«Душою и телом»

Элизабет Беннет Душою и телом

СЕСТРЫ И ИНЫЕ НЕЗНАКОМЦЫ…

Касси Хартли – привлекательная и умная журналистка, шокированная мыслью о том, что ей придется принять стиль жизни ее сестры Миранды…

Миранда Дарин – один из символов, пожалуй, самое узнаваемое лицо в Америке. Властная и амбициозная, она пробилась наверх – и сделает все, чтобы удержаться от падения…

Джесон Дарин – преуспевающий торговец недвижимостью и, по совместительству, весьма надоевший Миранде муж:. Касси полагает, что его тщательно скрываемое прошлое, а равно и нынешнее положение – просто нетерпимы…

Вэнс Магнус – миллионер, информационный магнат, вовлекающий в орбиту своих интересов обеих сестер…

Энтони Хаас – почтенный сенатор, образец подражания для Касси. Но какой же секрет делит он вместе с Джесоном и Вэнсом?

1

Касси проснулась от каких-то резких неприятных звуков, напоминавших звонок. Спросонья она не сразу сообразила, что это действительно звонит телефон, и только после пяти протяжных гудков сняла трубку.

– Алло?

– Касси?.. Это ты?

– Миранда?.. – Удивленная Касси села в кровати и нащупала в темноте кнопку выключателя. – Что… у тебя что-то случилось? – Касси показалось, что в голосе ее старшей сводной сестры звучат нотки, которые Касси никогда не слышала раньше – нечто похожее на растерянность и даже близкое к панике.

– Неужто я тебя разбудила? – изумилась Миранда. – Значит, ты уже улеглась спать? Интересно, который сейчас час в этом вашем захолустном городишке? В Нью-Йорке еще нет и полуночи!

Тот несколько странный тон, который послышался сначала Касси в голосе сестры, исчез, сменившись очаровательной музыкой голоса Миранды Дарин, знакомого миллионам американских телезрителей. Сильный и громкий, но в то же время проникновенный, этот голос обычно у всех вызывал доверие. Люди рассказывали Миранде Дарин о своих самых сокровенных тайнах, словно бы и, не замечая ослепительного света софитов в телестудии и любопытных камер. «Скажите-ка…» – настаивал голос. «Доверьтесь мне», – успокаивала очаровательная улыбка. И уже в следующее мгновение люди выкладывали ей о себе все: о своей загубленной карьере или об испорченной репутации. В Миранде было что-то настолько притягательное, что ее программе «Неприятные новости», имевшей очень высокий рейтинг популярности, никогда не приходилось подолгу гоняться за очередным, желавшим исповедаться неудачником. В тот мартовский вечер, когда Миранда разбудила своим звонком Касси – это, кстати, была среда, – для шоу уже было подготовлено, или почти готово около тридцати историй – количество, вполне достаточное для показа в течение целого года.

– Я понимаю, что тебе это теперь трудно представить, – сказала Касси со вздохом, выдавшим ее раздражение, – но Роли, штат Северная Каролина, находится в том же часовом поясе, что и твой Нью-Йорк, штат Нью-Йорк. И так уже с прошлого века, должна я заметить, – мрачно сообщила она и уже спокойней добавила: – Я сегодня очень поздно пришла с работы и дико устала, извини.

– Ну, у меня-то вообще дел невпроворот, однако я выкроила минутку, чтобы тебе позвонить. – Миранда в очередной раз дала понять Касси, что ее дела – ничто в сравнении с тем, чем занимается она, Миранда.

Касси и сама прекрасно понимала, что ее «работа» – это, в лучшем случае, репортаж об открытии какого-нибудь универмага на окраине Роли. Но это был ее собственный репортаж, и она этим гордилась. И пусть он появится не в «Ролиньюс» и не в «Обозрении» – ей все равно: ведь он будет напечатан завтра утром на первой полосе ее родной газеты! Миранда могла бы признать, что это совсем неплохо для Касси, которая всего три года назад стала штатным сотрудником редакции. Но Миранду все это совсем не интересовало, и Касси ее не упрекала – пусть это останется на совести сестры. – Ну, что ж, я рада, что ты, наконец, позвонила, – только и ответила Касси. Они не разговаривали с сестрой с прошлого Рождества, да и тогда их обычный десятиминутный разговор был прерван из-за очередной истерики избалованной семилетней дочери Миранды, Хивер, которая, как и самоуверенный миллионер – муж Миранды, всегда была чересчур занята и безумно высокомерна, чтобы встретиться со своей теткой Касси. Впрочем, Касси и саму Миранду уже Бог знает сколько времени не видела, и, хотя все друзья и коллеги страшно завидовали тому, что она близкая родственница знаменитой Миранды Дарин, сама Касси сознавала, что почти ничего не знает о жизни своей сестры. «Но все же, – думала Касси, скидывая одеяло и пересаживаясь с кровати в кресло, поближе к телефону, – все же я достаточно хорошо ее знаю, чтобы понять по ее тону, что у нее что-то случилось». И уже гораздо менее раздраженно Касси спросила:

– Ну, как вы там? Как Джесон, как Хивер?

– Отлично. Правда, как всегда, все дико заняты.

– Понятно, – произнесла Касси, стараясь сообразить, что сестре может быть от нее нужно.

За последние четыре года, за то время, что прошло со дня страшной авиакатастрофы, в которой погибли их мать и отец Касси, все, что их когда-то связывало, постепенно исчезло. Впрочем, видимо, их взаимное отдаление началось задолго до того страшного утра, когда, стоя вместе у могилы матери, они вдруг осознали, что им нечего сказать в утешение друг другу.

– Мы думали, может, ты приедешь к нам на выходные? – спросила Миранда. – На Пасху.

– Кто? Я? – удивилась Касси.

– Ну да, ты… и тот, с кем ты захочешь приехать. – Миранда словно почувствовала удивление Касси и уточнила: – Ты все еще встречаешься с тем симпатичным молодым медиком или кто он там? Его, кажется, зовут Клифф? Или нет, Карл…

– Кеннет, – ответила Касси, – Кеннет Стимпсон. И он уже пригласил меня поехать с ним на эти выходные к его родителям. Так что извини. Тебе следовало позвонить мне раньше. – Касси снова завелась: «Ну и наглость! Это же надо, позвонить ей среди ночи и потребовать, чтобы она все бросила и приехала! Наверняка какой-нибудь из приглашенных ими гостей неожиданно отказался, и они решили заполнить освободившееся за обеденным столом место».

– Но тебе просто необходимо приехать, – настаивала Миранда, – привози с собой своего Кеннета. Я не против. Но ты должна приехать.

– Зачем? Что такого случилось? – спросила Касси таким тоном, словно хотела сказать: «Что это вдруг за неожиданность такая спустя четыре года?»

– Мы… мы собираем гостей в субботу вечером. Будет много влиятельных людей. Дан Разер, например, большая шишка на радио. Я думаю, для твоей карьеры это может пригодиться.

– С каких это пор тебя стала заботить моя карьера? – не выдержала Касси. Для нее это был больной вопрос. Когда Касси с гордостью послала Миранде вырезку со своей первой статьей в маленькой газетке Западной Вирджинии, Миранда не только ее не поздравила, но вообще ничего не ответила. Ничегошеньки. И едва ли Миранда помнила название той газеты, где Касси работала сейчас. А Касси, говоря по правде, не пропустила ни одной телепередачи Миранды. Каждый четверг в течение вот уже четырех лет она усаживалась вечером смотреть «Неприятные новости».

– Извини, – спокойно ответила Миранда. – Я понимаю, на что ты обижаешься. Я действительно не самая лучшая сестра на свете. – На другом конце провода последовала такая долгая пауза, что Касси слышала свое собственное неровное дыхание. Миранда откашлялась и продолжала: – А тебе не приходит в голову, Касси, что я хочу наверстать упущенное? Поэтому и хочу пригласить тебя на этот уик-энд… я хочу, чтобы… давай будем друзьями, Касси… и сестрами снова. А?

Она говорила таким тоном, который любого заставлял ей верить, убеждал не упрямиться, довериться ей, подчиниться. И хотя у Касси были тысячи причин отказаться… ею вдруг всецело завладело чувство, которое заставило ее согласиться. Нет, она ни на минуту не верила в то, что ей говорила Миранда: с чего бы Миранде сейчас понадобилась ее дружба, которой она избегала целые тридцать лет? Касси прекрасно понимала, что она не нужна Миранде ни как сестра, ни как друг. Но по какой-то причине, которой Касси не знала, но которая должна была быть, она зачем-то необходима старшей сестре. А потому Касси, вмиг забыв былые обиды, без колебаний ответила:

– Ну, конечно, Миранда. Если ты так хочешь, то я приеду.

Положив трубку, Касси облокотилась на ночной столик и протянула руку к фотографии в серебряной рамке. Она бережно взяла ее и с любовью посмотрела на четырех счастливых людей, улыбающихся ей с фотографии. Снимок был сделан примерно пять лет назад, в день окончания Касси Чейпел-хилл. Поэтому худенькая Касси была одета в пышное платье из черного шелка. Она жмурилась на ярком солнце, от которого ее бледное личико и светлые волосы выглядели еще белее, чем они были на самом деле. Ее мать стояла рядом, с гордостью обнимая младшую дочь за талию, отец – с другой стороны; над его умными глазами нависали густые брови. По левую руку Теда и, как всегда, словно чуть-чуть отдельно ото всех стояла Миранда.

Если кто-то повнимательней присмотрелся бы к двум сестрам, он легко мог бы заметить, что они очень похожи: тот же причудливый рисунок тонких бровей, те же милые ямочки на щеках, те же одинаково прекрасные длинные прямые волосы. Только у Миранды, как это известно, всем телезрителям Соединенных Штатов, они были ослепительно белокурые – цвет, о котором кинозвездам приходится только мечтать; у Касси же был гораздо более заурядный, соломенный цвет волос. Обе сводные сестры были высокими, стройными цветущими девушками. Особенно, что называется, «пышущей здоровьем» выглядела Касси: румяные щеки, белые зубы, незатуманенный взгляд карих глаз. И все же в Миранде вроде бы те же самые черты вследствие то ли хитрой игры генов, то ли воли Провидения, составляли то, что не назовешь иначе, как неземная красота.

Это была правда, с которой младшая сестра Касси, на десять лет моложе Миранды, очень долго не могла смириться.

«Красота – далеко не самое главное в жизни», – любила повторять их мать. Сама Дороти Хартли, будучи убежденной либералкой, посвятившая свою жизнь помощи слабым и обездоленным, никогда не гордилась потрясающей внешностью своей старшей дочери. Возможно, Миранда слишком напоминала ей первого мужа, чертовски красивого агента страховой компании, который однажды вечером вышел из дома, чтобы купить пачку сигарет (а было это спустя два месяца после рождения Миранды)… и больше Дороти никогда его не видела. Только через семь лет Дороти вновь обрела любовь и счастье, встретив Теда Хартли, адвоката по гражданским правам, с которым она познакомилась на длинном Марше Свободы участников движения Мартина Лютера Кинга. Они полюбили друг друга, шагая по пыльной дороге, ведущей в Бирмингем, когда Дороти тащила за собой безумно хорошенькую, но и безумно уставшую маленькую Миранду. Это была страсть, возникшая внезапно и только усилившаяся за те годы, что они посвятили помощи бедным и обездоленным.

Все свое детство (а оно прошло в Роли) Касси была окружена любовью и неустанной заботой родителей. И дома никогда не чувствовала, что сестра чем-то ее превосходит: Дороти и Тед были слишком скромны и добродушны, и даже подумать о таком не могли. Всю свою жизнь они посвятили служению идеалу, что все люди равны от рождения – вне зависимости от цвета кожи, пола и национальности. И, конечно, вне зависимости от их физических данных. Но чуть ли не все их доброе воспитание шло насмарку, когда прохожие, останавливаясь около какого-нибудь супермаркета и глядя вслед семье Хартли, говорили: «Господи, до чего же красивая девочка!» Речь шла, безусловно, о Миранде. Как часто, пока Касси росла, она повторяла сама себе, что красота – это не главное. Эта фраза была ее единственным утешением. Но годы бежали, и вдруг оказалось, что Миранда не только красивее, но умнее и трудолюбивее… ее успех становился настолько ошеломляющим, что соперничать с ней было невозможно. С каким облегчением Касси вздохнула, когда Миранда уехала в Нью-Йорк, учиться в Колумбийском университете (разумеется, на полную стипендию)! Касси не призналась бы в этом никому, даже самой себе, но она была очень довольна, что Миранда редко приезжает домой на выходные, поскольку занята в колледже, в большом городе. А Миранда становилась все более и более чужой в шумном доме Хартли, где вечно царил беспорядок. Но с каждым своим приездом она выглядела все более шикарной и недоступной… а Касси все больше ее стеснялась и не знала, что и сказать в ее присутствии. Но Миранда, которую к тому времени очень мало волновали жизнь в Роли и чувства ее младшей сестры, совершенно не замечала этой скованности Касси.

– Слушайте, я иду сегодня на вечеринку с Риком Томпсоном, – объявила Миранда, когда приехала домой на свои первые рождественские каникулы из подготовительной школы при факультете журналистики. Она стояла в дверном проеме гостиной: стройная фигурка в узком платье из мягкого зеленого вельвета, плотно обтягивающем ее узкие бедра… роскошные светлые волосы распущены и ниспадают до пояса. Нет ничего удивительного в том, что все парни, бывшие одноклассники Миранды – теперь они почти все уже женаты и завели детей, – приходили повидать ее каждый раз, когда она приезжала. «Они словно бабочки, летящие на огонь», – говорила себе Касси, с завистью глядя на то, как Миранда крутится у зеркала, примеряя новый пиджачок, а толпа мальчишек ждет ее в дверях и смотрит на нее чуть ли не с открытым ртом. В тот год миловидная стройненькая Касси только поступила в старшую школу, и хотя уже два-три мальчика в классе положили на нее глаз, она понимала, что никогда ей не знать того безумного идолопоклонничества, которым была окружена Миранда.

– Рик Томпсон? – удивилась Дороти, ставя на стол чашку с кофе. – А разве они не помолвлены с Шейлой Брандиш? А вообще, мы с отцом надеялись, что ты пойдешь с нами на школьный вечер к Касси. Она будет петь соло. – Этим «соло» должен был быть всего лишь небольшой отрывок из «Мессии», но Касси лелеяла тайную надежду произвести впечатление на Миранду. Ведь если у Касси было пусть чуть-чуть высокое, но все же очень приятное сопрано, то Миранда со своим хриплым голосом не могла пропеть и ноты, и это было единственным, в чем Касси могла ее превзойти.

– На школьный вечер? – переспросила Миранда со смехом. – Да ты что, ма? Пойми, я хочу повидаться со своими старыми друзьями, к тому же предоставляется такой шанс… это самая большая вечеринка в Роли за весь этот год. Кроме того, я думаю, и сама Касси понимает, как невыносимы эти дурацкие школьные рождественские вечера. Не так ли, Касси?

– Точно, – промычала Касси, хотя ей ужасно хотелось, чтобы Миранда пошла на концерт. За все время обучения в школе Касси постоянно искала что-нибудь, что она могла бы делать лучше, чем Миранда. Но что бы она ни пробовала – будь то хоккей на траве, викторина или драмкружок, – все получалось у Миранды лучше и все давалось ей легче. А после успешного окончания Мирандой школы ее успехи стали просто фантастическими: начав девочкой на побегушках в Си-Би-Эс, она стала вскоре помощником режиссера, потом репортером… и вдруг совершила громадный скачок – ведущая телепрограммы в сети «Магнум»! Это был уже принципиально новый уровень. Об этом ее жизненном пути знала вся страна. Ведь уже с того самого первого вечера, когда вышли в эфир «Неприятные новости», Миранда Дарин завоевала любовь и восхищение миллионов телезрителей.

– Нечего тебе, дочка, все время мерить себя меркой Миранды, – говорила мать Касси, видя, как ее младшая дочь, учившаяся тогда в Чейпел-хилл, мечется в выборе будущей профессии: она увлекалась то биологией, то политикой, то искусством, но ко всему быстро охладевала. – Ты должна не на Миранду смотреть, а на саму себя и решить, что ты сама, Касси, хочешь в этой жизни делать.

– Все, что мне нужно, – жаловалась Касси матери в порыве откровения, – это быть лучше, чем она. Нет… пусть даже не лучше, просто быть такой же потрясающей! Я так устала, мамочка, так устала оттого, что для всех я только младшая сестра Миранды.

– Но ведь все в твоих руках, Касси, – повторяла ей мать, – люди видят в тебе то, что ты им демонстрируешь. Если ты прячешься в тени славы Миранды, люди и видят тебя только в этом качестве… А ты выйди на свет, не бойся быть сама собой – и, поверь мне, люди будут оценивать тебя как самостоятельного взрослого человека, увидят, какая ты есть на самом деле.

– Не знаю, иногда я сама начинаю сомневаться в том, есть ли я на самом деле, – отвечала Касси.

– А я в этом ничуть не сомневаюсь, – твердила ей мать. – Ты добрая девочка. Ты вдумчивая, чуть-чуть мечтательная. Ты привязчива и можешь стать верным другом. А Миранде, моя сладенькая, как раз всех этих качеств недостает, хоть она и такая умница. Скажу тебе честно, меня очень волнует то, что Миранда приобрела пока только успех и славу, а настоящих друзей у нее так и нет. Даже здесь, в городе ее детства. И ты знаешь, что их никогда и не было. Ее всю жизнь волновали разве что мальчишки. Она обожала дразнить их и зачастую наверняка причиняла им сильную боль. И потом она никогда не хотела пустить здесь корни. А это необходимо человеку, пойми, Касси, нельзя забывать то место, где ты родился. Ну да ладно, пора мне умолкнуть: слишком много мудрых слов я произнесла за один вечер.

Вскоре Касси посвятила себя предмету, о котором в глубине души больше всего мечтала, хотя очень боялась, что все увидят, насколько Миранда в этом деле талантливей. Она выбрала журналистику. И вскоре по-своему преуспела в ней, взяв усердием и вдумчивостью. Конечно, она писала не так талантливо, как Миранда, и у нее получались не такие потрясающие репортажи. И конечно, она не стала такой известной, как сестра. И хотя она, по совету матери, вышла на свет и была теперь человеком независимым, порой ей было ничуть не легче от сознания этой независимости.

Касси поставила фотографию на место и выключила свет. Закутавшись в одеяло, она устремила взгляд в темноту. Прошло уже четыре года со дня смерти родителей, а ей все казалось, что это случилось только вчера. Это был пустой отрезок в ее жизни. Кусочек сердца, превратившийся в лед и не желавший оттаивать. Забыть этот кошмар помогала только работа. И Кеннет, разумеется. Но, тем не менее, довольно часто бывали моменты, когда Касси казалось, что все лучшее в ее жизни уже позади. Ведь все равно никто не был ей так близок, как родители, никто не понимал ее так, как они, – с полуслова. Никто! И уж, конечно, не Миранда. Быть может, такая любовь бывает только в детстве, пыталась успокоить себя Касси. Но не думать и не вспоминать об этой любви она не могла.

В такие минуты Касси казалось, что вся ее жизнь состоит из одних поражений… а жизнь Миранды, напротив – из одних побед. Вот и сейчас, засыпая, Касси перебирала в уме все, что было у Миранды и чего не было у нее самой: прекрасная внешность, блестящая карьера, красивый и богатый муж, хорошенькая дочурка и… младшая сестра, которая, стоит только свистнуть, прибежит и сделает все, что та захочет.

2

Миранда никогда не скрывала, что дом Дарина принадлежал раньше одному из родственников Рокфеллера. Расположенный на тихой улочке, неподалеку от Мэдисон-сквер, он находился в самом сердце самого богатого района в мире. К западу, к Пятой авеню, тянулся ряд домов-дворцов, известных как район миллионеров. На востоке высились огромные многоквартирные дома на Парк-авеню, жить в которых могли себе позволить только очень богатые и влиятельные люди. Хотя дом Дарина отнюдь не являл собой чуда архитектуры, будучи построенным из известняка и с крышей, покрытой зеленым шифером, он все же удачно вписывался в общую атмосферу. А это, как очень скоро начала понимать Миранда Дарин, был один из первых шагов к тому, чтобы попасть в то, что называется «высший свет», куда она сама так стремилась.

Для этого Миранде, красивой женщине с блестящей карьерой, нужно было преодолеть только одну преграду – достичь определенного общественного положения на Манхэттене. В Британии ценится происхождение, в Америке – богатство. Элитой считаются те, кто обедает за антикварными столиками, жертвует деньги на благотворительность, посещает все балетные премьеры или спонсирует эти постановки. Хотя на первый взгляд может показаться, что членом этого богатого мира может стать каждый, кому состояние позволяет вести подобный образ жизни, Миранда очень скоро с болью осознала, что это далеко не так.

Однажды, когда Миранда впервые попыталась войти в высший свет Нью-Йорка (это было после встречи их комитета в Метрополитен-Опера), она вдруг услышала, как одна матрона сказала на ухо другой: «Вы представляете, эта женушка Дарина хочет снять спектакль? Вся ее блестящая идея состоит, видать, в том, что простонародье будет просто вынуждено смотреть это по телевизору!»

Да, поначалу Миранде пришлось совершить немало ошибок. Она из кожи вон лезла. Усердствовала, пожалуй, даже слишком. Слишком часто добровольно вызывалась делать слишком много вещей. Она поняла, что красоты, ума, денег, славы, успеха недостаточно, чтобы суметь внедриться в этот роскошный узкий круг. Требовалось еще и время. И терпение. Астор, Вандербильт, Гарриман, Рокфеллер, Уитни… Их имена стали эталоном, высшей планкой общественного положения для многих поколений. То, чего Миранда успела достичь за два последних десятилетия, было всего лишь пустяком, так, крошечной жемчужиной в огромном ожерелье. Больше всего ее уважали за то (так говорили те, кого вообще волновали подобные вопросы), что своим успехом она обязана только себе самой, что ей не приходится благодарить за это своего чертовски богатого мужа.

– Его самого я, честно говоря, никогда не видела, – призналась Люсинда Фиппс Марисе Ньютаун, позвонив ей с утра в день перед приемом у Даринов. – Он вроде очень красив, но, говорят, зануда страшная. Бедная Миранда – сама она такая милая!

– Я однажды видела его, – сказала Мариса, – он забирал из школы маленькую Хивер. Она учится в Дальтоне, в одном классе с моей Лаурель. Я услышала, как Хивер кричит: «Привет, папочка!» и тотчас подошла к их машине. Представилась ему как одна из ближайших подруг Миранды…

– Как интересно! – воскликнула Люсинда. – Ну и что он?

Мариса выдержала паузу, чтобы еще больше заинтриговать собеседницу, и, вздохнув, рассмеялась:

– Он не сказал мне ни слова, закрыл окно и уехал.

– О, Господи! Бедная, бедная Миранда! – воскликнула миссис Фиппс. – Неудивительно, что она повсюду появляется с Вэнсом Магнусом. И я не могу винить ее за это.

– Я тоже, – согласилась Мариса. —, Думаю, и ты, и я были бы счастливы иметь такого приятеля, как Магнус… Люсинда, я не могу не признать, что в муже Миранды есть нечто очень привлекательное. Что-то такое дьявольское.

– Обещай, что покажешь мне его сегодня вечером, – попросила Люсинда. – Конечно, если он там вообще будет.

В это же самое время в зале ожидания аэропорта в Балтиморе сидела Касси и раздумывала над тем же самым: кто будет и кого не будет на вечере у Миранды. Была ранняя весна, и ее путешествию из Роли в Нью-Йорк мешала нелетная погода: сильный снегопад на Восточном побережье. Вот почему Касси пришлось провести целую ночь в зале ожидания. У нее дико ныла шея, слипались от усталости глаза, ее новое шелковое платье, которое она купила специально для этой поездки, страшно измялось, и она чуть не плакала. Уже четыре раза пыталась она дозвониться Миранде домой, но было без конца занято. Она вот уже в который раз посмотрела на часы, встала и вновь направилась к телефону-автомату. Наконец-то раздались длинные гудки, и кто-то снял трубку.

Вместо привычного «алло?» Касси услышала в трубке детский голос, который прокричал: «Кто звонит?» Если бы Касси, когда была маленькой, так ответила на звонок, родители, наверное, убили бы ее на месте.

– Хивер, здравствуй, это твоя тетя Касси. А мама дома? Мне очень нужно с ней поговорить.

– Я жду очень важного звонка, – ответила Хивер. – Извини, но мне нельзя занимать телефон. Перезвони через полчаса.

– Но… Хивер… подожди! – прокричала Касси, однако девочка уже повесила трубку. Касси постучала кулаком по телефону – бесполезно и закрыла глаза, чтобы сдержать слезы. Глупо сейчас было бы заплакать. Но она так устала… и так расстроена. Даже если она и приедет в Нью-Йорк вовремя, все равно она будет чувствовать себя там деревенской мышкой, которой ее считала Миранда и которой – хотя Касси очень боялась в этом признаться – она сама себя ощущала.

Черт, почему она не послушалась Кеннета? Как обычно ласково, он сказал ей: «Почему бы не поехать туда когда-нибудь в более удобное время, Касс?! Мне кажется, ты просто потакаешь прихоти Миранды – внезапному ее желанию зачем-то тебя видеть – и разрушаешь из-за нее все наши планы. Ты же знаешь, как мои родители мечтали встретиться с тобой».

Касси вернулась к рядам стоящих в зале стульев из твердой пластмассы и села. Нет, она не послушалась Кеннета. Она едва ли вообще задумалась над тем, что он ей говорит. С того звонка сестры ее мысли были заняты только одним вопросом: зачем Миранда ее так срочно вызвала? Касси слишком хорошо знала сестру, чтобы полагать, как и Кеннет, что той двигала только «прихоть». Миранда всегда все хорошенько обдумывала и, взвесив все «за» и «против», принимала наиболее целесообразное решение. Миранда никогда, сколько Касси ее помнила, не руководствовалась эмоциями. И ничего не делала просто так. Касси же наоборот. В отличие от Миранды, она не умела рассуждать трезво. И вот, пожалуйста: из-за этого она опять угодила в переделку. «Я все время плыву по течению, – мысленно ругала себя Касси, – и живу, как жила, ничего не желая менять в своей жизни. Даже с Кеннетом я встречаюсь только потому, что мне проще продолжать эти отношения, нежели порвать с ним. Он дарит мне любовь… а я принимаю ее». Этот недостаток Касси – руководствоваться эмоциями – подводил ее и в работе.

Как-то раз, подойдя к заместителю ответственного редактора газеты со статьей, которую сама же вызывалась написать, она услышала от него: «Вся твоя беда, Касси, в том, что, получив серьезное задание, ты скользишь по поверхности. Ты очень увлекаешься, красочно все описываешь… но тебе не хватает анализа. Вот и эта статья о зональных тарифах – тут нужен человек, который бы сумел копнуть поглубже». И она понимала, что ее начальник прав. Тот репортер имеет успех, который несется за сенсациями, словно гончая по следу оленя. Касси же частенько собирала не слишком связанные между собой факты, любила узнать чье-либо мнение по какому-нибудь частному вопросу… в результате статья получалась длинная, в ней было очень мало сути и очень много «воды».

Касси зевнула, откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Ею овладела дикая усталость. Ей казалось, что она плывет по огромной и бурной, яркой реке. Справа и слева от нее приглушенно бормотали люди, шуршали газеты, и время от времени раздавался голос по громкоговорителю: «Внимание, внимание, объявляется посадка на рейс 127 до Ла Гвардии. Просьба пассажирам пройти к стойке номер…»

С большим трудом она заставила себя открыть глаза, взглянула на свой уже порядочно измятый билет и отправилась вместе с остальными сонными пассажирами к новенькому блестящему самолету. Уже через час они приземлились в Нью-Йорке, а еще через два часа окончательно выяснилось, что багаж Касси вместе с ней не прилетел.

– Простите, мэм, – сказал ей усталый служащий из бюро находок, – но ваш багаж по ошибке отправили в Денвер. Заполните, пожалуйста, вот эту бумагу, и мы доставим его вам в Нью-Йорк не позднее, чем вечером в воскресенье.

– Замечательно! – проворчала Касси. – Как раз к моему возвращению домой.

Она пошла в дамскую комнату и постаралась смыть с себя дорожную пыль, используя жидкое мыло и аппарат для сушки. Ее модное серое шелковое платье, увидев которое на распродаже она пришла в восторг, было теперь страшно измято и выглядело очень дешево. Касси, любившая моду шестидесятых – водолазки и джинсы, подумала, когда покупала его, что это платье придаст ей респектабельности. Сейчас же, при ярком электрическом свете, она обнаружила то, чего не заметила в супермаркете: платье делало ее слишком худенькой, цвет его подчеркивал желтизну усталого лица, а помада, предназначенная для того, чтобы оживить ее бледные губы, была чересчур яркой и по тону совсем не подходила к платью. Когда она увидела все это в зеркале, ее охватило отчаяние, которое сменилось острым желанием вновь надеть брюки.

Она пошла и купила брюки тут же, прямо в аэропорту и, стоя в очереди на такси, думала только о том, где она сможет надеть их, прежде чем приедет к Миранде. Была уже половина пятого, а званый вечер у Миранды должен был начаться в пять. Касси уж хотела, было вернуться обратно в дамскую комнату и там переодеться, но сразу оставила эту идею, увидев, какая очередь успела за ней выстроиться.

Итак, Касси прибыла на один из самых шикарных пасхальных вечеров Манхэттена с опозданием, бедно одетая, дико уставшая и к тому же в порванных в такси колготках. Пока она взбиралась по кривым мраморным ступенькам дома Даринов к украшенной причудливым орнаментом стальной двери, она тренировалась ставить ногу так, чтобы не была видна дырка на колготках.

Прежде чем она успела нажать на кнопку звонка, огромная дверь бесшумно распахнулась, и человек в белом галстуке – наверняка старший слуга – окинул ее критическим взглядом. Присмотревшись внимательнее, Касси заметила, что смокинг ему явно не по размеру: слишком широкий в талии и с ужасно короткими рукавами. Ясно, что смокинг этот взят напрокат.

– Что вам угодно? – спросил он так, как будто заранее знал, что ее сюда не приглашали. В глубине дома слышались звон бокалов и шум множества голосов. И если бы Касси было куда пойти, она немедленно повернулась бы и сбежала. Но идти было некуда.

– Меня пригласили, – сказала Касси робко, – я приехала в гости на выходные. А мой багаж по ошибке отправили в Денвер. О, черт, – пробормотала она, услышав приближающийся громкий смех.

– Ради Бога, закройте дверь! Ужасно дует, – услышала Касси уверенный голос Миранды. – Кто еще там приехал?

– Я позабочусь об этом, – ответил человек. – Проходите, – добавил он, беря Касси под локоть. – Сюда, пожалуйста. – И она увидела море шикарно одетых людей, стены, покрытые кремового цвета эмалью, красивую мебель, обитую вощеным ситцем. Она чуть-чуть спотыкалась, поднимаясь по кривоватым ступеням, вдыхая вкусный запах какой-то изысканной закуски. Они прошли по коридору, застеленному мягкими коврами и уставленному букетами свежесрезанных цветов. Он провел ее в одну из комнат, зажег свет – и Касси оказалась в самой хорошенькой спальне из тех, что когда-либо видела. Вся спальня была выдержана в мягких персиковых тонах. Видимо, Миранда или ее дизайнер были без ума от ситца: им были обиты стены и огромная кровать с пологом. На кровати кокетливо лежали двенадцать кружевных подушечек. С двух сторон от кровати на маленьких причудливых ночных столиках стояли высокие английские лампы. Только белоснежный потолок, деревянная стенная панель и бледно-кремовый ковер компенсировали недостаток роскоши.

– Как красиво! – восхищенно произнесла Касси. В ее собственной спальне стояла только двуспальная кровать, накрытая пледом, и стол, сделанный из двух тумбочек с ящиками, покрытых большой дубовой доской. Касси страшно гордилась этим самодельным столом, но главное – ее персональный компьютер очень удобно на нем разместился.

Человек открыл дверь в дальнем углу комнаты:

– Здесь вы можете взять все, что вам захочется. – Он оставил дверь открытой и, подойдя к Касси, осмотрел ее с той же ироничной улыбкой, какая была на его лице, когда он впервые ее увидел, и добавил: – У вас с ней примерно одинаковый размер. Надевайте, что понравится.

Касси вошла в дверцу и очутилась в маленькой гардеробной, тоже, конечно, обитой ситцем – цвета светло-розовой герани. В углу стоял мягкий диванчик, накрытый малиновым покрывалом; вся же остальная часть комнаты была битком набита вешалками и полками, на которых висели и лежали платья, юбки, свитеры, брюки, ботинки, шляпки, платочки – так, словно это был дорогой магазин модной одежды.

– А вы уверены, что она не будет против? – спросила, было Касси у слуги, но тот уже удалился.

«Наверняка, – подумала Касси выходя из гардеробной, – Миранда велела ему отвести меня сюда. Да, уж точно она объяснила этому дворецкому или слуге, что к ней должна приехать сестра и ее надо встретить так, чтобы она чувствовала себя как дома». Касси сбросила туфли и со вздохом облегчения плюхнулась на застеленную ситцем кровать. Неужели она осмелится надеть какое-нибудь из шикарных платьев сестры? Она устало взглянула на свое собственное мятое супермаркетовское платье… и вспомнила, как шикарно одеты гости Миранды.

Касси улыбалась, скидывая с себя одежду. «Я не хотела, чтобы тебе пришлось краснеть за меня перед твоими важными гостями», – скажет она Миранде. Затем, почувствовав вдруг себя удивительно счастливо и уверенно, Касси босиком помчалась в гардеробную знаменитой Миранды Дарин… и принялась примерять потрясающие туалеты сестры.

3

Нельзя сказать, чтобы Касси никогда раньше не бывала на больших приемах: бывало, ее приглашали на шикарные свадьбы, юбилеи, ей приходилось каждый год бывать на рождественском празднике, который устраивала их газета в городском клубе. Но ни на одном из этих вечеров она не сидела рядом с Морли Сэйфер. И не пила шампанское с Беверли Силлз… и не наступала случайно каблучком на один из итальянских кожаных ботинок сенатора Энтони Хааса.

– Простите ради Бога, – испуганно сказала Касси, когда он обернулся, чтобы посмотреть, кто это наступил ему на ногу.

А ведь это был тот самый человек, который олицетворял для ее родителей идеал либерального деятеля. Он был несколько ниже, чем казался на фотографиях, с красным и немного одутловатым лицом. Но его голубые глаза смотрели так же решительно и одержимо – взгляд, который Касси был хорошо знаком по телевизионным дебатам и газетным интервью. Его прекрасно сшитый костюм от «Сэвил Роу» не мог скрыть грубоватого сложения этого выходца из рабочей среды. «Ему должно быть сейчас уже за шестьдесят», – подумала Касси, когда он устремил на нее удивленный взгляд. Его соломенного цвета волосы уже изрядно поредели, отчего широкое властное лицо сделалось еще более открытым. И лицо, и шея стали заметно толще. Но все еще чувствовался в этом уже немолодом человеке его былой знаменитый дух бунтаря. Та самая сила, которая заставляла в шестидесятые годы ее родителей и сотни тысяч им подобных ходить на демонстрации, протестовать, бороться за то, во что они верили.

– Миранда?.. Нет… – произнес сенатор несколько хмуро, – но вы, должно быть, ее родственница? – Он протянул ей руку.

– Я ее сестра, – сказала Касси, отвечая на его рукопожатие. – Точнее говоря, ее сводная сестра. Мои родители, сенатор, были вашими большими поклонниками.

В какой восторг пришли бы родители, узнай, что Касси разговаривала с этим человеком, а Миранда и вовсе хорошо с ним знакома. Впервые за последние дни Касси была рада, что приняла приглашение Миранды.

– А где сама красавица хозяйка? – спросил сенатор, оглядывая переполненную гостиную. – Я ее еще сегодня не видел.

– Вы знаете, я ее сама еще… – начала было Касси, но внимание сенатора уже было приковано к кому-то другому. Он чуть наклонился вперед и, приложив руку к уху, слушал, что говорит сидящая в инвалидной коляске пожилая дама, одетая в темно-синее вечернее платье с блестками и с массивной ниткой изумительного жемчуга на морщинистой шее. По тому, как сенатор склонился к ней, нетрудно было догадаться, что она важная особа. Касси же, когда сенатор отвернулся, вновь почувствовала себя потерянной. Осторожно ступая, она шла сквозь шумную толпу в поисках Миранды, стараясь при этом все время улыбаться.

Люди кивали и улыбались ей в ответ. Ясно, что воспринимали ее как свою. И это очень обрадовало Касси. Но еще больше она ликовала оттого, что сенатор Хаас перепутал ее с Мирандой. Какое счастье, думала она, что она решилась надеть платье сестры. В бледно-голубом платье от Ив Сен-Лорана, с плечиками, как-то сразу подчеркнувшими ее прекрасную шею, Касси чувствовала себя стройной и красивой. Ей пришлись впору даже туфли Миранды: Касси выбрала замшевые туфли-лодочки от Боттеда Венетто. Шарфик от «Гермеса» – и Касси стала совсем неотразимой (так она и сказала своему отражению в зеркале). Из драгоценностей Касси решила ничего не надевать, хотя и обнаружила их в старинном японском комоде. В каждом ящичке из красного дерева хранились изысканные украшения, каждое из которых было маленьким сверкающим чудом: в одном ящичке – золотые серьги в виде колец всех стилей и размеров, в другом – несметное количество жемчужных ожерелий, в третьем же не было ничего, кроме маленькой темно-синей коробочки. Касси открыла ее и увидела удивительной красоты огромный сапфир, в окружении крошечных бриллиантиков, вкрапленных в платиновое кольцо. Одно это кольцо уж точно стоило больше, чем Касси зарабатывала за год.

Ох уж эти деньги!.. Весь дом Миранды словно пропах достатком: божественные ароматы «Патзг» и «Шанель», которые ни с чем невозможно спутать, крепкий запах дорогого табака, сладостно стойкое благоухание свежесрезанных гиацинтов, стоящих в античных вазах на каждой площадке лестницы. Ко всем этим ароматам добавлялся еще один – приятный запах горящего в камине дерева. Каминов пылало два: – один в гостиной, другой – в малиновой библиотеке.

– Ну вот, теперь вы выглядите намного лучше, – услышала Касси знакомый голос и, обернувшись, вновь увидела того самого человека, который открыл ей дверь и проводил наверх. Он протянул ей бокал шампанского.

– Спасибо, – сказала она, беря хрустальный бокал обеими руками и улыбаясь. Он улыбнулся ей в ответ, и Касси впервые заметила, что он довольно красив. Он был много выше, чем она, с черными, как уголь, волосами – их, правда, неплохо было бы подстричь, – зачесанными назад. Его кожа казалась обветренной – как у человека, который большую часть времени проводит на улице, занимаясь физическим трудом. Но, несмотря на это, золотисто-карие глаза и улыбка выдавали в нем человека, отнюдь не лишенного интеллекта.

«Наверное, он актер, – подумала Касси, – актер с несложившейся сценической судьбой, и поэтому ему приходится подрабатывать на приемах в качестве слуги».

– Надеюсь, вы хорошо проводите время? – спросил он. Его голос был таким глубоким и твердым, что она далее вздрогнула.

– Мне немного неловко, я ведь никого здесь не знаю, – ответила Касси. – Я, правда, познакомилась с сенатором Хаасом, но и то только потому, что умудрилась наступить ему на ногу.

– Ну, об этом не стоит волноваться, – расхохотался слуга. – Я думаю, он не в состоянии это особенно прочувствовать.

– Вы имеете в виду… – Касси посмотрела на стоявшего в глубине комнаты сенатора, – он пьян?

– Ну… зачем так грубо? Я бы сказал, он просто заботится о постоянном ощущении опьянения так же усердно, как и о хорошей одежде. И при этом, заметьте, он почти не спотыкается и говорит без запинки. А ведь это, поверьте, нелегко, если вы пьете водку даже за завтраком.

– Откуда вам-то это известно? – Касси была недовольна тем, что он так отзывается о кумире ее родителей. Кроме того, ей не нравился насмешливый тон этого слуги. Но когда она присмотрелась получше к сенатору Хаасу, то поняла, что слуга прав: взгляд сенатора был каким-то сфокусированным, а улыбка – блуждающей. «Теперь понятно почему, – с грустью подумала Касси, – он принял меня за Миранду!»

– Мне это известно потому, что у меня есть глаза, – усмехнулся слуга, – и я стараюсь видеть в людях то, что в них есть на самом деле, даже то, что они так усердно прячут под свои дорогие прически и модную одежду.

– А может, вы им просто завидуете? – рассмеялась Касси, но по лицу слуги поняла, что ее шутка была неудачной.

– Почему я должен завидовать этой толпе? – грозно произнес он, нахмурив выразительные темные брови. «Его глаза, – подумала Касси, – того же цвета, что янтарь или смола – они очень красивы».

– Я только хотела сказать, что будучи слугой… То есть, прислуживая этим людям, трудно не…

– Вы думаете, что я?… – перебил он ее и расхохотался. Это был очень странный смех – полукашель, полухихиканье, но в целом, как показалось Касси, не особенно приятный звук. Он прекратил смеяться так же неожиданно, как и начал. – Вы решили, что я слуга?

Касси старалась не выдать смущения. Ей не нравился его тон. Какого черта он ведет себя с ней так, словно ему известны какие-то вещи, о которых она понятия не имеет?

– Вы показались мне небогатым актером, который подрабатывает здесь себе на жизнь.

– О Боже! Неужели я так выгляжу? – Этот вопрос он обращал скорее к самому себе.

– Объясните мне, ради Бога, кто вы, – попросила Касси, – я ведь никого здесь не знаю, я вполне могла ошибиться. Простите меня. – Касси подумала, что он действительно видит людей насквозь. Сейчас, несмотря на дорогие шелка и замшу, ей не удавалось скрыть своей неловкости и неуверенности, и она понимала, что он это чувствует. Но он вдруг сам ей помог. Перестав насмешливо улыбаться, он протянул девушке руку и сказал:

– Простите меня. Вы ведь Касси, не так ли? Я Джесон Дарин, муж Миранды. Поверьте, я сожалею, что не представился вам сразу. Я думал, вы меня узнаете.

– Вы… Джесон?

– Вы удивлены? – Джесон как-то по-доброму улыбнулся. – Скажите, а каким вы меня себе представляли?

– Ну… таким, – Касси задумалась, подбирая нужное слово, – таким… более шикарным… Этот смокинг, например, сразу сбил меня с толку…

Джесон вновь издал звук, заменявший смех, и сказал:

– Я надел его специально, чтобы насолить вашей дорогой сестрице. Слишком уж много значения она придает одежде и всякой прочей мишуре.

– А… ну, – только и ответила Касси. Она оглядела комнату, наполненную людьми и сигаретным дымом. Касси была просто в шоке от удивления. Жизнь Миранды всегда представлялась ей чем-то вроде роскошной хрустальной вазы, наполненной экзотическими спелыми плодами. И вдруг не кто иной, как муж Миранды, начинает с презрением и насмешкой отзываться об этой их жизни. – Значит, в глубине души вы всего этого не одобряете?

– Я купил ей этот дом в качестве свадебного подарка, – сказал Джесон, словно и не слышал ее вопроса. – Я тогда провернул одну фантастическую сделку – это была одна из самых крупных операций с недвижимостью, какие я когда-либо совершал, – а ей так хотелось жить в этом районе! Рядом со всякими светскими дамами. И самой тоже стать светской дамой.

– Разве это не прекрасное соседство?.. – спросила Касси тихонько.

Джесон, казалось, разговаривал уже не с ней, а с самим собой, но он расслышал:

– Да, соседство что надо! Вот посмотрите на ту старуху в безумных блестках! – Джесон кивнул на женщину в инвалидной коляске, с которой беседовал сенатор Хаас. – Эдакий «апостол Петр светского общества Манхэттена»! Только она решает, кого впускать в «райские ворота», а кого нет. И неважно, сколько денег вы отдаете в фонд Публичной библиотеки Нью-Йорка или Метрополитен-опера. Неважно, надеваете ли вы каждый вечер смокинг. Неважно, кто вы: борец за свободу или… похититель детей. Если вы ей не понравитесь, то вас в этом обществе не примут. Она живет через два дома от нас. Чудесное соседство, не правда ли?

– Вы ей не нравитесь? – догадалась Касси.

– Да она едва ли меня знает. Но мою жену она явно не любит. Или, по крайней мере, не любила. И чего только Миранда не делала – все попытки были напрасными, пока, наконец, ледяное сердце старухи не растаяло и она, кажется, даже стала нам покровительствовать. Но Миранде это стоило кучу нервов. И я сомневаюсь, чтобы цель оправдала средства.

– Отчего вы так циничны? – спросила Касси и тут же сама испугалась своего вопроса.

Джесон нахмурился, его золотистые глаза потемнели, а лицо помрачнело, как туча. Видимо, она и впрямь ляпнула что-то не то. Он смерил ее взглядом и проворчал:

– А это уж совсем не ваше дело.

– Я знаю, – ответила Касси. – Но вы не поняли… я хотела сказать… Я просто усомнилась в том, что все здесь такие же чудовища, как эта старуха-монстр. – Касси ужасно хотелось, чтобы он снова улыбнулся. Она чувствовала, что за пять минут их разговора он стал ей чем-то близок – может быть, даже этой своей страстью и горечью. Ей хотелось, чтобы он успокоился и вновь превратился в того добродушного симпатягу, который, протягивая ей руку, сказал: «Я Джесон Дарин». Но главное – ей хотелось, чтобы они стали друзьями. Она подумала о том, какой чудесный этот его глубокий голос.

– Расскажите мне о других, – попросила она. – Например, вон о той симпатичной рыжеволосой женщине в зеленом платье.

– А, это Мариса Ньютаун, – равнодушно ответил Джесон. – Ее я назвал бы своенравной вертихвосткой. У нее весьма интересное хобби – ложиться в постель с мужьями своих лучших подруг. Как только я узнал, что она лучшая подруга Миранды, я стал держаться от нее подальше.

– Значит, и в богатой среде еще существуют моральные принципы? – попыталась пошутить Касси. – Я, честно говоря, считала иначе.

– Я не очень понимаю, что вы имеете в виду. – Голос Джесона вновь стал резким. – Но с моими моральными принципами, уверяю вас, все в порядке.

– Ну вот, вы снова обиделись, мистер Дарин, – улыбнулась Касси. – Клянусь, я совсем не хотела вас обидеть. Может, просто мы, южане, более эмоциональны, чем нью-йоркцы, и я и не заметила, как случайно оскорбила вас?

Джесон покачал головой.

– Боюсь, я вам наскучил. Пойдемте найдем хозяйку. Она, кажется, развлекает публику в библиотеке. – И он провел Касси в комнату с высоким потолком, роскошными восточными коврами, красивой строгой антикварной мебелью и огромными застекленными книжными полками. Она была битком набита гостями, но и здесь Миранды не было.

Касси послушно следовала за Джесоном, пока он нетерпеливо пробирался сквозь толпу в коридор, быстро осматривая причудливо декорированную столовую, обходил огромный зал для танцев с мраморным полом и зеркалами в стиле рококо. Каждый встречавшийся им по пути приветствовал его: «Как дела, Джесон?», «Надолго ли вернулся в город?», «Когда ты, наконец, пострижешься, дорогуша?» А он отвечал очень кратко: «Отлично», «Не знаю», «Скоро».

Наконец Джесон и Касси остались вдвоем в том самом коридоре, устланном коврами, по которому он вел ее, когда она приехала. Джесон приоткрыл какую-то дверь и внимательно прислушался к бормотанию, которое доносилось из комнаты. Неожиданно голоса стали громче, и Касси поняла, что один из них принадлежит Миранде.

– Да никуда я не сую носа, черт побери, я только выполняю свою работу!

– Мне кажется, смешно напоминать тебе, Миранда, что именно я определяю параметры твоей работы. И сейчас хочу сказать тебе, что ты зашла слишком далеко. Пора прекратить это так называемое «расследование». Я так хочу. Понятно?

– Только через мой труп.

В мужском голосе послышались гневные нотки:

– Ты еще осмеливаешься мне перечить? После всего, что я для тебя сделал?

Джесон резко распахнул дверь. Внезапный яркий свет из комнаты на мгновение ослепил Касси.

– Ах, вот ты где! – усмехнувшись, произнес Джесон. Касси уже достаточно хорошо изучила все его интонации, чтобы понять: он с трудом сдерживает гнев. – Твои гости уже заждались тебя.

– Мы заболтались… – послышался голос Миранды. И тут Касси увидела свою сестру, высокую женщину фантастической красоты, ее ослепительно светлые волосы, как нимб, обрамляли лицо безупречной формы. Как и Касси, она была в светло-голубом платье, но менее сложного фасона. Платье Миранды просто обтягивало ее тело, удачно подчеркивая пышную грудь и стройные бедра. Боже! Как она была прекрасна! Вместо обычной болезненной зависти Касси испытала сейчас прилив восхищения и безмерной гордости за сестру. Она была великолепна! Ничего удивительного, что Джесон смотрел на нее с таким нескрываемым обожанием и преклонением. Без сомнения, он любил ее. И Касси было достаточно одного взгляда, чтобы понять: Джесон не единственный мужчина в этой комнате, кто влюблен в Миранду Дарин.

Незнакомец был высок, его густые волосы, уложенные так тщательно, словно он только что вышел от своего парикмахера, отливали серебром. Лицо, покрытое морщинами, имело уже заметно желтоватый старческий цвет, и все же было нарочито красиво. В отличие от Джесона, он явно очень следил за собой. Словом, он был из тех, на кого люди оглядываются, встретив на улице. Интересно, кто он? Кинозвезда? Певец? Касси никак не могла этого определить. Его безупречная манера одеваться (темный костюм, отглаженные брюки, галстук) свидетельствовали о привычке к хорошей жизни: портным, слугам, дорогим машинам.

– Касси! – воскликнула Миранда. – Давно ты приехала?

– Уже больше часа, – ответил Джесон, – и ты бы узнала об этом раньше, если бы хоть немного думала о своих гостях.

Не обращая внимания на слова мужа, Миранда подошла к Касси и взяла ее за руку:

– Ты чудесно выглядишь, Касси. Какой прелестный шарфик! У меня есть похожий. – И Миранда подвела ее к высокому мужчине, улыбавшемуся, как показалось Касси, несколько фальшиво. – Разреши тебе представить моего доброго друга, Вэнса Магнуса.

– Главу компании «Магнус»? – спросила Касси, чувствуя, как она холодеет, пожимая руку одному из самых влиятельных людей в сфере средств массовой информации. Его герб – лев, сжимающий меч, – присутствовал в большинстве эмблем теле-радио и кабельных сетей.

– Да, и просто Вэнс для вас, – сказал он, грациозно поклонившись. Его рукопожатие было сильным, мягким и очень сухим.

– Ой, Господи… простите, – рассмеялась Миранда золотистым смехом, – и впрямь, почему я решила, что вы догадаетесь? Это моя сестра, Вэнс, Касси. Та самая, про которую я тебе рассказывала.

– Ну, конечно, я помню. Касси, – повторил Магнус, все еще не выпуская ее руку из своей. – Я очень рад, что, наконец, с вами познакомился. Очень рад. – И хотя он светился лучезарной улыбкой, Касси почувствовала, как по ее телу пробежала дрожь. В детстве Касси это ощущение называла так: «Как будто кто-то наступил на твою могилу». И хотя она смело улыбнулась в ответ Вэнсу Магнусу, она почувствовала, как ее руки и сердце холодеют под его теплым… пронизывающим взглядом.

4

– Ненавижу тебя, ненавижу! – раздался на следующее утро в коридоре громкий плач Хивер. Касси присела на кровати, слушая, как девочка устраивает, по всей видимости, традиционную истерику своей няне-шведке.

– Нет, вы пойдете, мисс, – услышала Касси строгий голос мисс Бьенсон, которая семенила вслед за Хивер мимо спальни Касси. – Вы сию же минуту отправитесь в ванную, слышите? А не то я заставлю вас купаться в холодной воде!

Дверь в спальню Касси неожиданно распахнулась и тут же захлопнулась. Касси услышала быстрое прерывистое детское дыхание. Вчера вечером горничная повесила в спальне тяжелые занавески, и теперь огромная комната была абсолютно темной. Видимо, решила Касси, Хивер хочет здесь спрятаться.

– Давай я приму твою ванну, если ты не хочешь, – сказала Касси громко. Хивер тут же вскочила и убежала, хлопнув дверью. Раздался топот детских ног по коридору. Но это было только начало. Ее истерика продолжалась целый день.

– Где моя пасхальная корзинка? – хныкала маленькая семилетняя девочка за завтраком в овальном зале, служившем Даринам столовой. Огромные французские окна выходили в сад заднего дворика, где кусты и клумбы были все еще укутаны на зиму пленкой. Округлые стены, выкрашенные хорошей желтой эмалью, привлекали и прекрасно отражали солнечные лучи. Огромные тропические папоротники росли в высоких пластмассовых кадках; их стебли медленно раскачивались во влажном теплом потоке воздуха, исходящем от скрытых под полом вентиляторов. Из всех комнат в роскошном особняке Даринов Касси больше всего понравилась именно эта: какая-то радостная и добрая, столовая, в отличие от других помещений, казалось, создавалась не столько ради роскоши, сколько ради уюта.

– Ну, Хивер, пойди и поищи ее, – сказал Джесон, откладывая газету и приступая к кофе. Сейчас он был в темных твидовых брюках и синей шерстяной водолазке, но выглядел каким-то усталым и всклокоченным, может, оттого, что был небрит, и Касси тайком посматривала на него всякий раз, когда выдавалась возможность. Он оказался совсем непохожим на того человека, каким представляла себе Касси мужа Миранды. Когда он и Миранда только поженились – событие, о котором Касси и родители узнали из короткой телеграммы, – Касси попыталась разведать что-нибудь о своем зяте. Ей не пришлось долго искать сведения: в кратком биографическом очерке в «Уолл-стрит джорнал» она прочла, что Джесон Дарин – «ретроград» в строительном бизнесе. Он имел свою собственную строительную компанию, и его строгие требования к внешнему виду и планировке домов явно не согласовывались с канонами времен строительного бума восьмидесятых. В то время как другие строили быстро и дешево – этого требовал все продолжающийся рост городов, – Джесон тратил на каждое здание кучу времени и денег. Правда, его добросовестность, в конце концов, приносила плоды: на здания, построенные Дарином, образовывалась очередь, в то время как двадцать пять процентов так называемых коммерческих новостроек пустовало.

Словом, все те качества, какими характеризовался он в этой статье, включая и его педантичность, совершенно не подходили тому человеку, с которым познакомилась Касси вчера вечером. Сарказм, хмурый вид, сменяемые неожиданным приливом доброты и нежности… Касси чувствовала, что ей не хватит двух выходных, чтобы до конца его понять.

– Не хочу я никуда идти, – ныла Хивер, – отдайте мою пасхальную корзинку. Сейчас же!

– Не плачь, любимая, – послышался голос Миранды, входящей в комнату. На ней было персиковое атласное кимоно; ее белокурые волосы, зачесанные назад, стягивал узлом шелковый шарфик. Вид у нее был отдохнувший и цветущий; вместе с ней в комнату проник сладкий аромат белых лилий. Касси, в своем сером платье, правда, отглаженном служанкой, чувствовала себя рядом с ней неловко.

– Но, мама, я хочу корзинку! – плакала Хивер.

– Это все уже поняли, Хивер, – повторил ей Джесон. – Пойми и ты: тебе нужно пойти и найти ее. Так делают все дети в мире. Давай-ка вставай и пойди поищи ее!

– Джесон, оставь свои фокусы, отдай ребенку корзинку, – зевая, сказала Миранда.

– Помолчи! Неужели я не имею права воспитывать собственную дочь? Нужно ведь, чтобы хоть кто-то научил ее, как себя вести! Клянусь Богом, Миранда, если ты и дальше будешь…

– Джесон, не забудь, что у нас гости, – прервала его Миранда, кивая на Касси, которая сосредоточенно намазывала масло на булочку и делала вид, что ничего не слышит.

– Глупости! Касси – тоже член нашей семьи, и, я думаю, она совсем не против, если кто-то научит ее племянницу, как нужно себя вести.

– У меня идея, – улыбнулась Касси, вставая. Ей надоели и злобный тон Джесона, и ядовитый голос Миранды. – Пойдем, Хивер, и вместе поищем твою корзинку. Идем!

Хотя и очень неохотно, Хивер все же вышла вслед за Касси из залитой солнцем столовой.

– Бьюсь об заклад, что она здесь… – хитро проговорила Касси, стараясь вовлечь девочку в игру и открывая один из ящиков буфета, стоявшего в соседней комнате, которая изначально задумывалась как столовая.

– Маме не понравится, что ты сюда лазаешь, – пробурчала Хивер, подходя к Касси сзади.

Касси решила не реагировать и продолжила игру:

– Нет, здесь только постельное белье и столовое серебро, – нарочито грустно сказала она. – Ничего, что принес бы Пасхальный кролик.

– Не глупи, – проговорила Хивер, следуя за Касси в библиотеку, – даже я знаю, что Пасхального кролика не существует.

– Ты, наверное, вообще ужасно много знаешь, не так ли? – спросила Касси, отдернув занавеску и усаживаясь на подоконник.

– Не думаю, что маме понравится, что ты здесь сидишь.

– Послушай, Хивер, если ты не начнешь искать свою корзинку, ты никогда ее не найдешь…

– Да я знаю, где она…

– Неужели? – Касси пристально посмотрела на племянницу. Девочка была бы очень хорошенькой, если бы не это постоянно кислое выражение лица. Волосы малышки по цвету походили на волосы Касси – такие же светло-соломенные, они были завиты в аккуратно ниспадавшие на плечи локоны. Глаза у Хивер были зеленые, материнские. Вообще, она явно очень многое унаследовала от матери: белоснежную, почти фарфоровую, кожу, самоуверенный подбородок, большой рот, величину которого скрадывали очень тонкие губы. Даже голос – уже не по-детски сухой и низкий – напоминал Касси Миранду. Не говоря уже об упрямстве… и своенравности.

– Да! Я заставила новую повариху мне рассказать, – гордо заявила Хивер. – Я пригрозила этой толстой старой корове, что скажу маме, что она нас обворовывает. Папа спрятал корзинку внизу, в одной из ванных, где стирают белье. Но я бы и сама догадалась. Он каждый год прячет ее внизу, думает, я поверю, что это кролик принес! Фу!

– Скажи, ты от рождения такая противная, или ты долго тренировалась, чтобы стать такой? – не выдержав, спросила Касси.

– Что? Что ты сказала? – Хивер раскрыла от удивления рот.

– То, что ты слышала.

«В конце концов, – подумала Касси, – я ничего не потеряю, если скажу ей все, что о ней думаю. Разве что ее расположение. Но зачем оно мне? Как ребенок, который по природе своей должен быть веселым и ласковым, может быть таким раздражительным и ворчливым?»

– Мама! – закричала Хивер. – Тетя Касси на меня обзывается! Я ненавижу ее! Не-на-ви-жу!

Ничего другого Касси и не ожидала.

Пасхальное воскресенье, как успела заметить Касси, не было особенно счастливым в доме Даринов. Джесон исчез куда-то сразу после завтрака. Касси очень обрадовалась, когда Миранда позвала ее к себе и предложила выбрать какое-нибудь платье для церкви. Но Миранда, тут же оставив Касси одну копаться в гардеробной, сама уселась за старинный секретер у окна писать некое «очень важное письмо». Однако, как заметила Касси, Миранда так ничего и не написала, а все сидела, склонившись над чистым листком бумаги с монограммой, нервно вертя дорогую ручку пальцами с аккуратно накрашенными ногтями. В профиль Миранда выглядела очень худенькой: черты ее лица были четко прорисованы, на запястье тонкой руки просвечивали сквозь прозрачную кожу голубые жилки.

В Епископальную церковь на Мэдисон-авеню они пошли втроем: молчаливая Миранда, капризная Хивер и уже уставшая от всего этого Касси. И только вдохновенная служба с прекрасной музыкой вселила в душу Касси покой, став наивысшей точкой того утра.

Днем Миранда отправилась в свой офис, Хивер пошла к каким-то подружкам, а Касси осталась одна и бесцельно бродила по дому. За каким чертом понадобилось Миранде притащить ее на выходные в Нью-Йорк, если она так занята? Касси размышляла, сидя на подоконнике и глядя в окно на фешенебельный квартал. О господи, какой же грустью был наполнен этот роскошный дом! Касси слонялась по этим великолепным комнатам с высоченными потолками, и холод непонимания и равнодушия словно пронизывал все ее тело и душу. Ясно, что что-то было не так в браке Миранды и Джесона. Может, это и послужило причиной того, что Миранда попросила ее приехать к ним на уикэнд? Вдруг Миранда захотела довериться ей, попросить совета? Если так, то, по всей видимости, она просто передумала. Подчеркнуто вежливая, Миранда вела себя с ней так, словно хорошо обходиться с сестрой было ее долгом.

Была еще Хивер. Ну что ж, говоря по совести, подумала Касси, когда брак рушится, то первые, кто страдает, это дети. Хивер была, безусловно смышленым ребенком и, без сомнения, перенимала от родителей те враждебные чувства, которые они испытывали друг к другу. Возможно, ее ужасное поведение являлось неким ответом на их проблемы.

– А где все?

– Джесон! А я и не слышала, как вы вошли! – Касси старалась не смотреть на него, чтобы скрыть, как она смутилась. – Миранда ушла на работу, а Хивер – к подружкам.

– А вас, значит, оставили здесь одну?

– Я просто… – Касси, наконец, взглянула ему в лицо. Он стоял, перекинув через плечо кожаную куртку. – Ну да. Так оно и есть.

Он надел куртку и сказал:

– Вы, должно быть, плохо о нас думаете. Но боюсь, вы просто выбрали крайне неудачное время для визита. Жаль, что вы не приехали к нам на Рождество. Но теперь уж ничего не попишешь. Сейчас я должен проехаться в одно место и, поскольку не могу предложить вам ничего более интересного, приглашаю прокатиться со мной.

Касси уже ничуть не удивилась тому, что «прокатиться» предстояло на мотоцикле «Харлей-Дэвидсон». Она успела привыкнуть к тому, что все, что он говорит или делает, – всегда неожиданность. Он помог ей надеть шлем и, молча, кивнув, чтобы она садилась, завел мотор. Через секунду они с диким ревом понеслись по улице; волосы Касси развевались по ветру…

Касси нисколько не волновало, куда они едут, поначалу она боялась только, что едут они слишком быстро. Джесон нетерпеливо обгонял машины, срываясь с места, едва загорался зеленый свет, набирал на подъеме огромную скорость, а потом они неслись вниз, как реактивный лайнер. Он был полностью поглощен дорогой и сумасшедшей ездой, и Касси, держась руками за его пояс, чувствовала, как ей передаются его ощущения. Хотя в эти минуты он был страшно далек от Касси, она поняла, что подобные поездки – его излюбленное занятие – они наверняка давали выход его злобе и агрессивности, а ее он взял с собой только потому, что пожалел. Но сейчас это совсем не волновало Касси. Ее охватило какое-то восторженное чувство оттого, что она сидит сейчас так близко к Джесону и почти что обнимает его. Это было так радостно! А еще прекрасней было то, что удовольствие это абсолютно безопасно, ведь о нем никто никогда не узнает. Даже он не догадается о том, в какой трепет она приходила, касаясь на неосторожном повороте холодной пряжки его ремня или вдыхая кожаный аромат его куртки. Ему и не нужно этого знать. Ведь завтра она уезжает.

Атмосфера за обедом была менее натянутой, и он прошел даже довольно живо. Хивер, видно, сама уставшая за день от своих капризов, сидела напротив Касси притихшая – правда, ее глаза уже слипались. Миранда и Джесон восседали друг против друга по краям длинного, покрытого льняной скатертью стола, как английские аристократы. Хотя их было всего четверо, за обедом, состоявшем из множества разнообразных блюд, им прислуживали повар и хорошенькая молоденькая служанка, которую Касси еще не видела. Она все никак не могла подсчитать, сколько же слуг работало у Миранды: лица менялись так же быстро, как и настроение хозяев. В тот вечер, впрочем, они оба пребывали в недурном расположении духа.

– Мисс Фитцгиббон пригласила нас на ленч в следующее воскресенье, – объявила Миранда, улыбаясь мужу сквозь лес зажженных свечей в серебряных подсвечниках.

– Правда? Прими мои поздравления. Значит, ты, наконец, победила? За это стоит выпить немного шампанского.

– Что за ирония, Джесон? Можно подумать, что я впервые приглашена в приличное общество!

– И как же мне за тебя не порадоваться!? Ведь большинство любимчиков старой Фитц – люди с голубой кровью и богатой родословной, а ты у меня всего лишь рабочая лошадка. Та, что может выиграть скачку исключительно благодаря своему упорству и силе воли.

– Я должна воспринимать это как комплимент?

– Воспринимай мои слова как тебе нравится, а только ведь ты и сама знаешь, что это правда, – спокойно ответил ей Джесон и, повернувшись к Касси, объяснил: – Фитц – это та самая дама, про которую я вам вчера рассказывал. «Апостол Петр», помните?

– Да, та, что была в синем платье с блестками?

– Я надеюсь, ты не будешь обращать слишком много внимания на то, что мой муж говорит о моих друзьях, – нарочито заискивающе попросила Миранда Касси. – Он у меня не очень-то общителен.

– Я не необщителен, я необщественен, – ответил Джесон. – А это существенная разница. И сужу о людях не по тому, с кем они общаются, а по тому, что они сами из себя представляют… А сейчас я предлагаю выпить за Вэнса Магнуса, без которого не было бы твоего успеха.

– Да, давайте выпьем за него, – как-то нервно согласилась Миранда после минутного колебания. Касси даже показалось, что голос сестры дрогнул. – Я думаю, он и сам уверен в том, что я обязана ему всем.

– Неужели ты уже обнаружила в нем какой-нибудь недостаток? – спросил Джесон, глядя на жену с удивлением.

– Даже несколько, – сказала Миранда, самодовольной улыбкой отвечая на реакцию Джесона. – Но об этом поговорим позднее…

Действительно ли Миранда смотрела на своего мужа с ненавистью, или Касси это просто показалось? Честно говоря, в глубине души она надеялась, что все их улыбки и дружелюбный тон – это показное. И когда Касси осознала это, ей стало совестно от собственных мыслей. Она поняла, почему ей не хотелось, чтобы Джесон и Миранда жили мирно. «Не завидуй никому» – вот одна из первых заповедей, которую внушила Касси мать. И, тем не менее, чуть ли не с самого рождения она во всем завидовала Миранде. И вот теперь еще эта пожирающая ее ревность к Джесону – отвратительное чувство, но ничего с собой поделать Касси не могла.

Ночью Касси неожиданно проснулась. Она не сразу поняла, что ее разбудило, как вдруг услышала голоса. Звуки злой ссоры доносились из соседней комнаты.

– Да как ты осмеливаешься?..

– Интересно, что еще ты от меня скрываешь?

– Зачем ты собираешься это сделать? Пойми, эта девушка ничего для меня не значит. Почему ты хочешь разбить мне сердце?

В этот миг дверь спальни Касси распахнулась, и в ярком свете, на мгновение ворвавшемся в ее комнату, Касси увидела маленькую хрупкую фигурку. Хивер упала на кровать рядом с Касси и уткнула мокрое от слез лицо ей в плечо.

– Ложись, ложись, моя милая, – ласково сказала Касси, пропуская девочку к себе под одеяло.

– Ненавижу все, – всхлипывала Хивер. – Ненавижу! – Она спрятала лицо в подушку.

– Я понимаю тебя, – повторяла Касси, нежно гладя племянницу по шелковистым волосам.

Девочка приподняла головку и пробормотала:

– Но тебя я не ненавижу…

– Я понимаю, милая. – Касси крепко прижала к себе Хивер, и вскоре девочка уснула.

5

– А где все? – немного нервно спросила Касси у сестры на следующее утро.

– Хивер, разумеется, в школе, а Джесон на работе. Все в порядке. Я как раз ждала, когда ты проснешься, хотела поговорить с тобой. – Миранда уже позавтракала и сидела теперь в солнечной гостиной за шахматной доской, обдумывая какую-то партию. Она уже тоже, видимо, собралась на работу: одетая в светло-зеленый габардиновый костюм от Армани, Миранда выглядела очень респектабельно. Невозможно было себе представить, что эта красивая деловая женщина так визгливо, истерично кричала сегодня ночью.

– Того же хотела и я, – наливая себе кофе со сливками, Касси почувствовала, что у нее слегка трясутся руки.

Миранда подошла к столу и выжала дольку лимона в чашку с чаем:

– Ну что ж тогда тем более давай поговорим. Как ты провела у нас время? Мы тут с Джесоном немного повздорили – надеюсь, ты не приняла это всерьез? Это у нас просто такая манера!

– Эта ваша, как ты ее называешь, «манера», кажется, не очень-то нравится вашей дочери, и на твоем месте я бы от этой «манеры» постаралась избавиться.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь…

– Сегодня ночью Хивер прибежала ко мне вся в слезах.

– Правда? Должно быть, ей приснился страшный сон. Странно, почему она пришла к тебе, а не ко мне?

– Потому что вы с Джесоном визжали как резаные поросята на весь дом.

– Не глупи, Касси, – ответила Миранда. – Мы немного повздорили. Не более чем… Это во всех семьях бывает, уверяю тебя. Ты сама это скоро поймешь, когда выйдешь замуж за этого своего… Кеннета, если не ошибаюсь? Расскажи-ка мне о нем. Когда вы собираетесь пожениться? Я бы тоже хотела принять участие в этом деле. В смысле помочь тебе со свадьбой. Я хочу, чтобы у моей сестры была по-настоящему роскошная свадьба, хочу устроить тебе праздник. Мне очень жаль, что я не смогла устроить его в этот уик-энд.

– А почему ты не смогла, Миранда? – спросила Касси. Миранда – это было очевидно – изо всех сил старалась сменить тему разговора. Но Касси твердо решила выяснить, в чем причина их ночной ссоры. – Может, тебе помешали те самые проблемы, из-за которых вы ссорились с Джесоном?

– О Боже, Касс, какая же ты с утра настырная! Ну, хорошо, я объясню тебе. Да, мы с Джесоном довольно крупно повздорили сегодня. Ты, наверное, уже заметила, что у нас есть некоторые разногласия. И это скорей моя вина, нежели его. Он считает, что я слишком много работаю, и это действительно так. Но я люблю свою работу, люблю быть на людях и не хочу менять свой образ жизни. А он у меня домосед. Это с виду он производит впечатление такого тихони. А ведь, как говорится, в тихом омуте черти водятся. Он может быть и очень упрямым и… прямолинейным. На самом же деле он просто чересчур порядочен…

– Из твоих слов получается, что он страшно скучный тип.

– Ох, Касси, мы ведь с ним женаты уже целых восемь лет. Я, конечно, счастлива, но и немного устала. Мне хочется подняться, расправить крылья. Наверное, просто я расту быстрее, чем он.

– А, может быть, ему не нравится, какой ты становишься, вырастая?

Миранда неожиданно поставила чашку с чаем и положила руки на колени. Она лукаво посмотрела на свои длинные пальцы с безупречным маникюром, а затем вновь на Касси:

– Знаешь, Касс, я ведь не слепая. Я вижу, что Джесон уже успел тебя обворожить. Он всех женщин покоряет, сам того не желая. Он один из тех волшебников, которые гипнотизируют зрителей, не отдавая себе в этом отчета. Не можешь себе представить, сколько женщин – моих подруг – от него без ума! Мне даже немного обидно, что ты так, с ходу, пополнила их число. Я не хочу тебя сейчас во все посвящать, но, поверь мне, у нас тут происходит много такого… впрочем, хватит об этом.

Касси почувствовала, что ужасно покраснела, но ничего не могла с собой поделать. Отрицать что-либо было бессмысленно. Она и сама понимала, что безумно влюбилась в Джесона. Интересно, заметил ли это он? Она ощущала себя полной дурой. Вся ее былая решимость покинула ее. Она вновь была не более чем младшая сестра Миранды Дарин.

– О Господи, ну что ты так расстроилась? – удивилась Миранда. – Что плохого в том, что кто-то от кого-то без ума? Я уверена, что Джесон польщен. Ты ведь стала такой красавицей за последнее время!

Однако слова Миранды не только не успокоили Касси, а, напротив, привели ее в полное отчаяние: значит, Джесон знает – какой ужас! Кроме того, раз Миранда сказала «стала», то какого же плохого мнения она была о внешности Касси до этого? И вообще, выходит, она постоянно оценивала ее внешность! Эта мысль доконала Касси.

– Я рада, что ты так считаешь, – пробормотала Касси хмуро. И вдруг неожиданно для самой себя выдала то, о чем всегда думала: – Знаешь, за тобой ведь так трудно угнаться. Это все равно, что идти по следу огромного динозавра.

Миранда рассмеялась:

– Это ужасно, то, что ты сейчас сказала, Касс. Иногда мне кажется, что ты меня ненавидишь… Впрочем, это было бы неудивительно, ведь я самая плохая сестра на свете. Но теперь я решила исправиться. Я буду принимать участие в твоей жизни. Я и впрямь очень рада, что ты приехала, и хочу, чтобы ты чувствовала себя здесь как дома.

Тон Миранды показался Касси настолько фальшивым, что она не сразу нашлась, что ответить. Если Миранда так рада ее видеть, то почему она практически не общалась с ней за эти два дня? Разве она, Касси, может чувствовать себя здесь как дома, если хозяева постоянно ссорятся?

Но прежде чем Касси смогла ответить что-либо вразумительное, Миранда добавила:

– Знаешь, Касс, я бы хотела, чтобы ты у нас осталась.

– Осталась? В каком смысле?

– Насовсем. У Магнуса есть место для тебя, очень хорошее место. Ему нужен толковый человек для выпуска новостей, и я порекомендовала ему тебя, а он сказал, что ты прекрасно подойдешь.

– Но ведь… он совсем меня не знает… да и зачем ему…

– Ну, разумеется, я уже все рассказала ему о тебе, – перебила ее сестра. – И он изъявил желание встретиться с тобой сегодня. Он даже поменял свои планы, чтобы днем побеседовать с тобой.

– Глава компании «Магнус» хочет встретиться со мной, чтобы предложить мне место? – медленно повторила Касси. – Я не так глупа, Миранда. Скажи, это ты упросила его это сделать?

– Ну, конечно, я замолвила за тебя словечко, как же иначе? Ведь это такое классное место! Я думала, ты обрадуешься. Это то самое место, с которого начинала я.

– Мне очень жаль огорчать тебя, Миранда, но боюсь, мне это неинтересно. У меня ведь уже есть любимое дело, хотя ты никогда и не принимала меня всерьез. Я работаю в газете, и в этом деле я уже не новичок. Кроме того, я не люблю телевидение. Я газетная журналистка.

– Ты просто никогда не думала о том, что тебе удастся попасть работать на телевидение, – возразила Миранда. – Ты ведь даже не мечтала об этом. А ведь было бы так чудесно, если бы ты осталась здесь… с нами со всеми.

– Но это не согласуется с моими планами…

– Ты только подумай, – убеждала ее Миранда, – разве не чудесно жить в этом доме? Подумай, как весело мы проводили бы время! У нас столько свободных комнат, тебе не пришлось бы даже снимать квартиру!

– А как же моя жизнь в Роли, Миранда? Как же моя работа? Мои друзья? Как же Кеннет? Это… нет, это просто невозможно! – Но теперь, произнося эти слова, Касси уже сама была далеко не уверена, что ей будет трудно расстаться со своим прошлым и начать все заново. Все то, что она перечислила Миранде, было не только не очень сложно, но даже очень заманчиво оставить. Все это не особенно удерживало Касси. Казалось, еще мгновение-другое – и она примет предложение Миранды и останется в Нью-Йорке. Это было бы так здорово!

Подумать только: Нью-Йорк, компания «Магнус»… Уже за те два дня, что она провела здесь, она ощутила, как вживается в здешний ритм жизни, он заразил ее своей стремительностью. Ее кровь циркулировала быстрее. Она стала уверенней в себе и жизнерадостней. Она чувствовала себя здесь намного увереннее. Это было гораздо привлекательнее, чем жить в Роли… особенно волновало ее присутствие Джесона.

– Черт подери, Касси, да в чем ты еще сомневаешься? – прервала ее размышления Миранда. – Ты что, боишься попробовать? Совсем не хочешь рискнуть? Ты предпочитаешь тухнуть в этом твоем захудалом городишке и строчить репортажи о его занудной жизни, в то время как предоставляется такая шикарная возможность? Ты боишься совершить прыжок, дорогая, из-за того, что боишься упасть?

– Господи, до чего же хорошо ты все обо мне знаешь! – горячо возмутилась Касси. – Какое ты имеешь право решать за меня, что мне нужно, а что нет? Почему ты считаешь свои «Неприятные новости» вершиной журналистского мастерства? Говоря по совести, мне они кажутся слишком показушными и слишком забитыми рекламой. Кроме того, видно, что все у вас заранее отрепетировано. Скажи, когда ты последний раз решалась на импровизацию? Ты обожаешь всеми руководить, ты всеми манипулируешь – Джесоном, Хивер, а теперь решила покомандовать еще и мной? Но учти: со мной этот номер у тебя не пройдет!

Миранда ничуть не рассердилась:

– Да нет же, Касси, уверяю тебя, я нисколько не собираюсь тобой командовать. Я просто пытаюсь убедить тебя, что так лучше. Хорошо, пусть не сейчас, но я все же прошу тебя подумать. Хотя бы днем, пока ты будешь лететь в самолете. Или вечером, когда ты останешься одна там, у себя дома. Магнусу я все объясню. Но помни, речь идет не только о новой работе. Я предлагаю тебе новую жизнь… новых друзей… колоссальные возможности…

И тут Касси задала ей вопрос, который волновал ее с самого начала:

– А зачем тебе все это? Мы с тобой не виделись и не созванивались по полгода. Почему ты вдруг взялась устраивать мою судьбу?

– Наверное, потому что взыграли родственные чувства, – сказала Миранда хмуро. – Извини, но я должна идти, я опаздываю на съемку. Желаю счастливого полета. Как надумаешь, позвони. – И она ушла. Не поцеловав Касси на прощанье, и даже не потрепав ее по плечу.

Прошла целая неделя, прежде чем Касси смогла спокойно обдумать их разговор и поразмышлять над тем, что за «родственные чувства» двигали ее сестрой. Непонятно было только, почему Миранда так странно реагировала на ее сердитый тон: Миранда ничуть не обиделась, во всяком случае, вида не подала. Она продолжала говорить спокойно и уверенно, хотя от природы была чрезвычайно вспыльчива.

Касси вернулась в Роли – и вся ее жизнь словно пошла кувырком. Все началось с дождя, со страшного ливня, который шел, не переставая, в течение многих дней. Потом у Касси в гостиной прорвало трубу. Гигантское пятно, и формой, и размером напоминавшее карту Техаса, образовалось на потолке. Огромный, во всю комнату, ковер напоминал болото, которое хлюпало всякий раз, когда Касси на него наступала. Пол под ним тоже очень пострадал, хотя она узнала об этом только тогда, когда пришли мастера и заявили, что паркет нужно менять и что на это им понадобятся две недели.

Вся квартирка, еще недавно бывшая предметом ее гордости, выглядела обшарпанной и жалкой. Та мебель, которую Касси с такой любовью подбирала в антикварных магазинчиках и на распродажах, казалась теперь какой-то потертой и старой. И зачем только ей пришло в голову покрасить стены в голубой цвет? На светлом фоне так хорошо были видны все пятна! Голубой цвет теперь давил Касси на мозги.

И еще. Ей досаждал Кеннет. Он был почему-то ужасно расстроен тем, что она не сообщила ему, когда прилетает из Нью-Йорка и он не смог ее встретить! И они ссорились. Бесконечно. Какие-то пустяки ее раздражали, он обижался, она злилась – и так постоянно.

– Почему бы тебе не зайти после работы за мной в больницу? Мы бы вместе пообедали! – ласково попросил он ее однажды утром – примерно через неделю после ее возвращения.

– Сегодня же четверг!

– Ну и что?

– Кеннет, сегодня четверг! – Ей самой не нравился ее раздраженный тон, но ничего поделать с собой она не могла. – Ты что с ума сошел? Сегодня же Миранда выступает!

– Ах, передача, ну, конечно же! Что ж, тогда я приду к тебе и принесу обед из ресторана домой. Какую кухню мы выберем: китайскую или мексиканскую?

И вот всем этим была заполнена ее жизнь: надоедливый дождь, надоедливые вечера перед телевизором… и надоедливый человек, к которому она не испытывала никаких чувств. Это была правда, и осознала ее Касси только после возвращения: она больше не любила Кеннета, а может, не любила его никогда. Ей не нравилось больше его стройное длинное тело, руки – слишком тонкие по сравнению с широкими ладонями, его веснушчатое лицо, толстые и бледные губы. И Касси не хотелось больше ни касаться рукой его лица, ни целовать губы. Он неожиданно стал каким-то длинным, слишком худым, слишком белокожим. Но дело совсем не в том, поняла Касси, проснувшись в пятницу утром, каким Кеннет был, дело в том, каким он не был. А не был он таким, как Джесон.

«Как все это ужасно, как скверно! – твердила она себе, склонившись в ванной над раковиной, чтобы почистить зубы. – Я влюблена в мужа своей сестры! Я днем и ночью мечтаю о мужчине, который никогда не будет принадлежать мне. Джесон Дарин. Какое чудесное имя! Нет, все это ужасно, просто отвратительно!» Она прополоскала рот и включила маленький радиоприемничек, стоявший на полочке в ванной. Передавали хронику происшествий:

«Тело найдено сегодня утром. На трассе Монтак. Машина перевернулась и обгорела. По сведениям экспертов местной полиции, смерть Миранды Дарин наступила примерно около…» – услышала Касси. Она стояла, уставившись в зеркало, и не видела ничего.

«…Миранда Дарин, ведущая популярной телепрограммы «Неприятные новости», одна из любимых ведущих американских телезрителей, погибла сегодня в возрасте тридцати восьми лет. Красивая, умная, миссис Дарин начала свою блестящую карьеру…»

Вывел Касси из шока телефонный звонок. Она выбежала из ванной, забыв выключить воду, понеслась в спальню и схватила трубку.

– Джесон просил меня помочь с приготовлениями, – услышала она какой-то знакомый мужской голос. – Мы заказали для вас билет до Ла Гвардии на одиннадцать. Так что вы прилетите чуть позже полуночи. В аэропорту вас встретит служащий компании. Вы успеете к этому времени? Касси? Вы слышите меня? У вас все в порядке?

– Магнус… Вэнс… это вы? – проговорила Касси. – Да, я слышу вас. Знаете, я только сейчас поняла, что она имела в виду. До этого я не так ее поняла…

– Вы о чем, Касси? – заботливо спросил Магнус – Вы уверены, что с вами все в порядке?

– Когда Миранда сказала мне про родственные связи… она не мне хотела помочь, она меня просила о помощи. Ах, почему я не поняла этого раньше!

– Вы сейчас очень расстроены. – Магнус пытался ее успокоить. – Простите, но у меня еще куча дел…

– Неужели вы не понимаете? Она просила меня помочь ей!

6

Все вещи в доме Даринов стояли на своих местах, но Касси почувствовала перемену сразу, как приехала. Дверь ей открыл не Джесон, а служанка.

– Они в библиотеке, – сказала ей девушка, одетая в униформу. Холодный мартовский ветер ворвался вместе с Касси в коридор, и служанка поспешно захлопнула дверь.

– Проходите, пожалуйста. – Девушка была подчеркнуто вежлива. – Я отнесу ваши вещи наверх. – В ее голосе звучало почтение, которого раньше Касси не приходилось слышать. Или это была просто жалость? С того момента, как она ступила сегодня на борт самолета и обнаружила, что у нее билет в первый класс, она чувствовала себя особой, которой уделяют огромное внимание и обращаются с почтением. Она не привыкла к особому комфорту и ощущала себя несколько неловко, сидя на гладком кожаном сиденье шикарной машины, которую компания «Магнус» прислала за ней в аэропорт. Машина была оборудована мини-баром, телефоном и телевизором, настроенным на канал «Магнус». Шли новости для полуночников, но все еще сообщались подробности о смерти Миранды Дарин.

«Ужасным зрелищем назвал диктор страшную картину остатков обгоревшей машины. Когда же он сообщил: «Миранда Дарин, по всей видимости, сгорела заживо», Касси немедленно выключила телевизор. Всю оставшуюся часть поездки она провела, сидя тихонько на огромном заднем сиденье, сложив руки на коленях. Она не чувствовала ничего: ни скорби, ни ярости. Она лишь смутно соображала, что сама находится в состоянии глубокого шока. Ей все казалось, что это сон, что этого не может быть. Миранда мертва! Невозможно было это осознать, но еще сложнее было осознать то, что Миранды больше нет.

– Все это будет чем-то вроде публичного зрелища… – услышала Касси низкий голос Джесона, направляясь по коридору в библиотеку.

– Перестань, ты несправедлив ко мне, Джесон, – спокойно убеждал его Магнус.

– Но я ее муж и имею право! Я не хочу, чтобы на похороны моей жены сбежались миллионы любопытных зрителей. Я хочу, чтобы все прошло тихо. И скромно. Неужели ты не понимаешь меня, Магнус?

– Касси! – Магнус направился ей навстречу, как только она вошла в комнату. Малиновая библиотека обогревалась камином и была сейчас наполнена так полюбившимся Касси запахом горящего дерева. На низком маленьком столике стояла ваза со свежесрезанными ветками вербы. В этой композиции настолько явно чувствовалась рука Миранды, что слезы градом полились из глаз Касси, прежде чем она сообразила, что плачет.

– Касси. – Джесон подошел и неожиданно обнял ее. – Касси, дорогая! – Он подвел ее к диванчику и сел рядом с ней.

– Сейчас, только я успокоюсь, – пробормотала Касси, усаживаясь и закрывая лицо руками. Она достала из сумочки носовой платок: – Извините меня.

– Отрадно, что хоть кто-то здесь выказывает свои истинные чувства, – сухо произнес Магнус.

– Как понимать ваши слова? – Джесон поднялся и грозно взглянул прямо в лицо высокому седоволосому человеку, стоявшему подле камина.

– Повторяю вам: вы совершенно не думаете о том, чего хотела бы сама Миранда. – Магнус повернулся к Касси и объяснил: – Мы обсуждаем предстоящие похороны вашей сестры и никак не можем прийти к согласию. Может, вы нам поможете? – Умение контролировать себя, держать в руках, присущие Магнусу, вдруг живо напомнили Касси Миранду, и она поняла, что было очень много общего у него и у Миранды. В обоих чувствовалась какая-то искра Божия, оба они были очень уверены в себе. В них была «безупречность», качество, которое, наверное, и делает человека «звездой», и все восхищались ими. Сейчас Касси, только теперь осознавшая всю величину постигшего ее горя, была признательна ему за то мужество, пример которого он ей подал.

– Конечно… – пролепетала она. – Все, что в моих силах…

– У вашей сестры миллионы поклонников, и ее смерть – трагедия не только для ее семьи, но и для них тоже. Я понимаю, Джесон, что для тебя эти слова – пустой звук. Ты ведь всегда хотел, чтобы твоя жена занималась каким-нибудь другим делом.

– Оказывается, ты не забыл о том, что у меня могут быть мои собственные желания, – холодно ответил Джесон. – Впрочем, продолжай, Магнус. Я хочу, чтобы Касси поняла, в чем суть дела, и помогла нам принять решение.

– Компания «Магнус» считает, что многочисленные поклонники Миранды захотят присутствовать на ее похоронах, и предлагает организовать траурную процессию…

– Это глупо! – перебил его Джесон. – Они забудут ее меньше чем через две недели. Ты только выставишь на публичное обозрение то, что должно быть личным делом близких. Я говорю – нет!

– А я говорю, что ты даже не хочешь меня выслушать.

– Секундочку, – вмешалась Касси, – вы что, хотите показать похороны Миранды по телевизору?

– Разумеется, не всю церемонию, моя дорогая. Только небольшую часть ее, и только процессию до и после. Быть может, мы подготовим очень краткую телевизионную версию, сопроводив ее сдержанным комментарием. Кроме того, мы хотим сделать передачу, посвященную Миранде. Возьмем отрывки из «Неприятных новостей», другие сюжеты с ней, отснимем интервью с теми, кто с ней работал, кто ее хорошо знал.

– Неужели вы недостаточно поэксплуатировали ее при жизни? – возмутился Джесон.

– Прошу тебя! – Терпению Магнуса, видимо, пришел конец. – Я лишь стараюсь сделать то, чего хотела бы сама Миранда. Она работала ради публики и любила свою работу. Она обожала быть перед камерой. Она жила ради радости. Света. Ради своих зрителей. Ты когда-нибудь видел, с каким выражением лица она распечатывала письма своих поклонников? Ты видел ее за минуту-другую до съемки? Именно тогда, Джесон, она бывала по-настоящему оживлена и счастлива. Ты этого никак не можешь или не хочешь понять. Та передача, которую я хочу сделать, – воспевающая одну из известнейших американских телезвезд – была бы мечтой самой Миранды. Она обожала, когда ею любуются, и я хочу дать ее поклонникам эту последнюю возможность.

– Что думаете вы, Касси? – Джесон вздохнул и, запустив пальцы в черные волосы, откинулся на спинку дивана.

– Мне трудно судить, – робко сказала Касси, – но мне кажется, мистер Магнус прав. Я тоже думаю, ей хотелось бы чего-нибудь подобного. Но нельзя ли найти какой-то компромисс? Пусть сначала будет тихая церемония для узкого круга, а потом что-нибудь более публичное?

Магнус ухватился за ее предложение:

– Гениальная идея, Касси! Я тоже хотел устроить прием после похорон у себя дома. Туда мы пригласим поклонников и прессу. Отлично! Ну, что ты на это скажешь, Джесон?

– То же, что и раньше. Я, по всей видимости, знал другую Миранду – не такую, какую знали вы. – Он медленно поднялся с дивана и добавил: – Так что пойду лучше спать, а вы тут сами обсуждайте все детали.

Был холодный день с сильным пронизывающим ветром и беспрестанно накрапывающим ледяным дождем. Казалось, ветер дует абсолютно со всех сторон; он гнул ветки голых деревьев на Мэдисон-авеню, срывал навесы, портил сделанные в дорогих парикмахерских прически одетых в траур дам, направлявшихся к церкви. Череда людей, желавших попасть на церемонию похорон Миранды Дарин, заворачивала аж за угол. Не успел Джесон помочь Касси и Хивер вылезти из машины, как к ним тут же подлетели репортеры с камерами.

– Мистер Дарин! – закричал один из них. – Джесон Дарин… вот он… скорее… скажите нам, сэр, что вы сейчас чувствуете?

– Дайте мне пройти. – Грубо оттолкнув репортера, Джесон пробирался сквозь толпу, расчищая дорогу Касси и Хивер. Когда тяжелая дубовая дверь церкви, наконец, закрылась за ними, Касси услышала, как он пробурчал: – Чертовы подлецы!

– Но как они узнали? – возмутилась Касси. – Мы же договорились скрыть от них время похорон.

Джесон почти злобно взглянул на нее:

– От прессы ничего невозможно скрыть, Касси. Жаль, что вы поняли это только сейчас.

Его тон был безжалостным. Слезы выступили на глаза Касси, и она зажмурила их, чтобы не заплакать. Почему он так жесток с ней? Или он обращается так с ней умышленно? С того самого момента, как Касси дала свое согласие на съемку передачи о Миранде, его отношение к ней резко изменилось. И с каждым днем он становился все более и более угрюмым. Не замечал ни ее, ни того, что происходило в доме. Если он не сидел, запершись, в своем кабинете, на втором этаже рядом со спальней, то пропадал в своем офисе в Международном торговом центре. Джесон предоставил подготовкой похорон заниматься Магнусу, а всем домашним хозяйством – Касси. Он ни с кем не разговаривал, единственный человек, который его волновал, это была маленькая Хивер.

– Она совсем не хотела покидать нас, малышка, – услышала прошлой ночью Касси тихий ласковый голос Джесона, доносившийся из спальни девочки. Даже если Джесон где-то целый день пропадал, все равно он всегда вечером укладывал ее в постель, а утром приходил разбудить.

– Это ведь я виновата? – спросила Хивер.

– Ну что ты, Хив… Как ты такое могла подумать?

– Мне так кажется, папочка, – грустно сказала Хивер. – Утром, перед тем как мама ушла, она была очень сердита на то, что у меня такой беспорядок в комнате. Она сказала: ты мне надоела со своей неопрятностью… я ей надоела, понимаешь? Поэтому она и ушла от нас.

– Послушай меня, Хивер, послушай хорошенько, – говорил ей Джесон. – Твоя мама очень-очень тебя любила. И в том, что случилось, ты не виновата. Поверь мне. Она тебя любила, и я тебя очень люблю. И пойми, дорогая, что этого никто и ничто не может изменить.

Касси же Джесон вообще не замечал: он отдавал приказания прислуге, старался сделать так, чтобы Хивер не оставалась одна и не скучала, отвечал на бесконечные письма, принимал телеграммы и цветы, присылаемые поклонниками Миранды со всего мира. Но при этом никакое участие не хотел принимать в подготовке похорон и поминок, которые устраивал Магнус.

– Извините, что потревожил вас, Касси, – услышала Касси голос Магнуса в трубке на следующее утро после своего приезда, – но Джесон не желает отвечать на мои звонки, однако кто-то из членов семьи все-таки должен мне помочь. Например, не скажите ли вы мне, какие песни – или просто какую музыку – предпочитала Миранда?

Еще через пятнадцать минут он позвонил снова:

– Это опять я. Как нам быть с цветами? Миранда любила розы, но в это время года мы не сможем достать свежих роз. А я знаю, она терпеть не могла перемерзшие и увядшие.

– Мне кажется, она любила только те цветы, которые пахнут, – вспомнила Касси. – Может, подойдут гиацинты? Я помню, на том вечере на Пасху была масса гиацинтов!

– Великолепно! В моей памяти Миранда всегда будет ассоциироваться с ароматом цветов и благоуханием ее духов. Каждый раз теперь, когда я вновь буду ощущать аромат гиацинтов или ее любимых духов, боюсь, я не смогу удержаться от…

Впервые Касси почувствовала, что Магнус страдает. Касси понимала, что ей никогда не суждено узнать, любил ли он Миранду. И все же, несмотря на его сдержанный тон, на спокойную манеру речи, в его голосе ощущалось неподдельное страдание. В конце концов, Касси пришла к выводу, что добрая половина его звонков и вопросов была абсолютно не нужна. Просто Магнусу хотелось поговорить с кем-нибудь о Миранде. Это, наверное, помогало ему заглушить боль.

Миранда… Миранда… Усаживаясь на первую скамейку в церкви рядом с Джесоном и Хивер, Касси вдруг с тоской поняла, как мало она думала о сестре последние несколько дней. Как мало скорбела о ней. Как редко пыталась осознать тот факт, что никогда уже больше не услышит смеха Миранды. Миранды больше нет. А ведь она была последней из их семьи, последней ниточкой, связывающей Касси с прошлым, с детством. Теперь эта ниточка оборвалась.

Когда священник начал свою речь, Касси почувствовала, что с трудом улавливает смысл его красивых, но абсолютно пустых слов. Он говорил о той Миранде, которая существовала на экране телевизора: ослепительная светловолосая богиня, оригинально мыслящая ведущая программы, человек, всегда готовый прийти на помощь людям… Это был тот имидж, который Миранда стремилась обрести всю свою жизнь.

Но Касси-то отлично знала, насколько далек этот образ от оригинала. Он создавался только для того, чтобы быть запечатленным на пленке. На самом деле Миранда была безумно честолюбива, подчас жестока, эгоистична, упряма. У нее никогда не было друзей. Она держала на расстоянии даже собственных родителей! Ее брак, как позже поняла Касси, тоже был показухой. Она совершенно равнодушно относилась к воспитанию дочери. Но главное – она обожала использовать окружающих в своих интересах: приносила человеческие жертвы на алтарь собственного успеха.

Касси всю жизнь идеализировала Миранду и всегда в глубине души ей завидовала. Но, проведя большую часть жизни в тени Миранды, восхищаясь ею, Касси никогда не задумывалась над тем, что на самом деле сестра очень много для нее значит. А ведь, говоря по правде, подумала Касси сквозь слезы, она, несмотря на все, любила Миранду. Несмотря на все ее недостатки. Она любила ее так сильно, как только способна младшая сестра. Любовью, о которой не говорят вслух, но которая происходит из подсознания и коренится в далеком прошлом, в детстве. Теперь это чувство, смешанное с глубокой виной, залило горечью душу Касси. И, слушая заключительный псалом панихиды, она поняла, что уже никогда не сможет избавиться от этого тяжкого чувства. Никогда, до самой смерти.

7

Недостаток тепла и уюта в кооперативном доме Магнуса компенсировали излишняя роскошь и достаток. Его двухуровневая квартира располагалась на одном из верхних этажей нового громадного здания из стекла и бетона на Западной Пятьдесят седьмой улице. А абсолютно все жильцы этого дома были богачами, и атмосфера богатства и роскоши окутывала каждого, ступившего за его порог. Создавалось ощущение, что за любой полированной дверью кроется что-то необыкновенное. В двухэтажном вестибюле, отделанном розовым мрамором, висели огромные причудливые зеркала, стояли скульптуры; в нижней части квартиры разместились также огромный бассейн и великолепно оборудованный гимнастический зал.

Здесь не было ни обитых кожей дверей, ни запахов, свидетельствовавших о домашнем, семейном уюте. Среди жильцов этого дома, председателем правления которого являлся сам Магнус, не было ни одной семьи с детьми, и уж, конечно, никто не держал ни собак, ни кошек. Здесь не селились иностранцы, кроме, разумеется, японцев. Несколько токийских банков и брокерских фирм купили в доме квартиры для своих руководителей, чтобы они останавливались там, приезжая по делам в Нью-Йорк. Этажом выше Магнуса жил какой-то шейх, хотя у остальных обитателей дома почему-то создавалось ощущение, что там поселилось множество красивых молодых людей.

Магнус переехал в эту квартиру три года назад, когда дом только начал заселяться, из своего особняка на Парк-авеню, принадлежавшего ему и его покойной жене Милисенте Фейрборн, которая умерла более десяти лет назад. Ее деньги и помогли Магнусу когда-то открыть собственное дело, хотя каждый знает, что для создания мультибиллионнодолларовой империи одними деньгами не обойдешься. Тут нужны железная воля, адское трудолюбие, талант бизнесмена… и везение. Все любили поговорить о том, как страдал бедный Магнус, когда на его глазах, постепенно угасая, умирала жена. Для всех они были искренне любящей, образцовой семейной парой. Ни разу за все годы их супружества не возникало слухов, что Магнус изменяет своей жене. И ни одна живая душа – за исключением Вэнса Магнуса – не знала, что причиной их бездетности являлось то, что милая добрая Милли так и не смогла набраться достаточно смелости, чтобы совершить со своим мужем «эту ужасную вещь». Свою вину Милли искупала тем, что никогда не считала, сколько у мужа денег, и… закрывала глаза на его отношения с другими женщинами.

Говоря по совести, Вэнс Магнус так много работал в течение скольких долгих лет, что совершенно забыл, что значит влюбляться, нуждаться в каком-то другом человеке. Миранда Дарин – прекрасная, коварная, ослепительная Миранда – была первой женщиной со времен его юности, заставившая Магнуса смутиться. Это было похоже на солнечный удар, вспоминал Магнус, механически приветствуя толпу дикторов и кинозвезд, политиков и крупных бизнесменов, пришедших на поминки после похорон Миранды Дарин.

Эх, Миранда, Миранда… Пожимая руку очередному гостю и улыбаясь дежурной грустной улыбкой, Магнус вспоминал про себя, как он впервые ее встретил.

Это произошло в Магнус-Медиа-Билдинг. Лифт номер один предназначался исключительно для руководителей компании. Это был экспресс, обитый изнутри безумно дорогой кожей, который несся без остановок к четырем верхним этажам небоскреба. Здание принадлежало компании «Магнус» и вместе с другими составляло целый серый квартал, тянувшийся к Шестой авеню. Однако всем было хорошо известно, что Магнус-Билдинг – самое высокое и массивное из зданий – принадлежит лично владельцу компании, а лифт номер один именовался в народе «Магнус мобиль». Всем, в том числе секретарям, работавшим на верхних этажах, строго-настрого запрещалось подходить к этому лифту, даже если они безумно опаздывали куда-то. Поэтому Магнус был очень удивлен, заметив, как незнакомая ему молодая красавица блондинка заходит вместе с ним в лифт. Это случилось утром, примерно пятнадцать лет назад.

– Это специальный лифт, – резко сказал ей Магнус, разворачивая на середине «Уолл-стрит джорнал», который он собирался за эти полминуты просмотреть.

– Я знаю, – ответила блондинка, и ее манера растягивать слова сразу выдала в ней уроженку Юга. – Мне туда и нужно. На самый верх. – Двери захлопнулись.

– Служащие работают на четырнадцатом этаже, – буркнул Магнус, делая вид, что внимательно изучает новости, но сам исподлобья поглядывал на нее. Молодая женщина была высокой и фантастически прекрасной. Магнус привык к тому, что его окружают красивые молоденькие женщины, но эта поразила его. Она держалась с таким достоинством, вела себя настолько самоуверенно, словно была какой-то важной птицей.

– Я знаю, – вновь спокойно ответила она. – Мне нужен Вэнс Магнус. Я пришла устраиваться на работу.

Вместо того чтобы разозлиться, Магнус расхохотался. Какой гол забила она в его ворота! Просто вот так ворвалась и потребовала работу! Ее наглость буквально ошеломила его. Большинство служащих боялись его так же сильно, как и уважали. Очень требовательный, неприступный, уверенный в себе биллионер, он привык к тому, чтобы все плясали под его дудку. У него работали только те, кто готов был всегда вовремя рассмеяться на его шутку… и вздыхали они свободно только тогда, когда он отворачивался. И хотя Магнус сам установил со своими служащими подобные взаимоотношения, он частенько ощущал себя уставшим от постоянной необходимости командовать и отдавать распоряжения.

– Я не понимаю, над чем вы смеетесь, – фыркнула красавица недовольно. – Уничтожающий взгляд, которым она его одарила, пришелся ему по душе. – У меня прекрасная квалификация. Я только что закончила факультет журналистики в Колумбийском университете с превосходными оценками. У меня личная рекомендация от самого Фреда Френдли. Я уверена – мистер Магнус мною заинтересуется.

– Честно говоря, сомневаюсь, – ответил он. – Сотни людей, таких же квалифицированных, как вы, и так же жаждущих деятельности, готовы работать кем угодно, лишь бы зацепиться здесь.

– Но я же лучше многих, – заверила она его. – Я образована. Я трудолюбива. Я фотогенична. Наконец, я решительна. «Магнус» – первое место, куда я пришла устраиваться. И если меня не возьмут здесь, так с распростертыми объятиями примут в любом другом месте. Поверьте мне, Магнус очень быстро поймет, что я для него подарок судьбы.

Самое удивительное – она оказалась права. Ее не приняли на работу в тот же день только потому, что не было свободной вакансии. Но, как истинный дальновидный бизнесмен, Магнус взял ее на заметку. Уже через год после их первой встречи он узнал, что из репортеров ее перевели в помощники продюсера Новостей Си-Би-Эс. Через несколько лет после этого он с удовлетворением отметил, что ее репортажи для выпусков новостей стали более профессиональными.

В тот год, когда умерла Милли, Миранда стала ведущей программы новостей на Си-Би-Эс. И он каждый день с нетерпением ждал одиннадцати часов вечера, чтобы посмотреть телепередачу со своей любимой молодой ведущей. Он никому не рассказывал об этом своем увлечении и смотрел программу в одиночку, запершись за дубовой дверью своего кабинета. И однажды, когда один из исполнительных продюсеров предложил Магнусу создать у них на канале новый часовой выпуск новостей, то первое имя кандидата на должность диктора этой передачи, которое пришло в голову Магнусу, было имя Миранды.

Он так и не признался ей ни тогда, ни позже, почему пригласил на работу именно ее. Он просто послал начальника отдела новостей, чтобы тот переговорил с ней. Хотя ему самому очень хотелось побеседовать с ней о том, какой ему видится будущая передача, этого делать он не стал и вообще долгое время держался от Миранды на расстоянии: он боялся, что она догадается о его тайных чувствах, и понимал, что она очень неглупа и слишком горда, чтобы согласиться на работу, куда ее приглашают не из-за деловых качеств, а по каким-либо другим причинам. И за это он дорого поплатился. Через два месяца после премьеры «Неприятных новостей» она познакомилась на какой-то презентации с Джесоном Дарином, а спустя еще шесть месяцев вышла за него замуж.

Он вспоминал тот постигший его удар в самое сердце и то, что за ним последовало, пробираясь сквозь гостей, которыми была запружена его обычно пустынная двухуровневая квартира. Горел ослепительно яркий свет, поскольку орудовали сразу две съемочные группы: они брали интервью у друзей Миранды, словом, отснимали материал для будущей передачи, которую готовил отдел новостей «Магнуса». Публика в квартире собралась самая разная: кроме «сливок общества» и, разумеется, представителей прессы, здесь присутствовали также режиссеры с Бродвея, несколько знаменитых писателей, оперная звезда, наиболее известные киноактеры, группа либеральных политиков, некие прославленные модельеры и даже рок-певец. Но были и такие, которых сестры-сплетницы Лиз и Сьюзи Смит видели впервые. К одной из девушек, чье лицо никогда не появлялось ни на экране, ни на страницах модных журналов, Магнус вдруг обратился очень любезно и по имени:

– Касси… – Он подошел к ней. Она стояла у огромного, во всю стену окна и печально смотрела на заходящее солнце. – Почему вы одна? А где Джесон?

Она обернулась, и, увидев ее красные глаза и щеки, он понял, что она плакала. Неожиданно ему в голову пришла мысль, что за все эти годы он ни разу не видел, как плачет Миранда.

– Джесон остался дома, – слабо улыбнулась Касси. – Он… он не мог прийти. Джесон просил извинить его, но он… должен побыть с Хивер. – Касси не стала передавать Магнусу того, что Джесон сказал ей на самом деле: «Я скорее удавлюсь, чем пойду на этот вечер». – Ему очень тяжело все это, – добавила она.

– Вам, насколько я понимаю, тоже нелегко, – усмехнулся Магнус. – Представляю, что сказал Джесон, когда увидел в церкви журналистов. Наверное, он обвинил во всем меня. Я сейчас для него враг номер один.

– Вы? Да нет же, для него сейчас все враги. Весь мир, – ответила Касси. – Он словно раненое животное. Рычит на всех, кто к нему приближается. Даже на тех, кто хочет ему помочь. – Касси вспомнила, как ей было нестерпимо больно сидеть рядом с ним в машине – всего в нескольких сантиметрах – и чувствовать себя такой ему далекой. Касси прекрасно знала, как ужасно терять любимых людей. Она до сих пор не могла прийти в себя после смерти родителей. Она очень скорбела по Миранде. Но она никогда не видела, чтобы кто-нибудь встречал смерть с такой яростью, как Джесон.

– Я думаю, вам не стоит особенно переживать, – прервал ее размышления Магнус. – У него просто очень плохой характер. Он слишком строго всех судит.

– Да, мне от него достается, – обиженно произнесла Касси, и ее голос вдруг так неожиданно напомнил Магнусу голос Миранды, что он даже смутился. Касси была такой же высокой, как и ее сестра, и так же хорошо сложена. Но если тело Миранды казалось всегда готовым к прыжку, то Касси явно была гораздо сдержаннее. Красота Миранды ослепляла – словно зеркало, отражающее солнечный свет. Внешность же Касси производила впечатление более заурядное. Ее лицо нельзя было назвать красивым. Но полные губки, тонкие брови, ямочки на щеках, едва заметные веснушки на переносице делали ее очень миловидной. Заметив, что Магнус разглядывает ее, Касси покраснела.

– Простите, – извинился Магнус, поняв, что стал причиной ее смущения, – просто вы очень напоминаете мне Миранду. Я ничего не могу с собой поделать.

– Мне всегда так странно слышать, что мы с ней похожи… или были похожи. – После секундного колебания Касси добавила: – Она всегда была идеалом для меня. Примером того, как нужно жить. И что нужно делать. Потерять ее – все равно, что потерять жизненные ориентиры…

– Я понимаю, как вам тяжело, Касси, но давайте поговорим о ваших планах. Миранда рассказывала мне, что вы очень увлечены вашей работой в газете… Скажите, вы не хотели бы переехать в Нью-Йорк?

– Работой своей я не особенно увлечена. А переехать… не знаю. – Ее первая мысль была о Джесоне. Не о том Джесоне, каким он был сейчас, а о том красивом ироничном мужчине, которым она бредила все время, пока не узнала о смерти Миранды. Ее сладкие грезы прервало известие об ужасной гибели сестры, но вовсе не означало, что он перестал ее интересовать. Даже напротив: теперь, когда она так болезненно переживала его холодность с ней, она особенно остро ощутила, что нуждается в нем. Но к этому чувству примешивались и другие, разобраться в которых Касси никак не могла…

– Вы еще подумайте, – сказал Магнус. – Я попрошу подержать это место свободным еще недельку. Судя по тому, что мне говорила о вас Миранда, вы прекрасно подошли бы для этой работы.

– Спасибо, – ответила Касси. – Мне она говорила то же самое. Но не могу сказать, чтобы я была уверена в этом так же, как Миранда. Хотя она и пыталась убедить меня тогда… когда я приезжала на Пасху. Странный тогда получился разговор…

– Да, вы уже упоминали о нем по телефону, когда я позвонил вам, чтобы сообщить… Помните? Вы сказали, что будто бы Миранда хотела, чтобы вы ей помогли? Что вы имели в виду, Касси?

– То, что мне показалось странным упорство, с каким она уговаривала меня согласиться на эту работу. Никогда до этого она не пыталась помочь мне, вообще никогда не интересовалась моей карьерой. А в то утро она так уговаривала меня… чуть ли не требовала. Когда я спросила ее, почему она взялась вдруг мне помогать, она ответила, что, видимо, это родственные чувства.

– Она не сказала вам ничего особенного?

– Особенного? Нет. А о чем?

– Я не знаю… Просто я подумал, что, возможно, было что-то, что ее волновало, но о чем она не говорила никому, даже мне. Невозможно не чувствовать себя виноватым, когда кто-то умирает так… неожиданно. Мне все кажется, что я мог это как-то предотвратить. Что-то сделать, чтобы ничего не случилось…

– Я понимаю вас, – спокойно сказала Касси, хотя что-то в его тоне взволновало ее. Но Магнус не дал ей возможности над этим поразмышлять. Взяв её под руку, он направился вместе с ней к толпе знаменитостей. И потом в течение часа, а может, и более он представлял ее то начинающей киноактрисе, то автору всемирно известных бестселлеров.

– Вы так похожи на Миранду, – прошептал, целуя ей руку, оперный импресарио.

– Мы должны как-нибудь встретиться и пообедать вместе, – защебетала Люсинда Фиппс, – и вместе повспоминать бедняжку Миранду.

– Дорогая моя… – Сенатор Хаас наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, но промахнулся. Его сухие губы коснулись ее носа; от сенатора пахло выпивкой и одеколоном после бритья. – Я даже выразить не могу, как глубока наша скорбь…

Через три часа Касси лежала в своей кровати в спальне огромного темного дома Даринов и никак не могла уснуть. Она все думала о прошедшем дне. Трудном дне. Вспоминала похороны. И то, какое лицо было у Хивер, когда они выходили из церкви. Еще она думала о том, как холоден был Джесон, когда подвозил ее на машине к Магнусу. Вспоминала шикарный прием и тех знаменитостей, с которыми она там познакомилась. Наконец ее мысли переключились на Магнуса. И на ту работу, которую он ей предложил. И на то, с каким явным интересом он отнесся к ней, к Касси. Она осознавала, что в том мире, где вращался Магнус, было нечто недоступное ее пониманию. Как будто люди из этого мира выставляли напоказ только часть себя. Слишком многие улыбки, приветствия, соболезнования показались ей сегодня фальшивыми. Касси чувствовала себя уставшей и, как она сама это для себя сформулировала, эмоционально разбитой. А, кроме того, она испытывала какой-то совершенно детский страх: ей чудилось, что ей что-то угрожает, а вот что – она и сама не могла понять.

8

Дерек Хаттери, глава фирмы «Хаттери, Хаттери и Слоан» вел себя несколько странно. Он сидел за идеально чистым антикварным столиком из розового мрамора, шелестел бумагами, и все никак не приступал к делу, словно никак не мог решиться.

– Может, мы, наконец, начнем? – спросил Джесон, откидываясь на спинку кожаного кресла и скрестив на груди руки. Касси сидела подле него, молчаливая и застенчивая; она была одета в то же серое платье, что и тогда, когда он впервые ее увидел. Казалось, это было так давно! На самом деле прошло меньше месяца с тех пор, когда он впервые открыл перед ней входную дверь их дома. Он тогда сразу догадался, кто она такая, потому что ее облик очень живо напомнил Миранду – ту, какой она была в их первую встречу. До ее успеха. До Магнуса. В первые недели их совместной жизни, когда все казалось сладостным и похожим на сказку. Сейчас он с удивлением вспоминал, что в те дни он всерьез считал себя защитником Миранды. Он действительно верил, что она в нем нуждается.

– Э… ну… я подумал, что лучше будет, если мы зачитаем завещание в присутствии сестры миссис Дарин… – он кивнул Джесону на Касси, – на случай, если… возникнут проблемы.

– Почему они должны возникнуть, Дерек? – нервно спросил Джесон. – Я знаком с условиями завещания Миранды. Мы оба написали завещания, сразу же, как поженились.

– Да, да… – Хаттери вновь мешкал и шуршал бумагами. – Но все дело в том, что миссис Дарин изменила свое завещание. Не так давно.

– Как? Когда же это произошло? – спросил изумленный Джесон.

– Э-э-э… две недели назад… – ответил адвокат, избегая его взгляда. – Я тогда тоже очень удивился и спросил ее, уверена ли она в том, что это не минутная прихоть. Я пытался сделать все, что было моих силах. Но ты же знаешь, она была так упряма!

Адвокатская контора «Хаттери, Хаттери и Слоан» занималась делами Джесона Дарина и помогала ему в заключении сделок в течение вот уже двадцати лет. Когда Миранда встретилась с Дереком и переписала свое завещание, между партнерами разгорелся жаркий спор. Они никак не могли решить, должны ли они поставить в известность Джесона или нет. В конце концов, возобладала обычная адвокатская мудрость – не делать ничего, пока в этом не возникла необходимость. Но ведь никто не знал тогда, что такая необходимость возникнет, к несчастью, очень скоро.

– Почему же ты ничего не сказал мне, Дерек?

– Я… мы… не думали, что для этого настало время. Наш адвокатский долг – хранить тайну. Но, поверь, мы уговаривали ее все тебе рассказать. Мы надеялись, что она еще передумает.

– Ладно! – вздохнул Джесон. – Ну что ж, ознакомьте нас с ним.

Она лишила его всего. Всего совершенно. Но дело было не в том, что он нуждался в деньгах. Напротив, его состояние превышало ее раз эдак в двадцать. Обидно было другое: ведь именно он мог ей купить акции на ее первую большую плату, так гордился, когда потом эти акции повысились в цене, советовал ей, когда нужно продать, когда, наоборот, прикупить еще. Он направлял ее денежные дела очень долго, многому ее научил. Благодаря ему ее состояние преумножилось, у нее появилась чековая книжка, собственный представитель на бирже. Как и во всем остальном, он дал ей в этом деле столько, сколько мог, и она воспользовалась этим. Она всегда просто пользовалась им. Она оставила все, что ей принадлежало – одежду, драгоценности, машины, дома, банковские счета и акции, – своей сводной сестре Кассандре Хартли. Половина ее состояния должна была перейти к ее дочери, Хивер Дарин, по достижении той двадцати одного года; в случае же смерти Касси все состояние наследовала Хивер. В завещании содержались многочисленные пункты и подпункты, но суть от этого не менялась: имя Джесона не упоминалось ни разу.

«Моя сестра, Кассандра Хартли, сможет получить деньги из сейфа в главном офисе моего банка сразу после того, как завещание вступает в силу. Ключ к вышеупомянутому сейфу прилагается к настоящему завещанию. Никто не имеет права вскрывать сейф вместо нее или присутствовать при этом. – Дерек откашлялся и продолжал: – Такова моя последняя воля, высказанная мною в здравом уме и твердой памяти в день…» Голос Дерека дрогнул, когда он назвал число – это было примерно две недели назад. В комнате воцарилась абсолютная тишина, такая, что даже здесь, на двадцатом этаже, слышался гул потока машин на Мэдисон-авеню. «Что ж, – подумал Джесон, – могло бы быть и хуже». По крайней мере, Миранда унесла с собой в могилу бесчисленные упреки, адресованные ему. В завещании на них нет даже и тени намека. Таким образом, все их отвратительные секреты навсегда останутся между ними.

Дерек Хаттери поднялся и протянул Касси крошечный ключик.

– Теперь он ваш. Помните, она хотела, чтобы вы вскрыли сейф как можно скорее.

Все еще не очень соображая, что происходит, Касси взглянула на ключик, коснулась его холодной поверхности. Она поняла вдруг, что этот ключик откроет ей не просто сейф, а целый мир, сказочный мир, где она, Касси, будет богачкой. И она почувствовала себя Алисой, смотрящей на этот другой мир сквозь зеркало и способной уже через несколько мгновений там очутиться. Миранда оставила ей все! Касси представила себе маленькую гардеробную, до отказа набитую дорогими, красивыми вещами: сотни пар обуви, коробки со шляпками, прелестные шелковые блузки, таинственные вечерние платья… а украшения! И все это принадлежит теперь ей. Не говоря уже об упоминавшихся в завещании машинах и банковских счетах. Это было похоже на сон… Она взглянула на ключик: да, все это принадлежит ей… но… все же здесь что-то не так.

– Что касается одежды и украшений, это понятно, – робко произнесла Касси, глядя то на адвоката, то на Джесона, – но остальное?.. Деньги, недвижимость? Разве это не должно принадлежать Джесону?

Она тут же сообразила, что сказала лишнее. Хаттери закашлялся и заерзал в кресле:

– Я уже объяснил, что такова была ее воля две недели назад. А, как известно, последнее завещание…

– Я уверен, что Миранда все хорошо обдумала, – вмешался Джесон. – Она была так привязана к вам, Касси. Я знаю, она всегда чувствовала себя виноватой, потому что не могла часто с вами видеться. Быть может, этим она хотела загладить свою вину. Наверняка она считала, что если не успеет сделать что-то для вас при жизни, то сделает хотя бы после смерти. – Джесон сочинил все это на ходу. И это поняли все: и Касси, и Хаттери. Касси видела, каким стало лицо Джесона, когда он услышал условия завещания: он был просто в шоке. Интересно, почему он теперь не подает вида? Что это – гордость или просто он не хочет ставить ее, Касси, в неловкое положение?

– Значит, опротестовывать завещание вы не будете? – спросил Хаттери с плохо скрываемым облегчением.

– Конечно же, нет, Дерек. Раз Миранда захотела переделать свое завещание, значит, у нее были на то свои веские причины. Касси – самая ближайшая родственница Миранды… не считая Хивер. Все это принадлежит ей по праву. – Сейчас его тон был настолько спокойным и убедительным, что Касси уже готова была поверить в искренность его слов. И все же ей казалось, что он что-то скрывает…

Джесон и Касси поднялись, чтобы идти.

– Одну минутку, – остановил их Хаттери. – Я только хочу напомнить вам, что Касси должна открыть сейф самостоятельно… тебя не должно быть рядом, Джесон.

– Ну, разумеется, Дерек. Я прекрасно это понял. Я и не собирался идти в это чертово место. У меня назначена встреча в центре города. Пойдемте, Касси. Я завезу вас в банк, мне по дороге.

Банковский служащий ушел, плотно закрыв за собой дверь, и Касси осталась в комнате одна. Она сидела в раздумье перед маленьким металлическим ящичком, который служащий извлек для нее из общего большого сейфа, и все никак не могла решиться его открыть. В банке ей сообщили, что Миранда последний раз открывала его две недели назад. В тот самый день, когда Касси уехала, отказавшись от работы: В день, когда Миранда переписала свое завещание. Должно быть, здесь, думала Касси, лежит что-то такое, что прольет свет на секреты, которыми Миранда не Могла поделиться вслух, и даст Касси ответ на мучившие ее вопросы. Почему Миранда настаивала, чтобы Касси открыла ящичек в одиночестве? Касси вставила ключик в замочную скважину, повернула его, подняла крышку.

Касси затаила дыхание, ожидая увидеть… что, она и сама не знала. Она быстро перебрала лежавшие там бумаги – свидетельство о рождении, свидетельство о заключении брака, паспорт, ценные бумаги ничего неожиданного. Касси еще раз внимательно просмотрела все содержимое. И впрямь, здесь не было ничего необычного, вздохнула Касси одновременно и с разочарованием, и с облегчением. Непонятно было, почему Миранда настаивала на том, чтобы никто другой кроме Касси не видел всего этого. Чем руководствовалась Миранда? Она еще раз пошарила в ящичке. И вдруг неожиданно ее пальцы нащупали на дне холодную гладкую поверхность. И она достала из ящика…

С фотографии смотрели на нее улыбающиеся лица: родители, Миранда, она сама. Это была фотография, сделанная в день окончания Касси школы, вставленная в причудливую антикварную рамочку. Что бы это могло значить? Касси внимательно с двух сторон осмотрела фотографию. Если Миранда хотела что-то этим сказать, то что? Что их семья много для нее значила? Что Миранда – как говорил Джесон – хотела, чтобы они с Касси стали более близки? Над этим и размышляла Касси, перекладывая фотографии в свою сумочку. Она все никак не могла понять причин того странного поведения Миранды в последний свой приезд в Нью-Йорк. И того, почему Миранда вдруг изменила условия своего завещания. И вне зависимости от того, хотела ли она облагодетельствовать сестру, о которой мало заботилась при жизни, или желала насолить мужу, все равно Касси чувствовала себя неловко.

Домой – вернее в дом Даринов – Касси вернулась на такси. Теперь она могла себе это позволить, как вообще могла позволить очень многое. Но эта мысль не только не делала ее счастливей, а совсем напротив, – причиняла страдание. Тот выбор, который ей предстояло сделать сейчас, был нелегким. Ведь теперь для нее стало совершенно все равно, переходить ей или нет на работу в «Магнус Медиа», поскольку высокая зарплата ей больше была не нужна. Теперь у нее появилась роскошная возможность: она могла делать в жизни все, что хотела. И жить там, где ее душе угодно. Поднимаясь по ступенькам дома, она внезапно осознала, какой сложной вдруг стала ее жизнь всего за один день.

Ей открыла служанка и взяла у нее пальто.

– А где Хивер? – спросила у нее Касси.

– Я думаю, что в спальне, мэм. С мисс Бьенсон.

– Хивер! Хивер! – закричала Касси, бегом поднимаясь по лестнице. – Я вернулась! – Касси распахнула дверь в обитую ситцем комнату. Там никого не было, но из соседней ванной доносился звук текущей воды. Мисс Бьенсон была в просторной ванной одна: она развешивала белье на сушилку.

– А где Хивер? – спросила Касси.

– А разве она не в спальне? Я оставила ее там, чтобы она делала уроки.

– Нет, ее там нет. Давно вы ее видели?

– Минут пять назад, – устало ответила пожилая женщина. – Ну, самое большее, десять.

И Касси отправилась искать девочку по всему дому.

– Хивер! Где ты? – звала она.

Девочка оказалась там, где Касси меньше всего ожидала ее найти, – в той самой спальне для гостей, где жила сейчас Касси. Хивер сидела на кровати, скрестив ноги, и плакала, прижав подушку к лицу.

– Хивер… что ты здесь делаешь?

– Жду тебя…

– А мисс Бьенсон думает, что ты послушно сидишь и учишь уроки.

– Я знаю, – ответила Хивер. – Я пообещала ей, что буду заниматься. Я обещала, что буду делать все, что она скажет, обещала ее слушаться. Но… я просто не могу этого больше вынести… Мне нужно кому-то рассказать… Я пыталась сказать папе, но… – Слезы вновь заструились по ее хорошеньким щечкам.

– Дорогая моя, – Касси ласково обняла девочку, – скажи мне, что тебя тревожит. Скажи, моя милая.

– Это из-за меня… это из-за меня умерла мама.

– С чего ты это взяла?

– Она мне сама сказала… – проговорила Хивер, всхлипывая. – Тогда, когда я последний раз ее видела. Она встала утром, чтобы проводить меня в школу, и ужасно разозлилась, увидев, как неубрано у меня в комнате. Она сказала… – Девочка опять зарыдала.

– Она сказала что?

– Что я… скор-о-о сведу ее в могилу, – прошептала Хивер; в ее широко открытых глазах застыл ужас. – Понимаешь? А потом так оно и вышло.

– Ох, Хивер! – засмеялась Касси. – Ну, это же просто такое выражение. Так говорят. Она не имела в виду ничего серьезного. И эти слова не имеют никакого отношения к автокатастрофе.

– А мисс Бьенсон говорит совсем по-другому, – мрачно ответила Хивер. – Она была в комнате, когда мама мне это сказала, и теперь все время повторяет мне, что это я виновата. И она перестанет мне это повторять, если только я буду ее слушаться. А я не могу. Мне так плохо! Пусть все об этом узнают, пусть меня накажут… – Она опять расплакалась. – Скажи, тетя Касси, меня посадят в тюрьму?

– Нет, Хивер, конечно же, нет, – утешала Касси племянницу, гладя по шелковистым волосам. Она с трудом сдерживалась, чтобы тотчас не помчаться и не выдать мисс Бьенсон все, что она о ней думает. Нужно будет поговорить с Джесоном, решила Касси. Она должна убедить его в том, что этой даме не место в его доме: как могла она так запугать ребенка? Как странно устроен мир, как странно устроены люди! Сколько противоречий в каждом из них! И никогда до конца не знаешь, кто плохой, а кто хороший. Иногда кажется, что нельзя доверять ни одной доброй улыбке. Того и гляди напорешься на очередную мисс Бьенсон, которая склоняется над кроваткой и ласково укрывает одеялом ребенка, а после ее рассказов того мучают кошмары.

9

– Она сейчас уезжает. Я велел ей собрать вещи. Чарлз отвезет ее на машине в гостиницу. Я заплатил ей за две недели вперед. Но на самом деле я бы и гроша…

Разговор происходил в библиотеке. Джесон стоял лицом к камину, держа руки в карманах джинсов. Он был вне себя от ярости.

– Я тоже. Поэтому я вам сразу и сказала. Где только Миранда ее отыскала? Она из какой-нибудь фирмы? Тогда мы можем позвонить туда и рассказать о случившемся. Этой женщине просто противопоказано общаться с детьми.

– Я должен был прислушаться к словам Хивер, – ответил Джесон с горечью. – Я же повторял ей, что все в порядке, так и не разобравшись до конца, в чем дело.

– Мы оба уже давно должны были догадаться. Я чувствовала, что с Хивер происходит что-то неладное. Но я была так занята собственными проблемами…

– Нет, Касси, это неправда, – прервал ее Джесон. – На самом деле я ужасно вам признателен. Это я был слишком занят своими проблемами, а не вы. Вы заботились о целом доме. О Хивер. Я все на вас взвалил… Я был как в аду.

Наконец-то, подумала Касси, он захотел мне довериться. Она села на диван и, затаив дыхание, стала ждать, что он ей скажет дальше. Он стоял, молча глядя на пылавший в камине огонь. Старинные австрийские часы пробили полчаса. Было девять тридцать. Хивер к этому времени уже уснула. И, кажется, ничто не мешало Джесону начать разговор. Но он молчал: минуту, две, три. Кассии чувствовала, что все ее мысли сконцентрированы сейчас на этом человеке, ничто не волновало ее сейчас больше, чем он. В отсветах пламени огромная тень Джесона темнела на противоположной стене. Касси подумала о том, какую странную, зыбкую роль играл этот человек в ее жизни. Но вместе с тем и какую огромную! Ее постоянно волновало, улыбается он или сердится, какое у него выражение лица. А когда она слышала звуки его голоса, все ее тело становилось будто легче, ей далее дышалось свободнее. Когда он появлялся неожиданно, она ужасно краснела, так, словно он обжигал ее своим взглядом. Оба молчали. Тишина нарушалась лишь шумом машин за окнами да шелестом дождя по стеклу. Касси ждала.

Его первая фраза разорвала тишину своей неожиданностью:

– Я, должно быть, кажусь вам странным, Касси?

– Да, – ответила она прямо. Что толку было скрывать? – Есть немного.

– Мне кажется, я знаю, о чем вы сейчас думаете. Так забавно! Вы, наверное, спрашиваете себя: что же это за человек такой, за которого моя сестра имела несчастье выйти замуж?

– Имела несчастье? Почему вы так говорите?

– Потому что это правда, – ответил Джесон мрачно. – Мы не были счастливы вместе.

– Почему?

В ответ раздался его горький ядовитый смех:

– Едва ли мне хватит времени, чтобы перечислить вам все причины.

– Я согласна потратить на этот разговор сколько угодно времени. Миранда оставила мне все свое состояние, мне, а не вам. Насколько я понимаю, она была слишком зла на вас, чтобы завещать его вам.

В этом все дело, не так ли? А вовсе не в том, что она заботилась обо мне?

– Не знаю. Она не посоветовалась со мной, когда это сделала. – Он горько усмехнулся. – Я думаю, вы видели, что я был удивлен не меньше вас.

– Вы не ответили на мой вопрос, – настаивала Касси. – Хотя, мне кажется, я сама знаю на него ответ. Миранда не стала бы возиться с переписыванием завещания для того, чтобы оставить деньги мне. Она сделала это только для того, чтобы не оставлять их вам. И я спрашиваю: почему? И почему именно две недели назад?

– Я не могу сказать вам, Касси. Есть масса вещей, о которых мне не хочется говорить. Извините меня. Это не потому, что я вам не доверяю. А просто… У меня сейчас очень тяжелый период в жизни… – Его голос дрогнул; потом он вновь молча стал смотреть на горящие поленья.

С каким удовольствием подошла бы она сейчас к нему, взяла за руку, заглянула в глаза! Если бы он только знал, как сильно она его любит!

– Почему вы не можете мне сказать? – спросила она.

– Потому что мне это тяжело, – ответил он, повернувшись к ней лицом. – Да и вам вряд ли это доставит удовольствие.

– Ну, ради Бога, Джесон! – робко упрашивала его Касси. Она чувствовала, что боится его: у него был такой твердый самоуверенный взгляд. Но ведь другой такой случай, может, и не представится, решила она, и продолжала настаивать: – Я же не прошу вас выдать мне секрет фирмы или военную тайну. Я прошу вас рассказать мне о моей собственной сестре, о ее жизни. Я хочу понять, почему незадолго до смерти ей вдруг пришло в голову, что она должна принять участие в моей судьбе.

– Я уже сказал вам, – очень холодно ответил Джесон, – она действительно осознала, как много вы для нее значите. Как много вообще значит семья. Мы оба это осознали. Но, к сожалению, слишком поздно.

– Мне очень хочется вам верить.

– Так и верьте! Я не понимаю, почему вы не верите. К чему эти все вопросы?..

– К чему? Потому что я не так наивна, как вам кажется. С того самого момента, как я переступила порог этого дома, я сразу поняла, что вы с Мирандой не ладите. Я слышала, как ужасно вы ссорились. А потом узнаю, что Миранда умерла и оставила все свое состояние мне. Ваше же имя, Джесон, даже не упомянуто в завещании. И я не понимаю, почему я должна верить в то, что она сделала это из-за большой ко мне любви.

– Вы полагаете, она сделала это из-за большой нелюбви ко мне? Так я должен понимать ваши слова?

– Нет-нет, я не то хотела сказать… – И впрямь, что же она хотела сказать? Касси умолкла на секунду, чтобы собраться с мыслями. – Просто я уверена, что что-то должно было произойти. В те выходные, когда я приезжала. Явно что-то произошло. Она так уговаривала меня переехать сюда, пойти работать в «Магнус Медиа»…

– Работать? Мне она об этом ничего не говорила.

– Речь шла о месте репортера в отделе новостей.

– Ну и что вы думаете об этом предложении, Касси? Вы согласились? – Он, наконец, отошел от камина и сел на диван рядом с ней. Касси почувствовала, что он рад сменить тему разговора. И она не смогла отказать ему в этом – ведь он сидел так близко.

– У меня еще не было времени хорошенько это обдумать, – ответила она, чувствуя, как снова краснеет. К счастью, было довольно темно, и он не мог этого заметить.

– Я хочу, чтобы вы обдумали это, Касси.

– О'кей, – проговорила она, с трудом скрывая волнение, – но зачем это вам?

– Я полагаю, вы знаете. Я думаю, мы оба знаем. Касси слышала, как бьется ее сердце. Нет, оно не просто билось. Казалось, оно сейчас выпрыгнет из груди. Его стук отдавался в ушах, заставлял бешено циркулировать кровь. Он взял ее правую руку. Как холодны были его пальцы! Неожиданно он притянул ее к себе, его крепкие сильные руки сжали ее, холодные губы прильнули к ее губам. Ей показалось, что она с головой погрузилась в прозрачную холодную воду, и почувствовала, что ей теснит сердце. Так сильно, что трудно дышать.

– Не надо, Джесон, – вымолвила она, неожиданно отталкивая его. – Пожалуйста. Это нехорошо.

– Но это не может быть нехорошо. – Он вновь прижал ее к себе, целуя ее шею, щеки, волосы. – Я мечтал об этом с самой первой нашей встречи.

– Нет, Джесон… я не хочу, пожалуйста… – Но было уже слишком поздно: она чувствовала, что теперь сама не в силах его оттолкнуть. Это казалось сном, это не могло быть правдой… Но его поцелуи – страстные и нежные – говорили об обратном. Она нужна ему… как и он ей, он тоже любит ее. В те ночи, которые она проводила без сна, мечтая о его поцелуях и объятиях, он тоже мечтал о ней. И вот теперь их мечты сбылись, сон стал явью. Она чувствовала, как погружается в воду все глубже и глубже: ее сводили с ума его губы, язык, его сильные руки. Он целовал ее грудь, ласкал ее, гладил ее бедра… Окончательно потеряв голову, она упала на диван…

Неожиданно он отпустил ее, сел рядом и со вздохом закрыл лицо руками.

– Джесон… – Касси поправила платье и попыталась привести в порядок волосы.

– Прости меня, – Джесон взял ее за руку. – Я не знаю, как это вышло… я не хотел…

Эти слова словно обухом ударили Касси. Он не хотел… ее сердце сжалось от боли в комок. Конечно! Просто ему сейчас одиноко. Ведь он только что потерял Миранду… Да, у них с Мирандой были проблемы, и их жизнь – как он сам признался – не всегда была счастливой, но это вовсе не означает, что он не любил Миранду. Да и как можно было не любить такую женщину, как Миранда? Касси вспомнила ту ужасную ссору, невольной свидетельницей которой она стала. Тогда она впервые задумалась над тем, насколько противоречивыми могут быть человеческие отношения и чувства. Любовь – чувство светлое – соседствует с ревностью. Страсть легко может перерасти в злобу, а симпатия – в ненависть. Как же она сразу не догадалась? Джесон целовал совсем не ее, он целовал… Миранду.

– Не волнуйся, Джесон. Я все понимаю, – Касси встала, застегивая платье. – Я думаю, мы оба… не в себе.

– Подожди, Касси, не уходи, присядь.

– Да нет, Джесон, я лучше пойду. – Однако она не ушла, а остановилась у окна, которое выходило на Пятую авеню. Дождь уже кончился, но асфальт был еще темным. Она чувствовала, что ей все еще трудно дышать, и все никак не могла прийти в себя после того, что произошло. Боже, что он теперь подумает о ней? Ведь каждый ее вздох, каждое движение ясно говорило о том, что она хочет, чтобы он взял ее… занялся с ней любовью прямо здесь, на этом диванчике в библиотеке… Господи, до чего она глупо себя вела!

– Давай поговорим, Касси, – спокойно сказал, Джесон. – Нужно поговорить об этом.

– О чем об этом?

– Ну, о… обо всем. О твоем будущем, о работе.

– Я уже все решила, – солгала Касси. – Я не буду здесь работать.

– Но почему?

– Я не хочу переезжать, не хочу оставлять Роли. Не хочу менять свою жизнь.

– Но ведь твоя жизнь и так уже изменилась, и с этим ничего не поделаешь.

– Я это знаю и стараюсь привыкнуть к этой мысли. Но это вовсе не означает, что я должна…

– Я хочу, чтобы ты подумала, Касси, – перебил ее Джесон. – Мне хочется, чтобы ты осталась здесь с нами. Хивер нуждается в тебе.

– Но это невозможно. – Касси смело посмотрела ему в лицо. – Особенно теперь… после того, что произошло сегодня. – Она смерила его взглядом. Как же устало и даже жалко он выглядел! Он сидел, сложив руки на коленях, потом опустил голову и коснулся пальцами волос – только теперь Касси заметила, что Джесон уже начал седеть. Когда он вновь откинулся на спинку дивана, Касси увидела, что его лицо уже не молодо, а глаза печальны почти по-стариковски. Его губы – еще совсем недавно такие стремительные – казались теперь чересчур тонкими и потрескавшимися. Ему больно, поняла Касси, и всем сердцем устремилась к нему. «Ему плохо, но я ему не нужна. Он сказал, что я нужна Хивер. Это правда, Хивер я нужна. А ему – нет».

– Об этом не волнуйся, – сказал он устало. – Я не стану тебе докучать. В конце недели я уезжаю за границу. У меня деловые встречи в Японии и во Франции. Почти все мои деловые интересы сосредоточены сейчас в Европе и в Азии. Обычно я провожу там по полгода, а в этом году, я думаю, получится даже дольше. Миранда была не против, а в глубине души, уверен, даже радовалась бы этому. Да и Хивер не особенно по мне скучает. Если ты откажешься, мне придется тащить Хивер за собой, забирать ее из ее школы, лишать друзей. Оставить ее здесь я могу только с тобой.

– Я понимаю. В качестве няньки, – ответила Касси.

– Ну, зачем ты так? Не няньки, а ее родной тетки. Человека, которому, я убедился, она доверяет, и к которому уже успела привязаться. Не могу же я оставить ее на очередную мисс Бьенсон? Никак не могу. Поэтому я прошу тебя, Касси, о ней позаботиться.

– Да, конечно, так тебе будет удобно, – съязвила Касси.

– Ну, да, разумеется, – ответил Джесон, мрачнея. – Мне так удобно. Но ведь и тебе могло бы быть это удобно, если бы ты перешла в «Магнус Медиа».

– Понятно, – ответила Касси.

«Так вот почему он так заинтересовался моей возможной работой у Магнуса! – почти со злобой подумала Касси. – Он решил, что я буду работать там и одновременно сторожить Хивер. Значит, вот откуда его неожиданный прилив нежности! Он просто хочет воспользоваться мной в качестве няньки для девочки. Как же это гадко! И какое счастье, что наши отношения не зашли слишком далеко!» Но при мысли о бедной маленькой Хивер сердце Касси оттаяло, и она сказала Джесону;

– Я подумаю.

– Конечно, подумай. – Джесон нехотя поднялся с дивана. – Я уеду не раньше пятницы. У тебя будет целых пять дней. Достаточно времени, чтобы принять решение, не так ли? – Ей показалось, что это звучит как вопрос, но прежде, чем она успела что-либо ответить, он ушел.

– Да, – сказала Касси опустевшей комнате. А огонь в камине тем временем погас.

10

– А это, – с гордостью объяснял Магнус, – наш отдел новостей. Сейчас здесь никого нет, суматоха начинается обычно часа в три. – Касси стояла вместе с Магнусом в просторном застекленном кабинете Фредерика Маршалла, ведущего программы новостей на «Магнус Медиа». Кабинет служил одновременно и рабочей комнатой, и смотровой площадкой – отсюда хорошо просматривалось круглое просторное помещение отдела новостей. В отличие от этого помещения, где царил беспорядок, кабинет был изыскан и даже украшен приметами Старого Запада. Бронза Ремингтона, многочисленные фотографии ирокезов, ковбойские шляпы, надетые на деревянные шесты…

Фредерик Маршалл, седовласый служитель музы телевидения, диктор с приятным баритоном, пришел много лет назад к выводу, что из его детства, проведенного в Колорадо, можно кое-что выжать, а именно – создать этакий имидж своего парня с Дикого Запада, и это поможет ему добиться успеха. Он начал учиться протяжно произносить слова. Обращался к публике не иначе, как «народ». Каждую свою передачу заканчивал словами: «Счастливых троп, тебе, Америка!» Кроме того, одевался исключительно в кожу и хлопок. Надо сказать, этот костюм ему приходилось шить заново довольно часто, так как с каждым счастливым сезоном его и без того массивное тело становилось все шире и шире. Писатель он был абсолютно никакой, да и репортер никудышный, но его новый имидж все же спас его: он «зацепился» на «Магнус Медиа». Все, что требовалось от Маршалла, – это читать написанное на бегущей строке стоящего перед ним монитора. А это удавалось ему по-актерски блестяще. И Америка обожала его. «Ночные новости» с Фредериком Маршаллом вот уже пять лет фигурировали в списке передач с наиболее высоким рейтингом популярности.

За предыдущие сорок минут директор «Магнус Медиа» успел показать Касси целых пятнадцать этажей своих владений: фондовую библиотеку, отдел кадров, гримерную, комнату для служащих, кафе… Когда Магнус позвонил Касси и пригласил ее совершить экскурсию в его телевизионную империю, она даже представить себе не могла, что ее гидом будет сам император. И уж тем более не ожидала услышать такого интересного, не без тени самоиронии рассказа.

– Я надеюсь, вы не рассчитывали встретиться с самим хозяином кабинета? – пошутил Магнус, демонстрируя ей полутемный кабинет Фредерика Маршалла. – Старик, знаете ли, не любит приходить на работу раньше, чем его гример. Он у нас не самая главная рабочая лошадка.

– Однако вы не откажетесь от его услуг, ведь он имеет успех, не так ли? – спросила Касси, довольная тем, что Магнус с ней откровенен.

– На самом-то деле я собирался это сделать, – ответил император. – Но об этом знали только я и Миранда, однако вам, Касси, я могу это сказать. Мы хотели, чтобы ваша сестра попробовала вести и эту передачу тоже, а в дальнейшем я планировал оставить» ее на этом месте насовсем.

– А как же «Неприятные новости»? Это же лучшее ваше шоу. Вы не боялись, что это поставит его популярность под угрозу?

Он взглянул на нее, и его рот расплылся в улыбке:

– Мне нравится ваш образ мысли. Вы осторожная. Боюсь, правда, вы совсем не такая, как Миранда. Ей казалось, что идея «Неприятных новостей» уже себя исчерпала. И, как всегда, ей хотелось совершить следующий шаг. Этим шагом было в ее понимании и стало бы амплуа ведущей программы новостей. Ну, а вы же знаете Миранду… вернее, знали… Если уж она чего захочет…

– Да. Знаете, а ведь я совсем не подумала о том, какой удар нанесла смерть Миранды вашему делу. Что будет с «Неприятными новостями»? Вы уже решили что-нибудь?

– Через некоторое время, – ответил Магнус, откашлявшись и тем самым, настроившись на деловую беседу, – мы объявим конкурс на место ведущего. В нем смогут принять участие все наши лучшие дикторы. Но, возможно, мы возьмем кого-нибудь со стороны. Я думаю потратить на это около шести месяцев. А потом мы выберем лучшего.

– Я вижу, вы все прекрасно продумали.

– Это моя профессия, милая Касси, – Магнус и Касси вышли из кабинета Маршалла, – все продумывать, находить нужных людей на нужное место, отыскивать таланты. Мы работаем в век технического прогресса и электроники, а все равно все решают люди, личности. Успех определяют хороший сценарий и талантливый репортаж. Такие люди нужны мне. Компьютерная графика никогда не заменит на экране красивого живого лица и внушающего доверие голоса.

Они спустились вниз по винтовой лестнице, соединявшей кабинет Маршалла с отделом новостей. Если кабинет Маршалла выглядел солидно и даже роскошно, то огромная комната отдела новостей была обставлена исходя исключительно из соображений делового удобства. Освещенная сверху лампами дневного света, она была вся заставлена рабочими столами и переполнена компьютерами. Это был нервный центр и мозг «Магнус Медиа». И хотя телебашня Магнус-Медиа-Билдинг, возвышавшаяся над Шестой авеню, принимала различную информацию из самых удаленных уголков мира, а все же эта прокуренная комната на восемнадцатом этаже напомнила Касси своей атмосферой отдел информации в ее собственной газете.

– Здесь очень похоже на нашу редакцию в Роли, – сказала Касси, подойдя к заваленному бумагами столу, стоявшему возле стены, на котором скотчем было приклеено следующее изречение: «Не забывай: не будь телевидения… мы все были бы без работы».

– Конечно, – кивнул Магнус, продолжая с ней экскурсию по комнате. – Собрать информацию, написать статью, переписать ее, сделать репортаж – это очень похоже на работу журналистов-телевизионщиков. Телевидение имеет только гораздо более широкую аудиторию, нежели газета.

– Вы словно хотите этим меня уколоть.

– Нет, что вы! – ответил Магнус, улыбнувшись. – Но это же факт. Электронные новости – это колоссальная сила. Это красочно. Это живо. Вы можете побывать в любой стране мира, не выходя из собственной гостиной или спальни.

– Я согласна, но мне кажется, что в телевидении меньше глубины. Это только так – кусочки информации, а не их осмысление. Телевидение не заглядывает внутрь, а скорее скользит по поверхности. – Касси остановилась, поняв, что зашла слишком далеко. Магнус не стал с ней спорить, но видно было, что он недоволен: ведь это как-никак ее собеседование для принятия на работу, и она могла бы вести себя посдержанней.

Две самооткрывающиеся двери раздвинулись, и Касси очутилась в коридоре с многочисленными лифтами. Магнус подошел к дальнему и нажал кнопку вызова. Они ехали в полной тишине вверх на лифте в его офис. Не успели двери еще открыться, а Касси уже почувствовала, что здесь, наверху, совсем другой воздух. Тут было прохладнее, легче дышалось, даже запах был какой-то совсем другой, богатый. Холл освещался, как показалось Касси, лунным светом, но, конечно, это были просто такие специальные лампы, свет которых напоминал лунный. На стенах висели мягкие старинные ковры. Одетая со вкусом – как и подобает при ее работе – женщина, сидевшая за столом, внимательно, изучающе посмотрела на Касси и обратилась к Магнусу:

– Я могла бы попробовать перенести собрание на четыре часа, но ваш обед в «Ньюсуик» мне отменить не удалось. Я сожалею. Ваша речь напечатана, так что можете просмотреть ее на обратном пути в машине.

– Черт… ну, ладно, спасибо за старания, Чарли. За последние полчаса не было звонков? Да? – Даже Касси поняла, что ответа не требуется, и отправилась вслед за Магнусом по сплошь застеленному коврами коридору в угловой кабинет с потрясающими двухэтажными стеклянными стенами от пола до потолка. Как завороженная, Касси подошла к окну, откуда открывался захватывающий дух вид на Вестсайд и Гудзон. Отсюда центр города казался таким далеким и молчаливым, а переплетения проспектов и улиц – некий грандиозный по своей красоте и точности план. Здесь, на такой высоте, не было слышно шума машин, а их выхлопы сюда не доходили. За рекой утопали в тумане горизонты Нью-Джерси. Иногда сквозь них просачивались яркие вспышки солнечного света.

– Отсюда, наверное, можно наблюдать, как меняется погода, – обратилась Касси к Магнусу.

– Чудесно, не правда ли? Особенно хороши закаты. Думаю, вам стоит однажды прийти сюда еще раз и посмотреть на закат. – Он жестом пригласил ее сесть на одно из кресел, стоявших вокруг огромного круглого стола с черной зеркальной поверхностью. Красно-желтые тюльпаны свешивали свои головки из изящной китайской вазы, возвышавшейся на столе. Касси села на кресло, спиной к окну; она внимательно осматривала кабинет Магнуса. Все, что ее окружало, казалось ей потрясающим.

Магнус не мог не заметить ее восхищения.

– Миранда очень любила эту комнату, – сказал он. И вдруг добавил: – Я кажусь вам, наверное, сентиментальным придурком, потому что без конца вспоминаю о ней.

– Нет, что вы! Я же понимаю, как вы к ней были привязаны. С ней бывало нелегко общаться. И я не могу не уважать человека, который был ее близким другом.

– Да, с ней бывало нелегко, – согласился Магнус. – Да и с вами, Касси, как я погляжу, бывает трудновато. Вы весьма резко отозвались о телевидении в моем присутствии. – Касси поняла, что он предоставляет ей возможность исправить свою ошибку, взяв свои слова обратно. Еще месяц назад она бы в лепешку расшиблась, лишь бы ему угодить. Несколько недель тому назад она бы обязательно придумала что-нибудь, чтобы загладить ее вину. Но смерть Миранды очень ее изменила, в каком-то смысле даже ожесточила, и она решила теперь говорить всегда только то, что думает.

– Я действительно не очень-то высокого мнения о телевидении, – улыбнувшись, сказала она. – Мне кажется, что получасовые программы не дают настоящего представления о происходящих процессах. А передача «Неприятные новости» это, по большей части, погоня за дешевой популярностью.

– Вы, однако, очень резки. А Миранде вы то же самое говорили?

– Да, конечно. Я сказала ей об этом при нашей последней встрече. В то утро, когда она убеждала меня остаться здесь работать.

– Интересно, – удивился Магнус, – в то же утро она сказала мне, что вы обожаете телевидение, просила подержать место свободным, так как вы должны скоро решиться.

– Мне очень жаль, что вы потеряли из-за меня столько времени. Видите ли, за последние два дня у меня произошло столько событий… Я не могла дать вам окончательный ответ. Я все еще многого не могу понять… Вы уже знаете, что Миранда оставила мне все свое состояние?

– Нет, впервые слышу об этом! Когда это стало известно?

– Завещание огласили вчера. Оно показалось мне очень странным. Миранда делала акцент на том, что именно я и только я одна должна вскрыть ее сейф. А там не оказалось ничего секретного. Обычные документы…

– Вы внимательно их просмотрели?

– Да. А с другой стороны, что она могла оставить мне такого важного и таинственного?

– Не знаю, не знаю, – задумчиво произнес Магнус. Он сел в кресло напротив Касси. – Могу только вам сказать, что в последнее время Миранда занималась какой-то историей, но хранила это от всех в тайне. Видимо, она черпала сведения из источников, которые нельзя было подвергать огласке. Она даже меня в это не посвящала.

– И абсолютно никто не знал, в чем дело? Разве такое возможно?

– Если бы речь шла о ком-нибудь другом, а не о Миранде, то это действительно было бы невозможно. Но она была человеком особенным… Она убедила меня, что ей необходимо хранить все в тайне, и я был не против. Я думаю, вы уже догадались, что она могла обвести вокруг пальца даже меня.

– А вы не думаете, что это дело могло иметь отношение?…

– К аварии? – спросил Магнус со вздохом. – Нет. Проще всего было бы искать кого-то, кто виноват. Поймать его. Судить. Но боюсь, виновата в этой катастрофе только она сама. По словам полицейских, это была одна из тех трагедий, которые происходят по вине автомобилистов, которые набирают бешеную скорость, забывая про гололед.

– Но вы считаете, она могла оставить мне записку или что-то еще касающееся этой истории?'

– Это вполне вероятно, – ответил Магнус. – Тот сейф, о котором вы упомянули, был бы прекрасной возможностью…

– Если хотите, я еще раз все просмотрю?

– Хорошо, но я хочу попросить вас о другом, Касси.

– О чем?

– Переходите ко мне на работу. Нет, вы подождите, – заторопился он, заметив, что она уже открыла рот, чтобы возразить. – Я возьму вас на ваших условиях. Ищите более глубокие истории, копайте глубже. Вы даже не представляете, насколько я разделяю ваше мнение. Теленовости страдают от поверхностного подхода, это правда. Нам нужен приток свежих талантов. Я считаю, что как раз недостаток телеопыта поможет вам преуспеть.

Он так быстро и умело дергал за нужные ниточки, что Касси не сразу нашлась, что и ответить. Но, встретив его заинтересованный взгляд, она рассмеялась:

– А что, если я ударю лицом в грязь?

– Мы подберем вас, отряхнем и отправим назад в Северную Каролину. Но не думаю, что это произойдет.

– Я действительно могу делать те репортажи, которые сочту нужными? И копать так глубоко, как захочу?

– Да, безо всяких ограничений. Разумеется, конечно, вы будете сообщать о них главному редактору и работать в контакте со съемочной группой. Боюсь, в одиночку вы этого сделать не сумеете. На первых порах вам будет трудно, это понятно, но вы разберетесь. Я в вас верю и буду рядом. Если вы почувствуете, что не находите в коллективе достаточного внимания и поддержки, обратитесь ко мне. Я буду помогать вам.

– А чем я могу помочь вам? – спросила Касси, чувствуя, что он чего-то не договаривает.

Магнус задумчиво смотрел в окно на начинавшуюся над Гудзоном грозу. На горизонте собирались мрачные тучи, уже доносились раскаты грома.

– Просто быть поблизости, Касси. Помнить, что я ваш друг. В настоящий момент я очень одинок и несчастен.

Их разговор на этом и закончился. Он проводил ее до самой двери своего офиса и, прощаясь, добавил:

– Дайте мне знать, если найдете что-то среди документов. Или если вдруг узнаете в отделе что-нибудь о том деле Миранды. Ладно? Удачи вам, Касси!

11

Все в тот день, когда Касси должна была выйти на работу в «Магнус Медиа», шло не так, как надо, И неприятности начались, как только она проснулась.

В шесть часов утра, раньше, чем затрезвонил будильник, Касси разбудил крик Хивер: «Папоч-ка-а! До свидания!» Затем послышались быстрые шаги Джесона по лестнице, его разговор с шофером, звук захлопнувшейся двери. Он уезжал больше чем на три недели. Разве она не заслужила того, чтобы он, по крайней мере, постучал ей в дверь на прощанье? И сказал тихонько: «Удачи тебе в новой работе, Касс»? А он уехал, даже не простившись. И вновь – уже не первый раз за эти дни она усомнилась в правильности своего решения – остаться здесь.

Четыре дня назад, в тот вечер, когда она вернулась после собеседования у Магнуса, она спокойно сообщила Джесону, что приняла предложение императора. Он ответил ей очень сухо: «Я рад». За его коротким ответом последовало молчание. Он лишь внимательно посмотрел на нее. Чего он ждал? Может, хотел услышать, что она осталась из-за него? Неожиданно ей пришло в голову, что он просто ждет от нее более эмоционального рассказа.

– Я поняла, что это колоссальная возможность, – быстро сказала Касси. – Магнус разрешил мне писать и снимать то, что мне нравится. Он сказал, что возлагает на меня большие надежды. Я раскритиковала его программу, а он совсем не рассердился.

– Ну, если бы он рассердился, то уж точно не взял бы тебя на работу.

– В том-то и дело, – оживилась Касси. – Он пригласил меня именно потому, что посчитал мою критику правильной. И теперь я смогу работать, как считаю нужным, докапываться до сути, писать интересные сценарии и снимать репортажи. Просто не могу в это поверить!

– Честно говоря, я тоже, – сказал Джесон, пересаживаясь в кресло.

– Что ты имеешь в виду?

– Просто я знаю его лучше, чем ты, Касс. Он все и всегда делает только исходя из своих интересов.

– Ты хочешь сказать, что он обманывает меня?

– Я хочу сказать, что он хорошо умеет манипулировать своими и чужими интересами.

– За что ты так его ненавидишь? – вырвалось у Касси. – Из-за Миранды?

– Я не обязан отчитываться перед тобой. – Он резко встал и подошел к окну. Спустя несколько мгновений обернулся и спокойно добавил: – Да, я должен признать, что никогда не любил Магнуса… Это давняя история… Я познакомился с ним задолго до Миранды. Не имеет смысла вдаваться в подробности, но я очень многого не могу забыть и простить ему. Это все, что я могу тебе сказать, но, поверь, Миранда здесь ни при чем.

– Тогда почему же ты позволил ей у него работать?

– Потому что я никогда не мог ей позволять или не позволять. Миранда всегда поступала так, как сама считала нужным.

– И ты не против, чтобы я у него работала?

– Ты же сама сказала, что для тебя это уникальная возможность… кроме того, я хочу, чтобы ты осталась в Нью-Йорке.

Он уже подошел к двери, но Касси его остановила:

– Могу я все-таки узнать, что между вами произошло? Я же должна понять, что он за человек и чего мне стоит опасаться. Я не хочу жить в потемках.

– Это было давно, Касси. И не имеет отношения ни к тебе… ни к Миранде. Кроме того, – он усмехнулся, – все мы живем в потемках. Всю свою, жизнь.

Сидя в полном одиночестве в свой первый рабочий день в душной комнате без окон, Касси размышляла над тем, что, в сущности, он прав. Прошло уже больше двух часов с того момента, как дежурная с восемнадцатого этажа отвела ее в кабинет, находившийся довольно далеко от отдела новостей. То, что она пришла слишком рано, Касси поняла сразу, выйдя из лифта. Никого не было видно, только сонная молодая дежурная сидела у телефона, погрузившись в чтение журнала «Пипл».

– Ах, это вы. – Интерес к Касси у девушки прорезался только тогда, когда Касси назвала свое имя. – Сестра Миранды Дарин! Примите мои самые искренние соболезнования. Нет, никого еще нет… Впрочем, постойте, я отведу вас в кабинет, который мистер Макферсон для вас вчера освободил.

Ян Макферсон, как узнала Касси вчера в отделе кадров, был ответственным продюсером «Неприятных новостей» и ее непосредственным начальником. Она слышала о нем кое-что еще от Миранды: «Этот примадонна мистер Макферсон… С виду он кажется этаким ангелочком, но тако-о-ой зануда… От всех требует какой-то немыслимой дисциплины, точно у нас не телевидение, а симфонический оркестр!»

И, сидя в пустой и душной комнате, Касси размышляла над тем, что мистер Макферсон скажет, в свою очередь, о Миранде. И вообще, что думает вся съемочная группа «Неприятных новостей» о ее сестре, которая была такой упрямой и своенравной? Ждут ли они, что Касси окажется на нее похожей? Как отнесутся к ней, ведь она – не имеющая никакого опыта работы на телевидении, а только родственница знаменитости – заполучила это местечко так же легко, как Золушка стеклянную туфельку? Догадаются ли они, что ее покровителем был сам Магнус? Конечно же, догадаются, решила Касси. Сплетни любят везде… а уж на телевидении тем более. Это ужасно, что она еще не приступила к работе, а к ней уже будут относиться с предубеждением! И, что еще хуже, они все время будут сравнивать ее с Мирандой, и будет ли это сравнение в пользу Касси – большой вопрос.

– Я просто не понимаю, – сказал ей Кеннет, когда она сообщила ему о своем решении остаться, позвонив в воскресенье в Роли. – Это совсем на тебя, Касс, непохоже. Что ты будешь делать одна в Нью-Йорке? Работать на телевидении? А как же твоя жизнь здесь? Газета? А как же я?

– Я чувствую, что должна, Кеннет, – терпеливо объясняла она. – Хивер нуждается во мне. И потом эта работа… она будет чем-то совершенно новым…

– С каких это пор тебе захотелось нового, Касси? Что произошло с моей доброй веселой девочкой? Что с тобой, котенок? – Если Кеннет рассчитывал, что ему удастся разжалобить Касси, называя ее этим ласковым прозвищем, то он просчитался. Касси даже разозлилась: держит ее за какую-то наивную дурочку, тихоню безответную. В ней взыграло безудержное желание навсегда разрушить тот образ, к которому все привыкли: длинные светлые волосы, мечтательное выражение лица, мелодичный голос. Нет уж, такой она больше не будет! Хватит! Надоело!

– Поторапливайтесь! – Размышления Касси были прерваны звонким голосом и стуком распахнувшейся двери. – Она обернулась и увидела сияющее темнокожее лицо и целую копну черных кудряшек. Но первое, что ей бросилось в глаза – это белоснежные зубы, ослепительная улыбка Шейлы Томас. Она улыбалась так широко, что напомнила Касси Чеширского кота.

– Эй, поторапливайся! – снова крикнула девушка, окинув Касси быстрым оценивающим взглядом. – Макферсон уже приперся!

И Касси направилась за ней в коридор, где Шейла стучалась в каждую дверь, – собирала народ на совещание.

– Вон конференц-зал. Заходи. У Макферсона очередной припадок, так что приготовься к основательной пропесочке мозгов.

Через минут пять в конференц-зале собралось уже человек двадцать. В центре огромной комнаты стояли потертый стол и двенадцать стульев, требовавших починки разной степени сложности. Комната выходила окнами на вентиляционную шахту и мощную стену из серого бетона. Касси оказалась среди тех, кто пришел слишком поздно, и места ей не хватило. Касси было достаточно одного беглого взгляда на присутствовавших, чтобы понять, почему Шейла так критически на нее посмотрела. Никто не сказал Касси о том, как здесь принято одеваться. Мужчины были одеты в джинсы и водолазки, а женщины – в свитеры и узкие, как на Шейле, брюки. Лишь одна из них была в платье, но она – как быстро сообразила Касси – работала в кафе и ушла, как только выполнила все заказы.

Нет, это очень мало походило на начало исключительно приятного дня. Уверенная в том, что ее примут здесь всерьез, Касси решила идти по стопам Миранды, а потому отправилась с утра в гардеробную сестры, чтобы одеться во что-нибудь новое и солидное. Она выбрала серо-голубой пиджак от Лакруа, короткую темно-серую шерстяную юбку, чтобы продемонстрировать свои длинные стройные ноги, и пару темно-синих туфель от Ральфа Лаурена на очень высоких каблуках, которые прибавили добрые десять сантиметров к ее и без того высокому росту.

Ей очень хотелось сразу стать здесь своим человеком, что называется, вписаться в коллектив. А вышло все наоборот – безуспешно стараясь спрятаться за спинами людей в углу комнаты, она чувствовала себя белой вороной.

– Парни и девушки… – Он говорил настолько тихо, что остальных слов Яна Макферсона Касси просто не разобрала. Его подкрашенные волосы уже редели. Очки без оправы постоянно падали с носа, когда он поверх очков осматривал присутствующих с ядовитой улыбкой. Пальцы то ощупывали верхний карман, где лежали сигареты, то приглаживали волосы, то нервно стучали по столу. Внезапно наступила гробовая тишина.

– Я только что вернулся после многочасовой беседы с нашим директором, – начал свою речь Макферсон. – Мы обменялись мнениями по целому ряду вопросов.

Касси услышала, как один из стоявших рядом с ней мужчин прошептал другому:

– Когда он начинает свою речь с видом госсекретаря, это значит – жди беды.

– Тише, ребята, – Макферсон поднял руку, требуя тишины, – сперва послушайте, что вам хотят сообщить ваши начальники. Затем, если будете себя хорошо вести, – мы обсудим другие вопросы. Начну с хороших новостей. Магнус твердо намерен сохранить передачу «Неприятные новости». Он полагает, как, я думаю, и все мы, что вся проблема здесь – в ведущем. Конечно, Миранду трудно будет заменить. Это понятно. Но мы можем придумать что-нибудь чуть-чуть в ином ключе… Нам придется ее заменить. Магнус считает, что мы должны дать нескольким ребятам возможность попробовать себя.

– Только ребятам? – послышался женский голос.

– Я выразился так в общем. Тамара Вилькенсон, Мануэль Кортензо и Филипп Демотт получат эту возможность первыми.

– Грандиозно! – воскликнул кто-то с иронией.

– А что будет с передачей, пока не закончится конкурс?

– Пока, – ответил Макферсон, – ее будет вести Сьюзен Диаборн из Эн-Би-Си.

– Черт!

– Ну, конечно! Магнус опять нас обманывает! – закричала Шейла Томас. – Наверняка он берет Диаборн насовсем. А конкурс – это очередная фикция!

– Нет, – спокойно ответил Макферсон. – Мы никого не назначим на место Миранды. Все решат, как всегда, рейтинги, то есть зрители. В следующие несколько месяцев каждому из названных мною сотрудников будет дана часовая возможность проявить себя. А зрители сами выберут. Единственно, в чем мы с Магнусом сошлись во мнении, так это в том, что ведущий должен быть один. Чтобы зритель привык к одному и тому же лицу, к одному и тому же голосу, к одной и той же манере задавать вопросы…

– Это еще зачем? – подал голос какой-то человек, но Макферсон посмотрел на него неодобрительно.

– Речь идет об общем стиле передачи, – продолжил он. – Наш директор нашел, что она недостаточно глубока. Он считает, что мы слишком поверхностно обо всем судим и слишком гоняемся за сенсациями.

– И кто же, интересно, в этом виноват? – не унимался человек.

– Я никого не собираюсь обвинять, Даррел, – ответил Макферсон. – Зато хочу втолковать каждому из вас следующее… Ребята… – И тут он вновь заговорил так тихо, что Касси пришлось сильно напрягаться, чтобы хоть что-то расслышать: – Если у вас есть какие-либо соображения относительно этой передачи… какие-нибудь идеи… что вы должны в этом случае сделать? Вы должны немедленно прийти ко мне. Это понятно, надеюсь? – И тут он злобно взглянул своими неморгающими холодными серыми глазами на Касси, и она с ужасом поняла, что ему отлично известно, кому он обязан этими новыми идеями.

– Да, – зачем-то прошептала Касс, чувствуя, как краснеет. Он посмотрел на нее минуту-другую, затем кивнул всем и удалился. Остальные медленно двинулись к выходу.

– Ты сестра Миранды? – подошла к ней Шейла.

– Да. Меня зовут Касси.

– Говорят, что ты наговорила Магнусу массу неприятных вещей о нашем шоу, и поэтому Макферсон тут разорялся?

– Да.

– Ну что ж, о'кей. – Улыбка Шейлы занимала добрую половину лица. Она протянула Касси руку. – Тогда, дружище, добро пожаловать к нам на борт.

Так начался день, подумала Касси… не слишком-то хорошо начался… Но, кто знает, может, закончится лучше?

12

Касси всегда легко сходилась с людьми. Всю свою жизнь. С самого раннего детства она была доброй и приветливой. Может, оттого, что весь свой небольшой запас зависти она тратила на Миранду, она никогда не испытывала этого нехорошего чувства – столь обычного в юношеском возрасте – в отношении своих сверстниц. Касси всегда была общительна, ее принимали во все компании, и она никогда и не стремилась быть там лидером. Лидерство с детства считалось уделом Миранды, и Касси научилась знать свое место. Она очень рано смирилась с тем фактом, что нужно уметь быть второй и не особенно порывалась командовать. Эта черта характера, наверное, и помогала ей приобретать друзей: они чувствовали себя в обществе Касси легко и уютно.

– Знаешь, я все никак не могу поверить, что у вас с Мирандой одни и те же гены, – сказала ей Шейла, спустя неделю после их знакомства. Они сидели рядом – за монтажным столом, работая над сюжетом, который Шейла подготовила для Миранды около месяца назад, и к которому с тех пор еще никто не прикасался. Комментарий Миранды был вырезан, и задача Касси состояла в том, чтобы написать тот текст, который будет читать Мануэль Кортензо, один из временных ведущих.

– Почему, Шейла? – спросила Касси и добавила: – Знаешь, давай сделаем здесь небольшую паузу, просто дадим крупным планом лицо человека. Так будет лучше, правда?

Сюжет был посвящен непростым взаимоотношениям так называемых «коричневых» – уличных полицейских в коричневой форме – и «нарушителей», задержанных только за то, что они припарковали свою машину в неположенном месте. Замысел сюжета состоял в том, чтобы показать, как часто рядовой налогоплательщик попадает в ситуацию, когда к нему подходит грозный полицейский, требует документы, штрафует, и даже если не отводит в полицейский участок, то все равно хорошенько обхамливает. И все это только за то, что бедняга не сообразил, где ему надо припарковаться.

– Почему бы нам не сделать здесь субтитр? – предложила Касси, когда они подробно обсудили то, каким будет лицо у человека, который остановился, чтобы перекусить, а, вернувшись, обнаружил, что его машина взята на буксир. – Субтитр мог бы быть, например, таким: «За что вы меня так мучаете?» или «Господи, ну почему я не послушался жену и не переехал жить в Денвер?»

– Да, это будет здорово, – согласилась Шейла, заново прокручивая пленку. – А потом мы можем показать, как машину везет кран… и под этим тоже можно дать какой-нибудь субтитр. Здорово! Я в восторге, Касси, а я редко прихожу в восторг. Именно поэтому мне и кажется: может, твои родители тебя удочерили, а ты просто ничего об этом не знаешь?

Еще вчера, отсмотрев подготовленный Шейлой материал, Касси сразу поняла, что все это какая-то мура и единственное, что может спасти дело, – всякие смешные подписи под кадрами. Кроме того, ей очень нравилось сочинять закадровые тексты для Мануэля. Нужно было только, чтобы тексты по размеру и содержанию соответствовали кадрам. Она уже хорошо наловчилась обращаться с монтажным столом фирмы «Стейнбек» и часами сидела за ним, гоняя пленку вперед и назад, делая паузы и увеличивая скорость. Она уже выучила эти девять с половиной минут наизусть. Работа была не просто легкой, она была интересной.

– Ты просто очень милая, поэтому нам с тобой легко работать.

– Боюсь, ты ошибаешься, Касси, – усмехнувшись ответила Шейла. – Со мной, наоборот, очень тяжело. Как, кстати говоря, было с твоей Мирандой.

– Вы не особенно с ней ладили? – не сдержавшись, спросила Касси. Хотя она уже довольно близко познакомилась со всеми своими сослуживцами, но еще ни разу в ее присутствии никто так не отзывался о Миранде. Каждый считал своим долгом произнести несколько слов соболезнования, но не более того. «Наверное, – вначале решила Касси, – они боятся причинить мне боль, вспоминая о Миранде». Но потом поняла, что это не совсем так: да, они не хотели причинять ей боль, но причина была другая – ничего хорошего они вспомнить о Миранде не могли. Шейла была первой, кто за целую неделю не упомянул ее имя.

– Да, если можно так выразиться, мы не очень ладили, – ответила Шейла. – Ладно, а что у нас будет с музыкой? Может, дадим сопровождение на пианино, как в немом кино? Этакий регтайм?

– Великолепно! – согласилась Касси, вновь прокручивая пленку. – Но давай вернемся к разговору о Миранде. Скажи, почему никто здесь ее не вспоминает? Я даже никаких сплетен о ней не слышу, а уж тем более теплых слов – ничегошеньки! Я пошла вчера посмотреть на ее рабочий кабинет, а он абсолютно пуст. Такое впечатление, что…

– Что мы ее оттуда выжили… – продолжила за нее Шейла. – Знаешь, Касси, если честно, то так оно приблизительно и было. А теперь – я выдаю тебе наш секрет – мы чувствуем себя из-за этого виноватыми. Мы плохо к ней относились и мечтали от нее избавиться. Но, конечно же, никто не желал ей смерти.

– А что у вас было не так? Ведь за последние три года у «Неприятных новостей» все время был очень высокий рейтинг!

– Видишь ли, Касси, мне трудно с тобой об этом говорить, ведь Миранда была твоей сестрой, и ты ее любила. Но поверь мне, Миранда была сущим дьяволом. Она только с виду казалась такой милой и приветливой. Когда я готовила ей материал, единственное, что ее волновало, так это как она сама будет в нем смотреться. Ее не волновали ни проблемы того человека, у которого мы брали интервью, ни правда ли это то, что он говорит. Пожалуй, она способна была бы даже окончательно разрушить его жизнь, если бы ей это было выгодно.

– По-моему, ты уж слишком, Шейла…

– Я говорю то, что думаю. Ты меня просила, крошка, – я тебе ответила. А вообще у нас весьма хамская профессия, не годится для женщины. Может Миранда тоже вначале была милой и доброй, не знаю. Но когда я ее впервые увидела, она уже стала грубой и резкой. И постоянно подчеркивала, что она отнюдь не рядовой сотрудник телевидения: у нее был личный парикмахер, собственный косметолог, хорошая портниха, а с недавнего времени появился даже этот чертов телохранитель.

– Телохранитель? – переспросила Касси. Она не очень-то удивилась, услышав, что Миранду не особенно любили на работе. Но ненависть – дело совсем другое, это уже тебе не профессиональная зависть! – Разве ей кто-то угрожал?

– Ну, наверное. Нам ведь всем угрожают. Под нами я имею в виду репортеров, дикторов и вообще телевизионщиков. Не думаю, чтобы это было что-то более серьезное, нежели очередное преследование какого-нибудь придурка. Я думаю, она просто узнала о том, что личный охранник есть у Барбары Вальтерс, и решила, что ей, как знаменитости, он тоже необходим.

Они вновь просмотрели уже смонтированную пленку, обменялись мнениями по поводу закадрового текста и субтитров, а Касси все думала, пытаясь представить себе, какой же была ее сестра здесь, на телевидении. Как и многое другое на телевидении, новости давно уже стали бизнесом, каждый рейтинг популярности приносил очень большие дивиденды. Ведущие теленовостей и всевозможных шоу, таких, как «Шестьдесят минут» и «Неприятные новости», были гораздо больше, чем просто журналисты. Они стали совладельцами программ, в которых работали. Как и у кинозвезд, у них были собственные высокооплачиваемые агенты и мультимиллионные контракты. Они торговали своим именем, получали деньги за то, что их интервью и фотографии печатались в многочисленных газетах.

– Я чувствую, что между тобой и Мирандой было что-то такое, о чем ты умолчала, – сказала Касси Шейле, когда рабочий день закончился и они, собрав свои бумаги, собрались уходить. Касси казалось, что неоконченный разговор, словно груз, давит ей на плечи.

– Угу, – промычала Шейла и затушила сигарету. Она давно и безуспешно пыталась бросить курить, и теперь взяла себе за правило выкуривать каждую сигарету до половины. Пепельница представляла собой кладбище этих самых недокуренных сигарет. – Но мне бы не хотелось об этом особенно распространяться.

– О'кей, – ответила Касси, удивленная такой реакцией Шейлы. За несколько дней совместной работы с этим приветливым и талантливым продюсером Касси успела к ней расположиться настолько, что они почти что подружились. Шейла, единственная из всей команды «Неприятных новостей», честно высказала ей свое мнение о Миранде. Пусть даже и в довольно резкой форме. Почему же теперь она вдруг уклонилась от разговора? Ответ на этот вопрос она получила утром в ту пятницу, когда просматривала смонтированный ими материал. Их похвалили все – от мистера Макферсона и Мануэля Кортензо до помрежа. И они с Шейлой решили отметить такое важное событие за ленчем, как вдруг около лифта их поймала дежурная с восемнадцатого этажа. Она чуть ли не бегом мчалась за ними:

– Касси! У меня для вас сообщение! – Девушка перевела дух и произнесла уже более спокойно: – Вам звонил мистер Магнус. Сам. Лично.

– Да? – Касси изобразила удивление. Но, поскольку девушка ничего не объяснила, Касси спросила: – Он передал мне что-нибудь?

– О, да! Конечно! Он звонил, чтобы поздравить вас с первой успешной работой. Так прямо и сказал.

– Что случилось, Шейла? – спросила Касси, Они сидели за столиком в ресторане «Хуверс», куда ходили обедать все телевизионщики. Шейла, которая все утро тарахтела без умолку, пока они обсуждали свои творческие планы на будущее, вдруг притихла и с того момента, как они вышли из лифта, не произнесла ни слова.

– Ничего, – ответила Шейла, делая вид, что внимательно изучает огромное меню, хотя знала его – Касси была в этом уверена – наизусть.

– Хорошо, я построю свой вопрос иначе: Шейла, что на тебя вдруг нашло?

– Просто ужасно хочу есть, – буркнула Шейла.

– Есть ты хочешь всегда, – возразила Касси. И это было правдой. О том, сколько съедала Шейла, ходили легенды. Ее нормальный дневной рацион включал два огромных чизбургера на завтрак, половину пиццы на ленч, полноценный китайский обед и горячие сосиски перед сном. Не считая бесчисленных «перекусов» – от «Сникерса» до пачки шоколадного печенья.

– Я, пожалуй, закажу себе шеф-салат, – сказала Шейла, откладывая меню и оглядывая битком набитый зал.

– Теперь я действительно вижу, что с тобой творится неладное. С каких это пор ты стала питаться овощами? Ты заболела?

– Да все нормально, черт подери! А что касается нашего сюжета…

– И я вижу, что это как-то связано с Магнусом, – перебила ее Касси. – Ты приуныла, как только услышала его имя.

– Это не связано ни с чем, – снова буркнула Шейла, бросая на Касси испепеляющий взгляд. – Черт возьми, Касси, ты не имеешь никакого права вмешиваться в мою жизнь. И никто не имеет. Да и за каким чертом тебе лезть в мои дела, расспрашивать, вмешиваться?..

– Но я же только спросила, что у тебя не так. Хотя теперь я, кажется, сама догадываюсь.

– Иди ты… Ни с одной женщиной на свете я не собираюсь обсуждать свою личную жизнь, хоть режьте меня. Я не выношу всех этих глупых разговоров, которые принято называть «задушевными беседами». Терпеть не могу душевных излияний. Ненавижу их! С моей точки зрения, то, что происходит между мужчиной и женщиной, касается только их двоих. Никто не должен знать, что происходит за закрытой дверью их спальни. Это ничье собачье…

– У тебя был роман с Магнусом, – перебила ее Касси. – И он закончился, когда появилась Миранда…

–…Дело…

– И поэтому ты ненавидела Миранду. Это понятно.

– Да нет же, – отрезала Шейла, потушив сигарету. – Я ненавидела Миранду за то, что она использовала Магнуса. – Она закурила вновь и обдала Касси целым столбом дыма. – Знаешь, я никогда не обольщалась по поводу Магнуса и наших отношений. Когда мы десять лет назад познакомились, он уже считался легендарной личностью. Если ты была недурна собой и не особенно противилась его ухаживаниям, ты непременно однажды утром просыпалась рядом с ним в его роскошной кровати на Пятьдесят седьмой улице. Он любил меня не больше, чем всех остальных, и я это понимала. Но я знала, что нравлюсь ему. Нам было… весело вместе. Он часто смеялся, когда я была рядом.

– И как долго это продолжалось?

– Семь с половиной лет, – вздохнула Шейла. – Нет, я не была единственной. Я это знала. Но я была единственной, кого он не бросал. Наши отношения были постоянными. Я вообще очень постоянна… Звучит торжественно, не так ли?

Касси пожала плечами, пытаясь улыбнуться. Она вдруг подумала о Джесоне и о той некоторой симпатии, которую он к ней испытывал. Она удовлетвориться только симпатией не смогла бы.

– Я не сразу поняла, в чем дело, – продолжала Шейла задумчиво. – Он как-то очень резко изменился, даже осунулся. Я уж перепугалась, что он заболел. Как позже выяснилось, в некотором смысле так оно и было. Потом я догадалась, в чем причина его болезни. Он стал говорить о твоей сестре беспрестанно.

– С тобой?

– Ну да! – расхохоталась Шейла. – Можешь представить, как низко я пала? Слушала, как мужчина говорит при мне о другой женщине… Я стала его утешительницей – единственная роль, на которую я теперь годилась. А потом я поняла: она пронюхала, что только с его помощью сможет добиться, чего хочет, и стала им пользоваться.

– Ты имеешь в виду ее телевизионные успехи?

– О, нет, это у Миранды и у самой прекрасно получалось. Здесь Магнус был ей не особенно нужен, она использовала его только в редких случаях. Нет, ей хотелось войти с его помощью в эту тра-ля-ля – жизнь светского общества: всякие там оперные вечера, организация балетных концертов и так далее. Но именно туда она никак не могла прорваться. Ведь с точки зрения этих людей, Миранда была никто. И Магнус, который знал всех этих людей благодаря своему первому браку, должен был помочь ей туда пробраться.

– И он открыл перед ней двери, – догадалась Касси, вспомнив ту пожилую даму в блестках, которую Джесон назвал «апостолом Петром».

– Именно так это и было, – кивнула Шейла. – Человек с выдающимся умом, огромной известностью, гений телевидения, Вэнс Магнус стал всего-навсего сопровождающим Миранды Дарин. И знаешь, что самое ужасное? Самое ужасное, что он был в восторге от этой своей роли.

13

Он чувствовал себя смертельно усталым. И дело было не только в утомительном перелете, хотя понятно, что смена семи часовых поясов за четыре дня в воздухе – это многовато. И не в бесконечных официальных заседаниях и еще более бесконечных неофициальных обедах и завтраках. Он просто устал от жизни. Он ездил туда-сюда, пока, наконец, не понял, что это абсолютно бесполезно. Уже целый месяц он пытался убежать от самого себя и забыть то, что случилось, но это было невозможно. Миранда умерла, но она не исчезла из его жизни.

Его усталые раздумья были прерваны громким голосом: «Внимание, внимание, объявляется посадка на рейс ноль-семь-семь компании «Эр-Франс» до аэропорта Кеннеди». Он вынужден был открыть глаза, встать и пройти на посадку. Это было в международном аэропорту Цюриха. «Пассажиров первого класса просят приготовить авиабилеты».

– Бонжур, месье. – Стюардесса узнала его и заулыбалась, когда он протянул ей билет. Лицо Джесона Дарина было хорошо известно всем проводницам «Эр-Франс». Он был одним из тех немногих красивых мужчин, которые всегда летали первым классом, никогда не требовали ничего, кроме покоя и «Интернэшнл геральд трибюн», и не обращали никакого внимания даже на самых симпатичных стюардесс. Хотя, размышляла стюардесса, возвращая Джесону билет, она бы наверняка не осталась равнодушной, если бы кто-нибудь столь же интересный и столь же – она не боялась этого слова – сексуальный, как этот уставший мужчина, проявил к ней интерес.

Позднее, разнося напитки по просторному и комфортабельному салону первого класса, она старалась сформулировать для себя, что же делало Джесона Дарина таким привлекательным. Будучи француженкой, а потому более чем сведущей в делах подобного рода, она привыкла считать, что предъявляет к мужчинам очень высокие требования.

Прежде всего, мужчина не должен производить впечатление слишком чувственного, никаких незастегнутых верхних пуговиц, выставляющих напоказ волосы на его груди или золотую цепочку на шее; никаких налаченных причесок; никакой чересчур броской одежды. Месье Дарин явно не относился к подобным красавчикам. Как и многие другие американские мужчины, он был одет весьма небрежно. И не то чтобы он выглядел бедным, нет, напротив, – просто по его виду было совершенно ясно, что у него слишком много других забот, чтобы особенно много думать о том, что на себя напялить. Сейчас Дарин был одет в симпатичную спортивную куртку из твида, которую, впрочем, следовало бы по-хорошему выбросить еще несколько лет назад: манжеты очень сильно обтрепались и не хватало одной пуговицы. Его оливкового цвета штаны были новыми, но порядочно измятыми. Светло-голубая хлопчатобумажная оксфордская рубашка на пуговицах казалась безупречной – особенно хорошо она гармонировала с его черными волосами, – но ее нужно было носить с галстуком. Очень подошел бы зелено-золотой от «Гермеса», решила стюардесса, еще раз внимательно посмотрев на Дарина.

А потом, разнося высокие стаканы с коктейлем, она мысленно его раздела. Она по его глазам видела – а они напоминали по цвету дорогой коньяк, – что он был бы прекрасным любовником. Его мускулистое тело было крупнее, чем у любого из европейцев, но в то же время в нем не чувствовалось той медвежьей неуклюжести, которая бывает у атлетов. Он двигался легко, так, словно не замечал своей мускулатуры. Но что делало этого мужчину просто безумно привлекательным, решила про себя стюардесса, так это неизъяснимая грусть в глазах. В нем была какая-то загадка, а может, даже… и опасность. Что-то затаилось в сердце этого мужчины, и это что-то делало его неприступным… и потому еще более привлекательным. Она попыталась обменяться с ним взглядом, когда подавала ему ленч, но он не обратил никакого внимания ни на нее, ни на то превосходное рыбное филе, которое она ему принесла. Он едва к нему притронулся.

Забирая у него поднос, она спросила как можно более игриво:

– Быть может, вам, месье, принести что-нибудь другое? Поверьте, я счастлива бы была вам услужить… теперь или позднее.

– Что? – Ее многообещающая улыбка не произвела на него никакого впечатления. – Нет, спасибо, ничего не нужно, вы очень любезны, – ответил он подчеркнуто вежливо. – Стюардесса разочарованно удалилась, а он сомкнул глаза в тщетной надежде уснуть, но тут же ощутил знакомую тупую давящую боль в груди. За всю поездку не было ни одной ночи, чтобы его не мучила бессонница, глупо было бы надеяться, что здесь, в самолете, он вдруг сможет хотя бы задремать.

Один банкир, летавший вместе с ним в Таиланд, с которым они успели очень подружиться, твердил Джесону, что тот слишком жестоко себя наказывает.

Эрик Лониман, вице-президент германского инвестиционного банка, вложивший деньги в строительство Джесона в Бангкоке, говорил ему то же самое:

– Тебе, Джесон, нужно больше отдыхать. Вы, американцы, вечно пашете как лошади. А кому все это нужно? Зачем? Ради лишних двух миллионов?

– Просто я люблю свою работу, Эрик, – мрачно ответил Джесон. Еще месяц назад это действительно было правдой. Годами Джесон жил суматошной жизнью, целиком посвятив себя работе… Он гордился тем, что, как правило, умело преодолевал разногласия, возникавшие между банкирами, . юристами, архитекторами, инженерами и инвесторами, которые играли в строительстве самую главную роль. Но в этот раз, когда закончились переговоры по строительству индустриального центра неподалеку от Бангкока, он не испытывал никакого удовлетворения. Вирус вины – такой же лихорадящий и надоедливый, как любая простуда, – поселился в нем. Каждое утро он вставал с ощущением вины. Когда же ночью ложился в постель, то уже знал, что там его поджидает его совесть – неустанная, прожорливая, злобная… Он летел из Лондона в Токио, потом в Манилу, Бангкок, Прагу, Берлин, теперь вот возвращался в Нью-Йорк, но нигде и никогда он ни на минуту не забывал о Миранде. Она была его ночным кошмаром в редкие часы, когда он спал, она не оставляла его ни на секунду и днем. Он возвращался домой из довольно успешной деловой поездки, безумно уставший и окончательно разбитый. Но были в этом мире два человека, которые помогали ему жить, два образа, которые он всегда носил в своем сердце. Одним из них была Хивер, его хорошенькая, упрямая, избалованная дочурка, его гордость и боль, потому что, хотя Джесон и любил ее больше жизни, он понимал, как чудовищно мало ею занимается.

– Папочка, когда ты приедешь? – проскулила в трубку Хивер, когда он позвонил ей позавчера вечером. Ее голос был словно бальзам на его раны. – Я соскучилась… я хочу к тебе… приезжай.

– Не хнычь, обезьянка. Я скоро приеду, уже на твой день рождения я буду дома. Обещаю тебе, – успокоил он ее.

А второй человек, второй образ… он понимал, что и мечтать об этом не имеет права. Он не должен вспоминать о ней. Он никогда не сможет себе этого позволить, потому что это означает предать память Миранды. И он всячески избегал мыслей о ней. Но минуты, когда он о ней думал, были единственным моментом, когда притуплялась его боль. Он представлял себе ее лицо: ямочки на щеках, теплый взгляд глаз, припухлые губы… И он забывал о том мире, который был разрушен, мечтая о том… который никогда не будет существовать.

– Ты уверена, что не хочешь пригласить кого-нибудь из друзей? – спросила Касси у Хивер, забирая племянницу из школы в ее восьмой день рождения. У Касси был довольно напряженный график работы, но все равно она каждый день отвозила девочку в Дальтон по утрам и выкраивала сорок пять минут днем, чтобы забрать Хивер из школы в половине четвертого. Обычно она хватала такси возле «Магнус Медиа» и неслась за племянницей в это шикарное престижное учебное заведение на Восточной Восемьдесят девятой улице. Она всегда боялась опоздать, а потому приезжала чуть раньше и, стоя на улице, поджидала, когда, наконец, появится гурьба ребятишек – которые, несмотря на то, что их родители все, без исключения, были важными персонами, – галдели, смеялись и проказничали не меньше, чем все остальные дети на свете. Все, кроме Хивер. Она никогда не выскакивала из школы в числе последних, держалась от всех в стороне и выглядела этакой тихоней. Касси никогда не видела ее хохочущей в толпе подружек. И Касси далеко не сразу поняла, в чем дело: оказывается, никто не хотел дружить с девочкой, у которой был такой противный нрав, как у Хивер.

– Сколько я буду тебе повторять: нет, нет и нет! – разозлилась девочка. Чарлз, приехавший забирать девочку, открыл перед Хивер дверцу «БМВ». Обычно Чарлз вез Касси обратно на работу, когда та доставляла девочку домой и убеждалась, что у нее все в порядке. – Ненавижу всех в этой кретинской школе! И ты мне надоела уже, тетя Касси. Почему ты уходишь с работы, хотя должна быть сейчас там?

– Потому что я должна быть здесь, с тобой. Это для меня важнее, – терпеливо повторила Касси те же слова, что и всегда. Хивер устраивала истерику каждый день, увидев, что Касси приехала ее встречать. Касси же, выросшая на тихой окраине, где все друг друга знали, даже и представить себе не могла, как можно оставить девочку одну – пусть даже и с шофером – в центре огромного шумного города.

– Мама никогда меня не забирала, – противным голосом повторяла Хивер. – Я уже не маленькая. А Чарлз и без тебя может довезти меня до дома. Он знает дорогу лучше, чем ты.

– Конечно, ты, Хивер, уже не маленькая, – говорила ей Касси, – но я хотела бы в этом убедиться. Расскажи-ка мне, как у тебя прошел день. А? – Но ответом на ее дружелюбный тон и ласку было молчание. – Так все же, Хивер, как прошел твой день?

– Ты же знаешь, что я тебя ненавижу. Мне действительно кажется, что я тебя ненавижу.

– Ну, это уже прогресс… На прошлой неделе ты говорила, что уверена в том, что меня ненавидишь. – Да, ладить с Хивер было нелегко. Касси не имела никакого опыта в общении с детьми, и ей, наверное, трудно было бы найти общий язык даже с очень хорошей и доброй восьмилетней девочкой, а уж с такой злюкой и эгоисткой, как Хивер, и подавно. Короткий период взаимопонимания, установившийся после смерти Миранды и удаления мисс Бьернсон, закончился сразу, как только уехал Джесон. Хивер вечно всем была недовольна. «Ненавижу» было ее любимым словом. Этим «ненавижу» она характеризовала буквально все: будь то торт с кусочками ананаса, специально для нее приготовленный их кухаркой, или хлопчатобумажный вязаный свитер, купленный Касси в «Гэп-Кидз», чтобы сделать племяннице сюрприз.

– Я ненавижу зеленый цвет! – закричала Хивер, швырнув свитер прямо на пол. – Меня тошнит от этого цвета.

– Ах ты, маленькая нахалка! – не выдержала Касси. – Сейчас же подними свитер, или я лишу тебя обеда!

– Не подниму!

– А ну-ка марш в свою комнату!

– Не пойду!

Тогда Касси схватила свою упрямую золотоволосую племянницу, кричавшую и упиравшуюся, и насильно потащила наверх. В тот вечер было уже больше чем достаточно истеричных рыданий, а Касси решила держать Хивер взаперти до тех пор, пока она не попросит прощения.

– Тетя Касси, ты еще не ушла? – зло спросила Хивер, когда часы уже пробили десять.

– Нет, не ушла, – ответила Касси, сидевшая на подоконнике напротив двери в комнату Хивер и читавшая газету. – И не уйду, пока ты не скажешь: «Извини меня, тетя Касси, я никогда больше так не буду».

– Ладно, о'кей, считай, что твоя взяла. Извини меня, тетя Касси. Но теперь я могу получить поесть?

В Касси боролись сейчас два человека: один хотел попробовать добиться от племянницы большего раскаяния, но второй, более мудрый, одержал верх: медленно, но верно она все же научит девочку хорошим манерам. Пока, правда, получается медленно, но отнюдь не верно. Ясно, что Хивер нужно было помочь. Она усвоила такой противный, самоуверенный тон, что никто не захочет с ней общаться. Но Касси чувствовала, что ее слова и поступки пока результатов не дают. Хивер нуждалась в друзьях своего возраста. Ей просто необходима была компания. Однако она всячески отвергала все попытки Касси помочь ей подружиться с девочками-сверстницами. Касси же переживала свое бессилие настолько, что даже позвонила, чтобы посоветоваться, учительнице Хивер и мамам двух ее одноклассниц. Примерно неделю назад в голове Касси зародился сначала смутный, но теперь уже полностью продуманный план устроить Хивер день рождения.

За то время, что Джесон отсутствовал, в его доме произошли многие необходимые, с точки зрения Касси, изменения. Она никогда не жила раньше в таком огромном роскошном доме, где ей самой приходилось бы вести все хозяйство, и первое, с чего Касси начала – она стала искать поддержку у прислуги. Чарлз, разговорчивый и добродушный шофер с Ямайки, оказался очень симпатичным парнем. Было видно, что он привязался к Джесону; единственное, на что он жаловался, это на то, что в отсутствие хозяина у него совершенно нет никакой работы. Гораздо сложнее было найти общий язык с Генриеттой, кухаркой с Филиппин. Она очень ревностно относилась ко всему, что происходит на кухне, в кладовых, в подвале, в винном погребе, и регулярно устраивала дикие скандалы Нэнси, горничной первого этажа.

– Свет не видывал такой лентяйки! – жаловалась Генриетта Касси после очередного бурного столкновения с Нэнси. – И Том ее не лучше, – добавляла она, стараясь не упустить возможности пройтись и по мужу Нэнси, Тому, служившему дворецким. – Оба они паразиты.

После недели-двух тщательных наблюдений за домашним хозяйством Касси обнаружила, что Том покупает на хозяйские деньги разные дорогие вещи, вроде электрической газонокосилки, а куда они потом деваются, никому неизвестно. Посоветовавшись с Чарлзом и торжествовавшей победу Генриеттой, Касси уволила и дворецкого, и его жену. Решено было, что Чарлз и Генриетта сами прекрасно справятся со всей работой по дому, а если вдруг возникнет острая необходимость, то Касси возьмет какого-нибудь временного помощника. После этого скандалы в доме прекратились, установилась весьма дружелюбная атмосфера, но главное – у Касси появились два союзника в борьбе с несносным характером Хивер.

И Касси не могла не признать, что если бы не они, она не смогла бы осуществить свой план по подготовке дня рождения девочки. Генриетта вот уже несколько дней не вылезала с кухни, где готовила разные потрясающие блюда. Чарлз освободил танцевальный зал от мебели, перетащив ее на время в просторную кладовую. Он также уговорил какого-то своего приятеля – шофера автобуса помочь ему привезти к ним на праздник двенадцать маленьких девочек, которых порекомендовала Касси пригласить учительница.

В ночь, накануне дня рождения Хивер, Генриетта, Чарлз и Касси легли спать далеко за полночь: они украшали зал огромными воздушными шарами, гирляндами из бумажных цветов и крошечными серебряно-розовыми лампочками, купленными по такому случаю, по совету матери, одной из девочек – Марисы Ньютаун. На торжество приглашены были также клоун, фокусник и шарманщик с живой обезьянкой. Впервые Касси отважилась потратить часть денег, оставленных ей Мирандой. И хотя она прекрасно понимала, что друзей нельзя купить за деньги, но все же очень надеялась, что та сказочная атмосфера, которая встретит девочек в зале, поможет им подружиться.

Когда все гости были уже в сборе, Касси отправилась к племяннице: Генриетта и две-три мамы, тоже приглашенные на праздник, делали все, чтобы девочки не шумели, и Хивер ни о чем не догадалась заранее.

– Пойди-ка сходи в танцевальный зал, Хивер, – ласково обратилась к ней Касси.

– Зачем это мне туда идти? – заговорила Хивер своим обычным противным визгливым голоском. – Мама не разрешала мне туда ходить. Что я там забыла?

– Там тебя ждет подарок, – терпеливо объяснила Касси.

– Очень странное место для подарков…

– Этот подарок слишком большой и никуда бы больше не уместился.

– Что-о?..

Когда они подошли к белым, плотно закрыты дверям, Касси предупредила девочку:

– Только сначала нужно громко постучать. Это очень важно!

– Глупость какая-то, – сказала Хивер, однако постучалась. Послышался шепот и шорохи.

– О'кей, а теперь давай откроем, – сказала Касси, распахивая двери, – ну-ка посмотрим, что там…

– Ой, да тут темно, – занудно протянула Хивер, – нет здесь ничего. Я не хочу…

Но в это время зажегся яркий свет – вспыхнули свечи и серебристо-розовые лампочки – и появилось сказочное царство цветов и воздушных шаров. В центре зала стоял большой круглый стол, накрытый на тринадцать человек, а на нем красовался огромный торт в форме лебедя, изготовленный кондитером, тоже приглашенным по совету Марисы.

«С днем рождения!» – раздались крики со всех сторон. «С днем рождения!» – девочки подбежали поздравить Хивер, которую они раньше всегда считали задавалой и врединой. Но теперь, когда они видели эту сказочную комнату, здоровенные воздушные шары, волшебной красоты торт, они подумали, что, может быть, эта самая Хивер Дарин не такая уж и плохая.

14

– Не понимаю, как ты с этим справляешься, – сказала Касси со вздохом. Скинув туфли на высоких каблуках, она забралась с ногами на розовато-лиловую бархатную тахту и откинулась на ситцевые подушки. Обычно Касси редко заходила в гостиную. Ей казалось, что царящая там ультра женская атмосфера – засилие ситца, хрупкие кофейные столики с фарфоровыми чашечками, экстравагантные картины Одюбона в позолоченных рамах – слишком сильно напоминает о Миранде. К тому же она все время боялась, как бы случайно не задеть локтем какую-нибудь статуэточку и не разбить ее. Тахта казалась ей слишком низкой и мягкой, на ней неудобно было сидеть, вытянув такие длинные, как у Касси, ноги, а усесться на столь шикарные подушки она никогда не решалась. Теперь же, увидев, как преспокойно расположилась на них Мариса, она последовала ее примеру.

– Ты имеешь в виду воспитание Лаурель? – переспросила Мариса. – Так ведь у меня целая куча помощников. А ты, Касси, по-моему, зря все на себя взвалила. Где мисс Бьенсон? И эта, как ее… Нэнси? – Касси попыталась перенять у Марисы позу, которую та приняла, сидя на подушках. Одной рукой она держала кофейную чашечку, принесенную Генриеттой, другой же изящно облокотилась на диван. Глядя сегодня на Марису, Касси думала о том, что совершенно неважно, во что человек одет, важно, как он это носит. Сейчас на Марисе был обыкновенный красный жакет и темно-серые фланелевые брюки, но каждое ее движение, каждая поза, которую она принимала, были поистине королевскими. Даже ее улыбка – пожалуй, чересчур широкая и «зубастая» – была рассчитана на то, чтобы вызвать к себе особые чувства – не просто дружбу, а восхищение.

– Я их уволила, – просто ответила Касси, устраиваясь на тахте поудобнее. – И теперь стало намного лучше. Мне вполне хватает Генриетты и Чарлза.

– Но, дорогая моя. – Мариса изучающе смотрела на сидящую возле нее женщину. Она довольно сильно изменилась с того вечера, когда Мариса впервые увидела ее у Миранды. Тогда Касси показалась ей смешной, наивной простушкой. Правда, и теперь она не очень-то в себе уверена, но, во всяком случае, больше, чем тогда. Она постриглась и уложила волосы в нечто уже более походившее на прическу. Густые золотистые пряди доходили теперь до плеч, а челка была изящно завита. И хотя все равно было заметно, что она одевается в чужие вещи – вещи сестры, – она, по крайней мере, научилась более тщательно их подбирать. Это простое серое платье из джерси от «Кальвин Кляйн» сидело на ней совсем недурно. Эта девочка никогда не научится хорошо одеваться, рассудила Мариса, так что хорошо хотя бы то, что она достаточно умна и не надевает на себя каких-нибудь немыслимых, броских вещей. Да, подумала она, как же все-таки меняется человек, когда получает в наследство миллионы! Впрочем – Мариса давно это усвоила – дело совсем не в том, чтобы иметь деньги. Дело в том, как их тратить. – А кто же присматривает за Хивер, когда ты на работе? А что ты собираешься делать с домом в Ист-Хэмптоне? А с коттеджем в Беркшире? А Джесон уже знает, какие тут у тебя перемены?

– Ну, тебе, наверное, уже известно, что оба эти дома принадлежат теперь мне, – ответила Касси, чувствуя себя в глупом положении. Она еще ни разу не видела тех домов, что завещала ей Миранда. Ей пока вполне хватало хлопот, связанных с этим домом. – А о Хивер я забочусь сама, когда не работаю. Сейчас ей требуется особенно много внимания. Я полагаю, ты понимаешь, почему.

А день рождения, проходивший под контролем Чарлза в танцевальном зале, кажется, удался на славу. Потрясенная такой красотой и подарками, Хивер вела себя так скромно и тихо, что, знай Касси свою племянницу похуже, она решила бы, что Хивер стесняется. Хивер тихонько застенчиво благодарила за подарки. Она послушно и весело участвовала в играх. Смеялась и хлопала в ладоши, глядя на клоуна, пела под шарманку, пока обезьянка танцевала. Играла с другими девочками, хотя видно было, что она чувствует себя скованно. Говорила шепотом, в то время как остальные кричали. В этот вечер девочка сделала первый шаг к тому, чтобы стать такой же, как все дети, но Касси понимала, что пройдет еще очень много времени, прежде чем Хивер из эгоистичной злюки превратится в веселую беззаботную девчушку.

– Бедняжка, – неожиданно сказала Мариса, – надо же так рано потерять мать! Для нас это, конечно, тоже был удар… Нам всем в комитете стало очень не хватать Миранды. Кстати, Касси, у моего сегодняшнего визита есть еще одна цель.

– Какая же?

– У нас в комитете все интересуются, не захочешь ли ты занять место Миранды?

– Я… Ой, Джесон! – Она и не заметила, как он вошел. Он стоял в дверях, перекинув куртку через плечо, и улыбался.

– Слушай, Касси, что это происходит у нас в зале для танцев? – тихо спросил он. – Такое впечатление, что началось светопреставление… Мое почтение, миссис Ньютаун, – сухо добавил он, когда Мариса привстала на кушетке, чтобы его поприветствовать, и заулыбалась своей фирменной улыбкой.

– Это день рождения Хивер, – попыталась объяснить Касси, встав с подушки. – Это мой ей подарок. Я не знала, что ты приедешь, а то бы мы непременно тебя дождались. – Столь неожиданным появлением Джесона Касси была застигнута врасплох. Она сделала уже несколько шагов ему навстречу, как вдруг вспомнила, что она босиком. Касси так растерялась, что не знала, что ей и делать. Поцеловать Джесона в щеку или пожать ему руку? Или сначала надеть туфли? Она покраснела при мысли о том, что на самом деле ей ужасно хочется броситься ему на шею. Мариса опередила ее. Она успела уже нацепить туфли и, с сияющим видом подойдя к Джесону, чмокнула его в щеку.

– Со счастливым возвращением домой, дорогой Джесон, – проговорила Мариса.

Через несколько минут, забрав Лаурель и напомнив Касси еще раз о своем предложении, она облачилась в норковую шубу и отбыла.

– Непробиваемая особа, – сказал Джесон, затворив за ней дверь. – За каким чертом она сюда явилась?

– Я сама пригласила ее. Она помогала мне устроить праздник, – ответила Касси, стараясь не выдать своего волнения по поводу внезапного приезда Джесона. Как только он появился, ей сразу стало тяжело дышать, и сердце заколотилось как бешеное.

– Что-то это не похоже на ту Марису Ньютаун, которую я знаю, – проворчал Джесон, но лицо его просветлело, как только он увидел бегущую к нему по коридору маленькую Хивер.

– Папа! Папочка! Сегодня мой самый лучший день рождения!

Лишь несколько часов спустя Касси смогла уговорить Хивер отправиться в кроватку, и только еще через час Джесон убедил девочку закрыть глазки и постараться заснуть. Хотя Джесон сам ужасно устал, он все же спустился в зал, чтобы поговорить с Касси, которая наводила там порядок. Генриетта прибиралась на кухне, а Чарлз повез в Бруклин вещи, взятые им напрокат для праздника.

Джесон подобрал с пола порванный праздничный колпак из бумаги и сказал с улыбкой:

– У нас здесь бывало много праздников, но ни один, насколько я помню, не заканчивался таким грандиозным погромом.

– У детей всегда так, – объяснила Касси со вздохом. Впрочем, она чувствовала, что ничего объяснять не нужно: Джесон ничуть на нее не сердился. И она не стала оправдываться. Конечно, Миранда, подумала она, никогда бы такого бедлама не допустила. Но она, Касси, вряд ли сможет стать такой хорошей хозяйкой, как Миранда. Касси вспомнила тот вечер на Пасху. Она ни за что на свете не смогла бы так все организовать.

– Я очень благодарен тебе за то, что ты отважилась все это устроить, – сказал Джесон, подъедая остатки торта со стола. – А что это было? Я имею в виду по форме? Какая-нибудь зверушка?

– Лебедь. Знаешь, когда я была маленькая, такая, как сейчас Хивер, я мечтала о том, чтобы у меня был живой лебедь. Я без конца сидела и рисовала розовых лебедей. Пока Миранда не высмеяла меня и не сказала, что розовых лебедей не бывает. Я, наверное, перепутала с фламинго. Так вот это был розовый лебедь.

– У Хивер никогда раньше не было такого чудесного праздника. Это все благодаря тебе. Большое спасибо тебе, Касси.

– Не только мне, Джесон. Еще Генриетте и Чарлзу. Они оба такие славные.

– Чарлз сказал мне, что ты уволила Нэнси и Томаса.

Касси послышался в его словах упрек.

– Я узнала, что Томас ворует, а Нэнси никак не уживалась с Генриеттой, – робко сказала Касси.

– Тебе нечего оправдываться, – перебил ее Джесон, – это теперь твой дом, ты в нем хозяйка и вправе делать то, что считаешь нужным.

– Но ты же сам знаешь, что это неправда. Этот дом твой. Все здесь твое. И я хозяйничала здесь только пока тебя не было…

– Ладно, Касси, о'кей.

– Я совершенно не привыкла к такой жизни. – Она кивнула на статую ангелочка, стоящую в нише, на огромные канделябры. – Это все не для меня. Все эти бесценные вещи…

– Все это не имеет никакого значения. Вещи вообще мало что значат. Значение имеют только люди. И ты сделала сегодня счастливым одного маленького человечка. – Он подошел к ней. Они были с Касси одного роста, так же, как и с Мирандой. Джесон только сейчас заметил, что Касси изменилась: она сделала новую прическу, которая очень шла ей. Правда, теперь она еще больше походила на Миранду. Ее большие выразительные глаза встретились с ним взглядом.

– Ты выглядишь просто… – Он подошел к ней вплотную. «Нет, я не должен», – сказал он сам себе. «Опомнись!» – останавливал он себя. Но его рука сама потянулась к ее подбородку. – Ты выглядишь просто чудесно! Я так соскучился по тебе.

– А у тебя такой вид, словно ты не спал недели три.

– Больше месяца, – усмехнулся Джесон.

– Что, поездка не удалась? – Одно его прикосновение сразу свело ее с ума, и она с трудом сдерживала эмоции.

– Да, нет. С бизнесом все отлично. Дело совсем в другом.

«Миранда, вот в чем дело», – догадалась Касси и сделала шаг назад, словно уступая место сестре.

– А как твоя новая работа? – хрипло спросил Джесон, думая совсем о другом.

– Прекрасно, – ответила Касси, раздумывая над тем, как бы поскорее сбежать. Она совершенно не знала, как ей сейчас себя вести, и готова была хоть сквозь землю провалиться. «О, Боже, – думала она, – как же мы будем дальше жить под одной крышей?» Ей хотелось прижаться к нему, коснуться пальцами его небритой щеки. Хотя бы на одно мгновение… «Нет, нет даже думать не смей». И тут, словно ток прошел по всему ее телу.

– Правда? – спросил он и нечаянно взглянул на ее губы. Что-то перевернулось в его душе. – Правда? – спросил он еще раз, сам не очень понимая, о чем спрашивает, потому что думал уже совсем о другом. Он вновь подошел к ней совсем близко, но на этот раз она не сделала шага назад.

15

Джесон так привык, общаясь с Мирандой, к ее эгоизму и напористости, что совершенно забыл, что такое общаться с женщиной, которой ты действительно нужен. Живя с Мирандой он, сам того не осознавая, стал смотреть на секс – как и на многое другое в их браке – как на оружие в бесконечной междоусобной войне.

– Ну что, мы будем сегодня, наконец, трахаться? – вызывающе спрашивала Миранда после очередной их ссоры. Скандалы, злые и грубые, происходили между ними настолько часто, что стали делом привычным. Ссоры, с годами повторявшиеся все чаще, и сопровождавшие их ненависть и злоба переходили в бурную интимную близость. Джесон даже начал подозревать, что для того, чтобы им друг друга захотелось, нужно непременно переругаться.

– У меня нет сейчас сил, Миранда, – обычно говорил он.

– Сил для твоего… – отвечала Миранда. Возбуждаясь, она любила выражаться неприлично. – Все что мне нужно сейчас – это чтобы ты меня как следует вы…. и я смогу пойти отдохнуть. – Она приблизилась к нему, и ее тонкая рука заскользила, как змея, по его телу, все быстрее и быстрее, пока не достала того места, которое, считал Джесон, было единственным, еще интересовавшим Миранду. И все же он почувствовал, что сдается, и простонал:

– Ты развратная…

– Да, конечно, – шептала она, сползая на ковер. Она кусала губами молнию на его брюках. Он не протестовал.

Потом, стянув с него брюки и трусы, она взяла его в рот, но ненадолго – только для того, чтобы он стал достаточно влажным для ее собственного удовольствия.

– Иди сюда, туда, где ты нужен, – говорила она, стаскивая его на ковер. Ее глаза горели, губы пересохли. Она скидывала с себя одежду и оставалась только в кружевных трусиках да тоненькой полоске лифчика. – Потрогай, – говорила она, кладя его руку на свой золотистый бугорок, – все влажное, все тебя ждет. – И она скидывала с себя все и ложилась на него, прижимаясь всем своим длинным телом.

– Пососи их, – говорила она и подставляла ему свои теплые маленькие груди. И он целовал их – одну, затем другую, пока соски не становились твердыми, а она не приходила в крайнее возбуждение.

– Трахай меня, трахай! – почти кричала она. Ее волосы становились влажными от пота, а губы растягивались в безумную улыбку. На самом деле это не он трахал Миранду, а она его. Чтобы усилить удовольствие, она внезапно отстранялась от него, ложилась рядом и тихо водила головой по мохнатой груди. «Могут ли два человека, – думал он в такие минуты, – быть так близки телом и так далеки душой?»

Но вот она вновь возобновляла игру.

– Да, да, – мычала она, теряя голову от собственных действий и движений. Управляя им, словно лихая наездница, она все быстрее приближалась к апогею. А что же доставляло удовольствие ему в этом грубом, необузданном сексе? Только одно. Глядя в полуоткрытый рот жены в момент оргазма, он понимал, он был абсолютно уверен в том, что он – единственный мужчина, который может дать ей такое удовлетворение. Нет, это была не любовь. Эти сеансы долгих физических развлечений нельзя было даже назвать «занятие любовью». Это было нечто из сферы противоестественного, грешного, что-то вроде кровосмешения. Они немилосердно друг другом пользовались. Оба были жестоки и грубы, как животные. Но, в конце концов, они оба получали то удовлетворение, в котором нуждались.

Единственная разница между ними заключалась в том, что для Миранды этого было недостаточно. Такая сдержанная на публике, она была очень страстна и нетерпелива в постели.

– Я хочу, чтобы меня пососали, – говорила она ему буквально минут через пять. – Я хочу, чтобы мне пососали…

– О, Боже! Миранда от кого ты набралась таких слов? – спрашивал Джесон, но тут же спешил остановить ее: – Нет, не надо, не говори мне, кто он. Я не хочу этого знать.

Да, Джесон отлично понимал, что он не единственный ее мужчина. Были, безусловно, и другие, и он почувствовал это, чуть ли не с первых дней их совместной жизни. Он знал, что они есть, но его совершенно не волновало, кто они и как их зовут. Он просто ощущал их присутствие, иногда даже улавливал их запах, исходивший от Миранды – какой-то чужой запах. Любовники Миранды были словно ее духи. Их присутствие было едва заметным, но в то же время постоянным. Она меняла их часто, что называется, как перчатки, находя себе нового мужчину, вероятно, только потому, что ей хотелось каких-то неиспытанных ощущений. Но всех этих мужчин, сколько бы их ни было, Миранде все равно было недостаточно. Все равно она нуждалась в Джесоне, и он это прекрасно понимал.

Джесон и не помнил уже, когда он в последний раз заходил в ту комнату для гостей, где была теперь спальня Касси. Да и заходил ли он туда вообще? Он так привык к изысканным запахам в комнате Миранды – к сладким, дразнящим ароматам ее духов, ароматам роз, геоцинтов и других цветов, – что простой запах пудры и новых туфель в комнате Касси почему-то наполнил его сердце радостью. Их окружала темнота. Только слабая полоска света с улицы позволяла разглядеть предметы, находившиеся в комнате: мягкое кресло, стол из вишневого дерева, на котором аккуратными стопками лежали книги и газеты, двуспальная кровать, накрытая простым клетчатым пледом, без того огромного количества маленьких подушечек, предназначения которых Джесон никогда не понимал, маленький ночной столик с настольной лампой и маленькой фотографией в серебряной рамочке. И все. Никаких бесконечных прибамбасов, что сопровождали по жизни Миранду. Никаких композиций из искусственных цветов. Никаких фарфоровых статуэток.

Стояла такая тишина, что он слышал, как бьется его собственное сердце. Или, может, это билось не его, а ее сердце? Он целовал ее белый холодный лоб, напоминавший ему чистое, прохладное озеро, одному лишь ему известное. Он целовал ее переносицу, восхищаясь при этом изящной формой ее прямого носика, в меру длинного, королевского. Это был тот самый классический нос, который не меняется даже тогда, когда его обладательнице стукнет восемьдесят. Целуя ее подбородок, он впервые задумался над тем, насколько сексуальным может быть именно подбородок. Он никогда не видел раньше такого подбородка – маленького, изящно очерченного, с едва заметной ямочкой.

Он целовал ее губы.

– Может, мы… – сказал он, с наслаждением вдыхая ее аромат. Она не пользовалась духами, но ее запах просто сводил его с ума: это был запах теплой кожи, чистых волос и чего-то еще – глубокого и необъяснимого. Он подумал, что, должно быть, так пахнут чистые белые простыни, которые сушатся ранней весной на солнце. Этот запах перенес его в детство и напомнил все то хорошее, что было тогда. Это был аромат Рождества. Он ни на минуту не хотел выпускать ее из своих объятий.

– Ты считаешь, мы поступаем благоразумно?

– Нет, – прошептал он ласково. – Конечно же, нет. Но я думаю, ты еще слишком молода, чтобы быть благоразумной.

– Я… А ты? Ты понимаешь, что делаешь?

– Да, – твердо ответил он. Еще никогда и ни в чем он не был так твердо уверен, как в этом. Он понял это сразу, как увидел ее: она та самая. Она, а не Миранда. Отнюдь не Миранда. Если бы он встретил тогда, раньше, сразу двух сестер, то с самого начала выбрал бы Касси. Он совершил колоссальную ошибку, но судьба милосердна: ему предоставлена возможность ее исправить. Неужели это правда? Нет, не может быть! Он понимал, что не заслуживает такого счастья. Прошло всего несколько недель со смерти Миранды, и Касси так скорбит по ней. Он сознавал, что зашел слишком далеко, что предает память жены. Но он ничего не мог с собой поделать. Он хочет этого. Касси должна принадлежать ему. Еще ни одну женщину в своей жизни он так не жаждал. Но вдруг внезапная мысль отрезвила его: а с чего он взял, что Касси согласится отдаться ему? А что, если она к этому еще не готова? Он как можно осторожнее взял ее ладонь в свою – он готов был, если надо, отпустить ее, отступить.

– Все зависит от тебя. Ты хочешь этого? Касси целовалась в своей жизни со многими мужчинами. Ей всегда нравилось это ощущение: тепло губ мужчины, одновременность дыхания, внезапное прикосновение языка к языку. Но поцелуи Джесона были чем-то совершенно другим. Да, ощущения те же, но осмысливались они как-то совершенно иначе. Глубже, серьезнее. Еще в тот раз, во время их первого поцелуя, Касси сразу поняла, что они охвачены какой-то такой страстью, которую ни он, ни она не в силах остановить. Или осознать. Так должно быть, и все тут. Поэтому вопрос Джесона – ты хочешь этого? – рассмешил ее: они оба во власти силы, с которой бесполезно бороться, и возможности выбора у них нет.

Держась за руки, как дети, они медленно подошли к кровати.

– Разреши. – Он откинул назад ее волосы и предался сладостному процессу расстегивания пуговок на ее платье, он пытался сделать это так медленно и так аккуратно, как только умел. Но с ужасом вдруг заметил, что у него трясутся руки. Ее пальчики прикасались к его рукам, словно помогали ему справиться с застежкой. Казалось, это длилось целую вечность, и, когда он преодолел последнюю пуговку, и платье из джерси было расстегнуто до пояса, уже не скрывая ее груди, они оба с трудом могли дышать от волнения. Они сели на край кровати и взглянули друг другу в глаза.

– Скажи мне, чего тебе хочется… – сказал Джесон, вновь начиная ее целовать. Но тут же сам позабыл, о чем спросил. Слова не имели сейчас никакого значения. Мысли, чувства – он понимал, что не способен не только точно их выразить, но даже составить самое простое предложение. Неожиданно осмелев, они перешли на язык прикосновений. Он обнажил ее плечи, целуя восхитительные впадинки у шеи. Он ласкал ее шею – нежный теплый островок, простиравшийся от подбородка до ключиц. Его язык гостил там, а руки страстно гладили ее плечи.

Счастье захлестнуло Касси, словно океанская волна, и она долгое время не могла издать ни звука. Она никак не реагировала на ласки Джесона, наслаждаясь этим захватившим ее неизвестным ей ощущением полного восторга. Он даже растерялся и на мгновение отстранился.

Тогда она взяла его ладонь и положила себе на левую грудь – его жесткие пальцы коснулись ее тоненького лифчика. Он уложил ее на постель, внимательно вглядываясь в ее лицо в темноте. Сев подле нее на край кровати, он водил правым указательным пальцем по ее щекам, губам. Она поймала его палец зубами и взяла его в рот, не отрывая взгляда от его лица. Он осторожно расстегнул ее простенький хлопчатобумажный лифчик и прильнул губами к ее груди.

Сам того, не осознавая, он мысленно сравнивал ее с Мирандой. Они были совсем разные, хотя, казалось, очень походили друг на друга – обе высокие, стройные, идеально сложенные. Но если тело Миранды состояло из прекрасных гладких углов, то у Касси – из сотни тайных пещер и было оно значительно мягче. Груди оказались больше и полнее. Ее соски становились роскошными холмиками от одного его прикосновения. И он целовал их, совершая счастливое путешествие от одного к другому.

Она обвила руками его шею, ласкала пальцами волосы, вдыхала его глубокий мужской запах теплой кожи, дорогого лосьона после бритья, какого-то пряного аромата волос. Она будто погрузилась в сладчайший густой туман и даже испугалась, когда услышала свой собственный хрипловатый голос:

– А эта… – Она нетерпеливо потянула за воротник его рубашки. – Эта вещь вообще снимается?

– Да… да… еще как быстро. – Он моментально расстегнул две пуговицы, через голову снял рубашку и отбросил ее. Потом он так же быстро разделался с белой футболкой. И повернулся к ней.

– А это снимается каким-либо образом? – спросил он, осторожно дотрагиваясь до ее платья. – Нет, я сам, – добавил он, когда она начала расстегивать замшевый ремешок на талии. Его неуверенность исчезла, осторожность сменилась страстью. Через несколько секунд ремень уже валялся на полу, платье – в дальнем углу кровати, а он стягивал с нее колготки и тоненькие трусики. Он целовал ее ступни, бедра, поднимаясь все выше, пока, наконец, не достиг треугольника светлых волос, таких светлых, что они едва выделялись на фоне кожи. И, прижавшись к ним, Джесон зарылся в них губами, а его язык проскользнул в желанную неизведанную долину.

Касси всегда относилась к сексу, как к удовольствию вроде здорового спорта. Она была стройна, хорошо сложена, никогда не стеснялась своей наготы и редко когда не достигала оргазма; если удовлетворение не наступало, она считала, что просто игра немного не удалась. Занимаясь с Кеннетом любовью, она за последний год все реже и реже получала удовлетворение, но и не думала искать этому объяснений. Постоянное физическое удовлетворение, говорила она себе, ничто в сравнении с ощущением полного душевного и физического слияния с любимым человеком. Но сейчас, почувствовав прилив неизъяснимого удовольствия от теплого проникновения в нее языка Джесона, она поняла, каким это было заблуждением.

Это… о, это было совсем не похоже на то, как ласкал ее Кеннет. Его прикосновения всегда были сугубо профессиональными, хирургическими, такими, словно он относился к их любовной игре как к очередной операции. Нет, то, что она чувствовала сейчас, были отнюдь не спорт и даже не игра, это было прекрасно, бесконечно, так хорошо, что невозможно передать словами. Она чувствовала, как легко поднимаются и опускаются ее бедра. Она гладила голову Джесона и словно направляла его, хотя, кажется, он гораздо лучше, чем она, знал дорогу. А дорога эта вела в джунгли прикосновений, первобытный лес ощущений. Она никогда не была там раньше – здесь пела каждая клеточка ее тела, бешено циркулировала кровь, сердце стучало, словно молот. Она услышала, что кричит.

И тогда Джесон оказался там уже вместе с ней, внутри нее, и они помчались вместе. Он наполнил ее всю, умело двигаясь в ней. Она почувствовала, что он хочет сбавить темп, на мгновение остановиться, но тут, словно острое чувство голода вновь охватило ее.

– Пожалуйста, пожалуйста, – бормотала она, прижимаясь к нему все крепче и помогая управлять их общим движением. Он колебался секунду, стараясь оставаться спокойным, но теперь, когда она направляла их путь, они стремительно понеслись в желаемый край. И он уже не в состоянии был отступить, да и не хотел этого больше. Яростно, счастливо, мчался он вперед, к горизонту, увлекая ее за собой. Он набирал скорость – все быстрее и быстрее, пока вдруг неожиданно не потерял над собой контроль и не впал в состояние сладостного самозабвения.

16

Они не стеснялись смотреть друг другу в глаза. Джесон улыбался загадочной улыбкой, даже тогда, когда, нажимая на газ, набирал скорость и обгонял на 17-ом шоссе ехавший впереди грузовик.

– Папа, ты слишком разогнался! – кричала с заднего сиденья Хивер. Она удобно расположилась там вместе со всеми своими подарками, полученными в день рождения, – куклами, играми и прочими радостями детской жизни, среди которых была и привезенная ей Джесоном из Германии волшебная музыкальная шкатулка. Все это ей разрешили взять с собой, чтобы девочка могла скоротать время по дороге в Беркшир-коттедж, как его все называли. А езды туда было часа три, не меньше.

– Да, мэм, – сказал Джесон, снимая ногу с педали газа. Сам того, не осознавая, он торопился: ведь чем быстрее они доедут до места, тем раньше он и Касси вновь смогут заняться любовью. В Джесона, словно демон вселился: с трудом заставляя себя смотреть на дорогу, а руки держать на руле, он думал только о том, как бы дотронуться до Касси. Они обменивались иногда легкими рукопожатиями и многозначительными взглядами, но в тишину их взаимности без конца врывался нетерпеливый голос Хивер.

– А Минди Фаберстейн хочет, чтобы я приехала к ней на следующей неделе, – тараторила она, уже в десятый раз, заводя шкатулку. Звуки «К Элизе», казалось, заполняли все пространство, когда она открывала крышку.

– Слушай, Хивер, ты ее доломаешь, если будешь без конца заводить, – глядя на дочку в переднее зеркало, говорил Джесон.

Интересно, это оттого, что он сам так безумно счастлив, или Хивер действительно веселая? Обычно не особенно разговорчивая, сегодня она уже в течение нескольких часов трещала как сорока, в который раз рассказывая ему о своем дне рождения. И выглядела она лучше. Миранда вечно напяливала на дочь платья с оборками и заставляла няню завивать ей волосы в локоны, Касси же разрешила ей надеть джинсы и простой зеленый свитерок. А волосы девочки, от природы густые и слегка волнистые, были зачесаны назад и не лезли ей в глаза, поскольку держались при помощи симпатичного обруча. Несмотря на все предупреждения Джесона, Хивер вновь завела шкатулку. Раздалось несколько нот… и музыка прекратилась.

– Она сломалась! – заревела Хивер. – Уже сломалась! Ненавижу ее! – Слезы хлынули у нее из глаз.

– Папа же говорил тебе, что нельзя без конца ее заводить, – повернулась к ней сидевшая на переднем сиденье Касси. – Ты сама виновата, что не послушалась. И не говори, что ты ненавидишь шкатулку. Ты только посмотри, какая она красивая. Сейчас же попроси у нее прощения.

– Ненавижу ее, и тебя ненавижу, – твердила Хивер сквозь слезы.

– Плакса, вакса, гуталин, – смеясь, дразнила ее Касси. – Ну-ка, дай мне шкатулку, я попробую починить ее. Но учти, она не захочет к тебе вернуться, пока ты перед ней не извинишься.

Касси взяла у девочки шкатулку. Хивер притихла и только слегка всхлипывала. Джесон с любовью посмотрел на Касси, склонившую свою милую головку над механизмом шкатулки, а потом взглянул на отражение в зеркале заплаканного личика Хивер, внимательно наблюдавшей за тем, что делает ее тетя. Он не помнил, чтобы Миранда когда-нибудь воспитывала девочку так, как сейчас Касси. Миранда предпочитала, чтобы эту грязную работу выполняли за нее другие. «Если хочешь, попроси, чтобы няня ее наказала», – говорила она Джесону, после того как он битый час убеждал ее в том, что их дочь совершенно не умеет себя вести. – Я не собираюсь тратить время, таская ее потом по разным психоаналитикам. У нее есть няня, и пусть она этим занимается». – «При чем здесь психоаналитики? Я говорю о тебе самой, она ведь с тебя берет пример. А твои вечные истерики – далеко не самый лучший образец для подражания». – «Ой, Джесон, ну неужели мы раз и навсегда не можем с тобой договориться?..»

Самое горькое было то, что договориться они как раз и не могли. Они были непримиримы во всем: по-разному смотрели на то, с какими людьми нужно общаться, какую одежду носить… Враждебность и злоба все нарастали, так как ни один из них не хотел уступить. Из их общения начисто исчезли чувство юмора и шутливый тон. Они не расставались только потому, что ни один из них не решался отпустить другого. А Хивер стала невольной жертвой их взаимоотношений. И Джесон настолько был уверен в том, что брак вообще не может быть разрушен, что ему потребовались годы – точнее, все то время, пока он не встретил Касси, – чтобы понять, какой отвратительной была его жизнь с Мирандой.

У Миранды вся нежность заканчивалась с завершением полового акта. Прошлой же ночью он понял, что для Касси это – только начало. Она гладила его тело, нежно целовала лоб…

– Касси, дорогая это не сон? – спросил вчера Джесон шепотом, – мне почудилось, что земля ушла из-под ног… Знаешь, мне показалось, я слышал, как что-то разбилось.

Касси нащупала в темноте выключатель и зажгла свет:

– О, Боже, ну, конечно!

Фотография семьи, которую Миранда оставила Касси в сейфе, валялась на полу разбитая.

– Мне очень жаль, Касси, – пробормотал Джесон, приподнимаясь. – Я куплю тебе новую рамку.

– Нет, нет, не нужно, – сказала Касси, встав с кровати и подбирая с пола осколки стекла. Она аккуратно сложила все вместе с фотографией в небольшой ящичек ночного столика. – Я все это склею. Я была очень тронута тем, что Миранда сохранила эту фотографию и даже вставила ее в рамочку. Я подумала даже, что она была, не совсем безразлична ко мне, папе и маме.

Разумеется, Джесон не стал разубеждать Касси, хотя сам никогда прежде не видел этой фотографии. Вообще он всегда поражался, в каких выражениях отзывалась Миранда о своей семье и детстве. «Слушай, поверь мне, я ничего интересного об этом тебе сообщить не смогу, – говорила ему Миранда всякий раз, когда он просил ее рассказать о своем детстве. – Это было обычное скучное правильное воспитание в семье среднего класса. Я никогда не была членом этой семьи: я всегда чувствовала себя падчерицей отчима и сводной сестрой. Ничего интересного, дорогой, не было, и мне нечего тебе рассказать».

Сможет ли он когда-нибудь поведать Касси правду об их браке с ее сестрой, размышлял Джесон, сворачивая с шоссе. Обогнув озеро, машина выехала на дорогу, ведущую к Беркшир-коттеджу. Джесон вновь посмотрел на Касси. Она ответила на его взгляд ласковой улыбкой. Нет, сказал он сам себе, правда иногда бывает слишком отвратительна. Иногда молчание лучшее, что можно придумать.

Сладкие звуки из починенной шкатулки прервали его раздумья. Касси с торжествующим видом повернулась к племяннице.

– Ну, что ты теперь скажешь, Хивер? – спросила она девочку. Джесон увидел в зеркале, как жадно смотрит дочка на музыкальную коробочку.

– Ладно, я прошу прощения, – сказала Хивер, нетерпеливо протягивая руку к коробочке. Теперь она не ненавидела ни шкатулку, ни тетю. Почти не ненавидела тетю. Временами – когда Касси читала ей на ночь сказки или помогала делать уроки – Хивер совсем ее не ненавидела. А в день своего рождения Хивер даже подумала, что почти любит свою тетю Касси.

Когда Касси слышала слово «коттедж», ей представлялся маленький, крытый шифером домик с крылечком и с трубой, из которой валит дым. Но стоило им переехать через небольшой каменный мост, соединяющий остров с большой землей, ее иллюзии рассеялись: она увидела внушительных размеров дом из белого кирпича, построенный еще во времена колонизации. Он был прекрасно отреставрирован. Сзади, где когда-то помещались конюшни, теперь были построены летние домики для гостей, огромный бассейн и теннисный корт. Перед домом раскинулась огромная лужайка, где пестрели полевые цветы, кивавшие головками навстречу радостному солнечному свету. У подножия холма блестело озеро, на котором уже появились первые рыбацкие лодки.

– А чего еще ты ожидала? – спросил Джесон, когда Касси прямо-таки открыла рот от восхищения. Коттедж в Беркшире, в отличие от летнего дома в Ист-Хемптоне, был детищем Джесона, и он им очень гордился. Миранда с самого начала его невзлюбила. «О, Господи, да ведь он похож на ферму!» – фыркнула Миранда, когда впервые увидела его. Джесон же с первого взгляда влюбился в это дикое, почти безлюдное место.

Тогда он часто ездил по делам в Бостон. И всем другим поездкам предпочитал поездку на собственном мотоцикле, хотя она занимала гораздо больше времени, чем на машине или поезде. Просто ему нравилось нестись на бешеной скорости, взлетая с холма на холм. Солнце и ветер в лицо наполняли его сердце радостью. В одну из этих поездок он и увидел это место, и оно запало ему в душу. Через некоторое время, наведя справки, он узнал, что коттедж принадлежит его партнеру по бизнесу в Бостоне, и тот согласился его продать Джесону за вполне умеренную сумму. Джесон решил преподнести Беркшир-коттедж Миранде в качестве подарка ко дню рождения.

«Но ведь никто не приедет в Беркшир, – возражала Миранда, когда Джесон предлагал ей провести там очередной уик-энд. – Зато все приедут в Хэмптон». – «Именно поэтому я и предлагаю тебе отправиться в Беркшир, – отвечал Джесон, – потому что там мы будем одни. Неужели тебе никогда не хотелось убежать ото всех, Миранда? Лежать на траве и просто смотреть на звезды? Или купаться ночью в озере нагишом?» – «Ты же знаешь, что я даже морю предпочитаю бассейн», – отвечала она. И хотя Джесону хотелось сохранить коттедж в Беркшире в первозданном виде, он все же построил там бассейн, сауну, теннисный корт – все, только чтобы Миранда согласилась туда ездить. Но это мало повлияло на ее отношение к коттеджу, и она использовала любую возможность, чтобы только там не появляться.

– Как же здесь хорошо! – проговорила Касси, когда машина въехала в мощенный булыжником двор перед домом. Несмотря на новый корт и бассейн, это место производило впечатление заповедника. Стены дома оплетали кусты вьющихся роз, сзади виднелись заросли рододендрона. В холодном майском воздухе царил аромат свежестриженной травы.

Весь день до самого вечера Джесон, Касси и Хивер бродили по окрестностям. Они побывали на маленьком причале, пляже с галькой, где красовались ярко раскрашенные зонтики от солнца и кресла. Джесон показал Касси небольшой садок для рыбы, в котором он и его управляющий пытались разводить форель. Недалеко от дома стоял старый хлев, – в котором, к удивлению Касси, было полно свиней, гусей, индеек и кур. Хивер больше всего понравился петух. К хлеву примыкала конюшня. Четыре хорошо ухоженные лошади паслись неподалеку.

– Ты ездила верхом? – спросил Джесон.

– Ну, обычно мне удается удержаться в седле, – засмеялась Касси, глядя, как он ласково треплет гриву лошади и чешет ей за ушами. Она вспомнила его нежные прикосновения к ней сегодня ночью, и – хотя она целый день гнала от себя эти воспоминания – ей вновь захотелось оказаться в его объятьях. Джесон словно читал ее мысли: он вдруг как-то по-особому взглянул на ее губы.

– Ну что ж, прокатимся в таком случае, – сказал он, – Хивер, мы с тобой поедем на Юно. Я попрошу сейчас, чтобы нам оседлали лошадей.

Тропа петляла по холмам, вилась вокруг озера. Лужи после вчерашнего дождя еще не просохли.

Золотое, уже низко стоявшее солнце приятным теплым светом освещало деревья, на которых только проклевывались молоденькие зеленые листочки. То тут, то там желтели первые весенние цветы – дикие нарциссы, прелестно расцвечивавшие уже зеленые холмы. Прохладный воздух был напоен ощущением наступившей весны: пахло сосновыми иглами и проснувшейся от зимней спячки землей, слышались крики голубых соек и соловьиные трели.

– Они вернулись только тогда, когда уже начало темнеть, а над озером повисло огромное красно-оранжевое солнце.

Все вместе они приготовили ужин из тех припасов, что хранились у пожилой четы, присматривавшей за коттеджем и жившей в домике лесника на другом берегу озера: овощной суп, запеченные в гриле бутерброды с ветчиной и сыром, салат из свежей дикой зелени.

После захода солнца сильно похолодало, и Джесон разжег в камине яркий огонь. В комнате стояла очень простая и явно сделанная вручную мебель. Касси она очень понравилась, и она спросила Джесона, где он ее взял.

– В Беркшире жило когда-то довольно много сектантов, – объяснил Джесон. – Они нигде не работали и все для себя делали сами, например, вот эту мебель. Но их секта была обречена на вымирание, так как мужчины и женщины, согласно их верованиям, должны были жить отдельно друг от друга.

– Как странно! – задумчиво произнесла Касси, медленно покачиваясь в деревянном кресле-качалке. – Но то, что они создали, явно сделано с огромной любовью…

– А мама ненавидела эти кресла, – зевая, сказала сонная Хивер, – и дом этот она тоже ненавидела. Она говорила, что он похож на хлев. Скажи, папочка, а как здесь по правде: хорошо или плохо?

– Видишь ли, обезьянка, все зависит от того, что человеку нужно, – ответил Джесон. Он встал и взял дочку на руки. – А то, что тебе сейчас нужно в кроватку, так это несомненно.

Джесон понес девочку на второй этаж, а Касси начала не спеша убирать со стола посуду и мыть ее в железной раковине в огромной кухне, обитой широкими дубовыми досками. Здесь не было посудомоечной машины. Не было холодильника. Но зато кухня, просторная и светлая, казалась уютной и даже какой-то радостной. В углу стояла большая франклиновская печь, а на длинной полке выстроились в ряд старые оловянные кружки и глиняные горшки. Касси попыталась представить себе на этой кухне Миранду. Как, должно быть, смеялась ее сестра над этими аскетичными комнатами с простыми деревянными полами и каминами из изразцов. Ясно, что Миранда не часто приезжала в этот дом – здесь не было ни одной фарфоровой статуэточки и ничего обитого ситцем. А Джесон – это было видно – очень любил этот дом.

Она вытерла посуду и вновь вернулась в гостиную, подбросила в огонь еще одно полено и, укутавшись в теплое верблюжье одеяло, уселась в кресло-качалку и стала смотреть на огонь. Прошлой ночью она почти не спала, а сегодня добавилась поездка на машине и прогулка верхом – Касси просто с ног валилась от усталости. Она закрыла глаза. Она была рада, что ненадолго осталась одна: ей хотелось подумать о Миранде и Джесоне… представить их обоих в этом доме.

Все произошло слишком неожиданно – ее чувства к Джесону так внезапно открылись ей самой что она должна была хорошенько поразмыслить о том, что Джесон на самом деле для нее значит. Впрочем, зачем? Она и так уже прекрасно знала: он для нее – все. Но что она для него значит? Все его слова, ласки, поцелуи – все омрачалось незримым присутствием Миранды.

«Бедный Джесон, – думала она, засыпая, – он потерял Миранду и теперь ищет моей любви, а я ведь только наполовину ее сестра и наверняка только наполовину смогу ее заменить…»

17

Когда он спустился вниз, она уже спала, уютно свернувшись калачиком в кресле перед камином и подложив руку под голову. Огонь освещал комнату приятным теплым светом, на потолке и стенах плясали веселые тени. Тени…

Он осторожно, так, чтобы не разбудить Касси, сел у ее ног, ласково глядя ей в лицо. Он любовался милым овалом ее лица, нежной кожей, золотом волос, причудливым изгибом бровей, тонкой шеей. Он перевел свой взгляд на ее ноги… бедра… талию… и тут же почувствовал, что тот жар, с которым он весь день сегодня боролся, вновь охватывает его. Он старался побороть желание, говорил себе, что не имеет права, что все должно быть окончено, что ничего больше не может быть. Он заставлял себя думать о прошлом, о том, что связывало его с той жизнью. Лицо его стало мрачным. И он пробормотал: «Миранда».

Касси проснулась. Неожиданно она почувствовала, что ей холодно и неудобно спать. Она не сразу сообразила, что заставило ее очнуться от глубокого, сладкого сна. Но тут же поняла: он произнес имя Миранды. Она увидела, что Джесон рядом и смотрит на нее, но вид у него был мрачный. Она обняла его.

– Все хорошо, – сказала она ему ласково, хотя сама понимала, что это не так. Миранда – это имя, точно острый нож, приставленный к горлу. Ей стало так больно за себя, за Джесона, что она чуть не расплакалась.

– Я не хотел… – пробормотал Джесон, обнимая Касси и вдыхая душистый аромат ее волос.

– Джесон, – она высвободилась из его объятий и натянула на плечи плед, – мы должны… мы должны поговорить о Миранде.

– Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал?

– Не знаю. Но все, что произошло между нами, случилось так неожиданно! Я чувствую себя не в своей тарелке. Думаю, нам стоит обсудить, что с нами происходит.

– Не знаю, что с тобой, а со мной происходит сейчас то, что я тебя хочу. – Джесон положил руку ей на плечо. – И как можно скорее. Я ужасно этого хочу.

– Так ужасно, что готов обо всем забыть? – Касси взглянула на него с упреком.

– Нет, Касси, нет, – говорил он ей, хотя понимал, что она ему не поверит. Она все равно не поверит ему до тех пор, пока он не объяснит ей, как он на самом деле относился к Миранде. Но этого он не мог ей сказать. Нет, он должен попытаться убедить ее каким-либо другим способом. Он должен помочь ей забыть то, что он был мужем ее сестры и заставить поверить в то, что никто не нужен ему, кроме нее, Касси. Он взял ее ладонь, поднес к губам, потерся щекой о ее теплую нежную кожу. Он почувствовал, что Она дрожит, и, опустившись на колени, прильнул к ее ногам.

– Пожалуйста, – пробормотала она, сама не зная, отвергает она его или умоляет.

– Пожалуйста, что? – спросил он, нежно гладя ее бедра.

– Пожалуйста, давай немного поговорим.

– Давай, – сказал Джесон, поднимаясь. Поцеловав ее в лоб, он уселся на стул подле ее кресла.

– Обещаю, что это не будет для тебя слишком тяжело. Я буду тебя спрашивать, а ты будешь мне отвечать…

– Прямо как в школе, – усмехнулся Джесон. Он чувствовал, что у него так кружится голова, будто он пьян, впрочем, он и впрямь был опьянен любовью. Он хотел ее настолько, что ничего не мог с собой поделать и не мог думать ни о чем другом. Чтобы немного прийти в себя, он поднялся, прошелся по комнате и подбросил в камин еще одно полено. Вдруг ему пришла в голову мысль, что его странное поведение может отпугнуть Касси. Он понимал, что ведет себя не совсем нормально, но уже много лет назад он решил, что вести себя «нормально» – самое гнусное из того, что можно придумать. Джесон презирал тот мир, в котором доминировал страх и ненависть, а ведь именно в этом мире было принято вести себя «нормально». Теперь же, когда на его пути встретился по-настоящему хороший человек, ему хотелось вести себя так, чтобы можно было не скрывать своих чувств. Любовь переполняла его… но он боялся, что Касси его не поймет, а потому сказал себе: «Остановись, слушайся ее, делай то, что хочет она. Но главное – не давай ей понять, что ты от нее без ума».

– Итак, – Касси чувствовала себя несколько неловко, – о чем же мы должны поговорить? – Она подумала о том, как хорошо и вместе с тем как плохо знает Джесона. Она знала его вкус и запах. Она безошибочно узнавала его шаги. Она знала о нем многое, но в то же время ничего о нем не знала. Кроме того, что он был женат на ее сестре.

– О чем хочешь, – ответил Джесон, еще ближе пододвигая к ней свой стул. Ему нравилось смотреть, как свет от камина розовит ей щеки, а по ее лицу пробегают тени.

– Ну, хорошо… скажи мне, где прошло твое детство? У вас была большая семья?

– Да, большая, я родился в Бронксе. Нас было пятеро детей. Жили мы ужасно бедно. Знаешь, ведь мой отец родом из Италии, он был рабочим-каменщиком на стройке, как и мой дед. К сожалению, в пятидесятые годы каменное строительство было не очень популярно, поэтому он вечно сидел без работы, и ему приходилось находить себе самые немыслимые приработки. Ну, и мы помогали ему, как могли.

– Ты был старшим?

– Как ты догадалась? – рассмеялся Джесон. Начав вспоминать детство, он чувствовал себя уже менее скованно. – Да, я был самым старшим и самым целеустремленным. Преисполненным решимости вырваться из этой нищеты…

– Ты мечтал поступить в колледж? Джесон кивнул.

– Но как тебе это удалось? Ведь у вас же совсем не было денег?

– У меня нашелся – как бы это поточнее выразиться? – покровитель. Известный тебе сенатор Хаас, тогда еще, правда, совсем молодой. Я работал у него в офисе два лета подряд, когда учился в старших классах. И он мне симпатизировал…

– Хаас! Надо же! Знаешь, мои родители буквально боготворили его. Он олицетворял для них все, во что они верили: гражданские права, свободу слова. Как, наверное, чудесно было работать с таким человеком!

– Да, я очень многому научился у сенатора, – сказал Джесон, и если бы Касси не была так погружена в этот момент в воспоминания о родителях, то заметила бы, что в его голосе сквозит ирония.

– А после колледжа? Как тебе удалось стать известным строительным подрядчиком?

– Уроки Вьетнама – это довольно неплохая жизненная школа, – ответил Джесон со смехом. – Там я выучился основным тактическим приемам: партизанская война, маскировка, ночные вылазки…

– О, Боже, неужели ты участвовал в войне?

– Да, нет, конечно, я шучу, дорогая. Я участвовал там в строительстве, а не в войне. – Впервые за долгие годы Джесона расспрашивал о работе человек, с которым его не связывали профессиональные интересы. Миранду с самых первых дней их супружества волновал только один вопрос – сколько денег он зарабатывает. Ну, в крайнем случае, она готова была выслушать его рассказ о какой-нибудь очень крупной сделке. Но ее никогда не интересовали ни детали, ни суть его работы. Теперь, увидев живой интерес к этому в глазах Касси, он задумался о том, как получше ей все объяснить.

– Видишь ли, я в каком-то смысле брокер. Я тот самый человек, который помогает всем лицам, участвующим в строительстве, собраться: банкирам, инвесторам, архитекторам, поставщикам. Понимаешь?

– Не слишком хорошо, – ответила Касси, любуясь его профилем.

Он взглянул ей в глаза и улыбнулся.

– Ладно, теперь твоя очередь, – сказал он. – Вопросы буду задавать я. Расскажи мне о себе, о своих родителях, о детстве.

– Но ты же все это уже знаешь от Миранды. К тому же мой рассказ не будет особенно занимательным… А где было твое первое большое строительство?

– Видишь ли, к сожалению, я плохо помню детали. Ведь с тех пор прошло уже около двадцати лет. Это был комплекс учреждений на Лонг-Айленде. Впрочем, ничего особенно выдающегося там не произошло.

– Но ведь ты, должно быть, был очень горд. А твои родители наверняка были в восторге: их сын возглавляет стройку!

– Конечно, были, они и сейчас в восторге от меня. Они живут теперь во Флориде. Я купил им там домик.

– Какой ты счастливый, что у тебя еще живы родители… Мне лично так их не хватает.

– Я должен был бы почаще их навещать. Надеюсь, теперь я буду к ним ездить почаще. Миранда…

– Миранда не хотела иметь ничего общего с Розой и Томмазо, а также с братьями и сестрами Джесона. Она считала, что их, как и свою собственную семью, она уже «переросла».

– Нужно ограничивать круг общения с теми, кто тебе интересен, – говорила она ему. – Ради Бога, ну что у меня общего с твоей матерью? Или даже со своей? Так зачем же притворяться да еще тратить на это время? Если тебе хочется их навестить, я не против, поезжай. Но при чем здесь я и Хивер? – Они частенько ссорились на эту тему, но переубедить Миранду было невозможно.

– Что Миранда? – переспросила Касси, внимательно всматриваясь в ставшее печальным лицо Джесона. Морщины на лбу, у рта и глаз делали его старше. Он выглядел устало, как человек, который уже все испытал в жизни – и самое лучшее, и самое ужасное. Впрочем, в ту ночь, когда они занимались любовью, он выглядел совершенно иначе: его лицо было живым и веселым, глаза горели.

Джесон словно не слышал ее вопроса:

– Извини, так о чем мы говорили? Ах да… О моих родителях. Они тебе понравятся. Касси, я уверен. Я, наверное, поеду к ним этим летом. Я мог бы взять тебя с собой – мы провели бы там недельку-другую. А?

– Джесон, я прошу тебя, не уклоняйся от моего вопроса. Почему ты не хочешь говорить о Миранде?

– Не могу, – неожиданно вырвалось у него. И уже более мягко он объяснил: – Я не могу, Касси. Это слишком болезненная тема.

– Но ты же понимаешь, что мы обязаны откровенно поговорить, если мы хотим… если мы хотим быть вместе. – Она очень боялась произнести эти слова, но теперь была даже рада, что смогла, наконец, заговорить об этом. Каждый раз, когда разговор заходил о Миранде, он тут же старался сменить тему. А ведь чем больше Касси и Джесон сближались, тем отчетливее Касси чувствовала, что между ними стоит Миранда.

Он неожиданно приблизился к ней, ласково провел рукой по ее волосам:

– Касси… пойми, мне тяжело… есть многие вещи, которые…

– Джесон, скажи мне только: я что для тебя – просто замена Миранде? Если это так, то будет лучше чтобы я узнала об этом сейчас. Пусть лучше все закончится сейчас.

Он, конечно, может ей солгать, сказал он сам себе… Так будет даже проще: он солжет, что до сих пор любит Миранду – и Касси отвернется от него. Если же он скажет ей правду, он уничтожит ту ложь, которую они с Мирандой создавали все эти годы: «влюбленные Дарины», «счастливая пара». Но тогда он предаст память жены. Касси верит в то, что он обожал ее сестру, и он не имеет права переубеждать ее в этом. Он не будет ее в этом переубеждать, но…

– Нет, Касси, – сказал он, притянув ее к себе. Он понимал, что поступает эгоистично, так ничего и, не объяснив ей. Целуя ее губы, он прошептал: – Все не закончится сейчас, Касси, клянусь тебе. Только сейчас все и начинается.

18

Десять дней подряд Джесон никуда не отлучался из дома, и эти дни стали счастливейшими в жизни Касси. В присутствии Хивер и прислуги они с Джесоном старались вести себя сдержанно-миролюбиво, и никто не подозревал о том, что ночью они были горячими любовниками, засыпавшими в изнеможении только тогда, когда утренний свет начинал просачиваться сквозь занавески спальни. Но Шейла Томас сразу сообразила, что с Касси что-то происходит. В первый же рабочий день после уикэнда в Беркшире она спросила:

– Слушай, скажи мне честно, кто он.

– Ты о чем?

– Я о том, кто этот счастливчик? У тебя же все на лице написано: любовь пли по крайней мере здоровый секс.

– Я действительно не понимаю, о чем ты говоришь, – рассмеялась Касси. – Давай лучше работать.

– Что ж, ладно, – фыркнула Шейла. – Но только потом не приходи плакаться мне в жилетку.

– Почему ты думаешь, что мне придется плакаться, Шейла?

– Мне подсказывает опыт. Чем счастливей выглядит женщина, тем несчастней она потом и тем горьче ей придется плакать. Ладно, вернемся к школьному совету.

Они готовили сюжет о скандале, разразившемся в одном из школьных советов Бронкса. Все члены школьного совета вышли из него в результате жуткого скандала, поводом к которому стали обычные хулиганские выходки школьников. Магнус сам поручил Шейле и Касси заняться этим делом.

– Шеф очень похвалил ваш последний репортаж, – промычал мистер Макферсон, объяснив им их задачу. – Он считает, что вы обе умеете самостоятельно мыслить.

– Мне кажется по вашему тону, что вы с ним несогласны? – спросила Шейла.

– Нет, я согласен. Просто хочу вас предупредить, что я не люблю, когда кто-нибудь пытается учить меня, что, как и кто должен делать в моем отделе. Я не люблю, когда кто-то сует нос в мои дела. И вам этого не советую, как и всем остальным. Не надейтесь, что буду делать для вас исключение. Я не выношу любимчиков!

Им предоставили съемочную группу и выдали разрешение на съемки. К тому же в их распоряжение поступил бывший кабинет Миранды, который был значительно больше, чем та комната, в которой они ютились прежде.

– У-у-у, ну и чудо же эта техника! – загудела Шейла, перебирая клавиши сверхмощного компьютера Миранды. – Скоро сценарии сможет писать каждый ребенок.

– Боже, как нее хорошо на улице! – воскликнула Касси, подойдя к огромному окну во всю стену, выходившему на шумную Шестую авеню. Солнечные лучи переливались в здоровенных стеклах Центра Рокфеллера. Около кафе уже стояли летние столики и стулья, а на них удобно устроились любители рано обедать или те, кто просто решил насладиться чудесной весенней погодой. Всего через неделю наступит июнь, подумала Касси. Ее взору представилась картина: лето, дом в Беркшире, Джесон…

«После этой командировки я, наверное, постараюсь устроить себе отпуск, – сказал он ей, когда сегодня рано утром они проснулись в ее кровати. – Может, тебе тоже удастся взять недельку отгулов… мы могли бы сбежать за город. Чтобы по-настоящему отдохнуть». Он крепко прижал ее к себе. «Не уверена, что ты вообще умеешь отдыхать, – пробормотала она, целуя его в губы, подбородок… – Я, например, так ни разу и не видела тебя спящим». – «Ну, уж это ты преувеличиваешь…» Он ласково гладил ее, целуя ей грудь.

– О, Боже, Касси.

Она вздрогнула, вспоминая прикосновения его губ и языка к своей груди.

– Проснись, крошка, – крикнула ей Шейла через всю комнату. – Слушай, ты что, не спала пять дней подряд?

– Да, нет, почему? – смутилась Касси. – Я прекрасно себя чувствую и нисколько не хочу спать.

У нее и впрямь был какой-то неистощимый запас сил. С утра до вечера они носились с Шейлой и съемочной группой по Бронксу как угорелые, и все же у нее с избытком хватало энергии для ночных свиданий с Джесоном. Она была слишком счастлива, чтобы думать о сне, слишком влюблена. К тому же она очень боялась сбавить темп в работе. Ведь чтобы добиться успеха, нужно забыть о том, что такое усталость, и работать, работать, работать… как Миранда. Кстати, ни Касси, ни Джесон не упоминали имени Миранды ни разу с тех пор, как покинули Беркшир. Словно негласный договор возник между ними, и они оба упорно избегали этой темы. Что касается Касси, то она надеялась в глубине души, что он забудет Миранду. Конечно, когда-нибудь потом они с Джесоном будут ее вспоминать, но не теперь. Сейчас Касси слишком хорошо было в объятиях Джесона, чтобы говорить о погибшей Миранде.

В ту ночь, накануне отъезда в Лондон, Джесон не сомкнул глаз. Когда Касси проснулась, было четыре часа утра. Взглянув на Джесона, она увидела, что он не спит, а, заложив руки за голову, смотрит куда-то в потолок.

– Скажи мне честно, – сонно спросила она, – я храпела?

– Нет, – ответил он с улыбкой. Он выглядел сейчас намного моложе, чем в тот день, когда они познакомились. Неужели это благодаря ей? Касси очень хотелось в это верить. – Просто лежал и думал: а ведь у меня нет твоей фотографии. А мне бы очень хотелось взять ее с собой в Лондон. На самом деле. Ведь только представь себе: я не увижу тебя целых две недели. Слушай, может, мне вообще отказаться от этой поездки?

– Ну, уж нет, дудки. – Она погрозила ему. – Я не хочу нести перед человечеством ответственность за то, что развалила империю Дарина. К тому же я тебе дам задание. У меня есть любимый джем, который можно купить только в «Хэрродз» в Лондоне. Так что ехать тебе все равно придется, хотя бы для того, чтобы мне его привезти.

– О'кей, – засмеялся он. – Но учти, я привезу тебе его целый чемодан… чтоб мне как можно дольше не уезжать так далеко от тебя.

А потом она дала ему, за неимением другой, ту самую фотографию их семьи, которую оставила ей Миранда и которую они с Джесоном нечаянно уронили на пол, занимаясь любовью.

– Вот, – сказала она, доставая фотографию из разбитой рамки. – А это я обязательно склею… Я вот она, в центре… – добавила она, с грустью думая о том, что на этой фотографии есть и Миранда тоже, и сестра, как всегда затмевает ее своей красотой.

– Спасибо, Касси, – сказал Джесон. Он вставил фотографию в прозрачный кармашек своего портмоне так, чтобы видна была только одна Касси.

Джесон уехал, и вечером Касси захотелось еще раз просмотреть документы, оставленные ей Мирандой. Хотя она изо всех сил старалась не думать о Миранде, пока Джесон был рядом, теперь, когда он уехал, она ощутила острую потребность вспомнить, какой же была сестра. Ведь, в конце концов, она работала сейчас в том самом кабинете, что и Миранда когда-то. Она воспитывала теперь ее дочь. Она крутила роман с ее мужем. Хотя слова «крутить роман», хотелось ей думать, совсем не подходили к тем отношениям, что сложились у них с Джесоном. Они просто… были вместе. Они просто целиком принадлежали друг другу. Они просто… влюблены. Касси понимала, что прошло слишком мало времени со смерти Миранды, чтобы Джесон мог вновь кого-то полюбить. То же самое сказал бы ей каждый, и именно поэтому она держала их взаимоотношения в такой тайне. Она не хотела, чтобы кто-то сказал, что Джесон попросту искал замену Миранде, и Касси была первой, кто ему подвернулся. Да, разумеется, все подумают именно так. «Но это неправда!» – как бы спорила с ними Касси.

Когда Джесон был рядом, Касси не задумывалась над этим. Она верила и в свои чувства, и в его тоже. Но теперь, когда прошел уже почти целый день с его отъезда, она стала мучиться вопросом, так ли уж безоблачно ее счастье. Она бродила по комнате, стараясь представить себе здесь Джесона: вот он сидит на ее кровати, смеется, шутит, гладит ее волосы.

Она подошла к ночному столику, в котором лежали кусочки рамки от той фотографии. Аккуратно сложив их вместе, Касси совершенно неожиданно для себя обнаружила, что задняя картонная часть рамки состоит из двух склеенных между собой листов. Она даже вздрогнула – ясно, что здесь было что-то спрятано. Касси схватила пилку для ногтей и отогнула картонку – на стол упала маленькая дискета. Она не была надписана и с виду ничем не отличалась от любой другой дискеты. Но Касси ни на минуту не сомневалась в том, что Миранда спрятала ее сюда не случайно: должно быть, на ней хранилась какая-то очень важная информация.

Всю ночь Касси преследовали кошмары, ей снился жуткий сон, тот самый, который мучил ее с детства. Ей казалось, что она тонет и некому прийти ей на помощь. Проснувшись на заре, она не могла уже больше заснуть, а потому быстро оделась, оставила Хивер записку, что заберет ее сегодня из школы, как обычно, и помчалась на работу, чтобы поскорее узнать, что там на дискете.

Она явилась на работу так рано, что даже дежурная еще не пришла. Стараясь сдержать волнение и страх, от которого еще не избавилась после ночного кошмара, Касси зажгла свет в кабинете Миранды. Бросившись к компьютеру, она включила его и с нетерпением стала ждать, пока он загрузится. На экране загорелся список файлов и программ. Она достала из сумочки дискету и вставила ее в дисковод. Документ был озаглавлен: «Только для Касси».

Теперь она, наконец, поняла, что прятала Миранда в сейфе. Касси нажала клавишу ввода. Документ состоял из трех частей. Первая – «Дарин», вторая – «Магнус», третья – «Хаас».

Прежде чем она сообразила, в чем суть документа, прошло, наверное, не меньше часа, потому что, когда она, наконец, осознала, что та сказка, в которой она жила последние две недели, – не сказка, а миф, за дверью уже слышались голоса, смех, шаги. А перед Касси вместо сказки был экран, а на экране – факты.

Под заголовком «Дарин» Миранда записала некоторые цифры по реальному состоянию дел Джесона на середину семидесятых годов. Интересные цифры. Например, номера банковских счетов, с которых были сняты суммы, превышающие в общей сложности сто тысяч долларов. Эти деньги были переведены на счет… сенатора Хааса.

Под заголовком «Магнус» шли цифры, демонстрировавшие колоссальные успехи Магнуса в семидесятые годы, а также бесконечные платежные счета на имя Э. Хааса, общая сумма которых превышала миллион долларов.

Часть, посвященная Хаасу, носила более описательный характер. Это была история о молодом, никому не известном деятеле, который неожиданно стал одним из наиболее влиятельных сенаторов США.

Стал, но не без посторонней помощи, с грустью подумала Касси. И не без денег. Ясно, что Миранда хотела с помощью всех этих цифр дать понять Касси, что, например, первое здание, которое построил Джесон – тот самый комплекс на Лонг-Айленде, о котором он не захотел ей рассказывать – ему разрешили строить только потому, что он перевел определенную кругленькую сумму на счет Хааса. У Магнуса дела были, разумеется, еще сложнее, но суть оставалась той же: деньги за услугу.

Касси с тоской смотрела на все эти сведения. Но у документа было еще и продолжение. Она нажала клавишу и увидела на экране следующий текст:

«Касси!

Мне очень жаль, что тебе приходится это читать, ведь это означает две грустные вещи: 1) все мои подозрения подтвердились и 2) я в беде! То, что ты прочла выше, это все, что мне известно. Сенатор Хаас долгие годы вел нечестную игру, и в ней замешаны Джесон и Магнус. Если ты мне не веришь, то фотокопии всех документов лежат в Ист-Хэмптоне, в винном погребе, под плитой в правом дальнем углу. Я думаю, если ты обо всем этом узнаешь, а меня не будет рядом, ты сообразишь, что тебе делать. Но будь осторожна. И никому не доверяй.

М.»

19

Первое, что ей захотелось сделать, – это сбежать. Сейчас же бросить работу и уехать прочь из Нью-Йорка. Вернуться домой в Северную Каролину. Вернуться к Кеннету. Она сохранила информацию и, вынув дискету, убрала ее в сумочку, в кармашек на молнии. Нужно бежать! Нужно бросить все: Хивер, телевидение, Шейлу, Магнуса…

Ей вспомнился случайно подслушанный разговор между Мирандой и Магнусом тогда, на Пасху, Магнус говорил раздраженно: «Мне кажется, смешно напоминать тебе, Миранда, что именно я определяю параметры твоей работы. И сейчас хочу сказать тебе, что ты зашла слишком далеко. Пора прекратить это так называемое «расследование». Я так хочу. Понятно?» И Миранда ответила ему. «Только через мой труп».

Наверное, подумала Касси, он узнал, что Миранде стали известны его «деловые отношения» с сенатором Хаасом, он догадался, что она ведет расследование, и решил ее остановить. Встает вопрос: насколько сильно он испугался и на что способен был пойти, чтобы остановить Миранду?

Второе, что пришло на ум, – это ничего не брать в голову. Забыть и о дискете, и о том, что на ней записано. Считать, что ничего не было, и все. Она ведь спокойно могла ее так никогда и не найти. А Миранду все равно уже не вернешь.

И она может преспокойно уехать домой, уйти с телевидения. Сказать, что она передумала, что соскучилась по дому, по друзьям. Уже сегодня она распрекрасно может вылететь в Роли. И никогда не видеть больше ни Хивер, ни Магнуса, ни Хааса, ни Джесона…

Она вспомнила слова Джесона, сказанные Миранде в ту ночь, когда они так ужасно ссорились. «Зачем ты это делаешь? Ты что хочешь сломать мне жизнь?» – спросил он тогда Миранду. Это был тот самый Джесон, тот самый нежный и ласковый, тот самый, который и имя-то Миранды боялся произнести теперь в присутствии Касси.

«Нет, – сказал он. – Я не готов. Мне слишком больно». Но уже тогда Касси показалось, что дело не только в боли. Джесон чего-то недоговаривал. Он с самого начала что-то скрывал от нее. И он, и Миранда. Их отношения Касси очень удивляли. Когда они были рядом, их глаза всегда загорались. Другой вопрос, чем: страстью… или ненавистью. Касси очень хотелось верить в последнее. Ведь с Мирандой он никогда не был так нежен, как с ней. Она чувствовала, что ее он действительно любит. Но в то же время, с ужасом думала она теперь, вдруг его страсть постепенно перерастет в такие же чувства, которые он испытывал к Миранде, и он станет обращаться с ней точно так же, как и с сестрой. Он резко помрачнеет, взгляд его вновь станет ледяным…

Нет, она должна бежать. Всего три месяца назад Касси и понятия не имела о том, что на свете есть Магнус, или Хивер, или Джесон. И она не обязана оставаться. Ее ничто здесь не может удержать. А дома никто не удивится ее возвращению. Кеннет наверняка поворчит немного и простит ее, они снова будут вместе. А она выбросит все это из головы. Она вновь будет жить старой жизнью, забыв о том, что у нее на короткий срок появилась какая-то другая. Но вдруг неожиданная догадка осенила ее, и Касси почувствовала, что бежать не имеет права. До нее дошло вдруг: Миранда просила ее о помощи! Иначе зачем она завещала ей эту дискету?

«Я хочу, Касси, чтобы ты осталась насовсем», – сказала ей Миранда. Если подумать хорошенько, то Миранда почти что умоляла ее остаться. «Во мне заговорили родственные чувства», – так объяснила Миранда Касси свое желание ей помочь. На самом же деле Миранда сама искала у нее помощи. И теперь, наконец, Касси поняла, для чего.

– Что-то ты сегодня раненько. – Шейла Томас не просто вошла, она ворвалась в комнату. Швырнув на стол пачку журналов, она достала термос с кофе, бутерброды… и, охнув, уселась рядом с Касси. – Можешь не объяснять мне. У тебя на лице все написано.

– Что все? – испуганно спросила Касси.

– Да то, что ты переругалась со своим парнем. Или, чего доброго, он бросил тебя. Но что-то произошло, точно! Уж больно вид у тебя убитый. – Она налила себе огромную чашку кофе, развалилась в кресле, положив вытянутые ноги на стол, и принялась за еду.

– Шейла, скажи, пожалуйста, ты ничего не знаешь о том последнем сюжете, над которым работала Миранда? Это хранилось в тайне?

– Слушай, детка, – гнула свою линию Шейла, – какого черта ты мне мозги пудришь? Давай, рассказывай! Я ведь пошутила тогда насчет своей жилетки. Ты можешь плакаться в нее, сколько твоей душе угодно.

– Подожди, Шейла, мне сейчас не до этого. Расскажи мне лучше о той работе Миранды. Ты ничего не помнишь… ну, чего-нибудь необычного, что бы тогда произошло? Не ссорилась ли она, например, с мистером Макферсоном или с кем-нибудь еще?

– Да, Касси, я как погляжу, ты плохо знала свою сестрицу! Она все время только и делала что ссорилась с Макферсоном, это было у нее вроде хобби. Да и со всеми остальными лаялась просто перманентно. Я даже слышала, как она Магнусу что-то такое выговаривала. Примерно за неделю до своей смерти.

– А ты не помнишь, о чем шла речь?

– Я специально не подслушивала. Просто мы заканчивали титры к очередному сюжету. Магнус всегда приходил к нам на пятнадцатый этаж на просмотр уже готовой работы. У Миранды там была полностью оборудованная гардеробная: с душем, сауной и тому подобным оборудованием для звезд экрана. Она переодевалась, и они шли вместе обедать. Я помню, он надевал по такому случаю смокинг. Боже, как же шел ему его черный галстук!

– Меня гораздо больше интересует, о чем они в тот раз говорили, а не его галстук.

– Ну, в основном говорил не он, а Миранда. Она заявила, что если он не разрешит ей делать то, что ей хочется, то может отправляться на вечер один. Они, кажется, собирались на какой-то светский раут.

– А что ответил Магнус?

– Знаешь, было очень плохо слышно, но по его тону чувствовалось, что он ее успокаивает и уговаривает. Наверное, он попросил ее не горячиться.

– А как ты думаешь, о чем таком они могли говорить?

– Кто их знает! Но, похоже, она здорово вывела его из себя. Магнус выражается обычно подчеркнуто изысканно, а тут я слышала, как он сказал ей, что кто-то там его уже окончательно затрахал.

– А что-нибудь конкретное он сказал?

– Нет. Потом воцарилась мертвая тишина. А через пять минут они отправились куда-то, все расфуфыренные. На ней было длинное вечернее платье, которое, думаю, стоит побольше, чем моя зарплата за целый год.

– А где материал, который она готовила для того сюжета? Остались хоть какие-нибудь наброски? Что сталось с ее заметками?

– Почем я знаю? – сказала Шейла, жуя бутерброд. – Я думаю, все ее записи хранятся у Макферсона. На компьютере все ее файлы кто-то стер. А тебе это зачем?

– Мне нужно посмотреть ее записи, – задумчиво ответила Касси.

– Боюсь, это тебе вряд ли удастся. Макферсон зорко следит за тем, чтобы профессиональные тайны хранились в секрете. Он, например, терпеть не может, когда ребята из «Шестидесяти минут» или «Сорока восьми часов» интересуются, над чем мы сейчас работаем. Так что, Касси, я и соваться к нему тебе не советую.

– Послушай, Шейла, ты ведь пользуешься доверием Макферсона. Он ценит тебя, пожалуй, больше всех…

– Отстань, все равно это гиблое дело.

– Я даже передать тебе не могу, насколько это для меня важно. – Касси подсела поближе к своей жующей подруге.

– Можешь, распрекрасно можешь, – сказала Шейла, слизывая с пальцев плавленый сыр, – расскажи-ка мне для начала, что у тебя стряслось. Нет, сначала послушай меня. Ты говоришь, что незадолго до смерти Миранда работала над каким-то потрясающим сюжетом. Знаешь, честно говоря, я сильно в этом сомневаюсь. За все то время, что я здесь работаю, Миранда ни разу не привнесла в «Неприятные новости» ни одной живой идеи. Она иногда фигурировала, правда, в титрах в качестве сценариста, но это всегда были сюжеты, заимствованные ею у кого-то другого. Она слишком заботилась о том, как выглядеть на экране, чтобы у нее оставалось время подумать над смыслом нашей работы.

– А ты до сих пор так ей завидуешь, что не можешь говорить спокойно.

– Хорошо, пусть так. Но ты должна понять, Касс… пойми, я не хочу задевать твои родственные чувства, но ты должна мне поверить: твоя сестра была порядочная стерва, и больше ничего. Самоуверенная и надменная стерва.

– Я знаю, – ответила Касси, подходя к окну. Утренняя суматоха только начиналась. Всего одна женщина вышла из остановившегося напротив автобуса. Это была уже довольно пожилая элегантно одетая дама. Она медленным шагом двинулась по Шестой авеню, разглядывая витрины магазинов. Наверное, она уже на пенсии, решила Касси, и у нее много свободного времени. Вот сейчас прогуляется, обойдет все магазины, потом приготовит что-нибудь вкусное и пригласит к себе на обед подругу. А Миранда уже никогда не будет пожилой, никогда ей не придется вот так прогуливаться… – Я знаю, но все равно этого недостаточно для того, чтобы ее убивать.

Шейла чуть не подавилась. Судорожно проглотив кусок ветчины, она пробормотала:

– Ты соображаешь, что говоришь?

– Да, к сожалению, да. Я, правда, не знаю, кто это сделал. Но я знаю, почему. У нее в руках была информация, достаточная для того, чтобы сломать жизнь трем влиятельным людям. Я бы очень хотела, чтобы ее смерть оказалась просто несчастным случаем, но это не так. Видишь ли, она просила меня о помощи. Она знала, что ей грозит опасность. Помнишь, ты говорила мне о телохранителе. Это подтверждает мои догадки. И вся эта информация касалась людей, которых она очень хорошо знала, людей, очень к ней близких.

– Боже, что ты говоришь? – спросила Шейла шепотом. Она оглянулась, увидела, что дверь открыта, и кинулась затворить ее. – Ты уверена в том, что говоришь? Откуда тебе это известно?

Касси внимательно посмотрела на Шейлу:

– Я не могу тебе этого сказать и прошу просто поверить мне на слово. Лучше тебе не знать подробностей. – Шейла, подумала Касси, была ей другом. Пусть они знакомы недавно, но все же Касси уже начала ей доверять. Но захочет ли она поверить в то, что Магнус может быть причастен к смерти Миранды? Сможет ли она быть беспристрастной, когда речь идет о женщине, которую она так ненавидела? Насколько чувство справедливости вообще сильнее, чем личные привязанности? Касси тут же подумала о Джесоне и решила, что сама не знает ответа на этот вопрос. А уж тем более она не может требовать этого от Шейлы.

– Что… что ты хочешь от Макферсона? – спросила Шейла, и голос ее дрогнул.

– А ты что, согласна мне помочь?

– Конечно. Но не ради памяти Миранды, не думай. Просто, если то, что ты говоришь – правда, это значит, что существует некий сенсационный материал, который если и станет известен кому-либо, то только нам. А посему наш журналистский долг – вести расследование.

– Что ж, наверное, ты права, – ответила Касси, а сама подумала о дискете, лежавшей у нее в сумочке: надо будет получше ее спрятать.

Возможность проникнуть в сейф, как и рассчитывала Шейла, выпала два дня спустя. Собрание было назначено на три часа, а перед этим мистер Макферсон обязательно будет просматривать подшивку с графиком, хранящуюся в сейфе. Она дождалась того момента, когда он, наконец, сел перекусить. Обычно он уплетал свой ленч, не выходя из кабинета.

– Скажите, Мак, когда вы вставите в график наш сюжет о Бронксе? – спросила Шейла, просовывая голову в дверь. – Ой, извините, что я вам помешала.

– Господи, как будто это кого-то волновало! – угрюмо ответил Макферсон. – Кажется, единственное время, когда мне удавалось спокойно съесть свой ленч, так чтобы никто не мешал, это когда «Метс» играли на Международном чемпионате в 1986 году. Тогда в перерыв все толклись у телевизора и не прибегали не теребили меня. Целую неделю я мог спокойно есть. Да, чудесная была команда.

– Извините еще раз, – сказала Шейла, стоя в дверях, – я зайду попозже.

– Да, ладно уж, входи, раз пришла. Кстати, достань-ка мне подшивку с графиком. – Макферсон протянул ей ключ от сейфа. Все знали, что сейф находится за копией Матисса, которая висела над кожаным диваном, стоявшем в углу.

Макферсон был так поглощен едой, что Шейла могла преспокойно порыться в сейфе и извлечь оттуда конверт, на котором было написано: «Миранда Дарин». Она спрятала конверт в колготки. Сегодня она специально надела такую широкую юбку, чтобы ничего не было заметно. Улыбнувшись своей ослепительной улыбкой, она положила перед Макферсоном подшивку с графиком и медленно направилась к двери.

– Это так же хорошо сработано, как и сюжет о полицейских? – спросил он.

– Даже лучше. Это очень злободневно.

– Отлично, я поставлю его на следующую неделю. Надеюсь, тебя не очень затруднит закрыть за собой дверь?

Вечером того же дня, дождавшись, когда все уйдут, Касси открыла маленький конверт. Там лежали два листа бумаги, исписанные по-детски размашистым почерком Миранды.

– Речь идет, по-моему, о предварительных выборах, – сказала Шейла, читая написанное через плечо Касси. – Видимо, о выборах сенаторов. Видишь, здесь упоминается Энтони Хаас. Его должны в этом году переизбрать.

– А каковы его шансы? – спросила Касси.

– Он прорвется, будь уверена, – ответила Шейла, зевая. – Ты что-нибудь понимаешь? Мне кажется, Миранда хотела сделать сюжет о Хаасе. Он ведь был приятелем Вэнса.

– Да, я знаю, – пробормотала Касси. – Кажется, он связан и еще кое с кем.

20

– Приемная сенатора Хааса.

– Добрый день. Могу я поговорить с сенатором?

– Простите, а кто звонит?

– Я… по личному делу.

– Но это его офис, мэм. У сенатора очень насыщенный график, и все свои личные дела он решает в нерабочее время.

– Я уверена, что он не откажется от разговора со мной. Я сестра Миранды Дарин.

Последовала пауза. Затем девушка на том конце провода произнесла:

– Знаете что, я соединю вас с одним из его помощников. Не вешайте трубку и ждите. Через полминуты Касси услышала бодрый мужской голос:

– Джеффри Меллон слушает. Чем могу вам помочь?

– Добрый день, меня зовут Касси Хартли. Я сестра Миранды Дарин.

– И чем я могу вам быть полезен?

– Мне нужно увидеться с сенатором.

– Видите ли, это его офис. Вам лучше позвонить ему вечером домой, мисс… Хартли.

– Но мне нужно увидеть его как можно скорее. Это очень важно. И очень срочно. Скажите ему об этом, пожалуйста. Я подожду у телефона.

Когда Касси только собиралась позвонить сенатору, она была уверена, что не сможет говорить спокойно, и у нее будет дрожать голос. Она не спала всю ночь, думая о том, какое отношение сенатор может иметь к смерти Миранды. Но сейчас она почему-то совершенно не волновалась, а была преисполнена решимости выяснить все. Если уж она решила выяснить обстоятельства смерти сестры, то начать нужно именно с сенатора. К тому же смерть Миранды – «удачный повод», чтобы начать расследование грязных делишек сенатора, а это был, по словам Шейлы, их журналистский долг.

– Я записал вас на прием на половину пятого, – сухо сказал Джеффри Меллон. – У сенатора будет пятнадцать минут. Больше я ничего не могу вам предложить.

Нью-йоркский офис сенатора Хааса располагался в Линкольн-Билдинг, неподалеку от Гранд Централ-стейшн на Сорок второй улице. Позолоченные арки и роспись на потолке в его приемной говорили не только об отсутствии у сенатора хорошего вкуса, но и о наличии больших денег.

Энтони Хаас, выросший в Бронксе в семье, где отец был немцем, а мать итальянкой, с детства знал цену деньгам и научился беречь каждый цент. И даже теперь, когда его состояние перевалило за шесть миллионов долларов, ему было все еще мало. Такую непреодолимую страсть к деньгам можно сравнить только с влечением к наркотикам у одних и к женщинам – у других.

Но, увы, сенаторы получают гораздо меньше, нежели бизнесмены, юристы или даже врачи. А ведь для того, чтобы совершать увлекательные путешествия или устраивать роскошные приемы, денег нужно о-го-го сколько! Очень много, гораздо больше, чем позволяет жалованье политического деятеля. И Энтони Хаас нашел способ «зарабатывать» деньги. В то время как брокеры продавали акции на бирже, а бизнесмены торговали партиями товаров и технологиями, Энтони Хаас стал – естественно, не бесплатно – помогать тем, кто нуждался в поддержке влиятельного сенатора. Сначала он помог получить правительственный заказ одному, потом другому – и так оно и пошло и поехало. На отсутствие клиентов Хаас пожаловаться не мог: найти их ему помогала его итальянская пронырливость.

Однако при этом нельзя сказать, чтобы Хаас был законченным прохиндеем. В глубине души он понимал, что поступает плохо и старался хоть чем-то успокоить свою совесть. Он стал бороться за права униженных и оскорбленных, сделался ярым правозащитником. Он шел в первых рядах под знаменами Джона Фитцджеральда Кеннеди.

Разумеется, он подчас задумывался над тем, что его тайные делишки рано или поздно могут всплыть на поверхность. На самом-то деле он был порядочным трусом. Стоило ему увидеть человека в полицейской форме, как он сразу почему-то начинал чувствовать себя неуютно. Но каждый раз, когда ему подворачивалось очередное выгодное дело, он тут же забывал об этих своих ощущениях. В конце концов, он был реалистом и прагматиком до мозга костей. Если люди сами несут ему в благодарность деньги, то почему он должен возвращать их им назад и отказывать себе в удовольствии съездить, скажем, на Багамы? «Нет, я не такой дурак!» – говорил он сам себе.

Но сомнения и страх все же глодали его душу. Чем богаче он становился, тем сильнее боялся возмездия. Избавиться от страха помогала выпивка. Началось с того, что он выпивал за обедом маленькую рюмочку мартини, а закончилось тем, что без стакана неразбавленного виски не обходилась ни одна трапеза этого выдающегося политического деятеля. Теперь он буквально через каждый час отправлялся в мужской туалет и там втихаря отхлебывал немного прямо из бутылки – это очень его освежало. Он был уверен, что никто из служащих даже и не подозревает об этой его пагубной страсти. «Я справляюсь со своей работой ничуть не хуже, чем раньше», – уговаривал он сам себя. Если же он не мог утром вспомнить, как добрался накануне до дома или у кого был в гостях, то утешал себя мыслью, что, в конце концов, он уже немолод – скоро шестьдесят два. Конечно, он еще полон сил, но все же, хотя и герой, но уже не первой молодости.

Количество его служащих увеличилось за последние десять лет больше чем в два раза. Теперь он был окружен мощной командой молодых помощников, которые подготавливали за него законопроекты, составляли ему ежедневный график работы, постоянно о чем-то напоминали и что-то советовали. Эти молодые мужчины и женщины, полные здоровья и сил, атлетически сложенные, в костюмах от «Пола Стюарта», с восьмидесятидолларовыми стрижками, сообщали ему каждое утро, за что он должен сегодня проголосовать, где должен выступить с речью и о чем должен думать. В глубине души он осознавал, что превратился в марионетку. Стал актером, который произносит заученную роль. Но в то же время, рассуждал он, что бы все эти юнцы без него делали? Кто бы допустил их до государственной службы, не будь он сенатором? Время выборов – всегда тяжелая пора, а в этом году она стала особенно напряженной. Его главной соперницей была этакая эмансипированная леди, прокурор по профессии, известная тем, что упекла за решетку немало людей, замешанных в финансовых махинациях, и теперь она что-то чересчур ретиво стала интересоваться финансовыми делами сенатора. Помощники уверяли его, что волноваться не стоит, но сенатор-то не мог не беспокоиться. Его финансовые прожекты были единственной сферой, куда он не допускал своих помощников, а потому – не им судить, представляет эта прокурорша для него опасность или нет.

Сенатор Хаас сидел в своем обитом дубовыми панелями кабинете и ждал появления очередного посетителя. Хотя была всего половина пятого, он ощущал себя совершенно разбитым. Воспользовавшись свободной минутой, он откинулся на спинку кожаного кресла и с наслаждением отхлебнул из бутылки, которую извлек из нижнего ящика стола.

Приятное тепло разлилось по его телу, и он закрыл глаза…

Но тут дверь распахнулась и зычный голос помощника произнес:

– К вам Касси Хартли.

– Ах да. – Сенатор поспешно вытер рукой губы, быстро, как воришка, спрятал в ящик бутылку и, приняв более вальяжную позу, проговорил: – Миссис… Миранда! Ах, нет, конечно же, что это я говорю! – Он покраснел от смущения, привстал и протянул Касси руку. – Касси, ну разумеется, Касси… Я помню, мы встречались с вами у Миранды. Примите мои самые искренние соболезнования. Садитесь, пожалуйста. Чем могу быть вам полезен?

– Видите ли, у меня к вам дело личного характера, – сказала Касси, оглядываясь на Джеффри Меллона, гладко выбритая физиономия которого ей сразу не понравилась.

– Ты можешь идти, Джефф.

– Может, мне все же лучше остаться, сенатор? – спросил Джеффри с наглой улыбкой. – Возможно, вам понадобится моя помощь. Вспомните проект налоговой реформы…

«Господи, – разозлился про себя Хаас, – до каких пор они будут напоминать мне о том случае?» Речь шла об одном законопроекте, против которого, забыв инструкции, по ошибке выступил Хаас. Законопроект удалось спасти, но сгладить то впечатление, которое сенатор произвел на телезрителей, появившись на экране растерянным и словно вообще не понимающим, что происходит, было гораздо сложнее. И это сейчас, в пору его перевыборов!

– Ну, что ж, неплохая идея, Джефф. Оставайся, – согласился сенатор. – Итак, Касси, я вас слушаю. Джефф сказал, что у вас ко мне очень срочное дело.

– Да, сенатор. Но, прежде всего я хотела сказать вам… Знаете, когда я была маленькой девочкой, вы казались мне чем-то вроде народного героя. Мои родители активно участвовали в Движении за гражданские права в Северной Каролине, где мы жили. И вы для них всегда были чем-то вроде маяка, идейным вдохновителем, человеком, на которого они равнялись…

– Это очень мило, мисс Хартли, – перебил ее Джеффри Меллон, – но, может, мы на этом закончим лирическую часть и перейдем к делу? У сенатора сегодня очень мало времени.

– Извините, – пробормотала Касси, несколько обескураженная тем, что сенатор не осадил своего наглого помощника. До нее вдруг дошло, кто здесь на самом деле главный. – Хорошо, я перехожу к делу… но все, что я только что сказала, имеет к нему непосредственное отношение. Я журналистка и работаю сейчас в «Магнус Медиа». Я делаю репортажи для «Неприятных новостей»…

– О, Боже, так вы из прессы! – вздохнул Меллон. – Почему же вы раньше не сказали, мисс Хартли? Зачем было придумывать всякие срочные личные дела? Вы ведь хотите взять у сенатора интервью, не так ли? Зачем же беспокоить сенатора лично? Я дам вам телефон его пресс-секретаря, Риты Кирби, вы позвоните ей и с ней обо всем договоритесь, – он поднялся.

– Мне жаль, если вы, сенатор, придерживаетесь такой же точки зрения, – проговорила Касси, не обращая никакого внимания на Меллона. – Я думаю, что небольшой, но глубокий сюжет о том, как вы используете ваше время – и деньги налогоплательщиков – сослужил бы вам хорошую службу в год перевыборов. Тем, более принимая во внимание те шаги, которые предпринимает против вас Руфи Нельсон. Кроме того, этот сюжет был бы создан вашей самой искренней почитательницей.

– А Вэнс знает, что вы здесь? – спросил сенатор, краснея. – Почему он сам не позвонил и не предупредил меня?

– Потому что мистер Магнус понятия не имеет е том, что я пришла сюда, – мягко ответила Касси. – Я уже сказала, что меня привели сюда личные дела.

– Но это возмутительно, сенатор! – Казалось, Меллон лопнет от злости. – Я сожалею, что пошел на поводу у этой женщины и…

– Ладно, Джефф, успокойся и сядь. Коли уж мисс Хартли пришла сюда, так не лучше нам выслушать, что она хочет сказать? – Сенатор вдруг заговорил так уверенно, что помощник даже рот открыл от удивления.

– Я вас слушаю, – кивнул сенатор Касси.

– Видите ли, сэр, – начала Касси, – многим представителям моего поколения не известны инициалы Дж. Ф. К. Они не могут помнить шестидесятых годов и тех обстоятельств, при которых вы стали знамениты. Они не понимают надежд, чаяний, некоторого идеализма того времени. Они не понимают того, что вы на самом деле совершили… и того, во что вы верили. Эти люди – а они составляют огромный процент от общего числа голосующих – выросли циничными и равнодушными к политике и политикам…

– Но все это мы прекрасно знаем и без вас, – вновь перебил ее Меллон.

– Поэтому меня и удивляет, что вы отклоняете мое предложение о том, чтобы сделать о сенаторе небольшую передачу, в которой мы напомнили бы зрителям о том, сколько сделал сенатор для Соединенных Штатов. Сейчас о нем многие забыли, и, по-моему, совершенно несправедливо. Если не предпринять никаких мер, – продолжала Касси, – то государство потеряет одного из лучших своих политиков… И я хочу помочь. Более того, я могу помочь.

– Всем известно, что ваши «Неприятные новости» – передача для недоумков, – возразил Меллон. – И уж лучше сенатору вообще нигде не выступать, чем сниматься у вас.

– Для недоумков! – рассмеялась Касси. – Да, вы правы. Но ведь тем лучше. Пусть эти недоумки соберутся в положенный час у телевизора, ожидая увидеть, как на телеэкране отдают на всеобщее заклание известного сенатора. Пусть они жаждут крови. Но что они увидят вместо этого? Умный, обстоятельный рассказ об одном из последних либералов нашего времени. Вместо монстра перед ними предстанет живой человек, со своими мыслями и чувствами. Человек, который не только заслуживает их уважения, но и нуждается в их поддержке.

– А вы, мисс Хартли, какую выгоду вы извлечете из этого? – спокойно спросил сенатор.

– Вы же знаете, сенатор, что Миранда задумывала снять о вас сюжет, – ответила Касси. – Я узнала об этом из ее записей.

– Я впервые слышу об этом, – сказал сенатор и тут же усомнился в своих словах. Спиртное так притупило в последнее время его память, что он вполне мог забыть о том, что они с Мирандой о чем-то таком договаривались. Быть может, Миранда действительно просила его дать интервью? И, может, он даже согласился? Теперь он даже смутно припоминал, что они с Мирандой имели какую-то беседу… но о чем она была? – Да, мы, кажется, что-то такое обсуждали, но что конкретно – не помню.

– Вы действительно просто забыли, но поверьте мне, Миранда очень тщательно готовилась к тому, чтобы сделать этот сюжет. Вы спрашиваете, зачем все это мне? Отвечу: это возможность продолжить дело покойной сестры. Для меня это будет случай не только выразить свое преклонение перед вами, сенатор, но и отдать должное памяти моей сестры.

– Сенатор, умоляю вас, – уже в который раз перебил ее Меллон, – мы с вами выбиваемся из графика. Давайте передадим любезное предложение мисс Хартли Рите. Она как раз составляет график ваших выступлений в будущем месяце, хотя я очень сомневаюсь, чтобы там еще осталось свободное место.

– Я подумаю над тем, что вы сказали, – сенатор встал и протянул Касси руку на прощанье. Он почувствовал, что его рука слегка дрожит. Сенатор ощутил вдруг неимоверную усталость. Очень много энергии уходило на то, чтобы противостоять таким настырным парням, как этот Джеффри Меллон. Ему подумалось, что он совершил колоссальную ошибку, окружив себя такими нахалами, как он. Насколько было бы лучше, если бы у него работали искренне преданные ему люди – вроде этой девушки, Касси. Он был так признателен ей за ее теплые слова: значит, есть еще на свете люди, которые помнят старика Хааса, не забывают о том, за что он боролся. Правда, иногда, а в особенности в последнее время, он и сам не мог вспомнить: а что это тогда были за идеи? Нет, нужно освежиться, встряхнуться. Надо пойти в туалет, отхлебнуть втихаря из заветной бутылочки – авось, полегчает?

21

Когда Хаас позвонил Магнусу и рассказал о визите Касси, император пришел в невообразимую ярость. Взбешенный, он тут же позвонил Макферсону. Но, узнав, что Мак не только не санкционировал этого поступка Касси, но даже, более того, не знал о нем, Магнус почему-то сразу же поостыл… Было ли то, что он внезапно почувствовал, тоской, меланхолией или чем-то еще, он и сам не мог определить, но только Касси вдруг совершенно неожиданно напомнила ему своими действиями Миранду…

– Что вы хотите, чтобы я сделал? – спросил Мак. – Отстранил ее на время от работы? Ума не приложу, за каким чертом она поперлась к Хаасу, у нее ведь в самом разгаре работа над сюжетом о школе!

– Согласитесь, что это, по меньшей мере, странно, – недоумевал Магнус. – Почему вдруг Хаас… и почему именно сейчас? Нет, не надо, – ответил он на обещание Мака разобраться. – Я сам хочу понять, в чем дело. По всей видимости, у нашей маленькой девочки созрел какой-то грандиозный замысел… впрочем, посмотрим. Скажите ей, что я буду ждать ее сегодня около семи вечера.

Чарлин и весь обслуживающий персонал уже разошлись по домам. Магнус смотрел в окно, выходившее на запад: багрово-красное солнце зависло над Нью-Джерси. Раздался едва различимый звук сначала открывающихся, а затем закрывающихся дверей лифта. Он услышал в коридоре ее шаги – это была быстрая уверенная походка, точь-в-точь такая, как у Миранды. Он даже представил себе, что это Миранда – идет к нему, так, как частенько приходила на закате. Он никогда не забудет того вечера, когда это произошло впервые. Два с половиной года назад. Она стояла, помнится, на том же самом месте, что и он сейчас, и смотрела на заходящее солнце. «Впечатляющий вид, – проговорила она. – Совсем, как на горе Олимп». – «Только с той маленькой разницей, что мы с вами не боги», – сказал Магнус, протягивая ей бокал шампанского. Позже он узнает, что это ее любимый напиток. Позже он всегда будет держать для нее две бутылки ледяного шампанского. Позже он узнает вкус шампанского на ее губах и языке. «А разве нет? – рассмеялась она. – По-моему, мы с вами чем-то похожи на богов. У нас с ними много общего. Мы очень часто ведем себя не так, как простые смертные». – «Что вы имеете в виду?» – спросил Магнус, любуясь ее чудесной улыбкой. Сколько лет он прожил, борясь с непреодолимым желанием овладеть ею… столько, что ему теперь показалось – он ждал ее слишком долго. «Мы оба жестоки, Вэнс, – сказала она, потягивая шампанское из тонкого высокого стакана. Ее шея была так хороша, так белоснежна, что Магнусу хотелось погладить ее, прикоснуться к ней губами. – Вы не против, если я буду называть вас по имени?» – «Что вы, Миранда, нисколько. Я могу только сожалеть, что вы давно меня так не называете. Но я не очень понимаю… мы жестоки? Что вы имеете в виду? Я, знаете ли, всю жизнь считал себя неплохим человеком». И он ведь действительно был неплохим. Пока не встретился с Мирандой.

«Мы берем от жизни то, что хотим, и нас не особенно волнует, какой ценой нам это достается. – Она прищурила глаза и добавила: – Хотя я очень удивлена, Вэнс, почему вы до сих пор не взяли того, чего вам так хочется». – Она поставила стакан на стол и пристально посмотрела на него. Магнуса неудержимо влекло к ней. «Я не очень понимаю…» – пробормотал он. «Иди к черту, Вэнс», – ответила она. И одним легким движением она расстегнула молнию на платье, стянула его через голову и швырнула на пол. Она предстала перед императором в тонком дорогом белье. Удивительно, как точно угадала она его вкус: на ней был даже кружевной пояс.

Он сделал шаг ей навстречу, но вдруг остановился. Нет, это не может быть правдой… Ослепленный ее красотой, он не мог проговорить ни слова. Тогда она взяла его руку и зажала ее между своих прекрасных ног. Под черным кружевным поясом у нее не было ничего, даже трусиков. Его рука осторожно коснулась складок ее кожи, погладила, пока, наконец, осмелев, не проскользнула внутрь. Он всегда брал от женщин то, что хотел, и редко задумывался на следующее утро, насколько им было с ним хорошо. Откуда она знала, что именно это доставит ему такое огромное удовольствие? Он и хотел бы остановиться, да не мог. Он стоял перед ней полностью одетый, в то время как она умело направляла своей рукой его руку – все быстрее и быстрее. «Да, давай будем совокупляться», – проговорила она. Ее лицо сияло от возбуждения. Он ощущал ее влагу на своих пальцах. Она помогла ему раскрепоститься, расслабиться. Она расстегнула молнию на его брюках, пуговицы на его рубашке…

Они занимались любовью на этом самом ковре… и это было прекрасно.

«Я была права, не так ли? – спросила Миранда, когда они сидели потом на кожаном диване. Она пила из бокала шампанское. Слегка растрепанная, она никогда еще не казалась ему такой прекрасной.

Ее обычно тщательно уложенные в прическу волосы напоминали теперь облако, а голубые глаза блестели от полученного только что удовольствия. – Ты ведь этого хотел?» – «С той самой минуты, когда я впервые встретил тебя, тогда, в лифте. Это было… лет двенадцать назад? Да, Миранда я очень этого хотел». – «Так почему же ты ждал так долго?» – «Я не так эгоистичен, как ты думаешь. К тому же ты ведь замужем. Мне казалось, что это кое-что значит». – «Это значит только то, что у меня есть муж. И дочь. Знаешь, мне вообще нравится иметь что-либо. Но я никогда не понимала, что такое эти идиотские пуританские моральные принципы. Они не для меня! И если мне нравится мужчина… я беру его». – «Но ведь мы уже очень давно знакомы, Миранда, – ответил Магнус. – Почему это произошло именно сейчас?» – «Потому что теперь я захотела не просто тебя. Мне нужно кое-что, что только ты мне можешь дать». – «Прости, но я что-то не очень понимаю…» Он вдруг насторожился. «Понимаешь, Вэнс, все дело в том, что, в каких бы комитетах я ни участвовала, сколько бы денег ни жертвовала на благотворительность, меня все равно никак не хотят признать твои друзья в обществе». – «Мои друзья? Ты имеешь в виду старую Фитци и всех прочих? А на кой они сдались тебе, Миранда?» – «Значит, ты не хочешь мне помочь?» – спросила она разочарованно. «Помочь в чем?» – «Взять, например, меня на балетный бенефис на этой неделе. Прийти туда со мной. Дать им понять, кто я такая. Что я стою их внимания». – «Дорогая моя, ты действительно этого хочешь?» – «Да, Вэнс. Это все, что мне нужно».

Он был так рад возможности сделать ее счастливой! В течение нескольких месяцев он без конца водил ее по разным светским раутам, премьерам и балам. Потом мало-помалу интерес Миранды начал угасать. Она стала раздражительной, ее трудно было чем-нибудь удивить. С ужасом он думал о том, что у нее появился новый любовник, и что он потерял ее. Однажды – это было месяцев шесть назад – она приехала к нему вечером на час позже, чем обещала. Он потребовал объяснений. «Ах. Оставь, я так устала, – ответила она. – Мне кажется, я сделала абсолютно все, что хотела сегодня…» – «Но, быть может, все таки не все…» – пробормотал он, касаясь ее волос. «Ну, не надо, давай не сейчас». Она отошла к окну и взяла бокал с шампанским. «Дорогая, я не могу видеть тебя в таком состоянии, – сказал он умоляюще. – Могу я что-нибудь для тебя сделать?» – «Да, можешь. Знаешь, я много думала над этим… я хочу быть ведущей теленовостей вместо Маршалла. На первое время, пока мы его не выживем окончательно, я согласна, конечно, быть соведущей. Но потом я хочу быть абсолютно самостоятельной. Хочу стать первой среди женщин телеведущих. Это то, что ты можешь для меня сделать».

Он был несколько ошарашен. В который уже раз он осознал с болью, что Миранде нужен вовсе не он, а то, что он для нее может сделать. Но почему она жестока настолько, что открыто дает ему это понять? Однако не успел он об этом подумать, как она уже подошла к нему, ловко расстегнула пуговицы на его рубашке, стала целовать его грудь. В течение нескольких недель лишала она его удовольствия быть с нею, и теперь он почувствовал, что не в силах оттолкнуть ее и жаждет овладеть ею тут же, сейчас же. Через секунду он страстно покрывал поцелуями ее лицо и руки, твердил, как безумный, ее имя… Он жил с постоянным желанием близости с нею, и она прекрасно умела этим пользоваться. Он готов был сделать для нее все, лишь бы она не бросала его, лишь бы он мог хоть иногда ласкать ее прекрасное тело.

– Добрый вечер!

Магнус обернулся и увидел Касси. Он подошел к своему столу.

– Добрый вечер, Касси. Проходите.

На ней было довольно простенькое платье цвета морской волны от «Ральфа Лаурена» Оно очень удачно обтягивало ее стройную фигурку, а кожаный пояс еще сильнее подчеркивал, какая узкая у нее талия. На правом плече висела кожаная сумочка под цвет пояса. В руках Касси держала какую-то папку Она подстриглась, слегка завила волосы и стала еще интереснее, чем прежде. Если раньше ее легко можно было перепутать с любой другой высокой смазливой блондинкой, то теперь в ее внешности появилось что-то свое, неповторимое. В ней чувствовалась какая-то загадка, которую непременно хотелось разгадать.

– Мне позвонил сегодня Энтони Хаас, – сказал он и сделал паузу, ожидая, как она прореагирует.

Она понимающе кивнула:

– Да, я так и предполагала, что он вам позвонит.

– Да, разумеется, он позвонил мне, маленькая идиотка! – вскричал он, взбешенный ее независимым видом. – Он ведь мой давнишний друг! Какого черта вы к нему поперлись? Вы не имели никакого права предпринимать такой шаг без моего ведома. Вы выставили меня перед Хаасом последним дураком. Макферсон вне себя! Да и я тоже. Один такой кретинский поступок может испортить всю вашу хорошую репутацию… а я уже начал считать вас отменным работником! Я требую объяснений. Сейчас же!

– Простите, что я доставила вам неприятности, – невозмутимо ответила Касси. – Я просто хотела продемонстрировать вам, на что способна. Но я и предположить не могла, что вам это не понравится.

Мне хотелось лишь увидеться с сенатором, высказать ему мое им восхищение и попросить интервью. Мне почему-то казалось, что он мне не откажет.

– Касси, не притворяйтесь глупой, наивной девочкой. Я все равно вам не поверю. Вы не хуже меня знаете, что материал для сюжетов подбирает мистер Макферсон. Что побудило вас пойти к Хаасу?

– Вот это, – сказала Касси, смело протягивая ему папку.

– Что это?.. – Он раскрыл папку и побледнел, увидев два больших желтоватых листа, исписанных по-детски размашистым почерком Миранды. – О, Боже, где вы это взяли?

– А разве вы не помните, что просили меня разузнать, над чем работала Миранда незадолго до смерти и что ее тогда волновало? Этим я и занимаюсь. Правда, я хотела сначала взять интервью у Хааса, а потом уже рассказать обо всем вам.

Магнус быстро просмотрел записи.

– Ничего особенного здесь не вижу, – сказал он. – Так, какие-то попытки разузнать что-то о первых шагах Хааса на пути к его политической вершине. – Он вздохнул и вернул папку Касси. – Если это тот самый сюжет, о котором говорила мне Миранда, то она не слишком много успела для него подготовить.

– Вы уверены, что она готовила это как телесюжет? – спросила Касси, беря папку под мышку.

– Что вы имеете в виду?

– Я хочу сказать, что некоторые из тех, кто работал с Мирандой, утверждают, будто она никогда сама не отбирала материал для сюжетов… Они говорят, что она была…

– Какая?

– В каком-то смысле – ленивая. Она любила, чтобы другие отыскивали ей интересные сюжеты. Говорят, что она ни разу к сценарию и пальцем не притронулась. Ее волновали только интервью со знаменитостями. Но глубокими сюжетами, требующими большой подготовительной работы, она не занималась. Впрочем, возможно, она решила, наконец, удивить всех… вас, например.

– Вы хотите сказать, что Миранда задумала подготовить настоящий сюжет, чтобы произвести на меня впечатление? Вам не кажется, что это звучит довольно абсурдно?

– Совсем нет. Может, она полагала, что вы не принимаете ее всерьез как ведущую программы. Хотела предстать в новом качестве. Возможно, таким способом она надеялась получить более интересную работу. Мне кажется, Миранда отлично знала, как играть в подобные игры.

– По-моему, у вас это семейное, – сказал Магнус и впервые за все это время улыбнулся. Ох, уж этот глупый осторожный Хаас, вечно он во всем видит подвох! Пора перестать беспокоиться по поводу Миранды. – Почему бы вам не присесть и не поговорить со мной начистоту? Что вы задумали?

– Только то, что я сказала сенатору, – ответила Касси, усаживаясь в кожаное кресло. – Я хотела снять нечто вроде одного дня известного политика – дома и на работе. Разумеется, мы могли бы включить туда и старые кадры – об его участии в движении Кеннеди, в маршах мира и митингах в защиту гражданских прав. Мои родители были большими сторонниками Хааса. И этот сюжет я хотела бы сделать и в память о них. И в память о Миранде.

– Да, но знаете ли, я не люблю сладких сюжетов. Пусть зритель увидит, что Хаас – нормальный человек, а не полубог без недостатков.

– Ну, разумеется, я собираюсь задать ему несколько каверзных вопросов.

– Каких же, интересно?

– Пока не знаю, – улыбнулась Касси. – Сначала надо погрузиться в материал…

– Ну, что ж, погружайтесь, – рассмеялся Магнус и откинулся на спинку кресла. – Что касается меня, то я, кажется, способствую появлению новой звезды.

22

–Эй, вы две, – обратился Макферсон к Касси и Шейле. – Вы можете мне объяснить, что происходит?

– И вам тоже добрый день, – ответила Шейла невозмутимо, очень уверенно усаживаясь в кресло напротив шефа. Касси тоже вошла, хотя и довольно робко. Яркий солнечный свет наполнял кабинет Макферсона, и оттого грязь на стенах и паутина на потолке были еще заметнее.

Хотя Макферсон был страшным аккуратистом во всем, что касалось работы, его совершенно не волновало то, что творится в его собственном кабинете. Он впадал в дикую ярость, если очередной телесюжет оказывался чуть длиннее, чем должен быть, орал с пеной у рта, что выгонит всех к чертовой матери, если кто-то из ведущих случайно допускал в эфире какой-нибудь ляп, пусть даже малозаметный – а в офисе у него царил вечный хаос. Он никогда был не в состоянии даже запомнить имен своих секретарш, которых менял так же часто, как пачки «Кэмела». Впрочем, он бросил курить год назад – после нескольких десятилетий тщетной борьбы с этой вредной привычкой, – и многие считали, что из-за этого он стал еще более раздражительным. Шейла же, проработавшая с ним уже много лет, знала, что курение здесь совсем ни при чем, просто с каждым годом Мак все сильнее и сильнее боялся потерять свое место. И хотя все без исключения – включая и Магнуса – ценили его как очень хорошего продюсера, он все равно жил в постоянном страхе, что может в один прекрасный день оказаться за воротами «Магнус Медиа»

– О, Боже, Мак, – удивилась Шейла, отодвигая с края стола огромную стопку книг, которая вот-вот должна была рухнуть на пол, – почему бы вам не попросить Джуди здесь прибраться?

– Кто такая Джуди?

– Да ваша новая секретарша.

– А какой смысл? – вздохнул Макферсон. – Все равно через день или два ее уже здесь не будет. Да и меня, возможно, тоже. Так что, кому все это нужно? Лучше скажите-ка, за каким хреном вы туда полезли?

– Не могли ли бы вы выражаться более изысканно? – ответила Шейла, ничуть не смутившись. – И потом нам не очень понятно, что вы имеете в виду?

– Не перебивай меня, – злобно рявкнул шеф. – Обе вы прекрасно знаете, что речь идет о вашем походе к Хаасу. К этому старому маразматику. Я считал вас более умными и современными.

А вы чем занялись? Сенатором Хаасом, которому сто лет в обед и который уже сам не помнит, за что он там боролся. Чушь какая-то! Снять сентиментальную пастораль о всеми давно забытом деятеле! Знаешь, Шейла, такое только Миранда могла выкинуть, но от тебя я этого никак не ожидал. Да, Миранда… Кстати, она, кажется и впрямь носилась с этой бредовой идеей… у меня тут где-то даже были ее заметки. – Он начал рыться в стопке бумаг – Нет, не помню где.

– Да, вы правы, – вступила, наконец, в разговор Касси. Она до сих пор еще не призналась Шейле, против кого был направлен текст на дискете Миранды. – Она мне тоже об этом говорила. И именно поэтому я и уговорила Шейлу мне помочь. Это будет в память…

– О Миранде? – Густые брови Макферсона удивленно приподнялись. Он смотрел Шейле в глаза. – Ты что, действительно затеяла все это только в память о Миранде? Или у тебя есть свои собственные корыстные цели? Магнус, например, считает, что этот сюжет поможет его другу Хаасу в предвыборной кампании. Вы ведь, наверное, в курсе, Касси, что его дела обстоят сейчас не лучшим образом?

– Да. Мы примем это во внимание.

– Только очень умело, ладно? – Макферсон, кажется, успокоился. – А то наши конкуренты из других компаний засмеют нас, если мы сделаем чересчур сладкую байку о Хаасе. Ну, а теперь о вашей последней работе, о школьном совете. Репортаж вышел что надо, весьма профессиональный. Кстати, офис мэра уже запросил у нас пленку. Они хотят заняться расследованием этого дела сразу после того, как сюжет выйдет в эфир в четверг вечером.

– Очень рады это слышать, Мак, – ответила Шейла. – Обещаю, что наша работа о Хаасе будет просто потрясной. Думаю, мы вновь сумеем вам угодить.

– Магнус хочет, чтобы эта программа была весьма определенного рода, – предупредил Макферсон. – И вам вовсе не обязательно мне угождать. Никакие особенные сюрпризы мне не нужны. Я хочу только, чтобы сюжет получился добротный и соответствовал тем требованиям, которые предъявляет к нему Магнус. Я выделю вам для работы съемочную группу и технику и, если понадобится, предоставлю павильон. – Макферсон обратился к Касси: – Насколько мне известно, вам впервые придется выступать перед телекамерой. Или у вас есть уже какой-нибудь опыт?

– Нет, на самом деле никакого, – ответила Касси, с трудом выдерживая буравящий взгляд Макферсона. – Но, думаю, я справлюсь. Уверена, что справлюсь.

– Ну ладно. – Шеф перевел взгляд на Шейлу. – Но я очень хотел бы знать, что вы задумали на самом деле.

Джесон решил сделать Касси сюрприз – вернуться на день раньше. Он никогда раньше не торопился домой, и все в его лондонском офисе были озадачены.

– Но, мистер Дарин, у вас ведь запланирован завтрак с новым заместителем секретаря по финансам. Неужели вы его отмените?

– Мне очень жаль, но придется, – ответил Джесон, глядя в окно на мокрую от дождя улицу, которая с высоты двадцатого этажа казалась разрисованной разноцветными кругами – это были зонтики. Все время, пока он здесь находился, дождь лил непрерывно. Обычно Джесон не обращал никакого внимания на погоду: она почти не влияла на его настроение. Но в этот раз его просто бесил этот мрачный сырой город, все жители которого казались ему чересчур правильными, хотя он давно уже понял, что, несмотря на свои блестящие манеры, англичане могут быть ничуть не менее пронырливыми и хваткими, нежели американцы, которых они слегка презирают. Он никогда не чувствовал себя в Лондоне уютно. Тоска охватывала его, как только он, спустившись с трапа самолета, видел мрачную физиономию своего секретаря, встречавшего его с зонтом в руках. Особенно остро он ощутил неприязнь к Лондону именно в эту поездку, так как все его мысли были сейчас о Нью-Йорке. Он непрерывно думал о Касси.

– Мне очень жаль, Эван, – сказал он. – Я сам позвоню к нему в офис и принесу свои извинения. У меня неприятности дома, и я должен немедленно вылетать, – на ходу сочинил Джесон. Ничего, слава Богу, у него не случилось – это была просто его прихоть. Им двигало желание поскорее увидеть Касси и ей сделать сюрприз свои неожиданным приездом. К тому же ему показалось, что у Касси был немного странный тон, когда они разговаривали с ней в последний раз по телефону, словно кто-то стоял рядом и мешал ей говорить нормально. И Джесон чуть-чуть волновался.

Хотя скорее всего он сам это придумал, успокаивал Джесон себя, разбирая утреннюю почту, В последнее время он стал излишне сентиментален. И не понятно, что было тому виной: его возраст или Касси? Наверное, и то, и другое. Ни к одной женщине он не относился так бережно и трепетно, как к ней. Да и вообще знакомство с ней сделало его более чувствительным. Два дня назад лондонские партнеры пригласили Джесона в оперу слушать «Кармен». Постановка была не так чтобы ах, да и голоса не отличались особой силой, и, тем не менее, он с ужасом обнаружил; как в финальной сцене по его щеке скатилась непрошенная слеза. А все вокруг подумали, что это из-за Миранды.

А он, откровенно говоря, вообще старался о ней не вспоминать. И в эти дни это было несложно. Его голова была занята только работой и Касси, а вернее, только Касси. Это казалось сверхъестественным, но он почти физически постоянно ощущал ее присутствие. Ему чудилось, что она едет вместе с ним в такси из аэропорта Хитроу. Сидит рядом за столиком в маленьком итальянском ресторанчике в Сохо. Оставшись как-то вечером один в своем номере в «Роялтоне», он подумал, что стал видеть мир ее глазами. Наверняка Гарольд показался бы ей самоуверенным болваном, размышлял Джесон, вспоминая его болтовню о том, что неплохо бы в комплексе офисов, который они строят в Бейшиде, соорудить еще и подземный гараж. А еще она, конечно же, сказала бы что-нибудь утешительное Эвану, увидев, какой он угрюмый.

– Вы хорошо потрудились над составлением бристольских контрактов, – сказал он, когда Эван принес ему на подпись бумаги. – Думаю, благодаря вам мы без труда получим разрешение властей.

– Благодарю вас, сэр. – По тону Эвана невозможно было понять, нашел он слова Джесона приятными для себя или нет. «Черт подери этих англичан, – подумал Джесон, – никогда не знаешь, что у них на уме. То ли дело моя искренняя, прямодушная Касси! Но почему же все-таки она так странно со мной говорила? Или мне показалось?» Он так торопился это выяснить, что едва взглянул на принесенные Эвансом документы. И примчался в аэропорт на час раньше, чем нужно, так что удалось успеть на предыдущий рейс. Уже в самом начале одиннадцатого он был в аэропорту Кеннеди.

Он тут же взял такси. Скорее, скорее!.. Хотя никакого повода волноваться у него не было, тем не менее, чем ближе он подъезжал к дому, тем сильнее охватывало его какое-то нехорошее предчувствие. Было как-то жарко и душно, а над городом висело облако неестественно-розового цвета, напоминавшее сахарную вату – любимое лакомство Хивер.

Все окна в их доме были темными, и лишь в библиотеке горел свет. Он поставил оба чемодана у входа и пошел на звук телевизора. Передавали вечерние новости компании «Магнус», и под их мерные звуки на диване сладко спали два очаровательных существа. Он взял сонную дочку на руки и отнес наверх, в кроватку.

Вернувшись, Джесон обнаружил, что Касси так и не проснулась. Он сел подле и, лаская ее взглядом, прошептал:

– Касси…

Она спала так сладко, по-детски, полуоткрыв рот. Он осторожно коснулся ее волос.

– Я вернулся, любимая, – сказал он, слегка тормоша ее за плечо.

Касси открыла глаза и посмотрела на него сначала непонимающе, а потом в ее взгляде почему-то появился страх. И она пронзительно закричала.

23

Хивер уже ушла в школу, а Джесон, сидя за завтраком напротив Касси, вслух читал ей статью в утренней газете, которая называлась «Неприятные новости» возрождаются в новом качестве»:

– Телепередача «Неприятные новости», специализировавшаяся раньше на шоу и интервью со знаменитостями, преподнесет своим зрителям неожиданный сюрприз. Их последний выпуск называется «Берегите детей». Сделанный на высоком профессиональном уровне, сюжет посвящен скандалу, разразившемуся в школьном комитете Бронкса. Хотя этой темы уже неоднократно касались средства массовой информации, «Неприятные новости» дают зрителю возможность по-новому взглянуть на происходящее, более глубоко вникнуть в суть проблемы. Журналисты «Неприятных новостей» ищут глубинные причины скандала и выделяют основную из них – дети. Они дают зрителю яркий портрет этих трудных подростков, многие из которых являются выходцами из неблагополучных семей и считают, что у них нет будущего. Сюжет «Берегите детей» не только указывает нам на существующую проблему, но и – что самое главное – призывает всех нас сделать все возможное, чтобы изменить ситуацию. Если передачу и в дальнейшем будет отличать такое же профессиональное мастерство…» Ну что ж, прими мои поздравления.

– Подожди, мне не верится! Дай, я хочу сама прочесть, – воскликнула Касси, выхватывая газету из рук Джесона. Всецело погрузившись в чтение, она тем самым нашла еще один способ избежать беседы с ним. Она всячески уклонялась от разговора с Джесоном с той самой минуты, когда он так неожиданно приехал. Забавно, но теперь они как будто поменялись ролями.

– Касс, милая, что такое тебе приснилось? – успокаивал он ее, крепко прижимая к себе, вчера вечером. Ему и в голову не могло прийти, что она была напугана не столько сном, сколько явью.

– Не помню, – солгала ему Касси. Она изо всех сил боролась с желанием обнять его и забыть обо всем на свете. Но теперь она не имела на это права. Уже в течение нескольких дней Касси мучали страшные сны. Теперь ей снилось, что она не просто тонет… нет, кто-то тянул ее за собой в пучину. Она не очень ясно осознавала кто, но почему-то ей казалось, что это Джесон.

– Знаешь, я слышал, что лучшее средство от ночных кошмаров – это кому-нибудь пересказать свой сон. – Что это было? Скажи мне…

– Нет, не могу. – Она высвободилась из его объятий и встала с дивана. – Извини, но мне нужно сначала прийти в себя.

Он ласково коснулся ее руки:

– Разреши мне помочь тебе это сделать.

Она понимала, что страшный сон – прекрасный повод объяснить свое нежелание лечь с ним в постель, и все же боялась, что он заподозрит неладное. В случае с Хаасом и Магнусом ей гораздо легче было скрывать свои подозрения и предположения. Она так ловко вела себя с ними, что они ни о чем не догадывались. Но с Джесоном… Каждое ее движение было на виду, над каждым ее словом он задумывался. И если присутствие Магнуса и Хааса заставляло ее немного нервничать, то присутствие Джесона внушало ей неподдельный ужас. И кошмар этот усиливался с каждым его ласковым словом, с каждым прикосновением.

– Классно! – сказала она, складывая газету. – Думаю, Мак останется доволен. Все это стоит отметить. Надеюсь, ты не будешь сильно возражать, что я пригласила всю нашу съемочную группу сегодня вечером сюда в гости?

– Конечно же, я не против. Но разве ты забыла о том, что сегодня вечером я должен был вернуться? – тихо спросил он, заглядывая ей в глаза.

– Но ведь не я составляю телепрограмму, Джесон. Всем известно, что «Неприятные новости» выходят в эфир именно по четвергам.

Он не сразу нашелся что ответить.

– У тебя тон совсем как у Миранды, – сказал он, наконец.

– Я не понимаю, о чем ты, – ответила Касси, сама, удивляясь тому, как ей удается быть с ним такой холодной. Ей чудилось, будто Миранда шепчет ей на ухо: «Веди себя, как я. Будь самолюбивой, эгоистичной. Гордись своим успехом. Джесон наверняка выйдет из себя. Но это ведь лучше, чем он начнет что-то подозревать?»

– Просто ты не похожа на саму себя, Касси. Ты какая-то раздражительная. Что случилось? Я сделал что-то не так… или, наоборот, чего-то не сделал? Скажи мне. Я не вынесу такого твоего тона.

– Извини, но я решительно не понимаю, о чем ты говоришь, – невозмутимо ответила Касси. – Скорей всего, всему виной долгий перелет. Ты, должно быть, очень устал и неадекватно воспринимаешь действительность… Ну, мне пора бежать. Мы все вместе придем сюда в половине восьмого. И спасибо за джем, – сказала она, зачерпывая напоследок еще одну ложку из баночки – одной из двух дюжин, привезенных ей Джесоном из Англии. Потом она взглянула на часы и быстро вышла из комнаты.

– Добрый вечер, Мак, – произнес Джесон, протянув руку шефу Касси. – Рад вновь вас увидеть. Поздравляю с успешной передачей.

– Да, нам есть, чем гордиться, – ответил тот довольно угрюмо. И добавил: – За нами теперь трудно будет угнаться.

Остальные члены съемочной группы уже собрались вокруг горячей пиццы, зеленого салата и бутылок с холодным пивом, которые Генриетта поставила на маленький столик в библиотеке. Изо всей этой компании Джесон знал в лицо всего несколько человек, а по имени лишь одного Мака. И чувствовал себя здесь чужим.

– Красивая женщина эта Касси, – сказал ему Мак. – Разумеется, красивее Миранды найти трудно, но и Касси очень недурна. Я доволен, что она у меня работает.

– А я уж думал, что вы ничем не бываете довольны, – рассмеялся Джесон. Этот комплимент Касси он расценил как комплимент самому себе. Он обернулся, чтобы вновь посмотреть на нее. Касси внимательно слушала, что ей, весело смеясь, рассказывает невысокая худенькая брюнетка. Джесон невольно залюбовался слегка склоненной на бок светлой головкой Касси, ее светящимися радостью глазами, милыми ямочками на щеках… Да, она была красива. Он сожалел об их глупом разговоре сегодня утром – уж не обидел ли он ее чем? Он не должен был так отзываться о Миранде в ее присутствии, демонстрировать Касси свою злобу и горечь.

– Да, после смерти Миранды я, признаться, находился в растерянности, – разглагольствовал тем временем Макферсон. – Но теперь… я, конечно, понимаю, что не стоит делать поспешных выводов, но, по-моему, нас вновь ждет успех, и не меньший. Думаю, этот ход будет удачным.

– Простите, но, к сожалению, я совершенно не в курсе дела, – ответил Джесон. – А в чем, собственно, будет состоять этот ход?

– Идея принадлежит Касси. Она собирается взять интервью у сенатора Хааса, и не только взять интервью, но и сделать о нем целую передачу.

Джесон похолодел.

– А о чем именно должна быть эта передача? Случайно, не о его соперничестве с Руфи Нестер? Не о том, в чем она его обвиняет?

– Я-то бы хотел, чтобы это было именно так, – вздохнул Макферсон. – Но, к сожалению, она задумала снять этакий сладкий льстивый панегирик. О том, какой-де сенатор хороший. И Вэнс ее всецело поддерживает. Вы же знаете, они с Хаасом большие друзья… Будь на то моя воля, я бы как следует вымазал в грязи этого сукина сына сенатора… Но что поделать, мне дорого мое место.

– Может, эта идея принадлежит Вэнсу?

– Да нет, же, говорю вам, это все с подачи Касси. Вроде как Миранда оставила ей какие-то наброски или что-то еще… Я не особенно очарован их последним сюжетом о Бронксе, но теперь у нее есть шанс продемонстрировать, на что она действительно способна. Впрочем, я и так почти уверен, что у этой девочки есть будущее.

Между тем Чарлз включил все пять телевизоров, стоявших в комнате, и съемочная группа прилепилась к их экранам в ожидании «Неприятных новостей».

– Всем привет! – раздался вдруг знакомый баритон, и в комнате появился Магнус – в черном смокинге и с огромной бутылкой шампанского в руках.

– Кто его сюда позвал? – тихонько спросила огорченная его появлением Касси.

– Видишь ли, я встретила его в коридоре перед тем, как идти сюда, – прошептала Шейла. – Он был в смокинге, и я не смогла устоять.

– Будь осторожна, – предупредила ее Касси.

– Не волнуйся. Я ведь уже большая девочка, не так ли?

Но шампанское в подарок Магнус принес не ей.

– Дорогая моя, – проговорил Магнус, подходя к Касси. – Я так горжусь вами. Передача замечательная. Как, впрочем, и вы сами;

– Но не я одна делала эту передачу, Вэнс, – пробормотала Касси, покраснев. – Все заслуживают похвалы.

– Ну, конечно, – ответил император, открывая бутылку. Пробка вылетела и упала рядом с Джесоном. – За «Неприятные новости»! – воскликнул Магнус. Он налил шампанское в бокал и протянул его Касси. – Можно тебя ненадолго? – спросил Джесон Магнуса через час. Все это время с растущим удивлением он следил за Касси, чье внимание целиком и полностью было приковано к императору. Каждый раз, когда Джесон смотрел в ее сторону, он замечал, что ее взгляд устремлен на Магнуса. Знай Джесон Касси чуть похуже, он бы решил, что она еще, чего доброго, заигрывает с этим человеком.

– О, конечно, Джесон, – ответил Магнус. Они вышли из комнаты, где в самом разгаре было шумное празднество. – А почему такая конспирация? – нервно спросил Магнус, глядя, как Джесон оборачивается, словно боится что кто-то их подслушает.

– Я хотел поговорить с тобой насчет передачи о Хаасе, Вэнс.

– О чем именно, позволь спросить?

– Ты и впрямь думаешь, что это хорошая идея?

– Ну, сначала я так не считал, но потом она захватила меня.

– Она – это в смысле Касси?

– Нет, идея. Уж не ревнуешь ли ты ко мне опять? – расхохотался Магнус. – И скажи честно, что тебя больше волнует – Касси или Хаас?

– Ты же знаешь, как я отношусь к Тони. И мне кажется, что направлять к нему Касси – не лучшая идея. Ты уверен, что он еще способен трезво оценивать то, что происходит?

– Не слишком. Именно поэтому-то я и хочу сделать о нем сюжет. Передача Касси, возможно, сгладит то нехорошее впечатление, которое усиленно пытается создать о нем Руфи Нестер.

– Значит, ты хочешь реабилитировать его? Но зачем? По-моему, он уже перестал быть нам полезен.

– Не зарекайся, Джесон. Никогда не знаешь наперед, кто тебе может завтра пригодиться.

– Я не хочу, чтобы Касси влезала во все эти дрязги между сенатором и Руфи Нестер.

– Но почему, Джесон? Ты не хочешь, чтобы она имела успех, прославилась? Тебе не нравится, что маленькая деревенская мышка становится звездой?

– Меня не волнует то, кем она становится.

– Ты боишься, что она станет похожей на Миранду? Мне жаль, что ты это не приветствуешь. Я лично очень бы желал, чтобы она была похожа на свою сестру. Такая она гораздо больше пришлась бы мне по вкусу.

– Вэнс, прошу тебя, оставь ее. Не порть.

– Ты что-то в дурном настроении сегодня, – Магнус отступил на шаг и с усмешкой произнес: – А кто ты, собственно, такой, чтобы диктовать мне, что мне делать?

Джесон с нетерпением ждал той минуты, когда, наконец, компания телевизионщиков уберется восвояси. Далеко за полночь с облегчением затворив за ними дверь, он поднялся наверх и увидел, что Касси стоит у окна и задумчиво смотрит на улицу.

– Что с тобой, Касс? У меня такое ощущение, что нас разделяют тысячи миль…

– Может быть, так оно и есть, – спокойно заметила она.

Его сердце сжалось от боли в комок.

– Но почему, Касси? Что случилось? Что я такого сделал?

– А почему ты решил, что ты что-то сделал? – Она повернулась к нему. – Может быть, просто я что-то совершила? Впервые в жизни, Джесон, я добилась настоящего успеха в своем деле. Я упиваюсь успехом! Я чувствую, что у меня начинается новая жизнь. Здесь, в Нью-Йорке. У Магнуса.

– Ты рассуждаешь совсем как Миранда, – с грустью сказал он. – Я даже знаю, что ты скажешь дальше: мне не до тебя сейчас, у меня слишком много дел.

Она взглянула ему в глаза и увидела в них боль. Он неуверенно поднял руку, и она испугалась даже, что он ударит ее, но он только ласково коснулся ее щеки.

Касси задрожала. От страха или от возбуждения? Она не знала. Но сейчас это не имело значения. Джесон обнял ее, и она поняла, что не в силах его оттолкнуть. Весь вечер она была преисполнена решимости не подпускать его к себе, но стоило ему заключить ее в свои объятия, и сердце Касси оттаяло.

– Я так соскучился по тебе, – шептал он, целуя ее губы. А в ее голове, словно молот, стучали слова Миранды: «Никому не доверяй. Не доверяй никому». Ей вспомнился ее жуткий ночной кошмар. Но Джесон прижимал ее к себе все крепче, целовал все более страстно… она забыла обо всем и окончательно потеряла голову.

24

– Ты снял, как он пожимает руку этой кикиморе в инвалидной коляске? – спросила Шейла Гарви, одного из операторов, когда они сели в машину.

– Мы засняли его пожимающим руки абсолютно всем, – ответил он, усмехаясь. – Этот парень удивительно здорово пожимает руки, поскольку его собственные и так постоянно трясутся.

– Что ты имеешь в виду, Гарв? – спросила сидевшая на первом сиденье Касси. Машину вел Фредди, другой оператор. А на заднем сиденье теснилась Шейла, Гарви и Кэл, звукорежиссер.

– То, что у нашего многоуважаемого сенатора сухое горло, – ответил Гарви, закрывая крышку камеры. – Я случайно заметил, как он втихаря лакает прямо из горла огромной бутылки.

– Я надеюсь, ты ничего не отпустил в его адрес? – спросила Касси, глядя, как автомобиль сенатора отъезжает от здания школы в Бруклине, где они только что отсняли Хааса.

– Нет, я лишь попросил у него глоток.

– Что-о?

– Да он же дурака валяет, Касси, – вмешалась Шейла, которая кокетничала с Гарви и всячески подчеркивала, что знает его как облупленного. – У Гарви весьма специфический юмор, который не всем понятен.

– Да как же тут обойтись без юмора, когда такое творится? – проворчал Гарви. – Приволокли какого-то старого пропойцу, заставляют нас его снимать, а обращаются с ним, словно он папа Римский. Черти что! Клянусь, на следующей же съемке возьму с собой камеру в сортир и запечатлею, как он там хлещет виски.

– Ты же сам прекрасно знаешь, Гарв, что не сделаешь этого, – вздохнула Шейла. – Зачем же пугать Касси? Не волнуйся, Касси, это он только на словах такой храбрый, а вообще-то он послушный.

– Но мнения своего я не имею, – ворчал Гарви. – Да я скорее за тещу свою пойду голосовать, чем за этого сукина сына.

Касси понимала, что переубеждать его бесполезно. Хаас действительно не вызывал к себе никакой симпатии. Они уже две недели снимали его как заведенные, а едва ли наберется хоть пять минут, которые нестыдно будет дать в эфир.

Прежде всего, отвращение вызывала физиономия сенатора – красная, одутловатая. На телеэкране она и вовсе будет как блин. А что он нес! И хотя помощники сенатора перед каждым его выступлением давали Касси текст его речи, слова Хааса, как правило, имели к написанному весьма отдаленное отношение. Но самое ужасное происходило тогда, когда ему начинали задавать вопросы.

– Не бросайте школу. Это самое лучшее, что вы можете сделать для себя, для ваших родителей и для всей Америки, – такими словами закончил сенатор свою сегодняшнюю пламенную речь.

– А почему нельзя бросать школу, мистер сенатор? – спросила его какая-то третьеклассница. – Вот моего брата, например, убили прямо в школе, и я теперь просто боюсь сюда ходить.

– Потому что это очень важно, – ответил Хаас уклончиво и посмотрел на часы.

Но тут поднялась учительница:

– Ребенок задал вам вопрос, сэр. И я думаю, он заслуживает более вразумительного ответа. В последнее время в государственных школах обстановка далеко не безопасная. Что вы предпримете в этом направлении, если вас переизберут?

– Мы разрабатываем сейчас различные законы, которые оградят детей от посягательств убийц и наркоманов. Мы делаем все возможное, чтобы приостановить коррупцию внутри школьной системы.. мы… э-э…

– Но что конкретно вы предлагаете? настаивала учительница. – Большую защищенность со стороны полиции? Охрану школы? Детекторы металла?

– Э-э… – замялся Хаас, оборачиваясь к своим помощникам. Аккуратно одетый красавчик Джеффри Меллон уверенной походкой отправился к сцене, на которой стоял сенатор.

– Я сотрудничаю с сенатором по подготовке самых разных законодательных актов, в том числе и касающихся тех проблем, о которых вы говорите, мэм. Наша конституция является, бесспорно, выдающимся государственным документом, но все же некоторые вопросы там просто не рассматриваются. Такие, как наркобизнес, половое воспитание школьников, несправедливость при получении работы и так далее – все эти вопросы являются ключевыми в программе сенатора. Они имеют чрезвычайное значение и в деле формирования подрастающего поколения. Сейчас, когда у нас в стране такой консервативный Верховный суд, нам совершенно необходимо голосовать за людей, подобных сенатору, которые были и остаются настоящими демократами и которые не побоятся и дальше выступать в защиту бедных и обездоленных.

Джеффри произнес свою блестящую, лишенную всякого смысла речь с поистине мальчишеским самодовольством. И Касси уже не в первый раз имела возможность убедиться в том, как ловко этот человек манипулирует сенатором. Помощники Хааса напоминали ей хорошо отлаженный двигатель, который позволяет функционировать старой колымаге – сенатору. Меллон же и не пытался скрывать свое отношение к сенатору, держался с ним грубо, почти по-хамски. Интересно, как далеко готова зайти эта команда, чтобы создать сенатору хорошую репутацию?

К концу собрания Касси почувствовала, что слова Меллона – несмотря на всю их содержательность – все же убедили присутствовавших там учителей, что им непременно следует голосовать в ноябре за Хааса.

– Ну, где еще будем снимать? – спросил Фредди, обгоняя на мосту Квинсборо автомобиль сенатора.

– Ленч в Демократическом Женском Обществе, – ответила Касси, доставая из сумочки компьютерную распечатку, которую каждое утро пересылала ей по факсу пресс-секретарь Хааса Рита Кирби.

– Ха! Этот м… Меллон остановил меня около школы, – возмущалась Шейла, – и предупредил, что там можно только записать звук, а снимать ничего нельзя. Видимо, там у них всем заправляет какая-то светская крокодилица, которая боится, что ее покажут по телевизору.

– Отлично, значит, мы с Фредди сможем отдохнуть от съемки этого супершоу про старого алкоголика, – обрадовался Гарви. – Такая перспектива не может меня не радовать.

– Ладно, вы можете ехать, – сказала Касси, когда Фредди припарковал машину на Парк-авеню. – Увидимся на студии часов в пять, посмотрим, что там вышло из того, что мы наснимали.

– Касси, я уже сейчас мог бы тебе сказать, что там получилось, но пощажу, пожалуй, твои очаровательные ушки, – ехидно засмеялся Гарви, помогая Касси, Шейле и Кэлу выгрузить из машины аппаратуру для звукозаписи.

На ленче, в окружении множества шикарно разодетых леди, сенатор чувствовал себя гораздо увереннее, нежели в школе. Неловкость испытывала, как успела заметить Касси, Шейла. Если Касси, одетая в шелковый бежевый костюм Миранды, вполне вписалась в эту толпу, то бедная Шейла в своих узких черных джинсах и водолазке резко выделялась среди элегантных светских дам.

– О, Господи, вазы для омовения рук! – хмыкнула Шейла, усаживаясь рядом с Касси за маленький, стоявший в углу огромной овальной гостиной столик, единственный, на котором красовалась табличка «Пресса».

Застекленные створчатые французские двери, соединявшие эту комнату со столовой и другой гостиной, были открыты, так чтобы все присутствовавшие могли видеть сенатора, сидевшего за главным столом, стоявшим у причудливого камина восемнадцатого века. Старинная французская мебель была сдвинута, восточные ковры лежали свернутыми. И только висевшие на стенах картины, многие из которых являлись малоизвестными работами знаменитых мастеров, были представлены на всеобщее обозрение. Просторная, шикарная комната все же уступала гостиным в доме Даринов, а гости, как две капли воды похожие на друзей Миранды, не произвели на Касси никакого впечатления.

– А что ты имеешь против ваз для полоскания рук? – спросила Касси, опуская пальцы в теплую с запахом лимона воду и наблюдая в то же время за гостями. Официанты в белых костюмах разносили конвертики из семги с икрой и муссом из креветок. – Да ведь они уже давно вышли из моды.

– С каких это пор ты стала экспертом по данному вопросу?

– Я специально им интересовалась, – ответила Шейла, принимаясь за семгу. – Знаешь, существуют разные газеты со множеством рубрик, где пишут о светских приемах и тому подобной ерунде. Кстати, видимо, твою сестру и Хааса сближала любовь к подобным торжествам. – И добавила шепотом: – Я не хочу на тебя давить, Касси, но надеюсь, что ты все же скажешь мне в один прекрасный день, на кой черт мы все это затеяли. Гарви прав. Ничего хорошего из этого выйти не может. Единственное что я усекла, так это то, что предсмертное письмо Миранды разоблачало трех известных людей. И, конечно, не нужно быть излишне проницательной, чтобы догадаться, что один из них…

– Тише, – оборвала Касси подругу. – Вон идет грозная нянька нашего многоуважаемого сенатора.

Джеффри Меллон подошел к их столику.

– Ну, как дела? – спросил он, фальшиво улыбаясь. – Я вижу, вы наладили неплохой контакт с Ритой, – вы прямо-таки не отстаете от нашего графика.

– Я помню свое обещание, – ответила Касси, стараясь улыбнуться ему в ответ.

– Ну и прекрасно! А сенатор вот попросил меня пригласить вас лично на мероприятие, которое не предусмотрено официальной программой. В его доме в Бруклине состоится встреча с теми, кто собирается отдать за него свой голос на выборах. Это будет в субботу вечером. Но учтите, мероприятие это неофициальное, и никаких съемок там быть не может. – Тут он устремил свой взгляд на какого-то знакомого, которому помахал рукой, а затем удалился.

– Ну и паразит! Даже приглашение из его уст звучит как угроза, – заметил Кэл.

Речь сенатора на этом обеде оказалась еще более бессодержательной, чем в школе, но здесь, на Парк-авеню, она была встречена громом аплодисментов. А вопросы были как нельзя более льстивые: «Ах, Энтони, говорят, что ты можешь стать вице-президентом? Это правда?»

– Не стоит пока говорить об этом, моя дорогая, – отвечал он, краснея и довольно улыбаясь. – Не все сразу. Пока помогите мне вновь оказаться в сенате, а там будет видно.

Но обед, наконец, закончился, и в три часа Касси, Шейла и Кэл отправились на студию.

Просмотрев отснятый материал, они убедились, что Гарви был абсолютно прав: все это была какая-то никому не нужная чепуха.

– Мак с нас шкуру спустит, – с грустью сказал Фредди. – Может, уволиться, раньше чем он это увидит? Или начать хлопотать о пенсии?

– Не думаю, чтобы кому-нибудь дали пенсию в тридцать два года, а уж тем более такому здоровяку, как ты, – усмехнулась Касси. – Ладно, ребята, успокойтесь, не так уж все и плохо. Тут мы кое-что подрежем, потом вставим кадры шестидесятых годов, и все это вместе будет…

– Дерьмо, – закончил за нее Гарви.

– По-моему, Гарви прав, – вздохнув, сказала Шейла, когда все разошлись и они с Касси остались вдвоем. Касси молча наклеивала аннотации на видеокассеты. – Да я не виню, тебя, пойми, – добавила Шейла, решив, что Касси обиделась. – Я виновата не меньше, чем ты, и отвечать перед Маком будем вместе. И поэтому, коли уж мы с тобой «повязаны», может, ты скажешь мне, наконец, во имя чего мы все это делаем?

– Я не совсем тебя понимаю.

– Послушай, Касси…

– Ну, хорошо, я скажу тебе честно: я боюсь, если ты все узнаешь, это причинит тебе боль, а я не хочу…

– Но, Касси, я уже не маленькая девочка, а ты мне не мать. И нечего меня жалеть. Если хочешь, чтобы я и дальше тебе помогала, то давай выкладывай все начистоту.

– Хорошо, – сказала Касси, и словно гора у нее свалилась с плеч. – Только не здесь. Давай найдем местечко поспокойнее. Но предупреждаю, тебя ждет разочарование.

– Я привыкла к этому с рождения, – весело ответила Шейла и, погасив свет, вышла вслед за Касси в коридор.

25

–Я просто отказываюсь понимать! Зачем Вэнсу перечислять деньги Хаасу тайно? Если тот импонирует ему как политический деятель, то почему Магнус не давал ему деньги на предвыборную кампанию в открытую?

– Вот эти документы подтверждают то, что Вэнс переводил ему деньги на тайные счета. Сомнений тут быть не может, – ответила Касси. – Но какие бы отношения между ними ни были, я уверена, что это никак не связано с политикой.

– А что же это? Вымогательство?

– Может быть, и так, – кивнула Касси, – но ты посмотри только. – Она сдвигала курсором текст на экране компьютера. – Миранда прослеживает здесь взаимосвязь между этими тайными перечислениями денег и различными правительственными разрешениями, которые получал Магнус. Вот погляди, в тысяча девятьсот семьдесят девятом году Магнус получил право на покупку телекомпании в Джорджии, и вскоре после этого он перечисляет на счет Хааса десять тысяч долларов.

– Значит, взятка.

– Да, я думаю, что так, – согласилась Касси. – И Джесон тоже принимал во всем этом участие. Я уверена: то, что он получил разрешение на строительство через месяц после того, как перевел деньги, не может быть случайностью.

– Но, посмотри, с середины семидесятых подобные платежи со стороны Джесона постепенно сошли на нет, а у Магнуса только возросли, – заметила Шейла.

– Джесон мог начать платить наличными. Так удобнее и безопаснее.

– Похоже, ты права. «Никому не доверяй», – перечитала Шейла последнюю строчку письма Миранды.

– Понимаешь, я уверена, что Миранда не стала бы обвинять Джесона, не будь она на сто процентов уверена в его причастности к этому делу, – объяснила Касси. – Ведь они были женаты, у них был ребенок…

– У тебя такой тон, словно ты сама себя хочешь в этом убедить. – Шейла пристально посмотрела на Касси.

– Понимаешь, Джесон и я… мы…

– Можешь не объяснять! Я уже догадалась, – прервала Шейла смущенную подругу. – И насколько это серьезно?

– С моей стороны очень серьезно, – тихо сказала Касси, встала и подошла к окну. Хотя была уже половина девятого, сумерки еще только наступили. В окна просачивался слабый свет… – С самой первой минуты, как я увидела его, я поняла…

– А с его стороны?

– Он говорил, что тоже, – печально ответила Касси. – И я почему-то поверила ему. Мне очень хотелось ему верить и забыть о том, что он целых восемь лет был женат на моей красавице сестре. Да и сейчас мне все еще, честно говоря, хочется ему верить. И если бы не это… – Касси показала рукой на светящийся экран компьютера. – Когда я все это увидела, то сразу подумала: ведь ему очень выгодно убедить меня в том, что он от меня без ума.

– Ты хочешь сказать, он рассчитывал на то, что ты будешь молчать как запаянная, узнав о… о его возможной причастности к смерти Миранды?

– Ну да.

– И только поэтому ты перестала ему верить? – удивилась Шейла. – Только из-за письма Миранды? Вот так вот, хлоп – и прощай любовь?

– Да нет, конечно, не только из-за этого. Я с самого начала чувствовала, что он что-то от меня скрывает. У него все время были перепады в настроении. А когда я приезжала к ним на Пасху – Миранда была тогда еще жива, – я слышала, как ужасно они ругались. Между ними существовали такие сложные отношения – уж не знаю, любовь это была или ненависть, – но я одновременно и восхищалась ими, и ужасалась их взаимной грубости. А он мне нравился. С самого начала.

– Забавно, – заметила Шейла, – то, что ты говоришь, ужасно похоже на мое восприятие ее отношений с Магнусом. Он был так увлечен ею, буквально глаз с нее не сводил. А я все думала, когда же он, наконец, очнется и поймет, что она его не любит и никогда не будет к нему относиться так, как я. Она ведь только использовала его. В своих интересах.

– Я как-то обвинила тебя в том, что ты до сих пор завидуешь ей, – сказала Касси, подойдя к Шейле. – Все дело в том, что я относилась к ней точно так же. С самого раннего детства я ужасно ей завидовала. Старалась подражать ей. Мне хотелось иметь все такое же, как у нее. В сущности, я вообще мечтала стать ею. А теперь, когда Миранды нет, мне перешло от нее по наследству все. Даже ее муж.

– Но ты не хочешь всем этим насладиться, верно?

– Насладиться? – с горечью переспросила Касси. – Да с той минуты, как я прочла текст на этой проклятой дискете, у меня словно пелена упала с глаз. Я поняла, что жила здесь во лжи. Знаешь, когда я последний раз виделась с Мирандой, она умоляла меня остаться с ней, в Нью-Йорке. Но я пропустила ее просьбу мимо ушей. А теперь думаю: а вдруг, если бы я тогда осталась, ничего бы с ней не случилось? Я чувствую себя бесконечно виноватой, Шейла.

– И ты хочешь искупить свою вину тем, что постараешься раскрыть обстоятельства ее смерти?

– Да. Это мой долг. Мой личный долг. И ты, если хочешь, можешь отказаться в этом участвовать. Говоря по совести, я бы даже хотела, чтобы ты отказалась – свои ошибки я должна исправлять сама.

– Давай оставим сантименты. У меня есть свои планы на этот счет, хотя, может быть, и менее благородные, чем у тебя. Например, меня интересует Магнус. Я, конечно, всегда знала, что он не образец совершенства – но такое? – Шейла быстро перебрала клавиши компьютера. – Это же сплошное беззаконие. И, знаешь, наверное, нехорошо так говорить, но я сделаю все возможное и невозможное, чтобы его хорошенько вывалять в грязи. Это излечит мою сердечную рану. А, кроме того, я тебе уже говорила, что мы как журналисты не имеем права проходить мимо такой сенсации. Хотя я сильно сомневаюсь, что Магнус разрешит нам включить подобный сюжет в «Неприятные новости». – Шейла расхохоталась, сверкнув при этом своими ослепительно-белыми зубами.

– Ты так легко обо всем рассуждаешь, Шейла. Ты что, не понимаешь, чем это может нам грозить?

– Ну, да, это все равно что сидеть на динамите. Стоит только кому-нибудь что-нибудь разнюхать… как трах – и нас нет!

– Чувствую, ты меня понимаешь, – ответила Касси, слабо улыбаясь. То ощущение ужаса и отчаяния, которое она последнее время постоянно испытывала, исчезло, как будто его и не было вовсе. Она опустила руку на плечо Шейлы. – Спасибо тебе. Ты даже не представляешь, как я тебе признательна за помощь.

– Оставим сантименты, – бодро повторила Шейла. – Ты ведь не хуже меня понимаешь, что я стараюсь не только для тебя. Я сама лицо заинтересованное. И если я сумею правильно воспользоваться ситуацией, то, возможно, получу работу в «Шестидесяти минутах»

– Тетя Касси! Папа! – весело закричала Хивер. Они гуляли в Центральном зоопарке. – Мы с Манни пойдем посмотрим домик для пингвинов!

– Ладно, мы подождем вас, – ответил Джесон. – Если ты, конечно, не хочешь к ним присоединиться, – тихо добавил он, обращаясь к Касси.

Лето было в самом разгаре. Яркое солнце отражалось в воде огромного пруда. От этого яркого света у Касси еще сильнее разболелась голова. Была суббота. Прошло уже больше недели со дня возвращения Джесона.

– Нет, спасибо, – устало ответила она. – Я за последнее время так часто ходила с Хивер и ее подружками в гости к пингвинам, что мне хватит на всю жизнь.

Зоопарк, располагавшийся неподалеку от их дома, стал излюбленным местом Хивер и ее новых друзей. Кроме Минни, Хивер приглашала туда на прогулку Лаурель – дочку Марисы Ньютаун – и еще двух болтушек-близняшек из своего класса. Девочка сильно изменилась за последнее время. Теперь ее капризы сразу прекращались, стоило позвонить кому-нибудь из подружек.

– Ты так много делаешь для девочки, – сказал Джесон, и, хотя на нем были темные очки, Касси не могла не заметить, что он смотрит на нее с нежностью. Каждый раз, когда они оставались наедине, она чувствовала этот его взгляд, одновременно ласковый и пристальный. Он словно все время оценивал, как она реагирует, и раздумывал, почему так, а не иначе. Джесон же не уставал удивляться тому, как быстро менялось в последнее время ее настроение: Касси смотрела на него то, как чужая, холодно, то вдруг по-прежнему нежно. А происходило так потому, что, как ни старалась Касси держаться от Джесона на расстоянии, всякий раз, когда он к ней прикасался, сердце ее оттаивало, и она забывала об осторожности. Она чувствовала: он не верит в то, что она не может быть увлечена работой настолько, чтобы их любовь отошла на второй план. Она понимала, что он ищет более глубинных причин происшедших в ее поведении перемен. И это была правда. Тем не менее, Джесон старался не обращать на это внимания. «Пусть все будет так, как будет, – говорил он сам себе, – пусть она ведет себя так, как хочет, я не буду ей надоедать лишними вопросами. Я просто хочу быть рядом с ней, хочу любить ее и заботиться о ней». – «Да, он сознает, что я больше ему не доверяю, – думала Касси, – но что с того – он же не знает, по какой причине?»

– Она просто взрослеет, – сказала Касси, остановившись около окружавшей пруд решетки. Как всегда, присутствие Джесона заставляло ее волноваться. Его близость, как яд, отравляла ее мозг. Так, что хотелось броситься ему на шею. Но – в который уже раз за эти дни – она вновь нашла в себе силы, чтобы не сделать этой глупости. Он шел вслед за ней по парку, держа руки в карманах порядочно потертых джинсов. Эти джинсы и выцветшая рубашка, как ни странно, делали его еще более интересным, и Касси не без ревности отметила, как поглядывают на Джесона проходящие мимо девушки.

– Ну да, – сказал Джесон, облокотившись на решетку возле Касси, смотревшей на семейство озорных обезьянок, которые жили в домике на скалистом острове. По искрящейся на солнце глади пруда плавали парами прекрасные лебеди. – Растет. И, мне кажется, что она растет слишком быстро. А ведь, по правде говоря, я не видел большей части ее детства.

– Из-за поездок? – спросила Касси, щурясь от яркого света. Джесон улыбнулся – она показалась ему такой беззащитной, прежней милой Касси, Он снял солнечные очки.

– Из-за них, а еще из-за того, что я слишком мало уделял ей внимания. – Джесон смотрел Касси прямо в глаза. – Я просто не замечал того, что поняла в ней ты. То есть, я хочу сказать, я не понимал, что ей на самом деле нужно и что я могу для нее сделать. Но ты заставила меня посмотреть по-новому буквально на все, а главное на мою собственную дочь. Работа на самом деле не слишком много для меня значит. А теперь, Джесон как-то грустно усмехнулся, – тем более, потому что я и на работе постоянно думаю о тебе. Я прервал из-за этого поездку в Лондон. Я отменил следующую командировку Ты – самое важное, что есть у меня в жизни, ты – ее смысл. И я хочу, чтобы мы сейчас, наконец, объяснились.

Она отвела взгляд: вот и наступил тот самый тяжкий момент, которого она так боялась. И все же сделала последнюю попытку переменить тему.

– Я думаю, Хивер рада, что ты дома.

– Я не это хотел бы услышать, Касси.

– Но я действительно так думаю. Не понимаю, что я должна сказать еще.

– Но это ведь неправда, Касси. Я же знаю, что ты лучше. Что мы лучше. Посмотри на меня…

– Пожалуйста, не заставляй меня говорить, что…

– Ну, хорошо, извини меня, прервал ее Джесон, словно испугавшись того, что она может сказать в следующий момент. – Просто я не могу, чтобы так дальше продолжалось. Я готов на все, лишь бы мы снова были вместе, Касси. Я словно в аду… Что ты делаешь со мной?

– Но, Джесон, я, кажется, давно уже дала тебе понять, что не готова к тому, чтобы мы стали слишком… близки.

– Но разве мы не сблизились уже, Касси? Только не говори, что все происшедшее с нами не имеет для тебя никакого значения. Наша поездка за город… Вспомни, что это было? Случайное знакомство?

– Мы слишком поторопились, – перебила его Касси. – Я с самого начала говорила тебе, что мы очень спешим.

– Да, именно так оно и было: мы спешили раствориться друг в друге…

– Ну вот, а теперь я обрела самою себя, – сказала она, делая вид, что наблюдает за веселившимися на солнышке обезьянками. Касси просто не в силах была взглянуть ему в глаза. – Я только что начала серьезно работать. Я так увлечена моим первым серьезным заданием, что только о нем и думаю.

– Нет, Касси, нет! Я сам не знаю почему, но я тебе не верю, – проговорил он. – Я верю тебе, когда целую тебя, когда обнимаю. – В его голосе зазвучала нежность.

И ей безумно захотелось вновь прижаться к нему, вновь почувствовать вкус его губ…

– Я пойду, пожалуй, – пробормотала она.

– Нет, Касси. – Он повернулся спиной к пруду и вновь надел темные очки. – Знаешь, я собирался сегодня просить тебя стать моей женой. В кармане джинсов у меня лежит колечко. Я понимаю, что это слишком поспешное предложение и ты к нему не готова. Я знаю это не хуже тебя, Касси. Я не полный болван…

– Прости, Джесон. – Вспоминая потом об этой минуте, она была очень рада, что он не видел выражения ее лица.

Он молча смотрел на детей, воздушные шары, деревья, фонтаны. А Касси изучающе рассматривала его профиль и с тоской думала о том, что никогда уже не будет вправе прильнуть губами к его губам. «Не смей об этом думать, – твердила она самой себе. – Вспомни слова Миранды».

– Помнишь, я просил тебя провести две последние недели лета со мной и Хивер в деревне. Я понимаю, что теперь это невозможно, но мы с Хивер все же поедем.

– Поездка за город пойдет ей на пользу.

– Это всем нам пойдет на пользу, – ответил он, мрачнея. – Ты не волнуйся, я не буду тебе больше надоедать. В этой жизни я слишком часто вел себя агрессивно, шел на все, лишь бы заполучить то, что хотел. Больше не стану. Но это не означает, что ты не нужна мне, Касси. Просто я готов ждать. Это кольцо все равно станет твоим! И я хочу, чтобы ты это знала. Потому что в глубине души я уверен: мы созданы друг для друга.

– Папа! – К ним подбежала запыхавшаяся Хивер. – Куда вы запропастились. Мы же вас повсюду ищем!

– Все дело только во времени, – добавил Джесон.

«Нет, – подумала Касси, – все дело в жизни и в смерти»

26

Вечер «для друзей» сенатора Хааса оказался пышным приемом, на котором, как успели сразу же заметить Шейла и Касси, они были не единственными представителями прессы.

– Черт, ну и сукин же сын этот Меллон, – сказала Шейла, расплатившись с таксистом. – Он, наверное, рассчитывал, что мы будем писать кипятком, когда все это увидим. Вон, погляди, машина ребят с Пятого канала. Я бы собственными руками задушила этого ублюдка…

– Да наплевать на него! – ответила Касси. – Нам же лучше. Мы сможем повнимательней понаблюдать за сенатором. Посмотрим, как он живет, какие у него вкусы.

– Какие у него вкусы, Гарви тебе уже сказал, – расхохоталась Шейла собственной шутке. – А вот где этот парень хранит документы, хотелось бы разузнать…

– Ну, так далеко заходить не нужно…

– Ты имеешь в виду, так далеко, чтобы попасться? Но послушай, если я случайно обнаружу список тех, с кем он сотрудничал в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, то чем я виновата? Да, ладно, не волнуйся, – добавила Шейла, увидев, что Касси испугалась. – Я не такая дура, чтобы лезть на рожон.

– Хочется верить.

Даже издалека было заметно, что в доме намечается шикарный прием. Вся лужайка была застелена огромным ярким зелено-белым в полоску ковром, доходившим до самых дверей. Двор выглядел поистине сказочно благодаря вазам со свежей геранью, плющу, увивавшему стены, и горящим крошечным лампочкам. Слуги в белых костюмах открывали дверцы машин и помогали гостям выйти.

Войдя внутрь, Касси и Шейла попали в вестибюль с высоким потолком, умело украшенным композициями из цветов и гирляндами лампочек. Просторный коридор вел прямо в задний дворик, где играл оркестр-диксиленд. Хотя в доме было полно народу, по шуму, доносившемуся с заднего дворика, можно было догадаться, что настоящее празднество происходит именно там.

– Мэр здесь. И его жена тоже, – прошептала Шейла Касси, пока они шли по коридору навстречу музыке. – А она, как известно, не особенно любит появляться на людях. Значит, наш многоуважаемый сенатор пользуется ее расположением.

– Если не ошибаюсь, это издатель «Ньюс»? – Касси кивнула Шейле на группу так хорошо одетых людей, что они выделялись даже здесь.

– Да… о, Боже! Да тут еще и Магнус, – вздохнула Шейла.

– Идем быстрей. – Касси взяла Шейлу под руку. – Не забывай, мы здесь, чтобы выяснить что-нибудь новенькое. А этого мы всегда успеем увидеть.

– Не глупи, Касси, – ответила Шейла, выходя вместе с подругой в шумный дворик. – Я достаточно хорошо его знаю, чтобы понять, из-за кого он здесь, и…

– И?

– И это ты, крошка, – выдохнула Шейла.

– Но я никакого повода не давала ему…

– Да, нет, пойми меня правильно, я ни в коем случае не подозреваю тебя ни в чем таком, – успокоила ее Шейла, беря бокал белого вина с подноса у официанта. И обе девушки уверенно скользнули в толпу. На Касси, как всегда, было платье из гардероба Миранды – темное, с чуть заметным серебристым отливом. – Ты же не виновата, что так похожа на Миранду. Ты даже говоришь, как она. А уж коли ты наследовала от нее все, то не обессудь, что старый бабник Магнус также достался тебе по наследству. Не забывай, он считает, что ты во всем должна заменить Миранду – и в работе, и в…

– Что касается работы, это, по меньшей мере, странно. Я же только временно…

– А я говорю, что ты себя недооцениваешь, – перебила ее Шейла. Она попивала вино и наблюдала за танцующими парами. Шейла, убежденная в том, что на официальные приемы надо являться исключительно в черном, была сейчас в черном платье с пышной юбкой, которому, по ее подсчетам, уже исполнилось, наверное, года три, не меньше. Но в этом платье, в туфлях на высоченных каблуках и огромных серьгах она была неотразима. Хотя подруги были совершенно между собой не похожи, их объединяло то обстоятельство, что все мужчины провожали их долгим взглядом.

– Ты видела на прошлой неделе сюжет со Сьюзен Диаборн? – продолжала Шейла. – Это же полный мрак! А ты – ты новое лицо. Даже Мак так считает. Он сам мне вчера об этом сказал, – добавила она, заметив по выражению лица Касси, что та ей не верит. – Чего тут удивляться? Ты же такая интересная, у тебя такой живой взгляд… к тому же ты сестра Миранды, а это не может не привлечь зрителей. Кроме того, насколько я поняла, ты гораздо более въедливая, нежели Миранда. Так что это место рано или поздно все равно будет твоим.

– Но почему ты раньше мне не говорила ничего подобного?

– Да потому, что если кое-кто узнает о том, что мы с тобой затеяли… это будет конец.

– Ты боишься?

– Нет, Касс, мне бояться нечего. А вот тебе тогда не видать этого места как своих ушей. Понимаешь, ну что мне терять? Кто я? Никто. Меня же не звали на место ведущей телешоу при условии, что я буду послушной. А значит, мое послушание никому не нужно. И я буду делать, что захочу.

– Я тоже, – сказала Касси. – Я готова на все, лишь бы выяснить обстоятельства смерти Миранды. И мне кажется, я тебе уже не раз об этом говорила.

Шейла посмотрела на нее, прищурив яркие блестящие глаза, сквозь бокал с вином. И произнесла тост: «Ты моложе, чем Миранда, и сил у тебя побольше. Так что вперед!»

Еще полгода назад Касси чувствовала бы себя очень неловко на подобном светском рауте. Господи, насколько же уверенней она стала с тех пор! Теперь она с легкостью порхала среди этой толпы. Сама решала, к кому подойти, кому пожать руку, улыбалась дежурной улыбкой. У всех она как бы между прочим спрашивала: «Как давно вы знаете сенатора? Мы делаем о нем передачу и были бы счастливы, если бы вы согласились поделиться своими воспоминаниями…»

Касси старалась изо всех сил сделать вид, что ее больше всего интересуют шутки или истории из жизни сенатора. На самом деле это было не так. Задавая вопросы разным людям, она брала на заметку тех, кто не мог ей ответить ничего вразумительного и стремился поскорее от нее улизнуть. Тем временем диксиленд уступил место более современной музыке – такой громкой, что Касси уже не могла расслышать собственного голоса. А потому направилась к дому. Но тут кто-то взял ее за локоть.

– Вы танцуете? – Это был Джеффри Меллон. Он разоделся сегодня как никогда.

– Музыка не по мне, – ответила Касси.

– Ну и хорошо. На самом-то деле я хотел с вами побеседовать, – сказал он добродушно. – Пойдемте. – Он пропустил ее вперед.

– Великолепный прием! – изобразила восторг Касси, когда они вошли в дом. – Как жаль, что нет нашей съемочной группы. Можно было бы отснять потрясающий материал.

– Очень сомневаюсь, – ответил Джеффри, включая свет и входя вместе с Касси в устланную коврами комнату. – Налогоплательщикам совсем не нравится смотреть, как другие проедают и пропивают их денежки.

– Резонно, конечно, – согласилась Касси, – но тогда ответьте мне, зачем здесь ребята с Пятого канала?

– Я очень боялся, что вы их заметите, – усмехнулся Джеффри и провел ее в следующую комнату. В огромной, с деревянным потолком и огромным камином, комнате витал какой-то мужской дух. Две стены были заняты громадными – от пола до потолка – книжными шкафами, на третьей висело бесчисленное множество фотографий, а на четвертой – восемь металлических шкафчиков с ящичками.

– И поэтому хотел переговорить с вами наедине. Присаживайтесь, Касси. – Он указал ей на одно из кресел, стоявших подле камина. – Хотите что-нибудь выпить?

– Только если за компанию с вами.

– Я вообще не пью, – ответил он, облокачиваясь на спинку кресла. Она подумала о том, что он хочет смотреть на нее во время разговора сверху вниз в буквальном смысле слова. Он и впрямь поглядывал на нее как-то свысока. – Я уже достаточно насмотрелся, как алкоголь действует на человека.

– Вы имеете в виду какого-нибудь конкретного человека? – ехидно спросила Касси. Не выдержав того, что он над ней «нависает», она встала и подошла к стене с фотографиями. Фотографии относились к самому разному времени и все вместе отражали тридцатилетний путь Хааса как политического деятеля. На одной сенатор был сфотографирован в Овальном кабинете рядом с Кеннеди: оба улыбались широко и радостно. Другая, в золотой рамке, была сделана пятнадцать лет назад: на ней сенатор пожимал руку ослепительному Джимми Картеру. Судя по некоторым снимкам, Хаас много общался со звездами Голливуда: вот он с Джейн Фондой и Томом Хайденом в семидесятые годы, а вот с Мэрил Стрип и Деброй Вингер в конце восьмидесятых.

– Я думаю, мы можем поговорить начистоту, Касси, – сказал Меллон. – Я не хуже вас знаю, что Тони иногда злоупотребляет этим делом. Но его можно понять: он сейчас в напряжении, ведь предвыборная кампания забирает столько сил и нервов.

– Можете его не оправдывать. В любом случае я не допущу, чтобы он появился нетрезвым перед зрителями.

– Конечно, я верю вам, – ответил Джеффри миролюбиво, – но поймите, я знаю сенатора лучше, чем вы, и поэтому мне лучше знать, где и как нужно снимать сенатора.

– Что вы имеете в виду?

– Вы, наверное, уже успели заметить, что я стараюсь держать ваши съемки под контролем. И вас, должно быть, это стало раздражать. Но, поверьте, это необходимо. Вы, конечно, в курсе, что всякие фанатики начали распускать слухи, будто Тони расходует на свою предвыборную кампанию слишком много денег.

– Руфи Нестер – либеральная демократка, – ответила Касси, поворачиваясь к нему, – едва ли ее можно назвать фанатичкой.

– Ваши слова лишь означают, что вы гораздо более наивны, чем я думал. Нестер хочет потопить сенатора только ради того, чтобы самой пролезть в Сенат. Но я не допущу, чтобы она въехала в Сенат на горбу у Тони.

– Вы так решили? – спросила Касси, вновь глядя на фотографии. Она рассматривала снимок, на котором сенатор был в окружении команды «Метс» во время международного чемпионата 1986 года. Он весело смотрел из-под козырька бейсболки и улыбался, но уже на этой фотографии было заметно, как пьянство и возраст исказили его некогда очень красивое с правильными чертами лицо. – Знаете, мне иногда кажется, Джеффри, что вы слишком много на себя берете. Вы уже все за сенатора решили. А если он не победит на выборах? Если он вообще захочет уйти в отставку?

– Повторяю вам, я отлично знаю Тони. Ему сейчас чуть больше шестидесяти, и я уверен, что он еще, по крайней мере, лет двадцать не захочет выйти из борьбы и не сдастся. – Его тон был настолько фальшивым, что Касси только удивлялась, как ему удается произносить все это с невозмутимым видом.

– А какую роль будете играть вы? По-моему, из вас самого вышел бы неплохой кандидат.

– Вы мне льстите. – Джеффри подошел к ней почти вплотную. – Я всего лишь вторая скрипка.

Вернее, я тот режиссер, который не любит показываться на сцене. Мне нравится закулисная жизнь: подготовка проектов и тому подобное.

– То есть вы любите быть королем, не будучи им? – спросила Касси, с интересом рассматривая снимок, сделанный, видимо, в семидесятые годы. Лица двух мужчин, с которыми был сфотографирован Хаас, показались ей очень знакомыми, но она не сразу поняла, кто они. Джеффри подсказал:

– Это Вэнс Магнус. – Он указал на высокого, загорелого, улыбающегося мужчину, одетого в костюм-тройку. Он стоял слева от Хааса. Как и у Хааса, на этом снимке у него были довольно длинные волосы, но, в отличие от Хааса, Магнус обладал способностью быть элегантным даже с самой немыслимой прической.

– А это кто? – спросила Касси, всматриваясь в бородатого мужчину, стоявшего справа от Хааса. Во взгляде этого человека было что-то демоническое; Касси казалось, что он смотрит с фотографии прямо на нее.

– Неужели не узнаете? – рассмеялся Меллон. – Да это же Джесон Дарин, ваш зять. В семидесятые годы они трое были, что называется, закадычными друзьями.

27

– А когда был сделан этот снимок? – спросила Касси, подходя поближе, чтобы разглядеть фотографию. Правой рукой Хаас обнимал за плечо Магнуса, а в левой держал бутылку шампанского. Создавалось такое впечатление, будто только благодаря Магнусу Хаас и держится на ногах. Джесон стоял, засунув руки глубоко в карманы, и смотрел как-то сердито-недовольно, словно его фотографировали, не спросив согласия. За их спинами висел какой-то плакат, надпись на котором не вошла на фотографию целиком – только нижняя часть букв.

– «Магнуса – в мэры», – расшифровал ей слова на плакате Меллон. – Разве вы не помните? Это же середина семидесятых.

– Я никогда не знала, что Магнус занимался политикой.

– Это был незначительный эпизод в его биографии, насколько мне известно. Это дело ему быстро поднадоело, и он его забросил. Тем более что его так никуда и не избрали. Он просто бизнесмен, которому в один прекрасный день захотелось чего-то новенького в жизни, и он ударился в политику – но ненадолго.

– А какое, интересно, отношение имел к этому Дарин?

– Я знаю лишь то, что одно время ему принадлежал отель «Савой», в котором проходили собрания фонда Магнуса. Тогда недвижимость на Манхэттене можно было купить чуть ли не за бесценок, что, собственно, Джесон и сделал. Ну, а в конце восьмидесятых он очень ловко перепродал свой отель. Жаль, что у Дарина пропал интерес к политике. Нам в нашем комитете очень бы пригодился человек с такими связями, как у него.

– У меня такое ощущение, что он потерял интерес не только к политике, – заметила Касси. – Он потерял интерес и к сенатору Хаасу. Вы можете объяснить мне, что произошло?

– Боюсь, вы обращаетесь не по адресу, – улыбнулся Меллон. – Тони избегает разговоров о Джесоне, даже злится, если я спрашиваю о нем. Видимо, когда-то он относился к Дарину, как отец к сыну, а потом что-то произошло – я не знаю что – и все закончилось. Понятно, что сенатор не любит об этом вспоминать.

– Но ведь Магнус и Хаас остались друзьями, – заметила Касси, все еще рассматривая фотографию.

– Да, Вэнс Магнус один из наиболее влиятельных сторонников сенатора.

– Думаю, у них это взаимно, – сказала Касси. – То есть я хочу сказать, что если Магнусу понадобится что-нибудь в Вашингтоне, то Хаас и его команда всегда к его услугам, не так ли?

– Да, и, между прочим, в этом нет ничего противозаконного, – спокойно объяснил Джеффри. – Такие отношения уже стали в Вашингтоне общепринятыми.

– А разве я сказала, что это противозаконно?..

– Нет, просто я хочу объяснить, что есть вещи, которые вам наверняка не слишком хорошо известны. Я чувствую, что вы ищете в сенаторе что-то такое, чего в нем на самом деле нет. Я не говорю, что вы отыскиваете в нем плохое – нет, – продолжал Джеффри, подойдя к камину. Он почесал в затылке и уселся в кресло. – Возможно, вы пытаетесь найти в нем слишком хорошее. Но поймите, в Вашингтоне уже перевелись те идеальные политики, к которым когда-то относился Тони. Сейчас все гораздо сложнее – существуют различные комитеты, подкомитеты, группы с разными интересами. Бюрократия – а не краснобайство – правит теперь балом.

– Краснобайство? Вы хотите сказать, что в шестидесятые годы?..

– Не придирайтесь к словам, Касси, – ответил Меллон. – Я просто хочу помочь вам разобраться. Вы, наверное, уже успели заметить, что у сенатора чересчур насыщенный график, он произносит слишком много речей. И действительно, у него много помощников, которые за него эти речи пишут. Но поймите, так в наше время принято. И в том, что касается телесъемок, сенатор тоже предоставляет нам право решать, что нужно снимать, а что нет. Ведь выступление по телевидению это почти то же самое, что публичная речь, только аудитория гораздо больше. Люди слушают его, уютно расположившись в своих гостиных…

– И это еще раз подтверждает, что сенатор нуждается в дружбе Вэнса Магнуса и в съемках «Неприятных новостей».

– Я и не спорю с этим, – улыбнулся Меллон. – Я только хочу удостовериться в том, что мы с вами работаем в одной упряжке. Мне иногда кажется, что вы сами не знаете, чего хотите. Вы ищете в сенаторе что-то, чего в нем нет. Впрочем, это я уже вам говорил.

– Знаете, что мне хотелось бы сделать? – Касси словно не слышала его слов. – Мне хотелось бы снять эти фотографии. Можно наша съемочная группа заедет сюда на неделе и проведет здесь съемку?

Меллон окинул взглядом комнату. Касси показалось, что он с некоторым сомнением посмотрел на шкафчики на стенах – можно ли пускать сюда посторонних. Но Меллон, подумав, сказал:

– Я считаю, это можно будет организовать. Но учтите, только фотографии. Все остальное я запрещаю вам снимать? Понятно?

– Ну, разумеется.

Когда Меллон и Касси вернулись к гостям, вечеринка уже подходила к концу. Хаас, по одну руку от которого стояла Рита Кирби, а по другую – еще какая-то помощница, прощался с гостями. Сенатор изрядно набрался, и его помощники, словно сторожевые собаки, следили за тем, как бы чего не вышло.

– Где вы были? – подошла к Касси Шейла. – Я искала тебя повсюду. Представляешь, Магнус предложил нас подвезти? Так что есть шанс прокатиться на императорском лимузине. – Хотя Шейла старалась изобразить легкую иронию, Касси не могла не заметить, что ее подругу очень прельщает перспектива прокатиться на шикарной машине Магнуса. К тому же, видимо, она по-прежнему была не вполне равнодушна к тому, кто будет сидеть за рулем.

– Знаешь, я узнала кое-что новое о нашем шофере, – шепнула Касси Шейле, когда они, распрощавшись с Хаасом, шли к машине. – А еще я разведала, где Хаас скорей всего хранит бумаги.

– В подвале? – усмехнулась Шейла, окидывая взглядом черный «мерседес» Магнуса. – Я тоже зря времени не теряла: я любезничала с домоуправляющим.

Все время пока они ехали, Магнус беседовал только с Шейлой, а Касси молча смотрела в окно. И Шейла уже обрадовалась, что его интерес к Касси и исчез также неожиданно, как и появился, но не тут-то было. Он подвез Шейлу к ее дому и помог ей выйти из машины. Теперь они с Касси остались вдвоем.

– Вы сегодня такая тихая…

– Я просто очень устала. Работаю как заводная уже несколько недель.

– Хаас мне сегодня сказал, что вы носитесь за ним словно гончие.

– Да, это так. Но, несмотря на это, мы не отсняли ничего путного. Люди Хааса держат все под своим неусыпным контролем. Они не дают сенатору сказать ни одного живого слова.

– В наши дни политикам следует быть осторожными, – улыбнулся Магнус. – Огромное значение имеет то, что снаружи, а не то, что внутри. И есть вещи – такие, как, скажем, личная жизнь или финансовые дела, – которые не должны стать достоянием прессы. Ну, скажите, кто бы голосовал за Кеннеди, если бы знал, сколько он проигрывает денег?

– Но неужели нужно врать?

– Ах, вы моя маленькая мисс Правильность! – Магнус расхохотался и фамильярно потрепал ее по плечу. – Ну, да вы правы. Мне тоже не очень-то нравится кривить душой. Очень часто мои личные нравственные принципы расходятся с тем, как мне приходится поступать. Но в случае с Тони, я думаю, вы можете быть смелее. Я уверен, этот человек заслуживает того, чтобы телевидение отнеслось к нему с должным уважением.

– Подождите, значит, вы не будете возражать, если сюжет выйдет таким, лакировочным, слащавым?

– Нет, в данном случае, нет, – ответил Магнус, как бы невзначай вновь положив руку ей на плечо. – Я не сомневаюсь, что вы сделаете все отлично. Хотя вообще есть золотое правило: сюжет о достоинствах всегда получается хуже, нежели сюжет о недостатках. – Он с силой притянул ее к себе.

– У меня тоже есть кое-какие правила, – ответила Касси, высвобождаясь из его объятий.

– Я понимаю…

– А мне кажется, что не совсем, – Касси взглянула ему в глаза.

– Может, нам лучше поехать ко мне и там я более подробно разъясню их суть?

– Я бы с удовольствием, да боюсь, Джесон будет против.

– Джесон? А какое он имеет право возражать? К тому же его сейчас нет дома, – ответила она.

Машина остановилась у подъезда ее дома. В коридоре горел свет, но Касси знала, что Чарлз и Генриетта уже ушли. С тех пор как Джесон и Хивер уехали в Беркшир, дом сразу опустел и стал казаться Касси слишком большим. Она никогда не думала, что будет так скучать по Хивер, по ее громкому голосу, по топоту ее ног по лестнице, по всем ее выходкам. Но еще сильнее и болезненнее тосковала она по Джесону. По его улыбке. Его прикосновениям. Его смеху. По его голосу, доносившемуся из кабинета, когда он разговаривал с кем-нибудь по телефону.

И Касси жила одна. Работы у нее было невпроворот, и днем скучать ей было некогда. Но вечером Касси охватывало одиночество. Не только дом был пуст, но ее сердце тоже.

– Коньяк? Бренди? – спросила Касси у Магнуса, зажигая свет в библиотеке.

– Нет, спасибо, не беспокойтесь. Давайте лучше поговорим. Что вы имели в виду, когда сказали, что я не вполне понимаю ваши правила? – Он стоял около камина – высокий, красивый, элегантно одетый мужчина с уже седеющими волосами. Касси давно поняла, что он «носит» свою привлекательность так же умело, как и модные костюмы.

– Не думайте, что я не ценю того, сколько вы для меня сделали, – пробормотала Касси, наливая себе немного бренди из бутылки, стоявшей в маленьком, встроенном в книжный шкаф баре. Она нервничала и крутила в руке рюмку, не сводя с нее глаз. Наконец она выпила ее залпом и подошла к нему. Она знала, что при тусклом свете ее платье отливает серебром. Откинув назад волосы, она смело посмотрела ему в глаза:

– Я признательна вам. Очень.

– Вы говорите со мной так, точно я старый ворчливый учитель, который поставил вам, наконец, хорошую отметку.

– А как бы вы хотели, чтобы я с вами говорила?

– Если честно?

–Да.

– Как с человеком, который искренне о вас заботится. Я хочу сделать из вас телезвезду первой величины. Сначала вы просто займете место Миранды, а потом, как знать, быть может, вам удастся то, чего не успела она: стать первой леди телевидения. Я давно присматриваюсь к вам, Касси. У вас есть все необходимое для этого: вы красивы, умны, решительны. К тому же в вас есть то, чего не было в Миранде: умение ладить с людьми. Я видел, как вы работаете с Шейлой, как сплоченно вся ваша съемочная группа трудилась над сюжетом о Бронксе. Я помогу вам стать первой на телевидении. Как Разер или Кронкайт, только в сто раз красивее.

– А что вы хотите взамен?

– Только то, что вы сами готовы мне дать, – ответил он, жадно пожирая взглядом ее лицо, руки, тело. – Я не буду кривить душой: вы нравитесь мне. Я понял это сразу, как только вас увидел. Но поначалу, должен признать, лишь потому, что вы напоминали мне Миранду. А теперь, моя дорогая, вы нравитесь мне сама по себе: потому что вы такая красивая… – Он замялся, как мальчишка: – И такая очаровательная.

– Я не знаю, что я готова вам дать, – ответила Касси, напряженно улыбаясь, – но взять я готова уже сейчас. А потому принимаю ваше предложение. Я согласна работать как вол. Лишь бы оправдать ваше доверие. А что касается остального, то поживем – увидим. Не будем торопить события.

– Это не будет чересчур поспешным? – спросил Магнус, притягивая ее к себе. Его руки крепко обняли ее за талию, губы прижались к ее губам. Его язык становился все назойливее.

– Да, – сказала Касси, отстраняясь. – Но на сегодня, я думаю, хватит.

28

–Да, наверное, ты права, все началось именно тогда, – сказала Шейла на следующее утро. – Как раз в то время они начали работать вместе и сблизились. Тогда же, судя по сведениям Миранды, они стали отстегивать Хаасу денежки.

– Должно быть, что-то произошло во время предвыборной кампании Магнуса, – заметила Касси. – Все расчеты Магнуса провалились, и вместе с тем Джесон и Магнус очень сдружились с сенатором.

– Как бы там ни было, у них хватило ума не афишировать это. Я просмотрела все наиболее важные материалы для передачи. Хаас предстанет перед зрителями человеком с безупречной репутацией.

– Так нам и нужно, – настаивала Касси. – Все остальное мы тоже постараемся выяснить, но для себя.

– А почему бы тебе просто не расспросить обо всем твоего нового парня? – Шейла старалась говорить с холодной иронией, но скрывать обиды она не всегда умела. Все дело в том, что Касси не удержалась и рассказала ей о событиях вчерашнего вечера. Все, до мельчайших подробностей.

– Я так и сделаю, как только представится случай.

Случай представился в следующую среду. Когда Магнус узнал от Марисы Ньютаун, что Касси включена в список приглашенных на вечер в Парк-Комити, где всем заправляла Мариса, Магнус изъявил желание тоже там присутствовать.

– Знаете, когда бываешь на официальном приеме, очень приятно, если рядом есть кто-то, с кем можно похихикать над окружающими, – объяснил Магнус Касси, делая вид, что ему самому не особенно-то хочется туда идти.

– Не могу с вами не согласиться, – ответила Касси.

Она надела на вечер широкое платье от «Ларош» цвета спелого абрикоса, длинные серебристые перчатки и маленькие, почти балетные, туфельки, благодаря которым Касси стала на целых два дюйма ниже Магнуса, что не могло ему не понравиться. Она уложила волосы в скромный французский пучок, а в уши вставила огромные серьги из платины и черного дерева, подчеркивавшие простоту ее прически. Касси чувствовала себя здесь Золушкой, приехавшей на бал. И эффект превзошел все ее ожидания – на нее смотрели все, спрашивая друг друга, кто такая эта загадочная красавица.

– Что это за прелестное создание рядом с Хаасом? – спросила Марису пожилая дама в бриллиантах, когда обед закончился, и гости отправились в зал для танцев.

– Это моя новая подруга Касси. Она сестра Миранды Дарин.

– Ах, бедняжка! Впрочем, говорят, она получила неплохое наследство. А как вы считаете, Вэнс в него вошел?

Когда поздно вечером Магнус подвез ее на машине до двери дома, он поцеловал Касси во второй раз – еще более нежно и еще более уверенно, чем в первый. Однако она не пригласила его зайти, а напрашиваться он не стал. Но, несмотря на некоторую робость его прикосновений, она знала, что Магнус не стеснялся весь вечер пожирать ее страстным взглядом.

Ее следующее свидание с Магнусом произошло на вечере в честь одного из членов Совета директоров «Магнус Медиа» в огромном зале Публичной библиотеки Нью-Йорка. Виновник торжества, которому давно уже перевалило за восемьдесят, восседал за столом, окруженный пятьюстами гостями. «Придворный» поэт прочитал стихи в его честь, а потом гости встали, чтобы пропеть хором «Долгие лета». В этот момент Магнус и взял Касси за руку Он старался вести себя очень осторожно, но не упускал возможности обменяться с ней взглядом или тихонько пожать ей руку.

А потом вдруг вернулись Джесон и Хивер. Это показалось Касси неожиданным, хотя она знала с точностью до часа, когда они должны приехать, хотя долго готовила себя к тому, что должна будет сказать, как по-дружески смело и непринужденно взглянет Джесону в лицо. Но вот она увидела его – и растерялась. Сердце заколотилось, щеки вспыхнули. Хивер бросилась ей на шею, обняла, расцеловала. Потом убежала к себе здороваться с игрушками. И растерянная Касси осталась наедине с Джесоном. Она не знала, как ей себя вести, но Джесон сам пришел ей на помощь. Он холодно чмокнул ее в щеку: «Привет». И она почувствовала досаду на саму себя и на все на свете.

Теперь свободное время Джесон и Касси посвящали совместным играм с Хивер: не видеть друг друга они не могли, а оставаться вдвоем избегали. Джесон заметил, что Касси стала чаще отлучаться куда-то по вечерам, но ничего на этот счет ей не сказал. Он делал вид, что у него масса работы, но командировку отменил, хотя Касси случайно поняла из его разговора по телефону, что у него какие-то проблемы со строительством на Филиппинах. Но ее он в это не посвящал. Джесон вновь сделался довольно замкнутым.

Когда Магнус позвонил в очередной раз, чтобы пригласить Касси на вечер, первое, о чем он ей сообщил, так это о том, что встреча будет носить деловой характер. Это был обед, который устраивал мэр в Грэйс-Мэншн для бизнесменов-республиканцев.

– Слушай, скажи мне, я что, сошла с ума? Я всегда считала, что ты демократ.

– Наверное, ты сошла с ума. – В голосе Магнуса сквозила улыбка. – Да, одно время я разделял кое-какие либеральные концепции, но потом женился на Милли и пересмотрел свои взгляды.

– Но ведь ты поддерживаешь Хааса, и, – не выдержала Касси, – ты же баллотировался в мэры от демократической партии.

Последовала пауза.

– Ну, это было сто лет назад, – ответил, наконец, Магнус. – Но скажи, откуда тебе это стало известно?

– Я видела фотографию, где ты, Джесон и Хаас стоите под плакатом. Она висит в кабинете у сенатора.

– Старый дурак!

– Извини, я не хотела тебя огорчить, – мягко сказала Касси, так и не поняв, кто дурак: он или Хаас. – Но возвращаясь к твоему предложению… Я буду очень рада пойти туда, тем более с тобой. А какого числа это будет?

День, который назвал Магнус – второй четверг сентября, вызвал в памяти Касси какие-то смутные воспоминания. Но она была так заинтригована реакцией Магнуса, что не стала ломать над этим голову, а просто записала дату и время в свой ежедневник.

Шейла тем временем скрупулезно отбирала материал для передачи, обращая внимание на каждое упоминание о сенаторе в газетах и журналах. В предоставленных им Магнусом папках с надписью «Хаас, Энтони» лежала подшивка газет семидесятых годов с материалами о сенаторе. Помимо того, что они нашли у Магнуса в архиве, им пришлось также порыться в фондах Публичной библиотеки, в Музее телевидения и в ЮПИ.

– Забавно, – сказала Касси Шейле, повесив трубку.

– Ты что-нибудь выяснила?

– Нет, но кое-что услышала. Кое-что в голосе Магнуса, когда я напомнила ему о том, как он баллотировался в мэры.

– Да что кое-что?

– Страх. – Касси сделала театрально большие глаза и расхохоталась.

– Подождите, не начинайте! – предупредил их Кэл. – Я еще не установил уровень звука.

– Раз, два… кружева… – попробовала Касси говорить в маленький микрофон, прикрепленный к лацкану ее пиджака. Она оглядела комнату, битком набитую людьми и аппаратурой. Кроме Хааса покорно ожидавшего, пока гример Феликс вернет его лицу былую свежесть, там присутствовали Рита Кирби, Джеффри Меллон и еще два помощника сенатора. К тому же Касси подняла на ноги ради съемок Хааса чуть ли не всю «Магнус Медиа»: здесь были и лучший гример, и лучший костюмер, и лучший парикмахер. Освещение устанавливали целый час – так, чтобы не бликовали фотографии. А потому в этот день «Неприятные новости» начали съемку на целый час позже, чем планировалось – к великому неудовольствию Гарви, который опаздывал «из-за старого пропойцы» на свидание.

– Отлично, – скомандовала Шейла. – Как со светом? Готово? Заканчиваем с гримом. Итак, сенатор, Гарв, Фредди, по местам. – Шейла махнула Касси: – Снимаем.

– Мы с вами находимся в домашнем кабинете сенатора, – начала Касси, умело, улыбаясь в ярком свете софитов; она уже научилась переносить его, не щурясь. Она научилась также владеть перед камерой и своим голосом, и жестами. Показав рукой на стену с фотографиями, она продолжала: – Перед вами снимки, которые отражают весь путь сенатора Хааса как политического деятеля. Уважаемый мистер Хаас, не будете ли вы настолько любезны, чтобы прокомментировать зрителям то, что они видят на этих фотографиях, – лучезарно улыбнулась она сенатору.

Хотя неутомимая Касси неоднократно прорепетировала это пятнадцатиминутное интервью с сенатором прежде, чем начать съемку, беседа получилась по-дружески непринужденной. Недаром говорят: лучшая импровизация – отрепетированная. Касси смотрела на старика так ободряюще, так искренне ему улыбалась, что он разошелся – рассказывал с увлечением и даже шутил.

– А это я пожимаю руку Джеральду Форду. Хорошо, что у него хватило ума не жевать при этом жвачку, не правда ли? – смеялся сенатор и еще раз подумал о том, как было бы славно, если бы у него в команде были такие помощники, как Касси. Она-то осознавала, какую колоссальную роль он сыграл в истории, она внимательно его слушала, она даже смеялась в ответ на его шутки.

– Мы уже закончили? – разочарованно спросил Хаас, когда неожиданно яркий свет погас. Его лицо сразу погрустнело.

– Мы и так выбиваемся из графика, – объяснила Шейла, помогая ему отцепить микрофон.

– К тому же мы приготовили для вас сюрприз, – добавила Касси. – Теперь, когда интервью готово, мы хотим пригласить вас на обед, который устраиваем в вашу честь. Это неподалеку отсюда, в кафе «Гудзон».

– Мы предупредили Риту, – заверила его Шейла. – У вас в графике нет ничего такого, что бы могло нам помешать. Обещаем, что привезем вас сюда вовремя, вы вполне успеете переодеться перед следующей вашей встречей.

– Но сенатор, – неожиданно вмешался Меллон. – Меня никто об этом не предупреждал. И речи не может быть о том, чтобы…

– Но мы же хотели, чтобы это был сюрприз, как вы не понимаете! – перебила его Касси. – Вас мы, разумеется, тоже приглашаем. Мы хотим выразить свое почтение…

– Не упрямься, Джефф, – сказал сенатор, беря Касси за руку. – Поедем, дорогой. Мы все устали и имеем право слегка расслабиться.

Все были так заняты сбором техники и так долго рассаживались по машинам, что никто и не заметил, как испарилась Шейла.

А Касси старалась быть как можно разговорчивее и игривее – чтобы никто ни о чем не заподозрил.

– Постойте, а где же ваш режиссер? – опомнился Джеффри больше чем через час, уже, когда подавали кофе. – Она вообще выходила с нами из дома сенатора? – вскочил он перепуганный.

– Она поймала такси, разве вы не помните? – невозмутимо ответила Касси, насыпая себе в кофе заменитель сахара из пакетика. Она заговорщически подмигнула сенатору. – Ничего не поделаешь, свидание…

– Я думаю, мне лучше все же проверить, – отрезал Меллон. У Касси сердце ушло в пятки. – Я позвоню Констанции, чтобы они там разобрались.

– Слушай, Джефф, уймись, – вздохнул сенатор, пододвигая к себе двойную порцию самбука. Но Джеффри уже достал из кармана записную книжку и пошел в коридор звонить. – Парень совершенно не умеет приятно проводить время, – объяснил сенатор Касси, опрокидывая свой послеобеденный коньяк. Он сладко улыбнулся ей. – Молодежь нынче разучилась наслаждаться жизнью. Все бегут куда-то сломя голову, ни минуты им нет покоя. Они не знают, что такое сидеть и нюхать розы.

– Вы, наверное, любите вечеринки? – спросила Касси. – Скажите, вы прежде часто их устраивали? Ну, например, когда Магнус баллотировался в мэры?

Сенатор опустил голову так низко, что Касси уже испугалась: не заснул ли он. Но вот он выпрямился и грустно посмотрел на нее:

– Дорогуша, мы ведь уже большие мальчики, и не нужно вам лезть в наши дела, – сказал он очень мягко. – Я очень надеюсь, что вы будете умницей. Вы ведь, знаете ли, уже начали мне нравиться.

– Ой, как я рада, что жива! – отдышавшись, проговорила Шейла. Касси, как и было условлено, ждала ее у Финкелыптейна на Первой авеню. – Хорошо, что я уговорила Констанцию открыть заранее дверь в задний дворик!

– С ней все в порядке, с Констанцией? – спросила Касси, совершенно равнодушно взирая на бутерброды.

– Да, будь уверена! Денежки в наше время решают все. К тому же она сама его в глубине души ненавидит. Ну, скажи, какая радость все время убирать за пьяницей.

– Значит, она сумела обмануть Джеффри, когда он позвонил?

– Да, причем говорила совершенно невозмутимо. Она сказала, что я села в такси еще до того, как вы уехали в ресторан. А потом я успела ловко улизнуть. Причем то, что нам было нужно, я нашла в самую последнюю секунду.

– А что нам было нужно? Послушай, Шейла, я сегодня тоже здорово перенервничала и прошу тебя: не тяни резину. Что ты нашла?

– Кое-что интересное, скажем так, – ответила Шейла и откусила громадный кусок двойного чизбургера, при этом вымазав кетчупом весь подбородок.

– Шейла, я сейчас умру от нетерпения… Или задушу тебя!

– Задушишь? Именно это и произошло с той девушкой! Ее задушили до смерти. Задохнулась – так было написано в свидетельстве о смерти.

– Что за девушка? Кто ее задушил?

– Это не было убийством в прямом смысле слова, – глядя на Касси безумными глазами, проговорила Шейла. – Это разновидность сексуальных извращений. Некоторые парни любят так развлекаться – связывать женщин. Она была помощницей Хааса. Никто не знает, почему она умерла в его номере. Так, по крайней мере, писали в газетах.

– В какой гостинице? Когда? Шейла, я предупреждаю тебя…

– В «Савойе», на Манхэттене. Это было в ту ночь, когда Магнус закатил в своем комитете банкет по поводу предстоящих выборов в мэры. Историю, правда, удалось замять, но все же кое-какие кровавые детали из «Нью-Йорк пост» можно почерпнуть. – Шейла достала из сумочки пожелтевшую газету. На первом листе красовалась огромная фотография – Хаас, Магнус и Джесон на банкете. На последней странице было кратенькое сообщение о смерти девушки, наступившей от чрезмерной дозы кокаина… Шейла же извлекла из сумочки еще одну бумагу.

– А это – гораздо более интересный документ, – сказала она. – Это свидетельство о смерти бедняжки. Но посмотри, видишь, сверху стоит штамп отдела, занимающегося расследованием насильственных смертей, Манхэттена? Это значит, что у этого документа копии нет. И, как ты думаешь, почему здесь указана другая причина смерти, не та, что в газете? И почему этот документ сенатор Хаас так долго хранит у себя в сейфе?

29

Он заговорил с Касси только тогда, когда пригласил ее танцевать. Во время танца он мог спокойно обнимать ее и беседовать с нею, не боясь, что это вызовет ненужные кривотолки. Она спросила со сладкой улыбкой:

– Ты действительна хотел, чтобы мы пришли сюда? – и окинула взглядом официальную обстановку Грэйси Мэншн. – Мне кажется, здесь довольно скучно.

Она чувствовала, что он за что-то сердится на нее: он смотрел как-то холодно и весь вечер разговаривал с ней крайне сухо. И дело было, как она понимала, совсем не в том, что она перестала ему нравиться: она заметила, как он разглядывает ее стройную фигурку, плотно обтянутую серебристым платьем. Просто он за что-то на нее сердится.

– Послушай, Касси, я уже сказал тебе, что не собираюсь обсуждать тему моих политических пристрастий.

– Извини, но ты сам привел меня сюда. И я…

– По какому праву ты заговорила об этом с сенатором Хаасом? – спросил он сердито. Магнус был превосходным танцором. И Касси отметила про себя, что многие из присутствующих любуются ими – ею, высокой, молодой, красивой, и им, уже не молодым, но очень элегантным.

– По какому праву? – возмутилась Касси. – А почему я должна спрашивать у тебя разрешения? Мне просто было любопытно! Кроме того, я была заинтригована, когда заметила на съемке, что Хаас почему-то снял со стены вашу с Джесоном фотографию.

– Это я его об этом попросил.

– Но почему?

– Послушай, что у тебя за нездоровый интерес к предмету, к которому я отношусь болезненно?

– Извини, Вэнс, – смягчилась Касси. – Во всем виновато мое дурацкое любопытство. Ты всегда так хорошо владеешь собой, а тут раскипятился из-за какого-то пустяка…

Оркестр тем временем перешел с «Чего-то глупого» на «Лунную реку».

Пока не начался следующий танец, они молчали.

– Просто это, пожалуй, единственная вещь, которая мне не удалась за всю мою сознательную жизнь, – нашел неожиданное объяснение Магнус. – Мне почему-то казалось, что у меня все получится. В семидесятые годы творился такой кавардак с экономикой, что я решил: для бизнесмена сейчас самое время заняться политикой. Но ничего не вышло. Потом мне многие говорили, что я был чересчур аристократичен.

– Но, насколько мне известно, ты вышел из игры еще до того, как начались выборы.

– Откуда тебе это известно?

– Да из тех материалов, что я читала о Хаасе. Оркестр прервался минут на пятнадцать, и Магнус представил Касси мэру, его жене, верховному судье, президенту округа Манхэттен, а также огромному количеству бизнесменов и их жен: все они оказались хорошими знакомыми Вэнса.

– Вэнс, дорогой, ты выглядишь сегодня просто чудесно!

– Сыграем в четверг в теннис, Магнус?

– Ты идешь на празднество в «Метрополитен» на следующей неделе, Вэнс? Там будет пир горой. И не забудь взять с собой свою очаровательную приятельницу!

– Ты что, знаешь всех в этом городе? – поддразнила его Касси.

– О, нет, – ответил он. – Просто все знают меня.

В глубине души Касси осознавала, что подобный вопрос должен был вот-вот возникнуть, но все же очень растерялась, когда Магнус неожиданно его задал:

– Еще рано. Давай заедем ко мне, выпьем чего-нибудь?

Он принял ее молчание за согласие и остановил машину около своего дома на Парк-авеню. Он ласково коснулся рукой ее руки – никакой реакции с ее стороны не последовало. «Она согласна или нет?» – недоумевал он, открывая перед ней дверь своей квартиры. Его экономка оставила свет только в прихожей, но уличные фонари освещали и гостиную.

«Странно, – подумал он, – но именно сейчас я осознаю, как мне не хватает Миранды». Он совсем не вспоминал о ней в последнее время. Он считал, что вообще забыл ее… А тут! Просто он считал, что они с Касси очень похожи и Касси во всем может ее заменить. А сейчас он понял, что Касси совсем другая. Она была более тонкой, более чувствительной. Миранда просто брала от жизни то, что хотела, чего бы это ни касалось, – новой работы или физических развлечений. Касси же… он ведь сам предложил ей место ведущей «Неприятных новостей», а она нисколько за эту идею не цеплялась, никак не старалась к нему подольститься. Но главное – не стремилась ему отплатить за его благосклонность. А ведь любая мало-мальски опытная женщина сразу бы поняла: за хорошее отношение нужно платить хорошим отношением.

Миранда это прекрасно усвоила.

– Выпьешь что-нибудь? – спросил он у Касси и обнял ее за талию.

– Нет, – тихо ответила она и попыталась высвободиться из его объятий. Но он на этот раз был настроен решительно. Он был сыт по горло ее ужимками недотроги и односложными ответами.

– Я устала, Вэнс, – объяснила она как можно ласковее. – Я пойду, пожалуй.

– Я тоже устал, – ответил он. – Устал оттого, что ты все время стараешься держать меня на расстоянии. Дай мне шанс, Касси. – Он прильнул губами к ее виску. – Пожалуйста…

– Нет, нет, я не хочу, я не готова…

Его поцелуи заглушили ее слова, а объятия были столь цепкими, что она едва могла дышать. А он прижимал ее к себе все сильнее и сильнее. Он чувствовал, как растет его возбуждение, его желание… Он так давно мечтал об этом, так часто вновь и вновь прокручивал в голове разные сцены. Сегодня же, когда она была так прекрасна в том самом платье, которое он некогда купил для Миранды, он понял, что пора. Что он имеет право.

– Нет. – Она пыталась выскользнуть из его рук.

– Нет? Как бы не так! Своенравная девчонка! Неблагодарная женщина! – Он сжимал ее все увереннее. Миранде иногда даже нравилось, когда он «насиловал « ее. Это была, разумеется, игра, но он всегда только сильнее возбуждался, когда женщина сопротивлялась. – Ты будешь моей, я слишком долго этого ждал…

– Нет! – Ее ногти впились ему в щеку.

– О, черт! – Он отступил и выпустил ее. Коснувшись рукой своего лица, он увидел на пальцах кровь. А ведь ему завтра на работу. Чертова кукла! – Это делать было необязательно!

– Мне показалось иначе. А теперь я ухожу. – Она попробовала бежать, но каблуки были чересчур высокими, а платье узким.

«Глупая женщина, – подумал Магнус, – она сама не знает, как много она потеряла!»

«Идиотка!» – ругала себя Касси. Она забыла свою сумочку у Магнуса, а, следовательно, у нее не было денег даже на такси. Пришлось идти домой пешком, ночью, да еще на высоченных каблуках. Сентябрьский вечер выдался холодным – . Ветер гнал по Центральному парку первые опавшие листья. Касси с трудом волочила сбитые в кровь ноги. Примерно на полпути один каблук сломался, она сняла туфли и пошла босиком.

В библиотеке все еще горел свет и тихонько работал телевизор. Она старалась подняться по лестнице так тихо, чтобы никто не заметил. Но телевизор тут же выключили.

– Касси? Это ты? – раздался голос Джесона.

– Да, я. Я уже иду к себе. – Хорошо, что на лестнице было темно!

– У тебя не найдется одной свободной минутки? Я должен кое-что тебе сказать. – Он вышел ей навстречу.

– Хорошо, я тебя слушаю, – ответила Касси, спрятав за спиной грязные туфли.

– Давай пройдем в комнату, – предложил он. Она испугалась, что вот сейчас он начнет засыпать ее вопросами: где она была, почему она в таком виде, что с ней произошло. Но он, кажется, не заметил ни сломанных каблуков, ни порванных колготок. Он просто протянул ей маленький сверток.

– Я не думал, что ты вернешься так поздно, – сказал он. – Хивер хотела дождаться тебя, но я с большим трудом отправил ее спать.

Только теперь, она вспомнила, что сегодня за день. Сегодня же день ее рождения!

Она забыла, а вот Джесон помнил.

– Спасибо, – пробормотала она.

– Посмотри, что внутри. Я уже давно собирался тебе это подарить, но подумал, что сегодня как раз тот самый случай.

Это была фотография их семьи, вставленная теперь в прекрасную рамочку из старинного серебра.

– Как чудесно! – прошептала она, глядя на знакомые лица. Миранда смотрела на нее с фотографии усталым взглядом. Касси сразу вспомнилась та дискета, которую сестра спрятала в старую рамку, и вся та ложь, которая открылась, когда она нашла ее. Сегодняшний инцидент с Магнусом расстроил ее гораздо больше, чем она предполагала. Она так устала! И, подняв глаза на Джесона, она поняла, чего ей сейчас хочется больше всего: прижаться к нему и заплакать. И чтобы он успокаивал ее.

– Что с тобой? – спросил он. – Что случилось? – Только теперь он обратил внимание на ее ноги.

– Да так, ерунда, – поспешила ответить она. – Я просто сломала каблук. – Она все еще держала туфли за спиной.

– Но посмотри на свои ноги. Они же все в крови. – Он усадил ее на диван. – Почему ты не позвонила мне?

– Я забыла сумочку… – Она колебалась: должна ли она рассказать Джесону, о том, что произошло? О том, что она осталась с Магнусом наедине в его квартире? О том, что он пытался ее изнасиловать? Господи, какая же она дура!

– Ты была с Вэнсом? – догадался он.

– Да.

– Ты влюблена в него?

– Это не…

– Я знаю, что это не мое дело, – перебил ее Джесон и взял ее руки в свои. – Я даже не стану говорить, что я желаю тебе только добра. Это неважно. Важно, чтобы ты меня, наконец, услышала и поверила мне: с Вэнсом Магнусом нужно быть осторожной. Когда дело касается женщин…

– Я знаю, – прошептала Касси.

– Касси? – И за этим должен был последовать вопрос, на который она сама была не в состоянии ответить – да или нет? – Хотя сердцем она была с Джесоном.

– Извини меня, Джесон, – пробормотала Касси, вставая. От всего пережитого у нее кружилась голова. Но она твердо решила, что не вернется к Джесону, пока не будет вновь уверена, что ему можно доверять.

30

– Я думаю, что эти кадры стоит озвучить, – заметила Шейла, просматривая с Касси видеоматериал, отснятый в Демократическом женском обществе.

– А куда мы так торопимся? – спросила Касси, подсаживаясь к ней. – А?

– Магнус велел Маку, чтобы мы показали ему что-нибудь, самое позднее, завтра утром.

– Но к чему такая спешка?

– Да ведь уже октябрь, Касси, проснись! Еще месяц – и начнутся выборы. А им нужно, чтобы наша передача оказала определенное воздействие на зрителей до выборов, а не после.

– Понимаю. А как ты думаешь, Хаас догадался?

– Что я стащила у него документы? Наверняка нет. Если б он об этом узнал, думаю, непременно постарался бы на меня как-то надавить – сам или через своих ребят.

– Ты права, скорей всего, – ответила Касси. – Но у меня все время такое чувство, будто за мной следят. Что меня подозревают. Я ведь уже успела задать столько неосторожных вопросов и Хаасу, и Джесону, и Магнусу.

– Ну да, и самое обидное, что, несмотря на все это, мы так правды до конца и не узнали.

– Да… Но что же мы еще-то можем предпринять? Не можем же мы залезть к Магнусу в квартиру?

– А что, неплохая идея! У меня, кстати, где-то валяются ключи. И я знаю, где он хранит все свои документы – в спальне.

– Да ты что, с ума сошла? Ведь это же… кража! И потом, что ты будешь делать, если он тебя застукает?

– Зарыдаю и скажу, что не могу без него жить. Брошусь прямо на кровать и буду скидывать одежду. Не волнуйся, у меня с ним свои счеты. Швейцар меня еще помнит и наверняка впустит. Подумает, что Магнус решил опять со мной развлечься.

– Ты все еще любишь его!

– Ты произнесла это таким тоном, словно выносишь мне приговор. Я же не упрекаю тебя за то, что ты до сих пор, как кошка, влюблена в своего Джесона. В глубине души ты небось все еще уверена, что виноват кто угодно, но только не он. Хотя у него для убийства собственной жены были и мотивы, и возможности, да у него даже алиби нет!

– Но он же спал дома.

– Всю ночь? Ты в этом уверена? Ты говоришь об этом так убежденно, словно просидела около него всю ночь напролет не смыкая глаз и слушала, как он храпит. А потом, по твоей логике, получается, что алиби есть и у тех двоих тоже: Магнус ходил в театр, а Хаас, как обычно, пьянствовал где-то с дружками.

– Ну, в принципе, любой из них мог отправиться в Ист-Хэмптон на два часа и подстроить аварию Миранды. Или послать туда кого-то вместо себя, – согласилась Касси.

– Последнее наиболее вероятно. По-моему, настало время съездить и забрать из винного погреба те документы, о которых упоминает Миранда.

– Да, ты права, – ответила Касси. – Пока у нас в руках нет тех документов – нет и доказательств.

На следующее утро в личном просмотровом зале Магнуса состоялся долгожданный просмотр. Сенатор Хаас и Вэнс Магнус восседали в первом ряду в окружении своих старших помощников. Съемочная группа «Неприятных новостей» и остальные члены команды сенатора заняли последние ряды маленького, но роскошного просмотрового зала. Касси не видела Магнуса с того самого вечера, когда ей пришлось бегом бежать из его квартиры. И хотя он кивнул, увидев ее, она отметила, что его улыбку дружелюбной можно было назвать с большим трудом. Когда все расселись, на сцену выполз Макферсон.

– То, что вы сейчас увидите, называется у нас «лапшой» Мы покажем вам весь основной материал, но он будет еще подредактирован и смонтирован. Должен сказать сразу: лично я доволен той работой, которую проделали Касси, Шейла и вся съемочная группа. Итак, спасибо, что пришли, и надеюсь, «Сенатор каждый день» придется вам по душе. Располагайтесь поудобнее, мы начинаем. Свет, попрошу…

«Что ж, могло быть и хуже», – подумал Магнус, нащупывая в темноте следы царапин на щеке. Хотя кожа уже почти зажила, злоба, которая накопилась в его душе, ничуть не уменьшилась. Но теперь, когда он увидел Касси на экране – как она беседует с сенатором и берет интервью у его друзей, – он вынужден был признать, что девочка потрудилась на славу. Это было именно то, что хотели и он, и Хаас. И хотя ее вопросы были поставлены, что называется, «в лоб»: «Мы все слышали о незаконных деньгах, которые вы якобы используете на предвыборную кампанию, правда ли это?» или «Говорят, вы неравнодушны к спиртному?» – Хаас сумел ответить на них с достоинством: видно было, что он к ним готов.

– Это правда, Касси. Вот сейчас, в «Неприятных новостях», я впервые в этом признаюсь. Понимаете, алкоголь сделался за эти годы для меня в каком-то смысле привычкой. Но светская жизнь это, знаете ли, такая штука! Вы, наверное, успели заметить, пока ездили за мной повсюду, сколько в жизни политика банкетов, приемов, официальных обедов, ленчей и тому подобного. – Сенатор улыбнулся и развел руками.

Одним словом, интервью позволило Хаасу публично покаяться в грехах, и все же в результате складывалось впечатление, что сенатор – отличный парень.

– И я не стесняюсь говорить об этом. Главное, чтобы то, что было просто удовольствием, не стало неотъемлемой частью жизни, надо найти в себе силы, чтобы вовремя остановиться, – в роли борца с алкоголизмом Хаас был просто бесподобен!

Магнус, внимательно следивший за тем, что происходило на экране, приходил во все больший и больший восторг от профессионализма Касси. Она была истинной американкой, как Джейн Поли, такой же умной и артистичной, как Диана Сойер, и в то же время сохраняла свою собственную неповторимую индивидуальность.

– Да, Энтони Хаас уже не молод, – говорила она, обращаясь к зрителям. – Да, он, как и все мы, не лишен недостатков. Но он участвовал в политической борьбе уже тогда, когда многих из нас с вами еще не было на свете. Некоторые говорят теперь, что он борется за продление своей политической карьеры. Да, отчасти это так. Но ведь Энтони Хаас всегда был борцом, чего бы это ни касалось: гражданских прав или его собственной предвыборной кампании. Он умный политик, опытный законодатель. Один из немногих по-настоящему преданных родине борцов. Таков Энтони Хаас. Спасибо за внимание. Съемочная группа «Неприятных новостей» прощается с вами. Пока!

– Чудесно, чудесно, – твердил Хаас, пожимая руку Касси, когда зажегся свет. Его лицо сияло от счастья.

– Прекрасная работа, – сказал Джеффри Меллон. – Я должен поблагодарить вас и… извиниться.

– За что? – спросила Касси с деланным удивлением, краем глаза наблюдая за Магнусом. Тот был, кажется, поглощен беседой с Маком.

– За то, что я в вас сомневался. Не верил в ваши возможности. Я почему-то боялся, что ваши съемки содержат какой-нибудь подвох, и в результате вы польете сенатора грязью…

– Почему вы все время чего-то боитесь, мистер Меллон? – перебила его Касси. – Вы-то сами как считаете: я могла откопать что-нибудь такое, что бы опорочило сенатора?

– Основное правило каждого политика, правило номер один, скажем так, – ответил он, дружески взяв ее за локоть, – знать, на какие вопросы отвечать, а на какие делать глухое ухо. Прошу прощения, сенатор, – обратился он к Хаасу, – но мы рискуем опоздать на заседание в «Бизнес-уик».

– Ну что ж, Касси. – Магнус протянул ей обе руки, когда она подошла. Мак стоял подле и счастливо улыбался, словно гордый отец. – Это оказалось гораздо лучше, чем я мог предположить. Прими мои поздравления. – Его улыбка была настолько искренней, а выражение лица таким трогательным, что Касси подумала уж было о том, что он не слишком близко к сердцу принял все происшедшее в их последнюю встречу. Он словно читал ее мысли: коснулся рукой щеки и улыбнулся как-то виновато.

– Благодарю, – ответила она, краснея. – Но повторяю: я работала не одна. И Шейла, и Гарви, и Кэл – они все потрудились на славу.

– И всем им воздастся по заслугам, – заверил ее Мак. – Они станут постоянными членами съемочной группы.

– Какой съемочной группы? – удивилась Касси, переводя взгляд с Мака на Магнуса и обратно.

– Приказ о назначении выйдет в тот день, когда в эфире появятся «Неприятные новости», – ответил Мак. – Сюжет о Хаасе окончательно развеял мои сомнения. Вы, Касси, и только вы, должны занять место ведущей этой передачи.

– Но… – Она еще более удивленно посмотрела на Магнуса. Тот улыбался доброй улыбкой.

– Никаких но, моя дорогая, – сказал он, вновь пожимая ей руку. – Это место ваше, и все тут.

Через неделю Касси взяла в пригородном гараже напрокат машину.

– Мне только на один день, – объяснила она, заполняя бланк. – Я верну ее завтра в это же время.

– Вы случайно не эта… как там… сестра Миранды Дарин?

– Да, это я, – ответила Касси и улыбнулась. За последние несколько дней она уже привыкла к подобным вопросам. Сообщение в газетах о назначении ее ведущей в один день сделало Касси знаменитой. Она уже успела принять участие в двух телешоу и дать несколько интервью. Поначалу она была в восторге от такого внимания к себе, но потом вдруг поняла: да ведь это все ерунда, неправда! Ведь ее покровители причастны к смерти Миранды. И как только правда всплывет наружу, думала Касси, ее собственная карьера будет закончена.

– Чушь! – воскликнула Шейла, когда Касси поделилась с ней этими своими соображениями. – Кто бы он ни оказался, это только добавит тебе популярности. И ни в коем случае не нужно отступать.

– Но у меня уже, кажется, нет сил…

– Но это даже глупо! Мы столько рисковали! Уже почти докопались до истины. Отступать теперь было бы непростительной ошибкой. В пятницу вечером, когда вы с Магнусом пойдете на балет, я проберусь к нему домой и найду нужные нам доказательства. Ты же в ближайший уик-энд сгоняешь в Хэмптон. А в понедельник, как и договаривались, мы с тобой отправимся к окружному прокурору. Мы же уже меньше, чем на полпути, к правде. Когда движение на трассе Лонг-Айленд поутихло, и дорога перестала полностью поглощать внимание Касси, она смогла, наконец, поразмыслить над тем, что ее на самом деле волнует. Нет, она не боялась того, что придется обращаться к властям, она боялась думать о том, кто был виновником смерти Миранды, И чем настойчивей она пыталась отбросить эти мысли, тем неотвязнее они становились. У сенатора Хааса, ясное дело, не было никаких причин. У Магнуса? Тем более. Любовник Миранды, он к тому же был заинтересован в ней чисто профессионально. Оставался Джесон. Тот самый Джесон, который сам признался ей, что их брак с Мирандой был ошибкой. И понятно, что это и могло стать причиной того, что он…

К тому же он знал: Миранда выяснила, что связывало его, Хааса и Магнуса. Смерть девушки, наступившая более двадцати лет назад, в гостинице, принадлежавшей Джесону. Историю с девушкой довольно скоро замяли… потом началась кампания «Магнуса в мэры». А через месяц отель был продан. И хотя убийство так и не удалось раскрыть, происшествие это, вероятно, не утратило своей значимости ни для одного из этих трех человек. Хаас хранит уже двадцать лет свидетельство о смерти – видимо, чтобы шантажировать Джесона и Магнуса. – Все они старались предать забвению это грязное дело. И тут появилась Миранда.

«Зачем ты все это делаешь? – вспомнила Касси слова Джесона, адресованные Миранде. – Я не имею никакого отношения к этой девушке. Почему ты хочешь меня погубить?»

Джесон… Каждую свободную минуту Касси думала о нем. Он был так искренне рад, когда узнал о назначении Касси постоянной ведущей «Неприятных новостей», что ее сердце бешено заколотилось от счастья.

– Я просто горжусь тобой, Касси, – сказал он, когда она сообщила ему эту потрясающую новость. Он уже собрался идти в офис и держал в руках «дипломат», но тут поставил его на пол. Касси даже показалось, что он хочет ее обнять. Но он этого не сделал, он лишь смотрел на нее со счастливой улыбкой. И Касси почувствовала, что не в силах больше мириться с теми преградами, которые разделяют ее и Джесона. Она должна узнать от него правду.

– Что-то у тебя слишком грустный вид для человека, у которого так хорошо идут дела, – заметил он.

– Джесо… – Она уже пожалела, что начала говорить. Он сделал шаг вперед и спросил, внимательно глядя ей в глаза:

– Да, Касси?

– Что это такое странное говорит Шейла – ты знаешь ее, она наш режиссер… будто ты участвовал…

– В чем?

– Ты и Магнус, В тот год, когда он собирался баллотироваться в мэры… Правда, что ты его поддерживал?

– Да, ну и что с того? – Из его голоса сразу же исчезли нотки нежности.

– И что произошло?

– Я не понимаю тебя. Произошло то, что Магнус передумал.

– Но почему?

– Так у него и спроси.

– Я пробовала. Но он не больше, чем ты, хочет об этом говорить, – ответила Касси. – Скажи мне, пожалуйста!

Он смотрел на нее каким-то усталым взглядом, он вообще выглядел так, словно безумно устал, хотя день только начался.

– Извини, но я опаздываю. Мне пора.

– Это все из-за той девушки, которая была убита в гостинице? – спросила она неожиданно. Он уже подошел к двери, но тут резко обернулся.

Касси подбежала к нему:

– Умоляю, скажи мне правду, Джесон!

– Ты не можешь желать правды сильнее, чем Миранда, – произнес он странную фразу, и глаза его сделались колючими.

– Нет, – почти закричала она, – я хочу знать! – Но он лишь оттолкнул ее, когда она загородила ему дорогу, и ушел, хлопнув дверью.

Целую неделю они едва разговаривали друг с другом – словно ждали, пока пройдет боль и гнев. Когда сегодня утром она сказала ему, что не придет вечером домой, а переночует у подруги, он даже не оторвал глаз от своей дурацкой газеты!

– Что ж, – буркнул он. – Это хорошо. Съезди, развейся.

«Едва ли мне удастся «развеяться», – подумала Касси, глядя на скучное серое шоссе. Когда она добралась до Ист-Хэмптона, солнце уже садилось за сосны, разливаясь багровым заревом. Стояло бабье лето, с океана дул легкий ветерок. К середине октября все курортные городки уже опустели. Рестораны были закрыты, бары не работали. Чтобы узнать дорогу, Касси пришлось заехать на бензоколонку.

– Дом Даринов? – переспросил хозяин, недоверчиво разглядывая Касси. – Уже несколько месяцев как там никто не живет.

– Я знаю. Но все же не могли бы вы просто показать мне дорогу?

– Конечно, мэм, – ответил за него парнишка, протиравший стекло ее машины. – Я объясню вам самый короткий путь. Только будьте осторожны. Уже темнеет.

Дорога вилась вдоль океана, и свежий соленый воздух приятно холодил лицо. Когда Касси припарковала машину около закрытых ворот, уже подкрались густые сумерки. Подойдя к воротам, она услышала где-то вдалеке довольно громкий противный скрипучий звук. Наверное, это бакен, решила она, но смутное ощущение того, что это предупреждение об опасности, уже закралось ей в душу.

31

Ворота были заперты, дом отделял от дороги высокий забор. Хотя у Касси были ключи и от калитки, и от дома, она боялась ими воспользоваться, так как знала, что усадьба соединена сигнализацией с полицейским участком, а ей вовсе не хотелось афишировать свой приезд. И она пошла вдоль забора, раздумывая над тем, как бы незаметно проникнуть внутрь. Каблуки ее утопали в песке. Она сняла туфли и поплотнее застегнула свой легонький льняной пиджачок. Когда она одевалась сегодня утром, то на градуснике было около двадцати градусов, бабье лето еще стояло в Нью-Йорке, а здесь уже чувствовалось дыхание осени. Деревья наполовину оголились, и под ногами шелестела палая листва. Забор, казалось, никогда не кончится. Вообще, усадьба имела снаружи вид весьма внушительный. Касси не раз приходилось до этого видеть фотографии с его изображением. Дом считался местной достопримечательностью, и многие отдыхающие приходили сюда посмотреть на него, и даже сфотографироваться на его фоне.

Два года назад, летом, фотографии дома поместили в воскресном выпуске «Нью-Йорк таймс». Кто-то из ее сослуживцев в Роли тогда показал ей статью и спросил: «Слушай, Касси, а как там внутри?»

Касси всегда делала вид, что хорошо осведомлена о всех делах Миранды, а потому постеснялась сказать, что впервые слышит о существовании этого дома и впервые видит эту статью. И хотя она страшно растерялась, все же попыталась изобразить, что в курсе, и даже рассказала, сочинив на ходу, какой замечательный интерьер в доме. Четыре цветных снимка запечатлели прием, который устраивала Миранда на свежем воздухе. Сама она, одетая во все белое, восседала во главе огромного стола, стоявшего в саду. Официанты в белых смокингах разносили гостям холодное шампанское и коктейли. Стол ломился от обилия всяких яств, при виде которых у Касси прямо слюнки потекли: креветки, салаты, ломтики авокадо и манго, тонкие кусочки хлеба грубого помола, дыни и огромные вазы со свежей земляникой и местной голубикой. За снимками следовало интервью, в котором Миранда делилась своими восторгами по поводу жизни за городом: «В наше время очень важно научиться не терять связи с природой. Так чудесно подставить лицо ярким солнечным лучам и вдыхать свежий соленый воздух!» Эти слова сопровождались еще одним очень профессиональным снимком: Миранда на берегу моря в закрытом нежно-персиковом купальнике и с золотистыми босоножками в руках.

Сейчас холодный ветер с океана не казался Касси таким уж приятным. Наконец она нашла то место, где кончался высокий деревянный забор. О, Боже! Да, за ним следовала более низкая изгородь, но она была опутана сверху колючей проволокой. Это место выглядело довольно мрачно: просторы необработанной серой земли, поросшей колючками, которую пересекали лишь узенькие песчаные тропки. Зато отсюда хорошо был виден океан: белая полоска берега, темные барашки волн, серебристая луна на фоне хмурых облаков.

Еще несколько ярдов колючей проволоки – и вот, наконец, лазейка найдена: если еще чуть-чуть подрыть под забором, решила Касси, то можно спокойно подлезть. Трава по другую сторону была аккуратно подстрижена, а Касси-то прекрасно знала, каких колоссальных денег стоит содержать в порядке такой огромный участок земли.

– Ты можешь преспокойно продать его, Касси, – сказал ей как-то Джесон, когда они еще не были в ссоре. – Даже по сегодняшним ценам за него можно получить немалые деньги. – Она уже знала, что сам Джесон не любит Хэмптон, поскольку Миранда его покупала лишь с одной целью – чтобы отдыхать «в приятном обществе». Отчасти поэтому, а отчасти еще и потому, что это было то самое место, неподалеку от которого погибла сестра, Касси очень долго не решалась туда поехать.

– Но ведь Миранда любила Хэмптон, – ответила тогда Касси. – Не думаю, что поступлю правильно, если сразу от него избавлюсь. Но когда Касси увидела приходящие из Хэмптона счета и сообразила, сколько денег сжирает каждый месяц этот райский уголок, она была просто потрясена: сумма во много раз превышала ее жалованье в «Роли ньюс» и в «Обозрении».

Скользя по гладкому, пушистому травяному ковру, Касси невольно подумала о том, что есть и еще одна причина, по которой у нее никак не поднимается рука продать что-либо из оставленного ей Мирандой, будь то сережки или недвижимость, – она не чувствовала себя хозяйкой.

Да, она с удовольствием носила модные вещи Миранды, разъезжала на ее шикарном «мерседесе», спала на ее королевской кровати. Но, несмотря на все это, в глубине души Касси была уверена, что все эти вещи ей не принадлежат, что она взяла их у сестры только на время и когда-нибудь должна будет непременно вернуть. Ей казалось, что она играет чужую роль. Живет жизнью какой-то другой женщины, которая гораздо умнее, красивее и способнее, чем она, Касси Хартли. И хотя она успешно, справлялась с этой ролью в присутствии Магнуса, Хааса и даже Джесона, себя Касси обмануть не удавалось: она осталась все той же – не особенно честолюбивой; довольно робкой сводной сестрой блестящей Миранды Дарин. Подойдя к возвышавшемуся за деревьями сказочно шикарному дому Миранды из стекла и белых деревянных панелей, Касси, дрожа от холода и страха, дала себе слово, что постарается не играть больше никаких ролей, а оставаться сама собой.

При слабом лунном свете в окнах нижнего этажа, словно в темных зеркалах, отражались деревья, клумбы с цветами, теннисные корты и бассейн. Вдруг Касси с ужасом заметила в окне движущуюся белую фигуру. О, Боже! Сердце ее бешено заколотилось. Она испуганно оглянулась, но вокруг не было ни души, и она с облегчением вздохнула: это было ее собственное отражение.

Бассейн уже накрыли на зиму брезентом, хотя до холодов было еще далеко: в саду цвели плющ и герань. Причудливые, «под старину», столы и скамеечки стояли по кругу. Касси вспомнила, что на снимке в «Нью-Йорк тайме» эти же самые столики будто прятались под симпатичными полосатыми зонтиками от солнца, а бассейн был наполнен свежей прозрачной водой. На заднем плане синел океан.

«Я предпочитаю вина из Лонг-Айленда, – говорила Миранда в своем интервью. – Они легкие и освежающие, а кроме того, ведь должна же я поддерживать местную торговлю? Так что, хотя у нас есть неплохая коллекция дорогих французских вин, мы их никогда не пьем, а храним для гостей в погребе под бассейном».

Верхняя, возвышавшаяся над землей часть погреба была обыкновенной деревянной одноэтажной постройкой. В тот момент, когда Касси подобрала нужный ключ к двери, она услышала шелест автомобильных шин по гравию. Она насторожилась: кто может проезжать здесь в столь поздний час, ведь тут же так далеко от трассы? Но вот звук этот стих, слышался лишь шелест травы и деревьев. Касси открыла дверь и вошла…

Господи, как же он сразу не догадался? Бешено стучало в висках. Он посмотрел на свои руки, державшие руль: они были синими и узловатыми, словно у мертвеца. На мгновение он оторвал их от «баранки», чтобы слегка размять. Руки руками, но как справиться с тем комом, который давит изнутри на желудок? Его почти тошнило. А он-то надеялся, что уже никогда больше не придется ему испытывать ничего подобного.

Разумеется, он сразу же бросился вслед за Касси, как только понял, куда она собралась. Нужно успеть ее перехватить. Ах, как же жаль, что она влезла в это дело! Он ведь старался ее остановить, предупреждал… Он же столько раз пытался внушить ей, что вмешиваться в чужие дела не в ее интересах. Значит, плохо внушал! Но как же он все-таки все прошляпил, он сразу должен был обо всем догадаться, как только она затеяла эту историю с передачей о Хаасе? А ему, видите ли, так хотелось верить в то, что все уже позади, и он окончательно утратил бдительность!

Идиот! О, Господи, как же болит голова! Нет, он не должен думать сейчас о том, как спасти ее, он должен думать только о том, как спасти себя. Но вновь и вновь перед ним представало ее лицо: открытое, улыбающееся, доброжелательное… Как же сумела она так обвести его вокруг пальца? Он должен был… а он оставался слеп. Уже в который раз в жизни красивой женщине удается обмануть его!

Когда все случилось, он решил, что никогда больше не вернется сюда. Он и так-то никогда не питал любви к океану – терпеть не мог вязкого песка под ногами и гнилой запах водорослей. Он всегда появлялся здесь только ради Миранды. Но сейчас, когда он ощутил дуновение свежего соленого ветра, он почувствовал некоторое облегчение. А оно так необходимо было ему теперь, когда от нервного перенапряжения тряслись руки, а на лбу выступил пот. Он решил оставить машину на стоянке у берега и пройтись немного пешком – взбодриться и приготовиться… Ему понадобятся все душевные силы, когда он встретится с ней лицом к лицу. Она не должна заметить, что сумела его обмануть, что он поддался ее очарованию.

Что-то случилось со светом. Она тщетно нажимала и нажимала на кнопку выключателя. Хорошо, конечно, было бы иметь фонарик, но, собираясь сюда, она о нем не подумала. В кармане лежал, правда, целый коробок спичек, но что такое жалкий огонек в кромешной тьме? Да и потом довольно сильный ветер, он тут же гасил пламя. Луна, и та скрылась, и ее слабый свет еле пробивался сквозь облака. В воздухе чувствовалось приближение грозы. Касси приперла дверь складным креслом, чтобы та не закрылась, и осторожно вошла в битком набитое множеством вещей помещение. Помимо оборудования для бассейна – коробок с хлоркой, шлангов и фильтров – там лежали еще несколько спущенных резиновых лодок, насосы, водный велосипед, проволочная корзина с ластами и масками для плавания, яркие мячи. Когда глаза немного привыкли к темноте, Касси сумела разглядеть ступеньки, ведущие в погреб, запертый на врезанный в железную дверь замок. У Касси была целая связка ключей, и прошло еще минут десять, прежде чем она подобрала подходящий. Дверь заскрипела и открылась.

За дверью вновь начиналась лестница, на этот раз уже без перил. Касси шла осторожно, что называется «по стеночке». Еще не хватало сломать себе шею. Воздух был сырой и холодный – гораздо более холодный, чем снаружи. Касси порылась в сумочке, достала спичку и зажгла. И прежде чем она потухла, Касси успела разглядеть маленький погреб, в котором на полках тремя ровными рядами стояли бутылки. Миранда писала, что документы спрятаны под камнем в дальнем углу погреба. Осторожно продвигаясь на ощупь, Касси добралась сначала до правого угла и подняла каменную плиту – ничего, только тщательно утрамбованная земля. Значит, в левом… Она двинулась туда и подняла вторую плиту. Да, так оно и было… Даже в абсолютной темноте Касси различила белизну бумажного конверта.

Она не сразу расслышала шаги. Приближался шторм, и шум ветра заглушил их. И тут внезапный яркий свет фонаря ослепил ее. Она ничего не видела, только слышала медленные шаги по лестнице. Но вот уже отчетливее стал вырисовываться силуэт рослого мужчины… Вне себя от ужаса, она прижалась к стене, спрятав под пиджак документы, словно надеялась, что человек ее не заметит. Он шарил светом фонаря по погребу. Сердце Касси колотилось так сильно, что она испугалась еще больше: если он не увидит ее, то наверняка услышит. Но, кажется, он ничего не заметил. Фонарь неожиданно потух. Человек стоял будто в сомнении, она слышала тихий присвист его дыхания. Но вот фонарик вновь зажегся, и на этот раз его свет ударил ей прямо в лицо. О, Боже!

– Касси, дорогая моя, – говорил Магнус, приближаясь. – А я-то повсюду тебя искал… – Он направил на нее какой-то предмет. На мгновение ей показалось, что это фонарик. Но, нет… это был… пистолет.

32

– Ну, поди сюда. Чего это ты так перепугалась?

– А как я должна реагировать, когда на меня направлен пистолет? – Злоба придала Касси храбрости. – Испугаешься тут.

– Мне просто очень нужны эти документы, дорогая моя, вот и все. Отдай мне их, и поедем домой. Заодно по дороге побеседуем.

– Я не собираюсь тебе их отдавать. Миранда оставила их мне.

– Ах, вот оно как! Значит, ты еще глупее, чем я думал. Ну, да ладно, в любом случае нам нужно отсюда выбираться. – Кивком головы он указал на лестницу: – Ты пойдешь первой.

Дрожа от страха, она направилась к лестнице, прижимая к груди конверт. Он следил за каждым ее движением – с пистолетом в правой руке и фонариком в левой. Прежде чем подняться по ступенькам, она на мгновение остановилась.

– Как ты узнал, что я здесь? – вырвалось у нее.

– Знаешь, дорогая моя, сейчас не та ситуация, чтобы ты задавала мне вопросы. Здесь вопросы задаю я. И командую тоже я. Так что, если я прошу тебя отдать мне эти бумаги, то лучше тебе это сделать как можно скорее.

С презрительной усмешкой Касси протянула ему конверт.

– Ну, так-то лучше! А теперь наверх, – скомандовал он. – Быстро!

Она поднялась, но очень медленно, так как едва передвигала ноги. Сердце бешено стучало. Сколько раз говорила она себе, что расследование смерти Миранды может оказаться делом крайне опасным, а все же почему-то не остановилась. Наверное, потому, что в глубине души – несмотря на банковские счета, заметку в газете и свидетельство о смерти – она так до конца и не верила, что эти люди способны на такое. Дуло пистолета перед глазами разорвало туман ее сомнений. Оружие всегда сразу проясняет ситуацию.

Магнус… Как отважилась она бросить ему вызов, задавать разные дурацкие вопросы? Она же понимала, что она – ничто в сравнении с ним. У него есть власть, а значит, он всегда прав. И вот теперь ее жизнь оказалась в его руках уже в буквальном смысле слова. Неужели он убьет ее? Неужели он убил Миранду? Она должна добиться от него правды. Пусть он убьет ее, но прежде она должна знать правду. Чувство долга придавало Касси силы. Подойдя к двери, она увидела, что на улице уже началась настоящая буря: дверь в подвал скрипела так, словно в следующий момент должна была слететь с петель; ветер гнул деревья, срывал с них последние листья.

– Дождь пошел, – пробормотала Касси. – У меня есть ключи от дома. Быть может, мы переждем там? – Она протянула ему связку ключей.

– Ты, наверное, надеешься, что дом подключен к сигнализации и приедет полиция? – усмехнулся Магнус. – Напрасно, моя дорогая. Это не так.

Она хотела, было ответить, что и без него прекрасно знает, что к сигнализации подключены только ворота и калитка, но вовремя сообразила, что не стоит. Пусть считает, будто он ее перехитрил.

– Просто я ужасно продрогла, – ответила Касси. – Мы могли бы хоть выпить немного бренди.

– Неплохая идея, – усмехнулся Магнус. – Давай-давай пошевеливайся! Пройдем на кухню и сразу же разожжем там камин, чтобы ты могла согреться. Я даже знаю, чем мы его растопим, – расхохотался он, явно довольный собой.

Он терпеливо дожидался, пока она найдет нужный ключ. Она ужасно нервничала, пальцы, покрытые холодным потом, тряслись и плохо слушались.

– Итак, девочка, – сказал он, когда дверь, наконец, открылась. – Включай свет. Выключатель слева.

– Он не зажигается, – ответила Касси. – В подвале ведь тоже не было света. Наверное, его отключили из-за шторма.

– Наверное, – буркнул Магнус. – Впрочем, это к лучшему. А то, не дай Бог, соседи заметят, что в доме кто-то есть. Давай, иди по коридору, кухня слева.

В кухне пахло чистотой и достатком: дорогим деревом, полированной мебелью, засушенными цветами.

– Ну-ка, пойди поищи… – Магнус посветил кругом, и Касси увидела блестящие стекла буфетов и светло-коричневую кухонную мебель. – Вон там, в кладовке, вместе с прочим серебром должны храниться подсвечники со свечами.

Под пристальным наблюдением Магнуса Касси достала подсвечники, зажгла в них новые свечи и протерла полотенцем два стаканчика для бренди.

– Напитки в баре в столовой, – сообщил Магнус, когда она поставила все это на поднос. – Дальше по коридору. Ты пойдешь туда первой. Но учти, что я слежу за тобой, и стоит тебе дернуться…

– Я не собираюсь дергаться, – послушно заявила Касси.

В столовой он велел ей сесть на стул, а сам достал бутылку бренди и налил себе и ей. Потом вновь направил на нее дуло:

– Ну-ка, вставай. Ты вообще в состоянии разжечь огонь в камине?

Камин в этой просторной комнате с дубовым потолком и песочного цвета стенами был встроен глубоко в стену.

– Когда-то я была неплохим герлскаутом, – бодро ответила Касси, стараясь скрыть от него свой страх. Она опустилась на колени перед камином, достала из сумочки вчерашнюю газету, чиркнула спичкой.

– Какая трогательная картина! – воскликнул он с издевкой. – Какие мы скромненькие, послушненькие! Ах, Касси, Касси, а я возлагал на тебя такие большие надежды! На кой черт тебе было губить свою столь блистательно начавшуюся карьеру? Ты же понимала, чем рискуешь…

– Она моя сестра, и мой долг – выяснить, что с ней случилось.

– Долг? Да разве она когда-нибудь сделала бы для тебя что-то подобное? Ты никогда не была ей нужна – до самого последнего момента, пока вдруг ей не понадобилась до зарезу твоя помощь.

– Ты ничего не знаешь, – пробормотала Касси, которую больно ранили его слова. Она до последней минуты надеялась, что Миранда все-таки ее любила.

– Да, все знаю! Миранда сама мне сто раз об этом говорила. Я не так глуп, но главное – наблюдателен, а твоя сестра, Касси, много лет входила в сферу моих интересов. Я знал о ней все. И во многом находил ее столь привлекательной потому, что она в чем-то очень походила на меня: она была такой же эгоисткой.

Касси, в конце концов, справилась с огнем, сухие ветки зашлись пламенем.

– Но ты был настолько неэгоистичен, что любил ее, – сказала Касси, наблюдая за огненными языками.

– Ну да, – согласился Магнус, протягивая ей стакан бренди. – Ты права, я любил ее. А она меня, к сожалению, нет. Ты знаешь, что Миранда брала от жизни то, что ей было нужно. А когда что-нибудь получала, у нее тут же пропадал к этому интерес. Так было с Джесоном, со мной, даже с бедной крошкой Хивер. Чем больше мы для нее делали, чем сильнее ее любили – тем равнодушнее она становилась. Но Джесон был недурак.

– Что ты имеешь в виду?

– Он отпустил ее. Фактически бросил, хотя и соблюдал внешние приличия – хотя бы ради Хивер. Он позволил Миранде жить так, как она хочет. И только я был таким дураком, что…

– Но ведь когда любишь, трудно рассуждать здраво. Это ведь что-то вроде безумия, не так ли?

– Да, ты права! Я был словно безумный, но ничего не мог с собой поделать. И она это прекрасно понимала. Она находила это… забавным. Я, в конце концов, сделался для нее чем-то вроде игрушки, шута. Она относилась ко мне, как к вещи, правда, не менее необходимой, чем, например, зонтик. – Магнус расхохотался и опрокинул залпом стакан.

– У нее появился новый любовник?

– Да нет, – задумчиво ответил Магнус. – Просто перестал быть ей интересен я. Она разочаровалась постепенно даже в той светской жизни, которую я ей обеспечил, поняла, что все это пустое… Нет, никакого нового любовника не было. Но я не сразу это понял, ведь она тщательно старалась убедить меня в том, что он есть. Даже рассказывала мне разные интимные подробности… Ужасно! Она частенько жаловалась, будто он невнимателен к ней. Я даже уж начал было думать, что она относится к нему, так же, как я к ней.

– Может быть, она все-таки любила Джесона?

– Какая же ты наивная, – грустно улыбнулся Магнус. – Ты так не похожа на свою сестру.

Он налил себе еще бренди и, глядя на огонь, стал пить его маленькими глоточками.

– Нет, все гораздо сложнее. Видишь ли, в лексиконе Миранды не было слова любовь. Было слово контроль. Ведь любовь – это всегда зависимость, а она не выносила людей, которые могли противостоять ей, стремились ею манипулировать. Если бы кто-нибудь из ее коллег на телевидении – редактор, режиссер или оператор – попытался ей перечить, она бы сожрала его с потрохами. Но Джесон был ей не по зубам.

– Но она могла с ним разойтись…

– Мы не раз говорили с ней об этом. Я даже, как последний идиот, хотел жениться на ней, я предлагал ей все, что она хочет. Но я уже сказал, она всегда хотела невозможного. И на этот раз она возмечтала подчинить себе Джесона.

– Но Джесон сам уверял меня, что, несмотря на все, был ей предан.

– В том-то и дело. Ей не в чем было его обвинить. Напротив, это она не умела быть ему верной. Но Джесон давно ее разлюбил. И она не могла, конечно, простить ему этого. И тогда она и решила его уничтожить, потопить.

– С помощью сенатора Энтони Хааса, – пробормотала ошеломленная Касси. – А откуда она обо всем узнала?

– Я сам рассказал ей.

Касси даже рот открыла от изумления.

Он в раздумье вертел в руке стаканчик, рассматривая отражавшееся в нем пламя:

– Смешно, не правда ли? Да, я сказал ей. Мне надоело, что она все время им восхищается. Я хотел, чтобы она поняла: он такой же, как все, ничем не лучше меня. Мы пошли с ней во «Времена года», в самом начале января, чтобы слегка отпраздновать Новый год, и она только и делала, что говорила о нем. Как он разыгрывал под Новый год из себя примерного отца и любящего мужа. И я сказал ей только: он может прикидываться хоть святым, но рыльце-то у него в пушку. Я знал о тех деньгах, что Джесон отстегивал Хаасу, взял и ляпнул ей. Ты бы видела, как загорелись ее глаза… Ни о чем другом она уже не могла больше говорить. И только потом я понял, какую роковую ошибку совершил.

– Ошибку, потому что она, в конце концов, узнала о твоих собственных делах с Хаасом?

– Ну, да, – ответил Магнус, разглядывая конверт. – Она хотела потопить Джесона, но тот непременно утянул бы за собой в омут и меня. Иначе быть не могло.

– Этого я как раз и не понимаю, Вэнс, – сказала Касси, осмелев. – Зачем тебе понадобилось платить деньги Хаасу? Неужели у тебя было недостаточно денег и связей, чтобы пробиться самому?

– А неужели, моя милая, – передразнил ее Магнус, – ты этого не поняла? Признаться, я был более высокого мнения о твоих способностях разведчика. Правда, Миранда тоже так этого и не поняла. Ну что ж, давай теперь вместе посмотрим, какой ответ нам дадут на твой вопрос эти документы.

33

– Ах, Боже мой, какие воспоминания! – проговорил Магнус как-то нараспев, доставая из конверта пожелтевшую газету со статьей «Телевизионный король баллотируется в мэры».

– Приятные воспоминания? – спросила Касси, заметив на его лице тень улыбки. Она сидела у камина, скрестив по-турецки ноги.

– Поначалу, пожалуй, да, – ответил Магнус. – Всегда приятно вспомнить молодость! Тем более такую! Ведь к семидесятым я уже более десяти лет как управлял компанией, Касси. Тогда телевидение было делом еще более выгодным, чем сейчас: к чему бы я ни прикасался: к спорту ли, к телешоу или прогнозам погоды – все обращалось в золото. Успех мне даже немного наскучил.

– И поэтому ты решил выйти на политическую арену?

– «Арена», в сущности, не очень подходящее для этого слово. Арены были в Древнем Риме, туда бросали христиан на съедение львам. Политика – дело весьма неоднозначное, хотя, на первый взгляд, может показаться элементарным. Нужно выбрать партию, составить программу, сбить команду. Бизнесмены поддерживали меня, потому что считали своим человеком. Благодаря Милли я был вхож в высшее общество. Ну, а уж на Бродвее или в Голливуде, сама понимаешь!

– Я обо всем этом читала в старых газетах, – заметила Касси, – и мне показалось, что у тебя тогда были все шансы на успех. Почему ты… вышел из игры?

– Я не выходил из игры, Касси! – отрезал он. – Меня вышли.

– Я не очень понимаю, но в твоих словах звучит горечь, такая горечь, словно это произошло вчера.

– Так или иначе, но я никогда не переставал об этом думать.

– Но что произошло, Вэнс?

– Не притворяйся, я же по твоим глазам вижу, что ты уже все знаешь, – нахмурился он. – Я понял это сразу, как только увидел тебя сегодня.

Он подошел к камину, швырнул газету в огонь, и пламя поглотило ее в считанные секунды.

– Прежде всего, ты должна усвоить, что это были совершенно другие времена – и в общественном, и даже, если хочешь, в сексуальном смысле. В те дни стоило тебе заказать мартини на ленч, как люди уже говорили, что ты алкоголик. И, тем не менее, выпивка, наркотики, секс, секс, и еще раз секс – все это становилось настолько привычным, что ты сам этого не замечал.

Он налил себе еще бренди, откинулся на спинку дивана и, задумчиво глядя в огонь, объяснил.

– Это был один из самых грандиозных приемов. Кого там только не было! Лайза Миннелли, Фрэнк Синатра, Сэмми Дэвис… После обеда состоялся концерт, на котором было какое-то дикое количество народа. Копы дежурили на Бродвее, разгоняли любопытных.

– Это было в «Савое»? В гостинице, принадлежавшей Джесону?

– Да, он предоставил нам зал. Ему казалось, что он придерживается таких же взглядов, как и я. Он был тогда еще довольно юным и неопытным, а потому всерьез считал, что можно жить, придерживаясь твердых принципов. Но эта ночь покончила с его иллюзиями. Я не все отчетливо помню, что там произошло после моей речи. Я вообще-то не особенно хороший оратор, а тогда к тому же сильно переволновался и успел изрядно принять, пока ждал своей очереди выступать. Кажется, тогда мы пили водку. Концерт как-то совсем выпал из памяти. Помню только, как пела Миннелли. Она была бесподобна – никогда не забыть мне ее прекрасных длинных ног. Я завелся, как последний идиот, а потом вдруг подвернулась эта девица…

– В газетах не упоминали ее имени… – проговорила Касси, «забыв» сказать о том, что знает его из свидетельства о смерти.

– Фелиция Рул, – ответил Магнус. – Она была несовершеннолетней – именно поэтому просто необходимо было замять всю эту историю, – но откуда я-то мог тогда знать о ее возрасте? В конце концов, она ведь была уже помощницей Хааса, да и выглядела старше своих лет. Я слишком много тогда на себя взял, а не должен был. Испугался. Но она сама виновата, она была просто испорченной девчонкой, этакое дитя трущоб, неожиданно вырвавшееся в свет. Она искала развлечений. Ну, она их и получила.

Магнус взглянул на пистолет, который все еще держал в руке, так, словно видел его впервые.

– Повторяю, я не слишком хорошо все помню. Я был не в лучшей форме. У кого-то нашелся кокаин, и мы отправились в номер к Тони. Она увязалась за нами, сказала, что хочет «кока», хочет «отъехать», как она выразилась. А потом… потом мы почему-то остались с ней вдвоем. Она уснула на огромной, почти королевской кровати: ее узкая мини-юбочка задралась, еще сильнее обнажив стройные ноги, она выглядела так сексуально. У нее были обалденно большие груди… Нет, я не насиловал ее. Она проснулась и сама потянулась ко мне. В любом случае она уже не была девственницей. Я предложил ей кое-что новенькое, и она охотно согласилась.

– Новенькое?

– Ты, Касси, вряд ли себе это представляешь, – усмехнулся он. – Да нет, все достаточно невинно: шелковый галстук, кроватные столбики и все такое прочее… Мы играли в рабыню и ее хозяина.

– Но насколько я поняла, все оказалось далеко не так уж невинно?

– Да, это так. Хотя, хоть убей, не помню толком, что же произошло. Просто я накинул ей на шею петлю галстука… ну, да разумеется, это же была современная кровать без столбиков… Видимо, я забылся и не заметил, как все это случилось… Почему-то я всегда вспоминаю только то, как пытался привести ее в чувство.

– Но она так и не очнулась?

– Да, она уже задохнулась. Если бы я действовал более умело, то, возможно, я успел бы ее спасти. А тут – что я только не пробовал, делал ей даже искусственное дыхание… бесполезно. Ты представляешь, в какой я был панике? Я звал на помощь. И он помог мне.

– Хаас?

– Да, он был в соседнем номере, сам тоже порядочно… Но он быстро взял себя в руки, когда увидел, в чем дело. Он вызвал Джесона и постарался сделать так, чтобы никто больше ничего не узнал.

– А что вы сделали с Фелицией?

– Хаас завернул тело в простыню. Он проделал это так уверенно, словно только и занимался тем, что прятал трупы. «Девочка просто перебрала, – сказал он, – но мы должны срочно что-то предпринять». Я был поражен его выдержкой. Он тут же организовал машину без номеров, которая должна была отвезти тело в морг, где у него был какой-то знакомый, и потребовал от Джесона, чтобы тот помог ему спустить тело на лифте вниз. Сначала Джесон наотрез отказался, заявив, что не хочет иметь к этому кошмару никакого отношения. Но Хаас сразу же пригрозил, что если он этого не сделает, то какого-то там разрешения на строительство ему не видать как своих ушей. Но главное – дал понять, что если вся эта история всплывет наружу, он, Хаас, обвинит в убийстве Джесона: «В конце концов, нас ведь здесь двое, а ты один».

– И он согласился…

– Да, нет же, нет, – резко ответил Магнус. – Он послал Хааса ко всем чертям и заявил, что сейчас же позвонит в полицию. «Звони! – Хаас расхохотался даже, – но только учти, что комиссар мой близкий друг». Ну, и что оставалось Джесону? Он просто повернулся и ушел. Но можно ли его винить? С тех пор он стал совсем другим человеком: более твердым, более осторожным. И вообще старался держаться подальше от всяких политических игрищ. В течение месяца он продал гостиницу – почти задарма. Пожалуй, эта была единственная продажа недвижимости, которая не принесла ему прибыли.

– А тело?

– Я сам отнес его вниз. Хаас сдержал слово. Внизу ждал автомобиль… В газетах написали, что смерть наступила от чрезмерной дозы кокаина. Но Хаас показал мне настоящее свидетельство о смерти девушки, и там четко и ясно было сказано: задохнулась в результате удушения. Он заявил мне, что я должен срочно снять свою кандидатуру и вообще не лезть больше в политику. Но при этом субсидировать его собственную предвыборную кампанию. Я стал его главным спонсором. А уже через шесть недель он баллотировался в Сенат.

– Да-а-а, оказывается, Хаас совсем не похож на того просвещенного либерала, перед которым преклонялись мои родители, – грустно пробормотала Касси.

– Я сделал ему карьеру, – продолжал Магнус. – Действительно, при Кеннеди он участвовал в каких-то там выкриках по поводу демократии, но потом это всем перестало быть интересно. Целых лет десять о нем никто и не вспоминал. Кроме того, во времена Никсона ярлык либерала был словно клеймо на лбу. А с моей помощью он достиг всего, чего хотел: прошел в Сенат, стал влиятельным человеком. Я научил его, как нужно совмещать либеральные взгляды с ловким практическим бизнесом. Я указывал ему дорогу!

– Ты говоришь об этом чуть ли не с гордостью. Но ведь все это время он тебя просто шантажировал?

– Ну, то, что касается денег, естественно, не очень мне нравилось, – ответил Магнус, допивая стакан. Касси заметила, что бутылка опустела, а взгляд Магнуса сделался каким-то мутным. – Но зато я создал его своими собственными руками, его, этого сенатора Энтони Хааса. И мне было чертовски приятно это осознавать. И хотя это обошлось мне в несколько сотен тысяч баксов – я контролировал его.

– Он твое детище, – саркастически заметила Касси.

– Именно. – Магнус улыбнулся: – Также, как и Миранда. И так же, как, я надеялся, будешь ты.

– И ты считаешь, что легко можешь разрушить то, что создал? – сказала Касси, вставая.

– Не смей двигаться! – предупредил он, снова наводя на нее пистолет. – Учти, я не хочу, чтобы с тобой случилось что-то нехорошее.

– Но у тебя нет выбора, – сказала Касси как бы между прочим. – Ты убил Миранду, потому что она знала слишком много. Почему я должна стать исключением?

– Я не убивал ее! Не убивал; слышишь! Это был несчастный случай.

– Вроде того, что произошел с Фелицией Рул?

– Да, нет же, тогда я был пьян. С Мирандой все обстояло иначе.

– Как, иначе? – спросила Касси, набравшись смелости. – От чего умерла моя сестра?

– Автокатастрофа, – злобно прошипел Магнус. – Стой, не двигайся. – Он осторожно подошел к камину и, не спуская с Касси глаз, бросил в огонь последние бумаги из оставленного Мирандой конверта.

– Ты же знаешь, что она была совсем не такой, какой казалась с экрана, – сказал он, краем глаза наблюдая, как догорает последний листок. – Она хотела, чтобы весь мир вертелся вокруг нее. Она была не просто эгоистична. Она шла на любой риск ради удовлетворения собственного тщеславия. И ничего никому не прощала.

– Ты имеешь в виду Джесона?

– Да, она никак не хотела отступить. Я предупреждал ее, я умолял – она не слушала. Она решила соединить два сюжета в одну разоблачительную передачу о Джесоне и о Хаасе. Мы договорились встретиться с ней, чтобы поговорить, в отеле неподалеку. Мы называли его «хижиной», там мы встречались еще в ту пору, когда наш роман был в самом разгаре.

34

– Встретимся в «хижине». Около восьми.

– Но, Миранда, это невозможно, мы приглашены сегодня на прием в Бруклинский ботанический сад.

– Ерунда! То, что я хочу сказать тебе, важнее. Я ухожу от Джесона. Это решено окончательно. А потом у меня в голове, Вэнс, созрела идея передачи, от которой вся Америка будет стоять на ушах!

– Миранда… я… я приду. В восемь.

Вечер выдался холодный, дул пронизывающий северный ветер. Стоило ему выехать из Мэдфорда, как пошел снег. Пришлось максимально снизить скорость, чтобы не разбиться – такой сильный был гололед. «Дворники» едва успевали счищать со стекла налипавший снег. Он знал, что должен морально подготовиться, придумать, как убедить ее отказаться от своей идиотской идеи с передачей, но его мысли вертелись только вокруг ее слов: «Я ухожу от Джесона». Ему казалось, что «дворники» отбивают ритм именно этой фразы. Они не были вместе уже много месяцев, он даже забыл, когда последний раз она позволяла ему себя поцеловать, поэтому теперь, предвкушая, как они вновь останутся наедине в обшарпанной комнатке и несколько часов напролет будут заниматься любовью, он не мог думать ни о чем другом. Он сразу заметил ее красный «мерседес», припаркованный слева от входа в гостиницу в довольно темном месте, и поставил свою машину рядом.

В одном из номеров горел свет.

– Дверь открыта, – крикнула она.

– Извини, что опоздал, – сказал он, когда вошел. – Этот чертов снег! – Он почувствовал сильное волнение. Она лежала на двуспальной кровати, свернувшись калачиком. Ее густые белокурые волосы рассыпались по подушке. Она была одета по-спортивному, но, как всегда, дорого: длинный, почти, как платье, бежевый кашемировый свитер, колготки телесного цвета и кожаный пояс с золотой пряжкой. Она уже успела скинуть туфли, и сейчас они, словно послушные зверюшки, лежали у кровати. Он почувствовал запах ее духов, сразу как вошел. Это были очень дорогие стойкие духи с великолепным ароматом, который наполнял всю комнату. Она улыбнулась ему и отложила в сторону измятый журнал, который читала.

– Спасибо, что вообще пришел. Я должна была вырваться оттуда, из этого чертова дома!

– Что случилось? – Он снял пальто, положил его на стул и сел на край кровати. Он едва сдерживал себя, хотя так хотел ее – до головокружения!

– Я ухожу от Джесона, – вновь повторила она.

– Дорогая моя, но это же чудесно! – Он не мог долее сдерживаться и прильнул губами к ее руке.

– Мы дико переругались. – Она отняла у него руку, перекатилась на другую сторону кровати и наконец встала. – Я выяснила насчет той девушки, Вэнс. Той самой, в «Савое». Ее, оказывается, убили – наркотики здесь ни при чем. – Она повернулась к нему, и он увидел, что ее глаза сияют злорадством: – Неужели ты не понимаешь? Так вот почему Джесон отстегивает Хаасу денежки! Это сделал он, а Хаас об этом знает. Он, наверное, помог ему замять дело.

– Видишь ли, Миранда, я был там… Наверное, это я убил девушку, – сказал он и сам испугался своих слов.

– Ты? – Она расхохоталась. – Я тебе не верю! Ты слишком цивилизован и воспитан. Н-е-е-т, это Джесон. Я знаю его лучше, чем ты. У него бывают такие минуты, когда я верю, что он способен на убийство.

– А что, если твои обвинения несправедливы? – спросил он, медленно поднимаясь с кровати. Как странно – он сердится из-за того, что она ошибается! Чудно! Ему неприятно то, что она подозревает Джесона, а не его. Джесон! Ну, конечно же, он первый, кого ей хотелось заподозрить. Единственный человек, которого Миранде Дарин так и не удалось под себя подмять. А Магнус всегда был послушным. Он слишком цивилизован и воспитан!

– Нет, я знаю, это он. – Миранда подошла к окну. Жуткий снегопад кончился, и за окном кружились теперь милые пушистые снежинки. – Я сразу поняла, что у него с Хаасом какие-то делишки, – сразу, как только мы познакомились. Он всегда избегал разговоров об этом человеке. Чуть ли не с самого начала нашего знакомства я почувствовала: он что-то от меня скрывает. Он всегда был недоволен, когда я включала Хааса в число приглашенных. По правде, говоря, я контактирую с этим старым пропойцей только назло Джесону.

– А по какой, интересно, причине ты общаешься со мной?

Миранда будто не слышала его вопроса:

– Если бы ты только видел, какое у него сделалось лицо, когда я спросила его о деле в «Савое»! Я никогда раньше не замечала, чтобы он настолько терял над собой контроль! Я думала, он прибьет меня.

– Но он все отрицал? Когда ты обвинила его в том, что это он убил девушку?

– Конечно, еще бы! А что же ты хотел, чтобы он вдруг сознался в том, что так тщательно скрывал от меня всю жизнь?

– А он не сваливал все на кого-то другого?

– Нет, он просто старался убедить меня забыть всю эту историю. Забыть, как же! Ведь эта передача войдет в историю, Вэнс! Ты только подумай, Миранда Дарин разоблачает собственного мужа и известного сенатора!

– Ты можешь их обвинить, – спокойно сказал Магнус и подошел к ней. – Но можешь не суметь разоблачить.

– Не говори глупостей. – Миранда была неумолима. – Во-первых, у меня есть доказательства, а во-вторых, на моей стороне правосудие.

– Миранда. – Магнус положил руки ей на плечи. – Боюсь, у тебя не получится та передача, которую ты задумала.

– Нет, я знаю, получится, – раздраженно ответила она, пытаясь высвободиться из его объятий. Но он сжал ее плечи еще крепче. – Отпусти меня, Вэнс. У меня сегодня не то настроение.

– Это я убил ту девушку, – сказал он. – Ее звали Фелиция Рул. Это я, Миранда. Я убил ее.

– Честно говоря, милый, ты выглядишь просто смешно. – Она рассмеялась ему прямо в лицо. – Отпусти меня, ты делаешь мне больно…

– Ты считала, что я слишком «цивилизован», чтобы кому-нибудь сделать больно? Это не так. Я такой же мужчина, как Джесон! А ты никогда этого не понимала. Ты все твердила: Джесон, Джесон, Джесон! Ты просто дура – избалованная и самоуверенная! Я же любил тебя. Я тебя создал. Я готов был сделать ради тебя все что угодно. Все! А что ты дала мне взамен? Ты просто унижала меня, топтала ногами. Но я не могу так больше… не могу. – Он почувствовал, как на глаза ему навернулись слезы. – Я не хочу, чтобы ты уничтожила меня.

– Нет, нет, не надо, пожалуйста…

Как долго его пальцы сжимали ее шею? Он не заметил этого. Ему показалось – всего несколько секунд… но вот ее тело уже беспомощно обмякло в его руках, зрачки закатились… Миг назад она была жива. Еще один миг – и ее уже не было…

– Миранда! – Он упал на колени перед безжизненным телом, нащупал пульс… его не было. Он прильнул ухом к ее груди. Она была еще теплой, но сердце уже не билось. Он сразу осознал, что произошло. Что он наделал! Он любил эту женщину больше всего на свете, и сам же погубил ее! Хотя никогда даже в мыслях не желал ей смерти… Она сама виновата! Она должна была послушаться его, оставить расследование этого проклятого дела в «Савое». Он мог ей позволить все, но только не это. Это была единственная жертва, которую он не в состоянии был ей принести.

Магнуса все считали умным и очень организованным. И это было правдой. Не прошло и пяти минут, как он уже взял себя в руки. Внимательно осмотрев комнату, он тщательно протер носовым платком все поверхности, чтобы нигде не осталось отпечатков пальцев. Когда он убедился, что замел все следы, он погасил свет. Через минуту его глаза немного привыкли к темноте, он взял Миранду на руки и понес вниз… Магнус положил тело на заднее сиденье ее «мерседеса», сел за руль и направился в Ист-Хэмптон на бензоколонку, которая работала круглосуточно. Там он наполнил бензином канистру, которая лежала в багажнике.

Снег все еще шел, хотя и гораздо тише. Магнус ехал на восток. В милях пяти от города он остановился. Шоссе было пустынным. Он вылез, перетащил тело Миранды на место водителя, положил ее руки на руль, а ногу – на газ. Сняв машину с тормоза, он лишь слегка подтолкнул ее – по скользкой дороге машина ехала сама и через секунду оказалась в кювете. Он облил ее бензином из канистры, достал из кармана журнал, который прихватил из «хижины», и чиркнул зажигалкой.

Когда бумага занялась, он вдруг увидел в журнале статью – рекламу ресторана в Монтаке, куда они с Мирандой обычно отправлялись из «хижины». Он швырнул горящую бумагу… и не успел сделать и пятидесяти шагов, как раздался взрыв. Небо вспыхнуло оранжевым заревом.

Пешком он добрался до «хижины» и сел в свою машину. Снег перестал, ночь наступила морозная, тихая… Но вот мимо промчалось несколько полицейских машин, провыла сирена. Вслед пронеслись пожарные…

– И у тебя поворачивается язык назвать это несчастным случаем?

– Это и был несчастный случай, дорогая моя, – спокойно ответил Магнус. – Это была не моя вина – по многим причинам. Я любил ее. Я не желал ей зла. А она… так получилось.

– Интересно, что ты чувствовал, когда поливая бензином ее машину?

– Не делай из меня маньяка, Касси… Конечно, мне было тяжело. Но по-другому поступить я не мог, иначе моя собственная жизнь была бы загублена.

– И что ты собираешься делать дальше?

– Я уже думал об этом, пока мы с тобой тут разговаривали. Я понимаю, что ты не станешь держать язык за зубами… Я успел очень привязаться к тебе, Касси, но, по правде говоря, ты знаешь слишком много…

– Я не единственная, кто много знает.

– Что ты имеешь в виду?

– Есть еще Шейла Томас, моя подруга. Мы проводили расследование вместе.

– О, да! – рассмеялся Магнус, кивая. – Я знаю. Малышка Шейла! Она решила залезть ко мне в квартиру…

Уже в который раз за этот страшный вечер Касси почувствовала, как ее душу наполняет леденящий ужас.

– Я был в опере, но у меня есть электронный сигнализатор от двери, который я всегда ношу с собой. Вдруг он запищал – и я тут же понесся домой. Перед тем как войти, я достал пистолет. Сенатор Хаас в свое время помог мне раздобыть на него лицензию…

– И что случилось? – не выдержала Касси.

– Она всегда была такой живой, веселой, общительной. Когда я вошел, то увидел, что она роется в моих ящиках. Она страшно перепугалась, стала нести какую-то ерунду, вроде того, что она меня любит. Но я не стал ее слушать. Когда она повернулась, я выстрелил ей в спину.

35

– Ты подонок! Жалкий, грязный подонок! Но на этот раз тебе не удастся уйти от правосудия.

– Удастся. А теперь пошевеливайся. Руки за спину – пошли.

– Ты безумец! Неужели ты рассчитываешь, что, совершив четыре убийства, сможешь это скрыть?

– Смогу. Я уже обо всем договорился с сенатором. Сейчас он улаживает дело с Шейлой. Она сама виновата! Она не имела никакого права вторгаться в мою квартиру. Я мог принять ее за преступника, который хотел меня ограбить. Я не виноват.

– А как ты объяснишь, почему застрелил меня?

– Этого мне делать не придется, – отрезал Магнус. Они вышли из дома. – Спускайся по ступенькам. Вот так. Теперь иди вперед. О, Боже, ну и буря!

Ветер рвал кусты и деревья, хотя дождь уже закончился. Флюгер на крыше бешено крутился из стороны в сторону.

– Я слежу за каждым твоим шагом, учти, – припугнул ее Магнус. – Нет-нет, не в погреб. Пойдем-ка побеседуем на берегу.

Обжигающе-холодный, пронизывающий ветер нес тучи песка, и песчаные крупинки забивали Касси нос, рот, глаза… От холода стучали зубы.

Но она не обращала на это внимания. Ее мысли были заняты другим. Она прокручивала в уме все то, что рассказал ей Магнус. Убийство несчастной Фелиции Рул, последние часы Миранды, ужасную смерть Шейлы Томас. «Не волнуйся, – заверяла ее подруга. – Все подумают, что Магнус вновь решил поразвлечься со мной». Развлечься! Вот теперь нет на свете и бедной Шейлы, которая никогда не обвиняла Магнуса ни в чем, кроме того, что он разбил ей сердце. Но ее смерть совсем не похожа на гибель Миранды и Фелиции. Магнус сам признался, что застрелил ее. Он сделал это умышленно: Хотя Касси и до сих пор боялась Магнуса, теперь она пришла в отчаянье, потому что он был убийцей…

Когда они вышли на пустынный песчаный берег, дождь полил с новой силой.

– Все, – скомандовал Магнус. – Остановимся здесь. – Касси обернулась. Было слишком темно, чтобы разглядеть его лицо. Только темный силуэт вырисовывался на фоне моря, берега, неба.

– Что ты собираешься делать? – спросила она, сама удивляясь тому, с какой твердостью в голосе она задала этот вопрос. – Застрелить меня и закопать в песок? Ты… Неужели ты не понимаешь, что это безумие?

– Я не такой дурак, – ответил Магнус, – и не собираюсь в тебя стрелять. Ты просто пойдешь искупаешься.

– Нет! Я не умею плавать. Я боюсь воды.

– Я знаю. Ты сама мне об этом как-то говорила. Мне очень жаль, но все уже решено. Завтра я расскажу всем, что с тех пор как умерла твоя сестра, ты была безутешна. У тебя не было больше родственников, ты осталась совсем одна. Ты попыталась увлечься работой, хотела занять на телевидении место Миранды… Но у тебя ничего не вышло. Я сознаюсь, что вынужден был, к своему глубочайшему сожалению, сказать тебе, что место Миранды достанется другому ведущему. Не тебе. Боже, скажу я. Как же она расстроилась! И поехала сюда. Разожгла камин, достала бренди, выпила довольно изрядно. А потом в пьяной тоске отправилась гулять на берег. Она решила искупаться… Но течение было слишком сильным, а вода холодной… Дорогая моя, ты просто утонула.

– Нет! – С детства Касси преследовал этот сон – самый страшный из всех снов! Ей снилось, что она барахтается, тонет, захлебывается.

– Нет…

– Если ты не сделаешь этого сама, я заставлю тебя силой. Ты, наверное, поняла уже, что я не шучу!

Ледяной дождь вместе с шумом волн создавали совершенно особые, чудовищные звуки. Касси, цепенея от ужаса, смотрела на темный бесконечный океан, на огромные, страшные волны. Она так никогда и не научилась, плавать, не смотря на многочисленные попытки учителей физкультуры в школе. Несмотря на то, что перед ней был пример Миранды, которая плавала так, словно океан – ее второй дом. В Северной Каролине Миранда уплывала так далеко, что ее не было видно. Славная морская богиня, плававшая по бескрайним просторам своих владений! Миранда всегда занимала первое место в школьных соревнованиях по плаванию. А Касси боялась даже близко подойти к воде.

«Ну, идем, глупышка, – говорил семилетней Касси отец, когда они ездили на летние каникулы в Кейп-Гаттерас. Он видел, что его младшая дочь сгорает от зависти, глядя, как ныряет Миранда, и плещутся в воде другие дети. – Мы не будем заходить далеко. Ну-ка, дай мне ручку».

Возможно, она имела бы сейчас шанс спастись среди бушующих волн, если бы в тот далекий летний день не испугалась, подумала Касс, чувствуя, как дрожат ее колени. Но когда они с отцом зашли в воду, и первая же волна ударила ей в грудь, она с криком ужаса выскочила на берег. И с тех самых пор ее начал преследовать тот кошмарный сон.

Ее родители, полагавшие, что все должно быть естественно, никогда не заставляли ее снова зайти в воду. Глядя на волны, Касси вспомнила своих родителей – в последний раз. Как много усилий прилагали они к тому, чтобы всегда любить обеих дочерей одинаково, быть к ним справедливыми, видеть в каждой из них личность. Они посвятили свою жизнь служению идее, что все люди равны от рождения. И они верили, что такие люди, как сенатор Энтони Хаас, разделяют их убеждения и борются за то же, что и они.

«Я не могу умереть, – думала Касси. – Я не могу позволить Хаасу и Магнусу остаться безнаказанными. Я должна остановить их… должна…» Собрав последние силы, она вошла в воду. Волна сбила ее с ног, юбка задралась и мешала подняться. Она беспомощно барахталась, пока ей не удалось содрать с себя юбку и встать на ноги.

– Вперед! – донесся с берега голос Магнуса. – Вперед, немедленно!

Она топталась на месте, надеясь, что ей удастся перехитрить Магнуса, и тот решит, что она плывет. Но его обмануть было невозможно:

– Вперед, а то будет хуже.

Очередная волна вновь сбила ее с ног, следующая накрыла с головой. Перепуганная, Касси попыталась вынырнуть, справиться с течением, вытянула вперед руки и впервые в жизни… поплыла.

– Прощай, Касси, – кричал Магнус. Из-за шума волн она едва слышала его голос, впрочем, возможно, это был просто шум ветра, кто знает? Да теперь это было уже и неважно. Отплевываясь от противной соленой воды, она кое-как справлялась с течением. И это придало ей еще больше сил. Ее ноги одеревенели от холода, но даже это не волновало ее, главное – в ее душе уже росла надежда на спасение.

«Я не могу сейчас умереть, – твердила она себе. – Не могу, потому что я должна…» Она напрягала память, пытаясь вспомнить, что она должна сделать, прежде чем умереть. Она должна остановить Хааса, Магнуса, чтобы все узнали, кто они такие… Но нет, не только это.

«Джесон, я же ошиблась в Джесоне, – вспомнила она, и мысль о нем даже согрела ее. Она вспомнила его голос, его улыбку, его смех, его сильные руки. – Милый, я должна попросить у тебя прощения. Ты ведь ни в чем не виновен! Я напрасно подозревала тебя, не верила тебе…» Он думал, что та девочка погибла от чрезмерной дозы наркотика – так сказал ему Хаас. Он не знал, что смерть Миранды – не несчастный случай… Они обе были неправы – и она, Касси, и Миранда. Хотя они обе – и она, и, как оказалось, Миранда – безумно любили его.

– Есть многое, чего ты не знаешь, – сказала ей Миранда в то утро, когда они виделись в последний раз. Теперь, наконец, Касси знала все. Но, к сожалению, было уже слишком поздно. Она попыталась вновь вызвать в памяти улыбку Джесона, но тщетно. Волна накрыла ее, и она чуть не захлебнулась. Кашляя и отплевываясь, она пыталась бороться с течением, которое несло ее все дальше и дальше – в открытый океан. Она уже не видела берега, а значит, и не понимала, куда плывет. Она обреченно закрыла глаза.

Она мысленно приготовилась к смерти, как вдруг… услышала голоса. Где-то слева промелькнул свет…

– На помощь! – закричала она изо всех сил, пытаясь по возможности плыть по направлению к свету. – На помощь, помогите! – закричала она снова, увидев, что свет приближается. Вот уже послышался далекий шум мотора. Свет становился все ярче, но голоса почему-то – или виной тому был ветер? – исчезли. Она плыла, вернее, старалась плыть, но вдруг почувствовала, что уже не в силах справиться с течением. Она закрыла глаза лишь на мгновение, чтобы передохнуть, но тут же поняла, что тем самым сдалась окончательно.

И в последний раз вспомнилось ей лицо Джесона. Такое, каким оно бывало, когда они оставались одни. Милое лицо… Взгляд задорный, почти как у мальчишки. Как бы хотела она поцеловать перед смертью его глаза, губы… Она должна плыть, она должна хоть еще один раз в жизни обнять его, все ему рассказать… Сказать ему, что любит его…

– Посмотри-ка, что это там?

– Как что? Волны, сэр.

– Нет, вон там… Вон, видишь, что-то белое. Ну-ка, дай сюда фонарь!

– Да, он прав, там… что-то есть.

Два полицейских едва смогли удержать Джесона, когда все, наконец, увидели безжизненное тело прекрасной молодой женщины, с распущенными, как у русалки, белыми волосами.

– Стойте, сэр, я боюсь, что… – Но Джесон прыгнул в воду, прежде чем они успели остановить его. Через минуту он схватил девушку и, прижав к себе, поплыл обратно. Втроем они втащили ее в лодку. Джесон прильнул ртом к ее губам, делая искусственное дыхание.

На берегу шлюпку уже ждала машина с красным крестом. Люди в халатах забрали из рук Джесона тело девушки, которую он все еще пытался привести в чувство.

– Боюсь, вы уже ничем не сможете ей помочь, – сказал один из них.

36

Следующий день выдался удивительно ясным. Было прохладно, но безветренно, а солнце светило так ярко, что Джесону больно было смотреть на небо. Он шел по дорожке, вымощенной плитами, которые, по настоянию Миранды, были когда-то привезены из Италии.

Впервые за год Джесон провел ночь в этой усадьбе. Он лег чуть ли не под утро, но спал крепко – так, как не спал уже давно. Разбудил его будильник. Он тотчас поднялся, умылся и, чистя зубы и бреясь, размышлял над тем, что сегодня первый раз за много месяцев он не видел во сне Миранду. Он спал на громадной, королевской кровати, которую когда-то делил с ней, но ни разу не представилось ему ее лицо, не померещился ее голос. Он приехал в то место, которое она всегда считала своим единственным настоящим домом, но не застал ее там, даже призрака Миранды здесь не было. Он открыл занавески – яркий утренний свет наполнил комнату, солнечные зайчики забегали по стенам.

Он позвонил в полицию, в больницу, и лишь потом Хивер – сказать, что все в порядке. Хотя сам еще не вполне был в этом уверен. Касси осталась жива, но…

– Физически ей уже лучше, но мы боимся за ее умственные способности, – признался доктор, когда Джесон звонил ночью в больницу. – Она пришла в себя, но ничего не понимает, ничего не помнит. Мы принимаем все меры, приставили к ней сиделку. Но должен сказать вам честно: мы не уверены в том, что от пережитого шока у нее не помутится рассудок.

Утром он позвонил в больницу снова. Старшая медсестра отвечала на его вопросы очень уклончиво, но разрешила прийти навестить пациентку начиная с одиннадцати часов – в обычное приемное время. Тем временем прислали машину из полиции, и он поехал в участок. Местные полицейские разговаривали с ним как нельзя более вежливо, но по их тону Джесон понял, что заниматься расследованием придется полиции Манхэттена.

На ноги подняты были все: представители окружного прокурора, полиция Нью-Йорка, юристы из «Магнус Медиа» и еще Бог знает кто. Но необходимость в их помощи, в сущности, уже отпала. Еще ночью всех освободил от дальнейших поисков преступника рядовой полицейский из Ист-Хэмптона. Он попытался задержать Магнуса, но тот начал стрелять. Полицейский вынужден был защищаться, и убил телевизионного императора выстрелом в сердце. «Просто классическая перестрелка, – подумал Джесон. Как в кино! Парень теперь наверняка прославится».

Хотя вчера вечером Джесон уже дал подробные показания в полицейском участке, сегодня туда понаехало огромное количество народа. Собравшись в душном зале для прессы, все ждали, что Джесон повторит свой рассказ.

– Вчера вечером, около десяти, мне позвонила раненая, истекающая кровью Шейла Томас, в которую стрелял в своей квартире Магнус. Он был уверен, что убил ее…

– Протестую, – визгливо закричал адвокат из «Магнус Медиа». – У вас нет точных доказательств.

– А мы и не в суде, – возразил за Джесона старший полицейский. – И никто не ведет здесь запись, мы просто собираем все важные детали. Если не хотите слушать, можете уйти. Продолжайте, мистер Дарин.

Далее Джесон рассказал, как немедленно позвонил по 911, вызвал полицию и скорую, а сам помчался на помощь к Шейле и повез ее в больницу Рузвельта. Хотя Джесон нашел ее в квартире Магнуса лежащей на полу без сознания, в машине девушка пришла в себя. Джесон сидел рядом с ней и держал за руку. Увидев, что она открыла глаза, он попытался ее как-нибудь успокоить, но она вдруг сказала:

– Я не хотела ему говорить. Он сначала притворился, что… Он во всем обвинял вас, уверял, что беспокоится о Касси. И я ему поверила, я сказала ему, где она. Я не знала, что он…

– Шейла, успокойтесь. Вы потеряли слишком много крови, поговорим об этом завтра.

– Нет, нет! – Она попыталась приподняться, так что Джесон и два санитара с трудом ее удержали – и откуда только взялись у нее силы? – Вы должны перехватить его! Остановите его, или он убьет Касси!

– Вы о чем? – не на шутку испугался Джесон.

– Магнус отправился вслед за Касси в вашу летнюю усадьбу, в Ист-Хэмптон.

– Но Касси там нет. Она поехала к какой-то подруге… я думал, что к вам.

– Джесон, поверьте мне, она в беде. Магнус может убить ее, посмотрите, что он сделал со мной.

В битком набитом зале воцарилось молчание. Потом шеф полиции спросил:

– Поэтому вы сразу нам и позвонили? Прямо из больницы? Честно говоря, сэр, вы изъяснялись не очень четко – иначе бы мы могли действовать быстрее.

– Это не имеет теперь значения, – ответил Джесон, хотя прекрасно понимал, что вчера это могло иметь огромное значение. Они настояли на том, что обыщут дом, и уверяли, что найдут Магнуса за те два часа, пока Джесон доберется до Ист-Хэмптона. Их медлительность могла стоить Касси жизни. Он с болью осознал, что его собственная медлительность – слишком много времени ему понадобилось, чтобы понять, что за человек Магнус! – тоже дорого обошлась. – Если у вас нет больше ко мне вопросов, – сказал он, – то я хотел бы уйти. Я спешу в больницу.

Не успел он выйти из зала, как к нему подскочил адвокат из «Магнус Медиа».

– Я требую немедленного судебного вмешательства в это дело. Этот сегодняшний «брифинг» – противозаконная травля. Это несправедливо по отношению к памяти Вэнса Магнуса. Я требую, чтобы дело немедленно передали в суд Манхэттена.

Один из полицейских подвез Джесона к больнице, где вчера вечером он оставил свой мотоцикл. Улицы Ист-Хэмптона были тихими и безлюдными. Но Джесон и сидевший за рулем полицейский не прониклись этой мирной атмосферой – они слишком были взволнованы событиями предыдущей ночи. Трагедия, разразившаяся здесь, потрясла даже полицейских, не говоря уж о жителях этого маленького городка. В считанные часы весть о случившемся облетела весь город: телевизионный король Вэнс Магнус убит полицейским.

Но Джесон думал не об этом. Только одна жизнь имела для него значение. Когда вчера вечером он услышал торопливые объяснения несчастной Шейлы Томас, он еще раз понял, насколько дорожит Касси. Прежде чем пропустить Джесона к Касси, молодой доктор счел своим долгом переговорить с ним:

– Простите, это вы делали вчера пациентке искусственное дыхание?

– Да, а что?

– Ну что ж, в таком случае ей именно вас следует благодарить. Вы спасли ей тем самым жизнь. Скорее всего, она отделается пневмонией. Говорить, конечно, еще рано, но в целом, я думаю, скоро ее дела пойдут на поправку. Только прошу вас пока не занимать ее долгими разговорами. Ей сейчас необходим покой.

Сперва ей показалось, что она спит. Ее глаза были закрыты, а рука, подсоединенная к капельнице, безжизненно висела. Он сел на стул подле ее кровати. Мертвенно-бледный цвет лица Касси, ее неровность дыхания ужаснули его. Он не хотел ее будить, но чисто машинально взял ее руку.

– Привет, – с удивлением услышал он тихий голос. – Что случилось? У тебя такой напуганный вид.

– Касси, милая, – пробормотал он, сжимая ее пальцы. Слова застряли у него в горле – ее щека была расцарапана, под глазом чернел синяк.

– Скажи мне, что с ним? – спросила она взволнованно. – Мне здесь никто ничего не говорит. Его поймали?

– Какое счастье, что ты жива, – прошептал Джесон. – Я все расскажу тебе потом, – добавил он, – тебе нельзя волноваться. А сейчас, быть может, ты поспишь?

Она еле заметно кивнула и действительно заснула очень быстро.

Когда он пришел к ней вечером, вид у нее был уже гораздо более бодрый. С улыбкой протянул он ей букетик поздних ноготков из сада.

– Это мне следовало бы преподнести тебе цветы, – сказала она. – Доктор сказал, что именно ты спас мне жизнь.

– Да, нет. Приехала скорая помощь.

– А доктор говорит, что, если бы не ты, они не успели бы ничего сделать. Но я совершенно ничего не помню, кроме того, что, наконец, научилась плавать.

– Ты, пожалуйста, только не обижайся, Касс, но, судя по твоему виду, тебе еще долго придется приходить в себя.

Она улыбнулась, а потом спросила серьезно:

– Его больше нет?

– Да.

– Я знала. Я поняла это, как только очнулась. Была ночь и очень тихо, светила серебристая луна в окне, и я почувствовала вдруг такое успокоение, что подумала: или я умираю, или Магнуса больше нет на свете.

– Его убил в перестрелке полицейский. Он умер сразу. Мне очень жаль, Касси.

– А мне – нет. Конечно, нехорошо так говорить, но ведь он оказался убийцей.

– Я знаю, Касси. Шейла мне все рассказала.

– Шейла!? Но он же сказал мне, что убил ее?

– Он хотел это сделать, – ответил Джесон, целуя ее руку. – К счастью, пуля прошла в нескольких сантиметрах от сердца. Она сейчас в больнице Рузвельта, и ей гораздо лучше. Последний раз, когда я звонил туда, медсестра сообщила мне, что она проклинает всех на свете, твердит, что если они будут кормить ее и дальше такой бурдой, то она загнется.

– Да, это очень на нее похоже. Значит, это Шейла сказала тебе, где я?

– Да, и зачем ты туда отправилась, тоже.

– Она рассказала тебе о Фелиции? От чего она умерла?

– Да, несколько слов. Но я-то дурак, сам должен был давно догадаться. Видишь ли, незадолго до смерти Миранда стала обвинять меня в том, что это я убил девушку. Я страшно вспылил, мы жутко переругались. А когда она погибла, я чувствовал себя виноватым. Мне казалось, что она была в бешенстве и поэтому потеряла способность контролировать ситуацию и попала в аварию.

«Значит, об обстоятельствах смерти Миранды он еще ничего не знает», – подумала Касси и спросила:

– И все это время ты чувствовал себя виноватым в ее смерти?

– Да, и поэтому не мог говорить с тобой об этом. Представляю, что ты обо мне думала…

– Нет, ты вряд ли себе это представляешь, любимый, – сказала она, поднося к губам его руку. – К тому же ты еще не знаешь всей правды…

– Магнус был прав только в одном, – проговорил, наконец, потрясенный ее рассказом Джесон. – Я действительно перестал любить Миранду, почти сразу же после свадьбы. Она не хотела, чтобы мы заводили ребенка. Твердила, что не готова еще к этому, что я хочу сломать ей карьеру и все такое прочее. Именно тогда я и разочаровался в ней. С большим трудом удалось мне отговорить ее от аборта. Я пообещал, что буду во всем ей помогать, найму сколько угодно нянек. Думаю, она согласилась только потому, что боялась развода. Но при этом постоянно повторяла мне, что я тиран.

– Я ничего этого не знала…

– Конечно, я тоже был перед ней виноват, – продолжал Джесон. – Я слишком многого от нее требовал. А у нее были свои собственные планы, она иначе видела мир. Ее прельщала только блестящая карьера. А я-то надеялся, что рождение ребенка ее изменит. Куда там! Она и бедную маленькую Хивер сделала орудием против меня. Позволяла ей делать то, что не разрешал я. Мы перестали быть нормальной семьей, но развода она не хотела. Сказала, что, если я подам на развод, она уничтожит меня. Но когда к нам на Пасху приехала ты, я понял, что так дальше жить нельзя, и перестал бояться даже огласки.

– Но почему?

– Потому что я полюбил тебя. И чем сильнее становилась моя любовь к тебе, тем сильнее я ненавидел Миранду. Ее убил Магнус, Касси, но в душе я убил ее гораздо раньше, чем он.

37

За те две недели, что Касси пролежала в больнице, у нее было предостаточно времени для того, чтобы обо всем хорошенько подумать. Хотя ей становилось все лучше и лучше, врачи запретили ей выходить на улицу. Впрочем, нельзя сказать, чтобы ей было неуютно в палате. Вся комната была заставлена букетами цветов, которые каждый день приносили ей друзья и коллеги. А за окном переливалась всеми красками золотая осень. По утрам Касси жадно прочитывала свежие газеты, смотрела теленовости и бесконечно долго беседовала по телефону с Шейлой, которая страшно тяготилась своим пребыванием в Рузвельте. По два раза на дню Касси звонила Джесону и Хивер. А вечером время пролетало совсем незаметно – около нее был Джесон.

– Ты, наверное, ужасно замотался, – сказала она однажды, увидев мешки у него под глазами.

– Ничуть, – ответил он, беря ее за руку. – Ты же знаешь, как я люблю гонять на мотоцикле. А дороги в это время года почти пустые. Но позднее, когда он открыл книгу и стал ей читать – развлечение, придуманное им, чтобы как-то ее развлечь, – она заметила, что у него слабеет голос, и слипаются глаза.

Она радовалась возможности узнавать его через те книги, которые он ей читал. Она постоянно жила ожиданием той минуты, когда вновь увидит его, услышит его голос. Ей хотелось знать о Джесоне все: что его волнует, о чем он думает…

А это было не так-то просто: Джесон упрямо избегал разговоров на «печальные» темы, ссылаясь на запрет врачей. «Об этом мы поговорим, когда ты поправишься», – повторял он. И потому все их разговоры вертелись в основном вокруг Хивер и ее нового маленького приятеля – щенка Сатчмо, которого Джесон подарил дочке, чтобы она меньше тосковала по Касси. Он с увлечением рассказывал о том, как Хивер играет с ним целые дни, водит на прогулку, как к ним приходят толпами ее подружки повозиться со щенком. И Касси чувствовала, что Хивер очень по ней скучает, хотя Джесон прямо об этом ей не говорил. Он вообще старался, чтобы она только смеялась. Даже книги он подбирал для нее веселые, развлекательные, полудетские.

Но, несмотря на все его старания заполнить жизнь Касси солнечным светом; мысль о преступлениях, совершенных Магнусом, и о разоблачении Хааса, неотвязно преследовала ее. Касси понимала, что не сможет этого забыть до тех пор, пока не выяснит все окончательно. Джесон ни разу не говорил с ней об этом, но в газетах не было полного разоблачения всех преступлений Магнуса, хотя о его смерти писали очень много. Похороны императора были скромными и прошли очень тихо. Его похоронили прежде, чем об этом узнали газетчики. О сенаторе Хаасе почти не упоминалось ни в одной из статей – только как о наиболее близком друге телевизионного короля. Везде смерть Магнуса характеризовалась как «несчастный случай, обстоятельства которого выясняются полицией Ист-Хэмптона и отделом окружной прокуратуры Манхэттена».

«Сколько людей, – думала Касси, – прилагают сейчас все усилия, чтобы замять это дело, не раздувать скандала». И чем больше она об этом думала, тем сильнее ощущала потребность вмешаться в происходящее. Шейла была единственным человеком, с кем Касси могла поделиться своими мыслями.

– Мак заходил ко мне вчера вечером, – сказала Шейла Касси по телефону. – Он злой как черт. Руководство компании перешло пока, видите ли, к совету директоров, и они затеяли там какую-то реорганизацию. Эх, Мак, Мак! Он никогда не был хорошим чиновником. А к нему пристают, чтобы он писал какие-то соображения по повышению качества передач.

– А он знает, что произошло на самом деле? Ты рассказала ему о Хаасе и Магнусе?

– Я попыталась, Касс, но он и слушать меня не стал. Сказал, что ему надоели слухи о темном прошлом нашего дорогого покойного начальника и лидера какой-то чертовой Демократической партии.

– Слухи? Но у нас же есть все доказательства! Мы можем представить их кому угодно – хоть Маку, хоть окружному прокурору. Нам просто следует обратиться к тем людям, которые нас поймут. Я не могу смириться с тем, что дело закрыто. Бьюсь об заклад, Хаас использует для этого все свое политическое влияние.

– Помимо всего прочего, этот ублюдок еще и близкий друг мэра.

– Ну что ж, тогда нам следует быть очень осторожными.

– Но послушай, что мы сможем доказать? Ведь насколько я поняла, наши главные козыри сгорели в камине Ист-Хэмптона.

– Но у меня есть дискета Миранды. Потом, мы располагаем свидетельством о смерти той девушки. Мы сможем восстановить все по кусочкам. Послушай, Шейла, ты, если хочешь, можешь выйти из игры, но я после всего того, что случилось, просто не имею права отступать.

Шейла молчала, и у Касси упало сердце. Она уж подумала было…

– Мы забыли еще кое о чем, – услышала она, наконец, голос Шейлы. – Как быть с Джесоном? Даже если он будет нас поддерживать, его имя все равно, так или иначе, попадет в газеты.

– Ты права, – печально ответила Касси.

– Я не слышу в твоем голосе «но».

– Он не станет говорить об этом. И мне не позволит.

– Почему? Уж не думаешь ли ты, что?..

– Что он все еще связан с Хаасом?

– Ну, да это единственное рациональное объяснение. Ведь Магнус убил его жену, чуть не расправился с тобой. Будь я на его месте, будь я мужчиной, я бы всю Америку заставила вздрогнуть! А он отмалчивается. Он и дальше будет сидеть сложа руки?

– Нет, не думаю. С чего ты это взяла?

– Ты сама мне об этом сказала, детка «Нет», – подумала Касси, глядя на уснувшего прямо с книгой в руках Джесона. Спящий казался лет на десять моложе. Он улыбался во сне, как ребенок, и это делало его каким-то беззащитным. Она дотронулась до его руки, длинных пальцев, все еще державших книгу, и вспомнила их прикосновение к своей коже. Она понимала, что он любит ее, что хочет уберечь ее от всех несчастий, и все же…

– Что такое? – Джесон неожиданно проснулся.

– Нам нужно поговорить.

– Потом. Когда тебе станет получше.

– Нет, сейчас. Потом будет поздно.

– Дорогая моя, поговорить никогда не поздно. – Он попытался поцеловать ее, но Касси отстранилась. Он сел и беспомощно посмотрел на нее.

– Ну, хорошо. – Он, наконец, улыбнулся. – Хочешь, я расскажу тебе на ночь сказку? О молодом честолюбивом мальчике, который решил сам всего добиться в жизни? Тогда слушай! Пример его отца, простого каменщика, его не прельщал. Ему хотелось чего-то «настоящего». Так вот. Однажды летом он устраивается на работу к одному молодому конгрессмену и решает, что нашел свой идеал. Политик умел красиво изъясняться, знал всех и вся, охотно помогал своим друзьям. Ну, и мальчик обожал его. Работал с ним все то время, пока учился в старших классах. А потом мальчика пригласили работать во Вьетнам, и он почувствовал, что политик ему всячески покровительствует. Очень скоро мальчик получил разрешение на свое собственное строительство. Ему даже помогли деньгами.

– А потом, когда дела у мальчика более или менее наладились, – продолжила за него Касси, – политик попросил вернуть ему долг?

– Ну, вот видишь, ты уже знаешь конец этой сказки, – сказал Джесон, грустно улыбаясь. – Самое страшное, Хаас считал, что купил меня с потрохами. Он твердил, что если я не верну ему его денежки, он приложит все усилия, чтобы меня разорить. А я-то знал, что сделать это – ему раз плюнуть. Я не мог этого допустить. Я был слишком честолюбив, слишком горд своими успехами. Но поверь мне, хотя он помог мне единственный раз, до сих пор он меня шантажирует, и я отстегиваю ему деньги.

– Но почему ты не хочешь помочь мне его остановить?

– Я не хочу тебя в это вмешивать. Послушай, Касси. Всю свою жизнь я жалел о том, что не остановил его сразу. Я пытался не замечать того, что происходит вокруг, старался не думать о том, какой подлец Магнус или какой пройдоха Хаас. Я отгородился от всего мира. Кроме Хивер. Потом я влюбился в тебя… Признаюсь, я был слеп, но теперь я прозрел.

Неожиданно до нее дошло:

– Ты уже сам что-то предпринимаешь?

– Нет, но нашлось много людей, которые хотят мне помочь. Это очень профессиональная помощь. Я хорошо знаю сенатора Хааса. Он жадный, но не дурак. Единственный способ разоблачить его – это поймать за руку. Мы хотим, чтобы до поры до времени история с Магнусом обходилась молчанием. Хаас ни о чем не должен догадываться. «Магнус Медиа» преследует к тому же свои собственные интересы. Они проводят сейчас реорганизацию, но из игры выходить не хотят. Я думаю, они решили спекульнуть на этой истории и первыми разоблачить Магнуса.

– Что, «Магнус Медиа» с тобой сотрудничает? – Касси была поражена.

– Да, и еще небольшая группа адвокатов. И еще кое-кто. В частности, один хорошо известный тебе человек, помощник Хааса.

– Уж не Джеффри ли Меллон?

– Именно. Разумеется, мы гарантировали ему анонимность. Он чрезвычайно хитер. Не удивлюсь, если в один прекрасный день его самого изберут в Сенат.

– Это все ужасно…

– Что? То, что я до сих пор связан с Хаасом? Я скажу тебе правду, Касси: я пока покрываю его потому, что хочу стать тем, кто его разоблачит. Тем, кого он будет проклинать всю оставшуюся жизнь.

Через два дня известие о разоблачении сенатора Хааса стало главной темой всех газет и телепередач. И хотя многие редакторы были крайне удивлены, узнав о масштабах и подробностях грязных делишек сенатора, Ян Макферсон ничуть не удивился. Он возглавил редакторскую группу, которая должна была подготовить текст разоблачения для ФБР. Роль Вэнса Магнуса во всех этих делах пока решено было обойти стороной. И ни у кого из тех, кто слушал или читал сообщение о сенаторе-взяточнике, и мысли не возникало, что за всеми этими фактами кроется что-то еще более серьезное – так, обычная скандальная история на первой полосе «Дейли пресс»!

СЕНАТОР РАЗОБЛАЧЕН

Во время удачной операции, проведенной ФБР, выяснилось, что известный сенатор Энтони Хаас берет взятки. Сенатор был пойман с поличным при получении крупной суммы денег от лица, которому он обещал политическую поддержку. Операция, в которой помимо ФБР участвовали некоторые другие правоохранительные органы, проводилась в офисе ассоциации мистера Дарина в Национальном Торговом Центре. Сенатор, считавший, что в полученном им кейсе лежит солидная сумма денег, пообещал мистеру Дарину добиться снятия с него некоторых ограничений на торговлю. Все это было зафиксировано на пленке.

Согласно заявлению мистера Дарина и некоторых других бизнесменов, пожелавших остаться неизвестными, сенатор может быть уличен в целой серии актов по вымогательству денег у разных лиц. В частности, это касается и покойного президента телекомпании «Магнус Медиа» Вэнса Магнуса. Но связано ли это с трагической смертью последнего, пока остается невыясненным.

До слушания дела в Федеральном Окружном суде Манхэттена сенатор Хаас будет содержаться в тюрьме предварительного заключения. Пресс-секретарь сенатора Рита Кирби заявляет: «Он полностью подавлен из-за обрушившихся на него обвинений. Но самым тяжелым испытанием для сенатора оказалось то, что его предали те самые люди, которых он считал своими близкими друзьями и верными помощниками».

В тот вечер Касси и Джесон вместе сидели у телевизора.

– Ты совсем не смотришь, – сказала Касси, заметив, что Джесон больше поглядывает на нее, нежели на экран. Он был сегодня в прекрасном расположении духа.

– Нет, смотрю, – сказал он и рассмеялся.

– Может, выключим?

– Ни в коем случае. Я должен привыкать к постоянному жужжанию телевизора.

– Это еще почему?

– Потому что хочу соединить свою жизнь с твоей. А ты, боюсь, без телевидения жить не сможешь.

– А ты уверен… что у нас получится?

В ответ он поцеловал ее и прошептал на ухо:

– Скажи, станет ли мужчина, который в этом не уверен, носить с собой повсюду вот уже полгода обручальное кольцо? – Он достал из кармана то самое колечко. – Скажите-ка, мисс Касси Хартли, разве не достаточно долго я ждал?

38

Миранда оказалась права: эта передача стала сенсацией года. В ней было столько пикантных подробностей: взятки, злоупотребления властью, секс, убийства, шантаж, – что американцы не могли оторваться от телевизоров, каждый вечер наблюдая за судом над Хаасом. Публика с восторгом использовала возможность узнать, что же делается в темных коридорах власти, за закрытыми дверями кабинетов политических лидеров. Главными свидетелями обвинения выступили Джесон, Джеффри Меллон и еще два помощника Хааса.

Сам сенатор действительно выглядел на процессе абсолютно разбитым. Вскоре после ареста он заработал сильное алкогольное отравление, и его вынуждены были направить на несколько недель на излечение в специальную клинику. После проведения врачами клиники программы по «реабилитации» Хаас, по словам своих многочисленных адвокатов, стал «совершенно другим человеком». Он вспомнил о Боге и усердно замаливал теперь свои грехи. На каждое заседание суда он являлся с потертой Библией в руках. Частенько его показывали по телевизору крупным планом – угрюмого, погруженного в чтение Священного Писания.

Хотя о Хаасе и процессе по его делу было показано огромное количество передач, наиболее сенсационной стала программа «Неприятные новости» режиссера Шейлы Томас с Касси Хартли в роли ведущей.

Подредактировав и соединив в единое целое их собственное интервью с Хаасом и материалы по задержанию сенатора и слушанию его дела, Шейла Томас слепила за два месяца блестящую программу, в которой, использовав параллельный монтаж, прекрасно продемонстрировала чудовищные противоречия личности сенатора: все, что он говорил, противоречило тому, что он делал. Одним из наиболее кульминационных моментов стал тот, когда вслед за призывом сенатора с экрана к «честности, справедливости и порядочности» последовали кадры суда над ним.

Но, безусловно, главным достоинством шоу являлась ведущая – Касси Хартли. Когда журналисты узнали о том, какую роль сыграла она в разоблачении сенатора, ее стали приглашать чуть ли не во все программы. Она сама стала интересным сюжетом. Бледная, исхудавшая после всего пережитого, она задавала вопросы и высказывала по ним свои собственные суждения с умом и достоинством, поражавшим даже самых циничных журналистов. Журналы «Пипл» и «Нью-Йорк» боролись за право дать на обложку ее фотографию. Касси была очень популярна. Однако скоро она убедилась, что известность – не для нее. Но она решила не выходить из игры до тех пор, пока не всплывут на поверхность все подробности того грязного дела.

– Ты самый лучший диктор со времен Шварцкопфа, – похвалил ее Макферсон на заседании нового совета директоров, куда Касси и Шейла были приглашены вскоре после выхода в эфир передачи о Хаасе.

– Мы все хотим выразить вам наше восхищение, – сказал Леон Майерс, недавно избранный новый президент компании. Леон был таким же ветераном «Магнус Медиа», как и Макферсон, специалистом очень высокого класса. Его воодушевляла идея возрождения компании на основах всеобщего сотрудничества. И хотя авторитет «Магнус Медиа» сильно пошатнулся в связи с оглашением преступлений ее бывшего президента, компания была уже слишком хорошо отлаженным механизмом, чтобы смерть одного человека могла ее сокрушить. – И поблагодарить вас. Вы с Шейлой сделали своей передачей очень много для того, чтобы поднять престиж нашей телекомпании, – добавил он.

– О'кей, – ответила Шейла. – И что мы можем получить в качестве благодарности?

– Все, что пожелаете, – улыбнулся Леон. – Нам известно, что вас приглашают сейчас на работу многие другие компании. Так вот, нам бы не хотелось, чтобы вы покинули «Магнус Медиа».

– Я сказал бы иначе, – перебил его Мак. – Уверен, что ваше место – здесь. Так что давайте теперь обсудим ваши условия.

– Мы хотим немедленно начать работу над новыми сюжетами, – ответила Шейла и за себя, и за подругу. – У нас уже есть на примете кое-какой материал. Только мы считаем, что эти передачи должны быть не сенсационного, а исследовательского характера.

– Что касается меня, то я, вероятно, не смогу принять в этом участия, – вдруг сказала Касси.

Ее слова были для присутствующих словно гром среди ясного неба.

– Касси, не волнуйся, все твои условия мы выполним, – залепетал Мак.

– Все, что вы пожелаете, – поспешно добавил Леон.

– Что ты имеешь в виду? – вскричала разгневанная Шейла. – Почему ты не сможешь принять участие? Неужели ты думаешь, я позволю тебе все бросить сейчас, когда?..

Действительно, еще на днях, когда Касси и Шейла обсуждали обрушившийся на них шквал предложений из разных телевизионных компаний, они твердо решили, что обе останутся в «Магнус Медиа».

– Не знаю, но мне почему-то кажется, что мы нужны больше всего именно в этом чертовом месте, – говорила Шейла. – Я очень многим обязана этим людям.

– И я тоже, – согласилась Касси. Но, в сущности, работа и карьера сейчас ее волновали меньше всего. Вернее, вообще не волновали. И теперь, когда на нее изумленными глазами смотрел весь совет директоров, когда в голосе Шейлы звучала такая обида, Касси почувствовала, что не в силах больше скрывать от них свои планы.

– Мы держали все это в секрете, чтобы не создавать излишней шумихи в прессе, но, думаю, вы мне не простите, если узнаете об этом не от меня, а из «Дейли ньюс», – ответила Касси, обращаясь только к Шейле. И объяснила, застенчиво улыбаясь: – Я выхожу замуж за Джесона. На следующей неделе.

Шейла завизжала от восторга, словно школьница:

– На следующей неделе? Правда? Но как, почему… как это вышло?

– Это замечательно, Касси. – Макферсон протянул ей руку. – Прими мои поздравления.

Но Леон тут же сообразил:

– И именно поэтому ты решила уйти из «Неприятных новостей»? – Касси кивнула. И он радостно заключил: – Не волнуйся, обещаю создать тебе такой график работы, что у тебя будет достаточно времени для семьи. А пока отправляйся в отпуск – ты его заслужила. Даю тебе столько времени, сколько ты сама пожелаешь.

Прошло три недели, и Леон Майерс уже пожалел, что так расщедрился: Касси нужна была позарез для съемок нового цикла передач, а единственной весточкой, которую прислала на родину их суперзвезда, была открытка, адресованная Шейле Томас. Она пришла по почте с какого-то далекого маленького греческого островка, такого крошечного, что Шейла так и не нашла его на карте.

«Тут целыми днями светит солнышко. А такой прозрачной воды, как здесь, я никогда раньше не видела. И, разумеется, никто тут ничего и слыхом не слыхивал о сенаторе Хаасе. А нас, благодаря Хивер, все принимают за семью – необычайно счастливую. И это все, о чем я только могла мечтать. С любовью Касси».

– Пора ложиться спать, миссис Дарин, – позвал ее Джесон. Касси сидела на подоконнике у открытого окна и смотрела на море и звезды.

– Еще минутку! Я просто вспомнила Миранду. Ей, наверное, понравилось бы здесь. Она всегда любила море.

Теперь они могли спокойно говорить о ней и частенько ее вспоминали – с любовью, тоской и грустью. Ведь Миранда, несмотря на все, соединила их. И Касси порой казалось, что Миранда была бы рада, узнав, что они теперь вместе.

– Да, наверное, – ответил Джесон, он встал с кровати, подошел к Касси и крепко обнял ее. Некоторое время они молча смотрели на тихую гладь моря.

– Она была прекрасной пловчихой, – сказала вдруг Касси. – Сильной, бесстрашной.

– Миранда сказала мне однажды, что если бы ей пришлось прожить еще одну жизнь, то она стала бы спортсменкой, возможно, даже боролась бы за Олимпийскую медаль по плаванию. Она не занялась спортом только потому, что не была до конца в себе уверена.

– А я не сомневаюсь, что у нее бы получилось. Ей всегда все удавалось лучше, чем другим.

– Не все, – прошептал Джесон, беря жену на руки.

Оглавление

СЕСТРЫ И ИНЫЕ НЕЗНАКОМЦЫ…

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

Реклама на сайте