«Цвет страсти. Том 1»

Глава 1

«Магнум-357» был нацелен ей прямо в лоб, и Августа Феверстоун, или Гас, как все ее звали, начала понимать: что-то в ее планах не сработало. Подтверждением тому были и черная маска на лице бандита, и злобный блеск темных глаз в ее прорезях.

Наверное, ей следовало более подробно Обсудить детали, договариваясь о собственном похищении.

Случилось так, что он подкрался к ней сзади как раз в тот момент, когда Гас, уютно расположившись в шезлонге, красила себе ногти на ногах розовым лаком и размышляла, не слишком ли он ярок. Незнакомец подкрался к ней без единого шороха, подошвы его ботинок бесшумно преодолели выложенную кирпичом террасу. А теперь яркое солнце слепило ей глаза, так что она не могла рассмотреть даже его, фигуру. Он казался ей огромным черным пауком на фоне раскаленного добела летнего неба.

– Пожалуй, у нас с вами сегодня ничего не выйдет, – объяснила она ему, сожалея, что занятые руки мешают ей заслонить глаза от солнца: как можно говорить с кем-то, когда не видишь его лица? – Сегодня я подписываю контракт с фирмой «Американская натуральная косметика». Вы, наверное, слышали о такой?

Его молчание удивляло ее. Если она не ошиблась и сегодня действительно вторник, то вечером она обедает с председателем и другими важными «шишками» и юристами фирмы, чтобы окончательно оговорить все статьи контракта. Они должны были встретиться в ресторане «Цитрус» на Мелроуз-Плейс. Она не могла перепутать такой важный день, а значит, ошибку допустил этот вооруженный человек. Похищение было точно назначено на пятницу.

Она хотела разъяснить ему это, и вдруг ее озарило, в чем суть проблемы. Какая же она глупая, как раньше не догадалась, когда все лежит буквально на ладони? Похититель, зловещее существо в черном с ног до головы – черной маске, черном комбинезоне и черных солдатских ботинках на мягких бесшумных подошвах, – просто не знает, что все это не больше чем игра Он знает только, куда ее везти после похищения и сколько ему заплатят. Он или перепутал день, или намеренно с какой-то целью изменил свои планы, она же не может сообщить ему об ошибке без того, чтобы не разрушить всю схему, на которую ушли месяцы подготовки, а возможно, и все свое будущее.

– Вставай, – скомандовал он ей.

Отрывистое слово, сказанное хриплым, резким голосом, заставило Гас вздрогнуть. Какой ужас, его голос напоминал скрежет металла!

– Не могли бы вы секунду подождать? – попросила Гас, подняв флакончик с лаком. – Мне надо закрутить крышку.

При виде страшной черной штуки, нацеленной ей в лицо, у нее невольно побежали мурашки по спине. Револьвер чем-то смахивал на микрофон, и Гас внезапно подумала, а как бы повел себя похититель, если бы она вдруг запела. Нет, она явно надышалась лака. Сколько лет подряд она делает себе маникюр и педикюр и в конце концов, наверное, превратилась в наркоманку. Признаться, она успела полюбить этот запах, но кто знает, как он влиял на ее серое вещество.

– Двигайся! – приказал он. – Сейчас же.

– Хорошо, хорошо, только у меня еще не высох лак на ногтях.

Чтобы потянуть время, она сделала вид, что не может закрутить крышку. Суровость мужчины уже начала выводить Гас из себя. Ее жених Роберт Эмори договорился о похищении в мельчайших деталях с некой тайной организацией. Роб в придачу был еще и менеджером Гас, и, так как, помимо нее, у него были и другие клиенты, часто очень талантливые люди, она хотела, чтобы роль похитителя сыграл настоящий актер. Он же противился, утверждая, что в таком случае все будет походить на спектакль и что ни пресса, ни полиция, ни даже родные никогда не примут похищение за чистую монету. Что касается самого актера, то он вряд ли сохранит тайну, стремясь создать себе рекламу. В целях безопасности переговоры велись через третьих лиц и без упоминания имен, как договаривались, в представлении Гас, о заказных убийствах.

Но разве могла она сказать похитителю об этом?

Яркое солнце заставляло ее глаза слезиться, и, не обращая внимания на револьвер. Гас отвернулась и увидела отражение человека в плавательном бассейне. Тяжелая черная тень на поверхности воды походила на силуэт средневекового палача с опущенным на голову капюшоном Яркая корона, как при затмении солнца, охватывала силуэт, а легкое движение воды смягчало очертания мощной фигуры, делая ее расплывчатой и не столь уж грозной.

Незнакомец превзошел все ее ожидания, более того, даже ее воображение не могло породить ничего подобного. Он устрашал своей первобытностью, он был ужаснее всего на свете. Гас попыталась успокоить себя тем, что всему виной его наружность. Она видела теперь детали его облачения, и они повергли ее в изумление. Одна только маска на его лице уже вызывала страх. А если добавить в этому еще и комбинезон на молнии впереди, такой, какой носят автомеханики или военные летчики… Или убийцы-мафиози…

Ярко-розовая капля упала на ее золотистую от загара кожу.

Все встало на свои места: Роб нанял настоящего убийцу.

Ее жених, сам того не подозревая, воспользовался услугами опасного профессионала!

– Хватит возиться с этой ерундой, – посоветовал наемный убийца, указывая револьвером на флакончик с лаком.

Гас почувствовала, как на миг замерло ее сердце, чтобы потом помчаться бешеным галопом. Очень осторожно она опустила кисточку обратно в ярко-розовый лак и плотно закрутила крышку, еще раз проверив, хорошо ли закрыт флакон. Напрасно она не взяла все в свои руки и не настояла на том, чтобы принять некоторые меры предосторожности, а доверилась Робу, который без смущения признавался, что дважды смотрел все фильмы «Рембо». Ей был нужен обыкновенный похититель, и следовало заранее уточнить, что это исключает профессиональных убийц и вообще мокрые дела. Она должна была особо оговорить это условие.

Хорошо, но почему об этом не позаботился Роб?

Когда Гас снова подняла голову, ее глаза уже привыкли к яркому свету. Теперь она видела незнакомца совершенно ясно, хотя лучше было бы его вообще не видеть. Одежда прятала его всего с головы до ног, и лишь глаза блестели в прорезях маски мертвым блеском, как у вампира в фильмах ужасов.

– Нет нужды пугать меня оружием, – попыталась уверить его Гас. – Оно ни к чему.

– Вставай! – рявкнул он. – Вставай, что я тебе говорю!

Гас подпрыгнула, как испуганная кошка. Затем с опаской поднялась. Он явно очень серьезно относился к своим обязанностям. Гас все еще сжимала в руке флакончик с лаком, но она также незаметно, как ей показалось, схватила и маленькие маникюрные ножницы, которые лежали у нее под ногой.

Чтобы отвлечь внимание мужчины, она уронила флакончик на кирпичный пол террасы, и он со стуком откатился в сторону, а сама тем временем зажала в кулаке ножницы. Ей больше некуда было их спрятать. Бикини на ней не давало такой возможности, оставляя почти голым все ее тело.

– Повернись.

Он говорил с ней так, словно она вызывала в нем глубокое отвращение.

Его враждебность подсказывала Гас, что, видимо, ему известна ее репутация. Пресса любила представлять ее как взбалмошную капризулю, а в качестве убедительного довода твердила о богатстве семьи Феверстоунов, как если бы это было веским доказательством. Когда Гас еще только начинала свою карьеру, они уже окрестили ее «прелестным подкидышем» и «богатой наследницей», хотя из опекунского фонда она получала лишь жалкое ежемесячное пособие, что в первую очередь и заставило ее стать моделью. А так как в своей работе Гас отличалась особым трудолюбием и старанием, она не могла понять, почему ей ставят в вину богатство ее приемной, неродной семьи. Гас всегда считала себя очень разумной женщиной, даже в самых трудных ситуациях.

– Может, мы обсудим с вами создавшееся положение? – предложила Гас.

Он ногой сбросил в бассейн бутылочку с лаком и так резко повернул Гас к себе спиной, что она чуть не потеряла равновесие. Теперь револьвер упирался в ее обнаженную спину, точно между лопаток. К счастью, он не заметил ее сжатого кулака, когда завел ей назад руки и обмотал запястья черной изоляционной лентой.

– Значит, вы отказываетесь, – заметила она.

– Еще одно слово, – пригрозил он сквозь сжатые зубы, – и ты окажешься на дне бассейна.

Он подтолкнул ее вперед дулом револьвера.

– Ой! – вскрикнула она.

Щелчок подтвердил, что он снял оружие с предохранителя.

– Но я ничего не сказала! – воскликнула Гас в отчаянии. – Просто мне больно!

Новый толчок в спину застал ее врасплох. Гас попыталась удержаться на ногах, но со связанными сзади руками это оказалось невыполнимой задачей. Она беспомощно наклонилась вперед, споткнулась и с размаху упала на колени на неровные кирпичи террасы. Теперь ей было все равно, даже если он ее застрелит. Жгучая боль пронзила ее насквозь, как если бы он ее ранил, и Гас, не сдерживаясь, дала волю языку, вспылила, подтверждая, что у нее действительно тяжелый характер.

– Посмотрите, что вы наделали! – Она села и в ужасе воззрилась на ободранные, в крови, колени. – Как мне быть?

Ведь у меня завтра съемка рекламы депиляторного крема!

Гас еще только разогревалась в своем гневе, но при взгляде в его сторону тирада застряла у нее в горле. Один из охранников, служивших у Феверстоунов, сзади приближался к похитителю. Гас никогда его прежде не видела, должно быть, его недавно нанял ее сводный брат Лейк. Тяжелый звероподобный великан, вооруженный автоматической винтовкой, он был достойным противником пришельцу.

– У меня «М-16», – проревел охранник. – Так что повернись спиной, брось револьвер и подтолкни его ко мне!

Выполняй, ты, скотина!

Бешенство промелькнуло в неподвижных глазах похитителя, и Гас сжалась от страха. Робот ожил. Вся злоба, казалось, сосредоточилась в его глазах, он поднял черную голову и взглядом остановил готовый вырваться у Гас крик Она не представляла, как он будет действовать, но адреналин уже хлынул в ее кровь, и она напряглась в возбужденном ожидании.

– Прошу вас, мам, идите в дом, – предупредил охранник. – Так будет лучше.

Но, позабыв обо всем. Гас не сдвинулась с места. Встав на ободранные колени, она следила за противниками с ужасом зачарованного ребенка, наблюдающего за схваткой двух внезапно взбесившихся псов Несколько секунд похититель не отвечал, но потом, к великому изумлению Гас, подчинился и выполнил приказание.

Он бросил на пол револьвер, повернулся и ногой отшвырнул его в сторону охранника. Револьвер пролетел по кирпичам террасы, и Гас удивилась, что он не выстрелил. Плечи похитителя согнулись, как под тяжестью поражения, и Гас испытала одновременно облегчение, разочарование и неверие. Похититель не показался ей человеком, который легко сдает свои позиции.

Он определенно был из тех, кто вообще не уступает никому ни при каких обстоятельствах.

Не спуская глаз с похитителя, охранник поднял с пола револьвер. Усмешка появилась на его широком лице, но он по-прежнему держал человека в черном под прицелом своей автоматической винтовки. Он сделал движение, чтобы засунуть «магнум» себе за пояс, как что-то внезапно приковало его внимание. Револьвер поблескивал в его руке. Он осмотрел его и замер на месте. Ужас стер усмешку с его лица: револьвер взорвался с ослепительной вспышкой.

Охранник уронил на землю револьвер и винтовку и схватился за руку. Жалобный вой вырвался из его горла. В мгновение ока похититель очутился рядом и нанес ему удар ногой в живот, который, несмотря на солидный вес жертвы, высоко подбросил охранника в воздух. Следующий удар пришелся на подбородок, отчего охранник отлетел назад, ударившись о кадку с пальмой.

От столкновения массивная кадка раскололась надвое, а охранник без сознания растянулся на полу.

Короткая яростная схватка целиком завладела вниманием Гас, и она следила за ней, стоя на коленях, безразличная к боли.

Когда же похититель подхватил винтовку и повернулся к ней, она хотела было позвать на помощь, но это так и осталось намерением: крик застрял у нее в горле, схваченном неведомой жесткой рукой. Похититель перебросил через плечо винтовку и подошел к сжавшейся в комок Гас. Одним рывком он поставил ее на ноги. Его сила была беспредельна.

– У меня на сегодня назначена встреча, – уже совсем безнадежно пробормотала Гас.

Его рука обхватила ее за талию, прижав к себе. Это было все равно что прижиматься к броне: он весь состоял из стальных мускулов. Его горячее дыхание обжигало ей затылок.

– Вижу, ты все еще ничего не поняла, – произнес он своим хриплым голосом, похожим на металлический скрежет. – Встреча отменяется Нам с тобой предстоит совершить небольшое путешествие.

Гас почувствовала, что жар борьбы еще не потух в теле мужчины, и смолкла, напуганная этой животной мощью. Он все еще вздрагивал от ярости, и дыхание толчками вырывалось из его груди. Никогда в жизни Гас не попадала в подобную ситуацию, но она не сомневалась, что ему ничего не стоит одним движением руки переломить ей шею. К своему отчаянию, она начала дрожать. Перед угрозой насилия ее тело обмякло и затряслось. Гас вдруг вспомнила, как это бывает в животном мире: сильный подавляет слабого, демонстрируя свое физическое превосходство. Но ведь они не в джунглях, и ей следует сохранять трезвую голову, иначе месяцы подготовки похищения завершатся ничем. Все будет потеряно в один миг.

Гас всегда считала, что люди склонны принимать за указующий перст судьбы собственные просчеты, и в данном случае возникшая неразбериха, безусловно, была результатом плохой подготовки. Появились непредвиденные обстоятельства, такие, к примеру, как это чудовище за ее спиной, но какой был у нее выбор, кроме как подчиниться и смиренно принять выпавшие на ее долю испытания? Как только похититель доставит ее в заранее условленное место и продержит там день или два, как и было задумано с самого начала, она вновь обретет свободу. Сейчас полное подчинение было единственным разумным решением.

– Далеко ли вы собираетесь везти меня? – спросила Гас. – Если это с ночевкой, то я хотела бы взять с собой сумку.

– Не провоцируй меня на убийство, – предупредил похититель зловещим шепотом. – Тем более что мне очень хочется сделать это.

– Знаю, что хочется, – в тон ему отозвалась Гас. – Могу предположить, что убивать женщин – ваше любимое занятие. Если не считать забав с маленькими мальчиками.

Он прижал ее к себе еще сильнее, и Гас ощутила прикосновение его горячего бедра.

– Ты угадала: убивать женщин – мое хобби. Единственное, что нравится мне еще больше, так это заниматься с ними любовью, когда они уже мертвые.

Гас подавила возглас отвращения. Он хочет ее напугать! Но он не убьет ее. Он не может ее убить, иначе ему не заплатят. И все равно он опасен, очень опасен. Если бы только она могла открыть ему, что все это не всерьез, а просто уловка. Способ добиться задуманного.

Движение сзади заставило ее поднять голову. Она не сразу поняла, что происходит, и лишь через мгновение увидела отражение фигуры охранника в стеклянных дверях дома. Он поднялся на ноги, сжимая в руке блестящий предмет.

– У него нож! – крикнула Гас и попыталась вырваться, но ей помешали связанные руки. Когда же похититель отпустил ее и она обернулась назад, было уже поздно. Она не могла предотвратить ужаса, происходящего на ее глазах.

Охранник, шатаясь, направлялся к похитителю, размахивая садовыми ножницами.

– Считай, что ты уже мертв! – громко объявил он.

– Я так не думаю, – очень тихо ответил ему похититель.

Гас задержала дыхание, ожидая, что он бросится в атаку.

Вместо этого он с ледяным спокойствием убийцы вытащил из кармана комбинезона револьвер, невозмутимо снял его с предохранителя и навел на охранника.

– Если я и умру, то не сегодня, – все так же тихо добавил он, и его рука вздрогнула от отдачи.

– О Боже, нет, нет! – взмолилась Гас и рухнула на колени.

Охранник зашатался, отступил назад, прижал ладонь к сердцу и упал, по-прежнему сжимая в руке садовые ножницы.

Гас закрыла глаза и начала раскачиваться из стороны в сторону. Ее охватило отчаяние. Наверное, это сон. Это не может быть правдой. Она ведь затеяла эту историю только для того, чтобы заставить управляющего семейным капиталом отдать ей ее деньги! Чтобы Уорд Макгенри отрешился наконец от своей слепой преданности семье Феверстоунов… Но только чтобы при этом никто не пострадал. Ни в коем случае.

Она услышала, что похититель приказывает ей подняться на ноги, но у нее не было сил. Ужас лишил Гас всякой рассудительности. Она заставила себя открыть глаза и вновь подумала, не пригрезилось ли ей все это. Нет, не пригрезилось. Охранник лежал на боку на кирпичном полу террасы. Садовые ножницы выпали у него из рук и теперь валялись рядом.

– Вы его у-убили, – заикаясь пролепетала она, не отрывая глаз от неподвижного тела. – Он умер!

Похититель положил револьвер обратно в карман комбинезона и подошел к ней.

– Ничего, он очнется, – заметил он мимоходом.

– Как это очнется, если он у-умер?

Гас, оцепенев, недоверчиво смотрела на похитителя и вдруг заметила, как что-то изменилось в выражении его глаз. Всего на долю секунды – а может быть, ей почудилось – в них промелькнула искра сочувствия. Некий намек на человечность. Надежда вспыхнула в ее груди, и вместе с ней слабость окончательно овладела ею.

– Пожалуйста, – жалобно попросила Гас. – Пожалуйста, не трогайте меня…

– Вставай.

Он протянул к ней руку, но она отшатнулась от него:

– Нет!

– Вставай, – повторил он с некоторым оттенком озабоченности.

Он поднял ее на ноги, но уже не так грубо, как прежде. Гас подумала, что он хочет подбодрить ее, и ее сердце сжалось еще больше. Но надежда тут же умерла, когда он повернул ее к себе спиной.

Повязка легла ей на глаза.

– Что вы делаете? – прошептала Гас.

Вместо ответа он подхватил ее на руки и, как беспомощную куклу, понес с террасы вниз. Мысль о том, чтобы позвать на помощь, вновь промелькнула в голове Гас, но поздно, она уже растеряла все свои ориентиры. Она тряслась всем телом и не могла унять дрожь. Она была как маленький испуганный ребенок, скорее даже младенец, который только что появился на свет и испытывает ужас перед открывшимся перед ним новым враждебным миром. Когда похититель наконец опустил ее на землю. Гас уже плохо соображала.

Не обращая внимания на ее слабые протесты, он начал завертывать ее в нечто непонятное. В ковер, догадалась она. Он закатывал ее в ковер! Неужели все это не сон? Ей хотелось и плакать, и смеяться одновременно, как бывает, когда тобой уже овладела истерика, и одна и та же фраза звучала у нее в мозгу как заклинание против наступавшего безумия: «Неужели все это не сон?»

Она почувствовала, что ее подняли с земли и перебросили через плечо, как делают пожарные, выносящие пострадавших из огня. Похититель, похоже, собирался сдать ковер, и ее вместе с ним, в чистку. По крайней мере для соседей в чистку отправлялся только один ковер! Вопль застрял у нее в горле, и вдруг среди хаоса и бешеного кружения мыслей она вспомнила об одной неоспоримой реальности, в существовании которой нельзя было сомневаться: комбинезон похитителя был обычной униформой персонала всех бытовых служб.

Гас попыталась подавить смех, скорее походивший на тонкие истеричные всхлипывания. Хорошо еще, что она не страдает клаустрофобией. Уже за одно это следовало благодарить судьбу, хотя ей становилось все труднее дышать. Ковер не позволял ей двигаться, и она задыхалась от летней жары. Преступник погрузил ее куда-то, как саркофаг с мумией, безразличный к тому, задохнется она или нет. Наверное, в автофургон. Гас старалась не думать о том, что случилось с ее покрытыми свежим лаком ногтями.

Она представила себе заголовки бульварных газет: «Обнаружен труп манекенщицы, жертвы странного ритуального удушения, видимо, связанного с сексом. Ворс ковра прилип к ярко-розовому лаку на ногтях ее ног».

Гас попыталась отвлечься и угадать, куда же направляется фургон, наверное, уже покинувший владения Феверстоунов. Сначала ей показалось, что их путь лежит на восток, в сторону скоростного шоссе, к горам Сан-Габриел, но затем, видимо, похититель повернул в другую сторону. Она предположила, что он сам вел машину, поскольку слышала только его голос. Он говорил с кем-то по мобильному телефону и сообщал, что недоволен складывающейся ситуацией.

– Что-то не сработало, – говорил он. – Я не повезу ковер в химчистку, как мы договаривались. Ждите, я снова позвоню.

Какой ковер? Наверное, он имел в виду ее. Он явно отказался от намерения везти ее в загородный дом, как было условлено. Он направлялся еще куда-то. Если это было так, то ее жених никогда не найдет их! И что значат слова «что-то не сработало»?

Гас попыталась поглубже вдохнуть, но ковер тяжело давил ей на грудь. Ложное похищение прежде казалось ей блестящей идеей, чтобы заполучить то, что принадлежит ей по праву, а именно: значительную сумму денег, завещанную ей приемным отцом. Сами деньги не имели для нее большого значения, главным было то, как она собиралась ими распорядиться.

А теперь человек был убит или в лучшем случае ранен, но и то и другое чревато ужасными последствиями. Гас вздрогнула, вспомнив, что ей грозит еще одна совсем близкая опасность: она вот-вот потеряет сознание. Белые снежинки, кружившиеся у нее перед глазами, и подступавшая волнами тошнота свидетельствовали о том, что скоро она потеряет всякую способность сопротивляться. Еще несколько минут, и она станет совсем беспомощной, подавленной волей человека, способного пойти на убийство без малейших угрызений совести.

Если что-то и пугало Гас, так это ощущение собственной беспомощности, она считала его даже опаснее страха. Будучи падчерицей в семье Феверстоунов, она еще ребенком подвергалась весьма изощренным издевательствам со стороны своих сводных брата и сестры, проявлявших особую изобретательность.

Чтобы выстоять, ей приходилось ограждать себя стеной напускного равнодушия. Гас не могла бороться с теми, кто был старше ее, поэтому научилась подавлять свой страх. Когда она наконец одержала победу над страхом, то впервые с изумлением ощутила свою силу, впервые поняла, что это такое – жить не боясь.

Теперь ее вновь загнали в угол, чтобы лишить самого главного: возможности жить без страха, не подчиняясь никому.

Ее охватила паника. Волны отчаяния накатывали на нее одна за другой, увлекая на дно. Подводное течение неумолимо тянуло за собой, лишенный кислорода мозг отказывался служить, вызывая из бездны памяти видения одно страшнее другого. Ее сводные брат и сестра стояли у края ее могилы, а пятилетняя племянница Бриджит громко плакала. Гас сказала девочке, что уезжает на несколько дней на съемки, зная, что семья скроет от нее новость о похищении. Но если 1 ас умрет, что будет с ребенком? Равнодушие и одиночество станут ее судьбой… Вернее всего, Феверстоуны отошлют Бриджит в частную школу, чтобы она не мешалась под ногами.

Гас попыталась крикнуть, но лишь беззвучно открыла рот.

Последняя ее мысль, пока она еще не потеряла сознание, была о нем, ее похитителе в черном комбинезоне. Если он действительно некрофил, если он предпочитает мертвых женщин, то что сотворит он с ее бесчувственным телом?

Глава 2

Гас очнулась, разбуженная низким ровным гудением мощного мотора и мягким шуршанием шин на удивительно гладкой дороге. Гул мотора убаюкивал, и Гас снова на миг погрузилась в дремоту, но тут же открыла глаза и увидела перед собой полную темноту. Сознание вернулось к ней, а несколько глубоких вдохов позволили справиться с паникой и оценить положение.

Повязка все еще закрывала ей глаза, руки по-прежнему были связаны изоляционной лентой, и не только руки, но теперь и ноги. Правда, она больше не была закатана в ковер, а сидела рядом с водителем, покрытая какой-то толстой материей. Насколько она могла понять, материя покрывала и тело, и голову и на ощупь походила на брезент.

От неудобного положения у Гас ныла спина, запястья горели, как от ожога, а снизу сквозняк холодил ее босые ноги. Ощущения были столь разнообразными, что Гас не смогла сразу в них разобраться и выделить самое главное. Нечто зажатое в ее кулаке причиняло ей боль, не слишком сильную, но настойчивую. Она еще крепче сжала пальцы, и резкая боль заставила ее вскрикнуть. Оказывается, она забыла о маникюрных ножницах, которые все еще прятала в своей ладони.

Это была медленная, тяжелая работа, и все-таки под прикрытием брезента она сумела разрезать одну полоску изоляционной ленты и принялась за вторую. Она не спешила, ей приходилось остерегаться, чтобы не выдать себя. Если похититель следит за дорогой, то, возможно, не замечает, как колышется брезент. «А лучше всего, Господи, сделай так, чтобы у него был включен автоматический режим скорости», – мысленно взмолилась Гас. Тогда, убаюканный однообразным движением, он погрузится в то самое гипнотическое состояние, жертвой которого часто становятся водители на ровных прямых шоссе.

Похоже было, что ее заклинание подействовало, и она разрезала уже две полоски ленты, когда вдруг обнаружила еще и третью. А она-то думала, что вот-вот хоть чуть-чуть расправит затекшие руки! Хуже того, если она не поспешит, то рухнет на пол машины, так и не высвободив запястья. Дело в том, что связанные ноги мешали ей обрести опору и с каждым своим движением она все ниже сползала по скользкому кожаному сиденью и вот-вот могла очутиться на полу.

Но Гас упорно продолжала трудиться, всем сердцем ненавидя стойкую липкую ленту. Почему только он не воспользовался веревкой? Нет же, он решил быть оригинальным! Сначала револьвер, который взрывается, потом ковер, в который он ее закатывает, и, наконец, гибкая и крепкая изоляционная лента.

Она разрежет ленту, даже если ей придется поплатиться за это жизнью.

Машина вдруг круто свернула в сторону, и ножницы вонзились ей в запястье. Сдерживая крик боли. Гас качнулась влево, туда, где сидел похититель, затем, когда машина, визжа шинами, резко остановилась, свалилась вправо. Наверное, похититель съехал на обочину, решила Гас. Она чувствовала, как от внезапного торможения все еще сотрясается машина, и запах горелой резины ударил ей в ноздри. Но они никуда больше не ехали, и похититель почему-то молчал.

– Не забудь сообщить мне, когда совсем высвободишь руки, – сказал он наконец усталым голосом.

– Зачем вам это знать?

– Тогда придется устроить тебе хорошую взбучку, чтобы ты не убежала.

Признав свое поражение. Гас разочарованно вздохнула и попыталась вернуться в прежнее положение на сиденье. Но, как она ни упиралась ногами в пол, у нее ничего не получалось, пока похититель не сжалился над ней. Он схватил ее за плечи и водворил обратно на сиденье. Он обращался с ней как с бесчувственной деревяшкой.

Его помощь была ей ненавистна. Хуже того, из-за возни брезент сполз с нее, оставив неприкрытой, а повязка с глаз теперь спустилась на нос и рот, мешая дышать. Со вздохом отчаяния Гас откинулась назад.

– Не могли бы вы снять с меня повязку, чтобы я имела возможность дышать?

– Могу, – согласился он, – но тогда мне придется тебя прикончить.

– Вы шутите, – отозвалась Гас, но слова застряли у нее в горле.

Вряд ли это была пустая угроза, если вспомнить его предыдущие действия. Гас старалась не думать об охраннике и о том, что произошло на ее глазах. Ее ужасало то, что она стала невольной соучастницей преступления.

Он накинул брезент на плечи Гас, прикрыв ее почти обнаженное тело, и выехал обратно на дорогу. Гас вздрогнула от неожиданности, когда он включил радиоприемник и принялся перебирать станции явно в поисках сообщений о похищении, но так быстро, что Гас трудно было что-нибудь разобрать. Наконец он наткнулся как раз на середину сообщения, которое читала женщина-диктор.

«В состоянии сильного нервного шока охранник был доставлен в больницу, – говорила она, – где ему вправили челюсть и оказали другую первую помощь. Он сообщил полиции, что похититель подбросил ему взорвавшийся револьвер и усыпил его с помощью заряда со снотворным. Представитель полицейского управления Лос-Анджелеса сказал, что оружие со снотворным зарядом мало изучено и мнения о его эффективности сильно расходятся. Это абсолютно новое изобретение все еще находится в стадии разработки и пока не используется даже правоохранительными органами…»

Диктор продолжала свое повествование, но Гас уже не слушала ее.

Револьвер, способный усыплять? Выходит, похититель не убил охранника? Охранник жив, и, значит, она не является соучастницей преступления? Облегчение от этой новости длилось всего секунду, но горечь и обида не проходили. Получается, что он намеренно и расчетливо обманул ее. Унизил, превратив в плачущую, лепечущую, умоляющую идиотку, хотя двух его слов было бы достаточно, чтобы ее успокоить. Ему стоило только объяснить, что он использует заряд со снотворным, и она перестала бы безумствовать.

Он так ее напугал, что она даже начала заикаться! Легкое заикание было последствием пережитых в детстве потрясений.

Чтобы скрыть этот недостаток, ей пришлось заново учить себя разговаривать, однако, когда она стала взрослой, ее манера говорить с придыханием и остановками превратилась в качество, присущее ей одной и придававшее ей особое очарование. Но сейчас Гас могла думать лишь о том, как жестоко унизил ее похититель.

– Зачем вы так со мной п-поступили? – спросила она, проникаясь все большим гневом оттого, что заикается.

Она высвободила руку и сорвала с лица повязку.

Гас даже не пришло в голову, что вопрос ее чисто риторический и что она не получит на него ответа. Ей также не пришло в голову, как страшно она рискует. Она вновь обрела зрение, но, уверенная в своей правоте и вне себя от ярости, забыла, что имеет дело с киллером, способным на самые непредвиденные поступки.

– Зачем вы заставили меня поверить, что охранник мертв? – вопрошала она, стараясь одной рукой развязать спустившуюся на шею повязку, чтобы окончательно от нее избавиться. – Да вы настоящее чудовище!

– Что ты там делаешь, черт побери? – на этот раз спросил уже похититель, и машину бросило в сторону, поскольку он попытался удержать ее руку.

Чтобы не сползти на пол. Гас не оставалось ничего другого, как ухватиться за доску приборов. Машину швыряло с одной стороны дороги на другую, но, к счастью, на шоссе никого, кроме них, не было. Наконец он справился с управлением и съехал на обочину.

Облако пыли, поднятое колесами, постепенно осело.

Отдышавшись, Гас решилась посмотреть на похитителя и, встретив ледяной взгляд злобно прищуренных глаз, вдруг осознала, какой необдуманный поступок совершила. Она дерзнула взглянуть на неприкрытое лицо преступника. Похищенная увидела лицо своего похитителя, и теперь он должен ее убить.

– Я ничего не видела! – закричала Гас, отворачиваясь, и была права, поскольку не могла его рассмотреть в короткие доли секунды.

Вот только поверил ли он ей?

– Лучше бы я оставил тебя задыхаться в ковре, – заметил он тихо, но все тем же хриплым голосом. – А теперь повернись ко мне спиной. Вот так.

Гас и не думала сопротивляться. Она лишь вздохнула, когда он взял ее за плечи и водворил на прежнее место. Она ожидала, что сильным ударом он ввергнет ее в состояние продолжительной амнезии, но вместо этого он извлек откуда-то нож и начал разрезать остатки изоляционной ленты. Он совсем освободил ей руки и ноги, заодно отобрав у нее маникюрные ножницы, а также снял с лица повязку.

Гас принялась растирать онемевшие запястья и двигать босыми ступнями, чтобы возобновить нормальное кровообращение. Она не решилась выразить ему свою благодарность, поскольку, во-первых, он сам связал ее, а во-вторых, можно было ожидать, что в дальнейшем он еще с нею расправится. Во время своего весьма короткого пребывания в Вассарском колледже, прежде чем покинуть его и отправиться на поиски счастья в другом месте, Гас пришла к выводу, что существует всего два вида мужчин, интеллектуал и животное, и что сочетание того и другого является большой редкостью. Соответственно молодые люди делятся на две категории: одни являются очеловеченными компьютерами, вторые – машинами, движимыми низменными инстинктами. Этот орангутанг определенно проходил по второй категории. Глупо было надеяться отыскать в нем хоть бы зачатки человечности, и все же можно попробовать…

Внезапно она вспомнила, что брезент соскользнул на пол, а весь ее костюм состоит из бикини, и ее спина покрылась от страха мурашками. Она протянула руку, подобрала покрывало и натянула его на себя, стараясь не смотреть в сторону похитителя, хотя чувствовала на себе его оценивающий взгляд. Он был рядом – темная, полная враждебной анергии масса, и Гас почти физически ощущала, как его глаза не спеша скользят по ее телу. Но повышенный интерес, который Гас привыкла встречать в каждой мужской особи, на этот раз непонятным образом отсутствовал Похититель изучал ее с холодным равнодушием, как если бы ему были безразличны такого рода женщины, красивые или некрасивые, раздетые или одетые.

«Такие, как я? – подумала Гас. – Интересно почему?»

Автомобиль оказался черным джипом «шевроле», и, когда они выехали с обочины на дорогу, Гас поняла, что они находятся в пустыне. Мягкие оранжевые холмы в отдалении были удивительно красивы, но между ними и дорогой не было ничего, кроме бескрайнего выжженного каменистого пространства, колючих кактусов и голубоватых зарослей полыни. Унылый, однообразный пейзаж, казалось, перекочевал сюда с поверхности Луны.

Если это пустыня Мохаве, а Гас подозревала, что это именно она, то здесь даже в тени было жарко как в преисподней. Гас где-то читала, что летом Долина Смерти становилась самым настоящим пеклом, а сейчас была как раз середина июля. Что ж, подумала она с возрастающим чувством безнадежности, похититель рассчитал верно-адская жара и отдаленность этих мест делали побег абсолютно невозможным.

Дрожь и мурашки заставили ее еще сильнее закутаться в покрывало Кондиционер работал на полную мощь, создавая иллюзию урагана, и холодный сквозняк гулял по ее ногам. Тем не менее Гас не могла целиком возложить на сквозняк вину за внезапную дрожь, но она также не хотела называть это страхом, потому что презирала это чувство и не желала признаваться, что похититель был причиной ее озноба.

И все же Гас не могла отрицать, что произошло нечто ошибочное и непоправимое, а тем временем машина продолжала на полной скорости мчаться по безлюдной дороге, удаляясь от городов и цивилизации. «Наверное, у меня шок, – сказала себе Гас. – Ну конечно, шок, что же еще?»

– Куда мы едем? – спросила она, глядя в окно.

Она только что обнаружила, что ее покрывало было просторным мужским плащом, и, так как плащ был вывернут наизнанку, она воспользовалась этим и сунула руки в карманы, чтобы унять и утаить от похитителя их дрожь.

– На курорт в пустыне, – пояснил он и добавил с легкой насмешкой, изменив обычную монотонность своего голоса:

– Тебе там понравится.

Машина продолжала мчаться по дороге, а в голове Гас тем временем зрел план, как выйти из положения. Она может соблазнить похитителя, предложив более крупную сумму, чем та, которая была ему обещана первоначально. А так как все будут думать, что она похищена, они с Робертом могут воспользоваться этим и осуществить свой замысел. Несомненно, это было связано с риском, но что поделать, если все и так пошло вкривь и вкось. Гас до боли сжала руки.

– А если я как-то оплачу ваши труды, вы меня отпустите?

– А почему ты решила, что меня интересует оплата?

Ему определенно не хватало деликатности.

– Я имела в виду деньги, – пояснила Гас.

– Знаю. Но я имел в виду другое.

– И что же вы хотите?

Гас почувствовала, как у нее кольнуло сердце. Возможно, у нее треснуло ребро или она что-нибудь растянула Она еще глубже вжалась в сиденье.

– Только не то, что ты думаешь, – заверил он ее.

Раздражение в его голосе заставило Гас повернуться к нему, и она встретилась с ним глазами. Она хотела только взглянуть на него, только поймать выражение его лица, но произошло неожиданное, то, что никогда не случалось с Гас, а если когда и случилось, то она об этом давно позабыла.

Он ее отвергал!

Отвергал без стеснения, не торопясь, отсекая ее взгляд с жестокой точностью хирургического лазера и заморозив ее ледяным равнодушием. Он осмотрел ее всю и, видимо, не найдя ничего интересного, иронично приподнял бровь, затем отвернулся, вновь сосредоточив все свое внимание на дороге.

Гас была слишком поражена, чтобы обидеться. И в то же время он обошелся с ней столь презрительно, что нанесенная им невидимая рана уже начала кровоточить, угрожая ее жизни. Что это за человек? Ни один мужчина никогда не смотрел на нее таким безразличным взглядом.

А она-то думала, почему у нее тряслись руки! Теперь она просто не могла с ними сладить.

Наконец Гас определила, кто он такой. В маске или без маски, он был тем страшным призраком, что является женщинам в их ночных кошмарах, тем негодяем, что притаился в темном переулке, от одной мысли о котором бросает в дрожь. И в то же время ее похититель выглядел страшно усталым и необычайно привлекательным. У него были темные волосы, резкие черты загадочного лица, таившего множество секретов, так что Гас еле удержалась, чтобы не спросить, сколько убитых на его счету.

В глубине его темно-синих глаз блестели крошечные стальные искорки, но именно голос позволил Гас проникнуть в его душу и разгадать ее. Он говорил монотонным голосом, низким и лишенным выражения, полным равнодушия к жизни, как та однообразная неприветливая местность, которая расстилалась перед ними. Его голос походил на пустыню с выжженной до травинки растительностью, где не оставалось ничего, кроме камней и пыли.

Теперь она поняла, что ее теория о двух типах мужчин была неприменима к нему. Это был совершенно особый, отдельный вид, тихий и одновременно смертельно опасный, который существует на окраинах цивилизации, там, куда не дотягивается рука правосудия. «Тихий, но смертельно опасный» – Гас встретила это определение в какой-то журнальной статье о бандитах в кинофильмах, и оно как нельзя лучше подходило ее похитителю.

Такой мог не задумываясь убить или заняться сексом с трупом…

Да мало ли что еще он мог учинить…

Ее сердце почти выпрыгивало из груди, мысли мчались, обгоняя друг друга, и она решила навести в них порядок. Обычно, когда Гас волновалась или хотела что-то обдумать, она, сама того не замечая, принималась нервно щелкать себя ногтями по зубам. Это была отвратительнейшая привычка, но Гас не могла ее побороть.

Сейчас она успокоила себя несколькими глубокими вдохами.

Почему-то она вдруг начала забывать, что поставлено ею на Карту. И каким бы он ни был, смертельно опасным или, напротив, милостивым, ей следовало забыть о его наружности. Он освободил ее от пут и, наверное, нуждается в деньгах, раз подрядился на эту работу. А значит, он не собирается ее убить и скормить стервятникам. Она должна с честью выдержать это испытание, потому что решалась ее судьба: возможность освободиться от Феверстоунов и обрести независимость, о которой она так долго мечтала.

Лишь очень немногих людей Гас допустила в свою душу, среди них была ее умершая сводная сестра Джиллиан и еще дочь Джиллиан, пятилетняя Бриджит, к которой против своей воли Гас беззаветно привязалась. Помимо собственной материальной независимости, она хотела позаботиться о памяти Джиллиан и, самое главное, обеспечить будущее Бриджит.

«Да, – грустно подумала Гас, – это было самой великой моей мечтой, недостижимой, как сны курильщика опиума. Это было самым важным делом моей жизни».

Похититель резко затормозил и свернул на шоссе, ведущее прямо в горы. Гас невольно ухватилась за ручку двери и вновь ощутила ту же боль под левой грудью. Она просунула руку под плащ и обнаружила, что одна из косточек лифчика бикини впилась ей в ребра.

Быстрые спасательные действия принесли некоторое облегчение, к тому же Гас поняла, что ей будет удобнее, если она использует плащ по назначению и наденет его на себя. Бросив незаметный взгляд на похитителя; она приступила к выполнению своего намерения.

Гас все еще возилась под плащом, когда вдруг осознала, что ее противник наблюдает за ней, и застыла в ожидании. Она было совсем решила, что у него возникли идеи в отношении ее, вообразила, что пробудила в нем нечистые желания, в конце концов, она имела тому множество примеров в своей жизни.

Еще одно глупое и напрасное предположение… Никакой реакции с его стороны. Он наградил ее взглядом, ясно говорящим:

«Да будь ты хоть единственной женщиной на земле, я все равно бы…» И это было еще слишком мягкое толкование.

Тогда, кипя от возмущения и больше не скрываясь, Гас сбросила с себя плащ и затем снова надела его, продев руки в рукава. Ей было все равно, сколько ее голого тела он увидит.

Она свободно завязала пояс плаща и гордо откинулась на спинку сиденья. Косточка лифчика опять впилась ей в грудь, но Гас предпочла не обращать на нее внимания. Определенно мистер.

«Тихий, но смертельно опасный» реагировал только на угрозу своей жизни. Она могла снять с себя последние остатки одежды и в таком виде прямо перед ним красить ногти на ногах, и он даже бровью не повел бы.

Что-то подсказывало ей: следует быть благодарной этому человеку за его равнодушие.

Тем не менее Гас почему-то не испытывала этого возвышенного чувства.

* * *

– Похитили? Как, – нашу Гас? – изумилась Лили Феверстоун и в страхе прикрыла рот ладонью. Другой рукой она придерживала полы своего белого атласного кимоно.

Похитили ее сводную сестру? Неужели? Не успев остановить себя, она захохотала несвойственным ей нервным смехом.

– Вы шутите, Френсис, – обратилась она к экономке, все еще охваченная неверием. Она была бы меньше поражена, если бы выиграла миллион в тотализатор.. – Кто в здравом уме способен похитить Гас? Дайте день или два, пусть преступник придет в себя, и тогда он сам предложит нам выкуп, только бы мы забрали ее обратно.

– Не сомневайтесь, ее в самом деле похитили, – отрезала Френсис Брайтли, недовольная тем, что ее новость была встречена столь легкомысленно.

Экономка Феверстоунов была строгой и даже угрюмой не, молодой женщиной, которая в это яркое утро казалась особенно неуместной среди мягкой белизны просторной спальни Лили.

Солнце вливалось в комнату через растворенные двери террасы, освещая ореховое бюро, письменный стол и полки с безделушками и небольшими серебряными горшочками с анютиными глазками. Эти голубые и фиолетовые цветы были страстью Лили.

– Это произошло около часа назад, – рассказывала Френсис. – Я вышла на заднюю террасу и нашла там у бассейна одного из наших идиотов охранников. Говорит, что в него якобы выстрелили каким-то дротиком со снотворным, он потерял сознание, а какой-то человек в маске захватил Гас прямо на краю бассейна.

– Лейк знает об этом?

Лили взглянула на каминные часы. Они показывали двенадцать тридцать, а ее брат-близнец всегда по вторникам завтракал в клубе.

– Мистер Феверстоун уже на пути домой. Думаю, он вряд ли обрадуется, когда узнает о похищении. – Похоже было, что Френсис с наслаждением излагала плохие новости. – Охранник вызвал полицию, я не успела его остановить. Полицейские уже прибыли и хотят с вами поговорить.

– Полицейские? – переспросила Лили, став серьезной.

Теперь она определенно знала, что брат будет недоволен.

Немногочисленная охрана особняка имела строгие указания не вмешивать полицию без предварительного одобрения Лейка. Для такой предосторожности существовало много причин, включая утечку информации, до которой была очень жадна пресса, живущая чужими несчастьями и особенно несчастьями известных семейств, таких как Феверстоуны.

– Удивительно, что вы ничего не слышали, – продолжала Френсис, изучая наряд Лили. – Не похоже, чтобы вы куда-нибудь выходили.

Накануне Лили приняла сильное снотворное и действительно ничего не слышала, пока не проснулась от бешеного стука в дверь. Она быстро накинула кимоно, пригладила волосы и сделала вид, что просматривает вчерашнюю почту. Кому какое дело, если иногда она прибегает к лекарствам, чтобы успокоить нервы. Никто не мог бы назвать это привычкой, и она не желала, чтобы Френсис знала об этом и суетилась вокруг нее, как встревоженная наседка.

– Может быть, отложить разговор с полицией до возвращения Лейка? – Лили неохотно просила Френсис об одолжении, зная, что Френсис сначала возгордится, а затем, как обычно, примется утверждать свои моральные принципы. – Вы ведь могли бы придумать для меня какую-нибудь отговорку.

– Лгать полиции? – ужаснулась экономка, решительно засунув руки в карманы своего бежевого шерстяного жакета, и озабоченно нахмурилась, наслаждаясь минутным превосходством. – Пожалуй, я могла бы сказать им, что вы больны.

– Ну пожалуйста, Френсис, – подхватила Лили.

Теперь она была по-настоящему обеспокоена, так что у нее даже заболела голова. И не из-за того, что ее заботила судьба Гас, она не взяла бы обратно ни единого своего слова о ней. К тому же Лили не была уверена, что это не один из обычных фокусов Гас. Даже папа римский с его терпением не выдержал бы и четверти часа в обществе Августы Феверстоун и наверняка бы объявил ее ненормальной, которая нуждается в смирительной рубашке. Гас сама способна позаботиться о себе, а сейчас Лили больше всего беспокоила экономка.

Френсис имела репутацию отличной экономки, но также и особы с дурным характером. Крупная суровая женщина с редкими седеющими волосами, которые она ежедневно мыла туалетным мылом и заплетала в тощую косу, железной рукой управляла хозяйством, редко снисходя до улыбки. Лили подозревала, что малосимпатичная женщина лишь потому столько лет проработала в их доме, что ни у кого не хватало духу ее уволить.

Даже теперь выражение лица Френсис было столь осуждающим, что Лили с трудом удержалась, чтобы не принести ей извинения. За редкими исключениями Френсис критиковала все и всех на свете, и особенно бесцельное хождение в халате до самого полудня. Лили сдержала улыбку, представив себе, что бы случилось с экономкой, узнай она настоящую правду о Лили Феверстоун, известной благотворительнице, члене Филармонического общества и других почетных организаций. Френсис бы хватил удар, узнай она подлинную Лили.

– Благодарю вас, Френсис, – вслух сказала она, довольная своим самообладанием – Было бы очень хорошо, если бы вы сказали визитерам, желающим со мной поговорить, что я заболела. Объясните им, что я не могу их сразу принять, и сообщите мне, как только появится Лейк.

Движимая все тем же маниакальным трудолюбием, Френсис подошла к комоду и открыла ящик, в который она накануне сложила белье Лили, выстиранное собственными руками. Она перебрала кипу благоухающих лавандой белых шелковых трусиков и комбинаций и, удостоверившись, что все в идеальном порядке, сказала:

– Вы не забыли, что я просила вас дать мне отпуск в ноябре? Оплаченный, на две недели…

Странно, что Френсис клеймит ложь, но не гнушается шантажом, подумала Лили.

– Хорошо, Френсис, – уже сухо сказала Лили. – Не беспокойтесь, я сама приберу в комоде. Так вы сделаете, как я вас просила? Пожалуйста. А потом займитесь обедом. Приготовьте что-нибудь легкое.

– Вы сказали, обед? – переспросила Френсис. – И на сколько персон? Дом кишит полицейскими. К тому же кому захочется есть после всех этих событий?

– Тогда не надо… Наверное, вы правы, Френсис.

– Мы с сестрой хотим отправиться в круиз, – объявила Френсис, по-прежнему роясь в комоде. – Первый раз в жизни.

– Ну хорошо, отправляйтесь в круиз! – Лили была готова на все, только бы выпроводить экономку из комнаты. – Мы с Лейком хотели бы успеть к ноябрю в Лондон, к открытию осеннего художественного сезона, но что поделаешь, придется остаться.

Френсис закрыла за собой дверь, и Лили с облегчением вздохнула и отпустила наконец ворот халата, который она крепко сжимала рукой. На груди был след, чуть заметный, но подозрительный, если к нему присмотреться. Ястребиный взор Френсис наверняка бы распознал фиолетовую метку укуса.

Лили слегка погладила синяк и ощутила, как у нее задрожали пальцы. Ее тело пробудилось и вспыхнуло огнем, словно в него ударила молния. Боже мой, неужели это происходит с ней?

Как могла она так низко пасть, что способна думать только об объятиях? Она не смела взглянуть на себя в зеркало Стыдно было увидеть в нем неузнаваемые серо-зеленые глаза, полные откровенного желания.

Она открыла комод и вдохнула тяжелый сладкий запах лаванды, словно он мог успокоить ее чувства, но бесцельно ворошила белье, не зная, на чем остановить выбор. Страшно, что ей предстоит допрос, страшно, что ее сводную сестру кто-то похитил, угрожая пистолетом, но она могла думать только о нем и о том, что он с ней делает. Даже если сестру действительно похитили, ее беспокоило лишь, как повернется теперь ее жизнь и как это отразится на ней самой.

Гас была грязным пятном, пачкавшим кристально чистую репутацию семейства Феверстоунов. Она была их позором с тех самых пор, как ее низкая отвратительная мать соблазнила отца Лейка и Лили и силой ворвалась в их жизнь.

Откровенно говоря, рассуждала про себя Лили, разглаживая белую кружевную отделку шелковых штанишек, было бы лучше, если бы они вообще отказались иметь дело с похитителем, кем бы он ни был, предоставив ему возможность по своему усмотрению распорядиться Августой.

Лили все еще была погружена в раздумье, когда кто-то вошел в комнату и остановился за ее спиной.

– Ах, это ты, – сказала она, взглянув через плечо. – Они уже рассказали тебе, что случилось с Гас?

– Да разве от полиции куда скроешься? Они говорят, что ее похитили и что ты была в доме, когда это произошло.

С неохотой Лили задвинула ящик комода и повернулась к нему. Она трепетала внутри, но было бы опасно показать ему, какую власть он над ней имеет. Она знала, что он не преминет воспользоваться своим превосходством, как не раз уже это делал. Ей было также известно, что, к своему ужасу, она не способна оказать ему сопротивление.

Он настаивал, и Лили рассказала ему то, что ей было известно о похищении, то есть почти ничего, но еще до конца рассказа она заметила, что он ей не верит.

Он подошел к окну и устремил взгляд на покрытое легкой дымкой жаркое небо и рыжевато-коричневые холмы вдали. Его фигура, сама мужественность, рисовалась на фоне небесной синевы А может быть. Лили преувеличивала его достоинства, учитывая ее неравнодушие к нему.

– Надеюсь, Лили, ты в этом не замешана?

– Конечно же, нет, – ответила она, уязвленная намеком, что она способна участвовать в таком грязном деле, как похищение собственной пусть сводной, но сестры. Хотя, признаться, бывали моменты, когда она с удовольствием переехала бы Гас грузовиком. – Я спала, там вообще никого не было, когда это случилось. Я уже говорила тебе об этом.

Событие непонятным образом повлияло на него, удивилась Лили, хотя он наверняка был столь же равнодушен к Гас, как и она сама. К сожалению, он, видимо, хотел выместить на ней свое плохое настроение. Лили понемногу начала сознавать, что он не умеет самостоятельно справляться со своими эмоциями.

Он должен был переложить на кого-то часть своих переживаний, причинить боль, если сам ее испытывал.

– В чем дело? – успокаивающе спросила Лили. – Неужели тебя взволновал этот случай с Гас? Если даже это и похищение, вряд ли похититель причинит ей вред. Ему просто нужны деньги.

– Дело не в деньгах. Главное – как об этом раззвонят репортеры. Они сойдут с ума от радости.

– Ты прав, но ты ведь знаешь прессу. Через неделю им это наскучит, и они ухватятся за что-нибудь новое.

Лили знала, что ей не удастся его отвлечь, она лишь оттягивала неизбежное.

– Представляешь, какой они устроят здесь цирк, – продолжал упорствовать он.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – предложила Лили; она держала в шкафчике у дверей графины с виски и коньяком, а также со своей любимой манзаниллой, светлым, очень сухим испанским хересом.

Он был явно обижен.

– Ты же знаешь, что я никогда не пью в это время дня.

Лили тем не менее направилась к шкафчику, чтобы налить себе хереса. Вино наверняка поможет ей справиться с дрожью.

Она знала, что последует дальше. Он не отступит, и каждая ее попытка смягчить его только еще больше разожжет его гнев, пока он наконец не выместит его на ней. Хотелось бы знать, какое наказание он измыслит для нее на этот раз?

– Почему ты не одета? – спросил он с ноткой раздражения в голосе, окидывая ее взглядом. – Какая женщина полдня шатается по дому в халате и непричесанная?

Какая? Ну конечно же, развратная и одержимая страстью.

Лили сдержала истерический смех. Женщина, которая не спит по ночам из-за нечистой совести и чья плоть взбунтовалась и не подчиняется ей Но если она развратна… Она хотела обернуться и швырнуть ему в лицо слова: «Если я развратна, то это твоя вина».

Она услышала, как он подходит к ней сзади, и прикрыла рот ладонью. Ему не нравится, когда она пьет, это еще сильнее выводит его из себя. Каждый ее шаг выводит его из себя. Его злило все, что она делала, и он наказывал ее за каждый им же вымышленный проступок. Но наступит день, поклялась она себе, когда придет его черед страдать и дрожать, как дрожит сейчас она Лили не смела надеяться, что ее безнадежная мента осуществится, и все равно фантазировала, хватаясь за соломинку, за ниточку, которая выведет ее из лабиринта на свободу.

Он молча стоял за ее спиной, но она ощущала его всем своим телом: она слышала его, чувствовала его запах и его прикосновение. Как если бы он контролировал ее нервную систему и настроил на один лад со своей собственной. Она была с ним единым целым, она была бессильна остановить неизбежное.

– Мне надо одеться, – сказала Лили. – Полиция хочет поговорить со мной.

– Успеется, всему свой черед. Лили… Сначала я, потом они.

Его голос сорвался на ее имени, и она почувствовала едкое удовлетворение от того, что и он тоже зависим от ее власти. У нее задрожали губы, и на глазах появились слезы.

– Ну почему ты такая? – спросил он. – Ты знаешь, что мне не нравится, когда ты так себя ведешь. Знаешь и все равно упрямишься. Почему?

– Я не сделала ничего плохого, – ответила она.

– Ты ведешь себя вызывающе. Ты вынудишь меня…

Лили резко повернулась к нему:

– Сделать что?

Все поплыло у Лили перед глазами, она уже почти не соображала. Она боялась, что он может ее ударить, хотя никогда прежде он не прибегал к физической силе, но сейчас нечто новое и пугающее вошло в их отношения. Прежде их разговоры были только безопасной перепалкой.

Он прикоснулся к пятну на ее груди и тут же отдернул руку.

– Господи, какая ты неряха, – заметил он. – Ты только посмотри на себя.

– Да, неряха… Но только для тебя.

– Ты согласна сделать все, о чем я тебя попрошу?

– Да, все что угодно.

Она опять дрожала и почти плакала. Она была полностью в его власти. Целиком.

– Хорошо… Очень хорошо. – Он отошел от нее, и в его голосе зазвучало еле сдерживаемое возбуждение. – Я хочу, чтобы ты пошла и поговорила с полицейскими как ты есть сейчас, не одеваясь.

– Как? Прямо в кимоно? Нет!

– Нет да, я хочу, чтобы они увидели тебя именно в таком виде. Чтобы они поняли. Лили, что ты за женщина. Какая ты красивая… Красивая развратница.

Он запахнул полы ее кимоно и завязал пояс, не затягивая узел. Так, чтобы было видно начало ее бледной груди, ее слабое дрожащее тело. Сама она была не способна это сделать. Она еле держалась на ногах.

Глава 3

В восемь часов вечера обычного летнего дня знаменитый лондонский Пиккадилли-серкус был переполнен туристами всех мастей и возрастов, привлеченными славой этого места. Сегодня толпа, окружавшая колонну с ангелом Милосердия наверху, была не столь многочисленной, как обычно, но не меньше настроенной на веселье и развлечения. Люди смеялись, переговаривались, двигались вместе с толпой, и мало кто из них обращал внимание на серебристый лимузин «бентли», стоявший на боковой улице перед пивной «Петух и бык».

Внутри красавца «бентли», напоминавшего своей формой океанский лайнер, Вебб Кальдерон пытался после короткого и ничем не примечательного свидания расстаться с очаровательной стройной француженкой, считавшей, что она не выполнила всего перечня положенных услуг.

– Вы ведь хотели, чтобы я сделала вам массаж, не так ли, мсье? – мягко настаивала она нежным мурлыкающим голосом и при этом разглядывала его, выискивая множество пригодных для массажа мест, включая золотистые волны его волос, зачесанных назад над высоким лбом, и непокорные пряди на висках и шее.

Люди постоянно восхищались темно-серыми, как гранит, глазами Вебба Кальдерона, их удивительно проницательным взглядом, но что касалось женщин, то они отдавали предпочтение его волосам, им просто не терпелось запустить в них пальцы. Кстати, по счастливой случайности это когда-то спасло ему жизнь, но событие произошло в дни его молодости и теперь принадлежало прошлому, о чем он редко разрешал себе вспоминать. Он был уверен, что некий архивариус без его участия сохранил в его памяти каждый крик, каждый вздох тех времен.

– Селеста знает самые важные точки, – тем временем щебетала француженка. – К примеру, вот тут, на внутренней стороне лодыжки. Вы сохраните после массажа приятные ощущения на много часов.

Белокурая синеглазая Селеста приподняла край своей, совсем как у школьницы, юбки в складку, сбросила с ног мокасины и показала Веббу татуировку на лодыжке: веточку спелых красных вишен.

– Нажмите здесь и ждите результата. Это прямо настоящее чудо!

Видимо, ей подсказали, что больше всего Вебб Кальдерой клюет на невинность, он же, в свою очередь, гадал, кто выбрал для Селесты наряд: служба гидов или она сама где-то в дальнем углу шкафа отыскала короткую клетчатую юбку и клубный пиджак. Она была бы неотразима, если бы не ее возраст, скорее приближающийся к тридцати пяти, чем к двенадцати. И тем не менее она была безупречна, опытна и прекрасна, и он не хотел ставить ей в вину неуместный торопливый оральный секс. Он сам подтолкнул ее к этому.

– А вы знаете, что такое волшебная палочка? – спросила она.

Он остановил ее руку, вооруженную вибратором длиной не менее фута, извлеченным из чемоданчика мягкой красной кожи, какие носили с собой все гиды агентства «Вишенка».

– Я уже имел удовольствие сегодня, – остановил ее Вебб. – Волшебная палочка просто чудо, а вы еще большее чудо, Селеста.

Но у меня сегодня… болит голова.

– Вы уверены, мсье?

Ее вздох свидетельствовал о том, что ей только что отказали в величайшем в жизни счастье, а именно – услаждать его.

Она не настаивала, понимая, что это может создать неловкую ситуацию. Вместо этого она принялась молча и быстро собирать свои вещи.

Селеста получила отличную подготовку и прекрасно разбиралась в тонкостях своего дела. Даже сам Вебб не распознал бы в ней профессионала, если бы заранее не знал об этом. Агентство «Вишенка», в котором работала Селеста, официально предоставляло услуги гидов, а в действительности предлагало элитных куртизанок, можно сказать, куртизанок самого высшего класса, и клерки агентства были весьма недовольны, если кто-то невзначай называл их очаровательных сотрудниц девушками по вызову. Они также в случае необходимости обеспечивали клиентов и мужскими кадрами, но только самыми консервативными, а не какими-нибудь чудовищами с зоологическими наклонностями.

Вебб, который был международным торговцем произведениями искусства, нашел для девушек агентства весьма необычное применение, ничего общего не имевшее с сексом, и сегодняшняя встреча с Селестой была как раз одним из таких случаев. Его мысли были заняты никак не волшебными палочками или способами продления наслаждения, но совсем иным.

Однако не позволь он Селесте продемонстрировать свои таланты, она могла бы заподозрить неладное и даже заинтересоваться «подарком», который ее попросили передать Веббу.

Негромкий, но настойчивый звук привлек внимание Вебба.

Салон лимузина был оформлен под рабочий кабинет, и покрытые замшей кресла образовывали полукруг, в центре которого стоял низкий столик со стеклянным покрытием, а на нем два бокала со все еще пенящимся шампанским и плетеная корзинка с изысканными закусками.

– Прошу прощения, – извинился Вебб и, открыв дверцу, взял с нижней полки столика сотовый телефон.

Тем временем гид поджала под себя ноги и устремила свой взор на прохожих, сновавших по тротуару. Вебб уловил легкое благоухание цветущей вишни, запах, который чуть раньше Селеста использовала для аромотерапии.

– Это вы. Кальдерой? – спросил голос, как только Вебб открыл микрофон.

Вебб узнал голос Лейка Феверстоуна из южной Калифорнии, коллекционера произведений искусства и одного из главных своих клиентов. Феверстоуны заработали свое состояние на розничной торговле и владели почти тысячью мебельных магазинов в самых разных странах, хотя всем делом теперь заправлял партнер умершего хозяина, а не сами Феверстоуны. Во всяком случае, не Лейк.

– У вас проблемы? – осторожно спросил Вебб. – Вы очень взволнованы.

Ответом ему было молчание.

– Господи, Вебб, – наконец заговорил Лейк, и его сильный вздох долетел до Кальдерона. – Кто-то похитил Августу.

Прямо из-под нашего носа, и я не знаю, что теперь делать.

– Когда это случилось?

Из-за присутствия Селесты Вебб опустил процедуру выражения дружеского сочувствия. Вежливые формальности содержали слишком много информации для чужих ушей, к тому же Вебб знал, что Лейка меньше всего на свете заботила безопасность сводной сестры. Лейк хотел заверений, что его маленький уютный мирок не взорвется и не рассеется в прах, хотя на этот счет у Вебба уже возникли большие сомнения.

– Около половины одиннадцатого сегодня утром, – пояснил Лейк, его голос то затухал, то снова возникал из небытия. – Я был в клубе.

– Вы знаете, кто это сделал?

– Не имею представления, но не похоже, чтобы это была одна из безумных затей самой Августы. Охранник попытался вмешаться и остановить преступника и чуть не расстался с жизнью. Сначала похититель подкинул ему взрывное устройство в виде револьвера, и ему чуть не оторвало его дурацкую голову, а затем усыпил с помощью некоего приспособления из области научной фантастики.

Вебб улыбнулся. Подобная ситуация была абсолютным новшеством для Лейка, но не это развеселило Вебба. Взрывающийся револьвер и заряд с транквилизатором – все это сильно смахивало на почерк частного детектива по прозвищу Маг. Механизм пришел в движение, подумал Вебб, довольный, что до сих пор способен оказывать подобное влияние с помощью всего нескольких телефонных звонков и что его сеть все больше расширяется. Августа Феверстоун должна действовать весьма осторожно. Даже очень осторожно.

– Вы получили записку? – спросил Вебб.

– Вы имеете в виду записку с требованием выкупа? Нет, ничего подобного. Лили вне себя, а полицейские оккупировали весь-Дом. Что мне делать, если они вдруг получат разрешение на обыск и разберут дом на части? Как мне тогда поступать, черт побери?

Вебб взглянул на Селесту и увидел, что она взяла со стола колоду карт в футляре. Его обожгла мысль, что ей не следовало прикасаться к этим картам.

– Вы всего-навсего один из пострадавших, Лейк, – напомнил Вебб, не спуская глаз с Селесты, которая открыла футляр. – Вас ни в чем не подозревают. Несомненно, они изучат место преступления и, конечно, комнату Гас. Что же касается всего остального, то они ограничатся поверхностным осмотром – Какой вы умница, черт возьми! – рассмеялся Лейк, обретая прежнюю уверенность. – Надеюсь, вы не ошиблись в своем предсказании. Когда вы возвращаетесь?

Вебб владел художественными галереями в Лондоне, Нью-Йорке и Беверли-Хиллз. Соответственно у него были дома или квартиры вблизи или в самих этих городах. Но почти половину времени он проводил на своей вилле в Санта-Барбаре.

– Я вылетаю завтра утром.

– Прекрасно. – Лейк окончательно успокоился. – По радио и телевидению только и говорят о похищении. Пресса тоже, конечно, не останется в стороне.

Вебб не удивился: Гас Феверстоун стоило только чихнуть, как ее тут же окружали репортеры.

– Так что занимайтесь лишь самыми необходимыми делами, – посоветовал он Лейку. – Вы меня поняли? Будьте наготове, если вам вдруг предъявят ордер на обыск. Предусмотрите малейшую случайность.

– Да – Хорошо, я все понял.

Вебб повесил трубку и повернулся к Селесте. Она изучала вынутую из колоды карту.

– Вы умеете толковать Таро? – спросил он.

Селеста вздрогнула от неожиданности.

– Нет, а вы?

– Я скорее коллекционирую подобные вещи, чем пользуюсь ими, – пояснил он, разглаживая рукав своего черного шелкового смокинга. Надо отдать ей должное, она не помяла ничего в его одежде. – Например, эта колода является точной копией колоды Америго Фольчи. Не правда ли, она настоящий шедевр?

В картинках есть что-то первородно-примитивное.

– Да, вы правы, – согласилась она.

– Какую карту вы вытащили?

Селеста посмотрела на карту, и легкая дрожь пробежала по ее телу Ее светлые ресницы затрепетали, и она вопросительно подняла на него свои голубые глаза. Если бы Вебб не видел, какую карту она держит в руке, он не придал бы значения ее внезапному волнению.

– Это ведь Смерть, правда? – Она протянула Веббу традиционное изображение скелета, облаченного в длинные одежды и с косой в руках. – Это значит, что я умру?

Вебб секунду молчал, изучая зловещую фигуру.

– Ни в коем случае, – наконец сказал он. – Это может предвещать гибель чего-то ненужного в вашей жизни или даже перемену к лучшему.

Селеста снова занялась своим чемоданчиком, потом разгладила юбку и поправила волосы. Волны нежного цветочного благоухания сопровождали каждое ее движение.

– Понятно, – отозвалась она, и Вебб с удивлением отметил, что она соглашается с ним… но не верит ему.

Когда она собралась, он протянул руку и открыл дверцу машины.

– Берегите себя, – сказал он ей.

На одно короткое мгновение он увидел выражение ее лица, и оно поразило его в самое сердце. Вся ее душа была в ее глазах Ему показалось, что в этот момент он любит ее. Если только он был способен на это чувство…

Она ушла, и Вебб взял оставленный ею подарок В пакете с маркой «Гермеса» лежал сияющий новизной портфель из крокодиловой кожи с кодовым замком. Вебб набрал номер, и портфель открылся. Он был пуст, но Вебб ничуть не удивился Он уже множество раз получал такой подарок.

Он провел пальцем по подкладке и немедленно обнаружил предательский бугорок. Кто-то не смог совладать со своим любопытством Секретное отделение было взломано. Очень печально, подумал Вебб, лишь на секунду поддавшись чувству сожаления. Все столь мимолетно и скоротечно. Все столь мало значит.

«Бентли» покинул кромку тротуара и неторопливо влился, общий поток машин. И тут же Вебб услышал пронзительный визг тормозов. Это было как искренний вопль горя, но еще ужаснее был звук удара тела о металл.

Лимузин остановился.

– Сэр! – позвал шофер, обернувшись. – Случилось не счастье. Соседняя машина сбила ту самую молодую леди, которую мы только что высадили.

В воздухе витал аромат цветущей вишни.

Вебб невольно протянул вперед задрожавшую руку, не зная что сказать. Он вдруг забыл, что следует делать, чтобы сохранить рассудок в такие минуты. Он огляделся вокруг в поиска, чего-то и вдруг, к великой радости, нашел то, что искал.

Карта Смерти по-прежнему лежала на столе, излучая дьявольскую злую силу, которую многие ей приписывали. Но Веббу была известна истина: творцами зла являются сами люди. Уж никак не из-за карты его семью казнили на его глазах в южноамериканском концентрационном лагере, когда ему было всего девять лет. И вовсе не призрак смерти пытал его водой и электричеством, пока он не превратился в сплошной комок боли.

Пытали и убивали монстры, человеческие чудовища, целая армия монстров.

Он поднял старуху с косой, положил ее на свое место в колоде и закрыл крышку футляра. Карты сами по себе не предсказывают зла и смерти, они только отражают реальные события.

– Поезжайте, – приказал он шоферу.

Глава 4

Пустыня Мохаве, стоит ей того захотеть, может быть настоящей соблазнительницей. Голая, напоенная солнцем, она рас кинулась на многие мили, и ее золотистые тона и округлые холмы, достойно соперничают с роскошными формами самого прекрасного женского тела. Но стоит поддаться ее соблазнам, и пустыня превратится в вашего смертельного врага. Она способна умчать и утопить вас во внезапном дождевом потоке, задушить в вихрях песчаной бури или, что для нее сущий пустяк, высушить ваше тело, так что от него останется один лишь выбеленный солнцем костяк.

У Джека Кэлгейна с калифорнийской пустыней были сложные отношения, где любовь чередовалась с ненавистью, как, впрочем, почти со всеми живыми существами и неодушевленными предметами и стихиями в его жизни. Его не беспокоила склонность пустыни к бессмысленному разрушению: уничтожение или насилие в той либо иной форме многие годы были для него профессией, которую, надо признать, он практиковал без особой любви. Но его волновала чувственная атмосфера Мохаве, мягкие сладострастные изгибы ее розовато-золотистых дюн, их движение, похожее на ленивые томные жесты влюбленной женщины, изнемогающей от желания. Пустыня будто обещала ему что-то, о чем он давным-давно забыл. Обещала то, что он разучился получать…

Секс не был для него проблемой, как и отношения с женщинами вообще, он даже умел давать им удовлетворение. Беда была в том, что сам он удовлетворения не получал. Физический акт лишился для него притягательности с тех пор, как пять лет назад его жена и ребенок погибли в бессмысленной бойне и его жизнь потеряла всякий смысл. Он редко позволял себе будить кошмарные видения, разве только для того, чтобы поддержать свою ненависть и желание отыскать тех, кто совершил преступление. Он не видел другого смысла в своей жизни.

Джек Кэлгейн погрузился в себя, и горизонт и небеса впереди слились для него в одну золотистую туманную дымку. Он мчался прямо в ад по бесконечному шоссе. Он уже догадался, что именно женщина на сиденье рядом с ним была причиной его мрачного настроения. Вот уже час с четвертью он был заперт в собственной машине с заложницей, как две капли воды похожей на Куклу Барби И, кроме того, обладающей неприятной нервной привычкой. Она сидела сжавшись, закутавшись в его просторный плащ, смотрела в боковое окно и рассеянно постукивала по зубам ярко-розовыми ногтями. Наверное, она была желанным видением, посещавшим ночные сны некоторых мужчин, но только не его собственные.

Сплетни о знаменитостях интересовали его не больше, чем содержание чужого почтового ящика, но он уже некоторое время изучал Гас Феверстоун и ее семью и пришел к выводу, что пресса ее разгадала. Она действительно была эгоистичной, самовлюбленной куклой. Что же касалось ее наружности, то она обладала стандартной красотой манекенщицы: темные волосы до плеч в стиле Синди Кроуфорд, подведенные большие глаза и, несомненно, чувственное тело. Он даже как-то наткнулся в старом номере «Эсквайра» на статью, где говорилось о присуждении ей приза то ли за самые очаровательные ягодицы, то ли за самый пикантный зад.

К счастью, подобные дешевые новости никогда не привлекали его внимания. И все же вот уже целые сто миль что-то не давало ему покоя. Он не мог расслабиться, мышцы его бедер и ног были напряжены, а руки бесцельно перебирали руль. Возможно, виной всему была пустыня. Возможно, его утомил однообразный пейзаж.

Пронзительный свист, свидетельствующий о закипании воды в радиаторе машины, прервал ход его мыслей. Определенно пустыня Мохаве перегревала не только его, но и мотор. Он отключил кондиционер, затем опустил стекло, и сразу обжигающий воздух пустыни ворвался внутрь машины. Зной мешал дышать, но отвлекал от ненужных мыслей.

«Августа Феверстоун, манекенщица из богатеньких, знаешь такую? Психованная красотка, которая прославилась скандалами. Кто-то хочет, чтобы ее похитили. Тут дело не в деньгах, а в каком-то их споре насчет управления семейным капиталом, одним словом, нечто вроде политической борьбы. Нужно, чтобы похищение совершил профессионал, а потом заказчик сам освободит ее. Ты спрашиваешь, какая твоя выгода? Не сомневайся, достаточно большая…»

Так ему сначала сказали по домашнему телефону. Остальную информацию он получил в телефонной будке в винной лавке в Сан-Педро, находящейся в получасе езды от того места, где он жил. В Сан-Педро был другой телефонный код, и Джек гам настоял на такой предосторожности. Весь процесс установления с ним связи был удивительно небрежным. Сложно сказать, даже опасным. Некто неизвестный пренебрег обычным каналом связи и позвонил ему напрямую. При этом он выдал больше информации о намеченной жертве, чем требовалось, и, кроме того, называл Джека именем, которым сам Джек не пользовался уже много лет. Его собственным, настоящим именем. И если бы речь шла о какой-то другой работе, а главное, о ком-нибудь другом, Джек не раздумывая сразу бы заткнул болтуна и повесил трубку.

Холод, который теперь потихоньку проникал в его душу, был холодом осужденного при мысли о виселице. Тем не менее тогда он согласился сразу и без колебаний. Вот уже пять лет он ждал подобного шанса. Вся его жизнь была запланирована им с учетом такой возможности, а если бы потребовалось, он запланировал бы даже и собственную смерть. Он уже давно подозревал, что кто-то, связанный с Феверстоунами, имеет отношение к гибели его жены и дочери и последовавшим за этим пятилетним страданиям, и теперь Августа Феверстоун, хочет она того или нет, поможет ему разрешить эту загадку. Даже если она и не была главной подозреваемой, все равно она могла приподнять завесу тайны.

Он принял все имеющиеся в его распоряжении меры предосторожности, включая скрытое изменение правил игры уже после того, как дал согласие на эту работу. Он совершил похищение в другой день и в другой час, чем было договорено. Он также избрал другое убежище и прибегнул к тактике террористов, чтобы до смерти запугать заложницу и внести смятение а ее мысли и чувства.

Выполнение последней задачи доставило ему особое удовольствие.

Единственной неожиданностью была реакция пленницы на его действия. По идее она должна была все это время на коленях умолять его о пощаде и предлагать ему все что угодно, в первую очередь деньги и свое тело, только бы спасти жизнь и заполучить свободу. Она же вела себя совсем не так, как обычный заложник, разве только когда ей показалось, что он убил охранника.

Он взглянул на нее, заметив, что она опять беспокойно ерзает на сиденье.

– В чем дело?

Щелканье по зубам прервалось, и из глубины его плаща донеслись неясные слова:

– Мне надо в туалет.

– Делай что хочешь, но я не буду останавливаться.

Она резко подняла голову, и он увидел полный возмущения взгляд, почти такой же, как тогда, когда он снял с нее повязку.

– И сколько еще нам ехать?

– Долго.

Он обманывал ее, ну и наплевать.

– Долго? Но я написаю в штаны!

– Только сначала сними плащ.

Ее громкий вздох вызвал у него улыбку. Он посмотрел на себя в зеркало заднего вида и удивился. Уголок его рта был саркастически поднят кверху, так же как и бровь, к тому же у него вдруг улучшилось настроение, чего не было с тех самых пор, как он въехал в пустыню Мохаве, страну бесконечных округлых форм, напоминающих женские груди, бедра и ягодицы, что само по себе было вызовом Джеку Кэлгейну.

Он нажал на газ, и стрелка спидометра метнулась к девяноста. Мимо промелькнул указатель: «До Бишопа 200 миль».

Скоро, слава Богу, они выедут из холмов на изрытую дождевыми оврагами каменистую низменность, где, сколько мог видеть глаз, нет ничего, кроме высохших озер, голых искривленных деревьев и белых бесплодных солончаков. К югу за солончаками дышала жаром огромная домна Долины Смерти с ее выбеленными солнцем костями животных.

Пот, выступивший у него на лбу, струйками сбегал по вискам, но дувший в окно сухой горячий ветер высушивал капли еще до того, как они попадали на щеки. В воздухе было так мало влаги, что не ощущался даже терпкий аромат можжевельника и полыни, а лишь навязчивый запах пыли. Ему казалось, что ее частицы скрипят у него на зубах.

Пластиковая фляга с водой стояла у его ног, он поднес ее к губам и начал с жадностью пить. Утолив жажду, он вытер ладонью рот и протянул флягу ей, при этом не снимая ноги с акселератора. «Барби» сморщила нос и продолжала задумчиво созерцать пейзаж за окном.

– У меня есть теория насчет тех людей, которые ездят на бешеной скорости, – сказала она, не спрашивая, интересует ли его эта теория. – Я всегда считала быструю езду проявлением агрессии, которая не находит выхода. Раз люди не могут удовлетворить свои примитивные инстинкты, они мчатся по дорогам, словно вырвавшиеся на свободу демоны.

«Очень может быть», – подумал Джек. В его случае примитивный инстинкт требовал, чтобы он что-то сломал. К примеру, ее пальцы.

– Я имею в виду примитивные половые инстинкты, – уточнила она.

Это заставило его внимательно посмотреть на «Барби».

Интересно, что она, черт возьми, знает о его примитивных половых инстинктах? Она не ответила на его взгляд, но он уловил в линии ее профиля некоторое превосходство, словно она гордилась тем, что раскусила его до конца, включая его сексуальные потребности. Вряд ли это было так. Просто не могло быть. И все-таки она пробудила в нем интерес.

– Если хотите до конца узнать человека, надо хотя бы раз проехаться с ним в автомобиле, – тем временем продолжала она, явно настроенная на то, чтобы целиком изложить любимую теорию. – Водители, не включающие сигнал поворота, определенно имеют проблемы в общении с другими людьми. Те, что без конца меняют ряд, не держат своего слова. А те, что тащатся как черепахи, враждебно настроены ко всем, хотя и скрывают это.

– А как насчет тех, которые тормозят со скрипом?

Это заставило ее посмотреть на него.

– Простите, я вас не понимаю.

Он с визгом затормозил и свернул на обочину. Он не только оставил на дороге след от шин, но и поднял целое облако мелкой пыли. Задрожав, автомобиль остановился. Пыль, струясь, поплыла внутрь машины, играя в лучах солнца и образовав вокруг головы его спутницы обманчивый ореол, как если бы она была ангелом.

На этот раз ему пришлось побороть иное побуждение: он не мог оторвать взгляда от ее прелестного испуганного рта, хотя и напомнил себе, что ее сходство с ангелом чисто внешнее. Эта женщина на деле была настоящей мегерой.

Он вытащил из кармана джинсов платок, и ее знаменитое лицо, известное по стольким фотографиям, исказилось гримасой страха и подозрения. Он растянул платок и смотал его в узкую упругую полосу.

– Что вы собираетесь с этим делать? – спросила она еле слышно.

– Наверное, действовать в соответствии с моими примитивными сексуальными инстинктами.

– Неужели вы снова хотите завязать мне глаза?

– Нет, теперь я хочу завязать тебе рот. Повернись.

– Завязать рот? – Она, не веря, отшатнулась назад. – Почему? – Повернись, – настойчиво повторил он. – Иначе заставишь меня завязать тебе и глаза.

Она с презрением выдохнула и резко повернулась. Ее плечи дрожали, когда он накидывал ей на лицо платок.

– Я не могу поверить, что вы способны на такое, – сказала она ему через плечо. – Наверное, моя теория пришлась кстати. Я верно угадала, что вы меня боитесь?

– Еще чего… – Он коротко рассмеялся – Я обалдел от страха. А теперь не двигайся Она замолчала, все еще тяжело дыша от возмущения, и он протянул скрученный платок между ее мягкими полными губами и завязал узлом на затылке. Ее темные волосы под его руками были как шелк, и хотя к запаху ее тела примешивались запахи пота и пыли, это был терпкий женский аромат, злой и возбуждающий.

Напряжение в его бедрах теперь охватило все тело, обещая давно забытые удовольствия Искра жизни вспыхнула вновь, и он отдал бы все на свете, чтобы продлить ощущение. Но у него было всего одно «за» – его проснувшееся желание – и миллион обстоятельств «против» Может, она права. Может, ему действительно следовало ее бояться. Главное сейчас, чтобы она держала на замке свой капризный очаровательный ротик и не ерзала на сиденье своим призовым задом. Только если ему не придется выслушивать ее теории или дробь щелкающих по зубам ногтей, он сумеет в тишине и покое обдумать свой следующий шаг.

* * *

– Я описаюсь, – пригрозила Гас, – если вы немедленно не опустите меня на землю. Клянусь вам, я не шучу.

Он пропустил мимо ушей ее грозное предупреждение. Мистер «Тихий, но смертельно опасный» явно не имел ничего против небольшого теплого дождичка. «Наверное, ему это даже понравится», – в отчаянии подумала она Некоторое время назад он остановил джип, вытащил ее из машины, взял на руки и, прижимая к груди так, что она едва дышала, потащил через пески в неизвестном направлении. По непонятной причине он развязал ей рот, но снова завязал глаза и обмотал изоляционной лентой запястья. Если он сделал это для Того, чтобы своим сопротивлением она не мешала его движению вперед, то тут он преуспел. Гас могла лишь изгибаться в его руках, как непокорный ребенок, и громко требовать, чтобы он ее освободил.

Гас не сомневалась, что, окажись в ближайших зарослях кустарника какой-нибудь репортер, он наверняка объявил бы, что психованная красотка опять плохо себя ведет, требует невозможного от своего похитителя и вообще создает большие трудности этому бедолаге. Каждый ее поступок почему-то раздражал желтую прессу, считавшую ее несносной только потому, что она знала цель в жизни и добивалась ее. Разве когда-нибудь мужчине ставят в упрек подобный грех?

– Если я скончаюсь от лопнувшего мочевого пузыря, – снова пригрозила Гас, – то вам останется дурно пахнущий труп, который еще надо спрятать, и вы не получите ни гроша за все ваши труды.

Он продолжал двигаться вперед. Его молчание раздражало ее больше, чем связанные руки. Он не отвечал ни на одно ее слово, а ведь она была из тех, кто не жалуется понапрасну. Если он Сейчас же не остановится, чтобы она могла помочиться, катастрофа неизбежна.

– Вам, конечно, известно, что похищение в этом штате считается тяжким преступлением и карается смертной казнью? – продолжала она. – Если я не ошибаюсь, смертью в газовой камере, а это не слишком приятный способ отправиться на тот свет. Кстати, о мочевом пузыре. Говорят, осужденный уже не контролирует мочевой пузырь и кишечник, когда опускают ту самую ручку…

Он приблизил свое лицо к ее и яростно прошипел первые слова с тех самых пор, как они покинули машину:

– Какого черта я развязал тебе рот!

Гас вздохнула, сожалея о неразумности всего человечества вообще и этого его представителя в частности.

– Дайте мне идти своими ногами и я сразу замолчу. И нечего корчить из себя героя.

– Идиотка, ведь ты босая!

Тут он был абсолютно прав. Она все еще была в его плаще, но у них на двоих была всего одна пара ботинок, и в данный момент она была на его ногах. Что ж, возможно, не следует рисковать, шагая по раскаленному песку босыми ногами…

– Да… – задумчиво протянула Гас.

Зной и бессмысленный монолог окончательно истощили ее силы, и, тяжело вздохнув, она привалилась к его груди. Интересно, почему он не устает? Он чуть ли не вечность несет ее и набитый рюкзак, и это при том, что они почти изжарились в пекле пустыни.

– Разве вы не устали? – спросила она, уже не ожидая получить ответ.

Когда она совершит свой героический побег – а Гас не сомневалась, что обязательно убежит, – и потом опишет похитителя репортерам, то обязательно подчеркнет, что самым раздражающим в нем было нежелание общаться. «Я уверена, что в машине этот человек никогда не включает сигнал поворота. А вам известно, что это значит».

Гас замолчала, подавленная жарой, равнодушием и физическим превосходством противника, безнадежностью собственного положения, вездесущей властью общества и вообще любым проявлением насилия в жизни. В ее привычках было доводить все до конца, даже если речь шла о сдаче на милость победителя, и теперь, к ее великому изумлению, она почувствовала некоторое облегчение.

Его уверенная твердая поступь отдавалась в ее теле и как бы укачивала Гас, и, наверное, он так крепко держал ее в своих объятиях потому, что опасался уронить. Она никогда не относилась к тем женщинам, которые предпочитают всем остальным подобия самцов-горилл с ограниченным словарем, и, уж конечно, подобное путешествие в пустыне Мохаве не было ее идеалом любовного свидания. Но следовало признать, что было весьма любезно с его стороны тащить ее на руках по испепеляющей жаре. Бедненький, как же ему должно быть трудно!

В жизни Гас, фотомодели и манекенщицы, было множество мужчин, добивавшихся ее внимания, но лишь немногие из них давали ей чувство, как бы это сказать… Слово пришло ей на ум само собой, без всяких усилий:, чувство защищенности. Хотя по отношению к похитителю это звучало несколько странно. При ее самостоятельности вряд ли она допустила бы подобные зависимые отношения с мужчиной, но, с другой стороны, на этот раз у нее не было выбора.

Словно в поисках укрытия, она прижалась лицом к его груди. Все остальное ее тело было спрятано под плащом, но солнце, несмотря на повязку на лице, нещадно жгло подбородок. Гас то и дело облизывала потрескавшиеся губы, но они тут же снова пересыхали.

Палящий зной начал свое разрушительное дело. Что-то непонятное происходило с ее телом и головой. Голова была одновременно и легкой, и тяжелой, а мысли разбегались, и она не могла их собрать. Гас вдруг тихо засмеялась и тут же в ужасе смолкла: а что, если с ней случился солнечный удар? Ведь именно слабость, апатия и беспамятство были его симптомами.

– Я тут сейчас раздумывала, как мне вас называть, – пролепетала она заплетающимся языком, уткнувшись носом в его мокрую от пота рубашку. – Наверное, мистер Похититель?

Он не отвечал, и Гас принялась лениво развивать свою идею, придумывая новые варианты.

– Что еще? Как насчет Таинственного мстителя? Мне всегда нравилось это имя. Кажется, оно из какого-то комикса.

А как насчет Злобного надсмотрщика? Или просто Джека? Как вам нравится последний вариант?

– Джека? – повторил он за ней.

Он был явно обеспокоен. Или его голос стал совсем хриплым от жары. Во всяком случае, она добилась от него ответа.

Гас слышала, как учащенно забилось его сердце.

– Ну да, как Джека Потрошителя.

Похоже, он рассмеялся. Или ей только почудилось? Это был не смешок, а скорее вздох, легкое шуршание.

– Отлично, значит, остановимся на Джеке, – подвела она итог, довольная сделкой.

– Почему бы тебе не называть меня тем именем, каким меня называла мать? – предложил он.

– У вас была мать? – Она подняла к нему лицо, как если бы повязка на ее глазах вдруг стала прозрачной. – И как же она вас называла?

– Она называла меня сатаной.

Гас чуть было не расхохоталась.

– Мне кажется, я нашла бы общий язык с вашей мамочкой.

У нее вдруг зачесался лоб, и она потерлась им о его ключицу, лениво, как кошка, требующая ласки. Это все солнце, теперь у нее на лице будут красные пятна в тон размазанному лаку на руках и ногах.

Он негромко кашлянул, и Гас подумала, что ей симпатичен и этот звук, и ровное сильное биение его сердца. Никогда прежде она не встречала мужчину, столь невосприимчивого к ее персоне, и ей это тоже понравилось. Это ее интриговало.

– И сколько еще нам идти? – спросила она его, как старого знакомого. – Может, на пути у нас есть оазис?

Гас решила, что будет принимать его молчание за согласие.

Ей следует смотреть на вещи с положительной стороны. Может быть, он ей даже кивает в такт походке.

Джек продолжал мужественно преодолевать расстояние, а она вновь погрузилась в нечто подобное сновидению, навеянному ее теперешней ситуацией. Она вернулась назад в те младенческие годы, когда ее вот так, как сейчас, носили Па руках. Это были печальные нищие годы, еще до того, как ее мать вышла замуж за Лейка Феверстоуна-старшего. Странно, но из тех времен ей почему-то ярче всего запомнился грязный ковер: сначала она ползала по нему, потом, когда пошла в школу, играла на нем в куклы. Запачканный и вытертый до основы, он всегда был один и тот же, независимо от того, какую следующую по счету убогую квартиру они снимали. В ее ранней жизни этот ковер был одной из немногих постоянных величин.

Еще одним тяжелым воспоминанием было воспоминание о мучительном одиночестве. Мать допоздна работала в ресторане и часто возвращалась домой уже на рассвете. Гас не могла заснуть и всю ночь не выключала свет и телевизор, и только книжки с картинками, подаренные пожилой соседкой, позволяли девочке побороть страхи и ввели ее в новый мир. С тех пор волшебные сказки стали спасением дли Гас.

Сейчас ей было стыдно признаться, что тогда она жила в царстве фантазий вместе со Спящей красавицей, Белоснежкой и Золушкой. Особенно Золушкой, потому что Золушкой была она сама. Она была очень одинокой заброшенной девочкой, мечтавшей о спасении отважным принцем.

Даже после замужества матери мечта о появлении принца-спасителя никогда не покидала Гас и служила ей опорой все долгие неспокойные годы борьбы за выживание, которую ей пришлось вести против сводных брата и сестры. Постепенно Гас пришла к выводу, что никто не спешит на помощь к другому без личной выгоды. Жизнь сделала из нее трезвую реалистку, но сейчас, когда мысли путались от жары, она легко могла вообразить, что это принц подхватил ее на руки и вот-вот умчит в неизвестную страну, где для нее начнется чудесное существование, прекрасная сказочная жизнь… Жаль только, что на глазах у нее повязка, руки связаны, а человек, который несет ее куда-то на руках, ничем не напоминает принца…

– Мы прибыли, – объявил похититель.

Резкие короткие слова прервали мечтания Гас.

– Куда? – спросила она.

– В то самое курортное местечко, о котором я говорил.

Он поставил ее на ноги, и босые ступни коснулись гладкой, твердой и горячей поверхности. Он принялся развязывать платок на ее глазах. Когда наконец это ему удалось. Гас несколько раз подряд моргнула, чтобы привыкнуть к свету, и, если бы солнце не слепило ее, она бы могла поклясться, что видит перед собой гору гнилых досок, ржавых труб и металлической сетки.

– Где мы? – спросила Гас.

Она стояла на гранитном камне, который, видимо, служил крыльцом, но и при ближайшем рассмотрении лачуга производила грустное впечатление.

– Входи, – пригласил похититель.

– А где же дверь?

Ударом ноги он распахнул нечто похожее на деревянные ставни, и Гас увидела чрево полуразвалившийся хижины, где некогда, но не позже прошлого века, ютились старатели.

– Боже мой! – в страхе закричала Гас, переступив порог, и попятилась назад, натолкнувшись на похитителя. – Смотрите, ящерицы, их тут тысячи!

Юркие маленькие существа разбегались во все стороны.

– Они не кусаются, – заверил он ее снисходительно.

– Они-то нет, а она да!

Гас опять метнулась назад с визгом, способным вконец разрушить лачугу. Гремучая змея, свернувшись, лежала всего в нескольких шагах, и ее зловещие радужные глаза могли нагнать страху на кого угодно.

Змея начала разворачиваться и поднимать голову, и Гас застыла на месте. Плащ распахнулся, но у нее не было сил стянуть полы. Она могла только тихонько хныкать от ужаса.

Больше всего на свете Гас боялась змей. Она мужественно боролась со своими детскими страхами, но ей так никогда и не удалось преодолеть ужас, который в ней вызывали отвратительные рептилии.

– Выпустите меня отсюда, прошу вас! – шепотом умоляла она и при этом изо всех сил прижималась к своему похитителю.

Змея взвилась вверх, и Гас снова завизжала.

Погремушка на хвосте змеи издавала знакомый и, казалось, невинный звук, тем не менее возвещавший смерть. С пронзительным шипением змея склонилась в сторону Гас, и мерзкий раздвоенный язык мелькнул в ее пасти.

– Ведь у вас есть револьвер! – как безумная закричала Гас, вцепившись в рубашку похитителя. – Стреляйте! Убейте ее!

Она закрыла глаза и уткнулась лицом в его грудь, готовясь услышать выстрел. Когда же выстрела не последовало. Гас подняла голову и посмотрела на него. Она все еще держалась за его рубашку.

– Стреляйте же, – попросила она уже совсем слабым голосом. – Почему вы не стреляете?

– Если ты перестанешь дергаться, – пояснил он, – то она сама уползет.

Но Гас не могла не дергаться, это было выше ее сил. Когда-то, ребенком, она оказалась в яме с омерзительными пресмыкающимися, и с тех пор одна только мысль о них вызывала у нее дрожь отвращения. Она почувствовала, как к горлу подступила тошнота, и зашаталась, еле держась на ногах. Сейчас ее или стошнит прямо ему на грудь, или она упадет в обморок.

Звук смертельной погремушки снова ворвался в ее сознание.

Она повернулась как раз в тот момент, когда, обнажив зубы, змея сделала бросок в ее сторону. Окаменев, Гас следила за ее молниеносным движением, но словно приросла к месту. Смертельная серебряная стрела летела прямо к ее голым ногам! Смертельная серебряная стрела с живым взрывным наконечником!

От выстрела рука похитителя дрогнула, громкий хлопок отдался во всем теле Гас. Она вырвалась из рук своего тирана и отвернулась к стене, чтобы не видеть отталкивающего зрелища.

– Что вы за человек? – почти заплакала она. – Ведь змея чуть не ужалила меня! Если бы вы промахнулись или замешкались хоть на секунду, было бы уже поздно!

Он не отвечал, и она взглянула на него через плечо.

С выражением иронии он смотрел на пол перед своими ногами.

– Похоже, я все-таки опоздал, – заметил он.

На полу перед ним была лужа, как раз в том месте, где прежде стояла Гас. Гас посмотрела сначала вниз на мокрое пятно, потом вверх на лицо похитителя и поняла, что ей больше незачем проситься в туалет.

Глава 5

Съежившись, Гас сидела в углу на единственной в хижине кровати, ржавом остове с провисшей сеткой, и сосредоточенно сдирала с ногтей на ногах остатки розового лака. Она все еще переживала последствия шока, о чем свидетельствовал ее необъяснимый интерес к следам химического вещества на ногтях. Иногда она переводила взгляд на гнилой пол лачуги. Вне сомнения, ее жизнь была обречена на гибель так же, как и разрушающийся пол. Ей даже чудилось, что гниль пожирает доски прямо на ее глазах.

«Вот так курортное местечко, – подумала она, – хотела бы я знать, что написано о нем в рекламном проспекте».

Гас старалась не смотреть на ящериц, бегавших по стенам и, словно метелкой, подметавших их своими зелеными тонкими хвостами. Мухи влетали через разбитое окно и с громким жужжанием вились над почти высохшей лужей, свидетельством ее позора, и пятном побольше, оставленным мертвой змеей. Похититель вынес ее из дома.

Гас принялась было считать мух, выделывавших сложные фигуры высшего пилотажа и с удивительной точностью совершавших приземление. Счет уже перевалил за сотню, когда Гас, вздрогнув от отвращения, вдруг пришла в себя. Считать мух?

Да она, наверное, теряет разум. Будь на ее месте сейчас их экономка Френсис Брайтли, она давно бы уже с яростью гоняла и давила гадких насекомых. Все члены семьи Феверстоунов панически боялись экономку, вот почему в ранние годы, после смерти матери. Гас именно ее избрала образцом поведения. Даже теперь, когда ушло в прошлое то тяжелое время, она иногда спрашивала себя, как повела бы себя Френсис в той или иной ситуации.

– Френсис на моем месте сейчас бы застрелилась, – пробормотала она, оглядывая свою тюремную камеру.

Что снаружи, что внутри хижина являла собой угнетающее зрелище. В комнате были дровяная печь, обросшая грязью кухонная раковина и непонятно откуда взявшийся круглый столик из ржавого кованого железа. Из тех, что украшают французские бистро.

Рядом валялся на боку стул со сломанной ножкой и стояло древнее кресло-качалка, на котором, видимо, отдыхали первые американские колонисты. Кресло показалось Гас самым чистым предметом мебели, она осторожно смахнула с него пыль и развесила трусики на его спинке, предварительно выполоскав их в желтой воде над раковиной.

На соседней стене без окна задернутое занавеской углубление отдаленно напоминало шкаф. Гас даже страшилась подумать, что скрывается в ржавом железном шкафу у другой стены.

Одна его дверца была зловеще приоткрыта, но никакие силы на свете не заставили бы Гас заглянуть внутрь.

Спрятав лицо в прижатые к груди колени, она издала жалобный стон, идущий из самого сердца. Она была пленницей в этом свинарнике, в этом террариуме, где плодятся ящерицы, во власти человека, который предпочитал рептилий человеческим существам и секс с мертвецами обычной человеческой любви.

Разве кто-нибудь способен ее здесь отыскать?

Протяжный стон донесся до слуха Гас и вывел ее из забытья. За первым стоном последовало еще несколько, низких, надрывных и одинаково страдальческих. Гас осторожно подняла голову и огляделась вокруг. Что бы это значило? Звуки раздавались где-то поблизости, но снаружи. Если кого-то ранили, то только самого похитителя. Здесь не было никого другого, кроме них двоих. Гас представила его себе лежащим на песке без сознании от солнечного удара или умирающим от ядовитого укуса.

Пустыня кишела смертоносными пауками и змеями, которых он так обожал.

Через секунду Гас уже выглядывала наружу через щели забитого досками и выходившего на остатки веранды окна. Но не обнаружила там ничего, кроме моря слепяще-белого песка, испещренного отдельными островками можжевельника и голубовато-серой полыни. Сначала Гас показалось, что перед ней безжизненная пустота, вакуум, но постепенно это впечатление сменилось ощущением бескрайнего простора.

Лачуга находилась в неком молчаливом огромном пространстве, растянувшемся до горизонта, где перспективу замыкали лунный пейзаж из песчаных дюн и фиолетовая горная цепь, вздымавшаяся на фоне ярко-синего неба. И никакой дымки, ни единого облачка, которое бы приглушило ослепительно резкие тона.

Бескрайний пейзаж поражал так же, как и бездонная тишина. Словно перед ней открылась космическая даль, свидетельство беспредельной красоты Вселенной. Будучи манекенщицей, Гас объездила множество стран, но лишь в европейских Альпах она испытала равное изумление перед величием природы. На мгновение она покорилась красоте и вся отдалась созерцанию.

Она никак не ожидала увидеть здесь нечто подобное.

Где-то поблизости раздался треск дерева, будто кто-то отламывал сучок. Новый стон окончательно вернул Гас в мир действительности. Тень легла на песок перед лачугой, странно извиваясь и пугая своей непонятностью. Она походила на тень корчащегося человека.

– Господи, – прошептала Гас, и тут же ей открылась причина странного видения.

Человек в синих джинсах, голый по пояс, висел на руках на балке, торчавшей из-под крыши дома. Со своего места Гас не могла видеть его лица, так как его скрывали руки, но все равно она знала, кто он, потому что он не мог быть никем иным. Это было одно из самых потрясающих зрелищ, которое она когда-нибудь видела. Его торс блестел от пота, и казалось, он пытается подтянуться, чтобы влезть на крышу. Один его вид, без рубашки, в состоянии крайнего напряжения, невольно рождал вопрос, как сумел он развить такие железные мускулы.

Гас никогда прежде не видела столь выразительной мускулатуры, где каждый бицепс, каждая мышца были рельефны и наглядны, как в анатомическом атласе. Похититель был человеком необычайной силы ив то же время лишенным избыточной массы тяжеловеса. Но не одно это привлекло внимание Гас: на его теле она заметила несколько шрамов, видимо, от пулевых ранений.

Она молча наблюдала за ним, невольно восхищаясь красотой его движений. Он подтянулся до балки, потом опустился вниз, и мышцы его живота всосало внутрь, а одна нога дернулась, словно отталкиваясь. Но только когда он отпустил одну руку и остался висеть на другой, Гас поняла, что происходит.

Видимо, он упражнялся здесь уже давно, и трудно было определить, что это такое – гимнастика или самоистязание, но теперь он старался подтянуться на одной руке.

Его шейные мускулы, казалось, готовы были лопнуть, и Гас решила, что вряд ли ему удастся его затея. Она с трудом заставляла себя следить за его мучениями. Пот ручьями стекал по его груди, а вены на руках вздулись от напряжения. Вздулись даже мускулы ног, и все же картина его борьбы зачаровывала, она была прекрасной и страшной одновременно. Солнце позолотило и накалило его тело, окутанное дымкой испарений.

Гас хотела крикнуть, чтобы он остановился, но не решилась.

Это не походило на гимнастику, это было нечто другое, нечто тайное, ритуал, напоминающий обряд очищения или самобичевания. Но если он расплачивался за грехи, то страшно было подумать, какова же их тяжесть. Что мог совершить человек, чтобы подвергать себя такому наказанию?

Через секунду он спрыгнул вниз, приземлившись на колени.

Его сжатые кулаки и зажмуренные глаза свидетельствовали о твердом намерении победить свои чувства, будь то боль или волнение. Выражение муки на его лице чуть не заставило ее отпрянуть от окна.

Когда же он взглянул в ее сторону, Гас пригнулась. Сострадание сжало ей горло. Наверняка он не хочет, чтобы она оказалась свидетельницей его неприкрытой тоски и ранимости, и еще менее Гас хотела его смутить. Она не сомневалась, что он способен выместить на ней свою боль.

Когда он вернулся в лачугу. Гас уже обрела некоторую часть своего легендарного присутствия духа, так же как и почти сухие трусики, но на душе у нее было неспокойно. Будто не замечая ее, он подошел к столу и открыл рюкзак с продуктами, принесенный из машины. Сквозь распоровшийся шов его выгоревших джинсов виднелась часть бедра, а сильная, мускулистая спина блестела от пота.

Гас насчитала пять шрамов. Они были неровные и белесые и походили на пулевые ранения многолетней давности. Первые три шрама располагались на правой стороне тела и шли один за другим от плеча и вниз до бедра; четвертое ранение было сквозным, с входом на спине и выходом сбоку, а пятое, похоже, повредило ему позвоночник. Как он смог выжить после подобного?

Внезапно ей захотелось узнать о нем все. Шрамы поведали ей, что и он тоже уязвим, а его самоистязание, свидетельницей которого она явилась, лишь подтверждало это. Он был человеком и терпел те же страдания и муки, что и остальные его собратья. И все же он был иным, не похожим на других людей.

Интуиция подсказывала Гас, что он отличается от всех ее знакомых, как день отличается от ночи.

Ее мать имела склонность к темным, подозрительным типам в те дни, когда она еще не вышла замуж за Лейка Феверстоуна, и Гас всегда удивлялась, что она находит в них хорошего. Скрытные личности с сомнительной репутацией, неудачники и алкоголики, они ютились в тайных уголках жизни Риты Уолш, и Гас очень рано осознала, что не разделяет симпатий матери. Так оно было, так оно и осталось, ей по-прежнему были чужды подобного рода индивиды.

Этот человек тоже был темной, подозрительной личностью.

К тому же он был еще и смертельно опасен.

Не двигаясь, Гас молча наблюдала, как он роется в рюкзаке, вынимая оттуда одежду и продукты. Смертельно опасен…

Она и раньше употребляла эти слова, но не вкладывала в них столь угрожающего смысла. Она застыла на месте, и ее сердце почти перестало биться. Даже дыхание замедлилось, словно горячий воздух пустыни стал вязким и тяжелым.

Но если ее тело замерло, то мысли, наоборот, ускорили свой бег. «Не верь ему, – нашептывал ей разум, – внешность обманчива. Выгружая рюкзак, он выглядит вполне нормальным, как и другие люди. Совсем как у других, на нем ношеные ботинки и рваные джинсы, но не заблуждайся. Твое чутье не обманывает тебя. Его сердце холоднее камня, а мозг подобен капкану, который, захлопнувшись, уже больше не выпускает свою жертву. И это несмотря на боль, на раны, которые делают его похожим на человека. Но помни: он не человек».

Гас обхватила ноги под плащом. Хотя ее обожженное солнцем лицо горело, холодок полз у нее по спине. Она с трудом сдерживалась, чтобы не задрожать. Внезапно она вскрикнула.

Что-то больно впилось ей в ребра под грудью. Гас откинулась назад, но боль не утихала, а, напротив, росла, и все мысли о подозрительных и опасных мужчинах вмиг исчезли из ее головы.

Это опять был лифчик, поняла она, распахнув плащ. Косточка сломалась, и острый конец теперь царапал нежную грудь.

Гас приспустила лифчик и подергала его из стороны в сторону, надеясь на улучшение, но оно не наступило.

Опасаясь, что вот-вот похититель повернется к ней, она накинула на голову плащ, чтобы как-то обеспечить себе уединение. Теперь она почти ничего не видела в темноте, но была готова на все, так как пытка стала нестерпимой.

Гас тихо чертыхалась и возилась с лифчиком, когда услышала; что он обращается к ней.

– Что ты там делаешь? – спросил он.

– Ничего, – отрезала она, ее терпение было на исходе.

К тому же борьба с лифчиком давала возможность еще раз заявить о своей независимости. Она уже забыла о том, что всего пару минут назад тайный голос посоветовал ей соблюдать осторожность. Гас никогда не прислушивалась к тайным голосам.

Возможно, благодаря приобретенному в детстве опыту она всегда по-своему реагировала на страх. Вместо того чтобы в случае опасности отступить и спрятаться, она, наоборот, бросалась в атаку. Наверное, это был ее большой недостаток, но что поделать, такой уж был у нее характер.

– Я тебя спрашиваю, что ты там делаешь?

– А я не желаю отвечать. Вы когда-нибудь слышали о таком понятии, как право на личную жизнь?

Что-то с грохотом упало на стол.

– Довольно, – объявил он. – Ты моя заложница, и здесь я диктую условия. Я должен видеть, что ты там делаешь, чем бы ты ни была занята!

Его крик побеспокоил Гас, но не более. Остановить ее теперь мог разве что локомотив. Она крутила и выкручивала злополучную косточку и так ее погнула, что потеряла всякую надежду на восстановление прежнего положения. От пыли и пота лифчик прилип к ее покрасневшей коже, и всякое новое движение причиняло ей боль, она не видела, что делает, и не могла ни в чем разобраться. Вот если бы она могла снять с себя проклятую вещицу… Господи, неужели она никогда не вернется в цивилизованную жизнь, где можно наслаждаться горячим душем?

– Что я тебе говорю. Гас!

– Одну минутку…

Теперь она пыталась снять с себя чертов лифчик, чтобы заняться им на свободе, но у нее ничего не получалось. Крючок никак не хотел расстегиваться.

– Сейчас же сними плащ! – прорычал он, – Сейчас же, я тебе говорю!

Дуновение ветра овеяло Гас, когда плащ полетел в сторону, оставив ее без защиты.

– Отдайте мне его обратно! – воскликнула она, по-прежнему борясь с упрямым крючком.

– Чем ты занята, черт бы тебя побрал? – воззрился он на ее согнутую фигуру.

– Я пытаюсь снять с себя вот эту часть одежды, надеюсь, вы не против.

– Наоборот, я очень против.

Она непонимающе уставилась на него, отметив про себя угрожающий блеск его глаз и упрямо выдвинутую челюсть.

– Почему?

– Потому что, если ты ее снимешь, ты будешь наполовину голой.

Его логика все еще ускользала от нее.

– Не понимаю. Женщина хочет снять с себя лифчик, а мужчина против, потому что она будет наполовину голой? Что тут плохого?

– Я не мужчина. Гас. Я твой мистер Похититель, или ты забыла? Тот самый, который слишком быстро ездит, потому что не удовлетворяет своих примитивных половых потребностей. Ты ведь не хочешь подтолкнуть его к необдуманным поступкам?

Что, если он решит удовлетворить хотя бы часть своих низменных инстинктов?

Была ли причиной изнуряющая жара или острая боль, но только Гас стало совершенно наплевать на его инстинкты.

– Если вы не хотите возбуждаться, то верните мне обратно плащ, – пробормотала она, возобновляя свои усилия.

Ее более чем впечатляющие груди невольно сотрясались от тщетных усилий. Покрытые капельками пота, они переполняли чашечки лифчика, как некие спелые экзотические фрукты, золотистые и нежные, настоящая пища богов. Но, возясь с непокорной застежкой. Гас отлично понимала, какое она представляет собой зрелище… Колышущаяся женская плоть и эта глубокая впадина, разделяющая две возвышенности. По крайней мере она надеялась, что именно так и выглядит!

Как манекенщице Гас часто говорили, что у нее необыкновенное тело. Возможно, она сама тоже начала этому верить, хотя и знала, что многие слова фотографов были пустыми комплиментами. Но теперь более всего на свете Гас мечтала продемонстрировать свои феноменальные груди этому пещерному жителю, и в первую очередь потому, что он ей это запретил.

– А-а, так оно лучше, – объявила она, наконец расстегнув крючок.

Яркая красная метка под грудью свидетельствовала о подлинности ее страданий. С глубоким вздохом облегчения Гас подняла голову, посмотрела на похитителя, и улыбка исчезла с ее лица.

– Боже мой, – выдохнул он, в бешенстве разглядывая ее наготу. – Ты что – спятила?

– Пока нет, но еще немного, и я бы взбесилась от боли.

Его глаза сузились до щелочек.

– Отвернись, – приказал он ей.

– Нет, это вы отвернитесь.

Гас не могла понять, что вывело его из себя. Судя по его реакции, тому могло быть две причины. Или у него проблемы с сексом, как она уже подозревала, или она сама, что было вполне возможно, оторвалась от обычной жизни. Работа манекенщицы давным-давно отучила ее стесняться наготы. Нельзя без конца переодеваться на глазах коллег и модельеров и при этом сохранять застенчивую скромность.

Гас почувствовала, как бретельки соскальзывают с ее плеч, замешкавшись, не успела их поддержать, и розовый лифчик плавно опустился на кровать. Ее груди продолжали слегка вздрагивать, но с этим Гас ничего не могла поделать.

Его лицо покраснело и стало почти багровым. Похоже, он догадался, что Гас упорствует и ни за что не подчинится.

– Считаю до трех, – пригрозил он и рывком повернулся к ней спиной. – Если ты не прикроешься, тогда я…

– Что тогда, мистер Похититель?

– Я задушу тебя этой твоей проклятой штукой!

Видимо, под «штукой» он подразумевал лифчик. Гас задумчиво посмотрела на него: наверное, застежку теперь не смог бы починить даже мастер.

– Я не буду прикрываться, – сообщила она его окаменевшей спине и красной шее. – И плащ тоже больше не надену. Я и так погибаю от жары.

Он начал рыться в рюкзаке, вынимая оттуда разную одежду. Наконец он обнаружил большого размера футболку и швырнул ее через плечо.

– Надень это.

Гас быстро сняла с себя еще влажные трусики и накинула футболку. Она была легкой и прохладной на ее потном теле.

Какое блаженство! К сожалению, футболка с трудом прикрывала попку, оставляя голой значительную часть тела, что наверняка не входило в планы ее благодетеля.

– И еще вот это, – сказал он и швырнул ей джинсы, которые она поймала на лету, но не стала надевать, потому что они не соответствовали погоде. Последними на кровать шлепнулись здоровенные парусиновые кеды, которые Гас оставила лежать там, где они упали.

Она немного пригнулась, когда он повернулся, надеясь, что он не заметит, сколь коротка футболка. Напрасный труд, он даже не удостоил ее взглядом.

– Пора есть, – объявил он, вновь запустив руку, в рюкзак, чтобы на этот раз извлечь оттуда жестяные кружки и тарелки.

– Ты сказал «есть»? А зачем это?

– Разве ты не проголодалась?

Гас умирала от голода. Слабость охватила ее при одном упоминании о пище. В животе громко заурчало, но вряд ли он слышал эти предательские звуки, заглушаемые производимым им самим шумом.

– И что же у нас на ужин? – спросила Гас.

– Надо спросить у тебя. Ведь ты его будешь готовить.

Теперь он вытащил из рюкзака огромный нож в кожаных ножнах.

– Прекрасно, только покажите мне, где тут у вас холодильник, – съязвила Гас. – У меня особенно хорошо получается замороженная пицца в микроволновке, Кстати, это единственное, что я умею готовить.

Он долго привязывал нож к поясу с помощью сыромятного ремня, потом направился к двери.

– В таком случае у нас на ужин будет жареная гремучая змея, – сказал он уже на пороге.

Гас в ужасе затрясла головой.

– О Господи, только не это, – жалобно попросила она.

* * *

Он не шутил насчет жареной гремучей змеи.

Гас чуть не лишилась сознания, когда он принес в лачугу отвратительный труп. Но, увидев, ее побелевшее лицо и то, как она зашаталась, он быстро вынес змею наружу, разложил там костер и поджарил ее на вертеле. От одного только запаха Гас чуть не стошнило, но, пересилив себя, она наполнила кастрюльку ржавой водой из-под крана и долго на всякий случай кипятила ее, добавив потом туда пакетик куриного супа с вермишелью.

Ржавый куриный суп, соленые крекеры и теплое пиво – для Гас это был великий пир. Даже настоящая русская икра не показалась бы ей такой вкусной. Она устроилась в скрипучем кресле-качалке и пила дымящуюся жидкость прямо из кастрюльки, пользуясь ложкой только для того, чтобы вылавливать из супа вермишель. А когда крекер прилипал к небу, она запивала еду баночным пивом, которое обнаружила все в том же необъятном рюкзаке.

«Такая готовка – минутное дело», – хвалилась она себе, складывая в раковину грязную посуду. Будь он здесь, она бы сказала ему то же самое. Только он все еще не вернулся в дом со двора, хотя снаружи уже темнело. И еще заметно похолодало. Гас, закутавшись в плащ, свернулась калачиком на кровати и, борясь со сном, принялась разрабатывать план побега.

Прежде всего ей надо было каким-то образом добраться до машины, чтобы по мобильному телефону сообщить Робу, где она находится. Она слышала, как похититель говорил кому-то по телефону, что поменял первоначальный план и едет в другое место, какое, он сообщит потом. Насколько ей было известно, этого не случилось, так что тот, кто должен был расплатиться с ним, все еще ждал дополнительных инструкций. Бедный Роб, он, как и она, наверное, совсем истерзался…

Со вздохом Гас прислонилась головой к стене. Через разбитое окно в хижину задувал ветер и наполнял ее крепким запахом сагуаро и шалфея. Рассеянный багряный свет заката смягчал неприглядность обстановки и придавал хижине странное очарование, которое, наверное, восхитило бы Гас, если бы не сотни ящериц, прячущихся в каждой щелке деревянных стен. И все-таки она испытывала умиротворение: желудок был полон, и ее приятно клонило в сон.

Она закрыла глаза и начала засыпать…

– Вставай.

При звуке отрывистой команды Гас сразу пробудилась.

– Что случилось? – спросила она.

Снаружи теперь совсем стемнело, и две висячие керосиновые лампы слабо освещали внутренность лачуги. Она все же рассмотрела, что он стоит рядом с раковиной и чем-то явно недоволен. Стоило ли удивляться…

– Ты оставила тут грязь, – сказал он, указывая на немытую посуду.

– Грязь? – удивилась она, все еще не отойдя ото сна и растерянно мигая. – Посмотрите вокруг. Здесь настоящий свинарник. Хуже, чем свинарник, даже свиньи не станут тут жить, а вы беспокоитесь о какой-то немытой кастрюльке.

Он взял эту самую кастрюльку, поднял ее вверх и выпустил из рук, все время сверля Гас пронзительным взглядом. Кастрюлька с грохотом покатилась по полу.

– Нагрязнила – убери за собой, вот мое правило. Выполняй мои правила, и мы отлично поладим. Нарушь их, и я…

– Хорошо, хорошо, – прервала она его, утомленная угрозами.

Сбросив с себя плащ. Гас, как кошка, потянулась всем телом, потом встала с кровати.

– Можно подумать, что меня похитила моя собственная мать, – презрительно сказала она, направилась к кастрюльке, подняла ее с пола и с расстояния швырнула в раковину.

Кастрюлька пролетела по воздуху и с грохотом упала в раковину. Шум, произведенный им ранее, не шел ни в какое сравнение с этим громоизвержением.

– Сначала вы изводите меня из-за моего костюма, а теперь пилите из-за какой-то жалкой грязной кастрюльки.

– Теперь понятно, почему тебя прозвали штучкой.

Злобная нотка в его тоне заставила Гас насторожиться, она чуть было не подняла руку, защищаясь от него, но вовремя остановилась. Он и так едва не свел ее с ума своими фокусами со змеей, и она не хотела повторения. Не следовало его провоцировать, она уже и без того достаточно его раздразнила.

– Я все вымою, – заверила она. – Не надо так заводиться.

Гас сделала шаг в сторону раковины, как вдруг почувствовала, что он ухватил ее за майку и рванул на себя. Силы были неравны, но все равно она сопротивлялась и тянула в свою сторону, упорно, пока выдержит материя.

– Куда ты так спешишь. Гас?

– Куда? Ну, например, в Париж. Вот только разделаюсь с посудой.

Он еще сильнее потянул ее к себе, и она остановилась.

– Я же сказала вам, что уберу за собой! – повторила она.

– Боюсь, теперь уже поздно.

Он подтягивал ее к себе, как рыбак попавшую на крючок рыбу, и она проехала на ногах часть расстояния, потом споткнулась, потеряла равновесие и упала к нему В объятия. Заноза больно вонзилась ей в ногу, сердитые слезы обожгли глаза.

– Ты же видишь, что я уже завелся, – предупредил он, и его рука обхватила ее за талию и притянула еще ближе к себе. – Я так разволновался, что теперь от меня можно ожидать черт знает чего.

Это «черт знает чего» ясно слышалось в его голосе, и Гас поняла, что это не пустая угроза. На этот раз он не шутил. Его горячее дыхание ворошило ей волосы на затылке, а тяжелое биение сердца отдавалось во всем ее теле. Мурашки побежали у нее по спине. Один беглый взгляд вниз объяснил ей причину.

Майка на спине задралась, обнажив нижнюю часть ее тела.

Не хватало только фотографа, который запечатлел бы соблазнительную картину для «Плейбоя».

– Не могли бы вы… – попросила Гас.

– Не мог бы что?

– Не могли бы вы отпустить мою майку? Она…

Гас слишком долго думала, как наиболее пристойно выразить свою мысль.

Его рука с ее талии уже отправилась в разведку: сначала обследовала живот, а затем спустилась ниже, туда, где росли шелковистые темные волосы.

– Как? Вот так номер, неужели у тебя ничего нет под футболкой?

Он посмотрел через ее плечо, чтобы проверить догадку.

Потом отступил назад и еще выше задрал футболку, демонстрируя ее ягодицы змеям, ящерицам и мухам.

– А где же твои трусики?

– Они были мокрые.

– Неужели? – удивился он. – А может, ты эксгибиционистка? А может, тебя следует отшлепать по твоей голой заднице?

– Отпустите мой подол, и все будет в порядке.

– Ты рискуешь, – объявил он, отпуская футболку.

И тут же придержал Гас, словно опасаясь, что она не устоит на ногах, но она-то знала, что у него совсем другое на уме.

Гас выкручивалась и вырывалась, пытаясь ускользнуть, но он крепко ухватил ее и вместе с ней направился к кровати.

– Что вы делаете? – забеспокоилась она. – Если у вас в голове возникли всякие безумные идеи из-за моих трусиков…

Господи, нет! Неужели вы…

Его упрямо выдвинутая вперед челюсть подтвердила ее худшие подозрения: он серьезно готовился осуществить свою угрозу. Его руки были как стальные клещи, но, к счастью, воля Гас была из того же металла. Она не позволит осквернить себя прикосновением к ягодицам, обнаженным или прикрытым!

Она отталкивала его и боролась, пока не угодила ему локтем в ребра, и он вдруг отпустил ее. К счастью, кровать смягчила падение.

Как только Гас приземлилась на рваный матрас, она тут же села, размахивая кулаками.

– Нет, это вы рискуете, мистер!

Не слушая ее, он невозмутимо сделал одну за другой три вещи, подготовив сцену для дальнейших событий, и Гас пожалела, что не подчинилась предупреждавшему ее внутреннему голосу. Прежде всего он расхохотался, чем окончательно взбесил ее.

Затем отвел рукой предназначавшийся ему удар и, наконец, почти без усилия перевернул ее на живот, заведя ей руки за спину.

– Ах ты подлец!

Гас притворно застонала от боли. Она видела только стену сбоку и не представляла, чем он занят, но чувствовала, что его колено прижало ее к матрасу. И еще он что-то делал в районе ее ног. Ну да, он старался их раздвинуть!

Гас изо всех сил напрягла ягодицы, тесно сдвинула ноги и выгнула шею, чтобы выяснить, чем же он все-таки занят, и первое, что она увидела, были те самые синие джинсы, которые он выдал ей и которые она оставила лежать на кровати. Теперь он держал их у себя под мышкой и ожесточенно трудился, пытаясь раздвинуть ее ноги.

Футболка окончательно Перестала выполнять свою функцию, и Гас почувствовала себя совсем голой. Чертова майка задралась до самой груди.

– Отпустите меня!

– Чтобы я потом жалел об этом до конца жизни? – пробормотал он.

– Послушайте, извращенец, я взрослая женщина и разбираюсь в законах! Одно ваше прикосновение ко мне уже квалифицируется как насилие.

– Напротив, я должен был бы заслужить за это нимб святого.

– Хорошо, тогда отшлепайте меня! Чего стесняться? – вскипела Гас.

– Отшлепать тебя? – Он поднял голову и недоуменно посмотрел на нее. – Зачем? Я всего-навсего пытаюсь одеть тебя, потаскушка.

– Потаскушка? – повторила она за ним, и это было почти как вопль.

Уже не в первый и, должно быть, не в последний раз ее обзывали этим оскорбительным словом. Манекенщицы считались легкой добычей, а Гас с ее репутацией была мишенью для всех кому не лень. Но в его устах это было все равно что звонкая пощечина, от которой ей стало нестерпимо больно.

Обиженная до глубины души. Гас повернулась, приподнялась и всей ладонью влепила ему настоящую, весомую пощечину. Резкий громкий звук эхом отозвался в комнате, и на его щеке появился яркий багровый отпечаток. Он поморщился, и Гас с трудом поверила, что причинила ему боль.

– Ладно же, – разозлился он, – тебе нужен извращенец, вот и получай его.

Гас отбивалась руками и ногами, но все было напрасно: он втащил ее к себе на колени и положил вниз лицом, как того и требовал проверенный веками ритуал телесных наказаний учеников начальных классов. Когда наконец она перестала сопротивляться, он надежно прижал рукой ее плечи.

– Дегенерат! – почти заплакала Гас, пораженная его невиданной грубостью. – Ты яркое подтверждение моей теории о мужчинах и ограниченности их интеллекта!

– Какой еще теории?

– Такой, что у мужчин вообще нет интеллекта!

Она сжалась, ожидая первого шлепка, но вместо этого он снял руку с ее спины. Как – он собирается ее отпустить? Она повернулась, чтобы посмотреть на него.

– Ты не будешь меня наказывать?

Он пожал плечами:

– Что толку…

Но разъяренная Гас уже не хотела отступать.

– Нет, тебе это так не пройдет! – бушевала она. – Давай, шлепай! Наказывай меня! Дай волю своим животным инстинктам, унизь меня! Тебе ведь так этого хочется.

– Нет, совсем не хочется.

– Не правда, хочется! Таким мужским особям, как ты, всегда хочется показать свою власть.

– Довольно, вставай, – устало сказал он. – Представление окончено.

– Нет уж! Сначала покажи мне до конца всю твою примитивность! Пусть я запомню этот день на всю свою жизнь и буду ненавидеть тебя до гробовой доски! Ты лишил меня чувства собственного достоинства, но ты не можешь запретить мне возмущаться!

– Прошу тебя, прекрати!

Он поднял руку, и Гас перешла на крик.

– Нет! Не прикасайся ко мне! Если ты только осмелишься, я… Ой-ой!

Один звонкий шлепок, и у нее перехватило дыхание. Ягодицы горели, как обожженные крапивой. Второй удар вызвал у нее целую лавину ругательств, столь непристойных, что Гас с трудом могла поверить, что они вылетели из ее уст.

– У тебя есть лицензия на употребление таких слов? – спросил он с отвращением в голосе и вытянул ноги, отчего Гас сползла на пол. – У меня от стыда уши горят, – добавил он. – Но пусть другие учат тебя хорошим манерам.

Мужчина, который занимается сексом с мертвецами, утверждает, что у него от стыда горят уши?

Гас была готова прожечь ему взглядом спину, когда он пошел прочь. Если бы только у нее сейчас был нож. Пистолет или револьвер не годились, слишком молниеносной была бы расправа.

Она хотела насладиться его муками. Ей было все равно, что он когда-то перенес достаточно страданий, о чем свидетельствовали шрамы на его теле. Гас одернула футболку, снова взгромоздилась, словно курица на насест, на кровать и опять прикрылась плащом, вернувшись в свое прежнее жалкое состояние.

«У меня будет еще немало возможностей, и каких, – убеждала она себя, – чтобы разделаться с негодяем» Когда жених наконец найдет их, он воздаст ему по заслугам. Ей надо только добраться до джипа и сообщить Робу, где она находится. Ее любимый Роб непременно придет ей на помощь. Вера Гас в своего жениха была безгранична.

Ерзая, чтобы не сидеть на болезненном месте, Гас принялась разглядывать свои ступни, определяя, насколько они пострадали во время борьбы с врагом. Пока она обнаружила всего одну-единственную, но глубокую занозу. Возможно, ей понадобится аптечка. Этот человек обращается с женщинами хуже неандертальца. Но Гас никогда не отличалась сдержанностью, поэтому, извлекая из пятки крошечную щепочку и морщась от боли, она не могла удержаться, чтобы не оставить за собой последнее слово.

– Если ты вбил себе в голову глупую высокомерную мысль, что мне необходима взбучка, – объявила она, – то советую тебе с ней расстаться. Все эксперты подряд утверждают, что телесные наказания малоэффективны, даже в случае с детьми.

Они только злят их, кроме того, несовершеннолетние начинают считать избиение нормой жизни, что, в свою очередь…

– Или 1Ы сейчас замолчишь и быстренько заснешь, или я сам тебя успокою.

– И как же ты это сделаешь?

– С помощью вот этой штуковины.

Он повернулся к ней: в руке у него был револьвер, и уж никак не игрушечный. И даже не тот, который на время усыпляет жертву.

Гас проследила, как он большим пальцем взвел курок. Щелчок предупреждал, что выстрел может последовать мгновенно Необычайная тишина вдруг повисла над пустыней Мохаве.

Глава 6

– А-а, за мной гонятся! Меня преследует коварная злодейка!

Сначала до слуха Лейка Феверстоуна донеслись пронзительные детские крики, затем вслед за ними по широкой парадной лестнице прямо на него стремительно скатилась маленькая фигурка в розовом. Сегодня после ужина Лейк, пожалуй, дольше обычного задержался в библиотеке за рюмкой бренди и теперь направлялся к себе в комнату, чтобы провести там вечер.

– Она мучает меня! – пожаловалась фигурка в розовом, не прерывая бега. – Она меня пытает, эта страшная злюка!

Лейк невольно ухватился за перила, чтобы не упасть, и проводил взглядом свою пятилетнюю племянницу, которая, перескочив сразу через несколько ступенек, заскользила в балетных туфельках по блестящим черным и белым плиткам обширной прихожей особняка. Лейку было не так уж много лет, всего тридцать семь, но жизнь рядом с маленькой непоседой часто заставляла его чувствовать себя стариком.

– Бриджит, немедленно вернись!

Теперь по лестнице, размахивая детской пижамой, неуклюже спускалась Френсис Брайтли, и девочка завизжала еще громче.

– В чем дело, Френсис? – спросил Лейк, стараясь перекричать шум.

– Малышку следует хорошенько высечь, вот в чем дело, – возмутилась Френсис, остановившись на несколько ступенек выше Лейка. – Я даже перед сном не могу стащить с нее проклятое трико. Она хочет есть, пить и спать в балетном костюме.

Бриджит перестала издавать крики, но настороженно замерла у входных дверей, готовая в любой момент выскочить наружу в темноту ночи, только бы избежать принудительного раздевания, на котором настаивала Френсис.

– Мадам Золя говорит, что вся наша жизнь должна проходить в танце, – раздался снизу тоненький голосок Бриджит. – Мы обязаны есть, пить и спать думая о танце. А как я могу танцевать во сне в уродливой пижаме?

– Мадам Золя следует полечить голову и не воображать о себе слишком много, – пробормотала Френсис, продолжив свой неуклюжий спуск с лестницы. – Слишком долго каждый день ребенок проводит на проклятых пуантах.

Еще один пронзительный вопль, и Лейк предостерегающе поднял руку, чтобы утихомирить обеих. Шум мог разбудить его сестру-близнеца Лили, и с тремя разбушевавшимися женщинами он бы уж наверняка не сладил. Сославшись на головную боль, Лили еще раньше его ушла к себе наверх, а так как в последнее время она казалась ему взволнованной или, говоря точнее, напряженной и даже непредсказуемой в своем поведении, Лейк не желал еще больше ее провоцировать.

– Если вы не против, Френсис, я сам поговорю с Бриджит, – сказал он примирительным тоном. – Уверен, что меня она послушается.

– Как же, как же. Тогда вы сами и укладывайте ее спать. – Френсис не скрывала своего пренебрежения к его словам и, повернувшись и все еще ворча, начала подниматься обратно по лестнице. – Мне надо спешить. Завтра у меня свободный день, а я еще не собрала свои вещи.

«Выходной выходным, но все равно ты не уйдешь ни аа минуту раньше положенного», – подумал Лейк.

Раздосадованная Френсис удалилась наверх, а Лейк устало присел на ступеньку. Лестница красного дерева вела из прихожей на второй этаж двумя симметричными полукружьями, а в пространстве между ними с потолка свешивалась великолепная, с множеством хрустальных подвесок, старинная люстра, струившая мягкий серебристый свет.

Бриджит с интересом и опаской смотрела на Лейка своими синими глазами. Непокорное очаровательное создание со светлыми кудрями и очень белой кожей… Как жаль, что никто, за исключением разве что Гас, не уделял ей достаточно любви и внимания, которых она заслуживала.

Для того существовало немало печальных и драматических причин, и главной из них была затяжная болезнь и смерть Джиллиан, матери Бриджит и младшей сестры Лейка и Лили. Смерть Джиллиан тяжело отразилась на семье, хотя, наверное, в меньшей степени на ее дочери, которая тогда была еще младенцем.

Сам Лейк в глубине души всегда считал Бриджит в какой-то степени ответственной за возникшие проблемы с ее воспитанием. Бриджит была необыкновенным и в то же время трудным ребенком. Гае застала ее за чтением книги, когда ей исполнилось всего три года. Бриджит проявляла также и другие ранние признаки гениальности, включая способности к математике и естественным наукам. В дополнение к чтению книг и занятиям балетом она посещала частную школу для одаренных детей и пока довольствовалась этим.

– Ты ведь знаешь, что я не боюсь Френсис, – объявила Бриджит, направляясь навстречу Лейку своей особой балетной походкой. – Я просто делаю вид, что испугалась. Для нее это очень важно.

– Я понимаю, – сдерживая улыбку, кивнул Лейк.

– А когда вернется Гас?

Ребенок еще ничего не знает, напомнил себе Лейк. Утром, когда произошло похищение, она была в школе, и с тех пор Френсис старалась отвлечь ее от телевизора.

– Гас уехала на несколько дней по своей работе, – повторил он версию, которой они все решили придерживаться.

– Я в курсе, – ответила Бриджит, небрежно пожав плечами и глядя вверх ему в лицо. – Просто мне хочется знать, скоро ли она вернется. Она обещала привезти мне Прилипалу, который ползает по стене.

– Кого-к-кого?

Бриджит снисходительно улыбнулась:

– Ну вот, ты тоже этим страдаешь? Ты запинаешься совсем как Гас.

– Вовсе нет. Просто я не знаю, что это за Прилипала, который прилипает к стене.

– Ты хочешь сказать. Прилипала, который ползает по стене? – Теперь она уселась на ступеньке рядом с ним. – Ты бросаешь Прилипалу на стену, и он спускается по ней вниз, как паук. У моей школьной подружки есть такой. Очень забавная вещица.

Теперь Лейк не мог сдержать смешка. Он никогда прежде не видел Бриджит такой оживленной, обычно она держалась на некотором расстоянии от него, хотя часто он спрашивал себя, не является ли это результатом его собственной сухости.

– Не сомневаюсь, что это необыкновенная игрушка, – поспешил сказать он. – Гас обязательно привезет ее тебе. А теперь как насчет того, чтобы лечь спать?

– А могу я не снимать трико? – Лейк кивнул, и Бриджит засияла улыбкой. – Может, ты отнесешь меня в спальню на спине?

– Вверх по лестнице? – спросил он, взяв ее за руку и вставая на ноги вместе с ней. Что-то сжало его сердце. Сколько потерь, сколько терзающих душу сожалений, сколько воспоминаний! – Может быть, мы просто пойдем, держась за руки?

* * *

Она все-таки его довела.

Немногим женщинам это под силу, и уж совсем отчаянные решились бы не повиноваться ему. В прежние времена Джеку было достаточно такой вот ничтожной причины, чтобы нажать на курок. Что там говорить, были времена, когда он нажимал на курок вообще без всякой причины. Он все еще жаждал расправиться с этой красоткой, но уже держал себя в узде. Бессмысленное кровопролитие перестало быть для него самоцелью Целью было отыскать тех, кто убил его малютку-дочь и довел до безумия жену.

Джек Кэлгейн не мог уснуть. Вот уже больше часа он лежал без сна на полу лачуги, и мысли о Гас Феверстоун роились у него в голове. Он привык спать на жестких досках и иметь дело с сильными женскими характерами, но Августа Феверстоун оказалась замысловатой штучкой. Он не мог решить, была ли она по-настоящему бесстрашной или только прикидывалась такой? Одно Джек знал точно: никогда еще он не встречал более сумасшедшей особы, а в его скитаниях ему попадались достаточно безумные экземпляры.

Он лежал на спине, расстегнув рубашку и джинсы, и свежий ветерок, влетавший в окно, холодил его кожу. Джек заложил за голову руки, и хотя плечи побаливали от неструганных твердых половиц, он не собирался двигаться с места Его положение позволяло ему наблюдать за пленницей сквозь щелочки прищуренных глаз.

Он следил за ней не потому, что ожидал побега, да она и не могла никуда деться в такой поздний час, а из чистого любопытства и даже, может быть, неверия. К тому же на случай побега он оборудовал комнату простой охранной сигнализацией, которая тем не менее при нарушении взревела бы с такой силой, как если бы тут было целых пять барьеров самой сложной системы оповещения. Он размышлял над тем, что подумали бы сейчас о Гас репортеры, увидев, как она, согнувшись, извлекает из грязных ступней занозы, сопровождая процесс красочными словами.

Висевшая рядом с койкой лампа освещала ее, словно пламя костра в подворотне уличную бродяжку. Встрепанные и спутанные темные волосы походили на воронье гнездо, а покрывающая лицо грязь совсем не украшала ее знаменитые классические черты. Ярко-розовый лак лишь кое-где просвечивал сквозь черноту на ногах. В этот миг несносная капризуля и скандальная красавица не была ни капризулей, ни красавицей. Она была жалкой.

– Дерьмо, – прошептала Гас, гримасничая и пытаясь вытащить особо упорную занозу из большого пальца на ноге. Слезы наполнили ее глаза. – Дерьмо, дерьмо и еще раз дерьмо!

– Как там у тебя дела? – спросил он наигранно весело, стараясь скрыть искреннее сочувствие.

– Все было бы ничего, если бы ты не был мне так ненавистен, – сказала она, даже не взглянув на него.

– Можешь ненавидеть меня сколько душе угодно, только, пожалуйста, больше не раздевайся.

Эти слова заставили ее поднять голову. Ее глаза блестели то ли от слез, то ли от гнева, этого Джек не мог понять.

– Открой мне, какая у тебя проблема? – сказала Гас. – Женщины вообще или только женское тело?

– У меня нет проблем с женским телом, вот только разве с твоим, когда оно лезет мне прямо в лицо. Да еще голое.

Она откинула назад свою спутанную гриву.

– Значит, тебя беспокоит нагота? К примеру, моя? Тут есть всего два объяснения: или ты предпочитаешь мужчин, в чем я искренне сомневаюсь, или ты…

– Ты правильно сомневаешься, – перебил он.

– Тогда, значит… дело во мне? Ты не находишь меня достаточно привлекательной?

Она была совершенно ошеломлена открытием. Вот уж действительно штучка!

– Наверное, я у тебя первый такой? – поинтересовался Джек.

– Ладно, не будем об этом, – остановила его Гас, опять принимаясь за свою ногу.

А ведь ему придется добиваться расположения этой упрямой тупицы, вдруг осенило Джека, раз она владеет тем, что ему нужно, а именно информацией. Пять лет назад бесценный натюрморт Ван Гога был похищен из стальной камеры государственного хранилища, и эта кража была напрямую связана с гибелью его семьи. Она также была связана с международной подпольной торговлей произведениями искусства, и он имел все основания подозревать, что неродная семья Августы или кто-то из их знакомых были в этом замешаны.

Гас Феверстоун, несомненно, могла помочь ему отыскать разгадку. Возможно, она была единственной, кто мог это сделать. Ему было необходимо получить сведения об организации охраны особняка Феверстоунов, где находилась их художественная коллекция. Ему бы не хотелось принуждать ее заговорить под дулом револьвера. Хотя он был готов пойти и на это.

– Твоему идиоту охраннику очень повезло, что я его не убил, – негромко сказал Джек.

Теперь она почти уткнулась носом в свои ступни и, казалось, не слышала его. Он невольно восхитился ее удивительной гибкостью и уже хотел было сказать ей, что рядом с кроватью за занавеской есть некое подобие душа и что она может им воспользоваться, если, конечно, вода в колодце еще осталась.

Но если вода есть, то придется встать и накачать ее, что ему вовсе не улыбалось. Пожалуй, Гас может подождать до утра, в конце концов ей не угрожает гангрена.

– Вытащила! – с гордостью воскликнула она и показала ему огромную занозу. Вслед за этим выражение торжества на ее лице сменилось растерянностью. – Какой еще идиот охранник?

– Нам с тобой известен только один идиот охранник. Тот самый, что попытался остановить меня.

– Это входило в его обязанности.

Значит, она решила защищать этого болвана? Отлично. Джек повернулся на бок и подпер голову рукой.

– Пожалуй, я первый раз в жизни столкнулся с такой плохой охраной. Дежурный у ворот не должен был меня впускать, не проверка мои слова. А когда он заподозрил неладное, то сделал вторую ошибку, последовав за мной.

– В чем же тут его вина?

– У меня было оружие, а у него достаточно времени, чтобы в этом удостовериться. Потом, когда он увидел «магнум», ему следовало немедленно вызвать полицию. Так нет же, он решил быть героем.

Тяжелый вздох Джека был полон презрения.

– Кто угодно мог совершить это похищение, включая Бевиса, Тупицу и других героев детских мультиков, – подытожил он.

– Нет, тут ты ошибаешься. – Гас продолжала просвещать невежду. – Возможно, охранник действительно не был достаточно внимателен, – допустила она, – но в целом охрана у нас самого высшего класса. Наверняка все похищение снято на видеокассету.

Именно поэтому Джек держался подальше от камеры при въезде на территорию, именно поэтому надел маску, как только оказался внутри.

– Я что-то не заметил никаких камер у бассейна, – признался он.

– Но ты и не мог их заметить. Они вмонтированы в лампы освещения бассейна, это волоконная оптика.

Вот так удача! Все складывалось проще, чем он ожидал. Ее технические познания были под большим вопросом, но главное – заставить ее говорить.

– Если это волоконная оптика, то тогда камеры, спрятанные в лампах бассейна, передают информацию непосредственно на экраны, – подначил Джек.

– Не знаю, хотя, наверное, ты прав. Но это детские игрушки по сравнению с контрольными мониторами в комнате Лейка. Там их у него целые ряды и… – Она, вдруг насторожившись, замолчала. – А почему тебя интересует охранная система особняка?

Он уклонился от ответа.

– Я только сказал, что охранник вел себя глупо. Ты сама подняла остальные вопросы.

Гас вновь занялась своим туалетом, пытаясь стереть грязь на ногах подолом майки. Она обнажала бедро все больше и вдруг приостановилась, неуверенно, взглянула на Джека и нахмурила брови.

– Так все-таки что же тебе во мне не нравится? Давай разберемся по отдельности. К примеру, мои ноги, как они тебе?

Он внимательно оглядел ее всю.

– Не сомневаюсь, что у тебя красивые ноги, особенно если их отмыть от грязи.

– Ну а мои груди?

– Не сомневаюсь, они тоже очень хороши.

– Ты же их видел, – напомнила она.

– Их трудно не увидеть, они невероятные.

– Мне уже раньше говорили, что они невероятные.

Он безразлично пожал плечами.

– Они у тебя настоящие?

Гас возмущенно фыркнула и начала стягивать с себя футболку, чтобы он снова мог удостовериться в их подлинности.

При этом она как бы случайно бросила на него обжигающий взгляд, от которого у него перехватило дыхание. Прямое попадание, отметил он. Так говорили они в далекие школьные годы.

Она сидела, как индеец, скрестив ноги, и он видел очень белую, нежную верхнюю часть ее бедер и почему-то вообразил ее на беговой дорожке. Ну и длиннющие же у нее ноги, можно подумать, что они растут прямо из шеи. Что же касается бедер, то, пожалуй, это была единственная незапачканная часть ее тела, за исключением влекущего темного треугольника между ними. Господи, он не раз нарушал закон, но это было первым похищением на его счету. Надо думать, оно будет и последним, и заслуга в этом принадлежит ей одной. Она навсегда излечит его от этого гибельного занятия.

Он предостерегающе поднял руку, чтобы остановить ее дальнейшие действия.

– Одного раза достаточно, я уже все видел, спасибо.

– Какой ты учтивый! – похвалила она. – Между прочим, я заметила, что ты вовсе не ледяной.

Гас вмиг повернулась и сбросила с кровати на пол те самые злополучные джинсы. Затем упала на кровать, словно показывая, что собирается спать. Она еще долго вертелась и вздыхала, устраиваясь поудобнее под плащом, и наконец легла на живот, уткнувшись носом в рваный матрас.

«Чтоб ей задохнуться», – пожелал он про себя.

Такая возможность показалась ему мрачной, но притягательной, впрочем, притягательной теперь казалась ему и сама Гас, как он был вынужден признать с сожалением. Дело было не только в физическом обаянии, изумлял сам стиль ее поведения. Она была не просто женщиной, а целым мероприятием. Спектаклем, вроде новогоднего фейерверка. От нее было больше шума и грохота, чем от взрыва пороховой бочки, и тем не менее вопреки всей пиротехнике она была необычайно умна и проницательна. И к тому же еще настоящая красотка, хотя ему и претило это слово. Он не хотел задумываться над тем, сколь искусна она в любовных играх.

Он гнал от себя подобные мысли.

Теперь, хотя Джек смотрел не на нее, а в потолок, он вновь ощутил беспокойство. Не подчиняясь разуму, его тело жило своей отдельной, самостоятельной жизнью, полной ожидания встречи. Его руки нервно подрагивали, – а прежний слабый намек, искра желания теперь перерастал в нечто более серьезное, голодное и опасное. Когда в последний раз он был с женщиной?

Очень и очень давно. Но, самое главное, Джек не мог припомнить, когда он этого хотел.

«Вот что, Кэлгейн, советую тебе не смешивать работу с личными чувствами, – напомнил он себе. – Ты сделал это всего один раз в жизни и обрек на гибель все дорогие тебе существа».

Джек твердил себе об опасности, предостерегал от опрометчивых шагов, напоминал, зачем он здесь и чему отдал последние пять лет жизни. Он выдержал и не сорвался благодаря своей воле и еще благодаря своей одержимости, желанию добиться торжества правосудия.

Тем не менее он не мог не слышать зова своего тела. Что это было? Просто голод? Но неудовлетворенный голод терзал его много лет. Если быть искренним с собой, то у него был волчий аппетит, он истомился по женской ласке. Джек повернулся на другой бок, чтобы не видеть ее, и снова тяжесть, снова боль, которая началась в плечах, в мускулах и, спускаясь все ниже, достигла чресел. Он был охвачен огнем, тело и мускулы изнемогли в бездействии и требовали работы. Он понял, что вряд ли ему сегодня удастся заснуть.

Гас просыпалась несколько раз за ночь, и всякий раз ее взору представали странные, непонятные картины. Похититель не спал, или ей это только чудилось, и занимался необъяснимыми вещами. Когда она проснулась в первый раз, он сидел в кресле-качалке с банкой пива в руках. Он не пил пиво, да и не мог этого делать, поскольку банка даже не была открыта. Он смотрел на нее, как изнывающий от жажды путник смотрит на отравленный колодец, боясь утолить жажду.

Удивительно, мелькнуло у нее в голове, что он привез с собой столько пива, но не собирается его пить. Пожалуй, даже намеренно лишает себя этого удовольствия.

Во второй раз она не спала, а лишь пребывала в дреме, и, открыв глаза, увидела его в зеленоватом свете, исходящем от портативного компьютера. Он сидел за столом перед экраном, пленник мертвого электронного сияния, из которого не мог вырваться, и его пальцы бесшумно и сосредоточенно бегали по клавиатуре с пугающей четкостью автомата. Что-то жуткое было в этом видении, что-то необъяснимое, чего она не могла понять.

Как тогда, когда он созерцал, банку пива.

Когда Гас проснулась в последний раз за эту ночь, он предстал перед ней в сонном неясном золотистом тумане. Он все еще сидел за столом, но на этот раз в его руках поблескивал нож…

Он вырезал что-то из дерева, догадалась она. Он что-то строгал.

Постепенно Гас разглядела все подробности удивительной сцены. Он работал над чем-то очень небольшим, но замысловатым, неким сооружением, детали которого, казалось, были не толще занозы, которую она извлекла из своей ноги. Это был замок, волшебный замок. Но что больше всего поразило Гас, так это то, что он вырезал миниатюрный замок с помощью похожего на мачете ножа, того самого грозного оружия, которое носил у пояса. Огромный блестящий нож сиял золотом в свете керосиновых ламп, и вся сцена рождала в памяти крепких закаленных мужчин из рекламы сигарет «Мальборо». Похититель мог быть одним из них, если бы не особое, присущее ему одному качество, несвойственное бравым парням в рекламе сигарет. Налет грусти, который всегда лежал на его лице, превращал его в стоика, человека, сжившегося с болью, ставшей для него неотъемлемой частью жизни.

Гас так и заснула, сомневаясь, не было ли все виденное ею игрой воображения.

* * *

Она должна как-то убежать отсюда, эта единственная мысль занимала Гас, когда она проснулась утром на следующий день.

Она уже с полчаса притворялась спящей и наблюдала, как он надевал ботинки и привязывал к поясу мачете в ножнах. Целеустремленность и поспешность его действий заставили ее предположить, что он отправился на поиски пищи. Удивляло только то, что он оставил ее без присмотра, но один взгляд в окно подтвердил, что ей не уйти далеко, даже если она предпримет попытку побега. Он уже удалился от дома на полмили, но она все еще видела его фигуру. Похоже было, что, уйди он хоть на край земли, он все равно никогда не потеряет из виду лачугу.

Гас догадалась, что убежать отсюда будет не так-то просто, поэтому прежде всего ей следовало помнить, что похититель должен спать хотя бы несколько часов в сутки, а это значило, что она, напротив, должна бодрствовать именно в это время.

Ящерицы с шуршанием разбежались во все стороны, когда Гас встала с постели. Она уже начала привыкать к маленьким зеленым уродцам, но с опаской ступала на скрипящие половицы.

Их неровная поверхность царапала ступни, и отдельные щепочки застревали между пальцами. Да ведь это стружки, оставшиеся после его работы, догадалась она. Стружки и кусочки дерева были повсюду, покрывая пушистым серым ковром пол и кресло-качалку.

Сотворенный им замок стоял на столе, и его изящные балюстрады и шпили были так легки и воздушны, что Гас с трудом могла поверить, что он создатель этого чуда. При ближайшем рассмотрении она обнаружила, что все части сооружения соединялись крошечными пазами. Можно только гадать, как удалось ему вырезать столь невесомую конструкцию ножом огромного размера.

Его грусть невольно передалась ей, когда она осознала, что у волшебного замка короткая жизнь, потому что его нельзя сохранить невредимым. Его хрупкость напомнила ей ее собственные мечты о таинственных дворцах и замках, сотканных из света, с куполами и шпилями, поднимающимися в голубое небо до самого солнца. Было бы преступлением разрушить подобную красоту, созданную его руками, но пустыня равнодушна к совершенству. Пустыня с ее выжженными бесплодными просторами и невыносимым беспощадным зноем была врагом чуждой ей красоты.

Неприятное ощущение в пустом желудке напомнило Гас, что она голодна.

В рюкзаке она нашла два шоколадных батончика и, взяв сразу оба, тут же надкусила один и продолжила обыск. Только огромным усилием воли она удержалась, чтобы не съесть второй батончик. Следует приберечь его на будущее, напомнила она себе. Возможно, позже он будет ей больше необходим, чем теперь.

В рюкзаке также оказался блестящий металлический кейс с кодовым замком, где, наверное, хранился тот самый компьютер, который она видела. Для чего похититель таскает с собой компьютер, она не могла даже вообразить, но если увиденный ночью призрачный замок утром оказался явью, то уж наверняка она не ошиблась насчет компьютера. Она не нашла никакого оружия, видимо, он где-то спрятал свой «магнум» или взял его с собой, но в боковом кармане рюкзака она обнаружила спрятанную фотографию. Это был потрепанный снимок картины, натюрморта, и хотя Гас не была знатоком живописи, как ее сводный брат, она узнала манеру Ван Гога.

Когда через несколько минут Гас занялась поисками полотенца или тряпки, чтобы вытереть грязные руки, она решила, что они уж не такие грязные, если сравнить их с остальными частями ее тела. Она была грязной с головы до ног, и не просто грязной, но отвратительно грязной. При мысли об этом Гас чуть не разрыдалась. Кто бы мог подумать! Если бы Роберт увидел ее сейчас! Что Роберт, а если бы заведующий бюро «Вога» на западном побережье? Да они бы просто не поверили своим глазам! Она подняла голову и понюхала воздух. Господи, чем тут так воняет? Может, испражнениями ящериц? Нет, это воняет от нее самой, куда до нее ящерицам! От Августы Феверстоун воняло потом сильнее, чем от бегуна на финише.

Она рассмеялась и тут же расплакалась.

– Господи, что же это такое? – шептала она, моргая, чтобы смахнуть слезы.

Это было совсем на нее непохоже. Гас никогда не плакала, никогда, и теперь, словно влекомая неведомой силой, она подбежала к раковине и открыла кран. Ржавая вода была все же лучше, чем полное ее отсутствие, Соскребая черноту с лица и рук, она твердила себе, что слезы не ее стихия. Ей грустно, это верно. Ей грустно, когда она думает о Роберте, который, конечно, сходит с ума от беспокойства. И о маленькой Бриджит, которая о ней, несомненно, скучает. Особенно Бриджит. Гас представила себе белокурую крошку, навсегда завладевшую ее сердцем, и у нее стало тепло на душе. «Не смей скучать обо мне даже одну минуту, Бриджит, а то я возьму и украду у тебя твои балетные туфельки».

Железный шкаф по-прежнему возбуждал ее любопытство, и, покончив с мытьем, Гас решила бросить вызов зловещему предмету. Собрав все свое мужество, она направилась прямо к нему, но на полпути произошло нечто необъяснимое: лачуга содрогнулась и закачалась, как океанский лайнер на волнах.

Как и подобает коренной жительнице Калифорнии, первое, о чем подумала Гас, так это о землетрясении. Она оглядела в поисках трещин потолок и стены и даже посмотрела в окно, но поняла, что виной всему пол: он проваливался под ней! Она отпрыгнула назад и сразу поняла, что совершила ошибку.

Гнилые доски прогнулись, и, не удержавшись на ногах, она упала вперед, прямо на больное колено, и в облаке пыли стала проваливаться вниз. Пол рушился у нее на глазах, и под ним было глубокое, бездонное пространство!

– На помощь! – неуверенно позвала Гас, зная, что ее никто не услышит.

В отчаянии, ломая ногти, она цеплялась за гнилое дерево, пытаясь удержаться.

– Ну и черт с тобой, – выругалась она, когда сломался следующий ноготь.

Путем неимоверных усилий она приподнялась, на руках и выкарабкалась наружу.

Оказавшись в безопасности. Гас осмотрела свои вновь пострадавшие колени и промокнула майкой кровь. Рана опять открылась, и Гас на чем свет кляла трухлявые доски. Сначала занозы, а теперь еще ушибы и сломанные ногти, не говоря уж о коленях.

И все-таки, что же там внизу?

Она нагнулась, изучая сделанную ею дыру в полу, вглядываясь в темноту под сломанными досками, и вскрикнула от изумления. Под лачугой был подвал, и очень глубокий. Не раздумывая, превозмогая боль, Гас встала на колени и принялась за работу.

Она еще не успела до конца осознать все подробности возникшего плана, но хорошо понимала, что, наверное, это ее единственный шанс на спасение и что похититель может вернуться в любую секунду. Ей нужно было торопиться.

Гас старательно прикрыла дыру сломанными досками, а затем замаскировала их, насыпав сверху щепок и стружек, оставшихся после его работы. Потом оттащила кресло-качалку в угол рядом с кроватью. Последним штрихом были выданные ей джинсы, которые она надела, чтобы меньше привлекать его внимание.

Со своей позиции на кресле-качалке она следила за дверью, отрабатывая и совершенствуя свой план. Главное, чтобы у противника не возникло подозрений и не осталось времени на раздумье. Она же должна вести себя как можно естественнее.

Когда дверь наконец отворилась, то первое, что увидела Гас, был мешок, который ее враг нес перед собой. Он с порога швырнул ношу на стол, и мешок упал, на него с мягким глухим стуком. Только после этого сам похититель вошел в лачугу. Пол жалобно застонал под его тяжелыми шагами, и запах пота и полыни наполнил комнату.

Охотник-кормилец вернулся с добычей. Прежде всего он развязал мешок и открыл его, после чего вытащил нож из ножен, привязанных к поясу. Солнечные лучи ударили в блестящую сталь и брызгами рассыпались во все стороны.

Что он собирается делать? Свежевать свою добычу? Такая возможность заставила Гас поспешить.

– Мы тут не одни, – объявила она.

– Что-что? – переспросил он и оглянулся на нее.

– В том шкафу кто-то есть, я слышала, как он чесался.

Он резко обернулся, не выпуская из рук ножа.

– Постой! – крикнула она, соскочив с кресла-качалки и бросившись к нему. – Не ходи туда, это опасно.

– Не говори чепухи, – поморщился он. – Это, наверное, всего-навсего крыса.

– Я слышала, как он рычал. Крысы не рычат.

– Там никого нет, – настаивал он, положив нож на стол. – Я открывал шкаф сегодня утром. Там нет ничего, кроме высохших мертвых ящериц и дохлых мух. Они не показались мне очень опасными.

Гас заставила себя улыбнуться и попятилась назад.

– Наверное, ты прав, я просто нервничаю, – согласилась она.

– Конечно, я прав, смотри, я сейчас тебе покажу.

Доски подались, как только он ступил на них. На этот раз все произошло в тишине, без предварительного оповещающего треска. Пол открылся, как дверь западни, и он исчез под ним.

Гас не видела, как он приземлился, но услышала глухой удар, от которого вздрогнули стены лачуги, и тут же оглушительно завыла сирена. Она в ужасе повернулась к окну, ожидая увидеть полицейскую машину, «скорую помощь», даже пожарных, но снаружи не было ничего, кроме песка и можжевельника. Ничего!

Только тут она догадалась, что, должно быть, он установил в лачуге сигнализацию на случай, если она задумает бежать.

Она приказала себе бежать, предварительно схватив со стола что-нибудь из съестного, добраться до машины, сесть в нее и на предельной скорости помчаться по пустыне, пока еще не наступила настоящая жара. Наверное, это был ее единственный шанс!

Ее сердце колотилось так сильно и быстро, как будто она уже бежала к машине. Нервы напряглись, как если бы она уже мчалась в машине по пустыне. Вместо этого, словно влекомая невидимым магнитом. Гас повернулась и, еле двигая ногами, подошла к дыре. Остановилась у провала и посмотрела вниз, пытаясь выяснить, что с ним случилось.

Из-за сирены она не могла разобрать ни единого звука.

Возможно, он ранен и даже без сознания. А если он все-таки выберется из подполья, то ей не поздоровится, наверняка он устроит ей хорошую взбучку. И все равно она должна была знать, что с ним случилось. Она не могла уйти, не выяснив все до конца.

– Как ты там? – спросила Гас, подползая к краю дыры.

Ответа не последовало. Возможно, он не слышал ее из-за воя сирены, а она не видела его, потому что не решалась заглянуть внутрь самодельной ловушки. Когда наконец она увидела его, он не двигаясь стоял на коленях у земляной стены. Он посмотрел вверх, на нее, и молча отрицательно потряс головой.

– Как ты там? – настаивала она.

Гас не понимала, в чем дело, пока беззвучно, одними губами, он не прошептал слово «змея», и кровь заледенела у нее в жилах. Змея лежала почти рядом с ним, и ее глаза, казалось, светились в темноте. Вылезающие из орбит блестящие сферы горели дьявольским огнем. Обнажив зубы, отвратительное существо медленно раскачивалось из стороны в сторону.

Стоит ему шевельнуться, и змея нападет.

– Возьми мой револьвер, – также почти беззвучно произнес он. – Он в кейсе, код пять-два-семь.

Но Гас была уже не в силах ни говорить, ни двигаться.

Один вид рептилии лишил ее способности мыслить. Ее мозг включил свою собственную сирену, заглушившую ту, что наполняла воем комнату.

– Гас! – закричал он из подвала, стараясь перекрыть вой сирены. – Достань револьвер! Ты должна убить змею.

В поту от страха, она отпрянула назад.

– Нет…

– Ты должна, Гас!

Она хотела подчиниться, но не могла. Она уже была в прошлом, где в живом кошмаре ползали, извивались, корчились те же самые рептилии с теми же блестящими глазами. Безумный крик сотрясал маленькое, напрягшееся от страха тело шестилетней девочки, а тем временем холодные скользкие веревки обвивали ее руки и ноги, кольцом ложились вокруг шеи. Их шипение наполняло ее уши, их зубы впивались в ее нежное тело…

Гас повернулась и побежала прочь, и вслед ей неслось ее имя; она знала, что будет вечно помнить мольбу, звучавшую в его голосе. Она слышала эту мольбу и тогда, когда, увязая в песке, металась вокруг дома в поисках машины. Где он ее спрятал? Она должна ее найти. Только тогда она сможет осуществить побег. Теперь он не способен ее преследовать. Она свободна.

* * *

Гас так, и не отыскала джип, когда в растерянности, побежденная усталостью, упала на колени в лучах утреннего, но уже горячего солнца. Она заблудилась. Ее голова раскалывалась от боли, губы потрескались, а горло так сильно пересохло, что она не могла ни проглотить слюну, ни вымолвить ни слова. 1 ас не имела понятия, как долго она блуждала, но боялась идти дальше.

Ходя по кругу, она обшаривала безводную, иссеченную ветрами землю и наконец поняла, что не знает, где искать машину.

Что-то похожее на лачугу, черная точка на расстоянии, все еще виднелось вдали. Заметив ее, Гас всхлипнула от радости. Она должна вернуться. Она не может оставить его в беде. Смерть от укуса ядовитой змеи приходит медленно и мучительно. Его страдания будут невыносимыми.

Гас почти ослепла, когда наконец добралась до дома. Солнце, казалось, выжгло белые пятна на ее роговице, от них нельзя было избавиться, даже закрыв глаза. Смотреть на пустыню было все равно что в упор глядеть на горящий прожектор. Боль в глазах, боль от обожженных лица и рук была ужасной. Гас была вся охвачена огнем.

Солнечные лучи пустыни были лучами смерти. Страх заставил Гас бежать из лачуги, страх и надежда обрести свободу. Ей не надо было покидать человека, попавшего в беду, и теперь она не знала, что ожидает ее в доме. Что ей делать, если змея его укусила? Она не имела ни малейшего представления о том, как лечить змеиные укусы. Она не умела оказывать первую помощь, а если у него что-то более серьезное? Нет, она не допускала мысли о его смерти.

На ногах у нее были парусиновые кеды, большие и неуклюжие, но даже босиком она бы с трудом преодолела три невысокие ступеньки веранды. Гас не представляла себе, до какой степени ослабла, пока перед ней не возникло это препятствие. Ступеньки шатались под ней, а перила отвалились, обнажив ржавые гвозди. Когда наконец она добралась до порога, то шаталась из стороны в сторону, как хорошо подвыпивший пьяница, и ощущала во рту кислый вкус рвоты.

Вой сирены, вероятно, давно стих, да она и не услышала бы его: звуки долетали до нее, как с дальнего конца туннеля. Наверное, у нее солнечный удар, догадалась Гас. И, конечно, высокая температура. Язык распух и стал неповоротливым, она плохо видела, но все же рассмотрела, что дверь распахнута настежь, как она ее и оставила.

Из хижины тянуло прохладой, будто из сумрачного склепа, но это еще более увеличивало страх Гас перед неизвестностью.

Она не хотела входить внутрь. Она была готова вернуться обратно в раскаленный ад пустыни и погибнуть, испариться в ней, как дождевая капля. Это было предпочтительнее предстоящего ей испытания;

Но она не могла позволить себе снова убежать. Много лет назад, будучи чуть старше Бриджит, она сама оказалась пленницей подвала. Это случилось в одно холодное февральское утро ровно через неделю после того, как ее мать покинула дом Февсрстоунов. Лейк и Лили застали ее в слезах и насильно заперли в пустовавшей кладовой в подвале особняка. Они сочли это шуткой, последствий которой они не могли предвидеть.

Гас умоляла выпустить ее, но никто не откликался. А когда змеи начали заползать в ее одежду, когда их зубы коснулись ее кожи, она закричала, и кричала так долго и громко, что потеряла голос. Впоследствии врач сказал, что ее голосовые связки повреждены навсегда. Но дело было не только в физическом ущербе.

Из-за нервного потрясения Гас разучилась говорить и жила в постоянном ужасе, даже когда врач объявил, что она здорова.

Никто не понимал ее страхов и причины, почему она не может с ними справиться. Лейк и Лили безжалостно поднимали ее на смех, а экономка наказывала ее за притворство. Приемный отец не выносил ее вида, наверное, потому, что она напоминала ему о беглой жене. Он считал похвальным то, что, несмотря на личные чувства, строго выполняет свои обязанности отца, и, кажется, считал, что этим можно ограничиться.

Гас видела для себя только одно спасение от кошмара. Ее стремление убежать от своих мучителей, а также постоянный парализующий страх превратили желание умереть в одержимость.

Железнодорожные пути проходили вдоль границы владений Феверстоунов, и каждое утро с точностью до минуты товарный поезд компании «Саут пасифик» с грохотом преодолевал этот участок пути. В одно прекрасное утро, на рассвете, Гас тихонько выбралась из дома, впервые освободившаяся от страхов, радуясь принятому решению. Но когда в ожидании смерти-освободительницы она с холодной решимостью села на деревянные шпалы и ощутила их дрожь, то вдруг поняла, что не хочет умирать.

Она поняла, что хочет жить и бороться.

Вот тогда-то и появилась на свет непредсказуемая Гас Феверстоун.

Похититель сказал, что револьвер в кейсе. А какой там код? Пять-два-семь, вспомнила она. Но сначала надо заняться сиреной.

Через минуту Гас уже возилась с замком, ошибаясь и путаясь, пока кейс не открылся. В зеленом свечении экрана она увидела слово «Сатлинк» над длинным меню операций, слишком запутанных и технически сложных для нее. На остальной части экрана была схема лачуги и окружающей ее пустыни с двумя мигающими точками, которые, должно быть, имели отношение к сигнализации. И поперек всего экрана высвечивались слова: «Внимание! Тревога! Для выключения сирены нажмите на клавишу „отмена“!»

Гас нашла клавишу «отмена», и в лачуге наступила тишина.

Рыдание подступило к ее горлу, и вздох облегчения вырвался из груди. Теперь надо найти револьвер! Он сказал, что револьвер в кейсе, и когда она перепробовала различные кнопки и комбинации, клавиатура вдруг поднялась, открыв внутреннее отделение.

«Магнум» был там, тяжелый и неуклюжий, как большой булыжник. Она не знала, как им пользоваться, но ее пленник скажет, как ей поступать.

Осторожно сжимая револьвер. Гас подошла к пролому в полу. Ее похититель никуда не делся, он был на том же самом месте, где она его оставила. Только свет в окне теперь переместился, и она могла видеть его холодный, безжизненный взгляд.

Он перестал верить людям, нет, не сегодня, а уже очень и очень давно. Сегодня она только подтвердила правильность его мнения.

Гремучая змея замерла в неподвижности, своим изгибом напоминая грациозную лебединую шею или фарфоровую статуэтку. Гас никогда не видела ничего более изящного… Или более отталкивающего.

Гас молчала, ожидая его распоряжений. Он тоже молчал, не удостоив ее взглядом, и тогда она, сжав «магнум» сразу обеими руками, направила его на гремучую змею.

Змея вздернула голову. Ее блестящие разноцветные глаза теперь были устремлены на Гас, устрашающий звук погремушки наполнил воздух.

Предчувствие надвигающейся опасности охватило Гас, как в детстве на гудящих рельсах, когда она еле разминулась со смертью. Она заставила себя еще ближе подойти к яме, только так, двигаясь вперед шаг за шагом, убеждала она себя, можно довести дело до конца. Прицелься и нажми на курок, вот твой следующий шаг! Да нажимай же скорее!

Указательный палец нажал на спуск, и раздался негромкий щелчок. Боже мой, что же это такое? Револьвер не выстрелил.

Крик отчаяния застрял у нее в горле.

– Взведи курок, Гас! Оттяни его назад!

От нахлынувшей тошноты и головокружения Гас покачнулась и чуть не упала. Боже мой, она ошиблась, она забыла сначала оттянуть курок. Где же этот курок? Она видела револьверы только в кино. Где же он наконец?

Погремушка звучала все громче и громче, терзая ее нервы.

Кто-то смеялся, догадалась она. Нет, не смеялся, а кричал, пронзительные душераздирающие вопли, слышные только ей одной.

У нее онемели пальцы! Ничего не получится, как бы она ни старалась.

– Взведи курок, черт бы тебя побрал!

Большой палец дернулся и оттянул курок. Револьвер оглушительно выстрелил. Запах пороха наполнил ее ноздри.

– Осторожно! Не пристрели меня!

Похититель отпрянул назад и прижался к стене.

Гас почти взвыла от разочарования. Она промазала и не попала в змею, но чуть не убила похитителя!

Тело змеи, оружие опаснее револьвера, мелькнуло в воздухе. Атака была молниеносной, и Гас ничего не успела рассмотреть.

– Она меня укусила, – простонал похититель.

Гас начала всхлипывать. Закрыв глаза, она снова резко нажала на спуск. От сильной отдачи она сначала упала на колени, затем рухнула на пол.

Гас отбросила револьвер в сторону, зажмурила глаза, закрыла лицо руками и, словно защищаясь от нападения, сжалась в комок. Гром выстрела все еще звучал в ее ушах.

Глава 7

Джек потерял счет тому, сколько раз до возвращения Гас вся жизнь промелькнула перед его затуманенным взором. Но он точно знал, что змея укусила его дважды, прежде чем Гас застрелила ее. Ему повезло, что он отполз к стене и оказался вне линии огня. Можно было только гадать, как ей удалось попасть в змею. Встретить в движущийся предмет с закрытыми глазами, тут надо быть циркачом или первоклассным стрелком.

Он все еще не мог поверить в свое спасение. А ведь она действительно была и стрелком, и циркачкой, согласился он, глядя вверх, на свет над головой. Пусть даже с некоторым опозданием, но она, совсем как в цирке, преодолела все три горящих кольца. После демонстрации прицельной стрельбы она, видимо, решила показать под занавес еще один номер, а именно – внезапное исчезновение на глазах изумленной публики. Интересно, куда она все-таки подевалась?

Джек привалился к стене и провел рукой по ноге в поисках укусов. Он не почувствовал боли, когда змея атаковала его, а только нечто вроде легкого быстрого удара. Это, правда, ничего не значило. Некогда он получил несколько пуль в живот, грудь и лицо, и хоть бы что: в тот момент он тоже ничего не почувствовал. Стремление выжить и шок заставили боль отступить.

Вот и сейчас он надеялся на удачу, которая поможет ему выбраться из ловушки. Он не удивится, если окажется, что Гас сама ее устроила.

Крошечный пульт дистанционного управления охранной системой выпал из кармана рубашки, и, опасаясь змеи, Джек не мог его подобрать. Он нашел его теперь поблизости от змеиного трупа, поднял и, прежде чем водворить на место, снова включил сигнализацию. А теперь ему надо выбраться наверх.

С трудом Джек отыскал уступы в земляной стене, кое-как добрался до верха и ухватился за доску, способную выдержать его вес. Напряжение было столь огромным, что, казалось, мускулы не выдержат; только чудом ему удалось подтянуться. После чего дело пошло быстрее, и, чередуя рывки и остановки, он наконец перекинул ногу через край дыры и выбрался наружу.

Он по-прежнему не чувствовал боли, если не считать глубокого пореза на запястье, обильно кровоточившего, который он получил, схватившись за острый неровный край доски.

Джек обливался потом и не раз, карабкаясь наверх, вспоминал о том, что его бешено бьющееся сердце разгоняет по всему телу смертоносный змеиный яд. Правда, было у него и одно утешение: он представлял себе в деталях и даже в цвете, как он заставит Гас разрезать ранки и высасывать из них яд. Он надеялся, что доживет до этого.

Когда он выбрался на поверхность и ощутил под собой достаточно прочную опору, его глазам открылось странное зрелище: напуганная, бормочущая что-то невнятное женщина скорчилась на полу, спрятав голову в коленях и прикрыв ее руками, совсем как школьница во время учебной тревоги. Временами сильная дрожь сотрясала ее тело. Сначала он не мог разобрать ее прерываемого рыданиями лепета, но постепенно начал различать отдельные слова.

– Я его застрелила, – всхлипывала она. – Боже мой, он умер по моей вине. Я обагрила руки кровью человека…

Наверное, это должно было его растрогать, но почему-то не растрогало.

Она производила так много шума, что не слышала, как он выбрался из подполья.

– Я жив, – объявил Джек и подтянул вверх штанину, стараясь при этом сохранить равновесие. – Пока еще жив.

Головокружение мешало ему сосредоточиться, и он бесцельно водил ладонью по ноге в поисках укусов. Лишь через минуту, взглянув на Гас, он понял, что она его не слышала: она по-прежнему закрывала голову руками и причитала как безумная.

И по-прежнему ее отчаяние оставляло его равнодушным. Где же все-таки ранки, и почему бы ей не прекратить причитания и не помочь ему? Голова у него гудела, как циркулярная пила, перед глазами плыл туман. Бормоча ругательства сквозь сжатые зубы, Джек стащил с ноги ботинок, чтобы осмотреть ступню.

– Я пролила кровь, – продолжала стонать Гас. – Я виновата…

– Довольно, Гас, я жив!

В сердцах он отшвырнул в сторону ботинок и заковылял к ней.

Он шел, словно сквозь колышущуюся толщу темной воды, и его деревянный замок, вырезанный им прошлой ночью, плыл с ним рядом. Джек почувствовал, что сейчас его стошнит.

Только невероятным усилием воли он заставил себя добраться до Гас. Теперь ему предстояло достучаться до нее. Для начала он потряс ее за плечо, слегка, не из жалости к ней, а потому что у него не было сил, чтобы задать ей хорошую трепку.

Стенания мгновенно прекратились, и Гас застыла в неподвижности. Видимо, она решила, что он восстал из мертвых.

– Ты застрелила змею, – сказал он ей. – А теперь хватит, девочка, давай очнись. Ты мне нужна.

Волна дрожи снова пробежала по ее телу, но она все еще не пришла в себя.

– Я ее застрелила?

– Ну да, только она прежде успела меня укусить.

Теперь Гас смотрела на него, все еще прикрывая голову руками.

– Змея укусила тебя?

– Мне кажется, даже два раза.

Она мгновенно отняла от лица руки и села-, словно подброшенная пружиной.

– Как ты себя чувствуешь?

Она тревожно вглядывалась в его побледневшее лицо, Темная толща воды все сильнее давила на него, он понял, что теряет сознание.

– Отлично, – пробормотал он. – Просто отлично…

Джек покачнулся и упал на пол. Он лежал на спине, и Гас теперь была совсем рядом. Она одновременно ласково гладила его и расстегивала рубашку и джинсы. Он повсюду ощущал прикосновение ее рук. Она ощупала его живот, бедра, спустилась еще ниже. Это было чудесно, только она искала не в том месте, где надо.

– Нога, – прошептал он пересохшими губами. – Она укусила меня в ногу.

Теперь Гас занялась его джинсами, и он понял, что она стягивает их с него. Боже мой, что она делает? Играет в доктора? Он перестал видеть, серая пелена закрыла его глаза. Джек с ужасом подумал о том, что его жизнь находится в руках легкомысленной супермодели и богатой наследницы приемного папочки. Вот повезло так повезло!

– Возьми мой нож, – приказал он ей, – и простерилизуй его над спичкой. Найдешь их в рюкзаке.

– Нашла, нашла! – вдруг услышал он ее крик.

Он приподнялся, чтобы посмотреть, чем она занята, но тут же, вспотев от сделанного усилия, упал обратно, ударившись затылком о пол.

– Яд, надо высосать яд… – Он шептал эти слова или так ему казалось, гадая, слышит ли она их, или ее вообще нет поблизости. Очень скоро ему стало все равно. Снова серый туман и темная толща воды, только на этот раз Гас Феверстоун с огромным ножом в руке и усмешкой на губах сопровождала его в этом путешествии. Она рассматривала его наготу, и ее глаза плотоядно светились. Что это – кошмарное сновидение или Гас тайная маньячка?

– Нога, моя нога, – пытался сказать он ей.

Некоторое время спустя, через часы, а может быть, и дни, к нему вернулось сознание. Когда он наконец совсем очнулся, то обнаружил, что не чувствует никакой боли, кроме той, от которой у него раскалывалась голова. Еще не открыв глаза, Джек понял, что раздет, подтверждением тому был теплый ветерок, свободно обдувавший его тело.

Тот же теплый поток ворошил волосы на его груди и в том месте, где начинались ноги. Боль пульсировала в висках, так что он с трудом мог рассмотреть потолок с мелькающими туда-сюда крошечными зелеными существами.

Это ящерицы, он их видит, значит, его дела не так уж плохи.

Прищурившись, Джек сосредоточил все свое внимание на Августе. К счастью, она не была зеленой, как ящерицы. Она сидела на полу рядом с ним все в той же майке и рассматривала его скорее с надеждой, чем со страхом. Какая-то материнская озабоченность была в ее взгляде плюс еще нечто непонятное Странный подозрительный огонек горел в ее глазах, и он вспыхнул еще ярче, как только она поняла, что Джек очнулся. Что она с ним сделала? Он все еще был жив, значит, она не зарезала его тем огромным блестящим ножом, значит, он все еще находится в этом мире, конечно, при условии, что ящерицы не обитают на потолке в аду.

На деле Гас не произвела с ним никаких особых манипуляций. Верно, она раздела его. Как верно и то, что она применила все свои ограниченные познания для его спасения. Правда, эти усилия оказались ненужными по причине, которую она готова была ему открыть. Сейчас Гас разглядывала его без особой на то необходимости. Ей нравилось, когда он вот так презрительно щурился, как будто она была женщиной, с которой он менее всего желал бы поселиться на необитаемом острове.

Ее также зачаровывала картина, которую он собой представлял, небрежно лежа на спине в расстегнутой рубашке и джинсах, спущенных до щиколоток, демонстрируя ничем не при, крытое пространство загорелой мускулистой плоти.

Гас достаточно насмотрелась на обнаженных манекенщиков, которые торопливо сдирали с себя одежду известных модельеров, чтобы облачиться в следующий костюм, и без тени смущения показывали свои совершенные тела, но теперешнее зрелище было из весьма достойных внимания. У него не было ни единой жиринки, особенно хороши были грудь и руки, состоящие из одних мускулов, бугрившихся даже в спокойном состоянии.

И еще он был явно рассержен.

Гас слегка прикусила губу, чтобы сдержать улыбку. Ее взгляд, хотя она старалась удержаться, то и дело возвращался к особенно заметному месту на его теле. Темные завитки казались упругими и в то же время мягкими, а другая деталь выглядела достаточно напряженной, особенно если учесть ослабленное состояние всего организма.

Гас сумела увериться в этом, приподняв предмет, чтобы заглянуть под него. Ведь она должна была удостовериться, что там нет укусов.

Джек привстал, опираясь на локти, и внимательна оглядел свое тело.

– Что ты натворила? – В изумлении он смотрел на свою наготу, затем перевел взгляд на нее. – Ты меня трогала?

«Совсем нет», – рассмеялась она про себя, наслаждаясь картиной воображаемого преступления. Откровенно говоря, спущенные джинсы делали его похожим на ковбойского Ромео, пойманного в самый неподходящий момент.

– Не преувеличивай, – успокоила она его. – Просто я искала укусы, о которых ты столько кричал.

– И где же ты их нашла? – опять прищурился он.

– Нигде. Их нет, ни одного. Можешь мне поверить. Я даже перевернула тебя и проверила твои половинки.

Она смутила его: его лицо стало красным, или, скорее, ярко-розовым. Как тот лак, остатки которого еще можно было обнаружить на ее ногтях. Она была приятно изумлена, что такая личность не потеряла способности конфузиться. К тому же это подтверждало ее теорию о наличии у него проблем в интимной области. Бедный наивный мальчик. Он умеет краснеть. Возможно, ей следует помочь ему с его проблемами.

– Но ведь ты сказала, что что-то нашла, – настаивал Джек. – Я сам слышал.

– Я нашла несколько порезов у тебя на ногах, один очень красный и распухший. – Она показала на воспалившуюся царапину на его голени и легонько обвела ее пальцем, заметив при этим, что он отодвинулся. Боже мой, какой же он недотрога!

– Смотри, это вот здесь, – повторила она и снова показала пальцем на ранку, чтобы увидеть его реакцию. – Сначала я подумала, что это укус, но когда промыла его, увидела, что это просто царапина. Наверное, ты оцарапался, когда провалился под пол.

– Нет, это змея, – упрямо повторил он. – Я точно знаю.

– Она укусила твой ботинок. Дважды. Если хочешь, я тебе покажу, – предложила Гас.

Ботинки стояли рядом со столом, словно ожидая, что их хозяин, встав утром, наденет их, поцелует свою маленькую женушку и отправится на работу. Маленькая женушка не бездельничала, а занималась хозяйством, пока он путешествовал в стране грез.

– Тогда почему я отключился? – спросил Джек.

– Возможно, ты ударился обо что-то затылком, когда провалился в яму, и у тебя случилось небольшое сотрясение мозга.

– Ты говоришь, небольшое сотрясение мозга? Кто бы подумал, что ты доктор! Послушай, что ты делаешь?

Он попытался оттолкнуть ее, когда она склонилась над ним и коснулась его головы, но Гас не собиралась отступать.

– Я должна проверить, не ошиблась ли я. Если у тебя сотрясение, то где-то должна быть шишка.

– Может, заодно посмотришь и мои глаза? – предложил он.

– Зачем? – удивилась она.

– Чтобы увидеть, не расширены ли зрачки.

Она нахмурилась:

– Хорошо. Я займусь этим, как только найду шишку Джек готов был сжечь ее взглядом, а вместе с ней и лачугу, но Гас оставалась равнодушно-отрешенной. Она полностью вошла в роль матери Терезы и нацелилась на перевоспитание и спасение недостойного грешника. Сначала она погладила его влажный горячий лоб, затем ее пальцы проникли в волосы.

– Вот так, – приговаривала она, легкими движениями массируя его голову, отчего приятная истома охватила сначала его грудь и руки, а потом разлилась по всему телу.

Ему хотелось закрыть глаза. Ему хотелось совсем расслабиться. «Гас, девочка, зачем ты меня дразнишь? Зачем терзаешь?» – готов был спросить он.

– Ну как, нашла шишку? – вместо этого проворчал Джек.

– Я уверена, что она где-то здесь. Господи, какие у тебя чудесные густые волосы… И совсем нет седых. Похоже, ты не слишком много волнуешься, правда?

Ей бы очень хотелось узнать, что волнует его в данный момент.

Каким удовольствием было ее прикосновение. А ведь могло быть иначе: легкие движения ее рук могли бы действовать ему на нервы. Так нет же, он, напротив, чувствовал себя наверху блаженства, что в данных обстоятельствах было совсем некстати. Возможно, какой-нибудь другой мужчина мог позволить себе это райское блаженство, возможно, кто-то другой счел бы Гас неотразимой, когда она вот так осыпает его ласками и воркует над ним. Особенно если он окончательно разнежился и его клонит ко сну…

Джек поспешно открыл глаза. Может быть, он и разнежился, но все-таки заметил, как участился его пульс и жар охватывает тело.

– Ага, вот здесь у тебя небольшая шишка… Ты чувствуешь?

Он чувствовал только, как ее пальцы ворошили волосы у него на затылке. Наверное, у него действительно было сотрясение мозга, и этим объяснялось то, что он теряет контроль над своим телом. В его рациональном уме произошло короткое замыкание, и животные инстинкты подчинили себе доску приборов.

– Может, мне осмотреть шею и грудь? – предложила Гас.

– Нет, там все в порядке…

Как будто он мог ее остановить. Да ее бы не остановил и бульдозер. Ее пальцы уже заскользили вниз к ушам, по пути ероша его короткую армейскую стрижку, ощупали ушные раковины и задержались, поглаживая, на мочках. Джеку почудилось, что в него ударила молния.

– Ox, – простонал он.

Она заглянула ему в лицо:

– Я делаю тебе больно?

«Больше, чем ты себе представляешь», – сказал он про себя.

Он схватил ее за руки и удержал, чтобы на расстоянии охладить ее пыл своим взглядом, и тут же понял, что совершил ошибку. Чутье говорило ему, что не следует смотреть ей в глаза и вообще лучше не смотреть на нее, и чутье его не обмануло.

Такие глаза, как у нее, наверное, век назад смотрели из-под шелковой чадры где-нибудь в восточном гареме. Трудно было точно определить их цвет. Скорее всего он назвал бы их темно-фиалковыми, и то лишь приблизительно. В придачу у нее были голубоватые веки и густые темные ресницы.

Гаремные глаза на упрямом лице девчонки-сорванца.

Если бы в его словарь входило словосочетание «пухлые губки» – а оно определенно никогда в него не войдет, – он бы назвал ее губы пухлыми, аппетитными, соблазнительными. Джек начал понимать, что находили в ней все другие. Даже в теперешнем растрепанном виде она могла своим знойным страстным взглядом растопить могучий айсберг. Правда, сейчас был один минус: от нее воняло. Он отпустил ее руки.

– Пойди прими душ, – сказал он ей.

– Что?

– Видишь вон ту занавеску? – Джек кивнул в сторону алькова. – Там есть душ. Я сегодня утром наладил насос.

– Вот как… Что ж, спасибо.

Гас была в недоумении, пока ее взгляд не прошелся по его телу, и смешливые искорки вновь вспыхнули в глубине ее потемневших зрачков.

– Похоже, и тебе следует встать под душ. Только холодный.

Он бросил на нее предостерегающий взгляд.

– Там воды всего на одного, и горячей, и холодной вместе.

Она поняла.

– Хорошо… Но я могу поделиться.

Джек вновь ощутил прежнее беспокойство. Эта женщина заставляла его краснеть, как глупого мальчишку! Ее следовало бы посадить в подпол и оставить там навсегда.

– Иди мойся, пока я не передумал, – приказал он и сел, чтобы натянуть на себя джинсы.

Затем быстро поднялся на ноги и попытался застегнуть молнию. К сожалению, это было равносильно тому, чтобы увечить себя, как в некоем языческом ритуале. Он ограничился тем, что запахнул полы рубашки и повернулся к ней как раз в тот момент, когда она стаскивала с себя футболку.

– Раздеваться будешь в душе, – остановил он ее.

– Ладно, ладно! – успокоила его Гас и, прикрывая грудь и живот майкой, бегом пересекла комнату, при этом показав ему свою голую попку. Она старалась держаться подальше от дыры в полу.

Тот, кто сказал, что у нее невероятные груди, сильно ошибался: Джек назвал бы их прекрасными и ограничился бы этим.

А что касалось ее зада, то он действительно был невероятным и заслуживал любой самой высокой похвалы. Гас отдернула занавеску, но никак не могла справиться с железной дверью.

– Давай я тебе помогу, – предложил он, только бы не видеть ее соблазнительных ягодиц.

Джек Кэлгейн в роли бескорыстного спасателя…

Один удар плечом, и дверь распахнулась.

Он жестом пригласил ее войти внутрь и с облегчением вздохнул, когда она исчезла за дверью.

Ржавые скрипы и лязг металла сказали ему, что она разобралась в ситуации и теперь пытается открыть краны, а ее удивленный возглас подтвердил, что идет только холодная вода. Он ладонью стер пот со лба и подошел к окну. Ветер был сухим и горячим, с примесью песка. Липкий пот покрывал все его тело, а шедший от него запах в лучшем случае напоминал пивные дрожжи. А он еще позволял себе критические замечания в ее адрес…

Джек подошел к столу и посмотрел на миниатюрное королевство, созданное ночью его руками. Напряжение, которого он не знал уже несколько лет, не покидало его. Каждый вздох давался ему с трудом, ступни вздрагивали от любого соприкосновения с грубыми неровными половицами.

Дверь за его спиной распахнулась, и брошенная ее рукой майка влетела в комнату. Он слышал, как Гас с удовольствием плещется и как вода с бульканьем исчезает востоке. Серебристые капли летели во все стороны.

– Может, ты все-таки присоединишься ко мне? – пригласила она, отфыркиваясь. – Тут замечательно мокро и прохладно! И вода совсем не красная, а желтая!

Джек потел все сильнее, пот ручьями стекал с его лба, струился по щекам и за ушами. Он отерся полой рубашки и вспомнил, как ее пальцы перебирали его волосы, ласкали мочки ушей.

Присоединиться к ней… Джек посмотрел на нетронутую банку пива, ту самую, которую держал в руках прошлой ночью в мечтах о женщине, нежной, мягкой, все залечивающей женщине, с которой можно забыть обо всем. Господи, как ему хочется пить… Как давно его мучит жажда… Давно, слишком давно.

Раздеться, сбросить с себя все до нитки и войти к ней в душ…

Его тело жаждало того, чего Джек не мог ему дать, того, в чем ему так долго отказывали: удовлетворения.

Что случится, если он уступит требованию своего тела? Если он подчинится безумной жажде и откликнется на ее призыв, что тогда? Ему даже не надо было напрягаться, отыскивая ответ, он заранее знал его. Это будет безрассудством. От этой женщины он должен получить информацию, а не секс. Но как ему обуздать свое тело?

– Что-нибудь случилось? – крикнула она.

– Абсолютно ничего. Гас. Здесь так жарко, что можно задохнуться.

– Бр-р, а здесь можно замерзнуть, – отозвалась она, прикидываясь, что дрожит от холода.

– Ну и хитрюга, – сказал он шепотом.

– Интересно, что тебе не нравится на этот раз? Женщина или холодная вода в душе? – Она просунула голову в дверь и с улыбкой оглядела его. – Наверное, холодная вода в душе. А может быть, заряженное оружие у тебя в джинсах?

– Оно у меня на предохранителе, – мрачно заверил он ее, но она уже спряталась внутрь и захлопнула за собой дверь.

Джек протянул руку и с такой силой схватил и сжал банку пива, что помял жесть, большим пальцем он еще больше углубил вмятину. А если он и Гас Феверстоун оба одержимы мыслью о смерти? Если они оба самоубийцы? Если он откликнется на ее приглашение, значит, он Столь же безумен, особенно если учесть последствия подобного шага. И вдруг его озарило, словно комета пронзила тьму: он все равно это сделает, сделает, и все тут!

Нет, жаль губить свои замыслы. Очень жаль…

Джек ударил кулаком по столу, сотрясая волшебный деревянный замок. «Жаль, очень жаль», – с насмешкой мысленно повторил он. Вот он тут, посреди пустыни Мохаве, в растерянности и в поту, как китайский кули. А теперь давайте подсчитаем, что у него есть в активе: у него есть душ с холодной водой, женщина и плюс ко всему непобедимая эрекция. И как же он себя ведет? Да как мальчуган в кондитерском магазине, который не знает, на чем остановить свой выбор.

– А теперь к делу, – пробормотал он. – И без задержки.

Через минуту, совершенно голый, он вошел в душ.

Глава 8

Ее назвали «Скромница», и Вебб Кальдерой сразу понял почему, когда впервые увидел картину.

Юная девушка целовала собственное отражение в зеркале, обрамленном позолоченной рамой, чуть прикасаясь к стеклу розовыми лепестками губ и глядя на себя из-под густых ресниц полным томления взглядом. Ее щеки сильно зарумянились, и одна изящная маленькая ручка опиралась на резную раму, совсем как на мужское плечо. Другая рука держала шляпу, украшенную пышными красными розами. Зеркало затуманилось от ее влажного горячего дыхания, но не собой любовалась она и не к себе пылала любовью. Она целовала некоего призрачного возлюбленного, мужчину, который еще не удостоил ее лаской, который, может быть, даже еще не обратил на нее внимания…

Вебб также знал, что стоит мужской руке прикоснуться к ней, и она лишится, пусть не в прямом смысле, своей девственной чистоты. Воображаемый принц был образцом совершенства. Возлюбленный из плоти и крови никогда не будет таковым. Возможно, он удовлетворит потребности ее тела, но никогда не сделает явью возвышенные мечты девственного сердца, подобные прозрачным каплям росы на только что распустившемся цветке. Прежде чем сжечь их, лучи солнца заставят капли искриться, но всего на одно мгновение. Вебб был прекрасно осведомлен о такого рода разрушении. Он специализировался на нем.

Где-то вдали прозвучал входной звонок, но Вебб не обратил на него внимания. Наверное, что-то доставили из магазина, и его помощник займется этим. Он еще не кончил внимательно изучать картину в поисках каких-либо недостатков или повреждений… Он не мог оторваться от созерцания опьяненной мечтами прелестной девушки… Как бы ему хотелось знать, кто, какой мужчина сумел пробудить в ней эту любовную лихорадку. Вебб вообразил себя на его месте, представил первое робкое прикосновение дрожащих девичьих губ и сладкое ощущение невинности.

Вебб глубоко вздохнул. Уже столько лет он оставался равнодушным и ничто не могло пробудить его чувств, и теперь он тянул это мгновение, даже если оно и причиняло ему боль. Удивительно, что именно эта картина возродила в его душе переживания, когда ничему другому это было не под силу. Несмотря на высокую технику живописи, картина была далеко не самым лучшим произведением Мери Годдар. Американская художница специализировалась на портретах женщин и девушек, и многие ее работы по мастерству были значительно выше «Скромницы». И все же Вебб не мог оторвать глаз от картины. В ней его особенно притягивала неискушенность модели, наверное, потому, что сам он очень рано лишился иллюзий и на себе испытал жестокость окружающего мира.

, Картина было размером два на три фута, но казалась меньше в ящике, где она лежала. По привычке Вебб опустился на одно колено, послюнил палец и очень осторожно потер небольшой кусочек полотна, чтобы лучше рассмотреть живописные приемы художницы.

Мир искусства называл ее «Скромница», но в «Словаре художников и скульпторов» Белезита она значилась как «Девушка в зеркале». Вебб купил ее на главном летнем аукционе «Сотбис» перед самым отъездом из Лондона, но, к сожалению, не для себя. Он действовал от имени Лейка Феверстоуна.

В его кабинете, расположенном далее по коридору, зажужжал внутренний телефон, и Вебб недовольно поднялся на ноги, Он не любил, когда его беспокоили во время работы в хранилище, и секретарша хорошо знала его привычки. Значит, это что то серьезное.

Хранилище было просторным помещением, где автоматически поддерживались нужная температура и влажность, и сейчас в нем было даже холодновато, но Веббу нравилась прохлада, она повышала его работоспособность. Большая часть помещения служила складом для хранения произведений искусства, которые он покупал или продавал, и освещалась неярким светом дневных ламп. Его рабочее место находилось в углу комнаты, в нише с большим окном в стене и световым люком в потолке.

Картины стояли повсюду: прислоненные к стене, на мольбертах, пюпитрах и стендах, и в воздухе чувствовался легкий запах смывки. Городской и внутренний телефоны находились на стене напротив рабочего стола Вебба, и лишь один-единственный штрих нарушал аскетически сдержанную трудовую атмосферу: шкафчик орехового дерева времен Возрождения, где на блестящем подносе работы Жана Кузо стоял графин с ячменным шотландским виски.

Снова раздалось жужжание телефона, и Вебб подошел к медной панели, нажал на мигающую кнопку.

– В чем дело, Марджери?

– Вас хочет видеть мистер Феверстоун, – извиняющимся голосом сказала секретарша. – Вы его примете?

Это объясняло, почему Марджери решилась нарушить его покой. Она знала, что Лейк Феверстоун был одним из главных клиентов галереи в Беверли-Хиллз и личным другом хозяина.

Она знала также о похищении сводной сестры Лейка – о чем, впрочем, уже было известно всему континенту, – но этим все и ограничивалось: Марджери даже не подозревала о деловых отношениях Вебба и Лейка, о тайных связях Вебба с подпольным миром торговцев произведениями искусства.

– Да, я его приму, пожалуйста, пришлите его сюда, – сказал Вебб. – Я хочу ему кое-что показать.

Вебба всегда удивляло сходство Лейка с его сестрой Лили, хотя в Лейке не было ничего женственного, как и в Лили – ничего мужеподобного. Они просто были мужской и женской версией одной пары генов, и в тридцать семь лет были одинаково худощавы, если не сказать костлявы, с одинаковыми пепельными волосами и заострившимися чертами лиц.

Лейк вошел в комнату, и Вебб тут же отметил его рассеянный кивок и напряженный взгляд зеленоватых глаз. Фиолетовый тон рубашки-поло и светлые полотняные брюки делали его еще более бледным. Естественно было ожидать, что Лейк обеспокоен судьбой своей сводной сестры, но за годы знакомства с семьей Феверстоунов Вебб пришел к выводу, что их родственные отношения были запутаннее интриг при французском королевском дворе времен Людовиков.

Возможно, причиной бледности Лейка было его постоянное пребывание в «штабной» комнате созданного им центра охраны особняка Феверстоунов с сетью видеокамер по всему дому и прилегающему парку. Если бы Веббу пришлось ставить диагноз, он бы сказал, что у Лейка Феверстоуна развилась тюремная бледность.

– Вы пришли как раз вовремя, – заметил Вебб и указал на ящик, в котором лежала картина. – Годдар прибыла сегодня утром.

– Вот как? Что ж, давайте на нее посмотрим.

Приблизившись к картине, Лейк сощурился, секунду разглядывал ее, затем наклонился, как бы изучая детали. Потом, совсем как Вебб, опустился на колено и смочил слюной палец.

Он потер пальцем кусочек кремового платья девушки на картине, откинулся назад и одобрительно хмыкнул.

– Какая изумительная вещь, – похвалил он.

Вебб услышал дрожь в его голосе и понял, что для Лейка это станет не просто покупкой следующего по счету произведения искусства. Это будет новый объект для поклонения. Не один десяток лет семья Феверстоунов слыла одной из самых богатых семей в Калифорнии, их мебельная империя существовала уже несколько поколений, а собрание картин старых и новых мастеров было предметом зависти в художественных кругах.

Кроме того, они давали постоянную пищу для светских сплетен.

Августа, сводная сестра Лейка и Лили, была основной темой пересудов, но и сами близнецы вызывали много разнообразных толков своими любовными похождениями. Они еще не связали себя узами брака, и поэтому их подозревали в платоническом, но чем не менее зазорном чувстве друг к другу. Считалось, что Лейк старался заглушить это чувство своей страстью к искусству, а Лили – увлечением лошадьми. Но никто, включая Вебба, достоверно не знал, где кончается вымысел и начинается правда.

– Согласен, изумительная, – отозвался Вебб. – И весьма дорогая. Хотите знать, во сколько она вам обошлась?

– Мне все равно.

В дрожащем голосе Лейка было столько подлинной страсти, что она напугала его самого. Он рассмеялся и махнул рукой, как бы отгоняя от себя наваждение, но, когда он поднял взгляд, Вебб прочел в нем безудержный азарт коллекционера.

Вебб мало знал о ранних годах Лейка., за исключением того, что близнецов вырастила экономка Феверстоунов. Их собственная мать после рождения Джиллиан, младшей дочери, погрузилась в депрессию и в одно пронзительно холодное зимнее утро утонула, решив, не раздеваясь, искупаться в океане. Молва утверждала, что это было самоубийство. Отец близнецов, Лейк-старший, женился во второй раз. Его новой женой стала мать Августы, которая прожила с ним всего год и бросила мужа, в основном из-за его скупердяйства. Поэтому, как это происходит даже в лучших семействах, дети, изголодавшиеся по материнской любви и лишенные эмоциональной поддержки, пытались найти замену этим чувствам, и такой заменой в первую очередь становились вещи материальные.

К счастью или несчастью, но Феверстоуны имели деньги, чтобы удовлетворять свои прихоти.

– Расскажите мне о похищении, – прервал молчание Вебб, чувствуя напряженность Лейка. Его клиент уже больше не был таким бледным. – Как обстоят сейчас дела?

Теперь Лейк избегал смотреть в сторону картины.

– Никаких новостей, разве что к поискам теперь подключилось Федеральное бюро расследований. Целое утро они меня «опрашивали». Им почему-то очень нравится это слово. Судя по их вопросам, можно подумать, что это именно я похитил Гас.

Когда я уходил, они взялись за Лили.

– Сотрудничайте с ними, – посоветовал Вебб, направляясь к маленькому бару, где он держал виски. – Отвечайте на все их вопросы. Угощайте агентов хорошим бренди и выказывайте им побольше сочувствия. Можете даже перейти на настоящий коньяк. – Он постучал по графину. – Налить вам?

Лейк, казалось, не слышал его.

– Сомневаюсь, что кто-нибудь мне поверит, – сказал он, глядя мимо Вебба в окно на туманные синие горы за Санта-Моникой, – но я очень беспокоюсь об Августе. Эти террористы или кто там еще, которые ее захватили, могут принести ее в жертву своей безумной идее, даже забыв о выкупе.

Слова Лейка тронули Вебба, и в его душе на секунду проснулось сочувствие, но так же быстро и угасло. Тем не менее ситуация требовала, чтобы он выразил Лейку свою поддержку.

– ФБР имеет отличных специалистов, которые занимаются только похищениями, – напомнил он Лейку. – У них редко бывают неудачи.

Федеральное бюро расследований действительно отлично справлялось со своими обязанностями. Другое дело Центральное разведывательное управление. Вебб неплохо разбирался в компетенции и обязанное ях различных участников международного разведывательного сообщества, особенно Национального агентства безопасности. Считалось, что именно оно подготовило и использовало Мага.

Вебб взял со стола пачку цветных фотографий работ старых мастеров разного уровня ценности и протянул ее Лейку. Он собрал их во время своего летнего пребывания в Лондоне.

– Взгляните, возможно, вас что-то заинтересует, к примеру, пейзаж Дюге. Он относится к его зрелому периоду, где-нибудь около тысяча шестьсот пятьдесят седьмого года.

Лейк без особого энтузиазма просмотрел снимки, остановившись только на пейзаже.

– Вы уверены, что это Дюге? – спросил он. – У вас есть на него документация?

– Продавец из Антверпена. Он сказал мне, что может представить любые документы, подтверждающие подлинность, которые мы затребуем. – Вебб подал Лейку увеличительное стекло. – Обратите внимание на фигуры вдали, деревья, облака. Вы сразу убедитесь, что это не подделка.

Лейк воспользовался лупой, но через секунду отложил ее в сторону.

– Я хочу взглянуть на саму картину, – сказал он, явно думая о чем-то другом. – Если ее еще не купят, то в следующем месяце по пути в Лондон я заеду в Антверпен.

Он взглянул на графин с виски.

– Пожалуй, я немного выпью. Вы не против, если я сам налью?

Вебб молча кивнул.

Потянувшись за стаканом, Лейк заметил рядом с подносом колоду карт Таро и взял ее в руки. На его лице появилось беспокойство.

– Боже мой, Вебб, – сказал он, вынимая колоду из футляра и веером рассыпая карты. Он был явно напуган мрачными изображениями демонов и магов. – Я не видел ничего страшнее. Откуда они у вас?

Вебб засунул руки в карманы своих брюк цвета хаки.

– Мне прислал их кто-то из знакомых, который знает, что я коллекционер. Я еще не успел их хорошенько рассмотреть, но, по всей вероятности, они из Румынии, и им, наверное, не менее ста лет. Они называются Дьявольское Таро.

– Они в прекрасном состоянии, если действительно такие старые. Вы когда-нибудь погадаете для меня на них?

– Лейк, вы серьезно просите меня об, этом, да еще на таких картах?

Лейк вздрогнул, как от озноба, и сунул карты обратно в футляр.

– Нет, пожалуй, не надо.

– Мудрое решение, – с улыбкой одобрил Вебб, наблюдая, как Лейк наливает себе хорошую порцию виски.

Он очень сомневался, что его посетитель останется доволен предсказаниями Таро.

* * *

Гас Феверстоун допустила большой просчет. Она не ожидала, что ее тюремщик, как она его теперь называла, поддастся на уговоры, и в этом была ее ошибка. К тому же он не только был совершенно голым, но еще и в полной боевой готовности, о чем свидетельствовало, помимо прочего, и очень целеустремленное выражение лица. Гас не позволила себе особенно внимательно разглядывать его фигуру.

– Если я не ошибаюсь, кто-то приглашал меня сюда, – сказал он.

– Просьба оставить ваше оружие при входе.

Гас хотела произнести слова решительно и с вызовом, но вместо этого ее голос был еле слышен из-за плеска воды. Сердце гулко билось, усиливая ее растерянность. Если раньше ей хотелось смутить своего тюремщика, то теперь она отказалась от этой мысли.

Неужели Гас Феверстоун вдруг сама засмущалась? В таком случае апокалипсис был совсем близок.

– Ну как, у тебя тут найдется местечко еще для одного? – спросил Джек.

– А может быть, для двоих? Похоже, ты прихватил с собой своего друга, – пошутила Гас.

Она улыбалась и говорила одновременно, не глядя вниз на означенного «друга». Она позволила себе лишь один короткий взгляд украдкой, и у нее закружилась голова.

Абсолютно голый тюремщик был шести футов роста, все его мускулистое тело с головы до ног блестело от пота, и он смотрел на нее в упор, словно ожидая, что она одобрит его появление.

– Так кто же из нас не нравится тебе? – спросил он. – Я или мой друг?

Гас в раздумье склонила голову набок:

– Твой друг может остаться, а тебе лучше уйти.

К ее великому облегчению, он рассмеялся. Ее ответы были автоматическими, вся ее жизнь держалась на готовых стандартных репликах. Если сомневаешься, используй клише. Гас давным-давно познала эту истину. Она была равнодушной пожирательницей сердец. Но сейчас ее собственное сердце работало на оборотах, близких к аварийным.

– В чем дело? – спросила она.

– Ты выглядишь испуганной.

– Я? Ни в коем случае. – Гас сделала недовольную гримасу. – Испуганной? Неужели?

На этот раз он едва заметно улыбнулся. Его глаза блестели, что делало еще более привлекательными мужественные черты его лица. Гас не могла не признать, что из него вышел бы потрясающий манекенщик для демонстрации нижнего мужского белья. С его шрамами и телосложением он, мог бы, заработать для Келвина Кляйна еще целую кучу миллионов.

– Нет, ты испугалась, – настаивал Джек. – Ты боишься? Боишься меня? Того, что я взял инициативу в свои руки?

Ты любишь распоряжаться всем сама, чтобы ты начинала, чтобы все было по-твоему. А теперь тебе надо ждать и догадываться, как я себя поведу, что буду делать и буду ли делать что-нибудь вообще. От этого ты нервничаешь, верно, Гас?

Джек подошел к ней ближе, и ей пришлось отступить назад.

Это было не слишком красивое отступление на скользком деревянном полу. Ей пришлось ухватиться за голые ржавые водопроводные трубы и прижаться к стене, чтобы избежать соприкосновения с его телом.

Другого выхода у нее не было: душевая была крошечной, а он чересчур большим.

Солнечный свет проникал сквозь щели в стенах и потолке и ложился на их тела яркими радужными полосками. В своем бегстве от него Гас не заметила, что вышла из-под душа. Искрящиеся водяные капли соединились на ней в ручейки, а ручейки самым неприличным образом устремились во все углубления на ее теле.

Это не прошло мимо его внимания.

Он коснулся пальцем ямки между ее ключицами и сразу обнаружил, как бешено скачет ее пульс: немыслимо притворяться безучастной, когда кто-то пристально наблюдает за вами.

– Неизвестность заставляет сильнее биться твое сердце, – продолжал Джек.

– Это от страха, я чуть не упала, – объяснила Гас. – Пол очень скользкий.

– Как и ты. Гас. Ты сумеешь вывернуться.

Тем не менее, судя по выражению его лица, ей не удастся ускользнуть от него. И хотя ей хотелось пропустить мимо ушей его замечание, она действительно гадала, каков будет его следующий шаг. Этой мыслью был целиком занят ее мозг, как, впрочем, и ее тело. Гас вдруг вспомнила о своем теле: каким розово-золотистым оно было в маленьком тесном душе с этими полосками солнечного света, каким настороженным и нетерпеливым, как бокал шампанского, которое ждет, когда его выпьют.

К сожалению, она сознавала, что сама первая готова пригубить вино и что ведет, себя слишком вызывающе. Ее голова казалась ей необычайно легкой, груди очень полными, бедра напряженными. Даже губы больше не подчинялись ей и стали неуклюжими и припухшими.

– Неужели я сошла с ума? – спросила она со значением. – Или что-то изменилось? Вчера ты пытался одеть меня, потому что моя нагота была вызовом Всевышнему. А сегодня ты со мной под душем, мы оба голые, и вдобавок ты говоришь мне, что я скользкая штучка.

– Это правда, – подтвердил Джек, не в силах расстаться с нежной ямкой между ее ключицами.

– Значит, что-то, изменилось?

– Да, мы оба нагие.

Одна капля скользнула с ее плеча на грудь, задержалась на ее упругом изгибе и продолжила путь вниз. Джек проследил за ее опасным спуском сначала взглядом, потом движением большого пальца.

Кожа Гас здесь была особенно чувствительной, сквозь нее просвечивали голубые жилки. Даже легчайшее прикосновение к этому месту вызывало дрожь, как если бы кто-то провел по нежной глади кусочком льда. Это было невыносимо, и Гас невольно вскрикнула и широко открыла глаза. Она не помнила, когда раньше их закрыла.

Как далеко она может позволить ему зайти?

Как далеко зайдет он сам? Два простых и ясных вопроса мгновенно отрезвили Гас, и она уже спокойнее приступила к оценке ситуации. У нее не было разработанной теории относительно секса и похищения как единого целого, но у нее была теория относительно искушения. Она всегда считала, что если ты способна поддаться соблазну, то тебя обязательно соблазнят. Одно дело показывать ему груди, и совсем другое разрешать их трогать вот так просто, как будто это входило в цену ужина. И не надо разбираться, кто начал первым, прежде всего не следует забывать; что у тебя есть гордость.

– Тебе это нравится? – спросила она с издевкой.

Солнце золотило его темные волосы и заставляло его щурить глаза.

– Смотря с чем сравнивать.

– Не знаю с чем… Ну, к примеру, если тебя Вдруг укусила змея.

– Если змея, то, пожалуй, я выберу это.

Он подложил ладонь под ее грудь и большим пальцем размазал по ней воду, отчего грудь заблестела, как мрамор. Палец ритмично ходил взад и вперед, и Гас зачарованно следила за его движением, с раскаянием сознавая, что наблюдает за практическим воплощением своей теории. Его палец был все равно что работающий дворник на стекле автомобиля под светлым теплым дождем. Он гипнотизировал и возбуждал.

Внезапно Джек наклонился, будто собираясь поцеловать мокрое пятно, и Гас напряглась, когда его губы коснулись ее тела. Сердце прекратило свой бег и на мгновение замерло, а тело, наэлектризованное легкими прикосновениями, устремилось ему навстречу. Грудь напряглась, и сосок стал твердым, ощущение было нестерпимо восхитительным. «Еще одна моя теория находит свое подтверждение, – мелькнуло у нее в голове, – я поддаюсь соблазну». Ее веки задрожали, опускаясь…

Гас ждала продолжения, но его не последовало. Вместо Этого его низкий хрипловатый голос вернул ее к жизни.

– Не знаю, как ты, – услышала она, – но я-то вообще пришел сюда, чтобы помыться. Может, ты потрешь мне спину?

Она открыла глаза и увидела перед собой кусок простого мыла и насмешливо поднятую бровь. Он искренне и даже простодушно протягивал ей мыло, но Гас не могла сразу сориентироваться. Как это так: только что он целовал ее обнаженную грудь и тут же просит помыть ему спину? Ну что ж, она согласна…

«Самое главное – это отвлечь его и отвлечься самой», – успокоила она себя и подавила чуть было не вырвавшийся вздох сожаления.

Гас взяла протянутое ей мыло, и Джек повернулся к пей спиной. А что, если сейчас сделать нечто неожиданное, выкинуть номер в стиле глупой девочки-подростка, например, завизжать, закрыв лицо руками? Нет, если уж выбирать, то лучше тереть ему спину, чем получить укус змеи, тут не могло быть сомнения. Между прочим, он был определенно создан для физических упражнений, всюду мускулы, красивые, выпуклые там, где надо, и длинные, узкие во всех других местах А плечи такие необъятные, что это для них, наверное, вешают таблички «Груз не шире стольких-то футов». Что же касалось его ягодиц, то Гас так и тянуло их ущипнуть.

К счастью, он не мог видеть идиотской улыбки на ее, лице, свидетельствующей, что она теряет голову при одном взгляде на него. Возможно, виной всему был чистейший воздух пустыни.

Все эти годы, прожитые в городе с его удушливым смогом и ядовитыми выбросами, истощили ее нервную систему Вредные вещества были повсюду, даже в обычном лаке для ногтей. Кстати, она уже двадцать четыре часа живет без маникюра. Столько же времени она не делала себе маску, ее норы теперь, должно быть, совершенно засорены. Когда она вернется домой, ей понадобятся дни, чтобы привести себя в нормальный вид!

– У меня там что-нибудь не так? – спросил он.

– Нет, все в порядке, я просто проверяла, нет ли где-нибудь жировых отложений.

Он повернулся и посмотрел на нее. В ответ и как бы в доказательство честности своих намерений она показала ему кусок мыла, затем, держа его под струей воды, взбила шапку пены. Гас улыбалась, подтверждая, что следует его указаниям. Что она послушная маленькая гейша. И этот дурачок ей поверил!

Он отвернулся и занял прежнее положение.

Она начала с шеи и плеч как наиболее подходящих для этого мест, и, к ее удивлению, они оказались не такими уж каменными, а поддавались ее массажу. Намыливая плечи. Гас усилила нажим, описывая круги пальцами и уделив особое внимание ложбине между лопатками.

– Господи, как хорошо, – похвалил он, потягиваясь.

Гас водила мыльными руками по его спине и ощущала под пальцами игру мощных мускулов Если не считать шрамов, он был почти идеалом, признала Гас, а она повидала немало образцов мужского совершенства. Возможно, его упражнения на балке, свидетелем которых она явилась, и были изнурительны, зато результаты поражали воображение.

Она развлекалась, взбивая пену на всем пространстве его спины, и лишь спускаясь к крепким ягодицам, приостановила свое движение. На его правой ягодице была глубокая ямка.

– Что ты остановилась? – спросил он. – Я там тоже грязный.

– Охотно верю, – пробормотала она в ответ, и ее руки скользнули дальше вниз.

Его поджарые узкие бедра были такими же твердыми, как и все его тело, а упругие мускулы пружинили под ее пальцами.

«Стальной зад, – подумала Гас с некоторой завистью. – Мужчины с ними рождаются, счастливчики».

Ее руки продолжали рискованное путешествие, мускулы играли под ее пальцами, и у нее все больше захватывало дыхание. Она уже была готова бросить эту игру, но опасалась его реакции.

Физический контакт с ним вызвал в ней целую волну неконтролируемых эмоций. Гас задавала себе множество вопросов.

Что происходит у него в голове? И еще в одном месте? Она сама испытывала возбуждение. А как он? И каков мистер «Тихий, но смертельно опасный» в постели? Последний вопрос был, несомненно, очень конкретным.

Одна мысль об этом рождала у нее вполне определенные и графически точные фантазии. Если исходить из того, как он водит машину, в постели он должен быть стремительным, настойчивым и страстным. Гас не сомневалась, что он способен на необузданный секс, но почему-то сейчас он не проявлял признаков торопливости.

Она перестала его намыливать, давая возможность воде смыть грязь. Вода тихо струилась по спине, унося пену, и в солнечном свете, пробивавшемся сквозь щели, его чистое тело блестело, как полированное. По его спине и ягодицам, как у животного, пробегала крупная дрожь. Он был таким аппетитным, что ей хотелось его укусить. Она уже ощущала во рту его вкус и наклонилась вперед…

«Гас, прекрати, очнись», – приказала она себе.

Она вовремя остановилась, подавив смех и еле держась на ногах. И все-таки один звук вырвался из ее груди, скорее не смешок, а стон женщины, которая чуть было не подчинилась безумному побуждению, невозможному капризу, равному потере рассудка. Она облизала губы; рот и горло пересохли, словно от жажды. Жажды крови, как у вампира… Нет, она удержится от соблазна, она не станет его кусать.

Ни за что на свете!

Душ начал чихать, видимо, от воздушной пробки. Где-то наверху, на крыше, шумело и бурлило в трубах.

Джек стоял, упираясь ладонью в стену, недоумевая, отчего она прекратила свою деятельность. Поток воды по-прежнему падал ему на плечи.

Ответом ему был странный сдавленный звук.

Внезапно он ощутил острую боль пониже спины и невольно вскрикнул. Он прижал руку к ягодице и обернулся. Что там она еще придумала? Должно быть, ущипнула…

Гас была так же растерянна, как и он сам, и смотрела на него широко открытыми глазами, прижимая ладонь ко рту. Если бы он не знал ее, то бы мог подумать… Нет, тут что-то другое.

Он посмотрел на свою руку, запачканную кровью.

– Ты что, меня укусила?

– Да нет же! Тебе показалось… – Она начала тихонько смеяться и качать головой, и все ее тело раскачивалось в такт смеху. – Это не укус, просто я тебя легонько прихватила. Я не могла удержаться.

– Боже мой, ты меня укусила! – снова изумился он.

Она вздохнула и беспомощно привалилась к стене.

– Не знаю, что на меня нашло. Я…

Гас потеряла над собой всякую власть, и это было соблазнительнее любого намеренного кокетства. Джек потирал укус и смотрел на нее, раздумывая, как с ней поступить. Пожалуй, лучше всего будет завязать ей рот и спустить в подпол на съедение гремучим змеям. Эта женщина была абсолютно сумасшедшей, что полностью подтверждало ее репутацию. Ему следует потребовать доплаты за особый риск.

– Пусть все будет по справедливости, – объявила Гас между двумя приступами дрожи и повернулась к стене лицом, подставляя ему свой очаровательный мокрый зад. – Можешь укусить меня в отместку.

Джек почувствовал, что не может дышать. Он хотел ей угодить больше всего на свете. Он готов был съесть ее всю целиком.

– Не двигайся, – приказал он. – Дай мне хорошенько наточить зубы.

По правде говоря, он очень жалел, что позволил себе раздеться и забраться в душ вместе с Гас Феверстоун. Если уж он хотел развлечься, то лучше было бы поставить на пиво, чем на женщину Одна упаковка доставила бы ему больше удовольствия, чем все женщины, вместе взятые. Банка пива есть банка пива, без всяких там фокусов. А с Гас ему было необыкновенно трудно. Его тяга к ней была не только физической, к тому же он знал, что физического удовлетворения он с ней тоже не получит.

Как не получал его уже несколько лет, с тех пор как потерял жену и ребенка. Если говорить о сексе, то он не отказывал в нем женщинам и выполнял все по полной программе, до пота и усталости. Но он держал себя в узде, не переходя последней черты, не давая себе расслабиться. Контроль над собой был его броней и защитой. Лишись Джек контроля, и он бы просто развалился.

Сначала, в первые годы, выбор зависел от него, и он сам запрещал своему телу переходить последнюю черту, но через пару лет Джек обнаружил, что уже не может сам делать выбор, это делало за него его тело. Оно разрешало ему секс с женщинами в любых количествах, пожалуйста, но никакого облегчения, никакого освобождения. Наверное, это была наивысшая гарантия защищенности, но как холодно и одиноко ему было.

Сейчас же, в данный момент, он жаждал получить от Гас Феверстоун женское тепло и сочувствие. Он хотел гладить ее нежную мягкую кожу, согреваться ее жаром, любоваться грацией ее тела, познавать доброту ее загадочного сердца. Он хотел целовать ее губы, которые, случалось, спотыкались на слове, а иногда не могли его произнести. Он хотел знать, что в нем ее пугает. Помимо его «друга». И что уж кривить душой, он жаждал укусить ее, пусть даже не укусить, а только ощутить в своих ладонях эту отмеченную наградой часть ее тела. Но если сейчас он позволит себе все до конца, или хотя бы маленькую частичку этого, он больше никогда не сможет вернуться к прежнему состоянию, а именно к нулю. Стоит ему попробовать, и, он всегда будет помнить вкус того, чего он себя столько времени лишал.

И тогда он умрет от голода.

Гас взглянула на него через плечо, явно интересуясь его намерениями. Перед ним было два пути. Один – немедленно ее покинуть и потом долго терзать себе душу сожалением. Другой – остаться и познать настоящую Гас Феверстоун, женщину, увенчанную наградой за совершенство ягодиц и, наверное, так же боящуюся близости с ним, как она боится змей. И в том и в другом случае ему придется заплатить хорошую цену.

В трубах шумело и булькало, капли воды поблескивали на ее дрожащем теле… Ее нагом прекрасном дрожащем теле. При одном взгляде на нее Джек готов был разнести в щепы эту халупу.

Но в их игре условия ставила Гас и принуждала его подчиняться им.

Что ж, он поставит ей свои собственные.

Глава 9

Гас ничего не знала о Правилах. Она знала только, что желание загоралось в ней при Одном взгляде на него. Стоило ему повернуться к ней, а ей увидеть мольбу в его глазах, как она превращалась в одно, полное симпатии к нему, сердце Биение сердца звучало громче всего, заглушая все увещевания разума.

С самого начала она заметила в нем скрытые боль и обиду, но тогда не доверилась своей интуиции. Теперь пришло время положиться на нее. Гас не пугал больше жесткий холодный огонек в его глазах, более того, он влек ее к себе, он обращался к ней, он взывал о помощи.

Гас тяжело вздохнула. Что же в конце концов происходит с ней?

Она ощутила слабость сначала где-то под коленками. Как будто ноги внезапно перестали ее держать, как будто она вся распалась на части. Полная и очень приятная беспомощность овладела всем ее существом, это было всепобеждающее неизвестное ей чувство, и Гас возненавидела его всей душой. Беззащитность всегда была ее врагом Она боролась с ней всю свою жизнь, и ей вовсе не улыбалось это состояние расслабляющего безволия.

Он, конечно, тоже не мог не заметить овладевшей ею растерянности, потому что протянул руку и погладил ее по щеке. Она хотела увернуться от его ласки, но ей некуда было отступить, да он все равно не дал бы ей этого сделать. Его ладонь лежала на ее щеке, и он испытующе смотрел ей в глаза, наверное, удивляясь их безумному выражению.

– Может быть, ты лишилась ума? – спросил он наконец.

Гас кивнула:

– Ты угадал, он исчез без следа.

– И у меня тоже… – подтвердил он со вздохом.

Гас истощила все имеющиеся в ее распоряжении теории.

Она попалась в ловушку в этой жалкой лачуге вместе со своим суровым и непреклонным похитителем, который так откровенно, не прячась, хотел утолить с ней своя голод.! И она хотела того же. Можно было до скончания века раздумывать над странностью положения, но ничто не могло его изменить. Она стояла перед свершившимся фактом.

– Чего же ты ждешь? – почти шепотом спросила Гас и добавила, чуть заикаясь:

– Возьми… меня.

– Взять тебя?

Он был удивлен, если не сказать озадачен.

– Ну, конечно же.

Гас не знала, что еще надо объяснять, когда и так все ясно.

Они оба этого хотели, стоило только посмотреть на него.

– Ты ведь знаешь, что хочешь меня, – убеждала она, и ее голос стал низким и страстным.

– Ты так думаешь? – спросил он, наморщив лоб.

– Ты… Ты возбужден. – Гас пожала плечами. – Ты смотришь на меня сумасшедшими глазами и громко дышишь, как бегун на длинной дистанции. 3-значит, я права…

– Ты думаешь, что я тебя хочу?

– Ну да, очень хочешь.

– Так же хочу, как хотел тебя отшлепать?

– Да… Что-то вроде этого.

Господи, почему она не может ясно выразить свою мысль?

И почему он начинает ее раздражать, когда всего минуту назад она готова была ради него принести себя в жертву?

– Похоже, ты много знаешь о моих желаниях. Хотелось бы точно знать, как много.

Он слегка провел большим пальцем по ее губам, и ей захотелось сделать в ответ что-нибудь смешное: надуть губы или скорчить гримасу. И вдруг ей показалось, что они с ним перенеслись в прошлое и разыгрывают сцену в спальне из некоего старого голливудского фильма. Его брови были по-прежнему недоуменно сдвинуты, и он в растерянности смотрел на нее, как на обалдевшую дамочку из музыкальной комедии сороковых, не зная, как с ней поступить. Более того, он отлично подходил на эту роль! С его ростом и шрамами по всему телу он был олицетворением сразу всех мужественных героев из старинных фильмов, грозных, как оружие, которое они неизменно носили с собой, и совершенно беспомощных, когда на их пути появлялось даже одно-единственное, внешне безвредное, существо женского пола.

Это было смешно. Это вызывало радостные слезы. Гас почувствовала, что тает от блаженства.

– Какой ты миленький, – вырвалось у нее со смехом; теперь она гладила пальцем двухдневную темную щетину на его щеках, наслаждаясь ее упругостью. – Я от тебя в восторге.

– Миленький? – только и сумел он повторить одно это слово.

Гас собралась было объяснить, что хотела сделать ему комплимент и что он ее не понял, но у нее не осталось на это времени. Он прижал ее к стене, запустил руки в ее волосы, для равновесия упираясь локтями в дощатую стену. С методичной аккуратностью собрал и отвел назад со щек пряди, при этом устремив взор в самую глубину ее глаз, словно в поисках чего-то, что потерял.

– Миленький, ты сказала? – повторил он.

– Я не имела в виду… – начала было Гас и нечаянно коснулась своим бедром его бедра.

Он резко выдохнул и приподнял ее, все так же прижимая к стене.

– Сейчас посмотрим, что ты обо мне знаешь, – объявил он.

Его глаза потемнели, и Гас почувствовала, что ее одолевает настоящий ужас при мысли о возможностях, таящихся в этом пробудившемся мощном теле. Ее сердце молотом стучало в груди, а ноги стали совсем слабыми. Но не той прежней слабостью, какую она испытала раньше, а новой, когда они превращаются в желе.

– Я… – все еще пыталась объяснить она, когда его губы закрыли ей рот, не дав вырваться тем глупостям, которые она собиралась наговорить. Его бедра прижались к ее бедрам как раз в том месте, где она мечтала ощутить их твердость, и сказали ей куда больше, чем все слова на свете.

Сначала он целовал ее быстрыми короткими поцелуями, потом его язык проник в ее рот, подвергая его сладкому насилию.

Он целовал ее грубо и страстно, как она того и ожидала. И любовь его, конечно, будет такой же безудержной, как автомобиль, который несется по раскаленной пустыне, набирая скорость с первой до четвертой, пока наконец не взорвется, охваченный языками пламени. Гас поверила, что мать действительно называла его Сатаной. Сатана, который вместе с собой увлечет ее в ад.

Настигнутая неожиданной мыслью. Гас внезапно прервала поцелуй.

– Как тебя зовут? – спросила она, пытаясь восстановить дыхание.

– Что?

– Я даже не знаю твоего имени! Я никогда не видела тебя до вчерашнего дня, – Ну и что?

– И теперь я собираюсь заниматься любовью с совершенно незнакомым мужчиной.

– Скажи, раньше тебя это останавливало?

– Конечно! Уж не хочешь ли ты сказать, что я неразборчива?

– Да ты лучше послушай себя! – рассмеялся он. – Ты говоришь, что мы не были по-настоящему представлены друг другу. Но у нас с тобой не свидание, Гас. Я тебя похитил, ты моя пленница. Об этом в правилах этикета ничего не говорится.

Обладание уже на девять десятых является законом, и даже если бы это было не так, то здесь нет никакого другого закона, кроме меня. Я единственный хозяин этого оазиса, этой роскошной лачуги и твоей жизни тоже Я тут всем владею, понимаешь?

И пока кто-нибудь тебя у меня не отнимет, ты вся в моей власти, вместе с твоими ободранными коленками, неимоверными грудями и прочими прелестями.

– Я только и мечтала, чтобы меня похитил какой-нибудь болтливый хвастун.

Она хотела облить его презрением, но это было все, что она сумела из себя выжать.

– Уверяю, тебе не захочется меня слушать, когда я заговорю по-настоящему. – Он наклонился и поднял с пола уроненный ею кусок мыла. – А пока давай усвоим, что взятие в заложники всегда подразумевает элемент пытки, а я хочу, чтобы у тебя все было по-настоящему.

Он провел мылом по ее вздрагивающим грудям, и мыльная пена потекла между ними вниз, к пупку.

– Так вот: приготовься к испытанию, – с угрозой произнес он.

– Я не стану тебе подчиняться, – сказала Гас. – Тебе придется применить силу.

– В таком случае… – Он взял ее за плечи и повернул спиной к себе прежде, чем она успела выразить протест. – Сейчас я применю насилие.

– Простите, я что-то недослышала?

– Хочешь ты того или нет, но я собираюсь потереть тебе спину. Теперь твоя очередь.

Он начал осторожно намыливать ее своими большими ладонями.

Гас уцепилась за трубу и невольно вздрагивала, когда, перебирая позвонки, он спускался все ниже и ниже. Глупышка, он, наверное, реализует какую-то свою подростковую фантазию, ну и пусть, она пока не станет ему препятствовать. Пусть развлекается сколько душе угодно, пусть она будет для него покорной гаремной рабыней. Гас полностью контролировала ситуацию. Она даже знала, что последует дальше…

На минуту Гас закрыла глаза и с шумом втянула воздух через нос. Сейчас он повторит все то, что она проделала с его спиной. Гас с нетерпением ждала этого момента, и не просто ждала, а жаждала. Если говорить прямо, процедура ей очень нравилась, она вызывала в ней страх и пробуждала негу, смесь двух противоположных чувств. И этот блеск водяных капель, который, как у бриллиантов высокой огранки, слепил глаза…

– Я скажу тебе, когда остановиться, – предупредила она.

– Ладно, только не забудь…

В трубах шумело и булькало, и струя воды превратилась в тонкий ручеек, что означало, что бак почти опустел, но Гас ничего не замечала. Она думала только о его руках на своем теле. Его руки ходили по ее спине, и вскоре его пальцы начали забредать в мягкие изгибы ее ягодиц. Он взял в ладони ягодицы и слегка сжал их, и волны удовольствия растеклись по всему ее телу.

– Ого! – пробормотала она.

– Что ты сказала? – спросил он своим неотразимым хрипловатым голосом. – Ты сказала, что хватит?

– Не знаю…

От волнения она еще больше выгнула спину.

Его горячие губы оказались у нее на шее, он шептал ей, какая она замечательная, какая это радость – осязать ее. Его легкие смелые прикосновения вызывали сладкий трепет, и ей стало чересчур жарко. Он взял все в свои руки, теперь он все контролировал, и от этого Гас пребывала в напряженном ожидании, как если бы это был ее первый опыт и ее неторопливо обучали искусству запретных удовольствий. Несколько секунд его осторожный палец витал вокруг Ягодиц, мучительно щекоча и поглаживая их.

– Пожалуй… – начала Гас.

– Что, достаточно? – спросил он.

– Наверное… Почти…

Привстав на цыпочки и раскачиваясь. Гас прислушивалась к движению его руки. Он прав, это была пытка. Его ласки были невыносимо возбуждающими, Гас подергивалась и покрывалась мурашками от удовольствия. Она не знала, когда прикажет ему остановиться, но только не сейчас.

Она все больше откидывалась назад, пока не уперлась в его грудь. Все это было так соблазнительно рискованно, что с ее губ время от времени срывался довольный стон. Ей следовало остановиться, но это было выше ее сил, даже когда он просунул руку между ее напряженных ног и потрогал влажные темные завитки, даже тогда, когда он добрался до той самой главной точки, средоточия наслаждения, и его палец начал описывать вокруг нее ленивые круги. Гас вздрогнула.

– Теперь довольно?

– Да!

Она громко застонала и попыталась высвободиться из его объятий, ее ноги заскользили на мокром мыльном полу, и неожиданно она начала падать, но удержалась и приземлилась на четвереньки с высоко поднятой кверху попкой. Ее ладони загорелись от удара, и она была слишком ошеломлена, чтобы помнить о неловкости и затруднительности своего положения. Пока не почувствовала, что он подошел к ней сзади.

Звук, который вырвался из его горла, означал нечто среднее между болью и желанием.

Услышав его, они оба замерли на месте.

Гас удивлялась, почему она не двигается. Почему она не хочет двигаться…

Джек тем временем спрашивал себя, радуются ли боги вместе с ним или они над ним издеваются. Он пытался подхватить Гас, но пол был скользким, как каток, и все произошло слишком быстро. Теперь не могло быть и речи об отступлении, животное в нем проснулось, и только Одна Гас могла его обуздать своим запретом.

Он видел перед собой все влекущие Оттенки розового в ее женском саду. Теперь он видел все то, что минуту назад трогал руками. Он видел, как сильно она возбуждена. Он представил себе, как прижмется к ней губами, и, его плоть окончательно взбунтовалась.

Он принялся снова ласкать ее руками.

Гас испустила долгий, полный муки стон. Ее тело жаждало движения и настоящего удовлетворения, которое он мог ей дать.

И еще он был слишком велик по сравнению с ней, он был слишком большим для любого ее отверстия, в том числе и того, которое он сейчас ласкал. Но вместо того, чтобы напугать ее, эта мысль, наоборот, пробуждала в ней нетерпение.

Гас попыталась встать и почувствовала, как его руки крепко схватили ее за бедра. Она вскрикнула от удовольствия, когда он погрузился в ее тело, осторожно, но настойчиво продвигаясь вперед. Он был хозяином положения, и через секунду Гас была во власти мощного ритмичного движения. Никогда прежде ей не приходилось испытывать ничего похожего.

Она снова вскрикнула, и тогда в его необузданной ласке появилось нечто другое: осмотрительная нежность, связавшая их еще теснее. Каждый новый удар будил в ней еще более ненасытную чувственность, а в нем – все более неутолимый голод.

Он нагнулся над ней и подхватил в свои горячие ладони ее груди, тыкаясь лицом в ее шею, как самец во время случки. Она ведь попросила, чтобы он ее взял, и теперь он ее взял и наслаждался в первобытной радости, как это делают животные в весеннем лесу.

Он проник так глубоко в ее тело, что ей казалось, будто она ощущает его вкус у себя во рту. Он переполнял ее всю до краев, и напряжение в ней достигло предела. Вся она и все ее чувства сосредоточились на островке блаженства у нее между ног.

Гас была на пределе сил и упала бы на пол, если бы он не поддерживал ее. И когда первые волны оргазма сотрясли ее, она не выдержала и повисла на его руках.

Не останавливаясь и не замедляя темпа, он приподнял ее, обхватив за талию, и новая дрожь, расходясь кругами, пробежала по ее телу. Окончательно обессилев, она потянула его вниз за собой, и теперь уже он, не удержавшись, поскользнулся на злополучном куске мыла.

Гас больше не чувствовала его в себе и удивленно вскрикнула.

– Держись! – в ответ крикнул он и чуть не упал на нее, но устоял, схватившись за трубу душа, затрещавшую под его тяжестью. – Все-таки я тебя поймал, – сказал он, крепко прижимая ее к себе другой рукой.

Гас все еще не могла прийти в себя после столь внезапно прерванных объятий. Прежде чем она успела разобраться в происходящем, он осторожно поставил ее на пол, и она, не удержавшись на ногах, осела вниз. Он опустился на колени рядом с ней.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он. – Может, я сделал тебе больно?

– Все в порядке, – успокоила его Гас, не в силах унять дрожь.

Нет, ей не было больно, но она чувствовала себя растерянной, холодной и заброшенной. Она все еще гадала, что же произошло между ними, когда ее вдруг осенило, что пострадавшим был он, а не она. Он не кончил.

– Вставай, – уговаривал он ее. – Я тебе помогу.

– Не беспокойся обо мне, а лучше подумай о себе. – Она раскрыла ему объятия. – Иди ко мне, – упрашивала она. – Ты не кончил, ты…

Она остановилась, чувствуя неловкость положения. Что-то было не так, но что?

– Может, ты скажешь мне, в чем дело?

Джек потряс головой и отвел в сторону ее руки.

– Все в порядке, – сказал он вместо объяснения, не зная, как избежать допроса, как сказать ей, что сделал все, что мог, и что на большее ему не приходится рассчитывать. – Все в порядке.

Он хотел избавиться от нее, но она упорствовала.

– Это не правда, – твердила Гас.

Она бросилась к нему и стала осыпать поцелуями все его тело. Ее рот, который давал ему столько наслаждения и столько боли… Все это было прежде, и что толку начинать все сначала, пусть даже с ней. Он надеялся, что на этот раз все будет по-другому, он так хотел этого, и вот теперь она его ласкает, еще более раздувая невыносимое желание.

– Умоляю тебя. Гас, прекрати!

На этот раз он, не церемонясь, схватил ее за плечи и резко оттолкнул, сопроводив это быстрым злым взглядом.

Обиженная, в слезах, она сжалась в комок в углу душа, и вдруг он увидел перед собой настоящую Гас Феверстоун и понял то, что эта женщина прятала от всего света: она была страшно уязвима и опасалась, что никто и никогда не сможет полюбить ее по-настоящему. Он прочитал это в ее заплаканных глазах и проникся к ней сочувствием.

* * *

Джек не мог вспомнить всю поговорку, но хорошо представлял себе ее смысл. Там говорилось, что стоит биться головой о стену хотя, бы ради того, чтобы, когда остановишься, оценить всю благодать наступившего покоя. Он бы предпочел биться головой о стену, чем терпеть постоянную пытку неудовлетворенного желания.

Он лежал, растянувшись на полу и заложив руки за голову, в наполнивших комнату серо-голубых сумерках уходящего дня.

Напротив него Гас, забыв обо всем на свете, в том числе и о нем, крепко спала на кровати. Но раньше все было по-другому. Когда он вышел из душа. Гас сидела, обхватив руками колени и положив на них подбородок. Она вся была как натянутая струна.

Джек думал, что она уже успокоилась, но стоило ей поднять голову, как он увидел в ее глазах все ту же обиду и тот же вопрос. Молча он оделся, засунул «магнум» за пояс джинсов и покинул дом с твердой решимостью не открывать Гас Феверстоун даже частицы своей тайны. Лучше уж изжариться на солнце, чем вытерпеть ее допрос. Она наверняка бы его истерзала, пока не добилась бы от него именно тех ответов, которые ей хотелось получить.

Наверное, она все приняла на свой счет, когда он вытолкнул ее из душа. Будь она помягче и поуступчивее он попытался бы с ней объясниться. Но она упорствовала и хотела знать о нем больше, чем следовало. Джек легко распознавал в людях это непреодолимое упрямство, что и позволяло ему существовать в жизненных джунглях. Вооруженный упрямством враг был страшнее любого оружия. Джек знал два типа таких людей. Познакомившись с Гас Феверстоун, он добавил к своей классификации еще и третий. Первый – стойкий и целеустремленный, он, затаившись, тихо ждет своего часа; второй – точная копия питбуля, что, не рассуждая, сразу вцепляется тебе в глотку; Гас представляла собой третий. Она, похоже, прошла подготовку под руководством Маргарет Тэтчер. Такая женщина способна вытянуть из тебя всю подноготную.

Покинув лачугу, Джек сразу направился к джипу, чтобы воспользоваться там телефоном, а также узнать из радионовостей, как идут поиски похитителя. Он как раз сообщал связному об изменении своих планов и о том, где он скрывается, когда неожиданно телефон и радио перестали работать. Он не знал, получит ли теперь его информацию неизвестный ему организатор похищения. Батарейки высохли, как виноградина на припеке, а запасные были в рюкзаке в лачуге.

Джек воспользовался обратной дорогой, чтобы спланировать свой следующий шаг, и этих пяти минут оказалось достаточно, чтобы решить как можно скорее избавиться от Гас Феверстоун.

Он уже получил от нее всю нужную ему информацию и не выдал ей своих планов, но это была лишь одна из причин, требовавших быстрых действий. Была и другая. С помощью своих невероятных грудей она менее чем за сутки сумела свести на нет пять лет труда и целую жизнь учения и тренировок. Если кто-нибудь не явится, чтобы забрать у него Гас Феверстоун, и чем быстрее, тем лучше, она может погубить все дело.

Тот, кто осуществляет тайные операции, легальные или нелегальные, руководствуется несколькими незыблемыми правилами выживания. Первым является правило эмоциональной отрешенности. Эмоции превращают тебя в тряпку и обрекают на гибель. Это знает каждый агент ЦРУ, даже самый зеленый.

Лучшие же следуют целому ряду точных указаний, разработанных, чтобы сохранить тебе жизнь и повысить твою бдительность: не лезь куда не следует, действуй в соответствии с проверенной практикой, ничего не выдавай и убеждай противника в его над тобой превосходстве.

Еще одно новое правило нигде не было записано, но Джек уже точно сформулировал его: никогда и ни за что не занимайся любовью с заложницей, имеющей привычку барабанить пальцами по зубам.

В хижине он обнаружил Гас крепко спящей почти в том же положении, в каком он ее оставил. Она лежала на боку, все так же подтянув колени к животу, в той самой позе, в какой до этого сидела. Было похоже, что она упала на бок, сморенная сном, и больше не двигалась. Джек похвалил себя за то, что его не тронул ее печальный и несчастный вид. Он был очень доволен собой.

* * *

Ему было сказано, что кто-то явится за ней с деньгами в течение двадцати четырех часов. Прошло уже почти тридцать шесть, и чем дольше он ждал, тем сильнее его одолевало беспокойство. Тот, кто утверждает, что преступление обязательно влечет за собой наказание и всегда таит в себе неоправданный риск, является или тупицей, или политическим деятелем, что в наши дни почти одно и то же. Джек провел немало времени по обе стороны закона и знал, что риск может быть вполне оправданным, если преступник умеет обходить все подводные камни и доводить свой план до конца. Любое отступление от первоначального плана опасно, а он уже допустил, два таких отступления, и обстоятельства складывались не в его пользу.

Он закрыл глаза. К вечеру ветер стих, и раскалившийся за день воздух обжигал легкие и заставлял одежду липнуть к телу.

И никакой надежды на облегчение…

Вокруг стояла тишина, временами нарушаемая снаружи шорохом какого-то животного, наверное, степная лисица с круглыми, как спутниковая антенна, ушами промышляла себе ужин.

Джек повернулся на бок и подложил под голову руку. Не слишком пригодная для обороны позиция, но только так он мог надеяться уснуть. В конце концов ему нечего опасаться в самой хижине. Сигнализация снова была включена, так что он услышит сирену в случае появления гостей. Если кто-то вообще появится… Если нет, ему придется разработать другой план. У него сжалось сердце при мысли о том, каким жестоким этот план может оказаться. Уже много лет Джек не был связан с мокрыми делами, но, видимо, этому пришел конец и ему придется вспомнить прошлое. Гас не только видела его лицо, но еще и пометила зубами его зад!

Джек улыбнулся, но эта улыбка больше походила на горькую гримасу. Он выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. Тому, кто заказал ее похищение, следовало поторопиться ради ее же блага. Законы выживания говорили, что она становится слишком опасной, чтобы ее можно было отпустить на свободу. Он уже дважды нарушал правила и не мог себе позволить сделать это В третий раз.

* * *

Джек погрузился в сон в полной тишине пустыни.

Он проснулся от звука взводимого курка.

Неужели это его револьвер? Да нет, дуло его «магнума» по-прежнему благополучно упиралось ему в живот. Тот, кого он ждал, наконец прибыл, каким-то образом отключив надежную охранную систему.

Джек не позволил себе даже шевельнуться. Он продолжал спокойно, как во сне, дышать, стараясь определить местонахождение «гостя». Он явно имел дело с профессионалом.

– Замри, – посоветовал ему мужской голос совсем рядом. – Если шевельнешься, убью.

Яркий свет ручного фонаря ослепил Джека. Он и не думал шевелиться, опасаясь получить удар или пулю.

– Повернись на спину и раскинь руки! – приказал «гость». – Быстро!

И снова Джек подчинился. Его задачей было разглядеть врага и запечатлеть в памяти его голос, а не пытаться его уничтожить. Цель состояла в том, чтобы определить, с кем ты имеешь дело. Человек наклонился и выхватил у него из-за пояса револьвер. Луч фонаря метнулся вверх, но Джек не успел ничего увидеть.

– Почему ты, черт бы тебя побрал, не отвез ее туда, куда тебе было сказано? – спросил «гость» с холодным бешенством в голосе.

Неожиданно фонарь погас. Лунный свет сиял на дуле револьвера, и Джек догадался, что он нацелен прямо ему в переносицу. Он также заметил и то, что человек позволил себе впасть в ярость. Это говорило о непростительной расхлябанности, но в то же время пришелец знал, как одним выстрелом навсегда вывести противника из строя. Такой выстрел в голову был бы смертельным.

Джек слегка подвинулся, готовясь пустить в ход свое единственное оружие – ноги.

– Лежать!

Удар пришелся Джеку в лоб, и боль на мгновение ослепила его, мешая разглядеть нападавшего, хотя теперь тот подошел достаточно близко. Он был в маске, и в комнате было недостаточно света, чтобы попытаться определить цвет его глаз и волос, тем не менее Джек заметил темное пятно рядом с бровью. Что это – родинка или шрам?

– Я бы с удовольствием тебя убил, – почти шепотом произнес «гость». – Может, ты дашь мне повод? Ну хотя бы моргни.

Что-то тяжелое, похожее на мешок с монетами, с металлическим звуком упало на стол.

– Вот твоя плата, – оповестил Джека «гость». – В золотых слитках, как ты того хотел. А теперь перед расставанием позволь мне дать тебе совет. Если ты хотя бы заикнешься кому-нибудь об этом происшествии, если хотя бы раз упомянешь имя Гас Феверстоун, особенно тому подонку, который с тобой связывался, считай, что ты уже мертв. Я сам с тобой расправлюсь, так и запомни, слышишь? Я сам тебя убью.

«Гость» прицелился и пробил дыру в полу рядом с ухом Джека. Грохот отдался в голове и барабанных перепонках и заставил лязгнуть его зубы. Внезапная боль в ушах пробудила неудержимое желание прикончить гада, разорвав его на части.

Джек с трудом подавил гнев, наблюдая, как пришелец спиной отступал к двери, все еще держа под прицелом его голову.

Он оглядел лачугу и увидел, что Гас здесь уже нет. Она исчезла. Они забрали ее с собой.

На улице работал мотор, должно быть, они его и не выключали, но Джек его прежде не слышал. Машина, на которой они скроются отсюда… Как только «гость» вышел за порог, Джек вскочил на ноги и последовал за ним. Он достиг двери как раз в тот момент, когда машина сорвалась с места, выбрасывая из-под колес песок.

Джек повернулся и бросился обратно в дом, зная, что ничего не может сделать. Что он ничего не должен делать. Ему обещали заплатить за то, что он похитит и спрячет Гас до тех пор, пока кто-то не явится за ней. Они ее забрали. Все было кончено. Его наняли, чтобы выполнить работу, и он ее выполнил, даже если им и не понравились его методы.

Его рюкзак лежал на полу возле стола.

Джек присел на корточки около рюкзака и вытащил из него кейс. Он хотел выяснить, как удалось пришельцу вырубить сигнализацию, и он получил ответ, как только поднял крышку компьютера. Охранная система была отключена, а ведь он снова включил ее с помощью пульта после того, как Гас заглушила сирену. Оставалось всего одно объяснение: пульт наверняка вышел из строя, когда Джек вместе с ним упал в подпол.

Он в гневе захлопнул крышку.

Мягкая кожаная сумка, которую «гость» швырнул на стол, лежала рядом с деревянным замком. Готовый упасть, замок балансировал на самом краю стола, но Джек этого не заметил. Он взял сумку и открыл ее, гадая, на сколько они его нагрели. К его удивлению, сумма почти в два раза превышала обещанную. Они явно платили ему еще и за молчание, что было смешно. Неужели они опасались, что он отправится в полицию и сообщит, что кто-то похитил у него похищенную им самим женщину?

Он отошел от стола, с трудом подавив желание опрокинуть его вместе с замком. Он должен был бы на коленях благодарить судьбу за то, что все кончилось. У него было теперь достаточно информации, чтобы осуществить собственный план, у него были деньги, и в придачу он еще освободился от Гас Феверстоун.

Ему следовало танцевать, а не плакать.

Задыхаясь от злости, Джек вновь оглядел пустую лачугу.

Интересно, какая сволочь явилась сюда за ней? И почему его самого это так бесит?

Замок сиял в лунном свете, словно выточенный из слоновой кости. Воздушный и хрупкий, он был воплощением красоты. В два прыжка Джек преодолел расстояние до стола и ударами кулака разбил на куски сказочное сооружение.

Глава 10

Бог наградил Джека Кэлгейна особым талантом в том, что касалось техники и точных наук. Тут он понимал все с полуслова. Сколько Джек себя помнил, он всегда любил возиться с электрическими и механическими приборами. Еще школьником он построил управляемый голосом робот и опутал свою комнату сетью проводов на случай появления нежданных посетителей, в результате его жертвой не раз становилась ничего не подозревающая мать.

Его родители были простыми людьми со скромными возможностями и потребностями. Отец, человек весьма среднего ума, работал сторожем на заводе и не мог понять, как ему удалось породить электронного гения. Мать, домашняя хозяйка, обуреваемая ненасытной страстью к лото «бинго», проводила часы, играя с другими прихожанками в церковном клубе, и все более отдалялась от единственного сына, говорившего на языке, насыщенном компьютерными терминами и разными другими техническими словечками, которые были для нее китайской грамотой. Отец и мать были неплохими родителями, просто их сын оказался на голову выше их, и эта истина была им вполне доступна, даже если в остальном они не понимали своего мальчика.

К сожалению, Джек также обладал особым талантом попадать в беду. Еще подростком он успел отбыть срок в колонии для несовершеннолетних штата Калифорния за захват заложника, вандализм и преднамеренное разрушение частной собственности. Умный спокойный одиночка в неспокойном районе, он постоянно подвергался нападкам со стороны молодых хулиганов, которые ставили под сомнение его храбрость и унижали его мужское достоинство. Когда же он наконец решил отплатить им, то использовал для этого всю свою одаренность. Он нанес удар по самому дорогому для этих подонков, их автомобилям, взорвав машины одну за другой с помощью дистанционного управления, а затем взял в заложники их главаря и держал его до тех пор, пока ему не подчинилась вся банда.

Джек отсидел два года за этот акт мести, но даже в колонии его удивительный талант не остался незамеченным. Он переделал обычный транзисторный приемник так, чтобы тот принимал секретные сигналы военных спутников, И таким образом сразу привлек к себе внимание администрации колонии. В то же лето его направили в особый лагерь для технически одаренных подростков, находившийся в горах Голубой Хребет в Виргинии.

Черный седан приехал за ним, по пути Джека завезли домой попрощаться с отцом и матерью. Больше он никогда не жил с ними вместе, за исключением коротких посещений на Рождество и двухнедельного отпуска летом, когда он переступал порог родного дома в качестве сдержанного и молчаливого гостя.

Поверив в то, что Джек получит самое лучшее и самое современное образование, родители охотно дали свое согласие на отъезд сына и в душе были довольны, что американское правительство взяло на себя заботу о его воспитании.

Правительство оправдало их надежды и дало образование Джеку, включая полный курс разведывательной подготовки и несколько лет Хисрадута, великой израильской философии самозащиты. Было сделано все, чтобы развивать и совершенствовать его выдающиеся умственные и физические данные, и, когда после прохождения еще нескольких дополнительных курсов интенсивной подготовки он завершил образование и его молодой организм взял свое и стал требовать другого рода упражнений, его снабдили отличной «крышей»: это был дом в пригороде, а в нем прелестная светловолосая и синеглазая помощница по имени Мэгги.

Мэгги не имела никакого отношения к дому, просто ее Наняли, чтобы она держала его в порядке, а также заботилась о Джеке, но очень скоро их отношения из деловых превратились в личные. Они сыграли тихую свадьбу, и их дочь Хейли родилась ровно девять месяцев спустя.

Джек вел обычную спокойную жизнь, и если он еще не научился по-настоящему ценить и любить жену и свое дитя, то по крайней мере любил часы, проводимые с ними, и познал величайшее счастье видеть улыбку на лице малютки-дочери.

Наконец он начал понимать значение простых непритязательных радостей, какими была украшена жизнь его родителей.

Все было бы хорошо, если бы не беспокойное и постоянно растущее сознание, что его жизнь не принадлежит ему. Его хозяева считали, что вложенные в него знания были слишком ценными, чтобы он мог сам ими распоряжаться, а секретный характер работы заставлял его скрывать все от жены. Мэгги не имела никакого представления о том, что ее муж, официально системный аналитик, на самом деле был высококлассным специалистом-контрразведчиком в области высоких технологий, создававшим охранные системы для Пентагона и других секретных учреждений военно-промышленного комплекса. Она не знала ничего о человеке, которого его коллеги называли Магом.

Женитьба на Мэгги убедила Джека, что ему следует вырваться из-под опеки тайной государственной службы. Его настойчиво уговаривали остаться, но он покинул секретное агентство и поступил на работу в департамент таможенной службы и акцизов, где стал заниматься безопасностью перевозок и хранения произведений искусства и антиквариата.

Его жизнь уже начала входить в нормальную колею, когда случилось несчастье. К нему обратились преступники, прослышавшие, какие он может создавать «чудеса», а это означало, что кто-то из бывших коллег предал его. Преступники пытались подкупить Джека, чтобы он принял участие в краже бесценного натюрморта Ван Гога. Когда же он отказался, они похитили его маленькую дочь.

Они добрались и до Мэгги и пообещали, что не убьют Хейли, если Мэгги уговорит мужа сотрудничать с ними. Мэгги просила и умоляла Джека согласиться, она рыдала, но Джек был непреклонен. Он был уверен, что справится с ними, не уступая их требованиям. С помощью департамента таможенной службы он подготовил сложную контр-операцию, которая провалилась…

– Безмозглые идиоты! – услышал Джек голос одного из преступников в телефонной трубке.

Его противники не только обошли ловушку, они выполнили и свою угрозу.

Джек до сих пор слышал ужасные предсмертные крики малютки дочери. Бандиты не стали посылать аудиокассету ему самому, но копы нашли ее на, сиденье рядом с мертвой Мэгги, когда вытащили машину из ущелья. Полиция сочла это несчастным случаем, но Джек знал, что бандитам показалось мало смерти его дочери и они жаждали новой крови. Он подозревал, что они повредили тормоза машины Мэгги. Он выбрал эту версию, потому что в этом случае мог снять вину с себя и знал, что ему делать дальше. Но в самом дальнем уголке его души затаилась мысль, что Мэгги совершила самоубийство и что вся ответственность за трагедию лежит на нем.

Как бы там ни было, но совесть не давала ему покоя. Сначала он топил безысходность в вине, но в конце концов решил сам, без всякой помощи, осуществить правосудие. Он не представлял себе, кто мог его подставить, и потому не доверял никому, и в первую очередь служителям закона. Чтобы поймать преступников, он стал одним из них и в своих поисках проводил ночи на улицах и в барах, пока однажды вечером в пьяном угаре отчаяния не забил до полусмерти бедолагу, в котором ошибочно признал одного из похитителей.

– Виновен по всем статьям, – объявил судья, зачитывая приговор. – Подсудимый приговаривается к двенадцати месяцам по каждому из трех пунктов обвинения.

Три пункта обвинения включали оскорбление действием с отягчающими обстоятельствами, намеренное нанесение телесных повреждений и сопротивление при аресте, все вместе потянуло на тридцать шесть месяцев тюрьмы. Это было равно смертному приговору. Джек еле выбрался живым из Фолсомской тюрьмы.

Кто-то серьезно решил его прикончить, и последняя такая попытка едва не стоила ему жизни и пометила его на все оставшиеся земные дни. Убийца всадил в него пять пуль из револьвера, принесенного с воли подкупленным тюремщиком, изуродовав Джеку лицо и тело. Потом Джек узнал, что стрелявший, который отбывал срок за подпольную торговлю произведениями искусства, до ареста работал шофером в богатой семье Феверстоунов.

Пластическая операция не только вернула Джеку Кэлгейну нормальный облик, но и сделала его совершенно неузнаваемым.

Маг осуществил фокус с исчезновением. Он жил, стараясь быть незаметным, в гараже, находящемся в узком тупике на окраине Венис-Бич, где рядом не было соседей, которым он мог бы часто попадаться на глаза. Он зарабатывал деньги на поиски убийц, устанавливая собственные системы безопасности разным темным личностям, работавшим под законным прикрытием: международным дилерам, брокерам и владельцам галерей, одновременно занимавшимся торговлей произведениями искусства на черном рынке.

Его клиенты и не подозревали, с кем они имеют дело.

Но его главная цель была иной. Как бы там ни было, но пребывание в тюрьме дало новое направление его поискам, что в какой-то степени компенсировало ужас тамошней жизни. Джек занимался детальным изучением семьи Феверстоунов, когда ему подвернулась эта работа с похищением. Он счел ее хорошим предзнаменованием и своей первой удачей.

И вот теперь он знал, что потерпел полный провал.

Прошло уже целых двадцать четыре часа с тех пор, как Джек вернулся из пустыни Мохаве, а у него не было никаких новых сведений. Половину этого времени он проспал, а вторую провел в бездействии. Страх за Августу Феверстоун мешал дальнейшему осуществлению его плана. Особняк Феверстоунов кишел репортерами и полицейскими, и у него не было другого выбора, как затаиться, пока все не утихнет. Но была еще и другая причина, почему он тянул.

Пот капал со лба прямо на газету у, него под ногами, когда в последний раз он нанес удар по боксерской груше, свисавшей с потолочной балки в гараже. Тренировки были для него спасением, они позволяли ему сохранять разум, но теперь они приобрели особую жестокость, как если бы он старался добить воображаемого ненавистного противника.

«Террористы похитили наследницу мебельного бизнеса!» – возвещала газета на полу, и в этом не было ничего удивительного. Удивляло то, что газеты единодушно обвиняли в похищении некую группу панамских повстанцев, выступающих против капиталистической эксплуатации. Феверстоуны широко использовали на своих фабриках дешевый труд рабочих из стран «третьего мира», и, судя по статье, террористы утверждали, что семья создала свою империю, наживаясь на бедняках.

Джек стащил с себя майку, промокнул потное лицо и отшвырнул ее в сторону. Майка упала на мерцающий экран компьютера, прикрыв поэтажный план особняка Феверстоунов. На столах по обе стороны компьютера было аккуратно расставлено другое электронное оборудование. Несмотря на все удары судьбы, Джек сохранил свою знаменитую любовь к образцовому порядку и дисциплине.

– Какие еще, к черту, террористы? – спросил он и нагнулся, чтобы поднять газету с пола.

Он никак не мог забыть того, что случилось накануне: как на него напал тот выродок, который наверняка и организовал похищение. Джек запомнил родинку у глаза и особенно его голос. Весь день он только и думал об этом. И еще он мечтал придушить болтливую репортершу, которая в утренних телевизионных новостях сначала долго распространялась о похищении, а затем представила ретроспективу карьеры Гас в качестве фотомодели, как если бы той уже не было в живых. Женщина завершила свой репортаж зловещим напоминанием о том, как часто именно эти террористы убивали свои жертвы.

Какие жертвы и какие Панамские террористы?

Тип, который вчера посетил его в лачуге, говорил без всякого акцента.

Джек уронил газету, ненавидя овладевшее им чувство бессилия. Несколько вырезанных им волшебных деревянных замков красовалось на импровизированной полке из пустых упаковочных ящиков у задней стены гаража. Они были единственным украшением невзрачного помещения, меблированного старыми клеенчатыми креслами и складными столиками, на которых размещалось оборудование. Джек подавил желание ударом кулака разрушить замки. Он хотел обратить их в пыль, чтобы от них не осталось и следа.

«Гас тут ни при чем, – напомнил он себе, – это я сам все испортил. В который раз… А тебя еще называют Магом, когда „рыжий на манеже“ или „коверный“ было бы для тебя самым подходящим прозвищем».

Предыдущий промах, когда он вот так же дал себя подставить, стоил жизни его жене и дочке, самым дорогим для негр существам на земле. Джек тогда пообещал себе, что никогда больше не допустит подобной оплошности. Вот что теперь разъедало ему душу, а не какая-то там чужая женщина, до которой ему нет дела.

Фигуры беззвучно мелькали на экране телевизора, старом ящике с выносными динамиками, который достался Джеку вместе с этим жильем. Он не захотел с ним расставаться и вставил в него новую начинку, приладил дистанционное управление, но изображение все равно оставалось неясным и расплывчатым.

Внезапно он увидел мелькнувшее на экране лицо Гас. С тех пор как он вернулся сюда, ее изображение без конца появлялось на экране, но на этот раз это была она сама, а не ее фотография.

Он схватил пульт и включил звук.

– Я так с-счастлива, что я на свободе, – печально произнесла Гас.

Она говорила сразу в несколько микрофонов, и фотовспышки то и дело слепили ее. Она выглядела так, будто прошла огонь, воду и медные трубы. Ее лицо было осунувшимся и грязным, с царапинами на щеках. Губа рассечена, как от удара, спутанные волосы висели неопрятными прядями. Ее пальцы заметно дрожали.

Джек невольно сжал кулаки, наблюдая, как она отвечает на вопросы репортеров. Подлец, который захватил Гас, наверное, избил ее. Джек задыхался от ярости. Никого он не презирал больше, чем садистов-психопатов, которые истязали свои жертвы, чтобы добиться уступок.

– У меня почти все в-время были завязаны глаза, – объясняла Гас. – Я никого из них не видела, но они все время мне угрожали. Они грозили меня убить, если моя семья не перестанет эксплуатировать дешевую рабочую силу на фабриках в Латинской Америке. Они сказали, что потребуют выкуп, чтобы компенсировать потери пострадавшим рабочим.

Репортеры зашевелились и снова начали выкрикивать вопросы.

– Ваша семья действительно эксплуатирует рабочих? – перекрыл шум голос одного из них.

– Используете ли вы труд нелегальных иммигрантов здесь, в Америке? – вмешался другой.

Чтобы удержаться на ногах. Гас вцепилась в края кафедры.

Она в растерянности смотрела на толпу, напуганная вопросами репортеров и их явной враждебностью.

– Я не могу сейчас ответить на эти вопросы, – попыталась объяснить она, – но я все разузнаю и тогда скажу вам.

Мужчина рядом с ней сочувственно взял ее за руку, и Гас бросила на него быстрый взгляд. От волнения у нее дрожал подбородок.

Джек подвинулся ближе к телевизору, стараясь разглядеть человека в неясном тумане экрана. Его лицо показалось ему знакомым, но он не мог припомнить, кто это. Будь он кем-то из Феверстоунов, Джек наверняка бы его узнал. Возможно, это дальний родственник или друг семьи. Например, доктор или адвокат.

– Мисс Феверстоун! – снова завопил кто-то из зала. – Как вам удалось бежать от террористов?

Гас, видимо, подготовилась к ответу на этот вопрос и даже сумела выжать улыбку.

– Когда меня застал похититель, и делала себе маникюр, это меня, наверное, и спасло, – сказала Гас, и в зале раздались смешки. – Мне удалось спрятать в кулаке маникюрные ножницы и сохранить их, даже когда он обмотал мне запястья изоляционной лентой. Они накрыли меня брезентом, но я с помощью ножниц высвободила руки и набросила им на головы брезент…

Их было двое, похититель и шофер…

– Разве они не держали вас целых тридцать шесть часов? – прервала ее какая-то журналистка. – И правда ли, что вы спрыгнули с эстакады, когда убегали от них?

Гас кивнула и на мгновение закрыла глаза, словно собираясь с силами.

– На вторую ночь они решили перевезти меня в другое место, – сказала она. – Вот тогда я и убежала. Шофер никак не мог освободиться от брезента, и я выбралась через заднюю дверь фургона. Мы как раз находились на эстакаде, я поняла, что они меня догонят, и спрыгнула вниз. К счастью, я упала на цветочную клумбу.

– Вы, Гас, настоящая героиня! – похвалила женщина. – Как вы себя чувствуете в новом амплуа?

Камера подъехала ближе, чтобы показать лицо Гас крупным планом, когда она будет отвечать на этот вопрос. В ее фиалковых глазах появилось недоумение и внезапно заблестели слезы.

– В тот момент я не думала о героизме, – ответила она, и ее голос стал хриплым от переживаний. – Я п-просто хотела выжить.

Сначала в зале раздались отдельные хлопки, но через секунду аплодировали уже все без исключения. Гас явно растерялась, но мужчина рядом с ней был определенно доволен. Он наклонился к Гас и шепнул ей что-то на ухо. Его лицо сияло.

Джек встал на колени перед экраном, вглядываясь в черты лица мужчины. Ему было что-нибудь около тридцати пяти, и он был красив броской стандартной красотой. Пиджак от Армани и спортивная майка придавали ему вид типичного голливудского завсегдатая. Но именно движение его губ, когда он обратился к – Гас, привлекло внимание Джека, так же как и его профиль, глаза и густые темные волосы.

Пульт выпал из рук Джека и с глухим стуком ударился о цементный пол. Он вскочил на ноги, пытаясь осознать происходящее. Теперь он знал, кто был «защитником» Гас Феверстоун.

Крупный план захватил также и его лицо, и когда он шептал что-то ей на ухо, Джек увидел знакомое родимое пятно на виске.

Это был именно тот человек, который забрал Гас из лачуги.

Джек не спускал глаз с экрана, пытаясь разобраться в происходящем и расставить все по своим местам, мысленно перебирая возможные варианты, как если бы его мозг был компьютером.

Человек, который забрал ее, был также и организатором похищения. Он пришел в бешенство оттого, что Джек нарушил его указания, и пригрозил убить Джека, если он кому-то расскажет о случившемся.

Изображение Гас исчезло с экрана, и вместо него появилась репортерша, демонстрирующая искренний восторг по поводу «чудесного спасения и проявленного мужества». Она сообщила некоторые статистические данные, говорящие, что лишь немногим заложникам удается самостоятельно освободиться из неволи, включая военнопленных, прошедших в армии специальную подготовку на такой случай.

Репортерша продолжала восхвалять героизм Гас, чем тронула даже Джека, который уже давно пренебрежительно относился к подобным понятиям. И все же в рассказе Гас было какое-то противоречие, что-то не сходилось, а если говорить прямо, то это была откровенная ложь. Гас утверждала, что ее похитили двое мужчин, продержавших ее тридцать шесть часов до переезда на новое место. Но ведь эти тридцать шесть часов она провела с ним наедине в лачуге!

Джека не радовали его выводы, но он не знал, что еще думать. Видимо, Гас Феверстоун сама организовала собственное похищение, и это не было абсурдом. Он мог представить себе, какую она предполагала извлечь из этого выгоду, и не одну. Например, это могло послужить рекламой, способствующей ее дальнейшей карьере в качестве манекенщицы и фотомодели. Получение выкупа также было отличным способом наконец добраться до завещанных ей денег. Любой из этих мотивов объяснял, почему она не испытывала перед Джеком настоящего страха, свойственного подлинной заложнице. Она больше испугалась гремучей змеи, чем его самого.

– Мы только что узнали, что впереди нас ждет радостное событие, – тем временем продолжала репортерша, посвящавшая зрителей в некоторые тайны личной жизни Гас, и Джек сразу насторожился. – Гала-прием по случаю мужественного побега и благополучного возвращения мисс Феверстоун состоится в эту субботу в отеле «Беверли риджент». Цены на билеты довольно высоки, но вырученная сумма пойдет на организацию благотворительного показа моделей одежды для оказания помощи движению «Женская гордость», которое, как известно, занято переподготовкой безработных женщин.

Снова на экране появились Гас и ее друг. Теперь мужчина, обнимая Гас за талию, уводил ее прочь от микрофонов. Они что-то шептали друг другу, и Гас улыбалась, но только ее откровенно довольный взгляд прямо в камеру открыл Джеку всю Глубину ее падения.

Господи, да ведь это она все и устроила, в этом не было никакого сомнения! Вся эта штука была одним большим мыльным пузырем.

– Самая же главная потрясающая новость, которую я хочу вам сообщить, – продолжала усердствовать репортерша, – это то, что, наверное, очень скоро для Гас Феверстоун зазвонят свадебные колокола. Как мне стало известно из надежных источников, она сама объявит имя счастливого избранника на приеме в отеле «Беверли риджент». – Репортерша залилась радостным смехом. – Так сколько же нам придется выложить за билет? Сколько бы это ни стоило, я просто обязана побывать на этом мероприятии.

«Ты и я, и все мы вместе, леди», – мрачно подумал Джек.

Только он не собирается покупать, билет. Он явится туда без приглашения.

Глава 11

«Это была самая великолепная, самая умопомрачительная благотворительная акция сезона, но ее участники жаждали лишь одного: лицезреть Гас Феверстоун!»

Журналистка «Лос-Анджелес тайме» торопливо делала заметки для своей статьи о выдающемся благотворительном шоу прямо на бумажной салфетке, чтобы не упустить ни единой подробности происходящего.

Сидевшая у самого подиума корреспондентка журнала «Эль» с западного побережья изливала свои восторги в сотовый телефон, умещавшийся у нее на Ладони, в то время как совсем юная сотрудница журнала «Вог», задыхаясь от волнения, давала интервью одной из телевизионных компаний, которые вели прямую трансляцию из отеля.

Даже неопрятно одетая диск-жокей МТВ и та почтила мероприятие своим присутствием.

– Музыка просто клевая, – слышался ее писклявый голос, в то время как группа «Длинный маникюр» сотрясала оглушительными звуками Большой бальный зал отеля «Беверли риджент». – Вам ведь нравится Трент Резнор? Подождите, он еще покажет вам свой пение!

Она была полна энтузиазма, но никто другой не проявлял большого интереса к примелькавшейся «достопримечательности» Трента. Все взгляды были устремлены на освещаемый острыми лучами подиум. Обычная свора папарацци расположилась вокруг, снимая без разбора все подряд. Треск слепящих вспышек и пулеметные очереди затворов фотокамер становились громче с появлением каждой новой манекенщицы.

Каждый следующий выход становился для прессы маленьким событием, и улыбающиеся длинноногие красавицы в нарядах от Шанель, Донны Каран и Исаака Мизрахи гордо вышагивали по залитому светом подиуму, пересекающему величественный зал наподобие дороги в Страну Оз. Супермодели из Нью-Йорка и Парижа делили успех со звездами экрана и светскими дамами, жертвуя своим временем и красотой ради успеха дела.

Темой праздника были «Замечательные женщины», и подсвеченные плакаты с изображением героинь прошлого и настоящего смотрели на спектакль из глубины зала. Одна из организаторов шоу, знаменитая модельерша Донна Каран, открыла вечер приятной для всех новостью.

– Хочу сообщить вам, леди и джентльмены, – объявила она, – что наш первый в этом сезоне показ мод уже увенчался успехом. Спрос на билеты в три раза превысил предложение, и, хотя это эгоистично, я рада, что многие были вынуждены уйти ни с чем!

Каран могла бы и не говорить этого, поскольку всем это было, уже известно. Толпы людей стремились попасть в отель «Беверли риджент» не только ради благотворительного шоу, они также хотели увидеть гвоздь программы и почетную гостью организации «Женская гордость» Августу Феверстоун.

Присутствующие знаменитости в основном принадлежали к миру искусства и почти все были в вечерних платьях, за исключением некоторых приверженцев смешения стилей, стремящихся своими костюмами эпатировать общество, и нескольких консерваторов, предпочитающих всю жизнь держаться одного стиля. Молодежь раскачивалась в такт музыке, а люди постарше хлопали в ладоши. Нетерпение все возрастало, и распорядитель вечера Кристина Такамура, ведущая местного телевидения, изо всех сил подогревала любопытство публики. Когда же наступил момент появления почетной гостьи, Кристина приостановила показ мод.

– Давайте встретим нашу героиню, как в старые времена, барабанной дробью! – обратилась она к оркестру.

И оркестр с энтузиазмом откликнулся на ее призыв, грохнув в барабаны и тарелки, поддержанные всеми остальными инструментами. Шум был такой, что зазвенели подвески хрустальных люстр.

Гас стояла за кулисами, вдохновленная приветствием и в то же время испуганная. Всю свою жизнь она чувствовала себя чужой в этой среде, но не переставала надеяться, что кто-то когда-нибудь наконец распахнет ей навстречу свои объятия и примет как равную. Такого до сих пор не случалось, и Гас трезво считала, что, наверное, никогда не случится. Этот мир не был ее миром, и она не была неотъемлемой частью его элиты.

Он с удовольствием использовал ее красоту и имя до тех пор, пока то и другое котировалось на рынке моды, но она не была одной из них, как не была и настоящей Феверстоун.

Большинство людей считали Гас чересчур своенравной, для других она была слишком хорошенькой, избалованной и в то же время не подходящей из-за своего происхождения для семьи Феверстоун. Мало кто пытался заглянуть в душу вздорной красотки, но, возможно, препятствием была она сама. Гас страшилась допустить чужих в свое святая святых, опасаясь, что они узнают ее тайну: в глубине души она была самокритичной и всегда считала себя недостойной чего бы то ни было, и тем более признания и любви.

Наконец-то она ближе, чем когда-либо раньше, подошла к заветной цели. В шестнадцать ее представили обществу, в семнадцать она уже стала моделью, но сегодня был ее настоящий дебют. Сегодня она была больше чем красивая манекенщица, одетая и причесанная корифеями модельного бизнеса и парикмахерского искусства. Она была героиней. Она сделала нечто особенное, нечто такое, что весь мир счел проявлением мужества. И теперь избранное общество было готово открыть ей свои объятия. Наконец они проникнутся к ней уважением и разделят ее мечты. Пусть они не подарят ей искренней любви, она обойдется без этого чувства. Но теперь они не могли отказать ей в поклонении, в чем она так нуждалась. Гас приближалась к осуществлению сокровенной мечты. Она добьется признания и восхищения публики. И ради этого Гас была готова на все, даже на обман.

– Иди же в зал, – шепнул кто-то, подталкивая ее вперед. – Они ждут тебя.

Гас пригладила легкий шелковый комбинезон с открытой спиной, созданный специально для нее. Она закрыла глаза, откинула назад голову и с шумом выдохнула через нос. Внезапно у нее вспотели ладони, а в горле пересохло.

«Господи, помоги мне довести это дело до благополучного конца, – сказала она про себя. – Пусть они увидят новую Гас Феверстоун, выжившую, несмотря на все испытания. Новую, изменившуюся женщину. Все, абсолютно все в моей жизни зависит от того, сумею ли я добиться своей цели».

И все же никогда в своей взрослой жизни Гас не испытывала такого страха. До сих пор она не знала никакого другого амплуа, кроме амплуа взбалмошной красотки. Эта роль позволяла ей держать всех на порядочном расстоянии от себя. «Если ты не знаешь, что думают о тебе другие, то не узнаешь и обиды.

Если ты не позволяешь другим любить себя, то не станешь удивляться, что тебя не любят».

– Иди! – прошипела женщина за ее спиной и вытолкнула Гас на авансцену.

Сделав два первых шага, она чуть не споткнулась в своих новых изящных серебряных босоножках, и, не приветствуй ее с таким энтузиазмом публика. Гас, наверное, повернула бы назад и забилась в дальний угол, переживая свое унижение. Но шумные аплодисменты и прожекторы вдохновляюще подействовали на нее. Особенно прожекторы.

Они погрузили Гас в море света, их жгучие слепящие лучи напоили ее своей энергией. Оглушительная музыка и новый взрыв аплодисментов взметнули ее вверх и понесли к подиуму, как морская волна. Атмосфера была пропитана доброжелательностью, и Гас приободрилась.

Ее костюм сиял разноцветной радугой красок, переливался, меняя оттенки, отражая в своих складках блеск многочисленных ламп. Верхняя часть, обнажавшая спину, оставляла также открытой загорелую полоску над тонкой талией и особенно выгодно подчеркивала формы Гас. Прозрачный шифон на шелковой подкладке, пронизанный серебряными нитями, облегал верх ее тела и восточными шальварами клубился у щиколоток.

Превратности и невзгоды судьбы сближают людей. Не имело значения, что Гас не исповедовала этой философии, для американцев она была истиной, и восторженное выражение на лицах присутствующих, их широкие улыбки свидетельствовали о том, что они верят в эту мудрость, как в Бога. Впервые в жизни сотни людей поощряли Гас своими одобрительными криками.

Все они без исключения хотели видеть улыбку на ее лице. Для них Гас была живым примером победы человеческого духа над несчастьем, а она ведь мало чем отличалась от них. Если они верили в нее, то могли поверить и в себя.

Даже Трент Резнор приветственно махал ей чем-то, но только не рукой. Гас рассмеялась. Неужели ей изменило зрение? Это было невозможно. А что, если она задерет верх своего костюма и покажет рок-звезде свои груди? Вместо этого новая знаменитость лишь ободряюще подмигнула Тренту и двинулась дальше.

Особой походкой Гас дошла до конца подиума и повернулась спиной к публике. При виде ее спины толпа взорвалась новыми аплодисментами и криками одобрения. Спина была обнажена до самых ямочек на ягодицах, как раз до пикантного углубления, разделявшего спину на две части и такого же нежного и соблазнительного, как и ложбинка, разделявшая впереди ее груди. Грациозное покачивание бедер еще более подчеркивало вызывающую необычность туалета и действовало куда более возбуждающе, чем любой женский снимок в журнале для мужчин. Это было верхом сексуальности, не говоря уж о других счастливых достоинствах Гас, отмеченных призами.

– Иди сюда. Гас, и скажи нам несколько слов, – позвала ее Кристина Такамура. – Все мы хотим знать, как ты себя чувствуешь. Не правда ли, ребята?

Ответный взрыв чувств чуть не сорвал с зала крышу.

«Кажется, получается, – возликовала про себя Гас. – Господи, помоги мне, прошу Тебя».

– Августа Феверстоун была взята в заложницы террористами, – начала рассказывать Кристина, когда Гас приблизилась к ней. – Всем уже известна ее история, но для тех, кто, может быть, отсутствовал, посещая другие планеты, я хочу сказать, что эта женщина бросила вызов смерти. Она не побоялась прыгнуть с эстакады над дорогой, чтобы убежать от опасных, безрассудных людей, которые ее похитили.

Присутствующие снова разразились аплодисментами, прерываемыми возгласами удивления, и Кристина подождала, пока они стихнут.

– Сегодня, – продолжала она после паузы, – фонд «Женская гордость» с удовольствием награждает ее за проявленную храбрость. Августа служит нам примером выдающегося мужества перед лицом смертельной опасности, и, чтобы отметить ее удивительную стойкость, непоколебимые дух и выдержку, фонд предлагает Гас место почетного члена правления. Фонд также преподносит ей вот этот красивый почетный жетон.

Обеими руками Гас приняла от Кристины блестящий жетон с выгравированными на нем словами, восхвалявшими ее мужество, сквозь слезы прочитала их, и они поразили ее в самое сердце, как ничто другое с начала сегодняшнего мучительного испытания. Гас жаждала быть достойной высоких слов, и ее ранило сознание, что она их не заслужила. Она была обманщицей. Она лгала им всем. Это было грандиозных размеров мошенничество.

Гас видела в блестящей поверхности жетона отражение собственного растерянного лица, а ее трясущиеся пальцы оставляли на нем потные отпечатки. «У меня не было другого выхода, – убеждала она себя. – Я пошла на это не для себя одной, а для каждой женщины, которая когда-либо сомневалась в своих силах. Я сделала это для Бриджит, которая скоро вырастет и станет женщиной. И для ее матери Джиллиан, потому что я не сумела ей помочь, когда она во мне нуждалась».

– Предоставляю тебе микрофон. Гас. – Кристина улыбнулась и отступила назад, освобождая для нее место.

– Не знаю, как мне благодарить всех вас, – начала Гас; ее руки дрожали от волнения, и голос тоже, и она молила Бога, чтобы он помог ей без запинки довести до конца свою речь. – Я, конечно, не заслужила такой чести, но если мой поступок вдохновит вас на решительную борьбу против преследований ни в чем не повинных граждан и против террора как средства политической борьбы, тогда, возможно, я сделала свой скромный вклад в это великое дело.

Публика снова захлопала, но Гас остановила ее движением руки.

– И еще я бы хотела добавить, что лично решила разобраться с обвинениями в эксплуатации рабочих латиноамериканскими производителями нашей продукции. Президент компании «Феверстоун» заверил меня, что более половины наших изделий производится в Соединенных Штатах. – Гас знала, что по крайней мере это было правдой. – Он также заверил меня, что самым серьезным образом изучит условия работы на наших фабриках в других странах и в случае нарушения норм охраны труда постарается передать заказы другим предприятиям.

Кто-то крикнул «браво», и Гас от неожиданности прикрыла рот рукой. Аплодисменты были такими бурными, что она часто заморгала, чтобы скрыть слезы, и все равно ей это не удалось.

Мысль о том, что она разрыдается перед своими клиентами, привела ее в ужас, и когда слезы уже готовы были хлынуть у нее из глаз. Гас повернулась, чтобы уйти, но рука Кристины легла ей на плечо.

– Разве ты не собираешься объявить нам сегодня свою главную новость? – спросила Кристина.

Гас совсем забыла, что должна сообщить о своей помолвке с Робертом. Эта идея родилась у ее рекламного агента, и Роберт счел ее очень удачной, поскольку она привносила личную нотку в официальное чествование Гас. Он назвал эту находку «человеческим элементом».

– Да, конечно! – подтвердила Гас, пальцами смахивая со щек слезы, и рассмеялась, чувствуя, что ведет себя как дура.

Впрочем, это было неплохо, потому что совсем не походило на обычное поведение Гас. – Как могла я забыть самое важное событие в своей жизни? Я хочу представить вам…

По плану Роб должен был появиться с другой стороны сцены. Гас взглянула туда и увидела его фигуру, укрывшуюся в тени. Она улыбнулась. На нем был темно-синий смокинг, в выборе которого Гас принимала участие. Она считала, что глубокая синева атласного воротника особо подчеркивала его темно-серые глаза.

– Я очень удачливая женщина, – сказала Гас, снова поворачиваясь к залу. – Удачливая потому, что осталась в живых, потому, что я на свободе, а также потому, что сейчас я здесь с вами. Но еще больше я счастлива тем, что обрела замечательного мужчину. Мы не выставляли напоказ наши отношения, потому что хотели увериться в их искренности.

Гас почувствовала, как краска радостного смущения заливает ей щеки.

– Теперь мы больше не сомневаемся в наших чувствах, и я хочу представить вам моего будущего мужа, – объявила Гас и вскинула руку вверх.

Оркестр выдал еще одну барабанную дробь, и жених появился из-за кулис. Присутствующие опять принялись бить в ладоши, но улыбка застыла на лице Гас. Мужчина, шедший к ней через сцену, действительно был в темно-синем смокинге с атласным воротником, но только он не был Робертом Эмори!

Гас показалось, что ледяной душ обрушился на ее голову, когда она узнала этого человека.

Гас принялась лихорадочно разглядывать толпу в поисках жениха, но его нигде не было видно. Где же Роб? Что с ним стряслось? Ее сердце бешено колотилось, но уже было поздно вызывать охрану. Самозванец преодолел половину сцены, и папарацци окончательно сошли с ума. Снова разразилась оргия вспышек и щелканья затворов фотоаппаратов.

Ядовитая усмешка появилась в глазах самозванца. Гас видела ее с предельной ясностью, несмотря на слепящий свет. Она точно знала, кто это, и все равно, когда он остановился перед ней, она чуть слышно, заикаясь, спросила:

– К-кто вы?

– Я твой будущий муж, – сообщил ей Джек Кэлгейн.

Улыбка на его губах была мрачной и угрожающей, такой же, как и огонек в его глазах.

Сатана, вдруг осенило Гас. Он и есть настоящий сатана!

Даже если бы ей и хватило сил, чтобы позвать на помощь, он все равно пресек бы эту ее попытку. Гас хотела крикнуть ему, что он ведет себя как безумец, что он перешел все границы!

Но ни единый звук не вырвался из ее горла, даже когда он крепко схватил ее за руки и притянул к себе. Она чуть не уронила свой почетный жетон.

Внезапно его губы приблизились к ее уху, и она ощутила его свежее холодящее дыхание. Его чистые волосы благоухали шампунем и ланолином. «По крайней мере, – почему-то мелькнуло у нее в голове, – теперь его нельзя упрекнуть в неряшливости».

– Не вздумай мне мешать, – предупредил он. – Или я всем расскажу о твоей проделке. Весь мир узнает, что ты сама придумала собственное похищение.

Гас рассмеялась, как будто это было забавной шуткой, частью сегодняшней церемонии. А что еще она могла сделать, как не подыгрывать ему? Ведь он угрожал разрушить с таким трудом возведенное ею здание. Это ненадолго, успокоила себя Гас.

Она найдет выход из положения, как только он даст ей передышку.

– Представь меня, – потребовал он шепотом. – Назови мое имя.

– Какое имя? Сатана?

– Джек Кэлгейн… Скажи им, что ты мечтаешь стать миссис Кэлгейн. Давай!

Гас с трудом выполнила его требование. Она начала заикаться и невнятно выговаривала слова. Гас с остановками и заминками, лихорадочно оглядывая зал, рассказывала притихшей публике, что это тот самый человек, за которого она собирается выйти замуж. Что он сделал с Робертом? Неужели, сняв с него одежду, связал и оставил в каком-нибудь темном углу?

– Когда свадьба? – Крикнул кто-то из зала.

– Сегодня вечером, – ответил за нее Джек. – Мы летим в Рио-де-Жанейро. У дверей нас уже ждет лимузин, чтобы отвезти в аэропорт.

Только теперь Гас осознала, насколько все серьезно. Он опять похищал ее, на этот раз с трансляцией на всю страну.

Надо надеяться, что остальные его планы окажутся блефом; даже для такого типа, как он, они были слишком дерзкими. Но объявление о свадьбе было дьявольски умным способом разрушить ее планы и заставить людей усомниться в достоверности ее рассказа. «Ну и подлец, – думала Гас, когда, подхватив под локоть, он увлек ее со сцены. – Он и не представляет, как навредил мне своей идиотской выдумкой».

Глава 12

– Согласны ли вы взять в законные мужья этого мужчину?

Молодой священник-мексиканец доброжелательно кивал стоящей перед ним паре, и его шоколадные глаза были такими большими и печальными, что Гас была готова сказать «да» только для того, чтобы угодить ему. Она устремила на священника гипнотизирующий взгляд, стараясь внушить ему важность своих слов.

– Даже преисподняя отказалась бы принять этого человека, – медленно произнесла она, выделяя каждое слово, чтобы он мог понять их смысл.

Священник заглянул в раскрытое Священное Писание, которое держал в руках, видимо, в поисках места, где что-нибудь говорилось о значении преисподней в брачной церемонии – Ей не терпится стать моей женой, – заверил его Джек. – Продолжайте.

Холодная сталь револьвера упиралась в спину невесты, напоминая ей, что не по доброй воле она венчается в старинной испанской церкви, затерянной где-то в просторах Калифорнии.

Венчание происходило не под дулом дробовика, как в далекие времена, а под дулом вполне современного оружия. «Магнум-357» был спрятан под пиджаком, перекинутым через руку Джека Кэлгейна, хотя вряд ли он бы понадобился. Джек Кэлгейн имел в своем распоряжении более действенный боезапас, чем пули Он мог погубить жизнь Гас несколькими словами, теми самыми, что шепнул ей на ухо на сцене в «Беверли риджент».

Падре, несомненно, догадался о несогласии невесты. Гас была неподвижна, как гипсовые святые, что украшали алтарь за его спиной, держалась прямо, будто проглотила палку, и, словно защищаясь, обнимала себя руками. Падре также не мог не заметить и револьвера, который Джек не особенно старался скрывать.

Человек, лишенный воображения, имеет склонность заменять его пустым, глупым хвастовством. Так случилось и с Джеком Кэлгейном, насочинявшим небылиц об их поездке в Бразилию.

Вместо лимузина у подъезда их поджидало обшарпанное, видавшее виды такси, которое доставило их в аэропорт Онтарио к старенькой чартерной «сессне». Вот тогда-то, когда Гас наотрез отказалась вылезать из такси, и пошел в ход «Магнум-357».

Также именно тогда Гас поняла, что Джек Кэлгейн не остановится ни перед чем. Он шантажировал ее перед миллионами телезрителей, похитил ее, угрожая револьвером, и затащил в это отдаленное мексиканское местечко. Он также, видимо, подсыпал что-то в бокал ее настоящего жениха, Роберта, украл его дорогой смокинг, а самого оставил полураздетым в кабинке мужского туалета в отеле «Беверли риджент». Кэлгейн определенно был полон решимости действовать, непонятно было только одно: на чем он собирался остановиться. Если Гас подступала к нему с расспросами, то в ответ револьвер еще больнее упирался ей в бок. Одним словом, у него были очевидные проблемы в общении с людьми.

– Так как же, берете вы его в мужья или нет? – осторожно спросил священник, обращаясь к Гас. – Берете вы его или не берете?

Гас прикусила нижнюю губу, что, наверное, выглядело не слишком красиво. Некрасиво, конечно, и не очень воспитанно, но, с другой стороны, само это место тоже было не слишком изысканным и красивым. Горящие свечи с сандаловым запахом производили приятное впечатление, но в остальном было похоже, что время здесь остановилось давным-давно. Штукатурка осыпалась с глинобитных стен, а деревянные скамьи для прихожан напоминали кучу дров.

Гас всегда знала, что ночью мухи перестают жужжать, но здесь они опровергали это ее представление. А ящерицы! Они кишмя кишели вокруг. Одна из них даже выглядывала из медной крестильной купели. Где бы теперь Гас ни оказывалась, всюду ее преследовали ползающие и бегающие пресмыкающиеся. Возможно, они были символом ее отношений с Джеком Кэлгейном.

Если только это можно было назвать «отношениями». Скорее это походило на серию автомобильных катастроф, когда машины на полной скорости врезаются друг в друга, выбрасывая к небу столбы пламени. Ну а ящерицы… Если ящерицы что-то символизируют, то, наверное, нечто скользкое, юркое и сексуальное. И почему она вздумала заниматься с ним любовью?

Почему? Этот человек был некрофилом, похитителем и шантажистом. И это не все, одному Богу известно, какими еще преступлениями он был отягощен.

– Падре ждет, Гас.

Вновь револьвер заявил о своем ненавистном присутствии.

Холодная сталь и пули были весьма убедительным аргументом, но Гас тронуло плачевное состояние священника. Казалось, он был в полном смятении и не знал, что предпринять. Гас сочувственно пожала плечами, гадая, уж не первый ли раз в жизни он проводит венчание. Конечно, сейчас было три часа утра, и его вытащил из жалкой постели в жалкой комнате в таком же жалком маленьком монастыре вооруженный американский маньяк, потребовавший, чтобы его связали священными узами брака с какой-то полоумной.

– Хорошо, я согласна, – вздохнула Гас, утешая себя мыслью, что как только она окажется под сенью закона, то тут же избавится и от мужа, и от священных уз, если таковые действительно являются законными, в чем она сильно сомневалась.

– Значит, сеньорита говорит «да»?

– Да! – выпалила Гас.

– На коленях благодарю Всевышнего за Его милость! – на родном языке прошептал падре.

Гас как раз хватило знаний испанского, чтобы понять его слова. Приятно чувствовать, что на земле все-таки есть счастливые люди. Падре блаженно улыбнулся им, показав белые зубы и здоровые розовые десны. Ничто больше не грозило трагедией, и, успокоившись, падре перевернул страницу Библии и вопросительно посмотрел на Джека.

– Хорошо, хорошо, я тоже согласен, – торопливо отозвался Джек, взглянув на свои спортивные водонепроницаемые часы, совсем не подходившие к смокингу. – Ну как, все закончено?

Спустя десять минут церемония была завершена, бумаги подписаны и священник, щедро вознагражденный Джеком за его труды, шептал благодарственную молитву.

– Есть только один небольшой факт, который вы не учли, – торжествующе объявила Гас мужу и падре. – Я не католичка.

Она резко повернулась и почти бегом направилась к массивным дверям церкви. Ее высокие каблуки выбивали дробь на неровных каменных плитах, и вездесущие ящерицы разбегались во все стороны. Она хотела побыстрее выбраться отсюда, чтобы не видеть мерцающих свечей, не чувствовать запаха ладана. Она хотела выбежать в ночь и скрыться в ней навсегда, чтобы никто никогда о ней больше не услышал и не мог ее найти. Все это, конечно, было чистой фантазией, последствием крушения надежд и овладевшей ею безысходности. И все-таки ей стало немного легче.

Удача покинула ее, того и гляди она подвергнется нападению бандитов, которые отнимут у нее драгоценности и саму ее продадут в публичный дом. Или убьют, чтобы продать ее органы какой-нибудь грязной подпольной клинике. У нее не было с собой никаких документов. Никто не узнает, кто она такая и что ей пришлось пережить ради осуществления своих планов и, самое главное, что она опекунша пятилетнего ребенка, нуждающегося в ее защите. А если бы и знали, то им было бы все равно.

Стояла глубокая ночь, и все приличные законопослушные граждане спокойно почивали в своих постелях. Она могла рассчитывать только на помощь священника, но он вместо того, чтобы совершать героические поступки, разумно полагался на Бога.

Гас подошла к выходу, но ржавый железный засов, сколько она ни старалась, отказывался ей подчиняться.

– Не надрывайся, – посоветовал Джек за ее спиной; он обхватил ее за талию, и его ладонь легла на ее голую спину.

Гас отпрянула, но тут же сообразила, что он просто отстраняет ее, чтобы открыть двери. Он без всяких усилий отодвинул засов, но двери почему-то не поддавались, со злорадством отметила Гас. Она вспомнила, что они вошли в церковь через небольшой каменный дворик и боковую дверь, которой следовало бы воспользоваться и теперь.

Наконец тяжелые двери заскрипели, когда Джек налег на них плечом, и со второй попытки широко распахнулись, впустив внутрь свежий ночной воздух, в котором смешались запахи трав и жареной рыбы, которую кто-то готовил на завтрак в соседней хибаре на берегу моря. Снаружи царила тьма, такая глубокая, что Гас с трудом разглядела силуэты домов рыбачьего поселка, в немногих окнах которых еще светились огни. Она поежилась, жалея, что на ней всего лишь легкий комбинезон.

– И пожалуйста, больше никаких сюрпризов, – предупредил ее Джек по пути к старому джипу, который он купил прямо у посадочной полосы, так как тут невозможно было взять такси или арендовать машину. – Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь снова дал мне по голове и скрылся вместе с тобой.

Гас окинула его пренебрежительным взглядом, оставшимся незамеченным из-за густой темноты.

– Почему бы тебе снова не связать меня и не заткнуть мне рот?

– Я еще займусь этим в наш с тобой медовый месяц.

– Восхитительно, – процедила она сквозь зубы. – Ты всегда умеешь здорово развлечь.

– Если ты хорошенько попросишь, то, пожалуй, я отпущу тебя помочиться.

На этот раз Гас сумела продемонстрировать ему всю глубину своего презрения: луна, выйдя из-за облака, ярко осветила то место, где стоял джип. Джек открыл перед ней дверцу, и она наградила его взглядом, способным уничтожить все формы жизни на Земле, начиная от высших и кончая одноклеточными. Гас совершенствовала этот взгляд уже несколько лет, наверное, именно для подобного случая. Обычно она клеймила им навязчивых поклонников, папарацци и Уорда Макгенри, ведавшего семейным опекунским фондом Феверстоунов. В словесном переводе такой взгляд означал: «Иди знаешь куда…»

Джек совершенно равнодушно взирал на Гас, изучая ее, как некое диковинное насекомое. «Почему никто не научил тебя выбирать себе противников по силам? – спрашивала его усмешка. – Что ты хочешь мне доказать?»

Его взгляд опутал ее, как липкая паутина, а он сам был кровожадным пауком, поймавшим свою добычу. Гас сжалась под его взглядом, но не сдалась. Она начинала догадываться, что ему от нее нужно.

Гас отвернулась и скользнула внутрь машины, гордо подняв нос. Она едва успела устроиться на сиденье, как он с силой захлопнул дверцу. Через минуту они уже преодолевали рытвины и кочки немощеной дороги, которая здесь почему-то называлась шоссе, но скорее всего была ослиной тропой, и Гас снова подняла интересующий ее вопрос, говоря на высоких тонах, чтобы перекричать скрежет старой, видавшей виды машины.

– Зачем ты это делаешь? – спросила она. – Если тебе еще нужны деньги, можно договориться…

– Дело не в деньгах.

– Тогда чего ты хочешь?

Опять этот взгляд, будто он собирался ею пообедать.

– А что ты можешь мне предложить? – поинтересовался он.

– Только одно: я хочу вырвать у тебя из груди сердце и разорвать его на части.

Джек улыбнулся.

– Я имел в виду совсем другое, – заметил он.

Джип погрузился в следующую колдобину, и изношенные рессоры отозвались воплем боли. Джек сосредоточил внимание на дороге, и Гас с радостью умолкла. Она быстрее находила общий язык с лошадьми Лили, чем с этим странным человеком.

Он не мог сказать ей ничего нового, однако она отметила нечто интересное в их разговорах. Она больше не заикалась так часто, как прежде, а если вдруг заикалась, то это было для нее неожиданностью. Этот факт удивлял и беспокоил Гас, поскольку почти всю свою жизнь она вела борьбу со своим малоприятным недостатком. Может быть, это было результатом того, что в его обществе она всегда испытывала или страх, или ярость, напомнила себе Гас. Она думала лишь о том, как выжить, и забывала о смущении. Значит, все-таки не могло быть и речи о его благотворном влиянии на нее.

Они ехали в темноте по пустынной неровной местности, и у нее было достаточно времени, чтобы основательно замерзнуть на свежем утреннем ветерке и в деталях обдумать свое положение. Он что-то говорил о медовом месяце, но она не могла серьезно воспринимать идею брака, построенного на столь шаткой основе, особенно если вспомнить, как он выгнал ее из душа тогда, в лачуге. Ей так и не удалось спросить его, почему он совершил тот непонятный поступок. Правда, разговор вряд ли бы мог состояться из-за его необузданного характера, но она еще долго будет помнить нанесенное ей оскорбление.

Что-то заставило Гас посмотреть на него сейчас, когда они ехали неизвестно куда во мраке ночи. Неровный свет от приборной доски падал на его лицо, освещая мужественные черты и словно пытаясь как и она, проникнуть в тайну его характера.

Темные волосы и глаза вместе с короткой стрижкой делали его похожим на бесстрашных героев кинобоевиков с их особого рода грубоватой привлекательностью. Но на этом сходство и заканчивалось.

Все остальное в нем напоминало Гас о том дне, когда он ее похитил. Он тогда напугал ее до смерти своим мертвым взглядом и низким, мрачным, хриплым голосом. Она не сомневалась, что он способен убить ее или кого-нибудь другого. И только увидев шрамы на его теле и выражение муки на лице, Гас поняла, что он так же слаб и уязвим, как любой другой человек.

Теперь при свете луны он снова был тем страшным непредсказуемым незнакомцем. Его взгляд, когда он смотрел на нее, был ледяным и отчужденным, выражение лица – замкнутым и даже жестоким. Гас попыталась проникнуть в его мысли и угадать, куда он ее везет. Пустынный холмистый пейзаж вокруг свидетельствовал о том, что едут они не к местному аэродрому, где приземлился их самолет, а скорее в противоположном направлении, к берегу Тихого океана. И еще они отклонялись к югу, а не к северу, и таким образом все сильнее углублялись в Мексику.

– Мы ведь едем в Лос-Анджелес? – спросила Гас и уже менее уверенно добавила:

– Это правда?

– Ты хочешь, чтобы мы пропустили наш медовый месяц?

– Какой медовый месяц? Ты шутишь!

– Нас уже ждет отличная вилла в заливе Скорпионов, ничем не хуже апартаментов для новобрачных в четырехзвездочной гостинице. Еще час пути, и мы будем там. Ты все еще считаешь, что я шучу?

Джек говорил, не отрывая глаз от дороги.

– Неужели? – Страх заставил ее сдобрить слова смертельной дозой сарказма. – Четырехзвездочная вилла, ты говоришь? Что ж, по крайней мере мое рабство будет протекать в прекрасных условиях.

– Ты не ошиблась, – зло рассмеялся он, – все будет по первому классу. Я уж позабочусь о том, миссис Кэлгейн, чтобы вы получили все то, чего заслуживаете.

Джип подскочил на кочке, и Гас по инерции качнулась вперед и уперлась руками в переднюю панель. В джипе не было поясов безопасности, и шелковый комбинезон скользил, как намыленный, по искусственной коже сиденья. Как только Гас вновь утвердилась на сиденье, она тут же опять повернулась к нему.

– Что все это значит? – Она не кричала только потому, что опасалась, что он ее застрелит, но как ей хотелось высказать ему все свое возмущение! – Ты решил мне отомстить? Ты опозорился, и теперь ищешь способа утихомирить свое обиженное мужское эго? Я не могу поверить…

– Лучше уж поверь, – посоветовал он и включил радио, словно для того, чтобы заглушить ее слова. Его пальцы барабанили по приемнику в такт шотландским волынкам. – Мое обиженное мужское эго нуждается в утешении. И в больших дозах.

Оно хочет тебя в побели.

Гас выключила радио.

– Ты уже имел меня в душе!

– Это не то. Тогда ты не была моей женой.

– Ты что – спятил? Ты знаешь, что портишь мне жизнь?

Ты знаешь, что губишь все мои планы?

– Я просто их немножко изменю. И вообще, какие у тебя планы? Мне хотелось бы знать, что побудило вполне богатую женщину организовать собственное похищение?

– Ладно, оставим эту тему, – примирительно сказала Гас.

Он, кажется, назвал ее богатой? Действительно, уровень ее жизни был достаточно высок, но если бы она не работала, то ее личный доход был бы на грани бедности. Кстати, именно по этой причине она продолжала жить вместе с Феверстоунами в их особняке. И еще, конечно, из-за Бриджит. Сильное беспокойство овладело ею при мысли о племяннице. Еще одна причина избавиться от этого человека и вернуться домой. Бриджит, несомненно, волнуется. Все они там волнуются, и для этого у них есть веские основания.

– Представляю себе, какую гадость ты задумала, – сказал Джек и с интересом посмотрел на нее.

– Оставим эту тему, – вновь повторила Гас.

Все кипело у нее внутри, но она не показывала виду. Пора заняться планом своего освобождения, она и так уже потеряла много времени. Наверняка ей представится возможность для побега, когда они окажутся на вилле. Вряд ли он сумеет удержать ее, когда поблизости будет телефон. Однако по-прежнему оставалась небольшая проблема – шантаж. Один телефонный звонок в редакцию газеты или на телевидение, и он разрушит все то, что еще не успел разрушить. Вопрос надо ставить по-другому: дело не в том, чтобы убежать от него, а в том, чтобы избавиться от него навсегда.

Гас смотрела через переднее стекло и не могла успокоиться.

Как не могла и промолчать.

– Не верю, что ты способен погубить чужую жизнь, чужое будущее, чужие мечты только для того, чтобы доказать кому-то, что у тебя стоит, – сказала она, не глядя на него.

– Стоит-то стоит. Гас, но только и всего.

– Довольно! – Она остановила его, подняв руку. – Не напоминай мне об этом.

– Я подумал, что мы попытаемся как-то разрешить это затруднение в наш медовый месяц. Я подумал, что, может быть, ты захочешь сделать из меня полноценного мужчину.

Гас закрыла уши руками и принялась напевать что попало, только бы не слышать его голоса.

– Ты меня слышишь, Гас?

– Нет!

– Тебе не приходило в голову, – настаивал Джек, – что я увез тебя по той же причине, по какой мужчины столетиями искали и находили себе жен?

– И какая же это причина? Чтобы завести рабыню? – Издевайся сколько хочешь, но я совершенно серьезен.

Мужчина берет в жены женщину, потому что ему нужна спутница на всю жизнь и возлюбленная, чтобы иметь детей.

Он говорил вполне серьезно, и Гас подумала, что ей это грезится. Она отняла ладони от ушей как раз в тот миг, когда его голос звучал особенно проникновенно, правда, если она не ошибалась, не без некоторой доли иронии.

– Мужчина женится на женщине, потому что он ее любит, – философствовал Джек, направляя джип вниз в глубокую скалистую долину, которую замыкала блестящая морская гладь. – Тебя никогда не посещала подобная мысль?

– Нет, – твердо ответила Гас, ужасаясь его словам. Она-то считала некрофилию самым отвратительным из пороков, но оказалось, что она ошибалась. Что могло быть отвратительнее больного чувства юмора! – Нет, никогда в жизни!

* * *

– Наверное, существует закон против того, что ты задумал, – объявила Гас.

– А что я задумал?

– А то что начинается с буквы «н», а именно насилие.

Есть закон, который может меня защитить. Даже если мы с тобой женаты.

Она увидела его насмешливую улыбку в зеркальной стене напротив кровати в спальне виллы. Он смотрел на Гас с вопросительным интересом, расстегивая скрытые под плиссировкой пуговицы рубашки; манжеты и ворот он уже расстегнул. Если уж быть справедливой, то все это время он вел себя вполне прилично, не позволив ни единой издевки.

– Пожалуй, я еще раз приму душ, – заметил Джек.

– Отличная идея, – одобрила Гас и сделала жест в сторону ванной. – Я тебя подожду.

– И тем временем проделаешь дыру в полу? Нет, я не собираюсь оставлять тебя одну, вот только если запру в стенном шкафу.

Он продолжал расстегивать рубашку, и Гас занялась изучением окружающей обстановки. Снятая им вилла напомнила ей укромное убежище миллионера где-нибудь в итальянском Портофино или на французском Лазурном берегу. Просторный дом из нескольких прекрасно обставленных комнат располагался на холме над заливом, сейчас залитым лунным светом. Большая гостиная была уставлена мебелью, обитой материей в яркую полоску, и мраморными столиками с вазами, наполненными свежесрезанными цветами. Спальня выходила на террасу с фонтаном и изразцовой, в несколько ступеней, лестницей, которая вела на закрытый пляж.

Убранство поражало, но у Гас не было времени им любоваться. Как только они приехали на виллу, Джек тут же открыл бутылку шампанского «Дом Периньон», стоявшую в серебряном ведерке со льдом, и, прихватив два бокала, повел Гас в просторную спальню.

Она не стала пить шампанское. Чтобы не видеть Джека, Гас направилась к дверям на веранду и вышла наружу, где воздух благоухал сладким ароматом красного жасмина, приносимым теплым пассатом. Там она и пребывала, любуясь яркой полной луной и дорожкой лунного света на притихшем океане. Мерцающая дорожка вела от белого песчаного пляжа к темному горизонту, и ее удивительная красота породила в уме Гас такую же удивительную идею. Она нашла способ избавиться от своего навязчивого мужа и его нездоровой одержимости брачным ритуалом.

И вот теперь он стоял в распахнутой рубашке у широкой резной деревянной кровати с четырьмя столбиками и расстегивал пояс брюк. Его шелковый галстук и смокинг висели на ближайшем столбике, точь-в-точь как кобура с шестизарядным револьвером какого-нибудь ковбоя. Символы власти, подумала Гас. «Я объявляю это ложе своим ложем, а эту женщину своей собственностью».

К своему неудовольствию, Гас почувствовала, как участился ее пульс, и взглянула на свои руки. Вызывающе красные ногти, покрытые свежим лаком специально для шоу, напоминали маленькие окровавленные кинжальчики. Мужчины и женщины, подумала она, разве с веками изменилось что-нибудь в их отношениях… В двадцатом веке, как тысячи лет назад, мужские особи, когда речь шла о завоеваниях или женщинах, решали эти вопросы с помощью дубины и пленения.

Ну а женщины? Тут Гас могла говорить только за себя, но эта мужская особь во время их пребывания в пустыне пробудила в ней нечто не поддающееся контролю. И не какие-нибудь там слабые чувственные намеки, как с Робертом. Ее новые эмоции были куда сильнее и уходили в неведомые ей глубины. Это было подлинным физическим влечением, истощавшим запасы ее жизненных сил. Гас ощущала его постоянно, и оно мешало ей жить.

Тут нечем было гордиться, это был голый изнуряющий чувственный зов. Другие мужчины прежде тоже пробуждали ее любопытство, но ни один из них не вызывал в ней такого взрыва чувственности. Как будто она зачахнет и умрет, если он не удовлетворит ее страсть. Вот что он с ней сделал…

Гас не могла позволить ему повторить это еще раз.

Их разделяли кровать и несколько футов пола. Расставив ноги и положив руки на пояс полурасстегнутых брюк, Джек выжидающе наблюдал за ней, так же как и она за ним. И с одинаковым нетерпением. Излучаемая им энергия казалась осязаемой материей, и Гас почти физически ощущала, как она обволакивает ее тело и сама она погружается в горячий источник, кипящий сотнями пузырьков. Как это было тогда, в пустыне…

Он не мог оторвать взгляд от ее нервно двигающихся губ, а она все время возвращалась к темной поросли на его груди. От грудной клетки ее зачарованный взгляд спускался ниже, к его расстегнутым брюкам. И еще его глаза… Она могла поклясться, что его зрачки светились. Они походили на черные бриллианты, если только такие существуют на свете.

Его взгляд добрался до обнаженной части ее тела между верхом комбинезона и шароварами и, словно трогая, переместился на ее рот.

«Боже мой, да мы с ним занимаемся любовью одними глазами», – вдруг догадалась Гас.

И если она что-нибудь не предпримет, то очень скоро, возможно в следующую минуту, они расстанутся с иллюзией и перейдут к делу. «А ты, Феверстоун, прекрати себя поглаживать», – приказала она, вдруг заметив, что гладит себя по плечам.

– Может быть, ты объяснишь мне, что все это значит? – спросила Гас.

Ей хотелось, чтобы в вопросе прозвучала угроза, но вместо этого в нем слышались растерянность и мольба о пощаде.

– Я предпочел бы показать тебе, что это значит.

Уголки его рта приподнялись, он улыбался, и не просто улыбался, а улыбался счастливой улыбкой Гас никогда не думала, что это возможно. Некоторые люди со дня своего рождения уже обречены на трагедию. К примеру, таким человеком была ее сводная сестра Джиллиан и, конечно, Джек Кэлгейн. Она поняла это еще тогда, в пустыне. Некая темная сила руководила им, и спроси кто у Гас, как он кончит свои дни, она ответила бы, что эта сила в конце концов погубит его. У нее никогда не было сомнений на этот счет. Даже построенный им деревянный замок был слишком хрупким, чтобы выдержать напор земных стихий.

И вот теперь вдруг этот росток жизни, проблеск надежды в его всегда мрачных глазах…

– Я не имею в виду секс, – поспешила объяснить она. – Я говорю о нас с тобой, о нашем фиктивном браке. Ты утверждаешь… – она приостановилась, прежде чем произнести следующие слова:

– что ты меня любишь.

Он снова посмотрел на ее рот.

– Весьма возможно, что люблю.

– Но это просто смешно!

Ей было обидно, что он говорит о любви к ней так небрежно, и тем не менее она хотела заставить его объясниться. Почему? Что хотела она увидеть, вглядываясь в его красивые непроницаемые черты? Какой-то намек на того человека, с которым она была близка в лачуге, какой-то признак слабости, который тогда в нем усмотрела?

Джек пожал плечами:

– Мужчина должен когда-нибудь остепениться.

– Вот как? Значит, даже убийцам не чужд семейный инстинкт? Тогда, наверное, в скором времени Чарли Мэнсон объявит нам о своей помолвке.

– А пока мы с тобой играем в вопросы и ответы, может быть, ты скажешь мне, почему ты организовала свое похищение? Это, конечно, прекрасная реклама, чтобы оживить угасающую карьеру. Или тебе надоело быть моделью и ты хочешь попробовать себя в кино?

– Моя карьера не угасает, запомни, а если бы даже так и было, мне на это наплевать. Карьера всегда была для меня лишь способом зарабатывать деньги и гарантией кое-чего другого.

– Вот об этом другом я тебя и спрашиваю.

– А я не желаю об этом говорить.

Гас даже прищелкнула языком, показывая, что разговор окончен.

Серебряное ведерко с шампанским поблескивало на секретере красного дерева. Джек направился к нему и вытащил изо льда бутылку. Не заботясь о бокале, он взял ее за горлышко и поднес ко рту, словно собираясь пить. И так же быстро переменил решение, но вырвавшаяся из бутылки пена уже смочила его лицо, и он не церемонясь вытер его рукавом.

Вот такой, с бутылкой в руке, с выпущенной из брюк рубашкой и встрепанными темными волосами, он больше всего походил на скандалиста в баре, готового учинить драку.

– Между прочим, ты уже и так прекрасная актриса, – объявил он.

– Спасибо за комплимент, – поблагодарила Гас.

Джек начинал злиться, и, видимо, в этом была ее вина.

«Давай же. Гас, действуй, – поощрила она себя, – уноси отсюда ноги и свою великолепную задницу».

Блестящий черный паук полз по полу перед ним. Гас заметила его почти одновременно с Джеком. Он был размером с большую монету и, может быть, не такой крупный, как обычные пауки в заливе Скорпионов, но все же достаточно устрашающий, чтобы напугать Гас.

Джек наблюдал за его приближением с равнодушным спокойствием ученого перед клеткой с лабораторными крысами.

Насекомое двигалось быстро, но иногда останавливалось, чувствуя опасность. Когда паук подполз совсем близко, Джек взглянул на Гас. Любопытство и даже слабое подобие улыбки промелькнуло на его лице, и Гас решила, что он смилуется и даст пауку, как некоему Одиссею, завершить свое путешествие по просторам спальни, но вместо этого Джек поднял ногу в лакированном черном ботинке и сильным ударом расплющил несчастного.

Гас бросилась к двери. Это всего-навсего паук, уговаривала она себя. Она могла бы раздавить его сама. Но не в этом проблема, не в этом дело, а в том, что Джек был убийцей. Он мог в момент лишить жизни насекомое, животное и даже человека без всякого раскаяния и сожаления. Это было отвратительно, и она это понимала. Когда почему он находил отклик в ее душе?

Почему, когда он смотрел на нее, она ощущала волнение? И почему он только что смотрел на нее, словно хотел уничтожить, унизить, раздавить не паука, а ее?

Непонятное, неоправданное возбуждение завладело ею, словно некий властный маэстро прикоснулся к струнам ее души.

Нервы напряглись, тело сжалось в ожидании неведомого, холодок пробежал по спине.

– Здесь жарко, – сказала Гас и сбросила босоножки. – Я хочу искупаться.

– У тебя нет купального костюма.

– Я что-нибудь придумаю, я это умею.

Уже у самых дверей на террасу она оглянулась на него и расстегнула несколько пуговиц на боку комбинезона.

Холод пронизал Гас до костей, как только она вошла в воду, и она невольно вскрикнула. Она сделала еще несколько шагов и, когда вода достигла талии, поплыла. Она плыла в темноте, погружаясь с головой, стараясь побыстрее миновать мелководье. Гас была хорошей пловчихой. Ее сестра Джиллиан была одержима диетой и физическими упражнениями и устроила в одной из комнат особняка настоящий гимнастический зал с дорогими тренажерами, но Гас всегда предпочитала плавательный бассейн.

Задыхаясь от нехватки воздуха, она выскочила на поверхность, оглянулась на берег и поплыла еще быстрее, чтобы достичь глубины. В ее распоряжении было очень мало времени.

Она нигде не видела Джека, но была настороже. Она не должна его недооценивать, если хотела выбраться отсюда и сама распоряжаться своей судьбой.

Лунный свет серебрил воду прямо перед ней, образовав сияющее овальное озеро. Еще несколько взмахов, и она оказалась в самой середине волшебной природной декорации. Теперь Джек не мог ее не заметить, и она начала кружиться на месте, делая ритмичные движения ногами и руками. Температура воды казалась ей теперь вполне приемлемой, сердце гнало по жилам – потоки горячей крови, и Гас знала, что ее тело приобрело теплый розовый оттенок.

Через секунду Гас почувствовала движение сильного потока в глубине под ней. Что-то тянуло ее за ноги вниз, и, поборов первое желание сбросить оковы и вырваться, она подчинилась и позволила увлечь себя вниз, туда, где ее встретило и прижалось к ней обнаженное мужское тело. Это был он. Джек был сверху, и она ощущала каждую точку его тела.

В состоянии невесомости в толще воды его мускулистый, крепкий торс казался удивительно гладким и очень легким. Его плечи и грудь, живот и бедра были как полированный мрамор, и каждое его движение было замедленным и выразительным из-за встречного сопротивления воды.

Гас чувствовала быстрые прикосновения, ласкающие то ее живот и бедра, то груди и ягодицы. Она не могла сказать, какая часть его тела прикасалась к ней, и вдруг поняла, что это его руки. Они были повсюду, любопытные и властные. Он заслуживал пощечины за свою дерзость, но она не пыталась его остановить, даже когда ей стало не хватать воздуха.

Она ощутила тесноту в груди и приятную одурманивающую слабость. Гас была согласна навсегда пребывать в этом сонном состоянии, если бы не внезапная догадка. Он был также сильным пловцом, но с куда большим объемом легких. Он мог держать ее под водой, пока она не потеряет сознание и не сможет ему сопротивляться.

Был лишь один способ спастись: притвориться, что она целиком сдается на его милость, и надеяться, что он не позволит ей задохнуться. Она обмякла в его руках, и он тут же отреагировал на ее уловку. Подхватив ее, он оттолкнулся ногами, и их выбросило на поверхность.

Но к тому времени, когда они пробили водную гладь, Гас уже задыхалась. «Господи!» – только и сумела вымолвить она, торопливо наполняя легкие воздухом. Но он не позволил ей отдышаться до конца, его губы накрыли ее рот, прежде чем она успела вдоволь наглотаться воздуха и прийти в себя. Гас вцепилась в его бицепсы в безуспешной попытке вырваться, царапая его ногтями. Это был полный отчаяния, пропитанный страхом поцелуй. Она знала, что потеряет сознание, как только он выпустит ее из объятий. А может быть, даже умрет… Правда, она не знала от чего: от нехватки воздуха или от любви к нему.

Когда Джек понял причину ее ужаса, он подхватил ее под ягодицы и осторожно подул ей в рот, наполняя легкие теплым влажным воздухом, в котором она так нуждалась. Гас глубоко вдыхала, сейчас он был для нее источником кислорода и самой жизни. Глотая воздух и вздрагивая, она прижималась к нему, и слезы текли из ее зажмуренных глаз. Он был ее спасательным кругом, шлюпкой и пробковым жилетом в полном опасностей море…

На этот раз он дал ей успокоиться и, когда Гас прервала поцелуй, отпустил ее, и она немедленно камнем пошла ко дну.

Он тут же подхватил ее под мышки и вытащил на поверхность.

Теперь он держал ее очень крепко, как собственник, как мужчина, который хочет подчинить себе и ситуацию, и женщину. Его дыхание было неровным, а губы робкими.

– Будь моей женой, – попросил он.

Жалобная мольба в его голосе нашла отклик в душе Гас. Он не был человеком, которому свойственно открытое проявление чувств, но его губы были нежными и в то же время такими горячими, что она чуть не уступила обезоруживающему взрыву страсти. Вообще-то она планировала сдаться, но только на определенных условиях. И вот теперь инициатива была в его руках, а она теряла позиции.

Сильные толчки его йог держали их на поверхности, а его руки у нее под мышками не давали ей уйти под воду. Его ладони обхватили ее груди, мяли и сжимали их. Он поднял ее повыше, взял в рот сосок, и она застонала. Ее желание было так невыносимо, что она чуть не расплакалась. Пламя сосредоточилось одним горячим сгустком у нее между ног.

– Приласкай меня, – попросила она. – Там, внизу. Губами…

Он нырнул и исчез в серебряном лунном озере.

Гас закрыла глаза, моля Господа дать ей силы совершить задуманное. Но ей не терпелось хотя бы на миг отдаться его власти, чтобы узнать то наслаждение, которое он мог ей подарить. Не сопротивляясь, она позволила его рукам обхватить ее бедра, а губам прижаться к темным завиткам между ног. Движения его языка вызвали страстную дрожь, заставили ее изогнуться, и тут же противоречивые чувства овладели ею. Она не может позволить себе этого, не должна разрешать ему делать с ней все, что он захочет. Ей надо действовать.

Действовать немедленно, не раздумывая ни секунды. У нее никогда больше не будет такого шанса! С внезапной решимостью Гас подняла согнутое колено и нанесла ему удар под подбородок, от которого он отлетел назад в фонтане брызг и пузырей, а все ее тело содрогнулось от силы удара и незавершенного, прерванного наслаждения.

Она развернулась и, собрав всю свою волю, лихорадочно поплыла обратно к пляжу. Их уже успело отнести течением к берегу, и теперь до него было менее ста футов. Гас оглянулась, только когда уже вышла на песок, и то лишь для того, чтобы проверить, не преследует ли он ее. По всей видимости, он даже не всплыл. Ужас охватил ее, сродни тому, который она испытала тогда в лачуге при виде змеи в подполе. Тогда она не смогла его бросить. Она вернулась и спасла его.

Теперь она этого не сделает, иначе ей никогда от него не освободиться. Она станет его вечной пленницей.

Его брюки лежали на песке рядом с ее комбинезоном. Гас схватила и то и другое и побежала к дому. Уже на террасе она снова посмотрела назад. Залив был удивительно, пугающе спокоен. Неужели он утонул? А может, это очередная уловка? Ведь сумел же он тихо и незаметно подплыть к ней. Может, он успел скрыться в прибрежных скалах или плывет под водой обратно к берегу?

С рыданием она повернулась и бросилась в дом.

Глава 13

На этот раз она все-таки его убила.

Гас взяла двумя руками стакан с ледяной «Кровавой Мери», который принесла ей стюардесса. Ладони были влажными то ли от пота, то ли от холодного бокала, но она не выпускала его из рук. Ей едва хватило сил, чтобы донести бокал до рта.

Он умер. Он был мертв, и уже не имело значения, что он принудил ее венчаться под дулом револьвера и что вся свадебная церемония была фальшивой комедией, пропитанной ненавистью, презрением и стремлением причинить друг другу боль. Гас могла думать только о своем поступке. Голое тело ее мужа, с которым она сочеталась браком менее суток назад, теперь плавало в заливе Скорпионов у побережья Калифорнии. Джек Кэлгейн камнем пошел ко дну. Она утопила его в первую брачную ночь и теперь бежит с места преступления.

Гас сжалась в комок при мысли о грандиозности содеянного – Вам холодно? – склонилась над ней стюардесса. – Принести одеяло?

– Нет, спасибо.

Гас не сомневалась, что ее не согреет и куча перин. Теперь она будет дрожать всю оставшуюся жизнь. Неудивительно, что она ощущала его трагическую ауру. Трагедией для Джека Кэлгейна стала она сама. Она предчувствовала, что корабль его жизни скоро разобьется о скалы, но не предполагала, что этой скалой окажется она. Гас. Это верно, она хотела от него Избавиться, но она ведь не желала ему смерти… А может быть, желала?

Дрожащими руками Гас снова поднесла бокал ко рту, но пить не смогла и отдала его стюардессе, которая кружила рядом, готовая прийти на помощь. Гас действительно нуждалась в помощи. Уже несколько раз она заказывала себе что-нибудь из напитков, но не могла сделать ни глотка. Черные мысли не давали ей покоя.

– Вы, наверное, трусишка? Боитесь летать? – посочувствовала стюардесса.

«Я не трусишка, а убийца», – хотела поправить ее Гас, но вместо этого только кивнула головой.

* * *

К тому времени, когда такси, везшее Гас из аэропорта, достигло наконец района Флинтридж и приближалось к особняку Феверстоунов, Гас сумела совершить некое подобие чуда.

Она убедила себя, что действовала правильно и даже совершила благородный поступок, утопив Джека Кэлгейна. Если смотреть на вещи трезво, то он не оставил ей выбора. Он похитил и шантажировал ее, разрушил ее планы. Бедная заблудшая душа, он тем не менее буквально физически принудил ее совершить безрассудный поступок. Его трагедия заключалась в том, что он ошибся в выборе женщины, потому что планы Гас Феверстоун превосходили границы его воображения.

Подобного рода логическое обоснование оказалось непростым даже для такой личности, как Гас, привыкшей смело защищать свои поступки и взгляды. Она обрабатывала мучившую ее совесть до тех пор, пока та не превратилась в нечто мягкое, вроде пластилина, с которым любила забавляться Бриджит и которому можно было придать любую желаемую форму. Но как бы Гас ни оправдывалась, она все равно нарушила шестую заповедь, хотя и убеждала себя, что не собиралась его убивать и что в ее поступке не было ничего предумышленного. Его смерть скорее была непредвиденным последствием ее отчаянного желания во что бы то ни стало отделаться от него. Конечно, теперь она сожалела об этом. И очень искренне. К горлу Гас подступала тошнота, когда она представляла Джека лежащим на дне моря. Бездыханный труп, лишенный мрачного загадочного магнетизма и необычайной силы… Но что она могла поделать?

Это была одна из тех ситуаций, когда речь идет о выборе между меньшим и большим злом, и она справедливо выбрала меньшее. Невыносимо трудная моральная дилемма, которую невозможно разрешить. Речь шла о том, чтобы выбросить одно гнилое яблоко, которое могло испортить целую корзину крепких и здоровых. И в этом случае таким гнилым яблоком был человек, который стоял на пути к осуществлению всех ее великих планов.

Гас даже попыталась оказать ему помощь. Надо признать, что это была запоздалая помощь, но все равно помощь. Вбежав в спальню, она торопливо оделась и поспешила к джипу, чтобы добраться до аэродрома, но, терзаемая угрызениями совести, повернула к дому привратника и предупредила его о несчастье.

«Там тонет человек», – сказала она ему в надежде, что он еще успеет спасти его. Но было уже поздно. Привратник не обнаружил никаких следов Джека.

Голос таксиста прервал мысли Гас: они подъехали к воротам особняка, и он переговаривался с охранником.

– Я выйду здесь, – сказала ему Гас.

У нее не было с собой денег, и она попросила охранника заплатить за нее. Затем подождала, когда такси отъедет.

– Все в порядке, мисс Феверстоун? – спросил ее охранник. – Мы не ожидали, что вы так скоро вернетесь.

– Доброе утро, Говард. – Гас была рада, что дежурил именно он: Говард был приятным, обходительным человеком и нравился ей больше других охранников. – Все в порядке, но я хотела бы попросить вас о небольшом одолжении, – сказала она заговорщически. – Пожалуйста, не говорите никому, что я вернулась. Я хочу сделать им сюрприз.

Говард прикоснулся к фуражке.

– Ну конечно, мисс. Как вы скажете.

Гас устало улыбнулась ему и по мощенной кирпичом дороге направилась к особняку. К счастью, было еще очень рано. Наверняка все еще спали, а Френсис возится на кухне с завтраком, так что никто ее не заметит.

Гас даже обрадовалась, увидев сквозь кроны старых дубов шпили и башенки особняка Февсрстоунов. Соседские дети называли викторианский дом с украшениями на крыше Замком Дракулы, и Гас ребенком всегда боялась его. Френсис сказала ей, что в особняке есть тайные комнаты и переходы, но сколько Гас ни искала, так никогда их и не нашла и подозревала, что экономка хотела ее напугать, чему было немало примеров.

Сейчас она жаждала одного: попасть в свою уютную комнату на третьем этаже и затаиться там на некоторое время. Пока она не хотела ни с кем встречаться, даже с Робертом. Гас была уверена, что он сходит с ума от беспокойства, и все же прежде всего она должна была сама разобраться во всем произошедшем.

Единственно, кого она мечтала увидеть, так это маленькую Бриджит. Ей не терпелось погладить ее по светлым кудрям и обнять так крепко, чтобы у обеих перехватило дыхание. Но и с этим придется повременить. Прежде всего ей следует заняться восстановлением своих душевных и физических сил. Ну а сначала горячий, до покраснения кожи, душ, затем маленькая таблетка и многочасовой освежающий сон. Когда она проснется совсем здоровой, то займется всеми остальными делами.

* * *

Любимая одежда Гас для такого рода отдыха состояла из майки с надписью на груди «Сделано в Америке» и мужских трусов. Именно этот костюм был на ней, когда, пробудившись на следующее утро, она обнаружила, что ночью покинула кровать и расположилась в мягком глубоком кресле возле камина.

Судя по часам на камине, она, проспала почти сутки, но что касалось восстановления организма и душевного спокойствия, то где-то под ложечкой у нее по-прежнему шевелился страх. Но может быть, это был не страх, а ужас?

Она решила больше не вспоминать о том, что произошло в заливе Скорпионов, хотя мысль о своем поступке тяжелым камнем лежала у нее на сердце. Правда, сколько бы Гас ни думала об этом, она ничего не могла изменить, и ей следовало торопиться с осуществлением своих планов. Но поверят ли ей ее семья и пресса, когда она попытается объяснить случившееся? Только один Роберт знал, что в действительности произошло в отеле, да и он не знал все до конца.

– Бриджит теперь, наверное, уже встала, – сказала Гас вслух, делая упражнения, чтобы размяться.

Она пока не собиралась предстать перед другими членами семьи, но мечтала увидеть племянницу. Ничто не могло более способствовать восстановлению ее душевного равновесия, чем встреча с Бриджит. Пятилетняя девочка превосходила любого гуру в своей способности возвращать людям силу духа.

Через несколько минут, уже под душем. Гас распланировала свое утро. Она пользовалась, пеной для ванны с сильным и даже резким хвойным ароматом, который Лили наверняка назвала бы навязчивым и вульгарным. Лили в этом отношении была настоящей аристократкой, ценившей нежные запахи и костюмы из английской ткани в неброскую елочку. Но Гас предпочитала взбадривающие запахи, к тому же пена была одним из подарков Роберта к Рождеству.

Как только повидается с племянницей, она позвонит Робу домой – он живет в Голливуде, – расскажет ему обо всем случившемся, и они вместе решат, что делать дальше. Уже почти два года Роб был ее менеджером и занимался всеми ее делами и отношениями с прессой. Гас не сумела бы придумать трюк с похищением без его помощи. Он также был юридическим экспертом по оценке и возмещению разного рода ущерба, что сейчас было для нее особенно важно. «Проблема» с Джеком Кэлгейном могла разрушить или, наоборот, укрепить ее имидж.

Все зависело от того, с какой стороны к этому делу подойти.

Завернувшись в большое пушистое розовое полотенце, Гас вышла из душа и через спальню прошла в белоснежную гардеробную. Что касалось спальни, то она вся была в оборках и воланах, как кукольный домик Барби. Гас одновременно и любила, и ненавидела свою комнату. Она выбрала для нее ситец с крупными красными розами давным-давно, когда была немногим старше Бриджит, и с тех пор так и не решилась что-либо изменить.

«Им придется убить меня, если они вдруг вздумают ее переделать», – в который раз поклялась она, роясь в ящике комода, где лежали ее трусики, переложенные маленькими саше с запахом сирени и розы.

Помимо любви к рюшечкам, Гас имела еще один серьезный недостаток: она была ревностным коллекционером всяческих игрушек и дамских пустяков, таких как старинные фарфоровые куклы, медвежата и вышитые подушки, которые громоздились на кровати, стульях и креслах и даже перекочевали на пол. Но самым дорогим предметом для Гас в этой вакханалии безделушек была ее обожаемая керамическая музыкальная шкатулка с фигуркой Золушки на крышке, крутившейся под звуки песенки о принце. Гас было шесть, когда она откопала эту драгоценность на школьном благотворительном базаре и до тех пор умоляла мать, пока Рита не купила игрушку. Если какую комнату и можно было назвать счастливым убежищем и приютом, то именно эту, но вся беда была в том, что сейчас, в двадцать семь лет, Гас стеснялась своей спальни. Так, в прошлом году женский журнал «Мари Клер» делал о ней материал, и они хотели снимать Гас в домашней обстановке. Она разрешила им снимать все, за исключением этой комнаты. Она гордилась своей репутацией неуступчивой особы, а спальня с таким убранством показывала ее совсем с другой стороны. Даже немногочисленные подруги не имели доступа в ее святилище, схожее с бонбоньеркой.

Как-то Гас решила посетить ворожею, чтобы та навсегда избавила ее как от страха перед змеями, так и от заикания, которое возвращалось к ней в самые неожиданные моменты.

Ворожея сказала, что ситец с узором из роз и оборки олицетворяют нежную и ранимую часть ее натуры, которую она пытается скрыть под показной суровостью. Если это правда, то внутри Гас была манной кашей.

Смущенно улыбаясь. Гас выбрала трусики все с тем же узором из роз. Она сгорела бы от стыда, если бы люди вдруг узнали о ней правду: что ее спальня – это крепость, за стенами которой обитает самое слабое, самое застенчивое существо на свете. И еще спальня была ее сказочным миром и утешением.

Ночью эта комната скрашивала ее одиночество, днем служила ей опорой. О таком убежище мечтала Гас маленькой девочкой, играя в бумажные куклы на грязном ковре в очередной убогой квартире и придумывая бесконечные романтические истории со счастливым концом. Спальня также помогла ей выжить в этом доме, когда ее преследовали сводные брат и сестра. Вот почему Гас не собиралась ничего менять в комнате Золушки.

– Я совсем не похожа на мать, – сказала себе Гас, усаживаясь у туалетного столика, и для начала покрыла легким слоем туши свои и без того темные и густые ресницы.

Гас ошибалась, она была очень похожа на Риту. У нее были те же волосы, и тот же цвет лица, и те же мечтательные фиалковые глаза, благодаря которым она получала столько комплиментов. Комплименты не трогали ее, потому что у Золушки глаза были голубые, а не фиалковые.

Рита Уолш встретила Лейка Феверстоуна-старшего на одном из приемов в особняке, который она обслуживала в качестве официантки. Рита случайно выплеснула шампанское на брюки великого человека и слишком долго возилась, вытирая их своим передником. С самого начала их роман был романом, в котором главным была похоть.

Несмотря на бурные протесты семьи, стареющий патриарх женился на Рите через короткие полтора месяца. С этого момента жизнь Гас превратилась в сплошную тьму, где не было места романтическим сказкам и вообще ничему другому, кроме ожесточенной борьбы за право на самостоятельность. И все же волшебные плоды вымысла оставались для Гас единственным утешением, и когда они с матерью переселились в особняк, она попросила Риту устроить ей спальню с кроватью под балдахином, как у сказочной принцессы. Денег было достаточно, и в конце концов Рита пригласила декоратора, чтобы отделать комнату, но сама так и не увидела конечного результата Она была слишком занята собственными делами. Она обворовала мужа и сбежала от него в Вест-Индию со своим массажистом.

Боль снова и снова просыпалась в душе Гас, когда она вспоминала, как всегда старалась угодить матери в те далекие годы, как горевала, когда у нее это не получалось, и как глубоко была уверена, что Рита не выносит даже вида своей навязчивой неловкой дочери. Неужели все матери не любят своих детей?

Сама Гас не сомневалась, что мать ее ненавидит.

Гас тяжело вздохнула и выбрала губную помаду из ряда тюбиков Наверное, ей пора повзрослеть. Нельзя превращать свою спальню в тайное убежище, когда тебе под тридцать, это унижает. А что, если уже сегодня позвонить декоратору, раздумывала она, рассматривая ярко-розовую помаду, которую выбрала. Прежде всего надо будет избавиться от наивной музыкальной шкатулки. Когда наконец в трусах и майке она выглянула в коридор, там никого не было. Их с Бриджит комнаты находились в разных концах особняка: спальня Гас на верхнем этаже восточного крыла, а спальня Бриджит в западном крыле, рядом с комнатой Френсис. Гас предпочла бы, чтобы девочка жила к ней поближе, но, поскольку до последнего времени Гас много разъезжала по своим делам фотомодели и манекенщицы, она согласилась, что Френсис так будет удобнее приглядывать за Бриджит.

Удивляясь необычайной тишине, царившей в огромном доме, Гас начала осторожно спускаться по парадной лестнице в Большой холл, который, несмотря на пышное название, был просторной и очень красивой прихожей с блестящим черно-белым изразцовым полом и элегантной люстрой. Если бы Гас не знала, что Лейк и Лили отсутствуют, она наверняка бы подумала, что они где-то уединились, и обязательно только вдвоем. Близнецы одинаково любили путешествия, искусство и оперу. Каждую осень они непременно посещали Лондон, чтобы присутствовать на главных аукционах фирм «Сотбис» и «Кристис».

Поэтому Гас больше всех удивилась неожиданному появлению Лейка с Лили на благотворительном показе мод. Возможно, они опасались, что их отсутствие будет замечено и подвергнуто критике репортерами светских новостей, ведь речь шла о том, чтобы отметить особый героизм их родственницы. Уорд Макгенри, глава опекунского фонда Феверстоунов, тоже присутствовал на показе, что вполне отвечало замыслам Гас. Более всего для достижения своей цели ей было необходимо заручиться доверием и поддержкой Макгенри.

Отдаленные звуки голосов долетели до Гас, и она задержалась на ступеньках. В кухне стоял небольшой телевизор, который иногда включала Френсис, но разговор скорее слышался из огромного Бального зала, превращенного Феверстоунами в галерею для коллекции своих картин.

Гас спустилась ниже, но могла разобрать лишь отдельные слова из разговора двух мужчин. Похоже, они говорили об охранной сигнализации, что было вполне понятно, учитывая ценность собрания. Они говорили что-то о микроволновых детекторах, сенсорах и скрытых системах предупреждения.

Голоса стали громче, и Гас поняла, что, беседуя, мужчины обходят зал и постепенно приближаются к дверям.

– У вас только в одном этом зале произведений искусства примерно миллионов на тридцать – сорок, – сказал один из собеседников.

Гас схватилась за перила, чтобы не упасть. Сердце билось так сильно, что казалось, разорвет грудь Она узнала бы этот голос из тысячи других. Тут не могло быть ошибки. Он принадлежал человеку, которого, по ее предположению, она оставила лежать на дне залива Скорпионов.

Он выжил. И не только выжил, но и беседовал с кем-то в ее доме. Но с кем?

По-прежнему держась за перила. Гас спустилась с лестницы и бесшумно приблизилась к дверям галереи в конце холла.

Двойные двери зала были слегка приоткрыты, и возле картины Ренуара она увидела Лейка и рядом мужчину, который стоял к ней спиной. Она разглядывала его темно-синий смокинг и брюки цвета хаки, широкий разворот плеч и короткую военную стрижку темных волос.

– Господи, – только и сумела выдохнуть Гас, увидев подтверждение своим самым страшным опасениям.

Она чуть было не бросилась к телефону, чтобы вызвать охрану и приказать выгнать его отсюда, но не решилась. Он мог разрушить все ее планы одним простым вопросом: «Вы, Лейк, конечно, знаете, что ваша сестра сама организовала свое похищение?»

– Удивляюсь, как это Гас забыла сказать вам, что я специалист по системам сигнализации, – говорил Кэлгейн Лейку. – Как это ни прискорбно, но я должен вас огорчить. Ваше собрание подвергается большой опасности. Ваши охранники недостаточно бдительны. Я сказал им, что я из ФБР, и они привели меня сюда чуть ли не за ручку.

Лейк был одновременно удивлен и озадачен.

– Разве вы не сказали им, что являетесь членом нашей семьи? Мужем Августы?

Джек рассмеялся:

– Я подумал, они мне не поверят, потому что Гас со мной не было. И что вообще я мог им сказать? Что мы с ней потеряли друг друга в аэропорту и я опоздал на обратный рейс? Сомневаюсь, что они бы мне поверили, тем более что это правда.

Джек был само дружелюбие.

– Кроме того, я хотел провести небольшой опыт. Гас рассказала мне о бесценном семейном художественном собрании, и, признаюсь, я решил проверить, насколько надежно оно охраняется.

– Пожалуй, охранники действительно проявили некоторую небрежность, – согласился Лейк, – но галерея имеет самую современную сигнализацию.

– Но это не значит, что она безукоризненна.

Скульптура работы Родена, украшение коллекции, стояла посреди зала в стеклянной витрине. Джек повернулся к ней, чтобы примером подкрепить свою мысль, заметил Гас и тут же взглядом послал ей сообщение: «Я жив-здоров, крошка, и скоро до тебя доберусь».

Он не сказал ни слова вслух. Его кивок ей был почти незаметным, но мрачное веселье в его взгляде не обещало ничего хорошего. Похоже, он знал, что она давно стоит за дверью, подслушивая их разговор. Холодный ужас охватил ее при мысли, что он с самого начала разгадал ее планы, включая неуклюжую попытку навсегда избавиться от него. Интересно, скольких людей он еще сумел провести?

Гас спряталась за дверь до того, как Лейк успел ее заметить, но ее сердце продолжало сильно биться. Пытаясь вернуть самообладание, она поспешила к лестнице наверх. Гас не имела никакого представления о том, как ей следует себя вести. Она даже не успела переговорить с Робертом, но две вещи были ей ясны: Кэлгейн опасен еще больше, чем прежде, а она все так же находится во власти его чар. Этот кошмарный тип мог причинить больший ущерб взглядом своих темных глаз, чем другие мужчины с помощью рук, рта и языка, вместе взятых.

По пути к себе в комнату Гас пылко поклялась, что не позволит Джеку испортить ей жизнь только для того, чтобы ублажить свое мужское эго. Ее безуспешные попытки остановить его окончились ничем, и теперь у нее не оставалось другого пути, как довести игру до конца. Если она не сможет с ним поладить, придется искать другие, более радикальные средства.

Роберт договорился о ее похищении, возможно, он сумеет договориться и об услугах наемною убийцы.

От тревоги и беспокойства Гас плохо соображала, она еле добралась до дверей своей спальни и, шатаясь, вошла в комнату, полную солнечного света. Но больше всего ее приводил в смятение тот факт, что она была готова абсолютно на все. Никогда в жизни она не была настроена столь решительно.

* * *

«Ну и ну, вот так экземпляр отхватила себе моя вздорная сестричка!»

Лейк Феверстоун удобно устроился в кресле перед целым рядом экранов и невольно приподнялся, увидев на одном из них выходящего из душа Джека Кэлгейна. Конечно, ему было любопытно узнать, что же привлекло его своевольную сводную сестру в этом человеке, но он не ожидал получить столь убедительного и наглядного ответа. Да, природа щедро одарила Джека Кэлгейна, и теперь стало понятно, почему Августа вышла за него замуж. Оставался лишь один вопрос: почему она загнала любимого муженька в «Сибирь»? «Сибирью» все члены семьи называли именно эту спальню для гостей.

«Сибирь» также была одной из нескольких комнат в доме, просматриваемых через сложную видеосистему, и хотя Лейк создал всю сеть в целях безопасности, он не испытывал угрызений совести, пользуясь ею сейчас для удовлетворения своего любопытства. Недавнее похищение и то, с какой легкостью проник в дом преступник, заставили Лейка быть более бдительным. Если нельзя положиться на охранников, то он сам возьмет на себя часть их обязанностей. Кстати, почему забавляться могут только охранники? Он и сам не прочь понаблюдать за своими гостями.

Лейк улыбнулся собственной шутке, но сознание вины лишило его удовольствия. Он всегда терзался, тайно вторгаясь в чужую жизнь, но одновременно не мог подавить греховного побуждения и в конце концов давал волю своей страсти. В этой комнате с ее мониторами просыпалось дремлющее в его душе необоримое желание проникнуть в самые темные жизненные тайны. Еще только искусство давало подобный выход его эмоциям.

Покоряющие, неотразимые творения гениев…

К сожалению, чувство вины было в равной степени сильным. Оно родилось в тот час, когда ребенком ею застали подглядывающим за родителями в спальне. Уязвленный отец придумал для сына особое наказание за «моральное падение», кару, которая не только была унизительной, но и вызвала у Лейка отвращение. С того дня Лейк втайне презирал и ненавидел отца и никогда не простил ему той обиды. Отец же еще больше усложнил их отношения, окружив Лейка особой любовью, словно с того печального дня между отцом и сыном возникла новая, особенная связь. Именно тогда Лейк осознал, что все люди порочны, и не только семья Феверстоунов, но все, все без исключения…

И тогда же он разрешил себе предаваться своим греховным удовольствиям.

Справедливости ради надо сказать, что до сегодняшнего дня он не видел на экранах своих мониторов ничего особенно интересного.

Правда, уже немолодая баловница Френсис Брайтли имела привычку услаждать себя с помощью клизмы, что же касалось Августы, то она ничем не могла его порадовать. Он-то надеялся, что она обеспечит ему многие часы развлечений, но стоило ей оказаться в своей идиотской, разукрашенной оборками спальне, как она превращалась в грустного, задумчивого ребенка. Хотя следовало признать, что она обладает удивительным, неповторимым задом, доставившим ему несколько приятных минут, тут же испорченных угрызениями совести Лейк никогда не покушался на уединение твоей сестры-близнеца Лили. Он никогда не устанавливал камеры в ее спальне. Это было бы слишком… Как бы это сказать? Невольная улыбка снова промелькнула на его губах. Слишком что? «Кровосмесительство» было не вполне подходящим словом, когда речь шла о них с Лили. Сестра могла быть чопорной и строгой до раздражения, но и могла, отбросив в сторону условности, пренебрегать правилами приличия до такой степени, что пугала Лейка.

Феверстоуны всегда держали несколько верховых лошадей, и Лили была настоящей собственницей в этом отношении. Она была отличной наездницей, но как-то раз Лейку пришлось видеть, как она хлыстом избивала упрямую лошадь. Он легко мог себе представить, какую реакцию вызовет у нее Джек Кэлгейн.

Некоторые вещи в нем интриговали Лейка, И не последней из них было его сложение. У Кэлгейна была фигура атлетов Рождена, вся в узлах и веревках мускулов. Лейк успел заметить шрамы, похожие на пулевые ранения, что все вместе создавало впечатление мучений, которые терзали это великолепное тело.

Лицо Кэлгейна также выражало страдание, но в меньшей степени, чем тело. Возможно, он научился прятать свои чувства, пугая собеседника взглядом лохнесского чудовища. Августа вышла замуж за устрашающего человека. Но почему?

Лейк собирался получить ответ на этот вопрос.

Лейк в равной мере был поражен и техническими познаниями Кэлгейна. И еще Джек казался ему удивительно знакомым, хотя он не помнил, чтобы когда-нибудь прежде с ним встречался. Но самыми загадочными, несомненно, были отношения между Августой и ее мужем. Их брак не был браком по любви. Они редко разговаривали, жили в разных комнатах и спали в разных кроватях. Их комнаты даже не соседствовали, а находились в разных крыльях особняка.

Лейк нажал клавишу на панели управления, включив крупный план, чтобы рассмотреть лицо Кэлгейна, который теперь начал одеваться. Ужин обещал быть очень занимательным. Лейк решил отметить бракосочетание Гас и Кэлгейна и за ужином собирался следить за каждым движением новобрачных, а также задать им несколько каверзных вопросов. Лейк всегда считал, что менеджер Гас Роберт Эмори был главным мужчиной в ее жизни.

Их отношения никак нельзя было назвать романтическими, но тем не менее они проводили вместе много времени, и у всех поэтому напрашивался законный вопрос: а как же, скажите, пожалуйста, Роберт Эмори? Неизвестно откуда появляется Гас в сопровождении этого загадочного человека, пусть даже красивого, но несколько неряшливого, с небритыми щеками, мрачным взглядом темных глаз и по-военному короткой стрижкой. Что там ни говори, но в нем чувствовалось нечто преступное.

Движение в комнате Кэлгейна привлекло внимание Лейка.

Кэлгейн куда-то исчез из поля видимости. Лейк нажал еще одну клавишу на панели и включил широкий угол обзора. Теперь он видел сразу всю комнату. Он прошелся по ней несколько раз, но нигде не было и следа Кэлгейна. Он не мог никуда выйти, потому что его не было на камере в коридоре и на всех остальных камерах. Лейк снова вернулся в спальню Кэлгейна, припомнив, что какая-то деталь в ней привлекла его внимание.

На кровати лежал рюкзак, а рядом с ним фотография с белыми краями и блестящей поверхностью. Лейк остановился на ней и снова включил крупный план, ожидая увидеть кого-то из близких Кэлгейна, но вместо этого перед ним был снимок картины в раме: стол, скатерть, фрукты, ваза – обычный натюрморт… Но, Господи, что же это такое?

Лейк вскочил, и от толчка стул опрокинулся на пол. Холод пробежал по его спине. Не может быть… Нет, наверное, он ошибается!

Он изо всех сил нажимал на клавишу, но не мог рассмотреть больше никаких деталей, так как рюкзак скрывал часть снимка. Лейк не знал, прав ли он в своих догадках, потому что натюрморты так похожи друг на друга. Даже неопытный художник-любитель мог написать натюрморт, но это не объясняло, почему Кэлгейн носил снимок с собой. Возможно, Кэлгейну заказали для этой картины охранную систему… Нет, не то, Лейк был недоволен объяснением. От волнения у него закружилась голова и сильно сдавило грудь.

Все вопросы, касающиеся Кэлгейна, требовали немедленных ответов. Где, черт возьми, откопала его Гас и для чего он ей нужен? И самое важное: каковы замыслы Кэлгейна? Чего он хочет от Августы? Что ему вообще нужно от Феверстоунов?

Лейк взглянул на часы, и сразу все встало на свои места: пора одеваться к ужину, и теперь уже совершенно ясно, что ужин действительно будет очень занимательным.

Notes

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13 .