вечером принял, что весь день после этого никакой. Вообще-то Джейк был красавчиком, но сейчас, когда наконец он встал и оделся, на него страшно было смотреть.

— Господи! Как же я ненавижу это кино! Тут все похоже на съемочную площадку какого-то фильма-катастрофы, а я вроде как в массовке. Так и жду, что вот-вот ко мне подойдет кто-нибудь нарисовать кровь на лице и забинтовать голову.

— Ты и в таком виде будешь выглядеть лучше всех, — заверила его Мелани, заплетая свои волосы в косичку.

Всю дорогу до автобуса Дженет без конца жаловалась: мол, обращаются с ними безобразно и неужели никто не знает, кто они такие? Сейчас не важно, кто они такие, возражала Мелани, никому до этого нет дела. Сейчас они такие же, как все, — всего лишь выжившие в катастрофе люди.

— Не говори так, милая, — ворчливо отозвалась мать. — Не пристало звезде так рассуждать.

— Я здесь не звезда, мама. Тут всем сейчас глубоко безразлично, умею я петь или нет. Все устали, напуганы и хотят есть. Всем, как и нам, хочется домой. Мы ничем не отличаемся от остальных.

— Объясни ей, Мелли, — обратился к ней в это время один из музыкантов, когда они садились в автобус.

Две девчонки-подростка, услышав ее имя, узнали ее и закричали. Мелани дала обеим автограф, что самой ей в сложившихся обстоятельствах показалось просто смехотворным: грязная, в видавшем виды мужском смокинге и изорванном сценическом наряде — сеточке с блестками, она ощущала себя кем угодно; только не звездой.

— Спойте нам что-нибудь, — совсем рассмешив ее, стали упрашивать девочки.

Но петь Мелани наотрез отказалась. Девчонки были совсем юные и глупые, лет по четырнадцать. Они жили недалеко от церкви и теперь с родителями отправлялись на этом автобусе в убежище. Девочки рассказали, что часть их многоквартирного дома обрушилась, а их вызволила оттуда полиция. Никто, правда, не пострадал, кроме пожилой женщины с последнего этажа — она сломала ногу. Девчонки щебетали не умолкая.

Через двадцать минут автобус прибыл в Пресидио. Людей проводили в бывшие ангары воинской части, где Красный Крест установил койки и устроил столовую. Один из ангаров отвели под лазарет с персоналом из добровольцев-беженцев, фельдшеров, представителей Национальной гвардии, врачей и медсестер, а также волонтеров от местных церквей и Красного Креста.

— Интересно, нельзя ли нас забрать отсюда на вертолете? — сев на койку, проговорила Дженет в ужасе от условий, в которых придется жить.

Джейк с Эшли отправились за съестным. Пэм предложила и Дженет принести что-нибудь поесть, раз уж та, по ее словам, буквально валится с ног от усталости и пережитого стресса, а потому не в силах передвигаться. Дженет не была дряхлой старухой, но стоять несколько часов в очереди за какой-то малосъедобной гадостью не желала. Музыканты с администраторами курили на улице. Потом разошлись и все остальные. Мелани незаметно юркнула в толпу. Добравшись до стола в центре зала, она негромко обратилась к сидящей за ним служащей. Женщина в военной форме и солдатских ботинках, сержант запаса Национальной гвардий, удивленно вскинув глаза на Мелани, тотчас ее узнала.

— Каким, ветром вас сюда занесло? — спросила она с дружелюбной улыбкой. Имя Мелани она не произнесла. Этого и не требовалось.

— Вчера вечером я давала благотворительный концерт, — тихо ответила Мелани, широко улыбаясь женщине в военной форме. — И вот вместе со всеми застряла здесь.

— Чем могу помочь? — Встреча с живой Мелани привела женщину в восторг.

— Я хотела спросить, чем я могу помочь. — Мелани решила, что это лучше, чем сидеть сиднем на своей койке, выслушивая жалобы матери. — Вам нужны волонтеры?

— Насколько я знаю, группа волонтеров работает в столовой — готовит и подает еду. Прямо по дороге расположен лазарет, но что им нужно я точно не могу сказать. Хотите, могу посадить вас за стол и подобрать какую-нибудь работу. Однако если вас узнают, начнется столпотворение.

Мелани кивнула. Она и сама об этом подумала.

— Попробую сначала лазарет. — Этот вариант она сочла наиболее привлекательным.

— Хорошо. Если ничего не найдете, обращайтесь. С тех пор как сюда приходят автобусы, здесь просто зоопарк какой-то. Вечером ожидается еще пятьдесят тысяч человек. Людей сюда свозят со всего города.

— Спасибо, — поблагодарила Мелани и отправилась к матери. Дженет лежала на своей койке с пакетом печенья в одной руке и мороженым, которое добыла ей Пэм, в другой.

— Где ты была? — спросила она, поднимая глаза на дочь.

— Так, смотрела, что да как, — неопределенно ответила Мелани. — Я скоро вернусь, — сказала она матери и пошла из зала. Пэм последовала за ней, и Мелани объяснила ассистентке, что пойдет в лазарет волонтером.

— Ты это твердо решила? — обеспокоилась Пэм.

— Да. Не хочу сидеть сложа руки и слушать нытье матери. Может, чем и пригожусь.

— Я слышала, у них достаточно людей и из Национальной гвардии, и из Красного Креста.

— Возможно. Но понимаешь, в этой ситуации лишних не бывает. А здесь делать, в сущности, нечего, разве что еду и воду раздавать. Я скоро вернусь. Если нет, найдешь меня там. Лазарет отсюда прямо по дороге.

Пэм, кивнув, вернулась к Дженет, которая объявила, что у нее разыгралась мигрень, и потребовала аспирина и воды. Все это выдавали в столовой. Многих от пыли, стресса и нервного перенапряжения мучили головные боли. И Пэм не была исключением. Но у нее голова болела не столько от пережитого, сколько от капризов Дженет.

Мелани незаметно покинула здание и, опустив голову, пошла прочь. Сунув руки в карманы смокинга, она с удивлением нащупала там монетку, которой не заметила прежде. Вытащила ее на ходу и поднесла к глазам. На монетке были видны римская цифра I и две буквы — АА. На обратной стороне Мелани разобрала молитву о спокойствии.[10] Резонно предположив, что монетка принадлежала Эверетгу Карсону, тому фотографу, что отдал ей свой пиджак, Мелани спрятала ее обратно. Жаль, что нельзя переобуться. Все-таки тяжело шагать по усыпанной камешками цементной дороге в концертных туфлях на платформе.

Не прошло и пяти минут, как Мелани уже стояла перед лазаретом. В больнице работа шла полным ходом. С помощью местного генератора в помещениях наладили освещение, из запасов Пресидио и из ближайших больниц завезли аппаратуру. Словом, госпиталь действовал профессионально и слаженно — мелькали белые халаты, военная форма и нарукавные повязки Красного Креста. Мелани на минуту почувствовала себя чужой и даже удивилась, как ей только могло прийти в голову предложить здесь свою помощь.

У входа располагался стол регистрации, где отмечали всех входящих и выходящих, точно так же как и в том ангаре, где поселили Мелани с группой. Она спросила военнослужащего за столом, не нужна ли помощь.

— Еще как! — улыбнулся он. У парня был выговор уроженца Глубокого Юга, а обнажившиеся в улыбке белые зубы напоминали клавиши рояля. К счастью, Мелани он не узнал. Справившись у кого-то, где нужны волонтеры, он через минуту вернулся.

— Как насчет работы с бездомными? Их свозят сюда целый день, — До сих пор пострадавшими здесь по большей части оказывались бродяги.

— Идет, — улыбнулась Мелани.

— Многие из них пострадали, когда уже пристроились на ночь на пороге какого-нибудь дома. Мы их тут уже целый день штопаем. Впрочем, как и остальных. — Бездомные пациенты доставляли больше всего хлопот. Они и до землетрясения хорошим здоровьем не отличались, многие были душевнобольными, и сладить с ними часто оказывалось нелегко, рассказал солдат Мелани, которую это не обескуражило. О том, что один бродяга остался без ноги — ее отрезало оконным стеклом — и мужчину увезли в другую больницу, солдат умолчал. В лазарете держали людей в основном с незначительными травмами, но таких были тысячи и тысячи.

Двое волонтеров из Красного Креста регистрировали входящих. Социальные работники предлагали бродягам, если они имели официальный статус бездомных, участие в программе помощи бездомным или постоянное место в приюте, но от их помощи часто отказывались. В Пресидио они оказались по той же причине, что и все остальные: им некуда было идти. А в убежище всем и так были обеспечены постель и бесплатная еда. В одном зале даже душевые кабинки поставили.

— Может, хотите переодеться? Подобрать вам что-нибудь? — улыбнулась одна из волонтеров Мелани. — Платье, наверное, было королевское. Когда на вас распахнется пиджак, у кого-нибудь из пациентов может инфаркт случиться. — Женщина весело улыбалась.

Мелани опустила глаза на свою пышную грудь, прорывавшуюся через пиджак и обрывки платья, и рассмеялась. А она-то об этом и забыла совсем.

— С удовольствием. Я бы и переобулась тоже, если у вас есть во что. А то я скоро с ума сойду от этих туфель. Ходить в них невозможно.

— Ясное дело, — отозвалась женщина. — В конце ангара у нас целая тонна шлепанцев — привезли для тех, кто выбежал из дома, не успев обуться. Весь день вынимаем осколки из ступней.

Большая часть людей оказалась без обуви. Возможность переобуться несказанно обрадовала Мелани. Кто-то дал ей камуфляжные штаны и футболку с надписью «Поручительская контора Харви». Штаны оказались Мелани велики. Чтобы они не свалились, она подпоясалась, отыскав где-то обрывок веревки, и, переобувшись в шлепанцы, выбросила туфли и платье вместе со смокингом. Встретить Эверетта она не надеялась, хотя выбрасывать смокинг, пусть и перепачканный штукатуркой, похожий на тряпку, все равно было жалко. В последний момент Мелани вспомнила про монетку анонимного алкоголика, вытащила ее и спрятала в карман своих новых армейских штанов. Монетка стала казаться ей талисманом. Если вдруг все же когда-нибудь доведется увидеть Эверетта, Мелани вернет ему ее вместо пиджака.

Через пять минут, вооруженная планшетом с зажимом, Мелани уже ходила и переписывала людей. Она разговаривала со старыми бездомными, от которых разило перегаром, с беззубыми женщинами — героиновыми наркоманками, с ранеными детьми, попавшими сюда с родителями из Марина и Пасифик Хейтс. Молодые пары, старики, люди состоятельные и бедняки, представители всех рас, возрастов и комплекций — все они в совокупности являли собой социальную модель города и человеческого общества вообще. Некоторые, лишившиеся крыши над головой, до сих пор не могли опомниться, другие, с различными переломами и растяжениями, ковыляли по территории лазарета. Мелани работала, не помня себя, забыв о еде. Никогда в жизни она еще не была так счастлива, как сейчас, и никогда не трудилась с таким рвением. Лишь к полуночи стало чуть спокойнее. Мелани проработала восемь часов, не чувствуя усталости.

— Эй, блондиночка! — окликнул ее какой-то старик. Мелани остановилась и с улыбкой подала ему его палку. — Что здесь делает такая красотка? Военнослужащая?

— Нет. Просто штаны у них позаимствовала. Чем могу помочь, сэр?

— Мне нужно в туалет. Будь добра, позови кого-нибудь из ребят.

— Конечно. — Мелани привела к старику молодого человека из Национальной гвардии, и тот повел его к одной из туалетных кабинок в конце ангара.

Минуту спустя Мелани впервые за всю ночь присела, с благодарностью приняв бутылку воды у волонтера из Красного Креста.

— Спасибо, — признательно улыбнулась она. Мелани умирала от жажды, но до сих пор не могла улучить момент попить. Весь день у нее во рту маковой росинки не было, но она не чувствовала голода — слишком устала. Она с наслаждением пила воду, собираясь вернуться к работе, когда мимо стрелой пронеслась маленькая рыжая женщина в джинсах, фуфайке и розовых кедах «Конверс». Фуфайка была ярко-розовой, с надписью «Господь грядет. Не сиди без дела».

Живые васильковые глаза остановились на Мелани, и губы женщины вдруг изогнулись в улыбке.

— Мне очень понравилось ваше вчерашнее выступление, — шепотом сказала она.

— Правда? Вы там были? — Глупый вопрос. Конечно же, была, раз так говорит. Мелани расстроилась. Концерт и землетрясение, не давшее ей закончить выступление, казалось, остались где-то далеко, в другой жизни. — Спасибо. Ну и ночка, правда? Как вы все это пережили? Без потерь? — Рыжая женщина на первый взгляд не пострадала. Она несла поднос с бинтами, пластырем и медицинскими ножницами. — Вы из Красного Креста?

— Нет, я медсестра. — В своей розовой фуфайке и кедах она напоминала ребенка из детского лагеря. На шее у нее висел крестик, и Мелани, прочитав надпись на ее фуфайке, улыбнулась. Глаза у женщины горели. И без дела она определенно не сидела. — А вы здесь от Красного Креста? — спросила женщина. Она не отказалась бы от помощницы, поскольку уже много часов обрабатывала и зашивала раны. Раненых в лазарете старались не задерживать: оценив серьезность травмы, людей распределяли кого куда — тяжелых в клиники с реанимационным отделением, а пациентам с легкими ранениями оказывали помощь тут же, в лазарете, чтобы не перегружать врачей в больницах: там хватало и серьезных раненых. До сих пор эта система работала безотказно.

— Нет, просто, оказавшись здесь, решила хоть чем-то помочь, — объяснила Мелани.

— Умница. Можете смотреть, как зашивают раны? В обморок при виде крови не падаете?

— Вроде нет, — ответила Мелани. Крови она за эту ночь навидалась достаточно, и, слава Богу, ей в отличие от подруги Эшли и Джейка с матерью не становилось дурно.

— Вот и славно. Тогда сможете мне помогать. — Женщина повела Мелани в глубь ангара, где отгородила себе место с импровизированным столом для осмотра и стерильными принадлежностями. Люди с ранами, которые требовалось зашить, ждали своей очереди. Женщина заставила Мелани вымыть руки хирургическим раствором, после чего та стала подавать ей инструменты. Почти все раны за редким исключением были незначительными. Маленькая рыжеволосая энтузиастка работала не покладая рук. Около двух часов ночи наступило временное затишье. Женщины наконец присели выпить воды и перекинуться парой слов.

— Ваше имя я знаю, — с улыбкой сказал рыжеволосый эльф. — А свое вам назвать забыла. Меня зовут Мэгги. Сестра Мэгги, — прибавила она.

— Сестра? Вы что, монахиня? — удивилась Мелани. Ей и в голову не приходило, что это маленькое создание в розовом с огненно-рыжей шевелюрой может оказаться монахиней. Ничто во внешнем виде ее новой знакомой на это не намекало. Разве что крестик на шее, но ведь крестик может носить любой. — Вы совсем не похожи на монахиню, — засмеялась Мелани.

Она в детстве училась в католической школе и полагала, что среди монахинь, особенно молодых, есть просто замечательные. А вот пожилых монахинь они все тогда считали вредными. Этого, правда, Мелани не сказала. К Мэгги это ни в коей мере не относилось. В ней аккумулировалось только хорошее — она была воплощением света, улыбок, радости и каторжного труда. Мелани успела про себя отметить, как прекрасно та ладит с людьми.

— Напротив, очень даже похожа, — возразила Мэгги. — В наше время монахини выглядят именно так.

— Когда я ходила в школу, они были совсем другие, — сказала Мелани. — Нравится мне ваша фуфайка.

— Это подарок детей. Не знаю, одобрил бы ее епископ, но людей она веселит. Я решила, что сегодня подходящее время, чтобы ее надеть: людям как никогда нужно улыбнуться. В городе, кажется, серьезные разрушения, многие остались без крова, в основном из-за пожаров. А где живете вы, Мелани? — полюбопытствовала сестра Мэгги, когда они допили воду и поднялись.

— В Лос-Анджелесе с мамой.

— Это хорошо, — одобрила Мэгги. — Вы с вашим оглушительным успехом могли бы жить самостоятельно и попасть в беду. У вас есть бойфренд?

Мелани с улыбкой кивнула:

— Есть. Он здесь. Наверное, уже спит в ангаре, куда нас поселили. Со мной еще моя подруга, мама и группа сопровождения с музыкантами.

— У вас, я смотрю, большая компания. Ваш парень к вам хорошо относится? — Пытливые ярко-голубые глаза Мэгги остановились на Мелани. Та не сразу ответила. Мэгги испытывала интерес к этой девочке, такой доброй, умной, без признаков звездной болезни. Непритязательность и скромность Мелани граничили с робостью. Она держалась как обычная девчонка ее возраста. И Мэгги это понравилось.

— Иногда он бывает внимательным, — нехотя заговорила Мелани. — Но он очень занят своими проблемами.

Опытная Мэгги предположила, что парень либо пьет, либо сидит на игле. При этом было видно, что сама девочка далека от этого. Просто удивительно, сюда ее никто на аркане не тянул, сама явилась в лазарет с искренним желанием помочь и действительно нашла здесь свое место. Это не подлежало сомнению, стоило только посмотреть, как вдумчиво она относилась к своей работе. Мелани оказалась совершенно земным человеком.

— Плохи дела, — вынесла вердикт Мэгги по поводу Джейка и велела Мелани завершать трудовой день длиной в одиннадцать часов, не считая бессонной ночи. В противном случае назавтра она ни на что не сгодится. Сама Мэгги собиралась переночевать на койке в лазарете, в специально отведенном для волонтеров и медперсонала месте. Им планировалось отвести отдельное помещение, но пока это оставалось только в планах.

— Могу я прийти завтра? — с надеждой в голосе спросила Мелани. Работать в лазарете ей понравилось. Время летело быстро, и здесь она почувствовала себя по-настоящему нужной.

— Как проснетесь, приходите. Позавтракать можете в общей столовой. Я буду там. Можете приходить, когда захотите, — великодушно разрешила сестра Мэгги.

— Спасибо, — вежливо поблагодарила Мелани, не перестававшая про себя удивляться тому, что Мэгги монахиня. — До завтра, сестра.

— Спокойной вам ночи, Мелани, — тепло улыбнулась ей Мэгги. — Спасибо за помощь.

Махнув рукой на прощание, Мелани вышла. Мэгги проводила ее взглядом. Чудесная девушка! Мэгги не покидало ощущение, что Мелани чего-то ищет, возможно, ей не хватает самого главного в жизни. Хотя верилось в такое с трудом — при ее-то внешности, таланте и успехе. Что ж, как бы то ни было, у этой девушки все будет хорошо.

Мэгги собралась отметиться и укладываться спать.

А лицо Мелани светилось улыбкой, когда она вернулась в ангар, где оставила своих. Работать с Мэгги ей понравилось. До сих пор не верилось, что эта энергичная женщина монахиня. Мелани невольно пожалела, что ее мать не сострадательная, добрая и мудрая, а такая, как есть, — властная, эгоистичная женщина, реализующая за ее счет свои несбывшиеся мечты. Мать сама не прочь быть на месте Мелани, но если это невозможно, то пусть тогда на нее ляжет хотя бы отсвет звездной славы дочери. Но как же порой трудно соответствовать материнским амбициям!.. Хотелось разобраться в себе. Мелани даже не знала точно, чего хочет от жизни, о чем мечтает. Хотя теперь, после дня в Лазарете (так долго она никогда не стояла на сцене), казалось, будто в эту ночь после землетрясения в Сан-Франциско она наконец нашла свою мечту.

Глава 5

На следующий день в девять утра Мелани была в лазарете. Она пришла бы и раньше, да задержалась послушать объявление. Его передавали по громкоговорителю перед ангарами. Сводку о положении в городе собрались послушать сотни обитателей Пресидио: число жертв землетрясения перевалило за тысячу; на починку электросети уйдет как минимум неделя, а на восстановление сотовой связи — по меньшей мере дней десять. Далее в сводке перечислялись наиболее сильно пострадавшие от стихии районы и сообщалось, что в Сан-Франциско со всей страны направлены авиарейсы с аварийными запасами на бортах; накануне в разрушенном городе побывал президент, который пообещал федеральную поддержку. Он восхищался мужеством жителей Сан-Франциско и, поблагодарив их за сострадание друг к другу, отбыл обратно в Вашингтон. В городе открылся особый приют, куда приносили потерявшихся животных в надежде, что отыщутся их хозяева; в Пресидио, временное население которого к этому времени насчитывало более восьмидесяти тысяч, имелись переводчики с испанского и китайского, открылись две дополнительные столовые. В заключение, поблагодарив всех за соблюдение правил проживания во временном лагере, представители администрации пообещали держать всех в курсе дальнейших событий и пожелали всего хорошего.

Когда Мелани разыскала Мэгги, маленькая монахиня стала сокрушаться, что президент лишь облетел Пресидио на вертолете и даже не поинтересовался делами в лазарете. А вчера наведывался в больницу мэр города, так он быстро обежал помещения, но и только. Сегодня днем в Пресидио ожидали губернатора, поэтому прессы собралось видимо-невидимо. Пресидио становился образцовым городом в городе, вот уже почти как два дня разрушенном природной стихией. Местные власти поражались тому, как хорошо организованы жители, какие они молодцы. В лагере царила доброжелательная обстановка, атмосфера товарищества и взаимопонимания, как на войне.

— А вы, я смотрю, ранняя пташка, — заметила сестра Мэгги, когда появилась Мелани. Девушка выглядела свежей, юной и очень хорошенькой, хотя была все в той же одежде, что и вчера. Ничего другого у нее при себе не имелось. Мелани поднялась в семь утра, чтобы занять очередь в душ. Она вымыла голову и с неожиданным блаженством постояла под горячей водой, затем позавтракала в столовой овсянкой и сухим тостом.

К счастью, запасы продуктов благодаря местным генераторам хранились на холоде. Медперсонал опасался, что машины выйдут из строя и продукты начнут портиться, — вот тогда не миновать дизентерии. Но пока что главную проблему составляли травмы, а не болезни, хотя и те со временем запросто могли появиться.

— Удалось уснуть? — спросила Мэгги.

Бессонницей здесь страдали многие. Люди жаловались, что по двое суток не могут уснуть, а это один из симптомов психологического стресса. В соседнем ангаре разместился целый отряд психиатров, вызвавшихся работать с пережившими землетрясение. Мэгги отправила к ним уже многих, главным образом стариков и совсем юных обитателей лагеря, которым не удавалось отделаться от страха и прийти в себя.

Мэгги поручила Мелани регистрировать поступающих в лазарет, заполнять медицинские карты — фиксировать основные данные и состояние здоровья. Вся работа, и административная и бумажная, делалась волонтерами бесплатно. Мелани радовалась, что попала сюда. Ночь землетрясения была ужасна, но благодаря ей Мелани впервые за всю жизнь почувствовала, что занимается по-настоящему чем-то нужным, а не околачивается за кулисами и в студиях звукозаписи. Здесь она приносит пользу людям. И Мэгги ее работой довольна.

В Пресидио работало множество церковнослужителей. Представители различных монашеских орденов, местных церквей ходили среди людей и разговаривали с ними. В лагере оборудовали несколько мест, куда каждый желающий мог прийти за утешением. Независимо от своей религиозной принадлежности все священнослужители занимались одним делом — успокаивали раненых и больных. Принадлежность к вероисповеданию чаще всего невозможно было определить. Лишь изредка мелькали католические воротнички, католические сутаны или другие религиозные атрибуты. Священники просто представлялись и начинали беседу с человеком. Некоторые из них работали в столовой. Мэгги знала многих. Она, казалось, вообще со всеми была знакома. Позже, во время передышки, Мелани выразила удивление по этому поводу, и Мэгги рассмеялась:

— Я же не первый день вращаюсь в этих кругах.

— Вам нравится быть монахиней?

Мелани хотелось узнать о Мэгги побольше. Более интересной женщины она за свои двадцать лет не встречала. Человека такой доброты, мудрости и, главное, скромности, способного по-настоящему сострадать ближнему. Мэгги жила в соответствии с собственными убеждениями, являя собой истинный пример для подражания. Мягкое обращение и сдержанность никого не оставляли равнодушным. Кто-то из персонала лазарета сказал, что Бог одарил Мэгги чудесной благодатью.[11] Эти слова вызвали у Мелани улыбку. Она всегда любила этот церковный гимн и нередко сама его исполняла. Отныне, подумала она, он всегда ей будет напоминать о Мэгги. Этот гимн вошел в первый альбом, выпущенный Мелани. Он стал ее удачей, поскольку позволил в полную силу раскрыться ее голосу.

— Да, мне нравится быть монахиней, — кивнула Мэгги. — И всегда нравилось. Ни минуты не жалела о том, что ушла в монастырь. Это мое, — сказала она с просветленным лицом. — Мне нравится быть Христовой невестой, — прибавила она.

Слова Мэгги произвели на ее юную подругу глубокое впечатление. Только теперь Мелани заметила на руке монахини тонкое обручальное колечко из белого золота, которое, как рассказала Мэгги, ей вручили десять лет назад в день пострига. Ждать этого кольца ей пришлось долго. Оно символизирует жизнь и труд, которые ей так дороги и которыми она так гордится.

— Наверное, монашеская жизнь нелегка, — почтительно заметила Мелани.

— А в этой жизни вообще нет ничего легкого, — мудро ответила Мэгги. — Ведь то, чем занимаетесь вы, вероятно, тоже тяжелый труд.

— Вовсе нет, — возразила Мелани. — Во всяком случае, для меня. Мне это нетрудно, и мне это нравится. Потому-то я этим и занимаюсь. Правда, утомляют гастроли: много времени приходится проводить в дороге и трудиться приходится каждый день. Раньше, бывало, мы ездили в большом автобусе, весь день в пути, ночью концерт, едва прибудем на место, репетиция. Теперь стало полегче — летаем на самолете. — С приходом популярности жизнь стала намного легче.

— А ваша мама всегда вас сопровождает? — Мэгги тоже хотелось подробнее знать о жизни Мелани, а та упоминала, что с ней в Сан-Франциско находится мать. Что артисты ездят на гастроли с группой сопровождения, Мэгги знала. Однако ей казалось, что «довесок» в виде матери — явление весьма необычное даже для совсем молоденькой девушки вроде Мелани. Ей было почти двадцать лет.

— Всегда. Она ведет мои дела, — вздохнула Мелани. — Мама в молодости мечтала стать певицей. Но работала танцовщицей в Лас-Вегасе, и то, что у меня все так удачно сложилось, очень ее радует. Порой даже чересчур. — Мелани улыбнулась. — Она постоянно заставляет меня полностью выкладываться.

— Что ж, плохого в этом нет, — заметила сестра Мэгги. — Главное — чтобы это не переходило в давление. А как вам кажется?

— Мне кажется она слишком на меня давит, — честно призналась Мелани. — Я бы хотела все решать сама. Но мама знает, как лучше.

— Это на самом деле так?

— Не уверена. Думаю, она принимает решения, которые хороши с ее точки зрения, и зачастую не так, как хотелось бы мне. Когда я получила «Грэмми», она летала от счастья. — Мелани улыбнулась, и в глазах Мэгги заплясали чертики.

— Наверное, это был знаменательный день в вашей жизни — награда за усердный труд. Высокая честь! — Мэгги едва знала девушку, но все равно была очень за нее рада.

— Я отдала статуэтку маме, — тихо сказала Мелани. — Мне показалось, что она ее заслужила. Без нее я бы ничего не достигла. — Однако что-то в голосе девушки заставило монахиню задуматься. Мечтала ли сама Мелани о звездной карьере или добивалась этого лишь в угоду матери?

— Чтобы выбрать свой собственный путь вопреки советам других, требуется немалая мудрость и мужество, — проговорила Мэгги, повергнув тем самым Мелани в грустную задумчивость.

— А ваши близкие хотели, чтобы вы стали монахиней, или ваш выбор их огорчил? — В глазах Мелани стоял вопрос.

— Они были рады. В нашей семье к таким проблемам относились с уважением, Моим родителям хотелось, чтобы сыновья стали священниками, а дочери ушли в монахини, даже больше, чем они создали бы собственные семьи. Сегодня это звучит диковато. Но двадцать лет назад в католических семьях такой выбор являлся предметом гордости. Один из моих братьев был священником.

— Был? — удивилась Мелани.

Сестра Мэгги улыбнулась:

— Через десять лет сложил сан и женился. Я думала, мать не переживет. Отец к тому времени уже умер, иначе это его убило бы. Ведь в нашей семье как считалось? Дал обет — значит, навсегда. Откровенно говоря, я и сама испытала по этому поводу разочарование. Хотя парень он славный и, думаю, о своем решении не жалеет. У них с женой шестеро детей, и они очень счастливы. Так что, наверное, именно это, а не служение Господу его истинное призвание.

— А вы сами никогда не хотели иметь детей? — задумчиво спросила Мелани.

Аскетическая жизнь вдали от близких, без мужа, в постоянном общении с незнакомыми людьми представлялась ей безрадостной. Однако Мэгги такая жизнь, по-видимому, вполне устраивала. Это читалось в ее глазах. Она была счастлива и явно всем довольна.

— Все с кем я встречаюсь, мои дети — и те бездомные, которых я знаю и вижу из года в год, и те, кому я помогаю начать нормальную жизнь. И даже такие неординарные личности, как вы, Мелани, которые внезапно появляются в моей жизни и трогают мое сердце. Я очень рада знакомству с вами. — Мэгги обняла Мелани, заканчивая разговор. Перерыв окончился.

— Я тоже рада знакомству с вами. Вот стану постарше и пойду по вашим стопам. — Мелани застенчиво хихикнула.

— Монахиней? Вряд ли вашей маме это понравится! В монастыре ведь нет звезд! Это жизнь в смирении и лишениях, принимаемых с радостью.

— Да нет, я хочу помогать другим, как вы.

— Ну если хотите, значит, сможете. Принимать постриг для этого не обязательно. Засучи рукава и работай на здоровье. Вокруг обязательно найдутся те, кто нуждается в помощи, даже среди вполне благополучных людей. Деньги и успех не всегда приносят счастье.

Мелани поняла, что эти слова адресованы ей и, самое главное, ее матери.

— У меня никогда не было времени, чтобы поработать волонтером. Кроме того, мама не хочет, чтобы я находилась рядом с больными людьми: боится, что заболею и сорву концерты или гастроли.

— Возможно, когда-нибудь у вас на все найдется время. Когда немного повзрослеете.

И когда мать ослабит хватку, если такое вообще возможно. Ведь мать Мелани, как уже поняла Мэгги, живет жизнью дочери, реализуя за ее счет свои несбывшиеся мечты. Ей невероятно повезло, что дочь стала звездой. Голубые глаза монахини видели людей насквозь. Мэгги сразу почувствовала, что Мелани — заложница своей матери и бессознательно стремится вырваться из ее плена.

Женщины занялись пациентами. Весь день к ним тянулась вереница людей с травмами, к счастью, в основном легкими, с которыми под силу справиться и медсестре. Остальных распределяли по больницам. Из Мелани вышла хорошая помощница, и сестра Мэгги ее часто хвалила.

Обедать они устроились на улице и, греясь на солнышке, ели сандвичи с индейкой, оказавшиеся на удивление вкусными. Видимо, готовили настоящие повара. Продукты поступали в качестве гуманитарной помощи из разных городов и штатов самолетами или чаще на вертолетах прямо в Пресидио. Медикаменты и постельные принадлежности, а также одежду для тысяч обитателей лагеря теперь тоже доставляли по воздуху. Жили здесь как в зоне военных действий. В небе над головой постоянно, и день, и ночь, рокотали вертолеты. Многие пожилые люди жаловались, что это мешает им спать. Молодежь на шум не обращала внимания и уже к нему привыкла. Этот шум в их сознании прочно соединился с тем горьким опытом, который они все переживали.

Заканчивая есть сандвич, Мелани вдруг заметила проходящего мимо Эверетта. Как и остальные, он был все в той же одежде, что и в ночь землетрясения, — в черных брюках и белой рубашке. Не заметив женщин, он прошел мимо с фотоаппаратом на шее. Мелани его окликнула. Эверетт обернулся и удивленно посмотрел на них. Затем быстро приблизился и присел рядом на бревно.

— Что вы здесь делаете? Как так вышло, что вы вместе?

— Я работаю здесь, в лазарете, — объяснила сестра Мэгги.

— А я ее помощница, — вставила Мелани. — Когда нас из церкви перевели сюда, я попросилась сама на добровольных началах. Вот, приобретаю медицинский опыт, — гордо просияла она.

— Причем успешно, — уточнила Мэгги. — А в каком качестве здесь вы, Эверетт? Как журналист или как беженец? — с интересом спросила она.

Мэгги первый раз увидела Эверетта с того самого утра после землетрясения, когда он отправился с ней через весь город посмотреть, что там творится. Если он пытался ее найти, в чем она сомневалась, то все равно не нашел бы: она с тех пор не была дома.

— Теперь, наверное, меня можно считать беженцем. Я какое-то время провел в убежище в центре города, но его закрыли: соседнее здание стало опасно крениться, и людям предложили перебраться сюда. Думал, к этому времени меня здесь уже не будет, но отсюда никуда не уедешь. Никакой транспорт не функционирует, так что все мы здесь, как видно, надолго застряли. Ну что ж, бывает и хуже, — улыбнулся Эверетт. — К тому же удалось сделать несколько удачных кадров. — Он указал на фотоаппарат и сфотографировал улыбающихся Мелани и Мэгги в лучах солнца.

Обе выглядели счастливыми и безмятежными, несмотря на обстоятельства. Женщины работали с отдачей, потому что им нравилось то, чем они занимались. Это читалось в их глазах. — Никто бы, наверное, не поверил, что вот эта санитарка из лазарета, которая сидит на бревнышке в камуфляжных штанах и шлепанцах, сама Мелани Фри, звезда с мировым именем. Исторический снимок. — Кроме того, у Эверетта имелось несколько замечательных кадров, запечатлевших Мэгги в первую ночь. Ему не терпелось поскорее очутиться в Лос-Анджелесе, чтобы их отпечатать. Он не сомневался, что в редакции с восторгом отнесутся к любым снимкам, сделанным в зоне землетрясения. А то, что не возьмут — он кому-нибудь продаст. Как знать, может, его ждет еще одна Пулитцеровская премия — материал исключительный. Имеющий, возможно, историческое значение. Такой уникальной ситуации, как эта, не было уже лет сто и, возможно, еще столько же не будет. Во всяком случае, Эверетт на это надеялся. Однако город вопреки разрушительным последствиям выстоял, и люди перенесли трагедию на удивление мужественно.

— Собираетесь продолжать работу, — спросил он, — или передохнете немного?

Мелани и Мэгги отдыхали уже около получаса, и пора было снова браться за дело.

— Пойдем работать, — ответила за обеих Мэгги. — А вы?

— Я собирался подать заявку на койку. Потом, возможно, загляну к вам. Могут получиться хорошие кадры: вы за работой. Если, конечно, пациенты не будут возражать.

— Вам придется спросить у них разрешения, — важно сказала Мэгги, всегда с уважением относившаяся к своим пациентам, независимо от того, кто они такие.

Мелани вдруг вспомнила про пиджак.

— Простите, — извинилась она. — Ваш смокинг превратился в тряпку, и мне пришлось его выбросить. Я не предполагала, что снова вас встречу.

Глядя на ее виноватое лицо, Эверетт расхохотался:

— Не переживайте! Он взят напрокат. Скажу, что я его потерял во время землетрясения. Да они и так его: не взяли бы, даже если б я захотел его вернуть. Отдали бы мне безвозмездно. Так что не волнуйтесь, Мелани, это ерунда. Не забивайте себе голову.

Тут Мелани вспомнила про монетку и вытащила ее из кармана штанов. Когда она передала Эверетту его медальон трезвости, тот, по-видимому, очень обрадовался.

— А вот это я действительно хочу получить назад. Монетка на счастье! — Он любовно провел по ней пальцами, будто монетка волшебная. Для него она и впрямь была такой. Последние два дня он не ходил на собрания, и монетка словно напоминала ему о том, что спасло его более года назад. Эверетт поцеловал ее и сунул в карман брюк — единственной оставшейся части от взятого напрокат костюма. Брюки, надо сказать, теперь уже изрядно поистрепались, и Эверетт собирался по возвращении домой их выбросить. — Спасибо, что сберегли ее. — Неплохо было бы ему сейчас побывать на собрании «Анонимных алкоголиков», чтобы справиться со стрессом. Выпить, правда его не тянуло. Хотя он обессилел. Последние два дня выдались длинные и мучительные, а для некоторых даже трагичные.

Мэгги с Мелани пошли в лазарет, а Эверетт. — хлопотать о койке. Пресидио представлял собой лагерь из множества строений, и места всем должно было хватить. Эту старую военную базу давно закрыли, но все здания сохранились в отличном состоянии. Здесь, на территории Пресидио, в старом госпитале кинорежиссер Джордж Лукас построил свою легендарную студию.

— Я потом загляну к вам, — пообещал Эверетт. — Я скоро.

В тот же день, во время непродолжительного затишья, в лагере появилась Сара Слоун с двумя детьми и нянькой-непалкой. У малыша был жар, он кашлял и держался за ухо. Дочь Сара тоже взяла с собой: не хотелось оставлять девочку дома. После страшной ночи с четверга на пятницу Сара не желала разлучаться с детьми ни на минуту. Она хотела быть с ними рядом, если вдруг снова начнутся подземные толчки, чего все так опасались. Сет остался дома один, в состоянии безысходного отчаяния, которое с вечера четверга только усугубилось, поскольку он знал, что банки в ближайшее время не откроются и связь с внешним миром не наладится. А потому он не сможет исправить положение, и его карьера и привычная, налаженная жизнь скоро обратятся в прах.

Жизнь Сары тоже. Но в настоящее время она больше переживала из-за ребенка: так не вовремя он заболел! Сара пришла в ближайший пункт первой помощи, но там принимали только серьезно раненных, а ее с ребенком направили в лазарет Пресидио, куда они приехали на машине Пармани. Мелани приметила ее у регистрационного стола и указала на нее Мэгги. Вместе они подошли к Саре. Не прошло и минуты, как ребенок засмеялся и, глядя на Мэгги, залопотал что-то, хотя все еще тянул себя за ухо. Лицо у малыша раскраснелось. Сара сообщила Мэгги о болезни.

— Я схожу за врачом, — сказала Мэгги и исчезла. Но уже несколько минут спустя она поманила Сару, обсуждавшую с Мелани благотворительный вечер, ее потрясшее всех выступление и ужас во время землетрясения.

Мелани и Сара с сыном, а также девочка с нянькой проследовали за Мэгги к ожидавшему врачу. Опасения Сары подтвердились: у ребенка обнаружился отит. В благотворном майском воздухе жар у мальчика немного спал, а в горле, по заключению доктора, началось воспаление. Он выдал Саре антибиотик, который, по ее словам, Оливеру уже когда-то прописывали, а Молли вручил леденец на палочке и потрепал по головке. Доктор для каждого находил добрые слова, хотя работал с того самого времени, как в ночь с четверга на пятницу разразилась трагедия, и с тех пор почти не спал. Здесь все работали без передышки, особенно Мэгги, а значит, и Мелани.

Едва Сара вышла из отгороженного закутка, где принимал доктор, как в лазарете появился Эверетт. Похоже, он искал кого-то. Мелани и Мэгги замахали ему руками. Он приблизился к ним — все в тех же дорогих его сердцу ковбойских сапогах из кожи ящерицы. Сапоги после землетрясения нисколько не пострадали.

— Что это, участники благотворительного вечера собираются вновь? — пошутил он, обращаясь к Саре. — Вечер вы организовали просто блестяще. В конце, правда, получилось немножко скомкано, но до того момента все шло как нельзя лучше, постарались вы на славу, — улыбнулся Эверетт, получив от Сары благодарность за комплимент.

Мэгги, наблюдавшая за Сарой с ребенком на руках, с самого начала отметила ее удрученный вид, но отнесла это на счет беспокойства за Оливера. Теперь, когда выяснилось, что повода для серьезного беспокойства нет, проницательная Мэгги терялась в догадках о возможных причинах.

Препоручив Оливера с Молли няньке, Мэгги отозвала Сару на пару слов. Они оставили Мелани с Эвереттом за оживленной беседой, а Пармани поручили смотреть за детьми. Мэгги отвела Сару в сторонку, чтобы никто не слышал их разговора.

— Что-то случилось? — спросила Мэгги, — У вас расстроенный вид. Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?

У Сары на глаза навернулись слезы, и Мэгги порадовалась, что спросила.

— Нет, ничего такого… я… то есть… вообще-то… проблема есть, но вы не в силах помочь. — Саре вдруг захотелось открыться ей, но она остановилась, решив, что ее откровенность может повредить Сету. Она продолжала молиться — хотя сама знала, что без толку. Такое правонарушение, как перевод шестидесяти миллионов долларов на счет Сета, не могло остаться незамеченным, а следовательно, безнаказанным. Каждый раз, вспоминая об этом, она думала о последствиях и ощущала при этом дурноту. — Речь о моем муже… Но рассказать я сейчас ничего не могу. — Она поспешно вытерла глаза и с благодарностью посмотрела на монахиню. — Спасибо за участие.

— Что ж, во всяком случае, вы теперь знаете, где меня искать. — Мэгги взяла ручку и лист бумаги и записала Саре номер своего мобильника. — Как только восстановится сотовая связь, звоните мне по этому номеру. А пока я здесь. Не хочу вмешиваться в ваши дела. Если сами решите обратиться за помощью, звоните.

— Спасибо, — поблагодарила Сара. Она вспомнила, что Мэгги была в числе присутствующих на благотворительном вечере монахинь; и точно так же как Мелани и как Эверетт, подумала, что эта маленькая женщина совершенно не похожа на монахиню, особенно в такой одежде — в джинсах и розовых кедах «Конверс». Мэгги выглядела привлекательно и на удивление молодо. Только глаза выдавали в ней умудренную жизнью женщину, много повидавшую на своем веку. — Я вам позвоню, — пообещала Сара, снова вытирая слезы, и они вернулись к остальным. Состояние Сары заметил и Эверетт, но промолчал. Лишь снова выразил ей свое восхищение по поводу вечера.

— Мероприятие, — сказал он, — было организовано по высшему разряду. И особенно его украсило выступление Мелани.

Эверетт, легкий в общении, для каждого находил добрые слова.

— Я бы тоже хотела присоединиться к волонтерам, — заявила Сара под впечатлением той слаженной работы, которую она видела вокруг.

— Вам следует быть дома, рядом с детьми, — откликнулась Мэгги. — Вы им очень нужны. — Мэгги понимала, что это действительно так. Что бы ни стряслось там у них с мужем, наверное, что-то очень серьезное — очень уж расстроена Сара.

— Я никогда их больше не оставлю. — Сара вздрогнула. — В ночь с четверга на пятницу я, пока до дома не добралась, чуть с ума не сошла. Но они, слава Богу, не пострадали. — И шишка на голове у Пармани уже прошла. Нянька пока жила у них — попасть домой она не могла. Ее район превратился в руины. Они ездили туда посмотреть, что да как, но все кругом было оцеплено полицией, и Пармани в ее многоквартирный дом не пустили. У здания обрушилась крыша.

Все учреждения и службы города по-прежнему не работали. Финансовый округ был оцеплен. Работать в обесточенном городе с закрытыми или разрушенными складами, без газа и телефонной связи было немыслимо.

Через несколько минут, поблагодарив Мэгги за помощь, Сара с детьми и нянькой погрузились в колымагу Пармани. Сара оставила Мэгги свой адрес и телефоны — сотовый и домашний. Интересно, подумала она, долго ли просуществует лагерь? Вдруг они с Сетом окажутся на улице? И если лагерь будет еще не ликвидирован, они смогут какое-то время пожить здесь. Это в худшем случае. Прощаясь с Эвереттом и Мелани, Сара подумала, что им вряд ли еще доведется когда-нибудь увидеться, поскольку и Мелани, и Эверетт жили в Лос-Анджелесе. Мелани очень понравилась Саре, которая была абсолютно согласна с Эвереттом: та выступила безупречно. Надо думать, к этому мнению присоединились бы и все присутствовавшие в зале, даже несмотря на ужасающий финал.

После отъезда Сары Мэгги отправила Мелани на склад, решив тем временем поговорить с Эвереттом, благо главный склад, где хранилось все необходимое, располагался довольно далеко. Однако нельзя сказать, что это была хитрая уловка со стороны Мэгги — она действительно нуждалась кое в каких медицинских принадлежностях, прежде всего в хирургических нитях. Все врачи, с которыми она когда-либо работала, как один говорили, что у нее безупречные, аккуратные швы. Этому она научилась за годы пребывания в монастыре. Когда была помоложе, любила рукодельничать. Приятно было сумерничать после вечерней трапезы с сестрами-монахинями. Позже она очень редко брала иголку в руки, если вообще брала. Швы у нее, тем не менее, выходили аккуратненькие и тоненькие.

— По-моему, очень приятная женщина, — сказал Эверетт о Саре. — И вечер у нее на самом деле получился исключительный.

Даже в ее отсутствие он продолжал ее нахваливать. Сара ему нравилась. Хотя она была вполне обычной женщиной — среди людей, его окружавших, ему встречались гораздо более интересные, чем она. Было в ней что-то настоящее, какой-то внутренний стержень.

— Странно, как пересекаются человеческие судьбы, вы не находите? Удивительная вещь — судьба, — проговорил Эверетт. — Я познакомился с вами у отеля «Ритц», потом всю ночь ходил за вами повсюду. И вот теперь мы снова встретились в убежище. В ту же ночь я познакомился и с Мелани, отдал ей свой смокинг. Потом вы с ней пересекаетесь в этом лагере, и тут к вам присоединяюсь я и устроительница вечера, благодаря которому мы все встретились. Ну просто встреча выпускников! В таком большом городе чудо, если встретятся двое знакомых, а мы последние несколько дней то и дело сталкиваемся. Как приятно видеть знакомые лица! Мне это очень нравится! — Он улыбнулся.

— Мне тоже, — согласилась Мэгги. Ей так часто приходилось общаться с совсем чужими людьми, что сейчас она была особенно рада общению со знакомыми.

Они еще немного поговорили, и наконец вернулась Мелани. Она сияла от удовольствия и чувствовала себя победительницей от того, что ей удалось быть полезной и что на складе нашлось все из длинного списка Мэгги. Ей выдали все медикаменты, которые просила Мэгги, бинты нужного размера, эластичные и марлевые, а также целую коробку пластыря.

— По-моему, вы все-таки скорее медсестра, чем монахиня. Без вас раненым пришлось бы плохо, — заметил Эверетт.

Мэгги кивнула, хотя осталось неясным, согласна ли она с этим.

— Я врачую не только телесные, но и душевные раны. Вам кажется, я в большей степени медсестра, потому что с вашей точки зрения это более нормально. На самом же деле я, прежде всего монахиня. Пусть розовые кеды не вводят вас в заблуждение. Я надеваю их просто так, ради забавы. Монашество — мое предназначение. По-моему, «главное достоинство храбрости — благоразумие».[12] Мне всегда нравился этот афоризм, хотя понятия не имею, кто его автор. Кто бы то ни был, а он, я думаю, прав. Если я начну бегать, сообщая первому встречному, что я монахиня, не каждому со мной будет комфортно.

— Почему? — удивился Эверетт.

— Мне кажется, люди монахинь сторонятся, — не смущаясь, заметила Мэгги. — Поэтому очень хорошо, что нам нет больше нужды носить монашеское облачение. Оно всегда настораживало людей.

— А мне так они всегда нравились. Когда я был моложе, монахини всегда производили на меня большое впечатление. Такие красивые, по крайней мере некоторые. Теперь таких молодых монахинь не увидишь. Не знаю, может, это и хорошо.

— Возможно, вы правы. В наше время не идут в монастырь в юном возрасте. В прошлом году в наш орден приняли двух женщин сорока с небольшим, а одной, кажется, вдове, было пятьдесят. Времена изменились, но теперь по крайней мере женщины знают, на что идут, принимая постриг. В мое время многие поступали по неведению. Уходили в монастырь те, кому это было противопоказано. Жизнь в монастыре нелегка, — честно призналась Мэгги. — Какую бы ты ни вела раньше, приняв постриг, начинаешь жить совсем по-другому. И привыкать к новой жизни тяжело. Это всегда суровое испытание. Хотя мне ее, должна признаться, сейчас очень не хватает. Впрочем, я в свою квартиру прихожу только спать. — Эверетт мельком уже видел ее дом. Квартира Мэгги представляла собой маленькую студию в ужасном районе города.

В больницу хлынул новый поток пациентов с мелкими травмами, и Мелани с Мэгги вернулись к работе. Эверетт условился с ними встретиться вечером в столовой, если они смогут вырваться. Никто из них прошлым вечером не ужинал. В итоге вышло так, что и сегодня они пропустили ужин. Прибыла «скорая помощь», и Мэгги понадобилась Мелани, чтобы зашить одной женщине рану на руке. Мелани многому училась у Мэгги. Именно об этом девушка думала, возвращаясь вечером к себе в ангар. Вся честная компания маялась от безделья. Несколько раз Мелани предлагала Джейку и Эшли тоже пойти, куда-нибудь поработать на добровольных началах: не исключено, что они здесь надолго застряли — уж на неделю точно, если верить утренней сводке. Вышка в аэропорту разрушена до основания, так что никуда из города пока не денешься. Аэропорт и дороги закрыты.

— Ну почему ты все время торчишь в лазарете? — ворчала Дженет. — Вот подхватишь там какую-нибудь гадость.

Мелани, отрицательно покачав головой, посмотрела матери в глаза.

— Мама, по-моему, мне хочется быть медсестрой. — Она проговорила это с улыбкой, полушутливо, отчасти поддразнивая мать, но в то же время желая ей досадить. Хотя помогать в лазарете ей действительно нравилось. Нравилось работать с Мэгги. Сколько нового она там узнавала!

— Ты рехнулась! — возмутилась мать с негодованием. — Медсестрой? Это после всего, что я сделала для твоей карьеры? Да как у тебя только язык поворачивается говорить такое?! По-твоему, я горбатилась, стремясь сделать из тебя ту, кем ты являешься сейчас, чтобы ты потом, пустив все это коту под хвост, выносила в больнице горшки? — Одна мысль о том, что Мелани, звезда, у ног которой лежит весь мир, может отказаться от своего звездного статуса и выбрать себе другое поприще, повергла мать в отчаяние.

— Горшки я пока не выношу, — возразила Мелани.

— Будешь, можешь мне поверить. И не говори так больше.

Мелани промолчала. Она поболтала с остальными, пошутила с Эшли и Джейком, а потом прямо в футболке и своих камуфляжных штанах, завалившись на койку, провалилась в сон смертельно усталого человека. Ей привиделось, что она сбежала в армию, где ее стал изводить некий сержант, оказавшийся на поверку матерью. Вспоминая наутро этот сон, Мелани задумалась: что это — ночной кошмар или явь?

Глава 6

В воскресенье утром по громкоговорителю в Пресидио объявили о большом количестве спасенных, вызволенных из лифтов, извлеченных из-под завалов. После землетрясения 1989 года строительные нормы заметно ужесточились, поэтому разрушения оказались не такими масштабными, как могли быть, хотя все равно существенными — слишком уж мощным было последнее землетрясение. Число погибших достигло четырех тысяч. Поиски пострадавших продолжались в городе повсеместно. С момента землетрясения, произошедшего в ночь с четверга на пятницу, прошло всего шестьдесят часов, и надежда найти под завалами живых людей еще оставалась. Живых искали под обломками зданий, на автострадах, под рухнувшими эстакадами.

Новости и ужасали, и в то же время вселяли оптимизм. Люди с угрюмыми лицами расходились с лужайки, куда каждое утро собирались слушать сводки. Многие оттуда шли завтракать в столовую. Сегодня они узнали, что смогут вернуться домой не раньше, чем через несколько недель. Мосты, автострады, аэропорты и многие районы города оставались закрытыми. И сказать, когда наладят электричество, никто не мог, равно как никто не мог сказать, когда жизнь войдет в прежнее русло.

Занятые беседой Эверетт и сестра Мэгги увидели появившуюся из столовой Мелани, где та завтракала в компании матери, ассистентки, Эшли, Джейка и кое-кого из музыкантов. Тех начало одолевать беспокойство: они рвались в Лос-Анджелес, но о том, чтобы вернуться, в ближайшем будущем не стоило и мечтать. Оставалось только набраться терпения и ждать. К тому времени по лагерю уже прошел слух, что в Пресидио находится Мелани Фри. На нее обратили внимание в столовой, где мать не могла не похвастаться дочерью, при этом не задумываясь о последствиях. Пока, однако, никто Мелани своим вниманием не докучал. Люди ее узнавали, но с улыбкой проходили мимо. Все видели, что она слишком загружена работой. Пэм тоже примкнула к добровольцам. Ей поручили регистрировать поступающих в лагерь. Людской поток не иссякал: в городе кончалось продовольствие, и жители искали прибежища в Пресидио.

— Привет, малыш, — запросто, без церемоний приветствовал Мелани Эверетт.

Мелани улыбнулась. На ней были все те же камуфляжные штаны и шлепанцы, зато футболка новая. Мелани откопала ее да еще старый безразмерный и дырявый мужской свитер на одном из столов с пожертвованиями и теперь выглядела в нем как сирота. Сестра Мэгги тоже переоделась, правда, в свое — она захватила вещи из дома. На этот раз на футболке была надпись: «Иисус — парень с нашего двора».

Эверетт громко расхохотался.

— Современный вариант монашеского облачения, надо полагать? — спросил он.

На ногах у Мэгги сегодня красовались красные кеды, и она по-прежнему сильно смахивала на вожатую из детского лагеря. Благодаря своей субтильности Мэгги выглядела моложе своего возраста, то есть лет на тридцать, хотя на самом деле была на двенадцать лет старше и лишь на шесть лет моложе Эверетта. Он смотрелся рядом с ней очень пожилым человеком и, казалось, годился ей в отцы. Лишь в беседе с Мэгги становились очевидными ее жизненный опыт и мудрость.

Эверетт в этот день решил пофотографировать, обойти Пресидио, заглянуть в Марин и Пасифик-Хейтс, посмотреть, что там творится. Всех предостерегали от посещения деловой части города и Финансового центра, которые пострадали сильнее остальных и представляли собой большую опасность. Полицейские посты никого туда не пропускали — слишком велик был риск оказаться погребенным под обломками. Жилые кварталы находились в менее катастрофическом состоянии. Но и там стояло оцепление. Город патрулировали вертолеты. Они летали так низко, что можно было разглядеть лица летчиков. Время от времени они приземлялись на лужайку парка Крисси-Филд в Пресидио. И тогда беженцы с расспросами о состоянии в городе и пригородах плотным кольцом обступали пилотов. Среди обитателей Пресидио было много тех, кто жил на полуострове, в Ист-Бей и районе Марин, куда теперь, когда мосты и автострады закрыли, добраться не представлялось возможности. Достоверной информации не хватало, а слухов хоть отбавляй — о жертвах, разрушениях и всяких ужасах в городе. Новости от летчиков представлялись самым верным, а потому и вселяющим надежду источником сведений.

Сегодня Мелани с утра до вечера, как и в прошлые два дня, помогала Мэгги. В городские больницы продолжали поступать раненые. Некоторых из них по-прежнему отправляли в Пресидио. В тот день в лагерь поступила большая партия медикаментов и продовольствия. Продуктов в Пресидио хватало, поваров, на редкость изобретательных, по-видимому, тоже было более чем достаточно. В одном из ангаров жил с семьей владелец, он же шеф-повар одного из лучших ресторанов города, который, к всеобщему восторгу, взял на себя руководство одной из главных столовых. Так что к питанию претензий не имелось. Вот только на обед ни у Мелани, ни у Мэгги времени никогда не оставалось. Сегодня они, как и почти весь медперсонал, разбирали присланные им посылки.

Мелани едва не уронила большую коробку, которую тащила с большим трудом. Но какой-то парень в драных джинсах и свитере успел подскочить и помог ее удержать. На коробке значилось «Хрупкий груз», а потому помощь оказалась как нельзя более кстати. Молодой человек, улыбаясь, осторожно взял коробку из рук Мелани, и та, вздохнув с облегчением, поблагодарила. В коробке оказались пузырьки с инсулином и шприцы для диабетиков, которых, очевидно, было в лагере немало: при поступлении их сразу же брали на учет.

Из больницы штата Вашингтон для них прислали все необходимое.

— Благодарю вас, — сказала Мелани, переведя дух. — Коробка здоровущая. Чуть не уронила.

— Да вы меньше ее. — Парень улыбнулся. — А я уже видел вас в лагере, — весело заметил он, пока они шли к лазарету. — Что-то лицо ваше мне знакомо. Мы с вами, случайно, не встречались? Я заканчиваю Университет Беркли, будущий инженер, специализируюсь на слаборазвитых странах. Вы не из Беркли? — Он точно знал, что уже где-то видел Мелани. Но та лишь улыбнулась в ответ:

— Нет, я из Лос-Анджелеса.

Высокий голубоглазый парень с такими же светлыми волосами, как у Мелани, выглядел крепким и полным сил.

— Я здесь только на одну ночь, — пояснила Мелани молодому человеку, который не переставал улыбаться, глядя на нее. Он был сражен Мелани, такой красивой даже со спутанными волосами, без макияжа и в грязной одежде. Собственно, все обитатели лагеря походили на потерпевших кораблекрушение.

Парень тоже щеголял в чужих кроссовках. В ночь землетрясения он ночевал у своего приятеля и при первых толчках, как был босой, в одних трусах, выбежал на улицу буквально за мгновение до того, как рухнул дом. К счастью, хозяева дома остались в живых.

— А я из Пасадены,[13] — радостно сообщил он. — Сначала учился в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, но в прошлом году перевелся сюда. Мне здесь нравится. Или по крайней мере нравилось до сих пор. — Он снова улыбнулся. — Хотя и у нас в Лос-Анджелесе случаются землетрясения. — Он занес коробку в лазарет, и сестра Мэгги показала, куда ее поставить. Парню хотелось остаться поболтать с Мелани — ведь она так ничего о себе и не рассказала, и он все гадал, в каком, интересно, колледже она учится, так знакомо было ее лицо. — Меня зовут Том. Том Дженкинз.

— А меня Мелани, — тихо представилась Мелани, не назвав своей фамилии. Уходя, Мэгги улыбнулась. Парень явно не подозревал о том, кто такая Мелани, и это, по мнению Мэгги, было только плюсом. В кои-то веки с Мелани разговаривают как с обычной девушкой, а не со всемирно известной певицей.

— Я работаю в столовой, — продолжал Том. — А у вас, я смотрю, работы тут невпроворот.

— Что правда, то правда, — согласилась Мелани. Парень помог ей распаковать коробку.

— Вы, наверное, здесь еще пробудете какое-то время. Хотя что там! Мы все здесь еще побудем. Я слышал, вышка в аэропорту рухнула, как карточный домик.

— Да, вряд ли мы скоро отсюда вырвемся.

— А до конца занятий осталось всего две недели. В университет, наверное, уже не получится вернуться. И выпускного вечера в этом году скорее всего не будет. Дипломы нам будут высылать по почте. Я собирался провести здесь лето, нашел работу, но теперь все насмарку. Хотя, кто знает, может, здесь еще и потребуются инженеры. Но как только появится возможность, обязательно вернусь в Лос-Анджелес.

— Я тоже, — поддержала его Мелани.

Они принялись разгружать коробку. Парень, как видно, в столовую не торопился. Ему нравилось находиться рядом с Мелани, такой милой девушкой, мягкой и застенчивой.

— А у вас есть медицинское образование? — полюбопытствовал Том.

— Не было до настоящего момента. Вот приобретаю его здесь на собственном опыте.

— Она делает успехи, — подала голос Мэгги, которая вернулась посмотреть содержимое коробки и с удовольствием обнаружила, что там имелось все обещанное. Первая поставка инсулина пришла из близлежащих больниц и военных частей, однако запасы стремительно истощались. — Из нее выйдет отличная медсестра, — с улыбкой прибавила Мэгги и стала раскладывать по местам содержимое коробки.

— Мой брат учится в медучилище. В Сиракьюсе, — сказал Том. Он теперь намеренно тянул время, а Мелани все продолжала улыбаться, глядя ему в глаза.

— Я бы хотела поступить в школу медсестер, — призналась она. — Но боюсь, мама меня не поймет. У нее насчет меня другие планы.

— Какие же? — Парень был заинтригован. Его мучило, что он никак не мог вспомнить, где все-таки ее видел. Хотя, кажется, Мелани очень походила на девчонку из соседнего двора, только красивее. Да нет. Таких соседок, как эта девчонка, у него сроду не было.

— Долго объяснять. То, чего не смогла в своей жизни добиться моя мама, должна, по ее мнению, добиться я. Но это обычная ерунда между матерью и дочерью. Я ее единственный ребенок, и все надежды связаны со мной. — Мелани разоткровенничалась с незнакомым человеком, но он слушал внимательно, с явным участием, и поэтому она так легко открывала ему душу. Впервые Мелани почувствовала, что кого-то может заинтересовать ее внутренний мир.

— А мой отец мечтал, чтобы я сделал карьеру юриста. Он здорово на меня давил. По его мнению, инженер — скучная профессия. К тому же он постоянно твердит, что работа в слаборазвитых странах мне ничего не даст. Отчасти он прав, конечно, но с дипломом инженера я в любой момент смогу сменить специализацию. А юридический факультет я бы возненавидел. Отцу хотелось, чтобы в семье были врач и юрист. Моя сестра физик, преподает в Массачусетсском технологическом институте. У моих родителей просто пунктик насчет образования. Но ведь никакие дипломы человека из тебя не сделают. Одного образования недостаточно. Я хочу, чтобы от меня реально что-то зависело в этом мире. Мои же считают, образование для того, чтобы зарабатывать деньги.

Парень был, очевидно, из образованной семьи, и Мелани не могла объяснить, что ее матери нужно только одно — чтобы ее дочь была знаменита. Самой Мелани хотелось учиться, и она все же рассчитывала поступить когда-нибудь в колледж. Правда, времени при ее занятости — записях и выступлениях — совсем не оставалось, и, если продолжать в таком темпе, мечта так и останется мечтой. Стремясь хоть как-то восполнить пробел в образовании, Мелани много читала и о том, что происходит в мире, имела отчетливое представление. Ей не нравилось, что шоу-бизнес заполняет ее жизнь без остатка.

— Что ж, пойду, пожалуй, — наконец сказал парень. — Мы сегодня варим морковный суп. Повар из меня, правда, никудышный, но пока этого никто не заметил. — Том беспечно рассмеялся и выразил надежду, что они обязательно еще как-нибудь встретятся с Мелани в Пресидио. Мелани, в свою очередь, пригласила его заходить в лазарет, если что, хотя уж лучше пусть все будет в порядке. И парень, махнув рукой на прощание, ушел.

В комнате появилась сестра Мэгги.

— А он ничего себе, — заметила она с блеском в глазах, а Мелани захихикала, как простая девчонка-подросток, которой, в сущности, и была.

— Ага. Приятный. Заканчивает Беркли, будущий инженер. Из Пасадены. — Этот парень как небо от земли отличался от Джейка с его смазливой внешностью, актерством и постоянной реабилитацией в наркологических клиниках. А ведь она его любила. Но вот недавно пожаловалась Эшли, что Джейк ужасный эгоист, никого, кроме себя, в упор не видит. Мелани стала сомневаться в его верности. А Том производил впечатление порядочного человека, хорошего доброго малого. Если б она говорила о нем с Эшли, то сказала бы, что он даже очень ничего себе. Классный. Парень что надо. С мозгами. И потрясной улыбкой.

— Может, вы с ним как-нибудь встретитесь в Лос-Анджелесе, — с надеждой в голосе проговорила Мэгги.

Ей нравилось, когда между молодыми людьми зарождались чувства. Нынешний бойфренд Мелани доверия у нее не вызывал. Он лишь раз заглянул к ней в лазарет и сказал, что воняет там жутко, после чего вернулся в свой ангар, чтобы и дальше валяться на койке. Работа на общественных началах его не прельщала, и он ничуть не смущался, что его обслуживали другие. Ему казалось нелепым для человека статуса Мелани разыгрывать из себя медсестру. Джейк придерживался тех же взглядов, что ее мать, которую страшно раздражало то, чем занималась ее дочь. Дженет пилила Мелани всякий раз, когда та возвращалась вечером из лазарета и без сил падала на койку.

Мэгги с Мелани снова погрузились в работу, а между тем Том, возвратившись в столовую, разговорился с приятелем, выпускником Университета Южной Флориды, в доме которого ночевал в день землетрясения.

— Я видел, с кем ты разговаривал, — улыбнулся приятель. — Ну и ловок же ты, черт возьми! Такую девчонку подцепил!

— Да, — покраснел Том, — она классная. И добрая к тому же. Из Лос-Анджелеса.

— Еще бы! — рассмеялся приятель. Они водрузили баки с морковным супом на огромную газовую плиту, доставленную Национальной гвардией. — Ясно, из Лос-Анджелеса, откуда же еще? Не с Марса ведь в самом деле.

Том не мог взять в толк, что в его последних словах так позабавило друга.

— Что ты хочешь сказать? Она могла бы жить и здесь.

— Черт! Ты что, голливудские сплетни не читаешь? Конечно же, она живет в Лос-Анджелесе — с ее-то карьерой! Господи, да она ведь недавно «Грэмми» получила.

— Да? — Том потрясение уставился на друга. — Ее зовут Мелани… — И тут до него наконец дошло, в чем дело и кто она такая. Он остолбенел. — Ох ты, Господи! Она, наверное, решила, что я полный кретин… Ведь я ее не узнал… А я думаю, милая блондиночка тащит коробку. Сзади она, правда, что надо, — усмехнулся он. Но главное — человек замечательный — скромная, без всяких там звездных закидонов. Когда она говорила о своей матери, о ее далеко идущих планах относительно Мелани, он должен был бы все понять. — Еще она сказала, что хотела бы пойти учиться на медсестру, но мать не позволит.

— И ей-богу, она будет права. С такими-то деньжищами! Я бы на месте матери тоже ее не пустил бы. Ей одни только записи небось миллионы приносят.

Том с досадой возразил:

— Ну и что? А если ей претит то, чем она занимается? Дело ведь не только в деньгах.

— Именно в них, если вращаешься в ее кругах, — практично рассудил выпускник Университета Южной Флориды. — Во всяком случае, она может скопить себе кругленькую сумму, а потом заниматься всем, чего душа пожелает. В роли медсестры, правда, я ее плохо представляю.

— Ей, кажется, нравится ее нынешняя работа, и женщина-волонтер, которой она помогает, очень лестно о ней отзывалась. Скорее всего она не хочет быть узнанной. — Он снова смутился. — Или я один тут не знал, кто она такая?

— Не исключено. В лагере уже прошел слушок, что она здесь, вот только я до сегодняшнего утра сам ее не видел. Что и говорить, шикарная девчонка. Так что, старик, тебе повезло. Вкус у тебя хороший, — одобрил приятель.

— Ну да. Она небось думает, что я остолоп.

— Возможно, она усмотрела в этом нечто оригинальное.

— Вот почему мне ее лицо показалось знакомым. Я ей говорил об этом и даже спросил, не встречались ли мы раньше, — простонал Том. — Думал, может, она тоже из Беркли.

— Нет, старик, — улыбнулся друг. — Она обитает в гораздо более привлекательном месте! Пойдешь еще к ней? — Приятель Тома очень на это надеялся: ему и самому хотелось пообщаться с Мелани — хотя бы раз, просто чтобы можно было потом сказать, что он с ней знаком.

— Может быть. Если отважусь после такого конфуза.

— Ну уж ты как-нибудь. Она того стоит. Ведь другого такого случая свести знакомство со звездой тебе не представится.

— В ней нет ничего звездного. Совсем обычная, — заметил Том. Именно это в Мелани его и подкупало, а уж потом ее доброта и ум. Впрочем, трудолюбие тоже.

— Поэтому не хнычь, что чувствуешь себя болваном. Лучше сходи к ней.

— Да, может быть, — неуверенно отозвался Том и стал помешивать суп. Интересно, придет она обедать или нет?

Эверетт вернулся из похода в Пасифик-Хейтс к концу дня. Ему удалось сфотографировать, как спасатели вытаскивают женщину из-под обломков дома. Она лишилась ноги, но осталась жива. Сцена ее вызволения была настолько трогательной, что даже у Эверетта навернулись на глаза слезы. Последние несколько дней оказались очень тяжелыми. Несмотря на богатый опыт пребывания в горячих точках, Эверетту в лагере довелось увидеть такое, что глубоко тронуло его сердце. Об этом он и говорил с Мэгги, когда они сидели на улице во время первого за долгие часы перерыва. Мелани осталась в помещении и после объявления по громкоговорителю раздавала больным инсулин и шприцы.

— А знаете, — улыбнулся Эверетт, — мне здесь нравится. Даже жаль будет возвращаться в Лос-Анджелес.

— А мне так всегда здесь нравилось, — спокойно отозвалась Мэгги. — Я сразу же, как только попала сюда из Чикаго, влюбилась в этот город. Приехала сюда, чтобы вступить в орден кармелитов, а оказалась в другом. Я полюбила работать на улицах.

— Вы просто вторая мать Тереза, — поддразнил ее Эверетт, не зная, что Мэгги с ней часто сравнивали. У Мэгги с матерью Терезой было много общего — смирение, неиссякаемая энергия и безграничное сострадание к ближнему. Все это являлось следствием ее непоколебимой веры и свойственной ее натуре доброты. Она, казалось, излучала свет.

— С кармелитами мне было бы, пожалуй, слишком скучно: чересчур много молитв и мало дел. Наш орден мне больше подходит, — заключила Мэгги с умиротворенным выражением на лице.

Они сидели, попивая воду. На улице вновь не по сезону потеплело. Так же было и перед землетрясением — не по сезону тепло. Никогда в Сан-Франциско не сличалось такой жары, как в этом году. Предвечернее теплое солнце ласкало лица.

— Вам никогда не хотелось послать все к черту, усомнившись в своем призвании? Вы никогда не подвергали сомнению свое призвание? — с интересом спросил Эверетт. Они с Мэгги подружились. Она совершенно его очаровала.

— С чего бы это? — удивилась она.

— Ведь такое случается со многими. В определенный момент мы начинаем размышлять о своей жизни, о выбранном нами пути. Со мной, например, частенько такое бывало, — признался Эверетт, и Мэгги понимающе кивнула.

— Перед вами стоял более сложный выбор, — мягко сказала она. — Женитьба в восемнадцать, затем развод, расставание с сыном, отъезд из Монтаны, профессия, которая для вас тоже больше чем работа, можно сказать, жизненное призвание. А следовать призванию — значит, принести в жертву личную жизнь. Потом вам пришлось бросить работу, бороться с алкогольной зависимостью. Все это очень непростые решения, их, наверное, трудно было реализовать. Мне намного проще. Я иду туда, куда меня посылают. Послушание. Оно значительно облегчает жизнь. — Голос Мэгги звучал спокойно и уверенно.

— Неужели все так просто? Неужели вы всегда соглашались с теми, кто поставлен руководить вами, и вам никогда не хотелось поступить по-своему?

— Мной руководит Бог, — ответила Мэгги. — Я тружусь, прежде всего, для Него. И отвечая на ваш вопрос, скажу «да», — продолжила она. — Иногда мысли и дела, например, матери-настоятельницы или там епископа мне кажутся глупыми, иногда недальновидными или чрезмерно устаревшими. Но сейчас мне практически предоставили свободу действий. Они знают, что им не придется за меня краснеть, а я стараюсь не слишком критиковать политику городских властей. В противном случае все очень расстраиваются, особенно когда я права, — улыбнулась Мэгги.

— А вас не угнетает отсутствие личной жизни? — У Эверетта это никак не укладывалось в голове. Он был слишком независимым человеком, чтобы жить в послушании и покорности кому бы то ни было, тем более церкви или стоящим у се руководства духовным отцам. А именно это составляло суть существования Мэгги.

— Так ведь это и есть моя личная жизнь. Меня она вполне устраивает. Независимо от того, где я работаю, здесь, в Пресидио, или в Тендерлойне с проститутками и наркоманами. Я здесь, чтобы помогать им во имя Господа нашего. Это что-то вроде службы в армии на благо страны. Я выполняю приказы. Мне не приходится самой выдумывать правила.

Эверетт всегда вступал в конфликт с законами и начальством, что и явилось причиной его запоев. Пьянство стало для него способом не играть по чужим правилам, избегать довлеющего над ним прессинга, который он ощущал на себе, когда другие указывали ему, что делать. Мэгги в этом отношении была куда более покладистой, чем он. Даже теперь, когда Эверетт не пил, начальство раздражало его, хотя сейчас он стал все же более терпимым. Возможно, это пришло к нему с годами, а может, причина в том, что он был в завязке.

— Вас послушать, так все легко и просто, — вздохнул Эверетт, допивая воду.

Он внимательно посмотрел на Мэгги. Она была привлекательной женщиной, но умела держать дистанцию, старательно скрывая от окружающих свою женственность. Их с Эвереттом разделяла глухая стена, которую Мэгги никому не позволила бы разрушить. Эта стена охраняла ее надежнее, чем все монашеские облачения, которые она не носила. Она всегда помнила о данном ею обете, не важно — помнили ли об этом другие.

— Все действительно просто, Эверетт, — подтвердила Мэгги. — Я получаю указания от нашего Отца и выполняю то, что должна, что в настоящий момент представляется правильным. Я здесь, чтобы служить, а не руководить или учить других жизни. Это не мое дело.

— И не мое тоже, — медленно проговорил Эверетт, — но у меня почти по всем вопросам есть свои твердые убеждения. Разве вам не хочется иметь свой дом, семью, мужа, детей? — спросил он.

Мэгги отрицательно покачала толовой:

— Я об этом никогда не задумывалась. Мне никогда не казалось, что в этом мое предназначение. Если б я вышла замуж и родила детей, то заботилась бы только о них. А я хотела заботиться о многих. — Мэгги производила впечатление абсолютно довольного всем человека.

— Разве вы не желаете большего? Для себя лично?

— Нет, — улыбнулась Мэгги, — не желаю. Мне моя жизнь кажется замечательной. Это и есть призвание, Я создана для этой жизни. Это все равно, что быть избранной для какой-то особой цели. Это честь. Вам, я знаю, это кажется жертвой с моей стороны, но это не так. Я ни от чего не отказывалась. Я получила даже больше того, на что когда-либо могла рассчитывать и о чем мечтала. Другого и желать нельзя.

— Счастливица, — вздохнул Эверетт. Ему стало немного грустно. Мэгги действительно говорила искренне, она действительно ничего не хотела иметь более того, что имела. При полном отсутствии желания двигаться вперед и добиваться большего она была совершенно счастлива и самодостаточна, посвятив свою жизнь Богу. — А вот мне всегда хочется того, чего я никогда не имел. Пытаюсь себе представить, каково это — делить жизнь с другим человеком, иметь семью, растить детей. Ведь своего единственного сына я не знаю. С возрастом одиночество становится все менее привлекательным. Начинаешь казаться себе пустым эгоистом. Если с тобой рядом нет близкого человека, который смог бы разделить с тобой горе и радость, то зачем тогда все это? И что потом? Смерть в одиночестве? У меня на личную жизнь никогда не хватало времени — работал военным журналистом. Или просто боялся ответственности после того, как еще совсем зеленым юнцом меня на аркане потащили под венец. Гибель от шальной пули тогда пугала меньше, — удрученно признался Эверетт.

Мэгги ласково дотронулась до его руки.

— Вам нужно разыскать сына. Быть может, вы ему нужны, Эверетт. Ваша встреча может стать для него приятным сюрпризом, а он, в свою очередь, заполнил бы пустоту в вашей жизни. — Мэгги чувствовала, как страдает Эверетт от одиночества. Чем жить в ожидании безрадостного будущего, думала она, уж лучше ему попытаться разыскать сына и наладить с ним отношения.

— Может, вы и правы, — задумчиво отозвался он, но тему переменил. Что-то в ее идее связаться с сыном его смущало. Слишком уж много душевных сил требовал такой поступок. Ведь он так давно не видел Чеда. Тот, вероятно, ненавидит его. Тогда Эверетту самому был всего двадцать один, и возложенная на его плечи ответственность оказалась не по силам. Поэтому-то он и сорвался с места, уехал и следующие двадцать шесть лет пил. Алименты он, правда, платил исправно, пока сыну не исполнилось восемнадцать. Но с тех пор прошло еще двенадцать лет.

— Мне не хватает собраний, — сказал он. — Я всегда, когда не хожу на собрания «Анонимных алкоголиков», чувствую себя паршиво. Вообще я стараюсь посещать их по два раза в день. Бывает, и чаще. — Собраний не было уже три дня. Все замерло в разрушенном городе. Он мог бы попытаться организовать встречи и сам, но ничего для этого не сделал.

— По-моему, вы могли бы устроить собрание здесь, — предложила ему Мэгги. — Мы пробудем тут по меньшей мере неделю, а то и больше. Для вас и многих таких же, как вы, это слишком большой срок. Здесь так много народу, что, готова поспорить, ваша инициатива получит живой отклик.

— Возможно, — улыбнулся Эверетт. Мэгги умела поднять в нем дух. — Я, кажется, люблю вас, Мэгги… по-братски, — спокойно сказал Эверетт. — Я никогда еще не встречал такого человека, как вы. Вы мне как сестра, которой у меня никогда не было и о которой я всегда мечтал.

— Благодарю вас. — Мэгги с улыбкой поднялась. — А вы мне немного напоминаете одного из моих братьев. Того, кто был священником. По-моему, вам стоит подумать об этом, — поддразнила его Мэгги. — Вам есть чем поделиться с другими. Только представьте себе, сколько всего вы услышите на исповеди!

— Да Боже сохрани! Ни за что на свете, даже этим вы меня не прельстите! — воскликнул Эверетт.

Оставив Мэгги в лазарете, он зашел в администрацию лагеря к одному из волонтеров из Красного Креста. Затем вернулся в свой ангар и написал вывеску: «Друзья Билла В.». Членам организации «Анонимные алкоголики» не надо объяснять, что это значит. Имя основателя организации было шифром, означающим собрание «Анонимных алкоголиков». В теплую погоду его можно было провести даже на улице, свернув немного в сторону от любопытных глаз. Во время прогулок по лагерю Эверетт обнаружил маленькую уютную рощицу — вполне подходящее место. Администратор лагеря пообещал ему на следующее утро объявить о собрании по громкоговорителю. Землетрясение свело сюда тысячи людей с их судьбами и проблемами. Пресидио становился городом в городе. Мэгги в очередной раз оказалась права: решив организовать собрание «Анонимных алкоголиков» в лагере, Эверетт сразу почувствовал облегчение и снова подумал о Мэгги и ее благотворном воздействии на него. В его глазах она была не просто женщиной или монахиней — казалось, он встретил фею.

Глава 7

На следующий день Том, стесняясь и робея, опять отправился в лазарет к Мелани, но увидел ее направлявшейся с охапкой белья в ангар, где находились газовые стиральные машины. Неожиданно встретив Тома, Мелани чуть не споткнулась. Извиняясь за свою вчерашнюю глупость, Том помог ей загрузить белье в машину.

— Прости, Мелани. На самом деле я вовсе не такой идиот. Просто до меня не сразу дошло — не ожидал встретить тебя здесь.

Мелани улыбнулась. Ее нисколько не смущало то, что Том ее вчера не узнал. Наоборот, она была довольна.

— Я здесь в четверг выступала на благотворительном вечере.

— Мне очень нравятся твои песни и твой голос. Понятно, что твое лицо показалось мне знакомым, — рассмеялся он, наконец осмелев. — А я-то думал, что видел тебя в Беркли.

— Как бы мне этого хотелось! — Они вышли на улицу. — Я даже рада, что ты меня не узнал. Не представляешь, как раздражает, когда вокруг поднимается вся эта угодливо-подхалимская суета, — призналась Мелани.

— Еще бы! — Они вернулись на центральный двор и, налив себе в бутылки воды из цистерны, что стояла на тележке, присели на бревнышко поболтать. Было замечательно: вдали над поблескивавшими в солнечных лучах водами залива виднелся мост «Золотые Ворота». — А тебе нравится твоя работа?

— Иногда. А иногда становится тошно. Очень уж мать на меня давит. Знаю, мне бы ей спасибо сказать. Ведь это благодаря ей я добилась успеха. Она постоянно об этом твердит. Но ей все это нужно гораздо больше, чем мне. Я просто люблю петь, люблю музыку. Честно говоря, и выступать, и гастролировать бывает весело. А иногда от этого страшно устаешь. Но ничего не поделаешь, приходится выкладываться, иначе за это лучше вообще не браться. Тут вполсилы работать нельзя.

— А ты когда-нибудь делала перерыв?

Мелани отрицательно покачала головой и рассмеялась, зная, до чего по-детски прозвучат ее слова.

— Мне мама не разрешит. Скажет, что это профессиональное самоубийство, что в моем возрасте перерывов не делают. Я хотела поступить в колледж, но с моей работой учиться невозможно. Первый успех пришел ко мне в начале средней школы. И я бросила учебу, стала заниматься с репетиторами и получила аттестат экстерном. Мне в детстве очень хотелось ходить в садик, честное слово, но меня туда не отдали. — Эти слова Мелани даже для ее слуха звучали как сказки «Бедной богатой девочки». Но Том отнесся к ней с пониманием и сразу почувствовал тот прессинг, под которым жила Мелани. В ее словах он не усмотрел ничего забавного, что бы ни думали на этот счет остальные. Мелани была печальна, словно лучшие годы ее юности прошли мимо. А разве на самом деле это не так? Том от всей души пожалел Мелани.

— Мне бы хотелось как-нибудь прийти на твой концерт, — задумчиво проговорил он. — То есть теперь, когда мы с тобой знакомы.

— В июне я выступаю в Лос-Анджелесе. А потом еду на гастроли, сначала в Лас-Вегас, затем по стране. Июль, август и часть сентября. Может, у тебя получится приехать в июне? — Эта идея понравилась обоим, хотя они были едва знакомы.

Они пошли к лазарету. Том проводил Мелани до дверей, пообещав заглянуть к ней как-нибудь еще. Он не поинтересовался, есть ли у нее парень, а сама Мелани забыла сказать ему о Джейке. С тех пор как они поселились в лагере, Джейк стал ей неприятен своим нытьем — постоянно хотел домой. Остальным восьмидесяти тысячам этого тоже хотелось, однако все как-то мирились с ситуацией. Ведь не выбрали же в самом деле его одного, чтобы досадить. Мелани даже пожаловалась на него Эшли накануне вечером: Джейк ведет себя как ребенок, и она с ним уже устала нянчиться. До чего ж он все-таки эгоистичный и инфантильный! Но сейчас по дороге в лазарет, к Мэгги, она напрочь забыла и о нем, и даже о Томе.

Организованное Эвереттом собрание «Анонимных алкоголиков» имело огромный успех. Он был потрясен: на встречу, обрадованные представившейся им возможностью, пришли почти сто человек. Вывеска «Друзья Билла В.» привлекла к себе внимание посвященных, а из утреннего объявления по громкоговорителю они узнали, где состоится встреча. Собрание с многочисленными выступлениями продлилось два часа. Эверетт, шагая в лазарет и намереваясь поделиться радостью с Мэгги, чувствовал себя совершенно другим человеком. А у нее был усталый вид.

— Вы оказались правы! Все прошло просто великолепно! — Глаза Эверетта радостно горели, когда он рассказывал, сколько людей явилось на собрание. Мэгги за него порадовалась. Целый час, пока длилось затишье, Эверетт просидел в лазарете. Мэгги отправила Мелани отдыхать, а сама осталась с Эвереттом.

В конце концов они вместе ушли из больницы, отметившись на выходе. Эверетт проводил ее до здания, где размещались волонтеры от различных христианских церквей, братств и монашеских орденов. Были здесь также несколько раввинов и буддистов в оранжевых одеждах. Эверетт с Мэгги просидели на ступеньке перед входом и пока беседовали, все время кто-то входил и выходил из здания. Мэгги нравилось говорить с Эвереттом, который после собрания почувствовал новый прилив сил.

— Спасибо вам, Мэгги! — Эверетт поднялся, собираясь уйти. — Вы настоящий друг.

— Вы тоже, Эверетт, — улыбнулась Мэгги. — Рада, что у вас все получилось.

Она заволновалась при мысли, что было бы, если б никто не пришел. Но собравшиеся сегодня договорились встречаться каждый день в тот же час, и Мэгги предчувствовала, что затея Эверетта будет иметь успех. Люди жили в постоянном напряжении, впрочем, как и она сама. Священники в их здании каждое утро проводили богослужения, заряжавшие Мэгги положительной энергией на весь день, точно так же как собрание «Анонимных алкоголиков» — Эверетта. Мэгги каждый вечер перед сном посвящала молитве, несмотря на тяжелую работу, которая забирала у нее все силы.

— До завтра, — попрощался Эверетт и ушел.

Мэгги вошла в здание. По освещенной фонарями на батарейках лестнице поднялась наверх. Входя в комнату, которую она делила с шестью монахинями-волонтерами, она думала об Эверетте. Впервые за долгие годы она почувствовала некое отчуждение от других монахинь. Одна из них вот уже два дня сокрушалась, что осталась без монашеского облачения: в монастыре из-за утечки газа начался пожар, и монахини, спасаясь, прибыли в Пресидио в одних ночных халатах и тапочках. Женщина, по ее словам, чувствовала себя без облачения голой. Мэгги терпеть не могла монашеские одежды и надела их на благотворительный вечер лишь потому, что не имела платья и вообще ничего другого, кроме того, в чем работала на улицах.

Мэгги не могла бы объяснить, почему чувствует себя так, почему другие монахини стали казаться ей какими-то недалекими. Она вспомнила, как уверяла Эверетта, что ей нравится быть монахиней. Ей действительно нравилось, но при этом многие служители Бога — и монахи, и даже священники ее раздражали. Иногда удавалось от этого отвлечься. Ведь с ней были Бог и ее подопечные, заблудшие души. Особую неприязнь представители духовного сословия вызывали у нее, когда, ничего не желая вокруг себя видеть, они считали свой жизненный выбор единственно правильным и предпочтительным для всех.

Ее тревожили собственные чувства. Когда Эверетт спросил, испытывала ли она хоть когда-нибудь сомнение по поводу правильности раз и навсегда сделанного выбора, она с чистой совестью ответила отрицательно. Ни раньше, ни сейчас Мэгги не жалела об этом. Только вдруг ощутила, как дороги ей беседы с Эвереттом, его философствования и шутки с остроумными замечаниями. Всякий раз как она думала о нем, ее охватывала тревога: она не хотела привязываться к мужчине. «Может, монахини и правы, — размышляла она. — И нам положено носить монашеское облачение — чтобы напоминать окружающим, кто мы такие, заставляя их держаться от нас на расстоянии. Мы же с Эвереттом опасно сблизились — настолько, что между нами не осталось никаких преград». Правду сказать, условия, в которых здесь приходилось существовать людям, были необычны, они способствовали зарождению дружбы, тесных связей и даже романтических отношений в будущем. Мэгги хотела дружить с Эвереттом, но не больше. Именно об этом она и твердила себе, умываясь холодной водой. Она легла на свою койку и, как всегда, обратилась к Богу. Мэгги старалась не допускать Эверетта в свои молитвы, но он, без сомнения, по-прежнему присутствовал в ее мыслях. Пришлось предпринять осознанное усилие, чтобы закрыться от него. Впервые за долгие годы она напомнила себе, что является Божьей невестой и ничьей больше. Она принадлежит только Ему. Так было, так есть и так будет. Мэгги истово молилась, и ей наконец удалось прогнать из своих мыслей образ Эверетта, на смену которому пришел образ Христа. Мэгги закончила молитву, глубоко вздохнула и, закрыв глаза, умиротворенно уснула.

Добравшись в тот вечер до своего ангара, Мелани почувствовала себя выжатой как лимон. Три дня, полных тяжелого труда в больнице, остались позади. Работа в лазарете приносила Мелани удовлетворение, однако по пути в ангар она вдруг на минуту испытала острую тоску по горячей ванне и уютной постели перед включенным телевизором. Ничего этого в лагере не было. Здесь сотни людей жили все вместе в тесноте и шуме со спертым воздухом и жесткими койками. Мелани, однако, понимала, что еще как минимум несколько дней придется провести здесь. Выехать из города по-прежнему не представлялось никакой возможности. Каждый раз, когда Джейк начинал ныть, она спокойно повторяла, что нужно еще немножко потерпеть. Джейк ее разочаровал окончательно своим бесконечным нытьем и дурным настроением, часто срывая на ней зло. Недалеко от него ушла и Эшли — все плакала, что хочет домой, и жаловалась на посттравматический стресс. Дженет тоже была всем недовольна, однако постоянно заводила новые знакомства и беспрестанно рекламировала свою дочь, а заодно и себя: пусть все знают, какая важная она птица. Мелани это не волновало. Такое повторялось везде, где бы они ни очутились. Музыканты и администраторы Мелани перезнакомились со всеми и день и ночь играли в покер. Мелани с Пэм единственные из всей компании работали, а потому с остальными почти не виделись.

Возвращаясь к себе, Мелани прихватила бутылку вишневой содовой. По ночам зал освещался по краям — там горели факелы на батарейках. В полутьме, если не смотреть под ноги, запросто можно было наткнуться на спящего человека и упасть. Весь пол и проходы занимали люди — кто в спальных мешках на полу, кто в койках. Всю ночь слышался детский плач. Это напоминало обстановку на пароходе в третьем классе или в лагере беженцев, коим, по сути, и являлся Пресидио. Мелани пробиралась к своим. Ее группа занимала более десятка коек, составленных в одном месте, кое-кто спал на полу в спальных мешках. Койки Джейка и Мелани находились рядом.

Мелани присела к Джейку на край постели и потрепала по голому плечу, выглядывавшему из спального мешка. Джейк лежал к ней спиной.

— Привет, малыш, — шепнула Мелани в полутьме.

Шум в ангаре уже стих. Люди рано ложились спать. Все были выбиты из колеи, перепуганы и подавлены: большинство из них землетрясение лишило многого, если не всего. Джейк не пошевелился. Мелани решила, что он спит. Постель матери тоже была пуста — наверное, ушла куда-то. Мелани уже собралась пересесть на свою постель, как спальный мешок Джейка зашевелился, и оттуда вдруг высунулись сразу две головы, испуганные и смущенные, — Эшли и Джейка.

— Что ты здесь делаешь? — сердито и удивленно спросил Джейк.

— Наверное, сплю, — ответила Мелани, не сразу разобрав, что к чему. Однако в следующий момент она все прекрасно поняла. — Хорошенькое дело! — обратилась она к Эшли, подруге всей ее жизни. — Лучше не придумаешь. Какая низость! — воскликнула она, не повышая голоса, чтобы никто не услышал. Эшли с Джейком сели на постели, и Мелани увидела, что оба они раздеты. Эшли, проделав что-то вроде акробатического трюка, выползла из мешка в одной футболке и стрингах — это были ее, Мелани, стринги. — Скотина! — бросила она Джейку и пошла прочь, но он успел схватить ее за руку. Барахтаясь, он выбрался из мешка в одних трусах.

— Да ладно тебе, детка. Мы просто дурачились. Ерунда все это!

На них начали обращать внимание. И что самое неприятное, все знали, кто такая Мелани. Об этом позаботилась ее матушка.

— Да что ты?! А мне так не кажется! — огрызнулась Мелани и, обернувшись, снова посмотрела на них. — То, что ты воруешь мое белье, меня не колышет, Эш, — заговорила она с Эшли, — но воровать у меня парня — это уж слишком, ты не находишь?

— Прости, Мел, — пролепетала Эшли, опустив голову. По ее щекам побежали слезы. — Не знаю, что со мной, здесь так страшно… я боюсь… у меня сегодня самый настоящий психоз. Джейк просто успокаивал меня… я… это не… — Она заплакала сильнее, и Мелани стало противно на нее смотреть.

— Не надо ничего объяснять. Я бы с тобой так никогда не поступила. Если б вы оба оторвали свои задницы от койки и занялись чем-нибудь полезным, то у вас не осталось бы времени трахаться. Вы мне оба отвратительны, — дрожащим голосом сказала Мелани.

— Только не строй из себя праведницу! — выкрикнул Джейк, решив, что лучшая защита — нападение. Но в случае с Мелани это не сработало.

— Да пошел ты!

Появившаяся Дженет в смятении наблюдала за перепалкой, но никак не могла взять в толк, из-за чего сыр-бор. Сегодня вечером она играла в карты с новыми приятельницами и парой очень импозантных мужчин.

— Сама туда иди! Не такая уж ты и крутая, как о себе мнишь! — бросил Джейк в спину удалявшейся Мелани. Мать встревожено устремилась следом за дочерью.

— Что случилось?

— Не желаю это обсуждать! — отрезала Мелани, шагая к выходу, чтобы глотнуть свежего воздуха.

— Мелани, ты куда? — крикнула ей вслед мать, разбудив спящих рядом людей, которые уставились на них.

— На улицу. Не волнуйся, в Лос-Анджелес не уеду. — Мелани выбежала за дверь, а Дженет, вернувшись, нашла рыдающую Эшли и Джейка, который рвал и метал от ярости, в бешенстве швыряясь вещами. Разбуженные шумом люди с соседних коек начали возмущаться, обещая наподдать ему как следует. Джейка не любили. Он всем грубил, а потому, несмотря на свой звездный статус, симпатии в людях не вызывал. Встревоженная Дженет попросила одного из музыкантов угомонить Джейка.

— Как я здесь все ненавижу! — крикнул Джейк и выбежал из ангара.

Эшли кинулась за ним. Она понимала, что сглупила. Эшли знала, как высоко Мелани ценит честность и каково ей сейчас. Скорее всего Мелани ее никогда не простит. Эшли так и сказала Джейку, когда они, босые и завернутые в одеяла, сидели на улице.

— Да пошла она! — сказал Джейк. — И когда нас только, черт побери, выпустят отсюда? — Он просил одного из вертолетчиков отвезти их в Лос-Анджелес, но тот лишь посмотрел на Джейка как на полоумного, ведь они здесь не извозом занимались, а выполняли задание властей.

— Она меня теперь никогда не простит, — всхлипнула Эшли.

— А тебе-то что? — Джейк полной грудью вдохнул холодный ночной воздух. Ну развлеклись они с Эшли немного, ну и что? Делать-то все равно нечего, ведь Мелани так занята своей игрой в Флоренс Найтингейл! Пытаясь оправдаться и перед собой, и перед Эшли, Джейк заявил, что будь Мелани рядом, такого бы не случилось. Так что виновата во всем только она. — Ты гораздо больше женщина, чем она, — сказал он Эшли, которая, уютно прижавшись к нему, жадно ловила каждое его слово.

— Ты это серьезно? — спросила Эшли с надеждой в голосе и на сей раз гораздо менее виновато, чем несколько минут назад.

— Да, Конечно, детка, конечно, — заверил ее Джейк. Несколько минут спустя они вернулись внутрь. И она спала с ним в его спальном мешке, все равно Мелани не вернулась. Дженет притворилась, будто ничего не видит, хотя прекрасно поняла, что случилось. Джейк ей никогда не нравился. Он, на ее взгляд, был недостоин ее дочери: подумаешь, какая звезда! Да еще вся эта история с наркотиками.

Мелани вернулась в лазарет, где переночевала на одной из пустующих коек, которые держали для новых пациентов. Она объяснила дежурной медсестре, что не может ночевать в своем ангаре, и пообещала в случае чего освободить койку по первому требованию. Ей разрешили.

— Не волнуйтесь, — добродушно ответила медсестра. — Спите. Вы неважно выглядите.

— Да, я устала, — подтвердила Мелани.

Она долго лежала с открытыми глазами, не в силах забыть, как из спального мешка показались головы Эшли и Джейка. Джейк ее, в общем, не удивил, хотя она сейчас и ненавидела его, обзывала про себя свиньей за то, что он обманул, причем с ее лучшей подругой. Гораздо больнее она переживала предательство Эшли. Оба они — и Джейк, и Эшли — были слабаками, эгоистами и захребетниками, бессовестно ее использовавшими. В подобной ситуации это должно было неизбежно случиться. На самом деле Джейк не раз ей изменял. Господи, как она устала от разочарований, которые неизбежны при ее известности. Куда, спрашивается, подевались любовь, честность, порядочность, преданность и настоящие друзья?

Мелани крепко спала на больничной койке, когда Мэгги увидела ее там на следующее утро и заботливо укрыла одеялом. Она не знала, что у Мелани стряслось. Скорее всего ничего хорошего. Не от хорошей жизни она пришла сюда ночевать. Мелани во сне походила на ребенка. Оставив ее, Мэгги начала новый день: впереди столько работы!

Глава 8

К утру понедельника напряжение в доме Сары и Сета на Дивисадеро-стрит достигло предела и казалось почти осязаемым. Сет по-прежнему то и дело хватался за все имеющиеся у них телефоны — сотовые, автомобильные и даже свой «Блэкберри», проверял, не включились ли. Но все напрасно. Сан-Франциско все так же оставался отрезанным от мира. Над головой продолжали тарахтеть вертолеты. Они летали очень низко, почти над самой головой, высматривали внизу людей и докладывали обстановку в Службу по ликвидации чрезвычайных ситуаций. Выли сирены. Жители по возможности не выходили из домов. Пустынный город казался призраком. А в доме Сары и Сета явственно чувствовалось приближение катастрофы. Внешне жизнь вроде бы шла своим чередом, все было как всегда, только теперь они почти не разговаривали друг с другом. Откровение мужа так потрясло Сару, что она не могла говорить, сторонилась Сета и все время проводила с детьми.

Накормив их завтраком — запасы продуктов в доме постепенно таяли, — Сара поиграла с ними в саду и покачала на качелях. Молли рассмешило, что дерево упало. Ухо у Оливера после курса антибиотиков болело меньше, и кашель стал проходить. Словом, дети в отличие от родителей жили полной жизнью. Сара с Пармани приготовили детям бутерброды с арахисовым маслом и желе плюс дольки бананов, а после обеда уложили спать. Когда в доме все стихло, Сара зашла в кабинет к Сету. Тот в абсолютной прострации сидел, уставившись в стену.

— Как ты? — спросила Сара.

Сет вместо ответа устремил на нее потухший взгляд. Он выглядел мрачным и растерянным. Выстроенная им для Сары и детей жизнь вскоре должна была рухнуть.

— Пообедать не хочешь? — предложила Сара.

Сет покачал головой и со вздохом поднял на нее глаза.

— Ты понимаешь, что произойдет?

— Не совсем, — тихо ответила Сара и села. — Я знаю только то, что ты мне сказал: у Салли проверят финансовые документы, и тогда выяснится, что деньги инвесторов исчезли. Отследив их путь, выйдут на тебя.

— Это квалифицируется как кража и мошенничество с ценными бумагами. Как первое, так и второе, согласно федеральному уголовному законодательству, является уголовным преступлением. Я уж не говорю об исках, которые подадут инвесторы Салли, да и мои тоже. Начнется такая заваруха, врагу не пожелаешь. Ты и представить себе не можешь! И затянется это, возможно, надолго. — С той самой ночи с четверга на пятницу Сет думал только об этом.

— Что значит «заваруха»? Объясни, — упавшим голосом попросила Сара. Пожалуй, она может вообразить себе их ближайшее будущее. Ведь это в равной мере касается и ее.

— Уголовное дело, наверное. Обвинительный акт большого жюри. Судебное разбирательство. Скорее всего мне дадут срок и посадят. — Он взглянул на свои часы: в Нью-Йорке было четыре. Он должен был вернуть Салли деньги четыре часа назад, к началу его аудиторской проверки. Надо же такому случиться, что их с Салли проверки шли одна за другой. Ну просто закон подлости! И в довершение всего еще это землетрясение, лишившее его всех средств связи и доступа к банкам. Ситуация патовая, руки связаны, и никакой возможности замести следы. — Сейчас Салли уже под колпаком. На этой неделе Комиссия по ценным бумагам приступит к изучению его финансовых документов, а когда откроется наш город, меня ждет то же самое. Мы с Салли в одной лодке. Инвесторы подадут гражданский иск с обвинением в незаконном присвоении их средств, краже и мошенничестве, — подвел итог Сет и, будто желая сделать себе еще больнее, добавил: — Мы лишимся дома и всего нажитого имущества — об этом, и говорить нечего.

— А что потом? — еле выговорила Сара. Возможная потеря всего нажитого угнетала ее все же меньше, чем сделанное недавно открытие: Сет — бесчестный человек, вор и мошенник. Шесть лет они прожили вместе. Она любила его, считала родным человеком, а в итоге обнаружилось, что она его совсем не знает. Если б он у нее на глазах превратился в волка-оборотня, это не так поразило бы ее. — А что будет со мной и детьми?

— Не знаю, Сара, — честно признался Сет. — Тебе, видимо, придется найти работу.

Сара кивнула. Случается кое-что и похуже, это не самое плохое. Раз надо — пойдет работать. Но что будет с их жизнью, с их браком, если Сет попадет за решетку? Что, если он окажется в тюрьме? И когда он оттуда выйдет? Сара даже не могла произнести эти вопросы вслух, а Сет просто молча сидел перед ней, качая головой, и по лицу его струились слезы. К ужасу Сары, Сет сейчас думал больше о себе, а не о том, как она с детьми будет жить, пока он в тюрьме.

— Как ты думаешь, полиция нагрянет сразу же, как откроется город? — Сара не представляла, что их ждет. Ей подобное не приснилось бы раньше и в страшном сне.

— Не знаю. Дело, наверное, начнется с расследования Комиссии по ценным бумагам, но очень скоро оно примет опасный оборот. Как только откроются банки, выяснится, что деньги переведены на мои счета, и тогда мне крышка.

Сара кивнула, стараясь осмыслить его слова и одновременно припомнить, что он говорил ей об этом раньше.

— Ты, кажется, упоминал, что вы с Салли такую схему проворачивали и раньше. И часто? — Сара смотрела без всякого выражения, ее голос звучал хрипло. Сет проворачивал эту аферу не однажды, возможно, даже несколько лет этим занимался.

— Несколько раз, — нехотя ответил Сет.

— Несколько раз — это сколько? — Она хотела знать все.

— Какая сейчас разница? — На щеках Сета заиграли желваки. — Три… может, четыре раза. Салли мне помогал. В первый раз сразу после того, как мы учредили фонд, я хотел немного подтолкнуть дело, привлечь инвесторов. Показать себя с выгодной стороны — ну вроде как товар на витрине… а потом сделал это еще раз. Благодаря моему маневру ко мне пришли крупные инвесторы, поверившие, что у нас в банке несметные богатства.

Сет лгал людям, ловчил, то есть действовал как самый настоящий мошенник. Сара никак не могла свыкнуться с этой мыслью. Теперь причина его стремительного успеха стала ей понятна. Чудо-мальчик, которым все восхищались, оказался вором и лгуном, словом, обычным жуликом. Но он ее муж — вот что страшно. Стало быть, одурачена и она. Сара никогда не стремилась ко всей этой роскоши, которой Сет ее окружил. Она вполне могла бы обойтись без нее. Более того, Сара поначалу относилась к неожиданному богатству с опаской. А Сет все твердил, что он везунчик и деньги даются ему легко, а сказочная жизнь — дома, драгоценности, шикарные машины, самолет — награда за его труд. На поверку же выходит, что все это нажито нечестным путем. Обман скоро раскроется, и все пойдет прахом. И ее жизнь тоже.

— А как у нас дела с налогами? Тоже подлог? — В этом случае тень падет и на Сару. Ведь они с Сетом подавали общую налоговую декларацию. Что станет с детьми, если и ее тоже упекут за решетку? При этой мысли кровь бросилась ей в голову.

— Нет, — успокоил ее Сет. — С налогами все чисто. Я бы тебя не подставил.

— Почему же? — вскинулась Сара. По ее щекам медленно катились слезы. Она была раздавлена. И землетрясение, недавно потрясшее город, по сравнению с их нынешней бедой всего лишь цветочки. — Ведь ты не подумал обо мне, когда решился на обман. Ты подверг риску не только себя, но и нас. — Что скажут родители? Прочитав об этом в газетах, они придут в ужас. Господи, какой стыд! Ведь скрыть ничего не удастся. Сара живо представила себе их историю в числе главных тем газет и теленовостей, а если Сет попадет в тюрьму, тут и говорить нечего. Журналисты будут смаковать каждую деталь, и упиваться ею. Чем выше взлетел, тем больнее падать. Что ж, другого и ожидать нечего. Она встала и принялась ходить по комнате. — Нам нужен адвокат, Сет, очень хороший адвокат.

— Я об этом позабочусь, — ответил он, следя глазами за Сарой. Та устремила взгляд в окно. Упавшие во время землетрясения с подоконника соседского дома цветочные ящики так и валялись на тротуаре бесформенной грудой — цветы вперемешку с землей. Когда дымовая труба провалилась сквозь крышу внутрь дома, хозяева переехали в Пресидио. Образовавшуюся свалку никто не убрал. Город теперь долго придется приводить в порядок. Однако хаос даже в масштабах города не шел ни в какое сравнение с тем ворохом проблем, который предстоит разгребать Саре. — Прости, Сара, мне так жаль, — прошептал Сет.

— Мне тоже, — отозвалась Сара и, обернувшись, посмотрела на него. — Не знаю, имеет ли для тебя это какое-то значение, но я тебя люблю, Сет. Я полюбила тебя с первого взгляда. И до сих пор люблю, даже после всего этого. Правда, не знаю, как у нас сложится дальше. Будем ли мы вместе?.. — Сара не знала, сумеет ли когда-нибудь забыть случившееся, но Сету об этом не сказала. Она не могла смириться с тем, что мужчина, которого она любила, оказался не тем, за кого она его принимала. Так кого же она любила на самом деле? Похоже, совсем другого человека.

— Я тебя тоже люблю, — с несчастным видом отозвался Сет. — Прости. Я никогда не думал, что все так обернется. Что мы попадемся. — Он проговорил это таким тоном, будто речь шла о краже яблока с тележки или о «заигранной» из библиотеки книге. Да сознает ли он вообще всю серьезность своего поступка?

— Не в этом дело. Не в том, попался ты или не попался. О чем ты думал, пускаясь в эту аферу? Ведь ты подвергал себя риску и лгал без всякого зазрения совести всем, в том числе и своим близким, которых тебе не жаль. Я имею в виду не только инвесторов, но и меня с детьми. Ведь дети тоже пострадают. Если ты окажешься за решеткой, с этим клеймом им придется жить до конца своих дней. Что прикажешь думать о тебе?

— То, что я человек и совершил ошибку, — с горечью ответил Сет. — Если они меня любят, то простят. Ты тоже.

— Это не так просто. Не знаю… Как можно забыть, что тот, кому безоглядно доверяла, оказался лжецом и мошенником, вором, жуликом… Как мне теперь тебе доверять?

Сет сидел, молча глядя на Сару. Вот уже три дня он не приближался к ней. Не мог. Сара возвела между ними десятифутовую стену. Даже ночью в постели каждый жался к своему краю, оставляя в середине широкое пространство. Сет не прикасался к Саре, она не могла заставить себя дотронуться до него. Она испытала слишком большое разочарование, чересчур тяжелым для нее было расставание с иллюзиями. Сет ждал от Сары прощения, понимания и поддержки, но она не знала, хватит ли ее когда-нибудь на это.

Ее почти радовало, что город закрыт. Нужно было все хорошенько обдумать. Если б не землетрясение, все осталось бы по-прежнему. Сет преспокойно перевел бы деньги на счет Салли, а тот, в свою очередь, закрыл пробел в своей отчетности. Потом они провернули бы эту схему еще раз и обязательно когда-нибудь на этом все равно погорели. Рано или поздно это должно было случиться. Никому еще не удавалось учесть все нюансы и не попасться, особенно когда совершается преступление такого масштаба. Все было до слез просто и так грязно, что уму непостижимо.

— Сара, ты меня бросишь? — Уход Сары стал бы для Сета завершающим ударом. Он нуждался в ее поддержке, на которую ему, судя по всему, сейчас не стоило рассчитывать. Сара, как честный человек, серьезные претензии предъявляла не только к себе, но и к остальным. Сет, с ее точки зрения, перешел все границы, тем самым поставив семью под удар. А он, в свою очередь, понимал, что Сара этого никогда не простит. Ведь семья для нее святое. Она жила в соответствии со своими принципами, основанными на приоритете чести, и думала, что Сет такой же.

— Не знаю, — честно призналась она. — Я еще не решила, что буду делать дальше. Надо подумать. Содеянное тобой так чудовищно, что я, наверное, еще не осознала это до конца. — Страшные картины землетрясения не поразили ее так, как это. Казалось, на нее с детьми обрушился весь мир.

— Надеюсь, ты все же меня не бросишь, — грустно и жалобно проговорил Сет. — Умоляю, останься. — Сара была ему нужна. Он не выстоит в одиночку. Хотя именно это ему, возможно, предстоит. Но он понимал также и то, что сам виноват в этом.

— Я хочу остаться, — снова заливаясь слезами, сказала Сара. Никогда в жизни ей не было так тяжело, разве только когда они с Сетом думали, что их ребенок не выживет. Молли спасли. А Сета спасти нельзя. Ни один самый лучший адвокат ничего не сможет сделать против улик, которые придут из банка. — Вот только не знаю, смогу ли, — закончила Сара. — Посмотрим, как дело обернется, когда восстановится связь с миром. Скандал, надо думать, разразится очень быстро.

Сет кивнул. Оба понимали: отсутствие связи с внешним миром — отсрочка для обоих. Что-либо предпринять невозможно. Остается только сидеть и ждать. Казалось, в этой ситуации стресс, пережитый во время землетрясения, должен усугубиться. Однако Сара радовалась, что есть время все обдумать. Это обстоятельство она считала преимуществом — скорее своим, чем мужа, который в ожидании грядущих событий бродил по дому, как тигр в клетке. Ему отчаянно хотелось поговорить с Салли, узнать, что там у него в Нью-Йорке, и он проверял свой «Блэкберри», словно ожидая чуда — вдруг оживет? Однако мобильник, как и все вокруг, в том числе, похоже, и их брак, был мертв.

Сегодня, как и три предыдущие ночи, Сет с Сарой устроились на разных краях кровати. Сету хотелось заняться с ней любовью — просто чтобы снять напряжение, убедиться, что Сара все еще любит его, но он не решился к ней приблизиться и не винил ее за холодность. Сара уснула, а он еще долго лежал с открытыми глазами на своей половине. Среди ночи проснулся Оливер. Ребенок, плача, снова тянул себя за уши. У него резались зубы, и Сара точно не знала, что его беспокоит. Она долго укачивала его на руках, сидя в большом уютном кресле-качалке, пока мальчик не заснул. Но класть его обратно в кроватку Сара не стала — так и сидела с ребенком на руках, глядя на луну и прислушиваясь к рокоту вертолетов, патрулировавших город. Похоже на войну, подумала она и поняла, что это действительно так. Их ждут суровые испытания. И ни избежать их, ни что-либо изменить, ни повернуть время вспять невозможно. Их с Сетом жизнь грозила вот-вот рухнуть, как рухнул город во время землетрясения.

Сара так и просидела остаток ночи в кресле-качалке с Олли на руках. В постель она больше не легла. Не могла заставить себя лечь рядом с Сетом. И возможно, никогда уже не сможет. На следующий день она переселилась из спальни в комнату для гостей.

Глава 9

Наступила пятница, восьмые сутки после землетрясения. В Пресидио объявили, что на следующий день откроют дороги и аэропорт, где соорудили временную вышку. На восстановление старой уйдут месяцы. После открытия автомагистралей 280 и 101 станут возможными передвижения в южном направлении, но ремонтные работы на мосту «Золотые Ворота», открывающем дорогу на север, будут продолжаться еще несколько дней. Закрытым оставался также мост Бей-Бридж, реконструкция которого потребует немало времени, а стало быть, тем, кто регулярно ездил в город из Ист-Бей, придется пользоваться другим путем — по мостам Ричмонд и «Золотые Ворота», а на юг — по мосту Думбартон-Бридж. Конечно, машины будут ползти по дорогам с черепашьей скоростью, и поездки из пригорода в город и обратно превратятся в кошмар. Добираться до дома в субботу пока смогут только жители полуострова.

Приятным известием явилось то, что в некоторые районы города позволен доступ и их жители смогут наконец взглянуть, что стало с их жилищами. Обитатели районов, где аварийные работы не завершены, по-прежнему уткнутся в полицейские кордоны и желтую ленту. Сильно пострадавший Финансовый округ все еще находился в плачевном состоянии. Туда никого не пускали, поэтому многие предприятия пока не могли начать работу. Электричество должны были дать лишь в выходные, да и то лишь в одной части города. Говорили, будто полностью электричество подключат месяца через два, в лучшем случае через месяц. Город с трудом восстанавливался. После восьмидневного абсолютного паралича он стал проявлять первые признаки жизни. Однако прежде чем Сан-Франциско окончательно оправится от катастрофы, пройдет еще немало времени. В убежище то и дело слышались разговоры о том, чтобы переехать из Сан-Франциско. Угроза землетрясения уже долгие годы дамокловым мечом висела над жителями, и вот наконец оно случилось, нанеся городу тяжелый ущерб. Но если одни хотели переехать, то другие твердо решили остаться. Старики считали, что до следующего такого землетрясения им не дожить, а раз так, то нет смысла покидать насиженные места. Молодым не терпелось поскорее восстановить разрушенное и начать жизнь сначала. И все же разговоры об опасности проживания в этом городе не прекращались. Слишком многого лишились здесь люди, слишком большого страху натерпелись. В помещениях, приспособленных под спальни, в столовой, на прогулках и даже на пляжах, тянувшихся вдоль парка Крисси-Филд, постоянно слышался ропот встревоженных голосов. В солнечный день отвлечься от страшных воспоминаний было проще, но наступала ночь, и люди снова испытывали переходящий в панику страх, который не покидал их с начала землетрясения. Словом, время для всех было тяжелое, и испытания еще не кончились.

После сообщения о том, что на следующий день откроется аэропорт, Мелани с Томом пошли к берегу, где устроились поболтать, глядя вдаль, на залив. Мелани рассказала Тому о Джейке и Эшли. С тех пор она ночевала в лазарете. Ее очень тянуло домой, чтобы поскорее отделаться от обоих, но в то же время хотелось узнать Тома поближе.

— Что теперь думаешь делать? — тихо спросила она.

Том благотворно действовал на нее, рядом с ним она чувствовала покой и умиротворение. Приятно находиться рядом с уверенным и порядочным человеком, к тому же никак не связанным ни с ее работой, ни с шоу-бизнесом вообще. Мелани осточертели все актеры, певцы, музыканты и прочие чокнутые, с которыми ей приходилось иметь дело изо дня в день. С некоторыми она заводила романы, всегда кончавшиеся так же плачевно, как с Джейком, или того хуже. Самовлюбленные болваны, наркоманы, психи или просто мерзавцы стремились использовать ее в своих целях. Эти люди не знали, что такое нравственность и что такое честь. Всегда и везде они думали лишь о своей выгоде. Мелани не устраивало их общество. Она в свои девятнадцать представляла собой несравненно более цельную и нравственную личность. Она никогда не пробовала наркотики, была честной, верной и абсолютно не зацикленной на себе. Того же Мелани ждала от других. Последние несколько дней они с Томом много говорили о ее карьере и профессиональных амбициях. Бросать шоу-бизнес Мелани не собиралась, но строить карьеру хотела самостоятельно. Хотя мать вряд ли допустит такое. Мелани призналась Тому, что ей надоели постоянный прессинг и контроль, а также бесконечное мельтешение вокруг разных лиц, желающих с выгодой воспользоваться знакомством с ней. Тома поражали логика Мелани и ее здравый смысл.

— Придется съездить в Беркли, чтобы освободить квартиру, — ответил он. — Но сделать это, как видно, удастся еще не скоро. Придется по крайней мере дождаться, когда откроют «Золотые Ворота» и Ричмонд-Бридж, чтобы добраться до Ист-Бей. Потом я вернусь в Пасадену. Летом хотел здесь пожить. У меня в Лос-Анджелесе осенью наклевывалась работа, но теперь все может измениться — это зависит от того, скоро ли заработают предприятия. Впрочем, можно поискать и что-то другое. — Том, как и Мелани, здраво смотрел на вещи и четко видел свою цель. Ему было двадцать два, он хотел поработать несколько лет, а потом поступить в бизнес-школу, возможно в Калифорнийский университет. — А ты? Какие у тебя планы на ближайшие несколько лет?

Ее планов на такую перспективу они еще не касались. Том, правда, помнил, что в июле у нее концерт в Лас-Beгace с последующим гастрольным турне. Мелани претило выступать в этом городе, хотя это, безусловно, важный концерт в рамках большого турне. В сентябре после гастролей она собиралась вернуться в Лос-Анджелес, но что у нее намечалось на июнь, сейчас, когда еще май не кончился, Том не знал.

— На следующей неделе я работаю в студии — записываю новый альбом. Готовлю материал, который использую во время гастрольного турне. Это своеобразная разминка. А в остальном до июльского концерта в Лос-Анджелесе, после которого отправляюсь на гастроли, я совершенно свободна. Ты к тому времени вернешься в Пасадену? — В ее словах прозвучала надежда, и Том, окрыленный, улыбнулся. Знакомство с Мелани само по себе чудо, а о возможности еще раз ее увидеть можно было только мечтать. Ему казалось, что Мелани, вернувшись в Лос-Анджелес, тут же его забудет. — Вот бы ты пришел на концерт в Лос-Анджелесе! Правда, мои концерты обычно превращаются в сущий дурдом, но тебе вдруг понравится? Хочешь — возьми с собой пару друзей.

— Моя сестра с ума сойдет от счастья, — улыбнулся Том. — Она в июне тоже будет дома.

— Приводи ее, — кивнула Мелани и шепнула: — Позвони мне, когда вернешься.

— А ты на мой звонок ответишь? — с сомнением в голосе спросил Том.

Она вернется к своей обычной жизни и снова станет суперзвездой. Чем он может ее заинтересовать? Он всего лишь будущий инженер — пустое место на ее радаре. Но он питал надежду, что Мелани нравится его общество.

— Конечно, — заверила его Мелани. — Буду ждать твоего звонка. — Она нацарапала ему номер своего мобильника. Сотовая связь в Сан-Франциско еще не заработала, компьютеры тоже. Поговаривали, будто на следующей неделе связь восстановят.

Мелани с Томом направились в лазарет.

— Впереди у тебя гастроли, наверное, со школой медсестер придется повременить, — заметил Том.

— Да уж. В этой жизни точно.

Мелани уже успела познакомить Тома с матерью. Впечатления на Дженет он не произвел. А диплом инженера можно вообще выкинуть на помойку. Мелани нужна достойная пара: продюсер, режиссер, известный певец или знаменитый киноактер — словом, личность известная, о ком трубят все газеты и кто может пригодиться ей в карьере. Джейк, несмотря ни на что, был приманкой для журналистов и этим требованиям отвечал. А этому сосунку никогда не стать человеком их круга. Его скучная, вся такая правильная, высокообразованная семейка из Пасадены была Дженет тем более безразлична. Однако волноваться она не спешила: Мелани, уехав из Сан-Франциско, тут же выбросит парня из головы. Об их планах встретиться в Лос-Анджелесе она ничего не знала.

Мелани весь день работала с Мэгги. Вечером они съели на двоих пиццу, которую им принес из столовой Том. Кормили в лагере по-прежнему на удивление вкусно благодаря регулярным поставкам на вертолетах свежего мяса, фруктов и овощей, а также опыту и энтузиазму местных поваров. Немного погодя к ним присоединился Эверетт. Он провел в Пресидио последнее для себя собрание «Анонимных алкоголиков», передав бразды правления новому секретарю — женщине, чей дом в Марине оказался разрушен, а потому жить в Пресидио ей предстояло еще несколько месяцев. Число участников собраний всего за последние несколько дней значительно возросло. В этих встречах Эверетт черпал силы, он снова и снова благодарил Мэгги за удачную идею. Но Мэгги великодушно заверила его, что он и без нее пришел бы к этому. Мелани с Томом пошли прогуляться в последний раз перед разлукой, а Эверетт с Мэгги остались. Воспоминания об этом времени никогда не сотрутся в их памяти.

— Совсем не хочется ехать в Лос-Анджелес, — признался Эверетт. Мелани с Томом обещали вернуться пораньше, чтобы попрощаться: жители Лос-Анджелеса отбывали из лагеря завтра рано утром, а потому на работу Мелани уже не выйдет. — Вы здесь справитесь одна? — Несмотря на присущую ей энергичность, чувствовалась в Мэгги какая-то беззащитность, что так нравилось Эверетту.

— Не говорите глупостей, конечно, справлюсь. Я работала и не в таких условиях. Взять хотя бы наш квартал! — рассмеялась она.

Эверетт ответил улыбкой:

— Я тоже. Но как мне здесь с вами было хорошо, Мэгги.

— Сестра Мэгги, — с усмешкой поправила его она. Непонятно, какое чувство возникло между ними, но оно вызывало в ней тревогу. Эверетт видел в ней женщину. Мэгги напомнила, что монахини не нуждаются в чьей-либо заботе — о них заботится сам Господь. — «Мой Творец есть мой супруг», — ответила она цитатой из Библии. — Обо мне заботится Он. И потому со мной все будет в порядке. Постарайтесь, чтобы у вас в Лос-Анджелесе тоже все сложилось. — Мэгги все же надеялась, что Эверетт как-нибудь съездит в Монтану и разыщет сына, хотя и знала, что он к этому не готов. Они обсуждали такую возможность, и Мэгги все уговаривала Эверетта подумать над этим.

— У меня впереди уйма работы — нужно подготовить здешние снимки. У начальства просто челюсть отвиснет. — Эверетт улыбнулся. Ему не терпелось поскорее взглянуть на кадры с Мэгги, сделанные в ночь землетрясения и после. — Я вам пришлю фотографии.

— Хорошо бы, — улыбнулась Мэгги. Это время для многих явилось знаменательным периодом жизни — для кого-то трагичным, а для кого-то, напротив, благодатным. Мэгги сказала сегодня об этом Мелани. Она надеялась, что девушка в будущем продолжит работу в рядах волонтеров. Ведь у нее, такой тактичной и мягкой, все отлично получалось, особенно успокаивать людей. — Из нее вышла бы отличная монахиня, — сказала Мэгги, чем вызвала у Эверетта гомерический хохот.

— Только не вздумайте ее агитировать. Эта девчонка в ваши ряды не вступит никогда, не дождетесь. Ее мать не допустит.

Эверетт видел Дженет лишь раз — рядом с Мелани, — но с тех пор знал ей цену. Ее крикливость, самодурство и грубость вызывали отвращение. Во всю спекулируя успехом дочери, она помыкала Мелани, как пятилетним ребенком.

— Я предложила ей отыскать в Лос-Анджелесе какую-нибудь католическую миссию. Она смогла бы помогать бездомным. По признанию Мелани, она хотела бы однажды прервать карьеру и уехать месяцев на шесть в какую-нибудь страну помогать бедным. Разве это не удивительно? И это могло бы ей пойти на пользу. Мелани живет в сумасшедшем мире, и перемена деятельности дала бы ей необходимую передышку.

— По-моему, с такой матерью, как у нее, это маловероятно. Тем более что Мелани получает «Грэмми» и платиновые диски. Придется подождать, прежде чем она решится на нечто подобное, если вообще когда-нибудь на это отважится.

— Трудно сказать, — заметила Мэгги. Она дала Мелани координаты священника в Лос-Анджелесе, который давно и успешно проводил благотворительную работу среди бездомных и каждый год на несколько месяцев ездил в Мексику.

— А вы? — спросил Эверетт. — Какие у вас планы? При первой возможности вернетесь в Тендерлойн? — Этот квартал внушал отвращение. Он казался ему слишком опасным, хотя Мэгги этого не признавала.

— Пока, наверное, поживу здесь. Со мной останутся еще несколько монахинь и священников. Многим здешним обитателям некуда идти. Убежище в Пресидио будет открыто по крайней мере еще полгода. Я останусь при лазарете. Возможно, съезжу несколько раз домой посмотреть, как там дела. Но здесь работы намного больше. В Пресидио я нужна в качестве медсестры.

Отличной медсестры, подумал Эверетт.

— Когда я вас снова увижу, Мэгги? — Этот вопрос, по-видимому, очень беспокоил Эверетта.

— Не знаю, — немного взгрустнув, ответила Мэгги, однако тут же вспомнила, о чем все время хотела сказать ему, и улыбнулась. — Знаете, Эверетт, я тут вспомнила один старый фильм. Я смотрела его в детстве, с Робертом Митчумом и Деборой Керр. Картина уже тогда была старой. Морпех и монахиня попадают на необитаемый остров. Они почти влюбляются друг в друга. Но только почти. Во всяком случае, они оказываются достаточно благоразумными, чтобы не допустить крайности, а потому в итоге остаются друзьями. Поначалу морпех позволяет себе всякие вольности и шокирует монахиню своим поведением. Он много пьет и постоянно требует выпивку, которую монахиня от него прячет. В конце концов он меняется под ее благотворным влиянием. Ей все же удается наставить его на путь истинный. Ну и он начинает проявлять заботу о ней, а она — о нем. Действие происходит во время Второй мировой войны. На острове они прячутся от японцев. В конце концов их спасают. Морской пехотинец возвращается в морскую пехоту, а монахиня — в монастырь. Картина называется «Небеса все знают, мистер Эллисон». Чудный был фильм, мне очень понравился. Из Деборы Керр вышла прекрасная монахиня.

— Из вас тоже, — грустно проговорил Эверетт. — Мне будет вас не хватать, Мэгги. Такое удовольствие было каждый день беседовать, с вами.

— Когда восстановится сотовая связь — хотя будет это, я подозреваю, не скоро, — можете мне звонить. Я стану за вас молиться, Эверетт, — сказала Мэгги, глядя ему в глаза.

— Быть может, я тоже буду молиться за вас, — отозвался Эверетт. — Вам не кажется, что у нас с вами все так же, как в том фильме, где герои чуть не влюбились друг в друга?

Мэгги долго молчала.

— Думаю, мы с вами не менее разумные люди. Монахини не влюбляются.

— А если это все же случится?

— Не случится. Они не могут влюбиться, поскольку уже замужем. За Господом.

— Но ведь бывает, что монахини покидают монастырь. И даже выходят замуж. Ведь ваш брат, к примеру, сложил с себя сан. Мэгги…

Однако Мэгги его остановила. Если он не в состоянии сохранять дистанцию в их отношениях, то дружба оказывается под вопросом.

— Не надо, Эверетт. Я ваш друг. А вы, надеюсь, мой. Давайте ценить это.

— А если я хочу большего?

— Не хотите, — возразила Мэгги. Ее пронзительно-голубые глаза улыбались. — Вы просто упрямо желаете недостижимого. Или вам просто хочется думать, что желаете. Вокруг вас столько других женщин.

— Но такой, как вы, нет. Ни одной, похожей на вас, я никогда не встречал.

Мэгги рассмеялась:

— Вот и чудесно! Однажды вы возблагодарите за это судьбу.

— Я уже благодарен ей за то, что встретил вас, — с серьезным видом сказал Эверетт.

— И я тоже. Вы прекрасный человек, и знакомство с вами для меня честь. Убеждена, вас ждет еще одна Пулитцеровская премия за последние снимки. — Эверетт однажды во время своих рассказов о своей жизни и работе с некоторым смущением все же упомянул о премии. — Или другая не менее достойная награда! Поскорей бы увидеть, какие фотографии опубликуют. — Она плавно выводила его на более безопасную тему, и он это понял. Мэгги, однако, не желала приоткрыть ему другую дверь, равно как не желала и ему позволить сделать это.

Около десяти часов Мелани с Томом вернулись попрощаться. Они выглядели счастливыми и немного одурманенными новизной зарождающегося между ними романа.

Эверетт им позавидовал. Вся жизнь была у них впереди, его же почти конченой, по крайней мере ее лучшая часть. Хотя на самом деле благодаря «Анонимным алкоголикам» и его исцелению он жил сейчас гораздо лучше, чем раньше. Если бы еще не скучная работа!.. Ему не хватало адреналина, военных действий. Но землетрясение снова добавило в его жизнь огня, и снимки, он надеялся, должны выйти отличные. Однако его пресную, опостылевшую работу никто не отменял. Хочешь, не хочешь, придется к ней вернуться. Вернуться к тому, что не требует ни особого умения, ни его опыта, ни знаний. А виной всему пьянство, с которым он, правда, теперь уже справился.

Пожелав Мэгги спокойной ночи, Мелани поцеловала ее на прощание, и они с Томом ушли. Эверетт уезжал вместе с девушкой и ее свитой на следующий день. Они покидали Сан-Франциско среди первых. Автобус Красного Креста должен ждать их в восемь утра. Позже в разных направлениях отправились другие автобусы. Отъезжавших предупредили, что добираться до аэропорта, скорее всего, придется в объезд, переулками и второстепенными дорогами, поскольку автострада еще не совсем свободна от препятствий. Чтобы добраться до места назначения, потребуется не меньше двух часов, если не больше.

Эверетт грустно попрощался с Мэгги. Обняв ее на прощание, он что-то незаметно вложил ей в руку. Разжав после его ухода ладонь, Мэгги увидела на ней монетку анонимного алкоголика. Эверетт считал ее своим талисманом. Глядя на нее, Мэгги улыбнулась сквозь слезы и спрятала монетку в карман.

Том тем временем проводил Мелани до ангара. Последнюю ночь в лагере она решила провести у себя со своей группой. После случая с Джейком и Эшли она возвращалась туда впервые, хотя не раз видела их на лужайке перед ангаром. Однако сталкиваться с ними лицом к лицу избегала. Несколько раз Эшли приходила в лазарет поговорить, но Мелани всегда удавалось сбежать через заднюю дверь, предварительно попросив Мэгги встретить Эшли. Мелани не имела ни малейшего желания слушать лживые оправдания или выдумки. Эшли с Джейком, по мнению Мелани, стоили друг друга. Ей приятнее было общаться с Томом. Он оказался серьезным и добрым, похожим но характеру на нее.

— Как только телефоны заработают, я тебе тут же позвоню, Мелани, — пообещал Том и, видя ответную радость в ее глазах, пришел в восторг. Ему казалось, будто он вытянул счастливый билет, и никак не мог поверить своей удаче. Мелани самая славная девчонка из всех, кого он встречал.

— Я буду скучать, — тихо сказала Мелани.

— Я тоже. Удачи тебе с записью альбома.

Она пожала плечами:

— Это ерунда, не работа, а удовольствие, если дело спорится. По возвращении придется много репетировать. Я уже чувствую, что теряю форму.

— Это трудно себе представить. Я бы на твоем месте на этот счет не переживал.

— Я буду о тебе думать, — пообещала Мелани и рассмеялась. — Никогда бы не поверила, если б кто-то мне сказал, что я способна испытывать ностальгию по лагерю беженцев в Сан-Франциско.

Том рассмеялся вслед за ней и неожиданно поцеловал Мелани так, что у нее захватило дух. Она с улыбкой подняла на него глаза. Все произошло очень быстро. Это был их первый поцелуй. До этого их общение ограничивалось только совместными дружескими прогулками и разговорами. Но, несмотря на то что в их отношениях появилась новая грань, Мелани надеялась, что они по-прежнему останутся друзьями.

— Береги себя, Мелани, — тихо сказал Том. — Спокойной ночи, добрых сновидений. Утром еще увидимся.

В столовой для отъезжающих утром готовили сухие пайки. Кто знает, сколько придется ждать в аэропорту и будет ли там возможность поесть… Скорее всего этого им не предложат, а потому в столовой собирали с собой еды столько, чтобы отъезжающим хватило надолго.

Мелани с задумчивой улыбкой проскользнула в ангар. Своих она нашла там же, где и всегда. Эшли спала одна на своей койке. Но Мелани теперь это было безразлично. Мать храпела, полностью одетая. Предстояла последняя ночь в убежище. Завтра, когда они вернутся в Лос-Анджелес, в привычный уют, все пережитое окажется сном. Но эту неделю Мелани запомнит на всю жизнь.

Тут она заметила, что Эшли не спит, но не подала виду. Джейк лежал к ней спиной и даже не пошевелился, когда она вошла. Но Мелани только вздохнула с облегчением. Не очень-то ей хотелось его видеть. Но еще больше — ехать с ним вместе завтра. Однако все они летели в одном самолете, а с ними еще человек пятьдесят из убежища.

Мелани юркнула под одеяло на своей койке и услышала шепот Эшли:

— Мел, Мел… прости меня.

— Ничего, Эш, все в порядке, не волнуйся, — ответила Мелани, думая о Томе. И, повернувшись спиной к подруге детства, с чистой совестью уснула через пять минут сном праведницы.

Эшли же всю ночь не сомкнула глаз, ворочаясь с боку на бок. Она потеряла лучшую подругу навсегда. И уже знала, что Джейк того не стоил.

Глава 10

На следующее утро Том с сестрой Мэгги пришли провожать отъезжающих. К лагерю подали два школьных автобуса. Путь до аэропорта предстоял неблизкий, а потому пассажиров в дорогу снабдили сухими пайками, которые Том вместе с другими волонтерами, работавшими в столовой, собирали всю ночь вплоть до шести утра.

Кое-кто из отъезжающих всплакнул. Удивительное дело, люди, с такой страстью стремившиеся вырваться из лагеря, при расставании с новыми друзьями испытывали сожаление. Со всех сторон слышались обещания звонить, писать и даже наведаться в гости. Совместно пережитые горе, страх и боль навсегда связали бывших беженцев.

Пока Том что-то тихо говорил Мелани, Джейк, Эшли и вся остальная компания садились в автобус. Дженет громко торопила Мелани, даже не думая попрощаться с Томом. Она лишь помахала рукой двум провожавшим ее женщинам. Домой хотелось всем, вот только многим после землетрясения было некуда ехать: жители Лос-Анджелеса считались счастливцами, они наконец возвращались к нормальной, привычной жизни, которой в Сан-Франциско еще ждать и ждать.

— Ну счастливо, Мелани, — прошептал Том, нежно, с поцелуем привлекая ее к себе.

Мелани не знала, смотрит ли на них Джейк. После случившегося ей это было безразлично. Между ними все кончено. И давно стоило положить конец их отношениям. Вернувшись в Лос-Анджелес, Джейк наверняка возьмется за старое — опять вернется к наркотикам.

В лагере ему волей-неволей приходилось обходиться без них, хотя как знать, может, он и там их добывал каким-то образом. Однако и это Мелани теперь не интересовало.

— Вернусь в Пасадену — позвоню.

— Пока, — шепнула Мелани и, легонько поцеловав его в губы, вскочила в автобус. Не замечая Джейка, бросившего на нее злобный взгляд, она прошла мимо.

Мэгги, прощаясь с Эвереттом, показала, что держит его монетку в кармане.

— Пусть эта монетка всегда будет при вас, Мэгги. Она принесет вам удачу.

— Удача всегда со мной, — с улыбкой ответила она. — Вот, например, мне посчастливилось познакомиться с вами.

— И все же мне посчастливилось больше. Будьте здоровы и берегите себя. Я буду держать с вами связь, — пообещал Эверетт и поцеловал Мэгги в щеку. Заглянув напоследок в ее бездонные синие глаза, он поднялся в автобус.

Когда автобус тронулся, Эверетт открыл окно и помахал Мэгги рукой. А та вместе с Томом еще долго стояла и смотрела вслед отъезжающим. Но вот автобус скрылся из виду, и Том с Мэгги пошли по своим делам. Молчаливая и печальная Мэгги, вернувшись в больницу, все гадала, доведется ли ей еще когда-нибудь увидеться с Эвереттом. Что ж, на все воля Божья. Если нет, значит, нет. Она считала себя не вправе просить большего. Уже той замечательной недели, проведенной с Эвереттом, ей хватит на всю жизнь. Мэгги нащупала в кармане заветную монетку и вернулась к своим делам. Она отдалась работе со всем рвением, на которое только была способна, лишь бы не думать о нем.

Путь в аэропорт оказался даже длиннее, чем предполагалось вначале. Приходилось постоянно объезжать препятствия. Дорога была полностью разбита, эстакада разрушена. Мимо обвалившихся домов они окольными путями пробирались к аэропорту. Только к полудню автобус прибыл на место. Оказалось, пострадало несколько терминалов. От вышки, еще девять дней назад поднимавшейся над аэропортом, не осталось и следа. Прибывшие увидели лишь горстку людей и несколько самолетов. Предназначенный им самолет стоял наготове. Разношерстная толпа беженцев, регистрирующихся на рейс, выглядела, мягко говоря, непрезентабельно. Кредитных карт не было почти ни у кого, и лишь немногие имели при себе наличные. Те, у кого денег не было, летели за счет Красного Креста. Кредитные карты Мелани хранились у Пэм, которая и расплатилась за билеты всех членов группы. У Пэм в Пресидио, кстати сказать, тоже осталось много друзей. Когда она покупала билеты, Дженет настояла, чтобы Мелани летела первым классом.

— Мама, ну зачем? — тихо сказала ей Мелани. — Я хочу со всеми.

— Это после всего, что мы пережили? Нам должны были предоставить отдельный самолет. — Дженет, очевидно, запамятовала, что и другим досталось не меньше. Эверетт, в это время расплачивавшийся за свой билет по чудом сохранившейся кредитке журнала, бросил взгляд на Мелани. Та улыбнулась ему, красноречиво закатив глаза. В этот момент приблизились Эшли с Джейком. Эшли, всякий раз оказываясь возле старой подруги, по-видимому, испытывала неловкость. Джейку это все уже до смерти надоело.

— Боже мой, скорее бы в Лос-Анджелес! — почти прорычал он.

Эверетт с улыбкой посмотрел на него.

— А нам всем, знаете ли, до смерти хочется еще пожить здесь, — поддел он Джейка. Мелани рассмеялась. Однако и Эверетт, и Мелани действительно были бы не прочь задержаться — у обоих в лагере остались дорогие им люди.

Обслуживавшие их сотрудники авиалиний отнеслись к пассажирам с пониманием. Представляя, что пережили эти люди, они со всеми, а не только с Мелани обращались как с VIP-персонами. Вся группа — и музыканты, и технические менеджеры возвращались вместе с Мелани, хотя изначально должны были лететь по билетам, купленным организаторами благотворительного вечера. Однако билеты эти сгинули в отеле. Все эти дела Пэм собиралась уладить позже. Сейчас главное — поскорее вернуться домой. Ведь сообщить родным и близким, что они живы-здоровы, можно было только через Красный Крест с его бесценной помощью. Теперь заботу о них брала на себя авиакомпания.

Пассажиры расселись по местам. Самолет поднялся в воздух, и пилот обратился к пассажирам с приветствием, выразив надежду на то, что последние дни их не сломили. После этих слов кто-то заплакал. Эверетт сделал несколько последних снимков Мелани и ее группы. Они сейчас мало чем напоминали тех, какими прибыли в Сан-Франциско. На Мелани были хоть и другие, но тоже военные штаны и тоже подпоясанные веревкой. Болтавшаяся на ней футболка, как видно, принадлежала раньше крупному мужчине. На Дженет осталось кое-что из ее собственных вещей, в которых ее видели еще за кулисами на благотворительном вечере. Брюки из полиэстра, например, не пострадали, хотя она, как и все остальные, разжилась несколькими свитерами со столов с пожертвованиями. Тот, что она натянула сегодня, был ей на несколько размеров мал и выглядел неважно с синтетическими штанами и туфлями на высоких каблуках, которые Дженет категорически отказывалась сменить на шлепанцы, хотя в шлепанцы переобулись все. Национальная гвардия выдала Пэм полный комплект военной формы. А технические менеджеры с музыкантами в рабочих спецовках напоминали заключенных. В общем, картинка, по мнению Эверетта, была супер — из тех, что «Скуп», очевидно, поместит на обложке для контраста со снимками выступающей на вечере Мелани — в облегающем платье из сеточки с блестками и в туфлях на платформе. Сейчас ее ноги, по ее собственному признанию, стали как у фермерши: шикарный педикюр, сделанный в Лос-Анджелесе, в лагере стерся от грязи и щебенки, попадавшей в резиновые шлепки. Эверетт по-прежнему щеголял в своих неизменных ковбойских сапогах из кожи черной ящерицы.

В самолете подавали шампанское, орешки и сухие соленые крендельки. Менее чем через час самолет приземлился в аэропорту Лос-Анджелеса, где беженцев встречали боевыми возгласами, криками, свистом и слезами. Это были ужасные дни — кому-то повезло больше, кому-то меньше, но несладко пришлось всем. Все наперебой рассказывали о том, что им довелось пережить: о спасении и выживании, о травмах и своих страхах. В толпе прилетевших был мужчина на костылях с загипсованной ногой, у некоторых в гипсе были руки. Мелани узнавала тех, кому Мэгги накладывала швы. Ей казалось, что через них прошло пол-лагеря. Вспоминая Пресидио, Мелани уже скучала по Мэгги. При первой же возможности она собиралась позвонить ей на сотовый.

Пассажиры, едва сойдя по трапу, оказались в плотном кольце журналистов. Этим рейсом из Сан-Франциско прибыла первая партия людей, уцелевших после землетрясения. В толпе журналистов виднелись телекамеры. И стоило слегка оглушенной Мелани пройти через ворота, как они мигом нацелились на нее. Мать велела ей на всякий случай причесаться, но Мелани словно не слышала. Ей было все равно. Она радовалась возвращению домой, хотя в лагере об этом даже подумать было некогда.

Фоторепортеры, узнав Джейка, сделали несколько его снимков, но он в гробовом молчании проследовал мимо Мелани и направился к выходу, бросив по пути кому-то: «Слава Боту, наконец-то с ней развязался». К счастью, никто из репортеров этого не услышал.

— Мелани! Мелани! Сюда… сюда… Как все случилось? Вам было страшно? Вы пострадали? Ну улыбнитесь же… Вы великолепно выглядите!

«Да кто ж в девятнадцать выглядит плохо?» — невольно усмехнувшись про себя, подумал Эверетт. В толпе он не заметил Эшли. Она, Дженет и Пэм остались позади, как и тысячу раз до того. Распрощавшись с Мелани и ее матерью, технические менеджеры и музыканты отправились по домам своим ходом. Они условились встретиться с Мелани на следующей неделе на репетиции, а Пэм пообещала предварительно обзвонить всех, чтобы договориться окончательно. Примерно через неделю намечалась запись в студии.

Не менее получаса прибывшие прокладывали себе путь сквозь толпу. Эверетт помог Мелани с ее спутниками пробраться к выходу и сесть в ожидавшие такси. Мелани хотелось одного — уехать, поскорее отделаться от осаждавших их журналистов. Захлопнув дверцу машины, Эверетт махнул на прощание рукой. Такси тронулись. Ну и неделька, подумал он. Стоило Мелани уехать, как пресса рассосалась за считанные минуты. Мелани вместе с Пэм поехала в первой машине, Эшли с Дженет — во второй. Джейк к тому времени уже давно уехал один. Администраторы и музыканты оказались предоставлены сами себе.

Эверетт огляделся по сторонам. Как же приятно вернуться домой. Лос-Анджелес ничуть не изменился. Просто не верилось, но все здесь шло своим чередом, тогда как Сан-Франциско пережил настоящий конец света. Сев в такси, Эверетт назвал водителю адрес того собрания «Анонимных алкоголиков», которое ему нравилось больше остальных. Ему захотелось побывать там до возвращения домой. И собрание оправдало его надежды. Эверетт рассказал о землетрясении, о встрече, организованной им в Пресидио, а под конец, не в силах сдержаться, проговорился, что влюбился в монахиню. Поскольку на собраниях по программе «Двенадцать шагов» перебивать выступающего не разрешалось, никто замечаний по этому поводу не высказал. Лишь потом, когда Эверетт закончил и к нему подошли расспросить про землетрясение, один из знакомых удивился:

— Ну ты, старик, даешь! Более недоступной женщины не мог выбрать? И что дальше?

— А ничего, — спокойно ответил Эверетт»

— Она ради тебя не оставит монастырь?

— Нет. Она верна обету.

— А как же ты?

Эверетт на минуту задумался.

— Буду жить дальше, — наконец ответил он. — Продолжать ходить на собрания. И любить ее вечно.

— И тебя такое положение устроит? — с сочувствием спросил приятель.

— Никуда не денешься, — тихо сказал Эверетт и быстро вышел на улицу, где поймал такси и отправился домой.

Глава 11

Вопреки обыкновению уик-энд Мелани решила провести спокойно — понежиться у бассейна, в полной мере насладиться уютом своего дома на Голливудских холмах. Подобный вид отдыха был выбран ею как самый подходящий для снятия многодневного стресса, хотя Мелани понимала, что многие испытали стресс гораздо более сильный, чем она. По сравнению с теми, кто получил увечья, потерял близких или лишился крова, она легко отделалась и даже почувствовала себя нужной, работая в лазарете. И потом, она познакомилась с Томом.

Джейк, как и следовало ожидать, ни разу после возвращения не позвонил. Но Мелани была этому только рада. Эшли несколько раз звонила, но трубку брала Дженет. Мелани к телефону не подходила, отговариваясь тем, что нет сил разговаривать.

— Тебе не кажется, что ты с ней чересчур строга? — спросила мать.

Стоял чудесный субботний день. Мелани возле бассейна делали маникюр. Пэм записала ее на массаж, и Мелани стали мучить угрызения совести: слишком уж она разленилась. Ей бы обратно в лазарет, к Мэгги. А еще неплохо бы увидеться с Томом. Впрочем, она рассчитывала на скорую встречу с ним. Теперь, вернувшись в привычный мир Лос-Анджелеса, она предвкушала ее с нетерпением. Мелани скучала и по Тому, и по Мэгги.

— Мама, она же спала с моим парнем, — напомнила она Дженет.

— А тебе не кажется, что это скорее его вина, чем ее? — Дженет любила Эшли. И пообещала ей все уладить.

Однако Мелани так не думала.

— Но ведь он ее не принуждал. Она взрослый человек, знала, что делала. Если б я или наша дружба что-то для нее значили, она бы так не поступила. А ей на все это плевать. Теперь мне тоже это до фонаря.

— Не глупи! Вы дружите с трех лет.

— Это моя позиция, — непреклонно ответила Мелани. — По-моему, наша дружба стоила того, чтобы хоть немного уважать друг друга. Ей, судя по всему, так не кажется. Ну и пусть забирает его себе. Я в эти игры больше не играю. Она поступила подло. Как видно, наши отношения для нее не то же, что для меня. Хорошо, что я теперь об этом знаю. — Мелани была тверда, как кремень.

— Я ей пообещала поговорить с тобой и все уладить. Не хочешь же ты выставить меня дурой или лгуньей?

Чем больше уговаривала мать, тем упрямее становилась Мелани. Для нее верность и честность не были пустым звуком. И это в мире, где все вокруг при первой же возможности стремились использовать ее — таково неизбежное следствие славы и успеха. Она ждала этого от любого, даже от Джейка, на самом деле оказавшегося мерзавцем. Но только не от лучшей подруги. Нет, она никогда не смирится с этим предательством. Поэтому ее злили попытки матери замять дело.

— Мама, я устала. Все решено. При встречах с ней буду вежлива, но не более.

— Ты чересчур сурова, — сказала Дженет.

Сочувствуя Эшли, она только зря тратила порох. Мелани не нравилось, что мать защищает бывшую подругу.

— Она могла бы подумать о последствиях раньше, прежде чем влезать к Джейку в спальный мешок. И это, судя по всему, продолжалось все время.

Минуту помолчав, Дженет все же предприняла еще одну попытку:

— Все-таки подумай, не руби сплеча.

— Уже подумала. Давай сменим тему.

Сокрушенная Дженет покинула поле боя. Она обещала Эшли перезвонить и теперь не знала, что сказать. Уж очень не хотелось расстраивать ее тем, что Мелани не желает с ней больше общаться. Но что делать, если это действительно так? Для Мелани нет другого варианта. Шестнадцать лет дружбы с Эшли пошли прахом. Мелани никому не простит предательства. Если она сказала: все кончено — значит, так оно и есть. Дженет знала, какой решительной могла быть Мелани. Она вспомнила случай с ее бывшим бойфрендом, который обманул ее, и еще один — с укравшей у нее деньги девушкой-менеджером, которой она доверяла. Вопрос решился быстро и кардинально. Мелани можно было помыкать, но лишь до поры до времени и в определенных пределах.

Дженет в тот же день перезвонила Эшли и сказала, что надо подождать, поскольку Мелани требуется время остыть. Эшли ударилась в слезы. Дженет пообещала перезвонить в ближайшее время. Она относилась к этой девочке почти как к своей второй дочери, хотя та поступила с закадычной подругой отнюдь не по-сестрински. Хорошо зная Мелани, Эшли уже не ждала от нее прощения.

Маникюрша закончила работу, и Мелани нырнула в бассейн. В шесть пришел ее инструктор по фитнесу. Пэм, организовавшая тренировку, уехала домой. После занятий ушел и тренер. Дженет заказала на дом еду из китайского ресторана. Но Мелани отказалась от китайской еды: во-первых, она не голодна, а во-вторых, нужно немного похудеть, уж слишком вкусно и калорийно кормили в лагере беженцев. Через пару недель концерт. Пора снова браться за себя. Мелани вспомнила о Томе, который вместе с сестрой собирался прийти на ее выступление, и улыбнулась. Мать об этом еще не знала, придет время — Мелани ей скажет. А пока Том в Сан-Франциско и когда прибудет в Лос-Анджелес, одному Богу известно. Словно прочитав мысли Мелани, мать завела о Томе разговор. На кухне Мелани ела два яйца всмятку, а мать за обе щеки уписывала китайскую еду, оправдываясь тем, что за последние девять дней совсем оголодала, хотя это было далеко от реальности. Всякий раз, когда Мелани видела ее в Пресидио, та все время что-то жевала: то пончики, то мороженое, то чипсы. За последнее время она набрала, наверное, фунтов пять, если не все десять.

— Ты, я надеюсь, не собираешься заводить канитель с этим мальчиком? Ну с тем, у которого диплом инженера, из Беркли.

К удивлению Мелани, мать помнила такие подробности. А казалось, ни разу на него не взглянула. Но Дженет знала все, даже что у него за специальность.

— Об этом, мама, пусть у тебя голова не болит. — Мелани считала, что это ее личное дело и матери не касается.

Мелани через две недели исполнится двадцать. И она достаточно взрослая, чтобы самостоятельно выбирать себе мужчин. Былые ошибки и отношения с Джейком ее многому научили. Том не Джейк, он совсем другой, и она мечтала войти в его жизнь, более нравственную и здоровую, чем жизнь Джейка.

— Как это прикажешь понимать? — спросила мать, встревоженно уставившись на нее.

— Он славный парень, а я уже большая девочка и, возможно, снова с ним увижусь. Надеюсь. Если он позвонит.

— Уж будь спокойна, позвонит. Он, как мне показалось, от тебя без ума. Ты же как-никак Мелани Фри, не кто-нибудь.

— Да какая разница, кто я? — расстроилась Мелани.

— Ну не скажи. Очень даже большая — для всех на свете, кроме тебя. А не кажется ли тебе, что твоя скромность превышает разумные пределы? Послушай меня, ни один мужчина не может разделить тебя на просто девушку и поп-диву. Это у них заложено в ДНК. Ты произвела на этого парня такое же впечатление, как на любого другого. Кому, скажи на милость, захочется якшаться с какой-нибудь финтифлюшкой, когда можно со звездой? Добившись тебя, он сможет поставить себе галочку.

— Вряд ли Том ставит себе галочки. Он серьезный человек, инженер и хороший парень.

— Вот занудство! — проговорила с отвращением мать.

— Ничего не занудство. Он умный, — твердила Мелани. — А дураки мне надоели! — Она не собиралась оправдываться.

— А что от Джейка избавилась, это хорошо. Я думала, от него с ума сойду. Надоело его нытье.

— Мне казалось, он тебе нравится? — удивилась Мелани.

— Вначале мне самой так казалось, — кивнула Дженет. — Но в лагере он показал себя во всей красе. На таких, как Джейк, нельзя положиться. С таким в разведку не пойдешь. Его интересует лишь один человек на свете — он сам.

— И Эшли, как видно, тоже с кем в разведку не пойдешь. Тем более если она к тому же спит с твоим парнем. Пусть теперь берет себе этого самовлюбленного мерзавца.

— Возможно, ты права. Только не сбрасывай Эшли со счетов.

Мелани промолчала. Она уже ее сбросила.

В этот день Мелани ушла к себе раньше обычного. В ее спальне явно чувствовалась рука матери: всюду розово-белый атлас, на кровати розово-белое, с лисьим мехом, покрывало. Комната напоминала будуар артистки из Лас-Вегаса, коей в душе Дженет осталась до сих пор. Она подробно описала дизайнеру, какой хочет видеть комнату дочери, — все вплоть до розового плюшевого медведя. Просьбы Мелани о том, чтобы все было как можно скромнее, остались не услышанными. Мать настояла на своем. «Что ж, по крайней мере удобно», — подумала Мелани, укладываясь в кровать. Какое все же блаженство иметь возможность снова побаловать себя! Но, вспомнив людей из убежища в Сан-Франциско, она ощутила укол совести: многим из них там жить еще не один месяц, а она тут нежится в своей кровати с отороченным мехом атласным покрывалом. Мелани видела в этом какую-то несправедливость, хотя не могла понять, в чем же она заключалась. Вроде все нормально, но не совсем. По крайней мере вся эта роскошь не ее стиль. Это стиль матери, что с каждым днем становилось для Мелани все более очевидным.

Лежа в постели, Мелани до поздней ночи смотрела телевизор — сначала какой-то старый фильм, потом новости и, наконец, Эм-ти-ви. Как бы высоко ни ценила Мелани опыт, приобретенный в Пресидио, дома, что ни говори, было здорово.

В субботу днем, когда Мелани со своей свитой летела в Лос-Анджелес, Сет Слоун сидел в своей гостиной, бессмысленно уставившись в пустоту. После землетрясения прошло девять дней, а они по-прежнему были отрезаны от мира. Сет уже не знал, благо это или проклятие. У него до сих пор не было вестей из Нью-Йорка. Никаких. Совсем ничего. Ноль.

В итоге получился самый мучительный уик-энд. Стараясь хоть на время забыть о беде, Сет в отчаянии попытался поиграть с детьми. Сара несколько дней с ним не разговаривала. Он ее почти не видел. Даже вечером, уложив детей спать, она исчезала в комнате для гостей. Но он ни разу не упрекнул ее, ни слова не сказал — не смел.

В понедельник утром пошел одиннадцатый день после землетрясения. Когда Сет сидел на кухне и пил кофе, лежавший рядом с ним на столе «Блэкберри» внезапно ожил. Это была первая связь с внешним миром. Сет жадно схватил трубку. И тотчас отправил текстовое сообщение Салли — спросил, что происходит.

Через две минуты пришел лаконичный ответ: «Меня прищучила Комиссия по ценным бумагам. Ты следующий. Они в курсе. У них банковские выписки. Удачи».

— Черт! — выдохнул Сет и написал: «Ты арестован?»

Снова пришел ответ: «Пока нет. Заседание Большого жюри[14] на следующей неделе. Нас замели, старик. Нам крышка».

Именно эти слова уже больше недели боялся услышать Сет, хотя знал почти наверняка, как будут развиваться события. Сердце у него оборвалось. «Нам крышка» — это еще мягко сказано, тем более если у них на руках банковские выписки Салли. Банк Сета тоже откроется со дня на день.

Банк открылся на следующий день. Не дозвонившись до адвоката, Сет отправился к нему домой пешком. Тот посоветовал Сету сидеть тихо и ничего не предпринимать, ведь любые его действия могут быть впоследствии расценены как противозаконные, особенно при том, что Салли находился под следствием. Лишившийся части своего дома во время землетрясения, адвокат Сета не мог с ним встретиться вплоть до пятницы. И ФБР его опередило. В пятницу утром, через две недели после землетрясения, на пороге дома Слоунов появились два агента ФБР. Сара открыла дверь. Они спросили Сета, и она, проводив их в гостиную, пошла за мужем в кабинет на втором этаже. Охваченный ужасом Сет не выходил из дома уже две недели. Вот оно, началось! Впереди — неизвестность.

В течение двух часов спецагенты ФБР допрашивали Сета по поводу Салли. Сет постарался отвечать как можно лаконичнее. А что касается вопросов о нем самом, на них без адвоката отвечать отказался. Его предупредили об аресте в случае «препятствования отправлению правосудия», которым станет его отказ отвечать на какие-либо вопросы о друге. После ухода агентов Сет совсем сник. По крайней мере его пока не арестовали. Но это случится очень скоро.

— Ну что они сказали? — нетерпеливо спросила Сара, когда агенты ушли.

— Их интересовал Салли. Я им практически ничего не сказал.

— А что насчет тебя? — продолжала допытываться Сара.

— Я отказался говорить без адвоката, и они пообещали вернуться. И вернутся — в этом я не сомневаюсь.

— Что же нам теперь делать?

Услышав от Сары слово «нам», Сет немного воспрянул духом. Хотя точно не знал, сказала ли она это по привычке или все же немного оттаяла. Спросить об этом Сет не отважился. Она не разговаривала с ним всю неделю, и он очень боялся снова лишиться ее участия.

— Сегодня придет Генри Джейкобс. — Телефоны наконец заработали. На восстановление связи ушло две недели. Но Сет никому не звонил — боялся. Только раз обменялся сообщениями с Салли, и все. Если им занимается ФБР, телефоны могут прослушивать, и усугублять без того сложную ситуацию ни к чему.

Адвокат пробыл в кабинете Сета около двух часов. После обсуждения всех нюансов дела стало ясно, что хорошего ждать нечего. По словам Гарри, как только будут готовы выписки из банка, Сета скорее всего вызовут на заседание Большого жюри и предъявят обвинение. А потом его арестуют. В том, что суда не избежать, сомнений почти не было. Но как все сложится дальше, неизвестно, да и визит агентов ФБР оптимизма не вселяет.

Для Сета с Сарой этот уик-энд стал настоящим кошмаром. Финансовый округ по-прежнему был лишен электричества и воды, так что поехать в деловой центр Сет не мог. Просто сидел дома и ждал, что будет дальше. Продолжение последовало в понедельник утром. Начальник местного отделения ФБР позвонил Сету на мобильник. Поскольку их главные конторы были закрыты, он попросил разрешения встретиться с ним и его адвокатом на следующий день в доме Слоунов. Он напомнил Сету, что тот находится под следствием и не должен покидать город, что ФБР получено извещение из Комитета по ценным бумагам. Салли, по словам начальника ФБР, на этой неделе должен предстать перед Большим жюри в Нью-Йорке, о чем, впрочем, Сет уже и сам знал.

Сет нашел Сару на кухне, она кормила Олли, все лицо которого было перемазано яблочным соусом. Голоса Сары и детей смешивались со звуками детской телепередачи «Улица Сезам». В выходные в их районе дали электричество, которого в большей части города до сих пор не было. Электричество подключали постепенно, в первую очередь в престижных районах. И они оказались в числе немногих счастливчиков. В их районе, в нескольких кварталах от них, проживал мэр города, что являлось немаловажным преимуществом. В городе также открылось несколько магазинов, в основном супермаркетов и сетевых продуктовых, а также банки.

Сара с ужасом узнала от Сета, что завтра к ним явятся из ФБР. Слава Богу, она, как его жена, имеет право отказаться свидетельствовать против него. Да она и не знала ничего — Сет не посвящал ее в подробности своих махинаций. Все это было для нее как гром среди ясного неба.

— Что ты собираешься делать? — сдавленно спросила она.

— Приглашу на встречу Генри. Выбора нет. Если откажусь, будет еще хуже — пришлют распоряжение суда и заставят силой. Генри приедет сегодня, чтобы меня подготовить. — Сразу же после звонка из ФБР он связался с Джейкобсом и настоятельно попросил немедленно к нему приехать.

Прибыл строгий и официальный Генри Джейкобс. Сара проводила его наверх в кабинет Сета. Тот сидел за письменным столом и машинально что-то чертил на бумаге, время от времени поднимая голову и устремляя унылый взгляд в окно. Весь день он не выходил из прострации, после короткого разговора с Сарой закрылся у себя в кабинете и больше не появлялся оттуда. Тихонько постучав, Сара впустила Генри.

Сет встал, приветствуя адвоката, жестом указал на стул и со вздохом сел сам.

— Спасибо что приехал, Генри. Надеюсь, у тебя в портфеле волшебная палочка. Чтобы вытащить меня из этого дерьма, нужен волшебник. — Он провел рукой по волосам.

Адвокат с мрачным видом устроился напротив.

— Очень может быть.

Генри Джейкобс, мужчина лет пятидесяти с небольшим, в своей практике уже сталкивался с такими делами. Сет несколько раз консультировался у него, чтобы, как теперь стало ясно, наперед обезопасить себя, скрыть свои темные делишки. Тогда Генри было и невдомек, что Сет уже в деле. Все, о чем говорил Сет, адвокату казалось некоей абстракцией. Он думал, что Сет боится вляпаться в нечто подобное. Трудолюбие и осторожность Сета всегда восхищали Джейкобса, который только сейчас осознал, что происходило на самом деле. Он не стал говорить своему клиенту, какой приговор ему грозит. И так было ясно, что Сет попал в серьезный переплет с катастрофическими последствиями.

— Насколько я понимаю, ты и раньше этим занимался, — высказал предположение Генри, когда они все обсудили еще раз. Для новичка операции Сета были проведены слишком умело, слишком тщательно и продуманно. Сет кивнул. Опытный юрист, Генри знал свое дело. — Сколько раз?

— Четыре.

— Кто-нибудь еще участвовал в деле?

— Нет. Только тот самый приятель из Нью-Йорка. Мы дружим со школы, и я ему безоговорочно доверяю. Думаю, сейчас не это важно. — Сет мрачно ухмыльнулся и швырнул карандаш на стол. — Если б не проклятое землетрясение, у нас и сейчас все прошло бы как по маслу. Ну надо ж такому случиться! У нас почти совсем не оставалось времени, и аудиторы его инвесторов, как назло, шли к нему прямо вслед за моими. Дело бы и на этот раз выгорело, если б после землетрясения все не полетело к черту.

Денежные активы в банках были заморожены. Именно это обстоятельство расстроило их планы. Две недели у Сета были связаны руки, а деньги инвесторов Салли лежали на его счетах. Сет все никак не мог понять: беда не в том, что землетрясение помешало скрыть преступление, а в том, что подобное вообще пришло им в голову. Их действия квалифицировались однозначно как противозаконные. Более серьезным правонарушением могли стать только банальная кража денег со счетов и побег вместе с ними. Они обманули своих инвесторов, раздувая размеры капитала своих компаний, и погорели. Генри это не изумляло, уж такая у него работа — защищать людей вроде Сета, хотя и сочувствия эта проблема у него не вызывала. Сет прочитал это в его глазах:

— Что нам грозит? — задал он прямой вопрос. Панический страх отражался на его лице и метался в глазах, как крыса в клетке.

Он боялся ответа, но все же хотел его услышать. Он трусил. На этой неделе в Нью-Йорке по специальному запросу федерального прокурора соберется Большое жюри, чтобы предъявить Салли обвинение. И судя по тому, что сказал ему агент ФБР, очередь за ним.

— Надо смотреть правде в глаза, улики против тебя, Сет, весьма веские, — тихо сказал Генри. Подсластить пилюлю было нечем: — На твоих банковских счетах неопровержимые доказательства. — Как только Сет с ним связался, Генри запретил ему трогать деньги. Хотя Сет и так не стал бы — куда с ними деваться? Счета Салли в Нью-Йорке заморожены. Нельзя же снять шестьдесят миллионов долларов наличными и спрятать их в чемодане под кроватью. Так что все оставалось, как было, — Сейчас ФБР проводит расследование по запросу Комиссии по ценным бумагам, — продолжал Генри. — Когда они после разговора с тобой отчитаются о добытой информации, есть все основания предполагать, что состоится слушание дела перед Большим жюри. Если улики против тебя неопровержимые, твое присутствие может и не потребоваться. Если Большое жюри подаст ходатайство о предъявлении обвинения, его тебе вскоре предъявят, потом, вероятно, арестуют и передадут дело в суд. Дальше моя работа. Хотя тут мало что можно сделать. Вероятно, даже нет смысла доводить дело до суда. Если улики тверды, как скала, не исключено, тебе стоит пойти на сделку о признании вины.[15] Признав вину, нам, возможно, удастся заинтересовать их информацией, которую они смогут использовать против твоего нью-йоркского друга. Если это заинтересует Комиссию по ценным бумагам, тебе могут скостить срок. Но вводить тебя в заблуждение я не стану. При наличии неопровержимых улик тебе, Сет, скорее всего грозит тюрьма. Вытащить тебя из этого болота не просто сложно, а сверхсложно. За тобой тянется прямо-таки неоновый след. Речь ведь не о ерунде какой-то — речь о больших деньгах. Мошенничество ценой в шестьдесят миллионов долларов — это не шутка. Так что поблажек не жди. — Ему вдруг пришла в голову какая-то мысль. — А с налогами у тебя все в порядке?

Проблемы с налогами серьезно осложнили бы дело. Сара уже задавала Сету этот вопрос. Если на его совести еще и махинации с налогами, то сидеть ему и сидеть.

— Абсолютно, — обиженно ответил Сет. — От уплаты налогов я никогда не уклонялся.

Значит, только инвесторы — его и Салли. «Эх, воровская честь», — подумал Генри.

— Отрадно слышать…

Сет перебил его:

— Сколько мне светит, Генри? Сколько лет — в худшем случае?

— В худшем? — задумчиво переспросил адвокат, прикидывая в уме и припоминая все обстоятельства дела, по крайней мере все известные ему обстоятельства. — Трудно сказать. Закон и Комиссия по ценным бумагам к обману инвесторов относятся строго… Даже не знаю. Если ничего не изменится и наш вариант с признанием вины ничего не даст, лет двадцать пять, а то и все тридцать. Но до этого не дойдет, — заверил его Генри. — Кое-что можно уравновесить какими-нибудь другими факторами. Так что в худшем случае от пяти до десяти, А если повезет, от двух до пяти. Думаю, в данном случае лучше и быть не может. Надеюсь, нам удастся добиться этого.

— Срок отбывать в федеральной тюрьме? Как ты думаешь, они не согласятся заменить тюрьму на лишение свободы с электронным браслетом? Все же не тюрьма, с браслетом еще жить можно, — испуганно сказал Сет. — Ведь у меня жена, дети.

«А вот об этом стоило подумать раньше», — мелькнуло в голове у Генри, но вслух он этого не сказал.

Сет в свои тридцать семь уже безнадежно загубил собственную жизнь, так же как и жизнь своих близких. И все из-за жадности и беспринципности. Теперь ему не отвертеться, и Генри не хотел обнадеживать его. Люди из ФБР, которые станут заниматься его делом, шутить не любят. Таких эгоистичных и алчных, как Сет, к тому же убежденных в своей безнаказанности, они на дух не переносят. Законы о хеджевых фондах и такие институты, как ФБР, созданы для того, чтобы защищать инвесторов от подобных мошенников. В законодательстве о хеджевых фондах, конечно, можно найти лазейки, но чтобы преступление подобного масштаба сошло с рук… Как бы то ни было, Генри должен отстаивать интересы Сета, но при всем старании дело безнадежно.

— Вряд ли домашний арест с электронным браслетом реален, — откровенно ответил Генри. Лгать Сету он не собирался. Зря пугать не хотел, но и всей правды не скрывал, — Возможно, удастся выхлопотать тебе досрочное освобождение. Но не в начале срока. Нужно смотреть правде в глаза, Сет, какое-то время тебе придется сидеть. Будем надеяться, не очень долго. Учитывая то, какие суммы через вас с Салли прошли, по головке тебя не погладят, если мы их ничем не заинтересуем. Хотя и тогда особого снисхождения не жди.

Именно это, в общих чертах, Сет и говорил Саре наутро после землетрясения. В ту самую минуту, как начались подземные толчки и телефоны отключились, он понял, что песенка его спета. Понимала это и Сара. Генри просто обрисовал ситуацию более вразумительно. Они снова прошлись по деталям. Сет ничего не утаил от адвоката, иначе было нельзя. Он нуждался в его помощи, и Генри обещал присутствовать при его дознании представителями ФБР на следующий день. Как раз в это время в Нью-Йорке начнется заседание Большого жюри по делу Салли. Генри уехал около шести часов. Выжатый как лимон Сет вышел из кабинета.

Он нашел Сару в кухне. Она кормила детей. Пармани занималась стиркой на первом этаже. Сара с тревогой подняла на мужа глаза.

— Ну что он сказал? — Она, как и Сет, надеялась на чудо. Только чудо могло спасти Сета. Тяжело опустившись на стул, Сет с несчастным видом посмотрел сначала на детей, потом на Сару. Молли пыталась что-то сказать, но отцу было не до нее — он не мог отвлечься от тягостных мыслей.

— Так я и думал. — Он решил начать с худшего. — Мне грозит до тридцати лет тюрьмы. Если повезет, то в обмен на информацию о Салли могут дать от двух до пяти. Но мне бы этого не хотелось. — Он вздохнул и сказал то, что открыло Саре еще одну сторону его натуры: — Однако не исключено, что придется это сделать. Я ведь головой рискую.

— Он тоже.

Сара никогда не любила Салли — этот скользкий тип относился к ней свысока. Никаких сомнений у нее на его счет не было. Однако теперь выходило, что Сет ничуть не лучше, а может, даже хуже Салли.

— А если он первый тебя сдаст?

Об этом Сет как-то не подумал. Действительно, у Салли есть такая возможность. Не исключено, что именно сейчас он сливает всю информацию ФБР и Комиссии по ценным бумагам. А он может. Но Сет сам хотел это сделать. После консультации с Генри он уже принял решение. Трубить весь срок, все тридцать лет, он не собирался и готов был на все, лишь бы спасти свою задницу, даже на предательство. Сара прочитала это у него на лице и почувствовала отвращение — не потому, что Сет был готов сдать Салли, хотя тот, по ее мнению, этого заслуживал. Для Сета не существовало ничего святого. Ему не было жаль ни инвесторов, ни подельника, ни своей жены с детьми. Теперь Сара видела его насквозь и с ужасом ощутила весь кошмар своего положения.

— А ты как думаешь? — с тревогой спросил Сет, когда Пармани забрала детей мыться. До этого они разговаривали через голову Молли. Олли был еще совсем несмышленым.

— Не знаю.

По словам Генри, присутствие Сары на слушаниях дела и в суде имело большое значение. Это способствовало бы созданию впечатления его респектабельности.

— Ты будешь мне нужна во время судебного разбирательства, — честно признался Сет, — но еще больше потом. Я могу надолго исчезнуть. — Глаза Сары наполнились слезами. Она встала и отнесла детские тарелки в мойку. До этого она крепилась — не хотела, чтобы дети или даже Сет видели ее слезы. Сет подошел к ней. — Не бросай меня сейчас, Сара. Я тебя люблю. Ты моя жена. И не можешь бросить меня в беде. — В его голосе слышалась мольба.

— Что ж ты об этом не думал раньше? — прошептала Сара. Она стояла в своей кухне, такой красивой и уютной, кухне обожаемого ею дома, и по ее щекам текли слезы. Она оплакивала не потерю дома и безбедной жизни, ей было горько от того, что муж ее оказался продажным и безнравственным человеком. Он не задумываясь разрушил их будущее и теперь обращается к ней за поддержкой. Она, видите ли, нужна ему.

А нужен ли он ей? А как же дети? Вдруг он просидит все тридцать лет? Что тогда будет с детьми?

— Я же хотел обеспечить семью, — упавшим голосом оправдывался Сет. — Для тебя, Сара, и для них. — Он указал рукой наверх, на второй этаж, где находились дети. — Наверное, я был слишком нетерпелив, поэтому все испортил. — Он понурился. Но Сара понимала, что он старается вызвать жалость к себе. И это его стремление было тем же, что и готовность предать друга. Все остальное пусть горит синим пламенем.

— Ты хотел всего добиться с помощью обмана. Это совсем другое, — напомнила Сара. — И вовсе не семья была для тебя главным. Главным был ты сам: Тебе хотелось почувствовать себя победителем во что бы то ни стало, даже в ущерб своим детям. Если ты отправишься за решетку на тридцать лет, они вырастут без тебя. Лишь изредка будут видеть тебя во время свиданий. Как если бы ты умер. — Боль и страх Сары сменились гневом.

— Нет уж, спасибо, — сказал Сет, и в его глазах вдруг мелькнуло что-то отталкивающее. — На это не рассчитывай. Не дождешься. Все свои денежки до последнего пенни я потрачу на лучших адвокатов, которых только смогу найти, и если потребуется, буду целую вечность подавать апелляции. — Однако они оба знали, что расплаты не миновать и последнее преступление выведет следствие на все остальные их с Салли махинации. Сара чувствовала, как Сет стремительно тянет ее на дно за собой, и решила во что бы то ни стало не дать ему погубить себя с детьми. — А как же клятва «хранить верность в счастье и в несчастье»?

— Вряд ли в клятве под несчастьем подразумевались мошенничество с ценными бумагами и тридцатилетний срок, — дрожащим голосом ответила Сара.

— Речь шла о том, чтобы поддерживать мужа, когда тот по уши в дерьме. Я строил для нашей семьи светлое будущее, Сара. Безоблачное будущее. Ведь мы жили «в счастье», и ты не жаловалась, когда я купил этот особняк и дал тебе возможность забить его предметами искусства и антиквариатом, когда я заваливал тебя драгоценностями и дорогими шмотками, когда приобрел дом на Тахо и самолет, ты тоже не протестовала. Не возмущалась, не говорила, что это слишком.

Сара ушам своим не верила: неужели это Сет говорит ей? К горлу подкатила тошнота.

— Я же говорила, что меня беспокоят такие траты, — напомнила она. — Все это появилось так быстро, я оглянуться не успела. — Теперь она знала, каким образом. Все это было приобретено на нечестно добытые деньги. Сет обманом заставил инвесторов поверить, что имеет больше, чем на самом деле, и они с риском для себя вкладывали деньги в его фонд. Насколько Сара понимала, кое-что из этого оседало в карманах у Сета. Эта догадка осенила Сару внезапно, и это было очень похоже на правду. В своем стяжательстве Сет ни перед чем не останавливался, и теперь его ждало неотвратимое падение на самое дно. И ее, возможно, тоже, после того как он разрушил их жизнь.

— Ты же ни от чего не отказывалась и не пыталась меня остановить, — упрекнул ее Сет.

Сара посмотрела ему прямо в глаза.

— А я могла остановить тебя? Вряд ли. Тобой всегда руководили жадность и амбиции. Ты перешел все границы, а в итоге пострадали мы все.

— Но в тюрьме-то сидеть мне, а не тебе.

— А на что ты надеялся, когда влезал в это дерьмо? Ты не герой, Сет, а самый настоящий мошенник.

Сара снова заплакала, и Сет вихрем вылетел из кухни, громко хлопнув дверью. Он не желал ничего слушать. Он только хотел увериться, что она, что бы ни случилось, останется при нем. Но просил слишком многого, чувствуя, что заслуживает наказания.

Ночь была длинная и мучительная для обоих. Сет просидел в кабинете до четырех утра. Сара ночевала в комнате для гостей. В пять часов Сет наконец пошел в спальню, лег на кровать и проспал до полудня. А когда встал, пришла пора готовиться к встрече с представителями ФБР. Сара повела детей гулять в парк. Машиной она еще не обзавелась, но в случае необходимости они ездили на допотопной «хонде» Пармани. Сара так отвратительно себя чувствовала, что была не в силах даже арендовать автомобиль. Сет никуда не выезжал — отсиживался дома. Скованный страхом, он не решался выйти на улицу.

Они возвращались из парка домой, когда Саре вдруг в голову пришла одна мысль. Она поручила детей Пармани и попросила ее одолжить машину, сославшись на срочную необходимость. Добрая непалка с радостью разрешила взять «хонду». Она чувствовала, что в семье хозяев стряслась какая-то беда, вот только не представляла какая, спросить же об этом не решалась. Может, Сет завел себе любовницу, гадала она, или просто в их отношениях наступил кризис. О том, что Сету могут предъявить обвинение и дать срок или что они могут остаться без дома, Пармани и помыслить не могла. Ведь они так молоды и так крепко стоят на ногах. Еще две недели назад Сара и сама так считала. И как быстро все изменилось. Молодые — да, но ни богатства, ни прочного положения после землетрясения, увы, не осталось. Впрочем, рано или поздно Сет все равно попался бы. Бесконечно скрывать такое невозможно. Разоблачение было неизбежно, просто она о его делах раньше ничего не знала.

Сев в машину Пармани, Сара направилась вниз с холма на север к Дивисадеро. На бульваре Марин свернула налево и мимо Крисси-Филд покатила в Пресидио. Она пробовала дозвониться до Мэгги по сотовому, но ее телефон был отключен. Так что Сара даже не знала, работает ли еще Мэгги в лазарете. Однако необходимо было с кем-нибудь поговорить, и никого более подходящего, кроме Мэгги, она не могла представить. Рассказать о несчастье, которое навлек на них Сет, родителям она не могла: с матерью случилась бы истерика, а отец возненавидел бы Сета. Если ее худшие опасения оправдаются, родители и без того очень скоро обо всем узнают из прессы. Пожалуй, их следует поставить в известность все-таки прежде, чем дело попадет на страницы газет. Но только не сейчас. Ей нужно срочно посоветоваться с рассудительным, здравомыслящим человеком, облегчить душу. Сердце подсказывало, что сестра Мэгги как раз подходящий вариант.

Сара остановилась перед лазаретом и, выйдя из маленькой обшарпанной «хонды», вошла внутрь. И почти сразу увидела Мэгги: та куда-то спешила со стопкой хирургических простыней и полотенец, из-за которых едва виднелась ее голова. Сара подошла к ней.

Мэгги удивленно подняла на нее глаза.

— Как я рада вас видеть, Сара. Каким ветром? Вы не заболели? — Пункты неотложной помощи в городских больницах уже открылись. Хоть лазарет в Пресидио и продолжал функционировать, он уже не был так переполнен, как несколько дней назад.

— Нет, я здорова… я… Простите, у вас есть время поговорить?

Увидев ее взгляд, Мэгги тут же положила простыни и полотенца на пустую кровать.

— Идемте. Почему бы нам с вами не посидеть несколько минуток на берегу? Ни вам, ни мне это не повредит. Я с шести утра на ногах.

— Спасибо, — поблагодарила Сара и вышла вслед за Мэгги на улицу.

Они сошли с дороги на тропинку и, перебрасываясь ничего не значащими фразами, спустились к берегу. Мэгги поинтересовалась, как себя чувствует Олли, и Сара ответила, что все хорошо. Наконец они дошли до берега и присели на песок. Обе были в джинсах. Залив впереди казался мерцающей гладью. День выдался чудесный. Сара не помнила такого замечательного мая, хотя для нее сейчас весь мир перевернулся. Их с Сетом мир.

— Что стряслось? — участливо спросила Мэгги, вглядываясь в лицо Сары.

Та выглядела крайне взволнованной, в глазах застыла невыразимая мука. Мэгги подозревала, что у Сары нелады с мужем. Ведь еще в прошлый раз, когда Сара привезла в лазарет больного ребенка, она намекала на что-то такое. А теперь Мэгги показалось, что положение серьезно ухудшилось. Сара, казалось, убита горем.

— Даже не знаю, с чего начать. — Мэгги терпеливо ждала, пока Сара подыскивала слова. По ее щекам текли слезы, но она словно не замечала их, а деликатная монахиня сидела радом и молилась про себя о том, чтобы тяжкое бремя Сары упало с ее плеч. — Это все Сет… — наконец заговорила Сара. Мэгги нисколько не удивилась. — Случилось нечто ужасное, нет, то есть он совершил нечто ужасное… бесчестный поступок… и попался. — Мэгги даже отдаленно не представляла, о чем речь. Может, у него была интрижка на стороне, о которой Саре только недавно стало известно?

— Он сам вам в этом признался? — осторожно спросила Мэгги.

— Да, сам. Рассказывал об этом в ночь землетрясения, когда мы добрались до дома, и потом на следующее утро. — Прежде чем выложить все как есть, Сара заглянула Мэгги в глаза. Чужие секреты Мэгги держала при себе и делилась ими только с Богом во время молитвы. — Он нарушил закон… перевел чужие деньги на счет своего хеджевого фонда, чего нельзя было делать. Собирался их потом вернуть, но случилось землетрясение, банки не работали, и деньги остались на его счетах. Он знал, что все обнаружится, прежде чем откроются банки.

Мэгги молчала. Сказанное Сарой ее ошеломило. Беда оказалась куда более серьезной, чем она полагала.

— И это раскрылось?

— Да, — горестно кивнула Сара. — Раскрылось. В Нью-Йорке. В первый понедельник после землетрясения. Об этом сообщили в Комиссию по ценным бумагам, а они связались с местным отделением ФБР. Сейчас идет следствие; Большое жюри, наверное, предъявит Сету обвинение, за которым последует судебное разбирательство. — Сара рассказала обо всем. — Если он будет признан виновным, то может угодить за решетку на тридцать лет. Возможен и меньший срок. Тридцать — это в худшем случае. Он собирается свидетельствовать против своего друга, с которым они вместе проворачивали такие махинации. Тот в Нью-Йорке уже под следствием. — Стиснув руку Мэгги, Сара зарыдала. — Мэгги, оказывается, я его совсем не знала. Он не тот, за кого я его принимала. Вор и мошенник. Как он мог так с нами поступить?

— Вы о чем-то подобном подозревали раньше? — встревоженно спросила Мэгги. История оказалась действительно скверной.

— Никогда. Ни о чем. Я считала его кристально честным человеком, просто умным и везучим. Меня тревожило, что мы направо и налево транжирим деньги, но Сет все твердил: деньги для того и существуют, чтобы их тратить. А теперь я даже не знаю, чьи на самом деле это были деньги, наши или нет. Бог его знает, что еще на его совести. И что теперь будет?.. Скорее всего мы потеряем дом… но самое ужасное то, что я уже потеряла мужа. Он конченый человек. Наказания ему не избежать. И он хочет, чтобы я оставалась рядом, поддерживала его. Ведь именно в этом, по его мнению, я поклялась перед Богом, обещая «хранить верность и в счастье, и в несчастье»… А что будет со мной и с детьми, если он окажется в тюрьме?

Мэгги знала, что Сара молода и, как бы там ни было, сможет начать жизнь сначала. Только для Сета такой разрыв, если до этого дойдет, будет губителен. Даже для Мэгги, знающей о деле крайне мало, это звучало страшно.

— А вы хотите остаться с ним, Сара?

— Не знаю. Я не знаю, чего хочу и как должна ко всему этому относиться. Я его люблю, хотя теперь даже не знаю точно, кого люблю, с кем жила последние четыре года и еще два года встречалась до свадьбы. Ведь он настоящий мошенник. А если я не смогу простить его за все, что он сделал?

— Это уже другой вопрос, — мудро заметила Мэгги. — Вы можете его простить и все же оставить его. Вы вправе распоряжаться собственной жизнью, вправе решать, с кем и как жить и какие испытания вам по силам. Прощение — это другое. Со временем, я уверена, вы его простите. Сейчас вам не стоит торопиться с важными решениями. Подождите какое-то время, прислушайтесь к себе. Может случиться, вы решите остаться с мужем, помочь ему выжить, а может, и нет. Только не спешите.

— Но Сет считает, что у меня перед ним есть обязательства, — удрученно проговорила вконец запутавшаяся Сара.

— Он не может вам приказывать. Тут вам решать. Слишком уж многого он от вас требует после того, что натворил. К нему уже приходили по этому делу?

— С ним сейчас беседуют люди из ФБР. Что дальше, неизвестно.

— Придется подождать.

— Я не знаю, в чем состоит мой долг перед ним, в чем перед детьми, а в чем перед собой. Я не хочу тонуть вместе с ним. Не хочу ждать мужа-преступника, который выйдет из тюрьмы через двадцать или тридцать лет — да хотя бы даже через пять! Вряд ли я способна на такое. В конце концов я могу его за это возненавидеть.

— Ненависть — плохое чувство. Она только отравит вас. Какое бы решение вы ни приняли, этого нельзя допускать. Он имеет право ждать от вас сострадания и прощения, но права погубить вашу жизнь или жизнь ваших детей у него нет.

— Значит, мой супружеский долг не обязывает меня остаться с ним? — В глазах Сары плескались боль, смятение и чувство собственной вины. Мэгги стало жаль ее. Жаль их обоих. Они попали в беду, и каким бы страшным ни было преступление Сета, Мэгги казалось, что Саре сейчас намного тяжелее, чем ее мужу.

— Ваш долг — понять и пожалеть, проявить сострадание, но не бросать к его ногам себя, Сара… Вы в любом случае не сможете отдать ему свою жизнь, даже если бы захотели. Но поддерживать его или нет, решать вам. У вас есть право уйти, если так лучше для вас и для детей. Сейчас ваш единственный долг — это прощение. Остальное — ваш выбор. Вместе с прощением на нас сходит Божья благодать, которая принесет успокоение вам обоим.

Мэгги старалась помочь Саре советом человека, убежденного в несокрушимой силе милосердия, всепрощения и любви.

— Мне никогда не приходилось бывать в вашем положении, — призналась Мэгги. — Поэтому боюсь ошибиться с советом. Я просто высказываю свое мнение. А как поступать, решайте сами. Впрочем, еще не время принимать окончательное решение. Если вы его любите, это уже много. Но в каком виде проявится эта любовь, зависит от вас. Возможно, высшим проявлением вашей любви к нему будет ваш уход. Он должен заплатить за свои ошибки, а они, судя по вашим словам, весьма серьезные. Вы не обязаны расплачиваться за его ошибки. Хотя все равно будете в какой-то степени. Вам ведь тоже придется несладко, независимо от того, какой выбор вы сделаете.

— Мне и так уже несладко. Мы скорее всего останемся без дома. У нас его конфискуют. Или его придется продать, чтобы заплатить адвокатам.

— Куда же вы денетесь? — встревожилась Мэгги. Бедная Сара совсем пала духом, поэтому и приехала поговорить. — У вас здесь есть родственники?

Сара отрицательно покачала головой:

— Родители переехали на Бермуды. Жить у них я не могу, это слишком далеко. Не хочу увозить детей от Сета. Да и родителям пока ни к чему знать об этом. Наверное, устроюсь на работу и смогу найти небольшую квартирку. С тех пор как мы поженились, я не работала — сидела с детьми и чувствовала себя прекрасно. Но теперь должна работать — другого выхода нет. У меня степень магистра делового администрирования. Ведь мы с Сетом познакомились в Стэнфордской бизнес-школе.

Мэгги улыбнулась, думая про себя, что ее муж использовал свои знания не по назначению. Хорошо, что у Сары есть образование, которое позволит ей найти хорошую работу и обеспечить себя и детей. Но это не главное. Главное — как сложится их судьба, если Сету предъявят обвинение, а это, по-видимому, вот-вот случится. Если все сказанное Сарой правда, точно также неотвратимо и тюремное заключение.

— Вам следует выждать время и посмотреть, как все сложится дальше. Сет, безусловно, совершил роковую ошибку. И только вам одной известно, сможете ли вы его простить, захотите ли остаться с ним. Молитесь, Сара, — убедительно посоветовала Мэгги. — И ответы на ваши вопросы к вам придут. Все прояснится. Возможно, даже скорее, чем выдумаете. — Или скорее, чем ей хочется. Мэгги вспомнила, как часто, особенно в неприятных и тяжелых ситуациях, она просила у Бога совета. И ответы приходили к ней, но более откровенные и прямолинейные, чем того хотелось бы. Саре она этого, правда, не стала говорить.

— Сет потребовал, чтобы я присутствовала на суде, — мрачно заметила Сара. — И я буду там. Это мой долг. Хотя мне это очень тяжело. В прессе его будут живописать как закоренелого преступника. — Они обе это знали. — До чего же унизительно!..

— Не позволяйте гордости диктовать вам решение, — предостерегла ее Мэгги. — Почувствуйте любовь в своем сердце. И тогда ваше решение пойдет всем на благо. Это то, что всем вам в сложившейся ситуации необходимо. Правильный ответ и верное решение гарантируют достойное будущее для вас и ваших детей, независимо от того, есть в нем место Сету или нет. Чем бы все это для него ни кончилось, его дети всегда будут его детьми, а он их отцом. Вот только неизвестно, останетесь ли с ним вы. То есть захотите ли с ним остаться.

— Не знаю. Я не знаю, кто это «он». У меня такое чувство, будто человек, которого я любила, — плод моего воображения. Не понимаю, кто он на самом деле. Мне и в голову не могло прийти, что он способен на такой обман.

— Никогда не знаешь… — проговорила Мэгги. Они сидели и смотрели вдаль на бухту. — Люди порой совершают странные поступки. Даже те, кого, как нам кажется, мы знаем и любим. Я буду за вас молиться, — пообещала Мэгги. — Вы тоже молитесь, если можете. Доверьтесь Господу. Пусть Он вам поможет принять правильное решение.

Сара кивнула и с улыбкой повернула заплаканное лицо к Мэгги.

— Спасибо. Я знала, что разговор с вами принесет мне облегчение. Не представляю, что буду делать, но мне уже легче. Хотя, собираясь к вам, я чувствовала себя в полной растерянности.

— Приезжайте в любое время или звоните. Я пока поживу здесь. — Мэгги предстояло еще много работы в Пресидио. Долг обязывал ее помогать людям, обреченным по воле стихии здесь жить еще не один месяц. Открывшееся для нее огромное поле деятельности вполне соответствовало ее монашеской миссии. Всем, с кем встречалась, Мэгги дарила любовь, мир и утешение. — Будьте милосердны. — Это был ее последний совет Саре. — Сострадание — важная составляющая нашей жизни. Но это не значит, что вы должны принести свою жизнь в жертву мужу. Однако, принимая окончательное решение, каким бы оно ни было, вы должны быть милосердны и по отношению к нему, и по отношению к себе. Любить его не значит остаться с ним, любить его — значит сострадать. Именно здесь нас осеняет Божья благодать. Вы это сами со временем поймете.

Они остановились перед лазаретом.

— Спасибо, — сказала Сара, обнимая Мэгги. — Я буду поддерживать с вами связь.

— А я молиться за вас, — пообещала Мэгги и с улыбкой, полной любви, помахала рукой вслед удалявшейся умиротворенной Саре.

Она поехала в машине Пармани домой — по бульвару Марин в южном направлении, потом поднялась на холм и покатила по Дивисадеро. Машина затормозила перед домом в тот момент, когда его покидали двое агентов ФБР. Сара обрадовалась, что во время допроса ее не было дома, и дождалась, когда они уйдут. Генри с Сетом подводили итоги.

Когда ушел и Генри, Сара вошла в кабинет Сета.

— Ты где была? — спросил он, совершенно измученный и разбитый.

— Нужно было продышаться. Ну как дела?

— Хуже некуда, — мрачно ответил Сет. — Они в выражениях не стеснялись. Требуют предъявления обвинения на следующей неделе. Словом, мне не поздоровится. Тебе стоило бы сегодня побыть дома. — Он с укором посмотрел на нее. Никогда еще Сара не видела его таким жалким. И, вспомнив слова Мэгги, она постаралась вызвать в себе сочувствие к нему. Он испортил ей жизнь, но глубоко увяз и сам. Ей стало жаль его, гораздо больше, чем раньше, до разговора с Мэгги.

— ФБР хочет встречи со мной? — заволновалась Сара.

— Нет. Ты тут ни при чем. Я им сказал, что моя жена не имеет к делу никакого отношения и ничего не знала. Да они и не могут заставить жену свидетельствовать против мужа.

Сара немного успокоилась.

— Это мне нужно, чтобы ты была рядом.

— Я рядом, Сет. — По крайней мере сейчас. Только это и могла сделать для него Сара.

— Спасибо, — тихо ответил Сет.

Сара, выйдя из комнаты, стала подниматься наверх к детям. Сет больше не произнес ни слова. Как только она вышла, он зарыдал, уронив голову на руки.

Глава 12

Жизнь Сета продолжала рушиться. Федеральный прокурор передал его дело на рассмотрение Большого жюри, а там Сету предъявили обвинение. Через два дня его арестовали. Приехавшие за ним федеральные агенты зачитали ему его права и отвезли в здание федерального суда. Там Сета сфотографировали, предъявили уже официальное обвинение и зарегистрировали. Ночь Сет провел в тюрьме, а на следующее утро судья назначил сумму залога.

Незаконно переведенные средства постановлением суда были возвращены в Нью-Йорк. Так что инвесторы Салли не пострадали. Обманутыми оказались инвесторы Сета, которые купились на искусственно раздутый капитал в шестьдесят миллионов и вложили свои средства в его фонд. Поскольку судья не боялся, что Сет сбежит, его преступление не повлекло человеческих жертв и обошлось без физического насилия, Сет имел право на освобождение под залог. Содеянное им было гораздо менее явным злом, чем открытое насилие. Однако характер и тяжесть его преступления заставили судью установить залог в десять миллионов долларов. Один миллион причитался поручителю, который «съел» все имевшиеся в наличии у Сета с Сарой деньги. Дальше выбора не было — оставалось выставить на торги дом. Стоил он около пятнадцати миллионов, и Сет в тот же вечер, вернувшись домой, объявил Саре о необходимости продажи дома. Десять миллионов пойдут поручителю на покрытие залога, а пять — адвокатам. Генри уже назвал приблизительную цифру их гонорара за участие в судебном процессе — около трех миллионов долларов, поскольку дело тяжелое. Дом на Тахо, по словам Сета, тоже следовало продать. И вообще, продать надо как можно больше. Во всем этом был только один положительный момент: особняк на Дивисадеро являлся их не обремененной собственностью в отличие от дома на Тахо, кредит за который был еще не полностью выплачен. Если его сейчас не продать, он будет съедать часть дохода, тогда как деньги, выплачиваемые в счет ипотечного кредита, можно пустить на адвокатов Сета и прочие судебные издержки.

— Я продам свои драгоценности, — с застывшим лицом сказала Сара. Драгоценностей ей не было жаль, но потеря дома просто убила.

— Мы можем снять квартиру.

От самолета Сет уже отказался. Деньги за него выплатили еще не полностью, и Сет на этом понес убытки. Хеджевый фонд закрыли. Так что доходов было ждать неоткуда, а расходов уйма. Шалость с шестьюдесятью миллионами дорого им обойдется, она лишит их всего имущества. К тюремному сроку, если Сета к нему приговорят, прибавятся умопомрачительные штрафы. А последующие иски инвесторов уничтожат его окончательно. Так в одну ночь они стали нищими.

— Я буду жить отдельно, — тихо проговорила Сара. Это решение она приняла накануне ночью, пока Сет находился в тюрьме. Мэгги во всем оказалась права. Как поступить дальше, Сара не знала, но отчетливо поняла, что в настоящий момент жить с ним не может. Не исключено, что они потом снова сойдутся, но сейчас ей казалось правильным устроиться на работу и жить с детьми отдельно.

— Ты съезжаешь? — Ее решение поразило Сета. — Что подумают в ФБР? — Его сейчас волновало только одно.

— Вообще-то мы оба съезжаем. А в ФБР подумают, что ты совершил ужасную ошибку и она настолько меня потрясла, что я решила какое-то время пожить отдельно. — Слова Сары точно отражали действительность. Она не подала на развод, ей просто хотелось личного пространства. Слишком тяжело было смотреть, как рушится их жизнь из-за Сета. После разговора с Мэгги Сара много молилась и вскоре принятое решение стала воспринимать без угрызений совести. Оно, несмотря ни на что, показалось ей единственно верным. Как и говорила Мэгги, а она знала, что говорит, главное — не спешить.

На следующий день Сара вызвала риелторов и выставила дом на продажу. Затем связалась с поручителем и сообщила о предпринятых действиях, чтобы их не заподозрили в нечестной игре. Хотя документы на дом все равно были у поручителя. Тот объяснил Саре, что он имеет право одобрить продажу, получить свои десять миллионов, а все, что сверху, принадлежит им. Поручитель поблагодарил Сару за звонок и, хоть не сказал этого вслух, от всей души ее пожалел. А вот мужа ее он считал подлецом. Даже в тюрьме при встрече с ним Сет важно надувал щеки и был занят только своей собственной персоной. Поручителю и раньше приходилось сталкиваться с подобными экземплярами. Они только и знают, что тешат свое собственное «я», а страдают от этого их близкие. Поручитель пожелал Саре как можно выгоднее продать дом.

Следующие дни Сара провела в поисках работы — обзвонила всех знакомых в городе и Кремниевой долине, составила резюме с подробностями пройденной ею в Стэнфорде программы на степень магистра делового администрирования, упомянув опыт работы на Уолл-стрит в инвестиционном банке. Саре было все равно, кем работать — хоть трейдером, хоть аналитиком. Имея рекомендации и хорошую голову, она готова была получить лицензию биржевого маклера, но могла работать и в банке. Все, что ей требовалось, — это работа. А в их дом между тем отчасти из любопытства, а отчасти из делового интереса заглядывали потенциальные покупатели.

Сет поселился в пентхаусе так называемого «Отеля разбитых сердец» на Бродвее. Это был современный многоквартирный дом со множеством маленьких, но дорогих меблированных квартир, сплошь заселенный недавно разведенными мужчинами. Сара сняла себе небольшую уютную квартирку в викторианском особняке на Клэй-стрит. В квартире имелись две спальни — одна для нее, другая для детей, перед домом — одно парковочное место и крошечный садик. Цены на аренду после землетрясения стремительно упали, и квартира Саре обошлась совсем недорого. С первого июня она переходила в ее распоряжение.

Сара еще раз съездила к Мэгги в Пресидио рассказать о своих делах. Мэгги жалела Сару, но вместе с тем восхищалась ее жизнестойкостью; Сет купил себе новенький «порше» вместо сгинувшего во время землетрясения «феррари» на каких-то особых условиях, по безналичному расчету, что совершенно вывело из себя его адвоката. Сейчас не время пускать пыль в глаза. Из-за махинаций Сета пострадали люди, и подобное расточительство произведет на судью весьма неблагоприятное впечатление. Сара вместо оставшегося под завалами «мерседеса» купила себе подержанный «вольво-универсал». Драгоценности уже давно были отправлены на продажу в Лос-Анджелес. Родителям Сара до сих пор ничего не сообщила. Они все равно не сумели бы ничем помочь, разве только оказать моральную поддержку. Новости о предъявлении обвинения Сету, как и дело Салли, каким-то чудом еще не попали на страницы газет, но Сара знала: ждать осталось недолго. А уж тогда только держись.

Несколько дней по возвращении в Лос-Анджелес Эверетт возился с фотографиями. Самые удачные отдал в «Скуп», где землетрясению в Сан-Франциско был посвящен целый раздел. Тот снимок Мелани, где она была в камуфляжных штанах, как и следовало ожидать, поместили на обложке. Снимок Мэгги опубликовали только один, с подписью: «Монахиня-волонтер после землетрясения в сан-францисском лазарете».

Остальные фотографии Эверетт продал в «Ю-эс-эй тудей», в Ассошиэйтед Пресс, в «Нью-Йорк тайме» и несколько — в «Тайм» и «Ньюсуик». «Скуп» не возражал — они и так получили от Эверетта снимков больше, чем были в состоянии опубликовать. Чрезмерно педалировать тему землетрясения редакторам «Скупа» не хотелось, и они предпочли сделать основной акцент на знаменитостях, переживших землетрясение: шесть страниц посвятили Мелани, а на все остальное отвели три. Эверетт написал статью о стойкости жителей пострадавшего города. Он собирался отправить журнал Мэгги и вместе с ним штук десять наиболее удачных ее фотографий. Вот она оказывает помощь пострадавшим, ее лицо буквально светится изнутри. Вот держит на руках плачущего ребенка. На другом снимке почти в темноте помогает старику с глубокой раной на голове… Было у Эверетта еще несколько фотографий, где Мэгги смотрит на него смеющимися голубыми глазами, — это после их разговора… И одна последняя, сделанная уже из окна автобуса. Это прощание. С этого снимка она смотрит так печально и потерянно, что хоть плачь. Эверетт развесил фотографии Мэгги по всей квартире. Теперь она взирала на него со стен по утрам, когда он завтракал, вечером, когда он сидел за письменным столом или лежал на диване и часами смотрел на нее. Он напечатал эти снимки для нее. Хотя куда их отправить, точно не знал. Несколько раз набирал ее номер, но безрезультатно. Два раза она ему перезванивала, но тоже неудачно. Они словно ходили по замкнутому кругу и с тех пор, как Эверетт уехал из Пресидио, ни разу не разговаривали. Он отчаянна скучал, хотел, чтобы Мэгги сама увидела, как красива она на его снимках, хотел показать ей все остальные.

И в субботу вечером, оставшись дома один, Эверетт наконец решил лететь в Сан-Франциско. Никаких редакционных заданий у него на следующие несколько дней не было, и в воскресенье утром, встав ни свет ни заря, он взял такси и отправился в аэропорт, где купил билет до Сан-Франциско. Мэгги предупреждать не стал, надеясь застать ее еще в Пресидио.

Самолет приземлился ровно в десять. С коробкой фотографий под мышкой Эверетт сел в такси у обочины и назвал водителю адрес. Около одиннадцати машина затормозила у Пресидио. Вертолеты по-прежнему патрулировали город. Эверетт вышел из такси и остановился, устремив взгляд на лазарет в надежде, что Мэгги еще там. Он полностью отдавал себе отчет в безумстве своего поступка. Но, измученный тоской, он хотел ее увидеть.

Дежурный волонтер сообщил, что у Мэгги сегодня выходной. Женщина, близкая приятельница Мэгги, предположила, что та скорее всего пошла в церковь. Поблагодарив, он решил сначала поискать Мэгги в здании, где жили верующие волонтеры. Эверетт справился о Мэгги у двух монахинь и священника, стоявших у дверей, и одна из монахинь согласилась пойти поискать ее. У Эверетта замерло сердце, ему показалось, что он ждет уже целую вечность. И вдруг появилась она — голубоглазая, с рыжими мокрыми волосами, в махровом халате, только что из душа. Увидев Эверетта, Мэгги широко улыбнулась, а он едва сдержал слезы. В какой-то момент он испугался, что не найдет ее, но вот она стояла перед ним. Он сгреб ее в объятия, чуть не уронив коробку с фотографиями. Затем, сияя от счастья, отступил на шаг, чтобы получше рассмотреть ее.

— Каким ветром? — спросила Мэгги. Монахини со священником удалились. Такая сердечная встреча их вовсе не удивила. Совместно пережитая трагедия сближала людей, крепко связывая дружескими узами. Одна из монахинь узнала Эверетта, она видела его раньше в лагере. Мэгги пообещала присоединиться к ним позже. Служба в церкви уже закончилась, и теперь они собирались в столовую обедать. Убежище стало напоминать летний лагерь для взрослых. По пути в Пресидио Эверетт отметил про себя, что город изменился в лучшую сторону, и это произвело на него огромное впечатление. А ведь с момента землетрясения прошло всего две недели. Но лагерь беженцев в Пресидио продолжал функционировать.

— Готовите очередной материал? — высказала догадку Мэгги. От переполнявших их эмоций они заговорили одновременно. — Простите, что не отвечала на ваши звонки. Я отключаю телефон, когда работаю.

— Знаю, извините… я так рад вас видеть, — отозвался Эверетт и снова обнял ее. — Просто заехал повидаться с вами. У меня масса снимков, которые я хотел вам показать, но не знал, на какой адрес их вам прислать, и вот решил доставить их лично. Привез все, что наснимал.

— Позвольте я что-нибудь на себя накину, — сказала Мэгги, с улыбкой проводя рукой по своим стриженым мокрым волосам.

Через пять минут она вернулась — в джинсах, розовых «конверсах» и футболке с тигром из «Цирка Барнум-Бейли». При виде этой нелепой футболки, которую Мэгги откопала на столе с пожертвованиями, Эверетт расхохотался. Мэгги определенно была самой необычной монахиней. Ей не терпелось поскорее посмотреть фотографии. Они присели на скамейку поблизости от входа. Руки Мэгги подрагивали, когда она открывала коробку. Некоторые снимки ее трогали до слез, а некоторые смешили. Они с Эвереттом вспоминали трудности первых дней пребывания в лагере, какие-то случаи, какие-то лица. Среди прочих фотографий увидели снимки женщины, которую вытаскивали из-под завалов собственного дома. Чтобы ее вызволить, пришлось отнять ногу. Эверетт сделал кучу снимков детей, великое множество портретов Мелани и больше всего — Мэгги. Она оказалась запечатлена по меньшей мере на половине фотографий. Всякий раз, вытаскивая из стопки очередной снимок, Мэгги восклицала: «Ой, я это помню!», «Господи, а вы его помните?», «Это же тот бедный ребенок!», «Такая милая старушка». Эверетт также показывал ей фотографии разрушенного города и благотворительного вечера, который кончился землетрясением. Это была великолепная хроника страшных и волнующих событий их жизни.

— Прекрасные снимки, Эверетт, — похвалила Мэгги, глядя на него своими яркими голубыми глазами. — Спасибо, что привезли их показать. Я очень часто вас вспоминала и надеялась, что все у вас как надо. — То, что он ей звонил, утешало Мэгги, но возбуждало в ней еще большее желание говорить с ним, так же как и у него.

— Я скучал по вас, Мэгги, — честно признался Эверетт, когда они закончили разглядывать фотографии. — Мне ведь, по сути, и поговорить-то не с кем. — Раньше, до встречи с Мэгги, Эверетт и не подозревал, насколько пуста его жизнь. Он понял это, только когда уехал отсюда.

— Мне тоже вас не хватало. Вы ходили на собрания? Здесь ваш почин продолжается.

— Дважды в день. А не хотите ли пообедать? — На Ломбард-стрит открылось несколько закусочных фаст-фуд. Эверетт предложил взять что-нибудь там и отправиться к Марина-Грин: день стоял великолепный, а из Марина-Грин открывался чудесный вид на залив. С берега в Пресидио вид был не хуже, но Эверетт решил, что лучше все же для разнообразия куда-нибудь выбраться, подышать воздухом, сменить обстановку. Ведь Мэгги и так всю неделю была в госпитале как привязанная.

— С удовольствием. — Уйти от лагеря далеко они не могли — не было машины, — а Ломбард-стрит находилась не слишком далеко. Мэгги сбегала за свитером, занесла к себе в комнату подаренные Эвереттом фотографии, и через несколько минут они ушли.

Некоторое время Мэгги и Эверетт шагали молча, но обоих это ничуть не тяготило. Потом стали вспоминать, кто чем занимался все то время, пока они не виделись. Мэгги рассказала Эверетту, как восстанавливают город, и о своей работе в лазарете, Эверетт — о своей. Вместе с фотографиями он привез ей выпуск «Скупа» со снимками Мелани, и они заговорили об этой чудесной девушке. В первом же фаст-фуде они взяли сандвичи и пошли к заливу, где устроились на просторной лужайке в Марина-Грин.

О беде Сары Мэгги ничего не сказала, ведь та просила все сохранить в тайне. После их разговора Мэгги несколько раз общалась с Сарой. Дела у нее обстояли неважно: Сета арестовали, хотя позже выпустили из тюрьмы под залог. Кроме того, Сара сообщила, что их дом продается. Время наступило ужасное, тех бед, которые на нее свалились, она не заслуживала.

— Что думаете делать, когда уедете из Пресидио? — спросил Эверетт. Они съели сандвичи и теперь лежали на траве лицом друг к другу, как дети летом. В своей футболке из цирка и розовых кедах Мэгги и близко не напоминала монахиню, так что Эверетт иногда даже об этом забывал.

— Пока не собираюсь отсюда уезжать. Наверное, останусь еще на несколько месяцев. Чтобы обеспечить всех этих людей жильем, уйдет немало времени. Очень сильно пострадал город. Чтобы отстроить его заново, потребуется год, а то и больше. Потом скорее всего я вернусь в Тендерлойн, где буду заниматься тем же, чем и прежде. — Мэгги вдруг осознала, как однообразна ее жизнь. Она много лет помогала бездомным на улицах. Это всегда казалось ей благим делом. А теперь вдруг захотелось чего-то еще, и работа медсестры в лазарете снова стала доставлять ей удовольствие.

— И больше ничего не нужно? А не хочется ли вам, Мэгги, своей личной жизни?

— А это и есть моя личная жизнь, — мягко и с улыбкой возразила она. — Мое призвание.

— Понимаю. То же и со мной. Я фоторепортер, тем и живу. Хотя, когда снова вернулся домой из лагеря, моя жизнь перестала меня удовлетворять. Что-то со мной случилось. Во мне произошли какие-то перемены, пока я находился здесь. И с тех пор мне в этой жизни чего-то не хватает. — И все так же лежа, глядя на нее, он тихо произнес: — Возможно, именно вас.

Мэгги не нашлась с ответом — только какое-то время смотрела на него, а потом отвела глаза.

— Осторожно, Эверетт, — прошептала она. — По-моему, нам не стоит касаться этого. — Но она тоже думала об этом.

— Почему? Что, если вам однажды придет в голову вернуться в мир?

— А если нет? Мне нравится быть монахиней. Я стала ею сразу после окончания школы медсестер. Мечтала об этом с детства. Это моя мечта, Эверетт. Как я могу ее предать?

— А что, если поменять ее на другую? Ведь чтобы так трудиться, быть монахиней не обязательно. Вы можете стать социальной работницей или медсестрой для бездомных. — Он все тщательно продумал.

— Я всем этим уже занимаюсь, и я монахиня. Вы ведь знаете, как я к этому отношусь.

Она боялась его, хотела, чтобы он остановился, пока не сказано слишком много, пока она не почувствовала, что не сможет больше с ним видеться. Если он зайдет слишком далеко, от встреч придется отказаться. Ей следует жить в соответствии с данным ею обетом. Она все еще монахиня, нравится ему это или нет.

— Думаю, мне следует приезжать к вам время от времени и донимать вас подобными разговорами. Вы не против? — Эверетт чуть отступил.

Она взглянула на освещенного солнцем Эверетта и увидела, что он улыбается.

— Буду рада — до тех пор, пока мы не натворим глупостей, — ответила Мэгги, про себя вздохнув с облегчением: слава Богу, он остановился.

— Например, какие? Что значит для вас «глупости», поясните.

Эверетт ее подначивал, и она поняла это. Мэгги, однако, давно уже вышла из подросткового возраста и могла постоять за себя.

— Глупо будет, если вы или я забудем, что я монахиня. Но этого не произойдет, не правда ли, мистер Эллисон? — проговорила она со смешком, намекая на старую картину с Деборой Керр и Робертом Митчумом.

— Конечно-конечно, — подхватил Эверетт, закатывая глаза. — В итоге я возвращаюсь в морскую пехоту, а вы остаетесь в монастыре, как в том фильме. А вы, случайно, не смотрели каких-нибудь фильмов, где монахиня в итоге выбирает мирскую жизнь?

— Я на такие не хожу. Смотрю только те, где монахини остаются верны своему обету.

— Терпеть не могу такие, — поддразнил ее Эверетт. — Тоска зеленая.

— Ничего подобного. Это фильмы о замечательных женщинах.

— Что бы вам, Мэгги, не быть такой замечательной, — не удержался Эверетт, — и такой верной своему обету? — Сказать больше он не отважился, а Мэгги ничего не ответила. Он снова начал свою атаку, но она перевела разговор на другую тему.

Так они пролежали на солнце почти до вечера. С их места было видно, как начинают восстанавливать город. Когда в воздухе стала ощущаться прохлада, они вернулись в Пресидио. Перед отъездом Мэгги пригласила Эверетта поужинать в их столовой. Она рассказала, что Том уехал в Беркли, чтобы освободить квартиру. Но в лагере по-прежнему мелькало много знакомых Эверетту лиц.

Они поужинали супом, и Эверетт проводил Мэгги до дома, а она поблагодарила его за то, что он приехал.

— Я приеду еще, — пообещал Эверетт. Пока они разговаривали, лежа на солнечной поляне, он сфотографировал Мэгги еще несколько раз. Глаза ее были как синее небо.

— Берегите себя, — на прощание пожелала Мэгги. — Я буду за вас молиться.

Эверетт, кивнув, поцеловал ее в щеку, нежную, как бархат. Женщина без возраста, Мэгги в своей дурацкой фуфайке выглядела потрясающе молодо.

Она проводила его взглядом до главных ворот. Все та же знакомая походка, которую она теперь сразу узнавала, ковбойские сапога из черной ящерицы. Он несколько раз махнул ей рукой, затем повернул к Ломбард-стрит, где собирался взять такси до аэропорта. А Мэгги поднялась к себе в комнату и еще раз просмотрела фотографии. Снимки оказались отличные. У Эверетта талант. Но кроме таланта, было в нем что-то еще притягательное. Мэгги противилась, но никакие могла побороть этого влечения женщины к мужчине. Никогда прежде, ни разу за всю ее взрослую жизнь, с тех пор как она ушла в монастырь, такого с ней не случалось. Он затронул в ней особые струны, о существовании которых она раньше не подозревала.

Мэгги закрыла коробку с фотографиями и положила на кровать рядом с собой. Потом легла и закрыла глаза. Ей не хотелось, чтобы с ней это произошло. Она не могла позволить себе полюбить. Это невозможно. И она дала себе слово, что не допустит этого.

Она долго лежала так, молясь про себя, пока не вернулись ее соседки. Никогда еще она не молилась так истово, снова и снова повторяя: «Господи, прошу Тебя, не дай мне полюбить его». Оставалось одно — надеяться, что ее молитвы будут услышаны. Она не должна была полюбить его, а потому вновь и вновь твердила себе, что принадлежит одному Богу.

Глава 13

Через неделю после отъезда Мелани Том вслед за ней покинул Сан-Франциско и отправился в Пасадену к родителям. По приезде он сразу же позвонил Мелани.

Собрав за два дня все вещи, он погрузил их в свой фургон и отправился на юг. Хотелось поскорее увидеться с Мелани.

Первый вечер дома он провел с родителями и сестрой, которые до сих пор места себе не находили, переживая из-за него. Теперь они ждали от Тома подробного отчета. Вечер в кругу семьи прошел замечательно. Том пообещал сестре вскоре взять ее с собой на концерт, а на следующий день, сразу после завтрака, сорвался и поехал в Голливуд. Уезжая, предупредил, что вернется скорее всего поздно. По крайней мере он на это надеялся. Мелани пригласила его к себе, и Том рассчитывал вечером повести ее на ужин в какой-нибудь ресторан. После их стремительного сближения в Пресидио он непрестанно думал о ней и сегодня хотел побыть с ней как можно дольше, тем более что в июле она уезжала. Ему и самому следовало заняться делом. Ведь после землетрясения работа в Сан-Франциско ему, ясное дело, не светит. И Том решил искать место в Лос-Анджелесе.

Мелани уже ждала его. Увидев подъезжающую машину, она нажатием кнопки открыла автоматические ворота. Том въехал, и Мелани, сияя от радости, выбежала ему навстречу. В это время в окно выглянула Пэм. Она улыбнулась, увидев целующихся Мелани и Тома. Потом Мелани стала показывать ему дом — тренажерный зал, бильярдный стол на первом этаже в игровой комнате, кинозал с огромным экраном и уютными креслами, огромный бассейн. Она предупредила Тома, чтобы тот захватил с собой плавки. А Том все никак не мог наглядеться на Мелани. Он снова обнял ее и нежно поцеловал в губы. Время для них остановилось.

— Как же я соскучился, — проговорил Том, счастливо улыбаясь. — Когда ты уехала, в лагере стало просто невыносимо. Я все болтался около Мэгги, надоедал ей. А она тоже по тебе скучала.

— Надо бы позвонить ей. Мне ее очень не хватает… как не хватало тебя, — прошептала Мелани.

В этот момент на лестнице послышался шум, там началась уборка, и Мелани с Томом засмеялись. Мелани повела Тома наверх показать свою комнату. Бело-розовая, по вкусу матери, спальня Мелани показалась Тому какой-то детской. На стенах висели фотографии Мелани в компании с разными актерами, актрисами и певцами, в основном известными. Один из снимков запечатлел получение «Грэмми». Эту фотографию мать поместила в рамочку. Здесь же висели снимки любимых рэперов и поп-звезд Мелани. Затем Том проследовал за ней вниз по черной лестнице на кухню. Там они налили себе содовой и, выйдя на улицу, уселись возле бассейна.

— Как твоя запись в студии?

Том высоко ценил творчество Мелани, хотя большого значения ее звездному статусу не придавал. Мелани его привлекала как обычная девчонка и нравилась ему именно такой. Теперь, находясь рядом с Мелани, он с облегчением обнаружил, что она с тех пор ничуть не изменилась — осталась такой же симпатичной, как и при их первой встрече в Сан-Франциско, когда он в нее влюбился. Сейчас их чувство друг к другу, казалось, еще больше окрепло. В своих шортах, майке и босоножках вместо вьетнамок, в которых она шлепала в лагере беженцев, Мелани не выглядела более усталой или какой-то «звездной». Она совсем не отличалась от той, с кем он познакомился в Пресидио. Это была все та же Мелани. Вот она сидит рядом в шезлонге, а теперь на краю бассейна, болтая ногой. До сих пор не верится, что она звезда с мировым именем. Хотя для него это ровным счетом ничего не значило. И Мелани чувствовала это и тогда, в Сан-Франциско, и сейчас. До ее славы ему не было дела.

Они сидели у бассейна и тихо разговаривали. Мелани рассказывала о записи в студии, когда на подъездной дорожке появилась машина матери. Дженет остановилась у бассейна посмотреть, с кем и чем там занята ее дочь. При виде Тома радости она не испытала, и ее приветствие не отличалось теплотой.

— Какими судьбами? — напрямик спросила она Тома. Мелани смутилась, а Том встал, чтобы пожать Дженет руку, но та не пошевелилась.

— Я вчера вернулся в Пасадену, — объяснил он. — И приехал навестить Мелани.

Дженет кивнула и метнула взгляд на Мелями. Она надеялась, что Том скоро уедет. В нем Дженет не находила ничего привлекательного, ничего такого, что могло бы сделать его достойным кавалером ее дочери, без ущерба для ее престижа. При этом ни хорошее образование, ни благополучная семья, ни перспектива удачной карьеры в Лос-Анджелесе или такие личные качества, как доброта, отзывчивость и верность, ее отнюдь не впечатляли. Хороший мальчик из Пасадены не представлял для нее интереса, и она ясно, без лишних слов, дала это понять. Через две минуты Дженет вошла в дом, громко хлопнув за собой дверью.

— Кажется, она мне не очень рада, — растерянно сказал Том, и Мелани, как это часто бывало, извинилась за мать.

— Вот если бы ты был каким-нибудь киноактером, пусть и придурочным, или даже наркоманом, тогда ее это устроило бы. Главное, чтобы о тебе по крайней мере дважды в неделю писали на страницах таблоидов. Желательно, правда, не попадать в каталажку, разве что это будет иметь хорошие отзывы в прессе. — Мелани рассмеялась. Ее слова в точности передавали характер матери.

— Да, я ни в каталажку, ни на страницы таблоидов не попадал, — с виноватым видом сказал он. — Она, наверное, смотрит на меня как на пустое место.

— Зато я смотрю иначе, — заявила Мелани, усаживаясь рядом и заглядывая ему в глаза.

Пока ей нравилось в Томе решительно все, но особенно то обстоятельство, что он никак не был связан с Голливудом. Проблемы с Джейком осточертели Мелани — его пьянство, реабилитационная клиника, бесконечное муссирование подробностей его жизни, а следовательно, и ее на страницах таблоидов и его драки. Она хорошо помнила тот вечер в баре, когда он кого-то здорово приложил. Сразу же, словно из-под земли, появились папарацци. Джейка увели полицейские, а репортеры продолжали выстреливать ей в лицо вспышками своих фотокамер. Но самое гнусное — это то, что он выделывал с Эшли. По возвращении домой Мелани с ним не общалась. Не собиралась и в дальнейшем. Том, в противоположность Джейку, честный, скромный и благородный человек, а главное, нежен с ней.

— Искупаться не хочешь? — предложила Мелани.

Том кивнул. Он был готов на все, лишь бы быть рядом с Мелани. Нормальный, здоровый двадцатидвухлетний парень. Ну возможно, несколько добрее, умнее и красивее, чем некоторые. Мелани угадывала в нем человека с будущим, и будущее это совсем не походило на то, чего желала для нее мать. Однако именно о таком мечтала сама Мелани. Она хотела, чтобы оно наступило как можно скорее. Том прочно стоял на земле и, так же как и она, смотрел на жизнь трезво. В нем не было никакой фальши, ничего от голливудского мальчика.

Мелани показала ему кабинку в конце бассейна, где можно было переодеться. Немного погодя Том вышел оттуда в гавайских плавках. Он отдыхал там, на острове Кауай, ездил на Пасху с друзьями позаниматься серфингом. Мелани переоделась и вышла из кабинки в розовом бикини, которое выгодно подчеркивало ее великолепную фигуру. Возвратившись домой, она возобновила занятия с тренером, которые являлись неотъемлемой частью ее ежедневного расписания, также как и ежедневные двухчасовые занятия фитнесом в тренажерном зале. Кроме того, она каждый день репетировала — готовилась к июньскому концерту. Намечался он в «Голливудской чаше», и билеты на него уже были распроданы. Они разошлись бы в любом случае, но после опубликованной в журнале «Скуп» статьи, где рассказывалось о перипетиях ее пребывания в Сан-Франциско после землетрясения, разлетелись в момент. Теперь их можно было достать только у спекулянтов за пять тысяч долларов. Два билета с пропуском за кулисы Мелани зарезервировала для Тома с сестрой.

Они плавали и целовались. Потом долго лежали на воде на большом надувном матрасе, греясь на солнце. Мелани измазала на себя тонны солнцезащитного крема. Загорать она не могла — на сцене в свете софитов загар выглядел слишком темным. Да и матери она больше нравилась бледной. Но валяться с Томом на плоту было приятно. Они лежали молча, просто держались за руки, невинно, по-дружески. Мелани с Томом было уютно и спокойно, так же как и раньше в лагере.

— Концерт должен получиться классным, — рассказывала она о готовящемся выступлении, о спецэффектах и песнях, которые исполнит. Том их знал все до единой. Он снова напомнил, что придет с сестрой и та с ума сойдет от счастья. Он нарочно не предупредил ее, кого они идут слушать и что смогут зайти за кулисы.

Через какое-то время Мелани с Томом пошли в дом приготовить обед. Дженет сидела на кухне — курила и разговаривала по телефону, одновременно просматривая какой-то «желтый» журнал. Никаких упоминаний о Мелани на его страницах она, к своему разочарованию, не нашла. Чтобы ей не мешать, Мелани с Томом вернулись с сандвичами к бассейну и сели за стол под зонтиком. А после, лежа с Томом в гамаке, Мелани вполголоса говорила, что она все думает, как бы вступить в ряды волонтеров и заниматься тем же, чем в Пресидио. Нельзя, чтобы жизнь ограничивалась только репетициями и пением.

— И что, придумала?

— Ничего такого, что одобрила бы мама. — Они заговорщически переговаривались. Том снова поцеловал ее. Чем дольше он находился с ней, тем больше она ему нравилась. Он никак не мог поверить в свою удачу, не потому, что она звезда, а потому, что она такая милая и скромная девушка, с которой приятно быть вместе. — Сестра Мэгги говорила мне о священнике, который руководит католической миссией. Он каждый год на несколько месяцев ездит в Мексику. Хочу ему позвонить, но вряд ли это реально: тут и гастрольное турне, и всякие другие дела, график у меня расписан до конца года. Скоро мой агент начнет составлять его на следующий год, — В ее голосе слышалась грусть. Она смертельно устала от бесконечных разъездов. Ей хотелось хоть немного времени побыть с Томом.

— Тебе много приходится гастролировать? — Его это, по-видимому, тоже беспокоило. Ведь они только нашли друг друга, и ему очень не хотелось расставаться с ней. А когда он устроится на работу, у него самого начнутся проблемы со временем. Они оба будут заняты.

— Каждый год я отсутствую месяца по четыре, иногда по пять. Остальное время мотаюсь туда-обратно на разовые концерты, вроде того благотворительного, что был в Сан-Франциско. В таких случаях меня не бывает дома двое суток.

— Я подумал, вдруг мне удастся прилететь к тебе в Лас-Вегас, а может, и на другие большие выступления. Где они планируются? — Он усиленно искал любую возможность видеться. Ждать начала сентября, когда она вернется с гастролей, ему не хотелось. Этот временной промежуток обоим казался вечностью. Совместное пребывание в лагере беженцев удивительным образом сблизило их, что в любой другой обстановке было бы, наверное, невозможно. Она уедет на десять недель — стандартное гастрольное турне, которое теперь им обоим казалось вечностью. А на будущий год ее агент планировал концерты в Японии, где диски Мелани разлетелись в момент. Ее внешность и голос очень нравились японцам.

Отвечая на вопрос Тома о городах, где пройдут выступления, Мелани со смехом скороговоркой стала перечислять их. Гастроли предстояли по всем штатам. Хорошо, что в их распоряжении был самолет. Раньше автобусные переезды были настоящей мукой. Иногда приходилось ехать всю ночь. Собственно, не иногда, а почти всегда. Теперь ее жизнь и гастроли стали более цивилизованными. Когда Мелани назвала Тому даты выступлений, он, поразмыслив, решил, что сможет раз или два приехать к ней. Все зависело от того, как скоро он найдет работу, но эта идея привела Мелани в восторг.

Том и Мелани плавали, пока не устали. Том находился в прекрасной форме и отлично плавал. В университете он состоял в сборной команде по плаванию, а раньше какое-то время играл в футбол, но повредил колено, небольшой послеоперационный шрам на котором был продемонстрирован Мелани. Том рассказывал ей об учебе в колледже, о своем детстве и о планах на будущее: он собирался поступить в аспирантуру, но сначала хотел несколько лет поработать. Все у него было спланировано, все размечено, цели ясны, не то, что у многих его сверстников.

Нашлись у них и общие любимые занятия — лыжи, теннис, водные виды спорта и другое, на что у Мелани чаще всего не хватало времени. Она, конечно же, должна держать себя в форме, хотя спорт в ее жизни никогда не занимал приоритетного места. Да и загружена Мелани сверх меры. К тому же мать боится, что она получит травму и тогда с гастролями придется распрощаться. А ведь это куча денег, хотя сумму она не называла. Этого и не требовалось. Зарабатывать столько Тому и не снилось, о сумме он мог только догадываться. Мелани не отличалась болтливостью, хотя Дженет часто намекала на то, какую кучу денег зарабатывает ее дочь. Мелани это до сих пор смущало, а ее агент просил Дженет быть сдержаннее, чтобы не подвергать Мелани лишнему риску. Хлопот с охраной дочери, защитой от фанатов и без того хватало. Об этом в наши дни каждой голливудской звезде следует думать — никто ни от чего не застрахован. Дженет же в разговоре с Мелани всегда преуменьшала опасность, не хотела ее пугать, хотя сама частенько пользовалась услугами телохранителя, никогда ведь не знаешь, что могут выкинуть фанаты. При этом забывала одно: что фанаты эти не ее, а дочери.

— Ты когда-нибудь получала письма с угрозами? — спросил Том. Они лежали у бассейна, греясь на солнце. Том никогда прежде не задумывался, каков комплекс мер по охране человека статуса Мелани. Она недолго Пробыла в Пресидио, но жизнь там казалась гораздо проще. Том даже не подозревал, что в состав группы Мелани входят несколько телохранителей, всегда следующих за ней.

— Случалось, — неохотно ответила Мелани. — В основном это психи. Вряд ли они способны претворить свои угрозы в действия. Некоторые из них пишут мне по нескольку лет.

— Угрожают? — ужаснулся Том.

— Ага! — рассмеялась Мелани. Она воспринимала это как неизбежное следствие своего положения. Иногда приходили письма из тюрем, от фанатов-заключенных, отбывающих срок за страшные преступления. Мелани никогда на них не отвечала. Вот отсюда и берутся преследователи. Мелани тщательно избегала появляться в публичных местах в одиночку и всегда брала с собой телохранителей. Но, отправляясь по частным делам или в гости, она по возможности старалась обходиться без них и предпочитала сама сидеть за рулем.

— Тебе когда-нибудь бывало страшно? — все более беспокоился Том. Ему хотелось ее защищать, хотя теперь он совсем не был уверен в своих силах.

— Да нет. Ну может, иногда. В зависимости от того, какая характеристика на этого фаната имеется в полиции. Мне, конечно, достается, но не более чем другим. Боялась я, когда была помладше, а теперь привыкла. Гораздо больше меня беспокоят журналисты. Они ведь готовы живьем съесть. У тебя еще будет возможность понаблюдать, — предупредила она Тома, который по своей наивности плохо представлял жизнь Мелани и не понимал, причем тут он. Однако при всех существующих проблемах сейчас, когда они вот так лежали рядом на солнце и болтали как ни в чем не бывало, все ему представлялось чрезвычайно просто, а Мелани была обычной девчонкой, похожей на всех остальных.

Немного погодя они решили съездить куда-нибудь поесть мороженого. Мелани показала Тому свою школу, где училась, пока не забросила. Очень хотелось поступить в колледж, но сейчас это лишь мечта: слишком много времени занимают разъезды, а потому она читает все, что попадается под руку. В книжном магазине, куда они зашли, выяснилось, что у них схожие литературные вкусы, им нравятся одни и те же книги.

Позже, вечером, Том повез Мелани в маленький мексиканский ресторанчик, который ей очень нравился. Вернувшись после ужина, Том и Мелани устроились в комнате отдыха напротив гигантского плазменного экрана посмотреть фильм. Впечатление было как в кинотеатре. Дженет, придя домой, кажется, удивилась, что Том еще здесь, и даже не пыталась скрыть недовольство. Том, почувствовав неловкость, поспешил уехать. Было одиннадцать часов. Они с Мелани долго целовались через окно его автомобиля. День прошел чудесно. Это было их первое настоящее свидание, вполне благопристойное и бесконечно приятное. Том пообещал позвонить на следующий день, но позвонил сразу же, как только отъехал от дома. Мобильник Мелани зазвенел у нее в кармане, когда она, полная мыслей о нем, возвращалась к дому.

— Я уже соскучился, — сказал Том, рассмешив Мелани.

— Я тоже. Все было замечательно. Надеюсь, ты не скучал, почти весь день проболтавшись у меня дома? — Ей зачастую не очень хотелось выбираться в людные места. Хорошо, конечно, что они зашли поесть мороженого и в книжный магазин, но люди кругом постоянно пялились на нее, а возле кассы три человека попросили автографы. Хоть бы во время свиданий ее оставили в покое!.. Повышенное внимание ею всегда воспринималось как вмешательство в личную жизнь, а человека рядом с ней обычно раздражало. Тома, правда, это только позабавило.

— Все прекрасно, — заверил он ее. — Позвоню завтра. Может, в выходные что-нибудь придумаем.

— Хотелось бы в Диснейленд, — честно призналась Мелани. — Я чувствую себя там снова ребенком. Правда, в это время года там многолюдно. Так что туда лучше пойти зимой.

— Ты и есть ребенок, — с улыбкой ответил Том. — Самый прекрасный ребенок. Спокойной ночи, Мелани.

— Пока, Том. — Мелани, счастливо улыбаясь, дала отбой.

По пути к себе она увидела мать.

— Что все это значит? — с недовольным видом осведомилась Дженет. — Он у тебя проторчал весь день. Не связывалась бы ты с ним, Мел. Он человек не твоего круга. — Как раз именно это Мелани в нем и нравилось. — Ему просто льстит, что ты — это ты.

— Неправда! — с жаром воскликнула Мелани, обидевшись за Тома, ведь он не из таких. — Он порядочный, нормальный парень. Для него не важно, кто я.

— Это твое мнение, — цинично возразила Дженет. — Будешь гулять с ним — о тебе больше никогда ни строчки не появится в прессе, а это плохо отразится на твоей карьере.

— Я только и слышу о моей карьере, — сокрушенно проговорила Мелани. Ни о чем другом мать никогда не говорила, и Мелани иногда снились кошмары, где главным действующим лицом была мать, которая грозила ей кнутом. — Как ты не понимаешь, ведь в жизни есть кое-что помимо карьеры.

— Если хочешь быть звездой, то нет.

— Я уже звезда, мама. Но мне в жизни нужно и другое. А Том — славный парень. В сто раз лучше всех тех голливудских субчиков, с которыми я встречалась.

— Ты просто не встретила подходящего! — отрезала мать, не желая слышать о Томе.

— А разве такие среди них есть? — огрызнулась Мелани. — Я не вижу никого, кто бы мне подходил.

— А этот, значит, подходит? — вскинулась Дженет. — Ты его совсем не знаешь. Он просто один из многих, кто оказался в этом идиотском, жутком лагере беженцев.

Пресидио до сих пор снился Дженет в ночных кошмарах. Землетрясение и все, что было после, явились сильным источником стресса. Дженет в жизни не ощущала большего счастья, чем теперь, когда засыпала в своей собственной постели.

Ничего идиотского и жуткого в Пресидио Мелани не находила, но промолчала. Лишь одно воспоминание, связанное с лагерем, вызывало у нее отвращение — предательство ее парня и лучшей подруги. Она без сожаления освободилась от обоих. Жалела об этом только мать. Дженет до сих пор по крайней мере раз в день общалась с Эшли, обещая уговорить Мелани, хотя та и не подозревала, что они общаются.

Мелани не собиралась снова впускать Эшли в свою жизнь, так же как и Джейка. Их исчезновение с лихвой восполнил Том. Пожелав матери спокойной ночи, Мелани медленно двинулась по коридору к себе. Все ее мысли были о Томе. Первое свидание прошло безупречно.

Глава 14

Том приезжал к Мелани еще несколько раз. Они ходили ужинать, в кино, отдыхали возле бассейна, не замечая явного недовольства Дженет, которая почти не разговаривала с Томом, хотя он оставался с ней неизменно вежлив. Как-то раз он привез к Мелани младшую сестру Нэнси. Втроем они устроили барбекю у бассейна и очень весело провели время. Своей простотой, открытостью и добротой Мелани произвела на сестру Тома неизгладимое впечатление. Глядя на нее, никто не сказал бы, что она звезда, — обычная девчонка, каких много. И когда Мелани пригласила обоих на свой концерт в «Голливуд Боул», Нэнси не могла поверить своему счастью.

До секса у Тома с Мелани дело еще не дошло, они решили не спешить и узнать друг друга поближе, а там видно будет. Сердечные раны Мелани, нанесенные Джейком, еще давали о себе знать, и Том постоянно говорил, что время у них есть. Им вместе было хорошо. Они смотрели все фильмы и слушали диски, которые привозил с собой Том. Познакомив Мелани с сестрой, Том повез ее в Пасадену на ужин к родителям. Мать и отец Тома — искренние и приветливые люди — очаровали Мелани. Они были хорошо образованы, воспитаны и сохраняли по отношению друг к другу теплые чувства. Относились к Мелани с уважением, отдавая должное ее таланту, однако без чрезмерного восхищения. Они приняли ее, как приняли бы любого из друзей своих детей, в отличие от Дженет, которая продолжала видеть в Томе злейшего врага. Она делала все, чтобы оттолкнуть его от себя, но Том понимал: Дженет видит в нем угрозу карьере Мелани. Он не пара ее дочери. И Мелани приходилось постоянно извиняться за мать, а потому большую часть свободного от репетиций времени она стала проводить в Пасадене.

Два раза Том приходил к ней на репетиции и был потрясен ее высоким профессионализмом. Он все больше убеждался, что карьера Мелани не подарок судьбы. Блестящая техника, написанные ею самой аранжировки и некоторые песни — все это было плодом ежедневного упорного труда. Обе репетиции в преддверии концерта в «Голливуд Боул», на которых побывал Том, закончились лишь в два часа ночи, и только тогда Мелани осталась довольна результатом. Звукорежиссеры в разговоре с Томом, пока Мелани репетировала, сказали, что она всегда такая придирчивая. Может работать аж до пяти утра, а на девять назначить следующую репетицию. В общем, она всех держала в ежовых рукавицах, но еще строже относилась к себе. И пела, добавил про себя Том, как ангел.

В день концерта она попросила Тома прийти с Нэнси пораньше и посидеть с ней в гримерной. Том был рад, но, когда они с сестрой пришли, Мелани в гримерной оказалась не одна. Там же гримировали и Дженет, которая вертелась во все стороны, отдавала распоряжения и одновременно пила шампанское. Иногда фоторепортеры и ее просили попозировать. Тома с Нэнси она не видела в упор так долго, как это было возможно, а потом наконец выбежала из гримерки, чтобы позвать парикмахершу, курившую на улице с музыкантами. Те уже знали Тома, и он казался им славным малым.

За полчаса до начала концерта Том с Нэнси оставили Мелани: ей нужно было закончить макияж и одеться. Тома удивила ее невозмутимость перед концертом. Мелани, как настоящую артистку, совсем не пугал восьмитысячный зал. На этом концерте она собиралась исполнить четыре новые песни — хотела перед гастрольным турне посмотреть, как их примут слушатели. До гастролей оставалось мало времени. Том в июле выходил на работу, но пообещал при первой возможности вырываться к ней. Он устроился в «Бехтель», где ему обещали загранкомандировки. Он решил, что работа отвлечет его, пока Мелани будет в отъезде. Работа эта, можно сказать, на него с неба свалилась — она по всему была гораздо лучше того, что наклевывалось в Сан-Франциско перед землетрясением. И все благодаря отцовским связям. Не исключалась возможность учебы в бизнес-школе за счет фирмы в том случае, если им будут довольны.

— Удачи, Мел, — шепнул Том, покидая гримерку. — Фурор тебе обеспечен.

Мелани вручила Тому с сестрой билеты на места в первом ряду. Проводив их, она натянула на себя красное облегающее платье из атласа, проверила макияж и прическу и застегнула серебристые босоножки на высоченной платформе. В течение концерта с одним антрактом ей предстояло сменить шесть костюмов и неплохо потрудиться.

— Одна из моих новых песен посвящена тебе, — шепнула Мелани Тому перед его уходом, ощутив в ответ благодарный поцелуй. — Какая, узнаешь сам. Я ее написала совсем недавно. Надеюсь, тебе понравится.

— Я люблю тебя, — сказал Том.

Глаза Мелани расширились. Она слышала это от него впервые. Слова эти поражали тем больше, что Том с Мелани еще не занимались любовью — они продолжали узнавать друг друга, и им даже без этого было хорошо вместе.

— И я тебя люблю, — ответила Мелани.

Том выскользнул из гримерки. Именно в это время туда вихрем ворвалась Дженет. До выхода осталось менее двадцати минут. Мать велела Мелани прекратить валять дурака и одеваться. За ее спиной маячили несколько папарацци с фотокамерами.

Дженет застегнула молнию на платье Мелани, затем Пэм впустила фоторепортеров. Для двух снимков с дочерью позировала и мать. Рядом с крупной Дженет Мелани выглядела совсем крошкой. С кем бы рядом ни находилась Дженет, она всех подавляла своим присутствием.

Но вот Мелани пригласили на сцену. Концерт начинался. Она побежала за кулисы, проворно перепрыгивая через провода и всевозможное оборудование на полу, коротко поприветствовала музыкантов и замерла за сценой, закрыв глаза. Затем, три раза глубоко вздохнув, медленно сквозь клубы дыма двинулась на сцену. Дым рассеялся, и она предстала перед публикой, посылая ей самую волнующую свою улыбку. Ничего подобного Том не ожидал. Чувственным, низким голосом она проговорила: «Добрый вечер». Ничего похожего на то, что он видел на репетиции, и на ту девочку, которую приводил домой в Пасадену на семейный ужин, не было и в помине. На сцене сияла самая настоящая звезда, приводящая в восторг публику. Потрясающей красоты голос звучал, сотрясая пространство. В ослепительном свете софитов Мелани не видела ни Тома, ни его сестры. Но она чувствовала его присутствие сердцем и пела в этот вечер только для него.

— С ума сойти! — воскликнула Нэнси, трогая брата за руку. Том обернулся. — Это бесподобно!

— Точно!

До самого антракта Том не сводил с Мелани глаз, а когда первое отделение закончилось, тут же побежал за кулисы. Он хотел ей сказать, что она лучшая. Его распирало от счастья, от того, что он здесь, с ней И слушает самый прекрасный в мире голос. Ему не хватало слов, чтобы передать ей свои чувства. До чего ж он не похож на мужчин из шоу-бизнеса, думала Мелани. В нем не было ни капли зависти. Они поцеловались, и Том вернулся в зрительный зал. Мелани меняла костюм. Переодевание было сопряжено с трудностями. Влезть в тесное, еще уже, чем предыдущее, платье помогли Пэм и Дженет. После антракта Мелани выглядела фантастически.

В этот вечер она спела на бис девять композиций. Мелани всегда исполняла их, чтобы порадовать фанатов. Ее новая песня, посвященная Тому, была принята публикой на ура и называлась «Когда я тебя нашла». В ней рассказывалось о первых днях их знакомства в Сан-Франциско, о встречах на мосту, на пляже и о землетрясении в ее сердце. Том слушал затаив дыхание, на глазах Нэнси выступили слезы.

— Это о тебе? — шепотом спросила она. Том кивнул, и Нэнси в изумлении покачала головой. Как бы ни сложилось дальше, стремительное развитие их отношений напоминало запуск космической ракеты, и пока ничто не предвещало спада.

После концерта Том с сестрой зашли к Мелани в гримерку и застали там толпу в несколько десятков человек — фоторепортеров, ассистентку, мать, друзей, поклонников с поздравлениями, каким-то неведомым способом пробравшихся за кулисы. Добраться до Мелани не представлялось возможным. В завершение вечера они поехали ужинать в итальянский ресторан «Спаго», хотя попали туда уже поздно — время ушло на дорогу. Ужин готовил сам Вольфганг Пак.[16]

Из ресторана Том с Нэнси отправились домой в Пасадену. Том поцеловал Мелани на прощание и пообещал вернуться утром. Вечер длился целую вечность. На улице Мелани ждал белый — в милю длиной — лимузин. Скромным его не назовешь, но она сегодня — публичная персона. Такой ее Том еще не знал. Ведь он полюбил совсем другую — скромную и домашнюю Мелани, хотя и эта, конечно, ему очень понравилась.

Не успела Мелани добраться до дома, как Том уже звонил ей на сотовый, чтобы в очередной раз повторить, что выступала она блестяще. После этого концерта, особенно услышав посвященную ему песню, он пополнил ряды ее фанатов. Песню он считал полноценной заявкой на еще одну «Грэмми».

— Утром буду, — пообещал он. Они старались как можно больше времени проводить вместе, ведь еще неделя, и она улетит в Лас-Вегас.

— Приедешь — вместе почитаем рецензии. Я это ненавижу. В них обязательно найдется какая-нибудь гадость.

— Не знаю, к чему можно придраться на этот раз.

— Найдут, не волнуйся, — сказала Мелани, уже имея за плечами подобный опыт. — Зависть — штука гнусная.

Именно она, а не плохое выступление чаще всего являлась причиной нелицеприятных рецензий. И тем не менее читать несправедливую критику было всегда обидно. Иногда, если рецензии отличались откровенной грубостью, а такое тоже случалось, мать или Пэм прятали их от Мелани.

Приехав на следующий день, Том увидел на кухне заваленный газетами стол.

— Пока все хорошо, — шепнула Тому Мелани.

Мать с довольным видом передавала ей одну газету за другой.

— Новые песни понравились, — прокомментировала мать с ледяной улыбкой, скользнув взглядом по Тому. Даже она не могла не признать, что посвященная ему песня действительно удалась.

В целом отзывы о выступлении оказались самыми положительными. Концерт произвел фурор, суливший успех ее гастрольному турне и даже ее масштабному шоу в Лас-Вегасе, билеты на которое, как и на концерт в «Голливуд Боул», разошлись в момент.

— Ну что, детки, какие у вас на сегодня планы? — поинтересовалась Дженет, с довольным видом глядя на них, словно это она вчера пела на сцене. К Тому она обращалась в первый раз. Кризис в их отношениях, похоже, благополучно миновал, хотя причины тому Мелани не знала. Может, мать просто благодушно настроена, а может, наконец поняла, что Том не помеха карьере Мелани. Напротив, он поддерживал ее во всем.

— Хочу отдохнуть, — сказала Мелани. На следующий день намечалась запись в студии, а еще через день начинались репетиции перед шоу в Лас-Вегасе. — А что ты сегодня делаешь? — спросила она у матери.

— Пройдусь, пожалуй, по магазинам на Родео-драйв, — просияла Дженет. Ничто так не радовало ее, как удачный концерт Мелани и положительные отзывы в прессе на следующий день.

Сегодня она чрезвычайно удивила Тома, не бросив на него перед уходом злобного взгляда и не хлопнув дверью.

— По-моему, ты наконец принят, — облегченно вздохнула Мелани. — Должно быть, она решила, что ты не представляешь опасности.

— Так оно и есть, Мел. Мне нравится то, что ты делаешь. Вчера вечером ты выступала просто потрясающе. Мне не верилось, что такое возможно, а уж когда ты спела ту песню, я вообще чуть не умер.

— Рада, что тебе понравилось. — Мелани, усталая, но счастливая, наклонилась и поцеловала Тома. Ей было всего двадцать, и Тому она казалась еще красивее, чем прежде. — Вот бы когда-нибудь отдохнуть от этого хоть немного. Со временем все это приедается, — призналась она, уже не первый раз говоря об этом. Работа в лазарете Пресидио стала для нее долгожданным отдохновением.

— Ну может, и получится, — попытался ободрить ее Том, но Мелани отрицательно покачала головой:

— Мама и мой агент никогда этого не допустят. Запах успеха кружит им голову. И они будут доить меня, пока я не помру. — В ее голосе сквозила грусть, и Том, заключив Мелани в объятия, поцеловал ее. Ее взгляд, как и ее песня, глубоко трогал его душу. Мелани — выдающаяся женщина, а он, Том, — избранник судьбы, которая преподнесла ему щедрый подарок. День землетрясения в Сан-Франциско, благодаря которому он встретил Мелани, оказался самым счастливым в его жизни.

В то время как Дженет просматривала рецензии на концерт Мелани в Голливуде, Сара с Сетом читали криминальную хронику. Дело Сета все же попало на страницы сан-францисских газет, хотя, как ни странно, с опозданием. Сета арестовали несколько недель назад, и до сих пор никто не ухватился за эту тему. И вот наконец бомба взорвалась, как фейерверк четвертого июля. Материал попал на страницы газет, появилась публикация даже в Ассошиэйтед Пресс. Похоже, именно в публикациях нью-йоркских журналистов, освещавших арест Салли и грядущее судебное разбирательство, промелькнула информация о его подельнике с Запада, за которую уцепились журналисты Сан-Франциско. Дело Сета, до сих пор ускользавшее от внимания прессы, теперь занимало первые страницы газет. В «Кроникл» смаковали каждую пикантную подробность, опубликовали фото Сета и Сары с недавнего «Бала ангелочков». Сета в прессе не щадили. Журналисты имели в своем распоряжении полный текст обвинения, знали название хеджевого фонда и все обстоятельства, приведшие Сета к аресту. Сообщалось, что дом супружеской пары выставлен на продажу, но есть еще один, на озере Тахо, а также собственный самолет. Все сводилось к одному — имущество Сета нажито нечестным путем, а сам он закоренелый мошенник и жулик. Сет был унижен и раздавлен, а Сара к тому же истерзана. В том, что родители узнают обо всем и на Бермудах, не оставалось сомнений, раз даже Ассошиэйтед Пресс взялось задело. Уж лучше сразу им позвонить. Если повезет, она еще успеет им сама все объяснить. Сету легче: его родителей уже нет в живых. Когда он появился на свет, они были старше родителей Сары. Она не представляла, как мать с отцом переживут этот позор, тем более что оба очень любили Сета.

— Не очень-то приятная новость? — сказал Сет, обращая на нее взгляд. Они оба похудели. Сет был просто кожа да кости, а Сара выглядела изможденной.

— Подсластить пилюлю нечем, — отозвалась Сара.

Это были их последние дни под одной крышей. Они договорились ради детей остаться в доме на Дивисадеро, пока его не продадут, и только потом разъехаться по своим квартирам. На этой неделе ожидалось несколько потенциальных покупателей. Дом уйдет скоро. Сара с тоской ждала этого момента. Но о продаже дома, в котором она прожила всего несколько лет, она сожалела гораздо меньше, чем о рухнувшем браке. Дом на Тахо тоже продавался — со всеми пожитками, включая кухонную утварь, телевизор и даже постельное белье. Сбыть его со всем содержимым оказалось легче — кому-нибудь, кто ищет дом на лыжном курорте, но не хочет возиться с его обстановкой. Обстановка городского особняка продавалась отдельно. Антиквариат и картины выставлялись на аукцион «Кристиз». Драгоценности Сары уже начали раскупаться в Лос-Анджелесе.

Сара продолжала искать работу, пока, правда, безрезультатно. Пармани она оставила при себе. Ведь с кем-то нужно будет оставлять детей, когда она пойдет работать, а отдавать их в ясли, как другие, Сара не хотела. Она с грустью вспоминала три предыдущих года, когда сидела дома с детьми. Но та, прошлая, жизнь канула в Лету. Все деньги до последнего пенни пойдут на оплату адвокатов и возможных штрафов. В общем, работать ей необходимо, и не только для того, чтобы помочь Сету. Детей придется поднимать одной, без мужа. Если все их состояние съедят судебные иски и адвокаты, а Сет все же окажется за решеткой, помощи ждать не от кого. Оставалось рассчитывать только на себя.

После столь страшного предательства Сета она больше никому не доверяла — только себе. На него Сара не могла полагаться, навсегда лишив своего доверия. Всякий раз встречаясь с Сарой взглядом, Сет видел это в ее глазах. Он не видел возможности загладить перед ней вину. Вряд ли это вообще было возможно, судя по ее словам. Она не простила и, наверное, уже никогда не простит. Но он не винил ее — сам был кругом виноват, всем сломал жизнь.

Газетная статья уничтожила его: их с Салли разобрали по косточкам и выставили обычными уголовниками. Ни одного доброго слова, ни капли сочувствия. Они всего лишь парочка подлецов, открывших мошеннические хеджевые фонды, манипулировавших фальшивыми финансовыми документами и обманным путем выманивавших у людей деньги. А что еще можно написать? Все обвинения в их адрес, Сет признал это, были совершенно справедливы.

Все выходные они с Сарой опять почти не разговаривали. Сара не выясняла отношений, не упрекала его. Что толку? Ей было слишком больно. Она безоговорочно доверяла Сету, а он убил в ней эту веру. Посмел поставить на карту их жизнь и жизнь их детей и проиграл, превратив их существование в кошмарный сон.

— Не смотри на меня так, Сара, — наконец сказал он поверх газеты. В воскресном выпуске «Нью-Йорк таймс» вышла статья еще хлеще. Позор Сета с Сарой казался тем более невыносим, что раньше их семью в обществе глубоко уважали. Теперь стали презирать. Не важно, что сама Сара ни в чем не провинилась и до землетрясения даже не подозревала о махинациях Сета. Она ощущала на себе то же клеймо, что и на муже. Телефон разрывался от звонков, но она поставила автоответчик: ни с кем не хотелось разговаривать. Любое сочувствие сейчас было как острый нож, плохо прикрытое ликование завистников вызывало отвращение. А таких нашлось немало. Единственными, с кем она в эти дни говорила, были ее родители. Известие потрясло их, они, как и Сара, не понимали, как такое могло случиться с Сетом. Хотя, кроме беспринципности и непомерной жадности, никаких других причин, толкнувших его на преступление, не проглядывало.

— Неужели ты не можешь по крайней мере делать хорошую мину при плохой игре? — упрекнул ее Сет. — Только усугубляешь ситуацию.

— Думаешь, это возможно? — Собрав со стола тарелки после завтрака, Сара поставила их в мойку. Сет заметил, что она плачет.

— Не надо, Сара… — В его глазах плескалась ядовитая смесь раздражения и паники. — Чего ты от меня хочешь?

Сара обернулась и с болью посмотрела на него.

— Мне страшно, Сет, что с нами теперь будет? Я все-таки тебя люблю. И не хочу, чтобы ты попал за решетку. Я хочу, чтобы все стало как прежде, но это невозможно… меня волнуют не деньги. Я не хочу терять тебя, а ты взял и погубил нашу жизнь. Что теперь делать?

Сету было невыносимо смотреть на нее, и он, вместо того чтобы ее обнять, как хотела Сара, повернулся и вышел из кухни. Измученный и напуганный до предела, он ничего не мог ей дать. Он тоже любил ее, но так боялся за себя, что для Сары с детьми был сейчас бесполезен. Казалось, будто Сет тонет один, хотя он тянул за собой и Сару.

В жизни ее до сих пор, кроме преждевременных родов и угрозы жизни младенца, ничего трагического не случалось. Ребенка спасли. Сета спасти невозможно. Слишком серьезным и вопиющим было его преступление. Даже агенты ФБР, казалось, питали к Сету отвращение, особенно когда видели их детей. Никто из близких Сары не умирал при трагических обстоятельствах. Бабушки и дедушки уходили из жизни либо до ее рождения, либо тихо угасая от старости, никто из ее друзей не погибал в автомобильных катастрофах, не умирал от рака. Те, кого она любила, ее не предавали. Детство Сары было счастливым, родители — законопослушными гражданами. Бойфренды всегда относились к ней трепетно, а Сет всегда носил на руках. Очаровательные дети росли здоровыми. То, что происходило сейчас, было худшим в ее жизни. Все тридцать пять лет ее жизни прошли безоблачно, как один день. И вот теперь над ней взорвалась ядерная бомба. И человек, сбросивший ее на Сару, не кто иной, как ее муж. Это так убивало, что лишило желания разговаривать, особенно с ним. Что делать в этом положении, она не знала, Сет тоже. Выхода просто не существовало. Адвокаты со своей стороны старались сделать все возможное при том наборе ужасных обстоятельств, которые открыл им Сет. В итоге ему придется проглотить пилюлю, какой бы горькой она ни была. Саре тоже, хотя она ничем это не заслужила. Так она выполняла свою клятву «хранить верность в счастье и в несчастье». Ее жизнь рушилась вместе с жизнью Сета.

В воскресенье вечером Сара позвонила Мэгги на мобильный телефон. Они разговаривали несколько минут. Мэгги видела статьи, газеты регулярно выкладывались в комнате отдыха в Пресидио. Она очень переживала за Сару и даже за Сета. Плата за его грехи оказалась непомерно высока. И было жаль детей. Мэгги посоветовала Саре молиться и молилась сама.

— Может, они проявят к нему снисхождение? — с надеждой в голосе предположила Мэгги.

— По мнению адвоката, в лучшем случае ему грозит от двух до пяти лет тюрьмы. В худшем — тридцать. — Сара повторила то, что уже говорила.

— Об этом пока не думайте. Просто веруйте и живите дальше. В некоторых обстоятельствах это лучшее, что можно сделать.

Сара бесшумно прошла мимо кабинета мужа и поднялась наверх. Она хотела искупать детей и поэтому отпустила занимавшегося с ними Сета. Теперь они все делали по очереди и редко сидели в одной комнате. Находиться рядом было слишком тяжело. Сара все думала — лучше или хуже ей будет, когда они разъедутся? Возможно, и то и другое сразу.

В тот же вечер Мэгги позвонил Эверетт. Он тоже читал о Сете в лос-анджелесских газетах. Это громкое дело обсуждала вся страна. Новость потрясла Эверетта — Сара с Сетом произвели на него самое благоприятное впечатление. Это в очередной раз убеждало, что никогда не знаешь, какое зло может таиться в человеческом сердце. Как и другие, Эверетт жалел Сару с детьми и осуждал Сета. Если все обвинения против него справедливы, а звучали они весьма убедительно и в их справедливости Эверетт почти не сомневался, то и поделом ему.

— Но каково теперь Саре! Я наблюдал за ней на благотворительном вечере. Она показалась мне очень приятной женщиной. Но ведь и Сет производил впечатление приличного человека. Кто бы мог подумать! — говорил он Мэгги по телефону. Эверетт видел Сару и в лазарете, правда, мельком, разговаривал с ней недолго. Она еще тогда была чем-то расстроена. Теперь ясно чем. — Если вдруг увидите, передайте ей мои соболезнования, — попросил Эверетт, но Мэгги ничего определенного не ответила. Она держала данное Саре слово и с уважением относилась к установившимся между ними отношениям. Она строго хранила ее тайну и даже не упомянула об их с Сарой встрече.

Звонок Эверетта порадовал Мэгги, тем более что у него все было хорошо. Но после разговора она, как всегда, почувствовала смятение. Ее волновал лишь один звук его голоса. Она помолилась и потом, в сумерках, долго бродила по берегу. Мэгги стала задумываться, не пора ли ей окончательно расстаться с ним. Однако тут же сказала себе, что ей хватит сил справиться с этим. Ведь он в конце концов всего лишь мужчина. А она невеста Господня. Разве под силу мужчине соперничать с Ним?

Глава 15

Концерт в Лас-Вегасе имел оглушительный успех. На выступление Мелани прилетел Том, и она опять исполнила песню, написанную для него. Зал на этот раз был гораздо меньше, чем в «Голливуд Боул», зато спецэффекты оказались впечатляющими. Публика неистовствовала. Мелани пела на бис, сидя на краю сцены, так что Том со своего места в первом ряду мог запросто, протянув руку, коснуться ее. Охрана еле сдерживала напор фанатов, давивших со всех сторон. Выступление заканчивалось яркой вспышкой света, и одновременно с этим Мелани на специальной платформе взлетала ввысь. Том никогда не видел такого потрясающего зрелища. Его настроение омрачило лишь одно — Мелани, спускаясь с платформы, подвернула ногу и растянула лодыжку, тогда как на следующий день должна была отработать еще два концерта.

В следующий раз Мелани вышла на сцену с раздувшейся до размера дыни ногой, но по-прежнему в своих серебристых босоножках на платформе. Когда концерт закончился, Том отвез ее в травмпункт. Они уехали, ничего не сказав матери. В больнице Мелани сделали укол кортизона, чтобы она смогла выйти на сцену завтра. Последние три концерта в Лас-Вегасе были короче. В выходные, когда уезжал Том, Мелани уже передвигалась на костылях.

— Мелани, побереги себя. Ты слишком много работаешь. — Том смотрел на нее с тревогой. Несмотря на то, что Мелани почти все время то репетировала, то выступала, выходные прошли замечательно. В первый вечер им даже удалось выбраться в казино. Апартаменты, которые занимала Мелани, поражали роскошью. Том ночевал во второй спальне, и две ночи им удавалось сдерживать себя. Но в последнюю ночь природа и чувства взяли свое. Они долго оттягивали этот момент, но он неизбежно наступил. Теперь, когда Том уезжал, Мелани ощутила, насколько ближе они стали друг другу. — Если ты не сбавишь темп, с ногой у тебя будет беда, — предостерег он ее.

— Завтра сделаю еще один укол. — Мелани привыкла к травмам на сцене, они случались и раньше, но Мелани, как профессионал, выступала, невзирая на боль, и никогда не отменяла концертов.

— Мелли, ты должна беречь себя. — Том не на шутку встревожился. — Нельзя без конца колоть кортизон. Ты же не футболист. — Нога все также болела, а отек, несмотря на вчерашний укол, не уменьшился. Укол просто притупил боль, позволив ей махнуть на все рукой и снова выступать в туфлях на высоких каблуках. — Отдохни сегодня вечером.

Утром Мелани улетала в Феникс на очередной концерт.

— Не волнуйся, — с улыбкой отозвалась Мелани. — Никто обо мне не печется так, как ты. Всем остальным до моего здоровья нет дела: они ждут от меня одного — живая или мертвая я должна выходить на сцену и петь. Едва ступив на эту платформу, я сразу же почувствовала, что она шатается. Веревка оборвалась, как только я спрыгнула. Вот я и упала. — О том, что могло произойти, порвись веревка чуть раньше, страшно было подумать. Мелани могла бы разбиться насмерть. — Это называется обратная сторона шоу-бизнеса.

Они стояли, ожидая его рейса. Мелани отвезла Тома в аэропорт в длинном белом лимузине, выделенном ей отелем на время пребывания в городе. Условия в Лас-Вегасе предоставили просто фантастические. В гастрольном турне такого комфорта она уже не увидит. В Лос-Анджелесе ее не будет десять недель — до самого сентября. Том пообещал прилететь к ней поскорее.

— Перед отъездом обязательно сходи к врачу. — Объявили его рейс. Том бережно, чтобы не задеть костылей, привлек Мелани к себе и нежно поцеловал. У нее захватило дух. — Я люблю тебя, Мелани, — тихо проговорил он. — Помни об этом.

— Буду помнить. Я тоже тебя люблю. — Они встречались уже больше месяца — срок, в общем, небольшой, но с тех пор, как они приехали в Лас-Вегас, их отношения стали стремительно развиваться. Парня лучше Тома она не встречала. — Скоро увидимся.

— Обязательно! — Снова поцеловав ее, Том последним сел в самолет, а Мелани кое-как доковыляла на костылях через терминал до выхода и забралась в ожидавший ее на улице лимузин. Нога болела невыносимо. Мелани не хотела показывать это Тому.

Вернувшись в номер отеля «Пэрис», она положила на ногу лед, но, не почувствовав существенного облегчения, приняла мотрин, чтобы уменьшить отек. В полночь мать нашла ее на диване в гостиной. Мелани призналась, что еле выносит боль.

— Тебе завтра нужно лететь в Феникс, — предупредила мать. — Там все билеты уже распроданы. Придется утром сделать еще один укол. Концерт нельзя отменить, Мел.

— А что, если выступать сидя? — предложила Мелани. Она дотронулась до лодыжки и поморщилась от боли.

— Тогда платье на тебе будет выглядеть тряпкой, — сказала мать. Мелани за свою карьеру не отменила еще ни одного концерта, и Дженет ничего не желала слышать. Вся эта история может разрушить репутацию звезды. Однако нога у дочери действительно болела, и мать это видела. Мелани умела преодолевать боль и никогда не жаловалась, но сейчас травма казалась серьезнее предыдущих.

Ближе к ночи ей позвонил Том и сказал, что уже соскучился. Чтобы не волновать его, она солгала, что ей лучше. Заснула Мелани с его фотографией на своей подушке.

Утром нога распухла до угрожающих размеров, и Пэм повезла Мелани в больницу. Главный врач травмпункта сразу же узнал ее и, осмотрев, сказал, что нога ему не нравится. Решено было сделать повторный снимок. Первый показал просто сильное растяжение. Но теперь сомнения главврача оправдались: на новом снимке виднелась тоненькая, как волос, трещина. Доктор предупредил, что на ногу придется наложить гипс и следующие четыре недели Мелани должна в гипсе как можно меньше передвигаться.

— Ну конечно! — Мелани хотела было рассмеяться, но тут же застонала от боли — нога при малейшем движении болела немилосердно. Вечернее выступление обещало обернуться пыткой, если только оно вообще состоится. — Сегодня в восемь я выступаю в битком набитом зале в Фениксе, — пояснила она. — Не могу не поехать. Но люди платили не за то, чтобы смотреть, как я ковыляю по сцене в гипсе, — сказала Мелани, чуть не плача.

— А как вы смотрите на ортопедический ботинок? — предложил врач. В его практике встречались и упавшие со сцены артисты. — Перед выходом на сцену снимете. Но о высоких каблуках или платформе забудьте. — Он хорошо знал артистическую братию.

После его слов на лице Мелани появилось виноватое выражение.

— Мои костюмы с солдатскими ботинками будут смотреться тряпкой, — сказала она.

— Еще хуже вы будете выглядеть в инвалидном кресле, когда нога вообще не влезет ни в какую обувь. Ботинок должен помочь. А на сцену наденьте обувь на плоской подошве. И без костылей вам не обойтись, — вынес свой вердикт врач.

Выбора не оставалось. Лодыжка нестерпимо болела, и опираться на больную ногу было невозможно.

— Ладно, попробуем ботинок, — сдалась Мелани. Ботинок из какой-то черной пластмассы доходил ей до колена. Опершись на ногу в ботинке, Мелани тотчас почувствовала облегчение. Пока она на костылях и в ботинке хромала к выходу, Пэм оплатила счет.

— А что, смотрится довольно пикантно, — весело и небрежно бросила Дженет, помогая Мелани забраться в лимузин. Времени у них почти не оставалось — только захватить вещи и, собравшись с группой, отправиться в аэропорт. Гастрольное турне началось. За следующие десять недель Мелани предстояло объехать все Штаты.

В самолете она положила ногу на подушку. Музыканты уселись играть в «веришь — не веришь» и покер. Дженет присоединилась к ним. Время от времени она, взглянув на дочь, подходила к ней, чтобы устроить ее поудобнее. В конце концов Мелани приняла обезболивающее и уснула. Пэм разбудила ее, когда самолет приземлился в Фениксе. Один из музыкантов вынес ее на руках по трапу. Она еще не совсем проснулась и выглядела немного бледной.

— Ты как? — спросила Дженет, когда они сели в лимузин, тоже белый, как и в Лас-Вегасе. В каждом городе, где проходил концерт, их ждали роскошные лимузины и апартаменты.

— Нормально, — ответила Мелани.

Когда группа расселилась по номерам, Пэм заказала всем обед, а Мелани позвонила Тому.

— Мы на месте, — сообщила она, стараясь придать бодрости своему голосу. Мелани все еще чувствовала слабость после обезболивающих, но в ботинке ходить было легче. Хотя обойтись без костылей она не могла.

— Как нога? — озабоченно спросил Том.

— Пока на месте. Перед отъездом из Лас-Вегаса мне надели на нее нечто вроде съемного гипса. Так что я сейчас похожа на Дарта Вейдера[17] и Франкенштейна одновременно. Но в ботинке все же лучше. Перед выходом на сцену я сниму его.

— А стоит ли? — усомнился Том.

— Все будет нормально. — Ничего другого Мелани скачать не могла. Однако по совету врача в тот день выступала в туфлях на плоской подошве. От эпизода с подъемной платформой они отказались: Мелани не хотела больше рисковать. Поднимаясь на ней, Мелани чувствовала себя канатоходцем, только без страховочной сетки. Она уже не первый раз падала с нее, но серьезную травму получила впервые. Нога, конечно, болела, но могло быть и хуже.

В этот вечер на сцену она вышла на костылях и, положив их на пол, села на высокий табурет, приготовленный для нее заранее. Она еще пошутила по этому поводу со зрителями — сказала, что ногу повредила, занимаясь сексом, чем весьма позабавила зал. Однако стоило ей запеть, публика забыла обо всем на свете. Большую часть концерта Мелани была вынуждена сидеть на сцене, но никто, казалось, этого не замечал. На ней были короткие, плотно облегающие бедра шорты, чулки в сеточку и красный лиф с блестками. Даже в туфлях без каблуков она выглядела шикарно. На бис в этот раз она пела мало — так хотелось поскорее доползти до номера и принять еще одну таблетку. Проглотив ее, Мелани сразу же легла спать, даже не позвонив Тому, чтобы рассказать, как прошел концерт. Том предупредил ее, что собирается этим вечером поужинать с сестрой в Лос-Анджелесе, а потому тоже не звонил. Хотя обычно они разговаривали по мобильнику каждый день.

Через два дня концертная группа вылетела в Даллас и Форт-Уэрт. В каждом из этих городов прошло по два концерта, потом один в Остине и один в спортивном комплексе «Астродом» в Хьюстоне. Все время между выступлениями Мелани добросовестно носила ботинок, и нога вроде стала болеть меньше. Наконец у группы выдалась пара свободных дней, которые они провели в Оклахома-Сити. Это было настоящее блаженство. Они облетели с концертами всю страну, и Мелани выкладывалась по полной. Выступления с травмой — просто очередная трудность, которую приходилось преодолевать во время гастролей, и не только ей. Один человек из техперсонала сломал руку, а у звукорежиссера сместился межпозвоночный диск, когда он тащил тяжелое оборудование. Однако что бы ни случилось, все знали, что шоу должно продолжаться. Гастрольная жизнь нелегка. Репетиции изматывали, концерты требовали нечеловеческого напряжения, а однообразие гостиничных номеров набило оскомину. Всегда, если удавалось, они снимали апартаменты. В каждом аэропорту их встречали длинные лимузины. Только ездить на них было некуда, разве что от концертной площадки до гостиницы. Во многих городах они выступали на стадионах. Вечные переезды и жизнь на колесах стали для них привычны. Через некоторое время все города для группы сливались в одно целое, и они забывали, где находятся. Стояла особенно жаркая, знойная ночь в Канзас-Сити.

— Хочется отдохнуть, — сказала Мелани матери. Концерт прошел успешно, но Мелани неудачно соскочила со сцены, подвернув травмированную ногу, и боль стала невыносимой. — Мама, я устала.

Мать с беспокойством и в то же время с раздражением посмотрела на нее:

— Если хочешь и впредь получать платиновые диски, надо гастролировать. — Дженет хорошо разбиралась в шоу-бизнесе, и Мелани знала, что она права.

— Знаю. — Мелани не стала спорить с матерью, но по возвращении в отель чувствовала себя вконец измотанной. Она поспешила поскорее принять горячую ванну и лечь в постель. Усталость все больше давала о себе знать. В Чикаго группа наконец получила выходной. Обещал прилететь Том, и Мелани, мечтавшая о передышке, с нетерпением его ждала.

— Что-то она неважно выглядит, — сказала Пэм. — Выступать с больной ногой все же не шутка.

В каждом городе для Мелани на сцене ставили табурет, но лодыжка никак не заживала. За пределами сцены Мелани передвигалась на костылях в своем черном ботинке. В нем ходить было, безусловно, легче, но нога продолжала болеть. И отек не спадал. Словом, лучше не стало. Если б еще не было самолета, то вообще беда. В своем самолете она по крайней мере могла лежать во время перелета. Лететь коммерческим рейсом со всем оборудованием было немыслимо. Чтобы проверить весь багаж и оборудование, не хватит времени, отведенного на посадку. А так — просто загружались и летели.

Встретив Мелани в Чикаго, Том поразился ее усталому, бледному виду. Она казалась совершенно больной.

Когда в субботний вечер группа приехала из аэропорта, он уже ждал их в гостинице. Подхватив Мелани на руки, Том закружил ее вместе с ее тяжелым ботинком, а затем осторожно усадил на стул. Мелани светилась от счастья. За полчаса до приезда он зарегистрировал Мелани и сам зарегистрировался в сьюте. Гостиница была вполне респектабельной, и апартаменты оказались просто гигантскими. Но Мелани уже тошнило от гостиничной обслуги, от желающих получить автограф и бесконечных ежевечерних выступлений, которые, несмотря на нестерпимую боль, никогда нельзя было отменить. Ее раздувшаяся нога поразила Тома.

Следующий концерт намечался на вторник. Том улетал в понедельник — его ждала работа в Лос-Анджелесе. Он вышел на службу сразу же после отъезда Мелани, работа ему нравилась. Командировка, которую обещали, казалась Тому чрезвычайно привлекательной. Ехал он вместе с одним из градостроителей. Направляя все свои усилия на получение прибыли, их компания, однако, не забывала о программе помощи развивающимся странам. Так что новая работа, можно сказать, полностью соответствовала как специализации Тома, так и его наклонностям. Участие Тома в благотворительной программе и его работа по душе радовали Мелани. Она гордилась им. Вернувшись в Пасадену, Том активно занимался поисками работы, готовый даже каждый день мотаться в Лос-Анджелес. После землетрясения в Сан-Франциско он с радостью вернулся домой. И подвернувшаяся работа явилась для него просто подарком.

В тот вечер Том повел Мелани ужинать. Она проглотила гигантских размеров гамбургер с кольцами жареного лука. Вернувшись в гостиницу, они не могли наговориться. Мелани рассказала ему все: какие города они объехали, какие приключения пережили в пути. Ведь они во время гастролей иногда напоминали детей, выезжающих в летний лагерь, или солдат-новобранцев.

Постоянные переезды, временное жилье — вот из чего состояла их жизнь. Это утомляло, хотя иногда было весело благодаря теплым отношениям в группе. Чтобы разнообразить жизнь на колесах, музыканты с техническими менеджерами забавлялись как могли — швыряли друг в друга бомбочки с водой или бросали их прямо из гостиничных окон в прохожих, не зная, чем развлечься. Однажды это заметил менеджер гостиницы. Он поднялся к ним и устроил нагоняй. В свободное время технический персонал с музыкантами частенько захаживали в топлесс-бары и стриптиз-клубы, зависали там и, напиваясь, бедокурили. Том любил поболтать с ними и считал веселыми ребятами. Но время, проведенное с Мелани, было для него бесценным. Он все тяжелее переживал разлуку с ней. А Мелани призналась Пэм, что ее чувство к Тому крепнет. Ничего подобного у нее ни с одним из бойфрендов не было, и она, по ее собственному признанию, считала, что ей с ним необыкновенно повезло. Однако Пэм напомнила, что ведь и Мелани не из последних — звезда и очень милый, приятный человек. Пэм познакомилась с Мелани, когда той было шестнадцать, и сразу попала под обаяние этой доброй души, совсем не похожей на мать, которая часто грубила окружающим. Пэм считала Мелани с Томом удачной парой — у обоих схожие характеры, оба умны и доброжелательны, легки в общении. И Том, кажется, ничуть не завидует Мелани и не ревнует к успеху, а это большая редкость. Пэм знала, что такие люди встречаются не часто. Именно из-за Мелани она так любила свою работу.

Том с Мелани отлично провели время в Чикаго — ходили по магазинам, в кино, бродили по музеям, обедали в ресторанах. По улице Мелани передвигалась на костылях, в своем огромном черном ботинке. Так хотел Том. Выходные они провели чудесно. Мелани радовалась, что Том при его загруженности смог-таки вырваться к ней. Он использовал все свои «бесплатные мили». Постоянное предвкушение встречи с ним и радость совместных открытий новых мест заметно скрашивали нелегкую гастрольную жизнь Мелани. Дальше путь концертной группы лежал на Восточное побережье, потом в Вермонт и Мэн. Выступление намечалось в Провиденсе и Мартас-Виньярд. Том пообещал, если удастся, попытаться прилететь к ней в Майами и Нью-Йорк.

Выходные промелькнули как одна минута — они даже оглянуться не успели. Мелани заранее переживала отъезд Тома. Стоял удушливый зной, когда она вышла проводить Тома до такси. Небольшой отдых и ортопедический ботинок помогли. Нога болела меньше. На ночь Мелани ставила ботинок возле кровати. Словно отстегнутый протез, думала она. Устав от шуток Тома по этому поводу, она как-то даже запустила в него этим ботинком, чуть не сбив с ног.

— Эй, полегче! Веди себя прилично! — проворчал Том и спрятал ботинок под кровать. Они веселились, как дети, им хорошо было вместе. Их чувства крепли с каждым днем. Словом, это лето принесло Тому много открытий и радости.

У Сета с Сарой в Сан-Франциско объявились первые покупатели на их дом. Поступило выгодное предложение. Переселявшаяся сюда из Нью-Йорка семья спешила обзавестись домом. Они заплатили сверх запрашиваемой суммы, желая, чтобы дом освободился как можно скорее. Как ни тяжело было Саре расставаться с домом, они с Сетом испытали облегчение. Вырученные деньга сразу же пошли на счет в банке, а имеющие художественную ценность вещи, подлежащие продаже, Сара отправила на «Кристиз». Обстановку хозяйской спальни, несколько предметов из гостиной, детскую одежду и еще кое-что из мебели она перевезла в свою новую квартиру на Клэй-стрит. Теперь у них будет не так много места. Все файлы и бумаги из кабинета Сета отправились в «Отель разбитых сердец» на Бродвее. Сету достались половина кухни, диван и два кресла. Все остальное было отправлено на хранение. Их дом стремительно распадался, так же как и вся жизнь. Он опустел за несколько дней, превратившись в разоренное, заброшенное жилище. Глядя на него, Сара думала о том, что с браком ее покончено. Просто удивительно, каким непрочным он оказался. Перед отъездом она последний раз с тяжелым сердцем обошла дом. Сет стоял посреди своего кабинета, такой же подавленный, как и она. Сара только что спустилась из детской убедиться, что все вещи погружены в грузовик. Детей на эту ночь забрала к себе Пармани, чтобы Сара могла разобраться в квартире на Клэй-стрит.

— Как же не хочется уезжать, — сказала Сара, глядя на Сета. Тот кивнул и с грустью заглянул ей в глаза.

— Прости, Сара… я не думал, что у нас так выйдет.

Сара отметила про себя, что Сет в первый раз за долгое время сказал «у нас» вместо «у меня».

— Может, все еще утрясется. — Она не знала, что еще сказать. И Сет тоже. Тогда она подошла к нему и, желая успокоить, обняла. Он долго стоял так, с безвольно опущенными руками, а потом обнял ее. — Приезжай к детям, когда захочешь, — искренне сказала она.

Она еще не встречалась со своим адвокатом по поводу развода. Теперь пришло время обсудить этот вопрос, хотя принимать участие в суде она будет в любом случае. Генри Джейкобс сказал, что ее присутствие там, пусть даже безмолвное, сыграет положительную роль в защите ее мужа. Они наняли еще двух адвокатов в помощь Генри. Для защиты Сета нужно было использовать все возможные ходы — положение слишком серьезное.

— Как ты будешь одна? Справишься? — спросил озабоченно Сет. Впервые за долгое время он наконец стал замечать вокруг кого-то еще, не только себя. Для Сары это было очень важно. После ареста Сета им пришлось несладко.

— Все будет в порядке, — сказала Сара. Они в последний раз стояли в своей столовой.

— Если понадоблюсь, звони в любое время, — печально проговорил Сет, и оба вышли на улицу. Таково было окончание их совместной жизни! Сет обернулся в последний раз взглянуть на кирпичный особняк, который они так любили, и увидел слезы на глазах Сары. Она оплакивала не дом, а их семью, любовь, их несбывшиеся мечты. Что-то у Сета сжалось внутри. — Я завтра заеду и заберу детей, — хриплым голосом сказал он. Сара, отвернувшись, кивнула, потом села в машину и отправилась на Клэй-стрит. У нее начиналась новая жизнь. В зеркало заднего вида она видела, как Сет подошел к своему новенькому серебристому «порше», деньги за который еще даже не были выплачены, и уехал. Саре стало больно. Ей показалось, что мужчина, которого она любила, за которого вышла замуж и от которого родила двоих детей, умер.

Глава 16

Новая квартира Сары располагалась в небольшом, на две семьи, викторианском особнячке, недавно отремонтированном и выкрашенном. Ничего примечательного в нем не было, но Сара знала, что квартиру, если все тут устроить как следует, можно сделать уютной. Она начала с детской — хотелось, чтобы дети, приехав сюда завтра, сразу почувствовали себя дома. Не спеша, с любовью она раскладывала личные вещи детей, их сокровища, опасаясь, что их могли повредить при перевозке. К счастью, ни одна вещь не пострадала. Пока все было в порядке. Несколько часов она распаковывала книги, два часа раскладывала белье и застилала постели. За последнее время из ее жизни ушло столько всего, что она вдруг стала казаться пустой. Саре до сих пор не верилось, что ее жизнь по милости Сета сделала такой крутой вираж. Сара чувствовала себя униженной, читая все еще появляющиеся в прессе публикации о деле Сета. Но как бы ни чувствовала она себя, а работу искать было необходимо. Сара уже сделала несколько звонков и в следующие несколько дней собиралась заняться поисками вплотную.

Когда она просматривала газеты с публикациями о благотворительном вечере, ее внезапно осенило. Возможно, это не совсем то, что соответствовало бы ее уровню, но сейчас она будет рада любой работе. В среду днем, пока дети спали, Сара позвонила заведующему реанимационным отделением детской больницы. Рабочий день Пармани Сара сократила до предела, собираясь увеличить его снова, как только выйдет на работу. Милая непалка отнеслась к этому с пониманием. Она очень переживала за Сару и детей и помогала чем могла. Пармани читала газеты и знала обо всем.

Заведующий реанимационным отделением дал Саре координаты интересовавшей ее персоны, пообещав замолвить за нее словечко. Сара выждала до следующего утра, пока не получила подтверждение, что необходимый звонок сделан. Женщину звали Карен Джонсон. Она возглавляла отдел, занимающийся в больнице вопросами развития, и отвечала за сбор средств в пользу больницы, а также за инвестиции, которые делала клиника. Это, конечно, не Уолл-стрит, но Сара решила, что дело может оказаться интересным, если, разумеется, для нее найдется вакансия. Сара позвонила, и Карен назначила ей встречу на пятницу. Она оказалась очень приятной и приветливой женщиной, не забыла поблагодарить Сару за бесценную помощь, оказанную реанимационному отделению для новорожденных. В этом году они собрали два с лишним миллиона долларов, гораздо больше, чем рассчитывали. Для них это большое подспорье.

В пятницу Сара собралась на встречу, а Пармани повела детей гулять в парк. Сара нервничала перед этим первым собеседованием за десять лет. Последний раз она устраивалась на работу на Уолл-стрит, еще не поступив в бизнес-школу, где потом они с Сетом познакомились. Сара перепечатала резюме, включив в него благотворительную деятельность для больницы. Но получить работу, она знала, будет непросто, ведь после бизнес-школы она не работала — вышла замуж, растила детей и отошла от деловой жизни.

Карен Джонсон — высокая, худощавая женщина с акцентом уроженки Луизианы — слушала Сару с доброжелательным вниманием. Сара откровенно рассказала ей о своей беде, о предъявленном Сету обвинении и о том, что они в настоящее время живут врозь, а стало быть, ей нужна работа. Но главное, что она обладает именно той квалификацией, которая им требуется.

Она могла взять на себя ответственность за работу с ценными бумагами — задача для нее посильная. Сара вдруг испугалась, что как жену Сета ее могут заподозрить в нечестности. Заметив в ее глазах беспокойство и виноватое выражение, Карен верно угадала их причину и поспешила ее успокоить, выразив свое сочувствие.

— Мне, конечно, очень тяжело, — честно призналась Сара. — Это для меня явилось настоящим шоком… Я и понятия ни о чем не имела до землетрясения. — Вдаваться в подробности Саре не хотелось, все и так все знали из газет. Ни для кого не было секретом, что Сета ждет суд за мошенничество и что он в настоящее время выпущен из тюрьмы под залог. Кто читал газеты или слушал сводки новостей, знали, чем он занимался.

Карен объяснила, что ее помощница недавно переехала в Лос-Анджелес, поэтому вакансия действительно есть, но вся загвоздка в том, что платят в больнице не бог весть какие деньги. Но Сару названная цифра вполне устроила. Сумма скромная, но прожить можно. И рабочий день с девяти до трех, так что вторую половину дня и вечер плюс выходные она сможет проводить с детьми. Сара оставила Карен три копии своего резюме, и та пообещала на следующей неделе с ней связаться, тепло поблагодарив за интерес к их вакансии. Сара вышла окрыленная. Карен ей понравилась, как и сама работа. Эта больница много для нее значила, а работа с ценными бумагами была как раз по ее части. Она также могла бы заняться сбором средств. Теперь оставалось ждать окончательного решения. Сару устраивало даже расположение больницы — до работы от своего нового дома она легко могла дойти пешком. Единственный недостаток — небольшая зарплата, но ничего, придется как-то приспосабливаться. По дороге домой Саре в голову пришла одна мысль.

Она поехала в Пресидио и, разыскав в лазарете сестру Мэгги, рассказала ей о своем собеседовании. Мэгги обрадовалась:

— Вот и отлично! — Стойкость Сары перед лицом обрушившихся на нее невзгод восхищала Мэгги. Дом продан, сказала Сара, и они с Сетом разъехались. Теперь она живет с детьми в квартире на Клэй-стрит. Со времени их последнего разговора прошло всего несколько дней, но как же много всего произошло!

— Только бы меня взяли! Деньги сейчас нам не помешали бы. — Еще два месяца назад она бы никогда не сказала такого. Ни она, ни Сет. Это было немыслимо. Как быстро, однако, меняется жизнь. — Мне нравится эта больница. Там спасли и выходили Молли. Именно поэтому я устраивала для них благотворительный вечер.

В памяти Мэгги воскресли речь Сары перед землетрясением и выступление Мелани.

— А как у вас дела с Сетом? — спросила Мэгги. Они направлялись в столовую выпить чаю. Жизнь в Пресидио последние дни уже затихала. Беженцы постепенно разъезжались по домам в те районы, где дали электричество и воду.

— Никак, — призналась Сара. — Пока мы жили в доме, почти не разговаривали. Теперь он снял квартиру, и Молли, с тех пор как мы переехали, без конца у меня допытывается, где же папа.

— И что вы ей отвечаете? — осторожно поинтересовалась Мэгги за чашкой чаю. Ей было приятно беседовать с Сарой. Эта милая женщина нравилась ей, и дружба, хотя они на самом деле не так давно знали друг друга, радовала Мэгги. Тем не менее Сара полностью и безоговорочно доверилась Мэгги.

— Правду, как умею. Говорю, что папа будет жить один. Кажется, срабатывает. Он в эти выходные возьмет детей к себе. Молли останется у него ночевать. Оливер еще слишком маленький. — Сара вздохнула. — Я пообещала Сету во время процесса находиться рядом.

— Когда он состоится?

— Намечен на март. — До марта было далеко — целых девять месяцев. Этого времени хватило бы, чтобы родить третьего ребенка, о котором они с Сетом мечтали и которого теперь уже никогда не будет. Сара даже представить себе не могла, что их брак каким-то образом можно спасти. По крайней мере сейчас. Слишком свежа была в ее сердце рана от его предательства.

— Должно быть, вам обоим все это стоит больших усилий, — с сочувствием заметила Мэгги. Она всегда относилась к Саре с пониманием. — Кстати, вы простили его? Знаю, это очень нелегко, особенно в вашем случае.

— Вы правы, — тихо согласилась Сара. — Откровенно говоря, у меня не получается. Иногда я в ярости. Как он мог? Ведь все было так прекрасно. Я люблю его, но не могу понять, как он пошел на такое, как мог так низко пасть. Совершенно необъяснимый поступок.

— Что-то, вероятно, произошло у него в голове, что-то пошло не так. В нем, по-видимому, уже были заложены какие-то ошибочные представления. И эта ошибка дорого ему обошлась. Я думаю, он и так уже достаточно наказан. То, что он потерял вас и детей, может добить его окончательно.

Сара кивнула. Ей тоже пришлось расплачиваться за его ошибки. Она потеряла мужа, а ее дети — отца. Но главное, она утратила всякое уважение к нему, и он вряд ли когда-нибудь сумеет его вернуть. Именно поэтому Сет даже перед расставанием не решался смотреть ей в глаза. Он все прочитал у нее на лице.

— Я не хочу поступать с ним сурово. Но случившееся ужасно. Он разрушил нашу жизнь.

Мэгги кивнула, обдумывая ее слова. Понять, что подтолкнуло Сета к преступлению, было трудно. Скорее всего жадность. И желание ощутить себя чем-то большим, чем он представлял собой на самом деле. Казалось, в глубине его души скрывался какой-то изъян, который, всплыв на поверхность, увлек за собой и все остальное. Сара, однако, оказалась сильнее, чем ожидала Мэгги, которая и сама уж было собралась поделиться с Сарой своими личными переживаниями, но не знала, с чего начать. Она смотрела на Сару своими большими синими глазами, и молодая подруга заметила, что ее что-то тревожит.

— У вас все в порядке? — спросила она Мэгги, и та кивнула:

— Более-менее. В моей жизни тоже случаются трудности, — улыбнулась Мэгги. — Даже у монахинь в голове порой рождаются дурацкие мысли, и монахини тоже делают глупости. Иногда я забываю, что у нас те же слабости, что и у других. Едва начинаю думать, что свободна от сомнений и имею прямой канал связи с самим Господом, как он тут же отключает звук, и я не могу понять, где я и что делаю. Это заставляет меня вспомнить о несовершенстве человеческой природы и смирении, — загадочно произнесла Мэгги и рассмеялась. — Простите, сама не ведаю, что говорю. — Последнее время она часто пребывала в смятении и мучилась от этого, но отягощать Сару своими проблемами не хотела. Ей хватает и своих. Да и чем тут поможешь? Мэгги хотела выбросить все из головы. Она пообещала это Господу и себе.

Немного погодя подруги вернулись в лазарет. Сара попрощалась, пообещав Мэгги в ближайшем будущем снова приехать.

— Дайте знать, если получится с работой! — крикнула ей вслед Мэгги.

«Получится ли?» — подумала про себя Сара. Разумеется, она специалист, но только что-то последнее время ей не слишком везет. Может, на этот раз посчастливится. Работа ей нужна. Но те резюме, которые она разослала в разные места на тот случай, если не повезет с работой в больнице, остались без внимания, хотя надежды она не теряла.

Сара поехала к себе домой на Клэй-стрит и обрадовалась, застав там Пармани с детьми. Они только что вернулись из парка. Увидев Сару, Молли завизжала от восторга и бросилась к ней, Оливер вслед за сестрой, расплывшись в улыбке, пополз по полу к маме. Сара подбросила его вверх и устроилась на диване, усадив к себе на колени. Молли примостилась рядом. И Сара в очередной раз осознала: что бы там ни произошло в ее жизни, большего счастья, чем ее дети, для нее не существует. Она занялась ужином. Как хорошо, что она встретилась с Мэгги. Интересно, что у нее за проблемы? Вряд ли очень серьезные. Сара не могла себе представить, чтобы такая замечательная женщина и чистая душа не справилась бы со своими трудностями. Помогла же она Саре. Ведь иногда человеку так мало нужно, только чтобы кто-нибудь выслушал его и проявил участие. Однако Мэгги дала ей гораздо больше — мудрость, любовь, тепло.

Мелани вернулась в Лос-Анджелес в начале сентября. Нога у нее продолжала болеть и болела все два месяца гастрольного турне. Мелани консультировалась у врача в Новом Орлеане, а потом ездила к другому, уже с Томом, когда тот приезжал к ней в Нью-Йорк. Оба ортопеда утверждали, что нога заживет — это лишь вопрос времени. В ее возрасте такие травмы проходят без следа, но если все время скакать на сцену и со сцены, два месяца подряд мотаться без отдыха по всей стране, останавливаясь на новом месте лишь на день-два, то добра не жди. Вернувшись в Лос-Анджелес, Мелани наконец пошла к своему доктору, и тот заявил, что процесс выздоровления чрезмерно затянулся — организм не справляется с нагрузками. Ничего нового. Мелани сообщила о том, что ей приходилось делать на гастролях, и врач пришел в ужас. Она до сих пор носила высокий черный ботинок. Лодыжка не зажила. Ботинок облегчал боль и защищал от дальнейших повреждений. Однако на сцене даже в обычной обуви на плоской подошве боль становилась невыносимой. По дороге домой Мелани позвонила Тому.

— Ну, что он сказал? — с беспокойством спросил Том.

— Что мне нужно отдохнуть или, быть может, вообще уйти на покой, — пошутила Мелани. Забота Тома была ей приятна. Она тут же вспомнила Джейка. Какая же он дрянь все-таки! А Том любил ее и хотел знать о ней все. — А если серьезно, — продолжила Мелани, — он говорит, что трещина осталась, и если я не сбавлю темп, то дело может кончиться операцией и штифтами. Пожалуй, лучше сбавить темп. Сейчас работы вроде немного.

Том рассмеялся:

— С каких это пор у тебя мало работы?

Накануне, вернувшись домой, Мелани сразу же взялась разбирать бумаги на своем столе. Ей всегда нужно было что-то делать. И Том за нее переживал.

Мать задала ей тот же вопрос. Мелани ответила, что, по мнению врача, ничего страшного нет. Если только она не отправится в новый гастрольный тур. Вот тогда дело может осложниться.

— Оно уже осложнилось, — небрежно бросила мать. — Отек никак не спадает. Ты говорила об этом доктору? Ты даже на высоких каблуках ходить не в состоянии.

Мелани робко посмотрела на нее:

— Нет. Забыла.

— Называется взрослая! Ведь тебе двадцать лет, — сказала Дженет. В некотором отношении Мелани оставалась сушим ребенком. Именно это придавало ей особый шарм. Кроме того, ее постоянно окружала толпа людей, призванных решать за нее все проблемы. Но что касается характера и работы, Мелани ощущала себя старше своих лет — этому способствовали годы тяжелого труда и железной дисциплины. Она была и светской женщиной и очаровательным ребенком. Но мать постоянно убеждала ее, что она совсем еще несмышленая кроха. И это помогало Дженет до поры сохранять власть над дочерью. Но Мелани все равно взрослела и постепенно становилась самостоятельной женщиной.

Она вплотную занялась ногой — ходила на физиотерапию, делала все предписанные ей упражнения, ванночки на ночь. Стало лучше, однако надевать туфли на платформе или высоких каблуках она остерегалась, а когда приходилось подолгу стоять на репетициях, нога начинала болеть, напоминая, каких неимоверных усилий и жертв стоит ей звездный статус. Деньги, слава и весь этот внешний блеск даются нелегко. Все лето пришлось выступать с тяжелой травмой, выходить по вечерам на сцену, переезжать с одного места на другое и при этом делать вид, будто все у нее прекрасно или хотя бы нормально. На самом деле все было далеко не так. Как-то ночью она размышляла обо всем этом, лежала в постели без сна — так болела нога. А утром сделала звонок. С тех пор как она покинула Пресидио, бумажка с номером телефона все время лежала у нее в кошельке. Мелани договорилась о встрече на следующий день и, никому ничего не сказав, поехала одна.

Человек, с которым она договорилась о встрече, был невысоким, лысым, полным мужчиной с добрыми глазами. Такие глаза она видела только у Мэгги. Разговор оказался долгим. И когда Мелани возвращалась домой в Голливуд, не могла сдержать слез. Однако это были благодатные слезы, слезы любви, радости и облегчения. Она почувствовала, что пришло время найти ответы на свои вопросы и его предложения нашли у нее душевный отклик. Расспросы этого человека о ее жизни заставили Мелани серьезно задуматься. В тот день она приняла решение. Она не знала, получится ли у нее то, что она задумала, но дала слово и ему, и себе попытаться.

— Что случилось, Мел? — спросил Том, заехавший за ней вечером. Они собирались поужинать в японском ресторане, который обоим нравился. Там было тихо, уютно и вкусно кормили. Там было по-японски спокойно. Мелани, посмотрев на Тома через стол, улыбнулась:

— Нет, по-моему, все именно так, как надо.

И она рассказала о встрече с отцом Каллаханом. Мелани как-то упомянула Мэгги о своем желании вступить в ряды волонтеров, и та дала ей его телефон. Отец Каллахан курировал два сиротских приюта в Лос-Анджелесе и возглавлял миссию в Мексике, так что бывал в Лос-Анджелесе лишь от случая к случаю, и Мелани крупно повезло застать его. Он уезжал на следующий день.

Мелани рассказала Тому о работе отца Каллахана. Основное свое внимание он обращал на детей, брошенных родителями. Он вызволял девочек из публичных домов, работал с мальчиками — семи-восьмилетними торговцами наркотиков. Давал им кров, пропитание, окружал любовью, и их жизнь менялась к лучшему. Кроме того, отец Каллахан возглавлял приют для пострадавших от насилия женщин и помогал строить клинику для больных СПИДом. Он работал и в Лос-Анджелесе, но его истинной любовью была работа в Мексике. Он занимался благотворительностью более тридцати лет. Мелани спросила, чем может помочь. Ей хотелось работать в Лос-Анджелесе. Скорее всего отец Каллахан попросит у нее денег в пользу мексиканской миссии. Но он улыбнулся и пригласил ее туда приехать. По словам отца Каллахана, это могло пойти ей на пользу. Эта поездка могла бы помочь ей во многом разобраться. Мелани призналась, что у нее в жизни есть все: успех, слава, деньги, верные друзья, любящие ее фанаты, мать, которая ради нее готова в лепешку разбиться, независимо оттого, нужно это самой Мелани или нет, и парень, который надышаться на нее не может, очень достойный человек, которого она любит.

— Так почему же у меня нет счастья? — спросила она священника, заливаясь слезами. — Иногда я ненавижу то, что делаю. Мне кажется, будто я принадлежу всем, кроме себя, и существую лишь для того, чтобы выполнять чужие желания. А проклятая нога болит уже три месяца. Я работала с травмой все лето, но и теперь нет никакого улучшения. Мама с ума сходит, потому что я не могу носить каблуки на сцене, говорит, что без них у меня никакого виду.

Все ее мысли, давно роившиеся в голове, вдруг посыпались, словно кубики из кузова игрушечного самосвала. Мелани не могла найти выход, не могла побороть свое беспокойство. Священник протянул ей пару носовых платков, Мелани высморкалась.

— А чего вы хотите сами, Мелани? — ласково спросил отец Каллахан. — Оставьте то, чего от вас ждут другие — ваша мама, ваш агент, ваш друг. Скажите, чего хочет Мелани?

— Я хочу со временем стать медсестрой! — выпалила Мелани. Слова сами сорвались с ее языка.

— Я вот мечтал стать пожарным, а стал священником. Порой наша жизнь идет вразрез с нашими планами.

Отец Каллахан рассказал, что прежде чем стать священником, учился на архитектора, и это, кстати, ему очень пригодилось при строительстве домов в мексиканских деревнях. Он не стал упоминать о своей степени в клинической психологии. Познания в этой области часто оказывались ему полезны. Например, сейчас, в разговоре с Мелани. Отец Каллахан был францисканцем, и уставное требование в полной мере соответствовало избранной им стезе, но сейчас он подумывал о смене ордена. Хотел стать иезуитом. Ему импонировал их интеллектуализм. Он обожал подискутировать с ними, и всякий раз, как представлялась такая возможность, пользовался ею.

— Вы сделали блестящую карьеру, Мелани. Вам многое дано. Вы очень талантливы, и у меня такое чувство, что вы любите свое дело, по крайней мере когда не выступаете с переломом ноги и вас не эксплуатируют.

Мелани в каком-то смысле ничем не отличалась от девочек, которых отцу Каллахану приходилось вытаскивать из мексиканских борделей. Ее, как и их, постоянно использовали. Просто ей платили больше и одежда была дороже. Отец Каллахан понял, что все, в том числе и мать, старались выжать из нее все возможное. Но силы Мелани, особенно после этих гастролей, стали иссякать. Сейчас ей хотелось одного — сбежать куда-нибудь, спрятаться от всех. Она мечтала помогать другим, делать то, что она делала в Пресидио. Это время для нее было временем преображения и прозрения. И после этого пришлось возвращаться к привычной жизни.

— А что, если вам совместить и то, и другое? Заниматься любимым делом так, чтобы оно не поглощало все ваше время, а может, даже мечты. Вероятно, вам следует подумать, как освободиться от постороннего контроля. Подумайте об этом. И найдите время, чтобы помогать другим, тем, кто действительно нуждается в помощи, как, например, те жертвы землетрясения, которым вы помогали с сестрой Мэгги. Может, тогда все в вашей жизни придет в равновесие. Вам есть чем поделиться с другими, Мелани. Вы просто не поверите, увидев, что получите взамен.

Пока же никто, кроме Тома, ничего не давал. Все только высасывали жизненные силы.

— Вы о том, чтобы работать с вами здесь, в Лос-Анджелесе, или в мексиканской миссии? — Мелани не представляла себе, как выкроить на это время. У матери всегда было для нее что-то запланировано — интервью, репетиции, записи в студии, концерты, выступления на благотворительных мероприятиях, приемы. Она никогда не принадлежала себе.

— Может быть. Если это то, чего вы хотите. Не старайтесь сделать приятное лично мне. Вы и без того своим пением приносите людям много радости. Подумайте, что нужно для счастья вам. Ваша очередь, Мелани. Вам только и нужно, что встать в очередь и взять свой билет. Он ждет вас. Никто не вправе лишить вас его. Вы не должны следовать тем путем, который выбрали для вас другие. Получите свой билет и езжайте в том единственно возможном для вас направлении. Только тогда жизнь будет вам в радость. Радости вокруг на самом деле гораздо больше, чем мы допускаем в свою жизнь. Билет ваш. Решайте, Мелани. — Он улыбнулся, и Мелани все поняла.

— Я хочу поехать с вами в Мексику, — шепотом проговорила она. Следующие три недели ничего важного у нее не предвиделось: несколько интервью, фотосессия для журнала мод, в сентябре — октябре намечалась запись, а потом по графику шло выступление на благотворительном мероприятии — ничего такого, чего нельзя было бы отменить или перенести. Мелани внезапно осознала, что уехать ей просто жизненно необходимо, и если она сделает перерыв в работе, нога у нее, может, наконец заживет. И это лучше, чем из последних сил хромать на высоких каблуках в угоду матери. Она сыта всем этим по горло. Ей предлагался выход. И она хотела воспользоваться своим правом выбора, о котором толковал священник. Ведь она никогда в жизни не делала того, что хотела, — только то, что ей говорила мать и чего ожидали от нее окружающие. Мелани всегда была примерной девочкой, но все это вконец осточертело. Ей двадцать лет, и она желает делать то, к чему лежит душа. Она почувствовала, что предложенная священником работа — именно то, что ей нужно. — Могу я остаться на какое-то время в миссии? — спросила Мелани, и священник кивнул:

— Можете пожить в нашем приюте для девочек-подростков. Большинство из них в прошлом проститутки и наркоманки. Но, глядя на них сейчас, вы ничего не заподозрите, они теперь сущие ангелы. Думаю, ваше пребывание там может пойти им на пользу. Как и вам.

— Как мне вас найти? — с замиранием сердца спросила Мелани. Мать убьет ее. А может, как знать, попытается превратить это в рекламную акцию. Она никогда не упускала такой возможности.

— Мой сотовый телефон всегда включен. Кроме того, я дам вам еще несколько номеров, — сказал священник, записывая их на листке бумаги. — Если вы не можете ехать сейчас, может быть, вырветесь через несколько месяцев, весной, например. При вашей жизни это совсем не большая отсрочка. Я оттуда вернусь только после Рождества, так что приезжайте, когда соберетесь, и живите сколько угодно. Как только приедете, обеспечим вам кровать.

— Еду! — решительно заявила Мелани, сознавая, что перемены назрели. Нельзя вечно находиться под пятой у матери. Нужно самой строить свою жизнь. Она устала воплощать в жизнь ее мечты. У нее должны быть свои. И то, что ей предлагают, — хорошее начало.

Она рассталась с отцом Каллаханом в глубокой задумчивости. Священник обнял ее и перекрестил.

— Будьте счастливы, Мелани. Надеюсь, скоро увидимся. Если нет, я свяжусь с вами по возвращении. Не пропадайте.

— Никогда, — пообещала Мелани. Она думала об этом разговоре всю дорогу домой. Теперь она знала, чего хочет. Не знала только, как это получить. Вырваться можно было лишь на несколько дней, а ей хотелось на несколько месяцев.

За ужином в японском ресторане Мелани рассказала все это Тому. Он был потрясен и встревожен:

— Но ведь ты не уйдешь в монастырь, правда?

Мелани заметила панику в его глазах и со смехом покачала головой. Том успокоился.

— Да нет. К этому я не готова. И потом, без тебя я бы там слишком тосковала. — Она потянулась к нему через стол и сжала его руку в своей. — Просто хочу некоторое время посвятить благотворительности, хочу помогать другим, понять, как жить, ослабить гнет своих обязанностей. Не знаю, получится ли. Маму, наверное, удар хватит. Мне кажется, я должна уехать, только так я смогу понять, что для меня важно, конечно, помимо работы и тебя. Отец Каллахан говорит, что не стоит бросать карьеру ради того, чтобы помогать другим, потому что я своим творчеством дарю людям радость и надежду. Но мне хотелось какого-то более ощутимого результата, такой работы, как в Пресидио.

— По-моему, идея замечательная, — поддержал ее Том.

После гастролей Мелани выглядела совершенно обессиленной, и нога ее, он знал, все еще болит. Чему же тут удивляться? Целых три месяца ей приходилось скакать по сцене, глотать таблетки и делать уколы кортизона, как футболисту, пытающемуся убедить свой организм, будто травмы нет и можно играть. Том многое узнал о Мелани, о превратностях ее жизни, о том, какую высокую цену ей приходится платить за успех. Он тоже считал, что так жить нельзя и поездка в Мексику подействует на Мелани благотворно. А уж как на это посмотрит ее мать — другой вопрос. Он успел узнать властную натуру Дженет. К Тому она притерпелась, временами он ей даже нравился, но свою дочь продолжала держать на коротком поводке. Ей хотелось, чтобы Мелани навсегда оставалась ее марионеткой, которую можно дергать за ниточки. Все, что этому мешало, подлежало устранению. Том старался не злить Дженет, не подвергать сомнению ее безграничное влияние на дочь. Вряд ли оно продлится долго. Но если Мелани сейчас бросит матери вызов, ей несдобровать. Дженет никому не желала уступать власть над дочерью, и меньше всего самой Мелани. И та это знала.

— Пожалуй, я сначала все устрою, а уж потом расскажу маме. Чтобы она не смогла мне помешать. Нужно узнать у моего агента и у менеджера тоже, можно ли освободить меня от некоторых договоренностей, так чтобы не узнала мама. Она заставляет меня участвовать везде, где только можно, лишь бы там находилась пресса, а мой портрет печатали на обложках. Она, конечно, хочет как лучше, вот только не понимает, что это уж слишком. Я не должна жаловаться, ведь я обязана ей своей карьерой. Она задумала все это, еще когда я была маленькой. Сама я к этому не очень и стремилась, ну не так, как она. Я хочу сама все решать за себя. Надоело вязнуть во всей этой ерунде, которую она заставляет меня делать. — Мелани улыбнулась.

Она не преувеличивала. Том с мая довольно на все это насмотрелся. Если хотя бы только следить за тем, что она делает, можно устать. А ведь у него сил побольше, чем у нее. Перелом, конечно, существенно подпортил ей в последнее время жизнь. Да и все остальное тоже. Мелани выглядела изможденной, но теперь, после разговора со священником, заметно оживилась.

— Приедешь ко мне в Мексику? — с надеждой в голосе спросила она Тома, и тот с улыбкой кивнул:

— Конечно. Я горжусь тобой, Мелли. Думаю, тебе там понравится, если только удастся уехать.

Оба знали, что ее мать — сильный противник, в зародыше душивший любые признаки независимости своей дочери. Нелегко придется Мелани. Это будет ее первое важное самостоятельное решение, хотя и не затрагивающее карьеры. Но тем больше оно испугает Дженет. Решение Мелани будет отвлекать ее от главной цели или, что важнее, цели ее матери. Сама Мелани не смеет ни о чем мечтать, главное — мечты ее матери. Но теперь положение изменится. И это не может не испугать Дженет.

Когда они вернулись домой, Дженет не оказалось дома. Они незаметно пробрались в комнату Мелани и заперлись. Сначала занимались любовью, потом просто лежали, прижавшись друг к другу, и смотрели но телевизору разные фильмы. Мать не возражала против того, чтобы Том иногда оставался у Мелани ночевать, хотя и не желала, чтобы кто-то из мужчин, не важно кто, поселился в их доме. Пока парень не переходил границы дозволенного и не слишком влиял на Мелани, Дженет мирилась с его присутствием. А Тому хватало ума никогда не вступать с ней в противоборство.

В два часа ночи Том собрался домой — завтра предстояло идти на работу. Мелани так и не проснулась, но он заранее предупредил ее, что уйдет. Она сонно улыбнулась и поцеловала его. На следующий день Мелани, встав пораньше, тут же принялась за воплощение задуманного — сделала несколько звонков. Она поклялась агенту и менеджеру не выдавать их матери, а те пообещали подумать, что можно сделать, чтобы освободить ее от договоренностей, большую часть которых или вообще все заключала ее мать. Оба предупредили Мелани, что Дженет так или иначе скоро об этом узнает. И Мелани пообещала поговорить с ней, но только когда все будет отменено, чтобы мать не смогла ничего сделать. Менеджер сказала, что поездку в Мексику можно было бы удачно использовать как рекламный ход, если Мелани согласится выжать из нее немного пользы.

— Нет! — отрезала Мелани. — В том-то и дело, что я хочу уехать от всего этого дерьма. Мне нужно время понять, кто я и чего хочу.

— Боже мой, но ты же не собираешься бросить сцену? — забеспокоился агент. Если это случится, Дженет всех их убьет собственными руками. Вообще-то она неплохая женщина, просто уж очень хочет видеть дочь самой знаменитой певицей. Дженет любила Мелани, но не давала ей жить. Агент Мелани одобрил ее решение наконец-то перерезать пуповину, соединявшую ее с матерью. Это вполне естественно для Мелани и должно случиться рано или поздно. Он видел, как приближается развязка. Но Дженет этого не видела и ревностно следила за тем, чтобы связь их не нарушилась. Это незыблемо. Избавиться от этой зависимости могла только сама Мелани. — Надолго ты уезжаешь?

— Наверное, до Рождества. В канун Нового года мы выступаем в «Мэдисон-Сквер-Гарден». Концерт обязательно состоится.

— Слава тебе, Господи! — с облегчением вздохнул агент. — Иначе я бы застрелился. Раз так, то еще ничего. Я все сделаю, — пообещал он.

Через два дня агент с менеджером по ее просьбе перекроили весь график. Мелани оказалась свободна и к работе должна была приступить только через две недели после дня благодарения. Что-то отодвинулось на другой срок, а что-то и вовсе отменилось. Ничего важного в планах не было. Лучше момента не придумаешь. Все, чего лишает ее поездка, — это внимание прессы, присутствующей на вечеринках и благотворительных мероприятиях, где она должна появиться. Дженет хотела, чтобы Мелани появлялась везде. И Мелани везде появлялась. До настоящего времени.

Дженет с бумагами в руках зашла в комнату Мелани через два дня после изменения графика. Никто ничего ей не сообщил. Мелани собиралась все рассказать сегодня вечером. Ее отъезд намечался на следующий понедельник, все было готово, а выходные перед отъездом она хотела провести с Томом. Он полностью ее поддерживал и собирался навестить сразу же, как только сумеет вырваться. Ее творчество восхищало его. Но и ее желание поработать волонтером вызывало уважение. Он и сам чувствовал в себе потребность помогать обездоленным.

Три месяца разлуки — небольшой срок, но Том сказал, что все равно будет скучать. Связывающие их прочные чувства могли выдержать разлуку, которой требовал от них долг. Их отношения бурно развивались и переросли наконец в серьезное чувство. Они во многом были похожи, и каждый служил источником вдохновения для другого. Оба добрые, умные, чуткие, они служили друг другу опорой. Они до сих пор не верили своему счастью — тому, что им посчастливилось найти друг друга. Их мир стал шире. Том и сам подумывал как-нибудь взять неделю-другую отпуска и поработать добровольцем в одной из миссий с Мелани, если, конечно, все сложится. Он любил возиться с детьми и в средней школе даже опекал двух мальчиков — один был из Уоттса,[18] другой — из восточного Лос-Анджелеса. Он до сих пор поддерживал с ними отношения. В детстве Том мечтал вступить в Корпус мира, но потом все же выбрал карьеру. И вот теперь он завидовал Мелани, которая уезжала в Мексику, и мечтал сам на три месяца туда отправиться.

— Странно, — пробормотала неприятно удивленная Дженет, глядя на бумаги. — Я только что получила факс, в котором пишут, что твое интервью в «Тин Вог» отменяется. Как это так? — Покачав головой, она подняла глаза на дочь. — А еще сегодня утром я получила е-мейл по поводу благотворительного мероприятия в пользу раковых больных. Там говорится, что ты сможешь принять в нем участие в следующем году. Такое ощущение, что они отказались от тебя ради кого-то другого. Сказали, Шерон Осборн заменит тебя. Может, они тебя сочли слишком молодой. Как бы то ни было, а давай-ка ты, девочка моя, сбрасывай свой ботиночек и хватит здесь высиживать. Что все это значит? Это значит, что тебя начинают забывать, милая, а ведь ты отсутствовала всего два с небольшим месяца. Пора всем показать личико, собрать прессу. — Она улыбнулась Мелани, которая лежала на диване и смотрела телевизор.

Что брать с собой в Мексику? Минимум вещей. На кровати лежало с полдюжины книг о Мексике, которые чудесным образом не попали в поле зрения матери. Мелани подняла на нее глаза, раздумывая, не пора ли сказать все как есть. Впрочем, сколько ни откладывай, а сказать все равно придется. Скандал разразится такой, что мало не покажется.

— Знаешь, мама, — начала Мелани, когда мать уже выходила из комнаты, — эти два договора я сама расторгла… и несколько других. И что-то я подустала, решила уехать на несколько недель. — Она еще сомневалась, стоит ли говорить матери, как долго продлится поездка. Не лучше ли ей узнать об этом потом? Тут Мелани еще не определилась, но объяснить все же необходимо. Дженет остановилась как вкопанная и через плечо посмотрела на лежащую Мелани.

— Это что еще за новости, Мел? Что значит — уезжаю на несколько недель? — Она смотрела так, будто Мелани только что сообщила, что у нее выросли рога или крылья.

— Ты же знаешь, у меня ужасно болит нога… Вот я и подумала, ну, это… Что хорошо бы уехать на время.

— Ты расторгла договоры, не спросив меня?

Мелани видела: собираются тучи.

— Я не хотела тебя беспокоить. Врач сказал, что ногу нужно поберечь.

— Это Том все придумал? — Мать свирепо смотрела на нее, пытаясь понять, чье тлетворное влияние заставило Мелани отменить две договоренности, не посоветовавшись с ней. Она нутром чуяла чью-то силу, бесцеремонно вмешавшуюся в их жизнь.

— Да нет. Это мое решение. Устала после гастролей. Мне не хотелось выступать на благотворительном мероприятии, а дать интервью «Тин Вог» я всегда успею. Они все время меня приглашают.

— Дело не в этом, Мелани, — сказала мать, приближаясь к кровати и бешено вращая глазами. — Ты не имеешь права расторгать договор. Этим занимаюсь я. И тебе нельзя исчезать, потому что ты, видите ли, устала. Твое лицо должны видеть.

— Мое лицо на миллионах компакт-дисков, мама. Никто меня не забудет, если я на несколько недель уеду или не выступлю на благотворительном мероприятии. Мне нужно личное время.

— Это что еще такое? Вижу, без Тома тут не обошлось. Нутром чувствую. Он, конечно, хочет, чтобы ты целиком и полностью принадлежала только ему. Ревнует тебя. Он не понимает, как, кстати, и ты тоже, что значит достичь вершин карьеры, да еще и удержаться там. Нельзя только разлеживаться на кровати, трахаться, без конца таращиться в телевизор или сидеть, уткнувшись носом в книжки. Тебе нужно светиться, Мел. Не знаю, где ты собиралась провести эти несколько недель, но теперь тебе придется все отменить. Когда я решу, что тебе нужно уехать, я об этом скажу. Все у тебя в порядке, вставай сейчас же и прекрати кукситься из-за своей лодыжки. Ведь это в конце концов всего лишь трещинка. И прошло уже почти четыре месяца. Шевелись, Мел! Я позвоню в «Тин Вог» и снова договорюсь об интервью. О благотворительном мероприятии не говорю — не хочу портить отношения с Шерон. Но ты впредь не смей никогда и ничего отменять сама! Ты меня слышишь? — Дженет тряслась от злости, а Мелани от страха. Слушать мать было невыносимо, Дженет считала, что дочь — ее собственность, пусть даже все, что она делала, диктовалось ее лучшими побуждениями. И Мелани знала, что если сейчас не восстанет против материнского контроля, он погубит ей жизнь.

— Слышу, — тихо ответила она, — Жаль, что ты так близко к сердцу это приняла. Но мне это нужно. — Она набрала в грудь побольше воздуха и выпалила: — Я уезжаю в Мексику и вернусь только после дня благодарения! Улетаю в понедельник, — скрепя сердце сказала Мелани.

Скандал разразился невиданный, хотя стычки у них случались и раньше, особенно в тех случаях, когда Мелани делала робкие попытки принять самостоятельное решение.

— Ты рехнулась! У тебя время до последней минуты расписано, контрактов на миллион. Никуда ты не поедешь без моего разрешения! Даже не смей говорить, для чего ты едешь. И не будем забывать, кто помог тебе добиться славы.

Эти слова матери стали последней каплей. Они больно ударили Мелани. В первый раз она так упрямо отстаивала свои права. Хотелось заползти под одеяло и заплакать, но она не сделала этого. Она твердо стояла на своем, зная, что не должна уступать, что ничего плохого в ее намерениях нет.

Нельзя допустить, чтобы мать посеяла в ее душе чувство вины за желание отдохнуть от работы.

— Я расторгла все контракты, мама, — призналась Мелани.

— Кто?

— Я. — Мелани не хотела навлекать беду на головы агента и менеджера, а потому все взяла на себя, тем более что они действовали по ее просьбе. — Мне необходимо уехать. Жаль, что тебя это так расстраивает, но для меня это важно.

— Кто с тобой едет? — Дженет все еще пыталась найти виноватого, того, кто украл у нее власть над дочерью. Хотя на самом деле это сделало время. Мелани наконец выросла и сама захотела распоряжаться собственной жизнью. Она долго к этому шла. И любовь Тома, возможно, ей помогла.

— Никто. Я одна. Собираюсь работать в католической миссии, где заботятся о детях. Хочу этим заниматься. Когда вернусь, обещаю, буду работать как лошадь. Но пока позволь мне уехать и не сходи с ума.

— Я с ума не схожу! Это ты сходишь с ума! — закричала Дженет. Мелани за все время разговора ни разу не повысила голоса. — Хорошо, если уж тебе так неймется, можешь несколько дней там поработать, а мы привлечем к этому внимание прессы, — с зародившейся надеждой предложила она, — но жить в Мексике три месяца ты не можешь. Мелани, Господи Боже мой, о чем ты только думала? — И тут ее осенило. — Слушай, а не эта ли, случайно, монахиня-коротышка из Сан-Франциско тебя надоумила? Я тогда сразу сообразила, что эта тихоня так и норовит исподтишка напакостить. Держись от нее подальше, Мелани. Теперь она, наверное, мечтает затащить тебя в монастырь. Скажи ей, что пусть она на это не рассчитывает, то только через мой труп!

При упоминании о Мэгги, пусть даже сделанном в грубых выражениях, Мелани улыбнулась:

— Нет, я здесь встречалась с одним священником. — Она не стала говорить, что нашла его через Мэгги. — Он возглавляет ту миссию в Мексике. Мне хочется туда съездить, отрешиться от всего. Потом я вернусь и буду работать, сколько скажешь. Обещаю.

— Тебя послушать, так впору решить, будто я на тебе воду вожу, — сказала мать и разразилась рыданиями. Она села на кровать рядом с дочерью, и Мелани обняла ее.

— Я люблю тебя, мама. И благодарна тебе за все, что ты для меня сделала. Просто мне сейчас этого мало.

— Это все землетрясение, — проговорила Дженет, захлебываясь слезами. — У тебя посттравматический стресс. Господи, какую историю можно было бы напечатать в «Пипл»!

При этих словах Мелани не удержалась от смеха. Мать представляла карикатуру на саму себя. Она, по сути, была неплохой женщиной, но постоянно ломала голову над тем, как сделать Мелани еще более популярной и любимой публикой. Мелани и так уже получила почти все, что хотела, но мать никак не успокаивалась, продолжая вмешиваться в жизнь дочери.

— Мама, тебе тоже стоит куда-нибудь съездить. Ну в какой-нибудь спа, например. А может, в Лондон с друзьями или в Париж. Нельзя все время думать только обо мне. Это ненормально и не нужно ни для тебя, ни для меня.

— Я ведь тебя люблю, — всхлипывала Дженет. — Ты даже не знаешь, чем я ради тебя пожертвовала. Я бы могла сделать карьеру, но я бросила ее к твоим ногам… Я всегда делала только то, что будет лучше для тебя. — Это было началом приблизительно двухчасового монолога, который Мелани слышала множество раз, а сейчас попыталась пресечь.

— Знаю, мама. Я тебя тоже люблю. Только позволь мне сделать это. А уж потом я буду послушной, обещаю. Но ты должна все же позволить мне самой решать свои проблемы. Я уже не ребенок. Мне двадцать лет.

— Ты самый настоящий ребенок! — запальчиво ответила Дженет, почуяв смертельную опасность.

— Я взрослая! — твердо заявила Мелани.

Следующие несколько дней от Дженет можно было слышать только рыдания, жалобы и обвинения в адрес дочери. Она то горевала, то гневалась. Впервые Дженет почувствовала, что теряет власть над дочерью, и это повергло ее в панику. Она даже пыталась заставить Тома отговорить Мелани от ее планов, но тот дипломатично заявил, что, по его мнению, поездка Мелани пойдет лишь на пользу и что ее намерения в высшей степени благородны, тем самым еще больше разозлив Дженет. Эти несколько дней стали кошмаром, и Мелани дождаться не могла понедельника, когда сможет уехать. Выходные они с Томом провели у нее, а последнюю ночь — у Тома, лишь бы освободиться от матери. Мелани вернулась домой только в три часа ночи, чтобы хоть немножко поспать перед отъездом. Ей предстояло на следующий день в десять часов утра ехать в аэропорт. Том отпросился с работы, чтобы отвезти ее на своей машине. Ехать в длинном белом лимузине, который привлекал всеобщее внимание, Мелани не хотелось. Хотя мать обязательно бы на этом настояла. Наверное, созвала бы всех журналистов и дала интервью. Правда, такая возможность еще не исключалась. Сцена прощания с матерью напоминала плохую «мыльную оперу». Мать прижимала ее к груди, захлебываясь рыданиями, говорила, что когда Мелани вернется, наверное, уже не застанет ее в живых: ее стали мучить боли в сердце. Но Мелани заверила, что все будет в порядке, пообещала часто звонить. Оставив все телефонные номера, с рюкзаком и сумкой она выбежала за дверь и прыгнула к Тому в машину. Рюкзак и сумка были ее единственной поклажей. Мелани бежала из дома, как из тюрьмы.

— Поехали! — крикнула она. — Быстрей! Быстрей! А то она сейчас выбежит и бросится под колеса машины.

Том тронулся с места, и перед первым светофором оба расхохотались. Они казались себе преступниками, в спешке покидающими место преступления, как, в сущности, и было. Мелани чувствовала себя на седьмом небе от счастья и уже предвкушала, как приедет в Мексику и будет там работать.

В аэропорту Том поцеловал ее на прощание, и она пообещала ему позвонить, как только доберется до места. Том собирался через две-три недели прилететь к Мелани. А пока она знала, что ее ждет новая жизнь. Трехмесячный отпуск в Мексике был как раз тем, в чем она нуждалась больше всего.

В самолете, как раз перед тем как закрыли люк, она решила позвонить матери. Мелани настояла на своем и знала, что Дженет сейчас нелегко. Она переживала самую настоящую трагедию. Утрата власти над Мелани приводила ее в ужас, и Мелани стало жаль мать.

Дженет уныло ответила на звонок. Услышав голос дочери, она заметно воодушевилась.

— Ты передумала? — спросила она с надеждой в голосе, и Мелани улыбнулась:

— Нет. Я в самолете. Просто хотела послать тебе поцелуй. Позвоню из Мексики, как только смогу.

В этот момент в самолете попросили отключить телефоны, и Мелани стала торопливо прощаться. В какой-то момент казалось, что мать расплачется.

— Мне до сих пор непонятно, зачем ты это делаешь. — Поступок дочери Дженет рассматривала для себя как пренебрежение и как наказание. Для Мелани это было чем-то большим, чем семейные выяснения отношений. Для нее это был шанс сделать доброе дело.

— Я должна, мама. Скоро вернусь. Ну пока. Я люблю тебя, — проговорила Мелани. Ее попросили выключить телефон. — Ну, мне пора.

— Я тебя люблю, Мел, — торопливо проговорила мать. Мелани была довольна, что позвонила. Ведь она ехала не для того, чтобы насолить матери. Это нужно ей самой. Она должна понять, кто она и может ли жить самостоятельно.

Глава 17

Из Мексики Мелани позвонила Мэгги. Здесь так чудесно, сказала она, места потрясающие, дети прекрасные, а отец Каллахан достоин самых лучших похвал. Никогда в жизни она не была счастливее и хотела поблагодарить Мэгги за совет обратиться к отцу Каллахану.

Сара тоже звонила Мэгги. Она получила работу в больнице, занята и довольна. Еще многое предстояло пережить, приспособиться к новой жизни. И это ей, кажется, удавалось. Работа очень помогала с этим справиться. Мэгги не хуже Сары представляла, какие тяжелые испытания ее ждут, особенно когда начнется суд. Да и потом, когда придется принимать важные решения. Сара пообещала Сету и его адвокатам присутствовать на суде. Но она еще не знала, будет ли разводиться с мужем. А главное, не знала, сумеет ли его простить. На этот вопрос у нее пока не было ответа, и она много говорила об этом с Мэгги. Преступление Сета, а следовательно, его предательство казались Саре чудовищными.

Мэгги по-прежнему работала в лазарете Пресидио. Лагерь беженцев функционировал уже четыре месяца, и Служба по ликвидации чрезвычайных ситуаций его вот-вот, в октябре, собиралась закрыть. В жилых помещениях, ангарах и некоторых кирпичных бараках до сих пор жили люди, хотя их, конечно, было не так много, как вначале, большинство к этому времени уже либо вернулись домой, либо устроились где-то еще. Мэгги собиралась уехать в Тендерлойн в конце месяца. Она знала, что ей будет не хватать тех, с кем она сжилась и сблизилась здесь. Как ни странно, сейчас она чувствовала себя хорошо. Настолько хорошо, что боялась возвращаться в свою квартиру-студию в Тендерлойне, отвыкнув от одиночества. Ничего, успокаивала себя она, окажется больше времени для молитвы. Хотя по лагерю все же скучать она будет: слишком много друзей приобрела здесь.

Эверетт позвонил в конце сентября, за несколько дней до планируемого ею отъезда, и объявил, что скоро прилетит в Сан-Франциско. Ему предстояло подготовить материал о Шоне Пенне, и он хочет пригласить ее на ужин. Мэгги заколебалась, начала было отнекиваться, отчаянно пытаясь придумать отговорку, но не смогла найти ни одного сколько-нибудь благовидного предлога, почувствовала себя глупо и, в конце концов, приняла приглашение. Всю ночь она молилась, — прося Бога помочь ей не сбиться с пути, сделать так, чтобы по отношению к Эверетту она чувствовала только одно — благодарность за их дружбу.

Однако стоило ей его увидеть, как сердце бешено забилось. Эверетт шел по дорожке к лазарету, где ждала его она. Высокий, длинноногий, в своих ковбойских сапогах, он больше, чем когда-либо, походил на ковбоя. При виде Мэгги он просиял, вызвав на ее лице ответную улыбку. Они были счастливы видеть друг друга. Эверетт сначала сгреб ее в свои медвежьи объятия, затем, отступив на шаг, стал жадно вглядываться в ее черты.

— Вы потрясающе выглядите, Мэгги! — радостно сказал он.

Он примчался сюда прямо из аэропорта. Никаких интервью до завтра не предвиделось, так что сегодняшний вечер принадлежит только им.

Эверетт привел Мэгги в маленький французский ресторанчик на Юнион-стрит. Город уже вернулся к обычной жизни. Расчистили завалы, всюду шло строительство. Прошло около пяти месяцев после землетрясения, и почти все районы, кроме разве разрушенных до основания и не подлежащих восстановлению, снова были заселены.

— Я на следующей неделе уезжаю домой, — грустно сказала Мэгги. — Буду скучать по здешней жизни с сестрами. В монастыре вместе с ними мне, наверное, было бы лучше, чем одной, — призналась она; принимаясь за еду. Мэгги заказала себе рыбу, а Эверетт — огромный стейк. Время за разговором бежало незаметно. Они не могли наговориться. Обсудили тысячу вопросов, Эверетт наконец упомянул приближающийся суд над Сетом Слоуном. Когда Мэгги слышала об этом со стороны, она всегда расстраивалась, переживая в первую очередь за Сару. Как глупо распалась семья! Пострадали четыре жизни. Скольким людям Сет принес горе! — Вы собираетесь писать о суде? — с интересом спросила Мэгги.

— Хотелось бы. Вот только не знаю, насколько это интересует «Скуп». Хотя материал любопытный. Вы больше не видели Сару? Как она там?

— Нормально, — уклончиво ответила Мэгги, не желая обсуждать подробности. — Мы время от времени общаемся. Она сейчас работает в больнице, в отделе финансирования и развития. Ей еще придется хлебнуть горя.

— От таких людей, как Сет, только этого и жди, — сказал Эверетт без особого сочувствия. Он очень жалел Сару с детьми, которые никогда на самом деле и не узнают отца, если ему придется двадцать или тридцать лет просидеть в тюрьме. Эта мысль снова напомнила Эверетту о собственном сыне. Рядом с Мэгги он почему-то всегда думал о Чеде, точно между ними существовала невидимая связь. — Сара разводится с Сетом?

— Не знаю, — неопределенно ответила Мэгги. Сара и сама еще этого не знала, однако Мэгги считала, что не вправе обсуждать этот вопрос с Эвереттом, и разговор перешел на другие темы.

Они еще долго сидели за столиком. Во французском ресторане было уютно и тепло, официант их, пока они разговаривали, не беспокоил.

— Я слышал, Мелани уехала в Мексику, — заметил Эверетт, и Мэгги улыбнулась. — Вы к этому имеете какое-то отношение? — Внутреннее чутье подсказывало Эверетту, что Мэгги приложила к этому руку.

Мэгги рассмеялась:

— Некоторым образом. У меня есть один знакомый священник, замечательный человек. Он в Мексике руководит миссией. Вот мне и пришло в голову, что они с Мелани найдут общий язык. Она собирается пробыть там чуть ли не до Рождества, хотя никаких официальных заявлений о том, где она будет, не делала. Ей просто захотелось пожить там несколько месяцев как простому человеку, без всякой суеты и помпы. Очень милая девушка.

— Держу пари, ее мать чуть не сошла с ума, когда Мелани уехала. Работа в мексиканской миссии — дело совсем не звездное и не вписывается в ее планы. Только не говорите, что и она отправилась за дочерью в Мексику! — Представив себе эту картину, Эверетт усмехнулся, рассмеялась и Мэгги:

— Да нет. В том-то все и дело, что Мелани почувствовала себя готовой к самостоятельному полету. Ее поездка принесет пользу обеим. Эту связь бывает очень трудно разорвать, некоторым намного тяжелее, чем другим.

— А как вы думаете, есть ли еще на свете такие, как я, не имеющие вообще никаких связей? — печально спросил Эверетт.

Мэгги подняла на него глаза.

— А вы пытались разыскать сына? — с легким упреком задала она встречный вопрос. Она не очень давила на Эверетта и вообще этого не любила, считая, что легкое касание всегда более действенно, и в этом случае тоже.

— Нет, но хочу. Думаю, пора. Как только почувствую, что готов, сделаю это.

Эверетт расплатился, и они вышли на Юнион-стрит. Никаких признаков землетрясения уже не осталось. Город был чист и прекрасен. Стоял ласковый, теплый сентябрь. Но в воздухе уже начинали ощущаться первые признаки будущих холодов. Мэгги взяла Эверетта под руку, и они зашагали, продолжая беседу. Они вовсе не собирались идти пешком до самого Пресидио, но в итоге так и сделали, желая как можно больше времени побыть вместе. Кроме того, дорога была ровная, что в Сан-Франциско редкость.

Эверетт проводил Мэгги до здания, в котором она жила. Шел двенадцатый час, на улице никого не было. После ужина они никуда не спешили. Им хорошо было вместе, словно они являлись половинками единого целого.

— Спасибо за приятный вечер, — поблагодарила Мэгги, чувствуя теперь себя глупо от того, что пыталась избежать встречи с ним. В прошлый раз Эверетт привел ее в смятение, когда она внезапно ощутила мощную силу, влекущую ее к нему. Но сейчас все было замечательно, ничего такого. Их связывала лишь теплая, глубокая дружба. С любовью и восхищением он смотрел на нее с высоты своего роста.

— Очень приятно было повидаться с вами, Мэгги. Спасибо, что согласились со мной поужинать. Буду уезжать завтра — позвоню. Если смогу, заеду, но интервью может занять много времени, так что придется спешить. А если все-таки освобожусь, зайду на чашку кофе.

Мэгги кивнула, глядя на него снизу вверх. Он казался ей совершенством. Совершенное лицо, добрая душа и древнее, как мир, страдание, уже окрашенное светом возрождения и исцеления, которое отражалось в его глазах. Эверетт побывал в аду, но вернулся на землю, и только этот опыт сделал его настоящим Эвереттом, каким она его знала. Мэгги заметила, что он осторожно начал наклоняться к ней, и хотела поцеловать его в щеку, но прежде чем сообразила, что произошло, почувствовала его губы на своих. Она не целовала мужчину с тех самых пор, как закончила школу медсестер. Впрочем, это и было всего несколько раз. Теперь же она вдруг в полной мере ощутила свое человеческое естество, свое сердце и душу. Она прильнула к нему, и этот поцелуй превратил двух людей в единую сущность. Мэгги почувствовала, как у нее закружилась голова. Господи Иисусе! Ведь она ответила на поцелуй. Она с невыразимым ужасом смотрела на Эверетта. Случилось невероятное! Несмотря на все ее горячие мольбы о том, чтобы этого не произошло…

— Господи, Эверетт!.. Нет!.. — Она отступила на шаг, но Эверетт поймал ее за руку и мягко привлек к себе.

— Простите, Мэгги, я не хотел… Не знаю, что на меня нашло… словно нас с вами соединила какая-то неодолимая сила. Понимаю, этого нельзя было допускать, вы должны знать: я и в мыслях этого не держал, но теперь скажу вам все как есть. Скажу, что чувствую с тех пор, как вас встретил. Я вас люблю, Мэгги. Не знаю, имеет ли это для вас значение, но я вас люблю… и готов для вас на все. Не хочу причинить вам боль — вы мне слишком дороги.

Мэгги безмолвно подняла голову и в его чистых и честных глазах увидела любовь. Они будто отражали то, что чувствовала она сама.

— Нам больше нельзя встречаться, — с несчастным видом сказала она. — У меня нет объяснения тому, что произошло. — Она постаралась тоже быть с ним искренней. Эверетт имел на это право. — Я тоже вас люблю, — прошептала она. — Но я не должна… Не звоните мне больше, Эверетт. — Ей было больно говорить это. Эверетт согласно кивнул. Его сердце принадлежало ей. Если бы она попросила, он отдал бы ей свою жизнь.

— Мне жаль.

— Мне тоже, — с горечью сказала она и, повернувшись, молча вошла в здание.

Дверь перед Эвереттом закрылась, а вместе с ней и его сердце. Сунув руки в карманы, он развернулся и пошел в гостиницу на Ноб-Хилл.

Мэгги лежала в постели с открытыми глазами, и ей казалось, что мир рухнул. Впервые в жизни она чувствовала такое опустошение. Ее потрясение было столь велико, что она не могла молиться. Могла только лежать, снова и снова вспоминая их поцелуй.

Глава 18

Поездка в Мексику полностью оправдала ожидания Мелани. Дети, с которыми она работала, отвечали ей любовью за заботу. Они вообще были благодарны за любую малость, что для них делали. Мелани поручили одиннадцати-пятнадцатилетних девочек — бывших проституток. Многие из них раньше сидели на игле. Трое были ВИЧ-инфицированы.

В Мексике Мелани почувствовала себя гораздо взрослее и увереннее. Том, два раза приезжавший к ней на выходные, был поражен тем, что она делает. Мелани уже тянуло домой — она соскучилась по своей работе, по репетициям, по сцене, при этом она понимала, что должна измениться, должна научиться принимать самостоятельные решения. Конечно, смириться с этим матери будет нелегко, но ничего не поделаешь, Мелани тоже пора заняться своей собственной жизнью. Однако Дженет в отсутствие Мелани дома не сидела: съездила в Нью-Йорк и даже в Лондон к друзьям, а день благодарения провела в Лос-Анджелесе. Мелани отметила праздник в Мексике. Она собиралась вернуться сюда в следующем году и продолжить работу. Словом, поездка удалась во всех отношениях.

Мелани пробыла в мексиканской миссии дольше, чем планировала, и приземлилась в лос-анджелесском международном аэропорту за неделю до Рождества. Аэропорт уже был празднично украшен, так же как, наверное, и Родео-драйв, подумала Мелани. Счастливую и загорелую, ее встретил Том. За каких-то три месяца свершилось чудо: ребенок превратился в женщину. Пребывание в Мексике стало для Мелани своеобразной инициацией. Мать в аэропорт не приехала, но готовила для нее дома сюрприз-вечеринку, на которую пригласила всех дорогих сердцу Мелани людей. Мать с дочерью, обнявшись, расплакались от радости. Мелани поняла, что мать простила ее и нашла в себе силы осознать и принять случившееся, хотя уже во время вечеринки попыталась обсудить с ней новый рабочий график. Мелани хотела было по привычке возразить, но тут обе вспомнили, что наступили новые времена, и разом рассмеялись. Что поделаешь, старые привычки не желали умирать!..

— Хорошо, мама. Сейчас будь по-твоему. Но в следующий раз спрашивай меня.

— Обещаю, — с какой-то даже робостью ответила Дженет.

Обеим предстояло привыкать к новой жизни, в которой все свои проблемы Мелани готова решать сама, а мать должна понемногу отпускать вожжи. Обеим это давалось нелегко, но они старались. Время, проведенное врозь, в некоторой степени помогло им свыкнуться со своими ролями.

Том праздновал Рождество в семье Мелани. В качестве подарка он надел ей на палец правой руки кольцо от Тиффани — тонкую полоску крошечных бриллиантиков, — выбрать которое ему помогла сестра, и Мелани оно очень понравилось.

— Я люблю тебя, Мел, — нежно сказал он. В комнату вошла Дженет в красно-зеленом с блестками рождественском переднике, держа поднос, на котором стояли высокие стаканы с эгногом.[19] Ожидалось еще несколько гостей, и Дженет пребывала в мажорном настроении — хлопотала и суетилась больше обычного.

— Я тоже тебя люблю, — шепотом ответила Мелани. На руке у Тома красовались часы от Картье — ее подарок. Но еще большим подарком ему была сама Мелани. Как же сильно изменилась их жизнь после землетрясения в Сан-Франциско!

Возвратившись в Лос-Анджелес, Мелани целую неделю репетировала, готовясь к концерту в «Мэдисон-Сквер-Гарден», который планировался на канун Нового года. Возвращение Мелани на сцену наделало много шума. В Нью-Йорк она поехала с Томом, за два дня до концерта. Нога совершенно зажила. Уже три месяца как Мелани носила босоножки.

На Рождество Сара привезла детей к Сету. Он предложил сам заехать за ними, но она отказалась. Последнее время в его присутствии она стала испытывать какую-то неловкость. Она все еще пребывала в растерянности, не зная, что делать. И несколько раз обсуждала свои проблемы с Мэгги. А та напомнила ей, что прощение — это Божья благодать, однако, как Сара ни старалась, не могла заставить себя простить Сета. Несмотря на это, она по-прежнему соблюдала клятву «хранить верность в счастье и в несчастье», но теперь уже не знала, что чувствует по отношению к мужу. Не в силах переварить случившееся, она жила словно в оцепенении.

Она отпраздновала Рождество с детьми в Сочельник. Утром они бросились к своим чулкам и, достав оттуда подарки Санта-Клауса, принялись их распаковывать. Самое большое удовольствие Оливер получал, разрывая обертку, а Молли интересовали сами подарки Санта-Клауса. Проверив оставленное для него накануне угощение, они обнаружили, что Санта-Клаус выпил почти все молоко и съел печенье, а его олень Рудольф сгрыз все морковки, хотя ни Санта-Клауса, ни его оленя никто не видел.

Соблюдать привычные рождественские ритуалы без Сета было тяжело. Но заставить себя пригласить его Сара не могла, и Сет уверял, что все понимает. Он лечился у психиатра от постоянных приступов беспокойства и принимал антидепрессанты, а Сара испытывала угрызения совести: будь она рядом, возможно, смогла бы чем-то ему помочь. Но Сет ей стал чужим, хотя она по-прежнему его любила. Чувствовать это было странно и мучительно.

Открыв дверь и увидев на пороге Сару с детьми, Сет улыбнулся и пригласил их войти. Сара отказалась — она спешила на встречу с подругами. Они с Мэгги собирались сходить в ресторан отеля «Сан-Франциско». Сара пригласила ее именно туда, потому что отель располагался недалеко от нищего квартала Мэгги — это был совсем другой мир.

— Ну как дела? — спросил Сет, когда Оливер потопал вперед.

Мальчик уже начал ходить. Молли тоже бросилась к елке за подарками. Сет купил ей розовый трехколесный велосипед, куклу с нее ростом и еще много всякого. С деньгами у него, как и у Сары, было туго, но он в отличие от жены привык их транжирить. Сара теперь старалась экономить. Тратила зарплату и то, что Сет ей давал на детей, с оглядкой. Помогали родители. Они пригласили ее на праздники к себе, но Сара предпочла остаться дома, чтобы не разлучать детей с отцом. Ведь это Рождество могло стать его последним праздником на свободе, и Саре не хотелось лишать его детей, а детей — отца.

— Нормально, — ответила Сара и заставила себя улыбнуться — все-таки праздник.

На самом деле от их отношений остались лишь обломки. Оба это понимали. В глазах Сары отражалось горькое разочарование от жестокого предательства, так неожиданно открывшегося. Сара до сих пор не понимала причину случившегося и по-прежнему корила себя за то, что не смогла вовремя распознать в Сете то, что роднило его с людьми вроде Салли, а ей было абсолютно чуждо. И это пугало. С ней под одной крышей жил чужой человек. Знакомиться с ним теперь было поздно, да она и не хотела. Этот чужак сломал ей жизнь. И теперь она медленно, но верно снова выстраивала ее — сама. За ней начали ухаживать мужчины, они назначали ей свидания, но это ее не интересовало. Сара продолжала считать себя замужней женщиной, пока решение о разводе не принято. Она отложила его до окончания суда, если только оно само не придет к ней раньше ослепительной вспышкой. Они с Сетом все еще продолжали носить обручальные кольца, по крайней мере пока.

Сет вручил ей подарок. Сара тоже кое-что ему приготовила — купила кашемировую куртку и несколько свитеров. Сет подарил прекрасный норковый полушубок, как раз такой нравился Саре. Полушубок оказался великолепный, темно-коричневого цвета. Распаковав подарок, Сара тут же его надела и поцеловала Сета.

— Спасибо, Сет! Ей-богу, не стоило.

— Стоило, — печально ответил Сет. — Ты заслуживаешь гораздо большего. — В былые времена он преподнес бы ей какое-нибудь шикарное украшение от Тиффани или Картье, но в этом году не мог себе этого позволить и уже, наверное, никогда не сможет. Драгоценности Сары месяц назад наконец продали. Вырученные с продажи деньги были заморожены вместе со всеми остальными средствами, тогда как счета за судебные издержки росли как на дрожжах.

Сара оставила у него детей до завтра. Для Олли Сет купил кроватку, а Молли намеревался положить в постель к себе: в его маленькой однокомнатной квартирке не было больше места.

Поцеловав его, Сара ушла. На душе скребли кошки. Свалившиеся на них беды казались неподъемными. Но ничего не поделаешь, выбора нет.

Утром на Рождество Эверетт отправился на собрание «Анонимных алкоголиков». Именно на этом собрании ему хотелось обязательно выступить. Собралось много молодежи, несколько вконец опустившихся типов, горстка богачей из Голливуда и даже несколько бездомных. Эверетту такой набор нравился: компания выглядела естественно, не в пример тем, что он наблюдал в Голливуде или Беверли-Хиллз — слишком уж там все были чистенькие и прилизанные. Он предпочитал состав участников попроще и поближе к жизни. Это собрание как раз отвечало его требованию.

Во время официальной части он представился, назвал свое имя, сказал, что тоже был алкоголиком, и полсотни присутствовавших в зале хором отозвались: «Привет, Эверетт!» Даже сейчас, спустя почти два года после первого приветствия, у него потеплело на душе, и он почувствовал себя здесь как дома. Свои выступления он никогда не готовил заранее и никогда не репетировал — просто говорил, что приходило в голову или волновало в данный момент. На этот раз он заговорил о Мэгги, признался, что полюбил монахиню. Она тоже его любит, но верна данному ею обету. А потому он не должен ей звонить. Он и не звонил. Он переживал, но уважал ее желание. В машине по пути домой Эверетт продолжал размышлять о своей судьбе. О том, что он любит Мэгги так, как никого еще не любил. А ведь это чего-то да стоит… А правильно ли он поступил? Может, стоило за нее побороться? Это как-то раньше не приходило Эверетту в голову. Он резко развернул машину и направился в аэропорт. Дорога в рождественские праздники была свободна. Он успевал на рейс Лос-Анджелес — Сан-Франциско в тринадцать ноль-ноль. Значит, около трех часов он приземлится в аэропорту. И не было в тот момент силы, способной остановить Эверетта.

Купив билет, он сел в самолет и уставился в иллюминатор. Внизу проплывали облака, еще ниже — поля, леса и дороги. Ему не с кем было встречать Рождество, но если Мэгги откажется его видеть, много он не потеряет, только время да деньги за билет туда и обратно. Попытка не пытка. Последние три месяца он совсем извелся от тоски и беспрестанно вспоминал Мэгги — ее мудрые советы и замечания, звук голоса и яркие голубые глаза. Не терпелось поскорее увидеться с ней. Их встреча была бы самым лучшим и единственным для него рождественским подарком, И у него для Мэгги, кроме любви, тоже ничего не было.

Самолет приземлился на десять минут раньше, еще не было и двух. Когда Эверетт на такси подъехал к дому Мэгги в Тендерлойне, было двадцать минут третьего. Эверетт чувствовал себя школьником, который решил зайти к подружке, но сомневался, впустят ли его. На входной двери был домофон, так что их переговоры могут завершиться очень быстро, но попытаться все же стоило. Нельзя вот так просто позволить ей уйти из его жизни. Любовь — такой редкий и ценный дар, что им нельзя разбрасываться. Никто еще не был ему так дорог, как Мэгги. Он ее считал святой. Впрочем, как и все остальные, кто ее знал.

Расплатившись с водителем, Эверетт в тревоге подошел к подъезду и поднялся по разбитым, выщербленным ступеням. Тут же на лестнице два пьяных типа распивали бутылку. По тротуару в поисках клиентов прохаживались проститутки. Все как всегда, Рождество не влияло на их расписание.

Эверетт набрал номер квартиры. Никакого ответа. Он уже собрался позвонить Мэгги на сотовый, но побоялся, что она узнает его по номеру. В джинсах и толстом свитере, он сел на ступеньку. Было холодно, но солнечно, а потому хорошо. Он не уйдет отсюда, пока не дождется Мэгги. А она в это время наверняка раздает нищим где-нибудь в столовой рождественский ужин.

Пьянчуги на ступеньках продолжали попеременно прикладываться к горлышку. Один из них, взглянув на Эверетта, протянул ему бутылку. Пили они бурбон, самый дешевый, в самой маленькой бутылке, на которую удалось наскрести. Пьяные в стельку, они распространяли вокруг себя ужасное зловоние, и оба улыбались беззубыми ртами.

— Пьешь? — заплетающимся языком спросил Эверетта один из них. Другой, казалось, уже был в невменяемом состоянии.

— Парни, а вам никогда не хотелось вступить в общество «Анонимных алкоголиков»? — дружелюбно обратился к ним Эверетт. Тот, что держал бутылку, с отвращением покосился, затем толкнул приятеля в бок и кивнул на Эверетта. Оба, не говоря ни слова, поднялись и побрели к другой лестнице, где продолжили начатое. «Слава Богу, я избежал этого», — глядя им вслед, подумал Эверетт. Куда лучше провести Рождество в ожидании любимой женщины.

Мэгги с Сарой хорошо посидели в ресторане. Им подали отменный ужин. К чаю — булочки, пирожные и канапе. Они непринужденно болтали за чашкой чаю «Эрл Грей», но Мэгги отметила, как подавлена Сара, хотя тревожить ее расспросами не стала. Ей и самой было не по себе — она тосковала по Эверетту, их веселым беседам, зная при этом, что теперь они никогда больше не увидятся. Встретив его вновь, Мэгги не смогла бы устоять. Она исповедалась и укрепилась в своей решимости. Но тоска не отпускала — очень уж близко Мэгги подпустила Эверетта к себе.

Сара рассказывала о встрече с Сетом, говорила, что скучает по нему и по ушедшей безмятежной жизни. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь наступит такой конец?..

Саре нравилась и новая работа, и люди, с которыми приходилось встречаться. Однако держалась она по-прежнему замкнуто, все еще стеснялась общения, не хотела встречаться с подругами, ведь о них с Сетом шушукались на каждом углу. Но это еще что! Вот в марте начнется суд, будет еще хуже. Сет с адвокатами все прикидывали, как лучше поступить — добиваться отсрочки слушания дела или, напротив, поторопить события. В конце концов Сет решил, что чем раньше он с этим разделается, тем лучше. Однако его стресс с каждым днем лишь усугублялся. Сара тоже ходила сама не своя.

Беседа переходила с предмета на предмет: с городских новостей на поход Сары с дочкой на «Щелкунчика». Мэгги прошлой ночью в Рождество участвовала в экуменической мессе в Кафедральном соборе. Зародившаяся между Мэгги и Сарой дружба стала для них сюрпризом, радостью, которую им подарило майское землетрясение.

Они вышли из «Сан-Франциско» в пять. Сара подбросила Мэгги до угла ее квартала и уехала. Хотелось сходить в кино. Она пригласила Мэгги, но та отказалась, объяснив, что устала и хочет домой. Да и фильм, на который собиралась Сара, на ее вкус, был слишком депрессивным. Помахав рукой отъезжающей Саре, Мэгги неспешно направилась к себе. Встретив двух проституток — красивую мексиканку и трансвестита из Канзаса, живших с ней в одном доме, — Мэгги приветливо им улыбнулась. Они всегда симпатизировали ей и относились с уважением к ее монашескому сану.

У лестницы своего дома Мэгги подняла глаза и замерла как вкопанная. Перед подъездом сидел, широко улыбаясь ей, Эверетт. Он прождал ее два часа и уже начал мерзнуть. Он бы так и до смерти замерз, но, не дождавшись ее, не сдвинулся бы с места. И вот она перед ним.

Мэгги стояла, молча глядя на него, и не верила своим глазам. Эверетт медленно спустился к ней по лестнице.

— Привет, Мэгги, — мягко сказал он. — С Рождеством Христовым!

— Что вы здесь делаете? — спросила Мэгги, не сводя с него глаза. Она не знала, что еще можно сказать.

— Я сегодня утром ходил на собрание… Я рассказывал там о вас… а потом вот взял и прилетел, чтобы лично поздравить.

Мэгги кивнула. Такое объяснение принималось. От Эверетта можно было ждать чего-то в этом роде. Никто и никогда прежде ради нее не совершал таких поступков. Ей вдруг захотелось протянуть руку и дотронуться до него, убедиться, что он реальный, но она не посмела.

— Спасибо, — тихо поблагодарила она. Сердце ее бешено колотилось. — Не хотите ли пойти куда-нибудь выпить кофе? А то у меня беспорядок. — И вообще, вести его к себе неприлично. В ее единственной комнатушке главный предмет обстановки — кровать. Не застеленная.

Эверетт в ответ на ее вопрос рассмеялся:

— Неплохо бы! А то я тут у вас на лестнице совсем околел.

Они отправились в кафе, расположенное в двух шагах напротив. Мрачное снаружи, внутри оно оказалось светлым и вполне уютным, да и кормили здесь прилично. Иногда Мэгги заскакивала сюда поужинать. Мясной рулет и омлет были недурны. Кроме того, к ней здесь всегда относились уважительно.

Ни Мэгги, ни Эверетт не произнесли ни слова, пока не устроились за столиком и не заказали кофе. Эверетт взял себе еще и сандвич с индейкой. А Мэгги после обеда с Сарой была сыта.

Эверетт первым прервал молчание:

— Ну, как поживаете?

— Нормально. — Впервые в жизни Мэгги не находила, что сказать, но потом напряжение все же немного отпустило ее, и она постепенно стала вновь походить на себя. — Для меня очень дорого ваше благородство — еще никто никогда не прилетал ко мне, чтобы лично поздравить с Рождеством. Спасибо вам, Эверетт! — торжественно проговорила Мэгги.

— Я соскучился по вас. Очень. Потому сегодня я здесь. Мне вдруг показалось нелепым, что мы с вами не можем больше разговаривать. Мне, наверное, следует перед вами извиниться за прошлый раз, но я, ни о чем не жалею. Это самое лучшее из того, что случалось со мной. — Он не кривил душой.

— И со мной тоже. — Эти слова сами собой слетели с ее языка. — До сих пор не понимаю, как это случилось. — Было видно, что она мучается угрызениями совести и глубоко раскаивается.

— Не понимаете? А я понимаю. Мне кажется, мы любим друг друга. Уж я точно. Хотя у меня такое чувство, будто вы тоже меня любите. По крайней мере надеюсь на это. — Эверетт не хотел, чтобы ее любовь обернулась для нее мукой, и в то же время не мог расстаться с надеждой на то, что его любовь взаимна. — Не знаю, что нам делать. Впрочем, это уже другой вопрос. Сейчас я просто хотел, чтоб вы знали о моих чувствах.

— Я тоже вас люблю, — с горечью произнесла Мэгги. Эта любовь была ее единственным в жизни серьезным нарушением данного ею обета. Но Мэгги решила, что Эверетт имеет право все знать.

— Приятно слышать, — сказал Эверетт, надкусывая сандвич. Проглотив, он с облегчением улыбнулся.

— Ничего приятного. Я не могу нарушить обет. В этом моя жизнь. Я не знаю, что делать.

— Может, пока и не надо ничего делать. Стоит просто хорошенько подумать, и вы придумаете, как перейти в другую жизнь. Ведь должен же быть какой-то выход. Например, почетное увольнение.

Мэгги улыбнулась:

— В монастыре такого не бывает. Хотя случается, что некоторые уходят. Вот мой брат, например, сложил с себя сан, но я себя в такой ситуации не вижу.

— Ну, может, и не уйдете, — рассудительно отозвался Эверетт. — Тогда все останется как есть. Но теперь мы по крайней мере знаем, что любим друг друга, Я приехал вовсе не для того, чтобы похитить вас, хотя было бы хорошо. Почему вы не можете думать об этом без мучений? Не надо спешить, подумайте, прислушайтесь к своим, чувствам.

— Мне страшно, — честно призналась Мэгги.

— Мне тоже, — сказал Эверетт и сжал ее руку. — Это страшно. Не знаю точно, любил ли я кого-нибудь раньше. Голова моя в течение тридцати лет была слишком затуманена алкоголем, чтобы я к кому-нибудь почувствовал хоть какой-либо интерес, в том числе и к самому себе. И вот я проснулся, а тут — вы.

— До вас, — тихо проговорила Мэгги, — я никогда не была влюблена. Никогда в жизни мне не приходило в голову, что это возможно.

— Наверное, Господь решил, что пора.

— О нет, это Он испытывает меня. Оставив церковь, я осиротею.

— Тогда, наверное, мне придется вас удочерить. Но это только один из вариантов. Монахинь можно удочерять? — Мэгги рассмеялась. — Я так рад вас видеть, Мэгги!..

Она постепенно начала оттаивать, и разговор стал напоминать их прежние беседы. Мэгги рассказала, чем она занималась, а Эверетт — о том, что писал последнее время. Разговор коснулся и грядущего суда над Сетом. Эверетту, возможно, поручат написать репортаж для «Скупа» о процессе. Если так, то он на несколько недель приедет в Сан-Франциско, когда начнется суд, то есть в начале марта. Это радовало Мэгги, так же как и то, что он не торопит ее с ответом. Когда они вышли из кафе, от недавней неловкости не осталось и следа, им снова было хорошо вместе. Переходя улицу, Эверетт держал Мэгги за руку. Было уже около восьми, и Эверетт торопился на самолет.

К себе Мэгги его так и не пригласила зайти, но одну долгую минуту они простояли у подъезда ее дома.

— Я сегодня получила самый лучший рождественский подарок, — улыбнулась Мэгги.

— Я тоже. — Эверетт нежно поцеловал ее в лоб — не хотел пугать, да и все местные жители знали, кто она такая, и ему совсем не хотелось портить ей репутацию. И вообще, Мэгги была к этому не готова. Ей требовалось время на раздумья. — Я вам позвоню. — И, затаив дыхание, как ребенок, спросил: — Мэгги, вы подумаете? Я знаю, для вас это важное решение. Важнее не придумаешь. Но я вас люблю и буду ждать, и если вам хватит безумства на такой шаг, вы сделаете мне честь, став моей женой. Вы должны знать: у меня благородные намерения.

— Ничего другого я от вас не ожидала, Эверетт, — важно ответила Мэгги и просияла. — Подумать только! Мне никогда еще не делали предложения. — Она подняла на него глаза, и у нее закружилась голова. Встав на цыпочки, она поцеловала его в щеку.

— Могут ли бывший алкоголик и монахиня быть счастливы вместе? Поразмыслите об этом. — Эверетт проговорил все это со смехом и вдруг неожиданно для себя осознал, что Мэгги еще не один раз может стать матерью, если с этим не тянуть. Мысль ему понравилась, но Мэгги он ничего не сказал. Ей и так было о чем подумать.

— Спасибо, Эверетт, — сказала она, открывая дверь подъезда. Эверетт свистнул проезжавшему мимо такси, и машина остановилась. — Я подумаю. Обязательно.

— Не спешите, думайте сколько угодно. Я вас не тороплю. Времени предостаточно.

— Посмотрим, что на это скажет Господь, — улыбнулась Мэгги.

— Ладно, спросите Его. А я пока начну ставить свечки. — Он в детстве любил это делать.

Махнув на прощание рукой, Мэгги скрылась в подъезде, а Эверетт спустился по лестнице к ожидавшему его такси. Отъезжая, он еще раз из окна автомобиля бросил взгляд на ее дом и подумал, что это, наверное, самый счастливый день в его жизни: у него есть любовь и, что самое ценное, надежда. И Мэгги… почти. А уж о том, что у нее есть он, и говорить не стоит.

Глава 19

На завтра после Рождества, окрыленный встречей с Мэгги, Эверетт сел за компьютер. Он знал сайты, где можно было найти специфическую информацию. На экране появился список вопросов. Эверетт аккуратно заполнил поля, хотя располагал довольно скудными сведениями. Имя, дата рождения, место рождения, имена родителей, последний известный адрес проживания — это все, что ему было известно. Ни нынешнего адреса, ни номера социальной страховки, ни какой другой информации. Ареал поиска ограничивался Монтаной. Если здесь ничего не выйдет, можно поискать в других штатах. Эверетт замер в ожидании перед монитором. Ждать пришлось недолго: на экране почти сразу же высветились имя и адрес. Все оказалось неожиданно легко и быстро. Вот он, через двадцать семь лет. Чарлз Льюис Карсон. Чед. Проживает по адресу: Бьютт, Монтана. Чтобы начать поиски, потребовалось двадцать семь лет, но теперь он созрел. Телефонный номер и электронный адрес указаны.

Эверетт подумал, не отправить ли по адресу е-мейл, но передумал. Записав всю имеющуюся информацию на листке бумаги, он поразмыслил немного, прошелся по квартире и, наконец, глубоко вздохнув, заказал но телефону билет на самолет. Был рейс шестнадцать ноль-ноль на сегодня. Эверетт решил лететь. Он позвонит, когда доберется до места. А может, стоит просто сначала подъехать к дому. Чеду тридцать лет, и за все эти годы Эверетт даже фотографии его не видел. С тех пор как Чеду исполнилось восемнадцать и Эверетт перестал высылать деньги на его содержание, они с бывшей женой не поддерживали никаких отношений. До этого их единственной связью были чеки, которые Эверетт высылал каждый месяц, и ее подпись в получении. Переписываться они перестали, когда Чеду было четыре года. Фотографии сына более старшего возраста у Эверетта не было, да он и не просил.

Словом, Эверетт ничего о нем не знал — женат ли, холост, учился ли в колледже, чем зарабатывает на жизнь? Тут ему в голову пришла мысль попытаться что-нибудь узнать и о Сьюзен, но на этот раз он ничего не нашел. Возможно, переехала в другой штат или вышла замуж, сменила фамилию, мало ли что. На самом деле Эверетту хотелось видеть Чеда. Но захочет ли того же Чед? «Что ж, посмотрим на месте», решил Эверетт. Это был серьезный шаг. И если б не Мэгги и не его новый, не замутненный алкоголем взгляд на жизнь, Эверетт никогда бы не решился на это. Не хватило бы смелости. Он, конечно, понимал, как нелегко придется с его неумением налаживать контакты, с его несостоятельностью как отца и страхом перед ответственностью. Когда родился Чед, он сам был восемнадцатилетним юнцом. Теперь Чеду больше лет, чем было Эверетту, когда у него родился сын. А Эверетту, когда он в последний раз видел сына, был двадцать один год. Он тогда решил стать фоторепортером, скитаться по свету, подобно солдатам удачи. Но как бы Эверетт ни пытался оправдаться, придать своему поведению романтический флер, в действительности он просто-напросто бросил сына. Такова была правда. И теперь Эверетта мучил стыд. Вполне возможно, Чед его после этого возненавидел и имел на это полное право. Но Эверетт, несмотря ни на что, после долгих лет был готов с ним встретиться. Мэгги подтолкнула его к этому.

По дороге в аэропорт Эверетт был погружен в себя. Он купил в «Старбаксе» стаканчик кофе, который взял с собой в самолет. Устроившись с кофе на своем месте, он устремил взгляд в окно. Эта поездка кардинально отличалась от вчерашней, когда он летел к Мэгги. Что бы она ни делала — злилась ли на него или избегала встречи с ним, они были близкими людьми. Чеда он просто не знал. Более того, он чувствовал перед ним свою вину. Целых двадцать семь лет никаких отношений, никакого мостика, словом, ничего общего. Общая у них была только ДНК, в остальном они были совершенно чужими людьми.

Самолет приземлился в Бьютте. Эверетт попросил водителя такси проехать мимо дома по адресу, найденному в Интернете. Это был небольшой, чистенький и дешевый дом в жилом районе города. Квартал небогатый, хотя и не трущобы. Перед домом маленький, но ухоженный газон. В общем, дом как дом, ничего особенного.

Осмотревшись, Эверетт велел ехать в ближайший мотель. Им оказался «Рамада инн», тоже ничем не выделявшийся.

Эверетт снял самый маленький и дешевый номер. Там он долго сидел, уставившись на телефон. Все хотел, но никак не решался набрать номер. Его тянуло на собрание. Но сначала он все же хотел дозвониться Чеду. Рассказать об этом на собрании он всегда успеет и обязательно это сделает. В конце концов он собрался с духом.

Трубку взяли после второго звонка. Ответила женщина. Эверетт на минуту засомневался, туда ли попал. Если произошла ошибка, дело могло осложниться. Чарлз Карсон — имя распространенное, в телефонной книге таких должно быть много.

— Мистер Карсон дома? — вежливо поинтересовался Эверетт, чувствуя, как дрожит его голос. Однако женщина его голоса не знала, а потому ничего такого не заметила.

— Простите, но его сейчас нет. Будет через полчаса, — с готовностью ответила она. — Ему что-нибудь передать?

— Я… да нет… Э-э… Я перезвоню, — сказал Эверетт и повесил трубку, прежде чем она успела задать следующий вопрос. Интересно, кто это? Жена? Сестра? Подруга?

Он лег на кровать, включил телевизор и задремал. Когда проснулся, было уже восемь. Его взгляд снова остановился на телефоне. Он поднялся и опять набрал номер. На этот раз ответил твердый, чистый мужской голос.

— Будьте добры Чарлза Карсона, — попросил Эверетт и затаил дыхание. Он почувствовал, что это Чед, и от этого у него закружилась голова. Все оказалось намного труднее, чем он ожидал. Ну представится он сейчас, и что дальше? Чед может не захотеть его видеть. С чего ему хотеть?

— Это Чед Карсон, — поправил его голос на другом конце провода. — С кем я разговариваю? — последовал вопрос. Услышав свое полное имя, человек понял, что ему звонит кто-то чужой.

— Я…э-э… это прозвучит ужасно глупо, но я не знаю, с чего начать! — выпалил он: — Мое имя — Эверетт Карсон. Я твой отец. — В трубке наступило гробовое молчание. Эверетт мог легко представить возможный ответ Чеда. «Убирайтесь!» — был еще самым мягким из всех. — Чед, я не знаю, что еще тебе сказать. Прежде всего, наверное, «прости», хотя за двадцать семь лет этого будет очень мало. Наверное, то, что я должен тебе за эти годы, уже ничем не возместишь. И если ты не захочешь говорить со мной, то ничего, это нормально. Ты ничего мне не должен, даже разговаривать со мной. — Молчание продолжалось, и Эверетт не знал, как поступить: то ли продолжать в том же духе, то ли тихонько повесить трубку? В конце концов он решил подождать еще несколько секунд, прежде чем сдаться. Чтобы найти сына и первому сделать шаг навстречу, Эверетту потребовалось двадцать семь лет. От неожиданности Чед не мог сказать ни слова.

— Где ты? — спросил он наконец.

Эверетт пытался понять, что у Чеда на уме. Ему было страшно.

— В Бьютте. — Эверетт, который долго жил в разных местах, до сих пор произносил название города, как местный. Легкий акцент уроженца Монтаны у него сохранился до сих пор.

— Правда? А что ты здесь делаешь?

— У меня здесь сын, — просто ответил Эверетт. — И я давно его не видел. Не знаю, Чед, хочешь ли ты встретиться со мной. Если нет, я не обижусь. Я давно собирался к тебе приехать. Но все будет, как ты решишь. Повторяю: ты мне ничего не должен. Это я должен тебе — попросить прощения за то, что пропадал все эти двадцать семь лет. — На другом конце провода снова молчали. Сын, которого он не знал, обдумывал услышанное. — Я приехал загладить свою вину.

— Ты состоишь в обществе «Анонимных алкоголиков»? — настороженно спросил Чед, услышав знакомые слова.[20]

— Да. Двадцать месяцев. Это лучшее, что я сделал в жизни. Поэтому я здесь.

— Я тоже, — после колебаний признался Чед. И через секунду добавил: — Не хочешь сходить на собрание?

— Хочу. — Эверетт перевел дух.

— Тут намечается одно в одиннадцать, — сказал Чед. — Ты где остановился?

— В «Рамаде инн».

— Я за тобой заскочу. У меня черный пикап «форд». Подам два гудка. Буду через десять минут. — И все-таки Чед хотел встречи с отцом.

Эверетт поплескал в лицо холодной водой, причесался и взглянул в зеркало. На него оттуда смотрел сорокавосьмилетний мужчина, порядком повидавший на своем веку, который в двадцать один год бросил трехлетнего сына. Гордиться нечем. Для угрызений совести причин достаточно, и эта главная. Он не многим в жизни причинил боль, но больше всего страданий принес своему сыну. Загладить перед ним свою вину невозможно. Двадцать семь лет безотцовщины никуда не денешь, но он хотя бы теперь был здесь.

Когда Чед подъехал, Эверетт уже стоял перед гостиницей, в джинсах и толстой куртке. Чед оказался крепким, высоким и красивым парнем — блондином с голубыми глазами. Он вышел из машины и походкой уроженца Монтаны направился к Эверетту. Когда он подошел, то долго и пристально смотрел на Эверетта. Потом протянул руку для рукопожатия. Их взгляды встретились, и Эверетт с трудом сдержал слезы — не хотелось смущать парня. Таким сыном, наверное, мог бы гордиться любой отец. Они пожали друг другу руки, и Чед приветственно кивнул. Судя по всему, он не был особенно разговорчив.

— Спасибо, что заехал за мной, — поблагодарил Эверетт, садясь в машину. Там ему на глаза попались фотографии двух мальчиков и девочки. — Твои дети? — Эверетт с удивлением смотрел на снимки. Он и не подозревал, что Чед уже отец. Чед с улыбкой кивнул:

— Ждем еще одного. Дети хорошие.

— Сколько им?

— Джимми семь, Билли пять, Аманде три. Думал, уже все, и вдруг шесть месяцев назад неожиданность. Еще одна девочка.

— Большая семья. — Эверетт рассмеялся. — Черт возьми! Пять минут как снова обрел сына, а оказывается, я уже дед, причем трижды. Так мне и надо. Рано ты начал, — заметил Эверетт.

На этот раз рассмеялся Чед:

— Ты тоже.

— Чуть раньше, чем планировал. — С минуту он колебался, не решаясь спросить, но все же решился: — А как мама?

— Нормально. Вышла замуж, но детей нет. Живет по-прежнему здесь.

Эверетт кивнул. К их встрече он не был готов. Этот скоропалительный и недолгий юношеский брак оставил у него тяжелые воспоминания, как, наверное, и у нее. Кое-как они промучились три года, и Эверетт не выдержал. Более неподходящей пары не придумаешь. Их брак с самого начала был кошмаром. Эверетт однажды даже пригрозил застрелиться из ружья ее отца. А через месяц ушел. Если б остался, то без кровопролития, наверное, не обошлось бы, кого-нибудь убил бы — либо ее, либо себя. Это были три года постоянной борьбы. Именно тогда он запил, и запой его растянулся на целых двадцать шесть лет.

— Чем занимаешься? — с интересом спросил Эверетт.

Чед был очень красив, гораздо лучше самого Эверетта в его годы. Изящные черты лица у него сочетались с суровой мужественностью. Он был выше, чем Эверетт, и намного крепче, будто занимался физическим трудом или чем-то подобным.

— Я помощник управляющего ранчо в двадцати милях от города. Лошади и крупный рогатый скот. — Он казался идеальным ковбоем.

— В колледже учился?

— В неполном. Два года отучился. На вечернем. Мама хотела, чтобы я поступил в университет на юридический факультет. — Он улыбнулся. — Но это не мое. Вот колледж — нормально. Хотя верхом на лошади мне гораздо привычнее, чем за письменным столом. Правда, сейчас у меня полно работы и за столом. Не люблю я этого. Дебби, моя жена, школьная учительница. В четвертом классе преподает. Отлично держится в седле. Летом участвует в родео. — Они, наверное, были идеальной парой — ковбой и его жена, которая отлично держится в седле. Эверетту отчего-то казалось, что они счастливы вместе. По крайней мере Чед выглядел счастливым. — А ты женат? — Чед с любопытством посмотрел на отца.

— Нет. Я лечился, — ответил Эверетт, и оба рассмеялись. — Все эти годы колесил по свету, пока двадцать месяцев назад не лег в реабилитационную клинику. Теперь завязал, хотя и с большим опозданием. Слишком много я работал все эти годы и слишком был пьян, чтобы мной заинтересовалась приличная женщина. Я журналист, — уточнил он.

Чед улыбнулся:

— Я знаю. Мама иногда показывает твои снимки. Она всегда их мне показывала. Классно все это у тебя получается, особенно боевые кадры. Тебе, наверное, в интересных ситуациях приходилось бывать.

— Приходилось. — Эверетт вдруг услышал, как в его речи стала более заметна манера уроженцев Монтаны, которые обычно говорят коротко, четко, не растягивая слова, и вообще многословием не отличаются. В Монтане было скудно все, в том числе и здешняя пересеченная местность. Но что-то в этой скромной незаметности притягивало и радовало глаз Эверетта. Он думал о том, что вот его сын в отличие от отца, уехавшего из дома на край земли, остался на родине, там, где его корни. Родственников здесь у Эверетта не осталось, все уже умерли. И он сюда возвратился только потому, что здесь живет его сын.

Наконец они подъехали к маленькой церквушке, где проводились собрания. Спускаясь вслед за Чедом но лестнице на цокольный этаж, Эверетт подумал: как же ему все-таки повезло, что Чед не отказался от встречи. А ведь мог бы. Эверетт мысленно вновь поблагодарил Мэгги. Лишь благодаря ее уговорам, мягким, но упорным, он решился поехать к сыну и теперь был счастлив. Уже при первом их знакомстве она спрашивала его о сыне.

Они вошли в зал, и Эверетт с удивлением обнаружил, что собралось тридцать человек, в основном мужчины. Они сели рядом с Чедом на раскладных стульях. Собрание только началось и шло по заведенному порядку. Когда новичков и гостей попросили представиться, Эверетт подал голос. Он назвал свое имя, сказал, что он бывший алкоголик и что вот уже двадцать месяцев как не берет в рот ни капли. Присутствующие хором приветствовали его: «Здравствуй, Эверетт!» — и собрание продолжилось.

В этот вечер Эверетт выступал. Чед тоже. Эверетт говорил первым. Он неожиданно для себя принялся рассказывать, как начал пить, о своем несчастном, вынужденном браке и о том, как бросил сына. Сказал, что это единственное в его жизни, о чем он сожалеет больше всего, что хочет загладить вину и, если возможно, расчистить завалы прошлого. И он рад своему приезду. Пока выступал отец, Чед сидел, уставившись на свои сапоги, такие же поношенные, как и у Эверетта. Это была обувь настоящего ковбоя — темно-коричневые сапоги со сбитыми каблуками и забрызганные грязью. Эверетт был в своих неизменных, любимых, из кожи черной ящерицы. Надо сказать, в ковбойских сапогах были все мужчины в зале и даже некоторые из женщин. У мужчин на коленях лежали ковбойские шляпы стетсон.

В выступлении Чеда содержалось много интересного для отца. Чед сказал, что уже восемь лет как завязал, с тех пор как женился. А сегодня он опять поссорился с управляющим и хотел бы вообще уйти с этой работы, но не может. Ребенок, который родится весной, сказал Чед, значительно осложнит жизнь. На нем, Чеде, лежит такая ответственность, что иногда даже страшно становится. Но детей и жену он все равно любит, и в итоге все, наверное, как-нибудь устроится. Хотя, конечно, будущий ребенок, признался Чед, окончательно привязывает его к этому проклятому ранчо, и это порой вызывает в нем внутреннее возмущение. Затем, бросив взгляд на Эверетта, Чед сказал, что ему странно встретить сейчас отца, которого никогда не знал. Но он все равно рад его возвращению, хотя тот и появился с опозданием.

Собравшиеся, взявшись за руки, прочитали молитву о спокойствии. Все встали со своих мест. После официальной части все приветствовали Эверетта и говорили с Чедом. Здесь все друг друга знали, гостем был только Эверетт. Затем женщины, одна из которых исполняла обязанности секретаря собрания, принесли кофе с печеньем. Эверетту понравились выступления, как и собрание в целом. Чед представил отца своему наставнику, старому, седому бородатому ковбою с веселыми глазами, а также двум своим подопечным, приблизительно его же возраста. Чед сказал, что он в обществе «Анонимных алкоголиков» уже семь лет как наставник.

— Долго держишься, — заметил Эверетт, когда они вышли. — Спасибо, что взял с собой. Мне необходимо было сходить на собрание.

— Часто ходишь? — спросил Чед. Выступление отца ему пришлось по душе. Тот говорил открыто, честно и, по-видимому, искренне.

— В Лос-Анджелесе дважды в день. И один раз, когда нахожусь в другом городе. А ты?

— Три раза в неделю.

— Да, четверо детей не шутки. — Он уважал Чеда за это. Ему отчего-то казалось, будто Чед все еще ребенок. А он женатый мужчина, у него своя семья. И он, Эверетт вынужден был признать это, в отличие от своего отца времени даром не терял. — А что у тебя с управляющим?

— Да он идиот, — ответил Чед и вдруг сразу стал похож на разозленного мальчишку. — Загонял меня совсем. У него устаревшие взгляды на жизнь, он управляет ранчо, как сорок лет назад. В следующем году собрался на покой.

— Как думаешь, найдешь работу? — по-отцовски заботливо поинтересовался Эверетт. Чед со смехом на него посмотрел. Они подъезжали к гостинице.

— Всего час как приехал, а уже беспокоишься обо мне? Спасибо, папа. Да, без работы я никуда, без нее плохи мои дела. Работа у меня хорошая, я на этом месте уже десять лет отпахал. — Услышав от Чеда слово «папа», Эверетт просиял. Это слово, которое он счел для себя незаслуженной честью, согрело его душу. — Ты надолго приехал?

— Зависит от тебя, — честно признался Эверетт. — Что скажешь?

— Может, завтра придешь к нам на ужин? У нас все по-простому. Готовить придется мне: Дебби скверно себя чувствует. Она всегда тяжело переносит беременность, вплоть до последнего дня.

— А она у тебя молодчина — справляется, хоть и ей достается. Ты тоже. Нелегко содержать такую ораву детей.

— Они того стоят. Погоди, сам увидишь. Вообще-то, — Чед покосился на Эверетта, — Билли похож на тебя. — Чед, как успел заметить Эверетт, пошел не в него, скорее в мать и ее братьев. Они принадлежали к многочисленному и непрерывному шведскому роду, два поколения назад переселившемуся в Монтану со Среднего Запада, куда попали из Швеции. — Завтра заеду за тобой в половине шестого, когда вернусь с работы. Пока буду готовить, познакомишься с детьми. А Дебби ты уж извини, она еле жива.

Эверетт, кивнув, поблагодарил его. Чед держался с ним дружелюбно, гораздо более дружелюбно, чем Эверетт, по его собственному мнению, того заслуживал. После стольких лет Чед готов был впустить его в свою жизнь! Эверетту так не хватало этого.

Они распрощались, Чед уехал, а Эверетт отправился в свой номер. На улице стоял жуткий холод, земля покрылась коркой льда; Эверетт с улыбкой опустился на кровать и позвонил Мэгги. Она ответила сразу.

— Спасибо, что навестили меня вчера, — тепло поблагодарила она. — Было очень приятно.

— Мне тоже. Хочу кое-что вам сказать. Это для вас, наверное, станет неожиданностью. — Мэгги заволновалась, испугавшись, что он начнет добиваться у нее ответа. — Я, оказывается, дед.

— Что? — рассмеялась Мэгги. Не шутит ли он? — Со вчерашнего дня? Быстро.

— Ну конечно же, все не так быстро. Внукам семь, пять и три года. Два мальчика и девочка. И скоро появится еще одна внучка. — Эверетт сиял от счастья. Ему вдруг стало приятно, что у него есть семья, хотя наличие внуков заставляло его почувствовать себя стариком, но это ничего.

— Погодите-ка. Что-то я не улавливаю. Или я чего-то не знаю? Вы сейчас где?

— В Бьютте, — ответил он с гордостью, которой всецело был обязан Мэгги. Это еще один из множества ее подарков, которые она ему сделала.

— В Монтане?

— Да, мэм. Сегодня прилетел. У меня замечательный мальчик. То есть не мальчик, конечно, а уже взрослый мужчина. Работает здесь помощником управляющего ранчо. У него трое детей, и еще один должен скоро родиться. Я их пока не видел, но собираюсь завтра к ним на ужин. Он даже готовить умеет.

— О, Эверетт! — с не меньшим восторгом воскликнула Мэгги. — Я так рада! Как вы поладили с вашим Чедом? Он не обижается на вас?..

— Он благородный человек. Не знаю, что у него было за детство и как он пережил эту ситуацию, но видеть меня он, кажется, рад. Наверное, мы оба к этому готовы. Он тоже состоит в обществе «Анонимных алкоголиков», — вот уже восемь лет. Сегодня вечером мы вместе ходили на собрание. Отличный парень. Гораздо более зрелый, чем был я в его годы, а может, даже сейчас.

— Вы молодец. Я рада, что вы решились. Всегда знала: вы сделаете это.

— Если б не вы, не решился бы никогда. Спасибо вам, Мэгги. — Без Мэгги с ее тактом и настойчивыми уговорами у него не было бы ни сына, ни внуков.

— Обязательно решились бы. Мне приятно, что вы сообщили мне об этом. Долго вы там пробудете?

— Пару дней. Надолго остаться не могу. В канун Нового года я должен быть в Нью-Йорке, на концерте Мелани. Заказали репортаж. Но здесь мне очень нравится. Вот если б вы смогли поехать со мной в Нью-Йорк… Концерт вам бы непременно понравился. Мелани — блестящая артистка.

— Может, как-нибудь вырвусь на один из концертов. Хотелось бы.

— В мае она выступает в Лос-Анджелесе. Я вас приглашу. — Хочется надеяться, к тому времени она уже определится, уйти из монастыря или остаться. Эверетт желал этого больше всего на свете, но он промолчал. Это серьезное решение, Мэгги нужно время, а он обещал не торопить. Ведь он позвонил, только чтобы рассказать о Чеде и внуках и поблагодарить за то, что она очень деликатно подтолкнула его к этому шагу.

— Желаю хорошо провести время, Эверетт. Позвоните потом, расскажете, как там у вас.

— Непременно. Спокойной ночи, Мэгги… И спасибо вам…

— Благодарите не меня, Эверетт, — улыбнулась Мэгги. — Благодарите Бога.

И он, засыпая этой ночью, Его благодарил.

На следующий день Эверетт накупил игрушек для детей, туалетную воду для Дебби и большой шоколадный торт к столу. Когда Чед заехал за ним, он как раз возвращался с сумками.

Чед помог ему сложить все это в багажник и отрапортовал, что на ужин они с детьми пожарили куриные крылышки и приготовили макароны с сыром. Сейчас они отвечали за меню.

Мужчины были рады видеть друг друга. Чед повез Эверетта к небольшому чистенькому домику, который тот уже видел. Внутри оказалось тепло и уютно, хотя и наблюдался некоторый беспорядок: трое детей на полу гостиной играли в игрушки, работал телевизор, а на диване полулежала хорошенькая молодая женщина, блондинка с бледным лицом.

— Вы, наверное, Дебби? — заговорил с ней Эверетт. Женщина поднялась и пожала ему руку.

— Да. Чед очень был рад увидеться с вами. Мы часто говорили о вас все эти годы. — Она сказала это с намерением сделать ему приятное, хотя Эверетт сомневался в правдивости ее слов. Вряд ли тут говорили о нем без раздражения или печали, по крайней мере со стороны Чеда.

Затем Эверетт обернулся к детям: они оказались славными и такими же красивыми, как родители, и, кажется, мирно уживались друг с другом. Внучка просто ангелочек, а мальчишки — крепкие маленькие ковбои, довольно рослые для своего возраста. Ну прямо семья из штата Монтана с постера. Пока Чед возился с ужином, а Дебби, с заметно округлившимся животом, лежала на кушетке, Эверетт играл с детьми. Привезенные им игрушки были приняты на ура. Усадив к себе на колени Аманду, Эверетт показывал мальчикам карточные фокусы, а когда подоспел ужин, помог Чеду накрыть детский стол. Дебби сидеть за столом не могла, один вид и запах пищи вызывал у нее тошноту, но в разговоре участвовала. Эверетт был счастлив, и ему очень не хотелось возвращаться в мотель. Он от души поблагодарил Чеда за вечер.

Затормозив у гостиницы, Чед повернулся к Эверетту и спросил:

— Не знаю, как ты на это смотришь… но не хочешь ли повидаться с мамой? Нет так нет, ничего страшного. Я просто подумал, что должен тебя спросить об этом.

— Она знает, что я здесь? — забеспокоился Эверетт.

— Я сказал ей сегодня утром.

— А она захочет меня видеть? — Эверетту казалось, что через столько лет такое невозможно. Вряд ли ее воспоминания о нем сколько-нибудь приятны. Скорее всего они даже хуже, чем у него об их семейной жизни.

— Она колебалась. По-моему, ей любопытно. Может, это вам обоим пойдет на пользу и как-то все расставит по своим местам. Мама всегда говорила, что ты когда-нибудь вернешься и она тебя еще увидит. У нее долго жила обида на тебя за го, что ты ни разу не приехал. Но теперь все прошло. Она редко о тебе говорит. Завтра утром она едет к дантисту и могла бы с тобой встретиться. Она живет в тридцати милях от города, за ранчо.

— Возможно, ты прав, — задумчиво проговорил Эверетт. — Эта встреча поможет нам обоим освободиться от тяжелых воспоминаний в прошлом. — Он тоже редко вспоминал о ней, но теперь, когда увидел Чеда, возможная встреча со Сьюзен уже не вызывала в нем такого отторжения — всего несколько минут или столько, сколько они смогут выдержать. — Спроси ее, как она смотрит на это. Я весь день буду в мотеле. Делать мне нечего.

Он пригласил Чеда с семьей завтра на ужин. По словам сына, все они любили китайскую еду, а в городе как раз имелся отличный китайский ресторан. Завтра Эверетт улетал в Лос-Анджелес, а уже послезавтра — в Нью-Йорк на концерт Мелани.

— Я скажу, чтобы она приехала, если хочет.

— Как ей будет угодно, — ответил Эверетт, хотя при мысли о встрече со Сьюзен испытывал неловкость. Потом можно будет сходить на собрание, как в день приезда с Чедом. Где бы он ни был, собрания для него — дело святое. Хотя в этом городе собраний было меньше, чем в Лос-Анджелесе, где они проходили во многих местах сразу.

Чед пообещал передать матери его предложение и заехать за ним завтра вечером. В конце дня Эверетт обо всем отчитался Мэгги: сказал, что прекрасно провел время, а внуки просто чудо и ведут себя примерно. Но о возможной встрече с бывшей женой говорить не стал. Он и сам еще не до конца знал, во что это может вылиться, и сильно волновался. Мэгги радовалась за него еще больше, чем вчера.

Сьюзен появилась в мотеле на следующее утро в десять часов, как раз когда Эверетт допивал кофе с пончиком. Она постучала. Эверетт открыл, и оба застыли на пороге, пристально вглядываясь друг в друга. Эверетт пригласил Сьюзен сесть в одно из двух кресел. Она была другая и в то же время осталась прежней. Из высокой, но стройной она превратилась в грузную женщину, однако лицо практически не изменилось. Сьюзен тщательно изучала его взглядом. Для Эверетта она была частью прошлого, человеком, которого он помнил, но к которому уже давно ничего не чувствовал. Сейчас он уже не помнил того времени, когда любил ее. Он даже не знал, любил ли ее когда-нибудь вообще. Оба были молоды, бестолковы и злились, оттого что оказались в такой ситуации. А сейчас они сидели в креслах гостиничного номера и смотрели друг на друга, не находя слов. Эверетт чувствовал то же, что и тогда, в молодости: у них ровно ничего общего. Охваченный юношеским желанием, он ни на что не обращал внимания, а она забеременела. Он вспомнил свое отчаяние и безнадежность, вспомнил, каким безрадостным казалось будущее, когда ее отец заставил его жениться. Брак представлялся Эверетту пожизненным заключением. Впереди ожидала череда долгих лет, как длинная, пустынная дорога. Всякий раз при мысли об этом он чувствовал отчаяние. Вернувшись мыслями в прошлое, Эверетт испытал то же самое давнее ощущение, будто нечем дышать, вспомнил, как начал пить, как потом сбежал. Жизнь с этой женщиной равнялась самоубийству. Эверетт не сомневался, что Сьюзен добрая душа, но они были совсем разные люди. Чтобы вернуться в настоящее, Эверетту пришлось совершить над собой усилие. На долю секунды ему вдруг захотелось выпить, но он тут же опомнился — ведь он свободен. Она уже не представляет для него опасности. А в ту западню он попал не столько из-за нее, сколько по воле обстоятельств. Они оба стали игрушками судьбы. Эверетт никогда, даже ради сына, не мог смириться с мыслью о том, что ему всю жизнь придется прожить с этой женщиной.

— Ты воспитала замечательного сына, — похвалил он ее, и Сьюзен коротко кивнула, невесело улыбнувшись. Впечатления счастливой женщины она не производила, как, впрочем, и несчастной тоже. Какая-то блеклая, бесцветная. — И дети его тоже замечательные. Ты должна им гордиться. Ты отлично его воспитала, Сьюзен. Я виноват и сожалею о прошлом. — Встреча со Сьюзен давала Эверетту шанс повиниться и перед ней, независимо от того, как сложилась их совместная жизнь. Сейчас он как никогда отчетливо понял, каким никудышным он — тогда еще сам ребенок — был мужем и отцом.

— Да ладно, — неопределенно ответила Сьюзен. Эверетт подумал, что она выглядит старше своих лет. Ее жизнь в Монтане была не сахар, как, впрочем, и его собственная в постоянных разъездах. Вот только его жизнь была гораздо интереснее, чем ее прозябание. Как же бывшая жена отличалась от Мэгги, такой живой и энергичной!.. Было что-то такое в Сьюзен, что заставляло Эверетта чувствовать внутри себя — даже сейчас — какой-то холод. Он даже не мог вспомнить ее молодой и красивой. — Да, Чед всегда был хорошим мальчиком, — продолжила Сьюзен. — Правда, мне казалось, что ему лучше закончить колледж, но он предпочел работу на свежем воздухе, с лошадьми. — Она пожала плечами: — Что ж, его такая жизнь, кажется, вполне устраивает.

Эверетт увидел в ее глазах любовь. Она любила их сына. И Эверетт за это был ей благодарен.

— Судя по всему, да. — Этот разговор родителей о сыне казался ему немного странным. Впрочем, первый их такой разговор станет скорее всего и последним. Эверетт хотел надеяться, что она счастлива, хотя вид у нее был довольно унылый — застывшее, какое-то безжизненное лицо. Для нее эта встреча тоже оказалась нелегкой. Но вот она взглянула на Эверетта, и он рассмотрел в ее глазах удовлетворение, словно и ей эта встреча помогала сбросить груз прошлого. Их совместная жизнь не имела будущего. И к концу свидания они уже оба знали, что все произошло так, как должно было произойти.

Их разговор вышел недолгим. Эверетт еще раз попросил у нее прощения, и она отправилась к дантисту. Эверетту хотелось подышать свежим воздухом, потом он отправился на собрание «Анонимных алкоголиков». Там рассказал о встрече с бывшей женой, о том, в каком состоянии находился после свадьбы, как был несчастен, каким безвыходным казалось собственное положение. А теперь дверь в его прошлое наконец закрыта. Он запер ее на два замка. Встретившись с бывшей женой, Эверетт вспомнил, почему ушел. Жизнь с ней погубила бы его. Однако он очень рад, что у него снова есть Чед и внуки. Значит, этот брак имел какой-то смысл. И теперь Эверетт знал какой. Это произошло через тридцать лет. Слава Богу, теперь у него есть семья — Чед и его дети. Спасибо за это Сьюзен.

Ужин в китайском ресторане в тот вечер прошел весело. Они с Чедом непрерывно разговаривали, а дети резвились вовсю, в результате все вокруг измазав едой. Дебби тоже приехала и держалась молодцом. Только раз вышла на улицу подышать воздухом. После ужина Чед отвез отца в мотель. И он, и дети, и Дебби обняли Эверетта на прощание.

— Спасибо, что встретился с мамой, — поблагодарил Чед. — По-моему, для нее это важно. Ей всегда казалось, что вы не все сказали друг другу. Что ты когда-нибудь вернешься.

Эверетт понимал сына, ведь Сьюзен его мать, она любила и растила его. Это он, Эверетт, не смог жить с ней, а для Чеда нет лучше человека. Она вырастила прекрасного сына, а потому достойна уважения.

— Это оказалось полезно для нас обоих, — честно признался Эверетт. Встреча позволила ему вновь взглянуть на прошлые события и окончательно расставить акценты.

— Она сказала, вы нормально пообщались. — Это были ее собственные слова, не его. Они сделали свое дело: Эверетт почувствовал, как это важно Чеду. Важно сыну, а значит, важно и ему.

Эверетт пообещал как-нибудь еще приехать и звонить. Оставил номер своего сотового телефона, объяснив, что ему по долгу службы часто приходится ездить в командировки.

Помахав ему рукой, они уехали. Поездка удалась. Тем же вечером Эверетт позвонил Мэгги. Ему было немного грустно уезжать из Бьютта. Свою миссию он выполнил, сына разыскал. Его сын прекрасный человек, у него милая жена и прелестные дети. Даже бывшая жена вовсе не чудовище, а просто женщина, которая ему не подходит. Поездка в Монтану преподнесла Эверетту массу приятных сюрпризов. И все благодаря Мэгги. Она его добрый ангел.

Самолет оторвался от земли и полетел над Монтаной. Прежде чем взять курс на запад, самолет сделал вираж как раз над ранчо, где работал Чед. Эверетт с тихой улыбкой смотрел вниз, думая о том, что у него есть сын и внуки и что он никогда больше их не потеряет. Теперь, когда он посмотрел в лицо своим демонам, он мог в любое время приехать к Чеду. И он предвкушал это с радостью, мечтая, что, быть может, когда-нибудь возьмет с собой Мэгги. Ему очень хотелось увидеть четвертого ребенка, который появится весной. Он так боялся этой поездки, но она оказалась именно тем, чего ему давно, а быть может, всю жизнь, не хватало. Мэгги и Чед — это самое дорогое обретение в его жизни.

Глава 20

В канун Нового года Эверетт прилетел в Нью-Йорк писать репортаж о концерте Мелани. «Мэдисон-Сквер-Гарден» был забит до отказа, а сама Мелани прекрасна, как никогда. Ее нога зажила, душевное спокойствие восстановлено. Она светилась от счастья. Эверетт несколько минут постоял с Томом за кулисами, потом сфотографировал их с Мелани. По своему обыкновению, присутствовала и Дженет — она, как всегда, раздавала распоряжения, но теперь казалась более сдержанной. Все, кажется, чувствовали себя в своей стихии.

В тот же день, после концерта, Эверетт позвонил Мэгги. В Сан-Франциско была уже ночь. Она сидела дома перед телевизором. Мэгги вспоминала Эверетта, и голос ее звучал взволнованно.

— У вас все в порядке? — забеспокоился Эверетт. Он боялся, что, еще раз подумав, она решит навсегда порвать с ним. Она сохраняла верность своему обету и поэтому рассматривала Эверетта как ниспосланное ей искушение, угрожающее вере.

— У меня в голове много всяких мыслей, — призналась она. Ей предстояло принять решение, а для этого разобраться в собственной жизни, представить свое будущее и будущее Эверетта. — Я дни и ночи молю Господа просветить меня.

— Не изнуряйте себя молитвами, Мэгги. Быть может, какое-то время нужно просто плыть по течению, а ответы придут сами собой.

— Возможно, — вздохнула она. — С Новым годом, Эверетт. Надеюсь, он станет для вас удачным.

— Я вас люблю, Мэгги, — сказал Эверетт, вдруг с особой остротой ощутив свое одиночество. Он тосковал по ней и мучился неизвестностью: что-то будет дальше? Ничего, все когда-нибудь да решится, напомнил он себе и то же самое сказал Мэгги.

— Я тоже вас люблю, Эверетт. Спасибо, что позвонили. Передайте от меня привет Мелани, если ее еще увидите. Я по ней скучаю.

— Непременно. Спокойной ночи, Мэгги. С Новым годом… Надеюсь, год принесет нам удачу.

— Все в руках Божьих. — Решить свою судьбу она предоставила Богу. Она могла только молиться и ждать, не придет ли к ней в молитве ответ.

Когда Эверетт выключил свет в своем гостиничном номере, его мысли и сердце были всецело заняты Мэгги. Он дал слово не торопить ее, несмотря на все свои страхи. Перед сном прочитал про себя молитву о спокойствии. Оставалось лишь ждать и надеяться, что все сложится хорошо для обоих. Эверетт засыпал с мыслью о ней и гадал, что же его ждет в будущем.

Следующие два с половиной месяца они с Мэгги не виделись, хотя часто общались по телефону. Мэгги сказала, что ей нужно время на раздумье и жизненное пространство. Однако в середине марта Эверетт приехал-таки в Сан-Франциско: в «Скупе» ему дали задание написать о суде по делу Сета. Мэгги знала, что он приедет, но будет очень занят. За день до суда они вместе ужинали. Мэгги выглядела великолепно. Это была их первая встреча за последние три месяца. Эверетт рассказал, что вчера Дебби, жена Чеда, родила девочку, которую назвали Джейд, и Мэгги искренне порадовалась.

Ужин прошел тихо и спокойно. А потом Эверетт проводил Мэгги до дома. Поговорив о Саре с Сетом, они расстались у подъезда. Мэгги переживала за Сару. И ей, и Сету предстояли нелегкие дни. Мэгги с Эвереттом надеялись, что Сет все же в последний момент откажется от судебного разбирательства, заключив сделку о признании вины, но тот, как видно, этого не сделал. Значит, суд состоится. В благоприятный исход дела не верилось. По словам Мэгги, она постоянно молилась о том, чтобы все для Сета устроилось наилучшим образом.

Ни Эверетт, ни Мэгги ни словом не обмолвились об их собственной ситуации, о решении, которое должна принять Мэгги. Она сама скажет, когда придет время, успокаивал себя Эверетт. Пока она, очевидно, еще не определилась. Поэтому разговор шел главным образом о предстоящем суде.

В ту ночь Сара из своей квартиры на Клэй-стрит, прежде чем лечь спать, позвонила Сету.

— Я просто хотела сказать, что люблю тебя и желаю, чтобы все для тебя кончилось благополучно. Я не сумасшедшая, я просто боюсь — за нас обоих.

— Я тоже, — признался Сет. На время судебного процесса врач прописал ему транквилизаторы и бета-блокаторы. О предстоящем суде Сет думал с ужасом, но избежать его было невозможно, и звонок Сары его немного ободрил. — Спасибо, Сара.

— До завтра. Увидимся утром. Спокойной ночи.

— Я люблю тебя, Сара, — грустно сказал он.

— Знаю, — также грустно ответила она и повесила трубку. Божья благодать всепрощения, о которой ей твердила Мэгги, пока на нее не снизошла. Но Сета она жалела и сострадала ему. Это единственное, что Сара могла. На большее она пока не была способна.

Утром Эверетт приготовил фотокамеру и положил ее в сумку. Вынимать ее в зале суда не разрешалось, но он собирался поснимать за его дверями, на улице — щелкнул Сару в темно-сером костюме, когда та с мужем входила в зал суда. Она была бледна, но Сет выглядел гораздо хуже, что неудивительно. Сара не заметила Эверетта. Немного позже появилась Мэгги. Она приехала поддержать Сару, если только ее присутствие могло послужить поддержкой. Мэгги вошла в зал и незаметно устроилась в заднем ряду.

Эверетту потом удалось перекинуться с ней парой слов. Но он был очень занят, а сама Мэгги собиралась на встречу с социальным работником по поводу какого-то бездомного, которого хотела устроить в приют. Жизнь у них с Эвереттом била ключом. Вечером после судебного заседания они ужинали вместе. Коллегию присяжных еще не сформировали, поэтому разбирательство, по общему мнению Эверетта и Мэгги, обещало затянуться надолго. Присяжных предупредили, что процесс может занять целый месяц: предстояло подробное изучение финансовых документов. Эверетт видел Сета в зале. Тот все заседание просидел с мрачным видом и с Сарой почти не разговаривал. Но она постоянно находилась рядом.

Мучительно долго, целых две недели, отбирали присяжных. Наконец двенадцать присяжных заседателей плюс двое запасных были избраны: восемь женщин и шестеро мужчин. Суд начался. Обвинитель и адвокат произнесли вступительные речи. Речь обвинителя о безнравственном и противозаконном поведении Сета заставила Сару болезненно поморщиться. Сет под взглядами присяжных слушал речь с каменным лицом — транквилизаторы сделали свое дело. Сара транквилизаторов не принимала. Она думала о том, что ни один из оглашенных обвинением аргументов невозможно опровергнуть. Методично, день за днем обвинитель предъявлял все новые и новые факты, показания, экспертные мнения, свидетельствующие против Сета.

Три недели разбирательства вконец вымотали и Сета, и Сару, которая по вечерам еле доползала до дома. На время процесса она попросила в больнице отпуск, и Карен Джонсон без лишних слов отпустила ее. Карен, как и Мэгги, очень сочувствовала ей. Мэгги каждый вечер звонила Саре справиться, как дела. И та, несмотря на тяжелые испытания, держалась стойко.

В течение этих мучительных недель Эверетт с Мэгги часто ужинали. В апреле Эверетт наконец снова завел разговор об их отношениях. Но Мэгги вновь отказалась это обсуждать — она еще не знала ответа. Тогда разговор перешел на процесс. Говорить на эту тему было тяжело. С каждым днем обвинение все больше и больше топило Сета. Согласиться на процесс в данных обстоятельствах, по мнению Эверетта, было настоящим самоубийством. Адвокаты делали все, что могли, но доводы федерального обвинителя были настолько весомыми, что сдержать лавину доказательств не было никакой возможности. Медленно тянулись недели. Каждый раз, являясь в зал суда, чтобы поддержать Сару, Мэгги замечала, что та просто тает на глазах. Но ничего не поделаешь, ей оставалось только, стиснув зубы, пройти через это страшное испытание, которым стал для них с Сетом суд. Репутация Сета была окончательно уничтожена. И все, кому оба были небезразличны, наблюдали за процессом с болью в сердце, прежде всего переживая из-за Сары. То, что Сету следовало пойти на сделку о признании вины, чтобы смягчить приговор, всем уже стало ясно. С выдвинутыми против него обвинениями, свидетельскими показаниями и уликами на смягчение приговора рассчитывать не приходилось. Ни в чем не виноватая Сара была обманута так же, как и инвесторы, но цену платила непомерно высокую. У Мэгги просто сердце разрывалось.

На первую неделю процесса приехали родители Сары. Но у отца было больное сердце, и мать Сары не хотела подвергать его стрессу. Поэтому они не стали дожидаться окончания суда и уехали домой.

Защита Сета буквально выворачивалась наизнанку. Генри Джейкобс в очередной раз показал себя настоящим профессионалом. Но Сет предоставил защите слишком мало информации, поэтому аргументация адвокатов не имела под собой твердой почвы, это не могло не отразиться на их работе и составляло главную трудность.

На следующий день адвокат должен был закончить свою речь. Эверетт с Мэгги ужинали в кафе напротив ее дома, где последнее время часто встречались в конце дня. Эверетт ежедневно готовил сообщения из зала суда в «Скуп». Мэгги занималась обычными делами, но при этом довольно много времени проводила в суде. Она старалась быть в курсе дела, одновременно желая улучить хоть момент и пообщаться с Эвереттом во время перерывов или иногда, дружески обняв Сару, поддержать ее дух среди всего этого кошмара.

— Что с ней будет, когда его посадят? — проговорил Эверетт. Он тоже очень жалел Сару. Она выглядела разбитой и слабой, но держалась вежливо и спокойно и каждый раз неизменно являлась с мужем на заседание, не пропустив ни дня. Она старалась выглядеть уверенной и уравновешенной, что на самом деле, и Мэгги это прекрасно знала, давалось ей с большим трудом. Иногда поздно вечером Мэгги разговаривала с ней по телефону. Как правило, Сара, измученная горем и постоянным напряжением, просто всхлипывала в трубку. — Легко ему не отделаться. — После всего услышанного за последние недели в адрес Сета у Эверетта насчет этого не осталось сомнений. И едва ли мнение присяжных сильно отличалось от его точки зрения.

— Не знаю. Но делать нечего, придется как-то выживать. Родители всегда готовы ее поддержать, но они далеко. Да и помогают чем могут, но многого от них ожидать не приходится. Так что рассчитывать надо в основном на себя. По-моему, близких друзей у них с Сетом и до этого было немного, а теперь и они отвернулись. Сара слишком горда и унижена своим положением, чтобы просить о помощи. Она сильный человек, но если муж попадет за решетку, она останется одна. Не знаю, выживет ли тогда их брак. Это ей решать.

— Она, надо отдать ей должное, еще долго держится. Я бы на ее месте бросил мерзавца в тот же день, как только ему предъявили обвинение. Он этого заслуживает. Ведь он, алчное ничтожество, ей всю жизнь испоганил. Никто не имеет права так поступать с другими. Если вас интересует мое мнение, дерьмо он, а не человек.

— Она его любит, — просто сказала Мэгги, — и старается быть благородной по отношению к нему.

— Она и так более чем благородна. Он ей жизнь сломал, ради своих собственных амбиций пожертвовал и ею, и детьми. А она, святая душа, еще сидит рядом с ним и ни на шаг не отходит. Слишком много чести. Как вы думаете, Мэгги, она после приговора так и останется с ним? — Никогда еще ему не доводилось видеть подобную преданность, а сам он на такое не был способен. Поэтому Сара вызывала у него, так же как скорее всего и у остальных, безмерное восхищение. Эверетт ей сочувствовал всей душой.

— Не знаю, — честно призналась Мэгги. — Наверное, Сара и сама еще не знает. Она хочет поступить как лучше. Ей тридцать шесть. Он, возможно, сядет в тюрьму, но она-то заслуживает лучшей жизни. После развода она еще сможет начать все сначала. Если же они не разведутся, ей придется долгие годы ездить к нему на свидания и ждать, а жизнь-то пройдет мимо. Не хочу давать ей советов и не должна этого делать. Но у меня насчет всего этого противоречивые чувства. Я именно так ей и сказала. Как бы то ни было, она должна его простить, хотя это вовсе не означает, что из-за его ошибки она обязана принести в жертву свою жизнь.

— Если прощать, тут прощать надо многое, — мрачно заметил Эверетт, и Мэгги согласно кивнула:

— Да, многое. Не уверена, что я смогла бы простить. Возможно, и нет, — честно призналась она. — Хочется верить, что я смогла бы подняться над всем этим. Но Сара сама должна решить, чего хочет. А она, по-моему, пока сама не знает. Выбор невелик. Она может остаться с ним, не простив, а может простить и расстаться с ним. Милосердие порой проявляется самым неожиданным образом. Надеюсь, она найдет верный для себя выход.

— А я вот знаю, что бы сделал на ее месте, — угрюмо проговорил Эверетт. — Убил бы подлеца. Правда, это Саре не помогло бы. Словом, ей не позавидуешь: целыми днями сидеть там и слушать, какой он сукин сын. И она все это время выходит из зала суда с ним плечом к плечу и перед тем, как поехать домой, к детям, целует его на прощание.

Эверетт решил снова затронуть деликатный вопрос. После Рождества Мэгги согласилась подумать об их будущем, и с тех пор минуло почти четыре месяца, а она, как и Сара, до сих пор не определилась и говорить с ним на эту тему избегала. Он знал, что Мэгги любит его, но нарушить обет пока не была готова. Решение было мучительным. И она, как и Сара, искала ответа, пытаясь достичь того самого состояния благодати, которое помогло бы ей найти верное решение. Любое решение Сары оказалось бы трудным, как, впрочем, и любое решение Мэгги. Либо уйти в мир ради Эверетта и разделить свою жизнь с ним, либо до конца дней оставаться верной обету. В любом случае она что-то теряет, а что-то приобретает. В любом случае приходилось чем-то жертвовать. Эверетт пообещал не торопить ее. Порой ему нестерпимо хотелось сжать ее в объятиях и утащить с собой. Но она на это не согласится. Ее решение разделить с ним свою жизнь должно быть окончательным, хорошо обдуманным и бесповоротным, а самое главное — искренним и не омраченным сомнениями.

— Вы что-нибудь надумали? — осторожно задал он вопрос. Мэгги опустила глаза. А когда посмотрела на него, Эверетт увидел в них муку. Он внезапно испугался услышать отказ.

— Я пока ничего не знаю, Эверетт, — вздохнула она. — Кроме того, что люблю вас. Но где мой путь, куда мне следовать, не знаю. Не хочу ошибиться — мой выбор должен быть верным для нас обоих. — Все время после их первого поцелуя она не переставала думать об этом.

— Мое мнение вы знаете. Как бы вы ни поступили, Бог все равно будет вас любить. Я тоже. Но мне бы очень хотелось остаток жизни провести с вами, Мэгги. — «И даже иметь детей», — про себя добавил он. Хотя об этом он никогда не говорил. Пока ей достаточно и одного судьбоносного решения. Остальное можно обсудить и потом, если до этого дойдет. Пусть она определится в главном. — Быть может, вам стоит посоветоваться с братом. Он ведь через это прошел. Что он тогда чувствовал?

— Его призвание никогда не было таким безусловным, как мое. Он отказался от сана не задумываясь, как только встретил будущую жену. Вряд ли он так сильно терзался. Говорил, что раз Господь послал ему любовь, значит, так тому и быть. Мне бы его уверенность!.. А вдруг это страшное искушение, ниспосланное мне Богом, с тем чтобы меня испытать? Или, напротив, это моя судьба…

Эверетт видел, как мучителен для нее этот выбор, и невольно усомнился, сможет ли она вообще когда-нибудь его сделать.

— Ничто в вашей жизни не изменится. Вы сможете и дальше работать сестрой милосердия, помогать бездомным и обездоленным. Вы сможете делать все, что захотите, Мэгги. Вы не должны ни от чего отказываться.

Эверетт уже говорил ей это. Но главное, что удерживало ее от принятия решения, был данный ею обет. Оба понимали, что именно это основное препятствие. Однако Эверетт не все знал в этой истории. Мэгги не сказала, что в течение трех месяцев обсуждала свою ситуацию с архиепископом ордена, со своей настоятельницей, с духовником и психологом, специализирующимся в подобных вопросах, возникающих в религиозных сообществах. Мэгги всеми силами искала единственно верное и мудрое решение. Знай это Эверетт, он бы воспрянул духом, но Мэгги не желала подавать ему надежду, которая могла оказаться ложной.

— Дайте мне еще немного времени, — с мольбой в голосе попросила она. Она определила для себя крайний срок — июнь. Но умолчала и об этом — по тем же самым причинам.

— Конечно, — согласился он и проводил ее домой. К тому времени он как-то побывал у нее в квартире, которая оказалась удручающе крохотной и унылой. Мэгги твердила, что это вполне ее устраивает, что такая квартира гораздо лучше и просторнее, чем любая келья в монастыре. К обету бедности, как и ко всем остальным обетам, она относилась очень серьезно. Эверетт ничего не сказал, но сам не прожил бы в ее квартире ни дня. Единственным украшением обстановки являлось скромное распятие на стене. Из мебели имелись кровать, комод и единственный сломанный стул, который Мэгги нашла на улице.

Проводив ее, Эверетт отправился на собрание. Вечером он вернулся в гостиницу и сел писать репортаж из зала суда. Его материалы в «Скупе» нравились. И текст, и снимки были интересны и профессиональны.

Заключительная речь защиты заняла почти целый день. Сет, мрачнее тучи, заметно нервничал. Сара несколько раз закрывала глаза, сосредоточенно слушая выступление адвоката. Мэгги на заднем ряду молилась. Генри Джейкобс со своей командой составил достойную речь и для защиты Сета сделал все от него зависящее в сложившихся обстоятельствах. Вот только обстоятельства эти были не самыми благоприятными для Сета.

На следующий день судья дал наставления присяжным, поблагодарил свидетелей за показания и, от лица подсудимого и правительства, адвокатов за отличную работу. Присяжные удалились для вынесения вердикта. В ожидании их решения в работе суда объявили перерыв; Сару с Сетом оставили с адвокатами. Все знали, что на принятие решения может уйти несколько дней. Эверетт с Мэгги направились к выходу. По дороге Мэгги на минуту остановилась возле Сары, которая уверяла, что с ней все в порядке. Однако весь ее вид говорил об обратном. Мэгги с Эвереттом вышли на улицу. После минутного разговора Мэгги, чмокнув Эверетта в щеку, ушла, у нее была назначена встреча с епископом, но Эверетту она говорить об этом не стала. Эверетт вернулся в зал с остальными ждать решения присяжных.

Сара с Сетом продолжали сидеть в зале на заднем ряду. Они выходили на несколько минут подышать воздухом, но это не помогло. У Сары было такое ощущение, что скоро произойдет еще одно землетрясение и что это неотвратимо. Вопрос заключался в том, насколько разрушительно оно будет…

— Прости, Сара, — тихо проговорил Сет. — Прости, что тебе из-за меня пришлось через это пройти. Никогда не думал, что такое возможно. — «Хорошо бы об этом подумать раньше», — мелькнуло в голове у Сары, но она промолчала. — Ты меня ненавидишь? — Он попытался заглянуть ей в глаза.

Сара, роняя слезы, отрицательно покачала головой. Она теперь все время плакала. Все ее подспудные переживания в одночасье вышли на поверхность. Казалось, нет больше сил.

— Нет. Я тебя люблю. Просто хотелось бы, чтобы всего этого не было.

— Мне тоже. Наверное, нужно было согласиться на сделку с признанием вины и не заставлять тебя проходить через весь этот кошмар. Я просто подумал: чем черт не шутит, вдруг нам удастся выиграть?..

Сара боялась, что Сет до сих пор продолжает питать бредовые надежды, как питал их, начиная свою аферу с Салли. В результате оба соучастника во время расследования сдали друг друга. Но эта информация не спасла их и не способствовала смягчению вины, но лишь позволила подкрепить выдвинутые против них обвинения. Федеральные обвинители в Калифорнии и Нью-Йорке не пошли с ними на сделку. Сету дали право заключить сделку, но позже аннулировали его. Адвокат предупреждал Сета, что судебный процесс может осложнить его положение, но Сет, игрок в душе, решил рискнуть и теперь с ужасом ожидал решения присяжных. После вынесения приговора он вступит в силу через месяц.

— Подождем и посмотрим, что они решат, — тихо ответила Сара. Их судьба была в руках присяжных.

— А ты? — заволновался Сет. Он боялся, что она бросит его сейчас, и всеми силами старался удержать, не задумываясь, чего ей это стоит. — Ты что-нибудь решила?

Сара молча покачала головой. Им сейчас и без того тяжело, чтобы усугублять ситуацию разводом. Сара хотела дождаться решения присяжных, и Сет очень боялся, что она решит не в его пользу. Он видел, как ей трудно. Судебный процесс оказался для Сары тяжелым испытанием, однако она, как человек слова, до конца сохраняла стойкость и верность Сету. Эверетт в разговорах с Мэгги называл Сета подонком. Другие употребляли еще более сильные выражения, хотя и не при Саре. В этой истории она выступала и героем, и жертвой, а Эверетт считал ее святой.

Решения присяжных пришлось ждать шесть дней. Доказательная база оказалась сложной, а ожидание для Сары с Сетом — сущей пыткой. Каждый вечер они разъезжались по своим квартирам. Как-то раз, страшась одиночества, Сет попросил Сару на один вечер приехать к нему, но Сара не смогла: болела Молли, да, по правде говоря, ей вовсе не хотелось ночевать у Сета. Она пыталась хоть немного защитить себя, хотя и отказывать Сету было неприятно. Сара знала, как он страдает, но ведь страдала и она. В тот вечер Сет, вернувшись к себе, напился. В два часа ночи он позвонил Саре и заплетающимся языком сказал ей, что любит. А на следующий день заметно мучился похмельем.

Наконец наступил день оглашения вердикта присяжных, которые вернулись в зал суда. Все зашевелились.

Судья торжественно задал вопрос присяжным, пришли ли они к решению по делу «Соединенные Штаты против Сета Слоуна». Старшина присяжных, такой же важный, как судья, встал. Это был владелец пиццерии, год проучившийся в колледже, католик, отец шестерых детей. Благодаря своему общественному положению он пользовался большим уважением, и каждый день ходил в суд в костюме с галстуком.

— Да, ваша честь, — ответил старшина присяжных. Против Сета было выдвинуто пять обвинений. Судья зачитал каждое, и в каждом случае старшина присяжных оглашал их решение, Присутствующие в зале слушали затаив дыхание. Присяжные признали Сета виновным по каждому пункту.

В зале наступило минутное молчание, которое затем взорвалось шумом голосов. Судья громко постучал молотком, призывая к порядку, потом поблагодарил присяжных заседателей за работу. Судебный процесс занял пять недель, а вместе с совещанием присяжных — все шесть. Осознав наконец, что произошло, Сара повернулась к Сету. Тот сидел и плакал. Он поднял на нее полные отчаяния глаза. Единственная надежда была на апелляцию. Но, по словам Генри Джейкобса, она была возможна лишь в том случае, если в процессе слушания возникнут новые улики или какие-либо процессуальные нарушения. Адвокат уже объявил Сету, что подавать апелляцию он вправе только в случае каких-либо непредвиденных событий. Суд кончился. Сет признан виновным. Через месяц он предстанет перед судьей для вынесения приговора. Ему грозит тюрьма. Сара чувствовала примерно то же, что и Сет. Она знала, что приближается самое страшное, и сделала все возможное, чтобы в самый ответственный момент быть готовой и ничему не удивляться. Просто душа болела за Сета, за себя и за детей, которые будут расти, почти не зная отца-преступника.

— Мне жаль, — прошептала она Сету.

Адвокаты помогли им выбраться из зала суда.

Эверетт, как представитель прессы, взялся снимать для «Скупа». Лезть к Саре в такой тяжелый для нее момент не хотелось. Но выбора не было, и на улице он бросился к ним среди прочих фоторепортеров и телекамер. Работа у него такая. Сет, чуть ли не рыча, продвигался через толпу, а у Сары, следовавшей за ним к поджидавшей машине с водителем, было полуобморочное состояние. Окруженные толпой, они сели в автомобиль и в считанные секунды уехали.

Эверетт увидел Мэгги на ступенях здания суда. Она не смогла подобраться к Саре, чтобы сказать хоть слово. Эверетт махнул ей рукой. Заметив его, она подошла. На ее лице застыло скорбное выражение, хотя вердикт ни для кого не явился неожиданностью. Все предвидели суровость наказания. Сколько дадут Сету, никто не мог сказать, но все не сомневались, что много. Ведь Сет, в надежде на высокооплачиваемых адвокатов, даже не признал себя виновным и выбрал судебное разбирательство, на которое ушли деньги налогоплательщиков. Однако все оказалось напрасным. Не признав себя виновным, Сет лишь ухудшил свое положение, по сути, отказавшись от снисхождения. Теперь судья с большой долей вероятности даст ему по полной, притом, что у судьи в случаях с подобными преступлениями имелась определенная свобода действий в вынесении приговора. Мэгги боялась самого сурового наказания для Сета, а значит, и для Сары.

— Как же мне ее жалко, — говорила Мэгги, идя с Эвереттом к его автомобилю в гараже, арендованному за счет «Скупа».

Его работа в Сан-Франциско была окончена. Он прилетит только в день вынесения приговора и, быть может, сделает несколько снимков Сета, конвоируемого в федеральную тюрьму. Через тридцать дней для Сета будет все кончено. А пока его выпустили на свободу под залог. Как только поручитель вернет Сету деньги, они пойдут на покрытие гражданских исков, инициированных против него обманутыми инвесторами. Признание судом его вины являлось для них неоспоримым подтверждением, полностью оправдывавшим их иски и обещавшим успех. Саре с детьми после покрытия их исков не останется ничего. Она это прекрасно сознавала, как и Эверетт с Мэгги. Она оказалась обманута так же, как и инвесторы Сета. Только инвесторы могли подать иски против него, правительство было вправе наложить на него штраф, а Саре оставалось одно — подбирать осколки их прошлой жизни. Мэгги это казалось ужасно несправедливым, но в жизни всякое случается. Смотреть, как нечто подобное происходит с достойными людьми, было больно, и Мэгги выглядела подавленной. Они сели в машину.

— Понимаю, Мэгги, — мягко сказал Эверетт. — Мне тоже это не нравится. Но его невозможно было спасти. — Неприятная история с печальным концом, без хеппи-энда для Сары, которая надеялась всю жизнь прожить с Сетом, чего ей желали и все остальные.

— Надо же такому случиться!

— Да уж!.. — Эверетт завел мотор. Тендерлойн находился недалеко от здания суда, и всего через несколько минут он затормозил перед домом Мэгги.

— Вы сегодня уезжаете? — грустно спросила Мэгги.

— Наверное. Завтра утром мне нужно в редакцию. Я должен просмотреть снимки и подготовить материал. Не пообедать ли нам до моего отъезда? — Ужасно не хотелось с ней расставаться, но он уже и так больше месяца провел в Сан-Франциско, и в «Скупе» ждали его возвращения.

— Я, кажется, не могу есть, — честно призналась Мэгги и, с задумчивой улыбкой посмотрев на него, сказала: — Я буду скучать по вас, Эверетт.

За это время она так привыкла видеть его каждый день — и в зале суда, и за его пределами. Почти каждый вечер они вместе ужинали. С его отъездом в ее жизни образуется пустота. Хотя это при всем остальном также давало ей возможность проверить свои чувства. Ей, как и Саре, предстояло принять важное решение. Если Сара надумает остаться с Сетом, хорошего от жизни ждать нечего, кроме его освобождения, до которого далеко, как до луны. Он еще даже не начал отбывать срок, который еще и не объявили. А когда объявят, она будет отбывать срок вместе с ним. Мэгги это казалось ужасно жестоким и странным наказанием. Что касается ее самой, то любой ее выбор окажется конструктивен, хотя в каждом случае она что-то теряет тоже. Но ведь и приобретает. Отделить одно от другого невозможно. В этом-то и состояла главная трудность.

— Я тоже, — сказал Эверетт, улыбаясь. — Увидимся, когда приеду на вынесение приговора. А может, и так как-нибудь вырвусь на денек, если захотите. Это зависит от вас. Только позвоните.

— Спасибо, — тихо поблагодарила Мэгги, не сводя с него глаз. Эверетт наклонился и поцеловал ее. У нее замерло сердце. Она на миг прильнула к нему, удивляясь, как можно отказаться от этого, и одновременно зная, что, возможно, ей придется это сделать. Они любили друг друга, но сказать друг другу им пока было нечего.

Глава 21

Чтобы убедиться, что Сет не наделает глупостей, Сара зашла с ним в его квартиру на Бродвее. Он то злился, то впадал в оцепенение, его нервы натянулись как струны. Казалось, он вот-вот снова заплачет. Ехать к Саре он отказался — не хотел встречаться с детьми. Его внутренний разлад и отчаяние тотчас передались бы им. Они, конечно, ничего не понимали, но чувствовали: с родителями происходит что-то неладное. На самом деле неладное началось уже давно, когда Сет впервые решился провести инвесторов, полагая, что все останется шито-крыто. И вот теперь Салли предстояло отправиться за решетку в Нью-Йорке. А за ним и ему, Сету.

Не успел он войти в квартиру, как сразу же принял две таблетки успокоительного и налил полстакана скотча. Сделав большой глоток, он остановил взгляд на Саре. Видеть в ее глазах страдание было невыносимо.

— Мне жаль, детка, — проговорил он между глотками. Он не обнял ее, не стал утешать. Все его мысли были только о себе. Как всегда.

— Мне тоже, Сет. Ты сможешь побыть ночью один, иди мне остаться с тобой? — Оставаться ей не хотелось, но пугали таблетки и скотч. Сет вполне мог, пусть даже случайно, убить себя. После удара, которым стал для него вердикт присяжных, нельзя было оставлять его одного. И если бы он захотел, Сара осталась бы. Ведь он ей все-таки не чужой человек, он ее муж, отец ее детей, хотя, по всей видимости, никогда не задумывался, каково им. Ведь в тюрьму-то сядет он, рассуждал Сет, а не жена. Однако Сара по его милости на самом деле уже давно находилась в тюрьме, уже одиннадцать месяцев, с той самой майской ночи, когда разразилось землетрясение, и рухнула их жизнь.

— Со мной все будет нормально. Сейчас напьюсь до беспамятства. И буду пить, не просыхая весь следующий месяц, все тридцать дней, пока этот урод не засадит меня за решетку до конца жизни. — Причем тут судья? Сет сам себе все это устроил, но не понимал этого. — Поезжай к себе, Сара. Со мной все будет в порядке. — Его голос звучал не очень убедительно, и Сару не отпускало беспокойство. Как всегда, он думал только о себе. Но тюрьма грозит все же ему, а не ей, что правда, то правда. Так что в таком его состоянии нет ничего удивительного, хотя виноват во всем только он. Сара могла уйти от случившегося. Сет не мог. И через месяц, он знал, его жизнь кончится. В тот вечер о разводе он не заикался — не мог слышать об этом от Сары, а она не нашла в себе сил начать разговор. Тем более что она еще ничего не решила и даже не успела подобрать слов выразить это состояние.

Вопрос о разводе возник через неделю, когда Сет, забиравший детей к себе, привез их назад. Он брал их на несколько часов. Выдержать больше не смог — слишком был подавлен, на него больно было смотреть. Сара исхудала. Одежда на ней висела, черты лица заострились. Карен Джонсон настоятельно рекомендовала ей пройти обследование. Но Сара и так знала, что с ней происходит. Жизнь распадалась на части, муж надолго отправится за решетку. Они все потеряли, и вскоре она лишится того последнего, что у нее осталось. Ей больше не на кого полагаться, только на себя. Вот так все просто.

Сет вопросительно посмотрел на Сару:

— Не поговорить ли нам о нашем будущем? Я хочу все знать, прежде чем сяду в тюрьму. Если мы останемся вместе, быть может, нам стоит провести эти последние несколько недель вместе. Ведь я, быть может, надолго исчезну. — Он помнил, что Сара хотела еще одного ребенка, но сейчас ей эта мысль показалась странной. Она отказалась от этого, узнав о его преступлении. Меньше всего она хотела сейчас забеременеть. Желание родить еще одного ребенка не исчезло, но не от Сета и не сейчас. Поэтому предложение мужа провести с ним эти три недели вместе огорчило ее. Она больше не могла быть с ним, заниматься с ним любовью. Ведь он мог заставить ее почувствовать былую, а возможно, даже большую, чем прежде, привязанность, а после, оставив ее, отправиться в тюрьму. Это было выше ее сил. Пришло время расставить все точки над i, и сделать это лучше раньше, чем позже.

— Не могу, Сет, — с мукой в голосе сказала Сара, когда Пармани повела детей наверх купаться. Они не должны слышать их с отцом разговоры, не должны запомнить этот день. Вырастут — поймут, что произошло, но только не сейчас. — Не могу… я не могу вернуться. Я бы хотела этого больше всего на свете, хотела бы повернуть время вспять, но это невозможно. Я по-прежнему тебя люблю и, возможно, всегда буду любить, но вряд ли когда-нибудь смогу тебе снова поверить. — Слышать такую простую и неприятную правду было больно. Сет словно прирос к месту, молча глядя на Сару. Он отчаянно желал, чтобы ее слова оказались другими, потому что она была нужна ему и сейчас, и в будущем, когда он окажется в тюрьме.

— Понимаю, — Он кивнул. Тут ему в голову пришла одна мысль. — Если бы меня оправдали, это изменило бы твое решение? — Сара отрицательно покачала головой. Она не могла вернуться. Она уже давно подсознательно чувствовала это, но в последние дни суда, еще до вынесения приговора, осознала окончательно. Ей просто не хватало сил признаться в этом ему и даже себе. Но теперь вопрос назрел. Они оба должны знать правду. — В данных обстоятельствах с твоей стороны было благородно поддерживать меня во время суда. — Сару об этом попросили его адвокаты, чтобы создать Сету образ примерного семьянина, но она сделала бы это в любом случае, поскольку любила его. — Я свяжусь с адвокатом и попрошу его начать бракоразводный процесс, — с потерянным видом сказал Сет. Сара кивнула, едва сдерживая слезы. Это был один из самых трагичных моментов ее жизни, сравнимый разве с тем, когда чуть не погибла их новорожденная дочь, и с тем утром после землетрясения, когда Сет во всем ей признался. Карточный домик рухнул, рассыпался у ее ног.

— Прости, Сет, — сказала Сара.

Сет кивнул, молча повернулся и вышел. Все было кончено.

Через несколько дней Сара позвонила Мэгги и обо всем рассказала. Маленькая монахиня посочувствовала ей:

— Я знаю, как нелегко вам далось это решение. — В ее голосе слышалось искреннее участие. — Но вы его простили, Сара?

Сара долго молчала, потом честно призналась:

— Нет, не простила.

— Надеюсь, когда-нибудь это все же произойдет. Хотя это не значит, что вы должны будете его принять.

— Знаю. — Сара теперь понимала, что она имеет в виду.

— Это освободит вас обоих. Не нужно всю жизнь носить этот груз на своем сердце, как цементную плиту.

— Все равно придется, — грустно отозвалась Сара.

Логическим продолжением вердикта присяжных стало вынесение приговора. Сет освободил квартиру и последние несколько дней жил в «Ритц-Карлтоне». Детям он объяснил, что уезжает на время. Молли заплакала, но Сет уверил, что она сможет приезжать к нему в гости, и это ее, кажется, успокоило. Молли было четыре года, и она не все понимала. Да и как такое может понять четырехлетний ребенок? Осмыслить все это было трудно даже взрослым. Сет договорился с поручителем о том, чтобы залог был возвращен в банк на условное депонирование на тот случай, если инвесторы подадут свои иски. И лишь маленькая часть от этой суммы, которой, очевидно, надолго не хватит, предназначалась Саре с детьми. Саре приходилось рассчитывать только на свой заработок и помощь родителей, весьма скромную, ведь они жили лишь на пенсию. Не исключалось, что если Саре не будет хватать зарплаты, ей придется какое-то время пожить у родителей. Сет об этом сожалел, но ничего не мог сделать. Он продал свой новый «порше» и, немного рисуясь, сделал щедрый жест — отдал деньги ей. Саре было дорого каждое пенни. Сет поместил свои вещи на хранение. О том, что с ними делать, решил подумать потом. Сара пообещала сделать все, что не входило в компетенцию адвокатов. В неделю вынесения приговора начался бракоразводный процесс. Через шесть месяцев все должно было закончиться. Получив извещение, Сара заплакала, но его женой остаться не могла. Она не видела для себя другого выхода.

Судья изучил финансовое положение Сета и наложил на него штраф в размере двух миллионов долларов, который после продажи имущества Сета должен был окончательно разорить его. Сета приговорили к пятнадцати годам тюремного заключения — по три года за каждый из пяти пунктов обвинения. Срок немалый, но все же не тридцать лет. Во время вынесения приговора на щеках Сета заходили желваки, но в этот раз он был ко всему готов. Ожидая вердикта присяжных, он еще надеялся на чудо. Теперь никакого чуда быть не могло. Слушая приговор, Сет понял, почему Сара просила у него развода. Если он отсидит весь срок, то выйдет на свободу в пятьдесят три года, Саре тогда будет пятьдесят один. Сейчас им тридцать восемь и тридцать шесть лет. Никому не захочется ждать пятнадцать лет. Если повезет, он может освободиться лет через двенадцать. Но и двенадцать лет без мужа многовато: Саре тогда будет сорок восемь лет. По возвращении Молли исполнится девятнадцать, а Оливеру — семнадцать. Эта нехитрая арифметика помогла Сету осознать правоту Сары.

Из зала суда его выводили в наручниках. Сара зарыдала. В течение следующих нескольких дней его должны были отправить в федеральную тюрьму. Адвокаты хлопотали о тюрьме общего режима, и этот вопрос еще находился на рассмотрении. Сара, несмотря на развод, пообещала приезжать в тюрьму на свидания. Вычеркивать Сета из своей жизни она не собиралась, но и быть его женой не могла.

Окруженный конвоем, Сет оглянулся на Сару и, прежде чем на его руках защелкнулись наручники, бросил ей обручальное кольцо. Утром он забыл его снять и положить вместе с золотыми часами в чемодан, который велел доставить по ее адресу. Одежду и часы он попросил Сару оставить Олли. Это было страшно. Сара стояла, сжимая в руке его кольцо и заливаясь слезами. Эверетт с Мэгги помогли ей выйти из зала суда, отвезли домой и уложили в постель.

Глава 22

После вынесения приговора в День поминовения погибших в войнах Мэгги прилетела в Лос-Анджелес на концерт Мелани. Она уговаривала поехать и Сару, но та отказалась: она собиралась везти детей в гости к Сету в его новый дом — в тюрьму. Это была их первая встреча с тех пор, как его посадили. К жизни без Сета им долго еще придется привыкать.

Эверетт несколько раз справлялся у Мэгги о Саре и неизменно получал уклончивый ответ — все нормально. Сара продолжала жить: ходила на работу, заботилась о детях, но при этом депрессия ни на минуту не оставляла ее. Чтобы оправиться от случившегося, потребуется время, и немалое. В жизни Сары произошла катастрофа, сравнимая с ядерным взрывом. Ее брак распался. Шел бракоразводный процесс.

Встретив Мэгги в аэропорту, Эверетт отвез ее в небольшую гостиницу. В тот день Мэгги собиралась встретиться с отцом Каллаханом, которого уже лет сто не видела. Концерт должен был состояться завтра. Оставив Мэгги в гостинице, Эверетт вернулся к своей работе, поскольку ему поручили написать статью. Его репортажи из зала суда Сан-Франциско произвели сильное впечатление. Вскоре ему предложили работу в «Тайм». Ассошиэйтед Пресс тоже пожелало вернуть его в свой штат. Эверетт два года не пил, и уже ничто не могло бы заставить его вернуться к прежней жизни. Свою монетку, знаменующую два года воздержания, он, как и первую, отдал Мэгги — на счастье, и она бережно их хранила, всегда носила с собой.

Вечером Мэгги и Эверетт ужинали с Мелани, Томом и Дженет. Мелани с Томом отпраздновали первый год знакомства. Дженет стала заметно спокойнее и мягче. У нее появился мужчина, имеющий отношение к музыкальному бизнесу, поэтому у них обнаружилось много общего. С тем, что Мелани теперь все решает сама за себя, Дженет, по-видимому, смирилась, хотя раньше Эверетт ни за что бы в это не поверил. Мелани стала совсем взрослой. Летом она собиралась в небольшое гастрольное турне, всего на четыре недели и только по большим городам. Это все же не девять или даже десять недель, как раньше. Том, собираясь сопровождать ее, взял отпуск. Мелани договорилась с отцом Каллаханом о поездке в Мексику в сентябре, хотя на этот раз собиралась пробыть там только месяц — не хотела надолго расставаться с Томом. Молодая пара светилась от счастья. Эверетт сделал за ужином кучу снимков, в том числе Мелани с матерью и Мелани с Мэгги. Мелани считала, что переменами в своей жизни целиком и полностью обязана Мэгги. Это Мэгги помогла ей повзрослеть и стать именно такой, какой ей хотелось самой. Мелани сказала об этом Мэгги, правда, так, чтобы не слышала мать. Со времени майского землетрясения в Сан-Франциско прошел год. Катастрофу все вспоминали с ужасом, но одновременно с нежностью, каждый благодаря ей что-то приобрел, несмотря на душевную травму. В разговоре Мэгги заметила, что «Бал ангелочков» состоялся и в этом году, вот только руководила им не Сара. Она на нем даже не присутствовала, поглощенная судебным разбирательством. Но Мэгги очень надеялась, что в будущем году Сара непременно возьмется за его устройство. Благотворительный вечер, организованный ею, пока его не испортило землетрясение, по общему мнению, удался на славу.

Эверетт с Мэгги задержались у Мелани дольше обычного. Было легко и весело, а после ужина Эверетт с Томом играли в бильярд. По признанию Тома, они с Мелани решили поселиться вместе. Жизнь с матерью все же создавала Мелани неудобства. Хотя Дженет последнее время несколько изменилась, ангелом она все равно не стала. В тот вечер она слишком много выпила, и Эверетт почувствовал, что, если б не Мэгги, Дженет, несмотря на своего нынешнего друга, непременно попыталась бы его завлечь. Поэтому он прекрасно понимал желание Тома и Мелани обзавестись собственным жильем. Дженет тоже неплохо было бы повзрослеть и начать самостоятельную жизнь, не прячась за славу дочери. Это изменило бы всех.

По дороге в гостиницу Эверетт с Мэгги непринужденно болтали. Ему, как всегда, было хорошо с ней. Они говорили о Мелани с Томом и радовались за них. Когда они наконец добрались до мотеля, Мэгги уже зевала и буквально засыпала на ходу. Эверетт ласково поцеловал ее и, обняв, проводил в гостиницу.

— Как, кстати, прошла ваша встреча с отцом Каллаханом? — Эверетт, всегда желавший быть в курсе всех событий ее жизни, не успел еще спросить об этом. — В Мексику вы, я надеюсь, не едете? — поддразнил он, и Мэгги, снова зевнув, отрицательно покачала головой.

— Нет, я буду работать у него здесь, — сонно проговорила она и, прежде чем уйти к себе, нежно прильнула к Эверетту.

— Здесь, в Лос-Анджелесе? — Эверетт не знал, что и подумать. — Вы, вероятно, хотели сказать — в Сан-Франциско?

— Нет, я хотела сказать — в Лос-Анджелесе. Ему нужен человек, который мог бы каждый год в течение четырех — шести месяцев, пока он в Мексике, заниматься делами его миссии здесь. Потом я либо найду какое-то другое занятие, либо он оставит меня у себя, если будет доволен моей работой.

— Погодите! — удивился Эверетт. — Объясните, что происходит? Вы на четыре — шесть месяцев переходите на работу в Лос-Анджелесе. А как на это смотрит ваша епархия? Вы поставили их в известность? — Он знал, что Мэгги дана практически полная свобода выбирать работу.

— Хм, говорила… — ответила Мэгги, обвивая его руками за талию. Эверетт ничего не понимал.

— И они позволили вам переехать сюда и работать здесь? — Он не верил своему счастью. Мэгги, судя по всему, тоже была довольна. — Чудеса, да и только! Вот уж не думал, не гадал, что они так легко отпустят вас в другой город.

— Они это уже не решают, — тихо произнесла Мэгги, и Эверетт заглянул ей в глаза:

— Что вы такое говорите, Мэгги?

Она глубоко вздохнула и крепко обняла его. Для нее это был самый трудный шаг в жизни. Ни с кем вне церкви она эту проблему не обсуждала. Даже с Эвереттом. Она сама должна была принять решение, без постороннего влияния.

— Два дня назад я освободилась от обетов. Но не хотела говорить до переезда.

— Мэгги, Мэгги!.. Ты больше не монахиня? — Не веря своим ушам, Эверетт пристально смотрел на нее, и Мэгги, еле сдерживая слезы, грустно покачала головой:

— Нет. Не знаю, кто я теперь. У меня кризис, я ищу свое место в жизни. Пришлось попросить отца Каллахана, чтобы он взял меня на работу здесь — хотела быть поближе к тебе, если ты не против. А как будет дальше, не знаю. — Она засмеялась сквозь слезы. — Я самая старая девственница на земле.

— О Мэгги, я люблю тебя… Боже мой! Ты свободна! — Мэгги кивнула, и Эверетт поцеловал ее. Им больше не нужно было мучиться угрызениями совести. Они свободны в своих чувствах. Они смогут пожениться и завести детей. Она может стать его женой, если захочет, а можно оставить все как есть — как они решат, так и будет. — Спасибо, Мэгги. Благодарю тебя от всей души. Не думал, что ты на это решишься, и не хотел давить на тебя, хотя порядком устал от всего этого.

— Знаю. Я тоже. Но как страшно ошибиться!.. Решение далось нелегко…

— Знаю, — сказал Эверетт и снова поцеловал ее. Он и сейчас не хотел ее торопить. Привыкать к мирской жизни ей будет трудно. Двадцать один год — почти полжизни — она была монахиней. Однако и об их будущем Эверетт не мог не думать. Но главное, их будущее стало их общим настоящим. — Когда ты можешь переехать?

— Когда захочешь. За квартиру я плачу помесячно.

— Завтра, — сказал Эверетт, не помня себя от счастья. Ему не терпелось поскорее добраться до дома и позвонить наставнику. Тот советовал ему записаться в группу для находящихся в психологической зависимости, поскольку считал, что Эверетт полностью зависит от бесперспективной женщины. А какая женщина может быть бесперспективнее монахини? И вот теперь монахиня принадлежит ему! — На следующей неделе, если хочешь, я помогу тебе перевезти вещи.

Мэгги рассмеялась:

— Да у меня и двух чемоданов-то, наверное, не наберется. И потом, я не знаю, где буду жить. — Она пока не нашла жилье, все произошло совсем недавно, всего два дня назад. Мэгги только сегодня устроилась на работу и подумать о квартире еще не успела.

— А ты не хочешь жить со мной? — робко спросил Эверетт. Они по-прежнему стояли перед дверью ее номера. Эта ночь была самой счастливой в их жизни. Но Мэгги отрицательно покачала головой. Что-то она еще не могла принять.

— Только после венчания, — тихо проговорила она. Она не хотела торопить Эверетта. Но и жить с мужчиной, не связанным с ней брачными узами, не желала. Это противоречило ее убеждениям. Формально она всего два дня как вышла в мир и, разумеется, не собиралась жить во грехе, хотя была счастлива.

— Это можно организовать, — улыбнулся Эверетт. — Я только ждал, когда ты освободишься. Ну так что, Мэгги, ты выйдешь за меня замуж? — Ему хотелось бы сделать предложение в более красивой и торжественной обстановке, но он не мог ждать. Они и так заждались.

Мэгги кивнула и произнесла то слово, которого он с таким нетерпением от нее ждал:

— Да.

Эверетт закружил ее в объятиях и, поцеловав, поставил на ноги. Они проговорили еще несколько минут, и Мэгги, улыбаясь, ушла к себе в номер. Он пообещал первым делом с утра позвонить, а может, даже сегодня, как только приедет домой. Их жизнь только начиналась. Эверетт никогда не думал, что Мэгги решится на подобный шаг. Как удивительно, что они встретились благодаря землетрясению. Она храбрая женщина. И всю жизнь Эверетт будет благодарить судьбу за то, что подарила ему Мэгги.

Концерт, состоявшийся на следующий день, имел оглушительный успех. Мелани блистала. Никогда раньше Мэгги не видела ее на больших площадках, за исключением того единственного выступления на благотворительном вечере, когда сцена была гораздо меньше. Эверетт рассказывал о прошлых выступлениях Мелани, кроме того, она сама присылала Мэгги все свои диски. Но к такому зрелищу в таком огромном зале она оказалась не готова. Грандиозное шоу просто потрясало. Никогда еще Мелани не пела так хорошо. Мэгги сидела в передних рядах с Томом, тогда как Эверетт фотографировал, выполняя очередное задание «Скупа». Он решил перейти в журнал «Тайм», но начальство об этом еще не уведомил. Его жизнь вдруг стала меняться к лучшему.

После концерта обе пары ужинали вместе. Эверетт постоянно уговаривал Мэгги сообщить им новость. Она поначалу стеснялась, но потом все же объявила, что они с Эвереттом решили пожениться. Дату еще не назначили, но планы строили весь день. Пышную свадьбу или даже скромное торжество Мэгги в этом случае считала излишеством. Она предложила обвенчаться тихо и скромно у отца Каллахана, как только она переедет в Лос-Анджелес. Бывшая монахиня, Мэгги считала неправильным создавать вокруг своей свадьбы ажиотаж. Для роскошного белого платья она слишком стара, и потом Мэгги считала своим первым браком день, когда давала обет. Какая, в сущности, разница? Главное — они женятся, а как и где это произойдет, уже не столь важно. Венчание должно было стать символом связующих их с Эвереттом уз и их священного союза. Все, что нужно при этом, говорила Мэгги, — это невеста, жених, Бог, которому она служила всю жизнь, и священник.

Том с Мелани пришли в неописуемый восторг, хотя Мелани была совершенно сбита с толку.

— Так вы больше не монахиня? — Ее глаза округлились. Ей на минуту показалось, что ее разыгрывают, но в следующий момент она поняла, что это не так. — Ничего себе! А что случилось? — Она и не подозревала, что между Мэгги и Эвереттом что-то происходит. Заметила только теперь. Мелани видела, как счастливы оба, как горд Эверетт и как безмятежна Мэгги. Своим дерзким решением Мэгги достигла того, о чем всегда толковала, — состояния благодати, когда ты поступаешь правильно и в соответствии с Божьим промыслом. Она начинала новую главу своей жизни. Предыдущая медленно закрывалась. Пока Том разливал шампанское, Мэгги смотрела на Эверетта, а тот улыбался ей, и свет его улыбки озарял ее жизнь.

— За землетрясение в Сан-Франциско! — провозгласил тост Том, поднимая бокал. Землетрясение, оказывается, соединило не только их с Мелани, но и других. Кто-то приобрел, кто-то потерял. Кто-то погиб, кто-то поменял место жительства. Землетрясение полностью перевернуло их жизни, которые в соответствии с Божьим промыслом изменились навсегда.

Глава 23

Чтобы закончить дела в Сан-Франциско, Мэгги потребовалось две недели. К тому времени Эверетт уже предупредил начальство «Скупа» о своем увольнении и в конце июня собирался приступить к работе в лос-анджелесском отделении журнала «Тайм». Прежде чем начать работу на новом месте, он решил две недели провести с Мэгги. Отец Каллахан согласился обвенчать их на следующий день после ее переезда, и Мэгги сообщила новость родственникам. Ее брат, бывший священник, особенно радовался за нее и от всего сердца желал ей счастья.

Для венчания Мэгги купила простой костюм из белого шелка и белые туфли на каблуках. От ее прежнего одеяния этот наряд отличался как небо от земли и знаменовал начало новой жизни.

Эверетт хотел провести медовый месяц в Ла-Джолле, в одном маленьком отеле, который он очень хорошо знал, где они смогли бы долго гулять по берегу. В июле Мэгги предстояло начать работу у отца Каллахана. Поэтому шесть недель до его отъезда в Мексику, намеченного на середину августа, Мэгги должна была входить в курс дела. В этом году отец Каллахан уезжал раньше обычного, поскольку знал, что оставляет миссию в надежных руках. Мэгги не терпелось поскорее начать. Ее жизнь наполнилась удивительными и интересными событиями — свадьба, переезд, новая работа. Странно было сознавать, что теперь ей придется пользоваться своим настоящим именем Мэри Маргарет. Мэри Магдален было имя, данное ей после пострига. Правда, Эверетт сказал, что всегда будет называть ее Мэгги: он познакомился с ней и полюбил как Мэгги, и она так и осталась для него Мэгги. Они оба считали, что это имя ей идет, и Мэгги согласилась оставить его. А фамилия у нее будет Карсон. Миссис Эверетт Карсон. Она повторяла это имя про себя, собирая чемоданы и в последний раз обводя взглядом свою комнату. Все годы, что она жила в Тендерлойне, эта комната служила ей единственным надежным пристанищем. Но это время осталось позади. Мэгги положила распятие в сумку. Все остальное она раздала.

Передав ключи хозяину и пожелав ему всех благ, она попрощалась с соседями, вышедшими проводить ее. Трансвестит, к которому она питала нежные чувства, а также две знакомые проститутки помахали вслед рукой. Мэгги села в такси. Мэгги никому не говорила о своих намерениях, однако все как будто знали, что она уже не вернется. Покидая этих людей, Мэгги молила Бога не оставлять их.

Самолет вылетел по расписанию. Эверетт встречал ее в аэропорту. На какое-то мгновение ему неожиданно стало страшно: вдруг она передумала? Но вот он увидел ее, тоненькую, маленькую женщину в синих джинсах с ярко-рыжими волосами, в розовых кедах и белой фуфайке с надписью «Я люблю Христа». Она с улыбкой шла к нему — женщина, которую он ждал всю жизнь и которую ему посчастливилось найти. Вплывая в его объятия, она была счастлива не меньше. Эверетт взял у Мэгги чемодан, и они направились к выходу. Венчание было назначено на завтра.

Сета отправили в тюрьму общего режима на севере Калифорнии. Условия там, по слухам, были вполне приличные. К тюрьме примыкало лесничество, где работали заключенные. Они следили за порядком и тушили лесные пожары. Сет тоже надеялся в скором времени туда попасть.

Но пока он сидел в одиночной камере, куда его поместили после того, как адвокаты задействовали свои связи. В камере было вполне комфортно и безопасно. В тюрьме, где многие заключенные отбывали срок за корпоративные преступления и даже по той же статье, что и Сет, за мошенничество, только, быть может, в менее крупных масштабах, он считался героем. Заключенные могли получать посылки, прессу, женатым разрешались свидания с женами. Тамошние арестанты читали, как правило, «Уолл-стрит джорнал». Эта тюрьма слыла загородным клубом федеральных исправительных учреждений. Но тюрьма есть тюрьма. Сет очень тосковал по свободе, по жене и детям. В содеянном он так и не раскаялся, досадовал только, что попался.

Сара приезжала к Сету с детьми на свидание, еще когда он содержался в камере предварительного заключения в Дублине, что к юго-востоку от Окленда. Условия в этом страшном месте были ужасающими. Теперь же свидания напоминали пребывание в каком-нибудь лесном отеле средней руки или посещение больного в санатории. Тюрьма находилась недалеко от маленького городка, где могла останавливаться Сара с детьми. Развод еще не оформили, и Сара приезжала сюда пока как жена, хотя для нее брак больше не существовал. Сет сожалел об этом, сожалел о горе, которое принес Саре. Оно жило в ее глазах, когда она два месяца назад приезжала с детьми. Это было первое свидание за лето. Добраться до этого места было непросто, кроме того, Сара с детьми с июня гостила у родителей на Бермудах.

Сет волновался, ожидая их тем августовским утром. Выгладил свои камуфляжные штаны и рубашку, начистил до блеска кожаные тюремные ботинки. Сету мучительно не хватало его сшитых на заказ английских туфель.

Когда пришло время свидания, он вышел на лужайку перед лагерем. Там уже играли дети других заключенных, пока мужья с женами сидели, держась за руки. Вглядевшись в даль, Сет наконец заметил своих. Сара припарковала машину и вытащила из багажника корзину для пикников. Посетителям разрешалось привозить с собой еду. Рядом с Сарой шел, с опаской оглядываясь по сторонам и держась за ее юбку, Оливер, а Молли бежала вприпрыжку с любимой куклой в руках. Глаза Сета обожгли слезы. Увидев его, Сара помахала рукой. Она прошла через пропускной пункт, где обыскали ее корзину, и вот все трое ступили на территорию лагеря. Сара с улыбкой шла ему навстречу. Сет заметил, что она немного посвежела и уже не выглядела такой изможденной, как весной после суда. Сет раскинул руки, и Молли бросилась к отцу, Оливер на минуту замер, после чего осторожно приблизился к нему. Сет встретился взглядом с Сарой, Чмокнув его в щеку, она поставила корзину на траву, а дети принялись резвиться на лужайке.

— Хорошо выглядишь, — сказал Сет.

— Ты тоже.

Поначалу Сара чувствовала себя скованно, они давно не виделись, а с тех пор многое изменилось. Время от времени Сет присылал ей письма по электронной почте, на которые она аккуратно отвечала, рассказывая о детях. Он хотел бы сказать ей что-то еще, но не решался. Она установила границы, которые приходилось соблюдать. Он не стал говорить, что скучает по ней. А она не сказала, что ей до сих пор тяжело без него. В установившихся между ними отношениях этому теперь не было места. Сара продолжала жить, и ее гнев прошел, осталась лишь печаль, но вместе с тем и какое-то успокоение. Ей больше не в чем было его упрекать, не о чем сожалеть. Что случилось, то случилось, и назад ничего не вернешь. Они с Сетом будут связаны до конца жизни: у них общие воспоминания, дети, проблемы которых придется решать вместе.

Сара расставила тарелки на столике для пикника, Сет принес стулья. Он по очереди держал детей у себя на коленях. Сара привезла восхитительные сандвичи из местной закусочной, фрукты и чизкейк, который любил Сет. Привезла даже его любимый шоколад и сигару.

— Спасибо, Сара. Обед превосходный. — Сет откинулся на спинку стула, попыхивая сигарой, пока дети играли. Сара видела, что ему удалось приспособиться к новой жизни здесь. Он смирился с заключением, особенно когда Генри Джейкобс объявил, что оснований для апелляции нет. Судебный процесс прошел с соблюдением всех правил. Сет, как видно, не горевал, Сара тоже. — Спасибо, что привезла детей.

— Молли через две недели пойдет в школу. А мне нужно на работу.

Сет молчал, но ему очень хотелось сказать, что он сожалеет о случившемся — о потерянном доме, о проданных драгоценностях, о том, что безвозвратно ушла в прошлое их безмятежная жизнь, но не находил слов. Они просто молча сидели, глядя на детей. Сара старалась заполнять тягостные паузы какими-то семейными новостями, а Сет рассказывал о жизни в тюрьме, не столько безликой, сколько совершенно не такой, как на воле. Нельзя сказать, что из их отношений исчезла душевность, просто они стали совершенно другими. Существовали проблемы, о которых они не могли друг другу говорить и никогда уже не смогут. Сет знал, что Сара его любит. Это было заметно по тому, как она готовилась к встрече — тщательно, все продумав до мелочей, привезла еду в корзине для пикников, взяла с собой детей. И Сара видела, что Сет ее любит. Но когда-нибудь уйдет и это, а пока эта любовь напоминала остатки клея, некогда соединявшего их, который со временем осыплется, хотя и держится до поры до времени. Пока что-то или кто-то не уничтожит его окончательно, пока воспоминания не утратят яркость за давностью лет. Он отец ее детей, мужчина, за которого она когда-то вышла замуж по любви. А этого уже не изменить.

Сара с детьми оставались, пока не раздался свисток, предупреждающий об окончании свидания. Они собрали вещи, выбросили мусор и сложили в корзину остатки обеда вместе с красными клетчатыми салфетками. Все это она везла из дома, желая придать праздничность их встрече.

Позвав детей, Сара объявила, что пора ехать, и велела Оливеру попрощаться с папой. Тот состроил недовольную мину, а Молли обняла отца за талию.

— Папа, я не хочу уезжать, — с несчастным видом сказала она. — Хочу быть с тобой!

Дети страдали, и виноват в этом был Сет, но он знал, что и это с годами пройдет. Рано или поздно дети привыкнут видеть его только здесь.

— Мы скоро снова приедем, — пообещала Сара, ожидая, пока Молли наконец отпустит отца, и она отпустила. Сет, как и остальные заключенные, проводил их до пропускного пункта.

— Еще раз спасибо тебе, Сара, — сказал он знакомым голосом, который она слышала на протяжении семи лет, пока они были вместе. — Береги себя.

— Хорошо. Ты тоже себя береги. — Она начала было что-то говорить, но умолкла, выжидая, Кода дети пройдут вперед — Я тебя люблю, Сет. Надеюсь, ты это чувствуешь. И я больше не сержусь на тебя. Мне просто бесконечно грустно. Но со мной все в порядке. — Она хотела, чтобы он знал: ему больше нечего о ней беспокоиться или мучиться угрызениями совести. Он остается со своими собственными сожалениями. А что касается ее, то она поняла этим летом, что все у нее будет хорошо. Ничего не поделаешь, что случилось, то случилось. Такой вышел расклад. Придется играть теми картами, которые дала ей судьба. Нужно жить дальше, не оглядываясь назад, без ненависти и даже без сожалений. Иного не дано. Даже если бы преступление не выплыло наружу, оно все равно осталось бы преступлением. Хотя все тайное в итоге всегда становится явным. Теперь Сара это знала. На самом деле Сет никогда не был тем человеком, за которого она его принимала.

— Спасибо, Сара, за то, что не испытываешь ко мне ненависти. — Он ничего не пытался объяснить. Он уже пробовал и знал, что она никогда его не поймет. Все, что сейчас проносилось у него в голове, отчуждало Сару.

— Все в порядке, Сет. Хорошо, что у нас дети. — Она по-прежнему жалела, что не родила третьего ребенка, но кто знает, может, когда-нибудь еще родит. — Не все в жизни зависит от нас. — Именно это говорила Мэгги, позвонившая сообщить о своем замужестве. Вспомнив о ней, Сара с улыбкой повернулась к Сету. Она лишь сейчас поняла, что без всяких усилий уже простила его. И с ее души упал камень в миллион фунтов. Груз свалился сам, помимо ее воли.

Сет наблюдал, как они прошли через пропускной пункт и направились к парковке. Дети махали руками, а Сара с улыбкой обернулась и долго смотрела на него. Сет тоже помахал вслед отъезжающей машине, затем с мыслями о них побрел в камеру. Они были его семьей, которой он пренебрег и которую в итоге потерял.

Машина завернула за угол, и тюрьма исчезла из виду. Сара бросила взгляд на детей, улыбнулась сама себе и поняла: это пришло к ней. Хотя она не знала, как и когда. Она достигла того, о чем ей часто говорила Мэгги и чего не удавалось достичь. Теперь Сара обрела это, оно само снизошло на нее, и на душе стало светло. Она почувствовала такое облегчение, что готова была взлететь. Сара простила Сета и обрела благодать, которую раньше не могла себе даже представить. Это было мгновение абсолютного совершенства, навсегда запечатленное во времени… Чудесная благодать!

Примечания

1

Организационно-частное инвестиционное партнерство, одна из разновидностей паевых фондов.

(обратно)

2

Трофейная жена (trophy wife) — выражение, придуманное Джули Конелли, главным редактором журнала «Фортун». Это понятие обычно употребляется уничижительно и обозначает вторую или третью жену какого-либо важного и богатого человека, молодую, красивую и, что не менее важно, добившуюся в жизни успеха самостоятельно.

(обратно)

3

Сборник нескольких пиар-документов, обычно раздаваемый журналистам во время различных пиар-мероприятий: выставок, пресс-конференций, пресс-туров, презентаций, собраний акционеров и т. д.

(обратно)

4

Уединенная обитель, жилище людей, посвятивших свою жизнь религиозному служению.

(обратно)

5

Наставник — член организации «Анонимные алкоголики» (АА), обладающий значительным опытом выздоровления, который помогает новичку или просто члену АА, нуждающемуся в духовном попечении, в обретении трезвого образа жизни. В АА новичок выбирает себе наставника, а не наоборот.

(обратно)

6

Вид рельсового транспорта, близкий к фуникулеру.

(обратно)

7

Миссия — квартал Сан-Франциско, заселенный рабочим классом, преимущественно иммигрантами из Мексики и Южной Америки.

(обратно)

8

Самый бедный и опасный район города.

(обратно)

9

Старая военная база в городском парке Сан-Франциско.

(обратно)

10

Молитва Рейнхольда Нибура, американского протестанта, теолога: «Господи, дай мне душевный покой — чтобы принимать то, чего я не могу изменить, мужество — чтобы изменять то, что могу, и мудрость — чтобы отличать одно от другого».

(обратно)

11

Чудесная благодать (Amazing Grace) — название известного христианского гимна, написанного Джоном Ньютоном в 1779 г.

(обратно)

12

Слова Фальстафа из трагедии Шекспира «Генрих IV» (часть 1, акт V, сцена IV).

(обратно)

13

Пасадена (англ. Pasadena) — город в округе Лос-Анджелес, Калифорния.

(обратно)

14

Коллегия из 12–23 присяжных, решающая вопрос о предании обвиняемого суду присяжных.

(обратно)

15

Сущность сделки о признании вины заключается в том, что обвинитель идет на некоторые уступки стороне защиты в обмен на признание обвиняемым своей вины, на основе которого выносится приговор.

(обратно)

16

Один из самых знаменитых поваров-рестораторов.

(обратно)

17

Персонаж кинофильма «Звездные войны».

(обратно)

18

Большой негритянский район Лос-Анджелеса.

(обратно)

19

Напиток из взбитых яиц с сахаром и сливками с добавлением рома или вина. Его принято пить на Рождество и Новый год.

(обратно)

20

Слова «загладить свою вину» встречаются в программе «Анонимных алкоголиков» «12 шагов»: «Мы… составили список всех тех людей, кому мы причинили зло, и преисполнились желанием загладить свою вину перед ними».

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Реклама на сайте