«Рисуй меня ночью»

Сестры Воробей Рисуй меня ночью

1

«Уважаемая Галина, редакция альманаха внимательно ознакомилась с присланной вами подборкой стихов. Почти все они достойны того, чтобы быть напечатанными, но, к сожалению, формат издания не позволяет нам сделать это. Пришлось выбирать. Стихотворения «Рисуй меня ночью» и «Спасательный круг» будут опубликованы в мартовском номере альманаха «Поэт» в рубрике «Новые имена». Поздравляем вас с этой несомненной удачей! Пришлите, пожалуйста, вашу фотографию. Впрочем, будет лучше, если вы принесете ее лично. Заодно и познакомимся.

С искренним уважением и надеждой на дальнейшее сотрудничество,

главный редактор альманаха «Поэт»

Семен Михайлович Потоцкий».

Вот уже в сотый или даже в тысячный раз Галя Снегирева перечитывала это короткое послание.

«Нет, не может быть! – не верила своему счастью девушка. – А вдруг кто-то решил надо мной подшутить?»

Снегирева повертела в руках конверт. Нет, все правильно. На фирменном конверте был обозначен стильный логотип: «Редакция альманаха «Поэт». Большая квадратная печать также не оставляла сомнений в том, что письмо настоящее.

«Но ведь при желании такой конверт можно достать! – подумала девушка, но тут же возразила себе: – Нет, глупости! Кто бы стал этим заниматься?»

Галя Снегирева сидела на скамейке в парке и чувствовала, как радостно и сильно бьется ее сердце. Это письмо она обнаружила в своем почтовом ящике, когда возвращалась из школы, и, не вскрывая конверта, не заходя домой, кинулась обратно на улицу. Галя уже не помнила сейчас, как добежала до парка, села на эту скамейку и распечатала конверт. А ведь она уже совершенно отчаялась и перестала ждать.

Стихи были посланы в редакцию альманаха три месяца назад, в декабре. Причем сделала это не она сама, а Игорь. Он отправил ее стихи по электронной почте, даже не спросив, хочет она этого или нет. Но тогда Гале было совсем не до того, чтобы высказывать ему какие-то претензии. Совсем неподходящий был для этого момент.

Девушка решила, что ее стихи не понравились. А когда Игорь дал ей почитать один из номеров альманаха «Поэт», то первое, что бросилось ей в глаза, было сухое предупреждение: рукописи не рецензируются и не возвращаются.

Сколько раз за эти долгие три месяца Галя впадала в уныние! А Игорь говорил ей, что все будет хорошо, стихи обязательно напечатают, только придется немного подождать. И он, как всегда, оказался прав.

«Игорь! Милый, любимый, самый дорогой на свете человек! Представляю, как ты обрадуешься, когда увидишь это письмо!» – думала Галя Снегирева, роняя слезы на подол своего темно-синего пальто. Слезы радости и обиды, счастья и горечи одновременно…

Если честно, все девчонки в классе считали Галину большой занудой. Об этом редко говорилось вслух, но Снегирева знала, что это так. Одно время Галя пробовала свести тесную дружбу с Катей Андреевой по прозвищу Каркуша, но та выдержала недели две, не больше. Взрывная и импульсивная Каркуша с трудом выносила наставления, придирки и претензии Снегиревой. То ей, видите ли, кажется, что нужно быть сдержанней, то вдруг она начинает с жаром «грузить» Катю: «Ты с ума сошла! Разве можно говорить то, что думаешь?! Что о тебе скажут люди!» Признаться, Кате было наплевать, что о ней подумают и скажут люди, а вот Галине – нет. Все, что девушка ни делала, она делала с мыслями о том, как ее поступки выглядят со стороны.

Она так привыкла одергивать других, что вскоре начала придираться и к себе самой. В себе ей не нравилось решительно все, и все, как ей казалось, нуждалось в срочной и кардинальной переделке. Со свойственным ей энтузиазмом Снегирева начала работать над собой. В итоге через какое-то время Галина поняла вдруг, что сама уже не знает, кто же она на самом деле такая? Какой она человек – добрый или злой, умный или глупый? Можно сказать, что в какой-то момент жизни Снегирева осознала, что потеряла свое лицо. А осознав это, жутко перепугалась. Вот тогда-то она и написала свое первое стихотворение. Оно называлось «Какой-то странный человек…».

Оглянувшись, Галя поняла, что осталась одна, что из-за своего несносного характера она растеряла даже тех немногочисленных друзей и подруг, которые у нее были. И тогда Галина «ударилась» в чтение. Она читала много и без особого разбора. Практически все, что попадалось под руку. Эх, если бы тогда ей встретился Игорь! Уж он бы – с его-то вкусом и знаниями! – направил бы интерес девушки в нужное русло! Но в ту пору до знакомства с Игорем было еще далеко. Поэтому читала Снегирева в основном любовные романы.

За полгода увлечения такой литературой девушка окончательно замкнулась в себе и сама не заметила, как превратилась в мечтательницу, ранимое и крайне уязвимое существо. Конечно, на людях Галина тщательно скрывала свои истинные чувства. Общение со сверстниками к тому времени было сведено к самому что ни на есть минимуму. Вот тут-то в их квартире и появился Интернет. Подключился к нему папа, для которого путешествия по всемирной сети были не развлечением, а служебной обязанностью. Григорий Григорьевич работал в маркетинговом отделе одного из крупных издательств и должен был постоянно отслеживать тенденции развития книжного рынка.

Поначалу Галина не проявила особого интереса к Интернету. Но позже, когда поняла, какие безграничные возможности тот перед ней открывает, в корне поменяла свое отношение к всемирной паутине. В Интернете девушка освоилась довольно быстро, конечно не без помощи папы, который всячески поощрял новое увлечение дочери.

Вскоре у Галины появилась целая армия новых друзей. Правда, они были виртуальными, но девушку это ничуть не смущало, а скорее наоборот – радовало. Она делилась с ними своими проблемами, которые чаще всего были выдуманными. И вообще Галина теперь могла делать свою жизнь такой, какой хотела ее видеть. Теперь она ощущала себя полновластным хозяином собственной жизни, ее творцом и скульптором. Ну и что из того, что на самом деле в жизни Галины почти никаких событий не происходило, зато в ее воображении эта жизнь была полна опасных приключений, головокружительных романов и всего того, чего в течение многих лет так не хватало девушке. К этому процессу – моделированию, вернее, сочинительству собственной жизни – Галя подходила творчески, погружаясь в него полностью, без остатка. Порой она даже начинала верить, что все, о чем она пишет своим виртуальным друзьям, не выдумка, а самая что ни на есть наичистейшая правда.

Но самым, пожалуй, привлекательным моментом во всем этом деле была для Галины возможность создания собственной внешности. Ведь та, которой наделила ее природа, не устраивала ее совсем. Галя считала себя нескладной и некрасивой. Больше всего девушке не нравилась собственная фигура. Всего в ней было слишком: слишком высокая, слишком худая, слишком узкие, какие-то мальчишеские, бедра, а плечи, наоборот, слишком широкие. В лице тоже, по мнению его обладательницы, было мало привлекательного: серые, не слишком большие и не очень выразительные глаза (а ей хотелось иметь огромные и голубые); довольно тонкие бледные губы (а хотелось, чтобы были яркие и пухлые)… Вот разве что нос ее устраивал. Он был тонкий, ровный, но при этом вполне нормальной, средней такой длины. Длинные темно-русые волосы… Может быть, они бы и выглядели пышными и густыми, если бы Галина решилась изменить прическу. Но девушка вот уже много лет подряд скручивала их на макушке в тугой узел. Лишь в редких случаях она оставляла волосы распущенными, и тогда они, струящиеся крупными волнами по ее плечам и доходящие почти до середины спины, настолько преображали ее внешность, что Галину порой даже соседи не узнавали. Но сама она будто бы не видела, не замечала своего преображения и наутро снова закручивала на макушке надоевшую всем дурацкую «гулю».

Но уж в своих электронных письмах девушка давала волю фантазии! Голубоглазая блондинка с ярко-красными губами, всегда либо среднего роста, либо вообще коротышка – метр шестьдесят. Снегирева ужасно завидовала маленьким девушкам, свой высокий рост она ненавидела, пожалуй, даже больше всего остального.

Иной раз Галина выдавала себя за черноглазую брюнетку с родинкой на правой щеке. Тогда перед ее внутренним взором неизменно возникала красавица Лу Геранмае. Случалось, что она придумывала себе очки в массивной роговой оправе и стрижку «ежик». Тогда прообразом ее фантазии служила Люся Черепахина. Впрочем, иногда Снегирева решалась на то, чтобы описать свое собственное лицо, но при этом прическу она все-таки выдумывала другую. Так почему, спрашивается, не пойти в парикмахерскую и не постричься? Но на это нужно было решиться, а Галина являлась, по сути, очень робким человеком, хотя люди, которые знали ее не виртуально, а лично, ни за что не согласились бы с этим утверждением. Одноклассники и учителя считали Снегиреву решительной, напористой, уверенной в себе девушкой, не ведающей страха и сомнений.

Между прочим, это не такое уж и редкое явление, когда человек на самом деле является полной противоположностью тому, что думают о нем окружающие люди…

2

Перед Галей лежал исписанный лист бумаги. Глядя на неровные, будто спешащие куда-то буквы, которые она складывала в слова, затем в строфы, просто невозможно было поверить, что она сама все это написала. Час назад.

«Откуда это во мне? – с каким-то даже страхом спрашивала себя Галя. – Будто кто-то мне на ухо прошептал и рукой моей по бумаге водил… Вот и почерк не мой совсем! Я с таким наклоном никогда не пишу…»

Какой-то странный человек бежал и громко пел, Бежал и пел, Бежал и пел, Подпрыгнул и взлетел… Какой-то странный человек летел и громко пел, Летел и пел, Летел и пел, Он просто так хотел. Какой-то странный человек, Забыв про кучу дел, Про кучу самых важных дел, Жил так, как он хотел.

Снова и снова перечитывала Галя свое первое в жизни стихотворение. Она не смогла бы определить, хорошее оно или плохое. Ведь это был ее первый опыт. Да и вообще свое собственное творчество редко удается оценить беспристрастно даже людям куда более искушенным в таких делах. Отстраниться от своего произведения настолько, чтобы стали видны не только все недочеты, погрешности, но и достоинства, дело довольно трудное.

Впрочем, Галина и не пыталась анализировать свое стихотворение. Главное, оно каким-то совершенно непостижимым образом необыкновенно точно отражало внутреннее состояние девушки. И это дорогого стоило! И все же как ни старалась Галина проникнуться мыслью, что именно она час назад написала первое в своей жизни стихотворение, в ее душе этот, казалось бы, простой факт никак не желал укладываться! Ведь раньше ничего подобного с ней не случалось. Никогда прежде не писала она ни рассказов, ни стихов, и вообще ничего, кроме школьных сочинений, не писала. Поразило девушку и то, что стихотворение как бы выплеснулось из нее все целиком, на одном дыхании. Ни над одной его строчкой она и минуты не думала. Будто кто-то невидимый просто прошептал ей уже давно готовый текст.

А ведь ей доводилось читать о том, как поэты мучаются, страдают, корпят над своими стихами, правят их по сто раз, придирчиво подбирают рифмы и все такое прочее… Подобных желаний у Галины не возникало. Зато появилось другое желание. И оно было невероятно сильным, жгучим и неистребимым. Ей захотелось во что бы то ни стало прочитать кому-нибудь стихотворение про странного человека. Все равно кому, лишь бы оно было услышано. И не затем вовсе, чтобы тот, кому она прочитает, начал разбирать его по косточкам, выискивая достоинства и недостатки. Нет, этого девушке совсем даже не хотелось. Ей просто нужны были чьи-то уши… Нет, все-таки не только уши, но и сердце. Сердце, в котором бы ее чувства нашли отклик. Сердце, которое воспринимало бы жизнь так же, как и она, Галина Снегирева. Ей срочно понадобилась родственная душа.

К тому времени домашний компьютер уже был подключен к Интернету, и Галина вполне комфортно чувствовала себя, путешествуя во всемирной паутине. Девушка, действуя медленно, но необыкновенно четко, как лунатик, идущий по перилам балкона, приблизилась к компьютеру, включила его, «кликнула» картинку, изображающую телефонный аппарат, щелкнула мышкой и приготовилась ждать соединения. В тот раз она вошла в Интернет с первой попытки.

Оказавшись в «Яндексе», Галина, ни на секунду не задумавшись, быстро набрала два слова: одинокий поэт. Состояние девушки было необычным, похожим на предчувствие, ощущение чего-то важного, что должно было с ней вот-вот произойти… Такого она еще никогда не испытывала. То было захватывающее и вместе с тем жутковатое чувство, но Галина не противилась ему.

К ее удивлению, страничек с точно таким же или очень похожим названием оказалось в Интернете много, больше десяти. Были тут и «Одинокий русский поэт», и «Поэт всегда одинок», и даже «Поэт, одиночество, смерть». Поначалу Галина хотела открыть именно этот сайт, но потом передумала и вошла в другой, который полностью соответствовал первоначально ее формулировке: одинокий поэт.

Сперва шел обычный вводный текст: «Здравствуйте, вы посетили сайт, созданный для людей, которые не мыслят своей жизни без поэзии».

Галина призадумалась. Себя-то она никак не могла отнести к таковым. Жила без поэзии и еще, наверное, сто лет проживет… А впрочем, никто этого не знает. Откуда-то взялось же в ней это стихотворение! Значит, сидит в ее душе что-то такое, о чем она даже не подозревала до последнего времени.

Далее говорилось, что каждый человек, посетивший сайт «Одинокий поэт», может не только ознакомиться с новинками поэтических изданий, но и найти здесь стихи профессиональных и самодеятельных поэтов.

И снова Галя насторожилась. Словосочетание «профессиональный поэт» чем-то резало слух. Неужели поэзия может стать профессией? Диковато звучит: «Вы кто по профессии?» – «Поэт»… Интересно, в трудовой книжке тоже в таком случае будет написано «поэт» или что-нибудь другое? Литературный работник, например?

Впрочем, выражение «самодеятельный поэт» тоже не понравилось девушке. По ее ощущениям, оно отдавало каким-то кружком в Доме культуры или чем-то графоманским. Словом, не по душе ей пришлись эти формулировки. Ну да ладно, нужно все-таки прочитать, что там дальше пишут.

А дальше писали, что каждый, кто захочет, может поместить на страницах этого сайта свое произведение любым объемом и любого жанра (в том числе и прозу). А составитель сайта, который почему-то называл себя Игреком, обещал прочитать «весь присланный материал», ознакомить с ним членов клуба и даже прислать рецензию, если поэт оставит свой e-mail или другие координаты…

«Что еще за клуб?! – недоумевала Галя, чувствуя, как с каждой секундой возрастает ее интерес к этой затее. – Как узнать, это виртуальный клуб или они по правде где-нибудь собираются? А может быть, и так и так?»

Ответы на все вопросы Галина нашла ниже. Сайт имел довольно большой объем, и чем дальше, тем больше написанное интриговало девушку.

Особенно ей понравилось обращение Игрека к начинающим поэтам, которые стесняются себя и своих стихов. Игрек писал, что ему известны случаи, когда очень талантливые молодые парни и девушки из-за своего страха искалечили свои судьбы. А ведь требовалось-то всего ничего! Вовремя открыться кому-нибудь и показать свои стихи доброжелательным и понимающим людям.

«Именно в таких случаях Интернет бывает незаменим, – писал дальше Игрек. – Ведь тут, если вы только не захотите этого сами, никто не узнает, кто вы такая или такой. Нет ничего труднее, чем первый раз показать кому-нибудь свои стихи! Но если вы на это все-таки решитесь, поверьте, вам сразу станет легче. И не стоит опасаться жесткой и суровой критики. Уверяю вас, ее не последует! Во всяком случае, на первых порах».

Галина читала и не могла не согласиться с автором этих строк. Никакой критики Гале сейчас не требовалось. Ей действительно просто нужен был доброжелательный и понимающий человек! Затем Игрек предлагал связаться с ним электронным письмом, в котором не обязательно присылать стихи, а можно просто поделиться своими проблемами и мыслями. Он рассказывал, что клуб «Одинокий поэт» существует уже три года. Два года – в виртуальной форме и уже год, как он обрел «плоть». Именно так и выразился автор, пояснив, что каждую субботу по вечерам в его квартире происходят заседания клуба, хотя он сам предпочитает называть их семинарами поэзии. Туда приходят уже проверенные люди, для которых написание стихов не развлечение, а образ жизни, а возможно, даже ее смысл. Большинство членов клуба либо учатся в Литературном институте, либо уже закончили его. Хотя это отнюдь не является обязательным условием для посещения семинаров. Главное – какой вы человек, ваша группа крови, если выражаться иносказательно. Потом Игрек рассказывал о том, как ему в свое время помог подобный сайт, и что, если бы не он и не тот человек, который одним из первых открыл в Интернете страничку для начинающих поэтов, Игрека, скорее всего, уже бы не было на свете.

«Это не преувеличения и отнюдь не красивые слова! И те люди, которые меня знают, могут подтвердить, что несколько лет назад я действительно пошел бы на самый крайний шаг. Теперь мне даже вспоминать об этом стыдно… Тогда-то я и решил открыть свой сайт. Каждое письмо, каждое новое стихотворение радуют меня так, как если бы их писал я сам в ту пору, когда мне не хотелось жить. Кому-то мои слова покажутся напыщенными и пафосными, но они правдивы, и это многое извиняет. Во всяком случае, я жду новых стихотворений и писем. Искренне ваш Игрек».

3

В первую же секунду Галя почувствовала, что это и есть та самая родственная душа, обрести которую так жаждало ее уставшее от одиночества сердце. И ни малейших сомнений не испытывала девушка, когда написала первую фразу своего письма. Вихрь неведомых ранее чувств захватил ее. Он, этот вихрь, будто бы открыл в ее сердце потайную и давно заржавевшую дверцу. Заржавевшую от того, что ей никогда не пользовались. Причем распахнулась она резко, одним рывком, даже скрипнуть не успела, – сразу настежь!

«Здравствуй, Игрек! Тебя, конечно, зовут не Игрек. Понимаю, что это твой ник. А мне бы очень хотелось знать твое настоящее имя, потому что я чувствую, что ты именно тот человек, которого я ждала много лет. Знаю, ты простишь и поймешь мою откровенность. Ведь ты пишешь, что сам готов был от одиночества покончить с собой. Если честно, то меня такие мысли пока, слава Богу, не посещали. Но кто знает, что случилось бы, не войди я случайно на твой сайт. Впрочем, слово «случайно» в моем случае не вполне правдиво, потому что сегодня я написала первое в жизни стихотворение и зашла в Интернет с тем, чтобы его кому-нибудь послать. Я еще не решила, сделаю ли это в первом же письме… Ты прав, нет ничего труднее, чем решиться показать кому-нибудь свое первое стихотворение.

Меня зовут Галина. Это мое настоящее имя. Пишу это и удивляюсь себе. Ведь раньше, входя в какой-нибудь чат, я всегда придумывала себе звучные и красивые ники типа «Симона», «Хельга», «Странница Грет», «Лолита» ну и так далее. Ты, конечно же, понимаешь, о чем я. Поэтому твой «Игрек» меня тоже немного напряг поначалу, но потом я подумала, что каждый волен поступать, как ему заблагорассудится. В конце концов, это твой сайт и ты имеешь полное право подписываться любым именем, как, впрочем, и я. Но мне совсем не хочется выдумывать для тебя какое-то имя. Я вообще чувствую сейчас что-то необыкновенное и хочу, чтобы все было по-особенному. Поэтому и назвалась своим настоящим именем, хотя, по правде сказать, оно мне всегда не нравилось. Я вообще вся не нравлюсь себе. Итак, «она звалась Галиной»…

У тебя, Игрек, полно друзей. Вот ты даже дома у себя семинары проводишь… Наверняка это все близкие тебе по духу люди. А вот у меня никого нет. Я знаю, что сама виновата в том, что растеряла друзей. Слишком высокие требования я предъявляла к людям. Хотя и к себе самой я тоже до последнего времени была в достаточной степени требовательной. Короче, я истязала всех бесконечными претензиями и придирками, пока не осталась одна. А когда воспитывать стало некого, я принялась за саму себя. И до такой степени увлеклась, что через какое-то время обнаружила, что забыла, какая я есть на самом деле. Не знаю, понимаешь ли ты меня? Почему-то кажется, что понимаешь. А результат этой борьбы со всеми вокруг и с собой получился неожиданным. Во всяком случае, для меня. Я сочинила стихотворение. Вернее, я даже будто бы и не сочиняла его вовсе. Я над ним совсем не думала, понимаешь? И вообще не собиралась ничего писать. Просто остановилась посреди комнаты, прислушалась к себе и почувствовала, что во мне звучат какие-то слова. Тогда я взяла бумагу и записала их, вот и все. Теперь, конечно, будет уже нелепо, если я не пришлю тебе это стихотворение. Вот оно…»

Галя напечатала стихотворение, еще раз перечитала письмо, не стала исправлять в нем ни единого слова, потому что боялась, что если только начнет это делать, то вообще передумает посылать письмо, подписалась и отправила e-mail по нужному адресу. С чувством невероятного облегчения девушка вышла из Интернета и выключила компьютер.

В ту же секунду зазвонил телефон. От неожиданности Снегирева даже вздрогнула. Первой явилась мысль: «Он, Игрек!» Но тут же Галя усмехнулась про себя: «Много хочешь! Он и телефона-то твоего не знает. А даже если б и знал, не позвонил бы. У него таких, как ты, поэтесс, знаешь сколько?! Вагон и маленькая тележка!»

Звонила Света Тополян. Эта девочка пришла в их класс месяца два назад и еще не успела ни с кем подружиться. Так же, как Снегирева, Тополян чувствовала себя одиноко. Инстинктивно она тянулась к Галине как к товарищу по несчастью. Именно этим и объяснялись ее не слишком частые, правда, звонки.

– Привет. Чем занимаешься? – начала с дежурных приветствий Тополян. – Я тебе звоню, звоню, а у тебя все занято и занято.

– Только что из Нета вышла, – вяло оправдывалась Снегирева.

– Не хочешь прогуляться? В такую погоду грех дома сидеть, – предложила Светлана.

На языке у Снегиревой уже вертелась какая-то колкость по поводу греха и погоды, но она неожиданно для себя самой произнесла:

– Давай. Только я перекушу по-быстрому. С утра ничего не ела.

– А можно в «Клоны» зайти, – сказала Тополян, явно обрадовавшись. – Я тоже голодная.

– Ну, в «Клонах» не очень-то поешь, – возразила Галя. – У меня денег не хватит.

– Так у меня хватит, – горячо заверила Тополян. – Пойдем, я приглашаю.

Ни для кого не являлось секретом, что Света Тополян живет в обеспеченной семье и в средствах не стеснена. О том говорило все: и Светин «прикид», и машина «Вольво», на которой папа частенько заезжал за дочерью в школу, и карманные деньги, которые всегда водились у девушки в неограниченных, казалось, количествах. Во всяком случае, в жадности Светлану никто бы не смог упрекнуть, потому что та с готовностью и даже с какой-то радостью всегда угощала одноклассниц в школьном буфете и в кафе, когда ей удавалось затащить туда кого-нибудь из девчонок. У Гали Снегиревой тоже иногда водились денежки, но тратить их рассудительная девушка предпочитала на журналы, диски и книги.

Кафе «Два клона» ни при каких обстоятельствах нельзя было назвать уютным. Необычным – да, странным, стильным, каким угодно, но только не уютным.

Дизайн и вся обстановка кафе были весьма своеобразными и вполне соответствовали его названию. Стеклянные стены, квадратные на высоких ножках столики, сделанные из какого-то тускло поблескивающего в лучах холодного освещения металла, неудобные стулья, представлявшие собой металлический круг, укрепленный на высокой ножке. И когда ты забирался на такой стул, то ноги болтались, не доставая до пола добрых полметра. Ни стол, ни стулья не двигались. Они были намертво прикручены к серебристому пластику, который покрывал весь пол кафе. И сколько бы посетителей ни находилось тут, всегда оставалось ощущение какой-то гулкости, необжитости и пустоты пространства. Эффект этот был запланирован и достигался за счет непривычно больших расстояний между столами.

За стойкой, имевшей столь же лаконичный и холодный вид, как и все остальное убранство этого необычного заведения, до недавнего времени стояли всегда совершенно лысые братья-близнецы Макс и Дэн. Обритые под ноль близнецы были похожи друг на друга как две капли воды и одевались тоже совершенно одинаково: широченные штаны-трубы, пестрые, без рукавов маечки и серебристые широкие галстуки, нелепо болтавшиеся на их голых длинных шеях. И даже татуировки, которые щедро украшали руки и плечи братьев-близнецов, также совершенно не отличались ни цветом, ни самим содержанием рисунков.

Но месяца два назад Макс и Дэн уволились из «Клонов». Несколько дней кафе было закрыто: ведь близнецы являлись специальной фишкой этого заведения, и именно они должны были олицетворять тех самых клонов. Однако когда вскоре кафе открылось вновь, удивленные посетители увидели, что места братьев-близнецов заняли две хорошенькие девушки. Разумеется, тоже близняшки, и тоже такие, что не отличишь. На груди у одной висела табличка «Вики», а у другой «Тики». Никому не известно было, как на самом деле звали девиц (как и в случае с Максом и Дэном). Держались они по примеру своих предшественников тоже холодно и отстраненно, никогда не улыбались, лишь сдержанно и односложно отвечая на вопросы посетителей. Но самое, пожалуй, удивительное во всей этой истории было то, что Вики и Тики, так же как Макс и Дэн, были совершенно лысыми. Да еще ко всему прочему на затылке у обеих красовались татуировки в виде штрих-кода, как у одной известной рок-певицы. Впрочем, как ни странно, обритые головы, казалось, ничуть не портили симпатичных, правда как бы слегка подмороженных, физиономий девушек. Черты их лиц были на удивление правильными, а отсутствие на них какого бы то ни было выражения делало их похожими на дочерей Снежной королевы. Эта особенность была тут же подмечена наблюдательным Юркой Ермолаевым, и он, не долго думая, придумал юным барменшам прозвище одно на двоих – Снежные принцессы.

4

Поначалу девочки вели себя очень скованно. Да это и неудивительно, ведь обеим было понятно, что сюда они пришли, чтобы попытаться «навести мосты». Галя теребила в руках бумажную салфетку, Света все время смотрела в сторону, разглядывая посетителей кафе.

– Необычно здесь, правда? Столы какие-то… – Она провела пальцем по холодной алюминиевой поверхности. – И вообще… – Света то ли с опаской, то ли с удивлением посмотрела по сторонам.

– Ага, – неуверенно кивнула Галя. – Ты что, раньше тут не бывала?

– Да нет, заскакивала как-то пару раз… Но так, чтоб за столиком сидеть…

В этот момент к ним подошла одна из лысых близняшек. На табличке, косо прицепленной к вороту ее футболки, было написано «Тики».

– Будете делать заказ? – сухо осведомилась девушка. При этом даже тени улыбки не пробежало по ее лицу. Да, Тики и Вики в бесстрастности и холодности обращения с клиентами, похоже, ничуть не уступали своим предшественникам – Максу и Дэну.

Галя открыла уже было рот, чтобы, как обычно, заказать себе сок и чипсы, но Тополян остановила ее, решительно выставив вперед ладонь:

– Так, девушка, нам, пожалуйста, две порции картофеля фри, какие-нибудь салатики повкусней, клубничное мороженое и колу… Надеюсь, ты любишь клубничное? – с улыбкой обратилась Света уже к Гале.

– Да, но… – начала было Снегирева.

– Возражения не принимаются. Раз я тебя пригласила, то командовать парадом сегодня буду я! – решительно заявила Света.

Гале нравилось общаться со Светой, нравилась ее решительность, которая другому человеку могла бы показаться резкостью. И этому неожиданному приглашению в кафе Снегирева, если честно, тоже ужасно обрадовалась. Тополян была человеком новым, поэтому Галя могла начать дружбу с чистого листа, не упоминая о своих не очень-то теплых отношениях с одноклассниками.

– Я же вижу, – доверительным голосом начала Света, подперев кулаками свое красивое личико. – В этом классе ты как белая ворона, ни с кем почти не общаешься, все одна да одна.

– А мне никто и не нужен, мне и одной неплохо, – отрезала Галя и отвела взгляд в сторону.

Тополян, сама того не желая (а может, и желая, кто знает?), попала в самое больное место.

– Всем кто-нибудь нужен, – мягко возразила Тополян. – Вот мне, например, ты сразу понравилась. Я, как только увидела тебя в первый раз, подумала: «Вот бы было классно подружиться с этой девчонкой!»

– Что же ты во мне такого нашла? – недоверчиво покосилась на нее Снегирева.

– Понимаешь, мне почему-то показалось, что мы с тобой друзья по несчастью…

– Это как? – нервно вскинула голову Галя.

Но Тополян, не обратив внимания на это движение, продолжала:

– Мне показалось, что тебе сейчас так же фигово, как и мне…

– С чего это ты взяла, что мне… фигово?

– Ну извини, если я ошиблась… – неожиданно пошла на попятную Тополян, и тут Галя с удивлением увидела, что глаза у Светы стали влажными.

Мотнув головой, Тополян отвернулась от нее и быстрым, едва уловимым движением провела рукой по щеке.

– Ну ладно тебе, – испуганно сказала Галя. Она никак не ожидала слез от такой внешне благополучной девушки. – Может, расскажешь лучше, что произошло.

– Не знаю, стоит ли, – медленно и очень грустно покачала головой Света. Она по-прежнему не поднимала на Галю глаз.

– Ты же сама сказала, что хотела бы со мной подружиться, – сказала Галя, нерешительно дотронувшись до руки Тополян. – Ой, какие у тебя пальцы холодные! – невольно вырвалось у нее.

Тополян посмотрела на Галю полными слез глазами. Казалось, еще секунда, и она разревется в голос, не сдерживая себя и не обращая ни на кого внимания. Галя быстро полезла в сумку и достала оттуда упаковку бумажных носовых платков.

– Успокойся и расскажи мне все как есть, – протянув Тополян пакетик, серьезно потребовала Галя. – Может быть, я смогу тебе помочь. – В стрессовых ситуациях Снегирева всегда действовала хладнокровно, не поддаваясь эмоциям.

– Ладно, – хлюпая носом, сказала Света, распечатала упаковку с разовыми платками, промокнула глаза и осеклась…

В эту минуту к их столику подошла Тики. Окинув девушек равнодушным взглядом, обритая официантка принялась ставить на стол тарелки с едой. Когда Тики ушла, Света, брезгливо отодвинув от себя тарелку с каким-то жутко аппетитным на вид салатом, начала говорить. Галине ужасно, аж до тошноты хотелось есть, но не могла же она начать жевать в то время, как речь идет о каких-то очень важных для Светы вещах. Тяжело вздохнув и с сожалением посмотрев на свою порцию салата, девушка уставилась на Тополян. Взгляд ее выражал неподдельное участие и внимание. А мгновение спустя речь и в самом деле пошла о вещах нешуточных.

Началось все это еще давно, полтора года назад. Однажды, возвращаясь из школы, Света решила зайти в книжный магазин купить дидактические материалы по алгебре. За большими стеклянными витринами на стендах стояло множество книг, они пестрили яркими обложками, косые лучи негреющего осеннего солнца проникали сквозь стекло, стараясь заглянуть в книги. Войдя в магазин, Света сразу же увидела его. И не мудрено. Раньше за прилавком отдела учебной литературы стояла тетка в очках с толстой роговой оправой. Она никогда не отвечала на вопросы по поводу той или иной книги. «Все что есть – перед вами. И аккуратнее там с книгами, не порвите…»

А теперь… Он был высокого роста, светлые, чуть вьющиеся волосы падали на плечи. Он объяснял что-то покупателю, улыбался и вел себя очень дружелюбно и приветливо. Света стояла посреди магазина как вкопанная, не в силах отвести от нового продавца взгляд.

– Я могу чем-нибудь помочь? – спросил светловолосый красавчик.

– Да… нет… то есть да. Мне нужна эта… как ее… книжка… – пытаясь справиться с волнением, промямлила Света.

– Книжка? – его густые брови удивленно подскочили вверх.

– Да. По… ал…алгебре, – выдохнула она, чувствуя, как земля уплывает из-под ног.

– Да вы не волнуйтесь так, девушка. Что именно вас интересует? – широко улыбнулся парень, открывая ровный ряд безупречной белизны зубов.

К Свете впервые обращались на «вы», и ей это ужасно понравилось. Немного справившись с волнением, посмотрев новому продавцу прямо в глаза, она сказала:

– Мне нужны дидактические материалы по алгебре. Для старших классов, – четко и раздельно проговорила Света, сделав ударение на слове «старших».

– Двадцать рублей. В кассу оплатите, пожалуйста.

Подойдя к кассе на ватных ногах, Света заплатила за книжку и, отдавая чек продавцу, не нашла в себе сил еще раз взглянуть ему в глаза. Молодой человек ловко упаковал книгу в пакет и протянул его Свете.

– Возьмите, пожалуйста. Спасибо за покупку, – сказал он и снова улыбнулся.

Света не видела его улыбки, но чувствовала ее по голосу парня.

– Угу, – только и смогла выдавить из себя девушка и, стремглав, выбежала из магазина.

По дороге домой и весь вечер Света вспоминала светловолосого парня из магазина. Мысли, словно шуршащие желтые листья на асфальте, копошились у нее в голове, не давая уснуть.

На следующий день Света проспала школу. Папа отвез ее ко второму уроку.

– А вот и Света, звезда балета, – тупо и громко заржал ее одноклассник Колька.

– Отвянь, Хрульков, – сквозь зубы процедила Тополян и прошла на свое место.

Ее подруга Машка болела, поэтому Свете пришлось сидеть одной. Ей очень хотелось рассказать кому-нибудь о вчерашней встрече в магазине, к тому же сейчас им предстояла контрольная по алгебре с задачками из той самой книжки, которую она купила вчера при таких ошеломляющих обстоятельствах.

В алгебре Света разбиралась плохо, поэтому когда Инна Михайловна начала писать на доске номера заданий, Тополян с тоской смотрела, как из-под руки учительницы на коричневом поле доски появляются все новые и новые цифры. «Опять двойку схвачу», – вздохнула Света. Она без энтузиазма открыла книжку. И тут в глазах у нее потемнело, как бывает в первые дни летней жары, когда вдруг ни с того ни с сего небо затягивает тяжелыми серыми тучами, а потом – раскат грома и ослепительной яркости молния прорезает небо. Свете показалось, что кто-то невидимый рассекал ее изнутри острыми молниями, а сердце тяжело бухало в горле. В книжке лежала записка. На клочке тетрадного листа в клетку ровным круглым почерком с небольшим наклоном в левую сторону было написано:

Милая девушка! Простите, я не знаю, как вас зовут. Но очень хотел бы это узнать. Я никогда не делал ничего подобного… Правда. Но вы так мне понравились, что я не смог смириться с мыслью, что никогда вас не увижу. Понимаю, мне глупо надеяться на взаимность, я всего лишь первокурсник математического факультета, но если у меня есть хотя бы малейший шанс стать вашим другом, я буду ждать вас возле книжного магазина. Я заканчиваю в шесть. Еще раз простите.

Внизу была подпись:

Петя.

–И с этого дня покатилось и завертелось, – продолжала Тополян. – Мы гуляли по городу, осенью у нас под ногами шуршали листья, а зимой хрустел снег. Летом стайки тополиного пуха убегали из-под наших кроссовок… И все было не важно, поначалу…

– Что ты имеешь в виду? – перебила Галя.

– Ну как бы это объяснить… Мне с ним было жутко интересно. Он заботился обо мне, как старший брат, и всегда приводил домой к десяти вечера, чтобы родители не ругались. И к тому же был безумным красавцем… Хоть в кино снимай! Только представь: голубоглазый блондин, плечи – во! – Тополян широко развела руки в стороны. – Высокий, стройный… О чем еще можно мечтать?

– Не знаю, – покачала головой Галя. – Разве внешность главное?

– Просто ты еще ничего не понимаешь! – махнула рукой Света.

И Гале не понравилось, как она это сделала. Было в этом пренебрежительном жесте что-то такое, что заставило Снегиреву надолго запомнить его. Между тем Тополян продолжала:

– Ну скажи, кому нужны уроды или неполноценные люди? Их просто жалеют. Но здесь дело было в другом. Он был беден, понимаешь? Он не мог даже угостить меня кофе по выходным или подарить цветы на Восьмое марта. Я же выросла в состоятельной семье и не скрываю этого. Почему я должна стыдиться?

– Но ведь он работал, – робко вставила Галя. – Неужели и правда не мог тебя в кафе сводить ни разу?

– Да что толку! – отмахнулась Тополян. – Работать-то он работал, но, понимаешь, у него в семье такие заморочки, так все запущено… Мать, короче, пенсионерка, сестра младшая в колледже каком-то учится, живут без отца… Короче, полный абзац! Да и зарплата продавца, сама знаешь… Он потому и на работу устроился, что семью содержать нужно было. Семью, а не меня!

– Но зачем же ты с ним встречалась?! – горячо возразила Галя. – Тебе ведь сразу стало ясно, что он…

– А ты бы не начала, когда за тобой такой классный парень ухаживает?! – не дослушала ее доводов Тополян. – Да мне все девчонки завидовали!

– И что же было дальше? – спросила упавшим голосом Снегирева.

– Короче, однажды я пригласила его в гости, – с воодушевлением продолжила Света. Теперь от ее недавних слез и следа не осталось. Казалось, эта история увлекала саму Тополян больше, чем ее собеседницу. Теперь девушка говорила торопливо, будто боялась, что Галя уйдет, не дослушав ее странной исповеди. – Я и раньше его приглашала, но он не соглашался, боялся с моими родителями пересечься. Но в этот раз я заверила его, что все на работе, будут поздно, и бояться, короче, нечего. Ну, а родители, естественно, были дома. – Тополян интригующе улыбнулась и подмигнула Гале. – Я знала, что родителям он не понравится. Так и случилось. Ну и началось! Меня не отпускали гулять с ним, а папа вообще сказал, что лишит меня карманных денег, если узнает, что я продолжаю встречаться с «этим Петей». Мне было интересно разыгрывать дома влюбленность, к тому же… Хм, наверное, это глупо, но родители даже стали меня больше любить. Они исполняли все мои желания, а я все никак не могла успокоиться. Страдания были мне к лицу.

– То, что ты говоришь, – ужасно, – не выдержала Галя. – Неужели тебе нисколько не было его жаль?

– Жаль? Да ничуть, – дернула плечиком Тополян. – Да и что такого, повстречались, и хватит. Меня больше волновали проблемы в школе. Маму стали часто вызывать учителя, жаловаться на плохие отметки, а дома проблему видели, конечно, лишь в моей несчастной любви. И тогда родители решили, что самым разумным будет переехать в другой район, чтобы я вдали от своего возлюбленного как можно быстрее забыла его. Ну, я повозмущалась для вида, а потом согласилась, тем более что в старой школе мне все порядком поднадоели. И вот я здесь! – победно хихикнула Света.

Галя долго молчала, не зная, что ответить. С одной стороны, она была возмущена. Как можно было из-за своей прихоти столько дров наломать?! Но с другой… Конечно, было бы глупо начинать сейчас читать нравоучения, вставлять Тополян мозги, когда, во-первых, речь шла уже о прошлом, а во-вторых, это могло бы разрушить их едва только наметившуюся, еще даже не зародившуюся дружбу. А Гале этого совсем не хотелось.

И потом все, что рассказала Тополян, было правдой, и надо иметь мужество, чтобы решиться на такое. Вот у Гали бы так ни за что не получилось. Ни за что и никогда! К тому же Гале, несмотря на эту диковатую историю, по-прежнему нравилась Тополян. Похоже, она была веселой и совсем не глупой девочкой. Снегиреву в классе уже давно никто всерьез не воспринимал, а ей именно сейчас был нужен кто-то, с кем она могла поделиться своими переживаниями. Ведь не каждый день начинаешь писать стихи, а потом еще и находишь в Интернете единомышленников. И Галя решилась. Она очень хотела видеть в Свете друга, пусть с недостатками и склонностью к авантюрам, но все же друга. Снегирева залпом выпила свою колу, перевела дух и начала:

– То, что ты мне рассказала, – очень интересно…

– Я рада, что ты меня поняла, – улыбнулась одними уголками губ Тополян. – И чего это все в классе говорят, что ты зануда? По-моему, ты классная девчонка, думаю, мы подружимся.

– Мне бы тоже этого хотелось, – преодолевая смущение, призналась Галя. – Знаешь, раз уж ты была со мной откровенна, я бы тоже хотела тебе кое-что рассказать. Можно?

– Спрашиваешь! – обиженно хмыкнула Тополян. – Разве друзья задают такие вопросы?

В этот момент официантка Тики принесла девочкам мороженое. Со скупым удивлением она окинула взглядом нетронутую еду и вяло поинтересовалась, будут ли они есть или можно уносить? К своему великому изумлению, Галя почувствовала, что аппетит давно пропал и ей было даже неприятно смотреть на живописный салат и румяную, правда давно уже остывшую, картошку фри. И опять Тополян ответила за двоих:

– Уносите. Что-то нам есть расхотелось. А мороженое поставьте.

Разминая ложечкой густую розоватую смесь, Галя все никак не могла решиться поведать Свете обо всем, что ее так волновало. И тогда она предприняла последнюю попытку пойти на попятную:

– Тебе правда интересно?

– Ты что, хочешь со мной поссориться? – надула розовые и без того пухлые губки Тополян.

– Нет, нет! Что ты! – испугалась Галя.

– Тогда не тяни, рассказывай.

И Снегирева рассказала. Все. С того момента, как вдруг, совершенно неожиданно для себя самой написала стихотворение, какое это было необычное и захватывающее ощущение.

– Знаешь, такое странное чувство, как будто тебя кто-то в спину толкает. А ты идешь неведомо куда, и перед тобой возникают все новые образы, они быстро сменяют друг друга, а ты едва успеваешь их записывать. Как если едешь на поезде далеко-далеко, и все летит куда-то, и нет сил оторвать взгляд от мутного окна.

– Ну, про стихи я поняла… Дальше-то что было? – нетерпеливо подгоняла ее Тополян. Той явно хотелось более стремительного развития событий. А событий-то как раз и не было! И, чувствуя себя ужасно виноватой, Галя рассказала про то, как вышла в Интернете на Игрека и написала ему письмо.

– И все? – Света разочарованно округлила свои темно-серые глаза.

– Ну, в общем, да, – пробормотала Снегирева и замолчала.

Она не стала рассказывать Тополян, что сразу почувствовала в Игреке родственную душу, и, кажется, по одному только письму уже влюбилась в него, и что ей наплевать, какой он – бедный или богатый и как он выглядит. Пусть даже он будет на целую голову ее ниже, что, впрочем, вполне могло оказаться на самом деле. Ведь именно за высокий рост Снегиреву за глаза называли в классе жердью.

Нет, ничего этого не стала говорить Галина, тем более что Тополян, быстро расправившись со своим мороженым, неожиданно засобиралась домой.

– Мне еще сочинение писать надо, и английский не сделан. Но ты, если будут какие-нибудь новости про Игрека, позвони вечером, хорошо?

Галя сказала, что обязательно позвонит, хотя вовсе не была уверена ни в том, что новости будут, ни в том, что позвонит Тополян.

Домой Снегирева возвращалась в одиночестве. Света поймала машину, хотя ходьбы до того дома, в котором она теперь жила, было минут пятнадцать. В общем, одна троллейбусная остановка.

5

Этим же вечером Снегирева получила ответ от Игрека.

«Галя, здравствуй! Только вечером (около восьми) я решил проверить почту. Вот такой я болван. Иначе ответил бы на твое письмо раньше. Вот написал эти строчки, а что писать дальше, не знаю…» На этом месте сердце Снегиревой забилось тревожно и неровно: «Почему он не знает, о чем писать дальше? Значит, ему не понравилось стихотворение, и он боится меня расстроить и обидеть». Но все же, поборов себя, она продолжила чтение:

«Ты, конечно, понимаешь, что я получаю много писем, и почти в каждом из них стихи или рассказы. Больше всего я боюсь сейчас, что ты решишь, что я будто бы хочу тебя успокоить. Поверь, это совершенно не так. У меня нет, понимаешь, нет повода, успокаивать тебя…

Начну с главного, со стихов. И опять пишу это и боюсь, что ты подумаешь, что… Словом, думай как хочешь, но стихотворение твое мне очень понравилось…»

Дойдя до этой строчки, Галя вдруг почувствовала, как на нее свалилось такое облегчение, такая радостная тяжесть, что слезы сами собой брызнули из ее глаз. Да, да, именно так. И не думайте, что в словах «тяжесть» и «облегчение» заключено противоречие. Нет, оно, конечно, может быть, и заключено в них, только вся наша жизнь состоит из противоречий. И чувства, которые, казалось бы, несовместимы, вполне нормально существуют вместе и даже дополняют друг друга. И друг без друга порой и не могут вовсе.

«Стихотворение ему понравилось! Понравилось!» – как заклинание повторяла про себя Снегирева, размазывая по щекам слезы и вытирая глаза. Она не стала бы этого делать, но сквозь слезы плохо различались буквы, а ей нужно было видеть каждую. Игрек не написал, что она бездарь! Он написал, что сожалеет, что так поздно открыл почту…

«В этом стихотворении есть все, что, на мой взгляд, отличает хорошие стихи от плохих, – продолжал Игрек. – Порыв, подлинность чувств, неожиданный финал. Единственное, к чему я мог бы придраться, это к технике письма. К самим рифмам, если быть наиболее точным. Но поскольку это ваш (твой?) первый опыт…»

– «Твой», конечно, «твой»! Называй меня на «ты», Игрек! – вслух попросила Галя.

И снова ее глаза забегали по строчкам.

«… Разговор о технике письма я считаю более чем преждевременным. И опять ругаю себя за то, что заикнулся о каких-то рифмах.

Тебе обязательно надо писать, Галя! И чем больше, тем лучше. Я уже слышу твои возражения, дескать, творческий процесс неуправляем, и вдохновение – вещь капризная, никогда не знаешь, когда оно тебя посетит…»

Вообще-то Галя, читая эти строчки, ничего такого про вдохновение не думала. Но если Игрек считает, что она должна так думать, что ж, она готова…

«Но, знаешь, вот я уже пять лет пишу и стихи, и прозу и понял, что это не совсем так. (Насчет вдохновения и процесса.) Очень даже хорошо он управляем, творческий процесс! Но понимание таких вещей приходит с опытом. А еще очень важно, чтобы тебя окружали люди, которым и ты, и все, что ты делаешь и пишешь, не безразлично. Мне с такими людьми повезло. (Об этом, кажется, написано в моем письме на сайте.) Всей душой желаю, чтобы у тебя тоже появились настоящие, близкие тебе по духу друзья. Хотя бы один…»

Прочитав эти слова – «хотя бы один», Снегирева почувствовала, как внутри что-то оборвалось, а потом сладко защемило. Ощущение было настолько неожиданным и приятным, что Галя даже на секунду отвела взгляд от монитора и посмотрела в окно.

Там, за окном, кружили две огромные птицы. Это были вороны. Одна, как показалось Гале, пыталась догнать другую. Но даже эти прозаические и совсем неромантичные птицы и их совершенно лишенный грациозности полет показались девушке такими необыкновенно красивыми, что она даже вздохнула, подперев кулаком щеку. Засмотревшись на птиц, Галя не заметила, как предалась мечтам.

…И вот уже не пара серых ворон виделась ей за окном, а она сама, летящая по весеннему небу в легком голубом, под цвет облаков, платье, а за ней (она знала это, хоть и не оглядывалась) парил Игрек. Почему-то в ее фантазиях он был одет в обычный спортивный костюм, а к обеим его ногам были привязаны огромные гири, которые тянули его вниз. Галя же смеялась и кричала, не оборачиваясь:

«Да отвяжи ты их! Полетели!»

«Я не могу, – грустно отзывался Игрек. – Лети одна. Нам все равно не по пути».

И тут она обернулась. И первое, что ее поразило, были его глаза – огромные, влажные и блестящие… А главное, они были такие добрые, что, казалось, могли понять и простить всех людей на свете, даже злодеев и убийц. Такие глаза Галина только на иконах видела. Цвета они были темно-коричневого и казались бархатными, а ресницы – черные и густые-прегустые. В общем, чудо какое-то, а не глаза!…

Галина вздрогнула, перевела взгляд на монитор и вернулась мыслями к письму.

«Хотя бы один, – прочитала она снова. – Только не подумай, что я намекаю на себя. Со мной все обстоит совсем не просто. Не пугайся. Надеюсь, скоро ты поймешь, что я имею в виду.

Да! Как же я мог забыть?! Ну вот, а кто-то еще говорит, что я не болван! Ты же хотела знать мое настоящее имя! Меня зовут Игорь. Теперь ты, наверное, понимаешь, откуда взялся этот Игрек? Все очень просто. Друзья называют меня Игорек, и я лишь немного изменил это ласковое имя и получил загадочного мистера Игрека! Вот и вся история с моим ником. Я и сам не сторонник всех этих дел, но друзья убедили, что в Нете, дескать, так надо, принято, и все такое…

Возможно, я сейчас очень сильно тебя удивлю, но, прочитав твое письмо и стихотворение, я очень захотел с тобой познакомиться. Увидеть тебя… Хочу этого ужасно и одновременно так же ужасно боюсь. А если это когда-нибудь случится, ты поймешь почему… Все, об этом больше ни слова! На всякий случай посылаю тебе свой телефон. Жду твоих новых стихов. И не вздумай прекращать писать! Поверь в себя!»

Далее шел номер телефона и подпись: «Игорь».

6

Встревоженная и счастливая, Галя кинулась, опрокинув стул, к телефону. Она даже не вышла из Интернета, хотя обычно, едва получив письмо, разъединялась, чтобы спокойно, уже не спеша, его прочитать. Но теперь она не думала ни о том, сколько уже бесполезно потрачено времени в сети, ни сколько еще его уйдет. Галя уже набирала телефон Игоря. Она только один раз пробежалась глазами по цифрам, которые были указаны в письме, но уже наизусть помнила их. И знала, что запомнила этот телефон на всю жизнь.

Вообще-то она очень плохо запоминала цифры, помнила только рабочие телефоны родителей… Хотя чьи еще телефоны ей помнить? Даже записная книжка служила ей для рисунков, изображающих профили сказочных принцесс вперемешку с розочками, а с недавнего времени в ней еще появились и перечеркнутые, неразборчивые, корявые и как будто спешащие куда-то строчки. То были самые сокровенные Галины мысли и оборванные строки будущих стихов. Но о том, что этим строчкам суждено скоро сложиться в строфы, а затем и в целые стихотворения, не знал пока никто, даже сама Галя…

Ей осталось нажать на последнюю кнопку. «Даже не верится, – думала девушка. – Через несколько секунд я услышу его голос. А вдруг Игоря не окажется дома и к телефону подойдет его папа или мама, сестра, брат, тетя? Да мало ли кто может поднять трубку! Господи, хоть бы он был дома и подошел к телефону сам!»

Дальше произошло то, чего она совсем не ожидала от самой себя: медленно нажала на рычаг, так и не набрав последней цифры… И даже немного испугалась этого. Но вместо того чтобы снова набрать семь заветных цифр, Галя встала и зачем-то отправилась на кухню. Автоматически поставила на плиту чайник, потом, так и не дождавшись, пока тот закипит, выключила газ и снова пошла к телефону. Теперь каждая цифра давалась ей с трудом, и совсем другие, на этот раз тревожные мысли навалились вдруг на Галю, и сердце билось в груди с какой-то особой, неведомой ранее тревогой… Но когда Галя услышала наконец длинные гудки, она едва сдержала себя, чтобы снова не бросить трубку.

Дело было не в том, что она не знала, о чем говорить с незнакомым человеком. Как ни странно, Игорь был ей ближе, чем многие люди, с которыми она общалась уже довольно давно. Внезапно Галина поняла, откуда взялась эта безотчетная тревога и чем она вызвана. Письмом. Было в нем что-то такое странное… То ли намек какой-то, то ли что-то еще, чему девушка, как ни силилась, никак не могла подобрать определение. И именно этот таинственный намек на что-то не совсем, как ей казалось, хорошее, и оставил в душе у Гали дурное предчувствие, какой-то неприятный осадок.

«Четыре, пять, шесть, – про себя считала гудки Галя. – Дома нет никого, наверное, – с каким-то даже облегчением подумала она. – Ну, ничего, я обязательно позвоню ему завтра… или послезавтра…»

– Алло, – услышала она в тот самый момент, когда уже собралась повесить трубку.

– З-здраствуй… те, я… – Гале было трудно говорить, потому что начинать всегда не просто. – Я хотела бы поговорить с Игорем.

На самом же деле она почему-то совершенно не сомневалась в том, что говорит именно с ним.

– Здравствуйте, это я, – отозвались на том конце провода.

– Игорь, вы? – вырвалось у нее то ли радостно, то ли испуганно. – Я… Ну, в общем, меня зовут Галя… Я присылала, в смысле, я получила письмо… И ты, в смысле, вы…

– Ты, – перебил Игорь ее сбивчивую, быструю, но вместе с тем очень робкую речь. – Здравствуй, Галя. Давай будем на «ты». Ты как, не против? – И сразу, без паузы, не дождавшись ответа: – Я рад, что ты позвонила, я очень ждал твоего звонка.

У него был удивительный голос: низкий, спокойный… Вернее, даже не спокойный, а какой-то успокаивающий. Говорил он тихо и не спеша. Сразу же Галя представила себе лицо Игоря и опять, как тогда, когда читала его письмо, увидела его глаза, улыбку – очень добрую и искреннюю, но почему-то печальную.

«Нет, – подумала она, – этот голос не может принадлежать некрасивому человеку. Но даже если я ошибаюсь, если даже он совсем-совсем невзрачный… Заморыш какой-нибудь… Какой бы он ни был – богатый, бедный, толстый, худой, низкий, высокий, пусть даже горбатый, я все равно полюблю его. Я уже его люблю!»

– Я получила твое письмо, ну… мне очень приятно, что тебе понравилось мое стихотворение… Если, конечно, оно правда тебе понравилось…

– Если б это было не так, поверь, я не стал бы тебя обманывать. Ведь ты была со мной откровенна. И я с тобой тоже, – спокойно, но убедительно произнес Игорь. – Знаешь, Галь, мне бы хотелось с тобой встретиться, но…

– Ну так давай! – перебила она. – Я свободна, в любое…

– Нет, нет, извини, – в свою очередь не дослушал Галю Игорь. И добавил, причем довольно резко добавил: – К сожалению, это невозможно.

– Но почему? – Она понимала, что ведет себя несдержанно, может быть, даже неприлично… Но ничего с собой поделать не могла.

– Это долго рассказывать, – последовал ответ.

И Гале показалось, что она будто бы увидела, как Игорь болезненно морщится, произнося эти слова.

– Прости, ты, наверное, занят, – с еле уловимой обидой в голосе сказала Галя.

– Нет, дело совсем не в том… Понимаешь…

Казалось, Игорь и сам был уже не рад, что заикнулся о встрече. Но Галина, неожиданно даже для себя самой, проявила завидную настойчивость.

– А в чем же тогда? – Голос ее звучал резко, почти агрессивно.

– Галь, я… В общем, я… Ну, хорошо, – внезапно уступил Игорь и повторил: – Ну, хорошо. Когда тебе удобно?

Его согласие и последовавший за ним вопрос прозвучали так внезапно и странно, что Галю это даже немного напугало и смутило. Все выглядело так, будто бы Игорь сдался вопреки своему желанию, не устояв перед ее грубым натиском.

– Ну, давай завтра, – нерешительно сказала она. – Смотри, если ты не можешь или не хочешь… Я вообще-то не навязываюсь.

– Да нет, нет! Я хочу, – поспешно заверил Игорь, потом почему-то извинился и спросил: – Завтра? Во сколько?

– До двух я в школе… Давай часа в четыре. Тут рядом с моим домом кафе классное есть, «Два клона» называется, можем туда пойти. Народу там мало… Ну и вообще…

– Я не могу… Извини… Давай встретимся у меня дома.

– Ну давай, – окончательно стушевавшись, согласилась Снегирева. – Только почему бы нам не встретиться в кафе или…

– Галь! – с какими-то просительными и даже жалобными интонациями в голосе перебил Игорь. – Я очень тебя прошу, не спрашивай пока ни о чем. Ты сама скоро все поймешь… Приходи ко мне… Пожалуйста.

Галя в нерешительности молчала. Она опять почувствовала какую-то безотчетную тревогу и поняла, что Игорь чего-то недоговаривает. Вспомнилась строчка из его письма: «Со мной все не так просто…» Но ведь он ее просил, да еще таким голосом… И Галя поняла, что если и дальше будет настаивать на своем или задавать еще какие-то вопросы, то она причинит Игорю боль, а этого ей меньше всего хотелось.

– Ладно, я приду. Диктуй адрес.

7

Почти всю ночь Галя провела без сна. И лишь под утро, когда за окном уже начинало светать, девушке удалось заснуть. Однако спала она тревожно, часто вздрагивая и от этого просыпаясь. И все же, поднявшись утром по звонку будильника в школу, Галя помнила обрывок приснившегося сна…

…Узенькая, но до ужаса бурная река. Такие только в горах бывают. Она несет свои мутные, полные пестрого мусора и обломанных веток воды с такой стремительностью, что у Гали (она это помнила) даже голова во сне закружилась. Ей нужно перейти эту речку вброд. Речушка-то мелкая, даже до колен Галиных не достает. И идти-то всего ничего – каких-то шесть, семь шагов, и ты уже на той стороне. А там, на противоположном берегу, стоит Света Тополян. Она смеется, что-то кричит, машет руками. Но слов ее Галя почему-то разобрать не может. Будто их отделяют не несколько шагов, а целая сотня метров. Но самое странное и страшное даже не это.

Преодолевая бурный поток реки, Галя делает шаг, другой, третий… Она с трудом удерживается на ногах. Каждый новый шаг грозит падением. А падать в эту несущуюся с бешеной скоростью воду страшно. Очень страшно. Но страшней всего другое. Сколько бы шагов ни делала Галя, расстояние, отделяющее ее от Тополян, не сокращается. Скорее, наоборот: Гале кажется, что с каждым ее шагом река только шире становится… А силы уже на исходе, силы вот-вот ее оставят. Она оборачивается и вдруг видит… Игоря. Но раньше-то его там не было. Галя это точно знает. Он стоит на противоположном берегу, его черные волосы развеваются на ветру. Он стоит и спокойно улыбается, но не зовет ее, не машет руками, ничего не кричит… И тут Галя покачнулась, едва удержавшись на ногах, наступила на острый камень, ойкнула и упала.

И вот уже ее руки перебирают камни, лежащие на дне, и она с непонятным даже для самой себя упорством продолжает, теперь уже на четвереньках, ползти к тому берегу, где ее ждет Тополян. Оказывается, что так двигаться еще сложней – острые концы сломанных веток впиваются в колени, камни режут ладони… И тут она чувствует, что кто-то подхватывает ее и легко поднимает вверх, и Галя, ощущая себя в полной безопасности в чьих-то сильных, надежных руках, поднимает голову и видит, что это он, Игорь. Это он спас ее и несет теперь к тому берегу, на котором он стоял всего лишь секунду назад.

Но как это Игорь в считанные мгновения смог до нее дойти?! Впрочем, Галя не задает ему никаких вопросов. У нее просто нет на это сил. Она кладет голову ему на плечо, и он несет ее куда-то. Полностью доверившись Игорю, Галя лишь слышит, как гулко и радостно бьется его сердце… И по всему ее телу разливается уютное тепло. Теперь почему-то слова Тополян становятся разборчивыми, но они режут слух. Тополян кричит пронзительным голосом: «Прости меня! Я не хотела… Пожалуйста, прости меня!» Галя отрывает голову от плеча Игоря и почти шепотом произносит: «Я тебя прощаю… Я всех вас прощаю…» Она смотрит на тот берег и видит, что он пуст. Тополян куда-то исчезла. И вдруг, непонятно каким образом, она оказывается стоящей на песке… Река обмелела. Вернее, не обмелела даже, а высохла… Но где же Игорь? Ведь он нес ее на руках…

И тут она с ужасом понимает, что теперь не он ее, а она держит его на руках… Будто бы он большой, но в то же время легкий, как пушинка. Поэтому-то она не сразу и заметила, что держит его на руках…

Больше Снегирева ничего не помнила. И как ни силилась утром вспомнить, чем же все-таки закончился этот странный и даже жутковатый сон, ничего у нее не вышло. В том месте, где Галя понимала, что держит на руках невесомого Игоря, сон обрывался…

Все утро и целый день Галя только и думала, что о встрече с Игорем. Обрывок тревожного сна засел в ее душе ржавой занозой. Правда, где-то к середине дня девушка все-таки перестала вспоминать его и полностью переключила свои мысли на предстоящее свидание.

В школе она получила двойку за самостоятельную работу по физике.

– Снегирева, ты работать собираешься сегодня или до конца урока в окно смотреть будешь? – Андрей Егорович оторвал взгляд от журнала. – Учти, там ответы не написаны.

Галя аж вздрогнула, она была сейчас так бесконечно далека от занудной и непонятной физики, от школы, от Андрея Егоровича, который так грубо и безжалостно вторгся в ее мечты.

– Ты, Снегирева, забыла, наверное, где находишься?!

– Да, – честно, но нелепо ответила Галя.

Класс грохнул от хохота. Ей совсем не хотелось кого-то смешить, но еще больше не хотелось хитрить или врать. Ведь она, пусть даже на секунду, но действительно забыла, где находится.

Дома Галя перекусила на скорую руку, поймала свое любимое «Наше радио», включив его на полную громкость, и стала готовиться к долгожданной встрече. Это оказалось самым трудным. Вечная забота всех девушек – «что надеть» была для Гали самой настоящей бедой. С ее-то ростом и худобой! Самой Гале казалось, что стоит ей надеть какую-нибудь вещь свободного покроя, и она тут же становилась похожей на вешалку. По этой причине Галя предпочитала носить блузки, юбки и брюки в обтяжку. Но когда однажды Катя Андреева не без ехидцы заметила как-то, что Снегирева выглядит как глиста в корсете, Галя и вовсе сникла. Что же ей носить в таком случае?

Сейчас же она была в состоянии полнейшей паники. В какой-то момент, совершенно отчаявшись подобрать хоть что-то мало-мальски подходящее ей, Галя даже чуть было не позвонила Игорю, чтобы отменить встречу. И к телефону уже подошла, и даже трубку сняла… Но в последний миг передумала, строго сказав себе: «Нет, это глупо. Не похож Игорь на человека, который встречает по одежке!» Подумав так, Галя немного успокоилась, надела первое, что попалось под руку (а этим «первым» оказались джинсы и бежевый свитерок), подкрасила губы, припудрила нос и выбежала на улицу.

Она не могла ни о чем думать, в голове копошилось слишком много всего. Галя села в метро, вышла на нужной станции. Она все время теребила в кармане бумажку с адресом Игоря, но ни разу в нее не заглянула. Галя шла к его дому так, будто дорога была ей хорошо знакома. А ведь даже в этом районе она оказалась впервые. Шла девушка, не торопясь, словно кто-то невидимый уверенно вел ее за руку. Ей подумалось: «Это он, Игорь, ведет меня! Он почувствовал, что я где-то близко, и мысленно дает мне команду, куда надо свернуть». Это рассуждение показалось Гале забавным и совсем не фантастичным. Она даже улыбнулась.

Она сама не заметила, как оказалась около нужной двери. Галя долго стояла на лестничной площадке. Наконец она подняла руку и нажала на звонок. Сердце сразу подскочило к самому горлу и заколотилось часто-часто. Но дверь почему-то никто не открывал. И даже звуков никаких из-за нее не доносилось. «Не может же быть, что он ушел, позвал меня и ушел?! Наверное, плеер слушает или…»

Галя снова дотронулась до звонка, но на кнопку нажать не успела. Оттуда, из-за невидимого ею пространства кто-то наконец начал подавать признаки жизни. Сперва раздался какой-то непонятный скрип, совсем не похожий на шаги, потом шуршание, возня, звук проворачиваемого в замке ключа, и наконец-таки дверь открылась…

Он был очень красивый… Нет, даже не так! Лицо его было прекрасным – необыкновенно живым и одухотворенным. В это, возможно, трудно поверить, но лицо Игоря было именно таким, каким Галя его себе представляла: огромные карие глаза, прямой, тонкий, с едва заметной горбинкой нос, мягкая линия губ со слегка опущенными уголками. И даже волосы… Черные, густые и блестящие, стянутые на затылке в хвостик! Но… Игорь сидел в инвалидной коляске. Его длинные тонкие пальцы сжимали черные рычаги, приделанные к огромным колесам.

«Вот почему он наотрез отказался от встречи в кафе, и вот она разгадка тех странных строчек его письма, которые так встревожили меня сразу…» Эти мысли за долю секунды пронеслись в Галиной голове. Раньше она думала, что выражение «лишиться дара речи» только в книжках встречается, употребляется писателями для красного словца и не имеет ни малейшего отношения к реальной жизни. Но сейчас девушка лишь стояла и чувствовала, как больно сжалось в груди сердце, превратившись в маленький, совсем крохотный, тугой комочек. Галя действительно не могла произнести ни слова.

– Привет, – очень открыто и по-доброму улыбнулся Игорь. Но вместе с тем улыбка его вышла немного виноватой. – Проходи.

Парень ловко развернулся почти на сто восемьдесят градусов и поехал в глубь квартиры. И если бы речь не шла о человеке, сидящем в инвалидной коляске, то можно было бы смело сказать так: «Игорь лихо развернулся», ну и так далее… Но ведь он сидел в коляске! Какое уж тут лихачество?!

– Извини. Я, наверное, еще по телефону должен был тебе обо всем рассказать. Не смог почему-то… – Он виновато опустил свои необыкновенные глаза.

– Нет, что ты! Не извиняйся, – попыталась остановить его Галя, но вышло это у нее как-то неловко.

– Я виноват, – сказал Игорь таким голосом, будто они находились в зале суда и сейчас ему предоставили последнее слово.

Он остановился посреди кухни и повернулся к ней: на впалых щеках выступил едва заметный румянец. Темно-карие глаза стали невыразимо печальными, а взгляд их – даже жалким, как показалось Гале. Но уже в следующую секунду Игорь тряхнул головой, резким движением руки поправил волосы и, улыбнувшись, спросил:

– Будешь чай?

– Давай. Хочешь, я тебе помогу?

После этих слов, вырвавшихся у нее нечаянно, Гале стало вдруг очень неловко за себя. Получилось, что она как бы проговорилась, невольно созналась в том, в чем нельзя было сознаваться ни при каких обстоятельствах. Этим своим предложением помощи Галя словно бы сказала: ты ведь инвалид, сам не справишься даже с таким простым делом, как чайник на плиту поставить. Игорь бросил на нее быстрый и цепкий взгляд и ответил так просто, что Галя тотчас же почувствовала облегчение:

– Да нет, не надо. Я уже наловчился. – Казалось, Игорь просто-напросто прочитал ее мысли. Он опять улыбнулся, только теперь еще более мягко. – Хочешь, можем в моей комнате пока посидеть?

И, ловко задвигав рычагами, он поехал, поскрипывая колесами, вдоль коридора, а Галя послушно пошла за ним.

8

– Ух ты! Это ты сам все?! – как вкопанная, остановилась она посреди комнаты.

Все четыре стены были расписаны маслом. И не просто расписаны! То были настоящие картины, созданные кистью талантливого художника. Даже у Гали, которая отнюдь не считала себя знатоком и ценителем живописи, сомнений в том не возникло. На одной стене на фиолетовом фоне звездного неба пылала какая-то загадочная огненно-красная планета, а вокруг нее кружил ярко-розовый хоровод стрекоз. Эта картина занимала все свободное место над кроватью. На противоположной стене художник изобразил лес. Солнце, такое, какое бывает только ранним-ранним утром, пробивалось сквозь густую листву, образуя тугие лучи. Они пересекались, перекрещивались друг с другом, и в них стояло, поднимаясь от земли, серебристо-голубоватое облако пыли. Или то была не пыль, а густой-прегустой туман… Тропинка, бегущая между деревьями, вела, казалось, в самую чащу леса. И хотя Галя, конечно же, понимала, что это только картина, нарисованная на стене, внезапно на нее нахлынуло непреодолимое желание шагнуть туда, в самую чащу, и оказаться среди деревьев, услышать голоса птиц, вдохнуть неповторимый лесной запах влажной от росы травы. Она уже было подалась всем телом вперед, даже маленький шажок сделала, но, встретив улыбающиеся глаза Игоря, глубоко вздохнула, переступила с ноги на ногу, да и только.

– Тебе нравится? – Игорь остановился на пороге комнаты. На его коленях стоял поднос с чашками, чайником и маленькой вазочкой с печеньем, покрытым розовой глазурью.

– Да, здорово! – не отрывая глаз от картины, восхищенно выдохнула Галя.

– Это все, – он обвел глазами стены, – я рисовал еще до того, как оказался в этой штуке… – И он с неожиданной для Гали нежностью провел вдруг рукой по колесу своей коляски. – А в комнате родителей есть те, что уже после… – Игорь запнулся.

Галя уже набрала в легкие воздуха и открыла было рот, но сдержалась, заставив себя промолчать.

– Ты, наверное, хочешь спросить, как я стал инвалидом? – Игорь выпалил эти слова быстро, резко и жестко, словно одиночные выстрелы, и поморщился как от сильной боли. Было видно, с каким трудом дались ему эти слова.

– Да нет… – Галя робко опустила голову и готова была провалиться сквозь землю, но вдруг с неожиданной для самой себя смелостью призналась: – Хотя вообще-то да. Но если не хочешь, не отвечай.

– Нет ничего плохого в том, что ты хотела меня об этом спросить. Это естественно. А в моей истории нет ничего ужасного, но и интересного тоже мало. Авария. Я ехал на мотоцикле, а из-за угла легковушка резко вывернула. Ну и… – Кулак его правой руки с размаху врезался в ладонь левой. – Врачи говорили, чудо еще, что ты, пацан, живым остался. А потом, где-то через полгода, сказали, что есть даже надежда, что я когда-нибудь снова смогу ходить. – Игорь грустно улыбнулся и добавил: – Правда, очень слабая. Короче, я в это не верю.

Повисла долгая пауза. Гале совсем не хотелось продолжать эту явно болезненную для Игоря тему. Хотелось прижаться к нему как можно крепче и подольше не отпускать его. И вовсе не от жалости, нет! От какого-то совсем иного чувства – нового, странного, щемящего и невероятно сильного. Но она, конечно, осталась стоять на прежнем месте.

– А можно посмотреть те картины, про которые ты говорил? Ну, в комнате родителей? – нарушила затянувшееся молчание Галя.

– Да, конечно. – Игорь снова крутанулся в коляске и поехал в другую комнату. Со спины он выглядел еще беззащитней и трогательней.

На стенах родительской спальни висели картины в рамах. Около окна находился огромный круглый стол, а на нем величественно и горделиво возвышался компьютер – дико навороченный, с плоским экраном, работающим на жидких кристаллах.

«Да, не то, что мой – «мечта антиквара», как говорит папа», – подумала Галя, засмотревшись на компьютер Игоря.

Перехватив ее взгляд, Игорь сказал:

– Вообще-то он всегда у меня стоит. Просто сейчас отцу надо сделать какую-то срочную работу. Вот он и сидит за компьютером по ночам.

– Понятно, – протянула Галя.

И тут ее взгляд упал на мольберт, прислоненный к стене. К нему кнопками был прикреплен лист ватмана с незаконченной картиной. Картина состояла из линий, сливающихся в одно целое и образующих причудливое сочетание цветов. Но больше всего Галю заинтересовала техника, в которой была выполнена картина: краски наносились на бумагу, а затем размазывались по ней прямо руками. Это явствовало из оставленных на листе отчетливых отпечатков пальцев. Галя присмотрелась. И вдруг ее взгляд выхватил из причудливого переплетения линий чьи-то глаза, потом она явственно различила нос, а затем и все лицо четко выступило из разноцветного пятна. Будто острая игла вонзилась в этот миг в ее сердце – лицо показалось ей знакомым… И даже более чем просто знакомым, а каким-то до боли родным. Это было лицо девушки. И тут Галя поняла, кого напоминает ей эта девушка, сотканная из пестрых запутанных линий. Ее саму! Да, девушка, изображенная на незаконченной картине, была похожа на Галю Снегиреву. И это открытие сперва ошеломило ее, а потом почему-то рассмешило.

– Ой, я даже не сразу ее разглядела! – усмехнувшись, заметила Галя. – Смешная, правда?

– По-моему, нисколько, – обиженно возразил Игорь.

– Нет, я не то хотела сказать… – пошла на попятную девушка. – А кто это?

– Я сам не знаю, – пожал плечами Игорь. – Со мной так часто бывает: вначале придумываю лицо, а потом нахожу его обладателя.

– А обладательницу этого лица ты уже нашел? – попыталась пошутить Галя.

– Кажется, да, – с неожиданной серьезностью ответил он.

Смутившись, Галя не стала продолжать эту тему. Но она не хотела, чтобы Игорь заметил ее смущение, поэтому, стараясь придать своему голосу уверенности, спросила:

– Слушай, а почему ты рисуешь пальцами?

– Чтобы не потерять образ. – Быстрым движением руки Игорь убрал с лица упавшую на глаза прядь волос. – Ну, и вообще, мне нравится эта техника. У меня много картин, нарисованных руками. – Игорь улыбнулся, и Галя тоже ответила ему улыбкой.

9

Снегирева все еще стояла, вглядываясь в картину, скрестив руки на груди.

– Пошли пить чай. – Игорь осторожно дотронулся до ее локтя, отчего девушка едва заметно вздрогнула.

Они вернулись в его комнату. На столе, помимо подноса с чаем и учебниками за десятый класс, лежали какие-то бумаги. Игорь небрежно швырнул их на диван. Галя подошла, присела на краешек дивана и, различив написанные в ровный столбик строчки, поняла, что это стихи.

– Твои? – Она взяла в руки увесистую стопку бумаг.

– Вот это мои, – подъехав к ней, Игорь вытянул из стопки несколько листков, скрепленных степлером. – А это других одиноких поэтов. – Он весело рассмеялся.

– А можно взять почитать твои, – спросила Галя, чувствуя, как краска заливает ее щеки.

– Бери, конечно, – просто ответил Игорь, набрал полные легкие воздуха и стал дуть на чай, хотя тот давно уже остыл. – Родители говорят, что из всех моих стихов эти самые лучшие, в них нет, как выражается моя мама, депрессивности.

– А вообще их у тебя много? – Галя аккуратно свернула листы и положила их в сумочку.

– Ну так, не очень, чтобы очень, – неуверенно протянул Игорь. – Хотя на тоненький сборничек набралось бы, пожалуй.

– А вот как у тебя получается? Садишься и пишешь, что ли? Все-таки, по-моему, дело тут не в человеке, который бы понимал тебя и поддерживал, и ни в чем-то там еще, о чем ты мне в письме своем писал… Мне кажется, что без вдохновения невозможно написать ни строчки. Вот ты говорил, писал, вернее, – поправила себя Галя, – что я смогу сочинить много стихов и что ты в это веришь, а я так точно уверена, что не смогу. – Галя замолчала, резко мотнув головой.

До этого она говорила горячо и быстро, а сейчас будто выдохлась внезапно. Она даже побледнела слегка.

Внимательно ее выслушав, Игорь возразил, по своему обыкновению, очень спокойно:

– Иногда мне кажется, что понятие «вдохновение» в том смысле, в котором ты его употребила сейчас, придумали люди, которым надо чем-то оправдывать свою лень. По-моему, дело тут в определенном состоянии души, понимаешь? – Он серьезно заглянул Гале в глаза. – Вот я, например, научился его вызывать, как бы настраиваться на определенную волну. И ты, и каждый пишущий человек тоже могут этому научиться. А что касается понимающего человека, то, поверь, это действительно очень важно.

– Тебе, наверное, виднее, – вздохнув, Галя опустила ресницы.

Они надолго замолчали. И ни парень, ни девушка не ощущали никакой неловкости от затянувшейся паузы. Так случается не часто. Лишь люди по-настоящему близкие могут вот так сидеть и молчать, погрузившись в свои мысли. Галя думала о счастье. Ей казалось, что, наверное, самое важное и сложное – не пропустить его, распознать и не перепутать с чем-нибудь еще. Ведь бывает такое, и довольно часто, что человек лишь спустя много времени понимает, что вот тогда, в тот далекий-далекий день он был счастлив, да только не сумел свое счастье распознать. И тогда он начинает ругать себя за то, что слишком поздно понял это, и за то, что ничего не сделал, чтобы это счастье удержать.

А Галя чувствовала сейчас, что больше, чем у нее есть в эту минуту, ничего и не надо. Она знала, что сегодня к ней пришло счастье, и была уверена, что сделает все возможное, чтобы его удержать. Но девушку пугало и тревожило собственное спокойствие… Глубокое и необычное для такой важной минуты…

Галя вспомнила, как однажды поехала с мамой встречать папу – он возвращался из командировки. Вот противный женский голос объявил, что папин поезд прибывает на седьмой путь. Вот поезд, натужно пыхтя, подъезжает, скрипя всеми своими колесами, останавливается. Проводница открывает дверь вагона. И вот Галя видит папу. Он топчется в тесном тамбуре, ожидая своей очереди, с рассеянной улыбкой на лице высматривает ее и маму. Их взгляды встретились – ее и папин. И Гале хочется кинуться к нему на шею, расталкивая людей локтями… Кинуться и закричать что-то невозможно радостное. Но она стоит на месте, а из глаз вдруг хлынули слезы. В тот момент она была так остро, так невозможно счастлива, что казалось, сердце от этого счастья может разорваться. А вот сейчас ничего подобного не было. Просто она сидела на диване напротив Игоря, смотрела в окно и ощущала, как все клеточки тела наполняются тихим и удивительно спокойным счастьем…

Видимо, счастье тоже, как и все остальные чувства и состояния души, бывает разным.

10

Внезапно Галя ощутила на себе взгляд Игоря. Девушка резко повернула голову. Их глаза встретились.

– Можно тебя кое о чем спросить? – Игорь нервно теребил пуговицу на своей клетчатой, с длинными рукавами рубашке.

– Конечно! – Галя удивилась тому, как быстро изменились его голос, лицо, взгляд. Спокойный, задумчивый и рассудительный, Игорь превратился вдруг в решительного и даже резкого человека.

– У тебя есть… в смысле… Ну, ты кого-нибудь любишь? – задав этот вопрос, Игорь моментально отвел взгляд в сторону, а после паузы сказал глухо: – Прости, Галь, прости, пожалуйста, не надо отвечать.

– А почему ты спрашиваешь? – Галя как будто не услышала его последних слов.

– Я… я не знаю… ну просто… понимаешь… мне очень стыдно перед тобой. – Игорь протянул к столу руку и схватил – именно схватил, а не взял – прозрачную, с синим колпачком ручку. Потом он сосредоточенно, будто в этот момент для него ничего важней этой шариковой ручки не существовало, начал вертеть ее в руках, пристально вглядываться, снимать и снова надевать колпачок.

– Не извиняйся. – Галя решительно не знала, какие слова следует произносить в таких случаях. Ответить честно? Соврать? Промолчать? – Я очень люблю своих маму, папу и бабушку…

Галя зачем-то посмотрела на часы.

– Спешишь? – вскинул голову Игорь.

– Нет… Просто уже восемь, а значит, мои любимые мама и папа уже пришли с работы, – попыталась отшутиться Галя.

Но Игорь так серьезно посмотрел на нее, что девушка невольно поежилась. На его лице не было и тени улыбки. Потом он подъехал к столу и на первом подвернувшемся под руку клочке бумаги принялся вдруг нервно чертить какие-то линии.

– Знаешь, вообще-то мне, наверное, действительно пора, – сказала она, потому что почувствовала, что это именно те слова, которые должны сейчас прозвучать.

– Пойдем, я провожу тебя, – не стал задерживать ее Игорь, бросил на стол ручку, развернулся и быстро поехал к двери.

Галя встала с дивана и собралась было проследовать за Игорем, но тут будто бы какая-то неведомая сила заставила ее вернуться и подойти к столу. Она точно знала, зачем подошла сюда. Среди всех разбросанных на столе листов бумаги взгляд ее цепко выхватил тот самый клочок, на котором чертил свои нервные линии Игорь. Из них, из этих тонких линий, было крупными и какими-то асимметричными буквами сложено одно короткое слово: ГАЛЯ.

– Ну, ты идешь? – раздался из прихожей голос Игоря.

– Да, да! – Галя поспешно набросила на плечо сумку.

Уже в куртке и сапогах стояла она на лестничной клетке. Игорь сидел, широко распахнув входную дверь.

– Холодно, простудишься, – сказала она. И не потому сказала, чтобы что-то сказать, а потому, что и правда с беспокойством подумала в эту минуту, что Игорь может простудиться.

– Да нет, не беспокойся, – улыбнулся Игорь.

– Знаешь, мне почему-то кажется, что сегодня ты напишешь еще одно стихотворение, – сказал он, взявшись за дверную ручку. – Вот попробуй, настройся. Представь себя антенной приемника. А может, и настраиваться не придется.

– Нет, нет, – Галя испуганно замахала руками. – Мне сочинение надо писать, да и физику учить, пару исправлять. Сегодня точно со стихами ничего не выйдет.

– Да, физику и мне надо выучить, ко мне завтра физичка придет. – Игорь горестно вздохнул.

– А к тебе что, все учителя домой приходят? – Галя опять почувствовала всю нелепость своего вопроса.

В ответ Игорь кивнул, да и только.

– Ну ладно, пойду… – Галя нажала кнопку лифта.

– Пока. – Игорь махнул рукой. – Но если все-таки напишешь сегодня стихотворение, пришли по e-mail.

– Хорошо.

Галя уже стояла в лифте, а Игорь все сидел за настежь распахнутой дверью.

Пространство лестничной площадки постепенно стало сужаться в ее глазах, створки лифта неотвратимо ползли друг другу навстречу. Еще мгновение, и останется лишь щель. Больше всего Гале хотелось сейчас вставить ногу между дверцами, чтобы те, оттолкнувшись от ее сапога, разъехались снова. Но двери сомкнулись, и лифт медленно, как черепаха, пополз вниз, увозя немного грустную, но все-таки счастливую девушку.

11

Срывая одежды, припудренность дня, Ты пальцами ночью напишешь меня. Я буду послушной, я глаз не сомкну, Я сяду поближе к луне и к окну. Пусть руки родные коснутся холста, И линия выйдет, как космос, проста. И звездные краски, и месяца свет Прольются, разбрызгиваясь, на портрет. Рисуй меня ночью, во тьме и тиши, На ощупь меня нарисуй, напиши…

Таким вот получилось стихотворение, которое Галя Снегирева назвала «Рисуй меня ночью». Кроме него в эту ночь она написала еще два стихотворения! И когда писала их, то знала почти наверняка, что Игорь сейчас тоже не спит и дописывает тот портрет, который девушка называла про себя «своим». Она так и думала, именно такими словами: «Сейчас он дописывает мой портрет».

А потом начала читать стихи Игоря… В той распечатке их оказалось десять, и все десять Галя перечитала по многу раз и в конце концов даже выучила наизусть. Ей казалось, что в каждом стихотворении Игорь разговаривает с ней, именно к ней обращается, спорит, хочет в чем-то ее убедить. Хотя Галя понимала, конечно, что на самом деле это не так. Ведь когда Игорь писал эти стихи, он даже не подозревал о ее существовании.

Стихи были замечательными, пронзительными и искренними. Каждая строчка доставала до самого сердца, хотя Галя почувствовала в них и некоторую жесткость… Они совсем не были похожи на ее собственные. И все-таки существовала между ее стихами и стихами Игоря некая неуловимая связь. Но в чем именно она состояла, девушка, как ни старалась, так и не смогла сформулировать. Хотя, если честно, не очень-то ей это было нужно – формулировать. Достаточно того, что Галя ощущала эту связь так отчетливо, как, например, то, что за окном сейчас ночь, вернее, уже утро, а ни к сочинению, ни к физике она даже не приступала.

Будильник, как и положено, прозвонил в половине восьмого. От неожиданности Галя так и подскочила на стуле. О том, чтобы собираться в школу, и речи быть не могло. Вскоре поднялись родители. Галя слышала, как мама пошла в ванную, а папа включил на кухне приемник.

Она быстро переоделась в пижаму, постаралась изобразить заспанную физиономию и, дождавшись, когда в ванной перестанет литься вода, вышла из своей комнаты.

– Мам… – стараясь придать своему голосу болезненной хрипотцы, просипела она. – Я, кажется, заболела… Глотать больно и голова ужасно болит…

Марина Николаевна тревожно сдвинула брови:

– Дай-ка я твой лоб пощупаю.

Галя с готовностью подняла голову, подставляя маме свой, увы, нисколечко не горячий лоб.

– Да нет, – с облегчением выдохнула Марина Николаевна. – Температуры вроде нет…

– К вечеру точно поднимется, – со вздохом заметила Галя. – Я чувствую…

– Ну, ладно, – Марина Николаевна строго посмотрела на дочь. – Сегодня оставайся дома, один день посмотрим. А завтра, если разболеешься, вызовем врача.

Услышав приговор, Галя чуть не закричала от радости. Целый день она будет одна, сможет снова и снова перечитывать стихи Игоря, каждый раз находя какие-то новые грани, скрытый от нее ранее смысл и интонации. А главное, что никто, никто ей не будет мешать! Впрочем, получать вторую подряд пару по физике и объяснять Люстре, почему она не написала сочинение, Снегиревой тоже совсем не улыбалось. Поэтому спонтанно возникший план не идти в школу и прикинуться больной устраивал ее во всех отношениях.

«Хорошо бы еще позвонить Тополян! – подумала вдруг Галя. – Было бы классно, если б Света вместо школы пришла ко мне».

Гале очень захотелось прочитать кому-нибудь написанные ночью стихи и поделиться тем, что произошло с ней вчера. А Света Тополян была единственным человеком, кому бы Галя могла доверить эти две тайны. Во-первых, Света тогда в «Клонах» была с ней откровенна, а во-вторых, с той самой минуты, как Галя рассказала ей про Игоря, она стала относиться к ней, как к близкой подруге, с которой можно говорить обо всем на свете, даже о самых сокровенных вещах.

Однако, поразмыслив здраво, Галя решила не звонить сейчас Свете (тем более, как она станет с ней разговаривать о таких вещах, когда родители еще не ушли на работу?), а дождаться, пока та вернется из школы, и уже тогда спокойно договориться о встрече. Тем более что родители Снегиревой обычно раньше восьми часов с работы не возвращались.

Но жизнь, как это часто случается, внесла в планы девушки свои коррективы. Гале не удалось снова раствориться в стихах Игоря, потому что едва за родителями закрылась дверь, она почувствовала, что если сейчас же не ляжет спать и не поспит хотя бы полчасика, то просто умрет. Но проспала Снегирева не полчасика, и даже не часик, и не два. Она проснулась в половине четвертого. Причем не сама по себе проснулась, а от телефонного звонка.

– Привет! – бодро поздоровалась трубка голосом Тополян.

Гале потребовалась целая минута, прежде чем она окончательно сбросила с себя остатки сна.

– Ты чего в школе-то не была? – спросила Тополян, так и не дождавшись ответа на свой привет.

– Свет, слушай! Сейчас который час? – уже почти нормальным голосом отозвалась наконец Снегирева.

– Около четырех, а что, у тебя часов в доме нету, что ли? – удивилась Тополян.

– Ничего себе! – выдохнула Галя. – Слушай, а ты сейчас очень занята?

– Да вообще-то нет, – все больше удивлялась Света. – Я вообще-то свободна. А что?

– А ты не смогла бы ко мне забежать? – Галя почти не сомневалась в ответе Тополян.

И та не обманула ее ожиданий:

– Зайду, конечно… Но у тебя точно ничего не случилось?

– Да не случилось у меня ничего! Вернее, случилось! – радостно затараторила в трубку Галя. – Столько всего случилось за эти сутки, что ты себе не представляешь! Приходи поскорее, ладно?

– Считай, что я уже у тебя! – энергично заверила ее Тополян и положила трубку.

И действительно, не прошло и пятнадцати минут, как в прихожей раздался настойчивый звонок.

– Ну, рассказывай! – Тополян, не поздоровавшись, скинула куртку, бросила ее на тумбочку для обуви и прямо в сапогах по-хозяйски двинула на кухню. – Слушай, чаем не угостишь? А то я не успела дома…

– Свет, помнишь, я тебе про мальчика рассказывала, с которым мы в Нете переписывались. – Галя говорила, наливая подруге чай и повернувшись к ней спиной, но она точно знала и чувствовала, что сейчас Света сверлит ее нетерпеливым, любопытным взглядом.

– Ну, помню, конечно… – заерзала на стуле Тополян.

Галя поставила перед Светой чашку. Теперь подруга смотрела ей прямо в глаза, даже не смотрела, а вглядывалась внимательно и сосредоточенно.

– Ну не тяни кота за хвост, я вообще-то ненадолго к тебе, мне еще сочинение, которое на сегодня задано было, переделать надо. Эта Люстра очумела совсем, прикинь, половине класса тетради вернула. Ну не знаю я, про что еще там написать можно! – Света тараторила быстро-быстро, перескакивая с одного на другое, казалось, ей было все равно, слушает ее Галя и волнуют ли ее Светины проблемы.

– Ну, я познакомилась с ним. – Галя действительно не вникла в рассказ Тополян о школе. Не то чтобы ей это было не интересно, в другой раз она бы послушала Свету, поддержала бы ее, если б смогла, помогла бы, но сейчас она была слишком увлечена Игорем, своими мечтами и всем тем, что с ней произошло.

– С кем познакомилась? – Тополян непонимающе вскинула брови, но потом, видимо вспомнив, с чего начался их разговор, слегка кивнула. – А с этим, из Интернета, Иксом, что ли?

– Игреком, – поправила Галя. – Вообще-то его зовут Игорь, и я была у него дома… Там классно так… Все стены маслом расписаны, представляешь? Он же еще, оказывается, рисует… – Галя мечтательно запрокинула голову.

– Да ладно, это не главное. – Света нетерпеливо махнула рукой. – Ну а разговаривали-то вы о чем? Целовались?

Галя сосредоточенно сдвинула брови, как будто о чем-то вспоминая.

– Целоваться не целовались, – улыбнулась она. – А разговаривали… Да… как-то… обо всем на свете. Ну, о живописи, о поэзии… Он мне стихи свои почитать дал. Слушай, Свет, а я сегодня ночью целых три стихотворения написала! Потому и в школу не пошла. Всю ночь не спала, представляешь? И все три про Игоря получились…

– Слушай! – Света бросила на Галю быстрый заинтересованный взгляд. – А почитать дашь?

– Ну, вообще-то могу дать… – нерешительно протянула Галя. – А тебе правда интересно?

– Спрашиваешь! А вдруг ты знаменитой поэтессой станешь, и я буду всем рассказывать, как ты мне свои первые стихи читала…

Галя не уловила в словах Тополян никакой иронии.

– Скажешь тоже, – смущенно улыбнулась Галя и вышла из кухни.

Не прошло и минуты, как она вернулась со школьной тетрадкой в руках. Тополян бесцеремонно выхватила тетрадку из рук подруги и тут же углубилась в чтение. Она то сосредоточенно сдвигала брови, разбирая неровные, написанные в спешке строчки, то, на секунду подняв голову, замирала, глядя в одну точку, будто обдумывая прочитанное. Наконец Света закрыла тетрадку и подняла глаза на Галю. Та ощущала невероятное волнение и даже не пыталась этого скрыть. Сейчас Гале казалось, что от того, понравились Тополян ее стихи или нет, зависит вся ее жизнь.

Света между тем не спешила с ответом. Она выдерживала паузу, во время которой продолжала неотрывно смотреть на Галю. Наконец Тополян медленно покачала головой и восхищенно выдохнула:

– Ну, вообще!… Здорово так!… Даже не верится, что ты сама это написала.

У Гали словно камень с души свалился. Такой силы облегчение почувствовала девушка, что даже дыхание на миг перехватило.

Конечно, Галя понимала, что вряд ли Света так уж интересуется поэзией и хорошо разбирается в ней, но все же ее одобрение было сейчас очень важно для нее! Ведь это всегда важно, что скажет первый человек, которому показываешь свои стихи. Его мнение может подтолкнуть писать дальше, а может, наоборот, полностью отбить всякую охоту к этому занятию.

– Слушай, Галка, а можешь мне их переписать? – Света снова схватила со стола тетрадку.

– Все три? – удивленно вскинула брови Галя.

– Ну хотя бы одно… Вот это – «Рисуй меня ночью».

– А зачем тебе? – Внезапно Галя почувствовала какую-то безотчетную тревогу.

– Ну просто. – Света пожала плечами и опустила голову. – Я хотела дома повнимательней еще раз перечитать. А это стихотворение мне больше всего понравилось…

– А, ну тогда конечно! – с облегчением вздохнула Галя. – Мне оно тоже, если честно, нравится, – призналась она и снова кинулась в свою комнату.

Галя изо всех сил пыталась скрыть от Тополян свою радость и гордость. Почему-то девушке не хотелось показывать Свете, как важно было ей знать ее мнение. Галя на скорую руку, но все же более разборчиво, чем в черновике, переписала стихотворение и, сложив листок вчетверо, протянула Свете.

– Спасибо. – Тополян сунула листок в сумочку, звонко щелкнув золотистой застежкой. – Ты извини, но мне уже пора, – сказала она, поднимаясь со стула. – Уроков кучу задали. Кстати, позвони, я тебе домашнее задание продиктую.

– Да, да, хорошо, – совсем как-то растерялась Галя.

Она не думала, что Света уйдет так скоро. Ведь Галя еще столько собиралась ей рассказать!

– Слушай, – уже в дверях обернулась Тополян. – Я же у тебя самое главное не спросила! Ты не рассказала, какой он, этот твой Икс-Игрек. Ну, в смысле, какого роста, цвет волос, глаз… Ну, и вообще, он хоть красивый?

– Очень, – улыбнулась Галя и опустила глаза.

И тут она вдруг поняла, что действительно не сказала Тополян самого главного. Вернее, для нее самой это было совсем не главное. Ведь она даже ни разу не вспомнила за все это время о том, что Игорь прикован к инвалидной коляске.

«А может, не говорить об этом Свете? Пусть думает, что Игорь нормальный, такой, как все! – с сомнением подумала Галя, но тут же решительно возразила себе: – Нет, он не такой, как все! Он самый лучший. И раз уж мы теперь подруги, то я не должна скрывать от Светы ничего».

Смятение, которое отразилось на лице Гали в этот миг, не скрылось от внимательных глаз Тополян. И она встревоженно спросила:

– Ты что-то недоговариваешь? Ну смотри, не хочешь говорить, не надо… – Тополян потянулась к дверной ручке, но движение это было каким-то нерешительным. Казалось, Света сомневается, сейчас уходить или, может, остаться еще ненадолго.

– Знаешь… – тихо отозвалась Галя. – Ты права, я тебе не все про Игоря рассказала… Но вообще-то это вышло как-то само по себе… Я просто забыла… Но если хочешь…

– Да говори уже, или я пойду! – нетерпеливо перебила Тополян. – У него что, одной руки нет? Или ноги? – неловко пошутила она.

В этот миг что-то внутри Гали так сильно сжалось, что она даже почувствовала боль. Ей бы сейчас замолчать или отшутиться как-нибудь, но неожиданно для самой себя Галя сказала:

– Свет… Игорь… В общем, ты почти попала в точку… Он в коляске… – выдохнула она и в ту же секунду почему-то остро пожалела о том, что сказала это.

– В какой еще коляске? – не поняла Тополян. – В детской, что ли? – последовал наиглупейший вопрос.

– В инвалидной.

– Ни-че-го се-бе! – протянула Тополян, глядя на Галю округлившимися от изумления глазами.

Несколько секунд длилась пауза. Потом Тополян отпустила дверную ручку и присела на тумбочку. Казалось, услышанное так сильно подействовало на нее, что девушка не устояла на ногах.

– Так ты, значит, влюбилась в калеку? – наконец выдавила из себя она.

Слово «калека» так резануло Галин слух, что она снова ощутила острую боль в груди.

– Для меня Игорь никакой не калека… – принялась горячо защищаться Галя. – Я не знаю, как это тебе объяснить… Мне все равно, понимаешь… Нет, я, конечно, хотела бы, чтобы Игоря вылечили и он смог ходить… Но даже если этого никогда и не произойдет, я…

– Скажи, подруга, – не дослушала Галю Тополян. Теперь ее глаза зажглись каким-то странным блеском. – А как же вы с ним целоваться будете?

Этот вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Галя совершенно опешила. А Тополян, не замечая ее состояния, принялась развивать тему:

– Нет, ну серьезно… Это что ж, тебе придется наклоняться к нему? Он же сидит!

Такие мысли не приходили Гале в голову. Хотя, если честно, этой ночью она представляла себе, как они с Игорем целуются. Но в ее воображении это выглядело так, как если бы Игорь был обычным человеком, то есть оба они стояли и были одного роста. Вернее, Игорь даже был чуть повыше Гали.

– Знаешь, я об этом не думала… – сказала Галя.

И видимо, прозвучало это настолько резко, что Тополян сразу пошла на попятную:

– Нет, ты не обижайся… Я совсем не то имела в виду… Просто пришла в голову мысль, и я поделилась с тобой. Извини. А он не говорил тебе, это на всю жизнь или есть надежда?

– Врачи говорят, есть, но Игорь не верит…

– А я верю! – с неожиданным воодушевлением заявила Тополян. – И ты должна верить. Вот увидишь, все будет хорошо. А познакомишь меня с ним?

– Не знаю… Если Игорь захочет… – Галя действительно не знала, как отнесся бы Игорь к этой идее.

– Ну, спроси у него, короче. Мы же все-таки подруги. Если бы у меня появился парень, я бы тебя с ним обязательно познакомила.

– Хорошо, я спрошу, – упавшим голосом пообещала Галя. Ей почему-то стало не по себе. На душе скребли кошки. А причину этого девушка пока определить не могла. Одно она чувствовала ясно: не стоило рассказывать Тополян о болезни Игоря. А почему не стоило, Галя не знала.

Света надела куртку, накинула на плечо ремешок сумки и, чмокнув Галю в щечку, вышла за дверь.

12

После ухода Тополян у Гали возникло очень сильное, почти непреодолимое желание поговорить с Игорем. Нет, конечно, она не собиралась рассказывать ему о своих переживаниях, об осадке, оставшемся на душе после встречи с Тополян. Просто ей нужен был сейчас его мягкий голос. И еще ужасно хотелось сказать, что он оказался прав: этой ночью она писала стихи. Может быть, даже прочитать их Игорю по телефону… Но почему-то Галя не стала звонить. Вначале она решила проверить почту. И стоило ей сесть за компьютер, как в ту же секунду все неприятные ощущения, связанные с Тополян, улетучились, будто никакая Тополян к ней и вовсе не приходила.

Писем от Игоря не было. Это немного расстроило девушку, но она успокоила себя, подумав, что, наверное, Игорь ждет ее письма. Ведь он, можно сказать, дал ей задание на дом – написать стихотворение. А она, как прилежная ученица, написала целых три. Положив перед собой тетрадку, Галя принялась стучать по клавишам. Сейчас она отправит ему свои стихи, а потом позвонит и спросит, дошли ли они до него. Все-таки электронная почта иногда дает сбои. И потом это замечательный повод для звонка. Лучше и не придумаешь!

Однако планам девушки не суждено было сбыться. Набрав на компьютере текст стихотворений, она даже не смогла заново войти в Интернет, потому что оказалось, что на карточке кончились деньги.

– Вот досада! – в сердцах воскликнула Галя.

Но тотчас же в ее голове всплыла поговорка: «Все, что ни делается, все к лучшему!» Теперь она могла с чистой совестью позвонить Игорю и сказать, что хотела отправить ему свои стихотворения, но не смогла, потому что на карточке кончились деньги. А вдруг он сам попросит, чтобы она прочитала ему стихи по телефону? А может быть, Игорь даже предложит ей приехать к нему? С такими мыслями и надеждами кинулась Галя Снегирева к телефону.

Номер Игоря не отвечал. Она трижды набирала его, думая, что от волнения могла перепутать цифры.

«Ну и что с того, что дома никого нет? – успокаивала себя Галя. – Родители на работе, а Игорь… Наверняка он выезжает погулять. Не сидеть же ему сутками в квартире? Ничего, позвоню через полчаса».

Но и через полчаса, и через час к телефону никто так и не подошел. Девушка уже начала всерьез волноваться: вдруг что-то случилось? Она уже совсем собралась было ехать к Игорю, но внезапно сказала себе решительное «нет». Ведь Галя так мало знала о жизни Игоря, и ей совсем не хотелось выглядеть в его глазах истеричкой.

«Нет, никуда я не поеду, а схожу-ка я лучше в магазин напротив и куплю новую Интернет-карту», – решила Галя, оделась и вышла из дома.

Хоть тут ей повезло – магазин оказался открытым, и нужные ей карты имелись в продаже.

И когда Галя, вернувшись домой, отправила Игорю по электронной почте три написанных ночью стихотворения, на часах было уже восемь вечера.

Вскоре с работы вернулись родители. Первым делом Марина Николаевна спросила, как Галя себя чувствует. В ответ Галя сказала чистую правду:

– Температуры нет. Горло и голова уже не болят. Никакого врача вызывать не надо. Завтра я иду в школу.

Мама вздохнула с явным облегчением. Видимо, целый день она волновалась за Галю. Беспокоилась, как бы дочь не разболелась. Теперь, воодушевившись ее ответом, Мария Николаевна предложила:

– А хочешь, я солянку приготовлю?

– Конечно, – кивнула Галя. Солянка с копченой колбасой была ее любимым блюдом. – Могу капусту порезать, – с готовностью предложила она.

– С капустой и сама как-нибудь справлюсь, – покачала головой Мария Николаевна. – А ты давай-ка лучше позвони кому-нибудь и узнай уроки на завтра.

Напоминание об уроках окончательно вернуло Галю в реальную жизнь. Да и звонить Игорю при маме она не хотела. Мало ли что? Услышит случайно обрывок какой-нибудь фразы, насторожится и начнет задавать вопросы. А Галя совсем была не расположена сейчас отвечать на них.

Она позвонила Тополян, та продиктовала ей домашнее задание. И беседа эта была предельно краткой и такой обыденной, будто ничего такого, что связывало бы их помимо школы и уроков на завтра, не существовало вовсе. Ни Тополян, ни Галя и словом не обмолвились о том, что произошло между ними всего лишь несколько часов назад. Но, как ни странно, в душе Галя была благодарна Свете за то, что та никак не намекнула ей, что теперь она знает ее тайну. О стихах Света тоже не вспомнила. И за это Галя была ей благодарна.

Поужинав, Галя села за уроки. Неожиданно быстро и легко она справилась с домашним заданием, выучила тот параграф по физике, за который вчера получила двойку, написала сочинение, а когда посмотрела на часы, удивилась, обнаружив, что наступила ночь. Стрелки показывали половину первого. Ни о каком звонке Игорю не могло теперь быть и речи. Галя умылась и легла спать.

В эту ночь ей не снились сны, а возможно, Галя просто не помнила их. Она проснулась на пятнадцать минут раньше будильника. На душе было тревожно и радостно, как бывает, когда встаешь утром накануне поездки в какой-нибудь неведомый город. Ты делаешь обычные утренние дела, те, что приходится делать каждый день, – умываешься, чистишь зубы, натягиваешь на себя одежду, а душа в это время ликует в предвкушении новых впечатлений, встреч и приключений. Случается даже, что, не в силах справиться с этой торжественной приподнятостью духа, ты вдруг начинаешь горланить песни или делать что-то не менее эксцентричное. Но Галя ничего такого не делала. Единственное, что выходило за рамки ее каждодневного утреннего поведения, было, пожалуй, лишь то, что девушка, перевернув шкаф верх дном, отыскала в нем купленный когда-то и так ни разу не надетый ярко-розовый свитер. Да прическу еще себе соорудила необычную. Накрутив волосы на термобигуди, Галя затем распушила их щеткой и закрепила специальным фиксатором, придающим волосам, если верить рекламе, дополнительный объем и блеск. Эти приятные и такие привычные для любой девушки (но только не для Снегиревой) хлопоты послужили причиной того, что Галя вышла из дому несколько позже, чем обычно. Казалось, ей бы поторопиться, но она, вопреки здравому смыслу, шла медленным прогулочным шагом, разглядывая витрины магазинов, голые ветки деревьев и озабоченные лица прохожих с каким-то неведомым ранее любопытством. Так, будто она попала вдруг на эту улицу, по которой ходила почти каждый день, с какой-нибудь далекой звезды или планеты. Галя смотрела на привычные вещи и не узнавала их. Все казалось ей новым, необычным и удивительным.

13

Не сразу поняла Снегирева, что в классе происходит что-то странное. Как всегда, открыла она дверь, прошла к своей парте, отодвинула стул и села. И лишь потом, когда полезла в сумку за учебниками и тетрадками, обратила внимание на какую-то необычную, как говорится, гробовую тишину. А ведь урок еще не начался, и учителя в классе не было…

Галя подняла голову, растерянно посмотрела по сторонам. Взгляды одноклассников, все, как один, были устремлены на нее. И в них читалось что-то странное: то ли ожидание, то ли предвкушение необыкновенного развлечения, – словом, нехорошие это были взгляды. Галя почувствовала, как по спине, рукам и ногам пробежали мурашки. Ей даже показалось, что ее так тщательно уложенные волосы зашевелились. В воздухе пахло ужасом, позором, катастрофой. Над классом повисло такой силы напряжение, что Галя ощущала его всей своей кожей. И тут она посмотрела на доску.

То, что она увидела там, было хуже самого кошмарного сна. Не сразу даже Галя поверила в реальность происходящего. На миг явилась надежда: а может, это все-таки сон? Девушка даже головой тряхнула. Но, увы, то, что было написано на доске, никуда не исчезло и не растворилось, а сама Галя по-прежнему сидела в классе, за своей партой, в окружении людей, которые сейчас чувствовали себя зрителями, попавшими на захватывающее представление. Роль главного клоуна в этом представлении отводилась ей, Галине Снегиревой. Но вернемся к доске и к тому, что на ней было написано.

«РИСУЙ МЕНЯ НОЧЬЮ» – эти слова были написаны крупными печатными буквами. А ниже – чуть помельче и прописными:

ПОСВЯЩАЕТСЯ ЛЮБИМОМУ КАЛЕКЕ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ВЕКА.

А дальше, как все уже, наверное, догадались, было написано Галино стихотворение.

Секунду сидела она в полном оцепенении, не в силах ни пошевелиться, ни даже вздохнуть. Потом медленно поднялась, сверху окинула взглядом своих одноклассников и нашла большие серые глаза, которые сейчас смотрели на нее и… улыбались. Губы Тополян тоже расплылись в какой-то идиотской полуулыбке.

Галя смотрела на Свету лишь долю секунды, не больше. Причем в голове ее в это время не было никаких мыслей. Полный вакуум. И в душе тоже никаких чувств не возникло. Ни злости, ни даже обиды. Все это девушка испытала потом. Сейчас, действуя машинально, подобно роботу, она сложила в сумку учебник, тетрадь и ручку, повесила сумку на плечо и медленно пошла к двери. Все это происходило в полной, звенящей, какой-то нереальной тишине.

Едва Галя закрыла за собой дверь, как грянул звонок. Девушка вздрогнула, постояла секунду, как бы размышляя, в какую сторону теперь следует идти, и направилась к лестнице. Но не успела она сделать и нескольких шагов, как услышала у себя за спиной противный голос Люстры:

– Снегирева! Интересно, куда это ты собралась? И почему тебя вчера не было в школе?

Галя обернулась, посмотрела на Люстру невидящими глазами, потом почему-то улыбнулась, махнула рукой, дескать, да ладно, Ангелина Валентиновна, все это ерунда, и медленно пошла прочь.

– Снегирева! Снегирева, вернись! Я немедленно позвоню твоей матери! – истошно и мерзко орала ей вслед Люстра.

Но Галя больше не оборачивалась, а Люстра, посчитав, видимо, что догонять ученицу ниже ее учительского достоинства, вошла в класс.

Она поняла, что бежит, лишь тогда, когда очутилась около автобусной остановки. Просто дыхание сбилось, и сердце вырывалось наружу, да и в горле пересохло так, что каждый вздох отзывался острой, почти нестерпимой болью. В автобусе Снегирева плакала, но плакала безотчетно, не замечая собственных слез. Просто они текли по ее щекам, а Галя не обращала на них никакого внимания. Сидела, гордо выгнув спину, как каменное изваяние, слушала удары своего сердца, постепенно приходящие в норму, и смотрела, уткнувшись невидящими глазами в точку наверху. В голове ее, как строчка из привязчивого и надоевшего шлягера, назойливо крутилось шесть слов: «Посвящается любимому калеке двадцать первого века».

Автоматически вышла она из автобуса и пошла по тротуару. А когда остановилась вдруг как вкопанная, то поняла, что находится около дома Игоря, прямо перед его подъездом.

14

– Я звонила тебе вчера…

– Я был у врача.

– У врача, – тихим эхом, почти одними губами отозвалась Снегирева.

– Да, у врача… – Теперь уже это было похоже на настоящее эхо, подхватившее короткое слово и повторяющее его на разные лады.

– И что сказал врач?

– Пока все без изменений. – Игорь смотрел на нее неотрывно, пристально, будто пытался увидеть ее мысли, прочитать их, как текст, написанный на мониторе компьютера. – У тебя что-то случилось?

– Да, случилось… А ты получил мои стихи?

– Получил. Они настоящие… Они просто замечательные. И все-таки давай о стихах после. Что у тебя произошло? – С неописуемой тревогой вглядывался в лицо Гали Игорь.

Его карие глаза немного сощурились, казалось, он хотел сейчас проникнуть в самое сердце девушки и увидеть, что в нем творится, какие бури бушуют там и что за горе привело Галю к нему.

И Галя рассказала Игорю все. Начиная с той ночи, когда она не спала, и ей казалось, что он тоже не спит и пишет, вернее, дописывает ее портрет. И как потом она написала это стихотворение «Рисуй меня ночью», а потом еще два. Рассказала, как наутро соврала маме, что заболела, и та разрешила ей не пойти в школу, и как потом к ней пришла Тополян, попросила почитать стихи и переписать одно. И все, что случилось после, она рассказала Игорю. Лишь одно утаила от него Галя – ту надпись, что крутилась в ее голове, то самое гнусное и нелепое, сочиненное Тополян посвящение: «Любимому калеке двадцать первого века». Она просто не могла произнести вслух это так не вяжущееся с Игорем слово «калека». Это было выше ее сил.

Какое-то время Игорь молчал. Потом (Галя сидела сейчас на полу, справа от его коляски) Игорь осторожно взял обе ее ладони в свои, и Галя немного передвинулась. Теперь она сидела прямо напротив него. Игорь поднес к губам ее руки и принялся вдруг согревать их своим дыханием, будто Галя только что пришла с улицы, где бушует вьюга и лютый холод. И неожиданно от этих, казалось бы, странных и даже немного нелепых действий Игоря ей стало так легко и спокойно, словно он не ладони ее пытался согреть своим дыханием, а самое сердце. Прочитав все это на Галином лице, Игорь отпустил ее руки и заговорил. Говорил он тихим и по обыкновению мягким голосом:

– С некоторых пор я разучился обижаться на людей. На их слова, и поступки, и даже мысли… И знаешь почему?

Галя, смотревшая ему прямо в глаза, отрицательно и как-то совсем по-детски замотала головой.

– Потому что я научился видеть и понимать мотивы людских поступков, слов и мыслей. Стоит только какому-нибудь человеку попытаться меня обидеть, как я сразу вижу, зачем ему это нужно, понимаешь?

– Я стараюсь тебя понять, – тихо сказала Галя.

– Это очень просто, – заверил ее Игорь. – Давай сразу учиться на примере этой Тополян.

– Давай, – улыбнулась Галя.

Игорь еще ничего не успел сказать, а ей уже было легко, спокойно и так хорошо на душе, будто не была она вовсе сегодня в этой проклятой школе и не было никакого стихотворения, написанного на доске, и гнусного посвящения калеке тоже не было.

– Давай, – повторила Галя и опустила голову Игорю на колени.

– Вот Тополян… – Снова заговорил Игорь, и Галя ясно услышала, как изменился его голос.

«Это потому что моя голова лежит на его коленях», – как-то даже весело подумала она. А Игорь между тем продолжал:

– Ты же сама сказала, что Тополян перешла в ваш класс из другой школы. И случилось это, как я понимаю, не так давно, верно?

– Ну да, в начале второй четверти, – подтвердила Галя.

– И за это время она так ни с кем и не подружилась, да?

– Ну да, – ответила Галя, не отрывая головы от колен Игоря. Они были упругими, твердыми и какими-то очень надежными. Гале казалось, что, пока ее голова будет лежать на коленях Игоря, ничего плохо в мире просто не может произойти.

– Ну вот. – Игорь опустил руку на ее голову и провел ладонью по волосам. Так гладил ее когда-то в далеком-предалеком детстве папа. Галя задержала дыхание. В животе что-то оборвалось. На сердце накатила горячая волна. – А как ты думаешь, Тополян хочется, чтобы в классе ее любили, уважали? Нужно ли ей приобрести авторитет?

– Думаю, очень нужно, – сказала Галя и сама не узнала собственный голос. – Тем более, мне кажется, что в той школе она была самой крутой девчонкой в классе.

– Ну вот. Ты уже сама почти ответила на вопрос, зачем Тополян понадобилось написать на доске твое стихотворение. Она хочет стать такой же крутой, какой была в своей прежней школе. А что для этого нужно? Оказаться в центре внимания, понимаешь? А каким способом это будет достигнуто, для нее не важно. – Игорь говорил спокойно, уверенно и негромко. Рука его по-прежнему гладила Галины волосы. Девушка чувствовала исходящее от его руки тепло и даже ощущала в левом виске легкое и удивительно приятное покалывание. Внезапно ей так расхотелось продолжать этот разговор про Тополян, что она не сдержалась, подняла голову и, заглянув в глаза Игоря, попросила:

– А давай больше не будем про нее говорить? Я все поняла. И мне теперь совсем не обидно. Не веришь? Ну честное слово!

– Верю, – улыбнулся Игорь. – И согласен больше про нее не говорить. Но только если ты дашь мне слово, что пойдешь завтра в школу и будешь вести себя так, словно ничего не произошло.

– Даю! Даю тебе честное слово…

Как бы в шутку Галя поднялась на колени и сложила на груди руки. Теперь их лица находились почти на одном уровне – голова Игоря была даже чуть выше, – и так близко были сейчас его глаза и губы, что у Гали закружилась голова. Ее веки как-то сами собой опустились, ресницы задрожали, а в следующий миг она протянула к Игорю руки, обняла его плечи и… ощутила на своем лице прикосновение его теплых губ. А потом они поцеловались. И поцелуй этот был долгим и сладким, совсем таким, каким он виделся Гале в ее мечтах…

– Я должен тебе кое в чем признаться, – сказал Игорь, чуть отстранившись от ее лица. – И заодно попросить прощения.

Девушка не сразу даже поняла смысл его слов. Время как бы остановилось, Галя все еще находилась во власти пленительного поцелуя.

– Прощения? – слегка тряхнула распущенными волосами Галя. – За что?

– Сегодня утром я послал твои стихи в редакцию альманаха «Поэт». Я не должен был делать этого, не спросив у тебя разрешения.

Галя засмеялась. Легко и звонко.

– У тебя очень красивый смех, – сказал Игорь, проводя ладонью по ее щеке.

– А у тебя очень красивые глаза, и губы, и голос… – сказала она и снова засмеялась.

– Ты правда на меня не сердишься? – спросил Игорь. – Понимаешь, это действительно хорошие стихи. И я хочу, чтобы их напечатали. Но сама ты никогда не стала бы их никуда посылать. Я в этом уверен. А если б я тебя спросил, ты из страха запретила бы мне это делать. Что, разве я не прав?

– Не хочу больше слышать ни про Тополян, ни про свои стихи! – закапризничала вдруг Галя. – Скажи, только честно, – она сощурилась и погрозила Игорю пальцем. – Той ночью, когда я писала стихи, ты рисовал тот портрет, или я это просто насочиняла?

– Ровно в семь утра я его закончил. Могу показать, если хочешь. Поехали?

Круто развернувшись, Игорь задвигал рычагами. Галя не пошла следом, как делала это раньше. Она обогнала его, первой подбежала к двери комнаты и распахнула ее.

С холста на Галю смотрела красивая, по-настоящему красивая девушка. Ее взгляд лучился счастьем. Галя обернулась к Игорю:

– Скажи, а я на самом деле такая или это твое видение?

– На самом деле ты в тысячу раз лучше! – серьезным голосом, совсем не стараясь попасть в ее тон, ответил Игорь. – Просто я бездарный художник.

– Больше всего на свете я люблю бездарных художников… Вернее, только одного из них… – сказала Галя и опустилась на колени.

… Первый раз в жизни Черепашка не хотела идти на съемку. И не просто не хотела! Она с ужасом думала о том, что ей предстоит пережить через несколько часов.

И что только она ни говорила, какие доводы ни приводила, чтобы доказать свою правоту: нельзя, просто преступно делать передачу про группу «Каста». Но все словно с ума посходили – и продюсер, и главный редактор, и режиссер заладили в один голос: эту музыку сейчас слушают все подростки, группа находится на пике славы, и не пригласить этих ребят на программу «Уроки рока» будет большой ошибкой. Мы должны думать не о собственных вкусах и музыкальных пристрастиях, а о рейтинге программы.

«Плевать я хотела на этот ваш рейтинг! – с такой несвойственной для ее миролюбивого характера злостью думала Черепашка. – Мало ли, что подростки ее слушают! Они еще не то слушают. Что ж, теперь прикажете идти у них на поводу? Вон в нашем классе все девчонки буквально млеют от программы «Фабрика звезд»! Так «Фабрика» лучше «Касты»! Это же никакая не музыка! И причем тут вообще рок? Наитупейший хип-хоп. А тексты?! Просто уши вянут!»

Группа «Каста» образовалась в Ростове-на-Дону несколько лет назад. В этом году какой-то журнал (Черепашка даже забыла от злости его название) объявил «Касту» группой года. Группа действительно пользовалась бешеной популярностью у фанатов хип-хопа. Ну и что с того? Мало, что ли, на свете придурков!

Дело дошло до того, что, когда по телевизору передавали прогноз погоды и среди прочих городов вдруг называли Ростов-на-Дону, Черепашке хотелось выбежать вон из комнаты, а лучше вазой хрустальной в экран запустить. Так велика была ее ненависть к этой группе и ко всему, что хоть каким-то боком к ней относилось.

И вот сейчас она должна собираться и ехать. Ехать на эту съемку и задавать вопросы ужасному лидеру «Касты», которого зовут Влади. Нет, на самом-то деле его зовут Владиславом, но Черепашке было велено обращаться к нему только так.

«А может, не ехать никуда? – явилась вдруг шальная мысль. – В конце концов, я тоже человек и могу заболеть… Иначе меня вырвет прямо в студии. Ну не хочу я видеть этих недоумков! Не хочу я им никакие вопросы задавать! И ответы их слушать не хочу».

Так думала Черепашка, влезая в свои любимые, изрядно потертые, с живописными заплатками на коленях джинсы. Она чувствовала каждой клеточкой своей души, что добром эта съемка не кончится. А интуиция редко подводила Люсю.

Правда, это уже начало совсем другой истории…

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

Реклама на сайте