«Месть Мими Квин»

Ширли Конран Месть Мими Квин

С любовью и благодарностью посвящаю эту книгу Энн Сиболд

Я все простил, что испытал когда-то,

И ты прости, – взаимная расплата.

Вильям Шекспир

Пролог

Мими почувствовала, что кто-то трясет ее за плечо:

– Проснись, Мими!

Она медленно открыла глаза. Мерцающее пламя свечи освещало встревоженное лицо мужа.

– Ты так кричала!

– Мне, должно быть, приснился кошмар. Ну, это нечасто случается, – солгала Мими.

– Часто, Мими, даже слишком!

– Оставь, это пустяки. – Мими притворялась беспечной, стыдясь своих кошмарных снов. Она считала эти страхи детскими. Ей всегда снились темнота и опасность. Опасность, угрожающая ей, Мими. Опасность никакая и ниоткуда. Голос пропадал, и ноги вязли в грязи. Не позвать на помощь, не убежать. Абсолютно беспомощная, Мими ждала во мраке, пока ее не поглотит невидимое, ужасное, огромное Нечто…

– Надо посоветоваться с врачом, – твердо сказал муж. – Иногда с утра ты в ужасном настроении. Почему? Порой ты плачешь, но не можешь объяснить причину своих слез. Ты раздражаешься без причины. Ты просто на грани срыва.

– Женские проблемы, – по возможности беззаботно отозвалась Мими.

Муж присел на край ее кровати.

– Не бойся рассказать мне, Рыжик. Это из-за пожара? – настаивал он.

– Да! – Мими закрыла лицо изуродованными руками. – Ночь за ночью я заново переживаю этот ужас. Доктор Хиггинс дал мне снотворное, но это не избавило меня от кошмаров наяву. Я чищу зубы или просто иду по улице, и вдруг вокруг меня снова пламя! Нет выхода! Нет спасения!

Когда я прихожу в себя, меня всю трясет. Я чувствую себя опустошенной, измученной, и в то же время я просто вне себя от ярости! Ты же знаешь, она так и не призналась, что все произошло по ее вине.

– Рыжик, человеку трудно принять на себя такую громадную ответственность. Всего один момент рассеянности, и из-за этого так пострадал твой друг. Но ведь она сделала это не нарочно!

– Именно этого я ей и не могу простить! – прорыдала Мими. – Ее глупая беспечность искалечила мою жизнь, а она не хочет признать, что виновата!

– Но ведь тебя беспокоит и еще что-то?

Мими разрыдалась:

– Я по ней скучаю!

И муж сразу же ее понял.

– Конечно, тебе ее не хватает. Ты не можешь перестать любить человека, даже если он совершил дурной поступок.

– Я злюсь, потому что не могу выбросить эту мерзавку из головы! – прошипела Мими. – Когда-нибудь, как-нибудь, но я ей отомщу. Может быть, тогда я наконец обрету покой.

– Забудь об этом, Мими. Ты никогда не сможешь сравнять счет.

– Но я не могу простить ее… Я пыталась, но не могу! Если бог поможет, я еще заставлю ее почувствовать себя так же, как чувствую себя я.

Глава 1

Воскресенье, 28 апреля 1901 года

Настал день, и Мими поняла, что по воле бога, судьбы или, как там еще можно назвать, вершителя человеческих судеб одно незначительное происшествие – просто порвавшийся шнурок на ботинке – изменило всю ее жизнь. Не порвись тот шнурок, она, вероятно, начала бы свою карьеру судомойкой, а закончила – горничной, прислуживающей за столом.

Но все вышло иначе.

Мими в нетерпении ждала следующего поезда на Лондон. Она стояла в железнодорожном буфете Крю-стейшн. Пели в углу подвыпившие солдаты.

Дородная тетка за стойкой буфета с жалостью посмотрела на этих парней, отправлявшихся на войну с бурами, и шмыгнула носом. Она умело орудовала огромным белым заварным чайником и, словно садовник из лейки, поливала длинные ряды чайных чашек со щербинами, оставляя на стойке ряды коричневых пятен. Протянув руку к первой налитой чашке, толстуха оглядела ожидающую толпу. Девчонка с бледным лицом, кажется, вот-вот грохнется в обморок. Этого еще только не хватало.

Мими жадно рассматривала прилавок с большими блюдами, на которых высокими грудами лежали сандвичи с ветчиной и свежие сдобные булочки с изюмом. У нее подвело живот от голода – ведь полдень уже давно миновал, да и завтрак ей достался весьма скудный. Пожалуй, можно себе позволить чашку горячего чая и душистую булочку с корицей. Отпразднуем неожиданную, несколько пугающую свободу! Мими потуже стянула старенькую пеструю шаль на худеньких плечах и потрясла завернутые в красный носовой платок монетки. Она до сих пор не могла поверить, что ей и в самом деле удалось убежать. Мими столько об этом мечтала, что даже теперь, когда она сумела удачно воспользоваться ситуацией, ей все равно казалось, что это ей только снится. Постепенно слабая, чуть слышная нотка надежды превратилась в мощную мелодию радости. Тринадцатилетняя Мими впервые ощутила себя свободной.

Девочка вспоминала, как она торопливо уходила по переулку прочь от своего дома, а потом бросилась бежать изо всех сил, как будто за ней гнались черти. Села в омнибус и протянула кондуктору свою крону. Он разворчался, не найдя сдачи, но разрешил девчонке ехать бесплатно.

Спрыгивая у вокзала, Мими, не привыкшая носить ботинки, споткнулась и подвернула левую ногу. Ей удалось удержаться на ногах, но шнурок порвался. Ей пришлось с ним изрядно повозиться. И когда она прибежала на станцию, молоденький кассир злорадно ей улыбнулся:

– Очень жаль. На прямой поезд до Лондона ты опоздала. Придется тебе тащиться на другом и делать пересадку на Крю-стейшн.

Двое солдат уставились на курносое личико Мими. Ее спутанные грязные волосы, густые и блестящие, как мех лисы-огневки, удерживала зеленая клетчатая лента. Спутанная шевелюра не скрывала ни длинной грациозной шеи, ни молочно-белой кожи. Ее зеленые глаза сияли, в них светились проницательность и ум.

Раздался гудок паровоза, звук усиливался, и в облаке пара, с грохотом и лязгом, к платформе подкатило огромное черное чудовище, напоминающее динозавра. Завизжали тормоза, и поезд остановился. Пассажиры медленно начали спускаться на перрон. Солидные люди старательно обходили небольшую группу сошедших с поезда, чья мятая, очень яркая одежда выделялась на фоне строгих пальто и дорожных костюмов. Когда эта шумная компания вошла в буфет, все обернулись. Эти люди странным образом отличались от окружающих. Уж не иностранцы ли?.. Нет, они все громко переговаривались по-английски.

Пятеро мужчин выглядели неряшливо, но вели себя как важные персоны. У женщин были неестественно сияющие глаза с пушистыми черными ресницами, густо накрашенные ярко-красные губы и ненатурально розовые щеки. В этой нелепой компании были и детишки.

Веселое общество устроилось за большим угловым столом около почти совсем угасшего камина. Мими подумала, что, возможно, это одна большая семья, хотя сходства в них не замечалось. Одно было совершенно ясно – эти люди привыкли привлекать к себе внимание. Толстая женщина в грязном капоре из розового бархата воскликнула:

– Принеси нам пива, Джо, у меня в горле пересохло.

Тучный жизнерадостный мужчина в коричневом котелке, сдвинутом на затылок, послушно вскочил.

– Я, пожалуй, помогу тебе, Джо, – предложил долговязый, тощий, рыжеватый парнишка в зеленом пальто с бархатным воротником. Одежка была ему великовата. Вставая, он подмигнул Мими. Она вспыхнула и отвернулась. Наконец Мими приблизилась к стойке, изо всех сил стараясь, чтобы ее не оттерли в сторону. Рыжеволосый парень пристроился у нее за спиной.

Мими повернула голову и взглянула в его веснушчатое треугольное лицо. И снова он ей подмигнул. И опять щеки Мими залил румянец. Чтобы скрыть смущение, Мими выпалила:

– Нахальный ты парень!

– Да, я парень нахальный, – он мило изобразил ливерпульский акцент Мими.

– Да к тому же еще и грубиян! А вы что, все одна семья?

Склонив голову к плечу, паренек как будто обдумывал ее вопрос.

– В каком-то смысле так оно и есть… Мы гастролирующая труппа Дженкинса, работаем в провинции. – Он подбородком указал на полного мужчину в коричневом котелке, стоящего теперь у бара. – Вон наш менеджер – Джолли Джо Дженкинс.

Глаза Мими радостно вспыхнули.

– Вы актеры!

– Мы гастролирующий мюзик-холл. Нам платят больше, чем в драме.

– А что такое драма?

– Ну, драматический театр или, как его еще называют, настоящий театр. Можно подумать, что мы ненастоящие! – Он состроил забавную гримасу. – Прости меня, господи!

Мими пришла в полный восторг. Она никогда не бывала в мюзик-холле, но о мюзик-холлах в Британии знали все. Это была веселая сказка для бедных, порой единственная отрада в их бесцветной жизни.

Парень вынул из кармана смятый лист бумаги и протянул его Мими. Она с трудом прочла написанные от руки строчки:

«ДЖОЛЛИ ДЖО ДЖЕНКИНС ПРЕДСТАВЛЯЕТ… Джемайма Дженкинс и ее дрессированные французские пудели… канатоходцы… фокусники… певцы Мэвис и Сэмюэль Потсы… чудо-велосипедист… акробаты… человек-змея… чревовещатель… и множество комических сценок».

Парень принялся объяснять:

– Мы все исполняем несколько разных ролей. Джо – это наш конферансье и ведущий комик. Меня зовут Бейз Бейкер. Я фокусник, чудо-велосипедист, канатоходец и певец. Малышка Дэйзи – вот этот зобастый голубь в зеленом капоре – танцевала на проволоке, пока ее не доконал артрит. Теперь она занимается нашими костюмами.

Мими с сомнением посмотрела на Дэйзи. Какой же канат выдержит такой вес?

– А что делает та красотка? – Мими указала на хорошенькую девочку, словно только что сошедшую с картинки в календаре.

Юная обладательница огромных фиалковых глаз и длинных черных ресниц смотрела на Мими. У девочки был чуть вздернутый точеный носик. Короткая верхняя губка вызывала воспоминания о фарфоровом Купидоне. Ее великолепные золотистые волосы рассыпались локонами по обе стороны нежного овального личика. Ну, просто ангел небесный, да и только.

– Бетси? А с ее лицом больше ничего не нужно, верно? Впрочем, эта девчонка неплохо танцует. Знаешь, настоящий французский канкан со шпагатом в конце… А вон та в желтом парике и с полфунтом краски на лице, она считает, что из ее доченьки вырастет вторая Лили Лэнгтри, поэтому и стережет Бетси пуще глаза. – Бейз игриво подмигнул.

Мими знала, что мисс Лэнгтри была известной красавицей и любовницей нового короля Эдуарда VII. Она совсем недавно покинула сцену, располагая состоянием в два миллиона фунтов.

Бейз говорил так громко, что на него обращали внимание. Не прекращая болтовни, он вдруг схватил сандвич с ветчиной. Мими заметила это.

С неожиданной быстротой толстуха за прилавком наклонилась и схватила мальчишку за тонкое запястье.

– Попался, голубчик! – завопила она. – Люди добрые, зовите полицейского!

Бейз Бейкер попытался вырваться, но буфетчица, торжествуя, крепко держала его, свободной рукой продолжая неутомимо разливать чай. Мнения толпы разделились. Солдаты стали уговаривать буфетчицу отпустить паренька, а более законопослушные граждане угрожали воришке тюрьмой.

Мими увидела испуг в глазах Бейза и сообразила, что находчивый трепач уже не в первый раз ворует еду. Должно быть, и ловят его тоже не впервые. Она на минуту замешкалась, а потом громко крикнула:

– Ну-ка отпустите его! Это я попросила его взять мне сандвич. Здесь можно с голода умереть, пока дождешься, чтобы тебя обслужили! – Мими протянула женщине серебряную крону. – Вот вам деньги! Берите.

Разъяренная толстуха подозрительно посмотрела на нее.

– Откуда это у такой девчонки, как ты, серебряная крона, а? – ее голос звучал визгливо. – Вы, верно, работаете с ним на пару! Тащите все, что плохо лежит!

– Вам еще? – бросила Мими. – Мама дала мне деньги. Я еду в Лондон купить форму. Я буду работать прислугой в хорошем доме. Красиво же вы будете выглядеть, если позовете полицейского! Так вы берете деньги или нет? – Серебряный кружок призывно поблескивал на розовой ладони Мими.

Джолли Джо протиснулся сквозь толпу.

– Возьмите ее деньги, мисс, и давайте забудем это недоразумение.

– Как же, недоразумение, держи карман шире, – пробормотала буфетчица, но деньги все-таки взяла. Что ни говори, а девчонка и в самом деле появилась здесь раньше этого рыжего наглеца, и она предложила заплатить. Полицейский скажет, что его вызвали зря, хотя всем ясно, что этот маленький ублюдок собирался стянуть сандвич.

Джо посмотрел на Бейза, растиравшего запястье, словно говоря: «С тобой я потом разберусь» – и с театральной вежливостью повернулся к Мими.

– Моя дорогая юная леди, могу ли я просить вас разделить с нами нашу скудную трапезу?

Очарованная, Мими последовала за ним. Все сидящие громко возмущались и в один голос уверяли, что Бейз даже не думал красть этот проклятый сандвич.

Джо выставил на стол целую батарею пивных бутылок.

– В последний раз я тебя выручаю, Бейз. Тебе здорово повезло, что эта храбрая малышка оказалась отличной актрисой.

Все рассмеялись. Дэйзи взяла перочинный нож и разрезала два пирога со свининой. Толстуха миссис Дженкинс достала сандвичи и булочки. Бетси нагнулась к Мими и предложила ей апельсин. Бейз бросил на стол два шоколадных батончика в красной обертке.

Тут Джолли Джо произнес громко и отчетливо, обращаясь к Мими:

– У нас очень хорошая жизнь! Нам много платят, и на нас всегда есть спрос. Ведь люди охотно выкладывают денежки за доставленное удовольствие, верно?

Вся труппа покорно закивала.

Джолли Джо внимательно смотрел на Мими. Если ее хорошенько вымыть и подкормить, она станет хорошенькой. Джолли Джо быстро поймал взгляд Бейза и чуть дернул головой в сторону Мими.

Бейз кивнул.

Не сводя больше с Мими глаз, Джолли Джо взмахнул рукой, словно господь бог, открывающий новый мир.

– Мы путешествуем по всей стране, и у нас всегда находится хорошая компания. Если нам не нравится в каком-то городе, мы переезжаем в другой. Днем, пока все остальные надрываются на работе, мы свободны. А вечером даем наше маленькое представление, а потом веселимся до упаду! Это потрясающая жизнь!

Вглядываясь в оживленное, хорошенькое личико Мими, все остальные члены труппы поняли, что Джолли Джо углядел добычу и теперь требует их поддержки. Актеры усердно закивали головами. Они знали, что Бейз уже месяц работает без партнерши.

– Точно, наша жизнь отличная штука, – подтвердил Бейз, а потом процедил сквозь зубы: – Если, конечно, кому-то хочется пахать как лошадь за гроши.

Мими неуверенно спросила:

– А как попадают на сцену?

Красавица Бетси неожиданно оживилась:

– Сначала надо учиться. Я ходила два года в театральную школу Ады Джаррет.

Бейз кивнул:

– А потом надо заплатить двадцать пять фунтов, чтобы начать выступать в театре.

В разговор вступила Дэйзи:

– Хорошо поработать в представлениях на Рождество. Это очень помогает привыкнуть к публике.

Мими явно огорчилась, услышав, насколько долог и труден путь на сцену.

– Разумеется, если тебе не по карману учеба… Ты можешь… просто… начать работать с нами, – осторожно закинул крючок Джолли Джо. – Ты, естественно, не можешь рассчитывать на какую-либо плату, пока не начнешь выступать… Но у тебя будет кров и еда.

Мими покрепче завернулась в свою потрепанную шаль.

Все замерли в ожидании.

– Но что же я стану делать? – вдруг выпалила она.

– Бейз научит тебя всему, что требуется, голубушка, – предложил менеджер. – И ты сможешь помогать Дэйзи в костюмерной.

Бейз нагнулся к ней:

– Тебе надо знать всего две вещи о жизни на сцене. Первое – никогда не опаздывать. Второе – никогда не уставать. Публика любит энергичных артистов, поняла? Хорошее настроение быстро передается залу.

Джолли Джо одобрительно кивнул.

– Актеры – свободные люди. У нас друзья и единомышленники повсюду – от задворок Брикстона до подмостков Бродвея, от Трокадеро в Париже до какого-нибудь шоу в Тимбукту.

Мими возбужденно слушала. Такая жизнь – просто приятное приключение большой дружной семьи. Никто, конечно, не рассказал девочке, что работу среди британских актеров имеют только двадцать процентов везунчиков, а остальные восемьдесят сидят без работы. Забросив наживку, Джолли Джо уткнулся в газету, словно потеряв к Мими всяческий интерес. Он не сомневался, что рыбка клюнула и уже не сорвется.

Мими и впрямь дрожала от возбуждения, обдумывая, не принять ли ей это предложение. Восхитительная жизнь, полная странствий и друзей, вместо унылой уборки какого-нибудь богатого дома в Лондоне. Она могла не волноваться. Деньги будут. Ей уже предложили работу!

– Если я поменяю билет, я смогу поехать с вами? – робко прошептала Мими, пересаживаясь поближе к Джолли Джо.

* * *

Поезд в Шотландию отошел от платформы. Мими сидела на обтянутом дешевым плюшем сиденье, и ворсинки щекотали ей ноги сквозь тонкую саржевую юбку. Мими с восхищением смотрела в грязное окно. Поезд миновал окраины Крю и понесся дальше на север.

Мими еще ни на чем никогда не ездила. Она покачивалась под убаюкивающий перестук колес и отдыхала. Теперь ему не удастся выследить ее, он не сможет до нее добраться, он ее не остановит. Мими была в безопасности. Что бы ни ждало ее впереди, ничего не может быть хуже того, что оставалось в прошлом.

Джолли Джо сидел рядом с Бейзом у окна. Бейз держал на коленях клетку с канарейкой. Он улыбнулся Мими:

– Человек всегда может прокормить канарейку.

Все говорили без умолку и очень громко. Мужчины обсуждали спортивные новости, рассуждая о боксе, скачках, собачьих бегах. А женщины сплетничали с разной степенью зависти о трех актрисах, по-прежнему царивших на сцене, – Саре Бернар, Элеоноре Дузе и Эллен Терри.

– Да, можно справиться с чем угодно, когда ты богата и знаменита, – с завистью вздохнула миссис Джо.

Дэйзи кивнула:

– Посмотрите на Эллен Терри. Изображает из себя невинность, а ведь у нее уже двое незаконнорожденных детей.

Мими в ужасе вытаращилась на говорившую.

– Это отвратительно! – вынесла свой приговор мать Бетси.

Актеры передавали из рук в руки бутылки с пивом, делились апельсинами, громко зачитывали статьи из газеты «Сцена». Другие пассажиры старались найти более спокойный вагон, да и места на багажных полках им хотелось побольше.

Труппа Джолли Джо перевозила свой реквизит в плетеных корзинах, похожих на бельевые. Эти корзины, декорации и два пуделя путешествовали в багажном вагоне. Предполагалось, что каждый актер везет с собой только небольшой чемоданчик. Но багажная полка напротив Мими чуть не проламывалась под тяжестью складной брезентовой ванны, плетеной корзинки для еды, двух больших чемоданов, шляпной коробки и многочисленных свертков.

Заметив взгляд Мими, Дэйзи дружески ткнула ее в бок:

– Именно упаковка вещей приводит всех в бешенство. Если ты умеешь упаковать все, что потребуется для гастролей, значит, ты можешь организовать любое место и даже править процветающей страной.

В труппе ценили интуицию Дэйзи, поэтому Джолли Джо спокойно попросил ее разузнать побольше о прошлом Мими. Он должен был быть уверен, что девочка не сбежала из дома. Иначе у него будут неприятности с законом. Ведь получится, что он увез несовершеннолетнюю.

Дэйзи умела посочувствовать и понимающе улыбалась уголком рта. Мими с готовностью рассказала ей о матери, потом добавила, что ее отец, корабельный плотник, умер. Джо услышал ее слова и успокоился.

Тут миссис Дженкинс предложила спеть. И Бейз поразил всех исполнением «Берлингтон Берти». Дэйзи пояснила Мими, что это был номер Весты Тилли. На Мими это имя не произвело никакого впечатления.

– Ты никогда не слышала о Весте Тилли? О самой известной в Британии исполнительнице мужских ролей? – изумился Бейз и спел еще «Станешь ли ты моим букетом неприятностей» с игривым подтекстом.

Дэйзи рассмеялась:

– Бейз сам настоящий букет наприятностей. Один раз на сцене он умудрился поскользнуться на банановой кожуре. Представляешь, размахивал руками как ветряная мельница и все-таки сумел устоять на ногах. И точно такой же он в жизни! Всегда попадает в неприятности. Но главное, не позволяй ему впутать в неприятности тебя.

Мими холодно посмотрела на Дэйзи:

– Никому никогда не удастся впутать меня в неприятности.

Дэйзи захихикала и шепнула:

– Ты меня не поняла, голубушка. Бейз любит мальчиков, так что с ним ты ничем не рискуешь.

Только миссис Бриджес не пела вместе со всеми. Джолли Джо как-то назвал ее Ви, но дама тут же сурово напомнила что ее зовут Виолеттой.

Дэйзи продолжала нашептывать Мими:

– Ви считает себя выше других. Она сама занимается костюмами Бетси, но никогда даже пальцем не пошевелит, чтобы помочь мне в костюмерной. Она посвятила всю жизнь Бетси.

– Счастливая Бетси. – В голосе Мими прозвучала зависть.

– Да что ты! Ви не дает девочке ни минуты покоя. Бетси всего четырнадцать, но она уже до смерти боится испортить свою внешность.

Поезд миновал Манчестер. Так как вся труппа была на ногах с рассвета, то всех укачало мерное движение поезда.

Только Мими не могла уснуть. Слишком многое случилось с ней начиная с этого утра. Нежданно-негаданно она оказалась в шоу-бизнесе. Но Мими и не подозревала о том, что только что встретила человека, который украсит ее новую жизнь, а потом завяжет ее в страшный узел. Мими твердо решила забыть прошлое. Отныне она будет считать, что с ней никогда ничего не случалось, чтобы изгнать из своей памяти стыд и чувство вины.

* * *

С самого рождения Мими жила в одном из убогих домишек, лепившихся друг к другу на улицах Ливерпуля. Грязную воду и содержимое ночных горшков выливали в сточную канаву, расположенную прямо посреди улицы.

Любая болезнь превращалась в этом квартале в эпидемию и сеяла смерть.

Обитатели этой части Ливерпуля не жили, они существовали.

Кроме Квинов, в доме жили еще две семьи – одна на чердаке, другая в подвале. Поэтому там царил вечный шум и ни о каком уединении даже речи идти не могло. Мебели в доме Мими было мало. Черная железная кровать, шаткий стол, старое плетеное кресло да шкафчик для посуды. На плите красовался почерневший котел, а над ним на полке расположились старенький синий эмалированный чайник, подсвечник и старый календарь с изображением лесной поляны с цветущей на ней пролеской. Мать Мими любила смотреть на эту картинку и мечтать.

Альф Квин работал в порту корабельным плотником, получая двадцать три шиллинга в неделю. На часть этих денег да на те десять шиллингов, которые миссис Квин зарабатывала в прачечной, семья кое-как кормилась.

Сколько себя помнила Мими, ее отец был либо пьян, либо с похмелья. Альф Квин отличался тяжелым характером, и вся семья жила в тревожном ожидании очередного взрыва ярости. Тогда его тяжелые кулаки не щадили никого.

* * *

Поезд мчался все дальше на север, а Мими все никак не могла поверить, что прошло всего несколько часов с той минуты, когда ее отец, как обычно, отправился в паб. Мама укутала малышей в шали и отправила играть на улицу. Джесси Квин печально поглядывала на свою старшую дочь и думала, что когда-то у нее самой были такие же густые рыжие волосы и белая гладкая кожа. Но теперь ее лицо высохло и сморщилось от постоянной тревоги и тяжелой работы. Она родила семерых детей, четверо из которых умерли, еще не начав говорить. Ей было всего тридцать четыре года, но выглядела она ужасно. Но глаза ее, по-прежнему ясные, ярко-зеленые, как и у дочери, говорили о том, что миссис Квин не собирается сдаваться.

Мими удивленно смотрела на мать.

Та заговорила тихо, тревожно:

– На прошлой неделе у тебя начались месячные.

– Мам, ну ты же сама говорила мне, что так всегда бывает, когда девочки взрослеют.

– Но я не сказала тебе, дорогая, что теперь ты можешь забеременеть. А это значит, что тебе надо уйти из дома. Прокормить вас всех я еще могу, но такого не переживу. – Мать бормотала торопливо, напряженно, словно заранее придумала план, пугающий ее саму. Но она была полна решимости довести его до конца.

Мими замялась, потом все-таки сказала:

– Но Хетти только восемь.

– Тебе было столько же, – коротко ответила мать.

Мать достала из-под кровати пару новеньких черных ботинок и поношенную красную клетчатую шаль. Она поманила Мими к себе, усадила ее на край кровати и надела ей новые ботинки. Они немного жали, но Мими с гордостью смотрела на них. Потом мать завязала ей волосы новой зеленой лентой, заботливо закутала Мими в шаль, нашла руку дочери и вложила в нее плотно завязанный красный носовой платок.

– Здесь немного настоящего мыла и две серебряные кроны, – миссис Квин говорила быстро, словно заранее отрепетировала свою речь. – Доедешь на трамвае до железнодорожной станции и возьмешь билет третьего класса до Лондона. Заплати пенни и сможешь вымыться в дамской комнате. Как только доберешься до Лондона, купишь себе шляпку. Девушка должна выглядеть прилично, если она хочет чего-нибудь добиться. Потом доедешь до Бейкер-стрит и спросишь, где находится агентство по трудоустройству Мэй. Именно это агентство устроило на работу твою тетю Герти.

Миссис Квин обняла изумленную дочь. – Проси любую работу в большом доме. Когда устроишься, экономка даст тебе денег вперед, чтобы ты смогла купить себе форму. Но не вздумай платить больше шиллинга за чулки или четырех шиллингов за ситцевое платье! Всегда будь вежливой с горничной хозяйки. Делай все, чтобы помочь ей, тогда ты многому научишься, как наша Герти.

Тетя Герти была семейной легендой. Теперь она служила горничной в Эдинбурге. Правда, добившись такого успеха, она не желала иметь дела со своей семьей.

Мими развязала носовой платок и увидела две серебряные монеты.

– Мамочка, откуда такие деньги? – выдохнула она.

– У дяди взяла. – Так в семье называли ломбард.

– Но тебе нечего было заложить, кроме… – Мими схватила ее за левую руку. Рука была узловатая, в сетке выпиравших вен.

Где же то, что ее мать ценила превыше всего? Такого не было у большинства женщин в их квартале. Где золотое обручальное кольцо, знак респектабельности, знак того, что ее когда-то любили? На тонком пальце матери кольца не было.

Миссис Квин выдернула руку.

– Беги отсюда, дочка, беги. Когда доберешься до Лондона, домой не пиши. Каждый раз, как ты пришлешь открытку, я буду ходить с синяком под глазом. Отправляйся сразу в агентство. На улице зря не торчи. И ни в коем случае не разговаривай с мужчинами. Если они сами заговорят с тобой, не отвечай, не смотри на них и быстренько уходи.

– Уж об этом меня не надо предупреждать, мама, – с горечью ответила Мими.

То, что мать знала о ее мучениях и молчала, причинило Мими почти физическую боль. Пять лет ее любимая мамочка все прекрасно понимала и ничего не сделала, чтобы прекратить страдания Мими. Ее мама просто закрыла глаза на происходящее у нее под боком. Мама ничего не сделала, чтобы спасти ее. И Мими почувствовала себя преданной.

– Почему ты не остановила его, мама?

– У меня не было выбора, Мими. Нам нужны были его деньги, чтобы платить за еду и за дом. Если ты останешься, то родишь от него ребенка. Если ты уедешь, он примется за Хетти. Как бы ты поступила на моем месте, Мими?

* * *

Мучения Мими начались холодным ноябрьским вечером. За окном моросил надоедливый дождь. Беременная миссис Квин побежала помочь соседке, чей новорожденный ребенок умирал от крупа.

Свеча мигала над пустым камином. Мими дрожала от холода вместе с Фрэнком и Хетти. Вдруг отец, сидевший в плетеном кресле, позвал ее. Как всегда, от него несло пивом, застарелым потом, грязной одеждой, а от нечесаных, немытых волос воняло псиной.

Он схватил Мими за тонкое запястье, посадил к себе на колени и начал щекотать. Мими вертелась и хихикала, но тихонько, чтобы не разбудить малышей. А папочка все щекотал и щекотал. Наконец, тяжело дыша, он засунул руку под ее старенькую юбчонку.

– Перестань, папа, ты делаешь мне больно! – Мими стала отбиваться.

Он схватил ее, сжав покрепче, и отнес на кровать, задрал юбку и навалился на нее всем телом. Мими дрожала от страха. Она едва могла дышать. Отец не раз бивал ее, вот и теперь он шипел сквозь зубы, что отколошматит ее как следует, если она вздумает сопротивляться. Он терся своим телом о Мими, судорожно нащупывая пуговицы на брюках. Он резко развел колени Мими в стороны.

Слезы текли по ее щекам. Она вертела головой, стараясь спрятаться от зловонного дыхания. Папаша во что бы то ни стало решил овладеть ею. Это было куда больнее побоев. Тяжесть его тела не давала ей свободно дышать. Боль стала еще острее.

Поняв, что малыши проснулись и в ужасе молчат, Мими постаралась не плакать. Но ей не удалось сдержать отчаянный крик, когда член Альфа вторгся в нее, раздирая плоть.

Мозолистой лапищей отец закрыл ей рот, посмотрел в ее полные ужаса глаза, но ничего особенного не увидел. Подумаешь, большое дело, потерпит. При каждом его новом движении вперед боль становилась все сильнее. Это было самым ужасным наказанием за всю коротенькую жизнь Мими. Но чем же она провинилась? Почему ее собственный папа дышит ей в ухо, пытаясь разорвать ее надвое? Мими подумала, что собственный отец убивает ее.

Наконец отец зарычал, вздрогнул и успокоился. Он скатился с нее, а Мими осталась лежать, дрожащая, не осмеливаясь пошевелиться.

Неужели другие отцы проделывают то же самое со своими маленькими дочерьми? А их мамы знают об этом? Конечно же, ее мамочка, как бы плохо она себя ни чувствовала, никогда бы не позволила ему причинить Мими такую боль. Вот почему папа дождался, пока мама уйдет. Никаких сомнений, папа накажет ее еще сильнее, если Мими пожалуется маме. И она угадала.

Отец сел на кровати, застегнулся, потом нагнулся к Мими, лежавшей на кровати как пришпиленная бабочка, и пробурчал:

– Это наш секрет, Мими, слышишь? Попробуй только рассказать матери, и я уйду и всех вас брошу!

Именно эта невысказанная угроза всегда держала в повиновении всю их семью. Без отца они не смогут платить за квартиру, и их выставят на улицу – ее, Фрэнка, Хетти и мамочку. В школьной книжке говорилось, что папочка должен любить и защищать детей, но в жизни все было, увы, совсем не так. Семья находилась целиком во власти Альфа Квина. Он, ничего не боясь, не испытывая угрызений совести, мог вытворять с ними все, что ему заблагорассудится. Разумеется, при условии, что все будет шито-крыто и он никого не убьет. Полиция не могла остановить его. Дом англичанина – это его крепость, и мужчина в доме – хозяин крепости. Это вам не школьная книжка.

Мими колотила крупная дрожь, но она пообещала никому ничего не говорить. Так на ее плечи лег тяжелый груз. Она чувствовала себя виноватой. Теперь она всегда будет обманывать мамочку.

Когда отец ушел, хлопнув дверью, Мими медленно сползла с кровати. Она наклонилась к малышам и прошептала:

– Не бойтесь. Он ушел в пивную. Вас он не тронет… Только мамочке ничего не говорите, ладно?

Мими подошла к ведру с водой и все терла и терла себя, пытаясь смыть унижение. Потрясенная, она задула свечу, на ощупь прошла к кровати и зарылась в серые простыни, слишком измученная и напуганная, чтобы плакать. Она думала только о том, когда же наконец утихнет боль. Мими позволила себе заснуть и… забыть.

Альф Квин не желал обращать внимания на стоны и мольбы своей дочери. Что еще за глупости?! Он легко убедил себя, что его малышка дочь так же хочет секса, как и он сам. Она ведь так и не сказала матери. Значит, понравилось. Им всем нравится. Он наслаждается сексом, значит, она наслаждается тоже. А раз так, значит, она не меньше его виновата в их греховном совокуплении.

И потом, кто лучше папочки научит дочурку сексу, кто покажет ей все? Ни один мужчина не имеет на это права. Она его дочь, а дочь обязана повиноваться отцу. И потом, разве лучше ходить к дешевой шлюхе? А так – дело семейное, да и перед собственной женой он чист.

Каждый раз, когда отец насиловал ее, Мими старалась справиться с охватывающим ее ужасом. Она мысленно отделялась от своего тела, взлетала к потолку и оттуда наблюдала за тем, что происходит на старой железной кровати. Когда отец оставлял ее в покое, Мими убеждала себя, что ничего не произошло. Но все равно она жила в постоянном страхе.

Мими терпела надругательства еще пять лет. Ей некому было довериться. Мими не осмеливалась обратиться ни к кому из взрослых. Раз господь уготовил ей такое жестокое наказание, значит, она это заслужила. Следовательно, она очень плохая девочка, хотя сама не понимает, чем она так провинилась. Сексуальное насилие поселило в ней чувство недоумения, тревоги, постоянного страха и непроходящей вины.

Стоило Мими подумать о том, что с ней проделывает отец, как она немедленно гнала прочь кошмарные видения и приказывала себе забыть, забыть, забыть. Она знала, что когда-нибудь сможет сделать вид, что с ней никогда ничего подобного не случалось. И никто не узнает. Так оно в конечном счете и вышло.

Теперь Мими была в безопасности. Она уносилась прочь в поезде, и отец никогда больше не сможет дотронуться до нее.

После того самого первого раза Мими ни разу больше не плакала. Никогда не плакала. Ее чувства застыли, как у Снежной королевы. Она ни с кем не делилась своими переживаниями. Ее боль, страх, отчаяние и недоумение ушли в подсознание, соединившись там с сексуальным опытом.

Мими была еще слишком мала, чтобы понять, что с нею сделали, – отныне она не будет способна на сострадание, она никогда уже не сможет думать и чувствовать, как обычная молодая девушка.

А поезд мчался вперед к Карлайлу. Джолли Джо открыл глаза, зевнул и достал из кармана смятый бумажный пакет.

– Развеселись, Мими, а то у тебя лицо как у лошади. Попробуй-ка сливочную помадку.

Мими даже подскочила на месте от неожиданности. Ее мысли снова вернулись в настоящее. Она помнила то обещание, которое дала себе, сидя на империале омнибуса, уезжая из дома. Она приложит все силы, чтобы забыть. Что бы ни сулило ей неизвестное будущее, хуже не будет. Она заработает денег, выступая на сцене, потом вернется и спасет мамочку и малышей. Как-нибудь вечером ее отец вернется домой с работы и найдет дом пустым. Он это заслужил.

И вдруг эта ее вновь обретенная уверенность в себе растаяла как утренний туман. А почему, собственно, Джолли Джо и Бейз так уверены, что она сможет успешно выступать на сцене перед публикой?

Глава 2

Четверг, 30 мая 1901 года

– Девки, признавайтесь, кто из вас стащил мои лучшие розовые подвязки? – с досадой воскликнула миссис Потс. В ответ раздались возмущенные возгласы остальных артисток, втиснувшихся в маленькую, душную гримуборную королевского театра в Уигане.

– Проклятье! Я порвала мое новое трико, – выругалась акробатка Мэй, тоненькая словно тростинка, – настоящий шелк, я заплатила тридцать шиллингов за пару!

– Кто стянул мою красную блузку для канкана? – выкрикнула Мими.

– Я штопаю твою красную блузку, Мими, – отозвалась Дэйзи, не выпуская изо рта дешевой сигареты.

Здоровенный, похожий на работягу с фермы парень, вызывающий актеров на сцену, только что постучал в дверь и объявил, что до начала представления осталось полчаса. В женской гримерной царила привычная суматоха.

Бетси, сидевшая перед зеркалом, подмигнула отражению Мими и чуть приподняла чистенькую розовую юбочку. Мелькнули шелковые розочки на розовых подвязках. Мими расхохоталась. Бетси никогда бы не осмелилась так подшутить над миссис Потс, если бы ее мать была здесь. Миссис Бриджес вела себя как горничная особы королевских кровей. Когда возбужденная Бетси влетала со сцены за кулисы, мать сразу же укутывала ее в теплую шаль и вручала чашку с теплым молоком, тем самым опуская дочь с небес на грешную землю. Бетси терпеть этого не могла, предпочитая магию сцены. Но она всегда слушалась мать. Миссис Бриджес постоянно учила ее, что говорить, что думать, что делать и чего не делать. Порой миссис Бриджес запирала Бетси на целый день в спальне, как только та возвращалась из театра. И так могло продолжаться по нескольку дней, пока Бетси, заливаясь слезами, не давала торжественного обещания в будущем вести себя как подобает юной леди.

Неудивительно, что Бетси терпеть не могла одиночества, которое всегда ассоциировалось у нее с наказанием, и никогда не признавалась даже в самом мелком проступке, пусть даже и ненамеренном. Добросердечная Мими, которой было глубоко наплевать на миссис Бриджес, часто брала на себя вину Бетси. С ее языка легко слетали извинения:

– Простите, миссис Бриджес, это я рассыпала пудру, у меня руки тряслись, так я волновалась… Простите, это я оборвала рюшку на юбке Бетси…

Мими уже поняла, что она сама принадлежит к тому сияющему миру, к которому так мечтала принадлежать мать Бетси.

– Поторопись с блузкой, Дэйзи, – попросила Мими, покрывая руки и плечи жидкой белой пудрой. На босоногой, обнаженной по пояс Мими была только пара длинных панталон с вызывающим разрезом. Именно из-за этого кружевного предмета сходила с ума парижская публика. Исполняя канкан, танцовщицы, обхватив себя за щиколотку, высоко поднимали ногу и так кружились на одном месте. Нечего и говорить, что в респектабельных британских мюзик-холлах такие вольности не позволялись.

Мими начала наносить белила на плечи и верхнюю часть маленьких грудей. Она с удовольствием втянула носом ставший уже привычным запах пота, горячего грима и душистой пудры. После шести недель турне Мими узнала подлинные тяготы закулисной жизни. Она поняла и то, что все артисты действительно принадлежат к одной большой семье, поэтому точно так же ссорятся и орут друг на друга, как в любом другом большом семействе.

И все-таки каждое утро Мими просыпалась с ощущением радостного возбуждения и ожидания. Теперь она ела три раза в день, к тому же время от времени перехватывая то яблоко, то шоколадку. К огромной зависти Бетси, она от этого ничуть не поправлялась. Несчастную Бетси с двенадцати лет затягивали в жесткие корсеты на китовом усе, морили голодом. Она была расположена к полноте.

Мими переживала головокружительное ощущение от потрясающих нарядов, когда она каждый вечер стояла на сцене в теплом свете ламп под пристальными взглядами сотен глаз. Адреналин бушевал у нее в крови, когда она уходила со сцены. Она понравилась зрителям.

Каждое утро Бейз учил ее танцевать. У Мими оказалось хорошее чувство ритма, она была гибкой и уже могла выполнять многие па. Конечно, ей никогда не сравняться с Бетси Бриджес. Такие отточенные фуэте и жете приобретались в школе драматического искусства Ады Джаррет. Но, по мнению Бейза, Мими нужны были только настойчивость и терпение, чтобы дождаться своего звездного часа. Впрочем, так думали все актеры.

Мими покосилась на Бетси. Та отклонилась как можно дальше от зеркала, чтобы оценить наложенный ею грим.

– Хочешь после представления пойдем поедим рыбы с лотка? – предложила Мими. Бетси обожала омары, устрицы и креветки. К счастью, ее мать их тоже любила.

– Погоди минутку… – Полностью поглощенная собой, Бетси накладывала румяна.

– Черт побери, Бетси, ты меня не слушаешь! – Мими топнула босой ногой. – Слушаю, слушаю, – бормотнула Бетси, наклоняясь к зеркалу и приглаживая бровь. Она разглядывала свое лицо с таким видом, с каким Фаберже рассматривал только что законченное пасхальное яйцо для русской царицы.

– Бетси! – Мими стукнула кулачком по ручке кресла. – Что я сейчас сказала?!

Бетси подпрыгнула от изумления и какое-то мгновение выглядела растерянной.

– Черт побери, Бетси, ты меня не слушаешь! – вдруг победоносно повторила она.

Мими расхохоталась:

– С тобой бесполезно разговаривать, когда ты сидишь перед зеркалом. Ты тщеславна, как павлин!

– Уж тогда как павлиниха! – Бетси хихикнула.

Мими подвинула свое кресло обратно к зеркалу и нетерпеливо крикнула:

– Дэйзи, мне немедленно нужна блузка, а не то я устрою скандал!

Дэйзи пристроила свою сигарету на краешке туалетного столика, перекусила красную нитку и бросила блузку Мими.

– Скажи Дэйзи, что здесь курить опасно, – прошептала Бетси, обращаясь к Мими.

Опасность пожара и вправду была велика. Недаром в каждом английском театре были штатные пожарные, дежурившие двадцать четыре часа в сутки.

– Бетси, ты же не маленькая. Скажи ей, – вежливо ответила Мими. – Ради разнообразия сделай что-нибудь сама. – Мими любила Дэйзи и доверяла ей с той самой минуты, когда решила пожаловаться Дейзи на Джолли Джо. Мими предъявила ей кучу синяков на бедре в качестве доказательства приставаний менеджера.

Маленькая пухленькая Дэйзи повернулась к ней. Она была явно изумлена:

– Господь с тобой, девочка моя, тоже мне, новость! Девушка не может сделать карьеру на сцене и обойтись без щипков. Ведущие актеры всегда выбирают себе девочек из кордебалета, это традиция мюзик-холла.

– У меня свои традиции, – фыркнула Мими. – Как врежу шляпной булавкой по тому месту, которое зудит!

– Хочешь потерять работу? – поинтересовалась Дэйзи. – Желаешь стать прислугой, продавщицей или попросту шлюхой? – Они обе знали, что другого выбора у Мими не было.

Печальное личико Мими вдруг засветилось надеждой:

– А если я притворюсь, что влюблена в Бейза?

Дэйзи рассмеялась:

– С Джолли Джо этот номер не пройдет! Я ведь уже говорила тебе. Бейз самый настоящий «голубой», один из тех, о ком пишет Оскар Уайльд. Вот что я тебе скажу, мы поступим по-другому. Когда миссис Джо придет за своим костюмом, я буду как раз растирать бальзамом твои синяки. Можешь немного похныкать. Жена Джолли Джо не дура. Ей прекрасно известна склонность мужа сходить налево. Ну-ка… начинай ныть, я слышу, как лают их пудели.

При виде синяков миссис Джо поджала губы. После этого Джолли Джо больше ни разу не ущипнул Мими.

Бетси снова наклонилась к Мими:

– Дэйзи закурила новую сигарету!

– Заткнись, Бетси, здесь тебе не Сан-Франциско, – зевнула Мими.

Именно о пожарах в театрах Сан-Франциско чаще всего писали в газетах. Иногда даже казалось, что театры там сгорают сразу, как только их построят.

– Мими, ты не затянешь мне корсет? – попросила Бетси.

Мими как раз засовывала носки в свой собственный корсаж, чтобы получилось хотя бы подобие груди.

– А где же твоя мать? – Мими принялась красить губы.

– Приступ разлития желчи. Переела вчера жареной рыбы. Она отлеживается у нас в комнате.

Миссис Бриджес влюбилась в театр с первого раза, когда она смотрела музыкальную комедию «Флорадора». Это произошло во время ее двухдневного свадебного путешествия в Саутэнде. Так что карьера Бетси была предопределена еще до зачатия. Театральные амбиции миссис Бриджес тяжелым грузом легли на хрупкие плечики ее дочери с самого рождения. Каждый вечер ее красавица дочка послушно воплощала в жизнь фантазию матери – она была в центре всеобщего внимания.

Вымуштрованная, как гвардеец, но не обладающая особым талантом, Бетси, по мнению обожающей ее матери, не могла совершить ничего дурного. Только сама миссис Бриджес могла судить, виновата ее дочь или нет. Своей осанкой кариатиды Бетси тоже была обязана матери. Та настаивала, чтобы каждое утро Бетси спускалась по лестнице к завтраку, держа на голове книгу. В результате движения Бетси стали скованными, неестественными, но это странным образом гармонировало с ее покорностью и послушанием. В отличие от Мими, которая всегда стояла за кулисами, изучая, как работают комики, у Бетси не было чувства юмора. Но ее мать не считала это обязательным на пути к славе и успеху.

Бетси драматически воскликнула:

– Мими, не могу же я сама зашнуровать корсет!

– Ладно, Бетси, я тебе помогу, как только закончу с прической. – Мими взяла с газового рожка щипцы для завивки, и очень быстро ее маленькое треугольное личико оказалось окруженным облаком мелких рыжих кудряшек.

Мими наклонилась вперед и критически осмотрела себя в зеркале. Она уже поняла, что мир принадлежит красивым женщинам. Увы, она не была красавицей, несмотря на большие зеленые глаза и огненно-рыжие волосы, спускавшиеся ниже талии. Ее жизнерадостность и раскованность не соответствовали канонам красоты того времени… Да все равно глупо соперничать с Бетси. У нее был профиль греческой богини. Понятно, почему все остальные женщины ей завидовали. Даже милая Дэйзи иногда вредничала.

А вот Мими не испытывала никакой зависти, она только бескорыстно восхищалась. Может быть, именно поэтому девочки быстро подружились. Для Мими впервые подобные отношения не были омрачены чувством тревоги. Теперь у нее была подруга ее возраста, с ней ее замерзшее сердечко могло отогреться.

Вдруг из дальнего конца гримерки раздался крик. Послышался шум отодвигаемых кресел, женщины повскакивали с мест. Мими и Бетси увидели языки пламени, рвущиеся вверх из мусорной корзины. Бетси, оказавшаяся ближе всех к двери, метнулась к выходу, за ней рванулись остальные. Все знали, как легко вспыхивает пожар в театре, а особенно в гримерной, где на открытых газовых рожках грелись шипцы для завивки и утюги.

Бетси толкнула дверь, но та и не пошевелилась. Бетси отчаянно стала рвать ручку, колотя другой рукой по косяку.

– Дверь не открывается! – закричала она. – Мы в ловушке!

– Помогите! Помогите! – завопила Мэй. Все заметались. Через минуту от них могут остаться одни головешки.

– Дети! Мои дети! – запричитала миссис Потс, локтями прокладывая себе дорогу.

– Прекрати толкаться, сука!

– Вызовите пожарных!

– Да сломайте вы эту чертову дверь!

Женщины словно сошли с ума. И вдруг сквозь вопли «Господи, спаси» и «Выпустите нас!» они услышали спокойный голос парня, вызывающего актеров на сцену.

– А теперь, дамы, дружно отойдите от двери! Я сейчас вышибу ее плечом!

Все отошли, и дверь медленно отворилась. В дверном проеме, преграждая выход, стоял дюжий детина.

– И где здесь пожар? – требовательно поинтересовался он.

Женщины обернулись… и остолбенели.

Огня не было. Рядом с дымящимся мусорным баком, подбоченясь, стояла улыбающаяся Мими.

– Когда я увидела в баке огонь, я сразу же надела на него другой, – объяснила она. – И огонь погас довольно быстро.

Страх прошел, и женщины стали искать виновника всеобщей паники.

– Кто первым крикнул «Пожар!»?

– Эта дура Бетси!

– А почему не открывалась эта проклятая дверь?

Парень вежливо объяснил:

– С дверью-то как раз все в порядке. Просто молодая леди толкала ее, а надо было потянуть на себя. – Почувствовав себя в центре внимания, он добавил: – Мне только и оставалось, что повернуть ручку. Дверь сразу открылась. – И он просиял белозубой улыбкой.

Все уставились на Бетси. Та залилась густым румянцем. Сейчас она не могла спрятаться за юбку матери, потому что той не было рядом. А вообще-то она, конечно, не виновата. Это они навалились на нее как стадо, не давая дышать. Иначе она бы быстро сообразила, что к чему.

– Напугала нас всех до полусмерти из-за ерунды!

– Сучка!

– Корова!

Выяснив, что у них появился козел отпущения, женщины угрожающе двинулись к Бетси.

Дэйзи, вооружившись полотенцем, чтобы не обжечь руки, сняла верхний бак с нижнего и заглянула внутрь. Она торжественно достала почерневшую пару шипцов для завивки и с вызовом посмотрела на Бетси:

– Теперь всем ясно, что пожар начался не от моей сигареты! Щипцы лежали в баке вместе с бумажными папильотками!

Стараясь разрядить неприятную атмосферу и спасти Бетси от расправы, сообразительная Мими спросила у их спасителя:

– Сколько у нас осталось времени?

– Десять минут.

Это немедленно возымело действие, все метнулись на свои места возле зеркала.

– Мими, я не могу выйти на сцену в незашнурованном корсете, – настойчивым шепотом напомнила ей Бетси.

– Господи, Бетси, да зашнурую я тебя. Дай мне только пришпилить шляпку. – Мими аккуратно вогнала последнюю шпильку в шляпку с искусственными фиалками, игриво сдвинутую на левый глаз. Потом она встала, повернулась к Бетси и с силой потянула за шнурки корсета. Бетси охнула, и они обе расхохотались.

Когда Мими уже заканчивала шнуровать Бетси, парень, вызывающий актеров на сцену, просунул голову в дверь:

– Ну как, теперь здесь все в порядке?

Все наперебой закричали:

– Убирайся отсюда! Нечего подглядывать!

– Надо же, совсем недавно вы были мне так рады. Играют увертюру, всех занятых в первом акте прошу на сцену.

Пятница, 31 мая 1901 года

Утром Мими торопилась. Она опаздывала, потому что проклятая домовладелица забыла разбудить ее пораньше. Предполагалось, что актеры сами находят себе жилье и платят за него. Иногда в театре вывешивался список адресов, но квартиру не всегда удавалось забронировать заранее. В любом случае поиск жилья был настоящей лотереей.

Мими уже поняла, что самыми лучшими домовладелицами были бывшие актрисы. Они понимали, чем грозит опоздание в театр, не возражали против шума и любили посиделки за бутылочкой-другой пива.

Но была ли домовладелица в прошлом актрисой или нет, гастролирующую труппу всегда и везде встречал запах квашеной капусты в прихожей и кошачьей мочи во всех остальных местах. Кровати и грязные кресла в спальне всегда оказывались продавленными, всегда было не слишком чисто. Но Мими, в отличие от остальной труппы, никогда не жаловалась. Любая дыра казалась ей королевским дворцом по сравнению с родительским домом.

Мими все еще трудно было поверить в то, что с ней произошло. Жизнь неузнаваемо изменилась всего за шесть недель. Труппа стала ее семьей, а театр – домом. Она была счастлива принадлежать к этому волшебному миру иллюзий и чудес. Пусть она лишь помогала Бейзу, но без ее помощи он не мог обойтись. Бейз стал для нее авторитетом – на три года старше, мужчина, актер, выступающий с собственным номером. Вскоре они стали друзьями, возможно, из-за своей молодости и одиночества. Мать Бейза погибла в Кардиффе три года назад, а отца своего он никогда не знал. Этому незнанию Мими всегда завидовала. Потому что в ее ночных кошмарах отец внезапно появлялся из-за кулис или поджидал ее в темноте. После таких снов она просыпалась в поту, дрожа от ужаса.

* * *

Дождь пошел как раз в ту минуту, когда Мими свернула в переулок перед Королевским театром, и она снова про себя обругала домовладелицу. Ее новое весеннее нежно-зеленое пальто промокло насквозь, пока она оказалась под крышей. Чувствуя себя опытной актрисой, Мими торопливо прошла мимо швейцара. Увы, каким бы ни был театр, за кулисами всегда холодно и гуляют сквозняки, особенно зимой. Мими зябко поежилась, остановившись у доски объявлений. Она не нашла там ничего, что касалось бы ее лично, и зашагала дальше по узкому коридору с белыми кафельными стенами.

После репетиции Джесси торопливо расставила на сцене складной карточный столик и приставила к нему два стула. Хотя ей едва исполнился двадцать один год, Джесси была спокойной, уравновешенной женщиной. Ее лицо с упрямым подбородком пряталось за огромными очками в черепаховой оправе, а темные волосы она закалывала на затылке в небрежный пучок. Джесси вела счет деньгам, подсчитывала выручку и определяла жалованье каждого члена труппы. Джолли Джо выдавал пухлые конверты днем каждую пятницу.

Мими спустилась со сцены со своим конвертом и теперь поджидала Бетси. Она вдруг вспомнила, как удивилась, узнав, что за кулисами театра так же много места, как и в зрительном зале. И на переднем плане этого огромного простраства находилась сцена, словно коробка с обувью в пустом гардеробе.

Подошла Бетси:

– Пойдем в гримерную, Мими. Я хочу тебе кое-что показать.

Оказавшись в пустой гримерной, взволнованная Бетси указала Мими на длинный элегантный сверток, лежащий у зеркала. Она все переступала с ноги на ногу, нетерпеливо дожидаясь, пока Мими аккуратно развернет блестящую сиреневую бумагу – ее можно будет употребить снова, – откроет темно-зеленую коробку и достанет оттуда ярко-красный шелковый зонтик. Ручка была от руки расписана розовыми бутонами.

– Я знала, что у тебя нет зонтика, – радостно воскликнула Бетси, а потом смущенно добавила: – И потом, вчера ты повела себя как настоящий друг.

После криков Бетси о пожаре остальные актрисы отказывались с ней разговаривать. Впрочем, конца не было язвительным замечаниям, брошенным якобы в пустоту, о «глупых коровах, совершенно потерявших голову и чуть не доведших остальных до сердечного приступа».

Мими обняла подругу.

– Они вели себя так только потому, что до смерти испугались.

– Нет, я это заслужила, – Бетси произносила заранее отрепетированные слова с огромным трудом. – Ведь это я их напугала. Но как же мне сказать им, что сожалею об этом, если со мной никто не разговаривает?

– Ты можешь купить одну из этих больших коробок шоколадных конфет с шелковым бантом на крышке. Я угощу всех сегодня вечером и скажу: «Бетси просит у вас прощения». Никто не устоит, и все уладится. Давай-ка посмотрим, хватит ли у нас с тобой денег, чтобы… – Мими вдруг уставилась на Бетси и резко спросила: – А откуда у тебя деньги на настоящий зонтик от Финнигана? – Миссис Бриджес никогда не давала Бетси денег и сама распоряжалась наличными.

Бетси потупилась:

– Мне удалось отложить несколько соверенов, мама об этом не знает. Я их прячу в старом чулке, который засовываю в зимний ботинок.

Мими бережно положила новенький зонтик и еще раз обняла Бетси.

– Зачем этот виноватый вид, Бетси? Ведь ты же сама заработала эти деньги, правда? – Как правило, Мими никогда не осуждала миссис Бриджес, но на этот раз не удержалась: – Ты не должна позволять маме все время руководить тобой. А кстати, где твоя мама?

– Она все еще плохо себя чувствует. Клянется, что больше никогда не станет запивать портвейном жареную рыбу и маринованные огурцы. – Бетси выглядела возбужденной, выкладывая эту информацию. – Послушай, Мими, зонтик – это еще не все. Садись-ка к зеркалу, моя девочка!

Бетси открыла маленькую плетеную корзинку, которую принесла с собой, и вынула оттуда черную лакированную коробку с гримом, два чистых полотенца и шкатулку для драгоценностей.

– Знаешь, что я собираюсь сделать, Мими? Я собираюсь превратить тебя в настоящую принцессу! – увидев недоверчивую гримаску на треугольном личике, Бетси укорила подругу: – Тебе следует побольше думать о своей внешности. Из тебя получится красотка, если ты чуть-чуть постараешься!

Мими обреченно села в кресло. Она терпеть не могла грим, но Бетси все убеждала ее, что при его помощи можно стать кем угодно!

В течение следующего получаса Мими изо всех сил пыталась быть терпеливой, но она все-таки вертелась, ерзала, вздыхала, ну просто выходила из себя. Бетси осторожно наносила грим на ее лицо. Но когда Мими наконец взглянула в зеркало на творение рук Бетси, то оказалось, что она и в самом деле выглядит совершенно иначе.

Бетси подобрала наверх ее ярко-рыжие волосы, оставив только мелко завитую челку, как у королевы Александры, открыла шкатулку с драгоценностями и встала за спиной у Мими. Откинув голову и прикрыв глаза, словно художник, она рассматривала отражение Мими. Насмотревшись, Бетси приколола к крутым кудрям Мими свои любимые звезды, усыпанные бриллиантовой пылью, и с видом победительницы отступила в сторону.

Мими захлопала в ладоши.

– Я совершенно точно выгляжу потрясающе! – Она была очарована результатом искусной работы Бетси, но, если честно, вовсе не собиралась вставать каждое утро на полчаса раньше, чтобы выглядеть очаровательной для Бейза. А все же как мило со стороны Бетси потратить столько усилий!

– Ты видишь, какими огромными кажутся теперь твои глаза? Совсем как индийские изумруды, – восторгалась Бетси. А потом добавила игриво: – Дорогуша, ты просто очаровательная маленькая куколка!

– Ну совсем как та Золушка, что собралась на бал. – Мими сияла от удовольствия. Она вскочила на ноги, обхватила Бетси за талию и закружила по гримерной. Через минуту подруги отплясывали зажигательную польку, пока совсем не задохнулись.

Бетси выглянула в окно.

– Дождь кончился! Пойдем на рыбный рынок, мое сокровище! – Бетси была совершенно счастлива. Она так любила оставаться наедине с Мими. Ей нравилось, что Мими удавалось развеселить ее, заставить забыть о том, что следует вести себя, как подобает леди. С Мими она могла ни о чем не думать! Бетси так хотелось обладать легким характером Мими, ведь ее рыжеволосая подружка буквально излучала жизнелюбие. Бетси оставалось только восхищаться ее смелостью. Как бы ей самой хотелось иметь мужество говорить и думать так, как она этого хочет. Бетси не знала, что за свободу приходится расплачиваться одиночеством, и независимость Мими казалась ей просто восхитительной.

– Что ж, на рынок так на рынок, – пропела Мими, – только лавочник меня не узнает.

Держась за руки, девочки сбежали по лестнице и вышли на улицу. Мими все время вертела своим алым зонтиком. Дойдя до Хай-стрит, девочки свернули налево, к рыбному рынку. Тротуары блестели после дождя, вода текла грязными ручейками по булыжной мостовой.

Девочки продолжали шутить и поддразнивать друг друга, расшалившись, словно котята. Именно поэтому Мими и не заметила кеб, быстро едущий слишком близко к бровке тротуара.

Но Бетси вовремя увидела опасность. Она дернула Мими за руку, оттаскивая ее подальше, чтобы новое зеленое пальто подруги не забрызгало жидкой грязью.

Мими, потеряв равновесие, постаралась удержаться на ногах, и это ей почти удалось. Но тут ее все-таки окатило водой из-под колеса кеба, и Мими свалилась в сточную канаву. Но этим дело не кончилось. Налетевший порыв ветра едва не сорвал у нее с головы широкополую шляпу. Мими инстинктивно схватилась за нее грязными руками и перепачкала свое тщательно загримированное лицо.

И тут Бетси начала хихикать.

Мими возмутилась:

– Совершенно не над чем тут смеяться, Бетси! Помоги мне встать!

Но Бетси просто не могла пошевелиться от хохота. Дрожащим пальцем она указывала на Мими и, задыхаясь, бормотала:

– О господи… Ох… Я сейчас описаюсь, честное слово! Прости, милая, я ничего не могу с собой поделать!

– Что, черт побери, тебя так развеселило? – выкрикнула Мими. Она отерла лицо тыльной стороной ладони, еще больше размазав по нему грязь.

Бетси согнулась пополам.

– Ой… Ой… Дорогая моя, теперь ты уже не выглядишь как маленькая куколка…. Теперь ты больше похожа на… маленькое чумазое чучело!

Мими нехотя улыбнулась и вдруг тоже расхохоталась. Только молоденькие девушки могут смеяться в такой ситуации, настолько их переполняет радость жизни.

У Бетси по щекам текли слезы. Наконец она протянула руку, чтобы помочь подруге подняться, но дернула ее слишком сильно. Мими вылетела из грязи, словно пробка из бутылки с шампанским, и буквально впечаталась в Бетси, перемазав грязью и ее. Обхватив друг друга за талию, они отошли от кромки тротуара и прислонились к витрине магазинчика. Они хохотали до тех пор, пока у них не закололо в боку. Стоило одной успокоиться, как она ловила взгляд другой и снова принималась хохотать. Аккуратно одетый мужчина выглянул на улицу и попросил их уйти, потому что они отпугивают возможных покупателей. Девочки захохотали снова, а когда Мими увидела, что они стояли возле магазина похоронных принадлежностей, она чуть не умерла со смеху, едва не оказавшись тем самым возможным клиентом магазинчика.

Наконец, обнявшись, они пошли по тротуару, как пара перемазанных пьянчужек, и все никак не могли унять веселый, беззаботный смех.

Понедельник, 3 июня 1901 года.

Театр Королевы, Ворчестер

Внизу в оркестровой яме пианист поплотнее закутался в свой шарф, гадая, когда же все-таки начнется лето. Так ничего и не придумав, он снова стал наигрывать на расстроенном пианино песенку «Дэйзи, Дэйзи». На сцене Бейз все еще репетировал свой номер с велосипедом, никак не удавалось уложиться в нужное время.

Мими заскучала.

– Бейз, можно, я спою? Ты не возражаешь? – И она начала подпевать пианисту. А потом запела, подражая акценту высшего света. Этот несложный фокус умела делать вся труппа.

Дэйзи, Дэйзи, ответь мне «да», Я схожу с ума от любви к тебе…

Джолли Джо с удивлением взглянул на Мими и прислушался. У Мими оказался сильный голос, чуть хрипловатое контральто с великолепным звучанием. И хотя средний регистр был слабоват, высокие ноты весьма впечатляли, а от низких вообще вставали дыбом волосы на затылке.

Когда Мими замолчала, Джолли Джо окликнул Бейза:

– Ты не должен учить ее танцевать. Ты должен учить ее петь!

Всю остальную репетицию Бейз просидел в зрительном зале вместе с Джолли Джо. Снова и снова они заставляли Мими петь «Эти черные глаза» и «Человек, сорвавший банк в Монте-Карло», потому что только к этим песням у пианиста были ноты.

– Опирай голос на диафрагму, – подбадривал ее Джолли Джо. Он повернулся к Бейзу: – Ты слышишь, какой теплый, мягкий звук? У этой девчонки голос, как у негритянки. Им просто надо уметь пользоваться. – Он подмигнул Бейзу.

– Может, ей лучше брать настоящие уроки? – предложил Бейз.

– Вот еще, это только испортит хороший голос. Большинство великих певиц никогда не учились петь! – Джолли Джо снова посмотрел на сцену: – Надо только, чтобы ее слышали на галерке. Так что завтра, Бейз, ты сядешь в последнем ряду, а она пусть поет до тех пор, пока ты не будешь отчетливо слышать каждый звук. Ей нужна только практика, и все будет в порядке.

Бейз заволновался. Во-первых, он терял ассистентку, во-вторых, его заставляли разучивать номер для другого артиста. Он угрюмо поинтересовался:

– И что же она будет теперь делать, повелитель?

– Все то же, что и раньше. А когда все будет готово, пусть поет «Боже, храни короля» одна. – Каждый вечер в конце представления вся труппа выстраивалась на сцене и исполняла «Боже, храни короля». Это был обязательный финал для всех спектаклей в Британии.

Узнав новость, Мими забыла об усталости. Она ощутила возбуждение и ужас.

* * *

Вечером того же дня, когда шоу закончилось, Мими быстро стерла с лица грим, надела пальто поверх сценического костюма и побежала к парадному входу, чтобы посмотреть на расходящихся зрителей. Она часто так делала. Ее завораживало превращение темного, пугающего монстра, перед которым они выступали каждый вечер, в обычных, милых людей, покидающих театр.

Толпа обычно рассасывалась с удивительной скоростью. Через десять минут гирлянда лампочек над главным входом гасла. Двери с шумом захлопывались. Шоу было закончено.

Понедельник, 24 июня 1901 года.

Дворцовый театр, Мальборо

В течение двух недель Мими распевалась каждое утро, а Бейз сидел в самом последнем ряду галерки и издавал трубные звуки, если не мог разобрать каждое слово. Наконец Джолли Джо повесил на доске объявлений записочку, предупреждающую труппу, что этим вечером Мими будет одна петь «Боже, храни короля». Известие было воспринято с удивлением, возмущением и любопытством. В эмоциональном плане театр всегда был миром невероятного эгоизма и отчаянных страстей. Истерики, ядовитые замечания, ревность и зависть – дело обычное. И вот теперь все выплеснулось на поверхность в связи с дебютом Мими.

Мими из осторожности весь день не появлялась в театре и вошла в гримерную всего за несколько минут до начала спектакля – только-только успеть переодеться. Для номера Бейза она надевала белое платье чуть ниже колена с розовым поясом и широкополую шляпу с розовыми страусиными перьями. А для ее сольного выступления Джолли Джо распорядился сшить длинный плащ из бархата. Мими должна была быстро сменить шляпу на простой венок из искусственных белых цветов.

– Я буду выглядеть как десятилетняя девочка, – протестовала Мими.

– Тебя никто не спрашивает, малышка. И я сам буду на галерке, пока ты будешь петь. Так что постарайся, чтобы тебя было отлично слышно.

После спектакля все актеры выстроились на сцене, засияв притворно-широкими улыбками. Маленький оркестрик – фортепьяно, скрипка, труба и барабан – заиграл вступление. Захлопали сиденья кресел, когда все зрители послушно поднялись, демонстрируя свою верность короне. Мими шагнула вперед, подумав про себя: «Какого черта?!» – и вышла прямо на авансцену.

Как только она пропела первые ноты, она перестала дрожать. Ее голос звучал громко, ясно и живо. К концу третьей строки зрители обратились в слух, потому что они не видели, откуда идет этот восхитительный теплый голос.

Когда Мими запела последнюю строчку, она широко развела руки в стороны, и все увидели, что ее длинный плащ с изнанки красный, белый и синий, как цвета национального флага.

Мими пропела последнюю фразу: «Боже, храни короля!» – и в театре повисла тишина.

«О господи!» – пронеслось у нее в голове.

И тут гром аплодисментов обрушился на маленькую фигурку в белом. Зрители топали, свистели, кричали от восторга. Труппа стояла за спиной у Мими с намертво приклеенными улыбками.

– Маленькая пронырливая сучка, – прошептала себе под нос стоявшая в кулисах миссис Бриджес.

Сияющая Мими развела руки еще шире, словно принимая все обрушившиеся на нее аплодисменты. Они предназначались только ей одной! Ее детское личико светилось от восторга, потому что впервые в жизни ее по-настоящему любили. Ликование охватило всю ее хрупкую фигурку. Мими чувствовала, как ее обнимают теплые крылья невидимых ангелов, поэтому больше никто не сможет причинить ей вреда.

Когда она впорхнула за кулисы, Джолли Джо прошептал:

– Теперь ты будешь получать три фунта в неделю. Твои туфли и трико тоже будут оплачены.

За месяц Мими сможет заработать столько, сколько посудомойка не заработает и за год!

Мими открыла дверь гримерной, и на нее обрушился поток внешне искренних поздравлений. Бетси обняла ее за плечи и крепко прижала к себе. Дэйзи, осторожно снимая бархатный плащ с плеч Мими, прошептала ей на ухо:

– Не спускай глаз с миссис Бриджес. Она с удовольствием подставит тебе ножку, даже не сомневайся!

* * *

У Виолетты Бриджес был удивительно ядовитый язык. Как маньяк, она разрушала чужую радость своей отвратительной, лицемерной мстительностью. Эта дама могла улыбаться, пытаясь очаровать, но с ее языка сочился яд. «Какие чудесные волосы. Жаль, что такие тонкие…», «Хорошенький ротик, вот только зубы плохие». Она теряла одну подругу за другой, пока не обнаружила, что оказалась в полном одиночестве.

В вечер триумфа Мими, выходя с дочерью из театра, миссис Бриджес прошипела ей на ухо:

– Ты хоть понимаешь, что у тебя никогда не появится возможность блеснуть, пока эта юная примадонна стоит на твоем пути?!

– Не сходи с ума, мама, места хватит для всех. И я рада за Мими. Ты несправедлива! Любой из нас ухватился бы за такое предложение.

– Если ты не проявишь осторожности, то эта сучонка воспользуется твоим шансом, как только ей представится такой случай! Не вздумай доверять ей!

Это предостережение достигло цели. Как и все актрисы, Бетси ждала своего часа. Она никому не позволит перейти ей дорогу. Многие годы она тяжело работала, оттачивая свое умение танцевать каждую свободную минуту, чтобы однажды выйти на сцену театра «Гэйети». Все знали, что девушки из «Гэйети» очень удачно вступали в брак. Их мужьями становились и пэры, и миллионеры, а иногда и пэры, владевшие миллионами.

Бетси помнила о том, на какие жертвы пришлось пойти ее матери ради нее. И теперь только от нее зависело, чтобы эти жертвы не оказались напрасными. Она должна поймать на крючок богатого мужа, который сможет содержать их до конца жизни. Ради этого Бетси следила за своим лицом, фигурой и берегла девственность, потому что богатый человек не захочет стать просто следующим в череде многих. Каждое утро Бетси просыпалась с осознанием того, что стала на день старше, а следовательно, конкуренток у нее стало больше. В результате Бетси была всегда не уверена в себе, и мир казался ей враждебным, полным ловушек и предательства. Поэтому миссис Бриджес не стоило большого труда доказать дочери, что эта Мими не побрезгует и трость у слепого отнять.

Четверг, 5 сентября 1901 года.

Риджент-театр, Престон

К сентябрю Бейз потерял не только свою ассистентку, но и заветное местечко в череде выступлений. Первое отделение теперь заканчивала Мими. Сентиментальная аудитория таяла, благодаря ее очарованию уличного мальчишки и жизнерадостной уверенности. К тому же голос Мими становился все лучше. Джолли Джо говорил, что у нее «голос со слезой».

Как-то вечером Джолли Джо сообщили – за такую информацию он всегда щедро платил, – что мистер К.-Б.Кохрэн купил четыре билета в партер на следующий вечер. Коки, как его все называли, был одним из новых импресарио, специализировавшихся на эффектных зрелищах. Впрочем, он не забывал и о классической драме, музыкальной комедии, балете, интересуясь всем, вплоть до боксерских поединков и шоу карликов. Люди за многое готовы платить. Коки пользовался репутацией первооткрывателя талантов.

Хотя Джолли Джо поведал об этом только своей жене, полчаса спустя Мэй ворвалась в женскую гримерную и обрушила эту новость на всех. Миссис Бриджес метнула многозначительный взгляд на дочь – это был ее шанс.

Мими кожей ощутила ненависть матери Бетси. Все в женской гримерной понимали – Мими заканчивает первый акт, и Коки больше ни на кого не обратит внимания.

Мими чертыхнулась про себя. Почему Коки появился так не во время? Ведь они с Бетси уже договорились тайком уйти из труппы Джолли Джо и попытать счастья в Лондоне как танцевально-певческий дуэт сестер Бриджес. Они собирались показать свой номер агенту Бетси в октябре. Театральная труппа Дженкинса как раз должна была выступать на Челмсфордском ипподроме. Оттуда девушки могли добраться до Лондона на поезде и вернуться к вечернему представлению.

* * *

Как и все актрисы труппы, Мими проводила вторую половину дня в постели, чтобы на вечернем представлении выглядеть как можно лучше. Она была так возбуждена, что никак не могла уснуть. А когда проснулась, то на часах уже было шесть. Проклятье! Все остальные уже наверняка отправились в театр.

Мими торопливо вскочила и начала в спешке одеваться, но никак не могла найти новехонькие пурпурные ботинки, купленные специально ради этого вечера. Она посмотрела и на шкафу, и под кроватью, но потом сообразила, что, должно быть, оставила их в гримерной. Что ж, скорее всего, она их никогда не увидит.

Мими выругалась сквозь зубы. Она опаздывала. Девушка взглянула в окно. Шел дождь. Мими схватила зонтик и повернула дверную ручку.

Дверь не открывалась.

Мими посмотрела, не забыла ли она открыть задвижку. Ключи актерам не полагались, потому что, уезжая, они вечно забывали отдать их домохозяйке. Все ключи висели на доске в кухне. Неоплаченные комнаты хозяйка запирала на ключ. Но Мими заплатила ей за две недели вперед! Мими снова аккуратно повернула ручку, как следует налегла на дверь, но та так и не открылась. Опустившись на колени, Мими заглянула в щель под дверью и не увидела ничего, кроме зеленого линолеума и боковой лестницы. Либо дверь чем-то приперли, либо просто заперли снаружи. На ее крики никто не отозвался. Вне всякого сомнения, хозяйка отправилась пропустить стаканчик в ближайшую пивную.

Мими бросилась к окну, подняла раму и высунулась на улицу. Четырехэтажный узкий кирпичный дом стоял в ряду таких же домов на узкой улочке. После полудня, не прекращаясь, шел дождь, поэтому все жители сидели по домам.

Мими закрыла окно, подбежала к двери и в раздражении пнула ее ногой. Потом снова метнулась к окну, открыла его и стала звать на помощь, пока не охрипла.

Ей никто не ответил. Если кто и слышал ее отчаянные крики, всем было наплевать.

Не было надежды, даже если за ней пришлют кого-нибудь из театра. Если Джолли Джо отправит посыльного, то ему просто никто не откроет.

Мими сняла шляпку и швырнула ее на кровать. Она протиснулась в открытое окно. Единственный путь к спасению вел вниз. Мими оценивающе взглянула на грязный двор. Если она свяжет две свои простыни, то все равно до земли не добраться.

Но если она не приедет в театр, то Коки так и не услышит ее пения.

Сидя на мокром от дождя подоконнике, свесив ноги в комнату, Мими потянулась, насколько могла, влево к водосточной трубе. Ничего не вышло – оставалось не меньше двенадцать дюймов. Если она все-таки дотянется, то выдержит ли труба ее вес? Выглядел водосток весьма внушительно.

Спустя десять минут Мими уже связала две простыни, сделав петли на концах, подкатила кровать к окну, накинула одну петлю на ножку кровати, во вторую продела руки и закрепила ее под мышками. Решиться было трудно, но Мими понимала, что чем больше она медлит, тем больше теряет присутствие духа. Самым сложным оказалось выбраться из окна ногами вперед и повиснуть на простынях. Она двигалась очень медленно, боясь сорваться. Когда Мими наконец отпустила подоконник, то оказалось, что она висит в добрых сорока футах над землей.

Дрожа от страха, Мими начала раскачиваться, словно маятник, рассчитывая дотянуться до водосточной трубы.

Время тянулось бесконечно долго, но все же ее правый ботинок наконец коснулся трубы. При следующем движении она попыталась зацепиться за водосток ногой, но промахнулась.

Продолжая раскачиваться, Мими вдруг поняла, что земля становится ближе. Она вскрикнула, но быстро сообразила, что это всего лишь кровать подъехала к окну и уперлась в стену.

А вдруг ножка кровати поднимется и петля соскользнет с нее?

Обливаясь потом, дрожа от страха, Мими попыталась еще раз дотянуться до водосточной трубы. Когда ей наконец удалось зацепиться за нее ногой, Мими медленно высвободила из петли руку и поползла по влажным кирпичам к трубе. Затаив дыхание Мими высвободилась из петли – теперь она держалась за водосточную трубу обеими руками и ногами. Потихоньку она начала сползать вниз. Вот окно третьего этажа, второго. Еще немного, и она будет спасена!

И вдруг верхняя часть трубы оторвалась от стены, и Мими полетела вниз.

* * *

– Не вздумай еще раз выкинуть такой фокус, – отчитывал ее на следующее утро Джолли Джо, сидя в изголовье кровати Мими в больнице королевы Виктории.

Мими здорово растянула мышцы ноги и сломала левое запястье, но все-таки сумела добраться до соседей, сбегавших за кебом. Так Мими прибыла в театр.

Когда Джо увидел ее пепельно-серое лицо, он велел швейцару немедленно отвезти девушку к врачу. В отделении «Скорой помощи» сказали, что она просто сумасшедшая девчонка, потому что запросто могла погибнуть.

Лежа на белой больничной кровати, Мими нюхала хризантемы, которые принес Джо. Она печально спросила:

– Наше шоу понравилось Коки?

– Это оказался его однофамилец, – равнодушно пожал плечами Джо.

Сообразив, что рисковала жизнью совершенно зря, Мими разрыдалась.

Джолли Джо нагнулся к ней и похлопал по плечу.

– Это шоу-бизнес, крошка. Выше нос! Ты ничего не пропустила.

Мими продолжала всхлипывать:

– Я все-таки не могу понять, что случилось с моей дверью.

– Зато я могу, – мрачно буркнул Джо. – Все просто. Кто-то нарочно уронил фунтовую бумажку в коридоре, отлично зная, что твоя хозяйка немедленно ринется в ближайшую пивную. Потом этот кто-то спустился на кухню, снял твой ключ с доски, поднялся наверх и запер тебя. И спокойно повесил ключ на место.

– Но кому это понадобилось?

– Очнись, Мими! Любому, кто не хотел, чтобы тебя услышал Коки. – Джо посмотрел на нее с состраданием. – Кто из наших живет вместе с тобой?

– Бетси и ее мать. Мэй и Густав. И семья Потс.

– Держу пари, что это либо Бетси, либо ее мать.

– Но Бетси – моя лучшая подруга! – возмутилась Мими. – Она никогда бы так не поступила!

Кроме того, Бетси была ее будущей партнершей, ее доверенным лицом, одновременно и матерью, и сестрой. Джо, конечно, ошибался.

Джолли Джо наморщил лоб:

– В будущем, ангелочек, проследи, чтобы ни у кого не было возможности так тебя подставить. Никогда не следует недооценивать профессиональную зависть, голубушка. Кстати, что случилось с пропавшими пурпурными ботинками?

Мими медленно произнесла:

– Бетси сказала, что нашла их внизу, под кухонным столом.

– Ну да, вероятно, стащили, чтобы ты не заметила возни за дверью, когда примешься их искать.

– Откуда вам знать, что это сделала именно Бетси? Она красавица, что ей завидовать мне?

– Твой голос продержится дольше, чем ее мордашка. – Джо снова похлопал Мими по плечу. – Видишь ли, при всем ее невинном виде Бетси так же жестока и абмициозна, как ее мать. Она не остановится ни перед чем, чтобы получить желаемое. Запомни, она испорченная девчонка, и она тебе завидует. Вернее, они обе тебе завидуют.

– Этого не может быть!

– Ладно, давай по-другому, – твердо сказал Джо. – Я знаю, что это сделала Бетси.

– Откуда вы знаете, Джо?

Джолли Джо тяжело вздохнул:

– Мальчик Потсов видел, как Бетси заходила на кухню как раз перед тем, как все отправились в театр.

– Но это вовсе не значит, что именно Бетси заперла меня в спальне! Может быть, ей захотелось пить. А может быть, мальчик и не видел ее. Я не знаю, вдруг он прирожденный лгунишка? – Решив про себя ни за что ему не верить, Мими с вызовом добавила: – Бетси моя лучшая подруга!

Она хотела сказать, что Бетси ее любит. Откуда мужчине знать, что это такое?

Глава 3

Пятница. 27 января 1905 года.

Мюзик-холл «Энджел»,

Айлингтон, Лондон

Оркестр настраивался. Мими подглядывала в дырочку в занавесе. На сцене Бетси лениво покачивала ногой в белой туфельке, сидя на украшенных цветами качелях.

– Ну как сегодня зал, Мими?

– Отлично, зрителей много, – отозвалась та.

Так всегда бывало по пятницам, когда люди получали заработанные за неделю деньги. Театр открывался в шесть часов, и до девяти, когда начинали представление, зрители могли выпить и закусить. Дирекция зарабатывала деньги на спиртных напитках, позволяя проституткам раскручивать мужчин на выпивку.

Последние две недели номер «сестер Бриджес» открывал первое отделение спектакля в мюзик-холле. Мими всегда старалась петь потише, чтобы не заглушать слабенькое сопрано Бетси, а та в свою очередь оставляла самые сложные па только для своих сольных проходов. Их номер имел успех, отношения подруги сохранили прекрасные. Так что две шестнадцатилетние девушки наслаждались жизнью. У них были деньги, каждый вечер они надевали нарядные платья и получали огромное удовольствие от аплодисментов. Чего еще желать?

– Девочки, вы готовы? Начинаем, – прошипел из-за кулис помреж.

– За кого он себя принимает, за русского царя, что ли? – проворчала Бетси, в последний раз разглаживая юбки. Обе девушки были в одинаковых платьях из розовато-сиреневой тафты, туго перетянутых в талии. У корсажа – букетик фиалок. Маленькие задорные плоские шляпки удерживались на голове розовато-сиреневыми атласными лентами, завязанными под подбородком. Наряд дополняли белые перчатки, белые туфельки и белые чулки.

Медленно, тихо занавес поднялся. В зале зашикали.

Мими как следует толкнула Бетси, и та полетела на качелях вперед, демонстрируя пышные нижние юбки и готовясь сбросить в зал свою туфельку. Ее всегда возвращал какой-нибудь молодой человек, надеявшийся познакомиться с хорошенькой актрисой.

Бетси запела:

Хочешь покачаться со мной? Хочешь раскачать меня? Разве ты не хочешь обнять меня? Как тебе будет чудесно со мной…

Даже в тех самых фешенебельных клубах Лондона был известен другой, менее приличный вариант этой песенки, что и заставляло публику веселиться.

* * *

Когда «сестры Бриджес» вернулись в гримерную, миссис Бриджес быстро начала раздевать Бетси, потому что во втором отделении им предстояло выйти на сцену в костюмах испанских танцовщиц. Она все выспрашивала у Бетси, каковы ее шансы.

Дело было в том, что «сестры Бриджес» были на прослушивании в театре «Гэйети», собираясь поступить в кордебалет. Они сидели среди других красиво одетых очаровательных семнадцатилетних девушек. Все были в самых лучших своих шляпках, и никто не забыл принести с собой щипцы для завивки и маленькие бутылочки с денатуратом. Ведь если попасть под дождь, придется снова завиваться. Все усиленно делали вид, что результат прослушивания их совершенно не волнует. Все шептались, сплетничали, наслаждаясь слухами, как пирожным.

– Но ты должна была понять, понравилась ты им или нет! – настаивала миссис Бриджес.

– Мам, ну они просто сказали, как всегда: «Спасибо, следующая».

Мать Бетси не знала, что девушки пообещали друг другу – либо они обе попадут в кордебалет, либо никто. Но предполагался и другой вариант. Если только Бетси примут в кордебалет – а на это было очень похоже, – Мими почти не сомневалась, что ей позволят петь соло.

Два великолепных букета оранжерейных цветов стояли около Бетси на туалетном столике. Миссис Бриджес позволяла ей принимать цветы от воздыхателей, потому что они, в отличие от драгоценностей, не могли нанести ущерб репутации девушки.

– Как жаль, Мими, что тебе цветов не прислали, – с фальшивой улыбкой посочувствовала миссис Бриджес.

– Мне все это ни к чему, – отрезала Мими. Она никогда не принимала приглашений и всегда спрашивала у привратника, свободен ли путь, прежде чем выйти из театра.

– Ты никогда не выйдешь замуж, если не научишься вести себя с джентльменами полюбезнее, – фыркнула миссис Бриджес.

– Да пропади оно пропадом, это замужество! Я видела, что брак сделал с моей мамой и с другими женщинами нашего квартала. Я никогда не выйду замуж.

– Но тогда тебе понадобятся сбережения на черный день, – подчеркнула мать Бетси, – а состояния не будет, если не будет кавалеров.

Миссис Бриджес чуть слышно рыгнула.

– Ох, простите. Это все мой нежный желудок.

– Мам, ведь я предупреждала тебя, не ешь шоколадный крем после селедки и маринованного лука, – усмехнулась Бетси. – Почему бы тебе не заглянуть в паб на другой стороне улицы и не успокоить твой желудок чем-нибудь подходящим? Я к тебе присоединюсь сразу после спектакля.

Миссис Бриджес явно обрадовалась. Она никогда не возражала против пары глотков бренди. Она обернула вокруг шеи боа из перьев, поправила шляпку и направилась в бар для дам в пабе «Свинья и свисток».

Мими торопливо откалывала от волос сиреневую шляпку и прислушивалась к разговорам девушек вокруг нее. Говорили о костюмерше. То Дорин перегрела утюг и сожгла юбку, то Дорин забыла выстирать блузку, а еще отдала платье Доры более полной девушке, и платье порвалось по швам. Скандал, да и только.

Вылинявшее розовое трико Мими надо было перекрасить, но, чтобы добиться нужного цвета, требовалась сноровка. Похоже, Дорин с этим не справиться. Мими повернулась к Бетси:

– Я, пожалуй, пойду в костюмерную покрасить трико. Тебе что-нибудь нужно?

– Гм-м, – отозвалась Бетси, в очередной раз не слыша подруги – она пробовала новую подводку для глаз.

– Бетси, черт тебя подери, ты меня не слушаешь! – Мими рассмеялась, привычное дело. – Я сказала, что собираюсь в костюмерную.

– Как тебе кажется, вот этот синий цвет на внешней стороне века делает мои глаза больше? – Занятая только самой собой, Бетси отодвинулась от зеркала и послала своему отражению сияющую улыбку.

– Бетси! Мне покрасить твое трико?

Бетси повернулась, чтобы видеть себя в полупрофиль.

– Нет, спасибо, моими вещами всегда занимается мама.

– Значит, увидимся позже. В «Свинье и свистке», да?

– Гм.

Мими надела зимнее пальто, потому что в неотапливаемой прачечной стоял ужасный холод. Она просунула голову в дверь костюмерной:

– Можно я покрашу мое трико сегодня вечером, Дорин?

– Только побыстрее, крошка, – кивнула Дорин. Она сидела за длинной стойкой и покрывала картонную корону золотой краской. – Я совершенно забыла, что эта корона еще не высохла. Приходится все переделывать. Проклятье!

На эту стойку складывали костюмы и там же их проверяли, когда брали перед спектаклем. За ней расположилось королевство, в котором правила Дорин.

Мими обогнула стойку, пробралась между рядами висевших костюмов и открыла дверь в прачечную, расположенную в самом дальнем конце. В маленькой комнате стоял большой деревянный стол, у выложенной белым кафелем стены выстроились керамические раковины в ржавых пятнах. Окно располагалось под самым потолком.

Мими чиркнула спичкой, зажгла газ, закрыла дверь в прачечную, чтобы сохранить тепло, выбрала нужный чан и насыпала туда краску.

* * *

Спустя двадцать минут Дорин сладко зевнула, потянулась и, начисто забыв, что Мими находится в прачечной, натянула пальто, надела галоши и вышла из костюмерной. Зато она не забыла как следует запереть дверь – если пропадут вещи, отвечать придется ей.

Костюмерша заглянула в гримерную и увидела Бетси, которая сидела одна и все еще подбирала грим поэффектней.

– Не хочешь выпить пива? – поинтересовалась Дорин.

– Нет, спасибо, но можешь найти мою мать в «Свинье и свистке». Я к вам скоро подойду.

– Поторопись. Ты последняя. Я не могу закрыть гримерную, пока ты не уйдешь. Ну я вернусь минут через двадцать.

* * *

В прачечной Мими закатала рукава и отжала свежевыкрашенное трико. Она повесила его на веревку. К утру высохнет.

Вот только руки теперь не отмоешь. Вид у нее такой, будто она только что кого-то зарезала. Мими выключила газовый рожок, распахнула дверь и обнаружила, что в костюмерной совершенно темно.

– Дорин! – громко позвала она. Никто не ответил. – Ну что за рассеянная корова! – пробормотала Мими. Пришлось вернуться в прачечную, найти спички и снова зажечь лампу. Она посмотрела на маленькие серебряные часики, приколотые к корсажу. Пятнадцать минут двенадцатого. Дорин, наверное, закрывает гримерные. Или, чего доброго, отправилась в паб, чтобы пропустить стаканчик. Недурное положеньице!

Мими оставила дверь в прачечную открытой, чтобы в костюмерной было посветлее. Она уныло подергала ручку. Дверь не открылась.

Ладно, все могло быть и хуже. Подумаешь, переночует здесь, и по водосточной трубе спускаться не надо, и постель она себе устроит шикарную – шотландские пледы, дюжина шалей, бархатные плащи, отделанные искусственным мехом.

Хотя нет, не придется ей ночевать среди дешевого бархата и поддельных мехов. Бетси-то знает, что она пошла красить трико. Бетси станет ее искать. Только и дела, что немного подождать.

В холодной комнате Мими поежилась, потом чихнула. Лучше ей все-таки вернуться в прачечную и согреть себе чаю.

* * *

Бетси наконец с удовлетворением оглядела себя в зеркале и захлопнула коробку с гримом. Она огляделась по сторонам. Пальто Мими на вешалке не было. Небось снова отправилась посмотреть, как уходит публика. Вот смешная! Ну да ладно. Бетси посмотрела на часы. Господи, она и представить не могла, что уже так поздно. Мама ее ждет и наверняка будет ворчать. Следует поторопиться.

Бетси прошла мимо Фреда Дженингса, стоявшего у двери на сцену. Он служил в театре пожарным и собирался первый раз обойти здание.

– Спокойной ночи, мисс. Больше никого не осталось наверху?

– Нет, я последняя. Если Дорин вернется, скажите ей, что я заперла гримерную.

– Она увидит ключ на доске, мисс.

– Да, конечно. – Бетси открыла дверь в крошечную комнату, повесила ключ на доску рядом с ключом от костюмерной и заторопилась в «Свинью и свисток».

* * *

Склад красок находился в подвале, прямо под сценой, рядом со складом декораций и мастерской плотника. Фред Дженингс подошел к складу без двадцати двенадцать.

Он открыл дверь, и ему пришлось отступить. Навстречу рванулась масса желто-оранжевого пламени. Фред развернулся и побежал к сигналу тревоги, наверх через сцену. А за его спиной уже бушевал огонь, пожирая все на своем пути, словно голодный зверь.

Мюзик-холл «Энджел» стоял на углу Айлингтон-Хай-стрит и Ферн-лейн. Дженингс еще не успел добраться до сигнала тревоги, когда полисмен, совершавший обход по Ферн-лейн, заметил яркий свет под боковой дверью. Пока он приглядывался, из щели пополз дым.

Он немедленно бросился на Хай-стрит, остановил кеб и прокричал что-то кучеру. Старушка-кобыла показала всю прыть, на которую только была способна. Кеб мчался на пожарную станцию Айлингтон, до которой было всего полмили.

Получив сигнал тревоги, пожарные выехали немедленно. Фред бросился к ним навстречу, как только услышал скрип тормозов. Пламя уже распространилось по всему зданию. Высокие языки огня поднимались в небо, отражаясь в окнах окружающих домов.

Несмотря на поздний час, вокруг театра собралась толпа. Полиция с трудом освободила прилегающие к театру улицы от зевак, желающих взглянуть на бесплатное шоу.

Вскоре вокруг театра собралось тринадцать красных пожарных экипажей с выдвижными лестницами. Но невозможно было пробиться сквозь стену огня, бушевавшего как раз там, где лежали сложенные декорации.

* * *

Наверху в прачечной Мими дремала в гнездышке из бархатных венецианских плащей, пока ее не разбудил странный шум с улицы. Они чихнула, потянулась и тут услышала странный шум. Словно в театре быстро-быстро аплодировала толпа зрителей.

Мими потянула носом воздух. Запах дыма! Несомненно, запах дыма! Девушка быстро вскочила на ноги и посмотрела на окно под потолком. Стекло стало оранжевым. Вся прачечная была ярко озарена этим светом, идущим с улицы.

Театр горел!

Мими в ужасе рванулась в соседнюю комнату к выходу и сразу же увидела, как маслянистый черный дым сочится в щели. Она снова попыталась открыть дверь, поворачивая ручку то туда, то сюда. Бесполезно. Дверь заперта.

Мими попыталась открыть большое окно в костюмерной. За ее спиной раздался громкий треск. Это лопались от жара на полках стеклянные колпаки, прикрывавшие шляпы и парики. Мими вскарабкалась на одну из швейных машин и попыталась открыть окно. Окно не открывалось. Мими посмотрела вниз. В переулке не было ни души.

Где же театральный пожарный? Ведь в театре всегда дежурит пожарный! Неужели он не обязан проверить все здание? Так где же он?

* * *

Через час уже ничто не могло остановить огонь. Пламя добралось до крыши, его подхватил ветер, и зеваки услышали такой рев, словно поезд на полном ходу влетел в туннель. Сквозь треск пламени послышался громовой удар.

– Крыша падает, сэр! – закричал потемневший от копоти пожарный, выбежавший из здания, обращаясь к командиру пожарных Арчеру. Пожарные один за другим выскакивали из пламени, отбегая в сторону.

Остаток крыши рухнул. Пламя взметнулось еще выше. Густой черный дым повалил вверх, окутывая покореженные кирпичные стены и сгоревшие перекрытия.

Теперь уже ничто не могло спасти театр.

* * *

Мими судорожно старалась вспомнить все, что она знала о пожарах. Самой большой опасностью был дым. Надо держать лицо как можно ниже, потому что пламя и дым поднимаются кверху, так что на уровне пола может оказаться пара дюймов чистого воздуха… Если ей удастся разбить маленькое окно, то она сможет глотнуть свежего воздуха. Где-то она видела топор…

Мими побежала туда, где хранился театральный реквизит. Топор оказался из папье-маше. А блестящее римское копье – крашеной палкой от метлы. Мими подскочила к большому окну и начала молотить ею по стеклам. Если стекла вылетят, у нее появится надежда, потому что ледяной ветер ворвется в костюмерную, которая уже начала заполняться дымом.

* * *

– Нашли человека, сэр! – с трудом перекрикивал гул бушующего пламени пожарный. – Верхнее окно в задней части здания.

– Перенесите туда рукава! – приказал Арчер. Он мрачно вытер покрытое копотью лицо. Он знал, что надежды мало. Команда бросилась вниз по Ферн-лейн к переулку за театром. Пожарные рукава змеями проползли по мостовой. Начали поднимать лестницу к окну.

* * *

Мими услышала грохот и увидела, что дверь в костюмерную упала внутрь и пылает. Жар усиливался. Из коридора рвались ревущие языки пламени. Мими подняла воротник, обмотала голову мокрой шалью. Потом натянула огромные рыцарские перчатки, так казалось надежнее, и, отчаянно кашляя, пятилась от пламени. Больше она ничего не могла сделать. Несколько минут жизни, а потом мучительная смерть. И она совершенно одна.

«Не сдавайся! – приказала себе Мими. – Не сдавайся!» – и упала на пол.

* * *

У пожарных оказалась слишком короткая лестница.

– Мы не можем добраться до человека, сэр, нам придется пробовать изнутри!

* * *

– Шеф, только что прибыла команда с Риджент-стрит! – раздался крик с другой стороны.

Арчер с облегчением увидел, что это одна из новых машин с длинной выдвижной лестницей и более длинными рукавами.

* * *

Пожар оставил только небольшой участок у самой стены прямо напротив окна. Но теперь она была там не одна.

Прежде чем сгорел подвал, оттуда выбрались крысы.

Мими не столько увидела, сколько почувствовала, как что-то коричневое промелькнуло у ее ноги, и тут же ошалевшая крыса стала взбираться по ее правому ботинку. Мими закричала.

В отчаянной надежде на спасение крыса вспрыгнула на ее плотную саржевую юбку. Мими поняла, что больше она не вынесет. Даже в самых страшных снах она не переживала такого ужаса. Крыса карабкалась все выше. Мими инстинктивно сжала колени. Крыса укусила ее в отчаянном порыве освободиться. Мими вскрикнула и вдохнула дым. Огненные лезвия вонзались ей в руки, в ноги, в ступни. Она ощутила запах паленых волос и упала в обморок, прикрывая лицо руками. Крыса наконец выбралась из ее юбок, оставляя за собой кровавый след.

Вдруг что-то изменилось. В окно ворвалась струя воды.

Мими очнулась и, не веря своим глазам, увидела на фоне горящего неба силуэт человека. Черная тень била топором снова и снова, пока рама не вывалилась на пол. Пожарный бросился к Мими, перебросил ее через левое плечо и, крикнув: «Держитесь, мисс!» – ступил вместе с ней на лестницу.

Мими трясло. Ей бы так хотелось поспать, если никто не возражает… но боль, какая ужасная боль! Мими снова почувствовала запах горелого мяса… Кто-то плакал… И тут благодатная темнота снова поглотила ее.

* * *

Только через два часа после начала пожара пожарным наконец удалось справиться с огнем. В три тридцать утра они еще лили воду на остывающие угли, чтобы не дать пламени разбушеваться вновь. На рассвете Арчер осмотрел то, что осталось от почерневшего здания театра. Передняя часть оказалась нетронутой, и даже зрительный зал не пострадал, только закоптился.

Задняя часть здания оказалась абсолютно уничтоженной, включая мастерские, сцену, склады, гримерные, костюмерную и переходы. Сцена стояла под открытым небом. Все сложные машины по смене декораций превратились в груду искореженного черного металла.

Причину пожара так и не нашли. Никто не узнал, что на складе красок загорелись лоскуты, смоченные маслом.

* * *

Три дня спустя Мими услышала чьи-то рыдания. Она вдохнула запах антисептика и с трудом открыла слипшиеся глаза. Мелькнуло залитое слезами лицо Бетси, и Мими снова потеряла сознание.

* * *

– У нас нет зеркала, – неубедительно уговаривала Мими сестра. – Не переживай. С твоим лицом все в порядке. И волосы снова отрастут. Ты скоро поправишься, дорогая. – Выражение лица женщины противоречило ее словам.

* * *

Две недели спустя Фред Дженингс, театральный пожарный, который дежурил в ту ночь, появился в ногах больничной кровати Мими. Он держал в руке букетик поздних подснежников. Фред пришел в ужас от того, как выглядела Мими. Большая часть волос сгорела, а те, что остались, были подстрижены совсем коротко. С одной стороны лицо было перевязано – там ожог шел от корней волос до самого уха. Ее отчасти защитили плотная саржевая юбка и ботинки, но Фред Дженингс знал, что у девушки ожог второй степени на спине, ожоги третьей степени на руках, ногах и ступнях. Больше всего пострадали икры, колени и кисти.

Мими, все еще очень сильно страдающая от боли, понимала, что ей повезло остаться в живых.

Фред нагнулся и положил подснежники на тумбочку возле кровати.

– Если бы пожар начался чуть попозже, мисс! – печально заговорил он. – Я всегда проверяю костюмерную через двадцать минут после начала первого обхода, так что я обязательно нашел бы вас.

– Вы ни в чем не виноваты, Фред, – прошептала Мими.

– Да, мисс. Я знаю, что поступил правильно. – Дженингс должен был ей кое-что сказать. Он действительно не хотел, чтобы его обвиняли в том, что он не спас Мими.

– Эта ваша подруга, мисс, ну вы знаете, такая хорошенькая, она сказала мне, что наверху никого не осталось. Она сказала мне, что все уже ушли. А то бы я успел спасти вас. Время было, мисс.

– Что?– Мими не могла поверить, что пережила весь этот ужас и так обгорела только потому, что Бетси солгала пожарному, сказав, что она уже ушла из здания!

* * *

Когда Бетси снова пришла навестить ее, Мими вскинула перевязанные руки и крикнула:

– Убирайся отсюда!

Бетси в изумлении уставилась на нее:

– Что случилось?

– Я все знаю, Бетси, я все знаю! Ты сказала пожарному, что я ушла! Вот почему я оказалась в огненной ловушке! Он легко мог спасти меня, если бы только знал, что я наверху. – Мими неуклюже протянула вперед обмотанные бинтами руки. – Бетси, взгляни на меня! Когда мне меняют повязку, я вижу только почерневшее мясо, кровь и гной. И теперь я знаю, что в этом виновата ты, Бетси!

– Ты не можешь обвинять меня в том, что начался пожар! – Лицо Бетси сразу стало испуганным. – Я ни в чем не виновата, Мими! Почему бы тебе не обвинить Дорин? Ведь это она заперла дверь!

– Но Дорин мне не лучшая подруга. Я думала, что ты любишь меня! Но ты сказала Дорин, что я ушла из театра!

– Но я и в самом деле думала, что ты уже ушла! – захныкала Бетси. – Я не могу точно припомнить, как это было, только Дорин сказала, что вроде все уже ушли… И твоего пальто не было на вешалке!

– Потому что я пошла наверх, в эту чертову прачечную, где до ужаса холодно! Я же тебе говорила!

– Ну я забыла… Ты же не можешь винить меня за то, что я забыла о каком-то пустяке!

– Нет, могу! Я обвиняю тебя в том, что тебе было дело только до себя самой! В том, что ты была так невнимательна! Потому что именно из-за этого со мной такое случилось! – И снова Мими медленно, неловко подняла вверх забинтованные руки. – Посмотри на меня! Мое тело обожжено. Одному богу известно, на что похоже мое лицо там, под повязкой. С моей карьерой покончено. И все только потому, что ты заявила, что я ушла из театра!

Мими никогда не осмеливалась показать свою ярость своему ужасному отцу, который унижал и истязал ее. С восьми лет она мучилась от гнева и тяжести вины. Но Бетси Мими не боялась, поэтому у нее не было никаких оснований молчать и делать вид, что ничего страшного не произошло. И как только Мими дала волю своему гневу, вся ярость, копившаяся долгие годы, обрушилась на Бетси.

Пухленькая сестра поспешила со своего поста к кровати Мими.

– Я думаю, вам лучше уйти, мисс, – повернулась она к Бетси.

Та поплелась к выходу между двумя рядами белых кроватей, вытирая слезы жалости к самой себе надушенным платочком.

– Это нечестно! Нечестно! Я ни в чем не виновата! Ведь не я подожгла театр!

Бетси никогда не была ни в чем виновата. Она вообще не была способна ни за что нести ответственность. Поэтому она всегда все переворачивала с ног на голову, только бы обвинить кого-нибудь другого. Она не хотела… Не понимала… Ее никто не предупредил… Никто не мог ожидать… Отрицая свою вину, Бетси пыталась избавиться от нее, но чувство вины все равно не давало ей покоя.

У Мими тоже образовалась острая потребность взвалить на кого-то вину за свое изуродованное тело. Она не хотела жить с мыслью, что ее жизнь искалечена только потому, что она решила покрасить трико. Мими с яростью отпихивала от себя вторую несчастливую карту, которую сдала ей судьба.

В ее сознании произойдет странный переворот, и Мими обвинит Бетси и в тех мучениях, что выпали на ее долю в детстве. И, чтобы найти себе оправдание, она станет неосознанно преувеличивать вину Бетси. Мало-помалу, день за днем, в сознании Мими Бетси Бриджес превратится в монстра.

* * *

– Как ты здесь очутился? – Мими уставилась на бледное треугольное лицо Бейза, который стоял в ногах ее кровати, одетый в изящный рыжевато-коричневый клетчатый костюм и канареечного цвета жилет.

Он чуть заметно пожал плечами. – Разумеется, об этом не печатали на первой странице «Сцены», но ты же знаешь, как быстро у нас разносятся слухи. – Он открыл плетеную корзину. – Бутылка шампанского и бокал – это от Джо. Этот виноград от его супруги. Дэйзи прислала розовую воду, а нарциссы от Джесси.

И следующие десять минут Бейз болтал без умолку, чтобы скрыть свой ужас. Он не мог представить, насколько сильно пострадала Мими.

– Где вы все теперь играете? – еле слышно спросила Мими.

– Вчера вечером закончили выступать в Борнмуте, завтра начинаем в «Хоув Лицеум». Дженкинс не смог найти время, чтобы прийти самому, но велел тебе передать, чтобы ты ни о чем не беспокоилась. Он оплатит твои больничные счета. Вернешь деньги когда сможешь.

Мими знала, что в театральном мире «когда сможешь» означало «можешь не возвращать». У нее на глаза навернулись слезы.

– Эй, я не за тем сюда пришел, чтобы ты начала хлюпать носом! – И Бейз осторожно добавил: – Джолли Джо говорит, что будет рад, если ты к нему вернешься. Руки и ноги можно прикрыть.

– А лицо?

Бейз замялся:

– Сестра сказала мне, что все пройдет. Да, в конце концов, есть же грим, можно по-другому причесать волосы. Хороший парикмахер с этим справится.

Он не сказал только, что ее придется гримировать под негритянку.

Из глаз Мими брызнули злые слезы.

– Вот моя судьба! Третьесортные туры и необходимость до самой смерти прятать лицо! Бетси стаптывает туфли в кордебалете театра «Гэйети», ей на все наплевать, а ведь все это со мной случилось по ее вине!

– Я вроде слышал, что после пожара с Бетси никто в труппе не разговаривает, – спокойно ответил Бейз. – Особенно после того, как она попыталась свалить вину на Дорин. Я же говорил, слухами земля полнится.

Мими раздраженно выкрикнула:

– Я сама поквитаюсь с Бетси, пусть даже на это уйдет вся моя жизнь!

Бейз склонил голову к плечу.

– Неужели тебе больше нечем заняться? Зачем тратить время на месть?

– А чем еще прикажешь мне заняться? Я изуродована навсегда, так что путь на сцену для меня закрыт. А у меня и шиллинга за душой нет! Что я могу делать?

Бейз отщипнул виноградину от спелой грозди. Он кинул ее в рот и улыбнулся:

– У меня есть идея.

Глава 4

Пятница, 31 марта 1905 года

На следующий вечер, после того как Мими выписали из больницы, Бейз отвез ее на лондонский ипподром, где выступала Веста Тилли, знаменитая исполнительница мужских ролей. Теперь ей было чуть за сорок. На ее ботинках были сделаны специальные набойки, так что они громко щелкали при каждом резком повороте. Ее безупречно сшитые костюмы с Севиль-роу охотно копировали провинциальные щеголи.

Когда они уселись на свои места в партере, Бейз сказал Мими, что Джо хочет, чтобы она посещала все спектакли в течение недели и что Дэйзи уже начала шить ей костюмы. Он мягко добавил:

– Тебе еще повезло, что после этого жуткого дыма к тебе вернулся голос. Твое тело и ноги прикроет мужской костюм, и ты всегда будешь носить перчатки.

Мими подумала над таким вариантом своей карьеры, потом возразила:

– Я не хочу никого копировать.

– Тилли не сама придумала выступать в мужских ролях, – подчеркнул Бейз. Он в глубине души надеялся, что, копируя эту потрясающую женщину с ее показной храбростью, Мими вновь обретет былую уверенность в себе. – Это для тебя возможность начать, Мими. Когда ты закончишь репетировать, у тебя уже будет твой собственный стиль. А с твоим голосом вообще никто не сравнится.

Мими чуть заметно удовлетворенно улыбнулась. Без всяких усилий ее глубокий, теплый, бархатный голос долетал до самого дальнего уголка зала. Она могла быть лукавой и романтичной. В середине смешной песенки она могла резко перейти на пафос, буквально поднимавший зал. И она всегда умела передать зрителям свое настроение.

– Если я попробую, вреда не будет, – согласилась Мими. Ей снова оказалось легко принять решение, потому что ей вновь было нечего терять. И потом она всегда хотела увидеть Тилли.

* * *

Элегантная, с точеными чертами лица, Веста Тилли заворожила Мими.

– Ох, Бейз, мне такого никогда не повторить!

– И не надо! Ты станешь совсем другой! И нечего на меня так смотреть! Неужели ты хуже Тилли?

Но Мими по-прежнему казалась неуверенной.

* * *

Уверенность в себе и правда постепенно вернулась к Мими. Она просто лучилась энергией. Наконец как-то вечером она расслабилась, и ее живое очарование восстановилось окончательно.

– Мими по-прежнему звезда, – с облегчением заметил Джолли Джо. И девушка сама наслаждалась быстрыми превращениями из флиртующего шофера в кепке и обтягивающих штанах в циничного матроса или щеголя в блейзере и брюках, в напившегося кутилу в цилиндре или в охотника в розовом сюртуке. Она легко меняла акцент с ирландского на шотландский, с шикарного светского на сомерсетскую картавость.

Зрителям нравилась откровенность Мими, ее непретенциозность, острое, терпкое остроумие уличного мальчишки и озорное чувство юмора. Хорошенькая женщина, которая может быть клоуном, – это редкость.

Разумеется, Мими никогда на самом деле не изображала мужчин, это была лишь шутка. К огромному удовольствию большей части мужской аудитории, Мими доказывала каждым своим движением, что женщина не может быть мужчиной.

* * *

Спустя полгода у Мими появился свой агент в Лондоне, и она оставила труппу Джолли Джо. Через три года она уже выходила на сцену дважды за вечер и играла в паре утренников в лондонском «Колизее». С театральной точки зрения, это означало, что Мими Квин могла появляться на сцене лучших театров англоговорящего мира.

Малышка Дэйзи, ставшая костюмершей Мими, никогда не пыталась скрыть блестящий рубец, сбегавший по левой стороне лба к уху. Она как-то раз мягко сказала:

– Его теперь никто не замечает.

И Мими тут же взорвалась:

– Мы его закрашиваем, а потом еще припудриваем, но кто из женщин пользуется гримом вне сцены? И не говори мне, что никто не замечает! Я отрастила челку, зачесываю волосы вперед, и не надо меня обманывать. Я замечаю!

Но все-таки Мими как-то примирилась с изуродованным лицом. Она сказала самой себе, что у других девушек ужасные носы или зубы, и они ничего не могут с этим поделать. Она-то, во всяком случае, может замазать свои рубцы и делать вид, что их вообще не существует. Но это перемирие с собственной внешностью оставалось очень хрупким.

Только Дэйзи разрешалось видеть лицо Мими без грима. Как-то после представления Бейз ворвался в ее гримерную, забыв постучать. Мими вскочила и немедленно отвернулась от него:

– Пошел вон! И не смей заходить ко мне без стука!

– Дэйзи понадобилось два часа, чтобы успокоить ее.

При любом упоминании имени Бетси Мими плотно сжимала губы, а ее тело напрягалось.

Суббота, 25 мая 1907 года.

Театр «Колизей», Лондон

Вечером накануне двадцатилетия Мими в ее маленькой личной гримерной Дэйзи положила на туалетный столик полотенца и тюбик с кольдкремом.

– Сегодня полный зал, Дэйзи! – Мими ворвалась в гримерку и повесила шлем полицейского на крючок. Она, как всегда, была очень возбуждена после выступления. Этим вечером ее комические куплеты принимали особенно хорошо.

Она закончила свое выступление песней «Красотка Аделина» и, вернувшись в гримерную, упала в кресло перед зеркалом. Дэйзи протянула ей коктейль «Черный бархат», состоящий из шампанского и темного пива, который Мими выпивала каждый вечер после своего выступления. Потом она аккуратно стянула с Мими перчатки. Три года спустя после пожара это был все еще очень деликатный процесс, который всегда напоминал Мими о ее уродстве.

Вдруг Мими резко вздрогнула и опала в кресле, словно из нее разом выкачали весь воздух.

– Еще один кошмар? – спокойно спросила Дэйзи.

– Да, – призналась Мими. – И как раз, когда я уходила со сцены. Я вдруг снова оказалась там… Испуганная, задыхающаяся, и пламя подбиралось ко мне все ближе и ближе. Я даже слышала его голодный рев… – Она уронила лицо на сложенные руки. – И я никогда не знаю, в какой момент меня настигнет следующий кошмар. – Она посмотрела на Дэйзи и впервые произнесла вслух то, что уже давно мучило ее: – Иногда я задумываюсь, не схожу ли я с ума…

– Разумеется, нет. – Дэйзи обняла Мими.

Когда Мими перестала всхлипывать, Дэйзи налила им обеим еще по одному коктейлю «Черный бархат».

И тут Дэйзи решилась сказать то, что уже давно пыталась ей сказать, но та лишь отмахивалась.

– Однажды эти кошмары прекратятся, вот увидишь! Но страшные воспоминания не уйдут, если ты сама не позволишь им уйти.

– Что, черт возьми, ты имеешь в виду? – Мими медленно отколола парик. Потом пробежалась пальцами по волосам, встряхивая их.

– Ты должна забыть о Бетси, – спокойно сказала Дэйзи, забирая у нее парик. – Когда ты о ней думаешь, у тебя напрягается лицо, углы рта опускаются. Это очень некрасиво. У тебя есть чем заняться. Зачем же тратить время и силы, планируя страшную месть для Бетси? И потом, ты ей уже отомстила. Ты заканчиваешь первое отделение в «Колизее», а Бетси по-прежнему одна из многих в кордебалете в «Гэйети».

Мими повязала ленту вокруг головы, чтобы не испачкать волосы, и бросила на лицо горсть кольдкрема, а потом бесстрастно поинтересовалась:

– Как я могу забыть, Дэйзи? Ведь я снова и снова прохожу через огонь.

– Все эти ужасные видения кончатся, как только ты сама перестанешь об этом вспоминать. Болезненные воспоминания со временем тускнеют, если ты оставляешь их в покое, а не теребишь каждое утро.

– Это не так легко, как тебе кажется. – Мими устало стирала грим с лица. Каждый раз, когда она видела свое изуродованное лицо и тело, гнев захлестывал ее. Мими не должна была быть наказана только потому, что Бетси оказалась такой невнимательной.

– Я все отлично понимаю, – ответила Дэйзи. – Всегда становится легче, когда можно обвинить другого в своих неприятностях. Когда в театре мало зрителей, управляющий набрасывается на свою помощницу, та кидается на посыльного, а тот пинает кошку.

Мими взяла полотенце и вытерла грим с лица.

– Прости, Дэйзи, но я не могу изменить ни того, что случилось, ни своих чувств.

Дэйзи поджала губы:

– Ты не можешь исправить то, что случилось, но ты можешь оставить все это в прошлом. Неужели ты не в состоянии просто выкинуть эту проклятую Бетси из головы так же просто, как ты сейчас стираешь с лица грим? Я уже три года у тебя работаю, и все эти годы вижу, как ты лелеешь свою месть. Ты сама приносишь себе вред, и это уже вина не Бетси, а твоя собственная!

– Я не могу забыть, что она со мной сделала! – Мими развернула кресло и в ярости швырнула расческу через всю комнату.

– И чем чаще ты об этом вспоминаешь, тем хуже тебе становится. – Понимая, что Мими с ней не согласится, Дэйзи прошла и подняла расческу с пола. – Горечь разъедает душу, девочка моя.

– Ты что, наслушалась этих слащавых проповедников в Гайд-парке?

– Не одну тебя можно пожалеть, Мими. – Дэйзи спокойно допила остатки своего «Черного бархата» и поставила пустой стакан на столик. – Почему ты думаешь, что мне не пришлось страдать? На моих глазах моя мать перестала есть и умерла, после того как скарлатина унесла пятерых ее малышей. А когда я научилась ходить по проволоке, ранний артрит лишил меня возможности зарабатывать хорошие деньги. Тебе хотя бы хорошо платят.

– Верно, но эти деньги пришли ко мне слишком поздно. Я уже не могу сделать то, чего так хотела, – пробормотала Мими.

Она ездила в Ливерпуль, чтобы спасти мать и малышей. Когда воскресным днем она торопливо шла по знакомой улице, ее сердце вдруг гулко забилось. Девушка знала, что мама будет дома, а он в пивной. Мими постучала, но ей никто не ответил. Наконец выглянула соседка:

– Нечего барабанить почем зря. Она умерла от менингита два года назад, а потом меньше чем через неделю похоронили и девчонку. Альф с парнишкой куда-то уехали. Кто-то говорил, в Канаду… – Женщина вгляделась пристальнее в лицо Мими. Побледнев от ужаса, она спросила: – Никак это Мими? Никогда я тебя не видела в модной одежке! Ты теперь на панели, милочка? Не стоит так плакать, милочка, не у одной тебя смерть забрала близких…

Дэйзи молчала, расчесывая Мими волосы.

Воскресенье, 26 мая 1907 года.

Грин-парк, Пиккадилли, Лондон.

В этот день Мими исполнилось двадцать лет. Во второй половине дня она прогуливалась под руку с Бейзом по залитому солнцем Грин-парку. Мими надела розовое платье из тафты и ток, украшенный розовыми бутонами. Она скопировала фасон с фотографии принцессы Мэй в «Иллюстрейтед Лондон ньюс». Бейз тоже выглядел весьма респектабельно – с розовой гвоздикой в петлице элегантного темного костюма, в темном котелке, сдвинутом на один глаз, и белом шелковом вечернем шарфе, небрежно завязанном вокруг шеи. Ну просто щеголь. Бейз теперь выступал в одном из лондонских ресторанов. Он решился на это, потому что устал от постоянных переездов. Ему захотелось для разнообразия хоть какое-то время просыпаться каждое утро в одной и той же постели.

Казалось, все наслаждаются солнечным днем в Грин-парке и неприкрытой сексуальностью обстановки. После нескольких кружек пива и пудинга в какой-нибудь пивной в Сохо свободные от работы лакеи теперь спокойно похрапывали под вязами. Младшие горничные в лучших выходных платьях сплетничали на лавочках, разглядывая проходящих мимо щеголей. Бейз сразу же заметил, что светские франты высматривают молодых людей, готовых последовать за ними в заднюю комнату какой-нибудь таверны или в частный закрытый клуб, что было намного безопаснее. У Бейза были все основания знать об этом, потому что многие полицейские превратили охоту на гомосексуалистов в своеобразный спорт.

Если гомосексуалиста ловила полиция, у него оставался только один путь избежать тюрьмы – жениться. Считалось, что женатый мужчина не может быть извращенцем.

– Нет, вы только посмотрите! – Мими указала на бледного юношу, бегущего так быстро, как испуганная лань. У юнца не было шляпы и рубашки под темной курткой.

Бейз сдвинул котелок на затылок.

– Разрази меня гром, если это не… – Он остановился, вложил два пальца в рот, оглушительно свистнул и заорал: – Нед!

Беглец завертел головой, потом увидел Бейза и, спотыкаясь, побежал к нему.

Бейз быстро развязал свой шелковый шарф.

– Возьми его под руку, – попросил он Мими, – и смейся так громко, как только сможешь.

Немного впереди них из зарослей лавра выбежали двое полицейских, рванулись было дальше, потом остановились. Пробежали несколько шагов влево и снова встали. Дернулись вправо и вновь застыли на месте. Они обратились с вопросом к прохожему, но тот лишь покачал головой. Никто из гуляющих в парке не помог полицейским, хотя многие видели, что произошло.

Мими вдруг закатилась настоящим, неделанным хохотом. Лицо у нее покраснело, из глаз брызнули слезы, она схватилась за бока.

– Смотри, не переиграй, – предупредил ее Бейз.

– Ничего не могу с собой поделать, Бейз… Эти бобби ведут себя точно так же, как полицейские в фильме, который мы смотрели с тобой сегодня утром.

– Когда парочка таких молодцов охотится за тобой с дубинками, это совсем не смешно, – прорычал Бейз.

* * *

– Тебе понравился Нед? Я полагаю, завтра он появится за кулисами.

– Ты же знаешь, что у меня нет времени на воркование, Бейз. Просто Нед не похож на гомосексуалиста.

– Видишь ли, мы не все женоподобные. Люди почему-то вбили себе в голову, что мужчины атлетического сложения просто не могут быть «голубыми»! – Бейз очень похоже изобразил великосветский акцент. – Только не светские люди! – Он мрачно улыбнулся и заговорил снова своим обычным голосом: – Но нас не всегда так легко вычислить!

Они вошли в просторный чайный зал со стеклянной крышей, украшенный люстрами и элегантными зеркалами. Из-за столика встал высокий темноволосый мужчина, чуть помешкал, а потом поклонился им. И Мими сразу же догадалась, почему Бейз теперь выступает в ресторане. Этот мужчина был настоящим красавцем с изумительными синими глазами. Как раз тот тип, о котором ей только что говорил Бейз. Никто бы никогда не заподозрил гомосексуалиста в этом хорошо сложенном, интересном представителе известной театральной семьи, владевшей сетью провинциальных театров и несколькими театрами в Лондоне. Никто бы в жизни не догадался, что Тоби Фэйн был одним из них.

Четверг, 30 мая 1907 года.

Театр «Колизей»

– Войдите. – Мими стянула парик и наклонилась к зеркалу, собираясь снять грим после вечернего спектакля. Она с удивлением увидела в зеркале Неда, того самого парня, которого они с Бейзом спасли от полиции в Грин-парке.

– Простите, что беспокою вас. Но только вы можете помочь. – Нед говорил как настоящий кокни и нервно мял белый шелковый шарф.

– Что случилось? – Мими развернула кресло, чтобы взглянуть ему в лицо, и поплотнее запахнула шелковое кимоно.

– Бейза и Тоби арестовали в Грин-парке, сразу после заката. Я видел, как это случилось, и последовал за ними в полицейский участок.

– Как, черт побери, они могли свалять такого дурака?!

– Мими, неужели вы никогда не влюблялись? Не совершали глупостей?

– Нет! – резко бросила Мими. – Дай мне пять минут, Нед. Найди пока кеб. Встретимся в конце переулка.

* * *

Мими торопливо застегнула свое темно-синее пальто, приколола ток, украшенный примулами, посмотрела на себя в зеркало, сменила ток на широкополую темно-синюю шляпу. Если ты не в ладах с законом, придай себе респектабельный вид.

Пока она бежала вниз по лестнице, ей в голову пришла еще одна мысль. Она сбегала в костюмерную и вылетела оттуда ровно через две минуты. На среднем пальце левой руки поверх перчатки красовалось кольцо с крупным поддельным бриллиантом.

* * *

Полицейский участок возле Грин-парка выглядел довольно уныло. Стены покрывали кафельные плитки цвета крепкого чая, на полу не было ковров. Мими стояла у высокой стойки, на которой лежала огромная книга. Она надеялась, что выглядит скромно и респектабельно.

– Чем могу помочь вам, мисс? – спросил дежурный сержант с пышными усами.

– Я мисс Бейкер. Мне сообщили, что мой брат Бэзил и мой жених, мистер Тобиас Фэйн, были задержаны и находятся в вашем участке. Я бы хотела их видеть. – Мими говорила спокойно, с великосветским акцентом. Для того чтобы произвести впечатление на служаку-полицейского, этого было достаточно.

Мими повели вниз по темной каменной лестнице. Она шла следом за сержантом, который нес фонарь, по коридору с железными дверями. Перед одной из них сержант остановился. Он отодвинул панель, находившуюся на уровне его лица, и поднес фонарь.

Мими услышал, как кто-то скребется за дверью, и тут же увидела треугольное лицо Бейза за решетками квадратного отверстия.

Мими задохнулась и поднесла к губам левую руку, демонстрируя обручальное кольцо.

– Бэзил! Что ты здесь делаешь? Мамочка придет в ужас! Что случилось? Что ты натворил? Почему мне ничего не говорят? И я слышала, что и Тоби тоже здесь… А до нашей свадьбы остался всего месяц!

Бейз выглядел расстроенным, как и полагалось в подобном случае.

– Пожалуйста, ничего не говори мамочке. Мы, видишь ли, решили… гм… срезать путь и пройти короткой дорогой через парк. Мы шли из дома тети Джейн на Белгрейв-сквер к клубу Тоби на Пэлл-Мэлл. И вдруг на нас набросились. Было темно, и мы решили, что это грабители, и, разумеется, стали отбиваться. Но они оказались сильнее. Только когда они вытащили нас на Пиккадилли, мы увидели, что это полицейские… Они запихнули нас в фургон и привезли в это ужасное место.

– Что-то я не заметил у тебя благородного выговора, когда вас привезли! – вмешался констебль.

– Я полагаю, мой брат не хотел, чтобы вы узнали, кто он такой, – спокойно ответила Мими.

Тоби сидел на устеленном соломой полу в соседней камере. Его темные волосы были встрепаны, лицо перепачкано, на левой щеке запеклась кровь, синие глаза смотрели испуганно и в то же время с вызовом. Он тут же вскочил на ноги и уставился на Мими.

– Тоби, бедный ты мой! Я надеюсь, что эти ужасные порезы заживут до нашей свадьбы! Ведь мы венчаемся уже в следующем месяце. Бэзил говорил, что вы шли короткой дорогой через парк от тети Джейн на Белгрейв-сквер…

Когда Мими закончила, Тоби прошептал:

– Слава богу, что вы пришли! Как можно быстрее свяжитесь с моим отцом. Он должен быть в своей квартире в Олбани. Спросите сэра Октавиуса Фэйна и попросите его быстрее приехать сюда с Беннетом, нашим семейным адвокатом.

Мими чмокнула воздух и наклонилась ниже.

– Разумеется, дорогой… Я немедленно еду к сэру Октавиусу.

Вернувшись к столу сержанта, Мими намеренно все время крутила на пальце обручальное кольцо.

– Я постараюсь вернуться как можно быстрее, сержант, с моим будущим свекром, сэром Октавиусом Фэйном, и нашим семейным адвокатом. Я уверена, что это всего лишь ошибка.

Выйдя из участка, Мими села в кеб.

– Гони в Олбани, это напротив «Фортнум и Мэйсон». Если поторопишься, получишь лишние шесть пенсов.

* * *

Сэр Октавиус, только что возвратившийся из одного из своих театров, потягивал ромовый пунш в своем кабинете с темно-зелеными полосатыми обоями в стиле Регентства. Стены украшали старинные афиши в рамах под стеклом. Леди Фэйн была на водах, лечила ревматизм. Лакей уже отправился спать.

В дверь позвонили. Открыв ее, сэр Октавиус, к своему изумлению, увидел на пороге молодую рыжеволосую женщину. Она выдохнула:

– Я пришла из-за Тоби.

Сэр Октавиус быстро втащил ее в квартиру.

– Где Тоби? Что случилось?

– Тоби арестовали в Грин-парке.

– О господи, именно этого я и боялся! Где он сейчас? И кто вы такая?

Мими церемонно уселась в неудобное кресло времен Регентства, а сэр Октавиус метался по кабинету.

Когда-то высокий, темноволосый, изящный и тщеславный, сэр Октавиус стал теперь худым, сутулым и седым, но тщеславия не растерял. На бледном лице с тяжелыми чертами выделялись водянистые голубые глаза и тонкогубый рот.

– Не могу поверить, чтобы мой сын… Какая несправедливость! Моя бедная жена…

Мими смотрела на него. Она никогда не слышала, чтобы человек так разговаривал вне сцены – словно шпарил выученную наизусть роль.

Сэр Октавиус вынул из кармана жилета золотые часы.

– Уже за полночь. Беннету это не понравится. – Он вздохнул, сел за стол, обмакнул перо в серебряную чернильницу, написал записку, поднял трубку внутреннего телефона, вызвал швейцара и договорился, чтобы записку доставили немедленно.

Мими заговорила:

– Пока мы ждем…

Сэр Октавиус перебил ее:

– Вам совершенно незачем ждать. Я сейчас распоряжусь насчет кеба, и вас доставят домой.

– Я останусь до тех пор, пока Бейз не окажется на свободе, – твердо сказала Мими.

– Этот молодой человек и в самом деле ваш брат?

– Нет, но он мой друг.

Тот произнес, поморщившись, будто в помещении дурно пахло:

– Я полагаю, что Беннет сможет помочь им обоим.

– Полагаю, что сможет, – мрачно отозвалась Мими. Она продолжала сидеть, а сэр Октавиус беспокойно мерил шагами комнату. Он с ужасом представлял себе сочувственное похлопывание по плечу: «Слышал про вашего сына, очень жаль», «Как жаль вашего мальчика». Разумеется, никто в слух не произнесет слово «извращенец».

– Пока ваш адвокат не приехал, – предложила Мими, – я хотела бы поделиться с вами планом, который поможет снять Тоби с крючка.

– Как вы можете помочь?

– А что, если мне и в самом деле выйти за него замуж?

Сэр Октавиус замер и развернулся к Мими.

– Почему вы решили, что я заплачу вам, чтобы вы вышли замуж за моего сына? – надменно поинтересовался он.

Мими метнула яростный взгляд в сэра Октавиуса и точно так же надменно вскинула голову. Старый хрыч просто не понимает, что их интересы совпадают. Этот надутый индюк не понял, что Мими была согласна выйти замуж за Бейза, чтобы снять его с крючка, а таким образом и этот чертов Тоби Фэйн был бы снят с крючка тоже!

И тут до Мими дошел смысл сказанного сэром Октавиусом. Старикашка решил, что она собирается выйти замуж за Тоби! И ясно, что, с его точки зрения, дело только в цене. И никаких сомнений, что спасать он собирался не сына, а собственную гордость и эту чертову семейную честь!

И Мими осенила другая идея.

Усмехнувшись, она скромно сказала сэру Октавиусу:

– Раз вы сами заговорили об этом… Не вам ли принадлежит тот маленький театр на Стрэнде, «Минерва»?

– Он принадлежит моей жене. – Сэр Октавиус явно оставался настороже.

– Что ж, это моя цена…

– Никогда! Это шантаж!

– Ни в коем случае. – Мими понимала, что ей никогда не удастся заполучить театр самой, потому что Фэйны с легкостью найдут более дешевую невесту для своего сына. – Мне самой не нужно ни гроша, но я хочу, чтобы вы подарили этот театр Тоби на свадьбу.

– Даже думать забудьте!

– Это единственное мое предложение, – вежливо произнесла Мими.

– И это мой единственный отказ! Я полагаю, теперь вы захотите уйти?

– Нет, я дождусь освобождения Бейза. – Сэр Октавиус не осмелился позвать швейцара и приказать, чтобы ее вышвырнули вон.

* * *

Наконец приехал мистер Беннет. Одевался он явно в спешке, но пенсне твердо сидело на его крючковатом носу. Адвокат вцепился в ручку своего портфеля и был готов к любым неожиданностям.

– Не посидите ли вы в коридоре, пока мы поговорим без свидетелей? – ледяным тоном обратился к Мими сэр Октавиус.

Выставленная за дверь, Мими немедленно приникла ухом к замочной скважине. Она слышала и голос хозяина дома, и низкий, густой голос поверенного.

– Сэр Октавиус наверняка помнит… Это не в первый раз… Социальный остракизм… Брак, несомненно, поправит дело… Дайте мне время, и мы найдем подходящую молодую леди… Естественно, она захочет получить внушительную компенсацию… Эта молодая особа в коридоре?.. Вы уверены, что она не просит денег?.. Позвольте мне возразить вам, дорогой сэр. Самое важное то, что эта молодая особа находится в нашем распоряжении уже сейчас… Но если они поженятся, то не будет никакого скандала… Тогда давайте отправимся в полицейский участок… Я не сомневаюсь, что щедрые пожертвования в Фонд вдов и сирот… Нет, лучше наличные.

– Будь я проклят, если послушаю вас!

– Так и случится, если вы этого не сделаете, мой дорогой сэр…

Спустя полчаса сэр Октавиус неохотно согласился.

Мими усмехнулась, отошла от двери и поправила шляпу.

* * *

– Слава богу, все позади! Ты просто молодец, Мими! – Бейз забился в угол кеба. Было два часа утра.

– Еще не все, – сухо отозвалась Мими. – Я на самом деле выйду замуж за Тоби.

Бейз резко выпрямился. Он потер веснушчатый нос, потом снова расслабленно откинулся на спинку сиденья.

– Значит, ты станешь нашим прикрытием, это неплохая идея… Эй, куда это едет возница? Эта дорога не ведет в Брикстон!

– Заедем на Стрэнд, – твердо сказала Мими. – Я хочу посмотреть на театр моего мужа.

* * *

Луна то и дело скрывалась за облаками. Весь день по Стрэнду шли толпы праздных зевак и служащих, дорогу заполняли красные двухэтажные омнибусы, но в этот час широкая улица была пуста. На полпути между Трафальгарской площадью и отелем «Савой» Бейз и Мими стояли на пустынном тротуаре и смотрели на другую сторону улицу, где расположилась копия греческого храма из светлого камня. На фронтоне красовалась надпись: «Театр «Минерва». Название повторялось на навесе над дверью.

Симпатичный маленький театр был выстроен в 1870 году для бредившей сценой дочери мистера Эноха Уолтера, который изобрел не бросающуюся в глаза застежку-»молнию» и сделал на этом состояние. Мисс Блюбелл Уолтер немного танцевала, пела, читала поэмы и монологи, написанные ею самой, и иногда играла главные роли в мелодрамах. К 1880 году мисс Уолтер от сцены устала, и театр продали Октавиусу Фэйну.

Мими смотрела на изящное здание на другой стороне улицы, еще не осмеливаясь поверить, что и театр, и обеспеченность, которую он принесет, она вот-вот получит. Ведь даже самый маленький театр в Лондоне приносил прибыль. Правда, ей и в голову не пришло попросить Тоби Фэйна составить брачное соглашение, чтобы она могла контролировать театр при его жизни и владеть им после его смерти. Такая осторожность редко свойственна двадцатилетним особам. Мистер Беннет сразу сообразил это.

Суббота, 22 июня 1907 года

Было шесть часов вечера. Мими и Тоби сидели за одним из круглых столиков в чайном зале «Ритца». Теперь она заметила его сходство с сэром Октавиусом, который казался поблекшей копией своего высокого, видного сына. И Мими снова подумала о том, насколько Тоби красив. Его густые темные волосы и яркие синие глаза заставили не одну леди в зале посмотреть в их сторону.

Тоби выглядел смущенным.

– Мими, ты уверена, что все понимаешь? Наш брак никогда не станет настоящим браком.

– Именно это мне в нем и нравится, – твердо ответила Мими. Она не доверяла мужчинам, боялась их, и вот теперь она получала финансовое благополучие без необходимости спать с одним из них.

– Я никогда не смогу измениться. Ты не будешь втайне надеяться, что это произойдет? – продолжал спрашивать ее Тоби. – Я таким родился, и это навсегда.

– Я это понимаю. Я давно знаю Бейза. Живи сама и дай жить другим, вот мой девиз. Я надеюсь, мы отлично поладим. Для меня это будет все равно что жить в пансионе, просто сосед всего один.

– Нет, для тебя это будет намного лучше. – Он сунул руку в карман, достал объемистый конверт, перевязанный зелено-розовой лентой, и многозначительно вручил его Мими. – Это тебе от меня в качестве свадебного подарка.

Мими взяла изящный ножичек для торта, вскрыла конверт и вытащила какие-то документы.

– Тоби, что это такое?

– Это документы на дом на Фицрой-сквер рядом с Риджент-парком. Посмотри на последней странице. Он теперь принадлежит тебе. Я оформил закладную и буду выплачивать из театральных сборов.

Мими быстро перелистала страницы и на последней увидела свою собственную фамилию, указанную в качестве нового владельца. Она подняла голову, ее глаза заблестели.

– Но я не просила об этом!

Тоби встревожил ее нежными разговорами и щедростью. А вдруг она его полюбит?

Нет, она никогда не позволит такому с ней случиться. Любовь – это ловушка. Любовь позволяет мужчине манипулировать тобой. Любить – значит ждать разочарования и стыда, боли и унижения. Мими этого достаточно хлебнула. Ее персональная страховка включала в себя два пункта – никому не верить, а следовательно, и никого не любить.

Тоби взглянул на настенные часы.

– Мне пора ехать в театр. – Тоби Фэйн был неплохим актером, но не на главные роли. Он всегда играл лучшего друга главного героя – Меркуцио, но никогда Ромео, Энобарбуса, Антония. Семья Фэйн потратила много времени, чтобы понять: Тоби никогда не станет звездой, как его сестра Кассандра Фэйн, известная драматическая актриса, или его обожаемый старший брат, знаменитый актер шекспировского театра Орландо Фэйн, умерший от тифа в тридцать четыре года.

Вторник, 25 июня 1907 года

Через три недели после публикации положенных по закону объявлений в газетах Мими шла по главному проходу церкви Сент-Джеймс на Пиккадилли под руку с Бейзом. Она смотрела на искусно вырезанный алтарь и ничего не видела, но отлично сознавала, насколько романтично выглядит. На голове скромный венок из флердоранжа, простое платье цвета слоновой кости с высоким воротом и никаких украшений.

Вечером следующего дня Мими сидела в гримерной после спектакля – ни жених, ни невеста не пропустили представления – и в который раз с удовольствием перечитывала колонку светских объявлений в «Таймс».

«Вчера в церкви Сент-Джеймс на Пиккадилли состоялась тихая свадьба Мими, дочери мистера и миссис Альберт Квин из Ливерпуля, ныне покойных, и Тобиаса, сына сэра Октавиуса и леди Фэйн».

Мими вздохнула:

– Как бы мне хотелось, чтобы моя мама могла увидеть свое имя в газете.

– Это только в том случае, если бы она не знала, что досталось тебе в мужья. – Дэйзи мрачно протянула новобрачной стакан «Черного бархата».

Мими холодно взглянула на нее:

– Мы с Тоби получили то, чего хотели, и не питаем никаких иллюзий. Мне это кажется отличной основой для брака.

– Ты это называешь браком? Мне это больше напоминает деловое соглашение.

– Так это и есть деловое соглашение, – подтвердила Мими.

– И что в этом хорошего?

Мими ответила совершенно бесстрастно:

– А что вообще хорошего на свете?

– Ты не подпустила к себе ни одного мужчину, чтобы это выяснить!

– Так мне спокойнее, – сказала Мими.

Как она могла объяснить Дэйзи, что не ощущает себя женщиной? Внешне ее тело было отталкивающе уродливым, такой же она чувствовала себя и внутри. Мими старалась даже не думать о своем женском естестве. Как раз на прошлой неделе, когда она сошла со сцены, мужчина попытался поцеловать ей руку. Мими замерла, а потом закричала изо всех сил, чтобы он убирался вон и не смел прикасаться к ней!

– Ваше величество Снежная королева запоет совсем по-другому, когда встретит настоящего парня и перестанет бояться близких отношений, – покачала головой Дэйзи.

– Ради всего святого, Дэйзи, оставим это. Мне не нужен мужчина и никогда не будет нужен! Если бы ты прошла через то, через что пришлось пройти мне, ты бы чувствовала себя так же! А теперь прекрати ныть. Наконец-то в моей жизни расцвели розы! Не о чем тут беспокоиться!

По лицу Дэйзи нельзя было сказать, что Мими ее убедила.

Глава 5

Воскресенье, 28 июля 1907 года.

Брэдшо, Эссекс

Поезд мчался на север, с каждой минутой подъезжая все ближе и ближе к Брэдшо, городку в Эссексе, самому близкому к дому семьи Фэйн. Мими с тревогой посмотрела на Тоби.

– Тоби, там только люди из общества. Я буду чувствовать себя не в своей тарелке. – Она нервничала, как любая молодая жена, отправляющаяся с первым визитом в дом свекрови. Леди Фэйн лечилась в Баден-Бадене, когда Тоби и «эта особа» решили пожениться.

– Нет, ты не почувствуешь себя чужой. – Тоби снова ободряюще улыбнулся ей. – Мои родители будут вести себя так, будто в нашем браке нет ничего странного. Если кто-то осмелится косо на тебя посмотреть, моя мать своим знаменитым ледяным взглядом непонимания сразу даст им понять, как они не правы. – Тоби отлично знал, что в его матери настолько сильно чувство семейной чести, что она будет защищать Мими в любых светских ситуациях, потому что теперь Мими – к добру или к худу – носила фамилию Фэйн.

Тоби нагнулся к Мими и похлопал ее по руке, затянутой в перчатку.

– Мы останемся всего на одну ночь. Если тебе покажется слишком трудным играть роль преданной жены, вспомни о своем новом доме, а потом улыбнись мне, – предложил он.

Мими сразу же развеселилась:

– Эта роль не покажется мне трудной. Тоби выписал ей щедрый чек на сто фунтов, чтобы обставить их пятиэтажный городской дом. Мими, никогда в жизни не купившая даже стула, почувствовала себя как-то странно, как только гардинщик спросил, какие пальметы мадам желает. Когда Тоби объяснил ей, что такое пальмета, Мими сразу попросила его помочь ей. И так же быстро она выяснила, что у Тоби весьма экстравагантные идеи – стены в столовой затянули персиковым шелком, чтобы оттенить рыжие кудри Мими. В ее спальне появилась кровать с четырьмя столбиками и покрывалом из ситца с узором из розовых бутонов, потому что это хорошо будет смотреться летом и особенно уютно зимой. А для своей спальни этажом выше Тоби выбрал такую же кровать, но под покрывалом из ярко-красной тафты.

Сто фунтов улетучились, а дом не был обставлен даже наполовину. Как ни странно, но денег им дал сэр Октавиус. В конце концов, Тоби был теперь его единственным сыном, и следовало соблюдать приличия.

С каким-то злорадством Мими выбрала кухарку и горничную из кандидатур, предлагаемых тем самым агентством, куда направила ее мать много лет назад. Прислуга оказалась из рук вон плоха, и Тоби спокойно взял бразды правления в свои руки. Он считал, что лучше быть несколько более занятым, чем жить в постоянном хаосе.

Мими нравилось общество Тоби, и они виделись чаще, чем она предполагала. Мими не раз ловила на себе его нежный взгляд. Они редко встречались раньше шести вечера, но всегда завтракали вместе в спальне Мими. Через месяц после свадьбы Мими казалось, что она знает его много лет. Бейз был их самым частым гостем. Если они проводили вечер вместе, то Мими первая уходила спать.

* * *

Когда двуколка свернула на усыпанную гравием подъездную дорожку, Мими впервые увидела «Лавры». Родной дом Тоби был обычным особняком в стиле Регентства, стоящий в прелестном месте, окруженном лесами. Мими он показался дворцом. Когда они подъехали ближе, она нервно вцепилась в рукав Тоби.

– Я не буду знать, что сказать! Я не сумею правильно пользоваться ножом и вилкой!

– Если ты не скажешь ни слова, тебя никто не сможет критиковать. За едой бери самые крайние приборы и двигайся по направлению к тарелке. Не подавай вида, что ты нервничаешь. Не позволяй дворецкому запугать тебя, просто не обращай на него внимания. Не говори о сексе, религии и политике, потому что по этим вопросам всегда возникают споры. А больше тебе не о чем волноваться. Нам отведут смежные комнаты, потом мама покажет тебе розарий, а затем папа продемонстрирует семейные портреты. А ты знай улыбайся – вот и все.

Мими фыркнула. Она понимала, что ей никогда не стать светской дамой. Глупо изображать из себя невесь что. Так вернее всего добьешься пренебрежения и смешков за спиной. Поэтому она решила оставаться самой собой. Примут ее или нет, это вопрос, но она будет такой, какой была всегда.

Словно по волшебству, парадные двери открылись, и родители Тоби вышли приветствовать их. Сэр Октавиус поцеловал Мими руку, вскинул голову и провозгласил:

– Добро пожаловать, дорогое дитя!

Мими радовалась, что Тоби похож на отца, а не на мать. Длинноносая, со скошенным подбородком, сухая и седая, леди Фэйн согнулась пополам, словно тополь на ветру. На самом деле она отнюдь не была такой хрупкой, какой казалась. На людях она вела себя скромно, как и подобает жене великого человека, но именно она обладала даром предвидения, необходимыми финансами и амбициями, благодаря которым процветало нынешнее поколение Фэйнов.

Как и предсказывал Тоби, его практичная мать повела себя так, словно ее сын женился на особе королевских кровей.

Леди Фэйн восхитилась розовым костюмом Мими (хотя подумала, что он абсолютно не подходит для путешествия), спрашивала мнение Мими, смеялась робким шуткам невестки и многословно интересовалась, удобно ли ей. В котором часу прислать горничную, чтобы та занялась ее прической? В какое время подать завтрак? Не хотела бы она взглянуть на розарий?

К тому моменту, когда свекор заканчивал показ галереи предков, Мими стала несколько теплее относиться к нему. Старикан был настолько по-театральному добр, что Мими ощутила себя на сцене и, следовательно, в безопасности.

Впрочем, после часа, проведенного в обществе свекра, Мими казалось, что за это время в ее несчастную голову постарались впихнуть годовой курс истории с такой же скоростью, с какой откармливают индеек к Рождеству.

Актерская династия Фэйнов зародилась в шестнадцатом веке.

У жены сэра Октавиуса тоже была не менее внушительная театральная родословная. Она родилась в Нью-Йорке, но была прямым потомком британского актера-управляющего Луи Хэллама. Именно он привез британскую систему гастролей в Америку, когда его труппа высадилась в 1752 году в Вильямсбурге, штат Виргиния.

Шестьдесят два года спустя восемнадцатилетняя Ада Хэллам, очкастая и длинноносая, увидела шекспировскую труппу Фэйна. Молодой Октавиус Фэйн играл удалого Меркуцио, а его отец – Ромео. Ада увидела восемнадцатилетнего грациозного Меркуцио. У него была совершенная внешность. Как только занавес скрыл пузатого Ромео и не менее крупную Джульетту, Ада вытерла очки и со всех ног бросилась за кулисы.

Месяцем позже Октавиус женился на Аде, или она женила его на себе. В любом случае именно она принимала решения, когда пара вернулась в Лондон и устроилась в новом доме в Челси, купленном на деньги из приданого Ады.

В 1901 году королева Виктория произвела Октавиуса в рыцари. Властная, экономная, амбициозная Ада стала леди Фэйн.

Мими знала, что только трое из девятерых детей Ады выжили. Младший, Тоби, стал неожиданным и неприятным сюрпризом на сороковом году жизни Ады. К этому времени у леди Фэйн было достаточно других интересов, так что ее последний ребенок, родившийся очень хрупким, был в буквальном смысле воспитан сначала няней, а потом гувернером.

В десять лет замкнутый, спокойный Тоби заразился туберкулезом, поэтому его отправили в район озер вместе с наставником. По обычаям того времени он должен был либо выздороветь, либо умереть. Через полтора года Тоби, ставший к тому времени настоящим книжным червем, был объявлен здоровым. Он вернулся в Челси. Мать не заметила его возвращения так же, как она не заметила его отсутствия. Орландо, ее старший сын, вот кого она любила. Но он умер от тифа после спектакля, данного специально для королевы в Виндзорском замке. Все знали, насколько там плохая вода.

Ознакомившись с историей семьи Фэйн, Мими поняла, насколько должны были быть разочарованы родители Тоби. Несмотря на их собственную плодовитость, их замужняя дочь Кассандра так и осталась бездетной, хотя ей уже исполнилось сорок пять. Тоби было почти двадцать семь, но династия Фэйнов явно должна была прекратиться вместе с ним.

На выложенной камнем и обсаженной цветами террасе лакеи в темно-зеленых ливреях и жилетах в желтую полоску разливали великолепное сухое шампанское для гостей леди Фэйн. Гостей пригласили после тщательного отбора, чтобы они как можно быстрее разнесли по всему театральному миру, насколько остроумна, насколько хороша собой, насколько восхитительно забавна маленькая ширма Тоби. Мими представили мисс Лилиан Бейлис, даме в очках, чье лицо напоминало пудинг.

– Как поживаете, дорогая? – В голосе Лилиан звучал ярко выраженный акцент кокни. Левый уголок ее рта был чуть перекошен, как после паралича, но это не мешало ей говорить. Несмотря на солнечный июльский день, мисс Бейлис куталась в темно-коричневое платье, которое казалось наброшенным на нее чехлом.

– А как вы сами-то? – Мими вдруг почувствовала себя замечательно легко с этой представительницей церкви, гувернанткой или кем она там была.

– Я слышала, что вы поете, дорогая, – заметила мисс Бейлис, и глаза ее заблестели. – Я сама из музыкальной семьи. Мы ездили по Южной Африке на запряженной быками повозке. Мы назывались «Цыганские гуляки». Нас было девять детей и мама с папой. Потом папа заболел в Йоханнесбурге, и тогда я начала учить танцам шахтеров.

– Вы все еще преподаете? – поинтересовалась Мими.

– Слава богу, нет. Я помогаю своей тетке с благотворительностью.

«Ага, значит, я не ошиблась», – решила Мими, но тут ее собеседница добавила:

– Я театральный менеджер, в деле с 1898 года, у нас свой концертный зал.

«Недурно», – подумала Мими и спустя несколько минут сама не заметила, как согласилась быть попечительницей «Зала королевы Виктории» за гинею в год.

Лилиан Бейлис оказалась волевой и решительной девушкой, кроме того, у нее имелись неплохие связи. Она тут же познакомила Мими со знаменитым импресарио мистером Кохрэном. Коки оказался совсем не такой ослепительной личностью, как ожидала Мими. Он был чем-то похож на Джолли Джо – маленького роста, коренастый, с проницательными глазами на добродушном красном лице под редеющими седыми волосами. Вне всякого сомнения, оптимист, но крутой, неугомонный и властный.

Коки знал, почему Мими не снимает перчаток и носит платья с высоким воротом, несмотря на теплый день. А так как он восхищался храбростью и всегда отдавал должное симпатичным мордашкам, он тут же пробормотал сладким голосом:

– Дайте мне знать, если я смогу вам чем-то помочь. – И у Мими от возбуждения затряслись коленки.

Вдруг Тоби поднял голову.

– Что это за шум? – Все находившиеся на террасе с любопытством повернули головы, глядя туда, где подъездная дорожка выныривала из леса и поворачивала к дому.

Шум становился все сильнее. Казалось, кто-то волочет по гравию сотню пустых железных банок.

– Это автомобиль! – воскликнул Тоби, когда из-за деревьев показалась зеленая машина, несущаяся на большой скорости, оставляя за собой шлейф дыма.

Все восхищенно зашептались. Автомобилисты считались удалыми, смелыми ребятами. Машина подъехала ближе.

– Это новый «Пежо»! – воскликнул Тоби.

– Это Тюдор Перкинс, наконец-то! – пробормотала леди Фэйн, мучившаяся сознанием того, что ленч и без того задержали уже на десять минут.

– Я встречу его, мама. – Тоби побежал вокруг дома к парадной двери. А запыленный зеленый автомобиль уже подъехал к газону, но не собирался останавливаться.

– Не могу остановиться, тормоза отказали! – прокричал автомобилист, когда машина проезжала мимо него. – Мне придется кататься, пока бензин не кончится.

– Поделом этому дураку, зачем было садиться в иностранную машину! – фыркнул сэр Октавиус и повел голодных гостей в столовую.

Как это всегда бывает, когда собираются актеры, разговор медленно, но верно свернул к излюбленной теме. Все заговорили о театре.

Хозяин дома что-то вещал, когда на пороге столовой, чуть покачиваясь, появился Тюдор Перкинс, в кремовых фланелевых брюках и коричневом в полоску блейзере.

– Мне ужасно жаль, леди Фэйн, никак не мог остановить машину. Что-то с тормозами.

– А почему вы не выключили зажигание? – полюбопытствовал Тоби.

Тюдор уставился на него, а потом расхохотался:

– Я просто об этом не подумал, приятель.

Когда Перкинс улыбался, его брови поднимались высоко вверх, лоб морщился, и он выглядел обезоруживающе веселым. «Еще один красавчик», – подумала Мими, изучая тонкое лицо с высокими скулами, сонными карими глазами под длинными ресницами и каштановые волосы молодого протеже леди Фэйн.

Тюдор был любезен, хорошо воспитан, но Мими сразу же заметила, что ему не хватает некоторой агрессивности, которая ощущалась здесь чуть ли не в каждом. После ленча хозяйка дома чуть расслабилась. Ее невестка оказалась совсем неплоха. Ее беззаботность впечатляла, юмор никого не оскорблял, а точные, ядовитые замечания пробивали заметную брешь в раздутом «я» соперников Фэйнов, которых не пригласили на этот ленч. Молодая женщина отлично сыграла свою роль.

* * *

Гости леди Фэйн возвратились в Лондон поездом во второй половине дня, так что за обедом собрались только члены семьи. И все равно стол был покрыт скатертью из брюссельских кружев с золотой вышивкой, мягко поблескивавшей в свете люстры. Мими удовлетворенно подумала: «Богатство – это приятная перемена после бедности». И вдруг у нее защемило сердце, она подумала о маме и малышах. Ей стало жаль, что они не видят всего этого и не могут теперь жить все вместе. Мими вспомнила, что она вообще никогда больше их не увидит, хотя думать об этом разрешала себе только ночью, уже лежа в постели. Она быстро наклонила голову, чтобы никто не заметил, что глаза у нее полны слез.

* * *

Семейство Фэйн уже давно разошлось по своим спальням, когда Мими почувствовала, как кто-то трясет ее за плечо:

– Проснись, Мими!

Она медленно открыла глаза. В мерцающем свете свечи, которую держал Тоби, одетый в голубую полосатую пижаму, она увидела его встревоженное лицо.

– Что случилось? – Мими села в постели.

Он приложил палец к губам:

– Тсс! Тебе приснился кошмар. Ты так кричала! Я испугался, что ты всех перебудишь.

* * *

Здесь кончается первая половина приключений Мими и начинается вторая, в которой она уже не была так одинока, но, для того чтобы простить Бетси, ей понадобилось слишком много времени.

* * *

Тоби ощущал себя совершенно беспомощным перед горестями Мими. Он в который раз пожалел, что так мало знает о женщинах.

– Мими. Ведь тебя беспокоит что-то еще, правда?

Мими помолчала, потом снова разрыдалась, закрыв лицо руками, не стыдясь уродливых шрамов:

– Да. Я по ней скучаю!

И Тоби сразу же ее понял.

– Разумеется, тебе ее не хватает. Ты же потеряла лучшего друга. Ты не можешь перестать любить человека только потому, что он совершил дурной поступок. – Он поставил серебряный подсвечник на тумбочку у кровати и обнял худенькие плечики Мими.

– Я злюсь, потому что Бетси не оставляет меня в покое! Я не могу выбросить эту проклятую женщину из головы! – прошипела Мими. – Бывает, выдастся такой чудесный день… И вдруг она встает у меня перед глазами, и я снова чувствую горечь обиды, и весь день идет насмарку! – Полные слез зеленые глаза посмотрели на Тоби. – Когда-нибудь я ей отомщу, и тогда, может быть, это все прекратится, и я наконец обрету покой.

Тоби потер усталые глаза.

– Забудь о мести, Мими. Что бы ты ни придумала, тебе никогда не сравнять счет. – Он снова обнял ее и нежно добавил: – Месть ужасна тем, что порождает спираль насилия, которая в конце концов уничтожит тебя саму!

– Но что же мне делать?

– Может быть, поговорить со священником.

– Ты считаешь, что наш викарий с этим справится?

– Думаю, если ты побеседуешь с ним, вреда не будет.

Ответом ему было молчание. Потом Мими обреченно сказала:

– Если ты хочешь, я попробую.

Понедельник, 29 июля 1907 года

Мими, которая побывала в церкви только в день свадьбы, на цыпочках вошла в темную тихую церковь Святого Иоанна на Портленд-плейс. Заглянув в каждый уголок, она наконец нашла полного мужчину в сутане. Он изучал гроссбух в боковой комнате, похожей на обычный кабинет, если не считать того, что все полки были заставлены разорванными молитвенниками.

– Вы викарий? Найдется у вас пять минут? Ведь у вас по понедельникам не слишком людно, верно?

Викарий, крупный мужчина, когда-то игравший в регби, посмотрел на грустное, бледное лицо Мими, предложил ей присесть и спросил, чем он может ей помочь.

Медленно, запинаясь, повторяясь и противореча самой себе, Мими рассказала чужому человеку в черном о пожаре, о том, что Бетси виновата в ее несчастье, о своих ночных кошмарах и о страшных видениях, пугающих ее днем.

Викарий, подумав немного, заговорил медленно, но четко:

– Никто не застрахован от гнева и боли. Но вы вредите самой себе, когда позволяете гневу восторжествовать над всеми другими чувствами. Если вы спрашиваете меня, как вам избавиться от гнева, я вам отвечу. Есть только один путь. Он прост и труден одновременно. Вы должны простить вашу подругу.

Зеленые глаза Мими расширились от изумления и ярости.

– Почему я должна прощать ее? Она даже не признала, что виновата!

– Если вы будете ждать извинений от этой леди, вы можете прождать их всю жизнь, – вздохнул викарий. – Тем самым вы обрекаете себя на пожизненное наказание. Вы не избавитесь от чувства горечи. А ваш гнев будет расти до тех пор, пока не погубит вас окончательно. Люди, не желающие простить, никогда не понимают, что наносят вред самим себе.

Мими трясло от возмущения, когда она стянула перчатки и протянула священнику изуродованные руки.

– За что же наказывать меня? Ведь я пострадавшая сторона!

– Не забывайте, вы наказываете себя сами. Только у вас есть сила простить, – твердо ответил викарий.

– Но я не могу простить… Я пыталась!

– Неважно, что вам пока не удается, если вы и в самом деле пытаетесь это сделать. Все остальное в руках господа.

– Господь свидетель, я пыталась! Если это должно принести плоды, то почему, почему я не могу забыть?

Викарий медленно выпрямился в кресле и сложил пальцы домиком.

– Вы и не сможете забыть до тех пор, пока не простите по-настоящему. Неискреннее прощение никогда не срабатывает, себя не обмануть, обида продолжает грызть вас изнутри. Возможно, вам надо попытаться понять, почему ваша подруга так поступила. Понять иногда значит простить.

Мими встала.

– Я надеялась, что вы поможете мне обрести душевный покой. Я не ожидала, что вы станете говорить со мной так, словно в моих проблемах виновата только я сама!

– Разумеется, в случившемся несчастье нет вашей вины. Но только вы сами можете избавить себя от ваших демонов.

Мими ушла, викарий ее не убедил. Она ожидала большего от парня, посещавшего университет.

Среда, 18 сентября 1907 года

Мими пока не рассказывала Тоби о своих планах превратить «Минерву» в маленький мюзик-холл, где она станет звездой. Она осторожно выжидала.

Мими редко заходила в гримерную Тоби. Но как-то раз ближе, к вечеру, обивщик требовал быстрого решения по поводу материала для кресел, и Мими отправилась в театр «Герцогини». Она попросила кебмена подождать ее.

Дверь в гримерную Тоби была заперта на замок. Мими приложила ухо к замочной скважине и услышала, что Тоби рвет.

Мими шепотом убедила мужа впустить ее. Тоби посерел под гримом. Руки у него дрожали, колени подгибались.

– Я немедленно пошлю кебмена за врачом, – предложила Мими. – Где твой костюмер?

– Не надо врача. И не обвиняй ни в чем Эрни. Я сам велел ему убираться. Он знает, что такое со мной случается каждый вечер. Я уже привык. Это просто страх перед выходом на сцену.

Каждый раз перед выступлением Тоби дрожал в кулисах, отчаянно боясь неодобрения зрителей. Разумеется, спектакль шел своим чередом, Тоби брал себя в руки, призывал на помощь всю свою отвагу и выходил на сцену.

Мими побежала за водой и осторожно протерла мокрой губкой лицо Тоби.

– И ты говоришь, что это повторяется каждый вечер? Тогда зачем же ты продолжаешь играть?

– По той же самой причине, что и все остальные, – еле слышно рассмеялся Тоби. – Я так боюсь, что мне хочется умереть, но зато потом наступает такое блаженство!

Но неужели игра на сцене стоит таких мучений?

Тоби посмотрел на нее странным взглядом, одновременно печальным и вызывающим:

– А что скажут мои родители, если я не буду играть?

Мими, не сказав мужу ни слова, решила это выяснить.

Воскресенье, 22 сентября 1907 года

Горничная в черном форменном платье осторожно раздвинула тяжелые шторы с рисунком из розовых бутонов, и неяркий осенний солнечный свет проник в спальню Мими.

В дверь постучали, и вошел Тоби. Он всегда выпивал вместе с женой чашку черного кофе. На этот раз Тоби выглядел очень серьезным.

– Что случилось, дорогой? – Мими пристально посмотрела на него.

Он помахал банковским уведомлением.

– Арендная плата за «Минерву» запоздала, как обычно. Следовательно, мне придется задержать выплаты за дом. Это очень плохо!

– Ты же знаешь, что домовладелец рано или поздно получает свои деньги, – беззаботно зевнула Мими.

Тоби осторожно начал:

– Аренда кончается в конце ноября, есть предложение сдать «Минерву» под рождественское представление для детей. – Тоби посмотрел на Мими. Он собирался согласиться, но при одном условии.

Мими подняла глаза, чувствуя, что удача улыбнулась ей.

– Я всегда хотела сыграть в рождественском представлении для детей.

Тоби тут же выпалил:

– Тогда я даю согласие.

– Тоби удивился и обрадовался, что ему не пришлось уговаривать Мими сделать этот первый шаг. Он был убежден, что ее ждет куда больший успех в драматическом театре, а рождественское представление для детей станет для нее самым легким шагом в этом направлении.

Мими в свою очередь увидела возможность избавить Тоби от игры на сцене и дать ему возможность управлять театром. Она быстро предложила:

– Зачем сдавать театр кому-то в аренду, чтобы чужой человек зарабатывал на этом деньги? Почему бы тебе самому не стать режиссером? Если у нас получится, мы сами могли бы ставить пьесы.

Все пошло куда быстрее, чем Тоби ожидал.

– Потише, Рыжик. Для начала нужно найти того, кто это профинансирует.

– А разве сэр Осьминог, – так Мими называла свекра, правда, только за глаза, – этого не может?

– Он финансирует только спектакли в собственных театрах.

– Но ты его единственный сын, – напомнила Мими. – Попроси отца по-хорошему, а если не сработает, надави на него. Пригрози, что уйдешь со сцены и откроешь игорный клуб или что-нибудь в таком роде.

Тоби пришел в ужас:

– Я никогда так не сделаю.

– Тогда сделаю я, – отрезала Мими. Сэр Октавиус относился к ней все лучше и лучше. Ему нравились сценический успех Мими и ее отвага. К тому же, к его облегчению, необычный семейный очаг его сына отлично служил своей цели. Имя Фэйнов больше не подвергалось опасности бесчестия.

Мими тут же отправила записку с посыльным в Олбани, приглашая свекра на чай.

На следующий день в золотисто-сливовой гостиной дома на Фицрой-сквер Мими изложила свое предложение сэру Октавиусу.

– Какую же рождественскую сказку вы выбрали, Мими?

– Мы поставим «Золушку», – твердо ответила Мими, потому что чувствовала, что у нее много общего с этой сказочной героиней.

– Великолепный выбор, если сцена достаточно велика.

– Так, значит, вы профинансируете спектакль?

– Да. Обязательно.

Старик улыбнулся Мими, и та на какой-то момент решила, что сэр Осьминог вообразил, что именно его она пригласит на роль принца.

– Разумеется, я должен все обсудить с ее светлостью. Но почему бы и нет? Когда-то молодому Тоби надо попробовать управлять театром.

Мими, не ожидавшая, что он так быстро сдастся, с наслаждением подумала: «Больше никаких гастролей».

* * *

У леди Фэйн нашлось одно непременное условие. Они должны были дать роль молодому Тюдору Перкинсу, чья мать была ее близкой подругой.

Тоби намеревался пригласить Бейза, который отлично бы сыграл роль юного Пажа, помощника феи. Он попытался вежливо возразить матери:

– У Тюдора мало опыта, мама. И это не такая уж хорошая роль для молодого красавчика.

– Но я полагаю, что ты еще никого не нашел на эту роль? Тогда будем считать, что мы обо всем договорились, мой дорогой. – Леди Фэйн буквально воспринимала золотое правило.[1] Она считала, что условия диктует тот, у кого есть золото.

Глава 6

Одной из проблем для Тоби стало найти актрису на роль Золушки, которая была бы меньше ростом, чем Мими. Просмотр проходил утром на пустой сцене, и Мими, которой роль Прекрасного принца была обеспечена, только теперь поняла, насколько тяжело отказывать преисполненным надежды молодым исполнителям.

Первая читка состоялась в десять утра на едва освещенной сцене. Отопления не было, поэтому актеры на сцене оставались в шарфах, пальто, перчатках и шляпах. Усевшись в кружок на старых деревянных стульях, они нервно мяли листки сценария и переговаривались.

* * *

В гримерной кордебалета в театре «Гэйети» Бетси бросила на пол «Ивнинг газетт» и расплакалась от зависти.

– О Мими снова пишут в газетах, мама!

– Да, и всем отлично известно, как она этого добилась. Я бы не хотела, чтобы ты так унижалась, дорогая. – Миссис Бриджес отложила в сторону костюм, который она зашивала, подняла газету и фыркнула: – Это же только реклама. – Даже самой себе она бы не призналась в том, насколько она раздосадована.

– Но ее имя напечатано перед названием, – рыдала Бетси, – а я все еще в кордебалете.

Полуодетая девушка, сидевшая рядом, отложила в сторону губную помаду и взглянула на Бетси сквозь густо накрашенные ресницы:

– А что плохого в том, чтобы танцевать в кордебалете, мисс Высокомерие?

– Можно подумать, ее спрашивали. – Миссис Бриджес обращалась к потолку.

– Пора вам выметаться, миссис Бриджес, – бросила девушка, – вам запрещено оставаться в гримерной во время представления.

Прелестное лицо много раз привлекало внимание, и девушку часто приглашали на прослушивание. Но, во-первых, Бетси не обладала необходимым темпераментом. А во-вторых, ей так хотелось продемонстрировать всем свою красоту, что ее движения становились механическими. После прослушивания Бетси неизменно слышала напевное:

– Спасибо. Следующая, пожалуйста.

Миссис Бриджес огорчало и отсутствие ощутимого результата вне сцены. У Бетси было много поклонников, но миссис Бриджес не устраивал просто богатый джентльмен. А титулованные молодые люди, толпившиеся у выхода из театра в ожидании Бетси, всегда оказывались младшими сыновьями без гроша в кармане.

Бетси не могла забыть об успехах Мими и на следующее утро. Они с матерью одевались в своей спальне, оклеенной обоями с изображением осенних листьев, стоя по обеим сторонам двуспальной кровати.

И вдруг Бетси расплакалась.

– Мама, что же со мной не так? Сколько раз я бывала на прослушиваниях, но мне ни разу не предложили хорошей роли. У меня было множество поклонников, но ни один из них не устроил тебя, мама. – Бетси метнула гневный взгляд на книгу пэров, с которой никогда не расставалась миссис Бриджес. Она всегда искала в ней имена поклонников Бетси.

Девушка подбежала к комоду, на котором она лежала, схватила пухлый том и, развернувшись, швырнула матери в голову.

Миссис Бриджес подхватила драгоценное издание, прежде чем оно упало на пол. Такое непочтительное обращение с книгой, которую она ценила превыше Библии, вывело ее из себя. Покрасневшая, разъяренная, миссис Бриджес впервые обрушилась с упреками на дочь:

– После всего, что я для тебя сделала… Я стерла пальцы до костей, чтобы ты училась в театральной школе… Я пожертвовала собой… Подумать только, что моя дочь оказалась такой неблагодарной эгоисткой… – Она рухнула на кровать, закрыла лицо пухлыми пальцами, которые она якобы стерла до костей, и завыла.

Бетси тут же стало стыдно. Она бросилась к матери и обняла ее, потому что мать говорила правду! Ее мать на самом деле пожертвовала собой, посвятив жизнь Бетси. Бетси не видела в ней надоедливой, прилипчивой женщины, от которой сбежал ее собственный муж, боявшийся задохнуться в ее железных объятиях.

Этажом ниже домохозяйка влезла на стул и забарабанила в потолок ручкой от метлы.

– Эй, там, наверху, потише! Это пансион, а не бордель!

* * *

Через пять дней, после того как Тоби велел всем выучить текст, состоялась первая репетиция в костюмах.

Репетиция длилась пятнадцать часов. Помощник режиссера постоянно бегал за сандвичами. Он заварил бесчисленное количество чашек чая и кофе, а уродливые сестры Золушки, Вазелина и Кольдкрема, роли которых исполняли мужчины-актеры, постоянно пили пиво.

Игра Тюдора приводила Тоби в отчаяние. Когда Тюдор элегантно двигался по сцене, Тоби кричал ему:

– Нет и еще раз нет! Юный паж – это упрямый паренек-кокни, а не балетный танцор!

Тоби поднимался на сцену, чтобы показать. Но уже пять минут спустя снова раздавался его голос:

– Паж, не открывай приглашения, пока говорит Золушка, ты же ее перебиваешь… А если ты заговоришь раньше, то ее смешная реплика пропадет…

Наконец актеры уходили за кулисы на перерыв, чтобы посплетничать о Тюдоре и побиться об заклад, получит он роль или нет. Тоби отлично знал, что вся труппа будет чесать языки и отпускать шуточки по поводу его отношений с Тюдором, но ему оставалось только молчать.

Когда репетиция закончилась, отчаявшийся Тоби обратился к труппе:

– Я понимаю, что вы стараетесь изо всех сил. Все мы устали, но ни разу за сегодняшний вечер спектакль не шел в нужном ритме. Особенно когда Паж спотыкается или забывает слова, а все остальные расслабляются в ожидании, пока он начнет работать…

Тюдор выглядел виноватым.

– Простите меня все, очень мило с вашей стороны, что вы пытаетесь мне помочь.

Позже Тоби спросил Мими:

– Надеюсь, я был с ними не слишком строг?

– Разумеется, нет. И они не могут пожаловаться, что ты не знаешь, чего хочешь.

– Да, кажется, впервые в жизни я это знаю… Ты не откажешься прорепетировать сцены с Пажем завтра утром? Нам просто надо натаскать его, как терьера. Тюдор безнадежен, и он даже внешне не подходит.

Мими согласилась:

– Ему бы играть молодого джентльмена с теннисной ракеткой в «Здравстуйте, я ваша тетя» или флиртовать с какой-нибудь инженю в салонной комедии. Но нам от него никуда не деться, дорогой. Не та рука правит миром, что качает колыбель, а та, в которой кошелек.

* * *

За два дня до Рождества прошла генеральная репетиция. В середине партера поставили стол, за которым сидели Тоби, помощник режиссера, осветитель, костюмер и все их помощники. Мими ждала в кулисах в костюме Принца – белый атласный камзол, брюки до колена и треуголка со страусиными перьями. Она смотрела из-за занавеса на интерьер театра. Огни еще не потушили, и «Минерва» выглядела прелестно. Ее выкрасили кремовой и голубой краской, украсили позолотой. Темно-синие плюшевые кресла и темно-синий бархатный занавес с тяжелой золотой вышивкой дополняли картину.

Генеральная репетиция продолжалась девять часов в основном из-за проблем с освещением.

Тоби оставался спокойным, понимая, что все проблемы из-за паники.

Репетиция затягивалась, и актеры, устав, начали жаловаться друг на друга:

– Паж опять опаздывает с репликами.

– Золушка не смотрит мне в глаза, она обращается к залу. Не могу же я целовать ее в затылок!

Золушка тут же предложила, что именно вместо затылка может поцеловать Принц. Раздражение нарастало.

Тоби все же попросил повторить некоторые, особо не удавшиеся места. Потом он вызвал всю труппу на сцену и дал актерам последний совет:

– Прошу всех помнить, что рождественское представление для детей – это традиционный и очень формальный спектакль, выдержанный в определенном темпе. Так что ради всего святого прошу всех придерживаться ритма, иначе зрители не будут смеяться. Все. Спасибо всем.

* * *

Премьера «Золушки» состоялась в День подарков, второй день Рождества. В вестибюле «Минервы» царило всеобщее оживление, да и в зале было более шумно, потому что на представление привели детей. Как всегда, первой заполнилась галерка, потом балкон. Зрители свешивались вниз, чтобы разглядеть знаменитостей в партере. Критики, пришедшие благодаря настойчивости сэра Октавиуса, ерзали в креслах, зевали и гадали, какого черта их занесло на рождественское представление для детей.

За кулисами было не так уж весело и спокойно. В день премьеры все нервничают.

Но Тоби выглядел невозмутимым. Он знал, что, как только актеры выйдут на сцену, они тоже расслабятся и будут наслаждаться спектаклем.

Представление задерживалось на десять минут, потому что исчезла корона Принца, а потом мать одного из эльфов упала в обморок.

Наконец в зале начал гаснуть свет, дирижер поднял палочку, занавес бесшумно взвился вверх, и для всех в театре начался волшебный вечер.

* * *

Зрители аплодировали, смеялись, свистели, когда занавес опустился, скрывая только что поженившихся Золушку и Принца.

Мими и Тоби отдельно выходили на поклон, но оба сознавали, что их первый шаг в новом направлении был сделан верно.

В своей ложе леди Фэйн, спокойная и суровая, величественно объявила своему мужу:

– Пажа надо немедленно заменить. Не могу понять, почему Тоби выбрал Тюдора. Он совершенно не подходит для этой роли.

Среда, 1 января 1908 года.

Фицрой-сквер

В полдень первого дня нового года Мими открыла один глаз, вздрогнула и быстро закрыла его. После окончания спектакля молодые Фэйны с друзьями – Бейза не было, он играл в Эдинбурге – отправились на артистический бал в Челси. Там собрались все признанные и непризнанные представители лондонской богемы – художники, скульпторы, натурщицы, писатели, поэты и музыканты. Они пили шампанское и танцевали до рассвета. Мими с трудом вспомнила, что исполняла пламенный пасодобль с бородатым, похожим на медведя Огастусом Джоном. И это было последнее, что сохранилось у нее в памяти.

Мими опять осторожно открыла глаза. В теплом полумраке ее спальни она видела привычные очертания мебели, огонь, еще горящий в камине.

И тут она услышала негромкий храп.

Мими резко повернула голову. Рядом с ней кто-то лежал. Она почувствовала мгновенное отвращение, но потом поняла, что это Тоби. Вероятно, он помог ей добраться до постели, лег рядом, чтобы поболтать о бале, и заснул.

Мими медленно подняла гудевшую голову. В полумраке она увидела разбросанные по турецкому ковру вещи. Ее неразвязанный розовый корсет лежал на кресле, со спинки которого свисали белые панталоны.

Мими чуть приподняла одеяло и увидела, что она совершенно голая. Она протянула руку к Тоби, коснулась теплой, обнаженной кожи и тут же резко отдернула пальцы, словно коснулась крапивы.

– Тоби, – прошипела она. До нее донесся зевок, потом рычание.

Тоби зевнул, повернулся к ней и пробормотал:

– Отлично повеселились, Бейз.

– Я не Бейз, дурак!

Тоби резко сел в постели, застонал и упал обратно на подушки.

– Что за черт?.. Господи, как я здесь оказался? Я ничего не помню…

– Я тоже.

Тоби медленно поднял голову, осмотрел разбросанную в беспорядке одежду.

– Я думаю, что мы оба прилично нализались, – предположила Мими.

– Да, перебрали, – согласился Тоби. Помолчав, он как-то робко поинтересовался: – Но ведь мы не..? Нет?

– Мне кажется, что мы это сделали, дорогой.

– Ну и ну! Прости меня, Мими, мне, честное слово, очень жаль! – Тоби осторожно сел на краю постели, прикрываясь простыней.

– Мне тоже жаль, – вздохнула Мими. Она была рада, что он ничего не помнит, пораженная тем, что явно с охотой отвечала ему.

Тоби спустил длинную ногу с постели, схватил розовое покрывало и обернулся им.

Мими хихикнула:

– Ты выглядишь, как арабский шейх, дорогой.

Тоби ходил по комнате и собирал свои вещи, придерживая покрывало одной рукой. Уже стоя у двери, он посмотрел на Мими:

– Мне так жаль… То есть, я хотел сказать, я тебе так благодарен… Проклятье!

– Я знаю, о чем ты сейчас подумал, Тоби. Ты не знаешь, что сказать Бейзу, верно?

– Ты права. – Тоби выглядел смущенным.

– Бейза не может обидеть то, о чем он не узнает. Давай просто забудем о том, что случилось. Тем более что мы и не помним как следует, что между нами что-то было.

На лице Тоби вспыхнула надежда, но выглядел он все равно виноватым:

– А что, если Бейз все-таки узнает?

– Откуда? Я ему говорить не собираюсь. – Мими считала, что их отношения ее не касаются. И добавила: – А теперь отправляйся в свою комнату, Тоби, пока Роза не принесла мой поднос с завтраком. Я должна помнить о моей репутации.

Вторник, 7 апреля 1908 года, Париж

– Апрель в Париже! – Мими возбужденно завозилась с непривычной ручкой окна, распахнула высокие створки и выглянула на улицу. Внизу лавровые деревья в белых кадках выстроились по периметру внутреннего двора отеля «Ритц», где элегантно одетые женщины в огромных шляпах с перьями потягивали утренний кофе или пили ранний аперитив в компании своих спутников в цилиндрах.

Оглядывая очаровательный дворик из окна своей спальни, Мими никак не могла поверить, что она уже четыре дня в Париже, олицетворяющем роскошь, фривольность и порок!

Тоби повез Мими и Бейза в Париж на неделю, чтобы отпраздновать окончание сезона рождественских представлений и свой первый успех в «Минерве». Они выехали с вокзала Виктория. Когда в вагоне-ресторане им подали сбитые сливки с вином и лимоном, Бейз чуть наклонился вперед, поднял бокал с шампанским, подмигнул Мими и сказал:

– За буфет на станции Крю!

– Я бы на вашем месте выпил за первые впечатления от Парижа! – улыбнулся Тоби.

* * *

Мими сидела в партере «Фоли Бержер», самого известного в мире кафешантана, ставшего уже синонимом французского разврата. Она с восторгом аплодировала Мистингет, нынешней звезде и символу Парижа. Мистингет замечательно пела, к тому же у нее были потрясающие ноги, которые певица бесстыдно демонстрировала. Мими буквально задохнулась в финале, когда Мистингет в сопровождении дюжины мужчин в цилиндрах медленно спустилась по украшенной цветами лестнице в огромной шляпе с розовыми страусиными перьями и платье с двадцатифутовым шлейфом из таких же перьев.

После представления британское трио прогулялось по великолепным зимним садам. Вдруг голос с американским акцентом окликнул Тоби.

Он оглянулся и увидел маленького человечка с крючковатым носом попугая, стоявшего в группе людей и махавшего ему рукой.

– Мистер Зигфельд, какой приятный сюрприз, – вежливо откликнулся Тоби, но Мими догадалась по его голосу, что Тоби совсем не в восторге от этой встречи.

Мими была рада познакомиться со знаменитым импресарио. Многие американские знаменитости начинали свой путь в Нью-Йорке в варьете Зигфельда. Он заключал контракты только с самыми талантливыми исполнителями, разыскивая их по всему миру.

Флоренц Зигфельд вежливо отверг все возражения британцев и настоял, чтобы они присоединились к его компании.

– Нет-нет, приятель, вы просто обязаны поехать со мной к «Максиму». Когда я бываю в Париже, для меня там всегда держат столик… Видел вашего отца, Тоби, как раз на прошлой неделе, когда Дэн Лено давал ужин в мою честь в «Савое»…

Пять минут спустя Тоби, Мими и Бейз уже мчались по бульварам на одном из пяти темно-синих автомобилей марки «Испано-Суиза», принадлежащих Зигфельду.

В ресторане Мими усадили на коричневую плюшевую банкетку между Зигфельдом и Тоби. Флоренц Зигфельд быстро выбрал блюда, которые все будут есть на ужин, а потом сосредоточил все свое внимание на Мими.

– Правда, Мистингет великолепна? Хотел заманить ее в Нью-Йорк, но она боится, что наши зрители ее не поймут. Какого черта, она может петь хоть на суахили, парни просто сошли бы с ума от ее ножек и заплатили бы кучу денег, только бы увидеть их еще раз.

Знаменитый импресарио рассказал Мими, что в прошлом году он уже побывал на ее представлении. Ему понравилось, но он решил, что оно слишком английское, чтобы американские зрители его поняли. Он спросил, не думала ли Мими о том, чтобы только петь.

Мими улыбнулась и покачала головой. Чтобы «просто петь», ей пришлось бы надевать платья, обнажавшие руки, ноги и спину.

Догадавшись о ее сомнениях, Тоби зашептал Мими на ухо:

– Не беспокойся о костюмах, мы что-нибудь придумаем. Я полагаю, тебе надо для него спеть. Он будет в Лондоне на следующей неделе. Мы могли бы пригласить его на ужин?

Мими зашептала в ответ:

– Не стоит. Он все равно не сможет подписать со мной контракт.

– Почему? Разве тебе не хотелось бы выступать в Нью-Йорке?

Мими замялась на мгновение, искоса посмотрела на Тоби и медленно покачала головой.

– Только не сейчас, дорогой, потому что… Видишь ли… Я беременна.

Тоби побелел. Он сразу же бросил встревоженный взгляд на другой конец стола, где сидел Бейз, в тот момент полностью поглощенный беседой. Тоби расслабился и повернулся к Мими:

– Рыжик, эта шутка слишком дурного тона, тебе не кажется?

– А я не шучу, – спокойно ответила Мими. Она не собиралась ничего говорить Тоби до их возвращения в Лондон, но у нее просто сорвалось с языка.

– Ты уверена? – прошипел Тоби ей на ухо.

– Если я не беременна, то у меня просто рекордно ранний климакс, – прошипела в ответ Мими.

– О господи… Ты правда не шутишь, Мими?

– Святая правда. – Мими с сожалением посмотрела на испуганное лицо Тоби. – Помнишь Новый год?

– Тсс! – Тоби нервно взглянул на Бейза и снова обратился к жене: – Поговорим об этом позже. Слава богу, что мы в Париже.

– Нам не о чем говорить. Я сказала тебе все, что должна была сказать. – Хотя Тоби прореагировал именно так, как Мими и ожидала, надеялась она все-таки на другое. Она повернулась к нему спиной и заговорила с мистером Зигфельдом.

– Вы видели в Лондоне что-нибудь интересное? – спросила она. Конечно, если Зигфельд подписал с кем-то контракт, то вряд ли он расскажет ей об этом, но мало ли что.

– В Лондоне всегда найдется, что посмотреть, – обтекаемо ответил мистер Зигфельд. – Прослушивание я уже практически закончил, остались какие-то мелочи. Знаете, я нашел девушку и, вероятно, подпишу с ней контракт. Очень красивое создание из «Гэйети». Бетси как-то там…

– Бетси Бриджес?

– Точно.

Мими с трудом справилась со своим дрожащим голосом и произнесла:

– Когда-то… мы… работали вместе… недолго… Скажите мне, вы слышали, как мисс Бриджес поет?

– Да, сопрано слабенькое, но лицо потрясающее. – Тут мистер Зигфельд перегнулся через Мими и поинтересовался, какую следующую пьесу собирается ставить Тоби.

– Детективную драму «Загадка Фернхерст-грейндж». А потом мы собираемся поставить еще одну пьесу с Мими в главной роли., – Тоби взглянул на явно рассерженную жену и торопливо добавил: – Но это еще не решено окончательно.

* * *

На следующее утро Мими в своем кружевном пеньюаре откинулась на пышные подушки, макая круассан в чашку кофе с молоком. Она только что еще раз заверила Тоби в том, что не шутит и в самом деле ждет ребенка.

Мими была раздражена тем, что муж выглядел встревоженным.

– Любой другой мужик был бы счастлив! Твой старик будет на седьмом небе, особенно если родится мальчик! – Она метнула на мужа гневный взгляд. – Но ты можешь думать только об одном. Как ты будешь объясняться с Бейзом! И не вздумай это отрицать. – Мими резким движением отодвинула поднос в сторону. – Даже не мечтай, что я избавлюсь от ребенка! – Теперь в ее взгляде читалась мольба. – Тоби, я даже надеяться не могла на такое чудо. Но теперь, раз это произошло, тебе лучше к этому привыкнуть. Потому что я собираюсь родить моего ребенка!

– Разумеется, я рад за тебя, Мими. – Но Тоби выглядел еще более встревоженным. – Но я не могу не признаться, что испытываю смешанные чувства по поводу этого… гм… счастливого события.

– Тогда не говори ничего Бейзу, пока мы не вернемся в Лондон, – посоветовала Мими. – Иначе ты испортишь нам поездку.

До того как позвонить в колокольчик, чтобы ей принесли завтрак, Мими придумала, как ей поступить с Бетси. Мими не даст ей стать королевой Бродвея. Когда пришел Тоби, она попросила его показать ей расписание, которое он составил для их поездки в Париж.

– Тоби, я вижу, что ты все продумал, но я хочу увидеть настоящий Париж, а не только то, что показывают туристам. – Мими театрально всплеснула руками. – Я хочу посмотреть Париж простых людей, маленькие мюзик-холлы и ночные клубы.

Тоби удивился. Стоило ли ехать сюда, чтобы смотреть третьеразрядные шоу, на которые они ни за что не пошли бы в Британии?

– Тебе правда этого хочется? – нерешительно спросил он.

– Да. – Мими твердо стояла на своем. – Я сгораю от нетерпения увидеть неприукрашенную сторону города.

* * *

Тоби не стал сердиться, а отменил заказ на столики в лучших кафе, а заодно и на билеты в «Мулен Руж» и на все другие фривольные, модные ночные шоу, которые он планировал посмотреть вместе с Мими.

Вместо этого они отправились в старый квартал Сен-Жермен на Левом берегу, в погребки Латинского квартала, где студенты вели богемную жизнь, а артисты сидели в дешевых кафе, спокойно читая газету, или лечили жестокое похмелье, при этом яростно обсуждая, каким путем должен идти мир.

Впервые оказавшись в новом «Баль Табурен», Мими наконец-то увидела настоящий французский канкан – пышные бедра над тугой подвязкой и кружева, обнажающие промежность. Потом они отправились в чрево Парижа, на самый известный рынок, работавший всю ночь. Там они пробовали настоящий луковый суп, завтрак грузчиков, носивших на своих плечах корзины с овощами, фруктами и свежей рыбой, мясные туши – пищу огромного прожорливого города.

На следующий день Мими предложила Тоби задержаться в Париже еще на неделю, потому что они так много еще не посмотрели.

* * *

Наконец Мими нашла то, что искала, уже в пятницу в небольшом баре на горе Святой Женевьевы. Тоби узнал, что здесь появилась новая певица. Предполагалось, что она из Лиона. Выступала она под псевдонимом Зильда.

Стараясь не обращать внимания на косые взгляды завсегдатаев, подозрительно чисто одетые британцы уселись за столик. Горящие свечи давали немного света. Мрачный коротышка наигрывал на аккордеоне мелодии популярных французских песенок.

Вдруг из боковой двери, скрытой потертой портьерой, вытолкнули девушку. Зильда, которой было не больше шестнадцати, предстала перед публикой в облегающем черном купальном костюме. Держалась девушка вызывающе. Она встала, уперев руки в бока и широко расставив ноги. Зрители вслух обсуждали достоинства ее великолепной фигуры и потрясающих ног. Бледное лицо в обрамлении коротких блестящих черных волос, черные глаза в густой подводке и карминово-красные губы. Черное, белое и эта вспышка алого смотрелись очень эффектно.

Зильда разъяренно оглядела собравшихся, словно бросая им вызов, а потом, не обращая на них внимания, запела. Голос был грубым и нетренированным, да и пела Зильда просто. Но зрители постепенно успокоились, слушая этот невероятный, тоскующий, сексуальный голос.

Когда песня о том, как одиноко деревенской девушке в большом городе, закончилась, мужчины захлопали, засвистели, посыпались непристойные предложения. Все еще хмурясь, Зильда спела песенку о маленькой русалочке. Она изображала, что плывет, и в каждом ее движении таилось приглашение.

Допев песню до конца, Зильда сразу же скрылась под гром аплодисментов и крики одобрения и больше не вышла.

Англичане хотели пройти за кулисы, но им отказали, даже не открыв дверь.

– Там, вероятно, настоящая дыра, – пробормотала Мими. – Но это пустяки. Зигфельд сумеет до нее добраться.

– И на это мы потратили целую неделю? – требовательно поинтересовался Тоби. – С каких это пор, скажи на милость, ты ищешь таланты для Зигфельда?

Среда, 15 апреля 1908 года.

Отель «Ритц»

Мими сидела, прислонившись к медной спинке кровати, и яростно смотрела на Тоби, уже одетого в белоснежную крахмальную рубашку и бледно-серый костюм. Шелковый галстук цвета устриц украшала булавка с жемчугом.

Тоби, привыкший к молчаливому гневу Мими, не обратил на него никакого внимания. Опершись руками в тонких перчатках на серебряный набалдашник трости, он повторил свой вопрос:

– Я еще раз тебя спрашиваю, согласна ли ты забыть об этой певице?

– Ты опоздал, – мрачно отозвалась Мими. – Я уже написала мистеру Зигфельду в Рим. Отдала письмо посыльному полчаса назад.

Оскорбленный, Тоби пробормотал:

– Мне следовало догадаться, что ты затеваешь, когда Зигфельд распространялся о красоте Бетси у «Максима».

Мими надулась:

– Не будь таким противным, Тоби. Меня тошнит из-за ребенка.

– Если тебя и тошнит, то только из-за того дешевого вина, которое мы вчера пили в этой забегаловке. Я не собираюсь внушать тебе чувство вины, – сказал Тоби. – Ты и так чувствуешь себя виноватой. И у тебя есть на то причины. Я не убежден, что Бетси намеренно причинила тебе вред. Но ты-то специально стараешься навредить ей.

Мими замолчала, потому что знала – Тоби сказал правду.

Увидев, что Мими наконец слушает его, Тоби понизил голос:

– Рыжик, прошу тебя, будь разумной. Бетси наверняка обо всем узнает и захочет отомстить тебе! Не наживай себе лишних врагов.

– Бетси ничего не сможет мне сделать, – Мими снова фыркнула. Мими была звездой. Мими была замужем. Мими ждала ребенка. У Мими был собственный очаровательный дом. Мими состоялась, как ни посмотри на ее жизнь. Бетси было до этого очень далеко.

Мими улыбнулась:

– Не волнуйся, Тоби. Я сравняла счет, больше мне не о чем беспокоиться. Этой ночью я спала как ребенок.

– Да, конечно, но месть растет как снежный ком. Сицилийская вендетта начинается с пустяка, а потом спустя сто лет, когда от двух семей никого не осталось, никто не может вспомнить, с чего все началось!

– Не волнуйся, Тоби. В конце концов, мы же не сицилийские крестьяне.

* * *

Спустя два дня после возвращения в Лондон Мими проснулась среди ночи, разбуженная шумом наверху. Она вскочила было с кровати, но потом решила все-таки не выходить. Сердитые голоса доносились из спальни Тоби.

– Я думал, что могу доверять тебе! – кричал Бейз.

– Ты можешь, – уныло отвечал Тоби.

– В эту игру играют только вдвоем, ты же знаешь!

– Бейз, это случилось только однажды!

– Все так говорят!

– Но мы этого не хотели. Мы были такими пьяными, что никто из нас ничего не помнит.

– И это известные оправдания!

– Честное слово, мы не хотели обманывать тебя.

– Не ждешь же ты, что я поверю, что ни ты, ни Мими не имеете никакого отношения к тому зародышу, что сейчас у нее в животе!

Мими чувствовала, что Бейз по-настоящему обижен.

– Бейз, пожалуйста, не уходи!

Мими быстро отошла к кровати. Кто-то сбежал вниз по лестнице. Хлопнула входная дверь.

Мими из предосторожности улеглась обратно в постель, задула свечу и накрылась с головой стеганым пуховым одеялом. Это и в самом деле ее не касается. Все утрясется через пару недель. Бейзу надо просто привыкнуть к этой мысли.

Пятница, 1 мая.

Пансион в Лэмбете

– Ты ничем не хуже этой суки! Ты лучше! – В спальне пансиона в Лэмбете миссис Бриджес безуспешно пыталась успокоить Бетси. Та лежала на кровати лицом вниз и причитала:

– У нее есть муж, дом и собственный проклятый театр! Она звезда, а я все еще в кордебалете! Объясни мне, как это получилось, мама! – Бетси села и отмахнулась от бутылочки с нюхательной солью. Она пошарила под подушкой, вытащила смятое письмо и спустила ноги на пол.

Сидя на краю кровати, Бетси поливала слезами письмо.

– Я знаю, что мистер Зигфельд в самом деле заинтересовался мной. Иначе зачем ему было назначать второе прослушивание? Значит, то, о чем шепчутся в гримерной, правда! – Покрасневшими глазами Бетси смотрела на письмо, а потом схватила газету и прочитала нарочито великосветским тоном: – «Знаменитый импресарио мистер Флоренц Зигфельд и сопровождающие его лица отплыли вчера на пароходе «Моравия» в Нью-Йорк. Его сопровождает и его французская находка – мадемуазель Зильда. Мистер Зигфельд говорит, что из нее получится вторая Мистингет». – Капнула еще одна слеза. – Ох, мама, ну почему это случилось со мной? Мне двадцать один год, и у меня ничего нет!

Миссис Бриджес, все еще в папильотках и чепце, прошаркала стоптанными тапочками и подошла к дочери. Она нежно погладила ее по голове.

– Дорогая, это она во всем виновата! Эта маленькая сучка так же завидует тебе, как и все остальные.

Бетси перестала всхлипывать и озадаченно посмотрела на мать:

– Но Мими никогда не завидовала мне, мама.

– Разумеется, она тебе завидует! Иначе зачем ей было лишать тебя поездки в Нью-Йорк? Только благодаря ей ты упустила свой счастливый случай!

Бетси медленно кивнула, обрадованная тем, что в ее провале можно обвинить кого-то другого. Она вытерла глаза. Потом снова подобрала газету, просмотрела список отплывших накануне в Нью-Йорк и задумчиво сказала:

– Может быть, мне повезет больше, если мы отправимся куда-то, где агенты еще не устали от моего лица. Где я буду новенькой. Мама, мой контракт кончается в декабре. Почему бы нам тоже не отправиться в Нью-Йорк?

Миссис Бриджес пристально посмотрела на дочь и поняла, что Бетси говорит серьезно.

– Ну что ж, у нас достаточно отложено. И ты легко найдешь работу. Здесь нас определенно ничего не держит. Почему бы и нет? – И она мрачно добавила: – Но я не могу забыть того, что эта сука устроила тебе. Когда-нибудь мы еще отыграемся, вот увидишь.

Бетси развеселилась при этой мысли.

– Да, когда-нибудь я покажу Мими, что ей не стоит становиться мне поперек дороги. И я заставлю ее пожалеть, что она это сделала!

Глава 7

Воскресенье, 20 сентября 1908 года.

Фицрой-сквер

Пока Мими ждала ребенка, Бейз продолжал посещать дом Фэйнов на Фицрой-сквер. Но кое-что изменилось. Бейз больше не считал Мими своим другом, он относился к ней настороженно. Мими понимала, что виной тому боль и ревность.

Тоби, вначале изумленный возможным отцовством, вскоре решил, что он этим доволен. Особенно после того, как увидел, как рады его родители. Услышав новость, сэр Октавиус торжествующе шепнул жене:

– Я же говорил, что брак вылечит его!

Шли месяцы, и Тоби все больше и больше ограждал Мими от всяческих треволнений.

– С тем же успехом я могла бы жить в монастыре, – ворчала Мими, но довольно охотно уступала Тоби, потому что беременность протекала тяжело.

Роды начались сразу после завтрака спокойным золотистым сентябрьским воскресеньем. В тот день у Тоби не было вечернего спектакля.

Мими удалилась в кружевное спокойствие своей спальни, попросила Дэйзи принести ей бокал шампанского и послала записку доктору. Доктор объявил, что ребенок родится не раньше, чем через сутки, но он, тем не менее, предупредит акушерку.

Мими чувствовала себя отлично, поэтому, надев неглиже цвета корицы, она спустилась в столовую обедать. Пока Тоби разрезал жареную ногу барашка, Мими вдруг почувствовала, как будто железные щипцы разрывают ей живот. Задыхаясь, с побелевшим лицом она согнулась пополам, на лбу выступил пот.

– О! Лучше бы я этого и не начинала, – простонала она.

Тоби осторожно поднял ее на руки и отнес в спальню. Воды у Мими отошли еще до того, как муж донес ее до постели.

Тоби позвал Дэйзи и кинулся за врачом.

К несчастью, врач уже принимал где-то роды на Бейкер-стрит. Когда Тоби вернулся, то акушерка, напоминавшая сложением боксера, не пустила его в комнату роженицы. Он должен сидеть в кабинете с графинчиком портвейна и ждать.

Время от времени Мими спрашивала едва дыша:

– Где этот чертов доктор?

Акушерка была неизменно спокойна.

– Он приедет как только сможет, мадам, но со мной вы в безопасности. Я помогаю детям появиться на свет вот уже тридцать лет.

Схватки участились. Мими изнемогала от боли.

– Уже недолго, – радостно объявила акушерка.

– Вы, черт возьми, повторяете это уже десять часов подряд, – прошептала Мими, гадая, кончится ли наконец это когда-нибудь. Понятно теперь, почему столько женщин умирают во время родов! На мгновение она задумалась, не умрет ли она тоже. Но ей было уже все равно.

Ребенок родился с пуповиной, обмотанной вокруг шеи. Акушерка быстро освободила его и легонько шлепнула по ягодицам. Младенец издал слабый крик.

Акушерка наклонилась к Мими:

– У вас красивый мальчик, мадам.

– Никогда больше, – пробормотала измученная Мими.

– Все так говорят, мадам, – понимающе улыбнулась акушерка.

Воскресенье, 4 апреля 1909 года.

Отель «Плаза», Нью-Йорк

Один раз в месяц, по субботам во второй половине дня, миссис Бриджес и Бетси садились в омнибус, ехали вверх по Шестой авеню, чтобы выпить чаю в «Пальмовом дворике» роскошного отеля «Плаза». Миссис Бриджес надеялась, что когда-нибудь Бетси будет воспринимать подобное великолепие как должное. А пока мать и дочь только делали вид, что чувствуют себя как дома, когда они медленно поднимались по широким ступеням, устланным красным ковром.

Бетси и миссис Бриджес засиживались за единственной чашкой чая так долго, как только позволяли приличия, отказываясь от крошечных, но очень дорогих треугольных сандвичей и изысканных кондитерских изделий. Тем не менее они всегда оставляли щедрые чаевые, чтобы официант и в будущем встречал их приветливо.

Как-то раз в начале апреля дамы уже неохотно вставали из-за стола и собирались уходить, когда сидящие в «Пальмовом дворике» вдруг заговорили громче, а затем сразу раздалось шиканье.

Как и все остальные, Бетси и миссис Бриджес повернулись посмотреть, кто же пришел. На пороге стояли четыре очень хорошенькие, но слишком нарядные молодые женщины в сопровождении двух мужчин. Бетси словно окаменела, узнав орлиный профиль и властный голос мистера Зигфельда. Тот со смехом говорил что-то своему спутнику – высокому смуглому мужчине лет сорока. Все присутствующие наблюдали, как эту компанию провели к лучшему столику. Тут же появилось лучшее шампанское и икра, поданная с большой помпой.

Фиалковые глаза Бетси остановились на смуглом незнакомце. Эффектен, широкоплеч, недурен собой. Его серые глаза внимательно смотрели из-под густых черных бровей. Искривленный нос не портил дружелюбного, изрядно потрепанного лица. Губы тонкие, безжалостные. Такому палец в рот не клади.

– Похож на ирландца и на боксера-профессионала. Интересно, это совместимо? – Миссис Бриджес фыркнула, спутник Зигфельда был явно не джентльменом.

Бетси подозвала официанта и кокетливо посмотрела на него из-под челки. Нежным, задыхающимся голоском маленькой девочки она спросила:

– Не могли бы вы сказать, что это за джентльмен с мистером Зигфельдом?

Официант затрепетал под этим взглядом и с готовностью ответил:

– Я сейчас узнаю у портье, мисс. – Вернувшись, он доложил, что это некий мистер Дж. О'Брайен, владелец театров на Западном побережье. Он прожил неделю в апартаментах Вандербильта, но сегодня вечером уезжает.

Миссис Бриджес немедленно изменила свое отношение.

– Почему бы тебе не пройтись не торопясь мимо мистера О'Брайена? – предложила она Бетси. – Или лучше заплатить портье, чтобы он назвал номер, в котором остановился мистер О'Брайен. Ты постучишься, якобы по ошибке, и так вы сможете познакомиться. – Ее взгляд на поведение девушек претерпел резкие изменения, прямо пропорциональные уменьшению семейных накоплений. Титул тоже понемногу стал не так уж важен.

– Мама, ты хочешь, чтобы меня вышвырнули из «Плазы» охранники? – возразила Бетси. – И неужели ты полагаешь, что эти девицы хоть на минуту выпустят его из вида?

В ту ночь Бетси лежала в постели и представляла, каково это кружиться в вальсе в мускулистых объятиях мистера Дж. О'Брайена. Потом они окажутся на залитом лунным светом балконе. Его губы прижмутся к ее губам… Неутоленный сексуальный голод не давал Бетси уснуть до самого рассвета.

Подлинная жизнь Бетси и миссис Бриджес в Нью-Йорке разительно отличалась от их возвышенных мечтаний за чаем в «Плазе». Некоторые детали неприятно поразили обеих женщин. Ведь они приплыли в Новый Свет с нереально большими надеждами, тем более что имеющиеся у них сведения о количестве свободных рабочих мест были изрядно преувеличены.

Мать и дочь планировали, что, распаковав вещи, они несколько дней потратят на осмотр города. Как говорила миссис Бриджес, надо «прощупать почву и завязать полезные контакты». После недели прогулок по городу, когда Бетси и миссис Бриджес смогли завести «полезные знакомства» исключительно с другими жильцами меблированных комнат мамаши Джексон и швейцаром «Плазы», они уверенно отправились на поиски работы.

К концу второй недели мать и дочь забеспокоились. Выяснилось, что Бетси не может получить желаемую работу в варьете. Требования к кордебалету в Нью-Йорке оказались намного выше, чем те, к которым привыкла Бетси. Хорошие певцы и танцоры шли на Бродвее за пенни пара. Вообще в Америке девушки не желали заниматься домашним хозяйством. И почти все рвались на сцену. Они не просто сидели дома и мечтали об этом. Бетси изумили энтузиазм и смелость американок, с которыми она сталкивалась на прослушиваниях. Пожалуй, подобная целеустремленность из всех ее знакомых, была только у Мими.

Хотя Бетси ни за что не призналась бы в этом даже самой себе, но она все еще думала о Мими, как о подруге, представляя, как бы она рассказала ей об этом странном, головокружительном городе. Бетси так хотелось поделиться с кем-то своими тревогами и сомнениями. А этим кем-то могла быть только Мими.

Теперь Бетси ходила к агентам одна, чтобы не тратиться еще на один билет в трамвае или в метро. Каждый вечер миссис Бриджес успокаивала расстроенную дочь, а каждое утро подбадривала павшую духом Бетси, зачастую используя для этого воспоминания о коварстве Мими. Приехав в Нью-Йорк, они узнали, что Зильда, новое приобретение мистера Зигфельда, стала любимицей зрителей. Американцы были без ума от красоты ее совершенных ног, их околдовал низкий голос и горловой французский акцент, они были заинтригованы ее мрачностью. Решимость Бетси крепла. Будь она проклята, если позволит Мими сломать ей жизнь! Она ей еще покажет! Когда-нибудь она не только будет пить чай в «Плазе», она будет жить в этом отеле!

В те редкие моменты, когда они обе падали духом, миссис Бриджес решительно вела дочь в кинематограф. Удивительно, но мать Бетси немедленно стала горячей поклонницей этого развлечения. Кинематограф открывался в середине дня, работал до ночи, и билет стоил всего пять центов.

* * *

В конце концов Бетси попыталась найти работу в драматическом театре. Одна будущая актриса, Элси Эмерелд – на самом деле ее звали Элси Кляйнхопф, – чья бабушка когда-то выступала в варьете, доверительно сообщила Бетси:

– Теперь все хотят посмотреть на звезд Бродвея, поэтому прощай, старый добрый местный театр! У нас в Кливленде такой закрылся много лет назад.

– А в чем же разница?

Элси объяснила, что театральное дело перешло в руки посредников, которые объединились в синдикат. Они полагают, что ничем не рискуют только в том случае, если репертуар хорошо известен. Поэтому на сцене появлялись костюмные драмы, мелодрамы, музыкальные комедии или варьете. Ничего другого зрителю не полагалось. Элси объяснила также, что синдикат обладает достаточной властью, чтобы расправиться с теми, кого такое положение дел не устраивает.

– Вот почему нам приходится туго, милочка.

Бетси молчала. До разговора с Элси она и не догадывалась, что чужаку без хороших связей никогда не попасть в американский шоу-бизнес.

– Ну не надо так хмуриться, дорогуша, – утешила ее Элси. – Почему бы нам не выпить по стакану шоколадного коктейля перед следующим прослушиванием?

Понедельник, 29 апреля 1909 года

Солнечным утром в середине апреля Бетси и Элси пили содовую с вишневым сиропом из автомата на углу Сорок второй улицы. Это было любимым местом отдыха у актеров по пути от одного агента к другому. И вдруг Элси предложила:

– Почему бы нам с тобой не попытать счастья в «Биографе»? – Текущая ставка статиста в кинематографе равнялась пяти долларам в день, а так как фильмы были немыми, то даже текст учить было не нужно.

Бетси заколебалась:

– Я потеряю свое реноме актрисы, если театральные агенты увидят меня в кино. – Она знала, насколько неодобрительно в театре относятся к кинематографу. Его не считали настоящим искусством, ведь там не требовался основной капитал актера – его голос.

– Да кто тебя увидит, Бетси?! Зато денег подзаработаешь, – убеждала ее Элси, и Бетси сдалась.

Девушки отправились в «Биограф» на трамвае. Добравшись до розовато-коричневого каменного особняка с террасами, они увидели, что там жизнь просто кипит. Люди бегали взад и вперед по лестнице, мужчины в фартуках с засученными рукавами таскали мебель и аппаратуру. Когда девушки подошли к парадному входу, их встретило объявление: «Вакансий для актеров нет до завтрашнего дня».

На следующий день обе они вернулись в «Биограф» в семь часов утра. Бетси надела свой лучший наряд – бледно-зеленый костюм из льна, кремовые чулки и широкоплую кремовую шляпу. Она хотела произвести наилучшее впечатление, потому что их сбережения практически подошли к концу. Если деньги кончатся, то и Бетси, и ее матери придется искать работу официанток.

На нижних ступенях лестницы уже собралась группа актеров, желающих подработать. Они ждали менеджера. Спустя полтора часа, когда хлынул проливной дождь, актерам разрешили войти в вестибюль.

Наконец открылась заветная маленькая дверь. Режиссер сидел за столом, заваленным фотографиями актеров. Рукава рубашки закатаны, за ухо заткнут карандаш. Вершитель судеб рассматривал каждого актера и произносил лишь короткое: «Порядок» или «Извините». Он одобрил Бетси и Элси, велел им не переодеваться, а сразу подниматься в студию на втором этаже.

Девушки вошли в студию, где царил невообразимый хаос. У самой двери актерам раздавали роли. Бетси и ее подруге велели сесть за один из столиков в дальнем конце комнаты, который изображал нью-йоркское кафе – красные клетчатые скатерти, темные деревянные стулья с гнутыми спинками и все такое прочее.

Девушки спустились в подвал, чтобы загримироваться. Элси подсказала неопытной подруге, что тон для лица должен быть очень светлым, а помада для губ – темной. Только так лицо останется на пленке при съемке с большого расстояния. Здесь не было костюмера, так что те актеры, которым велели переодеться, сами искали во что, роясь в огромных ящиках. Элси шепотом рассказала, что в полдень крышки ящиков с костюмами закроют, и они превратятся в столы, за которыми актеры будут есть свой ленч. Если съемки закончатся поздно, то поесть удастся только ближе к вечеру, и рабочий день вообще затянется до полуночи.

Режиссер, властный и решительный, давал указания актерам на съемочной площадке. Бетси и Элси просто сидели за столиком и делали вид, что разговаривают. Наладили свет. Оператор внимательно осмотрел площадку.

Вдруг центральная дверь «кафе» распахнулась. В нее влетел уличный мальчишка на роликах. Он тащил за собой баранью ногу. За ним гнался хозяин мясной лавки в белом фартуке. Каждый раз, когда преследователь пытался схватить воришку, тот ускользал, а мясник то падал лицом кому-то в суп, то переворачивал стол, то носом утыкался в колени какой-нибудь дамы. В конце концов он решил ударить мальчишку стулом по голове, но обрушил его на голову мужчины в цилиндре. Тот сполз под стол. Мальчуган выскочил в «окно» и исчез, оставив в «кафе» разгром.

Высокомерный, въедливый режиссер гонял свою команду, не давая никому спуска. После долгих репетиций огромное «окно» снова поставили на место и отсняли сцену за несколько минут.

Режиссер свистнул. Мужчина в цилиндре, «лежавший без сознания», живо вскочил на ноги. Все выжидательно посмотрели на режиссера. Тот лишь лаконично заметил:

– Все о'кей.

Кто-то крикнул:

– Перерыв!

Тут же появились ребята с засученными рукавами и в фартуках, чтобы убрать декорации. Актеры перешли в другой конец студии. Они курили, болтали, а тем временем дальний конец зала превращался в бассейн для следующего эпизода.

– Почему с мальчиком ничего не случилось, когда он выпрыгнул в окно? – спросила Бетси.

Элси засмеялась:

– Окно не стеклянное, а сахарное. А стул, которым того парня огрели по голове, сделан из легкого дерева юкка.

– А кто этот мальчик? О чем фильм?

– Да откуда я знаю? – Элси пожала плечами. – Сценарий только у режиссера, он всегда держит его под мышкой. Мы делаем то, что он нам скажет. Все эти истории очень просты. Надо, чтобы их понимали иммигранты, не говорящие по-английски. Да такие фильмы и за границу легче продать.

Вдруг заиграла музыка. Это был джаз, быстрый, громкий. Элси пояснила, что так всегда бывает. Музыка создает на площадке нужную обстановку, и актерам легче почувствовать себя возбужденными, несчастными, испуганными или влюбленными, в зависимости от того, что они должны сыграть. Некоторые звезды любят громкий джаз, чтобы встряхнуться, другие предпочитают скрипку, чтобы настроиться на любовную сцену.

После того как следующая сцена была снята, лишних актеров отпустили до следующего дня. Когда Бетси выходила из студии, режиссер, который всегда искал новые лица, нагнал ее и спросил адрес и телефон. Он собирался устроить ей пробы в следующий понедельник. Мужчина велел ей спросить мистера Гриффита.

А Элси вдруг потеряла все свое дружелюбие и приветливость.

Уходя, девушки получили по маленькому коричневому конверту с написанной на нем фамилией. В конверте Бетси оказалось три доллара. Она глазам своим не поверила! Всего два часа – и три доллара! Она же ничего не делала!

И Бетси резко изменила свое отношение к кинематографу.

* * *

На следующее утро в меблированные комнаты мамаши Джексон позвонили со студии и попросили Бетси приехать. Она должна была сняться еще в одной сцене.

Когда Бетси вошла в студию, она увидела, что декорации снова изменились. Теперь здесь была кондитерская. Кексы и бисквиты рядами лежали на прилавке. Ей велели встать возле прилавка, купить кекс у продавщицы и выйти из магазина как раз перед тем, как туда войдет главная героиня.

И снова мистер Гриффит репетировал с актерами каждое движение и выражение лица. И снова они были послушными, словно марионетки. Все, кроме мисс Пикфорд, шестнадцатилетней драматической актрисы из Канады, игравшей главную роль. «Биограф» надеялся, что ее ямочки на щеках, золотые кудряшки и сочетание невинного детского очарования и мастерства взрослого человека позволят ей заменить Флоренс Лоуренс, первую звезду мирового кинематографа, которую только что переманила студия-соперник.

Бетси смотрела и слушала, как крошечная мисс Пикфорд, накручивая на пальчик золотистый локон, спорила с мистером Гриффитом о выражении лица своей героини, когда та входила в магазин. Дело кончилось тем, что она заявила – отчетливо и громко, – что ее раздражает покровительственный тон мистера Гриффита. И она хочет напомнить ему, что имела успех на бродвейской сцене.

Актеры на площадке затаили дыхание. Все поняли: девушка ясно дала понять режиссеру – он никогда не имел успеха на сцене.

Мистер Гриффит небрежно пожал плечами и сказал:

– Хорошо, мисс Пикфорд, делайте так, как считаете нужным. А потом сделаете так, как говорю я.

После этого он снова и снова заставлял золотокудрое создание повторять сцену. Как догадалась Бетси, куда дольше, чем следовало.

* * *

В среду со студии позвонили снова и попросили Бетси приехать после ленча в платье для сцены ужина в светском особняке. Бетси была счастлива, что сама подошла к телефону, и стала гадать, не дадут ли ей маленькую роль. Она быстро переоделась в вечернее платье из сиренево-розовой тафты, сделала высокую прическу и побежала к станции метро.

Когда она появилась на студии, ей велели сесть за маленький столик на заднем плане и делать вид, что она разговаривает с мужчиной, разместившимся напротив. Увы, стало ясно, что она снова снимается лишь в массовке. Расстроенная, Бетси взяла после съемки ставший привычным конверт и остановилась на широких ступенях лестницы, спускающейся на тротуар. Вдруг кто-то тронул ее за плечо. Она обернулась и увидела мужчину. Кажется, кто-то называл его Маком. Большой, словно медведь, с непривычно длинными руками и добродушной улыбкой, Мак сдвинул на затылок свою шляпу, вынул изо рта сигару и принялся медленно рассматривать Бетси с головы до ног.

Оскорбленная, Бетси тут же помчалась вниз по ступенькам, подальше от нахального субъекта.

Мак побежал следом и догнал Бетси уже на тротуаре.

– Я не собирался с вами заигрывать, юная леди, – пояснил он. – Я тоже здесь снимаюсь, и мне захотелось дать вам совет. Как правило, в кино ходят люди небогатые. Они, знаете ли, всегда сочувствуют несчастной маленькой служанке, с которой плохо обращаются, или бедной сиротке, а не дебютантке из светского общества, которую вы играли сегодня. Так что после проб на следующей неделе попытайтесь получить роль девушки, с которой плохо обращаются. Запомните, только так можно завоевать любовь зрителей.

– Спасибо, – холодно поблагодарила Бетси. Дойдя до угла, она перешла на другую сторону, чтобы избавиться от своего спутника. Она не собиралась играть служанок.

* * *

Прежде чем приступить к пробам, мистер Гриффит объяснил разницу между игрой на сцене и съемками в кино. Актеры на сцене передают свои чувства при помощи диалога, подчеркивают эмоции. А в немом кино Бетси должна была передать чувства в первые же секунды своего появления на экране и сделать это при помощи своего тела. Ей придется вести себя на площадке ненатурально. Зато на экране это будет выглядеть естественно.

Бетси нервничала. Гриффит был человеком холодным, необщительным, самоуверенным. Гриффит работал семь дней в неделю, оставляя время только на сон. В его жизни не было места для развлечений, впрочем, секс составлял исключение. Элси предупреждала, мистер Гриффит не пропускает ни одной девушки, которая хочет сделать карьеру.

Как и все в «Биографе», Бетси теперь знала, что мистер Гриффит без ума от двух женских типов – мадонны и золотоволосой девственницы. Хотя Бетси, несомненно, была единственной девственницей на студии, под эти образы она не подходила. У нее было ангельское личико, которое нравилось мистеру Гриффиту. Но рост, но бедра, но грудь – все это было роскошным и подавляло своим великолепием. В Бетси не было нежности, обаяния и дерзости, которыми обладала Мэри Пикфорд, или воодушевления и отваги, которых ждали от ведущей актрисы в «Биографе».

Была еще – впрочем, как всегда – и дополнительная проблема. Бетси стала скованной, словно деревянная заводная кукла. Когда ее попросили изобразить какие-нибудь эмоции, Бетси подняла брови, надула губки и посмотрела вверх – это означало удивление. Чтобы выразить печаль, она закатила глаза и открыла рот, склонив голову к плечу.

– Ну прямо Иисус на кресте, – пробормотал оператор Билли.

И все-таки тому же Билли пришлось согласиться, что изысканное лицо Бетси с тонкими чертами можно снимать под любым углом. И в терпении ей не откажешь. Она могла стоять без движения столько времени, сколько требовалось, чтобы отрегулировать свет. Они сделали несколько пробных кадров, и выяснилось, что блестящие от слез глаза Бетси и ее дрожащие губы смотрятся просто удивительно.

В конце концов мистер Гриффит пришел к выводу, что для комедии Бетси не годится, а вот для драмы вполне подойдет, если делать как можно больше крупных планов.

Бетси была в восторге от своего нового положения. Они играла только леди и получала тридцать пять долларов в неделю. Всякий раз, как Бетси повышали жалованье, давали новую роль, миссис Бриджес обязательно вспоминала Мими:

– Я же говорила тебе, моя девочка, что ты всего добьешься, несмотря на происки этой суки!

Потом появился и новый вариант.

– Я надеюсь, что фильмы с твоим участием показывают в Англии, дорогая, так что эта мерзавка видит твое лицо на большом экране!

– Но, мама, она так и осталась безнаказанной, – как-то раз отозвалась Бетси.

На самом деле ей было неприятно признаться в том, что она все еще скучала по Мими, может, единственной, которая никогда не завидовала и была ей как сестра. Бетси по-прежнему возмущалась тем, что ее обвиняют в случившемся с Мими несчастье. Но она и сама, как ни удивительно, чувствовала себя виноватой. Именно это приводило ее в отчаяние.

– О! Не беспокойся. Она свое еще получит, – с угрюмым удовлетворением произнесла миссис Бриджес.

* * *

Как только Бетси привыкла к камере – тем более что не было зрителей, – она расслабилась, и игра ее стала улучшаться. Ей стали давать более серьезные роли. Тут же возросло жалованье до ста долларов в неделю. Теперь она получала в три раза больше, чем в театре «Гэйети».

Бетси была счастлива и довольна. Она больше не чувствовала, что не оправдывает надежд матери. Теперь Бетси, почуяв свободу, вовсю флиртовала. Она относилась ко всем мужчинам с теплой снисходительностью. Ко всем, кроме Мака Сеннетта, который всегда крутился на студии, даже если не участвовал в съемках, доводя до бешенства осветителей, операторов и режиссера своими советами.

Глава 8

Воскресенье, 30 октября 1910 года

Бетси и ее мать, смеясь, поднимались вместе с другими работниками студии «Биограф» в вагон поезда, следовавшего на Запад. Их ждали несколько дней пути и неизбежный дискомфорт. Мистер Гриффит вез свою команду в Калифорнию, спасаясь от холодных ветров и снега нью-йоркской зимы. Кроме того, в Калифорнии прекрасная погода и весь год можно снимать на открытом воздухе массу привлекательных ландшафтов – море, пустыню, горы, леса, фермы. И земля там была дешевой.

Почти сразу же, как поезд отошел от перрона, миссис Бриджес воскликнула:

– Я так и думала! – Она нагнулась к дочери и передала ей номер «Нью-Йорк пост», подчеркнув ногтем заголовок «Зильда уходит». «Несмотря на потрясающий успех в варьете мистера Зигфельда, Зильда почувствовала тоску по родине. Она заявила, что никакая сумма денег не заменит ей прекрасной Франции, куда она и возвращается, вне всякого сомнения, национальной героиней и, определенно, с немалым состояним, заработанным песнями о том, как плохо быть бедной».

Двадцатидвухлетняя Бетси закусила губу, чтобы не зарыдать от бессильной ярости. Она сразу же вспомнила проделку Мими и первые тревожные месяцы жизни в Нью-Йорке.

* * *

Бетси и ее мать сошли с поезда в Санта-Фе под ослепительными лучами не по-осеннему яркого солнца. Их проводили к стоящему у станции студийному автобусу. Подпрыгивая на неровностях дороги, они вдыхали теплый, сухой воздух, благоухающий жасмином, эвкалиптом и геранью. Вдоль дороги росли бугенвиллея и розы.

Явно привыкший встречать вновь прибывших, шофер весело кричал, что Мексика расположена на юге, на севере – горы Санта-Моника, на западе – Тихий океан, которого еще не было видно из автобуса, а на востоке – покрытые снежными шапками вершины гор Сан-Габриэль.

– Райское место, – вздохнули одновременно Бетси и миссис Бриджес, вспоминая нью-йоркскую зиму, от которой они убежали.

Когда автобус въехал в беспорядочно разбросанную деревушку Голливуд, Бетси высунулась в окно. Индейцы в пышных головных уборах стояли на углу улицы и болтали с мужчинами в библейских одеждах. Отцы-пилигримы – первые американские поселенцы – жевали жвачку. Из дверей одной из студий вывалилась толпа азиатов в привычных широких штанах и расшитых ярким узором атласных кафтанах. Их ждал ленч.

Для мистера Гриффита и его звезд были заказаны номера в отеле «Голливуд» с элегантной белой верандой, украшенной ярко-красной геранью в горшках. Остальные служащие «Биографа» должны были разместиться в меблированных комнатах, также с глубокими тенистыми террасами. Все немедленно бросились покупать солнечные очки в единственном на всю деревушку магазине.

– Ты уверена, что я выгляжу нормально? – с сомнением спросила миссис Бриджес, разглядывая свое отражение в витрине. Два черных круга на носу не казались ей достойным украшением.

– Разумеется, мама. Посмотри, даже Мак Сеннетт их надел.

На углу улицы мистер Сеннетт изображал слепого, крича во все горло:

– Кто украл мою трость?

С тех пор как Бетси переступила порог «Биографа», на студии произошло многое. Мак Сеннетт, не показавшийся Бетси серьезной фигурой, стал теперь режиссером. И у него отлично получалось. Его актеры всегда веселились на площадке, отлично работали вместе и не испытывали того напряжения, которое царило на съемках у мистера Гриффита.

Еще одной существенной переменой стал уход Мэри Пикфорд. Ее переманила компания «Ай-Пи-Эм», предложив 175 долларов в неделю. Но Бетси не удалось занять освободившееся место, выбрали Мэйбел Норман, пятнадцатилетнюю девушку из массовки. Бетси была разочарована. Она не сомневалась, что отлично справится с ролями бедных, но добрых девушек, одерживающих победу над соблазнителями с пробором в набриолиненных волосах. Кроме того, у Бетси была больше «индивидуальность». Таким эвфемизмом на студии пользовались, чтобы обозначить размер груди.

Суббота, 25 мая 1912 года.

Гринвич-вилледж, Нью-Йорк

Весной студия вернулась в Нью-Йорк. Мэйбел и Бетси ждали на площадке, пока установят свет для следующего эпизода, и Мэйбел спросила:

– Не хочешь поужинать со мной и Маком в следующую субботу?

Бетси замялась:

– Ты же знаешь, что мама не любит, когда я выхожу одна с мужчинами.

Только перед сном Бетси позволяла себе помечтать о высоком, хорошо сложенном, богатом и красивом мужчине из хорошей семьи… брокере или банкире. Ее видение было совершенно отчетливым – сильные и нежные руки, длинные ноги, мускулистые бедра и широкая грудь, отличные манеры, яростная страсть, которую он сдерживает исключительно из любви к ней. Только вот лицо виделось неясным лунным пятном.

– Не будет никаких других мужчин, кроме Мака, честное слово. Мы будем только втроем, – настаивала Мэйбел. – Есть повод встретиться, только это секрет. Мак сам тебе все расскажет.

Заинтригованная, но все еще сомневающаяся, Бетси посоветовалась с матерью. Миссис Бриджес знала, что Мак влюблен в Мэйбел. Так что с точки зрения безопасности Бетси ужин был абсолютно надежен. Поэтому в следующую субботу Бетси все-таки пришла в итальянский ресторанчик, живо напомнивший ей ее первый день съемок. Ей на минуту показалось, что вот сейчас появится мальчишка на роликах, тянущий за собой баранью ногу.

Когда они допили первую бутылку кьянти, Мак торжественно обратился к Бетси, заявив: все, что он ей сейчас скажет, не для чужих ушей. Ему потребовалось немало времени, чтобы убедить ее, что он не шутит.

Наконец Мак раскрыл свою тайну:

– Я собираюсь открыть собственную компанию в Лос-Анджелесе. Мои букмекеры дадут мне кредит! Некоторые ребята из «Биографа» поедут со мной. Не хочешь присоединиться?

Бетси молчала. Она отлично понимала, насколько неразумно бросать хорошо оплачиваемую стабильную работу ради новой, еще не существующей компании.

Мэйбел нагнулась к ней:

– Да ладно тебе, Бетси. Подумай, как здорово жить в Калифорнии, вместо того чтобы мерзнуть в Нью-Йорке! И потом, неужели тебе не надоели вечные поучения мистера Гриффита?

Бетси подумала: «Если Мэйбел уедет, мистер Гриффит устроит мне новые пробы. Хорошая возможность стать наконец звездой».

Она посмотрела через стол на Мака, улыбавшегося ей.

– Это серьезно? У тебя на самом деле есть деньги?

– У меня даже есть студия! Я клянусь, все налажено! Мы открываемся в августе. Первый фильм выйдет в сентябре, а потом мы будем выпускать по фильму каждую неделю. – Мак расхваливал все, как только мог. – Я хочу снимать тебя в более крупных ролях, Бетси. Ты просто отлично подходишь для того, что я задумал. Ты будешь по-прежнему играть светские роли, только побольше. И я очень хочу попробовать тебя в комедии.

Бетси выглядела озадаченной.

– Но мистер Гриффит думает…

– Нет, он не думает, – весело улыбнулся Мак Сеннетт.

* * *

Новая киностудия «Кистоун» расположилась возле клеверного поля. Огромный павильон под стеклянной крышей напоминал фабрику, только вывеска на фасаде «Студия Мака Сеннетта» развеивала это заблуждение.

Обосновавшись в Калифорнии, Сеннетт и в самом деле выпускал новую безумную комедию каждую неделю. Фильмы снимали без сценария, как бог на душу положит. Трюкачи, авторы, комики и актеры все время придумывали что-то новое и, расталкивая друг друга локтями, пытались выложить свои идеи режиссеру.

Работая последний год в «Биографе», Мак обдумывал комические возможности персонажа полицейского. Так что теперь «Кистоун» очень часто показывал тупых, совершенно некомпетентных полицейских, да еще и с придурью. Бетси была вне себя от ярости, когда обнаружила – правда, слишком поздно для возвращения в Нью-Йорк, – что ей отведена роль партнера комика. Но Мэйбел ее уговорила, и Бетси все-таки решилась попробовать.

Зал разрывался от хохота, когда хорошо одетая светская дама получала тортом с заварным кремом по высокомерной физиономии. Мак оказался большим умницей и понял, что искреннее негодование Бетси и ее неподдельная ярость будут смотреться куда лучше, чем те же страсти, сыгранные любой другой актрисой.

Чистенькая, аккуратная, декоративная, Бетси ненавидела сниматься в комедиях компании «Кистоун». Она ненавидела торты с заварным кремом. Она ненавидела спотыкаться, получать пинки и терпеть не могла, когда ее юбки поднимались до ушей. Но все остальные считали комедии очень веселыми. Теперь ее останавливали прохожие на улице, чтобы похвалить ее игру и попросить автограф. Популярность имела свои преимущества.

Когда Бетси стала зарабатывать сто двадцать пять долларов в неделю, они с матерью переехали в «Констант-корт», очень приличное место для одиноких актрис.

По воскресеньям миссис Бриджес любила бывать в местной английской колонии. Британские актеры, нанятые изображать в фильмах британских аристократов, играли свою роль сутками напролет. Миссис Бриджес обожала пить с ними чай.

Воскресенье, 15 марта 1914 года

День был пасмурный. Снимать поэтому не стали. Миссис Бриджес свалил приступ гастрита после сандвичей с огурцом. Это было несомненной удачей, потому что Бетси смогла отправиться вместе с другими на чай с танцами – самое модное времяпрепровождение – в только что отстроенный отель «Беверли– Хиллз». Строительство этой гостиницы все считали глупостью, потому что выглядела она как заброшенный особняк. Тротуары обрывались сразу за отелем, упираясь в поля, а на близлежащих холмах выли по ночам койоты. Но здесь было спокойно и прилично. Вполне можно повеселиться.

Бетси вернулась к своему столику после танца и обнаружила, что ее ждет незнакомый молодой человек. Он чем-то напоминал принца Уэльского – открытое лицо, взъерошенные белокурые волосы, точеные черты лица и дружелюбная улыбка. Он протянул Бетси изящный носовой платочек.

– Мне кажется, это вы уронили, мисс.

– Вероятно, да, – солгала Бетси.

– Не окажете ли вы мне честь… – И вот незнакомец уже кружит Бетси под звуки томного танго.

Благодаря суровому воспитанию, несмотря на зазывные взгляды и легкий флирт, Бетси вела себя очень скромно и с достоинством. Но ее партнер почувствовал под этой фарфоровой внешностью одинокое создание, жаждущее нежности, а может быть, и эротического приключения.

К сожалению, Дэниел Блум не был ни богатым брокером, ни банкиром. Он работал всего лишь младшим оператором на студии «Планета». Бетси поняла, что ее мать сочтет ее нового знакомого никуда не годным, и не стала уточнять, кто на самом деле присылает ей в гримерную огромные букеты цветов с карточкой от мистера Конрада Фишера из «Планета Продакшн».

Прошло две недели после того, как Дэниел и Бетси познакомились, Мэйбел пригласила Бетси покататься в своем красном автомобиле и на виду у мамаши Бриджес забрала подругу из «Констант-корт». Они отъехали всего милю, и Бетси пересела в потрепанный автомобиль Дэниела.

Дэниел остановил машину и обнял ее. Он нежно поцеловал Бетси в макушку, поднял ее лицо и долго нашептывал какие-то одним им ведомые слова. Бетси вздохнула. Искра, вспыхнувшая между ними, разгорелась пожаром, обжигая обоих. Наконец, Бетси прошептала, решившись:

– Давай поедем куда-нибудь… где никого нет.

За отелем «Беверли-Хиллз» в кустах на стареньком коврике умелые прикосновения рук Дэниела пробудили страстную натуру Бетси. Все то, что столько лет успешно подавлялось, вырвалось наружу. Все запреты были сняты, и Бетси наконец познала необузданность собственной сексуальности. Ее тело не подчинялось ей, ее мозг, казалось, спал, пока плоть горела огнем.

Изумленный тем, что Бетси оказалась девственницей, Дэниел показал себя нежным, заботливым и изобретательным любовником. Он умело довел Бетси до пика наслаждения. И она почувствовала себя на гребне огромной океанской волны, которая выносит ее на пустынный берег, а потом вновь увлекает за собой в океан – нежно, осторожно, погружая в неведомые глубины…

* * *

Спустя месяц миссис Бриджес совершенно неожиданно появилась в гримерной Бетси буквально через две минуты после того, как туда ворвался Дэниел с букетиком фиалок, так подходивших к глазам Бетси.

Увидев мать Бетси, он с неожиданным присутствием духа преподнес цветы ей. К удивлению Бетси, миссис Бриджес милостиво улыбнулась и приняла букет. Прошло еще полчаса, и стало ясно, что очаровательный молодой человек пробил брешь в ее крепостных сооружениях. Бетси не поверила своим ушам – миссис Бриджес приглашала Дэниела на ужин.

Он пришел, принес две затянутые целлофаном коробки с орхидеями и весь вечер расспрашивал миссис Бриджес о ее жизни в Великобритании.

После его ухода довольная миссис Бриджес повернулась к дочери.

– Этот милый молодой человек, кажется, единственный, с кем здесь можно поговорить не только о кино!

Дэниел, кроме всего прочего, успел поведать, что его мать живет в Сан-Франциско и мучается сердечными болезнями. Он ее единственный сын и старается навещать маму как можно чаще. Он даже пообещал не жениться, пока… пока она не умрет. Миссис Бриджес была тронута такой сыновней преданностью.

Четверг, 4 июня 1914 года

Дэниел и Бетси встретились, и он повел ее в мрачный кабинет братьев Фишер в «Планета Продакшн». Бетси стало стыдно, что она в нем сомневалась. На студии требовалась замена ведущей актрисе. Ангельской внешности существо благополучно упорхнуло в неизвестном направлении.

Братья Фишер были несколько растерянны. Поэтому, только взглянув на изысканное лицо Бетси, впрочем уже известной им по комедиям, они сняли несколько проб и подписали с ней контракт на полгода с жалованьем в сто пятьдесят долларов в неделю. Контракт со студией был заключен всего за два дня до того, как мрачный австрийский эрцгерцог был застрелен в Боснии мятежным студентом. Кто мог знать, что этот выстрел развяжет мировую войну?

Пятница, 26 июня 1914 года

Работа по контракту предполагала, что Бетси могли задействовать на любых ролях и даже в массовке. Но больше никто и никогда не мог швырнуть ей в лицо торт с заварным кремом! Наконец-то она достигла статуса звезды, хотя «Планета Продакшн» была студией скромной.

Бетси чувствовала, что она на пути к вершине, и старалась изо всех сил. Она по-прежнему была застенчива при чтении сценария и скованна на репетициях, но, как только начинала работать камера, она расслаблялась и раскрывалась ей навстречу.

Главный костюмер возил Бетси в лучшие магазины города, и это было просто воплощением ее мечты.

Когда покупки доставляли, Бетси сразу же начинала все заново примерять. Ей очень нравились только что изобретенные бюстгальтеры и эластичные пояса, заменившие жесткие корсеты на китовом усе, мягкая, чувственная кисея и сексуальный шифон, пришедшие на смену тяжелым тканям. Она могла часами любоваться на свое отражение в зеркале, надев шарф или тюрбан на свои недавно коротко остриженные волосы.

Первые фильмы, в которых Бетси снялась на новой студии, были легкими и незамысловатыми. Названия говорили сами за себя – «Оазис любви», «Пустыня страсти» или «Лед и пламя». Каждую неделю миссис Бриджес требовала, чтобы Бетси пересказывала ей сюжет следующего фильма.

– Я буду играть робкую молодую гувернантку, которая влюбляется в отца своего воспитанника. Но когда дело уже идет к свадьбе, я узнаю, что он женат и прячет сумасшедшую жену на чердаке. К счастью, она устраивает пожар и погибает.

Миссис Бриджес с сомнением спрашивала:

– Разве это не «Джен Эйр»?

– Нет, гувернантку в фильме зовут Лореттой.

Миссис Бриджес изумлялась еще больше, когда Бетси рассказывала следующее:

– На этой неделе я буду Жанной д'Арк, я поведу французскую армию сражаться с англичанами. А потом я выйду замуж за французского короля и стану королевой Франции.

– Но ведь ее сожгли на костре! – негодовала миссис Бриджес. – И она точно не выходила замуж за короля!

Бетси отвечала как ни в чем не бывало:

– А в фильме выйдет.

Пятница, 18 декабря 1914 года

Спустя полгода новый контракт Бетси заключал уже ее агент, получавший двадцать пять процентов комиссионных из пятисот долларов ее еженедельного жалованья.

В бунгало в «Констант корт» Бетси и миссис Бриджес обнялись и заплакали от облегчения. Они обе чувствовали, что могут наконец расслабиться. Теперь будущее Бетси и в плане карьеры, и в плане денег обеспечено.

Бетси больше не сомневалась, что оправдала надежды матери. Между прочим, агент недвусмысленно намекнул Бетси, что отказ от ухаживаний режиссера или продюсера только повредит ее карьере. Но миссис Бриджес не сдалась и на этот раз:

– Моя Бетси воспитана как леди, – твердо заявила она, – и всем на студии лучше это понять. Иначе они будут иметь дело со мной.

Бетси тут же получила прозвище Снежная королева, и ее больше не приглашали на общие пикники.

Хотя миссис Бриджес нравился Дэниел, она начала беспокоиться. Да и действительно странным было его упорное нежелание представить Бетси своей матери. Бетси, до сих пор терявшая голову при виде Дэниела, устроила настоящую истерику, когда миссис Бриджес заявила, что пора присмотреть Бетси в мужья кого-нибудь другого. Ведь ей уже двадцать семь.

– В рекламных проспектах студии говорится, что мне двадцать два, и я зарабатываю уйму денег! Занимайся своими делами, мама!

Миссис Бриджес и занялась. Частный детектив, оплаченный ею, легко все выяснил. В Сан-Франциско и в самом деле жила угрюмая миссис Дэниел Блум вместе с двумя маленькими сыновьями. К отчету прилагалась фотография памятника на могиле матери Дэниела.

Оказавшись, впрочем не в первый раз, пойманным с поличным, Дэниел начал подыскивать себе новую девушку. Делал он это неохотно. Пусть Бетси и не была самой лучшей женщиной в мире, она явно была самой хорошенькой.

Бетси не могла поверить, что Дэниел скорее всего никогда ее не любил. Нельзя сказать, что это известие разбило ей сердце, но она получила тяжелую рану. Сначала Бетси была слишком изумлена, чтобы плакать, но потом слезы потекли ручьем. Мать забеспокоилась. Ведь утром Бетси не сможет появиться перед камерой. Поэтому она положила Бетси холодный компресс на лицо на всю ночь. Лежа в постели, Бетси поймала себя на том, что ей отчаянно хочется, чтобы рядом с ней оказалась Мими. С ней бы она могла поговорить откровенно, не то что с матерью. Слава богу, что они с Дэниелом всегда были осторожны.

Бетси все еще любила Дэниела и никак не могла поверить в его предательство. Боже мой, она попалась на ту же удочку, что и героини фильмов, в которых она играла. Бетси была шокирована, изумлена, разочарована. Дэниел лгал ей, обманывал ее. Что ж, этого Бетси больше никогда не допустит! Она никогда больше не влюбится. Так, пожалуй, можно потерять все, ничего не получив взамен.

Лондон, 1914–1916 годы

Шла война, и у Мими в Лондоне были куда более серьезные проблемы. Британская империя объявила войну Германии в 1914 году, и Тоби немедленно записался добровольцем. Из-за перенесенного в детстве туберкулеза в армию его не взяли. На его долю досталось ежевечернее патрулирование улиц от Блэкфрайерса до Вестминстера.

После изнурительного дня работы в театре его ночные дежурства в затемненном Лондоне были нелегкими. Но удивительно, ночные бомбежки, расстрел цеппелина над Темзой как рукой снимали усталость. Все мысли его были о том, что такой постановке мог бы позавидовать сам Макс Рейнхард. Правда, потом Тоби становилось стыдно.

С началом войны Мими отказалась от многообещающей карьеры актрисы музыкальной комедии и вернулась к старому занятию – исполнению песенок в мужском костюме.

– Это мне нравится больше всего, – сказала она Тоби за завтраком. – Я не актриса. Сердце к этому у меня не лежит. Но мне нравится играть мужчин. Это такая разрядка. Как только я оказываюсь на сцене, в меня словно бес вселяется. Я чувствую, что могу сделать все, что угодно, и мне все сойдет с рук. Я кажусь сама себе ребенком в комнате, полной игрушек. Я становлюсь тем, кем никогда не могла бы стать.

– Я не спорю, ты как раз то, что нужно солдатам, – согласился Тоби.

Так как домашнюю прислугу Фэйнов забрали в армию и на маленькие фабрики, Тоби и Мими переехали в отель «Савой», где было бомбоубежище для Макса.

Шестилетний Макс был очарователен. Ему достались синие глаза Тоби, эффектно сочетавшиеся с черными бровями. Пухлогубый большой рот под чуть кривоватым носом, разбитым крикетным мячом в парке, дополнял картину. Мальчик был высоким для своего возраста, худощавым, как и все Фэйны, и слегка сутулился. В школе ему все время велили расправить плечи и встать прямо, как подобает мужчине. Иначе он никогда не станет солдатом. Надо сказать, Мими очень на это надеялась.

Когда война только началась, повсюду царили шапкозакидательские настроения. Все говорили, что бои не продлятся дольше нескольких месяцев. Но во Франции и Бельгии люди уже столкнулись с ужасами войны.

Тома Аллена, мужа Джесси, той самой, что работала с Мими у Джолли Джо, убило шрапнелью в сражении на Ипре. Она теперь работала помощницей медсестры в больнице «Черинг-Кросс», куда из Франции и Бельгии эшелонами везли раненых.

Через пять месяцев после гибели Тома, во время осеннего наступления на Западном фронте, во Фландрии убили Бейза.

Когда Тоби все еще в своей темной форме добровольного полицейского появился в спальне Мими с телеграммой в руке, она посмотрела на его побелевшее лицо и сразу поняла, что Бейза больше нет. Ее охватило мучительное ощущение пустоты вокруг. Пустоты, которая уже никогда не будет заполнена. Бейз был другом ее юности. Он вечно шутил, дразнил ее, был требовательным, но нетерпеливым учителем, когда она делала первые шаги на сцене. Он любил ее, беспокоился о ней. Именно он вытащил ее из бездны отчаяния, придумав для нее новую карьеру.

Тоби обнял Мими и заплакал. Три часа спустя она налила ему виски с горячей водой и потом сидела рядом с ним, пока он не заснул. Именно тогда нейтральная территория, разделявшая их личную жизнь, перестала существовать. Смерть Бейза эмоционально сблизила Мими и Тоби, потому что пусть по-разному, но они оба любили его, и никто другой не мог понять всего трагизма этой потери.

Максу исполнилось восемь лет. Тоби купил ему подержанную модель театра Поллока. В 1916 году в Великобритании все было трудно достать, особенно игрушки. Поэтому этот великолепный театр, раскрашенный кремовой с золотом краской, с ярко-красным бархатным занавесом, немедленно стал для мальчика самой дорогой вещью. По воскресеньям они с отцом сидели в спальне Макса и придумывали пьесы для картонных персонажей, которые они выводили на сцену на веревочке, а зрители в лице Мими и Дэйзи, ставшей теперь нянькой Макса, хлопали.

Очень часто Джесси, вечно перегруженная работой, оставляла Фелисити у Фэйнов. Макс относился к ней снисходительно. Что возьмешь с девчонки? По деревьям лазать не умеет, если ударится – плачет и не желает учиться заряжать ружье.

Фелисти была маленькой, тощей, с прямыми льняными волосами и торжественным личиком, украшенным огромными голубыми глазами. Макс постоянно пытался придумывать пьесы для своего театрика, что плохо ему удавалось. Зато Фелисити легко придумывала диалоги, произносила их естественно и отчетливо, с врожденным чувством ритма. Хотя принизить достоинства маленькой звезды было трудно, Максу это все-таки удавалось. Джесси успокаивала дочку. Она говорила, что звездам всегда завидуют.

Джесси жилось трудно, и Тоби пообещал ей место театрального агента, как только окончится война, пока же он выплачивал ей еженедельное пособие.

Столь щедрое предложение стало результатом уговоров Мими, которая лучшими красками расписывала спокойный характер Джесси и ее деловую хватку, когда та еще работала менеджером в труппе Джолли Джо Дженкинса.

Четверг, 20 сентября 1917 года,

Лондон

В день рождения Макса, которому исполнилось девять, его впервые повели на вечерний спектакль. Когда свет в зале погас, Тоби в последний раз напомнил сыну, что «Ромео и Джульетта» вовсе не сопливая история про любовь, как уверяют его школьные друзья.

Зажглись огни рампы, и тяжелый, расшитый золотом занавес взвился вверх. Из темноты проступили яркие декорации, изображающие рынок эпохи Возрождения.

– Это совсем как рождественское представление, папочка! – восхитился Макс.

Остальные декорации были не менее красивыми. Настоящий плющ вился по стенам, настоящие осенние листья кружились под балконом Джульетты. В сцене бала между мраморными колоннами висели гирлянды из фруктов и листьев. Несмотря на объяснения Тоби, Макс ничего не понял в сюжете, но его восхитили драки, убийства и отравления.

Когда занавес наконец опустился, глаза Макса сияли, словно он горел в лихорадке. Он только что сделал открытие – в театре можно оживить его кукольный мир. Мальчик немедленно решил, что когда-нибудь он будет стоять на месте Ромео в сиянии рампы и слушать гром оваций.

Когда в зале зажегся свет, Макс медленно вернулся в реальный мир и повернулся к отцу:

– Папочка, а из-за чего была вся эта семейная вражда?

Тоби рассмеялся:

– Этого никто не знает.

– Но ведь должна была быть какая-нибудь ужасная причина, раз они так друг друга ненавидели?

– Необязательно, – спокойно ответил отец.

* * *

Но вот ярым поклонником кино Макс не стал. Грубоватым, мигающим, черно-белым картинкам не хватало глубины, непосредственности и великолепия сцены. Но как-то раз в субботу приятель пригласил Макса посмотреть двойной сеанс – Чарли Чаплин в «Бродяге» и Бетси Бриджес в «Пустыне страсти».

Вернувшись домой, мальчик буквально ворвался в гостиную, где его родители спокойно слушали новенький граммофон. Макс взахлеб пустился рассказывать о красавице-актрисе Бетси Бриджес.

Мими побелела.

Тоби вытолкал изумленного Макса из гостиной, отвел его в спальню и спокойно попросил никогда больше не упоминать при матери имени этой женщины. Потому что именно из-за беззаботности Бетси Бриджес так пострадала его мать. Максу отчаянно хотелось знать, как это случилось, но расспрашивать он не посмел.

Вечером того же дня, когда Тоби и Мими торопливо шли по Стрэнду к «Минерве», он сказал:

– Забудь об этом, Рыжик.

Оскорбленная Мими, поджав губы, пробормотала:

– Я так зла, что вот-вот взорвусь! Мой сын без ума от этой коровы!

Тоби обнял ее за плечи.

– Но ты же не настолько глупа, чтобы ревновать мальчишку-школьника к женщине, с которой он даже незнаком и которая годится ему в матери? – Мими только крепче сжала губы и прижала муфту к груди. – Неужели ты не можешь забыть то, что случилось столько лет назад, Рыжик? Неужели ты не можешь перестать делать себя несчастной? Неужели ты не можешь попытаться простить ее, Мими?

– Судя по всему, нет. – Мими была непреклонна.

Тоби продолжал убеждать ее:

– Ты не можешь изменить прошлого, Мими, но ты можешь попытаться сделать настоящее лучше. Возможно, когда-нибудь тебе захочется сделать для Бетси что-нибудь хорошее!

Мими вспыхнула. Она резко остановилась, выдернула руки из муфты, рывком сдернула с рук короткие белые перчатки. Одну руку в ужасных шрамах она протянула Тоби, а другой убрала волосы с левой стороны лица, демонстрируя вздувшийся блестящий рубец цвета желтеющей слоновой кости, протянувшийся от края волос до уха.

– Никогда!

Глава 9

К 1918 году практически все киностудии переехали из Нью-Йорка в Голливуд. Киноиндустрия расцвела поистине византийскими интригами и безжалостной подковерной борьбой, особенно среди иммигрантов, на собственной шкуре усвоивших, что выживает только сильнейший. Все больше мелких студий оказывались банкротами.

Пока студии расправлялись со своими конкурентами, все старались затаиться. Актеры нервничали больше обычного. Вечная угроза отсутствия работы и сбережений на черный день не давала покоя даже самым известным. Ведь студии требовали от своих звезд, чтобы все деньги они тратили на содержание роскошных домов. Только так можно было сохранить имидж индустрии в глазах публики.

Самые черные дни настали в 1918 году, когда эпидемия инфлюэнцы достигла берегов Америки. Публика старалась избегать мест, где можно было заразиться вирусом. По вечерам кинотеатры пустовали, и боссы кинобизнеса запаниковали. Каждая студия начала безжалостно сокращать расходы. Даже непотопляемая Мэйбел Норман предчувствовала беду, как она мрачно сообщила Бетси в дамской комнате отеля «Александрия» во время воскресного чая с танцами.

Мэйбел подняла юбку и поправила подвязки.

– А у тебя по-прежнему проблемы с глазами, Бетси?

Та вздохнула:

– Прошлой весной было просто ужасно.

– Мне это знакомо, – посочувствовала Мэйбел. – Мало того что приходится смотреть на эти чертовы юпитеры, так после съемок всегда рядом окажется какой-нибудь парень со вспышкой. Это все равно что постоянно пялиться на солнце.

– Только за последнюю неделю мне пришлось пропустить два дня. – Бетси поправила волосы. – Но доктор говорит, что это со временем пройдет.

Мэйбел фыркнула:

– Студийным докторам платят, чтобы они заставляли нас работать!

Бетси не знала, что за неделю до этого – когда мать заставила ее пойти на прием к частному врачу – тот спокойно объявил миссис Бриджес свой приговор. Если в течение года Бетси не перестанет сниматься, ее ждет полная слепота. Испуганная миссис Бриджес не нашла в себе смелости сообщить об этом дочери.

* * *

Через три дня после чая с танцами в отеле «Александрия» поздно вечером Бетси позвонила Флора, одна из стенографисток мистера Соломона Фишера. Бетси предусмотрительно отдавала девушке кое-что из платьев, и та снабжала ее полезной информацией.

Флора нервно зашептала в трубку:

– Мистер Соломон ведет переговоры с Гарри Уорнером. Они пересмотрели все контракты за последний уик-энд и не собираются продлевать ни один из них.

Именно этой новости Бетси боялась больше всего. Ее контракт как раз заканчивался, и студия была вправе не продлевать его. Так как Бетси снимала грим только оливковым маслом, на ее красивом лице до сих пор не было ни одной морщинки. Но она понимала, что скоро станет слишком старой для крупных планов.

После разговора с Флорой Бетси никак не могла уснуть. Как всегда, она встала рано и в пять утра была уже на съемках, но дурные предчувствия не оставляли ее целый день. Она рано закончила работу и сразу же отправилась домой в своем элегантном белом «Паккарде» с шофером.

Водитель вышел из машины, чтобы открыть витые чугунные ворота особняка в испанском стиле. Фонтан во дворе, ухоженный сад и вид на далекие горы не исчерпывали списка его достоинств. Обычно Бетси больше всего любила эти минуты, но в этот день она была вне себя. Она все подсчитывала, во что ей обходятся шофер, садовники, кухарка, горничные и этот чертов дворецкий.

Войдя в овальный мраморный холл, Бетси бросилась на грудь матери и расплакалась. Миссис Бриджес быстро отвела дочь в спальню, внимательно выслушала ее и похлопала по руке:

– Тебе пора выйти замуж, моя дорогая, – твердо сказала она.

Ничего не знавшая о страшном предсказании врача, Бетси была удивлена.

Миссис Бриджес, не теряя времени, предъявила ей список возможных кандидатов. Бетси посмотрела на фамилии и медленно покачала головой.

– Мама, эти студийные боссы женятся только на еврейках. Да и я не в восторге ни от одного из них… Понимаешь, мама, брак – это очень личное.

Говоря это, Бетси вдруг вспомнила мужчину в возрасте – а миссис Бриджес настаивала именно на этом, – который ей когда-то очень понравился. Это случилось в тот день, когда они видели мистера Зигфельда в «Пальмовом дворике» отеля «Плаза» в Нью-Йорке.

* * *

В конце концов через одного сотрудника отдела рекламы на студии «Планета Продакшн», у которого был друг-репортер из «Сан-Франциско кроникл», Бетси удалось выяснить о мистере Дж. О'Брайене очень многое. Он был совладельцем нескольких кинотеатров на Западном побережье. Друзья, среди которых было немало могущественных магнатов из Голливуда, дали ему прозвище Черный Джек.

Сотрудник отдела рекламы быстро раскусил интерес Бетси:

– Никаких шансов, мисс Бриджес. Этот парень снимает девиц из кордебалета десятками. Поверьте, вы только даром потратите время.

Бетси сверкнула ледяной улыбкой – она ему еще покажет.

* * *

Познакомиться с Черным Джеком никак не удавалось. Наконец миссис Бриджес договорилась со служащим из отеля «Александрия», где Черный Джек останавливался во время своих приездов в Голливуд. За пятьдесят долларов – огромные деньги по тем временам – клерк пообещал сообщить ей о его приезде.

Спустя два месяца мистер Дж. О'Брайен снова заказал свои обычные апартаменты. Днем Бетси работала, но все свободное время они с матерью провели в отеле – обедали в ресторане, выпили бесчисленное количество чашек кофе в баре, бродили по вестибюлю среди прелестных мраморных колонн, восточных ковров и хрустальных люстр. Они видели Черного Джека, но он всегда был в окружении людей.

Эти мимолетные встречи взволновали Бетси больше, чем она хотела признать. В сорок два года Черный Джек выглядел более сексуальным, чем многие двадцатилетние. Он излучал спокойную уверенность, которую дает только богатство и аура беззаботности, появившаяся благодаря бурному прошлому.

Воскресенье, 14 апреля 1918 года.

Голливуд

Бетси и миссис Бриджес получили приглашение на крикетный матч.

Апрельское утро благоухало свежестью. Но миссис Бриджес, к сожалению, почувствовала тошноту, симптом приближающегося приступа разлития желчи. Бетси дала матери лекарство, но было совершенно ясно, что поехать на матч она не сможет. Бетси, скучавшая на крикете, тоже решила остаться. Но миссис Бриджес яростно запротетовала. Никогда нельзя знать заранее, с кем там можно познакомиться. Бетси следует надеть новое белое платье из крепа и жемчуг.

Едва пробило двенадцать, как миссис Бриджес почувствовала себя настолько лучше, что решила зайти в аптеку.

Она надела новое шелковое платье цвета бронзы, подлинное произведение самого Пуаре, аккуратно приколола широкополую соломенную шляпу и направилась на бульвар Голливуд.

Купив то, что она хотела, миссис Бриджес вышла из аптеки на углу и увидела слева кремовый с серебром автомобиль с открытым верхом. Он ждал на перекрестке, пока пожилая пара перейдет улицу. За рулем сидел мужчина, которого миссис Бриджес узнала бы из тысячи. Это был не кто иной, как Черный Джек собственной персоной.

Когда длинная элегантная машина тронулась с места, миссис Бриджес – не размышляя о последствиях, с тем самым героизмом, за который на войне дают медали, – закрыла глаза, подумала о Бетси и шагнула с тротуара прямо под колеса автомобиля.

Она услышала скрежет тормозов, визг шин и разъяренный крик. Автомобиль остановился.

Миссис Бриджес рухнула на пыльную мостовую, в самом деле потеряв сознание от страха.

– Какого черта! Где были ваши глаза?! – орал Черный Джек, выскакивая из машины. Широким шагом он направился к фигуре на дороге, гадая, что же, собственно, произошло. Ведь он даже не дотронулся до этой дамы. Он оттащил ее на тротуар и бросился в аптеку за помощью.

– Господи, да это же миссис Бриджес, – изумился аптекарь, выходя на улицу. – Она только что купила у меня лекарства.

Миссис Бриджес дернула головой от резкого запаха нашатыря и открыла глаза. Она увидела над собой встревоженное лицо Черного Джека. В голове у нее прояснилось. Она вздохнула:

– Боже мой! Простите! Мне так жаль! Я сама во всем виновата. У меня вдруг закружилась голова.

Черный Джек, уже решивший было при первой же возможности связаться со своим адвокатом, чтобы избежать иска о причинении телесных повреждений, сразу же понял, что перед ним англичанка, к тому же немолодая. Она отказалась от его предложения отвезти ее к врачу и слабым голосом добавила:

– Я совершенно здорова.

Когда мужчины помогли ей подняться на ноги, миссис Бриджес негромко воскликнула:

– Ах, я уже опоздала! Моя дочь будет беспокоиться! – Слезы подлинной тревоги заблестели на ее ресницах. Неужели и на этот раз ей не удастся их познакомить?

Черный Джек, до сих пор помнивший теплые мамины колени и ее ласковые руки, по-ирландски сентиментально относился ко всем матерям.

– Не беспокойтесь, мэм, – галантно заявил он, – я отвезу вас к дочери. – Миссис Бриджес чуть было снова не упала в обморок, на этот раз от счастья.

* * *

Бетси действительно начала волноваться. Дважды за последний час она звонила домой, и оба раза дворецкий ответил ей, что миссис Бриджес еще не вернулась с прогулки. Где она могла быть?

Вдруг до слуха зрителей донесся рокот мотора. Все головы повернулись на шум. У крикетного павильона остановился кремово-серебристый «Делаж». Миссис Бриджес вышла из машины, опираясь на руку Черного Джека. Это был единственный Большой выход за всю ее жизнь.

Бетси вскочила со своего плетеного кресла.

– Я так волновалась, мама!

В белом платье из крепа с большим плоеным воротником из органди Бетси казалась хрупкой как фарфоровая статуэтка. Взгляд ее фиалковых глаз в окружении темных ресниц остановился на спутнике матери.

– Благодарю вас за то, что вы привезли мою мать… – Ее голос прервался, когда она узнала загорелое грубоватое лицо Черного Джека. Бетси взглянула на мать. На лице миссис Бриджесс застыло безмятежное выражение восторга по поводу собственного поступка.

Черный Джек уставился на ангельское личико Бетси. Словно зачарованный, Черный Джек принял приглашение остаться к чаю и посмотреть матч.

Наблюдая за другими зрителями, одетыми так, словно они собрались на прием в саду у королевы, Черный Джек вдруг понял, что попал туда, куда никогда не стремился. Ему хватило ума не спрашивать о правилах игры. Он просто сидел рядом с Бетси и аплодировал одновременно с ней.

Матч закончился вничью. «Одному господу известно почему», – подумал про себя Черный Джек.

Позже Черный Джек предложил Бетси отвезти их с матерью домой, благо в машине было откидное сиденье.

– Благодарю вас, мистер О'Брайен, – отказалась Бетси, – наш шофер ждет нас. – Она уже приступила к выполнению плана, заранее разработанного компанией «Бриджес Юнайтед».

– Вы разрешите мне позвонить вам завтра? Я хотел бы узнать о здоровье вашей матушки.

– Разумеется. Мама будет рада видеть вас к чаю.

Черный Джек явился с визитом, не забыв о двух огромных позолоченных корзинах с пурпурными розами. Бетси была на съемках. Провожая его, миссис Бриджес предложила ему позвонить в следующее воскресенье днем. Черный Джек мысленно распрощался со своими планами вернуться в Сан-Франциско.

Он узнал о Бетси все. Снежную королеву считали высокомерным снобом. Мать-наседка охраняла ее, как принцессу крови. Циничный и подозрительный, Черный Джек никак не мог поверить, что в Голливуде нашлась грациозная красавица с незапятнанной репутацией и великолепными манерами. Он перепроверил сведения еще раз. Все подтвердилось. В следующее воскресенье Черный Джек прибыл на крикетный матч в английскую колонию. Соотечественники миссис Бриджес уже поняли, что затевается, и без лишних слов решили ей помочь. Они вели себя так, словно мать и дочь Бриджес были королевой Марией и принцессой. Все не уставали повторять погромче:

– Такая преданность… Она так любит свою дорогую матушку… Удивительная красавица, не правда ли?.. Ах, если бы я был помоложе… Чертовски хорошенькая мордашка… – Никто, разумеется, не мог, не солгав, упомянуть о хорошем происхождении, но это просто витало в воздухе.

Бетси прекрасно знала, что все красавицы Западного побережья мечтали прибрать Черного Джека к рукам, и планировала использовать метод Мэйбел Норман, опробованный в ее отношениях с богатым продюсером, – недоступность.

Сначала Бетси было трудно изображать из себя скромницу, потому что стоило появиться Черному Джеку, как она испытывала прилив острого возбуждения, ее охватывал жар желания, она казалась самой себе львицей, идущей по следу. Но Бетси недаром была актрисой.

Хотя миссис Бриджес почти не оставляла их одних, иногда им удавалось побыть волнующие полчаса наедине. Бетси говорила мало, но слушала, не сводя с лица Джека своих огромных фиалковых глаз, явно покоренная. Иногда она торжественно кивала. Ободренный, Черный Джек обсуждал с ней будущие сделки, в которых Бетси ничего не понимала. Но ее глаза послушно сияли, и улыбка чуть изгибала приоткрытые губы.

* * *

Черный Джек хотел Бетси, но не мог ее получить. Он ощутил томление, которого никогда раньше не испытывал. И Черный Джек решил, что это, наверное, и есть любовь. Когда он позволил этому чувству разрастись, то вдруг ощутил, что мир вокруг кажется ему приятнее и приветливее. Ему хотелось, чтобы все разделили с ним его счастье. Черный Джек вдруг обнаружил, что любит себе подобных. И тут же спохватился, потому что такое отношение к людям – это гибель для бизнесмена.

В конце концов Черный Джек дошел до точки. Он устроил так, чтобы Бетси пригласили в субботу на ужин на ранчо «Парадиз». Это приглашение гарантировало, что хозяйка дома присмотрит за Бетси. Черный Джек, разумеется, собирался оказаться с дамой сердца в укромном темном уголке, чтобы сжать ее в объятиях и посмотреть, как растает Снежная королева. В конце концов, что он теряет?

Это он выяснил в следующее воскресенье утром. Бетси, восхитительно прохладная в своем платье из вуали цвета сливочного масла и шляпке из накрахмаленного органди в тон, пила лимонад на тенистой террасе своего дома. С осторожной улыбкой Черный Джек протянул ей конверт.

Прочитав приглашение, Бетси густо порозовела. Она вскочила на ноги.

– Как вы смеете, мистер О'Брайен! Неужели вы полагаете, что я не знаю, что творится на ранчо «Парадиз»? Всем в городе известно, что миссис Де Милль никогда не бывает дома. И у нее есть на это причины… За кого вы меня принимаете? За дешевку, которую можно купить, подарив браслетик с рубинами?

Бетси убежала в дом, торопливо поднялась в спальню, позвонила дворецкому и попросила проводить мистера О'Брайена. Немедленно.

И только тогда она расплакалась от ярости и возмущения. На этот раз Бетси не играла.

* * *

Черный Джек капитулировал. На помолвку он подарил Бетси бриллиантовую тиару. Он также выкупил у студии ее контракт. Этим он спас Бетси от унижения, потому что никто не собирался заключать с ней новый контракт.

У миссис Бриджес тоже отлегло от сердца. Теперь не было никакой необходимости сообщать дочери страшный диагноз и говорить о возможной слепоте. Да и дражайшему Джеку незачем об этом знать.

Бетси смущенно попросила мистера Соломона Фишера об одолжении, и тот с легкостью исправил дату в ее свидетельстве о рождении с 1887-го на 1892-й. Никаких проблем. Это его свадебный подарок очаровательной мисс Бриджес. Какая удача – будущая миссис О'Брайен окажется у него в большом долгу.

Суббота, 14 июня 1918 года.

Голливуд

На венчание Бетси прибыла вся английская колония. В тиаре и простом шелковом платье цвета слоновой кости с высоким воротом и длинным шлейфом невеста прошла по центральному проходу под звуки органа, так отвечавшие ее настроению. Миссис Бриджес торжествующе смотрела на свою очаровательную дочь. На мгновение ей захотелось, чтобы эта сучка Мими посмотрела, какой у Бетси богатый и влиятельный муж. Настоящий мужчина, а не какой-то там педик, за которого эта выскочка вышла замуж.

* * *

Фотографы и репортеры толпились на перроне. Новоиспеченная миссис О'Брайен грациозно помахала им рукой со ступенек вагона, застеленных красным ковром. Прошло полчаса после того, как поезд отошел от станции, и Черный Джек выяснил, что Бетси не девственница. Он разъярился. Он схватил пустую бутылку из-под шампанского и замахнулся на нее, но вовремя опомнился.

Джек чувствовал себя обманутым, преданным. Он отвесил молодой жене увесистую оплеуху и в клочья разорвал шифоновую ночную рубашку, а потом закончил то, что начал.

Когда муж оторвался от нее, Бетси заныла:

– Ты ведь не девственник, правда? Так почему ты требуешь этого от меня?

– Черт тебя побери! – прорычал Черный Джек. – Ты меня надула! Ты заставила меня поверить, что я беру в жены чистую, достойную женщину, а не голливудскую шлюху!

Бетси пришла в ярость. Она села и посмотрела на мужа.

– Я ни о чем не жалею! – заорала она. Подгоняемое страхом воображение пришло ей на помощь. – Я была помолвлена с замечательным молодым человеком, настоящим джентльменом! Мы решили пожениться после его возвращения с фронта. Он не хотел, чтобы в случае несчастья я оказалась навеки связанной с инвалидом. Но мой отважный… гм… Бэзил погиб во Франции! Он совершил подвиг, не то что ты! – Влажные фиалковые глаза с упреком смотрели на Черного Джека. – После его смерти я вообще не хотела иметь дела с мужчинами, пока… пока не познакомилась с тобой.

Черный Джек на удивление легко поверил этой басне. Ужаснувшись собственной вспышке ярости, отсутствию сострадания и омерзительному поведению по отношению к этому нежному ангелу, он заказал еще шампанского и кусок сырого мяса, чтобы приложить к быстро растущей опухоли. Он сказал Бетси, что искренне сожалеет, и, чтобы доказать это, протянул ей великолепный красный кожаный футляр от Картье с бриллиантовым браслетом под стать ее тиаре.

Дэниел Блум был великолепным любовником. Увы, Черный Джек оказался представителем той породы, которую в гримерках называют «сунул-вынул-и-ушел». Подобно большинству мужчин такого сорта, Черный Джек был убежден, что он просто дар божий для любой женщины. И разумеется, ни одной из них не пришло в голову разубеждать влиятельного, щедрого и злопамятного Джека О'Брайена.

В Чикаго О'Брайены пересели на другой поезд. В Нью-Йорке их ждал лимузин с шофером, чтобы отвезти в отель «Плаза» в апартаменты Альфреда Вандербильта.

Теперь Бетси увидела совсем другой Нью-Йорк.

Каждое утро, после того как Черный Джек отправлялся на деловые встречи, в их номер приносили огромные корзины с цветами – лилии, гвоздики, розы, все, что хотела Бетси. Черный Джек был так мил, что позволил Бетси одеваться в магазинчиках, расположенных прямо в отеле, где раньше она не могла купить даже пару чулок.

Вечером новобрачные встречались за ужином в «Дельмонико», в кафе «Лафайетт» или в «Артистическом кафе». Они смотрели самые лучшие шоу на Бродвее, сидя на самых лучших местах. После шоу Джек вел свою молодую жену в ресторан какого-нибудь фешенебельного отеля.

Черный Джек, как и его жена, отлично помнил собственное первое путешествие в Нью-Йорк. Через год после открытия своего первого театра-варьете он смог позволить себе приехать первым классом в Нью-Йорк по той самой железной дороге, которую когда-то помогал строить.

Прошло несколько лет, и Джека О'Брайена стали называть магнатом, и он впервые остановился в апартаментах Вандербильта в отеле «Плаза».

Но Черный Джек так и не понял, почему Бетси безумно нравится пить чай в «Пальмовом дворике» этого же отеля.

Вторник, 14 мая 1918 года.

Лондон

Как-то майским утром 1918 года Тоби позвонила подруга Мими Лилиан Бейлис и тоном, не допускающим возражений, приказала ему явиться в ее офис. По ее словам, у нее были хорошие новости.

Хотя Лилиан была на четырнадцать лет старше Мими, их объединяли одинаковая решимость и полное пренебрежение к окружающему миру. Обе, вращаясь в светском обществе, не скрывали своей эксцентричности. Ни одна не заботилась о том, что скажут о ней люди, но друг к другу они относились с нежностью и уважением. Они обе преуспели, несмотря на сложные жизненные обстоятельства, и признали друг в друге бойцовские качества.

* * *

Через час после ее звонка Тоби входил в темный мрачный кабинет Лилиан в театре «Олд Вик», которым она руководила. Властная, но доброжелательная Лилиан восседала в старом поцарапанном гамлетовском кресле. Позади нее стояла такая же старая конторка, над которой висело распятие. Посетителей встречали маленькие собачки. Мими всегда жаловалась Тоби: «Я никогда не чувствую, что наступила какой-нибудь из них на хвост, пока меня не укусят».

Лилиан посмотрела на Тоби поверх очков в серебряной оправе и произнесла вместо приветствия:

– Не слишком веселые вести с фронта, верно? – и добавила все с тем же акцентом кокни: – Да и налоги снова увеличат.

– Ты просто луч солнца, Лилиан. – Тоби стряхнул с себя собачонку, выбравшую для любовных утех его левую ногу. Лилиан сняла очки, потерла нос и посмотрела на Тоби взглядом человека, которому не терпится выложить хорошие новости.

– Вчера ко мне приходил старый Гораций Кембл, дорогой. Ему нужны деньги, и срочно. Всплыли старые долги. Он хотел знать, куплю ли я театр «Король Вильям»?

Этот театр когда-то считался самым красивым в Лондоне. Но многие здания в Лондоне были полностью разрушены или серьезно повреждены во время бомбежек. Пострадал и театр «Король Вильям».

– Но там одни развалины, и крыша провалилась! – воскликнул Тоби.

– Разумеется, «Король Вильям» – это развалина, дорогой. Поэтому-то Гораций и хочет его продать по дешевке! – подчеркнула Лилиан. – Хотя я не знаю, почему ему пришло в голову, что именно у меня есть такие деньги.

– Ты можешь попросить господа, – в шутку предложил Тоби, но в этой шутке была доля правды.

Когда у Лилиан не хватало денег, она опускалась на колени в своем кабинете и громко просила господа помочь. Молитва ее была похожа на просьбы к прижимистому банкиру о дальнейшем кредитовании, с подробными объяснениями, зачем это ей нужно.

Лилиан покачала головой:

– Только не сейчас. У меня и так полно забот с «Олд Вик». Но почему бы тебе не купить «Короля Вильяма»?

Тоби задумался. Если отремонтировать это здание, то оно, несомненно, станет главным сокровищем в короне театров, принадлежащих Фэйнам. Он медленно кивнул:

– Я уверен, что мой отец…

– Не сбрасывай это дело на своего папашу, Тоби! Будь мужчиной! Купи его сам! – Лилиан всегда была бестактной, никогда не извинялась и прекрасно себя при этом чувствовала. («Лилиан всегда говорит то, что думает», – одобряла ее Мими.) Но она очень хорошо относилась к доброму и заботливому Тоби, втайне считая, что его испортила властная мать. Разумеется, она догадывалась, что в молодости Тоби был гомосексуалистом. Но зачем же в зрелые годы становится еще и подкаблучником. – Мне самому купить «Короля Вильяма»? – изумился Тоби. – Откуда я возьму деньги?

Вот в этом Лилиан была специалистом.

– Займи под залог «Минервы», – тут же предложила она. – Обратись в «Барклай-банк». И если тебе откажут, спорь с ними, я всегда так делаю.

– Брось, ни один банк во время войны не даст денег на восстановление разбомбленного театра.

– Ну что же, тогда обратись к Сиднею Силверу. Он частный финансист, из тех, кто называет себя ростовщиком. Он мне пару раз помог. Разумеется, он сдерет высокий процент, но, как только кончится война, людям захочется повеселиться. Сидней знает: всегда выгодно вкладывать деньги в развлечения, вне зависимости от того, кто выиграет войну.

Под предлогом плохих новостей с фронта шесть банков отказали Тоби в займе. Он отправился к Сиднею Силверу. К его немалому удивлению и панике, тот согласился ссудить необходимую сумму под закладную на оба театра. Закладная была рассчитана на пятьдесят лет с фиксированными восемью процентами в год. Это было много, но не слишком.

Воскресенье, 14 июля 1918 года.

Лондон

Был теплый вечер.

– Рыжик, на улице ждет кеб, – объявил Тоби с видом фокусника, приготовившегося вытащить из цилиндра кролика. Он помог заинтригованной Мими надеть летнюю сиреневую накидку, и они торопливо вышли на улицу.

Кеб свернул с Хаймаркет направо к площади Короля Вильяма и остановился у входа в театр.

Изумленная Мими наблюдала, как Тоби достает ключ, открывает грязную заднюю дверь и манит ее за собой.

– Теперь я его новый владелец, Рыжик! Я вчера подписал все бумаги!

Мими, задохнувшись от радости, обняла Тоби за шею. Они вместе вошли в зрительный зал.

– А сэр Откавиус знает? – поинтересовалась Мими, стоя в партере.

– Я думаю, он рад, – самодовольно ответил Тоби.

Сэр Откавиус и вправду был приятно удивлен, когда услышал о столь решительном шаге своего сына.

– Это же просто чертовски здорово! – воскликнула Мими. Она снова обняла Тоби, а потом, схватив его за руку, обвела взглядом зал, представляя, каким он станет. – Тоби, давай начнем с детективных пьес и салонных комедий с небольшим количеством актеров. Публике захочется немного страха и смеха, после того как мы загоним кайзера обратно в Пруссию.

Тоби был доволен. Он снова видел перед собою прежнюю Мими. Она плоховато выглядела с тех пор, как прочитала заметку в газете «Сцена». Там говорилось о том, что бывшая участница кордебалета из театра «Гэйети» Бетси Бриджес сделала блестящую партию, выйдя замуж за Джека О'Брайена. Но наверняка, рассуждал про себя Тоби, теперь, когда Фэйнам принадлежит самый лучший театр в Лондоне, Мими сможет забыть свою давнюю ненависть к Бетси.

Воскресенье, 21 июля 1918 года.

Нью-Йорк

В изнемогающем от зноя Нью-Йорке Черный Джек совмещал медовый месяц с делами. Наконец О'Брайены решили возвращаться обратно на Западное побережье. На Центральном вокзале перед отходом поезда Джек купил множество газет и иллюстрированных журналов, среди которых оказалось и английское издание «Варьете».

Бетси наконец могла успокоиться. Для девушки с весьма средними артистическими способностями она достигла очень многого. Ей больше не потребуются таблетки, чтобы проснуться, она может спать хоть до десяти утра и даже дольше. Понемногу она утратила благоговейный страх перед Черным Джеком и теперь воспринимала его как большого, надежного, милого медведя. В конце концов оказалось, что она влюбилась в своего мужа.

На следующее утро за завтраком Бетси охнула, и на ее лице появилось раздраженное выражение.

Сидящий напротив нее Черный Джек поднял глаза от «Уолл-стрит джорнэл».

– Что случилось, моя сладкая?

– Пустяки. Налить тебе еще кофе? – Бетси закусила губу.

Джек потянулся вперед, взял из рук жены «Варьете» и прочитал, что мистер Тобиас Фэйн, из известной артистической семьи Фэйн, только что купил театр «Король Вильям», считающийся самым красивым в Британии.

Черный Джек уже знал историю о том, как Мими помешала Бетси сделать карьеру у мистера Зигфельда. Он похлопал жену по колену.

– Милая, у нас множество театров.

– Я знаю. – Бетси отвернулась и невидящим взглядом уставилась на проплывающий в окне вагона пейзаж. Она вспоминала предсказание матери, которое всегда ее успокаивало: «Когда-нибудь эта сучка получит то, что заслужила. Однажды ты, Бетси, сумеешь подставить ей ножку!»

Но Мими так и не уплатила по счетам!

Черный Джек заметил, что Бетси явно расстроена. Ну что ж, О'Брайен тоже был злопамятным. Он верил в то, что за одно око следует выбить два. Этому его научили друзья, враги и воротилы киноиндустрии в Голливуде.

Черный Джек задумчиво произнес:

– Возможно, этот их новый театр, Бетси, даст тебе возможность отомстить. – Его проницательные серые глаза потемнели. – Но не сейчас. Пусть сначала эти чертовы Фэйны потратят побольше денег, истратят практически все. И тогда ты сможешь расквитаться, если тебе этого так хочется. – Он наклонился вперед и успокаивающе улыбнулся своей красавице жене.

Глава 10

Суббота, 16 июня 1923 года

В самом начале июня 1923 года Макс тайком пришел в «Олд Вик» и рассказал мисс Бейлис о том, о чем он не осмеливался сказать родителям.

В школе у него с самого начала были проблемы. Его там ничего не заинтересовало, и учеба двигалась кое-как.

Приобрести друзей тоже не удалось. Короче говоря, учиться Макс не хотел.

В маленьком темном кабинете царила тишина. Сидя в своем гамлетовском кресле, мисс Бейлис строго смотрела на Макса поверх очков в металлической оправе.

Макс собирался начать разговор, как полагается взрослому. Он слышал, как говорили друзья его отца. И он нервно произнес:

– Как Бейлис, мисс Бизнес?

– Могло быть и хуже, дорогуша. С деньгами, как всегда, проблема. Костюмы к «Королю Лиру» стоили больше десяти фунтов… – Мисс Бейлис нахмурилась. – Никак не могу понять, почему зрители не идут на нашего «Лира». Их жизнь тоже трагична, они бы наверняка все поняли… Ты видел спектакль, дорогуша? Возьми контрамарку и иди, скоро начнут.

– Гм… Спасибо, мисс Бейлис, – произнес Макс, продолжая стоять столбом.

– В чем дело, дорогуша? – В голосе хозяйки кабинета послышались нотки нетерпения.

Макс заговорил, спотыкаясь на каждом слове. Он забыл свою много раз отрепетированную речь светского человека. Мальчик говорил, как будто защищаясь, выдавая слабость своих аргументов.

– Я уже достаточно взрослый, чтобы решать, чего мне хочется… Мне уже почти пятнадцать лет, и я могу иметь собственное мнение… Зачем мне учиться в университете, когда они там не учились? И если это так плохо, зачем они сами этим занимаются?

– Если ты собираешься мне сказать, что хочешь стать актером, дорогуша, – сурово прервала его мисс Бейлис, – то тебе следует сначала научиться говорить.

Макс почувствовал облегчение, у него перестали дрожать колени. Главное, она все поняла правильно. Мисс Бейлис вздохнула и сказала, что актерство, должно быть, у него в крови. Она предложила ему пройти двухгодичный курс в Королевской академии драматического искусства, потому что «Олд Вик» не по силам учить любителей… Если только они не участвуют в массовых сценах без жалованья.

* * *

Тоби сидел в своем театральном кабинете, размышляя о том, сколько неприятностей ему сегодня предстоит. Разбирать споры, смотреть костюмы, кому-то в чем-то отказывать, кого-то за что-то увольнять. Слава богу, лжет за него его секретарша. Но тут в виде приятного разнообразия появилась желанная гостья.

– Лилиан, рад тебя видеть. – Тоби не скрывал своего удовольствия и быстро заменил старый табурет на бархатное кресло.

– Я перехожу сразу к делу, Тоби. Твоего Макса приняли в Королевскую академию драматического искусства. Теперь-то ты не станешь мешать мальчику, правда?

Макс выдержал горячий спор с родителями. Они сдались перед тем, что, как они позже признались друг другу, оба считали неизбежным. Разумеется, Макс знал, что сам факт появления на свет в театральной семье вовсе не предполагает наличие способностей к актерскому ремеслу. Но он и представить себе не мог, насколько тяжело учиться в академии. Он ненавидел классы дикции и хороших манер, радуясь занятиям танцами и фехтованию. Но больше всего Максу нравился шекспировский класс, полный эмоциональных и драматических моментов, которые надо было сыграть.

Медленно Макс начал осознавать то, что было необходимо актеру. Он научился устанавливать контакт с другими актерами, понимать, что он должен хранить верность пьесе и воспринимать собственную роль как частицу единого целого.

Каждый вечер он теперь проводил в «Олд Вик», где студентам академии разрешали участвовать в массовых сценах.

Среди молодых актеров, чья карьера началась благодаря Лилиан Бейлис, была и Фелисити Аллен, подруга детства Макса. С четырнадцати лет она работала в «Олд Вик» в качестве ученицы. Фелисити превратилась в высокую, стройную молодую женщину с длинными белокурыми волосами. Белесые прямые брови срослись на переносице, а под ними сияли необыкновенные голубые глаза. Фелисити все теперь звали Физз, потому что своей живостью она напоминала шипучий напиток. Макса она сторонилась. Оно и понятно – никто не хотел, чтобы его обвинили в заискивании перед молодым Фэйном. Но Макса это не беспокоило.

В 1925 году Макс окончил Королевскую академию театрального искусства и никак не проявил себя в выпускных спектаклях. Мими успокоила расстроенного сына, напомнив ему, что его все-таки выбрали на главную мужскую роль в «Грозовом перевале» и ему много аплодировали.

* * *

Сидя в пухлом, обитом лиловым бархатом кресле в гостиной Мими, Лилиан Бейлис потягивала чай. Потом она посмотрела на чек, который протянула ей Мими. Сразу же сообразив, что этой суммы хватит, чтобы купить новые юпитеры, она медленно кивнула:

– Хорошо, Мими, я дам ему возможность попробовать. Но больше я ничего не обещаю.

После прослушивания в «Олд Вик» Макс вернулся домой с видом победителя. Он сообщил родителям, что его взяли на место второго помощника помрежа и обещали давать маленькие роли!

В театре Макс зарабатывал гроши. Но ему там нравилось.

У Макса, как у второго помощника помрежа, оказалось полно работы. Он отвечал за реквизит, подавал реплики, следил за выходом актеров.

Естественно, в труппе, где все были перегружены, ему доставались маленькие роли. Так что репетиции, утренние и вечерние спектакли занимали у него весь день. Это было рабство, никакого результата своей работы он не видел. Максу не терпелось вкусить настоящей славы, чтобы его имя было напечатано самыми большими буквами на афише.

Как-то Макс зашел в книжный магазин и купил книгу Станиславского «Моя жизнь в искусстве».

Эта книга немедленно изменила отношение Макса к актерской игре. Вместо того чтобы являться в театр за минуту до поднятия занавеса, он теперь приходил в «Олд Вик» за два часа до начала спектакля, тщательно гримировался, а потом тихо сидел в углу гримерной, вживаясь в свою роль из двух строчек. Он не забыл слова сэра Октавиуса: «Маленьких ролей не бывает, мой мальчик».

Воскресенье, 12 апреля 1925 года.

«Лавры», Брэдшо, Эссекс

Как и предсказывала Лилиан Бейлис, после перемирия в театрах было полно зрителей. Людям отчаянно хотелось забыть об ужасах войны и вернуться к нормальной жизни. Пока же многие бедствовали и даже голодали.

Несмотря на это, леди Фэйн в своем загородном доме по-прежнему держала массу слуг, не считая дворецкого, кухарки и экономки. Теплым воскресным днем гости леди Фэйн расположились на террасе, ожидая чая с шоколадным кексом.

Леди Фэйн семенящими шагами подошла к своему единственному внуку:

– Макс, дорогой, прошу тебя, развлеки молодых леди.

И он послушно направился к группе хихикающих и щебечущих девушек.

Леди Фэйн повернулась к Лилиан. На ее лице появилось озабоченное выражение.

– Если девушки стараются походить на юношей, что, кроме разврата, мы можем ожидать?

– Женщины привыкли к такой одежде, пока выполняли мужскую работу во время войны, – ответила Лилиан.

– Но эти юные создания носят такие короткие платья! Это неприлично! Они раскрашивают свои лица и вне сцены и танцуют одни без присмотра под эту ужасную музыку! – Леди Фэйн имела в виду эротичный джаз.

– И нам их не остановить, моя дорогая. – Лилиан подмигнула Мими.

Когда гости леди Фэйн наконец разошлись, Мими вернулась на террасу, сняла свою неудобную кремовую кружевную шляпку и взъерошила рукой волосы. И тут из дверей гостиной появился Тюдор Перкинс.

После своего неудачного появления в «Золушке» он не оставил попыток стать театральным актером и продолжал учиться. У него был отличный голос, глубокий, мягкий, и элегантный профиль. Во время войны Тюдор был ранен в левую руку. Все в театральном мире любили Тюдора и хотели ему помочь, но у него были актерские способности марионетки, а в дождливые дни его раненая рука болела так, что он вообще не мог ничего делать.

Где бы Тюдор мог избавиться от дождя и найти работу?

На губах Мими вдруг заиграла мрачная улыбка – она вспомнила о Бетси Бриджес, которая вообще не умела играть. Мими подошла к Тюдору, взяла обе его руки в свои и воскликнула:

– Я знаю, что тебе надо делать, Тюдор! Поезжай в Голливуд!

Тюдор восхищенно посмотрел на Мими, но его улыбка тут же увяла.

– Дорогая, это потрясающая идея. Только вряд ли мне хватит денег на билет.

– Я тебе помогу! – Мими вспомнила щедрость Джолли Джо, когда она обгорела во время пожара, и добавила: – Отдашь, когда сможешь.

Возбужденный, обретший наконец надежду, Тюдор нагнулся и поцеловал Мими в щеку:

– Дорогая, ты настоящий друг. Это просто блестящая идея! Может быть, ты сможешь дать мне рекомендации, старушка? Ты случайно не знакома с Робертом Коулменом или… Бетси Бриджес?

Глава 11

Понедельник, 1 июня 1925 года.

Голливуд

Когда Тюдор сошел с поезда в Санта-Фе, его встретил солнечный сияющий день. Он улыбнулся, вспомнив, как мало здесь бывает дождей.

Такси въехало в город, и Тюдор сразу понял, что ничего подобного раньше не видел. Голливуд казался волшебным, нереальным. Почти все женщины были хорошенькими и странно похожими друг на друга – рот-бутон, словно приклеенный, завиток на лбу, тонкие выщипанные брови и грудь, почти вываливающаяся из очень низкого декольте. Мужчины щеголяли в костюмах в крупную полоску и ярких рубашках. Но наибольшее впечатление производили их свободные манеры. Все резко отличалось от того, что он привык видеть в старой доброй Британии.

Тюдор вышел из такси у низкого розового здания отеля «Беверли-Хиллз» и снял самый дешевый номер. Он не стал распаковывать вещи, а сразу вынул рекомендательные письма, которые ему дала Мими. Кому же позвонить первому – Роберту Коулмену или Обри Смиту?

Приветливо встреченный британской колонией, Тюдор Перкинс стал гвоздем сезона в Голливуде.

Воскресенье, 14 июля 1925 года.

Голливуд

В конце концов Обри Смит представил Тюдора миссис Джек О'Брайен. Из-под розовой шляпы, напоминавшей капустный лист, на него скромно взглянули фиалковые глаза в ореоле густых черных ресниц.

Бетси была заинтригована. Она посмотрела на привлекательное тонкое лицо Тюдора с высокими скулами, оценила темно-каштановые волосы над чуть сонными глазами и улыбнулась:

– Вам наверняка уже не раз говорили, как всем нравится ваш британский акцент?

– Об этом мне говорят постоянно. – Сдержанность Тюдора исчезла, стоило ему только заговорщически улыбнуться.

– Что вы делаете в Голливуде? – поинтересовалась Бетси.

– Мне кажется, я достиг своей цели.

– Какой же именно?

– Я живу там, где все время солнце, и ношу шелковые рубашки.

– Вы наверняка актер, – засмеялась Бетси.

Очарованный красотой этой женщины и привлеченный какой-то еле уловимой печалью, Тюдор сразу же вспомнил, как ядовито описала ее Мими (испорченная, завистливая, двуличная сука). Тюдор, конечно, не был в курсе истинных событий, разделивших Мими и это прелестное создание непробиваемой стеной ненависти.

Суббота, 27 июня 1925 года.

Голливуд

Спустя две недели Тюдор в льняном костюме цвета ванили и бежевой шелковой рубашке от Шарве прибыл на коктейль в особняк О'Брайенов. Дом теперь был обставлен в смешанном стиле, соединявшем Древний Египет с современным Голливудом. Черный Джек в то время часто отсутствовал, занимаясь своим бизнесом.

Только дворецкий принес Тюдору бокал с мартини и исчез, как тут же появился снова и объявил, что прибыли «корзины для мадам из Парижа».

Бетси радостно охнула. Сгорая от нетерпения, она спросила Тюдора, не станет ли он возражать, если они поднимутся наверх, чтобы посмотреть, как будут распаковывать вещи. Она даже не знает, что именно прислали. Бетси сделала заказ очень просто – послала чек мадемуазель Шанель, которая отлично знает, что подходит ее клиентам.

Допивая второй коктейль, изумленный Тюдор смотрел, как личная горничная Бетси достает все новые и новые платья из вороха белой шелковой бумаги. Один наряд следовал за другим – темно-синий, черный и кремовый костюмы из джерси.

В середине завораживающей процедуры появилась мать Бетси. Миссис Бриджес теперь убирала седеющие волосы в низкий пучок на затылке. Она была в сизо-сером платье со скромным кружевным воротничком. Она намеренно превратила себя в типично ирландскую бабушку, какими их показывают в фильмах. Это наилучшим образом подстегивало желание Черного Джека заботиться о ней.

Бетси отвернулась от зеркала, бросила платье, которое прикладывала к себе, и обняла мать. Проведя год после свадьбы в разлуке с ней, Бетси была рада, что мать опять живет с ней. Они снова вместе смеялись, болтали, сплетничали, обсуждали моду, чувства, ковры и еду. И потом у обеих женщин был общий интерес – трое детей Бетси. Долгожданный мальчик, Николас, родился в самом начале 1924 года. Миссис Бриджес чувствовала, что она помогла дочери добиться счастья, поэтому нервозная, амбициозная мать исчезла, уступив место спокойной и преданной бабушке.

В гардеробную Бетси ворвались две маленькие девочки, за ними следом вошла няня в форме, которая несла на руках укутанного в кружева младенца.

Снизу раздался львиный рык:

– А где же все?

В гардеробной наступила мертвая тишина, словно порвалась невидимая кинопленка.

– Папа! Папочка! – Девчушки вылетели в коридор и понеслись вниз по лестнице поздороваться с отцом. Самой младшей удалось первой добраться до отца, потому что она смело съехала по перилам новой круговой лестницы. Черный Джек с радостным возгласом подхватил Тессу на руки. Она была синеглазой и темноволосой и вся лучилась весельем, явно унаследовав от отца его ирландское очарование.

Пятилетняя Стелла осторожно спустилась по ступенькам. Она взяла от отца тяжелую кость, высокий рост, крупные руки и ноги, бледную кожу и никакого шарма.

Джек обнял обеих дочерей. Тесса явно была его любимицей и вовсю этим пользовалась. Она вертелась у него на руках, покрывая частыми поцелуями чуть кривоватый нос. Тесса флиртовала с отцом, как папина маленькая принцесса, и любые намеки на сексуальный подтекст в их отношениях вызвали бы возмущение Черного Джека.

Бетси торопливо спустилась по лестнице следом за дочерьми. Она очень любила своего мужа. Эта любовь не проявлялась только в одном месте – в супружеской постели. Все эти годы Бетси изображала оргазм отчасти из уважения к мужу, отчасти из-за нежелания услышать обвинения во фригидности. В те редкие случаи, когда Бетси не хотелось притворяться, Черный Джек воспринимал это как вызов и принимался за дело снова и снова, словно желая сладить с нежелающим заводиться мотоциклом. Это продолжалось до тех пор, пока Бетси не устраивала маленькое представление, чтобы муж наконец успокоился.

Тюдора представили Черному Джеку, и он поморщился, когда здоровенная лапища хозяина дома почти раздавила ему пальцы. Тюдор тут же согласился с тем, что маленький Ник – это точная копия своего отца, хотя на самом деле он считал его самым обыкновенным младенцем, неотличимым от сотни других. Когда женщины и дети скрылись в детской, он принял очередной бокал с мартини и вышел вместе с О'Брайеном на террасу.

Черный Джек рассматривал нового друга своей жены, словно выбирал актера на главную роль. Медленно, серьезно он кивнул и вдруг заявил:

– Бетси нужен сопровождающий, когда меня нет в городе. Вы подойдете. Актер без гроша в кармане должен быть совсем без ума, чтобы завести шашни с женой хозяина дома, согласны?

Тюдор поперхнулся. Он впервые потерял дар речи. Помолчав, он попытался сменить тему разговора:

– Ваша жена очаровательная, замужняя женщина… У нее сын и две прелестные дочурки. Я уверен, что из них вырастут настоящие кинозвезды как и их мать… – Тюдор легко рассмеялся.

Черный Джек нахмурился. Он не хотел, чтобы его дочери стали актрисами, как и хозяйка борделя не хочет, чтобы ее дочь стала шлюхой. О'Брайен хорошо знал тяжелую, сложную жизнь женщин-кинозвезд, и ему не хотелось, чтобы у его дочерей была такая же судьба. Он также не желал, чтобы они вышли замуж за актеров. А о том, что его сын может выбрать подобную карьеру, О'Брайен даже мысли не допускал.

* * *

Бетси покончила с беременностями и нашла другой интерес в жизни, как советовала ей ее мудрая мать. Она стала попечительницей «Маленького театра в Брентвуде». Черный Джек одобрил новое увлечение Бетси.

Будучи попечительницей театра и источником денег, Бетси всегда посещала премьеры. Она умело обставляла свой выход, появляясь с высоко поднятой головой и улыбкой на губах. На пороге миссис О'Брайен останавливалась на мгновение, чтобы все ее заметили, а потом уверенно шла дальше.

Тюдор, надеявшийся получить в Голливуде роль побольше, чем призрак в «Гамлете», сумел только сняться несколько раз в массовке. Зато у него всегда было время, чтобы сопровождать Бетси. Он оказался идеальным компаньоном, всегда помнившим о предостережении Черного Джека.

Вскоре Тюдор начал выходить на сцену «Маленького театра в Брентвуде». Его участие в спектаклях не оплачивалось, но ему нравилось появляться перед зрителями, ощущать их живую реакцию на свою работу и снова слышать аплодисменты. Стоя на сцене, Тюдор чувствовал, что занимает это место по праву. Когда он появлялся везде рядом с Бетси, ему казалось, что он предает Мими.

Глава 12

В течение полугода Макс довольствовался парой фраз, произнесенных на сцене. А вот Физз быстро стала в труппе своей, ей нередко поручали достаточно ответственные роли.

Максу казалось, что его просто выбросили из жизни. Он всегда снисходительно относился к Физз, а теперь чувствовал себя как новичок в школе, который приехал и увидел, что его младший кузен давно обогнал его в учебе. Физз, наоборот, только радовалась этой перемене ролей. У нее было живое, подвижное лицо и высокий, хороший голос. Она не тратила время на обсуждение системы Станиславского, мотивации или внутренней ориентации. Но на первое же чтение пьесы она являлась, зная исторический контекст и представляя, как должна себя чувствовать горбунья, кормилица или принцесса. Физз просто двигалась по сцене, и в это время остальные актеры могли пойти покурить.

Макс и Физз частенько ругались вне сцены, потому что Вьюнок заставил плакать не одну девушку из «Олд Вик», попавшую на удочку совершенно пиратского обаяния высокого, гибкого молодого человека. Физз также флиртовала со всеми, но она была слишком занята своей игрой на сцене, чтобы справляться с невероятным количеством романов, которыми Макс жонглировал в совершенстве. К тому же у Физз не было никакой необходимости доказывать себе или кому-то другому свою привлекательность для противоположного пола. Не то что Макс, в детстве знавший о бисексуальности отца и до сих пор сходивший с ума от этого.

* * *

В марте 1926 года семнадцатилетний Макс наконец получил роль Париса в «Ромео и Джульетте». Впрочем, радость его несколько приувяла, когда он услышал, что роль Джульетты получила Физз.

Но следовало признать, что по физическим данным Физз отлично подходила на эту роль – тоненькая, хрупкая, с небольшой грудью, узкобедрая, с длинными стройными ногами. Ее руки были грациозными и выразительными, а маленькие кисти – необычайно изящными. Внешняя хрупкость удачно сочеталась с физической выносливостью.

Четверг, 8 апреля 1926 года

Физз, как исполнительнице главной роли, разрешили переодеваться в крошечном кабинетике мисс Бейлис.

Разложив грим на полотенце, Физз уселась в гамлетовское кресло мисс Бейлис. Она начала гримироваться, и постепенно перед ней в зеркале возникло чужое лицо… Она удовлетворенно подумала: «Я знаю эту женщину. Я знаю, о чем она думает, как говорит, как двигается. Я знаю ее тайны и ее желания».

Сохраняя это ощущение и на сцене, Физз всегда чувствовала себя потрясающе свободной, потому что грим служил невидимой защитой ее «я».

Прикалывая расшитую жемчугом шапочку Джульетты, Физз думала о самом долгожданном моменте – когда в зале установится хрупкая тишина, подсказывающая актеру, что его чувства разделяют зрители.

* * *

Джульетта в исполнении Физз предстала перед зрителями четырнадцатилетней девочкой, неловкой, болезненно-самолюбивой, которая не понимает и боится новых сексуальных потребностей своего тела. Физз удалось главное. Она понимала, что именно чувствовала Джульетта, как понимали это и зрительницы в зале. Физз отлично сыграла покорность и уныние, дурные предчувствия, желание защитить, ликующее счастье, горечь и печаль. И благодаря ее игре каждая женщина в зале снова почувствовала тревогу, чрезмерную чувствительность и болезненное самолюбие, которые ощущала сама в четырнадцать лет.

* * *

Газеты были практически единодушны. «Санди таймс» писала: «Фелисити Аллен, очаровательная, похожая на цветок Джульетта, была очень выразительной».

Заметка в «Обсервере» была еще более воодушевленной: «Что мы видим в этой новой Джульетте? Задатки настоящей звезды. Немногие актеры рождаются с этим даром, и это качество нельзя в себе воспитать».

Сидя в кровати, Физз отшвырнула газеты. Она знала, что такое задатки звезды. Это энергия, которую актер передает зрителям. Физз не спала всю ночь, но утром чувствовала, что способна пройтись в танце вокруг всего земного шара.

Вошла Джесси с завтраком на подносе. Она оглядела покрывало, заваленное газетами, и спокойно, даже печально сказала:

– Помни, дорогая, задатков звезды мало, чтобы преуспеть в театре. Тебе потребуется упорство бультерьера и шкура крокодила.

– Вздор, мамочка.

Физз отмахнулась от слов матери и еще раз перечитала хвалебные статьи. Она и не заметила, что ни один критик даже не упомянул о графе Парисе.

* * *

Сэр Октавиус пригласил своего внука пообедать вместе с ним в клубе «Гаррик». После отличного обеда за стаканом портвейна сэр Октавиус заявил, что, не желая вмешиваться в дела внука, он все-таки полагает, что ему пора поездить по стране с гастролирующей труппой. Тут уж точно научишься управлять театром, потому что каждый день что-то идет не так и с этим надо справляться.

При словах «управление театром» лицо Макса просветлело. Он напомнил самому себе, что сэр Октавиус когда-то сам был одним из известнейших актеров-менеджеров в Британии, что он владеет многими театрами и что Макс его единственный внук.

Сэр Октавиус позволил официанту снова наполнить свой стакан и изложил свой план. На прошлой неделе он совершенно случайно встретил старого приятеля Дигби Маршалла, последнего представителя старой школы актеров-менеджеров. Правда, он излишне увлекается бренди, но у него замечательная труппа. Где, как не у Дигби, Макс сможет набраться опыта.

– Я владею несколькими театрами в провинции, – подчеркнул сэр Октавиус, – и я хочу, чтобы ты отправился на гастроли, мой мальчик. А когда ты вернешься, мы вместе отправимся к Беннету и Хопсону, моим адвокатам.

Ну куда уж яснее, подумалось Максу. Старикан практически дал ему понять, что завещает ему все театры Фэйнов. И он с улыбкой согласился выпить еще стакан портвейна.

* * *

На условленную встречу с сэром Дигби Маршаллом Макс явился заранее. Он несколько часов просидел в приемной, с завистью поглядывая на других актеров и актрис, то и дело исчезающих за стеклянной непрозрачной дверью кабинета.

В маленьком кабинете, чьи окна выходили на Черинг-кросс, за огромным отполированным до зеркального блеска желтым письменным столом сидел тучный мужчина с моноклем. Сэр Дигби оказался энергичным и приветливым, пузатым, с глазами навыкате, отличным цветом лица (вероятно, от излишка бренди) и розовой гвоздикой в петлице. Если того требовали обстоятельства, сэр Дигби мог рявкнуть так, что у всей труппы кровь застывала в жилах, но на сей раз он использовал все свое Очарование Великого Человека, чтобы поговорить с Максом. Вернее, чтобы говорить перед Максом. Макс даже опомниться не успел, как его приняли на работу. Он, разумеется, и не подозревал, что старики заранее обо всем договорились за ленчем в «Гаррике», и сэр Октавиус предупредил своего старого приятеля:

– Должен сказать тебе откровенно, что мой внук хороший парень, но его здорово избаловали. Мне стыдно это говорить, но Макс просто высокомерный, самодовольный, амбициозный щенок.

Сэр Дигби сверкнул поистине волчьей улыбкой, посматривая на французский коньяк в своем бокале.

– К тому времени, когда твой внук вернется домой, у него останутся только амбиции, – пообещал он.

* * *

Труппа Маршалла с блеском начала свои гастроли в Вулвертоне с пьесы «Здравствуйте, я ваша тетя!». Макс в соломенном канотье, полосатом пиджаке и кремовых фланелевых брюках играл выпускника Оксфорда.

Турне предполагало ограничение во всем. Каждый актер находился под влиянием стресса и вечной неуверенности, размышляя о том времени, когда не будет ни работы, ни денег, ни успеха.

К концу первой недели актеры практически между собой не разговаривали. При первых же признаках серьезного скандала сэр Дигби железной рукой наводил порядок. Полный низенький человек обводил медленным свирепым взором каждого актера по очереди, потом останавливал взгляд на самом главном зачинщике и орал:

– Я хочу видеть только улыбающиеся лица в труппе! Это всем ясно? Улыбайтесь!

За удивительно короткое время в дороге Макс научился приспосабливаться, успокаиваться и идти на компромисс. Он научился также справляться с несколькими критическими ситуациями одновременно. Таким образом сэр Дигби выполнил свое обещание, данное сэру Октавиусу.

К концу гастролей сэр Дигби вызвал Макса к себе в гримерную. Менеджер сидел за беспорядочной грудой конвертов. Как только Макс вошел, старик замахал ярко-желтым конвертом:

– Отличная возможность для тебя, мой мальчик. Просто великолепная!

Сэр Дигби получил телеграмму от Бэзила Дина с просьбой порекомендовать ему надежного и многообещающего молодого человека в помощники. Сэр Дигби, знавший, что Макс не поедет с ним в следующее турне, предложил его кандидатуру. Мистер Дин сначала был актером, затем режиссером у сэра Герберта Бирбома, собрал в 1919 году собственную труппу и обладал удивительной способностью придумывать что-то новое. Его неохотно, но признавали гением, и актеры жаждали у него работать.

Макс без колебаний принял предложение, рассчитывая обрадовать этим деда.

* * *

На следующее утро, когда Макс пришел в театр, швейцар посмотрел на него как-то странно и велел немедленно идти в гримерную к сэру Дигби.

Тот стоял у газового камина.

– Заходи, Макс, и садись. – Он неловко улыбнулся и протянул ему обе руки. В одной был стакан с виски, в другой «Дейли телеграф», открытая на странице объявлений о похоронах. Макс уставился на большую фотографию своего деда над статьей, перечисляющей его заслуги. Сэр Октавиус умер накануне от сердечного приступа за ужином в клубе «Гаррик».

* * *

Максу пришлось вернуться в Лондон. Мими вскользь сказала сыну, что, судя по всему, сэр Осьминог оставил своей жене целое состояние. А это значило, что больше никто не получит ни гроша. Мими полагала, что старая леди держала своего мужа под каблуком до самой его смерти.

И тут Макс разрыдался.

* * *

Несмотря ни на что, к мистеру Бэзилу Дину Макс поехал.

К концу второго дня пребывания в Ливерпуле он заметил, что актеры явно боятся своего режиссера. Стоило только появиться мистеру Дину, как все разговоры, даже самые невинные, тут же прекращались. Все начинали волноваться, как будто услышали сигнал тревоги, и успокаивались только тогда, когда становилось точно известно, что мистер Дин больше не появится. Но и в этом случае два слова «Бэзил Дин» никогда не возникали в разговорах, словно одно упоминание о режиссере влекло за собой его мгновенное появление в клубах серого дыма.

Макс проработал на него две недели и понял, что все слухи оказались правдой. Ублюдок Бэзил, как его называли за глаза, не выносил, когда с ним спорили. Дин инстинктивно находил слабые места других людей и давил на них до тех пор, пока человек окончательно не ломался. Мистер Дин был своего рода хирургом, только его вмешательство не лечило, а калечило. Гнев свой мистер Дин обрушивал исключительно на самых запуганных членов своей труппы.

Ставили «Макбета». Старый характерный актер, взращенный на декламаторской традиции девяностых годов минувшего века, Эрни Сэвиль всегда немного переигрывал. Вдруг он осознал, что режиссер решил выбрать именно его мишенью для своего сарказма. Он тут же сбился с ритма, растерялся, запнулся. Шестнадцать раз он произносил одну-единственную фразу.

Мистер Дин был крайне недоволен, всячески уязвляя бедного старика.

После двадцати минут кошмара парик доктора съехал набок, руки дрожали, лицо побелело от волнения, он чуть не плакал и все-таки послушно повтворял единственную строчку: «Пошла! Пошла! Ты слишком много знаешь!»

Мистер Дин вежливо, спокойно и совершенно определенно назвал его непрофессиональным пережитком прошлого.

В зале раздался легкий щелчок. Это Макс встал со своего места. Он поднялся на сцену. Сидящие в первом ряду партера актеры изумленно уставились на него. Кто-то нервно кашлянул.

Макс подошел к рампе, упер руки в бедра и свирепо взглянул на своего босса:

– Мы все знаем, что вы блестящий, талантливый режиссер, но как человек вы ничтожество. – В зале послышался общий вздох ужаса. – К тому же вы просто садист, – не отступал Макс. – Мы все видели, как быстро и профессионально вы разделались с Эрни. Вы настоящий мясник!

Мистер Дин откинулся на спинку кресла, а потом медленно встал и уставился ледяным взглядом на Макса. Сидевшие по обе его стороны актеры буквально вжались в кресла. Из темноты раздался спокойный голос мистера Дина:

– Вы уволены, мистер Фэйн. Прошу вас немедленно покинуть театр. Если через пять минут вы еще будете здесь, я прикажу рабочим сцены вышвырнуть вас.

Макс сделал еще два шага вперед и гневно посмотрел на него.

– Я больше не желаю работать на такую свинью, как вы. И мне жаль тех, кому приходится это делать под угрозой голода. Другой причины для того, чтобы терпеть ваши бесконечные издевательства и жестокость, я не вижу.

– Труппа! Перерыв на ленч, – невозмутимо объявил мистер Дин.

Актеры собрали свои вещи и заторопились за кулисы.

Макс только что погубил свою карьеру актера.

Суббота, 12 марта 1927 года

Макс неожиданно вернулся из Ливерпуля в субботу вечером. Он открыл дверь лондонского дома, зная, что мать не в театре. Он слышал ее бархатный, чуть хрипловатый голос из подвала. Мими часто пела старые песни из репертуара мюзик-холла, так что Макс выучил их все наизусть.

Макс чувствовал себя так, словно его отпустили из школы. Он взбежал вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Вдруг на верхней площадке мелькнуло чье-то оранжевое платье со странным геометрическим узором. Люк на чердак был открыт, и под ним у стены стояла лестница.

С чердака сбросили пыльную коробку для платьев. Макс замер на месте.

И тут из черной дыры у него над головой появилась пара стройных загорелых ног и изящное тело, не слишком прикрытое шелковым бельем персикового цвета. Макс вдруг вспомнил, где он уже видел это оранжевое платье с геометрическим рисунком. Он улыбнулся. Повинуясь мгновенному импульсу, Макс рванулся вперед и ущипнул круглую попку.

Физз взвизгнула, оступилась и упала на пол. И тут же девушка заорала на Макса:

– Я так и думала, что это ты, пустоголовый кретин! Ведь я могла сломать ногу! – Она всегда легко выходила из себя, вспыхивала точно порох, к которому поднесли спичку.

– Но ты же ее не сломала, – невозмутимо парировал Макс.

– Ты просто невероятно высокомерен, – сказала Физз уже потише.

Макс все-таки был очень хорош собой. Когда он входил в ресторан, женщины, случалось, роняли приборы, не в силах оторвать взгляд от высокого, мужественного, квадратного подбородка и необыкновенно синих глаз. Чуть кривоватый нос, когда-то сломанный мячом для крикета, только прибавлял Максу очарования.

Но Физз была не такова. Она вскочила и изо всех сил толкнула Макса. Он не ожидал нападения, поэтому потерял равновесие и покатился вниз по ступенькам.

Физз в ужасе прикрыла рот ладонью.

К счастью, Макс не свернул себе шею. Он медленно поднялся на ноги, потирая ушибленный локоть, других повреждений у него явно не было.

– Прости, мне не следовало тебя щипать, – решил он извиниться перед Физз. – Но что ты делала у нас на чердаке?

– Я искала, между прочим, с разрешения Мими костюм для маскарада. А ты-то что здесь делаешь? Мне говорили, что ты с мистером Дином в Ливерпуле.

– Я только что ушел из его театра.

Физз изобразила радостное пение фанфар.

Макс, запинаясь, спросил:

– Как ты думаешь, я смогу получить роль в «Олд Вик», пока мой агент договорится для меня о роли Гамлета в театре «Хаймаркет»?

Физз подняла пыльную коробку с платьем и прошла мимо него.

– Если ты появишься в «Олд Вик», помни об одном – держи свои руки подальше от меня!

Глава 13

Всякий раз, поднимаясь наверх в свою спальню, Макс невольно вспоминал длинные стройные ноги, медленно спускающиеся по приставной лестнице с чердака. Он много раз приказывал себе прекратить немедленно! Подумаешь, ноги! И к тому же Физз ему почти как сестра. Они знакомы с самого детства. Если он заведет с ней роман, это сулит одни неприятности. Это несомненно. Ведь, когда он с ней порвет, Физз пожалуется своей матери, а та непременно доложит обо всем его матери… Нет, Физз – это запретный плод, и кончено.

Как бы там ни было, спустя два дня Макс стоял в цветочном магазине и платил за белые нарциссы.

Физз даже не поблагодарила его.

Каждое утро специальный посыльный приносил Физз сонет Шекспира. Письма переполняли почтовый ящик Алленов. Но только маленький пушистый котенок с шелковым бантом на шее чуть-чуть тронул сердце Физз.

Как только стены замка начали рушиться, Макс добился от Физз согласия пообедать с ним. В итальянском ресторане на Шарлотта-стрит они посмотрели друг на друга поверх тарелок со спагетти и вдруг оба почувствовали что-то вроде озноба, так свойственного любовной лихорадке. Перед каждым из них был запретный плод.

* * *

Макс смотрел на Физз, жизнь, мир, вселенную через новую пару розовых очков. А Физз думала, как ей удалось вообще сыграть Джульетту, пока она не влюбилась в Макса и не познала невероятные глубины и страсти настоящей любви.

Они думали об этом, расставаясь, и говорили об этом при встрече. Они сидели на бледно-зеленых стульях в Грин-парке и говорили о любви. Они плавали по Темзе на лодке и говорили о любви. Они танцевали под граммофон в гостиной у Мими и тоже говорили о любви. Оставляя музыку играть во всю мощь, они проскальзывали в спальню Макса, чтобы пообниматься тайком. Макс не заставлял Физз уступать больше того, что дозволялось светскими правилами (рука под блузкой до талии, но никак не ниже), и вдруг сам осознал, насколько серьезны и достойны его намерения по отношению к ней.

Недостаток денег серьезно ограничивал его фантазию, но Макс вдруг получил почти в буквальном смысле дар небес. Леди Фэйн прислала ему чек на сто фунтов. И Макс принялся сорить деньгами. Так продолжалось весь апрель. Они завтракали в «Ритце», уходили на ленч в Грин-парк, неся с собой корзину со съестными припасами от «Фортнум и Мэйсон», ирландскими льняными салфетками и хрустальными бокалами для шампанского. Им казалось, что так было всегда. Однажды Макс повел ее в ночной клуб «Колони», где принц Уэльский танцевал со своей крошечной любовницей, чьи короткие темные волосы были подобраны над ухом бриллиантовой заколкой.

На рассвете запотевшие окна маленькой зеленой машины скрывали сонные, но страстные молодые лица.

– Нет, ты не должен…

– Нет, я должен…

– Макс!

– Я не могу больше этого выносить!

– Нет, Макс!

– О дорогая, давай поженимся!

– О Макс!

* * *

Как только Макс и Физз рассказали родителям о своем намерении пожениться, началось светопреставление. Хорошо было бы сбежать куда-нибудь подальше, но они уже не дети, и так проблему не решишь. И Макс и Физз были возмущены и раздосадованы. Как могут старики мешать их счастью какими-то разговорами о деньгах и пособиях? Как можно путать секс с обеспеченностью, брак с закладными, удовольствия с прозой жизни?

Будучи оба людьми современными, Макс и Физз уже решили, что они не будут обзаводиться детьми. Сама дочь актеров, Физз отлично помнила, что дети – это только дополнительные тревоги во время гастролей, недовольство квартирных хозяек и постоянные визиты школьных инспекторов. Физз ничего такого не желала. Макс с этим согласился, потому что Физз готова была выйти за него замуж только на этих условиях.

Макс возил Физз представляться леди Фэйн. Когда молодая пара уехала, леди Фэйн немедленно позвонила сыну. Она заявила Тоби, что категорически возражает против женитьбы внука. Ведь ему всего девятнадцать лет! Это безответственно, настаивала она, удачно делая вид, что не помнит, как сама вышла замуж за сэра Октавиуса в восемнадцать. Леди Фэйн не преминула упомянуть не бог весть какое происхождение. Почему бы Максу не жениться на очаровательной дочке сэра Олбери? Тоби должен немедленно что-то предпринять!

Чтобы попытаться разлучить своих отпрысков, родители и того, и другой попросили их не видеться вне театра хотя бы пару месяцев, чтобы проверить, насколько крепка их любовь. «Это пустяки», – уверенно фыркнула Физз. Макс от обещаний предусмотрительно воздержался. Теперь горничная Алленов то и дело объявляла: «Лорд Уайтбейт у телефона, мисс», или «Вам звонит мистер Код, мисс», или «Виконт Плэйс прислал корзину роз, мисс». Если Джесси слышала это, она не могла удержаться, чтобы не захихикать.

Но ей стало не до смеха, когда Физз объявила, что беременна.

Понедельник, 6 июня 1927 года.

Лондон

После торопливых переговоров между родителями молодые обвенчались в церкви Святого Павла на Ковент-Гарден, традиционно считавшейся церковью актеров.

Вечером молодожены едва успели на поезд, отправляющийся в Париж, где они собирались провести медовой месяц. Физз отпустили на неделю. Ее дублерша была почти так же счастлива, как и новобрачная.

* * *

– Физз, а ты знаешь, почему мужчина никогда не говорит женщине о своих сексуальных фантазиях? – Макс свесился с верхней полки. Они только что проснулись, их разбудило яркое солнце над серыми водами Ла-Манша.

– Почему? – Физз счастливо зевнула и послала ему воздушный поцелуй.

– Потому что, если женщина узнает о сексуальных фантазиях мужчины, она почувствует себя обязанной попробовать все, чтобы узнать, что возбуждает его больше всего.

– Ты врешь!

– Не вру!

– Ты меня провоцируешь!

– Разумеется! – И Макс нырнул к Физз под одеяло.

– Скажи спасибо, что ты не паук.

– Почему?

Физз хихикнула:

– Потому что если сексуальный танец паука не возбуждает самку, она его съедает!

Им показалось, что с того момента, как поезд отошел от вокзала Виктория и до его прибытия на Северный вокзал в Париже, прошло всего две минуты.

Но Макс и Физз в этот приезд почти не видели Парижа.

* * *

Молодые Фэйны вернулись из свадебного путешествия в маленький симпатичный домик, который они сняли в Сохо на Колвил-плейс. На каждом из четырех этажей здесь размещалась всего одна комната. Леди Фэйн презрительно называла его мышиной норой.

Макс и Физз были всего лишь детьми, не привыкшими жить с братьями или сестрами и делиться с ними всем, не привыкли к диктату старших и приставанию младших. Им обоим оказалась в тягость совместная жизнь. Жить вместе – это совсем не то, что бывать вместе. Вещи и полотенца так и оставались валяться на полу. Неубранные кровати почему-то не оказывались волшебным образом застеленными к вечеру. Уборщица, приходившая по утрам, не мыла посуду и не ходила по магазинам, поэтому в их доме всегда чего-то не хватало – от мармелада к завтраку до туалетной бумаги. Макс считал, что ходить за покупками должна женщина. А Физз, много времени отдававшая театру, полагала, что, раз уж Макс не работает, он вполне мог бы помыть посуду или пройти два шага вверх по улице, чтобы купить электрическую лампочку или тюбик зубной пасты.

Физз предстояло сыграть роль Элизы в пьесе Бернарда Шоу «Пигмалион», так что сразу после возращения из Парижа она приступила к репетициям.

Роли для Макса в «Пигмалионе» не нашлось. Не пригласили его и на прослушивание для следующей постановки. Он мрачно напомнил самому себе, что почти восемьдесят процентов британских актеров сидят без работы, и он просто стал одним из многих.

А Физз совсем не волновал простой Макса, его тревога действовала ей на нервы. Они же не голодают, верно?

Умом Макс понимал ее правоту, но эмоционально смириться с этим не мог. Они с Физз вдруг обнаружили, как непросто жить под одной крышей двум актерам. Вечер за вечером, когда Физз возвращалась позже, чем обычно, Макс выходил из себя. Но Физз выяснила, что самый простой способ утешить мужа, которому казалось, что им пренебрегают, это уложить его в постель. К сожалению, она уставала так, что стоило ее голове коснуться подушки, как Физз немедленно засыпала.

* * *

Внешне Макс и Физз казались идеальной театральной парой. Но на самом деле все было куда сложнее. Они оба обладали сильной волей, оба привыкли к обожанию, оба всегда шли своим путем. Макс был упрямым и неугомонным, и такой же была его молодая жена.

Спустя два месяца после возвращения из Парижа Макс и Физз еще ничего этого не поняли, но их друзьям стало ясно, что в этом браке сложились весьма бурные отношения. Шла непрекращающаяся борьба между традиционно воспитанным мужчиной и женщиной, не желавшей играть привычную роль жены и хозяйки дома, а жаждущей проявить себя как личность. Недаром Физз подчеркнуто резко отказалась от роли Катарины в «Укрощении строптивой».

Воскресенье, 26 июня 1927 года.

Голливуд

Почти сразу же после свадьбы Макса Мими почувствовала себя покинутой и несчастной. Ее возлюбленный сын покинул ее ради другой женщины, которую он обожал. За две недели, прошедшие после возвращения молодой пары из свадебного путешествия, Макс только один раз забегал на Фицрой-сквер, чтобы поздороваться и одолжить сковородку.

Долгие месяцы Тюдор Перкинс приглашал Мими навестить его в Голливуде, где он неожиданно добился успеха, правда, не в качестве актера. Под впечатлением от короткого письма Тоби, где тот подчеркивал, насколько сильно Мими ощущает свою разлуку с сыном, Тюдор немедленно прислал билеты первого класса в оба конца для своего щедрого друга Мими, которая помогла ему добиться успеха. Тоби не мог сопровождать ее, так как ему требовалось присматривать за театрами Фэйнов, но Мими решила взять отпуск и отправиться в Голливуд.

* * *

Когда Тюдор впервые появился в Голливуде, оказалось, что работы для него нет.

Но приветливый, тактичный Тюдор, обладавший не просто хорошим, но тонким художественным вкусом, всегда был готов помочь выбрать скатерти, обсудить меню или посоветовать, как правильно одеться для большого выхода дамам из британской колонии. Очень быстро жены неожиданно поднявшихся из небытия звезд также начали советоваться с ним. За один день их фотогеничные мужья превращались из бывших солдат, ковбоев или парней с бензоколонки в людей с положением, которое надо было поддерживать, иначе они могли впасть в немилость.

Известный декоратор предложил Тюдору стать его консультантом по социальным вопросам на комиссионной основе. Когда декоратор заканчивал выгодную работу по отделке нового особняка, ему уже не хотелось возиться с подбором простыней и банных полотенец. Поэтому клиент передавался с рук на руки «консультанту по социальным вопросам». Тюдора удивляло, что люди на самом деле готовы платить деньги за то, что ему самому казалось совершенно очевидным.

Студии рекомендовали Тюдора своим новым звездам, чтобы он придал им необходимый лоск, не без основания полагая, что этому парню можно доверить и деньги и жену. Постепенно среди его клиенток появились и жены магнатов кинобизнеса.

Теперь у Тюдора не оставалось времени, чтобы сопровождать Бетси днем, но они регулярно встречались по вечерам. Перед приездом Мими Тюдор планировал устроить примирение двух женщин. Но стоило ему только намекнуть об этом Бетси, как она метнула на него такой взгляд, что от него застыла бы даже водка, и спокойно сказала с интонацией, позаимствованной у миссис Патрик Кэмпбелл:

– Я так не думаю.

* * *

Когда Мими сошла с поезда, вдыхая свежий, пахнущий цветами воздух успеха, она сразу же оказалась в объятиях Тюдора.

Вечером они сидели на веранде в доме Перкинса, представлявшем собой уменьшенный вариант испанской гасиенды, где по розовым оштукатуренным стенам вилась роскошная бугенвиллея с ярко-красными цветами. Они оба пили коктейль «Дама в белом» из джина, ликера и яичного желтка. Тюдор разглагольствовал на темы успеха в кинобизнесе:

– Чтобы преуспеть в Голливуде, требуется безошибочное светское чутье французской герцогини, кожа толщиной с панцирь черепахи и такая жажда успеха, чтобы человек был готов пойти на что угодно ради этого. Будь готова продать себя или собственную бабушку и будь готова к тому, что тебе за это не заплатят. Не смейся, Мими, я говорю совершенно серьезно.

– Тебе не удастся меня запугать, – мечтательно ответила она, – я знаю, что полюблю Голливуд.

* * *

Тюдор представил Мими британской колонии в Голливуде. Ее членами теперь были Клод Рейнс, Рональд Коулмен и Бэзил Рэтбоун, с которыми Мими была знакома еще в Лондоне.

На следующие выходные Тюдор повез Мими в Мексику, в Агва-Кальенте. Сюда стремились все. Здесь можно было развлекаться, как бог на душу положит, не опасаясь слежки. В Мексике не существовало сухого закона, объяснил Тюдор, поэтому там было огромное количество выпивки и наркотиков, а также шлюхи на любой вкус для тех, у кого еще остались силы после скачек, собачьих бегов или казино.

Мими ужасно устала. Поэтому следующее воскресенье они с Тюдором решили провести у Мэрион Дэвис, любовницы Уильяма Рэндольфа Херста, самого богатого в Америке владельца газет. Их дом с колоннами в стиле Южных штатов стоял на побережье в Санта-Монике, где четверть мили песчаного берега были самым модным голливудским курортом.

Тюдор был в восторге от светского успеха своей гостьи. Особенно приглянулось его знакомым пение Мими.

– А знаешь, ты могла бы сниматься в кино, как поющая характерная актриса, – предложил Тюдор.

Мими усмехнулась. С семнадцати лет она не прибавила в весе ни грамма. Ее курносый нос, зеленые глаза и великолепные рыжие волосы (ее парикмахер не позволял седине проявляться) все еще привлекали восхищенные взгляды. Но все же, все же…

– Начать все сначала почти в сорок лет? На другом конце света? Нет, благодарю. Да и Тоби здесь не понравится – ни книг, ни поэзии, ни клубов, никакой театральной жизни. И потом, в Британии меня все еще любят. И я надеюсь остаться на Фицрой-сквер до самой смерти. Там мой дом, а это намного важнее, чем все эти деньги и солнце.

– Я понимаю, дорогая, – посочувствовал Тюдор. – Ты будешь скучать без гримерных, напоминающих крысиные норы. Ты затоскуешь о дожде, тумане и мокром снеге. Тебе захочется пережаренного бифштекса.

Мими набрала горсть песку и швырнула им в Тюдора, уверенная, что добродушный Перкинс не отплатит ей тем же самым.

– Я ведь тебе уже говорила, что беспокоюсь за Макса и Физз. Они поженились такими молодыми. У Макса нет работы. Как это скажется на его мужском самолюбии? Я не удивлюсь, что скоро он окажется не способен… ну, ты понимаешь, на что, и тогда появится еще одна проблема. – Мими взглянула в синее небо над еще более синим Тихим океаном, словно искала крохотное облачко на горизонте собственной жизни. – Так что я хочу вернуться, чтобы приглядывать за ними обоими.

Тюдор с изумлением слушал Мими, которая всегда избегала любого упоминания о сексе.

Мими зевнула, потянулась и закинула голову назад, разглядывая небольшую группу продюсеров с сигарами в зубах, в широких брюках и рубашках с открытым воротом, расположившихся в тени колоннады дома Мэрион. Они то выкладывали банкноты на середину стола, то вновь рассовывали их по карманам.

– Они так сидят с того момента, как мы приехали, – заметила Мими. – Здесь так развлекаются?

Тюдор пожал плечами:

– У этих крутых парней слишком мало времени, чтобы расслабиться. Вместо отдыха они играют в карты. Игра в карты стала мерилом крепости твоих нервов, а значит, и власти. Здесь все играют, от боссов до чистильщиков обуви.

– В карты?

Тюдор кивнул:

– Каждую ночь устраиваются частные вечеринки, где играют в покер и бридж. Есть и подпольные клубы, где швейцары носят оружие. Они вообще делают ставки на все – футбольные матчи, боксерские поединки, скачки, выборы, высоту прилива.

– А что они делают, когда не играют в азартные игры? – спросила Мими, не сводя глаз с группы мужчин за столиком в тени.

Тюдор похлопал рукой по песку:

– Просыпаются в девять и звонят в офис. За завтраком просматривают краткие выжимки из сценариев – у боссов нет времени для чтения книг или пьес, этим занимаются специальные сотрудники. Затем они отправляются в офис, потом ленч с режиссерами, потом они идут в просмотровый зал и смотрят то, что было отснято накануне.

– Почему ты улыбаешься, Тюдор?

– Потому что потом наступает время старлеток, когда дверь офиса запирается на ключ. Затем душ, массаж, короткий сон. А потом они отправляются в какой-нибудь далекий кинотеатр в пригороде, чтобы посмотреть реакцию публики на их новый фильм, а затем домой и спать. – Тюдор зевнул. – Иными словами, они никогда не прекращают работу.

– Если судить по твоим словам, то третьеразрядные гастроли и то лучше, – прокомментировала Мими.

* * *

Перед самым возвращением Мими в Британию Тюдор планировал устроить в ее честь большой вечер, чтобы ответить тем, чьим радушным гостеприимством они пользовались. Для приема они выбрали розовый шатер в сиреневую полоску, пригласили оркестр и заказали совершенно восхитительные блюда из морепродуктов, украшенных вырезанными изо льда русалками, для буфета. Мими за последние двадцать лет побывала на стольких вечерах, что это начинало ее утомлять. Но это вечер был особенным – никаких деловых встреч, все соберутся просто повеселиться. По мере того как этот день приближался, она волновалась все больше, как ребенок накануне Рождества.

Тюдор внес имя Бетси в список приглашенных и получил резкий, напечатанный на машинке формальный отказ в третьем лице: «У мистера и миссис Дж. О'Брайен уже есть планы на этот вечер».

– Кто бы мог подумать, что Бетси затаила обиду из-за того, что произошло почти двадцать лет назад, – фыркнула Мими, когда Тюдор показал ей присланный отказ.

– А разве ты не поступала так же, дорогая, – напомнил Перкинс.

– У меня на то есть веские причины, – сурово парировала Мими.

Вновь столкнувшись с той неприкрытой ненавистью, которую Мими испытывала к Бетси, Тюдор благоразумно промолчал. Если не считать этого, у Мими был легкий характер, она быстро забывала и прощала. Поэтому Перкинс никак не мог понять, почему Бетси до сих пор словно колючка в боку у Мими. Он не знал, что Мими вспоминает о пожаре каждый раз, когда видит себя в зеркале полуодетой. Но тем не менее она не вычеркнула имя Бетси из списка приглашенных, видимо надеясь, что ее бывшая подруга появится на вечере.

Как Мими ни старалась, она так и не смогла найти себе близкую подругу после разрыва с Бетси. Странно, но она все еще тосковала по их былой дружбе. Какая-то часть души Мими все равно жаждала вновь увидеть подругу.

Суббота, 9 июля 1927 года.

Голливуд

Против обыкновения, в это утро в детской дома О'Брайенов разыгрался настоящий скандал.

Маленький Ник считал свою мать самой красивой женщиной в мире. Его завораживало ее изысканное белье, тонкие, словно паутинка, чулки и атласные подвязки, удерживающие их на месте. Но больше всего на свете Ник любил запах матери. Он обожал те моменты, когда она склонялась на его кроваткой пожелать ему спокойной ночи и аромат цветов окутывал его.

В это утро, пока Бетси принимала душ, Ник на цыпочках прокрался в ее спальню, взял с туалетного столика флакончик с янтарной жидкостью и пробкой помазал за ухом. Он видел, как это делала Бетси.

В это мгновение из своей ванной вышел Черный Джек. Он пришел в неистовую ярость и начал лупить своего ничего не понимающего трехлетнего сына.

Услышав рев ребенка и крики перепуганной няни, в комнату вбежала Бетси, обернутая полотенцем.

За спиной у няни стояли сестры малыша и подвывали из сочувствия. На шум прибежала миссис Бриджес. В этот момент шестилетняя Тесса рванулась вперед и укусила отца за ногу.

– Не стоит так волноваться, Джек. – Миссис Бриджес увидела валяющийся на полу флакончик духов и все поняла. – Ник настоящий маленький мужчина. Ему совсем не хочется пахнуть цветами. Он просто очень сильно любит свою мамочку.

Через два часа все успокоились, в доме снова воцарилась тишина. На затененном заднем крыльце Бетси покачивалась в новой полосатой качалке и потягивала свежий лимонад. Черный Джек в рубашке с короткими рукавами попивал мятный джулеп. Стелла и Тесса еще не вернулись с воскресного урока танцев, а трехлетний Ник скакал верхом на отцовской коленке. Черный Джек был традиционным отцом и намеревался вырастить своего сына жестким и умеющим постоять за себя. Никаких слюнявых швейцарских школ! Ник подчинялся строжайшей дисциплине, и его сурово наказывали, стоило ему провиниться.

Спокойный, застенчивый Ник, похожий характером на Стеллу, уже начал чувствовать себя весьма неуверенно в этой жизни. Очень дорогой детский врач, к которому обратилась Бетси, заверил ее, что с сыном все в порядке, несмотря на то, что он продолжает мочиться в постель. Но, возможно, следует напомнить мистеру О'Брайену, что его сыну только три года, и у него еще будет время для того, чтобы научиться выполнять строгие требования.

На террасу вышла миссис Бриджес, пылая от негодования. Она потрясала приглашением:

– Как это Тюдор только осмелился пригласить тебя, дорогая?

– Я отказалась еще на прошлой неделе, – с достоинством великосветской дамы отозвалась Бетси.

Последние две недели Черный Джек не раз видел, как Бетси, читая утреннюю газету за завтраком в постели, вдруг неестественно выпрямлялась и закусывала нижнюю губу. Он уже знал, в чем дело. Его жена только что прочла сочный отчет в светской хронике об очередном светском успехе Мими Фэйн.

Черный Джек лениво потянулся:

– Возможно, тебе не следовало отказываться от приглашения, – медленно предположил он. – Никогда не следует отбрасывать ни один вариант, пока ты не решила, что будешь делать.

Бетси изумленно посмотрела на мужа:

– Что ты имеешь в виду, дорогой?

Черный Джек рассмеялся:

– Эта дама доставила тебе много неприятностей, моя сладкая. Теперь твой черед повеселиться.

– Я все-таки тебя не понимаю. – Бетси наморщила хорошенький лобик.

Миссис Бриджес улыбнулась:

– Джек имеет в виду, что пришла твоя пора отыграться. И прекрати морщить лоб!

Черный Джек кивнул.

– Пора тебе ответить ей, – резко заметил он. – Всегда мсти за себя, моя сладкая, тогда люди будут держаться от тебя подальше и относиться к тебе с уважением. – Черный Джек придерживался того принципа, что не стоит отягощать господа проблемами мщения, у него и так забот хватает.

Глава 14

Воскресенье, 24 июля 1927 года.

Голливуд

Тюдор и Мими стояли у входной двери, ожидая прихода гостей. Мими надела брючный костюм из шелкового крепа, созданного специально для нее Вионне. Дополняли ее наряд ядовито-зеленые ботинки и замшевая сумочка, которую она держала в затянутой в белую перчатку руке. Тюдор выглядел нарочито небрежно в кремовых фланелевых брюках и темно-синем блейзере.

Они ждали.

В половине седьмого, хотя в приглашениях было точно указано время – ровно шесть часов вечера, Тюдор без всякой спешки прошел в свой кабинет, порылся в столе и еще раз проверил дату и время на завалявшемся приглашении. Нет, он ничего не перепутал. Оркестр приехал, поставщики продуктов были на месте, хрусталь, посуда и приборы были доставлены по плану… Так что же случилось с гостями?

Впрочем, в Голливуде никто не приходит вовремя.

Перкинс вернулся в холл, где Мими, явно удивленная, разговаривала с элегантно одетой женщиной. Тюдор сразу же понял, что это «заяц».

Спустя полчаса, когда они вежливо выпроводили еще пятерых незваных гостей, появились трое приглашенных, от которых исходил крепкий запах мартини. После бурных приветствий, словно гости и хозяева были пылкими любовниками, не прикасавшимися друг к другу по меньшей мере полгода, трио проследовало в розовую тень шатра. Увидев, что больше никого нет, они направились к бару и за бокалом великолепного шампанского проверили свои приглашения. Сообразив, что вечер должен был начаться еще час назад, они немедленно поставили бокалы и буквально пулей выскочили из шатра. Они пробежали через вестибюль, весело помахали на прощание Мими и Тюдору и расселись по своим машинам.

– Боятся, что я награжу их чумой? – ядовито поинтересовалась Мими.

– Нет, дорогая. – Тюдор неловко рассмеялся. – Они боятся совсем другого, куда более опасного и куда более заразного.

– То есть?

– Поражения. Им кажется, что они чуют запах провала.

– Но ты же на коне!

– Да…

– Значит, все дело во мне?

– Не принимай это на свой счет, дорогая. – Тюдор обнял Мими. – Они все, как лемминги, бегут за стадом. А все стадо собралось где-то в другом месте. Кто-то собрал большую вечеринку одновременно с нами.

– Что ж, зато все шампанское – наше! – Мими поняла, что Тюдор сейчас не в лучшем состоянии, и решила развеселить его.

Оркестр продолжал играть. Официанты с напомаженными волосами тактично опускали глаза. Шампанское уже перестало пениться в бокалах. Поставщик гадал, сможет ли он завтра подать этих же лососей, если взбрызнет водой веточки петрушки.

К входу медленно подкатил бежевый «Роллс-Ройс». Из него величественно вышел Обри Смит с моноклем, одетый как на королевскую свадьбу. За ним приехали еще одиннадцать человек из британской колонии. Все они вели себя так, будто не происходит ничего из ряда вон выходящего. Они стояли посреди шатра и вели негромкий разговор.

Наконец, подобно злой фее из сказки, появилась маленькая, морщинистая женщина в шелковом платье цвета ржавчины. Ее шляпа напоминала гигантскую хризантему. Тюдор сразу же узнал ведущую колонки светских новостей в «Голливуд кроникл». Рита Роджерс по прозвищу Потрошительница вела еще и собственное шоу на радио.

Она удовлетворенно посмотрела на практически пустой шатер, и на ее загорелом лице, напоминающем карту дельты Нила, заиграла злорадная ухмылка. Она промурлыкала:

– Тюдор, ты верно сошел с ума, раз выбрал для вечеринки тот же день, что и Бетси. Бетси О'Брайен пригласила сегодня всех на свой вечер Золотых сюрпризов!

На лице Тюдора отразился только вежливый интерес, но Мими не могла скрыть своего разочарования. Теперь она вспомнила, что некая журналистка по имени Рита звонила ей и интересовалась списком гостей, приглашенных на ее прощальный вечер. Это не вызвало у нее подозрений, потому что газета собиралась поместить об этом сообщение.

Рита рассказала, что Бетси подослала приглашения телеграфом только этим утром. Ее секретарша вскоре обзвонила всех приглашенных, чтобы те подтвердили свой приход, и между делом небрежно обронила, что каждый гость получит в подарок золотое изделие от Картье. Дамам предназначались золотые пудреницы, а джентльменам – золотые портсигары. Никто не осмелился бросить вызов миссис Джек О'Брайен, одной из первых дам Голливуда, не явившись на ее вечер. Рита забежала сюда из дома О'Брайенов, чтобы «пожелать счастливого пути знаменитой Мими Фэйн, всеобщей любимице Голливуда».

Таким образом Бетси срежиссировала отъезд Мими на свой лад, чтобы та уж точно отправилась восвояси поджав хвост.

Злоязыкая Рита, в восторге от реакции Мими, притворно посочувствовала:

– А Бетси Бриджес вы пригласили?.. Очень плохо, она, должно быть, забыла.

Многие женщины, оказавшиеся в подобном положении, онемели бы от унижения, но только не Мими.

– У Бетси отличная память, – парировала она злобно, – мать заставила ее выучить наизусть всю книгу пэров Англии!

Затопившая ее горячая волна ярости превратилась в ледяное презрение. И с высокомерной улыбкой Мими дала Рите Потрошительнице эксклюзивное интервью о молодых годах Бетси О'Брайен.

Сочувственно охая, Рита с удовольствием записывала. Как правильно она поступила. Сначала побывала на приеме у Бетси и получила золотую пудреницу и бриллиантовую булавку в качестве премиальных за то, что раздобыла список гостей Тюдора. А теперь такая удача здесь.

Когда одиннадцать гостей уехали, когда дом покинули поставщики, когда шатер был уже сложен, Тюдор сурово посмотрел на Мими:

– Тебе лучше рассказать мне, чем ты так обидела Бетси Бриджес.

– Ничего особенного. Впрочем, был один пустяк… Теперь на это можно взглянуть и по-другому. Если бы Зигфельд подписал тогда контракт с Бетси, она до сих пор трясла бы ляжками в кордебалете… И потом, прошло уже почти двадцать лет… – неохотно, испытывая стыд, Мими рассказала, что произошло тогда.

Тюдор выслушал ее и, вздохнув, заявил:

– А что бы ты хотела?! Здесь все помешаны на успехе. Каждый день я работаю со звездами, которых боготворит целый мир. И я вижу, что они живут в постоянном страхе провала. Ужас стать «бывшими» преследует их по пятам. Они боятся попасть в положение человека, не понимающего, что вечеринка уже закончилась!

Мими допила шампанское и, подражая американскому акценту, пропела:

– По-моему, мне пора отправляться домой. – Она поставила бокал на столик вверх дном и не шевелясь смотрела, как стекают по стеклу капли.

Понедельник, 25 июля 1927 года.

Голливуд

Бетси сидела в постели, облокотившись на обтянутый атласом подголовник. Ее спальня была выдержана в неярких бежевых тонах. Она маленькими глотками пила апельсиновый сок, на коленях у нее стоял поднос с завтраком. Бетси выхватила газету из стопки, лежавшей на кровати, и повернула ручку приемника, чтобы послушать передачу «Вчера вечером в Голливуде».

Прослушав восхваления своему вечеру Золотых сюрпризов, Бетси перелистала газету. Ни единого слова о Мими, как будто у той вдруг обнаружилась проказа. Очень плохо. Бетси взглянула на колонку Риты, и удовлетворенная улыбка тут же увяла.

Не веря своим глазам, она читала эксклюзивное интервью Мими. Оно занимало почти половину страницы. Там были и описания убогих углов, которые им приходилось снимать; третьеразрядные туры и дешевые места в поездах; минимальные вокальные данные Бетси. Мими не забыла и о том, как Бетси спускалась по лестнице с книгой на голове, и о том, как она наизусть учила книгу пэров… Статья кончалась многообещающим заявлением: «Читайте продолжение в следующем номере».

Звон разбитого стекла и удушливый запах «Шанель № 5» заставил Черного Джека выбежать из гардеробной. Он торопливо подошел к жене. Бетси сидела в кровати, зажав руками уши и закрыв глаза, и рыдала.

Черный Джек прижал ее голову к седеющим волосам на своей груди жестом защитника, так что ей пришлось выбирать – плакать или дышать.

– Что, черт побери, происходит? – требовательно спросил он.

Бетси вытерла слезы ярости.

– Эта ужасная Мими! Она дала совершенно оскорбительное интервью обо мне… Я уверена, что с ней говорила Рита Роджерс, хотя интервью и не подписано.

– Я могу купить газету и уволить эту суку, – предложил Черный Джек.

Бетси снова всхлипнула:

– Спасибо, дорогой. Я знала, что могу на тебя положиться. Я понимаю, что ты сочтешь меня глупой… Но я клянусь: если Мими все еще в городе, я найду наемного убийцу. Сейчас меня больше пугает то, что я могу сделать с ней, чем то, что она еще может сделать мне. Черный Джек мрачно посоветовал жене:

– Эта Мими Фэйн настоящая змея. А как надо поступить со змеей? Ей надо отрубить голову!

* * *

На следующее же утро после приема у Бетси в городе не утихали разговоры. Аккуратно выедая ложечкой грейпфрут за завтраком, многие с наслаждением смаковали сочные подробности жизни «Золотоискательницы» Бетси О'Брайен, как будто других таких же в Голливуде не было. Обсуждали и то, как жестоко она поступила со своей бывшей подругой, испортив ее прощальный вечер. Руки торопливо тянулись к телефонам, весь Голливуд смеялся. Вы только представьте! Она годами спускалась по лестнице с книгой на голове! Стоит ли теперь удивляться, что эта заносчивая сука носит свою чертову тиару с таким высокомерием.

С этого дня война между Бетси и Мими стала достоянием публики.

Воскресенье, 14 августа 1927 года.

Лондон

Поезд из Саутгемптона прибыл на вокзал Ватерлоо.

Мими медленно шла по платформе.

Тоби рванулся вперед и крепко обнял тоненькую фигурку в темно-синем шелковом дорожном костюме. В доме на Фицрой-сквер было странно тихо и пусто без рыжеволосой Мими, громко распевавшей старые песни из репертуара мюзик-холлов.

– Ты помнешь мне костюм, – выговорила ему Мими, но на самом деле она была очень рада видеть Тоби и наконец оказаться дома.

По дороге домой Тоби рассказал Мими о том, что, по его мнению, ей следовало знать, и показал вырезки из газет. Британская пресса охотно подхватила новость о вражде между Фэйнами и О'Брайенами. Пестрели заголовки: «Схватка знаменитых актрис в Голливуде», «Мими провалилась», «Маленькая, очень маленькая вечеринка Мими», «Битва ведьм».

Мими расплакалась.

– Видишь, я же и пострадала, – заметила она позже. Ей было неловко. – Месть – это то блюдо, которое лучше всего есть остывшим.

– Месть – это отравленное блюдо, которое лучше совсем не есть.

Мими спрятала лицо на груди у Тоби и прошептала:

– Я чувствовала себя такой униженной, когда никто не пришел!

Тоби всегда сочувствовал Мими, но на этот раз счел свои долгом заметить, даже рискуя получить удар в челюсть:

– Вероятно, она чувствовала себя не лучше, когда ты не дала ей возможности подписать контракт с Зигфельдом.

Мими тут же вскипела:

– Я бы с удовольствием убила эту корову!

– Мими, перестань.

Тоби вынул из кармана еще одну газетную вырезку и протянул ее жене. Она вслух прочла слова дочери недавно убитого ирландского министра юстиции:

– «Единственный способ справиться с обидой – это забыть о ней. Только тогда вы освободитесь от убийственной ненависти».

И Тоби сказал:

– Вот об этом я и говорил тебе все эти годы, Мими. Забудь об этом.

Мими подняла на него покрасневшие глаза:

– Легче сказать, чем сделать.

* * *

Вечер был теплый. Макс и Физз заехали на Фицрой-сквер. Все вышли с напитками в маленький садик позади дома. Крохотный участок выходил на север, был обнесен высокой каменной оградой, поэтому в кислой почве, регулярно удобряемой соседскими кошками, не росло ничего, кроме белых рододендронов и голубых гортензий.

Семья Мими слушала ее веселый рассказ о Голливуде и о странном, возбуждающем городе Нью-Йорке.

– И как же выглядит Бродвей, мамочка?

– Там было жарко, как в аду, милый. Асфальт на улицах плавился и прилипал к туфлям. Даже вечером было слишком душно, чтобы смотреть шоу.

– И ты не побывала даже в театре «Гильдия»? – Макс не мог поверить, что его мать упустила случай посмотреть спектакли этого экспериментального театра. – Они начинали с одноактных пьес в каком-то магазинчике на задворках Гринвич-вилледж, а теперь у них своя актерская школа. «Гильдия» делает деньги на спектаклях Шоу и пьесах новых американских драматургов, таких, как Юджин О'Нил и Максвел Андерсон.

– Этот театр закрывается на лето, Макс. Жаль, что я не смогла остаться подольше.

– Господи, как бы мне хотелось побывать в Нью-Йорке, – с завистью сказал Макс.

– А почему бы и нет? – усмехнулся Тоби. Он едва удержался, чтобы не добавить: «Тебе все равно сейчас больше нечем заняться». Но тут он вспомнил: – Разумеется, ты не можешь оставить Физз в ее положении!

– Прошу прощения, но мы вам соврали. – Физз покраснела до корней волос, но все-таки призналась, воспользовавшись случаем.

– Я так и думала! – взорвалась Мими. – Я еще тогда говорила Джесси, что это чертовски удачное совпадение. Но она не поверила, продолжала вязать пинетки! – Мими выплеснула остатки шампанского в лицо сыну. – Не смей больше никогда лгать ни мне, ни отцу!

– Не буду, мамочка, – смиренно ответил он.

Тоби явно рассердился, Макс не знал, куда ему деваться.

– Нам, наверное, лучше уйти, – нарушила Физз сердитое молчание.

– Сидите уж, – неласково буркнула Мими. – Я думаю, что это рано или поздно все равно случится, если судить по тому, как вы оба себя ведете.

* * *

Физз сыграла Элизу в «Пигмалионе». Это была феминистская интерпретация. Такой подход к пьесе имел шумный успех. Сама Вирджиния Вульф – высокая, сутулая, рассеянная и красивая – зашла за кулисы, поблагодарила Физз и подарила ей экземпляр своего романа «Миссис Дэллоуэй» с дарственной надписью.

После ее ухода Макс открыл книгу, поднял брови и прочел вслух:

– «Жизнь – это светящийся ореол, полупрозрачная оболочка, окружающая нас от начала до конца». Ну разумеется! – фыркнул он.

– Нечего ерничать! – Физз вырвала у него из рук драгоценный подарок.

Друзья молодых Фэйнов ясно видели, что Макс завидует карьере Физз. Он по-прежнему сидел без работы. Она зарабатывала деньги и, следовательно, была главой семьи. Макс не давал чувству зависти взять верх, но с трудом сдерживался, когда новый швейцар в театре называл его мистером Алленом.

Их брак оказался не особенно удачным. Правда, любая, самая яростная стычка всегда заканчивалась примирением в постели. Но словно чтобы специально усугубить раздражение Макса, Физз, казалось, потеряла прежний пылкий интерес к сексу, хотя с удовольствием предавалась ему по утрам в воскресенье. Если молодые Фэйны успевали вовремя выбраться из постели, то они шли пешком на Фицрой-сквер, где их всегда ждали к ленчу.

На Рождество ленч у Мими прошел особенно оживленно. Все выпили больше обычного.

Мими, готовившаяся выступить на следующий день в главной роли в «Дике Уиттингтоне» в «Минерве», надела красный костюм Санта-Клауса. Когда внесли рождественский пудинг, политый бренди и подожженный, она чуть не оглушила гостей, запев рождественский гимн. Потом, не снимая забавных бумажных колпаков, все открыли подарки, сложенные под елкой в гостиной.

Когда Макс и Физз вернулись наконец к себе домой, Физз с трудом поднялась по лестнице, мечтая только об одном – немного поспать.

У Макса были совсем другие намерения, когда они улеглись в постель, стоявшую неубранной с утра.

Физз зевнула и смахнула его руку со своей груди:

– Не сейчас, Макс.

– Я только это от тебя и слышу последнее время!

Физз понимала, что муж прав. Она сама удивилась, обнаружив, что роль высасывала из нее все до капли, не оставляя сил для упражнений в постели. Иногда крайне сексуальному Максу, который не знал изнуряющей ответственности главных ролей, с трудом верилось, что жена его действительно любит.

– Я просто не понимаю, что с тобой творится, – пожаловался Макс. И с сарказмом добавил: – Разумеется, если у тебя нет кого-нибудь еще.

Физз устало приподнялась на локте:

– Ведь ты и сам в это не веришь, правда? Ты слишком высокомерен, чтобы допустить такое даже в мыслях!

– Я в постели с Элизой Дулитл или с миссис Фэйн? – Макс вовсе не шутил.

– Знаешь, еще одно твое слово, и я надену рождественский подарок Мими и отправлюсь обратно на Фицрой-сквер!

Мими подарила Физз на Рождество светло-серое замшевое пальто с воротником из серебристой лисы. Макс на мгновение представил себе обнаженную Физз под этим роскошным одеянием и тут же выскочил из постели.

– Еще одно твое слово, и я отправлюсь в Нью-Йорк с папиным рождественским подарком! – Он помахал чеком.

– Ну и проваливай! – Физз схватила стеганое пуховое одеяло, выскочила из спальни, бегом спустилась по лестнице, влетела в гостиную, заперла за собой дверь, завернулась в одеяло, легла на диван и мгновенно уснула.

На следующий же день Макс забронировал себе место на пароходе. Возможно, если его не будет месяц, Физз перестанет быть такой эгоисткой.

* * *

Оказавшись на Манхэттене, Макс сразу же отправился в театральный квартал. Таймс-сквер выглядела куда более дешевой и безвкусной, чем ее лондонская сестра Шефтсбери-авеню. По форме площадь напоминала треугольник. Она была грязной, кричаще-безвкусной и маленькой. Уродливые афиши, под ногами – обертки от шоколада, пустые пачки из-под сигарет, разорванные газеты. Запах горящего масла и застоявшегося пива. Свалка для отбросов общества. Макс был расстроен, как ребенок… Но вечером, когда зажглись фонари, Бродвей преобразился. На помойке зажглись звезды, в строгом геометрическом порядке обрисовывая вывеску над каждым театром.

Макс не пошел к известным театральным деятелям, к которым отец рекомендовал ему обратиться, потому что он искал общества актеров своего возраста. Каждое утро он завтракал в маленьких кафе, где собирались молодые актеры. Макс быстро обзавелся друзьями. Один из его новых приятелей помог ему снять крошечную квартирку.

Следующие две недели Макс наслаждался радушной, энергичной атмосферой Нью-Йорка, бросаясь от одного удовольствия к другому. Он пересмотрел все шоу на Бродвее, но мюзиклы ему не понравились, кроме завораживающего «Шоу-корабля». Он любовался проворными чернокожими танцорами и изысканными девушками из кордебалета в ночных клубах Гарлема, а иногда посещал подпольные заведения, где пили джин из чайных чашек. Прошло уже почти десять лет со дня принятия сухого закона, и даже политики были озабочены ростом беззакония, насилия и расцветом гангстеризма, спровоцированными этим законом, не говоря уже о том вреде, который суррогатная выпивка наносила здоровью.

Молодой Фэйн встречался и с актерами из театра «Гильдия». Один лысеющий, маленького роста режиссер по фамилии Ли рассказал ему о гастролях труппы Станиславского. Несмотря на старые костюмы русских актеров и отсутствие сценических эффектов, все были потрясены тем, что они делают на сцене. Маленькие роли были сыграны так же блестяще, как и ведущие. Ли говорил, что ему казалось, будто он подслушивает разговор друзей, а не смотрит постановку пьесы «Вишневый сад».

Макс прослышал об американском театре-лаборатории, который открыли в Нью-Йорке бывшие актеры Московского Художественного театра. Макс отправился туда спустя два дня, его прослушал Ричард Болеславский, и Макс записался на обучение на полгода.

За два дня до предполагаемого возвращения Макса в Лондон Физз торопливо разорвала желтый конверт телеграммы и прочла:

«Остаюсь еще на шесть месяцев для обучения американском театре-лаборатории тчк Подробности письмом тчк Обожаю тебя тчк Макс».

Разъяренная, Физз тут же телеграфировала в ответ:

«Как ее зовут?»

Обмен ядовитыми телеграммами продолжался до тех пор, пока письмо Макса на шести страницах, полное восторгов и объяснений, не добралось до Лондона.

«Наконец-то Макс снова ожил», – подумала Физз. Лежа в постели, она нацарапала ответ на одну страничку и тут же вернулась к своим запискам по новой пьесе.

Воскресенье, 27 мая 1928 года.

Нью-Йорк

Макс стоял на пороге и оглядывался по сторонам. Благотворительный вечер, который устроила театральная знаменитость Нью-Йорка Ева Лагальен, был в разгаре. Ева – звезда Бродвея, закончив карьеру, открыла единственный в городе театр с постоянной труппой и определенным репертуаром. Она преподавала драматическое искусство, давала работу молодым американским актерам и уговаривала звезд выйти вместе с ними на сцену за чисто символическую плату. Таким образом, зрители могли, не затрачивая бешеных денег на билеты, смотреть классические пьесы. Этим вечером актеры послушно собрались, чтобы вытрясти деньги из потенциальных спонсоров и пополнить фонд Евы для следующих постановок.

Макс сразу же заметил красивую блондинку с классическим пучком на затылке. Интересно, это звезда или спонсор?

Одетая в платье, напоминающее покроем греческую тунику, с поясом, украшенным настоящими бриллиантами, Бетси намеревалась соответствовать статусу главного спонсора движения «Маленькие театры» Западного побережья. Она увидела, как Джек посматривает на часы, и поняла, что пора уходить. Муж и так был просто душкой, что пошел с ней, ведь он буквально ненавидел подобные мероприятия. Чем раньше он уйдет, тем больше будет сумма его пожертвования.

Бетси гадала, как скоро им с Джеком удастся улизнуть, и вдруг заметила у входа высокого, темноволосого, красивого молодого мужчину. Бетси бесцеремонно прервала говорившего вопросом:

– Простите, кто этот молодой человек? Он только что вошел.

Один из актеров обернулся к дверям:

– Это Ли Страсберг.

– Нет, я имела в виду другого, того, что рядом с ним.

– Это Макс Фэйн, английский студент из школы-студии.

Вечер сразу же стал для Бетси намного интереснее. Она указала на ничего не подозревающего Макса Черному Джеку.

Черный Джек медленно, зловеще улыбнулся.

– Ребенок – заложник судьбы своего родителя, Бетси. Легче всего заставить страдать мать, причинив вред ее ребенку.

При этой мысли Бетси широко улыбнулась и начала двигаться в толпе.

– Привет, Ли, – пропела она, коснувшись легким поцелуем бледной щеки.

Страсберг повернулся к Максу:

– Ты наверняка знаком с Бетси, покровительницей искусств и богиней Маммоны…

Фиалковые глаза Бетси остановились на Максе. Ли отошел.

– Простите, я не расслышал вашего имени, – вежливо сказал Макс.

– Бетси.

– Бетси… А дальше?

Тут ее кто-то толкнул в спину, и Бетси нашла удобную возможность заставить Макса замолчать. Она пролила шампанское ему на брюки и тут же театрально охнула:

– Что же теперь все подумают?

Макс усмехнулся, когда его новая знакомая прикрыла рот рукой и восхитительно хихикнула.

Глава 15

Июнь 1928 года

Физз прижалась к Максу:

– Ты в самом деле по мне скучал?

– Каждый день.

– Ты мне изменял?

– Ни разу, – очень убедительно солгал Макс.

– Это заметно, дорогой, – Физз удовлетворенно вздохнула.

– После того как герцог Веллингтон победил Наполеона в битве при Ватерлоо, его жена сказала подруге: «Три раза… до того, как он снял сапоги».

– Благодарение богу, ты не герцог Веллингтон, – прошептала Физз.

* * *

В июне 1928 года Макс вернулся в Великобританию, но работы для него по-прежнему не было. Он наприглашал половину Нью-Йорка забегать, если кто часом окажется в Лондоне, и теперь он с изумлением осознавал, что его новые американские друзья поняли его буквально. Бедные студенты и актеры путешествовали по Европе и надеялись, что Макс не откажется приютить их в Лондоне на одну ночь в гостиной на кушетке. Одна ночь неизменно превращалась в неделю или две. Как-то раз Физз прямо заявила мужу, что уже забыла, какого цвета обивка на их кушетке, что она устала от вечных потертых чемоданов и рюкзаков в прихожей и чужих мочалок за дверью в ванной комнате.

А Макс радовался гостям. Он охотно закупал пиво, чтобы потом до полуночи можно было спорить, что лучше – традиционная постановка или игра прямо в зрительном зале, при минимальном количестве костюмов и реквизита.

А однажды Макс задумался. А почему, собственно, он не может начать карьеру режиссера?

Утром в следующее воскресенье в кабинете Тоби Макс произнес заранее отрепетированную речь. Он осторожно начал с того, что благодарен отцу за постоянную финансовую поддержку, но что настала пора ему подумать о том, как самому зарабатывать деньги.

Тоби, давно понявший, что актера из Макса не получилось, внимательно слушал.

Макс заговорил о преуспевающем драматурге мистере Шоу.

«Ах вот оно что, Макс решил писать пьесы».

А Макс продолжал:

– И зрителям нравится современная постановка.

Тоби фыркнул:

– Ну да, голая сцена, костюмы из простыней или мешков, а освещение такое, будто сейчас грянет гроза и электричество вот-вот отключат.

– Да, простые декорации, чтобы ничто не отвлекало от текста. Как ставит Гордон Крэйг.

С лица Тоби исчезло выражение непонимания. – Ты пытаешься мне сказать, что хочешь заняться дизайном декораций?

– Нет, папочка, я хочу стать режиссером.

Тоби задумчиво забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Этот путь мог стать спасением для Макса. В качестве актера ему придется соревноваться с такими талантливыми молодыми людьми, как Гилгуд, Оливье и другие. Но молодых многообещающих режиссеров в Британии немного.

* * *

Вечером после спектакля Лилиан Бейлис вернулась в свой кабинет и застала там Физз. Молодая женщина сидела в гамлетовском кресле, оперевшись локтями на конторку, и сморкалась в большой носовой платок. Лилиан кашлянула, но Физз не услышала. Мисс Бейлис осторожно тронула ее за плечо. Физз вздрогнула, резко обернулась и, увидев, что это Лилиан, заплакала опять.

– Я не могу больше терпеть этот брак, мисс Бейлис. Я прихожу домой и вижу в гостиной батарею пивных бутылок, американских парней в помятых рубашках, которые непрестанно говорят о конструктивизме и важности социального реализма…

– Актерские браки все таковы, – сухо сказала мисс Бейлис.

Физз уткнулась в грудь Лилиан.

– Макс всегда меня поддерживал, а теперь он говорит: «Разумеется, ты должна взяться за эту роль», а потом делает все возможное, чтобы я не попала в театр. Где сам он, кстати, бывает крайне редко. Если у него находится время посмотреть на меня в спектакле, он засыпает на середине и начинает храпеть… Это просто оскорбительно!

Мисс Бейлис осторожно погладила спутанные белокурые волосы и пожала плечами:

– Многие театральные мужья стали просто экспертами по разрушению личности жены. Они делают это спокойно и неторопливо.

– Ну уж нет! – с вызовом воскликнула Физз.

На лице мисс Бейлис появилось скептическое выражение.

Понедельник, 3 сентября 1928 года

Вооружившись благословением Тоби и его обещанием ежемесячно выписывать чек, Макс отправился в непрестижный пригород Лондона – Барнс. Пару лет назад в маленьком, на крошечной сцене, зале кинематографа ученик Станиславского Федор Комиссаржевский поставил две пьесы Чехова. Макс видел эти постановки и был восхищен. Многие серьезные театралы были готовы отправиться в пригород, чтобы посмотреть постановки в театре Барнса.

У театра Макс выпрыгнул из своей низкой спортивной машины, не открывая дверцы, надеясь произвести хорошее впечатление на мистера Комиссаржевского. Макс надеялся, что режиссер примет его в качестве помощника, тем более что Макс был согласен работать без жалованья. Перед Максом стоял лысеющий мужчина в твидовом пиджаке и мятых серых фланелевых брюках. Он был чем-то похож на Ленина, только без бороды.

– Это вы тот самый мистер Фэйн, который написал письмо? Отлично, что у вас есть машина. Это может пригодиться.

Макс с уважением посмотрел в раскосые зеленые глаза – проницательные, умные и веселые, – сидящие на плоском, типично славянском лице.

Мистер Комиссаржевский дернул курносым носом:

– Вы понимаете, что мы не можем вам платить? Идите за мной. – Он направился к главному театральному входу.

Макс с облегчением вздохнул. Теперь он сможет продолжать дело, начатое в Америке.

К концу дня Макс понял, что он нашел своего Учителя. Это был просто перст божий.

* * *

Прошло всего несколько дней, и Физз заметила изрядные перемены в облике Макса. Он снова стал тем веселым, кипящим энергией молодым человеком, за которого она выходила замуж. У вновь рожденного Макса оказался только один недостаток. Он без умолку говорил о Комиссаржевском, которого запросто, как и вся труппа, называл Комисом.

Спустя две недели после того как Макс начал работать в театре Барнса, они сидели днем в своем любимом ресторане «Берторелли» на Шарлотта-стрит, и Макс продолжал с энтузиазмом вещать за порцией спагетти:

– Физз, я никогда не встречал еще человека, похожего на него. Он архитектор, блестящий мастер по свету, декорациям, костюмам. Он еще и музыкант… Ты бы слышала, как он импровизирует за роялем!

Физз протянула руку и ухватила Макса за нос:

– Макс, меня уже тошнит от рассказов об этом блестящем сумасшедшем и его неподражаемом юморе. Запомни на будущее – за каждое слово об этом лысеющем маленьком гении я буду угощать тебя рассказом о Лилиан Бейлис!

– Отпусти мой нос, – гнусаво попросил Макс и засмеялся.

* * *

В марте 1929 года Физз сыграла Нору в пьесе Ибсена «Кукольный дом».

На премьере в партере чередовались белые бабочки, крахмальные рубашки, обнаженные напудренные плечи, ряды жемчугов и тиары. Зрителей привлекал не только спектакль, но и сидящие в партере. И Физз честно призналась себе, снимая грим после спектакля, что партер интересовал их куда больше происходящего на сцене. На следующее утро у нее брали интервью, но уже не театральные критики, а журналисты.

Все еще уставшая после спектакля, она позавтракала с репортером из «Ивнинг ньюс» в пахучих носках, выпила кофе с язвительным, умным парнем из «Дейли глоб» и под конец побеседовала с пухлой, по-матерински милой женщиной из интеллектуальной и сволочной «Уикли ревю».

Сочувственно обсудив с Физз ее исполнение роли Норы, репортерша вдруг небрежно заметила:

– Разумеется, ваша собственная жизнь не похожа на жизнь Норы.

Физз изумилась:

– Что вы имеете в виду?

Очаровательная дама уточнила:

– Вы сами зарабатываете деньги. Не чувствует ли ваш муж себя униженным, ведь именно вы его содержите?

– Я этого не замечала. – Тон Физз стал ледяным.

– То есть ваш муж никогда вам не завидует, не дуется и не бывает агрессивным? – Голос женщины зазвучал резче. – Не ведет ли он себя в личной жизни как Отелло или Петруччио?

Физз неестественно рассмеялась:

– Господи, конечно, нет.

– Но ведь он не работает, верно? Это наверняка создает трудности в вашей семейной жизни.

– Вы ошибаетесь. Макс работает помощником режиссера у мистера Комиссаржевского в театре Барнса.

– Но это же не Друри-Лейн, вы согласны?

– Никто не учится играть в теннис на центральном корте Уимблдона, – резко ответила Физз. – Не могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом, кроме моей личной жизни?

Женщина понимающе улыбнулась:

– Я полагаю, вас все спрашивали о том, каково это – добиться такого успеха в столь юном возрасте?

– Меня действительно об этом спрашивали. – Физз несколько расслабилась, успокоенная новой темой разговора.

– Ну, значит, я не буду повторяться. Еще один вопрос, – промурлыкала дама-журналист. – Эта вражда между вашей свекровью и О'Брайенами. На чьей вы стороне?

Физз рассмеялась серебристым смехом.

– Эту забытую историю раздувает пресса. Мы дома этого никогда не обсуждаем. – Она улыбнулась и встала. – Прошу меня извинить, но у меня еще одна встреча.

В следующую пятницу в «Уикли ревю» появились две статьи. Над ними разместились фотографии – угрюмый Макс и встревоженная Физз.

В первой статье под заголовком «Вражда Фэйнов» было совсем мало сказано о Физз в роли Норы, но зато подробно изложено все, что журналист смог раскопать о вендетте между Мими и Бетси.

Вторая статья, под заголовком «Кто здесь главный?», была не подписана.

«Фелисити Аллен, одна из немногих хорошо зарабатывающих британских женщин, наверное, сталкивается с другими проблемами… Дома блестящая королева сцены превращается в миссис Макс Фэйн. Или она этого не делает?

Фелисити Аллен, будучи не только красивой, но и умной, весело рассмеялась, уверяя что она «не носит брюки». Она отрицала тот факт, что слава и деньги сделали ее брак несчастным. «Я никогда не ущемляла мужского самолюбия Макса, – объяснила она. – Мой муж понимает, насколько важна для меня игра на сцене, но дома Макс становится главным».

Чувствует ли себя мистер Фэйн не в своей тарелке из-за того, что Фелисити добилась такого большого успеха? Нет, отвечает она. Называют ли Макса мистером Алленом? И если да, то обижает ли его это? Нет, отвечает Фелисити Аллен.

И хотя любящая свой дом Фелисити признает, что Макс предпочитает быть хозяином в доме, она клянется, что он никогда не ведет себя подобно Петруччио из «Укрощения строптивой». К счастью, мистер Аллен – ох, простите, мистер Фэйн – никогда не прибегает к физическому насилию, хотя Фелисити известно о том, что другие, менее удачливые жены расплачиваются синяками за свою независимость».

Макс прочитал обе статьи и отпихнул в сторону яичницу с беконом и красный как рак взглянул на Фелисити:

– Физз, ты что, в самом деле сказала, что дома я веду себя, как Петруччио?

– Разумеется, нет, дорогой. И эта умная сучка ничего подобного и не пишет. Она просто использовала меня, чтобы озвучить собственные мысли. Не может же она, в самом деле, думать, что десять фунтов в неделю превращают меня в хорошо зарабатывающую женщину?

– Ага! Так, значит, о деньгах вы все-таки говорили! Как ты посмела обсуждать нашу личную жизнь с этой сволочной феминисткой-лесбиянкой?

– Сначала она переиначила мои слова, теперь ты перевираешь то, что она написала! – Был почти полдень, поэтому Физз отправилась к «Берторелли» и выпила чересчур много кьянти.

* * *

В тот же вечер Макс и Физз пошли в клуб «Пятьдесят на пятьдесят», где не нужно было переодеваться к ужину, в отличие от «Савоя». Здесь актеры расслаблялись за выпивкой, ели спагетти или омлет, говорили о пустяках с другими актерами и приходили в себя после спектакля. Когда вошли молодые Фэйны, раздался шепот, а какая-то девушка громко хихикнула:

– Смотрите, вон идут враждующие Фэйны!

Раздался веселый баритон:

– Йо-хо! Петруччио! – Все в ресторане дружески расхохотались. Макс, покраснев до корней волос, провел Физз к столику.

Статья сделала свое черное дело. Теперь Макса дразнили по всему Лондону.

Желая преодолеть появившуюся в их отношениях трещину, Физз ночью в кровати предложила:

– Почему бы нам не сыграть что-нибудь вдвоем? Ну, придумаем что-то сами. Мы могли бы выступить в небольшом театре. Ты не хотел бы стать моим режиссером в «Ромео и Джульетте»?

Удивленный и обрадованный, Макс сел и зажег лампу со своей стороны.

– А Лилиан позволит тебе?

– Я думаю, что смогу уговорить мисс Бейлис. Несколько спектаклей с благотворительной целью…

– Я узнаю, нельзя ли снять театр Барнса, – загорелся Макс. – Я поговорю с Комисом. – Он погасил свет и обнял Физз.

Понедельник, 23 сентября 1929 года

В гулком полумраке зрительного зала зрители, пришедшие на премьеру спектакля Макса, беззаботно перешептывались.

Стоя за кулисами, Макс подсматривал в щелочку, и ему от всей души хотелось быть таким же беззаботным и верить, что все пройдет без сучка без задоринки. Он больше нервничал, чем радовался, хотя внешне держал себя в руках. Макс надеялся, что не забыл ничего из того, чему Комис научил его.

Физз почувствовала знакомый блаженный ужас. По ее спине пробежали мурашки предвкушения. Физз не сомневалась, что, как только она окажется на сцене, то ощутит полный покой и удовлетворение. Как только зрители в зале поймут, что чувствует персонаж, сочувствие публики вернется к актеру. Физз скрестила пальцы на счастье.

* * *

На следующее утро Макс отшвырнул в сторону «Таймс» и взялся за «Дейли телеграф». И снова дернул головой, словно получивший неожиданный удар боксер. Немногие критики, которых старшие Фэйны уговорили прийти на премьеру, высоко оценили современную интерпретацию роли Джульетты, представленную Физз, но единодушно разгромили «путаную постановку».

Физз подлила кофе в чашку Макса.

– Мисс Бейлис права, – заметила она, – когда говорит, что критиков нельзя пускать в театр, они только расстраивают актеров.

* * *

Зазвонил телефон, Макс снял трубку и услышал успокаивающий голос матери:

– Те, кто может работать, работают, те, кто не может, критикуют. Твой папа предсказывал, что так и будет…

Тоби тут же отобрал у жены трубку:

– Я предупреждал тебя, что им не понравится твоя новомодная режиссура. Они просто преподают тебе урок, сынок, – объяснил он Максу. – Они хотели тебе сказать, что раз ты Фэйн, то так легко не отделаешься.

В то утро Макс пил кофе до тех пор, пока на языке не появился противный привкус. Он медленно осознавал очевидное – свой публичный провал. Весь изматывающий труд, вся его энергия, все его эксперименты – все было задушено в зародыше этими ублюдками. Критики не осуждали его, нет, их приговор был куда страшнее. Практически все отметили, что спектакль получился скучным.

* * *

– Он пытается бегать, еще не научившись ходить! Этот щенок не дорос до своих башмаков! – Леди Фэйн посмотрела на дочь поверх очков. Они пили чай. – Разумеется, я ожидала, что этот шалопай окажется таким же никуда не годным, как и его девчонка… Мне показалось, что она играет Сэди Томсон или проститутку из Ист-Энда, а не божественную Джульетту. Ты не передашь мне кусочек орехового кекса, дорогая?

* * *

Перед самым Рождеством леди Фэйн умерла во сне. Ей было восемьдесят девять лет.

Семья Фэйн собралась в кабинете адвоката в конторе «Беннет и Хопкинс», чтобы услышать последнюю волю покойной.

Будучи единственным внуком леди Фэйн, Макс с надеждой вслушивался в сухие строчки завещания. Мистер Беннет гудел:

– «…Мы смогли внести скромный вклад в театральное искусство театральной компанией Фэйна, и я завещаю ее моей единственной оставшейся в живых дочери Кассандре Александре Леопольдине Смит».

После того как мистер Беннет закончил читать, тетка Макса Кассандра (кстати, знавшая содержание завещания заранее) немедленно сообщила, что она и ее муж намерены продать все театры. Им обоим уже исполнилось шестьдесят пять, детей у них нет, и они не хотят нести ответственность за семейный бизнес. «Ну ясно, – подумал Макс, – им нужны только деньги».

– Если кто-то хочет купить один или несколько театров, – мистер Смит больше не мямлил, – пусть заявит об этом немедленно. Заявка от члена семьи до начала торгов будет рассмотрена со всем вниманием.

– Но вряд ли она от кого-нибудь поступит, – спокойно ответил Тоби, встал и вышел.

Четверг, 24 октября 1929 года

На другом берегу Атлантики самая процветающая нация в мире рухнула на колени. Беспрецедентная волна паники, страха и смятения охватила Уолл-стрит. Акции резко упали в цене. И в конце концов превратились в ничто. Чтобы разогнать бьющихся в истерике людей на Уолл-стрит, пришлось вызвать отряды полиции. Многие мелкие вкладчики потеряли все. Волны неуверенности, расходясь от американской биржи, всколыхнули мировой рынок. В кинотеатрах практически не осталось зрителей. Черный Джек, вовремя продавший свои кинозалы и отказавшийся вкладывать деньги в открытые акционерные общества, не потерял ни цента из своих шестнадцати миллионов долларов.

Вторник, 31 декабря 1929 года

Приемов по случаю наступления нового, 1930 года было мало, потому что настроение в кинобизнесе не способствовало этому. Многие хозяева киностудий потеряли свои состояния. Многие звезды остались на мели. Кинобизнес вдруг оказался в таком же кризисе, как и все остальные.

Так что у Бетси, все-таки устроившей вечер, оказалось мало конкурентов, и ее прием стал настоящим событием года. Пришли все – Мэри Пикфорд и Дуглас Фэрбенкс, Ирвинг и Норма Джин, а также первая обладательница «Оскара» Дженет Гейнор. Все были намерены повеселиться и хотя бы на один вечер забыть о Великой депрессии.

За десять минут до полуночи Бетси кивнула Черному Джеку, тот сделал знак дирижеру, и музыка мгновенно смолкла. Танцплощадка опустела, и лишь труба все еще вела свою партию. Черный Джек вышел в освещенный круг. В своей короткой речи он вспомнил уходящий год, ставший печальным для многих, но предположил, что наступающий год позволит начать все сначала тем, кто в этом нуждается. Как и было условлено, оркестр заиграл любимый медленный фокстрот Черного Джека. О'Брайен поклонился своей жене и протянул ей руку. На Бетси в тот вечер было белое платье с тонкими бретельками, увенчанными бриллиантами. Белая лиса, украшавшая подол, мягко переливалась, пока хозяин дома кружил свою все еще красивую жену в медленном танце. Все аплодировали и смеялись, наблюдая за единственной парой на площадке.

Черный Джек споткнулся и кашлянул. Он резко остановился и закашлял сильнее. Он согнулся пополам и вцепился руками в грудь. Лицо его покраснело, потом побагровело. Официанты бросились за водой. Черный Джек медленно опустился на колени.

К этому времени все уже порядком выпили, поэтому гости продолжали аплодировать, решив, что Черный Джек просто перебрал и лучше этого не замечать. Но тут у него изо рта хлынула кровь, заливая белую рубашку и блестящий паркет.

Все бросились врассыпную. Кто-то вскрикнул. Оркестр сбился с ритма и смолк.

Бетси упала на колени рядом с мужем и дернула белый галстук, чтобы облегчить ему дыхание. Кровь Черного Джека запачкала ее белоснежное платье из крепа. Бетси закричала:

– Тюдор! Вызови «Скорую»!

Воскресенье, 5 января 1930 года

В больнице врач прослушал легкие Черного Джека. Было ясно и без рентгена – в левом легком большая опухоль, да и состояние правого ненамного лучше. Черный Джек почти всю жизнь курил сигары, вплоть до 1927 года, пока после одного сеанса гипноза резко не бросил. Бетси полагала, что ее муж после этого прибавит в весе. Такое случалось со всеми, кто бросал курить. Но Джек только худел. Он стал чаще кашлять, у него появились боли в груди и одышка, которые он пытался от нее скрыть. Черный Джек резко заявил, что просто стареет и незачем идти к чертову врачу. Обычная простуда.

Теперь Черный Джек, лежа на жесткой больничной кровати, с усилием прошептал Бетси, что не хочет, чтобы дети видели его в таком состоянии и запомнили его таким.

– Прекрати, дорогой. – Бетси заплакала.

– Послушай, Бетси, я скоро умру, поэтому слушай меня внимательно…

Черный Джек умудрялся сосуществовать с кинобаронами и с мафией, он предупредил Бетси, что она всегда должна быть начеку. Никогда никому не доверять. Ты должна быть жестокой и мстительной. И никогда не показывать своих слабостей.

Муж закашлялся, но не принял протянутый Бетси стакан воды. Когда он снова смог говорить, О'Брайен прошептал:

– Бетси, когда щенок гадит на ковер, ты не читаешь молитву. Ты берешь проказника за шкирку и тыкаешь его носом в кучку, чтобы он больше этого не делал. Никогда не забывай об этом. – И Черный Джек упал на подушки.

Бетси закричала. Сбежались сестры… Но Черный Джек был еще жив. Следующие несколько дней Бетси просидела у постели мужа, иногда дремала в кресле. Вдруг рука Джека, которую она держала, едва заметно вздрогнула и тут же расслабилась. Бетси поняла, что ее муж умер.

* * *

Зазвонил телефон. Мими сняла трубку. Британская телефонистка пропела:

– Голливуд на линии… Ах, дорогая, связь прервалась… Подождите минутку…

Потом Мими услышала резкий голос:

– Говорит Луэлла Парсонс…

* * *

На следующий день Бетси с возмущением читала колонку, озаглавленную «Деньги вдовы»:

«Она окрутила Черного Джека из-за его монет. Теперь она получила его заначку», – заявила Мими Фэйн, британская звезда водевиля и старый друг Бетси О'Брайен».

Бетси, не веря покрасневшим от слез глазам, еще раз перечитала написанное. Она поджала губы. Она даже не подумала о том, стала бы Мими использовать такие слова, как «окрутил», «монеты» и «заначка». Ее гнев на судьбу за то, что она отняла у нее защитника, немедленно обратился против Мими. Как там говорил Черный Джек? Убей змею?

На похоронах Черного Джека Бетси плакала. И ей было стыдно, что оплакивает она не мужа и друга, а защитника, символ своего статуса, эмблему семейной жизни. Она понимала, что они с Джеком никогда по-настоящему не любили друг друга, никогда не держались за руки в парке и не целовались тайком за деревьями. Для Бетси это была просто сделка – секс в обмен на безопасность, и они оба это понимали. Джек получил завидную жену, детей и светский образ жизни, о котором он и мечтать не мог, бегая босиком по ирладским болотам. Мать Бетси наконец-то могла успокоиться.

Но Джек не дал Бетси ласки, нежности и той любви, когда при одном взгляде на мужа теплеет на душе. Она мечтала о таких отношениях, когда двоим приятно даже просто посидеть рядом, не говоря ни слова. Бетси не смогла открыть свое сердце Джеку. Поэтому она и рыдала так горько у могилы, оплакивая то, чего у нее никогда не было.

После похорон адвокаты известили Бетси, что состояние ее мужа остается в семейном трастовом фонде. Не считая небольших выплат другим людям, все проценты от состояния оставались в распоряжении Бетси до конца ее дней. После ее смерти они будут разделены поровну между всеми детьми. После свадьбы каждого из них или по достижении тридцатилетия каждый ребенок получит от фонда миллион долларов.

* * *

Миссис Бриджес твердо придерживалась мнения, что Бетси не следует рисковать и выходить замуж еще раз.

– Позже тебе, возможно, захочется… гм… немного развлечься, – рассуждала она. – Но пока ты распоряжаешься своими деньгами, ты можешь делать все, что угодно, до конца своих дней… При условии, что ты не выйдешь замуж вторично.

– Мама, Джек умер совсем недавно, а ты уже говоришь о втором браке, – печально укорила ее Бетси. Ей не требовались предупреждения матери. Бетси исполнилось сорок два, и она не верила ни одному мужчине.

Претенденты на руку и сердце окружили ее, как только она вышла за ограду кладбища. Но Бетси знала, что всем этим мужчинам отлично известно ее финансовое положение. Все в Голливуде знали, что Черный Джек был одним из тех немногих, кому удалось сохранить и преумножить свое и без того огромное состояние.

Бетси не признавалась в этом даже самой себе, но в глубине ее сознания уже созрела мысль о том, что если она и выйдет второй раз замуж, то только за человека надежного… Например, такого, как Тюдор Перкинс.

Глава 16

Суббота, 15 февраля 1930 года.

Фицрой-сквер

– Мне надоело слушать о том, почему твоя постановка не имела успеха, – рявкнула Физз. – Как это говорит твоя мать? Ах да, вспомнила: «Объяснение – это не оправдание». – После трехлетней практики меткость Физз заметно улучшилась – щетка для волос полетела точно в цель, то есть в Макса.

За щеткой последовало ручное зеркальце в серебряной оправе. Оно пролетело над головой Макса, ударилось о раму картины.

Макс потер ухо.

– Ты сделала мне больно своей чертвой щеткой!

– А мне надоело слышать, что все режиссеры в Лондоне тупицы и недоумки, потому что они не хотят брать тебя на работу! – заявила Физз.

– Можно подумать, я ничего не делаю! От этих любителей одна головная боль! – Макс за гроши ставил спектакли в двух театральных клубах в пригороде. Он поднял руку, защищаясь, потому что ему в лицо полетела пудреница. «Снаряд» разбился о стену, засыпав Макса пудрой.

* * *

Во время ленча молодые Фэйны отпраздновали свое сладострастное примирение в ресторане «Берторелли». Макс заказал испанское шампанское. Он поднял бокал, и тут кто-то дружески хлопнул его по плечу. Макс обернулся и увидел Комиссаржевского, который, следуя тайному уговору с Физз, тоже решил заглянуть в этот ресторан. Физз торопливо извинилась и ушла, сказав, что ей необходимо «припудрить нос».

Комис уселся за столик, взял вилку Физз, зацепил у Макса из тарелки кусочек телятины и со своей обычной лисьей улыбкой произнес:

– Знаешь, Макс, ты, вероятно, совершил ошибку, использовав все, чему научился в самой первой своей постановке… Спектакль получился перегруженным.

К тому времени, как Физз вернулась, Макс уже согласился снова бесплатно работать с Комиссаржевским в качестве помощника режиссера в театре Барнса.

* * *

В «Минерве» шло новое ревю под сочным названием «Пьем до дна!». В гримерной Дэйзи застегивала на Мими костюм авиатора, а та натягивала кожаный шлем.

Дэйзи, помявшись, спросила:

– Тебе не кажется странным, что Макс никак не может найти себе работу? Я понимаю, времена сейчас тяжелые, но, если у тебя есть хоть какое-то влияние, они никогда не бывают настолько плохими.

Мими слушала ее вполуха, подняв голову и застегивая под подбородком неподатливую пуговицу.

Дэйзи потуже затянула кожаный пояс костюма и мрачно продолжала:

– За этим что-то кроется, я нутром чую.

Мими тут же насторожилась. «Нутро» Дэйзи еще никогда не ошибалось.

– После шоу я отправлюсь прямо в театр «Король Вильям».

– А до завтра это не подождет?

– Нет, иначе я не усну, – ответила Мими.

Из ложи у самой сцены в театре «Король Вильям» Тоби смотрел пятое представление «Загадки Марсден-мэнор». После премьеры он всегда присутствовал на спектакле следующие две недели, делая пометки в блокноте.

Мими нашла Тоби в ложе. Она передала ему слова Дэйзи, но муж ничуть не удивился. Очень неохотно он рассказал Мими о ссоре Макса с Бэзилом Дином.

– Вот как! Значит, он оказывает дурное влияние на труппу?! – с возмущением повторила Мими. – Какая чушь! Макс просто не дает наступить себе на горло, вот и все!

– Безусловно.

– Что ж, тогда мы сами дадим нашему мальчику шанс. Мы же можем себе это позволить, правда? И не смотри на меня так, словно кошку стошнило в твои домашние туфли! – Мими с вызовом посмотрела на Тоби. – Почему бы Максу и Физз не сыграть вместе на сцене «Минервы»?

– Но у Физз контракт с «Олд Вик». Ее и так уже отпускали сыграть Джульетту.

– Я поболтаю с Лилиан. Ее театр давно нуждается в покраске.

Тоби торопливо сказал:

– Возможно, до этого мне следует поболтать с Физз… Если, конечно, эта парочка появится у нас в следующее воскресенье.

Воскресенье, 23 февраля 1930 года

Физз уютно устроилась в потертом красном кожаном кресле в кабинете Тоби. Доведенная до отчаяния, она снова пришла к свекру за советом. Мать тревожить не хотелось, а критиковать Макса в присутствии Мими не имело никакого смысла.

Медленно, запинаясь, Фиэз спросила Тоби, может ли он понять, почему Макс, вне всякого сомнения любящий ее, недоволен ее успехом, хотя она рада любому его достижению.

Тоби, наливавший херес, постарался, чтобы его голос звучал спокойно и убедительно:

– Мужчины до сих пор боятся, что их сочтут слабыми, не имеющими власти, зависящими от женщины, как в детстве, когда им приходилось подчиняться матери.

– Правильно, давайте во всем обвиним женщин!

Тоби рассмеялся:

– А кто растит мальчиков, внушая им, что женщины – существа слабые, зависимые, послушные и покорные?

Но Физз даже не улыбнулась в ответ.

– Но это не дает права Максу унижать меня на людях.

Тоби налил ей еще хереса.

– Ты зарабатываешь больше его.

– Мне надоело такое объяснение всем неприглядным поступкам моего мужа! Ему что, больше понравится, если я стану зарабатывать меньше, чем он?

– Да, вероятно. Деньги – символ власти. Чем больше у человека денег, тем больше у него власти и больше уважения. Так как всем известно, что ты зарабатываешь больше Макса, он подсознательно боится, что люди уважают тебя больше, чем его.

Физз помолчала. Это казалось смехотворным, но, судя по всему, Тоби был прав.

Старший Фэйн добавил:

– Возможно, ваши отношения улучшились бы, если бы ваши имена стояли рядом на афише.

– Разумеется! Но это невозможно…

– Отчего же? – Тоби снова подлил невестке хереса.

Физз замялась, потом выпалила:

– Но с какой стати?!

Тоби вздохнул. Эта тема была ему знакома. Он надеялся, что Физз не превратится из настоящей звезды в актрису. Такие донимают режиссера спорами (это называется «творческим подходом»), критикуют его (это подается под маркой «дружеской помощи») и упрямо стоят на своем, уверяя, что отстаивают свою точку зрения. Тоби умел останавливать подобных «звезд».

Сейчас он нежно улыбнулся Физз:

– Ты хочешь быть одинокой звездой или звездой, живущей в счастливом браке?

* * *

Тоби посетил Комиссаржевского и попросил его стать режиссером спектакля, но Комис отказался, пожав плечами:

– У меня и без того много работы. Почему бы вам самому не заняться режиссурой, Тоби? Пусть это будет семейное дело, очень хороший рекламный ход. Все Фэйны в одном маленьком театре! Что вы собираетесь ставить?

– Мы еще не решили.

Комис заговорщически улыбнулся:

– Если вы решитесь на «Много шума из ничего», тогда я помогу Максу.

– Отлично, – просиял Тоби. Они с Комисом оба понимали, что Физз и Макс – это живое воплощение Беатриче и Бенедикта. Может случиться, что таким образом их жизненная драма обретет хороший конец.

* * *

В день премьеры с Максом произошло небольшое чудо. Когда он вышел на сцену, то и в самом деле ощутил себя Бенедиктом. Макс снова пережил то чувство, которое привлекло его к Физз. Они вдруг снова оказались равными – страстные любовники с сильной волей, сражающиеся за власть и наслаждающиеся этой борьбой. Помимо их воли, Бенедикт и Беатриче – или это были Макс и Физз – снова испытали большую, ничем не омраченную любовь.

Макс больше не считал Физз младшей сестрой, которая осмелилась опередить брата. Он настоял на том, чтобы Физз одна вышла на последний поклон. Макс хотел, чтобы все аплодировали его возлюбленной. И отношения, возникшие на сцене, не исчезали еще долго после того, как опустился занавес. Молодые Фэйны вновь обрели то, что когда-то соединило их.

Пятница, 4 апреля 1930 года

Критики отреагировали по-разному. Физз получила заслуженные похвалы. Был отмечен и великолепный дебют Макса в семейном театре, хотя один критик все-таки написал, что от Фэйна ожидали большего и что семейный талант пока не слишком бросается в глаза в самом младшем поколении.

Макс немедленно потерял только что вновь обретенную уверенность в себе.

Вечером, когда они ехали по Стрэнду в открытой машине Макса, Физз убеждала его:

– Забудь об этих ублюдках, дорогой. Я не читаю ни слишком хвалебных отзывов, ни плохих. Таким образом, я избегаю как излишней самоуверенности, так и депрессии.

– Тебе все просто.

– А почему бы нам не играть чуть легче? – вдруг предложила Физз. – Мы могли бы побольше веселиться.

Позже, уже на сцене, Физз подошла совсем близко к Максу и, незаметно для зала, легко потерлась о чресла своего Бенедикта. К ужасу Макса он ощутил мощную эрекцию, ужасно заметную в канареечно-желтых узких панталонах. Он тут же отвернулся от зала.

Максу пришлось заканчивать сцену спиной к публике. Остальные актеры сочли это замечательной шуткой. Когда Макс мрачнее тучи вылетел со сцены, его приветствовали смешки:

– С этими панталонами всегда так… Такое со всеми случается, малыш…

Критики встретили спектакль без энтузиазма, но зрителям пьеса нравилась. На сцене между Максом и Физз буквально пролетали искры. Они были замечательной театральной парой для того времени. Бенедикт и Беатриче воплотили столкновение воли современной женщины и ее мужчины. Отношения вне сцены между молодыми Фэйнами добавляли сексуального напряжения их игре. Все, кто видел их на сцене, понимали, что это противоборство характеров отражает бурную личную жизнь Макса и Физз.

Понедельник, 14 апреля 1930 года.

Голливуд

Вздорные героини с платиновыми волосами, язвительными шутками и твердой уверенностью в собственной ценности продолжали появляться на экранах. Экранная блондинка больше не была невинной жертвой, она могла справиться с любым воздыхателем и все-таки в конце фильма оказывалась у него в объятиях.

Эпоха джаза сменилась Великой депрессией. Стали популярными гангстерские фильмы. К тому же настоящая организованная преступность заявила о себе и в Голливуде. Приспешники Аль Капоне просачивались на студии, планируя выкачивать деньги в обмен на отсутствие проблем с профсоюзами.

Многих популярных актрис привлекали люди, способные «обо всем позаботиться», шла ли речь о шубе из песца или назойливой конкурентке. Красавицы Голливуда стали выходить замуж за бандитов.

Число хорошо одетых поклонников Бетси уменьшилось, как только стало известно дополнительное распоряжение Черного Джека. Если его вдова вторично выходит замуж, то она теряет весь доход от семейного трастового фонда и ей причитается пятьдесят тысяч долларов в год. Этого достаточно для комфортной жизни, а охотников за состоянием эта сумма не привлечет. Но Бетси вызывала и искреннее восхищение. В сорок два года она была все еще красива, хотя женщины полагали, что миссис О'Брайен чересчур прибавила в весе.

Но Бетси терпеть не могла появляться в обществе в одиночестве. Ей казалось, что мужчины считают ее легкой добычей, а женщины – неудачницей, неспособной найти мужчину. Поэтому когда Бетси выходила из дома, с ней всегда был кто-то из детей. Она предпочитала компанию Стеллы, потому что шестилетний Ник был невероятно любопытным, а от девятилетней Тессы всегда сплошные неприятности. После смерти отца девочка стала настолько неуправляемой, что гувернантка отказалась от работы. А мать и бабушка просто отчаялись найти на нее управу. Неугомонная, вредная, упрямая, стремящаяся всегда быть в центре внимания, Тесса наконец была отправлена в школу.

По характеру Тесса оказалась истинной дочерью своего отца. Сверхэнергичная, она унаследовала ирландское очарование Черного Джека (он звал ее живым витамином), его выносливость и хватку ротвейлера. Девочке не досталась удивительная красота матери, но она была хорошенькой.

А вот десятилетняя Стелла была спокойной, нежной, послушной девочкой, которую можно было оставить посидеть или отправить с поручением, если это требовалось. Ник был похож на нее характером и медленной неуверенной манерой разговора. Они оба унаследовали от отца темные волосы, голубые глаза, бледную кожу и широкую кость. Стелла выглядела неуклюжей и неловкой, а глядя на Ника, становилось ясно, что он вырастет крупным, сильным мужчиной.

По вечерам Бетси всегда могла рассчитывать на компанию Тюдора, сменившего свою хорошо оплачиваемую, но нервную работу на другую, оплачиваемую еще лучше.

Спустя два года после приезда Тюдора в Голливуд появились первые звуковые фильмы. Все студийные магнаты надеялись, что звук не привьется – ведь девяносто пять процентов их аудитории не говорили по-английски, – но вскоре поняли, что альтернативы звуковому кино нет.

Звезды, говорившие с сильным провинциальным или иностранным акцентом, оказались вдруг без работы.

В цене оказались репетиторы, ставившие голос. Гарри Купер, оказавшийся вместе с Тюдором на яхте во время рыбалки, запомнил приятный, глубокий голос англичанина и его отличную дикцию. Тюдор любезно согласился давать ему уроки. Молодой Купер поинтересовался, устроит ли его оплата в сто долларов за час. Тюдор немедленно согласился. Перед ним открывалась новая блестящая карьера. Теперь он учил знаменитых актеров произносить сложные скороговорки, улучшающие дикцию. Вскоре он продал свой прежний бизнес двум бывшим дворецким, которые отлично вели дело и никогда не грабили своих клиентов больше необходимого.

* * *

Бетси проводила теперь больше времени в театре, где актеры были благодарны ей за внимание, подкрепленное щедрыми чеками. Лесть окружающих убедила Бетси в том, что ей вполне по силам самой заняться режиссурой.

Миссис Бриджес согласилась, что Бетси нужно на что-то отвлечься. Собирается ли дочка поставить только одну пьесу или снять театр на время?

Бетси никак не могла решиться до тех пор, пока не прочла в колонке «Лос-Анджелес таймс» об успехе постановки Фэйнов «Много шума из ничего».

Вспомнив, что Мими обозвала ее золотоискательницей сразу после смерти Джека, Бетси задумчиво отложила в сторону газету и сняла трубку своего телефона.

Понедельник, 14 апреля 1930 года

Луиджи Карати, компетентного юриста, порекомендовали еще Черному Джеку. Юрист сложением напоминал игрока в американский футбол, всегда одевался с иголочки, но никогда не застегивал пиджак, чтобы «кольт», который он носил в наплечной кобуре, всегда был под рукой. Он принял эти меры предосторожности после того, как его садовника-японца распяли на иудином дереве в собственном саду Карати.

Секретарша доложила о приходе клиентки, и Карати немедленно встал и посмотрелся в зеркало.

Мистер Карати молча выслушал пожелания миссис О'Брайен. Странно было, что она непременно хотела приобрести именно театр «Король Вильям» в Лондоне. Но как только его посетительница упомянула, что он принадлежит Фэйнам, адвокат сразу же все понял. Он выработал у себя привычку просматривать светскую хронику. В конце каждого дня секретарша представляла ему краткую сводку по всем газетам, умещавшуюся на одном листке. Это часто помогало ответить на вопрос: «Зачем?»

– Так вы хотите, миссис О'Брайен, приобрести этот театр?

– Разумеется, на законных основаниях, – подтвердила она.

– Я дам задание моим людям в Европе, и они начнут над этим работать.

Понедельник, 21 апреля 1930 года

Спустя неделю Бетси снова была в офисе мистера Карати. Она постепенно меняла свои вдовьи одежды, совершенно не красившие ее, на более светлые наряды.

– Доброе утро, миссис О'Брайен. – Луиджи Карати был приветлив и вполне доволен. – У нас есть для вас новости. Тобиас Фэйн владеет театром «Король Вильям» на одноименной площади, но на здание существует закладная, которая принадлежит молодому человеку по имени Билл Силвер. Мы начнем с того, что попытаемся получить эту закладную, верно? Это даст нам определенное преимущество.

– Правильно, – кивнула черная роза на шляпе Бетси.

– Вы уверены, миссис О'Брайен, что хотите сами владеть этой закладной? Я бы предложил владение через третье или даже четвертое лицо, что гарантировало бы ваше инкогнито.

Бетси покачала головой. Она хотела, чтобы Мими знала.

* * *

Представитель мистера Карати заполучил закладную, но тут же столкнулся с трудностями. Мистер Тобиас Фэйн отказался продать театр, даже когда ему предложили на пятьдесят процентов больше его реальной цены. Мистер Фэйн явно не желал ничего понимать, несмотря на небольшой пожар, постоянные различные поломки и неожиданные сложности с цензорским отделом.

Но мистер Фэйн остался нечувствительным к этим мелким неприятностям. Несмотря на огромное количество чашек чая с лимоном, выпитых представителями мистера Карати в переполненном людьми офисе мистера Фэйна, этот господин никак не мог понять, что ведет себя неразумно, отвергая более чем щедрые предложения.

– Так что же вы намерены делать? – Бетси часто слышала, как Черный Джек произносил эти слова спокойно, но с угрозой.

– Этого господина надо убедить иными методами. Вы согласны, миссис О'Брайен?

– Я не буду в этом замешана?

– В чем, помилуйте? – Мистер Карати развел руками и посмотрел на потолок так, словно с него вдруг начал капать дождь.

* * *

Зазвонил телефон. Мистер Карати снял трубку:

– Вы не могли бы обвинить его в гомосексуализме?.. Тогда ему придется отрицать это, вот зачем. Потом мы сможем опубликовать его слова во всех газетах, не считаясь с расходами. Это его достанет… Ах, он и есть… Подождите минутку, дайте мне подумать. – Хорошая идея быстро пришла в голову мистеру Карати. – Вы слушаете? Есть только одна вещь, которую публика точно не примет… Вы знаете, как Джо обделал дельце с сетью кинозалов «Пентэйдж»?.. Почему бы нам не использовать такой же вариант, только вместо девушки у нас будет молодой человек… Отлично, дайте мне знать немедленно, как только у вас будут результаты.

Понедельник, 8 сентября 1930 года.

Театр «Минерва», Лондон

В «Минерве» шло ревю Мими под названием «Что новенького?».

Наверху в своем маленьком кабинете за столом, заваленном бумагами и счетами, сидел Тоби. Он снял пиджак и проверял выручку от продажи билетов.

Неожиданно дверь в кабинет резко распахнулась и с треском захлопнулась за юнцом, которого Тоби узнал. Он как-то его прослушивал. Это был Бертрам, «мальчик-акробат».

Благодаря тому прослушиванию Бертрам отлично знал, где расположен офис Тоби. Он миновал внушительного швейцара, просто-напросто купив входной билет. Бертрам торопливо взбегал по лестнице к кабинету Тоби, на ходу расстегивая одежду. Рубашку он просто порвал. Оказавшись в кабинете Фэйна прежде, чем изумленный Тоби успел встать, уж не говоря о том, чтобы понять, что происходит, Бертрам начал быстро раздеваться.

– Чем это, черт побери, вы занимаетесь? – изумился Тоби, когда Бертрам снял поношенное нижнее белье, обнаженный, подошел к нему и начал расстегивать ему на груди рубашку.

Встревоженный, Тоби попытался отпихнуть юнца. Пьян он или сошел с ума?

– Эй, я же вам говорю… – начал было Тоби, но Бертрам как следует ударил его по уху. И Фэйн вместе с креслом упал на пол, парень оказался сверху, его обнаженные ягодицы ритмично двигались вверх-вниз.

Кровь из уха заливала левый глаз Тоби, но он все-таки попытался оттолкнуть парня.

– На помощь! – прохрипел он одновременно с «мальчиком-акробатом».

Мисс Дженкинс, старшая секретарша, занервничала, когда на ее стук никто не ответил, и рывком открыла дверь. Она задохнулась от изумления, сделала еще несколько шагов вперед, и тут же, шокированная, подалась назад. Пенсне упало с ее носа. Она в ужасе воскликнула:

– Мистер Фэйн!

Как только открылась дверь и Бертрам понял, что свидетель есть, он тут же отцепился от Тоби, нырнул под рукой у мисс Дженкинс, раздавив при этом ее пенсне, и побежал вниз по лестнице с криком:

– Не позволяйте этой скотине больше до меня дотрагиваться!

Ошеломленный, Тоби с трудом поднялся на ноги.

– Слава богу, что вы здесь, мисс Дженкинс.

Секретарша в ужасе смотрела на залитое кровью побагровевшее лицо Тоби, спутанные волосы, оторванный воротничок смятой рубашки. На полу – разбросанные бумаги, сломанное кресло. Чья-то одежда и поношенное белье.

– Господи, что скажет бедная миссис Фэйн? – дрожащим голосом произнесла мисс Дженкинс.

И только тут Тоби увидел всю сцену глазами своей секретарши.

* * *

А тем временем Бертрам бежал вниз, рассталкивая всех на своем пути, и вопил:

– Кто-нибудь, спасите меня! Помогите! Не позволяйте этому монстру добраться до меня!

На сцене Мими, одетая в бриджи, высокие сапоги и свитер-поло, как раз изображала принца Уэльского. Дверь слева от сцены распахнулась, в зале зашевелились. Все увидели обнаженную фигуру, освещенную лившимся из коридора светом.

Человек на мгновение замер, потом закричал: «Помогите! Он пытался изнасиловать меня!» – и побежал к оркестровой яме.

Величественный дирижер во фраке и белом галстуке повернул голову влево и тут же выронил палочку. Оркестр смолк. Мими перестала петь. Зрители прекратили жевать. Кто-то закашлялся. Раздались крики:

– Что случилось? Вызовите врача!

Добежав до дирижера, отшатнувшегося от него в ужасе, Бертрам резко свернул вправо, демонстрируя матронам из публики все свои прелести, и побежал по центральному проходу к амфитеатру, размахивая руками и зовя на помощь.

В зал вбежали директор и несколько уборщиц с тряпками в руках, которые пытались задержать его. Но голый Бертрам вдруг сам бросился на директора и сбил его с ног.

– Вызовите полицию! – крикнул он, а волосатые ноги Бертрама уже обвились вокруг его бедер в полосатых брюках. Теперь уж директор никуда не денется!

При упоминании полиции коробки шоколадных конфет поползли с колен зрительниц на пол, захлопали сиденья. Весь партер встал и повернулся, чтобы лучше видеть происходящее. Зрители больше не смотрели на сцену, они наблюдали за другим зрелищем.

Мими подошла к рампе и посмотрела в зал. Что, черт возьми, происходит в задних рядах партера?

Спустя несколько минут появился дюжий полицейский. Директор уже встал на ноги, но никак не мог отцепить от себя Бертрама.

Полицейский растащил мужчин в стороны. Демонстрируя великолепное чувство приличия, он немедленно снял с себя китель и накинул его на голого парня, прикрывая перед.

Директор повел полицейского и нарушителя спокойствия обратно мимо оркестра в служебные помещения театра.

В оркестровой яме дирижер пришел в себя, и оркестр заиграл вступление к номеру. Мими старалась изо всех сил, чтобы вновь привлечь вимание зала. Она позже выяснит, что там произошло.

Оказавшись за кулисами, парень, дрожа, поведал свою историю. Два дня назад мистер Фэйн прослушивал его и попросил зайти еще раз. Бертрам Бэйтс – он наконец назвал себя – явился. Увидев его, заявил Бертрам, мистер Фэйн сорвал с него одежду и набросился на него, пытаясь изнасиловать.

– Что это, черт возьми, здесь за шум? – Встрепанный Тоби по-прежнему был в помятой рубашке. Он растолкал собравшуюся толпу у подножия лестницы.

Бертрам тут же взвизгнул снова, его дрожащий грязный палец уперся в Тоби:

– Не подпускайте ко мне этого дьявола! Не позволяйте ему до меня дотрагиваться!

Полицейский констебль посмотрел на мужчину средних лет в помятой, порванной рубашке и сухо произнес:

– Я полагаю, что вам необходимо проследовать вместе с нами в участок, сэр.

* * *

В полицейском участке трясущийся Бертрам Бэйтс повторил свою душераздирающую историю.

Тоби заявил, что он не назначал Бертраму Бэйтсу никакой встречи. Он рассказал, что произошло на самом деле, и сердито добавил:

– В Лондоне достаточно проституток на любой вкус.

Если бы он и в самом деле был извращенцем, то ему не потребовалось бы силой добиваться желаемого, ему достаточно было бы просто заплатить за подобную услугу. И потом, неужели господа полицейские полагают, что мистер Фэйн настолько глуп, что стал бы заниматься подобными вещами в своем собственном театре, в своем кабинете, когда за стенкой сидят три секретарши, а его жена поет на сцене? Этот молодой человек явно психически ненормален.

При этих словах Бертрам, подвывая, попросил полицейских позвонить его агенту, который подтвердит, что мистер Фэйн действительно приглашал его зайти к нему в офис именно в этот день и в это время.

Агент – маленький, нервно оглядывающийся по сторонам, аккуратно одетый человечек – вскоре приехал в участок. Он изобразил приличествующее случаю изумление при виде Бертрама и удивился еще больше, услышав его историю. Агент подтвердил его слова насчет встречи и предложил просмотреть записи звонков, сделанные в специальной книге в офисе агента. И вообще, он, агент, глубоко потрясен поведением мистера Фэйна.

Разумеется, после таких слов агента Тоби очутился за решеткой в камере в подвале полицейского участка.

Вскоре появилась Мими, все еще в сценическом костюме, в сопровождении молодого скептически настроенного адвоката из конторы «Беннет и Хопкинс». Она возмутилась: какого черта! В соседней с кабинетом комнате было полно народа, и уж скорее молодой атлет справится с пятидесятилетним мужчиной, чем наоборот.

В полиции нашли сведения о том, что Бертрам уже дважды задерживался – первый раз за предложение услуг в Гайд-парке, второй раз – за содомию в Сент-Джеймс-парке.

– Ты мне ничего не рассказывал! – прошипел его агент. – Ты говорил, что я у тебя первый…

– Эй, вы, ну-ка прекратите! – рявкнул сержант. Ему только еще драки не хватало в участке.

В конце концов Тоби выпустили под залог.

* * *

Вернувшись домой, Тоби отправился к себе в кабинет, сказав, что ему нужно подумать. По дороге он налил себе большой стакан виски.

– Это не поможет тебе думать! – Мими вырвала у него графин. Только она верила ему. Даже Дэйзи отвела глаза в сторону, когда Мими поинтересовалась ее мнением насчет странного происшествия.

Тоби мягко, но настойчиво вытолкал Мими из кабинета и запер за ней дверь. Он отлично помнил, как его за ленчем в «Савое» попросили прослушать некоего Бертрама Бэйтса. Теперь ему стало ясно, для чего все это делалось. Если он продаст театр «Король Вильям», парень снимет обвинения, а его агент подтвердит, что юноша слабоват на голову или что-нибудь в этом духе.

Сидя в камере, Тоби вспомнил и о пожаре, и о неожиданных проблемах с цензурой. Все неприятности происходили после того, как Тоби в очередной раз предлагали продать театр, а он в который раз отказывался. Предложение о продаже поступало из одной весьма респектабельной лондонской юридической фирмы, представлявшей интересы некоего «клиента». Совершенно ясно, что в случае отказа продать театр во всех газетах появятся соответствующие заметки, и Тоби Фэйна просто распнут.

Решать следовало как можно быстрее. Сейчас неважно, что правильно, а что нет. Поступить необходимо так, как будет лучше для семьи. Либо Тоби продаст театр, либо его близкие подвергнутся унижению, презрению и остракизму. Впервые в жизни он порадовался, что его родители уже умерли.

Мими забарабанила в дверь кабинета:

– Тоби, если ты не откроешь дверь, я ее вышибу!

Он устало повернул ключ в замке. Обычно щеголеватый, он все еще был в рваной, мятой рубашке, от него пахло потом и виски, словно от спившегося комика в третьеразрядной разъездной труппе.

Мими, не снявшая грима и костюма, встала на цыпочки и обняла Тоби за шею.

– Послушай, Тоби, я за тебя! Ты понимаешь это? Я не могу понять, что происходит, но, что бы там ни было, я на твоей стороне.

– Я, пожалуй, понимаю, что именно происходит. – И Тоби рассказал Мими о своих подозрениях.

– Но это же шантаж! – немедленно отреагировала Мими. – Этот человек отлично осознает, что, если нанести тебе удар ниже пояса, ты отдашь театр без борьбы, только бы избежать скандала! Какая грязь!

Возмущение, пылавшее в ее ярких зеленых глазах, сменилось задумчивостью.

– Тоби, а с чего это кому-то пришло в голову предлагать тебе на пятьдесят процентов больше в самый разгар кризиса? Ведь это же невероятно!

Тоби уныло пожал плечами:

– Я пойду наверх, приму ванну.

Как только муж вышел из комнаты, Мими сразу же позвонила Джесси и попросила ее срочно приехать. Джесси приехала очень быстро, встревоженная, без шляпы, и без обиняков подтвердила, что в данный момент никто не жаждет покупать театры.

– Тебе это не кажется подозрительным? – спросила Мими.

Джесси повернулась к Тоби:

– У тебя есть враги?

Он коротко рассмеялся:

– А у кого в нашем бизнесе их нет?

Но Джесси не отступала:

– Давай, давай, соображай. Ведь это безумие выложить такие деньги, только бы заставить тебя продать театр?

– Никого не могу вспомнить. – Тоби выглядел сбитым с толку. – У молодого Силвера есть наша закладная. Если бы он сам хотел купить театр, уверен, он пришел бы напрямую ко мне.

– Давайте проверим, – мрачно предложила Мими. – Какой у него номер?

Через пару часов Силвер сообщил ей, что он только что продал закладную… Нет, он лично незнаком с покупателем. Какой-то владелец ночного клуба.

Джесси, Мими и Тоби молча сидели в маленьком кабинете. Они только теперь поняли, что дело обстоит намного серьезнее, чем им представлялось.

– А как насчет твоих врагов, Мими? – неожиданно спросила Джесси.

И все трое вдруг поняли, кто этот пресловутый «клиент». Участие только одного человека делало всю схему логичной.

– Бетси! – воскликнули они хором.

* * *

В час ночи Тоби взял с кровати подушку и прокрался вниз. Он нашел решение проблемы. На цыпочках он прошел на кухню, подсунул плетеный коврик под дверь, выходящую в сад, чтобы не проходил воздух, открыл духовку, положил туда подушку и включил газ. Потом он лег на пол и положил голову на подушку.

Спустя полчаса Мими, которой никак не давали заснуть мысли о Бетси, решила спуститься вниз и согреть себе чашку молока. Внизу ей ударил в нос резкий запах газа.

Мими с криком распахнула дверь кухни и увидела Тоби на полу. Она подбежала к плите, выключила газ, распахнула дверь в сад, задыхаясь и кашляя. Тоби лежал на спине, вялый, словно кукла, размокшая под дождем. Глаза были закрыты, лицо покраснело, дыхание было прерывистым и частым.

На пороге появилась заспанная Дэйзи.

– Вызывай «Скорую»! Принеси оделяло! Быстро! – крикнула ей Мими. Дэйзи бросилась наверх к телефону.

Оставшись вдвоем с Тоби, Мими потащила его в сад, на воздух, в сырую черную ночь.

Дэйзи наверху дождалась приезда «Скорой» и спустилась вниз в сопровождении двух мужчин. Тени задвигались в темном дворе. Принесли брезентовые носилки. Санитар склонился над Тоби и даже не стал открывать свой саквояж. Он только прошептал напарнику:

– Несем его в машину. Ему нужен кислород, и побыстрее.

Мими от страха не могла выпустить руку Тоби.

Ей казалось, что стоит выпустить безжизненные пальцы, и она навсегда потеряет Тоби.

В конце концов старший из санитаров не выдержал:

– Мадам, если вы не уберетесь с моей дороги, я не смогу дать ему кислород!

Машина неслась к больнице, сирена завывала, Мими трясло от ужаса.

Только когда дыхание Тоби стало ровным, Мими и сама задышала нормально. Фельдшер немного расслабился. Мало того, что мужик при смерти, а тут еще возись с его женой-истеричкой!

* * *

В семь утра Мими сказали, что Тоби вне опасности. Она попросила разрешения позвонить и набрала личный номер владельца одной из лондонских вечерних газет.

– Прости, что разбудила… Нет, не думаю… Ты не мог бы помочь мне? – И она объяснила ему ситуацию.

– Разумеется, Мими, в следующем же номере выйдет нужный материал.

После обеда Мими нашла в газете колонку светской хроники.

«Театральная семья Фэйн явно оказалась мишенью недоброжелателей. Совсем недавно произошел шокирующий случай. Молодой дегенерат бегал голым по театру «Минерва», вызывая удивление и отвращение у публики. Этот эпизод, показавшийся сначала досадной неприятностью, вполне может быть связан с действиями завистливого театрального соперника. Миссис Тобиас Фэйн, чей муж в связи с проблемами дыхания оказался вне нашей досягаемости, заявила вчера, что семья Фэйн встретила поступок юнца с осуждением. Будем надеяться, что подобные непристойные эпизоды больше не повторятся».

* * *

Адвокаты Тоби легко убедили полицию «забыть» об этом деле. Важные люди часто становятся объектом шантажа. Обычно жертва предпочитает платить, чтобы избежать скандала, но иногда жертва совершает самоубийство. Мистеру Фэйну просто повезло, если, конечно, это можно назвать везением.

* * *

Три дня спустя Мими, Макс, Физз и Джесси стояли вокруг больничной кровати Тоби. Он полностью пришел в себя и только что клятвенно пообещал жене, что никогда впредь не предпримет ничего подобного. Лица Фэйнов, всех, кроме Тоби, были непримиримыми.

Осуждение Бетси переросло в ненависть. Теперь вся семья Тоби была вовлечена во вражду между Мими и Бетси. Месть стала делом всей семьи.

Глава 17

Суббота, 27 сентября 1930 года.

Голливуд

Миссис Бриджес стояла внизу в холле и ждала Бетси. Бетси спускалась по изящной лестнице так медленно, словно из нее выпили всю энергию.

– Мне бы хотелось, чтобы ты перестала попусту тратить время на переживания об этой Мими! – не выдержала миссис Бриджес. – Этот ее «голубой» муж оказался просто чересчур нервным. Если бы ты вышла замуж за подобное ничтожество, я бы сама сунула голову в духовку… Ты не видела, милочка, куда я положила мои новые перчатки?

Когда Бетси узнала от лондонских знакомых о том, что произошло в «Минерве», она немедленно отправилась в офис к мистеру Карати. Там она довольно нелюбезно поинтересовалась, что, собственно, происходит. Карати только пожал плечами, не особенно понимая, чем она недовольна. Бетси сразу же передумала покупать театр и даже собралась сказать Мими, что сожалеет о случившемся. Но, сколько бы она ни звонила в Лондон, Мими неизменно бросала трубку.

* * *

Позже Бетси все-таки удалось спокойно, без миссис Бриджес, поговорить с Тюдором о своем чувстве вины и угрызениях совести. Когда же она наконец обретет душевный покой?

Тюдор понял: несмотря ни на что, Бетси не хотела причинить боль бывшей подруге, как бы странно это ни звучало. Похоже, Бетси наконец решила сделать первый шаг к примирению.

Добросердечный Тюдор Перкинс согласился совершить путешествие в Лондон в качестве миротворца. Он сказал себе, что это будет своего рода компенсацией Мими за то, как с ней обошлись в Голливуде. Разумеется, заплатит за поездку Бетси. Она немедленно зарезервировала номер в «Ритце» на Пиккадилли, пока Тюдор не передумал.

Воскресенье, 12 октября 1930 года.

Фицрой-сквер

В Лондоне стояло бабье лето, поэтому Тюдор, Тоби и Мими пили аперитив перед ленчем на террасе позади дома на Фицрой-сквер.

Тюдор уже передал Фэйнам, что Бетси сожалеет о случившемся и просит прощения.

– Ну, разумеется, ей жаль, – фыркнула в ответ Мими. – Она все время присылала эти чертовы корзины с цветами в больницу. А потом мы получили даже апельсиновое дерево! Я немедленно все выкинула!

Тюдор знал, что Тоби тоже хочет положить конец этой бессмысленной вражде, и поэтому попробовал еще раз:

– Дорогая Мими…

– Прекрати это свое «дорогая Мими, дорогая Мими»! Вы, похоже, забыли, что Бетси проделывает свои штучки уже двадцать шесть лет! А ты, Тюдор, ну просто душка! Ты не понимаешь, что некоторые люди уже рождаются бессердечными, расчетливыми, жадными. Они намеренно причиняют вам боль, просто потому что получают от этого удовольствие или это сулит им прибыль. – Мими осушила бокал и поставила его на чугунный столик с такой силой, что ножка отломилась.

Мужчины удивленно наблюдали за вспышкой Мими. Тоби торопливо налил ей шампанского в другой бокал и негромко заметил:

– Но ведь Бетси хочет помириться, дорогая.

– Распроклятым апельсиновым деревом ей не расплатится за то, что она натворила!

Повисло сердитое молчание, потому что мужчины вспомнили, что начала вендетту Мими.

Наконец Тюдор решился заговорить:

– Что ж, я сделал все, что мог. – Он видел, что если будет настаивать, то Мими и его лишит своего доверия.

– Мы оба сделали все, что в наших силах, – согласился Тоби. – Почему бы нам не вернуться в дом? Здесь становится прохладно.

Суббота, 1 ноября 1930 года.

Голливуд

Бетси была расстроена, что Тюдор вернулся ни с чем. Теперь она чувствовала себя непонятой. Ведь она не хотела причинять вреда Тоби, верно? Она просто хотела заключить законную сделку… Ну… практически законную. Разве она не предлагала на пятьдесят процентов больше того, что стоил этот театр? Тоби просто дурак, раз упустил такую великолепную возможность.

Воскресенье, 2 ноября 1930 года.

Фицрой-сквер

После успеха спектакля «Много шума из ничего» Макс отвергал все предложенные ему роли. Он твердо решил стать режиссером.

Дождливым ноябрьским днем Макс нашел свой театр. Они с Физз присмотрели пыльное помещение бывшего мюзик-холла на углу Эустон-роуд и Тоттенхем-корт-роуд с залом на четыреста мест. Театр носил название «Титания».

Когда Макс рассказал родителям о своих планах, Мими и Тоби, оторвавшись от ростбифа, посмотрели на него с удивлением. Ножи и вилки застыли в воздухе.

– Почему бы мне не попробовать? – продолжал Макс. – Я хочу поставить Шекспира, но без интеллектуальных изысков. А потом возьмусь за лучших послевоенных американских драматургов.

– Ты имеешь в виду Шервуда, Андерсона, О'Нила? – задал вопрос Тоби.

Макс кивнул:

– И не только серьезные вещи, но и хорошие комедии. Так как никто не ставит этот репертуар, он станет новостью, и я получу массу бесплатной рекламы. Если заработаю деньги, то можно будет ставить пьесы молодых британских драматургов.

Мими неуверенно сказала:

– Я, конечно, плохо в этом разбираюсь, но разве Национальный британский театр не планирует делать нечто подобное за государственный счет?

– Мамочка, такие планы всегда существуют, но кризис в самом разгаре. Вряд ли они получат деньги.

– С какой пьесы ты собираешься начать? – осторожно поинтересовался Тоби.

– С «Алисы»!

– «Алиса в стране чудес», – просияла Мими. – И поставить спектакль надо на Рождество в «Минерве», а не в старушке «Титании».

– Критики опять завопят о семейственности и сотрут Макса в порошок, – предупредил Тоби. – Да и не только критики.

– Он наш сын и отлично сыграл в «Много шума из ничего», разве нет? – Мими уже сердилась. – Ты должен дать ему такую возможность.

В конце концов Тоби неохотно согласился, чтобы Макс поработал режиссером в «Минерве» полгода.

– Итак, это будет «Алиса», – торжествующе улыбнулась Мими. – Мне всегда хотелось сыграть Сумасшедшего Шляпника в клетчатых штанах и цилиндре. Авторское право на «Алису» не распространяется, так что на гонорар автору тратиться не придется. А кто у нас будет Алисой?

Все трое посмотрели на Физз.

– Я уже дала согласие уйти из «Олд Вик» и присоединиться к Максу, – спокойно сказала Физз.

Это, безусловно, было жертвой с ее стороны. Физз очень любила свой театр и играла там девять лет. Но Макс оставался у нее на первом месте. Несмотря на их весьма бурные отношения, он всегда там и останется.

Тоби немного расслабился.

– Как ты собираешься назвать свою новую труппу?

– «Новые идеи», – твердо ответил ему сын.

* * *

Премьера «Алисы в стране чудес» состоялась сразу же после Рождества. Критики порезвились как следует, о чем и предупреждал Тоби. А Физз только смеялась… Особенно, когда прочитала заголовок «Семейное развлечение или семейное предприятие?». Но большинство отзывов оказались благожелательными.

«Алиса» еще шла, давая хорошие сборы, а Макс уже начал репетировать с Физз главную роль в пьесе Бернарда Шоу «Святая Иоанна».

Комис посоветовал ему проявить железную волю на первой же репетиции.

И запугивал Макс актеров или очаровывал их, он всегда вел себя так, словно точно знал, что делает. Иначе актеры потеряли бы в него веру и превратили бы его жизнь в ад. Даже Физз во время репетиций почтительно выслушивала Макса, оставляя все споры до дома.

Макс хотел, чтобы в труппе царила веселая атмосфера, позволяющая актерам расслабиться. Его актеры были полны энтузиазма, радости, возбуждения, и все это не без помощи Макса. Именно так он добивался от них полной отдачи, не забывая, впрочем, и о полезной дисциплине.

Макс никогда не репетировал больше шести часов. Урок Бэзила Дина, доводившего актеров до состояния зомби тридцатичасовыми репетициями, не прошел даром.

Макс, словно дирижер, чувствовал, где необходима пауза, а где следует ускорить ритм. Он убрал эпилог, посвященный решению церкви перевести Жанну д'Арк из еретиков в святые. Действие кончалось мучительной смертью девушки на костре.

В день премьеры, когда опустился занавес, в зале стояла мертвая тишина. А потом Физз услышала гром аплодисментов.

* * *

И тут пришла слава. Двадцатичетырехлетний Макс вдруг превратился из избалованного дитяти в вундеркинда. Его фотографировали, у него брали интервью, на него рисовали карикатуры. Его портрет маслом кисти сэра Джеймса Лэвери появился на летней выставке в Королевской академии. С каждой почтой он получал письма поклонников. После утреннего спектакля в переулке у служебного выхода толпились школьницы, жаждавшие получить его автограф.

Сначала Максу понравился этот успех, но потом у него появилось чувство, что за ним постоянно наблюдают. У славы оказалась неприятная изнанка.

* * *

В поисках душевного покоя Бетси перепробовала все. Медиумы, астрологи, кружки самосовершенствования и тому подобное. Миссис Бриджес весьма прозорливо считала, что всем нужны только деньги дочери, но Бетси в это не верила. Ведь, отправляясь на сеансы или занятия, она надевала простенький плащ и старую шляпу. Она и не догадывалась, что достаточно одного взгляда на нее, чтобы определить – за углом ее поджидает шикарная машина с шофером.

«Выполняя свой долг перед покойным», миссис Бриджес следила за дочерью. Ей помогал в этом отличный детектив. Бетси узнала об этом только потому, что некий всегда безукоризненно трезвый владелец магазина мужской одежды как-то майским вечером выпил немного лишнего. Около одиннадцати часов вечера он ехал по улице и на повороте перепутал педаль тормоза с педалью газа. Его «Олдсмобиль» рванулся через улицу, как лев за газелью, и влетел прямо в скромный «Форд». В машине рядом с детективом сидела миссис Бриджес. Удар был настолько сильным, что их автомобиль врезался в витрину магазина.

– Я его засужу! – успела крикнуть миссис Бриджес как раз перед тем, как ударилась правым виском о железную стойку «Форда». Смерть была мгновенной.

Воскресенье, 17 июля 1932 года.

Голливуд

Настоящая жизнь казалась далекой и нереальной. Физз выглянула из узкого окошка, чувствуя себя сказочной принцессой. Внизу лежал бульвар Сансет.

Ее номер в гостинице «Шато Мармон» был просторным и комфортабельным. Физз приехала по контракту с Голливудом.

Физз присела к письменному столу в стиле Людовика XIII и своим крупным округлым почерком принялась дописывать письмо Максу. «Все просто сошли с ума от чечетки, куклы Ширли Темпл есть в каждой витрине магазина игрушек. Говорят здесь только о кино. Все студии бросились снимать бродвейские мюзиклы, пытаясь развеселить публику. Но тринадцать миллионов американцев сидят без работы, значит, денег у зрителей нет.

Рядом с каждой блондинистой старлеткой – гангстер. Это последний модный аксессуар.

Я как раз собираюсь на прогулку с Тюдором, который отнесся ко мне очень мило. По молчаливому уговору, мы никогда не говорим о мадам О'Б. В британской колонии все уверены, что Тюдор устал везде сопровождать ее на протяжении последних двух лет, так как мадам никак не решит, хочет она выходить за него замуж или нет. Я уверена, что твоя мать даже не может представить такой поворот событий…»

* * *

Две недели спустя, сидя в своей башенке в «Шато Мармон», Физз, как всегда по воскресеньям, писала Мими:

«Дорогая, я уже не сомневаюсь, что ненавижу сниматься! Съемки нудны и утомительны. Мне тяжело играть эпизоды не в хронологическом порядке. Представляете, я сижу и проливаю слезы, потому что мой Пират мне изменил, а мы с ним еще даже не познакомились!

Звезды здесь окружены всеобщим поклонением, они купаются в деньгах, но наш театр дарит мне такие тепло и любовь, что для меня не может быть никакого сравнения между сценой и кино! Я возвращаюсь в театр, а международная слава пусть катится ко всем чертям! Я решила, что больше никогда не буду сниматься, плевать на их безумные гонорары. Этого не поймешь, пока своими глазами не увидишь показной блеск жизни звезд и не оценишь то ужасное давление, под которым все они живут. Слава богу, я уже скоро вернусь в Англию. Целую вас, дорогая Мими.

С любовью, Физз».

Пятница, 7 октября 1932 года.

Колвил-плейс, Лондон

Почти в полдень Физз в новом темно-синем брючном костюме вышла из такси у входа в свой дом на Колвил-плейс.

Первая голливудская картина Физз «Леди и пират» обещала быть полным провалом. Многие сцены пришлось переснимать. На это ушло еще четыре недели. Макс разразился по этому поводу гневной телеграммой. Поэтому, когда ее отпустили на четыре дня раньше, Физз решила сделать ему приятный сюрприз и явиться домой без предупреждения.

Стоило ей переступить порог собственного дома, как она ощутила пустоту семейного гнезда. «Ох уж эти мужья! Никогда их не оказывается рядом в нужную минуту!» – подумала Физз, расплачиваясь с таксистом, который внес в холл два ее объемистых чемодана.

Физз торопливо расплатилась и весело окликнула:

– Макс!

Ей никто не ответил. Физз крикнула еще раз:

– Макс?

Тишина.

Она взбежала по узкой лестнице в гостиную, потом зашла в спальню, но Макса не было.

Физз присела на край аккуратно застланной постели и позвонила в оба театра. Там он тоже не появлялся. Физз, не торопясь, вернулась в холл. И только тут поняла, что показалось ей странным. Миссис Помфрет, уборщицы, тоже не было в доме. Кто же может знать, где Макс? Только Тоби и Мими.

Мими сама сняла трубку:

– Господи, Физз, когда ты приехала?

– Только что. Вырвалась раньше на четыре дня. Хотела сделать сюрприз Максу, но, увы, его не оказалось дома. – Физз рассмеялась. – Как поживает Тоби?.. Я поговорю с ним. Тюдор передает вам привет… А вы не знаете, где Макс? В театре его тоже нет… Да, ни в одном, ни в другом…

– Макс? – Мими переспросила так, словно имя было ей незнакомо.

Физз тут же встревожилась. Свекровь явно пыталась выиграть время. Значит, что-то случилось.

– Мими, с Максом все в порядке? Он не попал в аварию, нет?.. И никаких проблем с деньгами?.. А в театре?.. А теперь я хотела бы поговорить с Тоби… Нет, дорогая, ничего особенного. Я просто хотела с ним поздороваться. – С Тоби ей легче будет разобраться. Но Мими ответила, что муж куда-то вышел. Физз с грохотом опустила трубку на рычаг.

Итак, Макс не уехал, не болен, в бизнесе никаких проблем. Но Мими ведет себя как кошка, учуявшая соседского пса. Она даже не разрешила Тоби поговорить с Физз. Но кто тогда сообщит Физз плохие новости?

Физз позвонила матери:

– Послушай, мамочка, я знаю, что Макс не жил дома!.. Я сразу поняла, что-то не так… Мама, я тебе не верю!.. Пусть я буду сумасшедшей, согласна… Я просто чувствую, и все!.. Вы с Мими ведете себя просто ужасно! А теперь, может быть, ты перестанешь выводить меня из терпения и все-таки расскажешь, что происходит?

Голос Физз задрожал:

– Ты же понимаешь, я уже обо всем догадалась. Я звоню тебе только потому, что не желаю, чтобы какая-нибудь мерзавка с улыбкой сказала мне об этом в лицо при всех. А именно так и случится через пять минут после моего появления в «Минерве»… Я хочу, чтобы моя мать сказала мне правду.

Джесси неохотно пришлось признать, что ходили кое-какие слухи.

– Как ее зовут? Мама, да скажи же наконец!.. О нет! Только не Венди!.. Как он мог?.. С ее-то носом… И это ее высокомерие…

Джесси молчала.

– И мне говорили, что она не так уж и хороша в постели, – крикнула Физз, – хотя, господь свидетель, у нее было время потренироваться!

Выяснив причину отсутствия Макса, Физз сразу вернулась с небес на землю.

– Это уже попало в газеты, мама?.. А фотографии печатали? Послушай, мама, я же все равно все выясню. Да, даю тебе честное слово… Значит, фотографии были?.. Как раз вчера?.. А эта парочка знает, что их сфотографировали?.. Откуда ты знаешь, что без их ведома?.. И что они делали?.. Целовались?! Как именно? Ты отлично знаешь, что я имею в виду, мама! Его язык добрался почти до ее миндалин, точно?.. Кажется, так?.. Ты сохранила вырезку? Отлично, я немедленно к тебе приеду… И не вздумай сжечь ее!

«Макс, Макс, что же ты наделал, ублюдок», – плакала Физз, собираясь к матери. Макс был ей мужем, любовником, братом, коллегой, и она так любила его. Физз попрощалась с ним на пристани в Саутгемптоне всего четыре месяца назад. Неужели он не мог потерпеть всего четыре месяца?

* * *

Макс все отрицал. Разумеется, он посматривал на женщин. Может быть, пара поцелуев.

– О Макс, я знаю, что ты мне изменял. Весь Лондон об этом знает! Даже моя мать!

– Я тебе никогда не изменял… в душе!

Это было большой ошибкой с его стороны. Он едва успел уклониться от тяжелой хрустальной вазы с наспех купленными оранжерейными розами. Ваза ударилась о стену, засыпав кровать розами, осколками и залив ее водой. Постель больше явно не годилась для того, чем намеревался заняться Макс и на что очень рассчитывал в смысле примирения.

Физз вдруг обнаружила, что не в силах справиться с сексуальной ревностью. Она все время представляла, как Макс занимается любовью с другой. Она видела, как руки соперницы обвиваются вокруг его шеи, как длинные красные ногти хищницы ласкают его волосы.

Макс и Физз смотрели друг на друга, разделенные мокрой от воды постелью, словно чужие. Физз думала о том, как она вообще сможет впредь доверять этому мужчине или кому-либо другому. А Макс продолжал спокойным, полным боли голосом укорять Физз за беспочвенную ревность. Физз пулей вылетела из спальни.

В последующие дни Физз поняла, что ревность еще более сумасшедшее и неподконтрольное чувство, чем любовь, только куда более опасное и яростное. Временами она задумывалась о том, где грань между разумом и безумием, когда речь идет о ревности. Потому что сама Физз не могла думать ни о чем другом.

Пятница, 7 октября 1932 года.

Лондон

Херб Хофман поставил «Ночь ошибок» и имел огромный успех. Он устроил обед в «Клэридже». По этому случаю Физз надела свой новый наряд от Скиапарелли. Это платье, самое дорогое и необычное из всех ее платьев, гарантировало повышенное внимание к той, кто его носит. Все сходили с ума от сюрреализма. И платье было шокирующе розового цвета с ядовито-желтыми мазками. Наряд был шикарным, смелым и, безусловно, сексуальным, думала Физз, переходя от одной группы гостей к другой. Она шутила, смеялась и присматривалась.

* * *

К моменту расставания Физз знала о мужчине только то, что у него волосатая спина и что зовут его Найджел.

Он показал себя с наилучшей стороны, но Физз ощущала себя странно не участвующей в происходящем и даже не изменившей мужу. Заросший волосами Найджел зевнул, театрально заявил, что она была замечательной, вызвал по телефону такси, натянул халат, проводил ее до двери, поцеловал ручку и вложил в ладонь Физз деньги на такси. Изумленная Физз никогда еще не испытывала такого унижения. Она взяла эти три шиллинга только для того, чтобы побыстрее уйти.

Добравшись до дома, она содрала с себя платье, скатала его в розово-желтый комок и бросила в мусорный ящик, нарочито громко хлопнув крышкой. Она спросила саму себя:

– Ради чего? Ради чего?

Ведь не для того же, чтобы понять, как на это оказался способен Макс. Это оправдание она заготовила для себя заранее. Нет, ее цель была намного проще. На самом деле ей хотелось уязвить именно мужскую гордость Макса.

Но, увы, она причинила боль только самой себе. Теперь Физз понимала, почему фраза «она почувствовала себя дешевкой» стала клише. Ее использовали так часто именно потому, что она была правдива. Ей-богу, шлюхи с Шеферд-маркет получали побольше, чем три шиллинга.

Макс ничего не узнал. Потом Физз об этом пожалела. Ей хотелось, чтобы мужу стало так же горько, больно и обидно, как было ей. И хотелось быть причиной этой боли. Но Физз никак не могла заставить себя рассказать ему о своей измене, потому что ей было стыдно. Почему, черт возьми, Макс не испытывал ничего подобного, изменяя ей?

* * *

Джесси быстро сбивала яйца для сырного суфле, а Физз сидела в ее кухне и исповедовалась. Ей хотелось получить отпущение грехов.

Джесси была готова к такому признанию и заранее придумала, что сказать, если дочь спросит ее мнения. Поэтому она осторожно начала:

– Макс всегда был настоящим мужчиной, и ты знаешь почему.

– Ну как же, властный, эгоистичный и высокомерный!

– Да, именно это я и имела в виду. А привычка влюбляться – ты знала об этом до того, как выйти за него замуж.

– Что ж, ему лучше оставить эту привычку, если он собирается по-прежнему быть моим мужем!

– С этой привычкой трудно расстаться, – вздохнула Джесси. В театральном мире адюльтер был делом обычным.

– Что ты имеешь в виду, мама?

– Твой отец говорил, что интрижка на стороне прибавляет остроты ощущений. Вот почему люди редко расстаются с привычкой влюбляться, и именно так твой отец объяснял свои измены.

– Ох, мамочка, я и понятия не имела! Я думала, ты была счастлива.

– Я и была счастлива, – печально ответила Джесси. Физз бросилась к матери и обняла ее. – Ты не могла бы просто не обращать на это внимания, дорогая? – Джесси ждала взрыва, но дочь промолчала.

Физз оперлась локтями о стол, положила подбородок на ладони, серьезно посмотрела на мать опухшими, покрасневшими глазами и застенчиво сказала:

– Я пыталась, мамочка, но я как-то вдруг об этом вспоминаю и тогда себя не помню от ярости. – Она вздохнула. – Только теперь я понимаю, как больно может ранить тот, кого ты любишь, и как тяжело даже просто попытаться простить… Теперь я понимаю чувства Мими по отношению к Бетси…

* * *

Макс вспомнил все уловки того времени, когда он ухаживал за будущей женой, и все-таки заставил Физз рассмеяться и простить его.

Джесси и Мими вздохнули с облегчением, напряжение за кулисами «Минервы» спало. Но дома Физз по-прежнему язвительно напоминала Максу о его измене и угрожала отомстить.

Наконец Макс решил продемонстрировать опасность мести и жене и матери. Он предложил отцу открыть в «Минерве» серию спектаклей под общим названием «Сезон мщения», чтобы показать, что это чувство неотвратимо ведет к разрушению.

Тоби засомневался. Вражда Фэйнов и О'Брайенов явно перестала интересовать газеты. После неудавшейся попытки самоубийства Тоби репортеры периодически пытались раздуть тлеющие угли, но и Мими, и Бетси тщательно скрывали свою враждебность. Как говорится, не буди спящую собаку. Была у Тоби и еще одна причина для сомнений.

– Ты действительно считаешь, что готов сыграть Гамлета? – спросил он сына.

– Нет. Его сыграет Джонни, а Физз будет Офелией. А потом эта же пара выступит в следующем месяце в «Венецианском купце». В будущем я не хотел бы играть в тех спектаклях, которые сам ставлю. Так недолго и с ума сойти. Видишь ли, у меня, как у режиссера, необходимость критиковать себя как актера вызывает слишком много тревог и сомнений. – Тоби понадеялся, что облегчение не слишком явно отразилось на его лице.

Вторник, 14 февраля 1933 года

Постановка «Гамлета» была психологической интерпретацией в современных костюмах с минимальным количеством декораций.

Но Максу не удалось убедить Мими при помощи мистера Вильяма Шекспира в разрушительных свойствах мести.

Мими и Тоби прошли мимо сына, не заметив его. Они горячо спорили. Макс пошел следом за ними и услышал слова матери:

– Ты просто старый глупец. Гамлет как раз и доказывает важность мести, важность чести человека.

Макс сокрушенно вздохнул. Месть неженатого принца Датского привела к гибели всего датского королевского дома и усеяла сцену трупами.

* * *

Отзывы были блестящими. Макс с удовольствием читал: «Лучший Гамлет своего поколения… Что может сравниться с этим спектаклем? Талантливый режиссер со свежим взглядом…»

* * *

В «Венецианском купце» Физз играла Порцию. Антисемитизм к тому времени захлестнул Европу, и Макс представил вызывающего сочувствие Шейлока. Респектабельного современного банкира, удачливого бизнесмена. Человека, достигшего всего буквально с нуля.

Это была пьеса о том, как человека заставили почувствовать себя аутсайдером.

Эмоции не имеют возраста. Простая постановка Макса показалась будоражащей и современной модно одетой публике. Никто не чувствовал себя школьником, которого заставили смотреть нечто непонятное только потому, что это пойдет ему на пользу.

В очередной раз сделав из пьесы Шекспира прибыльную постановку, Макс понял, что у него тоже есть талант. У него было чутье на актеров, он унаследовал хороший вкус Тоби, поэтому его декорации и костюмы были всегда зрелищными, но не вульгарными. У него был естественный авторитет, он был приятным, строгим, спокойным в критических ситуациях (на самом деле, он только изображал спокойствие), он знал изнанку театрального бизнеса и в отличие от многих режиссеров не считал присутствие актеров печальной необходимостью.

Вторник, 30 мая 1933 года. Париж

После успешного «Сезона мщения» в «Минерве» Тоби протянул сыну конверт с чеком на внушительную сумму и двумя билетами в Париж.

Максу нравилось быть с Физз в Париже, потому что во время отпуска она казалась другим человеком. Работая, Физз все время меняла маски, сама того не сознавая. Казалось, Физз теряет свою женственность.

Если бы Физз узнала о мыслях своего мужа, то наверняка фыркнула бы, что ей такая женственность нужна, как собаке пятая нога. Женственность для нее была неотделима от кружевных пеньюаров, сплетен, одержимости модой и полной несамостоятельности в денежных вопросах.

Оставив чемоданы в отеле «Жакоб», Макс и Физз первый солнечный день провели, гуляя по городу. Когда наступил вечер, они сели за столик в кафе на Монпарнасе, потягивали пиво, грызли орешки и наслаждались «французским видом» прохожих. Потом они шли рука об руку по набережной. Вдруг Физз неожиданно остановилась и прислонилась спиной к парапету.

– Макс, я должна тебе что-то сказать. Это серьезно.

На какое-то кошмарное мгновение Максу показалось, что жена узнала о Луизе.

Физз печально продолжала:

– Я не могу не ревновать тебя. Я пыталась, честное слово, но мои чувства мне не подчиняются. Моя ревность разрушает меня, а твоя неверность разрушает мою любовь к тебе. Макс, я хочу, чтобы ты помнил. Когда что-то разбивается, этого уже не склеить.

– Зачем портить наш первый вечер в Париже, Физз? – Макс попытался увести разговор от такой опасной темы.

– Перестань! Я в последний раз говорю тебе, меня разочаровывают и унижают твое предательство, твоя безоглядная ложь и то, что ты даже не чувствуешь себя виноватым. Я не ставлю тебе ультиматума, Макс. Я просто говорю тебе о том, что неизбежно произойдет, если хотя бы один из нас не изменится. И я не могу изменить своего отношения, хотя и пыталась это сделать.

* * *

Они в молчании вернулись в гостиницу и в эту ночь не занимались любовью. Макс повернулся к Физз спиной и делал вид, что спит. Неужели она говорила серьезно?

* * *

Разумеется, утром, когда улыбающаяся горничная принесла поднос с ароматным кофе и горячими круассанами, Макс, великолепный любовник, был прощен.

Глава 18

Воскресенье, 29 декабря 1935 года.

Голливуд

Ник притаился среди кипарисов, подглядывая за гостями Бетси – мужчинами в смокингах и дамами, демонстрировавшими великолепный загар, бриллианты и декольте. Они уже выпили коктейли в только что заново отделанном салоне. Крышу поддерживали колонны в коринфском стиле, между которыми были встроены зеркала. Если покружиться там, то отражение, казалось, улетало в вечность. Тесса всегда так и поступала.

Ник ненавидел бальный зал, особенно когда его мать устраивала танцы и он должен был, танцуя с ней в паре, открывать вечер. Он чувствовал себя идиотом в белом смокинге и бабочке, с гладко зачесанными назад волосами среди кучки стариков. В следующем месяце ему исполнится двенадцать, но незнакомым девочкам он всегда говорил, что ему уже тринадцать, а также рассказывал, что курит и пьет.

– Ник! Ник! Ну где ты там прячешься?

Мальчик вздохнул и откликнулся:

– Иду, мама!

Бетси все время вынуждала его на светских мероприятиях бывать с нею. Как следствие, Ника редко приглашали ровесники, и это его вполне устраивало.

В свои сорок восемь Бетси все еще великолепно выглядела. Она стояла на дорожке у павильона для танцев и с гордостью смотрела на сына, торопливо идущего к ней по мокрой лужайке. Взрослея, мальчик все больше становился похож на Черного Джека. Жаль, что сыну приходится носить очки. Бетси считала, что он испортил зрение чтением. Если что-то случалось с машиной, когда у шофера был выходной, Ник не мог даже открыть капот. Но если вы не знали, как пишется имя Агамемнон, то тут Ник был специалистом. Но кому это надо в Голливуде?

Они танцевали первый вальс, и Ник чувствовал, как мать высоко держит голову и втягивает живот. Бетси видела улыбки и слышала возгласы:

– Ну разве он не милашка!

Тесса состроила Нику гримасу, когда они с матерью в вальсе проплывали мимо. Мать нарядила их со Стеллой в одинаковые голубые платья, так что они напоминали подружек невесты. Тессе очень не нравилось, что мать одевает их с сестрой как близнецов, хотя неуклюжая фигура Стеллы только подчеркивала миниатюрность и изящество Тессы и ее хорошенькие молоденькие грудки.

Освободившись от тяжкой повинности, Ник тут же сбежал в столовую, где уже убирали со столов. Он наполнил свою тарелку кусками ананасного торта, торта с зефиром и клубничного кекса, залитого мороженым. Мальчик торопливо поднялся в свою спальню и улегся на шкуру белого медведя. Лежа на животе, Ник с удовольствием съел десерт, слушая по радио Бенни Гудмена.

Вторник, 8 сентября 1936 года.

Голливуд

Когда солнце раннего утра проникло к ней в ванную комнату, Бетси опустилась в пышную пену до подбородка. Обычно таким образом ей легко удавалось расслабиться.

Она услышала голоса детей.

Ох уж эти дети, всегда с ними проблемы.

После смерти матери Бетси ощущала себя одинокой, покинутой и беззащитной. Несмотря на внушительное состояние, она чувствовала себя неуверенно. Она очень боялась принять неверное решение. Бог знает, какие могут быть последствия.

Бетси боялась потерять деньги, хотя ее доход был надежно обеспечен.

Бетси все еще скучала без мужа, не столько по нему самому, сколько по тому чувству уверенности, что он давал ей. Если она просыпалась в те времена по ночам, то стоило ей лишь протянуть руку, и она ощущала его сильное теплое тело рядом с собой. А теперь, просыпаясь ночью, она ощущала тошноту, словно она падает, падает, падает…

Понедельник, 14 сентября 1936 года.

Голливуд

Тессе давно уже пора было отправиться в школу. Бетси поплотнее запахнулась в шелковый пеньюар. Она чувствовала себя абсолютной дурой. Вот будет номер, если дворецкий застанет свою хозяйку, прячущейся в стенном шкафу в холле собственного дома!

Бетси слышала, как Тесса громко хлопнула дверью своей спальни, с топотом спустилась по лестнице и завозилась у входной двери.

Бетси тут же выскочила из шкафа и предстала перед изумленной дочерью, преграждая ей дорогу.

– Нам с тобой надо поговорить, юная леди. И немедленно!

– Я опоздаю в школу. – Тесса нервничала, как маленькая девочка, которую застали с банкой варенья в руках.

– С каких это пор в школу ходят в темных очках, платье для коктейля и с шарфом на голове? Ты одета, как для тайного свидания в «Шато Мармон»!

– Я одеваюсь так, как мне нравится! – Тесса вдруг перешла в наступление: – Хочешь, я тебе кое-что скажу, мама? Я никогда больше не вернусь в эту школу!

– Что? – Бетси смотрела на нее и не верила своим глазам. В ней начал закипать гнев.

– Мама, ты ведешь себя, как в плохом фильме. Повторяю, я не собираюсь ходить в эту дурацкую школу!

– Прекрати кричать! – рявкнула на нее Бетси. В дверях кухни показались удивленные горничные.

– Мама, я знаю, что ты никогда меня не слушаешь, но я тебе не один раз говорила, что ненавижу школу. Они не научат меня тому, чему я хочу научиться.

– И чему же вы хотите научиться, мисс?

– Сколько раз я должна тебе повторять, мама? Я собираюсь стать актрисой! На студии говорят, что я бесподобно выгляжу на экране. Я «новое лицо», мама. А такие, как я, не ходят в школу! Этот путь не ведет в звезды, мама.

– И этому тебя научили в самой дорогой школе Калифорнии? Твоя бабушка меня бы убила!

– Ты не моя бабушка, а я определенно не ты! Я вовсе не какая-нибудь маменькина дочка, вроде Стеллы. Господи, я уверена, что папа меня бы понял!

– Но тебе совсем не нужно работать, – воскликнула Бетси.

Тесса снова топнула ногой.

– Откуда тебе знать, что мне нужно? Только я одна знаю, что мне нужно и чего я хочу. И я знаю, как этого добиться! – Она неожиданно рванулась в сторону кухни. Испуганные горничные торопливо расступились. – Отлично, мама! Если ты не выпустишь меня через парадную дверь, я выйду через черный ход. Но если ты откроешь эту чертову дверь, то ты увидишь лимузин. И ждет он меня.

– Не говори «чертову», – автоматически прошептала Бетси. Не веря словам дочери, она распахнула парадную дверь. Тесса развернулась, проскользнула у нее под рукой и поспешила к серому лимузину. Шофер почтительно распахнул перед ней дверцу. Прежде чем Бетси сообразила, что происходит, колеса машины уже шуршали по гравию подъездной дорожки.

Бетси тут же бросилась звонить Тюдору, чтобы излить свое отчаяние. Но тот жестко напомнил:

– Тесса – дочь Джека. У нее жесткий характер. Ты должна дать ей волю.

– Но в этом году она должна закончить школу!

– Девочка либо устанет от студийной жизни, либо добьется успеха. Если ей надоест, она все равно не вернется в школу. Используй все свое влияние, чтобы помочь Тессе сделать карьеру, прежде чем она попадет в беду, пытаясь сделать ее самостоятельно.

Бетси даже не понадобилось пускать в ход свои связи. Тессу взяли на студию «Планета» в качестве студентки школы «Очарование». Тесса была еще несовершеннолетней, поэтому все бумаги подписала Бетси, которую уговорил на это Тюдор.

Теперь Тесса занималась актерским мастерством, дикцией, вокалом, верховой ездой и везде проявила отличные способности. У нее было небольшое сопрано, вполне подходившее для музыкальных комедий. И в танцах она проявила себя с самой лучшей стороны, из нее так и била энергия. Она излучала дерзкий оптимизм, несколько нахальный, но привлекательный.

Дома Тесса отказывалась рассказывать, как прошел день на студии. Когда Бетси пыталась задавать вопросы, она огрызалась:

– Перестань опекать меня, мама!

Понедельник, 16 ноября 1936 года.

Лос-Анджелес

В конце концов Бетси пригласил на студию сам директор. Хотя Тесса и подозревала (она, кстати, не ошибалась), что это приглашение не совсем случайное, она не посмела возражать. В студии ее считали оптимистичным трудоголиком, не создающим проблем. Тессе не хотелось, чтобы кто-то увидел ее настоящую суть.

Тесса ждала мать в дверях и приветствовала ее сияющей улыбкой. Такое выражение лица было ей привычно здесь, в студии. Дочь вежливо показала матери классные комнаты и репетиционный зал. Бетси, сраженная поведением Тессы, не утерпела:

– Дорогая, если бы ты и дома так себя вела…

И тут же приветливая маска исчезла. Тесса оглянулась по сторонам и прошипела:

– Убирайся отсюда и держись от меня подальше! Я не позволю тебе обращаться со мной как с ребенком! Еще одно подобное замечание, и я просто уйду из дома! Ты такая же ужасная, какой была бабушка!

– Как ты смеешь!.. – возмутилась Бетси, но дочь прервала ее:

– Думаешь, я не понимаю, что ты пытаешься сделать! Ты пытаешься не дать нам вырасти, чтобы мы остались дома и у тебя всегда была компания, как будто мы не люди, а пудели. Неужели ты не понимаешь, что только подталкиваешь нас к бегству? Тебе не хочется в это верить, правда? Но даже твоя дорогая Стелла и обожаемый Ник мечтают вырваться из дома!

– Говори тише, Тесса, – прошептала Бетси, надеясь, что девушки в обтягивающих атласных шортах, ожидающие начала урока чечетки, не услышали их перепалки. – Просто иногда я чувствую себя одинокой. Мне трудно принимать решения.

– Точно! Ты ни на что не можешь решиться. Ты даже Тюдора держишь на привязи! Он отличный парень и не станет ждать тебя всю жизнь. Неужели ты не понимаешь, что если прилепишься к нам, а не к Тюдору, то тебя ожидает одинокая старость?

Четверг, 17 декабря 1936 года.

Нью-Йорк

В гримерной Физз закрыла глаза, чтобы как следует напудрить лицо. Это последний спектакль «Вечный флирт» в Нью-Йорке. Нанося грим, она вспоминала, как приехала в этот город в середине августа, чтобы сыграть главную роль в пьесе, написанной специально для нее Ноэлем Коуардом. Макс проводил ее до Саутгемптона, где они нежно попрощались на борту парохода «Королева Мэри».

За время путешествия Физз отдохнула. На рейде Нью-Йорка журналисты заполнили небольшую каюту, куда пригласили Физз и других знаменитостей.

Физз искренне удивилась, увидев в толпе встречающих Тюдора. Она сразу же его узнала, хотя он похудел и стал более жилистым. Перкинс всегда выглядел, как с картинки модного журнала. Физз обняла его:

– Дорогой! Как вы здесь оказались?

– Я собирался в Нью-Йорк в сентябре, но узнал, что вы приезжаете в августе, и решил сделать вам сюрприз. Я надеялся, что смогу показать вам Нью-Йорк, когда вы не будете заняты на репетиции.

Пока их лимузин медленно катился по оживленным улицам, Физз рассматривала необычные линии метро, взлетевшие над улицей на высоких ажурных металлических опорах, крошечные улочки с магазинчиками, убегающие к Центральному парку.

Физз поселили в отеле «Сент-Реджис», так как он был недалеко от театра «Беласко», где ей предстояло играть. На столике у кровати ее ждали книги Дэмона Раниона и Дороти Паркер, выбранные Тюдором за то, что они отражали настоящую жизнь Нью-Йорка. Везде стояли цветы. Ее номер оказался воплощением мечты о роскоши.

В первый же вечер Тюдор повел ее ужинать в «Эль Марокко». Там они сидели на полосатых – белое с черным – банкетках и пили убийственные коктейли из треугольных бокалов на высоких ножках.

* * *

На следующее утро Физз пришла в репетиционный зал на Западной Пятьдесят седьмой улице, и началась тяжелая работа. Физз в полной мере ощутила, что такое жалованье ей платят отнюдь не даром.

Спектакль получил хорошие отзывы в Филадельфии, а затем и в Бостоне, и только потом его показали на Бродвее. Успех огромный, отличные отзывы критиков. Билеты были распроданы на всю осень.

Физз была рада. После провала фильма с ее участием она боялась, что просто не улавливает настроение американской публики. И теперь она как бы компенсировала прошлую неудачу.

Тюдор снова прилетел в Нью-Йорк.

– Тебе не жалко уезжать? – спросил он у Физз.

– Конечно, жалко, дорогой, – ответила она.

– Макс обрадуется твоему возвращению.

– Надеюсь, – пошутила Физз и уже в который раз задумалась о том, что происходит в ее отсутствие.

Ее мать неохотно пообещала присматривать за Максом, но Физз понимала, что особенно рассчитывать на Джесси не стоит. Она на станет спешить с дурными вестями. А действительно ли Макс так уж счастлив в браке? Была пара странных моментов, когда они говорили по телефону… Ничего особенного, просто Макс был как-то излишне словоохотлив. Физз чувствовала, что они отдаляются друг от друга. Она не знала, прекратил ли он свои авантюры на стороне или просто стал более осторожным. Физз подозревала последнее. Их любовь и доверие начали таять, как туман при первых лучах солнца.

Пятница, 18 декабря 1936 года

«Уж больно ньюйоркцы любят чествовать отъезжающих, от этой вечеринки не скоро придешь в себя», – думала Физз, завернувшись в шубку из шиншиллы – рождественский подарок Тюдора. Она перегнулась через перила и махала на прощанье своим новым друзьям. Наконец Физз выпрямилась и счастливо вздохнула. Просто замечательно уезжать на гребне успеха. Она подняла голову, взглянула на темное небо и выбрала самую яркую звезду на небе… Наверняка это звезда исполнения желаний.

– Пожалуйста, больше не надо таких сюрпризов, как в прошлый раз, – прошептала Физз и торопливо ушла с продуваемой ветром палубы.

Она закрыла за собой тяжелую дверь и тут же увидела огромную позолоченную корзину с желтыми хризантемами, стоявшую среди остальных присланных ей цветов. Почему вдруг хризантемы? Это же кладбищенские цветы. Желтые пушистые шары источали сильный, горьковатый, печальный запах. Физз взглянула на карточку, привязанную к корзине. Отпечатанное на машинке послание гласило: «Если нет кота в дому, мыши ходят по столу…»

– Чертовски приятный способ попрощаться, – пробормотала Физз и позвонила. Когда пришел стюард, она попросила его избавить ее от этой вульгарной корзины. И не знает ли он, кто прислал эти пахучие хризантемы?

Стюард пожал плечами.

– Ничем не могу помочь. В день отплытия из Нью-Йорка мы получаем уйму цветов. – Пятясь, он вышел из каюты, почти скрытый огромным букетом.

Физз еще раз взглянула на карточку. Это явно намек на Макса. И ее вдруг охватила досада.

Какая-нибудь ревнивая соперница. Джесси предупреждала ее, что никогда не следует обращать внимание на записки без подписи. Их пишут специально, чтобы испортить настроение.

И надо признать: аноним весьма преуспел в этом.

Черт побери, она собиралась отлично провести время, и она это заслужила. Физз разорвала карточку и выбросила ее. А потом все-таки собрала обрывки.

Когда лайнер причалил к пристани в Саутгемптоне, Физз уже четыре дня уговаривала себя ничего не говорить Максу об этих проклятых желтых хризантемах.

Пятница, 23 декабря 1936 года

Как только Макс закрыл за собой дверь дома на Колвил-плейс, Физз тут же выпалила:

– Я слышала, ты плохо себя вел в мое отсутствие. – Она собиралась произнести это шутливо, но ее слова прозвучали как суровое обвинение.

– Это неправда, – пробормотал Макс, обнимая ее.

Физз оказалась во власти противоречивых чувств. Она хотела Макса, жаждала его любви, и вместе с тем ей не терпелось выяснить, что происходило в Лондоне, пока она выступала в Америке. В том, что Макс с кем-нибудь флиртовал, она не сомневалась – это происходило постоянно, но огромная корзина хризантем наверняка означала нечто более серьезное.

Она вырвалась из его объятий.

– С кем ты встречался? Тебе лучше самому рассказать мне обо всем сейчас, иначе я узнаю от других еще до завтрашнего ленча.

– Физз, – укоризненно произнес Макс. Физз сразу поняла: Максу есть что скрывать.

Макс посмотрел ей прямо в глаза:

– Честное слово, дорогая, никого у меня не было. Я с нетерпением ждал твоего возвращения.

Он знал, что первое правило супружеской измены гласит: «Умей смотреть жене прямо в глаза и… лгать».

* * *

Физз все узнала еще до наступления вечера.

Когда появился Макс с огромным плетеным флаконом духов от Скиапарелли в форме манекена, она холодно произнесла:

– Телефон звонил не переставая. Мне сказали, что это была Герти.

– Господи, до чего же ты ревнивая собственница! Я виделся с Герти раза два, может быть, три… Просто ленч… Как-то мы вместе ужинали… Это все ерунда.

– Что значит – ерунда? – Физз метнула на него свирепый взгляд.

Макс рассмеялся:

– Ты отлично знаешь, что Герти не в счет.

– Вообще-то я и правда уже потеряла счет всяким Герти.

Макс раскричался, пытаясь сбить Физз с толку:

– От кого ты услышала это, дорогая? Ты хоть задумалась, почему тебе сказали именно о Герти? Полагаю, что нет. Так позволь мне рассказать тебе краткое содержание сценария. Герти страшно недовольна, что Ноэль написал для Физз пьесу. Пьеса приносит Физз большой успех. Герти ревнует. Она подмигивает Максу, флиртует с ним и распространяет слухи. И наконец, Герти посылает цветы Физз с анонимной запиской. Физз, запертая на корабле в течение четырех дней, злится все больше и больше. Физз ругается с Максом, как только появляется дома. В конце концов Физз несчастна. Дорогая, ты реагируешь точно так, как и планировала Герти! Она будет очень довольна!

– В своем сценарии ты кое-что забыл. Герти флиртует с Максом, а потом спит с ним!

– Ну и что из этого? – Макс наконец потерял терпение.

– Макс, ну почему это происходит всякий раз, как я уезжаю? – воскликнула Физз.

– Ты только что сама ответила на свой вопрос, – резко бросил Макс. – Что пользы от жены, которой то дома нет, то она устала?

– Но почему ты всегда допускаешь, чтобы я узнала правду? Я знаю, ты даже не пытаешься ничего скрыть, я чувствую это.

– Не смеши меня! – Макс на самом деле любил Физз, но он с четырнадцати лет очень высоко ценил свою привлекательность в глазах женщин. И потом, он обожал возбуждение охоты, романа и тайны. И хотя он ни за что бы в этом не признался, Максу действительно нравилось, что Физз обо всем узнает. Он приходил в восторг от драматических сцен, которые она ему устраивала, и от не менее страстных примирений в постели.

Вторник, 29 декабря 1936 года.

Ресторан «Айви», Лондон

– Дорогая, ты была великолепна. – Ноэль, обращаясь к Физз, поднял бокал с шампанским. – А теперь мы должны подумать о будущем… О, смотри, здесь Маргот! – Он помахал рукой.

Вошедший мужчина оставил свою спутницу, симпатичную женщину в черной бархатной шляпке, и подошел к столику.

Перекрывая шум разговоров, Ноэль поинтересовался:

– Вы наверняка знакомы?

– Разумеется, – улыбнулась Физз.

– Возможно, не слишком близко? – Мужчина поклонился.

Физз задумчиво посмотрела на него. Профиль Лэрри вполне мог украсить греческую монету. У нее вдруг ослабели колени, когда она подняла на него глаза и подумала: «А что, если…»

Ноэль повернулся. Одна поднятая бровь, и тут же три официанта оказались у столика. Лэрри пристально посмотрел на Физз призывным взглядом, взял ее руку, перевернул, поцеловал в ладонь и как будто испарился.

За десертом Ноэля срочно вызвали к телефону, возникли какие-то проблемы на репетиции, и ему пришлось уйти.

– Не волнуйся обо мне, дорогой, – Физз послала ему воздушный поцелуй. – Швейцар вызовет мне такси.

Спустя две минуты она украдкой взглянула на столик Лэрри. И он, и его спутница исчезли. Официанты уже стряхивали скатерть, что означало – столик свободен.

* * *

На улице шел дождь, и Физз задержалась у выхода из ресторана. И вдруг какой-то бесенок стал нашептывать ей на ухо: «Вот твой шанс. Не упусти его. Лэрри уже давно сидит в машине чуть выше по улице и ждет тебя. Он уже заплатил швейцару, и именно поэтому тот на удивление долго ищет такси. Если ты и в самом деле хочешь угостить Макса его же лекарством, то надо влить ему микстуру из самой лучшей чайной ложечки. Лэрри Маргот – самый известный британский актер своего времени, не считая, может быть, Джонни Гилгуда».

Физз опустила ресницы, когда красивые темные глаза заглянули ей прямо в душу.

– Я отвезу вас куда захотите, – предложил Лэрри и распахнул перед ней дверцу серебристой спортивной машины.

– Благодарю вас, – скромно ответила Физз. – Я уже знаю, куда я хочу поехать. – И она назвала ему адрес на Колвил-плейс.

* * *

Два часа спустя очарованная Физз с уважением вынуждена была признать, что Лэрри знает свое дело. И она еще поблагодарила небеса, что миссис Помфрет не придет убирать.

Среда, 30 декабря 1936 года

Макс не заметил легкий запах чужого одеколона в их спальне. Но на следующее утро он обнаружил, что его бритвой пользовались, но не заменили использованное лезвие новым.

Макс ворвался в спальню:

– Кто пользовался моей бритвой?

Физз обернулась и сонно посмотрела на него, подумав про себя: «Велика ли разница между использованием чужой постели, чужой жены и чужой бритвы? Почему мужчины так трепетно относятся именно к бритве?» Она снова зевнула.

– Я уже забыла, кто это был. То ли это был вор, он меня поцеловал и еще так на меня посмотрел… А может быть, молочник, почтальон или кто-то другой?

Макс швырнул бритву в окно, которое, к счастью, оказалось открыто. Блестящее лезвие описало изящную дугу, улетая из жизни Макса и влетая в чью-то еще – с улицы раздалось сердитое восклицание.

Обнаженный Макс бросился к туалетному столику, на котором лежала ярко-красная замшевая сумочка Физз. Одним движением он открыл ее, высыпал содержимое на пол и выудил из кучи всяких мелочей ее темно-синий ежедневник.

– У меня для любовников особый шифр, – предупредила его Физз, – тебе его никогда не разгадать. Посмотри на числа, обведенные в кружок.

– Это твои чертовы критические дни.

– Мне нравится, как ты выбираешь слова. Но посчитай, сколько кружков в одном месяце…

Макс покраснел, как пион, и, не говоря ни слова, стал листать ежедневник, пока не дошел до двадцать девятого декабря.

– Просмотри адреса в конце книжки, они все перечислены на букву Ц, от слова «целоваться», – выразила полную готовность помочь Физз. – А когда страница кончается, я их записываю под буквой Г, от слова «грешить».

– Ага! Ты обедала с Ноэлем в «Айви», а на вторую половину дня у тебя ничего не запланировано!

– И тем не менее у меня был дневной спектакль. И я отлично играла, во всяком случае, я осталась собой довольна.

Макс схватил телефон, словно желая раздавить трубку, и начал с остервенением крутить диск. Но когда Макс заговорил, голос его звучал медоточиво и вкрадчиво:

– Луиджи… Добрый день… Вы не могли бы найти для меня в обед столик на двоих? Может быть, все-таки что-то найдется? – Макс понизил голос: – Видите ли, сегодня у нас с женой совершенно особенный день… Замечательно! Благодарю вас, Луиджи, я очень вам признателен. Могу ли я предложить вам пару контрамарок на следующую неделю?.. Да, Физз будет играть главную роль… Я знаю, что она была у вас вчера, она обожает «Айви»… Да, она говорила, что было очень много знаменитостей… И мисс Мэтьюс?.. И мистер Мэйсон? И… – Макс посмотрел на Физз. – Я уже очень давно не видел Лэрри… Чао, Луиджи, скоро увидимся.

Макс развернулся и швырнул тяжелый телефонный аппарат в голову Физз. Она увернулась и свирепо посмотрела на Макса:

– Спасибо, что передал мне телефон, дорогой. Я как раз собираюсь позвонить одной журналистке. Той самой даме, которая утверждала, что мне повезло, раз мне достался не буйный супруг.

– Лэрри! Как ты могла с ним? С этим высокомерным, тщеславным…

– Красивым, чувственным, талантливым…

– Ты и вправду с ним спала, сука?

Физз ухмыльнулась. Макс подошел к ней, схватил ее за плечи и потряс:

– Ну и как это было?

Физз нежно улыбнулась и сказала:

– Я надеюсь, что он тоже остался доволен.

– Не слишком-то ты разборчива, моя дорогая.

– Но я умею ценить хорошее, мой дорогой. И Лэрри тоже.

– Ты двуличная шлюха!

– Интересно, а как называется шлюха мужского рода?

– Как ты посмела так поступить со мной! – крикнул Макс.

– Ты хотел сказать, дорогой, как я осмелилась переспать с замечательным актером? Он великолепный исполнитель, такая твердость в нужных местах.

Макс почти потерял контроль над собой, его пальцы сжались в кулак. Он вовремя вспомнил слова отца: «Когда тебе захочется свернуть кому-нибудь челюсть, поворачивайся и убирайся прочь как можно быстрее. И не иди, а беги».

Тяжело дыша, Макс бросился к двери. Он вбежал в ванную, торопливо обернулся белым полотенцем и вылетел в коридор. Там он наткнулся на миссис Помфрет и перевернул поднос с завтраком, который она несла мадам. Макс пулей пролетел мимо изумленной женщины, сбежал по лестнице и кинулся к телефону.

* * *

– Физз? Это Ноэль… С моим голосом все в порядке. Даже твое контральто сменилось бы тенором кастрата, если бы ты видела то, что видел я. Твой муж вцепился в Лэрри… Дай мне договорить, дорогая! Я в моем клубе… Нет, мы сидели с Лэрри за ленчем, когда вдруг увидели Макса. Он мчался по этой нашей роскошной лестнице. И тут, к моему изумлению, Лэрри не то чтобы побежал, но как-то довольно быстро пошел в сторону туалета… Я решил, что ему приспичило…

Нет, Физз, Лэрри не успел дойти до двери, Макс догнал его, схватил сзади за воротник и начал трясти, как терьер крысу… Не успел я позвать на помощь, а Макс и Лэрри уже катались по ковру.

Разумеется, я не вмешивался. Слуги пытались вытолкать Макса прочь, но твой муж ударил двоих. Один свалился с лестницы, а второй влетел в мраморный бюст Сары Сиддонс… Да, ударился, и как следует… В конце концов с Максом удалось справиться. Нет, Лэрри каким-то образом удалось спасти свой знаменитый профиль… Этот нос наверняка застрахован у Ллойда почти на такую же сумму, как «Мальчик в голубом» кисти Гейнсборо…

Нет, конечно, Лэрри не пытался дать сдачи. Он просто сбежал. Ведь ему сегодня еще играть в дневном спектакле… Я звоню тебе только потому, дорогая, что ты должна знать – в нашем клубе такие истерики недопустимы. Это беспокоит пожилых джентльменов в библиотеке, уже тридцать лет спящих над номером «Таймс»…

…Но ты можешь его остановить, дорогая, поэтому я тебе и позвонил. В конце концов, он же твой муж… Это ненадолго?.. Ты в самом деле решилась?.. Дорогая, я надеюсь, что ты обратишься к Уитерсу, они ловко избавили Бренду от Хью…

* * *

Физз никак не могла отделаться от странной мысли, что ее затягивает чудовищный водоворот. Герти отомстила ей, переспав с Максом, Физз отомстила Максу, переспав с Лэрри. Макс отомстил за себя, избив Лэрри… И Физз подала на развод. Неужели Физз позволила вовлечь себя в разрушительную спираль мести?

Пятница, 29 января 1937 года

Неважно, насколько упорно Физз сопротивлялась своим чувствам. Макс всегда интуитивно угадывал, когда приходила пора действовать.

Через месяц Макс позвонил жене.

Они встретились по его предложению, чтобы обсудить подробности развода.

Физз оглядывала дешевый, но веселый итальянский ресторан.

– Что случилось с нами, Макс? – печально прошептала Физз. – Мы ведь любили друг друга. А теперь ненавидим… – Она никак не могла понять, почему ее до сих пор тянет к мужу.

Словно читая ее мысли, Макс предупредил:

– Ненависть приводит к войне.

– Значит, мы теперь воюем?

Макс торжественно вынул из кармана белоснежный платок и помахал им.

– Я пришел обсудить перемирие. Я сделаю все, что ты захочешь. Только дай мне еще один шанс и прости за банальность.

Именно этого Физз и ждала. Она много об этом думала и теперь холодно ответила:

– Нам ведь ни к чему снова и снова проигрывать одну и ту же сцену, правда? Я не хочу больше слышать: «Я был пьян» или «Тебя не оказалось рядом».

Макс демонстративно протянул руку под столом и дотронулся до колена жены.

– А мне так нравится проигрывать снова и снова некоторые сцены с тобой.

– Прекрати, – выдохнула Физз, решившая не сдаваться. Во всяком случае, не так легко.

Пятница на Страстной неделе,

26 марта 1937 года

В этом году день рождения Физз пришелся на Великую пятницу. Они выехали из дома в шесть утра. Макс считал, что позже на дорогах возникнут пробки. Спустя час они миновали маленькую деревушку Кинтбери в Беркшире. Еще через несколько миль начался лес. Они проехали по проселочной дороге еще миль десять, и деревья неожиданно расступились.

На поляне перед ними стоял белый с черными балками коттедж в стиле Тюдоров, чуть накренившийся влево. В окнах отражался утренний свет, из трубы вился дымок.

– Дай-ка я угадаю, – сказала Физз, – мы приехали в гости к Гензелю и Гретель?

– Предполагают, что это один из охотничьих домиков Генриха VIII, – пояснил Макс, явно очень довольный собой. Он протянул Физз ключ: – Но теперь дом принадлежит тебе, дорогая.

Тяжелая дубовая дверь отворилась, и они вошли в холл-столовую с высокими стеклянными дверями в противоположном конце. За ними цвели белые розы. Физз пробежала через маленькую пустую комнату и выглянула в окно. Она увидела вымощенную камнем террасу, обсаженную кустами тиса. Выложенная елочкой кирпичная дорожка делила пополам лужайку, в конце которой фруктовые деревья спускались к реке.

– Это наше убежище, – приглушенно сказал Макс.

– И здесь будем бывать только мы? – с надеждой спросила она.

– Я обещаю.

Глава 19

Вторник, 3 января 1939 года.

Голливуд

В этот год Бетси отправилась в свое обычное путешествие по Европе раньше, чем обычно, потому что намеревалась взять с собой Стеллу. Она хотела, чтобы ее дочь год проучилась в Париже.

– Неужели мне в самом деле надо ехать? – ныла Стелла.

Бетси пришла в отчаяние:

– Можно подумать, что я отправляю тебя в большевистскую тюрьму в Сибирь! Сколько еще можно это обсуждать? Многие девочки мечтают о том, чтобы провести год в Париже! А теперь бери мои шляпные коробки, и давай прекратим эти глупые разговоры, а не то мы опоздаем на самолет.

Личный шофер почтительно открыл перед ними дверцу нового каштанового «Линкольна».

– Поторопись, Стелла!

Девушка торопливо подбежала к машине и села рядом с матерью, уже горделиво восседавшей на заднем сиденье с кожаной шкатулкой для драгоценностей на коленях.

О'Брайены летели ночным рейсом в Чикаго, потому что Бетси должна была подписать кое-какие бумаги. Затем они пересели в поезд, который и доставил их в Нью-Йорк. Миссис О'Брайен забронировала лучшую каюту на «Нормандии» и предвкушала четыре дня роскошного отдыха, великолепные рестораны, бары, массажные кабинеты, турецкую баню, гимнастический зал и бассейн, а затем поход к парикмахеру. Элегантный лайнер отличался от отеля только отсутствием теннисного корта.

В первый вечер в Париже Бетси тщательно оделась в атласное платье цвета «Воды Нила», к которому так подходили ее изумруды, потому что она договорилась о встрече с Мэй, бывшей артисткой из труппы Джолли Джо Дженкинса. Мэй часто присоединялась к Бетси в Париже. Их разговоры всегда начинались одинаково: «Кто бы мог подумать, что мы с тобой…», но они никогда не говорили о Мими.

Бетси ждала гостью в гостиной. Мэй появилась на пороге невероятно элегантно одетая (это нечестно, что некоторым не надо прилагать никаких усилий для похудения!), в маленьком черном платье от Вионне с горжеткой на одном плече и смешной маленькой шляпке с вуалеткой, сдвинутой на один глаз. Кожа у Мэй теперь напоминала перезревший персик – слишком красная и довольно волосатая.

Мэй подняла вуалетку и приветствовала Бетси улыбкой:

– Бетси! Как замечательно, что ты здесь! Вот бы Джолли Джо увидел нас сейчас! – Они обнялись, едва коснувшись друг друга, чтобы не испортить сложный макияж, и Бетси сказала:

– Я с сожалением узнала о Густаве.

Мэй тут же загрустила.

– Он умер два месяца назад, детка, и я все еще по нему тоскую. Не могу поверить, что его больше нет. Чувствую себя потерянной. Одной ходить никуда не хочется, так что я была рада этому путешествию.

Бетси кивнула. Она тоже нервничала, когда появлялась одна на публике.

Мэй с удовольствием приняла бокал шампанского.

– Бедный Густав был диабетиком. Вдобавок этот его чертов доктор в течение года не замечал опухоль мозга. После смерти Густава этот специалист, которому я заплатила тысячи фунтов, сказал. – Мэй передразнила врача: – «Мадам, я отказываюсь нести за это ответственность. Это промысел божий».

Мэй протянула бокал, чтобы ей налили еще шампанского.

– Тебе надо было подать в суд.

– Это не вернуло бы мне Густава, правда? Я была у адвоката, занимающегося врачебными ошибками. Он сказал мне, что все его клиенты добились только, как он это назвал, «признания ответственности», и врач перед ними извинился. Неважно, детка. Я ухаживала за Густавом до самого конца. У него было все, что угодно, и очень много любви. Можно ведь умереть и по-другому, ты же знаешь… Ты читала, что Флоренс Лоуренс, писательница, покончила с собой в прошлом году? После пожара она не могла больше работать… О господи, какая же я дура, прости меня, детка.

Бетси покраснела.

Суббота, 1 июля 1939 года.

Лондон

Весь предыдущий год Физз пользовалась огромным успехом. Она сыграла леди Макбет в театре «Минерва». Все актеры были одеты в форму нацистов. Последствия не заставили себя ждать. В Берлине Макса и Фелисити Фэйн занесли в особый, черный список британцев, подлежащих немедленному уничтожению, как только Адольф займет свое место в Букингемском дворце.

Но молодые Фэйны выглядели недовольными, правда, по разным причинам. Романтические приключения Макса наложили неприятный отпечаток на его отношения с женой. Временами он почти ненавидел Физз. Его тошнило от необходимости лгать ей и относиться к ней снисходительно, потому что Физз никогда не приходило в голову проверить его ложь. К тому же Макс стал отчаянно ревновать жену к Джонни Гилгуду, как только тот попробовал себя в роли режиссера.

– Я слышал, что с Джонни просто невозможно работать, – как бы случайно ронял Макс в разговоре с Физз. – Он меняет мнение каждую секунду. Это, должно быть, очень мешает и утомляет.

– Это верно, но посмотри, каких результатов добивается Гилгуд, – не могла удержаться от замечания Физз, и начинался очередной словесный поединок.

Так как бурные романы Макса всегда происходили исключительно с театральными знаменитостями, тут же поднимался шум в газетах, а это еще больше унижало Физз. Она чувствовала себя преданной. Неотвратимо наступал момент, когда она смотрела на обнимающего ее Макса и задавалась вопросом: а с кем, собственно, он занимается в этот момент любовью? Кого представляет на месте Физз? Сколько женщин перебывало в их постели? Макс никак не мог понять, почему ее возбуждение пропадает так внезапно.

* * *

Солнечным субботним утром в начале июля, когда Физз только закончила одеваться, в спальню, предварительно постучав, вошла миссис Помфрет. Физз видела ее отражение в зеркале – красное лицо, в руках стопка простыней.

– Эти простыни были в корзине для грязного белья, мадам. Мне отправить их в прачечную? Обычно я меняю белье по понедельникам.

– Да, пожалуйста. – Физз наклонилась к зеркалу, держа в руке тюбик ярко-красной помады. Миссис Помфрет не двинулась с места. Она излучала странное неодобрение.

Физз обернулась и уставилась на пурпурные отпечатки губной помады, оставленные на простынях.

– Положите их обратно в корзину, – сердито сказала она.

Довольная, миссис Помфрет вышла из комнаты.

* * *

– Убирайся! – Ручное зеркало полетело через комнату.

Макс умело уклонился, и оно ударилось в стену за его спиной, разлетевшись на мелкие осколки.

– Некоторым дарят на свадьбу кучу тостеров. А тебе надо было подарить массу ручных зеркал. – Он увернулся от щетки для волос.

– На это раз я говорю серьезно! – Хрустальный подсвечник ударился о полосатые обои. – В конце концов терпению любой женщины приходит конец!

– Ты же не собираешься снова уезжать? – умоляюще поинтересовался Макс.

– Нет. Это мой дом! Я за него заплатила! – крикнула Физз. – Уедешь ты! – Она метнулась к гардеробу и начала собирать вещи мужа. Макс изумленно смотрел, как его жена невозмутимо выкидывает их на улицу.

Он попытался остановить Физз, вырвав у нее из рук вторую охапку. Тут ему пришла в голову одна мысль. Он выглянул в окно. Так и есть! Кто-то подбирал его вещи! Макс бегом спустился по лестнице в подвал и схватил чемоданы. Пожалуй, лучше ему и его гардеробу провести пару деньков в клубе, как обычно.

Днем Физз поменяла замки на входной двери.

Вечером она спрятала голову под подушку, чтобы не слышать криков и угроз Макса, стоявшего под дверью.

В конце концов Макс поостыл и отправился в клуб «Гаррик», полагая, что Физз, как обычно, со временем сменит гнев на милость.

А в спальне Физз рыдала, уткнувшись в подушку. Никогда еще она не чувствовала себя такой усталой, измученной… Она была просто больна от ярости.

* * *

Следующие несколько недель Макс предпринимал попытки помириться. Снова пошли в ход корзины с цветами, изысканные подарки с Бонд-стрит, желтые телеграммы с мольбами о прощении. Но на этот раз Физз не собиралась сдаваться.

Она злилась на себя за то, что не может перестать любить мужа, который постоянно обманывает ее.

* * *

Спустя две недели Физз по-прежнему отказывалась разговаривать с Максом, и за кулисами театра люди чувствовали себя неловко в их присутствии. Макс попытался поговорить с женой наедине, но она сменила замок в гримерной.

На следующей неделе в три часа утра, когда Физз только улеглась в постель и начала засыпать, ее разбудили странные звуки. Она высунулась в окно. На темной улице стояли музыканты в белых атласных смокингах. Саксофонист начал выводить мелодию, а солист запел:

– Я всегда буду любить тебя…

Увидев в окне сонное лицо Физз, Макс вырвал мегафон из рук певца и закричал: – Я люблю тебя! Я сделаю все, что ты захочешь! Мне так жаль, любимая… Прошу тебя, прости меня… Я обещаю, что это больше никогда не повторится…

– Черт побери, я надеюсь, что нет, – проорал разбуженный сосед. В домах начали открываться окна.

– Прошу тебя, дорогая, умоляю! – Голос Макса эхом разносился по пустынной улице. – Ну пожалуйста… Ох! – Из соседнего окна кто-то вылил ему на голову содержимое ночного горшка. Физз от всей души надеялась, что это была не вода.

Музыканты тут же прекратили играть. Руководитель ансамбля заспорил с Максом, но этот спор прекратил новый поток воды. Музыканты торопливо отошли от дома Физз.

Она ощупью добралась до постели вся в слезах. Сколько раз Макс просил у нее прощения? Она больше не может ему верить. Ее сердце не выдержит еще одной измены.

Пятница, 28 июля 1939 года

В конце концов Физз попросила у своего врача снотворное. Тот дал ей флакон безобидных витаминов и отправил на Харлей-стрит к специалисту по семейным проблемам. Если бы он сказал, что ее примет психиатр, то Физз с возмущением отказалась бы к нему пойти. Она же не сумасшедшая.

Сидя в стандартной комнате с низким потолком, Физз с неудовольствием рассматривала доктора Доусона, восседавшего по другую сторону огромного письменного стола. Он был в черном пиджаке и полосатых брюках, поэтому Физз чувствовала себя неловко. Ей казалось, что она разговаривает со своим банкиром. Она объяснила, что ей не требуется во что бы то ни стало вернуть мужа. Она просто хочет понять, почему он так поступает и что от этого получает. Это могло бы помочь ей справиться с горечью унижения.

* * *

После встречи с доктором Доусоном Физз медленно шла по Харлей-стрит, вспоминая его объяснения.

– Женщины хотят нравиться, они ценят доверие и близость. А мужчинам необходимо уважение. Многие мужчины боятся близости, которая, как им кажется, приводит к эмоциональной зависимости от женщины и к тому, что они оказываются в ее власти.

– Вы хотите сказать, что мужчины не верят своим женам?

– Многие мужчины вообще никому не верят, – твердо произнес доктор Доусон. – Отношения им представляются в виде пирамиды с единственным местом наверху. Этот трон природой предназначен для мужчины. Но как только женщина понимает, что мужчина скрывает от нее часть своего «я», она перестает ему доверять!

– Но почему Макс испытывает потребность тайно унижать меня? – с болью в голосе спросила Физз. – Почему он занимается любовью с другими женщинами в нашей супружеской постели?

– Именно поэтому.

– Ваш муж хочет унизить вас – и не думайте, будто он не хочет, чтобы вы об этом узнали. Он прекрасно помнит, что вы когда-то унизили его.

– Но я этого не делала! – запротестовала Физз.

– Нет, вы его унизили. Вы не позволили вашему мужу управлять вами, – ответил врач. – Месть восстанавливает его самоуважение и осознание собственного превосходства.

– То есть как управлять? – изумилась Физз.

– Макс хочет, чтобы вы его слушались и не задавали вопросов.

– Как Гитлер, – фыркнула Физз.

– Что ж, можно сказать и так. Гитлер жаждет мести за то унижение, что немцы навлекли на себя, проиграв мировую войну. За это немцы его и обожают.

* * *

На Кавендиш-сквер Физз купила «Ивнинг стандард» у уличного мальчишки, остановила такси, откинулась на спинку сиденья и раскрыла газету. Она пробежала первую страницу, где объяснялось, почему Гитлер может напасть на Польшу. В колонке рядом Уинстон Черчилль говорил о том, что если Польше придется отражать натиск немцев, то Британия вступит в войну.

Перевернув страницу, Физз посмотрела на колонку светских сплетен и ахнула. Там красовались большая фотография Макса и статья под заголовком «В скором будущем завидный холостяк?».

Автор обрисовал недавние успехи Макса, особенно провокационный спектакль, открывший сезон, «Все дети господа обретают крылья». Пьеса была посвящена браку черного и белой.

Физз читала слова Макса о том, что его жена ушла от него. Он ее ни в чем не винит. Когда-то они с Физз очень любили друг друга, в конце концов, она замечательная женщина и потрясающая актриса. Но когда их карьеры вошли в противоречие… Разумеется, Макс не смел надеяться, что Физз останется в маленьком театре только ради него… «Да, я чувствовал себя одиноко, пока моя любимая была в Голливуде. Это было в 1932 году. А в 1936 она снова уезжала в Америку. Мы женаты много лет, и Физз вполне могла от меня устать.

После ее возвращения отношения между нами стали прохладными. Потом Физз предложили сыграть Джульетту в Эдинбурге. Кстати, прекрасная постановка. Ей уже тридцать один год, и я понимал, что это ее последний шанс убедительно сыграть четырнадцатилетнюю девочку. Я решил не быть эгоистом и не стоять у нее на пути, но, разумеется, я без нее скучал. И до сих пор скучаю. К сожалению, процент счастливых браков в театральной среде не слишком велик».

Физз сидела очень прямо. Она скомкала газету, бросила ее на пол и наступила на нее ногой, чтобы раздавить эти предательские слова. О, как она теперь понимала, что испытывает Мими от поступков Бетси О'Брайен. А ведь когда-то она считала их вражду абсурдной. Вот, значит, как возникает желание убить любимого человека, предавшего тебя.

* * *

Неделю спустя посыльный принес Максу пакет. В нем было два письма. Первое информировало его, что миссис Фелисити Элоиза Фэйн, урожденная Аллен, клиент адвокатской конторы Уитерса, возбуждает дело о разводе. Второе письмо извещало, что так как их клиент, миссис Фелисити Элоиза Фэйн, урожденная Аллен, не подписывала никакого контракта с «Фэйн продакшн лимитед», то после закрытия последнего спектакля в Уэст-энде их клиент больше не желает работать на «Фэйн продакшн лимитед».

На этот раз Фелисити не шутила!

Хотя Макс и Физз ни с кем в «Минерве» об этом не говорили, через две минуты все знали, что на этот раз Вьюнку будет отмерено полной мерой.

Воскресенье, 30 июля 1939 года.

Фицрой-сквер

Утро выдалось теплое и удивительно тихое, поэтому Макс и Тоби, захватив стаканы, вышли на каменную террасу, пока Мими совещалась с кухаркой.

В саду Макс лениво растянулся в полосатом шезлонге.

– Я завтра уезжаю в Париж. Физз поехать не может.

Тоби удивленно посмотрел на сына:

– Разве это разумно? В такое-то время?

– Многие не верят, что нацисты захватят Польшу, а я верю. Поэтому я собираюсь последний раз побывать в Париже. Потом, вполне вероятно, что мне не удастся получить отпуск до окончания войны.

Тоби вздохнул:

– И что ты собираешься делать, когда вернешься? Пойдешь в армию?

– Когда начнется война, меня призовут и станут учить. Я буду младшим лейтенантом.

– Все повторяется! Я полагаю, мне снова придется присоединиться к добровольной полиции и дежурить по ночам, вместо того чтобы спать. Как будто мы не выиграли ту проклятую войну.

Глава 20

Вторник, 1 августа 1939 года

Макс остановился в гостинице «Скриб», спокойном и роскошном отеле в центре Парижа. Полдень уже миновал, асфальт плавился под ногами, толстые консьержки обмахивались бумажными веерами. Макс вдруг почувствовал себя счастливым, впервые с того момента, когда осознал, что Физз на самом деле не хочет больше его видеть.

Вечером он позвонит старым приятелям Портерам и посмотрит, пригласят ли они его. Если нет, он поужинает один в маленьком бистро неподалеку от улицы Жакоб, а потом навестит Натали. Макс позвонил, Портеры оказались в Париже и хотели, чтобы Макс навестил их.

В знойной духоте такси с низкой крышей Макс понял, что будет рад увидеть Портеров снова.

Хозяйка дома была в платье от Нины Риччи. Удивительный покрой и изысканный цвет морской волны. Оно переливалось при каждом ее движении.

– Будьте умницей и поговорите со Стеллой О'Брайен, – прошептала она Максу.

Стелла привыкла общаться со знаменитостями, но все равно чувствовала себя так, словно оказалась на странице журнала «Вог». Грейс Мур флиртовала с Морисом Шевалье, Коко Шанель болтала с Люсьеном Лелонгом, Серж Лифарь смеялся шуткам бывшей чемпионки по теннису Сюзанны Ленглен.

Макса переспросил:

– О'Брайен?

– Да, она дочка Черного Джека. Я тебя сейчас с ней познакомлю.

Макс тут же заинтересовался девушкой. Он взглянул на Стеллу совсем иначе. Теперь он заметил и красивые синие глаза, и молочно-белую кожу.

– Не беспокойтесь, Линда, я сам представлюсь. – С бокалом в руке Макс направился к паре, стоявшей у окна. Он поприветствовал Жака, потом повернулся к Стелле.

– Вы ведь Стелла, верно? А я Макс. – Он намеренно не назвал свою фамилию.

Стелла всегда радовалась возможности поговорить с мужчиной, который был выше ее ростом. Она взглянула в глаза Макса, почти такие же синие, как у нее, и была покорена его спокойным очарованием, уверенным видом и красивым лицом. Девушка покраснела и рассердилась на себя за это. Макс это заметил.

– Нравится ли вам в Париже? – поинтересовался Макс.

– Очень нравится, – пробормотала Стелла, которой смущение сковало язык.

– Удивительно, что американцы еще здесь.

– Войны не будет, – быстро заверил их Жуайо.

– Если Министерство информации уверяет, что войны не будет, значит, она точно начнется, – пошутил Макс.

– Друзья моей мамы в Вашингтоне говорят, что Гитлер не сможет воевать на два фронта, – вступила в разговор Стелла, пытаясь казаться уверенной в себе и хорошо осведомленной. – На этот раз Соединенные Штаты не будут вмешиваться. Мама говорит, что это не наше дело. Немцы настолько деловиты, что, возможно, к Рождеству все будет кончено.

– Значит, немцы деловиты? – Макс чуть улыбнулся. – Французы тоже, если уж на то пошло. Разве вы не заметили, как они любят чистоту? Их женщины, дома, собачки, все всегда очень ухожено. Даже их сады выглядят неестественно прилизанными.

Несколько минут все трое обсуждали стремление французов к порядку. Потом месье Жуайо нашел предлог и удалился. Он уже понял, что поле битвы остается за англичанином. К тому же он выяснил, что Стелла еще учится в школе. Так что он потерял к ней интерес, вспомнив о необходимости рано возвращаться, лгать учителям и о постоянной тревоге девушек этого возраста и их неопытности. У молодых замужних дам таких проблем не было.

А Макс тем временем расспрашивал Стеллу о том, где она уже успела побывать в Париже. Когда девушка ответила, он воскликнул:

– Но вы же видели только то, что предназначено для туристов и политиков!

Вы не плавали на пароходике по реке? Как же так?! Каждый американец в Париже ведет свою девушку на речной пароходик, и они поднимаются вверх по Сене до Сен-Клу. Хотите поехать?

* * *

Когда речной пароходик вернулся в центральную часть Парижа, уже наступили сумерки. За время поездки Стелла успела влюбиться в Макса. А он именно этого и добивался. Опершись на парапет, они вместе любовались переливающимися огнями на мелкой ряби волн, вдыхали запахи, долетавшие из домов на другом берегу реки, и зачарованно смотрели на фиолетово-пурпурную воду, когда пароходик проплывал под синей тенью моста.

Макс проявил большую осторожность и ни разу не прикоснулся к Стелле. Она должна была сама этого захотеть. И теперь, помогая ей сойти на берег, он легко подхватил ее под локоть. Стелла вздрогнула и тут же уронила сумочку.

Помогая собирать рассыпавшиеся мелочи, Макс уставился на старую фотографию красивой женщины в светлом платье, задрапированном в греческом стиле. Макс немедленно ее узнал.

– Это моя мама, – с гордостью сказала Стелла. Макс подошел к фонарю, чтобы рассмотреть снимок.

Стоя в желтом круге лампы, Макс холодно обдумывал варианты – знала ли Бетси о том, кто он такой, флиртуя с ним в Нью-Йорке, или это просто была игра? Макс вспомнил своего отца на больничной койке после попытки самоубийства. Он гневно сжал губы. Разве Бетси не пришла бы в ярость, если бы увидела Макса вдвоем со Стеллой, держащимися за руки в неясном свете сумерек на речном пароходике на Сене? Максу вдруг ударило в голову пьянящее ощущение собственной власти.

Когда они сошли на берег, Макс отвел Стеллу в темное местечко на набережной и там долго, нежно целовал ее. Эти ощущения оказались для нее внове, она не распознала вожделения. Она чувствовала, как пальцы Макса ласкают ее обнаженную спину под блузкой, и ей казалось, что она вот-вот упадет в обморок. Ее возбуждение росло. Пальцы Макса расстегнули ее бюстгальтер. Макс наслаждался местью. Его желание быстро прогнало прочь другие мысли, когда он касался такой нежной, бархатной кожи и острого соска. Стелла вцепилась в него, у нее ослабели колени. Они оба поняли, что остановиться уже не могут.

И тут Макс отстранился. Стелла застонала.

– Мы не должны этого делать, – солгал он. – Я должен вести себя достойно и отвезти тебя в школу.

Девушка посмотрела на свои часики с бриллиантами и задохнулась от ужаса.

– О господи! Я надеюсь, что мадам Буэ не позвонила Линде Портер! Мы должны возвращаться не позже одиннадцати!

– Линда знает, что ты со мной. Она тебя прикроет, – уверенно заявил Макс. В Париже все друг друга прикрывали, а потом обзванивали общих друзей и охотно делились новой сплетней. В такси Макс снова поцеловал Стеллу, и целовал ее до тех пор, пока она не забыла обо всем, кроме желаний своего тела. Когда машина остановилась, она неохотно взяла сумочку, достала оттуда пудреницу и быстрым, нервным движением пригладила волосы.

Она позвонила консьержке и обернулась, чтобы посмотреть на Макса, но такси уже уехало.

Позже, лежа в постели, Стелла никак не могла уснуть. Снова и снова она переживала страстные моменты самого важного вечера в ее жизни. Она не только встретила мужчину своей мечты (честно говоря, Макс оказался намного лучше мужчины ее мечты), но и понравилась ему! Изысканный взрослый мужчина не счел ее ни глупой, ни скучной, ни застенчивой. Стелла знала, что не умеет болтать легко и непринужденно, как другие девушки, но Макс внимательно ее слушал. Он не флиртовал с ней, нет. Он вел себя так, словно всю жизнь знал: однажды в его жизнь войдет Стелла и останется там навсегда.

* * *

Макса удивила та легкость, с которой ему удалось уложить Стеллу в свою постель. Он не понимал, что для нее не существует слов «да» или «нет», ее интересует только одно «когда». Стелла не сомневалась, что Макс будет первым и единственным мужчиной в ее жизни. Она не могла дождаться, пока окажется с ним в постели, ощутит его обнаженное тело. Макс стал ее судьбой.

Когда она рассказала об этом Максу, чтобы потом плавно перейти к вопросу о браке, он поцеловал ее в макушку и пробормотал что-то отвлеченное.

* * *

Стелла с трудом переносила ожидание. Она считала минуты. Она не могла сосредоточиться на уроках. Она думала только об одном – сколько времени прошло с их последней встречи и сколько еще осталось до того момента, как она снова его увидит.

Всю неделю Стелла так вдохновенно и изобретательно лгала мадам Буэ, что сама удивлялась. Стелла особенно любила гулять с Максом в Люксембургском саду. Они бродили по аллеям, взявшись за руки, и всегда подходили к квадратному пруду, середину которого украшали фонтан и пара каменных любовников. В тени платанов в пруду резвились золотые карпы.

Как-то раз из пруда выскочила лягушка, пролетела по воздуху, приземлилась и скрылась из вида.

– Это твой заколдованный прекрасный принц, – пошутил Макс.

– Ты мой принц, и ты никуда не исчезнешь.

Макс вдруг почувствовал себя мерзавцем. Как бы там ни было, он обязан рассказать Стелле, что женат.

И все мечты Стеллы разлетелись вдребезги. Идиллические картинки рассыпались и закружились, словно ребенок играл калейдоскопом. Макс принадлежал другой женщине! Слишком удивленная, чтобы заплакать, Стелла бросилась на шею Максу и крепко обняла его, словно в последний раз. Ей даже в голову не приходило, что Макс может быть женат. Он не вел себя, как женатый мужчина. Почему, почему он ее обманул?!

– Погоди-ка, я вовсе не такое чудовище. – Макс аккуратно разжал руки Стеллы, взял ее за подбородок, заглянул в ее испуганные глаза и сообщил, что они с Физз собираются разводиться.

Стелла вскинула голову.

– Физз? Так, значит, ты Макс Фэйн?

– Да, я Макс Фэйн. – Он выглядел одновременно торжествующим и смущенным. – Дорогая Стелла, мне очень не хотелось скрывать это, но я так боялся потерять тебя.

Стелле стало еще хуже, чем несколько минут назад. Макс притянул ее к себе, она попыталась вырваться, но он крепко держал ее. Он прошептал ей на ухо:

– Ведь ты же не позволишь, чтобы эта глупая вражда помешала нам. Какая-то бессмысленная ссора, которую наши матери ведут уже тридцать лет.

Стелла молчала.

– Ромео и Джульетта, – шепнул Макс ей на ухо.

И Стелла сразу же стала расценивать их отношения как запретную, романтическую страсть. Потом Макс сказал, что пока вынужден уехать. Она закинула голову и взглянула в честные синие глаза:

– Давай вернемся в твой номер. Немедленно.

Когда они оказались в постели, Стелла забыла обо всем, даже о предстоящей разлуке с Максом.

* * *

Макс рассказывал ей о глубокой трагичности своего брака. Не считая того стресса, который он пережил из-за успехов жены, они еще часто расставались. Вокруг Физз всегда роились мужчины, а Макс не только ревновал, но и чувствовал себя одиноким. Их чувства медленно угасали.

Наконец Стелла решилась задать вопрос, вертевшийся у нее на языке.

Макс печально покачал головой. Он всегда мечтал о настоящей семье, о детях. Но Физз отказывалась иметь детей, потому что они помешали бы ее карьере. Конечно, если посмотреть на проблему с точки зрения Физз, то ее не в чем обвинять…

Он не упоминал об изменах, пока Стелла сама не спросила об этом.

– Боюсь, один-два раза это случалось. Мы оба изменяли. Я был несчастным и одиноким… Ты можешь понять такого рода одиночество? Это одиночество, когда живешь с тем, кому ты не особенно нужен…

Страстно целуя Макса, Стелла заверила его, что прекрасно понимает такого рода одиночество.

На самом же деле Макс сердился на Стеллу за то, что она заставила его чувствовать себя виноватым. Он хотел лишь легкой интрижки в вольном городе Париже, ну и, может быть, мелкой мести за отца. Он вовсе не собирался мучиться угрызениями совести. Но теперь Макс не сомневался, что будет чувствовать себя последним дерьмом, когда бросит Стеллу.

* * *

Стелла не могла придумать достаточно веского повода, чтобы уйти из школы и проводить Макса в аэропорт, но у них было время, чтобы попрощаться в «Скрибе».

После того как Макс выбежал из номера – он уже опаздывал, – Стелла неторопливо приняла ванну. Когда она одевалась, в номер вошла темноволосая смуглая горничная со стопкой свежего белья. Когда она впервые увидела в номере эту американку, та покраснела, а горничная ей подмигнула. Потом Стелла и горничная обменивались заговорщическими улыбками в коридоре или когда Рашель, так ее звали, приходила «поправить» постель. На самом деле ей приходилось все перестилать заново.

Рашель оглядела комнату, открытые дверцы шкафов, пустые незадвинутые ящики и Стелла, не сдерживающая слез, среди всего этого раззора. Значит, вот как! Эта девушка, почти ее ровесница, только что попрощалась со своим любовником, английским лордом.

Рашель кинула чистые простыни на измятую постель, подошла к Стелле и обняла ее.

– Он вернется, я уверена, – утешила она Стеллу.

Стелла грустно кивнула. Она тоже не сомневалась, что снова увидит Макса. Вот только когда это будет?

Рашель оставалась с ней до тех пор, пока рыдания Стеллы не превратились в тихие всхлипывания. Она проводила ее в ванную, помогла умыться. Ободренная таким участием совершенно незнакомого человека, Стелла в последний раз вышла из номера своего любовника.

* * *

В самолете Макс вдруг понял, что не может сосредоточиться на книге. Каждый раз перед ним вставало юное, полное надежды лицо Стеллы, ее синие глаза, нежные, преданные, без тени упрека.

Ну и почему, собственно, он чувствует себя так паршиво? Он действительно влюбился в это трогательное несчастное создание. Девушка напоминала ему щенка, который был у него в детстве. Тот вырос слишком большим, и его пришлось отдать друзьям в деревню. Макс пообещал Стелле вернуться в Париж, и он вернется. Что еще он мог ей обещать? В конце концов, он пока женат. Так, может быть, его совесть наконец соизволит заткнуться и даст ему почитать последнюю книгу Хемингуэя?

Глава 21

Воскресенье, 27 августа 1939 года.

Лондон

Из Парижа Макс вернулся в свой клуб. Там у него была комната, обставленная, как холостяцкая спальня в английском загородном доме – кровать, гардероб, маленький столик, стул с прямой спинкой. Лампа у кровати оставалась единственной уступкой комфорту. Прошло всего десять минут, как Макс переступил через порог, а швейцар Фриби уже принес ему телеграмму.

– Прошу прощения, сэр. Телеграмма пришла три дня назад, но мы не знали, куда переслать ее, учитывая тот факт, что вы… гм… временно не живете дома. – Швейцар чуть кашлянул.

Макс распечатал телеграмму и прочел:

«ДОРОГОЙ ВАЖНЫЕ НОВОСТИ ПОЗВОНИ КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ ЛЮБЛЮ ЦЕЛУЮ ФИЗЗ».

Макс тут же подумал: «Ага! Я так и знал, что мы помиримся, правда, не думал, что это случится раньше Рождества». Он схватил телефон и набрал домашний номер. Раздался щелчок, а затем механический гнусавый голос автомата сообщил: «Сожалеем, но ваш номер временно не работает».

Макс быстро умылся, побрился, переоделся и торопливо вышел из клуба.

Желтую парадную дверь дома ему открыла сама Физз. Смеясь от радости, она бросилась ему на шею и начала осыпать его поцелуями, нетерпеливая и ласковая, как щенок. Макс решил, что его почему-то совершенно неожиданно простили, и из осторожности молчал. Физз буквально втащила его в полутемный холл, закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и посмотрела на него невероятно яркими глазами, синими, как июньское небо после летнего дождя.

– Ты не поверишь… Я даже не знаю, как тебе об этом сказать… Мы беременны! – Она снова обняла Макса. – Ох, мой дорогой, я так по тебе скучала…

– Когда родится ребенок?

– По мнению врачей, в феврале.

– Ты уверена? – осторожно спросил Макс. Они были женаты уже больше двенадцати лет.

Физз кивнула, она была слишком возбуждена, чтобы говорить. Макс притянул ее к себе и с силой поцеловал.

– О… Я хотел сказать… А нам можно?

Физз со смехом кивнула, взяла его за руку и подтолкнула к лестнице. Перед дверью в спальню она снова повернулась к мужу, встала на цыпочки и поцеловала его.

– Я была такой сварливой, дорогой. Как только я поняла, почему так плохо себя чувствую, все изменилось. Джесси и Дэйзи уже начали шить маленькие белые распашонки. Ох, я даже представить не могла, как хочу этого ребенка!

На мгновение перед Максом предстала прежняя Физз – смешливая, счастливая, очаровательная девушка, на которой он женился. Он нежно поднял ее на руки, ногой распахнул дверь спальни и отнес жену на кровать.

* * *

На следующее утро Макс вернулся в «Гаррик» под предлогом того, что ему нужно собрать вещи. Но еще он должен был написать Стелле.

Макс несколько раз принимался за дело и всякий раз комкал листок и выбрасывал его. Нет, так ничего не выйдет. Он закрутил колпачок на своей ручке. Придется вернуться в Париж и обо всем сказать Стелле. Одному богу известно почему, но так будет легче, чем писать письмо. Макс представил себе Стеллу. Вот она получает письмо из Лондона, радуется, а потом читает и…

Выходя из клуба, Макс попросил служащего забронировать для него место на первом же самолете, вылетающем в Париж четвертого сентября, и место на первом же обратном рейсе в Лондон пятого сентября утром.

Воскресенье, 3 сентября 1939 года.

Фицрой-сквер

Все молчали. Это был приятный солнечный день. Воскресную тишину нарушал только гул самолета, пролетающего где-то в вышине, стрекотание газонокосилки по соседству и негромкое жужжание пчел, вьющихся над цветочным бордюром, высаженным Тоби.

– Разве это не восхитительно, Тоби? – Глаза Мими сияли. – Разве тебе не хочется стать дедушкой?

Тоби иронично улыбнулся:

– Многие мужчины моего возраста хотели бы иметь внука, но они вовсе не желают становиться дедушками, и еще меньше их прельщает перспектива спать с чьей-то бабушкой.

Мими засмеялась и встала.

– Пойду принесу бутылочку шампанского. Может быть, это нас развеселит. – Макс, Физз и Тоби молча кивнули.

Когда первого сентября Гитлер напал на Польшу, британцы поняли, что война неизбежна, но они все равно испытали шок, когда им сообщил об этом по радио суровый, усталый голос премьер-министра.

Первой мыслью Макса была мысль о Стелле. Значит, он не сможет полететь в Париж и увидеться с ней. Потом он подумал о Физз. Его сразу же призовут в армию, а он не хотел, чтобы беременная Физз жила одна.

Тоби повернулся к сыну:

– Я полагаю, что тебя призовут в королевский военно-морской резерв?

– Я отправлюсь в штаб завтра же. Скорее всего меня отправят на тренировочную базу в Брайтон. Месяц подготовки, и аттестация. Будет нелегко.

– Я уже записался в противовоздушную оборону. – В голосе Тоби слышалось смирение. – Ну что же, не посплю еще несколько лет из-за проклятых гуннов.

Макс посмотрел на жену:

– Физз не в восторге от моей идеи, но я был бы очень благодарен, если бы она пожила здесь с вами. Она может спать в моей старой спальне.

– Нет-нет, – запротестовал Тоби. Макс удивленно посмотрел на отца. – Мы не можем позволить Физз в ее положении карабкаться по этой лестнице. Мы поместим ее в гостиной, там ей будет очень удобно. Мы с твоей матерью вечерами можем сидеть в моем кабинете, а Физз присоединится к нам, если захочет.

Вернулась Мими с бокалами и с бутылкой дорогого шампанского.

– Кухарка только что сказала мне, что ее забирают на общественные работы уже завтра. Так что нам с Дэйзи придется справляться самостоятельно. Остальные слуги, вероятно, тоже скоро уйдут.

Они молча пили шампанское, мысли у всех были мрачные.

* * *

К октябрю Макс мог с уверенностью сказать, что война – это куда тяжелее третьеразрядного турне.

Младшего лейтенанта королевского флота Фэйна после обучения отправили служить в Портсмут. Он должен был стать винтиком в эффективной военной администрации на берегу, снабжавшей сражающиеся корабли всем необходимым и занимавшейся их ремонтом. Это называлось секретариатом и службой поставок королевского морского флота.

Макс работал в длинной мрачной комнате вместе с множеством других клерков. Из заднего окна ему был виден корабль Нельсона «Виктория», победившего французов и испанцев в Трафальгарском сражении. Ему повезло. Он жил один в комнате, следовательно, Физз могла навещать его.

Вечерами Макс иногда выпивал водянистого пива в «Звезде и подвязке» в старом Портсмуте или коротал время в офицерском клубе. По ночам он никуда не выходил.

Жизнь в городе замерла, все ждали нападения немцев. Макс изредка вспоминал о Стелле. Он все еще чувствовал себя виноватым перед ней, но знал, что писать не имеет никакого смысла. Цензоры не выпустят письмо из Британии.

* * *

В начале октября Бетси все же легко дозванивалась в Париж и разговаривала с дочерью. У Бетси отлегло от сердца, когда она услышала, что во Франции никто не волнуется. Потому что Стелла, вне всякого сомнения, намеревалась остаться в Париже. Стелла уверяла ее, что все по-прежнему, если не считать затемнения. Никто не видел немцев. Матери совершенно незачем волноваться. Стелле хочется закончить школьный курс, как она и планировала, и к Рождеству вернуться домой. Почему бы и нет? Ведь совершенно очевидно, что никакой опасности нет.

Хотя дочери и удавалось успокоить ее, Бетси все-таки звонила и своим парижским знакомым. Те жизнерадостно говорили, что сразу после объявления войны и в самом деле царило некоторое замешательство, но теперь жизнь вернулась в нормальное русло.

* * *

К концу октября Стелла забеспокоилась по-настоящему. Она поняла, что и в самом деле беременна. Ей было и радостно и страшно. Она боялась поделиться с кем-нибудь своей тайной, боялась вернуться домой и предстать перед своей матерью. Ее пугал тот день, когда мадам Буэ обо всем догадается. Что же делать? Стелле очень хотелось получить ответ… От Макса, разумеется. Не получив от него письма, она не слишком расстроилась. С началом войны почтовое сообщение между Британией и материком резко прервалось. Стелла попыталась позвонить ему в клуб с ближайшей почты, но это оказалось невероятно сложно. Разговор с Лондоном надо было заказывать за несколько часов. А если номер занят, приходилось ждать еще несколько часов, чтобы соединили снова.

Солгав мадам Буэ два раза подряд, чтобы только вырваться на почту, Стелла наконец сумела дозвониться до клуба. Швейцар сообщил ей, что мистера Фэйна в клубе нет, и дома он тоже не живет. Он предложил мадам послать письмо, которое мистер Фэйн обязательно заберет, когда в следующий раз зайдет в клуб.

В тот же вечер Стелла написала послание, полное любви, сообщая Максу радостную новость.

Стелла – в конце концов, она была дочерью своего отца – впервые в жизни почувствовала, что делает именно то, чего ей хочется. Тот факт, что это неприлично и так не поступают, ее мало волновал. Она достигла в жизни того, чего хотела, – она уехала из дома, поняла, кто она такая на самом деле и чем ей хочется заниматься. Теперь Стелла не сомневалась, что она единственная любовь Макса, и она хотела подарить своему обожаемому возлюбленному ребенка, которого отказывалась выносить его жена.

* * *

Постепенно жизнь снова стала нормальной. Открылись кинотеатры и театры. И все-таки, несмотря на отсутствие нацистов, жизнь стала куда более опасной и трудной для британцев. Мими много времени проводила в очередях за продуктами, потому что у Тоби, все еще управлявшего театрами, на это не было времени, а артрит Дэйзи немедленно заявлял о себе, стоило ей простоять лишних пять минут. У Мими камень с души свалился, когда к ним переехала Джесси. Кулинарные способности Дэйзи сводились к открыванию консервов и завариванию чая. Овсянка у нее всегда подгорала. Сама Мими умела еще меньше. Тоби сурово запретил пользоваться черным рынком. Не говоря уже о моральных соображениях, наказание было просто драконовским. Но Джесси обладала чудесной способностью растягивать паек. Что, впрочем, напрямую зависело и от огромного количества друзей, которые, казалось, были счастливы дарить ей кроликов и дичь. Если бы Джесси была одной из шестнадцатилетних красоток из нового ревю «Минервы» «Не свисти!», тогда Мими могла бы понять, почему мясник постоянно подкидывает ей лишний кусочек. Но Джесси даже в молодости не была красавицей.

Все жители дома на Фицрой-сквер согласились, что он теперь напоминает меблированные комнаты их молодости, только без запаха тушеной капусты и без линолеума в спальне.

Мими была относительно счастлива, тем более теперь, когда она знала, что Макс занят безопасной канцелярской работой. Она двигалась по дому, напевая, и умолкала только тогда, когда рисовала, пользуясь старыми школьными красками Макса. Из-за этого проклятого Гитлера Мими сама рисовала рождественские открытки, вместо того чтобы заказать их, как обычно, в «Фортнум и Мэйсон» и разослать старым актерам, включая всех оставшихся в живых из труппы Джолли Джо, за исключением, разумеется, Этой Суки.

Пятница, 17 ноября 1939 года

Холодным осенним утром Мими стояла у двери своего дома и ждала почтальона. Получив почту, она жадно стала просматривать пришедшие письма – брошюрка из Министерства питания, тоненькое письмо от Макса для Физз и… Мими с интересом посмотрела на плотный официальный конверт с адресом американского посольства. Оно было адресовано Максу в клуб, а оттуда отправлено на его домашний адрес.

Заинтригованная, Мими вскрыла конверт и достала оттуда еще один – бледно-голубой, без марки. Мими перевернула его и увидела детский корявый почерк. Стелла О'Брайен, а дальше фешенебельный адрес в Париже. Ага, значит, конверт был без марки, и его переслали из американского посольства в Париже в американское посольство в Лондоне. Что бы это значило?

Мими не смогла устоять.

Как только Джесси отправилась в свой обычный поход за провизией, Мими проскольнула на кухню, поставила чайник, над паром вскрыла конверт, а потом торопливо вернулась к себе в спальню. Она села в неудобное гамлетовское кресло, стоявшее когда-то в кабинете Лилиан Бейлис и после ее смерти в 1937 году перешедшее по наследству Мими, и вцепилась в подлокотники, снова почувствовав силу и уверенность Лилиан.

Мими не хотела вскрывать конверт. Она инстинктивно чувствовала, что в этом письме плохие новости. Но она также знала, что ей следует действовать быстро, прежде чем клей на конверте застынет снова. В конце концов она, вздохнув, вытащила листок бледно-голубой бумаги из бледно-голубого конверта и принялась читать. На четвертой странице она прочла замечательную новость о том, что Стелла беременна, и их с Максом ребенок родится в середине апреля 1940 года. Это было как взрыв. Мими поняла, что у них с Бетси будет общий внук. Незаконнорожденный.

После долгих раздумий Мими решила при следующей встрече отдать письмо Максу лично, чтобы увидеть выражение его лица. Она не хотела, чтобы у него было время для выдумывания красивой лжи.

Когда Мими рассказала о новостях Тоби, тот был изумлен не меньше ее.

– Судьба! – воскликнул он.

Мими печально сказала:

– На этот раз Макс развел огонь прямо под своей задницей.

– Именно об этом я и говорю.

Глава 22

Четверг, 30 ноября 1939 года.

Фицрой-сквер

Посреди ночи Физз зажгла свет в спальне своей матери. Ей не нужно было ничего говорить. Она просто посмотрела на Джесси своими огромными синими глазами, особенно яркими на побелевшем лице. Ее живот был уже очень заметен сквозь ткань нежно-розовой фланелевой ночной рубашки.

Джесси резко села в постели.

– Почему ты без халата?

– Мамочка, у меня началось. – Физз посмотрела вниз, и Джесси увидела мокрое пятно на ковре.

– Но ведь еще только шесть месяцев!

– Я знаю, – ответила испуганная Физз.

Она была уверена, что ее ребенок умер. Она больше не чувствовала, как он шевелится.

Джесси торопливо завернула дочь в собственный халат, велела ей потихоньку одеваться и побежала будить Мими и Тоби.

Физз было так страшно и тяжело, что она не стала одеваться, а просто натянула высокие ботинки матери. Тоби в конце концов нашел такси, и три женщины поехали в женскую больницу в Сохо.

Около года спустя после свадьбы у Физз был ранний выкидыш. Тогда ее пронзила острая, разрывающая боль. В больнице гинеколог сказал Физз, что выкидыш никак не отразится на ее способности в будущем иметь детей. Двадцатилетняя Физз не стала уточнять, что очень рада случившемуся. Сидя в такси, Физз закусила губу, вспоминая тогдашнее чувство облегчения и сравнивая его с ее нынешним отчаянием.

В больнице Физз сразу отвезли в родовой блок, и вскоре она родила мальчика. Как только рассвело, больничные власти немедленно вызвали священника, который окрестил крохотное существо. Младенца назвали Патриком.

У Патрика было очень мало шансов остаться в живых. Сразу после рождения его завернули в одеяльце и положили в кислородную палатку в очень теплой комнате для выхаживания недоношенных детей.

Тоби не знал о рождении внука, потому что после того как он отвез женщин в больницу, Физз упросила его разыскать Макса. Тоби послушно отправился на Пиккадилли-серкус, где даже в военное время можно было взять такси. Он выехал в Портсмут первым же поездом с вокзала Ватерлоо.

* * *

Тоби сам поехал в Портсмут, потому что Макс как можно быстрее должен был узнать о том, что произошло. Письмо вполне могло затеряться.

Выйдя с вокзала, он остановил старый «Остин». Тоби объяснил шоферу, что ему срочно надо добраться до Сент-Томас-стрит. Водитель помчался со скоростью, превышающей все ограничения. Когда Тоби забарабанил в дверь, в коридор высыпали все обитатели дома, зевающие молодые люди в пижамах. Единственным, кто не вышел, был как раз Макс, спокойно спавший в задней комнате на последнем этаже.

Тоби разбудил его. Макс пулей слетел с кровати, мгновенно оделся, засыпая вопросами отца.

– Папа, здесь нет телефона. Мне придется на велосипеде съездить в порт и попросить увольнительную на сорок восемь часов. Я не могу уехать просто так, меня в порошок сотрут. – Он вдруг замолчал. – Может быть, Гай Финдли одолжит мне свой мотоцикл?

С этими словами Макс выбежал из комнаты. Вдруг разом потерявший все силы, Тоби устало присел на кровать. Вскоре появился довольный Макс.

– Бак полон, и потом ребята отдали мне свои купоны на бензин. – Мотоцикл Гая был просто мечтой любого гонщика, с мощным мотором и мягким ходом. Добравшись до конторы, Макс сумел дозвониться до своего командира. Тот принес все необходимые бумаги и выдал Максу увольнительную на сорок восемь часов по семейным обстоятельствам.

Тоби, уже севший в поезд до Лондона, простоял всю дорогу в коридоре.

* * *

Макс приехал в Лондон намного раньше отца и сразу же отправился в больницу. Физз лежала в слабо освещенной палате. Вокруг ее кровати стояли зеленые ширмы.

Она лежала тихая, молчаливая, вялая, и слезы катились по ее щекам. Мими нежно вытирала их посудным полотенцем в красную клетку, которое она схватила на бегу в кухне, когда они собирались ехать в больницу. Просто так, на всякий случай…

Макс опустился на колени у постели жены и поцеловал безжизненную руку.

– Ты видел малыша? – прошептала она.

– Нет еще. Я зашел сначала к тебе, а потом мне покажут Патрика. – Имя ребенку они выбрали уже давно.

– Прости меня, дорогой, – прошептала Физз. – Мне так хотелось, чтобы ты увидел нашего сына у меня на руках.

Макс снова поцеловал ее руку и выпрямился.

– А теперь я пойду навещу Патрика. Я передам ему привет от его мамочки.

Его провели в маленькую жарко натопленную комнату, где стояли три кислородные палатки, но был только один младенец. Он посмотрел на маленькое красное живое существо. Даже крохотные пальчики были совершенны, а сморщенное личико было лицом Тоби. Ребенок спал. Пока Макс смотрел на него, он, казалось, пожал плечиками и дернул ручками и ножками.

– Здравствуй, Патрик, – прошептал Макс. Он закрыл лицо рукой и заплакал, не стыдясь своих слез.

* * *

Патрик умер в шесть часов утра в пятницу первого декабря 1939 года. Как сказал Максу врач, по всей вероятности, его сердце было недостаточно развито. По обычаю ребенка немедленно отнесли к матери, чтобы она смогла в первый и последний раз подержать его на руках.

Мими и Джесси ушли. Родители должны погоревать вдвоем. Хотя теперь Патрик был завернут в одеяльце, Макс чувствовал под ним маленькие ножки, к которым ему так хотелось прикоснуться, пока сын лежал в кислородной палатке.

Физз потерлась щекой о макушку малыша.

– Я и не представляла, что бывает так больно. Я даже не могу плакать.

Макс не мог говорить, но ему не хотелось, чтобы Физз видела его слезы. Он должен быть сильным. Не говоря ни слова, он только покачал головой, когда за ширму заглянула сестра и жизнерадостно поинтересовалась, не выпьют ли они по чашке чая.

За ширмами просыпалась палата. Женщины умывались, потом раздалось звяканье подносов, донесся запах горячей овсянки.

Макс указательным пальцем коснулся головки Патрика. Малыш уже начал остывать. Макс прошептал:

– Ты наш сын. Никто не сможет понять, как мы относимся к тебе, Патрик. Никто не сможет понять, что ты часть нашей жизни и навсегда останешься с нами. Мы всегда будем вспоминать о тебе с любовью, которая будет принадлежать только тебе одному.

– Он так и не увидел ни дерева, ни цветка, – печально сказала Физз.

– Пока Патрик был жив, его любили, – твердо ответил ей Макс. – И мы любим его и сейчас. И будем любить всегда. И я уверен, что он об этом знает.

Физз с благодарностью посмотрела на Макса и поняла, что никогда не будет любить мужа сильнее, чем в эту минуту. Они трое были семьей, пусть всего на несколько часов.

Она грустно заметила:

– Люди считают, что, когда, умирает новорожденный, это не считается. Но господь свидетель, еще как считается. Я бы не могла любить Патрика больше, даже если бы ему уже исполнился двадцать один год.

Два часа Макс оставался с Физз, пока участливая медсестра не пришла забрать ребенка. В последний раз родители поцеловали крохотные ушки, веки с синеватыми прожилками. Физз протянула младенца сестре, и та ушла.

Макс сел на край кровати, обнял Физз и, поглаживая ее по волосам, печально приговаривал:

– Бедный Патрик… Бедная Физз… Бедные мы…

Наконец Физз, уставшая от слез, уснула. Макс на цыпочках вышел в коридор. Там он прислонился к бледно-зеленым кафельным плиткам и зарыдал. Выплакавшись, он нашел комнату с умывальником, сунул голову под холодную струю, и, хоть как-то придя в себя, зашагал под моросящим дождем на Фицрой-сквер.

Мими, Джесси и Тоби в мрачном настроении пили чай, сидя за истертым кухонным столом. Макс появился на пороге и молча сел рядом с ними.

После еды Макс немного поспал. Он уже стоял внизу, собираясь уезжать, когда Мими окликнула его сверху:

– Макс, зайди, пожалуйста, ко мне в спальню. Это всего на пару минут.

– Я не хочу говорить о случившемся.

– Разумеется, мы не будет говорить об этом.

Почувствовав, что мать настроена решительно, Макс пошел вверх по лестнице.

Когда он вошел в спальню, Мими закрыла дверь и заперла ее на ключ. Не говоря ни слова, она протянула сыну конверт из американского посольства.

– Почему ты вскрыла мое письмо? – удивился Макс.

– Ты только посмотри на него. Оно выглядит дьявольски официально и загадочно, а тебя здесь не было. Я решила, что это, наверное, что-то очень важное. Так оно, черт побери, и оказалось.

Макс прочел полное любви, счастья и доверия письмо Стеллы.

– О нет! – прошептал он, дочитав последнюю страницу.

Ему не хотелось смотреть в глаза Мими. Но, черт возьми, он собирался просто повеселиться в Париже, и господь свидетель, девица не слишком сопротивлялась. Ему тридцать один год, в него влюбилась девятнадцатилетняя дурнушка. И это ее первая любовь. Разумеется, она верит, что это навсегда. Стелла была легкой добычей, сказали бы другие.

Мими нерешительно начала:

– Я полагаю, это произошло в то время, когда вы с Физз жили отдельно?

Макс сказал, обороняясь:

– Я думал, что Физз ушла от меня навсегда.

– Похоже, так полагала и эта юная леди, – вздохнула Мими. – Что будем делать, сынок?

Макс рухнул в мягкое кресло у камина и закрыл лицо руками.

– Я не представляю, что мне делать. Мама, прошу тебя, помоги мне.

– Значит, так, Физз ты ничего не скажешь, – твердо объявила Мими. – Незачем перекладывать эту тяжесть на ее плечи.

– Я должен немедленно отправиться в Париж и поговорить со Стеллой. – Макс встал и начал мерить шагами комнату. – Но сейчас война, и я даже не могу послать ей письмо… Только если через американское посольство? Да. Я так и сделаю.

– Мне кажется, что разговорами делу не поможешь, слишком поздно, – спокойно заметила Мими. – И мне кажется, что эта юная леди вовсе не желает с тобой беседовать. Она жаждет родить от тебя ребенка.

– Ну и что я могу с этим поделать?

– Подождем. – Мими не хотелось, чтобы сын отправился в самоволку, попал в тюрьму или, того хуже, к немцам. И больше всего ей не хотелось волновать Физз. – И еще одно, сынок. Ее имя. На обороте конверта написано: «Стелла О'Брайен».

– Да, она дочь Бетси.

Вот тут Мими не сдержалась:

– Ну почему из всех половозрелых девиц в мире ты выбрал именно ее?!

– Тсс, мама, они все услышат.

– Не цыкай на меня, развратный щенок! У тебя еще будет время пожалеть об этом, когда Бетси все узнает.

Макс, полагавший, что хуже уже быть не может, выглядел таким испуганным, словно в окно влетел немецкий парашютист.

– А как миссис О'Брайен обо всем узнает?

– Ты сам ей скажешь. Именно мать должна присматривать за дочерью в таком положении. В отличие от нас, Бетси с легкостью доберется до Парижа, потому что Штаты не воюют ни с Францией, ни с Германией.

Макс выглядел сбитым с толку.

– Мама, что ты такое говоришь?

– Я говорю, что ты должен делать. Ты позвонишь матери Стеллы, потому что девочке всего девятнадцать лет. Ты позвонишь ей, потому что я воспитала тебя ответственным взрослым человеком, а за Стеллу отвечаешь ты. – И Мими сурово добавила: – Ты позвонишь Бетси, потому что я тебе приказываю.

– Но как только Бетси услышит мое имя, она швырнет трубку!

– Значит, будешь звонить ей до тех пор, пока она тебя не выслушает.

Кто-то попытался открыть дверь в спальню Мими, потом подергал за ручку. Раздался голос Тоби:

– Мими, с тобой все в порядке?

– Все отлично, – откликнулась она и пошла открывать дверь.

Макс с мольбой взглянул на мать. Посмотрев на его измученное лицо, Мими вспомнила, что он только что потерял своего первенца.

Она вздохнула:

– Ну, ладно. Я позвоню сама. Отправляйся в больницу к Физз. Я все улажу.

Пятница, 1 декабря 1939 года.

Голливуд

– Ты сделала это!

– Нет!

– Это твоих рук дело, Тесса, не лги мне! Неужели ты думаешь, что можешь обмануть собственную мать? – Бетси возмущенно потрясла вырезкой из газеты. Это была статья «Матч О'Брайен – Фэйн, раунд восемьдесят девятый». В статье излагалась совершенно неправдоподобная история о том, как восемнадцатилетняя Тесса О'Брайен много раз уговаривала мать прекратить всем известную вражду. За душещипательным рассказом следовало описание карьеры самой Тессы.

– Я не потерплю такого поведения, Тесса!

– Да ладно тебе, мама, ты же знаешь, что любая реклама идет на пользу, – подмигнуло предприимчивое дитя.

Такого рода информация означала, во-первых, что Тессу не будут задевать те, с кем она ею доверительно поделилась. А во-вторых, они отплатят ей бесплатной рекламой.

– Глупости! Я отлично понимаю, что не Хедда Хоппер и не Луэлла Парсонс выдумали эту чушь о том, что ненависть помогает мне оставаться молодой… И этот ужасный снимок, где я с открытым ртом. – Бетси снова топнула ногой.

Слава богу, война прекратила мерзкие воспоминания и язвительные комментарии Мими по поводу поведения миссис О'Брайен и ее манеры одеваться. Но теперь собственная дочь осыпает Бетси отравленными стрелами!

Тесса оказалась совсем не дурой и прилагала все усилия, чтобы продвинуть свою карьеру.

Бетси запахнулась поплотнее в персиковое неглиже и топнула ногой:

– Я терпеть не могу эти глупые слухи, которые распространяют о тебе газеты, Тесса. Я просто не знаю, что с тобой делать.

– Постарайся не делать ничего, – посоветовала Тесса, стоя к матери спиной. Глядя в зеркало, она наносила на губы еще один слой ярко-красной помады.

Бетси заговорила снова, в ее голосе послышались почти умоляющие нотки:

– Почему ты всегда одеваешься, как дважды разведенная женщина, Тесса?

– Я не чувствую себя подростком и не собираюсь вести себя как они, – бросила Тесса, облизывая мизинец и приглаживая левую бровь.

– А вот об этом нам тоже надо поговорить, юная леди, – отважно заявила Бетси. – Тесса, мне не нравится, что ты встречаешься с мужчинами намного старше тебя.

– Мне нравятся мужчины постарше так же, как и тебе, мама, – воинственно заявила Тесса. – Пожилые мужчины более изысканны и менее требовательны.

– Но не… в сексуальном плане, – решилась выговорить Бетси. – Дорогая, тебе всего восемнадцать. Как ты будешь чувствовать себя в тот день, когда выйдешь замуж за того, кого на самом деле полюбишь? – Бетси содрогнулась, вспоминая свою брачную ночь. – Как себя будет чувствовать твой муж?

– Ох, мама, ты такая старомодная! После шестнадцати все этим занимаются, не только начинающие актрисы. И, разумеется, я пользуюсь противозачаточными средствами, – усмехнулась Тесса. – Уже два года, если хочешь знать.

Бетси не знала, то ли ей сердиться, то ли вздохнуть с облегчением.

Тесса вдруг развернулась на каблуках и рявкнула прямо в лицо матери:

– И вот еще что! Я достаточно взрослая, чтобы распоряжаться теми деньгами, которые я зарабатываю! Это несправедливо, что студия платит мое жалованье тебе. – В контракте было сказано, что жалованье Тессы получает ее мать, выступающая в роли ее менеджера, до достижения Тессой двадцати одного года.

И Бетси жестко контролировала расходы Тессы.

По сути, Тесса имела большое состояние, но не могла пользоваться не только им, но и деньгами, заработанными собственным трудом. Любимый папочка распорядился так, что дочери могли получить наследство только по достижении тридцати лет или при выходе замуж. Иногда Тессу так и подмывало сбежать в Мексику, там выйти замуж, вернуться, потребовать ее миллион долларов, а потом быстренько развестись. Но чувство острожности останавливало ее. Зачем же наследовать состояние, чтобы потом делиться им с разведенным мужем?

Бетси и Тесса продолжали ссориться, их голоса гулко разносились по всему дому, пока не зазвонил телефон в спальне.

Не прерывая очередной гневной тирады, Тесса между тем быстренько сбежала, заслышав шорох колес по гравию. За ней приехал Джонни. Удивленная Бести услышала:

– Добрый день, мэм. С вами говорят из американского посольства в Лондоне. У нас для вас важный звонок.

* * *

Когда Бетси услышала голос Мими, она едва не швырнула трубку на рычаг… Но из посольства сообщили, что это важный звонок. Что, черт побери, Мими делает в американском посольстве? Любопытство победило.

– Хватило же у тебя наглости позвонить мне!

– Прошу тебя, Бетси, послушай… Стелле нужна твоя помощь.

– Глупости! Откуда тебе об этом знать? Если у Стеллы проблемы, она бы позвонила мне.

– Только не в этом случае, – спокойно ответила Мими.

Бетси сразу же поняла, о чем идет речь, но, онемев, продолжала слушать медленные, осторожные слова Мими. Итак, Стелла беременна. Мими помялась и добавила, что отец ребенка – ее женатый сын Макс.

Бетси, потерявшая дар речь при известии о беременности Стеллы, совершенно вышла из себя, когда услышала, от кого беременна ее дочь.

В Лондоне Мими отвела трубку подальше от уха, дожидаясь, пока Бетси успокоится. Потом Мими еще раз объяснила, что она пытается помочь, раз уж ничего нельзя исправить.

– Почему бы тебе не поговорить со Стеллой? Ты можешь позвонить в Париж, Бетси, а я не могу. Вот в чем беда. У нас тут война, если ты помнишь. Если бы не это, мы с Максом справились бы сами.

– Почему ты так плохо воспитала своего сына и не объяснила ему, что женатый мужчина не должен…

– Никогда не встречала женатых мужчин, которые этим бы не занимались!

– Слава богу, я с такими незнакома!

– Ты незнакома с мужчинами, которые захаживают к шлюхам?

– Как ты смеешь? Моя дочь не шлюха!

– Но ведет она себя именно так, – невозмутимо парировала Мими. Это заставило Бетси замолчать.

Наконец она проговорила со слезами:

– Если бы не ты, Мими, они никогда бы не встретились!

– Если бы да кабы, во рту росли б грибы… – ядовито ответила Мими. – Ты не можешь обвинять меня в том, что произошла такая цепочка совпадений… Тогда уж виноват Бейз. Ведь почти сорок лет назад это он попытался украсть сандвич. Если бы я не заступилась тогда за него в станционном буфете, я бы никогда не встретила тебя, я бы не встретила Тоби, у нас бы не родился Макс, а твоя Стелла не спустила бы для него свои трусики в Париже!

– Как ты можешь быть такой жестокой?! Это как раз в твоем стиле, Мими!

– Бетси, ты не можешь изменить того, что случилось. Если тебе нужно обвинить кого-нибудь, вини судьбу, вини господа. Но я тут ни при чем. Мне жаль, что мой Макс оказался в этом замешан. – Мими услышала рыдания. – И послушай, если Стелла на самом деле ждет ребенка, необходимо вытащить ее из зоны военных действий.

– Мне сказали весьма осведомленные люди, что к Рождеству во Франции все будет спокойно.

– А если эти твои умники ошибаются, Бетси? – мягко спросила Мими.

Глава 23

Пятница, 1 декабря 1939 года.

Лос-Анджелес

Бетси дважды говорила со Стеллой, чей голос звучал как обычно. Девочка даже казалась счастливее, чем всегда. Во время второго разговора Бетси все-таки сумела произнести заранее отрепетированную фразу:

– Ведь ты не натворила глупостей, верно? Ты не беременна?

– Почему ты об этом спрашиваешь, мама? – изумилась Стелла.

Бетси тут же рассердилась на саму себя.

– Это просто обычные злые сплетни, дорогая. Мне не следовало обращать на них внимания. – И они еще поболтали о том, что Стелла вернется домой на Рождество.

В состоянии крайнего беспокойства, Бетси решила, что она стиснет зубы и все-таки полетит в Париж. Там она сможет организовать аборт для бедняжки. У нее есть адрес врача, говорящего по-английски.

Бетси созвонилась со своим влиятельным знакомым в Вашингтоне, и тому удалось забронировать ей место на дирижабле, вылетающем через четыре дня.

Когда Бетси наконец прибыла в Нью-Йорк, она просто валилась с ног от усталости. С чувством облегчения укладываясь в постель в «Плазе», она от души надеялась, что ей никогда не придется снова пережить такой страшный перелет.

Девятого декабря она прибыла в столицу Франции.

Уставшая Бетси все-таки заметила, что в Париже ничего не изменилось, как и уверяла ее Стелла. Вандомская площадь выглядела по-прежнему, люди были так же элегантны, хотя на улицах стало больше военных. Бетси проковыляла в «Ритц» на опухших, адски болевших ногах. Она вошла босиком, ничуть не смущаясь этого. Слишком велика была усталость.

Понедельник, 11 декабря 1939 года.

Париж

Утром Бетси вызвала такси и отправилась к мадам Буэ. Мадам Буэ пребывала в отчаянии. Во-первых, у нее осталось меньше половины учениц, остальных забрали родители. Во-вторых, два дня назад исчезла Стелла.

Мадам Буэ немедленно позвонила мадам О'Брайен в Голливуд, но ей ответили, что мадам уже на пути в Париж. Владелица школы сообщила об исчезновении девушки в полицию. Жандармы уже проверили все отели и фирмы, дающие напрокат автомобили, агентства путешествий, аэропорты, больницы и даже морги.

Было совершенно ясно, что Стелла заранее спланировала свое исчезновение. Вместе с ней исчезла шкатулка с драгоценностями. А со слов горничной стало ясно, что Стелла забрала вечернюю накидку из горностая, доходящую ей до щиколоток, все свитера и блузки. Но все юбки, нижнее белье и вечерние платья остались на месте. Где бы она ни была, Стелла должна была бы производить странное впечатление.

Мадам Буэ даже позвонила Портерам, но в их доме теперь жил только сторож.

К тому моменту, как мадам Буэ закончила свое повествование, пришел полицейский офицер, занимающийся поисками Стеллы. Бетси отправилась с ним в префектуру и там с содроганием просмотрела фотографии мертвых девушек – утопленниц, выловленных в Сене, изнасилованных, найденных с перерезанным горлом в темном переулке, умерших на улице от передозировки наркотиков. Глаза Бетси наполнились слезами, пока она рассматривала эти печальные, мертвые, когда-то прелестные лица.

К счастью, Стеллы среди них не оказалось.

Офицер тактично заметил, что раз, судя по всему, с мадемуазель О'Брайен не случилось ничего плохого, очень может быть, что девушка у друзей. Может быть, мадам О'Брайен вспомнит какого-нибудь близкого друга дочери, мужчину или женщину? Бетси, побелевшую, дрожащую, проводили к выходу. Там жандарм, приведший ее в префектуру, шепнул ей на ухо, что частное расследование даст намного больше результатов, и сунул ей в руку визитную карточку частного детектива, который наверняка отстегивал ему за это проценты со своих гонораров.

Бетси отправилась в «Ритц», заперлась в номере и немного поплакала. Ей было слишком стыдно звонить в американское посольство, но через десять минут она опомнилась – ведь жизнь Стеллы могла быть в опасности! Но что может посольство? Обратиться во французскую полицию? Но это уже сделано. Бетси и в самом деле нужен детектив-француз.

Бетси умылась холодной водой и позвонила частному агенту. К счастью, он немного говорил по-английски. Нет-нет, мадам незачем так беспокоиться, он сам подъедет в «Ритц» примерно через полчаса. Со вздохом облегчения Бетси положила на рычаг удивительно тяжелую телефонную трубку.

* * *

В течение месяца Бетси безуспешно искала Стеллу в Париже. Французская полиция помогала ей без особого рвения, так как полицейские не сомневались, что богатая американская девчонка просто сбежала со своим дружком, чтобы немного поразвлечься.

* * *

Наконец поступило сообщение, что некая мадемуазель О'Брайен останавливалась в отеле «Негреско» в Ницце, правда, всего на одну ночь.

Бетси и детектив немедленно отправились в Ниццу. Стеллу опознали по фотографии служащие отеля. Они ее очень хорошо запомнили. Такая эксцентричная особа! Она заказала на завтрак две порции шоколадного мороженого и порцию селедки!

Бетси осталась в «Негреско». Совсем одна. Ей следовало бы попросить Тюдора сопровождать ее в этом путешествии. Он помог бы в поисках Стеллы.

Бетси вдруг почувствовала себя старухой. Ее плечи опустились. Но она немедленно распрямила спину. Ну нет – ни за что. Бетси повернулась на каблуках, прошла в ванную, заново наложила грим, приладила на голове кокетливую шляпку и отправилась в бар.

* * *

Растратив уйму денег впустую, Бетси получила известие из Парижа. Стелла написала мадам Буэ. У Бетси отлегло от сердца, и она согласилась с детективом, что ее дочь, должно быть, проводит время у друзей на юге Франции.

– Возможно, она с отцом своего ребенка? – закинул удочку детектив.

– Невозможно!

Бетси вернулась в «Ритц». Там ее ждала телеграмма, пришедшая накануне. Бетси удивленно посмотрела на обратный адрес – Акапулько. Она раскрыла ее и прочла:

«НИКОГДА НЕ УГАДАЕШЬ МЫ С ТЮДОРОМ СЕГОДНЯ ПОЖЕНИЛИСЬ ТЧК ЭКСКЛЮЗИВНУЮ ИНФОРМАЦИЮ ОТДАЛА ЛУЭЛЛЕ ТЧК ПОЖАЛУЙСТА ПОРАДУЙСЯ ЗА НАС ТЧК ПОСЫЛАЕМ НАШУ ЛЮБОВЬ ТЧК ТЕССА ПЕРКИНС».

Сначала Бетси решила, что младшая дочь шутит. Но телеграмма, несомненно, пришла из Акапулько. Неужели звонить Луэлле и проверять? Своим звонком она только подтвердит, что ее никто не поставил в известность заранее… О боже! Ужас случившегося дошел до нее. Тюдор! Ведь не могла же Тесса выйти замуж за Тюдора! Как же так?! И почему именно он? Наверняка Тюдор решился на это не сгоряча? Бетси еще раз перечитала телеграмму. И тут же поняла, что слова «пожалуйста, порадуйся за нас» принадлежат Тюдору. Как он мог проделать это у нее за спиной? А она еще считала этого мерзавца джентльменом! Это же отвратительно! Противоестественно! Тюдору уже около пятидесяти, он вполне годится ее девочке в… Так вот почему она за него вышла, с горечью сообразила Бетси. Тюдор заменил Тессе Черного Джека. И этот брак принес Тессе миллион долларов, согласно завещанию ее отца.

Бетси спрашивала себя, как она могла не увидеть этой опасности раньше? Тесса не раз говорила ей, что ее тошнит от эгоцентричных хищных юнцов, охотящихся за ее наследством. В Тюдоре было все, что Тесса, как она уверяла, искала в мужчине. Он был вежливым, скромным, очаровательным, забавным, нежным. Он не играл. Он прилично зарабатывал и в отличие от актеров был уверен в своем будущем. Тюдор был практически единственным мужчиной в Голливуде, не помешанным на деньгах, и, следовательно, не охотился за состоянием.

Бетси подозревала, что Тесса не случайно остановила свой выбор именно на Тюдоре. Таким образом она отомстила матери за то, что она не отдавала дочери всего жалованья. Бетси дернула к себе телефон, сломала ноготь и заплакала. Приходилось признать, что Тесса выросла своенравной, упрямой, высокомерной и мстительной.

Бетси устало позвонила в американское посольство. Она хотела узнать, сможет ли она аннулировать этот брак, если немедленно вернется домой. Оставаться в Париже не было смысла. Стелла сбежала. Французского Бетси не знала. И кто знает, чья выходка хуже. Дома-то еще одна кризисная ситуация.

Где же она ошиблась, воспитывая своих дочерей? У них были самые лучшие няньки. Слава богу, хоть Ник спокойно учится в своей академии и не создает никаких проблем.

Бетси снова отправилась в бар гостиницы, где после третьей рюмки коньяка ее вдруг осенило. Во всем виновата Мими! Если бы она не дала денег Тюдору на поездку в Голливуд, эта свадьба не состоялась бы! Если бы Мими не родила такого похотливого мерзавца, Стелла бы не забеременела.

Раз так – Бетси будет мститть.

* * *

А Стелла устроила все очень легко. Какое-то время после отъезда Макса она жила в состоянии эйфории. Потом туман рассеялся, и картина прояснилась. И тогда Стелла начала волноваться – увидит ли она его вообще когда-нибудь? Как-то днем она пришла в отель «Скриб», спокойно вошла в лифт и назвала лифтеру третий этаж, словно она жила в гостинице.

На третьем этаже Стелла дотронулась до ручки двери «их» номера. Круглая медная ручка казалась связующим звеном между ними, и Стелла согревала ее ладонью. Она задержалась так долго, как только могла.

Стелла возвращалась сюда еще не раз, но как-то днем дверь неожиданно распахнулась, и она оказалась лицом к лицу с маленькой смуглой горничной.

– Привет, Рашель, – поздоровалась Стелла и покраснела.

Горничная сразу же поняла, почему пришла в отель эта американка.

– Вы можете войти и побыть в номере, пока я убираю, – предложила она.

Стелла бродила по номеру, прикасаясь то к изголовью кровати, то к спинке кресла, то к подоконнику. К тому времени, когда Рашель закончила уборку, Стелла рассказала ей всю свою историю, не забыв и старую вендетту Фэйнов – О'Брайенов. Главное, ее мать откуда-то узнала обо всем. И хотя на линии стоял страшный треск, Стелла поняла, что мать сердится. Стелла испугалась. Что же ей теперь делать?

– Тебе все равно придется когда-нибудь все рассказать матери. – Рашель философски пожала плечами.

– Но она заставит меня избавиться от ребенка.

– Я думаю, что уже слишком поздно.

– Ты не знаешь мою маму! Она может устроить все, что захочет! Если для аборта слишком поздно, то она заставит меня отдать ребенка на усыновление! Я уверена, что она мне скажет, что не потерпит в доме ублюдка! Нет, я не хочу возвращаться домой. Я хочу родить нашего малыша и выйти замуж за Макса, как только кончится война, а потом иметь от него еще детей. Если я выхожу замуж, то наследую деньги отца. Этому мама помешать не сможет. Так что нам будет по карману жизнь в Европе.

Рашель села в кресло и задумчиво потерла ухо.

– Ты говоришь, что твоя мама всегда останавливается в «Ритце»? Значит, мы туда позвоним и узнаем, забронировала ли она номер. – Рашель просмотрела телефонный справочник и нацарапала номер на клочке бумаги. – Пойди, позвони из автомата внизу. Если я буду звонить отсюда, меня немедленно выгонят с работы.

Двадцать минут спустя Стелла ворвалась в комнату.

– Ты была права, Рашель! Мама зарезервировала апартаменты. Она приезжает девятого декабря.

– Но к тому моменту, как она приедет, ты, моя птичка, уже улетишь!

– Куда? Разве я могу остаться здесь? – удивилась Стелла.

– Я могу снять для тебя очень дешевую квартиру на Левом берегу, где живу сама, – предложила Рашель. – Если ты дашь мне денег, то я заплачу за месяц вперед и сниму ее на свое имя. Никто же не знает, что мы знакомы. Значит, просто не высовывай носа, пока твоя мама не уедет. Не может же она остаться здесь навсегда.

В тот же вечер Рашель сняла на свое имя двухкомнатную квартирку с холодной водой на шестом этаже без лифта рядом с бульваром Сен-Жермен. Она заплатила за месяц вперед, и никто не задал ей ни одного вопроса.

Именно Рашель научила Стеллу, как вынести некоторые вещи, не привлекая к себе внимания. А потом ее осенила еще одна потрясающая идея. В тот день, когда Бетси приехала в Париж, Стелла вышла из школы мадам Буэ в последний раз. В субботу после обеда ученицам предоставляли свободное время. Стелла пошла в дешевую парикмахерскую, рекомендованную ей Рашель, и спустя два часа оттуда вышло чудовище с короткими ярко-рыжими волосами, мелко завитыми и расчесанными на пробор. Стелла печально посмотрела в зеркало. Никогда еще она не выглядела такой уродиной.

– Теперь тебя вряд ли кто узнает, – сказала Рашель. – Именно это нам и было нужно! Теперь мы будем каждый день проверять в «Ритце», не уехала ли мадам О'Брайен. Как только она вернется в Америку, ты будешь спокойно жить в Париже до рождения ребенка.

* * *

Вечером того же дня Стелла уехала на юг Франции. Перед приездом в Ниццу Стелла спрятала рыжие кудри под изящным шарфом и остановилась на ночь в очень дорогом отеле. Она написала мадам Буэ правдивое покаянное письмо с извинениями. Старушка доверяла своим ученицам и уважала их, а это было немаловажным фактором для их успехов в учебе. И она не мешала им радоваться жизни.

В понедельник вечером Стелла вернулась в Париж. Она тут же спряталась в своей квартирке под самой крышей. Потолок от центра был скошен, но Стелла находила это романтичным, хотя и неудобным.

– Только богатые могут находить нищету романтичной, – прокомментировала Рашель.

Пятница, 15 марта 1940

Перед тем как отправиться на утреннюю прогулку, беременная Стелла слушала радио. Она надевала мужские брюки на широких подтяжках, не застегивая ни пояс, ни ширинку, несколько теплых свитеров, а сверху некогда белую накидку из горностая.

Французские военные умы еще не осознали, что немцы могут просто обойти неприступную линию Мажино и появиться совсем с другой стороны, где их никто не ждал. Радиокомментаторы уверяли слушателей, что нет никакой опасности. Стелла не слишком обращала внимание на все эти военные дискуссии. Ее мир ограничивался теперь радостями будущей матери, ожидающей своего первенца.

Врач, к которому Рашель отвела Стеллу, даже не спросил будущую мать, замужем ли она. Он оказался веселым, добродушным человеком и велел ей гулять по утрам и после обеда, несмотря на холодную погоду.

День был холодный, но красивый. Стелле было тепло в ее горностаевой накидке. Как всегда, она спустилась в метро, подошла к карте, закрыла глаза и ткнула в нее пальцем. Так она выбирала себе маршрут для прогулки. Она шла пешком до выбранной станции, потом так же пешком возвращалась и садилась в метро только тогда, когда совсем уставала.

Стелла медленно прошла до Триумфальной арки, свернула на, как всегда, роскошные Елисейские Поля и прошла до площади Согласия. Она прошлась по саду Тюильри, где при взгляде на обнаженные статуи мороз пробирал по коже.

Когда Стелла добралась до дома, она зашла в ближайшее кафе и выпила горячего молока с медом и капелькой рома. Отогрев кружочек на замерзшем стекле, она смотрела на людей, весело бегущих по каким-то своим делам, – мужчины и женщины, любовники, гуляющие, взявшись за руки; матери, везущие малышей в колясках.

Стелла подумала, что ей тоже надо купить коляску. Она с радостью ждала того дня, когда родится ребенок. Малыш родится в прекрасном городе. Пока у нее нет проблем с деньгами, а потом кончится эта глупая война и она выйдет замуж за человека, которого любит. Стелла чувствовала себя очень счастливой. Счастливее она была только в ту короткую неделю вместе с Максом.

Глава 24

Вторник, 9 апреля 1940 года.

Париж

В два часа ночи у Стеллы начались роды. В этот день Гитлер оккупировал Данию.

Ничего не зная об этом, Стелла лежала в постели и прислушивалась к своим ощущениям. Ребенок больше не стучал ножками, ей казалось, что у нее внутри бьется огромная бабочка, и это ощущение было новым. Стелла почувствовала радостное возбуждение. Началось! Уже совсем скоро она увидит своего ребенка.

Спустя полчаса она почувствовала первую схватку. Когда отошли воды, Стелла осторожно села и шепотом позвала:

– Рашель!

Девушка спала рядом с кроватью Стеллы в спальном мешке. Должен же кто-то быть рядом, когда ребенку придет время появиться на свет.

Мешок завозился, и оттуда послышалось сонное ворчание. Стелла протянула руку, нащупала плечо Рашель и хорошенько потрясла ее.

– Быстро! У меня началось!

Рашель резко села.

– Ты уверена?

Оказавшись на улице, они не нашли такси, поэтому четверть мили до больницы Святого Петра пришлось идти пешком. Стелла задыхалась от боли, но все равно радовалась скорому рождению ребенка.

Двенадцать часов спустя, в четыре часа дня, на свет появилась Кэролайн. Стелла никогда не испытывала такого восторга. Наконец-то у нее появился человечек, которого она будет любить и который будет любить ее. Никогда в жизни она не была так счастлива. Стелла потерлась носом о головку девочки, вдохнула молочный запах ее кожи. Кэролайн завозилась на руках у матери. Она явно не понимала, какое она чудо.

* * *

Когда Рашель привезла молодую мать с ребенком домой, стало ясно, что Стелла еще слишком слаба. Им пришлось пять раз останавливаться, пока они поднялись на шестой этаж.

Стелла наняла пожилую, спокойную, печальную женщину, мадам Лагранж, потерявшую двоих сыновей в битве при Марне в Первую мировую войну. Она была молчалива, но отлично ухаживала и за Стеллой, и за девочкой и никогда не жаловалась, что ей приходится так высоко подниматься с тяжелыми сумками или спускаться вниз, чтобы выбросить мусор.

Вторник, 28 мая 1940 года.

Американское посольство в Париже

В душной комнате неприятный молодой клерк сказал Стелле с бостонским акцентом:

– Я могу только повторить мой совет: уезжайте из Парижа как можно быстрее. Многие американцы уже уехали.

Стелла покрепче прижала к себе Кэролайн. Жак Жуайо заверил ее, что она может рассчитывать на помощь мистера Дрексела, потому что тот знаком с Бетси. Стелла решила попытаться еще раз:

– Моей девочке еще нет и двух месяцев. Мы пытались купить билеты в Штаты для нас троих, но билетов нет – ни на поезд, ни на дирижабль. Мы пытались купить билеты на поезд в Португалию, потому что это самая близкая к Британии нейтральная страна. Но и туда нет билетов. – Рашель наклонилась к ней и что-то прошептала по-французски. – Ах, да, у нас еще проблемы с деньгами. Мой банк не может перевести деньги из Америки… Правда, я не совсем понимаю почему.

– Американцам, оставшимся в Париже, сейчас приходится несладко. Все банки закрылись. На черном рынке дерут три шкуры, чтобы обменять доллары на франки. Ваш банк просто проявил разумную осторожность, мисс О'Брайен. Война идет на территории Франции.

– Не могли бы вы хотя бы позвонить моей матери? – взмолилась Стелла. – Я уверена, что она что-нибудь придумает.

– Здесь теперь настоящий хаос, – ответил молодой человек, – так что я не думаю, что ваша мать сможет помочь. Если только она не Элеонора Рузвельт, разумеется. Впрочем, скоро мистер Дрексел вернется с обеда. Если он на самом деле друг вашей матери, то, вероятно, сможет вам помочь.

Спустя полчаса зазвонил звонок. Клерк сорвался со стула, чуть приоткрыл находившуюся за его спиной дверь и буквально просочился в щелку, тут же плотно прикрыв дверь за собой. Через десять минут он вылетел оттуда, словно ему дали хорошего пинка. Прежде чем он торопливо закрыл дверь, Рашель услышала голос с явным американским акцентом:

– Это самое лучшее, что я могу сделать! Не соединяй меня больше ни с кем и избавься от этой девчонки!

Клерк пригладил волосы рукой и снова принял неприступный вид.

– Мы достанем для вас три билета на «Уверенный». Корабль отплывает из Бордо третьего июня и четвертого прибывает в Портсмут. Этот паром принадлежит англичанам. Цена на билеты выросла в тридцать раз против обычной. Они принимают только наличные в своем парижском офисе.

Стелла протянула сумму, необходимую для покупки трех билетов.

– Боюсь, мы не сможем вам помочь доехать до Бордо, – произнес молодой человек.

Стелла перевела это для Рашель на французский. Рашель кивнула, у нее явно отлегло от сердца.

– Я знаю, как добраться до Бордо.

– Кстати, мистер Дрексел сказал, что вы, наверное, будете рады, если мы пошлем телеграмму вашей матери. – Клерк вопросительно посмотрел на Стеллу.

– Нет, не матери, – твердо ответила Стелла. – Пожалуйста, телеграфируйте Максу Фэйну, клуб «Гаррик», Лондон.

Впрочем, клерк решил подстраховаться, выполнив и распоряжение босса тоже. Он пошлет телеграмму матери этой упрямицы.

Четверг, 30 мая 1940 года.

Фицрой-сквер

Бледное весеннее солнце проникало в подвал сквозь заклеенные крест-накрест окна. Пятна света падали на номер «Дейли экспресс» с заголовком на первой странице «Британские войска пробивают узкий коридор к Дюнкерку».

Мими поблагодарила небеса, что Макс на относительно безопасной работе в Портсмуте. Тоби все больше уставал, управляя двумя театрами. «Король Вильям» открыл сезон легкой опереттой «Белые тюльпаны», в «Минерве» шло ревю нон-стоп. К тому же он снова патрулировал по ночам улицы.

Джесси теперь ничего не выбрасывала. Все кости использовались для варки бульона, а все остатки она отдавала курам, которых они поместили в курятнике в саду.

Раздался звонок в дверь. Мими театрально фыркнула:

– Наверняка кто-нибудь из влиятельных друзей Джесси.

Мими совсем недавно разоблачила секрет Джесси. Многие девушки из «Минервы», которым очень нравились посиделки на кухне у Мими с домашним рагу, отдавали положенные им контрамарки Джесси, а та спокойно передавала их мяснику, булочнику, зеленщику. Тем удавалось посещать довольно разудалые шоу. Разумеется, их жены ничего об этом не знали.

Мими, сидевшая ближе всех к кухонной двери, торопливо поднялась по каменным ступеням и открыла дверь. У порога стоял паренек лет четырнадцати в неуклюже сидящей на нем форме клуба «Гаррик». Раньше форма принадлежала кому-то менее рослому, но более упитанному – рукава не доходили до запястий, а брюки открывали худые лодыжки.

– Мадам, – он приветствовал Мими и вручил ей телеграмму из посольства США в Лондоне.

Мими дала пареньку шестипенсовик и вскрыла телеграмму. Прочитав ее, она задумчиво сунула бумагу в нагрудный карман рубашки, медленно спустилась на кухню и присоединилась к веселому собранию.

– Кто это был? – рассеянно поинтересовалась Физз.

– Какой-то паренек спрашивал, нет ли у нас лишних помоев для свиней, – легко солгала Мими. – А я ему ответила, что, если бы были, Джесси немедленно сварила бы из них суп.

Все засмеялись.

Пятница, 29 мая 1940 года.

Дюнкерк

Нетрудно было догадаться, что, когда немцы захватят Францию, они будут готовиться к вторжению в Британию. И этот момент был не за горами.

Но перед тем как триумфальным маршем войти в Париж, Гитлер решил уничтожить французские и британские войска, загнанные нацистами на тридцатимильную полоску берега, окружавшую самый северный порт Франции Дюнкерк. В этой бухте остался единственный пригодный для эвакуации солдат порт, который отважно защищали французские солдаты, давая союзникам возможность покинуть Францию.

В конце концов восемьсот сорок восемь маленьких судов и более двухсот военных кораблей приняли участие в операции «Динамо». Этим кодовым названием обозначили эвакуацию войск из Дюнкерка.

В среду 29 мая 1940 года Макс покинул гавань Портсмута. Его назначили офицером связи на одном из участков дюнкеркского берега. Под его командованием находились девять лодок. Флотилия Макса пересекла Ла-Манш вместе с конвоем для безопасности.

Макс старался казаться спокойным. Его подчиненные, скрывая тревогу, шутили и смеялись, как старые друзья, хотя увидели друг друга впервые только этим утром. Макс решил, что это похоже на театр. С актерами трудно только тогда, когда все идет хорошо. В критической ситуации с актерами проблем не бывает.

Они приближались к Дюнкерку, и грохот орудий становился все громче. Впереди стлался дым от выстрелов, клубы черного дыма поднимались над разрушенным городом, оранжевые и алые языки пламени пробивались сквозь желтовато-серый туман.

Нацисты непрерывно бомбили город и порт, выполняя приказ Гитлера атаковать без остановки. Макс и его спасатели поняли, что от этого врага пощады не жди.

* * *

Работа Макса состояла в том, чтобы привести свои суда к определенному участку берега, погрузить на них солдат и перевезти их на большие военные суда, стоявшие на достаточном расстоянии, чтобы снаряды вражеских пушек до них не долетали. Сам Макс должен был осуществлять связь с кораблями. Для этого с ним был сигнальщик.

Когда небольшие суда приблизились к берегу, стройная линия людей в форме цвета хаки сломалась, люди бросились навстречу своему спасению. Солдаты погружались по горло в ледяную воду. Еще недавно храбрые, боеспособные мужчины вдруг теряли голову, когда дно уходило у них из-под ног. Те, кто не умел плавать, утонули. У бортов лодок выстроились спасатели, готовые принять тех, кто сумел до них добраться.

Макс оставался на берегу, его словно парализовало от нахлынувшей жалости при виде закопченных лиц, пропитанных кровью курток, наспех забинтованных рук и голов.

Понедельник, 3 июня 1940 года.

Дюнкерк

За эти пять дней Макс потерял три судна и четверых спасателей.

Одна из лодок его флотилии подошла к берегу, остановившись примерно ярдах в тридцати, чтобы не повредить винт. Оставшиеся в живых солдаты, стоявшие по горло в воде, стали карабкаться на борт.

Самолет люфтваффе пролетел совсем низко над переполненной лодкой. Сквозь грохот пулемета Макс услышал крики ужаса. Люди бросились в разные стороны. Некоторые упали за борт. Кто-то крикнул:

– Всех матросов убило! Кто теперь поведет эту долбаную штуку?

Неужели мертвы всех шестеро членов команды? Макс повернулся к Браунингу, сигнальщику.

– Оставайтесь здесь. Я пойду проверю.

Макс дошел по горло в воде до лодки и вскарабкался на борт. Он с трудом пробирался среди раненых, умирающих, мертвых. Рубка была пуста. Шкипер получил тяжелое ранение в грудь, его тужурка окрасилась кровью. Он подтвердил, что больше матросов на лодке не осталось.

Макс случайно бросил взгляд за борт и увидел знакомое лицо в серой воде. Это был Фриби, услужливый молодой швейцар из клуба «Гаррик», он не раз обеспечивал Максу алиби.

В этот момент Фриби узнал Макса.

– Мистер Фэйн! – заорал он. – Прошу вас, мистер Фэйн! – В его голосе послышались рыдания.

Макс подобрал канат и кинул его Фриби. К несчастью, канат оказался слишком тяжелым и быстро упал в воду.

Неудачная попытка спасти Фриби оставила у Макса неожиданное и неприятное ощущение собственной непригодности. Но на смену этому чувству тут же пришла решимость добиться своего.

Макс решил, проплывая мимо него на лодке, подобрать юного Фриби.

Развернувшись, Макс взглянул на раненого шкипера.

– Как вы думаете, вам удастся удержать лодку на месте некоторое время?

Мужчина с посеревшим лицом молча кивнул.

Макс сумел снова добраться до борта и с удовлетворением увидел, как измученный Фриби все-таки карабкается вверх по веревочной лестнице. И тут же раздался рев мотора, и прямо на них спикировал бомбардировщик.

Встревоженный, Макс нетерпеливо перегнулся через перила, схватил Фриби за френч и потащил его на борт. Но неожиданно прямо над их головами пронеслись резко очерченные серые крылья с черно-белыми свастиками. Макс не видел, как упала бомба. Фриби дернулся. За ревом мотора не было слышно крика.

Макс вздрогнул, пуля попала ему в левое бедро. Он потерял равновесие и рухнул через поручни в глянцевую серую воду. Только оказавшись под водой, Макс вдруг осознал свою ошибку. Ему не следовало отходить от руля. Он напрасно попытался сделать слишком много. Макс по-прежнему держал Фриби за френч. Молодой человек успел прошептать: «Спасибо, мистер Фэйн», – и умер.

Не понимая, что Фриби мертв, Макс поплыл к лодке на спине, старательно загребая одной рукой, а другой прижимая к груди Фриби. Поэтому он ясно увидел лицо немецкого летчика, когда тот в третий раз пошел в атаку.

Прошло всего несколько секунд, а Максу чудилось, что целая вечность. Он ощутил острую боль в левом плече. Боль захлестнула его мозг. Он закричал. Тяжелая одежда и башмаки тянули его на дно. Он все цеплялся за мертвое тело того, кого так хотел спасти. Лодка удалялась. Он стал просто еще одним серым телом в серой воде.

Покачиваясь на волнах, Макс продолжал прижимать к себе спасенного им человека, пока они оба медленно не пошли на дно.

Глава 25

Пятница, 31 мая 1940 года

Телеграмма из американского посольства в Париже пришла в дом Бетси в Лос-Анджелесе, когда она была в Нью-Йорке с сыном. Бетси пришлось отвезти Ника на консультацию к знаменитому хирургу-офтальмологу, потому что при ежегодной проверке выяснилось, что у него двоится в глазах.

Осмотрев Ника, веселый хирург объявил, что, вполне возможно, ему придется делать операцию, но решение он примет только после того, как Ник полгода походит без очков.

– Но я же не смогу видеть! – запротестовал Ник.

– Ничего страшного, ты не сможешь только читать, да и то недолго, – твердо ответил окулист.

У Бетси отлегло от сердца. Но в пятницу в ее апартаменты в «Плазе» позвонил дворецкий и прочел пришедшую на имя миссис О'Брайен телеграмму: «ВАША ДОЧЬ СТЕЛЛА О'БРАЙЕН ЗПТ МАЛЫШКА КЭРОЛАЙН ЗПТ ПОДРУГА РАШЕЛЬ ШТЕЙН ОТПЛЫВАЮТ НА ПАРОМЕ «УВЕРЕННЫЙ» ИЗ БОРДО 3 ИЮНЯ 1940 ГОДА ТЧК ПРИБЫВАЮТ В ПОРТСМУТ БРИТАНИЯ 4 ИЮНЯ ТЧК ФЭЙН ИХ ВСТРЕТИТ».

Бетси не могла поверить своим ушам. Она бросила трубку Нику, попросила его записать текст телеграммы и рухнула в кресло.

Стелла нашлась! У Стеллы родился ребенок!

Бетси вырвала у сына блокнот и уставилась на последнюю фразу: «Фэйн их встретит».

Она с мрачной решимостью попыталась дозвониться до американского посольства в Лондоне – не удалось. Тогда Бетси обратилась к старому другу Черного Джека и попросила о помощи.

Ей перезвонили из Вашингтона через двадцать минут. С собой ли паспорта у миссис О'Брайен и ее сына? Отлично. Они еще действительны? Замечательно. Им необходимо немедленно выехать в аэропорт Ла Гуардия. Их ждут билеты на дирижабль до Лиссабона. В Лондоне для них заказаны номера в отеле «Дорчестер». В их распоряжении будет машина. В Портсмуте для О'Брайенов забронированы королевские апартаменты в отеле «Королева Александра» с 3 июня и на неопределенный срок.

Бетси позвонила управляющему «Плазы». Через минуту три горничные уже паковали их чемоданы.

– Мы скажем Тессе, что уезжаем? – спросил Ник.

– Разумеется, нет! – Бетси все еще не разговаривала с молодоженами.

Ник провел рукой по коротко остриженным волосам и стал смотреть на мать, нетерпеливо отдающую распоряжения. Он думал, что ему лучше держаться подальше.

– Я проверю, ждет ли машина. – Он торопливо пошел к лифту вихляющей походкой подростка.

* * *

Когда самолет сел на аэродроме в Хендоне, Бетси вдруг поняла, что ни разу не испугалась за все путешествие. Конечно, она волновалась за Стеллу и малышку. Боже мой, внучка, которую она никогда не видела. Она чувствовала возбуждение, как бывало всегда, когда она приезжала в Британию.

В аэропорту их ждал старый черный «Даймлер». Бетси видела такие в последний раз еще перед Первой мировой войной. Рядом с ним стоял шофер. У него было добродушное лицо с длинными седыми усами, пожелтевшими от табака. Когда Бетси подошла ближе, он приветствовал ее. Руки у него тряслись. Он почтительно снял фуражку, прежде чем заговорить.

Бетси посмотрела на машину, потом снова взглянула в водянистые голубые глаза престарелого водителя этого рыдвана:

– Это, должно быть, какая-то ошибка.

Блеющий голос ответил:

– Если вы миссис О'Брайен, то я Саттон, ваш водитель. Я обычно работаю только на похоронах, мадам, но американское посольство наняло меня на все время вашего пребывания здесь. Они были очень добры и выдали мне достаточно талонов на горючее. Мне очень повезло, мадам. Сейчас умирает мало людей, хотя это может показаться странным во время войны. Оборот упал с тех пор, как мужчины ушли в армию, а женщины работают на фабриках. Ни у кого нет времени на настоящие похороны, даже со скидкой.

Когда Бетси уселась в машину, шофер укутал ей ноги меховым пледом, хотя был июнь. А потом с видом священника, вручающего Библию, он отдал ей пачку конвертов.

– Вы должны будете отдать ваши карточки управляющему отелем, когда приедете в Портсмут. Сейчас можно попасть в тюрьму за нарушение карточного режима.

– Карточного режима?

– Вся еда у нас по карточкам, – голосом соболезнующего на похоронах сообщил он. Да и машина передвигалась со скоростью похоронного кортежа. Какой-то прохожий даже снял шляпу и поклонился, выражая свое уважение покойному.

Бетси смотрела в окно. Многое изменилось, например, совсем не было видно детей. («Их эвакуировали в сентябре прошлого года, мадам».) У всех пешеходов на боку висели странные квадратные сумки.

– Это противогазы, – лаконично объяснил Саттон. – Правительство ожидало газовых атак в самом начале войны.

Во всех домах были крест-накрест заклеены окна, грязные мешки с песком были сложены у входов в общественные здания. Бетси отвернулась, предпочтя блестящие журналы, лежащие в машине. Вместо дебютанток на балах и пэров на яхтах в журналах красовались фотографии наследниц за рулем санитарных автомобилей и дебютанток с пожарными лестницами. Журнал предлагал меховые накидки для бомбоубежищ и рекомендовал губную помаду от Элизабет Арден «Жженый сахар» в качестве удачного дополнения к одежде цвета хаки.

Когда «Даймлер» свернул на Парк-Лейн, Бетси увидела, что Гайд-парк лишился своих прекрасных чугунных ворот и ограды. Парк стал военной зоной с колючей проволокой и вырытыми бомбоубежищами.

Машина подъехала к дверям «Дорчестера». Шофер медленно вышел из машины и открыл дверцу Бетси.

– Этот отель считается самым безопасным местом в Лондоне, мадам. Здесь специальные противоударные бетонные конструкции, – объявил он с такой гордостью, будто сам участвовал в строительстве.

Внутри, к удивлению Бетси, их повели не в апартаменты, а вниз, в подвал, где на месте турецких бань было устроено бомбоубежище. Бетси резко остановилась, увидев ряды больничных коек, стоящих на расстоянии двух футов друг от друга. У каждой кровати стояли домашние тапочки. Ночная рубашка и халат аккуратно были положены поверх пухового одеяла. На одной из кроватей Бетси прочитала прикрепленную записку: «Зарезервировано лордом Галифаксом». Бетси снова остановилась.

– Мама, – поторопил ее Ник, – я могу спать даже в угольном сарае, только бы иметь возможность лечь.

Когда Бетси проснулась, ее чемоданы были уже разобраны. Бетси переоделась в черное платье из тафты для коктейля, которое отлично отгладили, пока она спала.

Ник, как обычно, хотел есть, и они поднялись в переполненный ресторан. По закону, никто не мог заплатить больше пяти шиллингов – одного доллара – за еду, но на эту сумму «Дорчестер» предлагал устрицы, холодного лобстера, копченую лососину, вареную ветчину в соусе из мадеры и другие деликатесы. Как умудрялся персонал отеля творить такие чудеса в военное время, взимая невероятную плату за спиртные напитки? Расходы никого не волновали. Все хотели хорошо провести время, пока было можно, и к черту мысли об экономии.

* * *

На следующее утро Бетси проснулась оттого, что что-то скреблось по ее ноге. Крысы! Бетси подскочила на кровати, открыла глаза и увидела женщину в розовом шелковом халате от Скиапарелли и крошечной каске на голове. Забирая с постели Бетси газету, она прогнусавила с великосветским выговором:

– Ах, простите. – Она явно ни о чем не сожалела, но все-таки пояснила: – Моя дура горничная по ошибке положила мою газету к вам на кровать.

У выхода из отеля их ждал Саттон со своим черным «Даймлером».

– Вы хорошо спали, мадам?

Выезжая из Лондона, машина двигалась еще медленнее, чем обычно, попав в поток автомобилей, устремившихся из столицы в сельскую местность, – повозки с детьми, машины и лондонские такси, полные багажа, с чемоданами, привязанными даже на крыше.

До Портсмута доехали за шесть часов.

* * *

Ник дремал, когда дверь с силой распахнулась. Его мать влетела в спальню. Лицо у нее было красное и злое.

– Нет, ты только представь! Эта женщина здесь!

– Какая женщина?

– Мими Фэйн! Одета как гувернантка – темно-синее пальто, черные чулки, высокие ботинки на шнурках, – взорвалась Бетси.

– Так, может, это и есть гувернантка? Почему ты так уверена, что это именно Мими Фэйн?

– Мы сразу же узнали друг друга. Я сделала вид, что незнакома с ней.

– Но почему, мама? В конце концов, миссис Фэйн взяла на себя труд позвонить тебе и рассказать о Стелле, – напомнил Ник.

– Вот именно! Я никогда не забуду, что это ее сын обесчестил нашу семью!

Бетси позвонила в колокольчик, заказала для Ника бульон и отварной рис, потом попросила меню. Она хотела, чтобы ужин ей принесли в комнату. Не сможет она есть в одном ресторане с Мими Фэйн.

В конце концов Бетси принесли крошечный поднос с густым темно-коричневым супом, серым фаршем, консервированные сливы и жидкий заварной крем из концентрата. Он был таким отвратительным на вкус, что Бетси не стала его есть.

* * *

Четырьмя этажами выше королевских апартаментов, в крошечной комнатке с односпальной кроватью, Мими шагала из угла в угол. Хотя она пошла на унижение и предупредила Бетси о неприятностях с ее дочерью, эта корова проигнорировала ее. И где? На виду у всех в вестибюле у стойки портье, пока Мими ждала ключ от комнаты.

Мими приехала на вокзал Ватерлоо за полтора часа до отхода поезда, чтобы занять место. Так как носильщиков теперь не было, услужливый молодой моряк закинул ее чемодан в багажную сетку. Поезд задержался с отправлением на час и часто останавливался без всякой видимой причины просто посреди поля. На него с удивлением взирали коровы.

Наконец прибыли в Портсмут. Пассажиры торопливо спускались на платформу.

Мими надеялась, что Макс окажется дома, но на ее стук в дверь никто не ответил. Расстроенная Мими решила, что сын задержался на работе. Но у нее еще будет шанс увидеться с ним.

В отеле «Королева Александра» Мими терпеливо ждала своей очереди, чтобы получить ключ, и мечтала. Как же ей хочется обнять малышку! Похожа ли она на Макса? И может ли она быть похожей на нее, на Мими? Нет, она будет похожа на Стеллу. Поела ли Стелла на пароме? Кормит ли она девочку грудью? Не пропало ли у нее молоко от страха? Может быть, ей нужно прямо с утра пойти к аптекарю и попросить порошкового молока и бутылочку? И еще пеленки, если они есть… Интересно, сколько нужно отдать купонов за детскую пеленку?

Мими как раз протянула руку за ключом, когда на нее пахнуло ароматом «Арпеж», звук смутно знакомого голоса с американским акцентом разбудил прошлое.

Мими повернулась. И оказалась лицом к лицу с Бетси О'Брайен. Бетси метнула на нее яростный взгляд, развернулась на смешных высоких каблуках и унеслась прочь. Мими, потерявшая дар речи, бледная, дрожащая, не могла пошевелиться. Что Бетси делает в этой гостинице?

Да, конечно же, она встречает Стеллу и малышку.

Проклятье!

Ее мечты взять на руки обожаемую внучку из рук усталой преданной молодой матери разлетелись в прах.

Мими не могла позволить ненавистной Бетси выжить ее из лучшего отеля в городе, когда во всем Портсмуте не найти свободной комнаты. Оказавшись в своем крошечном номере, она решила, что обязана остаться в отеле.

Но поужинает она, пожалуй, в другом месте, где-нибудь у лотка с жареной рыбой и картошкой. Она даже представила себе поджаренные хрустящие ломтики картошки и свежую треску в коричневом пакете. Великолепно! Но плутать по незнакомым улицам в темноте, рискуя разбить нос о фонарный столб, – увольте. Она поискала в своей сумке припрятанный на крайний случай шоколад. Съев половину, Мими спустилась в бар и заказала джин с тоником и льдом.

– Простите, мадам, но льда нет.

Ну разумеется.

Мими уселась за крошечный столик. Пожилой официант поставил перед Мими два древних бокала с не поддающимися опознанию сухими останками, вероятно, украденными из этнографического музея.

– Это сырая морковь и высушенные кусочки турнепса вместо орешков, мадам. Ну зачем же так смотреть? Разве Моисей не сказал, сойдя с горы: «И получит он выжатый лимон, оливки и орехи»?

– Вы актер на пенсии, верно? – догадалась Мими.

– Откуда вы узнали, что я работал в театре? – Старик выглядел довольным. – В добровольную полицию меня не взяли, у меня артрит. – Он подмигнул. – Только для вас, мадам, я, вероятно, смогу найти чипсы в баре.

Все вокруг говорили о листовках, которые немцы сбросили на Париж, предупреждая, что они готовы войти в город. Рассказывали о британском экспедиционном корпусе. Его окружили нацисты. Наши парни попали в ловушку, их прижали к берегу. Все спаслись на специальных надувных плотах, которые им сбросили с воздуха. «Как жаль, – подумала Мими, – что Гитлер не сидит под одним из столиков. Уж он бы рассказал, что там произошло на самом деле».

* * *

Попозже Мими позвонила в дом, где жил Макс, но трубку так никто и не снял. Тогда она позвонила Тоби в Лондон.

– Нет, старик, мне вовсе не комфортно, – прорычала она. Как и во всех гостиницах во время войны, в «Королеве Александре» едва топили, и краны с горячей водой лишь астматически кашляли.

– У тебя есть какие-нибудь новости, Рыжик?

– Есть. Ты ни за что не догадаешься, что случилось, Тоби.

– Тебя записали в женский добровольческий батальон?

– Ты бы обрадовался. Тогда бы я не путалась у тебя под ногами.

– Я как-то привык, что ты путаешься у меня под ногами.

Обычно Мими любила пошутить с мужем, но теперь, когда междугородний звонок ограничивался тремя минутами, лучше было поторопиться.

– Я наткнулась на Бетси О'Брайен прямо около стойки портье. Она здесь со своим сыном.

Тоби помолчал, потом одобрительно сказал:

– Это твой шанс.

– Что ты имеешь в виду? – Мими отлично понимала, что собирается ей сказать Тоби.

– Мими, в душе ты все эти тридцать лет надеялась, что такая возможность тебе представится. Ты подумай о малышке, чьи бабушки больше не будут впиваться друг другу в глотку при каждом удобном случае. Не упусти свой шанс, Рыжик!

– Это не так легко, Тоби. Может быть, я могу простить, но забыть не так просто.

Бип-бип-бип!

Прежде чем Мими успела ответить, линия отключилась.

А в Лондоне Тоби думал о том, как ему помирить этих двух женщин, когда его отделяют от них семьдесят миль.

* * *

Встревоженная Бетси сидела у постели Ника, которого подташнивало, и кормила его бульоном. От риса сын наотрез отказался. Бетси погладила его по волосам.

Теперь, когда мама смягчилась, она, возможно, станет его слушать. Вот он, его шанс! Миссис Фэйн живет в одном с ними отеле! Ник столько раз репетировал свою речь, что был настроен решительно отмести все возражения матери.

И он кинулся в бой:

– Мне показалось, ты о чем-то говорила, пока я спал. Ты назвала ее Мими, а не «этим ужасным созданием»! Мама, когда ты прекратишь играть в эти глупые игры с миссис Фэйн?

– Какие еще игры? – сварливо переспросила Бетси.

– Ты наносишь удар ей, она наносит удар тебе. Ты причиняешь боль ей. Она причиняет боль тебе.

– Это кошмарное создание пыталось сломать мою карьеру!

– Если бы ты стала танцовщицей у Зигфельда, ты бы не вышла замуж за папу, и у тебя не было бы Стеллы, Тессы и меня!

– А Стелла бы не забеременела! – Бетси бросилась в контратаку.

– Мама, но ведь миссис Фэйн им свечку не держала! – Ник покраснел.

Бетси молча поджала губы.

Ник предпринял атаку с фланга:

– Мама, что бы ты сделала, если бы миссис Фэйн вот сейчас постучала в наш номер и попросила у тебя прощения?

– Ты, вероятно, болен куда более серьезно, чем я думала!

После неловкой паузы Ник попытался еще раз:

– Мама, ну почему ты не перестанешь искать себе оправдания? Спустись к портье, узнай, в какой она комнате, и просто постучи к ней. Она знает, почему ты здесь. Тебе незачем извиняться, просто скажи миссис Фэйн, что сожалеешь о случившемся. Ведь это правда, верно?

– Разумеется! Честно говоря, я совершенно не помнила, что в ту ночь Мими осталась в театре. Именно поэтому я и сказала пожарному, что она ушла.

– Мама, не ты одна во всем виновата. Но я понимаю чувства миссис Фэйн. Она ужасно пострадала. А потом ты унизила ее во время вечеринки у Тюдора, хотела отобрать у Фэйнов их театр. Мистеру Фэйну было так плохо, что он даже попытался покончить с собой.

– Откуда ты об этом знаешь? – Бетси спрятала лицо в ладонях.

– Мама, у нас дома слугам известно обо всем еще до того, как что-то случается. Если твой враг поступает плохо, это не оправдывает твоих плохих поступков. – Ник попытался соблазнить мать простым решением. – Мама, все это может быть решено за две минуты, и ты от этого только выиграешь.

– Не могу поверить тому, что слышу! – воскликнула возмущенная Бетси.

Ник спокойно продолжал настаивать:

– Ты всегда винила Мими в смерти бабушки Бриджес, но, если бы ты не искала душевного покоя в этих сектах, бабушка Бриджес была бы жива.

Бетси молчала, но Ник полнял, что она его наконец слушает. Он стал развивать свой успех:

– Кто бы ни был косвенно виноват в смерти бабушки Бриджес, это определенно не миссис Фэйн.

Бетси расплакалась, и Ник чуть было не сдался, но все-таки взял себя в руки.

– Слезы тебе не помогут, мама, но они доказательство того, насколько тебе плохо.

– Как ты смеешь рассуждать о моих чувствах, мальчишка! Как ты смеешь запрещать мне плакать!

– Если бы ты хоть раз подумала о своей ответственности, мама, как велишь делать мне, ты бы не плакала так часто. Извинись, попроси прощения, если это возможно. А потом забудь обо всем. Прошу тебя, мамочка, перестань делать вид, что ты маленькая девочка, за которой нужно присматривать. Стань наконец взрослой!

Все-таки он это сказал.

Слезы Бетси мгновенно высохли, она смотрела на сына с открытым ртом. Ник понимал, что обошелся с ней жестко, но кто еще сделает это? Да и у него может больше не быть такого шанса.

– Почему ты заботишься о Мими Фэйн? – возмутилась Бетси.

– Потому что я люблю тебя, мама, – сказал Ник, и его глаза засветились нежностью. – Все могут видеть, что сделал с миссис Фейн тот пожар в театре, но только я вижу, что он сделал с тобой. Тебя постоянно мучают угрызения совести за то, что ты сделала с миссис Фэйн, и, только попросив прощения, ты избавишься от них.

Бетси вдруг побледнела:

– Если я заговорю с Мими, то разве я могу быть уверенной, что она не отвернется от меня?

– Не можешь. Просто вспомни, как вам было хорошо вместе до этого пожара, как вы были близки. – Ник, совсем сонный, забрался под одеяло. – Не трать больше свою жизнь на эту глупейшую вендетту. – Измученный морально и физически, Ник пробормотал еще что-то, а потом Бетси услышала легкий храп.

На своей королевской, но без подушек кровати Бетси никак не могла уснуть. Она опять чувствовала себя виноватой. И за это сердилась на саму себя. Всякий раз, когда она говорила себе, что это Ник виноват в том, что ей так плохо, она тут же вспоминала его слова о том, что она всю жизнь перекладывает ответственность за свои поступки на других.

Она вспомнила те несколько фраз, что сын пробормотал, уже засыпая.

– Я скучала по тебе все эти годы, Мими, – прошептала Бетси.

Она заснула, и ей приснился кошмар – она не может выбраться из пылающего «Даймлера» посередине воронки от бомбы. Бетси звала на помощь шофера в балетной пачке, но тот покачал головой, жеманно произнес: «Помиритесь, и все будет хорошо», и улетел, помахивая прозрачными крылышками.

Глава 26

Вторник, 4 июня 1940 года

На следующее утро Ник спрыгнул с кровати и поинтересовался:

– Когда будем завтракать?

– Когда захочешь, дорогой. – У Бетси отлегло от сердца. Она подошла к окну, выходящему на бухту, выглянула на улицу и вздрогнула. Был типичный пасмурный британский летний денек.

Бетси видела колючую проволоку, протянутую вдоль всего пляжа. Казалось, все побережье Британии сверкало этим упругим, жестким металлом. Пляжи были заминированы, так как власти считали их весьма подходящим местом для возможного вражеского вторжения.

Разглядывая удручающую картину, Бетси вспомнила, насколько холодно бывает в Англии в июне. Она взяла с собой совсем мало вещей, большую часть из которых она заказала в январе у Баленсиаги, нового испанского дизайнера, появившегося в Париже. А теперь ей требовалось теплое пальто, несколько платьев и по меньшей мере дюжина пар шелковых чулок.

Ход ее мыслей прервала горничная, которая принесла телеграмму. Бетси с удивлением прочла:

«ПОЭТ ЛОНГФЕЛЛО ПИСАЛ КАВЫЧКИ ЕСЛИ БЫ МЫ МОГЛИ УЗНАТЬ ТАЙНЫ НАШИХ ВРАГОВ МЫ БЫ НАШЛИ В ЖИЗНИ КАЖДОГО ЧЕЛОВЕКА ПЕЧАЛЬ И СТРАДАНИЯ ДОСТАТОЧНЫЕ ДЛЯ ТОГО ЧТОБЫ ОБЕЗОРУЖИТЬ ЛЮБОГО ВРАГА КАВЫЧКИ ДОВЕРЬТЕСЬ СЕБЕ И МИМИ ОТНЕСЕТСЯ К ЭТОМУ СО ВНИМАНИЕМ ТЧК ИСКРЕННЕ ВАШ ТОБИ ФЭЙН».

– Ничего себе! – протянула Бетси.

Ник, завернувшийся в полотенце, как в саронг, появился из ванной комнаты. Он подошел к матери и взял телеграмму у нее из рук. Что еще случилось?

Ник посмотрел на мать:

– Этот дядя кажется весьма чувствительным человеком.

– Как ему только хватило наглости?!

* * *

Утренняя рутина Мими тоже была прервана стуком в дверь. Мальчишка принес ей телеграмму:

«ДОРОГАЯ ПОМНИ ПРОЩЕНИЕ ЭТО РОСКОШЬ НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ ТОГО КОГО ПРОЩАЮТ НО И ДЛЯ ТОГО КТО ПРОЩАЕТ ТЧК С ЛЮБОВЬЮ ТОБИ»

Мими, еще не надевшая перчатки, посмотрела на свои руки, державшие бланк телеграммы. Она поджала губы при виде неестественно белой, вздувшейся кожи и фыркнула.

* * *

О'Брайены позавтракали яичницей и тоненькими ломтиками странного серого хлеба, к которым прилагался кусочек маргарина не больше наручных часов Бетси.

После завтрака Саттон отвез Бетси в «Хэндлиз», самый модный местный магазин, где она с возмущением обнаружила, что вещи тоже продаются по карточкам.

Наконец «Даймлер» величественно подъехал к воротам порта, украшенным чугунной аркой, с которой свисал фонарь. Справа была строго охраняемая калитка для пешеходов.

Бетси наклонилась вперед:

– Саттон, пожалуйста, пойдите и узнайте, когда ожидается прибытие «Уверенного».

Шофер вернулся через двадцать минут, с сожалением качая головой.

– Они не дают мне никакой информации, мадам. Все в высшей степени засекречено.

Ник, настоявший на том, чтобы поехать с матерью, предложил свои услуги, но Бетси нетерпеливо покачала головой:

– Нечего тебе делать на ветру. Я сама пойду.

Дрожа от холода в своем розовом шелковом костюме, но с видом независимой и богатой женщины, Бетси пошла по каменной мостовой к вооруженным солдатам, полицейским и морякам, охранявшим въезд в порт с обеих сторон. Ее туфли на высоких каблуках отбивали дробь. Спустя несколько минут Бетси поймала себя на том, что повторяет одни и те же фразы людям с совершенно непроницаемыми лицами:

– Пароход из Бордо, «Уверенный»… Моя дочь Стелла О'Брайен… Моя внучка Кэролайн О'Брайен… Ей всего два месяца…

Но мужчины только качали головами. Один произнес: – Извините, леди.

Бетси просила, умоляла, упрашивала, даже заплакала, как Пикфорд в ее ранних фильмах, но часовые не обращали на нее никакого внимания.

В отчаянии она остановила мужчину в промасленном комбинезоне. Тот любезно ее выслушал, потом ответил:

– Ничего не знаю, леди. Здесь работают двадцать пять тысяч человек, и корабли с беженцами причаливают постоянно. Лучше всего вам, леди, ждать здесь, пока ваши не появятся.

– Я не сдамся, пока их не встречу. Я буду сидеть здесь двадцать четыре часа в сутки, пока не увижу Стеллу, – мрачно заявила Нику вернувшаяся ни с чем Бетси.

Неважно как, но Бетси увезет дочь и внучку в безопасный Лос-Анджелес.

Вдруг Бетси дернулась вперед. Великолепной формы ярко-красным ногтем с отличным маникюром она ткнула вперед и выдохнула:

– Не могу поверить!

Мими слезла с заднего сиденья мотоцикла, чмокнула водителя в щеку и направилась к воротам порта.

Ник впервые видел загадочного демона, всю жизнь терзавшего душу его матери. Маленькая легкая фигурка в темно-синем шерстяном костюме с короткой юбкой, черные чулки и черные высокие ботинки на низких каблуках. Она явно была готова ждать часами, потому что через руку у нее было переброшено тяжелое пальто. Ее неестественно ярко-рыжие волосы были собраны сзади в сетку на средневековый манер.

Мими прождала у ворот около часа, а потом вдруг устремилась навстречу морскому офицеру, который вышел на улицу. Она явно спрашивала у него что-то, и было очевидно, что он ей ответил, а не просто отмахнулся.

Раздраженная Бетси терялась в догадках, что мог этот офицер сказать Мими.

Мими развернулась и целеустремленно пошла вверх по улице. Почти не раздумывая, Бетси распахнула дверцу «Даймлера» и бросилась догонять ее на своих высоких голливудских каблуках. Она почти сразу же поскользнулась на брусчатке, с трудом удержалась, чтобы не упасть, и замахала рукой Нику. Тот подбежал к матери.

– Быстро! Догони ее, Ник, пока она не исчезла! Выясни, что узнала эта женщина!

Ник догнал Мими у телефонной будки, куда та собиралась зайти.

– Миссис Фэйн, – выдохнул он, едва переводя дыхание.

Мими резко обернулась. На ее лице было написано изумление. Лицо молодого человека было ей знакомо, но она никак не могла вспомнить, где его видела.

– Я Ник О'Брайен, сын Бетси, – он протянул ей руку.

Мими, словно во сне, пожала ее.

– Мы с мамой так и не сумели выяснить, когда прибывает корабль Стеллы. А вы узнали?

Мими помедлила, а потом неохотно произнесла:

– Предположительно, «Уверенный» должен был выйти из Бордо третьего июня, но судно задержали в порту. Никто не знает почему. Несколько раз объявляли тревогу, но все было впустую. Корабль двигается зигзагом из соображений безопасности. Я как раз собиралась позвонить мужу и сказать ему, чтобы он пока не ждал меня.

– Это точно?

– Мой сын работает в порту, и я только что говорила с одним из его товарищей.

– Спасибо. – Ник горячо потряс затянутую в перчатку руку. Они оба замялись, чувствуя, что надо сказать что-то еще, но оба не знали, что именно.

Мими приветливо кивнула и вошла в телефонную будку. И тут же вышла из нее.

– Черт побери, не работает! Я позвоню Тоби из паба.

Ник вернулся к матери с новостями.

– Ха! – фыркнула Бетси. – Откуда нам знать, что она сказала правду? Может быть, она хочет, чтобы мы уехали! Я не сойду с этого места!

Тем не менее после полудня «Уверенный» так и не появился, а они не взяли с собой никакой еды. Бетси нагнулась вперед и постучала по стеклу, отделяющему салон от водителя:

– Обратно в отель!

Когда они повернули за угол, Ник увидел Мими, тоже направлявшуюся в гостиницу. Он слегка толкнул локтем мать, но та с вызовом покачала головой. Не собирается она делить свою машину с этой женщиной. «Даймлер» проехал мимо.

С большим трудом Ник открыл скрипящие дверцы лифта. Они вошли, и в последнюю минуту кто-то запыхавшийся ворвался в кабину.

Мими так стремилась успеть в лифт, что разглядела своих попутчиков, только когда кабина поползла вверх. Бетси наградила ее холодным взглядом, а потом стала смотреть прямо перед собой. Мими покраснела. Она повернулась к Бетси спиной и принялась рассматривать дверцы лифта. Ник никак не мог придумать, что бы такое сказать или сделать.

Лифт остановился между двумя этажами. В напряженной тишине женщины смотрели, как Ник сражается с кнопками.

Мими нетерпеливо потрясла решетку и закричала:

– Помогите! Мы застряли! Кто-нибудь, вытащите нас отсюда! Да где же все, черт побери?!

Бетси даже подпрыгнула, услышав знаменитый бархатный голос во всей его красе.

Наконец подошел лысеющий управляющий, который в военное время отвечал еще и за лифт. Он встал на колени и обратился к застрявшим:

– Прошу прощения, леди. Эта машина устраивает иногда такие штуки, но мы вас немедленно вытащим.

«Немедленно» затянулось на пятнадцать минут. Наконец лифт медленно пополз вниз. Там ждал управляющий с извинениями. Что поделаешь, война.

– Интересно, на что они ссылаются в мирное время? – сердито поинтересовалась Бетси у Ника, когда они поднимались по широкой лестнице.

– Он просто не захотел признать свою вину, – не без намека ответил Ник, открывая дверь их апартаментов. Бетси рухнула в кресло и стряхнула с ног туфли.

– Как только мы встретим Стеллу, немедленно уедем из этой дыры!

Ник решился задать свой вопрос:

– Не могла бы ты вести себя чуть более дружелюбно, когда мы снова встретим миссис Фэйн? У нее явно хорошие связи здесь, а мы никого не знаем. Она поделилась с нами тем, что узнала сегодня утром. Если бы не она, мы все сидели бы там и ждали.

– Я подумаю об этом, милый, – бросила Бетси, ясно давая понять, что ни на какие уступки она идти не намерена.

Обратная дорога в порт заняла неожиданно много времени, на улицах откуда-то появилось огромное количество автомобилей. Саттону удалось припарковаться у ворот порта с большим трудом. Мими тоже была здесь. Она разговаривала с тем же самым офицером, что и утром.

И вдруг хлынул настоящий ливень.

– Почему бы нам не пригласить миссис Фэйн к нам в машину? – предложил Ник. – Если она располагает информацией, это будет только разумно.

Бетси замялась. Она привыкла все делать по-своему. Но этим утром, сидя в холодном «Даймлере», она вспоминала свой разговор с сыном. Особенно ей запомнились его слова о том, что их вендетта напоминает смертоносный пинг-понг. Ник спросил тогда: «Ради чего все это?» И теперь Бетси неохотно начала пересматривать долгую историю своей ссоры с Мими.

– Ты прав. Есть смысл пригласить ее в машину. Пока дождь не перестанет. Но я должна тебя предупредить, что она, вероятно, откажется. Поговори с ней ты, милый. Если я попрошу, она точно не сядет.

Ник открыл дверцу и поставил одну ногу на подножку, но потом сел обратно.

– Мама, это должна сделать ты. Пожалуйста, пригласи ее сама. – Бетси покачала головой, и Ник добавил:

– Это ради Стеллы, мама.

Бетси медлила…

Она чувствовала себя очень странно, когда, нагнув голову, бежала под дождем, странно разбрасывая ноги в стороны, словно у нее были связаны колени. Приближаясь к группе мужчин в форме, она думала о том, как ей пригласить Мими в машину – сурово? Небрежно? С улыбкой?

В эту секунду Мими случайно повернула голову. Не веря своим глазам, она смотрела на Бетси. Розовый шелковый костюм с короткой юбкой и розовый льняной плащ. Туфли на высоких каблуках, украшенные кокетливыми бантами. Белокурые волосы – седые пряди аккуратно подкрашены – были собраны на макушке. И от этого она выглядела очаровательно, вызывая ностальгию по временам короля Эдуарда. Маленькая плоская шляпка была кокетливо сдвинута на одно ухо. Глядя на нее, Мими вспомнила тот день, когда Бетси впервые разрешили сделать высокую прическу. Как она радовалась тогда….

Неожиданно ворота порта распахнулись, и оттуда хлынула волна велосипедистов. К несчастью, Бетси оказалась как раз у них на дороге. Она в ужасе остановилась, не зная, куда бежать – налево или направо. Бетси переминалась с ноги на ногу. Велосипедист, ехавший прямо на нее, крикнул: «Решайтесь побыстрее, миссис!» – и едва не задел ее.

Уворачиваясь, Бетси потеряла равновесие и тяжело упала на землю. Поток велосипедистов каким-то чудом не задел ее. Они исчезли так же быстро, как и появились, а Бетси осталась сидеть на грязных камнях мостовой. «Это все Ник виноват! Если бы он не заставил меня пригласить Мими…» И тут она поняла, что снова, как маленькая девочка, пытается свалить вину на кого-то другого.

Мими бежала к своему поверженному врагу. Бетси больше не выглядела как кинозвезда. Она сидела на брусчатке, ноги широко раскинуты в стороны. Одна изящная лодочка свалилась с ноги, чулки порваны, лицо испачкано, колени содраны. Вся ее одежда оказалась в грязных брызгах. Маленькая шляпка уныло свисала с уха.

Мими, намеревавшаяся помочь Бетси встать, вдруг остановилась. Она неожиданно вспомнила такой же дождливый день, когда Бетси только что подарила ей алый зонтик. Мими свалилась в лужу, они обе перепачкали новые весенние пальто, но никак не могли насмеяться.

Мими хихикнула.

Сидящая в грязи Бетси крикнула:

– А ну-ка убери эту улыбку с лица, Мими Фэйн! Что тут, черт побери, смешного?

А Мими все смеялась и никак не могла остановиться. Она дрожащим пальцем указала на Бетси: «Ну и кто теперь у нас маленькое черномазое чучело?»

На мгновение Бетси удивилась, а потом ее лицо смягчилось – она все вспомнила. Она посмотрела на крошечную фигурку своей подруги, завернутую в нелепую накидку, скрывавшую ее до школьных ботинок. Желтый клеенчатый капюшон на странных рыжих волосах.

Медленно, очень медленно Бетси улыбнулась:

– Ты тоже не слишком шикарно выглядишь, милочка. Совсем не как куколка, дорогая. – И, вспоминая тот день из их далекой юности, Бетси, сидя на грязной мостовой, от души расхохоталась.

В окно «Даймлера» изумленный Ник наблюдал, как Мими нагнулась и помогла его матери встать. Бетси скинула и вторую лодочку. Обнявшись, обе женщины подошли к стене, прислонились к ней и хохотали, как две школьницы.

Наконец, отсмеявшись, они обе подошли к машине. Невозмутимый Саттон открыл им дверцу. Они сели, и Бетси взяла Мими за руку. Они обменялись невыразимо печальными и любящими взглядами.

– Я без тебя скучала, подруга, – спокойно призналась Мими.

– Я тоже. Ты даже представить не можешь, как сильно я скучала.

– Ты только вспомни, как мы кутили с тобой у рыбного лотка после того, как испортили наши пальто!

– Да, Мими, давай забудем обо всем, что случилось потом. – Из глаз Бетси потекли слезы, и краска для ресниц оставила две темных полосы на ее щеках.

Ник, незамеченный, перебрался на переднее сиденье и сел рядом с Саттоном. Не желая упускать второй шанс, он велел Саттону очень медленно ехать в гостиницу.

– Ты не слишком изменилась, старушка, – солгала Бетси.

Мими подумала: «Она прилично поправилась», но вслух сказала:

– Ты тоже, моя дорогая.

– После смерти Джека я все время ела, чтобы успокоиться. Я просто объедалась шоколадными батончиками, можешь себе представить? Но я собираюсь сесть на диету… со следующей недели.

– Тебе не нужна диета, Бетси. – Мими отлично помнила первое правило женской дружбы. – Если ты и прибавила немного, тебе это идет. – И она сказала правду. Черты Бетси немного расплылись, зато у нее не было морщин.

Мими с любопытством спросила:

– Ты по-прежнему очищаешь лицо оливковым маслом?

Бетси кивнула.

– Забавно, а мне по-прежнему не нужна диета, – Мими еще раз оглядела Бетси. – У тебя до сих пор красивые глаза.

– Как говорят, время оставляет женщине что-то одно, не уродуя этого с возрастом – ноги или плечи, руки или грудь.

– В моем случае это уши, дорогая.

Они все еще держались за руки. Бетси осторожно разжала пальцы и сняла перчатку с руки Мими.

– Прости меня, Мими.

Та молчала. Наконец-то она это сказала.

Мими вдруг почувствовала себя удивительно свободной, очищенной, словно она осознала, что всегда преувеличивала вину Бетси. И со счастливой улыбкой она произнесла вслух:

– В конце концов, Бетси, ведь не ты же подожгла театр!

– Разумеется, это сделала не я, – холодно ответила та.

Мими вспомнила кое-что еще и снова засмеялась:

– И Джолли Джо ошибался! Ведь это не ты заперла меня тогда в спальне, когда мы обе надеялись, что известный импресарио обратит на нас внимание.

Бетси вырвала руку и посмотрела прямо перед собой:

– Мне очень не хочется признаваться в этом, Мими, но Джолли Джо был прав. Это я тебя заперла. – Вот так. Она сказала это. И тут же почувствовала невероятное облегчение.

Мими глубоко вздохнула и не без труда пробормотала:

– Мы только что решили оставить все неприятное в прошлом. Так что давай забудем.

Бетси прошептала:

– Мы были девчонками, когда в последний раз держались за руки, а теперь мы уже бабушки.

– Ты, я и Глория Свенсон, – пробормотала Мими, включая в их компанию и знаменитую американскую актрису.

Бетси улыбнулась этой слабой попытке пошутить. Мими чувствовала, как нежность к Бетси заполняет все ее существо, прогоняя возмущение, гнев, желание отомстить. Обе женщины с любовью смотрели друг на друга. И как в былые времена, каждая знала, о чем думает другая – об их потерянной дружбе.

– Ты знаешь, мы сами себя наказали, – прямо сказала Мими.

– Ты чертовски права, – печально согласилась Бетси. – Мне жаль, что понадобилось столько времени, чтобы я это поняла.

Они сидели молча, держась за руки. А Саттон радовался, что мадам забыла поднять разделительное стекло. Он все равно как пьесу по радио прослушал.

Они уже подъезжали к отелю, когда Мими спохватилась:

– Я с тобой собственное имя забуду! Этот парень сказал мне, что «Уверенный» не появится раньше завтрашнего дня. Утром они смогут сказать нам более точно. Судя по всему, в Бордо царит неразбериха. Так что сегодня нам нечего болтаться у ворот порта. Тебе незачем волноваться. Ты не пропустишь Стеллу с ребенком.

– Откуда ты знаешь о Стелле и малышке?

Мими сунула руку в свою сумку на длинном ремешке, достала телеграмму и протянула ее Бетси.

– Эй! Но она же адресована Максу Фэйну в клуб «Гаррик»! Как она к тебе попала?

– Посыльный принес ее из клуба, – объяснила Мими. – В телеграммах всегда что-то срочное. Поэтому я ее вскрыла.

– Твоя телеграмма – почти точная копия моей, – заметила Бетси. – Мне и в голову не приходило, что посольство в Париже попросит твоего сына встретить корабль.

– Я полагаю, так захотела Стелла.

Бетси поморщилась. Так свободно говорит о ее дочери! Обе женщины замолчали. Старые раны не затягиваются быстро.

Наконец Мими не выдержала:

– Я так рада, что мы снова с тобой подруги, Бетси. У меня никогда больше не было такого друга, как ты.

– У меня тоже. – Бетси ощущала это куда острее, чем Мими. Она никогда не испытывала такой открытой, ясной нежности к другой женщине. И ни одна женщина не относилась так к ней. Для этого Бетси была сначала слишком красивой, а потом чересчур богатой.

Мими с грустью заговорила:

– Видишь ли, Макс не знает о приезде Стеллы. Я не смогла с ним связаться.

– Это не имеет значения. Они увидятся позже. – Теперь Бетси незачем выдумывать для Стеллы мужа – героя войны, погибшего в сражении. Общественное мнение утешится, когда Макс разведется и женится на Стелле.

Мими покачала головой.

– Макс как раз помирился с женой перед тем, как узнал, что Стелла ждет ребенка… А потом у Физз были преждевременные роды, и ребенок умер… – Голос Мими звучал как-то тускло. – Физз сказали, что скорее всего у нее больше не будет детей… Так что Кэролайн останется единственной моей внучкой…

Бетси гневно прервала ее:

– Ты хочешь сказать, что Макс не собирается жениться на Стелле?

Впервые после своего приезда в Портсмут Мими от всей души понадеялась, что Макс не появится вдруг из-за угла или не окажется в баре гостиницы. Она спокойно и уверенно покачала головой:

– Нет. Он даже не рассказал Физз о Стелле. – Мими глубоко вздохнула. – Но мой сын примет на себя всю ответственность, как отец ребенка. Он хочет, чтобы Стелла об этом знала.

Бетси чувствовала себя бесконечно униженной. Ее дочь, Стелла, забеременела от мужчины, у которого была беременная жена! Этот сын Мими – просто грязная крыса! Если бы Джек был жив, он бы стер в порошок этого ублюдка!

Мими с трудом произнесла:

– Мне совсем не хочется этого говорить, но Макс и в самом деле повел себя как мерзавец.

С видимым усилием Бетси взяла себя в руки и прогнала прочь гневные мысли.

– Нам надо будет это как-то уладить, – сказала она.

Мими поняла, чего стоили Бетси эти слова, и увидела в этом живое подтверждение тому, что Бетси искренне хочет возродить их прежнюю дружбу. Она молча поднесла к губам белую руку Бетси с ярко-красным маникюром и поцеловала ее.

Когда «Даймлер» подъехал к входу в гостиницу, Бетси наконец улыбнулась.

Мими не испытывала такого блаженства с того времени, когда ей удалили зубы мудрости.

* * *

В десять часов вечера Мими снова попыталась позвонить Тоби. Она оставила ему сообщение: «Мы отлично похихикали с Бетси во время ленча». Телефонистка строго выговорила ей:

– Это совсем не похоже на военное сообщение!

– Вы ошибаетесь, – заверила ее Мими.

Бетси решила, что ей следует лечь пораньше, а Мими была слишком возбуждена, чтобы спать. Она решила пойти в бар, что-нибудь выпить, а потом позвонить мужу еще раз.

Когда она открыла дверь бара, до нее донеслись обрывки странных фраз:

– Дюнкерк… Флотилия… Бомбежки… Я и не думал выбраться оттуда живым…

Мими ткнула локтем в бок ближайшего к ней парня в морской форме:

– Что происходит, приятель?

Офицер обернулся к ней и улыбнулся:

– Ничего особенного. Королевский флот только что спас британскую армию от нацистов во Франции.

Мими огляделась вокруг в поисках официанта. К бару ей точно было не пробраться. Народу собралось немыслимое количество.

Мими решила, что капелька бренди не стоит таких хлопот, развернулась, чтобы уйти, и буквально налетела на Гая Финдли. Того самого лейтенанта, у которого Макс одалживал мотоцикл в обмен на пару контрамарок в «Минерву».

– Кого я вижу! – воскликнула Мими. – Вот такой крупный парень мне и нужен, чтобы… – Она замолчала не договорив.

Молодой человек смотрел на нее с открытым ртом, на его лице застыло выражение ужаса.

– З-здравствуйте, – выдавил он.

Мими вгляделась в его побелевшее лицо.

– Что случилось с Максом?

– Прошу вас, не спрашивайте меня, миссис Фэйн. – Сдавленный, сверхвежливый голос смолк. Гай схватил своими огромными холодными ладонями ее руки в перчатках. Он почти подталкивал ее к стене. – Вы должны быть мужественной, – с трудом произнес он. – Ох, черт…

– Скажите же мне, – горячим шепотом поторопила его Мими, на самом деле не желавшая ничего слышать.

В конце концов Гай опустил глаза, сглотнул и промямлил:

– Мы с Максом были вместе в Дюнкерке, руководили посадкой солдат в лодки. Макс работал в лодке рядом с моей. Нас постоянно бомбили, бомбардировщики пикировали и расстреливали нас из пулеметов… – Он посмотрел прямо в глаза Мими. – О господи, простите, миссис Фэйн… Я видел, как Макса ранили. На моих глазах он упал за борт и скрылся под водой…

– Почему вы так уверены, что это был именно Макс?

– Он окликнул меня незадолго до этого.

– Что Макс сказал?

Гай помялся:

– Макс спросил: «Ты часто здесь бываешь, старый мерзавец?» – выпалил он.

Мими вдруг стало очень больно, ее сердце безжалостно сжала чья-то рука, а кровь так сильно стучала в висках, что, кажется, вот-вот лопнут барабанные перепонки. Как она умудряется выжить в этот ужасный момент? Да ей и не хочется жить. Это нечестно, что ее единственное дитя отняли у нее так быстро, так легко и так жестоко, когда вокруг полно других матерей, у которых много детей и все они пока еще живы! Это нечестно! Ведь эта проклятая война только что началась. И что Макс делал во Франции, когда она была уверена, что он занят безопасной канцелярской работой?

Мими отвернулась и ничего не видящими глазами стала смотреть на маленького юркого бармена. Ей казалось, что все его движения замедлились, словно мелодия на старинном граммофоне, который забыли подзавести.

– Миссис Фэйн, вы хорошо себя чувствуете?

– Нет, – с трудом выдохнула Мими. – Я не чувствую себя хорошо. Я никогда больше не буду чувствовать себя хорошо. – Из нее ушла вся энергия, вся сила. Она чувствовала себя опустошенной и знала, что так теперь будет до конца жизни.

– Господи, не надо мне было вам говорить!

– Я все увидела в ваших глазах, – прошептала Мими.

Кто-то подошел к ней и протянул большой стакан с бренди. Мими покачала головой. Она не могла дышать, не только что глотать.

– Вам нужен свежий воздух, мадам. – Старый официант твердой рукой вывел ее из бара на пустую террасу. Полная луна сияла над серым, сверкающим, беспокойным морем.

Почему она ничего не почувствовала, когда умер Макс? Как она могла шутить и смеяться, когда ее ребенок, которому она дала жизнь, которого носила в своем теле девять месяцев, которого она считала частью себя, погиб. Как она могла не заметить, что эта ее часть вдруг исчезла?

Ее мозг затопила ужасная картина. Тело Макса безвольно покачивается на кровавых волнах, потом вода засасывает его все глубже и глубже в безмолвную бездну океана, все дальше и дальше от его матери.

Мими была абсолютно уверена, что, когда ее сын погружался в холодную воду, он звал ее. Его крики будут теперь вечно звучать для нее. Как она будет дальше жить с этим?

Она не помнила, как вернулась в гостиницу. Ненадолго удалось забыться сном. Ей снилось, что она пробивается сквозь серый плотный туман, безнадежно следуя за слабым детским голосом, зовущим ее: «Мамочка, где ты?.. Мне так страшно…»

Мими проснулась. Холодная комната действовала на нее угнетающе. Она подошла к окну, подняла штору затемнения и распахнула его. Ночной воздух был так же холоден и нем, как и ее душа. Где-то в глубине ее тела образовался кусок льда, замораживающий Мими изнутри. Она не могла даже поплакать как следует, хотя рыдания душили ее.

Когда серый рассвет залил ее комнату, Мими высунулась из окна. Как она будет жить с этой отчаянной болью?

Она посмотрела вниз, на каменную террасу.

И тут Мими сообразила, что Тоби еще не знает о смерти сына.

Ей надо как можно быстрее вернуться к нему, прежде чем придет официальное извещение из военного ведомства. Он не должен быть один, когда его принесут. Мими постарается спрятать извещение и дать Тоби возможность пожить счастливо еще немного. Она будет откладывать этот разговор, пока сможет.

Но прежде чем вернуться на Фицрой-сквер, она должна встретить эту молодую женщину, которая будет нести на руках то, что осталось от Макса. Но и Стелле она не должна говорить о его смерти. У нее пропадет молоко, тогда и ребенку будет плохо.

А это значит, что она не может рассказать о случившемся даже Бетси.

Она может оставить веселую записку и первым же поездом выехать в Лондон, но… Ей так хочется увидеть дочку Макса! Бетси увезет их в Америку, Тоби должен обязательно увидеть внучку до их отъезда. Как-то надо сделать, чтобы Физз ни о чем не узнала.

Мими хотелось, чтобы у нее была ясная голова, ей так много нужно обдумать. Благодарение богу, «Уверенный» будет в порту только во второй половине дня. Это даст ей время немного прийти в себя. Пока она не готова ни с кем разговаривать.

* * *

Час спустя необходимость думать и действовать оживили практический ум Мими.

– Давай соберись, моя девочка, – приказала она себе, глядя в зеркало.

Теперь у нее был четкий план. Встретить ребенка Макса, а потом позаботиться о Тоби. Она будет горевать позже, вместе с мужем. А пока… Ведь она актриса, верно?

– Так что иди на сцену и играй свою роль! – сурово сказала Мими своему отражению.

* * *

В ресторане по радио громко играла оркестровая музыка, потому что с началом войны Би-би-си отдавала предпочтение бодрящим мелодиям.

Бетси, ковырявшая вилкой своей ленч, вскочила с места, когда увидела Мими.

– Как это замечательно, дорогая! Они будут здесь всего через несколько часов!

Бетси так радовалась предстоящей встрече с дочерью и внучкой, что не заметила ни выражения лица Мими, ни ее подавленного настроения.

– Ник торчит у ворот порта с раннего утра. Саттон говорит, там собралась такая огромная толпа, что мы не сможем поставить машину поблизости. Это все из-за Дюнкерка. Продолжают прибывать оставшиеся в живых. Газеты, разумеется, только об этом и говорят. Здорово, что мы оказались здесь, когда это случилось, правда? – Продолжая говорить, Бетси подписала счет, подхватила сумочку и стремительно полетела вперед – блестящая фигура в васильково-синем шелке и таких же шелковых туфлях.

Усевшись в «Даймлер», Бетси подняла стекло. На лице Мими застыла полуулыбка. Ее подруга явно намеревалась произнести речь.

– Я все утро думала, дорогая, и хочу кое-что тебе сказать. – Бетси вздохнула. – Я знаю, что меня никто никогда не считал хорошей актрисой, но на самом деле я почти гениальна! Я играла всю свою жизнь. В восемь лет роль послушной, хорошей девочки. Потом я изображала, что люблю Джека… А потом я играла роль жены богатого парня и светской дамы…

– Многие женщины так живут. – Мими постаралась, чтобы ее голос звучал сочувственно.

– Разумеется, я люблю моих детей, но я опять играла роль образцовой матери и ожидала, что они будут чистенькими, умненькими, хорошенькими… Ну просто семья из мюзикла. А это не всегда было хорошо для них. – Бетси снова вздохнула. Фиалковые глаза смотрела прямо в зеленые глаза Мими. – Но я никогда не притворялась по отношению к тебе, Мими. Тебя я искренне любила. Это было настоящим и очень важным для меня. Ты ворвалась в мою жизнь как комета и зажгла ее, честное слово. Ты была для меня всем, Мими.

– Да, мы неплохо повеселились, – вяло согласилась Мими.

Бетси продолжала:

– Мне действительно жаль, что я вела себя как упрямая ослица.

Мими коротко кивнула.

– Гордость стоит дорого. Мы обе это поняли.

Саттон повернулся и постучал в стекло.

– Я не могу подъехать ближе, мадам. – Вся улица перед портом была запружена военными машинами. Медсестры и моряки подсаживали раненых в грузовики.

– Бедные мальчики! – воскликнула Бетси.

– Но они живы, мадам, – не удержался Саттон. Мими еще крепче закусила губу, она не может позволять себе сорваться сейчас.

– Пойду узнаю, что происходит. – Она вышла из машины. Ей потребовалось полчаса, чтобы пробраться сквозь толпу к воротам и вернуться к Бетси, которая с Ником и Саттоном стояла у машины.

– «Уверенный» только что бросил якорь.

Услышав новости, Бести вдруг стала моложе, живее, нетерпеливее. Она почувствовала невероятное облегчение. Это изматывающее ожидание практически подошло к концу!

Десять минут спустя Бетси показалось, что она увидела Стеллу. Но она ошиблась. Ее возбуждение сразу исчезло, и она расплакалась. Мими обняла ее за плечи, успокаивая:

– Не плачь, старушка, – а потом язвительно добавила: – А то вся краска потечет.

Через три часа у ворот вдруг началось какое-то оживление. Через толпу прорвались две женщины в шубах. Они обе несли шкатулки для драгоценностей. За ними следовал худой мужчина средних лет в плаще и черном берете. Он тащил два чемодана.

Бетси воскликнула:

– Ник, спроси, с какого он парохода!

Ник протолкался вперед:

– Прошу прощения, сэр, вы прибыли на «Уверенном»?

– Exсusеz-mоi. Jе nе раrlе раs l'аnglаis.[2]

Тогда Ник перешел на французский, очень старательно, по-школьному строя фразы.

– Вы из Бордо?

– Да, а где такси?

– Вы приплыли на пароме «Уверенный», месье? – не отступал Ник.

– Да, а где поезд на Лондон?

Ник пожал плечами.

– Сожалею, месье, но нет ни такси, ни поездов. – Он обернулся к матери и, торжествующе улыбаясь, поднял вверх большой палец.

Обрадованная, полная надежды, Бетси обняла Мими.

– Я вот-вот увижу свою внучку.

Чтобы скрыть свои чувства, Мими спрятала лицо в платье Бетси и хрипло пошутила:

– Я тебя не представляю в роли бабушки. Ты совсем не седая, да и вообще не похожа.

– Бабушки теперь не седеют, они становятся блондинками, – твердо ответила Бетси. И, вдруг став серьезной, спросила: – Но вот становятся ли они взрослее и мудрее?

Мими, не колеблясь, кивнула:

– Повзрослеть никогда не поздно.

Примечания

1

Золотое правило заключается в том, что с другими надо поступать так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой. – Прим. пер.

(обратно)

2

Извините, я не говорю по-английски (фр.).

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Реклама на сайте