«Союз двух сердец»

Лора Патрик Союз двух сердец

Глава 1

Кеннет Лэверок сидел в темном углу забегаловки старика Викмана, цедя степлившееся пиво и наблюдая за постоянными посетителями. Дело было в пятницу, и, как всегда, народу в зал набилось, не продохнуть. В пабе «У старого Викмана» любили отдыхать рыбаки, их родня и приятели, поскольку заведение выходило фасадом прямо на гавань Арброта, прибрежного городишки в области Тэйсайд.

Собственный дом Кеннета, суденышко с гордым названием «Морской ястреб», стоял у причала меньше чем в миле отсюда. Хотя декабрь выдался по-зимнему зябкий и штормовой, отцовская шхуна, уютная и теплая, представляла собой идеальное место для того, чтобы закончить книгу.

Сегодня вечером Кеннет явился к Викману как раз за тем, чтобы потолковать кое с кем из рыбаков об опасностях Северного моря, подстерегающих тех, кто живет рыбной ловлей. Он успел уже переговорить с пятью моряками, щедро употчевав их пивом, чтобы языки развязались, а в промежутках между фразами черкал заметки на салфетках и подставках для кружек.

И теперь, закончив с делом, Кеннет просто отдыхал, наслаждаясь с детства знакомой и привычной атмосферой портового паба. Большинство рыбаков Арброта в преддверии декабря уже перебрались южнее. Остались по большей части отщепенцы и неудачники — из тех, что не сумели завербоваться на суда, ведущие лов зимой.

Впрочем, к старому Викману наведывались не только рыбаки, но их невесты и жены — когда мужчины оставляли их, уходя в море. Куда пойти женщине, как не в паб, чтобы в обществе подруг забыть свои тревогу и беспокойство?

Неожиданно внимание Кеннета привлекла миниатюрная рыжекудрая официанточка, что пробиралась сквозь толпу, держа поднос с кружками высоко над головой. Надо сказать, что взгляд Кеннета уже не первый раз за вечер на ней задерживался. Было в симпатичной подавальщице нечто необычное: ну никак не вязалась она с этим местом и с этой работой! Кеннет — писатель все-таки — чувствовал подобные вещи нутром. Да, одета она как все официантки: холщовый передник, джинсы в обтяжку, топик «в облипочку» — ощущение такое, словно его нарисовали прямо на теле. Но, тем не менее…

И дело, конечно, не в ослепительно рыжих, явно крашеных волосах девицы и не в банально-ярком макияже. И даже не в маленьких ушках, каждое из которых украшено тремя разноцветными сережками-гвоздиками. Кеннет смотрел, как официантка переставляет кружки с подноса на стол, улыбаясь буйным гулякам… А, вот в чем дело: двигается она не так, как другие подавальщицы. Те виляют бедрами и завлекательно выпячивают грудь — ни дать ни взять носовые фигуры со старинных кораблей! А эта девушка ступает грациозно и легко, в манерах ее нет ничего вызывающего. Скользит по грязному полу точно по льду. Изгиб длинной, поистине лебединой шеи, изящное движение тонкого локтя… Впечатление такое, будто она не разносит пиво в забегаловке, а танцует на сцене. В балете «Жизель», например.

Подавальщица двинулась обратно к стойке, и Кеннет вскинул руку: стоит заказать еще кружку, чтобы полюбоваться на ее грациозные движения. Но едва девушка повернулась к Кеннету, заметив его жест, как какой-то тип из числа местного портового отребья ухватил ее за талию и усадил к себе на колени. И, не теряя времени даром, тут же схватил ее за грудь.

Кеннет застонал про себя: вот только этого не хватало! Ситуация грозила выйти из-под контроля, а никому, похоже, и дела нет до вопиющего безобразия. И выход может быть лишь один.

— Господи, до чего я ненавижу драки, — пробормотал он себе под нос. А затем встал из-за стола, в два прыжка пересек зал и оказался на месте событий. — А ну, отпусти даму! — приказал Кеннет, многозначительно сжимая кулаки.

Осовевший выпивоха поднял глаза и широко ухмыльнулся.

— Че т-тебе надо, красавчик?

— Я сказал, отпусти даму.

Официантка успокаивающе коснулась его плеча. Кеннет перевел взгляд на «пострадавшую» и только сейчас с изумлением заметил, как она молода. Он ожидал увидеть лицо, изборожденное морщинами, лицо, на которое годы тяжкого труда и невзгоды наложили неизгладимый отпечаток. Но облик юный девушки дышал такой свежестью, а черты казались столь совершенными, что Кеннет с трудом сдержал желание дотронуться до этой алебастровой щечки, чтобы удостовериться: это не мираж, а реальность.

— Я справлюсь, — негромко заверила подавальщица. — Тебе незачем вмешиваться. Я изучила методику разрешения конфликтов и начатки межличностной коммуникации. Я даже на спецсеминар ходила.

Если бы Лэверок вдумался в смысл услышанного, он бы, несомненно, опешил. Но голос официантки, грудной и выразительный, подействовал на Кеннета примерно так же, как глоток виски — в холодную ночь. От напевных модуляций по всему телу разлилось приятное тепло, а мысли смешались. Лэверок наклонился, завладел рукою девушки и рывком сдернул ее с колен выпивохи.

— Ты отойди, — посоветовал он. — Я сам с этим типом разберусь.

Но девушка осталась на месте, более того, предостерегающе вцепилась в его рукав. И от локтя к плечу тут же пробежала волнующая дрожь.

— Нет же, не надо. Я сама. Только не нужно драк. Силой ничего не решишь. — Официантка подняла на него глаза, такие ослепительно изумрудные, что у Кеннета перехватило дыхание. — Пожалуйста, — тихо попросила она.

Кеннет был в замешательстве. Хоть убей, не привык он бросать беззащитную женщину в беде.

Не его ли воспитывали на легендах и сказках о славных деяниях героев из клана Лэверок, которые по первому зову очертя голову рыцарственно бросались за тридевять земель спасать очередную даму! Кеннет обернулся. Завсегдатаи бара, затаив дыхание, наблюдали за происходящим, гадая, как поведет себя чужак. Подожмет хвост и обратится в позорное бегство или станет драться, как подобает мужчине? И в это самое мгновение судьба Лэверока решилась сама собою.

Краем глаза Кеннет заметил какое-то движение — это в голову ему летела пивная бутылка. Он увернулся. Бутылка пронеслась в каком-нибудь дюйме от его уха и угодила в одного из пирующих за столом забулдыг. Ударила его в плечо, отскочила на пол, со звоном разлетелась на тысячу осколков. А в следующее мгновение паб словно взорвался.

Официантка, схватив со стола нетронутую кружку с пивом, опрокинула ее на голову своему обидчику и «на закуску» со всей силы огрела его подносом. Кеннет снова увернулся, от очередной бутылки, а затем и кулака, нацеленного точнехонько ему в подбородок. Твердо вознамерившись отступить прежде, чем кто-то из них пострадает, он схватил официантку за руку и потащил прочь от эпицентра потасовки. Но не тут-то было. Девушку оттеснили в сторону, и ей волей-неволей пришлось выбираться своими силами.

Кеннет не мог не восхититься мгновенной реакцией здешних завсегдатаев. Они по-быстрому разобрались «кто за кого» и с энтузиазмом включились в происходящее, каждый — в меру своего разумения. Кто полез с кулаками в самую гущу свалки, а кто ограничился подбадривающими возгласами.

— Черт, терпеть не могу драк, — с досадой повторил Кеннет.

Как ему хотелось повернуться и уйти из паба от греха подальше! Но разве можно бросить злополучную официантку на милость разбушевавшихся забулдыг? А девица между тем управлялась с подносом, точно какая-нибудь валькирия — с мечом и шитом одновременно. Одного пьяницу она в сердцах ударила кулаком по голове, а второго, поспешившего на выручку приятелю, со всей силы толкнула в грудь, наступив ему при этом на ногу острым каблучком.

Похоже, безопасность виновницы драки никого особо не волновала. Завсегдатаи бара, в потасовке не участвующие, подбадривали дерущихся гиканьем и скабрезными шуточками. Прочие официантки забрались на стойку, чтобы, не дай Бог, не пропустить ничего интересного. Один из барменов повис на телефоне — видимо, вызывал блюстителей порядка. А второй извлек на свет бейсбольную биту и угрожающе ею размахивал. Побоище набирало силу, и Кеннет склонен был усомниться, что полиция прибудет к месту событий вовремя.

Дюжий громила облапил официантку сзади и приподнял над полом, словно пушинку. Кеннет шагнул вперед. Девушка ударила напавшего каблуком точно в коленную чашечку и громко закричала, зовя на помощь. И хотя внутренний голос советовал Кеннету воздержаться от вмешательства в чужие дела, он отлично понимал: судьба ему вляпаться в эту паскудную историю.

Зачинщик беспорядков высился над кучей-малой, точно скала над бушующим морем. Вот он протолкался к рыжей официантке, проорал ей в лицо что-то нелестное и занес руку, намереваясь отвесить смачную пощечину. И хотя роль рыцаря без страха и упрека всегда внушала Кеннету крайнее отвращение, иного выхода он не видел. Женщин бить не полагается, это в любой книжке черным по белому написано. Он решительно пробился вперед и загородил собою официантку.

— Только попробуй, — угрожающе произнес Кеннет.

— А кто мне помешает? Уж не ты ли? — прорычал задира. — Или ты, может, целую армию с собою привел?

Кеннет выругался сквозь зубы. Господи милосердный, как он ненавидит драки! Увы, бывают ситуации, когда, если считаешь себя мужчиной, этого не избежать.

— Я и один управлюсь, — заверил он.

А в следующий миг хорошо рассчитанный удар кулака пришелся верзиле точно в нос. Тот взвыл от боли, на пол хлынула кровь.

Настала очередь громилы, держащего официантку. Хороший хук слева — и парень, охнув, разжал захват. Кеннет схватил девицу за руку, но, к вящему его изумлению, она негодующе дернулась и крикнула:

— Отпусти!

Кеннет вновь рванул ее на себя.

— Только не вынуждай меня выносить тебя отсюда на руках! — грозно рявкнул он. — Не дождешься, так и знай!

Вот так оно все и начиналось для Гила с Рэндалом, его закадычных друзей. Именно так два доверчивых парня с размаху угодили в шелковые сети, расставленные коварными соблазнительницами. Встречаешь девицу в беде, вступаешься за нее по доброте душевной — и считай, все, конченый ты человек! И черт подери его, Кеннета, если он допустит ту же ошибку, что простодушный Гил или бестолковщина Рэндал.

— Никуда я не пойду! Я отлично могу сама о себе позаботиться! — И девица в сердцах ударила его каблучком по ступне.

Острая боль пронзила ногу от пальцев до самого бедра. Кеннет стиснул зубы, стараясь не высказать всего того, что думает об этом наказании Господнем в юбке.

— Послушай, ты, — произнес он с обманчивым спокойствием, — дважды я повторять не намерен. — Крепче сжав на запястье девицы железные пальцы, он потащил ее к двери.

— Помогите! — взвизгнула официантка. — Кто-нибудь, да помогите же!

— Уже бегут, — процедил сквозь зубы Лэверок:

— Пусть меня повесят, если я стану вытаскивать тебя отсюда на руках, точно героиню ковбойского вестерна! Дурак я, что ли, сам голову в петлю совать!

— На помощь, кто-нибудь! Меня похищают!

— А, да пропади все пропадом! — Кеннет остановился, нагнулся, подхватил девицу, перебросил ее через плечо и зашагал к двери.

Завсегдатаи, в драке не задействованные, восторженно заорали, а у кого-то хватило ума осыпать парочку попкорном — вроде как новобрачных на свадьбе осыпают рисом. Изобразив улыбку, Кеннет помахал остающимся, рванул на себя дверь и шагнул в холодную ночь.

Оказавшись снаружи, он первым делом огляделся по сторонам. Где-то за поворотом взвыла сирена: итак, из паба он выбрался вовремя.

Учитывая, что всю эту кашу заварил не кто иной, как он, пожалуй, с полицией ему встречаться незачем.

— Да отпусти же меня, — потребовала официантка, тщетно пытаясь вырваться.

— Позже, — пообещал Кеннет, переходя улицу и направляясь к докам.

Отойдя на приличное расстояние от паба, он снял девушку с плеча и поставил на землю, но выпустить не выпустил.

— Ты ведь не помчишься сломя голову назад, я надеюсь? Мне очень не хочется думать, что я чуть жизнью не поплатился, спасая твою дурацкую задницу, и все напрасно.

— Там полиция, — буркнула девица. — Не пойду я назад, не бойся.

Успокоившись, Кеннет разжал руки и выпрямился. Они стояли под ярким фонарем в конце пирса. Лэверок скользнул взглядом по лицу собеседницы — и от красоты незнакомки у него вновь захватило дух. Эта молодая особа не могла похвастаться ни гордой, аристократической невозмутимостью его старшей сестры Минваны — отец как в воду глядел, наделяя девочку столь громким именем из обожаемой им легенды, — ни детской прелестью Джанетт, младшей из Лэвероков. Весь облик ершистой, непредсказуемой, порывистой незнакомки дышал мятежной дерзостью, как если бы ей дела не было до того, что подумают о ней люди.

И уж конечно плевать она хотела на то, что думает о ней Кеннет. Если бы взгляды и впрямь обладали убийственной силой, спаситель девицы уже валялся бы на пирсе бездыханным.

— Если ты ждешь от меня благодарности, судьба тебе стоять здесь до второго Пришествия, — вызывающе вздернула подбородок официантка, непроизвольно потирая руки и поеживаясь.

Подмораживало, дул пронизывающий ветер, а на незнакомке был лишь топик. Кеннет скинул куртку и набросил ее на плечи девушки.

— У меня тут шхуна, — буркнул он. — Хочешь, пошли со мной, я тебе кофе сварю. Минут через тридцать полиция уберется восвояси, и ты сможешь вернуться.

Официантка подозрительно сощурилась.

— С какой это стати я с тобой пойду? Откуда мне знать, что ты не такой же, как тот парень, которому ты нос расквасил, — сплошные мускулы и ни крупицы мозгов?

— Как угодно, — возразил Кеннет. — Мерзни себе на здоровье, мне-то что. — И зашагал к докам.

Позади раздались торопливые шаги, и молодой человек улыбнулся. Именно такого исхода он и ждал.

— Погоди! — закричала незнакомка.

Кеннет замедлил шаг, позволяя себя догнать.

Дойдя до шхуны, он протянул спутнице руку, она ступила на доску, служащую трапом, и легко спрыгнула на палубу. Ладонь у нее оказалась совсем крохотная и нежная, и Лэверок задержал ее в своих пальцах чуть дольше необходимого.

В салоне ярко горел свет. Кеннет отпер дверь и отошел в сторону, пропуская гостью.

— Вот уж не подумала бы, что рыбаки так живут, — тихо выдохнула девушка.

— А я и не рыбак, — усмехнулся Кеннет, спускаясь по ступенькам вслед за нею. — Рыбаком был мой отец. Когда он состарился, шхуна отошла мне. Я ее постепенно отремонтировал, кое-что поменял, камбуз вообще оборудовал заново. Тут славно жить, особенно летом.

Девушка вновь поежилась, невзирая на теплую кожаную куртку.

— Да и зимой неплохо, — не без зависти отозвалась она, поднимая глаза на хозяина.

Кеннет скользнул взглядом по лицу незнакомки, на мгновение задержавшись на ссадине, украшающей скулу. Он осторожно дотронулся до ссадины, а в следующий миг осознал свою ошибку. Неодолимое влечение накатило на него, основательно встряхнув, точно удар электрического тока, едва подушечки пальцев коснулись невероятно нежной, бархатистой кожи.

— Ты поранилась, — прошептал он.

Взгляды их встретились. Зеленые глаза настороженно расширились. Она накрыла его пальцы ладонью.

— Правда?

Кеннет кивнул. Его неодолимо тянуло поцеловать гостью, хотя слабое эхо здравого смысла « подсказывало: не надо, не стоит. Они даже не знакомы толком, он эту девицу минут двадцать назад впервые в жизни увидел! Черт подери, он даже имени ее не знает, однако того и гляди заключит в объятия и прильнет к ее губам! Кеннет нервно сглотнул: кто-кто, а он отлично понимал, что происходит!

Пророчество сбывается! Он вынес красавицу из бара, и теперь судьба ему влюбиться по уши… точно так же был заарканен Гил и попался в ловушку Рэндал. Ну уж нет, не на того напали! Он вполне доволен своей нынешней жизнью: свободен, ничем не обременен, и никаких таких осложнений ему не нужно. Кеннет отдернул руку.

— Пойду принесу льда, — пробормотал он и указал на столик в углу каюты. — Ты садись. Я мигом.

Гостья послушно села на краешек стула, рассеянно поиграла карандашом. Кеннет сдвинул в сторону печатную машинку и накрыл пухлую рукопись кожаной папкой.

— Если ты не рыбак, то кто же?

— Я писатель, — отозвался Кеннет уже из камбуза, доставая из холодильника лед.

Завернув холодный брусочек в полотенце, он уселся рядом с девушкой и осторожно приложил компресс к красной отметине на скуле.

Машинально убрал с ее лба упавший локон и заправил его за ухо. И только тогда понял, сколько интимности заключает в себе этот жест.

— Я лучше пойду, — сказала незнакомка, вставая, и словно ненароком отступила на несколько шагов.

Сначала Кеннет решил, что напугал гостью.

Но тут он заметил искру взаимного влечения в изумрудно-зеленых глазах, увидел, как взгляд красавицы скользнул по его фигуре и вновь задержался на лице. Интересно, если он и впрямь ее поцелует, отстранится ли незнакомка или ответит на ласку?

Девушка сбросила куртку, и повесила ее на стул.

— Полиция, наверное, уже укатила, прихватив с собой зачинщиков. А я работаю за чаевые.

Клиенты требуют выпивку, и мне платят за то, чтобы подавала вовремя.

Она взялась было за ручку двери, но Кеннет удержал ее за плечо. Сдернул со стула куртку, едва ли не силком впихнул незнакомке в руки.

— Возьми. Снаружи очень холодно.

Девушка замотала головой — взметнулись и вновь опали буйные рыжие локоны.

— Не нужно, я не замерзну. — Поколебавшись, она улыбнулась своему спасителю — впервые за все время их знакомства. — Спасибо. За куртку… и за то, что защитил меня.

И она исчезла, затерялась в морозной декабрьской ночи, вернулась в тот мир, к которому явно не принадлежала. Кеннет едва не устремился следом за нею, терзаемый любопытством узнать ее имя и ее историю, гадая, что вынудило ее работать в таком месте, как заведение старика Викмана. Может, она без памяти влюбилась в рыбака? Или родилась и выросла в Арброте? И по какой такой причине ее глаза напоминают ему изменчивую морскую гладь под свежим весенним ветром?

Покачав головой, Лэверок вернулся в салон.

Не его ли одолевали недобрые предчувствия еще тогда, когда он колебался, вытаскивать ее из паба или нет? Так совершил он свою первую непоправимую ошибку. Еще не хватало сломя голову бежать за нею следом! Эта красавица навсегда, исчезла из его жизни, не причинив никакого зла. Вот и считай, что дешево отделался!

Однако же, сварив себе кофе и усевшись за печатную машинку, Кеннет вновь и вновь возвращался мыслями к обворожительной улыбке незнакомки, к озорным искоркам в изумрудных глазах, и к манящему ореолу тайны, словно бы окутывающему девушку. Отчего при первом же прикосновении ему показалось, будто между ним и рыжекудрой незнакомкой протянулась некая непостижимая, магнетическая связь..

Кеннет тряхнул головой и попытался сосредоточиться на работе. Незнакомка исчезла, вот и славно. Да, бедолаги Гил и Рэндал попались-таки в ловушку под названием «любовь до гроба», но он достаточно прагматичен, чтобы не последовать их примеру. Его призвание требует свободы перемещения, и эту свободу он отстоит любой ценой.

Даже если это означает отказаться от самой интригующей красавицы на свете.

— За что меня увольнять? Я ни в чем не виновата!

Шарлотта Арран Кэссилис стояла под покосившейся вывеской «У старого Викмана» и, запрокинув голову, глядела вверх, на окно собственной комнатушки на втором этаже. В окне вырисовывался грозный силуэт владельца паба.

Утробно крякнув, здоровяк сбросил к ногам Шатти пластиковый мешок для мусора со всеми ее пожитками.

— Я тебя предупреждал, — невозмутимо сообщил хозяин, до половины высовываясь наружу, — еще одна потасовка — и духу твоего здесь не будет! Ты вообще представляешь, сколько от тебя убытка?

— Я не виновата, — упрямо повторила Шатти.

— Черта с два! — огрызнулся владелец.

— Ну при чем тут я? — не сдавалась девушка.

— Уж больно ты смазлива, — фыркнул хозяин, выбрасывая из окна чемодан. — Все равно что плеснуть валерианки стае котов. Мужики так и норовят тебя облапить. Глядишь — уже и передрались. А драки мне обходятся недешево, лапуля. Гораздо дороже, чем одна неважнецкая официанточка.

— Но мне позарез нужно это место! — протестующе воскликнула Шатти. Чемодан, с глухим стуком ударившись о, землю, раскрылся, вещи разлетелись во все стороны.

— Я слыхал, старина Паркинсон из «Летучего голландца» набирает новый штат. Обратись туда. — Окно с грохотом захлопнулось, и Шатти осталась стоять на безлюдной улице.

Выругавшись в сердцах, девушка подобрала куртку, выпавшую из чемодана, и набросила себе на плечи.

— Всю жизнь я мечтала о приключениях, — вздохнула она, запихивая разбросанные вещи обратно в чемодан. — Надо бы осторожнее желания загадывать!

Времени — половина третьего утра, а у нее — ни работы, ни крыши над головой. Можно было бы сразу догадаться, что ей здесь больше не работать, когда она возвратилась в паб, а прочие официантки, словно сговорившись, не удостоили ее ни словом. Папаше Викману изрядно потрепала нервы полиция, и, допросив с пристрастием свидетелей и разобравшись, что к чему, он отвел Шатти в сторону и велел ей убираться на все четыре стороны.

Сначала девушка решила, что хозяин шутит.

Но когда рассерженный старикан поднялся в ее комнату и принялся вышвыривать в окно вещи, всякая надежда угасла. Девушка выскочила на улицу и принялась лихорадочно собирать свое добро, прежде чем пьяные завсегдатаи, подоспев к месту событий, разживутся сувениром другим. И без того негодяи всласть потешились над ее горестной участью.

— Ну и что мне теперь делать? — буркнула она себе под нос.

Паб «У старого Викмана» служил ей идеальным прикрытием. Девушке необходимо было затеряться, «залечь на дно», как говорят мафиози, а поскольку в пабе она работала только за чаевые, владелец не потребовал у нее ни паспорта, ни номера страхового свидетельства. Однако из-за подгулявшего забулдыги, вздумавшего распустить руки, и невесть откуда взявшегося защитника, на этой многообещающей работе пришлось поставить жирный крест.

Тайком покидая Эдинбург, никакого особого плана беглянка в голове не держала. Ей хотелось лишь раз и навсегда порвать с прежней жизнью, сбежать как можно дальше от тирана-отца и великосветской кокетки матери, избавиться от их всеподчиняющего влияния. А главное — спастись от интригана-жениха, который любил деньги семейства Кэссилис куда сильнее самой Шатти.

Жизнь ее была строго распланирована с самого момента рождения: шутка ли сказать, она — единственная дочь и наследница графа Гордона Алана Мак-Меда Кэссилиса и его прелестной супруги Элизабет! И большую часть своей жизни Шатти покорно выполняла то, чего от нее требовали. Но в один прекрасный день, ровно за неделю до свадьбы с блестящим Эдамом Мюиром — все эдинбургские газеты пестрели объявлениями о предстоящем торжестве, — девушка вдруг осознала, что если и дальше будет смиряться с судьбой, то ей вовек не взять собственную жизнь в свои руки.

И вот уже почти полгода она пребывала «в бегах». Шатти несказанно везло: до сих пор она с изумительной для ее возраста ловкостью ускользала от нанятых отцом частных детективов.

Где она только ни жила — и в трущобах Глазго, и в Абердине, и в бесчисленных прибрежных городишках залива Мори-Ферт, подрабатывая то официанткой, то продавщицей с лотка. Снимала дешевую комнату, набивалась на ночь к подруге, пару раз ночевала на вокзале.

Ей бы продержаться еще месяцев пять — и все уладится само собою. Дед перевел на ее имя изрядное состояние. Вот только вступить во владение доверительной собственностью она сможет лишь тогда, когда ей исполнится двадцать пять. В двадцать пять лет она словно по мановению волшебной палочки станет богата и независима, и вольна испытать все то, чего так недоставало в ее жизни. Да здравствуют приключения, да здравствует неизведанное!

Устроившись на скамейке перед хлебной лавкой, девушка размышляла, что значат для нее, Шарлотты Кэссилис, деньги. Ее всегда возмущала родительская одержимость «презренным металлом». Расчетливое корыстолюбие отца и беспечное мотовство матери казались ей в равной степени отвратительными. Но теперь, пытаясь жить на собственные средства, Шатти осознала, что деньги — по крайней мере, некоторое их количество, — порой оказываются чертовски уместны.

С детства воспитанная в роскоши, юная наследница графа Кэссилиса, сколько себя помнила, боролась против родительского авторитета. Еще совсем девочкой она настаивала, чтобы ее отдали в самую что ни на есть обычную государственную школу. Любящие папа с мамой отослали ее в дорогой лондонский пансион. Подросшая Шатти объявила, что заработает себе на обучение в один из «краснокирпичных» университетов — тех самых, где студенческая публика подбирается самая разномастная и где ей с легкостью удастся затеряться в толпе. Родители предложили на выбор Оксфорд или Кембридж. Впрочем, в тот раз Шатти одержала маленькую победу и, с блеском выдержав выпускные экзамены, поступила в университет города Эдинбурга.

Именно там повстречала она своего будущего жениха, очень милого юношу из Абердина. Эдам Мюир учился на психологическом факультете. Этот мечтательный темноглазый старшекурсник уже опубликовал несколько неплохих работ по психологии трудных подростков и грезил о создании совершенно особого реабилитационного центра, где детишки из неблагополучных семей смогут сполна раскрыть свои таланты и найти им применение в реальной жизни.

Когда Шатти познакомила Эдама с родителями, те только порадовались возможности породниться с семейством Мюир. Отец Эдама был преуспевающим адвокатом, дядя владел крупным издательством, старшая сестра вышла замуж за члена Палаты общин. Только подумать, какие связи! А что до юношеского идеализма Эдама, до его восторженного желания послужить на благо человечеству… так это с годами проходит.

Родители Шатти не ошиблись. Очень скоро Эдам подпал под чары денег и власти семейства Кэссилис. А надо сказать, что в придачу к громкому титулу Кэссилисы могли похвастаться баснословным богатством. И состояло оно отнюдь не из древних замков и исторических реликвий. Графу Кэссилису принадлежало несколько процветающих корпораций. Не прошло и полугода, как Эдам Мюир стал психологом-консультантом в главном офисе «Кэссилис инкорпорейтед». А за несколько месяцев до свадьбы его ввели в совет директоров и повысили до главы одного из филиалов, что обеспечило ему зарплату, исчисляющуюся шестизначной цифрой, и немалую долю акций.

Разумеется, к тому времени и о реабилитационном центре, и о детишках с трудной судьбой Эдам давно позабыл. И в один прекрасный день Шатти поняла: человек, за которого она собирается замуж, ничего общего не имеет с тем восторженным идеалистом, в которого она некогда влюбилась без памяти.

И Шатти сбежала. За неделю до венчания она глубокой ночью собрала чемодан, доехала на своей машине до вокзала и успела на последний поезд до Глазго. За день до того девушка сняла со счета все свои сбережения. Их должно было хватить месяца на три. Теперь от этих денег не осталось ни пенса.

Она запустила руку в карман и извлекла оттуда несколько засаленных банкнот и груду мелочи: чаевые за несколько дней. Принялась пересчитывать сбережения в свете фонаря, гадая, хватит ли ей на комнату в дешевом мотеле. Когда послышались шаги, девушка испуганно подняла глаза и спрятала деньги обратно в карман куртки. Прохожий подошел ближе, и Шатти облегченно перевела дух. Это был тот самый тип, что затеял драку в пабе, виновник всех ее несчастий — и одновременно спаситель.

Он снова чудом возник из ниоткуда, чтобы избавить ее от беды. Смуглолицый, кареглазый герой, чьи иссиня-черные волосы так эффектно треплет ветер, а мужественные черты лица словно изваяны из гранита. В памяти абсолютно не к месту воскресли строки старинной баллады, услышанной в детстве от матери, про красавицу графиню, сбежавшую от мужа с пригожим цыганом по имени Джонни Фа. Интересно, в этом парне случайно нет цыганской крови? Такой подмигнет — и уйдешь вслед за ним из замка, от родных и друзей, не оглянувшись ни разу…

Шатти судорожно сглотнула, по спине пробежал волнующий холодок. Однако девушка проигнорировала вполне очевидные симптомы. Она просто замерзла, посидела на холоде с четверть часа — вот и озябла.

— Что ты здесь делаешь? — вызывающе осведомилась она, едва незнакомец поравнялся со скамейкой.

— Просто решил пройтись, голову освежить, — отозвался он. — А ты чего тут сидишь одна-одинешенька? Ждешь кого-нибудь? Надеюсь, домой-то тебя подбросят?

— Вообще-то, дом мой вот тут… был до недавнего времени. — Шатти указала на паб — Я жила на втором этаже… А пятнадцать минут назад меня оттуда выгнали. И с работы, и из дома, чтоб ты знал. Твоими заботами.

— Моими заботами?

— А то чьими? — фыркнула Шатти. — Из-за тебя я разом лишилась и места, и крова, не говоря уже о вполне питательном, хотя и на редкость невкусном ланче. Я же тебе сказала, что сама с тем парнем разберусь!

— Ага, разберешься! Он тебя так и норовил потискать.

Шатти тихо рассмеялась.

— Нечастый ты гость у старика Викмана, верно? Уж такие там нравы. Кроме того, если кто и потискает, так, значит, чаевыми вознаградит. Я знаю, где и как провести границу, поверь мне.

— Но нельзя же уволить человека за одну-единственную драку… в которой ты, кстати, абсолютно неповинна, — покачал головой Кеннет. — Давай я поговорю с твоим хозяином. Я ему все объясню…

— Это уже третья драка, да будет тебе известно. Думаю, папаше Викману осточертело платить за разбитые стаканы и поломанные столы.

Кеннет уселся рядом с девушкой, нервно сцепил пальцы.

— Почему бы тебе не позвонить друзьям или родственникам? Если хочешь, я оплачу разговор…

Шатти покачала головой. От подобной заботливости у нее потеплело на сердце.

— Бесполезно. Моя семья живет на Гебридах, у них и телефона-то нет, — солгала она. — Кроме того, мы почти не общаемся. А в Арброте я недавно, так что друзьями еще не обзавелась.

— Так куда же ты пойдешь?

— Не знаю, — пожала плечами Шатти. — Выкручусь как-нибудь.

Кеннет выругался сквозь зубы.

— Наверное, на комнату в мотеле денег у тебя тоже нет?

В голосе его звучало неподдельное участие.

Незнакомец явно чувствовал свою вину и признавал себя ответственным за происшедшее, хотя Шатти в глубине души знала: на самом деле он тут ни при чем. Девушка запустила руку в карман куртки и вытащила свои скудные сбережения — десять фунтов от силы.

— Ты во всем виноват, и точка. Я прекрасно справлялась с ситуацией. Если бы ты не вздумал за меня заступаться, никакой драки не было бы.

Но как только ты стукнул того типа, все словно с цепи сорвались.

— Если бы я тебя не вытащил, тебя бы здорово отделали.

— Этого мы никогда не узнаем, верно?

Они долго сидели на скамейке, глядя на гавань. У губ их клубился белесый пар. Наконец Кеннет поднялся, перекинул через плечо пакет с ее добром, а другой рукой подхватил кожаный чемодан.

— Ну ладно, пойдем, — буркнул он.

Вскочив как ужаленная, Шатти выхватила у него чемодан.

— Куда это еще пойдем?

— Переночуешь у меня. На шхуне есть свободная каюта. Там тепло и чисто. Поспишь до утра, а завтра подыщешь себе новую работу и какое-никакое жилище.

Предложение застало Шатти врасплох. Она ждала, что нежданный спаситель подбросит ей пару фунтов на мотель, а может, даже предложит подвезти. Но приглашение в гости…

— Переночевать у тебя? Но мы даже не знакомы. Откуда мне знать, что ты не маньяк-убийца?

— Да в общем, неоткуда, — признал он с усмешкой.

— Так как тебя зовут?

— Кеннет Лэверок, — представился молодой человек. — А тебя?

— Шатти Арран. — Девушка повнимательнее пригляделась к новому знакомому. — Кеннет Лэверок, да? Неподходящее имя для маньяка-убийцы, по правде говоря…

— Я же сказал тебе: я писатель.

Девушка поманила его к себе. Когда он приблизился, поднялась на цыпочки, взяла двумя пальцами его за подбородок, повернула лицом к свету.

— Физиономия у тебя честная, это верно. И интуиция у меня хорошо развита: могу поклясться, что с тобой я в полной безопасности.

— Уж в этом не сомневайся, — кивнул Кеннет и протянул руку. Девушка робко вложила в нее замерзшую ладонь. — Приятно познакомиться, Шатти Арран.

Они направились к пристани. По пути Шатти то и дело искоса поглядывала на своего спутника. До чего хорош собой! Что-что, а это она разглядела в первую же минуту, как Кеннет Лэверок переступил порог паба. Иссиня-черные волосы, подстриженные чуть длиннее, чем следовало бы, закрывают воротник кожаной куртки, на подбородке видна двухдневная щетина. Но главное, что привлекает внимание, — это глаза.

Проницательные, карие, с золотыми искорками… Что за интригующий оттенок!

Дойдя до шхуны, Кеннет перебросил на палубу вещи девушки и подал ей руку. Шатти дотащила чемодан до дверей салона, где уже побывала ранее, и поставила его у стены. Вошла, огляделась — и облегченно вздохнула. Обстановка сразу показалась ей на удивление уютной и милой. Ночью она ничего толком не разглядела — не до того было. А сейчас инстинктивно чувствовала: здесь она в безопасности. Честно говоря, идеально было бы обосноваться тут на ближайшие несколько месяцев…

— Есть хочешь? — заботливо осведомился Кеннет.

Шатти кивнула, внимательно разглядывая помещение и пытаясь по мелким штрихам и деталям меблировки лучше узнать характер человека, которому она столь безоглядно доверилась.

Да, Кеннет Лэверок явно не бедствует. Обставлен салон не то чтобы роскошно, зато с толком, рационально. Все на своих местах, вокруг — ни пылинки. На полках выстроились книги, на столе — пишущая машинка; назвавшись писателем, Кеннет, похоже, не солгал.

— А мне где располагаться? — осведомилась девушка.

— Как выйдешь, первая дверь направо, — сообщил Кеннет. — Там есть свободная койка. И не одна.

Девушка послушно отыскала указанную каюту — судя по спартанской простоте убранства, та предназначалась отнюдь не для капитана.

Шатти на мгновение закрыла глаза. Как не похожа эта маленькая шхуна на роскошную яхту ее отца, ту самую, на которой они с матерью плавали по Средиземному морю, пока он изнывал от летнего зноя в своем эдинбургском офисе!

Девушка забросила вещи в угол и порылась в пакете, ища сменную одежду. Та, что на ней, насквозь пропахла табачным дымом и прогорклым пивом. Затем с наслаждением приняла душ, смыла треклятый макияж, оделась во все чистое.

Когда, порозовевшая и освеженная, она переступила порог салона, Кеннет уже поджидал ее за столом. Девушка села напротив и с удовольствием отхлебнула свежего молока: хозяин загодя позаботился об угощении для гостьи.

— Просто не знаю, как тебя благодарить, — промолвила она, облизнувшись.

— Нет проблем, — заверил Кеннет, задержав взгляд на ее губах.

Внезапно смутившись, Шатти взялась за бутерброд с ветчиной. Она так привыкла питаться в баре, что простая, незамысловатая еда Кеннета показалась ей пищей богов.

— Слушай, а откуда ты вообще такой взялся? — полюбопытствовала девушка. — Зачем очертя голову полез в эту дурацкую драку? Подумать только: паб битком набит мужиками, а защищать меня ринулся только ты. Почему?

— Сам не знаю, — пожал плечами Кеннет. — Просто мне показалось, я тебе нужен.

— И потом, на скамейке, тоже? — не отступала Шатти.

— Да, пожалуй, — усмехнулся хозяин шхуны.

— Но почему? Почему, ради всего святого?

Кеннет обезоруживающе развел руками.

— Когда я еще подростком был, отец рассказывал мне и моим сестрам истории про наших предков. Прославленных, непобедимых, благородных Лэвероков. Был такой шотландский клан в незапамятные времена. Все до одного — герои, все до одного — рыцари без страха и упрека. Ну а я, видно, запомнил.

Шатти улыбнулась — и вдруг подалась вперед и порывисто чмокнула его в щеку.

— Вот и хорошо, что запомнил, — шепнула она и поднялась из-за стола, прихватив с собою недоеденный бутерброд и молоко. — Увидимся утром.

Укрывшись в отведенной ей каюте, Шатти закрыла дверь и прислонилась к ней, прижимая к груди бутерброд и стакан. Улыбнулась, откусила еще кусочек. Герой — это здорово! Героям полагается думать только о девушке, а вовсе не о ее деньгах. Но как далеко готов зайти этот незнакомец в своем желании помочь ей? Впрочем, почему незнакомец? Кеннет Лэверок!

Шатти вздохнула. Если бы проблема исчерпывалась только этим! Вопрос еще и в том, как долго сумеет она противостоять обаянию такого красивого, такого великодушного защитника…

Глава 2

Кеннет начинал задремывать, когда в дверь постучали. Сначала молодой человек решил, что это воображение некстати разыгралось. Но стук повторился. Лэверок приподнялся на локтях и протер глаза. Кто стоит по ту сторону двери — двух мнений быть не может, а учитывая его недавнюю реакцию на Шатти Арран, вряд ли этот полуночный визит в его интересах. Кеннет перекатился на бок и закрыл глаза.

Стук раздался снова — требовательный, настойчивый. Тихо выругавшись, Кеннет дотянулся до выключателя и зажег свет.

— Заходи! — крикнул он.

Дверь чуть приоткрылась, и Шатти робко заглянула внутрь.

— Прости, что разбудила, — шепотом извинилась она. — Но в моей каюте холодно как в погребе. У тебя еще одного одеяла не найдется?

Кеннет мысленно застонал. «Морской ястреб» к приему гостей не приспособлен, что верно, то верно. Когда на шхуне ночевал кто-нибудь из его закадычных друзей — тот же Гил, скажем, или Рэндал, — никаких таких особенных удобств эти ко всему привыкшие ребята не требовали.

Второе имеющееся в наличии стеганое одеяло в данный момент служило ему дополнением к тоненькому шерстяному пледу. Если он уступит то или другое, то вообще не заснет.

— Надень что-нибудь на себя, — посоветовал Кеннет.

Девушка приоткрыла дверь шире, и молодой человек увидел, что с советом он опоздал. Шатти Арран напоминала солдата наполеоновской армии, бегущей из холодной России: несколько слоев одежды и пижама превратили ее прелестную фигурку в некое подобие живой клецки. Поверх всего Шатти натянула теплый свитер с капюшоном, а капюшон надвинула на самый лоб. И все равно зубы у девушки стучали от холода. Последние опасения на предмет роковых чар красавицы угасли, едва Кеннет разглядел на ее руках красные вязаные перчатки и пушистые тапочки на ногах.

— Я умру от переохлаждения, — с укором сказала Шатти. — И ты будешь виноват.

Кеннет застонал — теперь уже вслух — и откинулся на подушку, прикрывая глаза рукой.

— И почему это во всех твоих неприятностях виноват я?

— Так, видно, судьбе угодно. — Шатти решительно пересекла каюту, присела на край его койки и потянула к себе стеганое одеяло. — Жадина, мог бы и со мной поделиться.

Конечно, в таком виде никто не назвал бы Шатти воплощением сексапильности, но Кеннет отчего-то почувствовал себя крайне неуютно. Он никогда не приводил на шхуну женщин — сестры, разумеется, в счет не шли. «Морской ястреб» — его убежище, и Кеннету казалось, что, пригласив сюда подружку, он совершит своего рода кощунство. А теперь вот нежданно-негаданно на шхуне объявилась Шатти Арран. Впрочем, с какой стати он так разнервничался? Она же ему не любовница. Она всего лишь гостья.

Но едва Шатти легла рядом, как ситуация резко изменилась. Девушка бесцеремонно натянула на себя одеяло, заворочалась, устраиваясь поудобнее, всем телом прижалась к нему. И Кеннет смутился, вспомнив, что под пледом на нем ровным счетом ничего нет, даже плавок… Не то чтобы закутанная в дюжину одежек девушка сумеет распознать это… и все же… все же…

— Какого черта ты затеяла? — рявкнул он.

— Просто полежу тут, пока не согреюсь, — как ни в чем не бывало проворковала она. — А потом вернусь к себе. Понимаешь, дело даже не в холоде, а в сырости. Сырость прямо до костей пробирает.

Кеннет резко сел и отодвинулся к самой стене. Нет, ханжой и пуританином его бы никто не назвал, но всему есть границы…

— Здесь ты спать не будешь, — категорически заявил он. — Это моя каюта!

— Ну и что с того? — недоуменно отозвалась Шатти. — Ничего же не случится. Я просто пытаюсь согреться.

— Шатти, уходи к себе, — процедил владелец шхуны сквозь зубы.

— Нет, — отозвалась девушка, плотнее закутываясь в одеяло. — Я буду спать здесь, и точка. — И насмешливо добавила:

— Тебе не о чем тревожиться. Я вовсе не собираюсь задушить тебя во сне. И ты мне ничуть не нравишься. Ты для меня просто теплое тело. — Досадливо вздохнув, Шатти вытащила из-под его головы одну из подушек. — Ну и самомнение у тебя, я скажу! Считаешь себя неотразимым, не иначе? Но, честно говоря, не такой ты и красавец! — Девушка тихо засмеялась и повернулась к соседу спиной.

Ну что ж, вот он и получил ответ на незаданный вопрос. Если между ними и промелькнула искра влечения, то чувство это явно одностороннее. Гостья, ничуть не смущаясь, готова провести ночь в его постели и ровным счетом никакого значения этому эпизоду не придает. Ей дела нет до того, что он лежит нагишом, в чем мать родила, и с трудом сдерживает возбуждение. Ей нужно одно: выспаться в тепле и уюте.

Сущая малость, не правда ли? И он, Кеннет, может предоставить ей и то, и другое. Да, но какой ценой?

Кеннет долго разглядывал бесцеремонную девицу, а затем раздраженно сбросил со своей подушки ярко-рыжий локон.

— Чур, ты держишься своей половины койки, а я — своей, — предупредил он. — Иначе будешь спать на полу.

— Как скажешь, — сонно пробормотала она, сворачиваясь под одеялом клубочком.

Но сколько бы Кеннет не вжимался в стенку, упругие ягодицы девушки дерзко упирались ему в бедро. Он замер неподвижно, опасаясь пошевелиться, едва осмеливаясь дышать.

Ночь с женщиной обычно означает несколько часов возбуждения и страсти, а затем накатывает блаженная истома. Сейчас же он оказался под одним одеялом с закутанной до ушей эскимоской, для которой он, Кеннет Лэверок, — источник тепла наподобие электрообогревателя!

Кеннет понятия не имел, сколько пролежал, не смыкая глаз, знал лишь, что Шатти давно заснула. Во сне девушка опять придвинулась к нему вплотную — рыжие локоны защекотали ему нос. Тишину в каюте нарушало лишь ее ровное, спокойное дыхание. Кеннет честно попытался уснуть, но стоило ему смежить веки, как в воображении оживал рой непрошеных фантазий.

Он живо представлял, как раздевает гостью, сбрасывая на пол ее одежду слой за слоем, затем привлекает девушку к себе, и жар их разгоряченных тел возбуждает и дразнит, хотя и не является уже насущной необходимостью…

Ногу свело судорогой, и Кеннет тихонько застонал. Единственный способ потянуть мышцы — это перебросить ногу через ее бедро. Так он и поступил. И лишь мгновением позже осознал, чего ему стоило это минутное облегчение.

Теперь он прижимался к девушке всем телом, и возбуждение его достигло апогея. Тихо выругавшись, Кеннет отодвинулся — и натолкнулся на стену. Свободного места между ним и досками уже не осталось.

Злополучному хозяину шхуны оставалось лишь одно, и мысль эта возмущала его до глубины души. Он осторожно перебрался через спящую девушку, спрыгнул с койки, поспешно натянул джинсы — и негодующе воззрился на гостью, что расположилась на его законном месте, точно у себя дома. Пока девица здесь, глаз ему не сомкнуть — это ясно, как дважды два — четыре. Кеннет в сердцах прикинул, не отнести ли нахалку обратно в ее каюту, но передумал: она такой шум поднимет, что только держись Так что Лэверок тихо выскользнул за дверь, отправился в каюту для экипажа и кое-как устроился под колючим шерстяным одеялом. Койки здесь действительно были неудобные. Места они занимают немного, так что на них и не потянешься толком, особенно если ростом ты под шесть футов.

Кеннет скрестил руки на груди и мрачно уставился в потолок. Что за безумие на него нашло, какого черта он пригласил на шхуну эту настырную девицу? Он же с первого взгляда понял: с такой неприятностей не оберешься!

Выкладывает без колебаний все, что у нее на уме, даже не задумываясь, что может ненароком обидеть собеседника! Ведет себя так, словно он, Кеннет, — виновник всех ее бед, растравляет в нем угрызения совести, а потом вертит им как хочет! И ведь хватило же наглости, как ни в чем не бывало забраться к нему в постель!

Да уж, надо признать, что Шатти Арран совсем не похожа на прочих женщин. Эта девица строит свою жизнь по совершенно иным законам и правилам. Или, может быть, правил она вообще не признает — этим-то и отличается от других. Как бы то ни было, Кеннет чувствовал, что заинтригован. Несомненно, он очарован красотой Шатти, ее изумрудными глазами и алебастровой кожей, но личность, скрывающаяся за привлекательной внешностью, завораживает его еще сильнее.

Завтра он встанет на рассвете и подыщет ей жилье. Даже если придется заплатить за неделю-другую в местном мотеле, дело того стоит. Шатти Арран ворвалась в его жизнь и нарушила столь тщательно создаваемое им равновесие. Если он оставит девицу на шхуне, одному Господу ведомо, чем это закончится! Чего доброго, он окончательно потеряет голову и влюбится по уши, под стать бестолковым приятелям.

Нет уж, достойный представитель славного клана Лэвероков не поддастся коварной соблазнительнице! Подумаешь, Гил: он всегда был мечтательным идиотом. И что взять с простодушного, доверчивого Рэндала? Вот у него, Кеннета, железная воля и рассудительности не занимать. Уж он-то искушению не поддастся! Как только выдворит Шатти со шхуны и из своей жизни, он спасен! Главное — побыстрее от нее избавиться.

Шатти блаженно потянулась, наслаждаясь обволакивающим теплом. Открыла глаза, оглядела каюту, бдительно отмечая каждую мелочь.

Сквозь иллюминаторы струился солнечный свет, в лучах танцевали пылинки, от дверей тянуло стылым сквозняком.

Девушка уже осознала, что осталась одна, хотя и не помнила, как и когда Кеннет выбрался из постели. Часы на столике показывали четверть десятого — после ночной смены в заведении Викмана она обычно так рано не вставала.

Шатти вздохнула. Больше она не официантка. Сегодня ей предстоит подыскать себе другое место и какое-нибудь пристанище почище и подешевле.

Придется вновь сыграть в игру, изученную во всех подробностях: скрывать свое истинное «я», врать, изворачиваться, сбивать со следа частных детективов…

И хотя мысль начать все сначала Шатти отнюдь не радовала, девушка понимала: это непременное условие избранной ею жизни, жизни, насыщенной приключениями и новым опытом. За шесть месяцев, что Шатти провела вне дома, она ни разу не пожалела о своем побеге. Ну, разве что раз или два, вспоминая дедушку…

Энгус Арран был — и останется навсегда — самым важным, самым дорогим для нее человеком. Именно его примером наследница графа Кэссилис всегда руководствовалась и в мечтах, и в жизни. Дедушка Шатти по матери так и не примирился с той ролью, что уготовили ему собственные титулованные родители. Наследник знатного шотландского рода, в двадцать один год Энгус Арран официально отказался от титула.

Впрочем, поступок этот родственников не особо удивил: начиная с семнадцати лет сын лорда Аррана сам распоряжался своей жизнью, да так, что окружающие лишь хватались за головы. Вместо того чтобы поступать в университет, юноша на год отправился в археологическую экспедицию — дескать, там он научится большему, нежели в пыльных аудиториях среди книг. Следующим этапом его бурной карьеры стал переход через Анды «на выживание», спуск на байдарке по реке Амазонке. А затем, к отчаянию родителей, он поступил в военно-морское училище — дело было как раз перед Первой мировой — и всю войну прослужил на конвойном эсминце, пуская ко дну вражеские подводные лодки.

Шатти мечтательно улыбнулась.

— Вот и я ищу приключений на свою голову, дедушка, — прошептала она. — Только с деньгами в кармане оно было бы куда проще.

Девушка встала, набросила на плечи одеяло и отправилась искать Кеннета. Может, хозяин шхуны сжалится и оставит ее на «Морском ястребе» еще на ночь. Найти место, удовлетворяющее всем ее запросам, не так-то просто: чтобы никаких документов с нее не требовали, платили наличными, да еще с жильем и питанием. В кармане у нее жалкие десять фунтов — на это комнату не снимешь.

Шатти заглянула в салон: Кеннета там не оказалось. Девушка дошла до конца коридора и прислушалась у двери уборной: все тихо. Под конец, уже отчаявшись, она наведалась в отведенную ей каюту. Кеннет спал сном праведника на той самой жесткой неуютной койке, где сама Шатти не выдержала и часа. Одеяло сползло к поясу, грудь обнажена… У девушки перехватило дыхание: ну до чего же ее спаситель хорош собой!

По счастью, вчера вечером ей удалось выбросить из головы непутевые мысли. Спать на одной кровати с посторонним тебе человеком — это одно дело. Но оказаться в постели с мужчиной, сексапильнее которого ты в жизни своей не встречала, — это уже совсем другое. Пожалуй, оно и к лучшему, что сегодня она уйдет отсюда. Жизнь ее и без того складывается непросто. Только мужчины в ней не хватало — даже если речь идет о таком роскошном красавце, как Кеннет Лэверок!

Вздохнув, Шатти осторожно укрыла спящего одеялом и вернулась в салон. Да, на шхуне она едва ли не впервые за шесть месяцев почувствовала себя в безопасности — по крайней мере на одну ночь. Шатти стянула с рук перчатки и принялась варить кофе. Очень скоро по салону разлился гутой аппетитный аромат. Девушка налила себе полную чашку и села к столу.

Задумавшись, Шатти рассеянно проглядывала стопку печатных листов и, лишь дойдя страницы до десятой, поняла: да это же рукопись книги! Из-под стопки торчал уголок книги в суперобложке. Девушка вытащила ее и изумленно охнула: с обложки на нее смотрел Кеннет Лэверок, изрядно смахивающий на этакого современного пирата. «Автор нашумевшего бестселлера „Дорогой ветров“, — гласила яркая надпись. Далее шли цитаты из критических отзывов на книгу, все как на подбор хвалебные. „Блестящий сюжет, превосходный язык, — утверждал представитель «Абердин ньюз“. — Старинная легенда, оживающая в современных декорациях.

Волшебный сплав реальности и мифа…»

Судя по всему, роман Лэверока представлял собою нечто вроде современной фэнтези: история морехода, полюбившего русалку. Вот только сказочный сюжет, как явствовало из тех же отзывов, служил развернутой аллегорией человеческого бытия. «Шедевр нашего времени, — восхищался один из литературных корифеев современности. — Сложные, многогранные характеры персонажей. Читатель смеется и плачет вместе с ними…»

Отложив книгу, Шатти придвинула к себе рукопись. Новая книга относилась скорее к жанру публицистики, ничего волшебного в ней не было.

Здесь речь шла о простых рыбаках, о тех мужчинах и женщинах, с которыми девушка всякий день сталкивалась в заведении Викмана. Труженики Северного моря, их семьи, ожидающие возвращения кормильцев из плавания, — таковы были герои нового произведения Кеннета.

Девушка начала читать, и увлекательное повествование захватило ее с первой же страницы.

Здесь говорилось о причинах, тайных и явных, заставляющих рыбаков всякий раз вверять свою жизнь холодному Северному морю, щедрому и жестокому одновременно. Говорилось о трудовых буднях рыбаков, о тяжкой работе, от которой у мужчин ноет спина, а у их жен — сердце.

Персонажи книги оживали во всей их многогранной сложности, и Шатти казалось, что в том или ином человеке она узнает своих знакомых по пабу. Эти суровые морские волки, исполненные спокойного достоинства, не могли не внушать к себе уважения, к которому примешивались тоскливые нотки. Кеннет не без грусти рассуждал о том, что рыболовный промысел постепенно приходит в упадок и вырождается в нечто насквозь коммерческое и бездушное.

Девушка читала, едва успевая переворачивать страницы. Когда кофе остыл, она заварила еще.

С каждой строчкой, с каждым абзацем она узнавала что-то новое не только о рыбаках Арброта, но о характере самого автора: о том, что Кеннет ценит в людях, чем дорожит в жизни, как смотрит на окружающий мир.

— Что это ты делаешь?

От неожиданности Шатти так и подскочила на месте.

— Ну и напугал же ты меня! — воскликнула она, хватаясь рукою за сердце.

На лице хозяина шхуны читалась легкая досада. Шатти поспешно отодвинула рукопись, с запозданием осознав, что, наверное, поступила дурно, заглянув в нее без спроса.

— Прости. Я случайно бросила взгляд на первую страницу… и уже не смогла оторваться. — Она обезоруживающе улыбнулась. — Потрясающая книга, честное слово!

Кеннет потоптался на месте, явно удивившись комплименту. Вид у него был заспанный, волосы встрепаны, щетина на подбородке еще больше усиливала сходство с пиратом. Из одежды на нем были только джинсы, и Шатти вновь поневоле залюбовалась широкой грудью и мускулистым торсом. Ну, не бывает на свете людей, сложенных настолько безупречно! Хоть какой-нибудь изъян в нем непременно отыщется.

— Я вовсе не хотела подглядывать, — коротко рассмеялась Шатти. — Просто я от природы очень любопытна. Уж такая на свет уродилась.

Кеннет равнодушно пожал плечами.

— Книга еще не закончена.

— Я заметила. — Девушка схватила рукопись и принялась лихорадочно перелистывать страницы. — Если хочешь знать мое мнение, книге недостает глубины. Мне бы, например, хотелось узнать больше о жизни этих людей: кем они мечтали стать, когда вырастут, на что надеялись, о чем горевали. Почему в конце концов из всех возможных занятий выбрали рыболовный промысел? И еще — их подруги и жены. Ты никогда не подумывал расспросить и их? Это сделает книгу ярче, насыщеннее, живее…

Шатти прикусила язык, сообразив, что, чего доброго, обидела собеседника. С какой стати ее вечно тянет выложить все как на духу, даже если ее мнения никто не спрашивает?

— Вообще-то книга хороша как есть, — неловко докончила она и, вдохнув поглубже, добавила:

— Сама не знаю, чего это я так разболталась. Не обращай внимания, ладно? Мало того, что я сую нос не в свое дело, еще и несу чепуху!

Мгновение Кеннет неотрывно смотрел на гостью.

— А ты, похоже, в литературе разбираешься, — медленно произнес он. — Чутье у тебя есть.

Девушка улыбнулась комплименту.

— В колледже я изучала английскую литературу, и американскую тоже. — И, спохватившись, поправилась:

— Впрочем, меня очень скоро отчислили. А читать я люблю… особенно журналы мод. — Еще не хватает, чтобы Кеннет заподозрил в ней выпускницу университета! Чего доброго, и вопросы задавать начнет.

— А в каком колледже ты училась? — действительно полюбопытствовал Лэверок, наливая себе кофе.

— Да в маленьком таком, совсем захудалом, на западном побережье, — солгала Шатти и мысленно прикинула, не напутала ли чего. Семья ее, якобы, живет на Гебридах… Да, западное побережье вполне уместно. — А знаешь… я могла бы помочь тебе с твоей книгой. Вижу, у тебя целая гора набросков и заметок, и все — в страшном беспорядке. Я бы их перепечатала, вычитала рукопись на предмет ошибок и, пожалуй, подсказала бы кое-что… Возьми меня в ассистентки!

Кеннет от души рассмеялся.

— Ассистентка мне не нужна, — заверил он, запуская пальцы в непокорные волосы и безжалостно их ероша.

— А по-моему, еще как нужна. — В качестве доказательства Шатти указала на исписанные салфетки. — Я так понимаю, тебе еще нужно выверить кое-какие факты, да и в основном тексте у тебя немало пробелов. А, закончив эту книгу, ты, надо думать, возьмешься за следующую.

Я бы и там тебе пригодилась! Кроме того, ты мой должник.

Черные брови Кеннета так и взлетели вверх.

— Это еще с какой стати?

— Из-за тебя я потеряла работу. И лишилась крыши над головой.

Лэверок вновь уставился на гостью, словно прикидывая все «за» и «против». И в сердце Шатти всколыхнулась надежда. Неужели он воспринял ее предложение всерьез? А если она станет его ассистенткой, позволит ли он ей поселиться на шхуне?

— Ну ладно, — наконец обронил Кеннет. — Предположим, — просто так, смеха ради, — что ассистентка мне и впрямь нужна. Какой оплаты ты потребуешь?

— Двести фунтов в неделю, — твердо произнесла Шатти. — Наличными. И бесплатное жилье.

Владелец «Морского ястреба» покачал головой.

— Двести фунтов в неделю? Я тебе что, Ротшильд или, может быть, Рокфеллер? Восемьдесят в неделю меня устроит.

— Сто пятьдесят, — быстро возразила Шатти и тут же уточнила:

— Сто фунтов наличными, и крыша над головой. Это мое последнее слово.

— Сто — да еще с жильем?

— Ну да, — повторила она менее уверенно. — Столько я в пабе зарабатывала.

Шатти напряженно ждала, от души надеясь, что не совершила ошибки и не запросила чересчур много.

— Хорошо, убедила, — нехотя согласился Лэверок. — Но за сто фунтов наличными будешь делать все, что я скажу.

Девушка нахмурилась.

— Еще чего! — бросила она, поднимаясь на ноги. — Я, конечно, в отчаянном положении, но не настолько же!

— Ты меня не поняла, — усмехнулся Кеннет.

— Тогда объяснись.

— Я не имею в виду те услуги, о которых ты подумала, — терпеливо произнес он. — Но если ты станешь моей ассистенткой, я, возможно, поручу тебе кое-что, с сочинительством не связанное. Например, в магазин сходить или на шхуне прибраться. Ассистентке полагается облегчать автору жизнь всеми доступными способами, знаешь ли.

— Не возражаю, — серьезно кивнула Шатти.

— Спать ты будешь в отдельной каюте. Я куплю тебе пару одеял и обогреватель. И прежде чем рыться в моих вещах, ты сначала спросишь моего разрешения. Моя личная жизнь принадлежит только мне. К обществу я не привык, так что изволь не путаться под ногами.

— Идет.

Сейчас она готова была пообещать все, что угодно, а уж сдержит ли слово или нет, это еще бабушка надвое сказала. Любопытная от природы Шатти везде норовила нос сунуть. И характер у нее был общительный, так что «путаться под ногами» ее, можно сказать, призвание. Кроме того, проведя ночь в постели Кеннета Лэверока, девушка готова была поклясться, что рано или поздно повторит свой опыт.

— Но у меня есть еще одна просьба. В придачу к ста фунтам в неделю, бесплатному жилью и новому стеганому одеялу.

— И что же это за просьба? — подозрительно сощурился Кеннет.

Шатти уставилась на дно чашки, гадая, как именно объяснить собеседнику свое пожелание.

Может, лучше вообще ничего не говорить?

— Если сюда кто-нибудь явится и станет обо мне расспрашивать, отвечай, что ты меня не знаешь и в жизни своей меня не видел. Обещаешь?

— А тебя будут искать? — насторожился Кеннет. — Кто же?

— Неважно, — отмахнулась девушка. — Ты ведь меня не выдашь, правда?

— Что это еще за история? — не сдавался Кеннет. — У тебя нелады с законом?

— Нет, что ты. Богом клянусь и всем, что мне дорого: ничего противозаконного я не совершила.

Это… личная проблема, и со временем она разрешится сама собою. Честное слово!

— Ну ладно, — хмыкнул Кеннет. — Договорились.

Вскрикнув от радости, Шатти вскочила, порывисто обняла собеседника через стол и звонко чмокнула его в щеку.

— Да я бы на тебя бесплатно работала! — заявила она — Что угодно делала бы, лишь бы не наниматься опять в официантки! — Девушка немного успокоилась и торжественно пообещала:

— Но трудиться я буду на совесть, клянусь! Жаловаться тебе не придется.

— Очень на это надеюсь, — буркнул Кеннет, не поднимая глаз и вцепившись в чашку с кофе, точно в спасательный круг.

Шатти сконфуженно улыбнулась.

— Прости. Ты человек замкнутый, вольностей не признаешь. Мне не следовало так себя вести.

Скрывая смущение, Кеннет указал на пишущую машинку.

— Ты с этой штукой управляться умеешь?

— Конечно, — заверила девушка, снимая черную крышку.

Он достал из стола две кассеты, положил на стол магнитофон «Филлипс» и включил его.

— Печатай через два интервала. Когда закончишь с кассетами, можешь разобраться с заметками; разложи их по темам и пронумеруй. А потом возьмешь этот список и сбегаешь в магазин.

Работать нам предстоит допоздна, а кофе кончается. Кстати, купи себе то, что ешь на завтрак, обед и ужин. Ты готовить умеешь?

— Нет. Но «обеды на дом» умею выбирать безошибочно. Мне стоит только в меню глянуть, чтобы понять, хорошо в забегаловке кормят, средне или отменно. Ты ведь мне и еду оплачиваешь, верно?

— Ну и аппетиты у вас, мисс Арран! — фыркнул хозяин шхуны. — Даешь вам палец, а вы всю руку норовите оттяпать!

— Пальца с меня хватит, мистер Лэверок, — лукаво усмехнулась девушка.

— Мне нужно в Эдинбург съездить, — сказал Кеннет. — Вернусь ближе к вечеру. — Он достал бумажник и вынул оттуда двадцать фунтов. — На покупки. — И, забрав с собою кофе, направился из салона в собственную каюту.

Едва дверь за ним захлопнулась, Шатти, весело хохоча, на радостях сплясала джигу. Ну до чего же здорово все складывается! На лучшее нельзя было и надеяться! У нее есть работа, есть отличное жилье. А наниматель ее — самый привлекательный из всех когда-либо встреченных ею мужчин. И хотя Кеннет упорно отказывается это признать, между ними уже вспыхнула искорка взаимного влечения. Кто знает, к чему это приведет… Но куда бы ни привело, о таком приключении можно только мечтать!

Кеннет взвалил на спину увесистую коробку с книгами и двинулся вверх по ступеням к квартире Рэндала.

— Это что-то новенькое! — забавляясь, крикнул он Гилу. — Книги — в квартире у Рэна! Придется ему повыбрасывать подшивки «Плейбоя», чтобы место освободить!

Пухленькая, белокурая Флоу воинственно подбоченилась. Щеки ее порозовели от холода;

— Эту дрянь мы уже сожгли, — заверила она, в шутку хлопнув Кеннета по руке. — Осталось избавиться от того вон кошмарного кожаного дивана, и я буду просто счастлива!

В дверях показался Рэндал. Подкравшись к жене на цыпочках, он обнял ее и игриво чмокнул в щеку.

— Я еще тебе не показывал, что на этом диване можно проделывать, — поддразнил он. — Ты его еще оценишь!

Торжественный переезд Рэндала в заново обустроенное семейное гнездышко был спланирован за две недели до того. И конечно же нанимать профессиональных грузчиков никто не собирался: когда у человека по меньшей мере двое закадычных друзей, которых Бог силой не обидел, это просто ни к чему. Кеннет отлично знал: задумай он поменять адрес, Гил с Рэндалом охотно окажут ему ту же самую услугу. Да еще как порадуются подвернувшейся возможности!

В последнее время друзья встречались нечасто, а повидаться и потолковать по душам им очень хотелось.

Кеннет подмигнул новобрачной.

— Ага, уж он-то тебе покажет! Его коронный номер, удерживая на одном локте стакан с пивом, а на другом — тарелку с чипсами, зубами вскрыть пакетик с сушеной рыбкой! Ты еще поймешь, каким обзавелась сокровищем!

Эхо звонкого смеха Флоу преследовало его до самой квартиры молодых супругов на втором этаже. Кеннет непроизвольно нахмурился. Чем больше он проводил времени с Рэндалом и Флоу — и с Гилом и Бернис, если на то пошло, — тем больше ощущал себя третьим лишним. Еще несколько месяцев назад трое закадычных друзей были убежденными холостяками и менять свой статус не собирались. А теперь… просто поветрие какое-то! Сначала к алтарю отправился Гил — покорно, точно овечка на убой. А вот теперь настал черед и старины Рэна! Причем у обоих сия кошмарная участь никаких сожалений не вызывала. Оба вели себя так, как если бы у каждого в жизни появилась некая заветная тайна, некий чудесный секрет, которым они ни за что и никогда не поделятся.

Разумеется, Кеннету и в голову не приходило завидовать счастью друзей. Он лишь гадал, как это два ярых женоненавистника в мгновение ока превратились во влюбленных идиотов.

Нет уж, он поумнее будет! Он всегда держал женщин на должном расстоянии, четко разграничивая романы и работу, и случайных подружек в жизнь свою впускать отказывался. Кеннет считал, что и друзья его наделены тем же талантом, но, как оказалось, жестоко ошибался.

— Что-то ты сегодня неразговорчивый, — заметил Гил, помогая другу опустить тяжелую коробку на пол. — Как книга, продвигается?

— Еще как продвигается, — заверил Кеннет, вытирая руки о джинсы.

— Без проблем?

— Теперь — без проблем. Я тут ассистентку нанял.

— У тебя в жизни не водилось ассистентов, — изумленно заморгал Гил. — Зачем тебе помощница?

Кеннет смущенно улыбнулся. Вообще-то он никому не собирался рассказывать про Шатти.

Но его одолевали некоторые сомнения, а Гил, работающий в полиции, пожалуй, поможет ему их прояснить.

— Да она просто подвернулась под руку. Девушке работа была нужна позарез, ну, я ее и нанял.

Мгновение Гил пристально смотрел на друга, словно на невесть какое ископаемое. А затем отправился в кухню, достал из холодильника пару бутылок пива, тут же на месте открыл, вернулся в гостиную и вручил одну из них Кеннету.

— Просто взял и нанял?

Кеннет кивнул и с наслаждением отхлебнул холодного пива. Хотя на улице подмораживало, бегая вверх и вниз по лестнице с тяжелыми коробками, он изрядно вспотел;

— Знаю, звучит ужасно глупо. Но, видишь ли, я отчасти виноват в том, что беднягу вышибли с работы. А заодно и с квартиры. Так что мне волей-неволей пришлось приютить ее на ночь. — Кеннет пожал плечами. — А потом она каким-то непостижимым образом уговорила меня взять ее в ассистентки. Я плачу ей наличными, живет она на шхуне и исправно выполняет все, что я ни прикажу.

Прислонившись к дверному косяку, Гил так и сверлил друга подозрительным взглядом.

— А где она работала до того?

— Напитки разносила в одной прибрежной забегаловке в Арброте.

— Коктейли смешивала?

— Что ты, до барменши ей — как до звезды небесной, — фыркнул Кеннет. Гил мрачно нахмурился.

— Она, часом, не стриптизерша? Потому что, видишь ли, я работал в отделе по борьбе с проституцией и скажу тебе прямо: стриптизерши, они…

— Нет, что ты, — опять возразил Кеннет. — Никакая она не стриптизерша. Девушка как девушка, на хлеб себе пытается заработать. Но есть в ней что-то… непонятное. В тот прибрежный паб она ну никак не вписывалась! Она… другая.

— Это какая еще другая?

— Она начитана, умна. Смышленая такая и говорит как по-писаному, точно Оксфорд окончила. Однако ощущается в ней некое сумасбродство, что ли… Непредсказуемость вроде как.

Гил отхлебнул пива, задумчиво провел пальцем по этикетке.

— Терпеть не могу сообщать очевидное, но по твоему описанию похоже, что девица — первоклассная мошенница. Ты приютил ее на ночь — и она уже вошла в твою жизнь!

— Вот и меня это насторожило. Так что я подумал, может, ты ее проверишь по своим каналам…

— Проверю? — удивился Гил.

— Ну да, ты же в полиции работаешь. Вот и выясни, кто она такая и откуда взялась. Зовут ее Шатти Арран. Рыжая, хотя волосы наверняка крашеные. Глаза зеленые. Фигурка — закачаешься!

Стройненькая такая, как говорится, все при ней.

Рост примерно пять футов пять дюймов, размер, наверное, S. И по три сережки в каждом ухе.

— По три сережки? — всплеснул руками Гил. — Да ты, никак, издеваешься? Это все, что ты можешь мне сообщить? По три сережки в ухе?!

— Это все, что я знаю, — спокойно ответил Кеннет. — А тебе что нужно?

— Ну, если ты и впрямь хочешь все о ней разузнать, просмотри ее добро. Отошли девицу с каким-нибудь поручением, для которого денег не требуется, и поройся в ее бумажнике. Может, попадутся водительские права или чековая книжка… что-нибудь, что помогло бы ее идентифицировать.

— Вещи, говоришь… — задумчиво протянул Кеннет. — Есть одна деталь: сначала я как-то не обратил на нее внимания, а «задним числом» призадумался. У нее на чемодане — монограмма, а сам чемодан, кстати, не из дешевых — натуральная кожа и все такое. Так вот на нем и впрямь значатся инициалы Ш.А. «Шатти Арран», стало быть. Но есть и третья буква — К.

— Может, она замужем.

Слова Гила произвели эффект ушата холодной воды. Неужели у Шатти и впрямь где-то есть муж? Это от него она сбежала? Кеннет судорожно сглотнул.

— Не похожа она на замужнюю женщину.

— Это как? — не понял Гил. — А каковы, по-твоему, замужние женщины?

— А то сам не знаешь? Они, как Флоу. Как Бернис. Спокойные такие, счастливые. Ощущается в них этакое самодовольство — дескать, жизнь удалась. А Шатти не такая, нет. Живет сегодняшним днем, о будущем и не думает. А еще… она заставила меня пообещать, что, если станут расспрашивать, я совру, что в глаза ее не видел.

— Замужем, факт, — подвел итог Гил. — Замужем, и в силу какой-то причины сбежала от законного супруга. Послушай доброго совета, Кен, уволь ее сегодня же. Выдвори со шхуны и забудь о ней навсегда. А то завтра, чего доброго, припрется ее муженек с пистолетом.

— Да, но, если муж у нее маньяк-убийца, не безопаснее ли ей остаться со мной?

Гил внимательно пригляделся к другу.

— Ах, будь я проклят! Ты что, на нее уже «запал»?

— Еще чего! — возмутился Кеннет. — Плохо ты меня знаешь!

— «Запал», а то как же, — не сдавался Гил. — Знаешь, я вот думал, подыщешь ты себе кого-нибудь со временем, то-то я за тебя порадуюсь.

Но с этой девицей лучше не связываться, Кен, поверь. Едва ты стал ее описывать, как мои инстинкты полицейской ищейки тут же подсказали: с этой твоей Шатти не все ладно. Избавься от нее, пока не поздно, а в машинистки найми кого-нибудь другого.

— Это от кого еще надо избавиться?

В дверь ввалился Рэндал с очередной коробкой. Он осторожно опустил ношу на стол и тяжко вздохнул.

— Знай я заранее, что у Флоу такая гора вещей, подыскал бы квартирку раза в три больше. — Рэндал распутал веревки и принялся вынимать из коробки завернутые в газету тарелки и чашки. — Так от кого это ты предлагаешь избавиться?

Кеннет застонал сквозь зубы. Он вовсе не собирался выносить проблему под названием «Шатти» на всеобщее обсуждение. Стоит поделиться своей тайной с Гидом и Рэндалом, как они тут же перескажут все в подробностях Флоу и Бернис, а те не преминут поделиться сведениями с его драгоценными сестрами. Оглянуться не успеешь, как все вокруг станут судачить: мол, Кеннета Лэверока обвела вокруг пальца смазливая интриганка.

— Да так, от одной девчонки, — отмахнулся он, предостерегающе глядя на Гила.

— Надеюсь, это у тебя не серьезно? — встревожился Рэндал.

— Сущие пустяки, — заверил Кеннет.

— Вот и славно, — ухмыльнулся Рэндал. — А то Флоу хотела познакомить тебя со своей коллегой. Звать Седьмой. Жгучая брюнетка, глаза — как сапфиры, фигурка — умереть, не встать!

Нетерпеливым жестом Кеннет заставил друга умолкнуть.

— Нет, прямо сейчас мне интрижки крутить некогда. Сначала надо книгу закончить, а потом я на четыре месяца уезжаю в Бретань. У меня контракт на серию статей «Бретонцы вчера и сегодня» для журнала «Наследие». Страшно интересная тема: Северо-западная Франция, суровый край бурь и штормов, отвесных скал и каменных построек. — Лэверок мечтательно сощурился. — Вот вернусь, тогда посмотрим…

— Так она и стала тебя ждать! — поддразнил Рэндал, сминая газету и швыряя получившейся комок в угол. — Схожу-ка я за последней порцией. Тут работы на четверть часа осталось. Ты ведь на пиццу останешься?

Кеннет покачал головой.

— Нет, мне хорошо бы вернуться пораньше.

Хотел за сегодня еще главы две выправить.

Гил невольно нахмурился. Кеннет читал мысли друга точно открытую книгу. Да, верно, ему не терпится вернуться, чтобы, во-первых, поскорее вытурить Шатти Арран со шхуны… а во-вторых, попытаться убедить себя в правильности такого поступка.

Но до чего же сложно заставить себя избавиться от самой красивой, самой загадочной, самой обаятельной девушки на всем белом свете!

Глава 3

— Шатти!

Звук ее имени эхом зазвенел в морозном вечернем воздухе, и девушка словно приросла к месту. В Арброте ее мало кто знал по имени, и Шатти это вполне устраивало. Она опасливо обернулась через плечо. С противоположного тротуара ей энергично махала рукою Пат, приятельница-официантка из заведения старика Викмана. Шатти облегченно перевела дух и помахала в ответ. Пат едва ли не бегом бросилась через дорогу.

— Привет, — запыхавшись, поздоровалась она.

— Привет, — улыбнулась Шатти. — Что-то случилось?

Пат не стала ходить вокруг да около, а сразу перешла к делу.

— Тебя тут старина Боб разыскивал.

«Старина Боб» работал у Викмана барменом и с трогательной заботливостью опекал тех, кто в защите нуждался. Шатти явно пробуждала в славном старике отцовские чувства. Именно он уговорил Викмана уступить ей комнатушку над баром, именно он тайком подкармливал девушку в течение рабочего дня.

— Боб? Что ему нужно? Если он уломал Викмана и тот готов взять меня обратно, так скажи ему, что со мной все в полном порядке. Я уже и работу новую подыскала и жилье неплохое.

— Как, ты нас бросаешь? — насмешливо поддразнила Пат, встряхивая темными кудряшками. — А я-то думала, тебе по душе приставучие выпивохи!

— Чаевые у вас неплохие, но не настолько же!

— Так вот, Боб вовсе не о работе хотел с тобой поговорить, — разом посерьезнела Пат. — Боб просил передать, что нынче с утра пораньше о тебе справлялись двое подозрительных типов — прилизанные такие, в костюмчиках. Не то сыщики, не то финансовая инспекция. Я как раз за чеком зашла, так что все слышала. Эти парни спрашивали, где тебя искать.

— И вы им сказали?

Пат покачала головой.

— Нет, конечно. Я понятия не имела, где тебя искать. Вот и Боб так же ответил. Дескать, вчера вечером тебя уволили и ты, наверное, уже укатила куда глаза глядят. Боб терпеть не может полицию. А всяких там инспекторов вообще на дух не переваривает. Скажи, почему тебя разыскивают? У тебя что, нелады с законом?

— Ерунда, — соврала Шатти. — Пара «дутых» чеков да задолженности по квартплате. Кроме того, муженек у меня сущее чудище. В один прекрасный день я от него сбежала, сняла все деньги со счета и машину заодно продала. Чего доброго, он на меня в суд подал.

— Не поверишь, но я проделала то же самое, когда бросила этот треклятый мешок с дерьмом, иначе говоря, моего бывшего супруга. Послушай, я ни единой живой душе про тебя не скажу. А заодно и девчонок предупрежу, чтобы тоже держали рот на замке. Хочешь, могу наплести, что ты в Глазго укатила?

— Было бы замечательно, — кивнула Шатти. — Послушай, мне на работу пора. Не хочу, чтобы меня в первый же день уволили.

— Загляни как-нибудь к нам. Угощение за мной.

— Непременно, — пообещала Шатти. — И спасибо тебе огромное.

Пат кивнула и побежала обратно в паб. Шатти проводила приятельницу взглядом, терзаясь угрызениями совести. Девушка терпеть не могла лгать, однако в ее положении правду говорить было никак нельзя. Отцовские высокооплачиваемые детективы ни перед чем не остановятся, лишь бы найти беглянку. А вот если они уберутся в Глазго, у нее в запасе окажется по меньшей мере две недели спокойной жизни.

Подхватив пластиковые пакеты с продуктами, девушка зашагала к пристани. Но, не пройдя и двух шагов, заметила, что в конце улицы маячат две фигуры. В костюмах, в пальто… эти двое совсем не вписывались в атмосферу захолустного Арброта. У парней просто-таки на лбу написано: частные детективы.

Не иначе как у меня паранойя, подумала Шатти. Но… ведь Пат упоминала про костюмы.

Словно прочитав мысли девушки, эти двое, как по команде, подняли глаза и уставились на девушку. Беглянка остановилась, размышляя, что делать: пройти мимо как ни в чем не бывало или улепетывать подобру-поздорову. Выбрала она второе.

А путь к отступлению оставался только один.

Через лабиринт портовых сооружений, между вытащенными из воды лодками. Но уже на бегу девушка поняла, что оказалась в западне. Нужно было либо спрятаться где-нибудь, либо сдаться. Позади раздались гулкие шаги. Преследователи стремительно приближались.

Шатти поглядела направо, налево и опрометью бросилась к проржавевшей барже, болтающейся на якоре в западном конце пристани. Однако подняться на борт ей не удалось. Выход оставался лишь один. Девушка посмотрела на воду: брр, до чего же ледяная! Но другого шанса спастись нет и не предвидится.

Набрав в грудь побольше воздуха, Шатти прыгнула в море прямо как была, в одежде и с пакетами. От лютого, пробравшего до костей холода у девушки перехватило дыхание. Шатти чихнула, отдышалась, огляделась по сторонам.

Пакеты благополучно всплыли на поверхность.

Неподалеку с пирса в воду уходила железная лесенка. Жаль, что она не заметила ее сразу.

Шатти доплыла до лестницы и спряталась за нею.

Пожалуй, теперь сверху ее не увидишь.

Прямо над ее головой прогрохотали шаги.

Сначала в одну сторону, затем в другую, словно преследователи возвращались обратно. Зубы бедняжки стучали. Если прошлой ночью она полагала, что замерзла, — значит, еще не знала толком, что такое холод. Тело словно свело мучительной судорогой. На мгновение Шатти показалось, что она теряет сознание. Девушка принялась считать про себя секунды. Тридцать… шестьдесят… девяносто… Ушли эти люди или нет?

Выждав минуты четыре, Шатти подхватила пакеты и с трудом вскарабкалась по лесенке.

Когда она наконец выбралась на пирс, ей хотелось лишь одного: лечь прямо на камень, да тут и остаться. Но парни в костюмах наверняка ее ищут… Они могут вернуться!

Сгорбившись, девушка побрела по причалу к «Морскому ястребу». Но, добравшись до шхуны, Шатти поняла: подняться на борт выше ее сил. Горестно всхлипнув, она уселась на перевернутый ящик и обреченно стала ждать возвращения преследователей.

— Не могу… Просто не могу, — шептала она, дрожа всем телом.

Вот и все. Сейчас ее найдут, отвезут назад, к семье. Родители потребуют объяснений, с какой стати балованной, всеми любимой Шарлотте вздумалось бежать из родного дома. Завяжется жаркий спор, последуют взаимные обвинения, упреки, жалобы, ее объявят во всем виноватой, неблагодарной, жестокосердной девчонкой… И до конца жизни ей придется искупать свой грех, разыгрывая покорную, образцовую дочь. Ее новая жизнь закончилась…

— Шатти?

Девушка вскочила, собираясь вновь обратиться в бегство, — откуда только силы взялись! Но пакеты с продуктами потянули ее назад, точно гири. Сильные руки легли ей на плечи и рывком поставили на ноги. Шатти слишком ослабла и слишком замерзла, чтобы сопротивляться. Она подняла взгляд, уже готовая признать свое поражение. Но эти карие, с золотыми искорками глаза вовсе не таили в себе угрозы — напротив, в них читалась искренняя озабоченность.

— К-кеннет?

— Шатти, что с тобой стряслось? — воскликнул он, отбирая у девушки пакеты. Застывшие пальцы разжались с трудом.

— Я… уп-пала в в-воду, — клацая зубами, сообщила девушка. — Я н-насквозь м-мокрая…

Не говоря ни слова, Лэверок подхватил ее на руки и перенес на палубу «Морского ястреба».

— А ну идем. Тебе нужно срочно переодеться в сухое.

Из последних сил Шатти спустилась по ступенькам в салон и прислонилась к дверному косяку. Ноги вдруг отказались ей служить, тело сотрясала крупная дрожь. Волосы сосульками свисали на уши, на пол натекли лужицы. Без долгих разговоров Кеннет потащил ее в свою каюту и, не дожидаясь протестов, принялся стягивать с девушки мокрую одежду.

— Да ты же до костей промерзла, — проворчал он. — Просто ледышка!

— Я… я упала в воду, — повторила Шатти, по-прежнему клацая зубами. — Д-да, в воду упала. Я упала в в-воду.

Кеннет принялся расстегивать ее блузку. Девушка попыталась отвести его руки, но пальцы не слушались хозяйку. Ей хотелось одного: поскорее согреться, а для этого следовало предоставить Кеннету свободу действий. Судя по всему, женщину он раздевал не впервые. Профессионал, одним словом.

— Закрой глаза, — потребовала Шатти, едва уверенные пальцы Кеннета дошли до нижней пуговицы.

— Что?!

— Нельзя же так просто взять да и раздеть постороннюю тебе девушку! — возмутилась она.

— Еще как можно, — заверил Кеннет, стягивая с нее мокрую, липнущую к телу блузку. — Кроме того, ничего принципиально нового я не увижу. — И в качестве доказательства он окинул ее долгим, оценивающим взглядом, задержав глаза на влажной полоске атласа и кружев, что служила ей лифчиком.

Посиневшие губы Шатти сложились в подобие улыбки. И она вызывающе скрестила руки на груди.

— Зря ты так уверен.

— Тогда, пожалуй, придется присмотреться повнимательнее, — лукаво ухмыльнулся он.

А затем опустился перед девушкой на колени, снял с нее туфли, расстегнул джинсы, не без труда стянул их с ног и, скомкав, бросил в угол. Шатти стояла перед ним почти нагишом, в насквозь просвечивающем нижнем белье, дрожа всем телом, покрытым «гусиной кожей».

— Ну и нечего на меня пялиться, — пробормотала она.

— Невозможно удержаться, мисс. Арран, — прыснул Кеннет. — Вы такая…

Шатти с нетерпением ждала продолжения. Ну какая же она, какая? Чертовски сексапильная, ослепительно прекрасная, несказанно желанная?

Кеннет выпрямился и минуту, не меньше, не отрываясь смотрел на нее. А затем ласково провел большим пальцем по ее нижней губе, и на мгновение девушке показалось, что он сейчас ее поцелует.

— Такая синяя, — докончил Кеннет.

— С-синяя? — задохнулась от изумления Шатти.

— Синяя и замерзшая. — Кеннет извлек из шкафа махровое полотенце, обернул в него девушку, притянул ближе и принялся растирать спину и руки. — Наверное, в этом тоже я виноват?

Шатти спрятала лицо на его груди, наслаждаясь мягкостью фланелевой рубашки, вдыхая запах мыла и лосьона после бритья.

— Ну, если бы ты не жил на шхуне, я бы, наверное, не оказалась вблизи от воды. Так что, пожалуй, ты опять за все в ответе. Да-да, несомненно! — Кеннет отступил на шаг, заглянул девушке в глаза, ласково убрал с ее лба влажный рыжий локон.

— Вот, держи, — сказал он, вручая Шатти второе полотенце. — Обмотай голову и залезай под одеяло. А я тебе горячего супа сделаю.

Кеннет скрылся за дверью, а Шатти сняла намокшее нижнее белье и вытерлась насухо полотенцем. А затем порылась в шкафу и нашла чистую футболку. Надела ее прямо на голое тело, послушно забралась в постель и натянула одеяло до самого подбородка.

Шатти крепко зажмурилась и мысленно приказала телу: а ну, согревайся! Но сколько бы ни заворачивалась плотнее в стеганое одеяло, дрожь не унималась. Неужели она и в самом деле так сильно продрогла или всему виною страх? Сегодня ее чуть не сцапали. Никогда еще беглянка не была так близка к проигрышу, и Шатти уже приготовилась сдаться без боя, когда на выручку к ней вновь подоспел Кеннет.

Забавно, этот человек всегда оказывается рядом, когда ей позарез нужна помощь. И тогда, в пабе, и сейчас, на пристани. Да и в каюте тоже: кто, как не Кеннет, помог ей избавиться от мокрой одежды? Не замерзни она, от души наслаждалась бы ситуацией. Пожалуй, даже подарила бы своему спасителю поцелуй-другой… из благодарности, разумеется!

Шатти вновь вздрогнула, но уже не от холода, а от воспоминаний. Какие у него чуткие руки… Если бы тело не превратилось в ледышку, наверняка прикосновения Кеннета пробудили бы в ней целую гамму чувственных восторгов. На мгновение девушка представила, как он раздевает ее в силу совсем иной, отнюдь не практической причины, и от мысленных образов в крови разлилось приятное тепло. А ведь так она, пожалуй, и впрямь согреется!

В силу насущной необходимости Шатти позволила себе помечтать: вот Кеннет неспешно снимает с нее одежду, ладони его скользят по ее телу, губы и язык обжигают разгоряченную кожу. Она ощущает на себе приятную тяжесть мужского тела…

Девушка судорожно сглотнула. Некое шестое чувство подсказывало, что секс с Кеннетом Лэвероком сулит ей неизведанные наслаждения, от которых дух захватывает и сердце замирает в груди. Хотя бы раз в жизни ей хотелось оказаться в плену первобытной, всеподчиняющей страсти, не оставляющей места ни для чего другого.

До сих пор ей не везло. Ее ухажеры в колледже были неловкими, неуклюжими, бестолковыми. Шатти не шла с ними дальше поцелуев. А что до жениха… Так он держался с невестой почтительно и сдержанно: не дай Бог оскорбить могущественного графа Кэссилиса, покусившись на целомудрие его ненаглядной доченьки!

Но Шарлотта Арран Кэссилис рождена для свободы и приключений. Сбежав от богатых родителей и устроенной жизни, она сделала первый шаг к личной независимости. Выкрасив волосы хной и проколов уши в трех местах, заявила о себе как о непокорной личности, которой дела нет до общепринятых условностей. Нанявшись официанткой в сомнительную прибрежную забегаловку, подтвердила серьезность своих намерений.

Но закрутить страстную, волнующую интрижку с Кеннетом Лэвероком… О, такое приключение стоило всех прочих, вместе взятых!

Кеннет забрал с причала пакеты с покупками, вылил из них воду и отнес в салон. Он пытался сосредоточиться на приготовлении обещанного супа, однако мысли его то и дело возвращались к тому, что произошло в его каюте каких-то десять минут назад.

Он вернулся от Рэндала, твердо намереваясь объявить Шатти, что она уволена. Даже собирался предложить ей компенсацию: фунтов этак двести, что помогут девушке продержаться до тех пор, пока не подвернется новая работа и недорогое жилье. Но при виде несчастной, насквозь промокшей одинокой фигурки, скорчившейся на деревянном ящике, он разом позабыл обо всех своих планах. Теперь Кеннетом владела одна-единственная мысль: обогреть бедняжку, защитить ее от всех мыслимых и немыслимых опасностей.

В то, что Шатти упала в воду по чистой случайности, он ни секунды не верил. Либо сама спрыгнула с пирса, либо кто-то ее столкнул.

Кеннет знал: от девушки ему честного ответа не добиться, а посему оставалось лишь гадать и строить предположения. Если Шатти столкнули, значит, она и впрямь в опасности. В такую холодную погоду умереть от переохлаждения — дело нескольких минут. А вот если спрыгнула сознательно, следовательно, ужасно испугалась кого-то или чего-то. По доброй воле в обжигающе ледяную воду в декабре не полезешь.

И хотя Кеннет знал, что благоразумный человек не станет будить лихо, пока оно тихо, посчитал своим прямым долгом защитить беспомощную жертву — даже если угрожает ей одержимый ревностью муж. Порой казалось, будто девушкой владеет отчаянная решимость. Что Шатти пытается любой ценой затеряться в чужом для нее мире, и получается у нее это, сказать по правде, плоховато… Воспитанный на легендах и сказках о благородных, рыцарственных Лэвероках, Кеннет уже готов был не рассуждая встать на защиту дамы.

Кеннет вскрыл банку с концентратом, вывалил содержимое в кастрюльку, добавил воды, размешал. Ну что ж, теперь он Шатти ни за что не прогонит — по крайней мере, до тех пор, пока Гил не добудет ему хоть какую-нибудь информацию о девушке. Вот тогда он и примет окончательное решение. А до того времени не станет давать воли собственным чувствам и желаниям, пусть даже его влечет к Шатти с неодолимой силой…

Очень скоро куриный суп с вермишелью аппетитно забулькал. Кеннет перелил содержимое кастрюльки в кружку, прихватил с собою ложку и пакетик крекеров, и поспешил назад, в каюту. Он надеялся, что девушка уже отчасти пришла в себя и поджидает его, сидя в постели.

Но Шатти по-прежнему пряталась под одеялом.

Кеннет уселся на край койки.

— Шатти, — позвал он, потянув одеяло на себя.

Она даже не пошевелилась: лежала, свернувшись в клубочек, и дрожала всем телом.

— Н-никак н-не могу согреться, — сообщила девушка.

Кеннет выругался сквозь зубы. Кто-кто, а он, выросший в семье рыбака, отлично знал, как опасно переохлаждение.

— Вызову-ка я врача, — предложил он. — Боюсь, что это серьезно. Сколько ты пробыла в воде?

— Да н-несколько минут, не больше, — с трудом выговорила Шатти. — Л-лучше дай мне еще одно одеяло.

Но Кеннет видел: тут и третье одеяло не поможет. Оставалось последнее средство. Он встал, стянул с себя джинсы, снял рубашку, затем забрался в постель и, вплотную прижавшись к девушке, крепко ее обнял. Исходящий от нее холод пробрал Кеннета до костей, у него даже дыхание перехватило. Он скривился, точно от боли, борясь с желанием отодвинуться.

— Что это ты н-надумал? — запротестовала Шатти, пытаясь высвободиться. — Я… я же совсем не одета. Под эт-той футболкой в-вообще ничего нет.

— Вот и отлично, — заверил Кеннет. — Я тоже разделся. Так ты быстрее согреешься.

Он старался, чтобы голос звучал ровно и бесстрастно, будто в том, чтобы сжимать в объятиях полунагую красавицу, нет ровным счетом ничего необычного. Затем медленными плавными движениями принялся растирать девушке плечи, руки, спину. На ощупь кожа казалась ледяной.

— Ну как? — осведомился он. — Не лучше?

— Ммм…

— Ну что ж, подождем немножко, а там и до супа дело дойдет.

Кеннет умолк, ладонь его помимо воли скользнула под короткий рукав футболки. Он ласково поглаживал обнаженное плечо, наслаждаясь бархатистостью кожи. Как хотелось ему прижаться губами к основанию шеи… Кеннет зажмурился и призвал себя к порядку. Уж больно на опасную территорию он вступает. Может, положение спасет непринужденная беседа?

— А теперь не расскажешь ли, что с тобою произошло на самом деле?

— Я же сказала: я упала в воду, — упрямо повторила Шатти. — А потом выкарабкалась на пирс. Вот и все.

— Тебе незачем от меня таиться, — негромко произнес Кеннет, зарываясь лицом во влажные волосы. Рыжие пряди пахли морем, солью и персиковым шампунем. — Ты вполне можешь мне довериться.

— Я тебя совсем не знаю, — возразила девушка.

— Послушай, вот мы лежим под одним одеялом, согреваемся друг о друга, и заняться нам абсолютно нечем. Может, попытаемся узнать друг друга получше? Расскажи мне про себя.

— А по-моему, это противозаконно, — съязвила девушка. — Если босс забирается в постель к подчиненной, это называется злоупотреблением служебным положением. Я вполне могу подать на тебя в суд.

— Если босс допускает, чтобы ценная работница замерзла насмерть, это называется преступной небрежностью. И не пытайся сменить тему.

Мы говорили о тебе.

Шатти порывисто повернулась к Кеннету лицом.

— Хочешь поцеловать меня? — спросила она.

Он настороженно взглянул на девушку, боясь, что ослышался.

— Что? А почему ты спрашиваешь?

Шатти пожала плечами.

— Просто любопытствую… Ну, то есть я почти нагишом, и ты почти нагишом, и мы — в одной постели. В такой ситуации поцелуй напрашивается сам собой, ты не находишь?

При одной лишь мысли о том, чтобы поцеловать ее, привлечь к себе так, чтобы соприкоснуться с ее упругой грудью, стиснуть коленями ее бедра, у Кеннета на мгновение закружилась голова. Им ведь даже раздеваться особо не придется! Мгновение — и исчезнут последние разделяющие их преграды… И прости-прощай все благие намерения!

— Н-не думаю, что идея хороша, — пробормотал Кеннет, размыкая руки.

Он поспешно вылез из кровати, схватил со стула джинсы, натянул их, не дав себе труда возиться с молнией.

— Ешь суп! — бросил Лэверок и скрылся за дверью.

Возвратившись в салон, Кеннет оглянулся по сторонам, не зная, чем себя занять. Больше всего ему хотелось вернуться к Шатти Арран… и поймать ее на слове. Но сумеет ли он ограничиться одним-единственным поцелуем? Или перейдет к ласкам, а вслед за ласками последует нечто куда более интимное и чувственное? Да, Шатти на редкость несносна, нахальна, но до чего же при этом неотразимо сексапильна!

Кеннет выругался. Эта Шатти Арран, чего доброго, замужем, а он на чужую собственность отродясь не покушался. Черт подери, ее семейный статус — это еще меньшее из зол. Что, если особа эта — преступница… возможно, даже сбежала из тюрьмы! Лэверок уселся за стол и взъерошил волосы. Ну почему он не в силах противиться обаянию этой девушки? И как это они умудрились перейти от вполне нейтрального разговора о ее происхождении к…

Лэверок выругался снова. Девица нарочно предложила поцеловаться — чтобы отвлечь от разговора о несчастном случае и о ее прошлом!

Он вернулся в каюту и склонился над койкой. Шатти расширенными от тревоги глазами следила за ним, натянув одеяло до подбородка.

Одним неуловимым движением Кеннет склонился над нею, упершись коленом в матрас у самого бедра девушки, а ладонями — в подушку по обе стороны от ее лица.

— Ты спрашивала, не хочу ли я поцеловать тебя?

Изумрудно-зеленые глаза превратились в блюдца. Девушка чуть кивнула в знак согласия.

И Кеннет припал к ее губам. Этот поцелуй не был дружеским, ни к чему не обязывающим легким соприкосновением уст. Лэверок поцеловал ее с таким исступленным самозабвением, что у Шатти зашлось сердце. Язык его скользнул внутрь, исследуя и наслаждаясь медовой сладостью. Кеннет придвинулся совсем близко, и Шатти оказалась в ловушке. Но она не попыталась отстраниться или вырваться, не дала понять, что происходящее ей неприятно. Он ожидал, что подобная дерзость шокирует девушку.

Но нет, она обвила его шею руками и с не меньшим пылом ответила на поцелуй.

И Кеннет понял, что погиб. В жизни ему доводилось целовать многих женщин, но никогда партнерша не наслаждалась поцелуем так, как Шатти, и не откликалась с такой непосредственностью. Эту девушку он мог бы целовать на протяжении часа или двух, или даже трех и в итоге не насытился бы. Ореол тайны, окружающий Шатти, делал ее еще соблазнительнее, еще желаннее…

На осознание собственной ошибки Кеннету потребовалось несколько минут. Отстранившись, он уже точно знал, что целовать Шатти никоим образом не следовало, и при этом не сомневался, что поцелуй этот — не последний. Раз испытав сладость ее уст, он захочет прильнуть к ним снова и снова. Кеннет открыл глаза — девушка улыбалась. Он задержал взгляд на ее губах, влажных, чуть припухших и с трудом справился с искушением взять от них больше.

— Вот теперь мне куда теплее, — промурлыкала Шатти. — Спасибо.

Кеннет вскочил с койки и направился к двери. Еще не хватало, чтобы Шатти заметила, какую реакцию вызвал в нем поцелуй.

— Отлично, — буркнул он. — Значит, повторять не придется.

Захлопнув за собою дверь каюты, Кеннет поднялся на палубу и вновь прокрутил в сознании последние несколько минут своей жизни. Его одолевало неприятное подозрение, что ситуацией он не владеет, — напротив, им беззастенчиво манипулируют. Но он этого не потерпит, нет! Отныне и впредь он будет видеть в Шатти Арран только ассистентку, а вовсе не прекрасную, желанную, неотразимую сирену, поцелуи которой заключают в себе обещание неизъяснимых восторгов.

Рассвет уже занимался, когда Шатти открыла глаза. Со сна она не сразу поняла, где находится. Ей снился дом, ее спальня в эдинбургском родовом особняке семейства Кэссилис, ее огромная кровать с пологом на четырех столбиках, мягкие подушки, пуховые одеяла… Когда-то она была здесь так счастлива! Но все изменилось безвозвратно, когда родители приняли сторону человека, которому она отныне не могла доверять.

При этом воспоминании сердце девушки привычно заныло. Шатти казалось, что ее предали, сочли глупой дурочкой, обвели вокруг пальца.

Вскоре после помолвки она случайно услышала, как жених беседует по телефону с женщиной, с которой его явно связывают отношения более чем просто дружеские. И эти розовые конверты с виньеточками на его рабочем столе, надписанные женской рукой… И тот прелестный атласный пеньюар с оборочками, что Эдам купил в отделе женского белья в одном из роскошных столичных супермаркетов, даже не подозревая, что невеста его выбирает перчатки в секции напротив.

Шатти полагала, что пеньюар предназначается ей, и уже предвкушала, как лукаво пожурит жениха за «слишком дерзкий» подарок… Но пеньюар куда-то исчез, словно его и не было;

Эдам ни словом не упомянул о купленной вещи.

А ведь старшая сестра Эдама была уже не в том возрасте, чтобы носить столь легкомысленные вещички… Впрочем, кто знает?

Когда Шатти сообщила жениху о своих подозрениях, тот, нимало не смутившись, принялся все отрицать. На каждый упрек у него находилось вполне правдоподобное объяснение и убедительный ответ — на каждый вопрос. А лорд и леди Кэссилис горой встали на защиту жениха, уверяя, что Шатти все поняла не так, что она слишком мнительна, слишком требовательна… Какое-то время девушка утешала себя мыслью, что, наверное, так оно и есть.

Но сомнения не проходили. И по мере того как приближался день свадьбы, глядя на Эдама Мюира, Шатти представляла себе их совместную жизнь, полную недомолвок, недоверия, сожалений… Девушка все острее чувствовала, что не в силах распорядиться собственной судьбой, не в силах воплотить в реальность те многообещающие задатки, что видел в ней любящий дедушка.

Когда Шатти под покровом ночи сбежала из родительского дома, ее одолевал панический страх: права ли она, сумеет ли выжить самостоятельно? И в то же время она ликовала и радовалась, предвкушая немыслимые приключения и возможность узнать жизнь лучше во всех ее проявлениях. Шатти тихо вздохнула. Приключение обошлось ей дорого. Как давно девушка не ощущала себя в безопасности! Лишь теперь, впервые после побега, она отыскала надежное убежище, где все ее сомнения и страхи словно отступили на задний план. Теперь ей и впрямь ничего не угрожает — на «Морском ястребе», рядом с Кеннетом Лэвероком. До чего же хочется задержаться здесь подольше!

Шатти приоткрыла дверь каюты для экипажа и заглянула внутрь. Кеннет спал на узкой койке, из одежды на нем были лишь джинсы, обтягивающие мускулистые бедра. Одна нога свесилась, шерстяное одеяло сбилось, но Кеннет словно не чувствовал промозглого холода.

Девушка поневоле залюбовалась лицом спящего, чувствуя, как ее захлестывает волна благодарности. Она для Кеннета Лэверока не более чем посторонняя, однако он приютил ее, дал крышу над головой и возможность заработать на жизнь. Значит, сердце у него доброе.

Шатти глубоко вздохнула. Эдам Мюир тоже был добрым, благородным, возвышенным юношей — пока его не испортили деньги семейства Кэссилис.

Прогнав непрошеную мысль о бывшем женихе, Шатти вновь сосредоточилась на Кеннете, любуясь выразительными чертами его лица, массивной, точно изваянной из гранита челюстью, безупречной формы губами, длинными черными ресницами, орлиным носом. Девушка склонилась ниже так, что ровное дыхание спящего защекотало ей ухо, гадая, что произойдет, если она возьмет и поцелует его снова.

Шатти Арран никогда не довольствовалась простым «что, если». Она привыкла получать все — и сразу. Девушка подалась вперед и осторожно коснулась его губ, провела кончиком языка по складкам в уголках рта. Ее тело затрепетало, но не от холода, а от восхитительного ощущения чего-то запретного.

При втором поцелуе Кеннет открыл глаза и недоуменно уставился на Шатти. В первый момент ей показалось, что он так толком и не проснулся и задремлет снова. Но Кеннет потянулся к ней, запустил пальцы в рыжие волосы, притянул к себе и в свою очередь прильнул к ее губам в долгом, глубоком, страстном поцелуе.

С уст ее сорвался легкий возглас изумления — поцелуй столь пылкий застал Шатти врасплох.

Девушка тут же вспомнила слова Кеннета, произнесенные накануне вечером, и поняла, что вступила на опасную территорию. Если Кеннету Лэвероку придет в голову соблазнить ее, сумеет ли она противостоять ему? И главное, захочет ли?.

По-прежнему не отрываясь от ее туб, Кеннет схватил девушку за талию и рывком повалил на себя. Ладонь его скользнула ей под футболку и легонько задела грудь — в крови Шатти мгновенно забушевало пламя желания. Девушка выгнулась всем телом, приглашая его к новым ласкам, но Кеннет отчего-то убрал руку. Девушка открыла глаза и увидела, что он изучающе ее разглядывает.

— Что ты делаешь? — осведомился он.

На этот вопрос ответа у Шатти не было. Испытываю тебя, мысленно произнесла она. Проверяю, как ты отреагируешь. Гадаю, как далеко ты готов зайти.

— Целуюсь с тобой, — сказала она вслух.

— Но зачем?

— Затем, что это ужасно приятно.

Кеннет так и впился в нее взглядом, словно пытаясь запомнить каждую черточку, каждую мельчайшую подробность.

— Я не хочу, чтобы ты меня целовала. И спать с тобой не хочу. Предполагается, что ты моя ассистентка. Не больше.

Шатти капризно надула губы. Провела ладонью по его обнаженной груди, наслаждаясь упругостью мускулов и шероховатостью поросшей курчавыми волосками кожи.

— Так тебе не нравится, как я целуюсь?

— Я не об этом, — отозвался Кеннет, помолчав минуту.

— Значит, нравится?

— У меня такое ощущение, что ты целуешь всех и каждого, Шатти Арран, и воспринимаешь поцелуи совсем не так серьезно, как я. Или, наоборот, ты слишком мало целовалась в жизни и не сознаешь опасности, что таят в себе поцелуи.

— Если честно, по части поцелуев я и впрямь не специалист… поэтому и пытаюсь набраться опыта, — тихо рассмеялась девушка. — Кроме того, как можно воспринимать поцелуи всерьез?

Ну сам посуди? Вот мы оба выпячиваем губы… вот мы их сближаем… А затем в ход идут языки.

Ну что тут серьезного?

Кеннет приподнял голову. Теперь губы его находились в каком-нибудь дюйме от ее собственных.

— Видимо, тебя до сих пор толком не целовали, — прошептал он. — Потому что, если целоваться как надо, это… очень, очень серьезно.

Шатти затаила дыхание, предвкушая новый опыт. Но Кеннет не двинулся с места.

— Так покажи мне, — поддразнила девушка, не сводя взгляда с его губ.

То, что началось как забавная шутка, становилось волнующе-опасным. Сердце Шатти вовсю колотилось в груди. Она уже готова была позабыть об осторожности и с открытыми глазами шагнуть навстречу неведомому…

— Это будет непоправимой ошибкой, — возразил Кеннет, снова опуская голову на подушку.

Шатти застонала и выпрямилась, отбросив с глаз волосы.

— Я, конечно, тебя совсем не знаю, но ни за что бы не подумала, что ты — чопорная ханжа, — фыркнула она. Ну какой мужчина откажется от красивой девушки, которая предлагает себя безо всяких условий? Шатти спрыгнула на пол. — Раз секс тебя не прельщает, тогда давай работать, — как ни в чем не бывало заявила она и, ухватившись за край одеяла, рывком сдернула его. — А ну, вставай. Мне надо одеться, так что пошел вон из моей каюты!

Приподнявшись на локте, Кеннет расхохотался.

— Ну и кто тут чопорная ханжа? Пару минут назад ты собиралась заняться сексом, а теперь даже одеться в моем присутствии стесняешься!

— Ну хорошо же, — прошипела Шатти, решительно берясь за подол футболки. — В конце концов ничего принципиально нового ты не увидишь, верно?

Одним прыжком Кеннет соскочил с койки, обнял девушку за талию и притянул к себе.

— В рискованные игры ты играешь, — предупредил он.

— А что, если риск мне по душе? — поддразнила Шатти.

Кеннет оглядел девушку с ног до головы. И взгляд его полыхнул гневом.

— Кто ты? — властно спросил он, сжав ее лицо ладонями.

— Кем захочешь, тем и буду, — проворковала она.

— Я хочу знать, кто ты на самом деле, — резко бросил Кеннет. — Я не стану заниматься любовью с девушкой без имени.

Он опустил руки, стремительно развернулся на пятках и вышел из каюты, хлопнув дверью.

Шатти глубоко вдохнула: до сих пор она и не сознавала, что задерживает дыхание. Словно в трансе девушка опустилась на край койки и прижала ладонь к груди. Сердце билось так неистово, словно норовило выскочить из груди.

Сбежав из родительского дома, Шатти пообещала себе, что отныне заживет так, как ей хочется, и каждый день станет для нее увлекательным приключением. Однако перспектива заняться любовью с Кеннетом Лэвероком при всей ее соблазнительности наводила на неизбежную мысль о том, что будет дальше.

Она вовсе не собиралась отрицать, что ее отчаянно влечет к мужественному спасителю. Кроме того, очень хотелось испытать, каково это — безоглядно ринуться в омут страсти. Да, любовная игра сулит им обоим неизъяснимые восторги… Но Шатти интуитивно чувствовала, что не удовольствуется одной или двумя ночами. Кеннет — из тех мужчин, которых из головы так просто не выбросишь. Но она была не готова рискнуть своим будущим счастьем ради случайно встреченного человека.

Кроме того, деньги. Что произойдет, когда Кеннет узнает про ее баснословное состояние?

Хотя большинство людей на этой планете верят, что счастье покупается за золото, Шатти так не считала. Деньги не сделали ее счастливой. Все смотрели на нее по-особому, потому что она — мисс Шарлотта Арран Кэссилис. Какова она на самом деле, что она за человек, никого не волновало. Люди видели только банковский счет…

А вот Кеннет Лэверок никогда не увидит в ней наследницу миллионного состояния и титула. Никогда не узнает, сколько она стоит в денежном эквиваленте. Этот аспект своей биографии она от него скроет. Та Шатти, которую он вытащил из драки в заведении старика Викмана, и есть настоящая Шатти. Она пробудет с Кеннетом столько, сколько захочет, а затем отправится дальше своим путем. Но пока она здесь, проживет свою жизнь так, как ей хочется, насладится всеми мыслимыми и немыслимыми радостями, сполна испытает то, что посылает судьба… включая удовольствие целоваться с Кеннетом Лэвероком.

Глава 4

Устроившись за столиком в салоне «Морского ястреба», Кеннет пытался сосредоточиться на своей книге. Все утро он правил очередную главу, вычеркивал отдельные фразы, заново переписывал абзацы, однако, на его придирчивый взгляд, лучше текст не становился. Что ему позарез надо было, так это взять интервью у дочери капитана, пропавшего без вести в море два года назад. Но молодая женщина упрямо отказывалась с ним встретиться — не о чем ей говорить, дескать, «с писаками разными, да газетными пронырами».

Кеннет поднял взгляд на ассистентку. Устроившись на краешке дивана, Шатти, мурлыча себе под нос, перепечатывала отредактированную предыдущую главу.

За последние несколько дней, после исполненного страсти утреннего эпизода напряженность между молодыми людьми заметно усилилась. Ничего неприятного в этой натянутости не было, ведь вызвана она была не досадой, не раздражением и не гневом, а лишь предвкушением: скоро ли повторится однажды пережитое, скоро ли они позволят себе вновь потерять голову? И хотя с тех пор Шатти и ее наниматель не обменялись ни единым поцелуем, отношения их деловым сотрудничеством отнюдь не исчерпывались.

То и дело в ходе совместной работы Шатти оборачивалась к своему работодателю и словно невзначай дотрагивалась до его руки, до локтя, до плеча. Тогда на краткую долю мгновения на Кеннета вновь накатывало необоримое желание, как в ту незабываемую минуту, когда он держал девушку в объятиях. Но иллюзия тут же развеивалась, и он не мог взять в толк, отчего случайное, ровным счетом ничего не значащее прикосновение вызывает в нем такую бурю чувств.

Кто эта девушка? Откуда пришла? От кого скрывается? Снова и снова Кеннет пытался разгадать тайну Шатти Арран, прокручивая в голове всевозможные сценарии. И невзирая на все свои сомнения и опасения, по-прежнему предавался самым дерзким фантазиям. Ночами, не смыкая глаз, он представлял, как Шатти мирно засыпает в его объятиях, под новым пуховым одеялом, в безопасности каюты… Рыжие волосы рассыпаются по подушке, точно золотые нити, а кожа такая шелковистая и теплая… Мысленно он неспешно ласкал ее соблазнительное тело… и с трудом сдерживался, чтобы не встать и не броситься со всех ног в ее каюту.

— Очень хорошо, — вполголоса отметила девушка, и Кеннет мгновенно очнулся от грез.

— Что? — переспросил он, со стыдом поняв, что жадно разглядывает изящные лодыжки ассистентки.

— Хорошая глава, — пояснила Шатти, встряхнув стопкой листов.

— Но — что? — По опыту Кеннет знал: сейчас последует очередное «но».

Шатти обладала безупречным вкусом в том, что касалось языка и стиля. Ее взгляд прирожденного литературного критика бдительно отслеживал любую погрешность. Что за первоклассный редактор из нее получится, если Шатти когда-нибудь надумает сменить род деятельности и откажется от «карьеры» официантки!

Структуру языка она изучила в совершенстве. Орфография, пунктуация и грамматика тоже были у нее на высоте. Ясная, кристально прозрачная, энергичная художественная проза — вот к чему она стремилась сама и ненавязчиво направляла Кеннета. С каждым днем автор все больше ценил свою помощницу.

— Никаких «но», — усмехнулась Шатти.

— У тебя без «но» не обходится, — возразил Кеннет.

— Ну ладно, — смилостивилась девушка. — Глава хорошая… но стала бы лучше, если бы ты рассмотрел вопрос еще и с точки зрения женщин. У моряков по большей части есть жены, дочери, сестры… Наверняка и у того пропавшего без вести капитана остались дети…

Кеннет сдержанно улыбнулся. Иногда ему казалось, что Шатти без труда читает его мысли.

Именно женского восприятия проблем его книге и недоставало. Но до чего же досадно, что ассистентка с первого прочтения поняла то, над чем он ломает голову многие месяцы!

— Я пытался взять интервью у осиротевшей дочери, но она отказывается говорить со мной.

— Хочешь, я попробую к ней подступиться? — предложила Шатти. — Может быть, с женщиной она разоткровенничается? Кроме того, я знаю многих местных рыбачек: в паб кто только не заглядывает! Могу проинтервьюировать и их.

Еще более раздосадованный, Кеннет отодвинулся от стола, но злила его отнюдь не лицеприятность критического разбора. Пока Шатти объясняла ему сильные и слабые стороны написанной главы, сам он думал только об одном: все бы отдал, лишь бы обнять девушку, прижать к себе, зацеловать до потери сознания! В губы, в шею, в плечо… пока она не застонет, не прильнет к нему, не примется отвечать на ласку…

— Пойду-ка я пройдусь, — объявил он. — Надо бы проветриться.

Шатти тотчас же вскочила.

— Я с тобой. А то весь день в четырех стенах сижу, умереть можно!

И хотя Кеннету на самом деле хотелось побыть одному, избавиться от нее возможным не представлялось. Уж если Шатти Арран вбила себе что-то в голову, она своего добьется. И за несколько дней совместного житья Кеннет на горьком опыте убедился: лучше промолчать, нежели затевать спор.

Девушка натянула сапоги, набросила куртку и поднялась на палубу. Кеннет поспешил следом, первым спрыгнул на пирс и подал спутнице руку. Но Шатти уперлась ладонями в его плечи, и Кеннет, обхватив за талию, легко, как пушинку, перенес ее со шхуны на твердую землю. Мгновение словно остановилось: оба застыли неподвижно, неотрывно глядя друг на друга.

Кеннет по-прежнему обнимал ее за талию.

Нагнуться и поцеловать ее в губы — что может быть проще? Насладиться отрадной сладостью — и тут же отстраниться. Но Кеннет знал: одним поцелуем дело не кончится. Последний его опыт по этой части доказал, что ему необходимо большее, а Шатти отказывать не станет.

Молодой человек криво улыбнулся и убрал руки.

— Пойдем, — бросил он.

Шатти бодро закивала и как ни в чем не бывало взяла его под локоть.

С наступлением холодов прибрежный Арброт словно вымирал. Этот городок, шумный и суматошный летом, в декабре дышал миром и безмятежным покоем. Рыболовецкие суда ушли на зимний промысел, отели и коттеджи для курортников закрылись до весны, прогулочные яхты, что некогда гордо качались на волнах, теперь сохли на берегу.

Таким Арброт нравился Кеннету куда больше. Вечерами молодой человек частенько прогуливался по набережной и по кривым мощеным улочкам города, вспоминая детство. Здесь Кеннет Лэверок родился и вырос, к этому миру принадлежала его душа, пусть даже дорога его пролегала в иных краях.

Молодые люди неспешно шли мимо прибрежных ресторанчиков, магазинчиков, лавок и пивных. Каждый столб, каждое дерево переливались огнями многоцветных гирлянд, каждая витрина была красиво убрана в преддверии Рождества. Шатти запрокинула голову, подставляя лицо ветру и свету. В волосах ее и ресницах запутались снежинки. Кеннет завороженно любовался ею, будучи уверен на все сто: девушки красивее он в жизни не встречал.

— Обожаю Рождество, — задумчиво произнесла Шатти. — Это мой самый любимый праздник.

— А почему? — не веря своей удаче, осторожно спросил Кеннет.

— Наверное, все дело в магии, — промолвила девушка. — В детстве я, бывало, просыпалась поутру, бежала вниз, в гостиную. А там уже стояла огромная роскошная елка, полностью украшенная, с гирляндами, с блестящими игрушками ручной работы, с мишурой. Вчера еще ее не было, а за ночь словно по волшебству появилась! А под ней — подарки, все до одного завернуты в яркие переливчатые обертки и с роскошными бантами! То-то у меня сердце стучало!

— Знаешь, — усмехнулся Кеннет, — ты ведь впервые за время нашего знакомства упомянула о своем детстве. Я уж начал думать, что ты вообще не была ребенком. Так и родилась на свет взрослой умницей-красавицей.

Рассмеявшись, Шатти шутливо ткнула его кулаком в плечо.

— Конечно же детство у меня было, а как же!

И самое что ни на есть расчудесное!

— Так когда же все изменилось?

— Изменилось?

Кеннет помолчал, тщательно подбирая слова, чтобы, не дай Боже, не вспугнуть девушку и по возможности узнать о ней больше.

— Ты как-то упомянула, что с семьей совсем не общаешься. Я так понял, что вы поссорились.

А почему?

— Да пустяки, — пожала плечами Шатти и озабоченно подняла взгляд к небу. — Кажется, буран приближается. — Девушка вдохнула поглубже. — Снегом пахнет.

Еще один квартал они прошли молча. Кеннет угрюмо смотрел себе под ноги и злился на себя. Но вот что-то привлекло внимание девушки в витрине одной из лавок. Она ухватила своего спутника за руку и потянула за собой.

— Ты только погляди! — возбужденно воскликнула она, указывая на стекло, за которым высились горы коробок с рождественскими гирляндами и украшениями. — Давай купим для шхуны!

Кеннет покачал головой.

— Да я Рождество не особо отмечаю.

— Но это же так здорово! Вроде как ночью в Венеции. Помню, как-то под Рождество мы с родителями были в… — Девушка вовремя прикусила язычок. — Ну да ты наверняка знаешь, о чем я: когда корабли украшают лампочками, а потом устраивают парад на воде.

Кеннет вскинул глаза и успел-таки заметить, что по лицу девушки скользнула тень тревоги — как если бы она невзначай проболталась о чем-то важном и теперь охотно взяла бы свои слова назад. Ночь в Венеции? В туманной Шотландии корабли лампочками не украшают. Да и в Англии тоже. Вот разве что на курортах Америки, во Флориде, например, или, скажем, в Италии… Венеция, значит?

— Я не уверен, что останусь здесь на Рождество, — небрежно бросил Кеннет.

Изумрудно-зеленые глаза изумленно расширились.

— А где же ты будешь?

— Сам не знаю, — пожал плечами Кеннет. — Книгу я к тому времени закончу. Может, поживу недельку в Эдинбурге, сестер навещу, или, может, в Лондон махну. А ты чем займешься?

Девушка повернулась к витрине и прижала ладони к обледеневшему стеклу.

— Я думала, что все еще буду на тебя работать. Книгу тебе ведь сдавать только в январе. И я надеялась, что после этого… — Шатти грустно улыбнулась. — Пустяки. Конечно, Рождество надо встречать в кругу семьи.

Кеннет с трудом поборол искушение развернуть собеседницу лицом к себе и основательно встряхнуть за плечи. Он-то считал само собою разумеющимся, что Шатти понимает: ее нынешняя работа — краткосрочная, на несколько недель от силы. Не надеется же она стать его постоянной ассистенткой? Или надеется?

— Очень может быть, что я никуда и не уеду, — утешающе промолвил он. — Семья у меня Рождество не празднует. Вот и я не привык… И кто знает, возможно, к тому времени я книгу и впрямь еще не закончу.

— А мне казалось, Рождество празднуют все.

— Все, кроме Лэвероков. Когда я был маленьким, на Рождество отец домой не возвращался: с приходом холодов он вербовался на рыболовецкое судно и уходил на зимний лов едва ли не до весны. А в Санта-Клауса мы не верили — уж слишком были бедны. Моя сестра Минвана — она у нас старшая — водила нас к торжественной мессе, а когда мы возвращались домой, каждого ждал один-единственный завернутый в обычную бумагу подарок. Но когда мы повзрослели, от Рождества как-то отказались. Интерес пропал, что ли?

— А как же твоя мама? — удивилась Шатти. — Она вам разве ничего не дарила? Не рассказывала рождественских притч? Не делала пудингов?

— Да маму-то я толком и не помню… — Кеннет помолчал, пытаясь воскресить в памяти хотя бы малейшую подробность. — Линн Лэверок…

Она бросила нас, когда мне и пяти не исполнилось. Смутно припоминаю, что однажды мы вроде как и впрямь наряжали елку. На ветках качались бантики, снежинки всякие, а на верхушке восседал огромный фарфоровый ангел. А может, я просто все выдумал…

— Так почему бы тебе не обновить запас воспоминаний? — предложила Шатти. — Можно испечь рождественских печений. Купить кассеты с рождественскими гимнами. Это все быстренько создаст нужное настроение, ручаюсь тебе!

— Не думаю, — покачал головой Кеннет. — Но послушай-ка, если ты любишь встречать Рождество в семье, почему бы тебе не съездить домой? Я могу тебе денег ссудить. И даже помочь с билетом.

— Нет. Не могу, — тяжко вздохнула Шатти. — И дело вовсе не в деньгах. Я просто… не могу. — И, подняв глаза, произнесла:

— Я тебе ужасно сочувствую… из-за мамы.

— Ты уж извини, что я такой дядюшка Скрудж, — в свою очередь посетовал Кеннет.

— Ах, позвольте мне вам не поверить, мистер Лэверок, — лукаво улыбнулась девушка. — Я вас перевоспитаю. Хотите пари? К двадцать пятому числу сего месяца вы будете самозабвенно распевать: «О-о-омелы ве-енок!..» — и собственноручно повесите на дверь хорошенький красненький носочек с заштопанной пяткой.

Расхохотавшись, Кеннет нагнулся, зачерпнул пригоршню снега, неспешно слепил комок и, примериваясь, подкинул на ладони. Изумрудно-зеленые глаза Шатти расширились, на губах заиграла озорная улыбка.

— Знаком ли тебе термин «прямое попадание»? — зловеще осведомился он.

— Знакомо ли тебе словосочетание «несбыточные надежды»? — с ангельской улыбкой ответила Шатти и, показав «нос», бросилась бежать, поскальзываясь на тонком льду.

Кеннет прицелился. Снаряд взвился в воздух и пришелся жертве точнехонько в плечо.

Пронзительно взвизгнув, девушка укрылась за углом дома.

Он медленно двинулся вперед, отлично зная, что Шатти затаилась в засаде, вооружившись снежком. Пожалуй, лучшая тактика — это застать противника врасплох. Кеннет досчитал до тридцати, набрал в грудь побольше воздуха, завернул за угол — и завопил во всю мощь своих легких.

От испуга Шатти едва устояла на ногах. Она вздрогнула, завизжала, инстинктивно прижала руки к лицу, забыв о снежке, который держала.

Кеннет обхватил ее за талию и оглушительно захохотал, глядя, как по щекам ее сбегают ручейки талого снега. Но вот он заглянул в глаза девушки, и смех его разом оборвался.

С глухим стоном Кеннет припал к ее губам. А Шатти и не подумала его отталкивать. Языки их тут же сплелись, сначала нерешительно, а потом — с жадным исступлением, точно эти двое истосковались по вкусу друг друга. Кеннет притиснул девушку к кирпичной стене и уперся ладонями в обледеневшую кладку по обе стороны от ее головы.

— У тебя лицо мокрое, — прошептал он, усмехаясь. — И еще ты холодная как ледышка.

Охнув, Шатти подняла было руку, чтобы стереть водяные разводы, но Кеннет завладел ее кистью и осторожно отвел в сторону. И принялся губами и языком осушать капли на влажных щеках, исследуя столь оригинальным и волнующим способом ее невообразимо прекрасное лицо. О своем решении соблюдать дистанцию он напрочь забыл: неодолимое желание подчинило его себе целиком и полностью.

Охотно подставляя лицо жадным губам Кеннета, Шатти нащупала застежку его куртки и, расстегнув молнию, просунула ладони внутрь и уперлась ему в грудь. А затем принялась расстегивать пуговицы рубашки — неспешно, одну за другой. Вот пальцы девушки игриво пробежались по его разгоряченной коже — и Кеннет глухо застонал. Ни одна женщина никогда не волновала его так, как Шатти Арран. Стоило ей лишь взглянуть на него, улыбнуться, назвать по имени, случайно задеть локтем — и кровь у него вскипала, а в голове оставалось место лишь для одной мысли, как овладеть красавицей.

Кеннет не понимал, где они находятся, не замечал ни прохожих, ни холодного ветра, пробирающего до костей. Молодые люди словно остались одни в целом мире и остановиться уже не могли. Лэверок наклонился совсем близко и теснее сдвинул бедра.

Девушка пошевелилась, и желание пронзило его, точно удар электрического тока.

— Зачем ты это делаешь? — прошептал он, упиваясь сладостью ее губ.

— Мне нравится тебя мучить, — проворковала Шатти.

Она зажала зубами его нижнюю губу и слегка прикусила ее — не больно, просто чтобы показать, кто здесь главный.

— Да уж, вижу. И способов у тебя немало.

Шатти кокетливо улыбнулась — и лизнула укушенное место.

— А разве ты не рад, что меня нанял? Я работаю не покладая рук, стараясь стать незаменимой…

Тишину прорезал пронзительный свист, а вслед за ним — возмущенный крик:

— Эй, парень, а ну прочь с дороги!

Шатти опасливо выглянула из-за плеча Кеннета. Четверо дюжих подгулявших парней пошатываясь дошли до поворота и исчезли за углом.

Откуда донесся обрывок разухабистой песни.

— Пойдем-ка и мы, а то нас, чего доброго, арестуют.

— Мы не делаем ничего противозаконного, — возразил Кеннет, целуя девушку в шею. А так ли это? Проблема в том, что ему вдруг стало все равно.

— Пока еще нет, — согласилась Шатти и пританцовывая отошла на шаг. — Но не гарантирую, что дальнейшее развитие событий не сочтут преступлением против морали и общества.

Кажется, это называется «непристойным поведением в публичном месте».

Кеннет поспешил вслед за девушкой, уворачиваясь от снежков, что та успевала скатывать и швырять на бегу. Лэвероку некстати вспомнился тот вечер, когда он впервые увидел Шатти в заведении старика Викмана, и с таким трудом принятое решение вытащить девушку из пьяной драки. Тогда молодой человек был уверен, что этот благородный поступок обойдется ему недешево. Теперь, оказавшись во власти чар неотразимой Шатти Арран, Кеннет понимал, что не ошибся.

Притом, что он по-прежнему, не знал о своей помощнице ровным счетом ничего, притом, что Шатти оставалась для него «девушкой без прошлого», Кеннет Лэверок утратил всякую способность противиться ее колдовскому обаянию.

Внутренний голос требовал: избавься от нее, пока не поздно, положись на врожденный инстинкт. Но если на одной чаше весов лежали доводы здравого смысла, то на другой — непреодолимое влечение к девушке.

И теперь он начинал думать, что, возможно, истинным несчастьем в его жизни было бы никогда не встретить Шатти Арран.

Шхуна плавно покачивалась на якоре. Снаружи завывал декабрьский ветер, внутри царила тишина. Шатти посмотрела сквозь иллюминатор: сколько снега на корме намело! Кеннет спозаранку укатил в Глазго на какое-то телеинтервью. И хотя он оставил ей целый список «ценных указаний», за работу Шатти еще не принималась, нервно расхаживая по салону туда-сюда.

Она так привыкла к обществу Кеннета, что без него уже не ощущала себя в безопасности.

Вчера, когда после прогулки молодые люди вернулись на шхуну и вошли в салон, воспоминание об интимных ласках, которыми они обменивались на улице, вдруг обрело грозную, осязаемую отчетливость. Озорной поцелуй среди сугробов — это одно дело, но необузданная, грозящая вырваться за рамки страсть в уединении салона — совсем другое. Того и гляди между ними все изменится безвозвратно.

Поначалу Шатти казалось, что ночь-другая страсти — все, что ей сейчас нужно', всего лишь следующий шаг в ее поисках приключений и неизведанных, волнующих переживаний. Но тогда Кеннет Лэверок был для нее всего лишь пригожим молодым мужчиной с потрясающе сексапильным телом. А теперь… теперь он стал тем единственным, кто способен заставить ее забыть и о себе, и о той новой жизни, которую она вознамерилась вести.

В такого мужчину, как Кеннет, влюбиться — пара пустяков. Он надежный, целеустремленный, талантливый, при этом твердо стоит на земле и знает, кто он такой и зачем пришел в этот мир. Он строит свою жизнь, полагаясь на собственные силы, а не на фамильное состояние или влиятельные связи. Он ни от кого не зависит… и с каждым днем Шатти влекло к нему все сильнее.

Девушка мысленно застонала, вновь выглянула в иллюминатор. Кеннет обещал вернуться еще до ланча. Они собирались прокатиться на местный завод по переработке рыбы и расспросить тамошний народ о ценах, об уровне жизни и обо всем таком прочем. Шатти посоветовала своему нанимателю добавить экономический аспект в седьмую главу, и Кеннет нашел эту идею весьма заманчивой…

— Ну ладно, — буркнула Шатти. — Мне скучно.

А когда мне скучно, я становлюсь невменяемой.

От нечего делать она изучила ряды книг на полке. Затем заглянула в душевую, открыла стенной Шкафчик, извлекла из него бритву, затем лосьон после бритья, основательно изучила и то, и другое, как если бы эти предметы могли подробнее рассказать девушке о характере ее босса. Потом убрала вещи обратно в шкафчик и отправилась в каюту Кеннета.

Она знала, что поступает дурно: нехорошо рыться в чужих вещах и совать нос в чужую личную жизнь! Ведь сама она столь же ревниво оберегает свои тайны от посторонних, а Кеннет ведет себя как джентльмен и допытывается о ее прошлом. Но кому повредит ее любопытство?

Если Кеннет не застанет ее на месте преступления — значит, ничего не узнает, а стало быть, и не обидится.

Шатти напряженно прислушалась, не раздадутся ли на палубе знакомые шаги. Затем, успокоившись, выдвинула ящик стола. С улыбкой извлекла на свет грубой работы свирель и тихонько подула в нее, гадая, умеет ли Кеннет на ней играть или это чей-то памятный подарок, не более. А еще в ящике обнаружилась упаковка презервативов. Девушка заглянула в нее: трех штук недоставало. При мысли о незнакомых ей женщинах, с которыми Кеннет, надо думать, занимался любовью, Шатти ни с того ни с сего ощутила болезненный укол ревности. Чека в ящике не нашлось, так что выяснить, как давно Лэверок встречался со своими дамами, не удалось.

Помимо вышеперечисленного в ящике обнаружилась упаковка аспирина, использованные билеты в кино, старые водительские права, ластик, брелок в форме красного дракончика и штук сто карандашей и ручек. Шатти вздохнула, задвинула ящик и переключила внимание на книжные полки. Вот теперь ее и упрекнуть не в чем: полки — это «открытый доступ». Раз уж она временно обосновалась на шхуне, поискать себе что-нибудь почитать на ночь — дело вполне естественное.

Шатти сняла с полки толстую тетрадь «на пружинках» и в кожаной обложке и, устроившись поудобнее на кровати, раскрыла ее на первой попавшейся странице. Она тотчас же узнала чуть наклонный, с завитушками, почерк Кеннета. Сначала девушка решила, что это дневник, и, поспешно захлопнув тетрадку, водворила на место. Но любопытство оказалось сильнее ее.

Написал ли Кеннет что-нибудь про нее, свою гостью?

Девушка вновь вытащила тетрадь и принялась читать. Но это оказался не дневник, а сборник преданий и сказок про благородных, непобедимых, отважных героев-шотландцев из клана Лэверок. Шатти тотчас же вспомнила вечер их с Кеннетом знакомства. Тогда ее спаситель, объясняя, почему вступился в пабе за совершенно незнакомую ему девушку, вскользь упомянул о прославленных, могучих Лэвероках.

Тетрадь в кожаной обложке оказалась настоящим кладезем чудесных легенд такого рода, пересказанных образно, живо и ярко. Шатти завороженно перелистывала страницы, с головой погрузившись в мир доблестных рыцарей, драконов, ведьм и зачарованных королевств…

— Привет.

В дверях стоял Кеннет. В волосах его и на плечах еще поблескивали снежинки. Девушка оцепенела от страха, поскольку взгляд вошедшего тут же обратился к кожаной тетради в ее руках.

Проклиная себя за неосмотрительность, Шатти виновато потупилась.

— И что это ты делаешь в моей каюте? — вопросительно изогнул брови Кеннет.

Девушка вспыхнула до корней волос.

— Прости, пожалуйста, — покаянно произнесла она. — Мне стало скучно, я решила взять что-нибудь почитать и случайно открыла эту тетрадь. — Девушка протянула законную собственность владельцу. — Чудесные истории, просто чудесные!

— Где ты это нашла?

— Среди журналов. Сдается мне, кое-какие сюжеты я узнаю. Это же баллады англо-шотландской границы, так? Из сборника Томаса Перси, если не ошибаюсь, и двухтомника Бухана тоже.

— Да, верно. Кто только эти баллады не собирал и не обрабатывал впоследствии, — усмехнулся Кеннет. — Тут и книга Джорджа Кинлоха, та, что вышла в тысяча восемьсот двадцать седьмом году, и собрание Чайльда конечно же, и много чего другого. Впрочем, отец пересказывал нам не академические издания и не собрания баллад и песен, а сказки и легенды как они есть. Так, как слышал их от своего отца, а тот в свою очередь — от своего…

Шатти завороженно кивнула.

— Я немного занималась фольклористикой, писала курсовую о развитии балладных сюжетов. Даже с манускриптом Гленридделла работала. Это очень ценное собрание древних шотландских рукописей в одиннадцати томах, хранится в библиотеке «Общества старины Шотландии». Мне туда специальный допуск оформлять пришлось. Но… — девушка лукаво сощурилась, — не помню я почему-то, чтобы всех этих героев звали Лэвероками.

Кеннет ухмыльнулся.

— Э-э-э… так это наши семейные предания, в манускрипте Гленридделла она конечно же не зафиксирована. Мы — сущие грабители с большой дороги, испокон веков щедро заимствовали уже существующие сюжеты и приписывали себе чужие подвиги.

Он забрал тетрадь из рук девушки, уселся на край койки и принялся задумчиво перелистывать страницы.

— Когда я совсем маленьким был, папа нам с сестрами на ночь вроде как сказки рассказывал. И всякий раз заменял героя на очередного Лэверока. В этих историях речь неизменно шла о воинской доблести, о дружбе, о сражениях. Но ежели Лэверок влюблялся, все заканчивалось просто ужасно. Так отец, наверное, выражал собственное отношение к женщинам.

— Но с какой стати?

— Да я же тебе рассказывал: мама его бросила. Отец от этого удара так и не оправился. — Кеннет положил тетрадь на стол. — Я вот на досуге пытался вспомнить все эти истории — так, как они звучали в устах отца. Даже подумывал издать их в виде сборника и подарить сестрам.

— А мама вам пишет? — не сдержала любопытства Шатти.

Кеннет пожал плечами.

— Отец сказал, что она погибла в автокатастрофе год спустя после того, как ушла из семьи.

Но Минвана так в эту историю и не поверила и Джанетт запретила верить. Боюсь, девочки до сих пор ждут, что вот однажды откроется дверь — и мама вернется. А я был слишком мал, чтобы понять происходящее. Запомнил только одно: сегодня мама есть, а завтра ее уже нет.

— И ты ее совсем не помнишь?

Кеннет удрученно покачал головой.

— Вроде бы у нее были длинные волосы, черные как вороново крыло. — Он задумчиво тряхнул собственной иссиня-черной гривой. — Но не уверен, сам ли помню, или это Минвана мне рассказала. Фотографий в доме не было. Помню еще подвеску с голубком… Когда мама сажала меня к себе на колени, я всегда тянулся к этой штуке и играл с нею.

Шатти помолчала, уже отчасти жалея, что затронула тему, явно болезненную для Кеннета.

— Знаешь, я могла бы помочь тебе и с этой книгой, — от всей души предложила она.

Кеннет запихнул тетрадь на полку между книг и отрицательно покачал головой.

— Да ерунда все это. Время жалко тратить.

— А расскажи мне какую-нибудь историю, — попросила девушка.

Обдумав ее просьбу, Кеннет затем с серьезным видом кивнул.

— Ну хорошо.

Он откинулся к стене, сцепил руки на коленях и задумчиво уставился в пространство: видимо, вспоминал наиболее подходящий сюжет.

Шатти устроилась рядом и приготовилась внимательно слушать.

— Жил-был на свете один добрый и смелый юноша по имени Дермот Лэверок, который по собственной доверчивости забрел однажды в башню к страхолюдной ведьме по имени Элисон Грос, — задушевным тоном начал Кеннет. — И конечно же ведьма принялась соблазнять красивого юношу всеми доступными ей способами.

А надо сказать, что все представители клана Лэверок были как на подбор хороши собой. Она предлагала гостю дорогие подарки: и пурпурный плащ, и шелковую рубашку, по вороту расшитую жемчугом, и золотую чашу. Однако Дермот гордо отказывался, ведь любовь чужда принуждению и вовеки не бывало, чтобы герой из клана Лэвероков продавался за богатую одежду или блестящие побрякушки. Тогда ведьма трижды повернулась кругом, протрубила в рог и произнесла заклинание. И когда в башне умолкли отзвуки эха, на месте статного красавца извивался отвратительный змей — это Элисон Грос не простила обиды и наложила на героя страшное заклятие.

С тех пор каждое полнолуние приходит она в лес и спрашивает Дермота, не передумал ли он.

И всякий раз Дермот Лэверок, даже в безобразном обличье, гордо отвергает ее домогательства, предпочитая свою жалкую участь необходимости целоваться с ведьмой…

— А мораль сей истории проста: не забредай по пьяни в чужие замки, а то того и гляди ведьму повстречаешь! — усмехнулась Шатти. — История не нова, знаешь ли. Моему вниманию представлена шотландская баллада, известная в единственном варианте, записанном в конце восемнадцатого века профессором Скоттом из Абердинского университета со слов миссис Браун из Фолкленда. Манускрипт Джеймисона — Брауна, библиотека Эдинбургского университета, — нараспев произнесла девушка, подделываясь под менторские интонации профессора, вешающего с кафедры. И, не удержавшись от искушения, тихонько напела:

Прочь, ведьма! Убирайся прочь!

Других на удочку лови!

Ни через год, ни в эту ночь

Не купишь ты моей любви!

— Отличное, однако, образование обеспечивают захолустные колледжи! — не без ехидства заметил Кеннет, поднимаясь с койки и выходя из каюты.

В который раз Шатти с запозданием пожалела о своей опрометчивости. Ишь расхвасталась!

Сколько ошибок и обмолвок такого рода она уже допустила? Подозревает ли ее Кеннет? И если да, то насколько он близок к истине?

— Ты уже перепечатала эти заметки? — осведомился Кеннет, разгребая бумаги на столе.

Он уже дважды пролистал пухлую папку, ища план очередной главы, который явно туда вкладывал. Однако злополучный набросок как сквозь землю провалился.

Они с Шатти работали весь день напролет, редактировали и переписывали, до хрипоты спорили по поводу серьезных концептуальных вещей и сущих пустяков, восстанавливая угасающие силы крепким черным кофе.

— Я же сказал, что они мне нужны сегодня к вечеру.

Шатти на мгновение оторвалась от печатной машинки и досадливо вздохнула.

— Твой почерк, знаешь ли, расшифровке поддается с трудом. Лучше бы ты на диктофон интервью записывал.

— Многие люди терпеть не могут разговаривать при включенном магнитофоне, — буркнул Кеннет, вороша очередную папку. — Замыкаются в себе и молчат как рыбы. Ну и скоро ты закончишь? Я хотел к утру окончательно выверить эту главу.

Девушка неодобрительно нахмурилась.

— Сходил бы ты погулять, что ли.

— Не хочу! — рявкнул Кеннет.

Весь день он места себе не находил. Чем дольше жила Шатти на шхуне, тем сложнее оказывалось выбросить ее из головы. Снова и снова Кеннет повторял себе: роман с этой девушкой обернется величайшей ошибкой всей его жизни.

Но на то, чтобы держаться от нее на расстоянии, он затрачивал столько сил и энергии, что к концу дня бывал измотан и зол. Дальше так продолжаться не могло: либо они займутся любовью, либо он уволит Шатти Арран. В любом случае, развязка недалека.

Кеннет вновь искоса глянул на ассистентку. Об одежде Шатти не особо задумывалась, но Лэвероку казалось, что сегодня утром она нарочно вырядилась с расчетом свести его с ума. На ней была короткая плиссированная юбочка, черный свитер с высоким воротником, эффектно облегающий ее хрупкую фигурку, а еще — гетры до колен. Просто-таки эротическая фантазия школьника!

— Тогда поспи, — предложила девушка, — или пивка выпей, или носки себе свяжи. Только от меня отстань. Видишь, я делаю все, что в моих силах.

Кеннет скрестил руки на груди и упрямо нахмурился.

— Я твой босс. И моя работа — всячески подгонять тебя.

— А моя работа — сообщать тебе, когда надо бы сделать перерыв! — раздраженно бросила Шатти.

Она накрыла машинку футляром, встала со стула и, не говоря ни слова, принялась раскладывать разбросанные по столу листы аккуратными стопками. Затем властно забрала папку у Кеннета из рук и демонстративно ее захлопнула.

— На сегодня — все! — объявила она.

— Ничего подобного. — Кеннет снова раскрыл папку. — Будет все, когда я скажу: «Все!»

Шатти воинственно подбоченилась.

— Ты что, считаешь себя здесь главным?

— Считаю.

— В таком случае очень жаль. Объявляю забастовку!

— Тебе бастовать никак нельзя, — заметил Кеннет, — иначе я тебя уволю. — Помолчал и в сердцах объявил:

— Ты уволена!

— Ты не можешь меня уволить! — возмутилась Шатти. Щеки ее пылали. — Ты мне слишком мало платишь, чтобы еще и увольнять! Раньше я сама уйду. — Девушка заглянула в камбуз, извлекла из холодильника запотевшую бутылку и возвратилась в салон. — Итак, я увольняюсь.

Проблема решилась. А теперь отчего бы нам не распить по бокалу вина? Посидим спокойно, и ты найдешь подходящие слова и уговоришь меня остаться. Может, даже прибавку предложишь.

Кеннет заскрежетал зубами. Эта девушка обладала просто-таки магической способностью ставить его на место, особенно когда он явно «зарывался». Но раздражение опять одержало верх над здравым смыслом.

— С чего ты взяла, что я попрошу тебя остаться?

— Потому что лучшей ассистентки, чем я, у тебя не было.

— У меня вообще никогда не было ассистентки. И без тебя я отлично обходился.

— Ах вот как? Отлично обходился, говоришь?

— Шатти потянулась к коробке с каталожными карточками и демонстративно перевернула ее верх дном. Прямоугольные картонки закружились в воздухе и медленно спланировали на ковер. — Когда я приступила к работе, твои заметки были примерно в таком порядке. — Шатти вытащила ящик с кассетами и расшвыряла содержимое по салону. Затем подошла к столу и погладила рукой увесистую стопку только что отпечатанных листов. — Интересно, сумеешь ли ты восстановить записи, если я возьму да и утоплю плоды трудов моих в гавани?

В несколько прыжков Кеннет пересек салон и удержал девушку за руку.

— На твоем месте я бы не пытался, — угрожающе предостерег он.

— Да ну? Тогда на твоем месте я бы извинилась и поблагодарила неутомимую ассистентку за ценный вклад в работу.

— Не стану я извиняться, — угрюмо проворчал Кеннет. — Ты первая начала.

Мгновение девушка смотрела на него, потом досадливо поморщилась.

— Ты прав, — произнесла она. — Ничего у нас с тобой не получается. Пожалуй, мне и впрямь лучше уйти. — Шатти повернулась, сорвала с крючка куртку и шагнула к двери. — Пойду загляну к старику Викману. Может, хозяин паба уже сменил гнев на милость…

Сначала Кеннет решил, что девушка просто-напросто его подначивает. Но едва Шатти поднялась на палубу, его охватила паника. Шатти Арран — упрямица, каких мало; уйдет — и ищи ее потом по всему свету! Чертыхнувшись, Кеннет побежал за ней следом и настиг уже у трапа.

— Я очень ценю твой вклад, — пробормотал он, хватая беглянку за руку.

Шатти неспешно обернулась, вопросительно изогнула брови.

— Что? Я не расслышала.

— Я очень ценю твой вклад, — повторил Кеннет, увлекая ее обратно к салону.

— Ценишь так, что и словами не выразить? — не сдавалась она.

— В конце концов писатель здесь я, — напомнил Кеннет, обнимая девушку за талию и привлекая ближе. Сил противиться искушению у него не осталось. — Так что диалог я сам составлю, ладно?.. Только чуть позже…

И жадно припал к ее губам. Если бы он только чуть повременил, задумался на мгновение, то сумел бы остановиться. А так он уже утратил способность внимать здравому смыслу и рассуждать логически. Он уступил инстинкту, а инстинкт повелевал ему целовать Шатти, не отрываясь, пока не насытится.

Едва губы их соприкоснулись, Кеннет вновь поразился тому, сколько наслаждения таит в себе один-единственный поцелуй. Сладость этих уст мгновенно растворилась в крови, лишая его последних остатков самообладания. Все благие намерения держаться на расстоянии от Шатти вдруг показались настоящим вздором. В конце концов отношения у них отнюдь не такие, какие существуют между боссом и секретаршей, — и никогда такими не были. Им с Шатти судьба уготовила этот миг с самого начала, оттягивать его и дальше — глупость несусветная.

Кеннет обнял ладонями ее лицо, запустил пальцы в волосы, провел языком от скулы до нежной ямочки за ухом. А девушка и не думала сопротивляться. Отстранившись, он заметил, что уголки губ ее дрогнули в улыбке.

— Пойдем внутрь, — предложил Кеннет, прижимая горячую ладонь к ее щеке.

— Нет, — прошептала Шатти, пряча руки под его курткой. — Мне тепло. — И еле слышно добавила:

— Тебе тоже тепло. Давай останемся здесь.

По ее примеру Кеннет просунул ладони под ее куртку, а затем и под свитер, наслаждаясь прикосновением к обнаженному телу. Может, на холоде оно и лучше. Уж здесь-то они не станут срывать с себя одежду и безоглядно предаваться страсти. Но Шатти словно не сознавала, где они. Девушка уперлась лбом ему в грудь и принялась неспешно расстегивать пуговицы его рубашки.

— Что ты делаешь? — задохнулся Кеннет.

— Согреваюсь.

Спрятав лицо под куртку, Шатти коснулась губами его разгоряченной кожи, языком обвела вокруг соска. Но едва отстранилась, налетел ледяной ветер и ожег холодом влажную кожу. Кеннет содрогнулся, весь во власти волнующего ощущения блаженства и муки.

В том, что касается любовных игр, он всегда считал себя авантюристом. Но чтобы заниматься любовью с Шатти под морозным зимним небом, такого и помыслить не мог. Да, он с самого начала знал, что Шатти Арран наделена богатой фантазией. Так чему же теперь удивляться? Девушка наклонилась, коснулась языком его пупка, и Кеннет тихо застонал, вцепляясь пальцами в рыжие пряди.

Неведомые ощущения накатывали и отступали. Он заставил девушку выпрямиться, и игривый язычок прочертил влажную дорожку до ключицы. Стремясь поделиться с ней своим теплом, Кеннет вновь прильнул к губам девушки.

Они — все равно что наркотик, долго без них не выдержишь.

Но прикосновения чутких пальцев обладали еще большей гипнотической силой. Шатти потянулась к пуговице на его джинсах, а он и не подумал ее останавливать. Медленно просунул руки глубже под ее свитер, и вот уже широкие ладони легли на упругие груди. Большими пальцами он потеребил соски, и девушка затрепетала всем телом. Соски напряглись, приподнялись навстречу ласкающим ладоням. Кеннет отстранился и вгляделся в несказанно прекрасное лицо.

— Замерзла? — шепотом спросил он.

— Вовсе нет, — возразила Шатти, расстегивая молнию на его джинсах. — Мне очень тепло.

Кеннет ощущал снедающее ее нетерпение точно свое, и больше всего на свете жаждал утолить ее желание. Он расстегнул лифчик и пальцами пробежался по манящим округлостям грудей. Да, любоваться ее обнаженным телом, как если бы дело происходило в каюте, он не мог, но этот недочет с лихвой искупало воображение. Отчего-то соблазнять полностью одетую Шатти казалось не в пример упоительнее, нежели нагую.

Кеннет обнял ее за талию и притиснул к мачте. Струящийся из иллюминатора свет озарял половину ее лица, вторая скрывалась в тени.

— Ты так прекрасна, — прошептал он, наклоняясь ниже и просовывая руки ей под юбочку.

Он понятия не имел, что такое заключено в этой плиссированной юбке, знал лишь, что предпочел бы ее любому сексапильнейшему нижнему белью. Кеннет провел ладонями по упругим ягодицам — их плавные изгибы были ему точно по руке. Холодный ветер взметнул юбку.

Господи, как же она не мерзнет! А Шатти словно не замечала буйства стихии. Она тихо постанывала под прикосновениями Кеннета, ласки которого становились все более дерзкими.

Вновь налетел леденящий ветер. Но вместо того чтобы остудить их желание, раздул его до неуемного пожара. Шатти подалась вперед, коснулась ладонью его живота, а затем рука ее скользнула ниже, к выпуклому бугорку под джинсами. Кеннет задохнулся от неожиданности. А настойчивые пальцы Шатти уже пробрались под плавки. Едва они легли на разгоряченную мужскую плоть, на Кеннета накатило желание такой силы, что он едва устоял на ногах.

Шатти ласкала его медленно и с наслаждением. Кеннет уже не только не сетовал на холод, отчасти даже радовался ему. Зимняя стужа обостряла чувства и проясняла голову. Будь на улице теплее, развязка наступила бы слишком быстро.

Кеннет уперся ладонями в мачту по обе стороны от ее головы, наслаждаясь каждым прикосновением холодных пальцев, упиваясь немыслимо приятными ощущениями, которые, как сам он хорошо знал, вечно длиться не будут.

О, как отчаянно ему хотелось овладеть девушкой, ощутить тепло ее влажного лона…

И, словно прочтя его мысли, Шатти замедлила темп.

— Пожалуй, нам понадобится… кое-что, — смущенно прошептала она.

— Может быть, одеяло? — поддразнил Кеннет и достал из заднего кармана серебристый пакетик.

Онемевшими от холода пальцами он разорвал фольгу и протянул содержимое девушке.

Шатти сама надела ему презерватив. Казалось бы, чего проще, но Кеннет затаил дыхание и попытался сосредоточиться на иных мыслях.

Шатти подняла взгляд.

— Люби меня, — прошептала она.

— Сначала я должен знать… — отозвался Кеннет.

— Что знать?

Кеннет с трудом перевел дыхание и наклонился ближе, к самому ее уху.

— Скажи, что никого другого в твоей жизни нет.

— Никого другого в моей жизни нет, — еле слышно выдохнула Шатти.

Последние остатки самообладания тут же оставили Кеннета. Он обхватил девушку за талию и чуть приподнял над палубой, заставляя обвить ногами свои бедра. Напрягшееся мужское естество теперь упиралось во влажную ткань трусиков, стремясь в жаркое, невероятно жаркое лоно. Кеннет отвел полоску ткани в сторону и медленно и осторожно подался вперед.

Шатти сдавленно вскрикнула и на мгновение зажмурилась. А Кеннет словно оцепенел.

Мысли его смешались, сердце гулко застучало, перед глазами поплыли круги. Он отчаянно хватал ртом воздух, в груди стеснилось, словно иссяк запас кислорода. Каждый наэлектризованный нерв его вибрировал, в воздухе потрескивали разряды. Краем сознания он понимал, что произошло нечто, чего быть вроде бы никак не могло. Но наслаждение было таким острым, что воспринималось изысканной мукой, и отказаться от него он был не в силах.

Шатти прошептала его имя, подбадривая, давая понять, что прекрасно осознает происходящее. И Кеннет, решившись, задвигался, крепче прижимая ее к мачте. Каждый новый натиск приближал его к апофеозу, казался упоительнее предыдущего. Молодой человек в жизни не испытывал ничего подобного. Но ему требовалось не только ее тело, а нечто большее, нечто гораздо более важное, чем физиология.

Шатти хватала ртом воздух, задыхаясь от не испытанного никогда ранее наслаждения. Но вот она застонала, пронзительно вскрикнула, выгнулась — и он подался вперед, зная, что финал близок.

А в следующее мгновение она обмякла всем телом, со вздохом прильнула к нему, затрепетала в экстазе. Вслед за ней пика блаженства достиг и Кеннет.

Как упорно старался он держаться от Шатти подальше! И только сейчас Кеннет Лэверок понял: это — судьба. И то, что он в нужный момент оказался в пабе, и то, что она оказалась без работы и без крова… Все это было лишь прелюдией к стихийному сближению под ясным зимним небом.

Расскажи ему кто про такое «развлечение» еще неделю назад, Кеннет счел бы это дикостью. Но теперь владелец «Морского ястреба» знал: как бы ни сложились их судьбы, воспоминание это он сохранит на всю жизнь: холодные ладони и жаркие губы, поскрипывающий над головою такелаж, плеск волн о корпус шхуны — и чистое, ничем не замутненное наслаждение.

Кеннет спрятал лицо у нее на груди и крепче прижал Шатти к себе, не желая разрывать связь столь интимную. Но холод уже пробирался под одежду, леденя тело.

— Надо бы пойти внутрь, — прошептала она, целуя Кеннета в шею. — Я замерзла.

— Вечно с тобою так, — поддразнил он. — Ты мерзнешь, а мне тебя согревать приходится всеми доступными способами.

Шатти захихикала, запустила пальцы в его черную шевелюру, игриво дернула за непослушную, упавшую на лоб прядь.

— Этот способ мне по душе, — проворковала она.

— И мне, — заверил Кеннет и тоже рассмеялся.

Держа ее на руках, он направился в свою каюту и едва не споткнулся на ступеньке. Шатти взвизгнула и крепче обняла его руками и ногами. Он захлопнул за собою дверь и бережно опустил драгоценную ношу на койку. Больше Шатти Арран не будет спать в каюте для экипажа.

Отныне и впредь постель у них — общая.

Глава 5

— Пора вставать, — сообщила Шатти, ложась на Кеннета сверху, стискивая ногами его бедра и прижимаясь к нему грудью. Она чувствовала, как бьется его сердце — ровно и сильно.

Кеннет недовольно застонал. Прошлым вечером, рухнув на койку, они поспешили избавиться от одежды и сполна изведать все восторги и удовольствия физической близости. Всю ночь занимались они любовью и заснули уже на рассвете, утомленные, ублаготворенные, слегка потрясенные силой своей страсти.

Шатти поцеловала его в шею.

— Уже почти двенадцать, а ты хотел окончательно выправить первую часть книги, прежде чем браться за девятую главу.

— Вот ведь какая строгая надсмотрщица выискалась! — притворно возмутился Кеннет, куснув ее за ухо. — Вечно принуждаешь меня к тому, чего я, может, и не хочу вовсе! — Он усмехнулся. — Искусительница!

— А ты вечно норовишь свалить вину на другого, — рассмеялась Шатти.

Кеннет ласково пригладил ей волосы.

— Знаешь, все, что ты делаешь, ты делаешь отлично, — промолвил он, разом посерьезнев.

Шатти смущенно зарумянилась.

— Вообще-то, опыта по части мужчин у меня почти что и нет…

— Это я и сам догадался, — ласково перебил ее Кеннет. — И мне льстит, что я стал твоим первым мужчиной… Но я имел в виду редактирование моей книги. Ты мне очень помогла. После того, как мы закончим, думаю, тебе стоило бы поступить на работу в издательство. Начнешь младшим редактором и при твоих талантах очень скоро продвинешься. — Кеннет заглянул в изумрудно-зеленые глаза и рассеянно поиграл рыжим локоном. — Глазом не успеешь моргнуть, как уже станешь каким-нибудь ведущим редактором. Пожалуй, я мог бы замолвить за тебя словечко моему издателю. Может, даже рекомендательное письмо написать.

— Ты действительно считаешь, что я на что-то гожусь? — спросила Шатти, радуясь нежданной похвале.

Ведь ее высокопоставленные родители считали, что она пригодна лишь для того, чтобы быть женой человека светского, достаточно умного, чтобы с толком распорядиться ее деньгами, и достаточно любящего, чтобы обеспечить им внуков.

— Конечно, — серьезно кивнул Кеннет.

Шатти вздохнула.

— Я подумаю. Всегда хотела заниматься литературой, знаешь ли. — Она села в постели, отбросила с глаз непослушный локон. — Если честно, Кен, мне очень нравится на тебя работать.

Я узнаю массу нового.

— Не на меня, а вместе со мной, — поправил он.

— Вместе с тобой, — послушно повторила Шатти. — В жизни у меня не было работы интереснее. — Она опустила взгляд на свою обнаженную грудь и смущенно зарделась. — Все забываю, что я — в постели с собственным боссом. — Шатти поморщилась, точно от боли. — То, что происходило между нами нынче ночью… и утром тоже… Что ты на этот счет думаешь?

Кеннет обнял ладонями ее лицо и заставил посмотреть на него.

— О чем ты спрашиваешь? Хочешь знать, понравилось ли мне то, что было? И не жалею ли я о чем-либо?

— Я спрашиваю, изменится ли что-то в наших отношениях или нет.

Лэверок заставил ее лечь рядом и, приподнявшись на локте, посмотрел на молодую женщину сверху вниз.

— Думаю, все уже изменилось. — Он порывисто наклонился, поцеловал Шатти в губы и усмехнулся. — Да, мне все очень понравилось. Нет, я ни о чем не жалею. Я надеюсь, что то, что было ночью, повторится еще не единожды. И очень скоро. Но не в ближайшие пять минут… по возможности. Я ответил на все твои вопросы?

Шатти кивнула, глубоко вздохнула, набираясь храбрости, и решительно продолжила:

— Знаешь, вчера ночью мы… немного увлеклись. Но я ничего такого от тебя по этому поводу не жду.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Кеннет.

Шатти изобразила улыбку. Нет, не так мечтала она начать новый день, не со сбивчивого объяснения в любви к Кеннету Лэвероку и не с неуклюжей попытки помочь ему разобраться в собственных чувствах к ней.

Она сама себя не понимала. С одной стороны, отлично знала: сейчас, в ее затруднительной ситуации, романы и увлечения для нее исключаются. Но с другой стороны… как можно не влюбиться в Кеннета?

— Я просто хочу сказать, что на предложение руки и сердца никоим образом не рассчитываю. Мы — здесь, мы — вместе, и то, что произошло между нами, маленькое чудо. Но и переоценивать его не стоит. Сейчас нам хорошо, но долго это не продлится.

Кеннет уселся в постели и минуту-другую не сводил с молодой женщины глаза. Открыл было рот, словно собираясь возразить, но тут же передумал.

— Да, пожалуй, ты права. Все это ровным счетом ничего не значит.

— Я… я ничего не в силах обещать, — убито продолжила Шатти. — Но если бы могла, именно тебе я пообещала бы все, что угодно.

Кеннет мысленно выругался.

— Мне не нужны обещания. — Он спрыгнул с койки и подобрал с полу джинсы. — Пойду сварю кофе.

Взгляд Шатти против воли скользнул по его обнаженному торсу, задержался на широких плечах, на узкой талии и бедрах, на безупречной формы ягодицах. По спине молодой женщины пробежал холодок, и она плотнее закуталась в одеяло.

А Кеннет тем временем натянул джинсы прямо на голое тело. Шатти молча наблюдала за ним: мускулы напряжены, зубы яростно стиснуты. Он явно злится. Что-то в ее словах задело его до глубины души. Но ведь она сказала только то, что Кеннет наверняка сам думает о случившемся. Они друг друга почти не знают, и хотя их свело вместе неодолимое физическое влечение, вряд ли любовные игры стоит рассматривать всерьез. Шатти перевела дыхание. — Или все-таки стоит?

Что, если проведенная вместе ночь — это не пустая причуда, не каприз разбушевавшихся гормонов? Шатти изо всех сил пыталась держать в узде собственные чувства, но ей и в голову не приходило, что Кеннет, возможно, испытывает то же самое. Да и с чего бы? Лишил невинности смазливую официанточку, которая сама на него вешалась, — разве тут есть из-за чего переживать? Вот если бы он знал, кто она такая на самом деле…

Кеннет тем временем взялся за ручку двери, но, словно передумав, вновь обернулся к молодой женщине и с нажимом произнес:

— Знаешь, мне дела нет до твоего прошлого.

А с» тех пор как мы познакомились, мне и на собственное прошлое плевать. Но если ты не считаешь нужным открыть мне правду, если ты не доверяешь мне, значит, нам не следует…

— Вместе работать?

— Нет, вместе спать.

Щеки Шатти запылали огнем.

— Если ты не хочешь…

— Черт подери, конечно, хочу! Заниматься любовью с чужим, посторонним мне человеком — вот что мне не по душе! Поверь мне, для меня все это внове. С любой другой женщиной я был бы только рад держаться на должном расстоянии. Но с тобой… — Шатти с нетерпением ждала окончания фразы, но Кеннет удрученно покачал головой и сказал то, что ей совсем не хотелось услышать:

— Да, вчера ночью все было прекрасно, но больше это не повторится. Не повторится до тех пор, пока не скажешь, кто ты такая и от чего убегаешь.

— А что, если правда тебе не понравится?

Кеннет досадливо взъерошил волосы.

— Да что ты натворила, черт тебя дери? Из тюрьмы сбежала? Подсыпала яду милой старушке и завладела всеми ее сбережениями? Банк ограбила? — Он помолчал. — Или ты замужем?

Ну что это за тайна такая страшная, что ты боишься открыться?

— Нет, я не замужем, — вздохнула Шатти. — И ничего дурного не совершила. Просто надеялась, что я тебе дорога такая, какая есть. А не в придачу к сведениям о моей прошлой жизни.

— Ты мне и нужна такая, какая есть, — резко выдохнул Кеннет. — А почему бы иначе я стал вытаскивать тебя из пьяной драки? Или спасать от переохлаждения? — Он уселся на край койки и завладел рукой молодой женщины. — Клянусь, мне и впрямь не волнует твое прошлое. Просто скажи правду — и мы вместе придумаем, как тебе помочь… Если, конечно, тебе нужна помощь.

— Но ведь тогда все изменится! — горестно всплеснула руками Шатти. — Изменится безвозвратно, поверь мне!

— Ладно, как только соберешься излить душу, я к твоим услугам. — С этими словами Кеннет чмокнул ее в щеку, встал и, не оглядываясь, зашагал к двери.

Шатти откинулась на подушку, прикрыла глаза рукой. Отчего бы и в самом деле не признаться ему во всем? Она ведь ничего предосудительного не совершила. Да, она богата, у ее семьи много денег, но ведь это не преступление. Правда, до недавнего времени она была помолвлена, и помолвка, наверное, до сих пор не расторгнута, поскольку официально она с Эдамом не порывала…

Однако за последние шесть месяцев Шатти хорошо усвоила урок: доверять можно только себе. Мало кто способен понять, что за причина погнала ее прочь из родного дома. Ей необходимо было понять себя, найти свое место в мире, освободиться от давления семьи и семейных капиталов. И за полгода она здорово преуспела. Но ей еще предстоит научиться самой себя содержать. И хотя дедушкиного наследства с лихвой хватит на все ее нужды, Шатти совершенно не хотелось жить на чужие деньги. Ей нужна интересная, перспективная работа и яркое, радужное, счастливое будущее.

Она перекатилась на живот и, сложив перед собою руки, оперлась на них подбородком, напряженно размышляя. Молодая женщина вспоминала прошлую ночь и пылкую, неудержимую страсть, что свела вместе ее и Кеннета. Да, ей хотелось пережить незабываемые, неизведанные доселе ощущения, но Шатти понятия не имела, что за какие-то несколько часов столь радикально изменит свои представления о себе и о жизни.

После истории с Эдамом Шатти научилась осторожности, поняла, что влюбиться — означает пойти на компромисс с собою. Вплоть до недавнего времени она ограничивалась ролью дочери и наследницы Гордона Алана Кэссилиса. И вовсе не собиралась провести оставшуюся часть жизни женой какого-нибудь пустоголового светского щеголя. Кеннет помог ей открыть в себе новые стороны характера — характера пылкого, страстного, любящего — научил лучше понимать себя.

Даже если совместного будущего у них нет, надо измыслить способ отблагодарить Кеннета за все, что он сделал для нее. Подарить ему незабываемую ночь любви — а может, и не одну, — казалось прекрасным, обоюдоприемлемым решением. И все-таки Шатти хотелось оставить по себе иную более осязаемую память — нечто, что Кеннет бережно сохранит при себе после того, как они расстанутся.

Взгляд Шатти упал на тетрадь в кожаной обложке, чей краешек торчал из-под стопки журналов. Молодая женщина вытащила тетрадь и задумчиво пролистала. В голове ее возник некий замысел. А к тому времени, когда она дошла до последней легенды — про благородного разбойника Лахланна Лэверока, спасшего от виселицы троих сыновей бедной вдовы, — Шатти уже знала, что делать. Она приготовит Кеннету самый замечательный рождественский подарок на свете: нечто, идущее от самого сердца… нечто, что непременно затронет его душу.

— А подарки на Рождество ты уже всем купил?

В последнюю минуту этим не занимаются! — отчитывала Кеннета Шатти, приподнимаясь на цыпочки и цепляя на елку очередной переливчатый шар.

Да-да, в кои-то веки на «Морском ястребе» стояла наряженная, искрящаяся огнями, душистая лесная красавица. И владелец шхуны нехотя признал, что помощница его была права: с елкой лучше, чем без нее. В душе и впрямь возникает некое особое ощущение… Праздничная атмосфера, вот как оно называется.

Шатти отошла на шаг, придирчиво разглядывая свое творение.

— До Рождества две недели осталось! — возмущенно продолжала она. — Подарки полагается выбирать не спеша, что-нибудь совсем особенное…

— Да я вообще никаких подарков покупать не собираюсь, — буркнул Кеннет, демонстративно отгораживаясь от елки газетой. — Если помнишь, я Рождество не праздную.

— Раньше не праздновал, — вкрадчиво улыбнувшись, поправила молодая женщина. — Но я взялась тебя перевоспитывать — и перевоспитаю.

Ведь сестры наверняка тебе что-то подарят, так?

Вот и ты изволь порадовать ближнего! А ведь у тебя еще и отец есть, и друзья, и жены друзей.

— С женщинами хуже всего, — пожаловался Кеннет, откладывая газету. — С друзьями никаких проблем: подаришь Гилу бутылку марочного виски, а Рэндалу — новый спиннинг, и все счастливы. А с женами-то их что делать? Я вот однажды Минване на день рождения лосьон подарил — французский, в красивом флаконе.

Так она на меня потом месяц дулась: он, дескать, для увядающей кожи. А откуда мне знать про типы кожи и всю эту чушь?

— Да ты бы хоть заранее спросил! — залилась смехом Шатти. — Обидел сестру ни за что ни про что!

— Слушай, а сходи-ка ты купи всем по сувенирчику, — оживился Кеннет. — Минване с Джанетт и Флоу с Бернис. А то, правда, вдруг они меня поздравлять вздумают, то-то по-идиотски я буду выглядеть с пустыми руками! Ты моя ассистентка, вот тебе новое поручение.

— Но ведь я их знаю только по твоим рассказам!

— Ты — женщина, — возразил Кеннет. — Ты должна знать, что им понравится.

Шатти подбежала к нему и нетерпеливо дернула за руку.

— А ну, вставай! Хватит на сегодня работать!

Пойдем-ка пройдемся по магазинам, может, чего и приглядим. Что-нибудь из бижутерии… или симпатичный свитер. А если сегодня ничего подходящего не встретим, тогда я, так и быть, возьму дело в свои руки.

Кеннет усадил молодую женщину к себе на колени, поцеловал в шею. В прошлом сама мысль пойти за покупками в компании женщины приводила его в ужас. Но в устах Шатти даже перспектива столь мрачная звучала вполне соблазнительно.

— Может, попозже? Не прямо сейчас?

Она решительно высвободилась из его объятий.

— Если мы останемся на шхуне, значит, судьба нам работать не покладая рук. А ведь с книгой мы почти закончили. Хорошо бы сдать рукопись раньше срока. Тогда ты сможешь сполна насладиться праздниками, не думая про дела.

Кеннет вновь уткнулся в газету, но строчки расплывались перед глазами и смысл прочитанного в голове не удерживался. Шатти права: книга почти закончена. А как только будет поставлена последняя точка, в ассистентке нужда отпадет. С этой мыслью он еще не свыкся, и отпускать Шатти ему страшно не хотелось.

— Я вот думал: давай вычитаем рукопись еще раз. Так, для очистки совести, дабы убедиться, что лучше книгу уже не сделаешь.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — благодарно улыбнулась Шатти.

— О чем же?

— Да ты все откладываешь, время тянешь, чтобы я не торопилась с поисками новой работы. Ты не бойся, я не пропаду, — заверила молодая женщина. — Непременно подыщу себе что-нибудь. Кстати, о деле, ты еще не передумал рекомендовать меня твоему издателю?

— В любой момент, только скажи.

— Вот и славно, — просияла Шатти, вручая ему куртку. — Но об этом мы после потолкуем.

А сейчас — пошли. Приглядим подарки для твоих сестер, а потом можешь меня на ланч пригласить.

Кеннет в свою очередь помог ей надеть куртку, и вдвоем, рука об руку, они поднялись на палубу. Ярко светило солнце, не по-зимнему теплый ветерок поднимал на море легкую зыбь. День выдался на удивление погожий. Снег на тротуарах подтаивал, с карнизов срывались крупные капли. Молодые люди неспешно шли по улице, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться на витрины лавок, торгующих всякой всячиной местного производства.

У одного из магазинчиков Шатти резко остановилась.

— Вот славные вещицы! — воскликнула она, указывая на выставленные в витрине украшения.

— Ты про серьги?

— Я про все. Их одна здешняя художница делает: это перламутр, чтоб ты знал. Я сюда уже несколько раз заглядывала. Оригинальный дизайн, ручная работа, вот только дороговаты. Но Минване и Джанетт эти украшения, наверное, понравились бы.

— А ты откуда знаешь?

— Просто предполагаю. Они красивые. Мне бы, например, было приятно получить такие в подарок, — весело заметила Шатти.

— Ладно. Подожди-ка здесь, — кивнул Кеннет.

Но Шатти намертво вцепилась в его руку.

— Я пойду с тобой и помогу выбрать.

— Сам справлюсь. Жди тут.

Кеннет вошел в магазинчик и направился прямиком к витрине, намереваясь в два счета покончить с тягостной обязанностью. Продавщица, приветливо заулыбавшись, поспешила к нему.

— Я бы купил этих ваших перламутровых вещиц, — буркнул Кеннет.

Продавщица открыла витрину. На черном бархате загадочно переливались и мерцали всевозможные образчики ювелирного искусства: кольца, браслеты, серьги…

— Все — ручная работа, — гордо объявила продавщица. — Их делает местная художница…

— Я возьму четыре пары серег, — бесцеремонно перебил ее Кеннет.

— Какие именно?

Лэверок нахмурился, беспомощно развел руками.

— Любые. Те, что покрасивее. Выберите сами.

И заверните отдельно. — Продавщица принялась не спеша откалывать вещицы от бархата.

Кеннет, нетерпеливо постукивая носком ботинка по полу, скользнул взглядом по витрине.

Внимание его привлекла брошь в форме морской раковинки, вместо жемчужины в ней красовался кусочек отшлифованного морем стекла.

Продавщица вручила ему покупки, и Кеннет ткнул пальцем в брошь.

— Можно мне взглянуть вот на эту штукенцию? Со стекляшкой в центре?

Продавщица услужливо достала заинтересовавшую его вещь.

— Очень тонкая работа. Художница трудилась над ней целый месяц, не меньше.

Кеннет оглянулся через плечо на окно. Шатти стояла у входной двери, спиной к нему: видимо, любовалась морем.

— Как думаете, вот ей эта побрякушка понравится? — грубовато осведомился он.

Продавщица послушно поглядела в указанном направлении.

— Любая женщина порадуется со вкусом подобранному подарку от красивого мужчины, уж здесь вы мне поверьте.

Кеннет повернул брошь к свету — перламутр загадочно мерцал и переливался всеми цветами радуги. Вот и Шатти такая же: загадочная, завораживающая, многоликая… Он в жизни своей не покупал подарка для женщины, не считая сестер, конечно. Кеннет панически боялся показаться сентиментальным идиотом: чего доброго, подружка заподозрит, что у него тоже есть чувства… И уж конечно никогда и никому он не дарил украшений.

— Я возьму брошь, — сказал он. — Только заворачивать не надо. Просто положите в коробочку.

Продавщица, ни слова не говоря, извлекла из-под прилавка крохотную коробочку, а Лэверок бросил на тарелочку у кассы несколько солидных купюр. Сгреб сдачу, запихнул покупки в карман, поблагодарил приветливую продавщицу за помощь. Шатти ждала снаружи. Завидев выходящего, она порывисто бросилась к нему и завладела его рукой.

— Покажи, что купил, — потребовала она.

— Это еще зачем?

— Я должна убедиться, правильно ли ты все выбрал.

— А что, если не правильно? — нахмурился Кеннет.

— Тогда отдадим украшения обратно и купим что-то взамен.

— Ты — маленькая тиранка, — усмехнулся он.

— Да покажи, что купил наконец!

— Ну, четыре пары серег, если хочешь знать. , Сестрам и Флоу с Бернис. И еще — вот это. — Кеннет извлек из кармана куртки черную бархатную коробочку, которую вручил Шатти.

Она открыла крышку и извлекла на свет изящную перламутровую брошь. Поднесла к самым глазам и восхищенно вздохнула.

— Чудо как красиво.

— Это тебе, — промолвил Кеннет.

Шатти недоуменно заморгала, переводя взгляд с броши на Кеннета и обратно.

— Мне?

— Ну да, в подарок. Конечно, по-хорошему надо было дождаться Рождества, но я с детства не умею хранить тайны. Так что получай прямо сейчас.

— Но… но почему?

— Потому, — отрезал Кеннет, забирая брошь из рук молодой женщины. — Стой спокойно.

Шатти послушно замерла, и он неумело приколол брошь к ее куртке. Наверное, украшение столь изящное на зимней куртке смотрелось до крайности нелепо. Но Кеннету так не казалось.

— Спасибо, — прошептала Шатти, не отрывая глаз от броши., — Хотел, чтобы тебе понравилось, — смущенно буркнул Лэверок. — Красивая штука, ничего не скажешь.

Шатти подняла взгляд, в изумрудно-зеленых глазах блестели слезы. Поначалу Кеннет решил, что сделал что-то не так, каким-то непостижимым образом умудрился обидеть молодую женщину. Но тут она бросилась ему на шею и крепко-крепко обняла.

— Ничего прекраснее в жизни своей не видела! — пылко заверила она.

Ах, если бы слова ее относились не к перламутровой побрякушке, а к нему, Кеннету! Лэверок притянул Шатти к себе и еле слышно прошептал:

— Неужели ты никогда в зеркало не смотрелась?

Глава 6

Устроившись за столиком у окна, Кеннет угрюмо глядел на клубящийся над морем туман.

Рано утром ему позвонил Гил и предложил позавтракать вместе в кафе «Каракатица» на набережной Арброта. Кеннет тут же заподозрил, что друг его раскопал что-то порочащее Шатти и хочет побеседовать с ним с глазу на глаз.

Он уже приготовился услышать, что девица солгала ему и на самом деле замужем. Или совершила что-то противозаконное. Или что она — мошенница мирового масштаба, как сразу предположил Гид. Однако, дожидаясь друга, Лэверок упрямо убеждал себя в том, что любое разоблачение, пусть даже самое скандальное и позорное, не повлияет на его чувства к Шатти…

Ну что он за дурень! Или он так твердо решил видеть в Шатти неотъемлемую часть своей жизни, что закрывает глаза на очевидное? Черт подери, они знакомы десять дней, не больше, но он уже готов все поставить на кон ради совместного будущего. Если бы месяц назад кто-нибудь сказал ему, что он, Кеннет Лэверок, влюбится с первого взгляда, он бы просто рассмеялся шутнику в лицо. Но вот он встретил девушку, нуждающуюся в помощи, — и роман закрутился стремительно, точно в кино. А ведь и с Гилом, и с Рэндалом было именно так., С кем поведешься, как говорится…

Официантка принесла ему кофе и вручила меню. Кеннет добавил в чашку сахару и сливок, задумчиво помешал, не сводя глаз с двери. Минуту спустя появился Гил — в пижонском костюме и при галстуке. С тех пор как его повысили в должности, одеваться он стал не в пример лучше… Или это Бернис на него благотворно влияет? Экий он нынче респектабельный, честное слово!

Гил обвел взглядом зал, высмотрел друга и направился к его столику. Сел напротив, махнул официантке, прося принести еще кофе.

— Ну, рассказывай, что узнал, — нетерпеливо потребовал Кеннет, подавшись вперед и пытаясь прочесть хоть что-нибудь по выражению лица собеседника.

— Как? — фыркнул Гил. — А где же «здравствуй, старый друг»? Ты даже поприветствовать меня не хочешь? Не спросишь, как дела, как здоровье жены?

Кеннет чертыхнулся сквозь зубы.

— Привет! Как дела? Отлично выглядишь, парень! Как там Бернис? Ну, доволен? А теперь рассказывай!

Официантка принесла кофе. Кеннет раздраженно постукивал носком ботинка по полу, дожидаясь, когда же она наконец уйдет. Едва официантка скрылась в кухне, Гил извлек из нагрудного кармана пухлый конверт и перебросил его через стол. Кеннет опасливо уставился на него, вдруг засомневавшись, а в самом ли деле он хочет заглянуть внутрь. Ящик Пандоры, одно слово. Может, лучше вообще не доискиваться правды? Жить себе, как живется, а прошлое пусть остается в прошлом…

— Ты что, испугался? — усмехнулся Гил— А то давай, я сам открою.

— Было бы чего бояться, — буркнул Кеннет. — Просто я…

— Просто ты влюбился в нее по уши и умираешь от любопытства, гадая, кто она, — услужливо докончил Гил. — Ну так я тебе расскажу. Только держись крепче, чтобы не упасть.

Готов? Так вот, она — наследница миллионного состояния!

В первую минуту Кеннет решил, что ослышался. Он-то ожидал узнать, что Шатти сбежала из тюрьмы… что находится в розыске…

— Что?

— Что слышал. Ее настоящее имя — Шарлотта Арран Кэссилис. Ее отец — Гордон Алан Мак-Мед, граф Кэссилис, владелец «Кэссилис инкорпорейтед». Ее дед — Энгус Арран, тот самый, которому принадлежат лондонский и бирмингемский филиалы «Кэссилис инкорпорейтед», и художественная галерея «Арран» в Эдинбурге, и исследовательский онкологический институт имени Аррана в Глазго, и превосходно оборудованный детский дом «Беатрис», и…

— Шатти — из тех самых Арранов?!

— Шатти принадлежит к одному из богатейших и знатнейших семейств Шотландии, а в мае унаследует несколько миллионов доверительной собственности, переведенной на ее имя. Когда же папаша Кэссилис откинет копыта, ей отойдет вся семейная копилка. Твоя смазливая официанточка в недалеком будущем миллионерша и графиня.

Кеннет раздраженно запустил пальцы в волосы и в сердцах пару раз дернул за черные пряди, грозя вырвать их с корнем.

— Тогда какого черта она скрывается? — С губ его сорвалось проклятие, в груди вскипал гнев. — Подумать только, все это время я тревожился насчет ее прошлого, гадал, что у нее за тайны, боялся, что нагрянет полиция! А она скрывает лишь то, что баснословно богата!

— Может, она не хочет этих денег? — пожал плечами Гил.

— Какой дурак откажется от кучи золота? — негодующе возразил Лэверок и понизил голос, заметив, что посетители кафе начинают встревоженно на него поглядывать. — Наверное, у нее и жених есть, да? Такие богатые наследницы обычно с пеленок бывают помолвлены с каким-нибудь там троюродным кузеном.

— И жених есть. Эдам Патрик Мюир. — Презрительно фыркнув, Гил вскрыл конверт и протянул другу одну из страниц своего отчета. — Интересно, почему богачи одним именем не ограничиваются, им подавай два или три!.. Вот он, миляга Эдам Патрик Мюир. Тоже из хорошей семьи, со связями в правительстве. У Мюиров большой издательский бизнес. Хотя денег, конечно, поменьше, чем у Кэссилисов. Шатти исчезла из дому за неделю до свадьбы. Сначала родители думали, что девушку похитили ради выкупа. А потом убедились, что ненаглядное чадо сбежало по собственной воле. Тогда-то папаша Кэссилис и разослал повсюду частных детективов.

— Но ведь она совершеннолетняя! Она вправе делать, что хочет! — возразил Кеннет. — Родные просто не могут заставить ее вернуться, если. она того не желает.

— Кен, нам с тобою высших мира сего не понять, поскольку мы с тобой люди простые, родились в Арброте. А богатство и титул накладывают определенные обязательства. От них нельзя так вот просто взять да и уйти. Шарлотта — единственная дочь и наследница. Наверняка в семье ее жестко контролируют. Захочешь сбегать на танцульки со смазливым продавцом мороженого из местного киоска — а нельзя!

Лэверок убито разглядывал фотографию Шатти и ее жениха. Вырезка из «Эдинбург ньюз… А вот и еще одна, из „Эдинбург тудей“.

И еще. И еще…

— Выйти замуж за сына арбротского рыбака ей уж точно не разрешат, — вздохнул он. — Или за писателя, который сам не знает, кто заплатит ему за следующую книгу и заплатит ли вообще.

— Только не начинай плакаться в жилетку, — предостерег его Гил. — Я сам рассуждал точно так же, когда ухаживал за Бернис, если помнишь.

Бернис — профессорская дочка, а я кто? Жалкий коп, герой анекдотов. Но если ты кого-то любишь, все остальное значения не имеет.

— Бернис не миллионерша. А отец Шатти нас с тобой обоих может купить с потрохами на карманную мелочь.

— Зато я не известный писатель, — возразил Гил. — Ты же не бомж какой-нибудь. Ты — творческая личность, восходящая звезда отечественной литературы. Люди тебя знают. Твой талант стоит чего-то или нет, как думаешь?

Ничего не ответив, Кеннет долго, смотрел в окно, за которым сгущался туман.

— По всей видимости, Шатти не считает, что одного таланта достаточно, иначе сказала бы мне правду, — произнес он наконец.

— Ты не знаешь мотивов ее поведения, так что не спеши судить, Предвкушая неприятный разговор, Лэверок мысленно подготовился к самому худшему, но как воспринимать услышанное, просто не знал.

Итак, он влюбился вовсе не в Шатти Арран, в прошлом — официантку, в настоящем — многообещающего литературного редактора. Он влюбился в наследницу миллионов и титула. Он, Кеннет Лэверок, мальчишка с побережья, родом из бедной рыбацкой семьи… высоко метит, нечего сказать!

— Горазд ты ее защищать! — угрюмо съязвил он. — Не ты ли неделю назад требовал, чтобы я от нее избавился, да поскорее!

— Она не преступница. И никаких законов не нарушила… Вот разве что с налоговой инспекцией у нее может быть проблемка, раз ты платишь ей наличными… — Гил откинулся на спинку стула. — Ну и что ты теперь намерен делать?

Признаешься ей в том, что тебе все известно?

Кеннет пожал пленами.

— Еще не знаю. — Он залпом допил кофе и поднял глаза. — Мне пора.

Гил ободряюще потрепал друга по плечу.

— А заглянул бы ты в паб нынче вечером? И Шатти с собой привел бы. Бернис и Флоу просто мечтают с ней познакомиться. Ну, ты же знаешь женщин, все до одной прирожденные свахи.

— Посмотрим, — уклончиво ответил Кеннет, бросил на стол несколько фунтов и тепло пожал другу руку. — Спасибо, старина. Я по гроб жизни тебе обязан.

— Буду рад, если все обернется к лучшему, — подмигнул Гил.

— Посмотрим, — невесело улыбнулся Лэверок и, распрощавшись, поспешно вышел на улицу.

Для декабря день выдался на диво теплый.

Густой туман укрыл гавань и море плотной белесой пеленой. Пока Кеннет шел к причалу, мысли его то и дело возвращались к вечеру их с Шатти знакомства.

Первое впечатление не обмануло писателя. Не зря эта девушка казалась ему чужой в толпе подгулявших рыбаков. Она и впрямь не принадлежала этому миру. В заведение старика Викмана она пришла из иных, высших сфер, до которых босякам вроде Лэвероков — как до звезды небесной. И внезапно в душе Кеннета воскресли все детские обиды, и страхи, и неуверенность в себе. А вместе с ними — воинствующая, непримиримая гордость плебея, всего в жизни добившегося своими руками.

Хотя Кеннет не имел чести знать его светлость Гордона Алана Мак-Меда Кэссилиса, он с легкостью мог предсказать реакцию отца Шатти. Его ненаглядной деточке незачем тратить жизнь на такое отребье, как Кеннет Лэверок. Для любимой доченьки папа-граф уготовил иное будущее. Кеннет чертыхнулся сквозь зубы и ускорил шаг.

Добравшись до пирса, владелец «Морского ястреба» долгое время стоял на самом краю, глядя на свинцовые воды. Теперь, когда он узнал истинное имя любимой, посмотрит ли он на Шатти другими глазами?

— Шарлотта Арран Кэссилис, — прошептал он. Но отчего-то образ знатной наследницы с Шатти Арран никак не вязался в его сознании.

Дойдя до шхуны, Кеннет заметил на носу «Морского ястреба» миниатюрную женскую фигурку.

— Какого черта ты там делаешь? — окликнул он ассистентку.

Шатти обернулась, заметила своего босса и весело помахала ему рукой.

— Ты только посмотри! — возбужденно закричала она. — Это я на предпраздничной распродаже нашла!

Молодая женщина отошла в сторону, и взгляду Кеннет открылся здоровенный Санта-Клаус, каким-то непостижимым образом укрепленный над бушпритом и сияющий, точно золотой идол. Хитро устроенная подсветка превращала игрушку в своего рода маяк, — Ну разве не чудо? Ночью эта штука на всю гавань сиять будет!

— По-твоему, это хорошо? — спросил Кеннет.

— Тебе не нравится? — тут же надулась Шатти.

— Да иди же наконец сюда, — нетерпеливо позвал ее Кеннет.

Тут же оставив в покое и Санта-Клауса, и бушприт, молодая женщина поспешила к нему.

Щеки ее раскраснелись от холода, от разлитой в воздухе влаги рыжие пряди завились крутыми кудряшками. Шатти с разбегу бросилась на шею любимому и пылко чмокнула его в губы.

Но Лэверок отстранился. Теперь, когда он знал правду, Шатти вдруг показалась ему чужой, незнакомой, даже в чем-то враждебной.

Кеннет понятия не имел, полагается ли ему злиться или обижаться.

Почему молодая женщина скрыла от него свое подлинное имя? Да, у нее полным-полно денег. И что с того? Она что, думала, будто Кеннет Лэверок попытается воспользоваться ее доверием и посягнет на эти треклятые миллионы?

Господь свидетель, он зарабатывает достаточно и больше ему не нужно. Или дело в другом? Может, богатые и знатные девушки вроде Шарлотты Арран Кэссилис испытывают нездоровый интерес к трущобам? Может, это у них развлечение такое — переспать с каким-нибудь «парнем из народа», а потом уйти, изящно помахав на прощание ручкой?

— Увидела этого Санта-Клауса — и удержаться не могла, — объяснила Шатти, глядя через плечо на нос шхуны. — Он всего-то пять фунтов стоил.

— Подумать только! — не без сарказма откликнулся Кеннет. — Ну что ж, если в гавани сломается маяк, наш Санта-Клаус его отлично заменит. — И, недовольно хмыкнув, владелец шхуны направился в салон.

Молодая женщина поспешила за ним.

— Может, надо было купить что-нибудь более… э-э-э… библейское, — вслух рассуждала Шатти на ходу. — Там еще ясли с младенцем продавались, но я подумала, раз уж взялась тебя перевоспитывать, Санта-Клаус для этой цели подойдет больше. На такого только взглянешь — и тут же смех разбирает.

Кеннет любовался нежным, точно весенний цветок, лицом Шатти, чувствуя, как гнев проходит сам собою. Конечно, об осторожности забывать не следует… Но теперь, вспоминая отчет Гила, молодой человек испытывал глубочайшее облегчение, и только. Шатти не замужем и не преступница. У них есть шанс на совместное будущее, причем немалый.

— Ты права, — прошептал он, выкидывая из головы все, что узнал нынче утром в кафе.

Ему, хоть убей, никак не удавалось представить Шатти в роскошном особняке, в окружении толпы угодливых слуг. Одежда от ведущих модельеров, золото и бриллианты, стильные спортивные машины — все это не имело к Шатти Арран никакого отношения. Он знает одну-единственную Шатти — ту, что делила с ним койку в его каюте.

Кеннет порывисто, обнял молодую женщину и привлек к себе.

— Ты замерзла, — заботливо произнес он, переводя дух и целуя ее в висок.

Минуту, не меньше, Кеннет не находил в себе сил разомкнуть объятия, опасаясь, что прямо здесь, на его глазах, Шатти изменится, превратится во что-то ему совершенно чужое. По пути от кафе Лэверок изнывал от нетерпения объясниться с ней начистоту, но теперь, когда она была рядом, проблема словно перестала существовать. Кеннет понимал, что рискует своим сердцем и своим будущим, осмеливаясь любить женщину, которая, возможно, никогда не полюбит его. Но как не верить тому, что он ежечасно читал в глазах Шатти, тому, что слышал в ее голосе? Он необходим Шатти Арран так же, как она необходима ему.

— Ну же, — позвал Кеннет, — пойдем-ка внутрь. У нас с тобой работы невпроворот.

Лежа под теплым одеялом, Шатти любовалась Кеннетом. Он расхаживал по каюте, подбирая с пола разбросанную одежду и аккуратно складывая ее на стул. Ее возлюбленный только что встал и накинуть на себя хоть что-нибудь не удосужился, однако наготы своей нимало не стыдился.

Тело у него было потрясающее: крепко сбитое, поджарое, мускулистое, плечи — широкие, бедра — узкие. До сих пор Шатти считала, что в любви физическая привлекательность значит куда меньше, нежели эмоциональная связь. Однако при одной мысли о том, чтобы ласкать мужчину настолько безупречно сложенного, сердце ее начинало биться чаще. Шатти любила в Кеннете его ум, его сердце и душу, но от тела просто сходила с ума.

— Ты прекрасен, — благоговейно промолвила она.

— Что? — недоуменно оглянулся через плечо Кеннет.

— Ты прекрасен, — повторила молодая женщина. — Вот уж никогда не думала, что мужчина может быть настолько хорош собой. Разве что в античном искусстве. Или, скажем, на картинах мастеров Возрождения. Но тобой я могу любоваться дни напролет — и ничуть при этом не соскучиться.

— Ничего не имею против, — усмехнулся Кеннет. — Но прикосновения куда лучше.

В памяти Шатти воскрес предыдущий вечер, когда Кеннет принялся обольщать ее с каким-то отчаянным самозабвением. Эта любовная игра отличалась от всех предыдущих своей исступленной целеустремленностью. Кеннет словно старался запечатлеть в памяти каждое мгновение, каждый оттенок страсти. Он был ласков и нежен, затем яростен и жаден, затем требователен и властен. Словно, занимался с нею любовью в последний раз и пытался осушить чашу наслаждения до дна.

Не так давно Шатти начала задумываться о том, что «последний раз» все-таки настанет. Книга была по сути дела закончена. Однако и автор, и ассистентка делали вид, что это не так, придумывали всевозможные доработки и поправки, которыми и занимались в течение дня, а ночью упоенно любили друг друга.

Но как долго это может продолжаться? Рано или поздно Кеннету придется отнести рукопись на почту, и на этом работа ее закончится. Шатти понятия не имела, намерен ли он заняться новым проектом. Пару раз она задавала Кеннету этот вопрос, однако всякий раз молодой человек отделывался коротким и односложным ответом, который в понимании Шатти был равнозначен слову «нет».

— Пойду-ка приму душ, — промолвил Лэверок. — Не составишь ли мне компанию?

Рассмеявшись, Шатти поглубже забилась под одеяло.

— Да там и один человек с трудом помещается. — поддразнила она. — А двое и вовсе не влезут.

— Можем попробовать, — предложил Кеннет, словно вознамерившись испытать заодно и эти новые ощущения.

— Ты иди в душ, а я сделаю ланч, — отмахнулась молодая женщина.

— Отличная мысль.

Он опустился на койку и одарил Шатти долгим, нежным поцелуем. Затем встал, извлек из шкафа свежее полотенце и вышел из каюты.

Молодая женщина со вздохом выбралась из-под одеяла, набросила на себя фланелевый халат и босиком прошлепала в камбуз.

Проходя через салон, она задержалась у рабочего стола и окинула взглядом разбросанные заметки и пухлую стопку машинописных листов. Две недели назад Шатти впервые ступила на палубу «Морского ястреба», однако ей казалось, будто она провела здесь всю жизнь. Прежде на протяжении долгих лет время текло размеренно и неспешно, а теперь словно летело на крыльях, приближая ее к тому роковому моменту, когда им с Кеннетом придется расстаться.

— Но если ты попросишь меня остаться, — прошептала Шатти, — я останусь.

И тут раздался звуковой сигнал, свидетельствующий о том, что с владельцем шхуны кто-то пытается связаться. Молодая женщина бросилась в радиорубку, смежную с салоном.

— Шхуна «Морской ястреб» слушает, — произнесла она в переговорное устройство. — Здравствуйте, чем могу служить?

— Позовите, пожалуйста, Кеннета, — произнес басовитый мужской голос.

— Боюсь, сейчас он подойти не может, — вежливо ответила Шатти. — Я его ассистентка.

Ему передать что-нибудь?

— Я Клайв Мерфи, его литагент. Передайте Кеннету, что поездка в Бретань переносится на более ранний срок. Статьи должны пойти в печать раньше, чем мы планировали, так что вылетать ему надо на две недели раньше, двадцать третьего декабря. А срок пребывания в Бретани остается прежним — ровно четыре месяца.

— Четыре месяца? — убито произнесла Шатти. — В Бретани?

— Так что ему необходимо загодя позаботиться о визе, — продолжал литагент. — А билет я ему забронирую. Я так полагаю, этот проект можно координировать через вас?

— Д-да, конечно, — заверила Шатти, стараясь говорить убедительно. — Это прямая обязанность ассистентки, верно?

— Верно, — подтвердил Клайв. — Тогда я свяжусь с Кеннетом через пару дней, уточню детали.

— Я непременно передам ему. Всего хорошего, — произнесла Шатти.

Вернувшись в салон, она попыталась осмыслить новости. Так вот почему Кеннет не предлагает ей остаться на шхуне подольше. Он уезжает, летит в другую страну — а ей ни словечка!

Однако если Кеннет знает, что они скоро расстанутся, отчего ведет себя так, будто она ему дорога? Отчего допустил, чтобы отношения между ними зашли так далеко? Шатти зажмурилась и в сердцах выбранила себя на чем свет стоит. Не она ли после первой ночи их любви принялась поутру убеждать Кеннета, что это только секс, а он ровным счетом ничего для нее не значит!

Но ты ведь именно этого хотел, мысленно обратилась молодая женщина к возлюбленному.

Никаких обещаний, никаких обязательств…

Тем не менее Шатти чувствовала себя обманутой, как если бы Кеннет одурачил ее, обвел вокруг пальца, заставив себя полюбить. Неудивительно, что он предложил подыскать ей другую работу. Так проще всего избавиться от угрызений совести. Он, Лэверок, с самого начала знал, что роман их недолговечен. Однако же Шатти по глупости вбила себе в голову, что эти отношения таят в себе нечто большее.

Глаза ее защипало. Молодая женщина устроилась на койке, поджав ноги, и удрученно уставилась в пространство. Душу ее терзали сомнения и сожаления. Однако когда в салон вернулся Кеннет, вытирая влажные волосы полотенцем, Шатти выдавила из себя нечто похожее на улыбку.

Лэверок заглянул в холодильник, достал пакет молока, уселся напротив нее и не торопясь сделал глоток-другой.

— А мне казалось, кто-то обещал приготовить ланч, — небрежно обронил он.

— Да, конечно, — пролепетала Шатти. — Я просто отвлеклась. Тут твой литагент звонил.

— А чего он хотел? — как ни в чем не бывало осведомился Кеннет, отхлебывая еще молока.

— Просил передать, что в Бретань ты вылетаешь на две недели раньше, то есть за два дня до Рождества. — Она судорожно сглотнула, пытаясь совладать с обуревающими ее чувствами. — Тебе еще нужно побеспокоиться о визе, вещи упаковать. Я сказала, что займусь всеми приготовлениями… потому что это входит… в обязанности… ассистентки. — Шатти опустила голову, пытаясь скрыть слезы. — Отчего ты мне ничего не сказал?

Чертыхнувшись, Кеннет двумя пальцами за подбородок приподнял ее лицо, заставляя посмотреть на себя.

— Я был не прав, — признал он.

— Ничего подобного. — Шатти вдохнула поглубже, изображая полное равнодушие. — С какой стати тебе передо мною отчитываться? Да и мне, в общем-то, все равно. Я отлично знала, что наш с тобою контракт из серии краткосрочных. Так оно и вышло. Бретань, стало быть…

Что ж, звучит чертовски заманчиво.

Кеннет привычным жестом взъерошил мокрые волосы.

— Мне нужно было сказать тебе сразу, — удрученно посетовал он. — Просто я не был уверен, в самом деле ли еду и когда именно.

— Ну так теперь все прояснилось, — сквозь слезы улыбнулась Шатти. — А раз лететь тебе уже через неделю, у нас с тобой масса дел. Надо книгу довести до ума, и тебе бы с семьей неплохо попрощаться. А еще я непременно вытрясу из тебя рекомендательное письмо в издательство. К тому же мне жилье нужно подыскать, и…

Кеннет приложил палец к ее губам.

— А как насчет нас с тобой?

— Нас?

— Именно. Разве наши отношения — это пустой звук?

Шатти неуютно заерзала на койке. Она-то приняла как само собою разумеющееся, что никаких «мы» и в помине нет, что Кеннет просто-напросто уедет, выкинув ее из головы. И что же ей теперь ответить? Или он надеется, что она станет его ждать? При прочих равных условиях Шатти предпочла бы оставаться на «Морском ястребе» с любимым до тех пор, пока не разберется в собственных чувствах.

— Почему бы тебе не отправиться со мной, — предложил Кеннет, завладевая ее рукой. — Представляешь, до чего здорово? Мы вместе поездим по Бретани, увидим много интересного.

— Хочешь, чтобы я сопровождала тебя в качестве ассистентки? — уточнила Шатти.

— Почему бы и нет? Мы отлично сработались. Я вообще теперь не уверен, что сумею написать хоть что-нибудь стоящее без тебя.

— А кто будет мне платить? — не сдавалась она.

— Я, конечно. Точно так же, как и теперь.

Шатти вскочила, с вызывающим видом скрестила руки на груди.

— Я по-прежнему буду на тебя работать и останусь твоей любовницей, да? Так что ничего, ровным счетом ничего не изменится?

— Ну да, — заверил Кеннет, удивляясь ее горячности. — Разве что ты захочешь большего. А ты хочешь большего? — осведомился он, пристально вглядываясь в лицо молодой женщины.

— Это называется «жить на содержании», — подвела итог Шатти.

— Ничего подобного! — раздраженно воскликнул Кеннет, не трудясь понизить голос. — Мы с тобой деловые партнеры, мы работаем на равных. Мы будем вместе, и это главное. Шатти, мне нужна твоя помощь!

— Да, но я стану жить твоей жизнью… твоими мечтами и надеждами.

Как Кеннет смеет требовать от нее подобной жертвы? Она отстояла свою независимость слишком дорогой ценой, чтобы бросить все в ослеплении страстью!

Неужели она вновь доверит свое будущее мужчине, поставит ради него на кон собственное счастье?.. Или ей удастся сохранить свою свободу и все-таки остаться с Кеннетом?

Шатти почувствовала себя в ловушке. Уставившись в пол, она напряженно размышляла, взвешивая все «за» и «против». Еще несколько недель назад она обеими руками ухватилась бы за эту возможность. Что за захватывающее приключение — слетать в Бретань, полюбоваться на Карнак, побродить по тамошним утесам! К тому же, если она на время уедет из Шотландии, то окончательно собьет со следа отцовских детективов. Однако решение давалось ей с трудом.

Приходилось принимать во внимание еще и чувства, что с каждым днем все настойчивее заявляли о себе.

— Я… я не знаю, — прошептала молодая женщина еле слышно. — — О чем тут думать? Ты сохранишь за собою и работу, и жалованье, и расставаться нам не придется.

— А за что ты намерен мне платить? — жестко осведомилась Шатти. — За мои редакторские таланты или за ночные развлечения?

Вопрос застал Кеннета врасплох.

— Шатти, ты отлично знаешь, что нашу… договоренность я воспринимаю совсем по-другому.

— Браво, отличное определение! «Договоренность»! А я-то думала, что такого рода отношения называются романом!

— Не ты ли первая возражала против взаимных обязательств? — рявкнул Кеннет. — А если ты передумала — так, значит, нам есть что обсудить и помимо Бретани.

— Нет, я не передумала, — возразила Шатти. — Просто ты мог бы сказать об этой поездке заранее. Теперь мне кажется, что, недоговаривая, ты намеренно мне лгал. Я чувствую себя этакой «девочкой на час» между двумя деловыми поездками!

— Это я тебе лгал? — хрипло рассмеялся Кеннет. — На себя бы посмотрела! Не ты ли наплела мне с три короба? Дескать, семья твоя живет на Гебридах! Дескать, училась ты в жалком провинциальном колледже?

— О чем ты? — внутренне похолодела Шатти.

— Мне все известно, — невозмутимо сообщил Кеннет. — Я знаю, кто ты. Ты Шарлотта Арран Кэссилис, дочь Гордона Алана Мак-Меда, графа Кэссилиса. И внучка Энгуса Аррана. Ты наследница миллионного состояния. Ты сбежала из дому шесть месяцев назад… и по чистой случайности оказалась на моей шхуне.

Шатти ушам своим не верила. Итак, Кеннет с легкостью разгадал ее тайны.

— С каких пор?.. Как давно ты все про меня знаешь?

— Уже некоторое время, — уклончиво ответил он. — И я действительно знаю все, не обольщайся. И про наследство, и про безутешных родителей, и про твоего жениха. Как там зовут бедолагу? Моул? Мюир? Я попросил моего приятеля Гила — он работает в полиции — проверить тебя по своим каналам. Пару дней назад он выдал мне подробный отчет.

Шатти шагнула вперед, воинственно сжимая кулаки.

— Да как ты посмел запрашивать обо мне сведения у полиции!

— У меня был выбор? — саркастически усмехнулся Кеннет. — Я дал тебе работу, приютил на моей шхуне. Мне осточертело ждать, пока ты сама соизволишь рассказать, кто ты такая. А вдруг ты из тюрьмы сбежала, откуда мне знать?

— Ну что ж, как выяснилось, приютил ты не преступницу, а богатую наследницу! Теперь, может статься, еще и вознаграждение потребуешь. Держу пари, папочка назначил за мою «голову» кругленькую сумму. Его светлость граф Кэссилис обожает решать проблемы при помощи денег!

— Твой отец очень тревожится о тебе, — тихо произнес Кеннет.

— Не смей говорить мне про отца! — топнула ногой Шатти.

— Твой отец любит тебя, по-своему, но любит! — настаивал он.

— Сколько я себя помню, родители распоряжались моей жизнью, точно собственным банковским счетом! — бушевала молодая женщина. — Я беспрекословно выполняла все, что они мне велели. Я была их любимой куклой, их марионеткой, если угодно! И вот однажды я поступила по-своему — решила выйти замуж за Эдама.

Тогда снова вмешались родители и все испортили. Ты в самом деле думаешь, что баснословное состояние — это так замечательно? Да ничего подобного!

— Послушай, отчего мы кричим друг на друга? — внезапно успокоившись, осведомился Кеннет.

— Потому что я злюсь! — В сердцах Шатти наподдала ногой упавшую с койки подушку.

— А я — нет, — усмехнулся Кеннет. — Мне плевать, официантка ты или графская дочка. Мне все равно, правда. А вот ты, между прочим, так и не ответила на мой вопрос.

— Не помню никакого вопроса.

— Ты хотела сбежать от размеренной, благопристойной, упорядоченной жизни, — подвел итог Лэверок. — Так ты оказалась на «Морском ястребе». Так почему бы тебе не пуститься «в бега» вместе со мной? Твой отец в Бретани тебя ни за что не найдет.

Шатти со всхлипом перевела дыхание. О, как отчаянно хотелось ей сказать «да»! Предложение звучало так завораживающе, так интригующе! Почему бы не вложить свое будущее в эти сильные руки, почему бы не поверить в то, что любовь, переполняющая ее сердце, однажды подчинит себе и Лэверока? Почему бы не понадеяться, что, если они и впрямь друг другу дороги, Кеннет всегда будет уважать ее независимость, точно свою собственную?

А Кеннет тем временем подошел к наряженной елке, задумчиво раскачал пальцем золотой, с блестками, шар. Еще несколько дней назад он готов был предложить Шатти выйти за него замуж… Но теперь он убедился, что молодая женщина не только не испытывает к нему любви, но вообще ни во что его не ставит. Да и кто он, в сущности, такой — писатель Кеннет Лэверок?

Всю свою жизнь сын бедного рыбака трудился без устали, пытаясь выбиться в люди, а заодно и поверить в собственные силы. И даже кое-чего достиг. Но достоин ли он Шарлотты Арран Кэссилис?

— Знаешь, — тихо произнес он, — если хочешь какое-то время пожить на шхуне, я оставлю тебе ключи и все необходимое. Так что квартиру тебе искать не придется. Если ты приглядишь за «Морским ястребом», я только порадуюсь. И никакой платы с тебя не возьму.

Шатти помолчала немного, нервно сжимая и разжимая пальцы. И наконец выпалила:

— Пожалуй, я поймаю тебя на слове! Я поеду с тобой в Бретань!

Не веря ушам своим, Кеннет изумленно уставился на Шатти.

— Ты… поедешь со мной?

Она пожала плечами, возвела глаза к потолку.

— Да поеду, поеду! Только сначала расставим все точки над «i». Запомни: я отправляюсь в Бретань потому, что мне самой так хочется, а вовсе не ради тебя. Если, оказавшись там, я пойму, что никакая ассистентка тебе не нужна, я тебя брошу. И за билет заплачу сама, из моей зарплаты.

В два прыжка Кеннет преодолел разделяющее их расстояние, порывисто обнял молодую женщину за плечи и от избытка чувств основательно встряхнул.

— Все сложится просто замечательно, вот увидишь!

— И еще я тебя брошу, если решу, что не хочу больше с тобой быть. Никаких обязательств, никаких долгосрочных уз, никаких взаимных обид. Согласен?

Условия Кеннету не то чтобы понравились, но молодой человек был готов смириться с чем — угодно, лишь бы удержать при себе Шатти. Очень скоро он заставит ее передумать. Им просто нужно время, чтобы разобраться в своих чувствах, вот и все.

— Есть только одна проблема, — вздохнула Шатти.

— Какая?

— Мой паспорт. Он у родителей, в сейфе. Когда я сбежала, мне и в голову не пришло его забрать. Я им позвоню и объясню, что еду в Бретань. Придется мне уломать их любой ценой, а то они могут и не отдать мне паспорт — с них станется!

— Но по какому праву?

— А по какому праву отец отправил на мои поиски частных детективов? — Шатти помолчала. — А знаешь, выход есть. Пожалуй, мне удастся уговорить нашу домоправительницу Бидди — старушка очень ко мне привязана — потихоньку достать паспорт из сейфа и послать его мне по почте.

— А если не получится, сделаем тебе новый паспорт, — весело заверил Кеннет. — Я позвоню моему агенту и спрошу, что для этого надо. — В порыве чувств он обнял юную авантюристку за талию, приподнял над полом и закружил по каюте. — То-то поразвлечемся!

Шатти уперлась ладонями ему в плечи и заглянула в самые глубины карих, с золотыми искорками глаз. Губы ее изогнулись в дразнящей улыбке.

— Но мы еще не обсудили мою зарплату. Я разве не заслужила прибавки?

— Об этом потолкуем позже. Теперь, когда ты решила ехать, надо набело перепечатать рукопись и отправить ее в издательство. Потом запросить для тебя визу и пройтись по магазинам. В Бретани холоднее, чем здесь, поэтому тебе не помешают новая куртка на синтепоне и меховые сапоги.

И Кеннет, опустив любимую на пол, жадно припал к ее губам. Ощущение у него было такое, словно он только что спасся сам и спас Шатти от неминуемой смерти. Впереди у них — четыре месяца безоблачного счастья. За это время он сумеет убедить своенравную красавицу, насколько он ей нужен, сумеет внушить ей любовь, заставить произнести коротенькое «да»…

Внезапно жизнь снова показалась Кеннету Лэвероку безоблачной и предельно простой. Они с Шатти по-прежнему вместе. А значит, мир в полном порядке.

Глава 7

Шатти удрученно созерцала телефон-автомат, вновь и вновь перебирая в уме знакомые цифры, но так и не решаясь набрать номер. Она нарочно ушла со шхуны с утра пораньше, пока Кеннет еще спал. Отчего-то ей не хотелось, чтобы он присутствовал при столь важном для нее разговоре.

Отец наверняка на работе. Граф Кэссилис в отличие от своих аристократических предков времени зря не теряет. А мать скорее всего проснется еще не скоро. Так что времени у нее достаточно, чтобы растрогать Бидди своим жалостным рассказом и переманить старушку на свою сторону.

Собравшись с духом, Шатти принялась крутить тугой диск. Послышались гудки, и молодая женщина затаила дыхание. Трубку сняли на третьем гудке.

— Резиденция Кэссилисов.

— Бидди!

— Да, слушаю. — Домоправительница вдруг умолкла и резко вдохнула. — Мисс Шарлотта?

Шатти до боли закусила нижнюю губу, в глазах защипало. Какую, оказывается, власть имеет над нею привычный с детства голос! Как старалась она выстроить для себя новую жизнь… и вот, по первому же слову, готова вернуться к прежней, отказаться от свободы, заработанной столь дорогой ценой!

— Да, это я, — пролепетала она.

— Ох, Господи милосердный, мисс Шарлотта! Секундочку, я позову вашу маму. Она тут, в гостиной.

— Нет-нет! — испуганно вскрикнула Шатти.

Но было уже поздно. Где-то на заднем плане верная Бидди громко призывала графиню Кэссилис. Рука Шатти непроизвольно потянулась к аппарату: в любую минуту она нажмет на рычаг, и разговор прервется. Она в безопасности… в полной безопасности…

Несколько секунд спустя в трубке послышался взволнованный голос леди Элизабет.

— Шарлотта! Шарлотта, доченька, где ты?

Только не вешай трубку, прошу тебя! Я же просто поговорить с тобой хочу! Доченька, мы так по тебе соскучились. Мы ночей не спим, волнуемся, гадаем, где ты. С тобой все в порядке?

Пожалуй, разговор лучше не затягивать, прикинула про себя Шатти. Наверняка есть способ отследить любой звонок. Глазом моргнуть не успеешь, как в Арброт нагрянут детективы.

— Все в порядке, мамочка. Я звоню, чтобы сказать: тревожиться обо мне не нужно. У меня все замечательно.

— Родная, но мы же себя не помним от тревоги! Особенно Эдам, бедняжка. Он…

— Мама, я не выйду замуж за Эдама. Я не люблю его. Я знаю, вам он нравится, но мне нет. Так что давай сразу расставим все точки над «i».

— Как скажешь, девочка моя, только вернись домой! — умоляла мать. — Мы все уладим.

Ну какое без тебя Рождество? И дедушка все время про тебя спрашивает. Он очень болен, не знаю, доживет ли до следующего Рождества.

Эта новость произвела впечатление отрезвляющей пощечины. Дыхание у Шатти перехватило, сердце чуть не остановилось.

— Дедушка болен? — Она вдохнула глубже, но тщетно: грудь словно сдавило железным обручем. — Что с ним?

— Что-то вроде сердечного приступа. Врачи с точностью сказать не могут. Но ему очень плохо.

И ты ему нужна, родная.

— Я… не знаю, мама. Может, я и вернусь. Я… я правда не знаю. Я перезвоню.

Трясущимися пальцами Шатти повесила трубку на рычаг и тут же отдернула руку, словно обжегшись. Вот тебе и паспорт! Ни в какую Бретань она конечно же не поедет.

Шатти в задумчивости потерла лоб ладонью, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Способны ли ее родители сослаться на несуществующие недуги и воспользоваться восьмидесятилетним стариком в качестве предлога, чтобы заманить ее домой? Проверить можно лишь одним способом — вернуться домой.

Она выбежала из телефонной будки и поспешила назад, на шхуну. Ворвалась в каюту для экипажа, схватила свой чемодан, раскрыла его прямо на полу и на цыпочках прокралась в каюту Кеннета за вещами. Тот еще спал — одна рука свисает до полу, волосы растрепались, одеяло съехало, являя взгляду загорелое, мускулистое бедро.

Шатти собрала разбросанные по стульям вещи, схватила со столика часы и так же неслышно вернулась обратно. Она понятия не имела, надолго ли задержится в Эдинбурге, но на пару дней «экипировки» у нее хватит. Косметика, зубная щетка, чистое белье… Шатти выдвинула из-под койки ящик для одеял и достала бумажник. В нем она прятала свои «сокровища» от хозяина шхуны. У нее на руках — больше ста фунтов. Этого должно хватить на поезд до Эдинбурга, на такси и на ночлег в дешевом мотеле при необходимости.

Молодая женщина в спешке оделась и запихнула бумажник в карман джинсов. Закрыла чемодан и, повернувшись к двери, замерла.

В дверях стоял Кеннет и, скрестив руки на груди, с нескрываемым любопытством наблюдал за ее действиями.

— Что, собственно, происходит? — осведомился он, протирая заспанные глаза. Из одежды на нем были только старые джинсы и носки.

— Я… я должна уехать, — пробормотала Шатти, протискиваясь мимо него с чемоданом в руках.

— Куда уехать?

— В Эдинбург. У меня там дело.

Кеннет поспешил вслед за нею.

— Что еще за дело такое? Ты едешь за паспортом?

— Нет! — бросила Шатти через плечо, оглядывая салон в поисках сумочки. — Это связано с дедушкой… Говорят, он очень болен. Мне необходимо с ним повидаться. Я должна знать, что с ним.

Нахмурившись, Кеннет посмотрел на настенные часы.

— Я поеду с тобой. Дай мне пару минут на то, чтобы одеться, и мы отправимся вместе.

— Нет, — покачала головой Шатти. — Я поеду одна. Так надо.

— А когда ты вернешься? — снова спросил Кеннет.

— Не знаю, — отозвалась молодая женщина, продевая руки в рукава куртки. Конечно же сумочка обнаружилась под ней.

— Но ведь ты вернешься? — не на шутку встревожился Кеннет.

Шатти молча поднялась на палубу. И только там повернулась лицом к нему и призналась:

— Не знаю. Ничего не могу сказать наверняка, пока не увижусь с дедушкой.

Лэверок выругался себе под нос, стремительно преодолел разделяющее их расстояние, обнял лицо молодой женщины ладонями и, глядя ей в глаза, медленно и отчетливо произнес:

— Я тебя не отпущу. — Он наклонился и легонько поцеловал ее в губы. — Не можешь же ты так просто взять и уйти. Что, если ты вообще не вернешься?

— Я должна поехать, — твердо ответила Шатти.

— Зачем? Чтобы тебя насильно вернули к прежней жизни? У нас впереди — будущее, от которого просто дух захватывает. Мы принадлежим друг другу.

— Если с дедушкой что-нибудь случится, а я с ним даже поговорить не успею, я себе этого никогда не прощу. Всю жизнь я им восхищалась, хотела стать на него похожей. Мне необходимо рассказать дедушке, что произошло со мной за эти шесть месяцев. Успокоить его, заверить, что со мной все хорошо.

Мгновение Кеннет молча глядел на молодую женщину. Затем лицо его смягчилось.

— По крайней мере, дай я тебя до станции подброшу. Я за две минуты оденусь, обещаю.

И он со всех ног бросился обратно в каюту.

Шатти словно приросла к месту. Дожидаясь возвращения любимого, она разглядывала шхуну так, словно пыталась запомнить каждую мельчайшую подробность. На нее вдруг накатило тревожное предчувствие, что «Морского ястреба» она уже не увидит.

Не прошло и двух минут, как Кеннет возвратился полностью одетый. Он отобрал у молодой женщины чемодан, помог ей сойти на пирс. Шатти отчаянно хотелось задержаться хоть на минуту, оглядеться по сторонам еще раз, прислушаться к поскрипыванию снастей и к глухому плеску волн, замереть в объятиях Кеннета и напоследок насладиться теплом и ощущением безопасности. Но она лишь упрямо твердила про себя, что вернется, непременно вернется. Они с Кеннетом ни за что не расстанутся. Они вместе поедут в Бретань и будут жить долго и счастливо. Ничего не изменится, ровным счетом ничего.

Словно прочитав ее мысли, Лэверок обнял ее за плечи. И Шатти чуть не расплакалась: она ведь еще не уехала, а сердце ее уже невыносимо ноет от одиночества и предвкушения беды. Одна-единственная ночь, проведенная вдали от Кеннета, покажется ей вечностью.

Молодая женщина поспешно высвободилась и зашагала по набережной к стоянке. Кеннет без труда нагнал Шатти, завладел ее рукой, чуть сжал озябшие пальцы.

— Может, передумаешь и позволишь мне отвезти тебя в Эдинбург?

— Тебе надо над рукописью поработать, — возразила она. — Да и до отъезда еще столько дел. Ты же на той неделе улетаешь!

Кеннет резко остановился, рванул спутницу за руку, резко развернул лицом к себе.

— Мы улетаем!

— Верно. Мы улетаем, — покорно кивнула Шатти.

Дойдя до машины, Кеннет зашвырнул чемодан на заднее сиденье, придержал для спутницы дверь. Шатти уселась и сцепила на коленях руки, пытаясь успокоить расшалившиеся нервы. Она словно разрывалась на части. Ей необходимо было увидеться с дедушкой, и при этом молодая женщина боялась, что стоит ей переступить порог родного дома, и она запутается в паутине вины и семейных обязательств и вырваться уже не сможет.

Путь до станции занял минут пять от силы.

Выйдя из машины, Шатти услышала специфический шум: это приближался ее поезд. Они с Кеннетом со всех ног бросились в кассу и купили ей билет до Эдинбурга. Молча вернулись на платформу. Кеннет поставил чемодан и спросил:

— Ты уверена, что все будет хорошо?

Шатти кивнула.

— Если повезет, я повидаюсь с дедушкой, а родители так и не узнают, что я приезжала. У дедушки собственный особняк в центре города.

Надеюсь, он там, а не в больнице…

Тишину морозного утра прорезал пронзительный свисток. Шатти вздрогнула, схватила чемодан, но Кеннет накрыл ее руку своей и удержал на месте. Заглянул в ее изумрудно-зеленые глаза, поднес к губам замерзшие пальцы.

— Шатти, мне нужно кое-что сказать тебе.

Она оглянулась через плечо на приближающийся поезд. За грохотом колес ничего не было слышно.

— Что?

— Я люблю тебя! — прокричал Кеннет, перекрывая стук колес. — Просто хочу, чтоб ты знала. Я люблю тебя!

Не веря ушам своим, молодая женщина шагнула ближе.

— Что ты сказал?

— Я люблю тебя, — повторил Кеннет, привлек ее к себе и поцеловал долгим, пылким поцелуем, словно скрепляя печатью сказанные слова. А затем подхватил чемодан и зашагал с ним к поезду. Шатти поднялась по лесенке. Кондуктор передал ей чемодан и поднялся следом.

Она стояла на верхней ступеньке, не в силах отвести взгляда от Кеннета, вбирая в память каждую черточку, каждое мимолетное выражение этого мужественного лица, пытаясь навсегда увековечить в сознании дорогой образ. Сегодня Кеннет Лэверок выглядел точно так же, как в день их знакомства: волосы растрепаны ветром, на подбородке пробивается щетина. И еще — эти чудесные карие, с золотыми искорками глаза, осененные невероятно длинными ресницами.

Дыхание у нее перехватило. Кондуктор потянулся закрыть дверь, и она послушно отступила на шаг.

Но вот Кеннет поднял руку, помахал, и Шатти вновь метнулась вперед, к поручням.

— Я люблю тебя! — выкрикнула молодая женщина, прежде чем дверь закрылась. — Я люблю тебя, Кеннет Лэверок! — Слова сорвались с уст словно сами по себе, дались ей просто и естественно, как дыхание.

Шатти прижалась лбом к окну. Поезд тронулся с места, набрал ход — и вот уже и платформа, и Кеннет скрылись из виду. И вдруг молодая женщина почувствовала себя такой одинокой, как никогда в жизни. Она схватилась рукою за сердце и лишь усилием воли удержалась от слез. Кеннет Лэверок ее любит. Но теперь, когда он произнес эти слова вслух, она просто не знала, что делать.

Она нагнулась за чемоданом и встретила сочувственный взгляд кондуктора. Он улыбнулся, открыл ей дверь в купе, вошел следом, помог положить багаж на верхнюю полку.

— Доброго вам пути, мисс, — пожелал кондуктор.

— Спасибо, — всхлипнула Шатти.

Кеннет стоял на тротуаре и задумчиво глядел через улицу на эффектное, стилизованное под готический замок здание кафе-кондитерской. По обе стороны от входа красовались две фигуры-манекена — рыцарь в доспехах и светлокудрый певец с арфой. Над входом красовалась вывеска в виде шита, увитого плющом, с витиеватой надписью: «Песнь Оссиана». Сквозь стрельчатые окна мерцали разноцветные лампочки, вделанные в подсвечники и светильники на стенах, и всякий раз, как открывалась и закрывалась дверь, из кафе доносились обрывки старинных мелодий.

День клонился к вечеру. Надо думать, народу в кафе набилось изрядно. И неудивительно. Кондитерская Минваны, старшей сестры Кеннета, пользовалась большим успехом у местных жителей — благодаря очаровательной, тонко стилизованной под старину обстановке, со вкусом подобранной музыке и конечно же превосходной кухне. Только здесь можно было отведать блюда, приготовленные по старинным шотландским рецептам, что зачастую считались безвозвратно утерянными, под перезвон арфы и завораживающие напевы свирелей.

Когда-то отец Кеннета, неисправимый романтик в душе, назвал старшую дочь именем героини из «Песен Оссиана». И та настолько привыкла считать себя частью этого вымышленного, но столь прекрасного мира певцов и героев, что, повзрослев, не много ни мало как построила этот поэтический мир вокруг себя.

Кондитерская процветала. Старик Лахланн, уйдя на покой и оставив шхуну сыну, перебрался из Арброта в столицу Шотландии и теперь помогал дочери вести дело. Второй этаж «замка» был жилым, а в нижнем зале с утра до позднего вечера угощали посетителей. Многочисленные друзья семейства Лэверок давно облюбовали уютное кафе и едва ли не всякий вечер приходили скоротать часок за чашкой чаю и приятной беседой.

Наверняка Минвана, нарядившись в традиционный шотландский костюм, вовсю хозяйничает у стойки, отпуская пирожные и прочие сладости. Джанетт помогает ей разливать чай и кофе… Да и Гил с Рэндалом наверняка уже подоспели. С женами, не иначе. Кеннет угрюмо посмотрел на часы: когда нечем себя занять, день растягивается до размеров вечности.

Он ждал, что Шатти позвонит ему в тот же вечер, как только доберется до города. Когда на следующий день от нее по-прежнему не было ни слуху ни духу, он начал беспокоиться. А на третий день засомневался, позвонит ли она вообще.

Не в силах заняться книгой или хоть чем-нибудь полезным, Лэверок нервно расхаживал по салону. Описав кругов этак триста, он понял, что больше не выдержит, сел в машину и покатил в Эдинбург, к друзьям и сестрам. На столе в салоне шхуны Кеннет оставил для Шатти записку с адресом и номером телефона и наказом срочно перезвонить ему в «Песнь Оссиана», как только появится.

Уже подъезжая к городу, Кеннет с трудом справился с искушением наплевать на кондитерскую и друзей и отправиться на поиски Шатти. Адрес особняка Кэссилисов наверняка можно узнать в справочной. Да и дедушкиных апартаментов тоже, если на то пошло. Энгус Арран, так, кажется, его зовут? В конце концов, он обойдет все дома в центре, постучится в каждую дверь, но любимую отыщет! Ведь быть того не может, чтобы в центре города на каждом шагу жили Кэссилисы и Арраны!

Но в глубине души Кеннет боялся, что Шатти решила не возвращаться. Вот поэтому и не звонит: без слов дает понять, что между ними все кончено. В памяти тут же воскресло то промозглое утро и прощание на перроне. Он признался ей в любви. Она сказала, что тоже его любит. Но если любит, отчего не звонит? Ему же в Бретань лететь через четыре дня! Времени почти не осталось.

— Дам ей еще день, — пробормотал Кеннет себе под нос. — А с завтрашнего дня примусь за поиски.

И Кеннет Лэверок решительным шагом перешел улицу, рывком распахнул дверь и переступил порог. Обычно атмосфера кафе действовала на него бодряще. Старинная музыка, таинственно мерцающие «свечи», эффектные драпировки, развешанное по стенам оружие — все это поднимало настроение. Но сегодня звон арфы отчего-то действовал на нервы, а общаться с друзьями вдруг расхотелось. Может, повезет, и он никого, кроме сестер и отца, не встретит?

Однако стоило Кеннету облюбовать свободное местечко, как его тут же окликнули. За соседним столиком расположился не кто иной, как Гил. А вот сестер видно не было.

— Привет, приятель! Какими судьбами? — радостно заорал он, бросаясь к Кеннету.

— Уж и на чашку кофе заглянуть нельзя, — фыркнул Кеннет, пожимая протянутую руку.

Гил с любопытством заозирался.

— А Шатти где? Ты ее привел?

Кеннет покачал головой, и друг его тут же насторожился.

— Что-то не так?

— Все так, — буркнул он. — Добудь-ка мне пивка, будь добр.

В глубине души Кеннет мечтал о двойном виски, но ничего крепче пива в «Песне Оссиана» не подавали. Эх, надо было сразу в какой-нибудь бар отправиться, а не сюда!

Гил принес со своего стола запотевшую бутылку — одну из многих, — а заодно и чистый стакан. Плеснул другу темной жидкости, картинно вручил ему и важно проговорил:

— Ты пришел по адресу, братишка. Мы, бармены, чужие проблемы решаем, как нечего делать. А, судя по твоей вытянувшейся физиономии, проблема у тебя не из простых.

Кеннет с наслаждением отхлебнул «Гиннеса», и облизнул губы.

— Она ушла, — горестно признался он.

— Шатти?

Кеннет убито кивнул.

— Позавчера. Узнала, что у нее дедушка заболел, — и уехала. И с тех пор даже не позволила ни разу. Я начинаю думать, что она уже не вернется. А нам ведь через четыре дня лететь в Бретань!

— Ты летишь в Бретань на Рождество?

— У меня контракт.

Гил укоризненно покачал головой.

— Не хочу выдавать чужие тайны, но твои сестрицы сговорились с Флоу и Бернис и теперь втихаря готовят большой семейный праздник здесь, в «Оссиане». Для всех Лэвероков и их друзей. Минвана ужасно огорчится, если тебя не будет.

Кеннет пожал плечами, засунул руку в карман пиджака и вытащил оттуда четыре крохотных сверточка. Безделушки, купленные в Арброте.

— Вот, держи. Положишь под елку. Это для Минваны с Джанетт и для Флоу с Бернис. Может, это искупит мои прегрешения.

— Ты купил сестрам подарки?! И даже Флоу?!

— И даже Бернис, — хмыкнул Кеннет. — Это побрякушки такие, из перламутра. Шатти помогла мне их выбрать.

— Побрякушки. Женщины без ума от всего блестящего. Отличный выбор, — одобрил Гил.

Кажется, он проникался к Шатти все большим уважением.

— Да, отличный, — вздохнул Кеннет. — Сам знаешь, я совершенно не хотел в нее влюбляться. Изо всех сил старался, чтобы этого не произошло. А когда наконец признался себе и ей, что и впрямь люблю ее, она взяла и ушла.

— Так отыщи ее, — посоветовал Гил.

— Ага, точно. Явиться к дверям особняка с букетом белых роз и потребовать у Гордона Алана Кэссилиса руки его несравненной дочери.

— Ты хочешь на ней жениться? — не поверил Гил.

— По-моему, все влюбленные рано или поздно женятся.

Гил фыркнул от смеха. В дверях кухни возникла Минвана, из-за плеча ее выглядывала Джанетт.

— Эй, гляньте, кто пришел! — заорал Гил на все кафе так, что посетители с любопытством оглянулись в его сторону. — Ваш единственный обожаемый брат пожаловал, девочки… и он хочет жениться!

Спустя мгновение сестры уже сжимали дорогого гостя в объятиях, засыпая его вопросами.

Отец, как выяснилось, уехал навестить старинного приятеля, но к ночи обещал вернуться.

— Язык тебе отрезать — и то мало, — буркнул Кеннет и прошипел другу на ухо:

— И вообще, она меня бросила. Как мне жениться на женщине, которая сбежала и адреса не оставила?

— Ну когда же мы с ней познакомимся? — приставала с расспросами Минвана. — Отчего ты ее не привел?

— Она… занята.

— Не так уж и занята, — возразил Гил, указывая рукой на дверь.

Не смея поверить в чудо, Кеннет медленно обернулся — и дыхание у него перехватило. Всякий раз, когда он видел Шатти после некоторого перерыва, он заново изумлялся: ну как можно быть такой красивой? Он вскочил и бросился к вошедшей.

— Шатти! Что ты здесь делаешь? — Кеннет крепко сжал ее руки в своих.

— Я заехала на шхуну и нашла твою записку.

Нам надо поговорить, — еле слышно сообщила она, нервно оглядываясь по сторонам.

— Давай выйдем, — предложил он. — А то здесь и впрямь слишком шумно… И слишком много свидетелей, — мстительно добавил он громче так, чтобы услышал Гил.

У входа стоял огромный серебристый «бентли». Прохожие почтительно обходили его за метр: в этой части города автомобили столь роскошные встречались нечасто.

— Твой? — кивнул на машину Кеннет.

— Дедушкин. Ему отец подарил. Сам дед машину не водит, так что других у него нет.

— Так ты гоняла этот «бентли» до Арброта и обратно? — фыркнул Кеннет.

— Не я. Вел машину дедушкин шофер.

— Ты привезла вещи с собой? Или на шхуне оставила? Родители отдали тебе паспорт, ведь правда?

Закусив губу, Шатти подняла отчаянный, исполненный тоски взгляд. Тихо сказала:

— Я приехала попрощаться. Кеннет, я не могу с тобой поехать.

Лэверок вгляделся в родное лицо. В изумрудно-зеленых глазах отражалось сомнение, нерешительность, даже страх. Не отдавая себе отчета, Шатти заламывала пальцы, словно оперная героиня.

— Что ты такое говоришь?

— Я должна остаться. Я нужна дедушке.

— Нет, — возразил Кеннет. — Мы же собирались ехать вместе!

— А теперь ты поедешь один. — Шатти со всхлипом перевела дыхание. — Мы оба с самого начала знали, что наш план не удастся.

Слишком уж много осложнений… твоя карьера, моя семья… Мы хотим от жизни совершенно разного…

— Вплоть до недавнего времени мы хотели от жизни одного и того же. Быть вместе и наслаждаться счастьем. И когда же все изменилось?

— На «Морском ястребе» мы жили в замкнутом фантастическом мирке. Тебе не нужна была никакая ассистентка, ты просто пожалел меня и дал мне работу. А мне работа, по правде говоря, вовсе не требовалась. Спустя пару месяцев у меня на счету окажется несколько миллионов. Я смогу купить все, что захочу.

— Если тебе нужны твои миллионы, отчего же ты сбежала из дому? И зачем осталась со мной?

— Я надеялась, что смогу стать иной. И какое-то время у меня даже получалось. Но позже я поняла: сколько ни притворяюсь провинциальной простушкой, девушкой из народа, ничегошеньки у меня не получается. На заднем плане все равно маячат эти миллионы. Я такая, какая есть, и изменить себя не в силах.

— Я не могу дать тебе ровным счетом ничего сверх того, что у тебя уже есть, — произнес Кеннет. — Могу лишь пообещать, что всегда буду рядом.

— Знаю, — улыбнулась Шатти. — И понимаю, до чего все непросто. — Она приподнялась на цыпочки и легонько дотронулась до его щеки. — Но нам было хорошо друг с другом. И я никогда не забуду, что ты для меня сделал. Ты оказался рядом, когда мне некуда было пойти. Ты дал мне шанс понять, что я за человек. Дал шанс стать самой собой. А не просто Шарлоттой Арран Кэссилис.

Кеннет обнял ладонями ее лицо и поцеловал в губы — таким нежным и вместе с тем таким волнующим поцелуем, что прерывать его показалось бы кощунством. И все-таки Шатти высвободилась — мягко, но решительно. Руки ее дрожали.

— Пойдем со мной, — промолвил он.

— Не могу, — прошептала Шатти.

— Но я люблю тебя, — произнес Кеннет, глядя ей в глаза.

По щеке ее поползла слезинка. Лэверок смахнул ее большим пальцем.

— Я тебя тоже люблю, — произнесла Шатти, неуверенно улыбаясь. — Но этого недостаточно.

Может статься, однажды я вспомню сегодняшнее прощание и пожалею, что не поехала с тобой. Но я не хочу, чтобы ты однажды раскаялся в том, что между нами было. А если мы останемся вместе, этого не избежать.

— Я люблю тебя, — повторил Кеннет. — И никогда ни в чем не раскаюсь.

Шатти провела пальцем по его губам. Жалко улыбнулась на прощание, давая понять, что в слова его не верит. Быстро чмокнула его в щеку и побежала к машине. Открыла дверцу и забралась внутрь, даже не оглянувшись. Серебристый «бентли», словно только того и ждал, тут же тронулся с места.

Кеннет понятия не имел, как долго он простоял на одном месте и сколько прохожих обошли его стороной, гадая, что такое увидел он в конце длинной, темной, безлюдной улицы. Но вот налетел холодный ветер, швырнул пригоршню снежинок ему в лицо — Лэверок очнулся от транса.

Быть того не может, чтобы их с Шатти невероятное приключение так вот сразу взяло и закончилось! Он ни за что не допустит, чтобы любимая ушла из его жизни, даже не объяснившись толком. Он без борьбы не сдастся! Если люди влюблены друг в друга, им полагается быть вместе. В любой шотландской балладе об этом говорится, если на то пошло.

Кеннет направился к своей машине и забрался внутрь. Включил зажигание… Но дальше дело не пошло.

— И чего это я так взвился? — пробормотал Кеннет себе под нос. — Поеду себе в Бретань — и выброшу девчонку из головы!

Но он знал: разлюбить Шатти Арран окажется куда как непросто. Молодая женщина прочно заняла место в его сердце. Расстаться с ней означает распроститься с надеждой на счастье, что вплоть до недавнего времени даже не представлялось возможным.

— Ну, как ты себя чувствуешь нынче утром, милый дедушка? — Шатти проскользнула в дверь спальни больного с серебряным подносом в руках и улыбнулась, видя, что Энгус, полусидя в постели, с наслаждением читает журнал «В седле».

— Да я в полном порядке. По-моему, мне давно пора встать с кровати и вернуться к нормальной жизни. А то совсем обленился. Говорю тебе: ничем я таким не болен.

Шатти села на краешек постели. Энгус и впрямь больным не выглядел. Щеки слегка зарумянились, поседевшие волосы эффектно подстрижены. Не далее как вчера, несмотря на протесты родных, дедушка призвал к себе парикмахера. В общем и целом вид такой, словно неотразимый Энгус собрался на очередной великосветский бал или на ужин с друзьями.

— Врач говорит, тебе нужен покой. Завтра сможешь встать на пару часов, но о верховых прогулках и думать забудь до будущего месяца!

— А вот тебе, во всяком случае, давно пора вернуться к своим делам насущным, — промолвил Энгус. — Нечего тратить молодость на недужного старика.

— Никакой ты не старик. Ты мой дедушка. И скажу я тебе, такого молодого восьмидесятилетнего джентльмена не найдется во всей Шотландии, а может, и в Англии тоже.

Дед потрепал внучку по руке.

— Посиди со мной рядышком, родная. Чайку выпьем.

Шатти разлила чай по чашкам и протянула одну из них Энгусу.

— До чего я рада, что тебе лучше! Я так волновалась!

— А я за тебя, по-твоему, не тревожился? — усмехнулся дед. — Вот уж не думал, что после наших с тобой задушевных бесед о приключениях ты возьмешь да и сбежишь из дому! — Старик поднял глаза на внучку. — У меня такое чувство, будто это я во всем виноват.

— Ты советовал мне взять жизнь в свои руки, — возразила Шатти. — Так я и поступила.

Дед отхлебнул чаю и поставил чашку обратно на поднос.

— Итак, ты с головой окунулась в жизнь, полную захватывающих приключений… Так отчего же вид у тебя такой печальный, детка?

Улыбнись-ка мне своей милой улыбкой и расскажи все, как есть.

Шатти тихонько рассмеялась.

— О, я перепробовала столько разных занятий! Кем только не работала! Где только не жила! — Она помолчала, борясь с накатившим волнением. — И вдобавок, ты представь только, влюбилась по уши.

Дедушка Энгус изогнул брови.

— Влюбилась по уши? Ну что ж, теперь понятно, отчего ты нос повесила. Не хочешь ли чистосердечно признаться старику, как все было?

— Чудесно, дедушка, просто чудесно! Он такой нежный, такой заботливый, такой благородный! Он думал, что я простая официантка в пабе, но ему было все равно. Он полюбил меня такой, какая я есть, а вовсе не из-за денег. Приютил меня, дал мне работу. Защищал от всех опасностей.

— А чем сей юный джентльмен занимается? — полюбопытствовал дед.

— Ну, состояния у него, в общем-то, нет…

Он писатель. Я помогала ему с его новой книгой. Он нанял меня в ассистентки.

— А целоваться он умеет, этот твой писатель?

— Дедушка! Как ты можешь спрашивать? — задохнулась Шатти.

— Послушай, мы с тобой всегда доверяли друг другу наши тайны. Честность — вот наш девиз.

Так что должен же я убедиться, что парень и впрямь достоин моей внучки!

— Ах ты, противный любопытный старикашка! Если хочешь знать, по части поцелуев он даже тебе сто очков вперед даст!.

— Значит, целуется он получше этого задохлика Мира?

— О, еще бы! — хихикнула Шатти.

— Вот и славно, — подвел итог дед, поглаживая руку внучки. — А то этого Мюира я всегда терпеть не мог. У него глаза так и бегают… Сразу видно: проныра из проныр!

— Всю свою жизнь я вела себя как хорошая девочка, слушалась родителей. Они мной гордились, — задумчиво произнесла Шатти, разом посерьезнев. — Но я понятия не имела, какова я на самом деле. И к замужеству я готова не была.

Ты ведь это сразу понял, верно?

Энгус кивнул.

— А теперь ты наконец-то разобралась в себе, детка?

— Думаю, да. Хотя бы отчасти.

— Благодаря этому твоему писателю?

— Да, — призналась Шатти. — С ним я чувствую себя свободной. Весь мир словно утрачивает значение, важно только то, что мы вместе.

— Так где же это чудо из чудес? Почему я еще не познакомился с этим замечательным молодым человеком?

— Сейчас он в Бретани, . — вздохнула Шатти, разглядывая сцепленные пальцы. — Он уехал вчера, на четыре месяца. Он звал меня с собой, но я сказала «нет».

— Так почему, во имя всего святого, ты сказала «нет», а не «да»?

— В силу многих причин, — потупилась Шатти.

— Надеюсь, что я в число этих «многих причин» не вхожу.

Она ласково сжала руку деда.

— Разве я могла не вернуться, услышав, что ты болен?

— Но мне уже лучше. Так поезжай себе в Бретань, к своему милому, и будь счастлива.

— Все куда сложнее, дедушка, — пожаловалась Шатти. — Он очень гордый человек, а я вся из себя богатая и титулованная… Боюсь, вместе нам не быть. Папа его в жизни не одобрит. Вряд ли Кеннет хоть раз в жизни заглядывал в биржевые сводки. Он живет на старой рыболовной шхуне. У него и фрака-то нет! А с мамой просто удар случится.

— Да плюнь ты на отца! Твой папаша — вздорная старая перечница, вот кто он такой. Да и мать не лучше. До сих пор не верю, что мы с Беатрис произвели на свет такую манерную жеманницу. Наверняка в клинике младенцев подменили. У моей дочери ни искры авантюризма в душе нет! Так что эти двое будут тебя тиранить и мучить, пока в могилу не сведут. — Дед указал на столик у окна. — Дай-ка мне вон тот альбом.

Шатти послушно вручила больному роскошный, с золотым тиснением альбом с фотографиями. Энгус открыл его и задумчиво перелистнул страницы, ища нужную. И, наконец, указал на изображение себя самого в форме курсанта военно-морского училища.

— Это я в день выпуска. Получил первое свое назначение на боевой корабль. Мой отец в ужас пришел, узнав, что я собираюсь на фронт. Дескать, молодому человеку моего положения не подобает начинать «с нуля». И на кораблях не подобает плавать. Там же совершенно неподходящее общество! Хочешь послужить отечеству — нет проблем; он звякнет военному министру, и вот тебе непыльное местечко в генштабе! Но я все равно ушел в море. А со временем дослужился до помощника капитана! Сам, между прочим, безо всяких папочкиных связей!

— Немало вражеских кораблей пустил ты ко дну, — мечтательно произнесла Шатти.

— На войне я, между прочим, с твоей бабушкой познакомился. Я тогда в госпитале лежал, с простреленной ногой, а она там медсестрой работала. Такая была красавица, глаз не оторвать. Когда Беатрис в первый раз вошла ко мне в палату, я просто онемел. Влюбился с первого взгляда.

— Иногда мне кажется, дедушка, что ты опередил свое время, — не без зависти вздохнула Шатти. — Ты прожил жизнь так, как хотел. Ты нашел в себе силы противостоять отцу. Ты отказался от титула, но обрел себя. И тебе повезло встретить «свою половинку» — а ведь это редкая удача!

— Ха! — хмыкнул Энгус. — Твоя бабушка была тот еще подарочек. Бедная как церковная мышь, ни пенса за душой, а гордая, что твоя королева!

Отец ее сапожничал где-то в Стаффордшире.

Собиралась, когда война закончится, прикопить деньжат, выучиться на учительницу, вернуться к себе в деревню и открыть сельскую школу. А у меня денег было столько, что я мог с легкостью купить всю ее деревушку и окрестные земли в придачу. Так угадай, что она сделала, когда узнала, что я не безвестный Энгус Арран, а аристократ и миллионер? Вернула мне кольцо — ни больше ни меньше! Дескать, мы с нею не пара и не хочет она, чтобы люди говорили, будто она пошла работать в госпиталь, нацелившись подцепить жениха побогаче! Но я-то знал, какое мне досталось сокровище, и вовсе не собирался упускать его из рук! Да, мой отец и слышать не хотел об этом браке. Но Беатрис я уломал, а дальше все уже зависело от нас двоих.

— Как? Неужели твоя невеста готова была отказаться от тебя только за то, что ты богат? — изумилась Шатти.

— Ну, со временем мне удалось объяснить ей, что это не моя вина, а моя беда, — усмехнулся Энгус. — Мы поженились, но денег не трогали.

Жили на мое жалованье и ее зарплату. И отлично жили, между прочим! А когда я унаследовал отцовские миллионы, мы стали воплощать в жизнь все наши заветные мечты. Жертвовали на всякие хорошие дела. Больницу для детишек построили, опять же школу деревенскую в родных краях Беатрис, основали фонд помощи вдовам погибших морских офицеров… Да мало ли чего!

Твоей матери приданое дали изрядное, да и жениха ее поддержали, когда тот начинал свое дело… По правде говоря, покойный граф Кэссилис оставил сыну одни долги. Так что сама видишь, Шатти, деньгами вполне можно с умом распорядиться. И ты на это способна, детка, я в тебя верю. Поэтому все, что у меня есть, унаследуешь ты.

— Отец никогда не позволит мне швыряться деньгами направо и налево!

— Деточка, но ведь деньги эти мой, а не его!

Если ты захочешь распорядиться капиталом по своему усмотрению, Кэссилис и пикнуть не посмеет! — Дед приподнялся на подушках и чмокнул внучку в щеку. — Я прожил бурную, богатую приключениями жизнь, теперь твоя очередь, милая Шарлотта. Рискни, поставь сердце на кон — и выиграешь счастье! Отправляйся в Бретань, отыщи своего милого! Объяснись с ним честно и откровенно.

— Но я не знаю, где он.

— На твоего отца работают первоклассные частные детективы. Теперь, став обладательницей моего состояния, ты вполне можешь позволить себе воспользоваться их услугами.

— Но ведь капитал я еще не унаследовала.

Двадцати пяти мне еще нет!

— Еще как унаследовала! Доверительной собственностью распоряжаюсь я, так что мне вдруг взбрело в голову изменить условия. Деньги в твоем распоряжении, Шатти, целиком и полностью! Ты вольна ехать куда хочешь, навстречу новым приключениям!

Шатти порывисто обняла деда.

— Спасибо тебе, спасибо! Я тебя не разочарую, дедушка!

— Знаю, детка. И горжусь тобой. Просто оставайся самой собою, родная, и проживешь жизнь счастливо. А если повезет, то и с милым отношения наладишь, и правнуков мне родишь!

Глава 8

Особняк Кэссилисов на Силверлод-авеню явно строился с целью повергать прохожего в благоговейный трепет. Полукруглая подъездная дорожка, массивный каменный фасад, чугунная ограда. Все без слов давало понять: здесь живет не какое-нибудь там отребье и даже не современные нувориши, но потомственная знать.

Собравшись с духом, Кеннет храбро въехал в ворота и притормозил у парадного входа. Внушительные дорические колонны увивали рождественские гирлянды, над массивной дверью — венок омелы. В этом доме к Рождеству приготовились на совесть… Борясь с желанием развернуть машину и обратиться в паническое бегство, он закрыл глаза, мысленно досчитал до десяти, вышел наружу и направился к дверям.

Кеннет понятия не имел, что говорить. Черт, он даже не знал, здесь ли Шатти. Горничная из особняка Арранов сообщила ему, что и Энгус Арран, и Шарлотта гостят у лорда и леди Кэссилис, но где гарантия, что девица не солгала?

Или что, скажем, мешает благородному семейству выехать в загородное поместье? Наверняка коттеджей и усадеб у них — считать собьешься.

Он усмехнулся, представив собственное «родовое поместье» — кафе-кондитерскую «Песнь Оссиана», купленную в складчину всем семейством. Сколько всего ему предстоит узнать о сильных мира сего и их образе жизни, чтобы начать хотя бы немного понимать Шатти? На массивной цепи у входа висел бронзовый дверной молоток, но Кеннет на всякий случай нажал на кнопку звонка. Вдруг молоток — музейная редкость или просто украшение?

Дверь открыла пожилая женщина в черном платье и в белом накрахмаленном переднике.

— Чем могу служить? — учтиво улыбнулась она.

Кеннет нервно пригладил растрепавшиеся волосы, одернул куртку.

— Мне нужна Шатти… то есть Шарлотта Арран… Кэссилис.

Женщина придирчиво оглядела его с головы до ног, отмечая каждую мельчайшую подробность и наконец вынесла приговор:

— Стало быть, это вы.

— Я?

— Ну, тот самый молодой человек, что вернул мисс Шарлотту домой. Наверное, мы все вам очень обязаны.

— Здесь ли Шатти? — снова спросил Кеннет.

Женщина коротко кивнула и шагнула в сторону, пропуская гостя внутрь. Лэверок оглянулся по сторонам — и дыхание у него перехватило.

Просторный вестибюль наводил на мысль о храме: сводчатые потолки, витражи. И повсюду рождественские украшения: свежие, зеленые ветки остролиста и омелы, атласные ленты, многоцветные гирлянды, в сравнении с которыми бледнели и меркли те, которые Шатти развесила на шхуне.

— Ух ты! — не сдержал изумления гость.

— Будьте добры, пройдемте со мной. Его светлость граф Кэссилис примет вас в библиотеке.

— Я пришел вовсе не к его светлости графу Кэссилису.

— Всех посетителей сначала проводят к графу Кэссилису, — возразила домоправительница. — Пойдемте.

Они прошли по бесконечному коридору, свернули направо, затем налево, все дальше углубляясь в недра особняка. Наконец домоправительница остановилась у двери красного дерева, постучала, затем вошла и что-то вполголоса сказала. Прошло еще минуты три, и Кеннета пригласили внутрь. К тому времени бедняга чувствовал себя, как приговоренный перед эшафотом или проштрафившийся школьник у дверей учительской.

— Заходите, — произнес хозяин дома, поднимаясь из-за письменного стола.

Гордон Алан Мак-Мед Кэссилис был невысок, одет с безупречным вкусом и весьма представителен. Виски его уже посеребрила седина.

Граф протянул гостю руку. Кеннет ее пожал.

— Гордон Кэссилис.

— Кеннет Лэверок.

— Будьте добры, садитесь, — пригласил граф, указывая на огромное кожаное кресло с подголовником. — Вы пришли к Шарлотте?

Кеннет кивнул.

— Она здесь?

— Могу ли я поинтересоваться о цели вашего визита?

— Мы с ней друзья. Но вы не ответили на мой вопрос. Она здесь?

— А, так вы тот самый писатель… который живет на шхуне.

Лэверок понемногу начинал раздражаться: ну, сколько можно ходить вокруг да около?

— Либо Шатти здесь, либо ее нет, — произнес он. — А если ее, здесь нет, тогда я лучше пойду.

— Она здесь, — заверил его светлость. — Но не знаю, захочет ли она говорить с вами.

— Может, она сама решит этот вопрос?

— Шарлотта не всегда знает, что для нее лучше, — возразил граф.

Едва сдерживаясь, Кеннет приподнялся в кресле, оперся ладонями о стол и посмотрел прямо в лицо собеседнику.

— При всем моем к вам уважении, мистер Кэссилис, сдается мне, вашу дочь вы толком не знаете. Она красива, умна и намерена прожить жизнь так, как хочет сама. За это я ею и восхищаюсь. И переделать ее вы не сумеете. Рано или поздно она снова сбежит. А меня, чего доброго, рядом не окажется, чтобы защитить ее и поддержать. Мы же оба этого не хотим, верно?

Мгновение хозяин дома испытующе глядел на молодого человека, затем медленно кивнул.

— Вы кажетесь мне здравомыслящим человеком, — произнес он.

С этими словами граф Кэссилис выдвинул верхний ящик стола и извлек оттуда чековую книжку — роскошную, с золотым обрезом, вроде тех, которыми пользуются только богачи. Затем снял с подставки ручку «Паркер», вписал в пустую графу несколько цифр и вручил чек Кеннету.

— Я сюда не за деньгами пришел, — нахмурился тот. — Я пришел к Шатти. Вот и все. Мне нужно поговорить с ней.

— И вы с ней, безусловно, поговорите. — Граф помахал чеком. — Ну же, берите!

— Не пытайтесь от меня откупиться. Я все равно не уйду.

— Да я вас и не гоню, — возразил граф. — Я хочу, чтобы вы женились на моей дочери.

— Что?! — задохнулся Кеннет.

— Это вам вроде как приданое. Берите деньги — и она ваша.

— Вы хотите, чтобы я женился на Шатти?

— В силу какой-то непостижимой причины девочка вообразила, что влюблена в вас по уши.

Ее дед официально поставил меня в известность, что, если я стану противиться этому союзу, он превратит мою жизнь в ад. Я всей душой люблю моего тестя. Я ему многим обязан, а более всего ценю за то, что он человек слова. Я долго с ним спорил, пытаясь заставить взглянуть на вещи моими глазами. Однако Энгус Арран остался непреклонен: Шарлотта должна выйти за вас, и точка. Так вот я не хочу, чтобы Шарлотта когда-либо узнала о нашем разговоре. Если дочь поймет, что я одобряю этот брак, она вас тут же пошлет на все четыре стороны. Шарлотта — бунтарка по природе. Она все делает наперекор.

Кеннет потеребил в руке чек, от количества нулей глаза его непроизвольно расширились. Все складывается как нельзя лучше. Так почему же он ощущает какой-то подвох? Как если бы он не столько получил драгоценнейший дар на свете, сколько стал игрушкой в руках графа Кэссилиса и выполняет за графа его же грязную работу? И Кеннет решительно вернул чек.

— Оставьте ваши деньги при себе! — отрезал он.

— Так вы не женитесь на Шарлотте? — вздохнул граф. — Я могу, конечно, попытаться вас принудить…

— В этом нет необходимости. Чтобы всем сердцем любить вашу дочь, мне ваши деньги не нужны, тут я и сам справлюсь. Да и руку, и сердце предложить девушке я отлично сумею самостоятельно… если сочту нужным. — Кеннет помолчал.

— Однако ж для меня очень много значит ваше благословение, сэр, если, конечно, это оно и есть…

И спасибо огромное за поддержку.

— Меня не благодарите, — отмахнулся граф Кэссилис. — Вам еще предстоит уломать Шарлотту. — Он кивком указал на дверь. — Шарлотта у дедушки.

Подниметесь по лестнице, третья дверь направо.

Кеннет двинулся было к двери, но тут хозяин дома вновь окликнул его.

— Держите, — сказал он, когда Лэверок обернулся, и бросил ему через всю комнату маленькую, обтянутую бархатом коробочку. Внутри обнаружилось великолепное кольцо с сапфиром. — Это семейная реликвия, — пояснил граф. — Бабушка Шарлотты очень хотела оставить эту вещь внучке. — Он поднял руку, предвосхищая возражения. — Я вовсе не говорю, что вы не в состоянии купить кольцо. Просто это традиция, и для Шарлотты она очень много значит.

Кеннет долго разглядывал кольцо, наконец медленно кивнул.

— Спасибо, — искренне произнес он.

И, развернувшись, выбежал из библиотеки, вернулся в вестибюль и уже оттуда, перепрыгивая через две ступеньки, поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Сразу от лестничной площадки начинался еще один коридор, с бесчисленными дверями по обе стороны. Что там сказал граф Кэссилис? Третья налево? Или направо? И третья ли?

Но тут откуда-то появился худощавый старик в пижонском сером костюме и в ослепительно белой рубашке с жабо. Кеннет рискнул обратиться к нему.

— Я ищу мисс Шарлотту, — произнес он. — Вы мне не подскажете, где она?

Старик улыбнулся, с достоинством поправил манжеты и протянул руку.

— Вы, должно быть, Кеннет. А я дедушка Шарлотты, Энгус Арран. Пойдемте со мной. Нам есть о чем поговорить.

— Вообще-то я к Шатти пришел, — буркнул Кеннет.

— Я вас надолго не задержу.

Лэверок неохотно поплелся за стариком по длинному коридору, гадая, суждено ли ему вообще увидеться с Шатти. На сей раз его проводили в элегантно обставленную спальню, с роскошным нефритовым камином и высокими, от полу до потолка, окнами. Энгус опустился на диван у стены, приглашая гостя занять кресло напротив.

— Я так понимаю, вы уже переговорили с его светлостью. Он дал вам понять, что Семья согласна на ваш брак. Но, думаю, не разъяснил, на каких условиях.

Кеннет подскочил как ужаленный.

— Послушайте, я не собираюсь обсуждать с вами никакие условия! Мне нужна только…

— А ну сядьте! — сурово рявкнул старик. Пожав плечами, Кеннет вновь опустился в кресло: иного выхода у него, похоже, не было. — Вот так-то лучше! — удовлетворенно усмехнулся Энгус, — А теперь выслушай мои условия. Во-первых, спросите себя, мистер Лэверок, правильными ли вы побуждениями руководствуетесь, стремясь жениться на моей внучке. Шарлотта упрямиц. И если вы надеетесь после свадьбы перевоспитать ее, так я сразу скажу: этот номер у вас не пройдет.

— Я вовсе не собираюсь ее перевоспитывать.

Я люблю ее такой, какая она есть.

— Замечательно, — одобрительно кивнул Энгус. — Во-вторых: Шарлотта вполне способна на опрометчивые, необдуманные поступки. Бросается очертя голову, сама не зная куда. Пообещайте мне, что всегда будете начеку, и в тех случаях, когда Шарлотта вздумает рисковать собственной жизнью, вы удержите ее от безрассудного шага.

— Обещаю, — торжественно произнес Кеннет, вспоминая, как Шатти прыгнула с пирса в ледяную воду.

— И, наконец, третье: дети. Я хочу внуков, и побольше. И чтобы быстро.

— Боюсь, здесь придется предоставить решение самой Шатти, — не сдержал смеха Лэверок. — Вообще-то, я тоже мечтаю о детишках. Я… — Молодой человек смущенно умолк. — А не слишком ли мы забегаем вперед? Мы с Шатти даже о браке еще не говорили. Я даже не уверен, захочет ли она меня видеть.

— Она в третьей комнате налево, — улыбнулся Энгус, протягивая Кеннету руку, которую тот почтительно пожал. — Ну, идите к вашей Шатти.

Кеннет выбежал из спальни, вихрем промчался по коридору, но, когда постучал в указанную дверь, ответа не последовало. Он заглянул внутрь: никого. Он уже собирался еще раз прогуляться к старику Энгусу, как вдруг в коридоре послышались легкие шаги. Кеннет обернулся — и остолбенел.

Перед ним, держась за стенку, чтобы не упасть, стояла Шатти. Сердце ее неистово колотилось в груди. Со времени их последней встречи прошло лишь несколько дней, а казалось — целая вечность. Что здесь делает Кеннет? Шатти отчаянно хотелось подбежать к любимому, броситься ему на шею, ласково погладить по щеке, припасть к его губам, но она не стронулась с места. Зачем, ну зачем он пришел?

А Кеннет так и пожирал ее глазами. Шатти знала, что изменилась. Краска сошла, и волосы ее, вновь обретшие прежний, благородный каштановый оттенок, были изящно сколоты на затылке черепаховым гребнем. Строгий кашемировый свитер дополняли элегантные бежевые брюки. Эта молодая женщина нисколько не походила на безрассудную официантку, которую Кеннет совсем недавно вытащил из пьяной драки.

Вот только на свитере переливалась перламутровая брошь — его, Кеннета, подарок. Шатти непроизвольно дотронулась до нее пальцами.

— Ты здесь, — прошептала она.

— Я здесь, — подтвердил Кеннет, делая шаг вперед.

При звуке его голоса, грудного и ласкового, в крови тут же забушевало жаркое пламя. Шатти помнила, как в сумасшедшую ночь любви этот ставший таким родным голос нашептывал ей на ухо нежные, упоительно прекрасные слова и словно в бреду повторял ее имя. Она судорожно сглотнула.

— Но тебе же полагается быть в Бретани! Ты должен был улететь еще вчера…

— Я отложил вылет, — невозмутимо пояснил Кеннет. — Решил отпраздновать Рождество в кругу семьи. А ты как поживаешь, Шатти?

— Отлично, — солгала она.

Кеннет сделал еще шаг.

— Ты очень… переменилась. Ты по-прежнему прекрасна, — поспешно добавил он, — но… совсем другая.

Нервным жестом Шатти поправила волосы.

— Мама так возмущалась рыжим цветом, что проще было вернуться к естественному, чем изо дня в день выслушивать упреки.

Кеннет робко потянулся к ее волосам, но тут же, словно обжегшись, отдернул руку.

— Мне так очень нравится, — признался он. — Но и рыжий цвет тебе шел.

— Отчего ты не уехал? — дрожащим голосом поинтересовалась Шатти, входя в комнату и едва не падая на оттоманку: ноги отчего-то отказывались ей служить.

Кеннет присел рядом.

— Просто не смог. Мне необходимо было поговорить с тобой. В тот вечер в кафе мы едва парой слов перемолвились. А нам надо объясниться начистоту.

— В самом деле?

Кеннет кивнул и завладел ее рукой.

— Я познакомился с твоим отцом. У нас была… э-э-э… весьма любопытная беседа.

Щеки молодой женщины заалели от смущения. Зная отца, она легко представила, как все было. Говорил его светлость граф Кэссилис, а от Кеннета требовалось лишь покорно слушать и кивать.

— Воображаю, чего он тебе наговорил. Прости, пожалуйста. Мне страшно жаль. Отец не имел права так с тобой обращаться.

— О нет, чего он мне наговорил, ты даже вообразить не можешь. А хочешь знать, что он сделал? Вручил мне чек — чек на баснословную сумму. Поначалу я подумал, он от меня избавиться пытается. И тут его светлость объявил, что чек — это твое приданое. Похоже, твой отец и впрямь хочет, чтобы ты за меня вышла. И дед с ним согласен.

— Мне выйти за тебя? — задохнулась Шатти.

— Мы с твоим дедом поболтали по душам.

Шатти, он изумительный старикан, просто изумительный!

Словно не слыша его, Шатти вскочила и принялась нервно расхаживать взад-вперед по комнате.

— Они хотят, чтобы я вышла за тебя!

Кеннет серьезно кивнул.

— Кажется, твой отец решил, что, если он разрешит тебе стать моей женой, ты поступишь с точностью до наоборот. А дед твой считает, что я тебе идеально подхожу.

Шатти чувствовала, как на место обиды заступает гнев. Она стиснула кулаки. Итак, за нее снова спланировали все ее будущее — отец, и дед, и даже Кеннет! Вот и с Эдамом все именно так было!

— «Идеально подходишь» — с горечью повторила она. — Подходишь — для чего? Чтобы воспитать из меня покорную жену и любящую мать?

— Шатти, я… — изумленно запротестовал Кеннет.

— Ни слова больше! — негодующе вскричала она. — Я ушам своим не верю! Ты — на их стороне! Они тобою манипулируют, а ты им это позволяешь! Я-то думала, ты — сильнее. Я… я думала, ты не такой.

Лэверок подскочил к ней, ухватил за плечо и развернул лицом к себе.

— Никто мною не манипулирует, так и знай!

Я просто выслушал все, что они имели мне сказать, и сделал собственные выводы, Я пришел сюда потому, что хочу построить для нас с тобою общее будущее. Я пришел сюда потому, что понял: я без тебя и дня прожить не в силах. А когда мужчиной владеют чувства настолько сильные, он обычно предлагает любимой женщине выйти за него замуж. Так ты станешь моей женой, черт подери?

— Что за прочувствованное предложение руки и сердца! — презрительно рассмеялась Шатти. — А мне теперь полагается разрыдаться от умиления и поклясться тебе в вечной любви и верности?

Кеннет извлек из кармана бархатную коробочку, немного повозился с замочком и достал кольцо — бабушкино кольцо с сапфиром!

— Прежде чем ты совсем расчувствуешься, — не без сарказма объявил Лэверок, — позволь мне соблюсти необходимые церемонии. Шатти, я люблю тебя. Я люблю тебя с того самого дня, когда вынес на плече из заведения старика Викмана. И буду любить тебя, пока дышу. Ты выйдешь за меня замуж?

— Где ты взял это кольцо?

— Мне его дал твой отец. Сказал, что тебе оно дорого. Вроде как семейная реликвия. — Кеннет завладел рукой молодой женщины и едва ли не силком надел кольцо ей на палец.

Но Шатти с досадой сдернула его и швырнула в гостя. Кольцо упало на ковер у его ног.

— В жизни своей не слышала такого нелепого предложения руки и сердца. И замуж за тебя я не выйду. Ни сейчас, ни в будущем.

— Знаешь, а ведь именно этого твой отец и добивается. Он сам так сказал: стоит ему одобрить твой выбор, и ты тут же поступишь наперекор. По-моему, манипулируют тут тобою, а не мной.

Молодая женщина убито покачала головой.

— Уходи. Не хочу больше ничего слушать. Я жалею, что вообще тебя встретила.

— Никуда я не уйду, — заявил Лэверок. — Я люблю тебя и знаю, ты меня тоже любишь. Нам суждено быть вместе.

— По-твоему, все так просто, — вздохнула Шатти.

— Еще как просто! И с самого начала не следовало ничего усложнять. Подумай о нас с тобой, а про все остальное забудь!

Кеннет обнял ладонями ее лицо. Она попыталась высвободиться, но он и не думал ее отпускать. Он заглянул ей в глаза — и Шатти перестала вырываться. Тогда он ласково и осторожно поцеловал любимую в губы.

— Вот видишь, все очень просто. Только ты и я.

— Еще, . — потребовала Шатти, подставляя губы.

— Нет, теперь твоя очередь.

Она порывисто припала к его губам в долгом, страстном поцелуе. Языки их сплелись. Кеннет застонал, и Шатти затрепетала всем телом.

Зачем она борется с собою? Она же отлично знает, как сильно любит этого человека. И хочет провести с ним всю жизнь.

— Хорошо, уговорил, — вздохнула молодая женщина. — Я выйду за тебя замуж.

От неожиданности Кеннет отступил на шаг.

— Правда?

— Правда, — кивнула Шатти. — Но тебе придется сделать мне предложение еще раз. Первый вариант абсолютно не романтичен. Ты способен на большее.

Кеннет нагнулся и подобрал с пола кольцо.

— Ты ведь не шутишь, надеюсь? Ты в самом деле станешь моей женой?

— Все равно плохо. Тебе полагается встать на одно колено.

— Ты, никак, опять взялась меня редактировать?

— Извини, — улыбнулась Шатти. — Сила привычки, не иначе. Но я хочу услышать предложение руки и сердца, достойное остаться в веках.

А не какое-то жалкое: «Ты станешь моей женой, черт подери?»

— Ну хорошо, хорошо, — усмехнулся Кеннет.

Он усадил молодую женщину в кресло, встал на одно колено и завладел ее рукой.

— Когда я с тобой познакомился, о, Шатти Арран, я абсолютно не собирался влюбляться.

Но с каждым днем я все отчетливее осознавал, что уже не властен над собой. За этим, наверное, я и пришел в паб Викмана тем памятным вечером. Не за очередным интервью, нет, и не ради кружки пива. А ради тебя. Сама судьба привела меня туда, к твоим ногам. — Кеннет нагнулся, перецеловал ее хрупкие пальцы, а затем медленно вернул кольцо на законное место.

— Великий шотландский поэт Роберт Лэверок однажды сказал: «Любовь заговорит — и Небеса баюкает согласно хор богов».

— Это сказал Уильям Шекспир, — мстительно поправила Шатти. — И он такой же шотландец, как я эскимоска.

— Ты опять меня редактируешь! — деланно возмутился Кеннет.

— Извини еще раз, — рассмеялась Шатти. — Продолжай.

— Да, в общем, продолжать-то и нечего, — пожал плечами он. — Выходи за меня замуж, Шатти Арран. И обещаю тебе: вся наша жизнь обернется одним бесконечно долгим и несказанно увлекательным приключением.

Шатти самозабвенно обвила руками шею любимого, затем опустилась на колени рядом с ним — и заглянула в его глаза.

— Я выйду за тебя замуж, — серьезно пообещала она и, ликующе вскрикнув, припала к его губам.

И оба упали на персидский ковер, причем Кеннет оказался снизу, а Шатти — сверху. В самый разгар страстных поцелуев в дверях возник Энгус.

— Шарлотта!

Она подняла глаза, улыбнулась, смахнула со лба непослушный локон.

— Подобает ли девушке твоего происхождения и положения так себя вести?

Шарлотта подняла руку. В солнечных лучах вспыхнул и заиграл сапфир.

— Мы помолвлены, — сообщила она. — Мы с Кеном решили пожениться.

Старик усмехнулся и понимающе кивнул.

— Тогда продолжайте, — как ни в чем не бывало разрешил он и исчез за дверью. Видимо, пошел сообщать счастливую новость отцу.

С тихим стоном Кеннет вновь притянул молодую женщину к себе и одарил поцелуем, от которого сердце ее забилось сильнее, а голова закружилась, точно на «американских горках».

Когда же Шатти наконец отстранилась и вгляделась в его мужественное, такое красивое лицо, она поняла: любимый сказал правду. Жизнь с Кеннетом Лэвероком окажется самым захватывающим приключением на свете.

— А знаешь, мы ведь с тобой небогаты, — как бы между прочим сообщила она.

— Да неужели? — поддразнил он. — Ничего, думаю, я переживу этот удар.

— Я решила воспользоваться моими деньгами так, как они того заслуживают. Создам благотворительные фонды, как мой дедушка. Буду помогать людям. А ты научишь меня как.

— С удовольствием, — заверил Кеннет, целуя любимую в шею. — А ты поможешь мне редактировать мои книги.

— С удовольствием, — улыбнулась Шатти. И вдруг, вспомнив что-то, вскочила как ошпаренная, подбежала к столу, выдвинула ящик и достала оттуда нечто плоское, завернутое в золотую бумагу. — Это тебе. Рождественский подарок.

От меня.

— А что там? — удивленно осведомился Кеннет, встряхивая сверток.

— Открой и увидишь.

Он нетерпеливо развернул шуршащую бумагу и увидел книгу. Не обычную книгу, выпущенную массовым тиражом, а сделанную вручную. На обложке вилась золотая надпись «Легенды Лэвероков». Кеннет открыл книгу и на первой странице обнаружил картинку. В жутковатой, затянутой паутиной башне мерзкого вида ведьма протягивала молодому человеку алый плащ, умильно на него посматривая. А тот презрительно отмахивался: дескать, прочь, ведьма, убирайся прочь!

— «Дермот Лэверок», — прочел Кеннет название главы. Он жадно листал книгу, искренне восхищаясь превосходными иллюстрациями. — Это ты сама сделала?

— Только картинки. А легенды записал ты, я их только переписала.

— Когда ты только время нашла? И откуда у тебя талант рисовальщика?

— Еще девочкой я занималась в художественной школе. Сам понимаешь, подобающее графской дочке воспитание и все такое… А рисовала я на шхуне поздно ночью, когда ты уже засыпал. Закончила я книгу уже дома. Мне ужасно хотелось подарить тебе на Рождество что-нибудь необыкновенное. Думала, тебе понравится.

Кеннет потрясение глядел на книгу, изумляясь тому, какими живыми и яркими вышли его персонажи из-под кисти художницы, как заиграли всеми красками. Да, все они были здесь.

Храбрый Финн Лэверок, спасший из плена в Карлайле лучшего друга Уильяма Кинмота. Доблестный Перси Лэверок, что помог влюбленному Лемингтону отбить невесту у соперника-англичанина в день их свадьбы. И конечно же благородный разбойник с гор Лахланн Лэверок. И Фингал Лэверок с русалкой. И Дуглас Лэверок, победитель дракона.

— Просто не знаю, что сказать, — промолвил Кеннет. В груди у него почему-то стеснилось. — Мне никогда в жизни не дарили таких подарков. — Скрывая смущение, он пролистал книгу до конца и изумленно присвистнул. — А это что еще такое? Этой легенды я не знаю.

— Это я от себя добавила, — усмехнулась молодая женщина. — Поскольку я теперь тоже вхожу в клан, наверное, мне можно, правда? Это, знаешь ли, предание из нашего «семейного фольклора». Все — чистая правда, имей в виду.

Жил в семнадцатом веке такой эрл Кэссилис.

Его жена, красавица Джин Гамильтон, сбежала с цыганами. Про это сложили балладу, «Графиня-цыганка» называется. Я ее чуть-чуть переделала, конечно. Пусть будет не жена, а дочь. А в остальном все правильно. В точности про меня!

И, высвободившись из объятий любимого, Шатти метнулась к фортепьяно и, демонстрируя, к изумлению Кеннета, еще один из своих многочисленных талантов, весело запела:

С тобою я рада весь мир обойти,

И плыть по морям-океанам.

С тобою готова погибнуть в пути,

С моим кареглазым цыганом!

Улыбаясь, Кеннет любовался невестой. Каждый час, проведенный с Шатти, открывал в ней новые, неожиданные стороны. Не женщина, а настоящее… приключение! Лэверок подошел к музыкантше, обнял ее сзади за плечи, чмокнул в затылок.

— По-моему, мы здорово друг другу подходим, — прошептал он.

— Еще как! — смеясь подтвердила Шатти.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Реклама на сайте