«Мобильные связи»

Мария АРБАТОВА

МОБИЛЬНЫЕ СВЯЗИ

(Новелла)

Меня зовут Женщина 1999

Арбатова М.

А79 Меня зовут Женщина. - М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999. - 464 с.

ISBN 5-04-003539-Х

OCR & Spellcheck ВИКТОРИЯ

ELEANORLIB.NAROD.RU

Автор книги "Меня зовут Женщина" Мария Арбатова по-прежнему верна своей

теме: судьба женщины, нашей

современницы, ломающей привычные устои жизни и конфликтующей с окружающими ее

людьми в богатом бурными

событиями XXI веке.

В книгу вошли наиболее известные произведения писательницы.

Александре снилось, что она с подружками Инкой и Маринкой слоняется по

Берлину среди ветхих расселенных

домов. Одеты все трое по-летнему, хотя на волосах светлые снежинки. Дома

выглядели прочными, витиеватыми, но зияли

выбитыми окнами, как пустыми глазницами. Около скамейки в снегу валялась стопка

книг, Александра вытащила их, начала

листать мокрые страницы с а-ля дюреровскими иллюстрациями и со страстью старой

музейщицы стала убеждать подружек,

что книги надо взять в Москву. С тоской понимала, что никогда не будет читать их

на немецком, хотя была вполне

германоговорящей и германочитающей, потому что никогда не будет на это времени,

но просто физиологически не могла

оставить их замерзать тут.

На голову обрушился звонок. Александра с ненавистью вздрогнула. Звонки

оплетали ее жизнь, как паутина дачный

угол. Кроме обычного телефона, звонить умели сотовый, пейджер, дверной звонок,

домофон, будильник и микроволновка. В

сочетании они давали истинно погребальный звон; и такие разные по музыкальной

фразе, с совершенно одинаковой

жесткостью предъявляли на хозяйку свои права. В обморочной дреме Александра

распознала обычный телефон и сказала

спасибо, что не будильник.

- Слушаю, - уронила она хриплым со сна голосом, роняя стопку немецких

книжек в снег.

- Александра Васильевна, это Катя. Я вас очень прошу, проведите меня на

церемонию. Я все телефоны оборвала, ни

у кого билетов нет. Я уже даже денег одолжила и платье купила, - сказал голос с

плачущей интонацией.

- Мне привезли всего два билета, - сказала Александра.

- Проведите меня на второй. Ну, пожалуйста, я как раз и Павлика на дачу к

маме отвезла, - проныл голос.

- Катя, у меня уже есть спутник, - вяло ответила Александра.

- Ну, Александра Васильевна, ну какой у вас спутник? Вы же от мужа ушли.

Зачем вам спутник?

- Катя, вы не слишком много себе позволяете? - удивилась Александра.

- Извините.

Александра с наслаждением швырнула трубку. Эту дурную козу Катю она из

года в год таскала за собой, хотя та все

заваливала. Александра ставила ее директором на аналитическую программу; и она

за пять минут, пока политику пудрили

изношенное в Думе лицо, успевала его выбить такой бестактностью, как будто ее

наняли политические противники.

Александра переводила Катю на молодежную администратором, и она агрессивно учила

оттопыренных музыкантов

"волосики собрать в хвостик и одежду подгладить в костюмерной - все-таки на

телевидение пришли". Теперь, техническим

директором на эстетской передаче, Катя грубо поправляла культовых старичков и

старушек от искусства, хотя ее

компетенцией было качество работы аппаратуры.

Александра носилась с Катей как дурак с писаной торбой за то, что та была

матерью-одиночкой и умудрялась

невероятно выгодно вкладывать этот факт в мозги руководительницы.

"А что такое? - подумала Александра. - Я ведь теперь тоже практически

мать-одиночка. И со мной никто и ничто не

церемонится. Ну, а "зачем вам спутник?" Катя превзошла саму себя".

Сон был испорчен вместе с настроением. Ванная порадовала отключенной

горячей водой. Может быть, конечно, они и

предупреждали, но когда летишь мимо собственного подъезда, и вообще мимо всего,

со скоростью гоночного автомобиля, то

какое там, на фиг, объявление о горячей воде? Помазохировала, умываясь холодной

водой, включила чайник, насыпала в

тарелку горсть овсянки, залила молоком, поставила в микроволновку. Это

достижение цивилизации она купила

исключительно для того, чтобы ежедневно не перекладывать кашу из кастрюльки в

тарелку.

К микроволновке прилагалась книжка с картинками и томными названиями блюд.

Месяц Александра пыталась найти

время, чтобы извлечь из книжки способ варки макарон, но не обламывалось. А ведь

какие столы в застой ваяла, со всеми

этими нашими примочками, чтоб из говна конфетку: варенье из арбузных корок,

цукаты из апельсиновых, суп с редисочной

ботвой и прочее, что и в голову не придет обеспеченной женщине. И все это к

удовольствию Виктора и зависти жен его

друзей - "суперженщина", и кандидатскую защитила, и дома пироги, и в постели по

полной программе.

Господи, на что ушли лучшие силы души? О Викторе она вспоминает со смесью

жалости и зевоты, пироги

конвертировались в лишнюю складку на талии, а диссертация по творчеству Юрия

Карловича Олеши - по нынешним делам

совсем не пришей кобыле хвост.

Теперь по утрам они с дочкой довольствовались овсянкой, потом бежали по

старым московским улицам до школы.

Александра опрометью возвращалась обратно, закупая все, что попадалось по пути.

Сбрасывала прямо в сумках, приводила

себя в христианский вид, и под окном уже стоял водитель. А в жизни квартиры все

было пристойно: приезжала мама

Александры, разбирала сумки, готовила, убирала, приводила внучку из школы. Потом

они вместе звонили на мобильный,

напоминая, что Александра стыд потеряла, а ребенок совсем заброшен.

Когда возвращалась домой, дочка бросалась на шею, и они мурлыкали до сна;

а мама обиженно садилась на ее

водителя и уезжала. Маме хотелось общения, благодарности, возможности с

садистской подробностью изложить, что они

сегодня делали, видели, ели и обсуждали. А у Александры уже от любого

человеческого голоса, кроме дочернего, лопались

барабанные перепонки. И чтобы выжить, она каждый день говорила одно и то же:

"Завтра, мама, все это обсудим".

И мама уходила, поджав губы. Она была в большой претензии к жизни и

дочери, хотя, конечно, не отказывала себе в

удовольствии обронить подружкам: "Сашка теперь директор собственной телестудии,

очень опасная работа. Мозги

набекрень от денег съехали, от мужа ушла. Думает, нужна кому с ребенком. Я-то с

ее отцом счастливую жизнь прожила,

думала, пример будет". И подружки кивали, и то ли от склероза, то ли от доброты

не напоминали, как она всю жизнь мечтала

свалить от мужа к любовнику, да деньги держали. Как не спала с мужем

десятилетиями, отбрехиваясь гинекологическими

заболеваниями. А потом действительно ложилась в больницу, правда, не на лечение,

а на аборт от любовника. И об этом

догадывались все, кроме Александриного отца, потому что это было видно по ней за

километр.

Александра уткнулась в зеркало, встретилась с мрачным лицом в обрамлении

отросших, непрокрашенных волос и,

накладывая крем, заботливо купленный золотой заместительницей Леной, набрала

мобильный телефон стилистки.

- Светочка, привет. Я такая страшная, а мне сегодня премию вручают.

Приезжай на студию, цивилизуй меня.

- Александра Васильевна, я из-за этой премии просто дымлюсь. Сегодня всем

надо лица. Сейчас я две головы уложу,

потом будет полчасика, тогда сразу к вам в студию.

- Спасибо, Светочка, - сказала Александра. А куда бы она делась, получая

на программах по сто долларов за

макияж и волосы одного человека?

- Александра Васильевна, я вас огорчу. Мне звонил Вовик. Ну, Вовик, как-то

он меня на программе заменял. Ну,

такой рыжий. И "голубой". Поняли, о ком я?

- Нет. Рыжий-голубой... какой-то импрессионизм.

- Ну, который из Питера и ходит в клетчатых штанах.

- Поняла.

- Так вот, его теперешний парень сегодня работает с Парашутовой.

- Света, я ни слова не понимаю.

- Ой, Александра Васильевна, я и так на цыпочках стою. У меня мобильник

ухом прижат, а в руках фен и волосы

чужие. Ну, его новый любовник гримировал сегодня Парашутову, которая ведет

информационную программу. А она,

Парашутова, сами знаете, чья любовница. Так вот, она сказала, что уже решено:

вам премию не дадут, а дадут Груздеву.

- Света, ну как Груздеву? Ему в прошлый раз дали.

- Ну и что? Ему и в этот, и в следующий дадут. Делов-то! Им же за совесть

никто не платит, вот она у них и не

отросла. Ну все, буду.

Александра насупилась. В принципе, в гробу она видела эту премию, она была

не тщеславна, а товарно-денежных

преимуществ лично ей количество понта, материализованного в железяку

сомнительного дизайна, не давало. Возбуждало

только то, что жюри напрочь "отбросило ложный стыд". Она хотела порефлексировать

по этому поводу, но позвонил

мобильный.

- Саш, ты где? - спросила заместительница Лена.

- Дома. Скоро поеду в студию.

- А дочка где?

- У мамы. Сегодня же церемония вручения.

- Я хочу тебе сказать неприятное, - мягко начала тактичная Лена.

- Да знаю уже. Пусть Груздев подавится моей премией.

- Какой Груздев? Звонили сантехники, сказали, что едут разбираться.

- Суки, - прошептала Александра, кровь закипела от адреналина. - Лена,

умоляю тебя, даже дверь им не открывай.

Еду.

- Ну, я им чаю подам. Правда, я думала, может, кого позвать.

- Даже дверь не открывай. Это же чистые бандиты. Я тебя после них не

откачаю.

- А ты?

- Во мне осталось так мало человеческого, что я с ними социально близкая.

- Александра сунула в большую сумку

вечернее платье, вечерние туфли, концертный ридикюль, засунула в уши бриллианты

(чтоб не потерять), напялила старое

платье и чудовищную кофту, в которой мама ходила на даче, и, забыв про кашу в

микроволновке, бросилась ловить машину.

Черт дернул связаться с магазином сантехники; она в полном замоте подписала

договор, по которому за ничтожные деньги

должна была светить их унитазы в самых лакомых местах передачи. При этом они

привыкли брать "на голос", чуть что -

присылали бритоголовых с фиксами и полным джентльменским набором про "поставим

на счетчик, вдруг у некоторых

студия сгорит, а у мамок детки до школы не дойдут", Александра, как

Станиславский, говорила про себя "не верю", но Лене

после очередного наезда вызывали "Скорую".

Уже было жарко. Александра подняла руку и села в раздолбанный "жигуль".

Еще недавно она и сама ездила в таком,

пока не поняла, что иномарка - это представительская рабочая одежда, и не купила

для студии "Вольво". Загорелый водила

в спортивном костюме страдал от сенсорного голода, непривередливо оглядев ее,

сложив задрипанную кофту с дорогими

серьгами, малотоварные волосы с породистым лицом, спросил:

- Чего в выходной дома не сидится?

- Работа, - ответила Александра, тоже быстро сняв с него мерку как с

человека и мужчины, и со скукой

отвернулась.

- Муж-то отпускает по выходным на работу? - не унимался водитель.

- Муж объелся груш, - отрезала Александра, но собеседник увидел в этой

информации личные перспективы.

- Сумка-то большая какая. Небось тяжелая? Торгуешь, что ли, чем?

- Интеллектом, - сказала Александра, посмотрев на него, как кошка на муху.

Пока водитель переваривал ответ и

искал тему, в бауле зазвонил мобильный, и Лена упавшим голосом проворковала:

- Саш, извини. Так получилось, я их пустила. Они требуют нашу копию

договора.

- Дай главному трубку, - потребовала Александра. Она не знала, с кем будет

говорить, "сантехник" каждый раз

присылал разную шпану.

- Привет, детка, - сказал молодой басок.

- Послушай, вша, - отчетливо сказала Александра в мобильник и взяла

дыхание, - если ты со своими грязными

лидерами сейчас же не выметешься в радиус километра от моей студии, то пусть

твой хозяин пеняет на себя. Я сейчас же

звоню людям Лужкова, а твой хозяин знает, они у меня в долгу, я их снимаю чаще,

чем унитазы. Или на месте ваших

торговых точек завтра будет земля перепахана и травка посеяна. А тебя лично

заставят на Красной площади съесть

собственный член. Врубился?

В трубке повисла пауза. В машине тоже, водитель от неожиданности уткнулся

в дорогу.

- Александра Васильевна, - сдавая назад, обратился басок, и она поняла,

что это их последний визит. - Мы ведь

ничего. Культурно пришли. Типа договор посмотреть. Все по эфирам посчитали, с

вас еще чисто пять минут рекламы.

- Вижу, ничего не понял. Я подъезжаю к студии, если обнаружу твои

химические следы, все эти пять минут рекламы

буду снимать, как ты ешь свой член. Конец цитаты, - она отключила телефон и

положила в рот таблетку валидола. Водитель

уперто смотрел в дорогу.

- Простите, сэр, я оскорбила ваш слух. Во всякой работе свои нюансы, -

гавкнула она на водителя.

- Ничего, ничего, - почтительно сказал водитель, потом опомнился и

съязвил: - Вы ж сразу сказали, что

интеллектом торгуете. Я только не понял, профессия у вас какая?

- По этому поводу точно я знаю только то, что окончила романо-германское

отделение филфака МГУ. А по всем

остальным вопросам у меня кризис идентичности. Спасибо, приехали.

От студии активно отъезжал серебристый "Мерседес", набитый

распальцованными.

- Что ты им сказала? - Лена чуть не прыгала на одной ножке. - Спиши слова!

- Светка не звонила? Сейчас подъедет меня красить. Проигрывать надо в

хорошей форме. Через полчаса Александра

сидела возле раковины, навалив перед собой за столом счета и документы,

молоденькая стильная Света красила ее длинные

волосы, а Лена за монтажным столом мудрила с передачей о Новом Иерусалиме.

Александра была руководителем-мамкой и

обращалась с коллективом как с ребенком-инвалидом. По-настоящему опереться она

могла только на обаятельную

заместительницу - профессиональную телевизионщицу - и, как большинство

российских баб, главную добытчицу в семье,

на двух операторов и одного администратора. Остальные сидели у кормушки, все

свободное время кадрились друг с другом

или по Интернету, симулировали болезни, быстро уставали, тяжело работали и легко

подставляли. Раз бы в неделю

устраивать прополку и острастку, но она трудно привыкала к новым людям. Из-за

этого половина проектов держалась на

соплях, и в последний момент она, как кариатида, поддерживала их собственным

телом.

- С кем пойдешь на церемонию? - спросила Лена.

- Ах да, - дернулась Александра. - С вами все забудешь. У меня только две

фишки, и обе пустые, - и начала

набирать номер.

- Алло, - сказал мужской голос.

- Если тебе неудобно, можешь меня называть Александр Васильевич, -

разрешила она.

- Удобно, Александр Васильевич, - засмеялся он. От его голоса по телу

разливалось тепло, как от горячего сладкого

чая. Иногда даже казалось, что вся его привлекательность состояла из ожидания,

вот-вот он весь дотянется до своего голоса.

- Ты помнишь, что мы сегодня идем на вручение телевизионной премии?

- Знаешь, не получится. Я сейчас в машине, еду за женой на дачу. У нее с

сыном появились срочные дела в Москве.

Давай завтра, и менее платонически, - предложил он.

- Завтра понедельник, у меня дочка и съемка, - выдохнула она.

- Я по тебе соскучился. Тактильно, - начал подлизываться он.

- Ври больше. В среду позвоню, - сказала Александра и начала набирать

другой номер.

- Если и второй обломится, возьми Виктора, у него товарный вид. Неприлично

идти на церемонию без мужика. Ты

там будешь смотреться как лошадь на витрине, - сказала Лена.

- С Виктором не хочу. Поползут слухи, что я к нему дернулась, - сказала

Александра.

- Уж лучше слухи, чем одной. Вот Щукина все время ходит со своим артистом.

Все знают, что он по мальчикам, а

фасад престижный, - напомнила Света, ходячий кодекс инструкций и правил тусовки.

- Я ж говорила, надо водителя брать не Ваську, а фактурного, постарше и

смокинг в шкафу держать. Чуть что,

свистнула, взяла его под руку, и чтоб молчал на приеме, - хозяйственно

предложила Лена.

- Уж лучше сразу глухонемого. Герасим и Муму, - ответила Александра, и

телефон наконец соединился. -

Здравствуй, как дела?

- Очень рад вас слышать. К сожалению, у меня идет совещание. Куда я могу

вам перезвонить в течение часа? -

ответил персонаж картонным голосом.

- Ты помнишь про вечер? - бархатно спросила Александра.

- Извините... Мы планировали встречу? То есть да, конечно, я помню. Я

освобождаюсь в пять и заеду за вами.

- Хрена лысого! В пять начинается церемония, и it, заеду за тобой в четыре

и унесу тебя в зубах, даже если у тебя

будут переговоры с Ельциным.

- О'кей, - оттаял его голос. - Жду. Телефонные собеседники Александры были

почти одного возраста, занимали

примерно одинаково высокие посты, хотя и в разных областях. Но насколько первый,

будучи женатым, не боялся

демонстрировать отношения; настолько второй, разведенный, был осторожен. Про

себя Александра называла их сладкий

плебей и горький аристократ. В сладком плебее был пыл ребенка, добравшегося до

красивых игрушек, и застенчивость

неиспорченности сочеталась с торопливостью расставания с ней. В свои сорок пять

он стеснялся выглядеть недостаточно

прожженным и оттого слишком старался.

Александра тактично прятала усмешку и удивленно осознавала меру его

недолюбленности. Он не был изнурительно

хорош внутри полового акта, но был комфортен по общей сумме ощущений и

отношений, трогал доверчивостью и

беззащитностью.

Горький аристократ был полной противоположностью, знал себе цену и

виртуозно играл в кошки-мышки. Он был

любовник-постановщик и то наматывал нить отношений на палец, то отпускал на

полную длину. То объяснял, что она

единственное, что есть у него в жизни, то не звонил месяц, а потом в кабаке

спокойно и прозрачно отвечал на телефонный

звонок другой бабы.

Сначала Александра совсем не врубалась, о чем кино, мучилась, обижалась,

чуть даже не влюбилась. А потом

осознала, что в увеличивающихся объемах он просто опасен для ее психики, и

согласилась на его режим отношений.

Чуя, что больше не определяет интригу, он занервничал, начал раскачивать

сюжет и потихоньку завяз в нем. В постели

они оказывались очень редко, хотя ничто не мешало, и им было чем там заняться.

Видимо, внутренне он назначил ее не

любовницей, а кентавром из "прекрасной дамы" и "опасной женщины". И постепенно

это идеально вписалось в ее жизнь. В

сумме сладкий плебей и горький аристократ составляли удобного и разностороннего

любовника, хотя и не решали проблему

романа, наполняющего жизнь звоном и дрожью.

- Как правильно пишется Гефсиманский сад? - спросила Лена.

- Геф-си-ман-ский, - продиктовала Александра. - А что ты там клеишь?

- Да этот Новый Иерусалим. "...Предполагается восстановить Гефсиманский

сад с его гидросистемой, что позволит

возвратить комплексу Новоиерусалимского монастыря его исторический облик", -

процитировала Лена. - И чего

стараюсь? И чего вылизываю? Нам канал "Культура" десять штук баксов за три

прошлые передачи должен и не чешется. Как

неблагодарно быть приличным человеком...

- Гефсиманский сад, блин. Ты его в натуре видела? Хохлы играют

американцев! - откликнулась Александра.

- В чем пойдете, Александра Васильевна? - менторски спросила Света. Она

всегда была в титрах и считала себя

морально ответственной за внятность вида руководительницы.

- В черном платье.

- В котором я в ночной клуб ходила? - уточнила Лена.

- Ага, оно у нас одно на всю студию, - хмыкнула Александра.

- А ваш белый костюм? Очень крутой. - Свету раздражало, что Александра,

годящаяся ей в матери, совершенно не

желала одеваться по законам тусовки. Света готова была даже бесплатно приводить

ее в порядок, и, каждый раз преуспев в

этом, тыкала Александру в зеркало, как двоечника в чисто переписанное домашнее

задание, и спрашивала:

- Почему бы так каждый день не ходить? Александра лукаво смотрела на нее и

интересовалась:

- А смысл?

Света думала, что вот если бы она была директором студии, если бы у нее

была бы дочка, любовники, машина с

шофером и уважение, то каждое утро она обязательно начинала бы с аэробики, а

каждый вечер заканчивала маской с

водорослями Мертвого моря. Она совершенно не понимала, что пропуск во внутреннюю

свободу, который получала сама,

делаясь похожей на девушку из глянцевого журнала, с помощью кисточек и бутиков,

у Александры был и так. Света видела

мир через бойницы глянцевых журналов и потому не понимала восьмидесяти процентов

происходящего вокруг.

- Белый костюм пал жертвой последнего прямого эфира, - мрачно ответила

Александра. - Между прочим, в чистку

его не берут без медицинской справки. Считают, что я кого-то убила и съела.

- Ой, я тебя умоляю, не вспоминай, - взмолилась Лена, - у меня опять

сердце заболит.

У Александры не было сил пересказывать этот вестерн, хотя стоп-кадры тут

же поплыли перед глазами. Они снимали

идиотское ток-шоу в каком-то жалобном кабаке. Кабак раскручивался и готов был

отдавать деньги программе за все входные

билеты и оплачивать телевизионный кран с камерой. Ток-шоу с персонами шло из

отдельного кабинета на втором этаже, а в

общем зале звезды эстрады, уплатив Александре за выход по тарифу известности,

дергались под фонограмму. Все шло в

прямом эфире, а прямой эфир - всегда головная боль. Как говорил Хичкок:

"Мелодрама - это когда люди лежат в постели

и целуются; а триллер, это когда они точно так же лежат и целуются, а под

кроватью бомба".

Не заладилось просто сначала. Пэтээска пришла всего за два часа, один из

микрофонов у ведущей вырубился в начале

эфира, второй ведущий был с температурой тридцать восемь. Приехало начальство

канала, надо было делать ему книксены,

но тут вломился спонсор. Спонсор был важней, потому что у программы с прошлых

эфиров натянулось тринадцать тысяч

баксов долгу. Александра сунула начальнику бывшую ведущую в шортах, недавно

уволенную за то, что у известного

политика, пришедшего на программу с десятилетним сыном, спросила в прямом эфире:

"Как вы относитесь к

группенсексу?", а сама бросилась окучивать спонсора.

Это был пьяный и грязный совсем молодой владелец нескольких ювелирных

магазинов с громкой кавказской

фамилией в окружении братвы и девчонок. В прошлой жизни Александра не села бы с

таким на одном поле, но теперь только

от него зависело, получит ли зарплату весь коллектив и сможет ли она, сэкономив,

подснять еще и рекламный ролик нищему,

но очень приличному демократу, нацелившемуся на внезапно освободившийся округ.

Собственно, Александра и не поняла, с чего началось, потому что по рации

сообщили, что оператор начал

выделываться с мебелью. Она неделю харкала кровью, чтобы вытащить из мебельного

спонсора пару тысяч, а пожилой

оператор брал в кадр только лица ведущей, гостя я крохотный кусочек дивана.

Александра кинулась на него как пантера, а он

начал орать, что работал чуть ли не с Тарковским, и в гробу видал ее, соплячку,

с диванами для проституток, и, вообще,

снимает, как он "видит". Во время "дискуссии" с оператором, состоявшей из

Александриной то мольбы, то мата, в эфир шла

песенка группы "Поток сознания" и сюжет об экологически чистой пище. Александра

считала про себя, что это минут пять

плюс три, потом заставка... и снова включение ведущей с гостем на мебели

спонсора. А значит, должна успеть найти слова,

которые дойдут до этого "Феллини сраного"... И она пробовала... заходила то

сверху, то сбоку. И вдруг Лена по рации

заверещала на такой высокой ноте, что, забыв про диваны, Александра кубарем

скатилась в зал.

Владелец магазинов корчился на полу с окровавленным лицом возле

опрокинутого стола; его кавказская братва

молотила русскую бритоголовую; публика, визжа, неслась к выходу; два амбала с

русской стороны размахивали пистолетами

вокруг VIP-стола; группа "Поток сознания" дрыгалась на сцене, то ли им от

прожекторов плохо была понятна интенсивность

разборки, то ли они накололись больше нормы; а охрана в черном, сбивая публику,

неслась в эпицентр.

В первую секунду Александра почему-то подумала о камере, какой-нибудь поц

пальнет по камере, а она не

застрахована. Ее вообще нет - уходя от налогов, Александра якобы брала в аренду

собственную аппаратуру. Потом

подумала о дочке. Сейчас эти козлы начнут палить во все подряд. У приятельницы

так застрелили мужа-пианиста, после

консерватории подрабатывал в ресторане. Потом подумала о спонсоре, что если его

сейчас порешат, то плакала зарплата

коллектива и ролик демократа. А главное, ей было обидно из-за какой-то пьяной

урлы лишиться того, что так долго перышко

к перышку собирала. Кровь кипела, а во время съемок Александра выпила стакан

джина. Так что она бросилась в клубок

дерущихся, как в компьютерную игру, громко матерясь и молотя по амбалам сумкой.

Она даже забыла, что в сумке

мобильник и целлофановый пакет с долларами, которые после съемки предстоит

раздать черным налом.

Вид сорокалетней дамы в белом костюме смутил обе стороны, тем более что по

повадкам было ясно, что она здесь

старшая по чину. Русские отступили, а лидер кавказцев, отбиваясь ногами, орал

команды своим. Слава богу, охранники

начали молотить дубинками и скручивать всех подряд. Александра села на корточки

возле спонсора, взяла с чьего-то стола

салфетку и бутылку водки и начала обрабатывать ему лицо, гаркнув на охрану:

- Моих не трогать!

Бедные охранники, вынужденные соблюдать команду, колбасили дерущихся,

пытаясь на ходу выяснять, кто чей. А

русская братва рванула к выходу.

- Их пятьдесят человек, и все с "калашниковыми", - подбежала к спонсору

его девчонка.

- Да мы их сейчас... - ответил он, отплевываясь от Александриной

медицинской помощи.

Александра только представила, что это будет, и заорала:

- Скажи своим, чтоб стояли, иначе меня посадят, а у меня дочка маленькая!

Это был самый удачно выбранный ход. Парень посмотрел на нее и, морщась от

боли, сказал:

- У меня тоже дочка маленькая, а я сына хочу, - и закричал что-то братве

на родном языке, остановив карусель.

Потом она сидела с ним в гримерке за сценой и разбиралась с делами и

деньгами. Она понимала, что у него явное

сотрясение мозга, и просила его прилечь или уехать, а он хорохорился. И ей было

ужасно жалко и его, не умеющего жить в

чужой стране с большими деньгами, и себя, не умеющую, но без таких денег, и

дочку, которая заснула без нее, прижав к

груди кошку, и сумм, которых лишилась от кабака, потому что публика в момент

разборки рванула, не расплатившись, и всю

страну, живущую точно так же, как шел этот прямой эфир.

- Вот, держи, - вбежала в гримерку Лена, сунув ей в руку горсть украшений.

- Что это? - удивилась Александра, мозг не переваривал сразу так много.

- Да его бриллианты, - кивнула Лена на спонсора. - Как буза началась, я

сразу с ведущей их сняла.

- И она последние интервью брала без украшений? - ужаснулась Александра.

- Так охрана вся на разборке была. А если б кто-то сорвал? Или ты думаешь,

ее наверху оператор-придурок или

администратор бы защитили?

- Спасибо, Лен. - Александра чуть не прослезилась. Украшения стоили

дороже, чем четыре эфира, вместе взятые,

если б что с бриллиантами, ей пришлось бы продавать квартиру, которую она до сих

пор не разменяла с Виктором, и

переселяться с дочкой в комнату в коммуналке.

Александра вспоминала, и ее начинало трясти. Чтоб успокоиться, она встала

с недокрашенной головой, подошла к

холодильнику, налила в стакан джина и села обратно.

- Вместо джина, Александра Васильевна, по утрам надо пить свежевыжатый

сок, - нравоучительно сказала Света.

- Сейчас на Западе на всех престижных приемах стоят соковыжималки, чтоб прямо

сразу делать себе сок.

Нудностью Света напоминала маму Александры, резко взявшуюся за здоровый

образ жизни на старости лет. Всякие

там йоги, целители, раздельное питание. И мало того, что сама обвешалась

амулетами, магнитными браслетами,

биоэнергетическими кулонами, еще и внучку истязала войнами против чипсов,

жвачки, мороженого и кока-колы. Александра

набрала мамин телефон и услышала кокетливый дочкин голосок.

- Здравствуй, моя красавица, - замурлыкала она.

- Здравствуй, мамулька, - ответила радостная дочка. - А бабушка мне не

разрешает кошке пудрить морду. Кошке

нравится, а бабушка говорит, что пудра опасна для нашего здоровья, потому что в

ней аллергены.

- А где ты взяла пудру? - поинтересовалась Александра.

- У тебя в сумке.

- Я же сто раз говорила, ничего не брать без спросу. - Раз в жизни

Александра купила себе дорогую пудру. -

Скажи бабушке, что пудра гипоаллергенная. В ней нет аллергенов.

- Мамулька, а папа говорит, что ты когда пудришься и красишься, то это

тебе вульгарно, - оправдалась дочка.

- Конечно, мне все вульгарно. И вообще, косметика идет только кошке.

Целую. Я тебя завтра после обеда забираю.

- Ур-ра! Пока.

Александра подумала, что первую часть трехминутного общения с дочерью она

полемизировала с матерью, а вторую

- с бывшим мужем. И про то, как интересно совмещается роль бесконечно поучаемой

этими персонажами дурочки с ролью

бесконечно решающей их проблемы и хватающейся за бумажник бизнес-леди. Много лет

она оплачивала жизнь мамы и

бывшего мужа, освобождая им время и силы на поучения.

Мама бесконечно излагала, что из-за таких, как Александра, падает

нравственность и здоровье нации, и ходила на ее

деньги к придуркам с мистическим и целительским уклоном. А бывший муж уверял,

что из-за того, что Александра всегда

работала на избирательную кампанию демократов, теперь ему, гениальному

математику, не платят зарплату в академическом

институте, и ездил за ее деньги утешаться то к коллеге в Германию, то к

приятелям в Италию. Александра с дочкой ощущали

себя двумя девочками для битья и страшно отрывались, оставшись "без старших".

Наконец голова была вымыта, уложена гудящим, как реактивный самолет, феном

и безукоризненна.

- Я вас не выпущу, пока до конца не сделаю, - твердо сказала Света. -

Надевайте платье и туфли, будем смотреть с

ракурсов.

И Александра полезла в вечернее платье, напялила туфли, начала медленно

ходить по студии с растерянным лицом.

- Спинку, Александра Васильевна! Неужели вы с такой спиной пойдете

принимать награду? - спросила Света. -

Десять градусов сутулости добавляют десять лет старости!

- Так все равно мне не дадут, - отбилась Александра.

- А вдруг совесть проснется? Надо быть готовой ко всяким неожиданностям, -

заметила Лена. - И жопой, жопой

верти. В таком платье жопа должна жить отдельной жизнью.

- Лицо делаем сразу, у меня потом конвейер, как в метро. Садитесь, -

велела Света.

- До пяти часов облетит. А мне надо до того успеть к психоаналитику;

решит, что я его клею, - возразила

Александра, сев.

- За те деньги, что ты ему платишь, пусть решает все, что хочет, -

напомнила Лена. А Света уже развозила по

Александриному лицу бежевый тон агрессивной губкой. Психоаналитика нашла Лена.

Александра, начав ходить, не верила в

серьезность предприятия и оценила только в момент, когда благодаря этому ушла от

Виктора. Психоаналитик был

сорокалетний новообращенец, пресекавший все вопросы о своей предыдущей трудовой

жизни. Сначала раздражал, а потом

Александра увидела в нем такие бездны обаяния и интеллекта, что начала его

клеить. А он увеличил дистанцию и объяснил,

что ее поведение имеет строго научное объяснение. Александра обиделась,

пропустила несколько сеансов, потом поняла, что

мужиков много, а проблемы может решить только он, и вернулась.

Психоаналитика звали Михаил Игоревич, он принимал в маленькой комнатке

двухкомнатной малогабаритки

спального района, обвешанной буддистскими картинками. Прихожая квартиры намекала

на существование жены, мальчика-

школьника и негустого семейного бюджета.

А Света все рисовала на лице Александры ландшафты, густо дыша жвачкой.

- Кому мы выражаем благодарность в титрах за Новый Иерусалим? - спросила

Лена из-за монтажного стола.

- Козлам из транспортной фирмы и колготкам, - ответила Александра,

подставляя закрытые глаза под неистовые

мазки французских карандашей.

- При чем тут колготки? - удивилась Лена.

- Колготкам мы должны за молодежную программу, мы ими там мало вертели, -

напомнила Александра.

- Ничего святого, - хихикнула Лена. Александра промолчала, тема

демонстрации святости не слишком занимала ее.

Но она помнила, что штуку баксов за благодарность колготкам выдаст в качестве

поощрения ассистенту режиссера, который

ни хрена не делает, но его жене нужна платная операция.

- Губы сделаем, как в "Гостинице убийц", - обронила Света и пояснила: -

Ну, это модный фильм. Там у бабы по

ободку все темное, а чем ближе к середине, светлее и светлее. Очень круто.

Психоаналитик, увидевший в проеме двери скромного дома Александру в

вечернем с роскошными волосами и губами

из "Гостиницы убийц", опасливо отступил назад.

- Не бойтесь, Михаил Игоревич, это не к вам, у меня просто в пять

церемония вручения премий.

- А, - сказал аналитик. - Слышал по телевизору, - и все-таки сделал еще

шаг назад.

Александра села в ставшее родным потертое невротическими задницами кресло

и набрала воздуха в легкие.

- Вчера опять приходил бывший муж. У него глаза побитой собаки. Дочка

после его ухода плачет, просит, чтоб мы

вернулись. Я после этого выбита на целый день. Мне его жалко, чувствую себя

последней сукой, - начала она.

- Он тяжело болен? - спросил Михаил Игоревич, бесстрастно глядя из-под

очков.

- Нет. Он неплохо выглядит, подзагорел, наверное, на даче у друга. В

каком-то новом приличном пиджаке. Но ему

так плохо без нас...

- Значит, он голодает? - с тем же выражением лица спросил аналитик.

- Нет. Сказал, что взял абитуриентов готовить к поступлению. Одного юношу

и одну девушку.

- То есть начал зарабатывать?

- Да какой это заработок? Двадцать долларов урок. И потом, это так

унизительно для него, понимаете, он ведь доктор

наук.

- Извините, Александра Васильевна, видимо, я что-то забыл, напомните мне,

пожалуйста, если я ошибусь. Мне

казалось, что последние пять лет ваш бывший муж жил исключительно на ваши деньги

и ни в чем себе не отказывал. И это

не казалось ему унизительным. Прошло всего три месяца с тех пор, как вы ушли от

него, и он уже начал вписываться в

социум. Настолько, что купил на свои деньги новый пиджак. И это вас беспокоит? -

Понимаете, Михаил Игоревич, я

чувствую себя упырем, он ведь не хотел на мне жениться. Я ведь его почти силой

на себе женила, я его три года подряд на

себе женила. Он обожает дочку, а к сыну от первого брака совершенно равнодушен.

Я отняла у него дочку. Были годы, когда

я не работала и сидела на его шее. А теперь, когда он старый, когда ему не

платят зарплату и он не может выжить в новой

реальности, я даю ему пинок под зад, - торопясь, громоздила Александра.

- Никого нельзя женить на себе силой, если, конечно, человеку не угрожают

расправой или его не накололи

медикаментами.

- Но он не хотел.

- Принятие решения не освобождает от ответственности, даже если решение

принято без всякого энтузиазма. Далее

вы сказали, что отняли у него дочку. Вы запрещаете им общаться?

- Нет. Просто, когда он приезжает к нам и начинает выяснять отношения, у

меня все из рук валится. А к себе он ее не

берет.

- Почему?

- Не знает, что с ней делать. Она через пять минут звонит мне или бабушке,

говорит, что ей скучно. Потом уезжает,

тут же плачет, что ей папу жалко.

- То есть ваш бывший муж не сумел построить самостоятельных интересных

отношений с ребенком и вам кажется,

что вы должны волочь на себе эту его работу, даже перестав быть его женой?

- Нет, ну, поймите. Сначала он все время был занят. Много работал. А потом

все время был в депрессии. Он только

сейчас, в пятьдесят лет, созрел быть ей отцом.

- Смею вам возразить, что он только сейчас понял, какой замечательный

рычаг ребенок, чтобы манипулировать

вами. Вы сказали, что дали ему пинок под зад? Но если я точно помню сюжет, вы

убежали от мужа с ребенком, сняв кое-

какое жилье, оставив его в огромной квартире с налаженным бытом. И за три месяца

ему не пришло в голову даже

предложить вам поменяться местами.

- Но он рассчитывает, что мы вернемся...

- Чтобы жить как соседи?

- У него родители всю жизнь так прожили.

- А вам хочется так всю жизнь прожить?

- Нет, иначе бы я не ушла. Но мне его жалко...

- У вас спина по ночам не болит? - вдруг спросил аналитик.

- Болит, а что?

- У вас чувство вины величиной с огромный туристский рюкзак.

- И что делать?

- Обрезать лямки. Только не нижние, а верхние. А то, когда он будет с вас

падать, обязательно ушибет ноги.

- Я так устала. Мне так тяжело. Меня так все раздражает.

- Знаете, есть про это анекдот. Приходит женщина к психиатру и говорит:

"Доктор, все раздражает, от всего

воротит". Психиатр говорит: "Подумайте о чем-нибудь приятном. О семье,

например". Женщина: "Все раздражает. Муж

придурок, импотент, хам. Дети лентяи, подлецы, потребители". Психиатр:

"Подумайте о работе". Женщина: "Все раздражает.

Начальник подонок. Сослуживцы ублюдки". Психиатр говорит: "Пойдемте за ширму.

Если и это не поможет, будем лечить

медикаментозно". Голос женщины из-за ширмы: "Доктор, это раздражает. Что вы все

туда-сюда, туда-сюда? Выберите уже,

наконец, одно положение".

Александра благодарно захохотала.

- Слушайте, мне иногда самой смешно. В принципе, я ведь внешне довольно

удачлива, а внутри как будто все время

идет страшный суд.

- Так он и идет, - весело сказал Михаил Игоревич. Она еще долго говорила,

в основном повторяясь и кружа на

сказанном, а он терпеливо "фильтровал базар", как сказал бы кто-нибудь из ее

спонсоров. И потом, сбегая по лестнице,

ощущала, что сбросила некий вес: рюкзак чувства вины не так тянул плечи, и

пластика потихоньку пластилиново

вписывалась в вечерний туалет, как тело в объятие нового партнера.

Только сейчас Александра поняла, что просто свалится в обморок от голода.

Подошла к киоску, купила сосиску в

булке и счастливо вгрызлась в нее, без сожаления похоронив губы из фильма

"Гостиница убийц". Потом разбудила своего

водителя Василия, заснувшего, откинувшись на сиденье, и машина рванула мимо

коробок нового района обратно в сладкий

пыльный московский центр. Закончив с сосиской, Александра набрала номер по

мобильному.

- Я вас слушаю, - важно сказала дочка.

- С вами говорят из кошачьего салона красоты. Как ваша клиентка чувствует

себя в новом имидже? - спросила

Александра басом.

- Ой, мамулька, - захохотала дочка. - У нее морда стала как у белой крысы.

И она залезла на самый верх

занавески, а бабушка кричит, что она когтями сделает зацепы на занавесках. А я

говорю, что нет такого слова "зацепы", а

есть слово "прицепы". А вообще я сейчас ем суп. Бабушка говорит, что это суп для

больной печени. А у меня все здоровое.

- Суп вкусный? - спросила Александра.

- Как... Как песок в песочнице.

- Тогда не ешь. Скажи, что я разрешила сегодня не есть суп.

- Ничего, ничего, зато мы потом пойдем гулять в парк.

- Ну ладно. Целую. - Александра взгрустнула от того, что дочка уже

привыкла давать насиловать себя супом за

прогулку в парке. Но выбора не было. Няньки попадались еще более придурковатые.

Когда она работала в музее, а дочка

была маленькая, проводили вместе уйму времени. Рисовали, читали, ловили жуков и

строили снежные крепости. А потом все

стало ползти и рушиться. Дом превратился в неврологический санаторий для мужа.

Крах социального статуса заслонил для

него не только семью, но и весь мир. Исчезло все, что давало Александре чувство

дома: смех, веселье, бессмысленная

болтовня, внезапные гости. Она поймала себя на том, что они с дочкой, когда за

ним закрывалась дверь, начинали громче

говорить и свободней двигаться.

А потом ее попросили быть консультантом одной литературной телепередачи. И

атмосфера телевидения дала то, что

было запрещено дома. И хотя большая часть народа была чудовищно неинтеллигентна

и необразованна, Александра

лепилась все ближе и ближе и все меньше и меньше чувствовала себя чужой. А потом

сама написала сценарий. А потом

начала помогать снимать. А потом заболела телевидением и начала управляться в

студии, как у себя в кухне, и когда это не

понравилось хозяевам, ушла и потихоньку создала собственную. В этом была

одержимость незнайки, она не представляла, во

что впутывается, но выйти уже было незачем и некуда, на ней были десятки судеб

подчиненных. Да и на что бы жила ее

семья?

Виктор сначала удивлялся, потом смеялся, потом издевался. Ему казалось,

что это понарошку. Что его беспомощная

жена-филфаковка устроила себе хобби. Но программы выходили, из домашнего факса

ползли тексты, студия развивалась.

Виктор долго делал вид, что не замечает, сколько в семье тратится, деньги всегда

стопкой лежали в резной шкатулке. Долго

пилил жену за поздние возвращения. Долго не понимал значения слова "продюсер".

Но когда во время выборов позвонили из

Центризбиркома, заколотил в дверь ванной кулаками и услышал Александрино

возмущенное:

- Ты что, не понял, что я моюсь? Пусть позже звонят.

- Тебе звонили от председателя Центризбиркома! - сказал он почти со

священным ужасом, когда жена вышла в

банном халате.

- Им надо, значит, еще перезвонят, - ответила Александра и села пить чай.

И Виктор понял, что опоздал за поездом.

Он не спал всю ночь. А утром почему-то устроил сцену по поводу горы грязной

посуды и роли женщины в доме: На что

получил недоуменный ответ:

- Если тебе самому трудно держать дом в порядке, то я вызову человека из

фирмы.

- А сама? Сама ты уже посуду мыть не умеешь? - заорал он. - Не царское это

дело?

- Умею, - ответила Александра, - просто мое время стоит в десять раз

дороже, чем время человека из фирмы, - и

хлопнула дверью.

Казалось, что вся последующая жизнь Виктора сосредоточилась вокруг обиды

на Александрину успешность. Он

хвастался дружкам женой, подвозил ее на старых "Жигулях", ернически

представляясь водителем; лез с советами и

поучениями и пил столько энергии в это время, что Александра наняла шофера.

Когда здоровенный тридцатилетний красавец

Василий первый раз поднялся в квартиру занести тяжелые Александрины сумки,

Виктор замер, и фраза Маринки всплыла в

нем светящимися буквами.

- Только такая сумасшедшая, как ты, спит со старым мужем, а ездит с

молодым водителем. Умная баба поменяла бы

их местами. Как говорят французы, с кем спишь, так и выглядишь, - выговаривала

Александре старинная подружка на

кухне, когда Виктор случайно стоял очень близко в коридоре у книжного стеллажа.

Мозгами он понимал, что у Александры

ничего не может быть с красивым увальнем, но при воспоминании о нем кровь

бросалась в голову. Тем более что постель

разлаживалась все больше и больше.

Он не понимал ее вечного "я устала" и успешно проверял сомнения в своих

мужских способностях на розовощеких

аспирантках. Аспирантки были на седьмом небе; но, во-первых, Виктор

действительно был хорош в нижнем плечевом поясе,

во-вторых, они жаждали мажорной защиты диссертации. А Александра, вымотавшись за

день, приходила, и уже у лифта

внутри у нее все сжималось от предвкушения разборки. Ведь когда бытовая сторона

жизни была решена с помощью тихой,

как мышка, молодой беженки из Абхазии, у которой убили родителей, Виктор устроил

поле боя из воспитания дочери.

Каждый день он придумывал, что именно Александра делает не так по

отношению к дочери: не тот режим, не та еда,

не та одежда, не та учеба. И надо сказать, делал это с совершенно искренним

посылом, мол, моя жизнь кончена и затоптана

каблуками жены, а ребенка надо спасать. Виктор совершенно не понимал, почему

после этого дочка избегает его, а

Александра брезгливо отодвигается, когда он дотрагивается. По вечерам ей нужно

было только одного - понимания. И

проще было позвонить Инке и Маринке, чтоб поплакаться про то, как продают,

подставляют и кидают на работе, чем грузить

этим иностранным языком мужа да еще и вместо поддержки получать оценку хренового

руководителя.

Инка сама пахала как сумасшедшая, занимала солидный пост в коммерческой

фирме и тоже волокла на себе семью,

пока муж сладострастно искал себя в новой экономике. Брак у нее тоже

стремительно сползал к подножию горы, но она

считала, что семья и любовь вещи разные, и особого счета мужу не предъявляла.

Личной жизни почти не строила, все какие-

то романтические замки, как у пятнадцатилетних, и подруги смеялись, что у нее

"задержка развития".

Маринка была журналистка-новостница, долго не могла сидеть на одном месте,

часто меняла мужей и любовников, и,

постоянно ощущая собственную легкую заменяемость, они вели себя прилично.

Маринка бесконечно кого-то с кем-то

сводила и кайфовала, когда что-то получалось. При возможности, она бы весь мир

уложила в постель. Вокруг нее было

легкое обаяние греха.

- С твоей Маринкой не спал только ленивый, - презрительно говорил Виктор.

Маринка раздражала ощущением

бесконтрольности Александры в ее обществе. У него у самого был такой дружок

Колька, и они как-то, раздавив пару

бутылок, почему-то оказались утром в Сочи с двумя бойкими стюардессами. Пришлось

врать Александре про инфаркт шефа

на даче, но он вернулся в таком употребленном жизнью виде, это выглядело

правдоподобно. Мысль о том, что жена способна

также легко проснуться в чужой постели, все двадцать лет брака казалась ему

невыносимой.

Короче, Маринку возле семьи он ощущал как минное поле. И, видимо, не без

этих бессознательных соображений

однажды на дачном дне рождения по пьянке полез к ней под кустом. Маринка тут же

протрезвела и рявкнула:

- Ты, Витек, сложи член обратно. У меня он в жизненных планах нe числится.

- Что уж, я хуже твоего Владимира? - удивился Виктор.

- Не знаю, не думала на эту тему. Может, и лучше только в мире мужиков -

как грязи, а подруги у меня всего две.

Виктор был подавлен, потому что ни секунды не предполагал отказа.

Опасался, что настучит Александре, но, к чести

Маринки, это никуда не выплыло.

Машина остановилась у витиеватого офиса новодела "под старину", из тех, о

которых Лужков говорил

"отреставрировать", что означало для него снести под корень и выстроить такой

же. Александра поднялась по ступенькам и,

минуя знакомую охрану, поднялась к кабинету горького аристократа, где юная

секретарша преградила дорогу пышной

грудью.

- Извините, у него переговоры, - сказала секретарша с голливудской

улыбкой. - Чаю, кофе?

- Чаю. Но учтите, ровно через десять минут я вытащу его откуда, даже если

после этого ваша фирма разорится, -

строго ответила Александра, и секретарша пожала плечами. Разведенный горький

аристократ для женского населения фирмы

был как кусок торта: благородный, отлично образованный, красивый и вежливый

"новый русский". Укорачивая юбки все

больше и больше, девчонки не могли понять, почему он, не даваясь им в руки,

обломился сорокалетней, не сильно

ухоженной тетке.

Секретарша четыре раза в день доставала тушь "Макс Фактор" и красила

ресницы длинными нежными слоями, чтобы

под вечер нанизать начальника на томный взор и полуоткрытый рот. А он однажды,

когда она перепутала важные бумаги,

бестактно заорал:

- Надо не ресницы целый день удлинять, а укрупнять и наращивать личность!

Да еще и выглядел в присутствии Александры как неистово влюбленный,

позволял хамить, краснел и все путал. Но это

было другое, и не сексуальное, как читалось девчонками, это была встреча

близкого интересного человека, с которым

хорошо, но непонятно, куда вставлять его в свою жизнь. Горький аристократ по

имени Евгений в сложнейшей закрученной

им самим же карусели обнаружил нефункционально комфортного для себя человека

женского пола, и давление стереотипов

загнало в постель, хотя в их случае без этого можно было обойтись.

К своему возрасту он объелся браков; девочек, планирующих присосаться к

его деньгам и телу; конкурентной борьбы;

показухи и бессмысленного общения. Как-то после переговоров в зарубежном отеле

стало плохо с сердцем. И он испугался.

Не того, что сейчас умрет, не дождавшись медицинской помощи, а того, что умрет

ни с чем. Не оставив после себя ничего,

кроме детей, с которыми редко виделся; денег; фирмы, которую тут же растащат по

кускам; и записной книжки с телефонами

баб, готовых приехать по первому свистку как к нему, так и к любому его

положения и кошелька. Он вернулся домой с

новым выражением лица.

А тут появилась Александра снимать про него передачу, и внутри что-то на

нее заныло. Не в штанах, а в сердце.

Потому, что она была женщина-подруга и женщина-собеседник. Как честный офицер,

он, конечно, оказался в постели в

соответствующий ритуальный момент, но не там поймал с ней главный кайф.

- Десять минут прошло, - сказала Александра секретарше, допив чай, и

толкнула дверь кабинета. Евгений сидел

напротив пожилого здоровенного дядьки с золотыми зубами.

- Ваше время истекло, сэр, - сообщила Александра гробовым голосом, от чего

Евгений засиял, а его собеседник

вскочил и начал раскланиваться.

- Знакомьтесь, - сказал Евгений. - Это Александра Васильевна, муза

современного телевидения. А это Степан

Петрович, наш компаньон из Сибири.

Компаньон приблизился к Александре с пластикой разбитого параличом

медведя, взял ее руку, потискал-потискал,

поцеловать не решился. Боялся сделать это слишком неуклюже.

- Мы можем еще две минуты договорить? - спросил Евгений, явно бравируя

своей шелковостью перед дамой в

вечернем.

- Даже не обсуждается. В пять съезд гостей, - объявила Александра голосом

фельдфебеля на построении. - Мы

поедем на мне или на тебе?

- На мне. Отпусти водителя. Никогда еще не видел, чтоб ты была так хороша.

- Еще губы были. Как в фильме "Гостиница убийц", но пали жертвой сосиски,

- уточнила Александра.

И вот они ехали в его "Мерседесе", весело поглядывая друг на друга, как

молодые заговорщики.

- Как тебе мой компаньон? Хозяин здоровенного производства, - спросил

Евгений.

- У него вид медвежатника, который после тюряги работает на мясокомбинате,

чтобы свежей кровью вылечить

туберкулез, заработанный на нарах, - хихикнула Александра.

- Ошибаешься. Бывший главный кагэбэшник области. Совесть безразмерная и

все в жизни просто как в игре в

кубики.

- Завидуешь?

- Конечно. Я по сравнению с ним просто рефлексирующий придурок.

Предположим, сегодня я лучший менеджер

страны в своей области. И что? Это как олимпийский чемпион, уже взявший все

медали. Еще заводит атмосфера состязания,

но по большому счету новая победа непринципиальна. Могу продолжать, могу уехать

делать то же самое за границу, могу

поселиться в буддистском монастыре. Ужас в том, что это ничего не изменит. В

русской сказке у молодца были три дороги, а

у меня, куда ни пойдешь, ничего не изменится.

- Ты сегодня с места в карьер. Что-то случилось?

- Да нет, ничего. Друг уехал на полгода в Индию в ашрам. Говорит, так

наладил дела, что сегодня фирма спокойно

работает без меня. Говорит, сегодня я не нужен даже им... Понимаешь, Саша,

сначала был горячий воздух, витамин

устанавливающейся демократии. Может быть, мы слишком тонко организованны для

спокойной жизни? Счастье, по

Шопенгауэру, - это отсутствие несчастья, но нам этого мало, мы не американцы. А

превращаться в американцев нам в лом.

- Знаешь, я как-то с дочкой отдыхала в Италии и каждый день видела

женщину, идущую мыть полы в церкви. У нее

было такое лицо, что я обзавидовалась. Понимаешь, Женька, у меня все то же

самое. Деньги появились, но организм

изношен, как рубашка под мышками. И изношен несоразмерно деньгам. Но я уже не

смогу без работы, я уже на нее подсела.

А прямой эфир - просто ходьба по проволоке над огнем. Самая интенсивная половая

жизнь по переживаниям рядом не

лежала.

- А я недавно понял, что я типичный лишний человек. И, собственно, все Мы.

Мы все даже эротичны как лишние

люди. Хотя нас общество и ангажировало и в элиты произвело.

- Слушай, когда я еще была интеллигентным человеком, я размышляла о лишних

людях и пришла к выводу, что

лишний человек отличается от нелишнего в основном тем, что в бога не верует и у

него в башке космос рассыпается.

Можешь вспомнить, чтоб Онегин или Печорин хоть раз в церковь сходили?

- Но мне тоже поздно. Классик говорил, большинство нуждается в боге

потому, что у них нет ничего, кроме этого, а

меньшинство потому, что у них есть все, кроме этого. Видимо, я посередине.

- Мой психоаналитик утверждает, что самый горячий сегодняшний клиент идет

по кризису идентичности.

- Саш, а ты почему от мужа ушла?

- Не давал реализовываться.

- Как кому?

- Как - кому? Всем сразу. А ты почему от жен уходил?

- По тому же самому. Только, видишь, проблемы от этого не кончились,

просто начались другие. Я ведь почему

столько работаю? Чтобы не думать о смысле жизни...

Александре было очень комфортно сидеть с ним рядом и болтать. Но за год

общения она видела его всяким. Видела,

как орет на подчиненных; как холодно выжимает деньга из чужой интеллигентности;

как жестко и виртуозно уничтожает

конкурентов; как по телефону размазывает бывших жен; как машинально отделывается

от детей, заменяя час собственного

времени денежными вложениями (я очень занят, но тебе привезут новые ролики и

т.д.). Видела, как однажды, очень устав,

расплатившись в ресторане, взял чек и положил в бумажник. Александра с

удовольствием платила за себя и других, у нее

было чувство вины человека, начавшего хорошо зарабатывать. И естественность, с

которой он взял чек, чтобы потом

провести их ужин по представительским расходам фирмы, была для нее как удар

ногой в пах.

Потом в машине он, извиняясь, спросил:

- Заедем в ночной магазин? У меня дома ни одного презерватива, а ты опять

начнешь читать лекцию про СПИД и

гепатит Б.

- Обязательно заедем. Только чек не забудь взять, - съязвила она.

- Какой чек? - удивился Евгений. И Александра поняла, что он так

вымотался, что часть действий перевел на

автопилот. И тормознула, понимая, его сил сегодня хватит только на что-нибудь

одно: либо на разборку, либо на эрекцию. И

предпочла второе.

Собственно, в глубинах сумки у нее наверняка были свои презервативы, но

надо было долго искать. Говорят,

внутренности сумки - это внутренности хозяйской души, так вот там у Александры

был такой бардак, что влезший вор,

покопавшись в верхних слоях всякой дряни, сломался бы, не добравшись до

нескольких тысяч долларов в пакете от колготок.

Она пристально посмотрела на Евгения. Хорошо смотрится, но какой-то

неродной. Декоративный мужчина на выход.

"Сладкий плебей" был не так эстетичен и в постели самовыражался проще, но цеплял

некую струну, и она сладко и долго

звенела.

Они подъехали к толпе, окружившей "звездную лестницу", и бездельничающая

публика, облепившая заграждения в

надежде ухватить радостную пайку подглядывания, стала бесстыдно пялиться на них

в "Мерседесе". Но они не были

"телемордами", и народ разочарованно отхлынул.

- Они, как Эллочка-людоедка, думают, что где-то есть немыслимый разврат! -

хихикнула Александра.

- Давай ты будешь изображать иностранную телезвезду, а я - твоего

телохранителя, - предложил Евгений.

- Зачем?

- Сделаем людям праздник.

- У них он и так больше, чем у нас, - скривила губы Александра, побрызгав

шею и платье духами, достала из сумки

вечерний ридикюль. - Положи мой мобильный в карман пиджака, а то я с ним как

Лариса Рейснер в бальном платье на

капитанском мостике.

И они начали подниматься пр. устеленным ковром ступенькам, под свист толпы

и щелканье фотозатворов.

- Я себя чувствую доберманом хороших кровей на собачей выставке, -

пожаловался Евгений.

- А представляешь, каково телезвездам? В общественный туалет пописать не

зайдешь. Холл был набит бомондом.

Телевизионщики, артисты, депутаты, известные жулики, неизвестные писатели и

прочий "список рассылки" демонстрировал

богатства легкой промышленности. Глаз болел от бриллиантов, в том числе и

настоящих, бабочек и смокингов; попадались

шляпы и даже обильно потные меха.

Александра надела на рот приветливый оскал и то и дело раскланивалась и

подставляла руку под поцелуи.

- Смотри, смотри, - шептала Александра, - это известный ведущий, бывший

стукач. Семь раз был женат, сначала

на партийных дочках, потом на дочках дипломатов, а теперь на дочке бандита. По

его паспорту можно изучать

отечественную историю. А вон известный демократ со старой женой, подарил

любовнице шубу за тридцать тысяч долларов,

а она возьми и расскажи прессе, на него тут же налоговая инспекция наехала. А

это, в желтом костюме, известная шлюха.

Понимаешь, ну, со всеми спала и хорошо двигалась, дошла до крупного поста, и

вдруг у директора, ее любовника, появилась

молодая девка и выжила ее. Представляешь, у нее был такой шок, что попала в

психушку. Сейчас немного отошла. А вон,

узнаешь, суперзвезда, снимает клипы на деньги национальных мафий.

- Господи, какая помойка, пойдем что-нибудь выпьем, - скривился Евгений.

- Точно такая же, как вокруг тебя, - обиделась Александра, двигаясь к

бару. Конечно, когда она в застой работала в

музее, вся окружающая ее публика прочитала вторую часть "Фауста". Но она отлично

помнила, как трое молодых ребят

ругали советскую власть, а пожилая руководительница отдела, эдакая дама с камеей

на шее, "вся в Баратынском",

подслушала из-за двери и подробно изложила это в первом отделе. И потом долгие

годы, когда дама с камеей вдохновенно

говорила что-то типа: "Мы должны быть ладонью, не позволяющей ветру погасить

свечу русской культуры!", у Александры

начиналась тошнота, как во время токсикоза. Это удачно отучило ее от снобизма.

Они сели в первый ряд, и улей зала начал стихать прямо пропорционально

убывающему свету. Электроника чудила на

сцене, а Александра примитивно считала, сколько в это вбухано денег и какие

проекты можно было на них сделать на том же

самом телевидении. Пожилые пошловатые господа выходили на сцену в сопровождении

теледив, рекламирующих платья и

колье. Господа тривиально шутили, дивы бессловесно раздирали когтями конверты,

публика визжала, а награжденный

благодарил жюри, маму, президента и пускал слезу.

- Мне точно не дадут, - сказала Александра.

- Почему? - удивился Евгений.

- Из первых номинаций ясно, пиво только членам месткома, - объяснила она.

- Обидно?

- Нет, я же не для них стараюсь.

- Хочешь, я тебе закажу такую железяку из ценного металла и вручу с

помпой? - погладил он ее по плечу.

- Дело не в железяке. Понимаешь, когда я хотела в аспирантуру, надо было с

этими козлами играть в определенные

игры. Потом я работала в музее, они и там все подобрали под себя. Вот у меня уже

телестудия, а тот же самый контингент

ставит мне отметки. По-моему, они непотопляемы.

- Да наплевать и забыть. Что у них в жизни, кроме этих цацок, есть? -

утешил Евгений.

- А у меня? - надула губы Александра.

- Молодость, красота. А главное - внутренняя свобода. Когда они тебя

видят, им просто плохо от того, какая у тебя

внутренняя свобода, - пояснил Евгений.

- Какое совпадение, мне тоже плохо от того, какая у меня внутренняя

свобода, - хихикнула Александра.

- Номинация - лучший руководитель независимой телестудии, - прозвучало в

зале голосом командора.

"Если мне не дадут, ни за что не поеду к нему. Сделаю вид, что

расстроилась", - почему-то подумала Александра.

Девушка, разрывающая конверт, когда-то вела у Александры развлекательную

программу, и ей так хотелось

прокричать желаемое, что, когда увидела фамилию конкурента, скисла и произнесла

чуть ли не с обидой.

- Что и требовалось доказать! - сказала Александра так, чтобы слышал весь

ряд, и ей сочувственно закивали,

потому что это было хамство и с точки зрения рейтинга, и с точки зрения вкуса, и

с точки зрения здравого смысла.

- Хочешь, в следующем году у тебя эта премия будет? - серьезно спросил

Евгений.

- Нет, - серьезно ответила Александра. - Ты мне напоминаешь анекдот про

"нового русского". В день его

рождения жена выходит на балкон, видит радугу и обиженно говорите "На это у него

деньги есть". На самом деле история

как раз доказывает, что все изменилось. Ведь у меня, по-честному, ничего нет,

кроме темперамента макаки, дочки и двух

подружек, на которых можно опереться. А все остальное - виртуальная реальность.

А у них есть все, они тысячу лет вместе

воровали, и они боятся меня, поэтому и не дают премию. Значит, можно, как я, без

ничего, с чистой совестью. Понимаешь?

- Я тоже виртуальная реальность? - спросил он.

- А что у нас с тобой впереди? Чувство плеча вместо чувства гениталий?

- Какая ты грубая, - иронично улыбнулся он. Она никогда так ясно не

формулировала это. И напрасно

сформулировала сейчас, потому что почувствовала легкую стеклянную пленку,

мгновенно натянутую между ними. Пленка

утолщалась с каждой минутой молчания, Александра понимала, что надо немедленно

снять напряг, но почему-то стало лень,

и она мрачно домолчала.

Евгений понимал, что она расстроена, но психофизика крупного руководителя

не позволяла начать первым. "Ерунда,

- подумал он. - Ночью уладится". Потому что считал себя лакомым куском.

Они еще роняли друг другу что-то незначащее до конца церемонии, но холодок

превращался в мороз, и когда на

финале публика устремилась к автобусам, везущим на банкет, молчаливо сели в

машину. Начался дождь, и ни одного зонта.

Александра представила себя, добежавшую от "Мерседеса" до ресторана под дождем,

с ручейками туши на щеках и

сосульками волос.

- У меня голова разболелась, - соврала она и вдруг вправду почувствовала

сильнейшую головную боль. - Сзади.

Мой психоаналитик говорит, что это актуализированные проблемы прошлого.

- Прошлого, а не будущего? - уточнил Евгений.

- Прошлого. А с будущим все хорошо.

Они подъехали к ресторану, куда уже вливался ручеек участников церемонии

под зонтами, и дюжая охрана,

потребовала входные билеты. Александра, держа ридикюль над головой, протянула

два конверта. Охранник холодно

заглянул внутрь и сообщил:

- У вас только одно приглашение на банкет.

- Как? - изумилась она. - Не может быть.

- Отойдите, не мешайте проходить, - потребовал охранник.

- Я ничего не понимаю, - сказала Александра, стоя в луже. - Мне привезли

два билета. Естественно, я не

заглядывала внутрь. Они что, с ума сошли?

- Едем праздновать в другой кабак, - криво усмехнулся Евгений. Сцена была

столь унизительна, что ему хотелось

побыстрей ее закончить.

- Я должна пойти, иначе это будет выглядеть как демонстрация, - сказала

Александра, а тушь уже текла ручейками,

и правый глаз невыносимо щипало. - Ты сильно обидишься?

- Нет. Хоть высплюсь, у меня завтра в десять переговоры, - ответил он

страшно недовольно.

- Тогда я пойду? - спросила Александра, изнывая от боли, потому что ни

один мужик не понимает, что такое

разговаривать, когда по глазному яблоку разливается краска для ресниц. - Я

позвоню. Извини ради бога...

И она, с удовольствием отделываясь от него и от дождя, скользнула в

светящееся чрево ресторана, невежливо

растолкав людей перед собой и припав к зеркалу в туалете. Светина работа

растеклась по физиономии клоками. Александра

смыла все мылом и начала краситься и сушиться под сушилкой для рук.

- Милая, вы плакали? - обняла ее пожилая дикторша. - Как я вас понимаю.

Когда меня сняли с эфира, я тоже так

плакала, так плакала... - и прошла в кабинку.

А Александра все рисовала и рисовала лицо на лице, все сушила и пушила

волосы и почему-то чувствовала себя

счастливой и обновленной.

"Остаться за дверью с его амбициями. Ужас какой! Представляю, как он

обидится. Что со мной случилось? Зачем меня

понесло про плечи и гениталии? И вполне можно было не идти сюда, а ехать к нему.

Я же к нему привыкла. То, что он был,

помогло мне уйти от мужа.

Неужели был нужен только для этого?" - спрашивала она себя, размазывая

губную помаду по щекам, потому что до

старости лет так и не научилась класть румяна кисточкой.

В зале было шумно и пестро от фуршетных столов.

- Какое свинство! Какие подонки! Эта премия - твоя! - бросился к

Александре ненавидящий ее продюсер,

племянник влиятельнейшего министра.

- Нельзя так сказочно выглядеть! - закричала издалека белокурая модная

ведущая, любовница хозяина своего

канала.

- Ты еще молодая. А им это как прибавка к пенсии! - шепнула известная

режиссерша.

- Что вы пьете? - наклонился чиновного вида тип.

- Побольше водки, - подставила Александра стакан и без церемоний

опрокинула его в себя.

- Я опоздал на вручение премий. Вас все с чем-то поздравляют. Можно я тоже

поздравлю? - не унимался он.

- Валяйте, - позволила Александра. Он был похож на скромного спонсора,

облагодетельствованного билетиком на

тусовку.

- Вы ведете какую-то передачу?

- Веду. Как Иван Сусанин в лес.

- Извините, пожалуйста, я практически не смотрю телевизор. Некогда. Я

совершенно никого тут не знаю. Возьмите

меня под крыло.

- У меня сегодня крылья устали.

- Вы пришли одна потому, что не замужем?

- Нет, не поэтому, а потому, что билет моего спутника какие-то суки отдали

вам.

- Так вы не замужем?

- Практически нет. А что это вы так плотно зависли? - Александра удивилась

напору.

- Я тут уже час один шьюсь. Выпил много. Женщин боюсь панически, и вдруг

такая красавица рядом, а мне не

страшно, - признался он.

Александра только сейчас поняла, что все это время стоит слишком близко к

нему, что не хочет отходить, что глаза у

него в зеленых крапинках, что его некоторая мешковатость страшно обаятельна и

что он похож... на кого-то, кому она

склонна доверять. И потому сказала:

- Можно задать вам интимный вопрос?

- Задайте. - Он отодвинулся и покраснел.

- У вас есть смысл жизни? Ну, хоть маленький! Ну, хоть какой-нибудь!

- Ух, как вы меня напугали! Вы себе не представляете, как вы меня

напугали. Я подумал, сейчас она скажет какую-

нибудь пошлость, и все рассыплется. У меня так было сто раз. Мне в мои пятьдесят

так трудно влюбиться. А смысла жизни у

меня полно, класть некуда. Работа сумасшедшая, хочется побольше успеть. Сына

надо вырастить, он только школу кончает.

Я - поздний папаша. С женой в разводе, а парня надо глядеть. Вот вас встретил...

Можно я сразу визитку дам, а то вы сейчас

убежите куда-нибудь, и как я вас найду в этом огромном зале? - Он достал визитку

и на обратной стороне крупно написал

номер. - Это мобильный. Если он отключен, значит, идет совещание, скажите на

автоответчик, что это вы.

Слегка подавленная натиском, Александра машинально полезла в ридикюль и

только тут поняла, что все: и ее визитки,

и ее сумка, и ее мобильный телефон - осталось у Евгения. И что сейчас он уже

дома, но она не поедет туда ни за что,

потому что придется что-то говорить, оказываться в постели...

- У меня нет с собой визиток, давайте запишу вам мобильный, - сказала

Александра и, написав, заныла: - Кажется,

я сейчас умру от голода. Вон в том конце горячее, принесите мне, пожалуйста,

какой-нибудь кусок супа или мяса.

- Одну секунду, - пообещал он, двинувшись сквозь фуршетную толпу мощной

фигурой. И Александра, глядя, как он

идет, насмешливо подумала: "Безухов! Чистый Безухов! Зачем он мне?"

- Сашка! - раздался родной голос над ухом, и веселая однокурсница Галка

плюхнулась на нее большим,

благоухающим "Клема" телом. - А я думаю, Сашка или не Сашка? С того конца зала

смотрю, я же слепая... Глаза совсем

потеряла, думаю, откуда она здесь?

- Ой, Галка! - запричитала Александра. Они не виделись лет десять, набрав

за этот срок обороты и килограммы. -

Говорили, что ты с Вадиком в Америке. Что у тебя двое детей, а Вадик на хорошей

работе.

- Блин! Какой там Вадик... пойдем. Я тебя познакомлю. У меня муж другой,

занимается телевизионным

оборудованием, сюда поставляет. Американец, красавец, умница, на руках меня

носит, детей любит. Я, Сашка, только сейчас

жить начала, - кудахтала Галка и тащила ее в сторону крохотного лысого человечка

в сморщенном на жировых складках

смокинге, приходящегося крупной Галке аккурат под мышку.

- Чив, это Саша, моя однокурсница по университету, - защебетала Галка по-

английски. - Мы с ней не виделись

десять лет, Чив. Она была самая красивая девчонка на курсе. Видишь, она и сейчас

красавица.

- Мне очень приятно видеть любимую подругу моей жены, - сказал Чив по-

английски, и Александра увидела, что

ему действительно приятно.

- А Вадик - ку-ку, - без перехода сказала Галка. - Мы там сначала три года

жили в полной жопе, пока я не пошла

торговать. А потом я его застукала на черной официантке. Представляешь? Я с

кандидатской продаю пиццу, а он на черной

лежит! Старшему моему восемь, а девчонке три. Она от Чива. Знаешь, я так

счастлива, так счастлива, что уехала. Первый раз

в России за столько времени. Тут все так страдают. Ты-то как?

- Работаю. Дочка в школу ходит. С Виктором разошлась. Все хорошо, -

отчиталась Александра, она была безумно

рада видеть Галку.

- Неужели музейный работник может позволить себе такое платье? - потрогала

подруга платье.

- Да я уже сто лет на телевидении. Свой музей только во сне и вижу, -

призналась Александра.

- Ничего себе! - воскликнула Галка. - Чив, она работает на телевидении!

- Я буду очень рад сотрудничать, - сказал Чив, он просто начинал

светиться, когда жена обращалась к нему. И,

вспомнив надменного кобеля Вадика, Александра порадовалась за подругу.

- И кем ты тут работаешь, может, Чив тебя получше продвинет? - заботливо

спросила Галка.

- Понимаешь, у меня частная телекомпания. - Александре всегда казалось

неприличным произносить это вслух.

- И кто ты на этой телекомпании?

- И швец, и жнец. Директор, продюсер, мамка, нянька, короче, нескучно, -

объяснила Александра.

- А кому она принадлежит?

- Мне и принадлежит. Только она маленькая. Делает всего семь проектов.

- Правда, что ль? - застыла Галка. - Ну ты даешь. Тихая-тихая, а в такие

дамки вышла! Чив! У нее собственная

телекомпания! - И добавила грустно: - А я сижу дома, как кусок мяса, этот деньги

таскает, ноги целует. У него до меня

была жена-алкашка, так он на меня не нарадуется. Знаешь, а скучно мне, хоть все

есть. И сюда к вам охота. Давай завтра на

дачу махнем загорать, я тебе все-все расскажу, что со мной за эти годы было.

- Завтра не могу, у меня съемка и дочку забираю. Послезавтра часов с трех

до семи окошко. Давай пообедаем, я тебя

в клевое место отведу, - виновато сказала Александра.

- Ох, е-мое, ты прям как мой Чив, он так же разговаривает. Вы что тут,

себе уже тоже Америку устроили? -

надулась Галка.

- Не Америку, а еще хуже. - И тут ее как ударило током. Она совершенно

забыла о "Безухове", посланном за

горячим. Александра поискала глазами по залу, испугалась, пообещала Галке

вернуться через секунду и побежала кругами,

обследуя слои тусовки. Его не было.

И Александре показалось, что рухнуло что-то важное и налаженное. Она

подошла к столу, машинально отвечая кому-

то на дежурные сочувствия по поводу премии, выпила водки, хотя уже была хороша.

Ей страшно захотелось сесть на пол и

заплакать, и чтоб кто-то гладил по голове и утешал. И, полная решимости, она

вернулась к Галке.

- У твоего сотовый телефон есть? - спросила она подругу.

- Только я, сама тебе наберу, он через Америку звонит. - Галка по-хозяйски

достала из кармана Чива крохотный

телефон и набрала номер.

- Женя, - сказала Александра, когда трубку сняли, - привет.

- Привет, - ответил Евгений с нулевой интонацией.

- Я у тебя все забыла.

- Да, я в курсе.

- Скажи, куда завтра прислать водителя за этим?

- Не волнуйся, тебе с утра привезут на студию.

- Ты очень обиделся? - Как два бесконтактных каратиста, они ждали, кто

сделает лишнее движение.

- Все в порядке.

- А я напилась...

- Надеюсь, тебе весело.

- Было весело, а теперь грустно.

- Мне очень жаль.

- Ладно. Спокойной ночи.

- Спокойной ночи, - сказал он бесцветно, и через паузу: - Да,

постскриптум, тебя нашел господин с шашлыком из

осетрины?

- Не поняла, - ответила Александра, хотя все поняла и мгновенно

протрезвела.

- Некто позвонил по твоему телефону, и я еще не успел сказать мужское

"алло", как он заорал, что не может тебя

найти, не переживет, если ты ушла навсегда, и что шашлык из осетрины стынет, -

насмешливо изложил Евгений.

- Да это приятель, потерял меня в зале, думал, что телефон при мне, - с

глубоким равнодушием выдохнула

Александра.

- Хоть я, лопух, не понял, что сцена с билетами и охраной - чистая

постановка, но по интонации еще могу отличить

приятеля от связи. Но это не претензии, у нас ведь претензии в меню не входят.

Это констатация.

- По поводу билетов - клянусь честью, - ответила Александра, - да и какая

там связь? Разве что мобильная...

Целую тебя. Позвоню.

Сердце у нее почему-то колотилось, она полезла в ридикюль. Достала свежую

визитку и скомандовала Галке,

слушавшей с открытым ртом ее модуляции в трубку:

- Набирай следующего.

- Алло, это я... - сказала она с придыханием, - жду шашлык из осетрины. Я

тебя обыскалась.

- Где ты? Я все обегал, - нежно ответил незнакомец, - я тебе даже звонил,

но, видно, сигнал не прошел. Я тебя не

слышал.

- Сигнал прошел. Встань к главному выходу спиной.

- Встал.

- А теперь иди влево, я стою у четвертой колонны. Встретила институтскую

подругу, сейчас тебя познакомлю.

- И как ты меня ей представишь?

- Еще не знаю. Идешь?

- Иду.

- Сейчас придет, - сказала Александра Галке.

- Муж? - спросила та, пожирая подругу глазами.

- Трудно сказать... - честно ответила Александра.

- По-моему, ты живешь настоящей жизнью... - констатировала Галка

завистливо.

- Какой ужас, если это именно она и есть... - засмеялась Александра.

7.06.98.

КОНЕЦ

Мария АРБАТОВА - МОБИЛЬНЫЕ СВЯЗИ

Реклама на сайте