«Игра на раздевание»

Татьяна Веденская Игра на раздевание

По статистике, в России девять браков из десяти со временем распадаются.

Нет такого закона, который бы удовлетворял всех.

Ливий Тит

Часть первая Диверсант

Глава 1 Вечерний спектакль в одном акте

Кто-то из великих сказал: от любви до ненависти один шаг. Так вот, я никак не могу вспомнить, когда именно я его сделала. Коротенький шажок, простая смена знака «плюс» на «минус». Я просто жила-жила, занималась привычными делами и не заметила, как однажды около рутинного «люблю» сама собой образовалась маленькая приставка «не». Впрочем, это очень на меня похоже – жить, не замечая ни собственных чувств, ни собственной усталости. Усталость – роскошь, непозволительная для работающей женщины, поэтому я держалась изо всех сил, пытаясь охватить необъятное. Работа, магазины, дом, уборка, стирка, звонки, звонки, бесконечные звонки. По работе, от клиентов, от подруги (последняя зовет в фитнес-клуб – ей за привод кого-нибудь из знакомых дадут скидку). А куда мне фитнес: я по утрам с трудом разлепляю веки – сказывается хроническая бессонница. Иногда мне кажется, что у меня все – хроническое. Вся моя жизнь.

Наверное, это могло бы длиться бесконечно. Бег на месте, ей-богу. Но почему-то сегодня я пришла домой, разделась, скинула с усталых ног туфли на высоком каблуке, налила себе чай и вдруг подумала:

«Ба, а я ведь ненавижу Андрея!»

Эта мысль так потрясла меня, что я забыла вовремя остановиться и перелила чай на стол. Воровато огляделась по сторонам, как будто меня могли застать на месте преступления. Рядом не было никого, но мысль моя была настолько громкой, что мне стало страшно – вдруг услышат соседи. Или почувствует Андрей – мой муж, с которым я вполне сносно прожила больше пятнадцати лет. Господи, неужели уже пятнадцать?! Нет, я не в том смысле, что я все забыла. У меня не амнезия и не склероз. Несколько месяцев назад я целый день готовила салаты, а потом слушала поздравления с юбилеем свадьбы и рассеянно улыбалась. Просто цифра – пятнадцать лет – это ужасно много! Разве можно прожить с кем-то рядом целых пятнадцать лет? И сколько из них в таком случае я ненавижу его? Не могу сказать. Однако точно, что это жгучее чувство ненависти появилось не сегодня, не сейчас. Раньше, гораздо раньше.

Я вытерла стол, отжала тряпку и отчетливо вспомнила, что, по крайней мере, вчера я его уже ненавидела. Да, точно. Вчера, когда приехала с работы измотанная многочасовым производственным совещанием на заводе клиентов нашей фирмы. Едва я зашла в дом, как поняла, что Андрей снова сидит пьяный и курит на кухне. В такие моменты я ненавидела его всей душой!

– Я ведь просила не курить на кухне! – вспыхнула я, как сено от спички. Этот разговор мы вели с ним едва ли не в тысячный раз.

– Да брось ты, – лениво отмахнулся от меня Андрей. – Подумаешь. – Он опять пил в одиночестве, уставившись в маленький кухонный телевизор.

– Ненавижу, когда ты так делаешь, – процедила я сквозь зубы, наскоро пытаясь сварганить себе бутерброд, прежде чем разгорится очередная ссора.

Табачный дым уже пропитал всю кухню, занавески снова надо будет стирать.

На нашей кухне все до последней мелочи было продумано, куплено и воплощено мной. Это было мое любимое детище, а телевизор – самая моя большая радость. Готовить и смотреть маленький телевизор на стене – что может быть лучше? Но только не тогда, когда на кухне торчит муж. Да еще пьяный, с бутылкой дорогого коньяка, который мне вчера подарили клиенты.

– Ты зачем взял коньяк? Я его собиралась передарить директору. И что мне теперь, новый покупать? Может, ты мне его купишь? – не сдержалась я.

– Перебьется твой директор, – усмехнулся Андрей и снова уставился в телик, словно меня и в помине не было на кухне. Он смачно затянулся и выпустил очередную порцию дыма.

Кровь прилила к моему лицу. Я многое могла бы ему сказать в тот момент. Я могла бы намекнуть, что перебиться надо было бы ему, потому что он на такой коньяк не заработает и за месяц. Могла бы напомнить, что, пока он бессмысленно торчит дома и пьет, его сын завалил контрольную по русскому языку и рискует остаться на второй год. Но я ненавижу безобразные сцены. Так что я просто подошла к Андрею, вытащила из его руки сигарету и бросила в раковину, наполненную посудой. Пререкаться с мужем – занятие бессмысленное и бесперспективное. Тем более с пьяным. Я посмотрела Андрею прямо в глаза и твердо сказала:

– Не кури на моей кухне. Понял?

Он нахмурился, сжал губы, потом буркнул под нос что-то вроде «достали вы меня все» и поплелся в коридор, к лифтам. Судя по его походке, коньяк не был первенцем. Не могло Андрея так развезти с пары рюмок – коньяк, судя по всему, он открыл только что. Я заглянула в мусорку и обнаружила там батарею пустых бутылок из-под пива. Ну да, как я и ожидала!

Так прошел вчерашний вечер. В целом, как обычно. Без эксцессов. Ведь пьянство мужа давно стало нормой.

Я спокойно допила чай и посмаковала на языке слово «ненавижу». Оно вкусно перекатывалось с кончика языка на его серединку и обрывалось вытянутыми в бантик губами, когда я тянула звук «жу». Потом я попробовала сказать просто «не люблю». И тут же поняла, что я уже сто лет никого не люблю, даже саму себя. О чем тут говорить, это никакая не новость. Нет, Андрея я именно ненавижу. Нелюбовь – это всего лишь вежливая отстраненность, тогда как ненависть – чувство активное, провоцирующее на действие. На какое действие? Этого я пока не знала.

– Есть кто дома? – раздался в коридоре Мишкин голос.

Сын вернулся с вечерней прогулки. Конечно, по-хорошему ему надо было бы запретить выходить из дома. Пусть бы сидел весь день за столом, исправлял все те нереальные толпы двоек-троек, которые он нахватал в четверти. В этот раз улов был отменным. Но что-то мешало мне поступать с сыном жестко. В конце концов, переходный возраст – штука огнеопасная. Не время закручивать гайки. Иногда мне казалось, что Мишка как хрупкая хрустальная ваза – чуть толкни, разлетится вдребезги.

– Я, Миш.

– Мам, а есть чего пожрать? – смешно щурясь на свет люстры, спросил он.

– Слепота ты моя, опять у Витьки от компьютера не отходил? – усмехнулась я. – Так недолго и вообще без глаз остаться.

– У него последний «пень», мощности больше в двадцать раз. И память. А у нас даже жалкий «дум» виснет, – пожаловался Мишка.

Я знала, что он бредит новым компьютером. Но покупать его не собиралась. Это уж точно будет непедагогично.

– Сначала исправь двойку по русскому. И нормально закончи четверть, а там поговорим.

– Ты же знаешь, что я не успею, – возмутился Мишка.

У нас с сыном были разные позиции по поводу учебы. Я считала ее самым главным для него, он же считал ее бесполезной тратой времени и проводил все свободное (я подозреваю, что и несвободное время тоже) за компьютером.

– Если бы ты захотел, то все бы смог. Ты умный мальчик.

– Да, я умный мальчик и поэтому должен учиться. Учиться и учиться, чтобы потом со мной случилось то же, что и с папой. – Сын стал в позу.

– У тебя своя жизнь, и ты сам решишь, чем тебе заниматься. Но если ты не окончишь нормально школу, у тебя не будет никакого выбора, – пыталась удержаться я в рамках беседы.

Обычно я срываюсь на крик и превращаю все в ругань. Особенно если в беседах такого рода участвует Андрей. Он молча слушает наши с Мишкой препирательства, а потом вставляет:

– Ни черта нет пользы от этой учебы. Вырастешь, мама приткнет тебя к себе, и все будет тип-топ. – После чего спокойно ретируется. А я остаюсь с сыном и пытаюсь продолжить «беседу», сохраняя хотя бы видимость спокойствия. Впрочем, оставаться спокойной мне удается редко. Теперь я начинаю взвиваться и кричать по любому поводу, особенно если перед этим меня вызывали на промыв мозгов в школу. А что я могу сделать, если даже отец внушает сыну, что учеба – бесполезная трата времени?!

– Ма-ам, не начинай, – скривился сын и моментально испарился из кухни, на ходу дожевывая бутерброд.

Это я от него слышу постоянно: мам, не начинай; мам, не заводись; мам, это все-таки моя жизнь; я не буду медалистом, я буду программистом.

Если бы так, если бы так...

Я посмотрела на часы и торопливо принялась совать посуду в посудомойку. Не ровен час, вернется муж, а я еще не поняла, как мне себя вести.

Я его ненавижу. Прекрасно. Что дальше? Как это должно изменить мою повседневную жизнь? И должно ли или, наоборот, все останется по-прежнему?

«Милый, ты представляешь, я тут поняла, что просто не выношу тебя. Вау! Видеть не могу! Правда, круто?»

Нет, в самом деле, как мне себя вести? А может, когда он снова раскидает свои грязные ботинки по коридору, заляпав пол, мне подойти и разбить о его голову супницу? Ту уродливую дешевую супницу, которую подарила на юбилей свадьбы его мать, обронив в качестве тоста свою очередную гениальную сентенцию:

– Может быть, отсутствие супницы мешало тебе, дорогуша, все эти годы держать в доме нормальный обед? В таком случае я это исправила!

Я стояла тогда с распахнутым ртом и пыталась состроить подобающую шутке улыбку. Вокруг краснели и отводили взгляд мои друзья и, что гораздо хуже, коллеги по работе. Что-что, а способность вывести меня из себя Андрей точно унаследовал у своей матушки. Зато теперь у меня есть супница и я могу разбить ее о голову мужа. Хотя нет, ничего этого я, конечно же, не сделаю. Ни за что. Потому что я трусиха. Да-да, самая настоящая трусиха, которая ненавидит мужа, причем давно, и ничего не делает с этим. Ровным счетом ничего.

В конце концов, разве мало семей живут без любви? Но как-то же перебиваются. При желании мы с Андреем могли бы видеться раз в год по обещанию. Я рано ухожу и поздно возвращаюсь. Слава богу, квартира у нас трехкомнатная, поэтому мы могли бы разбрестись по комнатам, как тараканы, и не видеться неделями. Если бы еще Андрей перестал зависать на кухне с бутылкой и сигаретами.

«Ты когда последний раз видела папу?»

«На прошлую Пасху. А что, он все еще здесь живет?»

Вот было бы здорово, если бы в один прекрасный день я вернулась домой с работы и узнала, что Андрея тут никогда и не было. Что все эти изматывающие годы были обычным сном, стряхнув который я снова окажусь свободной семнадцатилетней абитуриенткой МГТУ им. Баумана, волнующейся из-за экзамена по физике. Лучше бы я его провалила! Многое бы пошло иначе в этом случае.

Андрей вернулся лишь к полуночи. В тот момент я уже сладко спала и видела десятый сон. Как ни странно, я всегда прекрасно засыпала, если Андрей где-то задерживался. То есть когда-то я ждала его, волновалась и даже подогревала остывавший ужин по десять раз за вечер. В то время еще не были так распространены мобильные телефоны и нельзя было просто позвонить и уточнить, где находится муж – может, завис где-нибудь около метро и догоняется пивом с коллегами по работе.

Потом у нас появились мобильники. Сначала у меня – он был нужен мне по работе. А потом и у Андрея. С того момента я могла бы позвонить ему и узнать, где его черти носят. Но к тому времени мне это уже было неинтересно.

Кстати, а тогда я еще любила его? Или уже нет?

Андрей вошел в комнату, хлопнул дверью и принялся ходить из угла в угол, шебурша какими-то бумажками. Я проснулась и подумала: а не из-за него ли у меня вечная бессонница? Надо бы попробовать спать в гостиной, может, я наконец начну высыпаться? К чему из последних сил делать вид, что мы семейная пара. Спать в одной кровати и слушать, как ненавистный тебе человек ворочается, мечется по подушке, скрипит во сне зубами. Есть у Андрея такая неприятная привычка. Особенно если он ложится спать «под градусом». А это в последнее время не редкость.

– Может, не будешь грохотать? Мне завтра рано вставать, – недовольно пробурчала я.

– А мне, по-твоему, не надо вставать? – раздраженно отреагировал он. Чтобы начать раздражаться, нам достаточно пары предложений.

– Иди, почитай свой журнал в кухню. Не мешай мне спать!

– Даже и не собирался, – усмехнулся Андрей, отчего я окончательно проснулась. Трезвый он еще хуже, чем когда выпьет.

– Знаешь, давай без оскорблений. А то ведь я могу тебе ответить, – бросила я.

– Я ничего ТАКОГО в виду не имел. Спи, дорогая. Трудоголик ты мой! Кормилица! – В его голосе было столько яду, что можно было задохнуться, находясь рядом. Эпицентр радиусом в метр. Ядерный гриб.

– Кто-то же должен тянуть семью, пока ты предаешься своей трепетной обиде на жизнь, – не сдержалась я.

Андрей побледнел и сжал губы.

– Спокойной ночи, – процедил он и вышел, с яростью хлопнув дверью.

Хорошо, что в свое время я не стала экономить на дверях, а то бы они давно слетели с петель. Шарахать ими со всей дури стало доброй традицией нашего дома.

Я вскочила и крикнула вдогонку:

– Мог бы хоть сыном заняться, раз больше от тебя никакого толку! Его скоро из школы попрут, и в этом будешь виноват ты.

Ответа я не дождалась. Может быть, Андрей меня не услышал? Наверняка услышал, просто не счел нужным продолжать бой. Что ж, сдаваться – это вполне в его стиле. Сейчас он будет оскорбленным изваянием сидеть на кухне и снова дымить, чтобы достать меня хотя бы этим. Андрей – преподаватель в институте, и если бы захотел, то подтянул бы Мишку в два счета. Я знаю, каким прекрасным учителем может быть мой муж, когда хочет. Если бы не он, вылетела бы я из Бауманки после первого же курса. Может, это было бы и к лучшему. Так что он просто плюнул на Мишку. На единственного сына, между прочим. Которого в детстве просто обожал.

Утром, открыв глаза безо всяких дополнительных усилий, по моей личной доброй воле, я выяснила, что, во-первых, я прекрасно выспалась. А во-вторых, господи, я проспала все на свете.

Почему и каким образом мой будильник, заведенный на нужные мне шесть утра, не прозвонил, долго выяснять не пришлось. Хлопнув дверью, Андрей забрал с собой не только журнал, но и будильник.

– Это он специально, – ворчала я, в спешке натягивая колготы и вспоминая, что именно я пропустила. Совещание с руководством! По вторникам оно у нас в девять утра. Черт, черт, черт! Сколько же времени? Я доскакала на одной ноге (вторая уже была в колготках) до кухни и посмотрела на часы. Оказалось, что мой измученный нагрузками организм благополучно продрых до одиннадцати утра.

– Блин! Кошмар! – Я судорожно принялась набирать номер офиса.

Может, что-нибудь случилось и совещание перенесли? О чем я, господи, его никогда не переносят!

Моя секретарша Алина, как всегда, отсутствовала. Курение – идеальный повод сократить рабочий день на несколько часов. Кажется, ее перекуры скоро превысят по длительности трудовой период ее дня. Я набрала прямой номер босса – президента нашего представительства.

– Алло! Дмитрий Валерьевич? Здравствуйте, да. Это Елена Петровна. Да. Вы извините, что не смогла позвонить раньше, но никак не могла вырваться. Да, меня вчера вызвали на переговоры. Да, новый проект. Я не успела вас предупредить. Переговоры многообещающие. Я напишу отчет. Спасибо.

Главное правило – никогда не признавайся в том, что просто проспала. Всегда есть тысячи сказок, с помощью которых опоздание может повысить твой авторитет. Конечно, было бы лучше свалить все на секретаршу, сделать вид, что я сообщала ей о том, что меня не будет на утреннем совещании, но, раз уж мне не удалось до нее дозвониться, сойдет и так. Прямой звонок руководителю – тоже корректный вариант. Теперь он знает, что я не дрыхну дома, а тружусь на благо фирмы с утра до ночи. Не забывая при этом про совещание. Я снова нажала номер своей приемной. Алина наконец отозвалась:

– Алле!

– Сколько раз я просила тебя представляться и называть фирму! – Я не стала тратить время на приветствия.

– Елена Петровна, извините. Я думала, вы на совеща... то есть я исправлюсь, ой... извините, – заблеяла Алина.

К сожалению, секретаршу выбирала не я, мне просто прислали эту девицу из отдела кадров. И сказали, что она в некотором роде имеет отношение к нашему куратору из «органов». В общем, ее профпригодность не подлежит сомнениям и все такое...

– Представьтесь как полагается, – сухо потребовала я. Раз я не могу ее уволить (во всяком случае, пока она состоит в отношениях с куратором), то могу хотя бы понервировать.

– Конечно, – притихла она. – Представительство компании «Эф ди ай систем», приемная Демидовой, Алина, чем могу помочь?

– Отлично. Старайтесь, чтобы именно это звучало в телефоне. Для международной корпорации нашего уровня вашего «алле» недостаточно.

– Конечно, не волнуйтесь, – заверила меня Алина.

Мне кажется, она втайне меня ненавидела. Но это ее проблема. Шла бы в секретари к своему куратору, тогда бы в ее обязанности деловой этикет вообще не входил.

– Я не волнуюсь. Мне интересно, где вы были последние десять минут. Вас не было на месте, телефон не отвечал.

– Я... я... отлучалась за документами, – окончательно растерялась Алина.

Раз так, я достигла цели. Должна же от нее быть хоть какая-то польза. Она не умеет нормально стенографировать, печатает на компьютере двумя пальцами и не владеет специфической терминологией нашей компании. Пусть хотя бы сидит около телефона и отвечает на звонки.

– Если еще раз вы отлучитесь до обеденного перерыва, я буду вынуждена вас оштрафовать. Понятно?

– Да, – еле слышно ответила Алина.

Наверное, в этот момент она мечтала сделать восковую куклу с моими чертами, чтобы исколоть ее иголками. Но в моей жизни и так все идет через одно место. Сделать мне еще хуже невозможно.

– Прекрасно. Если мне будут звонить, скажите, что я на выезде и записывайте сообщения. Если вы не сможете разобрать какие-то слова, попросите повторить. И пожалуйста, не давайте никому моего мобильного номера. Договорились?

– Ладно, – промямлила Алина. Почувствовала, видать, что туча прошла мимо и гроза не разразится.

Я была слишком выспавшейся, чтобы реально злиться на кого-то. Тем более что все организовалось очень удачно. Раз я на переговорах, останусь-ка я дома и проведу пару часов в тишине и комфорте. Приму ванну, выпью кофе, посмотрю какое-нибудь кино. У меня скопилась целая стопка всяких новинок, которыми меня регулярно снабжают друзья. Но посмотреть их у меня нет времени. Когда-нибудь я разом использую все недогулянные отпуски и буду сидеть перед телевизором месяц.

Я положила трубку, потянулась и стащила надетые на одну ногу колготки. Буду ходить босиком, есть прямо из сковородки и пялиться в большой плазменный телевизор в гостиной. Я так долго мечтала о нем, но почти никогда не включала. Получалось, что я купила его мужу. За какие такие подвиги? За то, что он с поразительным постоянством осваивает мою заработную плату? Или за то, что он никогда не моет за собой посуду, хотя у нас в доме есть посудомойка и достаточно просто запихнуть в нее тарелки?

«Все! Надо как-то успокоиться. Наверное, я слишком много работаю, раз мое терпение меня подводит», – подумала я, вставляя в DVD-проигрыватель диск с «Хорошим годом» Ридли Скотта.

Мой приятель Марк говорил, что я должна посмотреть этот фильм, если почувствую, что перестаю справляться. А у меня возникло стойкое ощущение, что сейчас настал именно такой момент. Если меня снова начал возмущать тот факт, что в нашей семье деньги зарабатываю я, значит, я действительно переработала. Ведь в этом факте не было ничего нового или неожиданного. Так было всегда. Я работала, чтобы наша семья вела достойное существование, пока Андрей занимался поисками себя. Он искал себя, а я искала деньги на жизнь. Каждый занимался своим делом, и всех это устраивало. Что же изменилось? Пожалуй, только то, что больше я его не люблю. Нет, не так. Я его ненавижу.

«Хороший год» оказался именно таким, каким я его и представляла. Романтичным до приторности, но удивительно красивым фильмом, сделанным скорее не как фильм, а как некая подложка к пейзажам Франции. После него мне сразу захотелось сесть в самолет и улететь в Прованс. Хоть на пару дней, так, чтобы там были только я и Марк. Ну и пейзажи, конечно. Марк говорил, что Прованс в жизни еще лучше, чем в фильме Ридли Скотта. Неужели возможно лучше? И что мне, собственно, мешает прямо сейчас пойти и купить билет на самолет? Сын? Его и за уши не оттащить от компьютера, я ему нужна только в качестве источника пищи. Андрей? Ха-ха, не смешите меня.

– Вот возьму и уеду, – размечталась я, наполняя ванну водой.

Деньги у меня есть. С некоторых пор я стала откладывать небольшие суммы, немного откусывать от моей зарплаты, которая до этого вся без остатка растекалась по квитанциям за квартплату, выплатам кредита за машину, на которой ездит в свой институт Андрей и прочим платежам. В какой-то момент я поняла, что моих заработков едва хватает на то, чтобы обеспечить высокий уровень комфорта моим иждивенцам. А я при этом бегаю по распродажам, чтобы купить фирменные вещи со скидкой. Заместитель главы представительства по интеграции систем автоматизации в российское производство имеет право покупать вещи без скидок! С аппетитами моего мужа не хватит никакой зарплаты, а я работала на иностранную корпорацию и получала большую, но фиксированную зарплату.

«Доколе?» – задумалась я однажды, когда мой супруг слил с нашего общего счета, куда поступает моя зарплата, несколько сотен долларов и отбыл в командировку в Турцию на международную конференцию. Их командировочных с трудом хватало на трехзвездочную конуру, а Андрей решил не оставлять себя любимого без отдельного номера с душем и бассейном в здании отеля.

На мой вопрос: «Почему на мои деньги?» – он удивленно поднял бровь: «А на чьи?». «Действительно!» – пожала я плечами.

О том, что эти деньги слетели с моего счета, я узнала, стоя перед кассой одного бутика с красивым вечерним платьем в руке. Его отдавали с пятидесятипроцентной скидкой!

– Недостаточно средств на счету, – прокатав карту пять раз, развела руками кассирша.

Вот после того раза, когда я, красная от стыда, вылетела из магазина, я и стала снимать ежемесячно некоторые суммы наличными. На всякий случай. Почему это у меня не может быть достаточно средств для своих нужд? Муж – большой мальчик, неужели же я действительно должна всю жизнь тащить его на себе? Я согласна кормить его, оплачивать квартиру и его бесполезную работу, доходов с которой еле хватает на его обеды в институтской столовой, сигареты («Davidoff») и бензин (девяносто пятый «Ультра»). Остальное – мое! И если мне удалось за последние полгода скопить около пяти тысяч лично для себя, можно действительно задуматься об отпуске. Вот сейчас позвоню Марку и скажу:

«Послушай, Марк, как ты относишься к тому, чтобы вместе прошвырнуться по Провансу?»

А он ответит:

«Элен, ты серьезно? Мы не виделись больше года! Это просто чудесная мысль!»

Я вылезла из ванны, вытерлась и надела любимый шелковый халат. Я привезла его из Германии, куда ездила на стажировку по интеграции нашей системы в крупные заводские комплексы. Идея улететь к Марку нравилась мне все больше. Я была просто уверена, что он придет в восторг от моей идеи. На получение французской визы уйдет около месяца. К тому моменту уже начнется апрель. Весной Прованс должен быть просто фантастическим.

Я подошла к стеллажу в гостиной и аккуратно вытащила первый слой книжек с верхней полки. Эта полка была заставлена исключительно моими книгами по работе и техническими справочниками. Сын в них не понимал ни слова, а мужу на мою работу было глубоко плевать. Именно поэтому для тайника я выбрала верхнюю полку, где стоял справочник по сопромату, оставшийся у меня еще со студенческих времен.

– Тут должно быть даже больше пяти штук, – прикинула я. Откладывать стратегический запас я начала около восьми месяцев назад.

Я стерла пыль с обложки и раскрыла книжку. Прованс будоражил мое воображение. Наконец-то я позволю себе что-то исключительно ради себя самой. Я перетряхнула страницы справочника. Потом перетряхнула их еще раз. И еще. Я трясла книгу за корешок, перелистывала страницы, просмотрела даже остальные книги с верхней полки. Денег не было. Андрей все-таки добрался и до них!

Глава 2 ПРОГРЕСС НА СЛУЖБЕ ЧЕЛОВЕКА

Интересно, а известная героиня сказок Баба-яга – она всегда была такой замотанной, ободранной и злой? Или сначала тоже была симпатичной юной девушкой, мечтающей о любви и красивой свадьбе? А потом эта девушка вышла замуж, в один миг получив метлу (тогда еще чтобы подметать), лохмотья (зачем тратиться, ведь ты все равно сидишь дома?) и кучу котелков, чтобы варить варево. Тогда, в те далекие времена, когда Баба-яга еще только отходила от медового месяца, предполагалось, что варево должно быть вкусным и приготовленным не из полуфабрикатов. Таким образом, получалось, что вздорная оборванка на метле – просто жертва обстоятельств, в силу которых сначала она выла на луну и штопала свой дикий наряд, а потом сварила в котелках отраву для свекрови и скрылась, улетев в ночное небо на метле. Нормальная житейская история, между прочим.

В тот момент, когда я окончательно убедилась в полнейшем отсутствии денежных средств в справочнике по сопромату, я почувствовала, что окончательно перерождаюсь в Бабу-ягу. На мне не было лохмотьев, и зубы у меня были в порядке, но трансформация, которую я отмечала в себе несколько последних лет, неожиданно завершилась. Я окончательно порвала со светлой стороной силы и перешла в стан Темного Лорда. Мне захотелось крови. Вся жизнь моментально пронеслась перед моими глазами. Я вспомнила, как пятнадцать лет назад стояла в ЗАГСе и смотрела на Андрея с обожанием.

Мы поженились, потому что я забеременела. То есть нет. Не так. Сначала мы просто дружили. Впервые я увидела его еще в экзаменационной аудитории, при сдаче письменной физики. Я рыдала над задачей, перезабыв от страха все формулы, а он со скукой смотрел на меня и усмехался. Для него экзамены в МГТУ им. Баумана были слишком простыми.

– Ну и? – раздраженно спросила я, поймав его взгляд.

– Чего? – удивился он.

– Много интересного увидел?

– Зачем идти в такой вуз, если не знаешь азов?!

– Больно умный? – съехидничала я, не догадываясь, что попала в самую точку. Андрей был очень, очень умным. И если бы не он – я бы провалила физику. Да, он успел решить и мой вариант. В принципе он никогда не был жадным или злым.

Мы сидели рядом. Андрей сказал, что без его тетрадки я пролечу мимо института как фанера над Парижем, что, если честно, совсем недалеко ушло от истины. Нет, романа у нас не было. Тогда еще не было. Я бродила по студенческим дискотекам и искала свое счастье на тусовке в общежитии. Андрей учился как одержимый. У него ведь была мечта. Мечта, из-за которой потом все и изменилось до неузнаваемости.

Он с жаром участвовал в процессе, я с прохладцей списывала из его тетрадки. Ему давали какие-то грамоты и посылали представлять наш институт на разных студенческих конференциях. Я же считала свою жизнь разбитой одним студентом с параллельного потока. Пока не влюбилась в преподавателя информатики, потом в студента, который ходил с гитарой, потом в студента из Днепропетровска...

– Знаешь, а ведь я бы мог жениться на тебе, – сказал мне как-то Андрей.

Мы обедали в студенческой столовой, подходил к концу пятый курс. Услышав его слова, я чуть не поперхнулась. Мыслей о семье у меня тогда еще не было. Мыслей о семье с Андреем у меня не было никогда.

– Серьезно? А зачем? – удивилась я. Если ты с кем-то дружишь целых пять лет, такие идеи могут показаться в высшей степени странными.

– Мне кажется, ты уже вполне подросла, – безо всякого стеснения сказал он.

– А ты, значит, ждал?

– Ну конечно. А зачем бы еще я постоянно за тебя делал все работы? Из тебя может выйти отличная жена, – флегматично сказал Андрей и убрал поднос с грязной посудой на столик около кассы. Я же так и осталась сидеть с открытым ртом.

– Это предложение? – уточнила зачем-то я.

– Пока нет. Но ты можешь уже завязывать со всякими глупостями, – пояснил Андрей, прежде чем отправиться на семинар.

Он все решил за меня, а мне просто сообщил об этом. Ни признаний в любви, ни поцелуев. Так... поговорили. А через недельку-другую я поняла, что действительно это лучше всего. Андрей был не просто идеалом – он был уникален. Он вообще мог заменить собой весь мир. В нем можно было раствориться и не вспомнить, как тебя зовут. И потом, я ведь никогда не смотрела на него в таком ракурсе. Между прочим, и внешне мой Андрей всегда был очень даже ничего. Умное лицо, острый взгляд карих глаз, непослушная челка, которую все время хотелось убрать назад, с глаз. И очень решительное, волевое лицо. Это было у него всегда.

«Что же теперь делать?» – думала я, поглядывая на то, как он сосредоточенно записывает лекцию. Его курсовые уже тогда включали в свои работы наши преподы.

Я поняла, что и сама больше всего на свете хочу, чтобы его слова не остались только теорией. «Я мог бы жениться на тебе...» И что дальше?

Дальше Андрей решил все сам. Однажды он подошел ко мне и сказал:

– Завтра после лекций жду тебя около института.

– Хорошо, – с трудом скрыла я волнение.

С уверенного, решительного поцелуя у выхода из «бурсы» и начался наш роман. Мы встречались несколько лет, пока однажды я не поняла, что беременна. Да, я забеременела (а чего вы хотели, это всегда происходит с теми, кто высчитывает безопасные дни). Кажется, Андрей тогда уже защитил кандидатскую диссертацию. Окончив институт с красным дипломом, он моментально был захвачен каким-то секретным КБ и строил космические корабли. Ах нет, кандидатскую он защитил, когда я уже родила. Как же это было давно. Пятнадцать лет!

– Что ж, значит, надо пожениться. Сегодня ничего не планируй на вечер, я познакомлю тебя с мамой, – сказал Андрей, узнав от меня, румяной и смущенной, эту новость.

– С мамой? Ты уверен?

– А что делать? Когда-то придется!

Да-да, хоть мы и были знакомы уже кучу лет, я ни разу еще не видела его маму. Он говорил, что на это есть очень веские причины. Что ж, Андрей был, как всегда, абсолютно прав.

– Это моя Леночка! – радостно подтолкнул меня перед собой Андрей.

В тот раз я еще надеялась, что смогу очаровать его маленькую, со вкусом одетую мать. Впоследствии я никогда больше на это не рассчитывала. А еще позже, когда Мишка уже ходил в школу, я поняла, что Анна Сергеевна была бы рада никогда никого не видеть рядом с Андреем. Даже Мишку. Андрей был ее единственной и самой большой любовью. В нем были все ее надежды, и он раз за разом оправдывал их.

Я родила в начале девяностых. Тогда для Андрея были открыты все двери.

– Значит, это вы! – безо всякого «здрасте» уточнила будущая свекровь и принялась молча сверлить меня глазами.

– Мам, я же просил, – нахмурясь, напомнил Андрей.

Анна Сергеевна жестом оборвал его, обошла меня кругом и спросила.

– Ты считаешь, что она в состоянии родить тебе хорошего ребенка?

После этого, как вы догадываетесь, я покрылась красными пятнами стыда и гнева. И уже не рассчитывала на теплый дружеский прием. Анна Сергеевна не сводила с меня злого взгляда. Еще бы, ведь я дала ее мальчику единственное, чего не могла дать она, – физическую любовь. И уже за одно это Анна Сергеевна возненавидела меня. Но как потом выяснилось, у меня была масса и других недостатков.

– Я очень люблю Андрея и буду ему хорошей женой, – попыталась я заверить ее. Мое лицо, несмотря на пятна возмущения, светилось огнем неподдельной любви. Лучше бы я сказала, что просто случайно залетела. За мою любовь она возненавидела меня еще больше.

Теперь я стояла в гостиной со справочником по сопромату и ругала Андрея на чем свет стоит. Предполагалось, что, в тот день, когда он надел на мой палец обручальное кольцо и стал отцом маленького Мишки, я испортила ему жизнь. Об этом, по крайней мере, свекровь не уставала напоминать все эти годы. На самом деле в судьбе Андрея из-за нашей свадьбы не поменялось ровным счетом ничего. Он должен был стать тем, кем стал. Со мной или без меня – это все равно бы произошло. Я не была в этом виновата, хоть свекрови и хотелось в это верить. На самом деле это именно Андрей сломал мне жизнь. Не без помощи своей стальной мамочки, конечно.

А теперь он еще и украл мои деньги! Первой мыслью моей было порубить мерзавца на куски. С какого рожна он решил, что может брать мои средства и пользоваться ими без зазрения совести. Ведя приятный и необременительный образ жизни, он умудрялся унижать меня, игнорировать сына и не испытывал при этом никаких угрызений совести. Руки мои сами собой потянулись к телефону. Набрать номер его мобильника, пусть даже он у него зазвонит прямо посреди лекции (чего Андрей страшно не любил) и высказать все, что я о нем думаю.

– Стоп, это не пойдет. Он просто бросит трубку, а потом скажет, что не намерен выслушивать истерические вопли взбалмошной идиотки. И что? Не успею я выпустить пар, как все кончится.

– Тогда надо дождаться вечера и потребовать деньги.

– Ага, – засмеялась я на свою дикую идею. – А он ухмыльнется, как обычно, и пошлет меня подальше. Скажет: никаких денег я не брал, сама небось потеряла. Да еще и спросит, как я могла копить деньги, скрывать их от семьи.

– А потом размажет меня по стенке со всей той своей садистской логикой, на которую он такой мастер.

Следовало признать, что, как бы ни хотелось мне начать немедленную войну, лучше было выбрать политику осады. Терпение – мать учения. Месть, как известно, блюдо, которое надо подавать холодным.

Надо было успокоиться, убрать справочник по сопромату на место и вообще вернуть все на место. И сделать вид, что ничего не произошло.

Хорошо, что я все-таки окончила Бауманку, хоть это и унесло несколько лет моей жизни. Потому что, будь я домохозяйкой, я не смогла бы воплотить в жизнь тот план, благодаря которому я могла быстро и гарантированно разобраться, куда мой муженек пристроил денежки. Я купила необходимые запчасти и буквально за пару часов соорудила в нашем домашнем телефоне записывающее устройство, именуемое в простонародье «жучок».

– Теперь ты не скажешь, что я дурочка в маразме и все, как всегда, перепутала, – приговаривала я, завинчивая обратно трубку телефона. – Я не просто все узнаю, я заставлю тебя все вернуть. Рано или поздно наверняка проболтаешься, вор хренов. Пришло время припереть Андрея к стенке и расставить наконец все точки над «i».

Вечером я улыбалась ласково и беззаботно. Андрей приехал из института рано, с аппетитом съел две тарелки борща, отказался от гречневой каши и завалился в гостиной перед телевизором.

– Как прошел день? – заботливо поинтересовалась я.

– Нормально, – буркнул он, наклонив голову, – я загородила ему экран.

– Не опоздал на работу? – ехидничала я. Впрочем, не зло, без надрыва. Мысль о маленькой кассете, включающейся всякий раз, когда кто-то говорит по телефону, грела меня. Я-то поговорю и по мобильному, тем более что у меня безлимитный тариф, оплаченный работодателем. А вот супруг со своим кривым платным номером обязательно будет вести свои разговоры по домашнему номеру. Он же экономит свои карманные деньги, а телефон он оплачивает именно из них.

– Нет, все хорошо, – поморщился Андрей. – Отойди, а то не видно.

– Да, я не стеклянная, – кивнула я.

– Да уж, не стеклянная, – отвечал он рассеянно.

– А что ж ты тогда утром меня не заметил? – Я чуть повысила тон, чтобы он отвлекся от «Новостей».

– Что ты несешь? – наконец свел брови Андрей.

– А то. Ты, видимо, решил, что меня нет, раз взял мой будильник и не удосужился вернуть его на место. Ты, вообще, в курсе, что я из-за тебя на важное совещание не попала?! – Против воли я начала раздражаться. А ведь клялась себе, что буду сохранять спокойствие. До поры до времени.

– Ничего, лишний выговор тебе пойдет на пользу, – осклабился Андрей.

Я замолчала. «А чего ты ждала, что он извинится, пообещает никогда так больше не делать? Или ты забыла, как он ненавидит твою работу? Может, стоит напомнить, что он считает тебя торгашкой?»

– Знаешь, твое свинство переходит всякие границы. Это может плохо кончиться!

– Для кого? – философски уточнил Андрей, не ожидая, впрочем, моего ответа.

«Новости» сменились документальным фильмом об истории какого-то авиатора. Андрей перестал реагировать на мой голос. Если бы это был обычный день, я бы вырубила телевизор и не подпустила бы его к пульту, и в конце концов, мы стояли бы в коридоре и орали бы друг на друга, пока один не ушел, хлопнув дверью, на улицу – остыть. Обычно это был Андрей. Но иногда и я. В любом случае вечер был бы испорчен для обоих. Но сегодня в телефоне притаился маленький «жучок», поэтому я спокойно улыбнулась и вышла из гостиной. Кажется, Андрей даже удивленно посмотрел мне вслед.

Всю следующую неделю я ждала момента прослушать свой маленький кусочек истины. Это оказалось не так-то просто. Проблемы, препятствовавшие мне, прямо-таки выстроились в очередь. Во-первых, работа. Такая работа, как у меня, требует постоянного присутствия. Практически с утра до вечера.

Я работаю на международную компанию, не шибко крупную, но очень востребованную сегодня на российском рынке. Мы автоматизируем производство. Звучит скучно, но на самом деле ни одно крупное предприятие (и мелкое тоже) не может полноценно работать без такого рода систем. В одну цепь мы увязываем базы данных, людские ресурсы, складские условия, сроки производства и контроль за исполнением.

Приведу маленький пример работы нашей системы. Даже не системы, а только лишь маленькой ее частички под названием «контроль за миграцией». Вот представьте, пришли вы к себе в офис, чуть-чуть задержавшись около витрины магазина косметики, немного потрепавшись с коллегой в курилке и обсудив новости с дамой на ресепшн. Вы подходите к дверям, ведущим в помещение фирмы. Тут-то я и ловлю вас за руку. Как? А вот как: вы достаете из сумочки магнитный пропуск, тот самый, на котором имеется ваша фотография, ФИО и должность, и проводите им по маленькой белой коробочке с огонечком. Красненький меняется на зелененький. Вы проходите в здание, кивая коллегам, а я затягиваю невидимый поводок на вашей милой шейке. С этого момента и до окончания рабочего дня я буду отслеживать каждый ваш шаг. Я узнаю о вас все или почти все.

Как часто вы опаздываете на работу и на сколько.

Случается ли вам уходить с работы раньше положенного времени.

Много ли вы курите.

Сколько времени проводите на обеде.

Заходите ли в помещения, в которых вам по роду работы совершенно нечего делать, например в архив к Машке, поболтать о новой диете.

И даже как часто вы ходите в туалет и сколько времени там сидите. Да-да, не удивляйтесь, ваши начальники поставили замок-контроллер и туда. А вы-то думали, зачем он там, если все свои? Да, именно для этого.

Ежедневно системы автоматизации записывают тонны закодированных сигналов открывания и закрывания дверей, и разобраться в этой хаотической информации помогает – кто бы вы думали? Опять угадали! Снова я. То есть утверждать такое совершенно неправильно, ибо я всего лишь контролирую продажу и интеграцию нашей системы на вашей фирме. И все-таки именно я в какой-то части ответственна за то, что, когда вы будете с замиранием сердца ожидать повышения и прибавки жалованья, его дадут вашей стерве-соседке, которая вечно смотрит на всех волком и вообще не курит. Почему? Именно, ее присутствие на рабочем месте будет втрое превышать ваше. Вуаля!

Такая работа, как у меня, связана с постоянными разъездами, посещениями цехов, переговорами о стоимостях, условиях и порядке интегрирования... В общем, к тому моменту, как я появляюсь дома, там уже торчат или Андрюша, или Мишка. А при них я бы смотрелась странно, раскручивая отверткой телефонную трубку.

«Мам, ты чего делаешь?»

«Ничего, сынок. Играй. Мама собирает на папу компромат».

Правда, интересная ситуация? Вот и я так подумала, поэтому никак не могла подгадать момент, чтобы наконец узнать плачевную судьбу моих пяти тысяч. Руки чесались, конечно, подкрасться к телефону посреди ночи и раскрутить его. Но мне хотелось в спокойной обстановке произвести все необходимые следственные мероприятия. Все-таки не каждый день шпионишь за собственным мужем. В конце недели, когда я уже совсем было раскатала губу, что проведу выходные дома наедине с диктофоном и бокалом сухого шабли, раздался звонок.

– Надо ехать в Красноярск, подписать акты согласования техусловий. А то они навнедряют там чего придется, а нам потом отвечать, – хмуро сообщил мне шеф.

– Почему я? – законно, но без надежды спросила я. Мой шеф действует по принципу «Хочешь сделать больше, нагрузи этим своего зама».

– Потому что я не уверен, что у них вообще есть подходящее под серверную помещение. Установят серверы в сыром подвале, а мы потом будем по суду доказывать, что это их вина.

– Откуда информация? – заинтересовалась я.

В целом я не возражала против того, чтобы самые ответственные дела сваливали на меня. Во-первых, я люблю свою работу (наверное, за это Андрей ненавидит ее еще больше). Во-вторых, это шанс получить повышение. А как еще можно подсидеть шефа, если не делать за него все подряд? С него-то тоже спрашивают, причем не русские лохи, а иностранные господа-инвесторы и кураторы. А они в последние годы все чаще вместо него звонят мне. Чем не результат?

– Мне позвонил тамошний «IT-шник» [1]криком кричал, бился, что ни за что не отвечает. А мы что – будем? Оно нам надо? – меланхолично поинтересовался шеф.

Я лишь уточнила:

– Когда лететь?

– Завтра утром, – обрадовал меня шеф.

Выходные в обнимку с диктофоном отменялись, поскольку Красноярск был важнее. Этот набитый разнообразным производством город так и просился к автоматизации, и деньги там были большие. Но люди, к сожалению, зачастую работали там дремучие и не верили на слово, когда им объясняли, что серверную [2]нельзя располагать в сырых, плохо отапливаемых и вентилируемых помещениях. Для них не было никакой разницы между струйным принтером и современным сервером.

– Партия сказала надо... – грустно улыбнулась я и поехала за билетом.

Красноярский клиент ругался со мной почти неделю, пытаясь сэкономить на условиях эксплуатации, оплате запчастей или хотя бы на откатах. Последнее было нереально.

Удачный момент прослушать запись с телефона обломился мне только через две с лишним недели, в воскресенье. Как только Мишка отбыл к своему мегадругу Витьке, а Андрей скрылся в неизвестном направлении, я приступила к задуманному.

– Ты скоро вернешься? – успела лишь спросить я Андрея, когда его спина почти исчезала в дверном проеме.

– А что? – вопросом на вопрос ответил он. Ненавижу этот прием, хотя и сама постоянно так делаю.

– Ну как, я же буду волноваться! – Я состроила одно из моих умилительных выражений лица.

При моем довольно жестком характере лицо мне досталось женственное и мягкое. Такие как я, аппетитные среднего роста шатенки с чуть вьющимися волосами и широко распахнутыми серыми глазами, обычно рекламируют всякие шоколадки для деточек. Заботливые мамы, ласковые жены, бла, бла, бла... Все это совершенно не про меня, но рожицу «когда ты будешь обедать, дорогой» я состроить могу.

– Ты? Волноваться?! У тебя что, нервишки расшалились? – полюбопытствовал Андрей.

– А что, жена не может спросить мужа, когда он придет? – уже сухо уточнила я.

Андрей остановился и внимательно всмотрелся в мое лицо.

Я отвела глаза. Что-что, а способность к анализу у него всегда была фантастическая. Наконец он расслабился и перевел взгляд.

– Хата свободна до вечера. Отдыхай, дорогая.

– И на том спасибо, – изобразила я оскорбленную невинность, хотя в целом узнала то, что хотела.

Закрыв дверь на защелку, я раскрутила наконец трубку и вынула своего «жучка»-паучка. Он лежал на моей руке, такой маленький и беззащитный, такой цифровой... Я вынула карту памяти и вставила ее в магнитофон. Файлов-разговоров было много, около тридцати. Кровь прилила к щекам, когда я поняла, что сейчас буду слушать чужую, совершенно не предназначенную для меня информацию. Подслушивать разговоры – я никогда этим не занималась и, наверное, правильно делала, потому что шпион из меня никакой. Первый же разговор заставил меня почувствовать себя последней свиньей.

Говорил Мишка:

– Слушай, ты поедешь на Горбушку?

– А когда? – отвечал ему Витька.

– Ну, завтра. Ты же хотел «яву» купить.

– Не знаю даже. Мне сейчас не до «явы». А ты что, все-таки всерьез решил? А не геморрой?

– Да надоело все. Детский лепет. Надо начинать что-то делать. Хоть самоучитель откатаю. Так поедешь?

– Подумаю. Давай потом звякни, о’кей?

На этом разговор, собственно, был окончен, а я сидела пунцовая и думала, что просто не смогу вот так запросто прослушать все записи. Мне совершенно не хотелось знать, что говорят в мое отсутствие близкие. Особенно Мишка. Тем более что из записи я все равно ничего не поняла. Кроме того, что мой сын, возможно, не совсем идиот, которого могут выставить из школы. Ведь если мальчик говорит, что ему все надоело и хочет купить «яву» (а это среда для профессионального программирования), то вряд ли он страдает слабоумием.

Следующий разговор тоже был Мишкин, на этот раз с какой-то неизвестной мне девочкой. Как только я услышала ее голос, моментально стерла запись. Нет, это уж слишком. В личную жизнь сына я не полезу ни за что.

Следующие пару разговоров мой супруг обсуждал со своим коллегой Смирновым (скользкий, между прочим, тип), как им лучше поменять расписание лекций, чтобы освободить пятницу. Кажется, муж собирался куда-то линять, но об этом я не знала, так как в ту пятницу приехала домой к ночи, а утром уже улетела в Красноярск.

Я уже совсем было расслабилась и приготовилась выуживать из записей информацию о материальном положении Андрея (особенно упоминания пяти тысяч долларов, украденных из справочника по сопромату), как вдруг услышала то, что ожидала услышать меньше всего. Хотя на самом деле должна была ожидать. Должна была.

Глава 3 ИДЕАЛЬНЫЙ БРАК, МОДЕЛЬ С ДЕФЕКТОМ

Интересно, кто-нибудь хоть раз задумался о том, удобно ли страусу стоять, сунув голову в песок, и трясти от ужаса хвостом. Я уж не говорю о том, до какой степени неприлично это положение. Но как долго можно прятаться от проблем таким образом? Помогает ли такой метод «релаксации»? Проблема-то остается стоять рядом, с усмешкой посматривая на то, что осталось над песком. Проблема, может быть, в этот момент только нарастает. К тому же у страуса могут возникнуть и другие, сопутствующие, неприятности. Кто-нибудь подойдет да и даст пинка. Прямо по трясущейся... по трясущемуся хвосту. В общем, никакой пользы окромя вреда для страуса от этого стояния головой вниз нет.

Интересно, а зачем в таком случае я последовала его примеру? Неужели же я, взрослая, хорошо обеспеченная женщина, с высшим образованием и курсами стажировки в Германии, мать пятнадцатилетнего сына, дама с богатым жизненным опытом, прожившая несколько лет с самой Анной Сергеевной, – не смогла взять да и принять вертикальное положение? Потому что тогда мне бы пришлось взглянуть на ситуацию трезво и здраво. Да, именно так и поступают полноценные взрослые люди. Например, Марк.

Когда я спрашивала Марка, почему он не женится, не заведет детей, он всегда говорил:

– Дорогая, я взрослый и, смею надеяться, умный человек. Я прекрасно понимаю, за что меня девушка полюбит в моем-то возрасте и с моей-то еврейской внешностью.

– За деньги? Я бы тебя полюбила за деньги, – ехидничала я.

– Ну, не только. За квартиру в Париже, за возможность получить двойное гражданство. А я бы хотел, чтобы меня понимали. Ценили мое знание ресторанов. Умение слушать. Умение рассказывать. Но видишь ли, русским девушкам это все безразлично.

– Но, может, тебя полюбит какая-нибудь француженка? – интересовалась я. – Ты же такой изысканный, романтичный. Даже не верится, что когда-то ты жил и рос в СССР.

– Значит, я хорошо ассимилировался. Но на французскую жену никакой зарплаты не хватит. Для этого мне надо как-то исхитриться и убить одного из учредителей нашей компании, например. А потом непонятно как занять его место. И все равно может не хватить. Но главное-то не в этом!

– А в чем? В любви? Ты не веришь в любовь?

– Я верю в единение душ, хотя бы потому, что действительно это видел. Я помню, как жили мой дед и бабушка. Но в остальном я прекрасно знаю, как это будет. И чем кончится.

Мы с Марком сидели в одном из московских ресторанчиков. Он снял очки в тонкой оправе и протер стекла своим идеально чистым платком. Девять лет назад, когда я только пришла в «Эф ди ай», он возглавлял отдел автоматизации и бесил меня своей невозмутимостью и умением все спокойно обдумывать. Через некоторое время я начала им восхищаться. А потом его с повышением перевели во французское отделение, меня же поставили на его место, а наше общение стало преимущественно электронным.

– И чем же все кончится?

– Сначала она будет делать вид, что ей интересна моя работа и я сам, а я буду покупать ей все, что угодно, чтобы только видеть ее восхищенные глаза. Потом она будет переключать мои фильмы на свои сериалы, а я буду покупать дорогие подарки уже не ей, а нашей дочери.

– А потом? Что потом? Развод? – Мы оба без малейшего дискомфорта могли болтать обо всем на свете. Жалко все-таки, что он так редко теперь бывает в России.

– Потом... конечно, развод, но главное – разбитое сердце у меня, а дочь, скорее всего, у нее. И за право видеть ее я буду оплачивать моей жене что угодно. Теперь уже всегда. Но на ее восхищенные глаза мне будет наплевать.

– Слушай, мне хочется расплакаться. Неужели нельзя найти человека, с которым все будет иначе?

– Ты еще очень молода...

– Спасибо, это очень приятно!

Марк был старше меня на десять лет. С Андреем я всегда чувствовала свои года как тяжкое бремя. Марк совершенно искренне считал, что и в самом начале нашего знакомства, и сейчас, в мои тридцать девять, я совсем еще девочка. Наверное, все дело в его искренности, когда он это говорил, я чувствовала себя подростком.

– Рад сделать тебе приятное, но подолью и немного дегтя. Придет день, и ты поймешь, что ввязываться в предприятие под названием «любовь» надо, отдавая отчет, чем все это закончится. В девяти случаях из десяти нет никаких шансов на успех.

– А если все-таки удастся? – мечтательно подняла я глаза к небу.

Впрочем, когда я высказывала эти призрачные надежды, я имела в виду возможное счастье Марка – такого хорошего, умного и умеющего ценить человека, сидящего с ним за одним столиком. А если вернуться ко мне, с Андреем с самого начала все было не совсем безоблачно.

Совсем не безоблачно. Совсем. Когда же это я впервые запихнула голову в песок? Страус из меня не очень. Кажется, я уже лет... м-м-м... пожалуй, пять делаю вид, что у нас с Андреем все в порядке. Почему пять? Может, шесть? Нет, пять. Что же случилось пять лет назад? Ах да, я купила тогда нашу квартиру (слава богу, после кризиса они стоили совсем не так дорого, как сейчас).

Я взяла огромный кредит у «Эф ди ай», потому что больше просто не могла возвращаться в дом, где царила Анна Сергеевна. Думаю, Анна Сергеевна тогда пыталась медленно свести меня с ума. А я работала почти круглосуточно, стараясь закрепить свои позиции на фирме, – Марк уехал, а меня только-только поставили на его место. Колоссальные нагрузки и частые командировки исключали возможность адекватного ответа на выпады свекрови.

– Мой сын не должен отрываться от науки, чтобы тянуть семью.

– Да он ее и не тянет.

– Знаем мы, чем такие, как ты, занимаются в командировках! Надо было думать, прежде чем соглашаться на эту работу!

Такие разговоры Анна Сергеевна могла вести вечно, но пересечь весь город и настигнуть меня на Юго-Западной она не могла. У нее был ревматизм, слава богу. Поэтому я решилась и купила отдельную квартиру в другом конце Москвы. В большом новом доме из разноцветных панелей.

А после переезда я поняла, что Андрей меня ни во что не ставит. До этого я говорила себе: он не думает так на самом деле, он в глубине души меня уважает и ценит, просто ему очень больно. И обидно. Но он начал говорить:

– Права была мама, ты никудышная жена!

– Это я-то? – Мне стало обидно. Впервые услышав такое, я просто ахнула. – И по-твоему, я мало делаю для нашей семьи?!

– В том-то и дело, что ничего не делаешь. Где мой чистый костюм? В чем я должен завтра принимать зачет?

– Я же оставляла тебе квитанцию, надо было забрать его из химчистки!

– Жена должна все это делать сама!

– Я работала до десяти вечера! Все химчистки уже были закрыты!

В принципе этому было объяснение. Пока мы жили с Анной Сергеевной, вопросов с костюмами у Андрея не возникало. Зато остро стоял вопрос моего психического равновесия. Я больше не могла оставаться в ее доме ни на один день.

Сделала ремонт в новой квартире, в гостиной оборудовала специальное место – маленький кабинет – для Андрея, и все это затем, чтобы однажды услышать: «Ты никудышная жена!»

В общем, Марк был прав, любовь – предприятие заранее убыточное. Мне бы вовремя вынуть голову из песка, да поинтересоваться, любит ли меня мой муж...

«Ты меня любишь?»

«Нет! Я люблю другую женщину, ее зовут Маша, я называю ее Манечка и говорю с ней очень ласково!» – ответил бы он мне. Но теперь я узнала об этом сама. Слушая пленку.

Диверсия удалась, и в моих руках оказалось неоспоримое доказательство измены Андрея. И если бы я имела мужество думать, а не прятаться за усталостью и работой, я поняла бы, что у него есть другая женщина, давным-давно.

После Мишкиных непонятных технических разговоров я услышала следующее:

Андрей: Манечка, ну как вы там?

Манечка: Нормально, а ты как? Дома один? У нас все хорошо.

Андрей: Слушай, я не нашел панадола, может, подойдет аспирин?

Манечка: Нет, ты что. Она же грудная! Куда ей аспирин. Купи тогда эффералган.

Андрей: Ладно, я в другой аптеке посмотрю.

Ма нечка: Знаешь, я что-то устала. Может, ты сегодня останешься?

Андрей: Ну что ты говоришь, ты же знаешь, что я не смогу. Я только заеду с работы, посижу с полчасика.

Манечка (жалобно): Ладно, не сердись. Ты знаешь, что у женщин, кормящих грудью, часто бывает послеродовая депрессия. А мне так одиноко иногда.

Андрей: Слушай, не надо, а! Не начинай, пожалуйста. Ты же знаешь, какая у меня с женой ситуация.

В этом месте я дернулась всем телом. Интересно, о чем это они? Какая это у него со мной ситуация?

Манечка:Андрюша, я же ничего не прошу! Мне ничего не нужно, только иногда мне хочется, чтобы у Анечки был отец. Ты пойми: она без тебя очень страдает.

Андрей: Маш, ну перестань. Анька еще не в том возрасте, чтобы страдать. Она меня даже не узнает, а ты говоришь...

Манечка: Дети все чувствуют. Ну, хочешь, можешь не приезжать. Я справлюсь, не беспокойся!

Андрей: Ты же знаешь, что я приеду. Не строй только Зою Космодемьянскую из себя. Это тебе совершенно не идет. А потом уеду домой, к жене. Мы сейчас не в том положении, чтобы остаться на улице. Не надо дразнить тигра!

«Неужели это они обо мне?!» – подумала я.

Манечка: Я понимаю, конечно. Тебе нужны условия для работы. Забудь, я не хочу тебе мешать!

Андрей (удовлетворенный): Давай не будем спешить. Ты мне не мешаешь. Пока продержись на тех деньгах, а я схожу к юристу. Мне надо разобраться во всем.

«На каких таких ТЕХ деньгах? Уж не на моих ли, из справочника по сопромату? И при чем тут юрист? Он что, хочет узнать, нет ли статьи за кражу заначек?»

Манечка: Ладно, приезжай быстрей! Я люблю тебя, ты помнишь? Мы обе любим тебя.

Андрей (потеплевшим голосом): Звони мне на мобильник, я выхожу.

Я была почти невменяемой от шока. Это что ж такое? У него есть другая! У него их даже две. Анечке, судя по всему, нет и годика. Они что-то затевают, и это что-то очень плохое. Похоже на заговор. Нападение без объявления войны! Меня хотят обмануть? Господи, о чем это я. Меня же уже как минимум обокрали. Продержись на тех деньгах – это же он о моих пяти штуках! Значит, вот почему я не еду в отпуск к Марку – деньги нужны любовнице Андрея. Отлично! Великолепно! Прекрасно! И еще к тому же его дочь зовут Анной, уж не в честь ли Анны Сергеевны? Если так, то Андрей это наверняка высоко оценил. Может, даже пустил слезу.

Стоп, остановись.

Я металась по комнате, ноутбук стоял на журнальном столике. Мысли разбегались в разные стороны. Кровь прилила к лицу, и даже, кажется, заболело сердце. Никогда не думала, что Андрей способен на такое. Как мало все-таки мы знаем даже тех, с кем живем рядом. Каждый день, бок о бок. Фактически мы знаем и видим только то, что хотим видеть и знать. Зачем я столько лет пыталась склеить чашку, по которой мой муж ежедневно бил со всего размаху? Мой дорогой муж, на которого я потратила пятнадцать лет жизни! Да что там, двадцать. Ведь я была рядом с ним с первого курса, пока он не дал команду «любовь».

– Господи, как же я его ненавижу! – громко, отчетливо произнесла я.

В квартире было тихо и пусто, так тихо, что у меня зазвенело в ушах. Чтобы хоть на минуту остановить тот поток мыслей, который надвигался на меня, как снежная лавина, я побежала на кухню и распахнула дверцу холодильника.

– Где же этот чертов коньяк. Не мог же он его весь выпить! Не мог! А, вот он!

Я обнаружила в холодильнике остатки подарочного коньяка. Значит, Андрей его все-таки не убил. Что ж, президент фирмы уже перебился без него, а мне сейчас без него никак.

– Надо оставаться человеком с достоинством, – бормотала я, дрожащими от ярости руками нарезая лимон и сыр.

Пить французский коньяк без закуски – верх неприличия. Правда, надо сказать, ломоть сыра у меня получился так себе, в форме булыжника. А лимон, напротив, не просто тонкий, а какой-то даже местами рваный.

– Сойдет, – решила я, налила себе остаток коньяка в стакан (получился полный) и выпила его залпом.

Коньяк обжег горло и на минуту приостановил лавину. Я вцепилась зубами в лимон, остужая рот ладонью, размахивая ею наподобие веера. После этого сознание, вместо того чтобы рассеяться, почему-то обострилось. Мысли рухнули на меня, раздавив под собой, едва ли не превратив в лепешку.

Как я могла быть такой дурой!

А что, если он и сейчас с ней?

Интересно, сколько ей лет? Она наверняка молоденькая.

Господи, ну я и идиотка! Бестолочь!

Интересно, а с ней он спит?

А я думала, что он уже просто импотент.

Господи, да конечно же, спит!

– Наверное, он в этой Аньке души не чает, все папаши помешаны на дочерях! Даже Марк чисто гипотетически – слово я выговорила с трудом – рассуждал именно о дочери.

Он наверняка изменял мне всегда! А я – наивная – все время мучалась угрызениями совести. Сколько романов я пропустила из-за него!

– Если быть до конца честной, я пропустила не все романы, парочку я все-таки словила. Но это же было так, пустое. Ерунда, простой адюльтерчик на пару недель. Ничего серьезного! А у него дочь!

Но, между прочим, что-то я в его голосе не услышала огромного чувства к этой, как ее... Манечке! Стерва!

Не похожа она на стерву!

Да какая разница?!

Мысли текли рекой. Я перевернула весь холодильник, но не нашла ничего, кроме старой початой бутылки водки для компрессов. Морщась, я принялась пить ее. Чтобы не терять человеческий облик, я разбавляла водку колой, которую обычно покупаю для Мишки. Чипсы и кола – вот его диета. Раньше я с этим боролась, но, когда все так усложнилось с его учебой, кола с сушеной прессованной картошкой стали самой маленькой из моих проблем.

Потом, кажется, я допивала мужнее пиво, сидя в гостиной на диване и без конца прокручивая диктофонную запись разговора. Мне хотелось проникнуть в подсознание Манечки, я была близка к сумасшествию. Со стороны можно было подумать, что я разговариваю сама с собой, но на самом деле я прокручивала в голове этот эпохальный диалог, влезала в него, отвечала на реплики, вступала в диалог. Я присоединялась к их разговору и пыталась объяснить им обоим, что говорить и делать такое совсем нехорошо!

После этого я уже мало что запомнила. Тучи сгустились (или это просто наступил вечер, и за окном стемнело), я валялась в гостиной, устав от разговоров с диктофоном и забросив его в шкаф. По телевизору несмешно юморили какие-то нелепые взрослые дядьки из новой плеяды звезд отечественной эстрады. Я растеклась по дивану и дремала, держа пустой бокал в одной руке, а бутылку дешевого белого молдавского вина в другой. Это вино я держала для белых соусов. Кажется, я открыла его еще в прошлом году. Почему-то оно не пригодилось. Тем более что на вкус вино оказалось просто дерьмовым, так что и для соусов не очень-то подходило. Но выкинуть его рука не поднялась. Мало ли, пригодится.

Пригодилось. Адский коктейль в моем желудке потихоньку впитывался и отравлял мою кровь. До моего спутанного сознания с трудом доходили отдельные слова юмористов. Связать слова и получить некий конечный смысл мне было уже не под силу. Финита! Так я не напивалась со времен института. Но там мы делали это от счастья, оттого, что в одной комнате общаги собралось так много приятных друг другу людей, перед которыми открыто будущее.

– А Андрей никогда не ходил в общагу! Брезговал, падла! – с презрением пролепетала я и свалилась в беспамятстве, опрокинув молдавское вино на диван.

Мне снились обрывки передачи, только в качестве юмористов почему-то были мои преподаватели из института. Они пытались читать со сцены историю КПСС, а я смеялась так, что сотрясались не только мои плечи, но и вся аудитория.

А потом мне снилось, что я сижу на кровати, помятая и старая, и почему-то курю одну сигарету за другой, а напротив меня в большом глубоком кресле сидит Андрей, спокойно и трезво смотрит на меня и сокрушенно качает головой.

– Ты что же, куришь? Ай-яй-яй! – говорит он.

В комнате стоит практически невыносимый дух попойки пополам с курилкой. И мне так стыдно, так ужасно стыдно! Но Андрей делает вид, что это его не раздражает.

– Скажи, неужели ничего нельзя сделать? – спрашиваю я его.

– Ты пойми, это не в моей власти. Я просто не могу!

– Неужели ты меня совсем не любишь? – еле слышно спрашиваю я, хотя отчетливо помню, что клялась не делать этого: не спрашивать, не унижаться.

– Совсем! – огорченно разводит руками Андрей.

Я хочу зарыдать, но слезы почему-то не идут из глаз. Я только прикуриваю следующую сигарету и спрашиваю:

– У тебя нет какого-нибудь снотворного. Может, тазепама?

– Куда тебе еще и снотворного? – с беспокойством интересуется он. – Ты посмотри, в каком ты состоянии!

– Но это же все из-за тебя!

– Ты думаешь? Нет. Из-за тебя! Все из-за тебя! Потому что ты тупица! Бестолочь! – Почему-то Андрей начинает громко и противно орать на меня. Я пытаюсь заткнуть уши, убежать, но он все равно орет, врываясь в мой мозг. В последний момент я вдруг понимаю, что уже не сплю. И что я по-прежнему на диване в гостиной, в комнате действительно пахнет спиртным, потому что я разлила вино. Но главное, что в доме действительно кто-то орет. И этот кто-то – Андрей.

– Я сколько раз тебя предупреждал! Ты идиот! Как ты думаешь жить? Сидеть у матери на шее всю жизнь?

Да, это точно был голос моего мужа. Я оторвала голову от подушки и моментально почувствовала три вещи. Во-первых, у меня дико болит голова. Во-вторых, меня тошнит. В третьих, мне казалось, что крики Андрея раздаются прямо у меня в голове.

– Я не буду сидеть ни на чьей шее. Почему никто не хочет меня понять, – тише, но тоже с надрывом отвечал второй голос – Мишкин.

Я моментально вскочила, простонала от резкой боли в висках и прислушалась.

– Я тебя предупреждал, но ты – безмозглая скотина. Будешь улицы мести, на большее ты не способен!

– Ты ничего не знаешь обо мне, – упирался Миша.

– Или ты думаешь, что без аттестата можно сделать карьеру Билла Гейтса? Ты просто бездарь, который ищет легких путей. Имей в виду, я тебе помогать не буду.

– Мне от тебя ничего и не надо. Я просто ненавижу эту школу. Они же все там больные люди!

– Ах, больные люди! – взвился Андрей.

Я усмехнулась. Интересный аргумент выбрал Мишка, если учитывать, что вот уже лет десять мой муж не более чем простой преподаватель.

– Да их надо лечить! – упорствовал Мишка.

В целом я не могла с ним поспорить. После перестройки учителям платили меньше, чем пенсионерам-вахтерам. Соответственно преподавательский состав разъехался по России и теперь зарабатывал чем мог. Кто подался в менеджеры, кто устроился в охрану. В школах и институтах остались только те, кто не мог (или не хотел) жить по-человечески. Часто их действительно не мешало бы подлечить. Сейчас ситуация начала меняться, но в Мишкиной школе все еще оставались отдельные экземпляры.

– Это тебя надо лечить. Причем не факт, что поможет. Господи, что я перед тобой распинаюсь, делай что хочешь! Вылетай из школы, разваливай свою жизнь! У меня своих дел полно! – высказался мой муженек.

Я подумала, что настало время вмешаться. Доколе он будет орать на моего ребенка!

– Это уж точно! – тихо встряла я в разговор, приоткрыв дверь на кухню. Андрей с удивлением посмотрел на меня и принюхался.

– Ты что, пила?

– У меня был повод, – с таинственным видом кивнула я, стараясь не думать о том, как сильно болит голова.

– А, ну-ну! – ухмыльнулся он. – Вот, полюбуйся. Кажется, он все-таки добился своего, остался на второй год.

– А тебе какое дело? У тебя же свои дела, – тихо, но едко напомнила я.

Андрей нахмурился и замолчал.

– Мам, ты успокойся только, не заводись, – попытался вмешаться Мишка, однако никто в целом мире не смог бы меня в тот момент остановить...

– Зачем тебе заниматься этим ребенком, ведь у тебя теперь есть другой.

– О чем ты? – невольно сделал шаг назад мой муж. Бывший, по-видимому.

– Об Анечке. И о Манечке. Ну и о деньгах моих, естественно! – спокойно пояснила я.

Далее была немая сцена. Ревизор со товарищи.

– Откуда ты знаешь... – растерянно пробормотал муж.

Мишка побледнел и моментально скрылся в своей комнате. На кухне стало слишком жарко. Мы пересекали верхние слои атмосферы, защитный скафандр расплавился и почти сгорел.

– От верблюда! Ну ты и сволочь!

– Ты и сама хороша, – моментально перестроился мой ДОРОГОЙ. Еще бы, если уж что-то и происходит, в этом может быть виноват кто угодно, только не он.

Глава 4 НЕ ВИНОВАТАЯ Я, ОН САМ... УШЕЛ!

Если хорошенько постараться и вспомнить подробности нашей институтской жизни, можно сказать с уверенностью, что Андрей всегда был со мной рядом. Это было не так заметно, потому что к этому все привыкли, но тем не менее факт оставался фактом. Андрей сидел рядом со мной в аудиториях, решал, после какой пары мы пойдем обедать, приезжал ко мне домой заниматься, потому что «сама ты конспект и не откроешь». Почему я ни разу не спросила себя, зачем он это делал – ума не приложу. Думаю, я привыкла считать его опеку чем-то вроде родительской. Или нет, ангело-хранительской.

– Леночка, деточка, что бы мы делали без Андрея. Как же тебе повезло, что вы подружились! – приговаривала моя мамочка, подкладывая в его тарелку пирожки.

Иногда и в ее глазах сквозил невольный интерес: «Ну когда же?» Она тоже не понимала, зачем он тянул. Теперь я думаю, что Андрей не хотел преждевременно отвлекаться на посторонние эмоции. Он хотел отдать всего себя учебе.

Знаете, это было удивительно, с какой неистовой жаждой он поглощал любую информацию. А потом выдавал ее в проанализированном, уложенном по полочкам виде. Его курсовыми зачитывались, причем не только наши преподаватели, но и из других, смежных вузов. Я никогда бы не подумала, что Андрей может рухнуть. Кто угодно, только не он. Он казался всесильным, стальным человеком, который справится с любой бедой, с любой проблемой.

Мне всегда казалось, что если Андрея оставить на несколько часов в тихом и спокойном месте, он покинет его с уже написанным на десяти листах планом выхода из кризисного положения. Он окончил институт с красным дипломом. Нам даже выдавали наши корочки по-разному. Мне с легким недоумением выдали корочку, заполненную трояками. Прав был Андрей, когда еще на вступительном экзамене удивлялся моему выбору. Бауманка – тяжелейший вуз.

– Молодец! – скользнул по мне взглядом и рассеянно улыбнулся заместитель проректора, вручая заветный кусок картона. Кажется, это было самое начало девяностых, распределения уже не было, и на мою дальнейшую карьеру инженера деканат смотрел с полнейшим равнодушием.

– Спасибо! – улыбнулась я. Мир, в котором не надо сдавать зачетов, казался безоблачным островом наслаждений. Как я заблуждалась!

Между тем очередь получать диплом дошла и до Андрея.

– Дорогой Андрей Евгеньевич, сердечно поздравляю вас с окончанием вуза.

– Благодарю, – сухо кивнул Андрей.

Зампроректора давно склонял Андрея пойти в аспирантуру именно на его, зампроректорскую кафедру вычислительной техники. Но поскольку к Андрею выстроилась целая очередь научных руководителей, он выбрал того, с кем можно было воплотить мечту. Космос! Это слово будоражило воображение Андрея.

– Знаете, за вычислителями будущее. Помните это, юноша, когда будете выбирать свою дорогу! – Зампроректора все не отходил от него. По рядам выпускников пошел недовольный шепоток.

– Я стану работать там, где это будет нужно Родине, – красиво «послал» зама Андрей. Космические темы, хоть и были засекреченными вдоль и поперек, давали шанс защитить кандидатскую за два года.

– Ты потрясающий! – тихонько шепнула я на ухо Андрею, когда церемония вручения дипломов кончилась.

Мы уже вовсю встречались и при любой возможности занимались любовью, к вящей радости моей мамочки. Она с самого начала знала, что лучшего мужа для меня не найти. Эх, она и представить не могла, чем этот прекрасный муж кончит! Воровать деньги, жить на средства жены. И видимо, на них же содержать любовницу с внебрачной дочерью. Да еще при этом смешивать с дерьмом собственного сына. Законного, любимого, выстраданного, выращенного в нескольких кризисах сына, который вылетает из школы, потому что с ним некому заниматься.

Воспоминания горьки, но реальность еще «краше». Мы скандалили уже в коридоре.

– Значит, ты считаешь, что это я виновата? – не выдержала я и перешла на визг. – И в чем? Может, твоя Манечка залетела от меня?

– Знаешь, я не хочу с тобой говорить, пока ты в невменяемом состоянии, – попытался выкрутиться Андрей.

– Нет, тебе придется поговорить. Я требую объяснений. И мне кажется, что я имею на это право! – Я сглотнула слюну. Зря я мешала коньяк с пивом. А уж это жуткое молдавское вино было точно лишним, меня действительно скоро стошнит. Обезболивая душу, я явно навредила телу.

– Так, мне некогда. Если хочешь устраивать безобразные сцены, не буду мешать, – засуетился Андрей, явно пытаясь покинуть наш тонущий корабль.

Мне вдруг страстно захотелось заехать ему по лицу. Прямо по этому наглому самоуверенному лицу, на которое я не могла без боли даже смотреть.

– Какие у тебя дела? Деньги мои красть? Конечно, тебе же надо вторую семью поднимать. Там же нормальный ребенок, а не идиот, верно?

– Не надо строить из себя мать Терезу! Можно подумать, ты много занималась сыном, – не выдержал и заорал Андрей.

Я внутренне подобралась. Ответь так, чтобы он умер от собственной ничтожности!

– Я бы больше уделяла времени ребенку, если бы ты изволил хоть что-то зарабатывать. А пока ты умывался слезами о собственной ущербности, я пахала как лошадь, чтобы ты мог ездить на «Ниссане» в свой долбаный институт. Хотя бы с сыном позаниматься ты мог?

– Все! Достаточно! Я уезжаю, живи как хочешь.

– А я ненавижу тебя! – заорала я. – Ты сломал мне жизнь. Из-за тебя я с утра до ночи кручусь как белка в колесе.

– И что такого? Все крутятся!

– Меня тут недавно спросили, как я провела лето. А я не знала что сказать! Никак. Я никак не провела лето, оно у меня ничем не отличается от весны. Или зимы.

– Ай, бедняжка, вся в работе. А зачем тебе это было надо? Ты хоть раз спросила, что я об этом думаю? – Андрей метался по квартире, кидая в сумку какие-то вещи. Если бы я напряглась, то, скорее всего, вспомнила бы, где и когда я их покупала. Одежду Андрею я привозила в основном из Европы.

– Я знаю, как ты пристраивал мои деньги. Или ты хочешь сказать, что они тебе были не нужны? Ах да, тебя интересовало лишь их количество! Из-за этого ты шарился в моих вещах?

– Что? – Андрей замер на месте.

Значит, все-таки стыдно. Неужели и у него есть хоть остаток совести? Осадочек, как в химической реакции. Все выгорело, а на дно колбы осел белесый налет совести.

– Зачем тебе столько денег?

– Знаешь что, хватит. Больше нам говорить не о чем.

– А мне кажется, мы только начали, – усмехнулась я.

– Думаешь, тебе все можно? Все? – закричал Андрей.

Он схватил меня за плечи и начал трясти, как соломенную куклу. Это показалось мне таким смешным, что я хохотала все громче и громче, пока вдруг не случилось что-то, обжегшее меня огнем. Андрей, оказывается, дал мне пощечину.

– Что ты делаешь? – совершенно по-детски удивилась я. За все годы, что я его знала, это был первый случай. Значит, я его действительно довела. Неужели это возможно?

– Думаешь, мне были нужны твои деньги? Да я их ненавижу! Ненавижу! Мне никогда не нужны были деньги, и вообще, это все – не моя жизнь. Все должно было быть иначе, иначе, – пробормотал Андрей, осев на пуфик и закрыв лицо руками. Кажется, происшедшее его тоже поразило.

– Ты никогда меня не любил! – зачем-то сказала я.

Андрей оторвал руки от лица, внимательно посмотрел на меня, а потом встал и взял в руки сумку. Из нее торчал скомканный бежевый свитер из тонкой шерсти. Я привезла его из Берлина, он удивительно шел Андрею. И куда он его уносит?

– Думаешь, это самая главная новость? – неожиданно сказал Андрей и добавил: – Ты тоже, дорогая. Ты тоже.

– Ты врешь! – Я села на корточки возле гардероба в прихожей и заплакала. – Я всегда тебя любила. Пока могла, всегда. А теперь ненавижу.

– Значит, тебе будет гораздо лучше без меня, – закончил Андрей мысль и закрыл за собой дверь.

Я растирала слезы по щекам. Я совсем не была уверена в том, что мне будет лучше без него. Возможно, это правда. Во всяком случае, я больше люблю засыпать одна, чем вместе с Андреем. Но когда я думала о том, что сейчас он сядет в «Ниссан» и поедет к этой Манечке и их дочке, мне хотелось выть и лезть на стену. Что это могло означать? Получалось, что я ревную? Но можно ли ревновать того, кого ненавидишь?

В моей голове вопросов стало гораздо больше, чем ответов. Голова раскалывалась. Я села на диван в гостиной, укуталась в плед и принялась нажимать кнопки радиотелефона. Уже без «жучка». С Францией меня соединили только с пятого раза, когда я уже хотела швырнуть телефон об стену.

– Марк, от меня ушел муж, – сказала я, позорно хлюпая носом.

Марк был мне необходим. Кажется, он единственный, кто по-настоящему знал меня. Настолько, насколько вообще один человек может знать другого. Мы ведь закодированы так, что крек подобрать невозможно.

– Ушел? Сам? – удивленно переспросил Марк спокойным голосом. Его спокойствие всегда меня поражало.

– Ага! – кивнула я. – Практически.

– И давно? Судя по твоему голосу, только что. И как это было? Он подошел к тебе и сказал, что уходит? Вот так, ни с того ни с сего?

– Ну, не совсем, – прикусила я губу.

– Значит, ты его выгнала? Я думаю, что это вернее. Вряд ли бы он ушел от тебя по доброй воле, – пояснил Марк.

– Еще бы! Живет на всем готовом, как сыр в шоколаде.

– В масле.

– Что? – не поняла я.

– Говорят, как сыр в масле катается.

– А, какая разница! В общем, сволочь первостатейная. Только я его не выгоняла, он сам сбежал.

– Понятно, – усмехнулся Марк. Его легкий ласковый смех моментально снял мое напряжение.

– Ничего и непонятно. Тоже мне, крыс с тонущего корабля. – Я и сама уже готова была усмехнуться. Действительно, забавно, что два взрослых человека могут дойти до того, чтобы орать друг на друга в коридоре.

– Но что все-таки случилось? – спросил Марк.

Я попыталась собраться с мыслями. Ведь о том, что случилось, в двух словах не расскажешь. Марк относится ко мне как к хорошему старому другу, честному человеку. Как рассказать о том, что я прятала от мужа деньги, а потом установила «жучок» в домашнем телефоне. Нет, тут явно придется изобразить другую историю.

Значит так, жила-была несчастная любящая жена, и вот однажды надо было ей срочно позвонить по рабочим вопросам. Подняла она трубку, чтобы набрать номер, а пока номер в записной книжке искала, вдруг обнаружила, что невольно подслушивает чей-то разговор по параллельному аппарату...

Даже не знаю, поверил мне Марк или нет, потому что в пылу разговора я пару раз сбивалась, врала и путалась в показаниях. Главное – он слушал меня и пытался понять. Ему было небезразлично, что я чувствую. И при этом он знал, что я тоже далеко не ангел.

– Значит, теперь ты можешь спокойно приходить домой и никто не будет курить на кухне. Скажи, тебя это радует или огорчает? – спросил Марк, когда поток моих рыданий и исповедальных речей начал иссякать.

– Даже не знаю. Все-таки это так странно. Кажется, я не понимаю пока, хорошо это или плохо, – удивилась я. – Ведь нас с ним давно ничто не связывает.

– Если бы вас ничто не связывало, ты бы вышвырнула его давным-давно, – заверил меня Марк.

– Да что ты? Я же всегда к нему относилась как к...

– Ну?

– Слушай, я тебя ни от чего не отрываю? – попыталась увернуться я от ответа.

– Ни в коем случае! А поскольку звонишь ты и счет тоже придет тебе, ты меня еще и не разоряешь, – цинично добавил Марк.

Я улыбнулась. Марк никогда не был жадным, но почему-то всегда стремился произвести именно такое впечатление.

– Я любила его, – произнесла я.

– Сама-то ты себе веришь?

– Верю, – кивнула я. – А что еще кроме любви могло нас так крепко держать вместе?

– Чувство долга, чувство вины. Страх одиночества. Выбирай сама.

Я представила, как Марк, говоря это, делает неопределенный жест рукой.

– Не-ет, любила. Просто все пошло совсем не так, как должно было.

– Ты считаешь? Знаешь, жизнь не имеет сослагательного наклонения. Если пошло так, а не иначе, значит, по-другому пойти не могло. Вот в чем проблема.

– Нет, Марк. Проблема в том, что я теперь совершенно не знаю, что мне делать. Все-таки я действительно привыкла жить с ним. И как мне теперь быть одной, не знаю. И с Мишкой. Как мне быть с ним? Ведь я даже не успеваю сама поесть, обедаю раз в три дня. А теперь что? Он будет предоставлен сам себе? Мы же не будем успевать и парой слов перемолвиться!

– Елена, прекрати паниковать! – скомандовал Марк. – Ты справишься с этим так же, как справлялась со всем остальным. Ты – такая. Ты не из тех, кто оплакивает судьбу. Ты встанешь и пойдешь дальше, потому что ты такой человек. И не станешь опускаться до жалости к себе!

– Ты правда так думаешь? – восхитилась я.

Марк всегда умел говорить так, что я начинала думать о себе в десять раз лучше, чем за минуту до этого. Действительно, если не брать в расчет то, что я сегодня позорно напилась, я получалась конфеткой.

Марк еще какое-то время убеждал меня, что все, что ни делается, – к лучшему, а потом так откровенно зевнул в трубку, что я моментально свернула нашу беседу. Надо ведь и меру знать. В конце концов, кто мне Марк, чтобы ночи напролет выслушивать мои стенания? Бывший начальник, с которым мы дружим – по Интернету в основном. Спокойной ночи, Марк.

На следующий день у меня было запланировано много дел. Работа всегда спасала меня от всевозможных дум. Когда-то я пошла работать, чтобы Андрей мог спокойно заниматься наукой. Его мозги – восьмое чудо света, я это прекрасно понимала, причем с первого курса. И если уж мне повезло оказаться рядом с таким человеком, то надо было сделать все возможное для его будущего. Тем более что тогда, в начале девяностых, его будущее было отчетливым, практически уже наступившим. Мое тоже более-менее прояснилось. Андрей корпел над кандидатской, проводя практически все время на рабочем месте – в конструкторском бюро.

А я забеременела. Трудно сказать, можно ли назвать беременность в двадцать четыре года преждевременной. Многие бы, наверное, решили, что я уже малость опоздала с первыми родами. В России всегда считалось, что чем раньше, тем лучше. Это пошло с послевоенных лет, когда рождение детей было краеугольным камнем выживания огромной страны. Потом вопрос утратил остроту.

Анна Сергеевна высказалась насчет моей беременности категорично:

– Куда вам сейчас детей? Когда ты в роддом поедешь, у него будет защита. Ну и чего он защитит, если надо будет под окнами роддома торчать и яблоки тебе возить? Делай аборт!

– Не вздумай! – отрезал Андрей.

Я и так не собиралась. Какой аборт, когда я только и видела в мечтах пройтись в белом платье по ЗАГСу под руку с будущим ученым Демидовым. Но мне было приятно, что Андрей хочет ребенка. Согласитесь, каждой женщине хочется подарить ребенка любимому мужчине.

– Имей в виду, тебе придется довольствоваться малым! Андрей должен думать о будущем, а не о том, как содержать семью! – резюмировала свекровь.

Это она сказала на нашей свадьбе. Вместо «горько». Анна Сергеевна так обожала Андрюшу, что ей даже внуки не были нужны. Хоть в это и верится с трудом.

Кстати, это был еще один гвоздь, забитый в крышку наших отношений со свекровью: я обожала Мишку – она требовала, чтобы он не орал.

У них была двухкомнатная квартира с большой лоджией на два окна, на ней мы оборудовали маленький, но удобный кабинет. Компьютерный стол, стеллаж с книгами, тумба для материалов и бумаг – все, что нужно. Лишь бы Андрей спокойно работал, пока я бьюсь с младенцем. Нет, Андрей Мишку ужасно любил. У него действительно не оставалось времени. Вопрос же обеспечения семьи пришлось решать мне. Однажды, поговорив с подружкой из института, я пришла на семейный совет и сказала:

– Моим знакомым нужен инженер для запуска и наладки компьютеров и прочего оборудования. Работа сдельная, но можно хорошо заработать.

– И что? – заняла глухую оборону свекровь. – Я же говорила, чтоб ты не смела требовать от Андрея денег.

– Я и не требую, – разозлилась я. – Я бы сама пошла. Надо же что-то делать, а то мне не на что даже курицу купить.

– Мясо вредно! – отрезала Анна Сергеевна.

Андрей оторвал взгляд от телевизора (он уже тогда умудрялся смотреть его часами, параллельно с работой или едой).

– Мам, а чем плоха идея? Пусть Ленка подработает. Заодно проветрится. А то небось засиделась дома.

– Да? А кто будет с Мишей сидеть? – удивилась Анна Сергеевна.

Я внутренне подобралась. Откровенно, я только и делала, что Бога молила об этой работе. Детские радости двадцать четыре часа в сутки – это было не мое.

– Мам, ну как же? Ты, конечно, кто ж еще?

– Я? – Анна Сергеевна чуть не задохнулась от возмущения.

– Я смогу заработать Андрею на новый принтер! И вообще, ему тоже нужны средства, чтобы спокойно работать. Он же не виноват, что сейчас так мало платят ученым.

Свекровь растерянно переводила взгляд с меня на Андрея, но тот только кивал, не отрываясь от «Новостей».

– Ты считаешь, что так будет лучше? – жалобно спросила Анна Сергеевна.

– Конечно! Для чего еще нужны бабушки? Чтобы внуков нянчить! – подытожил Андрей, допивая компот.

Таким образом, вопрос был решен. Анна Сергеевна могла сделать все, что угодно, со мной, с Мишкой, с целым светом, но отказать Андрюше – было выше ее сил.

Ради сохранения свободы я действительно практически все доходы тратила на Андрея. Принтер – для Андрея. Упаковка бумаги – для Андреевой кандидатской. Заказать учебники за границей, заказать перевод, чтобы он не тратил времени. Оплатить услуги машинистки. Одарить всех научных оппонентов шикарным коньяком. Я была готова на все. Конечно, кандидатскую он защитил блестяще.

Я ходила по опустевшему дому, вслушивалась в тишину, окружавшую меня со всех сторон. Теперь в полумраке моей красивой спальни я могла признаться себе: да, я пошла работать не ради Андрея. Я пошла работать исключительно ради себя. Столь самоотверженный подвиг во имя семьи мне был нужен больше, чем семье. Если бы я не справлялась с трудностями быта, разбивая в кровь плавники, свекровь (да и Андрей, чего уж там) простили бы и приняли меня. Трудности на благо Андрея – что может быть лучше, благороднее и нужнее! Но я как-то сразу и надолго полюбила и свою работу, и бешеный ритм этого нового, совершенно изменившегося мира.

Какое-то время я еще делала вид, что работаю, чтобы сделать легче жизнь Андрея. А потом, после всего что случилось, я стала просто работать – так, как я люблю. На износ, по полной программе. Так, как я работаю. Возможно, это было не совсем то, чего Анна Сергеевна ждала от меня. Возможно, это было не совсем то, о чем мечтал Андрей. Что ж, как правильно сказал Марк, жизнь не имеет сослагательного наклонения. Андрею, возможно, не все нравилось в моей работе. Но деньги-то он тратил с огромным удовольствием.

И между прочим, хоть я и не люблю об этом вспоминать, но ведь был у нас на тему моей работы «узкий момент». Два года назад мой муж решил вдруг расставить все точки над «i». И стал требовать от меня невозможного – покинуть страну. Но кто, спрашивается, мешал ему довести свои идеи до конца? Однако вместо этого он милостиво позволил мне подписать контракт на покупку «Ниссана». А сам просто пошел и нашел себе, как я теперь понимаю, эту Манечку. И что? Кто в этом виноват?

Глава 5 НАДЕЖНЫЙ СПОСОБ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ БЕССОННИЦЫ

Майские праздники удались на славу, включая массовый исход москвичей в пригородные халупы для изготовления горелого мяса, купленного в отделе готовых шашлыков. Никогда не понимала и не любила отдыха на природе. Вернее, не совсем так. Сам по себе отдых на природе меня притягивает, как и всех остальных – измученных авитаминозом, давками, выхлопными газами москвичей. Просто программа, которая предлагается в мае тем, у кого нет собственного вертолета и деревянного финского домика с удобствами в ста километрах от Москвы, мне не нравится совсем. У меня нет ни первого, ни второго. Но на подобных мероприятиях я уже неоднократно бывала.

Все идет примерно одинаково. Сначала мы три часа проводим в дороге, причем из этих трех часов два – на МКАДе, в очереди к забитым выездам за город. Потом, находясь уже на грани нервного срыва, мы все-таки выбираемся на шоссе, попутно выясняя, что именно на нашем лепестке выезда за город «восьмерка» стукнула в зад «Тойоту» и теперь они ждут ГИБДД, перегородив весь выезд. Водители поцеловавшихся машинок спокойно курят, обсуждая прекрасную погоду и достоинства окружающего ландшафта. На их лицах полнейшее равнодушие. Водителям все равно, что говорят в их адрес все проезжающие мимо автовладельцы.

– А кто виноват, что ГИБДД едет так долго? – пожимают плечами участники ДТП.

И их тоже можно понять, им нужны справки в страховую компанию, но традиция вождения транспорта в Москве такова, что аналогичные «восьмерки» въезжают в аналогичные «Тойоты» на каждом лепестке выезда за город. И все ждут ГИБДД. А патрульная машина ГИБДД в это время стоит на тридцатом километре каждого шоссе и ловит тех, кто несется на дачу со скоростью сто десять километров в час, ошалев от радости движения. Согласитесь, любой выбравшийся с утреннего МКАДа на майские праздники будет ехать, превышая скорость. Вот поэтому, вместо того чтобы писать справки участникам ДТП, инспекторы ловят нарушителей скоростного режима. Сюрреализм, но это происходит на каждые майские праздники.

После того как и нас закономерно остановил инспектор, потрепал нам нервы, составил протокол, взял-таки наличные вместо квитанции, выкинул протокол, пожелал приятных выходных и предупредил, что через пять километров снова будут стоять его коллеги, мы наконец сворачиваем на проселочную дорогу и въезжаем в лес. Далее мы час ищем место на опушке, на которой пока не поют песни пьяные отдыхающие. Иногда мне кажется, что на подмосковных опушках в преддверии майских праздников народ начинает кирять еще в апреле.

Но вот дело сделано, злые, уставшие и голодные мы собираем по лесу сырые дрова. Светлый образ жареного шашлыка будоражит наше воображение. Мы приносим поленья на опушку и понимаем, что забыли топор. Для углей нужны нормальные дрова, а не сухостой или хворост. Мы ломаем то, что ломается, переругиваясь и ворча на того, кто (обычно это чей-то муж) сэкономил на готовых углях. Этот кто-то защищается и выдает поистине гениальную идею – ломать толстые бревнышки, переезжая их колесом автомобиля.

– Сейчас мы все наладим, – заверяет он.

– Может, не надо?! – спрашивает хозяин машины, нервно облизывая пересохшие губы.

– Че ты боишься, это ж пара пустяков! – развивает бурную деятельность этот «герой», и через несколько минут бревно под колесом разлетается, переламываясь пополам, а в полете задевает крыло машины.

– Ай! Стоп! Остановись! – кричит хозяин, но уже поздно, и от бревна на крыле остается небольшая, но отчетливая вмятина.

– Упс, – говорит деятель и разводит руками.

Следующие три часа он извиняется перед хозяином машины, который, чтобы отвязаться, постоянно говорит: «Да ничего страшного, переживем». Но по его лицу видно, что он больше никогда даже не плюнет в сторону этого, теперь уже бывшего, друга.

Естественно, сырые дрова плохо горят, но зато отлично дымят. Пьяные мужики у соседнего мангала уже орут песни, а мы еще только вгрызаемся в полуобгоревшее мясо, мечтая о том, как бы побыстрее оказаться дома.

Конечно, иногда бывают в жизни исключения, и пикники проходят как-то иначе. Помню, как мы с Марком поехали в Покровский парк. Стоял сентябрь, все дорожки были мягко засыпаны золотыми листьями, а воздух был пронизан солнцем. Марк скоро уезжал, и от этого время летело быстрее ветра, поднимавшего в воздух листья. Мы говорили о жизни, о том, как она скоротечна и непредсказуема. И о том, как будем скучать друг о друге. А шашлыки мы купили в маленьком кафе с тентом, на котором почему-то было написано «Пивная республика». Все было просто прекрасно!

Но по большей части наши выезды на природу проходили примерно так, как описано выше. И на нашем «Ниссане» до сих пор красуется след от рикошета. Андрей после той поездки (машина была еще совсем новой) возненавидел свежий воздух и коллегу по кафедре, автора идиотской идеи.

Прошло больше месяца с тех пор, как Андрей покинул нашу квартиру. Больше месяца я не слышала о нем ни слова. Кажется, он не звонил даже Мишке. Впрочем, об этом я сына и не спрашивала, у нас и кроме этого было о чем поговорить. Вместо отдыха на природе, аккурат к майским праздникам, я узнала, что ребенок все же завалил какую-то самую главную контрольную по химии и действительно рискует остаться на второй год.

– Как же так! Ты же обещал! – Я стояла с открытым ртом, держа в руках телефонную трубку. Мишина классная руководительница обеспокоенным тоном предложила нам с ней повидаться лично, чтобы «обсудить этот вопрос, пока не поздно».

– Отстаньте вы все от меня, – пробубнил Мишка и попытался скрыться в своей комнате.

– Ну уж нет. Знаешь ли, мне второгодника только не хватало. Будешь учиться как миленький, даже если мне придется тебя запереть дома, выкинуть компьютер и лично стоять над тобой с дубиной.

– Ничего я не хочу, – огрызнулся Мишка, но покорно сел на стул.

Я несколько секунд стояла, пытаясь собраться с мыслями. Во время майских праздников я хотела поехать на кладбище, проведать маму, и, может быть, затовариться в большом супермаркете около Внуково. Цены там были так себе, обычные, на уровне «Ашана», но ассортимент – просто шикарный, а народу все же поменьше.

– Знаешь, это я скоро ничего не захочу. Где ты бродишь целыми днями? Почему Марина Анатольевна говорит, что ты почти совсем не ходишь на уроки! – Я ругала сына, а сама думала о том, как странно отразился на моей жизни уход Андрея. Значит, его нет больше месяца. За это время в нашем доме полностью кончились запасы продуктов – их всегда покупал он. Мишка почти перестал ходить в школу, а от моих вопросов только отмахивался.

– Я не хочу туда ходить. Почему я не могу сам решать, как жить дальше?! – патетически воскликнул Миша.

– Потому что тебе еще только пятнадцать и ты не понимаешь, что такое – решать, как жить.

– Конечно, ты считаешь, что сама можешь за всех все решать. А вот за себя... – неожиданно выдал деточка.

Я опешила.

– Что ты имеешь в виду?

– По-твоему, это нормально, что ты выставила на улицу папу?

– Я?! – Я обалдела от удивления. За то время, что Андрей не жил с нами, сын слова не сказал на эту тему. Но оказывается, думать-то он об этом – думал.

– А кто? Только не говори, что он сам ушел! – уперся Мишка. Ему явно не терпелось выяснить со мной отношения.

– Знаешь что, занимайся-ка своими делами, – ответила я. – А после майских (которые ты, естественно, сидишь дома и занимаешься) мы едем к тебе в школу и пробуем спасти твое будущее. И к твоему сведению, папу я не выгоняла. Он ушел сам, потому что у него другая женщина и потому что он поступил с нами просто по-свински.

– Он? – возмущенно выкатил глаза Миша. – Да ты так орала, что и слова не дала ему сказать.

– Значит, ты считаешь, что изменять, встречаться с другой женщиной – хорошо? Или, может быть, тайно содержать еще одного ребенка – это хорошо?

– Мам!

– Что мам?! – Меня несло. Я понимала, что это не совсем педагогично, но... плевала я на педагогичность, мне надо было выговориться. Еще не хватало, чтобы меня судил мой собственный сын! Пусть лучше двойки исправляет.

– Я не говорю, что папа прав. Но может, если бы вы поговорили, то помирились бы. Может, это все не так уж...

– Знаешь, давай я сама буду решать, что мне делать. Твой папа, если уж на то пошло, просто меня использовал. Жил за мой счет, да еще и на мои деньги содержал... блин. Она ж, получается, тебе сестренка! Класс! Поздравляю!

– Все ясно. И о чем после этого нам с тобой говорить?! – заорал вдруг Мишка, хлопнул дверью и заперся у себя в комнате.

Я бегала по квартире, борясь с желанием зарыдать и броситься сыну на шею. В конце концов, я не выдержала. Постучалась к Мишке и попросила прощения.

Мы рыдали в коридоре, а я пыталась в разных словах и выражениях объяснить сыну, что же именно произошло, почему я совершенно не готова простить его отца. Я объясняла Мише, но, кажется, все-таки больше самой себе. И все равно не понимала, почему так сильно ненавижу Андрея. Ведь ничего особенного он мне не сделал! Ну да, изменил. Да, родился у него еще один ребенок. Ну а я что, разве не изменяла Андрею? Ведь не в этом дело. А в чем тогда? Просто раньше я не знала, что он мне изменяет. Догадывалась, но не знала. А теперь знаю. Может, поэтому? Нет, я точно знала, что была какая-то совершенно определенная, ощутимая и весомая причина. Но какая? Эта причина скрывалась от меня за стеной каких-то других, ничего не значащих воспоминаний, лиц и разговоров.

После праздников мы с Мишкой, изрядно измотанные столь долгим общением друг с другом, поехали на заклание в школу. Было трудно сказать, кому из нас было противнее и тяжелее. Должно было быть ему. А на самом деле это мне до жути не хотелось разбираться со всеми его контрольными и долгами по биологии и литературе.

– Ваш сын совершенно ничего не читает. У нас уже все изложения по Достоевскому написали, а Миша, кажется, не открыл даже хрестоматии.

– Достоевский? Ох, я и сама его по-нормальному прочла только после института. Это же автор не для детей, они его не поймут!

– А мы объясним. И вообще, учебные планы утверждает министерство. А ваш Миша не то что роман Достоевского, а даже его краткий пересказ прочитать не может.

– Краткий пересказ Достоевского? – поразилась я. Да, видимо я действительно ужасная мать, если не интересуюсь уроками сына до такой степени. Оказывается, теперь книги читают не в оригинале, а в изложении.

– Хотя бы. – Марина Анатольевна поджала губы, поправила перекрутившуюся на талии черную шерстяную юбку и надела очки. – А посмотрите на его посещаемость. Это же катастрофа. Я бы должна была его давно отчислить.

– Ох, даже не знаю, что сказать. Мы стараемся, говорим с ним, воспитываем...

– Я знаю, что у вас сейчас с мужем не все в порядке.

– Какое это имеет значение? – вспыхнула я. Интересно, а это она откуда знает?

– Такие вещи всегда отражаются на детях. Мы, конечно, стараемся помогать Мише, но и от него требуется хотя бы желание. Мы же не можем перевести его в следующий класс, так сказать, заочно.

– Мы теперь постараемся заниматься вместе.

– Я понимаю, вы работаете. Очень загружены. Но что же делать, детей рожают не для того, чтобы потом бросить на кого-то и забыть.

– Что вы хотите сказать? – разговор нравился мне все меньше. Кажется, эта Марина Анатольевна – порядочная стерва. Может, из-за нее мой сын не хочет ходить в школу?

– И вообще, мальчику нужен не только отец, но и мать.

– У него, как видите, есть мать, – возмутилась я. – А если его отцу теперь наплевать на сына, я тут при чем? Он нас просто бросил!

– Так, разговора у нас с вами не получится. – Марина Анатольевна сняла очки и поправила челку.

Интересно, а она-то сама замужем? Я представила, как спрашиваю ее: «Вы замужем?». «Как вам не стыдно?!» – моментально покраснеет она, и станет ясно, что нет.

Конечно же, не замужем. И поэтому всегда на стороне мужчин.

Я перевела взгляд на сына.

– Миша, выйди! – приказала я.

– Ма-ам, ну зачем?!

– Выйди и подожди меня в холле, – отрезала я.

– Ну, ладно, – кивнул он и поплелся из класса.

А я подошла к Марине Анатольевне и доверительным тоном сказала:

– Дело в том, что вы правы. Я действительно переживаю сейчас не самый лучший период в жизни. Мы с мужем расстались, и мне приходится все тянуть на себе. Это непросто, но я прошу вас пойти нам навстречу. Миша – умный мальчик, просто он забылся, немного улетел в свой компьютерный мир. Я все сделаю. Не лишайте его, пожалуйста, шанса на нормальное образование. Он мечтает стать программистом. Может быть, ему никогда не понадобится эта самая биология.

– Ну я-то что могу? – задумчиво покосилась на меня Марина Анатольевна.

Я была готова со стыда провалиться сквозь землю, но все же достала из сумки конверт с деньгами и положила на стол. Я никогда не предлагала ей деньги, но сейчас мне надо было любой ценой решить Мишин вопрос.

– Может, это поможет? – выразительно посмотрела я на конверт.

Марина Анатольевна пошла пятнами.

– Что это? Уберите немедленно! Думаете, мне этого нужно? Да я просто о Мише беспокоюсь!

– Всякое беспокойство должно быть оплачено, – настойчиво продолжала я.

– Это немыслимо.

– Давайте будем считать, что это – оплата дополнительных занятий. Мишу же все равно надо подтянуть. Вот вы и решите, как и кто это сделает, – закончила я мысль. Честно говоря, я все-таки думала, что она выгонит меня из кабинета, швырнув в меня конвертом. Я буду убегать по коридору, а за мной будет лететь предательский шлейф из зеленых бумажек. А учителя будут смотреть на меня и показывать пальцем: она пыталась подкупить учителя!

– Ну... я даже не знаю.

– А я знаю. Это очень благородно, помочь нам в такой ситуации. Знаете, мне сейчас и так на стенку лезть хочется, а тут еще это. Я очень, очень вам благодарна. – Я кивала, услужливо склонившись к ее уху.

Она немного помедлила, а потом накрыла конверт классным журналом. А что ей еще оставалось делать? Не выгонять же в самом деле ребенка из школы.

– Только имейте в виду, я могу его перевести в следующий класс. Но учиться я его не смогу заставить. С вашим сыном что-то происходит, и если вы ничего не сделаете, то и деньги не помогут.

– Хорошо, спасибо. Я обязательно буду с ним заниматься. Психолога найму. Конечно, мы все сделаем.

– Лучше бы вы помирились с его отцом. Ребенку нужна нормальная, полноценная семья, – зачем-то добила меня этой прописной истиной Марина Анатольевна.

Конечно, нужна. Причем как этому, так и тому ребенку. Сейчас полноценная семья будет у Анечки, а мы с Мишкой прекрасно разберемся сами. Но в целом я была довольна. Главным вопросом на повестке дня была Мишкина школа, второй год и все такое. Значит, главный вопрос мы все-таки решили. А остальное подождет.

Впереди было лето, экзамены, к которым Миша оказался чудесным образом допущен. Мы с ним вместе по вечерам готовились, склоняясь с двух сторон над одними и теми же страницами. Я в который раз порадовалась, что в моей жизни учеба уже кончилась. Но Мише я, конечно же, об этом не сказала. Я вообще теперь старалась поменьше откровенничать с ним. Потому что и в самом деле с ним творилось что-то странное. Что именно, я сказать не могла, но это ощущалось. Наверное, ему и в самом деле не хватало отца.

А мне без Андрея было хорошо. Даже удивительно. Я стала отлично высыпаться. Ведь замужней женщине всегда что-то мешает высыпаться. Сначала мужчина, который постоянно будит ее своими требовательными ласками. Потом плачущий ребенок, не терпящий никаких промедлений и возражений. Потом будильник, который поднимает ни свет ни заря, чтобы можно было отвести ребенка в садик, а после успеть на работу. А потом снова мужчина, но уже не в жажде обладания телом жены, а просто потому, что ужасно храпит, занимает большую часть кровати или читает допоздна какую-нибудь дурацкую научную статью в американском журнале. Про космос.

Мне было очень хорошо! Лежала на свежем постельном белье, растянувшись поперек кровати и вспомнила, как впервые провела ночь с Андреем. Это было еще в институте, на шестом курсе. Почти сразу после того своеобразного признания в любви, больше похожего на команду «ко мне». Мы были у Андрея дома.

– А ты уверен, что мама не вернется?

– Она на две недели уехала к тете Полине на море.

– А вдруг она захочет тебя проведать? – сомневалась я.

Все годы учебы я слышала страшные истории про маму Андрея и про ее характер. Так что теперь хотела познакомиться с ней меньше всего.

– Значит, ей придется пережить тот факт, что я тебя люблю, – спокойно пояснил Андрей.

Я зарделась.

– Любишь?

– Ну естественно. А что я, по-твоему, делаю? – Он обнял меня и притянул к себе.

Каким же он был уверенным в себе. Ни тени сомнения на чистом, красивом и умном лице. Его жизнь была проста и понятна только для него одного и ни для кого больше. Ну, разве что немножко для меня.

– Знаешь, я все никак не могу поверить, – нарывалась я на комплименты.

– А ты поверь. Я точно знаю, лучше тебя никого для меня нет.

– И для меня.

Я завороженно смотрела на него, на то, как его губы становятся все ближе к моим. Он был самым лучшим, самым удивительным и неразгаданным из всех, кого я знала. И я гордилась правом быть его любимой, правом его любить. Лежать в его объятиях и смотреть, как он спит, прижимая меня к себе даже во сне. Мне хотелось больше никогда не спать, чтобы только не пропустить ни одной минуты от его сна. Он действительно был прекрасен в своей любви, где слова говорятся один раз и навсегда. Или вообще не произносятся вслух, а только угадываются по горящим от счастья глазам.

– Оставайся таким всегда, – тихо шептала я, боясь, что это все – сон. Вот он проснется, откроет глаза и спросит, что я тут делаю. И попросит уйти, потому что он всего лишь пошутил. Но нет, только не он. Только не он...

И действительно, не он, а я попросила его уйти. Теперь я спокойно спала, мечтая хорошенько отдохнуть перед работой. Завтра мне предстояло ехать на один подмосковный завод, где под разными предлогами срывали и саботировали интеграцию нашей системы в складских цехах. Я их прекрасно понимала, с подобной ситуацией я сталкивалась не в первый раз. Все предприятия такого рода живут за счет махинаций с запчастями, пересортицы и всякого рода недостачи. Наша система гарантировала полный тотальный контроль над поступлением, перемещением и расходованием всех материалов. От высокотехнологичных автомобильных двигателей до коробок с туалетной бумагой. Любое движение происходило только с цифровой подписью сотрудника, складские полки выдавали и принимали товары и запчасти по штрихкодам. Все автоматизировалось на радость собственникам и акционерам. Завскладами и начальники ремонтных цехов ненавидели меня всей душой. Что ж, прогресс – железная штука, перемалывающая без разбора все, что не подходило под коротенький термин «хай-тек».

Мне надо было выспаться. Завтра предстояло выслушать немало фантастических историй. Например:

барабашка украл сто бабин с оптическим кабелем, который надо было проложить по заводу;

провайдер, предоставляющий интернет-связь, стер файл, в котором были все присланные мною инструкции к программному обеспечению;

программное обеспечение не запускается, потому что все диски случайно зажевал фрезерный станок;

сервер сгорел, потому что, оказывается, ему вредно стоять под прямыми солнечными лучами. А мы-то и не догадывались!

Еще вариант – заболел кладовщик, и в ближайший месяц нет ключа от склада. За месяц хотя бы как-то набить карман ворованными запчастями, прежде чем отдаться нашей всеобщей бесконечной технологической ревизии, не смыкающей глаз ни на один день. Россия!

Да, следует признать, что я очень люблю свою работу. На ней мне никогда не приходится скучать. Много поездок, много контактов и, как следствие – много времени, отнятого у домашних дел. У нас дома, как в старом фильме, – компот консервированный, обед из полуфабрикатов. Подогреете сами. Не забудьте после помыть посуду.

Как же много, оказывается, Андрей делал, пока я была на работе! Продукты, коммунальные платежи, химчистка. А еще, например, почтовый ящик. Именно Андрей раньше проверял его. Я настолько привыкла к незаметному появлению газет на журнальном столике, что даже не задумывалась, откуда они берутся.

И вот однажды, когда я выходила из подъезда, ко мне подошла уборщица. В нашем доме была очень склочная уборщица, она же консьержка.

– Что ж вы делаете-то, ведь грязь и мусор! – патетично обратилась она ко мне.

– В смысле? – Я инстинктивно опустила глаза на ботинки. На них не было никакой грязи.

– Бумажки ваши уж не лезут совсем. Все выпадают.

– Какие бумажки? – окончательно удивилась я. И на всякий случай осмотрела свой портфель. Из него ничего не падало.

– Реклама ваша. А я что – убирай? А мне за то недоплачивают! Сами набросали, сами собирайте, – затарахтела она, надвигаясь на меня грудью.

– Что с вами? Вы хорошо себя чувствуете?

– Я разве виновата, что они лезут? У нас вечно проходной двор! – без остановки несла уборщица.

Я попыталась было спастись бегством, но ее необъятный бюст перекрыл все выходы.

– Кто лезет? Вас ограбили?

– Да эти... блин... не почтальоны, а... рекламщики, – с трудом пояснила она.

Я смутно начала догадываться, о чем идет речь. Посмотрела на почтовые ящики. Ну конечно! Из нашего ящика содержимое прямо-таки выпирало, а по полу стелились разноцветные бумажки с рекламой.

– Ай-яй-яй, – покачала я головой и принялась рыться в сумочке, безуспешно пытаясь откопать ключи от почты.

– Вот именно! – удовлетворенно кивнула консьержка и отбыла в свою будку.

Я повернула замок ящика. Лавина рекламы и каких-то бесплатных газет рухнула на пол. Поборов желание выбросить все это разом, я присела на корточки и принялась отделять «зерна» от «плевел». Квитанции в одну кучку, рекламу – в другую, письма – в третью. Хотя, как правило, они – та же реклама.

И тут из груды мусора я извлекла на свет маленькую тусклую бумажку странного цвета. Она была явно изготовлена из переработанного картона. Или из макулатуры. Такая, знаете ли, характерная желтизна.

«Извещение».

Извещение? О чем? От кого? И для кого? Для меня?

Да, для Демидовой Е.П.

Интересно, что это? На бумажке, прямо под набитой мелким шрифтом надписью «Повестка» еле читаемым почерком было размашисто написано: «Явиться в суд для подготовки к судебному разбирательству».

К судебному разбирательству?

Ничего не понимаю!..

Глава 6 НУЖЕН ПЕРЕВОДЧИК – С РУССКОГО НА РУССКИЙ

Високосные года никогда не проходят гладко. Казалось бы, что в них такого? Ведь, в сущности, это – всего лишь цифры, не более. Однако прибавь один-единственный несчастный день к февралю, как весь год все будет идти наперекосяк. Вас затапливают соседи, при этом вы не успеваете вызвать комиссию из ДЕЗа и за ремонт приходится платить из своего кармана. Да, с соседями сверху вы больше никогда не поздороваетесь, но скажите честно, вы верите, что им есть до этого хоть какое-то дело? В високосные года случаются выборы президента, что само по себе нагрузка, а уж последствия этого «выбора» никто никогда не спрогнозирует. Может, и обойдется, а может, и шандарахнет. Неизвестно. Фифти-фифти. Такая вот аналитика в России. Високосные зимы самые холодные, а лета – дождливые. Ну, впрочем, это я утрирую. Нагнетаю.

Четыре года назад, в високосную осень, умерла моя мама. Умерла тихо, по-доброму, от инсульта и, как мне кажется, от осознания того, что теперь уже я справлюсь без нее. Я тогда крутилась как белка в колесе и барабанила, как зайчик Энерджайзер, в четыре раза дольше и сильнее – мне надо было выплачивать огромные долги за новую квартиру. Мы успели прожить в ней чуть меньше года, как вдруг моя мама ушла. Быстро, всего за несколько дней, не приходя в сознание.

После ее смерти я вдруг отчетливо и как-то на клеточном уровне поняла, что человек смертен. Когда умер папа, я рыдала на мамином плече и думала, что этого не переживу. Через пару месяцев я снова беззаботно улыбалась. Молодость залечивает любые душевные травмы. Когда умерла мама – острая боль от потери преследовала меня очень долго, но так и не оставила в покое до сих пор.

Есть такой термин – экзистенциальное одиночество. Он обозначает тот вид одиночества, при котором ты можешь быть окружен каким угодно количеством людей, в том числе любящих и родных, но ты все равно понимаешь, что совершенно один в этом мире. На маминых похоронах я почувствовала это впервые.

Високосный год и на этот раз не оставил меня без сюрпризов. Поскольку моя безалаберность позволила мне больше месяца не открывать почтового ящика, то повестка, которую я совершенно случайно достала из него, оказалась датирована послезавтрашним числом.

Я в негодовании набрала мобильный номер Андрея.

– И как это понимать? Что это за суд? – спросила я мужа, с удивлением отметив в своем голосе дрожь.

– Это – развод, – после минутной паузы проговорил Андрей.

– То есть ты хочешь, чтобы мы развелись? – уточнила я.

Глупо, правда? Но одно дело – засыпать в гордом одиночестве, и совершенно другое – стать разведенной женщиной. Так далеко я в своей ненависти к Андрею еще не зашла. Хотя в целом...

– А ты хочешь, чтобы мы жили долго и счастливо? – ехидным, язвительнейшим тоном уточнил он.

Как странно, я не слышала его голоса больше месяца, но у меня опять возникло желание расцарапать ему лицо. Каким он стал невыносимым к сорока годам, уму непостижимо!

– Я хочу сказать, зачем так спешить. Разве нельзя решить все спокойно, по-взрослому?

– То есть ты бы предпочла, чтобы я просто исчез из твоей жизни и никогда больше в ней не появлялся? Извини, дорогая, но у меня другие планы.

– Это я уже поняла. Но зачем суд? Неужели нельзя развестись спокойно?

– Спокойно? Во-первых, имей в виду, что по закону нельзя развестись без суда, если есть несовершеннолетний ребенок.

– Так ты все же помнишь, что у тебя есть сын. А мне казалось, тебе это все равно. И с каких пор ты стал таким знатоком законов? Может, ты все же сменил работу? – Я сама не понимала, как так получается, но стоило нам пару минут поговорить или даже просто посидеть молча рядом, как мы начинали моментально орать друг на друга. Если эксперимент не прервать вовремя, то мы начнем швыряться посудой.

– Имей в виду, что больней, чем есть, ты мне уже не сделаешь! – зачем-то «успокоил» меня Андрей.

– Ах, я не сделаю?! Это же ты, ты меня кинул, это у тебя любовница, да еще и с ребенком! Ты что, не понимаешь, как ты отвратителен?

– Допустим. Но это ты ни черта не понимаешь. Ты сама, сама всего добилась. Теперь не жалуйся. – Кажется, градус моего бывшего тоже подкатывал к точке кипения. Значит, я еще не потеряла сноровку.

– И что же я такое сделала, чего добилась? Или тебе есть в чем меня упрекнуть?

– Ты, ты... тьфу, я не буду ничего тебе объяснять, – крикнул в сердцах Андрей.

Я зажмурилась и представила мысленно, что держу в руках нацеленный на него пистолет. Какой-нибудь большой, тяжелый, крупного калибра. Я нажимаю на курок, и Андрей, подброшенный выстрелом, отлетает к окну. Стекло со звоном разлетается, осколки сыплются на пол... Да, ничего себе фантазия!

– До встречи в суде! – выпалила я и отключила связь. Всегда любила бросать трубку первой. Это дело требует определенной сноровки, потому что заканчивать разговор надо в тот момент, когда тебе еще есть что сказать, а твоему собеседнику еще есть, что ответить. Иначе можно не успеть и самой услышать короткие гудки. Ту-ту-ту...

Я отвернулась от консьержки, которая воровато посматривала из будки, и, придав лицу равнодушное выражение, проследовала к двери, на весеннюю улицу.

Уже потом, сидя за рулем своего служебного «Форда», я кусала губы от раздражения. Значит, Андрей успел не только все понять про наш брак, но и подать в суд. Отлично. И к тому же об этом чудесном обстоятельстве теперь будет знать весь подъезд, весь дом. Да что там, весь район! У нашей уборщицы уникальные способности разносить сплетни. А она весь наш с Андрюшей разговор слышала дословно. Черт меня дернул позвонить ему из подъезда. Не могла дотянуть до машины.

Москва яростно бибикала, застряв в бесконечной пробке. С проспекта Вернадского машины стояли во всех направлениях. Иногда мне кажется, что советские времена никуда не ушли, они просто трансформировались и интегрировались в современную реальность. Совсем как наша система автоматизации. А что, и отец народа у нас есть, имеется и дефицит. Только в дефиците у нас сегодня деньги. Их почти не найти, за ними все гоняются, а отдельным личностям, с блатом и связями, они достаются почти даром. Разве не это – признаки дефицитного товара? А насчет очередей, так они тоже не исчезли – всегда в наличии. Только не в магазинах. Сегодняшние очереди покинули стены торговых центров и перекинулись на улицы, на дороги. Господи, какая очередь на третьем транспортном! Только вот непонятно, где у этой очереди конец и что дают?!

Всю эту зиму я в машине учила английский. Время – переменная величина и его вечно не хватает, чтобы решить уравнение моего дня. Хочется так много успеть, а драгоценные минуты утекают сквозь пальцы на совещания, на поиски нужных бумаг, которые Алина запихнула куда-то и забыла, на составление отчетов, на планинг. Планинг – это такая фигня, благодаря которой завтра я снова не смогу найти ни одной свободной минутки. В общем, со временем я поняла, что в условиях суровой современности единственное свободное время, принадлежащее мне безраздельно, – это то время, которое я провожу за рулем машины.

С этого момента я полюбила пробки. А что? Я человек подневольный. Солдат спит, служба идет, а бензин все равно казенный. Я начала покупать редкие музыкальные сборники и электронные книги – почитать или послушать музыку у меня получалось только в машине. А потом Марк переслал мне кучу лингафонных курсов английского для машины – я учу язык. Хотела поставить в машину телевизор, но оказалось, что дорого и очень аварийно-опасно. Да и машина все-таки не моя, нельзя ее раскурочивать и вставлять дополнительные дивайсы. А то бы я заменила кресло водителя массажным и как-нибудь изловчилась и вклинила бы маленькую гидромассажную ванну. А что? Пусть только до пояса. Садишься, включаешь газ, передачу, и бульк – пошел релакс. Не так уж абсурдно, если учесть, что современный московский автомобилист проводит в машине до четырех часов в день.

Однако сегодня ни английский, ни детективы, ни музыка не смогли помочь мне расслабиться. Из головы не шел этот дурацкий суд. Неужели я послезавтра официально стану одинокой женщиной? Значит ли это, что я буду считаться брошенной и никому не нужной? Почему, в конце концов, Андрей не мог немного подождать? Я еще не привыкла жить без мужа. Почту забываю проверять. И его, его я еще совершенно не забыла. При звуке его голоса мне хочется бросаться в атаку. Говорят, если люди друг друга разлюбили, они становятся совершенно равнодушны друг к другу. А мы – мы разве равнодушны?

– Алина, отмените на послезавтра все мои встречи. Меня не будет.

– Но вы же должны ехать в торговый дом! – раскрыла красиво накрашенные губки Алина, старательно вглядываясь в мой органайзер.

– Придется перенести, – отрезала я.

– А что случилось? – моментально отреагировала секретарша. От любопытства ее щеки разрумянились, а дышать она стала часто. Еще бы, сидеть целыми днями в приемной – тоска смертная.

– Ничего, – отвела я глаза. Только не хватало мне, чтобы прямо вот так сразу мой развод стал достоянием гласности.

– Что передать шефу?

– Шефу, Алина, я все объясню сама, – разозлилась я.

– Как скажете, – промурлыкала секретарша.

Интересно, когда она в моем присутствии чисто автоматически закатывает глаза и поводит грудью, она хотя бы помнит, что я – тоже женщина? В конце концов, если б я была мужиком, от ее прелестных округлостей могла быть какая-то польза, но я традиционно ориентирована и к тому же в секретарше хочу видеть не только элемент декора.

– Распечатай мне почту, – приказала я Алине, желая поскорее избавиться от ее присутствия. На самом деле почту я проверила еще дома. Но шефу действительно надо было что-то сказать. Его вряд ли удовлетворит мое «ничего». Во всем, что касалось обязанностей подчиненных, он был моралистом и педантом. Как и я сама. Видимо, такими нас делает система. Система автоматизации (каламбур).

Я постучала в дверь.

– Можно?

– Заходи, – радостно улыбнулся шеф. А что, я хорошо работала, а он получал все бонусы от акционеров.

– Я хотела попросить... мне нужен отгул, – с места в карьер взялась я за дело.

– Отгул? – Шеф свел брови. Отгул – неправильное слово. Из неправильного словаря.

– Да. Мне очень нужно. По семейным обстоятельствам.

– А что случилось? – заинтересовался шеф. Ну вот, давай. Скажи ему – ничего. Скажи, что тебе надо к врачу. Ага, а после этого он решит, что ты больна и тебе надо подыскивать замену.

– У меня назначен суд на послезавтра. Я не уверена, что закончу быстро...

– Суд? – вылупился шеф.

Кажется, он заподозрил неладное. Блин, вдруг он решил, что меня судят за, м-м-м, хулиганство, например?!

– Развод. Просто развожусь, ничего особенного, – поспешила я его утешить.

Шеф заметно выдохнул, с облегчением улыбнулся, а потом поспешно стер улыбку с лица и принял серьезный вид.

– Неужели? Почему? У вас же такая отличная семья! Идеальная пара.

– О, это совсем не так, – попыталась я объясниться.

Мой шеф видел Андрюшу всего несколько раз – на корпоративных торжествах, куда принято приходить с супругами. На моем дне рождения, куда я его, естественно, всегда приглашала. То есть это не совсем естественно, но так уж получилось. Сначала, когда-то, я постоянно приглашала к нам на праздники Марка. Потом он уехал, а традиция осталась. Было бы странно, согласитесь, объяснять мужу, почему прежнего руководителя он видел дома на каждом празднике, а нового я вообще не зову.

– Но Андрей – очень приятный мужчина. И тебя любит. Ты опять что-то затеяла? – Мой шеф игриво помахал пальчиком.

Да уж, у Андрюши не отнять умения производить впечатление на людей. Когда-то я и сама была от него без ума. Довольно долго. Пока он не начал пить и возвращаться домой к полуночи.

– Ну конечно! – вдруг обозлилась я. – Он мне изменил, а я что-то затеяла.

– А, ну раз так, то... – отступил шеф. Мужская солидарность – дело хорошее, но его-то хата действительно с краю.

– Так вы отпустите меня? Послезавтра.

– А что у тебя там?

– Ничего особенного, – принялась я врать. – Все можно перенести.

– Тогда конечно. Желаю удачи, – кивнул шеф.

– Спасибо, – обрадовалась я. Не рассказывать же ему, что у меня были назначены переговоры с крупным торговым домом. И потом, я же не потеряю клиента только из-за того, что перенесу переговоры.

– Елена Петровна, кстати, имейте в виду, что у меня есть очень хороший адвокат по гражданским делам.

– Зачем? – удивилась я.

– Ну, вдруг. Мало ли, – пожал плечами шеф.

– Да нет, у нас просто развод. Вряд ли адвокат может что-то сделать с супружеской изменой. Мне теперь понадобится не адвокат, а брачный агент, – усмехнулась я.

Шеф шутку оценил и тоже улыбнулся. Умение держать улыбку в любой ситуации у нас очень ценится.

Московский межрайонный суд поразил меня скромностью своего убранства и бесконечной очередью в коридоре. В одиннадцать утра я явилась в указанное место, одетая соответствующим моменту образом. Строго и с достоинством. До суда оставалось еще полчаса. В нужном мне кабинете была тишина. Судья куда-то вышел, его секретарь с деловым видом прошмыгнул мимо меня, держа в руках коробку с чаем.

– Извините, я Демидова. Пришла на развод.

– Отлично, – кивнул секретарь и скрылся.

На двери в кабинет висело расписание процессов, среди которых и мой был отмечен короткой строкой. В холле не было окон, из угла в угол сновали какие-то люди с обеспокоенными лицами. На стульях сидели хорошо одетые граждане с большими кожаными портфелями. Думаю, это были адвокаты.

– Она уже здесь, – услышала я женский голос за своей спиной.

Я обернулась и увидела, как из лифта выходит мой муж, под руку с какой-то маловразумительной полноватой особой. Манечка? Это Манечка? Господи, за что мне это! Почему он изменил мне с такой, м-м-м, неинтересной особой?

– Да, я уже здесь, – холодно кивнула я и отвернулась. Неужели мне теперь придется торчать с ними в одном холле? Не хочу.

– Я пойду покурю, – коротко бросил Андрей, стараясь не встречаться со мной взглядом.

– Я с тобой! – пискнула Манечка.

Я хмыкнула и пожала плечами. Бегите-бегите, можете вообще скрыться навсегда. Плакать не стану.

И все-таки я не сумела сдержаться и повернулась, чтобы украдкой разглядеть Андрея. Между прочим, он выглядел не так уж плохо. Не так плохо, как должен был бы выглядеть, разводясь со мной. Мерзавец, давно надо было гнать его под зад коленом.

– По иску об утрате права пользования Кислицины явились? – громко спросил секретарь, вернувшийся из небытия. Уже без коробки с чаем. Чай, видимо, был выпит.

– Кто? – возмутилась я. На моих часах было одиннадцать с четвертью. Через пять минут должен начаться мой иск. То есть, Андреев. Наш с ним.

Дожили, разводимся в суде. Никогда бы не подумала!

– Вы Кислицина?

– Я? Нет, я Демидова!

– Хорошо, – кивнул секретарь.

Я не поняла, что именно хорошо, но дверь в кабинет закрылась. Я осталась стоять перед ней в гордом одиночестве. От нечего делать я стала снова читать расписание процессов. Оказалось, что Кислицины в расписании стоят на половину одиннадцатого. А за ними были еще одни, тоже с этим правом какого-то пользования.

– Интересно, а когда же мы? – громко возмутилась я.

Мой вопрос был услышан бабулей, сидящей около соседнего кабинета.

– Обычно по часу-полтора ждут!

– Что? – не поняла я.

– Оне задерживают. Всегда! – добавила бабуля.

– А вы тоже судитесь? – удивилась я.

Оказалось, что бабуля – ветеран этого суда. Судится то с ЖЭКом, то с соседями, то с ДЭЗом.

– Купленные они все! – гордо заявила бабуля.

Было видно, что ей хочется рассказать о своих сражениях. А я сначала слушала ее от скуки, а потом, после того как мой ДРАГОЦЕННЫЙ вернулся с перекура и принялся тихо шептаться со своей Манечкой, я принялась общаться с бабулей по полной. С преувеличенным вниманием расспрашивая ее о всякой ерунде, типа того, откуда она брала должностные инструкции начальника ДЭЗа? Андрей все-таки немного осунулся за то время, что мы не виделись. Это меня порадовало. Но костюм, который был на нем (и который, между прочим, я привезла из Берлина), был наглажен-отутюжен так, как я вообще никогда не умела. Значит, Манечка колдует над его штанами, будто это – самое главное дело в жизни. Боже, какой бред!

– Демидовы по иску о разводе. Явились?

– Да! – моментально среагировал Андрей.

Я с трудом оторвалась от бабули, разогнавшей телегу воспоминаний сверх всякого лимита, и подошла к секретарю.

– Паспорта, пожалуйста, – процедил тот.

Я выдала ему паспорт и машинально отметила, что Андрей надушился моим любимым парфюмом от Диора. Только теперь уже не для меня. Разве Манечке это важно? По ее виду этого не скажешь. Впечатление, что она рада наслаждаться и запахом его пота.

– Андрей, я могу надеяться, что твоя любовница не пойдет с тобой в зал?

– Лена, не начинай, – забеспокоился он.

Манечка вспыхнула и опустила глаза. Я демонстративно отвернулась от нее и продолжила:

– Или ты не можешь даже развестись без няньки?

– Она пойдет со мной! – отрезал Андрей. Думаю, только для того, чтобы досадить мне.

Что ж, хорошо.

– Проходите, – лениво приоткрыв дверь, крикнул нам секретарь и моментально исчез внутри.

Мы с Андреем переглянулись, оба как-то внутренне подобрались и зашли в кабинет.

Зал судебного заседания представлял собой довольно обшарпанную комнату, чем-то напоминающую школьный класс. На небольшом возвышении стоял длинный стол классного руководителя (пардон, судьи, конечно), перед ним Т-образно были выставлены еще два стола, куда посадили нас, экзаменующихся (пардон, разводящихся). Далее нестройными рядами были выставлены лавки, как в институтских аудиториях. Только без столиков перед ними. В остальном очень похоже.

Какое-то время все молчали. Судья, лысоватый пожилой мужчина с безвольным подбородком, облаченный в смешную черную тряпку, по-видимому, имитирующую мантию, что-то сосредоточенно читал. Секретарь, молодой прыщавый парень, постоянно потирал ладонью нос и что-то набивал в компьютер. Затем судья вынырнул из своих бумаг и еле слышным голосом что-то пробурчал себе под нос.

– Что-что? – переспросила я.

– Объявляется подготовка к судебному разбирательству дела о расторжении брака и разделе... – Далее снова было неразборчиво.

Интересно, у него что, горло больное или он всегда шепчет, чтобы подсудимые (или кто мы там) ни хрена не слышали?

– Не поняла! – громко и уже раздраженно произнесла я.

Судья остановился, нахмурился и пронзил меня взглядом. Потом тряхнул головой и повторил еще раз.

– Объявляется подготовка к судебному разбирательству дела о расторжении брака и разделе совместно нажитого имущества.

– Что? – растерялась я. – Какого имущества?

– Совместно нажитого, – устало повторил судья.

Я обернулась и взглянула на Андрея. Он опустил взгляд на стол и сжал зубы. Кажется, у него от волнения поднялось давление, он так вцепился руками в край стола, что костяшки пальцев побелели от напряжения.

– Андрей, что это значит?

– Елена Петровна, вы же все читали.

– Читала? – удивилась я. Да, я читала повестку, эту жеваную желтую карточку. И все!

– Нет? Вы получали повестку? «Извещение» видели?

– Видела, но только позавчера. Я только позавчера получила повестку. А что там надо было читать? Там же всего пара слов?

– Надо было с «Извещением» идти на почту и получить «Исковое заявление», – пояснил секретарь суда, пока судья раздраженно вздыхал и листал страницы «Дела».

– Нет, «Исковое» я не получала. А что такое? Мы что-то делим?

– Конечно! – кивнул судья, протягивая мне какой-то листок.

Я взяла его и принялась вчитываться в мелкий шрифт.

«Исковое заявление.

Я, Демидов А. Е., такого-то года рождения...»

Буквы сливались в одну неразборчивую кашу. Писал явно не мой муж.

«Раздел совместно нажитого имущества, состоящего из трехкомнатной квартиры, расположенной по адресу... а также дорогостоящей техники, драгоценностей, денежных средств, хранящихся на счете в банке...»

– Андрей?! – От возмущения я готова была взорваться. – Что это?

– Это «Исковое заявление». Странно, что вы его не читали, – еще раз пояснил судья.

– И что, я должна что-то сказать? Заявить? – растерялась я.

– Ну, вы можете признать иск, – предложил судья.

– О чем? О разделе квартиры? Отдать квартиру этому вору, которого я содержала, кормила и одевала?

– Довольно! – Андрей вскочил с места. – Как ты смеешь? Я все делаю по закону!

– По какому закону? Ты в эту квартиру и копейки не вложил! Ты там даже не прописан! Как ты смеешь, это незаконно! – Меня несло. Я совершенно забыла, где нахожусь. И зачем пришла сюда. Развод – это просто фигня по сравнению с тем, что меня хотят ограбить. Чтобы расплатиться с долгами, после смерти мамы я продала ее квартиру. И все равно мне пришлось почти три года тратить все, что зарабатывала, чтобы погасить кредит. И зачем? Чтобы Андрей мог счастливо жить с этой Манечкой?

– Если это незаконно, то ничего и не будет, – успокоил меня секретарь.

– Ваша честь, – я еле сдерживалась, чтобы не сорваться на крик, – я вас прошу перенести слушание дела на другой день. Я совершенно не готова. У меня даже документов никаких с собой нет.

– Ничего страшного. У нас сегодня только подготовка дела, так что время у вас будет, – ехидно проговорил судья (или мне это показалось из-за его еле слышного голоса?). – Только что именно вы хотите доказать? У нас в деле есть справка о том, как и когда была приобретена эта квартира.

– Какая справка? – вытаращилась я. Неужели, когда меня не было дома, Андрей выкрал документы на квартиру? Раньше я бы сказала, что он на такое не способен. Но теперь, после всего этого... и после того, что он украл у меня спрятанные в сопромате деньги... Видимо, он действительно способен на все.

– Вот эта! – Судья достал из дела еще одну бумажку. Это была не моя бумажка, какая-то другая. Но в ней действительно было написано, когда и как я купила квартиру.

– И что? Вы позволите ему меня обокрасть? Это моя квартира! Я докажу, что он к ней не имеет отношения.

– Докажете? По закону эта квартира – общая! – не без удовольствия уточнил судья.

Я не могла поверить своим глазам. Кажется, бабуля в коридоре совершенно права, и здесь действительно все купленные. Только когда же он успел? Андрей. И на какие деньги? Господи, что может быть проще – он подкупил судью, дав ему мои деньги! Мои пять штук! Надо же. И что теперь, мне оставаться без квартиры? И смотреть, как Андрей с каменным лицом забирает у меня все, что я заработала ценой невероятных усилий?

– И ты всерьез будешь красть у меня все, до чего дотянешься? – Я повернулась к Андрею и бросила на него яростный взгляд. Если бы у меня оказался под рукой пистолет, я бы действительно выстрелила в него не задумываясь.

– Красть? – злобно переспросил Андрей. – Кто тебе сказал, что я буду что-то у тебя красть? Я никогда не брал чужого и не стану. Но то, что причитается мне по закону за все те годы, которые я потратил на тебя, я заберу.

– Ты потратил? Ты?! – ахнула я.

– Именно! – процедил Андрей.

Судья уже ушел. Кажется, пока я пребывала в шоке, подготовка дела благополучно завершилась.

– А ты, значит, ангел, которого кругом обидели?

– Именно.

– Не играй на публику. Мы-то с тобой все прекрасно понимаем, – горько усмехнулась я.

Секретарь сунул мне какой-то листок бумаги, в котором я расписалась.

– Все прекрасно понимаем, это точно! – кивнул Андрей, поставив свою размашистую подпись под моей.

Суд был назначен через месяц. Это лето обещало быть интересным и познавательным.

Едва я покинула зал заседания суда, как сразу же кинулась набирать номер шефа.

– Ну что, все в порядке? – вежливо поинтересовался он.

– Скажите, вы серьезно говорили про адвоката? Он действительно хороший?

– Очень, – подтвердил шеф. – А что?

– Мне тут надо своего бывшего порвать на части. Растереть в порошок. Размазать по стене. Уничтожить! Разорить! Пустить по миру!

– Понятно, – усмехнулся шеф. – Записывай телефон. Только, может, тебе больше подойдет киллер? Или психиатр?

– Думаю, будем действовать постепенно, – зло улыбнулась я.

Часть вторая Торжество Фемиды

Глава 1 ЧЕЛОВЕК ПО КЛИЧКЕ БЕЗ ПРОБЛЕМ

Не знаю, как в остальном мире, а у нас в России очень сильна вера в Надежного Человека. Все у нас стремятся решать проблемы через своих. Ученые доказали, что все мы друг другу приходимся родственниками в каком-то поколении. Кажется, в пятом. А у нас все друг другу – свои люди. И это связывает нас гораздо крепче, чем родственные узы. Насколько, черт возьми, приятнее потратить деньги не на какую-то там безликую контору с репутацией и договором, а на знакомого знакомого брата жены сослуживца, профессионализм которого, по словам всех вышеперечисленных, включая сослуживца, просто супер и творит чудеса.

Одного моего бывшего клиента, коммерческого директора крупной полиграфической конторы, печатающей почти весь российский глянец, любовь к «своим людям» поставила в крайне неудобное и затруднительное положение. Если бы я при этом не присутствовала, то никогда бы не поверила, что такое может произойти на самом деле. А было это так: президенту полиграфической конторы пришло в голову отметить окончание трудового и коммерческого года на общей корпоративной вечеринке. А чтобы люди в преддверии Нового года не скучали, ему потребовался тамада.

– Где бы взять хорошего тамаду? – спрашивал коммерческий директор у всех, в том числе и у меня.

– Может, наймем в какой-нибудь театральной конторе? – робко предлагали ему заместители и главный бухгалтер.

Но коммерческий директор был человеком старой закалки и во всем полагался на личные связи. А кто ищет, как известно, тот всегда найдет.

– Мне нужен только очень хороший тамада! – писал он знакомым по имейлу, кричал в трубку телефона и объяснял в личной беседе. И Господь сжалился над ним. На сайте «Одноклассники» его призыв услышал старый друг по армии и отозвался. Некто Павлик, которого сам мой коммерческий директор помнил плохо и вряд ли бы узнал на улице.

«У меня есть человек, который тебе нужен!» – написал Павлик после обязательных слов о том, как они замечательно в свое время вместе из каптерки проросшую картошку тырили.

«И что, хороший тамада?» – уточнил мой клиент, судорожно вспоминая, действительно ли он с кем-то воровал картошку.

«Самый лучший!» – заверил Павлик.

Полученный телефонный номер коммерческий директор торжественно передал шефу со словами:

– Прекрасный тамада, настоящий профи.

– Отлично! – одобрил рвение подчиненного шеф и, кажется, действительно отметил что-то в своей памяти относительно дальнейшей судьбы своего коммерческого директора.

А тот, как и ожидалось, выкинул из головы и Павлика, и тамаду.

Однако, когда наступила вечеринка, на зов президента компании явился некий хмурый рыжий субьект с усталым пропитым лицом и начал веселить народ остро-политическими матерными шутками, от которых уши вяли у видавших виды полиграфистов. Все бы ничего, ибо наш народ нельзя расстроить отсутствием тостов и конкурсов, но вскоре выяснилось, что тамада не только плохо шутит, но еще и пьет как сапожник.

– Может, вам лучше вина? – с сомнением глядя на качающегося тамаду, спрашивал бармен.

Я сидела недалеко за столиком и откровенно веселилась, глядя, как тамада набирается быстрее самых быстрых алкоголиков.

– Лей давай водки, чего мокроту разводить! – замахал он на бармена рукой. Далее у тамады начался период «борьбы за мир», то есть он приставал к людям, требуя, чтобы они высказали наконец свою политическую позицию.

– Иди ты на х... – с готовностью высказывались все, отворачиваясь от навязчивого сервиса.

– Че ты сказал? Сам иди! – заявлял тамада.

Так он развлекал публику еще какое-то время, а потом, после того как ему пообещали дать в рыло при следующем выступлении, неожиданно скрылся.

Если бы не это, ситуация могла серьезно накалиться. Но тамада исчез, и вечер спокойно перетек в мирное русло.

Какое-то время мы чудно танцевали и поднимали бокалы за «новый налоговый год». И все было бы нормально, если бы не одно «но». Оказывается, поняв, что его тут не любят, тамада, будучи уже в совершенно невменяемом состоянии, ушел на пустой ресепшн. Там, в тиши молчащих телефонов и булькающих кулеров, он горевал в одиночестве, сетуя на то, что его талант не был оценен должным образом. А чтобы заставить народ не расходиться и главным образом вернуть внимание к собственной персоне, снял с вешалок все имеющиеся пальто, куртки и дубленки и снес их во двор, на помойку.

Да-да, именно там мы нашли наши вещи после часа мучительных поисков! А в то время, пока мы недоумевали и препирались, тамада мирно спал в лифте, убаюканный гудящими механизмами.

В числе выброшенных на помойку предметов верхней одежды оказалось и каракулевое полупальто дорогой английской фирмы, в котором на праздник явился сам шеф – президент фирмы. Собственно, именно после этого случая мой клиент – коммерческий директор – и стал «бывшим». Его уволили, но предварительно заставили сдать в химчистку то, что можно было почистить, и заплатить за то, что оказалось безнадежно испорчено новогодними отбросами, остатками различной выпивки, объедками и прочим пачкающимся мусором. Кстати, моя дубленка тогда почти не пострадала. Так что для меня контакт со «своим тамадой» в тот новогодний вечер прошел практически без последствий.

Именно так мы лечимся у «знакомых» специалистов, так ездим на отдых, так ищем детям преподавателей английского. И конечно, так мы нанимаем адвокатов, когда припрет. А меня, как вы понимаете, приперло. И очень сильно, если честно. И я, конечно же, обратилась к знакомому адвокату. Его звали Станислав Георгиевич Трополенко, и был он с виду совсем не так уж плох. После случая с тамадой к «своим людям» я присматриваюсь с особым интересом. И на первом приеме у адвоката мое мнение о нем было заранее несколько предвзятым. Но Трополенко, наверное, привык иметь дело с теми, кто никому не доверяет.

– Значит, у вас проблемочка с муженьком?! – то ли спросил, то ли просто уточнил он ласковым, вызывающим доверие голосом.

– Скорее проблемища! – поправила я его.

– Ну-ну, не стоит заранее пугаться. Давайте будем разбираться вместе, ладненько? – успокоил меня Станислав Георгиевич.

Что ни говори, а когда кто-то говорит тебе «не пугайтесь» и «мы вместе» – это ободряет. Даже если подобные слова говорятся за деньги. Причем немаленькие деньги.

– Мне кажется, должен быть какой-то закон в мою пользу. Разве справедливо отбирать у меня последнее? – жалобно спросила я.

Станислав Георгиевич дружелюбно кивнул в знак согласия.

– Рассказывайте все по порядку, а потом мы подумаем, что нам делать.

Адвокат удобно уселся в своем рабочем кресле и приготовился меня слушать.

Он был по-своему красив, этот Трополенко. По крайней мере, ухожен. Костюм сидел на нем идеально. Чтобы купить такой, нужно как миниум слетать в Милан.

– С чего начать? С зачатия? – грустно пошутила я.

– Если этот фактор имеет какое-нибудь процессуальное значение – начинайте с него, – даже не моргнул Трополенко. Во взгляде – неподдельный интерес, в теле – расслабленность. Еще бы, это же не у него проблемы. Проблемочки. – Могу я взглянуть, какие документики есть у вас по делу? – полюбопытствовал он.

Я достала документы на квартиру, исковое заявление Андрея (будь он неладен!), свидетельство о рождении моего двоечника, еще какие-то бумаженции. Адвокат с интересом погрузился в чтение, попутно потягивая приготовленный секретаршей кофе. Судя по запаху, из очень хороших зерен, натуральный, сваренный в дорогой кофе-машине.

– Знаете, я могу еще какие-нибудь бумаги принести, если вы скажете какие.

– И что, ваш муж хочет половину квартиры? Он там прописан? – принялся задавать вопросы адвокат.

– Нет, – не без удовольствия ответила я. Когда я купила эту квартиру, Андрей не выписался из квартиры своей матушки. Чему я была несказанно рада.

– Ага. Ага, – Станислав Георгиевич снова нырнул в бумаги. – Но в целом согласно общему правилу он действительно может претендовать на эту самую половиночку. Семейный кодекс, знаете ли.

– Что? – возмутилась я. – Но ведь эта квартира куплена только на мои деньги. И я могу это доказать!

– Вот это уже интереснее, – нехотя согласился Трополенко.

– Конечно! Во-первых, я брала на работе заем, чтобы ее купить. Потом, я продала квартиру мамы, чтобы этот самый заем погасить. И вообще, какое он право имеет? Его ведь даже и в собственниках нет, квартира записана на меня. Это просто глупость!

– Понимаете, закон ведь регулирует все вопросики в целом. Он общий, для всех, – развел руками адвокат.

Я поднялась со стула, уперлась ладонями в его стол и спросила:

– А можете ли вы что-то сделать в моем конкретном частном случае?

– Ну... – Трополенко задумчиво покрутил в руках карандаш, потом бросил его на стол. – Что-то я могу сделать, конечно. Надо поработать над доказательной базой, суд учитывает разные факты. Но я ничего не могу гарантировать.

– Вы скажите, у меня есть шансы? Какие? Ведь я действительно купила и квартиру, и машину, и всю технику исключительно на свои деньги. Зарплаты мужа с трудом хватало на сигареты, институтскую столовую и, как я теперь понимаю, на женщин.

– Он вам изменил? – заинтересовался Станислав Георгиевич.

– Не то слово! Он и на суде-то был со своей любовницей. У них общий ребенок!

– Это хорошо, хорошо. – Он возбужденно потер руки.

Я подняла бровь.

– Вы считаете?

– Ой, простите. Я не это хотел сказать. Вот же мерзавец. Ну, мы его прижмем к стеночке.

– И каковы все-таки шансы?

– Восемьдесят на двадцать, что вы выиграете, – заверил меня Трополенко. – Но конечно, это будет стоить денежек. Такие дела очень хлопотные. Много документов, много действий, все надо контролировать и продумывать. Да, и конечно, если мы заключим договор, стоимость этой консультации тоже туда войдет.

– Правда? – поразилась я. Интересно, сколько же стоит контракт, если он готов скинуть двести баксов за сегодняшний день?

– Ну, не все сразу, конечно. Сначала авансик, потом второй транш перед судом, – делано застеснялся Трополенко.

– И сколько?

– Пять тысяч, – скромно потупил он глаза. – Аванс – три с половиной.

– Три с половиночкой? И не рублишек, как я понимаю? – зачем-то уточнила я, хотя и без того было ясно, что не рублишек.

Итак, если я не хочу потерять все, мне придется снова раскошелиться и выдать этому щеголю в льняном итальянском костюме еще пять штук. И все потому, что другому щеголю я уже подарила (если можно так выразиться) такую же сумму.

Да, Прованс от меня все дальше и дальше. Интересно, у них что, мода такая, брать по пять штук? Универсальный тариф!

– Ну, я, конечно, должна подумать...

– Конечно-конечно! – широко улыбнулся Трополенко, не скрывая хищного блеска в глазах. Я была рыбой, уже зацепившейся за его крючок. Я уже болталась в воздухе, меня оставалось только подсечь.

– Но в целом я согласна, – пробормотала я. – А что тянуть, все равно ведь бесплатных адвокатов не бывает.

– Это правильно. Сейчас у вас каждый денечек на счету, – оживился адвокат. И кажется, даже посмотрел на меня с гораздо большим интересом, чем до этого.

Теперь я уже была его Клиентом, а я и сама знаю, что это – совсем не то, что просто консультирующийся не пойми кто. «Клиент» – это слово звучит как музыка. Клиент – это отдых на Бали, новенький дом в пригороде, красивый льняной костюм из Милана...

– И что, я должна что-то сделать?

– Даже много, если честно. Но все по порядку. Сейчас Мариночка подготовит нам контракт, а мы набросаем пока план мероприятий, ладно?

– С удовольствием, – кивнула я, с тоской думая, что у кого-то Мариночки умеют готовить контракт. Может, и мне все-таки попробовать и выдрессировать Алину, чтобы она их хотя бы распечатывала или рассылала по имейлу? Утопия?

– Вот и прекрасненько. Сейчас мы еще не знаем, насколько подкован ваш муженечек, но будем исходить из того, что подготовлен он отличненько.

– Отличненько? – Я уже и сама начала сбиваться на эти его уменьшительно-ласкательные суффиксы.

– Ну, никогда нельзя недооценивать врага, – высказался Трополенко.

Я подумала: странно, что он не назвал его вражиком. Было бы очень органично.

Список мероприятий мы составляли еще минут сорок. Надо заметить, что после того, как с моей кредитной карты в кассовый аппарат Станислава Георгиевича перекочевал рублевый аналог «авансика», я таки действительно получила от Трополенко несколько дельных и сильно удививших меня своей простотой советов. Советиков.

Во-первых, выдав мне чек, адвокат сразу же предложил мне не тянуть и обнулить счет в банке, сняв с него все, что удастся. Узнав, что моя ежемесячная заработная плата также перетекает на наш общий счет (черт меня дернул два года назад выписать мужу дополнительную карту Visa к моему счету), Станислав Георгиевич потребовал, чтобы я с этим что-то немедленно сделала. До момента развода мне лучше вообще временно зарплату официально не получать.

– Но это как хотите, а счет обнулите немедленно! – волновался он.

– А мне потом не скажут, что я не имела права этого делать?

– Если счет не арестован, вы имеете право проводить с ним любые операции. Так что поспешите, пока ваш муж не сделал это за вас.

– А действие его карты приостановить? – полюбопытствовала я.

Адвокат схватился за голову и принялся писать мне все на бумаге.

Далее он порекомендовал мне оформить доверенность на его имя, чтобы он приходил в суд не только как мой адвокат, но и как мое доверенное лицо. Зачем это надо, я не поняла, но раз все равно отдала ему такие деньжищи, почему бы мне не сделать еще какие-то бумаги? Потом он настоятельно посоветовал вывезти из дома все ценные вещи и бумаги.

– А это зачем? Вы что, боитесь, что он меня ограбит? – удивилась я. Андрей и воровство – разве это возможно? Хотя пять штук-то он свистнул!

– Хорошо, кстати, что вы об этом напомнили. Завтра же поменяйте все замки во входных дверях. И проведите опись оставшихся в квартире ценностей с участковым милиционером, чтобы ваш муж не сказал потом, что вы украли у него какую-нибудь ценность.

– А это обязательно? – огорчилась я. Сколько проблем, а я-то думала, что от присутствия адвоката мне станет легче.

– Ну, вам, конечно, решать. Только потом не удивляйтесь, если эту самую опись составит он. В конце концов, у вас что, есть причины полагать, что ваш муж – благородный человек?

– Нет, – согласилась я и поплелась домой, чтобы назавтра приступить к выполнению инструкций.

Вообще-то, на завтрашний день у меня были иные планы. Мне надо было готовиться к очередной командировке в Красноярск, там пришло время подписывать промежуточные акты.

Промежуточные акты – это очень важно. В условиях современной российской промышленности все виды услуг и поставок осуществляются нами на условиях доверительного кредита. Кредит российскому предприятию – это что-то вроде ставки в азартной игре. Предполагается, что кредит будет выплачен, но на деле такого рода возвраты приходится вытрясать из предприятий с кровью.

– Зайдите на недельке! – отвечают мне представители российского предприятия, подразумевая, что я могу не приходить к ним больше вообще.

– Ваши платежки лежат в первом списке на оплату, – заверяет меня бухгалтер этого предприятия. Это означает, что заплатят они не раньше конца квартала. А пока наши денежки наверняка крутятся где-нибудь в ОАО «Коммерческий банк ИКС», а проценты делятся по справедливости между финансовыми директорами и бухгалтерией. Если бы мы шли на поводу российских промышленных предпринимателей, то, скорее всего, не получали бы никаких оплат. И разорили бы не только свое, российское представительство, но и французских своих прародителей.

– Извините, но в таком случае до следующей оплаты мы приостанавливаем обслуживание и поставки для вашего комплекса, – говорю я и развожу руками.

Дальше я жду, пока мне в истерике не начнут звонить инженеры и информационщики этого предприятия, у которых встает вся работа. Вот тут-то и начинаются настоящие переговоры.

В подобном деле, да еще и с предприятиями Красноярска, без таких приостановок решать вопросы оплаты никогда не получалось, а чтобы это сделать, обязательно надо иметь на руках промежуточные акты о выполнении работ. Именно эти акты позволяют нам разбить работу на этапы и соответственно оплату по частям. Хорошо, что российское законодательство не вынуждает нас брать все деньги сразу. Так, шаг за шагом, мы добиваемся оплаты и продолжаем автоматизировать российские предприятия к вящему удовольствию заинтересованных сторон.

В общем, поездку в Красноярск отменить было невозможно. Но до отъезда мне требовалось поменять замки...

Моя квартира запиралась двумя тяжелыми, сложными английскими замками, вмонтированными в стальную дверь очень хорошей марки. Когда мы переехали, я настолько боялась неожиданных визитов Анны Сергеевны, что не пожалела денег на замки. На просьбы Андрея дать маме ключ я отвечала ультразвуковым визгом-отказом. И вот теперь я должна была за короткое время поменять почти новые замки на другие. Оказалось, что это не так-то просто сделать.

– Триста долларов без учета стоимости замков. Записать вас? – сухо уточнила секретарша в «дверной» фирме.

– Ну, запишите, – растерялась я. Развод становился все разорительнее и разорительнее.

– На пятнадцатое июля, – ошарашила меня секретарша.

– Так долго?

– Замков нет, остались только на заказ, – отрезала она.

Я повесила трубку. Битый час я обзванивала аналогичные фирмы, чтобы найти тех, кто меняет сложные английские замки. И нашла. За пятьсот баксов. Если так пойдет дальше, я пойду по миру!

Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Замок мне устанавливали еще два дня. Сначала я полдня сидела дома в ожидании слесаря, а когда тот приехал, оказалось, что он меня неправильно понял и по моему описанию привез с собой не тот замок. Матерясь и ругаясь, я согласилась принять его завтра с утра. Но он приехал только к двенадцати часам.

– Пробки! – вежливо пояснил он. Москвичи теперь предоставляют всем универсальную отмазку, против которой ни у кого не найдется контраргумента.

– И как много времени займет работа? – полюбопытствовала я, наблюдая за тем, как слесарь раскладывает в моей прихожей инструмент.

– Час-полтора, – любезно ответил он.

Но ЭТО заняло весь день. Уж не знаю, в чем там была проблема. В моей двери или в самом замке. Или в руках слесаря. Скорее всего, в его голове. Но когда он все же закончил свое черное и очень недешевое дело, за окном начало смеркаться, на пороге нарисовался мой сын Мишка. Нагулялся. Проголодался. У него каникулы, которые ребенок проводил, не загружая себя мыслями об учебе и своем будущем.

– Все готово, хозяйка, – с облегчением выдохнул слесарь, протягивая мне скомканный товарный чек.

Я расплатилась, оплакивая отложенную на неопределенный срок командировку. Сын удивленно осмотрел замки, взял себе ключ и спросил:

– А что, папа теперь не сможет сюда войти?

– Не сможет. И не надо ему больше сюда входить, – резко ответила я. Мои нервы были на пределе.

– А если ему надо будет вещи какие-то забрать?

– Обойдется! – отрезала я. – А то глядишь, придет забирать свое, а прихватит что-нибудь чужое. Он, как видишь, и не на такое способен!

– Мама! – возмущенно сверкнул глазами Мишка.

Еще бы, для него папа – родной человек, с которым он, между прочим, виделся куда чаще, чем со мной. И что? Что мне теперь, из-за того, что мой сын переживает и бледнеет, не выполнять распоряжения адвоката? Ну уж нет, для нашего будущего я сделаю все, что смогу.

Глава 2 СУДНЫЙ ДЕНЬ. ТЕРМИНАТОР ОТДЫХАЕТ

Успех – это всегда случайность, которая происходит с теми, кто ее искал. Есть, конечно, шанс просто пойти легким шагом по какой-нибудь центральной улице, сломать неожиданно каблук и упасть в руки проходящего мимо олигарха. Он увидит ваши синие (или карие – неважно) глаза, окунется в их омут, распознает всю глубину и красоту вашей души и... Дальше, скорее всего, ничего. Вы отряхнетесь, поблагодарите его и пойдете по своим делам, провожая взглядом его «Бентли». Почему? Потому что, чтобы кем-то стать, сначала надо хоть что-то сделать для своего светлого будущего.

Большинство состоявшихся людей знает, что успех – это горы, Эвересты каторжного труда. Прежде чем случится та самая малюсенькая неожиданность, перевернувшая все, потребуются многие годы труда, и никаких гарантий, что ты будешь вот так «пахать», а тебе потом достанется конфетка. Может ведь и не достаться. Андрею вот, например, она как раз и не досталась. А ведь труд ученого – это огромное, невероятное напряжение, не отпускающее годами. Причем это испытание как для самого ученого, так и для его близких. Анна Сергеевна растила Андрея одна, с поцелуями и сказками на ночь, вкладывая в сына уверенность в его великом будущем, и что в итоге?

Кстати говоря, никто и никогда за все время нашего совместного существования в маленькой панельной двушке Анны Сергеевны не обсуждал Андреева отца. Эта тема оставалась запретной. Кто он был, как познакомился с Анной Сергеевной, почему никогда ничего не знал о сыне? Может, она вообще никогда и ничего о нем не говорила Андрею. По поводу его отца имелись только сплошные вопросы и никаких ответов.

Кто знает, может, это была случайная связь. Хотя вряд ли. Скорее наоборот – большая любовь, оборвавшаяся по каким-то героическим причинам. Например, он улетел в космос. Не знаю, не знаю. Но с тех пор, как Андрюша родился, он стал личной и безраздельной собственностью матери. Ее самой главной задачей, ее единственной надеждой и утешением. И он, как никто другой, подходил к такой матери. Он не пытался бороться с ее властью, не испытывал неудобства от ее давления, а цель – цель со временем стала у них общая. Одна на двоих – великое будущее.

Я помню, как Андрей впервые пришел домой вдрызг пьяным. Трудно даже сказать, что он пришел. Скорее прикатился, потому что его так сильно рикошетило от стены к стене, что создавалось ощущение эдакого сошедшего с ума колобка.

– Что случилось? – в ужасе подхватила я его под руку.

Анна Сергеевна в ужасе заламывала руки и закатывала глаза.

– Все прекрасно! – выдавил из себя Андрей и осел на кушетку в прихожей.

Мы с трудом дотащили его до кровати, раздели, укрыли одеялом и оставили спать. Квартира была маленькой, я лежала рядом с ним, воздух был заполнен тяжелым запахом перегара, а я все думала, думала, думала. Что же делать? У Андрея тогда были сложности на работе. Тогда, впрочем, сложности были у всех. Перестройка, середина девяностых. Сами помните, в каком виде тогда находилась наука.

– Лена! Лена! – бормотал он во сне и метался по подушке.

– Все хорошо, спи! – Я гладила его по голове и думала, за что, собственно, такая несправедливость. Советский Союз растил в моем Андрее достойную смену Королеву, Туполеву, а в итоге мир изменился до неузнаваемости, космические программы никому не интересны, по улицам бродят шикарно одетое отребье и вооруженные до зубов накачанные молодчики. Мир сошел с ума.

В ту ночь я почти не спала. Теплые лучи рассвета постепенно заполняли нашу маленькую комнату, я водила взглядом по стене, рассеянно изучая рисунок на обоях.

– Лена, как я сюда попал? – с трудом раскрыв глаза, спросил Андрей.

Я усмехнулась.

– На своих двоих, как ни странно. Что случилось? Кто тебя споил? Этого не удавалось даже Ростику!

– Ростику? – растерялся Андрей. Потом вспомнил Ростислава, нашего однокурсника, который смог окончить Бауманку, несмотря на постоянные прогулы. С ним пили практически все с нашего курса. Кроме Андрея.

– Так что праздновали? – сосредоточилась я.

Андрей помолчал, прикрыв глаза. Потом повернулся ко мне и спросил:

– Что, если тебе придется жить с неудачником? Тебя это сильно расстроит?

– С неудачником? – улыбнулась я. – Ты что, собираешься отдать меня кому-то другому? Решил с кем-то поделиться женой? Из сострадания к ближнему, не иначе!

– Неудачник – это я, – спокойно пояснил Андрей.

– Ты? И с чего ты это взял?

– С того, что все, что я делал, можно смело выбросить на помойку. – Его лицо перекосилось от ярости.

Я поняла, что случилось что-то более серьезное, нежели проблемы с каким-нибудь испытанием или опытом. Такие вещи случались у нас и раньше.

– Что ты такое говоришь? Ты – доктор наук, уникальный специалист. Что именно ты хочешь выкинуть на помойку?

– Все! И докторскую, кстати, тоже. Оказывается, это теперь никому, на фиг, не нужно! Все кончено!

– Да что кончено, говори толком, – разозлилась я.

Чтобы мой муж защитил докторскую, я пахала как лошадь, компьютеризируя все подряд. Именно из-за его докторской я согласилась покинуть вольные хлеба компьютерного бизнеса и перешла на должность инженера-информационщика в «Эф ди ай систем». Перспективы карьерного роста, переговоры с крупнейшими предприятиями России, командировки за границу, руководящий пост – все это было еще только в будущем. «Эф ди ай» была маленькой французской конторкой-представительством, пытавшейся тихонько заявить о своих технических решениях. Никому, на хрен, не нужных. Я перешла, потому что «Эф ди ай» платила стабильно большую зарплату. Андрею нужна была стабильность. В его конструкторском бюро к середине девяностых зарплату выдавать перестали окончательно, и наша семья в полном смысле этого слова жила на мои деньги.

– Лена, все кончено. – Андрей стоял на кухне в одних трусах и жадно пил воду из-под крана. Такого я не видела никогда. – Наше КБ расформировано.

– Как? – опешила я.

– А вот так. Совсем. Больше такого ведомства не существует.

– Но как же ваши корабли? Испытания на Байконуре?

– Больше никаких испытаний. Никаких кораблей многоразового использования. Да и одноразовых тоже скоро, я думаю, не станет, – голос Андрея источал яд.

– В смысле? Что-то случилось? Исследования пошли не так?

– Исследования пошли так как надо! И корабли полетели бы через пару-тройку лет точно. Но ничего этого не будет!

– Почему?! – Честно говоря, в тот момент мне казалось, что Андрей просто бредит с похмелья.

– Потому что эта ваша новая Россия не имеет интереса к космическим программам. Космос свернут. А тема шаттлов вообще закрыта полностью. Все! Больше в России шаттлы не нужны!

– И что теперь будет с вами? – запоздало поинтересовалась я. Вопрос был глупым, хоть я тогда этого и не понимала.

Андрея тихо уволили по сокращению, наплевав на все его степени и заслуги. Кажется, ему пообещали, что это ненадолго, и пожелали успехов в одиночном свободном плавании. Цеха конструкторского бюро вскоре сдали какой-то фирме под склад, там хранили китайские игрушки и одежду. Андрей стал напиваться довольно часто. Правда, ему оставили должность преподавателя в Бауманке. Еще бы, доктор наук. Его мечты о том, что все вернется на прежние места, его мысли о будущем – все потихоньку свелось к простым попойкам на кафедре, к догонам пивом у метро. К курению на моей кухне. И... да-да, я просто уверена, что он стал тихо ненавидеть меня. Особенно после того, что случилось пару лет назад, когда мы чуть было не поставили точки над «i». Лучше бы поставили, честное слово. Не пришлось бы делать этого теперь в суде.

Время до суда прошло более-менее гладко. Андрей не появлялся и не звонил. Меня это радовало, а Трополенко почему-то огорчало. Он говорил, что если человек (человечек) не выходит на контакт, то никогда нельзя сказать, что именно он там готовит.

– Мы будем гадать на кофейной гуще, а он, может быть, уже пачку ходатайств написал. Лучше бы он звонил, кричал, ругался. Мы бы смогли сделать прогноз.

– Если вам кажется лучшим, чтобы мы ругались по телефону, то я так не считаю. Я с трудом переношу разговоры с ним, даже спокойные, даже о погоде. Если же мы сейчас начнем ругаться, то есть шанс, что вы получите вместо гражданского процесса уголовный.

– Ну-ну, не надо сгущать, – усмехнулся адвокат.

Думается мне, что такие перспективы могли его даже обрадовать. Уголовные процессы – это же так здорово, так выгодно.

– Давайте о деле. Как мне вести себя на суде? Что говорить, что делать?

– Делать и говорить за вас по возможности буду я. Но главное в любом суде – бумажки. Чем больше бумажек, тем лучше. Дело у нас с вами не техническое, так что...

– Что значит, не техническое? – не поняла я.

– Ну, все гражданские суды делятся на технические, где решение заранее известно, и вопрос только в том времени, за которое оно будет получено. К этой категории относятся дела о разводах, о продлении срока принятия наследства, ну и другие подобные. Остальные дела имеют разные шансы – как быть выигранными, так и проигранными. И раздел имущества в вашем деле – именно тот случай.

– То есть не факт, что наши с вами усилия завершатся победой? – насупилась я. Эта мысль меня пугала так, что я не желала вообще ее думать.

– Ну, смотрите сами. Что мы с вами нашли: договор купли-продажи квартиры вашей матери. Но в нем значится странная сумма «999 000 рублей». За сколько, говорите, вы ее реально продали?

– За сто тысяч долларов, – растерялась я. Как-то я забыла о том, что из-за налогов квартира была оформлена по уменьшенной цене.

– А у нас в наличии только тридцать пять. Ага. Что еще? Сколько стоила ваша квартира? Вот эта?

– По документам она стоила тоже всего сто тысяч! – обрадовалась я.

– Это радует, конечно, но есть проблема, – сбил мою улыбку адвокат.

– Какая?

– Очень простая. Вы продали квартиру матери через, м-м-м, почти два года после того, как купили эту. – Станислав Георгиевич сосредоточенно изучал документы. На нем был красивый серый костюм с отливом, который тоже очень ему шел. И откуда только берутся такие ухоженные и красивые мужики. Его не в суд, его в витрину надо. Дома посадить на кожаный диван и любоваться. Правда, эти его «авансики» и «проблемочки» очень раздражают. Когда он начинает так говорить, почему-то теряется ощущение этой самой красоты. Может быть, слишком чувствуется его хищная сила? Алчность? Или это у меня просто мания – в любом, даже самом приятном мужике я чувствую «засаду»?

– И в чем проблема? Я же купила квартиру в кредит, а маминой квартирой этот кредит погасила.

– Вот в чем проблема: никаких упоминаний о кредите я не нахожу. В каком банке вы брали кредит?

– Не в банке. Я его брала у себя на работе, – развела я руками.

– Тогда принесите подтверждение, что вы брали там деньги. Желательно, чтобы было подтверждение, что на квартиру. А не на что-то другое. А то получится, что покупка одной квартиры и продажа другой – разные вещи.

– Я не уверена, что мне что-то дадут на работе. Это был не совсем официальный кредит. Скорее заем. Личный такой, в качестве одолжения.

– Так вы у фирмы или у частного лица брали деньги?

– Я давала расписку бухгалтеру. Это как?

– Ладно! – Трополенко вытер со лба пот. – Дайте мне время, я подумаю. Чеки на дорогую технику у вас остались? И принесите документы на машину.

– Они у мужа.

– Снова мимо! Елена Петровна, так мы с вами забуксуем. Оно вам надо? Нет? Так давайте договоримся, что вы будете тщательнее искать бумажки. Без бумажек мы с вами пропадем! – высказался он и любезно проводил меня до двери. Его любезность была хорошо отрепетирована и так же шла ему, как и его костюм.

Дома я огляделась по сторонам и подумала, что неплохо бы было расплакаться. Вот так, по-крупному, навзрыд. Чтобы излить вместе со слезами весь ужас этого непонятного, грязного развода.

Мишка почти перестал со мной разговаривать. В его маленьком мире Андрей – пострадавший, безвинно изгнанный из рая ангел. Ему, моему сыну, ведь наплевать, как сильно Андрей меня обидел. И что он почти уничтожил во мне женщину.

Мне скоро, буквально через три месяца, исполнится сорок лет. Я хорошо выгляжу, веду здоровый образ жизни. Не курю, не пью (почти, ладно уж, чего там). Питаюсь здоровой пищей (в основном). И при этом, живя с Андреем, чуть ли не всерьез поверила, что моя жизнь кончена. Все эти тихие ночи, проведенные на одной кровати, где под разными одеялами укрыты две разные жизни, не пересекающиеся больше между собой. Эти поцелуи в щечку перед уходом на работу, в которых такое равнодушие. А эти спокойные скользящие взгляды по моей фигуре? На красивое дорогое белье – никакой реакции. Когда-то Андрей вспыхивал огнем, стоило мне из шалости где-нибудь на людях бросить на него игривый вгздяд. В шутку, буквально на секунду. Это гарантировало несколько бурных часов ночью. Но самое страшное не то, что он перестал меня замечать. И даже не то, что с каких-то пор я перестала замечать его. А то, что я перестала замечать вообще кого бы то ни было. И вот за это-то как раз я и не могла простить Андрея. Может быть, именно из-за этого я и возненавидела его? Между прочим, чем не вариант?

Судебный процесс при его важности и остроте для участников событий для всех остальных является простой ежедневной рутиной. На двери в зал суда висит расписание, которое я от скуки во время ожидания изучила во всех подробностях. Перед нами кто-то судился из-за права проживания и пользования квартирой. Перед ними какой-то банк взыскивал долг с неплательщика. За нами шли в ряд три ДТП. Кто-то, значит, разбил кому-то машину. И теперь не хочет отдавать деньги. Из кого-то выбивают долг.

Мой муж разводит меня на квартиру. Ничего особенного. Рядовой случай. Это казалось мне таким странным, таким нереальным и мало имеющим отношение ко мне. Мишка сидел на стуле около выхода и ждал. На его лице читалась недетская мука. Утром он долго суетился на кухне, а потом подошел ко мне и спросил:

– Мам, а можно, я не пойду?

– Суд должен определить, с кем ты будешь проживать.

– Я что, должен выбирать? – испугался он.

– Нет. Не должен. Ты не должен выбирать между мной и папой.

– Слава богу.

– Дети всегда остаются с матерью. И потом, у твоего отца там есть ребенок, вряд ли у него найдется время заниматься тобой.

– Мам!

– Что мам? – возмутилась я. – Ты думаешь, я не вижу, как ты ходишь и смотришь на меня волком? С чего ты взял, что я поступаю несправедливо? В конце концов, ведь это твой отец меня бросил. И нашел себе другую. Это по-твоему справедливо?

– Нет, – поник Мишка.

Я тяжело осела на стул и закрыла лицо руками. Я не знала, как найти в себе силы и сдерживаться. Не сливать ничего этого на Мишку. Если бы у меня был психоаналитик, то, лежа на его кушетке, я часами бы изрыгала проклятия и жалобы.

– Ты можешь относиться к отцу как угодно. В конце концов, тебе он в принципе ничего плохого не сделал. Но не требуй этого от меня. Я его видеть не могу. И сегодня, если только ты действительно не считаешь его безвинной жертвой обстоятельств, ты должен сказать, что хочешь остаться со мной.

– Ладно! – тихо пробормотал сын. Тяжелое у нас у всех выдалось лето.

Наше заседание задержали почти на час. Я ходила из угла в угол, Андрей с Манечкой тихо перешептывались в курилке на лестнице. Когда я проходила мимо лифта, то могла их видеть, если скосить глаза. Ничего не могла с собой поделать, мне хотелось его видеть. Мне нужно было знать, что ему без меня плохо. Но ничего подобного я сказать не могла. Наоборот, он был подтянут, у него улучшился цвет лица. Он держал Манечку за руку и ободряюще кивал. Странно, а меня он никогда так не держал за руку.

Все-таки когда-то держал. В институте. И потом, после. До того как мы поженились. Мой адвокат спокойно читал какую-то книгу в обложке. Может, он стесняется того, что читает? Может, это детектив? Или того хуже, женский роман? Нет, вряд ли это возможно.

– Демидовы? Пришли? – высунулся из зала заседания секретарь.

Мы подскочили.

– Давно! – уточнил Трополенко. Ему явно надоело ждать. У него были еще и другие дела. Это только для нас других дел не предвиделось. На работе шеф с явным недовольством вздохнул, узнав, что мне опять нужен отгул.

– Паспорта давайте, – буркнул секретарь. Ему-то вообще было наплевать на наши проблемы. Его расстраивало то, что, судя по нашему воинственному виду, протокол суда будет длинным и содержательным. Сколько печатать!

– Вот.

– А вы кто? – секретарь с подозрением посмотрел на Трополенко.

– Я адвокат. Вот мой ордерочек, а вот доверенность.

– Понятно, – кивнул секретарь и скрылся за дверью.

У меня неожиданно сильно стукнуло сердце, кровь забурлила и ударила в голову. Я начала волноваться. Украдкой бросив взгляд на Андрея, я поняла, что он тоже не в лучшем состоянии. Так ему и надо, поганцу. Интересно, а он почему без адвоката? Экономит? Мои деньги экономит?

– Проходите, – крикнул секретарь, не обременяя себя трудом открыть при этом дверь.

Я даже не сразу поняла, что это нам. Но Трополенко уже прошел в зал и махнул мне рукой.

– Идите сюда, что вы стоите. Садитесь здесь. А Мишу посадите ближе к выходу, – спокойно командовал он. Андрей сел напротив меня и положил перед собой бумаги в матовой папке. Что именно было написано на верхней странице, я не разобрала. Но само наличие этих бумаг и их количество заставило меня пережить неприятный приступ паники. Андрей – доктор наук, гений анализа. Я сама поражалась, что можно с таким умом просто ходить по земле. Кажется, надо бы летать. И вот теперь весь этот ум (правда, несколько потрепанный временем и алкоголем) направлен против меня.

– Все явились? – тихо спросил у секретаря судья, все тот же средних лет и внешности лысенький безвольный мужчина.

Интересно, а дома он такой же судья, принимает решения, стучит колотушкой по столу? По его виду кажется, что дома он строится под звуки барабана и старается ни в чем не перечить теще. Значит ли это, что здесь он будет отыгрываться на нас?

– Все, ваша честь.

– Слушается дело о расторжении брака и разделе совместно нажитого имущества. Возражения, отводы суду есть?

– Нет, – пробубнили Андрей и Станислав Георгиевич.

– Ходатайства, просьбы о переносе даты рассмотрения дела есть?

– Нет.

– Истец, иск поддерживаете?

– Да, ваша честь. Полностью, – твердо ответил Андрей и посмотрел мне прямо в глаза. Я увидела, как зрачки его карих глаз расширяются.

– Ответчик, исковые требования признаете?

– Ни за что! – категорически заявила я.

Адвокат недовольно посмотрел на меня и взял за руку.

– Ваша честь, моя доверительница имеет в виду, что признает иск частично. Она согласна на расторжение брака, так как стороны действительно фактически уже не живут совместной жизнью и общего хозяйства не ведут. Но не признает требования о разделе имущества, так как это имущество не является семейной собственностью.

– Все ясно, – прошептал себе под нос судья и углубился в бумаги.

Он листал страницы дела. Я смотрела на него и думала, кто же это потрудился, чтобы собрать и подшить в одну папку такое количество каких-то бумаг. И вообще, разве можно впихнуть пятнадцать лет семейной жизни в одну картонную папку на веревочках? И всю мою ненависть, в которую переродилась моя любовь, как и вино, которое перерождается в уксус. Как жаль, что обратное превращение невозможно. И что в таком случае могут значить какие-то пустые слова совершенно постороннего человека, пусть даже судьи? Разве они могут что-то изменить? И разве может судья, вчитавшись в материалы дела, сказать мне, кто в этом виноват? Все это, как говорится, вне пределов его компетенции.

Судья оторвал взгляд своих холодных, маленьких глаз от бумаг и сказал:

– Слушание дела объявляется открытым.

Глава 3 КАЖДОМУ СВОЕ. ВАМ – ТЕЛЕВИЗОР

За всю нашу совместную жизнь я изменила Андрею дважды. В первый раз это случилось, когда Мишке было около полутора лет. Я тогда работала на одну компьютерную фирму из «новых». Маленькая конторка, ввозившая в Россию под видом дешевых сломанных запчастей новейшие персональные компьютеры. Я собирала их, тестировала и устанавливала у заказчиков. Страшно подумать, какие тогда делались у нас деньги, причем на всякой ерунде. За каждую сборку я получала пятьдесят баксов, за каждый выезд к клиенту – двести. И все это покрывалось из прибыли, заложенной в стоимости компьютеров. Я, конечно, зарабатывала очень хорошо, а мои работодатели, два рисковых приятеля, затеявших бизнес на деньги, украденные у одного из западных поставщиков, – еще больше.

Так делался в России бизнес. Стартовый капитал создавался из чего угодно. И если можно было получить партию компьютерной техники без предоплаты, то почему бы не оставить ее себе? И партию, и предоплату. Западники же не понимали, что российские ООО регистрировались за три дня, а исчезали за один, а их генеральные директора внезапно оказывались больными или, того хуже, умершими людьми.

Но стартовый капитал – это половина дела. Ведь раз кинул ты, рано или поздно кинут тебя. Насколько мне известно, бизнес этих ребят умер так же, как и сто тысяч других мелких бизнесов по поставкам пива, дешевых бракованных игрушек и бесплатной гуманитарной помощи, которую потом продавали за бешеные деньги. Но в те времена мои шефы процветали, были вечно счастливы и вечно подшофе. А я собирала и устанавливала их компьютеры. И мы жили в полном удовлетворении друг от друга.

Дома все крутилось вокруг Андрея. Даже маленький Мишка как-то удивительно быстро усвоил, что главное дело для любого из наших домочадцев – не мешать папе работать. Принести папе чай. Сделать потише мультфильм. Не плакать по ночам. Я очень уставала, но дома снова и снова играла в эту игру. Тем более когда смотрела на Андрея, склонившегося над своими бумагами под светом тусклой лампы. Мне становилось стыдно и за эту мою усталость, и за мечты о том, что меня тут тоже как-то начнут замечать. Его строгое сосредоточенное лицо было хорошо видно по ночам, когда я лежала на диване, а он в своем закутке на балконе, прямо за окном нашей комнаты, засиживался до часу ночи. Может, и дольше, я не знаю. После часу мы с Мишкой всегда отрубались.

Поэтому, когда я случайно на какой-то из очередных празднований очередного выгодного контракта оказалась в объятиях одного из моих ребяток, я несколько растерялась. Дома был серьезный и великий Андрей, но он – мой тогдашний шеф – смотрел ласково, восхищенно и говорил:

– Леночка, милая, что бы мы без тебя делали. Без твоей светлой головки и чудесных рук.

– Кто бы мог подумать, что такая очаровательная барышня может оказаться такой умницей? – подпевал ему приятель.

Они оба были женаты, но второй действительно был домоседом и семьянином, а мой, первый, веселился и балагурил, кокетничая со всеми подряд. Если кто говорит про неисправимую полигамную природу мужиков – то это про него. Обычно я хорошо помнила об этом. Но в тот вечер почему-то забыла.

– Что вы, это все ерунда! – стеснялась я, но он и дальше засыпал меня комплиментами, подливая алкоголь в мой стакан.

И я ничего не смогла с собой поделать, его внимание, помноженное на мою усталость и привычное равнодушие Андрея к моей персоне, естественное для уже не первый год женатого мужчины, сделали свое черное дело. Мне показалось, что в этом нет ничего предосудительного – купаться в лучах новой любви, пусть и мимолетной. Какая разница?!

– Леночка, я никогда не думал, что ты такая!

– Какая?

– Восхитительно-нежная. Невозможная! – восторгался мой шеф. И я рухнула к нему в руки, прямо на его директорский диван, который (я прекрасно об этом знала) держал в своих обитых велюром ладонях не одну «восхитительно-нежную» обитательницу победного списка этого ловеласа.

Вечером дома я впервые сослалась на страшную головную боль (тем более что по запаху можно было определить, отчего именно болит моя головушка) и заперлась в ванной. Мне казалось, что вся моя кожа пропитана лихим мускусным запахом шефа. Он довез меня на своем старом тюнингованном «Мерседесе» до дома и уехал, нимало не сомневаясь, что на этом между нами все кончено.

– Спасибо за прекрасный вечер! – красиво сверкнув глазами, сказал он.

– Не за что, – кивнула я, стараясь не думать о том, что сейчас меня будет рассматривать Андрей и (это самое страшное) Анна Сергеевна. «Большое спасибо». Ха-ха! По своей природе мне такого рода любезности были не свойственны. И, уже стоя в лифте, я поняла, что совершила большую ошибку.

Я вышла из ванной чистая, отмытая. И, по возможности избегая контактов со свекровью, прошла в комнату. Андрей притянул меня к себе, поцеловал, заставив мое сердце биться чаще (от страха, разумеется), и уснул. Весь вечер, пока меня не было, он работал над подготовкой какого-то эксперимента. Я смотрела на его спокойное лицо и думала, что он даже не догадывается, какая я дрянь. Эта мысль заставила меня в два раза сильнее замолотить на благо семьи. Совесть – лучшая мотивация. Я поклялась, что не причиню Андрею больше такой боли.

Но был и второй раз. Правда, между первым и вторым перерывчик был очень даже большой – в несколько лет.

Тот день, вернее, ночь, я снова провела в объятиях другого мужчины. Это произошло в гостиничном номере, расположенном по дороге в аэропорт Шереметьево. Только в этот раз я совершенно не испытывала никаких угрызений совести. Лишь разочарование от того, что все оборвалось, так и не начавшись. Но об этом мы поклялись больше никогда не вспоминать. И я не вспоминала.

Можно ли считать чистой совесть женщины, которая физически изменила мужу всего два раза? И ни разу это не было чем-то серьезным, большим. В первый раз просто не было, а во второй – не стало ничем серьезным и большим, хотя я до сих пор думаю, что могло. Так как насчет совести? Могу я спать спокойно или нет? Ведь если теперь посмотреть назад, то можно догадаться, что и Андрей нежно обнимал своих студенток (или аспиранток), и у него в кабинете тоже имелся диван. Разве сидящая прямо передо мной маловыразительная, но сильно влюбленная Манечка – не лучшее доказательство Андреевой неверности?

– Истец, поясните суду ваши исковые требования, – пробормотал судья.

Андрей встал.

– Ваша честь, я требую расторгнуть наш брак, так как он фактически уже не имеет места быть...

– Это я понял. В части имущества, – кивнул судья. – Ваша супруга отрицает, что это имущество – совместно нажитое.

– Однако в период, когда была приобретена квартира, машина и техника, мы жили в браке. И посильно каждый вносил свою долю в семейный бюджет.

Андрей всегда умел формулировать свои мысли. Но мне показалось, что в этот раз кто-то еще ему и помогал. Может, Манечка? Подумаешь, что по ее виду это трудно предположить. По моему виду тоже можно подумать, что я – домохозяйка и наверняка прекрасно умею печь пироги. Однако как же это далеко от истины.

– Ваша честь, можно? – Мой адвокат поднял руку, совсем как школьник.

– Что вы хотели? – прикрыл глаза судья. Он явно устал от всех своих сегодняшних ДТП и должников.

– Я хотел бы возразить. Частично денежные средства, вложенные в квартиру, вообще не являлись совместной собственностью, а были унаследованы от матери моей доверительницы.

– Я вас понял, – раздраженно прервал его судья. – Истец, продолжайте.

– Спасибо. На чем я... ах да. Мы посильно участвовали и в зарабатывании денег, и в ведении хозяйства.

– Что ты там зарабатывал! – не удержалась и ляпнула я.

Адвокат строго на меня посмотрел и приложил палец к губам.

Андрей вспыхнул.

– Хоть ты и считаешь, что зарабатывать мало – это позор, я считаю, что, если государство платит своим докторам наук столь крошечную зарплату, это позволяет мне считать себя честным человеком и при маленькой зарплате. Деньги – это еще не все.

– Особенно, если есть у кого их отобрать или просто украсть. Верно?

– Я требую уважения к суду! – оборвал нас судья.

– Я ничего у тебя не крал, – на полтона ниже прошипел Андрей.

– Рассказывай сказки, – фыркнула я.

Судья пристально посмотрел на нас.

– Вы закончили препираться?

– Да, извините, – произнес за нас адвокат. А мне он прошипел в ухо:

– Вы так сами себе все испортите. Суд – не место для выяснения отношений.

– Ладно, – еле сдержалась я. У меня, оказывается, все еще не пропало желание орать на Андрея.

– Истец, продолжайте.

– Ваша честь, в нашей семье действительно большую часть доходов зарабатывала жена...

– Естественно! – снова не удержалась я.

– Но при этом она постоянно ездила в длительные командировки, а я сидел дома с нашим сыном. Которого она, кстати, теперь настраивает против меня.

– Что? – ахнула я.

– А почему тогда он не хочет со мной общаться?

– А ты пробовал? – ехидно усмехнулась я и посмотрела на Мишку.

Тот покраснел и опустил глаза. Так, значит, папа все-таки ему звонил. А он мне ничего не говорил. Интересно, почему? Ладно, потом разберемся.

– Также, ваша честь, на меня, ученого, занимающегося научной деятельностью, была сброшена большая часть домашнего хозяйства.

– Твоя научная деятельность давно уже пылью покрыта!

– Ответчик, еще одна реплика и я вас оштрафую! – свел брови судья, хотя я сказала свое веское слово совсем тихо, практически себе под нос.

– Извините, – снова за меня сказал Трополенко.

Спасибо ему большое, видимо, адвокаты за это и получают свои деньги – за то, что извиняются вместо своих клиентов. Сегодня Трополенко был в белоснежном хлопковом летнем костюме. Ослепительная снежная вершина, а не ткань. Станислав Георгиевич смотрелся, как идеальная рекламная модель для мужчин среднего возраста.

– И все-таки, ваша честь, я считаю, что нельзя соизмерять участие в совместных доходах исключительно количеством привнесенных денег. В конце концов, ведь я создавал условия для роста ее карьеры. И это, возможно, тормозило мою.

– Есть возражения? – опередив мой язвительный отзыв, спросил судья.

Возражений у меня была целая куча, но все какого-то неюридического характера. Если Андрей создавал условия для моей карьеры, то почему так сильно портил мне нервы? И почему, если это был его вклад в мою работу, он так сильно ее ненавидел? И еще, роман с постоянной любовницей и ребенок от нее – это тоже, что ли, помощь в моей работе?

– Есть, ваша честь. Я прошу приобщить к делу копию договора купли-продажи квартиры, унаследованной от матери доверительницы. Эта квартира и была источником денежных средств, из которых была приобретена квартира, которая является предметом спора.

– Возражаю! – поднял руку муж.

Я увидела, что перед этим Манечка толкнула его в бок. Неужели, она действительно юрист?

– В какой части? – с готовностью дал ему слово судья.

– Квартира наша была куплена раньше, чем умерла ее мама. Она никак не могла быть куплена на средства от продажи наследной квартиры.

– А куда же, по-твоему, я дела деньги от маминой квартиры? – возмутилась я.

– Это не мое дело. Может, на жизнь потратила? Какая разница! К квартире они отношения не имеют.

– Ваша честь, я хотел бы прокомментировать, – продолжил Трополенко. – Действительно, квартира приобретена ранее, но за счет средств займа на работе у моей доверительницы. И этот займ был покрыт за счет наследства. Таким образом, квартира была полностью оплачена за счет средств наследственного имущества.

– Еще какие-то пояснения есть? – уточнил судья.

Я порадовалась за то, что у меня есть Трополенко. Если бы не он, я бы уже давно вскочила и вцепилась Андрею в лицо ногтями. Мне хотелось сделать ему очень, очень больно. Как смел он так хорошо подготовиться к суду!

– Да, ваша честь. Вот справка с места работы моей доверительницы, что заем был полностью погашен именно в период продажи квартиры матери. И еще характеристика с работы.

– Понятно. У ответчика нет возражений по объему имущества, может, что-то добавлено сверх имеющегося в настоящее время?

– Ваша честь! – снова поднялся Андрей. – Я хотел бы приобщить к делу распечатку с банковского счета, из которой следует, что моя супруга сняла с банковского счета, который тоже является предметом спора, все денежные средства в размере восьми тысяч долларов США.

– Возражаю. Арест или запрет на распоряжение не был наложен на счет.

– Возражение принимается. Сторона возражает против приобщения выписки к делу? – уточнил судья.

– Да, конечно! – кивнули мы с Трополенко. Кажется, у нас появилась общая энергетика.

Суд покатился дальше, и в какой-то момент мы в нем перестали быть людьми, а все превратились в калькуляторы, размахивающие чеками, выписками и гарантийными талонами. Мы с математической точностью рассчитывали удары, перебегали из одного конца поля игры в другой, махали невидимыми ракетками. Трополенко принимал удар на себя, я бегала по дальней части корта и пасовала «кручеными». Андрей стоял насмерть и отбивал любые подачи. Я старалась залепить ему в глаз. Он норовил попасть мне по карману. Манечка незримо подсказывала, куда упадет следующий мяч. Судья соответственно судил. Подсчитывал очки. На мыло судью, на мыло.

Стопки бумаг с обеих частей поля медленно и с подробными пояснениями оседали в материалах дела, секретарь печатал за нами, судорожно перебирая пальцами по клавиатуре. Мишка уже устал волноваться и стал скучать. Кажется, даже умудрялся тихо играть в телефон, выключив звук. А что, он же профессионал этого дела. В школе они только и делают, что обмениваются эсэмэсками и играют в солитер. Только однажды его выдернули из этого полузабытья и спросили:

– С кем ты хочешь остаться и жить?

– Я? – растерялся Мишка. Наверное, он уже решил, что мы все тут передеремся как-нибудь и без него.

– Да, ты. С папой или с мамой?

– Я бы хотел жить один, – совершенно искренне ответил Мишка.

Мы с Андреем переглянулись. И это – наш любимый сын. Вот до чего мы допрыгались.

– Тебе еще нет даже шестнадцати. Какое-то время тебе еще надо пожить с кем-то из родителей. До окончания школы. Так что надо высказать свое мнение.

– Что? – оглядывался по сторонам Миша.

Мне стало вдруг так его жаль, так жаль. Мне, слава богу, в свое время никого не пришлось выбирать. Со мной были все. А мы с Андреем не справились, мы – лузеры семейной жизни.

– Я все равно буду определять, с кем ты будешь проживать. Но лучше, чтобы ты сказал свое мнение, – терпеливо повторил судья.

– Тогда... с мамой. Если можно.

– Спасибо, – кивнул судья.

Секретарь занес ответ сына в компьютер, а я вздохнула с облегчением. По крайней мере, в этом вопросе меня не поджидает никаких сюрпризов.

– Стороны закончили? Ни у кого нет пояснений или ходатайств по делу?

– Нет, – выдохнули все и переглянулись. Андрей разрумянился, его волосы растрепались. В таком виде он все еще был похож на студента-отличника, который незаметно, но твердо шел рядом со мной все годы нашей учебы. Того студента, на которого я могла смотреть часами, замирая от восторга. Внезапно меня начали душить слезы. Я сглотнула возникший комок, прикусила до боли губу и сосредоточилась на круглом лице судьи.

– Суд удаляется для постановления решения по делу, – сказал тот, после чего встал, взял наше дело и вышел в дверку в стене за его подиумом.

– Куда это он? – наклонилась я к адвокату.

– В совещательную комнату.

– И что потом?

– Потом он выйдет и огласит решение.

– А потом?

– Потом все. Если будет плохое решение, можно попробовать подать кассационную жалобу.

– А что, может быть плохое решение? – испугалась я.

Андрей тихо о чем-то разговаривал с Манечкой и поглядывал на Мишку. Мишка уткнулся в телефон.

Вот и все, как бы там ни было, а на моем браке сейчас будет поставлена жирная точка. Столько лет, столько усилий, столько мучительных угрызений совести и сожалений о том, что могло бы быть, но так и не случилось. Столько попыток начать все сначала, попробовать снова погрузиться друг в друга, наполнить смыслом наши ежевечерние встречи. Наши скандалы, ссоры и споры, наши попытки сделать друг другу так же больно, как больно и нам самим. Все это кончено. Мы больше никто друг другу. Нам больше не о чем говорить, кроме как о деньгах. Скоро я получу свидетельство о разводе и буду носить фамилию мужа безо всяких на то оснований. Может, мне ее поменять на девичью? А что, буду снова Голубевой? Эх, но мне тогда придется менять столько документов! Это просто технически нереально. Значит, что? Буду носить фамилию чужого мне мужчины?

– Встать, суд идет! – неожиданно произнес секретарь, выдернув меня из моих мыслей.

– Оглашается решение по делу о расторжении брака и разделе совместно нажитого имущества, – снова забубнил себе под нос вернувшийся из совещательной комнаты судья. Я с трудом разбирала его тарабарщину. Он назвал дату, наименование суда, что-то еще, кажется, но дальше я вообще ничего не поняла.

– Что, простите? Я не расслышала?

– Суд постановляет расторгнуть брак между Демидовой Е.П. и Демидовым А.Е. и произвести раздел совместно нажитого имущества следующим образом: дорогостоящую технику и драгоценности, а также содержимое банковского счета присудить Демидовой Е.П. Автотранспортное средство, находящееся в пользовании Демидова А.Е., оставить в его собственности. Трехкомнатная квартира, находящаяся в собственности Демидовой Е.П., приобретенная в браке и с разрешения Демидова А.Е., разделяется между сторонами в равных долях, то есть по ... каждому. Решение сторонам понятно?

– Нет! Как же так? Я не понимаю?! – потрясенно смотрела я на судью.

– Что именно вы не понимаете? – сощурился он.

– Почему вы так решили? Вы что, на его стороне? – возмутилась я. – Вы же отдали ему все, на что он только мог претендовать!

– Уважаемая Елена Петровна, – устало вздохнул он. – Вообще-то, я не должен был давать вам пояснений, тем более что у вас тут сидит адвокат. Но на этот раз... Имейте в виду, что совместная собственность – это все, что стороны нажили в браке НЕЗАВИСИМО от того, на кого она оформлена или кто за нее реально платил. Даже если вы действительно оплачивали эту квартиру деньгами от продажи квартиры матери, это был ваш добровольный выбор. Вы могли бы и не продавать квартиру мамы, тогда она осталась бы только вашей. А тут – вы купили ее вместе, и вы в ней вместе жили. Ваш муж имеет полное право на ее половину. И между прочим, ваш адвокат должен был вам это объяснить с самого начала.

– Как же так? – Я стояла и ловила ртом воздух. Воздуха как-то стало резко меньше.

– Решение сторонам понятно?

– Понятно! – облегченно улыбался Андрей. Манечка нежно держала его за руку и ободряюще ее пожимала.

Я представила, как сейчас я перепрыгиваю через разделяющий нас стол, вцепляюсь ей в волосы и начинаю бить ее головой об стол. Она кричит, Андрей пытается отцепить мои пальцы от ее волос, а судья громко зовет конвой, чтобы меня арестовать.

– Елена Петровна, вы в порядочке? – спросил меня Трополенко.

– Если верить словам судьи, у меня не было ни одного шанса?

– Шансы есть всегда! – радостно заверил меня адвокат. – Но вот гарантий тут никто бы не дал. Помните, я вам говорил, что это не технический процессик.

– Но вы и не говорили, что он проигрышный! – возмутилась я.

– У вас есть претензии к моей работе? – моментально ожесточился адвокат. Выражение ласковой любезности сменилось жесткой решимостью противостоять. – Все, кто проигрывает процесс, считают, что во всем виноват адвокат. А ведь я вам указывал на все наши слабые местечки. И могу это доказать. Я не вводил вас в заблуждение. Или вы считаете иначе?

– Ой, оставьте вы меня! – Я махнула на него рукой. Сил воевать еще и с ним у меня не осталось совершенно. Трополенко не заставил просить себя дважды. Вот вам и пожалуйста! Свой человек, по рекомендации. Не исключено, что он действительно очень хороший адвокат. Судя по его костюмам, клиентов у него хоть отбавляй. Но я его никому не порекомендую. Разве что тому, кому захочу досадить. Потому что будет как с тамадой. Ладно, хорошо хоть, что он не выкинул в помойку мое пальто.

– Ма-ам!

– Что? – Я вынырнула из своих, совсем не веселых мыслей и посмотрела на Мишку.

– Поехали домой, а то меня Витька ждет, – пробубнил он, опустив глаза. Ему все произошедшее казалось совершенно неважным, особенно по сравнению с тем, что его ждет дружок. А мне хотелось выть на луну. Моя квартира! Как же так?!

Я отвезла Мишку к Витьке, поцеловала в щеку, несмотря на его сопротивление, и пошла домой. Пустые и теперь уже не совсем мои стены давили на меня со всех сторон. Что же это получается, что я проиграла? За что? Неужели за ту первую ночь в маленьком офисе, в объятиях того патентованного бабника? Или за вторую ночь? Скорее уж за нее. Потому что она действительно что-то значила в моей жизни. Именно в ту ночь, теперь я это точно вспомнила, я со всей очевидностью поняла, что действительно больше не люблю Андрея. Я его уважала, я сочувствовала ему, я еще готова была быть с ним рядом, но больше уже не любила.

Я подошла к телефонному аппарату, сняла радиотрубку, села на свой любимый диван перед своим (теперь уже по решению суда) плазменным телевизором и набрала номер, который знала наизусть.

– Элен? Это ты?

– Да, Марк, это я.

– Что случилось? Почему у тебя такой голос? – забеспокоился он. Это было слышно по еле уловимым интонациям. Я представила, как далеко-далеко, где-то посреди Парижа по его лицу пробегает тень волнения.

– Мне так плохо, Марк, мне так плохо. Я не понимаю, как мне дальше жить! – сказала я, и слезы обожгли мои щеки. Говорят, стресс нельзя держать в себе, это может плохо сказаться на здоровье. Значит, то, что я ревела как белуга, было очень даже хорошо.

Глава 4 ВСПОМНИТЬ ВСЕ!

Я перешла на работу в «Эф ди ай систем» в конце девяностых, примерно за год до памятного всем кризиса, во время которого умерла вся только что научившаяся жить без памперсов и сосок российская буржуазия. Граждане, имеющие небольшой банковский счет, автомобиль «Пежо» и квартирку, купленную в кредит, в одночасье остались и без денег, и без работы. Кстати, именно тогда потеряли свой бизнес и мои ребятишки. Так что если бы я от них не ушла, то и сама осталась бы на улице и сосала бы лапу вместе с сотнями тысяч других, поверивших в русское предпринимательство людей.

Но я к тому времени уже вовсю осваивала западные технологии. На стажировку меня отправили не во Францию, а в Германию, где на примере четких и идеально отлаженных немецких предприятий мне показали всю глубину падения российской промышленности. Вам это может показаться странным, но я была без ума от автоматизации немецких предприятий. Меня охватил настоящий восторг, поскольку неожиданно среди нуднейшей прозы жизни я вдруг поняла, что нашла свое дело – дело, которым готова заниматься бесконечно.

Меня завораживали цифры в колонках компьютерной памяти и сами машины, способные отследить любые процессы в огромных промышленных комплексах. Мне нравились сложнейшие, многоходовые, долгосрочные задачи, от решения которых я вдруг стала получать удовольствие, сравнимое разве что с победой какого-нибудь знатока в конкурсе «Что? Где? Когда?». Я действительно занялась серьезным делом, которое многим не под силу.

И если до этого я работала больше для того, чтобы обеспечить семью деньгами, а себя свободным временем, то после возвращения из Германии моя работа захватила меня целиком, до самой крышечки, которая, как любил говорить Андрей, у меня совершенно поехала. Я моталась по всей России, тестируя умирающие или уже почившие от старости и невнимания цеха. Я писала бесконечные отчеты, разрабатывая некую универсальную российскую концепцию автоматизации. Западный вариант не подходил, так как в чистом виде он подразумевал, что заказчик будет заинтересован в результате. Но Россия – тайна за семью печатями, поскольку наши заказчики платили деньги и сами же начинали саботировать весь процесс.

– Елена Петровна, вы и в самом деле прекрасно справляетесь! – сказал мне через полтора года работы мой начальник, высокомерный Марк Шнайберг, красивый черноволосый еврей, любивший одеваться в дорогие английские костюмы. Полтора года он скептически смотрел на меня сквозь бликующие стекла своих очков в тонкой золотой оправе, следил за моими попытками выпрыгнуть из-за мужских спин, и вот свершилось! Он меня похвалил! Сам Марк Шнайберг! Чудо!

– Вы так считаете? – вытаращилась я.

Марка я боялась как огня. Все мои попытки проявить себя оставались незамеченными. Он игнорировал меня с ледяным холодом, всем своим видом показывая, что лучше бы мне пойти печь пироги. Он тогда еще не знал, что я совершенно непригодна к пекарному делу. А я тогда не знала, что его ледяной холод – просто способ скрыть свое доброе сердце.

– Я хочу поручить вам интеграцию нашей системы в Тольятти, – все так же спокойно и холодно сообщил Марк.

Я не сдержалась и завизжала от восторга.

– Правда?!

Тольятти – это не город, а сплошной автомобильный завод. В нем все требовало автоматизации, задача была колоссальной. Правда, и сопротивление там ожидалось огромное. Представляете, какой там круговорот денег и материалов? Вот и я не представляла.

– Вы уверены, что справитесь? – внимательно посмотрел на меня Марк. От его взгляда меня прошиб холодный пот.

– Я уверена, что никто не справится лучше меня, – самонадеянно заявила я.

Я возилась с тольяттинским болотом целый год, и целый год Марк учил меня, как надо вести бизнес.

– Вы должны понимать, что любое послабление с вашей стороны будет расценено как право вами манипулировать.

– Что же мне, никогда не идти на уступки?

– Ваша задача – не думать об уступках, а разрабатывать общее решение, которое устроило бы всех. Но в первую очередь – вас!

Марк всегда обращался ко мне на «вы», даже после того, как стал бывать у нас дома.

Он был воспитан так, словно не рождался в СССР. Сын дипломатов, Марк действительно часть детства провел в Англии. Поэтому и английский знал в совершенстве, и говорил с легким акцентом, который добавлял ему своеобразный шарм. Безупречные манеры, прекрасное знание людей и какая-то невероятная внутренняя сила, позволявшая ему всегда и во всем оставаться собой. Думаю, женщины за Марком бегали бы табунами, если бы он хоть кого-то хоть раз к себе подпустил. Но Марк всегда и со всеми оставался на «вы».

Кроме меня. Потому что однажды мы с ним все-таки перешли на «ты». В гостиничном номере, по дороге в Шереметьево, перед его отъездом в Париж, где Марка ждал пост в головном офисе «Эф ди ай». Да, мой второй грех случился именно с ним. Никогда мы с Марком не вспоминали ту сумасшедшую ночь перед его отъездом. Сама не знаю, как все это могло случиться. Особенно с нами, особенно с ним.

– Поужинаете со мной? – спокойно, между делом спросил Марк, когда я позвонила ему, чтобы передать билет на самолет.

– Конечно! – моментально согласилась я.

Я уже скучала по Марку, по нашим разговорам о жизни и о работе, по прогулкам по Москве. За время, что прошло после автоматизации Тольятти, мы стали гораздо ближе. Хоть и оставшись на «вы». Мы не первый раз обедали вместе. Вот и на прощание он повел меня в один из своих любимых маленьких ресторанчиков при гостинице, где готовил совершенно потрясающий повар-француз.

– Вам надо осваивать французские блюда, привыкать – вы теперь будете питаться в основном лягушками. Какие предпочитаете: пожирнее или нет? – смеялась я.

Легкость общения не мешала мне чувствовать грусть от предстоящего расставания, но и некоторое возбуждение от мысли, что в понедельник я займу стол самого Марка и буду уже заместителем президента компании.

– Я предпочитаю посидеть с вами и распить бутылочку вина. Но в Париже это будет затруднительно. Скажите, вас это хоть как-то печалит? – спросил Марк. Вообще-то, такие откровения не были ему свойственны.

– Я уже скучаю, – честно ответила я. Бутылочку вина мы почти распили и уже были теплыми и радужными.

– Вы так любите свою работу, что я не верю, что вы можете скучать по чему бы то ни было еще. Или кому-то еще. – Марк стряхнул лежащую у него на коленях белоснежную салфетку и подлил в мой бокал вина.

– Нет, я не буду врать, что не рада заменить вас на этом посту, но если бы при этом вы могли остаться, мое счастье было бы полным.

– Не уверен, – почему-то отвел глаза Марк.

– Что вы, это совершенная правда. Если бы мы остались вдвоем, в России мы бы автоматизировали все! – размечталась я.

– Если бы мы с вами остались вдвоем, получилось бы нечто совершенно иное, – неожиданно заявил Марк.

Я помню этот момент очень хорошо, он словно отпечатался в моей памяти.

– Что вы имеете в виду?

– Вам лучше не знать, – отвел глаза Марк. И принялся аккуратно резать ножом бифштекс.

– Э нет, так не пойдет. Договаривайте. Вы что, думаете, что я рада вашему отъезду? Раз уж вы все равно уедете, то я могу вам сказать, что хоть я и люблю свою работу, но не представляю, как буду тут без вас. Вы должны мне верить.

– Я верю, – немного грустно улыбнулся он. – Самое ужасное, что хоть в багажнике вашей машины уже и лежат два моих чемодана, я совершенно не представляю, как буду без вас ТАМ. И все же это очень хорошо, что я уезжаю.

– Почему? – удивилась я.

В тот день я впервые поняла, что Марк тоже может относиться к чему-то с волнением. До этого я была уверена, что его самообладание выручает его в любой ситуации.

– Потому что невозможно смотреть на вас каждый день и не сходить с ума от восторга. Вы... вы уникальны. Постойте, это совершенно не комплимент. Я видел на своем веку много женщин, в том числе и деловых. Но вы – как вы сохраняете себя, свое человеческое лицо? Как вы умудряетесь совершенно не превратиться в хищника?

– Я? Да я давно уже всех рву на куски и питаюсь кровью заказчиков, – усмехнулась я.

– Нет, мне иногда кажется, что вам вообще наплевать на деньги.

– Это вы загнули! – возмутилась я. – Деньги нужны всем.

– Это верно, но... только вы ради них никогда не опуститесь до подлости или предательства. Хотя большинство тех, кого я видел на вашем месте, делали это сразу же. Практически в первый день.

– Вы думаете обо мне гораздо лучше, чем я есть на самом деле. – Я всерьез смутилась и отвернулась. Ведь я-то знала, что такая моя чистоплотность объясняется всего-навсего тем, что мне лично от этих денег достается самая малость. Моя семья, Андрей и его докторская (тогда он только-только ее защитил), его космос, его мечты и стремления – я работала ради будущего, которое мне не принадлежало. А поскольку так было всегда, то я действительно испытывала некоторое равнодушие к заработанным деньгам. Я работала ради самой работы. И... ради того, чтобы хоть иногда видеть восхищенные глаза Марка – а это уж почти невыполнимая задача. И уж, во всяком случае, я совершенно не собиралась ставить его об этом в известность.

– Послушайте, Елена Петровна, я хочу сказать вам, раз уж все равно уезжаю и такого шанса больше может не представиться: мне кажется, вашему мужу страшно повезло, что рядом с ним именно вы. Может быть, я чего-то не знаю, но он должен каждый день радоваться, что вот так, вслепую, еще в далекой юности он случайно вытянул счастливый билет.

– Вы ошибаетесь, – грустно ответила я. – Это мне достался счастливый билет, это он, Андрей, достался мне. Таких, как я, полно!

– Какую ерунду вы говорите, – возмутился Марк. – С чего вы взяли?!

– Андрей уникален! И он делает по-настоящему большие дела. А я – я просто зарабатываю деньги. Это может каждый.

– Я ничего не знаю про вашего мужа. Не знаю и не хочу знать. – Марк отодвинул тарелку с салатом, допил вино и подозвал официанта. – Счет, пожалуйста. Я уезжаю именно потому, что... неважно. Но я знаю вас. И даже если ваш муж – настоящее восьмое чудо света, все равно он недостоин быть с вами, раз не может сделать вас счастливой. Именно потому, что позволил вам думать о себе так.

– Марк, не сердитесь. Это все ерунда. Давайте не будем портить день вашего отъезда, зачем нам думать о моем муже? – Я шла за Марком к лифту и думала, что это несправедливо – в такой вечер и с таким человеком снова обсуждать проблемы моего мужа.

– Вы считаете? – неожиданно повернулся он ко мне.

– В смысле? – опешила я.

Подошел лифт и мы зашли в него.

– Вы считаете, что сегодня нам не стоит думать о вашем муже?

– Ну конечно! – пожала я плечами.

Марк стоял, повернувшись ко мне в пол-оборота и смотрел на стену. Двери кабины закрылись, и я спросила:

– Нам на какой?

– А?

– Нам на первый этаж? – повторила я вопрос. И вдруг поняла, что сейчас произойдет что-то неожиданное, невероятное, то, чего я (честное слово) никогда не ожидала от Марка.

– Нам – да, – кивнул он.

Потом подошел ближе, наклонился... Его взгляд словно прожег меня. Никогда не думала, что он может так смотреть. Я судорожно облизнулась. А Марк выдохнул и сказал:

– Останови меня.

– Зачем? – еле слышно ответила я.

И тогда он меня поцеловал.

Мы были знакомы почти четыре года. И если судить по его поцелую, по тихому стону, с которым Марк прижал меня к себе, он хотел этого все четыре года нашего знакомства. Да и сама я этого ждала уже очень давно...

Я до сих пор дрожу, когда вспоминаю полумрак того безликого номера для командированных. Мне было все равно, что меня окружает. Марку тоже было все равно. Ему было неважно, сколько времени и не опоздает ли он на самолет. Мы не включали свет, мы молчали и ничего не говорили, нам не нужна была музыка, мы не искали свечи. Нам не хотелось никакого провоцирующего и возбуждающего интима. От одного простого факта, что мы тут, мы вместе и на нас почти не осталось никакой одежды, мир мог разлететься на куски. И я не знаю, сколько времени прошло, прежде чем нас вырвали из этого нереального полузабытья. Думаю, много часов. Много, много часов, которые мы провели, прижавшись друг другу.

А потом раздался телефонный звонок. Я до сих пор думаю, а может, все пошло бы иначе, если бы не было этого звонка? Может, Марк не включил бы свет над кроватью, не опустил голову в ладони и не начал бы говорить о том, что не имеет права разрушать мою жизнь. А я не молчала бы подавленно, а нашла бы в себе силы ответить. Сказала бы что без него, Марка, моя жизнь все равно не будет иметь никакого смысла. Жалко, что тогда я еще и сама не знала этого.

Мне позвонил Андрей. В тишине нашего номера его слова были хорошо слышны не только мне, но и Марку. Я взяла телефон машинально, потому что при моей работе никогда нельзя было пропускать звонки, это могли быть важные клиенты.

– Алло, – ровным тоном, скрывая дрожь от прикосновений Марка, сказала я. Честное слово, я не знала, кто звонит. Определитель номера плохо срабатывал на городские номера.

– Привет, Еленка! – сказал Андрей очень веселым голосом.

Я почувствовала, что моментально начала краснеть.

– Привет. – Я постаралась сохранить спокойствие.

– Ты во сколько дома будешь? – поинтересовался Андрей.

– А что?

– Нет, ничего. Я просто думал поужинать вместе. Сегодня мама уезжает с ночевкой к тете Зое. Может, посидим? Уложим Мишку, все такое... только ты и я.

– Конечно, – кивнула я. Я просто не знала, что еще сказать. «Извини, дорогой, давай устроим милый интимный ужин завтра, потому что сегодня я и так уже в интиме по самое не балуйся» или «Подожди, я только оденусь и рассчитаюсь за номер»?

– Что тебе приготовить? Хочешь, я куплю пиццу?

– Смотри сам, – лепетала я.

– Ну, не буду мешать. Ты на переговорах? – поинтересовался Андрей.

– Да! – выдохнула я.

– То-то у тебя голос такой... сдавленный. Ну, не задерживайся! – попросил муж и повесил трубку.

Марк включил свет и сел на кровать, спиной ко мне. И опустил голову в ладони. Потом с видимым усилием распрямился и сказал себе под нос: «Я не имею права разрушать твою жизнь». А я молчала, просто потому, что совершенно не знала, что можно сказать в такой ситуации. Если бы Андрей спросил меня о чем-то через день, через месяц. Если бы мы с Марком успели хоть словом обмолвиться о том, что произошло, – может быть, он не улетел бы, а Андрей больше никогда не предлагал бы мне пиццу на двоих.

Во всяком случае, мне хочется думать, что так бы и было. Но случилось то, что случилось. И Марк улетел, попросив меня остаться друзьями.

– Конечно, о чем речь? Разве мы обязательно должны ссориться из-за того, что случилось? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.

– Да, – кивнул Марк, стоя перед проходом к таможеннику в Шереметьево. – Я знаю. И именно поэтому прошу.

– Мы обязательно останемся друзьями, – заверила я его.

– Это не так просто, – сказал Марк, теребя в руках билет на самолет, на который нам удалось не опоздать. – Я пытался не допустить до этого. Но теперь, скорее всего, я потеряю тебя. Совсем. И все же давай хотя бы попытаемся. Сделаем вид, что ничего не было.

– Я попробую, – растерялась я.

Марк оказался прав. Это действительно было непросто, но со временем мы научились, мы перестали искать второй смысл между строчками писем по Интернету, мы перестали замирать от волнения, когда слышали друг друга по телефону. И смогли вполне мило пообщаться, когда Марк впервые после отъезда вернулся в Москву.

– Отличный ресторанчик.

– Рад, что тебе понравилось.

– И откуда ты их берешь? Ведь ты вообще живешь в Париже!

– Старая информация.

– А в Париже ты тоже знаешь все хорошие ресторанчики?

– Конечно. И если ты когда-нибудь будешь в Париже, я устрою тебе экскурсию.

– Правда? Как мило! Может, и правда, махнуть в Париж?

– А еще лучше, приезжай в отпуск и махнем в Прованс. Там самые удивительные места, самые прекрасные ресторанчики. – Мы говорили как старые, давно не видевшиеся друзья. И нам снова было хорошо вместе. С той только разницей, что мы были на «ты» и Марк называл меня Элен. А потом мы и вовсе забыли обо всем и, как ни в чем не бывало, обменивались новостями и фильмами. Скоро я совсем перестала вспоминать, как нежны и умелы были его руки. Одна ночь, несколько часов – разве она могла что-то значить?

А теперь я развелась с Андреем. Приходя домой нередко плакала, потому что одиночество, к которому, казалось бы, я уже давно привыкла, навалилось на меня тяжелой бетонной плитой.

Сложно сказать, что было для меня хуже – то, что Андрей ушел, или то, что он забрал с собой часть моих денег. Не знаю, не знаю. Деньги – это такая штука... Я отдавала их всегда. Сначала ради свободы, потом из чувства вины, из жалости, из сострадания.

Ведь Андрей остался без работы, без мечты, без космоса. Я посчитала несправедливым оставить его еще и без денег. Всю жизнь его простые бытовые проблемы решал кто-то третий. Сначала мама, потом я. Теперь, видимо, пришла очередь Манечки.

А может быть, правильнее было бы не жалеть Андрея? Может, нужно было дать ему возможность отвечать за все самому?

Да что теперь говорить. Все случилось как должно было случиться. Наша семья распалась, Марк был от меня далеко, а сама я почти каждый день рыдала у себя дома.

Хотя нет, я, конечно, ходила на работу, руководила автоматизацией и даже смоталась в командировку в Казань. Целый месяц ездила в офис, стояла в пробках, переключала радиостанции, но так и не призналась себе, что жизнь моя стала пуста. Не без Андрея, нет, – без Марка.

Он звонил почти каждый день и спрашивал, как я себя чувствую. Я отшучивалась, говорила, что уже лучше, что все прошло и рана затягивается и что теперь точно буду счастлива, ведь, по крайней мере, я буду сама себе хозяйкой.

– Элен, хочешь, я приеду? – спрашивал Марк.

– Ну что ты. Зачем из-за меня отпрашиваться на работе. Я уже почти в норме! – врала я.

Мне не хотелось, чтобы Марк жалел меня. Пусть лучше я сойду с ума от одиночества и депрессии, чем Марк увидит меня в таком состоянии.

– Я не буду отпрашиваться. Я оформлю командировку, – заверял меня он.

Но я была непреклонна и запрещала ему даже думать о приезде в Россию.

– Нет, не сейчас! – умоляла я.

Марк злился, говорил, что я стала, вероятно, упрямой, но оставался там, во Франции. Почему? Неужели ему было трудно пойти и взять билет и наплевать на мои слова? В общем, я заливалась слезами от жалости к себе и почти забыла о том, что судебные решения – это не только и не столько слова, сколько реальные и, кстати, очень неприятные действия.

Прошло чуть больше месяца после суда. В один из дней вдруг позвонил Андрей. Вот уж чьих звонков я не ждала. А зря. Стоило бы подготовиться. Ведь что имеет начало, имеет и конец.

Андрей сказал, что накануне получил в регистрационной палате документы на квартиру и готов встретиться и обсудить детали.

– На МОЮ квартиру! – уточнила я.

Андрей помолчал, вздохнул и продолжил:

– На НАШУ квартиру. И думаю, что нет смысла скандалить по этому поводу.

Глава 5 МИЛАЯ, ТОРГ ЗДЕСЬ НЕУМЕСТЕН!

Иногда мне кажется, что люди – как звезды или планеты в Галактике. Находятся рядом, но не могут по-настоящему прикоснуться друг к другу, хотя имеют общие орбиты. Вращаются совсем близко, но видят лишь очертания неизвестных тел. И тянутся, изо всех сил тянутся навстречу друг к другу, но гравитация заставляет их совершать круг за кругом в бессмысленном движении среди пустоты.

Что же произошло у нас с Андреем? Может быть, в какой-то миг я сорвалась с привычной орбиты и полетела по своей собственной траектории, как новорожденная комета? Может быть, у Андрея поменялась сила притяжения? Физики не исследуют законы всемирного тяготения человеческих душ. В нашем случае закон отторжения.

Мы с Андреем договорились встретиться в «Макдоналдсе» у метро «Юго-Западная». Я ненавижу эти рестораны, и главным образом из-за того, что многое там действительно готовят вкусно. Мне же с моей фигурой патентованной домохозяйки нельзя расслабляться ни на минуту. Нужно держать аппетит под контролем. Ну почему нет закусочных, в которых к низкокалорийным коктейлям из обезжиренного молока подавались бы диетические бутерброды? Хотя, может, такие заведения и есть, но где-нибудь в центре города – особые места для гурманов и вегетарианцев. А хорошо бы иметь их на каждом углу. Эх, мечты-мечты.

Андрей всегда говорил, что в «Макдоналдсах» – недорогая и питательная «закусь». И там хорошо «общаться» с друзьями. Что такое его «общение», я прекрасно знала. Разговоры о том, каких высот достигла бы космическая наука в России, если бы не проклятущая Перестройка. Космос, космос, космос. Вечно одно и то же. А про закусь – это фраза исключительно для меня. Так Андрей начал говорить, когда мы уже не ладили. И лишь для того, чтобы понервировать меня. Да, теперь я уверена, настоял на встрече в «Макдоналдсе» именно для этого.

– Я не люблю «Макдоналдсы», ты же знаешь, – хмуро ответила я. Я не любила Андрея, я не хотела его видеть.

– Но мы-то туда не есть идем? И потом, я не могу себе позволить вывести тебя в дорогой ресторан. Пусть это делают твои коллеги по бизнесу, – сказал Андрей. В его устах термин «коллеги по бизнесу» звучал, как «стая бессовестных хапуг».

– У меня нет никакого желания ходить с тобой в дорогие рестораны. Я бы с тобой, если б могла, даже в одном лифте ездить отказалась.

– А ты можешь! – довольно воскликнул Андрей. – Давай продадим нашу квартиру, и нам не надо будет ездить на лифтах даже в одном городе!

– Я не собираюсь продавать свою квартиру, – закипала я. – Я не для того в одиночку, без всякой помощи с твоей стороны делала ремонт и вкладывала такие деньги, чтобы кто-то другой наслаждался моей кухней или моей ванной. И если ты плохо понял меня по телефону, я готова повторить это и в «Макдоналдсе», и в любой другой закусочной.

– В общем, я думаю, такие вопросы надо решать при встрече, – спокойно ответил Андрей.

Еще бы, чего ему нервничать. Он же ничего не теряет. Он только приобретает. А я... я просто не знала, что делать. Продать квартиру – это же безумие. Совсем еще новенький ремонт. Кухня, в которой все сделано по моему вкусу! Моя спальня, за окном которой видна необъятная даль. И можно даже разглядеть шпиль Московского университета. Как он может такое требовать?

– Знаешь, дорогая, есть ведь и другой выход из положения, – пространно заявил Андрей уже при встрече.

– И какой же? Предлагаешь мне от тебя откупиться? – усмехнулась я. Всю дорогу с работы до «Макдоналдса» я думала, сколько предложить Андрею, чтобы больше никогда не видеть ни его, ни Манечки, ни документов на ЕГО долю. По моему разумению, с него хватило бы и пары сотен баксов. Но что-то мне подсказывало, что этот вариант Андрея не устроит. Наверное, интуиция!

– Слушай, эта мысль мне в голову не приходила! – он хмыкнул.

– Еще бы. Ты же научный деятель. Деньги для тебя – пустые бумажки, грязь. Верно? – не сдержалась я.

Андрей поднял глаза. Его оборона начала трещать по швам. Я подумала, что лучше сейчас остановиться. Но все же закончила мысль:

– Квартира же – совсем другое дело, верно?

– Скажи, а без оскорблений ты обойтись не можешь? Или снова натравишь на меня адвокатов?

– Куда нашим адвокатам против доктора наук! – съехидничала я. – Кстати, сколько бы мне запросить за оказание тебе моральной поддержки, пока ты писал докторскую. Помнится, ты ее исключительно на мои деньги делал. И не жаловался, что я мешаю твоей карьере.

– Прекрати! – крикнул Андрей и с грохотом поставил стакан с колой на стол.

Кола расплескалась, забрызгав мою сумочку. Я вскочила и посерьезнела.

– Что ты хочешь? Я не буду продавать квартиру. Денег тебе дать? У меня их нет. И вообще, считай те пять штук авансом. Сколько ты в целом хочешь?

– Сколько я хочу – у тебя нет. Столько даже в вашей конторе не зарабатывают. – Андрей говорил сквозь зубы.

Посетители смотрели на нас с нескрываемым раздражением. Они пришли сюда с детьми не для того, чтобы наблюдать нашу перебранку.

– А ты мои деньги не считай. Они теперь к тебе отношения не имеют. Все, что мог, ты уже посчитал.

– Я не понимаю, о чем ты. Если ты про суд, то ты забываешь, что сказал судья: все, что мы имели, и так было моим. По закону. А почему ты решила, что я должен оставлять тебе то, что принадлежало нам обоим, и уходить на улицу безо всего?

– Потому что это из-за тебя, сволочь, рухнула наша семья, – высказалась я.

Мы снова сели за стол. Я судорожно вытирала салфеткой колу с сумки.

– Из-за меня?! Интересно, почему ты так решила? – вошел в раж Андрей.

Кажется, мы впервые за все долгое мучительное время развода говорили о НАС. И это было невыносимо.

– Подожди, если я ничего не путаю, это ведь тебя дома ждет любовница с новорожденной дочкой. Нет? Я ошиблась? – кривилась я.

– Ошиблась. Она уже – моя законная жена. И дочь – тоже законная. А если ты вбиваешь нашему сыну в голову чушь про то, что я вор и сволочь, то придет время, он вырастет и сам во всем разберется! – Андрей раскраснелся. Аппетит у него, кажется, тоже пропал.

– Какой же ты быстрый. И что, ты женился, а я, значит, развалила семью? Каким же образом?! – изобразила я бурное удивление.

– Очень просто. Ты меня разлюбила. Я тебе об этом уже говорил. – Он сделал вид, будто что-то ищет у себя в сумке. Он просто не хотел смотреть мне в глаза. Странно, но, оказывается, говорить о деньгах раз в сто легче, чем о любви. Особенно, о любви, которая умерла.

– Как интересно. Значит, ты стал изменять мне, потому что я тебя не любила? А на мне что, вывеска висит – не люблю? Как... это... «Пива нет». Так, что ли? – Меня несло.

После того как Марк покинул территориальные границы РФ, я считала, что совершила подвиг, оставшись с Андреем. И уж точно я была уверена, что я его в достаточной степени любила. А что он еще хотел? Я отпустила такого мужчину, чтобы остаться с ним – неудачником, непризнанным гением, так и не нашедшим места в новом мире. Разве это не свидетельство моей любви? Но почему-то сейчас я и сама не очень в это верила.

– Только не рассказывай мне, как ты страстно меня любила. Не надо. Если бы любила, ты бы сделала то, о чем я тебя просил. Тогда.

– А тебе, значит, показалось недостаточным «Ниссана». Тебе надо было развалить мою жизнь! – Я моментально потеряла желание откровенничать. Тогда, два года назад, я просто не могла сделать то, о чем он просил. Достаточно я приносила жертв на алтарь светлого будущего моего мужа. Эту, последнюю жертву я принести отказалась. В виде откупного был «Ниссан». Андрей согласился, чтобы мы его купили, хотя кто мешал ему тогда от меня уйти?

– И ты развалила мою... – тихо, почти неслышно сказал Андрей.

Мы сидели в «Макдоналдсе», нам обоим было больно. Наши раны еще не затянулись.

– Ну, вот и поговорили, – после тягостного молчания проговорила я. – Думаю, достаточно.

– Да, ты права. Так как насчет квартиры?

– Никак. Это единственное, чем я действительно дорожу. Я бы отдала тебе деньги, если бы ты согласился подождать. Сколько ты хочешь?

– Сто тысяч долларов. И у меня почти нет времени ждать! – твердо проговорил Андрей.

Я ахнула.

– Сто штук?! Да откуда у меня такие деньги? И вообще, ты с ума сошел. Она же вся столько стоила!

– Значит, нет?

– Нет. Ни за что. И даже не думай! Бред какой-то, – разозлилась я.

Ну, понятно, если бы он захотел двадцать. Или тридцать. Ну, может, тридцать пять. Мне пришлось бы занимать на фирме, выплачивать несколько лет. Зато я осталась бы с квартирой. Но сто штук? Откуда он взял такие цифры?

– И что же мне делать? Продавать ее ты тоже не хочешь? – растерялся Андрей.

Вокруг нас постоянно менялись люди, они поглощали еду со своих тарелок, жмурились от удовольствия, общались. Гул разговоров обтекал нас со всех сторон, а мы сидели, не в силах понять друг друга. Не в силах договориться, не в силах решить, кому достанется большая часть нашей разлетевшейся на куски лодки.

– Не хочу. Я уже продала мамину квартиру. И ничего хорошего из этого не получилось.

– Ну, тогда ты вынуждаешь меня идти на крайние меры, – с угрозой предупредил Андрей.

Я с веселым изумлением посмотрела на него.

– А ты думал, что я этого не поняла? Я уже знаю, что ты сотрешь меня в порошок. Что ж, вот тогда, но не раньше, ты дотянешься до того, чего так страстно хочешь. Ты, как любитель чистой науки, подозрительно жаден. Зачем тебе столько денег? Молодая жена нынче дорого обходится? А я тебе ничего никогда не стоила. Почему меня твоя мама так не любила, не понимаю. Шикарный вариант!

– Перестань. Ты ничего не хочешь понимать, – всплеснул руками Андрей.

Я встала со своего места и пошла к выходу. Андрей остался сидеть, разглядывая стол. Возможно, он сосредоточенно обдумывал план наступления. Странно, сейчас у меня были все основания ненавидеть его, но я чувствовала странное онемение в области сердца, как будто мне сделали наркоз, прямо туда, внутрь. Как укол адреналина, который делают, пробивая ребра. Я леденела. В моем сердце не осталось даже ненависти. Теперь там была пустота.

Я дошла до дома. Я осмотрелась по сторонам. И вдруг подумала, что если вот прямо сейчас не произойдет ничего, что могло бы меня остановить, я пойду и выброшусь из окна. Интересно, что будет после этого? Вся моя доля в квартире достанется Мишке. И его папа будет уже у него выцарапывать свою часть. Но главное, что интересно, наследственные дела открываются только через полгода. Значит, моя смерть как минимум на полгода отсрочит исполнение Андреевой мечты. И стоило оно того? Стоило ли мне сейчас обрывать нити, невидимо скреплявшие меня с этим миром, только чтобы Андрей еще на полгода застрял в том же месте? Он стоял на этом месте уже много лет. Возможно, он спокойно постоит и еще. Может, ему даже будет легче, потому что он будет знать, что меня больше нет.

Когда-то, ужасно давно, когда конструкторское бюро Андрея приказало долго жить, а его докторской диссертацией оставалось только обклеить туалет и любоваться в часы досуга, я чувствовала к нему такую сильную жалость, от которой у меня тоже леденело сердце. Он слонялся по квартире, из угла в угол, из конца в конец.

– Тебе надо отвлечься. Жизнь на этом не кончается. Ведь это всего лишь работа, – пыталась успокаивать я его.

– Ты считаешь? Ты можешь вот так спокойно говорить, что то, что я делал все эти годы, – просто работа? – язвительно спрашивал Андрей. За неимением иных оппонентов он спорил со мной.

Мне хотелось плакать и прижимать его к груди.

– Но надо же куда-то двигаться. Может, сходите с Мишкой в зоопарк?

– Сходите сами, – отмахивался он. – Я ничего не хочу.

– Это тоже неправильно. Мы же хотим тебе помочь. Может, завтра снова откроют это ваше КБ, и окажется, что ты зря тут на нас бросаешься.

– Оставьте меня в покое! – Андрей ничего не хотел слышать.

Если я слишком сильно доставала его, он хлопал дверью и уходил на улицу – неважно, ночь ли, день ли. Но возвращался он всегда выпивший. Это было для меня странно. Я всегда считала Андрея волевым человеком, способным к самоконтролю. Никогда не думала, что буду почти каждый вечер встречать его в коридоре, шатающегося и дурно пахнущего перегаром.

– Ты погибаешь! – сказала я как-то утром, после очередного загула, когда он не дошел до кровати и уснул в коридоре.

– Может, я этого и хочу?! – заявил он.

Я пожала плечами и ушла на работу. А Андрей просидел весь день дома, с мамочкой, которая утирала ему сопли и соглашалась с ним во всем. Самоотверженная женщина, она всегда была готова его поддержать. Но насколько же лучшим для самого Андрея было бы услышать: «Перестань раскисать, ты же мужик. Иди и подумай, чем ты будешь кормить семью!» К сожалению, на это Анна Сергеевна оказалась неспособна. Поэтому Андрей пил и жалел себя. Потом, много позже, я не раз думала, что это медленное самоубийство Андрея было равносильно мечтам маленького мальчика о том, как настанет время, все оглянутся и поймут, что его больше нет, и сразу расстроятся, пожалеют и позовут обратно, но будет поздно.

– Ты никогда уже не будешь ученым! – сказала я ему, когда он впервые напился в одиночестве, прямо у нас дома, на кухне. – Но неужели же ты вообще больше ничего не хочешь, кроме этой долбаной бутылки? Какой же ты слабак!

– Ты ничего не понимаешь! – ответил Андрей.

Впоследствии он многократно это повторял. В разных формах и на разные лады. И сегодня тоже.

Он так и не бросил пить, хотя и нашел некоторый баланс между собственным разумом и этой анестезией для самолюбия. Его позвали преподавать, и это было единственное, чем он согласился заниматься. Я радовалась, что он снова возвращается к жизни, хотя это уже нельзя было назвать прежней жизнью. Я радовалась, потому что относилась к Андрею как к больному ребенку. Чего с него взять, лишь бы дитя не плакало. И не мешало мне работать.

– Тебя ведь устраивает, что у меня все так плохо? – спрашивал он, заглядывая мне в глаза. – Я всегда могу забрать Мишку или сходить в магазин. Пока ты будешь пропадать на работе!

– Я не для себя это делаю! – отвечала я. Хотя понимала, что вру. Я делала это именно для себя. Но кто ж ему мешал измениться? Я, что ли? Нет, просто это очень легко – давить на жалость.

Вот я никогда не испытывала жалости к себе. То есть никогда до сегодняшнего дня. Потому что я думала, что нет на свете такого испытания, против которого я окажусь бессильна. Или, если быть еще более точной, мне казалось, что мир справедлив сам по себе, по определению. И раз он так все расставил по местам, выдав мне умного, помешанного на космосе мужа и сварливую, помешанную на сыне свекровь, – в этом тоже есть какой-то невидимый замысел. И надо только подождать, чтобы увидеть его. Распознать, сложив все пазлы по местам. Если есть проблема, будут и силы, чтобы ее решить.

– Работай!

– Конечно!

– Рожай.

– Не вопрос.

– Войди в положение, ему сейчас тяжело.

– Уже вошла. Уже несусь делать так, чтобы ему стало легче. Совсем легко. Все беру на себя.

– Относись к нему с уважением...

Стоп! В этом месте проблема. Женщине трудно относиться с уважением к мужчине, который отказывается сопротивляться своей беде. Я помогала, понимала, выстаивала очереди, неслась от метро домой, таскала Мишку в школу, тяжелые сумки домой. Я все делала, но уважение я где-то потеряла. По дороге. Его больше нет, извините.

А теперь я смотрю на Андрея и понимаю, что он это чувствовал. Знал. Может, именно это он имел в виду, когда говорил, что я просто перестала его любить. Ну да, так он же и сам перестал себя любить. А что должна была делать я?

И вот, словно в насмешку надо мной или чтобы показать, что не стоит быть столь самонадеянной, я сама теперь испытывала мучительную, острейшую жалость к себе. Андрей снова стал сильным, стал очень сильным, только теперь он уже не завоевывает космос – он воюет со мной. А я растеряла все боезапасы, забыла все пароли и страшные тайны. Я повержена, побеждена, и единственное, что может хоть как-то ранить моего бывшего мужа, – это мой прыжок из окна? Да, возможно, но я-то этого совершенно не хочу. Я уже понимаю, что никто из тех, кого я хотела бы задеть своим поступком, не пожалеет обо мне и не испытает мук совести. А все те, кто будет искренне рыдать по мне, – их я ни за что на свете не хотела бы заставить страдать.

Нет. Оно не стоило того. Я была большая девочка и уже знала, что моя боль пройдет, что с болью можно справиться как-то иначе, нежели осуществив короткий невыразительный полет из окна панельной многоквартирной новостройки.

Поэтому я отошла от окна спальни и поклялась что, как бы там что ни сложилось дальше, я останусь собой. И буду бороться до конца. По крайней мере, перед тем, как отдать Андрею половину квартиры, я основательно истреплю ему нервы, и все деньги уйдут у него на их лечение. Эта мысль окончательно привела меня в чувство.

Вдруг я услышала, как в прихожей открывается дверь.

– Ма-ам, ты спишь? – тихо спросил Мишка, просунув голову ко мне в комнату.

– Угу, – сонно пробормотала я, хотя не спала. С некоторых пор у меня снова началась бессонница. Совсем как при Андрее. Но я не хотела сейчас говорить с Мишкой.

– Ну, спи-спи, – кивнул он и вышел.

Если бы он меня увидел, то сразу бы все понял. И расстроился бы. А он и так все эти каникулы провел мрачнее тучи и с каждым днем все больше уходя в себя. И никто не мог ему помочь – его родители развелись, возненавидели друг друга, рвут на куски все, что создавали годами. Рвут на части все пятнадцать лет семейной жизни – его, Мишкиной жизни. У него-то пока никаких других лет нет, не нажил.

Я выпила снотворное и попыталась сконцентрироваться на подсчете овец. Если я буду так засыпать теперь всегда, то не за горами нервное расстройство и проблемы со здоровьем. Ничего, все наладится. Сейчас подействует таблетка. Сейчас я смогу наконец отключиться и перестать чувствовать боль. Перестану вообще что-либо чувствовать. Не только вечность может оборвать невыносимый момент, но и простой, обычный ночной сон. Вот, уже и овцы сбились в одно смазанное стадо. И вообще, это не овцы, а хлопья сладкой ваты, которую обычно продают в парках аттракционов. Эх, хочу обратно – в детство! К сахарной вате, к проблемам, которые решают за меня.

«Чирик-чирик», – птичкой пропел где-то в глубине комнаты мой телефон. Это чирикнула эсэм-эска. Я с раздражением разлепила уже отяжелевшие глаза. Где же этот чертов телефон? И кто может звонить мне в такой час? Какая сволочь? Наверняка какая-нибудь реклама.

Я подошла к сумке и принялась сонно в ней копаться. Привычка ВСЕГДА подходить к телефону – довольно утомительная неизбежность для тех, кто видит работу смыслом жизни. Телефон обнаружился только с третьей попытки, в кармане для ключей. Большая сумка – большие проблемы.

Я открыла экранчик и застыла. Эсэмэска была от Марка.

Я прочитала несколько лаконичных предложений и поняла, что совершила бы самую большую в жизни ошибку, если бы поддалась своему дикому порыву и выбросилась из окна.

«Дорогая Элен. Знаю, что, если позвоню тебе, ты снова начнешь нести всякую ерунду. Поэтому пишу тебе смс прямо из аэропорта. И не смей писать ответ – мне все равно придется выключить аппарат. Авиационная безопасность. Завтра, ровно в десять утра приземлюсь в Шереметьево. И ты этого никак не можешь отменить. Так что лучше просто встреть меня, а то у ваших таксистов заоблачные цены. До встречи, твой Марк».

Вот так-то! Я вскочила на кровать и принялась прыгать. Он едет! Он едет! Все остальное теперь неважно. Впрочем, нет, что я такое несу. Конечно, важно. Мы вместе с Марком сможем придумать что-нибудь гениальное. Он же такой умный, он же такой сильный, нежный, внимательный...

Я замерла, вспомнив, как он когда-то, пять лет назад, смотрел на меня в лифте гостиницы. «Останови меня!» Ну уж нет, теперь ни за что. Если только он еще раз меня попросит...

Я плюхнулась на кровать, забралась под одеяло и моментально заснула. Во-первых, подействовало снотворное. А во-вторых, меня успокоила мысль, что завтра, ровно в десять утра мне надо будет встречать Марка. И значит, выглядеть я должна, как принцесса, чтобы сразить его наповал.

Глава 6 СТАРЫЙ ДРУГ ЛУЧШЕ ДВУХ ПОДРУГ

На следующий день, в очередной раз отменив совещание у шефа, я отправилась встречать Марка. Встречать Марка – это ли не чудо, не самое удивительное сочетание слов, которое я мечтала произнести?! Все прошлые разы, когда он заявлялся в Белокаменную, это происходило приблизительно так. Раздавался звонок телефона, и я слышала голос Марка.

– Что ты делаешь сегодня вечером, Элен? – спрашивал он самым обычным тоном. Таким же, каким интересовался моим здоровьем и планами из Парижа.

– М-м-м, мечтаю выспаться, – отвечала я, например.

– Ну, тогда не буду мешать, – хитро ухмылялся Марк. – Сон – это гораздо важнее, чем повидать старого друга. Другу можно и имейл отправить, верно?

– Ты что, подлец, опять в Москве?! – начинала я прозревать.

– Чуть что, и сразу же подлец. Что уж, мне и в Москву прилететь нельзя? По делам фирмы, между прочим!

– Между прочим, мог бы и предупредить, – имитировала я возмущение. – Я бы хоть подготовилась, а так придется опять заявляться как пугало огородное.

– Очень люблю, когда ты похожа на пугало. Но если хочешь приводить себя в порядок, поспеши. Потому что я уже стою внизу, перед лифтами.

– Что?! – только успевала вымолвить я. Марк, тихо хихикнув, нажимал «отбой».

Да, он очень любил преподносить мне такого рода сюрпризы. Через пять минут Марк со смехом разглядывал мое красное от недовольства лицо. Застать меня врасплох – это он обожал.

Тем более непонятно, почему в этот раз он решил меня заранее предупредить.

С самого утра я металась по квартире в поисках подходящего наряда.

Я хотела произвести на Марка хорошее впечатление, чтобы не думал, что я в своем горе махнула на себя рукой.

– Мишка, посмотри. Как я тебе? – Я выдернула сына из кровати, желая получить хоть какое-то независимое мнение.

– Что? А? – сонно прищурился он.

– Скажи, как я выгляжу? – пристала я к ребенку. Хотя если б он в аналогичной ситуации разбудил меня в такое же время, я бы его побила тапкой.

– Выглядишь лишней, – ответил сын и повернулся на другой бок.

Я опешила.

– В каком смысле?

– В смысле – что ты тут делаешь? Мне совершенно по барабану, в чем ты пойдешь на работу, – пробурчал он.

Вот, кому-то достанется в мужья еще один вечный ворчун.

– Опять до утра за компьютером просидел? И что ты в этом Интернете только делаешь?

– Работаю, – односложно пояснил Мишка.

Что он имел в виду, я не поняла, но единственное, что я знала точно, это что мой сынок сильно увлечен компьютерами. Он почти все свободное время проводил перед экраном и, надо отметить, занимался совсем не играми. Кажется, он действительно всерьез пытался осваивать язык программирования.

– Если будешь хорошо работать, я тебе на первое сентября подарю «up-date». Ну, почему не визжим от счастья? Не проснулся?

– Что? – сел на кровати Мишка.

Наконец-то.

– Ну, скажи, как мама выглядит? – снова пристала я к нему. На мне было синее трикотажное платье с коротким рукавом. Это был последний вариант, единственно возможный компромисс между аэропортом и парадным видом. И скромностью.

– Прекрасно! – выдохнул сын.

– Отлично! – кивнула я и пошла к выходу. Уже в дверях, обернувшись, я добавила:

– А про «up-date» я говорила всерьез. Продумай, что тебе надо. Все равно в скором времени мои денежки снова твой папочка приберет к своим ловким рукам, так лучше я их в твою мечту вложу. Давай, не стесняйся. Память, видеоплата, джойстики. И поменяем экран, чего уж там!

– Спасибо, – смущенно вымолвил сынок.

Я улыбнулась. Вот, человек от счастья даже оробел.

Прекрасный день! Самое время ехать в аэропорт, пока пробки не закольцевались, остановив кровообращение железных кровяных частиц полностью, и не исключили саму мысль о дорожном движении. А что, и такое бывает в нашем чудесном городе!

Марк прилетел, как и обещал, ровно в десять.

– Привет, дорогая! – сказал он мне, когда через сорок минут пробился сквозь все таможенные заслоны. Он был первым. Мне хотелось думать, что он спешил ко мне, поэтому растолкал всех остальных, но Марк просто был без вещей, с небольшим изящным чемоданчиком на колесиках.

– О Марк! – внезапно прослезилась я. – Как же мне тебя не хватало.

– Почему-то я так и подумал, когда ты с пеной у рта врала мне, что все хорошо, – строго заметил он.

Я глупо улыбалась и смотрела на него во все глаза. Он стал еще более худощав, его красивая английская футболка поло в тонкую серебристую полоску висела на нем, как на скелете.

– Почему ты так исхудал? В Париже стали плохо кормить? – спросила я.

– В Париже теперь много арабских ресторанчиков, там очень неплохо кормят. Но все острое, не для моего старого желудка, – пожаловался Марк.

– Надо же, ты по-прежнему осваиваешь новые горизонты?

– Скажи, зачем мы обсуждаем рестораны? – помолчав, спросил Марк. И пристально посмотрел на меня.

Я уставилась на надпись «Вход без декларации» и тоже замолчала.

– Я не знаю, что еще сказать. Мне не хочется тебя вот так сразу грузить моими проблемами.

– А много проблем? В последний раз, когда мы с тобой говорили, я подумал, что ты еле сдерживаешь слезы, – с грустью заметил Марк. Надо же, кто-то еще пытается по голосу угадать, каково мне. Значит, не все еще потеряно. Или это просто Марк такой внимательный?

– Наверное, в глаз что-то попало, – отмазалась я.

– Ага. Или ты просто лук чистила. Элен, давай договоримся, что раз уж я поставил на уши все свое руководство и получил командировку в Россию безо всякой на то видимой причины, ты будешь говорить со мной откровенно.

– Это так непросто, – вздохнула я.

– Не надо спешить. Пойдем, сядем прямо здесь, в Шереметьево, в их необъяснимо дорогом кафе и поговорим. Правда, там я могу выпить только кофе.

– А мне вообще кусок в горло не лезет, – пожаловалась я.

Мы пересекли зал вылета и уселись на дешевых металлических стульях. Официантка сонно копалась в своем буфете и, по-моему, даже не заметила нас.

– По-моему, она, – Марк кивнул в сторону прилавка, – подойдет только через час. Ну, так ты будешь говорить? Начинай! – хлопнул в ладоши он.

– С чего начать-то? – Я сразу как-то растерялась.

– С самого важного! – уточнил Марк.

– Ну, тогда держись, – немного рассеянно улыбнулась я. – Вчера, например, перед тем как лечь спать, я всерьез думала над тем, не прыгнуть ли мне из окна.

– О Господи! – всплеснул руками Марк.

– Мой муж, то есть... мой бывший муж, он делает все, что только хочет. И у него это получается. Самое ужасное, что я никогда не думала, что он на такое способен.

– На какое? Суды из-за имущества очень распространены. Фактически это просто способ разделить то, что создавалось как единое целое! – внес замечание Марк. – Особенно если учесть, что любой из супругов не прочь оставить себе все целиком.

– Но Андрей-то и до развода грабил меня по-черному. Помнишь те пять штук?

– Какие пять штук? – нахмурился Марк.

Ах да! Я совсем забыла, не стала ему рассказывать, что прятала деньги от мужа. Теперь пришлось объяснить.

– Я их копила просто так, без какой-то там цели. Просто после того, как Андрей снял почти тысячу долларов с карточки, а в магазине из-за этого мне не продали одно шикарное платье, я очень захотела иметь свои деньги.

– И он их забрал? – спросил Марк.

– Ну конечно! А потом я узнала, что у него эта Манечка. И эта Анечка. И что он не только готов к разводу, а бежит с заявлением наперевес!

– Элен, это я понял. Почему ты захотела прыгать из окна? – Марк снял очки и принялся протирать их носовым платком, жмуря усталые глаза. Видно, перелет был не из легких. Вряд ли ему удалось поспать на борту.

– Я только подумала об этом. А подумала я об этом, потому что моему мужу мало того, что я потратила на него всю свою жизнь. Он хочет еще отобрать у меня квартиру!

– Андрей? Зачем? – серьезно и нимало не удивившись, поинтересовался Марк.

– Что значит, зачем? Чтобы продать. Ему нужны сто штук. А может, и двести. Чем больше, тем лучше, – возмущенно размахивала я руками.

– Нет, этого не может быть! – безапелляционно заявил Марк. – Я видел твоего мужа, и я знаю, что он не из тех людей, которые любят деньги ради денег.

– Да, он был таким, – согласилась я. – Но теперь это уже совершенно другой человек.

– В нашем возрасте люди почти не меняются, – «обнадежил» меня Марк.

Я развела руками.

– И что тогда? Что это все значит?

– Это значит, что тебе надо попытаться перестать злиться и обижаться. Попробуй понять, что им движет.

– Одно сплошное свинство им движет, – упиралась я.

Марк улыбнулся и взял меня за руку. Я дернулась, как от удара током.

– Если тебе так легче, думай что хочешь. В конце концов, мне совершенно наплевать на твоего мужа. Я приехал к тебе, если ты, конечно, еще хочешь, чтобы я был рядом. Старый друг никогда не помешает, верно?

– Старый друг? – переспросила я на всякий случай. Неужели он дает мне понять, что его помощь носит исключительно дружеский характер?

А что ты так удивляешься, мать? Кто он, а кто ты? Собственно, это неважно, кто есть who. Но с чего ты решила, что Марк до сих пор помнит о вашей маленькой вечеринке в темной гостинице? Может, он давно уже встречается с кем-то еще?! Или вообще не придал этому такого уж большого значения. Он просто спал с тобой, а остальное ты дорисовала сама.

– Элен, я очень устал. Скажи, ты приютишь меня у себя или мне снять номер в «Космосе»? – деловито поинтересовался Марк.

Я прикусила губу. Дура! С чего ты решила, что он тебя любит?

– Конечно, приючу. Или как там говорится? – Я постаралась, чтобы голос звучал весело. Не дай бог, Марк догадается, как я раскатала губу. Не хватало мне еще действительно друга потерять.

– Прекрасно. А я обещаю тебе завтра приготовить роскошный ужин. Исключительно из французских блюд. Только есть проблема – тебе придется помочь мне найти нужные продукты. Где у вас продают улиток? – тараторил Марк, пробираясь к выходу. Официантка так и не подошла к нам, а без кофе сидеть за столиком кафе не было никакого резона.

– Пойдем-пойдем! – толкала я Марка в спину. – Улиток у нас не продают, а собирают по канавам. Но есть их вряд ли возможно. Впрочем, из твоих рук я готова слопать что угодно.

– В вашем городе все такие же безумные пробки? – спросил Марк, протискиваясь между плотно припаркованными автомобилями.

– Подожди, сам насладишься. Сейчас как раз вся Москва стоит, – зловеще ухмыльнулась я.

Было уже около двенадцати часов, а МКАД и Ленинградское шоссе начинали стоять, еще когда я только подбиралась к Шереметьево. Так что не успели мы покинуть гостеприимные объятия московского аэропорта, как встали на развороте эстакады. Чтобы выехать на МКАД, в итоге нам потребовался почти час. Марк сначала старался меня подбадривать и шутил по поводу того, что в России тротуары являются естественным продолжением скоростной трассы. Причем самым скоростным из рядов.

– Что вы делаете, когда видите пешехода? Сигналите ему, чтобы он отпрыгивал в кювет? – ерничал он.

Но ко МКАДу даже Марк устал и угрюмо уставился в окно. А я молчала, потому что мне срочно надо было придумать достойный выход из сложившегося положения. Ко мне с дружеским визитом прилетел из Франции старый друг, который, не подозревая ничего плохого, дремлет рядом со мной. А я готова прямо здесь раздеваться и бросаться ему на шею. Э нет. Так не пойдет. Улыбочка! Пара ничего не значащих фраз! «Ты мне очень помог!» «Что бы я без тебя делала!» «Будешь еще у нас в России, обязательно заезжай ко мне!» И спокойно отправляйся рыдать в ванную. Что тут такого? С кем не бывает?

– Скажи, а ты не думала о том, чтобы действительно продать квартиру? – вдруг выдернул меня из моих мыслей Марк.

– Что?! Что ты такое говоришь? – опешила я. – Я продам ее только тогда, когда у меня не останется другого выхода! В конце концов, почему я должна добровольно облегчать жизнь Андрею?

– Ты все еще любишь его? – неожиданно полюбопытствовал Марк.

Я к этому вопросу не была готова. Или была? В принципе на сам вопрос ответ я знала давно.

– Я его не люблю, хотя и не понимаю, какое это имеет значение, – нахмурилась я.

Меня пыталась подрезать резвая малюсенькая машинка яблочно-зеленого цвета. Кажется, эта марка называется «Матис». Я не очень разбираюсь в машинах, но в последнее время на наших дорогах самый высший пилотаж – это уметь перестраиваться из ряда в ряд и делать обгон практически на нулевой скорости. И в этом искусстве водителям «Матисов» нет равных. Не пропустить их технически невозможно. Не успеешь оглянуться, а он уже стоит перед тобой, словно был там всегда. Я посигналила и стукнула кулаком по рулю.

– Элен, я не хочу тебя обидеть, но в том, как ты реагируешь, чувствуется что-то очень сильное. Это или любовь, или ревность – одно из двух.

– Это ненависть, – сквозь зубы проговорила я.

– Ненависть? – удивился Марк. – Странно. Неужели он настолько для тебя важен?

– Что ты несешь?! – Я готова была разрыдаться. – Андрей совершенно мне безразличен. Я его презираю. Я бы хотела, чтобы его не было. Просто не было. Никогда.

– И что? Ты хочешь сказать, что ты к нему равнодушна? – с довольным видом подытожил Марк.

Я замолчала. Нет. Не равнодушна. Я не равнодушна к Андрею. Я ненавижу его, причем главным образом за то, что Марк теперь приезжает ко мне на правах старого друга. А все потому, что когда-то, пять лет назад, я слишком верила в то, что быть с Андреем – мой святой долг, нарушить который означало бы стать предателем, ничтожеством. Как в его, так и в собственных глазах. Кто же знал, что буквально сразу, как только худая и длинная фигура Марка скроется за матовыми стеклами пограничной зоны Шереметьево, я возненавижу Андрея за то, что осталась с ним? Особенно теперь, когда я совершенно точно знаю, что и Андрею моя жертва была совершенно не нужна.

– Кажется, пробка рассасывается, – сменила я тему и перестроилась в крайний левый ряд. Марк был прав, я не была равнодушна. Только не к Андрею, а к нему самому, к Марку. Но я, совсем как и Марк когда-то, прятала свою дурацкую слабость за деланой веселой миной, за пустыми разговорами ни о чем. Я готова была вырвать себе язык, только чтобы теперь, на правах «старого друга», он не узнал обо мне всей правды. Дурацкая ситуация! Полнейший бред!

Для того чтобы добраться от аэропорта до дома, нам с Марком потребовалось больше двух часов. В нашем мегаполисе все чаще случаются дни, когда полнейшая парализация всех дорог не имеет под собой никаких явно выраженных причин. Это не авария, не перекрытая ради «членовоза» с мигалкой «рублевка», не снежный занос и не наледь на съездах, где буксуют тяжелые фуры. Нет, теперь мы просто стоим. Все сразу, на всем протяжении кольца. Тромбофлебит в чистом виде. Как лечить? Какая терапия?

Мы подходили к дому, измотанные и усталые от дороги даже больше, чем от переживаний и разговоров. Марк выглядит очень бледным. Еще бы, куда ему, слабаку, выдержать наш московский воздух!

– Слушай, давай зайдем в магазин. А то у меня дома, если честно, хоть шаром покати, – пожаловалась я. – Кто ж знал, что ты так мне свалишься на голову как снежный ком.

– По-другому ты меня не пускала, – возразил Марк. – Ну, ты вот скажи, разве плохо, что я при-ехал и буду рядом? Плохо?

– Очень плохо! – кивнула я. – Теперь мне снова придется начать чистить зубы два раза в день и красить глаза. Не могу же я при тебе ходить как привыкла.

– Это как? Голая и в галстуке? – Марк мечтательно поднял к небу глаза.

Я фыркнула.

– В рваном шелковом халате десятилетней давности, с небритыми ногами и в рваных носках.

– Ты?! В рваных носках? Такое возможно? – совершенно искренне изумился Марк. При его аккуратности моя разболтанность должна была показаться ему чем-то запредельным.

– Все возможно! – кивнула я.

Марк пошел чуть быстрее и на ходу прошептал мне, что обязательно украдет мой носок и покажет коллегам в Париже.

– А то мне не поверят. Все-таки ты – наш главный представитель в России! – серьезно кивнул он. Я прыснула. С ним я не могла оставаться серьезной дольше пары минут. Я забывала обо всем, а в первую очередь, о том, что когда-то была знакома с человеком по имени Андрей Демидов. Чудесно.

Мы набрали кучу продуктов, причем Марк паясничал и постоянно пытался говорить с продавщицами по-французски, отчего те краснели и поправляли передники. Он с преувеличенной вежливостью пропускал меня вперед (должен же я поддерживать имидж галантных французов?) и долго уверял меня, что хочет оплатить все своей кредиткой только для того, чтобы проверить, что она действительно будет работать в России.

– В следующий раз платишь ты, успокойся. Какие вы, женщины, стали гордые. Разориться не боитесь?

– Боимся, – усмехнулась я. – Но тут тебя все равно опередил русский парень. Так что тебе меня не разорить!

– Ах да! Андрей! Теперь я верю, что ты пришла в себя, дорогая. Элен, когда ты шутишь такими вещами, я понимаю, что все действительно приходит в норму, – обрадовался Марк.

Я бросила пакеты в машину и подрулила к дому. Психология автомобилиста – это когда сумки из магазина за углом ты везешь домой в машине, объезжая почти весь квартал. Автомобилисты не умеют ходит пешком. Только в крайних случаях, от парковки до подъезда. И то потому, что автоконцерны не придумали парковок в воздухе, прямо напротив дивана.

– Как ты не боишься жить на такой высоте! – спросил меня Марк, когда мы вышли из лифта.

За окном общего коридора стелилась необъятная урбанистическая даль, обрываясь на уровне смога. Я нагляделась на этот пейзаж еще вчера и уже была к нему равнодушна.

– Жить захочешь, не так раскорячишься, – пожала я плечами и прошла к двери в квартиру. Тут мое внимание привлекла небольшая странность. Я не сразу поняла, что это, но когда склонилась к замку, то догадалась, что меня так озадачило.

– Марк! У меня тут что-то с замком! – закричала я.

– Что? Что такое? Тебя обокрали?

– Я не знаю! – растерялась я. – Есть и другой замок. Я обычно на него запираю, но сегодня, я не помню. А, сегодня последним должен был уйти Мишка. А! И этот тоже вырван!

– Дерни ручку, – посоветовал Марк.

– Я боюсь!

– Отойди, – сказал он, проходя вперед.

Марк дернул ручку двери, и она моментально открылась.

– Не заперта? – похолодела я. В моей голове замелькали всевозможные образы, явно внушенные мне передачами «Криминальные хроники» или «Час пик с маньяками Москвы». Только бы с Мишкой ничего не случилось. Только бы...

Я оттолкнула Марка и ворвалась в квартиру.

– А вот и она! – раздался из прихожей голос мужа.

Немая сцена! На моей кухне, в тапках и спортивном костюме, сидел Андрей собственной персоной и распивал чай. – Я же сказал, что буду вынужден перейти к другим методам.

– Ты взломал замки! И как тебя понимать? – моментально ощетинилась я.

– А так, дорогая, что раз ты их поменяла, хотя это и было незаконным, я их вырезал. Ты не волнуйся, с участковым, по закону. Как положено! А это, если тебе интересно, мои документы на мою половину квартиры. Ознакомься. Так что теперь мы будем жить все вместе. Одной семьей. Ты рада?

– Ты мерзавец! – только и смогла я выговорить.

Марк наконец перестал копаться в коридоре и вошел в холл.

– Добрый день, – предельно холодно и вежливо сказал он.

На Андрея его появление возымело эффект разорвавшейся бомбы.

– А я-то думал, что, может, я все-таки ошибался. А он – вот он. Ну естественно. Теперь-то чего уж стесняться, верно? – яростно зашипел бывший муж.

Марк демонстративно стряхнул с рукава своей ветровки невидимую пылинку.

– Верно. И вы, я смотрю, тоже не стесняетесь. Очень хорошо. Значит, можем поговорить обо всем, как взрослые люди. Без недомолвок, – предложил он.

Но Андрею его предложение не понравилось. Как и мне.

– Убирайся! Я тебя ненавижу! Проклятый воришка, подонок! Мало тебе моих денег, так ты скажи, сколько? Сколько тебе надо, чтоб ты оставил меня в покое. Пять штук ты украл, штуку с карточки снял, квартиру теперь отсудил, машина моя при тебе. Сколько еще тебе дать, чтобы никогда не видеть твоей рожи? – орала я прямо в лицо Андрею, не думая уже ни о каких последствиях.

– Я тебе сказал – продай квартиру, и я... и мы больше никогда не увидимся, – орал он в ответ.

Марк понял, что это война, где его никто не видит парламентером, и вышел в коридор. Я попыталась было пойти за ним, но отвлеклась: снова заорала на Андрея и забыла обо всем.

– Ни за что! Не раньше, чем ты вернешь мне деньги, которые у меня украл!

– Я ничего у тебя не крал! Идиотка. Если ты о той штуке, то у меня не было другого выбора. И вообще, я сразу же, с первой же получки положил эти деньги в коробку. Но ты не заметила! Никогда ты ничего не замечаешь, только, видимо, вот этого Марка!

– Замолчи! Ты ничего не понимаешь! – заорала я. Но, в самом деле, что он мог понимать про меня и про Марка.

– Конечно! Я же негодяй последний, подлец! Вор! И откуда только такие сказки, кто их тебе внушил? Он, что ли? В общем, так. Или ты делаешь, что я прошу, или я продам свою долю целому азербайджанскому аулу, и разбирайся с ними. Мне уже все равно, мне надо закончить с этим и исчезнуть.

– Можешь исчезнуть прямо сейчас! – Мы сцепились, как борцы сумо, и катались по душам друг друга, подминая под себя все остатки человеческого облика. Так могло бы продолжаться, наверное, вечно. Но вдруг из глубины квартиры раздался приглушенный, но все-таки очень громкий звук. Практически грохот.

– Что это? – уставилась я на Андрея.

– Не знаю, – замотал он головой.

– А Мишка где? – моментально перестроилась я. – Дома?

– Ага, – растерянно кивнул Андрей. Он у себя.

– Элен, что происходит?! Что это за звук? – прибежал из коридора Марк, но я не ответила и подбежала к двери в комнату Мишки.

Открыв ее, я увидела посреди комнаты моего сына, который стучал об стол чем-то тяжелым. А на полу, буквально везде, где только доставал мой взгляд, валялись обломки чего-то металлического.

– Мишка, что это? – первым пришел в себя Андрей. – Что ты делаешь?

– А ты не видишь? – давясь слезами, переспросил Мишка.

У меня от ужаса все возможные слова застряли где-то по дороге. Меня парализовало.

– Что? Зачем? Это же компьютер! Зачем ты разбил свой компьютер?

– А вы? Зачем вы все разбили? Зачем? – заорал вдруг Мишка тоненьким голоском.

– Что... что ты имеешь в виду? – пролепетала я.

– Все эти разборки, азербайджанский аул! Зачем было жениться, чтобы потом вот так?! Зачем надо было детей рожать?! Ненавижу! Видеть вас не хочу! Отстаньте. Все отстаньте! Не могу я больше так. – Мишка бросился из комнаты, ломая под ногами остатки деталей ни в чем не повинного компьютера.

– Мишка, стой! – заорал Андрей.

Но Мишка только еще быстрее помчался в коридор. Когда Андрей подбежал к входной двери, Мишкины шаги уже гулко уносились вниз, по черной лестнице.

– Стой! Куда ты, Миша! – закричала я и бросилась за ним.

– Надо на лифте, это быстрее, – Андрей бил кулаком по кнопке лифта. – Ну где же ты, черт.

– Миша-а-а! Подожди! Дай мне сказать! – закричала я в лестничный пролет. Но в ответ топот только усилился.

Я побежала вниз, отсчитывая этажи и перескакивая через ступени. Мишка был в кроссовках, а я в туфлях на каблуках. Еще бы, в чем же мне еще встречать Марка? Не в мокасинах же?

Я добежала почти до первого этажа, когда мой каблук застрял в выбоине одной из ступенек и сломался. Я заскользила, вылетая из туфли, подвернула ногу, упала, но по инерции доехала вниз на правом боку, затормозив только между пролетами. Резюме: вывихнутая лодыжка, перепачканное платье, разорванные колготки. Плюс мой сын, убегающий от меня в неизвестном направлении. В окошке лестничной клетки я еще целую минуту смотрела, как его кроссовки мелькают вдали, становясь все меньше и меньше. Еще через минуту на улицу выскочил Андрей и растерянно принялся метаться перед подъездом.

Я отвернулась от окна и опустила плечи. Ну, объясните, почему же мы такие идиоты?

Часть третья Ну и кто в дураках-то?

Глава 1 ПОЧЕМУЧКИ-ПЕРЕРОСТКИ

Есть одна вещь на свете, которую я не люблю больше всего. Не просто не люблю, а ненавижу, не выношу и при первой же возможности избегаю. Думаю, что любая женщина со мной согласится. Да и не только женщина, вообще все. Самое отвратительное – это просто сидеть сиднем и чего-то ждать. В жизни всегда есть чересчур много ожиданий самого разного сорта. Сначала мы ждем, когда вырастем и станем взрослыми. Потом, став взрослыми слишком рано, мы еще раз столько же времени ждем, пока станут взрослыми наши дети. Ждем повышения по службе, ждем, когда повзрослевшие дети соизволят вспомнить о нас и подбросить внуков на выходные. Кто-то так и ждет появления этих самых внуков на свет.

Мы ждем хорошей погоды, ждем отпуска, ждем, когда же в Москве наконец начнут бороться с пробками. Но все это можно пережить. В конце концов, никто же по-настоящему не надеется, что исчезнут пробки. Нет, мы всего лишь надеемся, что должно же это когда-нибудь кончиться. Но это не кончится никогда. Даже если люди научатся летать по воздуху.

Иногда нам приходится ждать чего-то конкретного, чего-то совершенно необходимого как воздух. Телефонного звонка, письма или важной встречи. Или решения суда. Ждать – значит нервничать, по сто раз на дню прокручивать все этапы событий, прилаживать друг к другу все звенья цепи. Пытаться заглянуть в будущее... Нервы, нервы, нервы. А нервничать я не люблю. Но все же и это не самый тяжелый случай.

Есть еще один вариант, и сегодня именно он с нами произошел – когда ты ждешь кого-то очень близкого и дорогого. Кого-то, кто давно должен был прийти, но почему-то не пришел.

– Где ты был? Я не знала, что и думать!

Признайтесь честно, эту фразу произносили все. И вот ты ждешь и не знаешь, что думать. То есть в голове мелькают разные страшные варианты, вплоть до абсурдных. Из серии «а вдруг инопланетяне забрали его на летающую тарелку?». Так уж устроена наша голова – если мы чего-то не знаем, то будем предполагать только ужасное. Почему-то, несмотря на то что в девяноста девяти случаях из ста такого рода опоздания объясняются просто – не успел на автобус или засиделся в гостях, – мы каждый раз с завидным упорством обливаемся холодным потом.

– А вдруг что-то случилось!

Во всем этом больше всего нас пугает эта маленькая связка «что-то». В нашем случае «что-то» случилось наверняка. В комнате моего сына был разбросан разнесенный вдребезги персональный компьютер. Я стояла в дверном проеме и смотрела на обломки и представляла, как Мишка, сидя на своем диванчике, молча слушал нашу с Андреем ругань. Все оскорбления, вся наша ненависть больше не могли укрыться от него. А незадолго до этого он был свидетелем того, как его отец выламывал вместе с участковым милиционером дверные замки. Б-р-р! Страшно представить, о чем думал в это время мой мальчик.

– Хорошая машина-то хоть была? – спросил Марк, разглядывая обломки компьютера.

– Да так, старье. В принципе жалеть нечего. Я все собиралась менять, Мишка давно просил. Теперь уж точно придется. Когда он... вернется, – сглотнула я комок.

Мы сидели в затихшей квартире, как на поле боя. Мы ждали. Самый страшный вид ожидания – когда не знаешь, чего вообще ждать.

– Я уверен, что он у Витьки, – с излишним оптимизмом заявил Андрей.

– Если бы ты не приперся со своими замками, он бы не убежал! – огрызнулась я.

– Если бы ты их не поменяла, я бы не приперся, – моментально отреагировал Андрей.

– Ребята, может, хватит? – тихо предложил Марк. До этого он вообще никак не вмешивался в наши разговоры. Вернее, в наш лай.

– Марк, что нам делать? – всхлипнула я. До этого мы уже пробовали кружить по району на Андреевом «Ниссане» (который оплатила я), пробовали разговаривать с продавцами в киосках, звонили Витьке, звонили другим Мишкиным друзьям.

– Надо ждать. Может, он просто придет домой. Погуляет, успокоится...

– Нельзя же вот так просто ничего не предпринимать, – нахмурился Андрей. – Может, в милицию позвонить?

– Ага, ты как раз с участковым знаком, да? – не удержалась я. Сейчас я была в состоянии, близком к бешенству. Пробегав по всем местным закоулкам с вывихнутой ногой и в рваных колготках, я была зла как черт. Утихомирить меня можно было, только связав.

– Я уверен, что он просто где-то у друзей. Ему просто захотелось уйти от ваших разборок, – подлил масла в огонь Марк.

Андрей моментально нахохлился. Он и так старался не встречаться взглядом с Марком, делая вид, что его просто здесь нет. Тем более что и сам Марк старался не отсвечивать. Вообще, ему, наверное, было очень непривычно оказаться в эпицентре нашей семейной разборки. Марк всегда был хлоднокровным и терпеливым, я никогда не видела, чтобы он на кого-то орал. Или чтобы кто-то орал на него. Мы же с Андреем орали весь день не переставая.

– Между прочим, я не понимаю, какое ваше дело, – зло бросил Андрей, прикурив очередную сигарету.

За время нашего развода я успела привыкнуть к самым разным вещам. Спать в одиночестве (гуд!), самостоятельно закупать продукты и оплачивать счета (бед!) и что в моей квартире больше никогда и никто не курит (вери, вери гуд!). Теперь мне придется перестирать все занавески и покрывала в доме. Андрей курил во всех комнатах.

– Никакое. Вы правы. Но я все-таки думаю, что, несмотря на это, нам нет смысла бросаться друг на друга, – спокойно заявил Марк. Он всегда ставил на место любых буянов. Я замолкала и испытывала муки совести, если Марк снисходил до холодных замечаний. Это означало, что я реально что-то напутала по полной программе.

Андрей сник и отвернулся.

– Скажи, Андрей, а ты всерьез собираешься здесь жить? Если так, то курить тебе я не дам, – заметила я. – И вообще, у тебя же маленький ребенок. Неужели же ты будешь курить при нем? А как ты думаешь, мы с твоей Манечкой подружимся?

– Лена, может, не надо? – нахмурился Андрей. – Ты же все прекрасно понимаешь. Я был бы рад решить это дело миром.

– А кстати, в какой из комнат ты будешь жить? Наверное, в большой. Тебе же надо куда-то поставить кроватку. Н-да, интересно, как мой телевизор встанет в спальне. Надо прикинуть. – Я задумчиво морщила лоб.

– Элен, скажи, а Михаил не мог поехать к своей бабушке, например, – спросил Марк, моментально вернув меня на землю.

Я тряхнула головой и принялась жать кнопки телефона.

– Дай сюда, – вырвал у меня аппарат Андрей. – Ты мне мать напугаешь до смерти. И расстроишь.

– Она сама кого хочешь напугает. Так что...

– Алло. Мама? Да, привет. Слушай, тебе Мишка не звонил? Нет? Если позвонит и захочет к тебе приехать, ты его прими, ладно? Ну, что значит, у тебя давление. Да, мам, это мне надо. Хорошо. И сразу мне позвони, как он появится. Нет, не надо ждать, звони, как только позвонит.

– Ну, что? – зачем-то переспросила я.

– Ничего, – Андрей повесил трубку. – Не звонил. Блин, что же делать?

– Ты должен был понимать, что разрушаешь не только нашу жизнь, но и его. Этот развод...

– А ты, ты должна была понимать, что мы уже давно не были семьей. Это не могло тянуться дольше. – Андрей с яростью затушил очередной, двести двадцать второй окурок «Davidoff» и вышел на балкон. Ветер гулял по комнате. Передо мной развевались сшитые на заказ бордовые шелковые шторы. Как же они мне всегда нравились! Как же вообще все мне нравилось в этом доме. Он был моим с самого начала. И нужен он был только мне. Андрей переехал сюда, покоряясь моей воле. Он бы с удовольствием продолжал жить у мамы.

Пять лет назад, когда Марк уехал, оставив выжженную пустыню в моем сердце, эта квартира стала для меня самым большим утешением. Я думала, что в этом теплом, уютном гнездышке мы с Андреем сможем если не полюбить друг друга снова, то, по крайней мере, обрести некое подобие любви. Комфорт, невмешательство и взаимная поддержка – это не так уж и мало, а Марк – Марк все равно уехал... Уехал, попросив меня забыть обо всем.

Я постаралась забыть, я сделала это ради шанса на правах старого друга видеться с ним, слышать его голос. Я жила как во сне, не замечая Андрея. Он стал для меня чем-то вроде дальнего родственника, который по какой-то нелепой случайности, по недосмотру, почему-то спит вместе со мной. Кстати говоря, когда я говорю «спит», я имею в виду именно здоровый восстановительный и обновляющий сон. Никакого секса. No sex. Мой дальний родственник не возражал. Он тоже как-то незаметно погрузился в себя и спокойно балансировал рядом со мной по граням молчания и сна. Пока в один прекрасный день, два (теперь уже два с половиной) года назад, он не пришел ко мне возбужденный, взъерошенный и раскрасневшийся. Таким я давно его не видела.

– Ленка, я сделал это! – интригующе сообщил мне Андрей.

Я оторвала взгляд от очередного контракта.

– Что «это»?

– Я снял свой допуск. Все! У меня нет больше никакого допуска. Я свободен как ветер! – Он радостно закружил меня по комнате.

Я недоумевала. Прошло столько лет, что я успела обо всем забыть. Дела давно минувших дней.

– И что? Ты теперь можешь на всех углах рассказывать страшные секреты СССР? – опешила я.

– При чем здесь это? Я и не знаю никаких секретов. У меня допуск уже сто лет был формальным. Ты что, не поняла? Я свободен! Я могу выезжать за границу! И ни у кого не спрашивать разрешения, – пояснил Андрей.

– А, теперь я поняла, что мы празднуем, – радостно кивнула я.

Как же я могла забыть, что для выезда за рубеж Андрей был обязан спрашивать разрешения соответствующих органов. Как все ученые, которые работали на «оборонку» или «космос», Андрей еще с института был невыездным. Естественно!

– Празднуем – не то слово. Хочешь, пошли в ресторан.

– И что, когда в Египет? Или куда ты хочешь? Поехали в Турцию, у меня отпуск скоро, – поделилась я планами. А что, взяли бы Мишку, забурились бы в хороший отель, все бы отъелись на тамошних «all inclusive».

– Нет, ну ты точно не врубаешься. Это же наш шанс! – начал злиться Андрей.

– Шанс на что? – немного растерялась я. Мой шанс улетел во Францию и писал мне по два-три письма в неделю. Говорил, что весной у него намечается командировка в Россию. Никаких других шансов я не ждала.

– Ну, как же. Я же тебе говорил или ты забыла? Я же ученый. Доктор наук. Кафедра у меня. Статьи. Премия есть. Мне могут дать грин-карту в США! – «обрадовал» меня Андрюша.

– И что? – сделала я вид, что «туплю».

– Как что? – удивился Андрей. – Уедем отсюда, начнем новую жизнь. Мне уже давно все равно, для какой страны строить космические корабли. И знаешь, мне кажется, что это и для нас с тобой шанс.

– В каком смысле? – похолодела я.

– Думаешь, я не понимаю, что ты уже давно перестала меня уважать.

– Это не так! Ты не прав, – запротестовала я. Но чем сильнее возмущалась, тем лучше понимала, что Андрей, конечно, прав – давно не то чтобы его не уважала, но даже не задумывалась о том, стоит или не стоит его уважать. Он есть, и это неизбежность. Мы просто живем вместе, как две отдельные вселенные. Какая разница, уважаю я его или нет?

– Ты выходила замуж за ученого. А я кто? Простой учитель, пустое место. Еще пять лет, и я вообще умру для науки. Удивительно, как ты меня до сих пор не бросила. При твоей-то жизни! Но все изменится, вот увидишь. Мы еще будем счастливы. Там, у них, к ученым совсем другое отношение. Мы будем там очень уважаемыми людьми!

– Я и так здесь очень уважаемый человек, – зачем-то подметила я.

– Это понятно, а там ты сможешь гордиться тем, что ты – моя жена.

– Зато вряд ли смогу гордиться собой.

– Что ты хочешь сказать? – запнулся Андрей.

Господи, я понимаю, что, как хорошая жена, должна была поступить иначе. Но весной должен был прилететь Марк, у меня была интересная работа и дом, который я любила. Разве я могла пожертвовать всем этим? Что бы тогда у меня осталось? Незнакомая страна, в которой я никому не нужна и никто не нужен мне? Включая моего мужа, который будет там снова интересоваться только своей наукой. Но главное, главное – туда ведь никогда, никогда не прилетит Марк. Мое мнение было однозначным.

– Это просто глупо, покидать страну в таком возрасте. У меня здесь все – работа, друзья, квартира, – замотала я головой.

– Ну и что? Ну и что? – горячился Андрей. – И там у тебя будет работа, а друзья быстро появятся. Там красиво, чисто. Там острие науки. Я уверен, что ты будешь очень востребованна, ведь Америка – это одна сплошная компьютерная система.

– Я не хочу начинать все заново. Как ты можешь от меня этого требовать? – возмутилась я. – На что мы там будем жить? Ну, дадут тебе эту карту, мы туда прилетим с чемоданами, а дальше там за каждый чих надо будет платить. Здесь, между прочим, за этот самый каждый чих плачу я. А там?

– Ты забываешь, что я там буду востребован. У меня наверняка будет хорошая зарплата. А здесь я не могу заработать даже на приличный автомобиль, – пожаловался Андрей.

– А до этого? До?

– Мы же с тобой не нищие. Продадим квартиру, денег подкопим. Мы все сможем, я уверен, – радостно заверил меня он.

В этом месте я начала паниковать. Значит, у него все уже решено. Продаем МОЙ дом, копим МОИ деньги, теряем МОЮ работу и МОЕГО Марка – и все ради того, чтобы развивать американский космос?

– Если тебе для счастливой жизни нужен автомобиль – изволь. Давай купим, – предложила я. – Но переезжать на другой конец земли – я не согласна. Я совершенно не готова к таким глобальным переменам. С тебя сняли допуск. Что ж, я очень рада. Я уверена, что и в нашей стране ученый без допуска может найти работу. Например, в какой-нибудь западной компании.

– Значит, ты не согласна? – уточнил Андрей, прищурившись.

– Я просто не представляю, как это сделать, – принялась я оправдываться. – Это невозможно. Ты не понимаешь. И потом, мы же и здесь живем неплохо.

– Это ты живешь неплохо. А я – пустое место, нахлебник. Отсиживаюсь в твоей тени, – зло бросил он и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Я чувствовала себя последней сволочью. То есть на уровне логики я очень стройно и достоверно себе все объяснила: действительно, уехать вот так запросто – разве это не авантюризм? Но на сердце легла какая-то невыразимая тяжесть.

Андрей какое-то время еще пытался со мной говорить. Я переносила эти разговоры на потом, говорила, что сейчас у меня точно нет возможности об этом думать. Просила отложить эту идею на годик-другой. Я наконец купила Андрею «Ниссан».

– Ты решила купить мне погремушку, чтобы я не плакал? – уточнил он, когда я попросила его выбрать тот автомобиль, о котором он мечтал.

– Почему? Я просто хочу, чтобы ты не так уставал от езды в институт, – сказала я, отводя глаза, чтобы не выдать себя. Конечно, я откупалась.

– Это окончательное решение? Значит, ты решила не ехать в Штаты? – уточнил Андрей.

– Я не могу, – в сотый раз ответила я.

– Я просто хотел, чтобы мы были счастливы.

– Мы и так счастливы, – заверила я его, подписывая документы.

Андрей с сомнением покачал головой, но на покупку машины согласился. Мы купили «Ниссан», и он начал ездить на нем на работу. Мне казалось, что Андрей смирился. И даже полюбил сумасшедшую езду по забитым городским улицам. Кто же знал, что именно с этого мы и начали по-настоящему отдаляться друг от друга. Андрей встретил Манечку, а она потом родила ему Анечку.

Я дождалась Марка, он действительно приехал в командировку, и в течение двух недель мы гуляли после работы по Москве, ходили в ресторанчики и говорили о жизни. Но потом он уехал, и я снова осталась одна. Каждый вечер я сталкивалась со злым и несчастным Андреем, и сама все больше и больше раздражалась на него. Он начал грубить, курить на кухне, чаще выпивать. Так что, если быть до конца честной, у него действительно был повод злиться на меня. Он упустил шанс наладить свою жизнь, и упустил из-за меня.

Но это же не значит, что надо разметать по ветру мою жизнь.

Андрей сидел на кухне и звенел ложкой о чашку с чаем. Это Марк, не обращая внимания на наши мрачные лица, сотворил на столе чай и какие-то блинчики.

– Что мы делаем? – спросила я у Андрея.

Он оторвал взгляд от чашки и посмотрел на меня.

– Скажи, ты его любишь? – спросил он, кивнув в сторону Марка.

Я уставилась на Андрея, изображая возмущение.

– При чем тут это? Мы с Марком – старые друзья. А ты что, ревнуешь? Это глупо, мы уже никто друг другу.

– Я не ревную, – устало заметил Андрей. – Я просто хочу знать. Когда-то я был абсолютно уверен, что ты его любишь. Теперь-то ты можешь мне сказать, так это было или нет.

– Я могу ответить на ваш вопрос, Андрей, – неожиданно подал голос Марк. – Вы правы как минимум в одном. Я действительно любил вашу жену. И я действительно уехал из России именно по этой причине.

– Что? – открыла я рот.

– Так что в то время, по крайней мере, ваша ревность была вполне обоснованной. К сожалению, – добавил Марк и вышел из кухни.

Значит, все-таки надо было мне тогда, «в то время», бросать все и бежать за ним. За мужчиной, который предпочел выехать из страны, чтобы только не разбивать чужую семью. Марк, Марк, почему ты молчал? Зачем ты предложил мне все забыть? И что мне делать теперь, как тебя вернуть, если теперь уже я молчу, не в силах вымолвить ни слова?

– Если бы ты сказала, что все так, я бы тебя отпустил, – тихо сказал Андрей, открыв на кухне окно. Не курить он не мог.

– Если бы я сделала это, я бы никогда себе не простила. Я бы чувствовала себя предательницей, – еле слышно пробормотала я.

– А так ты просто стала меня ненавидеть.

– Да.

– Это ужасно, – судорожно выдохнул Андрей.

Я подошла к нему.

– Почему мы такие глупые? – спросила я, чувствуя, что каким-то немыслимым образом вся моя злость уходит.

– Знаете, господа, что я подумал? – неожиданно спросил Марк каким-то странным голосом. – Вместо того чтобы задаваться этими бесконечными риторическими вопросами, нам надо бы ответить на один практический.

– Что ты имеешь в виду? – опешила я.

– Понимаешь, Элен, твой сын не просто так разбил компьютер. Он сделал это по какой-то очень важной причине. И если мы поймем, по какой, то, по крайней мере, будем знать, что происходит у него в голове. А нам бы это совсем не помешало. Раз уж мы никак не можем узнать, где он, то попытаемся понять, почему он сбежал. Не считаешь?

Глава 2 ЧТО БУДЕТЕ ПИТЬ, ВИКОНТ?

Есть такой старый бородатый анекдот, и даже не анекдот, а притча о том, что такое возраст. Ну, о том, что молодость – это когда всю ночь пьешь, куришь, занимаешься любовью, а наутро ты как новенький. Свежий и отдохнувший, в общем. Я такая была, когда посещала романтические вечеринки в Бауманском общежитии. Зрелость – это когда всю ночь пьешь, куришь, занимаешься любовью, и наутро все, кто видит, прекрасно понимают, чем ты занимался ночью. Такой я была по возвращении с вечеринки своих разудалых шефов в компьютерной фирме. По мне можно было прочесть все.

И последнее – старость. Это когда ты уже больше не пьешь, не куришь и не занимаешься любовью, а ночью просто спишь спокойно в своей кровати, но наутро выглядишь так, словно всю ночь беспробудно пил, смолил и предавался разврату. Так вот, утром того дня, после бессонной ночи, проведенной в ожидании Миши, мы все выглядели глубокими стариками. Хотя курил только Андрей, а пить почему-то никому не хотелось. Мы уже позвонили всем, кому смогли. Мы напугали-таки Анну Сергеевну, которая главным образом переживала за то, что «Андрюше совершенно нельзя волноваться, у него же слабая нервная система!»

– Мама, у меня железная нервная система. Бетонная. Мишка пропал, как ты не понимаешь! – горячился Андрей, выслушивая ее причитания.

– Только не смей садиться за руль в таком состоянии! – истерила она. – И попробуй все-таки поспать. Тебе надо отдыхать.

– Все, спокойной ночи. Позвони, если вдруг объявится Миша, – окончательно разозлился Андрей и бросил трубку.

Я знала, что после этого Анна Сергеевна тоже провела ночь без сна.

– Интересно, как твоя Манечка ладит с Анной Сергеевной? – полюбопытствовала я.

– Лена, не начинай, – занервничал Андрей. Все подобные разговоры между нами заканчивались воплями и оскорблениями. Но сейчас я странным образом отметила в себе полнейшее нежелание ругаться с моим мужем. Бывшим.

– Нет мне, правда, интересно. Потому что для меня твоя мама всегда была и остается страшным сном. Может быть, если бы не ее слепая уверенность в том, что тебе все по жизни должны, мы бы жили совсем иначе, – пояснила я.

Андрей подошел к окну, за которым занимался рассвет. Он довольно долго молчал.

– Я и сам не знаю, как все это получилось, – неожиданно начал он. – Я всегда думал только о тебе, клянусь. А она – Маша просто работала в нашей библиотеке. Мы часто виделись, ведь я...

– Да-да-да, библиотека – твой дом родной, я помню, – улыбнулась я.

– Я совершенно не собирался с ней... ну...

– Ну, мы поняли, – кивнула я.

– Когда ты наотрез отказалась уезжать со мной, я понял, что это конец. – Андрей говорил медленно и как-то сдавленно, с трудом подбирая слова. Еще бы, столько лет мы не общались, как цивилизованные люди – только орали друг на друга. И сейчас, я это прекрасно видела по его лицу, он ждал, что в любой момент я перебью его каким-нибудь ехидным комментарием. Ведь я всегда так делала.

– Я не могла уехать, не могла, – попыталась я объясниться, но Андрей только замахал рукой.

– Не перебивай, пожалуйста. Я и так все понял. Я хочу, чтобы и ты поняла. Когда это случилось, мне было очень плохо. И не с кем было поговорить. Мама, ты сама знаешь, готова была тебя в порошок стереть, но я совершенно не этого хотел. Ты была несчастна, я это видел. И это была моя последняя надежда – увезти тебя далеко-далеко, чтобы ты смогла забыть... все забыть. Начать все сначала.

– Андрей, ты можешь не рассказывать. Это необязательно. – Я видела, как ему тяжело. Господи, я жила в слепой ненависти ко всему миру, не замечая ничего вокруг. Я тосковала по Марку, но его-то как раз и не было.

– Нет, я закончу! – тряхнул головой Андрей.

– Знаешь, мне иногда кажется, что люди так и не научились говорить. Слов много, но никому они еще не помогли по-настоящему объясниться, – сказала я.

Андрей сел за стол и закурил.

– Я покурю здесь? – неловко улыбнулся он.

– Да кури, чего уж там, – пожала я плечами.

– Я знаю, что ты это не любишь. Но... в общем... Маша начала приносить мне какие-то пирожки. Ну, знаешь, то сырники, то котлеты домашние. Я даже не очень понимал, зачем ей это. Но ел. А что? Вкусно, а дома никогда ничего нет. Потому что ты – работаешь.

– Значит, путь к сердцу мужчины все-таки лежит через желудок?.. – невольно ухмыльнулась я.

Андрей почему-то не обиделся, а тоже заулыбался.

– Вот так мы начали разговаривать. Чаи пили. Она любила слушать про мои опыты, про космос. Да-да, не надо морщиться, ты-то уже давно пропускала все мимо ушей. Я понимаю, ты поставила на мне крест. В принципе и правильно. Я сам поставил на себе крест.

– Это не так, – попыталась я увернуться.

Марк сидел на стуле напротив кухонного стола и делал вид, что читает газету. Сюрреализм, еще несколько часов назад я не могла бы даже вообразить такой картины. Мы все вместе на нашей кухне, Марк спокойно читает. Нет, Марк делает вид, что спокойно читает. А мы с Андреем разговариваем. Чудеса!

– Так-так. В общем, институт, библиотека, пирожки с капустой – вот и закрутилось. Я даже не придавал этому особого значения. Ведь мы с Машей говорили о тебе, я жаловался, она защищала тебя...

– Защищала? – несколько опешила я.

– Да! Представляешь, она говорила, что я слишком к тебе строг, что современные женщины все живут именно так – своей жизнью, своей работой. В общем, мне казалось, что мы больше дружили, чем спали.

– Как интересно! – невольно воскликнула я. И нервно оглянулась на Марка, услышал он меня или нет.

Марк делал вид, что поглощен газетой. Спасибо ему большое.

– А потом она просто...

– Забеременела! – закончила я за Андрея.

Он кивнул.

– И почему-то я сразу понял, что именно это и есть теперь самое для меня главное. Знаешь, я очень захотел этого ребенка.

– Потому что девочка.

– Не в этом дело, – покачал головой Андрей. – Просто с Мишкой я столько всего не сделал, не подумал, не нашел времени... Эти бесконечные научные труды, диссертация... Я не ходил с ним в зоопарк, не делал с ним уроки, недостаточно часто качал его на руках... И тебе я недостаточно говорил о том, как много ты для меня значишь.

– Вот тут ты прав. Я действительно никогда до конца не понимала, что для тебя важнее: мы или космос. Конкурировать с бесконечностью – это, знаешь ли, задачка даже не для меня.

– В общем... Мишка вырос, а я так и не смог стать для него тем, кем должен был стать. Видимо, эта невесомая, непонятная любовь закладывается именно в том, самом маленьком возрасте. Когда по ночам не спишь, бродишь с ребенком на руках от стены к стене. Я-то с ним не бродил.

– Да, – пожала я плечами. – Я делала это за нас двоих.

– В общем, когда Манечка мне призналась, я сразу сказал, что мы будем вместе. Она даже возражала, говорила, что не хочет быть виновной в том, что мы разведемся.

– Какая-то она у тебя неправильная.

– Библиотекарши – они все не от мира сего. Но, ты знаешь, на самом деле сейчас я могу сказать, что в некоторой степени, если смотреть на это честно – я ее уже практически люблю.

– Как-то неуверенно звучит, – заметила я.

– Ох, ты не представляешь, как много я об этом думал. Ведь я всегда, с самого института, с самого первого вступительного экзамена больше всех на свете любил тебя.

– Меня?! Ты прекрасно это скрывал.

– Ты бы тогда меня отвергла, я уверен. Ты была слишком молода. И совсем себя не знала. Я знал тебя лучше, чем ты сама. А мне никак не улыбалось стать твоим очередным молодым человеком, страстной любовью на пару недель. Поэтому я дал себе слово дождаться, когда ты будешь готова.

– Между прочим, ты всегда умел держать свое слово. Это я помню еще с института, – добавила я.

Марк встал, тряхнул затекшей, видимо, ногой и вышел из кухни.

Андрей налил в стакан воды из чайника и попил.

– Да уж. Вот именно поэтому, хотя я не могу сказать, чтобы я как-то сразу вот так уж сильно полюбил Машу, я был с ней рядом. И буду с ней рядом и дальше. С ней и с нашей дочкой. Знаешь, Ленка, ведь в итоге жизнь оказалась очень простой штукой. Все просто. Мы все здесь не навсегда. Мы не вечны. И в масштабах того самого космоса любые наши действия не имеют никакого смысла.

– С точки зрения космоса вообще все не имеет никакого смысла, – заметила я.

– Да, а в таком случае нет никакой разницы – стану я великим ученым или буду подрабатывать, готовить абитуриентов к экзаменам – главное, чтобы моя дочка росла, зная, что я ее люблю.

– Если бы ты пришел к этому «великому открытию» пятнадцать лет назад, все было бы по-другому, – грустно подытожила я. Как мне не хватало в свое время того, чтоб Андрей оторвался наконец от своих бумаг и просто вывез нас летом на какое-нибудь водохранилище. Или запустил бы с нами воздушного змея. Или просто провалялся бы все выходные с нами перед телевизором, заучивая наизусть Мишкины мультики. Но у него всегда была эта самая Великая Цель. Долбаная Великая Цель, которая в итоге развалилась и превратилась в дым, оставив после себя только руины нашей семьи.

– Ленка, а помнишь, как мы с тобой могли часами говорить о всякой ерунде? О космосе, о теории относительности, о бесконечности? – вспомнил вдруг Андрей.

Я заулыбалась.

– Ты рассказывал мне о том, как преломляется геометрия Евклида в космосе. О черных дырах, о том, что время неоднородно. А я лежала и смотрела, как непослушная челка постоянно падает тебе на глаза. А ты этого не замечал и только машинально рукой отводил и отводил ее назад.

– Я так и знал, что ты, ни хрена, меня не слушала, – усмехнулся Андрей.

– Я ждала, когда ты наговоришься и начнешь меня обнимать, – хихикнула я.

– Знаешь, а ведь мы с тобой прожили не самую плохую жизнь, – заметил Андрей. – Может, еще есть шанс хотя бы остаться друзьями?

– Если Мишка найдется, то да, – сказала я. Потому что все эти разговоры в пользу бедных не имели никакого значения, пока я не знала, где именно бродит мой несчастный, измученный сынок. Единственный, между прочим. Если с ним что-то случится, я никогда больше не смогу видеть Андрея. И вообще, кого бы то ни было еще.

В милиции нам сказали, что они примут наше заявление не раньше, чем через три дня после исчезновения. Раньше, мол, он и сам может вернуться. Побесится и придет. Побесится! Это не он, это мы взбесились и довели собственного ребенка до крайней точки. Ведь говорят же психологи, что от разводов больше всего страдают дети. Правда, они же уточняли, что от жизни в семье, где все ненавидят друг друга, дети страдают еще больше. Что ж, надо признать, для собственного ребенка мы умудрились обеспечить оба эти варианта. Как минимум два года жизни в атмосфере ненависти и презрения, и в довесок к этому полгода некрасивого, омерзительного развода с вытряхиванием всего имеющегося у нас грязного белья.

– Мишка обязательно найдется. Я его найду, – заверил меня Андрей.

Звучало красиво, но я-то прекрасно понимала, что это только слова. Все, что можно было сделать к этому утру, мы сделали. Объездили все окрестные улицы. Опросили всех продавцов и праздно шатающихся алкоголиков. Связались с участковым. Обошли соседей. Обзвонили всех друзей Миши с просьбой любым способом сообщить любую информацию о нем. Оставалось только расклеить по столбам объявления с фотографией: «Пропал мальчик пятнадцати лет, в кроссовках и рваных на коленке джинсах. Нашедшему гарантируется вознаграждение».

– Я просто не понимаю, куда еще он мог пойти! Ведь он всего лишь был расстроен, обижен. Ему хотелось побыть одному и не слышать, не видеть нас. Почему он не пошел к Витьке?

– Может, потому, что знал – мы будем искать его там в первую очередь.

– Но почему он не хочет, чтобы мы его нашли? – всхлипнула я. – В конце концов, мы же не сделали ему ничего плохого. Он должен был успокоиться и хотя бы пойти к знакомым. Поговорить, высказаться, пожаловаться на нас. Куда он делся? Провалился сквозь землю? Может, мы кого-то забыли, не позвонили?

– Сейчас ночи еще теплые, может, он просто решил погулять? – предположил Андрей.

Марк вернулся к нам, видимо, почувствовав, что время откровений и личных разговоров прошло. Он сел на диван, налил себе чаю и сказал:

– Мне кажется, что есть какая-то более важная причина, из-за которой он побежал сломя голову, куда глаза глядят.

– Да, ты говорил что-то про компьютер, – припомнила я. – Но мы же все там перерыли и ничего не нашли.

– Но мы не знали, чего искать.

– Может, у него какая-то трагедия? – предположил Андрей.

– Какая? Девочка из класса отказалась давать ему свой портфель? Он еще на девочек даже не смотрел. Он смотрел только в компьютер. Причем в это лето он от него практически не отходил.

– Он учил языки программирования. Причем несколько. Я нашел у него на полке учебник, – сообщил Марк.

– Это не новость.

– Но ты говорила, что он не успевает в школе. Как-то странно для глупого ребенка самостоятельно штудировать СИ++. Это очень сложный язык. Нет, что-то тут не так. Мы что-то упускаем, – задумчиво протянул он.

Марк настоящий прагматик. Он уверен, что у всего на свете есть какая-то простая причина. Раньше я бы с ним поспорила. А сейчас... в моем поведении, по крайней мере, такие причины действительно были.

– Давайте вспоминать. С самого утра, – предложил Андрей.

Нам все равно нечем было заняться, а ходить просто так от стены к стене мы за ночь устали до чертиков. Я уже ненавидела эти стены. Мы принялись вспоминать.

– У меня утро началось как нельзя лучше. Я же не знала, что ты приедешь выламывать мне замки. Я ехала встречать Марка. И у меня было прекрасное настроение. Мы с Мишкой поговорили утром. Он похвалил мое платье. А я обещала ему купить новый компьютер, потому что все равно ты, Андрей, у меня все отберешь. К чему экономить?

– Слушай, почему ты считаешь меня таким уж монстром? – поднял старую больную тему Андрей. – Ведь квартира-то эта действительно общая. И мне эти деньги нужны до зарезу. Но ты меня почему-то постоянно называешь вором. Между прочим, обидно. Если мы и жили на твои деньги, так это потому, что ты так любишь свою работу, что предпочла содержать меня, чем уехать со мной.

– Не надо грязи, у меня были веские причины! – возразила я, внутренне напрягшись. Наше маленькое перемирие трещало по швам и норовило взорваться и исчезнуть. Нет, я больше не хотела, чтобы мы бессмысленно кричали друг на друга.

– Какие причины? – спросил Андрей и закончил за меня: – Я знаю, ты про те деньги на карточке. Верно?

– Ну... и это, естественно, тоже. Я не знаю, помнишь ли ты, но я тогда стояла как идиотка перед кассой в магазине, а мне сообщили, что денег нет. Представляешь, как я себя чувствовала? А ты даже не извинился.

– Мы тогда уже не разговаривали. Прости меня, пожалуйста. – Мне показалось, или Андрей тоже боялся снова начать ругаться? – Мне они были действительно очень нужны.

– На отель? – ехидно поинтересовалась я. – С Манечкой решили отдохнуть?

– Нет, – отвел глаза Андрей. – На врача. На роддом. У Маши были очень тяжелые роды, мы чуть не потеряли Анечку. Я сходил с ума, мне было все равно, что ты обо мне подумаешь. Нужно было просто срочно оплатить больницу, операцию. А потом, я же действительно вернул потом эти деньги в коробочку. Неужели ты не заметила?

– Да, как же много мы друг о друге не знали, – поразилась я. – Ну да ничего, это не самое страшное. Вот пять штук – это да. Если бы не они, я бы могла еще долго не знать ничего про Манечку.

– А как ты, кстати, узнала? Я так и не понял? То есть я бы все и сам тебе сказал потом, – смутился Андрей.

– Конечно! – ухмыльнулась я. – Ладно, какая теперь разница. Признаваться, так во всем. Я поставила в телефоне «жучок».

– Что? – раскрыл рот Андрей.

Марк невозмутимо поглядывал в окно. Да, он-то меня прекрасно знает и понимает, что я и не на такое способна.

– А что такого? Я просто хотела знать правду. Имела право.

– Ты записывала наши разговоры? – таращился на меня мой бывшенький.

– Только один раз. Да и то, потому что ты меня вынудил. Я просто не представляла, чтобы с тобой можно было как-то еще договориться. Ты же всегда меня посылал подальше. Ты был отвратителен и постоянно надо мной издевался. И над моей работой. А мне необходимо было знать правду.

– Да, блин! – Андрей плюхнулся на диван и закурил. Ох, когда же это кончится. – Кто бы мог подумать! Но какую правду ты хотела знать? О моей верности? Неужели это тебя так заботило?

– При чем тут твоя верность? – скривилась я. – Мне надо было узнать, куда ты дел мои деньги.

– Какие деньги-то? – разозлился он.

– Мои пять штук! Из учебника! Из сопромата! – еле сдерживалась я. – Какого черта, если мы во всем признаемся, теперь делать вид, что ты ничего не понимаешь.

– Из сопромата? – с дебильным выражением лица переспросил Андрей.

Я фыркнула и отвернулась. Все-таки какой он артист. Как играет, как вжился в образ!

– Скажите, вы брали пять тысяч долларов, которые Элен спрятала от вас в книжном шкафу? – Марк отошел от стола и включил чайник. Его вопрос был куда более четким и понятным, чем мои невнятные объяснения, но суть от этого не менялась.

Андрей сделал невинные глаза и ответил:

– Впервые слышу. А что, ты прятала от меня деньги? Зачем?

– Чтобы ты их не снял вот так же с моей карточки. Я не желала больше быть идиоткой! – ушла я в глухую оборону.

– А, ну да. Конечно, – пробормотал Андрей. Потом покачал головой, словно пытаясь связать невидимые нити воедино. Нити не связывались, пазлы не складывались.

– Вот поэтому-то я и поставила «жучок». Потому что по доброй воле ты бы ни за что не признался. Получается, что я правильно сделала. Ты даже сейчас не хочешь признать очевидное!

– Но, Лена, я действительно не брал этих денег. Я даже не представлял, что они существуют. После того случая, после родов, я не взял ни копейки лишней. Поверь!

– Поверить?! – разозлилась я. – Интересно, во что я должна поверить? Что мои деньги сами встали и ушли из сопромата? Если ты их не брал, то куда же они делись?

– Знаешь, Элен, кажется, я знаю, куда делись твои пять тысяч, – задумчиво сообщил Марк. Он стоял в дверном проеме кухни, держа в руках что-то непонятное. Какую-то железяку с кучей мелких проводков.

– Что это? – не поняла я.

– Это? – Марк посмотрел на запчасть. – Это улика. Которую, как я понимаю, и пытался уничтожить наш воришка.

Глава 3 САМЫЙ ДЛИННЫЙ ДЕНЬ В ГОДУ

Человек, как известно, никак не может прожить без ошибок. Ошибаются все. Судьи при вынесении приговоров, архитекторы при постройке домов или, скажем, крытых бассейнов со стеклянными крышами. Ошибаются олигархи, решившие в какой-то момент, что им все подвластно. А потом – бац! – вторая смена, и ты уже валишь лес где-нибудь глубоко на севере, в колонии № ННН. Со временем, конечно, все встает на свои места, но происходит это не скоро.

Вот и моя жизнь была тоже до отказа набита разного рода ошибками. Большими или маленькими, не суть. Во-первых, и в главных, с чего я решила, что из меня выйдет жена декабриста? Что я смогу быть верной и преданной подругой большого ученого, безмолвной тенью, стоящей у него за спиной?

Ни дня я не провела в реальном, действительном беспокойстве за будущее Андрея. Эх, гадюка я, да и только. Сколько раз я говорила ему, что безоговорочно верю в его Космическое Предназначение. Столько же раз про себя я думала, что больше всего я верю в себя. В свою собственную судьбу, которая пока что идет таким причудливым путем. По тропе, протоптанной рядом с рабочим столом Андрея.

Интересно, что бы я делала, если бы он и правда стал большим ученым?

– Не работай! – сказал бы он в один прекрасный момент.

– С ума сошел, мы так не договаривались! – возмутилась бы я.

Действительно, а если бы родина потребовала от него переезда куда-нибудь на Байконур? Как бы я поступила? Сослалась бы на то, что Мишке вреден тамошний климат? Просто послала бы Андрея с этим предложением? Я ни разу об этом не думала, потому что перестройка и развал космической промышленности случились как нельзя кстати. Работа Андрея зависла в воздухе на неопределенное время, перезагрузки, рестарта не предвиделось. А я принимала от всех восторженное уважение и билась за благо семьи, выстраивая собственную карьеру. Да ты лицемерка, мать! Ты должна была с самого начала сказать Андрею, что сама собираешься грести веслами, чем делать вид, что просто любуешься водной гладью. Вот и крутилась ваша лодка на месте, потому что ею управляли два сумасшедших гребца, машущих в разные стороны. Что ж, ошибаются все.

– Что это, Марк? – спросила я, рассматривая странную железку с проводами.

– Это? Остатки процессора.

– Нет, объясни пожалуйста, что ты хочешь сказать? – в замешательстве потребовала я, уже понимая, о чем сейчас пойдет речь. Я снова, снова ошиблась. И на сей раз из-за этого мой сын бегает по улицам, не зная, куда себя деть. Из-за этого он не может ни к кому пойти.

– Элен, ты говорила, что компьютер твоего сына – старая рухлядь? – уточнил Марк.

– Ну да. А что?

– В таком случае твои деньги взял именно он. Чтобы не ждать у моря погоды и обновить компьютер. Да, кстати, отличный процессор. Профессиональный. У него стояло таких два и два жестких диска с большой памятью. Видеокарта, кстати, тоже почти за семьсот долларов. Вот только экран он купить побоялся, понимал, что ты заметишь разницу.

– О господи! – в два голоса сказали мы с Андреем.

Я прижала ко рту ладонь. Мне вспомнилось, сколько раз в присутствии сына я называла мужа подлецом, вором и человеком, достойным только презрения. Да, а Мишка краснел от стыда и вылетал из комнаты! Как же я не догадалась? Почему же мне это ни разу не пришло в голову?

– Потому что ты так меня ненавидела, что отказывалась хотя бы что-нибудь понимать, – тихо сказал Андрей.

– Значит, все эти полгода он жил в постоянном страхе, что все откроется? Но почему он мне не рассказал? Ведь многого можно было избежать? – продолжала я причитать.

Марк подал мне чашку с горячим чаем. Самое время. А то бы я предпочла что-нибудь погорячее. В смысле, покрепче.

– Элен, мальчик – это тебе не взрослый человек. И взрослый порой не в состоянии открыть рот и просто сказать то, что должен. Верно? – Марк внимательно посмотрел на меня.

Я моментально вспомнила наш с ним разговор. Тот самый, в номере отеля. Сразу после звонка Андрея. Вернее, не разговор, а его отсутствие. Марк смотрел на меня, ждал, а я молчала как рыба. Я просто не могла ничего сказать, потому что была запутана, смущена и совершенно не знала, что именно надо сказать в такой ситуации. «Я больше не люблю его, я люблю тебя»? Но в таком случае, почему я не сказала этого Андрею? Почему я согласилась на интимный ужин без свекрови, хотя сама сидела голая, в темной комнате, на кровати с другим мужчиной. Да, Марк прав, это не так просто.

– А потом, потом он уже не мог мне признаться. Все зашло слишком далеко, и мы все стали невменяемы.

– Да, но почему сегодня? Почему он сделал это сегодня, а не вчера, не завтра? Ведь это же не первый скандал между вами? – спросил Марк. Только это больше был не вопрос, а утверждение.

– Да, не первый. Сто двадцать первый, – согласился Андрей.

Я напряженно думала. Что-то не давало мне успокоиться. Я как будто знала ответ, но не могла его вспомнить. Такое часто случалось со мной в институте, когда я мучительно зависала над тетрадкой, вспоминая формулу, которую знала, но забыла.

– Ах да! – хлопнула я себя по лбу. – Конечно! Именно сегодня я пообещала ему поменять компьютер. Точно, когда я уезжала в аэропорт, я прямо так ему и сказала: пиши список того, что тебе надо. И давай поменяем экран.

– Все ясно! – удовлетворенно кивнул Андрей. – И весь день он думал о том, что скоро, очень скоро все мы узнаем, какой он совершил подлый поступок. Бедный ребенок! Эх.

– Да уж. Все ошибаются. Даже в пятнадцать лет, – философски заметил Марк.

– Если бы я тогда не взял штуку у тебя с кредитки, ничего бы этого не было. Ты бы не начала прятать деньги, и Мишка бы их не взял, – с горечью сказал Андрей.

Еще пару дней назад я бы с ним полностью согласилась. И даже добавила бы доводов от себя. Сказала бы, что он подлец, – ведь за последние пять лет я скопила уйму. Но теперь мне совсем не хотелось ничего ему говорить. Более того, я на самом деле никогда так не считала. Кто из нас больше виноват – это еще вопрос. А насчет подлеца – скорее всего, мы оба подлецы.

– Если бы, если бы... чего уж там гадать. Если бы я согласилась уехать с тобой, у тебя не родилась бы дочь, если бы я не поставила «жучок», я бы так и жила с тобой и ненавидела бы каждый прожитый день. Если бы, а... ладно. – Я посмотрела на Марка, который старательно выуживал из разбитой кучи металлолома целые части.

Моих слов он не расслышал. И слава Богу, потому что я хотела сказать, что если бы я была умнее, то давно призналась Марку в любви. Но не сказала. И не скажу. Ни за что. Это надо было сделать пять лет назад, когда мое признание было ему необходимо. А сейчас... Зачем нарываться на его холодный взгляд и вежливый ответ? «Элен, я польщен, но ты же знаешь, как я отношусь к любви. Дружба гораздо больше для меня значит».

– Да, жили мы просто ужасно, – выдохнул Андрей.

– А как вы живете с Манечкой? И кстати, ты так и не сказал – Анна Сергеевна приняла ее? Или нет? – перевела я тему.

– Да как сказать, чтоб не обидеть... разве моя мамочка способна принять кого-то, кроме меня? – Он пожал плечами. – Но мы снимаем квартиру, живем отдельно. Это не так травматично. Все потихоньку. Маша – она очень, очень терпеливая. Такое терпение редко когда вообще встретишь.

– Понятно, – кивнула я. Все-таки это очень странно, слушать, как твой же собственный муж, пусть даже и бывший, говорит о какой-то другой женщине. При тебе. А ты слушаешь и киваешь, и даже задаешь вопросы. – Но где же Миша?! – вернулась я к больной теме. – Неужели мы ничего, совсем ничего не можем предпринять? – Уже десять часов, а его нет. Где он может быть? Господи, надо ему срочно сказать, что мы совсем на него не злимся. Нельзя калечить жизнь из-за одной-единственной глупости. Может, он думал, что эти деньги ничьи?

– Ага, и как ты себе это представляешь? Просто кто-то из нас забыл про пять тысяч долларов. Да? Нет уж, будем реалистами. Он взял их и прекрасно понимал, что это обнаружится.

– Он ребенок, – вступился за Мишку Марк. – Он мог просто не совладать с порывом. Вот представьте: вам пятнадцать лет, вы случайно нашли в книжке огромные деньги, а родители считают вас идиотом и отказываются покупать новый компьютер. И это при том, что вы мечтаете выучить Си++! Что бы вы сделали? Положили бы деньги обратно и пошли дальше получать тычки?

– Действительно! – согласилась я. – А потом он уже не мог их вернуть. Все вскрылось, я обвинила тебя. А ты ушел из дома. И как после этого он должен был себя вести? Подойти и сказать: извините, это, наверное, ваше. Простите, бес попутал?

– Ладно! Ладно! Я согласен, – поднял руки Андрей. Наверное, вспомнил, что именно он больше всех ругал сына и, кстати, постоянно обзывал его – тупица, бездарь, неуч... Представляю, как все это «нравилось» Мишке. – Сейчас главное – его найти. Может, еще раз позвонить в милицию?

– Конечно. Давайте позвоним, пусть примут заявление сегодня же. Все-таки пропал не кто-нибудь, пропал ребенок. Пусть что-то делают. Ведь ясно, что раз его нет ни у кого из друзей, надо срочно искать!

– Только успокойся, не надо нервничать. Я уже звоню. – Андрей набрал номер нашего отделения, но к тамошней трубке никто не подходил.

– Может, сходить туда? – предложил Марк.

– Если только мы кого-нибудь там застанем, – со знанием дела сообщил Андрей. – Я, чтобы замки вскрыть, ловил участкового неделю. Так что давайте-ка просто позвоним по «02». В конце концов, зачем нам именно участковый?

Милицейские операторы встретили нас весьма и весьма прохладно. И это понятно, кто угодно станет невозмутимым от постоянного контакта с человеческим горем. Или даже не с горем, а с простыми и такими хлопотными человеческими проблемами. У кого-то пьет и дерется муж. Кому-то не дают покоя соседи. Сигнализация воет под окном – это тоже звонок в «02». Жалоб на жизнь гораздо больше, чем операторов. Психов по телефонам больше, чем нормальных людей. Думаю, милиционеры со временем начинают считать психами и шутниками почти всех, кто к ним звонит. Нас, видимо, так восприняли тоже.

– Вы обращались в свое отделение милиции? – холодно поинтересовалась девушка-оператор. Мы разговаривали через громкую связь, и всем было отлично слышно, как она недовольно вздохнула.

– Обращались. Но они требуют подождать три дня.

– И что? Это правильно. Надо подождать, – безапелляционно заявила оператор.

Мы заволновались.

– Как же? Он же ребенок. А вдруг что-то случилось?

– Тогда напишете заявление, будет следствие, – «обрадовала» нас девушка.

Я сразу же покрылась холодным потом. Как может пропажа ребенка являться рядовым событием?

– А сейчас мы можем написать заявление? – продолжал пытать ее Андрей.

– Написать вы можете все, что угодно. Но работать по нему прямо сегодня никто не будет. Нет никаких данных, чтобы предполагать криминальный характер его пропажи. – Оператор говорила железным тоном, отработанным годами.

– Но что же нам делать? – встряла я, потому что мне показался невыносим этот спокойный разговор ни о чем.

– Обращайтесь к участковому.

– Его нет! – воскликнула я. – Девушка, у вас есть дети? Есть?

– Это неважно, – моментально закрылась та.

Конечно, если всем и каждому, кто звонит в «02», отвечать на такие вопросы, то сойдешь с ума за неделю. Но я не хотела ее как-то злить. Мне лишь нужно было, чтобы она из робота превратилась в живого человека, который если не может помочь, то хотя бы даст совет.

– Просто скажите, что еще мы можем сделать. Мы очень, очень волнуемся, – взмолилась я.

– Ну... – помолчала она какое-то время. – Напишите заявление. И обзвоните всех знакомых.

– Уже! – вставил слово Марк.

– Тогда обзвоните все больницы и морги. Все. Больше ничего не сделаешь, надо только ждать.

– Морги? – еле слышно выдохнула я. Мыслей о том, что могло случиться что-то непоправимое, мне в голову не приходило. До этой минуты. После этой минуты мне стало совсем трудно дышать.

– Подождите, – вдруг миролюбиво попросила девушка-оператор. – Я сейчас посмотрю сводки. Ага, вот. Нет, сегодня ночью не было убито ни одного подростка, который подходил бы под ваше описание.

– А что – другие, другие были? – спросил Андрей.

– Нет. Только разборка в общежитии Института дружбы народов. Но там все живы. Так, чем-то еще я могу вам помочь? – с явственным недовольством поинтересовалась оператор.

– Нет, спасибо, – ответили мы, и Андрей повесил трубку.

Некоторое время все напряженно молчали. Андрей достал сигарету и прикурил. Сигарета была последней, он смял пустую пачку и бросил ее в мусорное ведро.

– Нельзя заранее думать о плохом. Я уверен, что все не так плохо. В сводках ничего нет, значит, он просто где-то отсиживается, – уверенно и бодро проговорил Марк.

Но на этот раз он не убедил никого. Даже меня.

– Надо звонить, – устало выдохнула я.

– Куда? – повернулся ко мне Андрей. Он переживал так же, как и я. Ближе бывшего мужа в эту минуту для меня никого не было. Боюсь, что и Марк это понимал.

– В больницы. О боже! – Я прикусила кулак и ушла в гостиную. За справочником. Я вдруг почувствовала такую невыносимую усталость и нежелание делать хоть какие-то дальнейшие шаги. Неопределенность, висевшая над нами вот уже больше двенадцати часов, измотала меня. Выносить это и дальше было невозможно. Немыслимо. Я держала толстый справочник в руках, стояла посреди комнаты, напротив своей плазмы, и не могла найти в себе силы, чтобы оторвать ноги от пола.

Зачем жизнь так сложна и непредсказуема? Почему нет каких-то простых и надежных рецептов, инструкций, позволяющих сделать ее легче. Или пусть не легче, но хотя бы более прогнозируемой. Я не хочу больше сюрпризов. Я не хочу лучшей доли, богатства, любви, счастья или чего-нибудь еще. Я больше ни к чему не стремлюсь. Мне хочется только сесть на диван и плакать, всхлипывать и причитать тоненьким голоском: только бы с ним все было хорошо. Только бы с ним все было хорошо. После разговора с милицией я осознала, что теперь, разбив наше прошлое, мы рискуем потерять самое дорогое, что у нас есть. Нашего сына. Ради этого разве стоило жить?

– Давай я, – попросил Марк, неслышно подойдя ко мне из коридора. Я обернулась, дернулась и встретилась с ним глазами.

– Что-то мне совсем плохо, – пожаловалась я.

– Ты не спала всю ночь, нервничаешь – это совершенно понятно. Дай мне справочник. Думаю, тебе самой не стоит этим заниматься. Может, тебе стоит выпить снотворного? – предложил он.

Я подумала, что сейчас уснуть и оборвать эту невыносимую муку ожидания было бы очень даже здорово. Но я не могла покинуть реальный мир, пока не будет ясно, что с моим сыном.

– Нет, я пока держусь, – отказалась я.

– Ну, как знаешь. Только все равно полежи и отдохни. Хочешь, я буду говорить при тебе, чтобы ты ничего не пропустила?

– Да, спасибо, – согласилась я.

Действительно, это был самый лучший вариант. Я лежала, укрыв ноги пледом, положив голову на маленькую подушку, и смотрела на Марка, а он в это время методично обзванивал справочные московских больниц. Отмечал те, где номер занят и те, где просто не взяли трубку. Его спокойный негромкий голос убаюкивал меня, и, хотя я совершенно не могла спать, мне стало почти хорошо. Его усталое лицо – как я его любила, до сих пор, через все эти годы. Разве это возможно? Седые волосы. Боже, мы же уже знакомы столько лет! Его острые плечи, немного угловатая походка слишком худого человека – как же я могла жить без него? И как я буду жить без него дальше? Когда все кончится и он уедет. Я смотрела на него сквозь опущенные ресницы и думала о том, что в другое время и в другом месте мы могли бы быть очень счастливы.

Андрей нам не мешал. Кажется, Марк попросил его дать мне отдохнуть. Я слышала, как Андрей ходит по кухне, а иногда шаги стихали. Наверное, он садился на диван. Я слышала, как он с мобильника разговаривал со своей новой женой. Разговор был коротким, деловым, Андрей раздавал инструкции и указания. Совсем как когда-то мне. Но я не люблю, когда мне указывают, что делать. Есть масса женщин, которым это даже нравится – но только не мне.

Я – сама себе голова, и в этом наша с ним самая большая проблема. Андрею всегда было важно оставаться главным. А Марк просто незримо стоял рядом, глядя на меня как на диковинную заморскую птицу. Всегда только смотрел, никогда не пытаясь ничего во мне менять. Ему ни с чем во мне не надо было смиряться, потому что я была нужна ему именно такой, какая я есть. И он, от кончиков своих дорогих ботинок до носа с горбинкой, тоже был нужен мне именно таким. Вместе со своим холодным расчетливым умом и самоконтролем, которого так не хватало мне. Марк был здесь, только протяни руку. Но я не решалась, я только смотрела, как он сосредоточенно выполняет свою работу. Ищет моего сына.

– Да, Михаил Демидов, пятнадцати лет. Да? Что, в каком отделении? Да, я подожду! – громче, чем за весь этот час, воскликнул он.

Я дернулась и села на диване.

– Что? Где он? Куда ты звонишь? – спросила я.

Тут же в комнату влетел Андрей, видимо, тоже услышал наши голоса.

– Это институт Склифосовского, справочная. Ничего больше не знаю, – зажав трубку ладонью, пояснил Марк. – Да, я на линии. Что? Ушибы? Он в сознании? Подождите, а куда нам подъехать? Понятно.

– Что там? Что? – закричали мы с Андреем, как только Марк повесил трубку.

Он посмотрел на нас немного растерянным взглядом и сказал:

– Кажется, он в хирургии. Мне ничего толком не сказали, только то, что утром к ним поступил Михаил Андреевич Демидов, пятнадцати лет. Какие-то ушибы чего-то. Я в этом не разбираюсь.

– Но он жив? – сжав зубы, спросил Андрей.

– Да. Он жив, – кивнул Марк, и все мы, не сговариваясь, одновременно бросились к выходу.

Глава 4 МИШКИНА ВЕРСИЯ

Материнское сердце – вещун. Это относится ко всем матерям без исключения независимо от того, что они сами думают о своей интуиции. Вот я, например, всю сознательную жизнь была закоренелой материалисткой. Привыкнув еще в институте все решать по формулам, я не могла понять, что такое – слушаться своего сердца. Так и получилось, что все пятнадцать лет жизни с Андреем я смотрела на наш брак сквозь призму рациональной логики. Почему-то я не спрашивала себя: «Что ты, собственно, чувствуешь?» Потому что ответ, исходящий из сердца, мог быть недостоверным. И правда, как можно доверять сердцу, которое столько лет говорило, что Андрей – самый лучший, а потом вдруг взяло и начало кричать, что ему хочется бежать от него на край света. Поэтому много лет я задавалась совсем другими вопросами.

«Имею ли я моральное право не любить Андрея?»

«Разве я могу разлюбить его сейчас, когда его жизнь так трудна?»

«Замирать от счастья, когда рядом Марк, – разве это допустимо?»

«Могу ли я дать понять Андрею, что он тоже должен что-то делать для моего счастья?»

И на все эти вопросы я последовательно отвечала: нет, нет, нет. С точки зрения логики, я должна любить своего мужа, поддерживать и прощать его. Так что, если сердцу надо что-то другое, не буду его слушать, и все. Пока я в состоянии выдавить из себя «я люблю тебя, дорогой, конечно же», все не так плохо.

Однако сейчас, когда где-то далеко на больничной кровати лежал мой единственный сын, мое сердце стонало и кричало от боли, а я больше не могла его не слышать. Оно кричало слишком громко. От этого крика можно было сойти с ума. То же самое было со мной, когда умирала моя мама. Врачи говорили мне что-то, обнадеживали, рассказывали о статистике, по которой выходило, что все еще может быть хорошо. А я уже все знала. Мне не надо было даже смотреть на нее, чтобы все знать. Хотя я сидела и держала ее за руку, пока не почувствовала, что все тело затекло от неподвижной позы. Единственное еле уловимое движение жизни – мама чуть заметно сжимала мои пальцы. Потом пропало и это. Я знала, что это жизнь, что ничего нельзя изменить или исправить и что это нормально, – так будет со всеми. Но это все – доводы разума, а что-то животное внутри меня, что-то инстинктивное, на уровне подсознания, умирало вместе с ней.

Узы крови связывают нас гораздо сильнее, чем мы думаем. Мы можем не жить вместе, можем даже годами не общаться или даже ненавидеть друг друга. Но кровь будет подавать нам знаки, отстукивать по невидимому телеграфу самое важное. Надо только на минуточку закрыть глаза и перестать думать. И сразу все встает на свои места, и становится ясно – пришло мамино время и это придется как-то пережить. Потому что теперь мы уже всегда будем одни, мы уже следующие в этом списке жизни. Да, а раз так, то зачем тратить время на всякую ерунду и врать себе? Я не люблю Андрея. И дело не в том, что он плохой, а Марк хороший. Или в том, что я такая негодяйка. И вообще, дело ни в чем. Просто я уже давно его не люблю. А жить с тем, кого не любишь, – что может быть хуже. Конечно, от такой пытки начнешь его ненавидеть. Что в этом странного?

Я всем сердцем чувствовала, что с моим сыном что-то случилось. И рядом с этим чувством не выживало никакое другое. Любовь к мужчинам, муки совести, жизненные планы – все это сгорало и разлеталось по ветру, когда я думала, что с моим сыном произошло что-то непоправимое. От одной этой мысли мне хотелось кричать и бегом бежать на проспект Мира. Но бежать бегом – я не могла и поэтому ехала на машине.

– Не нервничай. Хочешь, я поведу? – поинтересовался Марк. Я нервно застучала кулаком по рулю.

– И что, от этого рассосется пробка?

– Ладно, только будь осторожна, – отстал он.

Юго-Западную и проспект Мира разделяет слишком большое расстояние, путь слишком долог, чтобы я была в состоянии его вынести.

– Почему в справочных они ни хрена не знают? Может, позвонить еще раз? – спросил Андрей. Он сидел на заднем сиденье моего «Форда», я видела его в зеркале заднего вида. Его лицо было перекошено от страха. Наверное, так же, как и мое. Сейчас мы были с ним как близнецы. Голос крови нашептывал нам одно и то же.

– У них есть только запись, которая делается при поступлении. Может, это еще и не наш Миша. Мало ли? Давайте сначала доедем, а потом будем паниковать, – разумно предложил Марк.

– Так мы будем ехать до вечера, – истерила я. Хотя в целом трафик был таким же, как обычно. И если обычно этот маршрут можно было преодолеть за полтора-два часа, то и сегодня это должно было быть так же. Просто для нас сегодня каждая минута шла за три. Нет сильнее страха, чем страх о благополучии детей.

– Сверни на Косыгина, – вдруг как-то по-деловому скомандовал Андрей. Я посмотрела в зеркало. Он что-то пристально разглядывал.

– Ты нашел карту?

– Да. Сейчас будет поворот налево, под стрелку. Поверни.

– Хорошо, – покорно кивнула я.

Что-что, а командовать в экстремальной ситуации Андрей умел всегда. Интересно, почему все-таки его жизнь сложилась таким образом, а не иным? Иногда, в те редкие моменты, когда я позволяла слышать голос сердца, оно давало мне ответ на этот вопрос.

И он был более чем странным, этот ответ. «Каждый человек должен как можно больше отдавать. Каждый должен растратить себя без остатка, не считаясь и ничего не выгадывая, – говорило мне сердце. – И только тому, кто умеет отдавать, сторицей возвращается все. Таков закон».

– Но Андрей столько работал! Столько учился, писал диссертации. Почему же ему не вернулось?

– Потому что отдавать – это другое. Когда нам было тяжело, он должен был встать и начать зарабатывать. Должен был плюнуть на свое великое будущее и заняться семьей, сыном. А не бросать все на меня. Тогда, может быть, его великое будущее не прошло бы мимо него.

– Да, все верно. И все же я считаю, что во мне говорит обиженная женщина. Ведь изначально все было обговорено. Андрей работает для науки, я – для него. И что в итоге? Он протирает штаны на кафедре, выпивает по выходным (и не только) и хранит свои диссертации на дальней полке книжного шкафа. А я – я делаю то, о чем всегда мечтала. Я принимаю решения, разрабатываю сложные конструкции, занимаюсь тем, что считается самым прогрессивным в современной промышленности. Сращиваю технологический процесс и высокие технологии. Получаю большие деньги наконец. Может, мое сердце говорило правильно? Может, надо было сказать Андрею: «Пошли к черту свою маму с ее великими амбициями, своди сына в зоопарк. Устройся к частникам, займись тем, что принесет доход»?

Может, не надо было так ревностно оберегать его место в умирающей российской науке? Тогда он не полетел бы в небытие вместе с ней?

Кто же знает? В каждый момент времени мы сами решаем, что слушать, – голос логики, как правило, сухой и обманчивый. Или голос сердца, который говорит тихо, еле слышно и никогда не дает никаких гарантий. Но он говорит только правду.

Мы подъехали к институту. Надо же, все-таки как запустило государство нашу медицину. Даже такой известный институт, как Склифосовского, и тот пришел в полнейший упадок. Финансирования нет ни на что. Кроме ремонта дворцов на Рублевке, конечно.

– Демидов? Сейчас. Когда поступил? – привычно листала журнал старушка в не очень белом халате.

– Сегодня, – ответил Марк. Голос дрожал даже у него. Наверное, это сказалась бессонная ночь и бесконечная беготня по району.

– Ага. Вот, Вторая Травма.

– Нам говорили, что Хирургия? – переспросила я. Бабуся еще что-то посмотрела.

– Нет, Вторая Травма. Покупайте бахилы. Пять рублей. Вы все пойдете?

– Если можно, – кивнула я, покосившись на Марка. А что, он-то в принципе тут ни при чем. Может, он и не хочет туда идти.

– Все пойдем, – твердо сказал он и аккуратно натянул поверх своих красивых (и все еще чистых, как ни удивительно) ботинок синие бахилы из дешевого полиэтилена.

– На лифте на третий этаж, – вдогонку сказала нам бабуля.

Мы уже бежали по коридору. Терпение было на пределе. Мне был необходим ответ: все в порядке. Как же это невыносимо – мучиться неизвестностью. Однако некоторое время пришлось еще помучиться.

На третьем этаже было много-много дверей, и все они были закрыты. По коридору бродили осунувшиеся мужчины с перебинтованными руками и ногами и с выражением бесконечной усталости на лицах. Их сопровождали посетители – для них эти прогулки по коридору были уже делом привычным.

– Интересно, где нам взять медсестру? – спросил Марк, заглянув в окошко пустого поста.

– Сейчас найдем, – ответил Андрей, раскрывая все двери подряд. На двери с надписью «Процедурный кабинет» наши поиски увенчались успехом.

– Закройте дверь, вы не видите, я укол делаю?!

Андрей захлопнул дверь, пробормотав сдавленно: «Извините».

– Что там? – спросили мы с Марком.

– Там чья-то попа, – развел руками Андрей.

Мы подождали, пока медсестра доделает уколы, и спросили насчет Мишки.

– Триста вторая палата. За столовой направо. Почти до конца, – ответила она, а сама навострила лыжи в противоположном направлении. Я перерезала ей путь.

– Скажите, что с ним? Как он сюда попал?

– Это не моя была смена. Я с обеда работаю, – попыталась отвертеться сестра.

– Но он в порядке? – уточнил Марк.

Медсестра поколебалась полминуты, но потом развернулась и зашла на пост. Там она еще какое-то время копалась в медицинских картах, выискивая нашу.

– Ну... в целом... он получил серьезный ушиб, сотрясение небольшое. Об остальном пока говорить рано. Анализы еще не пришли. Ему прописали транквилизаторы, но это в вашем случае нормально. Пусть успокоится, выспится. Хорошо, что его вовремя привезли, – спокойно говорила она.

У меня немного закружилась голова.

– Да что с ним случилось-то?! Откуда ушибы? Он что, подрался? – Я еле сдержалась, чтобы не заорать на медсестру. Разве можно так непонятно говорить.

– Подрался? Нет, – с недоумением подняла она глаза. – Он упал с моста. С... вот, в районе Серебряного Бора. Мы так поняли, что это был неудачный суицид.

– Что?! – я прикрыла рот рукой. Ужас окатил ледяной волной все мое тело.

– Может быть, он случайно сорвался? – встрял Марк.

Андрей подавленно молчал, прижавшись к стене.

– Не знаю, может, и случайность. Он упал с моста в реку, ударился правой стороной тела о воду. Его вытащил кто-то, кто там был. Видимо, он его и привез сюда.

– Слава Богу! – не сдержалась я и перекрестилась.

Медсестра совершенно никак не отреагировала на мой странный жест. Видимо, ей здесь приходилось видеть и не такое.

– Да уж, повезло, – коротко кивнула она.

– Это просто его Господь спас, – скорее подтвердила, чем спросила я. Если где-то беда проносится над головой ребенка, рядом с ним всегда находится его ангел-хранитель. Слава Богу, он не оставил моего сына.

– Да, конечно, – согласилась медсестра.

Андрей стоял бледный и погруженный в свои мысли. Не могу сказать точно, но думаю, что в тот момент он как-то по-своему тоже благодарил Бога. Представить только, наш сын летел с моста в черную гладь воды! Кошмар! И ведь действительно, что бы было, если бы рядом никого не оказалось. Страшно подумать.

– А кто это был? – уточнила я. Этому человеку я была готова отдать все, что угодно. Как минимум мою вечную благодарность.

– Этого я не знаю. О нем данных нет, только указано, что его доставили на частной машине. А кто, что – неизвестно.

– Жаль.

– Значит, не хотели, чтоб потом их таскали. Мало ли? У нас сейчас никто не хочет лишний раз высовываться. Знаете, как трудно сейчас найти свидетелей ДТП? Все разбегаются! – говорила медсестра.

Я перебила ее:

– Мы можем его увидеть:

– Я же говорю, он не назвался! – недовольно посмотрела на меня она.

– Я о сыне, – уточнила я.

– А, ну конечно. Триста вторая палата, – кивнула медсестра и пошла в сторону лифтов.

– Только он сейчас спит! – крикнула она нам.

Я обернулась и кивнула. Мне достаточно просто побыть рядом с сыном. Пусть бы даже он вообще спал все время.

Мы ворвались в триста вторую палату, где в обществе еще двух беспокойно ворочавшихся пациентов лежал мой сын. Мой любимый Мишка – медвежонок, непутевый подросток, мой вытянувшийся нескладный малыш. Самый главный мужчина моей жизни. Он лежал, повернувшись к стене. Я моментально узнала его, хотя он был укрыт больничным одеялом. По взъерошенной шевелюре, по размеренному дыханию, по голосу крови.

– Вот он, – кивнул Андрей. – Наверное, не стоит его будить.

– Конечно, нет, – прошептала я, аккуратно расправляя его одеяло. С виду никаких повреждений, Миша просто спал. Так же, как и дома, поджав колени. Я так хорошо все о нем знала, кроме одного – зачем он пошел бродить в ночи, зачем залез на этот проклятый мост? Зачем спрыгнул с него? Почему не подумал о том, что я не смогу без него жить? И что, что такое мы сделали с ним, если и для него смерть показалась лучшим выходом из положения.

– Мама? – вдруг тихо прошелестел Мишка, с трудом поворачиваясь ко мне. Он растерянно оглядел Марка, спокойно стоявшего рядом с Андреем. Не так давно и я думала, что они моментально подерутся, если окажутся рядом. По крайней мере, считала, что Андрей будет бросаться на Марка. Но сейчас они мирно стояли рядом. Странно... Похоже, мы по глупости способны годами ругаться и воевать там, где достаточно сказать два слова, чтобы наступил мир.

– Я здесь, маленький. Все хорошо. И папа, папа тоже здесь. Спи-спи.

Я заставила сына снова лечь и поправила одеяло. Мишка откинулся на подушку, его лицо было осунувшимся, как и у остальных пациентов.

– Ма-ам, я должен тебе кое-что сказать, – твердо сказал он, хотя я видела, что эти слова дались ему с трудом.

– Потом, Мишечка, потом. Сейчас тебе надо отдыхать. Все обошлось, слава богу. Господь не оставил нас, послал к тебе ангела. Отдыхай, поговорим потом...

– Мама, это я взял деньги! – давясь слезами, вдруг выдавил из самых недр своей души Мишка.

– Мы знаем, – зачем-то пояснил Марк. – Мы все поняли, когда нашли видеокарту.

– Да? – Мишка с трудом сел на кровати.

На его обнажившемся торсе я увидела жуткий расползшийся синяк. Я моментально разревелась, Андрей прижал меня к себе и повторял без остановки: «Все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо».

– Больше никогда, слышишь? Никогда так не делай!

– Я не буду! – тоненько, совсем по-детски, заплакал Мишка. – Я никогда не возьму чужого. Я хотел вернуть, но уже было поздно! Я уже половину потратил! Я не знал, чьи это деньги.

– О чем ты? – немного растерявшись, спросила я.

Мишка поднял на меня глаза и побледнел.

– Я? Про деньги!

– А я – про твою жизнь! – Я схватила его за плечи и судорожно прижала к себе. – Имей в виду, если бы с тобой что-то действительно случилось, я бы этого не пережила.

– Так ты не злишься? – сквозь слезы робко улыбнулся Мишка. – Из-за денег. Папа их не брал.

– Я? Я не злюсь? Я злюсь, как не знаю кто! Я просто в ярости. Из-за каких-то жалких денег я чуть было не потеряла самое дорогое, что у меня есть. Ты дурачок! Как ты мог? Зачем ты полез на этот мост?! – не в силах сдержаться, кричала я, обнимая сына. Если бы было можно, я бы положила его в кармашек около груди и больше никогда не отпустила. Он так бы и жил там, в безопасности и любви, согретый моим теплом. Но он вырос – и я буду всю жизнь дергаться и думать, как он там, в своей взрослой жизни. Господи, как же я теперь понимаю свою вечно названивающую мне маму!

– Мамочка, если бы не я – вы бы никогда не развелись! – вдруг неожиданно продолжил Миша.

Я с недоумением уставилась на него. Марк и Андрей растерянно переглянулись.

– Что ты имеешь в виду? – удивленно спросила я.

– Если бы я не взял деньги, ты бы не стала проверять папу и вы бы не развелись. Это я виноват во всем, только я. Если бы я мог лучше учиться, вы бы не расстраивались из-за меня и не ругались, – сумбурно объяснял он.

Я с нежностью смотрела не его расстроенное, взволнованное лицо. Нет, все-таки он совсем еще ребенок. Ребенок, который хочет, чтобы мама и папа были вместе.

– И ты из-за этого так переживал? Что мы развелись из-за тебя? – Я погладила его по голове. Он не увернулся, как обычно. Господи, как же я его люблю. Как же мы оба – я и Андрей – его любим. Это стоило того – не поспать одну ночь, побегать по району и просто просидеть много часов в квартире – чтобы понять, как дорог нам обоим наш сын. Независимо от того, что друг другу мы больше не нужны.

– Но ведь ты так возненавидела папу из-за этих денег. А я просто не мог тебе ничего сказать. Я трус! – На детском лице отражались совсем не детские страдания.

Я обняла Мишку за плечи, посмотрела ему в глаза и сказала:

– Ты не прав. Даже взрослым людям порой трудно признаться в том, в чем они виноваты. Даже мне. А ты – всего лишь ребенок. Ребенок, который мечтал о новом компьютере, верно?

– Да будь он проклят! – горячо воскликнул Мишка. Я улыбнулась и потрепала его по волосам.

– Ну зачем. Из тебя еще выйдет отличный программист.

– Я больше ничего не хочу, – буркнул он. – Я никогда не прощу себе, что ты все это время обвиняла папу, а я молчал. Никогда.

– Вы – подростки – так строги к себе и другим, но ты должен знать: любой имеет право на ошибку. Это совсем не повод, чтобы бежать и прыгать с моста! Наоборот, прыгнуть с моста – это самый простой путь. А я предлагаю тебе взять и все исправить. Хочешь?

– Но вы с папой уже никогда не будете вместе.

– Это верно, – хмуро кивнула я.

– Вот видишь! – развел руками Мишка. Я накинула на его худенькие плечи сползшее одеяло и легонько дотронулась пальцем до носа, как делала это, когда он был совсем маленьким.

– Чтобы ты понимал! Я уже много лет люблю другого мужчину. А папа полюбил другую женщину. Мы с папой радоваться должны, что больше не будем мучаться вместе.

– А как же я? – растерялся он.

– А ты как был нашим самым любимым на свете сыном, так им и останешься, – вдруг вмешался в наш разговор Андрей. – И кстати, ты хоть понял, что у тебя появилась сестра? Если захочешь, я тебя с ней познакомлю.

– Очень хочу, – кивнул Мишка. Кажется, теперь мы его уже окончательно запутали.

Марк стоял и спокойно смотрел в окно. Интересно, а он понял, что я говорила о нем?

– Только давай выздоравливай побыстрее. А то я скоро уезжаю! – неожиданно сообщил Андрей.

Мы все, не сговариваясь, повернулись к нему.

– Куда? – удивленно спросила я. Впрочем, я догадывалась, что он мне ответит.

Глава 5 ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР В ВОЛЬНОМ ПЕРЕСКАЗЕ

Все течет, все изменяется, и то, что вчера казалось архиважным, завтра превратится в тлен. Система ценностей – штука ненадежная, так и норовит в любой момент поставить все с ног на голову. Самое лучшее, что мы можем сделать, – это расслабиться и отдаться ласковому покачиванию волн. Представим, что жизнь – это океан с прозрачной соленой водой, изменяющей цвет в такт сиянию небосвода. Представили? Вы лежите на тихо перекатывающихся волнах и смотрите в бездонную высь. Куда вас несет? Кто управляет потоком? Есть ли во всем этом какой-то иной смысл, кроме счастья быть частью целого океана? Все эти вопросы по большей части остаются без ответа. Говорят, кому-то удается на секундочку заглянуть за занавес и увидеть Автора. Ясновидящие, экстрасенсы, гадалки. Финансовые аналитики. Иногда каждый из нас ощущает в себе сильнейший голос интуиции. Правда, у меня лично он частенько раздается не до, а после. Как в том анекдоте: Боже, как я ошибался!

В точности, с полным соответствием и стопроцентной гарантией всего не знает никто. Никакая колдунья, даже если за время работы она успела и сама поверить в собственное могущество, не сможет по-настоящему предсказать и пяти минут в своем будущем. Потому что есть Высшая Сила, которая то позволяет что-то увидеть, а то вдруг закрывает нам глаза своей невидимой рукой.

Моя секретарша Алина, не имея ни сил, ни желания, ни возможностей думать о чем-то самостоятельно, очень любит общаться со всякими гадалками и знахарками. Естественно, фонтан ее впечатлений постоянно изливается на мою скромную персону.

– Елена Петровна, а вы знаете, что если бы вы захотели, вашего бывшего можно было бы со свету сжить? – спросила как-то она, видимо, таким образом демонстрируя свое ко мне сочувствие и расположение.

– Это уголовно наказуемо, – буркнула я, не отрывая взгляда от бумаг. С тех пор как Андрей вышел на тропу войны, моя личная жизнь стала достоянием общественности. Если бы я хотела, я могла бы вывести против Андрея небольшое войско, правда, состоящее из пижонов-интеллигентов.

– Я имею в виду загово€р на смерть! – таинственным голосом прошептала она.

Я в который раз пожалела, что мне так и не удалось произвести на нее впечатления страшной, строгой и бескомпромиссной руководительницы. И почему я ей все прощаю? Может, действительно, длинные ноги что-нибудь да значат? Чур меня!

– Знаете, Алина, я совсем не хочу, чтобы он умер. Вам это может показаться странным, но вспомните, ведь вы так и не научились отправлять факс – а я ни разу не наводила на вас порчу за это. Даже не штрафовала!

– Спасибочки, конечно, но если не хотите загово€р, тогда, может, сглаз? Или отворот! Одна моя знакомая отводит мужа от любовницы за три дня. Гарантия – двести процентов! – возбужденно продолжала стратегическое совещание Алина.

Я бросила ручку на стол и все-таки подняла на нее взгляд:

– Двести процентов? – на всякий случай переспросила я.

– Ну да! – кивнула Алина.

Надо же, то, что на ней надето, тоже называют юбкой. И кого она пытается охмурить? В моем-то офисе.

– Интересно, она что, на всякий пожарный отводит от него сразу двух любовниц? А если их нет? Как она может дать двести процентов? Это в нашем случае технически невозможно! – не смогла я удержаться от восклицания.

– Я не знаю, как у вас, у специалистов, а мне реально помогло, – обиделась моя секретарша.

Я хмыкнула. Что, наш разлюбезный куратор погуливает от законной наложницы? О времена, о нравы!

– Знаете, Алина, я уверена, что то, что я бы хотела сделать с Андреем, не исполнит ни одна гадалка. Не будем и пытаться. А потом, я уже выкинула кучу денег на адвоката. Это примерно что-то похожее. Гарантии – те же двести процентов, результат такой же – нулевой, – примирительно улыбнулась я и отправила ее перекурить. Поскольку в остальное время я вела ревностную борьбу с ее бесконечным курением, она счастливо зацокала в сторону коридора.

А потом, через какое-то время Алина пришла ко мне в кабинет несколько озадаченная, растрепанная, но не внешне, а внутренне. Иными словами, она вся была – одно сплошное недоумение.

– Что случилось? – не стала я дожидаться, пока она побродит по кабинету, делая вид, что принесла какие-то важные бумаги. Все равно ведь не отвертишься, придется слушать.

– Наверное, вы все-таки правы, – начала она издалека.

Я кивнула.

– Конечно, я права. А в чем?

– Да фуфло все это – гадалки, экстрасенсы. Ничего они на самом деле не могут!

– Ну почему же, – из чистого противоречия возразила я. – Иногда и петух несется. Даже гадалка может угадать, что будет. Особенно если она – хороший психолог.

– Вы представляете, я вчера была у одной такой на сеансе. Очень опытная экстрасенс, профессор какой-то академии, что-то вроде Академии высшего знания.

– И что? – поторопила я Алину. Рассказ не обещал быть оригинальным.

– А то. Пока мы с ней там моего... ну, друга... приваживали, венец безбрачия снимали. У нее... у нее...

– Да что там у нее случилось? – Я видела, что Алина действительно переживает.

– У нее в ванной умер муж. От сердечного приступа.

– Прямо при тебе? – прикрыла я рот рукой. Надо же, какой кошмар.

– Я пошла помыть руки, а он там лежит... бледный. А она – хоть бы забеспокоилась! Целый час со мной возилась. Деньги все пересчитала. Улыбалась. Говорила, что от нее ничто не может укрыться. Как же так? Ведь это же ее родной муж, как же она не почувствовала, что ему плохо? Ведь должен же у нее был быть хоть какой-то дар?! – жалобно спросила меня Алина.

Я пожала плечами. Нет, никому из нас не дано заранее узнать всю правду. Никто не может по настоящему заглянуть в будущее. Жизнь – экзамен, к которому не напишешь шпаргалки. Даже если ты – гадалка. А может, даже особенно, если ты – гадалка. С них вообще особый спрос.

Почему я больше полугода жила в полной уверенности, что мои деньги взял Андрей? Ведь я знала его как облупленного. Мне было известно, что он тщательно обдумывает все решения и взвешенно их принимает. Я помнила, должна была помнить, что он никогда не был подлецом и что вся наша жизнь – это игра на двоих, в которой либо оба выиграли, либо оба проиграли. Почему-то слепая злость залила мне глаза, мне хотелось крови. А думать – думать не хотелось.

Для счастья вовсе не требуется исполнения заветных желаний. Или богатства. Или победы в судебном процессе. Иногда для того, чтобы почувствовать себя счастливой, достаточно держать за руку своего сына, лежащего на больничной койке. Сына, который упал с моста, но остался жив. Что еще нужно для счастья, если он улыбается и постоянно переспрашивает одно и то же?

– Ты точно меня простишь? – шепчет он, склонив голову на край подушки.

– А ты меня? – в сотый раз отвечаю я ему.

– Это ерунда, ты ни в чем не виновата, – прикрывает он глаза.

– А ты – мой самый любимый сын. И что может быть важнее?

– Ну, ведь я же подлец! – напоминает он.

– Каждому из нас случается принимать неверные решения. Знаешь, как потом сложно снова все исправить? Но секрет-то в том, чтобы все-таки сделать это. Вот твой папа – молодец. Он принял свое правильное решение, и теперь ты сможешь приезжать в США. Ты рад?

– Очень! – Мишка кивнул и так тепло улыбнулся, что у меня от сердца отлегло.

– Вот и славно. – Я снова сжала его ладонь.

Мы провели в его палате уже несколько часов, пора было уходить. Медсестра уже трижды прогоняла нас, но Марк трижды уводил ее в коридор, что-то там ей говорил, и она оставляла нас в покое. Еще минут на пятнадцать.

– В Америке учат на настоящих программистов, – мечтательно протянул Мишка и прикрыл глаза. Он устал и явно хотел спать.

– Значит, ты будешь там учиться. Мы с Машей едем в Бостон, там полно отличных университетов, – поделился Андрей.

Медсестра в дверном проеме скорчила рожу и знаками попросила нас немедленно убираться.

Я поцеловала Мишку, велела ему выздоравливать и ни в коем случае больше не делать глупостей.

Он ответил:

– Можешь точно не волноваться, только приезжай поскорей. И привези пончиков, – совсем по-детски попросил он.

У меня снова навернулись слезы на глаза. Все-таки он совсем еще ребенок. И угораздило же его пережить такие недетские муки. Полгода чувствовать себя предателем! Не каждый взрослый выдержит.

Мы вышли во двор больницы. Уже вечерело. Скоро начнется сентябрь, и жизнь опять войдет в привычное русло. Мишка пойдет в школу, где нам придется заново вгрызаться в гранит науки. Только вот компьютер я ему куплю обязательно – самый лучший. Мы будем вместе, только вот Андрей будет далеко.

– Слушай, но как же ты все-таки получил эту грин-карту? – не сдержалась и полюбопытствовала я.

Когда Андрей предлагал мне поехать с ним, я, честно говоря, думала, что это какая-то авантюра. Разве можно вот так, запросто взять и получить грин-карту?

– Оказывается, можно, – заверил меня Андрей. Глаза его блестели. – Это в России ученый с моими степенями и количеством работ никому не нужен. А американское законодательство смотрит на это по-другому. Если ты – ученый, известный человек или просто большой талант – неважно в чем – тебя возьмут со всей твоей семьей, чтобы ты укреплял своим талантом мощь Америки.

– А если ты, скажем, повар? – заинтересовалась я.

– А почему нет? Если ты докажешь, что чего-то действительно стоишь – welcome, приезжай и живи.

– Значит, ты доказал, – задумчиво произнесла я. – Я всегда знала, что ты гений.

– А я – всегда боялся, что для тебя это перестанет быть важным и ты меня разлюбишь. С самого первого дня. С экзамена по физике, который ты провалила.

– Провалила бы, если бы не ты! – с легкой ноткой грусти проговорила я. – Как же много мы пережили. И что, почему все так закончилось? Неужели ничего нельзя было сделать?

– Иногда банан – это просто банан. В каких-то случаях нет никакого смысла склеивать то, что склеить невозможно, – с той же ноткой произнес Андрей.

Мне представилось, как он будет с неистовым упорством пробивать себе дорогу в научном мире неведомого Бостона. И наверняка пробьет. Он всегда гениально решал сложные задачи с кучей неизвестных. А я – я буду автоматизировать промышленность России и... постараюсь забыть Марка.

– Знаешь что, Андрей? – спросила я.

– Что? – поднял он глаза.

– Нам надо серьезно поговорить. Давай зайдем в какое-нибудь кафе. Марк, ты не против? Может, тебя отвезти домой?

– А что, вам надо поговорить наедине? – сразу уточнил он. Марк всегда был деликатным.

– Нет-нет, это самый обычный разговор. И потом, есть ли что-то, чего ты о нас не знаешь?

Марк кивнул, мы сели в машину и доехали до ближайшего ресторана, в который зашли, даже не взглянув на его название. Есть мы собирались в последнюю очередь.

– Что будете заказывать? – радушно спросил официант.

– Нам только кофе, – сказала я.

– Мне – чай. Зеленый, а потом я что-нибудь закажу, – уточнил Марк и принялся тщательно изучать меню. Он ведь был заядлым гурманом и не мог попасть в незнакомый ресторан и не попробовать какое-нибудь новое блюдо.

– Как прикажете, – кивнул официант и ушел.

Мы помолчали, Андрей нерешительно крутил в руках салфетку.

– Так о чем ты хотела со мной поговорить? – наконец спросил он.

Я выдохнула и начала:

– Скажи, а продажу квартиры ты тоже затеял из-за Америки?

– Да, – кивнул Андрей и посмотрел на меня. – Я бы мог ничего не трогать, но тогда бы оказался на вокзале с женой и ребенком на руках. Без денег. Все последние деньги я отдал американскому поверенному, чтобы он вел мое дело.

– И много?

– Много. Всего с расходами на переводы, медицинские обследования и прочее – больше десяти тысяч. Сейчас вот продаю «Ниссан», чтобы расплатиться с долгами, – развел руками Андрей.

Я задумчиво посмотрела вдаль.

А что, если оставить в покое мои амбиции, все привычные и удобные для меня аргументы и доводы и попытаться ответить на один-единственный вопрос: могу ли я всерьез считать, что Андрей не имеет права на половину нашей квартиры? Мы жили вместе, больше пятнадцати лет делили все на двоих, в горе и радости, в кризисах и развалах целой страны мы были неразлучны и пережили немало бурь. Мы вместе родили сына. И когда я сказала, что больше не могу жить с Анной Сергеевной, – Андрей встал и пошел за мной.

Да, конечно, я зарабатывала деньги, пока он переживал свою драму, покупал продукты и делал с сыном домашние задания. Да, это мой самый любимый дом на свете, я вложила туда и сердце, и душу, и все, что имела, включая квартиру родной матери. И от одной мысли о том, что я его потеряю, у меня все внутри переворачивалось. Но не в этом дело. Иногда мы все должны закрыть уши, чтобы не слышать пронзительных криков собственного «Я», и просто сделать то, что нужно сделать. Как бы сложно это ни было на первый взгляд.

– Я согласна продать квартиру, Андрей. Только надо сделать так, чтобы мне осталась двухкомнатная, потому что не будем же мы с Мишкой жить в одной комнате! А так – можешь начинать, если ты знаешь как, – сказала я, отпивая противный кофе, который принес нам официант.

Андрей смотрел на меня, вытаращив глаза. А я подумала, что это было не так уж и страшно. Подумаешь, продадим квартиру. Чего тут страшного? Со всеми это случается временами!

– Это... это правда? Ты действительно согласна? Я просто не могу поверить! Конечно, вам двушка. Мне много не надо. Я же не собирался портить тебе жизнь! – частил он, забыв сдерживать свои чувства. Его радость, его облегчение било через край, накрывая с головой и нас с Марком.

Я улыбалась.

– Я знаю, что не собирался. Это я собиралась портить тебе жизнь! – уточнила я.

Андрей усмехнулся.

– И тебе это почти удалось. Маша уже начала говорить, что лучше уехать в Штаты без денег, но и без инфаркта.

– У тебя умная жена, – хмыкнула я. – Но не надо больше драм. Давай продавай все к чертовой бабушке. Переедем и сделаем новый ремонт. Сейчас вся Москва застроена квартирами. Что-нибудь подберем!

– Ну конечно! – улыбнулся Андрей.

Официант, недовольный нашим шумом (и, как я понимаю, нашим заказом), подошел и выразительно спросил:

– Что-нибудь еще будете заказывать?

– А разве, молодой человек, в вашем заведении подают еду? – совершенно искренне удивился Марк.

Официант посмотрел на него с недоумением.

– Конечно!

– Просто, судя по тому, что вместо кофе вы принесли что-то без названия, а чай подали без лимона, я предположил, что еду у вас тоже не готовят. Только если фастфуд. Кто-нибудь хочет фастфуд? – деловито поинтересовался Марк.

– Ни за что, – замотала я головой.

Андрей настолько погрузился в свои мысли о будущем материальном благополучии для своей семьи, что вообще не отреагировал на его слова.

– В таком случае счет, пожалуйста, – скомандовал Марк.

Официант фыркнул и ушел. Я улыбнулась. Какой все-таки Марк бывает разный. Никогда не устаешь на него смотреть. Скоро он уедет, и я снова стану поклонницей эпистолярного жанра. Буду ждать его писем и его командировок. Впрочем, нет, теперь в качестве свободной женщины я вполне могу себе позволить как-нибудь съездить к нему во Францию. В Прованс. В конце концов, я об этом когда-то так мечтала.

– Марк, а что ты скажешь, если как-нибудь я предложу тебе прокатиться по Провансу? Может быть, следующей весной? Покажешь мне те самые места, где снимался «Хороший год»? – спросила я его, изображая легкость и небрежность. Просто старый друг спросил другого старого друга, не съездить ли им весной в Прованс.

– Элен, дорогая, ну конечно, съездим. Там чудесные виноградники. И я смогу угостить тебя настоящим французским молодым вином. Это будет замечательно! – кивнул Марк и вытащил счет за кофе раньше, чем я успела его заметить.

– Опять ты начинаешь? И почему на этот раз ты будешь платить за ресторан? – сделала я вид, что злюсь. – Скоро ты проколешься и не сможешь изображать из себя страшного жмота. И мир узнает правду!

– Какую правду? – нахмурился он.

– Что ты ужасно щедрый!

– Ну, это вряд ли, – философски заметил Марк. – Я стараюсь всегда и на всем нажиться. Из меня вышел бы прекрасный ростовщик, если бы я в юности не увлекался Достоевским. Ростовщики плохо кончают.

– Заливай мне тут. Тоже мне, барыга! – скривила я рожицу.

Марк поднял голову и посмотрел на меня почти серьезно.

– Ты мне не веришь?

– Нет! Ты врешь! Ты совсем даже не жадный.

– А вот и не правда. Я всегда все считаю. И даже сейчас я тут сижу с вами, преследуя исключительно корыстную цель! – невозмутимо заявил он.

Я опешила.

– Какую такую цель?

– Да, какую это цель, интересно? – вынырнул из своих мыслей Андрей.

– Я долго занимался одним вопросом. У меня скопился некоторый капитал...

– Нажитый путем хитрых денежных махинаций, – продолжила я за него.

– Конечно, – кивнул Марк. – И вот передо мной встал очень острый и насущный вопрос. Деньги должны работать. Они должны приносить прибыль.

– Ну конечно. И желательно, чтобы большую.

– Естественно. На сегодняшний день есть несколько рынков, которые обещают подобную прибыль. Например, рынок стран третьего мира. Но для этого даже моих капиталов недостаточно, – продолжал читать лекцию Марк.

– Так ты серьезно? – запуталась я.

– Конечно, а ты решила, что нет? Я всегда все делал серьезно. Ты подумала, что я шучу? – с недоумением посмотрел на меня он.

– Ну, в общем... – растерялась я. – И что, куда ты их вложишь, свои капиталы?

– А еще одним из самых перспективных на ближайшие лет двадцать аналитики считают рынок недвижимости в России. В частности в Москве, – разглагольствовал Марк в полнейшей тишине. Я уставилась на него, не в силах поверить в то, что слышу. – Поэтому я решил, что для меня есть прямой смысл вложить деньги в этот рынок. Тем более что, как я понимаю, подворачивается интересное предложение.

– Ничего не поняла! – пожала я плечами.

– Короче, Андрей, – повернулся к моему бывшему Марк. – Я предлагаю вам сделку. Не продадите ли вы мне вашу долю в квартире Элен? Вам нужны деньги, а я смогу утроить свои капиталы. Говорят, лет через десять эта недвижимость взлетит в цене.

– Что ты имеешь в виду?! – громче спросила я.

– Понимаете, я сам знаю, что это несколько самонадеянно. Но вы сможете назначить абсолютно реальную цену. Соседство Элен меня не смущает, поскольку, как вы это уже поняли, я уже давно ее люблю. Возможно, если мы будем встречаться на одной кухне, она сможет это наконец заметить. И потом, если честно, мне все равно придется что-то покупать в Москве, потому что я сменил работу.

– Что?! – ахнула я. Так много новостей сразу, и он все это время молчал? Как это на него похоже!

– Да, Элен, извини, что я тебе не сказал. Просто вылетело из головы. Я же, собственно, из-за этого и прилетел в Москву. Меня пригласили возглавить в России один крупный технологический холдинг. Я тебе потом расскажу подробно. Буду возглавлять их представительство. А поскольку, как я уже сказал, я тебя люблю – может, ты позволишь мне купить эту половину квартиры? Это значительно выгоднее, чем покупать целую. Так как?

– Мы согласны! – вместо меня громко произнес Андрей и хлопнул в ладоши.

Вот так всегда, ну почему он вечно все за меня решает? Впрочем, это теперь неважно! Это уже не моя проблема, а его жены. Вот ведь не думала, что буду радоваться, что у Андрея новая жена! А я – я буду жить в Москве, в своей любимой квартире. И главное – я буду жить с Марком! Не знаю, как передать в точности, что я чувствовала, но вкратце – я была абсолютно счастлива. Похоже на то!

Эпилог

С тех пор прошла еще пара лет. Все постепенно вошло в свою колею. Мы зажили так, словно бы и не было этого года, полного кровопролитных сражений, диверсий и шпионских устройств, обвинений и угроз. Мишка выписался из больницы и, кажется, сразу забыл обо всем, что случилось. Детская психика устроена интереснейшим образом – она стирает из памяти все, что может травмировать ребенка больше, чем это возможно. Мишка очень быстро пришел в себя. Только один раз по его лицу пробежала тень воспоминаний, когда в его комнате появился новенький компьютер последней модели – подарок отца, который он привез перед отъездом. Андрей вручил Мише несколько коробок и помог их распечатать. Мишка нахмурился только один раз, вспоминая, видимо, как в свое время об этот же самый стол он разбил другую машину.

– Нравится? – спросил Андрей.

– Очень, – тихо прошептал Мишка.

– Последний «пень», память – на целое государство. Процессор – быстрее, чем человеческий мозг, – перечислял Андрей. Кажется, он и сам бы с удовольствием поработал на таком.

– Ничего себе, ты разорился, – присвистнула я. – Не дорого?

– Ты знаешь, я уже дал предварительное согласие. Мне дают лабораторию. Там перевели мою докторскую диссертацию, оказалось, что она все еще актуальна. Так что буду в Америке зарабатывать головой. Даже не придется мыть полы в «Макдоналдсе», – сообщил он мне.

Я прищурилась.

– А ты стал бы?

– Ты знаешь, теперь да. Самое главное для меня – семья. Потому что все остальное может исчезнуть, а может и вернуться. А люди – родные люди – это не повторяется. Только сейчас и никогда больше моя дочка такая маленькая и смешная. Разве трудно ради ее счастья помыть полы. Да где угодно!

– Знаешь, это хорошо, что ты так говоришь, – искренне улыбнулась я. Да, кому-то достался совсем другой Андрей. Я с ним, наверное, даже незнакома. Что ж, все хорошо, что хорошо кончается.

Андрей уехал, а мы остались. Марк выплатил Андрею стоимость его доли в нашей квартире и уже после этого спросил меня, хочу ли я, чтобы он переехал ко мне.

– И после этого ты хочешь убедить меня в корыстности своих намерений? – приперла я его к стенке.

Марк на минуту задумался, но потом решительно тряхнул головой и ответил.

– Если я буду жить с тобой, я сэкономлю на еде.

– Аргумент! – согласилась я.

– А вообще, понимаешь, Элен, я уже в таком возрасте, когда каждый завтрашний день может стать последним. Я совсем не хочу потратить еще пять лет на уговоры тебя жить со мной. Лучше давай сразу поженимся и покончим с этим. Я хочу видеть тебя каждый день. Все дни, которые мне отведены на этой земле. Ты не против?

– Я за! – серьезно ответила я. – Ты даже не представляешь, какое это мучение – быть без тебя.

– Вот и славненько, – кивнул Марк и переключил канал, давая понять, что разговор окончен.

Да, добиться от Марка, чтобы он открыто показал, что чувствует, – невозможно. А если и возможно, то лишь на какие-то доли секунды. Что ж, это еще одна черта его характера, которую я хорошо знаю и люблю. Говорят, невозможно любить в человеке абсолютно все. Говорят, достоинства мы любим, а с недостатками смиряемся. Так вот, в Марке я обожала абсолютно все. Даже его сдержанное недоумение, когда он впервые увидел еду, которую я приготовила.

– Это что? – спросил он, осторожно принюхиваясь к тому, что было на тарелке. Знаете, как профессиональные химики нюхают свои колбы, махая ладонью. Чтобы, не дай бог, не получить смертельную дозу вещества.

– Это? Ужин! – растерялась я немного. Действительно, как я буду кормить такого привереду, как Марк?

– Знаешь что. Пойдем, – решительно направился он к двери. – Я знаю тут неподалеку один хороший ресторанчик...

Вот так мы и зажили в нашем доме, в том самом доме, который я когда-то создавала со всей своей любовью в сердце, любовью, которая на самом деле была адресована ему – уехавшему во Францию Марку. Теперь этот дом – наш. И не потому, что Марк отвалил за долю Андрея сумасшедшие деньги. Не только поэтому, хотя стоимости сегодняшнего метра жилья в Москве, кажется, поразился даже Андрей. Он никак не ожидал, что уедет в Штаты таким богатым человеком. По американским меркам, потому что по нашим, по российским, не всякий миллионер – настоящий богач. Чтобы это понять, достаточно один раз проехать по Рублевке.

Этот дом наш, потому что каждое утро я просыпаюсь рядом с мужчиной, которого я люблю. Марк делает мою жизнь счастливой. И не потому, что он не храпит. Храпит как миленький, даром что такой худой. Видимо, все мужчины после свадьбы начинают храпеть. Это такой негласный мужской сговор, не иначе. И все же, даже слушая его храп или, что гораздо чаще, толкая легонько локтем, я люблю его. И ни разу я не захотела остаться в своей спальне в одиночестве, чтобы лучше выспаться. Зачем? Выспаться мы всегда успеем, а вот полюбить... Тем более что такая любовь, да еще после сорока – это же подарок небес. Так и что теперь, жаловаться, что мой подарок храпит или ворчит по утрам? Вот уж нет. Мне есть на кого ворчать и без него.

Например, Алина. Она по-прежнему работает у меня и совершенно не умеет печатать. Правда, название компании произносит более-менее сносно. Но это все – заслуга моего шефа. Теперь я пытаю ее днем, а он тренирует по ночам. Да-да, не прошло и полгода после нашей с Марком свадьбы, как мы узнали эту потрясающую новость. Мой шеф решился прервать свое одиночное плавание и женился на Алине. Несмотря на то что куратору это, как вы понимаете, совершенно не понравилось. А с другой стороны, чего он хотел? Такая женщина, с такими ногами, в таких юбках. У моего шефа не было ни единого шанса устоять. А у кураторов нет перебоя с длинноногими красавицами, так что последний быстро утешится.

Кстати, Алина по-прежнему иногда захаживает к различным гадалкам и экстрасенсам. Прошлый опыт так и не научил ее ничему, кроме того, что обязательно надо брать чек после такого рода услуг.

– Зачем тебе чек от гадалки? – еле сдерживая смех, спрашивала я, когда Алина в очередной раз докладывала мне о том, как она провела выходные.

– А чтоб, если что, выставить претензию. Официально! – как ни в чем не бывало пояснила Алина.

Я уронила голову на стол, плечи мои затряслись от смеха.

– И что это будет? Верните мне деньги, потому что муж отказывается есть лягушачьи лапки? Или ты потребуешь компенсацию убытков за недоугаданное будущее? – не могла остановиться я.

Алина пожала плечами. По ее мнению, чек являлся достаточной гарантией того, что услуги по проникновению в сокровенные тайны бытия оказаны в должной степени.

Что ж, каждый может верить в то, во что хочет верить. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы...

А вот Мишка и не верил, и не знал, однако получил-таки свой самый главный приз, о котором не мог даже мечтать. После того как наши с Андреем личные проблемы перестали давить на мальчика с силой полиграфического пресса, он как-то подтянулся, выправился и даже умудрился без троек закончить учебный год. И это при том, что я настолько была поглощена Марком, что мне, откровенно говоря, было совершенно наплевать, сделал или не сделал уроки мой сын.

– Как такое возможно? – удивилась я, глядя на оценки в дневнике.

– Я молодец? – уточнил Мишка.

– Не то слово! – согласилась я.

– Тогда пообещай, что не будешь сердиться. Я ведь заслужил приз? – начал он издалека. Я моментально насторожилась. Такое начало не сулило ничего хорошего.

– Ну, допустим. А что ты хочешь? Новый велосипед? Ролики? Это возможно.

– Ма-ам, я хочу уехать.

– Куда? – не поняла я. – В лагерь? Ты же на лето к папе в Бостон собирался?

– Именно, – кивнул Мишка и принялся ходить из угла в угол. Нервничать.

– Да в чем дело?! – не сдержалась я и повысила голос.

– Папа сказал, что если я получу аттестат без троек, то смогу поступить в колледж, в Бостоне. Он уже договорился и даже знает, как подтвердить наш российский аттестат в Америке. Мама, я буду учиться в Америке!!!

– Что-о?! – не очень радостно переспросила я. Мой сын уедет в дальние края, чтобы в одиночестве, в чужой стране заниматься черт знает чем? Программировать? Знаем мы это программирование! Сами такими были. О чем думал его отец, когда говорил такое?!

– Ма-ам, я буду жить у папы. Под присмотром. Там же тетя Маша.

– И что? Тете Маше до тебя нет никакого дела! Ты мой сын, между прочим! – не шла я на контакт. Отпустить сына – мыслимое ли это дело.

– И бабушка тоже теперь там живет, – продолжал увещевать меня Мишка.

Марк спокойно сидел на диване и слушал.

– Бабушка? Какая бабушка?

– Ну, бабушка Аня! – удивленно посмотрел на меня Миша. – А кто еще?

– Действительно. Значит, Анны Сергеевны больше нет в России? Ох, даже как-то дышать стало легче. Хорошая новость! – Я помахала ладонями, освежая лицо. Меня прямо бросило в пот. Но на самом деле я была уверена, что в пот теперь как раз бросает тетю Машу. Это для Мишки она – бабушка. А для нее – свекровь. Анна Сергеевна в Америке! Спасайся, кто может!

– Мам!

– Что?

– Ты о чем сейчас думаешь?

– Я? Ни о чем! – Я приклеила к лицу фальшивенькую улыбочку.

– Неужели ты мне запретишь лететь? – возмущенно сверкал глазами Миша.

Я растерялась. Тут с дивана раздался голос Марка.

– Мальчик прав. Элен, речь идет о его будущем. А забывать готовить ему ужин ты сможешь на каникулах.

– Значит, сговорились? – изобразила я недовольство и запустила в Марка подушкой.

Конечно же, Мишка уехал. Ему, как несовершеннолетнему сыну Андрея, оказывается, тоже полагалась грин-карта. От учебы в Бостоне мой мальчишка был в полном восторге. А мы – мы с Марком тоже все-таки исполнили свою давнюю мечту. Сразу после свадьбы мы взяли все недогулянные отпуски и на целый месяц умотали в Прованс. Франция встретила нас маленькими деревушками, в которых подавались изысканные блюда и изумительные вина. Тихими вечерами мы с Марком, подвыпившие и счастливые, гуляли по бесконечным виноградникам. И солнце! Весь месяц было удивительно много солнца. Это был настоящий медовый месяц, пусть он случился с опозданием более чем на пятнадцать лет. Впрочем, нет. Не так. Все в нашей жизни происходит вовремя. И радости чередуются с огорчениями в самой идеальной пропорции, чтобы жизнь не утратила свой терпкий, пряный вкус. Всего должно быть в меру. Мы с Марком целовались в маленьких парках, светило солнце, и я понимала, что на самом деле, как ни крути, но мы прожили действительно очень ХОРОШИЙ ГОД.

Оглавление

Часть первая . Диверсант

  Глава 1 . Вечерний спектакль в одном акте

  Глава 2 . ПРОГРЕСС НА СЛУЖБЕ ЧЕЛОВЕКА

  Глава 3 . ИДЕАЛЬНЫЙ БРАК, МОДЕЛЬ С ДЕФЕКТОМ

  Глава 4 . НЕ ВИНОВАТАЯ Я, ОН САМ... УШЕЛ!

  Глава 5 . НАДЕЖНЫЙ СПОСОБ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ БЕССОННИЦЫ

  Глава 6 . НУЖЕН ПЕРЕВОДЧИК – С РУССКОГО НА РУССКИЙ

Часть вторая . Торжество Фемиды

  Глава 1 . ЧЕЛОВЕК ПО КЛИЧКЕ БЕЗ ПРОБЛЕМ

  Глава 2 . СУДНЫЙ ДЕНЬ. ТЕРМИНАТОР ОТДЫХАЕТ

  Глава 3 . КАЖДОМУ СВОЕ. ВАМ – ТЕЛЕВИЗОР

  Глава 4 . ВСПОМНИТЬ ВСЕ!

  Глава 5 . МИЛАЯ, ТОРГ ЗДЕСЬ НЕУМЕСТЕН!

  Глава 6 . СТАРЫЙ ДРУГ ЛУЧШЕ ДВУХ ПОДРУГ

Часть третья Ну и кто в дураках-то?

  Глава 1 . ПОЧЕМУЧКИ-ПЕРЕРОСТКИ

  Глава 2 . ЧТО БУДЕТЕ ПИТЬ, ВИКОНТ?

  Глава 3 . САМЫЙ ДЛИННЫЙ ДЕНЬ В ГОДУ

  Глава 4 . МИШКИНА ВЕРСИЯ

  Глава 5 . ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР В ВОЛЬНОМ ПЕРЕСКАЗЕ

Эпилог

Реклама на сайте