«Две женщины»

Мартина Коул Две женщины

ПРОЛОГ

Воздух в тюремном фургоне был горяч и влажен. Зной летнего дня, накаляя металлическую обшивку, превращал внутреннее пространство в подобие парилки. Сьюзен Далстон ощутила, как капля пота стекла вниз по ложбинке между грудей, щекоча кожу. Она устало опустила голову и закрыла лицо руками.

– Нельзя ли попить чего-нибудь холодненького? Хоть глоток?

Офицер тюремной охраны презрительно мотнула головой:

– Почти приехали. Подождешь.

Сьюзен наблюдала, как охранница нарочито медленно, словно желая продлить удовольствие, сделала большой глоток из банки с пепси-колой, а затем издевательски причмокнула губами. Подавив сильное желание дать наглой суке в морду, заключенная отвела глаза и стала смотреть в пол. Мордобой оказался бы гадине только на руку. Сьюзен Далстон была осужденной, а значит, в полной власти этой женщины. Подняв голову, она посмотрела охраннице прямо в глаза и усмехнулась.

– Чего смешного?

Сьюзен грустно покачала головой:

– Просто жалко мне тебя, бедняжку. В такую жару замурована в этой душегубке. Правда ведь, несправедливо? И потом еще тащиться обратно в Дарэм. Тяжелый денек, так ведь?

Офицер охраны кивнула:

– Да, но сегодня вечером я буду лежать в своей любимой кроватке, глядеть в ящик и ласкать шишечку моего муженька. А тебя что ждет? Мне хотя бы есть к чему стремиться.

«Душегубка» резко остановилась. У Сьюзен саднило кожу на запястьях. Сьюзен знала, что с нее вполне могли снять наручники, но не надеялась на такую милость. Дэнби была сволочная вертухайка, так все говорили. Сьюзен не желала унижаться перед ней, тем более что Дэнби все равно откажет и получит от этого огромное удовольствие.

Сьюзен мотала пожизненный срок за убийство и давно привыкла к мысли, что тюремщики должны быть именно такими тварями, как Дэнби. Они открыто наслаждались своей властью над заключенными. В какой-то степени Сьюзен понимала эту женщину. Болтали, что муженек у Дэнби большой ходок по женской части, дети-школьники плохо учатся, а дом, в котором они жили, за неуплату мог в любой момент перейти к другому хозяину.

Вертухаи сплетничали друг о друге почище заключенных.

Сьюзен понимала, что унижать окружающих служило своего рода отдушиной для бедолаги Дэнби. В конце концов, такова человеческая натура. Надо же Дэнби как-то тянуть лямку своей скотской жизни и зверской работы.

Фургон снова тронулся, и у Сьюзен вырвался вздох облегчения. В Лондоне уличное движение просто ужасное, особенно после полудня. Ее запихнули в фургон в пять тридцать утра, и с тех пор ей только один раз позволили сходить в туалет и перекусить. У Дэнби с собой был огромный пакет с едой, будто она собралась на пикник. Тюремщица жрала и пила от пуза, прекрасно зная, что Сьюзен не может поесть, скованная по рукам и ногам наручниками и кандалами.

Зарешеченное окошко приоткрылось, и грубый мужской голос протрубил из кабины:

– Почти на месте, девочки. Еще минут десять – и мы наконец сможем размяться.

Он оставил окошко открытым, и до Сьюзен донеслась мелодия песни Дэвида Боуи «Жизнь на Марсе». Закрыв глаза, она тяжко вздохнула.

Дэнби вперила в нее острый взгляд.

– Далстон! – внезапно шепотом позвала она. Открыв глаза, Сьюзен вовремя успела отвернуться – брызги пепси-колы, оставшейся на дне банки, едва не попали ей в лицо. Темная жидкость залила светлый арестантский комбинезон.

– Тебя не выпустят, не жди, уж я об этом позабочусь.

Опустив голову, Сьюзен снова стала смотреть в пол. Вскоре тюремный фургон остановился у главных ворот тюрьмы Холлоуэй. Минут пятнадцать ничего не происходило, но наконец дверь фургона открыли. Дэнби почти волоком вытащила заключенную из машины, и теперь Сьюзен стояла, подставив лицо свежему ветерку. Ее охватило чувство пустоты и безнадежности.

Мрачный фасад тюрьмы не предвещал ничего хорошего. Он говорил о том, что ожидало Сьюзен за стенами этого здания: прочно запертые двери, грохот железных запоров, лязг ключей. Такой будет ее жизнь отныне и навсегда.

Сьюзен провела в заключении уже два года и могла бы свыкнуться с тюремным существованием. Но неудачная апелляция – мимолетный луч надежды на освобождение, который мелькнул и потух, – оказалась для нее окончательным приговором. Только теперь она осознала с предельной ясностью, что ее ждет.

Сьюзен знала, что ей никогда не выйти на волю, если она не расскажет, как все было на самом деле. В то же время она знала, что никогда не сможет об этом рассказать. Она никогда и никому не сможет рассказать всей правды! Все происшедшее так страшно, так еще живо в ее памяти! Говорить об этом просто невозможно. Есть вещи, которые человек должен навсегда похоронить в своей душе.

Сьюзен горько улыбнулась, понимая нелепость своего положения.

Вновь прибывшую зарегистрировали. Передача ее с рук на руки прошла без сучка без задоринки. Дэнби упорно нашептывала принимавшей их тюремщице гадости про свою подопечную, но офицер тюрьмы Холлоуэй не удосужилась принять их к сведению. Ей приходилось выслушивать такое постоянно.

Прервав Дэнби на полуслове, она спокойно сказала: – Возвращайтесь в главный вестибюль. Вас отведут с другими сопровождающими в столовую. Дальше вам ходу нет.

Дверь захлопнулась перед носом Дэнби, и Сьюзен не могла не улыбнуться. Глядя на заключенную сквозь прочную решетку, Дэнби подмигнула ей:

– Я еще доберусь до тебя, Далстон.

– Скорее это я доберусь до вас, миссис Дэнби. Тюремщица освободила Сьюзен от наручников и кандалов, и та последовала за ней по пыльному коридору, растирая затекшие запястья.

– Сразу видно, что она из Дарэма, с севера. Все они там такие! Думают, что лучше нас, потому что у них тюрьма покруче нашей! Завели порядочек! Вся тюряга на ногах по двадцать три часа в сутки! Даже у мелких карманников нервы не выдерживают, не говоря уже об отпетых уголовниках.

Офицер охраны отомкнула ключом еще одну дверь.

– Ела?

Сьюзен отрицательно покачала головой:

– Нет, только рано утром. Но капля пепси мне все же перепала.

Она тихо засмеялась, но тюремщица осталась серьезной, не поняв смысла шутки.

– Живи тихо и будь попроще, Далстон. Мы тут все знаем про тебя и про разборку, которую ты устроила. Нам стало известно, что птичка того заслуживала и что ты вроде бы поступила по справедливости. Но здесь это для тебя не козырь. У нас и без того забот хватает, чтобы еще с тобой нянчиться. Понятно? Хочешь вздуть кого-то – делай это по-тихому, в своей собственной камере. Чтобы никто не видел. А не у всех на глазах. Поняла меня? А?

Сьюзен кивнула. Она уже не улыбалась.

– Имей в виду, тут на работах попадаются лесбиянки, и не все они заключенные. Будь поосторожней. Что бы ты ни делала – обдумывай каждый свой шаг и будь благоразумна. Это единственный совет, который я хочу тебе дать. Мы уже кое-что знаем о тебе – думаю, ты об этом догадываешься. То, как ты замочила своего муженька, жизнь твою здесь не облегчит. Будет тебе трудно, увидишь. Так что последуй моему совету, милая, будь скромницей, не балуй, и всем от этого будет только лучше.

В молчании они дошли до бокового корпуса. По мере их приближения шум и гам, производимый сотнями женских глоток, становился все сильнее и сильнее, пока и вовсе не сделался оглушительным.

Но мало того что у Сьюзен в ушах стоял страшный гомон, – ей в нос ударили сразу все запахи женской тюрьмы. Воняло переваренной капустой – обеденным блюдом заключенных, к этому примешивались еще более резкие запахи – пота, дешевого мыла и дезодорантов. В здании надрывалось радио, и женщины изо всех сил старались его перекричать. Сьюзен понимала, что все их внимание приковано к ней, как к новенькой. Она выпрямилась и прижала кулек с вещами к груди. Состав заключенных был обычным для любой женской тюрьмы: проститутки с самыми невероятными прическами и цветом волос, в ярком, вызывающем гриме, мелкие воровки – похитительницы кредитных карточек, торговки наркотиками с тяжелым взглядом и одутловатыми лицами. Тюрьма другая, а физиономии те же.

Сплошной мрак. Ничего хорошего тут ждать не приходилось.

Поднимаясь по лестнице, Сьюзен услышала громкий смех. На нее смотрела пара широко раскрытых прекрасных зеленых глаз. Их обладательница – изящная девушка, настоящая куколка – радушно улыбалась Сьюзен. Та чуть не ответила ей улыбкой, но сдержалась.

Офицер оттолкнула девушку:

– Она из детоубийц, Далстон. Ты ее берегись. С виду ангел, а сама хуже бешеной собаки. Выбросила своего ребенка с шестнадцатого этажа из окна квартиры на тротуар. Депрессия на почве развода. Когда-то она выйдет, но до тех пор мы хлебнем с ней горя.

Офицер охраны проводила Сьюзен до камеры и открыла дверь. Тюремщица вошла внутрь, и Сьюзен последовала за ней. Ее охватило дурное предчувствие. Никогда заранее не известно, с кем предстоит делить камеру, и, пока приспособишься, приходится несладко.

На верхней койке лежала Матильда Эндерби – женщина с темными глазами и копной безукоризненно причесанных каштановых волос. Она тут же села и одним быстрым взглядом смерила новенькую с головы до ног. Затем, повернувшись к тюремщице, спросила с вызовом:

– И вы поселяете эту вместе со мной?

Голос у нее был низкий, глубокий, чуть с хрипотцой, а выговор – как у дамы из приличного общества. Офицер охраны, не принимая такого тона, бросила ей жестко:

– Послушай, Эндерби, тут у нас не выбирают, кому с кем жить, милочка моя. Ты лишилась такого права в ту ночь, когда замочила своего муженька. Поскольку вы обе осуждены за убийство мужа, то думаю, между вами гораздо больше общего, чем тебе кажется на первый взгляд.

Тюремщица вышла и плотно закрыла за собой дверь. Сьюзен положила свою котомку на нижнюю койку и развязала ее. Первое, что она сделала, – достала фотокарточки детей и письма от них. Затем расправила то немногое, что у нее было из одежды, и уложила стопкой в пустой ящик небольшого шкафчика.

Матильда Эндерби следила за каждым ее движением. Закончив, Сьюзен улеглась на койку и стала рассматривать лица своих детей на фотокарточках. Особенно долгим и нежным взглядом она смотрела на самого маленького.

Матильда вышла из камеры и вскоре вернулась с двумя большими кружками чая. Она открыла пачку с леденцами и высыпала несколько штук на тумбочку, стоявшую рядом с койкой Сьюзен.

– Ты и в самом деле забила своего мужа?.. Перебив ее, Сьюзен язвительно продолжила:

– Нанеся сто пятьдесят два удара молотком по голове? Да, так и было. Я даже считала удары, чтобы меня ничто не отвлекало.

Матильда кивнула. Она словно окаменела, лицо ее сделалось неподвижным. Взгляд ее цепких глаз, мгновенно фиксировавший все, что происходило вокруг, остановился в какой-то одной ей видимой точке. Женщины помолчали.

– А что случилось с тобой?

Матильда криво улыбнулась:

– Ты что, не узнаешь меня? Я ведь была в центре внимания всей прессы. Скоро меня выпустят. Я пронзила его сердце одним ударом ножа. Негодяй заслужил такую кару после всех мук, которые мне довелось пережить из-за него.

В голосе Матильды слышалась горечь, когда она спросила Сьюзен:

– Почему ты это сделала?

Сьюзен пожала плечами:

– Сама не знаю.

– Ты знаешь, конечно, только не хочешь говорить.

Ближе к вечеру, когда гомон в тюрьме утих и дверь с лязгом заперли до утра, Сьюзен наконец осталась наедине со своими мыслями. Ночь за ночью она думала об одном и том же. Только в темноте она позволяла этим мыслям овладевать сознанием. Она думала о том, что совершила, но еще важнее для нее было понять, почему она это совершила.

Сьюзен знала: чтобы объяснить себе свои поступки, надо вернуться к воспоминаниям детства и юности. Это могло стать ключом к пониманию того, что случилось позже. Целых два года работавшие со Сьюзен психиатры упорно давили на нее, пытаясь найти мотив ее преступления. И в конце концов Сьюзен поняла, какой у нее был мотив и почему она сделала это со своим Барри.

КНИГА ПЕРВАЯ

Глава 1

Пробудившись, девочка потерла слипшиеся веки и прислушалась. В ночной тишине раздавалось только тихое посапывание сестры. Постель была теплая и мягкая. Сьюзен прижалась к сестре, и они лежали рядышком, близко-близко друг к другу. Сон опять сморил ее.

Их разбудил резкий звук – что-то в доме грохнуло.

Сьюзен поняла, что спала она недолго, – у нее еще не онемела рука, как обычно бывало, когда она спала всю ночь, обвив руками худенькое тельце сестрички.

Отец орал во всю глотку.

– Старый дурак! – хихикнула Дэбби. – Лучше бы дрых, чем орал.

Сьюзен тоже рассмеялась.

Родители ссорились и дрались уже второй день подряд. И все из-за того, что мать нанялась на работу в местный паб. Отец был уверен, что она работала там только потому, что завела шашни с владельцем паба.

Он будто чуял, когда у жены заводился любовник, и почти всегда оказывался прав.

Оттого девчонки и веселились. Одной исполнилось девять, другой восемь, они уже знали счет, и их забавляло, что папаша до сих пор не мог подсчитать, сколько у мамы было любовников. Но они притихли, когда услышали звук удара и вслед за этим по застеленному линолеумом коридору застучали мамины каблуки.

– Жирный ублюдок! Дождешься, я насажу твою тушу на нож!

– Как же, насадишь! Это тебя насаживают на стручок все, кому не лень! Ты только на то и годишься, мразь.

Битва на самом деле только начиналась. Раздался глухой стук, и девочки догадались, что это отец приложил их мать головой о стену. Они зажмурились.

– Иди ты, Сью. В прошлый раз я вставала.

Сев в кровати, девочка помотала головой:

– Ни за что. Ты же знаешь, он меня ненавидит. Знаешь ведь.

Громкая возня и звуки ударов подсказали им, что драка переместилась в тесную прихожую.

– Так. Новая лампа – вдребезги. Сейчас у мамаши совсем съедет крыша.

Дэбби оказалась права. Джун Макнамара завопила пронзительным голосом:

– Ты, подонок! Грязный ублюдок! Тебе все тут надо разрушить, да?

Битва разгоралась, и сестры знали, что в этот момент происходило: мать яростно защищала свое добро, а отец, насмехаясь, орал: «Отдавай, корова блудливая, а ну отдавай!» Он хохотал, что еще больше распаляло ярость Джун. А отцу только этого и надо было.

Девочки сидели с широко раскрытыми глазами, замерев в кровати. Они наперед знали, что будет дальше: Джоуи Макнамара примется всерьез молотить свою жену чем попало, наставит ей синяков и, может быть, даже поломает кости.

Дэбби спрыгнула с кровати. В свои девять лет она уже была не по возрасту высокой девочкой, и к тому же прехорошенькой. Среди окрестных убогих домишек и царившей в округе нищеты она казалась слишком красивой, созданной для другой жизни. С опаской приоткрыв дверь спальни, Дэбби нерешительно шагнула в коридор.

Джун лежала на полу в гостиной, лицо превратилось в кровавое месиво. Муж, нависнув над ней, прерывисто, со свистом, дыша, рвал ее волосы. Сьюзен в страхе спряталась за сестрой. Но в это время стали барабанить в дверь – приехала полиция, и девочки вздохнули с облегчением.

– Ну-ка, Джоуи, открывай, приятель! Мы знаем, что ты дома!

Сьюзен побежала в прихожую и открыла дверь. Оттолкнув девочку, чтобы не путалась под ногами, в дом ворвался сержант Симпсон и с ним еще двое полицейских. Девочка видела, как они с трудом оторвали папашу от матери. При этом Джоуи лягался, норовя попасть жене ногой по голове, но постоянно промахивался.

– Остынь, парень. Ты уже и так подпадаешь под две статьи! Мало тебе? Хочешь заработать статью за нападение на полицейских?

– Она шлюха… Старая шлюха! Трахается с хозяином «Виктори», да будет вам известно. А сам он черный, как головешка, и яйца у него черные… У, дрянь!

Он опять попытался накинуться на жену.

– Делает из меня посмешище, все про это знают… Джун вырвало на махровый коврик с оранжево-желтыми цветами, и у одного из полицейских, самого молодого, тоже начались спазмы.

– Пошли, Джоуи. Посидишь ночь, утром разберемся. Проспись и остынь, приятель.

Джоуи кивнул, но, когда полицейские стали выводить его из комнаты, неожиданно попятился и с размаху опустил каблук ботинка на руку жены.

Джун завизжала. Вскочив с пола, она набросилась на мужа. Девочки широко открытыми, испуганными глазами наблюдали эту сцену. Сержант Симпсон глянул на Сьюзен и, пожав плечами, посоветовал:

– Беги к бабушке, одна нога здесь, другая там. Сообщи, с каким счетом закончилась встреча, и скажи, чтобы шла сюда. Твою маму надо отвезти в больницу, он ей вышиб все мозги.

Кивнув, Сьюзен пошла в детскую, натянула брючки и надела старое пальтишко. Вот так всегда. Самая паршивая работа доставалась ей, и все из-за того, что она была крупнее Дэбби и не такая хорошенькая. И еще потому, что все считали ее старшей сестрой, а на самом деле она была младшая.

Вернувшись в гостиную, Сьюзен увидела, что мать сидит на диване, прижав к груди покалеченную руку, и гладит ее другой рукой, а Дэбби, обняв мать за плечи, пытается ее успокоить. Но вдруг Джун резко высвободилась из объятий дочери и тяжело вздохнула.

«И когда только Дэбби научится не лезть к людям в неподходящее время?» – подумала Сьюзен. Незаметно выскользнув из дома, она быстро пошла по Коммершиал-роуд в ту сторону, где жила Айви Макнамара. Было четыре часа утра. Бабушка вряд ли обрадуется тому, что ей придется вылезать из теплой кровати в такую рань, и, честно говоря, трудно упрекать ее за это, размышляла Сьюзен.

Пока она добиралась до бабушкиного дома, у нее окоченели ноги. Девочка тихо постучала в дверь. Переминаясь с ноги на ногу в ожидании, она уже точно знала, что бабушка сейчас поднимет крик.

«Кого это принесло посреди ночи!»

Сьюзен не любила свою бабушку со стороны отца. Никто ее не любил. Айви Макнамара – зловредная, вздорная, горластая старая сука. Так говорили о ней люди, и это еще самые мягкие их слова.

Дверь распахнулась, и перед внучкой предстала бабушка во всей своей красе. Голову ее наподобие защитного шлема плотно покрывали ярко-желтые бигуди. В углах беззубого рта пузырилась слюна, изборожденное глубокими морщинами лицо было заспано. Грязные ногти на немытых руках напоминали когти хищной птицы. Чистоплотность никогда не входила в число достоинств Айви. Ей было всего пятьдесят семь лет.

– Ладно, входи, только быстрей. Ты выпускаешь все тепло из дома!

Сьюзен прошла за ней в спальню. Айви достала из шкафа старую меховую шубу и надела ее.

– Поищи мои зубы, не могу же я идти без них. Пошарив глазами вокруг, девочка увидела зубы в стакане на столике у кровати.

– Вот они, ба.

Айви впихнула их в рот. Мгновенно лицо ее помолодело, впалые щеки и рот разгладились.

– Ну, что на этот раз?

– Полиция увезла папку. Он колотил мамку.

Айви расхохоталась и одновременно громко пукнула.

– Прознал про нее и про черномазого из «Виктори»? Из-за этого?

Сьюзен кивнула.

– Чертова шлюха, вот она кто! Не знаю, зачем он на ней женился, а ведь я ему говорила – не женись, только он и слышать не хотел. До того ему хотелось ее поиметь, эту самую шикарную подстилку в наших краях. Увидишь, ты потом проклянешь день, в который ее отгулял, сказала я ему тогда. Так и вышло.

Сьюзен привычно выключила слух. Бабушка начала ругать ее маму последними словами. Девочка слышала это много раз, такие сцены то и дело повторялись. Айви продолжала поносить сноху, а внучка терпеливо стояла в дверях спальни и следила за сборами. Айви натянула на ноги чулки, поверх них – носки, а затем влезла в короткие теплые сапоги с меховой оторочкой. Ансамбль дополнила огромная вязаная шляпа. Прихватив безразмерную кожаную сумку, битком набитую всякой всячиной – от старых пайковых книжек для неимущих и свидетельств о рождении детей до рекламок льготных товаров, – Айви кивнула внучке, давая понять, что она готова.

Не глотнув даже теплого чая, в плохоньком пальтишке, без теплого свитера и шарфа, под пронизывающим ветром Сьюзен возвращалась домой по зимним улицам Лондона.

Дома Дэбби, вскипятив воду, заваривала чай. Лицо матери было страшно разбито, и девочки старались на нее не смотреть. Бабушка Макнамара тут же принялась за дело, и сестрички совсем сникли. Крепко схватив сноху двумя руками за лицо, чтобы осмотреть повреждения, она не церемонясь повернула ее голову в одну сторону, потом в другую и заключила:

– Ничего, не сдохнешь! Даже если он когда-нибудь тебя пришибет, кто его за это осудит? Кругом только и разговоров что про тебя и черномазого из паба.

Девочки переглянулись и состроили гримасы. Мистер Омомуру, как они его называли, был такой хороший. Он угощал их лимонадом и хрустящим печеньем и так смешно рассказывал об Африке и о своей семье.

Джун смыла кровь с лица. Вид у нее был уже не такой страшный, но лицо опухшее и в синяках. Встав с дивана, она, пошатываясь, подошла к подоконнику, где стояло зеркало, прислоненное к оконной раме, и, взглянув на себя, застонала:

– Скот проклятый! Смотрите, что он со мной сделал!

Айви хрипло захохотала:

– Вряд ли ты кому понравишься с этаким мурлом! Все равно Джоуи пришибет тебя, когда выйдет.

Казалось, эта мысль доставляла ей особое удовольствие. Джун, подкрепившись чаем с бренди, не осталась в долгу перед свекровью и накинулась на нее:

– Да заткнись ты, старая дырявая лоханка!

Рука ее страшно распухла, сделавшись чуть ли не втрое больше. Сьюзен налила в таз холодной, почти ледяной воды, и мать с тяжким вздохом опустила туда руку.

– Так получше. По-моему, тебе пора уматывать, Айви, как считаешь? Или ты собираешься околачиваться здесь, пока не выпустят из кутузки твоего милого сыночка, чтобы досмотреть представление до конца?

Айви заткнулась. Она знала, что перегнула палку. Джун вполне могла выкинуть ее из дома, и старуха решила немного помолчать. Ей вовсе не хотелось пропустить момент, когда ее сынок вернется домой. В противном случае что она расскажет подружкам во время игры в бинго?

* * *

Чуть позже в прихожей тесной квартирки раздался громкий женский голос:

– Ты дома, Джуни?

Мод Грэнгер вошла в кухню и, заметив Айви, кивнула ей.

– Видела старину Билла, когда он забирал твоего. Срам, как твой муженек с тобой обращается. Гляди, как он тебя отделал! Во что превратилось лицо!

Джун снова поставила чайник на плиту и поморщилась – рука сильно болела.

– Он скоро вернется – обычно их выталкивают после полудня, и все начнется сначала. Он уверен, что я кручу любовь. Как всегда.

– И как всегда, это правда, – ввернула Айви.

Джун посмотрела на нее и тяжело вздохнула: она старалась держать себя в руках.

– Я не кручу любовь. Ты что, не знаешь? Человек платит мне за работу, Айви, а без этих денег мы бы не прожили, потому что твой дорогой сын пропивает все, что заводится в доме. Усвой это своей чертовой башкой!

Джун сразу же пожалела, что так откровенно высказалась при Мод, у которой был длинный язык. Она знала, что ее слова в тот же день станут известны всей округе.

Вытаращив на Джун глаза, Мод ахнула:

– Ой, Джуни, ты одна, бедняжка, стараешься, на тебе все держится.

Айви передразнила ее:

– Одна на всех, такая хорошая. Да, Джуни? Мой сынок плеснет тебе в глаза кипятком, когда я перескажу ему, что ты тут говорила.

Джун села у кухонного стола. Ей хотелось плакать. Ее лицо было обезображено, оно распухло и почернело от синяков. Сколько еще недель пройдет, пока ее внешность хотя бы отчасти восстановится, пока она станет похожа на себя. Рука продолжала болеть, а спина ныла так, словно вот-вот переломится пополам. Все тело саднило. Но Джун привыкла к этому. Гораздо больше ее тревожило другое: она знала, что ее муж на сей раз долго терпеть не будет. А ей, что ни говори, нравился ее новый любовник. Он был симпатичный, нежный, добрый и обращался с ней с уважением. Кроме того, он был щедр.

Джун годами подрабатывала проституцией по ночам, как большинство ее соседок. С этого они жили, это был их основной доход. Детям новые ботинки надо покупать? Надо! Ну и шли на панель, на какое-то другое занятие у них не хватало мозгов.

Но про такое дело не стоило трепаться, тем более при Мод. Пусть она поищет темы для сплетен на церковном собрании или где-нибудь еще.

Тут в кухню вошли девочки. Их бабушка продолжала говорить гадости. По словам Айви выходило, что Джун – плохая жена и мать и вообще никудышная женщина. Сьюзен попросила у матери разрешения пойти на улицу поиграть.

Но Джун не успела ответить: кто-то сильно застучал во входную дверь – так, что казалось, она вот-вот сорвется с петель.

Джун вздохнула.

– Погляди, кто там, ладно? – попросила она дочку. Открыв дверь, Сьюзен увидела перед собой огромного темнокожего мужчину.

Он ласково ей улыбнулся:

– Мама дома?

Сьюзен смешалась. Ей нравился этот дядя, он был такой добрый. Но она понимала, что для бабушки его приход все равно что красная тряпка для быка.

В это мгновение Дэбби вбежала с криком на кухню:

– Мам, там этот черный пришел, он стоит за дверью! Джун возвела глаза к потолку и подавила в себе желание взвыть от отчаяния. Ну почему судьба так несправедлива к ней? С трудом поднявшись со стула, она сказала:

– Помолчи, Моди, а то пропустишь самое интересное. Сердце бешено колотилось в груди, когда она выходила из кухни. Джейкоб Омомуру отличался добротой, она это знала, и оттого ей было еще труднее. Муж мог запросто убить ее из-за Джейкоба. Будь у нее побольше мозгов, она сбежала бы с любовником. Но знала, что не сделает этого. Она боялась жизни, боялась столкнуться с ней лицом к лицу. Джоуи стал бы преследовать ее, и всем пришел бы конец.

Джейкоб стоял на пороге не смущаясь, на глазах у всех соседей. На нем был темно-синий костюм и в тон ему рубашка и галстук. Прекрасные густые вьющиеся волосы, которые так нравились Джун, были коротко подстрижены. Его большие миндалевидные черные глаза смотрели на Джун с мольбой. Джейкоб Омомуру любил ее, и, сознавая это, Джун втайне чувствовала себя счастливой женщиной. Но жизнь ее уже сложилась как сложилась, и она не могла ничего изменить.

Увидев, какое у нее лицо, Джейкоб притянул ее к себе и стал утешать. Джун зажмурилась. Она ощущала тонкий запах сандалового мыла и дорогих сигарет. Но в это время к двери приблизилась свекровь, и Джун вырвалась из объятий любовника.

Лицо Айви побелело от ярости, рот, готовый изрыгать ругательства, злобно ощерился.

– Оставь ее в покое, черномазый ублюдок! Мой мальчик перережет тебе глотку, когда узнает, что ты здесь был!

Джейкоб, огромный, внушительный, возвышался над головами взбудораженных женщин и девочек. Мод от возбуждения чуть не подпустила в трусики. «Это куда интереснее, чем бывает по телику», – расскажет она позже в тот же день, напрашиваясь на чашку чая и сигаретку поочередно ко всем соседкам.

– Пойдем со мной, Джун. Уйдем отсюда, любимая. Я сумею позаботиться о тебе и твоих дочках.

Джун посмотрела в его красивое лицо и покачала головой.

– Нет, уходи, Джейкоб. Скоро вернется Джоуи, и, если он застанет тебя здесь, он устроит кошмар, – произнесла Джун безучастно, словно не испытывала к Джейкобу никаких чувств.

Джейкоб умоляющими глазами смотрел в лицо своей любимой. Он знал, какой репутацией пользовалась Джун Макнамара. Это ни для кого не являлось секретом. «Почти шлюха» – так говорили про Джун, и это «почти» было чем-то вроде ее клички среди обитателей Ист-Энда. Но в том и состояло ее единственное достоинство, и Джун им пользовалась. «Золотая жила, – так называли некоторые женщины определенную часть своего тела, Джейкоб не раз сам это слышал. Но он любил большие тяжелые груди Джун и приятное влажное местечко у нее между ног.

Он понимал, что у них нет будущего. Шел 1960 год, и брак между негром и белой женщиной был практически невозможен. Но Джун дала ему то, чего он никак не ожидал встретить в холодном Лондоне. Она подарила ему минуты счастья. Работать в «Виктори» ему было нелегко. Он глотал оскорбления белых посетителей, которые делали вид, что шутят, принимал их деньги, но всегда чувствовал, что ходит по лезвию ножа. Огромный рост и физическая сила да прирожденная осторожность пока спасали его.

Джун теснила его к ступенькам крыльца, а свекровь вопила во весь голос, стараясь, чтобы все соседи услышали ее и выскочили на улицу.

Джун не выдержала и закричала:

– Заткнись, старая кошелка! Закрой пасть и убери отсюда свою задницу!

Повернувшись к любовнику, Джун опять стала умолять:

– Уходи, прошу тебя. Ты только все портишь. Он растерзает меня, когда узнает, что ты здесь был. Уходи, оставь меня в покое!

От волнения она охрипла. Джейкоб чувствовал, что все кончено, и у него упало сердце. Он проиграл битву, – да нет, он проиграл войну. Он посмотрел в ее изувеченное лицо:

– Ты дурочка, Джун. Я предлагаю тебе путь к спасению, я предлагаю тебе другую жизнь.

Джун вызывающе захохотала:

– У меня своя жизнь, Джейкоб, и на хрен мне ты и такие, как ты.

Она поняла, что ранила его, и уже ласковей закончила шепотом:

– Лучше давай все забудем, давай забудем.

Джейкоб хотел еще что-то сказать, но в этот момент свекровь выкинула проделку в своем духе, окатив их холодной водой из ведра. Айви добилась своего – соседи высыпали на улицу. Скоро появится ее сынок – вот тогда она покуражится на славу. Даже если Джун вышвырнет ее сейчас из дома, то будет где пристроиться в ожидании сыночка – любая из соседок с радостью позовет к себе и угостит чашечкой чая.

Джун, как разъяренная кошка, бросилась на свекровь:

– Ах ты, старая сука! Ты что делаешь?

Та побежала назад, в дом, Джун за ней. Невестка гоняла свекровь по тесной комнате, та же визжала от страха на потеху соседям, которые умирали со смеху. «Если старуха подохнет, всем станет только легче», – думала Джун. Девочки словно завороженные смотрели, как их мать отвешивала Айви звонкие оплеухи, а та в ответ пыталась вцепиться невестке в волосы.

– Потаскуха! Сынок размажет тебя по стенке, когда я ему все расскажу. Снюхалась с черномазым! Да ты хуже портовых девок, с любым ляжешь. Они на негров не бросаются – не то что ты!

Схватив свекровь за волосы, Джун проволокла ее по комнате и швырнула в кресло у телевизора.

– Он приличный человек! – закричала Джун. – Слишком даже хорош для таких, как я! Была бы я капельку поумней, убежала бы к нему, уж точно убежала бы. Но я знаю, что ни ты, ни твой мерзкий сын не дадите мне житья ни на минуту! Твой сынок все у меня отнял, все. Посмотри, как мы живем, в какой ужасной нищете! Поклонись себе в ножки, ведь это твоя работа, Айви! Славно ты воспитала своих сынков, ничего не скажешь! Дома шаром покати! Еще хуже, чем у тебя!

Измотанные от непрерывного крика и беготни, женщины на мгновение затихли. В комнате наступила тишина. Они враждебно смотрели друг на друга.

– Может, налить вам по чашечке чаю? – предложила Мод.

Джун рявкнула в ответ:

– Отвали, Моди! Мало тебе того, что ты тут сегодня увидела? Иди домой и займись своими детьми. Не переживай, все услышишь через стенку, как обычно.

– Я налью тебе чаю, мам, – тихо проговорила Сьюзен. Джун грустно посмотрела дочери в глаза.

– И капну туда виски, ладно? – добавила дочь. – Чтобы у тебя в голове прояснилось, хорошо?

Закрыв за Мод дверь, Сьюзен поставила на плиту чайник. Через пять минут она принесла две кружки горячего чая, одну – маме, другую – бабушке.

Обе женщины тяжело переживали скандал, но не желали сознаться в этом. Джоуи вот-вот вернется, и женщины его ждали. В каком он будет настроении? Никто не знал. Все зависело от его настроения. Вот он смеется, а через минуту – уже в ярости и начинается драка.

Стояла такая тишина, что было слышно, как тикают часы на кухне.

Глава 2

Час спустя щелкнул замок – Джоуи открывал своим ключом дверь. Айви шепнула невестке:

– Только не заводи его, ладно? Соглашайся со всем и не спорь. Что бы он ни говорил, соглашайся.

Джун ей не ответила. Джоуи спокойно вошел в дом. Его смуглое лицо было непроницаемо и ничего не выражало. Приподняв Дэбби, он поцеловал ее.

– Как моя любимая девочка? А?

Дэбби прижалась к нему и тоже поцеловала. Сьюзен наблюдала за отцом. Подмигнув ей, он прошел на кухню. Увидев мать, он проговорил:

– Привет, мам. Прибежала подлить масла в огонь?

Айви сидела как каменная, плотно сжав рот. Джоуи перевел взгляд на Джун. Он вгляделся в ее разбитое лицо и посмотрел на искалеченную руку, затем недоуменно заморгал глазами:

– Что это с тобой, Джун? Никак налетела на автобус, милая моя? Ну и вид у тебя, детка!

Никто не проронил ни слова.

В этом был весь Джоуи. Ни одна из его женщин не могла предугадать, каким он предстанет перед ней. Ему доставляло удовольствие поражать их сменой настроения. Вот и теперь Джун не знала, как он будет себя вести – всыплет ли как следует, или простит и заведет по новой старую песню про любовь. Джоуи любил эту игру.

Глаза Айви зажглись от волнения. Что-то сейчас будет? Похоже, сын выбрал второй вариант. Как раз то, чего она от него ждала! Внезапно как будто вернулась ее молодость, а в Джоуи она на мгновение увидела его отца.

Вот это был мужчина! Их сын, тоже Джоуи, точная копия своего отца!

Сьюзен снова поставила чайник на плиту, стараясь не шуметь. Посторонние звуки в такой момент могли наделать беды. Отец ухмыльнулся ей:

– Хорошая девочка. Налей старому папке чайку. Пожалей его, ведь мамка так его обидела.

Снова никто ему не ответил.

Джоуи по очереди окинул взглядом всех домочадцев, чувствуя их напряжение, волнение и страх и наслаждаясь моментом. Усевшись у кухонного стола, отец семейства закурил сигарету и глубоко затянулся.

– Думаю, чашка чаю и сэндвич с яйцом поправят мое здоровье, и я буду как огурчик.

Девочки радостно заулыбались. Папа говорил спокойным голосом, значит, беда миновала. Он про все забудет, теперь можно не беспокоиться.

– Ну а как перекушу, пойду и пристрелю черномазого. По дороге домой я забежал в оружейную лавку и купил для такого случая небольшой револьвер. Только отстрелю ему яйца – и сразу домой, обедать.

Джоуи вынул из кармана куртки револьвер – он был большой, блестящий, грозный на вид. Девочки смотрели на отца круглыми от ужаса глазами. Айви побледнела, а Джун вжалась в стул, на котором сидела.

– Не дури, Джоуи. Тебя закатают по-настоящему, и ты уже не выкрутишься!

Джоуи до этого момента явно о последствиях не думал, но тут в его маленьких поросячьих глазках вспыхнул огонек.

– Бояться буду потом. Черномазый – покойник, говорю тебе.

Никто не произнес больше ни слова.

– Я много дерьма наелся с тобой, Джун, но гребаный черномазый – это уж слишком. Черная волосатая задница – вот чего ты хочешь? Тебе разонравился наш брат с белой кожей? Наелась беленького? Захотелось черненького пирожка?

Он ласково поглаживал барабан револьвера и вдруг приставил дуло к шее Джун. Она ощутила холодный металл под подбородком и закрыла глаза. В кухне воцарилось страшное напряжение. Джоуи и в самом деле намеревался застрелить жену. Другое дело, что потом он заливался бы слезами, раскаивался, строил бы из себя опозоренного несчастного мужа, обманутого своей блудливой женой, имевшей слабость к неграм.

Все затаив дыхание смотрели на револьвер. Подойдя к отцу, Сьюзен ласково обняла его:

– Не убивай мамку. Я в среду буду играть архангела Гавриила в школьном спектакле.

Джоуи долго смотрел в лицо дочери. Его ли она? От него ли хоть одна из дочек? Лучше вообще не копаться в этом, не стоит задумываться. Зато у него есть золотая девочка, его Дебора, старшенькая. К ней он испытывал особое чувство.

Главным образом потому, что она была такая же эгоистка, как он, и такая же лентяйка. Каждому родителю приятно видеть себя в своем ребенке, и чем больше собственных недостатков замечают они в своих отпрысках, тем сильнее их любят. Такова человеческая натура.

А Дебору сейчас больше волновало, что будет с ней, если папа застрелит маму, а не то, что Джун грозила опасность, смертельная опасность, исходившая от человека, который не понимал, что жизнь дана не для того, чтобы только брать, а для того, чтобы давать и любить. И уж тем более не для того, чтобы заставлять всех кругом плясать под свою дудку.

Джоуи был слабаком. Он любил скандалить, хамить, задираться, полагая, что при этом выглядит настоящим мужчиной. Временами он ненавидел Джун и Сьюзен, чувствуя, что они видят его насквозь и отлично понимают, какой на самом деле он раздолбай, вздорный и никчемный.

Нет, он не застрелит негра. Он застрелит свою жену Джун, потому что соседи будут на его стороне. А мнением соседей Джоуи всегда дорожил. Он никогда не задумывался, что за пределами этого района есть другой мир, населенный другими, незнакомыми людьми, для которых его имя ровным счетом ничего не значит.

Людям, подобным Джоуи, нравится быть окунем среди плотвы. Его побаивались и старались обходить стороной. В пабах угощали бесплатно. Старые шлюхи и местные пьянчужки пресмыкались перед ним, и это льстило его самолюбию. Но Джун, его Джун, по-прежнему смотрела на него пустыми, холодными глазами, а за спиной просто насмехалась над ним. Она-то знала, что он трус, болтун и жалкий врунишка.

Жена была его ахиллесовой пятой, поскольку в глубине души он ее любил, любил сильно, и не мог забыть, что раньше она тоже любила его. Можно даже сказать, обожала. Пока не поняла, что он из себя представляет.

Он взвел курок – резкий металлический звук нарушил гробовую тишину на кухне. Джун шумно сглотнула слюну. Ее голос звучал бесстрастно, когда она обратилась к мужу:

– Ну, давай Джоуи! Кончай меня, эта дурацкая история мне надоела.

Он глянул в ее изуродованное лицо, все вспухшее, в сплошных синяках. Любая другая на неделю улеглась бы в больницу, подумал он. Слезы чуть не навернулись ему на глаза. Он только что хотел выстрелом снести ей башку. Но этот момент миновал.

Джун медленно поднялась и принялась заваривать чай. В эту минуту Джоуи ненавидел чай.

– Приготовлю тебе завтрак, а потом ты можешь помыться, – сказала Джун.

Джоуи смотрел на жену не отрываясь и все еще целился в нее, но уже ниже, в грудь. Джун горько усмехнулась:

– Валяй, Джоуи. Все равно ты когда-нибудь меня прикончишь. Почему не сейчас, когда мне все по хрену?

Сьюзен осторожно взяла револьвер из рук отца. Дэбби прижалась к бабушке, спрятав голову у нее на груди. Айви сидела с застывшим, побелевшим лицом. Ее пугало не то, что сын того и гляди застрелит жену, – она боялась, что ее положение пошатнется. Джоуи внушал страх, и это позволяло ей быть зловредной старой стервой, каковой она и являлась. Люди терпели старуху только потому, что не желали иметь дело с ее сыном.

Сьюзен отнесла револьвер в туалет и бросила его в унитаз. В каком-то фильме, который она однажды видела, револьвер погрузили в воду, чтобы он не стрелял. Она надеялась, что это не выдумка. Когда оружие оказалось в воде, курок непроизвольно спустился, но выстрела не последовало. Девочка с облегчением вздохнула. Револьвер даже не был заряжен. Отец просто мотал им нервы. Что им пришлось пережить!

Опустив крышку унитаза, она вернулась на кухню. Дэбби уже перебралась на колени к отцу, а бабушка наливала ему виски в большой стакан. Напряжение спало, и в кухне царили добродушие и мир. Сьюзен накинула пальтишко, натянула ботинки и выскользнула из дома. Ей предстояло на следующей неделе играть архангела Гавриила в школьном спектакле, а костюма у нее не было. Учительница сделала только крылья, и Сьюзен пообещала ей, что сама сошьет костюм ангела.

Ей требовалась самая обыкновенная простыня…

Спускаясь с крыльца на улицу, она присмотрела в стороне белье, которое кто-то вывесил сушиться на сухом морозном воздухе. Среди прочих предметов присутствовало как раз то, что нужно, – чистая, ослепительно белая, накрахмаленная простыня.

Сьюзен улыбнулась. Весь день она караулила простыню и боялась, что ее унесут. Но вот стемнело, и девочка быстро сорвала простыню с веревки и спрятала под пальто. Убедившись, что ее никто не засек, она вихрем помчалась домой.

Дома по-прежнему все было безоблачно. Мама сидела на коленях у отца, который развалился на кушетке, бабушка ушла, а Дэбби валялась на кровати, потому что ей пришлось без Сьюзен кипятить чай и делать бутерброды.

– Что это у тебя под пальто? – громко спросила Дэбби и попыталась вырвать простыню из-за пазухи у сестры. Сьюзен с силой ее оттолкнула:

– Отвали, Дэбби, это мое.

Дэбби побежала в гостиную и капризным визгливым голосом закричала:

– Мама, папа, наша Сью украла чью-то простыню с бельевой веревки. Она у нее под пальто. Я сама видела. Она мне ее не дает.

Джоуи посмотрел на дочерей.

– Что это у тебя там, Сью? – равнодушно спросил он.

– Я сперла простыню, пап. Мне надо сделать костюм ангела для школьного спектакля. Я же говорила, что буду играть архангела Гавриила.

– Ангелы должны быть симпатичными на вид, мне так всегда казалось. Что, у них в школе нет хорошеньких девочек?

Сьюзен ему не ответила.

– Чья эта простыня?

Сьюзен пожала плечами. Джун вздохнула:

– Оставь ее в покое, ну сперла и сперла. Теперь простыня ее. – Она улыбнулась дочери: – Отправляйся к себе в комнату. Я приду и сделаю тебе тогу, как у римлян. Получится совсем как костюм ангела, детка.

Сьюзен улыбнулась:

– Спасибо, мам.

Лежа в постели, она мечтала, как будет изображать ангела, пусть даже некрасивого. Ведь не приходит же все сразу, рассуждала она про себя. Ей достаточно того, что уже есть. Не надо желать невозможного.

Глава 3

Сьюзен Макнамара заливалась смехом, и мисс Каслтон, учительница, которая вела класс, наблюдая за ней, поражалась перемене, вдруг происшедшей в угрюмой, молчаливой тринадцатилетней девочке. Такой она ее еще никогда не видела.

Наступило Рождество, и ученикам показывали мультяшки. Сначала они смотрели сказку про Снегурочку, а потом про Тома и Джерри. Все дети смеялись, но только Сьюзен привлекла внимание учительницы. Впервые ее лицо выражало искреннее удовольствие. Девочка просто сияла.

Сьюзен имела такой несчастный, тревожный вид, словно постоянно ожидала чего-то недоброго. Складывалось впечатление, будто она с самого утра занималась одним серьезным делом: ждала. Чего она ждала? Карен Каслтон постоянно задавала себе этот вопрос. Всякий раз, когда открывалась дверь в класс, Сьюзен поворачивала голову, и в глазах ее читались испуг и ожидание. Особенно последнее время. Последние несколько недель она была еще молчаливей, почти ни с кем не разговаривала. И вдруг сегодня она оживилась.

Может, причина кроется в приближении рождественских каникул, которые внесут разнообразие в скучную школьную жизнь. Обычно нелюдимая, замкнутая, Сьюзен проводила целые дни в библиотеке, читала книги, слушала музыку. Библиотекарша, несколько мужеподобная женщина по имени Глория Дэнджерфилд, считала девочку усердной ученицей, которой трудно дается учение.

Учителя полагали, что Сьюзен любит проводить время с книгами из-за своей нелюдимости. Никому другому ученику не пришло бы в голову и на пушечный выстрел приблизиться к библиотеке, разве что в наказание или под угрозой заработать плохую оценку. Для Сьюзен же библиотека служила надежным убежищем, где можно спрятаться, пересидеть какое-то время, чтобы не идти после уроков домой.

Карен Каслтон была не очень молода, довольно красива, хотя выглядела чересчур суровой. Чувствовалось, что она гордится своим хорошим воспитанием и образованием, полученным в престижном учебном заведении. Поэтому средняя школа, в которой ей приходилось работать, стала для нее настоящей камерой пыток. Раньше она даже представить себе не могла, что дети могут нецензурно выражаться, не видя в этом ничего неприличного: такие слова восполняли скудость их языка. Она также не могла себе представить, что, справедливо отчитав ученицу, рискует оказаться лицом к лицу со здоровенной теткой, у которой огромные кулаки и которая угрожает свернуть ей шею. Неожиданным открытием для Карен оказалось и то, что усвоение простого материала для большинства учеников было равносильно восхождению на горную вершину.

В свою очередь, мисс Каслтон тоже кое-чему училась и пыталась убедить себя, что работа в школе ей идет на пользу. Испытать иную жизнь, попробовать ее на вкус – в этом состояло некоторое разнообразие. Когда-нибудь она опишет свои ощущения в книге, ведь ее мечта – стать писательницей. К тому времени она, как положено, обзаведется парой ребятишек, домом и пушистой собачкой. А пока она наблюдает жизнь Ист-Энда и его непонятных обитателей. Девочкам здесь внушали, что их удел – материнство и замужество (не важно, в каком порядке это получится), а мальчикам – что работа на фабрике или на складе составляет все их будущее.

Ничего не скажешь, тоскливое существование.

Мисс Каслтон смотрела на учениц своего класса, девочек тринадцати лет, и инстинктивно чувствовала, что большинство из них уже приобрели некоторый сексуальный опыт. Они красились, курили и могли выпить сидру, если у них водились деньги, – на выпивку они тратили легко.

Пока ученицы укладывали свои скудные пожитки в потертые портфели, учительница наблюдала, как Сьюзен Макнамара убирала с парты полученные ею поздравительные открытки. Сама она никому открыток не подарила.

Мисс Каслтон знала, что семья девочки жила бедно даже по стандартам Ист-Энда. Ее мать была замужем за местным хулиганом, слывшим отпетым негодяем, воспитывать девочек помогала престарелая, но склочная свекровь, а всех их содержала мать девочек на деньги своего нового возлюбленного, с которым она жила последнее время.

Ученицы покидали класс, и мисс Каслтон заметила, как Сьюзен прощается с девочками и желает им счастливого Рождества, но, однако, не спешит покидать школу, притворяясь, будто что-то ищет в ранце.

Когда класс опустел, учительница сказала ей:

– Счастливого Рождества, Сьюзен.

– Счастливого Рождества, мисс Каслтон. – Голос у девочки был низкий и чуть с хрипотцой.

– Наверное, тебе не терпится, чтобы поскорее наступил праздник? У тебя дома будет праздник? Будете отмечать его, веселиться?

Сьюзен Макнамара посмотрела на Карен так, словно та свалилась с неба.

– А вы?

Встречный вопрос девочки застал учительницу врасплох. Она пожала плечами. Затем, улыбнувшись, честно ответила:

– Нет. На самом деле нет.

Казалось, ее ответ приободрил девочку. Присев на край своего стола, мисс Каслтон объяснила:

– Мне придется уехать в Сент-Ив, а это довольно далеко отсюда. Там несколько лет тому назад поселились мои родители, когда вышли на пенсию. Они оба рисуют, это местечко – рай для художников. Они не профессиональные художники, но им нравится заниматься живописью. Мне у них скучно, в местечке живут одни старики. А что ты будешь делать?

Сьюзен немного помолчала, прежде чем ответить:

– В канун Рождества я пойду к мамке и дяде Джиму и там побуду немножко, а потом пойду домой и буду готовить, чтобы дома было угощение на Рождество. Теперь я одна занимаюсь готовкой и всем другим. Бабушка говорит, что она слишком старая, чтобы прыгать вокруг нас с сестрой.

– А как ты проведешь первый день Рождества?

– Сначала я побуду на вечерней мессе, а когда вернусь домой, посмотрю, все ли там в порядке. Ну, знаете, ведь индейку нужно жарить в духовке до ночи, и овощи должны пропитаться вином, чтобы были более терпкие. А утром на Рождество я проснусь и разверну подарки. Надеюсь, там будет книжка. Мама обещала купить мне «Хоббита». Я эту книжку люблю, часто читаю ее в библиотеке. А какое у вас будет Рождество?

– Родители будут облизывать меня с головы до ног, вздохнуть спокойно не дадут. Это просто ужас. Понятно, они очень соскучились. Выдам тебе маленький секрет: для них невыносима сама мысль, что я работаю здесь, в этой школе. Вообрази: они хотели бы видеть меня в более приличном учебном заведении, например директрисой престижной школы для девочек! Чудаки!

Сьюзен не улыбнулась, только сдержанно кивнула.

– Но разве можно их за это осуждать? – продолжала мисс Каслтон. – По правде говоря, эта школа не из лучших. Но выбора не было, верно? Ни у кого из нас. Конечно, мне больше подошла бы школа для состоятельных девочек, я бы согласилась в такой работать, будь моя воля.

– Счастливого Рождества, мисс. Желаю вам доброго пути к вашим родителям.

Карен Каслтон стало ясно, что с ней больше не желают разговаривать, и это ее разозлило. Открыв рот, она стояла и смотрела, как невысокая крепенькая девочка с уже развившейся грудью выходила из класса. Наблюдавший с порога эту сцену мистер Рейналдо засмеялся. Подойдя к Карен, он сказал:

– Вам никогда не удастся сблизиться ни с кем из них, дорогая. Они видят в нас врагов. В течение десяти лет я изо всех сил пытался передать им свои знания, и все впустую. Они знают о жизни больше, чем мы, и вряд ли мы когда-нибудь узнаем то, что знают они. Таковы условия их существования, им с детства на всех плевать. Для них нет авторитетов среди вышестоящих, кто бы это ни был – мы, или полиция, или хозяин лавки. Так их воспитывают. Девчонка поставила вас на место. Почему? Потому что вы, описывая своих родителей, ранили ее. Она отдала бы полжизни, чтобы иметь таких родителей, как ваши, а вы посмеялись над ними. В ее глазах вы теперь «падла», как они здесь выражаются. Видите, я даже немного набрался их словечек.

Рейналдо, как и многим другим педагогам-мужчинам, нравились темные волосы и живые голубые глаза мисс Каслтон. Но ее неприступность, надменность и отсутствие чувства юмора отпугивали поклонников. Сейчас Рейналдо с некоторым злорадством наблюдал смущение учительницы – ведь девчонка унизила ее. Карен Каслтон это поняла. Она почувствовала, что была бестактна. Рейналдо вышел из класса не попрощавшись.

Открыв ящик стола, мисс Каслтон заметила конверт. Внутри лежала дорогая рождественская открытка, вся в блестках и со снегирями на елке. Открытка была от Сьюзен. На ней аккуратным круглым почерком было выведено: «Желаем счастливого Рождества в канун 1966 года! Сьюзен Макнамара и ее семья».

Карен глядела на открытку. В горле у нее встал комок, стало трудно дышать. Мистер Рейналдо оказался прав: она посмеялась над тем, за что девочка отдала бы все на свете, – над нормальной семьей.

Неожиданно городок Сент-Ив, где жили родители, показался ей милым и уютным уголком. Хватит спасать мир, тратить бесплодные усилия на ниве просвещения в этом убогом предместье. Идея учительского подвижничества внезапно померкла в ее глазах. Задвинув ящик стола, мисс Каслтон опустила открытку в сумку и вышла из класса. Она решила сюда больше не возвращаться.

* * *

«Стерва заносчивая! Строит из себя!» – без конца повторяла про себя Сьюзен. Раньше ей нравилась мисс Каслтон. Нравилась ее сдержанность, манера одеваться. Сьюзен относилась к ней с доверием, почти как к другу.

А она оказалась такая же, как все. Она, как все, видела в Сьюзен маленькую девочку с большими сиськами и пустой башкой. Ну и пусть катится ко всем чертям.

Открытка стоила два шиллинга шесть пенсов. Целых полкроны. Продавщица в киоске долго пересчитывала денежки – уж ей-то известно, что голытьба вроде Сьюзен может расщедриться на такую шикарную открытку раз в жизни, никак не чаще. Ну и эта старая кошелка в киоске тоже пусть катится куда подальше!

Сьюзен перебирала в уме все мыслимые ругательства, стараясь откопать самые забористые. Она понимала, что пора затормозить, но чем крепче ругалась, тем легче ей становилось. Она, так сказать, «выпускала пар», и злость проходила.

Сьюзен никогда не обманывалась на свой счет, она знала, из какой среды вышла. Чтение книг открыло для нее другой мир, и ей захотелось стать частью этого мира… Но она сознавала всю несбыточность подобных розовых мечтаний.

– О чем задумалась?

Она обернулась, услышав резкий шотландский акцент, и увидела Барри Далстона, новенького парня в их местечке. Недавно его семья – мать с сыновьями – переехала сюда из Шотландии. Миссис Далстон была родом оттуда. Ходили разговоры, что отца Барри убили бандиты.

Девчонкам нравился Барри, он слыл у них настоящим мужчиной и сердцеедом. А Сьюзен он нравился потому, что всегда ей улыбался. Сейчас Барри обращался именно к ней, и это было так неожиданно, что она смутилась и растерялась. Его внимание ей льстило.

– Я только что врезала старой выдре Каслтон, вот о чем я думала.

Барри ухмыльнулся:

– Я бы сам с удовольствием ей врезал, но для начала трахнул бы как следует. У меня разговор короткий.

Сьюзен засмеялась, представив себе эту картину – его с мисс Каслтон. Разве такие, как мисс Каслтон, занимаются сексом? Они занимаются любовью, а не сексом. Правда, Сьюзен не знала точно, в чем разница между одним и другим.

Но она знала точно: это совсем не то, что делал ее отец, когда хватал ее за груди потными руками, кусал за ухо и нашептывал: «Вот хорошая девочка. Папкина дочка знает, что ему надо». Как можно этим заниматься с мисс Каслтон? Достаточно посмотреть на ее узкую юбку, закрытый джемпер, высокие ботинки на шнуровке – и пропадет всякая охота.

Отбросив мысли про учительницу, Сьюзен некоторое время молча шла рядом с Барри.

– Хочешь чипсов? – спросил он.

Она радостно кивнула:

– Хочу, я проголодалась.

Барри улыбнулся своей легкой, неотразимой улыбкой, которая так ему шла. Он был красивый парень, так считали все девчонки.

– Деньги у тебя есть? – спросил он осторожно. Сьюзен кивнула: благодаря матери у нее всегда водились деньги.

Он засмеялся:

– Ладно, не траться. Я угощаю. Кутнем, что ли? Возьмем еще чего-нибудь.

Сьюзен кивнула. Сегодня ей повезло, как никогда. Она шла рядом с Барри, и они разговаривали о том о сем, рассказывали друг другу о своей жизни. В основном говорил Барри, но Сьюзен радовалась этому. Его глаза время от времени скользили по ее груди, и она безотчетным движением плотнее запахивала пальто, словно желая защититься. А ему было смешно. Он хохотал:

– И чего ты их прячешь, крошка? Кстати, сколько тебе лет?

Сьюзен храбро посмотрела ему в глаза:

– Почти пятнадцать.

Это была неправда, всего неделю назад ей исполнилось четырнадцать. Но ей не хотелось, чтобы Барри потерял к ней интерес. Любая женщина на ее месте тоже покривила бы душой, стараясь не отпугнуть такого парня, как Барри.

– А мне восемнадцать. Девятнадцать будет после Нового года. Лучше, когда парень старше девушки, так ведь?

Сьюзен кивнула. Сердце в ее груди бешено колотилось. Он говорил так, словно они уже были парочкой. Сьюзен благодарила Бога, Царицу Небесную и всех святых за то, что они послали ей такого парня.

Барри, в свою очередь, задумчиво разглядывал ее простенькое личико, которое красили только прекрасные зубки. Она была такая чистенькая, свежая и уже созревшая, хотя в глубине души он чувствовал, что она еще ребенок. Ему нравилось ее пристрастие к книгам. От других ребят он кое-что слышал о ее семейных делах, и его интерес к девочке имел не совсем обычную подоплеку. Папа Джоуи и ее большой бюст – вот что особенно влекло к ней парня. Поговаривали, что папаша связан с бандюками, настоящими гангстерами. А с ними-то Барри и хотелось сойтись поближе.

Он улыбнулся, и Сьюзен ответила ему тем же. Странно, но она почему-то ему нравилась. Девчонка смотрела на него с таким обожанием. Ну как тут устоять?

Джун сияла от счастья. Ее дочка Сьюзен наконец-то улыбалась и даже смеялась. Дэбби всегда отличалась веселым характером. Зато у Сьюзен имелось тонкое чувство юмора, она понимала хорошую шутку. Правда, за последнее время она как будто утратила эти качества, – наверное, из-за того, что мамы не было рядом, думала Джун. Но теперь, казалось, способность радоваться вернулась к Сьюзен.

Что касается самой Джун, то жизнь у нее складывалась не слишком благополучно. Джимми Винсент, ее шотландский дружок, с которым она сошлась пару лет назад, в последнее время сильно изменился. Стал грубо обращаться с ней, придирался к тому, как она одевается, к прическе, манерам, – словом, ко всему. Джун перевалило уже за тридцать, и у нее возникло чувство, что Джимми присматривает себе подружку помоложе и поинтереснее ее. Она готовилась к худшему, но ничего не предпринимала – просто выжидала.

Прогуливаясь по Ист-Хэмскому рынку, куда она с девочками ходила каждую субботу, Джун увидела свою старую приятельницу Беллу Тэмблинг. Толстая, горластая и вульгарная, Белла умела хохотать так, что заводила всех вокруг. Сегодня она щеголяла в широком клетчатом пальто и вязаной шапке. На вид ей никто не дал бы меньше пятидесяти, хотя они были ровесницы.

– Привет, Джун, старушка, давно не видались, подруга! Джун улыбнулась в ответ на ее бурное приветствие.

– Пойдем выпьем по чашечке чаю и съедим по пирожку с дерьмом вон в той паршивой лавочке. Проклятые ноги совсем меня замучили, и во рту как будто кошки нагадили.

Дэбби и Сьюзен засмеялись. Они вошли вслед за матерью и Беллой в забегаловку, где посетители пили чай. От чашек поднимался пар. Усевшись за столик, Сьюзен предоставила Дэбби возможность носить от прилавка чай и пирожки, а сама стала слушать разговор двух женщин.

– У меня семеро детишек, две девочки. Вот сколько напахал мне благоверный. Но вообще-то это не так уж плохо – банда детворы. Сегодня утром я дала им денег и высадила всех из автобуса на углу Крисп-стрит. Авось набегаются за день, а вечером их, может, всех сразу переедет автобусом, вот мне и никаких забот.

Джун засмеялась. Она знала, что ее подружка на самом деле любит своих детей, просто в Ист-Энде принято так говорить про семейную жизнь. Она сняла длинное кожаное пальто и тут же заметила, что мужчины за соседним столиком на нее посматривают. Джун воспрянула духом. Так или иначе, придется выяснять с Джимми отношения, и этот момент не за горами. Последнее время он даже не ночевал дома.

Пока Дэбби расставляла на столике чашки с горячим чаем, Белла продолжала болтать, и Джун не сразу поняла, что она говорит о Джимми. Она попросила Беллу повторить то, что прослушала. Белла с сочувствием посмотрела на приятельницу:

– Ты что, ничего не знаешь?

Высморкавшись в видавший виды носовой платок, Белла начала свой рассказ заново:

– У него шикарная баба, все только об этом и говорят. А чего там шикарного – хорошая машина да несколько отличных выходных прикидов. Она владеет гребаным ночным клубом. Прости меня, Джун, я думала, ты знаешь. Кругом об этом говорят. А виной моя поганая пасть. Как открою – не остановишь, должна все вывалить. Клянусь, не хотела вылить на тебя столько дерьма.

Джун улыбнулась:

– У меня было предчувствие, Белл. Расскажи мне, что знаешь. Только рассказывай мне, а не всем вокруг. Не хочу, чтобы тебя слышали другие.

– Это Морин Картер, которая жила недалеко от нас, когда мы были маленькие.

Джун от удивления широко раскрыла глаза:

– Но она старше меня! Ты уверена, что не ошиблась?

Белла фыркнула:

– Еще бы, уверена на все сто! Если честно, Джуни, она здорово выглядит. Ей, наверное, сорок, но она словно мужик. Зарабатывает хорошие деньги и живет как хочет. Это к ней, видно, мужчин и привлекает.

На душе у Джун скребли кошки. Морин была фигурой, с которой приходилось считаться. Она всех знала, жила как хотела и на всех чихала. Морин, которая перед каждой субботой связывалась с букмекером и делала ставки вместо Джимми, а потом собирала для него выручку – в качестве одолжения. Морин, которая приходила к ним в дом, пила с Джун кофе… А ей и в голову не приходило, что та кадрилась к ее любовнику.

Джун ощутила страшную пустоту в душе и закрыла глаза. Это означало разрыв. У Джимми и до этого случались интрижки, но она закрывала на них глаза. Она знала мужскую натуру. Только бы трахать все, что движется или хотя бы немного шевелится. Но Морин была серьезной соперницей. Она умела разговаривать с Джимми о бизнесе и о жизни. А это опаснее, чем секс. Такими разговорами и уводят мужей от жен.

Секс был минутным делом. Трахнул, помылся, купил девочке цветочки за удовольствие – и дело с концом. Но речь шла о Морин, и он оставался у нее на ночь. Значит, это серьезно.

Джимми сознавал, что идет в гору, ему требовался партнер, которого не пришлось бы стыдиться, которого можно было бы уважать. Человек, который помог бы ему раскрутиться. Морин годилась для такого дела. При необходимости она боролась за свои интересы не хуже, чем какой-нибудь гребаный мужик. Она и думала, и разговаривала как мужик.

Допив чай, Джун поднялась:

– Спасибо, что рассказала, Белл. Благодарна тебе, подруга.

Белла схватила ее за руку:

– Как ты поступишь, Джун? Поколотишь ее? Я слышала от Кэти Дэвис, что Джимми уже перевез вещички к ней в дом. Кэти убирается у нее. Так что скоро только об этом и будут трепаться. Мы, жены, всегда последними обо всем узнаем. Я рада, что мой такой урод, – кому он нужен с такой рожей? Он как дыхнет – старая шлюха убежит, не то что нормальная девка.

Белла снова закатилась смехом, и Джун, глядя в ее широко раскрытый хохочущий рот, в котором не хватало переднего зуба, почти позавидовала ей. Вся жизнь Беллы заключалась в детях, другой жизни она не знала. Почему Джун этого всегда не хватало? Почему ей всегда хотелось большего?

Дэбби и Сьюзен молча слушали разговор двух женщин. Когда они вышли из тепла на холодную улицу, Сьюзен взяла мать за руку и крепко сжала. Она еле сдерживала слезы. Гнев и обида переполняли ее сердце.

Подозвав такси, Джун поцеловала дочерей и велела им отправляться домой, пообещав вручить подарки на следующий день. Такси тронулось. Джун с тяжелым сердцем смотрела, как они уезжали. Она стояла на тротуаре и думала, что теперь ей определенно придется выяснять отношения с Джимми. Но был канун Рождества, и хотелось бы обойтись без скандала.

Наконец в дверях появилась Белла. Пыхтя и задыхаясь, она на ходу натягивала на себя пальто и шапку.

– Может, тебе будет легче, если переночуешь у меня? Я всегда тебе рада.

Доброта подруги оказалась последней каплей, переполнившей чашу терпения. Из глаз Джун неудержимо покатились слезы.

– Гнусный подонок, вот он кто, Белла! Гадкий, грязный, вонючий ублюдок!

Белла и смеялась, и одновременно заливалась слезами вместе с подругой.

Джун поставила на стол перед Джимми тарелку с едой. Он молча следил за ее движениями, а затем произнес:

– Мне не ставь. Я уже перекусил. Слушай, почему бы тебе не пойти сегодня вечером куда-нибудь в гости, а? Сегодня я занят, понимаешь, ужасно занят…

Джун посмотрела на него и улыбнулась.

– Ах ты, лгун поганый! Ты занят, это правда, но не по работе, хотя спать с Морин – это, думаю, будь здоров какая тяжелая работа. Ну что молчишь, язык, что ли, проглотил?

Джимми, должно быть жалея ее, принял виноватый вид.

– Кто тебе сказал?

Джун вздохнула:

– Значит, ты этого не отрицаешь?

– Как я могу отрицать правду?

– Почему нет? Ты раньше всегда так делал.

– Ну пойми меня, Джун. Я не знал, что это может быть так серьезно. Но так вышло. Я ее люблю.

Джун присела к столу и покачала головой.

– А что будет со мной? Ты любишь ее, а живешь со мной. Точнее, я живу с тобой. Я бросила мужа и детей…

Джимми отмахнулся от нее:

– Имей совесть, Джуни, ты до этого бросала своего мужа ради первого встречного. А что касается бедных девчонок… Господи, да ты была бы не прочь отдать их в собачий приют, если бы их там взяли. Так что не заливай про свои чувства к ним.

– Я любила моих девочек.

Джимми глубоко вздохнул и затем продолжил свою речь:

– Подумай, что ты говоришь, Джун. Ты их любила. Значит, сейчас ты их больше не любишь, выходит, так? Мне раньше казалось, что ты – самая вкусная бабенка на свете… Честно, я так думал. Но больше я так не думаю, миленькая. Мои вкусы с некоторых пор изменились, я теперь летаю выше, и ты меня не устраиваешь. Господи, да погляди, как грязно у нас в доме. Ты почти не убираешь, и готовишь одно и то же дерьмо, и с тобой ни о чем не поговоришь – не получается с тобой разговор. Пожалуйста, Джун, не заводи волынку, не спрашивай, что между нами случилось и все такое. Давай просто скажем друг другу, что у нас с тобой все кончено, киска. Я тебя, как положено, провожу. Все равно я собирался завести этот разговор после Рождества.

– Очень благородно с твоей стороны. Только скажи мне: почему Морин Картер? Что в ней такого, чего нет во мне?

Джимми провел рукой по лицу. Он был раздражен. Вопрос был прямой, и следовало как-то отвечать на него. Разозлившись, он безжалостно отрезал:

– Собственные мозги, Джуни, соображалка. Вот что у нее есть. Она сама все умеет, вокруг нее не надо прыгать, учить уму-разуму. Достаточно или продолжать?

Для Джун его слова были как удар в солнечное сплетение. У нее перехватило дыхание.

– Нет, теперь мне все ясно, спасибо.

Взяв со стола его тарелку с мясом и картошкой, она швырнула все это в мусорное ведро.

– Когда мне убираться отсюда? Вернее, куда мне убираться?

Джимми страдал, но чувство к Морин, как раковая опухоль, успело завладеть всем его существом.

Ему хотелось быть с Морин постоянно, все время смотреть на нее, наблюдать, что она делает. Он знал: Морин привлекала мужчин, особенно состоятельных, с налаженным бизнесом или сделавших хорошую карьеру. Ему не верилось, что из них из всех она выбрала его. Но это случилось, и теперь он хотел, чтобы она была для него единственной женщиной.

– Я перееду отсюда, Джун. Ты можешь оставаться здесь, пока мы не подыщем для тебя другую квартиру, согласна?

Джун грустно кивнула. Она была так убита, что едва могла говорить.

– Я люблю тебя, Джимми.

Эти слова помимо воли сорвались с ее губ.

– Я знаю, Джуни, и поверь, мне очень жаль, что так произошло, девочка моя. На самом деле жаль.

– Я могла бы измениться, постаралась бы… Джимми покачал головой:

– Ты хороша такая, какая есть, и кто-нибудь тебя полюбит, вот увидишь.

Она грустно улыбнулась:

– Как ты? Ты это хотел сказать? Я счастлива.

Он повернулся и вышел из комнаты. Джун слышала, как открылась входная дверь. С криком «Джимми! Джимми!» она рванулась вслед за ним. Он обернулся и посмотрел ей в глаза. Улыбаясь ему, Джун сказала:

– Счастливого Рождества, Джимми.

Он не ответил. Упав на коврик у дверей, Джун так долго плакала, что у нее разболелась голова. Трагедия заключалась в том, что она сказала правду. Она его действительно любила. До сих пор любила.

Ни Дэбби, ни бабушки, ни отца не было дома, и Сьюзен наслаждалась одиночеством. Когда Джун, открыв дверь своим ключом, вошла в дом, у Сьюзен сжалось сердце.

– Привет, мам. Что тебя к нам привело?

Она уже все знала, но не показывала виду. Пусть мать сама подумает и решит, что сказать дочери.

– Просто захотелось забежать к своим девочкам. Сьюзен крепко ее обняла. Если то, о чем говорила Белла, было правдой, то может же так получиться, что она, Сьюзен, переедет отсюда к маме и будет жить вместе с ней. Где-нибудь, только не здесь. С тех пор как девочка услышала разговор двух женщин, эта мысль вертелась в ее голове и не давала ей покоя. Уехать подальше от отца – в этом состояла ее светлая мечта. Это был бы такой праздник для нее! Все равно что Рождество и день рождения одновременно.

Пока Джун потягивала виски, Сьюзен готовила салат, и они болтали о том о сем. Часом позже домой вернулся Джоуи. Увидев, что у них на кухне за столом сидит не кто иной, как его Джун, он разволновался. Джоуи быстро огляделся, опасаясь, не прихватила ли она с собой Джимми, потому что тогда жди беды.

Сунув дочери пятерку, Джун попросила ее сбегать за сигаретами. Сьюзен с тяжелым сердцем повиновалась. Она уже догадалась о намерениях матери, и это опечалило ее: у нее пропала всякая надежда вырваться из этого дома и отделаться от общества Джоуи. Джун хотела помириться с мужем, и, если ей это удастся, всем мечтам Сьюзен придет конец. С порога она слышала, как мама разговаривает с отцом: не то чтобы умоляет о прощении, скорее нащупывает почву для примирения. Она, словно в шутку, подлизывалась, как маленькая девочка.

Захлопнув за собой дверь, Сьюзен тяжело вздохнула. Девочка уже давно поняла, что в жизни желания и действительность всегда расходятся.

Джоуи оглядел свою жену с головы до ног. Она еще очень даже ничего, его Джун. Стоило бы глядеть за ней получше, ведь она во многих отношениях редкая женщина. Джоуи был уже не тот, что раньше: женщины на него не заглядывались. Он много пил, скандалил, то и дело оказывался на мели, и люди сторонились его, не желая даже разговаривать с ним. И теперь он решил, что Джун вернулась, потому что все еще любила его. Вино разогрело его воображение, и эта мысль показалась ему логичной. Его потянуло в романтику.

С самой первой их встречи Джун влекла его, как ни одна другая женщина. Он знал, что она шлюха, это бесило его, но и заводило, по-особому волновало его. Женственность и откровенная сексуальность Джун делали ее лакомым кусочком для мужчин. Именно эти качества и влекли к ней Джимми, пока он не разглядел в ней просто блудливую бабенку.

Джун, конечно, понимала, что лучшие годы уже прошли и что пора искать себе тихое прибежище. Если это означало, что придется вернуться к мужу, что ж, тем лучше, размышляла она. По крайней мере, она вернется в тот мир, к которому привыкла, к людям, которые ее знали и принимали такой, какая она есть: Джун Макнамара, чудачка и потаскуха, битая мужем, никудышная мать и бывшая подружка Джимми.

Джоуи заварил чай и поджарил тосты. Они сидели и говорили о жизни и об их дочках, и Джун было хорошо. Когда Джоуи был таким, Джун его любила. Для нее тогда он становился мужчиной, с которым она прожила бы жизнь, которого желала больше, чем всех прочих. Она понимала, что если бы он согласился взять ее обратно в дом, они бы поменялись ролями. Она, живя с Джимми, связала себя с уголовным миром, и ее муж сознавал это. Пусть он думает, что она сама ушла от Джимми. Что она сама бросила любовника. Джоуи поверит ей, потому что захочет поверить.

Она что-то говорила ему тихим, нежным голосом. В глазах ее стояли слезы. И Джоуи отозвался. Он, смущенно улыбаясь, подносил ей зажигалку, подливал чаю, и Джун успокоилась.

Все вышло проще, чем ей представлялось. Но ей будет не хватать ее Джимми, очень будет не хватать. Как-никак ведь именно он показал ей другую жизнь. За одно это она всегда будет ему благодарна.

Джимми вышел из дома Морин, своей новой возлюбленной. Он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Его радовало, что Джуни приняла разрыв так спокойно. Ему ужасно не хотелось обижать ее, но что поделаешь: мужчина имеет на это право. С ней было все ясно, она приелась ему, как старая зачитанная газета. Ну на кой черт она ему сдалась? Он отделается от нее, отслюнив пару тысяч фунтов, и пообещает и дальше заботиться о ней. А когда захочется, может, и кликнет ее поразвлечься разок-другой, почему бы нет.

Джуни ведь такая, с ней не соскучишься.

К тому же она чересчур любит деньги. Из таких, как Джуни, порядочных женщин не сделаешь. Ты берешь их, употребляешь, развлекаешься с ними, а потом все равно выбрасываешь, когда на тебе повиснет очередная красотка.

«Но все-таки я любил ее, хотя бы первое время», – размышлял Джимми. Просто времена меняются. Он познал другую жизнь, жизнь в кругу более состоятельных людей; понял, что женщины тоже могут быть с мозгами.

Когда кто-то подсек его сзади ударом бейсбольной биты под колени, он на несколько секунд оторопел. Ему показалось, будто он оступился. Но в тот момент, когда Джимми упал на тротуар, он почувствовал у своего затылка дуло пистолета и понял, что ему конец.

Ну кто мог так ловко его убрать, как не новая любовница? Последняя мысль, которая пронеслась в его голове, пока сознание окончательно не померкло, заключалась в том, что если бы он выжил, то непременно размозжил бы бейсбольной битой голову Морин Картер.

А Морин Картер, ухмыляясь, наблюдала из своей спальни переполох на улице. Неужели Джимми серьезно вообразил, что он ей нужен? Даже смешно. Зазвонил телефон. Она подняла трубку. В полумраке блеснули ее ногти, густо покрытые лаком.

– Да, только что. Все в порядке.

Положив трубку, она намеренно размазала тушь вокруг глаз, спокойно спустилась по лестнице и вышла на улицу. Ее вопли и рыдания взбудоражили соседей, все выскочили на улицу. В респектабельном районе, в котором Морин жила, убийство известного гангстера было делом неслыханным. Морин билась в истерике, и полиция отстала от нее. Позже сын смешал ей хороший крепкий коктейль. В целом день прошел неплохо.

Убрав Джимми, она сорвала куш в тридцать тысяч фунтов.

Потягивая коктейль, Морин строила планы на будущее, которое сулило ей шикарный отдых на деньги, обещанные братьями Дэвидсон за помощь в устранении ее нового хахаля. Похоже, что в новом, 1966 году удача будет у нее в кармане.

Глава 4

Для Джун это был шок, настоящий шок. Хотя он бросил ее, и дело было решенное, но она никак не могла поверить, что Джимми, ее Джимми, нет на свете. Однако в глубине души она радовалась случившемуся, и это ее пугало.

Полиция постучала в дверь спустя некоторое время после того, как Джун вернулась от Джоуи, разогретая выпивкой и в благодушном настроении. Ее успокаивала мысль, что, если придется съезжать от Джимми, дома ее примет муж и все будет хорошо. Позволив Джоуи немножко себя полапать, Джун все же дала ему понять, что не хочет обманывать Джимми.

Она объяснила ему, что не может сразу уйти от Джимми, потому что от крутого гангстера уйти не так-то просто, и Джоуи не мог не согласиться с ней. В конце концов она намекнула, что последнее время Джимми начал погуливать и она, наверное, неправильно сделала, поддавшись ему… На прощание она ввернула, будто скучает по девочкам, и поехала к себе.

Конечно, она знала, да и Джоуи тоже, что про девочек – это чистая брехня, но, пока они с мужем ладят, он не станет выступать насчет этого. В общем и целом вечер для нее прошел не зря. Попытка примирения оказалась не напрасной.

Ну а теперь получалось, что Джимми мертв, убит кем-то на улице. Значит, она могла ходить с гордо поднятой головой, говорить всем, что Джимми дал Морин отставку, а значит, остался ее мужчиной. После того как полиция уехала, Джун принялась за дело. А дело в тот вечер ей предстояло серьезное.

Ей надо было отыскать деньги. Джимми всегда хранил в доме крупные суммы, и Джун знала почти все места, где он их прятал. Под тем предлогом, что она слишком расстроена, ей удалось убедить полицию перенести для нее процедуру опознания тела на следующее утро. Она надеялась найти среди вещей Джимми ключ от сейфа. Именно ключ стал бы для нее самой желанной находкой. В сейфе Джимми хранил все записные книжки, все свои бумаги. Те, кого интересовали дела Джимми, могли дать за них неплохие бабки.

Улыбаясь, Джун налила себе щедрую порцию виски – надо же успокоить расходившиеся нервы, – потом долго сидела в горячей ванне и лишь после этого начала перетряхивать и перерывать все в квартире. К утру первого дня Рождества она откопала более двух тысяч фунтов, сложенных в пачки и упрятанных в платяные шкафы, в ящики комодов, даже в коробку электрического щитка. Положив свои находки на постель, Джун долго на них смотрела.

Небольшое состояние.

Вытянувшись на постели как кошка, Джун посмотрела на себя в зеркало. Стоило еще кое-где порыться, но в первую очередь ее влек к себе сейф. Подойдя к нему, она обнаружила, что ключ, найденный в тумбочке в спальне, прекрасно подошел к замку. Это ее обрадовало и сильно взволновало. Удача была столь неожиданной, что Джун начало трясти. Внутри сейфа оказались деньги, несколько ювелирных изделий, до которых она боялась дотронуться, записные книжки с адресами и денежными расчетами и пистолет.

Джун разлеглась на постели прямо на разбросанных деньгах и начала просматривать записные книжки. Система денежных расчетов, которые вел Джимми, оказалась настолько простой, что Джун без труда все поняла. Джимми занимался тем, что давал деньги в долг под проценты, а затем взимал долги, прибегая к угрозам и насилию. Он вел книжку, в которую заносил адреса всех своих должников, номера их телефонов, а также состав их семей с именами и прочими подробностями.

Лежа на деньгах, Джун начала мечтать о том, как она ими распорядится. Теперь они с Джоуи были на равных, только вряд ли такой расклад ему понравится. Ничего, со временем она это уладит, решила Джун. Сейчас ей очень помогла бы репутация крутого малого, установившаяся за Джоуи. Кроме того, только Джоуи захотел бы взять ее под свое крыло в данных обстоятельствах.

Но никакой настоящей крутизной Джоуи не обладал, и Джун это понимала.

Если бы у Джоуи нашлась хоть капля смекалки, он мог бы стать таким, как Джимми. Господь свидетель, у ее мужа есть свои достоинства. Но главный его недостаток в том, что он не умел думать и у него полностью отсутствовали какие-либо амбиции. Джоуи – обыкновенный мелкий жулик. Ему платили, и он выполнял любую грязную работу.

На роль грабителя он не годился. Однажды Джоуи ворвался в контору местного букмекера. Дело было летом, в самые жаркие дни. Он натянул маску, но забыл прикрыть татуировки на теле, и все его узнали. На нем были брюки и сетчатая майка, сквозь которую виднелось вытатуированное на груди большое красное сердце, а на нем слова: «Джуни и Джоуи». На обеих руках красовались три заглавные буквы «ВПГ», что означало: «Все полицейские – гады». На животе был изображен огромный дракон – Джоуи любил приводить его в движение, исполняя на вечеринках танец живота. Такой грабитель уморил всех, особенно букмекера, который даже дал ему пять фунтов и велел убираться.

Джоуи деньги взял, но в ту же ночь ему нанесли визит Дэвидсоны, которым платили за то, что они охраняли местные заведения, в том числе контору букмекера. Джоуи наделал в штаны, долго ползал у братьев в ногах и извинялся. Дэви Дэвидсон долго хохотал.

Целый месяц потом, когда Джоуи входил к букмекеру, чтобы сделать ставку, все падали на пол, словно он собирался их грабить, и умирали со смеху. Да и сам Джоуи понимал всю комичность происшедшего. С точки зрения Джун, это говорило в его пользу, но так считала только она одна. Джоуи, конечно, был человеком никчемным.

И все же она займется им и пристроит его к делу, потому что теперь у нее появились деньги и, значит, она становится главной. А если Джун будет считаться с мужем, то и он будет считаться с ней.

Джун спрятала деньги и улеглась спать.

Во время полуночной мессы Сьюзен причастилась и еще раз, обратившись с молитвой к Святой Деве, попросила ее сделать так, чтобы отец спал, когда она вернется домой. Было бы еще лучше, если бы, к примеру, его парализовало. Она не просила послать ему смерть, потому что просить о таком Богоматерь, Вечную Заступницу, было бы слишком.

После мессы она подошла посмотреть на фигурки, изображавшие «Подношение волхвов», и умилилась, глядя на них. В это время на ее плечо легла чья-то рука, и, оглянувшись, она увидела отца Кэмпбелла. Он улыбался.

– Вот умница. Ты никогда не пропускаешь мессу, ведь так?

Отвечая ему сияющей улыбкой, Сьюзен кивнула:

– Только когда сильно болею. Я люблю приходить сюда.

– А как твоя мама? Наверное, ночь была ужасной для нее, храни ее Бог. Это убийство…

Сьюзен изумленно посмотрела ему в лицо. Неужели ее папаша наконец помер? У нее сжалось сердце. Она слышала, как его стук отдается у нее в ушах.

– Какое убийство?

Не отрывая изумленных глаз от лица священника, она ждала, что он скажет. Оказывается, дядя Джимми застрелен кем-то на улице. Сьюзен тяжело вздохнула. Ну что за проклятая жизнь, в которой все не так, как надо.

Бедный дядя Джимми. Он всегда ей нравился, он был добр к ней и Дэбби. У него всегда находилось время, хоть несколько минут, чтобы поинтересоваться, как идут их дела в школе, как они поживают. Маме и в голову не пришло бы задавать своим девочкам подобные вопросы. Теперь дяди Джимми нет на свете, и ее маме ничего не остается, как вернуться домой и жить с ними. Сьюзен этого не хотела. Совсем не хотела. Но, как всегда смирившись с неизбежным, она грустно улыбнулась.

– Он был хороший человек, дядя Джимми. Побегу домой. Может, я нужна маме.

– Беги, беги, девочка. Ты настоящее сокровище для мамы, настоящее сокровище.

Священник с печальной улыбкой смотрел, как она быстро бежала домой на своих пухлых ножках. Бедная малютка, совершенно одинокая. Простушка, конечно, но с большим сердцем, которому так хочется хоть чуточку любви.

Мужчина ее матери умер, упокой Господи его душу, и кто знает, может, эта падшая женщина – какая из нее мать? – вновь обретет дом и семью и начнет заботиться о своих детях, как и надлежит женщине согласно ее природе.

Рождественским утром Морин Картер встала рано. Она надела модный голубой костюм и туфли в тон и взяла с собой голубую сумочку. Волосы ее были красиво уложены. Она выглядела спокойной и собранной. Такой она предстала перед Джун на пороге дома, где жил покойный Джимми. Открыв дверь, Джун остолбенела от неожиданности.

– В шесть часов утра, охренеть можно!

Морин, ловко обойдя ее, ворвалась в дом. Она улыбалась:

– Знаю, но мне надо взять кое-какие вещички Джимми.

Джун, раздраженная вторжением и заспанная, огрызнулась:

– Какие такие вещички?

Внезапно ее голова совершенно прояснилась. Она поняла, за чем охотилась эта женщина; ей также стало ясно, из-за чего застрелили Джимми.

Морин сочувственно поглядела на нее. Сменив тактику, она миролюбиво сказала:

– Тут у меня остались кое-какие дела. Те, которые Джимми выполнял для меня. Мы с ним занимались общим бизнесом.

Расхохотавшись ей в лицо, Джун насмешливо сказала:

– Вы с ним барахтались в общей постели, это я знаю. Что тебе еще надо? Я тут хозяйка, попроси, и я дам чего захочешь, дамочка.

В ее словах звучала угроза, и Морин это почувствовала. Она смерила Джун взглядом с головы до ног, взвешивая свои шансы на случай, если дело дойдет до драки. Морин в драке не уступала мужчине. Это было одним из ее преимуществ, и она им очень гордилась. Но Морин понимала, что в данный момент Джун злее, а значит, сильнее ее и что, выведенная из себя, она способна устроить сопернице настоящую трепку.

Морин сменила тактику. Стоя посреди гостиной, она посмотрела в глаза Джун и, постаравшись, чтобы голос ее звучал как можно искренней, сказала:

– Будет тебе, Джун. Он был подонок. Смазливый шотландский подонок, который уже давно имел нас обеих, тебя и меня. Не знаю, как ты, но, когда полиция тут будет все перетряхивать, я не хочу вляпаться в нехорошие дела. Давай лучше выпьем по чашке чая, а потом пошуруем в вещичках Джимми.

Джун кивнула, изображая согласие. Она заварила чай. Морин достала сигарету и прикурила от золотой зажигалки. Ногти у нее были длинные, покрытые нежно-розовым лаком под цвет губной помады. Выглядела она шикарно.

Полюбовавшись прической Морин и ее нарядом, Джун поняла, что привлекло к этой женщине Джимми, но легче от этого ей не стало. Наоборот, это расстроило ее еще больше: она осознала, что по сравнению с Морин всегда будет женщиной второго сорта, а потому и жить ей будет всегда труднее, чем Морин.

Но сейчас козырь держала в руках она, и это знала Морин, та самая Морин Картер, какой бы она крутой она ни была. Закурив сигарету – попроще, чем сигареты Морин, – Джун вздохнула:

– Так что ты хочешь найти?

Морин пренебрежительно махнула ухоженной рукой:

– Да ничего особенного. Его записные книжки с адресами и еще кое-что. Бумажки, которые могут наделать нам неприятностей с законом.

Джун мрачно кивнула, выпустив дым. Лицо ее было непроницаемо.

– Такую небольшую черную книжечку, да? – улыбнулась она. – Мне всегда хотелось кому-нибудь про нее рассказать. Прямо как в старых фильмах, правда?

Морин нетерпеливым жестом загасила сигарету.

– Вот именно. Где он ее хранил?

– Книжка всегда была при нем. Он с ней не расставался.

Голос Джун звучал убедительно, она уж постаралась. Морин тяжело вздохнула:

– Ты мне мозги не пудри, Джун. Предупреждаю тебя: некоторые весьма солидные люди очень хотят получить эту записную книжку, и я окажу им такую услугу. Это пахнет для меня большими деньгами, и ни ты, ни кто-либо другой мне не помешают. Я ясно выражаюсь?

– Яснее ясного. Но, сама подумай, откуда я могу про это знать, а? Я не то что ты – я была ему нужна только потрахаться. А ты, как я понимаю, еще и для того, чтобы разговоры говорить. Наверно, это очень щекотало кое-где – сразу после секса поболтать о бизнесе, доходе, сделках! Когда мы с ним трахались, я в точности знала, что будет после – он попросит, чтобы я ему подала в постель телефон. Дальше этого он меня в свои дела не пускал. Так что сама рассуди: его записная книжка должна быть сейчас при нем в больничном морге, если какая-нибудь мразь уже не наложила на нее лапу.

Морин побелела.

– Насколько я знаю, иногда Джимми оставлял ее в сейфе… Хороший бизнесмен не должен носить бумаги с собой, это в бизнесе не принято…

Джун, со смехом перебив ее, сказала:

– Джимми мог говорить одно, а делать другое, кому, как не нам с тобой, это знать! Я могу сказать только одно: ищи где хочешь. Сейф заперт, а ключи он всегда носил при себе. В отличие от тебя я ничего не знала о его делах.

Морин разозлилась и не пыталась этого скрыть.

– Дэвидсоны не дадут тебе житья, Джуни. Ты это понимаешь или нет? Уж они-то ни перед чем не остановятся, если решат выудить из тебя всю правду. Я тебя не пугаю, подруга, а просто констатирую факт.

Джун посмотрела ей прямо в глаза:

– Ага, вот кто стоит за убийством! Дэви Дэвидсон, защитник обездоленных, дружок Джимми и его деловой партнер… Или я что-то не так поняла? Так это ты подстроила убийство Джимми? Ты никогда его не любила и разбила мою жизнь с ним ради собственной выгоды! Потому что ты, Морин, крутая особа, всемогущая Картер, хотела получить от него то, что он никому и не собирался отдавать. Ты хотела захватить его бизнес. Бедный Джимми. Принимал твой зад за свет в окошке. А я? Я просто была для него добрая старушка Джун. Чтобы поиметь, вытереть об меня ноги, выбросить, сунув пару тысяч в зубы, а потом забыть, как будто меня и не было на свете. Только, похоже, на этот раз ты в пролете. Тебе надо было подшустрить заранее и наложить лапу на его сокровища до того, как его замочили.

Лицо Морин было сурово, скулы на побелевшем от гнева лице пылали.

– Похоже, ты ищешь вчерашний день, Морин. – Джун откровенно наслаждалась растерянным видом своей соперницы. – Могу побиться об заклад, Дэви Дэвидсон будет от тебя без ума. Совершено убийство, вот-вот здесь будут ищейки, а до сих пор никто не знает, с кем Джимми вел дела. Да это значит, что всем вам крышка. Скажу тебе так: сейф в той комнате, и я тебе разрешаю перевернуть тут все вверх дном, если хочешь. Но точно знаю – ничего ты не найдешь.

– Уж больно ты в этом уверена, Джуни. Может, ты что-то скрываешь?

Джун пожала плечами:

– А чего мне скрывать? Я так понимаю, Джимми вас всех уел, и я рада, что он так сделал. Потому что хоть меня он тоже послал, но он заслуживал бабы получше, чем ты, Морин.

За четверть часа Морин перерыла всю квартиру. Джун следила за ней, попивая чай и куря сигарету за сигаретой. Видя, как постепенно та впадает в отчаяние, Джун не могла сдержать ехидной улыбки:

– Нашла что-нибудь?

Морин пригладила потной рукой растрепавшиеся волосы.

– Ничего. Совсем ничего.

Джун ухмыльнулась:

– Я же тебе говорила. Джимми то и дело повторял: «Всем доверяй, но никому не верь, Джун. Только так выживешь в этом мире». Сейчас-то я поняла, что он имел в виду.

– Если ты мне лжешь, Джун, я все равно об этом узнаю, и ты пожалеешь, что попала в руки ко мне, а не к братьям Дэвидсон. Если меня кто-то огорчает, я становлюсь беспощадной. Такие бедняги не знают, как от меня спастись, они готовы все мне отдать. Ты послушай, что обо мне говорят, и намотай это себе на ус. Я выгрызу зубами твое гребаное сердце и не подавлюсь, только буду смеяться. Джун пожала плечами:

– Как я могу тебе что-то подсказать, если сама ни черта не знаю?

Морин устало оперлась локтями о стол и вздохнула.

– Послушай, Джун. Я наполовину верю тебе, но говорю тебе точно: если ты мне врешь, ты об этом пожалеешь. Это не пустая угроза. Речь идет о больших деньгах, и их надо как можно скорее получить. Поняла, что я говорю? Дэвидсоны потребуют свою долю, а я свою. Продажи с аукциона имущества Джимми не будет, учти, – оно и так нам дорого обошлось. Запомни это, и пусть мои слова поварятся в твоей головке. Если ты что-то скрываешь от нас, имей в виду: у тебя на хвосте будет целая свора обманутых вкладчиков. В этом деле не только Дэвидсоны и я, тут еще и семья Баннерман. Сейчас Мики Баннерман хочет взять то, что имел Джимми, и того же хотят Дэвидсоны. Подумай об этом, и если у тебя вдруг возникнет желание поболтать со мной – приходи. Посидим, поговорим, ладно? Потому что я знаю весь расклад, ведь я своя в этих кругах, постоянно, ежедневно имею с ними дело. Они уважают меня, понимают меня и все желают работать со мной, так же как и Дэви Дэвидсон. Если же ты продашь информацию Мики Баннерману, хотя бы на словах, ты покойница, Джун. Короче, немного пораскинь мозгами и, если додумаешься до чего путного, приходи. Ты знаешь, где меня найти.

Морин вышла из дома и тихо закрыла за собой дверь. У нее в глазах стояли слезы. Теперь все усложнилось, страшно усложнилось. Морин пробрал страх.

Джун поглядела на часы. Шел десятый час рождественского утра. Вряд ли возникшая проблема будет особо волновать Баннерманов или Дэвидсонов. Для них такие дела являются обычной ежедневной работой. Войдя в ванную комнату, она встала ногами на сиденье унитаза и сняла тяжелую крышку с бачка. Вынув из мокрого пластикового пакета документы Джимми, она сунула их в трусики.

Затем Джун оделась понаряднее и наложила густой грим. Забрав с собой подарки, приготовленные для девочек, она направилась пешком в свой бывший дом. Путь был дальний. Внутри у нее все дрожало. Баннерманы слыли самой беспощадной гангстерской семьей в Лондоне, а она владела документами, за которыми они охотились.

В сумке Джун несла огромную сумму денег. Она шла и думала: «Будь у меня побольше ума, я бы пошла на вокзал, села бы в поезд и исчезла». Но она знала, что это не выход. Куда бы она ни уехала, ее все равно найдут. Следовало хорошенько подумать и решить, что делать дальше. Главное, чтобы никто из-за нее не пострадал и чтобы она сама осталась жива. Пока ей было не до денег.

Мики Баннерман, говорили, почти до смерти забил человека, который сказал Мики, что его собака громко лает и мешает спать. Мики жил на уютной улице в северной части Лондона, а человек, который предъявил ему претензию, был банкир. Мики посадили в тюрьму Олд Бейли, но оттуда выпустили, потому что жертва, тот самый банкир, отказалась от своих обвинений.

Если уж банкир, тоже ведь не простой смертный, сообразил, что зарвался, то как вести себя ей, Джун Макнамаре? Сидеть тихо и не высовываться – таково было ее решение, и, по мнению Джун, самое верное. Стоит поговорить с Джоуи и узнать, что ему известно. Он работал с Дэвидсонами, может, он придумает, как все уладить.

Во всех домах, стоявших вдоль дороги, в окнах горели рождественские елки, их веселые огоньки оживляли сумрачное морозное утро. Дети разворачивали подарки, а женщины готовили праздничный завтрак и обдумывали рождественский обед.

Неотвязная тревога мучила Джун, отдаваясь болью внутри. Она сознавала, что влипла в историю без всякой надежды из нее выпутаться. Но бежать было некуда, и прятаться было негде.

Сьюзен так обрадовалась матери, что чуть не плакала от счастья. За два часа, которые она провела с отцом, она так измучилась, что глухо стонала от отчаяния. Джоуи лежал в постели, и во всей комнате стоял смрад – смесь запахов пота и перегара, от которого Сьюзен мутило. Когда Джоуи наконец задремал, Сьюзен попыталась выбраться из постели, но рука отца, как стальной зажим, вцепилась в нее и вернула на место. Лежа рядом с отцом в сумеречном свете наступающего дня, Сьюзен думала: «Как он может вытворять со мной такое?»

Она попыталась думать о Барри Далстоне, о школе, но постепенно мысли отступили, и ей удалось забыться до утра. Где-то в ее подсознании постоянно возникал образ бедного застреленного Джимми. Ей было жалко его и хотелось плакать. Он был добрый и всегда находил время поговорить с ней. Джимми не требовал, чтобы она сидела у него на коленях и целовала его, ведь ей совсем этого не хотелось. Он обращался с ней, как и должен обращаться нормальный взрослый мужчина с девочкой.

В половине шестого утра она наконец выскользнула из постели отца. Ей ужасно захотелось наполнить ванну горячей водой и, лежа в ней, смыть, стереть, соскоблить с себя следы отцовских прикосновений. Но тут проснулась Дэбби, начала свои обычные жалобы и капризы, и Сьюзен еле сдержалась, чтобы не заехать ей в рожу. А когда пришла бабушка, девочка совсем приуныла. Ей показалось, что Господь Бог окончательно отвернулся от нее.

Старая ведьма ни на минуту не оставляла ее в покое: то приготовь овощи, то завари чай, то еще что-нибудь… Сьюзен постоянно что-то делала, крутилась как белка в колесе. Как обычно, от Дэбби хотели лишь одного – чтобы она была куколкой и болтала обо всяких пустяках. Так что приход Джун походил на явление доброй феи. Сьюзен бросилась целовать и обнимать ее и висела у нее на шее до тех пор, пока Джун не сказала со смехом:

– Ну хватит, Сьюзен. Успокойся, миленькая. Я займусь хозяйством, а ты можешь отдохнуть.

В глубине души Джун была сильно растрогана такой пылкой встречей со стороны дочери, особенно после тех страхов, которые ей пришлось пережить.

– Мне так жалко Джимми, мам! Он был хороший.

Джоуи, который в этот момент вышел из своей спальни, услышал ее слова.

– Хрен с ним, с Джимми. Туда ему и дорога, я так скажу, – буркнул он и, войдя в кухню, громко крикнул: – Всем счастливого Рождества!

Он поцеловал свою мать, девочек, а затем, обняв жену, радостно спросил:

– Значит, ты возвращаешься домой, девочка моя?

В кухне повисла напряженная тишина. Все ждали, что ответит Джун.

– Конечно, возвращаюсь, я же тебе это сказала еще вчера вечером.

Бабушка завизжала от возмущения:

– И ты примешь обратно эту шотландскую подстилку? Со всеми ее распутными делишками? О чем думает твоя чертова голова – не знаю, Джоуи. Любой другой мужчина выбил бы все зубы этой шлюхе за то, что она столько времени выделывала.

Джун опустила голову. Ее волосы растрепались, косметика на лице расплылась. Она была похожа на размазанный на холсте портрет. Вдруг, подняв голову, Джун заорала свекрови:

– Правильно! Вот ты и убирайся! Таково мое желание. Быстро – вон отсюда!

Она перевела тяжелый взгляд на Джоуи. Ее лицо окаменело, и Джоуи сразу уловил перемену в своей жене. Это была уже не прежняя Джун. В ней появились жесткость, внутренняя сила.

– Хочу, чтобы это животное убиралось из моей кухни, раз оно не умеет придержать грязный язык в своем беззубом рту!

Джоуи глянул на мать и едва сдержал улыбку. Он и сам знал, что давно пора поставить на место эту старую крысу, но если этим решила заняться Джун, тем лучше. Джоуи понимал, что возвращение его жены домой после того, что случилось, вызовет немало толков среди соседей и на всей улице, и ему придется это выдержать. Но Джун была ему нужна. Джуни проникла во все его существо. Плевать на то, что она вытворяла. Он все еще ее хотел. Его взгляд упал на Сьюзен, и ему стало стыдно. Если Джун узнает о нем и дочке, дело может дойти до смертоубийства.

В душе он знал, что поступал плохо, но дочка была рядом, под рукой. Он мог с ней делать все, что угодно. Дэбби подняла бы дикий визг, попробуй он сотворить с ней такое. Она была чересчур испорченной девчонкой, слишком самоуверенной. Сьюзен – другое дело. Она только и годилась для того, чтобы ее использовали. Такой уж она родилась, такой и останется на всю жизнь. Он был уверен в этом так же, как в том, что его зовут Джоуи.

С ее заурядной внешностью чего еще ей ждать от жизни? По крайней мере, в этих краях? Она всегда подчинялась. Делала то, что ей говорили. Ей и в голову не приходило ослушаться. Джоуи попытался улыбнуться ей и заметил, как застыло ее лицо.

Его мать по-прежнему сидела в своем кресле, бледная от злости. Она не верила своим ушам. Ее собственный сын принял сторону жены, и, видя это, Айви начинала сознавать, что ее положение в семье пошатнулось. Старуха чувствовала, что ее загнали в угол. Ей вовсе не хотелось убираться восвояси. Здесь имелось все, без чего она не могла жить: компания, еда, выпивка и главное – ее драгоценный сынок. Ее Джоуи, который в каком-то смысле был ей дороже жизни.

Она хотела избавиться от Джун, чтобы опять все подчинялись только ей, но понимала, что Джоуи мигом выставит ее за дверь, если того захочет невестка. Поэтому Айви решила позабыть свою гордость и снова уселась в кресло. Ее глаза погасли, уголки рта опустились.

В кухне настала гробовая тишина. Все поняли: здесь только что произошло нечто важное – сменилась власть. Теперь главной в доме будет Джун. В конце концов победу одержала она.

Чувствуя, что надо поднять настроение домашним, и немного жалея свою свекровь, Джун громко крикнула:

– Ты все слышала, Мод? И у тебя не попадали стаканы с полок?

Все засмеялись, даже старая свекровь. Джун поставила на плиту чайник и, повернувшись к девочкам, весело сказала:

– Сегодня Рождество! Мало ли что тут было, мы будем веселиться, хорошо?

Девочки кивнули. Джун выдала им по пакету с подарками.

– Пойдите в гостиную и поройтесь в вещичках, которые я для вас приготовила. Идет? А я займусь делами здесь, и у нас будет самое лучшее Рождество – такого у нас еще не бывало!

Девочки опять кивнули. Джун заметила темные круги под глазами у Сьюзен и виновато вздохнула. С ее дочерью творилось что-то очень нехорошее, и Джун не могла понять, в чем дело. Она решила, что поговорит с дочкой попозже. Сейчас у нее было слишком много других забот и хлопот.

Полчаса спустя Джун и Джоуи остались одни в своей спальне. Она ему рассказала про Джимми, и он был потрясен.

– Ты что, совсем охренела, Джун? Да ты такое наделала! Корова безмозглая!

Подавив охватившую ее панику, она спокойно ответила:

– Я взяла то, за чем они охотятся. Мы можем сыграть на этом, Джоуи. Хоть раз в этой гребаной жизни мы будем на коне. Неужели ты не понимаешь?

Она немного охрипла – сказались напряжение, страх и раздражение. Ну почему он не способен играть по-крупному? Вот его главный недостаток. Вид у Джоуи был растерянный, жалкий. Он до смерти испугался. Именно этого и боялась Джун. Может, она сделала глупость, открывшись Джоуи. Правда, про деньги она промолчала, на это ей ума хватило.

– Баннерманы и Дэви Дэвидсон перережут тебе глотку, Джуни, когда узнают, что ты наделала. Джимми убрали из-за бумажек, которые находятся у тебя, а он был крепкий орешек, не чета тебе. Ты думаешь, с тобой они обойдутся по-другому? Они догадаются, что это ты выгребла документы, и явятся за тобой. И за мной тоже. В конце концов, я твой муж, но только ты об этом все время забываешь!

Джун не могла не согласиться с его доводами, но все равно считала, что у них в руках шанс разбогатеть. Разве она не имеет права на компенсацию? Этот термин обычно употребляли, когда убивали мужа или дружка женщины или ее делового партнера. Такое существовало правило в уголовном мире. Раз вы лишили женщину кормильца, будьте любезны компенсировать потерю. Это было правильно и справедливо.

– Я имею право на компенсацию, Джоуи, и ты это знаешь.

Он исступленно замотал головой:

– Ты ни на что не имеешь права. Они вознаграждают только тех, кто с ними в игре. Что с тобой, Джун? Ты спятила? Речь идет о Баннерманах, а не о каких-то там гангстерах из старых фильмов! Братья Баннерман – безжалостные убийцы, настоящие маньяки. Они понятия не имеют о старомодном кодексе чести, которого уже мало кто сейчас придерживается. Они насильники и убийцы. Они пригрозили Морин, что устроят ей пластическую операцию у их знакомого хирурга. Думаешь, почему она взяла себе в любовники Джимми? Ей так велели. Мне все известно. Понятно почему? Дэви мне сам сказал, все-таки ты мне жена. Это было благородно с его стороны. Если бы Баннерман узнал, что он сделал, то отрезал бы ему уши. Подумай, во что ты нас втравила! Мало нам неприятностей, так ты еще добавляешь.

– Но мне казалось, что Баннерманы и Дэвидсоны – враги?

Джоуи вздохнул:

– Они и есть враги, детка. Они и прикончили Джимми, и теперь Дэви хочет получить свое. Морин вошла в союз с Дэвидсонами, потому что Баннерманы ей стали угрожать. Она тоже своего не упустит, она опасная женщина. Короче: единственное, что меня сейчас волнует, – как нам с тобой вылезти из того дерьма, в которое ты нас втравила. Мне надо по-быстрому одеться и сбегать к Дэви. Может, он что-нибудь придумает.

Джоуи погрозил Джун пальцем, едва не дотронувшись при этом до ее носа.

– Я с радостью убил бы тебя, Джуни, честно говорю. Тебе мозгов не хватает, чтобы заниматься бизнесом. У тебя вообще мозгов нет, и точка. В будущем держись подальше от игр, в которые играют взрослые мальчики, слышишь?

Она кивнула.

В эту минуту раздался громкий стук в дверь, и они оба вздрогнули от испуга.

– Ну, началось, Джун. Рождество им нипочем. Я буду говорить, ладно? Ты не лезь.

Дверь в спальню распахнулась. На пороге стояли двое. У Джун и у Джоуи вырвался вздох облегчения – они ожидали увидеть двух бандитов с бейсбольными битами наперевес. Но радовались они недолго – лишь пока эти двое не начали говорить.

– Я инспектор полиции Гарри Нэпп. Уполномочен взять вас под арест по подозрению в убийстве Джеймса Винсента. В настоящий момент вы имеете право хранить молчание. Любые ваши слова и действия будут зафиксированы в письменной форме и могут быть использованы как свидетельство против вас.

– Это вы о чем?

В маленькой комнате голос Джоуи прозвучал как крик. Девочки смотрели, как их отца выводили из дома.

Глава 5

– Правда, папа не убивал Джимми? – тихим испуганным голосом спросила Дэбби.

Джун раздраженно бросила:

– Ну конечно, нет!

Девочки переглянулись, и Джун уловила выражение их глаз. Они считают, что их отец убил дружка матери, догадалась она. Так будут думать и другие.

Айви сидела молча, когда уводили ее сына. Но тут она не выдержала:

– Это все из-за тебя, Джун. Моего мальчика закатают на долгий срок, и в этом твоя вина. Жаль, ты этого не стоишь. Он дал тебе свое честное имя, а ты втоптала его в грязь.

Горький упрек, прозвучавший в голосе старой женщины, подействовал на Джун как красная тряпка на быка. Она в ярости накинулась на свекровь:

– О каком таком имени ты говоришь? Ваша семейка считается самой вшивой среди самых вшивых обитателей здешних мест. Твой сын – тупой, серый, безграмотный воришка, но когда-то, несмотря на это, я его полюбила. Если бы нас с ним оставили в покое, мы бы как-нибудь разобрались без твоей помощи. Так нет же! Мне некуда было деться от любимой свекрови, которая совала свой нос во все наши дела и то и дело открывала свою поганую варежку. А теперь, как я уже сказала, или ты заткнешь свою чертову пасть, или выметайся. Я с тобой не собираюсь больше церемониться.

К всеобщему изумлению, из глаз старухи скатились две крупные слезы.

– Что я буду делать без него, Джун? Он – вся моя жизнь!

Джун обняла ее. Увидев неподдельный страх в глазах свекрови, она сама вдруг испугалась.

– На Джоуи не могут ничего повесить, он ничего такого не сделал.

– Мама, ты бы лучше занялась индейкой, – раздался ровный, спокойный голос Сьюзен, и Джун посмотрела на нее с благодарностью. Взяв кухонное полотенце, она вытащила огромную птицу из духовки и начала черпать ложкой горячий жир и поливать им индейку. Все зачарованно следили за ней, словно это было невиданное волшебное действо.

– Пойдите займитесь своими подарками, мне надо подумать.

Девочки вышли. Джун посмотрела на убитую горем свекровь.

– Он не убивал Джимми. Может, угрожал, что убьет, но дальше угроз не пошел бы. Джоуи не посмел бы его убить, и мы обе это знаем. Но ведь им еще потребуется доказать, что он был на месте преступления, разве нет? Таков закон.

– Полиции не требуется доказательств. Это ты должна доказать, что они ошибаются, и тебе самой это хорошо известно. Если они захотят закатать моего мальчика, они это сделают, Джун. Перестань толковать мне о каком-то там законе. – В голосе Айви чувствовалась безнадежность.

Джун не ответила. Она имела на руках факты, но какой был от них толк? Не могла же она поделиться своими мыслями со свекровью. Ей только скажи – и сказанное сразу станет известно всей округе.

Морин Картер забеспокоилась. Ее сын смотрел телевизор, а она только что выложила разделанную индейку на блюдо. Идиллия была нарушена звонком в дверь. Подчиняясь внутреннему голосу, она взглянула на часы. Было около половины шестого. По дороге в переднюю она сняла с себя фартук и поправила прическу. Удивлению ее не было предела, когда она увидела на пороге Джун.

– У тебя ко мне дело?

Джун мрачно улыбнулась:

– Скорее наоборот.

Джун прошла вслед за Морин в кухню и на ходу поздоровалась с ее сыном.

– Симпатичный мальчик. Весь в папу?

Морин некоторое время молча смотрела ей прямо в глаза, а затем жестко произнесла:

– Давай без болтовни. Выкладывай свое дело. Вы со своим муженьком заставили многих порядочных людей поволноваться, и поверь мне, они вам не простят того, что вы встали на их дороге.

Собравшись с духом, Джун сказала:

– Моего Джоуи арестовали.

Морин засмеялась:

– Да? Полагаю, он убил твоего Джимми? – Она провела холеной рукой по волосам. – Ну ты и мерзавка, Джун. Ты даже хуже меня. «Моего Джоуи»! Не строй из себя девочку.

Джун рассердилась:

– Ничего смешного, Морин. Он отец моих детей…

Морин ее перебила:

– Давай по-честному, Джун. Это ты так говоришь, а на самом деле кто знает? Выкладывай, зачем пришла, и катись отсюда. Если ты пришла сюда рыдать по своему милому, лучше сваливай сразу. Мне это неинтересно. И Дэви Дэвидсону тоже, который, кстати сказать, узнал о том, что наделал Джоуи, раньше полицейских. Намек поняла?

Джун подавила в себе желание накинуться на Морин с кулаками. Да, она, Джун, плохая, но эта женщина во сто крат хуже. Джун делала в жизни немало дурного, но, по крайней мере, не она подставила Джимми, чтобы его убили, а эта дрянь. Он клюнул на ее крючок и дорого за это поплатился. И пусть в глазах людей она, Джун, дурная женщина, но поступить так низко, как Морин, она бы не смогла.

– А если, предположим, я помогла бы тебе отыскать документы Джимми и другие вещички…

Морин уставилась на нее, но тут же попыталась скрыть жадный огонек, вспыхнувший в глазах.

– Тоже мне благодетельница! Мы хотим взять только то, что нам принадлежит.

Джун весело рассмеялась:

– Хочешь сказать – то, что принадлежало Джимми? Давай не будем ходить вокруг да около, ладно? Ты хочешь получить эти гребаные бумажки или нет? Если да, то за какую цену?

– Мне кажется, цену должна назначить ты, но я узнаю, все ли согласны на эту сделку. Может, кто-то решит, что она несправедлива. Ну-ка сядь, я налью нам с тобой чего-нибудь выпить, и мы побеседуем. И предупреждаю тебя, Джун, не разевай рот на мою долю. Я могу быть очень опасным врагом.

Джун глянула в холодные глаза Морин и даже не попыталась спорить. Улыбнувшись, она села за кухонный стол и сделала вид, будто любуется сочной индейкой и хорошо пропеченным окороком с поджаристой корочкой. В глубине души она знала, что речь идет о жизни и смерти и другого выбора у нее нет. Джоуи был виновен во многих грехах, но она не допустит, чтобы его засудили за чужие делишки. Потому что сам он никогда никого не заложит. Джоуи будет тянуть навешенный на него срок – лет пятнадцать, не меньше, – в самых жутких условиях, но никого не сдаст. Потому что он такой. Дэвидсоны присмотрят за ней, а потом про них обоих забудут. Джун заранее знала, как станут развиваться события, – она насмотрелась на такие истории. Сейчас ей предстояло вступить в отчаянную сделку, от которой будет зависеть жизнь. Жизнь ее мужа.

У Айви на лице было такое выражение, от которого могло скиснуть молоко даже на морозе. Обе внучки ее жалели, потому что на этот раз беда у нее была настоящая. В спальне Сьюзен занималась делом. Аккуратно расправив бумагу, в которую были завернуты подарки, она сложила ее и убрала в свой ящик комода. Бумага была такая красивая, что хотелось ее сохранить хотя бы для того, чтобы иногда вынимать из ящика и с удовольствием рассматривать. Она любила красивые вещи, ей нравилось владеть ими.

Дэбби, с часок погоревав об отце, забыла о нем. Ничего особенного не происходило, и она решила сбегать к подружке.

Оставшись с Айви, Сьюзен навела порядок в доме, подала бабушке горячего молока с вафлями и немного виски, а затем пошла к себе в комнату и начала мечтать. После Дэбби в комнате царил беспорядок, и Сьюзен, прибравшись, села и стала молиться о том, чтобы ее папа получил двадцать лет тюрьмы. Сначала она даже надеялась, что его повесят, но потом, узнав, что теперь уже не вешают, перестала об этом мечтать. Тогда она начала представлять себе, как он будет сидеть в камере много-много лет подряд. Ей как-то сразу стало легче на сердце. Больше этот человек никогда не дотронется до нее, потому что, когда он выйдет из тюрьмы, она будет уже взрослая и сможет сказать ему, чтобы он катился куда подальше.

Счастливый вздох сорвался с ее губ. Боже, сделай так, чтобы полиция ничего ему не простила. Боже, сделай так, чтобы с него не сняли обвинение. Стук в дверь прервал ее благочестивые мольбы. Решив, что к ним стучится кто-то из соседей, она открыла дверь. Вместо соседки на пороге стоял Барри Далстон.

У Сьюзен громко застучало сердце, и она даже испугалась, что Барри услышит, как оно бьется. Ей казалось, будто голову обвевает горячий ветер, а руки и ноги словно налились свинцом. В глубине души она была счастлива, что надела новое платье, красиво причесалась и слегка подкрасилась. Она знала, что никогда еще так хорошо не выглядела.

Барри, наоборот, был одет небрежно – как обычно. И как всегда, на его губах играла улыбка.

– Счастливого Рождества, дорогуша. Как ты думаешь, что лучше – чтобы я вошел или чтобы ты вышла на улицу? Мне все равно.

Она широко открыла дверь, и он вошел в квартиру. Барри сунул ей в руки небольшой сверточек, и Сьюзен радостно заулыбалась.

– Это для меня?

Барри ухмыльнулся:

– Нет, для твоей сестры.

Увидев, как у нее на лице померкла улыбка, он притянул ее к себе и обнял:

– Конечно для тебя, для кого же еще?

Сьюзен пригласила его в гостиную. Она была рада, что привела квартиру в порядок. Бабушка крепко спала в своем кресле, погасшая сигарета прилипла к ее нижней губе.

– Давай лучше пойдем в кухню, бабушка не умеет тихо храпеть.

Улыбаясь, он прошел за ней в кухню. Подойдя к газовой плите, Сьюзен поставила на огонь чайник. У нее дрожали руки. Повернувшись, она посмотрела ему в лицо. Для нее Барри был настоящий красавец. Ей нравилось в нем все. Она любила его насмешливый взгляд – так, она считала, должны улыбаться мужчины из хорошего общества. Злая складка рта и упрямые губы были предметом ее мечтаний – ей так хотелось прижаться к ним своими губами и целовать его, целовать, пока она не потеряет сознание. В его обычно суровых глазах теперь играли озорные огоньки. Она и не знала, что его глаза могли быть такими озорными и мечтательными одновременно.

Сьюзен видела в нем то, что ей хотелось видеть, и, как большинство влюбленных женщин, придумывала свой собственный образ любимого мужчины. Барри прижал ее к себе и крепко поцеловал в губы. Она откликнулась на его ласку. В его объятиях ей было так хорошо – в них она чувствовала себя в безопасности. Именно такое чувство внушал ей Барри Далстон. С ним она не боялась своего отца. Не боялась никого.

Его язык шарил у нее во рту. Сьюзен отпрянула от Барри – этот поцелуй ее напугал и как-то странно взволновал.

– Есть что-нибудь выпить, только покрепче?

– Что? Пиво? Барри усмехнулся:

– Да нет, виски. Я шотландец, и мы по большим праздникам пьем виски. Правда, мы по-настоящему празднуем не Рождество, а Новый год. А Рождество – это так, для детишек.

Сьюзен открыла кухонный буфет и достала оттуда бутылку дешевого виски. Она сознавала, что если бабушка заметит убыль, то шкуру с нее спустит. Но ей было все равно. Сейчас для нее ничего не существовало, кроме дорогого видения. Она до сих пор поверить не могла, что к ней, в ее дом, пришел на Рождество Барри Далстон и что он принес ей подарок. Не могла поверить, что ее отец сидел в тюрьме за убийство и что мама будет теперь жить дома. Она еще никогда в своей жизни не была так счастлива. Ну о чем еще можно мечтать?

Сьюзен наполнила щедрой рукой стакан Барри, а он взял с сушилки второй стакан и тоже наполнил его. Затем опустил туда ломтик лимона, подал ей стакан и шутливо произнес:

– Выпей это одним глотком, и пусть это будет тостом за наше с тобой Рождество, хорошо?

Сьюзен залпом проглотила виски и едва не задохнулась. У нее выступили слезы, и намокшая тушь стала щипать глаза. Барри смеялся, стараясь притянуть девочку к себе и зажать ей рот – шум в кухне мог разбудить спящую в гостиной старуху.

– Тихо, Сьюзен, а то проснется старушка и поднимет скандал.

Еле сдерживая хохот, Сьюзен прижалась к нему. Выпивка ударила ей в голову. По всему телу разлилась приятная теплота. Ей казалось, что она стала выше ростом и красивее. Она не отрывала глаз от лица Барри.

Он тоже смотрел на нее. Смотрел и не думал, что собирается сделать, лишь придирчиво рассматривал ее лицо. Оно было заурядное, но зато глаза довольно красивые. Румяная, разгоряченная выпитым, Сьюзен казалась почти хорошенькой. Ее глаза смотрели на него с безграничным обожанием, и Барри это нравилось.

Другие девчонки, покрасивее Сьюзен, кокетничали с ним, заставляли бегать за собой. А эта была послушная, как тряпичная кукла, которая только и ждет, когда ее вынут из коробки и начнут с ней играть. Ее непропорционально большие груди вызывали в нем огромное желание их потискать, хотя девчонка об этом, конечно, не догадывалась. Ее грудь – вот что главным образом притягивало его. Правда, не так сильно, как ее отец с дурной репутацией.

– Слышал, что случилось с твоим папашей. Сочувствую. Любой мужчина поступил бы так же, как он.

Сьюзен почувствовала, как счастье покинуло ее. Она отодвинулась от Барри. Взяв в руки подарок, она развернула его, и волна восторга снова захлестнула ее. Она подняла к нему счастливое лицо:

– Ой, какие хорошенькие. Такие красивые!

Это были золотые серьги, сделанные в форме колец. В Ист-Энде их называли «цыганскими». Внизу они были потолще, в верхней части потоньше. Они так сияли у нее на ладони! У Сьюзен захватило дух. Должно быть, она всерьез нравилась Барри, раз он купил ей очень дорогой подарок.

Барри ухмыльнулся, наблюдая, в какой неописуемый восторг она пришла от подарка. При удачном раскладе этот дар мог бы послужить неплохим вложением в будущее. Он завладел ими несколько дней назад во время очередной кражи со взломом; развернув сверточек и увидев золотые сережки, он тут же решил, что они подойдут Сьюзен. Барри даже не поменял оберточную бумагу. Он никогда не испытывал мук совести, когда брал чужое, даже если оно лежало под рождественскими елками. Он понимал, что золотые серьги стоят недешево, и даже ощущал себя этаким щедрым ухажером, преподнося своей девушке такие ценные вещи и не требуя за них денег.

Барри опять нежно поцеловал ее в губы, и Сьюзен кинулась к нему в объятия. Прижав ее к кухонному столу, он задрал свитер и взял в руки ее груди. Сьюзен не противилась. Он гладил ее груди своими грубыми руками, ощущая их тяжесть и нежность кожи.

Барри держал груди в руках, любовался ими. В нем появилась настойчивость, которой раньше не было. Он почувствовал, что этой девочке суждено сыграть важную роль в его жизни. Вот почему он жадно ласкал эти упругие, налитые соком молодости груди.

– Они великолепны, Сьюзен. Просто потрясные. Сьюзен не слышала, думая о своем. Чтобы удержать его, она должна была позволить ему сделать это с ней. Из опыта своей связи с отцом она понимала, чего Барри от нее хотел. Он не пытался сделать так, чтобы и ей было хорошо. Ни тому ни другому и в голову не пришло бы доставить ей такое же удовольствие, какое получали они. Ее брали, как предмет, и она позволила Барри взять себя прямо здесь, на кухне, при бабушке, спавшей рядом, в соседней комнате.

Она чуть вскрикнула от боли, уткнувшись ему в грудь. Барри решил, что он у нее первый, отсюда и боль, и вскрик. Сьюзен же почувствовала странную грусть. Мысль о том, что до этого дня отец проделывал это с ней много-много раз, терзала ее душу, как кровоточащая рана.

Она стала думать о сережках и о том, какое значение имеет этот подарок. Они являлись доказательством того, что она нравилась Барри. Он покупал ей золотые украшения, а в ее среде это считалось шикарным жестом. Золотая вещь, купленная в дар, была своего рода обязательством, предвестницей золотого обручального кольца. Барри серьезно относился к ней, он рассчитывал не только на ее дружбу, но и на нечто большее. Поэтому, размышляла она, ничего нет плохого в том, что она позволила ему завладеть ее телом. Ведь теперь она его девушка.

Ей и в голову не приходило, что она еще ребенок. Не думал об этом и Барри. По его мнению, девчонка с такими сиськами сама знала, что ей надо, и он был готов ей это дать. Главное, что у нее было тело созревшей женщины, а созрела ли она умственно – это его не касалось. Излив семя, он навалился на нее всем телом, и у нее вырвался тяжелый вздох.

Но все же в случае с Барри она сама хотела, чтобы так случилось, и в этом было приятное утешение. Он поцеловал ее в лоб и улыбнулся – всего-навсего, но эта скупая ласка привязала ее к нему на всю жизнь. До самой его смерти.

Джоуи очнулся в больнице «Олд Лондон». У него болело лицо, не хватало нескольких зубов, а ноги ныли так, словно их ампутировали без анестезии. Так отделали его в участке полицейские. Но, ощутив боль, он даже обрадовался. По крайней мере, это означало, что он еще на этом свете.

Над ним склонилась медсестра с таким суровым лицом, что Джоуи чуть не вскрикнул от ужаса: она была еще страшней, чем избивавший его инспектор полиции. Но ее темно-синяя больничная униформа успокоила его, подсказав, что теперь он находится в безопасности, и это немного подняло его настроение. Закрыв глаза, Джоуи облегченно вздохнул: он был жив, и вроде бы не в тюрьме.

Снова открыв глаза, он увидел, что перед его кроватью стоит Дэви Дэвидсон с широкой добродушной улыбкой на лице и корзиной с фруктами в руках. Джоуи не знал, что ему делать – плакать или смеяться. Он просто тупо смотрел на своего покровителя и работодателя и ждал, когда Дэви сам заговорит.

– Наверно, черепушка раскалывается, дружок?

Голос у Дэви был низкий и звучал благодушно. Посмотрев Дэви в лицо, Джоуи страдальчески сморщился и сказал:

– Веришь ли, Дэви, мне только что полегчало. Понял меня?

Мики Баннерман улыбался.

Его жена Лайла принесла ему восемь детишек. Лайла была толстая, грудастая, с прекрасными зубами, огненно-рыжими волосами и носом, которого хватило бы на четыре лица. Ее отцом был известный уголовный авторитет Билли Тарми. Мики женился на ней, чтобы наложить лапу на владения старика. Он принял от свекра звание самого опасного человека в Лондоне и на его авторитете процветал в северных и южных районах города, предоставив всякой мелюзге хозяйничать в Ист-Энде. И тем не менее сейчас он требовал своей доли.

Наблюдая, как его жена управляется с детьми, он радовался, что женился именно на ней. Лайла была прекрасной матерью. Девочки учились танцевать, а мальчики играли на разных музыкальных инструментах. Они правильно говорили, имели отменные манеры и прекрасно знали, как вести себя за столом.

Вместе с тем Мики содержал бывшую стриптизершу, звавшуюся Монет, которую он навещал раз пятнадцать в неделю по первому требованию плоти. Лайла все знала, но не возражала. Мики Баннерман был известен как главный женолюб в Лондоне. В юности, когда он заявлялся в клуб, девицы в панике скрывались. Он утомлял их так, что потом несколько дней они были не в состоянии работать.

Один старый козел, прослышав, что за ним охотится Баннерман, сказал: «Ладно уж, я согласен на то, чтобы он спустил с меня шкуру, только бы не забил до смерти». Когда до Мики дошли эти слова, он так развеселился, что отпустил дурачка на все четыре стороны, предварительно устроив ему хорошую взбучку в воспитательных целях. Таков был Майкл Баннерман.

Но сегодня Мики был счастлив, несказанно счастлив. Он сидел в своей просторной гостиной, держа на коленях младшую дочурку, и приветливо улыбался людям, собравшимся вокруг него. Через несколько часов он получит в свое владение все, что ему так необходимо, дабы окончательно стать Королем в Замке. Он стремился к этому с той поры, как женился на славной кобылке с прекрасными зубками – так он называл Лайлу еще до того, как взял ее в жены.

Когда звякнул дверной звонок, он встал, поздоровался и радушно пригласил войти двух появившихся в дверях женщин. Это были Морин Картер и Джун Макнамара. Ему нравилась Джун. Всегда нравилась. Он видел ее несколько раз вместе с Джимми и тогда еще счел, что она женщина что надо. Неболтливая, сговорчивая, с выдающимися формами. Такой и должна быть шлюха при гангстере. Мики чувствовал, что с ней проблем не будет, в отличие от Морин.

Он провел женщин в свой кабинет, смешал им коктейль, поддерживая легкую беседу о том о сем, а заодно познакомил со своими детишками. Он был так обходителен, что даже аристократы и ценители этикета не смогли бы упрекнуть его в отсутствии светских манер. Затем, выпроводив детей из комнаты, он глотнул собственноручно приготовленного напитка из стакана и, мерзко улыбаясь, обратился к Джун:

– Ты заставила меня поволноваться. Но я пренебрегу этим фактом в память о нашей дружбе с Джимми.

Женщины промолчали, но каждая из них подумала: «Как он может говорить о дружбе с человеком, которого сам бы застрелил, если бы его не опередил Дэвидсон?»

Джун, опустив глаза, смотрела в свой стакан и старалась справиться с охватившим ее страхом.

– Простите, мистер Баннерман, но я ужасно испугалась. Я знала, что Джимми больше нет, и постаралась себя обезопасить. У меня две дочки, которых надо воспитывать, и муж, от которого толку как от козла молока.

Мики засмеялся. Как раз на это она и рассчитывала. Если Мики удавалось рассмешить, жертва могла надеяться на то, что половина вины уже списана.

– Муженек у тебя говнюк, согласен! Но благодаря твоим стараниям теперь он в больнице, с башкой, раздувшейся, как живот у бывшей девственницы. Впрочем, я отклонился от темы. У тебя есть с собой бумаги, и если есть, то какова твоя цена, милочка моя? Сегодня Рождество, и у меня хорошее настроение. В любое другое время года я бы вырвал твои сиськи с корнем и посмеялся над тобой. Но я уважаю Рождество. Оно всегда настраивает меня на благостные мысли. Приближается Новый год, а это значит, что на пороге новые сделки, новые люди, которых недурно было бы тряхануть разок-другой. В высшей степени многообещающее время.

Морин заметила, как краска отлила от лица Джун, и подавила в себе желание захохотать. Мики знал, как говорить, он отлично играл свою роль.

Морин покашляла, чтобы отвлечь внимание от Джун, и вкрадчиво произнесла:

– Я ей сказала, что она может оставить себе несколько тысчонок в качестве компенсации за потерю Джимми. Но все записные книжки она нам вернет. Они у меня в сумке, так что сегодня наша встреча носит чисто формальный характер.

Мики перевел взгляд на Морин, о которой он мог сказать, что она единственная женщина, которую он уважает и ценит. С его точки зрения, Морин во многих отношениях была настоящим бриллиантом. Вот сейчас, например, что она для него сделала? Принесла эти записные книжки, и это не будет стоить ему ни пенни.

Джун же считала, что легко отделалась, и, если честно, так оно и было.

– Я сказала ей, – продолжала Морин, – что мы просили полицию снять обвинение, раз ее муж оказался в больнице. Будем считать, что мы квиты, и забудем печальное недоразумение, которое произошло между ее мужем и полицией.

– Так что вы решаете? – дрожащим от страха голосом спросила Джун.

Морин усмехнулась:

– В итоге, милочка, ты оставляешь себе деньги Джимми, а остальное мы берем себе. Все очень просто.

Джун благодарно улыбнулась:

– Спасибо за щедрость. Вы оба так добры ко мне. Мики сиял от радости. Он получил то, что хотел, и мог себе позволить быть великодушным.

– Хотите выпить еще, дамы? Ну а затем я должен откланяться. У меня в гостях родственники, вся моя семья, и я не могу заставлять их ждать, а уже время пить чай. Моя Лайла не будет подавать чай в мое отсутствие. Она знает, что во главе стола должен быть мужчина.

Джун мечтала только об одном: поскорее бы уйти восвояси. Но она понимала, что ей придется досидеть до конца, то есть пока ее не отпустят. В конце концов, так делались дела в этих кругах, и не ей пытаться изменить заведенные порядки.

Барри Далстон произвел на Айви сильное впечатление. Он даже на какое-то время отвлек ее от мыслей о сыне, и она была благодарна ему за это. Сьюзен заваривала чай, и Айви решила поделиться с ней своим впечатлением:

– Какой обходительный молодой человек, и такой красивый! Не понимаю, как тебе удалось его подцепить? Вот если бы Дэбби привела такого в дом, я бы не удивилась, но ты! Он, должно быть, видит в тебе что-то такое, девочка, чего не видят другие. Держись за него.

Сьюзен не ответила. Она была рада, что Барри ушел и теперь она может в одиночестве упиваться мыслью, что он ее любит, потому что дарит такие щедрые подарки. Ни о чем другом она думать не хотела – неприятные или тревожные мысли она всегда старалась скрывать от самой себя, и они покоились до поры до времени где-то в укромном уголке ее сознания. Айви продолжала высказываться. Сьюзен слушала ее вполуха до тех пор, пока очередная старухина тирада не заставила ее рассвирепеть до помутнения в глазах:

– Ну просто как твой папка, когда был молодой. Та же фигура, стать, такой же красавец, такой же обаятельный, милый…

Сьюзен вдруг так раскричалась, что старуха подпрыгнула в кресле:

– У Барри с моим отцом ничего общего! Не смей говорить, что они похожи, старая ведьма! Почему ты тут торчишь? Шла бы к себе домой! Он совсем не такой, как наш так называемый папка. Между прочим, ты сама при всяком удобном случае вякаешь, будто Джоуи на самом деле мне не отец, и, если хочешь знать, меня твои слова очень даже радуют.

Айви остолбенела, не в состоянии произнести ни слова. Но это продолжалось недолго. Выбравшись из кресла, она подалась вперед и влепила Сьюзен пощечину, которая больше пришлась по губам девочке.

– Не смей так со мной разговаривать, ты, маленькая дрянь! После всего, что я для нее сделала, она смеет так со мной разговаривать!

Ее рука снова взмыла вверх для следующего удара, но Сьюзен, схватив ее за запястье, отшвырнула старуху в угол комнаты.

– Отвали, старая карга! Еще раз услышу, что мой Барри похож на него, – убью! Слышишь, что я говорю? Он совсем не такой, как отец. Он милый, добрый. Он совсем не как твой сын, так что лучше помолчи!

Айви была так потрясена выходкой Сьюзен, что ей стало трудно дышать. Сердце бешено колотилось у нее в груди. Сьюзен еще никогда никому грубого слова не сказала, всегда слушалась старших и выполняла то, что от нее требовали. Айви вдруг почувствовала, что боится ее. Но Сьюзен не могла остановиться, ее прорвало:

– Ты приходишь сюда каждый день и устраиваешь нам тут настоящий ад. Ты без конца портишь жизнь маме и считаешь, что мы это проглотим. Знаешь, мне это надоело. Ты мне никто. Я называю тебя бабушкой, потому что так надо, но жду не дождусь того дня, когда я наконец смогу сменить свою фамилию на любую другую – Смит или Джонс, все равно, лишь бы не носить проклятую фамилию Макнамара!

Джун стояла у двери в квартиру и не могла поверить своим ушам. Кричала Сьюзен. Ее Сьюзен, тихоня, хорошая девочка, дочка, которую она считала опорой семьи. Девочка, которая убирает квартиру, готовит, без конца хлопочет по дому. Джун подавила улыбку. Уж если она сама изумлена в высшей степени, то хотелось бы посмотреть на лицо свекрови. Выждав некоторое время, она как ни в чем не бывало появилась на кухне, будто только что пришла. Добродушно улыбаясь, она спросила:

– Как дела? Все в порядке?

Лицо Айви было белее мела от страха.

– Она меня ударила! Ну, погоди, я все скажу Джоуи! Подняла на меня руку, ты слышишь, Джун, и ударила, и ногой лягнула!

Старухе было как-то невдомек, что хоть раз в жизни можно не соврать. Но Сьюзен была так сердита, что не обратила внимания на такую мелочь, как придуманный пинок.

– Говорю тебе, мам, я последние несколько лет терпела нее такое, что сыта по горло. Не могу больше слышать ее голос. Скажи, чтобы она шла к себе домой. Пожалуйста, мам, прогони ее, а то я до крови ее поколочу, увидишь, на этот раз я ее не пожалею.

Сьюзен сделала шаг в сторону старухи, но Джун встала между ними. Она встревожилась не на шутку. Ее дочка вовсе не была вздорной и злой, наоборот, всегда была тихой, и это часто оборачивалось ей не на пользу. В том состояла ее беда. Живя в такой семейке, уж лучше уродиться агрессивной, как Дэбби, голосок которой с колыбели слышала вся округа. Сьюзен была не такой по природе. Если сегодня на нее «нашло», то для этого явно нашлась серьезная причина, и, скорее всего, девочка права.

Джун тут же решила осуществить то, чего ей давно хотелось. Ссора с дочкой была прекрасным предлогом отделаться от старухи раз и навсегда.

– Думаю, Айви, лучше будет, если ты сейчас же наденешь пальто и уберешься к себе домой.

Айви смотрела на невестку во все глаза, будто впервые ее видела. Но только она состроила злую мину, чтобы ответить, Джун спокойно сказала:

– Не время браниться, Айви. Джоуи в больнице. Мне удалось выцарапать его из каталажки и прекратить кошмар, в котором он последнее время пребывал. У меня нет никакого желания выслушивать твои гадости. Что касается Сьюзен, то, вероятно, на нее подействовала обстановка в доме, а ты ее еще подзавела, знаю я тебя. Это мой дом, и, если ты хочешь здесь бывать, советую тебе впредь делать так, как она говорит, и вообще поджать хвост. Не только Сьюзен, но и я сыта тобой по горло. Ты никогда не понимала одной вещи: Джоуи без меня ноль. Как бы я себя ни вела, я всегда была ему тылом. Помни это и не забывай, потому что, если я захочу вышвырнуть тебя навсегда, теперь он и пальцем не пошевельнет, чтобы меня остановить. А уж если такое желание у меня возникнет, я это сделаю.

Айви возвращалась к себе домой, ощущая себя дряхлой, никому не нужной старухой. Она была сломлена, убита. Сьюзен сидела в своей комнате, а Джун считала деньги и соображала, как ими распорядиться. В общем и целом день прожит не зря, заключила она.

Глава 6

Джоуи обрадовался, увидев Джун у больничной койки. На ней было красивое красное платье, макияж скромный, лак на ногтях светло-розовый, а духи не резкие.

– Ты хорошо выглядишь, Джун.

Она ласково улыбнулась:

– Хотелось бы сказать тебе то же самое, дружок, но не могу.

Джоуи ухмыльнулся:

– Мне пришлось нелегко в переделке, в которую я попал сегодня утром, это правда.

Джун не ответила.

– Спасибо, что вытащила меня из этого дерьма. Знаю, что ты могла бы этого не делать.

Джун села на кровать и взяла его руку.

– Послушай, Джоуи. Я сделала это, потому что ты мне не безразличен. Честно. Но жить так, как мы жили до сих пор, я больше не могу. Для меня это тяжкий труд. Если мы хотим и дальше жить вместе, надо что-то в наших отношениях изменить. Джимми знал, как обращаться со мной, благодаря ему я стала по-другому смотреть на жизнь. Кем бы он ни был, он дал мне больше, чем кто-либо до него. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Джоуи кивнул.

Он лихорадочно соображал, как реагировать на ее слова. Дэви Дэвидсон кое-что рассказал. Джоуи знал, что Джимми бросил Джун, а также многое другое. И еще – что Джун теперь владела тремя тысячами фунтов.

– Обещаю, любовь моя, я изменюсь. Согласен. Даже на то, чтобы ты прогнала мою мамашу. Разве я не понимаю, какое это было испытание – много лет подряд терпеть ее в доме.

Джун засмеялась:

– Ни за что не отгадаешь, что случилось! Наша Сьюзен так взъелась на нее!

Джоуи был озадачен:

– Что, она набросилась на мою мать?

Джун кивнула.

Его лицо на несколько мгновений приняло прежнее злобное выражение, но он тут же улыбнулся:

– Кто бы мог подумать?

– Она завела ухажера, и Айви по своему обыкновению ляпнула ей что-то оскорбительное о нем.

– То есть как так? Что значит – завела ухажера? Сью еще слишком мала, чтобы заводить гребаных ухажеров.

Джоуи попытался сесть в кровати, но тут же сморщился от боли. У него ломило кости, и он был еще слаб, – во всяком случае, насколько мог быть слабым такой здоровяк, как Джоуи Макнамара.

– Я ее выпорю, эту шлюху!

Джун была ошарашена:

– Эй, успокойся, он симпатичный молодой парнишка. Что у тебя с башкой, Джоуи?

Джоуи глубоко вздохнул:

– Она еще слишком молода, Джун, она домашняя девочка и не знает жизни. Ей рано заводить себе ухажера. Я запрещаю ей это, и ты так ей и передай. Скажи, что скоро я вернусь домой и все опять пойдет как надо. Так ей и скажи, ладно?

Джун удивила его реакция. Дэбби начала трепаться про ухажеров лет в десять, и Джоуи только смеялся, советовал ей держать их в узде и заставлять как следует попотеть, бегая за ней и тратя на нее свои денежки.

Бедняжка Сьюзен заводит себе мальчика, симпатичного и все такое, – случись это несколькими годами раньше, Джун сама была бы не прочь покрутить с ним, – и вдруг Джоуи начинает вести себя как обманутый муж. Что-то тут нечисто, подумала Джун.

– Ты как будто ревнуешь, Джоуи? Что за дела?

Он ощутил жгучее желание покрепче ей врезать, но понял, что не время. Джоуи хотел, чтобы она вернулась домой, а то, пожалуй, он мог потерять свою фортуну навсегда. В тот момент все козыри были у Джун в руках. Поэтому, тяжко вздохнув, он принял вид папаши, обеспокоенного судьбой дочери.

– Послушай, Джун, Дэбби другая, она девчушка как девчушка, делится всем с подружками, соображает, что к чему. А бедняжка Сьюзен… Ну, если по-честному, лицо у нее как блин, а формы такие, что у любого скромника съедет крыша. Пойми, что я хочу сказать. Она, видно, очумела от мысли, что в нее влюбился этот паренек, а ведь девчонка самолюбивая. Ну вспомни, хоть раз она пожаловалась, как Дэбби, что ее слишком часто приглашают то в кино, то на танцы? И не вспомнишь. Потому что этого никогда не было. А я внимательно наблюдал за ней в течение последних лет, не то что ты. Кстати сказать, мы со Сьюзен очень сблизились за то время, пока тебя не было, и мне известно, как мало она знает о мужчинах и о том, насколько осторожной с ними надо быть. Если парнишка поганец, она может оказаться на панели, а мы и знать не будем. У меня на нее большие надежды, Сьюзен девочка с головой. Она даже книжки читает, ни хрена себе. Много вокруг нас таких людей, которые читают книжки? Настоящие книжки, а не всякую чепуху, которую читает Дэбби про женские штучки и всякое такое. Наша Сьюзен читает самые настоящие толстые книги, сам видел.

У Джун от потрясения помутнело в глазах.

– Что я слышу? Ушам своим не верю. Должно быть, в полиции здорово врезали тебе по башке. Этот парнишка – находка для Сьюзен, и, кажется, он серьезно к ней относится. Он подарил ей на Рождество золотые сережки и часто бывает у нее.

Джоуи закрыл глаза и постарался скрыть свое раздражение.

– Послушай, я хочу, чтобы из Сьюзен что-нибудь получилось. Хочу дать ей образование. Если бы у меня были деньги, я бы посоветовал ей пойти учиться в колледж или еще куда-нибудь, где учатся после средней школы. Ее лицо никогда не принесет ей богатства, а вот мозги могут. Она может стать кем угодно. Адвокатом, например… Мало ли кем.

– Охренел? Что у тебя в котелке, Джоуи, дорогой? Если бы я не знала тебя лучше, я бы решила, что тебе сделали пересадку головы, и никакого у тебя сотрясения мозга нет, и ноги тебе не переломали.

Джоуи грустно покачал головой:

– У меня было время подумать, Джун, и я очень изменился, это точно. Скажи правду, разве тебе не было бы приятно, если бы кто-то по фамилии Макнамара занял место в приличном обществе, а?

Джун ошалело глядела на него:

– И да и нет. Признаю, что у Сьюзен есть мозги, не хочу спорить. Но только по сравнению с людьми, которых мы знаем. За пределами нашего предместья она, возможно, немного простовата. Я ее люблю, она всегда была моей любимой дочкой, но я не хочу внушать ей несбыточные мечты. Если через несколько лет у нее родится парочка детишек, думаю, она будет счастлива до небес. Она не создана для какого-то там образования. А если бы она и получила высшее образование, то стала бы смотреть на нас свысока. Говорю тебе, я это видела по телику, кино такое показывали. Дети, которые добиваются лучшей жизни, отрекаются от своей семьи, дружочек. У них нет выбора.

– Ты ошибаешься, Джун…

Джун разозлилась, хотя сама не знала почему. Неожиданный интерес мужа к судьбе Сьюзен встревожил ее, она заволновалась.

– Пришли ее ко мне сегодня вечером, – потребовал Джоуи.

Джун тихо рассмеялась:

– Ну ты и шутник. Не знаешь, чего от тебя ждать в следующий момент. То злишься, то ласкаешься.

– Именно поэтому со мной интересно.

Джун посмотрела на его лицо. Оно вздулось и посинело, но в нем еще оставалось то, что привлекало ее все эти годы. Она подумала: «И чего я возвращаюсь к нему? У меня есть деньги, я могла бы сбежать куда угодно, если захотела бы».

Но Джоуи во многих отношениях был ее жизнью. Он принимал ее такой, какая она есть, а кто еще на это способен? Джимми на какое-то время внес приятное разнообразие в ее жизнь, но ведь Джимми уже не вернуть. Джун думала и гадала, был ли Джоуи в курсе последних новостей. Она прослышала, что его навестил Дэви.

– Что тебе сказал Дэви?

Джоуи засмеялся:

– Считает, что за убийством Джимми стою я. Представляешь, как я теперь вырасту в чужих глазах? Мои наниматели на всякие рисковые дела будут платить мне надбавку просто потому, что будут бояться. Говорю тебе, Джун, у Дэви это тоже крутится в башке. Для него плохо кончится дружба с Баннерманами. Вот такие дела…

Она кивнула, а про себя подумала: интересно, Джоуи в самом деле такой тупой или притворяется? Неужели ее муж и в самом деле думает, что, присвоив себе чужую славу убийцы, он получит за это какие-то милости?

– А что говорят ищейки?

Джоуи пожал плечами:

– Они говорят, конечно, то, что им велят говорить Дэви и Баннерманы. Следствие еще продолжается.

– А если появится семья Джимми и потребует пересмотреть дело? Всякое может быть.

Джоуи снова пожал плечами. Казалось, уверенности у него несколько поубавилось. Джун догадалась, что такой мысли у него даже не возникало.

– Ну, если такая напасть и случится, я как-нибудь с ней справлюсь. Но мне кажется, что все улажено. Дэви не так уж глуп, и у Баннермана с башкой полный порядок, это точно. А я воспользуюсь случаем, как я всегда это делаю, девочка моя. Выжму из них побольше денежек – разве это плохо?

Джун захохотала:

– Чтобы заплатить за университет, в котором будет учиться наша Сьюзен? Хотелось бы мне посмотреть на ее лицо, когда я ей перескажу, что ты тут наговорил! Да она умрет со смеху.

Джун хохотала как безумная, а Джоуи, глядя на нее, только улыбался. У него и в мыслях не было отпускать от себя Сьюзен.

Нервы Сьюзен были на пределе. Отец должен был вернуться из больницы, и ей предстояло сделать вид, будто она рада его возвращению домой. Джун вылизала всю квартиру от пола до потолка и приготовила любимое блюдо Джоуи – огромный кусок жареной говядины с йоркширским пудингом, высоко поднявшимся в духовке. Сьюзен пекла пропитанный вином бисквит, а Дэбби – пирог, который назывался «Добро пожаловать домой!». Айви снова была допущена в дом, вела себя тихо, как никогда, и Сьюзен это немного успокоило.

Но она знала, что как только Джоуи водворится в доме, уже через пару недель все опять пойдет по-прежнему. Ей хотелось, чтобы и мама это поняла. Вообще-то последнее время Джун ужасно действовала ей на нервы. Она вела себя так, словно они с Джоуи никогда не грызлись и не расставались, и, если Сьюзен напоминала ей об этом, начинался скандал, и ее мать говорила, что нечего ворошить прошлое. Такое поведение матери беспокоило Сьюзен больше всего. Джун рассказала ей, как недоволен отец тем, что у нее появился мальчик и что она всерьез с ним дружит. Джоуи считал, что она слишком мала для этого. Когда же Сьюзен навестила отца в больнице, он запретил ей встречаться с Барри. Но Сьюзен все равно продолжала видеться с дружком. Она решила, что будет встречаться с ним, что бы ни говорила мать и что бы ни вытворял отец.

С букетом цветов и гроздью винограда пожаловала Мод, их соседка:

– Тут кое-что для нашего инвалида, Джун. Надеюсь, он скоро поправится.

Мод выдавила из себя приветливую улыбку. Ей во что бы то ни стало хотелось оказаться в квартире Джун. Уж очень подмывало разузнать, как складываются отношения Джун и Джоуи. Вся округа гудела от слухов, поговаривали, что Джоуи убил Джимми в надежде вернуть жену. Его арестовали и увезли в каталажку, а там как следует отделали – об этом судачили все. Сам собой напрашивался вывод: он выдержал побои и не сломался, а это в глазах публики означало, что Джоуи настоящий мужик. Джимми был приятный парень, но ведь он сманил чужую жену от мужа и двоих детей. А потому общественное мнение теперь всецело было на стороне Джоуи. В глазах соседей он стал почти героем. Джун это нравилось, Дэбби купалась в лучах славы, Айви упивалась счастьем, и только Сьюзен не находила себе места от переживаний – она желала отцу смерти.

Что касается Мод, то возвращение Джоуи, а именно сам момент, когда он переступил порог собственного дома, для ее сознания стало самым большим потрясением, которое ей довелось пережить в жизни. К тому же Джоуи явился не один, с ним был Дэви Дэвидсон, самолично забравший его из больницы. Увы, Джун довольно быстро выпроводила Мод.

Дэви находился в прекрасном расположении духа, а Джун определенно постаралась одеться так, чтобы сразить гостя наповал. На ней были топ с низким вырезом, короткая юбка и высокие кожаные сапоги. Она церемонно склонилась, чтобы подставить под ноги Джоуи маленькую скамеечку, когда он опускался в кресло. Он милостиво согласился выпить чашку чая.

Джоуи веселился в душе. Он знал, какова Джун на самом деле, и, по правде говоря, соскучился по ней. Он был рад, что она вернулась домой, и ему льстило, что его считают этаким безумным ревнивцем, который расправился с крутым делягой из Глазго, дабы восстановить свои супружеские права.

Джоуи уже начал получать выгодные предложения от местных рэкетиров, легальных и нелегальных, – выколачивать долги из клиентов. В дальнейшем он двинет в западные районы Лондона, где будет работать по клубам. Там ему светит заработок в тысячу фунтов в неделю, не меньше, и уж он постарается, чтобы его не оставили на бобах.

Он улыбнулся двум своим дочкам. Дэбби так и кинулась ему на шею. Она наслаждалась моментом так же, как и он, и, помня, что она истинная дочь своего отца, он был этим доволен. Дэбби, его любимая дочурка, знала, как вести себя в такой ситуации, понимала, как надо подыграть, когда это требовалось. А вот другая, сучка несчастная, еще получит от него, за ним не заржавеет.

Раскрыв объятия, он жизнерадостно произнес:

– Пойди сюда, Сью. Разве ты не хочешь поцеловать своего папку?

Сьюзен послушно подошла к нему и поцеловала в щеку. Из кухни появилась с подносом Джун и, остановившись в дверях, стала с интересом наблюдать эту сцену. Отец сгреб Сьюзен в охапку и заставил ее сесть к нему на колени. Девочка громко взвизгнула, и Дэви захохотал. Затем, повернув девочку к себе, Джоуи грубо облапил ее груди и заорал:

– Гляди, что у нас есть, Дэви! Ты такие видел? Не меньше фунта за штуку!

Даже Дэви был шокирован выходкой Джоуи, но промолчал. Попробуй он так пошутить со своей дочкой, жена растерзала бы его в клочья. Да ему и в голову бы не пришло так поступить со своим ребенком, уж это точно. Джун не слишком нежно хлопнула Джоуи по макушке и стащила Сьюзен с его колен. Девочка с горящим от стыда лицом выскочила из комнаты.

– Ну что ты за скотина, Джоуи. Ты же знаешь, как она стесняется своих сисек. Оставь ее в покое, и чтобы этого больше не было.

В ее словах слышалась угроза. Все это поняли, осознал это и Джоуи. В маленькой комнате наступила тишина, и тут Айви решила, что пора вмешаться:

– Негодная девчонка, вот кто она. Не то что Дэбби. Увидите, она себя еще покажет.

Джоуи, быстро глянув на мать, рявкнул:

– Заткни свою пасть, мамаша, у нас гости. Лицо его матери исказила злобная гримаса.

– Сынок, я только хотела сказать…

Повернувшись к ней всем телом, Джоуи посмотрел ей прямо в глаза и отрезал:

– Не стоит. Меня не интересует твое мнение, как и мнения всех остальных. Понятно?

Разлив чай, Джун пошла в спальню к Сьюзен. Девочка лежала на кровати, свернувшись в комочек. Усевшись рядом, Джун погладила ее по голове:

– Он не хотел тебя обидеть, миленькая. Ты что, его не знаешь? Просто он хотел показать тебе, как он любит свою дочку.

Сьюзен подняла на нее глаза:

– Мама, я ненавижу его. Я ненавижу его и все, что с ним связано.

Она говорила тихо, но с таким чувством, что было ясно: это серьезно.

Джун грустно улыбнулась:

– Это в тебе говорит возраст, Сьюзен. В этом возрасте дети ненавидят весь мир.

Сьюзен ее перебила:

– Я не ненавижу весь мир, мам.

Джун сама не понимала, почему ей не хотелось углубляться с дочерью в разговор о Джоуи. Что-то ей подсказывало: это может обернуться бедой для всей семьи.

– Не надо так о нем говорить, Сьюзен. Он твой отец.

Сьюзен презрительно фыркнула:

– Да неужели? А я всю жизнь слышала совсем другое. Лучше спроси его мамашу. Она болтала, что моя фамилия должна быть Хайнс или как-то еще, она по-разному ее выговаривала. Я это слышала раз пятьдесят, не меньше. Я для нее ублюдок, выродок, и для него тоже, когда он пьяный. Да и ты вроде не совсем точно знаешь, от кого я родилась. Ты сама, глядя на меня, иногда стараешься вспомнить, с кем ты спала тогда, ведь правда? Ну, в смысле – на кого я похожа лицом? Разве не так?

Оплеуха, которой угостила ее Джун, была подобна ружейному выстрелу в тишине комнаты.

– Ты, маленькая шлюшка! От тебя одни неприятности! Почему ты, Сьюзен, вечно устраиваешь гадости? За тобой всегда должно быть последнее слово, да? Это все твое чтение, тебе книжки забили мозги. А теперь послушай меня, и послушай хорошенько. Сегодня я не в настроении выслушивать твои истерики. Еще одно слово – и я оторву тебе голову, ты это понимаешь?

– Еще как. Мы обе все понимаем, правда же, мам? По-твоему, того, о чем надо помалкивать, как бы и не было, да?

– Не пойму, о чем это ты?

Сьюзен грустно покачала головой. На ее щеке ярким румянцем горела пощечина матери.

– А ты подумай, мам, просто подумай.

Джун смотрела в лицо своей дочери и уже жалела, что ударила ее, но в тот момент это был единственно верный поступок. Она больше не желала углубляться в эти размышления.

Джоуи разглядывал яства, приготовленные к обеду в честь его возвращения, и блаженно улыбался. Состроив смешную гримасу дочкам, он схватил рукой цельную жареную картофелину и запихнул ее в рот, а потом сделал вид, будто пытается ее остудить, не вынимая изо рта. Он устроил из этого настоящую потеху, и все покатились со смеху, за исключением Сьюзен. Но этого вроде бы никто не заметил.

Айви витала на седьмом небе от счастья. Ее золотой мальчик снова дома, жив и здоров. А это для нее было главным. Джоуи составлял для нее основной смысл жизни, и мысль о том, что она могла его потерять, приводила старуху в ужас. Айви посмотрела на Джун. Та радовалась как дитя любой шутке мужа. Глядя на ее широко раскрытый хохочущий рот, старуха скрепя сердце призналась самой себе, что невестка не такая уж дурная женщина. Женись Джоуи на другой, ее уже давно выставили бы за дверь. Айви была не такая уж глупая, чтобы не понимать этого. В отличие от других обитательниц Ист-Энда Джун обладала легким характером, спокойно относилась к семейным передрягам и не тиранила мужа и детей. У них с Джоуи было что-то вроде равноправия, как между партнерами. Джун вела себя скорее как большинство мужчин: спала с кем хотела, сорила деньгами и ошивалась по пабам. Джоуи занимался тем же самым, но не с таким размахом. Она перевела взгляд на Сьюзен, и улыбка исчезла с ее лица. Эта маленькая гадючка еще представления не имеет, что ее ждет. Уж теперь она у нее попляшет. Поднять руку на родную бабушку!

– Ты о чем думаешь, мам? У тебя такое лицо, словно ты по колено провалилась в лужу.

Поглядев в хитрющие глаза сына, Айви с улыбкой ответила:

– Я думала: как хорошо, что ты дома, сыночек. Ведь я так по тебе соскучилась…

По ее щекам вдруг скатились две крупные слезы, и она заревела в голос.

Джоуи поднял глаза к небу. Он был потрясен. Айви так искренне рыдала, что даже Сьюзен стало ее жалко. Старуха явно переживала за сына, ведь ему пришлось пройти через такие муки. Поддавшись внутреннему порыву, Сьюзен, потянувшись через стол, взяла бабушку за руку.

– Ба, спой нам песенку, которую ты всегда пела.

Сердце у нее оттаяло, и ей захотелось утешить Айви.

Но у Айви, похоже, на уме было другое.

– Не подлизывайся ко мне, ты, гадкая маленькая тварь. Если твой отец узнает, что ты мне устроила, у него кровь закипит в жилах.

Джун закрыла глаза. Набрав побольше воздуха в легкие, она закричала:

– Черт возьми, можно хоть раз спокойно, без скандалов посидеть за столом и нормально поесть? Если ты, Айви, снова откроешь свою пасть, ты вылетишь отсюда, обещаю тебе!

Указывая вилкой на Сьюзен, она продолжала:

– А ты, милая, не делай кривой рожи, а то я тебе ее поправлю. Понятно?

– Мне противно тут жить. Вы все время ругаетесь и спорите, с утра до ночи, с утра до ночи. Мам, неужели вам не надоело? – капризно произнесла Дэбби.

Джун скривилась:

– Надоело, Дэбби. Это правда. Поэтому вот что я вам скажу: если это еще раз случится, я хлопну дверью и уйду раз и навсегда. Пропадайте вы тут без меня. Клянусь, я так и сделаю. Запомни это, Айви, и ты, Сьюзен. За последние несколько недель вы меня достали. Мне хочется хоть немного покоя в этой жизни, хочется посидеть в тишине за столом в своем собственном доме. Хочется тихо-мирно поговорить с муженьком, и чтобы вы тут не вцеплялись друг другу в глотки у нас перед носом. Вам понятно?

Минут пять никто не проронил ни слова. Атмосфера за столом накалилась. Что-то недоброе витало в воздухе. Айви не сводила глаз со Сьюзен, словно собиралась еще что-то сказать, но не осмеливалась. Девочка упорно смотрела в свою тарелку, стараясь ни с кем не встречаться глазами.

Джоуи ел, наблюдая за происходящим. Да, его мамаша – это нечто. Тяжелый случай. Другой сын давно поставил бы зловредную ведьму на место. Но Джоуи знал, что вся ее жизнь заключалась в нем, и это наполняло его чувством благодарности. В конце концов, мать есть мать.

– Когда тебе надо принимать обезболивающие таблетки?

Он пожал плечами. Тяжелая пауза наконец была нарушена.

– Не знаю. Джорджи Диксон, приятель Дэви, дал мне таблетки посильнее тех, что мне давали в больнице. Говорит, они боль как рукой снимают, и от них появляется хорошее настроение. В больнице меня пичкали всякой мурой. Даже боль от комариного укуса не пройдет от этих больничных таблеток.

Джун ухмыльнулась:

– Когда поймешь, что пора, скажи. Тогда примешь парочку и запьешь глотком виски, а потом я тебя положу в кроватку баиньки. Ладно, милок?

Дэбби посмотрела на потолок. Бесконечная сексуальная возня родителей за стенкой ее просто достала. Они занимались этим в любое время дня, и все было слышно. Ее просто тошнило от этого. Но она любила рассказывать, как ее родители трахаются, своим подружкам, и те помирали со смеху.

– Не забывай их принимать, сынок, – наставительно произнесла Айви. – Болеутоляющие – прекрасная вещь. Думаю, это лучшее изобретение после алкоголя, честно. А как раньше бедные люди снимали боль? Бедняга выпивал бутылку виски, и ему обыкновенной пилой отпиливали распроклятую больную ногу, во как! А обрубок замазывали варом, чтобы из него не текла кровь. А кровь так и хлестала! Так и хлестала, фонтаном до потолка…

Не выдержав, Дэбби перебила ее. Она почти кричала:

– Хватит, ба, мы уже представили себе, как все происходило!

Джоуи отхлебнул из стакана и засмеялся:

– Послушаешь тебя, мамаша, и понимаешь: нет, теперь мы совсем не те, что были раньше. Помнишь того – как его звали? Он работал на семью Дэли, пытал людей. – Размахивая ножом, он продолжил: – Настоящий мастер своего дела. Теперь-то он в Бродмуре и работает там садовником, как я слышал. Однажды он мне объяснил, что откусывал секатором большие пальцы на ногах, чтобы люди делались хромыми. Понимаете, если у человека нет на ногах больших пальцев, он все время теряет равновесие, спотыкается и падает.

Айви осклабилась. Ей такие разговоры нравились. Они ее волновали.

– Главное – его нельзя было огорчать.

Джун засмеялась, за ней Дэбби.

– Еще бы, это ведь он отрезал уши Элфи Арчеру куском битого стекла за то, что тот заложил Гарри Петерсена, – сказала Джун. – Помнишь его, мам? Огромный Гарри – скандинав, докер?

– Конечно помню. Золотые были денечки, правду сказать. Теперь все другое. Теперь воры уже не в том почете. Даже Дэвидсоны и Баннерманы не принадлежат к высшим слоям, как воры былых лет. Те своих не обижали. Помню, во время войны они всегда заботились о том, чтобы у нас были на столе кусочек бекона, яйца, ну, словом, что покушать, сами понимаете. И люди держали за них мазу, уважали, значит. Не то что теперь, когда завелись мальчишки, которые торгуют наркотиками. Как Барри, к примеру. Говорят, он подторговывает наркотиками.

Старуха кинула пронзительный взгляд на Сьюзен. Девочка, сжав зубы, отразила атаку бабушки:

– К твоему сведению, Айви, он наркотиками не торгует. Он предоставляет заниматься такими делами типам вроде Джорджи Диксона. Это у него папа берет таблетки.

Джоуи засмеялся, глядя, как две женщины переругиваются, не желая уступать друг другу. Айви не сдавалась:

– Это не наркотики, а лекарства. Правда, ведь лекарства, сынок?

Джоуи кивнул.

– Но ты больше не гуляешь с Барри, не так ли, Сьюзен? Ведь ты послушаешься своего старого папку, верно, девочка? Если моя мать говорит правду, то ты поступишь правильно и вовремя. Торговцев наркотиками скоро всех накроют. Дэви давно присматривает за ними, и Баннерманы тоже.

Сьюзен посмотрела отцу прямо в глаза:

– Что это значит? Будет разборка?

Смерив дочь взглядом, Джоуи грубо рявкнул:

– Вот именно, милая моя. И от этого зависит, какая еда будет у нас на столе! Запомни это!

Откровенная ненависть в глазах Сьюзен взбесила его. Он ощутил, как ярость наполнила его. Кровь хлынула в голову. Нет, не сегодня, подумал он. Не надо терять голову – уж слишком хорошее у него настроение.

– Ладно, мне надоело сидеть тут в вашей компании и слушать перебранку. У меня свидание, – заявила Дэбби.

Своей репликой она хотела отвлечь внимание от Сьюзен и таким своеобразным способом помочь ей.

– С кем ты собираешься пойти погулять? – спросил Джоуи ласковым голосом.

– С Мики Шэндом. С сыном, а не с отцом, естественно. Все захохотали.

– Хорошая девочка. Очень приличная семья. Значит, его папка вышел?

Дэбби радостно кивнула:

– Да, наверно, десять дней назад. Они устроили такую вечеринку, прямо карнавал, и все такое… Такая была умора.

Джун улыбнулась:

– Слышала, слышала. Сама хотела туда пойти, но тут были такие дела… – Она не закончила.

Джоуи схватил ее руку и крепко сжал.

– Ну, теперь все будет в порядке, любовь моя. Наши дела пойдут в гору. Хочу купить дом, вот что я задумал.

Сьюзен ухмыльнулась и ехидно сказала:

– И как он будет называться? «Воровское гнездо»?

Кинув на нее быстрый взгляд, Джоуи нанес ей удар кулаком в лицо. Джун и Дэбби вскочили и оттащили ее от стола.

– Не надо, Джоуи! Успокойся! Она нагрубила, ты ее наказал. Не хватало еще, чтобы девчонка испортила нам такой день.

Джун вытолкала Сьюзен из гостиной и поволокла в комнату. Там, закрыв за собой дверь, она грубо швырнула ее на кровать.

– Меня тошнит от тебя, Сьюзен. Ты не представляешь, до чего ты мне сегодня опротивела.

Сьюзен терла челюсть, по которой пришелся удар отца. Там уже успела образоваться шишка.

– Ты сама напросилась на такое обращение с тобой. Какого хрена ты его заводила? Сама знаешь, какой он.

– Да, знаю, и ты тоже знаешь. Тогда зачем ты вернулась к нему? То же будет и с тобой. Будешь получать от него подзатыльники и пинки.

– Он и не думал сейчас драться, это ты его нарочно завела. Вот что я тебе скажу – в следующий раз, когда ты его по-настоящему разозлишь, он свернет тебе шею.

Сьюзен закрыла глаза. От удара в челюсть у нее раскалывалась голова.

– Как только мне исполнится пятнадцать лет, я выметусь отсюда.

Джун засмеялась:

– Думаю, у нас будет полно времени, чтобы это обсудить, Сью, но пока что ты должна научиться держать язык за зубами.

Она резким движением повернула к себе лицо дочери и вгляделась в него.

– Ничего страшного, это не смертельно. Но предупреждаю: не заводи его, да и меня тоже. У меня и без тебя хватает проблем. Так что не создавай мне новых.

Джун ушла. У Сьюзен полились из глаз слезы. Она ненавидела отца всей душой. Но теперь и к матери появилось недоброе чувство. Джун навсегда потеряла уважение Сьюзен. Этот день стал концом нормальных отношений между матерью и дочерью, началом долгой, нескончаемой борьбы между ними, – борьбы, которая будет длиться до гробовой доски.

Глава 7

У Барри Далстона были красивые глаза, и он об этом знал. Когда он смотрел в лицо женщине и улыбался, с ней происходило что-то невероятное. Особенно сильно реагировали женщины постарше. Барри понимал, что он не красавец в прямом смысле этого слова, но нечто неотразимое, привлекавшее слабую половину человечества, в нем было. Он безошибочно разгадал, что именно: бесшабашная манера поведения, физическая сила и прекрасное телосложение.

Как-то он развлекался в пабе в Битнал-Грин со своими дружками и встретил там женщину тридцати двух лет, которую звали Софи. У нее были отличная машина, шикарная квартира и роскошные титьки. Муж дамочки работал брокером в страховой фирме. Звали его Элфи, и отличался он жутким занудством. Софи утверждала, что если занудство включить в список олимпийских видов спорта, то Элфи точно завоевал бы золотую медаль.

Она была немного полновата, но в глазах Барри это только добавляло ей сексуальности. Скорее даже подогревало его. Правда, цвет волос казался неестественным, а платье слишком облегало формы, ну и что? Черт возьми, толстушка Софи ужасно забавляла его. Она так ловко перелезала на заднее сиденье через спинку переднего, колыхая мягкими роскошными грудями, затянутыми в черный кружевной бюстгальтер, и сверкая полоской пышной плоти поверх того места на ногах, где кончаются чулки! Для него это было что-то новое. Софи и сама получала удовольствие. До этого ему и в голову не приходило, что женщины могут испытывать наслаждение от секса. Глядя ему в глаза, она радостно вскрикивала.

Барри таял от счастья, ему все нравилось. Нравилась ее грудь, рвавшаяся наружу из тесного платья, нравилось, как она его обнимает и заламывает ему руки за спину, приходя в экстаз. Он чувствовал себя словно в какой-то сказке для взрослых. Будто сбылись его мальчишеские мечты.

Потом она выкуривала сигарету и начинала все сначала. Это пугало Барри, но и заводило его. Он и представить себе не мог, чтобы женщина так хотела этим заниматься – совсем как мужчина. Порой ему приходилось перебирать в голове имена всех игроков любимой футбольной команды, чтобы не завопить во все горло. Софи нравилось, что он так возбуждался, она часто об этом говорила. Барри сидел на заднем сиденье машины, утомленный и расслабленный, и все же не препятствовал любовнице делать с ним все, что угодно.

Последнее их свидание состоялось накануне вечером. Теперь же он, посвистывая, шел по Майл-Энд-роуд, направляясь на свидание к Сьюзен. Он не думал, что обманывает Сьюзен, работая на два фронта, потому что Сьюзен, «его Сьюзен», как он мысленно называл ее, во многом была недотепой. Пусть она и начиталась книг и поэтому воображала из себя невесть что, но зато о настоящей жизни понятия не имела. А это Барри очень даже устраивало. Кому охота связываться с девчонкой, которая в чем-то умнее тебя? Так он размышлял.

Если бы Сьюзен узнала о Софи, он легко заморочил бы ей голову, так как в глубине души знал, что нужен ей в тысячу раз больше, чем она ему. Прошло шесть месяцев со дня выписки ее отца из больницы, и скоро ей исполнится пятнадцать. Так что Сьюзен могла сама выбирать себе милого и отправить папашу куда подальше. Барри хотелось видеть ее с животиком, в котором шевелилось бы существо с ручками и ножками. Это был самый надежный способ добиться своего. Уж тогда Джоуи Макнамара не посмеет выступить против. Ему придется согласиться на их брак. Все-таки это лучше, чем рождение внебрачного ублюдка. Кто пойдет на такой позор?

Размышляя таким образом, Барри не мог сдержать улыбки. Нынче Джоуи стал персоной номер один, у него были имя, положение и связи. Барри хотел и себе урвать немножко от всего этого: капельку славы Джоуи, капельку его блеска. Если он, Барри, станет его зятем, все это будет и у него. К тому же Барри, как ни странно, нравилась Сьюзен, она его чем-то привлекала. Девчонка так умела не отрываясь смотреть ему в глаза, что напоминала преданную собачку, но умеющую болтать с хозяином и без конца повторять ему, как сильно она его любит и какой он шикарный мужчина. Она позволяла ему делать с собой все, что ему хотелось и когда хотелось, и для такого охочего до секса парнишки, каким был Барри, девочка эта стала настоящим подарком. Так что в общем и целом Барри не мог пожаловаться на жизнь. Если бы ему еще удалось влезть в семью Сьюзен, тогда можно было бы считать, что он хорошо устроился.

Барри предпринял кое-какие шаги – поработал над бабушкой. Встречая ее у магазинов или на рынке, он поднимал вокруг нее суету, помогал с покупками, и глупой старухе это нравилось. Она даже позволяла ему встречаться со Сьюзен у себя дома, когда уходила играть в бинго. А учитывая, до какой степени она и Сьюзен не терпели друг друга, можно было предположить, что старуха попала под власть природного обаяния Барри. Барри в этом не сомневался.

Вообще за последние несколько месяцев отношения между Айви и Сьюзен немного наладились. Теперь у них был общий враг – мать Сьюзен, Джун. Сьюзен ненавидела свою мать, и Барри это удивляло. Ведь он знал, что раньше она ее очень любила. Пару раз он даже выговаривал ей, что она ссорится с Джун из-за всякой чепухи. Сьюзен ненавидела отца, что уже никуда не годилось, но она к тому же то и дело ругалась с матерью. Когда Барри где-нибудь сталкивался с Джун, он всячески пытался ей внушить, что не одобряет отношения к ней Сьюзен и что ее поведение оставляет желать лучшего. Уж очень ему хотелось пролезть в их семью. Барри решил, что, женившись на Сьюзен, он быстро усмирит ее и она навсегда сделается шелковой. Такие у него были планы.

Однажды он забежал в бар слегка прополоскать горло. Там у стойки сидел Джоуи Макнамара. Барри с улыбкой подошел к нему и поздоровался. Джоуи, не обращая на него внимания, продолжал разговаривать с сидевшей на соседнем табурете темнокожей брюнеткой с глазами черными, как два уголька, и без всякого намека на грудь. Для Барри это был не товар.

Заказав стаканчик легкого и стаканчик горького пива, Барри, усмехаясь про себя, начал прислушиваться к их разговору. Судя по всему, то, о чем они говорили, и являлось пределом его мечтаний. Как раз этим он и хотел заниматься, войдя к Джоуи в долю.

– Я тебе точно говорю, Джоуи, у мужика есть деньги. Он постоянный клиент, и у него всегда с собой тысчонок пять, как минимум. Главное, чтобы ты перехватил его, когда он будет идти ко мне. Сама я не могу накатить на него, он давно пользуется моими услугами, и, кроме того, он из тех, кто не побоится обратиться в полицию, не побоится запачкаться. Но если ты возьмешь его, когда он будет направляться ко мне, ты получишь хорошие деньги, а я – шикарное алиби. Видишь ли, до него я обслуживаю клиента по имени Джош Голд. Он такой маленький еврей, работает в супермаркете. Он будет моим свидетелем, понятно? Ну, что скажешь?

Джоуи вздохнул. Повернувшись туда-сюда на вращающемся табурете, он покачал головой:

– Пять тысяч? Отгребись, Бэбс. Поищи еще кого-нибудь для такой дерьмовой работенки. Это не для меня.

Женщина пожала плечами:

– Проехали, Джоуи. Это я просто так, размечталась. Женщина собралась уходить, но Джоуи грубо схватил ее за руку и остановил.

– Но учти: если ты кинешь его, двадцать пять процентов мои. Такова моя ставка теперь.

Она кивнула, видимо, уже жалея, что проговорилась, и теперь ей придется делиться.

– Ладно. Я дам тебе знать, если это случится. Идет? Джоуи ухмыльнулся, обнажив не слишком красивые зубы.

– Не трудись, Бэбс, я все равно узнаю. Я всегда в курсе, что и где делается, так у меня поставлено.

Барри вышел из бара вслед за женщиной. Она спешила, но не могла шагать быстро – на ней были туфли на очень высоких каблуках. Барри подхватил ее под руку. Она повернула к нему свое лицо и улыбнулась. Сверкнули крупные белые зубы.

– Привет! Могу я вам чем-нибудь помочь?

В ней ощущалась смесь негритянской и индейской крови: видимо, ее предки переселились в Лондон откуда-то из стран Карибского бассейна. Тем не менее она была типичная кокни, уроженка этих мест.

Барри слегка смутило, что она приняла его за обычного охотника до продажной любви, но вместе с тем и польстило.

– Ты ничем не можешь мне помочь, милашка. У меня пока еще не возникло желания попробовать черный пирожок.

– Ты многого себя лишаешь, мальчик.

Он усмехнулся:

– Мне кое-что пришло в голову. Понимаешь, Бэбс, я подслушал твой разговор с Джоуи Маком. Может, я могу тебе чем-то помочь?

Она смерила его презрительным взглядом и нагло заявила:

– Мне нужен мужчина, мальчишка мне не подойдет.

– Для того, что тебе нужно, я вполне подойду как мужчина.

Бэбс захохотала. Ей пришлись по душе его находчивость и самоуверенность.

– Ты знаешь, кто мой сутенер? Джона, вот кто. Как тебе это понравится, маленький?

– Да я урою твоего Джону, если потребуется. Ну что, поговорим? Или не хочешь? Могу пообещать тебе жирный кусочек за минутную работу. Что скажешь?

– Слушай, да ты вроде как шотландец. С твоим акцентом тут тебе дороги не будет. Ну кто тебя возьмет в дело?

Барри засмеялся:

– А ты вообще-то черная и вроде не жалуешься. Послушай, я все сделаю – обшарю этого хрена, ограблю его. Разговоры с ним я не собираюсь разговаривать. Ну как, обсудим?

Бэбс снова окинула его взглядом.

– Я работаю в Вест-Энде, в «Короне». Буду там сегодня в восемь вечера, если это тебя интересует. Но хорошенько подумай, прежде чем решиться на такое, и не забывай про Джону. Одно дело обычные клиенты, и совсем другое – какой-то там со стороны.

Барри ухмыльнулся, и она тоже ухмыльнулась ему в ответ. Он ей нравился.

– Имел я твоего Джону.

Бэбс расхохоталась:

– Я тоже, дорогуша, и много раз.

Бэбс стала удаляться, неуверенно ступая на высоких каблуках. Глядя ей вслед, Барри ощутил прилив радости. Это была его первая добыча, и он сам вырвал ее из рук охотника. При мысли о том, что за дельце ему предстоит, Барри ощутил, как напряглось его мужское достоинство в штанах. И вот сейчас он направлялся на встречу со Сьюзен. Бабку обдурить ему ничего не стоит. Усыпив ее бдительность, он позабавится со Сьюзен и к восьми часам поспеет на встречу с Бэбс. В общем и целом жизнь прекрасная штука, заключил он.

– Я тебе говорю, если отец узнает, кончится смертоубийством.

– Мне наплевать, мам, ведь моя личная жизнь его не касается. Так что раз и навсегда заруби это себе на носу.

Джун подавила в себе желание трахнуть Сьюзен по голове тяжелым подносом, рядом с которым лежала ее косметичка. Возникла уже своего рода традиция: почему-то, накладывая макияж, она всегда пререкалась с дочерью.

– И в этом ты пойдешь на свидание?

Сьюзен посмотрела на свой новый свитер. Светло-розовый, он застегивался сзади на две перламутровые пуговички и скрывал верх черной, обтягивавшей бедра юбки, зато хорошо обрисовывал ее большую грудь. Наряд довершали туфельки на высоких каблуках. Сьюзен подкрасила ресницы, сделала себе новую короткую стрижку и считала, что в таком виде она выглядит очень мило.

– Ты похожа на старую шлюху!

Сьюзен засмеялась:

– Ну, ты в этом лучше разбираешься, ведь ты сама так одеваешься уже давно, а я переняла это у тебя.

– Ну и жопа! Ну и сиськи!

– Бедра, а не жопа, мам, бюст, а не сиськи.

Сьюзен приложила ладони к грудям и приподняла их, как бы взвешивая. Джун чуть не разобрал смех, но она сдержалась. Сьюзен была не та, что раньше. С ней творилось что-то непонятное. Она по любому поводу срывалась на крик и начинала грубить. Вот и сегодня впервые за долгое время мать и дочь разговаривали друг с другом почти мирно.

– Немалого размера, да, девочка моя?

– А что, они мне нравятся. Они меня как-то выделяют из всех. Мам, поверишь ли, Барри просто влюблен в них.

Джун остолбенела.

– Этому я верю, но, если твой отец увидит тебя в этом наряде, Барри не поздоровится. Отец размажет его по всему Ист-Энду.

– Мам, я так наряжаюсь, только когда должна встретиться с Барри, но всегда надеваю сверху длинное пальто. Так что никто не видит того, чего не должен видеть. Но груди у меня выступают, как морские буйки, даже если я одета в самую обыкновенную одежду. Так что пусть тебя это не волнует.

Джун внимательно вгляделась в лицо дочери. Оно светилось изнутри. Она даже позавидовала Сьюзен. Хорошо быть молоденькой и влюбленной и сознавать, что вся жизнь впереди. Кроме того, Джун понимала: ей следовало бы помочь Сьюзен в ее зашедших в тупик отношениях с отцом. Но она не могла. У Джоуи имелся пунктик насчет Сьюзен, какая-то тяга к ней, и в глубине души Джун догадывалась, что это было. Его прельщали в ней все те же две штучки, что и Барри Далстона.

– Я просто хочу предупредить тебя: будь осторожней. В жизни есть более важные вещи, чем титьки и ухажеры.

Сьюзен засмеялась. Смех был резкий, неприятный.

– Да? Ты такая всезнающая, разумная? Надо же, мне дает умный совет самая известная лондонская проститутка! Да хватит, мам. Что такое? Завидуешь, что ли? Почуяла конкуренцию?

У Джун лопнуло терпение, и она отвесила Сьюзен пощечину. Лицо дочери сморщилось от обжигающей боли. Прежде чем Сьюзен успела понять, что происходит, ее рука метнулась вперед, и кулак угодил матери между глаз. Джун покачнулась и попятилась назад, пытаясь уцепиться за стол, чтобы не упасть. Но рука сорвалась, она рухнула всем телом на кровать и осталась лежать, как беспомощная груда тряпья. Сьюзен кинулась к ней и попыталась поднять. Она бормотала извинения:

– Мам, прости. Боже, мам, дай я погляжу на тебя.

– Ты, маленькая гадина! Да как ты смела, шлюха, поднять на меня руку?

Между ними завязалась самая настоящая драка. Мать с дочерью сцепились, как две дикие кошки. Сначала Сьюзен оборонялась, но вскоре стала брать верх. Девочка вошла в раж. Обрушивая град ударов на мать, она облегчала свою душу, в которой за последние несколько лет скопилось слишком много боли и отчаяния. Теперь все это выплескивалось наружу. То, что мать отказывалась замечать, и то, что мать сама выделывала, жгло дочери душу. В голове у Сьюзен все смешалось.

Это мать бросила их на отца, чтобы трахаться со своими хахалями. Надоело, что она делает все с таким видом, будто знает лучше других, вечно достает советами. На самом деле она даже не пытается помочь своим детям, ни ей, Сьюзен, ни сестре. Всегда все знает и всегда всех предает. Словно издалека до Сьюзен доносились крики Дэбби. Оттащив ее от матери, Дэбби пришла в ужас, поглядев на ту и другую.

– У тебя крыша съехала, Сью? Смотри, что ты сделала с мамой.

Сьюзен взглянула на окровавленное лицо распростертой на постели матери, но ничего не почувствовала. Собственное равнодушие потрясло ее гораздо больше, чем сам поступок. Наоборот, она почувствовала облегчение. Сьюзен помогла матери подняться и вышла из комнаты. Оказавшись в коридоре, она как могла подправила макияж и одернула свитер и юбку. Затем, накинув длинное клетчатое пальто, выскользнула из дома.

Барри исподтишка наблюдал, как Сьюзен шла по дороге, направляясь на встречу с ним. Ее пальто было распахнуто. Он подсчитал, что за двадцать пять секунд ее раз пять предложили подвезти. У него от гнева потемнело лицо. Он заглядывал в проезжавшие машины, пытаясь разглядеть, кто были эти мужчины, посмевшие подкатываться к его девчонке, – вдруг, на свою беду, в машине оказался бы кто-нибудь из знакомых?

Он шагнул к Сью, готовый отругать ее, но смолчал, заметив, что с ней происходит что-то неладное. Она была какая-то взъерошенная. Девушка закурила сигарету. Когда она прикуривала, Барри заметил, как дрожат у нее руки.

– Что случилось, Сью? Что-нибудь плохое?

Вздохнув, Сьюзен колко ответила:

– А что хорошего может случиться? Какого хрена спрашиваешь?

Они взялись за руки и побрели к квартире ее бабушки. Сьюзен нервно затягивалась сигаретным дымом, а Барри помалкивал, зная, что она сама все расскажет. Подойдя к дому, они увидели Айви, выглядывающую из окна кухни.

– Ах ты, маленькая гадина! – приветствовала бабушка свою внучку.

Сьюзен вздохнула:

– Тамтамы уже разнесли все по джунглям.

– Что происходит… – начал было Барри.

Дверь распахнулась, и бабка быстро втащила Сьюзен в дом.

– Ты чего это так поколотила свою мать, Сьюзен? Дэбби просто в ужасе. Я только что говорила с ней по телефону. До полусмерти отметелила Джуни, свою мамочку! Да ты что, Сьюзен?

Сьюзен кивнула:

– Да, отметелила, так ей и надо.

Айви раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, ей хотелось выведать все у внучки, с другой – раздуть ссору и подлить масла в огонь. Но даже она понимала: Джоуи выйдет из себя и устроит всем ад. Он считал, что ему-то можно до бесчувствия избивать свою жену, но никому другому это не позволялось. К тому же между ним и Сьюзен что-то происходило, а в их дела она не смела вмешиваться.

Барри посмотрел на Сьюзен, у которой лицо пылало от злости.

– Ты поколотила свою мать?

– Ну и что? Поколотила. Она меня ударила, и я дала ей сдачи.

У Айви на лице появилось такое выражение, словно она съела что-то сладкое-сладкое.

– Мне не так рассказывали. Она ударила тебя за то, что ты ей нагрубила, а ты ее всю исколошматила, все дерьмо из нее вытрясла, так мне Дэбби сказала. Твоего папку вызвали из паба, то-то он будет рад, подружка моя! Во-первых, ты испортила внешность своей мамке, во-вторых, нарушила его отдых, а это еще похуже того. Тебе такие фокусы с рук не сойдут.

Сьюзен прикусила губу. Айви была права в одном: Джоуи уничтожит ее, и сделает это с наслаждением. Теперь у него как бы появилось законное право смешать ее с грязью. Он припомнит ей все оскорбления, которыми она осыпала его последние месяцы. Он отплатит ей за все.

– Я туда больше не вернусь. Не хочу больше там жить.

Айви закатила глаза:

– Тебе пятнадцать. Куда, черт побери, ты пойдешь, Сьюзен? Где будешь жить? Из каких средств будешь платить за квартиру? Подумай, девочка. Ты еще мала, и тебе некуда деться. Иди в комнату, я сделаю чай. Твой папка вот-вот будет здесь, так что помолись, глядишь, Бог тебе и поможет.

Барри с удивлением посмотрел на нее:

– Что это значит? Зачем это он сюда придет?

Айви ядовито хмыкнула:

– Затем. Я сказала Дэбби, что вы встретитесь у меня, как обычно.

Айви осклабилась, и Барри первый раз увидел ее глазами Сьюзен. Мерзкая, пакостная старая сука, вот она кто.

– Он и тебе вышибет мозги, сынок. На твоем месте я бы смылась. Пусть он разбирается с дочерью, она это заслужила. – Айви огорченно зацокала языком: – Я тут с вами пропущу свою игру в бинго, будь она неладна. Телка ты безмозглая, Сьюзен, вон что натворила.

Сьюзен грустно посмотрела на Барри:

– Лучше иди. Не надо вам встречаться.

Барри не знал, как ему поступить. Он не хотел, бросив ее, бежать, как мальчишка. Но встреча с ее отцом ничего хорошего не сулила. В конце концов, он вился вокруг Сьюзен только потому, что главной целью для него был Джоуи. А теперь она такое натворила, что он и сам с удовольствием устроил бы ей взбучку. В этот момент входная дверь задрожала от сильных ударов, и с улицы донесся громкий голос Джоуи – тот орал в щель почтового ящика:

– Впусти меня, мам. Я пришел, потому что знаю: эта дрянь у тебя. А ну открывай!

Айви заволновалась:

– Сынок, быстро схоронись в спальне. Джоуи убьет тебя на месте, если увидит здесь.

– Отвали. Я не собираюсь от него прятаться…

Сьюзен было страшно за Барри, и она с силой толкнула его к бабкиной спальне.

– Он в таком бешенстве, что убьет нас обоих. Послушайся меня хоть раз в жизни, Барри, прошу тебя.

В ее голосе звучал неподдельный ужас, который передался Барри, и он скрылся за дверью спальни, плотно захлопнув ее за собой. Там он стоял, дрожа всем телом от страха, и напряженно слушал, что будет дальше.

Айви открыла входную дверь, и ворвавшийся в дом сын едва не сбил ее с ног. У Джоуи и в самом деле был такой вид, словно он готов всех поубивать. Глаза его налились кровью, и от всего его существа исходила угроза. Он некоторое время просто смотрел на свою дочь, а затем произнес сквозь зубы:

– Я вышибу тебе мозги, мерзавка. Затрахаю тебя насмерть.

Сьюзен не мигая глядела ему прямо в глаза.

– Вышиби мне мозги, папочка. Это будет не так больно, как то, что ты уже со мной сделал.

В словах ее слышался вызов, и Айви не могла не взвиться:

– Ты опять грубишь, девчонка? Всыпь ей хорошенько, Джоуи. Не позволяй ей так с тобой разговаривать. Неудивительно, что она научилась так распускать свой вонючий язык…

Повернувшись к матери, Джоуи заорал:

– Закрой свой поганый рот! Убирайся отсюда, я с ней и без тебя разберусь! – Джоуи брызгал слюной – в такой он был ярости.

Айви сдернула пальто с вешалки и поспешно выскочила на улицу. Закрывая за собой дверь, она ощутила приступ жалости к себе самой. Надо же, ее любимый сынок, которого она боготворила и обожала, выставил ее из собственного дома! Она ежилась на холодном ветру, прижимаясь к двери, и прислушивалась к тому, что происходило внутри.

Сьюзен стояла в узком коридоре, напротив нее стоял отец.

– Я изуродую тебе рожу, девчонка, и получу удовольствие от этого.

Она застыла перед отцом, спокойно и бесстрашно наблюдая за ним, словно была сторонней свидетельницей, а не жертвой.

– Конечно, получишь удовольствие, папочка, ты, чертов развратный старый хрен.

В спальне Барри, услышав ее слова, даже зажмурил глаза от ужаса. Надо быть сумасшедшей, чтобы говорить отцу такие слова! Даже взрослые солидные мужчины не посмели бы так обозвать Джоуи Макнамару.

Сьюзен скинула с себя пальто и осталась в своем новом наряде.

– Поглядите на нее! Нарядилась, как последняя гулящая девка! Ходишь по улицам, как настоящая потаскуха!

Первая оплеуха пришлась по щеке, и Сьюзен, пошатнувшись, ударилась головой о стену. Барри услышал приглушенный удар и провел потной ладонью по лицу. Джоуи нанес ей еще около десятка ударов, пока она не оказалась на полу. Тогда, схватив дочь за волосы, он потащил ее в гостиную. Отбиваясь от него, Сьюзен силилась подняться на ноги; он разорвал сзади ее розовый свитер, и перламутровые пуговички разлетелись по комнате.

Стянув с нее свитер, Джоуи бросил его ей в лицо. Сьюзен пыталась прикрыть руками обнажившуюся грудь, чтобы он не пожирал ее глазами. Лицо и руки девушки были в синяках, один глаз заплыл, из носа текла кровь.

– Вот в чем ты красуешься, да? Нарядившись, как дешевая портовая шлюха! И это моя дочь! Видал я шлюх и получше тебя. А теперь ты еще вздумала оскорблять отца. Да, Сьюзен? Ты без конца открываешь свою пасть, не думая, что мелешь. Так вот, с сегодняшнего дня ты не пикнешь без моего разрешения, ты слышишь меня? Я буду следить за тобой с утра до вечера, и днем и ночью.

– Я не твоя дочь.

В ответ он обрушил на нее новый град ударов. Тяжело дыша, Джоуи стоял над ней. Он чувствовал, что сердце у него вот-вот разорвется от ярости. Сьюзен лежала перед ним. Грудь ее была обнажена, ноги беспомощно раскинуты. Джоуи смотрел на нее, и ему казалось, будто он понимает, о чем она думает, чего ждет. Он решил не обмануть ее ожиданий.

Расстегивая брюки, он, глядя на нее сверху вниз, со смехом сказал:

– Так вот чего ты хочешь, Сьюзен? Того, что всегда?

– Отвали.

Одним этим словом она дала ему понять, как ненавидит его и как хорошо понимает его гнусную натуру. Она произнесла это с таким надрывом, что за стенкой спальни Барри сжался, как от удара. Обезумев от ярости, Сьюзен начисто забыла о Барри. Для нее все перестало существовать, кроме ненависти к отцу. Но Барри навсегда запомнил то, что ему тогда довелось подслушать.

– Чтоб ты сдох от рака и чтоб кричал от боли, как я кричу. И чтоб ты мучился от боли день и ночь, гад…

Джоуи злобно пнул ее ногой в живот, и она умолкла. Сьюзен трудно было дышать, она жадно глотала ртом воздух, корчась от боли, пронзившей ей внутренности. Когда он взгромоздился на нее, у нее уже не осталось сил сопротивляться. Насытив свою похоть, он рухнул всем телом на Сьюзен и, хохоча, зашептал ей в ухо:

– Я буду с тобой делать все, что захочу. Запомни это, Сью. Ударив свою мать, ты на всю жизнь сделала меня своим врагом. Ты сама дала мне право поступать с тобой, как мне будет угодно, и я буду поступать с тобой, как мне нравится. Запру тебя в доме, пока не натешусь тобой вдоволь. Помни это, дочка. Я выбью из тебя дурь и своеволие и еще посмеюсь над тобой!

Стоя над ней на коленях, он ощутил желание помочиться. Сьюзен едва успела увернуться, чтобы струя не ударила прямо в лицо. Схватив дочь за волосы, Джоуи притянул ее к себе и посмотрел в глаза.

– Одевайся, пойдешь со мной домой.

Джоуи поднялся и, глядя на свое отражение в засиженном мухами зеркале над облицованным керамическими плитками камином, застегнул штаны и привел себя в порядок. Все это время он наблюдал, как Сьюзен пыталась оторваться от пола и встать на ноги. У нее с трудом получилось подняться на четвереньки.

– Ты, чертова жирная уродина! Да кто, кроме меня, тебя захочет? Погляди, какая у тебя задница! Погляди, погляди на себя! Ты похожа на собаку, и на своего хозяина бросаешься, как собака! Ну ничего, теперь этому конец. Отныне ты будешь мне служить и получать от меня подачки, сама догадываешься какие. Усваиваешь?

Сняв ремень, он принялся охаживать девочку ремнем. Пряжка рассекала ей кожу до крови, и она кричала от боли, но отец продолжал истязать ее. Не было никого поблизости, кто бы вызвал полицию, чтобы усмирить его. Никого во всем районе. Никого.

В соседней комнате Барри сидел на кровати в состоянии шока. Он прекрасно понял, что произошло там, за стеной, и старался справиться с потрясением. Джоуи Макнамара изверг, даже хуже – чудовище, думал Барри. Джоуи занимался кровосмесительством, а это на рабочей окраине, в среде, к которой все они принадлежали, считалось еще более страшным преступлением, чем изнасилование.

Он, Барри Далстон, об этом хорошо знал. Но его цепкий ум уже подсказывал: случившееся может оказаться ему на руку. Барри слышал, как Сьюзен с трудом поднималась с пола, слышал, как она стонала, одеваясь. Он немного жалел ее, но гораздо больше винил за то, что она все от него скрывала.

Барри считал, что он у нее первый, первый, кто дотронулся до ее огромных, шикарных титек. Но это оказалось не так. Папочка уже успел хорошо вспахать ее вдоль и поперек. Может, и кто-то еще, подогревал свое воображение Барри. Как он теперь это узнает, если папаша, пропади он пропадом, навсегда замурует Сьюзен в доме и она никогда оттуда не выйдет?

Барри посмотрел на циферблат будильника у постели. Стрелки показывали без двадцати восемь, а ему надо было успеть к восьми на встречу с Бэбс. Скорее бы они убрались восвояси, и пора отсюда выбираться, думал он. Надо бы сообразить, что делать дальше и как себя вести, каким образом использовать то, что он узнал о Джоуи. Барри чувствовал, что полученная информация когда-нибудь в будущем очень ему пригодится. Несомненно, очень пригодится.

Сьюзен была в ужасе от того, что она сделала с матерью. Правда, отец ее отделал почище, чем она мамашу, но девочка понимала, что Джун не сможет пережить унижение, которое испытала. Джун злобно смотрела на нее, и Сьюзен отвечала ей таким же злобным взглядом. Ведь Джун – мать, думала девочка, и должна заботиться о детях, оберегать их от зла. Любая мать понимала это, но только не ее мать. Наоборот, Джун закрывала на все глаза, и за это она, Сьюзен, никогда ее не простит.

Дэбби, с противной улыбкой на лице, уже поджидала сестру у ее комнаты.

– И хватило же у тебя наглости, Сью, сделать такое с нашей мамкой. Я бы сама тебя с удовольствием поколотила за это.

Поглядев на нее, Сьюзен ответила ей чуть слышно, замирающим голосом:

– На твоем месте я не стала бы этого делать, Дэбби. А вдруг я захочу отомстить, и тогда что с тобой будет? Если я убью папашку, то и на вас на всех заодно отыграюсь!

Ответ Сьюзен потряс Дэбби. «Сьюзен Макнамара, до чего ты дошла?» – в ужасе размышляла Дэбби. Ведь ее сестра никогда раньше не была злой. Нет, она была смирная, даже слишком смирная. Но теперь она стала совсем-совсем другая. Даже избитая и истерзанная, она угрожала.

Сьюзен стаскивала с себя одежду. Увидев страшные кровоподтеки и ссадины, покрывавшие все ее тело, Дэбби не могла не пожалеть сестру. Она пошла на кухню и, вернувшись с тазиком, в котором была вода с антибактериальным раствором, начала смывать кровь с ран сестры.

– Ну и изукрасил он тебя, Сью. Поражаюсь, как ты не угодила в больницу. Теперь ты на всю жизнь это запомнишь.

Сьюзен промолчала. Ее мучила мысль о том, что Барри все слышал и не помог ей. С одной стороны, она радовалась этому, но, с другой стороны, что-то подсказывало ей: он обязан был помочь. Стыд, который она испытывала, как страшный рак, выедал ей душу. Джоуи мог быть доволен. Теперь у него было все. Он имел их обеих – дочь и мать – и обращался с ними с одинаковым презрением, наслаждаясь своей властью над ними. А Барри слышал, как насиловали его девушку, и ничего не сделал, чтобы защитить ее.

Откуда у ее отца такая власть? В самом деле, как так получилось? Казалось, это нормально, что ему все сходит с рук, что никто не может с ним бороться, боится связываться. Вот теперь и Барри бросил ее, не захотел помочь. Сьюзен верила, что с Барри ей ничего не грозит. Она ошиблась. То, что он узнал ее тайну, в ее представлении было самым страшным из случавшегося с ней в жизни. Он никогда больше ее не захочет, она понимала это. Она стала для Барри подстилкой, которой вдоволь попользовался родной отец. Он, наверное, был даже рад, что теперь не придется объявлять о разрыве.

Сьюзен думала о Барри, и слезы капали из ее глаз, крупные, прозрачные слезы, соленые на вкус, и наконец хлынули потоком. Плечи содрогались от рыданий. До ее сознания окончательно дошло, что с ней стряслось. Все пошло прахом, все кончилось. Барри не подойдет к ней на пушечный выстрел, ни за что не подойдет после того, как узнал, что ее собственный отец заставляет заниматься с ним сексом.

Дэбби, видя, как страдает сестра, и желая ее утешить, попыталась ее обнять, но синяки и ссадины так болели, что до тела Сьюзен невозможно было дотронуться. Тогда она просто закрыла ее одеялом и тихо сидела рядом, взяв ее за руку, пока Сьюзен заливалась горючими слезами. Она плакала навзрыд, и Дэбби казалось, что у ее сестры вот-вот разорвется сердце.

Спустя некоторое время в комнату вошла Джун. Она сделала знак Дэбби, чтобы та удалилась. Мать смотрела на свою дочь и ничего не чувствовала. Ни жалости, ни стыда, – ничего. Джун занимала только ее собственная жизнь, ее собственные проблемы. Такова была ее натура.

– Надеюсь, ты поняла, что натворила, Сьюзен. Всю жизнь ты будешь расплачиваться за то, что совершила сегодня.

– Ты должна была больше любить меня, мам, сама это знаешь.

Слова дочери словно хлестнули мать по лицу, и у Джун возникло желание оторвать девчонке голову. Ей было стыдно. В душе она сознавала, что Сьюзен права. Она повернулась и молча вышла из комнаты.

Глава 8

Барри отметил, что Бэбс на этот раз выглядела гораздо симпатичнее и не так вульгарно. Она была не сильно накрашена и одета, как обыкновенная женщина у себя дома, и потому казалась молоденькой и очень хорошенькой.

Бэбс было семнадцать лет, на улице она работала уже четыре года. Хоть она и стала настоящей проституткой, но тем не менее ее тянуло зайти в церковь, а все заработанные деньги она тратила на свою маленькую дочку Бианку, которую воспитывала бабушка, мать Бэбс, по имени Руфь.

Бэбс налила Барри виски, и он стал потягивать напиток небольшими глотками.

– Думаешь, паренек, ты все сделаешь как надо? Этот козел – нормальный клиент, хорошо платит. Но мне срочно нужны несколько тысяч, и я решила, что это единственный способ их получить.

Барри ухмыльнулся, и Бэбс одобрительно улыбнулась в ответ. Она чувствовала, что он начинает ей нравиться. В нем было что-то приятное и забавное. Чем-то он походил на ее Джону, только тот был темнокожий.

– Когда этот тип обычно приходит?

Бэбс потягивала виски. Ее полные губы, накрашенные ярко-красной помадой, словно ласкали край стакана. Барри вдруг понял, что на нее приятно смотреть. В самом деле, в ней все притягивало – от маленьких грудей с торчащими сосками до высокой, крепкой, небольшой попки.

– Ровно в девять. Нет, он и вправду симпатичный дядька и во многих отношениях даже хороший. Некоторые клиенты оказываются такими говнюками. Поганью, одним словом. Думают, что если они платят, то я наизнанку должна для них выворачиваться. Делай ему и пятое, и десятое, а ведь за все надо платить.

Произнося это, она подняла кверху указательный палец. Барри как зачарованный смотрел на предлинный ярко-красный ноготь.

– Вчера я принимала козла лет этак шестидесяти. Урод жуткий и ужасно вонял. От многих из них воняет. Чудно, правда?

И вот он приходит, весь из себя милый и ласковый, и говорит, чтобы я осталась в одних туфлях. И требует, чтобы мы занимались этим прямо на подоконнике, на виду у всех, представляешь? И хочет, чтобы в это время у него на голове был шлем. Бэбс захохотала во все горло.

Барри взглянул на часы. Было десять минут восьмого.

– Слушай, Бэбс, я вернусь к девяти, ладно? Я уделаю его еще по дороге к тебе, так что не беспокойся.

Она кивнула и нагнулась, чтобы налить себе еще виски. Барри заметил следы от инъекций на ее руках.

– Ты бы прекратила колоться этим говном, когда-нибудь это тебя угробит.

Бэбс снова залилась вульгарным утробным смехом:

– Барри, ну ты и дурак. Я уже труп, дружок, от шеи до самого низа.

Она оттянула полоску ткани, изображавшую топ, и показала ему свою грудь.

– Ты это видишь, мальчик? Эти груди выдерживают в среднем семь мужчин в день, шесть дней в неделю. Следовательно, всего за четыре года это будет…

Она завела глаза кверху, как будто на потолке должен был нарисоваться ответ к ее задачке. Барри ее опередил:

– Это будет сто шестьдесят восемь мужчин в месяц. Помножить на двенадцать и еще на четыре.

Бэбс натянула топ на грудь.

– Ладно, это не важно. Главное, картина нам обоим ясна, так ведь?

Барри был потрясен этим открытием.

– Хрен знает что, Бэбс, это же целая армия козлов.

Она опять расхохоталась:

– Среди моих клиентов не только мужчины. Ко мне приходят две женщины. Мы, шлюхи, называем это «мягкой постелью». Мужчины для нас уже не загадка, поэтому нас тянет к женщинам.

Последнее откровение Бэбс потрясло Барри еще больше.

– А у тебя когда-нибудь возникало желание обирать их всех до нитки?

– Беда моя в том, Барри, что я так и делаю.

Они оба засмеялись, и напряжение прошло.

– Тебе пора идти, у меня клиент через десять минут. Симпатичный дядечка. Каждый день готова обслуживать старичков – они не пытаются доказывать мне свои мужские способности.

Барри допил виски. Ему уже не терпелось уделать того козла. После того, что он узнал, для него они все теперь были извращенцами. Как может мужчина спать с незнакомой женщиной, которая спит с множеством других незнакомых ей мужчин? От этой мысли ему стало грустно. Уйдя от Бэбс, он долго бродил вокруг, думая, как она и женщины, подобные ей, докатились до такой жизни.

Расхаживая по улицам, он по старой привычке оказался у дома, в котором жила Сьюзен. Он стоял, глядя на окна их квартиры, и чувствовал, как в нем снова закипает злость. Злость на себя, злость на Сьюзен, порвавшую с ним, злость на Джоуи Макнамару, который с ней спал и которому все сходило с рук. Интересно, что о Джоуи подумают солидные воры, если узнают, какой он гад и скот? Самый гнусный скот на свете. Еще бы – он насилует собственного ребенка! И давно он начал этим заниматься? Надо бы выяснить. Сьюзен как сквозь землю провалилась, и казалось, что навсегда. Ее нигде не было видно. Ни в школе, ни на улице.

Тут Барри заметил Дэбби, которая шла к своему дому. «Эта уж точно будущая шлюха. Вся накрашена, и пострижена, как начинающая шлюха, и одета вызывающе», – думал он, наблюдая за ней с противоположной стороны улицы. Когда она оказалась у крыльца, Барри крикнул:

– Эй, Дэбби, пойди сюда!

В сумерках разглядев, кто ее звал, Дэбби широко улыбнулась.

– Привет, Барри, как поживаешь? – подойдя, поздоровалась она с ним.

В голосе Дэбби, как всегда, звучал вызов. Густо накрашенный рот был сложен в плотоядную улыбку, груди выставлены напоказ. Барри знал, что он ей нравится и что она не моргнув глазом предаст свою сестру. Она вызывала у него отвращение.

Уж лучше каждый день иметь Бэбс, чем эту. По крайней мере, Бэбс не выдает себя за порядочную. Тем не менее он ответил Дэбби улыбкой:

– Как Сьюзен?

Дэбби помрачнела:

– Сьюзен по уши в дерьме, лопатой не выгребешь.

Развеселившись от собственного ответа, она засмеялась.

Но Барри было не смешно, и Дэбби поняла, что разговаривать с ним надо осторожней.

– Она все еще не выходит, лежит в постели. Никому теперь не разрешается к ней входить, кроме папочки. Он сам ей носит еду и все такое. Кошмар какой-то. Представляешь, если бы такое было со мной?

Барри улыбнулся, а сам подумал: «Понятно, тебя волнуют только твои дела, на остальных наплевать».

– Она всегда ненавидела папочку. Но теперь ненавидит и мамочку, и от этого обстановка в доме стала еще тяжелее. Мамочка ведет себя так, будто Сьюзен не существует. Поверишь ли, это просто ужасно. Даже я не могу заходить к ней, только когда родители куда-то уходят, а это бывает не часто. Но она всегда спрашивает, видела ли я тебя, так что сегодня я могу ей сказать, что видела. Это ее приободрит, я уверена. Может, хочешь что-нибудь ей передать?

Теперь, когда у него появилась такая возможность, Барри заколебался.

– Скажи, что я передаю ей привет.

Это ведь почти ничего не значило. Он решит, как быть со Сьюзен, потом, когда она выйдет из своего заключения.

– Получается, что только твой отец может навешать ее? А почему в таком случае не показать ее врачу?

Дэбби сделала круглые глаза:

– Что ты имеешь в виду?

– Но ведь отец избил ее. Он отшиб ей все потроха. Дэбби сообразила, что разговор принял опасный оборот. Все знали, что со Сьюзен произошла беда, но никто не мог себе представить, насколько все серьезно, – сам отец об этом позаботился.

– Да, он ей всыпал как следует, но она сама виновата.

Барри ухмыльнулся:

– Всыпал? Ну, это пустяки. А я слышал, что он поимел девчонку, вот что он сделал.

– Где ты это слышал?

– В спальне твоей бабушки. Я все слышал, Дэбби. Все.

В его голосе прозвучала угроза, и она почувствовала ее. Но угроза кому?

– Только нельзя, чтобы узнал отец, Барри. Иначе ты будешь следующим, кому он отшибет потроха, как ты говоришь.

Понимая, что слишком разоткровенничалась с ним, Дэбби повернулась и пошла. Барри наблюдал, как она пересекала мелкими шажками улицу. От ее самоуверенной походки ничего не осталось, отметил он с удовлетворением. Дрянь, самая обыкновенная дрянь.

Пришло время возвращаться к Бэбс, а жила она не так уж близко отсюда. Барри предстояло потрудиться в этот вечер, и ничто не должно ему помешать. В голове у него уже зрел план, который следовало тщательно продумать, прежде чем приступить к его осуществлению.

Глаза у Сьюзен покраснели и воспалились, и день ото дня она все больше и больше худела. Прошло уже три недели с той страшной экзекуции на квартире у бабушки, а девочку до сих пор не выпускали из комнаты. Казалось, родители решили держать свою дочь взаперти всю жизнь, и это ужасно ее пугало – гораздо сильнее, чем все остальное. Ей не позволялось одеваться, даже причесываться запрещали.

В школу сообщили, что со Сьюзен произошел несчастный случай – она попала под машину, и теперь ей на дом приносили домашние задания. Сьюзен смешило, что учебники и задания передавал не кто иной, как ее отец. Он строго следил, чтобы она старательно учила уроки.

Когда Дэбби проскользнула в комнату, Сьюзен ей обрадовалась. Они не очень ладили, но теперь Сьюзен с нетерпением ждала ее, боясь, что без сестриных визитов она просто сойдет с ума. Даже глупый треп Дэбби был лучше, чем полное одиночество.

– Я только что встретила твоего парня, Барри Далстона, – тихо сообщила Дэбби.

Сердце у Сьюзен бешено забилось.

– Что он сказал?

Дэбби презрительно фыркнула:

– Велел передать тебе привет. Он вообще-то умеет разговаривать по-человечески? Мужички у паба и то складнее выражаются.

Но для Сьюзен, в ее положении затворницы, и эта весточка стала счастьем. Радости не было границ – словно она получила письмо на десяти страницах. Он ее не бросил, а ведь знал о ней самое худшее! И все-таки хотел видеть! Она чувствовала, как сердце колотится у нее в груди. Во что бы то ни стало ей надо вырваться отсюда, вернуться к нормальной жизни.

– Он паршивец, и, если у тебя что-нибудь с ним будет, Сью, ты об этом пожалеешь. Если папа узнает, дело может дойти до убийства, сама знаешь. Откажись от него.

Сьюзен посмотрела в лицо сестре. Оно было замазано густым слоем тонального крема, а ресницы слиплись от дешевой туши, из-за чего она выглядела гораздо старше своих лет. Да и говорила она как взрослая женщина, а не как юное существо.

– Как он выглядел?

Дэбби презрительно скривила ротик:

– Ну, по его виду не могу сказать, чтобы он сходил по тебе с ума. Ты это хотела выведать?

Сьюзен знала, что Дэбби всегда раздражала Барри, и теперь пожалела об этом. Если бы он относился к Дэбби иначе, сестричка могла бы стать их связной. Но это было неосуществимо, и Сьюзен заметно приуныла.

– Нет, все-таки, как он выглядел? Симпатичный?

Дэбби решила сжалиться над сестрой. Улыбнувшись, она сказала:

– Да, ничего себе. Но послушай, Сью, он говорит, что сидел у бабушки в комнате, когда все случилось, и, если это правда, папаша всех поубивает. Если он там и вправду был, почему Айви про это молчит?

Сьюзен возвела глаза к потолку:

– А ты как думаешь? Потому что он ей нравится. Она считает его красивым. Если бы папаша узнал, ты только вообрази, что он сделал бы со старой коровой!

Они засмеялись. Выходило, что внешность Барри для Айви была важнее любви к сыночку, которого она, по ее утверждению, просто обожала.

– Все равно, Сью, имей в виду, что папа не обрадуется, если все узнает.

– Плевать. Меня тошнит при одной мысли о нем.

В ее словах было столько горечи, что Дэбби некоторое время не знала, что сказать. Девочки посмотрели друг другу в глаза.

– Между прочим, может, он вовсе не твой отец. Пусть хоть это тебя немного утешает.

Дэбби первый раз рискнула высказать вслух эту догадку, и Сьюзен была благодарна ей за такие слова.

– А если не он мой отец, тогда кто?

Дэбби тихонько засмеялась:

– С нашей мамой, которая давно сбилась со счета своим хахалям, мне кажется, ответа на этот вопрос мы не получим никогда.

Девочки захихикали. В этот момент зазвонил телефон, и Дэбби выскочила из комнаты. Она ждала звонка. Теперь, когда отец стал настоящим гангстером, в их доме появился телефон. Все соседи ходили к ним звонить. Мало того, соседи дали номер всем своим родственникам, которые звонили, если у них что-нибудь случалось, например если кто-нибудь рожал или умирал. Сьюзен относилась к этому с насмешкой.

Дэбби, наоборот, чувствовала себя королевой среди подростков своей улицы. Она с важным видом, надменно подняв брови и изогнув стан, милостиво раздавала номер телефона кому хотела. С ее точки зрения, это придавало ей веса в глазах остальных ребят.

Сьюзен услышала, как открылась входная дверь, и вздохнула. Пришел домой Джоуи. Ничего хорошего ей это не предвещало. Джоуи вернулся в прескверном настроении. На него навалились серьезные неприятности. Это было видно по тому, как он вошел в дом, как закрыл за собой дверь и какой злобный взгляд кинул на свою старшую дочь, уютно свернувшуюся калачиком в кресле у маленького столика и щебетавшую с дружком по телефону.

Несомненно, в последнее время он много пил. Кроме того, он продул кучу денег на бегах. Достаточно сказать, что при первом же взгляде на отца Дэбби сразу поняла, что пора заканчивать разговор. Это подсказала ей умная половина головы, другая же, глупая, настаивала на том, что лучше еще поболтать с Дэйвом, который, судя по всему, послал Линду куда подальше и поэтому звонил ей. Дэйв пытался уговорить ее вернуться в паб. Она уже решила, что пойдет туда, но женский инстинкт подсказывал, чтобы сначала Дэйв как следует ее попросил.

Если у отца неприятности, это его проблема, она тут ни при чем.

– Слезай с долбаного телефона, мне должны звонить по важному делу!

Дэбби закрыла трубку рукой и зашептала отцу:

– Еще две минутки, пап, и я закончу.

Снова приложив трубку к уху, она продолжила беседу.

Джоуи смотрел на свою дочь. В его воспаленном от алкоголя мозгу при виде ее ярко накрашенного лица и платья в обтяжку возник другой образ. Двадцать лет назад в кресле вот так же могла сидеть Джун. Эта мысль почему-то разозлила Джоуи. Его раздражало то, что Дэбби походила на мать. Вообще сегодня его все раздражало.

– Отвали от телефона, Дэб, а то я расшибу его о твою голову.

Вырвав трубку у дочери из рук, он швырнул ее на рычаг. Дэбби вскочила с кресла и закричала:

– Черт возьми, ты соображаешь, что делаешь? Я же разговариваю с человеком!

Она не боялась отца, он всегда ей все прощал. Подняв трубку, она начала набирать номер. Джоуи вырвал телефон из ее рук и шваркнул его о стену. Осколки разбитого аппарата разлетелись по полу. Дэбби в изумлении округлила глаза и крикнула:

– Очень умно с твоей стороны! Теперь ни у тебя, ни у меня и ни у кого не будет телефона.

Рывком стащив пальто с вешалки, она начала одеваться.

– Куда это вы собрались, мадам?

Джоуи говорил тихо, но в его голосе звучала явная угроза. Однако Дэбби была слишком разгневана, чтобы поостеречься.

– Гулять. А ты про что подумал?

Джоуи шагнул к ней.

– Ты никуда не пойдешь, леди, слышишь? И ты должна разговаривать со мной уважительно! Я твой отец, а не какой-то уличный мальчишка.

– Отвяжись, пап, ты пьян.

Ее пренебрежительный ответ как острый нож пронзил его замутненное сознание. Но в этот момент в коридор вышла разбуженная перепалкой Джун.

– Что тут происходит?

Джоуи воззрился на нее. Она выглядела ужасно. Ее макияж размазался по лицу, одежда была засаленная, неопрятная.

– Что происходит, Джун? Я тебе объясню. Твоя дочь разговаривает со мной, как с куском дерьма. Интересно, у кого она этому научилась, черт ее возьми? Случайно, не от тебя? Или, может, от той жирной потаскухи, что валяется у себя в комнате?

Схватив Дэбби, он швырнул ее к матери и вытолкал их обеих в гостиную.

– Ты, – указал он на Дэбби, – никуда не пойдешь. И ты, леди, – указал он на жену, – тоже никуда не пойдешь. Кто я такой в этом гребаном доме, а? Я добытчик, зарабатываю вам на хлеб, кормлю и одеваю всю семейку, включая свою мамашу. А вы, две мерзавки, кладете на меня с прибором, как будто я какая-нибудь шестерка из местных. Нет уж, с меня хватит.

Джоуи орал во всю глотку, его лицо налилось кровью. Он был в такой ярости, что, казалось, попадись ему под руку все силы королевской полиции, он разнес бы их в пух и прах. Ему выпал настолько неудачный денек, что любой на его месте расстроился бы, а семейка, ради которой он так трудился и которую совсем неплохо обеспечивал, положила на него хрен.

Сегодня он продул не только свои кровные, но и те деньги, что были даны ему для дела и которые предстояло вернуть.

В итоге он лишился трех тысяч фунтов, и теперь у него не оставалось никаких возможностей расплатиться с Дэви Дэвидсоном, а тот ждал денег сегодня же вечером.

Но самым плохим было то, что на сей раз Джоуи не мог слупить с должника долг по второму разу, как он часто делал в последние несколько лет. Просто требовалось хорошенько нагнать страху, и люди рады были еще раз заплатить, лишь бы он отвязался. Но тот человек был знакомым Дэви, и кидать его было нельзя. Дэви такого бы не позволил.

– А что это ты так завелся? Может, сам чего-нибудь натворил? – тут же выпалила догадливая Джун. Джоуи глядел на нее с минуту и наконец ответил:

– Я потерял три тысячи фунтов, и все из-за тебя.

Джун остолбенела:

– Из-за меня? Я-то тут при чем?

Джоуи помотал головой, словно поражаясь ее тупости.

– Лошадь, на которую я поставил, звали Сюрприз Джун. Я поставил на нее, потому что мне говорили, будто она всегда выигрывает. Но она, как и моя дорогая жена, меня обманула. Эта кобыла даже не взяла старта. Это была чистая дьявольщина, честное слово. Видел я кобыл и похуже нее, с которыми такого никогда не случалось.

Джун в изумлении смотрела на мужа. Затем голосом, срывающимся на визг от возмущения, она закричала:

– Оказывается, это моя вина?! Лошадь проиграла, а виновата я?! Ты – поганый осел, Джоуи. Иди туда, откуда пришел, и оставь нас в покое.

Дэбби начала застегивать пальто.

– Я пошла. Не собираюсь больше слушать вашу ерунду.

Джоуи, прищурившись, переводил взгляд с жены на дочь.

– Скажи ей, Джун, чтобы она сняла пальто, а то, клянусь, я надеру ей задницу и отделаю так, что будет помнить всю жизнь.

Он снова помотал головой, чтобы в ней прояснилось.

– Как ты можешь разрешать им разгуливать в таком виде? Они похожи на шлюх! Только поглядите на них! Что мама, что дочка! Парочка готовых потаскух!

Он ткнул пальцем, указывая на Джун:

– Сейчас же пойди и приведи третью, закрытую в комнате. Желаю видеть всех трех шлюх, которые живут в моем доме.

– Я вовсе не шлюха, пап, ты не смеешь меня так называть.

Дэбби всерьез огорчилась, потому что понимала: отец не выпустит ее из дома и Дэйв будет сидеть в пабе без нее.

– Даже моя бедная мама лучше воспитала бы девчонок, чем ты, Джун. Я просто был не в себе, когда разрешил тебе вернуться домой после того, как ты связалась с этим шотландским типчиком.

– Это не ты мне разрешил, я сама вернулась…

Джоуи заставил Джун замолчать, поднеся к ее лицу кулак.

– Да, я разрешил тебе вернуться, ты, общая подстилка. Я принял тебя после того, как ты спала с тем типом и со всеми его дружками, в чем я могу поклясться. Зачем менять привычки, в самом деле? Разве ты не та же добрая старая Джун?

Когда отец произносил что-то подобное, Дэбби обычно смеялась, но на сей раз она понимала: это не простая перепалка между родителями. Все было гораздо серьезнее. Это поняла и Джун. Они обе были напуганы и ничего хорошего от Джоуи не ждали.

– Пожалуйста, пап, выпусти меня. Мне надо кое с кем встретиться.

Джоуи передразнил ее:

– «Пожалуйста, пап, выпусти меня. Мне надо кое с кем встретиться». С кем, черт возьми, ты должна встретиться? Ты же еще маленькая девчонка. Ты должна сидеть дома, как все дети, а не ошиваться у известного во всей округе паба. Это работенка для твоей мамы, миленькая моя, а не для тебя.

– Отпусти ее сейчас, – вмешалась Джун. – Если надо, за ней присмотрит твоя мать, она часто там бывает.

Джоуи злобно посмотрел на жену с дочерью:

– Правильно. Пользуетесь добротой моей бедной старой мамаши. По крайней мере, я могу на нее положиться, хотя временами она превращается в старую глупую кошелку. Так или иначе, она меня уважает и никогда не обманывает. Не то что вы, паразиты и нахлебники.

Пока он произносил свою речь, Дэбби еще раз попыталась застегнуть пальто. Отец ее уже достал, и она хотела вырваться из дома, наплевав на его запрет.

– Что касается твоей мамаши, пап, то вот что я тебе скажу. В тот вечер, когда ты пошел к ней за нашей Сьюзен, дружок Сьюзен Барри сидел в бабушкиной спальне и слышал все, что между вами происходило. Откуда я это знаю? Барри мне сам рассказал. Совсем недавно, между прочим, сегодня вечером. Так что не говори, что твоя мамаша никогда не обманывает тебя. Понятно?

Джоуи схватил ее за горло, и впервые в жизни Дэбби испытала настоящий страх перед отцом.

– Что ты сказала, шлюха? Что ты сейчас сказала, а? Кто, кто там был? Ты хочешь сказать, что в тот вечер в квартире моей матери был Барри Далстон? Ты это хочешь сказать? – Джоуи визжал от бешенства. – Черт тебя возьми, ты хочешь сказать, что он все слышал?!

Джун пыталась оттащить мужа от дочери. Она испугалась. Испугалась, потому что в глубине души понимала, отчего Джоуи так взбесился. От страха. Он боялся, что теперь все о нем станет известно.

Джун была в замешательстве.

– Оставь ее, Джоуи. Оставь ее, черт возьми, в покое. Ты ее задушишь.

Джоуи отпустил девочку, она отскочила к матери, и обе они рухнули на кушетку. Дэбби жадно глотала ртом воздух, чтобы отдышаться.

Для Джоуи, на которого и без того обрушилось столько несчастий за один день, последняя новость стала настоящим ударом. Получалось, что Барри Далстон все о нем знал, то есть знал, какими делами он занимался со своей дочерью. Джоуи больше всего боялся, что Барри его разоблачит, и потому первой его мыслью было убить парня, и немедленно.

– Убью проклятого урода! Клянусь, я разделаюсь с ним! Дэбби плакала. Она была в ужасе. Девочка чувствовала, что вскрыла гнойный нарыв, который теперь никогда не заживет. Отныне они будут запачканы этой дрянью, как и все, к чему бы они ни прикоснулись.

– Урод! Ублюдок! Я отгрызу ему башку и закопаю ее в дерьме!

Джун поднялась. Взяв Джоуи за руки, она усадила его в кресло:

– Сядь, Джоуи, посиди. Подумай лучше: ну кто ему поверит?

Дэбби слушала, как ее мать успокаивает отца, и ей стало так противно, что она еле сдерживала подступившую рвоту. Снова Джун старалась все сгладить, а это было неправильно – даже Дэбби могла такое понять.

– Кто он такой, в самом деле? Мальчишка, дурной, глупый мальчишка, который шляется к нашей Сьюзен. Хотя я не знаю, что он такого нашел в этой стерве. Наплюй, Джоуи. Ну что ты сделал такого? А? Ты поступил так, как должен был поступить каждый отец. Ты наказал ее за то, что она поколотила свою собственную мать, которая произвела ее на свет, дала ей жизнь. Вот и все. Что там еще могло быть?

Голос разума развеял алкогольные пары, и Джоуи начал успокаиваться. Никто не посмеет ни в чем его обвинить. Просто надо заставить парня держать язык за зубами, и все тут. Ведь Барри ничего такого не видел, только слышал, и то слава богу.

– Что касается денег, то они у меня есть. Достаточная сумма, чтобы отдать Дэви и ни о чем не беспокоиться.

– Нет, Джун. У тебя их нет. У тебя нет ни пенни.

У Джун сузились глаза.

– Что ты имеешь в виду?

Джоуи провел рукой по потному лицу. Этот жест словно означал, что Джун должна готовиться к худшему.

– Я их взял. Я знал, куда ты их прятала, и сегодня ставил на них, чтобы вернуть проигранное. Поверь мне, Джун, эта кобыла прикончила меня…

Джун замерла в напряжении.

– Ты ведь разыгрываешь меня, Джоуи? Скажи, что ты шутишь, – прошептала она.

Но, говоря это, она уже знала, что денег у нее больше нет. Не будет никогда.

– Ты, тупой кретин, болван! Ты стащил мои кровные, которые я берегла на черный день! Гроши, которые могли нам пригодиться в будущем. Стащил и профукал на чертову кобылу! Теперь жди: Дэви Дэвидсон вот-вот явится к тебе за своими денежками, а тебе и отдать ему будет нечего. Вот уж он взорвется! Три тысячи фунтов – это три тысячи фунтов. О чем ты думал своей гребаной башкой?

Джун понимала, что ответа не получит. Ему нечего было сказать.

– Может, кое-что заложить? Пойду к дяде, вдруг он подбросит сколько-нибудь? Вообще-то он может дать остальную сумму, ведь у тебя сейчас работа постоянная, так что он нам поверит. Дэви должен получить свои деньги во что бы то ни стало. Если он перестанет тебе доверять, мы окажемся по уши в дерьме. Без его поддержки ты ничто, Джоуи, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше будет для всех нас.

Джун кивнула Дэбби:

– Ты, надевай свое гребаное пальто. Пойдешь со мной, ясно? Мне нужна помощь. Не каждый день приходится ходить по улицам с тремя тысячами фунтов в сумочке.

Затем она обратилась к Джоуи:

– А ты полезай в холодную ванну, черт тебя подери, и помни: ты должен к приходу Дэви быть трезвым как стеклышко. Можешь болтать с ним о чем угодно, но задержи его до нашего появления, пока мы не принесем денежки. Ладно? Слышишь, что я тебе говорю?

Джоуи мотнул головой. Это означало, что он слышал. Джун решительным шагом вышла из гостиной и направилась в комнату Сьюзен.

– Встань, оденься и приведи в порядок своего отца. Свари ему кофе и дай поесть. Заставь его что-нибудь съесть, ну хотя бы жареного хлеба, хорошо? Думаю, ты все слышала и понимаешь, в какой мы заднице. Поэтому мой совет: постарайся быть разумной, и возможно, – я говорю «возможно», – через день-другой ты выйдешь из своей комнаты, потому что в доме понадобится твоя помощь.

Сьюзен молча кивнула. Она слышала каждое слово и дала себе зарок позабыть все, что произошло этим вечером у них в доме. Ей необходимо было вырваться отсюда, причем как можно скорее. Следовало предупредить Барри, очень серьезно предупредить. Ее отец не остановится даже перед убийством, лишь бы только о нем ничего не узнали. Непременно надо было внушить это Барри, и чем раньше, тем лучше. Сьюзен сразу стала одеваться.

Маркус Штейн был хорошим человеком. Это был крепыш небольшого роста с доброй улыбкой и грустными карими глазами, унаследованными от его еврейских предков. Каждый вторник по вечерам он посещал свою малышку, как он называл Бэбс, а потом отправлялся в паб, чтобы посидеть там с близкими друзьями. Уже потом он отдавал вырученные за день денежки своему племяннику Джейкобу. К Джейкобу Маркус относился как к родному сыну, которого у Маркуса не было. Джейкоб, сын его сестры, рос хорошим мальчиком – сильный, красивый, трудолюбивый. В будущем Маркус собирался оставить ему весь свой бизнес и радовался, что его дело перейдет в надежные руки. Жена Маркуса была прикована к постели. Она пребывала в таком состоянии почти все время, что они состояли в браке.

Работа на рынке давала неплохой навар, но для еврейской общины хороший ростовщик – почти как родной дядя. Маркус давал деньги в долг – сначала небольшие суммы, но теперь он уже имел прибыль от трех до пяти тысяч фунтов в неделю. В общем и целом жизнью он был вполне доволен.

Подойдя к дому, где жила Бэбс, Маркус поправил галстук и пригладил редкие седые волосы. Он считал для себя делом чести прилично выглядеть даже при встрече с девушкой, которой он платил.

Только на секунду он ощутил боль в затылке, когда железная дубинка обрушилась на его голову. Барри нанес ему пять ударов: боялся, что старик очухается и, чего доброго, станет звать на помощь, а он не успеет убежать. Все получилось так легко, что Барри даже удивился. Маркус Штейн не собирался никого звать на помощь. Его сердце разорвалось сразу. Он умер еще до того, как его тело коснулось земли.

Барри даже не потрудился взглянуть, жив ли старик. Он быстро обшарил его карманы, выгреб из них все, включая часы и кольцо с бриллиантом, и оттащил тело к груде мусора на тротуаре, которую должна была подобрать машина. Затем он накидал на тело пустых коробок и, насвистывая, быстро пошел по дороге по направлению к своему дому.

Барри уже и думать забыл о старике. Теперь его занимала мысль, что делать с доставшейся ему столь нечистым путем добычей? Он решил, что обдумает свой следующий очень важный в жизни шаг, когда придет домой. Тот самый шаг, который введет его в мир Дэвидсонов, а там, глядишь, и Баннерманов.

Жизнь замечательна, если ты стремишься сделать ее лучше и не жалеешь для этого усилий. Барри был готов к любым делам – разумеется, за хорошее вознаграждение. Когда Барри шел по дороге, он заметил невдалеке Джун и Дэбби, которые куда-то спешили. Он пересек улицу, не желая встречаться с ними. «Не буду пока трогать эту семейку. У меня еще есть время, – размышлял он. – Куда спешить?» Так, улыбаясь про себя, он продолжал свой путь домой.

Маркус Штейн лежал бездыханный, а Барри Далстон все еще был жив, здоров и крутился как мог. «Крутился» – вот, пожалуй, самое точное определение того, чем в то время занимался Барри.

Глава 9

Джун видела, как сильно обеспокоен муж, и это злило ее. Вечно Джоуи попадал в разные истории, а потом даже не пытался выпутаться из них самостоятельно, словно выручать его обязаны другие. Эти деньги, например. Ведь деньги, которые он взял, принадлежали ей. А он не только взял их, но и растратил. Джун понятия не имела, как он о них узнал. Теперь, чтобы спасти никчемную шкуру Джоуи, ей приходилось отдать в залог свои золотые украшения.

Если повезет, Дэви не заявится к ним раньше, чем она вернется с собранными деньгами. А сколько ей пришлось унижаться, пока эту сумму она не получила! Просто вспомнить страшно. Ее дядя настаивал, чтобы она подписала долговое обязательство, гарантирующее ему выплату через двадцать один день после подписания. Если долг возвращен не будет, дядя пригрозил обратиться к Дэви Дэвидсону, чтобы тот об этом позаботился. Вот будет смеху! Обычно Дэви посылает Джоуи взимать долги, а тут все выйдет наоборот. То-то Джоуи изумится. Он просто обалдеет. Сначала обалдеет, а потом, после пары стаканчиков, рассвирепеет, и ему захочется прикончить любого, кто посмел взимать с него долг.

Ему и в голову не придет, что такому человеку, как Дэви, это вовсе не покажется смешным. Например, Дэви может решить, что на него, Дэви, вообще кладут, и вломит своему первому помощнику по первое число. Плюс к тому Дэви Дэвидсон, в отличие от всех прочих, знал, что вовсе не Джоуи убил Джимми. Сам-то Джоуи привык думать, что это его рук дело, – так уж у него были устроены мозги. Он и в самом деле верил, что совершил это убийство, и, естественно, всем кругом намекал, как он это дельце подготовил и обтяпал, хотя, понятно, прямо ничего не говорил. Все считали его убийцей Джимми, и Джоуи прекрасно знал, зачем он распространяет этот слушок.

А теперь Джун должна, как всегда, выпутываться, улаживать неприятности. И какого дьявола она к нему вернулась? Но в глубине души она знала ответ на свой вопрос. То был выход из положения, который привлек ее простотой и понятностью. Жизнь с Джоуи, жизнь на дне являлась ее истинной судьбой. Постоянное напряжение всех ее сил в борьбе с невзгодами только закаляло ее. Привычку сопротивляться обстоятельствам она впитала с молоком матери. Казалось, она жила только в те моменты, когда у нее все шло наперекосяк. Чем хуже ей приходилось, тем охотнее она ввязывалась в борьбу, словно сама желала принять на себя все беды, которые посылала ей судьба. Временами создавалось впечатление, будто Джун так и выпрашивает тумаков у Джоуи – заводит его, чтобы он взорвался и избил ее. Словно ей требовалось это для поддержания уровня адреналина в крови.

Так что в действительности Джоуи подходил ей куда лучше всех остальных мужчин. Подлый, изворотливый, жестокий – типичный преступник, который проглотит все ее пакости и простит лишь потому, что никому, кроме нее, он не нужен. Людям было тяжело с ними. Им было тяжело друг с другом. Они портили жизнь своим близким и себе. Вот что их объединяло. И если Джун случалось задуматься над жизнью с Джоуи, она в ужасе гнала от себя эти мысли.

Барри смотрел на Бэбс и улыбался. И Бэбс улыбалась ему в ответ, довольная тем, что получила две тысячи фунтов и что никто к ней пока не приходил. Она еще не знала, что Маркус мертв. Знала только, что Барри Далстон дал ей денег, и теперь она могла оплатить счета, отложить немного на развлечения, а оставшуюся часть сохранить для своей дочки. Пока Бэбс вторично пересчитывала деньги, Барри следил за ней, дивясь тому, как небрежно она обращалась с этими бумажками. Им обоим эти деньги достались легко, а сколько людей платили за них своей жизнью!.. Разгадывай эту тайну хоть миллион лет – так никогда и не разгадаешь, думал он.

– Послушай, Бэбс, я мог бы зарабатывать для нас с тобой неплохие бабки, если бы ты этого захотела.

Она нахмурилась:

– Каким образом?

Барри усмехнулся и подмигнул.

– Да по-всякому, Бэбс. В том-то и прелесть. Ты завлекаешь типчиков, а я их потрошу.

Он еще не закончил фразу, а она уже качала головой:

– Прости, Барри, но это невозможно. Я не собираюсь пачкаться, влезая в такие дела. Джона спустит с меня шкуру, узнай он про то, что я сотворила вчера вечером. Спасибо, дружок, но не надо.

Бэбс произнесла это так твердо, что Барри почувствовал раздражение.

– Почему не надо? Что ты хочешь сказать? Ты имела бы кучу денег…

Она его перебила:

– То, что мы сделали вчера вечером, было в первый и последний раз. Я могла бы попросить Джону сделать это, но я знала, что он или присвоит денежки, или скажет, что у того типа было их мало, не как обычно.

Намек пришелся в яблочко, и Барри чуть не покраснел от стыда.

– По крайней мере, с тобой можно было договориться о процентах, Барри. Ну и хватит, я больше не собираюсь ввязываться в такие заварушки. Я делаю свое дело, добываю себе клиентов, которые платят, – чего еще? Я не такая жадная, в конце концов. Мне неохота работать в ночных клубах, как делает большинство других девушек. Пришлось бы покупать дорогие тряпки, выдерживать конкуренцию. Но все равно, спасибо за предложение.

Она улыбнулась, чтобы у него не осталось обиды за намек на его нечестность, и Барри понял, что должен смириться с отказом.

– Кроме того, Джона спустит с нас обоих шкуру, если узнает. Если Джона улыбается тебе, не верь, что он хорошо к тебе относится, это он делает вид. Он подлый гад, все они, сутенеры, такие. Им положено быть такими.

Барри пожал плечами:

– Ты только потеряешь, Бэбс. Любая другая сразу ухватилась бы за меня, предложи я ей такую штуку. Я буду нарасхват.

– Уверена, что таких нашлось бы много, Барри, и желаю тебе удачи. Последний вопрос. Сколько ты взял у него?

Барри ухмыльнулся:

– Какое тебе дело? Мне хватит.

Когда Барри уходил от нее минут десять спустя, у него на душе было тяжело. Не только из-за Бэбс, которая поняла, что он ее надул, причем, похоже, наперед знала, что обманет.

Всего у него остаюсь четыре тысячи фунтов, милые симпатичные бумажки, которые он мог тратить, как ему заблагорассудится. Барри уже отдал солидный куш своей маме, и та была рада выше крыши и даже не спросила, откуда у него такие деньги. Она никогда не спрашивала.

Но теперь настало время осуществить заветный план, и Барри нервничал. Он даже не спал всю прошлую ночь. Не потому, что замочил старичка, – это так, чепуха, просто работа. То, что он замыслил совершить сегодня, должно было окончательно решить его судьбу. Его мечта, которую он так долго вынашивал, могла сегодня осуществиться. Но могло произойти и другое: дверь перед ним захлопнулась бы навсегда. Он мог стать тем людям заклятым врагом. С другой стороны, думал он, без врагов так и так не обойдется. Надо только быть начеку, если все пойдет как надо.

Барри направился в «Виктори», небольшую пивную в Бит-нал-Грин, где, как ему было известно, Джоуи околачивался ежедневно до обеда. Постучал ладонью по тяжелой деревянной двери. От волнения он весь взмок. Маленькое окошко в верхней части двери приоткрылось.

– Чего надо? – спросил резкий голос.

Барри собрался с духом. Вопрос был задан в лоб.

– Мне нужен Джоуи Макнамара. Скажите ему, что это важно.

– Кто его спрашивает?

Барри вздохнул:

– Не важно кто. По личному делу. Просто скажите ему, что его зовут, ладно?

Окошко закрылось. Внезапно Барри почувствовал, что теряет уверенность в себе. Джоуи вполне мог убить его. Ему уж точно не за что было любить Барри.

Его продержали за дверью минут пять, которые показались часами. По спине ручьями тек пот, и Барри с огорчением думал, что уже весь провонял. От страха у него бешено колотилось сердце, и от слабости дрожали коленки. Барри почти жалел, что затеял это. Хотелось убежать и навсегда забыть про Джоуи. Вдруг дверь со скрежетом распахнулась: перед ним стоял Джоуи собственной персоной. Щурясь, Джоуи вглядывался в темноту, на его лице появилась презрительная гримаса.

– Какого хрена тебе надо?

Вышибала, стоявший за его спиной, заржал:

– Хочешь, я уберу его, Джоуи?

Барри приблизился и тут же понял, почему люди замирали от страха перед этим человеком. Причиной была особая манера общения, напоминавшая стойку хищника.

– Не надо, Колин, я сам уберу эту мелюзгу.

Барри поднял руки к лицу, ожидая удара, но ничего такого не последовало.

– Подожди, Джоуи. То, что я хочу сказать, по-моему, может тебя заинтересовать. Я зашел сюда, чтобы выразить свое уважение. Мне перепала монета, и я хочу отстегнуть тебе причитающийся кусок. Как положено, ни больше, ни меньше.

Джоуи сделал круглые глаза и спросил, будто не веря собственным ушам:

– Чего перепало? Какая монета? Какой кусок? Ты не бредишь?

Повернувшись к вышибале, он захохотал:

– Ты что-нибудь просекаешь, Колин? Ну и словечки у него! Интересно, из какого словаря он их выудил?

Громила заржал во всю глотку:

– Вырви на хрен из него указатель, пригодится. Барри в испуге прислушивался к их шуточкам.

Джоуи начал грубо выталкивать его на улицу, где шли прохожие. Они могли стать свидетелями того, как Барри изобьют до полусмерти, если он не постарается этого избежать.

– Послушай, Джоуи, я же говорю, мне перепала монета, и я хочу отдать тебе твои законные двадцать пять процентов, вот и все. Мне сказали, что так полагается. Все должны так делать. Знаю, ты меня не любишь, но ведь это бизнес.

Джоуи был ошеломлен:

– Сколько их у тебя?

Главным для Джоуи были деньги, и Барри сделал ставку именно на это.

– Четыре тысячи фунтов. Я кое-кого выпотрошил вчера вечером.

Барри сомневался, стоит ли говорить всю правду, но решил, что ему все равно придется расколоться, если Джоуи успел разнюхать об этом деле. На Джоуи цифра произвела сильное впечатление.

– Четыре тысячи? Как это тебе удалось, сынок? Наверно, моя дочка обучила тебя секретам папкиного искусства, да? И всему остальному. Мне известно, малыш, что ты проник в дом моей матери и там спрятался. Я все про тебя знаю, сынок. Думаю, моя доброта тебе обойдется как раз в четыре тысячи фунтов.

Барри понимал, что Джоуи берет его на понт, и решил не оплошать.

– Да, правда, я там был.

Джоуи врезал ему кулаком в челюсть, но Барри был готов к удару и устоял на ногах.

– Крепкий паренек, да, Колин? – усмехнулся Джоуи, а затем, повернувшись к вышибале, заорал ему:

– Пошел вон, это дело личное. Касается моей семьи.

Колин исчез за дверью.

– Так что ты слышал, когда там сидел? Ты слышал, как отец девчонки устраивает ей взбучку, наказывает ее, чтобы она его слушалась. Правильно?

Барри кивнул:

– Верно, так оно и было. А как же еще?

Он нахмурился, будто не понимал, о чем вообще шла речь. Оба они знали, что собеседник валяет дурочку, но в тот момент это не имело никакого значения. Так было надо. Барри вынул пачку сигарет и предложил Джоуи закурить. Тот взял сигарету из пачки, и оба молча закурили. То был акт примирения. Каждый по-своему опасался риска, который несла в себе сделка. Никто пока не знал, куда она их заведет.

– Ну так где моя тысяча, сынок?

– Получишь ее, когда захочешь.

Джоуи кивнул:

– Лучше раньше, чем позже, приятель. Где ты взял деньги? Надеюсь, не у моих подопечных?

Барри покачал головой:

– Я уделал одного дядьку, ростовщика с рынка. Маркус, а фамилию не знаю. Из богатеньких. Кокнул его, когда он шел к девке, довольный, как кот. Всего при нем было шесть тысяч. Две тысячи пришлось отдать девке, три я взял себе, одну хочу отстегнуть тебе. Теперь, когда мы с тобой договорились, я буду отстегивать тебе твою долю регулярно.

Он говорил как бы шутя, но смысл был ясен им обоим. Джоуи затянулся сигаретой.

– Как насчет денег, что получила девка? Пятьсот монет пусть гонит мне.

Барри немного смутился, но успокоился, увидев, что Джоуи улыбается.

– Хрен с ней, с девкой. Тысяча есть тысяча, как любил говаривать мой папаша.

Джоуи был в полном восторге. Выходило, он отыграл тысячу из тех трех, которые следовало отдать дяде Джун.

– Вообще-то у меня есть для тебя работенка, Барри, если тебя это интересует.

Барри так неистово закивал головой в знак согласия, что у него хрустнули шейные позвонки.

– Раз уж тебе так нравится пристукивать богатых дядек, то один такой у меня уже есть на примете. Это как раз то, что тебе нужно. Пойдем выпьем, а заодно и все обсудим. А?

Барри был наверху блаженства. Ему представилось, что сам Господь Бог заметил его наконец и теперь в один день собирается осыпать милостями и исполнить все его желания. Когда Джоуи, обняв Барри за плечи, провел его внутрь «Виктори», клуба, куда тот и не мечтал когда-нибудь в жизни попасть, парень чуть не лопнул от гордости. Ему оставалось только наладить встречи со Сьюзен, и тогда он был бы счастлив, как кот в мясной лавке.

Убийства Барри не пугали. Взять хотя бы его собственного отца – ведь отец тоже был убит. В мире, в котором они жили, отобрать у кого-то жизнь считалось делом обыкновенным, частью работы. Тебе представлялся шанс, и ты должен был им воспользоваться. А Джоуи захотелось избавиться от некоего дяди исключительно из эгоистических соображений. Если человек, которому он задолжал три тысячи фунтов, умрет, то с ним вместе будет похоронен и должок Джоуи. Это был еще один неписаный закон воровского мира.

Вообще Джоуи уже начинал подумывать, что его Сьюзен гораздо лучше разбирается в мужчинах, чем ему казалось раньше. Джоуи и самому этот парнишка, пожалуй, мог бы понравиться, но лишь потому, что был овцой, которая рано или поздно пойдет на убой. Чем не удобный малец: не видит дальше своего носа, легко соглашается на всякие делишки, бурно радуется мелким подачкам. Джоуи мог бы пустить его в дело, использовать его в хвост и в гриву, а там и концы в воду.

Стоит только Барри один раз тряхануть какого-нибудь лавочника – тут же является Джоуи и предлагает свои услуги, а уж хозяин рад-радешенек платить Джоуи, сколько тот скажет. Дэви Дэвидсон будет еще больше уважать Джоуи и любить, и все благодаря этому мальчишке. Пути достижения богатства в этой жизни неисповедимы. Так часто говорил отец Джоуи, теперь сын понимал, что тот имел в виду.

Джун поглядела на Сьюзен и вздохнула. Она никогда еще не была такой хорошенькой. Синяки прошли, ссадины зажили. Дочь похудела и стала очень привлекательной. Но той близости, что существовала между ними раньше, не было и в помине.

– Ты почистила картошку?

Сьюзен кивнула и принялась отчищать раковину, промывать ее водой и вытирать вокруг. Опущенные плечи девочки вызывали раздражение у Джун, хотя в глубине души она жалела ее. Налив себе виски, Джун одним глотком осушила стакан.

Открыв дверь своим ключом, в дом вошла Айви, и Джун выругалась про себя, услышав ее громкий голос в прихожей.

– Это всего-навсего я, решила навестить своих. Сьюзен вздохнула – ей не нравилась привычка бабушки перемывать кости соседям. Между тем Айви пришла явно с целью всласть посплетничать. Сьюзен подошла к окну, чтобы взглянуть на садики у домов. То, что она увидела, поразило ее. Такого потрясения она не испытывала еще ни разу в жизни.

– Мама! Мама! Погляди в окно!

Джун подошла к дочери.

– Ну, что там такое? Ты стала везде совать свой гадкий любопытный нос! Совсем как твоя бабка!

Айви присоединилась к ним.

– Черт возьми! Что эти двое там делают?

Она остолбенела, увидев, как прямо к дому по траве идет ее сын Джоуи и с ним ухажер Сьюзен Барри. Джун засмеялась:

– Да, между прочим, Джоуи знает, что ты прятала Барри в квартире в тот вечер, когда он отлупил Сьюзен, так что на твоем месте я бы поостереглась встречаться с ним. Джоуи пообещал подвесить тебя к потолку.

Айви затрепетала от страха. Мужчины пропали из виду. У всех трех женщин одновременно перехватило дыхание. Вдруг их словно оглушило, и они в смятении переглянулись. Мужчины пели. Вернее, не пели, а орали во всю глотку, как будто соревнуясь, кто кого переорет, у кого голос громче. Их вопли разносились по всей округе. Они прошли по крыльцу к входной двери. Мод из соседней квартиры крикнула им:

– Исполни этот куплет еще раз, Джоуи!

Джоуи и Барри вняли ее просьбе и дикими голосами повторили куплет. Они стояли под окном Мод, ухмыляясь, как два идиота, и надрывали свои глотки.

– Глаза бы не глядели. Ну и хреновина – Джун была в крайнем недоумении.

Сьюзен выскочила из кухни и понеслась к себе в комнату, чтобы подкраситься и прихорошиться. Ее не интересовало, что могло произойти и как так получилось, что отец и Барри оказались вместе. Главное – Барри пришел к ним домой, и она была изумлена, взволнована и счастлива.

Входная дверь открылась, и мужчины ввалились в прихожую.

– Джуни, налей мне и моему дружку виски и дай, пожалуйста, нам чего-нибудь перекусить.

Джун смотрела на мужа так, словно видела его первый раз в жизни. Вынув из кармана тысячу фунтов, Джоуи метнул деньги вверх, и купюры разлетелись по воздуху во все стороны.

– Вот тебе тысяча фунтов, а будет еще больше. Знаю теперь, где их брать! Спрячь их у себя в комоде, девочка, чтобы уберечь от загребущих рук.

– Вот уж куда я бы ни за что не стала их прятать.

Айви сказала это как будто в шутку, но довольно ехидно. Джоуи повернулся к ней:

– А ты заткнись. Ты у меня все еще в немилости.

Он обнял Айви за плечи:

– Ты знаешь мою мать, Барри? Грязная, вонючая старуха, вечно строит козни, но любит девчушек.

Барри заржал во всю глотку, остальная компания вторила ему. Айви была в восторге, она даже не обиделась. Для нее слова Джоуи означали, что она прощена.

– Подавай нам яйца, жареную картошку, помидоры и хорошую выпивку, Джун. Пронто! Для меня и моего нового партнера.

Оглядевшись, Джоуи спросил:

– А где же наша Сьюзен?

– Прихорашивается.

Джоуи ухмыльнулся:

– К черту, у нас не так много времени, мы в семь часов должны уйти.

Все опять засмеялись, Айви и Джун громче всех. Барри тоже рассмеялся, но довольно сдержанно.

– Сынок, сходи в ванную и вытащи ее оттуда. Как женишься, так начинаешь по утрам пугаться собственной жены, такая она страшная, когда не накрашена. А кто знал? Поглядите-ка на Джун. Меня даже кто-то просил, не помню кто, дать ему Джун летом напрокат, чтобы стояла вместо пугала у него в огороде.

Айви снова завизжала от восторга, но Джун шутка показалась неудачной. Она поджала губы:

– Очень смешно, Джоуи. Какую еще ты нам приготовил шутку? Наверное, упадешь замертво посреди комнаты?

Джоуи в поддельном ужасе застонал:

– Я огорчил ту, которой обязан повиноваться! Теперь проклятые яйца и картошку будет невозможно взять в рот!

Джун ухмыльнулась:

– Ладно, идите в гостиную, придумаем, чем вам заесть выпивку.

– Сам Господь Бог видит, что им пора закусить, Джун. Я тебе помогу, – предложила Айви.

В этот момент из комнаты вышла Сьюзен. Барри встретил ее улыбкой. Джоуи почувствовал укол ревности, но подавил его. Он так или иначе своего не упустит. Только надо быть умнее. Его развезло от выпитого, и он решил сесть. Дотащившись до гостиной, он рухнул на кушетку.

Сьюзен выглядела лучше, чем ожидал Барри. Она стала стройнее, и ее грудки, самое соблазнительное, что в ней было, так и торчали под свитером. Барри решил спустить Джоуи его скотство по отношению к дочке – он знал, кто из них будет смеяться последним.

Барри пока не догадывался, насколько чревато неожиданными поворотами хорошее настроение в семейке Макнамара. Джоуи был способен взорваться в любую минуту непонятно отчего, и случись это сейчас, Барри мог мгновенно вылететь из их дома раз и навсегда. Такие вещи у них случались, и Сьюзен оставалось только надеяться, что сегодня этого не произойдет.

– Славный паренек, правда, Джун?

В голосе Айви слышался восторг, и Джун фыркнула:

– Вылитый Джоуи, но она этого не видит, наша глупенькая шлюшка.

Джун вышла в кухню. Дочь ее раздражала, как она ни противилась этому недоброму чувству. Сьюзен, как выражались у них в Ист-Энде, «отхватила» себе хорошего парня, и Джун с завистью глядела на нее. Ей хотелось вновь стать молоденькой, хотелось, чтобы впереди у нее была целая жизнь. Ну, может быть, не такой уж молоденькой, уже с опытом, но все-таки помоложе, чем она сейчас. Видя, как сияют глаза Сьюзен и как светится счастьем ее лицо, Джун чувствовала себя старой и уставшей.

– Мне нравится Барри, он милый мальчик. Только слишком хорош для нашей мамзели. Я могла бы его понять, если бы он выбрал не Сьюзен, а Дэбби, – продолжала свекровь.

– Дэбби, дай Бог ей счастья, недостает двух этаких штуковин, которые притягивают к Сьюзен всех мужиков. Понимаешь, о чем я говорю?

Айви с умным видом кивнула:

– После первых родов они у нее отвиснут до колен, а после вторых – до щиколоток, помяни мое слово.

Это замечание приободрило Джун, и она засмеялась:

– Я бы ему посоветовала наиграться ими всласть, пока к ее кровати еще не выстроилась очередь любителей большого бюста!

Ни той ни другой и в голову не пришло, что Сьюзен всего пятнадцать лет и ей не полагалось еще помышлять о сексе, деторождении и тому подобных вещах. Женщины готовили пищу и болтали о своем прошлом, вспоминали юные годы. Сьюзен была просто жертвой жестоких людей. Людей, которые жили, не умея чувствовать и любить.

Оказавшись в комнате Сьюзен, Барри попытался ее поцеловать, но девочка занервничала, опасаясь отца.

– Смелей, Сьюзен. Я устроил это, девочка, вовсе не для того, чтобы получить твой отказ.

Его шотландский акцент казался ей таким сексуальным, что она готова была полностью подчиниться ему.

– Но ведь там за дверью папа. Если он войдет, будет жуткий скандал.

Барри ухмыльнулся:

– Он не войдет сюда, козочка моя. Спусти юбочку и подними свитер, а то, боюсь, мне придется пойти поискать себе другую девчонку.

Он сказал это шутя, но Сьюзен почуяла затаенную угрозу в его словах. Он с силой сжал ее груди.

– Как я по ним соскучился, Сьюзен. У других девчонок нет ничего подобного.

Она зарделась от удовольствия, услышав такой комплимент. Барри крепко поцеловал ее в губы.

– Твой папаша получает куски из моей руки, так что о нем не беспокойся, крошка.

Сьюзен ответила на его поцелуй со всем жаром юного существа, полюбившего впервые в жизни. Барри знал, что волнует ее, но он также знал, что секс не доставляет ей никакого удовольствия. Он был уверен, что Сьюзен никогда не понравится заниматься сексом. Это было не в ее натуре. Она желала только подчиняться ему, лишь бы доставлять ему радость.

– Запомни на будущее: ты моя. Слышишь, что я тебе говорю? Никто, кроме меня, не смеет приближаться к тебе, ясно?

Он посмотрел сверху вниз в ее глаза, и она поняла, что он имел в виду ее отца. Сьюзен кивнула:

– Никто, кроме тебя, Барри, обещаю. Я ведь не такая, честно тебе говорю.

Барри был для нее как свет в окошке, путеводный свет. Он ничего не узнает, потому что она никогда ему ни в чем не признается. Отец никогда не оставит ее в покое, Сьюзен это понимала. Она на все пойдет ради Барри Далстона. Он будет принадлежать только ей. Сьюзен любила его. По-настоящему любила, потому что он был ласков с ней, хорош собой и пользовался всеобщим уважением среди сверстников.

Барри Далстон – рубаха-парень, воришка, проказник. Не нашлось бы девчонки в округе, которая не хотела бы его подцепить. Он считался настоящим мужчиной, это в нем сразу ощущалось. Когда он был с девушкой, та чувствовала себя королевой. Он умел обращаться с женщинами.

Сьюзен не видела в нем двойника Джоуи, которым он являлся. Правда, помоложе, самолюбивого и эгоистичного, со злым, вздорным характером. Не понимала, что в действительности Барри – трус, который подчиняет себе людей, унижая их, запугивая и издеваясь над ними. Для нее Барри был красивый мальчик, который по-своему любил ее. Для Сьюзен Макнамары этого было более чем достаточно.

Когда, прижав девочку к стене, он приподнял ее, чтобы в нее войти, она закрыла глаза и попыталась вообразить, будто все это происходит в уютной маленькой квартирке с красивой мебелью и будто у них уже есть милые маленькие детки.

Когда все кончилось, Барри посмотрел на нее сверху вниз и улыбнулся. Потом впился губами в ее рот и больно прикусил ей губу. Сьюзен поморщилась, понимая, что Барри намеренно оставляет след поцелуя на ее губах, чтобы отец знал, кого из них она выбирает. Сьюзен помрачнела, но, заметив перемену настроения, Барри прижал ее голову к своей груди и прошептал:

– Я люблю тебя, Сью.

Сьюзен в порыве счастья почти крикнула ему в ответ:

– Я тоже люблю тебя, Барри, люблю больше всех на свете! Барри легонько ткнул ее пальцем в щеку:

– Смотри, моя девочка. Ведь я сразу пойму, если что не так.

Когда он, отпустив ее, поправлял одежду, Сьюзен искоса наблюдала за ним. Он был всем для нее, и она преклонялась перед ним. Она восхищалась его широкими плечами и прекрасными глазами. Для Сьюзен Барри олицетворял собой все, о чем только могла мечтать юная девушка, воспитанная в среде, где царили жестокость и унижение.

Когда они выходили из комнаты, Сьюзен вся сияла. Видно было, что она полна здоровья и жизненных сил. Ее лицо было красиво, глаза горели, а кожа светилась. Джун сразу же это заметила, так же как и Айви. Джоуи тоже мгновенно уловил перемену в дочери, но решил до поры до времени предоставить им свободу любить друг друга. Все равно он свое возьмет.

Пусть мальчишка сначала повкалывает на него, потрудится, попотеет. Такие способные парнишки не так часто попадались ему в качестве подручных. Может, всего раз, от силы два раза в жизни. Если все пойдет как надо, в тюрьму угодит Барри. А он к тому времени подготовит себе другого помощника.

Глава 10

– Мам, ты отлично выглядишь! Нет, правда!

Джун польстили слова дочери. Теперь она была рада, что послушалась Сьюзен, а не Дэбби. Бледно-голубой костюм необыкновенно шел к ее фигуре и подчеркивал цвет ее глаз. Такой костюм не постеснялась бы надеть настоящая леди – из тех, что часто мелькали на страницах журналов. К костюму полагалась небольшая шляпка такого же цвета с короткой вуалью, которая придавала женщине загадочный вид и очень красила ее. Впервые за всю свою жизнь Джун чувствовала себя дорогой женщиной. Дэбби вздохнула.

– А я бы предпочла брючный костюм. Но и в этом тебе хорошо, мам. Если честно, ты выглядишь даже роскошной рядом с нами.

Джун решила не обращать внимания на ядовитое замечание дочери. Дэбби превращалась в ехидну, и это начинало действовать Джун на нервы.

– Ты в самом деле хочешь быть в этом наряде, Дэб? – изумленно спросила Сьюзен.

Дэбби повертелась перед зеркалом и пожала плечами.

– А что в нем плохого?

Сьюзен недовольно покачала головой:

– А что в нем хорошего? Ты в нем похожа на шлюху. Надень платье, которое я тебе купила. Я хочу, чтобы в этот день на фотокарточках все были красивые. Пожалуйста, Дэб. Ну ради меня.

– Отвяжись, Сьюзен. Можно подумать, до тебя никто не выходил замуж. Я ни за какие деньги не выряжусь в дурацкое платье из ситца с короткими рукавами желто-дерьмового цвета. Никогда. Да подружки засмеют меня.

– Черт возьми, Дэбби, тебе не отвертеться. Ты будешь в нем, или ты не пойдешь на свадьбу, – вдруг поддержала Сьюзен мать. Больше всех удивилась словам матери сама Дэбби. – Сьюзен права, – продолжала Джун, – платье выглядит классно, и ты его наденешь. Кроме того, ты сотрешь этот макияж. Свадьба будет не в чертовом диско-клубе, а в церкви.

У Дэбби вырвался тяжкий вздох. Она посмотрела на себя в зеркало. На ней было открытое платье в обтяжку. Подол его едва прикрывал бедра, и ее короткие ноги в туфлях на высоких платформах представляли собой довольно смехотворное зрелище. Как всегда, она была сильно и ярко накрашена, как того требовала мода, что для Дэбби являлось чрезвычайно важным обстоятельством – и не важно, идет макияж или нет.

– Повторять больше не буду. Сними это платье и прими ванну, ты, грязная маленькая шлюха.

Сьюзен и Джун рассмеялись.

– Правда, ты вообще не любишь мыться. Купание в ванне никогда не являлось твоим увлечением, не так ли? – поддразнила ее Сьюзен.

– Слушай, ты что, блин, не можешь говорить как все? Не выпендриваясь?

Дэбби в гневе выбежала из комнаты. Джун вздохнула:

– Вот мерзавка! Что ни скажи – все поперек! Не знаю, от кого она набралась?

Сьюзен подняла брови и сделала удивленное лицо, но промолчала. Ей хотелось, чтобы в день свадьбы обошлось без скандалов.

– Твои волосы смотрятся прекрасно, Сьюзен. Между прочим, у тебя с детства были хорошие волосы.

Дочь, сидя в кресле, неуклюже повернулась к матери – ее беременность была сильно заметна. Она улыбалась.

– Я рада, мам, что в моей внешности есть хоть что-то приятное. Но в целом она оставляет желать лучшего.

В тот день над лицом Сьюзен потрудились специалисты в косметическом салоне и хороший парикмахер. Так что прическа действительно получилась стильная. Часть волос зачесали наверх, а другая локонами ниспадала на плечи. На темени в волосы были вплетены бумажные цветы, к которым прикреплялась вуаль. Беременность шла Сьюзен, ее лицо светилось особым внутренним светом. Ее можно было смело назвать красавицей. Джун пристально посмотрела на дочь.

– Жаль, что Барри не смог выйти из тюрьмы пораньше. Ну и живот у тебя, девочка. Такую гору никуда не спрячешь.

Сьюзен засмеялась счастливым смехом:

– А я и не хочу его прятать, мам. Барри мой живот очень нравится. Он каждый день его целует.

В это время вошла Айви. На ней было светло-зеленое платье, а сверху пальто, на голове – соломенная шляпка, на руках – светлые перчатки в тон туфель. Ни дать ни взять почтенная маменька отца невесты.

– Ну и жарища там снаружи, девочки! Великолепный денек для свадьбы! Очень удачная у тебя прическа, Сьюзен. Ты отлично выглядишь.

Сьюзен благодарно взглянула на нее:

– И ты тоже.

Она помнила, как любит бабушка комплименты.

– Не забудь вставить в рот свои чертовы зубы, – заметила Джун. – Иначе твое лицо похоже на осевший пудинг.

– Сама последи за собой, Джун. Вставлю, когда надо будет. Она меня просто убивает, эта новая челюсть. От нее десны кровоточат. А где же наши мужчины?

Джун фыркнула:

– Вчера они вместе ушли из дома в девять часов утра. Хрен знает, где они сейчас околачиваются. Пора бы им появиться, и главное – чтобы Барри был в форме и, как полагается, сумел произнести в церкви эти долбанные клятвы. Это он с его мамашей настояли на том, чтобы венчаться в церкви. Боже ты мой! А он – главный вор во всей округе! Вот почему его любят Баннерманы, ведь они все религиозные фанатики!

Сьюзен вздохнула:

– На самом деле этого хотела мама Барри, и я тоже не против. По-моему, сам Господь Бог одобрит такой обряд.

Джун многозначительно покачала головой:

– Но, выйдя за него замуж, дочка, ты свяжешь свою жизнь с ним навсегда, а это глупо. Попомни мои слова. Он уже тебе изменяет, обращается с тобой как с ничтожеством, и, что хуже всего, не так уж много денег тебе перепадает. Вот и соображай: что ты получишь от этого брака, кроме новой фамилии?

Айви заметно рассердили слова Джун.

– Она получит то, что есть у тебя, Джун, – мужа, – вмешалась она. – Мужчину, который будет заботиться о ней и ее детях. Так что помолчи, черт тебя побери, хоть две минуты, и хватит тут устанавливать свои порядки и высовываться с советами! Просто ты завидуешь.

– Я завидую? Кому – ей? Не смеши меня. Представляю, какая у нее будет жизнь, да и ты это знаешь.

Джун с гневом выбежала из комнаты, и Сьюзен, поникнув, с грустью сказала:

– Она все утро сама не своя, Айви. Не обращай на нее внимания.

Айви была потрясена тем обстоятельством, что молодая пара уже получила новое жилье. Объяснялось все просто. Барри вовремя подсуетился и дал взятку чиновнику, ведавшему жилым фондом. Дом был хороший и стоял совсем недалеко от жилища Айви, на той же самой улице. Так что для Айви новоселье молодых стало подарком судьбы.

– Стены внутри уже покрасили и расставили мебель. Получилось очень красиво. Барри даже нанял человека, который вскопал нам садик. И знаешь, что еще Барри сделал? Ни за что не догадаешься! Он купил мне пылесос и стиральную машину.

У бабушки перехватило от радости дыхание.

– Какая же ты счастливая, девочка моя! Он далеко пойдет, попомни мои слова.

– Я так его люблю!

Айви одобрительно хмыкнула:

– А как же его не любить? Всем-то он хорош, верно? Настоящий мужчина. Эх, жаль! Была бы я сегодня ночью на твоем месте! У меня уж давным-давно ничего такого не было. Со времени, как помер наш старый король.

И старуха загоготала.

В комнату вошла Джун с бутылкой шампанского и бокалами.

– Ладно, давайте выпьем. Это оставил нам Барри. Говорит, хлопните, пока нас нет, чтобы веселее было на душе.

Каждый взял себе бокал, и Айви произнесла тост:

– За Сьюзен и Барри.

Они чокнулись и выпили холодного искрящегося напитка. Осушив бокал, Сьюзен засмеялась. Для нее это был самый счастливый день в жизни. Через несколько часов она станет миссис Барри Далстон. Ей так хотелось, чтобы поскорее это свершилось.

Барри приоткрыл глаза и, сощурившись, попытался оглядеться. Во рту у него пересохло, а глаза слиплись, словно их замазали клеем. Он чуял исходивший от него запах – смесь пота и алкоголя. Проморгавшись, Барри наконец открыл глаза. Он находился в своем новом доме. Эту догадку подтверждал рисунок на обоях. Он лежал в спальне, в той самой супружеской спальне, которую отныне они будут делить со Сьюзен.

Рядом кто-то зашевелился, и Барри увидел, что по обе стороны от него на кровати лежат женщины. В ногах, на той же постели, храпел Джоуи. Барри попытался вспомнить, что произошло вечером. В голове все смешалось. Как из тумана выплыли сцены в стриптиз-клубе, в притоне для картежной игры, в паддингтонском борделе. Он ощутил горький вкус в рту, его затошнило, но он справился с позывом.

Голова раскалывалась, и саднило кожу на лице. После некоторых усилий Барри вспомнил драку. Сев на кровати, он крякнул с досадой. Наверняка под глазом синяк и раздулась губа. «Мать меня убьет, если я появлюсь перед священником в таком виде», – подумал он.

Джоуи пошевелился и медленно сел в постели. Веки покраснели, но на лице никаких следов мордобоя не было заметно.

– Все в порядке? – спросил он.

– Какого хрена спрашиваешь, Джоуи? Они меня убьют. Моя мать, Сьюзен, Джун. Все они.

Джоуи пожал плечами и начал теребить одну из спящих женщин, чтобы она проснулась.

– Ладно, вставайте и выметайтесь! Вы свое получили, дайте отдохнуть.

– Где мы подцепили эту парочку страшилищ, пропади они пропадом? – брезгливо поинтересовался Барри.

Приоткрылся зеленый глаз, и пронзительный голос, которым впору было бы сверлить бетон, сварливо пропищал:

– Ты так не говорил ночью, когда мы развлекались, сынок. У тебя не было ко мне претензий.

Барри лягнул проститутку ногой, выпихивая из кровати, и она свалилась на пол.

– Не было претензий, потому что я ничего не чувствовал и не соображал. Разве станет кто-нибудь на трезвую голову и в здравом рассудке с вами спать? Гони их в шею, Джоуи, а я заварю чай. Вчера мамаша сделала запасы.

Внезапно бегом вернувшись в спальню, Барри взглянул на циферблат будильника, стоявшего на тумбочке у постели.

– Я пропал! Она скоро должна прийти вместе с моими кузинами, чтобы приготовить столы и еду для свадебного торжества! Если она застанет здесь эту парочку, мать разорвет нас в клочья!

– Не бойся, приятель, мы почти оделись. Отдайте нам наши денежки, и мы по-тихому, как мышки, уберемся отсюда.

– Денег тебе?! – прорычал Джоуи.

Это была угроза, и Барри ее уловил. Схватив высокую женщину за волосы, он поволок ее к двери. Когда они оказались у лестницы, что вела вниз, спросил:

– Сама спустишься или помочь пинком? Выбирай, дорогуша.

Вторая проститутка, блондинка, пулей вылетела из комнаты. Одной рукой держа в охапке сумки и пальто, она помогла подруге спуститься. У входной двери, повернувшись к Барри, женщина крикнула:

– Мы были выходные, потому что больны, так что счастливой свадьбы тебе, паскудник!

Снизу послышался голос Кейт, матери Барри. Она явилась с провизией для праздничного стола.

– Ты в порядке, сынок?

Она говорила на кокни, наречии лондонских окраин. В юности Кейт вышла замуж за шотландца и уехала к нему, но после того, как его убили в драке, вернулась в родное предместье, к своим корням. Она боготворила сына так же, как мать Джоуи. Джоуи она нравилась. В самом деле нравилась.

Кейт была преданная жена, приличная женщина, не слушала чужих сплетен, держала язык за зубами. Она являла собой все, о чем Джоуи мог только мечтать. Барри по секрету рассказывал ему, что ни до замужества, ни после смерти мужа у его матери никаких мужчин не было.

Каждый день Кейт отправлялась в церковь и там молилась за сына и за мужа. Больше она никуда не ходила. Она не видела ничего дурного в своем сыне и всегда защищала его, если кто-то на него нападал. Она была воплощенная кокни, свято верующая и благочестивая. Подлинная кокни старой закалки. В ее доме все сияло чистотой, еда была отменная, вкусно приготовленная. Гостям всегда радовались. Джоуи жалел, что не встретил Кейт в свое время. Он с удовольствием женился бы на такой, как она. Кейт еще молодо выглядела, и вообще все было при ней. Для ее возраста, конечно. Джоуи не отказался бы юркнуть к ней в постельку, если бы такой случай представился. Видит бог, Джоуи совершил немало попыток, но Кейт делала вид, будто не понимает, чего он хочет.

Размышляя таким образом, Джоуи причесывался перед зеркалом, прежде чем спуститься. Кейт и в самом деле могла не понимать, чего ему от нее надо. В конце концов, не все женщины такие, как Джун.

Когда Джоуи вошел в кухню, Кейт улыбнулась:

– Я тут жарю яичницу с беконом, положить тебе?

Джоуи радостно кивнул и потер руки:

– Конечно! Нам все сгодится, чтобы поправить здоровье после вчерашнего.

Джоуи заметил, что Барри выглядит смущенным в присутствии матери, и это ему понравилось. Мальчишке за последнее время удалось заслужить неплохую репутацию. Правда, Джоуи оставался главным в их отношениях, но Барри со временем вполне мог вбить себе в голову, что способен обойтись и без наставника. Поэтому женитьба Барри на его дочери стала подарком для Джоуи, ниспосланным ему небесами. Она решала сразу несколько проблем.

Когда Джоуи перепивал и оказывался не в состоянии закончить дело, Барри завершал дело без него. Он уже успел разок засыпаться, отбыть срок, но по-прежнему никуда не лез и держал язык за зубами. Три месяца он протрубил на нарах, и это пошло ему на пользу. Барри больше не хотел возвращаться туда, и это было хорошим знаком. Теперь он пошел бы на что угодно, лишь бы не попасть обратно в тюрьму. Для него ничего страшнее не существовало.

Стояла июльская жара, и внутри церкви, битком набитой людьми, сильно пахло лаком, которым недавно покрыли пол. Сьюзен уже вся взмокла, и волосы влажными прядями прилипли ко лбу.

– Они, черт бы их подрал, не торопятся. Между прочим, это мне положено опаздывать, а не ему.

– Барри такой же паразит и сутенер, как и твой отец. Этот кретин в свое время опоздал на нашу свадьбу, – раздраженно сказала Джун.

– Ты можешь не ругаться в церкви? – взвинченным тоном оборвала ее Сьюзен.

Джун в притворном негодовании закатила глаза:

– Можно подумать, что мы такие уж верующие. Пустая трата времени и сил, и больше ничего. Если Бог и есть, то он давным-давно о нас позабыл.

Сьюзен оставила ее слова без внимания. Она все выглядывала в маленькое окошко у церковной двери, ожидая, что вот-вот появятся Барри и Джоуи.

– Я вздую этого ублюдка, если он напился сегодня, клянусь, я его отделаю!

В голосе Джун было столько злобы, что у Сьюзен что-то сжалось в животе. Ребенок тяжело заворочался, потом ударил ее так сильно, что она чуть не согнулась пополам.

– Что с тобой, дорогая, тебе нехорошо?

Сьюзен покачала головой и стала глубоко дышать, поглаживая рукой живот.

– Да нет, все хорошо. Думаю, ребеночку это тоже уже надоело, как и нам.

– Ну где же они?

– Где угодно. Кто их знает? – ответила Айви упавшим голосом.

Сьюзен начала паниковать. Барри опаздывал уже на полчаса.

– Мам, ведь он приедет, правда же? Приедет?

Она вдруг ощутила невыразимый страх. Что, если Барри так и не появится в церкви, оставив ее напрасно ждать у алтаря? Ведь он вполне способен сознательно «забыть» о бракосочетании. Сьюзен ощутила дурноту и боль в животе. Джун, глянув на побелевшее от боли лицо дочери, не могла не испытать к ней сострадания.

– Привыкай, дочка. Он вылитый твой папаша, только пока ты этого не замечаешь. Я даже надеюсь, что он не появится. Избавит тебя от своей персоны, хотя ты долго еще не сможешь понять, что так для тебя будет лучше.

Сьюзен чувствовала, что слезы наворачиваются на глаза, она постаралась их сдержать, но, не выдержав, заплакала в голос. «Если Барри перед всеми меня опозорит, я убью его, убью на месте», – думала она.

Одеваясь к предстоящей церемонии, Барри и Джоуи выпили на двоих бутылку виски, чтобы опохмелиться. Это пробудило в них боевой пыл. По дороге они врезались в «мерседес», в ярости вытащили из машины водителя и пассажира и принялись их избивать. Подоспевший полицейский патруль едва вырвал бедняг из их рук. Стражи порядка оказались знакомыми и согласились подбросить Барри и Джоуи в церковь, благо пострадавшие отказались подавать заявление.

Когда полицейская машина с визгом затормозила у входа в церковь Святого Винсента, Джоуи и Барри увидели полные недоумения, потрясенные лица собравшихся. На священника, однако, триумфальное появление друзей желаемого впечатления не произвело. По расписанию уже пора было начинать следующее бракосочетание, и священник чувствовал раздражение. Он уже приготовился отменить церемонию, но окинул взглядом публику: Далстоны, рядом с ними Баннерманы, гангстеры, паутиной опутавшие весь Лондон, и несчастная беременная невеста. Святой отец смирился.

Барри стоял в ожидании своей Сьюзен. Его одежду покрывали брызги крови – чужой крови, конечно, – пиджак был порван, брюки измазаны грязью. Барри нисколько не смущал его внешний вид. Шепот из толпы приглашенных доносился и до него. Да, думал он, для них это тоже будет памятный день, ведь женится не кто иной, как Барри Далстон.

Особенно этот день должен запомниться Сьюзен Далстон. Барри нравилось, что она будет носить его имя. Он чувствовал себя так, будто украл ее у Джоуи, и отныне она принадлежит ему, и больше никому. С этого момента слово Джоуи ничего для нее не значит. Барри это особенно волновало.

Улыбаясь Сьюзен, смущенно стоявшей рядом с ним у амвона, он громким, уверенным голосом произнес клятву верности, и все сразу засмеялись. Выслушав его, Сьюзен все сразу простила. Главное – он пришел в церковь, они обвенчались, и теперь она законная жена. Чего еще может желать девушка на ее месте?

Сьюзен ощущала запах цветов и духов «Парижская полночь», которыми были надушены почти все женщины, находившиеся в церкви. Она испытывала трепет, знакомый всем невестам, понимая, что ей предстоит что-то новое и неизведанное и что это – на всю жизнь.

Конечно, ее не мог не огорчать жуткий вид Барри, в котором тот явился к венцу, но она твердо решила, что будет радоваться этому дню и запомнит его как самый счастливый день в жизни. Сьюзен даже готова была посмеяться над тем, что Барри отмочил в день их свадьбы. Но в глубине души она понимала, что он подверг ее унижению на глазах у всех.

Барри надевал ей на палец кольцо, и она заметила на его руке запекшуюся кровь. По ее телу пробежала дрожь, ребенок в утробе снова зашевелился, и Сьюзен ощутила подташнивание. Все вокруг словно заволокло туманом, она различала лишь одно распятие высоко над алтарем. Христос смотрел вниз, прямо на нее, и Сьюзен чувствовала, как сильно она нуждается в нем, в Спасителе, который отныне и до конца жизни будет служить ей утешением.

Барри видел, как дрожат ее руки, и обнял Сьюзен, резким движением прижав к себе. В церкви снова поднялся хохот.

Священник застыл от возмущения. «По крайней мере, он ее любит, – пронеслось у него в голове. – Вульгарная, грубая ласка, но, возможно, это выражение любви».

Так думал священник, но дальнейшие мысли наполнили его печалью. Отец недолго будет радоваться рождению своего чада, – наверное, недели две-три. Пастырь душ знал это так же хорошо, как знал катехизис, как знал библейские притчи. Священник много лет жил в Ист-Энде, и перед его глазами прошли жизни многих таких Барри Далстонов. Он крестил их, венчал, а потом хоронил.

Что же касается самого Барри, то он в тот момент был в восторге от собственной персоны. Вряд ли кто-нибудь из пришедших на свадьбу забудет этот день, думал он. Он смотрел на свою Сьюзен и воображал, как потом, дома, он вновь и вновь овладеет ею, несмотря на мешавший огромный живот. Она хорошая девчонка, его Сью. Умеет вести дом и неплохо готовит. И главное – она нравилась его матери.

Неожиданно он почувствовал, как внутренности взбунтовались против принятого алкоголя, и его охватило желание извергнуть содержимое желудка прямо посередине церкви. Сообразив, насколько сильно он пьян, Барри задержал дыхание, чтобы сдержать рвотный спазм и удержаться на ногах. Ему хотелось, чтобы священник поскорее закончил эту волынку.

Как только служба подошла к концу, Барри повернулся к собравшимся и, дурачась, отвесил всем поклон. При этом он сбил с ног свою невесту, и Сьюзен, пересчитав ступеньки алтаря, приземлилась на свое мягкое место. Барри покатывался со смеху и не думал помочь ей подняться.

Сьюзен Далстон вытерпела все: и то, что жених явился в церковь пьяный как свинья, и то, что спьяну сшиб ее, беременную на последнем месяце, а потом хохотал как придурок. Ему и в самом деле казалось, что это ужасно смешно.

Некоторые из присутствующих тоже засмеялись, но скорее нервным смехом, потому что заметили перемену в лице Джоуи Макнамары. Дэви Дэвидсон, который славился отменным чувством юмора, на сей раз еле сдерживался от возмущения. Взглянув на свою жену, он прошептал ей на ухо:

– Какой подлец, дорогая моя, просто поганый подлец, чтоб его. Побудем еще немного, и домой. Я сыт по горло.

– Ты что это делаешь, поганец? Кого ты по церкви размазал? Это же моя дочь! – заорал Джоуи во всю глотку. Джун и Айви кинулись к нему, боясь, что в любой момент может возникнуть драка.

– Брось ты, Джоуи. Он нечаянно, Сьюзен даже не обиделась. Перестань. Забудь.

Джоуи оттолкнул жену.

– Пожалуйста, Джоуи, не здесь, ведь все смотрят.

– Забудь? Какой-то придурок повалил на пол мою дочку, и я должен это забыть! Да я снесу ему башку!

Грубо оттолкнув от Сьюзен Кейт Далстон, он поднял дочь с пола.

– Ты сейчас же пойдешь домой. Я тебя сам отведу.

Сьюзен вырвалась из его рук и голосом полным слез крикнула:

– Перестань, пап! Он не нарочно! Пожалуйста, не порти мне свадьбу, и без того все плохо!

Джоуи снова грубо схватил ее за руку.

– Ты сейчас же отправишься домой со мной и с мамой. Видно, я совсем охренел, раз согласился на эту чепуху. Он подлец, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше будет для тебя.

Люди начали забирать назад со столов свои подарки, переглядываясь в недоумении. Они не знали, что полагается делать в случае, если свадебная церемония расстраивается, и существуют ли правила на этот счет. И вообще – состоится ли обещанный «прием»?

Сьюзен, пунцовая от слез, с размазанной по всему лицу тушью и помадой, рыдала, как ребенок, вырвавшись из рук отца и бросившись в объятия своей свекрови. Кейт пыталась ее утешить.

Уронив к ногам Сьюзен цветной пакет из магазина для новорожденных, Мики Баннерман произнес:

– Нам надо идти домой, детка. Но мы желаем тебе всего наилучшего. – Улыбнувшись, он шутливо добавил: – Думаю, тебе наш подарочек пригодится.

Ласково чмокнув Сьюзен в щеку, покровитель молодого семейства удалился. За ним последовала его жена, прямая как палка и белая от негодования. Еще бы – ей, жене Баннермана, пришлось стать свидетельницей такого безобразия!

Джоуи наконец очухался. Он вдруг увидел себя со стороны, глазами присутствовавших на церемонии людей, и понял, что вел себя как последний хам, осквернивший святыню непотребной руганью и чуть ли не дракой. Он увидел всю сцену с такой пронзительной ясностью, что не выдержал и заплакал. Казалось, он на время прозрел. Бедняга громко рыдал, но даже родная мать не смотрела в его сторону. Пошатываясь на нетвердых ногах, он призывал на помощь свою дочь. Глядя на нее умоляющими глазами, он хныкал:

– Сью, прости меня, любимая девочка. Я просто выпил…

Но Сьюзен, покачав головой, прошла мимо, даже не взглянув. Ее букет рассыпался. Подняв цветы с пола, Дэбби попыталась вновь его собрать. Джоуи безутешно рыдал в голос и не мог остановиться. Он видел, что люди сторонятся его, явно считая, что он слишком далеко зашел и все испортил. Они недвусмысленно давали ему это понять, и ему становилось еще горше. А ведь Джоуи так хотелось, чтобы его ценили. Он так привык к всеобщему уважению, так в нем нуждался.

– Сьюзен!

Это был крик отчаяния. Но Сью и Дэбби медленно удалялись из церкви, а за ними послушно плелись гости. На Джоуи никто не обращал внимания. Никто не сказал ему ни слова в утешение. Кейт Далстон дождалась, когда все выйдут из церкви, а затем, обратив к Джоуи полный ненависти взор, прошептала:

– Слушай, ты! Грязный, мерзкий урод! Был бы жив мой муж, он бы выволок тебя отсюда и вытряс бы всю душу за то, что ты сотворил! Это же надо! Напоил моего Барри, устроил скандал в храме. Оскорбил моего сына и собственную дочку перед глазами Всевышнего!

Джоуи поискал глазами Джун. Жена стояла у выхода. Даже на расстоянии Джоуи прочел в ее взгляде такую ненависть, такое осуждение, что понял: отныне, как бы он себя ни вел, как бы ни пытался оправдаться, прощения ему не будет. Он вытирал рукой глаза, но слезы текли и текли. Повернувшись к нему спиной, Джун медленно вышла из церкви. Джоуи Макнамара еще никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким и несчастным.

Глава 11

Сьюзен устала, и все ее раздражало. Понятно: день был долгим. Будучи женой всего лишь месяц и став ею уже на восьмом месяце беременности, она только сейчас начинала понимать, какая огромная работа ей предстоит в качестве хозяйки семейного очага. Сколько сил надо потратить, чтобы дом сверкал чистотой, чтобы у мужа всегда была на столе вкусная еда, чтобы, несмотря на огромный тяжелый живот, который так и тянул книзу, без конца хлопотать по хозяйству. С утра до ночи, не зная усталости.

Однако в целом она была довольна своей замужней жизнью. Их свадьба уже отошла в область местных преданий. Еще много дней после этого знаменательного события население Ист-Энда перемывало косточки его главным участникам, смеялось и отпускало ехидные шуточки. Сьюзен отнеслась к разговорам спокойно. Она сумела внушить к себе уважение со стороны друзей и соседей. Дом ее отличался безукоризненной чистотой, она постоянно что-то стирала, чистила и мыла. Стеклянная входная дверь и окна дома сверкали так, что в них можно было смотреться, как в зеркала. Так и поступали проходившие мимо женщины.

Совсем по-другому обстояли дела у соседки Сьюзен, Дорин Кэшмен. Та жила как свинюшка, в неубранном доме. Ее дети с утра до ночи торчали на улице, а сама она целыми днями болтала и курила сигаретки. Сьюзен же признали даже пожилые, солидные женщины, жившие в округе. Она пришлась им по душе.

Но самой Сьюзен гораздо больше нравилась ее новая соседка. Дорин была неопрятной крашеной блондинкой, с сигареткой, словно прилипшей к нижней губе, и с потемневшими от курева кривыми зубами. Но она была жизнерадостной и забавной, и Сьюзен считала ее хорошим человеком.

Что касается Барри, то новой подружки своей жены он не выносил и всякий раз ясно давал Дорин это понять. Но ту его мнение не волновало. Она и внимания на Барри не обращала. Вряд ли это могло расположить его. Он называл таких женщин потаскушками, каковой она в действительности и была. Случалось, что по ночам она подлавливала мужчин, стремясь заработать немножко денег. А после трепалась об этом направо и налево, и женщины постарше, если были в хорошем настроении, хохотали над ее рассказами о ее шашнях. Сьюзен считала Дорин яркой личностью, в которой жизнь так и била ключом. Женщины дружили всего месяц, а Сьюзен уже привыкла во всем полагаться на суждение Дорин. Порой она даже завидовала уму, неординарной точке зрения на проблемы и эксцентричному образу жизни своей новой подруги.

После кошмара, который Сьюзен пришлось пережить в день свадьбы, ей удалось превратить жилище в маленький уютный рай. Кейт Далстон была в восторге от Сьюзен. Ее невестка проявила такое рвение к домашнему хозяйству! Она так прекрасно готовила, что могла своим кулинарным искусством поспорить с самой Кейт. Поэтому свекровь навещала молодых почти каждый день, и их отношения с невесткой становились все ближе и теплее. А Сьюзен нравилось, что у нее появилась старшая родственница, которая могла бы заменить ей мать, – матери Сьюзен сызмальства не хватало. Поэтому, даже когда Барри не приходил домой, Сьюзен не ругала его, а когда он наконец появлялся, она тут же кормила его вкусной едой и только спрашивала, как идут у него дела. Словом, вела себя так, словно ничего не случилось.

Барри, понимая, какой бриллиант ему достался в жены, вел себя прилично и нежно обращался со Сьюзен. Все шло хорошо, пока не появлялась Дорин. Хотя Дорин была достаточно сметлива и, едва услышав, что Барри открывает дверь своим ключом, немедленно исчезала.

В то утро выглянуло солнце. Становилось все жарче. Местные власти распорядились открыть вдоль дороги пожарные краны, потому что в домах напор был слабый – не хватало воды. В Ист-Энде такая история повторялась из года в год. Сьюзен была несказанно благодарна двум старшим сыновьям Дорин, натаскавшим ей воды. Не пришлось трудиться самой в ее положении. Усадив мальчиков и их мать за стол, она собиралась напоить их чаем, но внезапно на пороге появилась ее двоюродная сестра Фрэнсис. Гостья была незваная, ее не ждали. По лицу Фрэнсис Дорин сразу догадалась, что что-то стряслось.

– Где Барри? – не здороваясь, спросила Фрэнсис. Сьюзен пожала плечами. Пот стекал у нее по шее, струйками бежал по спине, щекоча кожу. Ощущение было неприятное.

– Откуда я знаю, Фран? Он может быть где угодно.

Фрэнсис хорошо выглядела и была нарядно одета. Сьюзен налила ей чашечку чая, с удовольствием рассматривая платье и туфельки кузины.

– Ты просто персик! Правда же, Дорин? У тебя великолепная фигура. Ты должна воспользоваться этим с умом и на все сто!

Комплимент Сьюзен почему-то смутил Фрэнсис, и, не говоря ни слова, она выскочила в садик. «С ней что-то происходит? – подумала Дорин. – Тут не обошлось без Барри Далстона».

– Зачем он тебе нужен, Фран? Обычно он возвращается домой около шести. Может, зайдешь в это время?

Фрэнсис стало как будто лучше в садике.

– Он все еще ходит выпивать в «Лондонер»?

Сьюзен недоуменно пожала плечами:

– Не знаю. Они с моим отцом шатаются повсюду. Передать ему что-нибудь?

Дорин уловила тревогу в голосе Сьюзен. Высунувшись в окно, она крикнула:

– Зачем ты хочешь его видеть?

Ее тон, настойчивый и резкий, заставил Фрэнсис вернуться на кухню. Сьюзен уселась в кресло и, оттянув ворот платья, стала обмахиваться, чтобы легче было дышать. Живот у нее был такой огромный, что ей было трудно сидеть. Взглянув на кузину, Фрэнсис почувствовала угрызения совести оттого, что пришла сюда. Ей стало стыдно за то, что она собиралась сказать Сьюзен.

– Ты давно была в больнице? Что тебе там сказали?

Сьюзен засмеялась:

– Ничего особенного. Надо просто ждать. Последние несколько недель – самые тяжелые, так все говорят. Надо же, как мне не повезло: в самую жару.

Она с удовольствием похлопала себя по животу и, улыбаясь, вздохнула, как счастливый ребенок.

Фрэнсис грустно улыбнулась:

– Да, подружка, это, должно быть, тяжко. Но, по крайней мере, Барри тебя сейчас не трогает, правда? Я хочу сказать – не лезет к тебе с этим делом. Кажется, с шести месяцев уже нельзя этим заниматься?

Дорин и Сьюзен весело захохотали.

– Шутишь, что ли? Ему до сих пор охота со мной трахаться. А мне вовсе не противно, честно говоря.

Фрэнсис совсем смешалась, и Сьюзен с Дорин еще пуще развеселились.

– Слушай, Фран, женщины даже больше чувствуют, когда они беременные. Сама не знаю почему. Барри говорит, что это полезно для ребенка. Он прочел об этом в газете.

– Да ты что! По правде говоря, я думала, что он не умеет читать.

Дорин и Сьюзен опять рассмеялись. Они решили, что гостья пошутила. Фрэнсис взяла руки Сьюзен в свои и, тяжело вздохнув, сказала:

– Послушай, Сьюзен. Мне надо с тобой поговорить, подружка. Понимаешь, у тебя будет ребенок…

Повернувшись к Дорин, Фрэнсис обратилась к ней:

– Оставь нас вдвоем, ладно? Будь добра.

Высвободив руки, Сьюзен покачала головой:

– Говори все, что хочешь сказать, при Дорин. У меня от нее нет секретов.

Сьюзен не хотелось слышать то, что собиралась ей сказать Фрэнсис. Она чувствовала беду.

– Слушай, Сью. – Фрэнсис присела перед ней на корточки и опять взяла ее за руки. Этот жест почему-то вызвал у Сьюзен сильное раздражение. – Не знаю, как тебе все объяснить, но я обязана это сделать.

– Объяснить, как так случилось, что в день нашей с Барри свадьбы ты с ним переспала? Я об этом знаю.

Сьюзен говорила тихо, но с явной угрозой. Дорин замерла. Она понимала, что скрывалось под внешним спокойствием подруги, и знала, что объяснение добром не кончится. Она успела прочесть такую боль в глазах Сьюзен, что ей захотелось заехать Фрэнсис кулаком в лицо. Фрэнсис опустила голову и, пошатываясь, поднялась.

– Это не самое худшее, Сьюзен.

Сьюзен вся сжалась. Она как будто поняла, что кузина собирается сказать, и, рывком вскочив со стула, вцепилась ей в волосы. Протащив Фрэнсис по всей кухне, она сделала попытку вышвырнуть ее за дверь.

– Ты, тварь! Ты ему сама подставилась, да?

Сьюзен почувствовала, как напрягся внутри у нее ребенок, когда она изо всех сил пыталась вытолкнуть кузину из дома. Из своего собственного дома, в котором они жили с Барри, с Барри Далстоном, этим обманщиком, изменником, двуличным негодяем. Дорин старалась растащить сцепившихся женщин.

– Я убью тебя, Фрэнсис, клянусь, убью.

Фрэнсис плакала. Она стояла посередине садика и рыдала в три ручья, как ребенок. Крупные прозрачные слезы катились по щекам, смешиваясь с тушью и румянами. Но она не уходила. Она собиралась сообщить несчастной женщине самое главное.

– Уж лучше бы я была беременна. Но, к сожалению, это не так. Это было бы во сто крат лучше, чем то, что случилось со мной. Поверь мне, Сью, случилось самое худшее.

Сьюзен услышала жалобные нотки в ее голосе, и злоба ее поостыла. Она как-то расслабилась, обмякла. Теперь она ждала, что ей скажет Фрэнсис, – что может оказаться хуже ее прежних предположений?

– Ну, в чем дело? Он собирается меня бросить? А не хватает духу самому об этом сказать?

Маленький мир Сьюзен словно раскололся надвое. Она чувствовала себя так, словно кто-то острым ножом пронзил ей грудь и острие уперлось в самое сердце. Боль была такой же силы, что и душившая ее ненависть. Казалось, будто жизнь кончена и ее, Сьюзен, больше нет на этом свете. Дорин прижала ее к себе, словно мать, защищая свое дитя. Она лучше знала жизнь улицы, успела испытать на себе все ее прелести и давно сообразила, что в данном случае могло считаться «самым худшим».

Фрэнсис посмотрела в глаза двоюродной сестре и, качая головой, прошептала:

– Он меня заразил, Сьюзен. У меня венерическая болезнь. Сначала Сьюзен показалось, что она не расслышала слов кузины – уж очень быстро и как-то просто она это сказала. Она закричала, повторяя слова Фрэнсис:

– У тебя что? Чем он тебя заразил? У тебя венерическая болезнь?!

Ей было все равно, слышат ее соседи или нет. Она знала: соседи ее любили, считали приличной молодой женщиной вне зависимости от репутации ее мужа. Он мог быть каким угодно, но она для них оставалась хорошей, чистой, порядочной девочкой.

И вот теперь ее кузина, стоя в ее садике, который всего два часа назад она, Сьюзен, так тщательно подмела, объявляет ей, что она вовсе не чистая, что она запятнана дурной болезнью, что у нее тоже гонорея и что у нее поражено этой гадостью все нутро.

– Ты, гнусная предательница, дрянь! Как ты могла так поступить со мной, Фран? Мы же не чужие!

Фрэнсис содрогалась от рыданий.

– Прости меня, Сью. Клянусь Богом, если бы я могла повернуть стрелки часов назад! Я была пьяная, а ты сама знаешь, какой он. Барри может уговорить солнце сойти с неба. Пожалуйста, постарайся меня понять…

Дорин вдруг захохотала, и ее хохот гулко отозвался в маленькой кухне.

– Ах ты, поганая подстилка! Ты смеешь стоять тут и заявлять женщине на сносях, что ее муж уговорил тебя лечь под него! И еще просишь ее сочувствия? Господи, что ты за человек? Да как земля таких только носит?

Фрэнсис заливалась слезами. Схватив ее сумку, Дорин вышвырнула ее, а за ней и хозяйку и захлопнула дверь, не переставая поливать Фрэнсис руганью. При этом она употребляла такие крепкие выражения, что было ясно: ничего хорошего Фрэнсис не ждет, задержись она здесь хоть на минуту.

Положив руки на плечи Сьюзен, Дорин посмотрела ей в лицо и сказала:

– Успокойся, Сью, дорогая. Я сама отвезу тебя в больницу. Согласна? Клянусь, об этом никто не узнает. Я умею хранить тайны, милая моя, и тебе это известно. Поверь мне, в этой больнице все сведения о пациентах хранятся в секрете. Все будет шито-крыто. Нам надо выяснить, что с ребенком. Они должны нам это сказать.

Сьюзен кивнула. Она была благодарна Дорин за помощь в таком щекотливом деле.

– Значит, теперь он родится слепым? Я слышала, что из-за этого дети иногда рождаются слепыми.

Дорин опять прижала ее к себе:

– Слушай, это случилось всего месяц тому назад. За этот срок дитя вряд ли могло сильно пострадать. Кроме того, эта маленькая шлюха могла подцепить болезнь от кого угодно, не обязательно от Барри. Может, он и не болен. А значит, и у тебя этой болезни нет. Так что рано нам волноваться! Сначала узнаем, на каком мы свете. Идет?

– Да, ты права. Наверное, она хотела просто испортить мне настроение.

В голосе Сьюзен звучала такая надежда, что Дорин чуть не прослезилась.

– Он ей всегда нравился. Он всем девчонкам нравится, понимаешь? Иногда мне его даже жалко – ведь устоять так трудно.

Дорин кивнула, благоразумно решив не высказывать своего мнения по этому поводу.

– Ладно, подружка, давай сейчас же подскочим в больницу. Там мы узнаем, как обстоят твои дела. Хорошо?

Сьюзен находилась в состоянии шока, и Дорин это видела. Она помогла ей накинуть жакет и заперла дом. Затем, предупредив своих детей, что, если они без нее будут баловаться, она пришибет их на месте, Дорин взяла Сьюзен под руку и повела к остановке автобуса. Все это время Дорин перебирала в памяти все, что знала о венерических болезнях, и пыталась вспомнить, не говорил ли ей кто-нибудь о случаях, когда гонореей заболевала беременная женщина. Но, похоже, об этом никто ничего не знал до тех пор, пока сам не сталкивался с этой проблемой.

Барри и Джоуи снова стали лучшими друзьями. Снова работали вместе – собирали дань или, вооружившись до зубов, отправлялись выколачивать долги из строптивых клиентов. Иногда задолженность числилась за приятелями нанявших их людей. Эти приятели, воспользовавшись дружбой, брали деньги взаймы, а потом не спешили их отдавать, постоянно отодвигая сроки. Человек, дававший в долг, естественно, чувствовал, что его водят за нос, и нанимал таких громил, как Джоуи и Барри, чтобы те научили людей уважать правило, согласно которому позаимствованные денежки должны быть возвращены в срок.

В таких случаях и возникал Джоуи в качестве защитника кредитора, получавший от суммы свой процент. Если должник в результате трусил и возвращал деньги, это служило гарантией, что кредитор в будущем повысит для Джоуи процент и в подобных ситуациях вновь обратится к нему. По мнению Барри, работа была непыльная и выгодная.

В тот яркий августовский день Джоуи и Барри собирались поработать на одну женщину из Баркинга. Нужно было взыскать деньги с ее бывшего мужа. Две тысячи фунтов, полученные по завещанию, она одолжила на открытие кафе на Баркинг-роуд. Тогда она еще думала, что состоит в счастливом браке и кафе будет приносить семье неплохой доход.

Года два спустя муж ушел к ее подружке, и оказалось, что женщина осталась не только без мужа, но и без своих двух тысяч фунтов. Деньги ей требовались безотлагательно. Осиротевшая семья, в которой было шестеро детей, страшно нуждалась, а бывший муж отказывался выплачивать алименты и тем самым содержать своих же ребятишек. В конце концов женщина обратилась к Айви, и та познакомила ее с Джоуи и Барри. Те пообещали наехать на ее мужа и вернуть деньги.

Бывший супруг, здоровенный толстяк греческого происхождения, славился своим горячим нравом. У Джоуи было особое пристрастие припугивать именно таких типчиков. К тому же, рассуждал Джоуи, это их моральный долг – оказать помощь осиротевшему семейству. Шутка ли, шестеро ребятишек, которых нечем кормить! Кроме того, их надо во что-то одевать.

Стефанос Скарпелис в тот день готовил у плиты традиционные английские завтраки, которыми с утра до вечера кормил посетителей своего заведения. Стефанос не почувствовал угрозы, когда в кафе заявились двое мужчин – двое известных на всю округу громил. Было два часа пополудни, на небе ни облачка. В кафе стояла жара, и дверь была открыта настежь. Электрические вентиляторы работали во всю мощь.

Как и полагал Джоуи, кафе ломилось от посетителей. Они с Барри нашли два свободных местечка и сели за столик. Стефанос подошел к ним. Он знал, что они не из тех, кто встанет в очередь, и решил оказать им особое внимание.

– Что желаете, джентльмены? – произнес он дружелюбно, как подобает гостеприимному хозяину.

Взоры всех присутствующих были обращены на Джоуи и Барри, чего, собственно, и следовало ожидать.

– Премило у тебя здесь, Скарпелис. Красивый интерьерчик. Стефанос довольно улыбнулся. Предметом его гордости были стены с росписями, изображавшими картины сельской жизни Греции.

– Благодарю вас, мистер Макнамара. Рад видеть вас в моем кафе. И погода сегодня такая, как у меня на родине, – жаркая и возбуждающая.

Он засмеялся. Барри и Джоуи тоже засмеялись.

– А откуда, скажи нам, у тебя взялись денежки, чтобы открыть это кафе?

В голосе Барри послышалась угрожающая нотка, и толстяк замялся, не зная, что ответить.

– Я их одолжил, как все делают.

– Должно быть, позаимствовал не меньше двух тысяч фунтов – это самое маленькое, так ведь?

Стефанос кивнул, почувствовав, что разговор может зайти слишком далеко, а этого ему совсем не хотелось.

– А как твоя симпатичная женушка? Ее очень любит моя мамочка. Она очень высокого о ней мнения, – сообщил Джоуи. – А как твои ребятишки? Только представь, шесть штук, и все от одной курочки. Немыслимое дело. Моя мама считает, что ты меткий стрелок. Ни разу не промахнулся. Все пули попали в цель.

Все кафе превратилось в слух. Новая подружка Стефаноса, ярко накрашенная блондинка вызывающего вида тридцати с лишним лет и с выдающимся бюстом, с неприязнью наблюдала за происходящим из-за стойки.

Джоуи заговорил нараспев, жалобным голосом:

– Ну и дела, Стефанос. Моей мамочке на прошлой неделе даже пришлось дать твоей женушке деньжат, потому что той нечем платить за квартиру и детки голодные. Надо было их накормить, весь выводок твоих родных дочек и сыночков. «Чудно, – говорит мне моя мамочка. – Я вроде слыхала, что он открыл в Баркинге кафе и что дела у него идут в гору». Вот тут она мне и рассказала, что ты бросил свою женушку вместе с детишками. Оставил их без гроша. «А ну, шевелись, – говорит мне моя мамочка. – Сходи к нему и погляди, что к чему, а то его бедная Анжела совсем утонула в слезах». А из-за чего? Из-за того, что ты украл у нее две тысячи фунтов, которые она получила по наследству от своего дедушки.

Барри угрюмо покачал головой:

– Каков прохвост? Ушам своим не верю! А вы как думаете, приятели? – обратился он за сочувствием к небольшой компании работяг, сидевших за соседним столиком. – Согласны вы со мной, что он прохвост и вор, если оставил своих детей и старушку жену без пропитания и без средств, а сам жирует тут на ее две тысячи фунтов?

Мужчины усиленно закивали головами. Они точно знали, что от них требовалось.

– И вот, Стефанос, – подхватил Джоуи, – как видишь, я здесь, чтобы получить от тебя для твоей жены то, что принадлежит ей по праву, плюс гонорар за мои труды, плюс твое честное слово, что ты будешь регулярно выплачивать деньги на содержание жены и детишек.

Стефанос поглядел в глаза Джоуи и прочел в них издевку. Джоуи явно получал удовольствие от разыгранного спектакля.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, мистер Макнамара, но уверяю вас…

Барри перебил его:

– Захлопни свою пасть и принеси нам поесть. А потом мы поднимемся к тебе в квартирку над этим симпатичным кафе и там уж объясним тебе более доходчиво, что от тебя требуется. Хотя, может, договоримся здесь и сейчас же? Нас бы это больше устроило.

Стефанос Скарпелис понимал, чего от него хотят. Понимал также, что ему конец, что он погиб. О визите этих двоих станет известно всей округе в тот же день. Он боялся, как бы ситуация не нанесла урон его бизнесу. Странные люди – жители Ист-Энда, думал он. Они могут, спрятав, спасти от виселицы убийцу, но, если узнают, что тот же человек оставил жену и детей без средств к существованию, задушат его собственными руками. Скарпелис сознавал, что загнан в угол.

– Я пойду приготовлю вам обоим настоящий английский завтрак, а потом мы все уладим.

Он удалился, изо всех сил стараясь держаться с достоинством. Волнение выдавало только его смертельно бледное лицо.

– Видишь, Барри, иногда даже не надо марать руки. Бывает, что хорошая речь на публике действует лучше, чем револьвер или железная дубинка.

Барри заржал. У него уже зажглись глазки, потому что в углу он приметил двух пташек, которые ему сразу же приглянулись. Они улыбались и подмигивали. Одна была маленькая, полная и с большой грудью. Другая покрасивее – рыжеволосая, с пухлыми губками и стройными длинными ногами, которые она то скрещивала, то вытягивала под столом, как будто ее кто-то кусал за щиколотки.

Осмотрев Сьюзен, врач помог ей спуститься с высокого стола. Она была так слаба, что не могла сделать это самостоятельно. У молодого врача были светло-карие глаза и некрасивый широкий приплюснутый нос, но его красили темные кудрявые волосы и живой блеск в глазах.

– Вы знаете, что у вас начались роды, миссис Далстон? Сьюзен в изумлении покачала головой:

– Нет, просто у меня последние два дня немного болела спина, и мне сказали, что это из-за лишнего веса. Выходит, мне надо скорее бежать домой?

Она попыталась вскочить со стула, но доктор жестом ее остановил:

– Никуда вы не пойдете, миссис Далстон, а направитесь прямиком в родильную палату. Думаю, если вы заражены гонореей, на вас это не отразится, но все равно на всякий случай стоит за вами понаблюдать. За вами и вашим ребенком. Так вы говорите, что заразились почти месяц тому назад?

Сьюзен смущенно кивнула. Она сгорала со стыда.

– Может быть, и раньше. Но я знаю точно, что муж заразил мою двоюродную сестру точно в день нашей свадьбы. Говорю вам, Фрэнсис такая дрянь, что, может, это она его заразила.

Дэниэл Коул, так звали врача, посмотрел на женщину, сидевшую перед ним, с грустью и пониманием. За время своей работы в больнице «Уайтчепел» он успел повидать много женщин в подобной ситуации, и его поражала их стойкость, умение жить по уши в грязи, возвышаясь над окружавшей их мерзостью.

– Доктор, мой ребенок будет слепым или уродом? Меня это больше всего волнует.

Доктор Коул тяжело вздохнул, но сказал с улыбкой:

– Миссис Далстон, давайте подождем и посмотрим, что будет. В данный момент известно одно: вы рожаете, и ваш ребенок должен появиться на свет в ближайшие двадцать четыре часа. Нет смысла сейчас волноваться и этим подвергать ребенка риску. Я попрошу сестру поднять вас в палату для рожениц, и там мы примем у вас роды.

Сьюзен кивнула.

Он говорил тихим, успокаивающим голосом, который хорошо на нее действовал. Ей требовались человеческая теплота и забота, требовалось сочувствие, чтобы не было так страшно и больно, когда она оставалась в одиночестве.

Дорин вместе с медсестрой проводили ее в палату. Сьюзен сжимала руку своей лучшей подруги, цепляясь за нее, как за спасительную соломинку, словно от этого зависела ее жизнь. Она держала руку Дорин и не отпускала, будто боялась, что, отпустив, полетит в бездонную пропасть и вся ее жизнь и жизнь ее ребенка сразу закончится. Она цеплялась за руку подруги, чтобы не сойти с ума от страха.

Сьюзен тужилась изо всех сил. Волосы прилипли к голове, тело от боли разрывалось пополам.

– Давай, давай, милочка, тужься хорошенько. Ну-ка еще раз, а потом передохни.

Она кивнула. Вдохнув побольше воздуха, Сьюзен напряглась что было сил, но ничего не получилось.

Медсестра улыбнулась и снова стала слушать сердцебиение ребенка.

– Он прекрасно продвигается, но, думаю, тебе надо будет немножко помочь. Отдыхай. А я пойду поговорю с доктором.

Сьюзен с удовольствием расслабилась, опустившись на подушки, и стала обмахиваться старым номером журнала «Мир женщины». Она не представляла, что будет так больно и что так ужасно будет ныть спина. До сих пор она представляла ребенка как миленькую куклу в красивых одежках и в колясочке, которой все восхищаются. Даже жуткие истории Айви про роды казались бреднями злобной старухи, не имеющими к Сьюзен никакого отношения.

Но теперь страшные истории вовсе не казались ей нереальными. Сьюзен стала молиться, но не о том, чтобы отпустила боль, а о том, чтобы ребенок родился живым и здоровым. Она с ужасом думала о том, что происходит у нее внутри. С одной стороны, ей хотелось, чтобы ребенок родился поскорее. С другой – чтобы он подольше оставался в животе, как в крепком коконе, подальше от страшного мира, подальше от Барри и от его болезни, заразившей ее, а через нее – невинного, чистого младенца.

Сдержав слезы, Сьюзен начала еще яростнее обмахиваться журналом. И тут она почувствовала жуткую режущую боль, пронзившую все тело насквозь, – как будто его рассекали пополам острым мечом. На ее пронзительный крик прибежали медсестры.

– Господи! Головка показалась!

Сьюзен родила в одиннадцать тридцать пять вечера, в больнице «Уайтчепел». А в это время ее муж Барри развлекался, барахтаясь в кровати с рыженькой Соней и толстушкой Абигайл. Джоуи спал на диване в гостиной, утомленный выпивкой и обильной пищей.

Девчонки оказались забавными и к тому же очень изобретательными. Особенно Абигайл, которой постельные занятия доставляли огромное удовольствие, и это усиливало ощущения. Большинство женщин, которых Барри и Джоуи подцепляли, отдавались им, потому что так полагалось. Бабенкам и в голову не приходило, что можно отказать мужчине, если, например, не хочется. Они шли на это, потому что считали: если мужчина покупал им выпивку и угощал едой, то надо с ним за это расплачиваться телом. Вне зависимости от того, хочется этим заниматься или нет.

Джоуи и Барри пребывали в блаженном неведении относительно того, что происходит со Сьюзен. Они кутили, упивались до безобразия, и никто из них не догадался сообщить домашним, где они, что с ними. Такое им никогда не приходило в голову. Жена Барри стонала и кричала; кричал и стонал Барри. Его жена обливалась потом; обливался потом и Барри. С одной лишь разницей: Сьюзен все время думала о нем, думала, чем он занимается и вспоминает ли о ней. А в его мозгу не промелькнуло ни единой мысли о жене.

Младенец наконец родился. Сьюзен лежала и отдыхала. Единственное, чего ей хотелось, – это увидеть ребенка, дотронуться до него, подержать его на руках и убедиться, что с ним все в порядке. Впервые за долгое время у нее не возникло мыслей о Барри. Теперь ее голову занимали только мысли о ребенке. Ей даже стало легче. Легче оттого, что не надо думать о Барри. Правда, пока она этого не сознавала. Впоследствии она вспомнит этот день и ей откроется истина, что такое Барри в ее жизни. Тогда она поймет и свое место.

Боль, гнев и унижение, которые она испытала в день рождения своего первого ребенка, останутся с ней на долгие годы, упрятанные глубоко в подсознание. До поры до времени. Но в те первые мгновения после разрешения от бремени она думала только о своем первенце.

Глава 12

Айви поглядела на мальчика, и на ее глаза навернулись слезы. Он был такой красивенький, вылитый Джоуи, когда родился. Такие же невероятно длинные ресницы, пухлый ротик, как розовый бутон, и темно-голубые глаза. Тельце маленькое, крепкое. Так и хотелось взять его на руки. Словно малютка для того и был создан, чтобы его баюкали, держа у груди. Слезы застилали Айви глаза. Она с жалостью посмотрела на Сьюзен. В тот момент она ненавидела мужчин, всех без исключения, но особенно своего сына и мужа своей внучки.

Опустив дитя в люльку, Айви обняла Сьюзен в первый раз с того времени, когда та была маленькой девочкой. Она прижала раздавленную горем внучку к своей груди, пытаясь утешить, успокоить ее. Сьюзен рыдала. Содрогаясь всем телом, она сквозь рыдания изливала накопившиеся у нее на душе боль и обиду.

– Ублюдок! Проклятый ублюдок!

Речь ее была бессвязна. Слова звучали невнятно. Только по интонации можно было разобрать, что она хочет сказать. Айви гладила ее по спине, уговаривала не плакать. Она пыталась утешить девочку, которую раньше так яростно ненавидела. Старуху душило чувство вины, когда глаза ее останавливались на люльке, в которой лежал ее правнук. Она понимала, что наделала, понимала, что сама допустила то, что произошло.

– У тебя еще будут дети, миленькая моя. Такое в жизни случается.

Но даже ей самой эти слова казались неуместными, жалкими. Разве можно утешить мать в таком страшном горе? Почему люди прибегают к старым расхожим словам утешения? Произносят избитые фразы, вспоминают народную мудрость – просто чтобы не молчать.

Но Сьюзен оставалась безутешной. Она во всем винила своего отца. Не Барри, у которого, между прочим, имелся выбор: поступать так, как он поступил, или отказаться. Сьюзен предпочитала видеть в нем жертву пороков ее отца. Она знала, что Барри хотел во всем походить на Джоуи. Он хотел пользоваться таким же авторитетом в округе. Она знала, что Барри мечтал стать этаким «крестным отцом», к которому все ходили бы на поклон в беде и который имел бы власть вершить свой собственный суд и расправу, пусть даже кровавую.

Барри подражал Джоуи во всем, от походки до образа жизни. Он даже мог по примеру Джоуи подцепить проститутку и переспать с ней. Разве можно было представить себе, что одна из уличных девок станет причиной смерти его ребенка?

Сьюзен поглядела на свою мать, которая сидела в углу палаты, опустив голову и закрыв лицо руками. Впервые за многие годы эти три женщины чувствовали себя родными. Джун посмотрела в измученное лицо дочери.

– Он был такой красивый, Сьюзен. Такой хорошенький маленький мальчик. Из него получился бы настоящий мужчина.

Что-то в ее словах задело Сьюзен за живое. Она размазала по лицу слезы и произнесла:

– Тогда хорошо, что он мертвый. Разве нет? Я не хочу больше рожать мужчин. Ненавижу ваших настоящих мужчин!

Это было сказано так искренне, с такой болью, что ни одна из женщин не посмела ей возразить. Они понимали: девочка в состоянии шока, она невменяема и ей потребуется немало времени, чтобы прийти в себя, восстановить психику.

В палату вошла Дорин с подносом, на котором стояли четыре чашки чая.

– Они хотят забрать ребенка, Сьюзен…

Сьюзен оборвала ее, закричав истеричным голосом:

– Только после того, как его увидит собственный отец! Пусть Барри посмотрит, что он наделал! Только после этого я разрешу его забрать. Пусть его обмоют и нарядно оденут, но заберут его только после того, как на него посмотрит Барри! До этого я его не отдам!

Дорин не стала с ней спорить. Она перенесла малютку на другое место в палате, затем дала Сьюзен чашку с горячим сладким чаем.

– Выпей чаю, подружка, тебе полегчает.

Сьюзен вдруг захохотала. Смех был дикий, истерический. Она никогда раньше так не смеялась. Женщины испугались.

– Выпей чаю, Сью! – кричала безутешная молодая мать. – Попьешь чаю, а потом мы его закопаем во дворе, и все пойдут по домам спать.

Она вдруг снова начала хохотать и уже не могла остановиться.

Чашка в ее руках опрокинулась, чай расплескался, залив рубашку, простыни, постель. Айви вышла из палаты, и минуты через две медсестра вколола Сьюзен снотворное, после чего она затихла. Сьюзен почувствовала, как веки наливаются свинцом, как расслабляется тело, и изо всех сил старалась не поддаваться воздействию инъекции. Но снотворное победило. Она забылась тяжелым сном. Ей снился кошмар, в котором проплывали гробики с маленькими мальчиками.

Три женщины – мать, бабушка и подруга – вздохнули с облегчением.

– Это ей поможет. Сон – лучшее лекарство.

Айви и сама почувствовала, насколько фальшиво и бессмысленно прозвучали ее слова. Страданий Сьюзен Далстон ничто не могло заглушить.

Барри был раздражен, а Джоуи кипел. В доме было холодно, на столе – никакой еды, и даже молоко кончилось. После предыдущей ночи, проведенной в пьяном и наркотическом угаре, у обоих был отвратительный привкус во рту, а от нижнего белья воняло. Но ни Джоуи, ни Барри и в голову не пришло, что стоило бы помыться.

Первым делом, считали они, следовало хорошенько поесть и выпить чаю. Их не было дома два дня, и ни один из них не задумался о том, куда могла исчезнуть беременная женщина. Джоуи оглядел чистенькую прихожую и с восторгом произнес:

– Она следит за чистотой, моя дочка. В этом ей не откажешь.

Барри помахал кулаком в воздухе:

– А я задам этой стерве, когда она появится. Что за дела, Джоуи? Всего месяц замужем, а уже шляется черт знает где. Не думает о том, что у нее есть муж. И вот я прихожу в этот поганый дом, а тут шаром покати. Даже капли молока нет.

В этот момент они услышали, как открылась задняя дверь дома, где был вход из сада на кухню.

– Идет, явилась! Небось, как всегда, с улыбочками. Ну я ей устрою, так ее растак!

Барри в ярости выскочил из гостиной, за ним по пятам Джоуи. Ему не терпелось посмотреть, как Сьюзен получит свое и как ее примерный брак окажется самым обыкновенным – таким, как у них с Джун.

Но Барри сильно удивился, увидев вместо жены свою мать.

– Здравствуй, сынок.

Она произнесла эти слова медленно, с таким затаенным упреком, что ответ замер у мужчин на устах. Барри заметил, что у Кейт покраснели веки и она старается не встречаться с ним глазами, словно его вид был ей отвратителен.

– Привет, мам. Чего ты так рано?

Барри нарочно говорил равнодушным тоном, но по тому, как он дергался, Кейт поняла: он уже догадался, о чем она хочет ему сообщить.

– Вчера ночью Сьюзен родила ребенка. Мальчика. Лицо Барри зарделось от радости.

– Мальчик! Ну и молодчина Сьюзен! Значит, она справилась, да?

Они с Джоуи очумели от радости. Кинувшись в гостиную, Джоуи вытащил из кармана пальто бутылку виски, которую припас на всякий случай.

– Провались этот чай, давай сюда стаканы! Отметим это дело! Мальчик, наконец-то! Я-то думал, эти курицы только писюх умеют рожать! – заорал он.

Джоуи, как и Барри, думал, что мрачный вид Кейт объясняется тем, что она ими недовольна – ведь Барри исчез на несколько дней, оставив беременную жену дома.

– Он умер, Барри. Мальчик погиб, сынок.

Барри и Джоуи теперь как следует рассмотрели ее лицо, на котором были видны следы слез и бессонной ночи.

– То есть как это – умер? Что она с собой сотворила – упала, что ли? Налетела на что-то?..

Барри был убит. Он выглядел так, словно у него отняли что-то очень дорогое. Он так ждал этого ребенка, так ждал! Он гордился тем, что от него родится новая жизнь, это придавало ему веса в собственных глазах.

– Сьюзен не виновата. Ребенок умер от гонореи, венерической болезни, которой заразил ее ты, Барри. Ты также заразил ею Фрэнсис, двоюродную сестру Сьюзен, в день вашей свадьбы. Никто точно не знает, от чего умер ребенок – от шока, который пережила Сьюзен, когда узнала о болезни, или малютку убила сама болезнь. Но он мертв, это факт. Прекрасный, сильный мальчик умер, и это твоя вина. Господи, как мне хочется разнести тебе башку, чтобы твои мозги растеклись по кухонному полу, который твоя жена, ползая на коленях, скребла и мыла всего два дня назад с огромным животом!

Кейт начала плакать. Она плакала от стыда и горя.

– Ты грязное, отвратительное животное. Я не хочу больше тебя знать. Это конец. И если у этой бедной девочки, твоей жены, остался еще здравый смысл, она тоже должна уйти от тебя.

Кейт вышла через кухню – маленькая, сгорбленная. Казалось, она постарела за эту ночь.

Джоуи и Барри в смятении уставились друг на друга.

– Мам! Погоди, мам! Послушай меня, мам! Барри догнал мать в садике и схватил ее за руку.

– Не трогай меня! Ты никогда больше пальцем не дотронешься до меня! Она не хотела, чтобы ребенка унесли, пока ты не увидишь его. Хоть раз в жизни будь мужчиной, настоящим мужчиной. Сумей ответить за свои безобразия. Поезжай к ней в больницу. Постарайся поправить то, что ты сотворил с этой молоденькой девочкой и ее бедным сыночком. Попытайся утешить ее, если у тебя получится.

Кейт ушла, заливаясь слезами. Барри остался стоять в садике, который Сьюзен так старательно каждый день подметала.

Джоуи наблюдал за этой сценой из окна кухни. Его лицо было бледно и ничего не выражало. Он испытывал угрызения совести. Взяв стакан с виски, он понес его Барри, который все еще стоял, не двигаясь с места.

– Выпей, приятель. Это поможет пережить удар. А потом езжай-ка в больницу, чтобы уладить это дело.

Сьюзен рассматривала маленький гробик – белый, с красивым золотым крестом и медной табличкой, на которой было написано имя ребенка. Гробик обошелся в небольшое состояние, но это, казалось Барри, хотя бы отчасти искупит его вину.

Сьюзен читала и перечитывала имя на табличке, и ей хотелось громко кричать.

«Джейсон Барри Далстон».

Она не желала, чтобы покойный ребенок носил имя мужа, но скорбь Барри была так искренна, вызывала такую жалость… И Сьюзен согласилась. Если мужчине дано скорбеть по-настоящему, то, похоже, для Барри настал тот самый случай. Сьюзен хотелось, чтобы мужу было так же больно, как и ей. Хотелось, чтобы и он ощущал такую же пустоту в душе, как и она. Она долго жила, ощущая дитя внутри себя, чувствуя, как оно там живет, толкается, ворочается с боку на бок.

Теперь ей так не хватало ее живота. Не хватало надежды, которую внушала эта жизнь внутри нее. Не хватало того особого, известного только женщинам ожидания чуда. Только вынашивая ребенка, она чувствовала себя полноценной личностью.

И вот теперь она хоронила своего Джейсона, предавала его в руки Господа и Девы Марии. Она надеялась, что там, на небе, найдется кто-нибудь, кто о нем позаботится. Сьюзен обвела глазами кладбище. Ее мать, Айви и Кейт стояли рядом. Дэбби маячила в сторонке одна. Ее детское хорошенькое личико было все в слезах. Но Сьюзен знала, что это игра, – Дэбби, как всегда, прикидывалась. Она слишком любила себя, чтобы сострадать другим людям. Послушать ее, так получалось, что это она потеряла ребенка, а не Сьюзен. Весь тот день Дэбби вела себя так, словно она была главным действующим лицом разыгравшейся драмы. Это делало ее центром внимания. Люди выслушивали ее нытье, а не старались проскользнуть мимо. Сьюзен все это понимала. Она слишком многое понимала. В этом заключалась ее беда.

Глядя на своего чистенького, хорошо одетого мужа, она вдруг почувствовала, что в ней просыпается жалость к нему. Это ее сильно обеспокоило. Видно было, что он действительно убит горем, но Сьюзен знала то, чего не знал сам Барри: его мучила не скорбь по сыну, а чувство вины. Барри слишком походил на Джоуи. Ни Дэбби, ни Джун, ни Айви не мучила настоящая скорбь. Они переживали не само горе – им важно было то, как горе отражалось на них. Значение происшедшей драмы не осознавалось ими полностью. Они сочувствовали Сьюзен, потому что она потеряла ребенка, но гораздо больше они жалели себя.

Барри же переживал главным образом оттого, что в тот момент, когда мальчик умирал, он, его родной отец, распутничал. Барри постоянно болтал о ребенке, описывал его: какой он был хорошенький, какой «настоящий мужчина» мог бы из него вырасти и разбить бы не одно женское сердце. Барри даже не упустил случая похвастаться величиной пениса малютки. Эта штучка, утверждал он, у мальчика была приличного размера, так что его папке не пришлось бы краснеть за сына.

Сьюзен понимала, что по-другому горевать Барри не умеет. Так ему было легче жить на свете. Но от этого ее ненависть к нему не становилась слабее. Сьюзен до сих пор не разговаривала с ним. Даже в похоронном бюро, где он выбрал самый дорогой гроб с крестом из чистого золота на крышке, она едва кивнула ему в знак согласия.

Сьюзен почувствовала, как кто-то взял ее за руку, и догадалась, что это Дорин. Ну что бы она делала без подруги? Дорин была единственным человеком, с которым Сьюзен могла сейчас разговаривать, да и то когда они оставались вдвоем, без посторонних. В такие моменты горькие слова лились у Сьюзен потоком, и смысл их был полностью ясен, наверное, только ей одной. Но ей самой хотелось думать, что и Дорин понимает ее.

Сьюзен казалось, что Дорин разделяет ее страдания, что до сознания подруги дошел весь ужас случившегося, что она поняла то, чего не могли понять ни мать, ни бедная старая Айви. Миновало всего три дня после смерти мальчика, а бабушка уже советовала Сьюзен «взять себя в руки», повторяя, что в жизни всякое бывает и что надо продолжать жить.

Странно, но Сьюзен не раздражали слова Айви. Наоборот, она была в какой-то степени благодарна старой женщине. По крайней мере, думала она, Айви и Кейт сознают, что произошло нечто ужасное, непоправимое. Обе не желали знать своих сыновей, обе были на ее стороне. Так размышляла Сьюзен, стоя на траурной церемонии. Это хоть немного отвлекало ее от печальной заупокойной службы.

Сьюзен перевела взгляд на отца. Следовало отдать ему должное – он хоть оделся по случаю поприличнее. Джоуи был аккуратно подстрижен и выбрит, костюм отглажен. Джоуи поймал ее взгляд и грустно улыбнулся ей в ответ. Она поняла, что улыбается, и поспешила закрыть рот ладонью.

Что это с ней? Что во всем этом смешного, черт побери?

Да то, что ее сын Джейсон избежал уготованной ему судьбы, сообразила вдруг она. Эта мысль вертелась в ее голове непрестанно, день за днем и вот теперь окончательно оформилась. Ее сынок не попадет в руки Барри и Джоуи, они не сделают из него «настоящего мужчину». Уж кто-кто, а она знала, что выживи он – и они непременно измарали бы его, заставили бы подражать им, перенять свой образ мыслей.

Барри уже однажды пообещал, что сделает из него боксера. Он хотел, чтобы он рос «маленьким крепким орешком». Но у Джейсона, ее любимого сыночка, хватило ума сбежать от них. Теперь она ясно это сознавала. Стоило ему только разок на них взглянуть – и он был таков. Ей было невыносимо горько, но эта мысль хоть немного приносила ей облегчение.

В церкви Сьюзен особенно остро ощущала свою нечистоту, зная, что она все еще больна дурной болезнью, которая бывает только у грязных людей. Стоя у алтаря перед лицом Всевышнего, она воображала, как отравленная болезнью кровь бежит у нее по венам – так она текла по ее венам тогда, когда дитя еще было в ней; так болезнь перетекла по ее венам в тельце ребенка по милости Барри Далстона, этого распоследнего мерзавца и родного отца погубленного младенца.

Ее опять стал разбирать смех. Четыре человека из присутствовавших на похоронах лечились от венерического заболевания в специальной клинике. «Жаль, что тут нет Фрэнсис, – подумала Сьюзен. – Тогда получилось бы пять».

Пять особо отличившихся. При этой мысли Сьюзен чуть не расхохоталась. Она услышала голос отца. Джоуи говорил, что первое время за могилкой следовало бы присматривать. «Понимаете, – объяснял он всем и каждому, – на крышке гроба крест из чистого золота, и могут найтись такие, что откопают гроб и сдерут крест. Сами знаете, какие тут люди».

Джун приказала ему заткнуться, не оценив его здравомыслия. Но Сьюзен понимала, что Джоуи по-своему хотел утешить дочку, намекнуть ей, как они постарались для ребеночка, сделали все как полагается. Потратили много денег, устроили ему, как выразилась Айви, «достойные проводы». Проводы куда? Куда, так их растак, они его провожали? Одного, без мамочки?

Что это за Бог, который допустил такое?

Но тут же выражение лица Сьюзен изменилось, стало мягче. Тот же Бог, что послал ей Барри Далстона. Разве не так? И как же она молила Господа о любви Барри, дура этакая!

Все кончилось. Сьюзен поняла это по тому облегчению, которое отразилось на лицах людей. Лица уже не были печальны. К ней подошел Барри и обнял за плечи. Он плакал. Сьюзен видела, что за ними наблюдают, в том числе Мод с выводком своих гадючек-подруг. Ишь, сбежались, как крысы на падаль.

– Отвали, Барри.

Сьюзен произнесла это тихо, но с силой, и ее услышали. В этот миг ее как будто прорвало. Слезы хлынули из глаз. И все из-за запаха, который исходил от Барри. Запаха, который она когда-то так любила: туалетной воды и сигарет, бриолина и рыбы с картошкой.

Когда-то его близость была для нее всем на свете, рядом с ним она чувствовала себя надежно. Сьюзен любила и желала его. И вот теперь она плакала о своем покойном ребенке. О своей погубленной юности, от которой не останется даже светлых воспоминаний.

Барри казался для нее спасением, он избавил ее от жизни под одной крышей с Джоуи и Джун. Он так долго был светом в ее окошке, она так мечтала завладеть им. Теперь же Сьюзен понимала, что все время она пыталась добыть фальшивое золото.

И все же она позволила ему крепко прижать ее к себе. Как-никак хоронили его сына, и тут было не время и не место устраивать истерики, как бы сильно ей ни хотелось выплеснуть всю правду ему в лицо. Вокруг стояли и пялились соседи, которым вовсе не следовало знать, что творилось у нее на душе. Как бы ни было пусто и тяжело на сердце, привычка прятать от людей сокровенное оставалась для Сьюзен сильнее.

Она проснулась посреди ночи. Свет уличного фонаря, проникая в окно спальни, струил мягкий, золотистый свет. Грудь Сьюзен горела, словно внутри у нее разгорался пожар. Ей было жарко и плохо.

Барри стоял на коленях у кровати. Она поняла, что это он ее разбудил, прервав блаженный, спасительный сон, который хоть на время давал забыть о боли. Какое это прекрасное изобретение – снотворные таблетки.

– Ну что, опять? Не надоело?

Она сказала это тихим, усталым голосом, но в ночном безмолвии ее слова прозвучали громко, резко.

– Я люблю тебя, Сью. Люблю, и все.

В его голосе слышалась неподдельная боль, но Сьюзен это не трогало. Она не ответила.

– Прости, Сью, но это правда. Я знаю, это моя вина, полностью моя вина. Но понимаешь, все это устроил поганый Джоуи. Это он притащил меня в бар, напоил, и я проснулся на другое утро с двумя девками в постели…

Барри плакал навзрыд.

– Ты хочешь сказать, что они валялись здесь, в этой кровати?

В темноте она плохо видела его, но почувствовала, что он кивнул. Он хотел помириться с ней, хотел быть с ней честным.

– Это были просто девки, старые шлюхи. Для меня они ничего не значили. Это было не то, что у нас с тобой, любовь моя. У нас с тобой все по-настоящему. Я тебя люблю. А на них мне насрать.

Сьюзен насмешливо произнесла:

– Рада это слышать. А теперь можно я посплю?

Барри прижал голову к ее животу, большому, круглому, мягкому животу с розовыми следами растяжек и белой кожей.

– Пожалуйста, Сью, не бросай меня. Перестань меня отталкивать. Мне тоже плохо.

Барри добился того, что она почти научилась испытывать наслаждение от секса. Один раз или даже дважды он доводил ее до экстаза. Но она сознательно зажималась, отгоняя от себя подступающие ощущения. Ей не хотелось знать, что это такое и отчего люди сходят с ума, совокупляются с первыми встречными, как дикари, следуя велению плоти.

– Дай мне поспать, Барри, пожалуйста.

– Сьюзен, умоляю, я люблю тебя, дорогая моя. Правда люблю. У нас еще все будет хорошо. Я изменюсь, обещаю тебе. Ты будешь мной гордиться. Обещаю, что, пока я жив, я пальцем не прикоснусь к другой женщине. Клянусь могилой Джейсона…

Она села в постели. Ее лицо было сурово и неподвижно.

– Не смей кляться могилой ребенка, Барри Далстон. Ты даешь клятву, которую никогда не сможешь исполнить. Ты – как мой отец: тебе бы только трахаться, до остального тебе нет дела. Это для тебя заменяет любовь. Вы оба трахали меня и дотрахали. И пожалуйста, не оскверняй память несчастного маленького мальчика. Не пачкай его, он и так уже изгажен тобой дальше некуда. Ты его убил. Знай и живи с этим. А мне дай поспать, черт тебя возьми. Я просто хочу спать.

Она легла, и он лег рядом с ней, положив голову ей на живот. Ему надо было дышать ее чистым запахом, чтобы опять чувствовать себя человеком.

Барри лежал и думал. Сьюзен – настоящий бриллиант, он это понял только теперь. Она чистая женщина, и в доме у нее чисто. Она умеет любить, она добрая и хорошая.

Минуло всего дней десять, а Сьюзен снова собиралась на похороны. На этот раз хоронили ее двоюродную сестру Фрэнсис. Никто из семьи Сьюзен понятия не имел, почему она покончила жизнь самоубийством. Фрэнсис отправилась в Эссекс и там повесилась в парке на дереве. Когда-то в тех местах жила их ныне покойная старая родственница, давно всеми позабытая. В детстве они ездили к ней погостить.

Сьюзен была слишком занята собственными переживаниями, поэтому не обратила внимания на маленькую заметку в «Дейли миррор». В ней говорилось, что в Сохо была насмерть забита проститутка из бара «Вэлбон». Ее тело было найдено на помойке на Геррард-стрит. Но Барри прочитал эти строчки. Более того, он перечитывал их несколько раз. Барри твердо придерживался мнения, что некоторые долги деньгами не погасишь.

Фрэнсис сама догадалась уйти из жизни – из-за ребенка, конечно, и из-за того, что натворила. Правда, той, другой женщине пришлось помочь отправиться на тот свет. Так ей и надо. Он отплатил ей за смерть своего сыночка. Разыскал злодейку и покарал. После этого Барри как-то воспрянул духом.

За все надо платить, считал Барри. Все должны платить, но, как всегда, не он.

Когда траурная церемония закончилась, Барри крепко сжал руку Сьюзен и заглянул ей в глаза.

– Ты, кажется, повеселел, Барри.

Он покачал головой, и его лицо снова стало печальным.

– Просто я рад, что вернул твою любовь, дорогая. Вот и все.

Прижимая ее к себе, Барри улыбался. Он верил собственным словам. И когда они вместе покидали кладбище, в ее душе вдруг шевельнулась надежда на лучшее будущее, их общее будущее с Барри.

«По крайней мере, он меня любит», – подумала Сьюзен.

В машине Барри наклонился к Сьюзен и поцеловал ее. Впервые за последние дни она улыбнулась ему в ответ. Он был прощен. Краем глаза Барри заметил, что за ними наблюдает Дорин. Отъезжая от тротуара, он обнял жену, а сзади, над ее головой, сделал пальцами рожки. Сьюзен не видела выразительных гримас Дорин, которая старалась о чем-то предупредить. Зато это видел Барри и решил при случае отомстить подружке жены.

КНИГА ВТОРАЯ

Глава 13

– Да заткни же ты наконец этого чертова ребенка! – перекрывая плач малышки, взревел Барри. Сьюзен шагала по спальне, гладила девочку по спинке и старалась ее успокоить. У Венди резались зубки, и было очевидно, что это ей совершенно не нравится. Казалось, мир, в котором она очутилась, пришелся девочке не по нутру, и приходилось постоянно и открыто выражать свое недовольство.

Венди плакала с самого рождения. Врач говорил, что это колики, Сьюзен считала, что это колики, Барри же был убежден: ребенок послан им самим дьяволом и не приносит никакой радости. Хуже того, даже если малышка вдруг затихала, стоило ей увидеть лицо Барри над детской кроваткой, и третья мировая война начиналась снова.

Венди Кэтрин Далстон не нравился ее отец. Нельзя сказать, чтобы Сьюзен считала ее слишком строгим судьей. Но Барри стали выводить из себя ночные приступы дикого рева, и он жаловался на них всем и каждому. Сьюзен иногда задумывалась, кто из них кричал громче, Венди или он. В любом случае, она всегда слышала только эти два голоса.

В отличие от Барри Венди была ее отрадой. Стоило только Сьюзен посмотреть в эти огромные голубые глаза, и она таяла. Сьюзен твердо верила в то, что девочке суждено стать необыкновенной красавицей, поэтому ее любовь к Венди была беспредельна. Венди стала для нее всем. Барри подозревал это и ревновал жену к дочери. Он пытался скрывать свои чувства, но у него ничего не получалось. Раньше все было не так. Сьюзен все свое время и любовь отдавала Барри. А теперь…

Встав с кровати, он пошел в соседнюю спальню и начал тянуть ребенка из рук Сьюзен.

– Положи эту маленькую дрянь обратно в кровать. Пусть поорет. Твою мать, Сью, давай хоть одну ночь поспим спокойно!

Его крик еще больше подействовал на Венди, и, чувствуя напряжение в комнате и страх матери, она завопила. Сьюзен крепко прижала девочку к груди.

– Ее все равно пора кормить, Барри. Чего ты хочешь от ребенка? Ей всего четыре месяца, она еще ничего не понимает.

Барри снова попытался вырвать ребенка из рук матери, но Сьюзен вцепилась в него мертвой хваткой.

– Я предупреждаю тебя, Барри, если ты будешь продолжать и сделаешь ей что-нибудь, берегись!

Слова вылетели из уст Сьюзен раньше, чем она успела осознать, что говорит. Сработал инстинкт матери, защищающей своего ребенка. Несколько долгих секунд Барри смотрел на нее, и Сьюзен почувствовала, как сердце ее сжал железный обруч страха.

– Барри, послушай меня… Барри, пожалуйста…

Удар кулаком оказался таким неожиданным, что она полетела назад к детской кроватке и едва не уронила малышку на пол. Сьюзен почувствовала, что у нее рассечена бровь, почувствовала, как потекла струйка крови, а на глаза навернулись слезы. Барри наблюдал за всем словно в замедленной съемке. Ударив ее, он сразу понял, что переусердствовал. Такого удара хватило бы и для взрослого мужчины. Уже в момент замаха он знал, что не прав.

Венди замолчала, в комнате стало совсем тихо, и оба – Барри и Сьюзен – посмотрели на ребенка. Кровь Сьюзен капала ей на лицо, и оба подумали, что это кровь девочки.

– Ты, проклятый ублюдок, что ты наделал?

Сьюзен испугала тишина, необыкновенная тишина, к которой она не привыкла. Вдруг Венди улыбнулась широкой блаженной улыбкой, и железный обруч, сжимающий сердце Сьюзен, ослабил хватку.

Барри снова посмотрел на свою дочь – никаких сомнений, она его ребенок. Как поразительно похожа на него! Увидев улыбку, кровь и сопли у нее под носом, он испытал облегчение, знакомое только сильно провинившимся людям. В какой-то момент он подумал, что ранил ее, а ничего хуже для него быть не могло. Ведь в их мире считалось неприемлемым поднять руку на ребенка. Того, кто это делал, более не считали за человека. Его поносили, били, презирали. После того как ребенок достигал школьного возраста, с ним позволялось обращаться как угодно, но трогать малышей… малыши были радостью для всех. Правда, иногда за исключением родителей.

Барри больше не мог слушать окружающих, восторгавшихся Сьюзен и ее даром матери и хозяйки. Даже Дэви Дэвидсон говорил, что Сьюзен – сокровище, даже миссис Дэвидсон постоянно упоминала о прекрасной дочери Далстонов и об их безукоризненно чистом доме. Сьюзен была создана для материнства, хотя как это получилось, зная Джун и ее прошлое, оставалось загадкой. Похоже, ей этот дар ниспослал сам Господь.

Сьюзен любила даже мать Барри. Она говорила, что та трудится как пчелка и тому подобное. Снюхались бабы, черт бы их побрал! Глядя на Сьюзен сейчас, ненакрашенную, с большим животом и в старой ночной рубашке, Барри не чувствовал к ней ничего, кроме отвращения. Груди Сьюзен по-прежнему были переполнены молоком, оно постоянно текло, и ребенок, как присоска, то и дело висел на ней – утром, днем, вечером, ночью, бесконечно. Сьюзен называла это «кормлением по требованию». Барри же считал, что таким образом она портит ребенка с самой колыбели. Но разве она его слушала?

Если Венди Далстон чего-то хотела, она это получала. Будь то ласка, внимание, еда… Пожелай она сигарету, ей бы и сигарету в рот сунули. Страх все еще одолевал Барри, и поэтому, взяв ребенка у матери, он начал качать его на руках. Удивительно, но Венди на сей раз молчала, словно недоумение и беспокойство заставили ее немного охладить свой пыл. Посмотрев на отца, она снова широко улыбнулась обезоруживающей беззубой улыбкой.

Несколько минут Барри подбрасывал ее вверх и вниз, наслаждаясь ощущением ее крохотного тельца в своих руках. Вот такой она ему нравилась. Когда он ей нужен, когда она так близко, он обожал ее.

Сьюзен наблюдала за ними, чувствуя нависший над глазом сгусток крови и убеждая себя, что не произошло ничего страшного. Маленькие дети часто бывают причиной напряженных отношений в семье. А уж если и до этого все было не слишком гладко, то чего уж тут ждать…

Она вышла из комнаты, уверенная, что Барри ничего опасного не предпримет. В ванной Сьюзен вытерла лицо. Кровь была повсюду, но она слишком устала, чтобы переживать об этом. Рана выглядела страшнее, чем была на самом деле. Рассечена бровь. Следовало бы поехать в центр Лондона и наложить пару швов, но, чувствуя смертельную усталость, Сьюзен просто заклеила бровь пластырем и умылась. До утра и так сойдет, а потом придется как-то все объяснить матери Барри.

Что бы она делала без Кейт! Эта женщина стала ее самым верным другом. Со дня смерти Джейсона Кейт заменила ей мать. Сьюзен сомневалась, что Барри относится к ней так же тепло. Кейт не разговаривала с сыном целый год, пока не родилась Венди. Тогда Сьюзен убедила ее забыть старые обиды. Но сегодняшнее изуродованное лицо вряд ли улучшит отношения между матерью и сыном.

В некотором отношении язычок Кейт оказался еще хуже, чем у Джун. Хотя Кейт не ругалась матом и не чертыхалась, иногда ее слова просто прогибались под весом того презрения, которое было в них вложено. Барри приходилось слышать от нее подобные речи так часто, что иногда Сьюзен хотелось выставить Кейт из дома. Это облегчило бы ей жизнь.

Убрав аптечку, она вернулась в спальню. Барри спал на кровати, Венди расположилась у него на груди. Девочка тоже спала. Слегка улыбнувшись увиденному, Сьюзен устроилась в выкрашенном белой краской плетеном кресле. Она могла подремать, пока Венди не проснется, тогда она сможет взять ее и покормить.

Она устала, она безумно устала.

Дорин вошла в кухню с большим яблочным пирогом в руках. Было восемь тридцать утра, а она при полном параде, накрашенная, с новой прической. Она ни за что не стала бы переодеваться, если бы куда-то не собиралась.

– Как поживает мой маленький ангел?

Голос Дорин звучал весело, и Сьюзен, отвернувшись от раковины, посмотрела на нее.

– Что он натворил на этот раз? – присвистнула ее подруга. – Я слышала, как он здесь орал и бушевал. Вот звука удара не слышала, иначе позвонила бы в полицию. Подумать только, он может тронуть тебя или ребенка!

Сьюзен вздохнула:

– Он разошелся и уже ничего не мог с собой поделать. Венди раскричалась, мы оба очень устали, я наговорила ему кучу всего…

Глаза Дорин стали круглыми как блюдца.

– Что ты сказала?

Сьюзен покраснела.

– Да так… Но хватило, чтобы заработать вот это. – Она показала на заплывший глаз и пластырь. – Во всяком случае, утром он чертовски раскаивался. Можешь себе представить, Дор? Он всю ночь проспал с Венди на груди. Ты бы только видела их двоих. А утром, когда он проснулся и увидел ее, впервые улыбнулся. Ей с ним было так уютно, что она даже ночью не проснулась.

Дорин криво улыбнулась:

– Значит, он наконец осознал, что тоже в ответе за ребенка? Что Венди человек, а не игрушка?

Затем обе услышали шаги спускающегося по лестнице Барри.

– Он только что покормил ее. – Сьюзен приложила палец к губам и улыбнулась.

Войдя в кухню с Венди на руках, Барри посмотрел на Дорин таким взглядом, словно неожиданно обнаружил в своем салате таракана, и воскликнул:

– Она съела пять унций, какая молодец! Это потому что я кормил ее и ей не приходилось утруждать свой маленький рот, чтобы сосать твои огромные сиськи. В будущем сцеживай молоко, и пусть она ест из бутылки.

Это был приказ. Сьюзен рассеянно кивнула.

– Она ест достаточно и из груди, просто на груди нет отметок, по которым можно увидеть, сколько она съела.

Сьюзен говорила легко и непринужденно, стараясь максимально разрядить обстановку.

– С такими растяжками, как у тебя, отметки никто не разглядел бы, даже если бы они были. Делай, что я сказал. Я буду кормить ее ночью и сам смотреть за ней. Ты ее портишь.

Барри осторожно положил ребенка в плетеную корзину. Венди весело взбрыкнула ножкой и снова улыбнулась. Барри чувствовал себя на седьмом небе от радости. Быть отцом оказалось волнующим занятием, в сравнении с которым проигрывал даже секс. Она обязательно предпочтет его матери. Будучи в этом уверен, Барри вышел из дома, не сказав больше ни слова. Дорин почувствовала, что напряжение спало, как только за ним закрылась дверь.

– Он придурок, Сью. Если бы ты могла посмотреть на него глазами других людей.

Сьюзен засмеялась и налила им обеим чай.

– Я все вижу, Дорин, я просто знаю, как с ним нужно обращаться.

Сьюзен старалась выглядеть уверенной, хотя на самом деле все было гораздо сложнее. Но Барри ушел на весь день, а если повезет, то и на всю ночь. Значит, она останется вдвоем с Венди, а больше ей ничего и не нужно.

Барри потчевал всех собравшихся в кабаке историей «ночного кормления». Его распирало от гордости, когда он напыщенно провозглашал свою теорию воспитания детей. Он рассказывал о Сьюзен, возомнившей себя единственной и неповторимой, – мол, только она может осчастливить ребенка. Ну что ж, он доказал ей, что она не права. Барри чувствовал себя победителем и советовал всем завести детей, чтобы понять, как легко живется их женам.

Многие смеялись и соглашались с ним, но несколько мужчин неохотно поддержали общее веселье, а один суровый докер по имени Фредди Макферсон не нашел в речах Барри вообще ничего смешного.

– Ты не прав, Барри, женщинам вовсе не легко. У моей Жанетт было девять детей, и это убило ее. Ей едва исполнился сорок один год, когда с ней случился чертов инфаркт. Ты говоришь полнейшую чушь, мальчик. Один раз в жизни покормил ребенка ночью и возомнил себя доктором Споком. У меня на руках было девять детей до тех пор, пока не подросла Ли Аннет и не разгрузила меня немного. Так что не наговаривай зря на женщин, им хватает работы.

Барри был раздражен, но ему пришлось проглотить горькие слова, потому что Фредди во всей округе пользовался репутацией прекрасного отца и бесспорного властелина детских сердец.

Чувствуя себя глупо, Барри попытался сгладить ситуацию:

– Может быть, с девятью это и тяжело. Но говорят, Фредди, ты никогда в своей жизни не стрелял вхолостую. Так ты сам, наверное, и заездил жену до смерти!

Засмеялись все, даже Фредди, который на собственном горьком опыте убедился, что значит воспитывать девятерых детей в нищете.

– Да уж, с этим точно было все в порядке. Мне ее не хватает. Разовые встречи с незнакомками никогда не заменят того тепла и покоя, которые дает любящая тебя женщина, со всеми твоими недостатками: от грязных ботинок до воняющих потом подмышек.

В голосе его слышалась тоска по ушедшей жене и тому покою, который она дарила. В этот момент в кабак вошел Джоуи, и Барри сразу понял – что-то произошло. Кивнув всем, Джоуи заказал большой бокал скотча и потащил Барри в дальний угол зала, согнав двух человек со своих мест, чтобы поговорить наедине.

– Что случилось, Джоуи?

Тот досадливо покачал головой:

– Все из-за этого чертова идиота Дерби. Он явно напрашивается на крупные неприятности, и я – тот самый человек, который готов ему в этом помочь.

Барри взволнованно провел рукой по волосам.

– Что он сделал на этот раз?

Джоуи вздохнул:

– Он не собирается платить, черт побери. Сказал мне, что не боится ни меня, ни Дэви, ни Баннермана. По всей видимости, он теперь работает на небольшую фирму в Бермондси. Попробуй угадать, кому она принадлежит?

Внезапно у Барри внутри все похолодело.

– Только не говори, что братьям Винтер!

– Именно. Они наняли его в качестве вышибалы долгов, и он вдруг возомнил себя главным.

Джоуи говорил сквозь зубы, его душила злоба. Он буквально выталкивал из себя слова. Положение оказывалось весьма затруднительным. Братья Винтер были известны всем. Так или иначе, но они поддерживали непростой союз с Баннерманом. Это не являлось ни для кого секретом и всех устраивало. Войны не хотел никто. С того времени, как ушел Крейс, в результате мучительных переделов образовались территории, принадлежащие отдельным группировкам, каждая из которых защищала свой район. До сих пор им удавалось решать проблемы мирным путем, но событие такой значимости могло заставить их снова взяться за оружие.

– Я должен поговорить с Баннерманом и послушать, что он скажет.

Барри рассеянно кивнул. Затем, наклонившись через стол, усмехнулся:

– Почему бы нам, черт возьми, не преподать им хороший урок на будущее и не посмотреть, что из этого получится?

Джоуи покачал головой:

– Это слишком серьезно, Барри. Мы не хотим начинать войну. По крайней мере до тех пор, пока Баннерман не скажет своего слова.

Джоуи очень нервничал, и это беспокоило Барри. Ему редко приходилось видеть Джоуи в таком состоянии. Барри понимал: нужно сказать что-то, дабы привести Джоуи в чувство. А тот продолжал:

– Когда я стоял там, он смеялся надо мной, и я ничего не мог сделать. Жаль, что у меня при себе не было оружия. Я бы прострелил ему голову на хрен.

Барри понимал тестя. Не справиться с поставленной задачей в его профессии считалось позором.

Оскорбление было сильнее, потому что исходило от такого человека, как Джорджи Дерби – огромного агрессивного мужчины, способного зубами перекусывать стальную проволоку да к тому же отличавшегося особым злопамятством и мстительностью. У Дерби и в лучшие времена было трудно выудить деньги, а уж работа в долговом бизнесе сделала его еще большей сволочью, чем раньше.

Встав с места, Джоуи поднял пустой бокал и тяжело вздохнул.

– Давай еще выпьем. Мне это просто необходимо.

По пути к стойке Барри пытался придумать, что бы такое сказать, чтобы поднять Джоуи настроение.

– Кстати, Барри, как твоя малышка? Все еще орет как резаная с утра до вечера?

Все засмеялись, а Фредди крикнул:

– Нет, вы слышали? Пришел доктор золотые ручки!

Снова грянул взрыв смеха. Барри порадовался небольшой разрядке, но это не уменьшило его желания хорошенько отдубасить Фредди. Тот, по его мнению, говорил сущую ерунду. Но Барри сдержался и начал рассказывать Джоуи о Венди и о том, как она перестала плакать, едва он взял ее на руки. Как он велел Сьюзен не портить дочь постоянным потаканием ее капризам.

– Все равно, Джоуи, дети сильно напоминают женщин. Они должны знать, кто в доме хозяин. От этого они будут чувствовать себя увереннее в жизни. Ты же не позволяешь своей жене делать все, что она захочет, ведь так?

Джоуи устало засмеялся и повернулся к своим приятелям у стойки бара, прежде чем ответить.

– Скажи это Джун. Последний раз, когда она кого-либо слушала, так это специалиста по трипперу, у которого была на приеме.

Публика грохнула, и Барри, поняв, что попал впросак, заискивающе засмеялся вместе со всеми.

– Что ж, Джун верна себе?

Джоуи глубокомысленно кивнул:

– Так и есть.

– Давай закажем жратву и хорошенько выпьем. Еще только полпервого, и у нас целый день впереди.

Джоуи кивнул, но по-прежнему напряженно размышлял о чем-то, и это было замечено всеми. К трем часам он впал в весьма воинственное настроение, а к четырем тридцати был готов убить кого угодно. Джорджи Дерби обидел его гораздо сильнее, чем Джоуи осознавал, но Барри понимал значение случившегося и усиленно себя накручивал. Он думал, что, если удастся справиться с Дерби, они заставят все общество с ними считаться.

Глаз Сьюзен болел: бровь следовало бы зашить. Глядя на себя в зеркало, она пала духом. Выглядела она ужасно. Ее лицо, никогда не отличавшееся красотой, сейчас просто походило на карикатуру благодаря заплывшему глазу и вспухшей брови. Проявившийся синяк делал его еще более несуразным.

– Черт тебя побери, Барри Далстон, – произнесла Сьюзен в пустоту комнаты.

Спальня была очаровательной. Сьюзен потратила много времени, чтобы сделать ее красивой и уютной. Она часто представляла себе, как они с Барри будут в ней обнимать друг друга, ласкать, заниматься любовью, а по утрам в воскресенье играть с детьми.

– Ты читаешь слишком много книг, а настоящей жизни не знаешь.

Она уже привыкла говорить себе так. Этот вывод несколько притуплял остроту несчастья, терзавшего ее душу. Венди лежала на кровати и что-то весело лепетала на своем детском языке.

– Ты сама с собой разговариваешь, моя девочка?

Она внимательно посмотрела на кроватку и услышала довольное гуканье. Сьюзен боготворила свою доченьку и обожала ее. Как всегда, приближаясь к Венди, она почувствовала прилив молока к груди. Барри со своим кормлением из бутылочки… Она улыбнулась, вспомнив об этом.

Взяв Венди на руки, Сьюзен заботливо приложила ее к груди и почувствовала сначала ее мягкие губы, потом – как Венди принялась сосать молоко и, наконец, нажим десен на сосок. Сьюзен держала девочку очень нежно, позволяя малышке утолять голод, гладя пух на маленькой головке, целуя крошечные пальчики на ручках и ножках.

Удовлетворенная таким обращением, Венди расслабилась и успокоилась, ощущая знакомый запах и вкус. Она нежилась в любви матери, окутывавшей ее словно теплым пушистым облаком. Пока ребенок ел, Сьюзен тихонько пела ей песенку, потом стала целовать малышку. Подумала, поменять ей пеленку или не трогать, оставить спать так, и вдруг услышала, как в дом с шумом ввалился Барри. Он хлопнул кухонной дверью, затопал по лестнице и встал в дверном проеме раньше, чем она успела сдвинуться с места.

Он стоял и сверлил взглядом их обеих в течение нескольких секунд. Его глаза превратились в две узкие щелки, так велик был гнев.

– Я ждала тебя, Барри, но мне пришлось покормить ее, она проголодалась.

Не говоря ни слова, Барри продолжал смотреть на жену. Встав, Сьюзен положила малышку в плетеную корзину. Выпрямившись, она повернулась к мужу.

– Ты делаешь это специально? Я тебе говорю сделать то-то и то-то, но ты никогда не слушаешь, – процедил Барри. Голос его был злым, но удивления в нем не слышалось. Казалось, он точно знал, что увидит, когда придет домой.

– Я ушел с работы, чтобы покормить свою дочь, а тебе, видишь ли, пришлось покормить ее самой? Ты не могла подождать секунду?..

– Барри, Христа ради, ведь уже два часа ночи. Тебя не было дома со вчерашнего вечера, с восьми тридцати. Что, ты полагаешь, я должна была делать, оставить ее голодной?

Слова были сказаны извиняющимся тоном. Барри взглянул на нее:

– Посмотри на себя, Сью, ты стала безобразной жирной коровой. У тебя только вымя да следы от растяжек. Ты думаешь, мне хочется возвращаться домой? К огромной жирной ведьме, которой ты стала? Ты думаешь, я жду не дождусь, чтобы скорее вернуться домой? Ну уж нет. От одной мысли о тебе меня тошнит.

Сьюзен горестно закрыла глаза. Венди заплакала, голос ее становился все громче. Сьюзен автоматически наклонилась над корзиной.

– Не трогай ребенка. Она уже и так избалована.

Сьюзен выпрямилась и умоляюще посмотрела на него.

– Пожалуйста, Барри, не начинай снова. Не сегодня, пожалуйста.

Барри снова посмотрел на нее, остановив взгляд на животе и груди, – на том, что так нравилось ему когда-то. Она почувствовала, что от близкого присутствия ребенка у нее снова прилило молоко и тут же потекло по одежде. Ее бросило в жар от мысли, что из-за этого ситуация только ухудшается.

– Господи, Сью, ты действительно безобразная тварь.

Она посмотрела на ребенка, и он с силой ударил ее по лицу. Удар был таким звонким, что звук от него перекрыл плач ребенка. Подойдя к Сьюзен, Барри толкнул ее лицом на кровать. Подоткнув ей под живот подушку, он опустился рядом на колени, грубо вошел в нее и услышал, как она застонала.

– Давай, продолжай, чертова жирная свинья. Давай стони, сука!

Он грубо насиловал ее. Тем временем крик ребенка стал таким громким, что закладывало уши. Сьюзен хотелось убить мужа, чтобы только подойти и успокоить ребенка. Барри продолжал свое дело. Теперь его голос, полный эмоций и ненависти, заглушал голос малышки.

– Ты, жирная, уродливая проститутка, ты должна считать себя счастливой, потому что я женился на тебе. Кто бы еще пошел на такое, а? Кто бы еще мог дать тебе детей?

Теперь он тянул ее за волосы назад, причиняя ей еще большую боль.

– Ты такая же, как моя мать. Думаешь, что твое дерьмо не воняет. Да, ты так думаешь. Еще как воняет. Ты, поганая…

Он был близок к кульминации: она чувствовала, как содрогается его тело, его хватка ослабла… Слава богу, все закончилось.

Она отодвинулась от него. Ее измученное тело болело. Венди плакала по-прежнему, Сьюзен подошла к ней, думая, что теперь, когда Барри получил то, что хотел, он оставит их в покое. Но ошиблась.

Удары были сильными с самого начала, но Сьюзен могла вытерпеть что угодно. Она сидела на кровати, пытаясь уберечь лицо. Кулаки Барри все сжимались – до тех пор, пока костяшки пальцев не стали совершенно белыми. Его зубы скрежетали, красивое лицо превратилось в жуткую гримасу отвращения. Это пугало Сьюзен больше всего. Он потерял контроль над собой. В таком состоянии он мог ударить кого угодно, даже ребенка.

Сьюзен побежала в детскую и, склонившись у кроватки, как могла пыталась защитить себя руками от ударов. Он бил ее ногами, кричал и оскорблял до тех пор, пока не устал, а тело Сьюзен не превратилась в кровавое месиво. Наконец его гнев поутих, и он услышал плач Венди.

На какое-то мгновение ему показалось, будто Сьюзен стучит ногой по полу. Затем он понял, что звук доносится от задней двери. Осознав это, Барри моментально расслабился. Если бы приехали полицейские, они стучали бы в парадную дверь.

Он посмотрел на свою жену – она представляла собой страшное зрелище. Выглянув из окна спальни на улицу, он тихо чертыхнулся. Под окном стояла Дорин в ночной рубашке и с большой сковородой в руках.

– Я знаю, что ты там, ублюдок. Оставь девочку в покое и выходи сюда! Со мной сразись, трусливый подонок!

Крик Венди эхом отдавался у Барри в мозгу. Когда он проходил мимо корзины с ребенком, ему захотелось пнуть ее как можно сильней, – так, чтобы она полетела вниз по лестнице и это несносное чудовище наконец заткнулось. И он действительно ударил ногой по корзине, которая от удара проехала пару метров по полу. На Венди это никак не подействовало. Она заливалась все громче и громче.

Дорин теперь кричала на пределе возможностей своего голоса:

– Отдай мне ребенка, ты, скотина! Я слышу ее. Где Сьюзен? Что ты с ней сделал? Я позвонила в полицию, дружок, они будут здесь с минуты на минуту!

Барри вернулся назад к Сьюзен. Она по-прежнему лежала на полу и не двигалась. Его охватил страх: показалось, что он убил ее. Он сбежал вниз по лестнице, открыл дверь черного хода и, оттолкнув Дорин, бросился в темноту. Голос Дорин преследовал его. Страх придавал силы. Во всех домах зажигался свет, и он проклинал Дорин за то, что своим криком она разбудила соседей. Ему и в голову не приходило, что он сам всех разбудил.

Дорин ворвалась в комнату и подхватила Венди на руки. Пытаясь успокоить малышку, она в то же время осторожно ее обследовала. Спальня Сьюзен находилась рядом со спальней Дорин, за тонкой стенкой, поэтому Дорин слышала все от слова до слова и очень испугалась за Сьюзен. Убедившись, что с девочкой все в порядке, Дорин пошла искать подругу.

Она нашла ее лежащей на полу с разбитым до неузнаваемости лицом, стены комнаты, так же как и детская кроватка, были забрызганы кровью. Дорин ощутила прилив ненависти такой силы, что только отсутствие Барри спасло его от возмездия. В тот момент она могла совершить что угодно.

Сьюзен находилась в сознании, но, по всей видимости, получила сотрясение мозга. На ощупь она пыталась доползти до стены, чтобы встать на ноги. Кое-где кровь на ней уже подсохла и образовала запекшуюся корку ржавого цвета, но раны продолжали кровоточить.

– О Сьюзен, Сьюзен, милая, что этот мерзавец натворил?

Дорин была в шоке. Положив ребенка на пол возле двери, она помогла Сьюзен подняться, провела через комнату в спальню и уложила на кровать. Ей показалось, что на это потребовалась целая вечность. Сьюзен не могла контролировать свои движения – она двигалась так, словно на ногах у нее были тяжеленные ботинки, подбитые свинцом.

Дорин подняла с пола притихшую Венди. Положив ребенка в корзину, она снова со страхом посмотрела на подругу. От макушки до пяток тело Сьюзен представляло собой один сплошной синяк. Сьюзен срочно требовался врач и госпитализация. Дорин жалела, что не позвонила в полицию на самом деле. Они оказали бы помощь, возможно, успели бы предотвратить самое худшее. Но ее остановил впитанный с молоком матери закон улицы: никогда и ни при каких обстоятельствах не звонить в полицию. Это являлось неписаным правилом. Люди сами разбирались между собой. Как разрешить данную ситуацию, Дорин не имела ни малейшего представления.

Подойдя к телефону, она позвонила Кейт и Джун, хотя почему она решила побеспокоить последнюю, Дорин и сама не знала. Наверное, глубоко в душе она надеялась, что, увидев свою дочь в столь бедственном положении, Джун пожалеет ее и заставит Джоуи приструнить Барри. Но всерьез она не питала таких надежд. Затем она позвонила доктору, которого знала с незапамятных времен. Через час он был на месте.

Барри украл машину, красавицу бледно-голубого цвета марки «зефир», с радио и восьмидорожечным магнитофоном. Он проехал немного, слушая «Ты сегодня ночью одинок» Элвиса Пресли, и ему стало себя жаль. Затем у него родилась идея. Он остановился у телефонной будки и набрал номер Джоуи. Трубку взяли немедленно.

– Что ты сделал с моей Сьюзен на этот раз? – спросил Джоуи невнятно, но с угрозой. – Джун только что укатила на такси в твою хренову берлогу. После того как позвонила эта придурочная Дорин.

– Мне пришлось ее проучить. Слушай, у меня появилась классная идея, как наказать Джорджи Дерби. Хочешь присоединиться? Показать ему, кто есть кто?

В словах Барри слышалась угроза. Он говорил таким тоном, словно сомневался в желании Джоуи участвовать в разборке, хотя, принимая во внимание количество выпитого Джоуи спиртного, можно было с уверенностью предсказать результат разговора.

– О чем разговор? Конечно хочу…

Барри перебил его:

– Тогда собирайся, я за тобой заеду. Тебе это чертовски понравится, дружок.

Он положил трубку и поехал к дому Джоуи. После того как сегодня ночью все будет закончено, никто и никогда не посмеет больше так с ними обращаться. Сегодня враги получат свое, а он, Барри, станет легендой – с помощью Джоуи, конечно. Сегодня ночью он вступит со своим тестем в союз, который свяжет их на всю жизнь. Барри был в этом уверен.

Джорджи Дерби был хорошим мужем и отцом, искренне любившим свою жену и детей. Он женился поздно и поэтому особенно ценил и берег свое сокровище – семью. Джорджи спал в кровати, крепко обняв жену. Трое их детей – семилетний Максим, четырехлетний маленький Джорджи и двухлетняя малышка Каролина – спокойно спали.

Джорджи снилась огромная черная собака, пытавшаяся добраться до него и его семьи. Собака была ужасно злой, с огромными клыками, которые легко могли перемолоть маленькие кости его детей. Неожиданно из пасти собаки стало вырываться пламя. Огонь начал охватывать его со всех сторон. Он чувствовал запах гари и громкий треск. Пламя становилось все более грозным.

Он проснулся от громких криков своей жены и понял, почему она так кричала. Его дом был охвачен огнем. Вскочив с кровати, он рывком поднял жену и попытался вывести ее через дверь спальни. Но она от ужаса остолбенела, не в силах двигаться, и только кричала, чтобы он спасал детей. Лестничная площадка была вся в дыму, на ощупь ему удалось добраться до детской и перенести детей в гостиную.

Жена открыла окно. Соседи стояли на улице и кричали, что уже вызвали помощь. Им оставалось только ждать. Младшая девочка, страдавшая астмой, задыхалась и непрерывно кашляла. Ее маленькая грудная клетка судорожно вздымалась, пытаясь вдохнуть воздух.

Джорджи выглянул из окна в надежде увидеть «скорую помощь» и пожарную бригаду, а вместо них заметил Джоуи и Барри. Стоя у большой голубой машины, они беззаботно махали ему руками.

Малышка вдруг замерла на руках у матери, и он бросился к ней, но вдруг понял, что она умерла. Что-то внутри сказало ему об этом. Каролина с самого рождения была болезненным ребенком. Теперь она умерла, убита подонками, не имевшими ни малейшего представления о том, как сильно он любил этого человечка, как бесконечно много значили для него семья и дети. Жена громко кричала. Сейчас он спрячет подальше свою ненависть и утешит ее, но у него была отличная память, и на его стороне было время.

Сьюзен проснулась в больнице «Уайтчепел». Рядом с ней сидела Дорин с улыбающейся малышкой на руках. Сьюзен не могла пошевельнуться. Ее тело пронизывала боль, а растерзанная душа страдала от того, что Барри Далстон, ее муж, человек, которого она любила всем сердцем, сотворил этот кошмар.

– Все в порядке, дружок?

Голос Дорин звучал мягко и сочувствующе. Сьюзен попробовала улыбнуться:

– Я так понимаю, буду жить?

Это была шутка. Не совсем удачная, но тем не менее шутка.

– Как дела у самой лучшей девочки на свете? – Она попыталась взять ручку малютки в свою руку, но это потребовало слишком больших усилий. – Я чувствую себя хреново. Барри приходил?

Дорин ничего не ответила, но цветы, расставленные по всей палате, говорили лучше всяких слов.

– Он знает, гад, что я ненавижу хризантемы. Сколько времени я здесь?

Дорин мягко улыбнулась.

– Четыре дня, Сью. Не волнуйся, малышка все это время была у меня. Я сказала твоей матери, что ты просила меня забрать Венди.

– Четыре дня! Я все это время была здесь?

– Барри сказал им, что ты упала с лестницы. Я думаю, они поверили, хотя наверняка сказать не могу. Во всяком случае, вопросов никто не задавал.

Сьюзен кивнула. Предупрежден – значит вооружен.

– Потом решу, что сказать. Я не все хорошо помню. – В голосе ее звучала печаль. – Думаю, он скоро придет, такой заботливый и любящий.

Дорин покачала головой:

– Да нет, не придет. Вчера его арестовали за убийство и поджог. Арестовали и твоего отца.

Глаза Сьюзен широко открылись, от сказанного своя боль отошла на второй план.

– Кого они убили?

– Младшую дочку парня по имени Дерби. Она задохнулась в дыму.

– Сколько ей было лет?

Дорин не смогла скрыть дрожь в голосе:

– Всего два годика. Совсем еще малышка.

Сьюзен горестно кивнула. Никто из них больше не проронил ни слова. Говорить было не о чем. Женщин переполняла бесконечная жалость к семье, потерявшей ребенка. В конце концов заплакала Венди, и Сьюзен посмотрела на нее так, будто увидела впервые. Приподнявшись на кровати и взяв девочку на руки, она крепко прижала ее к себе, и та заплакала еще сильнее.

Сьюзен чувствовала, что в этой схватке у нее нет ни единого шанса выиграть, но она должна сражаться ради своего ребенка. Барри был готов на все, абсолютно на все ради достижения своих целей. Готов пожертвовать даже невинным ребенком.

Через несколько дней Барри выпустили, не предъявив никаких обвинений, а еще через несколько дней Джорджи Дерби нашли на пустыре с перерезанным горлом. Похоже, что Джоуи и Барри снова вышли сухими из воды, хотя никто не сомневался, что они совершили убийство.

Раскаивающийся муж старался добиться ее прощения. Через месяц Сьюзен поняла, что снова беременна. Отчаяние охватило ее. Барри же чувствовал себя на седьмом небе от счастья, поскольку эта новость означала, что жена останется с ним. Сьюзен воспринимала это известие как очередной гвоздь в крышку гроба, в который она когда-то добровольно легла. Она знала, что подонок, который назывался ее мужем, был способен на все.

Глава 14

Сьюзен было больно, очень больно. Болело все тело. Казалось, каждая клеточка, каждый нерв кричали и молили о помощи. Она гладила головку маленького Барри и в тысячный раз желала смерти Барри-старшему.

Когда она смотрела на мужа, гордо вышагивающего по их дому с лицом красным от гнева, с телом напряженным как струна от сдерживаемой ярости, со ртом не закрывающимся от постоянно изрыгаемых проклятий и оскорблений, она представляла его лежащим в гробу. Эта картинка стала для нее спасательным кругом. Иногда во время уборки, приготовления пищи или занятий с маленькими детьми она позволяла себе немного помечтать о приятном.

Однако чаще всего ее мечты прерывались, и она понимала, что с ней говорит Барри. Хамит ей, если сказать точнее.

– Послушай, Барри, не наша вина, что у тебя неприятности. Дети не виноваты в этом. Давай лучше я сделаю тебе чай и бутерброд с беконом? Успокойся и подумай. Если дело дойдет до того, что ты останешься без работы, нам и заложить-то будет уже нечего.

Он с презрением посмотрел на нее:

– Сью, заткнись, твою мать. Не заводи меня, я тебя предупреждаю!

Она горестно закрыла глаза. Хоть сегодня обойтись без этого. Завтра у Венди день рождения, и она собиралась устроить детям вечеринку. Если Барри побьет ее, то завтра придется выносить сочувствующие взгляды других матерей.

Она знала, что с ним происходит. Он снова был на мели и в долгах. Со дня смерти Дэви Дэвидсона Барри и ее отец находились в подвешенном состоянии. Баннерман уехал жить за границу. Он выплатил приличную сумму своим главным громилам – Джоуи и Барри, которую те быстро промотали, надеясь, что у них не будет отбоя от желающих предложить им работу. Однако этого не произошло. За последнее время они испортили отношения со всеми, кто мог быть заинтересован в их услугах. А дурная репутация также сыграла свою роль, и поэтому их не приглашали даже на должность вышибал. Кому нужны проблемы? Недавно Барри получил приглашение в публичный дом. По его мнению, дальше падать было уже некуда.

После той истории, случившейся восемь лет назад, когда погибла дочь Дерби и Сьюзен сама попала в больницу, соседи старались обходить их дом стороной. Никто не хотел с ними общаться. Такое положение дел очень задевало Барри, и в том, что люди чуждаются их, он обвинял Сьюзен.

Однако люди возненавидели Барри за то, что он избил Сьюзен, еще до того, как узнали о гибели ребенка. Однажды ночью его и Джоуи подстерегла группа мужчин, вооруженных бейсбольными битами. Тогда их здорово избили. Сьюзен думала, что это дело рук Баннермана, который и за себя отплатил, и угодил братьям Винтер.

Сьюзен знала намного больше, чем предполагал ее муж. Джун держала ее в курсе последних событий. Сьюзен хотела знать, чего ожидать и когда ожидать. Она готовилась защищать себя и своих детей.

Сейчас она надеялась, что Барри успокоится. Он уже успел нагрубить детям и выдворить Дорин, сказав, что не хочет видеть ее в своем доме. Дорин ушла, не сказав ни слова, но сам факт ее присутствия разозлил его. Он ненавидел ее, поскольку она видела его насквозь.

Дорин знала мужчин. Еще бы, их у нее было довольно много. Эта мысль заставила Сьюзен улыбнуться. В настоящее время Дорин встречалась с греком, работавшим официантом где-то в Вест-Энде. Она рассказывала подруге о своей половой жизни с ним в таких деталях и подробностях, что Сьюзен просто умирала со смеху. Дорин могла что угодно превратить в шутку, особенно свои отношения с мужчинами. Она вернулась на панель, потому что дети становились взрослее, и денег катастрофически не хватало.

Иногда Сьюзен тоже хотелось жить такой жизнью, как у Дорин: получать социальное пособие, а по ночам подрабатывать в «Смоук» и делать что хочется и когда хочется. Это казалось ей таким заманчивым.

– Ты что, собираешься возиться с этой фигней весь вечер?

У Сьюзен за спиной стоял Барри. Дети смотрели телевизор, и она надеялась, что они будут сидеть тихо. Почувствовав запах еды, Венди ворвалась в кухню.

– Мам, я хочу есть.

Заметив выражение отцовского лица, она остановилась как вкопанная. Сьюзен попыталась разрядить обстановку:

– Хорошо, малыш, я сейчас что-нибудь приготовлю. Иди пока посмотри телевизор.

Барри загородил ей дорогу:

– А ты что, в школе не ела?

У Венди были шикарные каштановые волосы и огромные голубые глаза. Она покачала головой.

– Не ела. Было жутко невкусно. – И она состроила рожицу, показывая, как ей было противно.

– Ну и что вам давали? – Голос Барри звучал дружелюбно и мягко, но ребенка его лицемерная мягкость не могла провести.

– Рыбу с чипсами, как обычно по пятницам. Все очень жирное и масленое. Я не могла это есть. Бабушка Кейт говорит, что мы приходим обедать слишком поздно и к этому времени еду разогревают второй раз.

Она упомянула свою бабушку, единственного человека, которого Барри слушал или, по крайней мере, должен был слушать. В этот момент семилетняя Алана вошла в кухню. Она была черноволосой, очень хорошенькой и особенно походила на отца.

– Это было настоящее дерьмо, пап. Я тоже ничего не ела. – Она подняла голову, посмотрела в лицо Барри и улыбнулась, он улыбнулся в ответ.

– Так ужасно, принцесса? Ну что ж, скоро мамочка приготовит вам что-нибудь, хорошо?

Алана кивнула и, схватив Венди за руку, потащила ее из кухни. Алана пользовалась тем, что отец относится к ней лучше, чем к остальным, и старалась облегчить жизнь бедной Венди, которой доставалось по поводу и без повода. Сьюзен подозревала, что причина такого отношения к Венди заключалась в том, что девочка очень походила на мать.

– Завтра праздник, Барри. Я на самом деле очень его жду.

Сьюзен ненавидела себя за напускную веселость в голосе, за попытки вести себя так, словно все в порядке.

– Подумаешь, тоже мне! Скоро тебе придется оторвать свою задницу от стула и найти работу, если я не разберусь со своими делами. Пора жир сгонять.

Сьюзен уставилась на человека, к которому была намертво привязана. Он никогда не отпустит ее, она знала это. Ей приходилось обеспечивать его быт, уют, дом. У нее родились от Барри дети, и на ее пальце – подаренное тем же Барри кольцо, о чем любящий муж никогда не забывал напоминать. Мой дом, моя машина, моя жена. Сьюзен никогда не стояла первой в этом списке. Барри владел ею так же, как своим свитером или часами, она была одной из его вещей.

Когда она поставила еду на стол, он потянул ее за платье к раковине.

– Что это?

Она посмотрела и вздохнула. В раковине виднелись следы вылитой заварки из чайника, она просто забыла смыть чайные листья.

– Это чайные листья, Барри.

Он резко приблизил свое лицо. Она чувствовала его дыхание, видела злость в его глазах. Он искал повод для драки. Голос ее стал громче.

– Я только что собиралась убрать их. Все равно я еще не чистила раковину.

Она слышала себя со стороны и ненавидела за умоляющий тон. Иногда она жалела, что у нее не хватает смелости уйти и забыть о нем раз и навсегда. Он ткнул ее кулаком в подбородок и давил до тех пор, пока голова Сьюзен не запрокинулась под неестественным углом и все мышцы и сухожилия напряженной шеи не заныли, готовые разорваться.

В этот момент через дверь черного входа тихо вошла Кейт. Барри обернулся, увидел мать, лицо его посерело и приняло виноватое выражение.

– Значит, мужчина уже дома, не так ли, Сьюзен? И как обычно, любезно с тобой обращается?

Барри резко опустил руку и вышел из комнаты. Несколько секунд спустя входная дверь хлопнула, и показалось, что все обитатели дома одновременно вздохнули с огромным облегчением.

Кейт покачала головой:

– И этого типа вырастила я? Если бы мне сказали такое раньше, никогда бы не поверила. Его отец был бандитом, но никогда не поднимал на меня руку. Упокой Господи его душу.

– Иногда мне хочется, чтобы Господь упокоил душу Барри, – вырвалось у Сьюзен, и обе женщины засмеялись.

– Вот, Кейт, иди-ка съешь бутерброд с беконом, милая. – Сьюзен посмотрела на свою свекровь. – Не выкидывать же.

Заплакал ребенок, и Сьюзен вздохнула:

– Ну вот, началось. Барри-младший словно чувствует, когда следует заменить отца.

Она засмеялась снова, и Кейт посмотрела вслед располневшей женщине, которая пошла успокаивать ребенка. Она чувствовала себя беспомощной, потому что ничем не могла помочь невестке. Барри являлся причиной бедственного положения Сьюзен. Если бы люди могли выбирать детей так же, как и все остальное! Она попросила бы Сьюзен стать ее дочерью, и, если бы желание могло осуществиться, как бы она была счастлива!

Сьюзен – чудо. Дом чистый, дети ухоженные. У них хорошие манеры и впечатляющий словарный запас. Даже у Аланы, несмотря на то что та ругалась как сапожник. Как Сьюзен удалось воспитать хороших детей, имея злобного и непредсказуемого мужа, Кейт понять не могла. Но девушка как-то умела ему противостоять: тихо, по-своему. О синяках в доме никогда не говорилось, дети были под защитой, и, даже если Сьюзен сильно доставалось от мужа, она умудрялась справляться с домашними делами. Продолжала готовить обеды и купать всех перед сном, читала им книги, выслушивала их исповеди – короче, любила их всей душой. Она не думала о том, что они дети того самого Барри, который прожег ее кожу сигаретой, когда она носила в себе Люка. Маленький Люк, проживший на свете всего два дня, родился на два месяца раньше срока, потому что отец избивал его мать.

Кейт невыносимо страдала, что она произвела на свет такое злобное чудовище. Ненависть к своему сыну – ужасное чувство, но жить с Барри рядом было выше ее сил. Тем не менее Кейт проводила массу времени в его доме, стараясь хоть как-то уменьшить вред, приносимый ее сыном бедняжке, вышедшей за него замуж.

Венди вскарабкалась на колени к бабушке. Кейт ласково прижала ее к своей объемистой груди.

– Все в порядке, моя глазастенькая?

Венди счастливо улыбнулась.

Алана засмеялась. Она открыла холодильник и, достав немного ветчины, стала готовить себе бутерброд. Взглянув на бабушку, она улыбнулась ей, неуклюже пытаясь намазать на булку масло, которое никак не хотело размазываться.

– Что такое «жирная сука», бабуль?

Симпатичная мордашка с живым интересом смотрела на бабушку. В ее глазах любопытство смешивалось с некоторой долей страха, потому что она слышала, с какой злобой это выражение употреблялось по отношению к ее маме. Кейт догадалась, откуда страх у ребенка, и, отвечая, едва не заплакала.

– Это грубое выражение, которое используют невежественные люди типа твоего отца. Никогда не произноси его снова, ладно?

Алана кивнула, раскаиваясь в собственном любопытстве. Венди, невинно глядя большущими глазами, сказала:

– Он говорит так, Алана, потому что он идиот.

Кейт в отчаянии вздохнула:

– Это еще одно выражение, которое лучше забыть.

– Но так его называет Дорин. Она говорит, что это самое подходящее прозвище для таких людей, как он.

Кейт едва не засмеялась: она представила, как Дорин это произносит. Стараясь сохранить серьезный вид, она предложила:

– Это шутка, о которой папа не должен знать, договорились?

Девочки засмеялись, довольные тем, что участвуют во взрослом заговоре. Обняв детей, Кейт крепко прижала их к себе. Она любила внуков больше всего на свете, не меньше, чем любила их родная мать. Как бы ей хотелось иметь волшебную палочку! Взмахнуть ею – и Барри исчез бы из их жизни. Но это невозможно, и все, что она могла сделать, – это постараться уменьшить то горе, которое ее сын приносил своей семье.

В это время Барри находился в клубе «Хилтон», что на Олд-Комптон-стрит. Молодая женщина с крашеными черными волосами и отвисшей грудью с интересом разглядывала его.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросила она.

– Где хозяин? Где Иван? Скажи ему, что пришел Барри Далстон.

Девушка сняла трубку телефона и набрала номер. Барри воспользовался возможностью, чтобы осмотреться. Грязная дыра: выцветшие ковры и дешевые занавески. Он мог легко определить цену заведению. Оно походило на множество ему подобных. Приглушенный свет, в розовых тонах, скрывал убогость обстановки, так же как и уродство некоторых девиц. Словно в ответ на его мысли две худосочные проститутки вышли из зала и окинули его взглядом. Он заметил, что не произвел на них впечатления, и про себя чертыхнулся, ругая мать за то, что она явилась к нему в дом так не вовремя. Барри не успел переодеться и привести себя в порядок. Тут он услышал голос девушки:

– Иван сейчас спустится, присаживайтесь. Хотите что-нибудь выпить?

Барри улыбнулся. Наконец-то к нему проявили уважение.

– Большой бокал скотча, именно большой.

Она кивнула и прошла к бару, минутой позже вернулась с бокалом «Чивас Регал» в руке. Барри выпил его залпом, но предложения повторить не поступило. Он остался стоять с бокалом в руке, чувствуя некоторую неловкость при появлении Ивана.

Иван Рехинович слыл волком-одиночкой. Он был иностранцем, как называли уроженцы восточной части Лондона всех выходцев с юга. В случае с Иваном речь шла о Бермондси. Он родился в семье русских евреев, покинувших Россию в годы революции. Морщинистое лицо, напоминавший луковицу нос и прикрытые тяжелыми веками глаза придавала ему весьма комичный вид. Навскидку ему было около семидесяти.

Иван не чувствовал себя старым и потому красил свою шикарную шевелюру в черный цвет, резко диссонировавший с его старческим лицом. Барри Далстон потребовался ему, потому что клубу угрожала вооруженная парочка молодцов с севера Лондона. Одному невозможно сдерживать натиск молодежи бесконечно. Иван не собирался сдавать позиции.

– Проходи, проходи, сынок, – радушно приветствовал его Иван. – Посмотри вокруг и скажи, что ты об этом думаешь.

Он играл роль добродушного и гостеприимного хозяина. Любезность была частью игры. Он провел Барри через холл.

– Девочкам не терпится познакомиться с тобой. Они думают, что, если тебе понравятся, ты найдешь им клиентов получше. Послушай мой совет: храни верность своей жене. Вокруг профессиональные шлюхи и не ценят мужиков ни на грош. Не путайся с ними. Имей их, если хочешь, карты тебе в руки, но будь осторожен. Я не люблю выяснять отношения между моими девочками, понимаешь? Они стучат, лгут, хитрят – ничего с этим не поделаешь, такова их природа. Проститутками рождаются, ими не становятся. Я давно понял это.

Барри кивнул, приятно удивившись проницательности старика и радуясь, что ему дан зеленый свет к началу сексуального марафона. Он окинул женщин взглядом.

– Ну что ж, девочки, это мистер Далстон, он будет исследовать содержимое кошельков ваших клиентов. Будьте с ним любезны, договорились?

Дамочки уважительно кивнули, и Барри остался доволен. По пути к площадке для танцев Иван громко шепнул:

– Как видишь, я всегда использую термин «девочки». Я никогда не называю их женщинами. Настоящие женщины никогда не стали бы делать то, что делают они. Глядя на проституток, я всегда испытываю грусть. Они ненавидят свою работу и в конечном итоге начинают ненавидеть мужчин, обвиняя нас в том, будто мы вынудили их заниматься этим ремеслом, хотя выбор сделали сами. Многие из них закончат свою жизнь в сточной канаве, хотя, естественно, им этого не скажешь. Как и все женщины, они думают, что знают все на свете.

Барри засмеялся. Ему понравился старикан. Иван провел его в крыло, где находилась гримерка стриптизерши и комнаты, предназначенные для игр в карты.

– Мне хотелось бы, чтобы, когда идет игра, ты был здесь и следил за порядком. Нужно обыскивать клиентов на предмет наличия ножей, огнестрельного оружия и тому подобного. У меня однажды был мужик, который пришел с бутылкой серной кислоты, чтобы плеснуть в человека, который несколькими днями раньше его обыграл. К нам приходят играть серьезные люди, и они вправе рассчитывать на полную безопасность. Твоя работа состоит в том, чтобы ее обеспечить. Женщин сюда не пускают, особенно во время игры. Они мешают и отвлекают игроков.

Барри кивнул. Ему все больше и больше нравилась предстоящая работа.

– Кстати, мистер Далстон, я хочу, чтобы ты всегда имел при себе необходимое: хорошую тяжелую дубинку, нашатырь и оружие. Возможно, его придется применять не чаще одного раза в год, но тем не менее оно должно быть. Силу применять только в тех случаях, когда клиенты отказываются платить. Это в порядке вещей. О полиции не беспокойся, меня всегда заранее предупреждают о прибытии. Ты также обеспечиваешь девочкам такси, чтобы отвезти в отель к клиенту или в другое место. Никогда ни при каких обстоятельствах ты не должен заставлять девочек ждать на улице. Это правило, которое не обсуждается. Их могут забрать как уличных проституток, а нам это совершенно ни к чему. Есть список отелей. И что бы девочки тебе ни говорили, отель заказывай только из этого списка. С ними у меня своя договоренность.

Он улыбнулся, заметив озадаченное лицо Барри.

– Если девочки спорят с клиентом, можешь их ударить, но не по лицу. Мы не портим товарный вид. Ударь по почкам или в живот. Этого они боятся больше всего. Кроме того, они покупают у меня «резинки» по хорошей цене. Я держу их в шкафу в кабинете. Ну, вот вкратце и все. Как думаешь, справишься?

Барри кивнул.

– А как насчет оплаты, Иван?

Рехинович усмехнулся:

– Сотня за ночь плюс чаевые, которые сможешь собрать с клиентов. Ты знаешь, как работать с бумажником?

Барри покачал головой.

– Это легко, сынок. Когда они платят за вход или, предположим, тебе удалось уговорить их стать членом клуба, ты смотришь в их кошелек. Затем записываешь реквизиты их кредитной карточки и сколько примерно денег у них наличными. Это просто, ты быстро освоишь эту науку. Провожаешь их к бару и передаешь записку Розель. Она понимает, с кем имеет дело, и обращается с человеком должным образом. Ты не представляешь, сколько приходит придурков, у которых в кошельке не больше сотни, но они думают, что могут купить весь мир. Лично мне нравятся иностранцы, они приходят сюда, чтобы оставить деньги. Проблемы со своими и арабами. Среди них много сволочей. Встречаются просто редкостные ублюдки. Думают, что я занимаюсь благотворительностью. Да, пока не забыл: обращай особое внимание на извращенцев. В прошлом году один такой исполосовал ножом двух девочек. Поэтому у Тома Хенли челюсть до сих пор держится на проволоке. Он не справился со своей работой, и мне пришлось его проучить. Девочкам должна быть обеспечена безопасность. Если защищены они, то защищен и я. Хочешь еще выпить?

Барри кивнул, удивляясь тому, какая, оказывается, сложная ему предстоит работа. Тем не менее старик ему нравился, и он был благодарен за предоставленный шанс.

– Ты не пожалеешь, что нанял меня, Иван.

Старик посмотрел ему в лицо и без всякого выражения ответил:

– Если я пожалею, сынок, ты будешь первым, кто узнает об этом.

Сьюзен лежала и смотрела телевизор. Девочки уже были в постелях, а малыш уютно устроился рядом с ней на софе. Она наслаждалась несколькими часами покоя и тишины и надеялась, что Барри не скоро вернется и не испортит хороший вечер. Сегодня еще предстояло приготовить желе и бисквит с кремом к завтрашнему дню рождения Венди. Кейт дала немного денег, потому что у Барри, как всегда, в карманах оказалось пусто.

Сьюзен поцеловала маленькие пальчики сынишки. Тот крякнул от удовольствия. Он был великолепен. Прижав мальчика к груди, она нежно гладила его маленькое крепенькое тело и улыбалась происходящему на экране. Через двадцать минут она уже спала – усталость окутала ее своим мягким покрывалом. Барри вернулся домой в полночь и встал в дверях, глядя на открывшуюся ему картину: спящая жена с ребенком.

Барри-младший тихонько пукнул. Сьюзен мягко похрапывала, ее умиротворенное лицо было почти красивым. Он увидел, как сын заворочался, устраиваясь поудобнее, и зачмокал во сне губами. Сьюзен инстинктивно прижала его к себе крепче, но так, чтобы сынишке было удобно.

Барри улыбнулся и пожалел о том, что был груб с ней. На кухонном столе лежали бутерброды с сыром и ветчиной, завернутые в пищевую пленку. Глядя на такое проявление заботы, он почувствовал себя виноватым. На самом деле его старушка Сьюзен была милой и доброй.

Когда он развернул сэндвич и открыл купленную по дороге бутылку виски, то услышал, как Сьюзен задвигалась. Она положила ребенка в кроватку и, спустившись вниз, вошла в кухню.

– Я услышала, как ты пришел. Хочешь, я пожарю тебе яйцо с беконом?

– Не-а. И так хорошо. Иди в кровать, дружок, а я присоединюсь к тебе через минуту.

Он говорил с ней очень мило, и от этой перемены она едва не расплакалась. Иногда он бывал таким добрым, таким хорошим, как когда-то раньше.

– Завтра день рождения Венди, нужно успеть приготовить желе и многое другое. Я заснула, глядя в этот дурацкий телевизор.

Она поставила чайник на огонь и стала доставать миски из кухонного шкафа.

– Приготовь утром.

Сьюзен покачала головой:

– У меня не будет времени. Завтра утром придется делать сэндвичи и пирожные. Твоя мать придет помочь мне.

Барри смиренно кивнул.

– Я нашел работу.

Сьюзен повернулась к нему, на ее лице сияла улыбка.

– Правда? И что это за работа?

Он беззаботно пожал плечами:

– Сейчас ты видишь перед собой нового менеджера клуба «Хилтон». Сто долларов за ночь.

Он бросил на стол пятидесятидолларовую банкноту, и Сьюзен удивленно и радостно уставилась на нее.

– Это предоплата от Ивана, старого жулика. Едва удалось выцыганить.

Лицо его помрачнело. Он вспомнил предупреждение Ивана: «Не пытайся провести меня, Барри. Я знаю о тебе все и все слышу, запомни это». Барри проглотил эти слова – ему пришлось это сделать. Барри был в долгах как в шелках, особенно много задолжал букмекерам. Конечно, он собирался немного наварить на своем деле.

– По крайней мере, какое-то начало. А что это за клуб? Барри смачно откусил сэндвич.

– Это публичный дом, но деньги платят хорошие, и часы работы меня устраивают. Правда, ответственность большая, очень большая.

Это было сказано очень важным и самодовольным тоном.

– А тебя не посадят, хотелось бы мне знать?

Барри громко чертыхнулся.

– Зачем ты это делаешь, Сью? Что ты все время зубоскалишь? Я пытаюсь, черт возьми, обеспечить тебе существование, а ты делаешь из меня дурака.

Он говорил это брызгая слюной и закипая от гнева, и сердце Сьюзен ушло в пятки.

– Хорошо, Барри, не заводись. Я просто волновалась о тебе.

Он вскочил и сильно толкнул ее в грудь.

– Нечего волноваться обо мне, понятно? О себе волнуйся и о том, как согнать жир. Ты похожа на жирную свинью.

Взяв тарелку со стола, он швырнул ее о стену. Бледная Сьюзен стояла молча, ожидая, когда наконец это закончится. Ей так не хотелось скандала.

– Ты настроила против меня мою мать. Все, что бы я ни сделал, все не так. От тебя одни несчастья.

От гнева речь Барри становилась бессвязной. Сьюзен беспомощно наблюдала, как он орет и швыряет тарелки. Желе, которое она начала делать, полетело на пол вслед за всем остальным. Затем Барри изо всех сил ударил кулаком по переполненной молоком груди, но она продолжала молчать, пытаясь не обращать внимания на унижения; ей хотелось уйти в себя и тихо переждать происходящее, но Барри это не устраивало. По какой-то одному ему ведомой причине ему хотелось вывести жену из себя.

Она молчала. Он с размаху дал ей пощечину, и Сьюзен, поскользнувшись, упала и сильно ударилась лицом. Он посмотрел на нее с презрением, прежде чем ударить ногой.

– Пожалуйста, Барри, пожалуйста! Только не сегодня, дружок, завтра у Венди вечеринка. Пожалуйста, оставь меня в покое, пожалуйста!

Он передразнил ее:

– «Пожалуйста, Барри, оставь меня в покое!» Твою мать, ты сначала заводишь меня, а потом надеешься, что это сойдет тебе с рук?

Сьюзен поднялась на колени. Она услышала, как наверху проснулись дети, и молила Бога о том, чтобы у них хватило ума не спускаться вниз, а подождать наверху, пока все закончится. Он пнул ее ногой в голову, и от удара она пролетела через всю кухню. Венди и Алана показались в дверном проеме.

– Оставь мою мамочку в покое, ты, ужасное чудовище! Голос Аланы был пронзительным от страха. Венди замерла словно статуя. Из рассеченной брови Сьюзен текла кровь, и она чувствовала, как на голове вздувается большая шишка. Муж рассек ей бровь тяжелым золотым перстнем, который она подарила ему на Рождество.

– Идите наверх, дорогие. С мамочкой все в порядке. Идите спать, я приду через минутку, чтобы поправить вам одеялки.

Но Венди пошла к матери, чтобы помочь ей подняться. Когда она проходила мимо Барри, тот наотмашь ее ударил. Девочка отлетела и упала на пол. Удар был очень сильным, и Венди заплакала от боли.

В следующую секунду Сьюзен была на ногах. Малышка лежала на полу, ее ночная рубашка промокла и пропиталась жидким желе, лицо было красным от удара. Сьюзен весом своего тела оттолкнула Барри от девочки. Подчиняясь материнскому инстинкту, она схватила нож, которым нарезала хлеб, и приставила его к шее мужа.

– Мамочка, остановись, мамочка, остановись!

Алана не кричала, она громко визжала, в ее голосе чувствовался ужас. Сьюзен стряхнула с себя детей.

– Наверх. Быстро!

Голос ее был резким и не допускал возражений. Девочки выскочили из комнаты. Сьюзен посмотрела Барри в глаза:

– Еще раз тронешь моих детей – и я порежу тебя на мелкие кусочки. Ты слышал меня, мерзавец?

Впервые в жизни Барри испугался своей жены.

– Пусти меня, Сьюзен. Если не послушаешься, я сверну тебе шею.

Она засмеялась, издав тихий злобный звук, от которого у Барри по спине пошли мурашки.

– Давай, сворачивай. Если ты тронешь детей, я достану тебя где угодно и убью! Я серьезно, Барри. Порешу к черту.

Он с трудом проглотил слюну. То, что она говорит правду, было написано в ее глазах, звучало в голосе.

Медленно она убрала нож от его шеи. Ее била дрожь, она пыталась успокоить дыхание. Чувствовала себя она очень странно. Даже зубам было как-то неудобно, словно они были не на месте. Во рту стоял соленый привкус, – наверное, от крови. Она представила, какую страшную картину пришлось наблюдать детям.

Опустив руку и не выпуская ножа, она сказала:

– Убирайся, Барри. Убирайся немедленно.

Барри подождал, пока она расслабится, и вырвал у нее нож. Он засмеялся.

– Ты это серьезно говорила, Сью? Курица защищает своих цыплят?

В его голосе звучала гордость. Он даже был дружелюбным. Но ее трудно было провести. Подняв кухонное полотенце, она приложила его к брови. Ей доставалось так часто, что разбитая бровь значила для нее теперь не больше, чем разорванный листок бумаги. Она посмотрела ему в глаза:

– Мне не до шуток, Барри. Никто не смеет тронуть моих детей, ты в том числе. А теперь проваливай, иди ночуй где-нибудь у своих старых подружек или где угодно, но только не здесь.

Она вышла из комнаты и пошла наверх, чтобы успокоить детей. Венди наполняла водой ванну и пыталась убаюкать маленького Барри, который проснулся от шума.

– Мам, ты в порядке? – Лицо самой Венди опухло, и Сьюзен знала, что будет большой синяк.

– А у тебя все в порядке, дружок? Дай мамочка посмотрит на твое лицо, мое солнышко, дай я поцелую его, чтобы ему стало легче. Папочка болен, милая. Он не ведает, что творит.

Барри стоял внизу у лестницы и слушал, как она разговаривает с ребенком.

– Давай, солнышко, сейчас мы приложим немного волшебного орешника, чтобы не было синяка, ладно? А потом мы все вместе попьем горячего молочка с печеньем.

Алана все еще плакала. Ее тихие всхлипывания разрывали Сьюзен сердце. Десять минут спустя Сьюзен посадила девочек в наполненную теплой водой ванну и сказала, что следующий день объявляется выходным – в школу они не пойдут.

– Пока поиграйте немного, а я пойду уберусь на кухне и приготовлю нам чего-нибудь вкусненького, хорошо?

Они покорно кивнули.

– Мамочка, а моя вечеринка состоится?

Сьюзен кивнула:

– Конечно, мое солнышко.

Когда она спускалась вниз по лестнице, все тело молило о покое и отдыхе. Она взяла маленького Барри из своей комнаты и укачивала до тех пор, пока он не заснул. Положив его на диван и подоткнув с двух сторон подушками, чтобы малыш не упал, Сьюзен пошла на кухню.

Барри бросал на пол чистые кухонные полотенца, пытаясь промокнуть ими грязь. Сьюзен в отчаянии закрыла глаза. Еще стирка. Как будто ей было мало. Он уставился на нее. На Сьюзен была старая ночная рубашка, и выглядела она ужасно. Ее лицо представляло смесь синяков и потеков крови. На волосах кровь уже подсохла и образовала корку ржавого цвета.

– Ты же знаешь, я не хотел этого, Сью.

За всю свою жизнь он не сказал ничего более похожего на извинение.

– Я не хочу ничего слышать, понятно? Я собираюсь заняться готовкой несмотря ни на что. Я сказала, что у Венди будет вечеринка, и эта вечеринка будет, что бы ты ни делал!

И Сьюзен заплакала, заревела долгим протяжным ревом.

– Посмотри, что ты сделал со мной, Барри, с нашим завтрашним праздником завтра. Я выгляжу так, словно побывала в аварии. На лице малышки Венди синяк. Почему ты это делаешь, Барри?

Приблизившись к ней, он обнял ее и погладил по спине. Затем начал целовать волосы и лицо.

– Возьми пятьдесят долларов и потрать их в еврейском магазине деликатесов, что вниз по улице. Купи ей все, что захочешь, и вкусненького для остальных. Шампанского или чего-нибудь еще.

Сьюзен не отвечала, она все еще плакала.

– У меня просто плохое настроение, и я выместил его на тебе. Но сегодня ты дала мне хороший урок, Сьюзен, – там, где дело касается детей, женщинам доверять нельзя.

Он пытался перевести все в шутку, но ей было не до смеха.

– Не смей трогать детей, Барри. Иначе я теряю разум и могу сделать что угодно.

Он взял ее лицо в ладони и большими пальцами гладил скулы.

– Ты потрясающая мать, Сью, настоящий бриллиант, а я иногда бываю таким дерьмом. Но ты поймала меня сегодня, девочка. Я думал, мне пришел конец.

Он запрокинул голову и засмеялся.

– Посмотри на порез на шее, он до сих пор еще кровоточит.

– Я испугалась, Барри. Я ведь на самом деле была готова зарезать тебя, и это меня испугало.

Он снова засмеялся. Все позабудется до следующего раза. А он, Сьюзен знала, обязательно будет.

– Перестань делать из мухи слона. Все семейные пары дерутся, для этого они и женятся, чтобы вместе спать и драться. То же и у нас, я так думаю.

Она потерла глаза руками.

– Я обещала девочкам горячего молока и печенья. Они принимают ванну.

Барри кивнул.

– Я здесь уберу, а ты иди к ним, отдохни и расслабься. Я приготовлю нам что-нибудь вкусненькое, хорошо?

Она кивнула, уступая тому Барри, которого когда-то любила. Спорить с ним было бесполезно.

Двадцать минут спустя она лежала в ванне и слушала, как он смешил детей своими глупыми шутками. Она молила Бога, чтобы у него все получилось на новой работе и чтобы работа ему понравилась. Но она знала Барри слишком хорошо, чтобы не догадываться: дальше все пойдет так, как обычно.

Если работать ему предстояло ночью, значит, она наконец сможет побыть в тишине и покое. Она легла на спину и полностью расслабилась. Затем Барри принес ей чашку чая и сигарету, что, по мнению Сьюзен, было на него не похоже. В голове у нее промелькнула мысль, что, видимо, стоит почаще ему угрожать расправой.

Вечеринка Венди прошла замечательно, если не считать драки, которую в конце устроили Барри и Джоуи. Все приглашенные разошлись по домам, а соседи вызвали полицию. Обоих мужчин забрали в каталажку.

Сьюзен была счастлива. Наконец она могла хорошенько выспаться. Впервые за много месяцев. Дорин задержалась, и они выпили с ней бутылку шампанского, которую принес домой Барри. Под действием вина Сьюзен рассказала подруге, как угрожала мужу ножом. Обе смеялись до колик. В общем, день рождения Венди удался на славу. Сьюзен гордилась собой. Ей казалось, что она смогла взять ситуацию под контроль. Единственный раз в своей жизни она дала отпор, и у нее получилось. Барри послушался ее и зауважал.

Неделю спустя Сьюзен положили в больницу после того, как разбушевавшийся Барри, будучи в изрядном подпитии, избил ее до полусмерти.

Не таким уж всепрощающим он оказался.

Глава 15

Розель Дигби была миниатюрной женщиной. Не просто маленькой, а именно миниатюрной. Ее руки казались ручками ребенка, крепкие пальчики заканчивались ярко накрашенными, похожими на коготки ногтями. У нее также были маленькие ножки, вздернутый нос, маленькая упругая грудь с торчащими сосками. Широко расставленные глаза придавали ей трогательный и беззащитный вид, что, впрочем, совершенно не соответствовало ее характеру. Но главным в Розель было ее сердце. Огромное доброе сердце, за которое ее все любили.

Ее начитанность поражала и привлекала Барри, – казалось, Розель знала все обо всем. Барри забыл, что до встречи с ним Сьюзен также очень много читала, и именно этим он ее попрекал. По его мнению, она нахваталась из книг вредных идей, вовсе не соответствующих ее положению.

С Розель все обстояло по-другому. Она была сама себе хозяйкой. Как старшая в клубе «Хилтон», она пользовалась уважением в этом маленьком мирке, и, по мнению девочек, ей больше «не приходилось надрывать свой зад». Это вполне устраивало Розель. Она работала с четырнадцати лет, начав в «Лидсе» в Чэпелтауне. Теперь, в «Смоук», ее уважали, и ей уже не приходилось заниматься своим ремеслом, чтобы заработать на жизнь.

Сейчас она полностью погрузилась в отношения с Барри Далстоном и наслаждалась каждой секундой. Он сумел ее покорить: дарил цветы, приглашал на романтические свидания, водил в рестораны, – в общем, обращался с ней как с настоящей леди.

Розель была уверенной в себе, умной и опытной – всего этого Барри терпеть не мог в женщинах. Но имелось в ней нечто, делавшее ее непохожей на других. Она была одной из немногих, умевших обращаться с деньгами.

Она заставила деньги работать на себя. Купив небольшой, но расположенный в очень хорошем месте дом, Розель наполнила его дорогой мебелью и безделушками. Когда Барри впервые увидел, как она живет, он был чрезвычайно удивлен и долго находился под впечатлением. Она даже пользовалась салфетками, когда ела. Сын Розель учился в частной школе, кроме того, у нее был первоклассный автомобиль.

Розель делала деньги и умело ими распоряжалась. Впервые в жизни Барри открыто восхищался женщиной. Если бы такие деньги водились у него, он бы их потратил на вино и наркотики – девочки приобщили его к удовольствиям, которые назывались амфетамином и анашой. А еще ему нравились хорошая одежда и новые хитрые приспособления для быта. Теперь он наконец понял, какой должна быть жизнь.

Да, Розель курила травку, но и только, а в том обществе, в котором ей приходилось вращаться, это говорило о многом. Глядя, как она обходит клуб, разговаривает с клиентами и проверяет, все ли идет гладко, он чувствовал, что влюбился.

Барри вытер нос рукой. Он не появлялся дома уже неделю и знал, что Сьюзен сходит с ума. Не потому, что волнуется о нем – она хорошо знала, что он сумеет за себя постоять, – а из-за того, что у нее нет денег.

Венди и Алана хотели поехать со школьной экскурсией в Лувр, и предполагалось, что Барри принесет деньги на оплату поездки. Мысль об этом его беспокоила, он начал раздражаться все больше и больше, пока выпивка и скорость, с которой выпивка поглощалась, не превратили его в параноика. Барри думал, что Сьюзен и дети требуют от него слишком много. Ему не приходило в голову, что тех денег, которые он тратил на Розель и наркотики, хватило бы на содержание семьи. Ведь он заработал свои деньги и имел полное право ими распоряжаться!

Опрокинув последний бокал вина в баре, он вышел в фойе. Подходил к концу вечер среды, посетителей было немного. Барри стоял у стола, когда к нему подошла высокая темнокожая девушка.

– Тебе звонила какая-то женщина. Сказала, что она твоя жена Сьюзен. Спросила, здесь ли ты и не могу ли я попросить тебя ей перезвонить.

Сейчас Розель значила для Барри все. Он жил для тех ночей, что они проводили вместе, и лишь с невероятным трудом он оставлял ее и уходил домой. Он никогда точно не знал, чем она занималась, когда его не было рядом. Иногда она уходила в клуб с другими проститутками, у нее выдавались, как она их называла, ослепительные ночи, и ей никогда не приходило в голову спрашивать его разрешения. Они ведь не были женатой парой. Розель стояла за свободу личности, о чем постоянно ему напоминала. Ведь на дворе был конец семидесятых.

Если бы подобное пришло в голову Сьюзен, Барри моментально вышиб бы из нее дурь, но с Розель так не поступишь. Она слишком себя уважала, чтобы лишиться свободы. Он чувствовал, что она спала с другими мужчинами, просто был уверен в этом. Но понимал, что его мнение ничего не решает.

Барри посмотрел в хорошенькое личико чернокожей девушки и кивнул, досадуя на то, что Сьюзен вмешивается в его личную жизнь. Посметь позвонить в клуб и так его опозорить. Он решил проучить ее как следует, когда вернется домой, потому что теперь, хотел он этого или нет, ему приходилось туда идти.

У маленького Барри резались зубки, и ребенок очень страдал. Кроме того, у него болело ушко. Что бы Сьюзен ни делала, ничто не могло его успокоить. Его щечки и ухо покраснели. Девочки просили денег на поездку во Францию. Сьюзен заняла деньги у кого можно, но кошелек все равно оставался пустым – не хватало даже на самое необходимое. Она дошла до ручки.

Мать негодовала по поводу того, что отец наотрез отказался искать работу, и сама не могла ей помочь, а у Кейт Сьюзен не хотела просить, поскольку это еще больше накалило бы и без того сложные отношения между матерью и сыном. Дорин нуждалась сама, хотя Сьюзен знала, что, попроси она пару сотен, та ей не откажет. Но она не хотела снова просить у Дорин, она хотела знать, где пропадает Барри и чем он занимается.

Сьюзен была на четвертом месяце беременности и сыта всем по горло. Дети жили на бутербродах с вареньем и гренках с яйцом; вечные долги за квартиру, газ и электричество. Счетчик мог выключиться в любой момент, и тогда вдобавок ко всему им придется сидеть в полной темноте.

Девочки вошли вместе с Дорин. Сьюзен устало им улыбнулась.

– Выглядишь изрядно потрепанной, дружок. Садись-ка, а я приготовлю нам по чашечке чая. – В голосе Дорин звучала доброта, и Сьюзен горько рассмеялась.

– Все так же ни слуху ни духу от него, Дор. Я так понимаю, он нашел подружку, как ты считаешь?

Дорин, работая в клубе, точно знала, кто эта подружка и чем занимается.

– Зная его, скажу, что скорей всего это так, Сью. Такой уж он, ты сама все понимаешь…

Дорин хотела немного облегчить душевную боль подруги и втайне надеялась, что, может быть, Барри уйдет к Розель и Сьюзен сможет пожить спокойно.

– Электричество скоро отключат, еды практически не осталось, а еще плата за квартиру и другие долги. Мне нужно найти этого кобеля. Я знаю, он разозлится как черт, но я должна поговорить с ним, попытаться вытянуть что-нибудь из него. Не похоже, чтобы у него не было денег, ведь так?

Дорин ничего не ответила, она знала, что от нее этого и не ждут. Сьюзен просто необходимо выговориться, облегчить душу.

– Я покормила девочек бутербродами с мясом и чипсами вместе со своими детьми.

Сьюзен благодарно улыбнулась.

– Твою мать, он одевается по последней моде, как какая-нибудь рок-звезда, а у его детей дома нет ни крошки. Эгоист проклятый.

Дорин засмеялась.

– Думаешь, они не все такие? Я еще не встречала ни одного мужика, у которого мозги находились бы в голове. У большинства они расположены гораздо ниже.

Прежде чем Сьюзен успела что-нибудь ответить, погас свет.

– Вот только этого мне сейчас и не хватало, когда у малыша зубы лезут как ненормальные. Охренеть можно. Хорошо еще, что плита газовая.

Девочки вбежали в кухню:

– Свет погас, мам, и телевизор выключился.

Сьюзен удивилась:

– Если бы вы мне не сказали, я бы в жизни этого не заметила.

Девочки захихикали:

– Тебе повезло, мам, что у тебя есть мы, раз ты сама не можешь ничего заметить.

– Принесите-ка мой кошелек. Там осталось немного мелочи. Посмотрим, сможем ли мы включить вам обратно телик, – сказала Дорин.

Они выбежали через заднюю дверь, Сьюзен едва сдержала слезы.

– Ты слишком добра ко мне, Дорин. Что бы я без тебя делала?

Дорин прижала ее к себе и попыталась разрядить обстановку:

– А на что тогда нужны друзья?

Как нарочно раздался громкий плач маленького Барри, который вскоре превратился в дикий рев, и Сьюзен опрометью выскочила из комнаты. Она едва успела достать его из кроватки и начать укачивать, как зажегся свет. Спускаясь по лестнице, она обдумывала создавшееся положение. Нужно срочно найти Барри и разобраться в чем дело. У нее промелькнула мысль, что, может быть, он ушел к другой женщине. Сьюзен не надеялась на такую благосклонность судьбы. Если бы он только ее оставил, она готова сидеть на хлебе и воде. По крайней мере, можно получить пособие по безработице и, зная свой скромный доход, рассчитывать бюджет самой. Сейчас же она не знала, на что жить, хотя Барри зарабатывал хорошие деньги. Один Господь Бог ведал, куда он их девал, поскольку в карманах у него всегда было пусто. Ее золото и все, за что могли дать сотню-другую, уже заложено, и она не питала никаких надежд вернуть что-либо обратно.

Посадив Барри в манеж и велев девочкам смотреть за ним, Сьюзен вернулась на кухню. Дорин налила чай и курила сигарету. Сьюзен находилась на грани отчаяния. Кругом требовались деньги. Несколько сотен, отложенных на черный день, пришлось тоже истратить. В доме – шаром покати, одежда износилась, обувь порвалась, а опухшие ноги влезали только в старые шлепанцы. Следующий ребенок был на подходе, Барри пропал, и она не знала, что делать. Утром детей будет нечем кормить. В этот момент Венди вошла на кухню.

– Мам, у меня со дня рождения сохранились три фунта. Ты можешь их взять.

Сьюзен с благодарностью посмотрела на нее.

– Спасибо, доченька.

Дочь молча протянула деньги. Сьюзен их не взяла, тогда малышка положила монеты на стол. Затем она вернулась назад в комнату и села рядом с манежем маленького Барри. Венди веселила его тем, что закрывала лицо руками, притворяясь, что ее нет, затем неожиданно раскрывала ладошки и говорила ему: «Бу!» Он бурно радовался.

Сьюзен посмотрела на лежащие перед ней деньги. Вскочив с места, она сказала Дорин:

– Посмотри, пожалуйста, за моими пару часов.

– А ты куда?

Сьюзен улыбнулась:

– Я тебе потом скажу.

Пробежавшись расческой по волосам и натянув старое пальто, она покинула дом с тремя монетами, спрятанными в кармане.

На Розель было сногсшибательное открытое блестящее платье, которое она купила в этот день на Риджент-стрит. Чувствовала она себя в нем великолепно, а выглядела еще лучше. Барри пригласил ее в китайский ресторан на Грик-стрит, который работал всю ночь и славился тем, что в три часа утра там можно было шикарно позавтракать или поужинать – кому как больше нравилось. Там также имелась небольшая комната для любителей игры в карты, и Розель не терпелось добавить адреналина в кровь.

А теперь Барри говорит ей, что должен ехать домой и уладить кое-какие дела. Он постоянно стонал по поводу своей жены. Говорил, что они не разводятся только из-за детей, что она – ужасная транжира, которой сколько ни дай денег, все равно промотает. Это продолжалось бесконечно. И вот теперь, когда Розель хотела выйти в свет, ему загорелось ехать домой.

– Все в порядке, Барри, я пойду с девочками. Они все равно собираются в «Стейдж». Я присоединюсь к их компании.

«Стейджем» называлось местечко в Брикстоне, расположенное чуть в стороне от Рейлтон-роуд, или, как еще называли эту улицу, «линии фронта». Это был заброшенный дом, в котором круглосуточно работал ночной клуб. Инициатор создания этого заведения заколотил окна, устроил импровизированный бар, организовал музыку и сделал вход платным.

Получилось отлично. Ты мог курить, накачиваться наркотиками и «улетать» сутки напролет.

Розель знала, что Барри терпеть не может, когда она туда ходит, и именно поэтому сказала ему, что пойдет в «Стейдж». Элементарная женская месть.

На сцену вышла стриптизерша и начала вращаться вокруг шеста под сингл группы «Слейд». Музыка гремела нестерпимо. Барри наблюдал за стриптизершей, удивительно уродливой брюнеткой с прыщавым лицом, горбатым носом и огромнейшей грудью.

Когда он подошел к бару, Розель там уже не было, а выйдя в фойе, Барри попал в самый настоящий кошмар. Ничего подобного ему даже в страшном сне не могло привидеться. В фойе стояла Сьюзен в своем необъятном пальто, огромная, как само мироздание. На голове у нее было нечто, напоминавшее гнездо какой-то небывалой птицы, а ее расплывшиеся формы вместе с недавно полученной шишкой на лбу предстали на обозрение всему заведению.

В довершение к этому унижению рядом со Сьюзен стояла Розель, сказочно красивая, словно только что сошедшая с обложки модного журнала, и внимательно слушала то, что ей рассказывала жена Барри. Заметив мужа, Сьюзен широко улыбнулась и дружелюбно помахала рукой.

– А вот и он, милая, спасибо за помощь.

Сьюзен улыбалась Розель, и та улыбалась в ответ, однако в улыбке Розель читались грусть и презрение. Обе смотрели на Барри, а он мечтал о том, чтобы земля разверзлась у него под ногами и он провалился в преисподнюю.

Внешний вид Сьюзен соответствовал ее состоянию. Барри больно ранило появление жены. Она выставила его на посмешище всему клубу. Он увидел ее глазами Розель: плохо подстриженные волосы, которым явно не хватало ухода и заботы, грузное, расплывшееся тело, лишенное всякой косметики лицо, огромный живот, недвусмысленно говорящий о том, что она снова ждет ребенка. Он увидел ее обгрызенные ногти на красных, огрубевших руках с въевшимися следами домашней работы. Он увидел ее огромные груди, которые доставали почти до живота и для поддержки которых требовался бюстгальтер с таким количеством металла, что из него можно было бы собрать танк. Он увидел ее желтоватые зубы. Увидел ноги – без колготок, с месячной щетиной и уже хорошо заметными признаками варикозного расширения вен.

Сьюзен обратилась к Розель, верно угадав в ней важного для Барри человека. Ей никогда и в голову не пришло бы ревновать его к другой женщине, мстить ей или злиться. Сьюзен была слишком добра. Он понял, что Розель ожидала увидеть сущую стерву с пастью словно Дартфордский туннель, наглую и самоуверенную. В конце концов, именно так он всегда описывал свою жену.

Он шел к двум женщинам, словно преодолевая сопротивление бурного потока, – ноги его не слушались.

Розель саркастически улыбалась:

– Барри, твоя жена заглянула на минуточку проведать тебя. Она снова повернулась к Сьюзен и улыбнулась ей, на этот раз искренне.

– Рада познакомиться с вами наконец, миссис Далстон. Прошу вас, останьтесь ненадолго, давайте выпьем. Я провожу вас в бар, чтобы познакомить со всеми.

Сьюзен улыбнулась очаровательной женщине и кивнула:

– Спасибо, большое спасибо. Бога ради, извините меня за то, что мне пришлось потревожить его в рабочее время.

Розель перебила ее:

– Не говорите глупостей. Скоро увидимся.

Она пошла прочь, преувеличенно покачивая маленьким крепким задом. Барри смотрел на свою задрипанную жену и ненавидел ее.

– Какого хрена ты сюда приперлась?

Сьюзен словно хлестнули плеткой.

– Я должна была прийти, Барри. Я больше так не могу. В доме ни копейки, тебя постоянно нет. Даже электричество отключили.

Барри повернулся и заметил, что всем девочкам сразу захотелось в туалет. Они проплывали мимо, оставляя за собой шлейф благоуханий, глаза их блестели от любопытства. Они оценили статус Сьюзен и нашли ее совершенно неинтересной. Барри знал, о чем они думали: его жена должна походить на жен других менеджеров – шикарных женщин в красивых автомобилях. А то, что они увидели, служило ярким примером, чем будет каждая из них, если перестанет заботиться о себе. Каждая могла стать отслужившей родильной машиной. Они хорошо знали, какая у Сьюзен жизнь, поэтому и стали проститутками, чтобы не оказаться в таком же положении. Схватив жену за руку, Барри поволок ее на улицу.

– Иди домой, Сьюзен. Надо же было припереться сюда и выставить меня на посмешище!

Она посмотрела на него с презрением:

– Это все, что тебя волнует? Что я выгляжу развалиной по сравнению с толпой старых шлюх?

Он не ответил ей.

– Послушай, ты. Может быть, я и не Джоанна Коллинз, но у меня трое детей плюс еще один на подходе, долгов столько, что на них можно содержать маленькую банановую республику, и в довершение ко всему муж, который больше думает о тех, с кем работает, а не о собственных детях. В доме нет еды, нет электричества. Прости, что я выгляжу как побирушка, но того, что ты мне даешь, не хватает даже на обрезки мяса и уцененное тряпье.

Она уже кричала и злилась на себя за то, что он сумел задеть ее так сильно. Барри достал десятифунтовую банкноту и отдал ей. Если он отделается от нее сейчас, он еще успеет поужинать с Розель. После столь несвоевременного визита Сью ему необходимо увидеться с Розель и рассказать свою версию этой истории.

Сьюзен ошеломленно посмотрела на деньги:

– Это все? Десять фунтов? Ты эгоистичный ублюдок, Барри. У меня нет денег даже на лекарство для ребенка, а тебе и в голову не приходит зайти домой и посмотреть, как идут дела. У меня в холодильнике мышь с голоду повесилась. Посмотри на себя! Новая одежда, свеженькая прическа, крашеные волосы.

Она ткнула его пальцем в грудь:

– Твои дети ждут, когда же я дам им вшивые двадцать фунтов, чтобы они могли поехать во Францию, а ты что делаешь? Ты исчезаешь из виду. А как насчет ребенка, которого я жду, Барри? Что мы с ним будем делать? Еще один рот, который надо кормить, но ты не можешь прокормить свою семью.

Он по-прежнему молчал – просто стоял, уставившись на нее, и молчал. Он хотел одного: чтобы она скорее ушла. Она выглядела растерянной, такой шокированной, что он едва не плакал от злости. Естественно, она прекрасно понимала, как это смотрится со стороны: пришла кошелка к мужу на работу требовать денег! Она очернила его в глазах других, она умышленно выставила его в неприглядном свете, пытаясь, по сути дела, его шантажировать.

На улицу вышла Розель и сказала, что в зале требуется его помощь – возникли проблемы с одним из посетителей. Он пошел назад в клуб, пропуская Розель вперед. Потом повернулся к Сьюзен и заорал на нее:

– Иди домой, дура! Утром поговорим.

Она продолжала стоять у клуба. Пошел дождь, резко похолодало. Она затолкала десять фунтов в карман и отвернулась. На улице было полно народу. Люди спешили мимо, не замечая ее. Обернувшись, она посмотрела через двойные стеклянные двери и увидела, что Барри разговаривает с Розель. Он выглядел отменно. На нем отлично сидел новый костюм, волосы аккуратно пострижены, даже сделан маникюр. Его руки были гораздо мягче, чем руки Сьюзен, загрубевшие от домашней работы.

Глядя на него, на его голову, склоненную к маленькой женщине в красном открытом платье, на то, как он разговаривает с ней, на его серьезное лицо, Сьюзен поняла, почему он был так раздражен и на кого уходили все деньги. Это была не просто очередная девочка на ночь.

Барри влюбился.

Пока она, Сьюзен, сидела дома и сходила с ума от волнения и безденежья, он тратил все деньги на эту маленькую женщину в красивой одежде. Открыв дверь клуба, Сьюзен снова шагнула внутрь. В лицо ей повеяло теплом, обветренные щеки горели. Барри и Розель обернулись, чтобы посмотреть, откуда повеяло холодом, и увидели ее.

Барри посмотрел на жену словно на пустое место. Подойдя к ней, он грубо схватил ее за руку и вытолкал на улицу, протащив по тротуару. Люди с изумлением наблюдали за неприятной сценой.

Сьюзен попыталась освободиться.

– Ах ты, ублюдок! Неудивительно, что тебя не бывает дома. Мы, значит, думаем, что он просто опять шляется с какой-нибудь очередной юбкой, а у него, оказывается, дела посерьезнее!

Барри мрачно уставился на нее, и она поняла, что зацепила его. Барри и в лучшие времена не отличался спокойствием, теперь же он еле сдерживался. Он сильно толкнул ее в грудь своими железными кулаками.

– Вали отсюда, Сью. Я предупреждаю тебя, не доводи меня.

Он снова толкнул ее. На этот раз она не удержалась и упала на дорогу. Машина резко затормозила, какой-то прохожий помог Сьюзен подняться. Она плакала. Водитель машины, прежде чем уехать, окутав ее облаком выхлопных газов, высунулся в окно и закричал:

– Протрезвей, пьянчуга!

Несчастная и одинокая, Сьюзен стояла посреди заполненной людьми улицы. Ее попытка выжать из Барри немного денег обернулась полным провалом. Чтобы уйти и успокоиться, ей требовалось всего несколько банкнот. Вместо этого ее унизили и оскорбили, хотя она просила лишь то, на что имела полное право. Конечно, она разозлила Барри, но думал ли он когда-нибудь о ней? Стояла ли семья хотя бы на последнем месте в его списке предпочтений?

Сьюзен видела, как Барри пожал плечами, и в какой-то момент ее захлестнула жгучая ненависть. Она распирала Сьюзен, как огромное черное облако, просачиваясь сквозь поры и пропитывая все вокруг.

– Все, что мне нужно, – это деньги на поездку детей, Барри, а не завалявшиеся гроши из твоего кармана. Я приехала сюда на метро на деньги, которые одолжила у бедной Венди. Если бы я не нашла тебя на работе, я бы пошла домой пешком, ведь мне пришлось экономить деньги, чтобы купить еды. А ты обращаешься со мной как с прокаженной, как будто я сделала что-то дурное.

– Иди домой, Сьюзен, пока тебе не попало как следует. Я сегодня не в настроении выслушивать всю эту белиберду.

Он снова больно толкнул ее в грудь, и она едва не упала. Краем глаза она видела, что из соседних зданий за ними наблюдают. Симпатичная девушка в черном парике, улыбаясь, смотрела на них из дверей пип-шоу. Она, по всей видимости, думала, что Сьюзен пытается прорваться в «Хилтон», а вышибала ее не пускает. Будет о чем рассказать подругам, чтобы жизнь не была такой скучной и однообразной.

– Ты скотина, Барри. Я не уйду, пока ты не дашь мне денег.

Следующий удар пришелся ей по подбородку, и Сьюзен почувствовала, что ноги ее не слушаются. Она отшатнулась, пытаясь удержать равновесие. Голова раскалывалась от нестерпимой боли.

Держась за лицо, она закричала:

– Это твой ответ на мои вопросы, Барри? Только побои? Ну что ж, давай, мне теперь наплевать.

Она ревела, слезы текли по ее лицу.

– Мне просто наплевать. Моим детям нужны деньги, и я пойду туда и займусь тем же, что делают эти проститутки, чтобы заработать деньги. Ты не единственный, кто может работать в Сохо, дружок.

Розель слушала плачущую женщину через стеклянные двери. Она увидела новую сторону Барри Далстона, и эта сторона ей не понравилась. Открыв дверь, Розель подошла к Сьюзен. Взяв ее за руку, она провела ее в клуб и пошла с ней в свой кабинет на втором этаже.

Проститутки покинули столики и бар, чтобы понаблюдать за семейной разборкой на улице. Одна из них, крупная блондинка в черном обтягивающем платье с блестками, подала Сьюзен рулон туалетной бумаги, чтобы та смогла вытереть лицо.

– Все в порядке, милая?

Сьюзен кивнула. В окруживших ее сейчас проститутках говорила женщина. Они чувствовали, что она попала в тяжелое положение.

– Давайте пройдем в кабинет наверху, я вызову вам такси. Розель смотрела на Барри как на грязь, неожиданно обнаруженную на красивой обуви.

– Иван шкуру с тебя сдерет за это, мой мальчик.

Она нежно взяла Сьюзен за руку и помогла ей подняться по крутым ступенькам. Казалось, тело Сьюзен было слишком большим для узкого пространства лестницы, кроме того, она по-прежнему нетвердо держалась на ногах. Она чувствовала себя побежденной, униженной и замерзшей.

В кабинете Розель сделала ей чашечку кофе и добавила в нее щедрую порцию бренди.

– Я вам буду каждую неделю присылать часть зарплаты Барри, хорошо? Обязательно поговорю об этом с Иваном, он будет как шелковый, когда я ему все расскажу. Мы со многими нашими парнями так поступаем, дорогая.

Она лгала, и Сьюзен знала это, но все равно была благодарна за обещание помощи.

– Он убьет меня за это. Я не хотела приходить сюда.

Розель предложила сигарету, и Сьюзен с благодарностью взяла ее. Собеседница ей определенно нравилась. Но она не могла понять, что эта умная, красивая женщина нашла в таком куске дерьма, как ее муж.

Розель открыла ящик стола и достала из него сто фунтов. Сьюзен с завистью смотрела, как она их пересчитывает.

– Возьмите сотню как часть его зарплаты. Я скажу ему об этом, не волнуйтесь.

Сьюзен взяла деньги и затолкала их в тот же карман, где уже лежали десять фунтов.

– Он голову мне оторвет за то, что я сюда пришла, но я была вынуждена. У нас в доме ни гроша.

Она погладила рукой живот:

– Этому бедному малышу тоже сегодня досталось.

Неожиданно Розель почувствовала, что ее душат слезы. Она увидела в Сьюзен Далстон свою мать: лицо в постоянных синяках, вечная борьба за то, чтобы дети были накормлены и одеты. Мать отказывала себе во всем. Никогда и ничего для себя лично. Она умерла, когда ей было всего пятьдесят лет. Мать приняла смерть с распростертыми объятиями и ушла с радостью, устав бороться каждый день за существование.

Барри так обращался со своей женой, потому что она ему позволяла. Ей не хватало решимости взять жизнь под свой контроль. Розель знала все о таких Барри, знала, на что они способны, и вдруг подумала, что в лице Барри она фактически спала со своим отцом, который был таким же чудовищем, использовавшим слабых людей как разменную монету, даже тогда, когда речь шла о его жене и детях.

– Вы сможете доехать домой? – спросила она мягко. Лицо Сьюзен побелело от боли. Достав шубку из шкафа, Розель улыбнулась ей.

– Пойдемте, я вас подвезу. Только так я могу быть уверена, что вы в целости и сохранности. Иначе я всю ночь буду беспокоиться о вас.

Сьюзен неистово замотала головой:

– О нет, Барри сойдет с ума от злости.

Розель перебила ее:

– Да ну его к черту, милая. Он работает на меня и Ивана и будет делать то, что ему скажут. Здесь есть туалет. Идите умойтесь и приведите себя в порядок. Мне нужно сделать один звонок, а затем я отвезу вас домой. И я не принимаю никаких возражений, о'кей?

Сьюзен сделала так, как ей было сказано. Она всегда делала так, как ей велели, если чувствовала силу и власть говорящего. Тянущая боль в низу живота усилилась, казалось, все внутренности разом пытаются вывалиться наружу. Боль становилась похожей на родовые схватки, и Сьюзен молила Бога только о том, чтобы он не дал ей в очередной раз потерять ребенка.

На несколько секунд она расслабилась на холодном сиденье унитаза, на лбу ее выступил холодный пот. Боль сконцентрировалась в самой нижней точке живота и постепенно скручивала все тело. Ее обуял страх. Барри будет в ярости. Лучше бы она осталась дома, и все уладилось бы как-нибудь само собой.

Сьюзен помыла руки, плеснула себе в лицо холодной водой и увидела свое отражение в маленьком зеркальце над раковиной. Под глазами темнели круги, а на подбородке проявлялся синяк. Она принюхалась. Ее промокшее под дождем пальто воняло сыростью и старым тряпьем. Ее обкусанные ногти и толстые пальцы казались ей самой грубыми до неприличия, когда она вытирала руки о розовое полотенце, висевшее на гвоздике возле раковины.

Неудивительно, что Барри больше не хотел идти домой, – он предпочитал вместо нее иметь дело с женщинами на работе. Сьюзен хотелось, чтобы Барри остался с той женщиной, которая ждала ее в кабинете, хотя, как она догадывалась, Розель была слишком умна для того, чтобы пустить его в свою жизнь навсегда.

Но Сьюзен требовались его деньги, ей предстояло растить детей. Вернувшись назад в кабинет, она робко улыбнулась. В своей шубке, с профессионально наложенным макияжем, с безупречно уложенной прической Розель выглядела сногсшибательно. Сьюзен завидовала ее самоуверенности и достоинству.

– Ну что ж, пойдемте.

Внизу Барри не находил себе места от ярости. Его взгляд, которым он одарил Сьюзен, выражал только ненависть.

– Куда ты идешь?

– Я отвезу твою беременную жену домой.

Барри покачал головой:

– О нет, ты этого не сделаешь.

Слова были сказаны не допускающим возражений тоном, так хорошо знакомым Сьюзен.

– Я сам отвезу тебя домой, Сьюзен. – В руке Барри уже позвякивали ключи от машины.

Розель с сомнением покачала головой:

– Я уже договорилась с Иваном.

Барри холодно посмотрел на нее:

– Как договорилась, так и передоговоришься.

Он схватил Сьюзен за руку и потащил из клуба, Розель пошла за ними. Не обращая на нее внимания, Барри повел Сьюзен к машине – красивому черному «мерседесу», которого она раньше никогда не видела. Бесцеремонно втолкнув ее в машину, он уехал, не сказав ни слова Розель, которая осталась стоять на дороге и следила за машиной, пока та не скрылась за углом.

Барри и Сьюзен ехали молча до самого Ист-Сайда. Затем Барри остановил машину на автостоянке рядом с кварталом многоэтажных домов. Он повернулся к ней и посмотрел в глаза.

– Ты стерва, Сьюзен, ты это знаешь? Сегодня вечером ты подписала себе смертный приговор. Так опозорить меня! Я не могу поверить, что ты сделала это. Не могу поверить, что ты такая дура, что могла подумать, будто тебе это сойдет с рук.

Она слышала в его голосе ту холодную отстраненность, которая неизменно означала одно: быть беде.

– Я не хотела идти туда, Барри. Мне пришлось, у меня не было выбора.

Она слышала в своем тоне умоляющие нотки, страх, и ненавидела себя за это. Но ей нужно было защищать неродившегося ребенка.

– Мне нужно заботиться о детях, Барри. В отличие от тебя я не могу выбирать, что мне делать, а что нет. Я не могу уходить, когда захочется, не могу забывать о них, ведь мне приходится для них готовить, стирать, водить их каждый день в школу.

Она хотела замолчать, чтобы не настраивать его еще больше против себя, но слова безудержным потоком уже лились из нее.

– Я должна выслушивать все их рассказы, все их горести и печали, должна знать, что они нормально выглядят, что у них есть чистая одежда, что есть кто-то, кто заботится о них. Я должна разговаривать с ними, успокаивать их, вселять в них надежду, когда у них выдается дрянной день. У нас дома маленький Барри, у него режутся зубки и болит ушко, а я не могу даже купить ему лекарство, потому что тебе не приходит в голову заехать домой и оставить денег. Я назанимала у всех, включая твою мать, пока ждала, что ты соблаговолишь принести деньги на содержание семьи. Поэтому не говори мне о том, что я тебя опозорила. Я покупала в долг в двух магазинах, и теперь они не хотят мне дать даже совсем чуть-чуть, пока я не верну им. Твое имя больше ничего не значит. Тебя выбросили на свалку – тебя и моего отца. Баннерман постарался. Ну и что мне остается делать, как не идти на панель? Ждать Санта-Клауса? Ладно, делай то, что собирался, бей меня руками, ногами, как хочешь. Мне все равно.

Она посмотрела в красивое лицо своего мужа и снова почувствовала силу его притяжения. Она поняла, что в нем привлекает Розель. Он красив и опасен. Почему она никогда не замечала этого раньше?

Барри смотрел на жену в течение долгих пятнадцати минут, впитывая в себя ее нервозность. Он ощущал, как страх волнами исходит из нее. Но он не видел Сьюзен – мать его детей, порядочную, искреннюю и достойную уважения женщину. Он смотрел на нее глазами Розель. Перед ним было убогое ничтожество, источавшее одно лишь зловоние. Никогда в своей жизни его не унижали так, как сегодня вечером.

И во всем была виновата она.

Она представила его всем в истинном свете, и он никогда не простит ей этого. Он наотмашь ударил ее по лицу. В уютном салоне его новенькой машины удар прозвучал отчетливо и звучно. Он купил эту машину, чтобы произвести впечатление на Розель и других девочек. Он купил ее, ни секунды не задумываясь о своей собственной семье.

– Ты думаешь, ты круто обломала меня сегодня?

Он снова ударил ее, на этот раз сильнее, затем еще раз. Ему нравилось наблюдать за тем, как она пытается спрятать лицо и голову, прикрывая их руками. Он осыпал ее градом ударов, не прекращая говорить с ней тихим протяжным голосом. Наконец он открыл дверь и вытолкнул ее наружу на мокрый тротуар. Неуклюжее тело плюхнулось на землю, словно мешок с картошкой.

Он тоже вышел, обошел машину и начал бить Сьюзен ногами. Сначала несильно, затем все сильнее и сильнее, пока тело не стало отлетать от ударов на полметра. Освещаемые фарами, они были словно на сцене. Двое полицейских выскочили из остановившейся машины и побежали по направлению к ним.

– Вот, пожалуйста, констебль, заберите ее. Заберите эту уродливую стерву, она мне больше не нужна.

Барри оставил их стоять над лежащей без сознания женщиной, уверенный в том, что они, как обычно, не станут ввязываться в семейные разборки. Сьюзен скажет им все, что они захотят услышать, и он, как всегда, будет в полной безопасности.

Вскочив в машину, он сдал назад и, выехав с автостоянки, как ненормальный понесся назад в Вест-Энд к Розель. К женщине, которую он должен был ублажить, если хотел остаться с ней в прежних отношениях.

Полицейские посмотрели на лежавшее на тротуаре тело и вздохнули:

– А это был не Барри Далстон?

Старший кивнул:

– Именно. Давай отвезем ее в больницу, пусть там с ней разбираются. У меня сегодня нет никакого настроя на домашние разборки.

Сьюзен потеряла ребенка на заднем сиденье полицейской машины, что сильно огорчило констебля Хатчинсона.

– Вся эта кровь и все такое… Неужели эти женщины никогда не научатся стоять за себя? Сколько раз нас вызывали к ним домой – не сосчитаешь. И самое главное, она ведь примет своего урода назад. Как всегда…

Им не приходило в голову, что, по существу, иного выхода у Сьюзен и не было.

Глава 16

Сьюзен смеялась, что-то пьяно выкрикивая. В помещении можно было хоть топор вешать от табачного дыма, а музыка играла так громко – люди друг друга не слышали. Тем не менее пьяные разговоры в кабаке не прекращались ни на минуту. На маленькую импровизированную сцену вышел стриптизер, и Джун завизжала. Блондин с коротко стриженными волосами и рельефными мускулами был великолепен.

– Ну-ка, покажи себя, сынок!

Как всегда, голос Джун звучал громче других.

– Я видела штучки и побольше, – заметила Айви. Айви чувствовала себя в своей стихии. В последнее время ей очень нравилось проводить здесь вечера. Долгие годы она избегала злачных мест, заявляя, что они для нее слишком вульгарны. Но теперь она стала самой собой и с жаром окунулась в буйное ночное веселье. Перемены в ней шокировали всех, включая ее сына Джоуи. Сьюзен отныне была ее любимицей. Айви узнавала в ней себя в молодости, когда она, как и Сьюзен, пыталась выжить и при этом не сойти с ума. Иногда даже Джоуи жалел свою дочь. После одной из стычек с Барри Сьюзен потеряла ребенка и стала прихрамывать – он раздробил ей кость лодыжки. Это ужаснуло даже Джоуи, и, подстрекаемый Джун и своей матерью, он хорошенько отлупил Барри. Барри даже не пытался сопротивляться, когда его били, все принял как должное. Он понял, что на сей раз зашел слишком далеко.

Но глубоко в душе Джоуи знал: он бьет Барри не столько за Сьюзен, сколько за себя. Джоуи постоянно просил зятя замолвить за него словечко перед Иваном, хотя знал, что Барри и не подумает этого сделать. Барри был на коне, он поднялся и стал выше своего подельника, и это сильно злило Джоуи. Обида буквально пожирала его изнутри.

Затаенная враждебность, которой не было раньше, жирной чертой пролегла между ними, и по этой причине Джоуи в последнее время больше интересовался жизнью дочери. В этом заключался единственный способ отомстить Барри, и Джоуи с радостью использовал такую возможность.

Плюс золотые дети. Как бы ни смотреть на Сьюзен, никто не мог отнять у нее умения быть хорошей матерью. Это отмечали все и хвалили ее за те усилия, которые она вкладывала, чтобы вырастить хороших детей в нечеловеческих условиях. Сегодня, однако, она наконец отдыхала душой – была пьяна и шумно радовалась всему происходящему. Джоуи засмеялся, видя, как она попыталась встать со стула и тут же плюхнулась обратно.

Стриптизер извивался перед зрителями. Он играл своим телом перед лицами женщин и позволил одной из самых смелых зубами снять с его бедер узкую полоску ткани.

– Подойди ко мне, сынок, я специально для тебя достану свою челюсть.

Реплика Айви заставила всех собравшихся грохнуть от хохота.

– Заткнись, мать, перестань пугать мальчика.

Музыка смолкла, на сцене выключили свет. Сьюзен наконец удалось подняться со своего места, и, качаясь, она направилась в дамскую комнату. Дорин пошла за ней.

– Этот маленький Барри такой прикольный… Знаешь, что он сегодня сказал, Сью? Он спросил меня, почему на небе бывают облака. Я ответила – для того, чтобы всегда было что-то красивое, на что люди могли бы смотреть. Тогда он спросил: «Почему Бог не сделает так, чтобы небо было всегда таким красивым, как моя мамочка?»

Сьюзен расхохоталась:

– Ему только три годика, он меня еще не видит, какая я на самом деле.

Дорин сидела на унитазе, распахнув дверь кабинки, и, если бы кто-нибудь вошел, она оказалась бы на виду у всего кабака. Но Дорин на это плевать хотела, им обеим было на это наплевать. Это только добавило бы возбуждения и смеха.

– Он чудесный малыш. А как поживает Его Величество?

Сьюзен вздохнула:

– Как всегда. Горбатого могила исправит.

Дорин пожала плечами. На самом деле ничего другого она и не ожидала. Нетвердой рукой Сьюзен накрасила губы розовой помадой, смеясь над своими попытками попасть именно в губы.

– Я так нажралась, Дор. Я уже сто лет так не напивалась.

Дорин с трудом натянула на себя трусики и колготки.

– Ничего страшного не случится, если время от времени ты будешь отпускать поводья.

Сьюзен зашла в кабинку после подруги и для опоры прислонилась к стене, снимая трусы. Она почувствовала первую волну тошноты и сделала глубокий вдох. Она была еще пьянее, чем ей казалось.

– Я пьяная в стельку.

Вымыв руки, она вместе с Дорин пошла назад к столику. Вдруг на их пути появился Барри, и сердце ее ушло в пятки. Она выдавила из себя улыбку:

– Привет, Барри, давненько тебя не было видно.

Он не заметил сарказма, но ей было приятно хоть так незаметно его уколоть. Он пил виски из большого бокала, и Сьюзен испугалась, как бы он не захотел остаться. Но вскоре страхи ее рассеялись.

– Где мой паспорт. Сью? Я не могу его найти.

Она улыбнулась:

– Значит, ты был дома?

Он кивнул:

– Я виделся с детьми, поиграл с ними, дал им всем понемножку денег.

Он явно оправдывался в том, что не провел с детьми весь вечер. Это было что-то новенькое.

– А зачем тебе твой паспорт?

– Я собираюсь в Испанию. Нужно вытрясти один долг для Ивана.

– Здорово, Барри. Пересаживаетесь в Бирмингеме или Ливерпуле? Классно! Розель тоже летит, я так понимаю?

Он кивнул. С того вечера, как Сьюзен появилась у Барри на работе, ее жизнь круто изменилась. Они с Розель стали подругами. Розель следила, чтобы отчисления от зарплаты Барри постоянно поступали в бюджет семьи, а Сьюзен, в свою очередь, позволяла расцветать их отношениям. В общем-то от нее мало что зависело. Если Барри решал завести роман – он заводил его, не спрашивая на то разрешения. Но, по крайней мере, она получала деньги и ее особо не трогали. И то и другое более чем устраивало Сьюзен.

Они встречались с Розель примерно раз в месяц и где-нибудь вместе обедали. После Розель всегда делала Сьюзен что-нибудь приятное – водила ее в парикмахерскую, дарила ей платье или сумку. Эти мелочи украшали жизнь Сьюзен и доставляли ей радость. Розель дарила Сьюзен хоть немного самоуважения.

Кроме того, женщины удивительно поладили, обнаружив друг в друге схожие черты. Например, обе любили кино и литературу. Теперь Сьюзен выглядела лучше, чем когда-либо, и это доставляло ей массу удовольствия. Принимая во внимание постепенное переселение Барри к Розель, жизнь в целом Сьюзен устраивала. Сейчас он приходил домой примерно раз в неделю, чтобы повидать детей и не вызывать вопросов у соседей.

– Твой паспорт на шкафу в коридоре, я на всякий случай спрятала его между письмами.

Он кивнул, расслабившись.

– Ты хорошо выглядишь. Я закажу тебе бокал виски, ладно?

Она кивнула, удивляясь, как мило они могли теперь общаться. Он относился к ней с уважением.

– Возьми себе, Барри. Я думаю, мне уже хватит.

Он усмехнулся и пошел к бару, выделяясь из толпы хорошей одеждой и ухоженной внешностью. Сьюзен изучала его: он действительно был красив. Она замечала, как на него смотрят женщины, видела, что он мысленно оценивает их по десятибалльной шкале.

Эта мысль заставила ее улыбнуться. Видела бы его сейчас Розель – как он подмигивает молоденьким, улыбается тем, кто постарше, вселяя в каждую надежду. Ей стало интересно, изменяет ли он Розель, но она быстро прогнала эту мысль. Если изменяет, то полный дурак. Такие женщины, как она, на деревьях не растут, и уж Барри ли не знать этого. Пока она наблюдала за ним, ее окликнул знакомый голос:

– Привет, Сьюзен, дорогуша, как поживаешь? Это был Питер Уайт, ее бывший одноклассник.

– Привет, Питер. А как твои дела? Выглядишь хорошо.

Он улыбнулся ей, показав ряд ровных белых зубов на загорелом лице. Он стал моряком торгового флота, покинув дом в пятнадцать лет, чтобы ходить на маленьких прибрежных суденышках. Сейчас он плавал на больших судах и в «Блю Стар лайнз». У Питера были живые голубые глаза и песочного цвета волосы. Он был крупным коренастым мужчиной, по-своему очень привлекательным, с намечающимся пивным животом.

– Только что вернулся из Южной Америки. Думаю, дайка пошляюсь здесь немного, посмотрю, у кого как идут дела. Твоя мать выглядит отлично! Я в школе всегда неровно к ней дышал. Тогда она мне очень нравилась.

Сьюзен громко засмеялась:

– У тебя всегда был плохой вкус. Не женился еще?

Он покачал головой.

– Я так понимаю, в каждом порту по девочке?

– Если только можно назвать их девочками. Трахаешь повсюду местных проституток, верно? – Голос Барри прозвучал так громко, что люди в баре замолчали и прислушались к их разговору.

Питер глубоко вздохнул и мягко сказал:

– Ну, до встречи, Сью, береги себя.

Она кивнула, огорченная тем, что встрял Барри.

– Он подошел только из вежливости, Барри. Господи Всемогущий, да я его знаю дольше, чем тебя.

Барри презрительно скривил губу:

– Он придурок, и я не хочу, чтобы тебя когда-либо с ним видели, понятно?

Из него снова полезло старое, он опять стал тем Барри, который думал, что ему принадлежит все на свете, и она в том числе, что он вправе распоряжаться ее жизнью и диктовать ей, с кем она может общаться, а с кем нет. Сьюзен почувствовала, как тоска тяжелым грузом придавила ее к полу.

– Он сосед, Барри, вот и все. Пожалуйста, хоть один раз не порти всем настроение. Да в любом случае у тебя нет повода для ревности. Он на меня второй раз и не взглянет.

Она попыталась шуткой разрядить ситуацию, но выражение лица Барри нисколько не изменилось. Оно оставалось угрюмым.

– Тебе, наверное, лучше уйти. Розель, должно быть, ждет тебя.

Он гадко усмехнулся:

– Пытаешься отделаться от меня, чтобы продолжить разговор с этим гребаным идиотом?

Сьюзен зажгла сигарету и глубоко затянулась. На сцену вышла стриптизерша – крупная девица с необъятными бедрами и трясущимся жирком на животе. Мужчины свистели, кричали и оскорбляли ее, норовя потрогать или ущипнуть. Барри нашел зрелище отвратительным. Он стоял намного выше собравшихся здесь людей. Когда он заметил, что Питер Уайт разговаривает с другой женщиной, то решил наконец уйти.

– Ты надолго едешь?

Он уставился на Сьюзен. В последнее время она выглядела более или менее сносно. Ничего особенного, но, по крайней мере, больше никого не пугала.

– Как твоя лодыжка?

Вопрос застал ее врасплох. Он никогда не вспоминал о ее хромоте.

– Нормально. Только реагирует на сырую погоду. Врачи считают, что у меня артрит, поскольку перелом был очень серьезный. А если бы не это, то вообще все было бы нормально. А что?

Он многозначительно посмотрел на Питера Уайта.

– Не надо мне угрожать, Барри. Мне не нужны мужики, большое спасибо. Видит бог, у меня не слишком получается и с тем, кто у меня уже есть, разве не так?

Его рука сделала быстрое движение, и она инстинктивно отпрянула, но вместо того, чтобы ударить ее, он погладил ее по подбородку.

– Никогда не спрашивай меня, когда я вернусь, понятно? Все, что тебе нужно знать, я скажу сам, и этого будет с тебя довольно.

Больше не сказав ни слова, он ушел из кабака. Никто не попрощался с ним, даже Джоуи. Дорин подошла и села рядом.

– Ну и нахал, Сью.

Сьюзен усмехнулась:

– Да уж. Он как та собака на сене – меня не хочет, но не дай бог захочет кто-нибудь другой. Да только волноваться ему не о чем, мне больше ни один мужик не нужен. Спасибо, хватило.

Но она вдруг ощутила, что довольна реакцией Барри, и это разозлило ее. Она не хотела его больше, ведь не хотела же? Она не стала отвечать себе на свой вопрос, это было слишком страшно. Зато протрезвела мгновенно.

Все вернулись в квартиру Джун и Джоуи, и веселье продолжилось. Гремела музыка, вино лилось рекой. Был обычный субботний вечер. Присутствовала Дэбби с мужем, Джеймси Филипсом – пронырой из Каннингтауна, представлявшим собой улучшенный вариант Барри.

Дэбби была беременна, и недавно ее приняли назад в семью. Она отдалилась от родни, когда переехала в новый дом в графстве Эссекс. Какое-то время она, похоже, думала, как выражалась ее мать, «что ее дерьмо воняет меньше других». Но вскоре ей стало грустно и одиноко, поскольку все дни Джеймс проводил на работе, а ночи в кабаках. Он поколачивал ее, что не удивляло никого, кроме самой Дэбби. Она уже потеряла двоих детей – не смогла их выносить.

Сьюзен подозревала, что это результат множества абортов, которые ее сестра сделала раньше. Было ее жаль, потому что Сьюзен знала, сколько радости приносят дети. Радость многократно превосходила те трудности, которые возникали с появлением детей. Сьюзен просто умерла бы без своей маленькой команды. Она знала это так же точно, как то, что ее зовут Сьюзен.

Может быть, окружающим ее жизнь и казалась сумасшествием, но для нее она была просто подарком, если имелось необходимое: немного денег, детишки, которых она любила всем сердцем, и отсутствие Барри. Она вспомнила малышей, которых потеряла. Джейсон, хорошенький маленький Люк и ребенок, которого она родила в полицейской машине. Барри Далстон был дьяволом, жестоким дьяволом. Он забрал у нее этих детей так же бездумно, как и дал их. Без раздумий. Она налила себе еще. На сей раз она выпила стакан залпом, и ее передернуло.

Чья-то рука обняла ее за плечи, и она быстро обернулась. Это был ее отец.

– Что случилось, девочка? Почему ты сидишь одна?

Он увидел ее слезы.

– Эта скотина снова тебя огорчила? – Голос Джоуи звучал хрипло. – Я слышал сегодня его словесный понос, когда он приставал к тебе.

Она пожала плечами:

– Я просто напилась, пап. Подумала о детях. О том времени, когда они были совсем маленькими. Это просто грусть, вот и все.

Она засмеялась, но смех не мог скрыть печаль в ее голосе.

– Иди сюда, дай твоему отцу обнять и успокоить тебя. Впоследствии Сьюзен во всем винила спиртное. Если бы не оно, она не утратила бы осторожности, заметила бы особые нотки в его тоне. Но она была молода, одинока и печальна. Когда он обнял ее, она испытала то чувство, которое, как она знала, испытывают дети при ее прикосновении. Она хотела, чтобы хоть раз в жизни кто-то позаботился о ней.

Когда рука Джоуи скользнула на ее грудь, она сначала не поняла, что он собирается сделать, и подумала, будто он хочет просто погладить ее по щеке. Едва он дотронулся до нее, она подняла колено и изо всех сил ударила его в пах. Джоуи согнулся пополам, схватился за промежность и громко застонал. В это время в комнату вошла Джун. Увидев происходящее, она закричала на Сьюзен и Джоуи одновременно:

– Что ты позволяешь ему делать, грязная потаскуха? Не можешь своего мужика удержать дома, так накидываешься на родного отца, да?

В гостиной стало тихо, все замерли в ожидании. Как только Джоуи смог разогнуться, он кое-как дотащился до раковины и накинулся на жену:

– Что ты, старая дура, мелешь? Она же мне дочь.

Но Джун уже разогналась, и остановить ее было невозможно. Она развлекалась на всю катушку, наслаждаясь ею же создаваемой драмой.

– Я знаю, что тут было, дружок, и ты мне рот не заткнешь! Это, похоже, уже не в первый раз, не так ли?

Джоуи бросился на нее, в воздухе замелькали кулаки и ноги. Он за волосы вытащил свою визжащую жену на балкон и начал бить ее изо всех сил. Каждый раз происходило одно и то же. Что бы они ни делали, как бы хорошо ни складывался день, они все равно все портили.

Глава 17

Розель окинула взглядом клуб. Убедившись, что все идет своим чередом, она решила подняться наверх к Ивану и поговорить с ним, тем более что разговор назрел давным-давно. Выйдя в фойе, она увидела, что Барри весело болтает с одной из новеньких проституток, тощей девицей с миндалевидными глазами и желтоватого цвета кожей. Видать, не обошлось без греха с китаезами в их семье. Розель стояла и наблюдала за парочкой. Она видела, как Барри положил руку на плечо девушки и притянул ее к себе.

Это был жест любовника. Розель почувствовала гнев, какой могут испытывать только преданные женщины. Новенькая только что переболела гриппом и неделю не работала – отлеживалась дома. Розель стало интересно, какую форму имело это «отлеживание». Девчонка и Барри, судя по всему, знали друг друга очень близко.

Девушку звали Марианна. Проститутки очень редко использовали на работе свои настоящие имена, обычно они их придумывали. Одна девушка называла себя Звездный Свет, имя другой было Мисс Большое Сердце, что говорило само за себя. Но Марианна привлекала к себе внимание всех мужчин без исключения, и Розель хотела знать почему. Да, она была хорошенькой, со спортивной фигуркой девушки-подростка, но в общем ничего особенного. Розель догадывалась, что девушка предлагает полное подчинение, а это вполне могло стать причиной, чтобы видеться с ней на стороне.

Как можно позволять кому-то бить и унижать себя за деньги, Розель не понимала. И ей пришлось много чего повидать в жизни, но добровольно становиться объектом чьей-то ненависти казалось ей совершенно нелепым. Проститутка должна эксплуатировать, а не наоборот. Конечно, если она достаточно умна. Барри заметил взгляд Розель и отодвинулся от Марианны. Девушка прошла мимо Розель и самодовольно улыбнулась.

Розель хорошо знала этот тип. Она столько их перевидала на своем веку. Ну что ж, долго эта девка здесь не задержится, потому что вскоре Розель ее огорчит. Она скажет, что Марианна не подходит их заведению, и выбьет почву из-под ног зазнавшейся глупой сучки.

Каролина, ширококостная африканка, сидела за столом в приемной. Она понимающе улыбнулась и кивнула на дверь. Иван собирался уходить, и Розель была раздосадована – она не успела с ним поговорить. Пока он надевал пальто, из заведения донеслись шум, крик и тупой звук удара. Розель быстро направилась в зал, за ней по пятам следовал Барри. Стоя на коленях, Марианна пыталась освободить свои волосы от длинных цепких пальцев темнокожей девушки по имени Люсиль, которая имела репутацию стервы, крепкого орешка, и славилась тем, что с одного удара вырубила вышибалу на Дин-стрит. Ее симпатичное лицо было все в ссадинах. Лиззи, подружка Люсиль, всегда выполнявшая все ее приказания, дававшая ей деньги и скручивавшая для нее сигареты, теперь наблюдала за происходящим с горящими глазами. Остальные проститутки следили за сценой без особого интереса.

Розель видела, как Барри встрял между дерущимися. Подняв Люсиль за волосы, он скорее оторвал, чем оттащил ее от визжащей Марианны. Однако последняя потеряла в драке часть своей шевелюры.

– Все в порядке, все в порядке, дамы, успокойтесь.

Голос Барри звучал нарочито весело, хотя удерживать негритянку ему было очень непросто.

– Ты, грязная потаскуха, твою мать, только выйдем отсюда, прибью тебя, поняла? Слышала, что говорю?

Выкрикивая эти слова, Люсиль не забывала бить ногами лежащую на полу противницу. Ее высокие каблуки всякий раз попадали в цель, и Марианна, вся в крови и синяках, лишь закрывала руками голову от ударов.

– Что здесь, черт побери, происходит?

Розель посмотрела на девиц, столпившихся у бара.

– Что она натворила?

Спрашивая, она боковым зрением успела заметить, что двое клиентов попросили принести им счет. Она вздохнула.

– Тем, кто сидел с этими двумя идиотами, вернуться на место, или уже сегодня вечером вам придется искать другой клуб. Все остальные быстро разошлись, привели себя в порядок и заняли свои места на случай, если появятся другие клиенты.

Голос ее не допускал возражений. Даже Люсиль поняла, что зашла слишком далеко. Ей нравилась Розель, которая относилась ко всем одинаково, давая возможность заработать. Девочки потянулись назад к своим местам, пытаясь успокоить разгневанных клиентов. В это время Люсиль вырвалась из рук Барри.

– Она здесь торговала дерьмом, то есть героином. Это он разрешает ей продавать. Не отпирайся, Барри, мальчик, эта маленькая шлюшка сама мне рассказала. Это моя территория торговли. И торгую я только стимуляторами. Ну иногда марихуаной, чтобы немножко расслабить клиентов. – Люсиль посмотрела на Розель, глаза ее пылали гневом. – А она что делает? У нее героин и еще какая-то убийственная дрянь. Это опасная штука. Ты скажи мне, Розель, тебе здесь такое нужно?

Барри молчал, и этого было достаточно, чтобы все стало ясно. Розель пнула Марианну ногой.

– Собирай свои шмотки и проваливай. Ты тоже, Барри. Вы оба уволены.

Ему показалось, что он ослышался. Розель знала, что он приторговывал марихуаной. Но героином… Клубу не нужны были лишние проблемы. Заметив выражение лица Барри, Люсиль засмеялась грубым смехом. Марианна поднялась с пола. Вся в кровоподтеках, она выглядела беззащитной и несчастной.

– Если я услышу о тебе в одном из клубов Сохо, то буду вынуждена рассказать, почему тебя уволила, – сказала ей Розель почти дружелюбно. – Поэтому будь я на твоем месте, то уехала бы в другой город и сменила имя.

В голосе Розель слышалось превосходство. Она знала: в ее власти сделать так, чтобы девушка попала в черные списки всего города. Ни один клуб ни за какие деньги не допустит торговли героином на своей территории. Героин существует для тех, кто работает на улице, а девочки из клубов должны быть выше уличных на голову. Хотя те из них, кто однажды попробовал героин, обычно на улицах и заканчивали. Это был яд, забиравший жизни и приводивший к краху сами клубы. Люди, употреблявшие героин, воровали, обманывали, легко шли на преступление. С такими девушками не стоило связываться, с ними нельзя было работать. Зависимость от наркотика становилась все сильнее, и за десять фунтов они могли пойти на что угодно. Их жизнь превращалась в бесконечную цепочку секса и подсчета денег. Розель приходилось видеть таких не раз.

Поэтому она имела полное право отказать Марианне в работе, – впрочем, как и доставить себе маленькое удовольствие, наказав двух людей, вообразивших, будто могут пренебрегать ею, Розель Дигби. Не родились еще ни мужчина, ни женщина, которым такое пренебрежение могло бы сойти с рук.

Она пошла наверх в свой офис и едва успела налить себе большой бокал бренди, как в комнату ворвался Барри. Она ждала его. Она позволила себе слегка улыбнуться, прежде чем повернулась к нему.

– Чем я могу вам помочь?

Это было выражение, которым проститутки пользовались, когда предлагали клиенту свои услуги. В разговорах между собой эта фраза вызывала обычно дикий хохот. Но сейчас Барри было явно не до смеха. Розель видела, что он пытается собраться с мыслями и объяснить ей случившееся. Пытается найти оправдание себе, своим действиям.

Ей стало его жаль. Он так торопился к ней, что даже не успел придумать достойного извинения. Розель прекрасно знала, что очень много для него значит. Но «значить» для таких людей, как Барри, равносильно «принадлежать». Он уже смотрел на нее как на свою собственность. Барри необходимо доказать свою власть над женщинами, право их всячески использовать.

Розель села за стол, потягивая бренди, и с равнодушием постороннего человека наблюдала за ним. Он терпеть этого не мог.

– Она ничего для меня не значит…

Розель перебила:

– Я тоже так думаю, Барри. Но ты не понял одной вещи: я не потерплю флирта на стороне. С кем угодно. Я не возражаю, чтобы время от времени ты спал со своей женой, но за исключением этого ты должен быть полностью моим. Я ведь больше не сплю с Иваном, хотя у меня от него ребенок.

Она видела, как кровь отлила от лица Барри.

– О чем ты говоришь?

Розель засмеялась, упиваясь властью, которую имела над этим глупым, жестоким, но очень красивым головорезом. Она провела по губам розовым язычком.

– Иван – отец моего сына. Мы с ним встречались долгое время. А ты думал – почему я занимаю такое положение в клубе? Я полагала, что ты достаточно сообразителен и поймешь это самостоятельно.

Он был поражен:

– Ты имеешь в виду, что ты и Иван…

Она кивнула, весело улыбаясь.

– Я была проституткой, вспомни, Барри. Это была моя работа. Иван предложил мне другую работу, и я уцепилась за нее обеими руками. И держалась очень крепко. – Розель издевательски рассмеялась. – Дай бог ему здоровья, сейчас он уже старый, но у нас есть общий ребенок и общий бизнес. Видишь ли, в отличие от Сьюзен, мне нравится контролировать свою жизнь и работу. Даже когда я была проституткой, я всегда старалась держать ситуацию в своих руках. Я не говорила всего, что знала и чувствовала, и это помогало мне по жизни. На этом я и держалась. И в то время перспектива спать с Иваном, который был не только хорошим, но и состоятельным человеком, для меня выглядела гораздо предпочтительнее, чем ложиться под кого попало с утра до вечера изо дня в день. Согласись, в этом есть своя логика?

Барри смотрел на нее со смесью презрения и невольного уважения. Он понимал, о чем она говорит, но это не значило, что ему это нравилось.

– Я была верна тебе, Барри, и ждала, что ты будешь верен мне.

Движением, означавшим, что разговор окончен, она взяла со стола несколько газет и стала просматривать их с таким видом, словно ничего интереснее не было на свете. Барри стоял перед ней с виноватым выражением и не имел ни малейшего представления, как вернуть ее расположение.

Розель окинула его взглядом, полным удивления:

– Ты все еще здесь?

Он посмотрел на ее улыбающееся лицо и почувствовал приступ гнева. Повернувшись, он широкими шагами вышел из комнаты. Она мягко произнесла ему вслед:

– Ты можешь остаться и доработать до конца недели. Мне нужно подыскать тебе замену и обсудить ее с Иваном.

Барри-мачо хотел крикнуть, чтобы она заткнулась. Но та сторона его души, где гнездилась любовь к Розель, надеялась, что отсрочка приговора поможет наладить отношения. Еще несколько дней, чтобы загладить свою вину. Он не может идти домой к Сьюзен, просто не может. Она сразу догадается о случившемся, едва Барри переступит через порог.

Когда он закрыл за собой дверь, Розель позволила себе тихонько засмеяться. Она заставит этого мужлана-ловеласа ходить на задних лапках и насладится этим. То, что он делал за пределами клуба, оставалось его личным делом, но заводить интрижку у нее на глазах было беспардонной наглостью. Она не могла этого позволить. Стоило только один раз не обратить внимания, и он стал бы делать то же самое снова и снова, решив, что ему все дозволено.

И она действительно была не похожа на Сьюзен.

Этой ночью притихший Барри вернулся домой к жене. Лишь услышав лязг ключа, поворачивающегося в замочной скважине, Сьюзен поняла, кто пришел. Через две минуты Барри уже стоял в дверях спальни и смотрел на нее и троих детей, лежавших вместе с ней в кровати.

Вот-вот на свет предстояло появиться еще одному малышу, и Сьюзен было тяжело. Ее тело раздулось больше обычного, руки и лицо опухли.

– Все в порядке, Барри?

Жалея сам себя, он покачал головой. Маленький Барри открыл один глаз, увидел отца и крепче прижался к матери, нисколько не заинтересовавшись посетителем.

– Он к нам не ляжет?

Сьюзен засмеялась:

– Он не поместится здесь, сынок. Я удивляюсь, как мы все здесь помещаемся.

Даже Барри рассмеялся.

– Поставь чайник, Барри. Я сейчас приду.

Он спустился вниз, а Сьюзен осторожно подвинула детей и выскользнула из постели. Сунув опухшие ноги в стоптанные домашние тапочки и натянув на себя старенький халат, она на цыпочках вышла из спальни. У двери она еще раз оглянулась, чтобы убедиться, что дети хорошо укрыты, и пошла вниз.

Зевая, она вошла в кухню, на голове у нее высилось нечто вроде гнезда из спутанных волос, а ее живот едва не доставал до колен.

– Твою мать, девочка, ну у тебя и вид, – мягко сказал Барри.

Она с удовлетворением похлопала себя по животу:

– Как только он появится, я буду в порядке. Но этот ребенок убивает меня, Барри. Он забирает все силы. Я постоянно чувствую себя уставшей.

Он сочувственно кивнул. Пока он наливал чай, Сьюзен прикурила сигарету и глубоко затянулась. Присутствие Барри всегда действовало на нее таким странным образом: ей требовалась порция никотина.

– Ну так что привело тебя домой в такое время? Я не ждала тебя.

Она взяла расческу и стала расчесывать, точнее – продирать зубьями волосы, предусмотрительно передвинув сигарету в уголок рта и щурясь от лезшего в глаза табачного дыма. Щеки ее были красными и обветренными от холода последнего зимнего месяца.

Барри представил Розель, одетую в шелковый халат с вышивкой, который он привез ей из Португалии. Ее изящные, женственные манеры. Совсем не то, что Сьюзен, которая тем временем шумно и с удовольствием прихлебывала чай.

– К чему это? Ну так что, Барри, ответь мне. Что привело тебя домой?

Он начал скручивать косяк на столе.

– Ты рассорился с Розель? – Голос ее прозвучал хрипло. Он ничего не ответил. Его молчание говорило лучше всяких слов.

– О, Барри, ты придурок, что ли? Тебе больше никогда в жизни не найти такой девушки.

Барри сосредоточенно заворачивал марихуану в бумагу, следя за тем, чтобы сигарета была тугой и не рассыпалась. Свернув сигарету, он глубоко затянулся.

– Я сам себя проклинаю, Сью. Ты же знаешь, какой я.

В досаде Сьюзен тяжело вздохнула. Предполагалось, что теперь она должна принять его обратно, а ей вовсе этого не хотелось.

– Хочешь, я поговорю с ней? Может, что-нибудь получится?

Он посмотрел на нее с выражением презрения и удивления.

– Я думал, тебя это должно обрадовать, а ты, значит, хочешь поучаствовать в мирных переговорах?

Не помня себя, Сьюзен выпалила:

– Выходит, ты ошибался!

Барри изумленно покачал головой:

– Вот и вся правда, черт возьми. Моя старуха не ждет меня назад. Я оплачиваю все счета, одеваю и обуваю всех, слежу за тем, чтобы все было тип-топ, а теперь ты осмеливаешься сказать мне, что я здесь нежеланный гость.

Сьюзен покачала головой, огорченная происшедшей в нем переменой. В таком состоянии он становился опасным.

– Я этого не говорила, и ты знаешь, что никогда бы не сказала. Просто ты счастлив с Розель, вы хорошая пара. Я рада видеть тебя счастливым, Барри. Как бы ни было трудно в это поверить, но она сделала тебя лучше. Дала тебе то, что я не смогла бы дать, будь у меня на это хоть миллион лет.

– И что же она дала? Классную задницу? Вдобавок к умным разговорам красивое лицо, на которое приятно посмотреть, и секс, лучше которого у меня в жизни не было?

Сьюзен погладила живот, располагаясь более удобно.

– Она дала тебе спокойствие ума и стимул для работы. Я и дети никогда не давали тебе этого. Ты всегда смотрел на нас как на ярмо. С Розель ты был спокойным, счастливым, и, если ты все испортил, в этом моей вины нет. Я о ней постоянно думаю. Она очень хорошая.

Барри залился смехом:

– Ты еще та штучка, но меня не проведешь, Сьюзен Далстон. Ты сейчас как сыр в масле катаешься. Немного денег и дети под боком – это все, что тебе нужно, не правда ли? Я дал тебе все: детей, деньги, дом. И что я получил взамен?

Сьюзен смотрела ему в лицо, на сердце у нее стало тяжело. Она отдала ему все лучшее, что у нее было, не слишком задумываясь над этим, отдала все, что могла: себя, самоуважение, лучшие годы жизни. Она родила ему детей, сумела их вырастить и хорошо воспитать, несмотря на огромные трудности, и содержала дом в чистоте и порядке, чтобы ему приятно было возвращаться сюда.

Сейчас она готовилась дать жизнь еще одному ребенку, которого уже любила, хотя и он был результатом насилия, как и все остальные дети. Она старалась сэкономить на себе, чтобы дать малышам все необходимое и еще немножко сверху. И Барри имел наглость сидеть здесь и сравнивать ее с Розель, которая жила той жизнью, о которой Сьюзен могла только мечтать. Муж бил ее по поводу и без повода, украл у нее счастье, постоянно высмеивал все, что бы она ни делала, издевался над ее попытками заняться самообразованием и образованием детей – и сейчас хотел, чтобы она приняла его с распростертыми объятиями?

А еще она знала, что выбора у нее нет. Если он захочет вернуться домой, то вернется, и ничего тут не поделаешь. Жизнь была полным дерьмом. По крайней мере, ее жизнь.

Розель выглядела великолепно, и Сьюзен сказала об этом. Розель очень обрадовалась искреннему комплименту.

– Ты выглядишь потрясающе, девочка, как будто только что сошла с обложки журнала.

Розель усмехнулась:

– Я только что из косметического кабинета. Здесь, в Сохо, есть один чудак, который подбирает макияж каждому индивидуально. В следующий раз я возьму тебя с собой, ему нравится экспериментировать.

Обе женщины засмеялись.

– Такого подопытного кролика, как я, у него точно никогда не было.

Розель заразительно рассмеялась: что в голове, то и на языке – в этом состоял секрет обаяния Сьюзен, хотя сама она никогда не старалась кому-то понравиться.

– Как там Барри? – ровным голосом спросила Розель, и Сьюзен задумалась, прежде чем ответить.

– Честно?

Розель кивнула.

– Он меня убил бы, если бы узнал, что я рассказываю тебе… Ну и хрен с ним! Тебе скажу честно: в таком состоянии я не видела его никогда в жизни. Он не был таким даже в худшие времена. Похож на маленького мальчика, у которого отняли любимое ружье. Половину времени проводит в мире фантазий, а другую половину доставляет мне и детям серьезные неприятности.

Розель было больно это слышать.

– Извини меня, Сьюзен, мне следовало подумать о том, что все скажется на вас.

Сьюзен вздохнула:

– Он любит тебя, Розель, ты так много сделала для него. Он стал лучше.

Розель пожала плечами, на ее красивом лице не отразилось ничего.

– Ему следовало об этом подумать, когда он начал ухлестывать за той маленькой шлюшкой.

Сьюзен махнула рукой и понимающе покачала головой.

– Она была для него ничем, милая. Я их столько перевидала. Для Барри это был просто «процесс», и ничего больше. А поскольку мозгов у него не больше, чем у комара, нужно делать на это скидку. Но сейчас он очень жалеет о том, что сделал.

К ним подошел официант, чтобы принять заказ. Они улыбнулись приятному молодому человеку. Сьюзен наблюдала, как официант едва не переломился, обслуживая Розель, и еще раз удивилась необыкновенной власти красоты. Существования Сьюзен официант даже не заметил.

Она окинула помещение взглядом. Приятный итальянский ресторанчик на Дин-стрит, где Сьюзен чувствовала себя как дома. Она часто здесь бывала и хорошо помнила первый визит сюда, свои переживания по поводу того, достаточно ли хорошо она одета, правильно ли накрашена и не пожалеет ли Розель, что ее пригласила. Но тогда они вдоволь насмеялись, и Сьюзен успокоилась. Ресторан был частью жизни многих людей, которые приходили сюда пообедать, поболтать и посмеяться.

Сьюзен заерзала на стуле. Ребенок был огромным и постоянно давил на мочевой пузырь. Розель сделала заказ и снова повернулась к ней:

– Я заказала тебе классное блюдо: палтус, жаренный в масле и лимонном соке, а также немножко овощей и спагетти. А еще у нас будет хорошее легкое красное вино, чтобы подкормить малыша железом. Один стакан тебе не повредит, – во всяком случае, не так, как твоя никотиновая фабрика.

Они рассмеялись.

– Надо бы бросить курить, но с тех пор, как Барри вернулся домой, нервы у меня расшатались. Мне понравилось жить одной. Никаких вонючих ног, оскорблений и злости. Это было здорово. Спокойно и здорово.

Они снова захохотали. Затем лицо Розель стало серьезным.

– Он сделал мне больно, Сью, связавшись с такой мразью, как эта проститутка. Тем более на рабочем месте. Понимаешь, девочки должны уважать меня, а если они увидят, что я спустила такое ему с рук, я стану всеобщим посмешищем.

Сьюзен сочувственно кивнула:

– Я тебя понимаю, но в этом он весь, не так ли? И поступил он так, скорее всего, именно затем, чтобы посмотреть на твою реакцию. Такой у него характер.

Принесли заказ, и Сьюзен улыбнулась.

– Ах ты, надо же было заказать для меня такое!

Перед ней стояли тарелки со спагетти под болонским соусом, овощным салатом и жареной рыбой.

– Давай наворачивай, ребенку нужно хорошо питаться. Сьюзен не заставила себя уговаривать и принялась за еду.

– Как детишки?

– Как обычно. Венди и Барри, как всегда, в ссоре. Ей двенадцать, и она думает, что все знает. Хотя по сравнению с Барри это так и есть. Но она на самом деле сильно его злит. Я говорю ему, что в таком возрасте у ребенка на все есть свое мнение, а он отвечает, что никто не имеет права иметь свое мнение, пока он не разрешит.

Сьюзен подцепила на вилку спагетти и хихикнула с набитым ртом:

– Тяжелый случай, да? Неприятнее всего то, что он на самом деле так думает.

Розель изящно откусила кусочек хлеба.

– Ты не переживаешь, что у тебя будет еще один ребенок?

Сьюзен пожала плечами:

– Да нет. Я так полагаю, это единственное, что у меня получается хорошо. Рожать детей, заботиться о них, любить их. Да и что мне еще остается? Одним больше, одним меньше, какая разница? Единственное, чего бы мне хотелось, – это чтобы Барри увидел их моими глазами, но он считает, что дети – полностью моя забота. Если они хорошие – они его дети, но если они сволочи – только мои.

– А я очень редко вижу своего парнишку, Джозефа. Он ходит в школу, как ты знаешь, и большую часть времени живет с другой семьей. Я люблю его, но мой образ жизни вряд ли подходит для правильного воспитания ребенка.

Сьюзен сочувственно кивнула, но в глубине души знала, что вряд ли когда-либо сможет понять Розель в этом отношении. Та почти не виделась со своим сыном – лишь порой в школе или во время редких набегов в Грейнджерс, куда Розель ездила навестить семью, в которой он жил.

Но Сьюзен не заостряла внимание на этом вопросе. Она знала, что у подруги на то, вероятно, имеются свои причины и, видимо, очень серьезные. Иван обеспечивал Розель и сына полностью, а это значило, что можно тратить на мальчика денег столько, сколько нужно. Розель уже планировала отправить его учиться в Швейцарию в одиннадцать лет. Это было ее мечтой. Сын, который станет кем-то. Даже если она никогда и никому не расскажет, что он – ее сын, ей будет достаточно знать об этом самой.

– У меня в машине подарки для девочек и маленького Барри. Я просто не смогла устоять.

Сьюзен засмеялась:

– Ты их портишь.

– Я знаю, но они того стоят. Ну а как дела во всем остальном?

Сьюзен начала теребить край скатерти, а затем мягко сказала:

– Как бы мне хотелось, чтобы ты вытащила его из несчастья. Он правда очень страдает. Прошло уже больше недели, и он становится все более подавленным.

Розель громко рассмеялась, привлекая к себе внимание посетителей ресторана.

– Хорошо. Дадим ему еще одну попытку. Я переговорю с ним в пятницу, скажу, что он нужен нам еще на несколько недель, пока мы не подыщем ему замену.

Сьюзен расслабилась.

– Громадное спасибо тебе за это, Розель! Я правда думала, что ты порвала с ним навсегда.

Розель снова засмеялась:

– Почему я о нем забочусь? Наверное, это желание чувствовать свою власть. Когда я вижу тебя и слышу, что он с тобой делает, то просто ненавижу его. Но со мной он так себя не ведет.

– Да он и не посмел бы никогда. В этом вся и загвоздка. Он уважает тебя и любит, поэтому и обращается с тобой хорошо. Я не говорю о последнем случае. Мне кажется, что он больше не будет пытаться повторить подобное!

Сьюзен чувствовала себя так, словно все дни ее рождения и праздники пришли одновременно. Маленький Барри снова будет спать в ее постели, к девочкам никто не будет предъявлять претензий, она сможет расслабиться вечером у телевизора, глядя «старую чепуху», по выражению Барри, да и просто в доме опять настанет покой и умиротворение. Ох, как схватило. Она погладила живот и сморщилась.

– Кажется, я съела спагетти слишком быстро.

Она громко рыгнула и усмехнулась:

– Когда тебе нужно будет перед кем-нибудь опозориться, зови меня.

Затем кровь отлила от ее лица, и она вдруг почувствовала, как поток теплой воды начал заливать под ней стул и пол.

– Черт возьми, Розель, у меня отошли воды.

Розель засмеялась, но, сообразив, что Сьюзен не шутит, быстро вскочила со стула и закричала:

– Давай-ка, девочка, в больницу!

Через десять минут Сьюзен полулежала на кожаном сиденье машины Розель марки «астон мартин», вцепившись ногтями в панель орехового дерева.

– Ты видела лица этих людей? Держу пари, многие из них пожалели, что заказали печень, точно тебе говорю.

Розель и Сьюзен снова разразились хохотом.

– Продержишься, пока мы доедем до Ист-Сайда?

Сьюзен кивнула:

– Думаю, да. Но бога ради, девочка, езжай скорее. Этот маленький паршивец уже собрался на выход. Я чувствую, как он двинулся наружу.

Барри и Розель стояли, разглядывая новорожденную. Она была красавицей. Даже Барри удивлялся, какая она хорошенькая. На вид казалось, что ей уже несколько недель. Ни красноты, ни морщинок – это было просто маленькое очаровательное создание с персиковой кожей.

– Мне никогда не понять, как эта уродливая корова умудряется производить на свет таких красивых детей.

Голос Барри звучал радостно. Рядом с ним была Розель, и его переполняло счастье.

Сьюзен приоткрыла глаза:

– Я все слышала, хитрый ублюдок.

Розель крепко сжала ее руку:

– Она классная, Сьюзен, нет – просто великолепная. Я бы и сама не против такую иметь!

Барри не придал словам значения. Иногда ему хотелось запереть Розель в доме, чтобы больше никто не смог на нее даже взглянуть.

Сьюзен села на кровати и серьезно сказала:

– Не говори такого при нем. Он свято верит в старую пословицу «кто много рожает, тот сытым не бывает», или, если сказать по-другому, «нищета и беременность рядом идут».

– Точно, прямо про тебя.

Барри смотрел, как его жена и любовница вместе смеются, и чувствовал себя лишним. Зная, как крепко они подружились, он порой подозревал, что оказался втянутым в нечто, остающимся для него загадочным. Но Розель была рядом, и все снова было тип-топ.

Он чувствовал, что дружба их действительно является искренней, и не мог не удивляться. По всем житейским законам им следовало ненавидеть друг друга до бешенства. И, честно говоря, его этот вариант устроил бы больше.

– Я хочу назвать ее в твою честь, – произнесла Сьюзен. – Ты ведь все это время была со мной, Розель.

На лице Барри появилось такое выражение, словно Сьюзен объявила, что была любовницей Генри Киссинджера.

– Не будь такой дурой, Сью…

Она перебила его:

– Я назову ее Розой, Рози, сокращенное от Розель, хорошо?

Розель расплылась от удовольствия:

– Сьюзен, это такой подарок, правда. – Розель с сожалением посмотрела на маленькое чудо: – Мне пора. Я не могу оставить свое заведение без присмотра, да и Иван будет злиться, что меня нет. Он стареет, дай бог ему здоровья, и клуб становится для него непомерной тяжестью. Хотя он никогда в этом и не признается.

Барри чувствовал себя неловко.

– Я провожу тебя до машины?

Розель кивнула. Поцеловав Сьюзен и малышку, она ушла, пообещав вернуться на следующий день. Выйдя из комнаты, они остановились и посмотрели в глаза друг другу. Затем Барри серьезно сказал:

– Прости меня, Розель, я так скучал по тебе.

Она спокойно кивнула:

– Сьюзен уговорила меня сегодня, чтобы я дала тебе еще один шанс. Странно, не правда ли?

Он покачал головой:

– На самом деле нет, Розель. Она меня знает и достаточно благоразумна, чтобы жить с этим.

Розель посмотрела на его красивое лицо. Волосы были мелированы, как того требовала мода, и он походил на футболиста или поп-звезду. За его голубые глаза стоило умереть, а сложен он был просто фантастически. Это передалось по наследству всем его детям.

– Знаешь, Барри, ты дурак. Сьюзен у тебя золото. Лучше, чем ты или я когда-нибудь сможем стать. Есть куча мужиков, которые отдали бы все на свете за такую жену. Она лучшее, что когда-либо было в моей жизни. Впервые у меня есть подруга, кому я могу доверять, с которой могу разговаривать и быть сама собой, не боясь, что меня осудят, с ней я не притворяюсь и не приукрашиваю свою жизнь, не стараюсь выставить себя более значимой, более респектабельной. Я могу говорить с ней о Джозефе, и она понимает, почему я хочу для него так много, хотя сама скорее умерла бы, чем отпустила от себя ребенка.

Она почувствовала, как у нее защипало глаза.

– Пожалуйста, Барри, будь с ней поласковее. Не обращайся с ней так, как ты всегда обращаешься. Купи ей цветы, дай ей почувствовать себя особенной – ну хоть однажды!

Он кивнул:

– Хорошо, дружок. Я сегодня вечером увижу тебя?

Она отодвинулась от него и кивнула.

– Значит, ты не пойдешь больше на работу? – уточнил Барри.

Он улыбнулся той едва заметной улыбкой, от которой таяло сердце, и она снова удивилась всемогущей силе красоты. Он был и красивым, и опасным. Это в нем и притягивало. Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в губы, к возмущению двух медсестер и акушерки, которые помогали принять роды.

– Увидимся. Барри улыбнулся:

– Это точно. Попробуй меня удержать.

Он вернулся в палату к жене, на лице его сияла широкая улыбка.

– Все в порядке, девочка? Ты сегодня показала просто высший класс. Справилась со всем за полтора часа. Мне кажется, у тебя это стало получаться слишком хорошо. Скоро будешь давать уроки.

Глядя на него, светящегося от счастья, Сьюзен расслабилась. Вошла медсестра с чаем и гренками, и взгляд, который она бросила на Барри, сказал Сьюзен все. Она сдержала улыбку. Глядя на него, воркующего со своей малюткой дочкой, она думала, что скоро придут навестить мать и отец, Кейт и Дорин.

Она с нетерпением ждала встречи с ними. Без матери и отца она могла бы, правда, обойтись. Но они были уверены, что Сьюзен должна их ждать, должна показать им новую внучку, чтобы затем они пошли домой и напились до чертиков, отмечая очередное прибавление в семействе.

Глава 18

Розель пристально смотрела на Барри. За тот год, что прошел со дня рождения его четвертого ребенка, он стал гораздо ближе к Рози, чем ко всем остальным детям. Роза была для него номером один, зеницей ока. Даже Алане, его предыдущей любимице, пришлось отойти на второй план.

Когда он переодевал девочку и целовал ее в животик, Розель испытывала острый приступ ревности, который старалась погасить как можно скорее. На самом деле надо радоваться, что в нем живы еще отцовские чувства, убеждала Розель себя. В конце концов, это говорило о его человечности.

Но его любовь к Рози была почти одержимостью. Девочка напоминала Барри в детстве как две капли воды. От изумительных глаз до точеных скул. Такие же густые черные волосы и прекрасные глаза. Где бы он с ней ни появлялся, люди восторгались ею, умилялись ее красотой и хрупкостью. Она действительно была очень изящна.

Барри брал ее с собой утром и вечером – каждый раз, как только представлялась возможность. Он учился быть папой, и Сьюзен не могла сопротивляться и запрещать что-либо.

– Как поживает маленькая папина доченька?

Рози чмокнула отца в щеку, и он громко засмеялся.

– Ты видела, видела? Она поцеловала своего папку! Ах ты, мое солнышко! Ведь знает, кто здесь самый главный, правда, дорогая?

Рози схватила себя за ножку и, смеясь, громко пукнула.

– Ну, даже ты ничего не сможешь ответить на это, Барри. Я думаю, она определенно сказала, что она о тебе думает, дружок.

В голосе Розель слышалось напряжение, и она попыталась скрыть это за улыбкой. Однако постоянное присутствие ребенка, даже такого очаровательного, как Рози, придавало их встречам иной характер. Барри-отец не устраивал Розель, и это ее мучило. Она оправдывала себя тем, что Сьюзен тоже была не в восторге от его одержимости дочерью. Барри говорил исключительно о Рози, и это начало надоедать Розель.

– Тебе не кажется, что пора вернуть ее, Барри? Через два часа мы открываемся.

Он кивнул, не отрывая взгляда от дочери.

– Сьюзен будет волноваться, куда это вы подевались.

– Ну и хрен с ней. Пусть волнуется. Рози и мне дочь.

– А трое остальных, Барри? Они ведь тоже твои дети.

Он не ответил, но она видела, что ее слова вызвали у него раздражение. Глядя на Рози, так похожую на него, Барри наконец понял, что такое родительская любовь. На долю остальных детей выпадали ругань и придирки. Но Рози, его маленькая Рози, казалась совершенно необыкновенным существом. Она была его кровинка.

Она обращалась с ним так, как никогда не позволялось другим. Женщины не могли его понять.

Мысль о женщинах заставила его переодеваться быстрее. Его ждала одна пташка недалеко от клуба. Поэтому у него оставалось времени ровно столько, чтобы заскочить домой, отдать дочурку, выпить чашечку кофе, забежать к подружке и вернуться на работу. Когда он целовал Розель, обещая прибыть к семи часам, он почувствовал, как по спине пробежал холодок страха. Если бы она узнала, то на этот раз точно убила бы. Но она не узнает. Случай с Марианной научил его одной вещи: можно делать что угодно, главное – не попадаться.

Сдав дочку Сьюзен, он направился к Мэгги Британ, жившей в муниципальной квартире. Мэгги исполнилось двадцать пять лет, у нее был маленький сын по имени Двейн. Сьюзен называла ее шлюшкой. В доме царил грязь и беспорядок, мальчишка постоянно околачивался где-то на улице, а сама Мэгги курила и пила в свое удовольствие и спала с каждым встречным-поперечным. На ней было слишком мало одежды и слишком много косметики – именно то, что требовалось Барри. Никаких разговоров, за исключением нескольких крепких выражений, секс, который длится сколько угодно, и никаких слез, когда он уходит.

Припарковав «астон мартин», принадлежащий Розель, у дома Мэгги, Барри почувствовал себя счастливым человеком. Когда он вошел в квартиру, Мэгги спала на диване. Волосы убраны в хвост, лицо без макияжа в красных пятнах. Нос покраснел и опух, губки, как всегда, сложены бантиком. Она недавно плакала.

В квартире пахло помоями, видимо, мусорное ведро не выносили уже несколько дней. От самой Мэгги шел едва уловимый запах прокисшего молока, и он улыбнулся, посмотрев на нее сверху вниз. Мэгги открыла глаза и шмыгнула.

– О, это ты, Барри.

Сев на диване, она сделала попытку привести себя в порядок. Он похотливо смотрел на нее.

– У меня всего лишь час.

Она усмехнулась.

– Для твоего дельца времени более чем достаточно.

Он расстегнул брюки. Убедившись, что она ответственно принялась за дело, он усмехнулся. Красотой ее, конечно, бог обидел, но это не мешало ей быть классной проституткой. Потом она расскажет подружкам, что Барри Далстон. сумасшедший Барри, местный авторитет, имел с ней связь. Он имел ее – и это было круто!

А пока она работала, делая то, что от нее требовалось. Вскоре, удовлетворенный, он застегнул молнию на брюках, и она приготовила ему кофе.

– У тебя здесь такой бардак.

Мэгги засмеялась, не услышав в его голосе презрения.

– Мне нужно с тобой поговорить, Барри. У меня сегодня ужасный день. Ты же знаешь, что я встречалась с этим Питером Гроувсом?

Он кивнул. Питер тот еще чудак. Очень похож на Барри, хотя и не в его команде.

– И что? Он причинил тебе горе?

Она кивнула:

– Да, именно горе. Он думает, что я заразила его каким-то герпесом.

Барри почувствовал себя так, словно ледяная рука взяла его за яички и начала медленно их сжимать.

– Что ты сказала?

Он, должно быть, ослышался. Мэгги посмотрела на него и вздохнула, раздосадованная тем, что он не слушал.

– Он думает, что это я заразила его болезнью, которая называется герпес. Говорит, что болезнь пришла из Америки, так какого же хрена он валит на меня? Придурок, где я могла найти янки?

Она возмущенно вскинула руки. Голова Барри словно наполнилась горячим туманом. Он осмотрел грязную комнату и почувствовал слабость в животе.

– Ну что? Ты так ничего и не скажешь?

Герпес, новое бедствие, о котором только и говорили проститутки у них в клубе. Господи! Даже старички и те пользовались сейчас презервативами. Проститутки всегда были первыми, через кого распространялись болезни. Они говорили об этом и старались предохраняться. Однако не все. Он чувствовал, что на лбу выступил пот. Розель кастрирует его в ту же секунду, когда узнает. Даже если просто заподозрит.

– А почему он думает, что подцепил это от тебя? Мэгги рассмеялась. Он вдруг заметил, что у нее желтые зубы, и вообще увидел ее такой, какой она была в действительности. Грязной шлюхой. Почему он не видел этого раньше? Ему хотелось завыть.

– Его жена заразилась этим от него, он сдал анализы, и врачи его сильно огорчили. Откуда он знает, что от меня? Говорит, что спал только со мной. Да, как бы не так. Он готов трахнуть свою сестру, дай ему такую возможность!

Она грызла ногти. Лицо ее выражало сплошное несчастье, когда она дошла до кульминации своей истории.

– Он меня ударил, Барри. Я ему сказала, что ты бы так не сделал, но он ответил: «А ты сначала скажи ему, а потом пусть он придет ко мне, и мы поговорим».

Она ожидала, что Барри сейчас скажет свое веское слово, пообещает ей «разобраться с этим подонком», и тогда она сможет похвастаться всем знакомым этой историей. Вместо этого он уставился на нее, и под его пристальным взглядом она почувствовала страх.

– Ты собираешься отвечать мне? – упавшим голосом спросила она.

Он кивнул, не сводя с нее холодных глаз.

– Если я выясню, что у тебя герпес, Мэгги, я тебя прикончу. Ты понимаешь меня?

Она почесалась. Он посмотрел на ее татуировку, на ее грязную кожу, и его едва не стошнило. Что было у него с головой, когда он решил поиметь это сокровище, он не мог объяснить. Он вспомнил начало своего брака и чем наградил жену, которой до родов оставалось всего ничего. К его горлу снова подкатила тошнота.

Он вспомнил о проститутке, которую тогда забил до смерти, и подумал, что такое ему с рук не сойдет во второй раз. Все знали, что он здесь. Его выдавал «астон мартин», который он легкомысленно припарковал неподалеку. Раньше ему льстили разговоры, что он отметелил шлюху. Это было частью имиджа крутого парня. Но не сейчас.

Первый удар заставил Мэгги пролететь через всю комнату. Потом последовал второй. Барри избил ее основательно, отомстив за то, что она сделала. Когда он закончил, стены были забрызганы кровью. Но он чувствовал некоторое удовлетворение. Лицо Мэгги заплыло так, что ее невозможно было узнать. Кроме того, он сломал ей руку. Но не это его волновало.

Сделав свое дело, он вышел из квартиры. Жители соседних квартир высыпали на балконы и прислушивались к тому, что происходило у Мэгги. Старушки глубокомысленно кивали головой, но в полицию никто не позвонил. За Барри наблюдали, как он спустился по лестнице и сел в свою шикарную машину. Когда опасность миновала, соседки пошли к Мэгги, чтобы помочь бившейся в истерике девушке.

Барри поехал прямиком к Сьюзен и выложил ей все как на духу.

– А что такое герпес? – в замешательстве спросила Сьюзен. Она не знала, как обсуждать подобные вещи с Барри.

– Это венерическая болезнь. Но, в отличие от гонореи, она никогда не проходит. Ты всю жизнь будешь носить ее в себе, как родимое пятно. Вокруг причинного места все болит, покрывается язвами, ноет, и ты чувствуешь себя больным.

– А это не смертельно, Барри?

– Может, и смертельно – откуда я знаю?! – заорал Барри. В голосе его было отчаяние.

– А от кого ты это подцепил? Определенно не от Розель. В это я никогда не поверю.

– Естественно, не от нее, дура. От одной старой шлюхи, чтоб ее.

– А ты уверен, что у тебя это есть? Я имею в виду, ты проверялся? Извини, я понимаю, что разговор не ко времени, но я хочу купить новую мягкую мебель, наша уже свое отслужила.

Барри кивнул, мысли его были далеко:

– Уже? Хорошо, как скажешь. Я заплачу. Обставь квартиру, если хочешь. Но, Сью, обещай, что ты поможешь мне выкрутиться. Пойдем со мной в клинику, ладно?

Сьюзен печально кивнула. Она не могла противостоять его притяжению, когда он был таким, как сейчас. Настоящим Барри, как ей казалось.

– Не волнуйся, Барри, как-нибудь все уладим. А теперь тебе пора бежать на работу, а то Розель будет тебя искать.

Розель ничего не понимала. Барри вел себя странно. Говорил, что у него нарыв и он не может заниматься сексом. Когда же она захотела приласкать его, он почти грубо оттолкнул ее.

– Что-то происходит, Барри, о чем мне не следует знать? Он не мог смотреть ей в глаза. Словно удивляясь подобному вопросу, он громко заговорил:

– Ну что ты делаешь из мухи слона, Розель, просто я чувствую себя неважно. Такое случается. Через день-два все будет в порядке. Не доставай меня, пожалуйста. Дай мне прийти в норму.

Она уставилась на него.

– Что происходит, Барри? – Ее голос звучал жестко, и он наконец осмелился взглянуть ей в лицо.

– Что ты имеешь в виду? – Он все еще пытался отвертеться.

– Только одно: я должна знать, в чем дело. Если ты мне расскажешь, то я смогу понять. Если нет и будешь продолжать делать вид, что все классно, то боюсь, я очень сильно тебя огорчу, когда сама докопаюсь до причины. Поэтому давай лучше поговорим.

Барри посмотрел на нее. Он любил Розель. Но ей никогда не понять его охоты до других женщин. Вот Сьюзен понимала его. За то, что он был с ней, она могла простить ему что угодно. Но с Розель дело обстояло по-другому. Она будет доставать его до тех пор, пока не узнает, в чем дело. Не стоило недооценивать ее.

Он решил сменить тактику:

– Я должен пойти сейчас к детям, к маленькой Рози, поскольку обещал Сьюзен подбросить их до клиники. А когда вернусь, мы все обсудим, ладно?

Она молчала целых двадцать секунд, прежде чем ответить.

– Я хочу, чтобы ты явился сюда к двенадцати и к этому времени приготовил ответы на мои вопросы. Иначе, Барри, вон отсюда. С работы и из моей жизни. Понятно?

В ее глазах читалась решимость, и он почувствовал себя в ловушке. Сегодня он получит результаты анализов, и тогда придется принимать решение. Он широко улыбнулся, сам удивляясь, как ему это удается:

– Сейчас я поеду к ребенку, а потом поговорим, хорошо? Розель едва заметно кивнула, и Барри почувствовал, как спало напряжение. У него в запасе несколько часов. Если он не инфицирован, то проблем не будет. А если наоборот… Он приходил в ужас от одной мысли, что мог заразить ее! Когда он об этом думал, его прошибал холодный пот. То, что болезнь уже течет по ее венам, пробирается в каждую клеточку ее тела, готовясь нанести первый удар, пугало его так, как ничто и никогда на свете.

В венерологическом диспансере знали о герпесе столько же, сколько и он сам. Но Барри поговорил со стариной Чоппером, который сказал, что точно подцепил это от Мэгги. Так же как и Барри, Чоппер пользовался женщинами, когда ему этого хотелось. Сейчас, так же как и Барри, Чоппер чувствовал себя как уж на сковородке, и ему еще предстояло объяснить своей жене все возможные последствия болезни.

Поцеловав Розель, Барри вышел из комнаты. В голове у него пронеслась мысль, что он уходит отсюда навсегда. Вполне возможно, уже сегодня вечером этот дом перестанет быть его домом. Он взял машину Розель на тот случай, если больше не представится такой возможности. Ведь если у него действительно «большой Г», как называл свою хворобу Чоппер, то его безжалостно будут иметь во все места.

Сьюзен налила чай и поставила чашку перед Барри. Сегодня она отправила детей к Дорин, чтобы спокойно сходить в клинику. После возвращения Сьюзен не стала их забирать, потому что Барри был в шоке и полон отвращения к самому себе. Результаты анализа оказались положительными.

В душе Сьюзен по-прежнему жалела его, потому что знала Барри слишком хорошо, знала, что он никогда ни о чем не задумывался, пока не становилось слишком поздно. Теперь было слишком поздно.

Розель будет обходить его за семь верст, да и можно ли упрекнуть ее в этом?

– Я убью Мэгги Британ. Клянусь богом, я прикончу эту шлюху.

Он был зол, но Сьюзен чувствовала, что в его голосе не хватало уверенности. Он знал, что болезнь не пройдет и от убийства Мэгги ничего не изменится. Да, Мэгги заразила его, но он сам был виноват. Он не хотел признаться себе в этом.

– Ты должен сказать ей об этом, Барри. Она имеет право знать.

Резким движением руки он оттолкнул чашку так, что она перелетела через стол и упала на пол.

– Ну как я скажу ей, Сьюзен? Ты же знаешь, какая она. Она не проглотит это. Она распсихуется.

Сьюзен подняла чашку с пола и начала автоматически вытирать ее полотенцем.

– Распсихуется? Да у нее крыша съедет. Тем не менее она имеет право знать, Барри. Это слишком серьезно, чтобы скрывать. И слишком серьезно, чтобы думать, что все рассосется. Помнишь, что сказал тот врач в клинике? Первый приступ может быть и средним, и очень сильным. Сильный приступ может убить ее. Ты должен сказать.

Она полоскала полотенце под краном, когда Барри ударил ее кулаком в голову.

– Не указывай мне, черт возьми, Сьюзен, что делать, а чего не делать. Я сам разберусь.

Она схватилась за раковину, чтобы не упасть.

– А меня ты за что ударил, Барри? Что я тебе сделала? – В ее голосе слышались рыдания. – Я твоя жена. Я прошла с тобой через все это дерьмо, а ты теперь решил отплатить мне за преданность? В отличие от того, что случалось с тобой раньше, теперь не получится обойтись несколькими уколами.

Розель самой придется сходить в больницу и сдать анализы. И чем скорее, тем лучше.

Он кивнул головой и вдруг произнес:

– Я могу сказать, что это ты меня заразила, Сью.

Глаза ее округлились, рот открылся, но она не могла произнести ни звука. Барри схватил ее за руки и закричал:

– Это единственное, что я могу сказать, ты, глупая сука! Потому что ты – моя чертова жена!

Сьюзен в отчаянии вскочила со стула.

– Какая же ты скотина! Ты хочешь заставить ее думать, будто заразился от меня, чтобы она легче проглотила горькую пилюлю? И от кого же, интересно, я могла подцепить заразу, Барри? От зараженного герпесом привидения? Кого ты собираешься обвинить?

Он кусал нижнюю губу. Так же делала Венди, когда волновалась.

– Извини, Барри, но Розель никогда не поверит в это. Она знает меня лучше, чем ты, знает, что со мной такого просто не могло случиться. Хотелось бы мне, чтобы она могла и о тебе так думать, дружок.

Он смотрел на Сьюзен, не отрывая глаз.

– Единственное, что я могу сказать тебе, Сью, – я не вернусь домой. Я не могу, – заскулил он. – За это время я привык к лучшему. Я не смогу жить здесь снова. Если потеряю работу, где вы все будете? Никаких денег на мягкую мебель и на детей.

Он пытался уговорить ее взять вину на себя, чтобы оправдаться перед Розель. Пытался превратить ее в грязную шлюху, которая разнесла болезнь по всему городу.

Сьюзен с грустью покачала головой:

– Извини, Барри, но я никогда не повешу на себя такую дрянь. Ни за что.

Она увидела, как сжались его кулаки, и невольно отпрянула назад, но он не ударил ее. Вместо этого, громко хлопнув дверью, он вылетел из дома.

Лицо Розель было таким бледным, что она казалась совершенно больной.

– Сьюзен заразила тебя, Барри?

Он опустил глаза и мягко ответил ей:

– Чертов герпес, мать его. Наверное, подцепила от того ухаря в кабаке.

Он развел руки в красноречивом жесте, как бы говоря, что сам оказался заложником ситуации и ему нечего добавить. Последнее было правдой. Барри разыгрывал трагедию, надеясь на невозможное, на то, что Розель поверит ему и простит. В конце концов, Сьюзен была ее подругой.

В это время Розель пыталась до конца осознать смысл сказанного. Герпес? Он подхватил герпес? От Сьюзен? От своей жены? Целых пять минут она переваривала информацию. Самые длинные пять минут в жизни Барри Далстона.

Затем она начала хохотать. Она хохотала до слез, до истерики, пока смех не стал походить на рыдания. Это был смех человека, понимающего, что его предает самый близкий и дорогой друг, и оттого ее смех совсем не казался веселым.

– Ах ты подлец! Ты смеешь обвинять Сьюзен в таких вещах! Обвинять ее в том, что сам натворил! От кого же на самом деле ты подцепил эту дрянь, Барри? От Марианны? От этой маленькой шлюшки или от другой, которую ты трахал еще где-нибудь?

То, что она попала в десятку, вышибло его из колеи. Она знала его гораздо лучше, чем он думал, и не поверила в историю со Сьюзен. Его жена слишком уважала себя, чтобы спать с кем попало. В душе он знал это наверняка, так же как знала и Розель.

Она встала. Все в ней выражало возмущение и оскорбленное достоинство.

– Забирай свое барахло и уходи. Я больше не хочу ни о чем говорить, хочу, чтобы ты исчез отсюда навсегда. И не заставляй меня прибегать к помощи Ивана. Если ты доставишь мне еще хоть одну неприятность, я обращусь к нему, клянусь жизнью моего сына.

Он молча смотрел, как она надевает куртку.

– Я вернусь через час. Чтобы к этому времени духу твоего здесь не было.

Он подошел к ней, пытаясь обнять.

– Пожалуйста, Розель, я все сделаю…

Она перебила его, на лице играла полуулыбка, а глаза были полны ненависти и презрения:

– Думаю, того, что ты сделал, уже достаточно! Если у меня обнаружится этот герпес, я буду проклинать тебя до конца моих дней, дерьмо вонючее!

С этими словами она оттолкнула его и вышла из комнаты, прихватив лежавшие на столике ключи от машины.

– Да заткни же наконец пасть этим чертовым детям, Сьюзен! Я хочу спать!

Голос Барри звучал агрессивно. Он был очень зол. Голоса детей раздражали его до безумия. Ему хотелось лежать на кровати в полной тишине. Детские крики, возня и смех, по его мнению, слишком испытывали его нервы. Он находился на грани срыва.

Сьюзен вошла в комнату и закричала:

– Я не могу заставить четверых детей сидеть тихо, Барри! Это физически невозможно. Встань и приведи себя в порядок. Вернись к нормальной жизни и хоть раз будь мужиком!

Затем она ворвалась в ванную и шлепнула Рози и маленького Барри по попке, отчего те заревели.

– Ну-ка, вы, парочка, замолчите, не то я вытащу вас и отправлю в постель.

Рев немедленно прекратился. Им нравилось купаться. Это было их любимым занятием. Кроме того, водичка расслабляла, и после ванной они мигом засыпали.

Барри пребывал в депрессии, он потерял смысл в жизни. Иван сказал ему, что договорился насчет работы в небольшом клубе, но за приличные деньги. Однако Барри больше не прельщала такая перспектива. Он думал, что ему делать дальше.

Может, вернуться в долговой бизнес, только на сей раз делать все как положено: самому перекупать долги и самому выбивать их. Барри был уверен, что если ему удастся доказать Розель, что он может зарабатывать, то все будет в порядке. Иначе она никогда не захочет иметь с ним дела.

От Сьюзен он узнал, что Розель не заражена, и это его разочаровало. Если бы у нее тоже обнаружили герпес, то они оказались бы на равных, болезнь сплотила бы их. Барри был настолько самоуверен, что и в самом деле верил в это.

Венди включила в своей комнате магнитофон. Пол Янг пел «Куда бы я ни положил свою шляпу». Пел так проникновенно, что Барри едва не заплакал. Эта песня рассказывала о нем, о том, каким он был, пока его жизнь не полетела в тартарары.

Венди, наслаждаясь музыкой, сделала звук громче. Тогда Барри вскочил с кровати и в два шага оказался перед ее комнатой.

– Выключи эту дрянь, Венди!

Венди сделала так, как ей было велено, но лицо ее выражало протест.

– Не смей на меня так смотреть. Я твой отец!

Злость и гнев душили его.

– Вы, кучка маленьких ублюдков! И чего я с вами вожусь, хрен знает!

Это высказывание включало в себя также и маленькую Рози, которая с возвращением отца домой в одно мгновение перестала быть любимицей. Он окинул взглядом комнату: все стены были увешаны плакатами с фотографиями поп-звезд, а на столе стоял магнитофон.

– Быстро уберите все отсюда к черту. Вы все как ваша мать. Бесполезные проститутки!

Сьюзен крикнула из ванной:

– Тебе видней, Барри, ты все знаешь о бесполезных проститутках, не так ли?

Она вошла в комнату, и Барри, переполненный ненавистью, начал бить ее и бил до тех пор, пока она не упала. Все это произошло на глазах у детей. Рози завизжала от страха, маленький Барри тоже. Алана бросилась назад в гостиную. Венди вышла из комнаты и, чувствуя себя ответственной за то, что случилось с матерью, схватила отца за волосы и попыталась его оттащить.

Барри ударил старшую дочь по лицу и разбил ей губу.

Только когда вошла Дорин, он успокоился настолько, чтобы покинуть дом. Дорин проводила Сьюзен в спальню и уложила на кровать. Лицо бедняги представляло собой настоящее месиво. Дорин вытащила малышей из ванны, с помощью Венди вытерла их, одела и отослала с Аланой к себе домой. Затем она послала Венди за Кейт и попросила по пути вызвать врача. Дорин умыла лицо подруги и посочувствовала ей:

– Тебе нужно избавиться от него, Сьюзен. Не знаю как, девочка, но ты должна это сделать. Сьюзен ничего не ответила.

Через некоторое время приехала полиция. Посмотрев на Сьюзен, они вздохнули, выпили чай, предложенный им Дорин, и пошутили, что они едва успели привыкнуть к покою по этому адресу, как Барри снова поднял на ноги всю их ночную смену. Больше они ничего не сделали. Да и что они могли сделать?

Барри вернулся ночью, накачанный вином и наркотиками. Весь вечер он гудел со своим тестем, как в былые времена. Сьюзен все еще не вставала с постели, Венди, смотревшая телевизор, уснула на диване. Войдя, он увидел ее по-детски трогательное лицо в обрамлении роскошных волос. Ее упругие грудки выпирали из слишком тесной ночной рубашки и халата. Опустившись возле девочки на колени, он посмотрел ей в лицо. Много же мужских сердец она разобьет. Ей всего четырнадцать, а она уже необыкновенно привлекательна. Об этом ему говорили и другие люди.

В пьяном дурмане он решил, что она слишком хороша для парней, слоняющихся вокруг. Он и слышать не хотел о глупостях вроде учебы в университете или колледже, о получении хорошего образования. Все это было самой настоящей фигней. Все, что нужно его дочери, – это нормальный мужик, который научит ее, что нужно делать со своим телом, чтобы получить то, что хочешь. Вот как должны вести себя настоящие женщины. Дуры бабы ведь сидят на мешке с золотом.

Эта мысль заставила его рассмеяться, и Венди проснулась. На ее лице был страх, она инстинктивно прикрыла грудь руками, сложив их крест-накрест, как покойник. Она так и лежала, словно в гробу.

Он медленно отвел ее руки и вздохнул. Наклонившись, он прижался щекой к ее груди и начал нежно ласкать одной рукой ее ягодицы, в то время как другой держал ее руки сомкнутыми над головой. Венди попыталась подняться, но он придавил ее своим телом. От него пахло пивом, виски и сигаретами.

Теперь его губы касались ее губ. Венди почувствовала вкус его слюны и, повернув голову, с отвращением оттолкнула отца. Она пыталась заставить его уйти тихо, чтобы не потревожить мать, если она об этом узнает, то сойдет с ума. Но Сьюзен лежала наверху в постели, с заплывшим от ударов лицом, трое ее младших детей по-прежнему находились у Дорин.

Почему Венди решила вернуться домой и не осталась у тети Дорин?

– Пожалуйста, папа, остановись! Папочка, пожалуйста, остановись!

Его вонючее дыхание становилось все более тяжелым. Силой он пытался раздвинуть ее ноги, из его утробы при этом вырывались животные стоны. Соленые слезы текли по ее щекам. Наконец, собрав все свои силы, она оттолкнула его. Пьяный Барри потерял равновесие и завалился на бок, а Венди пулей вылетела из комнаты.

Она упала на середине лестницы. Быстро поднявшись, побежала дальше и, достигнув площадки, услышала, как зовет ее мать. Войдя в комнату, она успокоила ее, сказав, что отец пришел пьяным и упал.

Барри поднялся по лестнице и зашел в спальню матери. Венди забаррикадировалась в своей комнате, придвинув комод к двери. Затем легла в постель и впервые за последние годы пожалела о том, что сестер и брата нет рядом с ней. Барри же, упав на кровать, тут же заснул мертвым сном. Его громкий храп прерывало пьяное бормотание.

Венди лежала и с ужасом думала об отце, которого ненавидела больше всего в жизни. Она до сих пор ощущала его руки на своем теле, чувствовала омерзительный тухлый запах у него изо рта и язык, пытавшийся проникнуть к ней в рот. Она сделала глубокий вдох, чтобы сдержать рвоту. Казалось, все ее внутренности разом возмутились от того, что с ней собирался сделать собственный отец. С ней, его родной дочерью.

Глава 19

Венди принесла матери чашку чая и несколько гренок. Отец уже ушел. Она дождалась этого момента и только потом оделась и передвинула комод на прежнее место. Ночью Венди почти не спала. Каждый раз, когда она начинала дремать, ее будил какой-то шорох, и она напрягалась от страха.

Посмотрев в лицо матери, Венди вздохнула. Если бы она поделилась с ней своей бедой, то еще больше заставила бы ее переживать и волноваться, а глядя на ее синяки, было понятно, что ей и так изрядно досталось.

– Все в порядке, доченька? – заботливо спросила Сьюзен. Венди ответила печально – в ее огромных голубых глазах отражалась боль:

– Со мной все в порядке, мамуль. Это о тебе нужно волноваться, ты так кричала! Посмотри, что он опять натворил. Мам, мы не можем просто заставить его уйти?

Сьюзен посмотрела на свою красавицу дочь, и ее охватила тоска от пустоты и никчемности собственной жизни. Она могла готовить еду для детей, обстирывать их, защищать от внешнего мира. Но там, где дело касалось Барри, она ничего не могла сделать.

Она взяла дочь за худенькую руку. На одном из пальчиков было надето колечко в форме сердечка. Ее маленькая девочка превращалась в прекрасную юную женщину.

– Послушай меня, мое сердечко, этот человек любит всех вас, но по-своему. Мне бы очень хотелось, чтобы было по-другому, ты это знаешь, но я не могу заставить его жить иначе. Если бы все зависело от меня, я бы окутала всех своей любовью, милая, ты же знаешь. Нам остается надеяться на лучшее. Он будет жалеть потом, что натворил, и некоторое время мы сможем жить спокойно. Вот увидишь.

Сьюзен знала, что слова ее были пустыми. Пустыми и бессмысленными. Но ей так хотелось приободрить свою дочь.

Каждый вдох был для нее пыткой, ребра болели от побоев. Но приходилось притворяться, что все не так уж плохо, просто немного нездоровится, что быть избитой подобным образом – в порядке вещей.

– Выгони его, мам. Избавься от него, пожалуйста. Голос Венди был тихим, едва слышным и срывающимся от сдерживаемых слез. Сьюзен крепче сжала ее руку.

– Я не могу, милая. Ты же знаешь, в чем дело. Копам наплевать на таких, как мы, да и всем наплевать на нас. Поэтому я и хочу, чтобы ты получила хорошее образование и вырвалась из этой среды. Чтобы у тебя была достойная жизнь среди людей, которые решают свои проблемы не при помощи кулаков.

Венди почувствовала такой прилив любви к матери, что бросилась в ее объятия. Она обняла ее так крепко, словно боялась, что она исчезнет. Сьюзен, мягко отстранив Венди, нежно поцеловала ее в лоб.

– В один прекрасный день он оставит нас, я тебе обещаю. Мы победим. Мы всегда побеждаем. Но пока он не уйдет, мы вынуждены терпеть, дружок.

Венди знала, что мать говорит правду, но с юношеским упрямством верила, что должен быть какой-то способ избавиться от отца раз и навсегда. На любой вопрос всегда есть ответ, нужно только его найти.

– Лежи, мамуль. Я присмотрю за малышами и сегодня не пойду в школу. Мне в любом случае нужно повторить уроки.

Сьюзен кивнула. Теперь, после этого разговора, ей стало немного легче. Когда Венди встала, Сьюзен снова обратила внимание на ее почти уже оформившуюся фигуру, высокую грудь, так похожую на ее собственную в этом возрасте, красивое лицо, при взгляде на которое ей самой с трудом верилось, что это ее ребенок. У Венди светлая голова, и она приложит все усилия, чтобы создать себе такую жизнь, о которой ее мать только мечтала. Сьюзен была в этом уверена.

В дверь колотили и барабанили изо всех сил, и Розель вздохнула. Она знала, кто это, и, усталой походкой выйдя в коридор, крикнула:

– Уходи, Барри, пока я не позвала Ивана и не стерла тебя с лица земли.

– Впусти меня, Розель, нам нужно поговорить.

Прислонившись к холодной белой стене, она почувствовала, что готова заплакать. Барри был дерьмом, мучившим свою жену, жестоким насильником… но только не с ней. С ней он становился таким, каким и должен быть настоящий мужчина при любых обстоятельствах. Однако как только он оказывался вне поля ее зрения, он превращался в Мистера Мачо. Это было смешно и грустно.

Подняв трубку телефона, Розель набрала номер, чувствуя, что пришло время навсегда прекратить эти отношения. Через пять минут из берлоги Ивана на Дин-стрит прибыли двое молодцов. Она наблюдала из окна, как Барри сначала угрожали бейсбольными битами, а затем жестоко избили средь бела дня на людной лондонской улице.

Никто не вмешался, никто не позвал полицию, никому до него не было дела. Кроме нее да, возможно, Сьюзен, потому что именно Сьюзен придется вынести на себе последствия его гнева и ярости. Розель знала об этом, и эта мысль тревожила ее, но она должна вырвать Барри Далстона из своей жизни. Он был ее ахиллесовой пятой, ее слабостью. Как может внешность мужчины делать женщину такой безрассудной? Как может он заставить ее обо всем забыть? Она знала, что если посмотрит в его глаза еще раз, то вряд ли устоит перед искушением простить его снова. А именно этого ей не следовало делать.

В отличие от Сьюзен у нее имелся тыл, были люди, которые могли «убедить» Барри единственным методом, который он уважал: жестокостью, кулаками, бейсбольными битами и, если нужно, оружием.

Однако после того как он пролежал на земле десять минут, она вызвала скорую помощь. В конце концов, она не такая бездушная, как Барри.

Джун вошла в дом, не говоря ни слова, поставила чайник на огонь и окинула взглядом кухонные шкафы Сьюзен.

– Да ты, кажется, упакована под завязку.

Сьюзен кивнула. Она сидела за кухонным столом. Ее лицо было по-прежнему в синяках, но, по крайней мере, она могла наконец двигаться – через пять дней после побоев. Малышка Рози неуверенными шажками обходила комнату, открывала шкафчики и играла крышками от кастрюль.

Посмотрев на нее, Джун улыбнулась:

– Она похожа на маленькую принцессу, правда? Какие глазки! Кто у нас маленькое сокровище?

Рози улыбнулась широкой беззубой улыбкой, от которой таяло сердце.

– Я, я. – Она протянула эти слова дрожащим детским голоском, похожим на журчание ручейка. Женщины дружно расхохотались.

– Ну, Сьюзен, как дела?

Джун разлила чай. Обтягивающая юбка и высокие каблуки молодили ее.

– Все в порядке, – ответила Сьюзен. – Как всегда. Его нет уже почти неделю, так что мы можем пожить немного в тишине и покое. А что?

Она достаточно хорошо знала свою мать и понимала, что ее забота вряд ли будет бескорыстной.

– Мать, если тебе нужны деньги, то у меня полный голяк. У меня нет денег даже на мороженое.

Тогда Джун повернулась к ней:

– Ну почему ты всегда такая жалкая баба? Я собиралась дать тебе немного денег. Твой отец удачно провернулся в выходные. Он выиграл на скачках в Грин-Лейнз в Илфорде. – Она засмеялась, увидев изумленное выражение лица Сьюзен. – Он неплохо заработал. Я подумала, что надо дать тебе немного, потому как вроде Рождество не за горами. – Она положила пятьдесят фунтов на кухонный стол. – Ты сможешь отдать их мне на Новый год. Они к тому времени мне понадобятся.

Джун снова засмеялась, и Сьюзен устало улыбнулась.

– Прежде чем их тратить, я посмотрю, что скажет Барри. Если честно, он опять без работы. Но я надеюсь, что вскоре что-нибудь найдет. Я подала на пособие. Мне пришлось, мам, ведь Барри есть Барри. С ним никогда не знаешь, что ждет тебя завтра.

Джун понимающе кивнула:

– Как с моим стариком. Я знаю, о чем ты говоришь, Сью. Но по крайней мере, он вернулся к тебе. Это должно быть приятно.

Сьюзен с готовностью подхватила:

– О, это не просто приятно, это восхитительно. Я так скучала по кулакам и тумакам. Дети были как ненормальные, когда он ушел, они не могли привыкнуть к тишине. Я уж собралась было отправить их на Фолкленды, чтобы они по-прежнему могли воевать и драться.

Джун усмехнулась:

– А ты язва, Сьюзен.

– Если честно, мам, я хотела бы их обоих видеть в гробу. Джун отхлебнула чай и затянулась сигаретой «Ротманс».

– Давай рассказывай. Я сама сплю и вижу, чтобы твой отец сдох. Старый сутенер! – Она снова засмеялась. – Я помню, как однажды, когда ты была еще совсем маленькой, мы с ним были на рынке в Ромфорде. Он ударил меня так, что в глазах потемнело, из-за того, что я смотрела на парня, на которого я конечно же смотрела. Я есть я.

Прежде чем продолжить, Джун глубоко затянулась.

– Он был, однако, хорошеньким. Просто красавчиком, черт подери.

Сьюзен спросила с недоверием:

– Кто, мой отец?

Джун громко рассмеялась:

– Нет, другой чудило. Он был турком или кем-то вроде, темнокожий, красивый самец с большими глазами. – Она перенеслась мысленно в другое место и время. – И главное – я его любила. Твой отец ничего не знал, но я с ним спала. Он был просто супер, черт подери. Сплошные мускулы и кожа шоколадного цвета. Мне всегда нравились темнокожие. За-бав-но, да?

Джун была серьезна, и Сьюзен почувствовала странную жалость, которую всегда испытывала к своей матери из-за ее ненасытной потребности в мужчинах.

– Они обращаются с женщиной как с женщиной и даже благодарны, когда им отдаешься, – пояснила Джун.

– Может, мам, так было раньше, когда все здесь для них было внове. А сейчас, думаю, привыкли и обращаются с женщинами, как все остальные мужчины.

Джун кивнула:

– Наверное, это так. Но тогда мне нравились их ухаживания, нравилось чувствовать себя кем-то, куда-то ходить, вести интересную жизнь, быть кому-то нужной.

– Ты была нужна мне и Дэбби, мам.

Джун покачала головой и в знак несогласия помахала сигаретой.

– Не-а. Ты не чувствуешь себя нужной до тех пор, пока тебя не захочет мужчина, запомни это. С возрастом с этим сложнее, сама понимаешь. Мужчины перестают обращать на тебя внимание, просто игнорируют тебя. Воспринимают как предмет. Тяжело, – особенно если ты когда-то была привлекательной женщиной, красоткой, вслед которой оборачивались все мужики.

Сьюзен мягко улыбнулась:

– Ну, мам, ты до сих пор выглядишь лучше меня, хотя я и молодая. Но я никогда не была той, кому смотрели вслед, никогда.

Джун передернула плечами:

– Ты всегда была некрасивым ребенком, милая. Такой тебе выпал жребий. Если бы у Дэбби был твой ум, она бы далеко пошла. У нее есть внешние данные – не так чтобы очень, но достаточные для продвижения по жизни. А ты посмотри на нее – застряла где-то в Эссексе, ни детей, ничего. Превратилась в несчастную кобылу, вот и все.

Сьюзен покачала головой:

– По слухам, Джеймси натворил дел. У его девицы на стороне ребенок. Дэбби, наверное, переживает. Если честно, мам, это кошмар – быть бесплодной.

– Особенно когда живешь с таким придурком, как он! Мне никогда не нравились ирландцы. Посмотри, что они натворили, эти проклятые католики, там, у себя. Бомбы и все такое… Не знаю, куда катится мир.

Мать была совершенно невежественна в делах политики, и Сьюзен едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.

– Пойдешь сегодня вечером в кабак?

Сьюзен покачала головой:

– Сомневаюсь. Я не могу себе этого позволить, да и детям я нужна здесь.

– Оставь с ними Дорин, или пусть эта чертовка Венди за ними присмотрит. Ей не повредит, если она время от времени будет тебе помогать.

Джун имела зуб на Венди, и это злило Сьюзен.

– Она превращается в красавицу, мам. Ты бы видела, какое у нее тело!

Джун пожала плечами:

– В этом нет ничего хорошего, если она не сумеет им правильно воспользоваться.

Сьюзен посмотрела прямо в глаза матери:

– Что ты имеешь в виду, мам? Может, позволить другим пользоваться ее телом?

Джун снова пожала плечами:

– Думай как хочешь, но запомни мое слово: кончится тем, что она будет смотреть на всех сверху вниз.

Сьюзен засмеялась:

– Черт побери, я очень надеюсь на то, что так и будет. Я желаю для нее и для всех остальных детей лучшей жизни, чем наша.

Джун неожиданно сникла:

– Я делала все, что могла, для тебя и для Дэб.

Сьюзен снова засмеялась:

– Именно это я и имела в виду, Мам, именно это.

Все-таки Дорин уговорила Сьюзен пойти вечером в заведение. Там должна была состояться грандиозная вечеринка с живой музыкой. Сьюзен зашпаклевала свои синяки косметикой, оделась в праздничный наряд, состоявший из платья и пиджака от «Маркс и Спенсер». Они с Дорин оставили Венди присмотреть за детьми.

Ребра Сьюзен все еще давали о себе знать, но ей хотелось выйти куда-нибудь в люди и приятно провести время. И Дорин убедила ее, что лучший способ для этого – пойти в кабак со своими лучшими друзьями.

Сьюзен была рада, что пошла. Даже Дэбби появилась. Располневшая, грустная, она пришла не одна. На буксире она привела жалко выглядевшего Джеймси – под глазом у него красовался фингал. Две сестры сели вместе, и Сьюзен слушала, как Дэбби разбирает всех присутствующих по косточкам. Особенно досталось тем, кто был связан с Джеймсом в последние годы.

Клуб заполнили люди всех возрастов. Музыка была, по местным меркам, хорошей – громкой и танцевальной. Вино текло рекой. В общем, типичный вечер выходного дня в Ист-Сайде. Женщины сидели вместе, мужчины стояли у бара. Дети торчали снаружи, пили кока-колу, ели чипсы, играли в поцелуйчики и дрались.

Здесь мало что изменилось с тех пор, как Сьюзен была маленькой девочкой. В этом месте она чувствовала себя в безопасности. После нескольких стаканов бакарди и кока-колы Сьюзен расслабилась. Она почувствовала, как напряжение медленно спадает и заботы уходят. Дорин, как всегда, смешила народ. Даже Дэб расслабилась и начала получать удовольствие. Когда оркестр заиграл одну из старых композиций «Битлз», Сьюзен пожалела о том, что не может присоединиться к танцующим. Но она хлопала в ладоши, пела вместе со всеми, и ей этого хватало. Затем Джун и Джоуи начали танцевать твист, и со всех сторон послышались крики одобрения и подбадривания.

Хохоча, словно беззаботная девчонка, Сьюзен присоединилась к общим крикам и аплодисментам. Она навсегда запомнит эту ночь. На то у нее будет множество причин. Впервые со времени возвращения Барри домой на сердце у нее было легко и хорошо. Она заметила у стойки бара Питера Уайта и помахала ему рукой. Он помахал ей в ответ, и она наблюдала, как он пробирается через толпу, чтобы поговорить.

– Он на тебя запал, Сью.

Она отмахнулась от сестры:

– Не глупи. Мы друг друга знаем с детства. Это просто визит вежливости.

Дэб засмеялась низким противным смехом:

– Он хочет быть вежливым, девочка, я тебе точно говорю. Он всегда о тебе спрашивает.

Сью посмотрела на нее с осуждением:

– Он просто относится ко мне как к другу, вот и все, Дэб. А теперь оставь эту тему.

Питер улыбнулся сестрам и кивнул остальным женщинам за столом. Сьюзен нравилось его внимание. Все смотрели, как она разговаривает с очень интересным моряком. Казалось, кроме нее он никого не видел.

– Давненько не встречались, Сью, как жизнь? – Изумрудные глаза Питера светились, и она по-девчоночьи рассмеялась.

– Как всегда, дружок, а у тебя? Не нашел себе еще хорошую девочку?

– Всех хороших уже разобрали, включая тебя, девочка, – неожиданно ответил Питер.

Она вспыхнула. Ее лицо стало пунцовым, а мать закричала через стол:

– Ой, гляньте-ка, моя Сьюзен красная как мак! Он тебя что, спросил про размер бюстгальтера?

Все, включая Питера, засмеялись. Сьюзен покачала головой и громко крикнула:

– Не обращай внимания, Питер! Она просто животное!

Но шум усилился, и они перестали слышать друг друга. Показав жестами, что пошел к бару за выпивкой, Питер покинул их общество. Покрасневшая и смущенная, она повернулась к сестре:

– Господи, мне кажется, ты права. Он правда запал на меня!

Дэбби хлебнула коктейля и язвительно заметила:

– Ему, должно быть, ты нравишься как человек.

Сьюзен почувствовала, как эйфория растаяла, и ответила сестре в той же манере:

– Зато никаких опасений, что ты кому-нибудь можешь понравиться по этой причине, гадкая маленькая сучка.

Дэбби поднялась с места.

– Ты права, Сьюзен, но я бы и не хотела, чтобы меня любили за это. Это значит, что ты слишком уродлива, чтобы привлечь мужика другим способом, не так ли?

Она, покачиваясь, побрела к бару, подошла к Питеру, обняла его рукой за шею, поцеловала и погладила, сначала убедившись в том, что Сьюзен смотрит на нее.

Дорин села на освободившееся место и сказала на ухо Сьюзен:

– Посмотри на эту жирную тварь. Как будто кто-то может обратить на нее внимание без хорошей дозы наркотиков!

Женщины громко захохотали, привлекая внимание окружающих. Дэбби посмотрела в их сторону. Она догадалась, что смеялись над ней, придвинулась еще ближе к Питеру и показала сестре язык.

Сьюзен показала ей средний палец, и они с Дорин снова залились смехом.

– Я думаю, он там, на своем корабле, часто этим занимается, я имею в виду – сам с собой…

– Перестань, Дор, он хороший человек.

Дорин кивнула:

– Я знаю, дружок, а почему он не твой в таком случае, а? Представь, какая у тебя с ним была бы жизнь. Все время в море, дома от случая к случаю. Регулярные денежки, личная жизнь, пока его нет. Твою мать, я бы сама за ним не прочь приударить.

Сьюзен усмехнулась:

– Я не нравлюсь ему. Он видит во мне своего друга. Вот и все.

В голосе ее послышалась грусть, и каждая погрузилась в свои мысли. Они пытались представить, что это такое – быть любимой. У бара Питер оттолкнул Дэбби, и она, хохоча, едва не упала. Ее маленькие толстые ножки на безумно высоких каблуках походили на бутылки.

– Знаешь что? Она выглядит так же, как моя мать, тебе не кажется, Дорин?

Дорин глубокомысленно кивнула:

– Она и есть твоя мать, дружок. Только более молодая и более мстительная. Ни за что на свете я не хотела бы быть такой. Они не женщины, они пародия.

Сьюзен кивнула, но все равно настроение испортилось.

– Я хочу пойти домой, она на самом деле плюнула мне в душу.

Дорин подняла пустой бокал и упрекнула Сьюзен:

– А ты не показывай, что она задела тебя. Она просто ревнует. Ты очень хороший человек, Сьюзен, и они никогда не смогут отнять у тебя это. Не забывай об этом. А теперь закрой рот и сиди здесь, пока я пойду и принесу два двойных.

Сьюзен, как всегда, послушалась.

Барри был зол и под кайфом. Он только что вернулся от крошки из Майнор-парка. Кристина Карвел была тридцатилетней матерью пятерых детей. Ее пышное тело еще сохраняло остатки былой красоты, кроме того, у нее был веселый, жизнерадостный характер. Крисси видела весь мир в сверкающих красках радости.

Целых шесть дней Барри пользовался гостеприимством и телом хозяйки; с ним обращались как с особой королевского звания, кормили и поили до тех пор, пока он не вернулся к своему прежнему «я». Тогда Крисси дала ему с собой дозу кокаина и амфетамина и скрутила для него несколько сигарет на дорожку. Придя в чувство, он ушел с обещаниями вернуться и отплатить добром за добро.

Крисси привыкла, что мужчины типа Барри ею пользуются. Она знала, что иногда может получить взамен немного денег и наркотиков. Мужчины приходили к ней, когда им требовалось отсидеться, спасаясь от полицейских, жен или любовниц. Ей нравилось проводить время в компании, и она принимала все, что ей предлагала жизнь. Она никогда ни на кого не обижалась и не обижала других.

Ее дети были всех цветов радуги, и она обожала их. Тем не менее она не могла устоять против смазливой мордашки, особенно как у красавчика Барри Далстона. Крисси провела с ним несколько замечательных дней. Теперь он уходил, и она провожала его с улыбкой и пятью фунтами в придачу. Таким уж она была человеком.

Барри же оставлял ее с герпесом. Хотя пройдет какое-то время, прежде чем она узнает об этом. Входя в свой дом, он кипел от злости. Наркотики вызывали у него паранойю: ему казалось, Розель и Сьюзен объединились против него. В квартире у Крисси он жил в сказочном мире задернутых занавесок, хорошей музыки и дружелюбия. В реальном мире он не верил женщинам. Барри Далстон страдал от «Пита-параноика», как наркоманы называли это состояние.

Венди, уютно устроившаяся на софе после того, как уложила детей в кроватки, услышала лязг ключей в замке и похолодела. Когда отец вошел в гостиную, она уже стояла у дверей кухни. Барри заметил страх в ее глазах – это ему польстило. По крайней мере, дочь понимала, с кем имеет дело.

– Где твоя мать?

Венди пожала плечами:

– Ушла куда-то, но скоро вернется.

Венди боялась сказать, что Сьюзен пошла в клуб. Барри передразнил дочь:

– Что значит – «ушла куда-то»? Я не разрешал ей никуда уходить!

Венди видела, что он находится под действием наркотиков, и постаралась угодить ему:

– Сделать тебе чайку, пап? Что-нибудь покушаешь?

Барри проигнорировал ее слова. Усевшись на диван, он достал маленький пакетик из фольги. Положив его на стол, он велел Венди принести из кухни зеркало. Она повиновалась, и Барри высыпал на зеркало какое-то комковатое вещество и начал крошить. С помощью бритвы он быстро превратил его в порошок. Затем разделил порошок лезвием на четыре части. В тишине комнаты слышался скрежет металла по стеклу.

Затем, скатав в трубочку пятидолларовую банкноту, он поочередно втянул две порции в ноздри, запрокинул голову назад и закашлялся, почувствовав жжение в горле. Потом взглянул на Венди.

– Хочешь попробовать? Испытать кайф со своим папочкой, а? – Он смотрел на дочь почти дружелюбно.

Она покачала головой:

– Я не принимаю наркотики. – В ее голосе слышалось осуждение, и это разозлило его.

– «Я не принимаю наркотики», – передразнил он. – Ты маленькая задастая сучка!

Венди не знала, что ей делать. Она боялась оставить с ним детей. Если кто-то из них проснется, в таком состоянии Барри мог всыпать ему так, что мало не покажется. Венди оказалась между молотом и наковальней.

– Что ты смотрела по телевизору?

– Ничего. Я просто повторяла уроки.

Барри медленно кивнул, будто ему было слишком сложно вникнуть в ее слова.

– А, понимаю. Повторяла уроки. Умная девочка повторяла уроки. – Он говорил так, словно в комнате находился кто-то третий. Затем он взял книгу, которую она читала. – Гроздья чего?

– Гнева. «Гроздья гнева». Это роман Джона Стейнбека.

– Интересно, каков этот хрен Стейнбек дома? – Барри бросил книгу на пол. – Подойди, сядь рядом с твоим папочкой, обними его.

Венди осталась стоять в дверях. Несколько секунд он не отрываясь смотрел на нее.

– Я сказал тебе подойти сюда. – Он показал на пол между своих ног. – Подойди сюда. Немедленно!

Он почти орал, и, вспомнив о своих сестрах и братике, Венди подошла к отцу. Он посадил ее на колени и окинул взглядом.

– Ну что, это было не слишком сложно?

Он держал ее за руки, она хотела вырваться и убежать из комнаты, из дома, но не могла.

– Ты растешь, девочка. Посмотри, какие у тебя уже сиськи. Твоя мать была такой же – созревшей для того, чтобы ее сорвали. Держу пари, парни не прочь погулять с тобой?

Она кивнула.

– Только я не хочу гулять с ними. Я хочу сначала пойти учиться в университет. А потом путешествовать по миру.

Для нее было важно, чтобы он понял, какая она на самом деле. Чтобы он знал, чего она хотела, о чем мечтала. Барри засмеялся:

– У тебя, крошка, нет ни малейшего шанса! Закончишь как все. Живот с руками и ногами, замужем за транжирой. У твоей матери много лет назад тоже были такие же иллюзии. Но ничего, я быстро вышиб из нее эту дурь, вышибу и из тебя.

Венди закусила губу. Барри посмотрел на дочь. Она действительно хорошенькая, похожа на Сьюзен, только лучше: шикарные густые волосы каштанового цвета наверняка были предметом зависти девчонок в округе. Выглядела она старше своего возраста. Лет на восемнадцать. Тело полностью сформировалось, длинные стройные ноги и пышная грудь. Она как Джоан Коллинз в молодости: широкие скулы и огромные глаза с поволокой. Он почувствовал зарождающееся желание, манящее притяжение молодого женского тела.

Все равно этот цветок сорвет какой-нибудь юный наглец с грубыми грязными руками и вонью изо рта. Барри не сомневался, именно так и будет. Он сам много раз так делал. Он прижал ее к себе.

– Поцелуй своего старого папочку.

Венди хотела встать, но его только раззадорили ее попытки освободиться. Сначала он действительно шутил. Но ощущение юного тела добавило в шутку перца. Чистая девичья кожа возбуждала Барри, его руки шарили по телу Венди, она чувствовала их повсюду. Девушка отчаянно боролась, но отец лишь смеялся – ее сопротивление еще больше его возбуждало. Наконец Венди ударила его локтем в живот. Удар был такой силы, что Барри потерял равновесие и задел журнальный столик. Полетели на пол пустые чашки и блюдца. А от гордости Сьюзен – большой стеклянной вазы, в которую она выкладывала фрукты и конфеты на Рождество, остались лишь мелкие осколки.

Венди вскочила на ноги, но, чтобы выскочить из комнаты, ей надо было переступить через отца. Она попробовала, тогда Барри схватил ее за лодыжку, и она растянулась на полу. Упав прямо на разбитое стекло, Венди вскрикнула от боли – в тело вонзились острые осколки. Отец оседлал ее, навалившись на нее всей своей тушей, и трижды ударил по лицу.

– Да успокойся ты, маленькая сучка.

Она задвигала бедрами, стараясь вылезти.

– Папа, оставь меня, отпусти, ради бога. – Она говорила с трудом, прижатая к полу весом его тела. В ее глазах он не заметил страха, только ненависть. В гневе, подогретом наркотиками, Барри решил, что это неправильно. Она должна уважать его.

– Ты, как и твоя мать, думаешь, что лучше меня. Вы все думаете, что я хуже вас. Ты, Розель, твоя мать. Вы думаете, что вы особенные, потому что у вас есть дырка между ног.

Он приблизил свое лицо к ее лицу.

– Нет. Вы не лучше. Вы злые грязные шлюхи. Каждый месяц вы истекаете кровью, но при этом живы-здоровы! Ты понимаешь, о чем я говорю? Понимаешь?

Он орал во всю глотку. Венди плакала:

– Пожалуйста, папочка, пожалуйста… Дай мне встать. Мне больно. Ты делаешь мне больно.

Он посмотрел вниз на ее бледное, напряженное и очень красивое лицо. Она его дочь, его плоть и кровь. А так ли это?

Может быть, она дочь Джоуи? Барри зацепился за эту мысль, поскольку она оправдывала то, что он собирался сделать. Барри всегда наказывал женщин сексом. Он внедрял в них свое семя, удовлетворял свою похоть и заставлял их чувствовать себя ничтожеством.

Он вспомнил, сколько он натерпелся от ее плача и капризов. После ее рождения у Сьюзен уже никогда не хватало времени на него, Барри. Все время она отдавала этим проклятым детям. Он их всех проучит – Венди, ее мать и Розель. Барри казалось, что он сможет доказать свое превосходство бывшей любовнице.

Он облапал груди Венди и начал сильно тискать. От боли девочка выгнулась под ним дугой.

– Ты такая же шлюха, как и твоя мать…

Венди кричала, рыдая, во весь голос:

– Папа, пожалуйста! Дай мне встать. У меня кровь, мне больно…

Барри смеялся:

– Я не твой папа, твой папа Джоуи, милая, так же как и всех остальных. Твоя мать была подстилкой для своего отца. Он не твой дед, он твой отец. Моя только Роза, и всё, остальных я презираю.

Эти слова поразили Венди в самое сердце. Она поверила тому, что он сказал. Между матерью и дедом были неестественные отношения. Девушка вспомнила ревность Джун, если она заставала их наедине, ее слова, что дед был любитель полапать всех, включая и собственных внучек.

– Вы все – результат кровосмешения.

Алана и маленький Барри стояли в дверях, глядя на отца. Барри почувствовал их взгляд. Сын держал в руках плюшевого мишку, в крошках от сухариков. (Сьюзен часто приходилось потихоньку забирать игрушку, когда малыш засыпал, и стирать ее.)

Где-то в затуманенном мозгу Барри звенел звонок, напоминая, что он зашел слишком далеко, но действие наркотиков усиливало его агрессию и жестокость. А подавленное лицо дочери доказывало, что он поступает правильно.

– А ну марш назад в кроватки, или вам тоже попадет.

Он сделал вид, будто хочет встать, и малыши кинулись бегом вверх по лестнице, где плакала в своей кроватке маленькая Рози.

Венди увидела, как приближается лицо отца, и вцепилась зубами в его точеную скулу, форму которой она унаследовала. В полном отчаянии она изо всех сил впилась в ненавистную плоть, в ужасе чувствуя во рту вкус крови.

От боли и злости Барри совсем обезумел. Он беспощадно бил свою дочь. Душераздирающие крики Венди разносились по всему дому. Рози сидела на кровати вместе с Барри и Аланой, прислушиваясь к тому, что происходит внизу.

Стараясь спрятаться от страшных криков сестры, полных боли и ужаса, маленький Барри лег в постель и накрыл голову потрепанным мишкой. Он горько плакал. Рози, заметив на полу кусочек печенья, требовательно показывала на него пальчиком. Но впервые в жизни никто не обращал на нее внимания. Алана молча ревела, догадываясь о том, что происходит в гостиной.

– Нет, ты ее видела? Господи, я думала, умру со смеху.

Сьюзен и Дорин возвращались домой.

– Не могу поверить, что она это сделала, а ты? Представь, вытворить такое! Да еще из-за такого куска дерьма, как он.

Они снова залились хохотом.

– Да, но он все-таки ее муж. Можно понять Дэбби. Как она толкнула эту крошку! Господи, даже я почувствовала, а я ведь была на другом конце бара.

Сьюзен кивнула:

– Бедная Дэбби. Такой трюк мог только Барри выкинуть: пригласить поужинать жену и любовницу. Мне ее жаль. Она порядочная сволочь, но все равно это свинство так с ней поступать…

Они шли по дороге с обратной стороны их дома.

– Я посмотрю, как там дети, и, если хочешь, зайду к тебе на чашку чая.

– Хорошо, Дорин. Посмотри и минут через десять приходи.

Сьюзен вошла через черный ход и с удивлением обнаружила, что все четверо ее детей сидят за кухонным столом. Одного взгляда на Венди было достаточно, чтобы все понять.

– Где он? – Голос Сьюзен был тихим и напряженным. Осторожно взяв лицо дочери в руки, она осмотрела ссадины и синяки.

– Что случилось? Он пьян?

Венди кивнула, затем произнесла упавшим голосом:

– Он под кайфом, мам. Он заставил меня… заставил меня…

Она не могла закончить фразу, и Сьюзен, взглянув на кровь на ночной рубашке, без слов поняла, что он заставил ее сделать.

– Он сказал, что мой отец не он, а дедушка.

Венди рыдала, плечи ее содрогались при каждом слове. Остальные дети сидели тихо, чувствуя, что происходит нечто страшное. Даже маленькая Рози молча сидела на полу, грызла печенье и смотрела на Венди.

Сьюзен вдруг ощутила приступ удушья, наконец осознав, что именно случилось с ее ненаглядной девочкой. Она сама была в таком же положении и знала, как теперь презирает себя дочь, какую боль испытывает от сознания, что родной отец изнасиловал ее, хотя ни один мужчина не может так поступать с женщиной, даже с проституткой. Она знала, что отныне страшное воспоминание будет преследовать Венди. Оно навсегда останется в ее памяти.

Она знала, что испытывает Венди – злость и бессилие. Она никогда не станет такой, как раньше, потому что той девочки уже больше нет. Венди потеряет доверие к людям. Как можно доверять кому-то, если тебя предают самые близкие?

Вошла Дорин с сияющей улыбкой на ярко накрашенном лице, но, увидев Венди, остановилась как вкопанная.

– О, Сью, что он натворил?

Сьюзен охватила мелкая дрожь. Она повернулась к подруге:

– Пожалуйста, забери детей к себе, забери и успокой. Я должна с ним разобраться. Раз и навсегда я должна разобраться с этим ублюдком.

Она говорила тихо, словно боясь, что Барри услышит ее. Дорин покачала головой:

– Позвони фараонам, пусть его заберут…

Сьюзен перебила ее:

– Что они обычно делают? Держат его ночь, а потом отпускают? Нет, забери младших, мне нужно поговорить с Венди наедине.

Сьюзен пристально посмотрела на подругу, и та кивнула.

– Как скажешь, Сью.

Дорин подхватила Рози, остальные дети без слов последовали за ней. Когда они ушли, Сьюзен обняла Венди и успокаивала как могла: гладила волосы, шептала на ушко добрые слова. Она помнила реакцию своей матери, когда подобное произошло с ней самой. Ее полное безразличие и горькие, обидные слова, упрекавшие дочь в случившемся.

– Он грязная свинья, Венди. Грязная вонючая свинья, и ты ничего не могла сделать, солнышко. Ты ни в чем не виновата! Что бы ни случилось, всегда помни об этом, хорошо?

Венди кивнула, но лицо ее было таким печальным, что сердце Сьюзен разрывалось от жалости.

– Мам, это правда, что он сказал? Что дедушка мой отец?

Сьюзен обняла ее, но вместо ответа спросила:

– Где он?

– Наверху. Он наверху. Напился и спит.

Сьюзен посмотрела на дочь. Они долго вглядывались в глаза друг другу, потом Венди горько заплакала. Сьюзен еще крепче обняла ее и снова начала утешать:

– Это ничего не значит, запомни. Совершенно ничего. Я знаю, любовь моя, я была сама в таком положении. Тебя ничто не изменит, моя Венди, мой ангел. Это изменит, только если ты позволишь.

Десять минут спустя Сьюзен проводила дочь к Дорин. Она попросила подругу отвести ее к Кейт и объяснить ситуацию. Сказать, что Барри жестоко избил ребенка и Сьюзен просит приютить девочку на ночь. Дорин кивнула, предчувствуя страшную развязку. Она понимала, что Барри не просто избил девочку.

Затем Сьюзен надела пальто, вышла на улицу и пошла к телефонной будке на углу. Оттуда она позвонила Розель и спросила, не может ли Венди провести несколько дней у нее. Розель, услышав ее тон, согласилась без лишних вопросов.

Вернувшись домой, Сьюзен поставила чайник, решив сделать себе кофе. Пока чайник грелся, она вышла в коридор, перерыв шкаф под лестницей, она нашла то, что искала, – большой молоток. Положив его на стол, она выпила кофе и выкурила сигарету. Потом прошла по всему дому, который так любила, когда в нем не было Барри.

Она любила двери, ободранные детскими велосипедами, обои на кухне с изображением корзин, наполненных фруктами и овощами, большой кухонный стол с царапинами от постоянной резки хлеба для бутербродов – Сьюзен готовила их детям, когда те шли в школу или гулять. Ей нравились купленные на рынке кружки и вытертый голубой линолеум на полу. Это был ее дом. Это был райский уголок, который она пыталась создать из полного ада. А адом являлась ее жизнь с человеком, жившим только для удовлетворения своих низменных потребностей.

Взяв в руки молоток, она еще раз медленно обошла дом, впитывая его образы и запахи. Она хотела запомнить его, прежде чем подняться в спальню к мужу – своему законному супругу, спавшему мертвецким сном поперек кровати. В руке он сжимал пустую бутылку, лицо было исцарапано дочерью. Девочкой, которую он изнасиловал ради удовольствия собственной похоти. О, она знала, каково было Венди, она столько раз испытывала это на себе.

Глядя на него, Сьюзен чувствовала только ненависть.

– Что ты наделал, Барри? Ты взял ее своим разлагающимся телом, будто грязную проститутку на улице. Думаю, ты догадывался, какова цена такому злодеянию? Что придется сполна заплатить за свое преступление? Единственное, о чем я жалею, что ты, пьяная скотина, не можешь посмотреть мне в глаза и почувствовать тот же страх, что испытывал твой ребенок, когда ты над ним издевался.

Она подняла молоток и, собрав все свои силы, ударила Барри по голове. Словно заводная игрушка, молоток поднимался и опускался десятки раз, пока от Барри Далстона ничего не осталось. Во всяком случае, это кровавое месиво нельзя было больше назвать человеком. Барри Далстон исчез навсегда.

Сьюзен, вся в крови и осколках костей, спокойно вышла из комнаты, тщательно вымылась и переоделась. Потом сделала себе чашку кофе и выкурила сигарету. После чего натянула старое пальто, пошла на угол к телефонной будке и позвонила в полицию.

Дорин наблюдала за ней из окна и чувствовала, как слезы катятся по щекам. Она знала, что сделала ее подруга. И знала, почему она это сделала. Но никто и никогда не узнает истинной причины, – во всяком случае, от нее. Сьюзен защищала своих детей, как делала бы это любая мать.

Когда приехала полиция, дети уже спали – кроме Венди, терпеливо ожидавшей приезда Розель. Она останется у Розель, пока с ее лица не исчезнут все следы насилия и борьбы, и она сможет спокойно смотреть людям в глаза, не боясь, что они догадаются о случившемся.

КНИГА ТРЕТЬЯ

Глава 20

Сьюзен проснулась от взорвавшего тюремную тишину шума: сначала оглушительный стук в дверь, затем крик. Она открыла глаза и увидела, что новая соседка по камере пристально смотрит на нее. Мэтти Эндерби, безукоризненно причесанная, с чистым лицом и аккуратно выщипанными бровями, улыбалась.

– Ну как, получше сегодня? – Голос у нее был с хрипотцой – таким должна обладать какая-нибудь порнозвезда: низкий, сексуальный, таящий в себе обещание.

– Отвали, – рявкнула Сьюзен осипшим от сна и сигарет голосом и тут же зашлась в приступе чудовищного кашля.

– Принести тебе чая?

Сьюзен кивнула:

– У меня во рту словно кошки нагадили.

Мэтти с отвращением фыркнула, что весьма развеселило Сьюзен. Она рассмеялась:

– Как я погляжу, ты у нас особа тонкой душевной организации, так что мне придется подстраивать свой базар под тебя. Итак, давай пошевеливайся и притащи мне чаю.

Мэтти вышла из камеры, и Сьюзен села на нары.

Чувствовала она себя отвратительно и выглядела соответственно своему состоянию. Выскользнув из постели, она схватила полотенце и кусок мыла. Затем, взглянув на свое отражение в маленьком зеркале над раковиной, показала себе язык. Фу! Ну и рожа! Ее волосы безжизненными патлами свисали на плечи. Лицо было помятым, подбородок сделался настоящим рассадником угрей и прыщиков, нос шелушился. Только глаза оставались живыми, но это были глаза совершенно незнакомой женщины. Горящие, внимательные, мудрые и тревожные.

В комнату с двумя кружками вошла Мэтти.

Вместо плакатов с голыми мужиками на стенах камеры висели картинки с изображением корзин с фруктами и дамочек в старомодных одеяниях, устраивающих пикники на зеленых, залитых солнцем лужайках. Все это было для нее очень странно. Она привыкла к другой тюремной жизни: жесткой и суровой. В той жизни заключалась хоть какая-то логика, какая-то цель. Противостоять системе. Стать частью сестринского союза. Отпускать сальные шуточки в адрес мужиков, притворяться, что жутко не хватает секса, хотя на самом деле это было последним, о чем думали женщины, сидя в своих камерах.

Со своей новой соседкой она словно оказалась в совершенно другом мире, в котором люди играют строго по правилам. Что-то в этом было не так. Сьюзен сделала глоток и снова уставилась на развешанные по стенам картинки.

– Это репродукции картин Моне…

Сьюзен равнодушно пожала плечами:

– Да? Ну и ладно.

Она быстро прикончила чай, насладившись его сладким вкусом. Затем, сбросив с себя ночную рубашку, завернулась в полотенце и вышла из камеры. По дороге в душ она встретила на своем пути женщин всех мастей: белокожих и темнокожих, худых и толстых. Одни улыбались ей. Другие смотрели настороженно: их пугала ее репутация. Сьюзен знала: они захотят выяснить, что она из себя представляет. Но Сьюзен это не тяготило: она чувствовала себя в тюремной среде уверенно и спокойно.

Она встала под душ и вздрогнула: телу требовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к горячей воде. Затем, намылившись с головы до ног, она начала смывать с себя пену. Молоденькая чернокожая девушка протянула ей шампунь:

– Мыло прикончит твои волосы, подруга. Возьми-ка шампунь.

Сьюзен благодарно кивнула и взяла флакон. Она нанесла густую ароматную жидкость на волосы, испытывая огромное удовольствие от такого простого действия, как мытье собственных волос. Рядом с ней целовались две женщины, но Сьюзен не обращала на них внимания, ей было безразлично, что творилось вокруг. Уединение осталось далеко в прошлом.

Из душа она вышла не оглянувшись. Неписаный закон тюремной жизни гласил: главное – ни на что не обращать внимания. Она направилась назад в камеру, на ходу вытираясь жестким полотенцем. По дороге ее остановила рыжеволосая надзирательница.

– Имя? – Вопрос прозвучал резко.

– Далстон Сьюзен, личный номер 4414.

Женщина кивнула:

– Свидание в тринадцать пятнадцать.

Сьюзен кивнула и продолжила свой путь. Она надеялась, что к ней приведут детей, хотя социальные работники опять хитрили, стараясь под любым предлогом не допустить встреч детей с матерью.

Спустя двадцать минут она читала почту – письма от детей, которые получала каждый день. В одном – каракули Барри «Я люблю тебя», в другом – коротенькая записочка от Аланы с рассказом о ее новой школе и новых друзьях.

Сьюзен прижала драгоценные листки бумаги к груди, словно пытаясь впитать в себя слова детей. Затем раскрыла письмо от Венди, и сердце ее бешено заколотилось. Старшая дочь в пятнадцать лет была уже взрослым человеком. В ту злосчастную ночь закончилось ее детство. В отличие от писем Аланы, в которых та рассказывала о новинках моды и косметики, поп-группах и любимых передачах, в письмах Венди говорилось о том, как дела у малышей. О том, как Рози, общая любимица, живет в доме своих приемных родителей – Симпсонов. О том, какие хорошие люди – Симпсоны, но все равно не ее настоящие родители и никогда ими не станут, пока мать Рози жива и здорова. Эти письма пугали Сьюзен по многим причинам. Венди занималась самобичеванием. А у нее не было ни малейшей причины для этого.

В Дарэме Сьюзен видела детей нечасто, и каждая встреча превращалась в испытание. Дети всегда с нетерпением ждали свидания с матерью и, как следствие, были слишком возбуждены.

Поэтому они вели себя очень шумно, сражаясь за внимание матери. Вдобавок малышка Рози уже успела забыть мать и начинала плакать, стоило Сьюзен взять ее на руки.

Теперь все пойдет по-другому, ведь она находится гораздо ближе к своим детям. Рози может видеть ее намного чаще, и Сьюзен наконец удастся наладить с ней отношения. Она тщательно причесалась на случай, если на свидание приведут детей. Ей хотелось выглядеть хорошо.

В камеру вошла Мэтти и, увидев, что Сью привела себя в порядок, улыбнулась ей:

– Я слышала, у тебя сегодня гости?

– У новостей здесь быстрые ноги, как я погляжу, – пробурчала в ответ Сьюзен.

– Хочешь, я сделаю тебе прическу? – предложила Мэтти.

Соседка горела желанием угодить, и внезапно Сьюзен почувствовала прилив усталости, пропало желание сопротивляться этой несносной прилипале. Спустя десять минут ее голову украшал аккуратный хвост, и, более того, она даже дала себя уговорить немного накраситься. Увидев свое отражение в зеркале, Сьюзен поразилась произошедшей с ней метаморфозой. Мэтти, довольная результатом работы, воскликнула:

– Смотри, какая красотка! Осталось привести в порядок кожу и обзавестись новыми шмотками. И будешь вообще загляденье!

Сьюзен с раздражением фыркнула:

– Послушай, дорогуша, даже если бы я выиграла миллион и сделала себе пластическую операцию, то все равно не стала бы загляденьем. Не с моей фигурой. Хотя допускаю, что получилось неплохо…

Она снова с удовольствием посмотрела на свое отражение в зеркале. Как бы ей хотелось, чтобы сегодняшними визитерами оказались дети. Ей было разрешено только одно свидание в день, и она не хотела тратить его на посторонних людей.

Мэтти остановилась в дверях и произнесла серьезным тоном:

– Между прочим, я работала в юридической компании секретарем и здесь каждый день даю консультации всем желающим.

Помогаю девочкам советами и тому подобное. Тебе стоит как-нибудь заглянуть к нам, я могла бы быть тебе полезной.

Она послала Сьюзен воздушный поцелуй и вышла из камеры. Сьюзен показала ей вслед кулак и вздохнула. Эта прилипала станет настоящей занозой в заднице, Сьюзен нисколько в этом не сомневалась. Пребывание в тюрьме Дарэм обеспечило ей репутацию крутой бабенки, которой палец в рот не клади. Там к ней воспылала любовью лесбиянка Джулия Стоун, но Сьюзен объяснила ей, что та устраивает ее только в качестве друга, и не более. Лесбиянка, высокая мужеподобная блондинка, не привыкшая получать отказы, не на шутку разозлилась, чем очень осложнила ее жизнь. Куда бы Сьюзен ни шла – в туалет, в душ или в спортивный зал, – Джулия оказывалась рядом, угрожая ей и пытаясь запугать. Однажды до Сьюзен дошли слухи, что Джулия решила «приласкать» ее в душе. Быть изнасилованной ей совсем не хотелось.

Положив в карман тяжелый бильярдный шар, Сьюзен отправилась в душ, и, когда Джулия попыталась к ней пристать, с помощью этого шара она отправила мужеподобную сучку на больничную койку на целых два месяца. Своим поступком Сьюзен убила сразу двух зайцев: Джулия Стоун лишилась статуса лидера, а Сьюзен, наоборот, приобрела его. Именно по этой причине заключенные смотрели на нее с опаской. Даже надзирательниц впечатлил ее поступок.

Но теперь Сьюзен не хотела уподобиться Райанне, так же как в свое время не хотела уподобиться Джулии. Роль лидера в бабской тусовке ее не прельщала. Она просто боролась за свою жизнь.

Комната для свиданий была выкрашена желто-зеленой краской. Предполагалось, что зеленый цвет должен действовать успокаивающе. Сьюзен же считала, что он вызывает тошноту. Тошнотворный желто-зеленый цвет. Она сидела за столом и грызла ногти, вернее, то, что от них осталось. Когда дверь открылась, она выпрямилась, сердце ее бешено колотилось в ожидании долгожданной встречи с детьми. Она надеялась увидеть их на пороге.

Но вместо этого в дверях появился молодой человек лет тридцати, одетый в прозаические джинсы и свитер. У незнакомца были каштановые волосы, которые, казалось, стригли с помощью тупых ножниц, и зеленые глаза с веселым огоньком.

– Привет, Сьюзен, рад нашей встрече!

Она обратила внимание на его зубы, идеально ровные и неестественно белые. Видимо, он был своим человеком в стоматологической клинике. Жаль только, что не уделял такого же внимания волосам.

– Колин…

Он уловил в ее лице разочарование и улыбнулся, пытаясь скрыть свое смущение.

– Колин Джексон, мы говорили с вами по телефону. Сьюзен кивнула, окинув взглядом его потертые джинсы и заношенный, вытянутый свитер.

– Так вы и есть тот самый адвокат, который будет ходатайствовать о пересмотре моего дела? – разочарованно и с явной неприязнью протянула она.

Джексон залился краской:

– Я понимаю, что выгляжу не очень представительно, но у меня полно дел. Сегодня утром я встречался с вашими детьми.

Ее лицо озарилось, и он вздохнул с облегчением.

– Их приведут в пятницу. В пятницу после обеда.

Она тут же сникла:

– Но это еще так не скоро.

Ее голос прозвучал глухо и безжизненно. Джексон попытался вернуть ей интерес к разговору. Открыв портфель, он вытащил оттуда папку:

– У меня здесь все бумаги, касающиеся вашего дела.

– Что ж, можете говорить все, что хотите, мне добавить нечего. Я взяла молоток и убила его, проще не бывает!

Колин слегка улыбнулся:

– Не все так просто, Сьюзен. Что-то заставило вас пойти на этот шаг. Барри жестоко обращался с вами. Знаем, что за несколько дней до этого он сильно избил вас. Почему вы не убили его тогда?

Она недовольно ответила:

– Потому что в тот раз у меня не хватило сил. Все тело болело, ребра были сломаны. Но заседание суда показало, что это, оказывается, ничего не значит. Меня обвинили в предумышленном убийстве, даже странно, что позволили подать апелляцию о пересмотре дела.

– Ну, многое с тех пор изменилось. Вы сделали только одно заявление, в ту самую ночь, когда все произошло. В заявлении вы написали, что натерпелись от него достаточно и что пришла пора ему сдохнуть. Это ваши слова. Мы можем подать дело на пересмотр, но нужно убедить суд, что муж угрожал вам, обещал убить, что вы находились в состоянии аффекта. Если мы сможем это доказать, то сможем рассчитывать на обвинение в непредумышленном убийстве. Такая формулировка позволит сократить срок заключения или вообще вытащить вас отсюда.

Он улыбнулся, довольный собой и явно ожидая, что она также обрадуется.

– Я должна буду притвориться, что у меня в ту минуту было помутнение рассудка, правильно я вас поняла?

Джексон смутился:

– Я не хочу, чтобы вы подумали, будто я заставляю вас лгать…

Сьюзен пожала плечами:

– Послушайте, Колин, когда я опустила молоток на голову этого ублюдка, у меня не было помутнения рассудка, он был яснее ясного. Я понимаю, что это звучит несколько странно для вас, но это правда. Мне следовало покончить с ним гораздо раньше!

Колин понял, что заключенная говорит правду. Она не способна кривить душой. Это читалось в ее голосе, в ее глазах. Женщина, стоявшая перед ним сейчас, абсолютно не походила на ту вызвавшую всеобщую неприязнь особу, фотографиями которой два года назад пестрели все газеты.

Тогда ее угрюмое лицо было начисто лишено каких-либо эмоций, будь то угрызения совести или просто сожаление о содеянном. Во время судебного разбирательства Сьюзен словно окаменела. Даже ее адвокат, поняв, с кем имеет дело, не позволил ей давать свидетельские показания непосредственно в зале суда. Все психиатры были единодушны в своих отчетах: возникают сомнения относительно душевного здоровья подсудимой. Она отказывается отвечать на вопросы, касающиеся той ночи, отказывается признать свой поступок чудовищным и неправомерным. Каждый раз повторяет как заведенная одни и те же слова, что ее мужу давно пришла пора умереть.

В конце концов судья приговорил ее к пожизненному заключению, сказав, что у него нет другого выхода, поскольку миссис Далстон отказалась пролить свет на события той ночи и настаивает на правильности своего поступка – она ведь избавила мир от мрази. В подписанном ею протоколе допроса говорилось, что она и в другой раз поступила бы точно так же, «будь у нее такая возможность». Полицейские раскрыли дело, газеты вовсю смаковали скандал, а Сьюзен исчезла в тюремных застенках, словно ее никогда и не существовало.

Но у нее было четверо детей, которые обожали свою мать, и она платила им тем же. Начальник Колина Джексона был полон решимости вытащить эту женщину из тюрьмы и подал прошение о пересмотре дела. В их распоряжении имелось всего несколько месяцев, чтобы предоставить суду новые факты. Они полагали, что теперь, по прошествии двух лет, Сьюзен расскажет всю правду о событиях той ночи. Но, кажется, они ошибались.

– Послушайте, Сьюзен, если бы вы помогли нам, мы смогли бы вытащить вас отсюда. Вернуть вас к детям, к нормальной жизни!

Она смотрела на адвоката невидящим взглядом.

– Мы знаем, как ваш муж измывался над вами, мы просмотрели медицинские отчеты: он систематически избивал вас. Ваш поступок по-человечески вполне понятен. Вы защищались. Никто из нас не застрахован от подобного.

Сьюзен молчала целую минуту. Наконец она заговорила:

– Но я не защищалась. Вы что, забыли об этом? После того как он в последний раз избил меня, прошло пять дней. Он был пьян до беспамятства. Пьян как свинья. Но я кое-что скажу вам, Колин, вы можете записать это в своей маленькой книжечке. Когда я опустила молоток на его черепушку, я испытала такое блаженство, которого не испытывала никогда в жизни. Да, я загремела в тюрьму, но, по крайней мере, я избавила своих детей от этого скота. И я не испытываю ни малейшего сожаления о том, что сделала, наоборот, я безумно рада, что пошла на это. Более того, я повторила бы это снова, будь у меня такой шанс. В отличие от Барри я плачу за содеянное. Хотя в конечном счете он тоже заплатил… – Она злобно ухмыльнулась. – О да, он заплатил сполна. Я побеспокоилась об этом, черт подери!

Колин был шокирован ее словами, хотя в глубине души понимал, что она отчасти права. Записи в медицинской карте доказывали, что терпение человека не безгранично и в один прекрасный день оно достигает своего предела.

Но миссис Далстон сама заперла себя в тюрьме и выбросила ключ от камеры.

– Как дела у моих детей? – спросила она Колина.

– Хорошо. Я уже сказал, что их привезут к вам на этой неделе. У них все превосходно. Они здоровы. Рози – это ведь самая маленькая, да? – живет у своих приемных родителей, которые души в ней не чают. У вас есть кто-нибудь на примете, кто мог бы забрать остальных детей?

– Я бы хотела, чтобы их отдали моей подруге Дорин. Она согласна.

Колин кашлянул:

– Боюсь, социальные работники не позволят ей забрать к себе детей…

Сьюзен недобро усмехнулась.

– Может быть, она и шлюха, на которой негде пробы ставить, и все пятеро ее детей от разных отцов, но скажу вам, приятель: она потрясающая мать и потрясающий человек. А ведь это главное, разве нет? Короче, что будет с моими детьми?

Колин не знал ответа на ее вопрос. Встреча с социальным работником, который курировал дела детей, была назначена только на конец недели.

– Я смогу ответить на ваш вопрос только после встречи с мисс Бичэм, социальным работником.

Сьюзен кивнула и прикурила вторую сигарету.

– Ну а что вы планируете делать потом?

Джексон пожал плечами:

– Похоже, я не очень-то много могу сделать.

– Лично я собираюсь тихо и мирно отсидеть свой срок. Я одного не понимаю, почему вы не оставите меня в покое. Мне больше нечего добавить к тому, что я уже сказала.

– Честно говоря, мне тоже. Тем не менее, Сьюзен, подумайте о своих детях, о том, каково им расти без матери. Они так сильно любят вас, и как мать вы не заслуживаете ничего, кроме восхищения. Как вам удалось добиться этого?

– Вы еще не встречались с моей мамочкой? Старая карга! Она продала меня газетам и сколотила на этом целое состояние. – Сьюзен пожала плечами. – Впрочем, другого я от нее и не ожидала. Что касается вашего вопроса, то я просто делала все, как когда-то мамочка, только с точностью до наоборот.

Она встала, показывая тем самым, что разговор закончен.

– Только посмотри, она и вправду возомнила о себе невесть что!

Сьюзен ничего не ответила. Она смотрела на Мэтти: она проводила в комнате отдыха консультацию, что было откровением для Сьюзен. В это время Райанна принимала деньги или другие подношения от женщин, которые пришли посоветоваться с осужденной за убийство.

После этих консультаций лица женщин озарялись надеждой, Сьюзен видела, как после разговора с Мэтти они воспаряли духом, и решила для себя, что если Мэтти кому-то помогает своими советами, то и флаг ей в руки. Сьюзен внимательно слушала и находила большинство советов не лишенными здравого смысла. Наконец Мэтти с Райанной начали собирать полученные дары. Потом Райанна отсчитает и отдаст Мэтти ее часть, и та, которая не курила ничего, кроме косячка под настроение, продаст все другим женщинам. Также Райанна принимала ставки на пари и обеспечивала спорщикам «крышу».

Сьюзен чувствовала, что Райанна пристально следит за ней: не захочет ли Сьюзен занять ее место. Но у Сьюзен и в мыслях этого не было. Как-нибудь нужно будет поговорить с Райанной и расставить все точки над «i». А пока нужно быть начеку, готовой постоять за себя, ведь эта здоровенная чернокожая мегера в любой момент может наброситься с кулаками.

Венди подошла к кофеварке и налила Розель и себе кофе. Розель наблюдала за девушкой, которая светилась от счастья, предвкушая скорую встречу с матерью. За последние два года Венди сильно изменилась.

В ту ночь после убийства, когда Розель взяла Венди к себе, девочка находилась в чудовищном состоянии. Розель представилась ей подругой матери и сказала, что Сьюзен попросила забрать на время Венди к себе. О причине убийства Барри Розель без труда догадалась, хотя никто и не посвящал ее в подробности. Венди была для Барри родная плоть и кровь, а он надругался над ней, как не глумятся и над портовыми шлюхами. Розель поняла это по походке девочки, по синякам, покрывавшим все тело, и по кровотечению, которое не могли остановить целую неделю.

Она понимала нежелание Сьюзен рассказывать, что произошло той ночью и что происходило на протяжении всей ее супружеской жизни. Она защищала свою дочь и себя. Зачем людям знать, что ее муж, у которого обнаружили венерическое заболевание, изнасиловал собственную дочь? Девочка будет вынуждена жить с этим, а она ничем не заслужила такой участи.

Розель взяла кофе и улыбнулась. Венди улыбнулась в ответ. Они никогда не обсуждали события той ночи. Ее дом стал для девочки укрытием от тех, кто смотрел на нее как на дочь женщины, хладнокровно убившей своего мужа. Убийцы, которая ни на секунду не задумалась о судьбе четверых детей, лишая их своим поступком как отца, так и матери. В газетных сообщениях Сьюзен изобразили безнравственной особой, вовсю веселившейся на незаконные заработки своего мужа.

Барри же представал перед читателями в образе обаятельного мошенника, настоящего лондонца, который здорово подсел на наркотики и алкоголь и вследствие этого не мог отвечать за свои действия. Как обычно, мужчине прощалось все только потому, что он мужчина. Мужчины могли быть жестокими, такими их создала природа. Ведь именно они развязывали войны. Но если жестокость проявляла представительница слабого пола, это расценивалось как нечто из ряда вон выходящее. Сьюзен стала в глазах общества злодейкой, поскольку открыто заявила на суде, что не задумываясь убила бы своего мужа снова, если бы ситуация повторилась.

Венди разрезала вишневый пирог и протянула тарелку Розель.

– Ты поедешь с нами проведать маму, это ведь теперь недалеко? – спросила девушка. Розель покачала головой:

– Не могу. Честно говоря, не вынесу встречи с ней. Венди с пониманием кивнула. Розель еле удержалась, чтобы не заплакать.

– Я жду не дождусь, когда увижу маму, Розель. Я так по ней соскучилась. Иногда по ночам я вспоминаю, что она делала для меня и остальных. О том, что сама частенько недоедала, лишь бы мы были сыты. О том, как она не отходила от наших постелей, когда мы болели. Веселила нас, когда нам было грустно. Я помню, однажды на летних каникулах мы, как обычно, были на мели, но мама устроила такой чудесный пикник… А потом пришел папа и, конечно, все испортил… В тот день он сильно ее избил. Мы, как всегда, убежали к Дорин, мы всегда прятались у нее в таких случаях. И оттуда слышали, как он кричал, как падала мебель, когда мама налетала на нее после его ударов… Я надеюсь, она послушает меня в пятницу. Если нет, то я прямо не знаю, что делать…

Розель пожала плечами:

– У твоей мамы есть, видимо, причины, чтобы так поступать.

Венди печально улыбнулась:

– Я никогда этого не забуду. Как я могу забыть, сколько добра она сделала для меня? Когда-нибудь я отплачу ей тем же.

Розель пригубила кофе и кивнула:

– Не сомневаюсь, дорогая. Не сомневаюсь.

Сьюзен наполняла кружку горячей водой, когда к ней подошла Райанна. Сьюзен ждала этого разговора уже давно, с самого первого дня своего пребывания здесь. И вот этот момент настал. Сьюзен сильно нервничала. Несмотря на свою репутацию, Сьюзен на самом деле просто играла роль отвязной бабы, дабы обезопасить себя от возможного нападения.

Волосы Райанны были заплетены в косички – сотни тоненьких плотных косичек, которые делали ее гораздо моложе и как-то мягче, нежели она была на самом деле. Она также налила в кружку кипятку.

– Ну, Далстон, какие планы? Чего ты хочешь?

Сьюзен посмотрела ей в глаза, надеясь, что Райанна не заметит, как дрожат ее руки, и с делано равнодушным видом пожала плечами.

– Все, чего я хочу, это спокойно дождаться апелляции. У меня нет ни малейшего желания делить с тобой территорию или строить козни. Ничего подобного. Но я не позволю делать мне пакости. Я готова заключить с тобой мировую, но это не значит, что я стану твоей шестеркой. Короче говоря, я просто хочу спокойно отмотать свой срок. Понятно?

Райанна рассмеялась:

– Будет тебе спокойствие, можешь не сомневаться. И если я могу быть тебе полезной, я к твоим услугам. Достану все, кроме звезды с неба. По рукам?

Райанна протянула тщательно наманикюренную руку с длинными пурпурными ногтями, и Сьюзен крепко пожала ее.

– Мне чертовски нужны сигареты.

Райанна кивнула:

– Они у тебя уже есть. На первый раз бесплатно, в знак нашего союза. Потом это будет стоить денег.

У Сьюзен гора упала с плеч.

– Айда ко мне в камеру, хлебнем кофейку? Хочешь хорошо провести время? – продолжала Райанна. – Могу устроить. Это классно помогает расслабиться. Вмиг забудешь о своих проблемах.

Сьюзен усмехнулась:

– Послушай, Райанна, девочки меня никогда не интересовали. Честно говоря, я не уверена, интересуют ли еще меня мужчины.

Чернокожая женщина рассмеялась, продемонстрировав невероятно белые зубы. Они пошли в камеру Райанны, которая, как и камера Сьюзен, располагалась на четвертом этаже. Они поднимались по металлической лестнице, пролет за пролетом, и то, что они шли бок о бок, не осталось незамеченным.

Оказавшись в камере Райанны, Сьюзен наконец расслабилась. Из маленького приемника доносилась легкая мелодия в стиле регги. Со стены смотрел Роберт Редфорд, повсюду валялись косметика и тюбики с дешевым кремом. Камера походила на спальню молодой разгульной девицы, пахло потом, табаком и духами. Но Сьюзен здесь нравилось. После трехдневного слушания классической музыки и лицезрения картин Моне она словно оказалась дома.

Глава 21

Джун, с широкой улыбкой на лице и рюмкой в руке, открыла входную дверь.

– Чем могу быть полезна, дружок? – спросила она заплетающимся от алкоголя языком.

Колин Джексон радушно улыбнулся:

– Я пришел от вашей дочери Сьюзен.

Джун подперла рукой свою необъятную грудь.

– Вы из газеты?

В ее голосе слышалась надежда на подачку. Колина передернуло: мать, которая с легкостью готова продать родную дочь за пару сотен фунтов, а то и дешевле.

– Вообще-то я ее адвокат. Мне нужно поговорить с вами. Может, пройдем внутрь?

Из недр квартиры раздался недовольный мужской голос:

– Закроешь ты эту чертову дверь или нет?!

Колин переступил порог. Снаружи дом ничем не отличался от других муниципальных построек: грязный балкон, повсюду кучи мусора, стойкий запах мочи. Но внутри все было совершенно по-другому. Белые стены, стеклянные столы, светлая кожаная мебель. Темно-коричневый ковер с длинным ворсом и шоколадно-коричневые бархатные портьеры завершали декор, на который, судя по всему, ушло немало денег. Вот только влажной тряпке и щетке пылесоса следовало бы почаще прикасаться ко всему этому великолепию.

В гостиной перед огромным экраном телевизора сидел Джоуи. Для Колина не составило большого труда догадаться об источнике денег, потраченных на эту обстановку.

Джун заметила его изумление:

– Шикарно, да? Мне нравится наблюдать за лицами людей, когда они переступают порог нашего дома. Мы купили эту квартиру вместе с обстановкой. Просто пришли и купили с потрохами, даже с картинами на стенах… Я видела комнату, прямо как наша, на страницах какого-то модного журнала. Ну да ладно. Что эта дрянь отмочила на сей раз?

Колин услышал в ее голосе нотки раздражения и снова удивился, что мать может быть настолько бессердечной и безразличной к судьбе своего родного ребенка. Да, родители Сьюзен оставляли желать лучшего. А в результате – сколько в ней самоотверженности и любви к своим детям!

– Колин Джексон. Вы меня не помните?

Джун покачала головой.

– Я звонил вам насчет детей.

Джун перестала улыбаться.

– Теперь, кажется, вспомнила. Вы опять ко мне с тем же вопросом? Чтобы вывести меня из себя? Мне не нужны здесь ее дети. Ей следовало подумать о них раньше, до того, как она размозжила башку своему мужу.

– Полагаю, миссис Макнамара, именно о них она тогда и думала.

Джоуи оторвал взгляд от телевизора и прорычал:

– Вышвырни этого молокососа, пока я не отвесил ему хорошую оплеуху. Меня тошнит от того дерьма, в котором оказалась вся семья по милости нашей дочурки.

Колин брезгливо рассматривал расплывшуюся фигуру Джоуи, в теплом тренировочном костюме и с «химией» на волосах.

– Вашу дочь систематически избивали, мистер Макнамара, с ней очень жестоко обращались, и она не выдержала издевательств. Я думаю, на ее долю выпало слишком много хороших оплеух. – Джоуи угрожающе поднялся. – Предупреждаю вас, мистер Макнамара, я нахожусь на службе. Если вы тронете меня хоть пальцем, я вынужден буду обратиться в полицию.

Джоуи бросил на жену свирепый взгляд, и та потянула молодого человека к двери. Колин попытался снова заговорить с Джун:

– Послушайте, Сьюзен может потерять своих детей. Старших, может быть, и нет, а вот малышку Рози – точно. Ее приемные родители подают документы на удочерение. У них есть все шансы.

Джун умилилась:

– Надеюсь, им это удастся, дружок. Пусть хоть малышке повезет в жизни. Эти люди смогут дать ей намного больше, нежели мать-мужеубийца.

Колин посмотрел ей в глаза:

– Вы правда так считаете? Неужели вы не понимаете, что любовь родной матери – самое важное, что может быть у ребенка в жизни? Важнее денег, важнее чего угодно. Я пришел к вам в надежде достучаться до вашего сердца. Но, как погляжу, напрасно трачу время. Вы немало заработали на несчастье своей дочери, но не купили даже кулька конфет внукам. Вы мне отвратительны! Несмотря на поступок Сьюзен, ее дети обожают ее, миссис Макнамара. Уверен, что о своих детях вы такого сказать не можете. Я прав?

Джун распахнула входную дверь и с проклятиями вытолкнула Колина из квартиры. Проходившая мимо женщина остановилась.

– Чего вылупилась, сучье отродье! – заорала на нее Джун. – Может быть, мать твою, сфотографируешь на память?

Дверь с грохотом захлопнулась. Колин хоть и чувствовал себя униженным, но все же был рад, что его последние слова достигли цели. Он направился к машине, как вдруг его окликнули.

– Эй, мистер!

Он повернулся и увидел молодую женщину.

– Я видела, как моя мать выставила вас вон. Вы пришли из-за Сьюзен?

Он кивнул.

– Я ее сестра Дебора, можно просто Дэбби. Как она?

Он вздохнул:

– Честно говоря, не очень. Знаете, вы в жизни совсем другая, нежели на фотографиях в газетах.

Дэбби улыбнулась:

– Я никогда не получалась хорошо на фотографиях, даже на свадебной. Я принадлежу к тем несчастным, которые выходят на фотографиях гораздо толще, чем на самом деле. Как ее дети?

Он пожал плечами:

– Они сильно скучают по матери.

Дэбби вздохнула:

– Это понятно. Нужно признаться, она была отличной матерью, старушка Сью. И они были хорошими детьми, все без исключения.

– Они и сейчас хорошие дети. Почему бы вам не навестить их, самой не посмотреть, как они поживают?

Дэбби покачала головой:

– Мой Джеймси этого не переживет. Он не хочет, чтобы я влезала в это дело. Я просто спросила, вот и все. Обычное любопытство, понятно?

Колин чувствовал, что она кривит душой, и еще раз удивился нравам, царившим в этой семье.

– А вашему Джеймси обязательно знать, что вы делаете? Я уверен, дети будут очень рады увидеть родную тетю. Особенно младшие.

Он увидел в ее глазах смятение и понял, что она с радостью повидалась бы с племянниками.

– Что ж, вы знаете, где их искать, не так ли? Ничего страшного не случится, если вы случайно окажетесь поблизости и зайдете их проведать.

Больше он ничего не сказал, она и так поняла его не слишком тонкий намек.

– Что вы сейчас делаете для Сьюзен? – спросила Дэбби.

– Пытаемся убедить ее в необходимости подать еще одну апелляцию. Раньше Сьюзен была вроде согласна на это, а теперь упирается – не хочет помочь ни себе, ни нам.

Дэбби улыбнулась:

– Она просто хотела выбраться из Дарэма, приятель, насколько я знаю свою сестру. Использовала шанс, чтобы хоть чуть-чуть быть поближе к детям. Для нее разлука с ними – настоящая пытка.

Колин услышал в ее голосе завистливые нотки.

– У вас есть дети?

Дэбби с деланым равнодушием пожала плечами:

– Нет, своих нет, но у мужа есть дети. Колин смутился: он не знал, что сказать на это.

– Что ж, дети Сьюзен в какой-то степени остались без матери. Я уверен, визит родной тети в такое время будет как нельзя кстати. Подумайте об этом.

Она уклонилась от прямого ответа:

– Передайте Сью большой привет от меня, хорошо? И что я постараюсь ей написать.

Колин кивнул и посмотрел ей вслед: вышедшая из моды мини-юбка демонстрировала толстенькие короткие ножки, а высокие каблуки не делали фигуру стройнее, обесцвеченные волосы зачесаны назад. Как семья могла быть такой недружной: казалось, что все только и делают, что ссорятся! Впрочем, внутрисемейная вражда в этих кварталах Лондона не представляла из себя ничего из ряда вон выходящего.

Колин подошел к своей машине и выругался. За те двадцать минут, что его не было, кто-то разбил боковое стекло и умыкнул приемник. Это стало завершением неудачного дня.

Сьюзен была вне себя от счастья. Наступила пятница, и сегодня она увидит своих детей, всех четверых. Она пробудилась от беспокойного сна уже в пять утра. Предстоял первый их визит в Холлоуэй, и она просто умирала от нетерпения поскорее их увидеть.

Мэтти удивилась, увидев, что Сьюзен заправляет постель. Делать это она начала не так давно и то лишь потому, что ей надоело ворчание Мэтти по поводу бардака в камере.

– Вот видишь, как все просто: проснулась, заправила и забыла, как о страшном сне.

Сьюзен рассмеялась: ее хорошее настроение распространялось даже на Мэтти, которую она считала занудной. Помешанность Мэтти на чистоте доводила Сьюзен до бешенства. Но приходилось признать, что во многом соседка была права.

– Ко мне сегодня адвокатша должна прийти, – произнесла Мэтти. – Джеральдина тебе бы понравилась. Она знает свое дело, да и человек хороший. А это, должна сказать, редкое явление среди адвокатов. Большинство из них смотрят на нас сверху вниз, знаю по собственному опыту.

Сьюзен кивнула:

– Да, милая, ты у нас специалист по адвокатам. Особенно по отправке их на тот свет…

Она испугалась своей шутке и тут же извинилась:

– Я просто пошутила, Мэтти.

Глаза Мэтти наполнились слезами, и она прошептала:

– В отличие от тебя, Сьюзен, я очень сожалею о том, что сделала. Но у меня не было иного выхода.

Сьюзен вздохнула и обняла узкие плечики соседки.

– Я знаю, дорогуша. Мы с тобой в одной лодке, так что если тебя кто и понимает, так это я.

После пересмотра дела Мэтти предстояло выйти на свободу, так как ее деяние квалифицировалось как убийство в целях самозащиты. Того же добивался и Колин Джексон. Но Сьюзен не хотела, чтобы ворошили ее дело. Она просто хотела защитить детей. Особенно Венди.

– Мэтти, ты меня причешешь сегодня? Так хочется хорошо выглядеть. – Сьюзен запустила пятерню в свои неухоженные волосы и усмехнулась. – В прошлый раз малыш Барри сказал, что я очень красивая и похожа на настоящую королеву, хотя и социальная работница, которая его опекает, тоже кажется похожей на королеву.

Мэтти рассмеялась:

– Ты просто неисправима! Ладно, иди прими душ, и я приведу тебя в надлежащий вид, хотя даже не знаю, зачем я это делаю. Едва заканчивается свидание, и ты сразу уничтожаешь всю мою кропотливую работу.

– Да, потому что эта огромная лесбиянка – наш вертухай – начинает строить мне глазки, – ворчливо пробурчала Сьюзен.

Она вышла из камеры, весело бросая «Привет» и «Доброе утро» каждому, кто встречался на ее пути в душ. Сегодня она увидит своих детей, и мысль об этом делала Сьюзен Далстон самой счастливой женщиной на свете.

Малыш Барри бросился прямо в ее объятия. Он принес свой рисунок, на котором мама в арестантской форме радостно улыбалась. Сестры стояли вокруг, а солнце висело в небе большим желтым шаром. Отец парил в небе, но Сьюзен восприняла это безболезненно. Мальчику всего девять лет, и он, очевидно, таким способом пытался приспособиться к тому, что произошло в семье.

Рози сидела на коленях у социальной работницы и настороженно наблюдала за матерью. Присутствие на свидании постороннего мешало Сьюзен вести себя естественно. Венди взяла сестренку на руки и, сев возле матери, стала играть с малышкой, чтобы та хоть немного раскрепостилась.

Сьюзен посмотрела на Венди. Какими молитвами у них получились такие красивые дети? Лишь бы никто из детей не унаследовал характера отца.

– Бабушка Кейт передает привет, но приехать не может.

Сьюзен рассеянно кивнула, наблюдая, как Алана бегает за малышом Барри – это немного разрядило обстановку.

– Как она, лучше?

Венди покачала головой. Ее густые золотисто-каштановые волосы легли волной на лицо.

– У нее проблемы с сердцем, мам. Она даже с трудом ходит, дай Бог ей здоровья.

После смерти Барри у Кейт случился обширный инфаркт. Сьюзен чувствовала себя виновной, хотя свекровь не затаила на нее зла после гибели сына. Наоборот, она даже пыталась взять под свою опеку внуков. Кейт была, по сути, единственной, кто открыто принял в этом деле сторону Сьюзен.

Кроме того, приходилось беспокоиться и из-за Айви. Бабушка пыталась быть рядом с внучкой, но Джун и Джоуи сделали все, чтобы не допустить между ними общения. Они считали, что контакты с убийцей бросят тень на их доброе имя, выставят в невыгодном свете перед соседями. В результате Айви никогда не заводила речь о Сьюзен, поддерживая связь с внучкой через Дорин.

В ту ночь, когда произошло убийство, Дорин солгала полиции, сказав, что Венди не было дома. Эту версию они придумали, чтобы оградить девочку от унизительной экспертизы. Сьюзен всей душой благодарила Кейт и Дорин, что они пошли на ложь, спасая дочь от унижения и позора. Даже младшие дети поклялись, что Венди не было в ту ночь дома, а потом сами уверовали в сказанное.

Дорин писала Сьюзен каждую неделю, стараясь поддержать подругу, подбодрить ее, хотя сама никогда ее не навещала. Частенько она заходила к Кейт, чтобы лишний раз проверить, как пожилая женщина себя чувствует. Свекровь Сьюзен была слишком слаба, чтобы лично присутствовать на суде, что явилось для Сьюзен своего рода облегчением. Она часто задавалась вопросом, насколько осведомлена свекровь о событиях той кошмарной ночи, – ей хотелось надеяться, что свекровь не догадывается о всей правде.

Сьюзен погладила Рози по пухленькой ножке, и девочка, посмотрев на нее, робко улыбнулась. Сердце матери наполнилось счастьем.

– Розель шлет тебе огромный привет, говорит, что написала тебе, – произнесла Венди. – Мам, этот мужчина, Колин, кажется, ничего. Жаль, что ты не желаешь слушать его советов. Разве ты не хочешь выбраться отсюда?

Сьюзен махнула рукой, пытаясь пресечь на корню эту тему.

– Мы уже столько пережили, дорогая, и я ни за что не буду начинать все заново. Вопрос снят с повестки дня, хорошо? Пусть остается все как есть. Я в порядке, а о том, что случилось, лучше забыть. Ты слышишь меня?

Венди с грустным видом кивнула.

– Просто я чувствую себя виноватой, что ты здесь, мама. Ты так нужна малышам…

Сьюзен прервала ее:

– Я рано или поздно выйду отсюда: они ведь не смогут держать меня здесь целую вечность. Так что давай прекратим эти разговоры.

Венди ничего не ответила. Она поставила Рози на пол и, поднявшись, окинула взглядом помещение. Сьюзен наблюдала за ней. Она переживала за нее больше всего. Венди выглядела очень хрупкой, несмотря на хорошо развитую грудь. Она часто впадала в какую-то задумчивость, чуть ли не в ступор. Ее лицо становилось отрешенным, взгляд отсутствующим, и Сьюзен понимала: она снова думает о том, что произошло, снова и снова казнит себя за случившееся. И неважно, сколько раз она говорила своей дочери, что все не так, что все уже позади, все кончилось, – она понимала, что Венди считает иначе.

Рози вдруг протянула ручки к Сьюзен. На личике девочки появилась улыбка. Взяв ее на руки и крепко прижав к груди, Сьюзен в очередной раз сказала себя, что все будет хорошо. Слушая болтовню Аланы и Барри, наперебой рассказывавших ей о доме в Эссексе, она почувствовала, как спадает ее напряжение. У нее хорошие дети, и они смогут справиться с тем, что на них навалилось. Ей оставалось надеяться на это.

Свидание подошло к концу, Сьюзен попрощалась с детьми, расцеловав их, но отрешенное лицо Венди стояло перед глазами. Рози заплакала, когда ее выводили из комнаты, а значит, она хотела остаться с матерью. Сьюзен терзала жестокая мысль: она жертвует всеми детьми ради спасения одного.

Но что еще ей оставалось делать?!

– Самое ужасное, Сью, это ночи. Я просто ненавижу их.

Сьюзен, которая тоже ворочалась без сна на нарах, громко вздохнула.

– Это не может длиться дольше, чем жизнь, так я считаю, – сказала она. – Ты тоже, Мэтти, должна настраивать себя на терпение. В противном случае мы здесь рехнемся.

Сокамерница молчала.

– Мэтти! Ты что, язык проглотила? Не грузи себя.

– Ненавижу это место! Как бездарно проходит наша жизнь! Подумаешь, прямо зло берет. Мы совершили ужасные вещи, я не отрицаю этого, но у нас не было иного выхода.

– Тебе дали четыре года, подружка, а это мягкий срок за убийство, будь оно хоть умышленным, хоть нет, – заметила Сьюзен.

Мэтти соскользнула со второго яруса и уселась на пол возле нар.

– Ну и что? Все равно слишком большой срок за него. Он заслужил то, что получил! – Ее голос стал жестким. – Боже, как же я ненавидела его!

Сьюзен скрутила самокрутку и закурила.

– Знаешь, самое забавное, что я не ненавидела Барри. По крайней мере, эта ненависть не носила постоянного характера. Я ненавидела его, лишь только когда он доставал нас.

Мэтти вытащила маленький сундучок, который хранила под кроватью.

– Хочешь выпить, Сью? – Она вытащила из сундучка непочатую бутылку водки. – У меня есть еще немного лимонадика. Спасибо нашим надзирательницам.

Сьюзен приняла предложение:

– Пожалуй, не откажусь. Спасибо.

Они налили в кружки по порции водки и приправили ее небольшим количеством лимонада. Сьюзен сделала глоток и, смакуя, облизала губы.

– То, что доктор прописал, скажу тебе!

Мэтти рассмеялась:

– Ты сумасшедшая.

– Ну, меня частенько так обзывали, особенно мой покойный муженек. – Она подняла кружку. – За покойных мужей, которые наконец-то оставили нас в покое.

Мэтти хихикнула.

– Знаешь, чего бы я хотела сейчас? – разоткровенничалась Сьюзен. – Чтобы мы сидели в моем маленьком домике, с моими детьми и пластинками. Пропустили бы по стаканчику-другому, посмеялись бы, ты бы поехала потом домой, а утром я готовила бы детям завтрак. Затем отвела бы их в школу, поболтала с соседями на обратной дороге, а вернувшись домой, занялась бы уборкой. Это все, чего я хочу от этой жизни. Я не мечтаю выиграть миллион или подцепить какого-нибудь супермена. Мне хватит простого семейного счастья.

– Когда-нибудь так и будет, Сью.

– Возможно… Только к тому времени дети вырастут, моя забота им уже не потребуется. Они станут более или менее самостоятельными…

Мэтти снова наполнила кружки, и они выпили молча, погруженные в собственные мысли.

– А что с твоей апелляцией, Сью? Ты никогда не говоришь о ней, в отличие от других девчонок.

Сьюзен скрутила себе еще одну папироску.

– Да говорить-то, собственно, не о чем. Я не буду ее подавать, просто хочу хоть какое-то время побыть ближе к детям.

– Но послушай, если твой муж избивал тебя, ты ведь можешь использовать это в качестве оправдания. Сью, на дворе 1985 год. Средневековье давно позади. Теперь закон защищает женщин от насилия.

– Да неужели? – с сарказмом произнесла Сьюзен. – То-то он защитил и тебя, и меня. Помог, аж спасу нет. О да, полицейские забирали его на ночь, делали мне одолжение, так сказать! На следующий день выпускали, трезвого и тихого. Но Барри не нужно было даже пить, чтобы превратиться в изверга. Для этого ему не нужно было ничегошеньки, кроме его подлого нрава. Над нами измывались по полной программе, а мы до сих пор расплачиваемся. Никто и знать не хочет, что из себя представляла моя жизнь. Барри был куском дерьма, но судья на это наплевал с высокой колокольни.

Какое-то время Мэтти молчала, потом заговорила:

– Но ты не делала ничего, чтобы помочь себе, разве не так? Давай начистоту! Твое заявление в суде больше смахивало на хвастовство серийного убийцы. «Я сделала бы это еще раз» – так, кажется, ты говорила. Не такое суд хочет от нас услышать. Законы этой страны писались мужчинами и для мужчин. Ты должна играть по их правилам, быть маленькой, хрупкой женщиной, нуждающейся в защите. Ты же предстала перед ними в образе железной леди, готовой снова ринуться в бой.

Сьюзен, услышав в голосе Мэтти раздражение, серьезно спросила:

– То есть нужно было вести себя как ты?

Захмелевшая Мэтти рассмеялась:

– Несомненно. Ты попала в самую точку. Вот почему я сразу опротестовала свой приговор. За моим адвокатом – Джеральдиной О'Хара стоят все женские организации, все без исключения. Когда я выйду отсюда – а это, надеюсь, произойдет довольно скоро, – то стану героиней феминистского движения. Мэтти выставила палец перед носом Сьюзен: – Я пишу книгу об этом, книгу, на которой собираюсь разбогатеть. Понимаешь, я принадлежу к среднему классу, я привлекательна, у меня хорошее образование. Судьи не любят сажать за решетку образованных людей, потому что негоже сажать себе подобных.

Но в мире, по законам которого я жила, я совершила смертный грех. Я не просто убила мужчину, я убила мужчину, который был адвокатом. Который являлся частью этой системы, и неважно, каким человеком он был. Но я буду бороться до конца и выйду победительницей из этой схватки, рано или поздно.

Сьюзен была поражена рассудительностью своей соседки.

– Ты просто пьяна в стельку, дорогуша!

Мэтти снова рассмеялась. Ее смех гулким эхом прокатился по всему этажу, заставив надзирательницу стукнуть кулаком по двери.

– Эй, вы двое, а ну-ка тихо!

Теперь Сьюзен и Мэтти хихикали, как две школьницы. Мэтти снова разлила водку по кружкам.

– Да, я его убила. Но знаешь, что было самым забавным, – то, что он не ожидал от меня этого. – Она фыркнула. – Ты бы видела его лицо! Оно вытянулось от удивления. Он никак не ожидал от меня такой подлянки!

Они разразились громким смехом. На этот раз дежурная надзирательница грохнула по двери гораздо сильнее.

– Я сказала, заткнитесь! – прорычала она. – Чертовы лесбиянки!

Мэтти пришлось закусить край одеяла, чтобы снова не вызвать гнев надзирательницы.

– Давай, разливай водку, напьемся! Подвинься, я лягу рядом с тобой, – сказала Сьюзен.

– Но только никаких приставаний, как любит делать Райанна, – уточнила Мэтти.

Сьюзен покачала головой:

– Не волнуйся, меня это не интересует.

Мэтти придвинулась ближе, чтобы объяснить свое отношение к сексу женской тюрьмы:

– Я пробовала это. Ну, все эти лесбийские штучки – куннилингус, или как там его. Когда сидела в СИЗО. Но это не мое, мне нравятся мужчины.

Сьюзен усмехнулась:

– А мне так вообще нечего сказать в ответ. За все годы нашей совместной жизни Барри никогда не доставил мне настоящего удовольствия.

– Тебе секс не доставлял удовольствия? Даже когда ты ласкала себя сама?

Сьюзен была смущена словами собеседницы.

– Остынь! Я, конечно, не против поболтать, но говорить на такие интимные темы не собираюсь.

Мэтти была страшно довольна собой. Ей нравилось смущать людей, она знала, что разговор вгонит Сьюзен в краску.

– Ты хочешь сказать, что никогда этим не занималась? Не ласкала киску? Не ерошила холмик? – Мэтти нахмурила лоб. – Знаешь, каким словечком окрестили девчонки сие занятие?

– Не знаю, но одно я знаю наверняка – ты пьяна. Пьяна и отвратительна.

Мэтти рассмеялась:

– Ой, не могу, держите меня! Ты точно такая же, как и все остальные, которые только и знают что отпускать сальные шуточки, а когда речь заходит о таких нормальных вещах, как мастурбация, краснеют и прячут глаза.

Сьюзен услышала в голосе соседки раздражение и потому решила промолчать. Она вновь наполнила кружки.

– Когда я убила его, Сьюзен, я знала, что должна это сделать. Я всегда знала, что сделаю это, – прозвучал глухой голос Мэтти.

Она в упор смотрела на Сьюзен. В полумраке ее лицо казалось зловещим.

– Но он не знал. Виктор не знал. А откуда ему было знать? Я не сказала ему, а зачем? Чтобы испортить сюрприз? – Она снова расхохоталась. – Но я сделала это. Я дала себе слово, что сделаю это, и сделала. Это называется «позитивное мышление». Я читала об этом в журнале «Космополитен». Мозитивное пышление… В общем, я пьяна в стельку.

Сьюзен взяла из рук Мэтти кружку и помогла ей забраться на второй ярус. Потом накрыла ее одеялом.

– Ты должна немного поспать, подружка. Я все уберу. Давай дрыхни!

Сьюзен прибралась в камере, не оставив утренним проверяющим не единого свидетельства их ночного веселья. Когда она открыла сундучок, который стоял под нарами, то увидела в нем полбутылки виски и изрядное количество марихуаны.

Сунув туда же пустую бутылку из-под водки, она задвинула сундучок обратно, подальше от посторонних глаз.

Затем, вылив остатки водки из кружки Мэтти в свою, она залпом осушила ее, наслаждаясь теплом, которое разливалось внутри.

– Эко ты дала, подружка, должна тебе сказать!.. – Мэтти свесила голову с верхнего яруса. – Ты мне нравишься, Сью, ты – классная баба.

Сьюзен взяла ее за руку и крепко сжала.

– Да и ты ничего, детка. А теперь давай на бочок и баиньки. А то завтра утром головка будет бо-бо.

Мэтти по-девичьи хихикнула:

– У тебя красивые дети, Сьюзен. Очень красивые. Даже вертухаи любовались их фотографиями. Я сама видела. А вот я сделала два аборта от Виктора. Я сделала это, Сьюзен. Разве это не ужасно?

Сьюзен подошла к нарам и, снова взяв руку Мэтти, прижала ее к груди, словно сокамерница была одной из ее дочерей, встревоженной и опечаленной какой-то детской проблемой.

– Мой муженек тоже выбил из меня парочку ребят, девочка. Я знаю, как ты себя чувствуешь, дорогая. Я действительно знаю.

Мэтти снова заговорила:

– Это не Виктор, Сьюзен. Он хотел их. Это я. Я не хотела иметь детей. Во всяком случае, от него. Боюсь, я не создана для материнства. Он плакал после каждого аборта, потому что я держала все в секрете и ставила его перед фактом после операции, когда он уже не мог ничего сделать. Но Виктор вообще не отличался способностью что-либо делать. Вот этим-то он и раздражал меня. Вроде бы образованный, умный мужчина, а когда дело касалось женщин, становился глупым как пробка.

Сьюзен не знала, что сказать. Поэтому она просто держала Мэтти за руку и старалась успокоить.

– Не нужно себя казнить, подружка. Мы все делаем вещи, о которых потом сожалеем.

Голос Мэтти стал вдруг очень серьезным.

– О нет, я не сожалею об этом. Ни грамма, Сью. Да и о чем там можно сожалеть? Я избавила этот мир от бесполезной твари по имени Виктор Эндерби.

– Ты хочешь сказать – жестокой бесполезной твари по имени Виктор Эндерби? – уточнила Сьюзен.

Мэтти покачала головой:

– Он не был жестоким, Сью. Не смеши небеса! Он был самым тихим, самым добрым человеком в мире, мой Виктор. В этом-то все дело. Я думала, что смогу жить с ним, несмотря на то что он был таким тюфяком, но я ошиблась. В конце концов он начал сводить меня с ума. Надоел до чертиков, я его просто возненавидела. Потому и решила избавиться от него. Ты меня понимаешь, правда?..

Сьюзен ничего не ответила. Вместо этого она натянула ей одеяло по самый подбородок.

– Давай спи. Завтра утром у тебя голова будет свинцовая.

Но Мэтти была уже где-то далеко, в совершенно ином месте. На сей раз Сьюзен не завидовала ей. На самом деле она даже подумала, что ни за какие деньги мира не захотела бы оказаться на ее месте. Оставалось лишь надеяться, что Мэтти забудет об этом разговоре и никогда больше к нему не вернется. Что касается ее самой, то она выкинет из головы все, что сейчас услышала. Есть в жизни вещи, о которых лучше помалкивать.

Венди, как обычно, проснулась очень рано. Она лежала в кровати в Чарльтонском детском приюте, что в Эссексе, и смотрела по сторонам. Комната напоминала больничную палату: белые стены и белая пластиковая мебель.

Сев на кровати, она открыла окно и закурила. Медленно, с удовольствием она втянула дым в легкие. Если бы мать узнала, что она курит, тем более натощак, она бы ее убила. Но матери здесь не было, разве не так? Венди лениво почесала коленку и вздохнула.

Если сегодня ночью дежурит мистер Поттер, то в любую минуту он может просунуть в дверь голову, потом ввалиться в комнату и попытаться урвать немного удовольствия. Что ж, сегодня она готова встретить его. Под подушкой у нее спрятан маленький, но острый перочинный нож. Она ничего ему не сделает, просто немного припугнет.

Услышав, как повернулась дверная ручка, она выбросила сигарету в окошко и уставилась на дверь с бешено колотящимся в груди сердцем. Как бы она хотела, чтобы дверь не открылась! Но мистер Поттер уже возник в дверном проеме. Это был старый, по мнению Венди, мужчина лет сорока, с редкими белобрысыми волосами и желтыми зубами. Желтизна зубов, судя по всему, не очень-то его смущала, так как он улыбался всем направо и налево. Особенно девочкам. Старшим девочкам.

– Ранние пташки мы, да?

Венди ничего не ответила. Он медленно подошел к ее кровати.

– Мы курили, да?

Он улыбался. Его рука протянулась, чтобы, как обычно, погладить ее по волосам, Венди по-прежнему сохраняла молчание. Но когда рука потянулась к ее груди, она выхватила из-под подушки ножик. Вскочив с кровати, она выставила его перед собой.

– Давайте, мистер Поттер, возьмите то, за чем пришли! – Она прошипела эти слова, с удовольствием заметив, как побледнело его лицо. – Если вы еще раз дотронетесь до меня, я перережу вам глотку! Я гораздо больше похожа на свою мать, чем многие думают. Я такая же плохая, как и она, вы слышите? И не собираюсь терпеть рядом с собой всякое дерьмо, понятно?

Мистер Поттер был напуган, действительно напуган, – это было видно по его лицу. Не сказав ни слова, он вышел из комнаты, и Венди немного успокоилась. Она заставила себя успокоиться. Она победила! Она не могла поверить, что он отвалит так быстро. Но он ушел, не произнеся ни слова, и оставил ее в покое.

Она сжала кулаки. Да, она победила! Больше не нужно будет просыпаться в неурочный час, лежать в кровати и думать, придет он, с его блуждающими руками и отвратительным дыханием, или нет.

Венди снова закурила, чтобы отпраздновать свою победу. Вдруг дверь распахнулась, и на пороге появились миссис Ридинг, мистер Поттер и еще двое воспитателей детского дома.

– У нее есть нож. Она угрожала мне ножом.

Мистер Поттер, уважаемый работник социальной службы, точно знал, что он делает. Нож обнаружили в указанном месте. Как он и предполагал, никто не стал слушать объяснений перепуганной до смерти девочки. Выражение триумфа появилось на его лице, когда вызывали полицию.

Венди поняла, что ровным счетом ничего не выиграла. А слова, которые произнесла миссис Ридинг, запали ей в память на всю жизнь.

– Яблоко от яблони, мистер Поттер. Я убеждаюсь в истине этих слов каждый день. Яблоко от яблони.

Глава 22

Розель не могла поверить в то, что ей говорили про Венди. Это противоречило всему, что она знала об этой девочке. Видимо, в случившемся имелась какая-то скрытая причина, раз девочка решилась на такой отчаянный шаг – угрожать ножом социальному работнику.

Розель вспомнила, какое оружие постоянно приходится изымать у девочек в клубе. Однажды она даже конфисковала пистолет у одной малышки из Бирмингема, по имени Ангелина. Девушка выглядела как ангелочек, но материлась при этом как сапожник. Кроме того, она была готова в любой момент пустить свою пушку в дело.

Стоило Розель подумать о подруге, как ей становилось не по себе. Сью сидела в тюрьме. И ничем не могла помочь попавшей в беду дочери.

В гостиную вошел Иван. Розель встретила его улыбкой.

– Ты сегодня рано встала, Розель. Я просто зашел, принес кое-какие вещи для Джо. Он сегодня приезжает?

– Да, сегодня, а ты можешь приходить и уходить, когда тебе вздумается.

Раньше, когда Иван приходил и натыкался на запертую дверь, он понимал: она не одна. После того как он наткнулся на запертую дверь в последний раз, прошло уже много-много месяцев, и это не могло его не беспокоить.

– Ты молодая женщина, тебе нужно развлекаться. Не позволяй детям Барри полностью заполнить твою жизнь. Он был подонком. Боже, проклинаю тот день, когда мы с ним познакомились. Я предчувствовал, что он доставит много проблем, но даже в страшном сне не мог предположить, насколько много.

– Я принесу кофе. Выпьешь со мной?

Розель направилась на кухню. Ее пышная грудь плавно колыхалась при ходьбе, и Иван с грустью наблюдал это завораживающее зрелище. Как бы он хотел снова почувствовать возбуждение. Но те дни ушли в прошлое, с этим приходилось мириться. Сегодня он мог только улыбаться. Он делал деньги, а наслаждение получал только от еды, выпивки и общения.

На какое-то время Розель позволила ему снова стать молодым. Она также позволила ему стать отцом чудесного мальчугана, смышленого и с хорошенькой мордашкой. Но Иван волновался из-за нее. Она взвалила на себя заботу об этой девочке, словно та была ее собственной дочерью.

В комнату, держа в руке поднос с кофе, вернулась Розель. Она взглянула на Ивана, и ей стало грустно. За последнее время он заметно постарел, и Розель спрашивала себя, что она будет без него делать. Она наклонилась вперед, и на какое-то мгновение его глазам предстала грудь с темно-коричневым соском. Его передернуло.

– Теперь, Розель, я могу лишь любоваться этим, и больше ничего. Кошмарная вещь для мужчины!

Она нежно провела ладонью по его лицу:

– Только в том случае, если этому мужчине нечего вспомнить. У тебя же есть свои воспоминания, есть я, есть Джозеф. Чего же еще ты хочешь от жизни?

– Ну, если смотреть с этой стороны, то у меня есть все, но… Как там дела у этой девочки?

Иван всегда отличался умением всегда попадать в точку. Он видел, что Розель что-то тревожит, а источником этой тревоги могло быть только одно.

– Кажется, Венди угрожала социальному работнику ножом. Нож нашли у нее под подушкой и вызвали полицию. Но наверняка у нее имелась причина. Она непременно должна быть. Я прекрасно знаю эту девочку, она тихая и кроткая. Если она взяла в руки нож, то явно хотела защитить себя от кого-то…

– Может быть, ее там обижали? В заведениях такого типа это случается сплошь и рядом. Тебе разрешили увидеться с ней?

Розель кивнула.

– Вызвали полицию, но этот мужчина, некий мистер Поттер, решил не выдвигать против нее обвинений. Что, как мне кажется, очень мило с его стороны. Но на то они и социальные работники, чтобы защищать своих подопечных.

– В таких приютах, Розель, дети получают очень хорошее образование. И не только то, о котором знают окружающие! – усмехнулся Иван.

Розель молча согласилась. Многие из девочек, с которыми ей приходилось работать, воспитывались в приютах, хотя само слово «воспитывались» звучало в данной ситуации весьма странно. Она прекрасно знала, что зачастую делали с детьми в воспитательных домах.

– Послушай, а можно как-нибудь навести справки об этом мистере Поттере?

Иван покачал убеленной сединами головой:

– Я разузнаю о нем. У меня остались кое-какие связи в полиции. Посмотрим, что удастся раскопать.

– Знаешь, я не верю, что она угрожала ему ножом без причины.

Иван ничего не ответил. Он знал, что Розель и сама догадывается о причинах такого поведения девочки.

Венди чувствовала огромную усталость и горечь. В карцере, куда ее поместили, она должна подумать о своем поведении. Вспомнить, как добр был к ней мистер Поттер, и спросить себя, почему она так поступила. Сначала ей хотелось рассказать правду, но она знала от других девочек, что обвинять кого-нибудь из персонала в сексуальных домогательствах – пустая трата времени.

Тот факт, что они являлись подростками, воспитывающимися в приюте, означал для сотрудников, что все они уже сексуально активны. Зачастую так оно и было. Но в большинстве случаев дети учились этому именно от таких, как Поттер. А он был хищником. Старался завоевать доверие подростков, стать их другом, а затем начинал свои мерзкие домогательства. Рука, обнимающая за плечи и как бы невзначай гладящая грудь. Спортивные игры, которые давали возможность ему щупать и лапать их тела, делая вид, будто все это – лишь случайные прикосновения.

Девочки часто говорили о его проделках, даже шутили на эту тему. Но Венди штучки Поттера не казались смешными, потому что заходили слишком далеко, и не было никого, кто выслушал бы тебя, и уж точно никого, кто мог защитить. Что ж, она сама позаботилась о себе и нисколько об этом не жалела. Поттер приходил к ней уже не в первый раз, и стоило дать слабинку, он непременно завладел бы ей.

Дверь отворилась, и сердце Венди радостно забилось. На пороге с чаем и сэндвичами стояла мисс Бичэм. Молодая женщина кивнула ей, и Венди обезоруживающе улыбнулась.

– Я подумала, что ты голодна. Вот, решила принести тебе чего-нибудь перекусить и посмотреть, как ты тут.

У мисс Бичэм были некрасивые лицо и фигура, зато потрясающей красоты голос. Венди могла слушать ее часами.

– Спасибо, мисс.

Она взяла поднос и поставила его на подоконник, так как в карцере не было другой мебели, кроме кровати.

– Может быть, тебе еще чего-нибудь принести?

Венди кивнула:

– Думаю, сигаретка мне не помешала бы.

Мисс Бичэм придала лицу строгое выражение. В ее арсенале имелись различные выражения лица, которые были гораздо красноречивее слов.

– Посмотрим, что я смогу сделать, но ничего не обещаю.

Будучи ярой противницей курения, мисс Бичэм тем не менее понимала, как важно в карцере иметь хоть какую-то разрядку. Понимала, что у каждого существует свой способ снять напряжение. Для многих детей в приюте этим способом становились сигареты, даже для самых маленьких, которым было по семь-восемь лет. Это не нравилось мисс Бичэм, но тут уж ничего не поделаешь…

Секрет дружбы мисс Бичэм с детьми, которых она опекала, был прост: она пыталась их понять. И помочь им. Дети платили ей той же монетой, потому что, в отличие от своих коллег, она не навязывала им свое мнение. Она просто высказывалась, оставляя детям право решать, как поступить.

– Как мистер Поттер?

Мисс Бичэм неопределенно пожала плечами и холодно произнесла:

– Полагаю, неплохо. Хотя, очевидно, все еще пребывает в шоке.

В словах прозвучало презрение. Мисс Бичэм не любила мистера Поттера, и он отвечал ей тем же. Она знала, что причина кроется в ее внешней непривлекательности. Он, как и многие мужчины, ценил в женщине прежде всего миловидность.

– Что со мной будет?

Мисс Бичэм услышала в голосе девочки нотки страха.

– Несколько дней проведешь здесь, потом притворишься, что осознала свою ошибку, и тебе разрешат вернуться в свою комнату. Да, кстати, мистер Поттер по какой-то причине отстранен на несколько дней от работы. Это ведь неспроста, правда?

Венди улыбнулась, просто расплылась в улыбке. Мисс Бичэм дала ей понять, что знает, в чем дело, что она все поняла. Это значило для девочки больше, чем просто сочувствие. Наконец-то у нее появился союзник, настоящий союзник.

– Давай поешь. Подкрепись, силы тебе понадобятся, дорогая.

Венди послушно кивнула. Теперь, когда она знала, что ждет ее впереди, она чувствовала себя намного спокойнее.

– Сегодня ночью дежурю я, так что, может быть, принесу парочку сигарет. Подумаю, хорошо?

Венди снова кивнула и, когда воспитательница вышла из комнаты, радостно всплеснула руками. Хоть одной проблемой стало меньше. Поттер больше не будет делать ночные обходы.

Сьюзен чувствовала усталость, но вместе с тем удовлетворение. Она закончила первую тренировку в тренажерном зале и с удивлением поняла, что ей очень понравилось. В кармане у нее лежало письмо, наполнявшее ее счастьем. Она то и дело дотрагивалась до него – хотелось лишний раз убедиться, что оно по-прежнему на месте.

Вернувшись в камеру, она уселась на нары и вытащила письмо, чтобы еще раз перечитать. Она была поражена, что Питер Уайт черкнул ей несколько строчек. Письмо было отправлено два месяца назад. На конверте значилось ее имя, и ничего больше, даже номер тюрьмы отсутствовал. Питер просто отправил письмо на адрес ее почтового ящика. Затем письмо переслали в Дарэм, и вот Сьюзен держала его в руках и радовалась, как девчонка.

Ничего особенного, обыкновенное дружеское послание. Питер спрашивал, как дела, как поживают ее дети, и рассказывал о плавании к берегам Австралии. Ему нравились большие суда-рефрижераторы, особенно новенькие. Он делился корабельными новостями, а в конце письма указал свой адрес. Писал, что очень ждет ответа.

Сьюзен прижала письмо к груди и вздохнула. Это будет замечательно – написать ему, узнать, что у него нового, прочитать о странах, в которых он побывал, о людях, с которыми встречался. Иными словами, она будет рада взглянуть на мир его глазами.

В конце письма он приписал «целую», и это тоже обрадовало Сьюзен. Она напишет ответ после обеда. Расскажет немного о себе, а затем задаст несколько вопросов, чтобы в своем ответе ему было на чем сосредоточиться.

В камеру вошла надзирательница Биллингс:

– Пришел твой адвокат, Далстон. Одевайся, пойдешь на свидание.

Сьюзен была удивлена:

– Чего он хочет?

Женщина пожала плечами:

– Это ты мне скажи. Давай, живо собирайся, он уже ждет. Сьюзен по-быстрому привела себя в порядок и пошла за надзирательницей. Ей почему-то стало тревожно. Визит был не запланирован – а вдруг с кем-то из детей произошло несчастье? В ее мозгу рисовались картины одна ужаснее другой. Рози неизлечимо больна. Барри лежит где-нибудь с переломанными костями. И так далее и тому подобное.

Казалось, прошла целая вечность: открывались и закрывались бесчисленные двери, навстречу попадались заключенные и приходилось вставать к стене и пропускать их. Когда она наконец вошла в комнату для свиданий, то была в поту от напряжения. Колин Джексон стоял у окна, на фоне яркого света с улицы.

– Что-нибудь случилось? С кем-то из детей?

– С Венди, – произнес Колин. – Но спешу сообщить, что с ней все в порядке. Она цела и невредима.

У Сьюзен подкосились ноги. Она опустилась на стул, стоявший возле стола, и тяжело вздохнула.

– Тогда что произошло?

Ее лицо побледнело.

– Она угрожала ножом социальному работнику. Выслушайте меня внимательно. С ней все нормально, она не в тюрьме, этот социальный работник не выдвинул против нее обвинений. Она отбывает наказание в приюте, так что ничего страшного. Там частенько сталкиваются с подобными вещами, это им не в новинку. Больше всего вашу дочь беспокоит то, что вы узнаете о случившемся. Но думаю, не стоит от вас ничего скрывать…

Сьюзен уставилась на него:

– Она что?.. Моя Венди – что она сделала?

В ее голосе слышалась растерянность.

– Послушайте, Сьюзен, ничего страшного, к счастью, не случилось. Поверьте мне.

Она качала головой, не в силах прийти в себя:

– Что он ей сделал? Почему она угрожала ему?

Колин пожал плечами:

– Я не знаю.

– Что значит – вы не знаете? Она вот так просто вытащила нож и решила попугать одного из социальных работников? И вы хотите, чтобы я в это поверила? Моя Венди рехнулась? Ты это хочешь сказать?

Сьюзен вскочила на ноги, взгляд ее стал безумным. Присутствовавшая в комнате надзирательница подошла к ней и, положив руку на плечо, заставила сесть на место.

– Успокойся, Далстон.

– Успокойся! Ты слышала, что он сказал? Как я могу успокоиться? Мой ребенок попал в беду, а я даже не могу с ней поговорить. Она в порядке?

Колин c раздражением закрыл глаза. Эта женщина доставляла ему гораздо больше хлопот, чем он рассчитывал. Сама себе помочь абсолютно не хочет, даже не проявляет желания выбраться из тюрьмы. В довершение всего приходится заниматься ее проблемами, словно он кровный родственник.

– Послушай, Сьюзен, ты можешь успокоиться?

Надзирательница стояла рядом. Сьюзен чувствовала сладкий запах ее дезодоранта, густой душный запах, от которого просто выворачивало наизнанку.

– Я этого не переживу. Клянусь, я этого не вынесу!

Колин подошел к ней и положил руку на плечо.

– Я понимаю, Сьюзен, что вы чувствуете. Может, все-таки решитесь помочь себе? Вы могли бы оказаться дома, рядом со своими детьми гораздо раньше, чем предполагаете.

Она отстранилась от него. Ее взгляд был устремлен в пол.

– Вы ничего не понимаете, Колин!

Он пожал плечами:

– Определенно, не понимаю, Сьюзен. В этом вы правы. Я решительно ничего не понимаю.

Мэтти находилась в комнате двумя этажами ниже, потягивала кофе и рассуждала по поводу своей апелляции, словно это было давно решенным делом. Ее адвокат, Джеральдина О'Хара, сидела напротив. Джеральдина отличалась удивительной красотой. В свои тридцать девять лет она имела фигуру манекенщицы – высокая, стройная. Волосы насыщенного темно-рыжего цвета, с красивым золотым отливом. Огромные зеленые глаза с озорным огоньком и полные чувственные губы не оставляли равнодушными ни одного мужчину. Одеваться она предпочитала в строгие деловые костюмы, преимущественно черного цвета, состоявшие из узкой юбки и пиджака. Губы были всегда накрашены ярко-красной помадой, а ногти покрыты таким же лаком. В общем, до кончиков этих самых ногтей она являлась настоящей женщиной – сексуальной, серьезной и преуспевающей.

Она также была известной феминисткой и любимицей средств массовой информации. Получившая от своих коллег прозвище «мужененавистница», она всегда бралась за дела, в которых просматривалось ущемление прав женщин и которые, по мнению ее друзей, были заведомо проигрышными.

Поговаривали, будто у нее ни друга, ни любовника. И причина состояла не в том, что она не пользовалась у мужчин успехом. Напротив, Джеральдину заваливали различными предложениями – от совместного ужина до ночи в мотеле. Словом, от мужчин она могла получить все, что душе угодно. Но ничего такого ей не требовалось. В жизни ее интересовала только работа, работа и еще раз работа. Мужчины, говорила она, лишь отвлекают от важных дел. Никто не мог понять, она действительно так думала или просто шутила. А утруждать себя объяснениями она не привыкла.

Такова была Джеральдина О'Хара. Но ей, невзирая на все ее феминистские взгляды, никак не удавалось сейчас проникнуться симпатией к женщине, сидевшей перед ней, хотя Джеральдина никогда не позволяла личным симпатиям или антипатиям влиять на свои решения. Ей не понравилась Матильда Эндерби с первого дня знакомства. Даже от рукопожатия этой женщины Джеральдину передергивало. По возможности она старалась избегать прикосновения к Мэтти.

Мэтти о чем-то говорила, и Джеральдина невероятным усилием воли заставляла себя слушать.

– Виктор был извращенцем, как ни крути. Он любил изощренный секс. Всякие там плетки, порнофильмы… Он очень любил боль…

– Испытывать самому или причинять? – спросила Джеральдина.

Мэтти уставилась в какую-то точку над ее головой и вздохнула. Ее хорошенькое задумчивое личико казалось еще более привлекательным. Наконец она ответила:

– Ну, и то и другое. Но по большей части причинять.

Джеральдина недовольно кусала губы.

– Ни дома, ни в офисе ничего подобного не было обнаружено. Ничего, что указывало бы на его сексуальные извращения. Я собираюсь наведаться к проститутке, услугами которой он пользовался, – к некой Мэрайе Брюстер. Посмотрим, что она скажет. На последнем судебном разбирательстве, насколько я помню, она была не очень дружелюбно настроена.

Мэтти напустила на себя вид оскорбленной невинности:

– Я просто взбесилась, когда узнала про нее, честное слово. Можете представить, как я себя чувствовала, узнав, что мой муж платит какой-то чужой женщине за секс?

Джеральдина пожала плечами:

– Это, конечно, ужасно, но если дела обстояли так плохо, как вы говорите, то разве это не явилось для вас облегчением?

Мэтти кивнула:

– Конечно, так оно и было.

Джеральдина сделала глоток и закурила. Глубоко затянувшись, она улыбнулась:

– Вы хорошо выглядите. Вижу, вы не отчаиваетесь?

Мэтти улыбнулась одной из своих самых лучезарных улыбок, от которой ее лицо делалось моложе и еще беззащитнее.

– А что мне остается? Я просто повторяю себе, что ужас когда-то закончится и я снова смогу жить как все.

– Вы не знаете, где бы он мог прятать свои сексуальные игрушки – плетки, фаллоимитаторы и тому подобное? Ваша квартира, его офис, даже гараж были тщательно обысканы. Пока мы не найдем доказательств, мы не сможем использовать ваши показания в суде. На вашем теле также не обнаружилось никаких следов жестокого обращения, на которые мы могли бы сослаться.

Мэтти жалобно поджала губы, несколько завитков ее густых волос упали на лицо.

– Боюсь, что так оно и есть. На мне все заживает как на собаке.

– Ни одного шрама не осталось?

– Вы же знаете, что нет. Но разве тот факт, что он шастал по проституткам, не говорит о его извращенных вкусах?

Джеральдина встала со своего места и потянулась. Черный шерстяной костюм сидел на ней безупречно.

– Не обязательно. По словам той женщины, Мэрайи Брюстер, он был – цитирую – «милым человеком».

Не успела Мэтти раскрыть рта, как где-то наверху раздался оглушительный вопль. Какая-то женщина во всю глотку изрыгала проклятия. Мэтти подпрыгнула, словно ужаленная.

– Кажется, это моя соседка – Сьюзен Далстон. Джеральдину ошеломила эта новость.

– Вы сидите в одной камере со Сьюзен Далстон? Мэтти кивнула и подошла к двери. В комнату заглянула дежурная надзирательница:

– Мне придется запереть вас ненадолго, пока я отведу заключенную в камеру. Извините, это необходимая мера.

– Вы, грязные, мерзкие ублюдки! Рози! Верните мне мою Рози!

Голос Сьюзен дрожал. Было слышно, как надзиратели пытаются утихомирить ее, а Сьюзен, не стесняясь в выражениях, говорила все, что ей вздумается.

– Я убью тебя, Колин, сукин ты сын!

Джеральдина поднесла руку к лицу:

– Что, черт возьми, там происходит?

Мэтти пожала плечами и уставилась на дверь, словно надеясь увидеть происходящее через нее.

– Не знаю, Джеральдина, честное слово, не знаю.

Колин оцепенел. Он в ужасе смотрел, как здоровенные надзирательницы тащат Сьюзен по полу. Он потрогал свою шею. К его удивлению, крови не было, хотя он нащупал царапины, которые оставили ногти Сьюзен.

«Рози!» Этот крик снова и снова раздавался по всей тюрьме. Сьюзен выволокли в коридор. Кто-то нажал кнопку тревоги, и ее голос потонул в диком реве сирены. По радио вызывали врача, который должен был ее успокоить. Колина захлестнуло чувство вины. Он не ожидал такой реакции. Он предполагал, что новость расстроит ее, но никак не думал, что она набросится на него с кулаками. Что ж, хороший урок на будущее.

Футболка Сьюзен задралась, обнажив старенький бюстгальтер и полную грудь. Она непрерывно выкрикивала имя дочери. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем успокоительное, которое вколол врач, подействовало. Сьюзен отчаянно боролась с действием лекарства, но постепенно стала затихать. Единственное слово, которое она произносила, превратилось в бессмысленный набор звуков. Как ни пыталась Сьюзен сопротивляться сну, он одержал над ней победу.

К всеобщему облегчению, кто-то догадался отключить сирену. Тишина, воцарившаяся в тюрьме, была такой же оглушительной, как и предшествовавший ей шум. Дежурная надзирательница, мисс Доббин, посмотрела на Колина и, не удержавшись, съязвила:

– На славу поработали сегодня? Взял так спокойненько сказал Далстон, что ее младшую дочь удочеряют приемные родители. – Назирательница покачала коротко стриженной головой. – Приятель, ты хоть понимаешь, какие чувства она испытала, когда узнала про это?

Женщины посмотрели на него с осуждением, и Колин почувствовал себя последним дерьмом. Но ведь он пытался сказать аккуратно! Однако Сьюзен сразу же налетела на него с кулаками.

– Давайте-ка пошевеливайтесь! Нам лучше отнести ее в лазарет, а то, не ровен час, она придет в себя и все повторится заново.

Когда Сьюзен унесли, снова открыли двери, и все адвокаты, которые пришли к своим подопечным, смогли выйти из комнат для свиданий. Скорее всего, они слышали, что было сказано в адрес Колина, потому он намеренно возился с замком кейса, оттягивая свой уход.

Когда Мэтти увели в камеру, заинтригованная происшедшим Джеральдина задержалась возле двери, поджидая Джексона. Колин сразу узнал ее. Джеральдина О'Хара была человеком, который не нуждался в представлениях.

– Вы в порядке?

Он с грустным видом кивнул:

– Шея немного побаливает, да и ворот у джемпера оторван.

Колин посмотрел в ее зеленые глаза и, замерев на полуслове, стал поспешно приводить себя в надлежащий вид. Он и в лучшие моменты своей жизни выглядел довольно неряшливо. А тут такая ситуация…

– Давайте я принесу вам чаю, вам станет лучше, хорошо?

В столовой, где Джеральдину прекрасно знали, Колин получил наглядный урок обходительности. Она улыбалась и разговаривала со всеми, спрашивая, как дела, как поживают мужья и дети. Обычно представителей закона в тюрьмах недолюбливают, особенно когда те вытаскивают убийц на свободу. Но Джеральдина, казалось, чувствовала себя здесь как дома, словно находилась не в тюремной столовой, а в каком-нибудь дорогом ресторане или на светском приеме. Она поставила чашки с чаем на стол и улыбнулась.

– Итак, вы адвокат Сьюзен Далстон?

– Да. Колин Джексон. Скорее всего, бывший ее адвокат. Думаю, что получу от ворот поворот.

– Не вините себя. Женщина испытала настоящий шок и поэтому сорвалась. Никто не застрахован от подобных вещей. Однажды мне тоже изрядно досталось от моего клиента из Вандсворта. Мне пришлось сказать человеку, сидевшему за грабеж, что его жена умерла от рака. Самое ужасное, ему вынесли оправдательный приговор, и спустя пять дней после освобождения он повесился.

– Да, пришла беда – отворяй ворота. Джеральдина сделала глоток и закурила сигарету.

– На таких вещах мы делаем деньги. Ладно, не будем об этом. Лучше скажите, какая она, эта Сьюзен Далстон, на самом деле?

– На самом деле? Вы имеете в виду – когда она не пытается свернуть шею своему адвокату?

Она улыбнулась, обнажив великолепные зубы. Прежде чем ответить на вопрос, Колин ненадолго задумался. Когда он наконец заговорил, Джеральдина почувствовала в его словах искренность.

– Сьюзен очень хорошая женщина и не должна здесь находиться. Ее место рядом с детьми. Она боготворит их, а они боготворят ее. Знаете, ее ведь годами немилосердно избивал муж. Из-за побоев у нее были выкидыши, кроме того, он наградил жену целым букетом венерических болезней. Но на суде адвокаты не использовали эти факты для смягчения приговора, потому что она запретила это делать. Она заявила: «Я сделала бы это снова, будь у меня такая возможность». Адвокаты решили не сажать Сьюзен на свидетельское место для дачи показаний, иначе ее просто бы разорвали. В итоге она получила вердикт «виновна» и пожизненное заключение. Я думаю, она согласилась на апелляцию, только чтобы ее перевели в Лондон, поближе к детям. До этого она сидела в Дарэме. А сегодня мне пришлось сообщить, что социальная служба дала приемным родителям разрешение на удочерение ее младшей дочери. Она ничего не сможет сделать. Нет никого, кто захотел бы забрать детей к себе, ее родителям на них наплевать. В итоге власти разрешили Симпсонам удочерить девочку.

– Поэтому-то она чуть и не придушила вас?

Колин грустно улыбнулся:

– Да, Джеральдина. Такова наша работа. Вдобавок ко всему ее старшая дочь, которая находится сейчас в приюте, прошлой ночью угрожала ножом своему воспитателю. Как вы понимаете, это тоже повлияло на состояние Сьюзен Далстон.

Джеральдина покачала головой и вздохнула.

– Какой ужас. Да, жизнь у многих людей вовсе не сахар.

– Конечно, в отличие от вашей прекрасной Мэтти.

Джеральдина посмотрела на него с изумлением:

– Вы знаете ее?

– Только в лицо. Когда я учился на последнем курсе, то подрабатывал у Виктора Эндерби. Тогда она работала у него секретаршей. Они не были еще женаты.

Джеральдина бросила взгляд на часы:

– Послушайте, мне нужно бежать. Мы можем встретиться попозже?

– Держу пари, многие мужчины просто мечтают услышать эти слова.

– Тогда почему же вы не мечтаете? Неужели мои чары слабеют?

Колин усмехнулся. Джеральдина нравилась ему. Он запустил руку в свои растрепанные волосы и смущенно ответил:

– Я сегодня свободен. Называйте место и время, я буду ждать вас там.

– Как насчет «У Зилли», на Дин-стрит? Около семи тридцати устроит?

Он кивнул.

– Тогда до встречи.

Джексон смотрел ей вслед и думал, что его судьба только что сделала неожиданный зигзаг.

Райанна вошла в камеру Мэтти и рявкнула:

– Это правда насчет Сью?

– Да. Ну не суки ли они? Как они могли так поступить?

– Они всегда так поступают, глупая ты женщина. В последний раз я видела свою собственную дочь, когда ей было три года.

Ее голос потух, стоило ей вспомнить о ребенке.

– Они что, тоже отдали ее на удочерение? – Мэтти казалась искренне заинтересованной.

– Не-а, не совсем. – Райанна покачала головой. – Они отдали ее моей матери, а та оформила опекунство. Я подписала какие-то бумаги, ну, ты знаешь, как это делается. За пару дней моя мамочка собрала манатки и уехала в неизвестном направлении. С тех пор я не видела ни ее, ни дочери.

– Какой кошмар!

Райанна злобно передразнила ее:

– Да, миссис Эндерби, такой вот кошмар. Но такова жизнь, разве нет? Полагаю, моя мамочка думала, что поступает правильно.

Она закурила косячок и глубоко затянулась.

– Что ты делаешь?

Мэтти убрала руки, показывая Райанне, что лежит у нее на коленях.

– Я просто просматривала вещи Сью, и все. Вот, смотри, это от Барри.

Она протянула письмо Райанне, но та резко оттолкнула руку, прорычав:

– Какого черта ты это делаешь, подруга? Это же личные вещи Сьюзен Далстон, ее частная жизнь. У тебя нет никакого права шарить в ее вещах.

Мэтти встала и передернула плечами.

– А что тут такого? Она же не узнает об этом?

Но Райанна вся кипела от гнева.

– Это неписаный закон. – Она ткнула в лицо Мэтти длиннющим ярко-розовым ногтем. – Не суй свой нос куда не следует, пора знать это!

Она начала складывать вещи Сьюзен. Мэтти с раздражением наблюдала за ней.

– Ой, Райанна, остынь, ну кому от этого станет плохо?

Мэтти увидела на ее щеках слезы. Райанна прижала детские рисунки к своей груди, словно они были дороги ей.

– Ты больше не дотронешься ни до одной вещи, черт тебя побери. Ты поняла меня? Иначе я попорчу твое красивое личико. Это все, что осталось у Сьюзен от прошлой жизни. Это ее маленький личный мирок, куда она может спрятаться, когда ей становится невыносимо. И если ты не можешь понять таких вещей, тогда ты эгоистичная сука, и я не хочу знать тебя.

Мэтти молчала.

– Ты ходишь здесь с таким видом, словно важная персона, а мы так, грязь под ногами, – гневно продолжала Райанна. – Ты думаешь, что лучше и чище нас? Но ты не лучше, ничем не лучше. Убери туда, откуда взяла. И лучше тебе сегодня не попадаться мне на глаза.

Сьюзен очнулась в больничной палате, руки были пристегнуты к кровати ремнями. Какое-то время она не могла понять, где находится. Горло пересохло и болело, язык разбух так, что не помещался во рту, глаза слезились. Она поняла, что плакала, плакала во сне. Затем память вернулась к ней, и она вспомнила, почему она здесь, почему пристегнута к кровати.

Они отдали ее Рози, словно та была куском пирога или старым свитером. Они решили, что с приемными родителями ей будет лучше. Может, оно и так, но все равно – как они смели так поступить?! Рози – ее ребенок, ее дочь. Рози была любимицей всей семьи. Даже Барри не мог устоять перед ней. Как они посмели лишить ее дочери!

Сьюзен увидела на тумбочке вещи, которые были у нее в кармане. Видимо, их вынули, когда снимали с нее одежду. Она увидела письмо Питера, на глаза снова навернулись слезы. Как хорошо начинался день! Но ей следовало знать, что у нее не может быть хороших дней. Всю жизнь судьба посылала ей испытание за испытанием, швыряла из огня в полымя. Но она всегда верила, всегда надеялась, что в один прекрасный день сорвет банк. И вот надежды рухнули. Безвозвратно.

К кровати Сьюзен кто-то приблизился. Это была маленькая женщина лет шестидесяти, почти беззубая, со всклокоченными волосами, неряшливо торчавшими из-под повязки на лбу.

– Чем тебе помочь, дорогая? Что сможет развеять твою грусть-тоску?

Сьюзен покачала головой. Еще не изобрели лекарства, которое помогло бы ей. Счастье предназначалось для других людей, людей из глянцевых журналов и с экранов телевизора, а не для таких, как она или ее дети. Она снова заплакала. Лежала на кровати и плакала в голос, пока наконец не пришел врач и не вколол снотворное, которое ввергло Сьюзен в спасительное забытье.

Глава 23

Мэрайя Брюстер жила на Уордор-стрит. Джеральдина ожидала увидеть обычную проститутку, но вместо этого перед ней предстала женщина средних лет, с уложенными волосами, хорошей фигурой, одетая в очень скромное, но довольно элегантное платье и жакет. Мэрайя провела ее в гостиную, и Джеральдина в очередной раз испытала удивление.

Комната походила на спальню молодой девушки: повсюду безделушки, рюшечки и оборочки. Кофейный столик был накрыт для полуденного чаепития: на нем стоял большой чайник, лежали бутерброды, пирожные и печенье.

– Пожалуйста, присаживайтесь, мисс О'Хара. Я рада, что вы пришли вовремя. Терпеть не могу, когда меня заставляют ждать. Просто у меня клиент через час, и мне не хотелось бы вас поторапливать.

Джеральдина мгновенно прониклась симпатией к хозяйке дома. Уже через пять минут в руках у гостьи находилось блюдце с кусочком пирога и чашка чая.

– У вас роскошные волосы, дорогая, но, думаю, вы и так об этом знаете. У моей старшей дочери тоже чудесные волосы. Она учится в университете, изучает право.

Джеральдина улыбнулась. Мэрайя сделала глоток и изящно промокнула салфеткой свои подкрашенные розовой помадой губы.

– Чем могу помочь? Мне вообще-то нечего добавить к тому, что я уже сказала в прошлый раз.

Джеральдина кивнула:

– Я понимаю, что докучаю вам, но мне нужно еще раз поговорить о Викторе Эндерби. Каким он был человеком? Чего от вас хотел?

Мэрайя откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

– Он был хорошим человеком, старина Виктор, очень вежливым и добрым. Хотела бы я, чтобы у меня было побольше таких клиентов, как он. – Она снова села прямо. – Не желаете попробовать печенья?

Джеральдина покачала головой.

– Скажите, он когда-нибудь требовал от вас чего-нибудь… нетрадиционного? Я имею в виду – в сексуальном плане.

Мэрайя Брюстер залилась звонким смехом.

– Кто? Виктор?! – Она замахала руками. – Классическая поза и никаких поцелуев, вот каким был Виктор. На самом деле секс для него не являлся чем-то основополагающим в отношениях. – Она нахмурилась, пытаясь подобрать слова, чтобы лучше объяснить сказанное. – Это больше смахивало на общение двух друзей. Он приносил бутылочку вина – хорошего вина, между прочим, а не какого-нибудь дешевого пойла. Он научил меня разбираться в винах, ведь он был настоящим знатоком. Ценителем прекрасных вин, я бы сказала. Откупоривал бутылку, и мы с ним разговаривали. В первый раз он пришел ко мне около десяти лет назад. Тогда еще, конечно, была жива его мать. Настоящая старая ведьма. Изводила его своими болезнями и вечным недовольством. Доставляла кучу хлопот, он носился с ней как с писаной торбой. Я, видимо, была для него чем-то вроде отдушины, жилетки для слез, если хотите. С кем он мог провести чудесный день или вечер и не думать о своей мамаше? – Мэрайя улыбнулась. – Мы с Виктором хорошо проводили время. Чудесные были деньки. А секс был для него чем-то вроде десерта. Легкого, ни к чему не обязывающего.

– Он любил жесткий секс? Садомазохизм? – настаивала Джеральдина.

Мэрайя рассмеялась:

– Да Виктор обычным-то сексом занимался только при выключенном свете, а вы говорите! Он даже разговаривать на эту тему не мог, я всегда сама брала инициативу в свои руки. Когда время нашего с ним свидания приближалось к концу, я просто брала его за руку и вела в постель. Коротко и ясно. Он платил мне наличными, всегда клал деньги в конверт и оставлял возле кровати. Короче говоря, он был идеальным клиентом. Как я уже сказала, побольше бы таких.

Джеральдина старалась понять, как можно мечтать о сексе с незнакомыми мужчинами, людьми с улицы. Они ведь могут заразить тебя какой-нибудь болезнью или придушить в постели. Мэрайя, словно прочитав ее мысли, со свойственной ей прямотой сказала:

– Послушайте, дорогуша, я понимаю, что мой образ жизни может показаться вам странным. Но не забывайте, что я – это не вы. Я воспитала троих детей, дала им хорошее образование. Когда умер мой муж, я осталась без гроша в кармане. Он проиграл в карты все состояние. Дом был заложен, и я оказалась в прямом смысле слова на улице. Эта работа в какой-то степени позволила мне вернуть материальную независимость. Я, конечно, не стала бы заниматься этим, будь у меня выбор, но выбора-то у меня как раз и не было. Дети думают, дорогуша, что я работаю в муниципалитете, занимаюсь там важными вещами. А с чего бы им думать иначе? Я каждое утро ухожу на службу, как все нормальные люди. Когда они приезжают домой, я ночую дома. Я люблю своих детей. Ну, это естественное чувство для матери. Будь у меня побольше таких Викторов, поверьте мне, я была бы счастливой женщиной. Но с годами я не становлюсь моложе, для людей моей профессии это означает скорый конец карьеры. Однако я свила себе уютное гнездышко, когда у меня появилась такая возможность, и в один прекрасный день я стану милой бабулей, живущей в маленьком домике в Истборне и имеющей на счете кое-какую денежку. Мы сами кузнецы своего счастья, дорогуша, но для этого должны сделать все от нас зависящее.

Джеральдину несколько смущала такая открытость сидевшей перед ней женщины.

– Я ничуть не осуждаю вас.

Мэрайя улыбнулась:

– Конечно, осуждаете. Это заложено в природе человека – осуждать других. Что касается меня, то я стараюсь не судить людей строго. Как говорится в Библии: «Не суди, да не судим будешь». Ну или что-то вроде того. Меня били. Меня грабили. Но я выжила благодаря таким вот Викторам. Знаете, когда он встретил свою жену, он был так счастлив. Я так за него радовалась.

– Он сам вам сказал о предстоящей женитьбе?

Мэрайя кивнула:

– О да, он светился от счастья. Она была молода, красива, и он действительно поверил, что нужен ей. Что он ей не безразличен. Он пришел ко мне и сообщил, что не может больше встречаться со мной, поскольку это будет нечестно по отношению к Матильде. Он выплатил мне несколько сотен фунтов, как бы выходное пособие. Он был таким честным человеком! Но не прошло и полугода после их свадьбы, как он вновь появился у меня. Честно говоря, я ожидала этого, слишком уж все было хорошо, чтобы оказаться правдой.

Джеральдина не могла поверить своим ушам:

– Раньше вы об этом ничего не говорили.

Мэрайя усмехнулась:

– Раньше я не хотела, чтобы меня втягивали в это дело. Как вы понимаете, судебные дрязги мне совершенно ни к чему. Но после того как я прочитала, что о нем говорили, я подумала: кто-то должен защитить его, рассказать правду. Эта стерва издевалась над ним с самого первого дня. Она насмехалась над его стеснительностью, вообще над всей его жизнью. Виктор буквально стал тенью того человека, которым некогда был. Он был блестящим юристом – ну, это вы знаете. Но с женщинами он вел себя, словно испуганный маленький мальчик. У меня до сих пор перед глазами его лицо. Бедняжка… То, как она обращалась с ним, убивало его. Он не мог понять, в чем перед ней провинился, почему все пошло наперекосяк.

Она делала аборты – он об этом рассказывал. Если вы помогаете ей выбраться из тюрьмы, передайте ей от меня, что она лживая маленькая дрянь. Он так мечтал о детях! Эта тварь хотела сломать его, и ей это удалось. Я отказываюсь верить, что он был способен ударить ее.

– Вы это серьезно? Ну, то, что вы сейчас говорите? – произнесла Джеральдина.

– Да. Я знала его много лет, – уверенно заявила Мэрайя. – Я действительно знала его. Может быть, я и проститутка, но далеко не обычная шлюха. Я выбираю мужчин сама, и у меня сложилась своя клиентура. В основном такие вот Викторы. Состоявшиеся мужчины, которые хотят немного заботы и внимания. Ничего больше. Я всегда говорила ему: «Женись, создай семью, устрой свою судьбу». Именно этого он хотел. Могу сказать вам больше… Я мечтала, что он предложит мне выйти за него замуж. Я сошла бы с ума от счастья. Он был добрым, умным, образованным человеком. Но когда дело касалось этой маленькой стервы, он становился полным кретином, как и все мужчины в подобных случаях. Всего лишь от одного взгляда на ее сиськи.

– Вы были влюблены в него? – тихим голосом спросила Джеральдина.

Мэрайя снова рассмеялась:

– После пятнадцати лет занятий проституцией становишься неспособной на такое чувство, как любовь, дорогая. На любовь как таковую. Но ведь можно уважать человека, можно проникнуться к нему симпатией. Я была бы благодарна судьбе, если бы Виктор стал частью моей жизни. Я хотела быть с ним. Только с ним, а не с кучей мужиков, которых я едва знаю. Я бы делала все, что он захотел, я бы заботилась о нем двадцать четыре часа в сутки. Вы понимаете, что я хочу сказать?

Удивительно, но Джеральдина действительно понимала.

– Спасибо, Мэрайя, что уделили мне время. Очень вам признательна за искренность.

– Извините, вероятно, я не сказала того, что вы хотели услышать, дорогая. Хотела бы я помочь… Люди смотрят на нас, проституток, свысока, но позвольте сказать: мы не изображаем из себя невесть что, мы не притворяемся. Мы берем деньги, а взамен даем то, чего от нас хотят. Предоставляем услуги, если вам угодно. А такие стервы, как Матильда, берут от мужиков все, но ничего не дают взамен. Вот она-то и есть самая настоящая шлюха! Я уверена: она вышла за Виктора замуж, только чтобы наложить лапу на его состояние. Но в отличие от меня и моих товарок по ремеслу она не могла избавиться от него в конце рабочего дня. Я могу пойти домой, в свой настоящий дом, и забыть о мужчинах. Она же не могла этого сделать. Ей приходилось видеть его лицо каждый день, утром и вечером, и это все больше и больше раздражало ее. Потому-то она и решилась на убийство. У него были дом, деньги, престиж. Но за это не любят. А он, дурачок, боготворил ее, безропотно сносил все ее выходки. Впрочем, вы в глубине души тоже так думаете…

Джеральдина слушала стоявшую перед ней женщину и чувствовала, что та говорит искренне. Хуже всего было то, что она понимала: Мэрайя Брюстер права.

Прощаясь, Мэрайя пожала ей руку и добавила:

– Виктор был хорошим человеком, мисс О'Хара, он не был таким, каким она хочет его выставить. Если нужно, я готова выступить в суде и заявить об этом. Но я проститутка, а проститутка не может считаться надежным свидетелем…

Пока они прощались, Джеральдина заметила, что по лестнице этажом ниже поднимается какой-то высокий пожилой мужчина с прилизанными седыми волосами. В руках он держал пакет. Проходя мимо, Джеральдина уловила запах лавандовой туалетной воды и сигар. Прежде чем захлопнулась дверь, она услышала звонкий смех Мэрайи.

Ее затошнило, едва она представила, что надо ложиться в постель с этим стариком. Желудок взбунтовался, но сердцем она понимала эту женщину – Мэрайю Брюстер. Она ей нравилась. Абсолютно противоположное чувство она испытывала к Матильде Эндерби.

– Тебе что, сложно хоть раз побыть хорошим мальчиком, Барри Далстон? – чеканя слова, спросила миссис Иппен.

Она еле сдерживала раздражение и из-за этого злилась. Ей нравилось думать о себе как о человеке добром и заботливом. Иногда, правда, хотелось взять и придушить подопечных, и угрызения совести слегка терзали ее. Но все дело в Барри Далстоне, а не в ней. Его сопливый нос, взъерошенные волосы, брюки с пузырями на коленках, рубашка, застегнутая наперекосяк, – все это доводило ее до белого каления.

– Но, мисс, я не люблю Симпсонов. Я люблю маму. И хочу к маме.

Он явно собирался разразиться ревом, что бесило ее еще сильнее.

– Симпсоны – очень хорошие люди, они будут заботиться о твоей маленькой сестренке. Они так добры, что пригласили тебя и Алану погулять с ними и Рози в парке развлечений. – Она попыталась улыбнуться. – Почему же ты такой неблагодарный, а?

Он посмотрел на нее своими огромными голубыми глазами и пожал плечами. Все его существо противилось решению, которое кто-то принял за него. Глядя исподлобья, он с серьезным видом сказал:

– Я хочу к маме! Почему я не могу вместо них пойти к своей маме?

Миссис Иппен посмотрела в сторону, словно ждала чуда, способного превратить Барри Далстона в хорошего послушного мальчика.

– Ты не можешь взять и поехать к маме, когда тебе вздумается. Я объясняла это уже сто раз. Твоя мама сама лишила себя права видеться с вами, когда совершила плохой поступок и полиция забрала ее в тюрьму. Ты понимаешь это?

Голос ее срывался, хотя она изо всех сил старалась себя контролировать. Барри не ответил, а продолжал молча буравить ее взглядом.

– Ты понимаешь это, Барри?

Он шмыгнул носом. Так громко и смачно, что внутри у миссис Иппен все перевернулось, и она с отвращением сморщила лицо.

– Идите вы к черту! Я хочу к маме.

Это было сказано тихо, но очень решительно. В комнату вошла Алана и, услышав слова брата, рассмеялась.

– Кончай чертыхаться, Барри! Мама надавала бы тебе подзатыльников, если бы услышала.

Она подошла к брату и за пару минут успокоила его. Миссис Иппен молча наблюдала за сценой. На ее длинном худом лице читалось отчаяние.

– Это он здесь научился ругаться, миссис. Дома нам запрещали выражаться, даже когда мы были совсем маленькими и не понимали, что значат эти слова.

– Тихо! – скомандовала миссис Иппен. Она вся напряглась и застыла. – Знаю, Алана, ты разумная девочка. Присматривай за Барри. Смотри, чтобы он хорошо вел у Симпсонов. Они были так добры…

Алана, пряча улыбку, перебила ее:

– Я знаю, миссис Иппен. Мы должны быть очень благодарны им. Мы на самом деле им благодарны. Очень-очень. Но любим мы только маму.

Миссис Иппен поняла, что проиграла, и поспешила ретироваться.

Джеральдина вошла в ресторанчик и озарила всех лучезарной улыбкой, от официантки до сидевшего в углу Колина. Джеральдина вызывала всеобщее восхищение, она легко дарила окружающим частичку себя, ее это ничуть не утруждало. Колин целый день думал о Джеральдине, о ее способности нравиться всем без исключения.

Для ужина он надел единственную приличную рубашку и брюки и с гордостью обводил глазами зал: интересно, что подумают о нем люди, видя его ужинающим в компании такой красотки.

Джеральдина села и улыбнулась. С ума сойти! Это не сказка. Она здесь, рядом с ним, и только это имело значение в данную минуту.

– Извините, я опоздала.

– Ничего, все нормально. Я тут сидел и наблюдал за посетителями.

Джеральдина усмехнулась:

– Почему-то я так и подумала, что вы придете раньше. На вас это похоже.

Он не понял, смеялась она над ним или просто сказала к слову. Джеральдина заказала бутылку хорошего вина. Они пили и весело болтали.

– Ну что, заказываем еду или выпьем еще по бокалу?

Колин просто сидел и глупо улыбался. Джеральдина снова взяла инициативу на себя и сама разлила вино по бокалам.

– Ну, что там за сплетни ходят о Матильде Эндерби? – игривым тоном спросила она. Однако Колин почувствовал, что сейчас она серьезна, как никогда, поэтому, прежде чем ответить, на пару секунд задумался.

– Мэтти была всего лишь секретарем Виктора, когда я там работал, но уже тогда о них ходили всякие сплетни. Одна из женщин, работавших в офисе, вернулась вечером, чтобы закончить работу, и застукала их в пикантной ситуации. – Он усмехнулся. – В весьма пикантной, должен сказать. Он был привязан к стулу чулками Матильды, а сама она сидела на нем верхом. Самое забавное, что после этого случая Виктор вырос в глазах своих коллег. Ранее он хотя и считался блестящим адвокатом, но слыл в то же время маменькиным сынком. Надо сказать, она определенно раскрыла в нем новые возможности…

Джеральдина не проронила ни слова. Она сидела погруженная в собственные мысли. Он помахал ей рукой:

– Эй, помните еще меня? Мы вместе ужинали и болтали?

Она покачала головой и рассмеялась.

– Извините, я задумалась. – Она залпом осушила бокал. – Что вы о ней думаете? Вы же ее видели и, я полагаю, разговаривали с ней?

Колин вздохнул:

– Вообще-то она мне никогда не нравилась. Она была хорошенькой, очень симпатичной, одевалась всегда очень откровенно – коротенькие юбочки, блузки с глубоким вырезом. Я думаю, она пропустила через себя всех мужчин, работавших в офисе, прежде чем захомутать беднягу Виктора. Ну, я имею в виду, что он стал для нее легкой добычей. Долгие годы он безропотно ухаживал за своей престарелой матерью, был скромен и робок. А в суде – настоящий лев. Вот такая метаморфоза!

– Я видела его как-то в суде. За несколько минут он разнес показания свидетеля в пух и прах. И ни разу не повысил голоса, ни разу! Блестяще.

– Тогда вы знаете, о чем я говорю. Что касалось этой девицы, то он просто потерял голову. Сами подумайте: молодая, очень молодая, привлекательная девчонка налетела на него словно ураган. Взяла его в такой оборот! Это было просто смешно, честное слово. Любой, более опытный в подобных делах мужчина поиграл бы с ней и бросил, как, впрочем, все ее коллеги и делали в свое время. Но Виктор выпадал из общей картины. Он был великолепным адвокатом, но после работы всегда шел прямиком домой, не общался с женщинами, не обменивался ни с кем шуточками, – в общем, человек слегка не от мира сего. Мне кажется, Мэтти быстро просекла его мягкотелость и бросила на него все свои силы. Конечно, после свадьбы она захотела, чтобы он ввел ее в круг своих друзей и знакомых, но ее там не приняли. Никто ее не любил. Особенно жены. Я думаю, они видели ее насквозь, и она это понимала. Даже Виктор не был настолько наивен, чтобы совсем не понимать. Но он любил ее.

– Очень не хочется говорить об этом, – призналась Джеральдина, – но мне кажется, Мэтти врет. На деле нет ни одного доказательства, подтверждающего ее слова, не считая визита врача за неделю до убийства. Мэтти пожаловалась ему, что муж избивает ее во время половых актов… Но врач относится скептически к ее высказываниям. Она никогда не приходила на работу в синяках. Никто вообще никогда не видел ее в синяках. Но она говорит, что Виктор любил разные связывания и привязывания, а ваш рассказ, как застукали их с Виктором в офисе, лишь подтверждает ее слова. Не знаю, что и думать. Знаете, Колин, мне она глубоко несимпатична, и это меня беспокоит. Как профессионал, я не могу делить своих подопечных по принципу «нравится – не нравится», и, честно говоря, до Мэтти у меня никогда не возникало негативных чувств по отношению к клиенту. Но она меня беспокоит. Действительно беспокоит. Колин кивнул:

– Понимаю, о чем вы говорите. Меня тоже беспокоит Сьюзен. Только мне, наоборот, она очень симпатична. Несмотря на то, что собиралась меня придушить. Но я понимаю, почему она озверела. Я знаю, как она относится к своим детям, и уж точно знаю, как они относятся к ней. Барри Далстон был негодяем. Он избивал и унижал ее. Я читал ее медицинскую карту. Только послушайте: первенец умер, потому что Барри наградил ее венерической болезнью. И так всю жизнь: она отдавала, он брал. В конце концов она взяла в руки молоток и нанесла ему более сотни ударов. Это кровавое месиво надо было видеть! А затем позвонила в полицию и сварила себе кофе. Когда прибыли полицейские, она спокойно их ждала. Знаете, что больше всего меня интересует? Могут ли люди терпеть до поры до времени, а потом вдруг взять и отомстить одним махом за все? За каждый удар, каждое унижение, каждую обиду? Значит, они становятся одержимы жаждой мщения, здравый смысл улетучивается и они решают убить обидчика? Тогда это попахивает предумышленным убийством. В ситуации со Сьюзен получается, что она вошла в квартиру, увидела, как он дрыхнет без задних ног, и решила освободить себя, своих детей и свой дом от этого мерзавца. Что послужило толчком? Он избил ее дней пять до этого. Почему она не убила его в ту ночь, когда он набросился на нее с кулаками? Почему столько ждала? Тот вечер она просидела в каком-то баре, изрядно выпила. Но, по словам ее подруги Дорин, они прекрасно провели время, веселились. Сьюзен тоже этого не отрицает. Она говорит, что просто пришла домой и неожиданно решила убить его. Но я не верю ей. Просто не верю, и все. Она многое терпела, гораздо больше, чем человек вообще может вытерпеть, и ей приходилось защищать своих детей. Она никогда не оставила бы их, если бы на то не имелось веских причин. Почему же она вдруг ни с того ни с сего делает то, что лишает ее возможности быть рядом со своими детьми? Ничего не понимаю.

– Может быть, все дело в алкоголе? Он мог спровоцировать агрессию, – предположила Джеральдина.

Колин запустил руку в волосы, взъерошил их и стал похож на маленького мальчика.

– Я не думаю, что причиной был алкоголь. Я вообще боюсь, что мы не сможем найти разумное объяснение случившемуся без ее помощи. Я не знаю. Честно, не знаю. Но в один прекрасный день, Бог свидетель, она расскажет об этом сама.

Джеральдина изучала Колина. Она видела, как он измучен этим делом, видела, как симпатична ему Сьюзен, какое уважение он к ней испытывает. Но в то же время он сердит на нее, ибо в какой-то степени Сьюзен сама обрекла своих детей на лишения. Именно ее странное поведение осложнило и без того непростую жизнь ее детей.

– Возможно, ей представился шанс избавиться от муженька раз и навсегда? – размышляла вслух Джеральдина. – Возможно, алкоголь придал смелости. Помог не упустить шанса, пока муж не проснулся и весь кошмар не начался снова. Может быть, увидев его мертвецки пьяным, она просто не упустила возможность – и все, ничего более, никаких других мыслей, просто шанс избавиться от него.

Колин не мог не признать: ее слова не лишены смысла. Джеральдина действительно знала, о чем говорила. Она понимала: человеком порой руководит не что иное, как желание, необоримое желание просто заставить исчезнуть помеху, отравляющую жизнь.

Колин увидел, каким искренним в эту минуту было выражение ее лица, и понял, что сейчас ему удалось постичь настоящую Джеральдину О'Хара, сущность которой скрывалась за дорогой модной одеждой и безупречной прической. За обликом красивой ухоженной женщины он увидел испуганную девочку.

Однако уже через секунду перед ним снова сидела уверенная в себе женщина-адвокат, феминистка с красивыми ногами и взглядом, говорившим: «Лучше меня не трогай». Колин почувствовал облегчение, но в то же время ему стало немного грустно.

Мэтти проснулась на рассвете со странным чувством одиночества. Она не привыкла скучать по кому-либо. Но Сьюзен чем-то зацепила ее. Мэтти не понимала людей, абсолютно лишенных собственных амбиций. Как можно постоянно думать о маленьких человечках, которые только и умели требовать, требовать и еще раз требовать – внимания, времени и денег.

Сьюзен постоянно говорила, словно они были настоящими взрослыми людьми, имеющими свои собственные суждения, мысли и нужды. В то время как по сути единственное, что они имели, – так это нужды.

Подобное самопожертвование противоречило натуре Мэтти. Она не хотела отдавать себя, особенно таким неблагодарным созданиям, как дети, – ведь они не могут даже сказать что-нибудь внятное. Мэтти передернуло при мысли о подобной нелепой судьбе.

Она вышла из камеры и отправилась в комнату отдыха, где попыталась разложить пасьянс, но к ней постоянно кто-нибудь подходил и затевал разговор. В итоге она отбросила карты и пошла к Райанне, которая делила камеру с одной молоденькой девчонкой по имени Сара – высокой, с огромными карими глазами и личиком в форме сердечка. С такой внешностью она хорошо смотрелась бы в ранних фильмах Феллини рядом с итальянскими мужчинами с волосатой грудью и шикарными усами.

Но принять Сару за итальянскую актрису можно было только до тех пор, пока она помалкивала. Стоило ей открыть рот, как из него начинали сыпаться такие слова и выражения, от которых улетали прочь все романтические мысли. Сара разом превращалась в обычную шлюху с грязным языком, и вся ее красота как-то тускнела.

– Привет, подружка. – Сара отличалась неутомимой жизнерадостностью, которая являлась предметом зависти всей тюрьмы. – Выглядишь, будто только что потеряла невинность в лапах ночного дежурного.

Ее смех был звонким и заразительным. Даже Мэтти поневоле улыбнулась. Райанна кивнула девчонке, и та мигом выскочила из камеры.

– Она такая смешная, эта Сара. С ней не соскучишься, причем даже совсем не важно, что она говорит.

Мэтти кивнула:

– Легкий характер! Есть такие люди. Они словно не замечают дерьма под ногами. Им можно только позавидовать.

– У тебя все хорошо?

Мэтти покачала головой:

– У меня тюремная хандра, как сказала бы Сара. Мне все обрыдло, от всего мутит, и вообще паршиво.

Райанна расслабилась. Это было ей знакомо, с этим она могла справиться.

– Я жила с подобным чувством. Тебе нужно подождать, может быть, пройдет само собой. Если нет, тогда покури дурь. Слови кайф. В общем, вытрави эту хренотень из головы. Отключка обычно помогает привести мозги в порядок.

– Как ты думаешь, Сьюзен в порядке? Я в том смысле, что она была вне себя от горя. Я никогда не слышала, чтобы человек издавал такие душераздирающие крики. В них было столько боли! Настоящей, разрывающей сердце боли.

Райанна достала из жестянки косячок и, закурив, с шумом выпустила дым. Затем она протянула косячок Мэтти, которая последовала ее примеру.

– Знаешь, о чем я думаю? Я думаю, Матильда Эндерби, что впервые за всю твою жизнь тебя волнует судьба другого человека. Иными словами, ты беспокоишься за Сьюзен Далстон и не знаешь, что делать с этим чувством.

Она начала хохотать, а Мэтти, которая сидела на нарах, молча скользила взглядом по стенам камеры. Повсюду были мужчины: мужчины на стенах, мужчины на обложках журналов, даже запахи и то были мужскими. Пахло марихуаной, табаком и сексом. Из перечисленных вещей секс в данном случае не имел ни малейшего отношения к мужчинам, хотя по всем правилам и должен был иметь.

– Да не беспокоюсь я за Сьюзен Далстон. Просто мне приходится делить с ней камеру, и, если она съехала с катушек, думаю, у меня есть право узнать об этом первой, – возразила Мэтти.

Райанна, все еще смеясь, кивнула:

– Я уже поинтересовалась, как у нее дела, так что кончай переживать. Она в порядке. Сегодня после обеда вернется в камеру. Сьюзен настолько любит своих детей, что никому не позволит признать ее недееспособной. Она никому не даст повода усомниться в своей вменяемости. Так что кончай волноваться.

Последнюю фразу Райанна произнесла медленно. Она словно влезла в мозги к Мэтти и поняла, что та действительно волновалась, несмотря на то что отказывалась признаться в этом.

В комнату вплыла Сара. Ее огромные глаза блестели от ЛСД. Стоило ей опуститься на вторую койку, как все ее тело обмякло.

– Твою мать, как я ненавижу этот долбанный санаторий! Никто ничего не сказал. Добавить было абсолютно нечего.

Сьюзен сидела на приеме у психиатра. Это был пожилой мужчина с крашеными волосами и водянистыми глазами. Сьюзен очень нравился его голос. Мужчина говорил с легким шотландским акцентом, который навевал на Сьюзен смутные воспоминания о счастливых деньках.

– Как вы себя чувствуете, Сьюзен? Что думаете о своей жизни?

Она задумалась. Думала долго и упорно. И правда, как она себя чувствует?

– Я чувствую себя так же, как когда-то дома. Когда у меня была нормальная жизнь. Однажды я стирала белье. Я закинула в стиральную машину последнюю порцию белья и уже отошла, как вдруг заметила носок. Один грязный носок, который каким-то непонятным образом не попал в машину. В ту минуту я поняла, что жизнь пытается мне сказать: в жизни всегда что-то ускользает от тебя. Или всегда кто-то или что-то разрушает твою идиллию, твою жизнь, твое ощущение счастья.

Доктор Макфэдден внимательно посмотрел на женщину, сидевшую перед ним, и улыбнулся. Она определенно нравилась ему. В каком-то роде философ, мечтательница, у которой не хватало возможностей реализовать свои мечты.

– Вы когда-нибудь думали о том, что совершили?

Услышав вопрос, женщина устало вздохнула:

– А как вы считаете, доктор? Будь вы на моем месте, вы бы думали о том, что сделали?

Он на какое-то время задумался. Затем пожал плечами:

– Ну, это зависит от многих факторов. Например, от того, как вы сами относитесь к содеянному. Положительно или отрицательно?

Сьюзен улыбнулась:

– А вы тот еще старый хитрый лис. Мне стоит держать с вами ухо востро.

– В ваших устах, Сьюзен Далстон, это звучит как комплимент.

Позднее в своих записях он напишет: «Исполнена чувством вины, любви к детям, с которыми она была бы сейчас вместе, будь в этом мире хоть немного справедливости».

Венди разбудила знакомая боль, дикое жжение между ног, от которого хотелось лезть на стенку. Как бы она хотела сейчас очутиться в своей комнате с ее уютом и прохладой. Таково было наследство, которое досталось от любимого папочки, постоянное напоминание о том, что он с ней сделал. Венди иногда думала, не является ли болезнь наказанием свыше. Отец страдал этим недугом до того, как изнасиловал ее, значит, Господь не просто так наслал на него эту болезнь, – она предназначалась для Венди. Но она не могла понять за что.

Венди закрыла глаза и предалась мечтаниям. Она представляла, будто находится дома вместе с матерью, сестрами и братом. Будто ее отец погиб в какой-нибудь автокатастрофе или на пожаре, и все они счастливы, сыты и здоровы. Венди представляла, как они сидят в гостиной, едят чипсы со вкусом кетчупа, пьют крем-соду и смотрят телевизор, малышка Рози вертится в разные стороны у нее на коленях.

Иногда такие дни случались и в былой жизни, когда отец проводил дни у любовницы. Тогда они чувствовали себя спокойно и счастливо, его отсутствие словно делало жизнь более реальной. Они могли наслаждаться всем в полной мере и не думать, что раздавать подзатыльники и нагоняи – единственное предназначение отца.

Их бабушка Кейт, продолжала мечтать Венди, приезжала бы к ним в гости с коробками шоколадных конфет и «летающими тарелками» из шербета для Барри, которые ранят язык своими острыми краями. Он так их любит! Бабушка разговаривала бы с ними, они бы слушали ее чудесный голос и нежные, добрые слова.

Но бабушка сейчас умирала, она даже не могла навестить их. Она догадалась, что произошло той ночью, и не смогла перенести удара. В глубине души она всегда осуждала сына, всегда знала, что он способен на мерзкие поступки, и это, насколько понимала Венди, заставляло бабушку жить с постоянным чувством стыда. В памяти Венди всплыли слова воспитательницы: «Яблоко от яблони…», но она заставила себя прогнать эти мысли прочь. Она хотела думать о чем-нибудь другом, но в эту минуту боль стала сильнее.

Венди заплакала. Боль была гораздо сильнее, чем прежде. Каждое движение отдавалось во всем теле, а жжение становилось просто невыносимым. Ее словно обдавали кипятком. Венди облизала губы пересохшим языком. Что ей действительно сейчас было нужно, так это немного льда. Лед успокаивал жжение, и боль отступала. Лед сейчас очень бы пригодился.

В комнату влетела миссис Иппен, как обычно, прилизанная волосок к волоску и застегнутая на все пуговицы своего жакета.

– Детка, тебе не кажется, что давно пора вставать?

В ее голосе слышались нотки недовольства, будто она заранее ожидала чего-то плохого от воспитанницы. Венди не хотела ее разочаровывать и потому старалась выглядеть в глазах воспитательницы как можно хуже. Она чувствовала, что миссис Иппен ждет от нее именно этого.

– Что-то я сегодня неважно себя чувствую.

Миссис Иппен внимательно посмотрела на Венди. Девочка действительно побледнела и осунулась. Было видно, что ей очень плохо.

– Что с тобой? Позвать доктора?

В ее голосе появились забота и внимание, но Венди была слишком больна, чтобы заметить это и оценить.

– Не надо. Я в порядке. Просто у меня месячные.

Миссис Иппен подозрительно посмотрела на нее:

– У тебя были месячные неделю назад. Ты сама мне говорила… – Она впилась взглядом в Венди. – Я позову доктора. Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.

Именно ярые протесты Венди в конечном счете и заставили миссис Иппен позвонить доктору. Чем упорнее девочка пыталась убедить воспитательницу, что с ней все в порядке, тем больше миссис Иппен укреплялась в мысли, что доктор просто необходим. За годы работы в приюте она повидала все, в том числе и самодельные аборты, производимые при помощи вязальных спиц, – женщины не думали о том, какой опасности они подвергают собственные жизни, или о том, сколько проблем доставляют другим.

Доктор приехал моментально и застал девочку в истерике. Она отказывалась подпустить его к себе. Наконец сопротивление Венди было сломлено: несколько сильных рук крепко прижали ее к кровати, одеяло было сдернуто, и – о, ужас! – ее страшный секрет был раскрыт. Она услышала, как доктор выразительно присвистнул, а миссис Иппен сдавленным голосом воскликнула: «Господи милосердный, что это с ребенком?»

Худшего Венди не могла представить даже в самом страшном сне. Внезапно со всех сторон ее окружили люди, которые хотели узнать, когда и с кем у нее были интимные отношения. «Когда» их интересовало гораздо больше. Особенно мистера Поттера, который выглядел обиженным и раздраженным. Тем не менее на его лице читалось облегчение, и это бесило Венди сильнее всего.

Венди молчала. То немногое, что она знала об этой жизни, она узнала, сидя на коленях у своей любимой бабушки Кейт, от которой всегда так вкусно пахло домашними булочками.

– Люди должны знать о тебе только то, деточка, что ты сама сочтешь нужным сказать им. Запомни это на всю жизнь. Делись сокровенными секретами только с теми, кому ты действительно доверяешь. С людьми, которые будут хранить твои тайны.

Венди поняла, что в старости к людям приходит мудрость. В старости ты пытаешься предупредить людей о бедах и невзгодах, которые готовит им жизнь. Жизнь, которую они только начинают, но которую ты уже заканчиваешь. Твоя жизнь постепенно подходит к логическому завершению и отбирает у тебя все, за исключением воспоминаний – и сладких, и горьких.

Венди лежала в кровати и вдруг почувствовала, как страх и стыд ушли. Она не скажет им ничего! Пусть думают что хотят, все равно ей от этого хуже не станет. Отец исчез из этого мира, и Венди была страшно рада его уходу. Больше ничто и никто не сможет причинить такую боль, какую причинил он. Даже страшная болезнь, которой он ее наградил, не могла сравниться с ужасом, пережитым Венди, когда отец насиловал ее. Венди посмотрела на обступивших ее людей огромными, полными слез глазами, но не произнесла ни единого слова.

Она вдруг подумала, что миссис Иппен, видно, решила, будто она трахается направо и налево прямо под ее носом. От этой мысли в бунтарском сознании Венди пробудилось чувство самодовольства.

Глава 24

Розель разговаривала с парнем из Сохо по имени Дэнни. Никто не знал его фамилии, – собственно, никто ни разу и не спрашивал ее. Это был огромный, черный как уголь негр, абсолютно лысый, с потрясающе сексуальной фигурой и с мощными бицепсами. Девочки в клубе любили его, и он, в свою очередь, любил их. Но не часто. Как говаривали сами девочки, легче подцепить сифилис от священника, чем подцепить Дэнни. К тому же он был неразговорчив, и это устраивало их на сто процентов. В клубе им приходилось разговаривать ночи напролет, болтать о всякой ерунде и вешать лапшу на уши мужчинам, которые мечтали об идеальных женщинах, но их мечтания отличались от реальности так же сильно, как небо от земли. Тем не менее девочки играли свою роль до конца.

Дэнни им очень нравился. Им нравились его тихая мощь, его плутоватая улыбка, но особенно его мужественность.

Он смеялся над их шутками, понимал, как они все несчастны, и дарил им порой несколько часов хорошего, душевного секса. Розель знала Дэнни гораздо лучше, чем кто-либо другой. Они были знакомы много лет, и, когда ей требовался надежный человек для ответственной работы, она обращалась именно к Дэнни. Вот и сейчас он сидел в ее машине и внимательно слушал. Розель вводила его в курс дела.

– Как только мы найдем того типа, твоя задача – затащить его в машину, но только так, чтобы прохожие не догадались, что происходит. Понял?

Он кивнул. Дэнни частенько приходилось заниматься подобными вещами, и он считался мастером таких дел.

– Потом немного пощекочем ему нервишки!..

– Он что, сволочь? Тогда, может, его немного побить?

Розель рассмеялась:

– Он, несомненно, сволочь, в этом ты прав, но пока требуется только напугать его. Сначала посмотрим на его реакцию, а уж потом приступим к активным действиям. Для некоторых людей страх быть избитым гораздо страшнее самого процесса. Посмотрим.

Дэнни расслабился. Ему нравилась Розель. В отличие от большинства женщин она мыслила как мужчина. Она была одиночкой, как он сам, и к тому же прекрасно разбиралась в механизме устрашения.

Альфред Поттер вышел из своей квартиры около восьми тридцати вечера. Он работал на добровольных началах в местном молодежном клубе и торопился туда, поскольку опаздывал. Сегодня он принимал гостью, девочку по имени Лейла, всего тринадцати лет от роду, но с очень хорошо развитыми для ее возраста формами. К тому же девочка была немного умственно отсталой. Как раз то, что требовалось. Ее родители думали, что он великодушно помогает делать уроки, и потому беспрепятственно отпускали девочку к нему домой. Как-никак он был социальным работником и лучше знал, как помочь ребенку. Они полностью ему доверяли.

Лейла же отличалась спокойным, дружелюбным характером. Она воспринимала этот мир только на уровне эмоций.

Если люди были ею довольны, она радовалась. Если же они злились, она плакала. Если она доставляла удовольствие мистеру Поттеру, он угощал ее пирожными и пепси-колой – лакомствами, которых она никогда не видела у себя дома. В тот вечер Поттер и Лейла немного «заигрались», и он начисто утратил чувство времени. Когда они вышли на улицу, он посадил ее в такси и махал рукой, пока машина не скрылась из виду. Затем, упиваясь чувством легкости во всем теле от только что полученной сексуальной разрядки, застегнул пиджак и бодро зашагал по тротуару, приглаживая на ходу растрепанные волосы.

Поттер не заметил чернокожего мужчину, тенью метнувшегося в его сторону. Совершенно неожиданно он ощутил на себе железные руки незнакомца и услышал его шепот, сообщавший, что у него, Альфреда Поттера, возникли серьезные проблемы. Через секунду Поттер оказался в дорогом спортивном автомобиле. Миловидная, элегантно одетая женщина, сидевшая за рулем, нажала на газ, и машина стремительно понеслась в неизвестном направлении.

Воспитатель впал в шок. Именно этого и добивались похитители. Не успели они отъехать, как Поттер начал по-щенячьи поскуливать, а стоило машине свернуть с магистрали, как он зарыдал в голос. Если бы хоть кто-то сказал ему, в чем он провинился! Но никто не произнес ни слова, а расспрашивать чернокожего Поттер не решался.

Розель находила все происходящее забавным и поймала себя на мысли, что получает от ситуации удовольствие.

– Еще одна ночь в тюряге. Какая шикарная перспектива! – Голос Мэтти проникал прямо в мозги Сьюзен. Она словно вознамерилась заговорить Сьюзен до смерти.

– Послушай, Мэтти, почему бы тебе не послушать, что я написала одному человеку на волю? Интересно знать твое мнение.

Мэтти кивнула. Она прекратила мерить комнату шагами и села на нары.

– Валяй.

Сьюзен откашлялась и начала читать:

– «Дорогой Питер»… Это его так зовут.

Мэтти вздохнула:

– Ну, думаю, у тебя не возникнет проблем с написанием имени.

Сьюзен начала заново:

– «Дорогой Питер, я была очень рада получить от тебя письмо. Это было так мило с твоей стороны – написать мне. Надеюсь, что у тебя все хорошо. У меня все хорошо, насколько это возможно в данных обстоятельствах. У детей тоже все хорошо. Я думаю, они обо мне очень скучают, и я по ним тоже очень сильно скучаю. Что у тебя новенького? Как там Австралия? Как твой корабль? Каково это – жить на большом корабле? Чем ты занимаешься на корабле в свои выходные? Есть ли на корабле женщины, я имею в виду женщин-матросов? Буду с нетерпением ждать твоего письма, потому что мне было очень приятно получить весточку от человека из моей прошлой жизни. Из моей более счастливой жизни. Жду ответа. Целую. Сьюзен Далстон».

Мэтти закрыла лицо руками и повалилась на нары. Сьюзен взорвалась от возмущения:

– Неужели все так плохо, черт побери!

– Сьюзен Далстон, это самое ужасное письмо, которое я когда-либо читала или слышала в своей жизни. Это просто какие-то записки сумасшедшего!

Сьюзен рассвирепела:

– Это у тебя записки сумасшедшего, поняла? Потому что ты сама сумасшедшая. Ты ни черта не смыслишь в таких вещах. Я думаю, это хорошее письмо. В нем есть вопросы, есть ответы на вопросы.

– Послушай, если тебе нужен этот Питер, не отсылай ему такое письмо. Я напишу тебе другое, его ты и отошлешь, – неожиданно строго сказала Мэтти.

Сьюзен решительно покачала головой:

– Нет, это совершенно ни к чему. Я не испытываю к нему никаких романтических чувств, а он не испытывает ко мне. Мы друзья. Старые школьные друзья. Он застрял на своем корабле, а я застряла здесь. Мы просто хотим знать, как друг у друга дела, вот и все. Почему у тебя все сразу переходит на флирт и секс?

Мэтти усмехнулась:

– Потому что это именно то, что движет миром. Женщины и мужчины, мужчины и женщины. Все вокруг этого крутится.

Сьюзен хмыкнула и закурила сигарету.

– Все мужчины, которых я когда-либо знала, не приносили мне ничего, кроме проблем. Можешь оставить всю эту высокопарную брехню для таких особ, как ты сама. А для меня и просто друг сойдет. С меня хватит того, что я сижу здесь. Романтика – для дураков, Мэтти. Для таких вот дурочек, как ты или Сара, ну или еще для кого-нибудь, кто думает, что выйдет отсюда и заживет как прежде. Пора бы тебе пробудиться от сладких грез. Клеймо убийцы останется на всю жизнь. Если у тебя когда-нибудь появится парень, то подспудно он всегда будет опасаться, не прибьешь ли ты его в порыве страсти. Чем скорее ты поймешь, что сделала, тем лучше будет для тебя самой. Вот так-то, Мэтти!

Мэтти уставилась на свою соседку долгим пристальным взглядом.

– Ты ошибаешься, Сьюзен. Мы жертвы и всегда будем ими в глазах нормальных, порядочных людей.

Сьюзен с усмешкой покачала головой. Затем в порыве злости она сказала то, чего говорить не следовало.

– Ты не жертва, Мэтти, ты сама призналась в этом не так давно, тогда, по пьянке. Мы выходим замуж по своей воле, и даже тогда, когда мы понимаем, что из себя представляют находящиеся рядом с нами мужики, мы все равно продолжаем с ними жить. Мы оказываемся в ловушке, но в эту ловушку мы загоняем себя сами.

Мэтти смотрела на нее во все глаза. Она казалась испуганной. Сьюзен поняла, что зашла слишком далеко, но фальшивость и лицемерие Мэтти вынудили ее на откровенность.

– Что там я тебе наговорила по пьянке, а?

Ее голос прозвучал приглушенно, без эмоций, глаза смотрели настороженно. Сьюзен пожалела, что сорвалась.

– Да ничего особенного. Я просто поняла правду, вот и все. Но не волнуйся, я не буду трепаться об этом, ты меня знаешь. Послушай, Мэтти, что ты натворила – твое дело! Меня это совершенно не касается. Своих проблем выше крыши: как не рехнуться в этом гребаном санатории, как уберечь детей, еще и как писать эти чертовы письма. Пораскинь мозгами, если бы я задумала использовать твои пьяные откровения, разве бы я об этом тебе сказала?

Мэтти почувствовала в словах соседки здравый смысл и поэтому немного расслабилась.

– Я, когда выпью, часто несу всякую чушь, Сью. Так что не нужно этому верить, хорошо?

Сьюзен кивнула. Возникшее напряжение исчезло, и Мэтти снова лучезарно улыбалась.

– Я понимаю тебя, подружка, сама знаю, что по пьянке можно много ерунды наговорить. Если честно, я не так уж много и помню. Ладно, давай все-таки помоги мне с письмом, хорошо? Снимаю шляпу перед твоим писательским даром.

Сьюзен почувствовала, что Мэтти Эндерби может быть очень опасна. Таких людей, как она, лучше иметь в числе друзей, а не врагов. Ее бедный покойный муж имел несчастье в этом убедиться.

Альфред Поттер стоял раздетый в сыром холодном лесу, вдали от родного дома. Еще никогда в своей жизни он не чувствовал себя таким беззащитным.

– Господи Иисусе, какой крошечный приборчик! Ты только посмотри, Дэн.

Чернокожий мужчина усмехнулся.

– Он слишком маленький для взрослой женщины, мистер Поттер. Потому-то вы и перекинулись на малолетних девочек, да?

Голос Розель прозвучал громко в лесной тиши, и Альфред Поттер догадался, из-за чего на его голову обрушились эти неприятности. Он молчал. Дэнни схватил его за шею и хорошенько встряхнул:

– Отвечай, гнида, когда с тобой женщина разговаривает. Понял?

Поттер не знал, что следует отвечать, поэтому лишь лихорадочно замотал головой.

Розель снова рассмеялась:

– Итак, вы хотите сказать, что я лгунья, правильно я вас поняла? Вы – чудовище, кусок вонючего дерьма, которое охотится за самыми беззащитными детьми нашего общества. Детьми из неблагополучных семей, детьми, которых забрали от родителей и отправили в приют по той единственной причине, что их родители не в состоянии обеспечить им нормальное существование. Вы по долгу службы обязаны заботиться об этих детях, а вы? Думаете, ваши мерзости сойдут вам с рук?

– Я бы никогда не посмел назвать вас лгуньей, мадам.

Поттер ненавидел себя за умоляющий тон. «Господи, вытащи меня отсюда, молился он, – и я больше никогда в жизни не притронусь ни к одной малолетке».

– Ну и каково это – стоять абсолютно голым перед совершенно незнакомыми людьми, которые могут сделать с тобой все, что их душе угодно, потому что они сильнее и безжалостнее, чем ты сам?

Поттер по-прежнему молчал. Да и что он мог ответить?

– Это именно то, что заводит таких людишек, как ты, не так ли? Страх, беззащитность всех тех девочек, над которыми ты надругался! Мы были у тебя дома, Поттер. Я и мой друг, с которым ты имел счастье познакомиться сегодня. Мы просмотрели твои вещи. Видели книги, кассеты и прочую ерунду. Теперь мы знаем тебя лучше других. – Лицо Розель приобрело неумолимое выражение, голос стал жестким. – Ты сбежал из воспитательного дома в Уэллсе, не так ли, Поттер? И из приюта в Ньюкасле, и из приюта в Лидсе. Ты всегда предпочитаешь уходить сам, а не ждать, пока тебя застукают и выкинут. Или привлекут к судебной ответственности за растление малолетних. Мы знаем, чем ты занимаешься, мы следили за тобой. Ты совершил большую ошибку, когда стал преследовать одну мою юную подругу, мою очень хорошую подругу, Венди Далстон. Ты и не подозревал, что у Венди могут найтись защитники, ведь так? Полагаю, тебе не терпится узнать, что тебя ждет, я угадала? Возмездие, Поттер, возмездие! Тебя ждет возмездие! Бьюсь об заклад, ты и не думал, что по счетам придется платить!

Поттер рухнул на колени, комья мокрой земли полетели в стороны.

– Пожалуйста, пожалуйста, не трогайте меня, не делайте мне больно! Я умоляю вас, пожалуйста. У меня больное сердце…

Он плакал. По-настоящему плакал. Розель это забавляло.

– Приятно, когда мужчина тебя умоляет. Даже такой мерзавец, как ты! Что ж, давай умоляй, гадина. Несчастные дети тоже тебя умоляли, только ты был глух к им мольбам! Боюсь, твой плач вряд ли кто услышит.

Она повернулась и медленно пошла назад к автомобилю, оставив Поттера наедине с Дэнни. Он должен был вынести приговор. Дэнни всегда сам назначал наказание в зависимости от тяжести преступления. Розель не сомневалась, что на сей раз Дэнни будет беспощаден, но в ее душе не было ни малейшего сочувствия к таким подонкам, как Альфред Поттер.

Колин заметно нервничал. Он ожидал свидания со Сьюзен вместе с мисс Бичэм, и в его памяти проносились картины его последнего посещения тюрьмы. Он неуверенно взглянул на мисс Бичэм, и та улыбнулась, как бы говоря, что все будет хорошо.

Колину нравилась эта девушка. Было в ней что-то располагающее. Пожалуй, только она проявляла неподдельную доброту к своим подопечным в приюте. Жаль только, что она некрасивая. С таким замечательным характером, но с другой внешностью она пользовалась бы большим успехом у мужчин.

– Я рада, что у нас совпали часы посещения, Колин, – улыбнувшись, сказала мисс Бичэм. – Может быть, мы где-нибудь вместе потом пообедаем и я расскажу вам последние новости о детях?

Колин кивнул. Он уже знал о болезни Венди, но, хотя все младшие дети были допрошены тщательнейшим образом, ничего нового о знакомствах Венди узнать не удалось. Во всей этой истории было слишком много белых пятен. Чем больше адвокат думал о причинах болезни Венди, тем больше подозрений рождалось в его голове, хотя только сама Сьюзен могла расставить точки над «i». Но именно этого она и не хотела делать, черт подери!

В комнату вошла Сьюзен. Она робко посмотрела на Колина.

– Здравствуйте, Колин, здравствуйте, мисс Бичэм.

Грозная миссис Далстон была сама любезность, и Колин почувствовал, как спадает напряжение.

– Как дела у детей и когда я смогу их увидеть? Надеюсь, у них все хорошо?

Мисс Бичэм протянула ей руку и улыбнулась.

– Здравствуйте, Сьюзен. Хорошо выглядите. Похудели, по-моему?

Сьюзен кивнула, довольная, что изменения в ее фигуре не остались незамеченными.

– Вообще-то да. Это все тренажеры. Чертовски забавно! – Она похлопала рукой по животу. – Мои жировые складки в полной панике, скажу я вам.

Женщины рассмеялись.

– Может быть, мне тоже следует попроситься сюда на недельку, я бы не отказалась сбросить пару-другую килограммов, – пошутила мисс Бичэм.

Атмосфера заметно разрядилась. Сьюзен достала из пачки, принесенной мисс Бичэм, сигарету и закурила.

– Спасибо, мисс Бичэм, это то, что надо. Меня уже тошнит от самокруток.

Колин разозлился на себя. Почему ему не пришло в голову принести Сьюзен сигареты?! Мисс Бичэм тяжело вздохнула:

– Я должна вам кое-что сказать о Венди, Сьюзен. Вы только не волнуйтесь, с ней все в порядке.

Колин, затаив дыхание, наблюдал за сценой. Он предусмотрительно сел подальше, возле зарешеченного окна. Именно с этих слов он начал в прошлый раз, а Сьюзен тут же на него набросилась.

– Дело в том, что Венди подхватила некую… болезнь. – Мисс Бичэм посмотрела Сьюзен прямо в глаза. – Мне очень неприятно вам сообщать, но болезнь венерическая. Я понимаю, что вы не можете ничего сделать, но мы подумали – вдруг вы знаете о причинах… У вас есть какие-нибудь соображения, где она могла заразиться? Может, заболела дома? Вы меня понимаете? – Мисс Бичэм тяжело вздохнула. – Боже, Сью, это самая неприятная вещь, которую мне когда-либо приходилось говорить родителям.

Мисс Бичэм почти плакала, и Сьюзен сочувственно накрыла рукой ее ладонь. Колин был поражен. Поражен и удивлен одновременно. Если бы он сказал Сьюзен об этом, то она наверняка вышла бы из себя! Какой непостижимый народ эти женщины.

– А что у нее нашли, какую болезнь? – спросила Сьюзен безжизненным голосом.

– У нее генитальный герпес. Это похоже на ветряную оспу. Насколько я знаю, болезнь пришла к нам из Штатов. Проявляется время от времени.

– Она хоть лечится? Это очень опасно?

– Болезнь еще слишком мало изучена. Пока гарантии полного излечения нет, но медицина не стоит на месте. Болезнь может надолго отступать. В любом случае это не смертельно, и с Венди пока все в порядке. Вот только она очень переживает, что вы обо всем узнаете.

Сьюзен кивнула, лицо ее было бледно.

– Я смогу ее увидеть?

– Конечно сможете. Как обычно, детей приведут к вам в пятницу.

– А что слышно об удочерении? Учтите, я буду сражаться за свою дочь. Я никому ее не отдам, даже распрекрасным Симпсонам. Я найду человека, который согласится взять детей к себе, клянусь вам. Мисс Бичэм, вы не будете мне противодействовать?

– Ох, Сьюзен, я всей душой хочу, чтобы вы были рядом с детьми, они вас так любят! Я полностью на вашей стороне.

Сьюзен вздохнула:

– Вы хорошая женщина, мисс Бичэм. Мои дети любят вас, и этим сказано все. Если ребенок питает к человеку неприязнь, то, значит, в этом человеке есть что-то гнилое. Дети обладают особым чутьем, которого у нас, взрослых, к сожалению, нет. Они видят человека насквозь.

Мисс Бичэм поднялась и пожала Сьюзен на прощание руку.

– Колин, я подожду вас снаружи. Оставляю вас наедине. Вам есть о чем поговорить.

Она позвала надзирательницу, чтобы та проводила ее к выходу, и вышла из комнаты.

Сьюзен и Колин посмотрели друг другу в глаза.

– Если бы я сказал, что Венди больна, ты растерзала бы меня на части, – упрекнул он.

– Неужели, Колин, ты так ничего и не понял? Ведь ты мужчина. Конечно растерзала бы. Это вполне естественно. Поэтому нам лучше не касаться этой темы.

– Давай говорить о другом, – сказал Колин миролюбиво и сел рядом на стул.

Миссис Иппен не знала, как вести себя с женщиной, сидевшей напротив. Хорошо одетая, ухоженная, не стесненная, судя по всему, в средствах… Розель выдала самую лучезарную улыбку, на которую была способна. Она изо всех сил старалась оставаться вежливой и любезной.

– Я понимаю, что Венди плохо себя чувствует, но уверена, что она захочет меня увидеть.

Миссис Иппен впала в полное замешательство, а это состояние не относилось к разряду ее любимых. Обхаживать посетителей Венди не входило в ее планы.

– Мы с ее матерью очень близкие подруги и дружим уже много лет. Если бы Сьюзен находилась здесь, она не задумываясь позволила бы мне увидеться с девочкой. Что бы там ни было с ребенком.

Миссис Иппен знала, что Венди часто ночевала у этой женщины, а иногда проводила у нее и выходные. Она также знала, что дамочка – та еще штучка, но не могла найти веского предлога для отказа.

– Если хотите, можете поговорить с моими адвокатами, Эвершэмом и Хоупом, контора на Грейт-Рассел-стрит. В конце концов, я здесь по просьбе матери Венди. Я, конечно, знала, что дети находятся на попечении государства, но не знала, что они стали вашей личной собственностью!

Розель блефовала, но делала это настолько уверенно, что миссис Иппен сдалась и проводила ее к Венди Далстон. Венди просияла, когда увидела на пороге своей комнаты Розель. Они обнялись, а затем Розель, посмотрев на сердитую женщину, стоявшую возле них, весело прощебетала:

– Мы с удовольствием бы выпили чайку.

Миссис Иппен, с лицом мрачнее тучи, вышла из комнаты. Розель села на кровать.

– Злобная старая вешалка! Бог мой, да после такого спектакля меня должны номинировать на «Оскар». Ну, рассказывай, как ты? Опять старые проблемы?

Венди кивнула. Они никогда не говорили на эту тему раньше.

– Мне еще никогда не было так плохо, Розель. Честно говоря, это так больно.

Боль слышалась в ее голосе, читалась на ее лице. Розель крепко прижала ее к груди.

– Я слышала, что у тебя произошло с этим мистером Поттером, или как там зовут этого негодяя. Ты просто молодчина. Жаль, что у твоей матери никогда не было такой смелости, как у тебя.

Венди возразила:

– Я думаю, она у нее была, просто папочка выбил это из нее. Я сегодня думала о нем. Ничего не могу поделать. Мне кажется, он был в этой комнате, я даже чувствую его запах…

Она посмотрела в окно, пряча выступившие на глазах слезы.

– Ну, не вешай носа, у меня есть для тебя хорошая новость.

Венди с удивлением посмотрела на Розель.

– Больше мистер Поттер никогда не будет тебя мучить. Этот мерзавец решил отказаться от работы.

Глаза Венди стали похожи на блюдца.

– Ты шутишь?

Розель покачала головой:

– Помнишь Дэнни, с которым я тебя знакомила?

Венди кивнула.

– Так вот, он просто уговорил Поттера уйти с должности. Похоже, с мистером Поттером произошел несчастный случай, и он уже никогда не сможет мучить маленьких детей.

Венди закусила губу:

– Честно?

Розель ответила:

– Честно-честно, без вранья!

Венди, рассмеявшись, закончила детскую считалочку:

– Потому что мы друзья!

Дверь распахнулась, и в комнату вбежали остальные дети. На руках у Аланы сидела Рози. Увидев Розель, они смутились.

– Ой, здравствуйте, мисс.

Венди рассмеялась:

– Никакая это не мисс, это Розель, Алана, ты же ее знаешь.

Барри улыбнулся. Он так сильно походил на отца, что у Розель защемило сердце. Она открыла сумочку и достала кулек с конфетами. Посадив Рози на кровать, дети моментально налетели на сладости. Розель взяла на руки Рози, такую чистенькую и сладко пахнущую.

В комнату постучали, и вошла миссис Джейн Симпсон. Она показалась Розель симпатичной женщиной. Когда она подошла, чтобы взять Рози, в ее глазах светилась неподдельная любовь к девочке.

– Дети, Рози едет домой, – сказала Джейн твердым голосом.

Тогда Барри, сама невинность, посмотрел на нее своими большими глазами и спросил:

– А что, наша мама вернулась домой?

В его голосе прозвучало столько надежды, столько любви, что Розель еле удержалась от слез. Джейн Симпсон вздохнула:

– Нет, Барри, твоя мама не вернулась домой, она еще не скоро вернется.

Барри пожал плечами:

– Ну, она же может сбежать и прийти за нами, как это бывает в кино… – Он, казалось, не сомневался, что его мать так и поступит. – Она ведь может раздобыть пистолет, винтовку…

Алана прервала его мечтания:

– Достаточно, Барри, я думаю, мы уже и так тебя поняли.

Но мальчик не собирался так быстро сдаваться. Со всей убежденностью, на какую только он был способен, Барри громко выкрикнул: «Она может!»

Миссис Симпсон вышла из комнаты, держа на руках плачущую Рози. В комнате воцарилась тишина.

– Я скучаю по Рози, хотя она только и умеет, что жрать да срать.

На этот раз Алана дала Барри подзатыльник:

– Замолчи, слышишь. У нас и без тебя куча проблем, так нет же, ты еще и продолжаешь на каждом шагу говорить гадости. Вносишь свой посильный вклад.

Алана посмотрела на Розель и проворчала:

– Боже, как же я хочу, чтобы его хоть кто-нибудь усыновил. Я бы собственноручно подписала все эти чертовы бумаги.

Розель и Венди прыснули со смеху. Барри нравилось быть в центре общего внимания, он нарочно вел себя отвратительно, полагая, что может развеселить всех именно таким способом. Войдя в раж, Барри прокричал:

– А знаете, что я сделаю потом? Я пойду и украду Рози и верну ее маме, когда она придет домой. Это будет суперподарком!

Довольный собой, он выбежал из комнаты.

– Он настоящий чокнутый, этот наш Барри! – с гордостью в голосе сказала Алана. Она посмотрела на Розель. – Он уже читает книжки, которые далеко не все взрослые читали! Вот откуда его дикие фантазии.

Услышав в голосе девочки материнские нотки, Розель крепко обняла ее. Это был непроизвольный жест, но Алана прижалась к Розель и расплакалась.

– Я так скучаю по маме, – прошептала она, – а они забирают Рози. Они даже не знают, какая она. Они дают ей то, что, по их мнению, она должна любить. Но она любит батончики «Марс», а не «Милки Вэй», она любит, когда ее подбрасывают на руках, и она любит спать между мною и Барри. Это нечестно, это просто нечестно! Мы ничего плохого не сделали. Рози всего три годика, она наша сестра. Как же они могут украсть ее?

Розель еще крепче обняла девочку, и из ее глаз тоже потекли слезы. Именно эту картину и застала вошедшая в комнату миссис Иппен. Она наконец-то соизволила принести гостье чай. Молча поставила поднос и вышла. Разбирайтесь, мол, сами в своих проблемах!

Однако слезы пошли всем на пользу. Они освободили от избытка эмоций и принесли облегчение. Алана отправилась искать Барри, чтобы поделиться с ним своей добычей: пятифунтовой банкнотой, которую дала ей Розель. Венди и ее гостья снова остались наедине.

– Что же будет с Рози? Мама сойдет с ума, если этим Симпсонам разрешат удочерить ее. Она не сможет спокойно спать до конца своих дней. Если бы не я, то всего этого не случилось! Это моя вина, Розель. Весь этот кошмар – моих рук дело. Не маминых. Моих!

Розель взяла девочку за плечи и встряхнула ее.

– Послушай меня – в том, что с тобой случилось, нет ни грамма твоей вины. Твой отец совершил гнусность, самую настоящую гнусность. Твоя мама поступила так, как поступила бы на ее месте любая нормальная женщина.

Венди взглянула на серьезное лицо Розель и вздохнула.

– Ты не понимаешь! Никто этого не понимает. Если бы не я, моя мама была бы на свободе, а дети не были бы сейчас в приюте. В нашей жизни не произошло бы таких чудовищных перемен. Она никогда не убила бы его, никогда. Знаешь, она так сильно его боялась! Может, она попробовала бы развестись с ним. Или уехала бы куда-нибудь вместе с нами. Но уж точно не убила бы его. Мама не способна на убийство.

– Мы все способны на убийство, дорогая, – произнесла Розель. – Мы все способны на убийство. Порой обстоятельства заставляют нас идти на самые крайние поступки.

Венди грустно вздохнула:

– Именно это я и пытаюсь сказать тебе, Розель. Моя мама не убивала отца – это я его убила!

– Ты – что?!

Венди облизнула губы и ответила медленно и внятно:

– Я убила своего отца. И неважно, что говорит мама. Это я убила его. Я!

Розель прижала ее к себе.

– Не нужно взваливать на себя всю вину. Ты не можешь изменить то, что уже произошло, так что слушай меня внимательно. Твоя мама сейчас в тюрьме, вдали от вас. Ей помогает держаться только одно: уверенность, что она поступила правильно, что она сделала это ради твоей безопасности. Ради безопасности вас всех. Где гарантия, что он не сделал бы то же самое с Аланой? Твоя задача обязательно выздороветь, поэтому постарайся выбросить всю ерунду из головы и ни о чем не думать. Твоя мама ждет амнистии, и я приложу все усилия, чтобы она ее получила. С сегодняшнего дня я беру штурвал в свои руки. Так что прекращай изводить себя!

Венди прижалась к Розель и заплакала.

– Что бы мы делали без тебя, Розель. Я так люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, девочка!

Они обнялись, и Розель встала с кровати. Подняв с пола свою элегантную сумочку, она достала оттуда пачку сигарет.

– Открой окошко, мы с тобой немножко похулиганим. Как ты на это смотришь?

Глава 25

Колин был весьма удивлен, увидев в своем кабинете женщину, на которую только что обратил внимание на улице. Вот это фигура! Он понимал, что стоит и глупо улыбается, но ничего не мог с собой поделать. Келли, секретарша, работавшая у него по совместительству, бросила на него ироничный взгляд:

– Хватит пялиться, Колин. Лучше предложи даме чашку чая. – Она заговорщически улыбнулась Розель: – Не желаете чашечку чая?

Розель кивнула. Когда дверь за секретаршей закрылась, Колин попытался убрать со стула, стоявшего возле его рабочего стола, целую кипу бумаг. Однако его попытка успехом не увенчалась, – бумаги упали на пол. Розель наклонилась и подняла их, обнажив на мгновение ложбинку между упругих полных грудей. Колин покраснел. Выпрямившись, гостья посмотрела на него и снисходительно улыбнулась:

– Вам следовало бы обзавестись подружкой, молодой человек.

Пылая как маков цвет, Колин наконец предложил Розель кресло.

– Итак, мисс… Чем могу быть вам полезен?

Розель снова улыбнулась. Ее слегка приоткрытый ротик был настолько сочным и чувственным, что у Колина закружилась голова от желания.

– Мистер Джексон, я – близкая подруга Сьюзен Далстон и намерена помочь ей, хочет она того или нет!

Колин слегка растерялся:

– В каком смысле?

– В том смысле, мистер Джексон, что я хочу помочь Сьюзен Далстон выбраться из тюрьмы. У меня достаточно средств, чтобы нанять ей лучших адвокатов. Я готова заплатить столько, сколько потребуется, чтобы она вернулась домой к своим детям, туда, где ей и место.

Колин с недоумением уставился на женщину. Он не мог понять, разыгрывают его или нет.

– А почему именно сейчас?

Розель пожала плечами:

– Какое это имеет значение? Я просто хочу, чтобы вы нашли мне самого лучшего адвоката, которого только можно найти за деньги. За ценой не постою. Я также намереваюсь уговорить Сьюзен, чтобы она сама помогла себе. Вы меня понимаете: если бы не ее упрямство, то она давно уже была бы дома.

– Джеральдина О'Хара, вероятно, самый лучший адвокат, которого вы можете нанять. Но ее услуги стоят недешево.

Розель кивнула:

– Вы можете организовать нам встречу?

Колину понравилось местоимение «нам» – он улыбнулся.

– Я попытаюсь.

Розель наклонилась вперед и с хрипотцой в голосе произнесла:

– Вам кто-нибудь когда-нибудь говорил о силе позитивного мышления?

Дэбби наблюдала за Джеймси. Как всегда, выглядел он замечательно – красавчик в шикарной дорогой одежде.

– Ты сегодня не работаешь?

Он продолжил одеваться, как обычно полностью проигнорировав ее вопрос. Она подавила в себе желание отпустить злую реплику в его адрес.

– Ты придешь домой к ужину?

Он отвернулся от большого зеркала и хмуро посмотрел на нее.

– А тебе-то какая разница?

Внутренний голос кричал Дэбби, чтобы она не позволяла так по-хамски с собой обращаться. Но она знала, что, если нагрубит ему, он озвереет. Если она спросит, куда он собирается, он ударит ее, как бывало уже не раз. А потому она старалась не выводить его из себя.

Он, без всякого сомнения, собирается к Кэрол. К Кэрол, которая родила ему сына. К Кэрол – его дорогой подружке с белокурыми волосами, голубыми глазами и стройной фигурой. К Кэрол, которая с презрительной усмешкой смотрела Дэбби прямо в лицо каждый раз, когда они сталкивались на улице. Взгляд этой девицы говорил лучше всяких слов, какой дурочкой она считает Дэбби. Но о своей глупости Дэбби и сама все знала. Она жила с осознанием этого каждый день своей жизни.

У нее было пять выкидышей. Врачи сказали, что она не может выносить ребенка. От постоянных беременностей, от еды, утешавшей ее в горе, и от алкоголя она здорово растолстела. Она провела рукой по лицу. Это был жест усталости и отчаяния. Джеймси рассмеялся.

– Ты никчемная корова, Дэбби, ты знаешь об этом?

Она посмотрела ему в лицо:

– Надо полагать, что да. Ты ведь, Джеймси, говоришь мне об этом по десять раз на дню.

Она увидела, как злобно сузились его глаза, как посуровело его лицо.

– Что, слишком смелая стала, да? Думаешь, можешь говорить все, что взбредет тебе в голову?

Она покачала головой: желание противостоять его хамству и наглости осталось далеко в прошлом.

– Я ничто, Джеймси. Я пустое место.

Он ткнул ей в грудь пальцем:

– Схватываешь на лету, детка! Так держать! – и, оттолкнув ее, вышел из спальни.

Она ненавидела себя за то, что ходила за ним по пятам, за то, что задавала ненужные вопросы, но ничего не могла поделать с собой, это было выше ее сил.

– Ты сегодня придешь домой? Приготовить тебе ужин? Я поставлю его в микроволновку, хорошо?

Она слышала в своем голосе умоляющие нотки, чувствовала потребность в этом человеке и презирала себя за то, что позволила себе дойти до такой степени унижения.

Он повернулся к ней:

– Делай что хочешь, черт возьми!

Джеймси накинул кожаный пиджак, и Дэбби хотела было поправить его, но он отмахнулся от нее, словно от чумы.

– Пожалуйста, Джеймси, не уходи сегодня. Мы могли бы куда-нибудь сходить или еще чего-нибудь…

Он усмехнулся. Этот жгучий брюнет с голубыми глазами был весьма привлекательным мужчиной. Несмотря на его грубость, она все еще хотела его. По-прежнему он обладал невероятной властью над ней.

– Да куда я с тобой пойду? В чертов клуб для любителей бинго? Да я скорее сдохну, чем выйду с тобой в люди, Дэбби. Неужели ты этого еще не поняла?

Он сам удивлялся ее безропотности: она не только позволяла вытирать об себя ноги, так еще и ходила за ним хвостиком, проглатывая грубость за грубостью.

– Единственное, что держит меня здесь, – эти стены. Это моя берлога, и я хочу, чтобы ты убралась отсюда, и поскорей. Ну вот, пожалуй, я все сказал.

Дэбби ощутила в животе знакомый дискомфорт. Ее всю трясло, словно предстояло войти в клетку со львом. Она знала, что он наслаждается ее слабостью. Упивается своей властью над ней.

– Ты жалкий ублюдок…

Он усмехнулся:

– В самую точку.

Он вышел из квартиры. На Дэбби ему было наплевать с самой высокой колокольни.

– Не может быть! Ты что, снова пишешь письма? Сьюзен кивнула, не отрывая глаз от листка бумаги на столе.

– Пишу. Я должна попытаться найти для Рози опекуна. Я написала своей сестре Дэбби, но не очень-то на нее надеюсь. Если бы мать Барри не была такой больной, дай Бог ей здоровья, тогда все мои проблемы решились бы.

Мэтти погладила ее по голове:

– Хочешь, я поговорю с Джеральдиной, может, она что придумает?

Сьюзен подняла глаза на соседку по камере:

– Поговоришь? Честно?

Мэтти, довольная собой, кивнула:

– Конечно поговорю. Я думаю, они с тобой поступают просто подло. Знаешь, Райанна тоже прошла через это. Она сама мне рассказывала. Нет, дети – это не для меня. Тут со своими проблемами не можешь разобраться, а еще дети…

Сьюзен закурила и глубоко затянулась.

– Ненавижу эту гадость. Все пальцы уже желтые. Эта твоя адвокатица, должно быть, крутая тетка, да? А может быть, она берется только за такие дела, как твое?

Мэтти вздохнула:

– Твое дело ничем не отличается от моего, Сью. Тебя избивали, так ведь? Если бы ты помогла себе хоть немножко, то уже давно была бы дома. Я не права?

Сьюзен уставилась на нее долгим взглядом.

– Все ли то, что говорится в зале суда, становится достоянием общественности?

Мэтти села на койку.

– Да нет, не обязательно. А что?

Сьюзен пожала плечами:

– Просто спросила, и все. Я имею в виду – есть ли вероятность, что все сказанное сохранится в секрете?

Мэтти посмотрела ей прямо в глаза:

– Я уже сказала, Сью, все зависит от каждого конкретного дела. Иногда, если убийство совершено с особой жестокостью, судья принимает решение не делать некоторые аспекты дела достоянием гласности. Ну, например, убийство ребенка или нечто подобное. Считается, что подробности таких дел лучше не доносить до ушей простых людей…

Сьюзен внимательно слушала ее.

– А тебе есть что скрывать? – спросила Мэтти.

Сьюзен ничего не ответила.

– Брось, Сью, ты можешь мне довериться. – Голос Мэтти звучал вкрадчиво.

– Нет. Я просто спросила, только и всего. Сокамерница встала со своего места. Было видно, что она злится.

– Если бы ты рассказала, что случилось на самом деле, я смогла бы тебе помочь. Честно, Сью, я смогла бы…

Сьюзен уже собиралась ответить, как вдруг дверь в камеру распахнулась и на пороге появилась надзирательница Блэксток.

– Что тут у вас? Собрание? Пошли, Далстон, к тебе гости.

– Кто пришел?

Надзирательница метнула на нее строгий взгляд:

– А кому ты строчила письма?

По ее голосу стало ясно, что она не намерена вдаваться в подробности, и Сьюзен молча последовала за ней. Она знала, кто пришел, и была весьма удивлена. Сьюзен сильно нервничала, но в то же время хотела увидеть своего гостя. Она очень надеялась, что поступила правильно.

Джеральдина и Розель встретились в шикарном офисе на Голборн-стрит и с самой первой минуты поняли, что поймут друг друга.

– Присаживайтесь, я приготовлю кофе. Если, конечно, вы не хотите чего-нибудь покрепче.

Розель улыбнулась:

– Большой стакан бренди будет в самый раз. Мне предстоит раскрыть перед вами большой секрет моей подруги, и для храбрости нужно выпить.

Джеральдина, заинтригованная, налила бренди в два бокала и подняла свой.

– Что ж, выпьем и приступим к делу, а то вы вдруг передумаете и сбежите.

Розель тихо рассмеялась. Джеральдина явно знала, о чем пойдет речь.

– Мне порекомендовал к вам обратиться Колин Джексон. Он в восторге от вас. Так что не разочаруйте меня. – Розель одним глотком отправила содержимое бокала в рот. – Как раз этого мне не хватало. Значит, говорим правду, только правду и ничего, кроме правды. Надеюсь, это строго конфиденциальный разговор?

Джеральдина кивнула:

– Конечно.

– Барри Далстон, хотите верьте, хотите нет, был моим любовником. И как бы странно это ни звучало, именно на этой почве мы со Сьюзен и подружились. Сьюзен призналась, что Барри изнасиловал Венди. Вот из-за чего Сьюзен убила его. Сьюзен больше никому не говорила об этом, она не хотела, чтобы на дочь показывали пальцем.

Джеральдина была удивлена:

– Я думала, в тот вечер Венди не было дома.

Розель кивнула:

– Все так и думали. Ну, что вы собираетесь предпринять?

– Налью еще бренди прежде всего.

Розель улыбнулась:

– Наливайте, а я расскажу вам все с самого начала. Тогда вы поймете всю ситуацию.

– Надеюсь, что так. Но боюсь, что это не самая главная наша проблема, – проговорила Джеральдина, еще не оправившись от удивления.

Джун сидела в комнате для посещений, всем своим видом олицетворяя безразличие. Сьюзен улыбнулась ей:

– Привет, мам. Я очень рада тебя видеть.

Женщина посмотрела на дочь и, вздохнув, закурила сигарету, чтобы хоть как-то скрыть свое замешательство.

– Я думала, что буду последним человеком, которого ты захочешь увидеть.

Сьюзен по-прежнему улыбалась, что заставляло Джун чувствовать себя слегка неловко.

– Ну, ты же моя мать.

Джун равнодушно пожала плечами:

– Думаю, нет смысла мне это напоминать.

– Тогда зачем же ты пришла?

Она снова пожала плечами:

– Честно говоря, особого желания идти сюда у меня не было. Но… как ты правильно сказала, я ведь все же твоя мать. – Сьюзен казалась ей какой-то чужой. Она стала значительно стройнее, и в ней чувствовался некий подъем духа, чего раньше и в помине не было. – Ну, судя по тебе, ты неплохо приспособилась к тюремной жизни. Я бы сказала, она даже пошла тебе на пользу, если можно так выразиться. Ты хорошо выглядишь.

Эти слова означали для Джун высшее проявление материнской любви, и Сьюзен была ей очень признательна.

– Ты тоже хорошо выглядишь. Мне нравится твой плащ. Кожаный плащ длиной почти до пят был настоящей гордостью Джун.

– Но тебе пришлось попотеть ради этого, да? Должно быть, он стоит целое состояние?

Джун бросила на дочь недовольный взгляд и прикурила новую сигарету.

– Да, целое состояние. Я купила его на деньги, которые получила за интервью, Сью. Теперь ты это знаешь.

– Я не хочу ругаться с тобой, мама. Что сделано, то сделано. Я хочу попросить тебя об одолжении.

Джун с воинственным видом выпустила изо рта дым.

– Я так и знала, что ты попросишь об услуге. Если ты хочешь, чтобы я забрала к себе всех твоих сопляков, то и думать об этом забудь. Мне они не нужны.

Сьюзен на секунду закрыла глаза, стараясь сохранять спокойствие.

– Я не прошу тебя об этом, мама. Я не хочу, чтобы мой отец даже приближался к ним, и ты знаешь почему. Разве нет? Я хочу, чтобы ты поговорила с Дэбби, уговорила ее взять детей хоть ненадолго к себе.

Джун разразилась гомерическим смехом:

– Ты что, шутишь? С этим ирландским выродком, ее мужем? Да он убежден, что ты опозорила семью, девочка. Считает тебя мразью. Бедняжке Дэбби приходится сносить его безобразные выходки, и все из-за тебя!

– Как ты любишь все преувеличивать, мама! У них нелады с самого начала совместной жизни. Он даже ребенка завел на стороне.

Джун фыркнула:

– Ты об этой шлюхе Кэрол? Судя по всему, мать с отцом не занимались воспитанием своей распрекрасной доченьки. Иначе как объяснить подобное распутство?

Сьюзен не верила собственным ушам.

– Знаешь, ты поражаешь меня, мама. У тебя у самой было больше мужиков, чем у портовой шлюхи, и теперь тебе хватает совести сидеть здесь и обливать грязью всех подряд. Твой муж домогался собственного ребенка, а тебя это ничуть не волновало. Я здесь из-за тебя и твоего драгоценного муженька. После всего, что ты сделала со мной и Дэбби, у тебя еще поворачивается язык разглагольствовать о воспитании детей…

Джун попыталась встать, но Сьюзен крепко схватила ее за запястье.

– Только двинься с места, и я оторву твою чертову голову. Ты слышишь меня, мама?

Джун медленно опустилась на стул, ей стало страшно.

– Я как вспомню, какую жизнь ты устроила нам с Дэбби, так готова разорвать тебя на куски! Барри был таким же, как мой папаша, – эгоистичным ублюдком, который думал только о собственной шкуре. Знаешь, чего стоили мне и моим детям твои бредовые россказни о моей жизни, которые ты продала газетам? Меня обвинили во всех смертных грехах. Заявили, что я была плохой матерью, хотя ты сама никогда не отважилась бы сказать такое мне в глаза, потому знаешь, что это неправда. Если бы ты любила нас так, как я люблю своих детей, у нас с Дэбби все могло бы сложиться по-другому. Я поклялась, что никогда не повторю того, что сделала ты, и я не нарушила свою клятву. У моих детей было все, что должно быть у ребенка. Они были одеты, обуты, сыты и здоровы, и в довершение всего их любили – по-настоящему любили. Я всегда буду любить их. Я думала, что мы сможем забыть старые обиды, сможем попытаться наладить наши отношения, но мне следовало предвидеть, что это окажется пустой тратой времени. Проваливай к черту. Можешь рассказать соседям, что встречалась со своей дочерью-убийцей. Получишь за это пару бокалов виски в пабе, ты, старая двуличная ведьма!

Джун побелела как мел. Она взглянула на Сьюзен и впервые за долгие годы почувствовала что-то похожее на уважение к собственной дочери.

– Н-да, интересный ты выбрала способ попросить меня об одолжении. Давай-ка лучше выпьем чаю. Я приготовлю. – Джун бросила на стол пачку сигарет. – Пока ждешь, можешь покурить.

Сьюзен наблюдала, как мать суетится возле стола: прическа волосок к волоску, вся ухоженная, хорошо одетая, но уже совсем немолодая. Она жалела, что не высказала ей гораздо раньше всего, что думала. Возможно, этим она ничего бы не добилась, но зато ей стало бы легче. Значительно легче. Вот как сейчас.

Симпсоны должны были заехать за Рози, которая гостила у брата и сестер в приюте. Мисс Бичэм приготовила бутерброды и чай. Она очень беспокоилась за Венди – девочка выглядела совсем больной.

– Давай, Венди, съешь хоть кусочек!

Та покачала головой:

– Мне не хочется, честно.

Барри взял с ее тарелки бутерброд.

– Я съем. Мне хочется, мне. Могу съесть что угодно, у меня железный желудок.

Он сказал это с такой гордостью, что все рассмеялись. Венди откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Малышка Рози спала прямо у нее на коленях, от волос девочки пахло шампунем. Маленькие пухлые пальчики Рози цепко держали ее за лямки бюстгальтера прямо через джемпер. Венди прижала малышку к себе еще крепче и поцеловала ее в макушку.

– Они не смогут забрать ее у нас насовсем, ведь правда? Мисс Бичэм пожала плечами:

– Не знаю. У твоей мамы есть право бороться за девочку, но если в ближайшее время никто из родственников не захочет взять ее к себе, то, боюсь, этого не избежать.

Венди закусила губу:

– Но это же нечестно, это просто нечестно!

Мисс Бичэм погладила ее по руке:

– Я знаю, дорогая.

В комнату вошел Колин, сам Мистер Улыбка:

– Привет всем.

Дети улыбнулись ему.

– Колин, если бы я была старше, могла бы я стать опекуном всей этой гоп-компании? – спросила Венди.

– Вполне возможно, но все зависит от обстоятельств. Тебе понадобилась бы большая помощь.

– Да она понадобилась бы любому, будь у него такой вот Барри. Я серьезно, Колин, есть ли такая возможность?

Колин пожал плечами:

– Ну, опекуном этих двоих – еще может быть, а вот Рози – совсем другое дело.

Лицо Венди помрачнело.

– Да дело-то как раз в Рози. Я знаю, Симпсоны – хорошие люди, но ведь не могут же держать маму за решеткой вечно. В один прекрасный день она вернется домой и захочет, чтобы мы были рядом с ней. Все, а это значит – и Рози тоже. Ну, может же кто-то нам помочь?

Венди посмотрела на Колина и мисс Бичэм. Они не проронили ни слова.

– Вообще-то я хотел поговорить с тобой, Венди. Когда ты будешь хорошо себя чувствовать, конечно.

– О чем?

Ее лицо стало непроницаемым.

– Мне нужно задать тебе пару вопросов, просто пару вопросов, так, кое-что прояснить для себя.

Венди опустила глаза, пытаясь скрыть свой испуг. Тяжелые мысли вновь овладели ее головкой.

Джун подошла к дому Дэбби и затушила окурок в горшке с петуниями, висевшем возле входной двери. Дверь открыла сама Дэбби, с опухшим и красным лицом. Уголки ее рта были опущены, что придавало ей обиженно-детское выражение.

– Боже, какое страшилище! Неудивительно, что твой муженек бегает от тебя как от чумы. Если бы меня ждала дома такая женушка, я бы тоже сбежала!

Дэбби расплакалась, а Джун, отстранив ее, прошла сначала в прихожую, а затем на кухню. Она поставила на плиту чайник и осмотрелась.

– У тебя стерильная чистота, Дэбби. Прямо, черт побери, выставочный образец, а не жилой дом.

Она открыла шкаф и достала оттуда две кружки.

– Правда, что эта маленькая дрянь снова ждет от Джеймси ребенка? – Она сыпанула в кружку сахару и кофе. – Если так, гони его взашей. Это такой позор для меня и твоего отца. Мало нам, что одна дочь – убийца, так еще вторая, как выясняется, безмозглая дура и тряпка! Посмотри, как ловко разрешила свою проблему Сьюзен.

Дэбби села на стул и попыталась отключиться от происходящего. Это был единственный способ вынести присутствие матери.

– Засела тут в этой чертовой дыре, где даже соседи – сплошные придурки. Ходят как буки, слова живого от них не дождешься.

– Они не разговаривают только с нами, мама. Если помнишь, ты заявила нашей соседке миссис Блэк, что переспала бы с ее мужем, представься тебе такой случай.

Джун пожала плечами:

– И переспала бы. Он мужик что надо, не то что она! Выглядит как стелька из старого ботинка. Тебе не стоило уезжать из Ист-Энда. По крайней мере, там ты могла бы держать Джеймси под присмотром. Кобель, вот кто он. – Она налила в кружки кипяток и начала яростно размешивать. – Я виделась сегодня со Сьюзен.

Джун не без удовольствия наблюдала за реакцией дочери.

– Что? – переспросила Дэбби, словно громом пораженная. Джун поставила кружи на идеально чистый кухонный стол и добавила в кофе молока.

– Ты ходила к Сьюзен? Серьезно? Как она? Не могу поверить, что она захотела видеть кого-нибудь из нас после этой шумихи в газетах.

– Сьюзен прекрасно все понимает, у нее всегда было неплохо с мозгами. Как бы там ни было, она хочет видеть тебя.

Мать закурила сигарету, и дочь автоматически встала и распахнула заднюю дверь. Джеймси терпеть не мог, когда в доме пахло табаком.

– А зачем она хочет меня видеть?

– Она хочет, чтобы малышка Рози пожила у тебя, пока Сьюзен не выйдет из тюрьмы.

– Она что, шутит, что ли?!

– Да нет, не шутит. Рози собираются отдать на удочерение каким-то Симпсонам. Сьюзен, вполне естественно, просто рвет и мечет. Поэтому она обратилась за помощью.

Дэбби слушала речь Джун, которую та произносила тоном праведницы, и удивлялась метаморфозе, происшедшей с матерью.

– Это самое меньшее, что мы можем для нее сделать, разве не так? Я в том смысле, что она сидит там, бедненькая, света белого не видит. Кстати, нужно отдать ей должное, матерью она была хорошей.

Джун заметила скептический взгляд своей дочери.

– А что? Даже в газетах, как бы я о ней ни отзывалась, я всегда подчеркивала: Сью была хорошей матерью.

Дэбби медленно поднялась со своего места. Мать наконец-то добилась своего, довела ее до кипения. Все чувства Дэбби вышли наружу и уместились в одной фразе:

– Пошла прочь, старая лицемерка! – Ее голос был больше похож на глухой рык.

Джун побледнела:

– Что ты сказала?

Дэбби весьма невежливо толкнула ее к двери.

– Что слышала! Давай проваливай отсюда. Пошла к черту.

Джун почувствовала, что ее тащат по направлению к прихожей. Оттолкнув дочь, она набросилась на нее, словно тигрица.

– Ты что себе позволяешь, ты, безмозглая кукла!

Дэбби рассмеялась ей в лицо. Джун заметно растерялась.

– Чего ты ржешь как лошадь, дурочка?

Дэбби смеялась до тех пор, пока из глаз не потекли слезы.

– А ты кусок дерьма, мамочка, ты знаешь это? Бедная Сьюзен мучилась столько времени, зная, что ее дети находятся у незнакомых людей, а тебе было глубоко наплевать на это. Что она тебе пообещала? Что она пообещала своей родной матери в обмен на эту услугу? Еще одну прибыльную историю для прессы? Ну, давай, мам, колись. Мне безумно интересно.

Джун вся кипела от негодования и злости:

– Ах ты, маленькая дрянь! Ты действительно думаешь, что чем-то лучше меня? Ты со своим паршивым домиком с террасой и своим паршивым стриженым газоном! Ты думаешь, будто стала настоящей леди. Фигу с маслом! Лучше послушай, что я тебе скажу. У тебя нет ничего: ни ребенка, ни нормального мужа. У Сьюзен хотя бы была семья, – по крайней мере, раньше. У нее хватило смелости прибить этого ублюдка, отомстить за издевательства над собой. А у тебя на что хватит смелости? Твой муж завел себе другую бабу, а ты даже не решаешься выставить его вон. Кишка тонка! Сьюзен понимает, почему я сделала то, что сделала. Она знает цену деньгам. В отличие от тебя ей пришлось тяжело. А тебя с твоим мужем связывает только этот дом, и ничего более. Что ж, позволь тебе сказать, что дом, черт возьми, это всего лишь дом. Если ты в нем несчастлива, то грош ему цена. – Джун посмотрела по сторонам. – Ты думаешь, если будешь стирать и убирать дни напролет, то станешь от этого счастливее? Нет, не станешь! Я знаю, да, – я та еще гадина, но я стала ею не за один день, и не всегда была такой. А какое оправдание ты найдешь для себя? Ты – злобная, мстительная, мерзкая дрянь. Сьюзен хватило смелости сказать мне все, что она обо мне думает. Но она также знает, что я ее мать. А ты этого не понимаешь! Ты ее сестра, и ты могла бы запросто взять этого ребенка. Бог мой, да понянчилась бы хоть с чужим, если своих не наплодила…

В доме повисла мертвая тишина. Обе женщины чувствовали, что зашли слишком далеко.

– Ладно, Дэбби, я не хотела, я не то имела в виду… Не обижайся!..

– Уходи, мама. И больше никогда не приходи в мой дом. Джун закуталась в свой длинный кожаный плащ и тихо сказала:

– Не приду, Дэбби. Но прежде чем я уйду, послушай меня. Вы со Сьюзен сестры, а я ваша мать, хотите вы того или нет. Сходи к ней. Постарайся помочь. Бог свидетель, она сделала бы это для тебя, окажись ты на ее месте. Тебе даже не пришлось бы просить ее об этом. Мне неловко такое говорить, но она лучше всех нас, вместе взятых, наша Сью…

Джун вышла из дома. Дэбби дождалась, пока за матерью захлопнулась калитка, и пошла на кухню уничтожать следы посещения Джун. Она достала из-под раковины чистящую эмульсию и налила ее на поверхность стола. От удушливого запаха хлорки у нее заслезились глаза. Она посмотрела на свои руки, красные от горячей воды и моющих средств. Ее взгляд скользнул по кухне. Безупречно чистые шкафчики, идеально вымытый кафельный пол. Какого черта она здесь делает?! Джеймси предпочитал проводить время с любовницей в двухкомнатной муниципальной квартирке с подтеками и грибком на стенах. Дэбби догадывалась, что ему было нужно для счастья: Кэрол, его сын и вот этот дом. Он хотел, чтобы Дэбби ушла отсюда. Он-то почти и не жил здесь с тех пор, как у Кэрол родился мальчик. Кого она, Дэбби, пытается обмануть, что у нее по-прежнему есть дом и муж?

Кэрол приготовила Джеймси бутерброд и чашку чая. Кухонька у нее была маленькая, тесная, спальня завалена неглаженым бельем, а гостиная полна детских игрушек. Чистота для Кэрол являлась понятием абстрактным – чем-то, без чего прекрасно можно обойтись. Она не видела никакого смысла в бездарной потере времени на уборку.

Джеймси откусил от бутерброда большой кусок и рассмеялся, увидев, как маленький Джеймс пытается построить из кубиков башню. Пока Кэрол делала себе бутерброд, он то и дело кричал ей, комментируя каждое движение, каждый жест ребенка.

– Ты только посмотри на него, Кэрол. Посмотри, как он мастерит эту башню. А он смышленый парень. Ты только посмотри, какие у него кулачки. Настоящий мужик!

Восхищенные возгласы не прекращались ни на минуту, и Кэрол в очередной раз укрепилась в мысли, что Джеймси принадлежит ей. С того момента, как он впервые увидел красное, сморщенное личико своего сына, он стал принадлежать ей. Она погладила себя по животу, где зародилась еще одна жизнь, и теперь не было ни малейших сомнений, что на сей раз Джеймси укажет своей драгоценной женушке на дверь. Толстуху Дэбби вот-вот турнут из гнездышка, которое она так самозабвенно любит. Кэрол это нисколько не волновало. Она считала, что Дэбби сама виновата во всем. Любая женщина, которая из кожи вон лезет, чтобы угодить своему муженьку, в конце концов превращается в презираемую им подстилку.

Кэрол сидела на диване и наблюдала за своими мужчинами, которые возились на полу с игрушками. Она улыбалась сытой, довольной улыбкой и напоминала кошку, поймавшую чрезвычайно большую и жирную крысу.

Венди сидела у окна в своей комнате и следила за вечерним солнцем, исчезающим за крышами соседних домов. Из окошка она могла видеть сады и частенько наблюдала за людьми, отдыхавшими там. Она видела, как они ухаживают за цветами и деревьями, читают газеты, сидя в шезлонгах. Видела детей, барахтающихся в бассейнах-«лягушатниках».

Иногда ветер доносил до нее их смех, обрывки разговоров или ссоры.

Она завидовала этим детям: они жили в уютных домах, у них была нарядная одежда, у них были родители. Чего бы она только не дала, лишь бы почувствовать прикосновение материнских рук, лишь бы услышать ее ласковый голос. Она обхватила голову руками и закрыла глаза.

Несколько минут Венди сидела неподвижно, затем подошла к комоду и выдвинула ящик. Внутри лежал пузырек с таблетками. Она легонько погладила стеклянную баночку. У нее возникло непреодолимое желание выпить таблетки, одну за другой. Или проглотить все разом. Так будет лучше для всех.

Она стала причиной несчастий, которые обрушились на ее семью. Если бы в ту ночь ее не оказалось дома… Если бы она вошла тогда в комнату с кем-нибудь из младших детей… Если бы она только не попалась ему на глаза… Рози сейчас не жила бы у Симпсонов, а Барри и Алана спали бы сейчас в своих собственных постелях.

Из-за нее возникло столько проблем у самых близких людей. Будет лучше, если ее не станет. Она поступит правильно и справедливо, разрушив свою жизнь, после того как разрушила жизни родных людей.

Мать согласилась отсидеть срок в тюрьме, лишь бы никто не узнал, что случилось с ее дочерью. О том, что сделала ее дочь. Венди понимала, что никогда не сможет рассказать Колину правду, даже если захочет, потому что это разобьет сердце ее матери.

Она открыла пузырек и высыпала на ладонь таблетки. Затем, сев на кровать, налила воды из графина. Нужно только выпить таблетки, и все проблемы разом решатся.

Глава 26

– И вы говорите мне об этом только сейчас!

Голос Сьюзен дрожал от возмущения. Только что она узнала про Венди.

Надзирательнице было жаль сидевшую перед ней женщину.

– Послушай меня, Сьюзен, с ней все в порядке. Честное слово. Мы не стали будить тебя среди ночи, решили, что это может подождать до утра. Я сама приняла такое решение.

– Моя малышка, моя маленькая девочка попала в реанимацию, а вы не хотели меня беспокоить?

– Сьюзен, все равно ты ничего не смогла бы сделать. Я подумала, что это будет жестоко с моей стороны – разбудить тебя посреди ночи таким известием, учитывая, что ты ничем не можешь помочь.

Сьюзен прошептала:

– Я могла бы помолиться за нее, миссис. Хотя бы это я могла сделать.

Миссис Карлин вышла из-за стола. Взяв чашку с горячим чаем, она дала ее Сьюзен.

– Выпей. Я собираюсь к начальнице тюрьмы – попрошу, чтобы тебе разрешили посещение.

Сьюзен отчаянно сжала белую тяжелую кружку.

– Они разрешат мне увидеть ее, да?

Лицо миссис Карлин смягчилось.

– Не знаю, Сьюзен, но я попытаюсь получить разрешение. Хотя бы попытаюсь.

Венди чувствовала себя уставшей, очень уставшей. Она лежала на больничной койке, слушала приглушенный шум, всегда царящий в медицинских учреждениях, и чувствовала, как ее накрывает волна отчаяния. Она даже не смогла убить себя.

Медсестра, хорошенькая ирландочка с голубыми глазами и огненно-рыжими волосами, просунула голову в дверь:

– Чашечку чая, лапуля? Или, может быть, стакан водички?

Венди слабо улыбнулась, но ее лицо было таким печальным, что медсестре стало не по себе. Она вошла в палату и села на край кровати.

– Брось грустить, давай немного поболтаем. А то я скоро сойду с ума, если не поговорю с кем-нибудь. Господь свидетель, эти англичане такие угрюмые, неразговорчивые, а медсестры в этом отделении так вообще монашки.

Венди грустно улыбнулась.

– Они скоро отправят меня домой?

Медсестра пожала плечами:

– Откуда мне знать? Они ничего мне не говорят, для них я всего лишь практикантка. – Она убрала с лица Венди длинную густую прядь. – Вы только посмотрите на эти волосы. Они просто великолепны. Держу пари, они притягивают взгляды парней словно магнит, да?

По болезненной реакции девочки она поняла, что сказала что-то не то. Венди отвернулась и тихо прошептала:

– Я не хочу притягивать парней, большое спасибо. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

– Что за настроение? Ну-ка, прекращай! Ничего, скоро все наладится, поверь мне. Ты из-за этого решила… ну, ты понимаешь?

Глаза сестрички горели любопытством. Венди видела перед собой молоденькую девушку, такую же, как она сама, которая пыталась приспособиться к миру взрослых, но совершенно не знала, как это сделать. Венди ничего не ответила, и какое-то время они сидели молча.

– Ау, не позволяй себе снова погрузиться в депрессию, – снова заговорила медсестра. – Жизнь – это бесценный дар Божий, но что делать с этим даром – решать тебе. Жизнь дается один раз, это тебе не генеральная репетиция, как говаривала моя мама. Пройдет каких-нибудь полгода, и ты будешь удивляться, что заставило тебя пойти на такой шаг.

– Пройдет полгода, и мои проблемы никуда не денутся, они могут только усугубиться, но уж никак не исчезнуть. Поверь мне, я знаю…

К тому времени Рози уже навсегда покинет их семью. Малышка Рози – их общая любовь и отрада.

– Ты не можешь говорить об этом с такой уверенностью. Все меняется в жизни. Все должно меняться. В этом-то ее и прелесть, разве нет? Что-то уходит, а что-то приходит.

Венди взглянула на симпатичную веснушчатую мордашку девушки и тяжело вздохнула.

– Думаю, я все же выпью чаю.

Медсестра вскочила с кровати и улыбнулась.

– Да, кстати, меня зовут Орла. Орла О'Халлоран.

Венди улыбнулась:

– Меня – Венди Далстон.

Орла громко рассмеялась:

– Уж мне-то это известно, глупышка. У тебя над кроватью висит табличка с именем.

Она весело выбежала из комнаты, и Венди откинулась на прохладные подушки. Ей было жаль, что эта жизнерадостная девушка исчезла.

Джеральдина сидела у себя в кабинете и читала дело Сьюзен Далстон. Чтение оказалось не из легких. Когда она стала просматривать свидетельские показания и отчеты полицейских, ее начала разбирать злость. Она отчетливо видела, что полиция без тени сомнения приняла версию Сьюзен, не потрудившись задать ей ни одного вопроса. А версия эта была полна противоречий. Полицейские, которые столько раз приезжали к Сьюзен домой и знали, какому жестокому обращению она подвергается, решили просто пойти по пути наименьшего сопротивления. Коротко и ясно. За пять дней до трагедии Барри избил Сьюзен, и она – цитата – «после весело проведенного в местном пабе вечера» – пришла домой и убила своего мужа. Если она была в прекрасном настроении после великолепного вечера, почему она решилась на убийство именно в ту ночь? Почему она била его молотком до тех пор, пока от него ничего не осталось?

В отчете полицейских говорилось, что Барри Далстон подвергся яростному и длительному избиению. Первые два удара оказались смертельными. Почему же она продолжала и дальше его бить?

Даже теперь, когда Джеральдине было известно, что произошло в ту ночь, она не все понимала. Акт возмездия казался ей слишком диким.

Джеральдина достала отчеты психиатров. В них говорилось, что на момент совершения преступления Сьюзен Далстон была вменяемой, что называется, в здравом уме и трезвой памяти. Она и сама заявила, что полностью отдавала отчет в своих действиях. Сьюзен неустанно повторяла: «Я сделала бы это снова».

Почему она ни разу не попыталась оправдать свой поступок? Девочку изнасиловал собственный отец. Тот факт, что он заразил ее генитальным герпесом, мог быть легко доказан в суде. Желание Сьюзен сохранить это в тайне не удивляло Джеральдину. Никакая женщина не захотела бы, чтобы ее ребенок носил такое клеймо. Но девочка нуждалась в лечении, неужели Сьюзен этого не понимала? Она нуждалась в советах специалиста, чтобы справиться с шоком. Неужели Сьюзен Далстон рассчитывала, что девочка справится с этим сама?

У странного поведения Сьюзен была какая-то скрытая причина. И Джеральдина должна до нее докопаться. В суде дело представили следующим образом: Барри Далстон, несмотря на тот факт, что он частенько избивал жену и вообще являлся человеком вспыльчивым, в тот вечер пришел домой пьяным и спокойненько лег спать. И пока он спал сном младенца, его хладнокровно убила собственная жена.

А Сьюзен Далстон палец о палец не ударила, чтобы понравиться присяжным. С газетных фотографий смотрела угрюмая женщина, не вызывавшая никакого сочувствия. В зале суда она смеялась без остановки, когда обвинитель рассказывал, каким хорошим человеком был ее муж: тихим и скромным от природы, не выдержавшим трудных обстоятельств в жизни. Она ни разу не попыталась защитить себя, объяснить, что ее муж был подонком и негодяем, что он систематически избивал, унижал ее, что именно по этой причине она потеряла двух детей, что он мучил ее морально и физически.

Даже родители Сьюзен предали ее ради денег, которые им предложила желтая пресса. Какими же нужно быть людьми, чтобы обратить горе дочери в фунты, шиллинги и пенсы? Их поведение многое поведало о детстве Сьюзен и ее воспитании.

Теперь перед Джеральдиной стояла нелегкая задача – уговорить Сьюзен Далстон защитить свое доброе имя. Джеральдина была настроена решительно: вытащить Сьюзен из тюрьмы стало для нее делом чести.

Алана, Барри и Рози сидели в комнате отдыха. Эту комнату использовали, когда предстояло сообщить детям какое-нибудь важное известие. Мисс Бичэм, которая пожертвовала своим выходным днем, чтобы быть рядом с ними, смотрела на младших Далстонов со смешанным чувством жалости и гнева.

По ее мнению, Сьюзен Далстон должна была находиться дома, рядом со своими детьми, и точка. Детей, подвергавшихся насилию, часто присылали в приют, а затем отправляли назад, домой, чтобы они снова столкнулись с той же самой проблемой. Но дети Сьюзен Далстон не могли вернуться домой – их мать сидела за решеткой, и это было несправедливо. Чертовски несправедливо. Иногда власть социальных служб пугала мисс Бичэм, хотя она сама была частичкой этой власти. Каждый день социальным службам приходилось вершить человеческие судьбы.

Барри и Алана держались за руки. Даже малышка Рози чувствовала – что-то не так. Она молча сидела на кровати и играла в кубики, пытаясь построить домик. Симпсоны не хотели привозить Рози в приют, но мисс Бичэм решила, что ее присутствие утешит остальных детей. Она оказалась права. Дети были связаны неразрывной нитью, и все благодаря матери.

Мисс Бичэм открыла сумочку и достала два батончика «Твикс», столь любимые Барри. Он благодарно улыбнулся и положил их перед собой на стол.

– Я отдам шоколадки Венди.

Мисс Бичэм украдкой смахнула слезу. Она встала со своего места и хлопнула в ладоши.

– Ну всё, пошли. Нам давно пора быть в больнице.

Алана и Барри улыбнулись:

– Правда? Миссис Иппен сказала, что нам туда нельзя.

– Я знаю, что она сказала, но, по-моему, вы должны увидеться со своей сестрой, да и Венди, я думаю, эта встреча пойдет только на пользу.

Алана подхватила на руки Рози, и они быстро вышли из комнаты. Миссис Иппен, увидев, что дети садятся в машину мисс Бичэм, поспешила к ним.

– Куда это вы собрались?

Мисс Бичэм захлопнула дверцу и отвела разгневанную женщину подальше от детских ушей.

– Я собираюсь отвезти детей в больницу, они должны увидеться со своей сестрой.

Миссис Иппен злобно зашипела:

– Я строго-настрого запретила вам везти их в больницу, мисс Бичэм, разве вы об этом забыли?

Мисс Бичэм взглянула на миссис Иппен с вызовом.

– А мне плевать на ваши запреты. Я отвезу детей к их сестре, и, если вам это не нравится, это ваши проблемы, черт побери!

Лицо миссис Иппен исказилось от злости. На какое-то время она даже потеряла дар речи. А мисс Бичэм села в машину и демонстративно хлопнула дверцей.

Сьюзен пристегнули наручниками к мисс Генниг, веселой и добродушной надзирательнице из зоны «А», которая всегда сопровождала заключенных. Едва переступив порог больницы, Сьюзен увидела, что персонал и больные откровенно пялятся на них. Она решила поступить мудро: просто не обращать внимания. Она ни в чем не винила этих людей. В прошлой жизни ее тоже бы распирало желание поглазеть на преступника, прикованного наручниками к полицейскому. Любопытство свойственно человеческой натуре.

Они зашли в лифт, чтобы подняться на этаж, где находилась палата ее дочери. Сердце Сьюзен бешено колотилось. У дверей их встретила симпатичная молоденькая медсестра.

– Ах, должно быть, вы мама Венди. Она не знает, что вы придете. Мы подумали, что это будет для нее приятным сюрпризом. Она у вас такая красотка.

Сьюзен вошла за девушкой в палату. Кровать была задернута занавеской, чтобы оградить пациента от любопытных глаз. Радость на лице Венди стоила всех сокровищ мира.

– Мама!

Венди с такой силой притянула мать к себе, что надзирательница, которая была прикована наручниками к Сьюзен, вместе с ней повалилась на кровать.

– Ой, мама! Как это они разрешили тебе приехать?

Она крепко сжала руку матери, словно боясь, что та вдруг исчезнет.

– Мне разрешили покинуть тюрьму по семейным обстоятельствам. Из-за тебя, Венди. Ох, девочка моя, обещай, что ты больше никогда не сделаешь ничего подобного. Я чуть с ума не сошла от горя. Обещаешь, Венди? Обещай мне!

Сьюзен с мольбой посмотрела на свою красивую дочь и почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза.

– Если с тобой что-нибудь случится, я умру от горя, дорогая. Я постоянно думаю о тебе. Ради бога, Венди, выброси из головы подобные мысли. Ничто в этом мире не стоит того, чтобы лишать себя жизни. У нас не так все плохо. Совсем не так уж плохо.

Надзирательница неуклюже поднялась и отстегнула наручники.

– Даю тебе десять минут, Далстон. Я подожду тебя снаружи.

Сьюзен благодарно улыбнулась:

– Я никуда не убегу, клянусь. Я так давно не видела детей!

Оставшись наедине, мать и дочь снова обнялись.

– Девочка моя, ну почему ты это сделала?

Венди тяжело вздохнула и положила голову матери на плечо:

– Ты должна рассказать им правду, мама. Я больше не могу держать ее в себе. Просто не могу.

Голос дочери был таким несчастным. Вся та безумная горечь, которую испытывала Венди, передалась Сьюзен.

– Ты ошибаешься, дорогая. Мы должны хранить это в тайне. В противном случае все наши муки будут напрасными. Ты не виновата ни в чем, запомни. Я сама решила сделать то, что сделала. Сама. Если ты расскажешь кому-нибудь, что произошло, это ничего не изменит. Как бы там ни было, тебе не поверят. Прошло слишком много времени.

– А как же Рози? Мы не можем допустить, чтобы ее отняли у нас. Я даже думала убежать с ней. Думала, что могло бы нам помочь, но ничего путного не придумала. Ничего не выйдет, ничего не сработает. Разве что выиграем день-другой. Если они заберут Рози, наша семья развалится, я знаю, развалится.

Сьюзен обняла убитую горем девочку и крепко прижала к себе.

– Не терзай себя, Венди. Я все улажу, обязательно улажу. Пожалуйста, поверь мне. Я обещаю! Я сделаю все, что от меня зависит.

– Но если бы ты только сказала им, мама… Я не смогу долго держать это в себе. Оно грызет меня изнутри, потому что это моя вина. Я виновата, ты знаешь. Тебе не следовало впутывать себя в это, мама. И я не должна была позволить этого. Я ничего не соображала от страха и потому сделала, как ты велела. Теперь я понимаю: я поступила неправильно. Я должна была остаться в ту ночь дома и получить по заслугам.

Сьюзен посмотрела в искаженное душевной мукой лицо дочери и прошептала:

– Слушай меня, Венди, и слушай внимательно. Я решу проблему с Рози, клянусь. Как-нибудь я постараюсь добиться апелляции. Скоро я встречусь с новым адвокатом, которого нашла Розель. Я в лепешку расшибусь, чтобы все уладить. Ты, главное, молчи. Забудь обо всем. Я знаю, что это трудно, но постарайся ради нас всех.

Она нежно поцеловала дочь.

– Позволь мне самой все сделать, лапочка. Позволь мамочке сделать это ради тебя, любовь моя. Я обещаю, что все наладится, что мы будем вместе!

Венди рассеянно кивнула, но все же осталась при своем мнении:

– Я считаю, что ты должна сказать правду, мама. Когда-нибудь правда все равно выйдет наружу.

Сьюзен погладила ее по щеке и улыбнулась.

– С чего бы это? О том, что на самом деле произошло той ночью, знаем только ты да я. Я буду все отрицать, так и знай. Если ты когда-нибудь решишь рассказать правду, помни об этом. Помни также о том, что я очень сильно тебя люблю и хочу, чтобы у тебя был шанс. Один маленький шансик. Ты сделала бы это ради своей дочери, Венди, я знаю, ты обязательно бы сделала. Позволь мне сделать это ради тебя. Иначе зачем тогда нужны мамы?

Дверь распахнулась, и в комнату влетели остальные дети, которых привела мисс Бичэм. Сьюзен была рада увидеть всех вместе, но в глубине души ее мучила мысль, что она заставляет дочь молчать. Права ли она, поступая так?..

Мэтти уверенно вошла в комнату для свиданий, хотя внимательный наблюдатель непременно бы заметил испуг в глазах и настороженно поджатые губы. Она окинула взглядом комнату и остановила свой взор на полной темноволосой женщине, одиноко сидевшей на скамейке.

– Привет, Анджела!

Женщина ухмыльнулась и закурила.

– Как обычно, самообладание на уровне, да? Тебя ничем не прошибешь, не так ли?

– А с чего бы мне, собственно, волноваться? Раз ты здесь, я, пожалуй, выпью чашечку кофе и съем шоколадный батончик вон из того бара. У меня такое чувство, что ты пришла неспроста, сестренка! – ответила Мэтти.

Анджела встала и вытащила из кармана кошелек.

– Ты правильно почувствовала. По-прежнему, как я погляжу, хорошо соображаешь.

Мэтти наблюдала за сестрой, которая направилась к бару. Одежда на Анджеле была дешевая, туфли порядком поношенные. Видя, как послушно сестрица бросилась выполнять ее просьбу, она вздохнула с облегчением. Все может пройти гораздо легче, чем она рассчитывала.

Когда они сели за столик, Мэтти заговорила:

– Только не говори мне, Анджела, что у тебя закончились деньги.

– Попала в самую точку.

Мэтти пожала плечами:

– Что ж, у меня тоже денег нет, так что, считай, твой визит ко мне напрасен. Все мои сбережения ушли на адвоката.

– Очень жаль. Что ж, придется мне наведаться к твоему адвокату. Я уверена, ей будет очень интересно узнать некоторые факты из твоей жизни. Кроме того, существует такая вещь, как пресса, – газетчики, я слышала, очень хорошо платят.

Мэтти посмотрела сестре прямо в глаза.

– А что ты можешь рассказать им?

Она чувствовала, как в душу ядовитой змеей заползает тревога.

– Для начала – историю нашей семьи. Я знаю, что тебя никто не заподозрил даже тогда, когда об этом трубили все газеты. Мама и то не догадалась, что к чему. Хотя с чего ей догадаться-то! Ты ведь позаботилась, чтобы она вообще туго соображала…

Мэтти на секунду закрыла глаза. Она умела держать себя в руках.

– Это был несчастный случай, Анджела!

– Воистину роковое стечение обстоятельств, не так ли? Бедная мамочка! Она надумала помыть окошко и бухнулась вниз со второго этажа прямо на бетонную дорогу. Мы-то с тобой, конечно, знаем, что она не вымыла за всю свою жизнь ни одного окна. Но кому какое дело до этого? Мы упекли ее в богадельню и поделили между собой все ее денежки. Вот какие мы потрясающие дочери. Только вот сейчас я немного поиздержалась и подумала, что ты с радостью поделишься со мной своими деньгами. Видишь ли, я прекрасно понимаю: ты в скором времени планируешь вернуться домой, и мне неприятна сама мысль, что на твоем пути могут возникнуть помехи и ты надолго застрянешь в тюрьме.

Мэтти сделала глоток и упрямо возразила:

– Все знают, что это был несчастный случай!

– Все так думают, а это не одно и то же.

Анджела заметила на лице Мэтти тень беспокойства.

– Ты ведь теперь называешь себя Мэтти? А это имя не очень похоже на Тильду. Впрочем, ты и фамилию сменила, так ведь? По сути, ты поменяла все. Тебе не кажется, что, если твоих следователей только подтолкнуть к этой мысли, им станет весьма любопытно, почему ты пошла на такие перемены?

Мэтти поднялась со стула.

– Я пришлю тебе еще одно приглашение. Мне нужно немного подумать.

Анджела улыбнулась. Она была уверена в успехе, но не нужно сразу слишком давить. Особенно на такого человека, как ее сестра.

– А тебе не интересно узнать, как чувствует себя наша мама?

– А какого черта мне должно быть это интересно? – усмехнулась Мэтти.

Сьюзен вернулась в тюрьму, где все ее окружили и засыпали вопросами. Даже надзирательницы радовались, что она встретилась с дочерью. Райанна протиснулась сквозь толпу и утянула Сьюзен к себе в камеру. Она закрыла дверь и, вытащив из-под подушки бутылку виски, помахала ею.

– Отпразднуем? Как там наша девочка? Все в порядке?

Сьюзен вздохнула:

– Да, к счастью, все обошлось. Слава богу, она не имеет ни малейшего представления, как кончать жизнь самоубийством. Я думаю, наша встреча была лучшим лекарством для нее.

Райанна обняла Сьюзен:

– Ты молодец, Сью, ты знаешь об этом? Вся тюряга болела за тебя, словно это горе случилась у нас у всех, понимаешь?

Сьюзен взяла стакан с виски. Сделав небольшой глоток, она прошептала:

– Я знаю. Мне повезло с друзьями. Еще больше мне повезло с детьми.

Райанна широко улыбнулась:

– Представляешь, даже надзирательницы сегодня переживали за тебя.

– А где же Мэтти? – Сьюзен вспомнила, что не видела ее.

– Вернулась со свиданки злющая как черт, – вздохнула Райанна. – Хрен ее знает, что там у нее произошло, ты ведь знаешь Мэтти. Лучше ее ни о чем не спрашивать, когда она такая. Должна тебе сказать, я очень рада, что мне не приходится делить с ней камеру.

Сьюзен пожала плечами:

– Привыкла бы. Райанна снова наполнила стаканы.

– Как говорится, можно привыкнуть и на гвоздях спать, но лучше все же на перине!

Женщины рассмеялись. Затем Райанна серьезно сказала:

– Знаешь, Сьюзен, тебе нужно выбираться отсюда. Сьюзен одним глотком допила виски.

– Если бы все было так просто, подружка. К сожалению, я не могу сказать тебе, почему это так сложно.

Райанна снова наполнила стаканы.

– Это твое право, Сьюзен. Это единственное, что у нас осталось в этом чертовом месте. Тайна собственных мыслей.

Мэтти просунула голову в дверь камеры:

– Я слышала, все в порядке, Сью?

Сьюзен кивнула. Она была искренне рада видеть свою соседку.

– У вас осталась хоть капелька виски? – спросила Мэтти. Райанна налила и ей.

– Что с тобой, Мэтти? Ты выглядишь, словно у тебя кто-то умер. Как прошла свиданка?

Мэтти пожала своими хрупкими плечиками и нервно засмеялась.

– Обычная тюремная хандра, только и всего.

Райанна подняла свой стакан:

– Пожалуй, я выпью за это, девочка. За тюремную хандру и за то, чтобы в один прекрасный день мы встретили хороших мужиков.

Мэтти засунула руку в карман брюк и достала письмо, адресованное Сьюзен.

– Кстати, о хороших мужиках. Сегодня пришло по почте. Сьюзен увидела почерк Питера, и ее сердце радостно забилось.

– А он душка, Сью. Не стал затягивать с ответом!

Сьюзен засунула письмо в карман. Радость была написана у нее на лице. Ни Мэтти, ни Райанна больше не обмолвились о письме ни словом. Они догадывались, что Сьюзен не хочет выставлять свои чувства напоказ, боится спугнуть удачу. В тюрьме по-другому и быть не могло.

Глава 27

Письмо Питера рассмешило Сьюзен. Читая его, она переносилась в мир океанских судов, бескрайнего водного простора, соленых волн и яркого солнца. Он описывал ей свою крошечную каюту – «каморку», как он ее называл, – что для Сьюзен звучало практически так же, как «камера». Он писал, что был очень рад получить от нее письмо, вспомнить о том времени, когда они были детьми и ходили вместе в школу. Он описывал события, которые произошли много лет назад, но Сьюзен казалось, что все это случилось с ними только вчера.

Именно этого ей всегда и не хватало – дружеского общения, лишенного давления и взаимных претензий. Они были приятелями, друзьями, людьми, которые знали друг друга очень давно и которым было о чем поболтать. В их отношениях не наблюдалось и намека на флирт, и Сьюзен это очень даже устраивало. Все женщины постоянно подтрунивали над ней и Питером, но она знала, что он не захочет видеть ее ни в каком другом статусе, кроме как друга. Он был хорошим человеком. Слишком хорошим для таких, как она.

Она положила письмо в ящик и подумала о Барри. Письмо Питера вернуло ее назад, в те далекие дни, когда встреча с Барри, казалось, была самым светлым моментом в ее юности. Любое его прикосновение будоражило чувственность, а голос звучал для нее будто завораживающая музыка. Затем она вспомнила его мертвое тело и почувствовала, что ее сейчас вырвет. Усилием воли отогнав от себя жуткое видение, она стала думать о дочери. Если Венди заговорит, то всю жизнь ее будет преследовать клеймо убийцы. Сьюзен ни за что этого не допустит.

В дверь позвонили, Джеральдина окинула взглядом гостиную. Она машинально поправила белую подушечку на диване и привела в порядок волосы. В прихожей она взглянула в большое старинное зеркало, осмотрела себя с ног до головы и только затем открыла дверь.

Колин Джексон выглядел как обычно: волосы торчали в разные стороны, а джинсы, словно купленные на вырост, казалось, вот-вот свалятся с худых бедер. Кроме того, на нем были белая застиранная футболка и стоптанные коричневые ботинки. Он взглянул на белоснежный ковер на полу квартиры и задумался, снимать ему ботинки или нет. Взгляда на Джеральдину хватило, чтобы принять правильное решение: снимать. Он скинул ботинки у порога и покраснел, вспомнив, что на большом пальце правого носка красуется дырка.

Джеральдина добродушно улыбнулась:

– Колин, вы прелесть. Вы напоминаете мне, что значит быть молодым.

Он усмехнулся, продемонстрировав ровные белые зубы:

– Не такой уж я и молодой. Мне без пяти минут тридцать.

Он прошел за ней в гостиную, поражаясь роскоши. Квартира была словно с картинки модного журнала. Джеральдина улыбнулась, довольная его реакцией. На дубовом столике стояли бутылка вина, два больших бокала и поднос с маленькими бутербродами и пирожками. Он уселся на темно-голубой бархатный диван с белыми подушечками и… почувствовал себя не в своей тарелке.

Джеральдина налила ему охлажденного вина и села возле него на диван.

– Можете прийти в себя. Кажется, мы собирались работать, не забыли?

Она была в белых шелковых брюках и кремовой блузке. Из-под тонкой ткани выпирали острые соски. Как же, черт подери, собраться и работать, если невозможно отвести от этого зрелища глаз, недоумевал Колин.

– Выпейте и расслабьтесь, нам предстоит долгий вечер…

Он смущенно улыбнулся.

– На следующей неделе я должна встретиться со Сьюзен, и мне нужно располагать всеми деталями ее дела, – продолжала Джеральдина. – У меня есть и новая информация от Розель, которая проливает свет на мотив убийства, но в то же время усугубляет само дело. Барри Далстон изнасиловал свою старшую дочь Венди…

Колин кивнул, его мозг лихорадочно заработал.

– Я догадывался об этом. У меня было чувство, что они что-то недоговаривают. Сьюзен обожает детей и никогда бы не позволила, чтобы ее дочь упекли за решетку… – Он отпил вина. – Грязный ублюдок. Я так понимаю, герпес у девочки от него, да?

Джеральдина кивнула:

– В полицейском отчете о герпесе написано черным по белому. Но никто не использовал этого факта. Никто не захотел увидеть человека, ведущего беспорядочную половую жизнь, который на момент смерти знал, что болен. Розель была его давнишней подружкой. Только не спрашивайте меня, что она в нем нашла. Неужели она думала, что сможет изменить его? Есть еще на этой земле такие глупые женщины? Но Розель не глупа, по крайней мере, мне так показалось. Хотя, если дело касается мужчин, женщины часто теряют голову. – Она поднесла бокал к безукоризненно накрашенным губам и сделала глоток. – Сьюзен пришла из паба, где провела вечер, – продолжила Джеральдина. – Венди была дома, присматривала за детьми. Барри не появлялся в семье несколько дней. Розель знает женщину, у которой он провел все это время. Возможно, ее показания нам понадобятся. Наверняка он был пьян в стельку и изнасиловал Венди прямо на полу гостиной. Сьюзен вернулась домой и поняла, что случилось. Она отослала Венди к своей свекрови. Свекровь хорошая, но очень больная женщина, которая, я уверена, была бы рада вытащить Сьюзен из тюрьмы. Никто из полицейских так и не узнал, что в тот вечер Венди была дома. Даже соседка Сьюзен, Дорин, подтвердила ложные показания. В итоге все восприняли убийство так, как хотела Сьюзен. Она сделала это, чтобы защитить свою дочь от позора.

– Но если Сьюзен столько времени молчала, то она и сейчас не захочет сделать подробности достоянием общественности. Вы понимаете это, Джеральдина?

Джеральдина вздохнула и снова наполнила бокалы.

– Возможно, нам придется сохранить в тайне секрет Сьюзен и разрабатывать другие пути к ее вызволению.

Колин уставился на нее во все глаза:

– Вы шутите!

Джеральдина рассмеялась:

– Послушайте меня, Колин. Я защищаю Матильду Эндерби, за которую ратуют все феминистские организации Британии. Она в глазах общества чуть ли не святая. Хотя я уверена, что она хладнокровно убила своего мужа. Вы же сами прекрасно знаете, что каждый день нам приходится идти на компромисс с собственной совестью. Даже если человек виновен, наша работа – обеспечить его самой лучшей защитой, на которую мы способны. И не важно, что совершил наш клиент. Даже педофилы могут рассчитывать на самую лучшую правовую защиту. А значит, и Сьюзен Далстон имеет полное право на юридическую помощь. Тем более что она заслуживает ее, как никто другой. И я готова защищать ее бесплатно, если потребуется. Тогда я почувствую, что впервые за всю свою никчемную жизнь сделала что-то действительно хорошее.

Колин смотрел на нее, словно видел в первый раз. Он не вдумывался в слова, но внутренняя сила ее речи захватывала и убеждала. Он сел рядом с ней и мягко улыбнулся.

– Вот уж никогда бы не подумал, что у вас никчемная жизнь, Джеральдина.

Он окинул взором богатую обстановку и только теперь заметил, что все стены, абсолютно все, были пустыми. Ни фотографии, ни репродукции, – ничего. Квартира казалась нежилой. В ее глазах он увидел одиночество и боль.

– Ну что, мы вместе в этом деле? – тихо спросила она. Колин ответил не раздумывая:

– Конечно.

Дэбби вошла в больничную палату с огромным пакетом сладостей и напитков. Она неуверенно улыбнулась, глядя на свою племянницу:

– Привет, дорогая, как самочувствие?

Венди была так удивлена приходом тетушки, что замешкалась с ответом.

– Проходи, садись. Я очень рада тебя видеть, правда, – наконец произнесла она.

Ее слова звучали ободряюще. Дэбби прошла в палату и села на стул возле кровати. Она не видела Венди два года, и перемены в девочке оказались разительными. Она выглядела почти сформировавшейся женщиной, с густыми волосами и полной грудью, доставшейся ей от Сьюзен.

– А ты выросла…

Венди кивнула. Тетя выглядела ужасно. Дэбби, которая всегда ревностно следила за модой, выглядела старой и измотанной. Косметика на лице отсутствовала, волосы висели безжизненными прядями. Одежда была слишком обтягивающей и какой-то безликой. Ее вид опечалил Венди. Дэбби заметила оценивающий взгляд девочки и виновато улыбнулась.

– Я с дороги, дорогая, очень устала. Ну, как там дети?

– Они скоро подойдут. Мисс Бичэм, наша опекунша, привезет их. Она такая добрая. Она хочет, чтобы мы проводили больше времени друг с другом, ведь Рози скоро заберут от нас…

Голос девочки звучал так безнадежно, что у Дэбби встал комок в горле.

– Я получила от твоей мамы письмо, дорогая. Она попросила меня навестить вас.

Венди села в постели.

– Меня, по-видимому, отправят к психиатру, чтобы я объяснила, почему решила наложить на себя руки. А то им непонятно! Но, по крайней мере, я смогу скоро вернуться домой. Мне жаль, Дэбби, что я сделала это. Честное слово, жаль. Я причинила маме столько боли! Каково ей было, сидя за решеткой, знать, что я в беде, а она ничем не может помочь. Я довела ее до отчаяния!..

Дэбби смотрела на эту девочку, полуребенка-полуженщину, и с горечью в душе думала, что ни разу не попыталась помочь детям после того, как Сьюзен угодила в тюрьму.

– Как там дядя Джеймси?

Было видно, что вопрос задан исключительно из вежливости.

Дэбби улыбнулась:

– Без изменений, дорогая, все как обычно. У него скорее зубы выпадут, чем он изменится.

То, как она это сказала, рассмешило обеих, хотя никто из них толком не знал, почему они смеются. Мисс Бичэм, которая подводила детей к палате, услышав смех Венди, обрадовалась. Если девочка смеется, значит, худшее уже позади. Барри и Алана, ведя Рози, вошли в палату. Малышка выглядела очень мило: в коротеньком желтом платьице, туфельках и подходящей по цвету большой шляпе – все благодаря доброте и щедрости четы Симпсон. Она бросилась к кровати и тотчас попросилась на руки к Дэбби.

Дэбби усадила это прелестное создание к себе на колени и улыбнулась. Рози указала пальчиком на окно и громко сказала:

– Сад. Собачка.

Все услышали, как где-то вдалеке лаяла собака, и заулыбались. Барри, углядев сладости, предложил:

– Давай-ка, Венди, я уберу все это к тебе в шкафчик, а?

Он уже залез в пакет и занимался сортировкой содержимого. Мисс Бичэм стояла и молча наблюдала за происходящим, пока Венди, вспомнив о хороших манерах, не представила их друг другу.

– Это сестра моей мамы, тетя Дэбби. Это мисс Бичэм, наша опекунша.

Женщины кивнули друг другу. Дэбби чувствовала себя неловко, она не знала, что сказать. Ее мучила совесть: ведь пока она напрасно тратила время, пытаясь удержать возле себя мужчину, который нисколечко не заслуживал ее любви, эти четверо детей, в которых текла и ее кровь, страдали и мучились.

– Правда, здесь хорошо, тетя Дэбби? Мы скоро пойдем гулять на набережную. Нам мисс Бичэм обещала.

– Почему бы вам не присоединиться к нам, Дэбби? – предложила мисс Бичэм.

По виду Аланы нельзя было сказать, что она очень этому рада, но малышка Рози одарила Дэбби лучезарной улыбкой, словно понимала все, о чем говорилось. Дэбби ничего не сказала – она просто улыбнулась, что означало ее согласие.

Позднее, когда Дэбби наблюдала, как играют дети, она испытала укол зависти к Сьюзен. А вот у нее никого нет… Если ничего осязаемого этот визит Дэбби не принес, то, по крайней мере, он определенно направил ее жизнь в другое русло.

– Ты в порядке, Мэтти?

– Если ты спросишь меня об этом еще раз, я просто сойду с ума, – огрызнулась сокамерница.

– Ты просто плохо выглядишь, подружка. Подавленно. Я волнуюсь за тебя, вот и все.

Мэтти встала. Усадив Сьюзен на стул, она начала причесывать ее. Аккуратно заплетая волосы Сьюзен в модную французскую косичку, она с горечью в голосе вдруг сказала:

– Иногда, Сьюзен, прошлое догоняет тебя, и ты уже больше не можешь бороться с ним. Нет, я скажу иначе. У тебя нет сил, чтобы бороться с ним.

– Ты это о чем, Мэтти?

– Да все о том же. Я подошла в своей жизни к тому, что называется переломным моментом.

Сьюзен рассмеялась:

– По-моему, ты немного ошибаешься, Мэтти. Я думала, переломным моментом в нашей жизни было изобретение унитазов и туалетных комнат.

Мэтти слегка потянула ее за волосы, заставляя Сьюзен сидеть ровно.

– Переломный момент – это когда что-то случается и тебе приходится принимать решение. Решение, которое повлияет на всю твою оставшуюся жизнь. Порой я задумываюсь, что я делаю? Мы все что-то делаем, суетимся, хотя мы узники. Что бы мы ни делали, о чем бы мы ни думали, мы здесь узники, и мы сами это знаем. Все наши мысли лишь о том, как выбраться отсюда, вернуться назад к нормальной жизни. В твоем случае – вернуться к семье, для тебя это важнее всего. А вот я по своей сути очень эгоистичный человек. Я всегда таковой была, и тюрьма меня не изменила. Я даже стала еще большей эгоисткой…

– Прекрати это, Мэтти. У тебя обычная тюремная хандра. Боже мой, твоя апелляция уже не за горами, это всего лишь вопрос дней. В твою поддержку выступает такая знаменитость, как Джеральдина О'Хара. А кто выступает в мою поддержку? – стала утешать сокамерницу Сьюзен. – Выше нос. Если ты позволишь себе расклеиться здесь, считай, ты пропала. Каждый день я приказываю себе быть веселой, не унывать, встречать новый день с хорошим настроением.

Мэтти обошла вокруг Сьюзен и встала перед ней. Положив руки ей на плечи, она серьезно сказала:

– Сьюзен, ты единственный человек, о котором я беспокоюсь. Я сказала тебе, что поговорю со своим адвокатом, но не сделала это. Не сделала, потому что хотела, чтобы мисс О'Хара работала на меня, и только на меня. Вот такой я отзывчивый и добрый человек. Я совсем не такая благородная, какой ты хочешь меня видеть. Так что будь начеку со мной и с такими людьми, как я. Мы несем разрушение. Мы разрушаем все, к чему прикасаемся. Мы не можем себе помочь. Я – твой Барри в юбке. Поэтому я прошу тебя, не питай иллюзий на мой счет.

Сьюзен тяжело вздохнула:

– Нет, ты не такая. Ты просто несчастная заблудшая душа, как и я. Тебе нужно выговориться, выплеснуть из себя всю эту гниль. Я не психоаналитик, но, думаю, все, о чем ты говоришь, не твоя вина, подружка. Люди становятся такими в силу определенных обстоятельств. Родители лепят детей по своему образу и подобию. Мужья и жены стараются подстроить друг друга под себя. Я, конечно, ни в коем случае не пытаюсь выставить себя всезнайкой, Мэтти, мне до твоих мозгов как до луны. Ты умная, очень умная женщина. Подумай о себе, помоги себе, ты ведь знаешь, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

Мэтти только усмехнулась и покачала головой.

Джеральдина чувствовала себя уставшей, но гораздо лучше, чем до разговора с Колином, на который они потратили пару часов. Глаза у нее слипались. Белое вино всегда оказывало на нее такое действие.

Когда она увидела, что Колин вновь наполнил бокалы, то мысленно смирилась с похмельем, которое навалится на нее завтра утром. Этот парень ей нравился. С ним было легко, он оказался веселым и добрым. Очень добрым.

– Думаете, Сьюзен согласится сотрудничать с нами?

Джеральдина взяла бокал и пожала плечами.

– Думаю, после того, что случилось с Венди, она будет согласна на все, лишь бы выбраться из тюрьмы.

Колин по-прежнему не разделял ее убежденности.

– Если нам удастся устроить закрытое слушание дела, мы сможем рассказать правду, а правда – наше самое грозное оружие. К тому же правду гораздо сложнее опровергнуть, не так ли?

– Нам остается только узнать мнение Сьюзен на сей счет. Это единственное, что мы можем сделать на данный момент. Будем ждать.

– У вас усталый вид.

– Да я почти пьяна! Никогда не умела пить.

Он усмехнулся:

– Значит, в этом вы не пошли по стопам своего отца, да? Он имел славу не только великого адвоката, но и большого любителя выпить.

Джеральдина ничего не ответила.

– Вы скучаете по нему? – продолжал свой допрос Колин. Пару секунд она молча смотрела на свой бокал.

– Нет, на самом деле не скучаю. Я никогда, по сути, не любила его, – задумчиво произнесла Джеральдина. – Он был типичным ирландцем. Мозги как компьютер и природное обаяние делали его всеобщим любимчиком. Но видите ли, Колин, дома, с женой и дочерьми, он превращался в монстра: огромного, разъяренного пьяного монстра. Поэтому нет, я ни грамма не скучаю по нему.

– Я даже никогда и не догадывался…

Он осекся, не найдя подходящих слов.

– Никто не догадывался. Мы решили не выносить сор из избы. Даже после его смерти продолжали притворяться. Ведь именно так поступают все люди, правда? Он и умер-то в объятиях семнадцатилетней проститутки. Он забавлялся с нею у себя в кабинете. Но его друзья подсуетились и все замяли, – сами знаете, как это бывает в нашей среде. И Мэтти Эндерби упекли за решетку именно потому, что ее муж был юристом, был одним из наших. Хотя меня все равно не покидает чувство, что она хладнокровно убила Виктора… Не все в этой жизни представляется в реальности таким, как нам изначально кажется. Вы, Колин, так же как и остальные, думали, что мой отец святой, защитник простых людей, заступник униженных и оскорбленных, жертв несправедливости. Но на самом деле ему не было никакого дела до своих клиентов. Единственное, что имело для него значение, – это победа. Она была для него всем. – Джеральдина нежно погладила Колина по руке и улыбнулась: – Извините меня, я не должна была говорить вам подобных вещей.

– Я думаю, вам необходимо высказаться. Каждому человеку нужно когда-то поговорить по душам.

Джеральдина, откинувшись на мягкие подушки, сделала глоток вина.

– А вот моя семья была нормальной до зубовного скрежета, – сказал он. – Хорошая мама, хороший папа, хорошая сестра. Я только два года назад стал жить от них отдельно.

Последние слова он произнес тихо и застенчиво. Она положила руку на его плечо и сказала:

– Тогда вам повезло, очень повезло.

– Похоже на то. У нас не было скелетов в шкафу, как у многих людей. Моя жизнь походила на открытую книгу. Хороший дом, хорошие праздники, все просто замечательно. Но ужасно скучно.

Джеральдина осушила бокал.

– Не нужно сетовать на скуку, Колин. Некоторые люди отдали бы все за спокойную скучную жизнь. Поверьте мне!

Он посмотрел ей в глаза и серьезно сказал:

– Я верю вам, Джеральдина, верю.

Джеймси вошел в дом с привычной угрюмой гримасой на лице. На кухонном столе дымился приготовленный ужин. После работы он был голоден как волк, поэтому с вожделением посмотрел на еду. Дэбби наполняла его тарелку ростбифом, жареным картофелем, грибами и овощным рагу. Она даже приготовила ему его любимую брюкву. Он всегда приходил домой по воскресеньям. Это был единственный день недели, когда она могла рассчитывать на встречу с ним. Воскресные встречи стали своего рода ритуалом. Он работал по воскресеньям сверхурочно. Дэбби знала, что все заработанные деньги пойдут на Кэрол и ее мальчика. А скоро они будут уходить еще и на второго ребенка, о котором Кэрол с гордостью трезвонила на весь квартал.

Дэбби улыбнулась, увидев, с какой жадностью он набросился на приготовленную пищу.

– Что, довольна собой? – проворчал он.

Она снова улыбнулась:

– Вообще-то да. Вчера я ездила к детям Сьюзен.

– Правда? Что ж, можешь запомнить этот день надолго. Больше ты к ним не поедешь.

Он впился в кусок говядины, и Дэбби обратила внимание на его неровные зубы. Почему она никогда не замечала их раньше?

– Как дела? – равнодушно спросила Дэбби.

Джеймси положил нож с вилкой на тарелку и посмотрел ей прямо в глаза.

– Нормально.

Она продолжала есть, словно его слова не относились к ней.

– Ты слышишь меня, Дэбби? Вникаешь?

– Они очень милые ребята, Джеймси. Она была хорошей матерью, наша Сью. Я никогда раньше не отдавала должное ее материнскому таланту. Всегда считала это чудовищно несправедливым, что у нее есть дети, причем четверо, а нам с тобой Господь не дал ни одного. Порой я даже ненавидела ее за это.

Джеймси смотрел на свою жену так, словно она стояла под ручку с инопланетянином.

– Она грязная убийца! Вот кто твоя Сьюзен. Держись подальше от этих детей. Нет своих, так не тащи в дом всякую грязь.

– Да, своих у меня нет, но зато у тебя есть. Я слышала, Кэрол снова на сносях. Уверен, что это твой ребенок? Она ведь, говорят, любит погулять. Даже моя мама смотрит на нее сверху вниз, а это уже само по себе говорит о многом.

Джеймси не знал, как ему реагировать на ее поведение. Дэбби, кроткая, благодарная просто за возможность видеть его, исчезла. Вместо нее перед ним сидела женщина с решительным холодным взглядом и такой же холодной улыбкой.

– Ты, черт возьми, нарываешься, Дэбби. Я тебя предупреждаю.

Она рассмеялась:

– Если ты еще раз тронешь меня хоть пальцем, ты узнаешь, где раки зимуют, Джеймси. Поверь мне, дружок.

Он резко отодвинул стул. В тесном пространстве кухни скрип ножек прозвучал угрожающе. Дэбби отскочила к мойке и выхватила оттуда нож.

– Давай, ты, мерзкий ублюдок! Рискни здоровьем. Получишь то же, что и Барри Далстон. Я знаю свои права, приятель. Я могу оставить этот дом себе, и ты не раскатывай на него губы, потому что не имеешь на него никаких прав. Я советовалась с юристами. Скажи этой сучке Кэрол, что она никогда не переступит порог моего дома – ни она, ни ее паршивые дети!

Она по-прежнему держала перед собой нож, готовая в любую секунду вонзить его в мужа.

– Опусти нож, Дэбби. Я предупреждаю тебя.

Она покачала головой:

– Пошел вон, ублюдок, отправляйся к шалаве, с которой ты проводишь все свое время. С меня достаточно. Наконец-то я поняла, что с меня достаточно. Так что давай проваливай!

Все обиды, которые он ей нанес, выплеснулись из нее горькими словами. Джеймси взглянул на свой ужин. Максимум, на что он может рассчитывать у Кэрол, это бутерброд. Внезапно ему показалось, что на кухне очень уютно и хорошо.

Дэбби медленно приближалась:

– Убирайся вон, Джеймси. Проваливай. Я больше не хочу тебя видеть. Это мой дом. Я чистила его для тебя, убирала, украшала, создавала уют. Теперь он мой.

Она сделала шаг вперед, и Джеймси вынужден был отступить. Дэбби закрыла за ним дверь на засов и тяжело вздохнула. Она сделала это, наконец она сделала это! Она выгнала его из дома.

Глава 28

Мэтти одиноко сидела в углу комнаты: лицо хмурое, взгляд отсутствующий. Выглядела она кошмарно. Райанна направилась к ней, чтобы поговорить. Но Мэтти с ходу пресекла попытку:

– Не сегодня, Райанна. Я не в настроении.

Райанна все равно села рядом. В комнате отдыха было шумно. Телевизор и радио, казалось, соревновались, кто кого перекричит. По телевизору показывали передачу о животных. Самцы белых медведей гонялись за самками по ледяному покрову. Женщины выкрикивали сальные комментарии. Из радиоприемника звучала поп-музыка. В общем, царил самый настоящий бедлам.

В другой части комнаты женщины играли в карты, пили кофе, курили. В воздухе висели густые облака табачного дыма, придававшие и без того убогой комнате вид портового притона. Мэтти не обращала на подругу никакого внимания, но Райанна надеялась, что Мэтти сама заговорит с ней.

К ним подплыла Сара. Она была явно под кайфом.

– Райанна, может, плеснешь капелюшку, а? В кредит, так сказать. Со следующей передачи отдам.

Райанна покачала головой:

– Не плесну. Ты и так уже хороша, Сара. Давай поосторожней с такими вещами, а то заснешь и не проснешься.

Сара вздохнула:

– По мне, так звучит заманчиво.

Мэтти провела рукой по лицу. Жест означал, что она злится.

– Для тебя все звучит заманчиво, ты, маленькая тупая сучка! – Голос Мэтти был полон ненависти. – Тебе-то на что жаловаться, а? Ты здесь сидишь по пустяковому обвинению. Отсидишь свое и пойдешь на все четыре стороны. Так почему бы тебе не оставить нас в покое и не лезть к нам со своими тупыми обкуренными мыслями? – Она встала и весьма грубо оттолкнула девушку. – Давай проваливай отсюда, пока я не разозлилась как следует. Ты – жалкая школьница-переросток. Прекрати скулить. Держись от меня подальше, если не хочешь, чтобы я разукрасила твою смазливую мордашку!

Удар был сильный, а главное, неожиданный. Никто из присутствующих не ожидал от Сары подобной прыти. В комнате наступила гробовая тишина. Только с экрана телевизора голос Дэвида Эттенборо повествовал об удивительных свойствах полярных льдов, а из приемника доносилась песня «Систер Следж» «Мы – это семья».

– Ну давай, ты, гадина! Ударь еще раз! – Мэтти с ненавистью смотрела на Сару, которая едва могла сфокусировать свой взгляд.

– Что тебя бить-то, ты сама упадешь, – хихикнула Сара. Она отвесила Мэтти еще более звонкую оплеуху. Щека Мэтти запылала.

Схватив свою кофейную кружку, Мэтти со всей силы ударила девушку по скуле. От удара кружка раскололась, и Сара упала на пол. Поднялась суматоха. Вокруг забегали надзиратели. Райанна опустилась на колени возле Сары, а Мэтти поспешно выволокли из комнаты.

Розель нравилось бывать в клубе в будние дни. Там было тихо, спокойно. Даже стриптизерши работали по будням, что называется, вполсилы. Просто делали какие-то движения, зная, что мужчины, которые на них смотрят, не ждут от них ничего сверхъестественного. Все были расслабленны.

Она прошла через главную танцплощадку и увидела Дениз, исполнявшую свой номер. Дениз, крупная девица с большой грудью и крутыми бедрами, нравилась мужикам. Она была доступна, что, собственно, и требовалось.

Безумная Мэри, одна из старших девочек, робко приблизилась к Розель. Безумная Мэри работала только по будням, поскольку прекрасно понимала, что в ее возрасте и с ее внешностью в выходной день она и гроша ломаного не заработает. Мэри пила шампанское. Она пила все, что угодно. Розель посмотрела на нее, словно видела в первый раз. Морщинки вокруг глаз и губ, блеск в глазах. Профессиональная улыбка.

– Как насчет малюсенького аванса, Розель?

Розель покачала головой:

– Черта с два, Мэри! Тебе выдашь аванс, и ты исчезнешь на несколько дней в неизвестном направлении. Я тебя знаю.

Мэри нисколечко не обиделась. Наоборот, даже развеселилась.

– Что правда, то правда. Но смерть как выпить хочется.

Розель прошла мимо, не сказав больше ни слова, однако возле бара остановилась и велела бармену налить Безумной Мэри большую порцию водки с колой. Она не была такой уж бессердечной, какой старалась казаться.

Окинув хозяйским взглядом фойе, Розель вышла на прохладную ночную улицу. Охранник, стоявший в дверях, Гарри Олбрайт, улыбнулся:

– Хороший вечерок.

Она кивнула, но ничего не ответила. Гарри был им послан богом. Он не пил, не курил, не лез к проституткам. Проституток он ненавидел. У него были хорошая жена, хорошие дети и дом в Беконтри.

– Выглядишь расстроенной, милая. Все в порядке?

Его голос звучал грубо, но заботливо. Розель улыбнулась.

– Просто немного взгрустнулось, вот и все.

Он покачал головой:

– Это все из-за клуба. Чертово логово разврата, просто ненавижу этот вертеп. Одно хорошо – прилично платят.

Она стояла и молча слушала его.

– Все они сучье отребье, большинство из них. Вгонят в тоску кого угодно своей жизнью. Никакого уважения, понимаешь. Никакого уважения ни к себе, ни к другим. Абсолютно никакого уважения.

Она снова зашла в теплое помещение. Сам того не сознавая, Гарри усилил ее депрессию. Джозеф отправился вместе со школой кататься на лыжах. При мысли о сыне у Розель стало легче на душе. У него было все, что только она могла ему дать. Любовь и деньги.

Затем она подумала о Венди и о других детях Сьюзен. Но особенно о Венди. В кабинете она взглянула на фотографию, которая хранилась у нее в ящике стола. На ней Розель была с Барри. Барри выглядел как древнегреческий бог, его глаза улыбались, он весь излучал счастье.

Потом Розель открыла свою сумочку и достала фотографию, снятую у нее дома, на которой были они с Венди. Девочка походила на отца как две капли воды. Ребенок, которого она любила почти как родного, был изнасилован человеком, которого она тоже когда-то любила. Как она оказалась настолько слепа? Оставалось надеяться, что Сьюзен когда-нибудь поймет, почему Розель решила выдать ее тайну, рассказав Джеральдине правду.

Джун и Джоуи сидели в гостиной перед телевизором. Джун пила больше обычного. Когда Джоуи увидел, что она вновь наполняет стакан виски, он не удержался:

– Решила напиться?

Она посмотрела на него заблестевшими глазами:

– Мне это нужно. Я сегодня получила еще одно письмо от Сьюзен. В отличие от нас она ничего плохого не делала.

Он сказал с раздражением:

– Только не начинай заново! Она убила Барри, и, каким бы гадом он ни был, он не заслужил смерти, он был отцом ее детей.

Джун покачала головой:

– Он это заслужил, Джоуи. Ей стоило сделать это раньше. Он обращался с ней, как с самым последним дерьмом. Почему мы до сих пор притворяемся, что он был душка? Мы заработали деньги на несчастье нашей дочери, мы заработали деньги на несчастье ее детей, и мы не дали им не единого пенни. Мы даже паршивой конфетки им не купили.

Джоуи сделал громче звук телевизора и сказал устало:

– Отвали, Джун. Промывай мозги Дэбби. Она такая же, как ее сестра. Откуда у нас вообще взялись эти жалкие неудачницы?

Джун залпом осушила стакан.

– Сьюзен не хотела, чтобы ее дочери жили с тобой, и была права. Даже ты не можешь отрицать этого. Я видела, как ты смотрел на Венди. Сьюзен тоже видела это. Ты пускал слюни, глядя на эту девочку. Помнишь, как я застукала тебя на кухне?

Джоуи не отрываясь смотрел в телевизор. Словно слова жены не касались его.

– Всю эту неделю каждый день наша Дэбби ходила в этот приют, – продолжала Джун. – Каждый божий день! Благодаря этим детям она воспряла духом. Возможно, я сама схожу к ним. Дэбби говорит, что Рози – настоящее чудо, Барри-младший – золото, а не ребенок, Алана и Венди – настоящие красавицы. Венди пыталась убить себя, Джоуи. Такая маленькая девочка пыталась покончить с собой.

– Я думал, Дэбби послала тебя подальше. Откуда тебе все это известно?

– Да, она послала меня, но ведь она это не всерьез, так ведь? Мы просто повздорили. Это нормальное явление среди родственников. Я просто пришла к ней как ни в чем не бывало. Дэбби наконец-то указала Джеймси на дверь.

Джоуи повернулся к жене и прорычал:

– Меня это не интересует, Джун. Хочешь снова окунуться в радости материнства – пожалуйста, это твое дело. Я же ничего не хочу об этом слышать.

Она вновь наполнила свой стакан и выпила обжигающую жидкость.

– Конечно не хочешь. В этом-то и проблема, ты никогда не хотел.

Он посмотрел на нее и хмыкнул:

– Что ж, дорогуша, тебе не кажется, что ты немного поздно спохватилась? Немного припозднилась в своем желании быть хорошей заботливой мамочкой?

Она уставилась на дно стакана.

– Кажется, Джоуи, кажется. В этом-то весь и ужас.

Он внимательно посмотрел на свою жену и вздохнул. Слой макияжа и модная прическа не могли скрыть ее возраст. Они оба были уже стариками.

– У тебя ведь по-прежнему есть я, Джун.

Сьюзен приветливо улыбнулась Колину. Затем перевела взгляд на женщину, пришедшую с ним, и вежливо поздоровалась. Сьюзен нисколько не походила на свои фотографии, приобщенные к делу. Тучности как не бывало. Хотя ее нельзя было назвать худышкой, выглядела она подтянутой и даже могла похвастать наличием талии. Волосы были тщательно уложены, на лицо нанесен легкий макияж, делавший ее моложе.

Джеральдина протянула руку:

– Джеральдина О'Хара. Рада с вами познакомиться.

Сьюзен широко улыбнулась:

– Так, значит, Мэтти все же поговорила с вами?

У нее отлегло от сердца – подруга вот уже больше недели находилась в карцере, и никто не знал, что с ней происходит.

– У нее все в порядке? – озабоченно спросила Сьюзен.

Джеральдина покачала головой:

– К ней никого не пускают. Даже меня.

Сьюзен нахмурилась: если не Мэтти просила за нее, то кто?

– Что вам от меня нужно?

Сьюзен не могла отделаться от ощущения, что ее втягивают в какую-то аферу.

– Ко мне приходила Розель…

– У меня нет денег, чтобы заплатить вам, леди, так что давайте прекратим это прямо сейчас, хорошо? – замахала руками Сьюзен.

– Сьюзен, мы знаем, что произошло. Мы знаем все. Лицо Сьюзен стало белым. Джеральдина продолжала тихим голосом:

– Мы просто хотим помочь тебе.

– Мне не нужна ваша помощь. Спасибо, конечно, но с меня хватит и Колина.

– Ты можешь, по крайней мере, выслушать нас?

Сьюзен решительно возразила:

– Тут нечего слушать. Пожалуйста, уходите, оставьте меня в покое.

– Мы знаем, что Барри сделал с Венди.

– Вы ничего не знаете. Я буду отрицать все, что бы вы ни сказали. Неужели вы не видите, что делает Венди? Что делает Розель? Они готовы сказать что угодно, лишь бы вытащить меня отсюда. Даже если это неправда.

– Что неправда, Сьюзен?

– Что они там, черт возьми, говорят!

Она запаниковала.

– Я попробую организовать закрытое слушание. Никто, кроме присутствующих на суде, ни о чем не узнает, – быстро выпалила Джеральдина.

– Отстаньте от меня! – Сьюзен перевела взгляд на надзирательницу: – Отведите меня в камеру.

– Может быть, тебе лучше выслушать их, Далстон?

– Да? А может быть, тебе лучше закрыть свою чертову пасть и заняться делом?

– Они собираются отдать Рози на удочерение, а остальных раскидать по разным детским домам. Ты действительно хочешь этого, Сьюзен? Неужели они не настрадались? Вспомни, Венди пыталась совершить самоубийство. Она нуждается в профессиональной помощи! Я думала, ты желаешь для них лучшей участи. Неужели я ошибалась в тебе?

Голос Джеральдины гремел. Казалось, он отражается от стен и вновь обрушивается на Сьюзен. Она заколебалась на долю секунды, и Джеральдина воспользовалась ее замешательством.

– Я могу вернуть тебя домой, к детям. Хорошо подумай, прежде чем отказаться, я не предлагаю дважды.

Ее голос был таким сильным, таким уверенным, что до Сьюзен наконец дошло: если она откажется, то упустит свой шанс получить свободу.

Джеральдина посмотрела на надзирательницу и сказала:

– Я хотела бы остаться со своей клиенткой наедине.

Надзирательница молча вышла.

– Если ты не хочешь, чтобы стали известны все подробности, мы сможем найти какой-нибудь другой путь, я тебе обещаю.

– А какой еще способ можно найти?

Джеральдина расслабилась. Она почувствовала, что убедила Сьюзен принять ее помощь.

– В медицинских отчетах говорится, что муж заразил тебя венерической болезнью и это привело к смерти ребенка. От побоев у тебя были выкидыши. Он постоянно избивал тебя. Если мы используем эти факты, то я смогу вытащить тебя отсюда и никто не узнает об истинных мотивах. Даже его родная мать согласилась дать показания против него, рассказать, каким он был на самом деле. Чтобы вытащить тебя, нам достаточно обнажить только некоторые факты его биографии.

Сьюзен вздохнула:

– Кейт ненавидела его, дай Бог ей здоровья. Как вы думаете, они будут тщательно разбирать улики? Ну, в смысле – смотреть, как велось расследование?

Джеральдину несколько озадачил этот вопрос.

– Они могут противопоставить, что ты многократно била его молотком. По сути, единственное, что у них есть против тебя, – то, как было произведено нападение. Но мы можем найти психиатра, который заявит, что нападение явилось актом возмездия, вызванным годами унижений. А так оно и было, разве нет?

Сьюзен рассеянно кивнула и спросила:

– Но улики… они ведь хранят все эти вещи? Ну, вы знаете – отпечатки и прочее?

– Дались тебе эти улики. Во всех отчетах написано лишь одно: Барри получил несколько десятков ударов молотком. Это мы уже и так знаем. Что нам действительно сейчас нужно, это доказать систематическое нанесение тебе серьезных телесных повреждений, тогда мы сможем разбить их обвинение в пух и прах. Ты должна будешь предстать в образе женщины, которая все еще находится в глубочайшем шоке от суда и приговора. Женщины, которая чувствовала, что заслуживала оправдания, заслуживала того, чтобы остаться на свободе и радоваться жизни. Даже если эта жизнь и яйца выеденного не стоит.

– То есть ты хочешь сказать, что мы скажем им правду, но как бы не всю правду? Я правильно поняла?

– Ну, если в двух словах, то да.

– Но как же вещественные доказательства – разве они не смогут посмотреть на них и попытаться найти что-нибудь еще?

– Что, например? – спросил Колин.

Сьюзен пожала плечами:

– Ну, я не знаю. Вы же специалисты.

Джеральдина посмотрела ей в глаза:

– А что, существует то, что они могут найти?

Сьюзен внезапно спросила:

– Ты действительно делаешь это абсолютно бесплатно?

– Розель готова заплатить, но посмотрим. Если я проиграю, то не возьму ни пенни. Устраивает?

Сьюзен окинула ее взглядом, от ее туфель ручной работы до дорогой стрижки, и обреченно вздохнула.

– Что ж, ты меня уговорила.

Уговаривать клиента Джеральдине О'Хара в своей жизни еще не приходилось. Обычно люди сами молили ее взять их дела – именно так все и происходило в ее жизни. У нее был опыт, который работал на нее. Теперь же перед ней сидела заключенная, осужденная за убийство, которая делала ей великое одолжение, решившись воспользоваться ее знаниями, ее временем и ее именем.

Джеральдина рассмеялась:

– Можешь считать себя моей клиенткой.

Мэтти сидела в карцере. Ей не разрешалось пользоваться письменными принадлежностями, читать книги или слушать радио, но это ее мало тревожило. Она целыми днями неподвижно сидела на койке.

Дежурная надзирательница открыла дверь. Это была тощая женщина с неправильными чертами лица, питавшая слабость к романам Даниэллы Стил. Матильда Эндерби ее беспокоила.

– Принести тебе кофе или чего-нибудь еще?

Мэтти уставилась на нее, словно не понимая, кто перед ней:

– Что?

– Что слышала. Хочешь кофе или нет?

– Нет, спасибо. Мне ничего не надо.

Женщина вышла и заперла дверь. Что ж, ее дело предложить. Теперь она могла вернуться в мир красивых любовных историй и диких страстей.

Мэтти уперлась взглядом в надписи на стенах и улыбнулась. Некоторые из них были непристойны и пошлы, но тем не менее весьма забавны. Она попыталась сосредоточиться на них, но вместо этого она видела Виктора, стоявшего перед ней и умолявшего сказать, почему ей так плохо. Почему она так жестока с ним. Так груба. Умолявшего объяснить, что делает ее жизнь такой невыносимой. Озадаченный взгляд Виктора, его нервный жест, когда он запустил руки в волосы.

Она ощупывала под кухонным полотенцем рукоятку ножа. Приятно было знать, что нож лежит там и ждет ее. Когда Виктор пристал к ней с этими своими вопросами, она поглаживала стальной клинок, понимая, что сейчас в ее руках жизнь и смерть этого человека. Это было потрясающее чувство. О да, она на славу потрудилась. Один удар, в самое сердце. Один лишь удар уставшей от жестокого обращения женщины. Она сходила к доктору, показала ему следы насилия. Рассказала об издевательствах мужа. О его отвратительном характере.

Виктор выглядел таким удивленным, когда она всадила в него нож. Его лицо было таким белым. Она думала, что он никогда не умрет. Даже когда он лежал на кафельном полу и вокруг него образовалась огромная лужа крови, она думала, что он все равно выживет. Она стояла над ним минут десять, желая удостовериться на все сто процентов.

Затем раздался последний булькающий звук. Это было страшно. Она налила себе выпить – неразбавленного виски, залпом влила в себя целый стакан и подошла к телефону. Набрав номер, начала рыдать и кричать в трубку. Это стало представлением всей ее жизни. Она поведала свою историю десяткам журналистов, сделала себя героиней всех униженных и оскорбленных женщин. А теперь объявилась эта Анджела. Эта толстая сучка, решившая шантажировать ее. Заставившая потерять контроль над собой и наброситься на Сару.

Придется ей придумать для своей сестрицы что-нибудь этакое, что окажется для нее полной неожиданностью. Сюрприз наподобие того, который она когда-то приготовила своей мамочке. Эта мысль заставила Мэтти улыбнуться.

Она встала и постучала в дверь. Надзирательница подошла к окошку.

– Пожалуй, я выпью кофе. Мне вдруг стало гораздо лучше.

Женщина дружелюбно улыбнулась:

– Может, хочешь чего-нибудь перекусить?

Мэтти не ела уже несколько дней и наконец почувствовала жуткий приступ голода.

– Думаю, я не отказалась бы пожевать.

– Как насчет бутерброда?

– Ну, я бы не отказалась от жареной курочки, но бутерброд – тоже неплохо, – согласилась Мэтти.

Глава 29

Розель пришла забрать Венди из приюта. Миновав двойные двери, она испытала привычную грусть, увидев детей, слоняющихся по огороженной территории. Они были разных цветов кожи, разных вероисповеданий, но их объединяло одно – они были никому не нужны. Понимание этого причиняло невыносимую боль. Эти маленькие создания уже прекрасно знали, что они – люди второго сорта. Это было видно по их лицам, их походкам и их движениям. Угрюмые подростки курили сигареты; младшие дети сидели возле дома или на игровой площадке, глядя на мир за забором. Мир, частью которого им никогда не суждено стать. По крайней мере, полноценной его частью.

Такая судьба могла ожидать и детей Сьюзен, но они все же знали: мать обожает их, что бы с ними ни случилось. Розель подошла к двери кабинета и тихо постучала. Голос миссис Иппен произнес: «Подождите».

Розель знала, что хозяйка кабинета прекрасно видит, кто пришел. Она также знала, что миссис Иппен чувствовала себя с ней несколько неуверенно – из-за ее машины, одежды, дорогих часов. Она знала, что всем своим видом противоречит понятиям миссис Иппен относительно того, что хорошо, а что – плохо.

Она простояла под дверью минут пять, пока не услышала короткое:

– Входите.

Переступив через порог кабинета, Розель словно перенеслась назад в школьные годы. Она почувствовала себя в беде, хотя и понимала, что это абсурд. Она была взрослой женщиной. Но такие вот миссис Иппен взяли себе за правило обращаться с каждым, как с беззащитным ребенком. Она смерила Розель холодным, презрительным взглядом:

– А, мисс Дигби.

Слово «мисс» было произнесено таким тоном, словно любая женщина в возрасте Розель без приставки к своему имени «миссис» становилась особой ущербной и неполноценной.

– Что я могу для вас сделать?

«Сдохнуть здесь и сейчас», – пронеслось в голове у Розель, но она знала, как нужно вести эту игру.

– Я, как обычно, пришла забрать Венди Далстон. Я подумала, что сегодня мы можем сходить в кафе «Клэридж», а затем, возможно, пройтись по магазинам. Она с нетерпением ждет моего прихода.

– Подождите. Вы должны понимать: девочка еще не совсем оправилась после случившегося. Она все еще пребывает в депрессии.

– Уверяю вас, после нашей прогулки ее депрессию как рукой снимет. У меня есть также разрешение на посещение, выписанное на мое имя и на имя Венди. Так что она сможет увидеться с матерью.

Розель приберегла самое вкусное напоследок и с удовольствием отметила, как побледнело лицо воспитательницы. Миссис Иппен снова было открыла рот, чтобы возразить, но Розель уже вышла из кабинета, на стенах которого красовались вперемежку картинки с изображением Винни Пуха и различные графики намеченных мероприятий по воспитанию детей, нарисованные красным и черным фломастерами.

Венди с понурым видом сидела в приемной. Розель на секунду засмотрелась на нее. В черной футболке и джинсах она выглядела совсем как взрослая женщина, несмотря на полное отсутствие косметики и то, что ее роскошные волосы были забраны в конский хвост. Она увидела Розель, и ее лицо озарилось улыбкой.

Едва они вышли из помещения и направились к машине, как возле них остановилось такси, из которого вышла Дэбби. Сейчас Дэбби выглядела намного лучше, чем в прошлое посещение.

– Привет, дорогая. Едешь гулять?

Венди кивнула и представила Розель своей тете.

– Много слышала о вас, Розель. Я сестра Сьюзен, и мы с вами никогда не встречались. Мне потребовалось несколько лет, чтобы приехать к детям, но, как бы там ни было, я здесь…

Розель улыбнулась:

– Куда их отвезти?

– Ко мне домой. Я подумала, что им будет полезно провести день на воздухе – лето уже почти закончилось. И неплохо устроить что-то вроде пикника – пусть дети немного отдохнут и развеются. У меня очень хороший дом, сад. Там красиво и тихо.

Розель наблюдала, как коренастая маленькая женщина почти бежала к дверям приюта, чтобы забрать своих племянницу и племянника.

Венди села в машину и только после этого вновь заговорила:

– Мама не позволит, чтобы кто-нибудь узнал правду. Ни за что не позволит!

Розель посмотрела на нее усталыми глазами.

– Твоя мама поступит так, как посчитает нужным. А теперь поехали развлекаться!

Вернувшись из карцера, Мэтти увидела сочувствующие лица. Она смотрела на девушек и женщин, которым помогала, давала советы, и удивлялась их участию к себе. Сара настороженно и хмуро наблюдала за ней. Мэтти улыбнулась и как ни в чем не бывало помахала ей рукой. Девушка заметно расслабилась.

Сьюзен вылизала камеру до блеска – это удивило Мэтти.

– Убиралась, черт подери, все утро. – Голос Сьюзен был излишне громким. Она нервничала, и это расстроило Мэтти. Она окинула комнату восхищенным взглядом, чего от нее ждала Сью, и чарующе улыбнулась:

– Так чисто, словно я отсюда и не уходила.

Сьюзен фыркнула:

– Ты бы видела, что здесь было вчера! Черт ногу бы сломал. Но ты же меня знаешь – глаза боятся, руки делают!

В комнату вошла Райанна и заполнила собой и без того крошечное пространство камеры.

– Я была в тренажерном зале, мне сказали, что ты вернулась.

Мэтти поняла, что ее здесь действительно ждали.

– Как там Сара? – спросила она. Райанна пожала плечами:

– Как и положено, взяла вину на себя. Сказала, что сама завела тебя, так как была навеселе, сама спровоцировала драку. Все как обычно.

Мэтти кивнула:

– Я так и подумала. Вертухайки вам ничего не говорили? Я до сих пор не знаю, повесят они на меня обвинение в нападении или нет?

Райанна улыбнулась:

– Расслабься. Девчонка не такая уж и дуреха! Она все сделала правильно. Думаю, к тебе не будет никаких претензий.

Мэтти какое-то время молчала.

– Надеюсь. Посмотрим.

Райанна и Сьюзен переглянулись. Они ожидали несколько иной реакции.

– Ты в порядке, Мэтти?

– Я хочу немного тишины и спокойствия. Мне нужно написать письмо.

Женщины усмехнулись:

– Кому?

Мэтти серьезно посмотрела на них:

– Моей сестре.

– Я не знала, что у тебя есть сестра! – удивленно воскликнула Райанна.

– А вы много чего обо мне не знаете, леди. Но, я думаю, в один прекрасный день вы узнаете обо мне гораздо больше, если я не буду осторожна.

Мэтти рассмеялась, подруги последовали ее примеру. Райанна вытолкнула Сьюзен из камеры, оставив Мэтти писать письмо. Они расположились в камере Райанны и уставились друг на друга.

– С ней творится что-то неладное, тебе не кажется? – спросила Сьюзен.

Райанна кивнула:

– Она, если можно так выразиться, безумнее всех безумных, вместе взятых. Прямо-таки кожей чувствуешь, как из нее сочатся злость и враждебность. Тебя это не пугает, Сью? Меня бы пугало, будь я на твоем месте.

– А что я могу сделать?

Райанна покачала головой:

– Чем скорее тебе назначат дату суда, тем лучше. Глаза Сьюзен радостно заблестели.

– Надеюсь, что с Джеральдиной у меня действительно появился шанс на свободу. Интересно, как отнесется Мэтти к тому, что ее адвокат взялась еще и за мое дело?

Райанна ничего не ответила. Она предвидела, что Мэтти не очень-то обрадуется, особенно учитывая состояние, в котором она пребывала.

Джеральдину удивили перемены, произошедшие с Мэтти. Она сильно похудела, лицо стало усталым, словно она долго бежала и запыхалась.

– Привет, Мэтти. Я полагаю, вам все уже объяснили?

Мэтти кивнула:

– Девчонка сама напросилась на драку. В тюрьме такое случается сплошь и рядом, Джеральдина. Я вынуждена была защищаться.

Джеральдина не была уверена в этом и сменила тему:

– Хорошо! Как бы там ни было, нам назначили дату суда. Через три недели, третьего ноября. Что скажете?

– Здорово. Я просто сплю и вижу, как выйду отсюда.

Голос Мэтти походил на голос маленькой девочки. Джеральдина подавила в себе чувство неприязни, которое возникало у нее каждый раз, когда она разговаривала с этой клиенткой.

– Мне кажется, все должно пройти хорошо. Так что у вас есть все шансы отправиться домой.

Мэтти кивнула:

– Отлично, потому что это место уже начинает действовать мне на нервы. Я хочу забыть о Викторе и обо всем остальном. Хочу начать новую жизнь.

– Будет весьма проблематично забыть обо всем, если вы решили написать об этом книгу.

Джеральдина не смогла устоять перед соблазном поддеть Мэтти. Та безразлично пожала плечами:

– Если люди хотят услышать мою историю, пожалуйста. Может быть, она сможет помочь женщинам, у которых в семье подобные проблемы, – помочь, пока еще не поздно. Мне никто не мог подсказать, как себя вести, и вот что в итоге получилось. Рассказ-предупреждение – разве это не то, что нужно, как вы думаете?

Она могла найти оправдание всему, Джеральдина знала это и потому решила перевести разговор на другую тему. Недосказанность, повисшая между ними, сделала атмосферу еще более напряженной.

– Я теперь представляю интересы еще и Сьюзен Далстон, – сказала Джеральдина. – Вам сказали об этом?

Лицо Мэтти побледнело, она откинула со лба прядь волос. Джеральдина по опыту знала, что означает этот жест: Мэтти злилась.

– Нет. Никто не посчитал нужным поставить меня в известность. В частности, мой собственный адвокат.

– Прекратите, Мэтти, успокойтесь. Вы же знаете, у меня много клиентов. Я всегда помогаю женщинам, которые попали в беду. Да, чуть не забыла, звонила какая-то женщина, хотела встретиться со мной по поводу вас. Кажется, ее зовут Анджела. Но она не пришла. Не знаете, кто это и что ей нужно?

У Мэтти не дрогнул ни один мускул на лице. Она знала, что Джеральдина намеренно задала этот вопрос, чтобы увидеть ее реакцию.

– Нет. Может быть, какая-нибудь журналистка. У меня вроде бы нет знакомых с таким именем. А что, это так важно? – Мэтти с невинным видом захлопала ресницами.

Джеральдина пожала плечами:

– Да нет. Просто ее поведение показалось мне странным, вот и все.

– Единственный человек, который может мне помочь, Джеральдина, – это вы. Вы все, что у меня есть.

– Плюс к этому женские феминистские организации. Давайте не будем забывать о них.

Мэтти смотрела куда-то в сторону.

– Ой, да что они на самом деле могут? Вы – моя единственная надежда. Без вас я так и останусь гнить в тюрьме. Нет, Джеральдина, все, что делается, только благодаря вам. Я просто не могу не выразить вам свою благодарность.

У Джеральдины возникло ощущение, будто Мэтти смеется над ней. Почему она не испытывала никакого сочувствия к Мэтти? Почему ей казалось, что она совершает большую ошибку, защищая ее интересы? Все вокруг находили Мэтти замечательной, считали ее просто идеальной клиенткой.

В глубине души Джеральдина была уверена, что Матильда Эндерби является хладнокровной убийцей.

Сьюзен увидела Венди и Розель в комнате для посещений и расплылась в улыбке. Розель заключила подругу в объятия и держала до тех пор, пока надзирательница не оттащила их друг от друга. Они сели за стол, Венди пошла за кофе и кока-колой, так что у них было несколько минут, чтобы перекинуться парой фраз.

– Ты выглядишь, как всегда, потрясающе, Розель.

– Ты тоже выглядишь неплохо, девочка. Так здорово похудела.

Сьюзен вздохнула:

– Здесь лучше, чем на курорте. Жаль, что меня не заперли сюда много лет назад, тогда я не стала бы такой толстой коровой. Я вешу сейчас всего шестьдесят четыре килограмма. Чувствую себя просто супер.

К Сьюзен вернулась прежняя привлекательность, и, хотя ее никто не назвал бы красавицей, определенно она была симпатичной. Женщины, находившиеся в комнате для свиданий, во все глаза смотрели на Сьюзен Далстон и Розель Дигби. Раньше Сьюзен не отдавала себе отчета, насколько знаменита ее подруга, но теперь понимала, почему Розель отказывалась ее навещать. На нее пялились во все глаза. Известная личность, которой полицейский не отваживался даже выписать штраф за неправильную парковку. Ее еще называли женщиной Ивана, хотя их роман завершился давным-давно.

– Бог мой, если бы я знала, какой переполох ты вызовешь, я бы уговорила тебя прийти ко мне раньше. Сразу оказалась бы в привилегированном положении.

Венди принесла кофе и с восторгом выпалила:

– Там, в баре, все только о вас и говорят. Само собой, только хорошее.

Розель сделала глоток и усмехнулась:

– Пусть только попробуют сказать что-нибудь плохое!

Затем задала вопрос, который не давал ей покоя все это время:

– Что ты думаешь о Джеральдине О'Хара?

– Я думаю, она суперадвокат, Розель. Она защищает интересы и моей соседки по камере – Мэтти.

– Это вас сплотит, надеюсь. Кажется, Джеральдина считает твое освобождение уже решенным делом.

– Ну что ж, посмотрим. Хотя у меня и у самой появились надежды. Впрочем, я не позволяю себе слишком уж мечтать об этом. Это может стать роковой ошибкой. Надо думать о самом худшем, что только может случиться. Ходить на цыпочках, что называется.

Венди внимательно слушала их обеих.

– Скажи им правду, мама. Давай покончим с этим раз и навсегда.

Сьюзен взглянула на озабоченное лицо дочери и серьезно сказала:

– Послушай, дорогая. Я знаю, что тебе пришлось пережить. Знаю, потому что сама бывала на твоем месте не раз. Твой отец использовал людей, использовал в своих интересах. Теперь я это понимаю. Каждую ночь я лежу в своей камере и думаю, какой властью я сама наделила этого человека. Какой дурочкой была. Мне следовало уйти от него много лет назад. Оставить его разбираться со своей жизнью. Но я не сделала этого. И осталась с ним. А ради чего? Ради того, что случилось? Запомни: если ты расскажешь обо всем, ты просто снова бросишь мне это в лицо.

Венди долго смотрела на мать.

– Но это касается не только тебя, мама. Даже я это понимаю. Речь идет о вине, о том, кто и что сделал. Пора мне отвечать за то, что сделала я. Я должна взять на себя свою часть вины.

Розель наблюдала за матерью и ее взрослой дочерью и боялась, что вот-вот вспыхнет ссора.

– Эй, вы двое, а ну успокойтесь! – прикрикнула она на них.

Сьюзен наклонилась вперед и прошипела:

– Ты никому не скажешь, Венди, ты меня слышишь? В любом случае я скажу всем, что ты лжешь и говоришь это, только чтобы меня выпустили. И мне поверят, девочка. Мне поверят!

Между матерью и дочерью что-то происходило, но Розель не знала, что именно.

– Мало мне проблем с Рози и этими чертовыми Симпсонами, с учебой Барри и с жизнью Аланы, так нет, ты решила меня добить окончательно, да? Это последнее, что мне нужно, Венди. Последний довесок дерьма ко всему тому, что у меня уже есть. – Голос Сьюзен дрожал от переполнявших ее эмоций: – Знаешь, что значит твоя затея? Будет повторный суд и новые проблемы. Так что забудь об этом. Пожалуйста, просто забудь об этом. Я скоро вернусь домой, и все будет хорошо. Я обещаю тебе, милая.

Венди встала из-за стола и направилась в туалет. Сьюзен, опережая вопрос Розель, коротко бросила:

– Обычный спор.

Розель кивнула:

– Вижу. Как тебе уже сказала Джеральдина, можно организовать закрытое слушание дела, ты только скажи. Когда узнают, что он сделал с Венди, тебя оправдают, Сью. Хочешь ты меня слушать или нет, но Венди может и должна помочь тебе, ей самой станет от этого легче. Неужели ты не понимаешь таких простых вещей, Сьюзен? Этого ребенка гложет чувство вины. Она хочет прийти к гармонии сама с собой. Хочет снять с души камень.

Сьюзен молчала. Она была далеко отсюда: стояла в своем маленьком домике и смотрела на мертвое тело мужа.

– Она больше не ребенок, Сью, – продолжала Розель. – Она женщина. Барри позаботился об этом. Теперь все зависит от тебя, Сью. Ты должна дать ей понять, что уважаешь ее как личность. Как взрослого человека, способного принимать собственные решения. Худшее случилось с ней, Сьюзен, а не с тобой. Она должна сама справиться с этим, иначе Барри снова одержит победу.

Сьюзен промолчала. Ей нечего было сказать. Вернулась Венди и нежно улыбнулась матери.

– Мне так не хватает тебя, мама. Мне нужно сбросить с души этот груз. Но я не смогу сделать это, если ты будешь продолжать меня выгораживать. Я хочу, чтобы правда открылась. Хочу, чтобы люди узнали, что произошло на самом деле.

– Никому не нужно знать об этом, дорогая. Венди посмотрела прямо в глаза матери:

– В тот вечер он сказал мне, что я не его дочь. Он сказал мне, что дедушка – мой настоящий отец. Мне нужно знать правду, мама. Неважно, если она окажется ужасной.

Сьюзен покачала головой.

– Твоим отцом был Барри. Мне очень жаль, что не могу сказать ничего другого, дорогая, поверь мне.

Венди кивнула:

– Я так и думала. Но мне нужно было убедиться. Ты же понимаешь почему, да?

Сьюзен грустно кивнула:

– Конечно понимаю, милая. Вот потому-то и хочу, чтобы все поскорее закончилось. Чтобы тебе не пришлось снова и снова думать об одном и том же. Со временем это померкнет в твоей памяти, обещаю тебе. Я сделаю все, что в моих силах, родная.

Венди тяжело вздохнула:

– Как бы ты ни старалась, мама, но ты не можешь изменить правду. Ты можешь скрывать ее, прятать, но правда все равно останется правдой, что бы ты ни говорила. – Венди пристально посмотрела на Розель. – Я убила отца. Не она. Это была я. Я убила его бутылкой из-под бренди. Он был уже мертв, когда она пришла домой. Правда, мама?

Сьюзен молча смотрела на чашку с остывшим кофе. Ей было нечего добавить.

Глава 30

Розель сидела у себя в гостиной и потягивала бренди. Она до сих пор находилась в состоянии крайнего шока. Почему ей самой не пришло это в голову? Почему у нее ни разу не возникло ни малейшего подозрения, что Барри могла убить Венди? Но, с другой стороны, с чего бы возникнуть таким подозрениям? Как можно подозревать в этом девочку? Венди была ребенком, жертвой.

Сейчас перед ними стояла почти неразрешимая дилемма. Если Венди расскажет правду, а, судя по всему, именно так она и хотела поступить, девочка может оказаться в гораздо худшем положении, чем она думает. Ее упекут за решетку так же, как и ее мать, но только в ее случае все будет иначе. Она слишком молода для суда и слишком молода для тюрьмы, так что ее отправят в какую-нибудь детскую колонию.

Розель зашла в спальню и посмотрела на спящую девочку. Казалось, признание сняло камень с души Венди. Теперь она выглядела спокойной и умиротворенной. Даже миссис Иппен почувствовала что-то. Она практически беспрекословно разрешила Венди остаться на ночь у Розель.

Розель налила себе бренди и сделала глоток. Бедная Сьюзен абсолютно невиновна. Розель позвонила Ивану:

– Мне нужен номер ее телефона, и как можно скорее… – Она улыбнулась в трубку и вежливо сказала: – Конечно, Иван, я прекрасно понимаю, который сейчас час. Но, черт возьми, это очень срочно!

Она положила трубку и, сев на диван, закурила. Ночь обещала быть чертовски долгой.

Сьюзен лежала на койке. Она была в смятении. Итак, Венди все рассказала. Хотя Сьюзен доверяла Розель, как самой себе, но она знала, что тайна – уже не тайна, стоит ею с кем-либо поделиться. Правда могла быть ужасной вещью. Иногда она могла принести больше вреда и проблем, чем ложь.

Мать и отец научили ее этому. Она прикрыла рукой глаза и вздохнула. Мэтти соскользнула со своей кровати и встала на колени возле Сьюзен.

– Я думала, ты на меня за что-то обиделась, Мэтти. Ты не обмолвилась со мной ни словечком с тех пор, как я вернулась со свидания.

Мэтти не сразу заговорила с ней. В полумраке комнаты Сьюзен видела, как горят ее глаза.

– Тебе мало того, что ты увела у меня друзей? Теперь ты решила еще и адвоката забрать? Вот как ты решила отблагодарить меня за мою доброту и дружбу. – Мэтти говорила тихим, зловещим голосом. – Я как подумаю, с чем я была вынуждена смириться, когда пришлось делить камеру с особой, которую я не взяла бы даже в уборщицы. Но я решила помочь тебе, взяла тебя под свое крылышко. А ты оказалась как и все остальные, – мразью, гнусной мразью.

– Ты о чем?

Только таких разборок не хватало сегодня Сьюзен. Мэтти ухмыльнулась:

– О, я знаю, какую игру ты затеяла. Я хорошо знаю таких, как ты, Сьюзен. Вы любите все грести под себя. Я дарю тебе свою дружбу, а ты, как и все остальные, используешь меня. Но на сей раз тебе это даром не пройдет. Я скорей убью тебя, Сьюзен, чем позволю забрать у меня все.

Сьюзен молчала. Она почувствовала прикосновение холодного металла к своей шее и поняла, что это нож. Она слышала приближающиеся к их камере шаги надзирательницы, совершавшей обход. Скоро откроется заслонка окошка и в камеру заглянет бдительное око, убедиться, что все в порядке. Порядком здесь и не пахло, но вряд ли Мэтти позволит Сьюзен сообщить об этом.

– Виктор совершил ту же ошибку… Болтал обо мне со всякими людьми. Говорил, что я изменилась к худшему. Но я не изменилась, ни капельки не изменилась… просто прекратила притворяться. Притворяться, что все так замечательно, что я люблю его, забочусь о нем. Ты не можешь представить, как тяжело притворяться, будто тебе не безразличен противный, занудливый мужик. Иногда я зевала ему в лицо… а он притворялся, что не замечает. Теперь я хочу разобраться с тобой. Ты провернула сделку за моей спиной и увела Джеральдину. Она больше не хочет работать со мной, и все из-за тебя. Я почувствовала это во время нашего разговора. Видишь ли, ей некомфортно со мной, потому что она во мне видит себя. Собственно, как и вы все.

Открылась заслонка, и голос тихо спросил:

– Все в порядке?

Мэтти ответила с готовностью:

– Да-да, мы болтаем. Не спится.

Заслонка опустилась, и надзирательница, тяжело ступая, пошла дальше. Сьюзен притихла. Она боялась вздохнуть, чтобы не вывести Мэтти из себя. Внезапно Мэтти снова заговорила:

– Теперь вот еще Анджела нарисовалась, а я здесь, взаперти, и ничего не могу сделать. Она, как обычно, хочет забрать то, что принадлежит мне. Все, что у меня есть. Она всегда хотела заграбастать себе все. Но я разделаюсь с ней, я придумала, как именно. Так что остаешься только ты.

Сьюзен лежала в холодном поту.

– Что ты собираешься сделать? – прошептала она чуть слышно.

Мэтти улыбнулась широкой улыбкой:

– Я собираюсь убить тебя. Разве не так я всегда решаю свои проблемы?..

Джеральдину разбудила настойчивая трель телефона. Сняв трубку, она устало выдохнула: «Алло». Услышав голос Розель, бодрый и возбужденный, она села в постели.

– Где, черт подери, ты раздобыла мой домашний телефон? Розель тихо рассмеялась.

– Я могу раздобыть все, что мне нужно. Записывай мой адрес – думаю, тебе стоит подъехать прямо сейчас. Это не может ждать до утра. Когда ты узнаешь, о чем идет речь, скажешь мне спасибо.

Спустя десять минут Джеральдина уже мчалась по улицам ночного города. Она была рассержена, но заинтригована.

Джеймси вошел в дом через заднюю дверь. Он тихо закрыл ее и улыбнулся себе под нос. Вот крику-то будет. Повернувшись, он увидел маленького мальчика, стоявшего в проеме.

Джеймси не верил собственным глазам. Она ни за что не посмела бы… Одним прыжком добравшись до выключателя, он включил свет. Он был взбешен.

– Где твоя тетя Дэбби?

Ему ответил глубокий голос, который заставил его вздрогнуть:

– Она здесь, приятель, рядом. Мы слышали, как ты крался к задней двери, и решили устроить тебе хороший прием.

Джеймси закрыл глаза. В гостиной он подумал, что ошибся адресом. Комната была похожа на свалку. Так, по крайней мере, раньше сказала бы Дэбби. Дом наконец-то выглядел жилым. На диване сидели трое детей, малыш Барри прижался к своей тете.

– Ну, зачем пожаловал? Кэрол дала от ворот поворот? – спросила Джун.

Джеймси ничего не ответил, и Дэбби громко рассмеялась:

– Ты попала в самую точку, мама. Знаешь, Джеймси, я боюсь, тебе не повезло, приятель. Все места в этом доме заняты и освободятся еще очень не скоро.

– Это мой дом, Дэбби! Мне решать, кому приходить, а кому уходить, – прорычал Джеймси.

– У моего мужа, ее отца, несколько иное мнение по этому поводу, – тихим голосом сказала Джун. – Думаю, мне стоит тебя предупредить, приятель: если Джоуи сильно разозлить, он начинает поступать так, как поступал ты с его дочерью. Моя Дэбби всегда была его любимицей. Она многое скрывала от него, но теперь больше не будет.

– Можешь не волноваться, я ему не все рассказала, – добавила Дэбби. – Выложи я все, он бы уже нашел тебя, дорогой!

Джеймси с обреченным видом направился к двери. Больше он никогда сюда не вернется.

Джун весело посмотрела на дочь:

– Вот и твой папочка пригодился. Можно хотя бы попугать им трусов и негодяев.

Все рассмеялись, даже Рози.

У Сьюзен ныло все тело. Она уже более часа находилась в одном и том же положении, но боялась пошевелиться. Мэтти держала нож у ее горла.

– Джеральдину наняла для меня Розель, Мэтти. Клянусь тебе.

– Не лги. Ты рылась в моих вещах, я проверяла. Ты читала мои письма. Ты, двуличная дрянь!

Сьюзен осторожно покачала головой:

– Я не делала этого, Мэтти. Ты же знаешь, я бы никогда не сделала этого.

Она почувствовала, как по лбу скатилась капелька пота и упала на подушку.

Мэтти снова рассмеялась:

– Сделала бы, Сьюзен, еще как сделала бы, ты не смогла бы устоять перед подобной возможностью. А кто смог бы? Я сама частенько рылась в твоих вещах. Даже после того, как Райанна запретила мне делать это. Как я погляжу, теперь Райанна предпочитает общаться с тобой, а не со мной. Все женщины предпочитают тебя. С чего бы, скажи на милость?

Сьюзен поспешила ее успокоить:

– Ты же знаешь, они боятся меня.

Острое лезвие впилось ей в горло.

– Ты порезала меня, Мэтти! Я чувствую кровь.

Кровь текла по шее Сьюзен вместе с потом. Боже, неужели ее жизнь закончится в камере тюрьмы? Неужели она станет еще одной жертвой Мэтти Эндерби и ее болезненного воображения?

Джеральдина молча слушала рассказ Розель. Каждый раз, когда ее взгляд падал на Венди, она вздрагивала. Так долго держать все в секрете, а затем найти в себе силы признаться, – немногие сумели бы выдержать подобное испытание.

Джеральдина не понаслышке знала о подобных страданиях! Разве ее отец был другим? Разве не был он слишком «любезен» со своими дочерями? Настолько, что мать не решалась оставлять их с ним наедине. Тем не менее она не спешила уходить от отца и той благополучной жизни, которую он обеспечивал.

Все это имело свои последствия. Теперь одна из дочерей была замужем за человеком, который оказался копией их отца, другая испытывала к представителям сильного пола такую ненависть, которая порой казалась просто патологической. Джеральдина знала, что никогда не избавится от этого чувства.

– Что ты собираешься делать, Венди?

– А как вы думаете, что я должна делать? Джеральдина покачала головой:

– Не знаю, честное слово. С точки зрения закона твоя мать может выйти из тюрьмы хоть завтра. Но что будет потом… Они посадят тебя вместо нее. Но твоя мать не для того пошла на жертвы, чтобы начать все сначала. Думаю, тебе стоит ограничиться лишь частью правды, рассказать только то, что он сделал с тобой. Твоя мать, мне кажется, согласится на компромисс. Но готова ли ты рассказать об этом во всеуслышание, вот в чем вопрос?

Венди тихо ответила:

– Все время, пока она в тюрьме, я не нахожу себе места. Каждый день, каждый час, каждую минуту. Я вижу, как уничтожают нашу семью. Я проглатываю все, что люди говорят обо мне и моей семье. И в глубине души хочу лишь одного – лечь и умереть. Я больше не вынесу этого. Мне так и хочется рассказать всем, что я ужасный человек. Что я убила своего отца бутылкой и позволила своей матери взять вину на себя. Ей, матери четверых детей, которые остались без ее внимания и заботы.

Венди говорила спокойно, без всяких эмоций.

– Если ты расскажешь обо всем, ты швырнешь ей в лицо всю ее заботу, Венди. Ты сама это знаешь. Сделай так, как говорит Джеральдина. Скажи только о том, что послужило мотивом для убийства, – взмолилась Розель.

– Такой приговор маме вынесли из-за особой жестокости убийства. Она размозжила ему голову, потому что я исцарапала и искусала его, – только поэтому. Чтобы уничтожить улики. Другой причины не было. Если бы она вызвала полицию сразу, ее никто бы ни в чем не обвинил.

Джеральдина начала сердиться:

– Послушай, Венди. Твоя мать сделала это, чтобы уберечь тебя от тюрьмы, и я склоняюсь к тому, что она поступила правильно. Ею двигал материнский инстинкт, она хотела защитить тебя – своего ребенка. Ты не должна говорить всей правды, раз дело зашло так далеко. Это убьет твою мать.

Венди уставилась в пол. Наконец заговорила Розель:

– Давай, девочка, скажи им ровно столько, сколько нужно, чтобы Сьюзен оказалась на свободе. И ни словом больше!

Сьюзен чувствовала, как сталь впивается в ее плоть все глубже и глубже. Размахнувшись, она ударила Мэтти кулаком с такой силой, на какую только была способна. Мэтти отлетела к стене и врезалась в шкаф. Дверцы шкафа распахнулись, и все его содержимое вывалилось наружу, погребя Мэтти под книгами и одеждой.

Сьюзен вскочила с кровати, но одновременно с ней поднялась и Мэтти. В коридоре раздались шаги надзирателей, которые спешили на шум. На драки в камерах часто закрывали глаза, если, конечно, женщины не собирались пускать в ход ножи. Тюремщики с неохотой встревали в личные разборки. Но если в результате разборок происходил несчастный случай и кто-то получал серьезную травму, то могло начаться расследование. Поэтому, услышав грохот в камере Матильды Эндерби, надзиратели заторопились.

Мэтти стояла, слегка покачиваясь. Она выставила вперед руку с ножом. Бросившись вперед, она яростно замахнулась и попыталась полоснуть сокамерницу.

– Я убью тебя, Далстон! Я порежу тебя на кусочки и буду смотреть, как ты подыхаешь, сука! Так же, как я смотрела, как подыхал Виктор.

Сьюзен дрожала от ужаса. В полумраке Мэтти казалась безумной – такая мегера была вполне способна воплотить свои угрозы в реальность. Сьюзен вцепилась Мэтти в горло, а когда лезвие оказалось на опасном расстоянии, приперла противницу к нарам. Размахнувшись, она что было силы ударила Мэтти кулаком по лицу.

От сильного удара из носа Мэтти хлынула кровь, но лезвие продолжало полосовать воздух совсем рядом. В глазах Мэтти светилось безумие, и это придавало ей дьявольский вид.

– Я убью тебя, Далстон. Клянусь, убью! – повторяла она. – Ты покойница, Далстон!

Тогда Сьюзен изловчилась и снова ударила ее кулаком по лицу, и Матильда Эндерби повалилась на пол. Дверь в камеру распахнулась, и Сьюзен испытала огромное облегчение. Она, задыхаясь, произнесла:

– Вы, черт подери, немного припозднились!

Джун помогала детям укладываться спать. Барри протянул к ней руки. Джун, немного помедлив, улыбнулась и прижала его к себе. Она ощущала всем своим телом его тепло, и это ощущение было удивительно приятным. Она и не подозревала, сколько нежности заключено в ней.

– Я люблю тебя, бабушка!

Глаза Джун наполнились слезами. Она наконец поняла, какое это чудо – дети. Может быть, ей стоило родить сыновей. Она всегда предпочитала женщинам мужчин.

– Я тоже люблю тебя, мой маленький рыцарь! – Эти нежные слова сорвались с ее уст сами собой. – Давай-ка теперь ложись и спи.

Она вышла из комнаты и наткнулась на Дэбби.

– Они прелесть, правда, мам?

Джун утвердительно кивнула. Она была слишком взволнована, чтобы говорить.

Сьюзен сидела в темном карцере. Сон не шел к ней. Она была слишком возбуждена. Причинять вред Мэтти Эндерби совершенно не входило в ее планы. Тем не менее, это произошло. Сьюзен закрыла глаза и вздохнула.

История повторялась, как и тогда, с Барри. Это будет ирония судьбы, если сейчас, когда у нее появился реальный шанс выйти на свободу, ей предъявят еще одно обвинение в убийстве.

Жизнь определенно издевалась над ней.

Мозг Сьюзен лихорадочно работал. Сара ведь взяла вину на себя. Сказала, что сама виновата. Что же делать ей, Сьюзен?

Она начала мерить комнату шагами, ей казалось, что стены сжимаются вокруг нее. Если Мэтти умрет, вместе с ней умрет и ее надежда на освобождение. Она опустилась на пол и горько заплакала. Все возвращалось на круги своя. Она снова оказалась там, откуда пришла. В камере, совершенно одна, не знающая, что делать. У нее было такое чувство, что где-то в немыслимой дали Барри смеется над ней.

Мэтти открыла глаза и увидела яркий белый свет. Голова раскалывалась от боли. Над кроватью склонился молодой доктор. Она почувствовала запах его одеколона и сигарет.

– Наконец-то вы пришли в себя.

Он говорил басом, что несколько не вязалось с его внешностью: на вид ему было лет двадцать. Она уставилась на него:

– Что произошло?

Врач ничего не ответил. Вместо этого он промерил ее показатели и записал их в медицинскую карту.

Мэтти закрыла глаза и вновь погрузилась в сон. Молодой врач из психиатрического отделения покачал головой. От этой женщины уже досталось двум медбратьям и санитару, кроме того, она разгромила его процедурный кабинет, искусала и исцарапала его самого. Ночью ему пришлось дежурить одному, и как раз в его дежурство им и доставили эту буйную пациентку. Потребовалось целых две инъекции либриума, чтобы хоть как-то ее успокоить и уложить на кровать со смирительными ремнями.

Ему хотелось, чтобы она подольше оставалась без сознания, а та женщина-заключенная, которой удалось вырубить Матильду Эндерби, работала у них в отделении.

Глава 31

Вся тюрьма погрузилась в тишину. Под потолком повесили рождественские украшения, что придавало мрачному зданию праздничный вид. Где-то играло радио. Работал телевизор. Повсюду слонялись женщины, пили кофе, курили, тихонько перешептывались, словно боялись нашуметь. Райанна поднялась на четвертый этаж и остановилась возле камеры Сьюзен. Она вдохнула запах дезодоранта, которым пользовалась Сью, посмотрела на щетку для волос, небрежно валявшуюся на нарах, улыбнулась, глядя на детские фотографии, развешанные по стенам. Она будет скучать по Сью, очень скучать. Но не стоит сейчас думать об этом. Хорошо, если Сьюзен освободят. Обрадуются все женщины – и заключенные, и надзирательницы.

Единственное, что осталось в камере от Мэтти, – это ее плакаты. Райанна по-прежнему получала от Мэтти весточки, бессвязные письма, полные угроз и клятв в вечной дружбе. Мэтти совсем съехала с катушек, утратив всякую способность отличать фантазию от реальности. Сейчас она жила в мире снов и депиксола. По словам врачей, у Матильды Эндерби паранойя. Когда Райанна услышала об этом, она не могла удержаться от смеха. Они все были параноиками, такими их сделала тюрьма.

Райанна закрыла дверь камеры и медленно побрела назад к лестнице. Она поймала себя на том, что держит пальцы крестом, и улыбнулась, продемонстрировав идеальные зубы. Надзирательница, проходившая по лестничной площадке этажом ниже, посмотрела на нее и пожала плечами.

Новостей по-прежнему не было. Но она подождет. В конце концов, чего-чего, а времени у каждой сидящей здесь женщины предостаточно. Многие из них ждали всю свою жизнь.

Джун и Джоуи сидели в пабе. Джун пила в столь раннее время суток, но тем не менее пребывала в хорошем расположении духа. Впервые за долгие годы жизни с этим человеком Джун пристально рассматривала Джоуи, словно изучала. Она отметила, что он выглядит старым и потасканным. Вся его жизнь была написана у него на лице и теле, начиная с пивного живота и заканчивая склеротической сеткой на щеках от пьянства и распутства.

Джун улыбнулась про себя. Сейчас он с трудом поднимал даже свою кружку с пивом, не говоря уже о чем-нибудь другом. Не так давно у него случилось что-то вроде сердечного приступа, и это тоже внесло свою лепту. Целую неделю он не пил и не курил. Правда, теперь он вновь вернулся к «умеренному» потреблению алкоголя. Она увидела, как он в два глотка осушил кружку.

Джоуи, почувствовав взгляд жены, накрыл ее руку своей и улыбнулся. Тем не менее его взгляд быстро перекинулся на новенькую барменшу, миниатюрную блондинку с большим бюстом и легким косоглазием. Косоглазие, разумеется, осталось для Джоуи незамеченным. Он никогда не смотрел на лицо женщины, когда затаскивал ее в постель.

Это по-своему порадовало Джун – значит, остался еще порох в пороховницах. Несмотря на ненависть к мужу, она продолжала заботиться о нем. Это стало своего рода привычкой, которая выработалась у Джун много лет назад и от которой она по какой-то непонятной причине не могла избавиться, так же как от курения.

– Как бы я хотела, чтобы они поторопились, Джоуи. Я так нервничаю, так волнуюсь.

Он пожал плечами:

– Прекрати себя накручивать. Скоро все станет ясно.

Неожиданно Джун рассердилась:

– Это же наша дочь, наша плоть и кровь.

Джоуи встал. Он хотел еще раз взглянуть на эту куколку Бристл, пока у него была такая возможность. В два часа она закончит работу.

– Что ж, напоминай мне об этом почаще, Джун, напоминай мне об этом почаще.

Он поковылял к стойке бара – большой мужчина в слишком тесном для его фигуры костюме, с запавшими глазами и грустно опущенными уголками рта. Джун уставилась на свой стакан. Какое жалкое существование влачили они оба.

Рози уже третий раз за последний час повалила и таскала по полу гостиной Дэбби серебристую искусственную рождественскую елку. Алана и Барри находили это жутко смешным, что же касается Дэбби, то она уже начала потихоньку терять терпение. Сейчас Рози стояла, подперев руками бока, и что есть мочи кричала: «Плохо, Рози!» Услышав это, Алана с Барри захохотали еще сильнее, и даже Дэбби не смогла удержаться и улыбнулась.

Дэбби отчаянно, до дрожи, желала, чтобы Сьюзен поскорей вернулась. Но ее прежняя эгоистичная натура приходила в ужас от этой перспективы, от того, что может последовать за возвращением. Прожив у Дэбби несколько месяцев, дети смогли пробудить в ней любовь, отогреть ее душу. Теперь она за них могла любому перегрызть горло. Они показали ей, какой может быть жизнь, показали, какое удовольствие, оказывается, получал от жизни Джеймси. Теперь она понимала, чем Кэрол удалось переманить его. Каждый раз, когда Дэбби смотрела на их лица, она понимала, как прекрасны любовь и самопожертвование. Но Сьюзен поделится с ней этим счастьем, она достаточно великодушна для этого. Вот что будет, когда она выйдет из тюрьмы!

Барри поднял елку и поставил ее на место, в угол комнаты. Алана бросилась собирать шары и прочие украшения, которые Рози разбросала по всей комнате. Взгляд малышки был прикован к подаркам, завернутым в яркую бумагу. Подарки только и ждали, когда маленькие ручки возьмут их и, сорвав обертку, вытащат на свет.

– Это самое чудесное Рождество, какое только можно вообразить, тетя Дэбби.

Барри ничего не знал об апелляции. Никто не хотел напрасно обнадеживать его. Личико Аланы, напоминавшее по форме сердечко, выражало тревогу и грусть. Люди часто думали, что Дэбби и Алана – мать и дочь. Родственное сходство было слишком очевидно. Дэбби крепко обняла девочку.

– Все будет хорошо, дорогая.

Алана посмотрела на нее с грустью:

– Я так часто слышала это, тетя Дэбби. Приготовить чай?

Дэбби кивнула. В кухне работало радио, и она знала, что скоро должны начаться новости. Алана хотела их послушать. Дэбби уже раз пятнадцатый за день проверила исправность телефона. Когда же он наконец-то зазвонит и избавит их от этого чудовищного ожидания? Дэбби взяла на руки Рози и крепко прижала девочку к себе, целуя густые завитки ее волос и наслаждаясь приятным ощущением близости ее маленького тельца. Рози поцеловала ее в ответ. Эта чистая, непосредственная детская любовь стала всем для Дэбби. Без нее она не мыслила своей жизни.

Венди сидела на ступеньках здания суда. Она наблюдала, как люди сновали взад-вперед. Все спешили по собственным делам. На тротуаре стояла Розель и нервно курила. Должно быть, это была ее двадцатая сигарета за день. Венди видела, как Розель бросила окурок на землю, растоптала его и вновь тут же закурила. Венди и сама не отказалась бы сейчас затянуться, но она дала матери честное слово, что бросит курить, а слово есть слово. Тем не менее курить сейчас хотелось просто зверски.

От неподвижного сидения у Венди затекли ноги. Она встала, чувствуя легкое покалывание в ногах. Ее тело словно напоминало, что она жива.

Она взглянула туда, где толпились представители телевидения и прессы, и улыбнулась. Никто из них пока не догадывался, кто она, – Джеральдина позаботилась об этом. Еще какое-то время она побудет просто красивой девочкой в модном черном костюме, подаренном Розель. Все было щедрым даром Розель: туфли, сумочка, даже стрижка. Какая чудесная подруга есть у них.

Скоро все узнают, что Венди изнасиловал родной отец. Станет ясно, почему мать наносила удар за ударом, так, что было сложно установить его личность. Скоро Венди появится во всех газетах. Джеральдина предупредила ее, как работает пресса.

Венди думала, что готова к этому. Что сделано, то сделано! Она надеялась, что ее показаний будет достаточно, чтобы мать вышла из тюрьмы и вернулась домой, к собственной жизни и детям. Она пожертвовала всем ради спасения дочери. Венди будет всегда помнить об этом. И неважно, что говорят миссис Иппен и ей подобные.

Ее мать стоит сотни таких миссис Иппен. Даже тысячи. Она – настоящая героиня, и всегда останется героиней для Венди, невзирая на исход сегодняшнего дня. Венди все же надеялась, что приговор будет тот, на который они рассчитывали. Она даже подумать не могла, что Сьюзен не освободят. Ее жизнь и так была просто невыносимой.

Джеральдина заявила, что Сьюзен Далстон находилась на момент преступления в состоянии аффекта. Узнав, что муж изнасиловал дочь, она потеряла контроль над собой и хотела лишь одного – стереть этого человека с лица земли.

Газеты будут смаковать эту новость. Канул в лету Барри Далстон – обаятельный рубаха-парень, а на его месте появился тот человек, каким он и был на самом деле: жестокий, распутный, страдавший венерическими заболеваниями извращенец, разрушивший жизнь своей семьи.

Джеральдина позаботилась об этом: она собрала о Барри все, что смогла найти, и портрет получился не из приятных. Газетчики были в полном восторге. Все средства массовой информации теперь хотели только одного: чтобы Сьюзен оказалась на свободе.

Дорин уже жалела, что согласилась на уговоры Айви и пригласила ее к себе вместе подождать вынесения приговора. Старуха доводила ее просто до белого каления.

– Когда Сьюзен была совсем крохой, она была моей любимицей.

Дорин уставилась на Айви. Видимо, старуха совсем выжила из ума. Ни для кого не секрет, как она относилась к Сьюзен, когда та была маленькой. По телевизору начались новости, и обе женщины внимательно вслушивались в каждое слово диктора, надеясь услышать о Сьюзен.

Дорин окинула взглядом комнату, рождественскую елку и подарки. Суждено ли ее подруге разделить праздник с ними? Она закурила и глубоко затянулась. Голос Айви вернул ее к реальности.

– Я в том смысле, что, даже если она его и убила, надо вникнуть в дело поглубже. Он ведь не был нормальным человеком. Не платил налоги. Веришь или нет, но я возненавидела его с самой первой минуты. Я предупреждала ее. «Ты проклянешь тот день, когда решила связать с ним жизнь», – говорила я ей. Но она не слушала. Была влюблена.

Дорин посмотрела на женщину и тихо сказала:

– Айви, дорогая…

– Что?

– Заткнись, твою мать!

Айви поджала губы и вздохнула, затем налила себе еще виски и снова начала болтать.

Настало время ужина, но женщины не спешили покидать комнату отдыха. Когда они все же выстроились в очередь для получения еды, то старались двигаться как можно тише. Райанна сидела за столом и ждала, когда Сара, как обычно, принесет ей еду.

Надзирательница Блэксток села напротив.

– Еще никогда в жизни я не переживала так из-за заключенной.

Райанна рассмеялась:

– Говорят, все когда-нибудь бывает в первый раз.

– Мне нравится старушка Сьюзен. Ее здесь все любили.

– А за что ее не любить? Она хороший человек. Мы все здесь хорошие. Будь у вас время присмотреться, вы бы это поняли.

– Тихо, новости начинаются, – рявкнула надзирательница, встала и грохнула подносом по столу. Воцарилось молчание. В пространстве комнаты громко и отчетливо звучал голос диктора.

– Сегодня решением апелляционного суда была освобождена Сьюзен Далстон…

Громкие крики заглушили голос диктора. Надзирательницы и заключенные обнимались и кричали. Ликовала вся тюрьма. Стучали тарелками, топали ногами. Шум стоял оглушительный.

Начальница тюрьмы, сидевшая у себя в кабинете, улыбнулась, затем, нажав на клавишу интеркома, сказала:

– Пусть покричат немного. Дадут выход эмоциям.

Алана кричала. Барри тоже. Рози присоединилась к ним в этом благом деле. Дэбби, полусмеясь, полуплача, обнимала их. Затем, открыв шкаф, достала оттуда большой малиновый торт.

Все закончилось, ее сестра возвращалась домой. Алана крепко обняла ее:

– Спасибо за все, тетя Дэбби. Ты прелесть, я так люблю тебя.

Дэбби тоже крепко прижала ее и с грустью сказала:

– Я тоже люблю тебя, дорогая. Всех вас. Никогда не забывай об этом. Знай, что мой дом – твой дом.

Алана кивнула, в ее глазах блестели слезы счастья. Барри, улучив момент, отковырнул пальцем глазурь, которой был украшен торт, и быстренько засунул добычу себе в рот. Это разрядило атмосферу. Все бросились к торту и принялись счищать с него глазурь. Начался настоящий бой, и прямо на глазах Дэбби ее чистая уютная кухня превратилась в поле военных действий, а она сама смеялась так, как не смеялась никогда в жизни.

Кейт Далстон сидела на кровати в доме престарелых. По телевизору шел очередной мыльный сериал. Она взяла пульт дистанционного управления и, убавив громкость, откинулась на подушки. Кейт здесь нравилось.

В доме престарелых она была кем-то вроде знаменитости. Когда Дэбби привела к ней детей, начался настоящий переполох. Все хотели взглянуть на них. В ход шли любые уловки: люди приходили в комнату под предлогом попить с нею чайку, попросить у нее книгу или еще что-то, хотя на самом деле они просто жаждали поглазеть на детей убийцы.

Но Кейт это нисколько не волновало. Ее здоровье подорвала та злополучная ночь, когда она увидела Венди, всю в крови и ссадинах. Кейт сразу поняла, что сделал ее сын. Шок оказался таким сильным, что чуть не убил ее. До сих пор она вспоминает ту ночь как страшный сон.

Сейчас она сделала заявление в письменной форме – защите предстояло зачитать его во время суда. В нем Кейт подробно рассказала, как Барри относился к своей жене и детям. Она постаралась расписать в деталях, каким человеком Барри Далстон был на самом деле. Это помогло ей очистить душу, позволило почувствовать, что она заплатила за свою причастность к случившейся беде. Ведь именно она дала жизнь этому человеку. Он был ее сыном.

А теперь она молилась, чтобы Сьюзен вернулась домой, к детям, туда, где она так необходима.

Внезапно Кейт почувствовала боль в груди и постаралась задержать дыхание. Жить оставалось совсем немного, и хотелось только одного – снова увидеть Сьюзен, прикоснуться к ее рукам, сказать, как она ее любит и как восхищается ею. Самым большим желанием Кейт было пожать руку женщине, которая убила ее родного сына.

Кейт взяла в руки четки и начала молиться Деве Марии. Пресвятая Дева поймет, она сама была матерью. Она поймет и простит, Кейт в этом не сомневалась.

На секунду Кейт словно оказалась в Шотландии вместе с мужем и маленьким сыном. Каким красивым был Барри, как люди засматривались на него! Она вспомнила его первый учебный день, когда он семенил к школе своими короткими пухлыми ножками в ярко-голубых носках в тон джемперу.

Куда делся тот маленький мальчик? Откуда появился тот мужчина? Тот жестокий мужчина. Бандит. Истязатель жены. Насильник.

По щекам Кейт покатились слезы, их солоноватый вкус напомнил ей, что она еще жива. Она жива, а тот маленький мальчик мертв.

Пальцы сжали четки так крепко, что бусинки врезались в плоть. Она закрыла глаза, а ее губы продолжали шептать молитвы. Она умерла через четыре дня после освобождения Сьюзен.

Джун увидела на столе бутылку шампанского и посмотрела на Джоуи. Он усмехнулся:

– Я припас ее заранее, знал, что ты захочешь отметить это событие. Старик Джонси сказал: шампанское – за счет заведения. Здорово, да?

Джун взяла бокал и произнесла тост:

– За мою девочку, наконец-то она будет дома.

Джоуи кивнул и залпом осушил свой бокал. Затем сказал, громко рыгнув:

– Все, хватит сопли на кулак наматывать! Мне уже начало это надоедать.

Но тем не менее он взял Джун за руку и улыбнулся. После всех житейских сражений, после всех обид, которые они причинили друг другу, наконец на закате жизни, казалось, наступило примирение.

Сьюзен сидела в машине, которая уносила ее в неизвестном направлении. Конечный пункт знали только Джеральдина и Розель. На самом деле они ехали в Эссекс, в дом, который Розель нашла через Ивана. Аренда дома выливалась в кругленькую сумму, но он находился в совершенно забытом богом месте. Именно там Сьюзен могла успокоиться и вновь обрести душевное равновесие.

– Не могу поверить! Не могу поверить, что я на свободе.

Джеральдина сидела на переднем сиденье рядом с Дэнни, другом Розель. Сьюзен и дети некоторое время поживут под бдительным надзором Дэнни, пока газетчики не успокоятся и не уляжется шумиха вокруг процесса.

– Колин ждет нас там с шампанским и бифштексами, Сью. Закатим настоящую пирушку. А утром привезут детей, и тогда твоя жизнь начнется заново.

Сьюзен сквозь слезы посмотрела Джеральдине в глаза:

– Как я могу отблагодарить тебя?

Та улыбнулась:

– Тем, что с этого дня будешь жить на полную катушку, твою мать!

Услышав, как с уст Джеральдины сорвалось ругательство, что было событием из ряда вон выходящим, все рассмеялись. Напряжение последних дней исчезло.

ЭПИЛОГ

– Кто бы мог подумать, а? Рубеж веков. Новое тысячелетие, – тихо сказала Джун. Дэбби рассмеялась:

– Отцу понравилось бы это. Смена веков, черт подери.

Джун рассмеялась вместе с ней:

– Ага, погоди, скоро я до него доберусь. Устрою ему сладкую жизнь за то, что он оставил меня одну напиваться в такой день.

Дэбби обняла мать за плечи:

– Ты не одна, мама. У тебя есть мы.

– Подождал бы всего три месяца, и смог сам стать свидетелем смены веков. Но таков уж был твой папочка. Никогда не доводил начатое до конца, – сказала Джун сердито.

Она скучала по Джоуи. Теперешняя Джун была древней старушкой. Чувственная, сексуальная женщина канула в Лету. Джун наконец-то призналась, что на гульбу у нее не осталось больше сил. Спасаясь от старческого одиночества, она предпочитала проводить время в окружении детей и внуков.

Айви сидела в кресле и смотрела на всех бессмысленным взглядом – она старалась понять, что происходит вокруг нее. Джун положила руку ей на колени.

– Все нормально, красавица?

Айви сбросила с колен ее руку и недовольно закричала:

– Ты еще кто? Что ты делаешь в моем доме?

Дэбби наклонилась к ней и ласково сказала:

– Ба, мы все пришли в гости к Сьюзен, помнишь?

Айви взглянула в эти добрые глаза и улыбнулась:

– Они наконец-то выпустили ее? Чертовски много лет прошло.

– Старая маразматичка, – вздохнула Джун.

В комнату вошла Венди, держа в руках поднос с едой.

– Освободи поднос, Дэбби, я принесу остальное.

Дэбби взяла из ее рук тяжелый поднос и проворчала:

– Прекрати таскать тяжести!

Венди усмехнулась:

– Не говори глупостей, Дэбби. Я же не больная, а всего лишь беременная.

Дэбби по-прежнему жила в своем домике и по-прежнему усердно чистила его и мыла. Но теперь она стала гораздо счастливее. За прошедшие годы Сьюзен и Дэбби очень сблизились и постоянно ездили друг к другу в гости или болтали по телефону. Они были просто не разлей вода.

Из кухни прозвучал голос Сьюзен:

– Оставь ее в покое, Дэбби!

Все рассмеялись. В комнату вошел муж Венди. Дэвид Харт был высоким спокойным мужчиной, боготворившим красавицу жену.

– Джеральдина только что подъехала. Вы бы видели ее новый «мерседес» с откидным верхом.

Его тон как бы намекал: «В ее-то возрасте», – и снова все рассмеялись. В свои пятьдесят четыре года Джеральдина выглядела лучше, чем многие женщины в тридцать пять. Она по-прежнему оставалась одна, но одиночество ее явно устраивало. Джеральдина продолжала работать исключительно над «женскими» делами.

В комнату наконец вошла Сьюзен. Пышная грудь, улыбка, блестящие волосы, спокойное, умиротворенное лицо. Сьюзен превратилась в уверенную в себе женщину, нашедшую свое счастье в семье. Она жила ради детей, строила свою жизнь вокруг них, за что они любили ее так же сильно, как и она их.

– Вы уже видели Джеральдину?

Джеральдина показалась в дверях и одарила всех улыбкой. Она держала две бутылки шампанского. Откуда-то доносился голос Робби Уильямса, и его бодрое пение задавало атмосферу.

В комнату вошла Алана, таща за собой Барри.

– Как дела, Джеральдина? – спросил Барри. – Выглядишь потрясающе.

В свои двадцать четыре года парень был точной копией своего отца, но, к счастью, по уму и характеру прямой его противоположностью. Он занимался компьютерами и зарабатывал двадцать пять тысяч фунтов в год, о чем Сьюзен рассказывала всем и каждому, кто только соглашался ее слушать.

Джеральдина помогала накрывать на стол, когда входная дверь открылась и на пороге появилась Дорин.

– Святые угодники, Сью, поймать такси просто невозможно. Пришлось заплатить по тройному тарифу.

Ее громкий голос доносился до всех уголков дома. Она по-прежнему была худой, обесцвеченной блондинкой, и из уголка ее рта по-прежнему свисала сигарета. Казалось, она совсем не изменилась.

Дорин наклонилась к Айви.

– Как поживаешь, Айви? – рявкнула она во все горло. Айви радостно кивнула головой.

– Мой Джоуи уже здесь?

– Надеюсь, что нет, дорогая, сегодня мы хотели бы повеселиться без призраков.

Даже Джун рассмеялась над этими словами. На кухне Сьюзен обняла Венди.

– Как ты себя чувствуешь, милая? Что-то ты сегодня бледненькая.

Венди пожала плечами:

– Со мной все в порядке, мама. Дэвид не спускает с меня глаз.

– Тебе повезло с мужем, детка! Надеюсь, остальным девочкам тоже повезет с мужьями.

Венди решила сменить тему разговора:

– Дэвид получил повышение. Представь себе, теперь он декан факультета английского языка. Я собиралась приберечь эту новость на потом, но хочу, чтобы ты первая узнала об этом.

Сьюзен хлопнула в ладоши:

– Все к тому шло. Как он трудился ради этого!

Джеральдина вошла на кухню и со смехом сказала Венди:

– Надеюсь, малыш не появится на свет именно в эту ночь? Все больницы сегодня пусты, я вам точно говорю.

Венди погладила себя по животу:

– Да, чего нельзя сказать о пабах.

Празднование миллениума продолжалось уже несколько дней, к счастью, все разговоры о компьютерных сбоях и неполадках с электричеством не оправдались.

В гостиной раздавался зычный голос Джун.

– Включите телик – сейчас начнется эта программа… Ну, та, которая идет в канун Нового года.

– Она называется «Шоу уходящего года», бабушка.

– Я просто влюбилась в ведущего. Он такой душка.

– Он прыгал бы до потолка от радости, узнай он об этом, – пошутила Рози, входя в комнату.

Она была просто потрясающе хороша собой. Длинные черные волосы и бездонные голубые глаза – Рози олицетворяла собой идеальную женщину. Она училась на медсестру и вызывала учащенное сердцебиение у своих подопечных. Алана, которая уже работала медсестрой в больнице, покровительствовала сестренке. Они были очень близки.

Алана улыбнулась, услышав, как Джун выкрикнула:

– На сей раз программа будет называться «Шоу уходящего тысячелетия»!

Рози и Алана переглянулись. Последнее слово всегда оставалось за бабушкой.

– Как скажешь, бабуля!

– Би-би-си свяжется со всем миром. Так что эту программу будем смотреть всей планетой.

Джун была страшно довольна. Сьюзен наполнила ее пустой бокал.

– Она заснет, как только все начнется, и будет спать, пока не закончится, – весело предсказала Сью, кивнув на мать. – Она и старушка Айви.

Айви поинтересовалась:

– Ты не знаешь, где мои зубы, Сью?

– Они у тебя во рту, дорогая! – громко ответила Сьюзен.

Розель припарковала машину на дороге. Она приехала вместе с чернокожим Дэнни, который стал ее постоянным спутником. Они прекрасно подходили друг другу. Джозеф, ее сын, жил со своей женой в Нью-Йорке. Отношения между матерью и сыном, к сожалению, были прохладными.

Розель взглянула на дом Сьюзен с широкой подъездной дорожкой и сверкающими окнами. Дом находился далеко от того места, где жила Сьюзен раньше. Она купила его на деньги, вырученные от продажи книги о ее жизни, и на гонорары за интервью.

Розель и Дэнни пошли по дорожке.

На кухне было жарко, и Сьюзен открыла заднюю дверь. В ту же минуту чьи-то руки вытащили ее в сад, а затем обняли.

– Ты довольна, Сьюзен? Все снова собрались вокруг тебя. Она обернулась и увидела Питера.

– Это второй счастливый вечер в моей жизни, – сказала Сьюзен.

– Ты заслужила его, дорогая.

Он с обожанием смотрел на нее. Когда они занимались по ночам любовью, он овладевал ею с такой страстью, которую трудно угадать под спокойной, уравновешенной внешностью. И Сьюзен отвечала на его страсть. До этого она не догадывалась, что способна на такие чувства, что прикосновение любимого мужчины может приносить столько удовольствия. Барри только брал и брал, а она позволяла ему это делать. Она отогнала от себя горькую мысль. Питер стал настоящим отцом ее детям. Она страстно поцеловала его в ответ.

– А ты времени зря не теряешь, Сьюзен?

Голос стал глубже, но она узнала бы его из тысячи.

– Ой, Райанна приехала!

Райанна улыбнулась:

– Неужели ты подумала, что я позволю вам встретить новое тысячелетие без меня?

Райанна, подобно ветерку, то появлялась, то исчезала. Такой уж она была. Но Сьюзен предчувствовала, что сегодня она обязательно появится.

– Сегодня о тебе будут говорить по ящику, Сью. Они будут перечислять самые громкие скандалы уходящего столетия.

– Я не собираюсь смотреть эту ерунду, я собираюсь веселиться, черт возьми! – весело сказала Сьюзен.

Позднее, вечером, когда они подняли бокалы за новое тысячелетие, Сьюзен окинула взглядом всех собравшихся, свою семью, своих друзей. Она видела их такими, какими они когда-то были, – более молодыми, но почему-то менее жизнерадостными.

Она посмотрела на Айви, улыбавшуюся, смеявшуюся, но абсолютно не понимавшую, что вокруг нее происходит, и в очередной раз поразилась, до каких лет может дожить человек. Айви просто обожали в доме престарелых.

Теперь ее звали Сьюзен Уайт. Совершенно новый человек, новая женщина. Она почувствовала, как Питер взял ее за руку. Сьюзен была благодарна за любовь и уважение, о которых она мечтала всю свою жизнь. Никакие призраки прошлого не могли отнять дарованного ей свыше: четверых любящих детей, внука, рождения которого ожидали со дня на день, хороших друзей. Чего же еще ждать от нового тысячелетия? У нее уже было все, что нужно, все, о чем она мечтала.

Бросив взгляд на задремавшую мать, Сьюзен прищурила глаза:

– Я же говорила вам – она проспит все на свете. Так оно и случилось!

Оглавление

ПРОЛОГ

КНИГА ПЕРВАЯ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

КНИГА ВТОРАЯ

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

КНИГА ТРЕТЬЯ

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

ЭПИЛОГ

Реклама на сайте