«Обреченные обжечься»

Обреченные обжечься (fb2) - Обреченные обжечься [publisher: SelfPub] (Обреченные [Dar] - 3) 2599K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Anne Dar

Глава 1.

Сначала я услышала голоса, затем почувствовала сжатую боль в руке выше локтя и, наконец, ощутила настолько знакомый запах аммиака, что хотелось бы навсегда вычеркнуть его из своей памяти. Он слишком резко врезался мне в ноздри, отчего я мгновенно уперлась затылком во что-то твёрдое, напоминающее холодную доску. Вместо меня мои глаза поочерёдно кто-то раскрыл, и я моментально ослепла от режущего белого света.

– Что же Вы, душенька, себя не бережёте, – раздался до боли знакомый голос доктора Аддерли, неожиданно прорвавшийся сквозь приглушённую болтовню Риорданов.

А они здесь что делают?..

Я резко схватила Аддерли рукой, которая всё сильнее болела от подозрительного сжатия выше локтя:

– Ещё раз назовёшь меня душенькой, и останешься без медицинской лицензии.

– Не страшно, – дружелюбно заулыбался мне собеседник, с которым мы уже десять лет как цапались, словно дикие кошки, после чего буквально отодрал мою руку от своего белоснежного халата. – Тебе крупно повезло, что у тебя крепкая голова. Никакого сотрясения, но шишка справа должна быть приличной. У-у-у… Да у тебя давление напрочь отсутствует, – Аддерли расцепил манжету на моей руке, и я наконец поняла, что именно всё это время “душило” моё плечо.

– Я должна его увидеть…

– В таком состоянии нельзя.

– Я должна его увидеть!.. – громче повторила я.

– Иначе ты меня лишишь лицензии. Знаю-знаю… Уже десять лет лишаешь меня, причём каждую субботу, – ухмыльнулся Аддерли. – Мы поступим так. Я дам тебе полчаса, чтобы ты смогла прийти в себя. Ты посидишь здесь, в моём кабинете, выпьешь кружку чая с пятью ложками сахара и только потом я разрешу тебе его увидеть. Ждала же ты как-то почти одиннадцать лет, подождёшь и ещё полчаса. Ты должна собраться. Твой брат должен увидеть тебя сильной… Ему нужна сила, понимаешь? Мы ведь знакомы уже одиннадцатый год. Я знаю, что из всей твоей семьи силой наделена больше остальных ты. Соберись. Я сообщу о его пробуждении остальным родственникам только после того, как ты выйдешь от него.

Аддерли встал и вышел из кабинета, а я продолжила лежать, упираясь затылком в твёрдую кушетку и сверля взглядом белоснежный потолок, подсвеченный иссиня-белым светом неоновой лампы. Не шевелясь и даже не моргая, с уложенными на живот руками, я пролежала без единого движения около пяти минут и пролежала бы подобным образом следующие двадцать пять, если бы не услышала шорох справа от себя. Медленно повернув голову, я вдруг увидела Ирму и Дариана. Они сидели на двух креслах, расположенных в пяти шагах от меня и прислонённых к стене с одним-единственным в этом кабинете окном, которое, из-за повисших на небе густых тёмных туч, совершенно не давало света. Оба были бледны, как мел. Ирма держала перед собой большой бумажный конверт со своими удовлетворительными анализами, Дариан, упершись локтём в подлокотник кресла, подпирал большим пальцем подбородок и закрывал губы согнутым указательным. Я вновь повернула голову и снова уперлась взглядом в потолок. Медленно досчитав до пяти, я буквально заставила себя прийти в движение.

Один… Два… Три… Четыре… Пять!.. Резким рывком я заставила себя сесть на край кушетки, и сразу же почувствовала боль в голове. Дотронувшись больной точки, я вспомнила слова Аддерли о том, что шишка мне обеспечена, и едва ли не впервые в жизни с ним согласилась. Шишка действительно не заставит себя ждать.

– Что ты будешь делать? – вдруг шёпотом поинтересовалась Ирма, сгибая конверт со своими снимками напополам.

– Чай пить. – встав со своего места, невозмутимо-отстранённо отозвалась я, уже подходя к рабочему столу доктора Аддерли.

Я села на стул для посетителей, по правую руку от Риорданов (спиной к ним), при этом оставив Ирму примерно в десятке сантиметров позади себя. Сделав три больших глотка уже слегка подостывшего сладкого чая, я поставила огромную кружку с кричащей надписью “Лучший доктор!!!” обратно на стол, но не отстранила от неё руки.

…Не знаю, что произошло, но когда доктор Аддерли вошёл в кабинет, кружка в моей руке уже была холодной. Лишь спустя мгновение, посмотрев на настольные часы, я поняла, что не заметила, как мимо меня промелькнули тридцать минут жизни. Кажется, я слишком сильно привыкла выбрасывать из своей жизни минуты, сливающиеся в часы, впоследствии спрессовывающиеся целые годы.

За прошедшие полчаса ни Дариан, ни Ирма с её привычкой болтать без устали, не произнесли ни единого слова, из-за чего сейчас, придя в себя, я решила, будто они, каким-то неизвестным мне способом, незаметно вышли из кабинета, хотя выход из него был только один – через дверь передо мной, в проёме которой сейчас стоял доктор Аддерли. Я обернулась, чтобы убедиться в том, что осталась в кабинете одна, но сразу же встретилась взглядом с Дарианом. Отвернувшись, я уверенно встала со своего места. Так и не сказав ни слова, я прошла мимо доктора Аддерли и, повернув налево, миновала ещё двадцать метров, прежде чем остановилась у двери, за которой…

Если бы я знала, что ни доктор Аддерли, ни Дариан, ни Ирма не остались в кабинете и теперь, стоя в коридоре, наблюдают за мной, я бы, наверное, не остановилась. Но я не знала об этом.

Остановившись возле нужной двери, я не могла найти в себе сил, чтобы хотя бы повернуться к ней лицом. Полминуты я собиралась с духом, после чего, сделав глубокий вдох и оторвав взгляд от блестящего напольного кафеля, наконец распрямила плечи. Дотронувшись замёрзшими пальцами дверной ручки, я беззвучно распахнула портал, соединяющий моё прошлое с настоящим и будущим.

…Аккуратно, на цыпочках войдя в палату, я закрыла за собой дверь и, посмотрев на Хьюи, замерла. Ничего в его лице или позе не изменилось, что вдруг заставило меня сжаться. Доктор Аддерли так и не рассказал мне о том, что за изменения произошли в его состоянии, отчего мне вдруг стало не по себе.

Аккуратно подойдя впритык к койке, я замерла. В палате, из-за густого тумана за окном и налетевших с севера туч, было темно, но лицо Хьюи освещал тускло-тёплый свет ночной настенной лампы, благодаря чему я могла прекрасно его рассмотреть.

Ничего в его лице не изменилось. Ничего…

Сев на кресло впритык к краю койки, я аккуратным движением коснулась его руки и замерла. Рука Хьюи впервые была теплее моей, но не успела я осознать это до конца, как вдруг его пальцы едва заметно сжали мою ладонь. Широко распахнув глаза, я уставилась на наши сцепленные руки…

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы вновь перевести свой взгляд на лицо брата. Сделав это, я мгновенно оглохла от своего сердцебиения.

Он смотрел на меня!.. Смотрел!!! Его зелёные глаза, копии моих, лишь немного были приоткрыты, но они были направлены на меня!..

Внезапно я издала неотконтролированный, странный звук, отдалённо напоминающий выдох. В этот же момент лицо Хьюи изменилось. Его уголки губ и щёки потянулись вверх, отчего глаза слегка прищурились…

Он улыбнулся!!!..

Я потеряла дар речи. Вместо слов я издавала странные звуки, не в силах ни выпустить руки брата, ни оторвать от его улыбки взгляда, ни добавить к гласным возгласам согласные звуки. Так прошло около пяти минут, пока Хьюи не начал моргать и сильно жмуриться, явно демонстрируя желание что-то мне сказать.

Пригнувшись к его лицу и поцеловав его в щёку, я аккуратным движением слегка приподняла его кислородную маску.

– Ты говоришь? – прошептала я, внезапно почувствовав в своих глазах слёзы.

Он молчал, но я готова была ждать. Я ждала больше десяти лет – с течением времени ожидание стало для меня не только пыткой, но и опытом.

– Таша… – вдруг прошептал моё имя мой брат, отчего слёзы из моих глаз мгновенным градом посыпались на его грудь, облачённую в бледно-голубую медицинскую пижаму. – Таша… – повторил он, а я никак не могла поверить, что слышу его голос.

– Хьюи… – заревела я, но, вспомнив слова доктора Аддерли о том, что Хьюи должен почувствовать мою силу, чтобы её почерпнуть из меня, сразу же начала убеждать брата в своей силе. – Я сильная! Знаешь, какая я сильная?.. Очень… Очень-очень сильная! Моей силы хватит на двоих, слышишь?

– Таша… – шептал в ответ он. – Мы живы…

Слова Хьюи меня оглушили.

Мы живы. Он был мёртв. Я была мертва. Но вот он ожил и с ним ожила я. Вот они Мы…

– Мы живы! – заулыбавшись, сквозь слёзы воскликнула я. – Хьюи, мы живы!

Глава 2.

Хьюи больше ничего не говорил – было видно, что слова ему даются трудно – но он не переставал мне улыбаться и иногда даже подмигивать. В итоге я не отошла от него ни на шаг, даже когда его начали кормить через трубку и даже когда доктор Аддерли попытался убедить меня в том, что “его пациенту” пора отдохнуть. В момент, когда Аддерли попросил меня уйти на пару часиков “проветриться”, Хьюи едва уловимо ещё сильнее сжал мою руку своими слабыми пальцами, и я поняла, что теперь меня не отстранят от его койки даже под конвоем.

В итоге в этот день нас разлучил парадокс. Он заключался в том, что Хьюи, проспавший десять лет, семь месяцев и три недели, вдруг захотел спать. Когда он перестал открывать свои глаза я всерьёз испугалась, но когда он отреагировал улыбкой на моё поглаживание его щеки тыльной стороной ладони, я поняла, что он просто засыпает. Не впадает вновь в кому… Нет… Он просто… Просто…

Я просидела у его кровати ещё час, убеждая себя в том, что Хьюи просто спит и обязательно ещё проснется. В конце концов, его вечно бледное лицо приобрело румянец, дыхание стало заметным и более ровным, длинные ресницы слегка подрагивали…

Так и не сумев себя убедить в том, что всё в порядке, я вновь разбудила его своими поглаживаниями по его лицу. Хьюи снова заулыбался мне, но не прошло и десяти минут, как он вновь закрыл глаза. И тогда я впервые решила посмотреть на свои наручные часы. Увидев на них начало первого, я подумала, что часы сломались, но посмотрев в окно, а затем в свой мобильный, поняла, что это правда – уже перевалило за полночь. Я не понимала, как такое возможно, ведь от силы прошло не больше пяти часов с тех пор, как я вошла в эту палату… Однако время упрямо говорило мне об обратном – прошёл целый день и наступила ночь, а я этого даже не заметила.

Помедлив ещё пятнадцать минут, я, прислушиваясь к кардиографу, выбивающему ритм сердца моего Хьюи, аккуратно выпустила руку брата из своей, и, поднявшись с кресла, внезапно ощутила страшную ломоту во всех своих неожиданно скованных мышцах. Они словно подтверждали тот факт, что я, забыв о движении тела и беге времени, действительно провела в этом кресле, в малоподвижном состоянии без малого четырнадцать часов.

Покидать палату я не хотела, но не могла остаться здесь навечно. Доктор Аддерли, перед сдачей своей смены, сказал мне, что оставляет за мной право сообщить родственникам о пробуждении Хьюи. Сегодня все должны были узнать о том, что мы с Хьюи снова живы… Ожили спустя десять лет, семь месяцев и три недели…

Дойдя до двери кабинета доктора Аддерли, я повернула налево, на коридор, ведущий к лифтам, и, пройдя пять метров, остановилась у стоящего слева автомата с горячими напитками, который ненавидела ещё с тех пор, как сама была заточена в стены этого жуткого здания. Прошло десять лет, а автомат всё ещё функционировал. Даже предлагаемое кофе не изменилось.

Бросив монетку в автомат и выбрав латте, я опустила руки вдоль онемевшего тела, начав прислушиваться к жужжанию машины. Справа от меня кто-то остановился и вдруг, спустя несколько секунд, совершенно неожиданно положил на моё плечо тяжёлую руку. Оторвав напряжённый взгляд от автомата, я, не пытаясь стряхнуть руки, что было для меня крайне странно, так как я слишком сильно ценила своё личное пространство, посмотрела на человека.

– Вы ещё здесь? – повела бровью я.

– Только я. Ирму отправил домой в обед, когда понял, что ты сегодня не выйдешь.

– Но я вышла.

– Уже новый день, – показал на свои наручные часы Дариан. – Полночь уже миновала.

– Что ты здесь делаешь? – сдвинула брови я.

– Жду тебя, – спокойно ответил он, и в этот момент аппарат противным писком известил о готовности моего латте, которое я не спешила забирать.

– Я ненавижу этот автомат, – посмотрев на подвешенный в нём пластмассовый стаканчик коричневого цвета, неожиданно призналась я. – Первый год после аварии я не покидала стен этого здания, проходя жёсткий курс реабилитации. Хьюи всё то время лежал в одной из соседних палат, совсем близко… Когда однажды его перевели в это крыло поликлиники, почему-то забыв мне об этом сообщить, я, не найдя его в привычной палате, испугалась того, что он умер, и у меня случилась истерика, после которой моё состояние резко ухудшилось. Это отодвинуло мою выписку ещё на пару месяцев… – моё горло судорожно сжалось. – Когда мне впервые разрешили навестить Хьюи в его новой палате, я шла по этому коридору, придерживаясь за стену, чтобы случайно не упасть. К тому моменту моё тело было настолько истощено, что кости просвечивали через кожу… Поэтому мне было тяжело ходить в это крыло здания, расположенное слишком далеко от моей палаты. Сначала я с черепашьей скоростью ходила сюда и обратно один раз в день, затем стала приходить по два раза, затем три… И всякий раз я проходила этот аппарат. В течении одной недели я перепробовала все его напитки, а потом начала пить их заново. Понедельник – малиновый чай, вторник – корретто, среда – латте, четверг – лимонный чай, пятница – гляссе, суббота – зелёный чай, воскресенье – маккиато. И снова понедельник – малиновый чай, вторник – корретто, среда – латте, четверг – лимонный чай, пятница – гляссе, суббота – зелёный чай, воскресенье – маккиато. Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье, понедельник… Малиновый чай, корретто, латте, лимонный чай, гляссе, зелёный чай, маккиато, снова малиновый чай…

Дариан вдруг коснулся моей руки, что заставило меня остановить свой рассказ о месяцах моей жизни наедине с треклятым аппаратом горячих напитков.

– Сегодня было воскресенье… – едва уловимо дрожа то ли от злости, то ли от осознания собственной беспомощности, произнесла я. – Я взяла латте.

– Больше никакого маккиато по воскресеньям. – Дариан, развернув меня за плечо, вдруг крепко обнял меня, аккуратно прижав к своей груди. Спустя несколько секунд он шёпотом спросил. – Ты приходила сюда каждую субботу?

– Несколько раз в неделю, если получалось, но по субботам обязательно, – закрыла глаза я. – Недостаточно часто… Я должна была проводить с ним больше времени. Должна была проводить с ним всё своё время… Ведь я навещала его чаще всех, даже чаще отца… Тогда почему?.. Почему меня не было рядом, когда он очнулся? Где я была?

– Он очнулся вчера в пять утра.

– В пять утра? – резко распахнув глаза, замерла я.

Вчера, в пять утра, я проснулась от странного импульса, пробившего мою грудную клетку… В пять утра я лежала в постели Дариана – вот где я была.

– Откуда ты знаешь? – я едва удержалась, чтобы не отстраниться от его груди.

– Доктор Аддерли рассказал мне о состоянии Хьюи.

– Тебе?.. – на сей раз я отстранилась, чтобы с неприкрытым подозрением заглянуть в глаза собеседника. – Но почему тебе?

– Ты целый день не отходила от брата, а твои родственники до сих пор не оповещены…

– Но посторонним не сообщают подобные вещи, – продолжала сдвигать брови я.

– Я представился твоим женихом.

– Женихом? – мои брови резко взмыли вверх.

– Ты ещё ничего не ела. Я знаю место, где можно перекусить. Как ты относишься к паназиатской кухне?

К паназиатской кухне я относилась положительно, но к тому, что Дариан с каждым днём собирал за моей спиной всё больше информации обо мне и моих близких, я относилась резко отрицательно. Он не был мне ни женихом, ни даже возлюбленным. Но боссам и любовникам не рассказывают о подробностях жизней их подчинённых и любовниц, поэтому он назывался тем, кем назывался: для моего отца он был моим другом, для Ирмы играл роль моего босса, для всех остальных ловко исполнял роль моего жениха. Для меня же он хотел быть всем и сразу. Дариан продолжал эту партию, приближая свою победу с каждым новым шагом. Но каждый его шаг к победе – это шаг к моему поражению. Либо он – либо я. Третьего не дано.

Я отступила от Дариана на полшага назад.

– Паназиатскую люблю, – невозмутимо шмыгнула носом я.

– Замечательно, – улыбнулся Дариан, слегка оголив свои белые, идеально ровные зубы.

Одновременно развернувшись, мы направились к лифту, оставив никому не нужное латте в никому не нужном автомате.

Глава 3.

Ресторан паназиатской кухни работал круглосуточно, но в час ночи в нём кроме нас с Дарианом никого больше не было, что неудивительно – мало кто заседает в ресторанах до утра в ночь с воскресенья на понедельник.

Выбрав отдалённый столик за ширмой, мы сделали заказ. Вернее, заказ сделал Дариан, так как я решила довериться его вкусу, неожиданно поддавшись усталости и нежеланию что-либо выбирать.

Когда я уже доедала десерт, а Дариан допивал свой чай, я вдруг поняла, что не уделила должного внимания его проблеме, в то время как он, не смотря на свою головную боль, всецело сосредоточился на моей. Кажется, мне даже стало немного стыдно от своего невежества, но я не хотела зацикливаться на своих косвенных эмоциях и сразу же перешла к действиям.

– Прости, – неплохо начала я, – я совсем забыла об Ирме. Что-нибудь прояснилось?

– Кристофер отвёз её к психотерапевту, который не выявил никаких отклонений, – поджал губы Дариан.

– Ты переживаешь? – попыталась словить взгляд собеседника я.

– Главное, чтобы её дромомания не вернулась.

– Эта дромомания, она ведь неспроста? – я прищурилась, слегка склонив голову набок. – У неё ведь есть причина?

Дариан, помедлив несколько секунд, всё-таки решил мне ответить.

– Когда Ирме было пять лет, наш опекун, Аарон Макмахон, оставил её под присмотром своей любовницы. Я тогда отдыхал в летнем лагере… Аарон был хорошим человеком, но с женщинами ему не везло с тех пор, как его первая жена, с которой он прожил семнадцать лет в браке, умерла, не оставив ему детей. Наверное, он и любил-то нас с Ирмой так сильно потому, что не имел собственных отпрысков. – Дариан тяжело выдохнул и продолжил. – Любовница, с которой Аарон оставил Ирму всего на один час, выкрала её. Просто посреди белого дня взяла и похитила ребёнка. Их розыск продолжался ровно неделю, после чего их обнаружили в номере зачуханного придорожного отеля Вулвергемпнтона. Женщина, укравшая Ирму, лежала на полу с простреленной головой. Это не было самоубийством – её кто-то застрелил. Ирма же была заперта в ванной. По всей видимости недолго, так как не успела проголодаться. Она была слишком мала, чтобы понимать, что происходит, и сколько бы мы её не расспрашивали, она ни о чём не могла нам толком рассказать. Видела ли она убийство – мы так и не узнали. Как и о том, что именно с ней происходило всю ту неделю. Как позже выяснилось, женщина украла её с целью получить выкуп. При помощи вырученных денег она хотела откупиться от одного из четырёх своих бывших мужей, который, не простив ей измены и большого проигрыша в казино, угрожал её убить. В итоге он её и пристрелил, так и не узнав о том, что его бывшая перед этим успела украсть наследницу миллионов. И вроде бы истории конец, но именно с тех пор Ирма стала неожиданно пропадать. Сначала она бродила поблизости с домом, потом мы стали находить её в окрестностях, а позже и вовсе перестали владеть ситуацией. Её совершенно внезапное исцеление психолог связал с её вступлением в пубертатный период, но вчера она снова ушла из дома, и, откровенно говоря, я не знаю, что об этом думать.

– Оу… Дариан, – тяжело выдохнула я, проведя прохладными пальцами по своему ровному лбу.

– Что-то случилось? – мгновенно уловил мою интонацию собеседник.

– Как же так совпало… – я не договорила.

– Ты об Ирме и твоём брате?

– Да… Дело в том, что ты ведь нанимал меня конкретно для этого момента, и вот, когда он настал, я… – я вновь запнулась, но, переведя взгляд на Дариана, просто сказала как есть. – Я хочу уволиться.

Я не могла сказать, что не могу больше тратить свою жизнь на хождение с его сестрой по магазинам, наблюдение за её игрой в сквош, проверку её домашних заданий, обсуждение фотографий её одноклассниц в социальных сетях… Это прозвучало бы грубо, однако это и было самой настоящей правдой. Хьюи проснулся, и я больше не могла тратить своё время ни на что и ни на кого, кроме как на него одного. Как бы сильно во мне не нуждались Дариан с Ирмой, моя боль оставалась исключительно моей болью, их же заботы оставались их заботами.

– Я понимаю, – неожиданно положительно отреагировал на моё желание уволиться Дариан, но сразу же пояснил свои слова. – Ты уйдёшь в отпуск. Настолько, насколько тебе это необходимо.

Мы встретились взглядами.

Дариан не увольнял меня. Невозможно уволить того, кто содержится у тебя в рабстве. Рабу можно только дать вольную. Каким бы щедрым на деньги и чувства по отношению ко мне Риордан не был, а вольную он дать мне не мог. Ведь отпустить меня на свободу, это всё равно, что распрощаться со мной навсегда. Он был слишком мудр, чтобы не понимать этого.

Дариан достал свой бумажник, чтобы оплатить счёт, в то время как я продолжила сверлить его взглядом.

Дариан Риордан. Мужчина, для которого мне не хотелось бы становиться роковой женщиной. Он готов был разделить со мной, казалось, любую мою боль, я же, из-за силы своей боли, а может быть из-за безвозвратно остывшего сердца, не могла разделить с ним даже его переживаний. Стоило мне только захотеть – и у меня был он целиком, но как бы сильно он не хотел, меня у него не было и грамма. И я с этим честно ничего не могла поделать, а до лжи просто не могла позволить себе опуститься. Правда же была настолько очевидна, что сейчас, пока я смотрела на занятого оплатой счёта Дариана, она резала мне глаза… Это не любовь. Я так и не полюбила его. Даже не постаралась.

Напротив моего дома мы остановились в начале четвёртого. До рассвета ещё было далеко, но я не чувствовала тяжести ночи, не смотря на то, что последние двадцать часов, казалось бы, должны были меня к этому времени уже свалить с ног.

– Мне нужна моя машина, – тяжело выдохнула я, посмотрев на спичечный коробок, который уже больше года представлял мой дом. Впервые за всё это время в моей голове яркой молнией промелькнула мысль о том, что мне можно было бы сменить место жительства: с Коко я всё реже пересекаюсь, из-за наших разнящихся графиков работы, а Нат и вовсе стала появляться здесь пару раз в неделю проездом и пару раз в месяц с ночёвкой. Однако я отмела эту мысль даже быстрее, чем она успела у меня возникнуть. Но сам факт того, что она у меня появилась, словно вдавил в мои лёгкие галлон чистого воздуха, без которого я загибалась. Кажется, я подсознательно начинала ворочать перемены в своей жизни, но пока что не подозревала об этом.

– Твоя машина будет у тебя к десяти часам. Сразу после того, как Крис появится на рабочем месте, я отошлю его к тебе.

– Отлично, – прикусила нижнюю губу я.

– Я могу тебе ещё чем-то помочь? – постучав пальцами по рулю, посмотрел на меня Риордан.

– Нет… – уверенно произнесла я, но сразу же запнулась. – Дариан, – на сей раз я обратилась к собеседнику по имени, что обычно делала крайне редко, отчего Дариан сразу же замер. Он сверлил меня взглядом, а я смотрела вперёд перед собой, не желая со своим вопросом заглядывать ему в глаза. – У меня к тебе вопрос. Ты можешь пообещать, что ответишь на него честно?

Дариан медлил с ответом. Он был не из тех, кто даёт столь опрометчивые обещания, перед этим здраво не взвесив своё решение. И всё же его интерес к моей просьбе перевесил, и он наконец произнёс то, что я хотела от него услышать:

– Обещаю.

Я приглушённо выдохнула.

– Хьюи очнулся. Теперь моя жизнь изменится. И раз уж прошедшие сутки стали для меня рывком… Я хотела бы для себя кое-что прояснить. Заранее предупрежу тебя о том, что я знаю правильный ответ, а о своём презрении к лжи даже говорить не стану, чтобы не наговорить лишнего… – я повернула голову в сторону собеседника и, встретившись с ним взглядом, наконец задала свой вопрос. – Ты тайно “достал” обо мне информацию?

Дариан, не отводя взгляда, прищурился.

– Да, – наконец ответил он.

Странно, но от его ответа мне стало немногим легче.

– Зачем?

– Легче всего победить противника, когда ты имеешь о нём представление.

– И много ты обо мне знаешь?

– Почти всё.

– Почти?

– Невозможно узнать о человеке всё, лишь заглянув в его досье.

– У меня есть досье? – мои брови в удивлении поползли вверх.

– Теперь есть. И, поверь мне, оно внушительное.

– И кто я по той информации, которую ты на меня откопал?

Дариан помедлил, прежде чем дать мне свой ответ. Сделав спокойный вдох, он вдруг произнёс:

– Ты та, кто мне нужен.

На сей раз помедлила с ответом я…

– Зря ты полез в мою жизнь, не спросив у меня на то разрешения, – сдвинув брови, наконец произнесла я.

– Ты просила об одном честном ответе, но вместо одного я ответил на все твои вопросы. Я всегда даю тебе больше, чем ты просишь или того на самом заслуживаешь… Поэтому даже не думай, что ты лучше меня.

– Не мне судить, – пожав плечами, невозмутимо посмотрела на собеседника я. – Я ведь досье на тебя не читала. Мне не с чем сравнивать.

– Как ты догадалась о том, что я под тебя “копал”? – красноречиво повёл своими красивыми бровями Дариан.

– Ты прокололся на дате моего рождения, – скрестила руки я. Дариан, явно обратив внимание на это моё движение, окинул меня быстрым взглядом.

– Ты права… Я могу сравнить нас, ведь я, как ты заметила, читал досье на тебя и неплохо знаю себя. И знаешь, что я тебе скажу, Таша Милитари Грэхэм? – услышав своё второе имя, которое не знали даже мои друзья, я замерла, неотрывно вглядываясь в глаза сверлящего меня взглядом Риордана. – Я скажу тебе следующее: я тот ещё козёл, способный на нарушение твоего личного пространства и в принципе любых других твоих личностных границ, порой не брезгующий применением жестокости и не отказывающийся от активного пользования своей властью. Однако я, Таша, именно тот, кого ты заслужила.

…Выйдя из машины, я отправилась в сторону родительского дома. Дариан не стал как обычно дожидаться, пока я скроюсь из вида, и практически сразу нажал на педаль газа.

Его слова о том, что я заслужила его, теперь отбивались наковальной под моей черепной коробкой. Мой пульс участился, и не из-за резкости этих слов, а из-за того, что где-то в глубине души я осознавала, что Дариан был прав. Подобное притягивается к подобному. Он не хуже меня и я не лучше него. Мы равны, словно зеркальные отражения друг друга. Мы оба не заслуживаем нежности и в итоге оба имеем то, что сами из себя представляем. Два кремня, из которых, как сильно их не бить друг о друга, не сделать одного – только искры в разные стороны разлетятся.

Глава 4.

Дверь в бывший отцовский гараж не закрывалась с тех пор, как в нём начала жить Миша. Она просто захлопывалась и никаких замков или защёлок.

Я с самого начала знала, кому расскажу первой…

Внутри гаража было тепло, даже почти жарко. Прошествовав вглубь и сев на допотопное продавленное кресло напротив дивана, на котором, укрывшись шерстяным пледом, спала Миша, я достала из внутреннего кармана своей парки упаковку сигарет и, закурив, посмотрела на наручные часы. Двадцать три минуты четвёртого.

Мой взгляд упал на новенький обогреватель, вертикально припаянный к левой стене между двумя неоновыми лампами. В момент, когда я выпустила изо рта первую струю дыма, Миша проснулась.

– Откуда обогреватель? – невозмутимым, спокойным тоном поинтересовалась я.

– Отец купил, – не менее невозмутимо, уверенным тоном отозвалась Миша.

Отец купил Мише обогреватель? Это что-то новенькое… Он ведь не обращал на своих детей внимания, за исключением всеобще любимой Пени, естественно, так с чего бы вдруг?..

Сделав очередной выдох, я вновь посмотрела на Мишу и, из-за её неестественной бледности, вдруг вспомнила о том, что во время снежной бури она болела.

Теперь ясно, почему отец вдруг заметил её существование. Может быть мне стоит тоже заболеть, но на сей раз отказаться от помощи Дариана, чтобы отец вспомнил и о моём существовании тоже?..

Я задумалась…

– Ты чего? – спустя минуту, аккуратно откинув с себя плед, поинтересовалась Миша.

Сев на край дивана, она накрыла свои плечи только что отброшенным ею пледом и врезалась в меня своим острым взглядом. Её зеленые глаза, из-за впавших скул и бледности кожи, стали вдруг невероятно большими, а сильно искусанные губы приобрели неестественно красный цвет и местами даже синеву. Я замерла, глядя на кровоподтёк на её нижней губе у правого уголка – губа слегка припухла от глубокой трещины.

– Будешь курить? – наконец поинтересовалась я, спустя полминуты оторвав свой взгляд от губы сестры и зацепившись взглядом за её нереальные изумрудные глаза. Прежде, чем она ответила, я протянула ей одну сигарету из упаковки, затем поднесла ей огонь. Миша невозмутимо закурила. Перед тем, как продолжить говорить, я помедлила ещё несколько секунд. – Позавчера связалась с Генри и общалась с Мией по видеозвонку, – наконец начала я. – У нас разница во времени один час, так что каждый день звоню в одиннадцать, чтобы не попасть на время обеда…

Я замолчала, и Миша, сделав затяжку, прищурилась.

– Я созванивалась с ней семь часов назад… – вдруг произнесла она. – Не смотри на меня так. В этом вопросе мне помогает Пандора. У Мии всё прекрасно… – стряхнув пепел со своей сигареты в пепельницу, Миша прищурилась ещё сильнее. – Так что же вчера произошло?

Поразительно, как только моя сестра не умудрилась прокурить присущее нам обеим индуктивное мышление. Я сказала, что созванивалась с Мией позавчера, после чего мимолётом добавила, что звоню ей в одно и то же время каждый день. И я не ошиблась – для Миши этого было достаточно: почему я сказала позавчера? а что было вчера?

Мимо Миши пролетало много подробностей, но ни единая по-настоящему важная мелочь не оставалась ею незамеченной. Так почему же я не позвонила Мие вчера? Что может быть важнее моего звонка её дочери?

– Что ты делала вчера в пять утра? – на сей раз прищурилась я, после чего отрясла пепел со своей сигареты во вторую пепельницу, стоявшую с моего края покосившегося журнального стола.

– Странный вопрос, не находишь? С таким же успехом ты могла бы спросить у меня, что я делала в час ночи или в семь утра, – Миша поморщила лоб. – Но… – она неожиданно запнулась, после чего, прикусив нижнюю губу, уперлась взглядом мне в грудь. – Ещё более странно то, что у меня есть неожиданный ответ. Однако ты ведь знаешь об этом, верно? – мы вновь встретились взглядами. Какой же острый ум!.. Я словно общалась сама с собой. Приняв моё молчание за положительный ответ, Миша решила продолжать. – В пять ноль ноль я проснулась. Я посмотрела на часы. Это произошло ровно в пять. Но что именно “это”… – Миша вновь прищурилась. На сей раз ей не помогала даже её заточенная до острия индукция. Но она знала, где и как копать. – А что делала в пять часов ты? – неожиданно спросила она, врезавшись в меня зорким взглядом, уверенно двигаясь в правильном направлении для получения большей информации.

– Я проснулась, – невозмутимо ответила я, после чего мы замерли и, казалось, замер даже дым, исходящий от наших сигарет.

Прошло много времени, прежде чем Миша вспорола остриём своего острого ума конверт с главным вопросом.

– А что в это время делал Хьюи?..

Голос Миши прозвучал неестественно, так, словно ей не принадлежал, словно замёрз и теперь от каждого вырывающегося из горла звука испещрялся трещинами.

– Он проснулся, – замерев с широко распахнутыми глазами, наконец выдала своей сестре ответ я.

Без единого движения мы просидели до тех пор, пока наши сигареты, дотлев до основания, не начали жечь наши пальцы. Тогда мы вновь встретились взглядами.

– Нас снова трое? – наконец вцепившись взглядом в сестру и, настойчиво смотря ей прямо в глаза, поинтересовалась я.

– Хьюи, ты и я?.. – недоверчиво переспросила Миша.

– Нет. Хьюи, ты и я… В таком порядке мы появились на этот свет.

– Меня уже не вернуть… – её голос предательски дрогнул.

– Маму и Джереми – вот кого не вернуть. Тебе же достаточно одного лишь желания, чтобы вернуться.

– Он меня не простит…

Миша говорила о том, что Хьюи не простит её за то, что она с собой сделала. Я замерла.

– Нет, Миша, – потушив окурок в грязной пепельнице, я села на край своего кресла и, перегнувшись едва ли не через весь стол, заглянула в широко распахнутые, огромные глаза сестры. – Мы тебя не простим. Но не за то, что ты с собой сделала, а за то, что ты откажешься с собой делать.

– Ладно… – сдвинув брови, Миша снова налилась уверенностью, но начала кусать губы. – Ладно, я согласна…

– Вот и замечательно, – сжато ответила я, всё ещё боясь выдыхать, чтобы не спугнуть свою добычу. – На лечение Мии ушли не все деньги. Большую часть мы пожертвовали на операцию для неизвестной нам девочки, полностью закрыв недостающую на то сумму, но у нас осталось ещё немного, – я перевела дыхание, вспомнив сундук на чердаке Амелии, в котором хранилась оставшаяся сумма. – Твоего желания и этих денег хватит, чтобы вытащить тебя из этой трясины.

– От пристрастия к травке, токсикомании и алкоголизма так просто не избавиться, – Миша, погасив окурок в своей пепельнице, ответно пригнулась ко мне и щёлкнула пальцами.

– И ещё от курения, – многозначительно повела бровью я. – Ото всего, чем ты себя травила все эти годы. От мыслей… От боли…

– А как же ты? – Миша точь-в-точь как и я повела бровью. – Как же твои мысли и твоя боль?.. Как же твоё курение?

Передо мной вспышкой возникла картинка. Мне восемнадцать, я переехала в общежитие и сразу же сменила свою фамилию. Я держу в руках копию свидетельства о том, что Таши Грэхэм больше не существует. В течении одного часа я разрываю его на десяток обрывков, из которых скручиваю трубочки и, набив их табаком влюблённого в меня парня из соседнего кампуса, выкуриваю их все до единой. Так я начинаю курить.

С тех пор прошло уже шесть лет, и хотя жесткого привыкания к курению у меня так и не возникло, с тех пор в моей жизни не было ни одного месяца, в котором не было бы выкурено хотя бы одной сигареты. Если бы это заглушало мою боль, я бы определённо подсела на это дело более основательно, но это мне не помогало. Мне не помогало ничто, из-за чего я не подсела ни на что из того, без чего уже не могла обходиться Миша.

– Я брошу курить через месяц после того, как ты будешь чиста, – наконец ответила я, всё ещё врезаясь взглядом в её хрустальные глаза.

– Значит, в конце июля.

– В середине июня, – многозначительно приподняла бровь я. – Если будешь пахать как бык, тебя реально вылечить за четыре месяца. Я узнавала. Речь идёт о VIP-лечении.

– И у тебя хватит денег? – Миша не отводила от меня взгляда. Она не промахнулась с вопросом (она никогда не промахивалась). Деньги действительно принадлежали мне. Все если не догадывались, тогда наверняка знали, каким образом они мне достались.

– Я уже подсчитала. Хватит. И даже если понадобится больше, чем у меня сейчас есть, я найду недостающую сумму, ты ведь знаешь, – я испытывающе не отводила от своей изнурённой копии взгляда. – Я – твоя сестра, и ты в меня веришь, забыла? – решив напомнить Миши наш разговор в больнице, который подтолкнул меня продаться Дариану, произнесла вслух её же слова я. – Главное не подведи нас, – наконец заключила я.

Выждав несколько мгновений, Миша протянула мне руку:

– Не подведу.

Уверенно пожав руки, мы поднялись со своих мест. Прошло ещё несколько секунд, но рук мы так и не расцепили. Потянув друг друга к себе, мы встретились над столом плечами и одновременно обнялись. Немое объятие длинной в десять секунд было освобождающим.

Мы делали это… Постепенно, вздох за вздохом с пяти утра пятнадцатого февраля, спустя десять лет, семь месяцев и три недели беспробудного сна, мы начинали просыпаться. Уже ничто не будет по-прежнему. Уже никто не будет прежним. Кассета перематывается на десять лет назад, заевшая пленка распрямляется и звук постепенно возвращается. Вдох-выдох-вдох…

Из гаража мы вышли вместе. Тринадцатилетние Миша и Таша Палмер очнулись внутри нас и подавили тех, в кого за эти годы они успели превратиться. Ничего не значащее до сих пор время внезапно обрело небывалую до сих пор для нас ценность, от веса которой нас даже слегка раскачивало из стороны в сторону. Но каким бы наш шаг ни был, пусть раскачивающимся и недостаточно быстрым, он теперь принадлежал нам, а не каждой из нас по отдельности.

Взявшись за руки, мы с Мишей дошли до родительского дома. Открыв входную дверь запасным ключом, я пропустила свою старшую сестру вперёд. Завтра она отправится в лечебницу, но перед этим она проведёт сутки со своей семьёй и никто не посмеет усомниться в ней… В твёрдости нашего решения… А если усомнятся, я отвернусь от них так же, как когда-то отвернулась от Миши, чтобы мои глаза не видели лиц предателей.

Глава 5.

Птицы возвращаются.

До рассвета было ещё далеко, но я знала, что делать. Зайдя в гостиную, мы с Мишей включили старый компьютер, больше походящий на допотопный телевизор, и его системный блок мгновенно загудел, словно пнутое ногой ржавое ведро. В гостиной было темно, но даже в темноте я видела тот слой пыли, который покрыл монитор. Не заметить его было невозможно, так как пелена плотно застилала буквы на мониторе. Я начала оглядывать стол, в поиске хоть какой-нибудь тряпки, на что Миша раздражённо провела рукавом своей кофты по монитору, фыркнув где-то рядом с моим ухом слово: “Чистюля!”.

Пароль для доступа к компьютеру знал каждый в этой семье – “BS-ella”, что означало спаренные имена тёти Беллы и мамы. Белла купила нам этот компьютер, когда мне, Хьюи и Мише было всего три года от роду. Тогда только старшие дети оценили новую игрушку, но через пару лет подтянулись и мы. До сих пор помню, как Белла, подозвав маму к компьютеру после его установки, смеясь сообщила ей: “Первой в пароле будет стоять моя заглавная буква, так как я родилась первой. Вот так-то, малявка”. Тогда она игриво потрепала маму за щёку, в ответ на что мама провела по её лицу вымазанной в муку ладонью. Увидевшие эту сцену я с Джереми ещё долго подшучивали над тётей Беллой и мамой, называя их одним общим именем – БелоСнежка.

Мы с Мишей не могли дождаться рассвета, чтобы сообщить всем о произошедшем, но наше нетерпение проявлялось лишь в постукивании пальцами по обшивке старого дивана, в разных концах которого мы устроились.

Первым проснулся отец. Он спустился в гостиную в шесть ноль три. Хотя он всегда и был жаворонком, более ранней пташкой в нашей семье всегда считалась Амелия, поэтому мы с Мишей слегка спешились, увидев перед собой именно его.

Сначала мы рассказали ему о решении Миши начать лечение, отчего отец застыл, словно недогоревшая восковая свеча на ветру.

– В VIP-лечебнице? – переспросил он, просматривая на моём мобильном фотографии, на которых выбранная мной лечебница больше походила на богатый курорт в Египте.

– Я уже всё подсчитала, – уверенно заявила я. – Денег хватит на четыре месяца.

– Значит, у Миши будет лишь четыре месяца?

– Целых четыре месяца, – вцепилась взглядом в отца Миша. – Я справлюсь.

– С таким желанием, конечно справишься, – отец неожиданно положил свою руку поверх сжатого кулака Миши, и я мгновенно, совершенно неосознанно приревновала. – Но позволь узнать, с чем связано столь неожиданное яростное желание?

– Хьюи очнулся, – не отводя взгляда от лежащей на кулаке Миши ладони отца, отстранённо произнесла я.

Побледневший отец отошёл от новости лишь спустя полчаса, после чего я, наконец, разрешила ему отправиться в Лондон с Мишей, но по пути они должны были заехать к Руперту с Пени. В итоге отец с Мишей добрались до Хьюи на час раньше МакГратов, которые замешкались, передавая своих детей под присмотр родителей первого, но я об этом так и не узнала, так как осталась дома. У меня было ещё много дел.

Дождавшись восьми часов, я созвонилась с лечебницей, в которой оказалось всего три свободных места, одно из которых я сразу же забронировала на завтра же на имя Миши Грэхэм. Перед тем, как оформить бронь, я оговорила с консультантом все условия и ещё раз мысленно перепроверила свои финансы – денег хватало и даже сто фунтов оставалось в запасе. Мне крупно повезло, что Дариан отвалил мне на пару сотен больше, когда покупал меня.

Вспомнив о Дариане, я неожиданно поняла, что давно так долго не думала о нём. Даже моё фактическое рабство казалось отголоском туманного прошлого, никак не связанным с моим настоящим. От этого мне стало неожиданно легко и спокойно, словно я хотя и не освободилась от своих оков, но уже хотя бы начала распутывать их.

В момент, когда я об этом думала, грызя край простого карандаша и рассматривая начерченные при помощи его в блокноте цифры, красноречиво говорящие о том, что у нас с Мишей всё должно получиться впритык, на кухню вошла Айрис. Второй человек, опередивший этим утром Амелию.

– Таша? – она заметно удивилась моему присутствию, начав нервно поправлять рукава своей пижамы. – Что ты здесь делаешь?

– Считаю, – уклончиво ответила я и сразу же задала более важный вопрос. – Почему Амелия до сих пор не проснулась?

– Но ещё только половина девятого. Она спускается завтракать ровно в девять, – Айрис аккуратно села за стол, слева от меня. – Что-то случилось?..

– Да, но лучше сначала давай обсудим другое, – начала я, и моя кузина мгновенно вытянулась в струнку. – У тебя скоро свадьба… Ты действительно его любишь?

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому что мы обе в курсе того, что Дэйл сделал в день твоей выписки.

– Он признался тебе в чувствах, – сухо ответила Айрис, сжав кулаки. Мне нечего было добавить, поэтому я молчала. Чувства вины из-за этой ситуации я уже давно не испытывала. – Я уже купила платье…

– Платье не жизнь – его можно перепродать.

– Приходи на свадьбу, Таша…

– Хорошо, – без остановки, сразу же ответила я. – Я приду. Теперь о том, почему я всё ещё здесь…

Услышав о том, что Хьюи очнулся и Миша решила пройти курс реабилитации, Айрис едва не свалилась со стула, после чего вовремя созвонилась с Рупертом, благодаря чему успела упасть ему на хвост прежде, чем он с Пени выехали из города.

Оставалось самое сложное: сообщить Амелии громкую новость, при этом не навредив её здоровью, которым до сих пор она могла похвастаться. Проживая свой девяносто третий год, она стала просыпаться позже и засыпать раньше, а я этого даже не заметила. Для меня она так и осталась ранней пташкой.

Оформив завтрак для Амелии на деревянном подносе, я подошла к лифту, который отец с Генри когда-то переделали из бельевого в пассажирский, и, вызвав его, дождалась, пока кнопка вызова загорится зеленым светом. Там, сверху, эта кнопка загоралась красным, предупреждая Амелию о том, что лифт готовится к движению, из-за чего от него лучше отойти.

Поднявшись наверх, я застала Амелию сидящей в кресле-качалке у окна. Накрыв ноги вязаным пледом цвета вареной сгущенки, который пятнадцать лет назад ей связала моя мама, она держала на коленях спицы и два клубка ниток.

– Таша? – удивлённо вздёрнула брови Амелия.

– Я принесла тебе завтрак, – поставив поднос на миниатюрный столик перед прабабушкой, приглушённо отозвалась я. – Ты вяжешь детские носочки? – на сей раз удивилась я, зацепившись взглядом за один уже готовый миниатюрный носочек, размером с половину моей ладони. – Но нога Барни в него уже не влезет.

– Это не для Барни, – едва уловимо улыбнулась Амелия.

– Не для Барни? – не переставала удивляться я. – Тогда для кого?

– В нашей семье скоро появится ребёнок.

Вот тебе и!.. Это я должна была поразить её сверхновостью, но вместо этого она поражала меня.

– Это Айрис? – сразу же предположила я. – Она беременна и поэтому выходит замуж за Дэйла?

– Нет, Айрис не беременна. Никто ещё не беремен. Но не пройдёт и года, как в нашей семье появится ребёнок.

– Оу, – я сдвинула брови. Дело было в том, что Амелия уже не в первый раз занималась предсказаниями. С предсказаниями же, связанными с появлением детей, у неё получалось лучше всего. Она заранее предсказала рождение Жасмин, Рэйчел и Барни, а в случае с Мией даже месяц появления ребёнка на свет назвала, хотя не могла знать о том, что Мия родится недоношенной. – Значит, Айрис забеременеет сразу после свадьбы?

– На сей раз я не знаю, кто принесёт ребенка, – поморщила лоб Амелия, наблюдая за тем, как я усаживаюсь напротив неё.

– Логично предположить, что это будет Айрис, – тяжело выдохнула я. – Как ты смотришь на её союз с Дэйлом?

– Чему быть, тому не миновать.

– Всегда ты отговариваешься русскими пословицами, – улыбнулась я. – А кто будет? Мальчик или девочка?

– Не вижу, – пожала плечами Амелия.

– Не видишь? – удивлённо повела бровями я, так как обычно она всегда предсказывала, кто именно родится на свет. О рождении Барни она сообщила Руперту прежде, чем мальчик был зачат, но Руперт ни на секунду не усомнился в её словах и уже через неделю переклеил стены одной из комнат в своём доме в мальчишеские обои с рисунками ракет и звёздной пыли, а ещё через месяц Пени сообщила ему о том, что беременна не смотря на то, что они не планировали заводить второго ребёнка спустя три года после первого – ещё не отошли от родительского шока после появления Рэйчел.

– Не знаю, – наивно сложила губы бантиком Амелия. – Обычно знаю, но сейчас картинка накладывается на картинку. Должен родиться один ребёнок, но его словно перекрывает собой второй, которого нет. Что это такое – не пойму.

– Может быть речь идёт об усыновлении? – предположила я.

– Нет… Это определенно рождённый внутри нашей семьи ребёнок.

– Тогда что за ребёнок, которого нет?

– Не знаю… – огорчённо протянула Амелия.

– Бабушка, я пришла сказать тебе кое-что, – думая об услышанном, я помолчала несколько секунд, прежде чем положила свою руку на её колено и, заглянув в огромные голубые глаза собеседницы, замерла. Внимательно смотря друг на друга, мы просидели в абсолютном молчании около минуты.

– Твой брат… – наконец произнесла она, округлив свои светлые глаза ещё больше.

– И моя сестра… Миша решила вылечиться, стать чистой… Хьюи очнулся, бабушка. Он очнулся… Ничто уже не будет по-прежнему.

– Да… Да… – рассеянно начала убирать с колен своё вязание Амелии. – Оу, не переживай за моё здоровье, дорогая! – весело и внезапно резко воскликнула она. – В этом году я точно не умру. Мой правнук очнулся!.. Таша!.. – она притянула меня к себе и, как только я встала на колени, обняла меня так крепко, словно ей было не больше пятидесяти. – Зима прошла! Птицы возвращаются домой… Птицы возвращаются…

Глава 6.

Амелия.

Мой отец, Волков Бронислав Молчанович, был богатым русским князем, унаследовавшим своё неисчеслимое богатство от своего отца, у которого он был единственным наследником. Матери он не знал, так как та умерла на второй день после родов, его же отец, Волков Молчан Миронович, отошёл в другой мир, когда Брониславу Молчановичу шёл восемнадцатый год. Кроме матери отца, Волковой Пелагеи Гордеевны, у моего отца не осталось более никого.

В начале 1914-го года, в канун Рождества, Пелагея Гордеевна, дожив до глубокой старости, преставилась в самый тёмный час перед рассветом. Перед смертью она призвала к себе внука и предсказала ему будущее Российской Империи. Она предупредила внука, чтобы сразу же после её смерти он поспешил сорваться с родового места, почему-то сказав ему ехать именно на Британские острова, на которых она была единожды с мужем, ещё до рождения Молчана Мироновича. Она завещала ему бегство “прежде чем золотую яблоню срубят и плоды её будут уничтожены”. Как позже выяснилось, в предсказании Пелагеи Гордеевны речь шла о гибели царской семьи. Также она предрекла гибель всего имущества и гибель родственников, носящих фамилию Волковых, которые останутся в Империи лицезреть её падение.

Похоронив Пелагею Гордеевну, её богатый внук, слушающий её во всяком её наставлении, решился на авантюру. Купив поместье в Британии, за три месяца он перевёз в него всё своё богатство, что же не смог перевезти, то продал, но от отцовского имения не отрёкся. Спустя четыре месяца после предсказания Пелагеи, он обвенчался со своей возлюбленной, Заболоцкой Апполинарией, дочерью обедневшего дворянина Заболоцкого Белослава, что вызвало волну недовольства в светском обществе, по мнению которого Волков Бронислав Молчанович должен был жениться на равной себе по богатству особе. Недолго задержавшись в Российской Империи после свадьбы, уже спустя месяц молодой князь Волков переехал в купленное им имение в Британии, взяв с собой помимо своего богатства молодую жену с её пятидесятилетним отцом и младшей сестрой, которой тогда шёл тринадцатый год. Ещё через полтора месяца началась Первая мировая война.

Во время Первой мировой отец получил две Звезды «1914-1915», три огнестрельных ранения и трёх сыновей, зачатых во время его отпусков по состоянию здоровья. Всего у моих родителей в браке родилось десять детей. Два мальчика умерли в младенчестве во время Первой мировой войны, ещё трое юношей и три девушки, не оставив после себя наследников, не пережили Вторую мировую войну, и в итоге из всех детей Волковых остались в живых только две младшие дочери – я и моя сестра Сарра, ставшая поздним и последним ребёнком моих родителей. Сарра до сих пор жива, ей восемьдесят пять лет и она, вместе с единственной дочкой, единственным внуком, его женой и их детьми (два мальчика, учащихся в старшей школе, и три дочки, две из которых ходят в среднюю школу и одна в младшую) живёт в нашей единственной сохранившейся после войны усадьбе, оставшейся нам после смерти родителей.

Во время Второй мировой войны отец воевал только первые два года, после чего был сослан домой по состоянию здоровья, и я до сих пор считаю, что благодаря его возвращению мы в итоге выжили: взрослые дети успели погибнуть до его возвращения, юноши – на фронте, девочки – в госпиталях.

С возвращением отца мы вновь начали нормально питаться и матери удалось выжить в борьбе с серьёзным воспалением лёгких. Однако война продолжалась. В усадьбу, в которой сейчас вместе со своей семьёй живёт Сарра, мои родители перебрались в середине войны, так как наше основное поместье во время бомбёжки было разнесено в щепки. В тот вечер мы гостили с ночёвкой у военного друга отца, жившем в соседнем городе, а на рассвете нам уже некуда было возвращаться – от поместья остался лишь пепел. Так мы переехали в небольшую усадьбу, приобретённую отцом за год до начала войны по настоянию одного из моих погибших братьев.

В 1960-ом году, пережив нашу мать на год, мой отец умер в глубокой старости. На тот момент я уже жила семейной жизнью в доме, в котором теперь встречаю свою старость. Я не хотела продавать усадьбу, как последнюю память о своих многострадальных родителях, поэтому отдала её в полное владение своей младшей сестре. Сарра к тому времени уже вышла замуж за хорошего соседского парня, ожидала рождения дочери и не собиралась уезжать из старого городка своего детства, отчего с великой радостью приняла от меня владение той частью усадьбы, которая отошла мне в наследство от отца.

С сестрой мы общаемся всё реже – подводит её испортившийся к старости слух. Да и живём мы в разный концах Британии, что тоже не способствует активному общению. Один раз в пару месяцев мы созваниваемся по стационарному телефону, к праздникам по-старинке высылаем друг другу открытки. Наши устные и письменные разговоры неизменно ведём исключительно на русском языке. Хотя мы и родились в Британии, отец завещал нам помнить, кем были наши предки. Для этого главное – помнить язык, на котором он с матерью общался с нами каждый день с момента нашего рождения. В своё время я передала знания русского языка и своему сыну, который свободно говорил на языке своего деда, позже он научил и своих детей этому сложному языку, но им он уже давался с значительной сложностью. Что же касается их детей – они и вовсе не знали русской речи. Единственным моим внуком, который через невероятное усердие выучил определённый набор слов и даже строки моих любимых поэтов, была Таша. Я с уверенностью могу сказать, что она понимает, о чём изредка говорит со мной на русском, потому как пару лет назад, когда я застала её курящей на крыльце нашего дома и сделала ей замечание относительно здоровья её лёгких, она, игриво заглянув мне в глаза и сладко выругалась русскими словами: “Хрена с два я брошу курить! “. Таша тогда заговорила по-русски, чтобы порадовать меня (она всегда учила новые русские выражения ради моей улыбки), и хотя она говорила с значительным акцентом, я не могла не забыть о выброшенной ею в тот момент сигарете и не улыбнуться, увидев в её глазах отражение своего отца.

Фамилия моего отца канула в лету. Две из пяти его выживших дочерей выйдя замуж взяли фамилии мужей, пятеро же сыновей ушли из жизни прежде, чем успели бы оставить хотя бы одного наследника фамилии Волков. Мой брат, названный Мироном в честь моего прадеда по отцовской линии, которого я чаще остальных своих братьев и сестёр вспоминаю, так как с детства любила его больше других, всё же мог оставить после себя ребёнка. Он рано женился, но умер в первый же месяц после начала войны. Его молодая жена, пытающаяся перебраться от своих родителей из Франции к родителям своего мужа, попала под бомбёжку и пропала без вести. Позже моя мать в разговоре с вернувшимся с фронта отцом говорила о том, что подозревала у невестки беременность, и что она, как и сотни других людей, попавших в ту бомбёжку, могла выжить, но выяснить это наверняка мы так и не смогли. Девушка не значилась в списках погибших, а её родители умерли во время обстрела. Её судьба и судьба возможного младенца так и осталась для нас тайной.

В итоге у нас с Саррой не осталось иных кровных родственников, кроме нас самих. Сестра нашей матери, которую отец перевез в Британию вместе со своим свёкром, в шестнадцатилетнем возрасте вышла замуж за двадцативосьмилетнего состоятельного мужчину и затерялась где-то в США. Всё, что о ней было нам известно – это то, что она родила четверых детей и вскоре после рождения четвёртого умерла. Связь с этой линией наших родственников оборвалась.

Мои родители, в особенности отец, всю жизнь скучали по потерянной родине, неизвестной их потомкам. Подсознательно эта тоска и даже печаль передалась и нам с Саррой. В 2000-ом году я с сестрой, уже войдя в приличную старость, решились на первую и впоследствии единственную встречу с родиной наших предков. Нас пригласило русское культурное сообщество, организовавшее из родового поместья, когда-то принадлежавшего нашему отцу, а до того его отцу и отцу его отца, музей исторической и архитектурной важности. Двухэтажное поместье первой половины девятнадцатого века пережило революцию, две мировые войны и последовавшую за этим ужасом разруху. Бродя по просторным залам, которые когда-то принадлежали моим предкам, по земле, по которой они ступали, я неожиданно остро ощутила чувство оторванности, которое всегда тайно жило в моей душе. Оторванность от своей земли, от своих корней, от настоящего прошлого… Всё было отобрано. Я чувствовала себя ограбленной, но не материально, нет. Я чувствовала, что у меня украли родину.

Первая половина моей жизни сложилась неплохо. В девятнадцать лет я вышла замуж за двадцатичетырехлетнего Хьюи Джеральда Грэхэма – одного из лучших скрипичных мастеров во всей Британии. Спустя год у нас родился Бернард, однако не смотря на материнство я смогла окончить университет и получить место библиотекаря в городе, в котором мой муж собственными руками построил нам дом. После Бернарда у нас так больше и не удалось завести ещё хотя бы одного ребёнка, зато сын наделил нас внуками. Он женился очень рано, в девятнадцать лет взяв в жёны свою первую любовь, восемнадцатилетнюю Мелиссу Куинси. Через год у них родился первый для них ребёнок и первый для нас с Хьюи внук – Родерик. Ещё через год на свет появился Генри и ещё через два года родилась Майя. Наш большой и прежде казавшийся всегда немного пустым дом заполнился топотом маленьких ножек и детским смехом…

Не смотря на раннее родительство, Бернард и Мелисса были “умеренно счастливы” в своём браке. В отношениях они никогда не переходили на чрезмерную нежность, всегда любили сдержанно, но искренне. Бернард даже сумел создать небольшую, но весьма успешную полиграфическую фирму, которая в последствии десятилетиями кормила нашу семью. Мелисса же была чудесной домохозяйкой, целиком отдав себя воспитанию детей и поддержанию семейного уюта в доме. Их брак продлился ровно четырнадцать лет и три дня. Кровоизлияние в мозг избавило Мелиссу от мучительной смерти, но забрало её слишком рано – ей было всего тридцать два. После её смерти Бернард больше так и не женился, хотя мог. Спустя двенадцать лет, через год после смерти своего отца, моего мужа, он передал руководство над своей фирмой сыновьям Родерику и Генри, в сорок пять лет полностью отстранившись от дел и посвятив себя своим первым внукам: Энтони и только что родившейся Пени. Мой любимый Хьюи ушёл от нас в лучший мир, а Генри переехал в дом по-соседству, но мы умудрялись продолжать радоваться жизни под крышей дома, который он когда-то возвёл для нашей семьи. Я, Бернард, Родерик, Стелла и Энтони с Пени стали винтиками, поддерживающими на первый взгляд такой сложный, но на самом деле очень простой механизм семейного счастья.

…Я была рада тому, что Бернард решил поберечь своё сердце, резко сдавшее после ухода его отца, всегда и во всём поддерживающего его по жизни. Теперь всё своё время он, вместо офиса, проводил в скрипичной мастерской своего отца или играл с внуками, однако его сердце всё равно не продержалось достаточно для того, чтобы не разорвать моё. Мой Бернард, наш с Хьюи единственный сын, умер на сорок девятом году жизни, не дожив одного года до появления тройняшек. Мальчика было решено назвать именем прадеда, так как боль по его деду была всё ещё слишком близка нашим сердцам.

Я вырастила сына, увидела внуков, правнуков и детей своих правнуков. Однако я заплатила за это цену. Минус долгой жизни в том, что ты начинаешь переживать тех, кто тебе дороже этой жизни. Я пережила Хьюи, нашего сына Бернарда, его жену Мелиссу и их дочь Майю, невестку Стеллу и её сына Джереми, и я десятилетие наблюдала за тем, как убивают себя Родерик и его дочери Миша, и Таша, пока мой правнук Хьюи пребывает в беспробудном сне…

Всё это мне предстояло пережить в моей старости. Стоя же в 2000-ом году у могилы Волковой Пелагеи Гордеевны, я лишь предчувствовала это, ощущая себя потерянной в месте, которое должно было быть моей родиной. Я не знала, почему Пелагея сказала моему отцу бежать именно на Британские острова, но я знала, что она оказалась права. Если не на родине, тогда именно здесь должны были родиться правнуки и дети правнуков её единственного внука.

…С тех пор, как я вернулась с родины своих предков, посетив могилу своей прабабки, я начала предсказывать будущее, но только счастливое. Я не видела предстоящего ухода своих близких, но видела приход каждого из них. О своём даре я узнала от Пелагеи, однажды явившейся ко мне во сне. “Ты моё третье колено. Ты будешь видеть счастье”, – сказала она мне, после чего, возложив на моё плечо свой перст, добавила. – “Дважды рождённая третьей дева из твоего третьего колена не сломится от предначертанной ей боли, но обретёт от неё силу. Ты предречёшь и распростронишь от себя общее счастье, она поглотит и поразит в себе общую боль. Но будет человек в сто крат превозмогающий её силой, и сила его испепелит её, чтобы она получила исцеление через гибель свою, и за пережитую гибель больше не будет страдать. Придёт время третьей из третьего колена твоего и она увидит больше тебя”.

Пробудившись ото сна той ночью, я вспомнила сказанные мне однажды отцом слова о том, что в нашем роду по женской линии от третьего колена к третьему передаётся некий великий дар. От третьего колена к третьему, что означает – от прабабки к правнучке. От Пелагеи, спасшей наш род, ко мне, умножившей его, и от меня к… Таше. Я знала, что Пелагея в ту ночь говорила мне о Таше. Хотя тогда Таша была ещё слишком мала, мы со Стеллой видели, кем она растёт…

Таша была дважды рождённой третьей в моём третьем колене. Рождённая третьей дочкой Родерика и Стеллы, она родилась третьей в тройне…

От слов Пелагеи тогда мне стало страшно за Ташу, но сейчас, глядя на неё, я понимаю, что бояться за неё незачем. Таша Волкова русская даже больше, чем она о том может подозревать – в её жилах течёт голубая и древняя кровь предков, о силе которой она даже не подозревает…

Подобного о ней не расскажет ни один сыщик и ни одно досье. Я знаю, что, не смотря на всё то, что ей пришлось пережить, ей ещё только предстоит погибнуть, и что ей поможет в этом человек, в сто крат превозмогающий её в силе. Из пепла она восстанет и получит исцеление своё через гибель свою, и за свою гибель не будет больше страдать…

Я страшусь того, что Таше предстоит пережить. Страшусь её гибели и её тягостного возрождения. Но того человека, её избавителя и её губителя, я страшусь более всего.

Глава 7.

От переизбытка эмоций Амелия захотела перенести завтрак на кухню. Она серчала на моего отца и Руперта за то, что они не взяли её с собой к Хьюи, но не расстраивалась, говоря, что ещё успеет навестить своего правнука – она якобы знала это наверняка. Амелия сказала мне, что знает, что с Хьюи теперь всё будет хорошо и что никто из нас к нему не опоздает. От её слов мне стало заметно легче – я привыкла доверять её обострённой интуиции, которая на моей памяти ещё ни разу никого не подвела.

Когда мы спустились вниз, уже проснувшаяся Жасмин во всю хозяйничала на кухне. Она несказанно обрадовалась нашему с Амелией появлению, перед этим решив, будто все взрослые в этом доме “испарились”, и ей самой придётся организовывать себе завтрак. Из-за лёгкой простуды Жасмин продлили больничный ещё на три дня, так что девочка готова была по-быстрому проглотить свой завтрак и, переодевшись, до вторника засесть за телевизор, где уже скоро должны были начаться “Чудеса Вселенной” от BBC. Как по мне – не очень-то подходящая передача для шестилетки, но пересаживать её с “Чудес Вселенной” на смурфиков было бы верхом моей безответственности, как её тёти.

Когда мы позавтракали и Жасмин уже вернулась к нам переодетая из пижамы в хлопковый спортивный костюм, я сделала для нас троих чай, после чего накапала в чай Амелии положенные ей десять утренних лекарственных капель, поддерживающих её давление в норме. Отвлекшись на приготовление ещё одного горячего бутерброда для Жас, который она внезапно изъявила желание съесть, я наконец раздала всем чай, который ещё не пробовала прежде и который так сильно нахваливала мне Амелия.

– Я думала, что ты не поедешь сегодня к Хьюи, – удивилась Амелия. – Ты ведь больше суток не спала.

– Обязательно поеду, – запротестовала я, – только сначала мне нужно принять душ и переодеться.

– Тогда мы поедем с тобой! – воодушевлённо заявила Амелия.

– Хорошо, я зайду за вами примерно через час…

– Ура-а-а! – мгновенно воскликнула Жасмин. – Таша отвезёт нас к дяде Хьюи! Он уснул прежде, чем успел познакомиться со мной и Мией, вот ведь он будет удивлён, когда узнает, что у его сестры-близняшки теперь есть целых две дочки!

– Скорее он удивиться, когда узнает, что уровень твоего IQ превышает норму, но несмотря на это ты умудряешься оставаться ещё той занозой в заднице, – криво ухмыльнулась я. – Странно, – на выдохе добавила я, сдвинув брови и посмотрев на опустевшее дно своей чашки. – На чай не похоже.

– Почему же не похоже? – удивлённо поинтересовалась Амелия. – Разве ты не чувствуешь ромашку?

– Ромашку-то я чувствую. Но этот железный аптечный привкус… Ш-ш-ш… – я вдохнула через зубы.

– Бабушка! – неожиданно весело воскликнула Жас. – Таша выпила твой чай!

– Что?!.. – я мгновенно посмотрела на рисунок на своей чашке.

– У бабушки чашка с голубой розой, а у тебя с алой! – продолжала заливаться смехом моя племянница. – Ты выпила бабушкино лекарство!

– Вот ведь… – разочарованно сдвинула брови я. – Зато у меня теперь давление будет в норме.

– Да уж, – поджала губы Амелия. – В течении месяца, с твоим-то здоровьем.

– Я сделаю тебе новый чай, – уже хотела подняться со своего места я, но Амелия встала из-за стола первее.

– Я сама.

– Ладно, я зайду к вам через час… – хлопнув по столу ладонями, повторила я.

– Погоди… – бабушка, страдающая дальнозоркостью, взяла в руки аптечный пузырёк и отстранила его подальше. – Ты налила мне десять капель из этого пузырька?

– Да, – ответила я, широко зевнув и прикрыв рот рукой.

– Дорогая, но это не препарат для нормализации давления. Это мощное снотворное, которое я принимаю во время бессонницы, связанной с полной луной. Обычно я пью пять капель, десять же рассчитано на взрослого мужчину, который не хочет просыпаться минимум десять часов.

– Что?! – не поверив услышанному, подскочила к Амелии я и сразу же забрала у неё из рук подставной пузырёк. – Но почему он стоит здесь?! Этот пузырёк ведь один в один как тот, что предназначен для нормализации давления.

– Да, но этот пузырёк стоит перед солонкой, а тот за сахарницей…

Я уставилась на бабушку широко распахнутыми глазами, явно не выражающими ничего хорошего.

– О! Оу! – воскликнула Жасмин. – Сегодня тётя Таша не отвезёт нас к дяде Хьюи.

Сходить в душ я так и не смогла. Меня хватило лишь на то, чтобы перейти дорогу, зайти в дом, дотащиться до кровати, сесть на неё и – бум! – как Амелия и обещала, я выпала из жизни ровно на десять часов.

Проснувшись в восемь вечера, я сразу же схватилась за голову, в отсутствии которой не сомневалась. Она была настолько лёгкой, а мысли в ней настолько кристально прозрачными, словно я проспала шестьсот минут не под банальным снотворным, а под чем-то неприлично мощным, напрочь выбивающим почву из-под ног.

Первым делом после пробуждения я отправилась в душ. Смыв с себя последние двое суток, я трижды натерла себя душистым мылом, и когда поняла, что пахну не хуже весеннего сада, наконец вылезла из-под прохладных потоков воды и принялась за укладку волн своих волос. Запрыгнув в светлые джинсы и тёплую рубашку в красно-синюю клетку, я окончательно стала готова к своим следующим суткам.

Выйдя на улицу я удивилась отсутствию снега – слой в полтора сантиметра успел растаять за каких-то десять часов! Из-за этого досадного происшествия я вдруг почувствовала себя не просто потерянной, но обманутой дважды. Во-первых, я проспала неожиданно резкий приход весны, а во-вторых, я проспала целый день, который должна была провести у постели брата!

Парадокс заключался в том, что я прождала Хьюи почти одиннадцать лет и в итоге проспала весь второй день его бодрствования. Ужасное чувство, заставляющее меня сейчас едва ли не бежать к своей машине, которая, как Дариан и обещал, уже ожидала меня у тротуара, буквально пульсировало в моей груди.

Сев за руль я зажмурилась, в который раз притронувшись к своей ещё не сошедшей с головы шишки. Мысленно выпалив нецензурное слово, я вставила ключ в зажигание и, как только его повернула, в салоне сразу же приглушённо заиграло радио. Приятный женский голос сообщал о том, что сегодня для Британии выдался первый, по-настоящему тёплый день в этом году:

“Такого контрастного шестнадцатого февраля не было в центральной Англии последние пятнадцать лет. Температура воздуха всего за несколько часов поднялась от минус трёх до плюс восьми, в Лондоне и его пригородах с полудня до двух часов закрепился внушительный ливень, потоками смывший снег, остатки которого окончательно уничтожило выглянувшее из-за туч по-весеннему тёплое солнце, лучи которого не покидали нас вплоть до заката. С сегодняшнего дня температура воздуха днём будет достигать отметки в плюс десять, а по ночам не падать ниже нуля. Местами ожидаются кратковременные дожди…”.

Приглушив радио, я, наконец, выехала за пределы своей улицы.

Естественно меня не пропустят в палату к Хьюи посреди ночи, но я всё равно просижу под её дверями, пока не увижусь с братом снова. Пока не услышу его голос, не словлю на себе его взгляд, не почувствую прикосновение его пальцев к своей коже…

Глава 8.

Стоя посреди опустевшей палаты, я пыталась контролировать своё дыхание. Вдох-выдох-вдох-выдох-вдох… Всё в порядке… Такое уже случалось… Его просто перевели в другую палату… Нужно просто найти доктора и узнать…

Выйдя из опустевшей палаты Хьюи, я уже не так радовалась отсутствию медперсонала, как изначально, когда это помогло мне беспрепятственно пройти в гости к брату почти в десять часов вечера.

Очутившись на пустынном коридоре, я повернула налево и решила идти вперёд до тех пор, пока не встречу хоть кого-нибудь из медицинского персонала. Дойдя до перекрёстка, я замешкалась: ни справа, ни слева не было ни единой живой души, как вдруг, обернувшись, я увидела, как три медсестры, в компании доктора Аддерли, вкатывают в мою палату коляску. Я не успела рассмотреть, кто именно находился в коляске, но я была уверена в том, что знаю ответ.

Затаившись за углом, я дождалась, когда все “лишние люди” покинут палату Хьюи. Три медсестры ушли практически сразу, доктор Аддерли задержался ещё на пять минут, но я была из тех, кто умеет ждать.

Когда Аддерли покинул палату, я досчитала до десяти, после чего быстрым шагом, едва ли не срывающимся на бег, успешно добралась незамеченной до нужной мне палаты и, нырнув в неё, быстро закрыла за собой дверь, мгновенно прильнув к ней спиной и затылком. Лишь спустя пару секунд переведя взгляд на койку Хьюи, я вдруг замерла от неожиданности.

Я не ошиблась – это и вправду был Хьюи. Но я не ожидала сразу же встретиться с ним взглядом – слишком сильно привыкла к его спящему состоянию.

– Что ты… – вдруг начал он, но ему не хватило дыхания и, сделав глубокий вдох, он, наконец, завершил свой вопрос, – делаешь?..

От знакомого голоса у меня зазвенело в ушах и свело нутро. Этот голос, этот взгляд, это едва уловимо дёрнувшееся плечо – это всё мне не снилось, это всё было по-настоящему.

– Ты реально проснулся?.. – словно уточняя не у него, а у себя, тихо произнесла я.

– Ты бы себя видела… – медленно растягивая слова, словно резинки, вдруг ухмыльнулся Хьюи.

– Ты проснулся, – полушёпотом повторила я, уже подбегая к его койке на цыпочках.

– Ты хоть… Знаешь… Это чудо… Что я… Проснувшись сразу могу… Говорить… – Хьюи учащённо переводил дыхание – ему явно сложно давалась речь.

– О, ты замечательно говоришь! – взяла за руку брата я.

– Миша тоже так… Сказала… – мы встретились красноречивыми взглядами. – Что с ней?.. Она не рассказывает… Никто не… Рассказывает…

– Я расскажу, – начала гладить по руке брата я. – Я всё-всё тебе расскажу… – придвинув кресло к койке и сев на его край, я заглянула ему в глаза. – Хьюи… Хьюи…

– Таша-Таша… – улыбнулся в ответ он, заставив меня заулыбаться ему в ответ.

– У тебя не двоится в глазах? Не звенит в ушах? Ты всех узнаёшь? – затараторила я, но вовремя остановилась. У меня так много было к нему вопросов, что моя голова едва не взрывалась.

– Не двоится… Не звенит… Только… Говорить пока… Сложно… Ходить сам не… Могу… Узнаю, но… Вы все сильно изменились… Особенно ты… Ты вообще старой стала, – Хьюи сорвался на тихий смешок, заставив меня хихикнуть в ответ. – Прошло ведь… Десять лет?..

– Десять лет, семь месяцев и три недели, – сдвинув брови, сжала руку брата я.

– Ну ты и… Зануда… – продолжал поражать меня силой своей иронии он. – Я знаю, сколько… Прошло… Ты ко мне… Приходила… Я считал…

– Считал?.. – мои брови взмыли вверх от удивления.

– Я всё слышал… Или почти… Всё… Я знаю, но… Хочу узнать больше… Никто мне ничего… Не говорит… Говорят только… Что счастливы, что я… Проснулся… Сегодня ведь… Шестнадцатое… Февраль?..

– Да, – продолжала сжимать руку Хьюи я. – Да, сегодня шестнадцатое февраля. Ты проснулся пятнадцатого. Будем теперь считать этот день твоим вторым днём рождения.

– Хммм… – задумчиво промычал Хьюи. – Выходит… Мне… Уже… Двадцать четыре?..

– Да, – сглотнув комок боли, ответила я, сразу же ощутив жжение в глазах.

– Ура… – закатил глаза Хьюи. – Я проспал… Всё самое… Страшное… Никакого переходного… Возраста… Никаких… Прыщей… И… Никаких… Проблем в школе…

– Ужасно… – отозвалась я, всхлипнув носом.

– Прекрасно… – искренне выдавил Хьюи, и я вновь с удивлением уставилась на него. – Тебе твой… Переходной возраст… Понравился?..

– Нет, – замотала головой я. – Нет. Я бы слиток золота отдала за то, чтобы проспать его весь. Это было ужасно.

– Так и знал… – продолжал улыбаться Хьюи. – Не повезло тебе… Но… Повезло мне… Я проспал… Это всё… Не бойся рассказывать… Мне правду… Я знаю, что случилось с… Мамой и… С Джереми…

– Кто тебе рассказал? – снова шмыгнула носом я.

– Вы… Рассказали… Я ведь… Слышал… Вас всех… Всегда… Реже Амелию, но она… Мне снилась… Только Энтони… Его не слышал… И что с Мишой… Не пойму… Она с отцом… Ушла недавно… Ты с ними… Разминулась… – Хьюи громко сглотнул. – Таша… Расскажи… Они не хотят мне… Ничего рассказывать…

Я не собиралась ему врать или удерживать от него что-то в тайне. Я сама прекрасно знала каково это – быть прикованным к койке и находиться в неведении. В те страшные дни я едва не захлебнулась неизвестностью, но моей спасательной шлюпкой вовремя представился Руперт. Он рассказал мне всё. А теперь я расскажу всё Хьюи и стану для него шлюпкой… Я стану для него всем, что ему только понадобится, лишь бы он поскорее вернулся домой.

От одной только мысли о том, что Хьюи вернётся домой, по моей коже пробежали мурашки. Встряхнув головой, я начала свой беспрерывный получасовой рассказ.

Пришлось рассказывать с самого начала.

…После аварии я училась заново двигаться, что сначала давалось через невероятную боль. Позже доктора удивлялись тому, как я смогла не только не остаться анорексичной калекой, но впоследствии не иметь проблем с физическим здоровьем…

…Пени вышла замуж за того самого Руперта МакГрата, которого до аварии наш отец буквально прибивал к стене одним лишь своим грозным взглядом. Теперь же папа души не чает в Руперте, пятилетней Рэйчел и двухлетнем Барни…

…Незадолго после аварии тётя Майя умерла от острого ботулизма и Айрис перебралась к нам ещё до того, как я успела выйти из больницы…

…Генри развёлся с Ширли, обменявшей его на старика-любовника, который впоследствии и лишил её жизни…

…Амелия перебралась жить на специально оборудованный для неё чердак…

…Миша не смогла пережить столь сильную боль, быстро попала в плохую компанию и рано родила – её первой дочке уже шесть лет – после чего пристрастилась к наркотикам, вновь забеременела и родила повторно – её второй дочери уже три года. Из-за неправильного образа жизни во время второй беременности вторая её дочь родилась недоношенной и слабой, но выжила, хотя и получила серьёзную проблему с лёгкими, нам даже недавно пришлось срочно искать деньги на операцию. Сейчас с ней уже всё хорошо: операция проведена успешно, и Генри будет находится с девочкой в Берлине всё время её реабилитации. Миша давно уже не балуется “серьёзными” наркотиками, но у неё внушительные проблемы с травкой, алкоголем, клеем и банальным курением. Завтра она отправится в лечебницу, чтобы бороться за свою жизнь и наконец избавиться от этой напасти навсегда…

– Завтра?.. – впервые перебил мой монолог Хьюи. – Прошло десять лет… Одиннадцать месяцев… И… Три недели… Почему завтра?.. Почему не раньше?.. Почему Миша… Всё это пережила?.. Разве ты ей не помогла?..

От слов Хьюи моё сердце застыло. Кажется, я на мгновение перестала существовать.

– Нет. Я ей не помогла, – спустя бесконечные десять секунд треснувшим голосом произнесла я.

– Таша… Таша… – Хьюи сдвинул брови и, желая вновь обратить мой взгляд на себя, дотронулся своими тонкими, холодными пальцами моей ладони, и сжал её своей ещё не окрепшей рукой. – Я тебя… Не виню… Слышишь?.. Это ужасно… Всё то, что с тобой… Произошло… Это страшно… – внезапно он перешёл на шёпот. – Это очень… Очень страшно… Я слышал… Твой голос… Ты говорила со мной… И Миша тоже… Говорила со мной… Вы всегда… Приходили отдельно… И никогда… Не приходили… Вдвоём… Я так хотел… Чтобы вы… Пришли ко мне… Вместе… Теперь я понимаю… Почему вы… Были врозь… Ты не виновата… Так и знай, что… Не виновата… Но Миша тоже… Не виновата… Прости её… – Хьюи заглянул мне в глаза. – Прости её, Таша… Прости…

– Я простила её, – сжала руку брата я. – Но я не прощу себя за это.

– Ты не виновата… Таша… Ты не… Виновата… Расскажи мне… Расскажи ещё… Где Энтони?.. Почему он не приходил и… Не пришёл.

История об Энтони стала для меня неожиданно одной из самых сложных. Прежде, чем рассказать Хьюи о том, что его старший брат… Наш старший брат… Нет, наш бывший брат, стал тем, кем он стал, мне понадобилось привести мысли в порядок.

– Как ты сказала?.. Энтони стал… “Нетрадиционной проституткой”?.. – Хьюи брызнул смехом, но тут же прикрыл рот слабой рукой. – Если бы Джереми… Узнал… Он бы его… Линчевал… Но как так?.. Как?.. Он ведь с детства… Таскался за… Девчонками… И тут вдруг… Отец ему, наверное, уши оторвал… – Хьюи, в очередной раз зажав свой смех ладонью, никак не мог сдержаться, отчего быстро проговорил последние слова.

– Он ему не только уши оборвал, – засмеялась в ответ я, желая поддержать столь неожиданно позитивную реакцию брата на историю жизни Энтони. – По-моему, он всё ему оторвал – ничего мне не оставил. Пришлось довольствоваться тем, что я разбила ему нос. Пару-тройку раз. После каждой нашей встречи ему приходилось пластику делать, так что ты его сейчас не узнаешь.

– Тише… Нас могут услышать… – сквозь шёпот надрывался от смеха Хьюи. – Тебе нельзя здесь быть…

– Я никуда не уйду, даже если меня ударят электрошоком… Но, может быть, ты хочешь поспать?

– Ничего подобного… Я уже выспался… За одиннадцать-то лет… – продолжал светиться улыбкой Хьюи, отчего вдруг начал говорить более отчётливо (возможно он этого не заметил, но я уловила сразу). – И потом, я поспал днём… Надеюсь, все мои… Родственники… Не обиделись… Но их слишком много… Чтобы с лёгкостью… Переносить их общество после комы… – Хьюи вновь засмеялся в кулак, и я засмеялась в свой. Нам потребовалась минута, чтобы успокоиться. – Да уж… Даже не представляю… Как ты выжила в этой семье… Скажи… А ты с Энтони давно виделась?..

– Мы не общаемся. Уже много лет. Даже вспомнить не могу, когда в последний раз его видела.

– Но почему, он не… Пришёл ко мне?.. Я ведь его не осуждаю.

– Вот как? – удивлённо вздёрнула брови я.

– А ты… Осуждаешь?..

– Этот подлец в буквальном смысле испортил мою школьную жизнь, демонстрируя через свой видеоблог свои… – я запнулась. – Только не проси меня его простить. Пожалуйста. Для тебя я могу сделать всё что угодно, но мне легче из окна выйти, чем простить Энтони. Даже ради тебя я не смогу его простить искренне. Я это знаю.

– Вместо того… Чтобы поддержать вас… Он от вас… Отрёкся… Я понимаю… Но… Я ведь очнулся… Десять с половиной лет… Почему он не пришёл?.. Может быть… Я бы смог вставить ему мозг?.. Раз уж… Миша будет лечиться…

– Поверь мне, Энтони уже никто и ничто не вставит мозг в его бестолковый череп. Он променял мозг на… – я вновь запнулась. Когда речь заходила об Энтони, у меня в голове крутилось слишком много бранных слов. – Относительно того, почему он не пришёл… Он ведь не приходил к тебе даже когда ты спал, так зачем ему… Хотя, знаешь, скорее всего ему просто никто не сказал.

– Таша…

– Только не говори, что ты хочешь, чтобы я ему сказала об этом, – не выдыхая, выпалила я, упершись руками в колени.

– Хах… Я не настолько жесток… Чтобы тебя… Так мучать… Только не ты… Да и вообще… С меня хватит пока тех… Кто есть сейчас… Взрослые сёстры… Куча племянников… Только Энтони мне не… Хватало… Не хочу с ним встречаться… Пока не буду уверен в том… Что моё сердце выдержит… Когда я увижу то… Что осталось от моего брата… Я ведь думаю… Что ты не… Преувеличиваешь… Когда говоришь… Что от него ничего… Не осталось…

– Ни внешности, ни души, – разочарованно поджала губы я.

Мы помолчали несколько секунд.

– Таша… Как думаешь… Я скоро вновь смогу… Ходить?..

– Конечно скоро! – сжала кулаки я. – Я буду тебе помогать каждый день и скоро ты вернёшься домой. Правда в твоей комнате жил Генри…

– Я не против… Такого соседства… Хочу с ним поскорее увидеться…

– Брось, мы выселим его, – широко заулыбалась я, и Хьюи ответил мне мгновенной улыбкой.

Нет, мне не казалось, я действительно готова была разбиться в лепёшку, лишь бы вновь и вновь видеть на его лице улыбку…

…И всё-таки этой ночью он не продержался для меня достаточно долго. Хьюи заснул в начале второго часа ночи, и я не стала ему мешать в его сне, даже постаралась его поскорее укачать своей монотонной болтовнёй о подробностях того, что он и без моих рассказов уже прекрасно знал. Спустя час после того, как он закрыл глаза, я, не смотря на то, что перед этим прилично выспалась, тоже начала дремать и, в итоге, проспала вплоть до семи часов утра.

Я проснулась от острого ощущения взгляда на себе и сразу же встретилась с малахитовыми глазами пробудившегося брата. Впервые за последние десять лет, семь месяцев, три недели и пять дней, моё утро начиналось с улыбки. По-видимому мне нужно прекращать считать время: года, месяца, недели, дни, часы, минуты, секунды… Теперь у Хьюи всё будет хорошо… А значит, всё хорошо будет и у Миши… А значит, и у меня…

Глава 9.

Мы с Мишей сидели в просторном коридоре, не зная, как именно попрощаться друг с другом.

– Что ж, за четыре месяца и десять дней я должна излечиться от пристрастия к алкоголю, травке и клею.

– Сомневаешься? – я сжала руки, лежащие у меня на коленях, в кулаки.

– Нет. – решительно ответила Миша, но я знала, о чём она думает – о том же, о чём и я. Четыре месяца – это мало. Пожалуй, стопроцентной выкладки будет недостаточно, помимо этого должно случиться чудо.

– Если что, я найду ещё деньги, – не менее решительно произнесла я.

– Брось. Я справлюсь за три месяца, – криво ухмыльнулась Миша, явно специально выставляя себя излишне самоуверенной. – Или ты в меня не веришь? – сидя справа, она внимательно посмотрела на меня. Я не повернулась.

– Верю, – выждав несколько секунд для убедительности, твёрдо произнесла я. – Я в тебя верю, Миша, – наконец повернувшись к сестре полубоком, я положила на её плечо руку.

– Ты всегда была сильнее меня, – в ответ положив на моё плечо свою руку, прищурилась сестра. – Но с этого дня так не будет. Что бы ни случилось, я каждый день буду сильнее тебя. Ты больше не будешь первой на пьедестале.

– Вызов принят, – в ответ поджала губы я, после чего мы коротко обнялись и, постучав друг друга по плечам, поднялись со своих мест. – Встретимся через пару недель. От Лондона до клиники всего полчаса езды…

– Нет. Встретимся когда я буду чиста. Через четыре месяца. До тех пор не хочу ни чтобы ты меня видела, ни видеть тебя.

– Понимаю… – поджала губы я, действительно понимая, как чувствует себя и как выглядит человек во время “ломки”. – Ты ведь меня не ненавидишь?

– За что?.. За то, что я тебя бросила?

– Нет, Миша, тебя бросила я…

– Брось. Бросила я… – ухмыльнулась от забавной тавтологии сестра.

– Подожди, – резко оборвала её я. – Это я должна сказать первой… – я испытывающе заглянула сестре в глаза. – Прости.

– Прости! – едва ли не выкрикнула сразу после меня Миша, явно желая меня опередить, но у неё не удалось. – Так не честно, – раздражённо убрала мои руки со своих плеч она, всерьёз разозлившись. – Это я должна была сказать первой!

– Так ты прощаешь? – улыбнулась я, протянув всё ещё сердящейся сестре руку.

Помедлив несколько мгновений, моя измученная копия протянула мне свою очень сильную руку.

– Прощаю, – твёрдо ответила она, после чего, ухмыльнувшись, добавила. – Хотя бы простить первой разрешила. Так что с твоим прощением?

– Я тебя тоже прощаю, – улыбнулась я.

Мы разняли руки.

Я уже уходила, когда вспомнила о деньгах и, обернувшись, встретилась со сверлящим мою спину малахитовым взглядом:

– Те деньги, пятьсот долларов, которые ты вопреки всем своим зависимостям смогла накопить на операцию Мии, я положила на твой электронный счёт в этом центре. На тот случай, если тебе что-то понадобится купить… Пени с Рупертом приедут через неделю, возможно с ними подтянется отец… Ну что… До мая?

– Встретимся в конце июня, – поджав до крови искусанные губы и не вытаскивая рук из карманов потёртых джинс, тяжело выдохнула Миша, после чего её плечи заметно обрушились вниз.

Повторно направившись к выходу я больше не оборачивалась. Индивидуальный подход к лечению, лучшее питание, два бассейна с мини-водопадами и джакузи, грязевые ванны, шоколадные обертывания, солярий, сауна, массаж… Для Миши это будет то ещё пекло. Мне даже думать было страшно о том, что её ожидает в течении этих четырёх месяцев.

Я пообещала Хьюи, что приеду к нему завтра, но всё равно едва сдержалась, чтобы по пути домой, проезжая по кольцу Лондона, не завернуть в город. Однако, напомнив себе слова Хьюи о том, что сегодня он хочет провести день с отцом и Амелией, которую по-особенному сильно хотел увидеть, и познакомиться с детьми Руперта и Пени, я уговорила себя обогнуть Лондон стороной, буквально пройдясь по нему краем своих колес.

“Мы встретимся завтра… Обязательно… После встреч со всеми… Я определённо… Устану и… Отключусь… Приезжай завтра на весь… День… Не бойся… Я никуда не убегу…” – с иронией улыбался Хьюи.

“Да, он никуда не убежит”, – я сжала ещё сильнее руль, с болью подумав о том, что Хьюи предстоит заново учиться ходить. Но он научится. Он обязательно научится. Он сильный, и я знаю о его силе так же, как и о своей силе, и о силе, которая с его возвращением возродилась в Мише.

“Мы будем ходить!” – буквально кричало моё подсознание под ритм лёгкого рока, льющегося из колонок несущегося прочь от Лондона автомобиля.

Жмурясь от невероятно ярких лучей тёплого, красноватого солнца, постепенно сползающего за горизонт, я думала о том, что мне необходимо переждать всего двенадцать часов, чтобы вновь увидеться с братом. К тому времени я узнаю всё, что только возможно узнать о реабилитации после долговременной комы. Хьюи не просто научится ходить за предельно короткий срок – он у меня бегать будет!

Заезжая на свою улицу, залитую алыми лучами заката, я чувствовала себя возбуждённо счастливой. Во время пути домой я обдумала все свои актуальные жизненные перипетии и пришла к выводу, что все они остались позади: Хьюи очнулся спустя десять лет безнадёжной комы, Мия успешно прооперирована и благополучно проходит курс реабилитации, Миша не просто добровольно отправилась на лечение, но готова зубами рвать свои недуги… Лучшего периода в моей жизни не было уже десять лет, семь месяцев и… Нет! Всё-таки стоит прекратить считать эти дни. Время больше не будет проходить мимо меня, каждый день будет особенным, полным жизни… Жизнь! Я могу начать жить… Я ведь могу?..

Увидев у своего дома машину Дариана лишь после того, как подъехала к ней впритык, я поняла, что замечталась, но не расстроилась от этого. Даже Дариан больше не казался мне проблемой. Если я пережила весь этот ужас, значит и отношения с Дарианом определённо переживу. Определённо…

– Ты выглядишь взбудораженной, – улыбнулся Дариан, подходя к гаражу, из которого я только выходила.

– Ты даже не представляешь насколько, – неожиданно широко заулыбалась я, продолжая наслаждаться эмоциональным подъёмом, который произошёл со мной сразу после того, как я поняла, что Миша действительно осталась в лечебнице.

– Поделишься?..

– Хьюи разговаривает, – продолжала удивлять саму себя своей откровенностью я, но никак не могла перестать эмоционально размахивать руками. – Миша отправилась на лечение в клинику, Мия скоро вернётся домой здоровой и невредимой… Я счастлива! – неожиданно вслух заключила я, и мне так понравилось услышанное, что я повторилась. – Я счастлива, Дариан… – буквально из грудни выдыхала счастье я. – По-настоящему.

Дариан, смотря в мои глаза со скрещёнными на груди руками, лучезарно улыбался, не оголяя своих белоснежных зубов.

– Что я могу сделать, чтобы умножить твоё счастье? – внимательно выслушав меня, вдруг поинтересовался он.

– Не стоит, – поджав губы, похлопала рукой по скрещённым рукам Дариана я. – Ты ведь знаешь, что не выполнишь моего желания.

– Может быть у тебя есть какое-нибудь другое желание?

– Нет уж, спасибо, – ухмыльнулась я, постепенно приходя в себя от внезапно нахлынувшей на меня эйфории. – Я не знаю, как с тобой разобраться по итогам прошлого своего желания, так что… – остановившись на крыльце, я замолчала, увидев прикреплённый к входной двери чистый лист. Оторвав его и перевернув, я прочла текст, написанный рукой Нат: “Когда приедешь – зайди к мистеру Гутману. Срочно”.

Наверное я слишком сильно привыкла к проблемам, отчего записка показалась мне ничем иным, как предупреждением о новой волне неприятностей. Ещё это “срочно”… Я сдвинула брови.

– Кто такой мистер Гутман? – посмотрел мне через плечо Дариан.

– Сосед, – задумчиво отозвалась я. – Подождёшь меня?.. – я не успела закончить свой вопрос, как Дариан перебил меня.

– Я пойду с тобой.

– Со мной? – вздёрнула брови я, а потом вдруг подумала: “Почему бы и нет?” – и, поджав губы, приложила записку к груди Дариана. – Ладно, пошли. Не думаю, что это займёт много времени. Мистер Гутман отшельник. Во всяком случае, был отшельником, пока я не свела его с Коко. Теперь у них серьёзный роман и они всерьёз собираются отправиться в путешествие по Европе. Чудно…

– Чудно? – переспросил Дариан, шагая по тротуару справа от меня.

– Как человек может больше двадцати лет прожить отшельником и вдруг вот так вот взять, и решить отправиться в путешествие на шестом десятке своей жизни?

– Он в неё влюблен? – неожиданно спросил Дариан.

– Что?

– Он влюблён в Коко?

– Не знаю… – пожала плечами я.

– По-видимому влюблён, – задумчиво произнёс Дариан, открывая мне калитку во двор мистера Гутмана. Я же решила не копаться в его мыслях, чтобы не наткнуться в них на нечто опасное для себя, поэтому молча вошла в открытую передо мной дверцу.

Глава 10.

Сделав один-единственный звонок в дверь, я стала переминаться с ноги на ногу. Я окончательно отошла от радости, которая возникла у меня во время деления с Дарианом своим счастьем, и теперь, наконец, начала задумываться о том, стоило ли мне брать его с собой к мистеру Гутману или мудрее было бы запереть его в своём доме (именно запереть, так как иначе Дариан всё равно бы последовал за мной). В конце концов, Дариан мне не парень, чтобы я могла или хотела знакомить его без разбора со всеми своими родственниками, друзьями и соседями…

Я уже успела проткнуть себя сотней игл сомнений относительно стоящего в этот момент рядом со мной Риордана, что, скорее всего, он заметил, так как начал ухмыляться наблюдая за тем, как я переминаюсь с ноги на ногу, как вдруг дверь перед нами распахнулась и на пороге возник мистер Гутман.

– Мистер Гутман! – уже окончательно съехав с катушек от того, что привела с собой постороннего, воскликнула я. – Нат оставила мне записку… – мистер Гутман внимательно смотрел на Дариана, не наделив меня даже мимолётным взглядом, отчего я решила отложить разговор о записке “на потом”. – Оу… Это Дариан… Мой парень… То есть! – я уже хотела сказать: “То есть начальник!”, – но было слишком поздно – мистер Гутман и Дариан уже пожимали друг другу руки, а прокричать вдогонку первоначальному варианту слово “Начальник!” не представлялось мне корректным. Я прикусила язык.

– Какой интересный молодой человек, – прищурился мистер Гутман, осматривая Дариана, но явно обращаясь ко мне.

– Олаф хотел сказать, что твой молодой человек очень красивый, – сообщила мне вдруг возникшая за спиной мистера Гутмана Коко, сразу же положившая на его плечи свои цепкие руки. – Олаф – художник, – обратилась к Дариану Коко. – Он издалека видит красоту.

– Да, но я ценитель женской красоты, – заметил мистер Гутман, красноречиво заглянув в глаза своей соблазнительницы.

– Определённо, – хитро согласилась Коко. – Таша очень красивая и Дариан очень красив, – кокетничая, женщина перевела взгляд на нас. – У вас могут быть красивые дети.

– Не в этой жизни, – криво ухмыльнулась в ответ я. – Нат написала мне записку, – выдернула из заднего кармана джинс Дариана листок бумаги я. – Здесь написано “срочно”. Что-то случилось?

– Как? Ты не знаешь?! – удивлённо воскликнула Коко.

– Твой брат очнулся, неблагодарная, – словно из ниоткуда появилась в дверном проёме огневолосая. – Могла бы и раньше нам сообщить.

– Не злись, дорогая, – заулыбался возникший за спиной Нат Байрон, и тут же с претензией обратился ко мне. – Таша, мы узнали от Руперта, а не от тебя, как такое возможно?

– Уже двое суток прошло, а ты ни словом не обмолвилась! – Нат явно злилась.

Почесав затылок, я поняла, что меня ожидает серьёзная шумиха, но, к удивлению, я этому не огорчилась. Последние двое суток я вообще ни о чём не огорчалась, даже когда узнала, что выпила серьёзную дозу снотворного, способного завалить быка. Кажется, мой лимит огорчений на эту жизнь наконец-то начинал иссякать.

Помимо мистера Гутмана, Коко, Байрона с Нат и меня с Дарианом, были ещё приглашены и Даррен с Паулой, оставившие своих дочерей под присмотром родителей последней. Нат, конечно, для поддержания марки поворчала на меня ещё минут пять, но вскоре забыла об обиде, нанесённой моим молчанием ей, как лучшей подруге. Конечно я должна была рассказать ей о случившемся одной из первых, но у меня ведь дырявая голова, а с сита спрос небольшой, и это не осталось без учёта (по крайней мере именно так выразилась Натаниэль).

Первый час мы распивали холодное пиво в честь пробуждения Хьюи, второй час распивали прохладное пиво в честь лечения Миши, третий же час, на который я никак не рассчитывала, мы распивали пиво комнатной температуры в честь назначенной даты свадьбы мистера Гутмана и Коко. Они планировали расписаться в апреле, после чего незамедлительно отправиться в путешествие по Европе и обязательно заехать к сыну и внукам Коко, живущим где-то под Берлином.

Мы начали расходиться ровно в девять, когда всё пиво было выпито, и поводы для продолжения банкета окончательно иссякли. Разбившись на пары, все потянулись по тропинкам в разные стороны, и я, посмотрев на идущего слева от меня Дариана, вдруг поняла, что в каком-то смысле у меня тоже есть пара.

Я думала, что Дариан проводит меня до дома, но, дождавшись пока я открою дверь, он уверенно вошёл внутрь, и мне пришлось смириться с этим. Слегка опьянённая количеством выпитого мной этим вечером пива, я приняла прохладный душ, пока Дариан ожидал меня в гостиной. Смыв с себя тяжесть прошедшего дня и протрезвев под холодными струями воды, я предложила Дариану выпить по ещё одной бутылке пива из холодильника, и он не отказался. Даже странно, как легко ему заходило далеко не самое дорогое пойло. Хотя, нет, не странно. Просто пиво “обычных смертных” не оказывало на его организм особого влияния – он фактически не пьянел, и это бросалось в глаза.

С прохладными бутылками в руках мы вместе засели за мой ноутбук, поставив его на журнальный столик в гостиной и сев на пол. В итоге мы битых два часа изучали всевозможные статьи о восстановлении жизнедеятельности человека после длительной комы, после чего сделали вывод о том, что выхода в данной ситуации всего три: Движение, Движение и ещё раз Движение. Хьюи должен усердно тренироваться и, раз у него нет серьёзных травм, которые могли бы повлиять на его реабилитацию, с его здоровьем к концу этого года у него есть все шансы если не стать олимпийским спортсменом, тогда хотя бы учителем физкультуры в старшей школе – молодость была на его стороне. О том, что в подобных ситуациях всё сугубо индивидуально, я предпочитала не задумываться (у нас-то точно всё будет тип-топ!).

Удовлетворённая положительными прогнозами, я отклонила предложение Дариана помочь мне с этим вопросом “иными способами”, после чего приняла его негласное предложение на секс.

Дариан, как всегда, не подвёл и сделал всё возможное, чтобы я полноценно выпала из жизни на час, после чего, лежа слева от меня на кровати, приятно поглаживал мою голову, отдыхающую на его вздымающейся груди.

– Ты назвала меня своим парнем, – внезапно произнёс он в момент, когда я уже собиралась засыпать.

Я ответила лишь спустя несколько секунд:

– Ты ведь понимаешь, что я оговорилась?

– Ты ведь понимаешь, что ты произнесла это вслух?

На сей раз я ничего не ответила.

– Почему ты не хочешь принять мою помощь с Хьюи?

Прежде чем дать ответ, я, водя кончиком указательного пальца по горячей груди собеседника, думала о том, стоит ли говорить правду. Пожалуй, я впервые задумалась с Дарианом о том, стоит ли говорить с ним прямо.

В итоге привычная мне Таша вернулась в меня быстрее, чем обновлённая и ещё неизвестная мне версия меня успела занять центральное место где-то в глубине моего внутреннего мира.

Как обычно, я не стала врать.

– Мне от тебя ничего не нужно, – наконец произнесла я.

Дариан ничего не сказал мне в ответ, что заставило меня напрячься сильнее, чем если бы он сказал мне хоть слово. Мы так и заснули в обнимку, но я всем своим существом ощущала, что Дариан, не смотря на физическое бездействие, в буквальном смысле душил меня.

Кажется, я даже заснула именно от недостатка воздуха.

Дариан.

После слов Таши о том, что ей от меня ничего не нужно, я едва удержался, чтобы не напомнить ей о её месте. Перед глазами сразу же всплыла эхом посленовогодняя картина – я, сжимая Ташу за плечи, трясу её изо всех сил, кричу в её охмелевшее, до боли красивое лицо, стараясь не думать о глубине её огромных, широко распахнутых глаз: “Говоришь, просить у меня денег для тебя гильотина?! Я собственноручно отсеку голову твоему высокомерию!.. Говоришь, презираешь меня?! Ты будешь меня ненавидеть!.. Ты будешь испытывать столько эмоций по отношению ко мне, что взорвёшься от их переизбытка!”.

Может быть мне и вправду стоит заставить её себя ненавидеть? Сыграть на её негативных эмоциях, чтобы в итоге вызвать в ней те эмоции и чувства, которые мне от неё нужны?

Таша уже спала, а я, под её сопение, машинально поглаживая большим пальцем ложбинку на её спине, всё ещё думал над тем, как нам быть дальше. Я долго и со злостью размышлял о том, что мне уже изрядно надоело её поведение и что пора с этим завязывать, и раз не получилось по-хорошему, пришла пора начинать действовать по-плохому… Но вдруг зацепившись взглядом за её лицо, я, в который раз, замер от увиденной красоты, и мысли мои замерли вместе с моим сердцем. Её слегка приоткрытый рот пленял, но я не мог его поцеловать, чтобы не спугнуть живописный момент… Нет, я не мог её брать нахрапом. Сейчас не время для жёсткой игры. Она была по-настоящему счастлива, и я не мог позволить кому-либо омрачать её счастье, даже самому себе. Вновь необходимо ждать. И, хотя у меня обычно плохо подобное получается, с Ташей я готов научиться тонкому искусству выжидания. Ни вчера и ни сегодня она не была моей по-настоящему, но у нас ещё есть тысячи завтра. Вряд ли, конечно, я дождусь первой тысячи – едва ли я дождусь сотни! – но однажды определённо наступит то самое “завтра”, когда Таша, сама того не понимая, станет моей. Может быть она просто не может стать резко чьей-то, может быть ей необходимо становиться чьей-то постепенно, после чего, наконец возымев принадлежность к кому-то – ко мне! – она замрёт от неожиданности и шока. Замрёт, но уже ничего не сможет с этим поделать – назад дороги не будет.

Да, я подожду ещё немного, ещё совсем чуть-чуть… Возьму её временем, но я возьму её. Когда она станет моей, ей придётся отказаться от всего того хлама, которым она всё это время забивала свою прелестную головку…

Мы уже давно играем по моим правилам, осталось только научить этого упрямого игрока правильно бросать кости.

Глава 11.

У меня появилась цель, из-за чего моё отношение к своей жизни начало резко меняться. С пробуждением Хьюи в моём существовании неожиданно появился смысл.

Долгое время всем жаждущим общения с Хьюи приходилось делить его между собой, пока наконец Хьюи сам не устал и не предложил составить график посещений. Так он впервые за десять с половиной лет взял в свою руку карандаш, которым в итоге лишь спустя сутки смог начертить более-менее понятный график. Ему понадобилось двадцать четыре часа, чтобы заново научиться выводить на бумаге при помощи ослабших пальцев знакомые ему символы. Тот факт, что Хьюи так быстро далось письмо, подбадривал меня даже больше, чем положительные прогнозы доктора Аддерли.

График посещений Хьюи разделил между мной, отцом, Рупертом и Пени с их детьми по-желанию, и Пандорой с Айрис. Амелия могла приходить в любое удобное для неё время. Когда же в графике внезапно обнаружилось, что Хьюи “отрезал” всем одинаковый кусок времени, при этом добавив мне лишние часы, больше всех возмутилась Пандора (хотя, конечно, остальные тоже морщили носы).

– Я его бабка! – она трясла графиком перед носом моего отца, пытающегося спокойно позавтракать и уловимо расстроившегося из-за чертежей сына, с которым он не меньше меня хотел проводить всё своё время. – Я мать его матери! Почему он отмерял именно Таше по плюс два часа с каждого дня?!

– Может быть потому, что Таша единственная, кто не выносит ему мозг своей болтовнёй и не давит своим присутствием? – неожиданно вступилась за меня Айрис, что заставило меня прекратить есть свою порцию вчерашнего супа.

И почему я только согласилась на этот совместный завтрак, который больше напоминал сборище импульсивных несушек? Может быть потому, что все сейчас собравшиеся здесь не завтракали в семейном кругу уже больше десяти лет?

– Я пропущу этот прозрачный намёк мимо себя, юная леди, – обратившись к Айрис, сдвинула брови Пандора, при этом расстроенно швырнув лист с графиком в центр стола.

– Хьюи прав, – налив себе бокал сока и уже сев обратно на своё место, вдруг вступила в разговор Амелия. – Ты, моя сватья, хотя и мать его матери, но её утробу он делил со своими сёстрами. Он знает, кто ему сейчас нужнее.

Пандора скрестила руки на груди. Не найдя, что ответить на слова Амелии, она мгновенно метнула свой всё ещё искрящийся недовольством взгляд на Айрис.

– Ты мне хоть и не родная кровь, но ты могла бы и встать на мою сторону… Как продвигаются дела со свадьбой? Всё ещё в силе?

От вопроса Пандоры Айрис вдруг поёжилась, а я вдруг поняла, что не я единственная задаюсь вопросом относительно правильности её решения выходить замуж в столь раннем возрасте, фактически сразу после выхода из клиники, тем более за такого ветреного кандидата как Дэйл.

Мои мысли прервал отец.

– Его почерк совершенно не изменился, – вдруг произнёс он, поднеся к своим светлым глазам график начерченный Хьюи. – Ровно такой же, каким был в тринадцатилетнем возрасте…

Отец был прав. Хьюи во многом остался тринадцатилетним парнишкой, но не во всём. Хьюи был так же наивен, как может быть наивен подросток, однако оказалось, что во время комы он слышал едва ли не всё, о чём мы разговаривали с ним или в его присутствии, и его мозг соответственно реагировал на наше “взросление”. Его же тело всё это время постепенно росло, развивалось и менялось. Ему делали регулярные массажи, что помогло избежать пролежней и серьёзного атрофирования мышц, его несколько раз в неделю мыли, ему стригли волосы и ногти… Мой брат физически и морально взрослел, при этом будучи наглухо запертым в собственном теле и подсознании. Уже спустя неделю общения с Хьюи я могла сделать вывод, что передо мной предстал внешне девятнадцатилетний парень, с душой, добротой и наивностью тринадцатилетки, но мышлением равным своему возрасту. Впрочем, Хьюи с раннего детства отличался от нас с Мишей своей добротой, которая и порождала в нём уникальную наивность. Тот же факт, что он выглядел на пять лет моложе своего реального возраста, был вполне нормален, тем более с учётом того, что при росте метр семьдесят три (мы с Мишей достигли роста в метр семьдесят семь) он весил всего шестьдесят килограмм. Хьюи срочно нужно было набирать вес и старательно шевелиться, но спустя две недели действительно великих трудов сквозь сжатые зубы и пот градом, он научился только приподниматься на локти, и удерживать шею, после чего, при помощи со стороны, он садился на край своей койки и, отдышавшись, самостоятельно сползал с неё в инвалидное кресло. К концу второй недели он мог проделывать это уже не за двадцать, а за десять минут. Ещё пара недель подобной работы сквозь боль и пот, и он достигнет невероятного успеха. Мы оба были в этом уверены так же, как и в том, что уже спустя месяц сможем играть в прятки с медсёстрами.

Из-за чрезмерной худобы, даже не смотря на хороший обогрев палаты, Хьюи постоянно мёрз, поэтому мы надевали на него тёплые кофты и носки, а когда предпринимали с ним прогулки по коридорам, обязательно укрывали его пледом. Сначала мы укрывали его всего, но позже, научившись неплохо пользоваться верхней частью своего тела, он стал проявлять сопротивление и, в итоге, настоял на том, чтобы накрыты были только его ноги.

Больше всего Хьюи любил прогулки на инвалидной коляске, которая его ни капли не смущала. Он знал, что пройдёт ещё несколько недель, и он перейдёт на костыли – он не останется в коляске навсегда – поэтому сейчас ничто не мешало ему наслаждаться каждой нашей вылазкой из палаты, каждой возможностью провести время вне своей койки, и каждому встречному прохожему, внешний вид которого порой мог стать для него настоящим впечатлением. Однажды он сказал мне, что больше всего ему не хватало “там” картинок. За десять с половиной лет ему приснилось не больше пары-тройки десятков снов, которых он не может сейчас даже вспомнить, остальное же время он не видел ничего кроме кромешной тьмы, сквозь которую к нему прорывались наши голоса, которым он был рад, словно любимой радиоволне, прерывающей белый шум. Узнав об этом, моё сердце сжалось от силы того одиночества, которое всё это время терзало дорогого мне человека. Не смотря на то, что рядом с ним всегда были любящие его люди, всё это время – десять лет, семь месяцев и двадцать один день – Хьюи был одинок так, как не может быть одинока ни одна живая душа.

Боль от осознания глубины его одиночества пронзала меня…

…Весна в этом году наступила рано. Со второй половины февраля температура уверенно держалась плюсовой отметки, днём достигая десяти градусов, а по ночам не опускаясь ниже пяти. Дожди лили практически каждый день и всегда были сильными, проливными, и даже два раза случились шквальные. Природа постепенно пробуждалась от по-настоящему сильной в этом году зимней спячки и дышать с каждым днём становилось всё легче, хотя, может быть, причиной тому была не смена пор года, а вместе с ней и смена моего гардероба, и не влажность кристально чистого воздуха. Просто я стала улыбаться чаще, говорить искреннее, словно начала воспринимать жизнь вокруг себя живее. Правда все изменения, коснувшиеся моей личности, не покидали пределов поликлиники.

Стоило мне въехать на парковку поликлиники и, от предвкушения наших с Хьюи разговоров, я в мгновение ока становилась другим человеком. Стоило же мне покинуть парковку, и я вновь становилась той версией себя, благодаря которой выжила в сложное для себя и, к счастью, минувшее десятилетие. Впрочем, вскоре чрезмерное любопытство социума отобрало у меня даже “парковочное” настроение, резко обрезав его сначала до границ поликлиники, а после и вовсе до единственного этажа. Опасаясь того, что скоро придётся довольствоваться одной лишь палатой, я, сидя напротив Хьюи, молча читала очередную громкую статью в газете, которую Хьюи успел затереть до дыр прежде, чем я успела сменить Айрис (Пандора с ней сегодня не пришла – во время проливных дождей у неё случались внушительные скачки́ давления).

“Молодой человек вышел из комы спустя десять лет”, – вот так вот лаконично звучала уже пятая за две недели статья о Хьюи Грэхэме, на сей раз опубликованная одним из крупнейших издательств Лондона.

Я внимательно посмотрела на Хьюи.

– Тебе следует почитать что-то более… Интересное. Ты ведь любишь Толкиена, может быть тебе принести книгу?

– Всего Толкиена я прочёл за неделю до того, как впал в кому. До сих пор кажется, будто читал его только вчера, – мимолетно усмехнулся он. За прошедшие две недели он научился говорить без остановок и теперь общался не хуже, чем человек, не имеющий ни малейшего понятия о коме. Подобный прогресс заставлял меня замирать от страха перед тем, что через какое-то время нам будет выставлен счёт за подобные успехи. Впрочем, это были лишь пустые переживания – просто я привыкла ожидать худшего. – Да и потом, – продолжал Хьюи, – я ещё не дочитал Харпер Ли, которую папа принёс мне позавчера, и ещё даже не приступал к разбору кубика рубика Жасмин. Не переживай, с развитием у меня всё более-менее под контролем. По крайней мере я тружусь в этом направлении больше, чем сплю.

– Кстати обо сне, – сдвинула брови я. – Доктор Аддерли говорит, что ты недостаточно много спишь. У тебя бессонница?

– Я не знаю, – пожал плечами брат. – Мне хватает пяти часов в сутки. Может быть я просто выспался за эти десять лет, – вновь улыбнулся он.

Я улыбнулась ему в ответ и вновь задумалась о ситуации с прессой. Медперсонал пока что не начал сливать важную информацию, но она уже начинала просачиваться, а значит скоро в палату к Хьюи может заявится какая-нибудь эксцентричная блондинка с бестактным вопросом наподобии: “И каково это – проспать полжизни?”. Эта блондинка, кстати, караулила меня сегодня у ресепшена, но я вовремя развернулась и отправилась к Хьюи другим путём. За то время, которое я провела в этой клинике на реабилитации после аварии, я выучила едва ли не все возможные и невозможные закоулки этого холодного здания.

Итак, мне нужно было срочно придумать, как уберечь Хьюи от верно приближающегося к нему стресса. Впрочем, рядом с ним с девяти утра до десяти вечера всегда был кто-то из близких, а по ночам несли караул доброжелательные медсёстры, но ведь у папарацци напрочь отбито чувство такта – они могут нагрянуть и в неустановленное для посещений время.

– Таша, – взмахнул перед моими глазами рукой Хьюи. – Прекрати так сосредоточенно думать. А-то состаришься быстрее. Я и так выгляжу на пять лет моложе тебя, не хватало ещё пару лет прибавить к этому ужасному числу, и всё из-за твоей привычки усердно ворочать мозгами. – с тех пор, как Хьюи проснулся, он улыбался чаще, чем я за последнее десятилетие своей серой жизни. – Пошли лучше прокатишь меня с ветерком. Только с тобой я могу надеяться на то, что однажды мы всё-таки собьём с ног доктора Аддерли.

– Ещё пара недель и ты уже сам сможешь ходить. Вот тогда-то ты его и собьёшь, – криво ухмыльнулась я

– Нет, нужно действовать пока я ещё “на колесах”, – весело улыбался Хьюи. – Давай же, подкати ко мне моего железного коня.

Как только мы оказались в коридоре, Хьюи сразу же принялся катить своё кресло самостоятельно. И хотя у него всё ещё недоставало сил на “скоростную езду”, благодаря ежедневной двухчасовой зарядке по утрам и послеобеденной пятичасовой гимнастике, он уже вполне уверенно мог без посторонней помощи, благодаря активной работе собственных рук, прокатиться по коридору и обратно к своей палате.

– И что же, теперь на нашей и без того забытой улице появился ещё один заколоченный дом? – прокатившись круг, мы остановились в “кармане”, расположенном справа от палаты Хьюи, в котором было установлено два диванчика и три горшка с внушительными живыми деревьями. – Даже не верится, что Фултонов больше нет. Ведь наша улица невообразима без их ворчания. Помнишь, как однажды миссис Моуди бросила газетой в Энтони, который на лето устроился разносчиком прессы?

– За то, что он не в тот отдел почтового ящика бросил журнал “Садовые чары”, – криво ухмыльнулась я, запустив руки в карманы.

– И как мистер Марвин словил Джереми и едва не отодрал ему уши за то, что он отобрал у их собаки теннисный мяч, который принадлежал нашей таксе и который уже неделю находился в пользовании их бульдога.

– Свирепый бульдог загнулся от старости спустя неделю, после чего чета Фултонов всерьёз решила, будто в этом наша вина и пёс помер от грусти по теннисному мячу, – ещё шире заулыбалась я. – Да уж… – поджав губы, грустно выдохнула я. – Сейчас окна их дома заколочены. Мистер Фултон попросил об этом мистера Гутмана… После смерти миссис Моуди, мистера Марвина забрал к себе их единственный сын. Помнишь его? Он приезжал к ним пару раз на своём бордовом обшарпанном пикапе.

– Да, помню… Бритоголовый весёлый мужчина, совсем не похожий на своих ворчливых родителей. У него ведь есть дочь?

– Две дочери, если я не ошибаюсь…

Мы немного помолчали.

– Выходит, на нашей улице осталось всего три дома? Дом мистера Гутмана, наш дом и та небольшая хибарка, которую ты делишь с её хозяйкой и Нат?

– В последнее время почти не делю. Коко всё чаще остаётся у Олафа, Нат вообще стала приходить только в гости, без ночёвки… Кстати, на нашей улице есть ещё один жилой дом. Тот, что напротив дома Генри.

– Там раньше жила большая семья, но они уехали едва нам исполнилось два года. Неужели теперь там кто-то живёт? Сколько себя помню, этот дом был заколоченным.

– Помнишь Даррена Рассела, одноклассника Пенни, и сексопильную Паулу Андерсон, с которой он начал встречаться в старших классах? Они так и не расстались. Почти сразу после того, как Паула окончила школу, они поженились. Закончив университет в Лондоне Даррен вернулся обратно в город, устроился тренером в зал Руперта, а Паула стала мастером по маникюру. Около семи лет назад они выкупили этот дом и отреставрировали его так, будто он никогда и заброшенным не был. Кстати, у них трое детей.

– Трое?! – удивился Хьюи. – Но ведь Даррену всего двадцать восемь лет, а Паула всего на год младше него!

– И это не самое удивительное, – ухмыльнулась в ответ я. – Все три девочки погодки – пять, четыре и три года. Кармелита, Бенита и Мерседес, – загибала пальцы я. – Первые две девочки с цветом кожи молочного шоколада, а последняя беленькая, словно тот зефир, который Амелия привезла нам однажды из России.

– Да-а-а… Вот это была сладость, – мечтательно заулыбался Хьюи. – Три коробки наслаждения.

– Коробки, может, было и три, но каждому из нас тогда досталось всего по пять зефирок.

– У тебя красивый мобильный, – неожиданно заявил Хьюи, вытащив из моего заднего кармана телефон. – За десять лет технологии сильно изменились.

– Помню, у тебя вообще был мобильный в виде раскладушки, – ухмыльнулась я. – Тебе мама подарила на десятилетие.

– Жаль, что он не уцелел… – поджал губы Хьюи. – И сколько сейчас стоит вот такая вот модель?

– Оу… Это очень дорогая модель. Настолько дорогая, что я даже ценой не интересовалась, чтобы не испугаться, – словив красноречивый взгляд собеседника, я пояснила. – Это подарок.

– Подарок? – удивлённо вздёрнул брови Хьюи. – Ты не говорила, что у тебя есть парень.

– У меня нет парня.

– Тогда кто тебе дарит настолько дорогие подарки?

– Это… Знакомый, – принимая телефон из рук Хьюи обратно, встретилась с ним взглядом я, и изумруды наших глаз выпалили искру.

– Знакомый?.. Хм… И что же ещё тебе подарил этот знакомый?

– Ничего особенного… Хо-о-отя… – я не собиралась рассказывать Хьюи о деньгах на операцию Мии, так как это был не подарок, но об автомобиле, который, по сути, являлся самой настоящей компенсацией, можно было рассказать. – Хочешь кое-что покажу? Давай, подкатывайся к окну.

Когда Хьюи, держась за широкий пластмассовый подоконник, поднялся со своего кресла и, пошатываясь, удерживался от явного желания упереться лбом в окно, я произнесла, едва не прислонившись щекой к его щеке и ткнув пальцем в стекло:

– Видишь вон ту оранжевую точку на парковке? Это фольксваген хэтчбек.

– Он подарил тебе машину?! – округлил глаза в детском удивлении Хьюи.

В течении следующих десяти минут я по-быстрому рассказала ему о своём “начальнике”, о том, что означает слово “компаньонка” и о том, как из-за моей подопечной моя “консервная банка” превратилась в “искореженную консервную банку”, вместо которой Дариан и подогнал мне новый автомобиль.

– Погоди… Так у тебя роман с работодателем? – уже сидя напротив меня в своём инвалидном кресле, вдруг решил уточнить проницательный Хьюи.

– Эммм… Это не роман… – замялась я.

– Тогда что это?

– Я его не люблю.

– Но при этом он дарит тебе автомобиль, мобильный… Вы спите вместе?

– Хьюи… – я потерла ладонью над губой.

– Таша, мне уже далеко не тринадцать… Но, если ты не хочешь мне об этом рассказывать, тогда не надо, – красноречиво посмотрел на меня брат.

Да, Хьюи было не тринадцать, но и ровесником моим, не смотря на то, что он был моим братом-близнецом, он, к несчастью, не являлся. Я не могла с ним обсуждать свою сложную половую жизнь.

Мы ещё несколько секунд выжидательно сверлили друг друга взглядами, после чего Хьюи наконец смирился с тем, что я не скажу ему ни слова о моих “постельных” отношений с Дарианом, и заинтересованно спросил:

– Выходит, ты и машину водишь? Давно сдала на права?

– Ровно пять лет назад, – хитро улыбнулась я.

– Первого марта?

– В первый день весны, первого марта с первого раза.

– Ты крута, – Хьюи протянул мне кулак и мы по-братски одобрили мою крутизну. Мы помолчали ещё несколько секунд, прежде чем Хьюи, задумавшись, продолжил разговор. – Кстати, Айрис не захотела знакомить меня с Дэйлом.

– В смысле – не захотела? – удивилась я.

– Я узнал, что свадьба уже скоро и захотел познакомиться с Дэйлом прежде, чем они поженятся, так как на свадьбу я едва ли попаду, – разочарованно поджав губы, Хьюи похлопал левой ладонью по колесу инвалидного кресла, в котором сидел, – но она отказалась нас знакомить.

– Почему? – машинально поинтересовалась я, и вдруг услышала, как в окно справа начали врезаться косые капли проливного мартовского дождя.

– Без понятия…

Мы помолчали ещё несколько секунд.

– А ты знал, что перед тем, как сделать предложение Айрис, Дэйл признался мне в любви?

– Нет, – обеспокоенно посмотрел на меня Хьюи.

– И самое удивительное, что Айрис знала об этом с самого начала. Знала, когда принимала от него предложение о вступлении в брак, и знает сейчас, собираясь шагать с ним под венец.

– Он устроил свадьбу с Айрис в отместку тебе? – даже для Хьюи это было прозрачно.

– Более чем уверена в этом.

– И ты пойдёшь на эту свадьбу?

– Она ведь моя кузина. Это её выбор.

– Знаешь, а ведь она его не любит… – вдруг задумчиво произнёс Хьюи, сверля взглядом мои колени, после чего перевёл взгляд на меня. – Это заметно, когда она говорит о нём.

– Она что-то задумала… – с подозрением прищурилась я.

– Всё-таки как всё изменилось, – тяжело выдохнул Хьюи. – Энтони – гомосексуал, у Пени на редкость счастливый брак, Миша – мать двоих детей, у тебя сложные отношения с твоим боссом, Айрис – невеста, без пяти минут жена нелюбимого человека. Интересно, как сложилась судьба у Эсми и Руби? Ты что-нибудь о них знаешь?

Глава 12.

Руби Уотсон была одноклассницей Джереми, переехавшей в Лондон с родителями сразу после перехода в десятый класс. Руби и Джереми начали встречаться, когда Руби уже жила в Лондоне – она состояла в команде черлидеров, выступавших в поддержку баскетбольной команды, в которой Джереми был капитаном.

Руби была первой и последней девушкой Джереми. Они провстречались ровно семь месяцев, после чего произошло фатальное столкновение нашей машины с мусоровозом.

…Руби достаточно быстро начала новые отношения. Однако только с третьим парнем после Джереми у неё завязалась “серьёзная история”. Она забеременела и на пятом месяце вышла замуж. Судя по истории в её инстаграме – Пени случайно на неё наткнулась – уже в конце апреля этого года Руби должна родить своего первого ребёнка – девочку.

Она родит ребёнка, которого могла бы ждать от Джереми… В конце концов, он был единственным, за исключением её действующего экс-бойфренда, ныне мужа, с кем она состояла в отношениях больше полугода. Я даже думала, что они любили друг друга, пока не узнала, что следующим её парнем после Джереми стал форвард из его команды-соперницы по баскетболу. Суть даже не в том, что Руби начала встречаться со спортивным соперником Джереми, а в том, что она начала новые отношения спустя каких-то два месяца.

Два месяца!.. Не два полугодия (что я бы ещё приняла), не два года и не два десятилетия, а два – твою ж мать! – месяца!

Интересно, в какой именно момент она решила, что скорбеть по погибшему возлюбленному с неё достаточно? Кто-то подсказал? Или сама додумалась?

И ведь неплохой девчонкой была до тех пор…

Это не любовь. По крайне мере я не признаю существование любви в подобной форме.

Эсми Далтон была на год старше Хьюи. Они начали встречаться за два месяца до трагедии. Многие девчонки в школе высмеивали Эсми за то, что она завязала отношения с парнем младше неё – они все встречались с парнями постарше, минимум с ровесниками, но никак не с “малолетками”. Хьюи было всего тринадцать, а ей четырнадцать, но никто не сомневался в том, что они любили друг друга. В конце концов, это была первая любовь для каждого из них. Я не знаю, что бы это значило, так как у меня ещё не случилось “первой любви”, но Амелия говорит, что первая любовь самая сильная и, соответственно, самая незабываемая (она вышла замуж за прадеда по первой влюблённости и никогда об этом не жалела).

Первые полгода после аварии Эсми посещала Хьюи каждый день после школы – её подвозил наш отец. Затем её мать, узнав о том, что Руби Уотсон давно уже завязала новые отношения, забеспокоилась за Эсми и попросила нашего отца не потакать её дочери в желании видеться с парнем, лежащем в коме. В конце концов, у девочки вся жизнь впереди, многодетный отец должен был понять её, как мать-одиночку…

Отец перестал подвозить Эсми в больницу и следующие полгода она добиралась до Лондона на электричке по три-четыре раза в неделю. Затем ещё полгода она приходила к Хьюи каждые выходные (то есть два раза в неделю стабильно). Последние же полгода она приходила по субботам. Я гордилась ей, честно. Даже сейчас горжусь. Эсми провстречалась с Хьюи всего два месяца и, в отличие от Руби, состоявшей с Джереми в отношениях в три с половиной раза дольше, она не покидала своего парня на протяжении бесконечно долгих двух лет. Два года она не расставалась с Хьюи, два года приносила ему букеты ромашек (их личная фишка), два года читала ему вслух книги и год моей реабилитации заносила мне раз в неделю дешёвые шоколадки, к которым я привязалась (если только можно так сказать) не меньше, чем к ней.

Руби Уотсон же хватило всего двух месяцев, чтобы забыть о Джереми. Возможно, если бы Джереми тоже впал в кому, а не умер, Руби бы тоже, подобно Эсми, проявила свою верность. Но у нас не представилось возможности проверить эту теорию, а я не верила в то, что Руби, будь Джереми в коме, способна была бы стоять в одном ряду с Эсми, не желающей отпускать руку Хьюи.

…Эсми попрощалась с Хьюи вскоре после своего шестнадцатилетия. Я, стоя за приоткрытой дверью палаты, случайно подслушала прощание этой необычной девушки с её первой любовью. Это было трогательно – она прощалась стихами:

«В осеннем лесу, на развилке дорог,

Стоял я, задумавшись, у поворота;

Пути было два, и мир был широк,

Однако я раздвоиться не мог,

И надо было решаться на что-то.

Я выбрал дорогу, что вправо вела

И, повернув, пропадала в чащобе.

Нехоженой, что ли, она была

И больше, казалось мне, заросла;

А впрочем, заросшими были обе.

И обе манили, радуя глаз

Сухой желтизною листвы сыпучей.

Другую оставил я про запас,

Хотя и догадывался в тот час,

Что вряд ли вернуться выпадет случай.

Еще я вспомню когда-нибудь

Далекое это утро лесное:

Ведь был и другой предо мною путь,

Но я решил направо свернуть –

И это решило все остальное*».

(*Роберт Ли Фрост. Перевод Григория Кружкова).

Дослушав до конца, я на мгновение закрыла глаза и, сделав несколько шагов назад, спряталась за шкафчиком в кармане, в которым сегодня вечером стояла с Хьюи, показывая ему в окно свою машину, которая с высоты десятого этажа казалась игрушечной.

Тем воскресным утром Эсми уходила из больницы поспешно. Она переворачивала старую страницу, открывала новую, хотела жить дальше – и жила. Спустя год она стала встречаться с Оскаром Крофтоном, парнем из параллельного класса, которого я знала по внеклассным занятиям: меня оставляли после уроков из-за “хулиганских наклонностей” (чистила физиономии тем, кто из-за успехов Энтони выражал сомнения в моей гетеросексуальной ориентации), а его из-за его пристрастия к любительскому граффити, которым он разрисовал в те года половину города. Залётный был парень, но неплохой. И хотя я прекрасно понимала, что так правильно – Оскар неплохой парень и Эсми должна жить дальше – всё же мне было печально от того, что Эсми решилась на “правильную жизнь”. Скорее мне было даже не печально, а больно, однако к тому времени я уже настоятельно отрицала тот факт, что мне ещё может быть больно (куда ещё больнее?). Ещё возможно, что на самом деле мне не было ни печально, ни больно, а просто по-подростковому обидно от того, что у Эсми получалось то, что у меня в итоге так и не вышло – жить дальше.

Я была подростком, когда поняла, что “жить дальше” мне не светит. Только если мать с братьями воскреснут… Единственная надежда оставалась лишь на Хьюи. Этой надеждой я до сих пор и существовала.

Эсми сейчас двадцать пять. Она вышла замуж за Оскара Крофтона когда ей шёл двадцать первый год. Спустя полгода (ещё в больнице я заметила, что Эсми как по часам живёт полугодиями) у них родилась дочь. Девочку назвали Бони, ей сейчас уже три года, и мысль о том, что этот ребёнок мог бы быть ребёнком Хьюи, точила меня не меньше, чем мысль о том, что Джереми так же мог сейчас быть отцом ребёнка Руби…

Год назад Оскар Крофтон умер. После ночной смены напился с друзьями в баре Лондона, в котором подрабатывал охранником, после чего, пьяный в дым, упал и разбил голову о бордюр.

За год перед смертью он изменил Эсми с их соседкой. Об этом весь город гудел и, в итоге не выдержав давления общественности, эта самая соседка вскоре продала свой дом и переехала куда-то в Йоркшир. Не смотря на столь громкую измену, приобретшую едва ли не вселенский масштаб в нашем провинциальном городишке, Эсми не рассталась с Оскаром. Женщина по природе своей не способна простить мужчине измену и тем более забыть её, но, по-видимому, Эсми каким-то образом умудрилась дать Оскару второй шанс. Весь город видел, что после предательства отношения в этой паре срастаются слабо, как и все видели, что Оскар старался (вроде как он дарил ей цветы, стал ходить с ней в кафешки и подарил ей однажды полугодовой абонемент в тренажерный зал Руперта), но прежде чем всё успело бы заново “срастись” Оскар умер. Эсми осталась одна с двухлетней дочерью на руках и матерью мужа (её мать умерла ещё до её свадьбы), которая выйдя на преждевременную пенсию по состоянию здоровья взяла большую часть присмотра за внучкой на себя. Сейчас Эсми работает кассиром на городской железнодорожной станции и при помощи добродушной свекрови сводит концы с концами. В общем, ведёт жизнь среднестатистической матери-одиночки в провинциальном городке, променяв карьеру иллюстратора, о которой она мечтала, на материнство, которым наверняка довольна (со стороны она кажется любящей матерью).

…По жизни я старалась никого не осуждать, хотя иногда и срывалась, всякий раз в подобных срывах сама себя одёргивая. Наверное поэтому мне всегда были мало интересны сплетни. И всё же сплетни – это лёгкие провинциальных городков. Не будет сплетен – не будет и жизни в провинции. Другого развлечения здесь нет. Поэтому, куря на крыльце, я часто слушала новости Нат о незнакомых мне людях, о наших общих знакомых и о своей семье отдельно. Невольно я знала всё и даже больше обо всех, и все знали всё, и больше чем всё обо мне. Куря и слушая Нат, я думала о том, что наш город жив. Жаль только, что его лёгкие без никотина не могут.

Именно так, чаще всего из уст огневолосой, я невольно, по чуть-чуть узнавала и о Руби, и об Эсми, и об их ожидаемых, и уже рождённых детях. Обо всех и обо всём.

…Выслушав мой пятиминутный рассказ о Руби и Эсми, Хьюи, закрыв глаза, запрокинул голову и тяжело выдохнул. Я знала, что сейчас он впервые осознавал, что проспал целое десятилетие. Но лучше раньше или никогда, чем поздно. Нам нужно это принять, пережить и смириться, и мы сделаем это вместе. Сквозь боль, пот и, если понадобится, слёзы.

Глава 13.

Я словила себя на том, что стала уставать, но по-хорошему, как устают в конце насыщенных яркими и обязательно радостными событиями дней. Но я не жаловалась и даже больше – готова была выматываться счастьем до тех пор, пока оно меня не разорвало бы изнутри.

Хьюи повезло с вниманием – даже ко мне так не липли, когда я валялась в больнице, уже в тринадцатилетнем возрасте борясь с осязаемым желанием наложить на себя руки. Впрочем, в этом плане его везение относительно. К концу дня он уже уставал от яркого калейдоскопа родственников, проносящихся перед его глазами ежедневно без выходных и праздников, отчего он предпочитал заканчивать свой день в моей компании – мы оба умели молчать.

Первую половину дня я проводила с Амелией и Жасмин или с Пени и её детьми, но ежедневно, как по часам, являлась на порог палаты Хьюи ровно в три часа дня и уезжала от него самой последней – в десять часов. Лишь пару раз я уехала на час раньше, когда Хьюи заметно уставал от дневных нагрузок, связанных с работой над его физическим состоянием, и, утомлённый изнурительными тренировками, изъявлял желание пораньше лечь спать. Выезжая из Лондона, я мчалась обратно в город, чтобы присмотреть за Рэйчел и Барни, и составить компанию слегка подвыпившей Пандоре, пока Руперт с Пени посещают ресторан или отмечают на вечеринке помолвку друзей. Или же ехала прямиком к Байрону с Нат, чтобы помочь последней с покраской корней волос посреди ночи, или должна была успеть на ужин к мистеру Гутману и Коко, или передать посылку Расселам от крёстной Паулы… В итоге я попадала домой не раньше полуночи, чаще всего около часа ночи, принимала душ, иногда меняла постельное бельё или готовила одежду на день грядущий и заваливалась спать без задних ног. Я спала шесть-восемь часов в сутки, просыпалась не позже девяти утра, после чего занималась зарядкой, мысленно бодря себя тем, что ливням не лить вечно и скоро можно будет возобновить свои утренние пробежки после “зимнего застоя”, затем готовила завтрак, ела, стирала, шла к Амелии или в продуктовый магазин, после чего вновь на всех парах мчалась в Лондон.

В один из таких насыщенных дней у меня возникла идея, постепенно, день за днём начавшая перерастать в маниакальное, буквально зудящее желание. Я подсчитала свои расходы на один только путь до Лондона и обратно, и поняла, что у меня пропадает не только прорва денег (в частности на топливо), но и времени. Идея снять недорогое жильё где-нибудь поблизости к поликлинике стала настойчиво овладевать мной и, в итоге, я не заметила, как однажды вечером, вернувшись домой в начале второго часа ночи, начала подыскивать на одном из тематических сайтов недорогое жильё. С разочарованием оценив стоимость пары комнат в захудалых квартирках, возраст которых превышал возраст Амелии, я поморщила носом и захлопнула ноутбук. О съёме жилья не могло быть и речи, если только я не хотела опустошить свою копилку и поскорее вогнать себя в нужду вернуться на работу к Риордану. Чего-чего, а этого я точно не хотела. От одной только мысли о том, что мне вновь придётся терпеть общество Ирмы, а ей моё, по моей спине пробегали мурашки, но они не шли ни в какое сравнение с тем холодком, который сжимал мои внутренности, когда я думала о том, что в какой-то момент мне всё же придётся восстановить свои ежедневные встречи с Дарианом. Он определённо не был мне противен (подобное было бы даже смешно), но сам факт того, что он сто раз откажется меня уволить, попроси я его об этом эти сто раз, и выдать мне на руки необходимые для устройства на новую работу документы, плюс его маниакальное желание привязать меня к себе морским узлом заставляли меня думать о нём с неприятной настороженностью.

За последние две недели мы виделись дважды. Оба раза в его квартире и оба раза я уходила не прощаясь, ещё до наступления рассвета. Я надеялась на то, что мои утренние исчезновения и отсутствие желания встречаться хотя бы немного оттолкнут от меня Дариана, но даже в последнюю нашу встречу я невооружённым взглядом могла рассмотреть, что его огонь не гас, и меня беспокоило, что искры от него грозили прожечь мою мантию хладнокровия.

Мы переписывались. Сначала я отвечала на его сообщения сухо, вяло, иногда тянула с ответом по пять-десять минут, но уже спустя пару часов Дариан учтиво напоминал мне о моей прямой обязанности отвечать ему “как нормальный человек, а не тупой робот”, и я вновь вспомнила как писать в одном сообщении больше трёх слов – то есть развёрнутые предложения, с запятыми, восклицательными, вопросительными знаками, словесными оборотами, глаголами из двенадцати букв и словарными словами. В конце концов Мия была спасена по милости Риордана, и я не могла после подобного – после спасения жизни моей племянницы! – просто взять и слиться. Я помнила, что была продана и не принадлежала самой себе, и в моменты, когда особенно остро хотела об этом забыть, Дариан тактично напоминал мне об этом весьма яркими способами. И он был прав. Мне и вправду не стоит забывать о нашем контракте. Подобное нужно как-то решать, а не забывать.

Я не намерена умолять его о свободе. И так как становиться жалкой ради свободы я не собиралась, я смогла трезво оценить сложившуюся ситуацию: мне понадобится много времени для этого боя. Больше времени мне нужно только терпение, а больше терпения только свобода, так что залог моего успеха был основательным, что позволяло мне не сомневаться в своей победе, пусть она и была далеко за горами.

Но сейчас я думала об этом как о чём-то побочном, словно о болтающейся яркой ленточке на воздушном змее. Всё моё внимание было целиком приковано к покорителю ветра, а не к развевающимся по ветру лентам. Я была поглощена Хьюи. Я думала о нём двадцать четыре часа в сутки: засыпая я видела его во сне, просыпаясь размышляла о его физическом здоровье, словах, желаниях и даже жестах. В моих мыслях был только он, остальные – фон. И всё равно Дариан был самым ярким пятном этого фона. Выделялся даже на фоне Мии, которую обещали уже в скором времени выписать.

Глава 14.

Второй день весны потрясений не предвещал. Сидя в машине на парковке, я допивала свой кофе, заваренный мне Нат. На этих выходных она ночевала у меня, пока Байрон встречал в своём доме двоюродную бабушку внучатой племянницы по отцовской линии, если только я ничего не путаю.

С утра прошёл дождь. Из-за бегущего над Лондоном табуна туч большинство людей, входящих в двери больницы и выходящих из неё, были одеты в сиреневые и жёлтые дождевики, некоторые даже красовались резиновыми сапогами. Зацепившись взглядом за молодую маму с маленькой дочкой, на ногах которых блестели одинаковые сапоги с изображением оранжевых пчёлок, я взяла с бокового кресла утреннюю газету, которую ещё не успела прочесть. Сразу же прочла прогноз погоды на неделю: пасмурно, дожди и даже грозы. Нахмурившись, я вскользь просмотрела новости о запущенном на Марс новом спутнике, о курсах валют, экономической стабильности, завершении программы “Женские секреты” с Сьюзет Тэтчер, нашумевшем успехе многомиллионного IT-проекта Роланда Олдриджа, приближении весенней ярмарки и звездопаде, случившемся в последний зимний день в этом году. Допивая остатки кофе, я уже хотела закрывать газету, когда наткнулась на ЭТО.

На предпоследней странице красовалась колонка под названием “Одна непрожитая жизнь”, в центре которой зияла фотография три на четыре. Хьюи на ней улыбался.

Статья начиналась словами: “Представьте себе, что вы потеряли десять лет из жизни впустую…”, – и заканчивалась словами: “На следующей неделе мы опубликуем интервью с Хьюи Грэхэмом, и вы узнаете, каково это – пропустить своё взросление”.

Откуда у них фотография пятнадцатилетней давности?! Что значит “на следующей неделе мы опубликуем интервью с Хьюи Грэхэмом”?! Кто им его даст?! Они ведь не думают, что прорвутся к нему?!

Разъяренная от негодования, я метнула взгляд на имя автора статьи – Дарла О.Тейлор. Мысленно прокричав имя длинноносой журналистки-нахалки, которая явно страдала переизбытком самоуверенности, я несколько раз свирепо проткнула её имя ногтем указательного пальца, после чего не менее яростно смяла газету в шар и выбросила его через плечо на заднее сиденье. Поставив термокружку в подстаканник, я вышла из машины и, громко хлопнув дверцей, тяжело выдохнула, и закрыла глаза. Сделав глубокий вдох, я ощутила в воздухе сильную влажность и прохладу. Поставив автомобиль на сигнализацию, я надела капюшон сиреневого дождевика, чтобы скрыться от накрапывающих мелких капель. Вся парковка, как и всегда, была забита до отказа, так что до больницы мне необходимо было пройти не меньше двухсот метров, и я радовалась тому, что с утра всё-таки согласилась надеть дождевик Нат. Огневолосая как знала, что он мне понадобится.

Прежде, чем я успела снять с себя дождевик в холле, ко мне подбежала девушка лет двадцати семи-восьми, на высоких каблуках и с высоко поднятыми от корней волосами карамельного цвета, к которым была прикреплена аналогичного цвета искусственная коса длинной до её солнечного сплетения. Я сразу поняла, кто она такая, и не по её разукрашенной физиономии или слащаво-самодовольному выражению лица (кажется, она перебрала с наращиванием ресниц), а по её самоуверенной походке, да и по диктофону, который за ней таскал худощавый мужчина с неестественной, отчего вызывающей сочувствие и желание поморщить носом, причёской. Его парикмахеру нужно было бы руки оторвать, если только этот парень сам не занимался своей укладкой.

– Таша Грэхэм, верно? – мгновенно подступила ко мне девушка. – Дарла О.Тейлор, газета “Обозреватель Большого Лондона” – не останавливаясь представилась муха, чем сразу же продемонстрировала свою назойливость.

Так вот значит как выглядит стерва, которую я уже вторую неделю к ряду хотела прихлопнуть скрученной в трубочку газетой с её же колонкой, в которой она “обозревала необозреваемую” жизнь Хьюи. – Каково это – выжить вместо братьев и матери?

– Не понимаю о чём вы, – ответила ледяным тоном я, после чего, подойдя к пустующему ресепшену, сняла с вешалки один из трёх белоснежных халатов. – Вы находитесь в больнице. У вас есть разрешение на интервьюирование? – властно надевая на себя халат, невозмутимо холодно поинтересовалась я.

– Оу… У нас… – парень полез во внутренний карман пиджака.

– Доктор Дженкин? – удивлённо вздёрнула брови муха по имени Дарла О.Тейлор, прочитав прикреплённый к надетому мной халату пейдж.

– Боюсь, мне придётся доложить на вас администрации. У вас будут серьёзные проблемы, Дарла О.Тейлор, – уже развернувшись, добавила я, после чего уверенным шагом направилась в противоположную сторону от оторопевших журналистов, которые никак не могли поверить в то, что обознались. Я сыграла настолько убедительно, что даже сама на мгновение поверила в то, что являюсь некой или неким доктором Дженкином.

Завернув за угол, я невозмутимо сняла с себя не принадлежащий мне медицинский халат и, оставив его на перилах лестницы, быстро поднялась на два пролёта вверх, прошла в противоположный конец коридора и наконец стала нервно нажимать на кнопку лифта.

Нет, неприятности я этой стерве всё-таки организую. На это мне нужно всего каких-то пару суток. Правда прежде мне самой предстояло пережить нечто, что никак нельзя было назвать приятным моментом.

Выйдя из лифта, я направилась к палате Хьюи. Сегодня кроме меня никто не должен был его посещать – отец с Айрис подхватили серьёзную простуду, кто-то из них явно кого-то заразил, а Пандора присматривала за Рэйчел и Барни, пока Руперт с Пени навещали Мишу. Я приехала в девять часов, но из-за загруженности на парковке и чтения жёлтой прессы под кофе – хоть что-то было положительное этим утром! кофе! – на этаже Хьюи оказалась лишь в половину десятого.

Я только сделала первый шаг из лифта, когда увидела его, и сразу же отвела взгляд, подсознательно оберегая свою психику от воздействия внешних факторов. Кроме меня и его на коридоре больше никого не было, так что сделать вид, будто я его действительно не заметила, было невозможным. Энтони, в отличие от меня, сразу же смутился: приостановился, опустил глаза, положил руки в задние карманы джинс и продолжил своё движение к лифту неестественно медленным шагом.

Сколько мы не виделись? Три года?.. Четыре?.. Больше?.. Предпочла бы умножить это время на пятьдесят, хотя, подозреваю, что так долго я рискую не прожить, так что можно было бы ограничиться умножением на два-три десятка.

Не сбавляя шага, я прошла на расстоянии вытянутой руки от него, не собираясь наделять его даже секундой своего внимания. Однако уже спустя пару моих шагов произошло нечто неприятное – этот человек решился произнести моё имя вслух:

– Таша, – окликнул он меня, но я не остановилась, поэтому он сразу же решил попытаться снова. – Мне нужно тебе кое-что сказать.

Я обернулась и, встав к говорившему полубоком, положила на него свой тяжёлый взгляд. Думаю, было ясно, что я не собираюсь с ним разговаривать, поэтому Энтони благоразумно решил воспользоваться выделенными мной ему секундами, хотя благоразумие никогда прежде не являлось его коньком:

– Помнишь нашу пещеру сокровищ?

Пещера сокровищ – дупло в огромной груше, растущей в крайнем правом углу заднего двора. Его нашёл Энтони и присвоил себе, но я была единственной, кто отвоевал у него право прятать там и свои игрушки тоже. В итоге ему пришлось согласиться делить свой тайник со мной, чтобы впоследствии не искать все свои “сокровища”, припрятанные им там, по ближайшим окрестностям, в частности в клумбах Фултонов. В год, когда произошла авария, в ствол древней груши попала молния и расколола его напополам. Дерево должно было погибнуть, но вместо этого просто перестало плодоносить. Мы больше не ели его сладких груш размером с мой кулак и больше не взбирались на него. Не потому, что выросли, и даже не из-за пережитого горя, а просто по соображениям безопасности – дерево в любой момент могло окончательно расколоться и рухнуть.

Так ничего и не ответив, я развернулась и направилась к палате Хьюи. Лимит времени для Энтони был не просто исчерпан – каждая секунда, которую я ему уделила, была им нагло вырвана у того, кому она изначально предназначалась. Я не собиралась тратить своё время с Хьюи на того, кого не то что братом, даже знакомым не считала.

Я не помнила никакой нашей пещеры сокровищ. У нас вообще ничего общего не было. Даже в детстве. Было его, моё, но только не наше. Я могла простить Мишу за то, что она меня бросила в самый сложный момент, могла простить отца за то, что он отвернулся от меня из-за моей схожести с матерью, но не могла простить Энтони ни за то, что он отрёкся от нас, ни за то, что осознанно выставлял свою грязную жизнь напоказ, ни за то, что он вылил чан всей этой грязи на мою жизнь, из-за чего мне пришлось превратиться в трудного подростка, чтобы не стать затравленной девчонкой, и в итоге с ужасающей лёгкостью принять решение о смене своей фамилии. Мне некого было прощать. Экс Энтони Грэхэма, маскирующегося под маской Фабулуса, для меня больше не существовало. Его просто нет. И нет никакого нашего прошлого. Есть его прошлое и моё прошлое, никак не связанное с ним.

– Как же всё-таки он не похож на нас, – совсем как я сдвинув брови, произнёс Хьюи, и в этот момент он стал так на меня похож, что я увидела в нём своё неискажённое отражение. – Худощавый, словно щепка, не то что я с Джереми… И его руки – они слишком длинные. В нём не узнать того мальчишку из детства. И виной не сотня пластических операций. Это просто не он.

– Чего он хотел? – опустившись в кресло напротив брата, тяжело выдохнула я.

– Он пробыл у меня всего минуту. Сказал, что думал встретить тебя здесь и что жалеет о том, что не справился без матери.

– И больше ничего?

– Больше ничего.

Глава 15.

Оказывается, Дариан на несколько дней улетал в Антверпен по вопросу открытия второго в Бельгии салона RioR (первый восемь лет назад был открыт им в сердце Брюсселя). Всё, как и всегда у миллиардеров, прошло гладко – салону RioR в Антверпене быть. Я бы так и не узнала о его отлучке из страны, если бы не предложила ему встретиться этим вечером. В итоге мне пришлось отложить свою мухобойку до вечера среды – Дариан возвращался в обед и мы оба были не против пересечься между девятью и десятью часами.

И всё же дожидаться возвращения Дариана у меня не было времени. Я где-то умудрилась пробить сразу три колеса на машине, из-за чего вынуждена была ездить в Лондон на электричке и тратить на путь туда-обратно лишних два часа своей жизни. Машина отца уже неделю стояла без рабочего мотора, а машина Руперта колесила где-то по Уэльсу – он одолжил её на десять дней своим родителям, решившим посетить значимые для них места их молодости. Три из четырёх раз электричка была переполнена под завязку, из-за чего по моим ногам дважды в разное время проехались чемоданами, единожды пролили на мои ботинки чёрный кофе и с пару десятков раз нарушили моё личное пространство случайными прикосновениями или толчками. Один раз мне пришлось простоять вплоть до Лондона и один раз пришлось на протяжении часа терпеть перепалку между двумя женщинами, не поделившими места. Радовало только одно – Руперт обещал на днях прикупить и поставить мне колёса бесплатно, так сказать по-родственному. У него будто бы как раз завалялись ненужные новенькие колёса в одном из гаражей его знакомых. Честное слово!.. В общем на сей раз я решила не обращать внимание на то, что Руперт хочет сделать мне очередную “финансовую подачку”, от которых я всё время нашего знакомства виртуозно отбивалась. Я решила махнуть на это рукой, когда он, помахав мне ручкой Барни, произнёс наигранным тоном, при этом мило выпятив нижнюю губу: “Ну хотя бы один-то раз можно”. От моего неожиданного согласия он засветился, словно Рождественская ель, а Пени сразу же отметила, что после пробуждения Хьюи я стала “мягче”. Мягче!.. Я что, вата какая-нибудь, чтобы мягче становиться?

В общем, я дожидалась от Руперта подарка, которого логично было не ожидать вплоть до его грядущей зарплаты, так что уверенно мучилась в электричке, утешая себя тем, что хотя бы на бензине, раз не на времени, я всё-таки экономлю.

Этим утром я добралась до палаты Хьюи с особым трудом. В электричке рядом со мной села дряхлая старушка, которой я не смогла отказать в помощи, когда оказалось, что её внук не пришёл её встретить. В итоге я целый километр протащила от вокзала в руках тяжеленную сумку, заполненную книгами – целая библиотека! – после чего без лифта подняла эту же сумку на пятый этаж. И хотя мои ежеутренние тренировки явно мне пригодились, на лестничной площадке пятого этажа мои лёгкие уже откровенно глохли. За мои старания старушка вручила мне лежащий сверху, эксклюзивный и слегка потертый экземпляр Джейн Остин “Гордость и предубеждение” в твёрдом переплёте. Поблагодарив душевную старушку, я поспешила в поликлинику, но прямой автобус до неё почему-то был снят с маршрута и мне пришлось сделать три пересадки, прежде чем я, наконец, оказалась на соседней от финиша улице. Я уже хотела перейти дорогу, когда напротив меня остановилась девушка на байке – иностранка – и попросила мне объяснить ей путь до Клапхэм-роуд – её навигатор был неисправен. В итоге, пытаясь понять ломанный английский, я провозилась с незнакомкой битых семнадцать минут, после чего, одарив меня лучезарным взглядом и скомканным: “Thank you very-very much”, – туристка испарилась так же быстро, как и возникла передо мной, а я быстрым шагом направилась к цели, пообещав себе больше не отвлекаться от своего пути, который сегодня превратился для меня в целый квест.

Накануне я до трёх часов ночи не спала, в компании Нат считая звёзды на небе – родственники Байрона всё ещё не уехали из города – отчего день теперь казался мне ещё более тяжёлым, чем мог бы быть, если бы я выспалась.

К девяти часам вечера, после упорного, беспрерывного пятичасового занятия хождением с Хьюи при помощи брусьев, я, подумав о предстоящем мне пути домой, впервые за долгое время совершенно неожиданно почувствовала себя выжатой, словно пропущенный через соковыжималку лимон. Однако, как и всегда в подобном состоянии, я не подавала вида, продолжая вести себя с Хьюи максимально энергично.

Сидя на стуле в кармане, расположенном справа по коридору от палаты Хьюи, я улыбалась, наблюдая за тем, как брат ловко жонглирует тремя мандаринами – остатки фруктов, оставленных ему вчера Рупертом и Рэйчел (Пени осталась дома с просопливившемся Барни – весенний авитаминоз).

– Это ведь Джереми научил нас жонглировать, помнишь? – улыбнулся Хьюи, наконец положив мандарины себе на колени, после чего поправил на своей голове свисающую назад чёрную шапку из тонкого хлопка.

Несколько дней назад Хьюи высказал желание вылезти из больничной пижамы и, чтобы чувствовать себя по-домашнему, попросил меня привезти ему что-нибудь из его старой одежды. Естественно он давно вырос из размеров тринадцатилетнего парнишки, но Амелия нашла для него в коробке с одеждой Джереми спортивные штаны, футболку и кофту, которые тот купил себе на вырост и последние дни своей жизни любил надевать, чтобы разнашивать и без того большие для его физиологического возраста вещи. Эта мешковатая одежда замечательно подошла Хьюи, а из его личных старых вещей я нашла ему его любимую шапку, которой он обрадовался даже больше, чем пряникам Амелии, от которых с детства был без ума.

– Джереми мог жонглировать десятью мандаринами одновременно, – продолжал Хьюи, – ты могла восемью, я пятью, а Миша тремя… Теперь я тоже могу только тремя. Совсем разучился.

– Ничего ты не разучился, – ухмыльнувшись, я слегка стукнула ногой по колесу инвалидного кресла, в котором сидел брат. – Тебе просто нужно вспомнить.

– Купишь мне зелёный чай с сахаром в автомате? – выдохнув, словно поверив моим словам, поинтересовался Хьюи.

Поднявшись, я нащупала в своих джинсах мелочь и вышла в коридор. Повернув направо, я посмотрела на монетки в руке, после чего подняла голову и сразу же встретилась взглядом с подходящим ко мне Дарианом.

– Дариан Риордан?! – в предупредительно-неодобрительном удивлении выпалила я.

– Таша Палмер?! – с наигранным удивлением воскликнул в ответ Дариан, после чего едва не ослепил меня своей белоснежной улыбкой.

– Что ты здесь делаешь?! – недовольным шёпотом, сквозь зубы поинтересовалась я.

– Мы ведь договорились встретиться, помнишь? – скрестил руки на груди Риордан.

– Да, но не в больнице! – продолжала выдавливать из себя шепот я.

– Мы договорились встретиться между девятью и десятью. Твой телефон вне доступа, но я знал, где тебя искать.

– Мой телефон разрядился и сейчас только… – я посмотрела на наручные часы. – Одиннадцать?! Но почему меня никто из медицинского персонала до сих пор не выгнал?

– Да потому что никто не хочет рисковать челюстью, – послышался весёлый смешок за моей спиной. Тяжело выдохнув, я обернулась и посмотрела вниз, на подкатившего ко мне впритык Хьюи. – Ты сказала – Дариан Риордан? Твой начальник и по совместительству парень? – улыбаясь, Хьюи оценивающе осматривал Дариана с головы до ног.

– Он мне не парень, – тяжело выдохнув, сдержанно произнесла я, после чего подошла к автомату и забросила в него первую монетку.

Обернувшись, я поняла, что не только Хьюи был занят оценкой внешних данных нового знакомого, но и Дариан.

Наконец оторвав свой взгляд от Хьюи, Дариан вдруг быстро посмотрел на меня и затем вновь на Хьюи.

– Надо же, – наконец задумчиво произнёс он, – точная копия.

– Не точная, я уверяю, – мгновенно весело усмехнулся Хьюи. – У нас набор хромосом разный. Это ей не повезло родиться девчонкой, со мной же в этом плане всё в порядке. Хьюи, – он протянул собеседнику руку, и Дариан уверенно пожал её. – Я старше Таши на пять минут. Таша вообще самая младшая в семье. И самая бойкая.

– Да, я в курсе, – подтвердил свои знания Дариан.

– Мне не показалось? Ты назвал её Ташей Палмер? Палмер – это девичья фамилия нашей матери. Она Таша Грэхэм.

– Вообще-то Палмер, – поджала губы я, засунув руки в задние карманы своих джинс. – Я сменила фамилию.

– Сменила фамилию?! – брови Хьюи поползли вверх. – Зачем это тебе?

– Ну, знаешь… – я обернулась к автомату, чтобы вытащить из него чай. – У меня было слишком много проблем со старой фамилией…

– Только не говори, что ты винила фамилию во всех своих напастях, – усмехнулся Хьюи.

– Хах! Нет конечно. Я ведь не идиотка. Просто фамилия Грэхэм слишком богата на историю.

– Да ла-а-адно… – принимая от меня чай, улыбаясь протянул Хьюи. – Ты ведь это из-за Энтони?

– Не только.

– Кто такой Энтони? – мгновенно активировался Дариан.

– Это долгая история… – сдвинув брови, ответила я прежде, чем Хьюи успел бы просветить Дариана во всём, о чём он мог ещё не знать.

Хотя Риордан и имел на меня досье, всё же моя жизнь была более тяжеловесной, чем увесистая стопка макулатуры в скоросшивателе.

Обойдя кресло Хьюи, я взялась за его ручки и начала разворачивать его в сторону палаты.

– Подожди здесь… – не смотря на Дариана, глухо обратилась к нему я.

– Был рад познакомиться! – уже будучи повёрнутым полубоком к Риордану, кинул на нового знакомого весёлый взгляд Хью, высоко подняв руку над своей головой и махнув ему. – Приходи как-нибудь ещё! – продолжал смеясь выкрикивать он, пока я катила его обратно в палату – специально ведь выводил меня из себя. – Я расскажу тебе, как Таша в детстве носы мальчишкам из соседних дворов разбивала!..

В момент, когда я закатывала Хьюи в палату, он уже во весь голос смеялся, а я хмурилась. Когда мы наконец остановились у его койки, я забрала из его рук горячий чай и, поставив коричневый стаканчик на прикроватную тумбу, начала помогать ему пересаживаться на койку.

– Да брось, – весело начал Хьюи, уловив моё недовольство. – Ты ведь не сердишься?

– Зачем ты назвал его моим парнем? – недовольно фыркнула я.

– Разве он тебе не парень?

– Нет, он мой начальник.

– Но ты ведь сейчас не работаешь.

– Я в отпуске.

– Вот как? И когда же твой отпуск заканчивается?

– Я в безвременном отпуске, – сдвинула брови я, вспомнив о том, что мои сбережения уже начинают иссякать, что означает, что в ближайшем будущем мне вновь придётся вернуться на претящую мне работу.

– Но если ты в отпуске, тогда что он здесь делает и почему вы договорились этим вечером встретиться? Кстати, уже даже не вечер, а ночь…

– Не слишком ли много вопросов? Пей свой чай, – вручила собеседнику его чай я.

– Ладно-ладно, только не сердись.

– Я не могу на тебя сердиться, – на выдохе произнесла я, поправляя ему подушку.

– Вот как? Тогда развлекись сегодня, – игриво заглянул мне в глаза Хьюи, обдав меня своим тёплым дыханием.

В ответ я резко дёрнула его подушку, едва ли не заставив его подпрыгнуть, после чего он заулыбался ещё сильнее. Его улыбка – мёд для моей души, но на сей раз я этого не показала. С наигранным раздражением я направилась к выходу, но у самой двери остановилась и, обернувшись, произнесла:

– Люблю тебя… Допьёшь чай и сразу же ложись спать. Завтра у тебя напряжённый день. И я не о тренировках.

Хьюи понимающе ухмыльнулся мне, после чего я с лёгкой душой вышла в коридор. Завтра у него и вправду намечался день с шумихой: должны были прийти самые шумные составляющие нашей семьи – Пандора, Жасмин и Рэйчел.

Глава 16.

На предложение Дариана сразу отправиться к нему и поужинать, я, на фоне своей неожиданной усталости, отреагировала резко положительно, хотя и не показала вида. На вопрос о том, куда я девала подаренную им машину, я ответила, что сбросила в вулкан, и, судя по всему, Дариана вполне удовлетворил этот ответ, так как получив его он многозначительно ухмыльнулся и больше не спрашивал меня об этом.

Не знаю, кто ест спагетти около полуночи, называя это поздним ужином, но этот человек явно счастлив. Я едва ли не впервые закидывалась тяжёлой пищей перед сном, но ощущение у меня при этом было замечательным. Спагетти с моцареллой в соусе песто и с помидорами черри стали для меня едва ли не верхом блаженства в кулинарном искусстве, отчего я готова была вручить Дариану сразу три звезды мишлена, о чём, естественно, он так и не узнал. Я не собиралась его нахваливать лишний раз. Да что там – я вообще не собиралась его хвалить, чего бы он ни сделал. А мне нужно было, чтобы он сделал.

– Ну и что за дело? – прервал мои размышления Дариан, орудуя ножом и вилкой в своей почти опустевшей тарелке.

– М?.. – подняв взгляд на собеседника, сидящего за небольшим стеклянным столом прямо передо мной, только и смогла выдавить я, после чего поняла, что с момента начала ужина и до сих пор мы не произнесли ни единого слова.

– По какому поводу ты захотела со мной встретиться? – уточнил Дариан, в очередной раз доказав мне свою мистическую проницательность.

Отложив столовые приборы, я достала из кармана телефон, который успела немного подзарядить в машине. Открыв сохранённую из интернет-ресурса фотографию, я протянула мобильный Дариану.

– Это Дарла О.Тейлор и её напарник, – начала я, когда Дариан принял из моих рук телефон. – Журналисты из “Обозревателя Большого Лондона”.

– Хочешь, чтобы их больше не было в “Обозревателе Большого Лондона”? – внимательно рассматривая фото, поинтересовался Риордан.

– Хочу, чтобы их вообще больше нигде не было, – невозмутимо ответила я, и Дариан мгновенно врезался в меня взглядом, понимающим и одновременно заинтересованным. Он как бы давал мне мысленный посыл продолжать. – Я имею в виду всё, что связано с журналистикой. Чтобы СМИ для них стало вне зоны досягаемости.

– Вчера я видел одну из их статей.

– Значит мне не придётся объяснять тебе, почему я хочу навсегда оборвать их карьеру.

– Выходит, что и мне не придётся объяснять тебе, почему я оборвал их карьеру ещё вчера, – Дариан протянул мой мобильный обратно мне. От неожиданности его ответа я замерла, забыв принять телефон в свои руки. – Не переживай, о Хьюи больше не выйдет ни одной статьи, ни в одном из издательств. Я позаботился об этом.

– Это было бы самым большим несчастьем – найти приятным человека, которого решила ненавидеть, – наконец приняв телефон, произнесла вслух вычитанную мной сегодня цитату из книги я. – Джейн Остин “Гордость и предубеждение”, – спустя секунду добавила я, тем самым ответив на удивлённый взгляд Дариана, после чего с непонятным ощущением на душе вернулась к остаткам предложенного мне сегодня ужина.

После тяжелого дня и плотного ужина мне меньше всего на свете хотелось заниматься сексом, и я была приятно удивлена, когда Дариан тоже не проявил инициативу. Он съел слишком мало, чтобы чувствовать тяжесть в желудке, так что скорее всего у него просто тоже был день не из лёгких, тем более если учитывать его полуторачасовой перелет из Антверпена в Лондон.

Заняв разные края кровати, мы просто разделись, залезли под одеяло и замерли на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Ощущая, как расслабляется моё уставшее за день тело, я удовлетворённо делала плавные вдохи и выдохи, сверля мутным взглядом высокий потолок.

– Выглядишь уставшей, – спустя минуту вдруг произнёс Дариан. – Каждый день приезжаешь в Лондон?

– Да, – глухо ответила я.

– Можешь пожить пока здесь.

– Ты ведь не думаешь, что я соглашусь? – повернув лицо к собеседнику, ухмыльнулась я.

– Я живу за городом с Ирмой, – встретился со мной серьёзным взглядом Риордан. – Квартира пустует. Это не предложение о сожительстве, не переживай. Будешь ночевать здесь одна, пока тебе это надо, – он невозмутимо перевёл свой взгляд на потолок. – Дубликат ключей возьмёшь в комоде у выхода.

Ещё несколько секунд я, сквозь ночной сумрак, сверлила взглядом невозмутимое лицо лежащего слева от меня мужчины. Наконец переведя взгляд на потолок, я прикусила правую щеку изнутри и задумалась. Прежде, чем я успела ответить ему: “Мне от тебя ничего не нужно”, – я провалилась в глубокий сон.

Дариан.

Покинув постель в пять утра, я зашёл в ванную комнату, чтобы не разбудить Ташу преждевременно. Одеваясь, я ворочал в голове одну-единственную фразу, сказанную мне Ташей накануне: “Это было бы самым большим несчастьем – найти приятным человека, которого решила ненавидеть”. Что ж, выходит я стремлюсь сделать Ташу максимально несчастной.

От этой мысли я невольно ухмыльнулся.

Оставив на своей половине кровати записку с небольшой шкатулкой из красного бархата, я ушёл, на сей раз не оставив ей ни малейшего шанса на утренний побег.

Спускаясь вниз, я набрал номер телефона своего давнего должника, чтобы решить вопрос с журналистами, о которых говорила мне Таша. Говоря ей о том, что накануне я читал статью, настроченную этой парочкой, имена которых для меня звучали впервые, и о том, что статья была написана о её брате, я буквально тыкал пальцем в небо. И тем не менее я дважды попал точно в яблочко, хотя и целился вслепую. Оградить СМИ от Таши для меня было всё равно что пальцем щёлкнуть, но щёлкнуть я должен был так, чтобы она собственными ушами явственно услышала этот щелчок. Пусть думает, будто я делаю для неё что-то сложное. Чувство долга не помешает в её воспитании. Любые вызванные мной в ней чувства не помешают: чувство долга, дерзость, признательность, гнев, заинтересованность, раздражение, спокойствие, досада, радость, недоверие, удовлетворение, ненависть – всё это нити, из которых она неосознанно, собственноручно сплетёт для меня ковёр своей любви. И в момент, когда она мне его презентует, она начнёт учиться любить. Пока что она не умеет.

Глава 17.

Я проснулась в восемь. По крайней мере так сообщали мне электронные часы, светящиеся зелёным светом на прикроватной тумбочке. Повернувшись на бок, я больше удивилась тому, что Дариана нет в постели, нежели лежащей перед моим носом шкатулке из красного бархата, из-под которой виднелся край записки. Выдохнув, я вытащила записку из-под шкатулки и сразу же узнала почерк Дариана:

“Привёз тебе из Антверпена. В нём только ты сможешь увидеть самое красивое из всего, что я видел в этом мире”.

Сдвинув брови, несколько секунд я пыталась угадать, что именно может находится в шкатулке. Наконец открыв её, я замерла, встретившись взглядом со своим отражением в круглом зеркальце, обрамлённом рамкой из золотых завитков.

Что-то внутри меня дрогнуло, но я этого не заметила.

Я проснулась отдохнувшей и бодрой. Убедившись в том, что Дариана в квартире нет, я невозмутимо прошествовала на кухню. Сделав себе кофе, я созвонилась с Рупертом и, в итоге, мы договорились о том, что через пару часов он доставит мою машину на парковку поликлиники, а назад поедет с Пандорой на своей машине.

Уже выходя из квартиры я вспомнила слова Дариана о дубликате ключа. Найдя его в верхней полке комода, я закрыла за собой дверь и, спустившись вниз, оставила ключ у консьержа. Он был мне не нужен. Дариан преждевременно решил вопрос с журналистами, предотвратив проблему прежде, чем я успела подойти к нему с просьбой. И хотя теперь он и выглядел рыцарем в непробиваемых доспехах, всё же я не считала себя должной ему. Он сделал это по собственному желанию, а не по моей просьбе. Если я и была ему до сих пор за что-то должна, так это за операцию Мии. Больше никаких долгов и тем более подарков от него я брать не собиралась. Поэтому оставила шкатулку с зеркалом на его прикроватной тумбочке. Если в этом подарке и можно найти самое прекрасное, что он видел в этом мире, то это точно не я. Я не настолько самонадеяна и точно не самовлюблена, чтобы верить в подобные слова.

Выйдя из дома на тротуар я никак не ожидала встретиться с Дарианом, но он шёл прямо на меня и, смотря в свой телефон, явно не замечал, что до столкновения со мной ему остаётся не менее пяти шагов.

– Не думала сегодня тебя увидеть, – криво ухмыльнулась я, и Дариан сразу же поднял на меня свой взгляд.

– Обычно ты уходишь раньше, – сдвинув брови, Дариан посмотрел на свои внушительные наручные часы от Rolex.

– Проспала, – невозмутимо пожала плечами я, после чего хитро ухмыльнулась. – Утомил ты меня сегодня этой ночью. Ладно, мне пора… До встречи, – пройдя мимо, я взмахнула рукой.

Пройдя около десяти метров вниз по улице, я почему-то была уверена в том, что Дариан уже вошёл в дом и не наблюдает за мной. Не успела я об этом подумать, как передо мной возникло двое мужчин в чёрных костюмах и с наушниками на одно ухо.

– Таша Грэхэм? – поинтересовался тот, что был постарше, и моё сердце сразу же ёкнуло.

О моей прежней фамилии знали только люди из прошлого, а прошлое у меня было не настолько лучезарным, чтобы хотеть его вспоминать. Но эти двое были мне совершенно незнакомы. Прежде, чем я успела ответить, незнакомцы взмахнули у моего носа полицейскими удостоверениями:

– У нас к вам несколько вопросов.

– Всё в порядке? – послышался за моей спиной голос, от которого моё сердце вновь забилось. Обернувшись, я посмотрела на Дариана широко распахнутыми глазами. Кажется, я ещё никогда не была так рада его присутствию в своей жизни, что было странным, так как ничего плохого пока ещё не произошло… Пока ещё. Я вновь перевела свой взгляд на незнакомцев.

– Что происходит? – наконец нашла нужные я.

– Вы должны явиться на опознание, – невозмутимо произнёс один из людей в чёрном.

– На опознание?.. – внутри меня всё похолодело. – О чём вы говорите?

– Ваш брат умер этой ночью.

“Что?!” – прокричало моё подсознание.

“Что?!” – попыталась прокричать вслух я, но вместо этого просто начала глотать воздух ртом.

Злосчастный вопрос продолжал звенеть наковальней в моём подсознании: “ ЧТО?! ЧТО?! ЧТО?!”.

Продолжая хватать воздух ртом, я протянула свою руку куда-то вправо, после чего, упершись рукой в шершавую стену дома и слегка согнувшись, начала дышать ещё глубже, изо всех сил стараясь разогнать чёрные точки, роем разлетевшиеся перед моими глазами и очень странно жужжащие в ушах…

Что они говорят?!..

Хьюи только что очнулся!..

Хьюи жив!!!

Он жив!!!

– Хьюи?.. – задыхаясь, наконец выдавила я. Дариан положил свою ладонь мне между лопаток, и я чуть не сломалась напополам от её веса. – Он… Хьюи… – продолжала жадно глотать воздух ртом я.

– Мисс Грэхэм… – начал один из полицейских, но Дариан злобно его оборвал.

– Она мисс Палмер.

– Речь идёт об этом молодом человеке, – полицейский протянул мне цветную распечатку. – Вы его знаете?

Взяв распечатку в руки, я начала смотреть в неё отупевшим от боли, вызванной взрывом где-то под рёбрами, взглядом, и, из-за всё ещё летающих перед глазами чёрных точек, ничего не могла рассмотреть.

– Таша… – раздался где-то возле моего уха отчётливый голос Дариана, поддерживающего меня сейчас за плечи. – Видишь? Это не Хьюи.

Наконец, спустя несколько секунд, я увидела.

Я увидела… Это был не Хьюи.

Энтони…

– Энтони… – с каким-то диким, безжалостным облегчением выдохнула я, но моё дыхание всё ещё было сбивчивым. – Он мне не брат… – смяв распечатку одной рукой, я бросила её в стоящего передо мной полицейского.

Идиоты!!! Как можно говорить мне о том, что мой брат мёртв, если Хьюи жив?!.. Хьюи… Он жив… Хьюи… Мой брат… Энтони?..

– Энтони?! – всё ещё не отойдя от шока, переспросила я.

– Энтони Грэхэм, ваш старший брат… – начал один из полицейских, но я, приподняв одну руку вверх перед собой, его резко оборвала.

– Не интересует.

– Так или иначе, это интересует нас. Вы должны опознать тело.

– Но почему я?.. – начинала злиться я. – Есть и другие люди…

– По нашим данным, вы были одной из последних, кто с ним виделся.

– Чушь. Мы не общаемся уже больше десяти лет.

– У нас другая информация. Вы и Ваш брат Хьюи Грэхэм виделись с Энтони Грэхэмом второго марта утром между девятью и десятью часами. Вы это отрицаете?

– Нет… – спустя несколько секунд, наконец пришла в себя я. – Нет, не отрицаю.

– Таким образом Вы и Ваш брат Хьюи были последними родственниками, которые видели Энтони Грэхэма живым, с другими же своими родственниками перед смертью он контактов не имел. Итак, Вы опознаете тело или нам просить сделать это Вашего брата, состояние которого на данный момент не располагает к потрясениям подобного рода?

– Я опознаю… Опознаю… – кажется я забывала дышать.

– Вы проедите с нами… – один из полицейских попытался взять меня за локоть, но Дариан ему не позволил, чем внезапно напомнил мне о своём присутствии.

– Мы поедем за вами, – грубо отрезал он, после чего, взяв меня за плечи, куда-то повёл.

Оказалось, мы шли к его машине, припаркованной в пятнадцати метрах вверх по улице.

– У тебя был ещё один брат? – сев за руль и выехав вслед за полицейской машиной, вдруг спросил Дариан.

– Он давно мне не брат…

– Распечатка, которую тебе выдали. На ней ведь был изображён Фабулус?

– Что?.. – я уставилась на Дариана широко распахнутыми глазами.

– Гомосексуал, который организовывал оргии в прямом эфире онлайн и…

– Да-да, – резко затараторила и замахала руками я, не желая больше ни слова слышать о том, что мне было и без того известно.

– Так вот что вчера имел в виду Хьюи, когда говорил, что ты сменила фамилию из-за какого-то Энтони… Энтони Грэхэм, он же Фабулус, выходец из того же города, в котором родилась и живёшь ты. Я мог бы догадаться.

– Странно, что ты не знал, с учётом того, что ты нарыл на меня целое досье, – огрызнулась я.

– Даже в досье не было указанно этой информации.

Я постаралась всмотреться в лицо Риордана, всецело сосредоточенного на дороге. Он блефовал?.. Блефовал ведь.

– Если ты не знал обо мне этого, значит не знаешь ничего, – продолжила рычать я. – И откуда же тебе известен Фабулус? – тут же съязвила я.

– О нём все Британские острова узнали после того, как несколько лет назад он стал любовником того чернокожего рэпера, выходца из Алжира. Тогда какой-то громкий инцидент произошёл с вербовкой женщин для занятия проституцией за границей. Весь бомонд об этом только и говорил, потому что помимо всего прочего в этом грязном деле оказался замешан ещё и сын известного тогда политика. Если я не ошибаюсь, рэпера депортировали обратно в Алжир, а твой брат умудрился выйти сухим из воды.

– Он мне не брат!

– А ты не Таша Грэхэм. Понятно, – с кривой ухмылкой съязвил Дариан. – А ты намного сложнее, чем кажешься, солнышко.

– Дариан, ты не делаешь мне легче, – опустошённо выдавила я и сразу же замолчала, ощутив подступивший к горлу ком боли.

И всё-таки моё замечание подействовало – Дариан больше не сказал мне ни слова.

Всю оставшуюся дорогу я думал только о двух вещах: о том, что мой позор по родственной линии снова раскрылся самым неприглядным образом, в который раз подпортив мне жизнь, и о том, что я чувствую далеко не то, что должна бы чувствовать, направляясь на опознание тела того, кто когда-то являлся мне братом. Короткое время я чувствовала громадное облегчение от того, что речь шла не о Хьюи, остальное же время хотела, чтобы происходящее, в частности этот день, поскорее закончилось, однако при всех этих внутренних эмоциональных бомбах я даже на секунду не ощутила ни грамма скорби.

Глава 18.

Я его опознала. Его кожа, казалось, была выбелена той же краской, что и его слепяще белоснежные волосы, но на самом деле он просто был мёртв.

Сразу после моих слов: “Да, это он”, – женщина в белом халате закатила тело обратно в морозильную камеру, и я вдруг содрогнулась от того, что его там заперли. На несколько секунд мне даже стало страшно при мысли о том, что когда-нибудь меня могут точно так же запереть в тесном тёмном морозильнике.

Когда Дариан дотронулся ладонью до моей спины, я невольно вздрогнула и, наконец, пришла в себя.

Выйдя на коридор вместе с двумя полицейскими, которые доставили меня – нет, нас – сюда, я уже была тверда, словно глыба льда, способная пробить борт не одного Титаника.

– Нам пора, – не останавливаясь, уверенным шагом направилась к выходу я.

– И это всё? – неожиданно произнёс один из полицейских, что заставило меня остановиться, а вместе со мной остановился и Дариан. Как только я обернулась, полицейский продолжил. – Вы не хотите узнать, что произошло?

– Нет, – уверенно отрезала я.

– Ваше хладнокровие поражает, – заметил второй полицейский, а его напарник, не смотря на мой категоричный ответ, решил меня всё-таки просветить.

– Вашего брата нашли в мусорном переулке с серьёзными ножевыми ранениями прошлым вечером, в одиннадцать часов сорок две минуты по Лондонскому времени. На тот момент он ещё был жив. Экспертиза установила, что три колющих удара в живот были нанесены за два часа до летального исхода. Пострадавший скончался от потери крови спустя пять минут после того, как был найден. Его нашёл живущий в том районе таксист. Он утверждает, что перед смертью Ваш брат назвал имя.

– Он мне не брат, – сдвинула брови я.

– И тем не менее, он им был, – заметил второй полицейский. – Однако, не смотря на это, Вы слишком хладнокровно восприняли новость о его гибели. Даже не пытаетесь скрыть своего враждебного настроения по отношению к жертве.

– Насколько я понимаю, моя семья теперь должна организовать погребение, – продолжала бить холодом я. – У меня нет времени обсуждать с вами мои отношения с погибшим.

– Боюсь, Вам придётся найти время, – сделав шаг вперёд, самоуверенно произнёс первый полицейский. – Имя, которое перед смертью произнёс Ваш брат, принадлежит Вам.

– Мне? – непонимающе и всё ещё холодным тоном переспросила я.

– Он сказал – Таша. Вас ведь Таша зовут? – я замерла. Так и не дождавшись от меня ответа, полицейский махнул своему напарнику рукой. – Перед смертью Энтони Грэхэм назвал Ваше имя, – продолжал говорить он, пока его напарник надевал наручники на мои неожиданно вытянутые вперёд руки (их протянула я? их вытянули мне?). Я окончательно потеряла связь с реальностью. – Таша Палмер-Грэхэм, Вы являетесь главной подозреваемой в деле о смерти популярного видеоблогера и своего старшего брата, тридцатиоднолетнего Энтони Грэхэма, с которым Вы враждовали перед его смертью. Мы вынуждены забрать Вас в участок для снятия показаний.

Тридцать один год?.. Ему уже исполнился тридцать один год?.. Но когда?.. Точно!.. Вчера… Он родился четвёртого марта… И умер тоже…

Вернуться в реальность меня заставил резкий рывок – Дариан уверенным движением притянул меня к себе за предплечье.

– До вынесений официальных обвинений вы не имеете право задерживать мою подзащитную, – произнёс он голосом, не терпящим пререканий.

– Вы её адвокат?

– Можете не сомневаться в том, что закон я знаю так же хорошо, как и точное время вашего снятия со службы, которое ещё можно откорректировать. Немедленно снимите с неё наручники. Для дачи показаний в них нет необходимости.

Полицейские переглянулись, явно оценив внешний вид Дариана, красноречиво подчёркнутый мерседесом, на котором он сюда меня доставил. Кажется они верили в то, что он может знать точное время их снятия со службы.

– Немедленно, – повторил Дариан сквозь зубы, после чего протянул мои замкнутые в наручники руки вперёд. Я всё ещё не понимала, что именно происходит, но мои запястья вдруг вновь обрели свободу. – Что касается показаний – у вашей главной подозреваемой есть непробиваемое алиби. Она всю ночь провела со мной. Для получения доказательств можете снять записи с камер видеонаблюдения в доме под номером семьдесят пять по ***-стрит. Удачи.

Сказав это, Дариан вручил одному из полицейских свою рабочую визитку, после чего взял меня выше локтя и, дотянув до лифта, буквально вытащил моё онемевшее тело на улицу.

Кажется, когда я села на заднее сиденье его мерседеса, по моим щекам потоками потекли слёзы… Он их видел?.. Смотрел в зеркало заднего вида?.. Я ведь действительно плакала?.. Ведь плакала… Все руки были залиты… Или мне только казалось?.. Не помню.

Лежа этой ночью в своей постели, я думала только о том, как же мне крупно повезло, что предыдущую ночь я провела в компании Дариана. Проведи я её в одиночестве, без свидетелей, как сейчас, и у меня действительно могли бы возникнуть серьёзные проблемы.

Даже перед тем, как испустить свой последний выдох, Энтони умудрился втянуть меня в какую-то лужу грязи. Специально, назло или нечаянно, но он это сделал.

Похороны прошли быстро. Кремация, поездка на дачу и развеивание пепла по ветру. Не знаю, зачем для этого отцу понадобилось ехать на дачу, но я решила не уточнять, чтобы случайно не впрячься в эту повозку, которую он целиком взял на себя.

Возможно я в итоге и оказалась самой бессердечной по отношению к кончине Энтони, но всё-таки было немного странно, что никто из нас, за исключением Амелии, не выразил сильной скорби по этому поводу. Даже Айрис, явно расстроившаяся больше моего, не смотря на траур отказалась переносить дату своей свадьбы, что вызвало у меня ещё больше подозрений относительно её ярого желания окольцевать Дэйла. Что-то здесь было не так.

И всё же, тем днём, когда отец повёз прах Энтони на дачу, я зашла за наш дом, прислонила руку к его опаленной стене и, закрыв глаза, мысленно попрощалась с тем, кого давным-давно называла своим братом. Я искренне сказала: “Прощаю”, – и не менее искренне произнесла: “Прости”.

Когда я открыла глаза, я поняла, что отпустила не его…

Я отпустила себя.

Глава 19.

Родерик.

Свою лучшую скрипку я делал два года. Таша об этом не знает, но она досталась именно ей. Они обе – и скрипка, и Таша – выжили в том столкновении. Два моих лучших творения…

А я не выжил.

Я похож на Амелию. Естественно я всегда хотел быть похожим на отца, но вместо этого я был едва ли не точной копией своей бабушки, а Генри с Майей скопировали внешность матери. На отца никто из нас не был похож.

Позже я понял, что мне повезло быть похожим на обожающую меня и обожаемую мной Амелию. Я всегда был стройным на фигуру, в отличие от Генри и Майи, которые, не смотря на свою склонность к полноте, всегда умели поддерживать своё тело в тонусе, хотя живот Генри после сорока лет стал виден невооружённым взглядом. Помимо стройности мне же досталась от Амелии и её “вечная” молодость. Даже сейчас, пережив столько потерь и горя, я выглядел немногим младше Генри. Он много нервов испепелил в своём браке, после чего остатки растратил на вторую фурию, которая умудрилась залезть на его шею вместе со своей беременной дочерью, отчего после пятидесяти мой брат выглядел не менее уставшим, чем я.

Ширли не могла иметь детей, из-за чего Генри так и остался бездетным. Оттого он любил моих детей не меньшей любовью, чем я, и овеивал их той неистовой любовью, которая бывает только у счастливых дедушек. Дочки Миши прекрасно понимают, что он им не отец, но обожают его гораздо сильнее, чем могли бы обожать своих биологических родителей. Генри был для них всем, а они были всем для него. Даже я не стал так близок со своими внуками и, тем более, детьми, как стал им близок Генри. И я их понимаю. Будь я на их месте, я бы тоже выбрал Генри…

В отличие от своего младшего брата, я всегда был более собранным, был тем самым парнем, на котором держалось если не всё, тогда основное большинство важнейших дел. Когда полиграфический бизнес отца перешёл в наши с Генри руки, именно я занялся основной бумажной волокитой и решением важных вопросов. Мы процветали…

Я отстранился от бизнеса сразу после трагедии, в момент, когда наша фирма держалась на волоске и как никогда нуждалась в моём участии. Мы разорились…

Если бы я знал, что меня ожидает, я бы всё равно выбрал бы жизнь, в которой была Она. Потому что моя жизнь без Нее – бессмысленная жизнь.

Я познакомился со Стеллой Палмер молодым студентом. Мне тогда был всего двадцать один год, ей же было двадцать три. Даже после свадьбы я не мог поверить в своё счастье. Не мог поверить в то, что столь красивая и недосягаемая девушка обратила своё внимание именно на меня. Да, я был одним из лучших спортсменов университета, был красив и во многом хорош, но я не сомневался в том, что был недостаточно хорош именно для этой девушки. И хотя она всю отмеренную нам совместную жизнь твердила мне о том, что я лучший, я не прекращал совершенствоваться, чтобы быть достойным хотя бы её мимолётного нежного взгляда, от которого ежедневно сходил с ума.

Мы познакомились в парке возле общежития. Из-за спорта я тогда отставал по некоторым основным предметам, из-за чего той поздней весной набирал в библиотеке стопки книг и бóльшую часть выходных проводил на одной из лавочек парка. Выбрав лавочку, я зачастую покидал её лишь с закатом, так как экзамены были не за горами, а в базовых знаниях у меня имелись серьёзные пробелы, которые я усердно рвался заполнить даже не смотря на то, что это давалось мне со значительным трудом.

В тот день я приглядел для себя отличную лавочку в тени раскидистых ветвей клёна, но когда до неё оставалось всего несколько шагов, я увидел идущую мне навстречу девушку и замер. Не замечая меня, она читала тонкую книгу огромных размеров, на обложке которой золотистыми буквами было выгравировано два простых слова “Искусство мира”.

Она шла прямо на меня…

Её красота мгновенно сделала из меня немого истукана, который, округлив глаза, так и не сдвинулся с места, пока зачитавшаяся девушка буквально не врезалась ему в грудь. И даже тогда я не отстранился. Широко распахнув глаза, я стоял на месте с приоткрытым ртом и не понимал, что происходит с ритмом моего сердца. Оказалось, что тогда я в первый раз и навсегда влюбился. Но самым странным тогда было не это – в Стеллу не сложно было влюбиться любому прохожему – самым странным было то, что она тоже влюбилась в меня. Позже, во время нашей первой беременности, мы случайно выяснили, что у нас произошла любовь с первого взгляда. Любовь, в существование которой многие люди даже не верят.

Благодаря Стелле я тогда сдал все экзамены на отлично. Она оказалась одной из лучших студенток университета и быстро поднатаскала меня по пропущенному мной материалу. Все парни и даже некоторые преподаватели тогда считали меня едва ли не супергероем, и не из-за резко возросшей успеваемости, а из-за того, что я стал встречаться с девушкой, за которой уплетались и о внимании которой мечтали все холостяки в округе. Многие понимали, почему Стелла обратила своё внимание именно на меня, но она всегда говорила, что влюбилась с первого взгляда не в мою внешность, а в мои широко распахнутые глаза, в которых она рассмотрела мою чистую душу. Она просто меня полюбила и ничего не могла с этим поделать. Стелла всегда ссылалась на то, что сердцу не прикажешь, а я всегда думал, что она преувеличивает, хотя и сам влюбился в неё по той же причине: её глаза меня пленили навсегда…

Мне тогда оставался ещё год до окончания университета, Стелле же оставался год до окончания магистратуры. Спустя этот год, выжив от разрывов фейерверков в грудной клетке, мы поженились и продолжили каждый день переживать эти слепящие взрывы, но теперь не деля их напополам. Просто мы наконец стали абсолютно единым существом.

Абсолютно единым…

Почти спустя год после свадьбы у нас появился Энтони. Именно появился – другого слова не подберёшь. Мы в то время уже жили с моим отцом и Амелией. С моей матерью и прадедом Стелла не успела познакомиться.

До сих пор помню, как знакомил свою молодую жену с отцом и бабушкой. Мы скромно, безо всяких церемоний, расписались в Лондонском ЗАГСе и спустя неделю, которую мы провели не вылезая из постели роскошной съёмной квартиры, на съём которой я копил целых три месяца, я повёз Стеллу знакомиться с самыми дорогими мне людьми. В итоге мы больше так и не покинули дом моего детства, и детства моего отца. Амелия приготовила для нас спальню и сделала своей добротой, чуткостью и заботой всё возможное, чтобы мы отказались от затеи снимать жильё в Лондоне, вместо того, чтобы жить с ней и моим отцом под одной крышей такого большого и пустующего дома. Стелла не смогла устоять перед очарованием Амелии. Никто не мог. Особенно я, с детства поддавшийся чарам своей бабушки.

Амелия и отец были без ума от своей невестки и первое время всерьёз боялись того, что я, молодой и неопытный, упущу такую жар-птицу, как часто любила называть её по-русски бабушка. Но уже тогда я осознавал, что мне будет проще умереть, чем отпустить её. И я оказался прав.

Перелёт своей жар-птицы в другой от меня мир я так и не смог пережить – я сломался…

…В год, когда у нас появился Энтони, зима вела с весной ожесточённые бои. Март был очень холодным, но это не остановило нашего со Стеллой желания провести неделю наедине, вдали от людей.

В первый день весны мы отправились на дачу, построенную ещё моим дедом Хьюи, мужем Амелии. Ночью второго числа наш посёлок завалило внезапной снежной бурей и всего за следующие сутки снега намело по колено. Мы были молоды, у нас был запас пропитания на неделю и мы не переживали о том, что снежная буря закупорила нас в четырёх стенах, нам это даже нравилось, ведь мы изначально планировали провести неделю в уединении друг с другом.

Четвёртого числа, около одиннадцати часов ночи мы проснулись из-за страшных женских криков. Ближайший к нам дом располагался в трехстах метрах на север от нашего и его хозяева ещё не заселили его, второй год к ряду возясь с его реставрацией, отчего мы практически сразу поняли, что крики исходят из нашего сарая, совмещённого с хранилищем для дров. Стелла отказалась оставаться дома, поэтому, взяв разряженное ружьё, мы вышли из дома и направились на дикие крики.

Зайдя в сарай, к своему ужасу мы обнаружили неизвестную нам женщину, лежащую прямо на тёсаных досках, тогда заменявших пол. Вопя охрипшим голосом, она колотила кулаками по полу, пытаясь разродиться. Я случайно обратил внимание на термометр, висящий у входа в дом. В ту ночь температура упала до рекордных минус десяти градусов. При такой температуре не то что рожать, а просто лежать на дырявом полу было опасно для здоровья.

Мы со Стеллой сразу же побежали обратно в дом, после чего, обнаружив, что телефонная связь оборвана из-за прошедшей недавно снежной бури, вернулись в сарай с пледом, на котором хотели перетащить роженицу в дом.

Уже возвращаясь к сараю, Стелла произнесла вслух то, что я заметил ещё до того, как мы вышли из дома – крики прекратились. Подходя к внезапно онемевшей постройке, мы уже подсознательно осознавали, что это молчание не сулит ничего хорошего.

На всякий случай я решил перепроверить. Дотронувшись запястья незнакомки, покрытого гусиной кожей, я убедился в том, что пульс отсутствует. Младенец закричал не сразу, отчего мы его даже не сразу заметили. Он запутался в подоле грязной материнской юбки, но Стелла ловко вынула его, после чего, закутав хрупкое розовое существо в плед, предназначавшийся для его матери, мы снова помчались назад в дом.

Младенец кричал до самого утра, словно обезумевший, после чего, на самом рассвете, неожиданно и даже резко заснул.

Дорожная служба откопала нас как нельзя вовремя. При помощи рации снегоуборщика мы вызвали полицию и скорую помощь. Уже спустя час ребёнка забрали в больницу, где нам и следовало его оставить, но наша молодость сглупила…

Посёлок, в котором находилась наша дача, был маленьким и насчитывал тогда всего девяносто два двора. Узнать о родившей в нашем сарае женщине было несложно. Ей оказалась тридцатилетняя бездомная наркоманка, фамилия которой для местных жителей была загадкой, а имени её я так и не запомнил. В тот год она пришла в посёлок из ниоткуда и вскоре начала обворовывать сараи местных жителей. Жила она в заброшенном доме на окраине, пришла одна и оттого все считали, что родственников у неё не было. Все в один голос твердили, что у женщины были явные проблемы не только с наркотиками, но и с головой, отчего никто из местных с ней не имел никаких связей. О том, что она была беременной, никто не знал, да и кандидатов на отцовство не нашлось бы – скорее всего она пришла в посёлок уже беременной.

На следующий день мы поехали в Лондон вчетвером – я, Стелла, отец и Амелия. Накануне мы долго обсуждали произошедшее и каким-то образом, не смотря на всю глубину наших разговоров и их мудрость, пришли к неверному решению, о чём я могу судить только теперь, спустя тридцать один год.

У ребёнка не было родственников, отчего социальные службы хотели уже спустя несколько дней передать его в приют – не смотря на экстремальные условия своего рождения, ребёнок был крепким и оказался абсолютно здоровым.

Ещё через пару дней мы вернулись из Лондона с орущим на весь салон автомобиля свёртком. Стелла светилась от счастья, а я светился от того, что светилась она.

Энтони не наш сын. Мы его усыновили и решили оставить это в тайне ото всех. Об этом знали только мы со Стеллой и отец с Амелией. В ночь перед тем, как забрать Энтони из больницы, мы пообещали друг другу, что никому и никогда не расскажем. Отец со Стеллой сдержали обещание, исполнив его вместе со своей смертью, мы же с Амелией продолжали нести этот крест. Ни мать Стеллы, ни её сестра Белла, ни Генри так и не узнали об этом. Правду было легко скрыть. Перед тем, как мы усыновили Энтони, Стелла, из-за нестабильной зимы, серьёзно простыла и долго болела. Из-за простуды последние два месяца она не выходила на работу, поэтому никто – ни редко видевшие её соседи, ни Генри, в то время находящийся на учёбе в Лондоне, ни Изабелла, на тот момент с головой погрузившаяся в свою художественную карьеру, ни Пандора, пребывающая в середине своего путешествия по Индии – никто не заподозрил и даже не удивился тому, что не заметил несуществующего живота под тёплыми и всегда широкими кофтами Стеллы. Тем более мы сообщили всем о том, что ребёнок родился недоношенным, а живот на седьмом месяце, как известно, скрыть проще, чем на девятом. Естественно близкие родственники были в шоке от того, что мы скрыли беременность, но в действительности лишних вопросов не возникло ни у кого. Все со слишком неожиданной лёгкостью поверили в нашу историю. Ни у кого не возникло вопросов даже относительно ярко-рыжего цвета волос младенца, так как Пандора неожиданно для всех выдала историю с каким-то рыжим прадедом по её линии, которую мы никак не ожидали услышать и на которую впоследствии ссылались всю оставшуюся жизнь.

Так Стелла исполнила своё желание вырастить Энтони как своего собственного сына. Она не хотела рассказывать ему о безымянной матери-наркоманке, о несуществующем отце, о его рождении в грязную юбку на полу сарая… Его родила она и он её ребенок. Точка.

Но то, что было для нас точкой, после смерти Стеллы превратилось для меня в серьёзную запятую.

Я заметил это ещё когда наши дети были маленькими – Энтони отличался от остальных. Он был нервным, зачастую импульсивным и… Жестоким. Долгое время я пытался убеждать себя, что смогу это исправить, но в день, когда я увидел, как Таша, борясь со шлангом, тушила начинающийся пожар, я понял, что сущность Энтони не поддастся ни моему воспитанию, ни моему контролю. Особенно остро я ощутил это, когда узнал, что Энтони, прежде чем поджечь муравейник, а вместе с ним и весь наш дом, запер в доме всю мою семью. Тогда я вдруг осознал, что он мне не сын и не сын он Стелле. Он был не наш. Он был ничей. И мне стало страшно.

Тогда я впервые почувствовал, что всем нам осталось недолго…

Но до осознания было ещё далеко. Пока счастливая Амелия, испытавшая счастье материнства лишь единожды, нянчилась с орущим младенцем, мы со Стеллой всерьёз начали задумываться о рождении собственного ребёнка. Не знаю почему, но ещё до свадьбы мы решили, что хотим дочь. Или две дочери. Но не больше. Мы не планировали заводить много детей, так как были слишком сильно поглощены друг другом.

В итоге через десять месяцев после появления у нас Энтони мы наконец решились на зачатие, а ещё через девять месяцев, пятого октября у нас родился наш первый ребёнок. Невероятно красивая, милая и спокойная девочка весом в три килограмма триста граммов. Я присутствовал на родах и я первым взял своего ребёнка в руки.

Пени так и осталась единственным моим ребёнком, которого я первым взял в руки. Моя любимица… Мой первенец.

На фоне неперестающего кричать Энтони, Пени выглядела молчаливым ангелочком, всегда довольным и не имеющим к нам никаких претензий. Вскоре это нас серьёзно забеспокоило и мы обратились к педиатру. Несравнимо тихий ребёнок на фоне своего громкого старшего брата оказался почти глухим.

Я был настолько счастлив рождением своей девочки, сколько раздавлен её диагнозом. Пени диагностировали тугоухость четвёртой степени, из-за которой нам пророчили серьёзные проблемы с речью. Я до последнего не верил в это, но в итоге Пени так и не заговорила. Она так и не произнесла заветное “папа”, ни разу не подошла к телефону, когда я звонил с работы домой, чтобы узнать как у них с мамой дела, ни разу не спела мне песню… Это разрывает моё сердце с того самого дня, когда я узнал о том, чего я с моим ребёнком будем лишены.

…Стелла страдала от моей боли больше, чем от собственной, хотя я и пытался скрывать свою глубоко внутри. Лишь сейчас я понимаю, что скрыть от неё мне ничего из своего внутреннего мира так и не удалось. Мы поддерживали друг друга изо всех сил, но даже сейчас я уверен в том, что Стелла была лучше меня даже в этом. В том, в чём лучшим должен был быть я.

Спустя две недели после того, как мы узнали о диагнозе Пени, Стелла сказала, что хочет родить мне ещё одну девочку. Это было ночью. Я, устав после напряжённого рабочего дня, присел на край кровати, и Стелла, опустившись рядом со мной в красивом махровом халате молочного цвета, своей прохладной ладонью накрыла мои сцепленные тёплые пальцы. В тот момент я в который раз влюбился в неё, после чего предложил ей повременить с принятием столь серьёзного решения. Я был в восторге от дочки, которую она уже мне подарила – Пени так навсегда и осталась моей любимицей, да и вообще всеобщей любимицей – и, помня страдания Стеллы во время родов (сама беременность оказалась для нас весьма лёгкой даже на последнем месяце), я не желал повторно подвергать её подобным мучениям, по крайней мере в ближайшее время. Стелла тогда пообещала мне подумать над моими доводами, и ровно спустя месяц она вновь подошла мне с тем же вопросом. Она рассчитала всё: благодаря помощи Амелии и моего отца она не уставала с Энтони и Пени, её физическое и психологическое состояния на тот момент находились на высоте и, сделав максимально точные подсчёты, которые я сам делал ещё до рождения Пени, материально мы были способны обеспечить как раз ещё одного ребёнка. Последним доводом стало то, что ещё до свадьбы мы мечтали, что станем родителями двух девочек.

Внимательно выслушав свою жену, я решил напомнить ей о том, какие боли она испытала во время первых родов (из-за чего я тогда едва не поседел), но она сделала ход конём – пообещала мне, что если у нас не получится зачать сегодня, с первой попытки, тогда она не будет затрагивать эту тему ещё один месяц. В итоге я согласился, совершенно забыв о том, что первого ребёнка у нас получилось зачать как раз с первой же попытки, и напрочь забыв уточнить информацию о её овуляции, которая случилась как раз в те сутки. В итоге Стелла моментально забеременела вторым ребёнком (спустя полгода после рождения первого), отчего последующие девять месяцев буквально светилась счастьем. В те дни счастливее неё были только мой отец и Амелия, пребывающие на тот момент в достаточно бодром расположении духа и обладающие достаточно крепким здоровьем, чтобы вырастить ещё минимум десяток своих внуков.

Спустя год и три месяца после рождения Пени у нас появился Джереми. Из-за веса в три килограмма семьсот граммов Амелия окрестила его русским словом “богатырь”, которое тогда очень смешило Стеллу.

Не смотря на то, что вместо желаемой дочки у нас родился сын, мы были счастливы его появлению не меньше, чем появлению Пени. Это был второй ребёнок от нашей крови и плоти. Первый сын.

После рождения Джереми мы твёрдо решили не заводить больше детей. Нам вполне было достаточно громкого Энтони, милашки Пени и богатыря Джереми. Теперь на Амелию, отца и Стеллу было ровно по одному ребёнку, и мы со Стеллой были более чем уверены в том, что для нас этого достаточно. Тем более после второй беременности и родов, произошедших с небольшим разрывом после первых, Стелла хотя и чувствовала себя более удовлетворённой в материнстве, всё же повторное её восстановление от подобного стресса протекало немного сложнее. Ей пришлось потратить на восстановление своей физической формы на один месяц больше, чем в предыдущий раз, она стала чаще уставать и ей чаще хотелось спать. Амелия говорила, что несколько раз Стелла плакала, пока меня не было дома, но такое часто случается с кормящими матерями. Так называемый “послеродовой стресс”. Я поддерживал её всеми своими силами: не позволял ей вставать по ночам, успевая быстрее неё реагировать на первый же зов проголодавшегося ребёнка, свалил бóльшую часть своей офисной работы на Генри, благодаря чему был дома четыре из семи дней в неделю, водил свою любимую на свидания в кино и кафе, по утрам делал ей массаж ступней и аккуратно укачивал её своими занудными речами о делах в фирме…

Первый год жизни Джереми хотя и был напряжённым, прошёл быстро, после чего нам всем вновь стало легче. Дети прекратили плакать по ночам и начали ходить на горшок, Стелла, при помощи ежедневных физических упражнений, добилась сногсшибательной физической формы и теперь всегда чувствовала себя бодрой, Амелия и отец продолжали получать удовольствие от внуков, бегающих по прежде пустующим комнатам дома, а я вернулся к делам полиграфической фирмы и теперь мог не переживать о том, что Генри работает за двоих. Всё вновь вошло в колею и все вновь забыли думать об усталости, как вдруг, спустя ещё один год, отец неожиданно не проснулся. Ушёл тихо, во сне, без боли и страданий. Его уход был бы идеальным, если бы не был таким ранним. Сорок девять лет – это слишком мало и недостаточно много. Он не дожил чуть больше года и двух месяцев до рождения наших тройняшек.

Глава 20.

Родерик.

Мы со Стеллой не просто не планировали заводить ещё хотя бы одного ребёнка, мы пришли к категорическому мнению о том, что Энтони, Пени и Джереми нам более чем достаточно. Ещё до свадьбы мы решили, что родим не больше двух детей, да и наше финансовое положение не было рассчитано на содержание большего количества человек в нашей семье. Мы исправно предохранялись, некоторое время Стелла даже принимала противозачаточные, пока я не убедил её в том, что мы можем обойтись без препаратов. Поэтому, когда мы узнали о наступившей беременности лишь в конце её первого месяца, мы пришли в настоящий шок. Лишь спустя пару недель мы вспомнили момент, когда это случилось: мы заподозрили, что презерватив прорвался, но не были в этом до конца уверены. Теперь же это было очевидно – он действительно дал трещину.

На втором месяце беременности, когда живот Стеллы стал подозрительно большим для своего срока, мы преждевременно явились к своему доктору, который и сообщил нам о том, что у нас ожидается тройня. Наш шок умножился на три. Это нельзя было назвать неожиданностью – это было чем-то сверх. Но не смотря на то, что мы ни морально, ни материально не были готовы к появлению плюс хотя бы одного ребенка, не то что трёх, мы даже не задумывались о прерывании “экстремальной” беременности. Мы все – я, Стелла, Амелия и даже Генри – готовились к рождению ещё одного малыша, но никто из нас так и не смог подготовиться к появлению сразу трёх младенцев!

Хьюи, Миша и Таша родились ровно на седьмом месяце, без операционного вмешательства, с рекордным для тройняшек весом в два килограмма триста граммов каждый. Энтони на тот момент было шесть лет, Пени четыре, а Джереми два года и один месяц, если я ничего не путаю.

Рождение тройняшек предвещало наступление хаоса, но нас вовремя выручили близкие люди. На первый год после рождения тройни Генри взял на себя Энтони. Мы жили по соседству, поэтому я не переживал относительно того, что Энтони ночует у моего брата, и хотя он плохо ладил с Ширли, благодаря Генри за следующий год он заметно подтянул свою учебу. Пени и Джереми взяли на себя Пандора, Белла и Майя. Они забрали детей к себе в Лондон, привозя их к нам один раз в месяц на пару дней. Мы безумно по ним скучали, я вообще на стену лез без своей Пени, но мы все прекрасно осознавали, что так будет лучше для всех, особенно для психологического здоровья Стеллы.

Последовавший за рождением тройняшек год стал для нас самым сложным периодом в нашем родительстве. Финансово нам стало заметно сложнее, но в этом плане нам сильно помогал Генри, без которого мы тогда бы точно не смогли свести концы с концами. В то время Стелла буквально засыпала на ходу, а мы с Амелией изо всех сил пытались демонстрировать ей, что у нас всё под контролем, чтобы максимально поддерживать её бойцовский дух. И однажды тот тяжёлый год закончился. Стелла постепенно пришла в себя и вновь стала самой спортивной молодой мамочкой во всём городе, упорным ежедневным трудом добившись лучшей фигуры, чем у тех женщин, которые родили всего одного-двух детей. На момент рождения тройняшек мне было всего двадцать девять, а Стелле тридцать один, и мы никак не могли поверить в то, что в столь раннем возрасте стали не просто многодетными родителями, а самыми многодетными родителями во всём городе. Родителями сразу шести детей… Радость, граничащая с безумством.

На первый день рождения Хьюи, Миши и Таши Стелла попросила Пандору вернуть из Лондона Пени с Джереми, а Генри привёл Энтони. Когда мы все вновь начали жить под одной крышей, вот тогда-то и начался самый настоящий хаос, но к тому моменту я, Стелла и Амелия уже были психологически подкованы, да и Генри всегда был на подхвате. Мы определённо справлялись, и с взрослением детей у нас получалось всё лучше и лучше. С такой идеальной женщиной, женой и матерью как Стелла, просто не могло быть иначе. Она раньше всех начинала свой день, двадцать четыре часа в сутки пылала неиссякаемой энергией, знала ответы на все вопросы и всегда – всегда! – умела слушать.

Смотря в её васильковые глаза я тонул в океане любви, не веря своему счастью…

Благодаря невероятной красоте Стеллы, наши дети получились очень красивыми. Особенно красивыми были тройняшки, которых я по праву и с усмешкой на губах мог считать “жемчужиной нашей коллекции”. Я достаточно быстро понял, что не смотря на их идентичность между собой, их всё же легко отличить друг от друга. Хьюи, само собой, выделялся на фоне своих сестёр, но различие Миши с Ташей бросалось в глаза не сразу. Таша, в отличие от своей старшей сестры, была на один процент более стойкой, на один процент более усердной, на один процент более внимательной и на два процента более бойкой. Никто из детей, даже Миша, не был точной копией Стеллы. Однако её копией в соотношении 99% неожиданно стала именно Таша. Один в один – только цвет глаз не васильковый, а мой, изумрудный.

В итоге после гибели Стеллы, эта литая схожесть Таши с её матерью превратилась для меня из наслаждения в непростительную и неисправимую безысходность, с которой я так и не смог совладать. От одного только взгляда на свою Стеллу, ещё совсем молодую и такую живую, моё сердце сжималось и трещало по швам. Стелла была в каждом движении Таши, не Миши, в каждом её поступке и каждом взгляде. Я не смог этого вынести. Не смог вынести того, что перед моими глазами стояла реинкарнация Стеллы, ничего не помнящая о нас: ни нашей первой встречи, ни нашего первого свидания, ни нашего первого поцелуя, ни нашей свадьбы, ни рождения нашей первой дочери. Она смотрела на меня своими новыми, изумрудными вместо васильковых глазами, и ничего не помнила. Теперь её звали Таша и она была в роли моей дочери, и свою роль она исполняла, как и всегда, гораздо лучше, чем я свою… Откровенно говоря, с ролью её отца я так и не справился. Я был замечательным мужем для Стеллы, но для Таши я не смог стать даже хоть каким-нибудь отцом. Только после смерти Стеллы я понял, что был рождён и существовал для одной-единственной роли, и эта роль была не ролью отца – это была роль мужа. С уходом Стеллы я лишился своего амплуа. Лишился детей. Лишился себя.

Смотря на Ташу, я часто ловлю себя на мысли о том, как она может не помнить того, как я впервые подарил ей цветы, и лишь спустя мгновение осознаю, что передо мной вовсе не та Стелла. Такого ощущения у меня никогда не возникало с Мишей. Просто, наверное, Миша хотя и была Её копией, всё же она была неточной, в отличие от Таши, в точности скопировавшей свою мать. Это слишком сложно, чтобы объяснить, и слишком больно, чтобы позволить понять.

…Тройняшки…

Пока Хьюи увлекался конструктором, сидя в самом дальнем углу дома, только чтобы его лишний раз не трогали, красота девочек доводила окружающих людей до безумства. Едва ли не каждый прохожий таял от их детских кудряшек, огромных зелёных глаз и нестерпимо милых улыбок с ямочками на щёчках. Год за годом они выигрывали все конкурсы красоты, на которые их снаряжала Амелия, пока Таша в семилетнем возрасте не запротестовала, наотрез отказавшись участвовать в мероприятиях, на которых будет оцениваться её внешность, а не внутренний мир или хотя бы умственные способности. К тому моменту я уже знал, что в ней говорит дух Стеллы. Миша же на протяжении ещё двух лет поддавалась уговорам Амелии принимать участие в конкурсах подобного рода, что вызывало у Таши искреннее негодование относительно подобного решения сестры. Кажется уже тогда она осознавала, что всю оставшуюся жизнь ей придётся делить с сестрой одну внешность на двоих, но характер она делить с ней явно не собиралась. Миша не задумываясь сделала ставку на красоту, Таша же сразу поставила на характер. В итоге именно ставка Таши не прогорела. Красота же подвела каждую из них и сделала это с особой жестокостью. Мишу она убивала извне, Ташу – изнутри. Первая принимала внимание мужчин за чистую монету и оттого испарялась, вторая же так жестоко никогда не обманывалась и оттого быстро оледенела. Одна существовала мгновением, вторая не существовала вовсе. Миша своим примером доказала, что их с Ташей красота неизменна не смотря ни на что. Вместе же они доказали, что красота не является гарантом счастья.

Мы все были счастливы лишь в прошлом, при жизни Стеллы, тогда, десять лет, восемь месяцев, одну неделю и три дня назад…

В нашей семье только один ребёнок был назван в чью-то честь.

Имя для Энтони мы придумали в пути, когда ехали забирать его к себе из рук социальных служб. Амелия прочла вслух рекламу на одном из Лондонских билбордах: “Лучшие цветы в магазине Энтон”. Мы тогда как-то связали образ ребёнка с цветком жизни и каким-то образом пришли к выводу о том, что это знак, так как до сих пор никак не могли определиться с именем для рыжеволосого мальчишки.

О том, что свою дочь мы назовём Пени, мы со Стеллой знали ещё до нашей свадьбы. Звучание этого имени нравилось нам обоим и ни у кого из нас не было ни единой даже косвенной знакомой, носящей это имя.

С Джереми же всё получилось гораздо проще, чем с Энтони. Мы со Стеллой написали список из десяти нравящихся нам мужских имён, после чего, закрыв глаза, по очереди ткнули пальцем в лист. Не знаю как так совпало, но мы оба вслепую попали на имя Джереми, отчего у нас не осталось сомнений.

Пол же тройняшек мы так и не смогли узнать вплоть до их рождения, поэтому заранее решили, что будем называть их созвучными именами. Мы месяц подбирали имена для мальчиков и девочек, и, в итоге, остановились на именах: Кэмерон и Дженсон для мальчиков, и Айша, Миша и Таша, на случай, если родятся девочки. Имя Хьюи было вне обсуждений – в честь моего деда, мужа Амелии, которого я обожал и который передал мне своё скрипичное дело (Генри с Майей не были заинтересованы этим ремеслом, меня же оно буквально поглотило). В итоге у нас родился Хьюи, а девочек мы решили назвать Мишей и Ташей, так как эти имена были больше, чем Айша, приближены к русским вариантам имён, что весьма нравилось Амелии.

Не могу вспомнить, когда именно дедушка Хьюи начал учить меня ремеслу скрипичного мастера. Кажется, я занимался этим с рождения. Мы вместе с утра до вечера заседали в его мастерской, которая теперь принадлежит мне, и вдыхали приевшийся запах лака и дерева. Это ремесло передалось ему от его отца, а его отцу от его деда. И хотя со временем я ушёл в бизнес своего отца, я всё равно вернулся к тому, что оживляет пространство, хотя и не может оживить меня.

Когда-то я сам превосходно играл на скрипке, но до уровня Миши и виртуозной игры её младшей сестры мне было не дотянуться. Перед их поступлением в музыкальную академию, я собственноручно смастерил для них скрипки. Я был уверен в том, что в академию моих девочек зачислят без проблем и нисколько не был удивлён тому, что у них выявили идеальный музыкальный слух и даже голос. Мне до сих пор жаль, что после аварии голос Таши так же дрогнул, как и её всегда крепкая рука. Это был мой любимый голос и была моя любимая рука. Всё остальное любимое в моих детях сосредоточилось в Пени. Возможно поэтому Миша, родив Мию, сказала мне, что всю жизнь была мной недолюблена. Я этого не замечал… Особенно теперь, когда Таша лишилась того, что я любил в ней больше всего, после чего для меня она встала на один уровень с её сестрой.

…Дерево и другие материалы для создания скрипок мне поставляет внук лучшего друга деда Хьюи. Он сам ремесленник, профессиональный стекольщик. Но мне приходится не только мастерить скрипки, но и продавать их. Выручка нерегулярная и мне редко удаётся заработать больше, чем на прожиточный минимум, а иногда и вовсе случаются “нулевые” месяцы, когда не продаётся ни одно из моих творений. Но меня уже давно не волнует финансовая сторона своей работы. Мои дети, которых я так и не смог воспитать, давно уже стали материально независимыми, а после потери Стеллы и вместе с ней потери своей роли мужа, я в деньгах больше не нуждался, за исключением возникшей ситуации с Мией.

До сих пор я стараюсь не думать о том, как именно Таша сняла с наших плеч этот груз. Во время снежной бури “Розамунд” я видел этого Дариана Риордана, о котором прежде уже слышал от Пандоры и от Пени. Не могу сказать, что я остался от него в восторге, но я знаю, в какую ледяную глыбу, не без моего участия (вернее, из-за моего безучастия), превратилась Таша, так что, возможно, это именно то, что ей необходимо… Её уже давно не спасёт ни один ледоруб*. Ей нужен ледокол**. Огромное судно, способное раскрошить всё на своём пути, даже её. И если этот ледокол Дариан Риордан, значит так тому и быть. Главное, чтобы он в итоге не стёр её в порошок.

(*Ледоруб – инструмент, род кирки, топора; **Ледокол – мощное судно, оборудованное для прохода сквозь льды, для плавания во льдах).

У меня со Стеллой было нечто большее, чем просто любовь. Наши души были связаны, мы действительно были одним целым. До сих пор я жалею только об одном в нашем браке – о том, что не успел обвенчаться с той, без которой не смог жить.

Мои скрипки и мои смычки… Я не просто продаю волшебные палочки – я их создаю. И если я создаю волшебство, значит я имею право на веру в невозможное. Я верю в то, что Стелла жива, что она потерялась и что однажды она найдёт обратный путь ко мне. И я не скрываю этого ни от кого. Все считают это тихим безумием, но я предпочитаю быть тихим безумцем, нежели отречься от своей веры. По ночам я явственно ощущаю, что она жива и где-то существует. И это не её реинкарнация, живущая через дорогу от меня. Не Таша… Это она. И мы можем встретиться в любой момент, но никто из нас не знает как добраться друг до друга… Путь словно утерян. Но я чувствую её присутствие в мире, в котором существую я, не смотря на то, что я похоронил её тело и еженедельно ухаживаю за её могилой, и могилой нашего сына.

Даже если я забуду себя, я не забуду своей веры в то, что Стелла не умерла. Это я умер. Не она. И лишь в её силах меня воскресить. Я же воскресить её не могу. Могу только дождаться. И я буду ждать. Сколько от меня понадобится, столько и буду. Я готов отдать всё своё время, всю свою жизнь… Пусть только вернётся ко мне. Пожалуйста… Пусть только вернётся.

Глава 21.

Пандора взяла на себя рассказ Хьюи о произошедшем с Энтони. Узнав, что он расстроился даже сильнее Амелии, я напряглась и, в итоге, пришла к нему лишь на вторые сутки после сообщения. Пандора говорила, что когда она рассказала ему о произошедшем, Хьюи заплакал, поэтому следующие двое суток я отсиживалась в своей спальне, впервые пропустив свои встречи с ним. Не из-за того, что мне было больно видеть брата с разбитым сердцем, хотя и это тоже, а из-за того, что мне было неловко от того, что я не то что не могла разделить с ним боль утраты, я вообще не ощущала ничего схожего с болью, когда речь заходила о кончине Энтони. Но я не могла об этом сказать Хьюи напрямую, поэтому, когда он спросил, почему я не приходила, я отложила газету в сторону и зависла, врезавшись взглядом в иглу капельницы, вставленную в его предплечье.

– Это из-за Энтони? – наконец предположил он, и мы встретились взглядами. Мой взгляд был невозмутим, его – излучал любопытство. Я продолжала молчать. – Знаешь, я многое слышал, находясь в коме. Чаще всех я слышал отца. Отец постоянно говорил о матери… – Хьюи гулко сглотнул. – Знаешь, он так и не справился с её потерей, – он внимательно посмотрел на меня. – Ты же была тем человеком, который проводил со мной не меньше времени, но не смотря на это тебя я слышал редко. Это всегда меня поражало. Я знал, что ты приходишь. Приходя, ты говорила несколько контрольных фраз, и перед уходом не забывала тоже что-нибудь сказать. В итоге я научился кожей чувствовать твоё присутствие. Только твоё и ничьё больше. Однажды, в самом начале, когда ты ещё не до конца окаменела, ты поделилась со мной своими терзаниями. Сказала, что жалеешь о том, что выжила, в то время как Джереми, занявший в тот день твоё место в машине, умер, а я лежу в коме. Ты дура, Таша, – неожиданно заключил Хьюи, и наши взгляды мгновенно скрестились. – Идиотка. Больше одного десятилетия подаренной тебе жизни ты решила потратить на подобные мысли. – к моему горлу начал подступать ком. – Ты больше никогда не делилась со мной ни единой отрицательной мыслью, но… – Хьюи во второй раз сглотнул. – Ты хоть понимаешь, на что ты потратила десять лет? Вы все… Только Пени с Рупертом не подвели. – Хьюи смолк, а потом вдруг спросил. – Ты хотя бы расстроилась из-за его смерти?

– Мне жаль, что я тебя разочаровала, – сквозь режущую горло боль произнесла я, стараясь не сорваться.

– Не смотря на всё то, что Энтони натворил, Джереми бы расстроился, узнав о его смерти.

Слова Хьюи врезались острием прямо мне в сердце. На мгновение у меня даже потемнело в глазах от силы той боли, которую я испытала в тот момент. Лишь спустя мгновенье Хьюи понял, что именно он сказал, но было уже поздно.

Он сказал, что я не достойна места Джереми, которое он мне подарил, и что это он должен был выжить, а не…

Хьюи сразу же спохватился, но уже ничего нельзя было исправить. Он это сказал, а я это услышала. Весь оставшийся день я притворялась, словно ничего не произошло и из моего сердца вовсе не струится поток горячей крови, заливающей всё моё нутро. Хьюи же из кожи вон лез, чтобы загладить свои слова. Естественно я моментально сделала вид, будто пропустила всё мимо ушей, но кажется Хьюи не соврал, когда говорил, что научился меня чувствовать. Как бы мастерски я не играла роль невозмутимой сестры или бессердечной особы (не знаю, кого именно он тогда во мне видел), Хьюи поверил мне только к концу дня, когда я начала отжигать шутки относительно его новой инвалидной коляски.

…Выйдя из поликлиники, я направилась прямиком в бар и не вышла из него, пока не надралась в хлам.

Я проснулась с раскалывающейся головой. Особенно сильно пульсировало в висках. Место, в котором я пришла в себя, я категорически не узнавала, но это определенно была уютная комната с шкафами, заполненными книгами, и стоящей у окна одной-единственной софой, на которой я и лежала. Сев на её край, я дотронулась до своей многострадальной головы и мгновенно ощутила боль, которая никак не могла быть связана с выпивкой. Боль определённо была вызвана внешним фактором. В момент, когда я пришла к этому заключению, дверь в комнату распахнулась и передо мной возник Байрон, держащий перед собой стакан с шипучкой.

– Байрон? – удивлённо протянула я внезапно осипшим голосом.

– Плохо, да? – поморщился друг, протянув мне шипучку. – Не гарантирую, что после этого ты себя будешь чувствовать совсем уж хорошо, но головную боль должно снять. И тошноту, если, конечно, она у тебя есть.

– Есть, – поморщившись в ответ, приняла из рук собеседника прохладный стакан я и в мгновение ока влила в себя всё его содержимое. – Где я? – выдавила я, наконец найдя в себе силы на уточнение.

– Совсем ничего не помнишь? Ты позвонила Нат в девять часов вечера, после чего вы встретились в баре, где успешно залились алкоголем. Конкретно ты напилась до ужасающего состояния.

– Ужасающего? – не переставала морщиться я.

– Ну, тебя пришлось буквально тащить – ногами ты совсем не перебирала. Пошли вниз, я приготовил вам с Нат завтрак. Но по пути тебе следует заглянуть в уборную и слегка освежиться.

Я спустилась вниз лишь спустя пятнадцать минут, после того как раз десять промыла прохладной водой своё лицо и руки. Конкретно над руками я зависла отдельно – на предплечьях красовались огромные фиолетовые синяки, происхождение которых я никак не могла вспомнить. Когда же я обнаружила похожие синяки с левой стороны своей ноющей шеи, я напряглась и сразу же вспомнила о зуде в затылке, который бывает только из-за столкновения с тяжёлым предметом, ну или с твёрдой поверхностью. Всё указывало на то, что накануне у меня с кем-то произошла серьёзная стычка, но я никак не могла вспомнить ни малейшей подробности. Наконец сдавшись, я спустилась вниз на кухню, в надежде на то, что меня просветят хотя бы мои вчерашние спутники. Однако меня добровольно просветили только в том, что я нахожусь на кухне в доме Байрона, и тогда, съев свой первый сендвич с чаем, я всё-таки решила уточнить:

– Что именно вчера было? – обратилась я к огневолосой, которая сейчас выглядела не менее помятой, чем я.

– Ну, когда я приехала, ты уже была наполовину пьяна… Перед этим ты мне позвонила в совершенно трезвом состоянии и продиктовала адрес бара. В общем, пока я довела себя до твоего состояния, ты умудрилась достигнуть своего максимума. Это произошло примерно через час после того, как я приехала… Потом я позвонила Байрону, который в это время в соседнем баре ради меня играл роль трезвенника со своими друзьями, и попросила нас забрать, после чего мы расплатились с барменом и направились к выходу.

– И это всё? – с подозрением покосилась на рыжеволосую я.

– Нет, – сделав глоток холодного пива, Нат посмотрела на мою бутылку. – Это только начало самого интересного. У выхода к тебе подошло трое парней…

– Парней?.. – удивлённо переспросила я.

– Нет, парнями их всё-таки назвать нельзя… Это были взрослые мужики. Все трое бритоголовые и с красноречивыми выражениями лиц. У одного даже шрам на левой щеке был. Судя по всему, они тебя знали.

– Знали? – продолжала удивляться я.

– Да, но ты их будто бы видела впервые. Они вывели тебя под руки на улицу, словно не замечая меня. Потребовали, чтобы ты вернула им какую-то вещь, что-то связанное с компьютером… Я не поняла. Но ты сказала, что у тебя ничего нет, а когда один из них тебя встряхнул, ты круто его послала и наверняка бы врезала ему не менее крутой хук справа, если бы не была так пьяна. Пока тебе щедро крутили руки, я пыталась хотя бы одному из трёх амбалов разбить череп своим клатчем. Потом один из них толкнул меня на рядом стоящую машину, из-за чего завопила сигнализация. Тот, что выкручивал тебе руки, с силой толкнул тебя и ты ударилась затылком в стену. Они поспешно скрылись, а спустя минуту подъехал Байрон.

– Я ничего не видел, – разочарованно поджал губы Байрон.

– Перед тем, как уйти, тот, что тебя пресовал, что-то сказал тебе… Вроде бы он что-то от тебя требовал… Ты ничего ему не ответила. Ты помнишь?

Я ошарашенным взглядом смотрела на огневолосую.

Я ничего не помнила!!! Как такое вообще может быть, чтобы я забыла подобное?!

– Сколько я вчера выпила?! – наконец воскликнула я.

– Судя по счёту в баре, ты выпила его весь, – криво ухмыльнулась Нат, после чего сделала очередной глоток из бутылки. – Ты хоть помнишь, из-за чего пила?

Как раз о причине своего срыва я помнила. То, что предпочитала вычеркнуть из своей памяти, засело в ней напрочно, а то, что хотела вспомнить, буквально испарилось где-то в глубине моего изломленного, словно кривое зеркало, подсознания.

Досада накрыла меня с головой.

Придя домой я приняла прохладный душ и ещё не успела выйти из ванной, когда в дверь раздался звонок. Не торопясь впрыгнув в светлые джинсы и розовую футболку с декольте, я, так и не досушив концы волос, отправилась отпирать дверь. На пороге стоял Дариан.

– Заходи, – тяжело выдохнув, отошла от входа я, совершенно не заметив на себе его тяжёлого взгляда. Закрыв за гостем дверь, я обошла его и вошла на кухню. – Чай? Кофе? Почему не предупредил о приезде?

– Ты не отвечаешь на телефонные звонки, – входя на кухню, напряжённым тоном произнёс Дариан, но и этого я не заметила.

– Хммм… – на выдохе промычала я. – Похоже я забыла свой мобильный в машине…

– Что это? – он вдруг коснулся моего локтя, и я даже вздрогнула от неожиданности – мне казалось, что он стоял у входа, а он каким-то образом вдруг оказался прямо возле меня. – Таша?.. – на сей раз я явно распознала в его голосе напряжение.

– Ничего особенного, – максимально непринуждённым тоном ответила я, вытащив своё предплечье из его ладоней. – Вчера напилась с Нат, немного пошумела в баре…

– Пошумела? – напряжение Дариана не спадало и он продолжал сверлить меня взглядом, из-под которого я буквально улизнула, обойдя собеседника боком и усевшись за стол.

– Ничего особенного, я ведь уже сказала. Ты, кстати, случайно в Лондон не едешь? – я посмотрела на настенные часы, они показывали одиннадцать. – Моя машина осталась на парковке возле бара, а мне по-любому нужно сегодня попасть к Хьюи… На обратном пути машину и заберу.

– Возле какого бара? – Дариан сел слева от меня и скрестил руки.

Мне не понравилась его поза.

– Возле того, в котором я вчера пила, – прищурилась я.

– Название у этого бара есть?

– Нет, – уверенно отрезала я, и вдруг взгляд Дариана окаменел, из-за чего моя уверенность мгновенно пошатнулась.

– У тебя что, на шее следы от пальцев? – непробиваемо стальным голосом спросил он.

– Так тебе чай или кофе? – отчеканив каждое слово отдельно, встала в позу я, сразу показав, что разъяснений я ему давать не собираюсь.

…Дариан всё-таки подвёз меня до поликлиники, хотя я и не была уверена в том, что он вообще собирался в Лондон. Уже на парковке, когда я хотела выйти из машины, он задержал меня, но не затем, чтобы я его поцеловала. Для поцелуя он всё ещё был слишком напряжён после нашей “кухонной” стычки.

– Ты оставила это у консьержа, – он протянул мне связку из трёх ключей, с которой я уже была знакома. – На случай вроде вчерашнего или любой другой. Можешь не переживать по поводу того, что я могу появиться без предупреждения – я в этой квартире не живу. Я сказал бери, – с напором произнес он, когда я положила ключи на панель. Его тон быстро напомнил мне о том, что в отношениях с ним у меня нет выбора – я продала ему свою свободу. Когда я положила ключ во внутренний карман куртки, Дариан продолжил более ровным тоном. – Мне так будет спокойнее. И кстати насчёт вчерашнего. Больше не напивайся, понятно? – он выжидающе смотрел на меня, и мне пришлось посмотреть на него – иначе бы он от меня не отстал, возможно даже повернул бы моё лицо к себе силой.

– Я подумаю над этим, – буквально выдавила из себя эти слова я, едва сдерживаясь от неприкрытой грубости.

– Замечательно, – коварно заглянул мне в глаза собеседник. – Теперь поцелуемся.

Мы поцеловались. Но едва ли этот поцелуй кому-то из нас понравился.

Глава 22.

В девять часов вечера я отправилась за своей машиной. Весь день Хьюи до десятого пота вкалывал на брусьях, воодушевлённый своим прогрессирующим успехом – ещё чуть-чуть, и ему можно будет перейти на костыли. О вчерашнем разговоре никто из нас не вспоминал и явно каждый хотел забыть его поскорее, если это вообще возможно, поэтому сегодня об Энтони никто из нас не обмолвился и словом. Было и прошло.

До пункта назначения я добралась к половине десятого. Уже направляясь к своей машине вверх по брусчатому тротуару, я вдруг встретилась взглядом со стоящим рядом с ней мужчиной. Я ещё не до конца успела понять или хотя бы вспомнить, но кровь в моих жилах мгновенно похолодела. Сделав ещё пару шагов я, не дойдя до своей машины каких-то пятнадцати метров, остановилась. Мы всё ещё смотрели друг другу прямо в глаза, как вдруг передо мной начали проноситься яркие вспышки из вчерашнего вечера. Трое мужчин в чёрных кожаных куртках выводят меня из бара, один из них, со шрамом на левой щеке, тот, что теперь стоял рядом с моей машиной, выкручивал мои предплечья и один раз больно сжал мою шею, требуя от меня…

Вот хрень! Я никак не могла вспомнить, что именно он от меня требовал… Я будто должна была ему что-то вернуть…

Прежде, чем я решилась на очередной шаг вперёд, позади меня внезапно возникло ещё двое мужчин из моих вчерашних воспоминаний. Моё сердце мгновенно оборвалось и сквозь пятку пробило тротуарную брусчатку. Я никогда не была из трусливых, но здесь всем своим существом осознавала, что сейчас должно произойти что-то нехорошее.

Бритоголовый со шрамом на щеке медленным шагом направился к нам. Именно к нам, а не ко мне. Я прям ощущала, что вставшие с двух сторон от меня мужчины уже составляют мою кампанию.

– Ты принесла? – остановившись в трёх шагах передо мной и сплюнув на землю, наконец поинтересовался бритоголовый со шрамом.

– Скорее всего вы меня с кем-то перепутали…

– Таша Грэхэм, сестра Фабулуса, – уверенно произнёс мой собеседник. – Где она?

– Где кто? – кажется мои глаза начали неконтролируемо округляться.

Вместо того, чтобы ответить, бритоголовый со шрамом сделал странное движение головой и лишь спустя секунду, уже получив неожиданный удар в живот от мужчины, стоящего слева от меня, я поняла, что это был знак его напарнику.

Как только я скрутилась от боли, ударивший меня мужчина закрутил мою левую руку за спину и, заставив меня выпрямиться, быстрым шагом довёл меня до моей машины. Переулок, в котором мы находились, был безлюдным, и помощи мне ожидать было не от кого, но я, слишком уверенная в своих бойцовских способностях, всё ещё недостаточно сильно испугалась, чтобы начать кричать.

Как только мы сравнялись с моей машиной, удерживающий меня амбал, сделав болевой прием, отпустил мою руку.

– Где флешка?! – прогремел мне в лицо бритоголовый со шрамом.

– Какая флешка?! – судя по звучанию моего голоса, на сей раз я действительно испугалась.

Очевидно мой вопрос не понравился собеседнику, из-за чего он влепил мне мощную пощёчину, после чего резко схватил за шею. Перед глазами отчётливо вспыхнула яркая картинка: вчера вечером этот же человек точно так же уже хватал меня за шею.

– Завтра меня подобный ответ не устроит, – прорычал мне в лицо мужчина. – Если завтра при тебе не будет флешки, я на тебе живого места не оставлю. Ты меня поняла, стерва?

Я не могла ответить – он слишком сильно меня придушил.

Когда же он отпустил мою шею, мне понадобилось полминуты, чтобы прийти в себя, и когда я, откашлявшись в полусогнутом состоянии, наконец очухалась, рядом со мной уже никого не было.

– Это было ещё вчера… – раздражённо негодую я, продолжая врать Дариану прямо в глаза.

Я не спала всю ночь, пытаясь понять, что же именно от меня требовали те люди, поэтому сейчас, увидев Дариана на пороге своего дома в десять часов утра, как раз перед тем, как я наконец едва не заснула на диване, не могла скрыть своего раздражения.

– Я прекрасно помню, что у тебя не было этих синяков, – Дариан нагло отбросил волосы с моей шеи, на что я рассерженно отстранила его руку. – И покраснения на щеке тоже не было.

– За ночь разнесло то, что было вчера. Прекрати меня трогать, – я начинала выходить из себя. – И прекрати приезжать ко мне без предупреждения.

– Ещё раз начнёшь указывать мне, что делать или не делать, и жестоко пожалеешь об этом, – твёрдо ответил он.

В последние дни мне слишком часто угрожали вот так вот просто, на пустом месте. Поэтому неудивительно, что слова Дариана стали последней каплей в этой чаше.

– Знаешь что?! – разъярённо впрыгнув в ботинки, я сняла с вешалки свою куртку. – Я ухожу! Мне пора! Давай, – я потянула Дариана за руку, выводя его из дома вслед за собой.

Резко захлопнув за нами входную дверь, я начала со злостью искать в связке нужный ключ. Когда я наконец заперла замок и обернулась, Дариан вдруг с силой схватил меня за оба запястья.

– Ты ведь говоришь мне правду? – он настойчиво смотрел мне прямо в глаза. – Позавчера ты сцепилась с кем-то в баре и эти синяки – это последствия твоей пьяной выходки, не более того, верно? – я продолжала молчать, тем самым подтверждая его слова, но ему этого было явно недостаточно – он хотел услышать подтверждение от меня. Так и не получив от меня ответа, Дариан вдруг резко встряхнул меня. – Я могу тебе верить?!

– Можешь! – едва не прокричала я, выдернув свои запястья из его хватки.

От количества нарастающих друг на друга проблем я уже начинала закипать.

Я искренне надеялась на то, что бритоголовые амбалы исчезли из моей жизни вместе с парковкой у бара, хотя и догадывалась, что мои надежды беспочвенны. Но я даже подозревать не могла о том, насколько я промахнулась со своими надеждами.

Трое уже знакомых мне бритоголовых мужчин вышли из машины, припаркованной рядом с моей. В девять часов вечера парковка у больницы обычно бывает изрядно забита, но сегодня машин здесь почти не было.

Прежде чем я успела хоть как-то отреагировать, один из тройки, неожиданно оказавшийся за моей спиной, закрыл мне рот рукой и уже спустя несколько секунд мы вчетвером оказались у левой стены больницы, рядом с которой непростительно тусклым светом горел всего один-единственный фонарь.

– Где флешка?! – прорычал мне в лицо всё тот же непонятный вопрос бритоголовый со шрамом.

– Я отдам вам любую флешку, скажите только, какая именно вам нужна, – решила сразу прояснить я, прижимаясь спиной к стене и примерно пытаясь рассчитать, смогу ли я ушатать сразу трёх стокилограммовых громил.

– В смысле “какая”? – мой собеседник, явно злясь, врезал кулаком в стену у моего правого виска. – Я тебе ещё при первой встрече разъяснил…

– Я тогда была пьяна…

– Флешка, которую передал тебе Фабулус, – продолжал свирепствовать амбал.

– Здесь какая-то ошибка! Я не общалась с Энтони на протяжении последних десяти лет!

– Перед тем, как мы прирезали его, он назвал твоё имя! – буквально выкрикнул мне в лицо бритоголовый. – Так что даже не думай, что я поверю в твои бредни!

Что?!.. Ч-ч-ч-то?!..

Передо мной стояли убийцы Энтони! Люди, способные на преднамеренное убийство человека!!!

Неожиданное осознание того, что любая секунда может стать для меня последней, пронзила мой затылок острой спицей. Энтони зачем-то назвал им моё имя – теперь они уверены в том, что некая нужная им флешка у меня!!! Изощрённая месть, экс-братец…

– Гони флешку, стерва! – перед ударом я успела сгруппироваться, и всё же это не сильно мне помогло – я мгновенно согнулась напополам от разразившейся внутри меня боли.

Уже спустя несколько секунд я отразила очередной удар и каким-то чудом мне удалось сделать два точных удара – по лицу ударившего меня и лицу стоящего рядом с ним. А ещё спустя пять секунд я уже лежала на асфальте. Меня трижды ударили по бёдрам и один раз в живот, после чего, выкрутив правое предплечье, бритоголовый заставил меня встать и произвёл контрольную, оглушившую меня на несколько секунд пощёчину. Кажется моя нижняя губа треснула, так как я мгновенно ощутила солоновато-ржавый привкус крови во рту.

– У меня нет никакой флешки! Я с ним не общалась… – попыталась объяснить я, но противник схватил меня за волосы и заставил посмотреть ему в глаза.

– У нас другая информация, красотка. Накануне вы виделись, – он рычал мне прямо в лицо. – Фабулус назвал нам твоё имя.

– Он со мной враждовал… Назвал моё имя, потому что хотел отомстить…

– За что? – прищурился громила.

“Да за то, что я всё детство его пресовала за все его дикие выходки!” – прокричала мысленно я, но воздержалась от желания высказаться вслух.

– Допустим я поверю в то, что ты ещё не получила флешку… – хитро зашипел амбал, всё ещё не выпуская моих волос. – У тебя есть двадцать четыре часа на её поиск. Тебе ясно, смазливая штучка? – он резко дернул меня за волосы, продолжая смотреть мне прямо в глаза. – Если через двадцать четыре часа ты не передашь нам флешку и все имеющиеся дубликаты, я собственноручно вспорю тебя, как вспорол твоего старшего братишку.

Договорив, он резко оттолкнул меня в сторону и, из-за силы его толчка, я больно врезалась плечом в кирпичную стену больницы. Уже спустя десять минут, дохромав до своей машины и заглянув в зеркало заднего вида, я поняла, что следующую неделю мне необходимо будет держать Дариана максимально далеко от себя. На сей раз меня разукрасили достаточно убедительно, чтобы у меня оставался хотя бы один шанс на ложь: треснувшую губу не замаскирует никакая краска. Впрочем, судя по всему, бегать от Риордана мне оставалось недолго… Всего-то двадцать четыре часа.

Я поняла, что дрожу, в момент, когда попыталась вставить ключ в зажигание. Попав в цель лишь с третьей попытки и услышав урчание мотора, я вдруг осознала вторую странную вещь – я не знала, куда мне ехать.

Глава 23.

Гематомы на ногах выше колена, фиолетовый живот, разбитая нижняя губа с кровоподтёком в левом уголке. Мне ещё повезло, что мои племянники своими выкрутасами с жидкой пищей приучили меня возить в багажнике спортивную сумку со сменной одеждой. Приняв душ и переодевшись, я села на край кровати и, в раздумьях, уже начала раскачиваться взад-вперёд, когда мой взгляд зацепился за шкатулку, обитую красным бархатом, стоящую на прикроватной тумбочке. Я криво усмехнулась от мысли о том, что спрятанное в шкатулке зеркало больше не показывало того, что Дариан называл самым красивым из всего, что он видел в этом мире. Во всяком случае это сейчас было с очевидным браком – рассеченная губа не даст мне соврать.

В итоге придя к выводу, что более безопасного места мне не найти, я всё-таки решила переночевать в Его квартире. Сюда точно никто не посмеет сунуться, вот только проблема в том, что и я здесь не смогу прятаться вечно…

Мои мысли вновь вернулись к вопросу о том, что мой здравый смысл никак не мог мне объяснить: как именно я оказалась в эпицентре жёстких бандитских разборок?.. Точно, это всё Энтони… Я снова начала раскачиваться взад-вперёд, пытаясь упорядочить свои мысли.

А ведь я и вправду виделась с Энтони перед тем, как его зарезали. С этого момента и начались мои проблемы. Сначала полиция, теперь головорезы…

Я закрыла глаза, пытаясь вспомнить что-то важное, что я упустила, и передо мной почему-то сразу же вспыхнул мой разговор с Хьюи:

– Чего он хотел?

– Он пробыл у меня всего минуту. Сказал, что думал встретить тебя здесь и что жалеет о том, что не справился без матери.

– И больше ничего?

– Больше ничего.

Больше ничего… Больше ничего… Больше ни-че-го…

“Хьюи сказал, что Энтони хотел меня встретить… Он ведь не мог оставить эту злосчастную флешку Хьюи?!” – внезапно прокричал мой внутренний голос, как вдруг – хлоп! – меня накрыло озарение, и я, широко раскрыв глаза, неожиданно произнесла вслух тихо, словно с лёгкостью найденный ответ на достаточно банальную загадку: “Пещера сокровищ”…

Я никогда не была из трусливых, однако действовать ночью так и не решилась. Уже спустя полминуты после случившегося со мной озарения, я стояла у выхода из квартиры, но, повертев ключ в руках, положила его обратно на комод, после чего вернулась обратно в спальню и, не раздеваясь, легла на кровать.

От очередного выброса адреналина я всю ночь провалялась не сомкнув глаз и в итоге заснула за полчаса до рассвета. Проснувшись в десять, я, проигнорировав урчание желудка и даже мимолётно не заглянув в местный холодильник, в котором, по моему опыту, всегда можно было найти что-нибудь съестное, покинула квартиру, забрав с собой все следы своего пребывания в ней.

После удара молнии с нашей грушей произошла аномалия – её восточная часть ствола иссохла, а западная, хотя и не давала больше плодов, год за годом продолжала жить.

Уже подходя к дереву я в который раз удивлялась появившимся на нём первым в этом году листочкам, ещё слишком мелким, но уже достаточно зелёным, чтобы их не заметить с противоположного конца двора.

Остановившись в шаге от груши, я подняла голову кверху, чтобы рассмотреть её недосягаемую крону, которая с каждым годом всё больше кренилась к земле. Быстро пробегающие по небу свинцовые тучи поддерживали моё мрачное настроение на должном уровне.

“И что я здесь делаю?!” – гулко выдохнув, мысленно и не без злости поинтересовалась сама у себя я. Мне начинало казаться, будто я попала в хреновый триллер, по итогам которого меня либо убьют, либо я сама себя убью, соскользнув с груши и свернув себе шею из-за своих каких-то совершенно дурацких умозаключений.

Кретин Энтони!..

Вновь тяжело выдохнув, я дотронулась правой ладонью ветхой коры и попыталась вспомнить, как именно когда-то по ней взбиралась. Секунда – и моя рука держиться за ветку над головой справа. Ещё секунда – и я закинула ногу на ветку слева. Мне повезло, что я была в свободных чёрных штанах, которые когда-то купила в магазине одежды для танцев хип-хоп направления. Естественно танцы меня не интересовали, но вот в свободной одежде предпочтительно тёмного цвета я, будучи подростком с “дикими” замашками, нуждалась часто. Такая одежда реже всего рвалась и на ней никогда не оставались следы грязи. Или крови.

То ли ветки старушки-груши стали менее прочными, то ли я за последние одиннадцать лет стала менее проворной, но дерево подо мной трещало так, будто я бравый медведь, а не хрупкая девушка. Хотя, с “хрупкой” я явно погорячилась.

Прежде до дупла добраться было не так уж и просто, но теперь, прибавив в росте, это получилось у меня намного ловчее, чем я ожидала. Злосчастная для груши молния попала прямо в дупло, от которого трещина и пошла. Теперь эту искорёженную расщелину и дуплом-то назвать было сложно – она больше напоминала глубокую пещеру.

Шатаясь на раскачивающейся подо мной ветке и до боли впиваясь правой рукой в ветку над головой, я, мысленно бранясь и не понимая, что вообще здесь делаю и с чего вдруг решила вновь поиграть в индейца из племени апачи, уверенно запустила руку в расщелину.

Создавалось впечатление, будто я ковыряюсь в живом организме. По крайней мере влажные от прошедшего недавно дождя, гнилые прошлогодние листья и сломанные отростки веток, которыми дупло было заполнено до верху, невольно рисовали перед моими глазами картину, в которой я запускаю свою руку вовсе не в древесное дупло, а в глотку огромного, трясущегося под моим весом осьминога. Словно я пытаюсь нащупать склизкое сердце чудовища, с чёткой миссией вырвать его и съесть, чтобы обрести его бессмертие.

Морщась от неприятных ощущений, я продолжала рыться в перегное, как вдруг совершенно неожиданно нащупала нечто, что не могло быть ни замшелой веткой, ни перегнившим листом. Дёрнув нечто, я посмотрела на находку в своих руках и поняла, что держу прозрачный водоотталкивающий пакетик. В подобных обычно хранят продукты питания, сейчас же в нём лежала стальная флешка.

От увиденного у меня перехватило дыхание. Кажется я не могла поверить в происходящее.

Прежде, чем я попыталась осмыслить находку, я ловко спустилась вниз. Рассматривая прозрачный пакетик в своих руках, я направилась через весь задний двор обратно к машине, обдуманно припаркованной на обочине перед домом Генри, чтобы никто из домашних не обратил на мой приезд внимания. Я так и не заметила, что всё это время, из окна чердака родительского дома, за мной наблюдала Амелия.

Глава 24.

О том, что я вернусь обратно в квартиру Дариана, я поняла после того, как осознала, что именно держу в руках. Это была не просто флешка – это была информация, за которую могли лишить жизни. За неё убили Энтони и за неё с лёгкостью могли прикончить меня. Прежде, чем делать следующий шаг, мне нужно было перестраховаться. Я должна была знать, с чем именно имею дело, и, естественно, ради собственной безопасности сделать дубликат. А лучше несколько дубликатов. Мой допотопный ноутбук сломался ещё перед Рождеством и за ненадобностью я так и не занялась его починкой, а в квартире Дариана, в которую не сунется даже самый заядлый камикадзе, как раз имелся незапароленный макбук. Дариан его ещё даже распаковать не успел – так, прикупил для квартиры “на всякий случай” и при мне задвинул его в прикроватный комод. Я видела рекламу этой обновлённой модели макбуков и знала, что она стоит неприлично дорого, но Дариан воспринимал этот девайс всего лишь за какую-то безделушку, которую можно просто взять, “на всякий случай” задвинуть в комод и, собственно, забыть о её существовании. Очередное доказательство того, что у нас разное отношение к материальным благам и, соответственно, отсюда у нас разные понятия относительно жизни, и сопутствующих ей ценностей.

Поднимаясь в квартиру, я заметила, что на меня обратил внимание консьерж, едва удержавшийся от того, чтобы встать передо мной и рассмотреть моё лицо поподробнее. Придя к выводу, что его привлекла моя треснувшая нижняя губа, я поджала её и, сдвинув брови, зашла в лифт, запоздало ответив на его приветствие нечленораздельным бубнением, напоминающим словосочетание “хорошего дня”. Этого консьержа, предположительно не старше двадцати пяти лет и определённо индийского происхождения, я уже видела, когда приходила сюда с Дарианом, но вчера вечером и сегодня утром на его месте была миловидная, миниатюрная, шустренькая и неизменно улыбающаяся блондиночка, которая, здороваясь со мной, параллельно успевала раскладывать прессу и присматривать за персидским котом, сидящем на поводке у её ног. Она явно была менее любопытной или же мне это только казалось.

Прежде чем направиться в спальню за ноутбуком, я вымыла руки и на сей раз не сопротивлялась желанию порыться в холодильнике. В итоге сделав себе тосты с мягким творожным сыром и поглотив их вместе с чаем и масляно-песочным печеньем, я, прекратив трясти под столом правой ногой и вытерев руки влажной салфеткой, удовлетворённо выдохнула и наконец отправилась в спальню.

Остановившись напротив комода, я зажмурилась и открыла его вторую полку сверху. Тот факт, что я не промахнулась, заставил меня выдохнуть с облегчением. Достав макбук, я, вместо того, чтобы сесть на кровать, села на пол у её изножья и, приняв позу лотоса, открыла крышку с лейблом в виде надкусанного яблока. Нажав на кнопку пуска, я скрестила пальцы и, когда экран включился не запросив пароль, с облегчением выдохнула.

Я уже хотела вставить флешку в разъём, когда у меня в кармане завибрировал телефон. Нетерпеливо нахмурившись, я посмотрела на экран – звонил Дариан. Прикусив губу и подумав несколько секунд, я решила всё-таки поднять трубку.

– Да, – невозмутимым тоном отозвалась я.

– Привет. Как дела?

Серьёзно?.. Он хотел поговорить со мной о моих делах? Или просто пытался развить беседу?

– Нормально.

– Хорошо, – словно даже не сомневаясь в том, что у меня всё и вправду нормально, согласился Дариан. – Мы могли бы сегодня встретиться. Ты сейчас где?

– Сегодня я не могу…

– Чем-то занята?

– Да… – я замялась. – Да, я занята.

– И где ты?

– Я у себя дома, – сдвинув брови, запрокинула голову на кровать я и сжала двумя пальцами переносицу. – А ты? – мгновенно поинтересовалась я, чтобы отвлечь его от своей лжи, а не потому, что мне было интересно.

– Я тоже дома, жду Ирму.

– Ясно, – только и выдавила я, сверля взглядом флешку, лежащую у моего колена. Я даже не попыталась поинтересоваться, зачем или почему он её ждёт. – Ладно, тогда до следующего раза.

– Давай, – совершенно невозмутимо согласился Дариан, после чего положил трубку прежде, чем я успела положить свою. Этот момент показался мне странным. Я даже задумалась и, проанализировав наш разговор, поняла, что Дариан будто бы говорил на ходу, а не стоял на месте в порыве ожидания сестры, но меня это не заинтересовало. Отложив телефон в сторону, я вновь взялась за флешку.

К моему удивлению, флешка подгрузилась мгновенно. Я думала, что на ней будет информации больше, чем в хранилище Пентагона, а на ней оказался всего лишь один-единственный видеофайл. Однако я не обманывалась. В прошлом состоя в родственных связях с Энтони, я знала, сколько может натворить бед всего лишь одна короткометражка. Поэтому, прежде чем начать просмотр, я набрала полные щёки воздуха и, на выдохе, нажала пуск.

Судя по всему, видеосъёмка велась со скрытой камеры, возможно с веб-камеры незакрытого ноутбука. На записи два человека. Тот, чьего лица не видно, определённо Энтони, а второго, брюнета с милироваными концами волос, я не знала, хотя и была уверена в том, что где-то я его уже видела. Ему было около тридцати лет и его явно разнесло на откровенный разговор. Энтони достаточно было задать казалось бы незначительный вопрос, как его собеседник, не страшась, выкладывал грязные подробности своего бизнеса. Речь шла о сутенёрстве на Дальнем Востоке. Мужчина предлагал Энтони сотрудничество в вербовке девушек на занятие проституцией за границей, озвучивал расценки за блондинок, брюнеток, рыженьких, девушек до двадцати, тридцати, но не старше сорока. Средняя стоимость за “один экземпляр” – пять тысяч. Пять “качественных” девушек в месяц – минимум двадцать пять, максимум тридцать пять тысяч чистой валютой. Количество и “качество” пропорционально отображались на проценте от поставки. Судя по словам пижона, Энтони уже прежде занимался чем-то подобным, но “по-мелочи”, таких же денег он никогда в руках не держал и едва ли ему ещё когда-нибудь подвернётся столь редкая возможность…

По-видимому, Энтони сделал эту видеозапись, чтобы впоследствии шантажировать собеседника с целью выторговать у него бóльших денег меньшим трудом. Это решение в итоге стоило ему жизни…

Я продолжила смотреть дальше, хотя мне и давалось это с трудом, так как выяснилось, что Энтони с этим смазливым плейбоем оказались любовниками. Кое-как переборов себя и перетерпев сорок секунд ужаса, я вновь услышала голос за кадром. Уже на последней минуте записи плейбой неожиданно произнёс слова, от которых у меня ёкнуло сердце: “Мой единственный младший брат, которому отец безрассудно отдал руководство над Mi-ni-di лишь потому, что он рождён от его любимой стервы, даже не заподозрит, что благодаря ему я создам пусть и грязный, зато более успешный бизнес. Идиот, он слишком доверяет мне, чтобы заподозрить махинацию…”

Я остановила просмотр. “Mi-ni-di”… Я уже слышала где-то об этой компании, но где? Почему она казалась мне знакомой?

Так и не вспомнив, я решила досмотреть видео до конца и затем воспользоваться помощью интернета, чтобы освежить свою память.

“Но Mi-ni-di не такая уж и крупная компания”, – недоверчиво заметил Энтони. – “Едва ли её ежегодный доход может превысить больше одного миллиона”.

“А я и не собираюсь брать деньги из её бюджета”, – коварно усмехнулся плейбой. – “Проституцию на Дальнем Востоке нам помогут наладить деньги Дариана Риордана, владельца “RioR”. Кстати, ты кажется недавно говорил, что одна из твоих сестёр, та, которая самая стервозная, работает на него. Поэтому я и решил обратиться именно к тебе. Этим можно будет как-нибудь воспользоваться…” .

Mi-ni-di! Я вспомнила!!! Голубоглазый блондин не старше двадцати пяти, протянувший мне визитную карточку, на которой золотыми нитями было вышито название его компании! Это произошло чуть больше полугода назад, на дне рождения Дариана…

“С моей сестрой ничего не выйдет. Как ты уже успел заметить – она та ещё стерва. Так получается, спонсор не твой брат? Спонсор Дариан Риордан?”

“Относительно того, как использовать твою сестру, мы ещё обсудим. У меня есть отличный план. Что же касается моего брата, он заключил недавно сделку с Риорданом, который отстегнул ему слишком много денег. У меня не составит труда отрезать лакомый кусок от этого торта”.

“То есть, Риордан ничего не заподозрит?”

“Даже если заподозрит, он сделает всё возможное, чтобы его имя не было запятнано грязью. Как думаешь, что сделает Риордан с тем, кто разузнает о том, что он, пусть и неосознанно, сделал вложение в поддержку сутинёрства? Да он уберёт любого даже глазом не моргнув… Думаю, со временем у меня даже получится убедить его в прибыльности этого дела, всё равно ведь он к тому времени будет в нём повязан. Мой проект уже скоро получит старт. До тех же пор каждый, кто будет в курсе этого дела – потенциальная жертва Риордана”

“А ты не слишком самоуверен?”

“Поверь мне, с деньгами Риордана за плечами я могу быть уверенным в себе ровно настолько, чтобы не переживать об успехе своего дела. И когда я говорю тебе о том, что владелец “RioR” уберёт любого, кто хотя бы мимолетно заметит на его идеальной репутации хотя бы микроскопическое пятно грязи, я имею в виду, что от этого человека не останется даже пыли”

“Но если это действительно так, тогда как ты собираешься уцелеть?”

“Просто. Он не узнает обо мне. Я буду оставаться в тени. И тебе советую то же. Повторяю, любой, кто будет владеть информацией о том, что Дариан Риордан, миллиардер с горстями бриллиантов в карманах, собрался спонсировать сутенёрство – автоматический покойник. Ты, я или любой, кто просто услышит его имя в этом деле краем уха. Так что не трепайся, если хочешь жить. Я всего лишь акула – могу разорвать на части, но он – мегалодон, способный проглотить любого не пережёвывая. Так что если хочешь от кого-то избавиться, выдай ему эту информацию, и Риордан всё сделает за тебя. Не найдешь даже пыли от человека”.

Видео резко оборвалось. Энтони, снимая с себя рубашку, захлопнул ноутбук.

Моё сердце буквально вырывалось из груди от силы и частоты ударов. Это облава! Зачем Энтони втянул меня в это?! Думал, что я захочу или смогу шантажировать людей, имена которых были произнесены на этой записи? Или думал мне отомстить за обиды прошлого? Или, может, он вообще не думал, когда разглашал налево и направо моё имя? Сначала полиция, потом бандиты, а теперь совсем плохо – Риордан.

Создав новую почту, я залила на неё видеоролик и, убедившись в том, что сохранила его, уже хотела его удалить своими трясущимися пальцами, как вдруг здравый смысл напомнил мне о том, что этот компромат может стать для меня тем самым щитом, который в итоге прикроет мою жизнь. Если Дариан увидит это видео, он наверняка решит, что я замешана в его вложениях, так как я здесь, как назло, упоминалась неоднократно. Узнай же, что я эту запись видела, он и вправду может… Нет, как ни крути, Дариан не должен был узнать о том, что знаю я о его вложениях, о которых он, может быть, и сам пока ещё не догадывается.

Или он всё-таки в курсе?..

Выйдя из своего нового аккаунта и убедившись в том, что почистила историю браузера, я захлопнула ноутбук и, положив его назад в комод, вернулась на место, на котором только что сидела. Нагнувшись, я подняла с ковра полиэтиленовый пакетик, в котором прежде лежала флешка, после чего, протерев саму флешку футболкой, чтобы не оставить на ней отпечатков своих пальцев, вложила её обратно в пакет.

В момент, когда я вкладывала пакет в задний карман джинс и уже разворачивалась, чтобы выйти из комнаты, дверь в спальню внезапно распахнулась, что заставило меня резко дёрнуться и едва ли не отпрыгнуть назад. Это был Дариан. Всего лишь Дариан, а не бандиты, отследившие флешку по тайному жучку, встроенному в неё спецагентами… Да – я пересмотрела массу кровавых боевиков и знала что к чему в подобных делах!

Дариан явно не ожидал от меня подобной реакции, потому как буквально замер на пороге.

– Ты чего? – наконец настороженно спросил он.

От его неприкрытой настороженности по моему телу мгновенно пробежал холодок.

…Он что-то знает?.. Если нет, тогда я выйду из этой квартиры. Если подозревает, тогда шансов пятьдесят на пятьдесят. Но если знает…

Глава 25.

– Таша? – продолжал настойчиво смотреть на меня Дариан.

– Просто… – я поджала губы, внезапно почувствовав клокотание сердца где-то в области центра своего горла. – Ты ведь говорил, что ты дома с Ирмой, – наконец собравшись, я взмахнула руками, попробовав выдвинуть претензию, чтобы хоть как-то нащупать почву под своими ногами.

– А ты говорила, что ты у себя дома, – едва уловимо приподнял бровь Дариан. – И хотел бы я сказать, что счёт равный, но это не так. Ты соврала мне.

– Ты о чём? – напряглась я, ощутив пробежавший по спине холодок.

Ничего не говоря, Дариан молча подошёл ко мне впритык и, продолжая смотреть мне прямо в глаза, взял меня за руку, после чего неожиданно вздёрнул кверху рукав моей спортивной толстовки.

– Что это? – Дариан поинтересовался с явным напряжением. Моё сердце мгновенно успокоилось. Он говорил не о флешке, покоящейся в заднем кармане моих джинс. – Я уже спрашивал тебя об этом и тогда ты соврала мне, сейчас советую подумать над ответом, – его голос был спокойным, но в нём прослеживалась явная угроза. – Ты ведь говорила, что я могу тебе верить. Ты мне нагло врала, – он выпустил мою руку.

– Ты поверил в то, во что хотел верить, – спокойно ответила я и добавила, словив на себе его непонятный мне взгляд. – Ты хотел верить в то, что я не могу тебе лгать, забыв о том, что наши с тобой отношения сами по себе одна большая ложь.

Наши голоса звучали спокойно, словно настраиваемые инструменты, которые только учатся звучать, отчего кажется, что они пока ещё настороженно напряженные и, возможно, немного напористые. Мы замерли примерно на четверть минуты, после чего произошло то, чего я никак не ожидала от того Дариана, которого знала. Он не стал допытываться, угрожать или хотя бы давить – он просто тяжело выдохнул и, на моё замечание, что мне уже пора выезжать к Хьюи, просто пропустил меня мимо себя. Перед уходом я, естественно, серьёзно поворчала относительно того, что он явился в квартиру без предупреждения и, для красивого завершения сцены, оставила выданный им мне дубликат ключа на комоде, сказав, что, раз уж он меня обманул, что можно считать как уравнение счёта, я сюда больше не явлюсь. Но и на это Дариан отреагировал совершенно спокойно – просто, стоя чуть поодаль, молча смотрел на меня сверху вниз. Его выжидающая позиция меня напрягла, но не настолько, чтобы вытеснить из моего подсознания более острую проблему.

Развернувшись, я, так и не дождавшись от своего оппонента ответа, покинула его квартиру и уже в лифте забыла о происшедшем. Мои мысли заняла более серьёзная проблема, нежели напряжённая энергетика Дариана.

Дариан.

На сей раз я знал наверняка о том, что она меня обманывает. Я знал о её обмане заранее, отчего заранее был готов к нему и поэтому не мешал ей в его исполнении.

Я заплатил консьержу, Дипаку из Вишакхапатнама* – так год назад, устраиваясь в наш дом, он представился мне, порадовавшись тому, что я знал о существовании его города – за то, чтобы он докладывал мне о появлении Таши (*Вишакхапатнам – город на юго-восточном побережье Индии в штате Андхра-Прадеш, один из крупнейших портов Индии). Три часа назад он позвонил мне и сказал, что Эрика из Гамбурга* (что поделаешь, я любил узнавать у новых работников о их малой родине) заменяющая его накануне, видела Ташу приходящей и уходящей (*Гамбург – крупный портовый город на севере Германии). Ещё спустя два часа он позвонил мне, чтобы сообщить о том, что Таша вернулась. Я нутром чувствовал, что здесь что-то не так: Таша бы ни за что не воспользовалась предложенной мной ей квартирой, если бы не произошло что-то из ряда вон выходящее. Я уточнил у Дипака, не заметил ли он ничего странного. Услышав о её разбитой губе, я уже знал, что ожидал подобного ответа. В бредни Таши о том, что она подралась в баре, я верил слабо, но сначала решил пустить это на самотёк и притвориться, скорее для самого себя, а не для неё, что верю в это, так как был слишком занят простудившейся Ирмой, слегшей в постель с тридцативосьмиградусной температурой. Но Ирма уже выздоровела, да и с ней была Джина, сумевшая виртуозно совместить готовку на кухне с обязанностью сиделки, из-за чего в конце месяца я доплачу ей двадцать процентов к зарплате, так что притворяться верующим в Ташину искренность я больше не собирался.

Сразу после звонка Дипака я сделал ещё один звонок, после чего, сев в машину, выехал из Бексли* и за считанные минуты добрался до пункта назначения (*Один из 32 лондонских боро в Великобритании в составе Внешнего Лондона). Пришлось ради этого прервать встречу с пышногрудой блондинкой и её семидесятилетним спонсором. Оба были явно заинтересованы во мне – пока старик виртуозно пытался запустить свою руку в мой карман, творение пластиковой хирургии явно демонстрировало желание залезть мне в штаны. В итоге отказав обоим, я рванул в свою квартиру на ***-стрит.

Когда я приехал, мои ребята уже были на месте. Назвав им номер автомобиля Таши, я поднялся наверх, перед этим перекинувшись парой слов с Дипаком и вручив ему сто долларов за отлично проделанную работу.

…Губа и вправду была сильно разбита. На предплечьях зияли синяки и я был уверен, что если раздену её, выявлю куда больший ущерб. Но сейчас я не был в этом заинтересован.

Я был почти уверен в том, что это дело рук вернувшегося Картера Бишопа, её бывшего баскетболиста, которому я недокрутил голову до конца, но прежде чем откручивать головы подозреваемым, я решил убедиться в своих догадках.

Естественно она не поехала ни к какому Хьюи.

Пересев на Audi A5 Sportback, которого Таша прежде у меня не видела, я отправился по маршруту, который мне сбросили мои люди, последовавшие за ней хвостом.

Остановившись неподалёку от бара, над входом которого мерцала синим цветом вывеска с названием “NeOn”, я вышел из машины. Переулок был очень узким, но мой автомобиль, припаркованный между двумя старыми рено, и гелентваген моих людей, спрятавшийся за старым тёмно-синем бусом, неожиданно не выделялись на фоне обшарпанной штукатурки теснящих переулок кирпичных зданий.

Сев на переднее сиденье гелентвагена, я принял у Бартона планшет, размером с полноценный экран лэптопа.

– Гарри, Грэйсон и Райдер внутри, – начал по обыкновению докладывать он. – Мы с Такером ожидаем. Эти видеозаписи было не сложно достать. Цель постоянно пребывает в больнице по указанному адресу. Оттуда проследить её путь не составляет особого труда.

Первая запись с камер наблюдения была сделана два дня назад у бара, у которого мы сейчас находились. Явно пьяная Таша и её подруга Нат, судя по всему тоже с лихвой выпившая, безуспешно отбиваются от трёх бритоголовых амбалов, которые явно не сильно усердствовали, а значит, им было нужно от своих жертв не то, что обычно бывает нужно трезвым мужикам от подвыпивших девушек. Увидев как один из них прикладывает руку к Таше, меня захлестнула ярость. Когда же на следующей записи, которой было меньше суток, я увидел нечто намного более страшное, планшет едва не треснул под давлением моих пальцев. Ташу не просто пугали в тёмном переулке, её избили ногами. Ударов было ровно пять. Ровно в стольких местах я теперь намеревался сломать каждому из трёх нападавших ноги.

– Кто они? – сквозь зубы выдавил я. – Зачем им нужна Таша?

– Бутч Янг, Галиб Музаффар Хуссейн и Уошер Уэбстер. Вообще-то известные личности в криминальном мире, – повёл бровью Бартон. – Из последних их достижений есть сомнительный след относительно их причастности к смерти Фабулуса, некоего грязно-популярного видеоблогера. Что именно им необходимо от нашей цели – неизвестно. Но, судя по тому, что они её до сих пор не убрали, у неё определённо есть то, что до сих пор помогло ей остаться при жизни. Обычно повторной встречи с этими ребятами не бывает, а она пережила уже вторую и, судя по всему, в отличие от предыдущих раз, сейчас добровольно ищет с ними очередной встречи. Наши парни на чеку. Грэйсон докладывает, что она заказала безалкогольный коктейль. Полагаю, нам необходимо дождаться. Камеры наблюдения в этом переулке уже заблокированы, так что следов не останется.

Следующие пять часов мы просидели в машине без единого движения. За это время Таша выпила четыре безалкогольных коктейля, один раз отлучилась в туалет, куда её незаметно сопроводил Райдер, после чего она заказала ещё один коктейль. Я никогда не отличался умением ждать, но в этот раз был непоколебим и, в итоге, моё терпение было вознаграждено.

Все трое вылезли из подержанного форда и цепочкой прошествовали в бар. Больше я не намеревался дожидаться – мы сразу последовали за ними.

За исключением Таши, сидящей слева от входа за дальним столиком левым боком ко мне, трёх амбалов, усевшихся с трёх её сторон, и меня с моими людьми, в заведении находились ещё два посторонних парня, стоящих у барной стойки, и худощавый бармен. Жестом правой руки, напоминающим вихрь направленный по часовой стрелке вверх, я попросил Гарри и Грэйсона убрать зевак, а Райдеру дал понять, чтобы оставался у выхода. Прежде, чем я дошёл до пункта своего назначения, всё уже было сделано.

Как только я остановился у интересующего меня стула, Бартон, резко заломив одному из наших новых знакомых руки, благородно освободил мне место за столом. Только после этого Таша заметила наше появление. Её реакция была бесценна – век бы наслаждался её широко распахнутыми в удивлении глазами, но сейчас было не до этого.

Бритоголовый, которому Бартон успешно заломил руки, начал дёргаться и его приятели попытались вскочить со своих мест, но, судя по всему стоящий за моей спиной Такер в идеально подобранный момент продемонстрировал им своё табельное оружие. Амбалы медленно опустились на свои места, всё ещё продолжая сверлить стоящего за моей спиной Такера.

– Общаемся со мной, – положив предплечья на край стола, начал я, приковав всеобщие взгляды к себе. Тем временем Гарри, оставивший Грэйсона присматривать за кладовой, в которую они загнали мальчишку бармена, начал осматривать наших жертв на наличие оружия. – У вас какие-то проблемы? – решил ещё раз подтолкнуть к беседе я.

– У нас нет никаких проблем, – с плохо скрытым вызовом начал бритоголовый со шрамом на щеке, сидящий слева от меня, напротив Таши. Главарь банды.

– Вынужден сообщить, что ты глубоко ошибаешься, – под звук летящих в центр стола ножей и кастетов, которые Гарри вытряхивал из первого парня, сообщил собеседнику я. – У вас серьёзные проблемы. А конкретно у тебя они не просто серьёзные. Они непоправимые.

– Я тебя впервые вижу, – скривил гримасу непонимания собеседник, после того, как остался без двух перочинных ножей, выброшенных Гарри в общую кучу металлолома.

– Бутч Янг, Галиб Музаффар Хуссейн и Уошер Уэбстер, – я поочередно посмотрел на каждого, как вдруг Гарри выбросил на середину стола, в общую кучу колюще-режущих предметов, электрошокер. Он принадлежал Таше. Я отвлёкся и не заметил, как Гарри обыскал и её тоже. Неловко получилось. Встретившись с ней взглядом, я поджал губы. – Внушительно, – выдавил я, хотя и был разочарован тем, что идя на трёх амбалов моя девочка взяла с собой всего лишь какой-то дохлый электрошокер, как вдруг Гарри вытащил из внутренних карманов её ветровки газовый баллончик и небольшой кухонный нож, явно стащенный с моей кухни, после чего достал из-под её ремня мой же канцелярский нож для бумаги, а у её щиколоток нашёл два обычных мелких лезвия – не моих. – Внушительно, – повторился я, на сей раз не скрыв долю гордости.

Это действительно было неплохо. Гордость за мою красотку, естественно, сразу же обуяла меня, но сейчас всё ещё было не время ей наслаждаться. Мой взгляд упал на мелкий прозрачный пакетик со стальной флешкой внутри, лежащий перед моим солнышком.

– В этом проблема? – я невозмутимо взял пакет с флешкой в свои руки и потряс им перед глазами собеседника со шрамом на щеке.

– Это принадлежит моему нанимателю, – буквально прорычал он.

– Пришли на девчонку с арсеналом холодного оружия… Я разочарован в вас не меньше, чем в вашем нанимателе. Это ведь каким законченным идиотом нужно быть, чтобы переходить мне дорогу.

– Мы с тобой не имели никаких тёрок, – с неприкрытым вызовом начал Галиб Музаффар Хуссейн. – Ты вообще кто такой?

– Я кто такой? – я повёл бровью в сторону подошедшего к нам Грэйсона, по-видимому нашедшего способ заблокировать дверь кладовой. – Объясни ему, кто я такой.

Прежде, чем я успел договорить, Грэйсон сбросил моего собеседника, сидящего справа от Таши, с его стула одним мощным ударом, пришедшимся на левую часть его лица, после чего продолжил его ожесточённо избивать ногами. От неожиданности Таша едва не подскочила со своего места, резко дёрнувшись в противоположную сторону от происходящего, отчего между нами осталось не больше двадцати сантиметров. Я впервые видел её мгновенный испуг, поэтому наслаждался моментом. Когда твоя девушка – холодный чёрствый камень, любая её эмоция, даже самая отрицательная, может стать для тебя самым настоящим наслаждением.

Я подождал ещё несколько секунд, после чего жестом попросил Грэйсона остановиться. Парни обожали эти моменты, потому что именно за них я платил им столько, сколько мог бы платить штату из десяти телохранителей. Однако телохранители мне были не нужны. Мне нужны были мотивированные бойцы. А эти парни были более чем мотивированы.

Бартону тридцать пять и на нём жена, трое детей, три лабрадора и четырехразовый лакшери-отпуск, большой дом с бассейном и накопления на стипендию своих сыновей и лапочки-дочки. Он более чем доволен сотрудничеством со мной, особенно после неудачной работы телохранителем на нефтяного магната из ОАЭ, которое закончилось для него двумя пулевыми ранениями – прибавка к трём уже имеющимся.

Грэйсону тридцать три, он вдовец с одиннадцатилетним сыном и восьмилетней дочерью на руках. До пересечения со мной десять лет проработал охранником бойцовского клуба, и та зарплата, которую я ему сейчас плачу, превышает его предыдущий заработок в пять раз. Он работает на меня уже два года и, насколько я понимаю, он не хотел бы расставаться с этим местом, особенно с учётом того, что работа подворачивается крайне редко, а на гонорар это никак не влияет. Из опыта до встречи со мной: одно огнестрельное ранение за пазухой.

Гарри тридцать один год, он разведён и у него есть сын. Алименты, поездки с сыном в Диснейленд, отпуск с братом на Мальдивах – вот основная статья его расходов и сокращать он её явно не желает, отчего старается отработать свои деньги даже усерднее остальных. Прежде был полицейским, за плечами два огнестрельных ранения.

Такеру тридцать, он обручён и ждёт рождения первенца где-то в начале августа. Покупка двухэтажного дома, свадьба и медовый месяц, после чего игрушки-погремушки, ползунки и памперсы, памперсы, памперсы… Прежде был военным – три огнестрельных ранения в списке.

Райдеру двадцать семь, он моложе меня, и хотя ещё зелёный, подаёт большие надежды. Его основные расходы – это сплошные накопления на покупку собственной жилплощади и девушка, которой он уже успел прикупить обручальное кольцо, о чём она пока ещё не в курсе. Буквально вышел из нищеты и теперь тянул на себе едва ли не всё своё многочисленное семейство. Прежде работал тренером по ММА для сложных подростков. Ранений, благо, нет. Думаю, он надолго задержится в моей великолепной пятёрке.

– Итак, продолжим, – как только Грэйсон прекратил “знакомить” Хуссейна со мной, я перевёл взгляд на собеседника со шрамом на щеке. – Кто твой наниматель?

– Я не самоубийца, – ухмыльнулся щербатой улыбкой он. – У меня нет тёрок с тобой. Разбирайся с тем, кто меня послал.

– Я разберусь со всеми, – я словно бесцельно взял в руки нож, лежащий передо мной на столе ближе остальных. – Ваши имена мне известны. Меня интересует имя вашего заказчика.

– А моего заказчика не интересует твоё имя. Его интересует флешка.

– Эта? – опершись локтем о стол, я продемонстрировал собеседнику названную им флешку.

– Давайте мы заберём её и уйдём по-хорошему, – начал торг собеседник. – Ни у кого не возникнет проблем. Забирайте девчонку.

– Едва ли ты можешь позволить мне забрать то, что и так принадлежит мне. А на счёт проблем, ты крупно ошибаешься. У вас будут проблемы. И конкретно у тебя они будут значительнее, чем у твоих напарников. Ты бил её? – я кивнул головой в сторону Таши, вновь зафиксировавшейся в центре своего места, чтобы сидеть не слишком близко ко мне. Мой собеседник молчал. – Ты – её – бил? – с гораздо бо́льшим напором произнёс я каждое слово отдельно.

– Извиняюсь, – едва ли не рявкнул в ответ бритоголовый.

– Неискренне, – резко отверг извинения я и так же резко воткнул в тыльную сторону его ладони, лежащей на краю стола, его же нож. Я буквально приколол его руку к столу, отчего амбал взревел, словно подстреленный зверь, а Таша, от неожиданности произошедшего, вдруг вскрикнула и подскочила со своего места. Жестом я попросил Гарри, чтобы он усадил её назад на её место, и он, положив свои тяжёлые руки ей на плечи, заставил её опуститься обратно на стул. Не отрывая взгляда от раны своего обидчика, из которой по столу в разные стороны растекалась бордовая кровь, Таша замерла и её лицо исказилось в гримасе ужаса. Отлично. Значит она всё-таки эмоциональное существо, а-то я опасался, что мне просто иногда кажется, будто она способна на реальные человеческие эмоции.

– Хочешь что-то сказать? – оторвав взгляд от Таши, я вновь обратился к своему собеседнику.

– Извиняюсь… – сквозь вопль взревел он и упёрся лбом в стол. – Извиняюсь… Извиняюсь…

– Кто заказчик?

– Харрисон Мерсер!

– Впервые слышу это имя. Кто такой?

– Старший сын Фреда Макензи!

– Основателя Mi-ni-di?

– Да!

– Кто кроме Мерсера замешан?

– Больше никто!

– Не верю, – я хладнокровно вынул из руки собеседника нож. Он вновь дико завопил. Ташу вновь передёрнуло. Я вновь попытался словить момент переключения её эмоций.

– Больше никто!.. – прижав руку к груди, мой собеседник орал благим матом. – Только Мерсер! Он приказал нам забрать у Фабулуса флешку, но тот передал её своей сестре!

– И вы убрали его? – завершил логическую цепочку я, но не получил ответа. Я тяжело выдохнул. – Что ж, понятно. Нам пора. Парни, разберитесь с ними.

Сказав это, я поднялся из-за стола и уже сделал шаг к выходу, когда понял, что Таша не сдвинулась с места. Обернувшись, я посмотрел на неё. Она была бледна, словно простынь. Возможно я перегнул палку.

– Таша, нам пора, – повторился я, но она отреагировала лишь спустя секунду.

Резко и как-то неуклюже поднявшись со своего стула, она вдруг потянулась к куче предметов, лежащих на столе. Я думал, что она хочет забрать все свои вещи, но она взяла только кухонный и канцелярский ножи, которые стащила у меня. Я мысленно ухмыльнулся этому, но её неестественные движения, выдающие явный шок, заставили меня немного напрячься. Пропустив её вперёд, я наблюдал за тем, как она, на несгибающихся ногах, выходит из бара.

Нет, я опредёленно перегнул палку. Не стоило при ней пускать кровь.

Глава 26.

Приобретённая мной десять лет назад боязнь крови за последующее десятилетие так никуда и не испарилась.

Выходя из бара на негнущихся ногах, я старалась не дышать, чтобы не чувствовать горячащий, с примесью железа и соли запах тёплой жидкости, сочащейся из руки мужчины, который ещё десять минут назад обещал задушить меня именно этой, сейчас уже окровавленной рукой. Прежде чем я успела отдышаться, Дариан открыл передо мной дверь незнакомого мне ауди и, положив руку мне на спину, буквально заставил меня нырнуть внутрь на переднее сиденье из молочного цвета кожи.

Как только Дариан включил зажигание, я, не смотря на него и всё ещё пытаясь заставить себя дышать ровно и исключительно через нос, обратилась к нему:

– Они ведь никого не убьют?

– Я не убиваю. Но серьезно покалечить могу, – невозмутимо ответил он.

Вспомнив о ноже, который Дариан с таким хладнокровием всадил в человеческую руку, я сглотнула, ощутив, как учащается моё сердцебиение. Я подозревала, нет, даже знала о том, что он может быть жесток, но я даже не догадывалась, что он способен…

– Не нужно… – продолжила говорить едва уловимо дрожащим голосом я, так как мне всё ещё было откровенно не по себе: меня буквально выбросило с первой передачи сразу на пятую, и я пока всё ещё не нашлась, как восстановиться.

– Вот как? – Дариан бросил на меня взгляд, и я, взглянув на свои руки, вдруг осознала, насколько бледна. От того же, что Дариан не только ввёл меня в шок, но и наблюдал за мной в этом состоянии, мне становилось только ещё больше не по себе. – Не нужно? – заинтересованно переспросил он. – Они убили твоего брата, – наконец решил напомнить мне он.

Дариан ещё некоторое время внимательно смотрел на меня, явно изучая мою реакцию на его слова и на произошедшее в целом, но ему всё-таки пришлось отвлечься на дорогу. Не знаю, что мне помешало ответить ему сразу, но в конце концов я дала ему свой ответ. Пусть спустя минуту и пусть заметно запоздалый, но он был правильным.

– Позвони своим людям и попроси отменить это… Самоуправство… – я гулко сглотнула, после чего глухо добавила. – Он не был мне братом…

Помолчав несколько секунд, Дариан вновь внимательно посмотрел на меня, но я не повернула к нему голову.

– Ты уверена? – казалось, будто он говорил со мной о банальном шопинге или чашке выпитого кофе, а не о человеческих жизнях.

– Уверена, – на сей раз я ответила без лишних промедлений.

– Я уже говорил тебе, что исполню любое твоё желание. Ты действительно хочешь, чтобы я отпустил убийц? – не произнеся в ответ ни слова, я лишь положительно кивнула головой, переведя взгляд в боковое окно. – Раз ты этого действительно хочешь… – Дариан выдохнул, после чего стал набирать номер телефона на встроенном в панель управления экране. Из колонок вместо приглушённой мелодии радио раздались оглушительные гудки и уже после третьего кто-то с той стороны поднял трубку.

– Слушаю, – скупо ответил грубый мужской голос.

– Всех троих оформить так, чтобы ближайший месяц с больничной койки подняться не могли. Тому, что со шрамом, прострелить обе ноги.

От услышанного мой желудок окончательно сжался, и я так и не услышала ответа его собеседника, хотя тот и произнёс отрывистым басом что-то вроде: “Понятно” или “Принято” – я не разобрала.

Я не могла поверить своим ушам. Дариан действительно отдавал самым невозмутимым тоном столь зверские приказы своим головорезам. Он был способен…

Он был способен…

Моё горло сжала мощная судорога.

– Останови! – только и успела прокричать я, прежде чем зажала рот обеими руками.

Нам сказочно повезло, что мы ещё не выехали на центральную дорогу и в переулке, который мы проезжали, в тот момент не было ни единого пешехода.

Открыв дверь ещё до того, как Дариан окончательно затормозил, я нагнулась вперёд и меня вырвало прямо на водосточную решётку, неестественно вмятую в край разбитого тротуара. Пережив три рвотных порыва, после которых в моём желудке больше ничего не осталось, я нащупала позади себя бутылку с водой, которую в итоге подал мне Дариан, и, промыв рот, наконец успокоилась, поняв, что повторно меня уже точно не стошнит.

Приняв от Дариана мятную жвачку, я, тяжело выдохнув, захлопнула свою дверь, и мы поехали дальше.

– Зачем ты отдал настолько жестокие указания? – пыталась сосредоточиться я.

– Жестоко – это убивать людей. Перевоспитывать их – это не жестокость.

– Но ведь ты сказал прострелить тому мужчине обе ноги! Это не перевоспитание!.. Это… Это… – я буквально пыхтела жаром, хотя температура моего тела сейчас и была явно ниже нормы.

– Это месть, – невозмутимо помог мне Дариан.

– Это месть! – воскликнула с согласием я, и меня сразу же накрыл страшный вопрос. – Но за что ты захотел отомстить?! Они ведь ничего тебе не сделали!

– Они тебе угрожали, а тот, что со шрамом, посмел не просто коснуться тебя – он бил тебя ногами. Едва ли ему теперь в ближайшее удастся воспользоваться ими по назначению.

– Откуда ты… – я замерла, и Дариан посмотрел на меня. Мы встретились взглядами и моё сердце вновь заколотилось в страхе. – Откуда ты знаешь?.. – глядя Риордану прямо в глаза, закончила свой вопрос неприкрыто ошарашенным тоном я.

– Я видел записи с камер наблюдения у этого бара и у больницы.

– И ты знал, что я сейчас была в этом баре… – всё тем же ошарашенным тоном подытожила я. – Ты следишь за мной!.. – я воскликнула на выдохе, с неприкрытым шоком.

– Только последние несколько часов, – спокойно поправил мои догадки Дариан, и хотя от его поправки стало немногим легче, я знала, что обманываться нельзя, и что я ещё определённо вернусь к мысли о том, что за мной ведётся наблюдение.

По крайней мере он признал, что следил за мной последние полдня. Я вдруг вспомнила, что трое из его людей вошли в бар практически сразу за мной, а потом вспомнила, с какой нехарактерной для Дариана лёгкостью он отпустил меня сегодня из своей квартиры. Наполнив щёки воздухом, я запустила пальцы обеих рук в корни своих волос и тяжело выдохнула. Ну конечно!.. Я должна была догадаться! Он с самого начала знал, что я не поеду к Хьюи! Знал это ещё до того, как вошёл в квартиру!.. А я повелась, словно пятиклассница! Словно… Дура!

– Куда мы едем? – наконец выдохнув из легких весь имеющийся в них воздух и опустив обмякшие руки на колени, с плохо прикрытой безысходностью поинтересовалась я.

– Назад в мою квартиру.

Я не хотела к нему в квартиру. Но ещё больше я не хотела слышать, как он говорит мне о том, что у меня нет выбора. Поэтому, откинувшись затылком на подголовник и переведя взгляд в боковое окно, я больше ничего не произнесла.

Глава 27.

Вернув на место ножи, которые я “одолжила” на кухне Дариана, я заметила, что Дариан, отправившись в уборную, оставил пакетик с флешкой на столе. Недолго думая, я вытащила флешку из пакетика и, спрятав её в задний карман джинс, оставила пакетик лежать ровно так, как его положил Дариан.

– У вас была назначена встреча в этом баре? – уже выходя из уборной, поинтересовался Дариан, на ходу вытирая руки одноразовым полотенцем.

– Нет, – попыталась максимально невозмутимым тоном ответить я, наигранно заинтересованно рассматривая внутренности опустевшего ещё днем холодильника, о чём знала, ведь сама его опустошила, и находясь подальше от стола, на котором лежал предательский пакетик. Вдруг резким движением закрыв дверцу холодильника, я уверенным шагом направилась в уборную мимо ещё ничего не заметившего Риордана. – Просто они уже однажды нашли меня там, так что я была уверена в том, что найдут повторно. И они нашли… Кажется не у одного тебя есть доступ к скрытым камерам наблюдения.

Я едва успела договорить, как резко захлопнула за своей спиной дверь в уборную. Закрывшись на замок, я замерла.

Простояв без движения с полминуты, я, наконец, заставила себя двигаться: спустила джинсы, села на унитаз, быстро справила нужду, затем снова оделась, умыла руки и лицо, после чего вновь взяла в руки флешку и уставилась на неё ничего не видящим взглядом. Подумав ещё несколько секунд, я засунула её обратно в задний карман своих джинс.

Когда я вышла из уборной, Дариан, как и я пятью минутами ранее, изучал пустой холодильник. Меня это сразу же напрягло, но Дариан неожиданно резко снял с меня напряжение.

– Закажем пиццу или суши? – обернувшись, поинтересовался он.

– Знаешь, мне, пожалуй, пора… – сразу же замялась я.

Я знала, что он меня так просто не отпустит, но заполучив флешку я теперь должна была любыми правдами и неправдами вынести её отсюда.

– Почему они вышли на тебя?

– Что? – я растерялась от неожиданности вопроса.

– Сначала полицейские, затем эти люди. Почему именно ты?

– Энтони произнёс моё имя.

– Но почему ты? – закрыв холодильник, Дариан сдвинул брови. – Почему не кто-нибудь другой? У него же было много родственников, а он выбрал именно тебя, ту, с которой меньше всего ладил.

Дариан начал размышлять и, так как он был далеко не глуп, мне это не нравилось.

– Я не знаю… – подсознание заставило меня сделать полшага назад.

И почему я не сбежала в момент, когда мы входили в лифт? У меня ведь была возможность! Или тогда мне это только показалось? Ах да, флешка… Она тогда всё ещё была у него.

– Почему ты не обратилась ко мне сразу? – скрестив руки на груди, облачённой в тонкую хлопковую кофту шоколадного цвета, Дариан стал подходить ко мне медленным шагом.

Подсознание вновь начало подсказывать мне прежде, чем я успевала здраво подумать.

– Да я лучше с моста спрыгну, чем приду за помощью к тебе, – вдруг перешла в неожиданное даже для себя наступление я. По-видимому в этот момент моё подсознание надеялось на то, что у меня удастся разругаться с противником и я, громко хлопнув дверью, наконец смогу уйти.

– Вот как? – Дариан приподнял брови, словно читал меня, а не общался со мной. Он всё ещё продолжал своё медленное приближение ко мне. – А как же ситуация с теми журналистами?

– Я просила не для себя, а для Хьюи. И в предыдущий раз я просила ради племянницы. Для себя я никогда и ничего у тебя не попрошу! – слова “никогда” и “ничего” я специально выделила. Теперь я знала наверняка, что добиваюсь ссоры.

– Какая ты, оказывается, жертвенная, – Дариан продолжал приближаться. Услышав тон его голоса – коварный, словно урчание затаившегося в засаде барса – я сделала второй интуитивный шаг назад. – Ты и твоя семья богата загадками. Твой старший брат Фабулус, ты носишь не свою фамилию, вступаешь в разборки с бандитами, при этом вооружившись хлипким электрошокером и лезвиями для бумаги… Что я ещё должен узнать о тебе?

Дариан остановился слишком близко, всего в паре шагов передо мной.

Мой заметно пульс участился.

– Ничего! Не лезь в мою жизнь! Я не собираюсь впускать тебя в неё! – моё нападение неожиданно стало до смешного похожим на защиту.

– Неплохая попытка, – Дариан поджал губы. – А теперь отдай, – он вдруг протянул вперёд свою руку ладонью вверх. Сначала я замерла, но уже спустя секунду поняв, о чём он говорит, интуитивно отступила ещё на один шаг назад. – Таша, отдай её мне, – красноречиво повёл бровью он.

– Ты о чём? – я напряглась, словно сжатая пружина, готовящаяся с секунды на секунду выстрелить.

Дариан показал мне пустой пакетик, который я едва не прожгла своим испуганным взглядом.

– Где она? – наконец спросил он.

– Она была у тебя. Откуда мне знать, куда ты её дел? – до последнего не сдавалась я.

– Таша… – я знала этот тон. Дариан начинал терять терпение.

Я сделала ещё полшага назад, который, как бы сильно я не старалась, не остался незамеченными для противника.

– Перестань пятиться.

– Я не пячусь.

– Отдай мне флешку.

– Я её не брала…

– Ты ведь не принимаешь меня за идиота?

– Ну, может быть чуть-чуть… – от накатившей на меня паники, я по-дурацки ухмыльнулась. – Ты ведь связался со мной, – я резко перестала ухмыляться, но мои губы вдруг дрогнули, выдав противнику моё состояние с потрохами.

Дариан сделал уверенный шаг вперёд и мои нервы уже просто не вынесли этого. Я резко дёрнулась в сторону двери, но замешкалась, поняв, что Дариан на удивление дёрнулся одновременно со мной. В итоге резко отскочив в противоположную сторону, я со всех ног рванула в спальню. Дариан, заскользив на паркете, непреднамеренно дал мне фору в пару секунд.

Мне оставалось не больше нескольких сантиметров, чтобы закрыть дверь в спальню до конца, когда Дариан схватился за открытый край и, жёстко надавив на дверь, уверенно оттолкнул меня назад. Я вновь направилась в противоположную от него сторону, надеясь, что, обогнув кровать, в итоге смогу перебежать её по верху и вновь оказаться у двери.

Прежде, чем я смогла добраться хотя бы до кровати, Дариан сделал резкий выпад вперёд и сжал меня одной левой рукой, правой начав шарить по передним карманам моих джинсов.

– Н-нет! – протяжно то ли вскрикнула, то ли взвизгнула я, резко дёрнувшись и высвободив из железной хватки противника своё левое плечо, благодаря чему смогла первой добраться до флешки в своём заднем кармане. Сначала я подняла её над головой, но вовремя осознав, что Дариан выше меня, начала тянуть руку вбок.

– Да что же там такого, на этой флешке, – заинтригованно ухмылялся Дариан, обнимая меня уже двумя руками. Для меня эта схватка была не на жизнь, а на смерть, для него же она представлялась банальным баловством. – Теперь я точно узнаю…

– Нет! – вспомнив слова человека с видеозаписи, всё ещё находящейся на флешке, и проявленную Дарианом часом ранее жестокость по отношению к тем незнакомым ему людям, я едва не взвизгнула от осознания того, что меня ждёт, получи Дариан эту злосчастную запись в свои руки. Он поймёт, что люди на ней упоминали и обо мне тоже, и если не подумает, будто я специально была подослана к нему Фабулусом, тогда и того, что я узнала слишком много об участии его вложений в сутенёрство на Дальнем Востоке, станет вполне достаточно, чтобы он захотел “разобраться” со мной раз и навсегда. По-настоящему! Я не хотела так…

– Да не переживай ты так! – улыбался Дариан, явно принимая моё сражение с ним за баловство. – Всё равно ведь посмотрю.

– Ты не имеешь право… Это моя флешка!

– Это флешка Фабулуса, ты же его даже за брата не считала, – продолжал ухмыляться Дариан.

– Отпусти! – я неожиданно резко, со всей силы наступила на его левую ногу, на что он ещё более неожиданно и резко схватил меня за плечи и отшвырнул на кровать с такой силой, что из меня едва дух не вылетел.

Придя в себя лишь спустя мгновение, я сразу же перевернулась на живот и попыталась ползти на противоположный конец кровати, но Дариан схватил меня за ногу и резко притянул обратно к себе. Заломив мою правую руку, в которой я сжимала флешку, он начал разжимать мой сжатый до боли кулак.

– Ну, хватит трепыхаться… Отдай это сюда… Отдай по-хорошему… Вот так… Молодец…

В момент, когда Дариан вырвал из моего сжатого кулака флешку, я едва не плакала от злости, обиды, бессилия и осознания своего проигрыша. Так и не двинувшись с места, я, продолжая лежать уткнувшись лицом в покрывало, изо всех сил подавляла внезапно подступившие к моим глазам слёзы.

В итоге я так и не смогла сдержать несколько слезинок.

Глава 28.

Когда Дариан закончил просмотр пятиминутной видеозаписи, в которой было всё от развратных поцелуев до сутенёрства, которое должно было спонсироваться за счёт финансов некого Риордана, плюс бонусом шло упоминание моей персоны, в качестве обозначения человека, который мог бы “каким-то” образом, который так и не был озвучен, помочь им повлиять в этом деле на вышеупомянутого Риордана, я уже перестала внутренне истерить. Всё ещё лежа лицом в покрывало, я слушала, как Дариан ставит ноутбук на комод, как он медленно приближается ко мне и как склоняется надо мной. За эти мучительные пять минут его просмотра этой треклятой видеозаписи я не предприняла ни единой попытки к бегству, так как мне попросту некуда было от него бежать, сейчас же уже было поздно.

– Я ни о чём этом не знала… – говоря в покрывало, отчего мой голос казался непростительно глухим и надломленным, я вдруг осознала, что Дариан впервые видит меня в столь раздавленном состоянии, из-за чего, упершись лбом в скрещенные предплечья, я вдруг расстроилась ещё сильнее. – Когда я устраивалась к тебе, я не знала… И потом, эта видеозапись сделана намного позже, я просто не могла знать о том, что Энтони… Он так всегда!.. Постоянно всё портит!.. – я не плакала, но была на грани.

Дариан неожиданно резко бросился слева от меня. Я посмотрела на него из-под своего плеча так, чтобы он не смог заметить мой расстроенный взгляд. Достаточно было моего предательски красноречивого голоса.

– Ты хотел верить в то, что я не могу тебе лгать, забыв о том, что наши с тобой отношения сами по себе одна большая ложь. – Дариан неожиданно процитировал мне мои же слова, сказанные ему несколькими часами ранее. Услышав это, я уже была уверена в том, что он мне сейчас не верит и вообще никогда больше не поверит, а значит, мне конец, как вдруг он посмотрел на меня и в следующую секунду произнёс совершенно неожиданные слова. – Я знаю, когда ты пытаешься выкрутиться. Сейчас ты не врёшь.

– Правда? – удивлённо переспросила я, будто желая у него узнать, действительно ли я ему не вру.

– Правда. Да и ты даже не знала о том, что я решил спонсировать проект Mi-ni-di. Логически подумай, каким боком здесь можешь быть замешана ты?

– И вправду, – приободрившись, едва уловимо шмыгнула носом я. – Но… – я запнулась. – Я ведь знаю, что деньги, которые ты выделил, пойдут на сутенёрство на Дальнем Востоке.

– Мой контракт с Mi-ni-di не состоялся.

– Как не состоялся? – удивлённо уставилась на Дариана я, забыв прятать свои глаза, всё ещё находящиеся на мокром месте.

– Просто не состоялся. Сегодня я ездил в Бексли, чтобы сообщить Фреду Макензи, а заодно и его пластической барби, что соглашение не состоится. Семидесятилетний старик ещё достаточно хитёр и не потерял деловой хватки, которая передалась его младшему сыну, рождённому от его второго брака, но вот со старшим, Харрисоном, ему явно не повезло. Придётся мне его вывести на свет.

– Вывести на свет?.. – непонимающе переспросила я.

– Накрыть его сутенёрскую лавку на Дальнем Востоке.

– Но ведь это целая сеть! Как можно… – поднявшись и сев, я запнулась. – Нет, не говори мне. Не хочу ничего знать.

– В данном случае это хороший выбор.

Задумчиво хмыкнув, я мысленно согласилась с ним.

Подождав несколько секунд, Дариан вдруг совершенно спокойным тоном спросил, игриво ткнув моё бедро своим указательным пальцем, словно специально помогая мне развеять моё смятение:

– Так суши или пиццу?

– Пиццу, – уверенно произнесла я, вдруг ощутив, как с моих плеч буквально сваливается тяжеленный булыжник. – Но сначала я приму душ…

Дариан.

– Ты хочешь сказать, что сделал благородное дело, организовав слежку за мной? – Таша, вздёрнув брови, явно не соглашалась с моими доводами.

– Да я тебя буквально спас! – усмехнулся в ответ я.

Опираясь на предплечье, я лежал на кровати, наслаждаясь видом собеседницы, сидящей передо мной в позе лотоса.

– Что бы ты не думал о своём геройстве, ты должен зарубить себе на носу, что мне противна даже сама мысль о том, что ты можешь позволить себе следить за мной…

– Я много чего могу себе позволить, – я игриво провёл пальцами по её оголённой ноге, торчащей из-под моего халата, в который она залезла после принятия душа.

– Я серьёзно! – отстранив мою руку, Таша изо всех сил старалась мне показать, что её негодование вовсе не напускное. – С чего ты вообще взял, что можешь за мной следить?

– У тебя были синяки, – поджал губы я, переставая улыбаться. – Увидев их, я вообще подумал, что это вновь дело рук того парня, Картера. Ему крупно повезло, что для начала я решил перепроверить свои подозрения.

– Ты о Картере Бишопе?! – воскликнула Таша и вдруг запрокинула голову назад.

Её гибкая шея соблазнительно белела.

– Он больше тебя не беспокоил? – решил на всякий случай уточнить я, хотя и знал, что в начале декабря парень уехал в Северную Ирландию, в Белфаст к старшей сестре. И я здесь ни при чём – ему просто надоели ежемесячные встречи с моими людьми, которые своими безобидными появлениями “на всякий случай” напоминали ему о безопасном для него расстоянии от Таши.

Да-а-а… Таша даже не подозревает, как сильно она со мной попала.

– Я не собираюсь обсуждать с тобой свой круг общения, – властно улыбнувшись, она опустила на меня свой зеленоглазый взгляд.

Её готовность в любой момент дать мне бой всегда, когда не раздражала меня, заставляла меня с большей жаждой смотреть на неё. Я уже давно понял, что заболел этой девушкой, борьбой с ней и желанием к ней. Это просто фаталити.

Резко захлопнув опустевшую коробку из-под пиццы и сбросив её на пол, я всего в один выпад опрокинул Ташу на спину, хотя она и пыталась увернуться. Она, улыбаясь и одновременно хмурясь – только она была способна на воспроизведение этих двух эмоций одновременно! – обеими руками закрыла свои губы, чтобы я не смог её поцеловать.

– Во-первых, я объелась пиццей… – начала она как раз в момент, когда я развязал свой халат на ней, под которым кроме спортивных трусов от Puma больше ничего не оказалось.

Моя улыбка спала прежде, чем Таша успела обратно запахнуть халат и спрятать под ним свой разукрашенный в фиолетовый цвет живот.

– А во-вторых, – продолжила она, – никогда не раздевай меня без моего разрешения.

Отстранив меня от себя, Таша заняла правую часть кровати, взяв в руки глянцевый журнал с пробниками косметики, который курьер принёс в качестве рекламы вместе с пиццей. Какой бы хладнокровной она не казалась, она оставалась представительницей женского пола, в крови которой, как и у всех дам, на неуловимой мужчинам волне протекал интерес к глянцевым журналам, косметике и долговременным сериалам.

– Избавься от дубликата, – встав с кровати и начав расстёгивать ремень, коротко произнёс я. Обернувшись и словив на себе её напряжённый взгляд, я добавил. – Ты знаешь, о чём я. Мне придётся прикрыть эту лавочку и шумихи не избежать. Но я не хочу, чтобы она коснулась кого-то из нас. Твой брат и твоё имя фигурируют на записи. Если не хочешь привлечь к себе и своей семье лишнее внимание, уничтожь все имеющиеся у тебя копии.

Я специально упомянул её семью. Таша говорила правду, когда во время секундной слабости призналась мне в том, что ради семьи готова прийти ко мне на поклон, но ради себя ни за что не склонит передо мной свою голову. Это её позиция, её принцип и её политика. Заговорив о безопасности её семьи, а не о её собственной, я знал, что она меня услышит.

Спустя два часа, думая, что я сплю, Таша тихо покинула кровать и аккуратно прокралась к комоду, стоящему возле выхода. Осторожно вытащив из него мой макбук, она на цыпочках вышла из спальни. Ещё через пять минут вернувшись назад и вернув макбук на его место, она тихо прокралась к постели и медленно залезла под одеяло, явно довольная своими шпионскими способностями. Я еле удержался, чтобы резко не схватить её за бока, но пожалел её каменное сердечко. Вместо этого просто притворился крепко спящим, придавил её половиной своего тела и впоследствии несколько минут довольно слушал её кряхтение, пока она наконец не нашла способа вылезти из-под меня без лишнего, как ей наверняка казалось, шума.

Я так и не смог сдержать улыбки. Моя девочка.

Глава 29.

Уже вторую неделю с первых полос “Обозревателя Большого Лондона” не сходили новые новости о деле Харрисона Мерсера. За так и не состоявшуюся сутинёрскую деятельность ему грозили серьёзные проблемы, и его отец, основатель компании “Mi-ni-di” Фред Макензи, не собирался приходить ему на помощь – исходя из его интервью, его отношения с Харрисоном давно были оборваны. Его же младший сын, красивый голубоглазый блондин, которого я видела на вечеринке в честь дня рождения Дариана, оказался мудрее отца и отказался идти на какой-либо контакт со СМИ. Когда же уже спустя несколько дней после поднявшейся шумихи вокруг этого дела выяснилось, что Харрисон был замешан ещё и в насильственных действиях относительно двух девушек из крупнейшего в Лондоне стрип-клуба, Макензи-младший сел в самолёт и умчался за океан, явно поняв, что от подобной лужи грязи ему будет лучше держаться подальше. Я даже немного сочувствовала этому блондинчику с грустной улыбкой, фотографии которого сейчас мелькали на крупнейших обозревателях Британии. Мне ли не знать, каково это – иметь брата с откровенно дурной репутацией?

О Дариане же, как, собственно, и обо мне, и об Энтони, не было в этой истории сказано и слова. Каждый раз читая очередной чан грязи о Мерсере, я с облегчением выдыхала, не находя наших имён в статье. С каждой новой статьёй моё спокойствие постепенно нарастало и вскоре я вовсе перестала следить за новостями не только о Мерсере, но в принципе за любыми другими. Пока я отслеживала развитие интересующих меня событий, во мне не только укрепилась, но и возросла неприязнь к средствам массовой информации. Не знаю, как Дариан добился того, чтобы нас обошла участь измазаться в этой грязи, но я была искренне благодарна ему за это.

…Хьюи хотя и остался наивным ребёнком, не только не научившемся, но даже разучившемся врать – иначе как объяснить его заявление о том, что Пандора его не угощала сладостями и поэтому этот пробел должна восполнить именно я, ведь сегодня его больше никто не посетит, но при этом у него из-под подушки торчали фантики? – зато я искусством лжи за это невероятно долгое для себя десятилетие овладела в совершенстве, хотя и пользовалась им крайне редко. В случае с разбитой губой и своём однодневном отсутствии я виртуозно выкрутилась ложью о том, что меня сбил нерадивый спортсмен-велосипедист. С полуслова поверив в мою ложь, Хьюи ещё несколько дней негодовал, наблюдая за заживлением моей губы. Благо на мне всегда всё быстро заживало, словно на дикой собаке. Может быть поэтому я и отделалась “лёгким испугом” в автокатастрофе, которую не смогли пережить мама с Джереми и которая так дорого обошлась Хьюи. Если подобный для меня итог, конечно, можно обозвать “лёгким испугом”.

Хотя Хьюи и был тихим ребёнком – тише только Пени – он же и отличался от нас не только добрым сердцем – добрее только у Пени – но и пронзительно острым умом. Перед тем, как впасть в кому, Хьюи всерьёз переживал из-за того, что не знал, кем именно хотел стать в этой жизни, пока тринадцатилетняя я убивала всё своё свободное время на скрипку и избиение мальчишек с соседней улицы. Не прошло же и месяца после его десятилетней комы, как он вдруг вполне серьёзно заявил мне, что хочет стать пекарем-кондитером, после чего попросил меня купить для него какую-нибудь книгу рецептов. Я сразу же тряхнула на приличные наличные Пандору, как любимую и единственную бабушку, о чём она нам неустанно напоминала, так как Амелия была более скромна и вообще являлась нам прабабкой. После того, как я купила Хьюи самую дорогую, самую красочно оформленную и самую неподъёмно-громадную кондитерскую книгу, он с головой погрузился в новый для себя мир, вновь отстранившись от реального. Вскоре, видя, что он неохотно отрывается от изучения рецептов, активно помечая некоторые из них наклейками из кружочков разноцветной бумаги, я пожалела о том, что не купила что-нибудь менее объёмное. Однако сразу после того, как я упрекнула Хьюи в том, что он вновь готов променять реальность на пока ещё воображаемый мир тортов и кексов, он стал более внимательным к гостям, хотя позже и выяснилось, что ради чтения любимой книги он стал меньше времени уделять на сон: доктор Адерли жаловался нам на это и одновременно радовался тому, что Хьюи с таким усердием, пусть даже и неосознанным, заставляет работать свой мозг. Когда же выяснилось, что Хьюи заучил наизусть несколько особенно понравившихся ему рецептов тортов, я едва не выронила книгу из рук – наверняка бы сломала себе ногу этой махиной! – когда поняла, что он знает их буквально дословно.

Казалось, будто Хьюи начал спешить жить. Он всё делал быстро. Заучивал рецепты, поглощал потоки информации из журналов и газет, разгадывал десятки кроссвордов, читал книги и… Учился ходить.

На днях Хьюи впервые встал на костыли. И хотя он всё ещё мог на них только стоять, он делал это самостоятельно, без посторонней помощи. От подобного прогресса у меня на глаза наворачивались слезы, но никто об этом, естественно, не знал.

…Мои отношения с Дарианом стали ещё более напряжёнными. После случая с флешкой я никак не могла избавиться от ощущения, будто он за мной следит. Лишний шорох за спиной в переполненном лифте, мимолётно брошенный на меня взгляд незнакомца в супермаркете, машины с тонированными стёклами на парковке у больницы, проходящие мимо крупные мужчины в строгих костюмах – меня нервировало всё. Я даже спокойно докурить сигарету не могла, если стояла под какой-нибудь камерой наблюдения, а если камеры не было видно, я неосознанно начинала её искать сосредоточенным взглядом и, если после долгих поисков всё-таки находила, сразу же расстраивалась и уже не могла докурить сигарету до фильтра. Раздражённо выбрасывая недокуренные сигареты, я едва сдерживалась, чтобы не показать средний палец в очередную камеру наблюдения. Благо понимала, что это всё глупость. Всего лишь первая стадия мании преследования, которой я целиком и полностью обязана Дариану. Паранойя…

Однако нервное напряжение росло не только с моей стороны. Практически всё своё свободное время я посвящала Хьюи и, из-за очевидной незаинтересованности в своём времяпровождении в компании Дариана, Дариан начал давить меня частыми звонками – звонил по два раза в сутки! – и сообщениями в мессенджерах. При этом он требовал мгновенных ответов на каждый свой звонок и каждое сообщение, и я не могла ему в этом противостоять, если только не хотела, чтобы он перешёл к ещё большему давлению. Однажды, из-за того, что я ответила на его звонок лишь с третьего раза, он прибегнул к угрозе о том, что в следующий раз, когда я не подниму трубку с первого раза, он приедет в больницу, чтобы лично пообщаться со мной. Я знала, что это не шутка, а скорее повод, оттого держала руку на пульсе, а точнее на телефоне, чтобы случайно не пропустить очередного его звонка. И это меня раздражало не меньше, чем Дариана мои отговорки на его предложения встретиться. Я каждый день только и думала о том, как избавиться от того короткого поводка на своей шее, который собственноручно вручила в его руки, а Дариан, по видимому, только и размышлял над тем, как его укоротить до минимума, то ли не догадываясь, то ли не задумываясь о том, что уже начинает меня душить и, укороти он этот поводок ещё хотя бы на пару сантиметров, и мне уже будет грозить вполне реальное удушье.

В общем и целом в одном наши мысли с Дарианом сходились определённо точно – мы оба думали о моей свободе. Я думала о том, как её вырвать из его рук, Дариан же думал о том, как её навсегда оставить в своих стальных тисках. Пока что преимущество было на его стороне, но я знала, что однажды смогу найти выход.

Это ведь я. Я всегда нахожу выход там, где его, казалось бы, не может быть.

Глава 30.

Вторая половина марта выдалась менее дождливой, но не менее пасмурной. И, судя по неутешительным долгосрочным прогнозам метеорологов, о лучах солнца Британским островам оставалось только грезить.

В прошедшую пятницу я сумела договориться с доктором Аддерли о свободной и достаточно просторной каморке на первом этаже больницы. Пришлось правда повозиться и переместить в дальний угол швабры, сломанные каталки и старые капельницы, но это того стоило. Перед этим Хьюи с досадой упомянул в разговоре со мной о том, что у него нет возможности размять пальцы на своём синтезаторе, который всё это время бережно хранился в чехле на чердаке Амелии, поэтому теперь всё внутри меня сжималось от предвкушения реакции Хьюи. И она не заставила себя долго ждать.

Когда я вкатила Хьюи в каморку, затянутую утренними сумерками дождливого дня, он не сразу заметил синтезатор, установленный у единственного окна. Когда же заметил – громогласно воскликнул и в долю секунды телепортировался вместе с креслом к своему давнему другу. Он едва не прослезился, что заставило меня отвести взгляд, чтобы он не подумал, что я заметила его секундную слабость. До сих пор он ещё ни разу не проявлял при мне столь глубоких эмоций. Может быть он и испытывал схожие по глубине эмоции общаясь с Пандорой об Энтони, что мне не очень-то нравилось, однако со мной он об Энтони не заговаривал с тех пор, как между нами возникла неловкая и даже неприятная ситуация относительно этой щекотливой темы. Так что пока ещё мне не с чем было сравнить эту его эмоцию.

На синтезаторе Хьюи было разрешено играть ежедневно и без значительных ограничений по времени, которые были связаны только со сном, своевременными приёмами пищи и ежедневными упражнениями. Выделенная нам каморка доктором Аддерли соседствовала только с техническими помещениями, так что о покое пациентов мы могли не переживать. В итоге Хьюи трое суток буквально не отлипал от своего синтезатора, который по нынешним меркам был уже давно и глубоко устаревшим, но по меркам души Хьюи являлся “лучшим представителем своего рода на этой бренной земле”.

Он попросил меня сегодня принести мою скрипку, изъявив ярое желание как и одиннадцать лет назад составить со мной дуэт. Я отыграла “Зиму” Страдивари яростно, неистово, до срыва пульса, с каждой мимолётно “дрогнувшей” и едва уловимо срывающейся нотой играя всё более ожесточенно. Закончив я встретилась напряжённым взглядом с Хьюи. Убирая упавшие в конце игры кисти с клавиш, он смотрел на меня широко распахнутыми, испуганными глазами.

“Мои руки больше не такие крепкие. Они дрогнули и с этим ничего не поделаешь. Это не исправит никакое волшебство”, – именно так я думала, глядя в глаза брата. Думала, что он, трижды лучший клавишник Британии среди детей до тринадцати лет, заметил каждый мой срыв, каждую занозу… Я знала, что он понял… И я не знала, что он, трижды лучший клавишник Британии, глядя на меня видел виртуоза. Я не знала, что он не ошибался, хотя и знала, что он с младенчества не допускает ошибок в музыке…

…Срывы во время моей игры случались только в моём подсознании. В реальном мире моя игра была идеально чистой. Вот почему Нат наслаждалась моей игрой, вот почему Миша назвала меня фаршем и вот почему Хьюи сейчас на меня так смотрел. Миша была права: у меня дрогнула не рука – у меня дрогнула душа. Но я об этом даже не догадывалась. Не узнала об этом и сейчас. Шокированные моей игрой, каждый по-своему, мы с Хьюи отстранились от инструментов и, пребывая в глубоком трансе, вышли из комнаты, всё ещё хранящей вибрацию только что врезавшихся в её стены звуков, и закрыли за собой дверь на ключ, чтобы её никто не потревожил.

Вторая половина следующего дня была на редкость светлой, хотя дождь за окном не забывал периодически моросить. Сидя в кресле у изножья койки Хьюи, только что вернувшегося с тренировки (он уже мог при помощи костылей делать несколько пока ещё неуверенных, но полноценных шагов), я собирала кубик рубика, никак не в силах понять, как Хьюи всего за неделю научился собирать его с нуля в течении всего одной минуты и семнадцати секунд (таков был его новый рекорд, поставленный им сегодня утром). Пени, оставившая Рэйчел и Барни на родителей Руперта, а самого Руперта отправив на первый этаж за бахилами – левый у него внезапно порвался – вместе с Жасмин помогала Хьюи разгадывать кроссворд. Я уже дала три правильных ответа – метрдотель, ностальгия и барельеф – но решила вовремя остановиться, чтобы не отбирать хлеб у пришедших недавно и рассчитывающих на внимание Хьюи девочек. В итоге я держала язык за зубами до тех пор, пока Хьюи не угадывал слово или пока все трое не сдавались и поворачивались ко мне, чтобы уточнить, как же называется тип легкового автомобиля с откидным верхом. Нет это не кабриолет – это фаэтон. Откуда я это знаю? С тех пор, как мы с Нат нашли на чердаке старые журналы, я перевела все имеющиеся в них кроссворды, даже самые мудрёные. А с учетом того, что их было не меньше пары сотен, и я отличаюсь отменной зрительной памятью, о чём нередко жалею, в итоге в моём подсознании накрепко застряли осадки витиеватых словарных слов: аллитерация, вернисаж, гипербола, жужелица, зодчий, эвфемизм… Этот список и значение каждого внесённого в него слова качественным чернилом впились в моё подсознание, хотя я и вписывала верные ответы в ячейки кроссвордов обыкновенным и сточенным до огрызка простым карандашом.

За последние полчаса собрав лишь четыре стороны кубика, я, уже начиная поддаваться лёгкой дрёме, перевела взгляд на длинные белоснежные рукава своей тёпленькой кофточки, но прежде, чем успела убрать с правого рукава привлёкшую моё внимание красную нитку, в дверь нашей палаты раздался стук и в следующую секунду она распахнулась. Это был не ушедший минутой ранее Руперт. На пороге стоял молодой мужчина лет тридцати пяти, в деловом сером костюме и с кейсом в руках. И хотя я его видела впервые, и напускное выражение его лица не могло скрыть его природного добродушия, я мгновенно напряглась, имея привычку не доверять мужчинам в деловых костюмах с идеально ровной осанкой.

Поудобнее сев в вольтеровском кресле, с которого до этого едва не сползла от первой фазы дрёмы, я начала диалог, так как на данный момент именно я из всех находившихся в этой палате была самой “взрослой”, даже не смотря на то, что Хьюи был на пять минут старше меня.

– Вы что-то хотели? – сдвинув брови, обратилась к незнакомцу я, с облегчением отметив, что на журналиста он не смахивает.

– Эдрик Хоггарт, нотариальный адвокат, – подойдя ко мне и протянув мне руку, представился незнакомец. После того, как мы обменялись рукопожатиями, он поспешно пробежался взглядом по остальным присутствующим в палате и вновь обратился ко мне. – Я разыскиваю Хьюи Грэхэма.

– Вот как, – ещё сильнее сдвинув брови, мгновенно приняла оборонительную позицию я, на сей раз поднявшись с кресла и заглянув собеседнику прямо в глаза. – Я его сестра. Зачем Вам Хьюи?

– Дело в том, что Энтони Грэхэм перед своей смертью, составил завещание на имя Вашего брата. Мы можем это обсудить?

Мы с Рупертом стояли напротив автомата горячих напитков, который, пятью минутами ранее проглотив наши монетки, так и не выдал нам наш кофе.

Оказывается, всего за сутки перед тем, как Энтони нашли зарезанным, он составил и заверил завещание на имя Хьюи. Исходя из слов Эдрика Хоггарта, Энтони узнал о пробуждении Хьюи из газет, во всяком случае он вскользь упомянул об этом, когда ставил свою подпись на завещании.

Более того, за неделю до своей гибели Энтони продал свою крошечную квартиру с целью приобрести жилплощадь в Ливерпуле, а за двенадцать часов перед смертью успел продать и свою машину. По-видимому, он собирался скрыться от преследователей в другом конце страны, но подсознательно догадывался, что у него могут возникнуть “трудности”. Поэтому все свои деньги он поместил на хранение под проценты в банк. Значит возиться с жилплощадью, машиной и другими его материальными благами не придётся – всё, что у него было, было им же заблаговременно переведено в цифры и теперь это всё находится в одной-единственной ячейке, в надёжном хранилище, на банковском счете… Создавалось впечатление, будто Энтони до мелочей продумал всё, что касалось его материальных ценностей, совершенно забыв продумать план о сохранности своей жизни.

– Триста девяносто тысяч долларов, – хмуря лоб, повторно проговорил сумму Руперт, стоящий рядом со мной со скрещёнными на груди руками. – Это тебе не семечки… Я был худшего мнения об Энтони.

– Моё мнение о нём не изменилось. Имея подобные деньги, он ни копейки не пожертвовал на операцию Мии. И что с того, что эти деньги он отдал Хьюи? Они никого не спасли – ни Мию, ни его самого.

– Эти деньги со временем могут сильно помочь Хьюи.

– Хьюи не нужны деньги. Ему нужна я… Мы, – поспешно поправив себя, я прикусила губу.

Кому нужны деньги, заработанные грязным способом? Кто сможет их очистить? Энтони знал ответ как минимум на последний вопрос. И на сей раз у меня не было возможности его оспорить.

Руперт, Пени и Жасмин ушли в начале восьмого, спустя четыре часа после ухода нотариуса. Мы же с Хьюи, обычно сразу после ухода посетителей спешащие на первый этаж в каморку с синтезатором, на сей раз не торопились. И хотя инвалидное кресло было заранее приготовлено, мы не горели желанием им воспользоваться.

“И что будешь делать?” – крутился один-единственный вопрос у меня в голове, но прежде чем я его озвучила, Хьюи поднял на меня свой глубокий зеленоглазый взгляд.

– Открою кондитерскую. Держу пари, в нашем городе до сих пор нет нормальной кондитерской.

Он был прав. В нашем городе до сих пор не было нормальной кондитерской.

Глава 31.

Прошёл ещё один день. О завещании Энтони уже знала вся наша семья, но отчего-то никто не хотел обсуждать эту, казалось бы, весомую новость. Триста девяносто тысяч долларов, в конце концов. Только Пандора периодически вспоминала об этом, не смотря на то, что никто больше не горел желанием мусолить эту тему. Благо её щебет выпал не на мою долю. Пени же, у которой Пандора явно загостилась, хотя МакГратам от этого было только веселее, не только отличалась сказочным терпением, но в периоды чрезмерной разговорчивости этой женщины с радостью принимала свою проблему со слухом словно дар, а не анафему.

Сегодня в поликлинике проводилась какая-то неведомая нам проверка, поэтому, по просьбе доктора Аддерли, мы с Хьюи были вынуждены воздержаться от игры на синтезаторе. Полдня занимались гимнастикой, ещё полдня провели в компании отца и Айрис. Отец скупо рассказал нам о состоянии Миши, которую он с Пандорой посещал накануне. По его словам можно было понять только то, что Миша “очень старается”, но я-то знала, что она из кожи вон лезет и сейчас ей наверняка хреновее, чем мы можем себе представить. Айрис же, в отличие от немногословного отца, говорила обо всём, кроме своей свадьбы с Дэйлом, которая уже была на носу.

Перед их уходом мы связались с Генри по видеозвонку. Он только что вернулся в отель от Мии, у которой всё было хорошо. Я старалась радоваться этому максимально тише, подавляя внутри себя струящийся тёплый свет, чтобы ненароком не привлечь к нему внимание чьих-нибудь любопытных глаз. Иными словами, я откровенно боялась наслаждаться счастьем.

В половину восьмого, спустя пятнадцать минут после ухода отца и Айрис, Хьюи предложил впервые попробовать выйти на костылях в коридор. Я довольно ухмыльнулась. Его упорство меня вдохновляло, и в такие моменты, моменты его особого рвения, я напрочь забывала прятать исходящее изнутри меня тепло.

Я уже собиралась подняться с кресла, как вдруг дверь в палату начала медленно отворяться. Я не сразу рассмотрела лицо человека, но сразу ощутила, что он либо крадётся, либо сомневается с решением переступить порог. Во-первых, он не постучал, во-вторых, он открывал дверь украдкой, а в-третьих… Увидев лицо гостя, я замерла. Это был не он, это была она. Ниже меня на голову, с тёмно-карамельными волосами до плеч, уложенными в крупные локоны, и незабываемыми ярко-голубыми глазами. Она набрала пару килограмм, но не превысила пропорции веса к своему росту, да и ей это откровенно шло – прежде она была слишком уж тощей. Она стала немногим бледнее, чем была прежде, но одновременно более симпатичной – подростковый возраст с брекетами и отсутствующей грудью, которая, не смотря на все опасения, у нее всё же выросла, остался позади.

– Эсми?.. – Хьюи сразу её узнал, что было странно, ведь она нехило так изменилась.

Я отметила, что его голос неожиданно осип.

Эми Крофтон, в девичестве Далтон, оторвала от меня напряжённо-испуганный взгляд и, наконец, повернула голову к Хьюи. По-видимому она некоторое время (если не весь день) дожидалась, когда его гости уйдут, и не ожидала того, что я всё ещё буду здесь.

– Пожалуй, я прогуляюсь, – наконец найдя подходящие слова, произнесла я, после чего поднялась со своего места.

Пройдя мимо нежданной гостьи, я вдруг уловила аромат давно забытых мной духов. Хьюи, возвращаясь домой после первых в своей жизни свиданий, всегда приносил с собой этот аромат. Это был ландыш.

Эсми вышла от Хьюи спустя полчаса. За это время я трижды попыталась вытрясти из автомата горячих напитков деньги, ранее брошенные в него Рупертом и всё ещё значащиеся на его табло необнулёнными. Хотя, скорее всего, со стороны мои попытки и попытками-то не выглядели. Два настойчивых удара кулаком и один ногой по корпусу старой рухляди едва ли можно было обозвать серьёзными попытками.

Всё оставшееся время я простояла прислонившись спиной к стене, наблюдая за работой лифта, находящегося на противоположном конце коридора. За всё время на этаж приехали три молодые медсестры, уехало два доктора, одна дама в ярко-розовом пальто и подросток, который регулярно наведывался в палату, в которой лежала дряхлая старушка. Кроме него к старушке приходила ещё не слишком старая женщина, но она всегда являлась и уходила с неизменно кислой миной. Сегодня я её не видела…

В момент, когда Эсми вышла из палаты Хьюи, я резко повернула голову и мы сразу же встретились взглядами. Аккуратно, словно боясь нарушить покой человека, к которому она приходила, Эсми прикрыла за собой дверь, после чего, прижимая к животу свой лёгкий плащ, она, опустив глаза, преодолела десятиметровое расстояние между нами. О том, что она остановится рядом, я заранее узнала, прочтя её плавную походку.

Взявшись правой рукой за длинный ремень висящей на плече сумочки, Эсми, наконец, вновь подняла на меня взгляд.

– Я давно узнала… Ещё в начале марта. Прочла в газете… – Эсми замялась и замолчала, явно ожидая от меня вопроса, почему же она тогда не пришла раньше. Но я не собиралась её спрашивать об этом. Приняв моё решение, Эсми, начав жевать губы и сразу же остановившись, словно напомнив себе о запрете на дурную привычку, вновь заглянула мне в глаза. – Я долго сомневалась, стоит ли мне приходить… Всё так изменилось.

– Всё в порядке, – отстранившись от стены, но всё ещё не выпуская рук из карманов джинс, решила поддержать собеседницу я.

– Хьюи тоже так сказал, – помедлив несколько секунд, произнесла она с едва уловимым облегчением в тоне.

Неужели она боялась осуждения с моей стороны? Мне не за что было её судить.

– Главное, что ты пришла, а не где ты ходила, – приподняла бровь я.

Эсми вновь молчала, обдумывая мои слова.

– Он знает? – наконец поинтересовалась она, вновь прекратив кусать свои губы.

– О тебе? Многое. Но уверена, что не всё.

– Об Оскаре? Бонни?

Я едва уловимо повела бровями, удивившись тому, что они не поговорили об этом. О чём же тогда они общались эти полчаса?..

– Он знает всё, что знаю я. А это, как я могу полагать, слишком мало.

Помешкав ещё немного, Эсми повторно поправила шлейку сумки на плече, после чего сделала полшага в сторону лифта.

– Я ещё приду, – вместо прощания произнесла она.

В ответ я лишь одобрительно кивнула головой.

Наблюдая за походкой Эсми, постепенно удаляющейся в сторону лифта, я видела в ней нерастраченное тепло, долю неуверенности и небольшой процент сомнений. Но сомневалась она не в том, что придёт сюда снова. Она придёт обязательно… Эсми сомневалась в том, что её тепло может здесь понадобиться. Она была в этом не уверена, но я, связанная со своим братом-близнецом невидимой нитью, знала, что её сомнения пусты. Её присутствие нам очень сильно понадобится.

Мы с Хьюи всё-таки вышли на коридор на костылях. Впервые.

В палате Хьюи только и делал, что восклицал: “Она пришла! Она пришла!”, – но очутившись на коридоре сразу же затараторил, пересказывая мне их диалог. Ничего примечательного, но каждая мелочь из его уст звучала как нечто безусловно весомое.

– Что? – словив мой недоумённый взгляд, поинтересовался Хьюи.

– Я знала, что ты был в неё влюблен… Но не знала, что настолько.

– Хах! Никто не знает, но мы с Эсми потеряли девственность друг с другом.

– Что?!

– Да… Хоть в чём-то я тебя опередил, – криво усмехнулся Хьюи, продолжая старательно кряхтеть на своих костылях, пока я придерживала его спину. Это его “хоть в чём-то” незаметно полоснуло меня по сердцу. – Это произошло за неделю до аварии. В спальне Эсми, пока её мама ушла на ночную смену… Джереми в тот день выиграл волейбольный матч с “Синими Гризли”. Помнишь?

Конечно я помню! В тот день на матче присутствовала вся семья, кроме Энтони, который не явился из-за пересдачи экзамена, и Хьюи, который подговорил Джереми уговорить родителей разрешить ему пропустить столь важный для нашей семьи матч. Мы тогда ещё до одиннадцати часов вечера в кафе просидели – Генри всех угощал – и вернулись домой около полуночи. Что за чудная была ночь! Одна из последних чудесных ночей…

Так вот почему Эсми так долго не могла прекратить сюда ходить. Они с Хьюи сделали “это” за неделю до трагедии и, в итоге, она потеряла его в тот самый момент, когда чувствовала к нему любовь больше всего. Это просто ужасно…

Мои мысли прервал жестяной стук, эхом пронесшийся по коридорам. Оторвав взгляд от пола, я увидела, как в повороте на лифт мужчина в синем комбинезоне мудрит над автоматом с горячими напитками. Лишь преодолев ещё пару шагов с рукой Хьюи на плече, я поняла, что мужчина поддел под аппарат железный двузубец. Он хотел его укатить. К собственному удивлению, я внезапно решила проявить коммуникабельность, которой уже лет одиннадцать не пользовалась.

– Сломался? – вот так вот просто поинтересовалась я.

Одно слово, а я уже считаю себя коммуникабельной. Даже смешно.

Мужчина, лет пятидесяти пяти – шестидесяти, с мелкими морщинками вокруг светлых глаз и коротко стриженными седыми волосами, торчащими из-под застиранной, по-видимому когда-то имевший красный цвет кепки, мимолётом посмотрел на меня.

– Сломался, – участливо выдохнул он. – Простоял десять лет, а тут вдруг взял и… – он замолчал на полуслове.

– И что же, ничего нельзя сделать? – я прислонила Хьюи, не меньше меня заинтересованного в происходящем, к стене, и вновь посмотрела на собеседника.

– Можно, – поджал губы мужчина. – Заменить. У автоматов ведь как у людей – молодые приходят на места стариков, ушедших на покой. А годы жизни у них исчисляются как у собак – один год за десять. Повезёт, если удастся отпраздновать столетие. Этот, – он похлопал ладонью по моему автомату, – ветеран. Опытный воин, но старость забирает лучших… Знаете, я чувствую себя таким же автоматом, – обойдя свой “эвакуатор”, мужчина начал поднимать на него автомат. – Тридцать лет проработал банкиром, двадцать восемь лет прожил с одной женщиной, а в итоге меня решили заменить новым автоматом. Хорошо, что сын у меня толковым парнем вырос. Умеет зарабатывать умом, а не силой, – мужчина с силой ударил по автомату и из него выпало две монетки – те самые, которые мы с Рупертом закинули в него несколькими часами ранее. – Хорошо ещё, что квартира осталась при мне, да работу в мои-то пятьдесят семь помог найти чистый случай. Не хочу сидеть на шее успешного сына, – мужчина нагнулся, чтобы вытащить из разинутого чёрного рта автомата монетки. – Не знаете чьи? – показал мне деньги он.

В ответ я отрицательно махнула головой. Не потому, что хотела сделать пожертвование – этот мужчина не был из тех, кто нуждался в подачках, я это знала – а потому, что это был мой подарок автомату, уходящему в свой последний путь. Две драхмы, при помощи которых он сможет попасть в другой мир – мир заглохших и покоящихся с миром автоматов, которые никогда больше не выдавят из своих внутренностей ни единой капли горячего напитка.

Мужчина, пожав плечами, положил монетки в нагрудный карман комбинезона, после чего, развернув моего старого знакомого на сто восемьдесят градусов, покатил его прочь. Мне было грустно и одновременно легко. Я словно становилась очевидцем уходящей эпохи и наступлением новой.

Я метнула взгляд на автомат, установленный мужчиной ровно напротив того места, где прежде стоял мой автомат с горячими напитками. В его сияющем голубым светом окне блеском переливались разноцветные обёртки популярных марок сладостей. Я ещё не знала, что не заброшу в новенького ни единой монетки, сохранив преданность тому самому автомату, которого ненавидела всем своим сердцем. Всё-таки первая любовь точь-в-точь как первая ненависть – обе не забываются. Жаль, что первую я до сих пор так и не испытала. И хотя я испытала вторую, я знала, что с первой у меня всё ещё впереди. Прежде не надеялась, потом и слышать об этом не хотела, но сейчас, после того, как Хьюи очнулся, у меня не оставалось сомнений в том, что первая любовь возможна даже для меня. Но она не станет реальной, пока я повязана с человеком, которого не люблю. Все мои старания бесполезны. Дариана Риордана я не люблю. Я проверяла это несколько раз и каждый раз получала для себя один и тот же ответ. Этот ответ – нет.

Глава 32.

– Скоро Миша и Мия вернутся домой и тогда мы все будем вместе, – улыбалась Жасмин, показывая Хьюи рисунок, на котором она изобразила и поимённо подписала всю нашу семью.

Жас зачастую называла Мишу по имени, а не мамой, так как последняя была не против. Мише было всё равно, а девчонка чувствовала себя взрослой. Для шестилетнего ребёнка Жасмин рисовала слишком хорошо – я с лёгкостью могла узнать каждого из нарисованных ею персонажей нашей семьи даже не глядя на подписи.

– Знаешь что, – коварно прищурился Хьюи. – Мне кажется, что ты больше похожа на меня, чем на Мишу.

Хитрец. Знает же, что мы однояйцевые близнецы.

– Думаешь? – Жас с любопытством заглянула в свой рисунок, словно на нём было изображено её истинное лицо, и начала в него всматриваться, будто в зеркало.

Хотя Жасмин и была весьма одарённым ребенком с высоким IQ, всё же в первую очередь она оставалась именно ребёнком. На самом деле, не смотря на то, что Жас была очень красива, она не была похожа на нас. Возможно только глаза и скулы, остальное она явно унаследовала от своего неизвестного отца. Что же касается её матери – пару дней назад Миша внезапно отказалась от контакта с внешним миром, а именно от встреч с родственниками. Со мной-то она отказалась встречаться с самого начала, и я была немного удивлена тому, что она так долго позволяла остальным видеться с ней. У неё сейчас была борьба не на жизнь, а на смерть, и так как мы с ней были не из того теста, чтобы позволять себя жалеть или поддерживать, нам всегда были неприятны лишние взгляды и ненужные объятия. И вот Миша наконец оборвала это.

Это значит, что она наконец добралась до самого эпицентра своей схватки. Значит, что сейчас ей совсем хреново. Но это же значит, что её война уже скоро закончится… Я обязательно дождусь её с фронта.

Если честно, я была удивлена, когда пришедший в сознание Хьюи сказал, что Миша регулярно, один раз в месяц приходила к нему. Она была беременна, бродяжничала, сидела на игле, спивалась, нюхала и была под кайфом, но регулярно, в тайне ото всех, навещала Хьюи не смотря ни на что. Думая сейчас об этом, я явственно ощущаю, как моё сердце обливается кровью. Как же так получилось, что мы с ней разошлись в разные стороны?..

…Сегодня был один из единичных случаев, когда я не задержалась, а ушла от Хьюи пораньше, оставив его с отцом и Жасмин. После пробуждения Хьюи отец заметно приободрился. Даже на меня стал смотреть более терпимым взглядом, словно только учился смиряться с отражением его погибшей возлюбленной в моём лице. Все эти годы, наблюдая его страданиями, я незаметно скрещивала за своей спиной пальцы, умоляя судьбу, чтобы подобная сила любви обошла меня стороной. Слишком велика цена, чтобы я смогла её заплатить, если это вдруг понадобится.

Припарковав машину на подземной парковке, на месте, которое принадлежало Дариану, я направилась к лифту. Мы договорились встретиться ровно в восемь, но я предпочитала дожидаться его приезда у дверей его апартаментов, а не на промозглой парковке.

Лифт ехал на редкость долго, поэтому я со спокойной душой вышла в интернет, лайкнула одну фотографию Нат, три новые фотографии Коко (не смотря на свой возраст, она вела более активную жизнь в инстаграме, чем огневолосая), ухмыльнулась фотографии Маверика в профиле Кристофера, на которой мальчишка конструировал железную дорогу, написала под ней слова: “Копия отца”, – и сразу же получила ответ от Криса: “Сам в шоке”, – и три смайлика в виде кривляющегося человечка.

– Кака-а-ая встреча! – протянул довольный мужской голос, но прежде чем я успела его оценить, я подняла взгляд и сразу же поняла, что голос мне противен. И не потому, что он был действительно неприятным, а потому, что он принадлежал Стивену Эртону. Тому самому пижону, который несколько месяцев назад пытался зажать меня посреди дома Риорданов. В тот момент против жестокости Дариана я не имела ничего против: когда он врезал придурку, после чего буквально вышвырнул его за дверь, словно мешок с мусором, я преисполнилась некой странной гордостью, будто это я была персональным тренером Дариана, который научил его такой крутой технике.

Прежде, чем я успела обойти вышедшего из лифта придурка в дорогом костюме стального цвета и чрезмерно блестящих лакированных ботинках, лифт успел резко захлопнуться и уехать. Пришлось повторно нажать на кнопку вызова.

– Дай угадаю, – криво ухмылялся парень. – Пришла к своему спонсору? – он специально выделил последнее слово.

– А ты, значит, уходишь от своего… – наигранно задумчиво осмотрела собеседника с головы до пят я.

– Не скрываешь того, что кувыркаешься с Риорданом?

– Зато тебе стоило бы скрывать свои “кувыркания”, – я сделала воздушные скобки пальцами, – получше. Выглядишь откровенно помято.

Парня явно подмывал мой сарказм. Поджав губы, он словно пытался выдавить из себя улыбку.

– Одно я знаю наверняка – тебе, девочка, нужен новый спонсор. Чтобы не засиживаться долго на одном, – он старался меня ужалить не меньше моего, и хотя в нём яда было значительно больше, я целилась точнее.

– Зачем мне что-то менять? Вот тебе, может, и стоит. Что я знаю наверняка, так это то, что мой спонсор куда богаче твоего будет. Кстати, кто тебя спонсирует? Какой-нибудь нефтяной магнат или, скорее, сын нефтяного магната? Во всяком случае выглядишь ты не очень… – я оценивающе посмотрела на странно уложенные гелем волосы собеседника. – Упорно кувыркаться приходится, да? – я язвила по-чёрному. Не хотела размениваться по мелочам.

Помолчав несколько секунд, он неожиданно сделал шаг в мою сторону, как вдруг парковку осветили фары въехавшей машины. Это был Дариан.

– Твой кошелёк приехал, – ехидно ухмыльнулся Эртон, всё ещё не выпуская своих неестественно длинных рук из карманов брюк. – Как думаешь, в какой именно момент ему надоест тобой пользоваться и он выбросит тебя, словно резиновую куклу?

– Я куда попрочнее резиновой… – ухмыльнулась я, хотя моё подсознание и забыло отрицать тот факт, что в руках Дариана я действительно кукла, марионетка на ниточках, которые он так виртуозно дёргает, как вдруг Эртон неожиданно не выдержал моей очередной колкости и схватил меня за запястье не смотря на то, что паркующийся рядом Дариан всё видел. Или он это специально?..

– Ты только что напомнила мне, что я всё ещё желаю тебя заполучить, – буквально прошипел Эртон, глядя мне в глаза. – Знаешь ли ты, что обычно бывает с трофеем, который хотят заполучить сразу два альфа-самца? Он не достаётся никому. Его разрывают напополам.

Я готовилась в любой момент врезать противнику хук слева, так как правая моя рука была им зафиксирована, как вдруг, спустя секунду после того, как Эртон договорил, дверь машины Дариана громогласно захлопнулась и, наперебой с сигналом установленной сигнализации, раздался его до боли знакомый мне грубый голос:

– Какие-то проблемы?

Я выдернула своё запястье из руки Эртона, но мы всё ещё продолжали сверлить друг друга яростными взглядами. Дариан подошёл ко мне впритык и только после этого Эртон оторвал от меня взгляд, переведя его на подошедшего, я же продолжала своё сверление его страшно скулистого лица.

– У твоей девчонки остренький язычок, – цокнув языком, Эртон явно пытался задеть хотя бы одного из нас.

– А у меня сильный удар, – невозмутимо напомнил Дариан. – Могу одним щелчком по лбу развеять в прах.

– Нет, это просто невероятно, – Эртон растянулся в наигранной улыбке. – Честно, я понимаю, почему ваша история принца и нищенки до сих пор работает – вы оба невыносимы и оба слегка психи.

– Понял только сейчас? – я ни на секунду не задумалась о том, что мне стоит выпасть из этой стычки. – Я не удивлена.

– И почему же? – Эртон допустил непростительную ошибку в диалоге с оппонентом – задал вопрос, мгновенно подставив себя под удар.

– У меня дикая аллергия на тупость – я мгновенно покрываюсь сарказмом, – невозмутимо повела бровью я, после чего перевела взгляд на стоящего справа от меня Дариана, который уже смотрел на меня сверху вниз отчего-то довольным взглядом. Наверное ему просто нравилось моё остроумие во время боёв, не важно с кем – с ним или с кем-то посторонним. Уж если он и вправду допускал мысль о том, что влюблён в меня, тогда я допускаю мысль, что всё это отчасти из-за моего и вправду острого языка. – Представляешь, он только что мне сказал, что вы альфа-самцы, – с наигранной невозмутимостью ухмыльнулась я, глядя Дариану прямо в глаза. – Нет, ты-то ладно, но причём здесь он?

Лифт за слева от меня издал тонкий звон и открылся. Отведя глаза от улыбающегося Дариана, я окинула Эртона мимолётным взглядом и сразу же порадовалась результату своих острот – невооружённым взглядом можно было заметить, что мой противник пребывает в бешенстве.

Лишь уже зайдя в лифт я вдруг почувствовала, что меня пробрала дрожь от недоброго взгляда Эртона. Неужели я испугалась?.. Но с чего бы вдруг?..

– Он к тебе приставал? – встав справа от меня и упёршись взглядом в закрывшуюся перед нами дверь, поинтересовался Дариан, чем выдернул меня наружу из моих предчувствий.

– Ты ничего не пропустил и всё видел сам, – я покосилась на мобильный телефон, который он держал в руках. – Кому ты пишешь?

– Хочу, чтобы ему сломали пару ребёр, – задумчиво отозвался Дариан, словно говорил о выпечке капкейков, а вовсе не о расправе.

– Не надо, – я аккуратно положила руку на экран его телефона. Дариан внимательно посмотрел на меня сверху вниз. – Он ведь тебя намеренно провоцирует, разве нет?.. Забудь.

Я ведь раздавила Стивена Эртона своим сарказмом, не оставив от него даже пыли, так почему я неожиданно почувствовала, будто пыли не осталось именно от меня?.. Что это?.. Что заставляло меня холодеть изнутри?..

Дариан, внимательно посмотрев на меня ещё несколько секунд, произнёс короткое: “Как скажешь”, – после чего притянул меня к себе, но не для того, чтобы, как обычно, поцеловать, а для того, чтобы обнять. Прежде мы никогда не обнимались просто так, без повода для раздевания, но я поняла это лишь спустя полминуты. Тогда же, спустя полминуты, я и отстранилась. Но время было упущено – секунды пробежали сквозь нас и я уже не могла этого исправить. И всё равно мне неожиданно начало становиться легче… Словно в душе происходил отлив, уносящий воды беспокойного океана всё дальше и ниже с каждым минуемым нами этажом.

– Свадьба двадцать восьмого марта… – задумчиво произнёс Дариан, протягивая мне мой же телефон, на котором всё ещё звенело напоминание. – Что ещё за свадьба?

Я только приступила к поеданию свежих круассанов, которые курьер с утра пораньше принёс вместе с какими-то нереальными пирожными. Дариан, накрывший на стол и всё ещё не надевший футболку, что весьма устраивало мои эстетические чувства, устанавливал передо мной заварник, пока я наслаждалась ничегонеделанием и созерцанием художественной татуировки на его плече – и кто только тот мастер, который способен наносить столь невероятную красоту на человеческое тело?

Этой ночью у нас был замечательный секс. Тот самый, после которого с утра не хочется покидать постель, но я не собиралась опаздывать к Хьюи ни под каким предлогом.

– Айрис, моя кузина, выходит замуж.

– Айрис? Та самая, парень которой признался тебе в любви? – в ответ я неоднозначно посмотрела на собеседника. – Только не говори, что она выходит замуж именно за него. Как его там?.. Дэйл?..

– Теперь-то ты должен понимать, что я из чокнутой семьи, отчего возрастает вероятность того, что и я, скорее всего, тоже ненормальная.

– То есть, свадьба уже в эту субботу, – словно не услышав моих слов, продолжил Дариан.

– Да, – пожала плечами я, отпив из своей чашки.

– И с кем ты пойдёшь на это мероприятие?

– Я пойду одна, – невозмутимо ответила я, сделав очередной глоток зелёного чая.

– Ты пойдёшь со мной, – вдруг выдал Дариан.

Это заставило меня замереть с немым вопросом в округлившихся глазах, выражающих одно-единственное громогласное: “ЧТО?!”.

Словив мою эмоцию, Дариан, взяв свою чашку чая и поставив локти на стол, едва уловимо прищурился и вдруг решил подать это своё неоспоримое решение в более терпимом для меня варианте:

– Пригласи меня.

Сказав это, он сделал глоток ещё слишком горячего чая. Его просьба была не просьбой вовсе, и даже сам факт того, что он в итоге завернул её в красивую обёртку прошения, не притупил моего внимания. В такие моменты я особенно остро чувствовала, что продалась этому человеку. Но я ничего не могла с этим поделать. Я не просто должна была ему полмиллиона! – я была обязана ему жизнью Мии, которая сейчас, благодаря его деньгам, уверенно шла на поправку.

– Я приглашаю тебя, – не своим голосом, что в очередной раз доказывало, что я наступаю себе на горло, наконец произнесла я.

– Это будет здорово, – продолжая врезаться в меня взглядом, хитро прищурился Дариан, сделав очередной глоток кипятка.

Я в который раз не могла с ним согласиться.

Глава 33.

Скрестив руки на груди и прислонившись спиной к стене, я наблюдала за тем, как Хьюи, словно пятилетний ребёнок, опустошает автомат со сладостями. У меня с ним был уговор, что он не съест всё за раз и, кажется, он понимал, что ему столько нельзя, однако мне оставалось только надеяться на то, что он не доведёт себя этими сладостями до диатеза. Перед комой Хьюи не был таким сладкоежкой, сейчас же ему явно не хватало сахарозы.

– У Эсми замечательная дочь, – кивнув мне головой, чтобы я забрала все упавшие вниз автомата сладости, широко улыбнулся Хьюи.

Могло бы показаться странным, что он так легко отнёсся к своей повзрослевшей первой любви, к тому, что пока он спал, она успела выйти замуж, родить и стать матерью-одиночкой, но я не была удивлена его спокойствию, которое настораживало остальных. В Хьюи горел невероятный силы огонь детского любопытства, который заливал собой всё пространство вокруг него. В большинстве своём ему была интересна прошедшая мимо него жизнь и лишь иногда ему становилось обидно от того, что она оставила его позади общего забега жестокой эстафеты.

– Она показала мне её фотографии, – продолжал рассказывать мне Хьюи, медленно продвигаясь на костылях обратно в сторону палаты. – Бони очень красивая девочка. Знаешь, она копия Эсми, только подбородок у неё от Оскара… Представляешь, в три года она уже ходит на уроки вокала. Может быть певицей станет… Думаю, мы с ней поладим.

– Да уж, – ухмыльнулась я, – девочка будет без ума от твоего синтезатора.

– Пение… – задумчиво произнёс Хьюи, внезапно остановившись и зажмурившись.

– Мы ведь тоже ходили на вокал, помнишь? – непринуждённо начала я, поначалу не уловив задумчивости брата. – Были лучшим трио… Миссис Джонсон говорила, что за двадцать лет своей работы не слышала более красивых детских голосов…

– Ты ведь мне пела, – открыв глаза, вдруг резко оборвал меня Хьюи.

– Что? – насторожилась я.

– Песню о фениксе. Её раньше пела нам мама: “Осыплется пепел, сорвётся с небес; Чтоб феникс из пепла того вновь воскрес”… – Хьюи гулко сглотнул. – Когда ты поёшь, у тебя невероятно красивый голос… Спасибо, что спела её мне. Мне кажется, что с того момента и началось моё пробуждение… Я словно… Начал постепенно возвращаться в своё тело, стал его ощущать. Сначала кончики пальцев, потом конечности, затем и всю тяжесть этой оболочки, – Хьюи дотронулся правой рукой к грудной клетке, при этом прислонив правый костыль к бедру, и замер.

– Как жаль, что я не пела тебе раньше, – я аккуратно положила на левое плечо брата свою ладонь, стараясь не давить, чтобы не напрягать его лишним весом.

– Ты спела именно тогда, когда я был готов услышать твою песню, – задумчиво выдохнул он.

Я поверила Хьюи. Я вообще была склонна верить всему, что он говорил.

Айрис и Дэйл приняли обоюдное решение не венчаться. Вернее Дэйл не предложил, а Айрис втайне этому порадовалась – по крайней мере так она сказала Пандоре, которая, в очередной раз влив в себя пол-литра шампанского, рассказала мне “по секрету” мысли моей кузины по поводу её свадьбы. Помимо нежелания венчаться, у Айрис были и другие “странные” мысли относительно своего праздничного мероприятия. Например, она не пригласила никого из своих знакомых или друзей: только родственников, от которых, как я понимаю, ей просто не представлялось возможности избавиться в столь “знаменательный” для неё день. Дэйл же напротив пригласил едва ли не половину Лондона: родственников, друзей по школе, друзей по университету, коллег по работе, отдельно своего начальника вместе со всей его многочисленной семьёй, людей из фирмы, с которой его босс сотрудничает, троюродных братьев внучатых племянниц по отцовской линии (по материнской там вообще происходил полнейший хаос)… Всего сто двадцать персон и это без учёта нас, скромной “родственной” капли со стороны невесты. При этом, Айрис поддерживала Дэйла в его желании пригласить всех и вся – она буквально настаивала на каждом “лишнем” госте. Впрочем, она ведь ни копейки не положила на организацию столь пышной церемонии, все расходы от платья невесты до самой церемонии целиком принял на себя Дейл, взяв для этого в долг у своего старшего брата и сводной старшей сестры. Денег на эту свадьбу было потрачено столько, что даже на медовый месяц не осталось ни фунта и, похоже, ещё пару лет ни о каком медовом месяце не будет идти и речи, пока Дэйл не вылезет из долгов, в которые он с таким ярым фанатизмом сейчас влезал.

В общем, мероприятие обещало быть грандиозным, однако что-то, отдалённо напоминающее шестое чувство, заставляло меня жмуриться при мысле об этой свадьбе. Я пыталась найти повод не идти на неё, но никак не могла его найти.

В последний вечер перед свадьбой я пришла к Айрис, ночующей в моей бывшей детской спальне (она наотрез отказалась от девичника), и просто сказала ей, что хотела бы завтра провести день с Хьюи. Айрис резко подскочила, сев на край моей бывшей кровати, и, вцепившись в меня голодными глазами, сказала: “Ты должна прийти. Обещай, что придёшь”.

Не знаю, почему она так была заинтересована в моём присутствии, но я доверяла её искренности. В итоге мне пришлось пообещать ей, что я обязательно явлюсь на её праздник.

Пандора каким-то чудом всё ещё оставалась трезва, словно стёклышко, что, по-видимому, её немного напрягало, но при этом она уже успела перехватить в общем зале бокал шампанского, что я никак не смогла бы определить по её внешним характеристикам, если бы не увидела это собственными глазами пятнадцатью минутами ранее. Я лишь мимолётом заглянула в гримёрку невесты, до выхода которой оставалось каких-то десять минут. Облегающее кружевное платье на ней было не таким дорогим, каким казалось на первый взгляд, но меня привлекла не его красота, а бледность Айрис. Она выглядела так, словно поганками накануне отравилась. Пока Пандора допытывалась у неё, всё ли с ней впорядке, а Пени поправляла кружевную ленту у неё на голове, визажисты заканчивали последние штрихи. С минуту понаблюдав за этой нервной картиной, я ускользнула из гримёрки так же быстро, как и нырнула в неё. Попав в общий зал, я взяла в руки бокал шампанского и в два глотка осушила его почти весь. В этот момент моего правого предплечья кто-то коснулся и я интуитивно вздрогнула от неожиданности.

– Замечательно выглядишь, – улыбнулся ниоткуда возникший Риордан.

Он прекрасно выглядел в своём идеальном чёрном смокинге. Я же была в классических туфлях на среднем каблуке и кружевном персиковом платье, с рукавом до середины предплечий и юбкой-куполом до колен. У меня в гардеробе всего-то было три платья: кружевное персиковое до колена, которое я купила три года назад только из-за неприличной для него скидки и потому, что оно сидело на мне как влитое; классическое чёрное платье-футляр без рукавов с роскошным вырезом декольте – его я купила ради корпоратива на прежнем месте работы; и ярко-красное платье, подаренное мне на восемнадцатилетие Пандорой и когда-то надеваемое мной в те редкие периоды, когда я, отдохнув от одного своего бойфренда, была не прочь завести нового. Чёрное платье на подобное мероприятие надевать не хотелось, ярко-красное было слишком броским и не только из-за цвета, но и из-за короткой длины юбки, однако кружевное персиковое платье подходило идеально. Умеренный цвет и, что самое главное, отличная длина юбки и рукавов, которые отлично скрывали до сих пор не прошедшие синяки от моего столкновения с “дружками” Энтони.

– Почему ты так дёргаешься? – улыбнулся Дариан, и я обратила внимание на золотистый конверт в его правой руке.

Я не знала, что ответить на его вопрос. Я действительно была дёрганой, но никак не могла найти тому причину. В итоге я просто отрицательно мотнула головой и опустила на стол перед собой недопитый бокал с шампанским.

– Что в конверте? – переведя взгляд с переполненного зала, в котором уже почти все места были заняты, полюбопытствовала я.

– Лакшери медовый месяц длиной в четыре недели. – Я с любопытством посмотрела на Дариана, и он продолжил, непринуждённо взяв в руки мой недопитый бокал с шампанским. – Неделя в Риме, неделя в Афинах, неделя в Пекине и неделя на Бора-Бора. Лучшие отели, экскурсии, рестораны.

– Мог бы просто деньги подарить, – выдохнула я.

– Чтобы покрыть расходы по свадьбе? – усмехнулся Дариан. – Интересно, кем работает жених? Кажется он только на цветочное оформлении выбросил половину свадебного бюджета. По крайней мере оно действительно неплохое, особенно на фоне этого шампанского, – Дариан вернул бокал на стол, так и оставив его недопитым.

– Он юрист, – на секунду запрокинув голову и прикрыв глаза, выдохнула я.

– Интересно, – сдвинул брови Дариан, явно не понимая, откуда у двадцатитрёхлетнего юнца-юриста могут быть деньги на организацию столь масштабной и, что очевидно, не самой дешёвой свадьбы. Хотя, думаю, это всё равно самое дешёвое мероприятие из всех, которые Дариану когда-либо доводилось посещать. Настолько я была уверена в том, что гастрофест в Рейкьявике, о котором мне когда-то рассказывала Ирма, и тот был покруче этого сборища, которое для жениха обошлось в целое состояние.

В момент, когда Дариан вложил золотистый конверт во внутренний карман своего идеального пиджака, я гулко выдохнула.

– Я думала, что ты не придёшь.

– Скорее надеялась, – проницательно посмотрел на меня Дариан, буквально прочтя мои мысли.

– Ты опаздывал…

– Я никогда не опаздываю.

– Ладно, – поджала губы я, с горечью представив компанию Дариана в течении всего оставшегося дня, – нам пора занять свои места. – С этими словами, обойдя Дариана, я быстрым шагом направилась вперёд по красной дорожке, но шаг Дариана был значительно шире, так что оторваться от него мне так и не удалось. В итоге, дойдя до правого первого ряда, на котором собралось всё моё семейство, я, опустив глаза, прошла мимо пустующего места Пени и уже стоящего у своего места Руперта, после чего миновала ещё одно пустое место, предназначенное Дариану, и, наконец, остановилась у места под номером семнадцать.

Только остановившись я поняла, что напряжена до предела, а когда обернулась, увидела, как Руперт уже активно пожимает руку Риордана.

Дариан неожиданно оказался одной комплектации с Рупертом, и даже, если внимательнее присмотреться, немногим выше и мускулистее. О мускулах я сделала вывод, вспомнив Руперта полгода назад, из-за сильной жары и сломанного кондиционера расхаживающим по своему тренажерному залу без футболки, и мысленно воссоздав обнажённые пропорции Дариана, которые я имела возможность неоднократно оценить вблизи. Руперт был настоящим быком, однако мускулы у Дариана явно были прорисованы более отчётливо. Интересно, кто его тренер?

Я слишком сильно задумалась, отчего в очередной раз за этот день вздрогнула от неожиданного прикосновения к своему плечу. На сей раз это была Амелия, она стояла справа от меня.

Уже спустя мгновенье я со страхом поняла, что не слышу её голоса, но в то же время я отчётливо прочла по её движущимся губам следующую фразу: “Исцеляющий огонь, превращающий в пепел?”. Она произнесла эти слова именно вопросительно, но ведь я этого не слышала.

– Что?! – испуганно переспросила я, с облегчением услышав собственный голос, после чего звуки вокруг меня вновь стали невыносимо громкими: настраивающееся фортепиано, смех Дариана в ответ на грубоватое замечание Руперта о происходящем вокруг, безумный шёпот старушек за моей спиной (вроде бы это тёти Дэйла, которые, судя по их разговору, не сильно-то жаловали жениха), раздражающий плач взрослого ребёнка на третьем ряду и недовольные возгласы его матери… Резко услышав всё это снова, я сразу же захотела вновь оглохнуть хотя бы на пару секунд, но, увы, подобной возможности мне больше не выпало.

– Я говорю, что твой спутник очень красив, – хитро улыбнулась мне Амелия, после чего сразу же обернулась к Жасмин, стоящей от неё справа.

Точно, Амелия ведь впервые видела Дариана…

Переведя взгляд со спрашивающей у Амелии о цветах Жас, я мимолётно пересеклась взглядом с отцом, но сразу же отвела глаза, бросив взгляд на импровизированную сцену перед собой. Сегодня Дариан будет едва ли не популярнее невесты, по крайней мере среди моих родственников. Это понятно. А раз это понятно, значит с этим нужно смириться… Смириться и расслабиться.

– Где жених? – едва ли не прямо мне на ухо задал вопрос Дариан, и от силы его голоса я в который раз за последние десять минут вздрогнула. Дариан сразу же одарил меня красноречивым взглядом. – Прекрати так дёргаться, иначе я подумаю, что здесь что-то не так.

– В смысле? – посмотрела на него непонимающим взглядом я.

– Ну-у-у… Дэйл ведь тебе в любви признался, а после того, как ты ему отказала, сделал предложение твоей кузине…

– О-о-о не-е-ет… – чтобы никто не услышал максимально глухо протянула я, слегка запрокинув голову. Мои роскошные локоны, над которыми всё утро колдовала Нат, соскользнули вниз по спине. – Только не говори, что ты думаешь, будто мне не всё равно, – разочарованно добавила я.

– Я тебя знаю, – прищурился Дариан, заговорив ещё тише. – Естественно тебе всё равно, ледяная ты глыба, – он неожиданно дёрнул меня за мою висящую внизу ладонь. – Однако мне интересно посмотреть на того идиота, который мог бы подумать обратное.

– В зеркало посмотри, – с неприкрытым уколом произнесла я, в этот момент тщетно пытаясь высвободить свою руку из его руки.

Нашу схватку оборвало неожиданно грянувшее фортепиано. Именно грянувшее, словно гром среди ясного неба, а не плавно вошедшее в пространство, будто нож в масло. Только в этот момент мы с Дарианом, одновременно посмотрев на подобие сцены, заметили, что на нас с напряжённым вниманием смотрит жених. В этот момент я вспомнила, что он, как и все присутствующие здесь, не был предупреждён о приходе Дариана.

Дэйл быстро отвёл свой красноречиво расстроенный взгляд, а я сразу же попыталась понять: неужели он и вправду думал, что я буду убиваться из-за того, что он сделал предложение моей кузине? Единственное, из-за чего я и могла расстроиться, так это то, что Айрис, не смотря на моё прежде стойкое мнение о её очевидном уме, на самом деле оказалась той ещё идиоткой, приняв предложение этого самоуверенного сопляка.

Обернувшись вместе с Дарианом, я, сквозь завесу из людей, рассмотрела невесту. Айрис мерным и невероятно медленным шагом, вторящим такту музыки, шла по красной дорожке, не поднимая глаз на улюлюкающую от умиления толпу незнакомцев.

– Почему её никто не сопровождает? – сдвинув брови, поинтересовался Дариан.

– Её отец, насколько нам известно, сейчас живёт где-то в Калифорнии. Больше нам о нём ничего не известно. Он бросил её мать как только узнал о её беременности.

– Но разве её некому сопроводить?

Конечно её мог и хотел сопроводить под венец наш отец, являющейся ей не просто дядей, но и тем, кто взял на себя опеку над ней сразу после смерти тёти Майи, но Айрис неожиданно отказалась, сообщив, что хочет идти к жениху без провожатого. Это было более чем странно, поэтому я ничего не ответила Дариану, преднамеренно пропустив его вопрос мимо ушей.

Не смотря на медленный шаг, Айрис всё-таки добралась до жениха. С облегчением – не знаю почему! – выдохнув, я бросила боковой взгляд на Дариана. Он смотрел на всё происходящее невозмутимо, и это, почему-то, меня успокаивало. И вправду, что тут такого? Просто свадьба, просто суета…

Как только Айрис остановилась напротив жениха с слишком роскошным и увесистым букетом алых роз в руках, который никак не сочетался с её прозрачным и хрупким образом, фортепиано замолчало и, в следующую секунду, мужчина с элегантным хвостиком на затылке начал зачитывать стандартный текст, предшествующий брачному союзу. Ну или рабству. Тут уж как повезёт.

К моменту, когда у жениха спросили, согласен ли он взять в жёны, любить и уважать, и далее по списку, эту девушку, я уже начала расслабляться, почти убедив себя в том, что здесь нет никакого подвоха, я не сплю и Айрис действительно совершенно осознанно делает то, что делает.

– Да, – с широко растянувшейся, отчего кажущейся какой-то неестественной улыбкой, наконец дал свой ответ жених, наверняка желающий поскорее приступить к пиршеству. Я криво ухмыльнулась, подумав об этом.

Удовлетворённый ответом жениха, мужчина с хвостиком обратился с тем же слишком длинным вопросом к невесте. Я пришла в себя в момент, когда он уже заканчивал свой монолог словами: “…взять в мужья?”.

– Нет, – неожиданно отчётливо прозвучал ответ Айрис.

Быстро заморгав, я, не смотря на Дариана, слегка пригнулась к нему боком.

– Что она сказала? – шёпотом поинтересовалась у стоящего рядом Риордана я, и мой шёпот тут же эхом раздался во всех углах зала. Лишь спустя мгновенье я поняла, что это не моё эхо – это голоса сотни человек, стоящих за моей спиной.

– Нет, – пригнувшись ко мне и слегка выпятив нижнюю губу, невозмутимо дублировал ответ невесты Дариан, спокойно пожав плечами.

– Я сказала нет, – уверенно повторила Айрис, и моё дыхание мгновенно перехватило.

Что она делала?!..

Глава 34.

Дальше было всё, что могло произойти только внутри моей семьи. И слова: “Я не выйду замуж за человека, который делает мне предложение лишь для того, чтобы отомстить моей сестре, отвергнувшей его”, и несколько аплодирующих гостей из зала, в числе которых были и тётушки жениха, стоящие за моей спиной, и в корне неправильная тактика наступления жениха, проявленная словами: “Дура, да кому ты нужна?”, – и жёсткая пощёчина жениху тяжеловесным букетом из алых роз, и эпичный уход невесты из-под венца…

Мне ещё никогда не было так стыдно перед Дарианом. Кажется мне вновь придётся менять фамилию… А заодно и имя. И эмигрировать куда-нибудь на Дикий-Дикий Запад или ещё куда подальше, только чтобы за горизонт от громкой славы моих поистине неординарных, непредсказуемых, неповторимых, единственных в своём роде родственников…

Мне понадобилось закрыть лицо правой ладонью и медленно досчитать до пяти, чтобы принять тот факт, что Айрис действительно это сделала не предупредив никого заранее.

Наконец гулко выдохнув, я обогнула Дариана, Руперта и Пени, и стала первой, кто вышел из зала вслед за невестой по красной ковровой дорожке.

Очутившись на улице, я поёжилась от холода и метнула взгляд на облачную пелену над головой. В округе было настолько тихо, что казалось, будто я попала в немое чёрно-белое кино.

В следующее мгновенье я увидела Айрис. Подобрав широкий подол своего обтягивающего подвенечного платья, она уверенно бежала по парковке. Я последовала за ней, но, так как прежде крайне редко бегала на каблуках – да вообще никогда! – мой бег скорее больше походил на быстрый шаг.

Неожиданно Айрис остановилась у моей машины. Сравнявшись с ней, она начала целеустремлённо дёргать ручку сначала водительского места, затем заднюю, совершенно не обращая внимания на мгновенно сработавшую сигнализацию. На бегу отключив сигнал, я остановилась в нескольких шагах от сбежавшей невесты и, с удивлением отметив своё тяжёлое дыхание, взмахнув рукой, в которой были зажаты ключи, обратилась к беглянке:

– Сначала побег с собственной свадьбы, затем угон моей машины… – я гулко выдохнула. – Что ты делаешь?

– Осуждаешь меня?.. – едва уловимо ощетинилась кузина, выпустив из рук подол своего белоснежного платья.

– Я?.. Тебя?.. – я всё ещё пыталась восстановить дыхание. – Нет, хотя, откровенно говоря, есть за что.

– Да, я знаю, своим поведением я заставила краснеть тебя перед твоим парнем… – начала Айрис, но я сразу же напряглась. Словно мелкая пружинка, непринуждённо зажатая между большим и указательным пальцами.

– Он мне не парень, – отрезала я. – И я не об этом. Твой уход – он был эпичен, – я растянулась в неожиданной даже для себя улыбке и, едва не ощутив себя истеричкой, сразу же надела на лицо серьёзную маску. – Могла бы не упоминать меня в своей разгромной речи о низости жениха.

– Я не назвала твоего имени…

– Брось! Завтра каждая дворняжка будет знать, о ком шла речь. Таша Грэхэм отбила жениха у своей кузины – как тебе заголовок в местной газете? Или у тебя так много сестёр, за которыми Дэйл мог тащиться? В вариантах только пребывающая в лечебнице Миша, да Пени, муж которой перетёр бы кости этого сопляка в пепельную крошку ещё до того, как тот успел бы заикнуться о своих нежелательных чувствах к его “жемчужинке”, плюс бонусом ещё есть я.

– Ты права, – сдвинув брови и сильно закусив нижнюю губу, рассерженно согласилась Айрис. – Я знаю, что теперь тебе придётся несладко из-за моего эгоизма, но что сделано, то сделано…

На сей раз Айрис была права. Это уже произошло, а прошлого не вернуть, а значит и не исправить. И всё же она планировала это изначально, и даже не задумалась о моей конфиденциальности во всей этой некрасивой истории…

Что ж, не мне винить её в некоторой степени эгоизма. Сама ведь, бывает, страдаю подобным недугом.

– Отвези меня отсюда, – поморщилась Айрис, бросив взгляд мне за спину.

Я знала, что это начали расходиться первые отошедшие от шока гости, поэтому не обернулась. Молча цокнув ключами, я жестом сказала Айрис обойти машину, после чего, сняв блокировку, заняла водительское место. Мы были на парковке в конце улицы, в самом настоящем тупике. Единственный способ выехать отсюда – проехать впритык мимо покидающих банкетный зал гостей.

Вжав педаль газа в пол до упора, я промчалась мимо зевак прежде, чем их число перевалило за два десятка, однако я не избежала появления Дариана. Он проводил наш стремительный побег долговременным взглядом, который я наблюдала в зеркале заднего вида до тех пор, пока наша машина не завернула за угол. Я даже не могла себе представить, что в этот момент он размышлял над тем, как именно однажды обрежет мне все отходные пути и не оставит мне даже малейшего шанса на побег – он не так глуп, как этот недоумок Дэйл, он определённо найдёт и обязательно сделает беспроигрышную ставку…

Зря только время тратил, философ.

Мы остановились напротив моего дома, но Айрис попросила заехать в гараж – не хотела, чтобы машина выдала наше присутствие. Я могла бы принести ей её одежду, но вероятность встречи с родственниками, которые должны были вернуться с минуты на минуту, была слишком велика, поэтому мне пришлось предложить ей свою одежду. С нетерпением стянув с себя белоснежное кружевное платье, Айрис ловко впрыгнула в мои шмотки, и я с неодобрением мысленно отметила, что мои джинсы ей заметно велики в бёдрах. И дело было не в моих пропорциях – я считала их близкими к идеальным – а в пропорциях Айрис. Она всё ещё не победила свою болезненную худобу, однако желание бороться с этим недугом у неё было зверским. По крайней мере сегодня. Ещё до въезда в город она сделала онлайн-заказ в кафе, в котором работала Коко, так что уже через десять минут нам должны были привезти восемь чизбургеров, сырную пиццу, морковный пирог и два литра малиновой газировки. Если же курьер облажается и запоздает, нам не придётся оплачивать эту бомбу для желудка – самоуничтожимся за счёт заведения.

Как только я об этом подумала, курьер позвонил в дверь и мне пришлось вынести ему остатки своих сбережений. Впрочем, Айрис сразу же перечислила на мою карту восемьдесят процентов от суммы, так как больше одного гамбургера, двух кусков пиццы и стакана газировки я впихивать в себя не собиралась.

Мы промолчали всю дорогу до дома и молчали до тех пор, пока не прекратили есть – Айрис смогла каким-то чудом запихать в себя на один кусок пиццы и один гамбургер больше, чем я в себя. Наконец отставив стаканы с недопитой газировкой, мы посмотрели друг на друга.

– Я переночую сегодня у тебя? – с неприкрытой надеждой поинтересовалась у меня моя гостья.

Она серьёзно меня подставила, разыграв спектакль с моим участием без моего на то разрешения, однако так вышло, что сейчас она сидела именно напротив меня, да и я ещё не успела по-настоящему на неё разозлиться.

Помедлив секунду, я прикинула, что комната Коко пустует уже третий день к ряду, а Нат не ночевала здесь с прошлой недели, да и если они вдруг решат нагрянуть все и сразу – диван всё равно останется свободным.

– Пожалуй, ты можешь остаться здесь на некоторое время, – сдвинула брови я. Не то чтобы я скучала по компании, ведь я была далеко не из нуждающихся в общении, но вдруг Айрис умеет готовить съедобные ужины? – Значит, ты планировала это заранее… – задумчиво начала я.

– Да, – активно закивала головой моя кузина, словно калорийный наркоман, в желудок которого только что проникла максимальная доза. – Я приняла его предложение сразу после того, как узнала, что он хочет закатить свадьбу, роскошь которой ему явно не по карману, – Айрис говорила торопясь, словно всё ещё убегала из-под венца, а не сидела напротив меня на зачуханной кухне спичечного коробка, который я из чистого тщеславия называю полноценным домом. – Хотела, чтобы он оплатил всё до копейки: аренду помещения, музыкантов, моё платье, визажиста, парикмахера, эти дурацкие банкетки, цветочные композиции, фуршет… Интересно, фейерверки он сможет отменить или ему всё-таки придётся смотреть сегодня на их взрыв и съедать всю тысячу канапе из креветок, которую он заказал ещё месяц назад? – Айрис прищурилась в неподдельном любопытстве.

Я могла бы всерьёз подумать, что она либо сумасшедшая, либо только начинает сходить с ума, но я была уверена, что её импульсивность – это всего лишь резкий выброс адреналина в кровь. Она всегда была такой. Однажды в детстве тётя Майя оставила её погостить у нас на неделю, и в первую ночёвку вне своего дома Айрис так сильно разволновалась, что в итоге не смогла уснуть вплоть до следующей ночи, за два часа перед сном впав в серьёзную икоту. И это только от восторга перед тем, что она впервые осталась без присмотра своей матери на столь долгое время. Ей тогда было лет пять

– А ты не думала, что он может потребовать компенсацию? – заметила я.

– Мне плевать, – самонадеянно заявила Айрис, при этом беззаботно пожав плечами. – Да и потом он ничего не сможет с меня взять. Дэйл собственноручно влез долги, я здесь ни при чем. Впрочем, я уверена, что ко второй половине года он сумеет закрыть все свои финансовые дыры.

– Ты отчаянная, – прищурившись, заметила я.

– Отчаянная? – криво усмехнулась кузина.

Теперь я уже не сомневалась в том, что она была под кайфом от калорийной пищи и адреналина, растекшегося по её венам. Слишком уж редко в своей жизни она отрывалась на полную катушку, так что каждый внезапный “всплеск” в её жизни буквально доводил её сердце до тахикардии.

– Отчаянная – это не про меня… – продолжила Айрис. – Это про тебя.

– Про меня? – приподняла брови я.

– Так про тебя говорила тётя Белла. Говорила, что ты отчаянная, потому что безрассудно смелая. Мне же она говорила, что я похожа на раскачивающийся маятник – вверх-вниз-вверх-вниз… Как же она была права, – тяжело выдохнув, закрыла глаза Айрис. – Всю свою жизнь я только и делаю, что не знаю, чего именно хочу. Вернее сказать: то знаю, то не знаю, то знаю, то не знаю… Знаешь, а ведь ты больше похожа на Изабеллу, чем на свою маму, – Айрис открыла глаза и буквально врезалась в меня взглядом.

Изабелла не была для неё тётей, но Айрис всерьёз считала себя её племянницей. Дело в том, что Белла была дружна с её матерью, сестрой мужа её сестры, моей матери. Мы обе – и я, и Айрис – любили её. И всё же едва ли Айрис могла определить, на кого на данный момент своей жизни я была похожа больше: на свою мать или на сестру своей матери. Они были близняшками и зачастую даже Пандора путала их, не смотря на то, что была их матерью, так о чём может идти речь, когда люди, пускай и близкие, говорят мне, будто я больше похожа на Изабеллу? При её жизни они ведь даже толком отличить её от моей матери не могли, так почему после их гибели они вдруг начали по-очереди заговаривать о моей схожести с ней?

– Как думаешь, куда она исчезла? – неожиданно озадачила меня старым, иссякшим по сроку годности вопросом.

Я задавалась этим вопросом последние одиннадцать лет. Естественно Айрис не надеялась получить от меня верный ответ.

– Если бы она сегодня была на этой свадьбе, она бы не поверила в то, что ты решилась на подобное, – не убирая руки от подбородка, сжато ответила я.

– Да, но её не было, – сдвинула брови Айрис и неожиданно в её чертах лица я уловила мимолётные свои. Однако это было ложью, всего лишь оптической иллюзией – мы с Айрис не были похожи. Её черты лица всегда были заметно острее моих. – Если бы она была рядом, я бы сразу вычеркнула Дэйла из своей жизни, как только услышала тем вечером его слова, адресованные тебе. Она бы не позволила допустить мне этой ошибки.

Как же я её понимала! Сколько ночей я провела в подсчётах своих ошибок, которые ни-за-что-бы-не-допустила-если-бы-мама-и-Белла-были-бы-рядом. Стелла умерла, я это видела, но Белла… Я не видела. Я ничего не видела. Она просто испарилась. Пшик – и нет человека, и нет даже следов его существования. Думаете, человек не может просто так взять и исчезнуть? Я тоже так думала. Первый день, первую неделю, первый месяц, первое полугодие, первый год. А затем первые закончились, начались вторые, и я наконец начала осознавать, что Она действительно исчезла.

Живые люди не исчезают бесследно. Со временем я смирилась с осознанием того, что Её больше нет. Это значит, что человека больше не существует, по крайней мере в нашем мире…

Мы не знаем, где покоятся её останки и что именно с ней произошло, никто за целое десятилетие не дал нам даже надежды на разрешение этой загадки, но мы смогли смириться с тем, что больше её не увидим. И тем не менее мы не предали память о ней – смирились с её “несуществованием” не раньше, чем смирились со смертью мамы. Конкретно я похоронила их в один день, с разницей в десять лет, семь месяцев и три недели с их реальным исчезновением из моей жизни.

Глава 35.

В пять часов, спустя час после курьера из кафе, в дом неожиданно ворвались Нат с Байроном. Именно ворвались – дверь распахнулась и эти двое буквально вбежали в гостиную. Они явно не ожидали как минимум моего присутствия, так как Нат, держа перед собой закупоренную бутылку с шампанским, едва не подпрыгнула, увидев нас с Айрис сидящими за столом на кухне.

– Что вы здесь делаете? – всё ещё широко улыбаясь и тяжело дыша, поинтересовалась огневолосая, подойдя к нашему столу и оценивающим взглядом окинув лежащую на нём гору жирной бумаги из-под чизбургеров. – Погоди-ка, – она внимательно посмотрела на Айрис, с которой была знакома лишь косвенно. – У тебя разве свадьба не сегодня?

– Не сегодня, – многозначительно ответила Айрис, тяжело выдохнув, опустив глаза и поджав губы одновременно.

– Она ушла из-под венца, – невозмутимо пояснила я.

– Что?! – Нат, вцепившись в меня разгоряченным взглядом, едва ли не вскрикнула от восторженного удивления.

– Да, – коротко подтвердила мои слова Айрис, тем самым заставив Нат вновь посмотреть на неё.

– Но ты хоть довольна? – задала совершенно неожиданный вопрос огневолосая, явно пребывающая в приподнятом настроении, отчего Айрис вдруг приободрилась.

– Более чем.

– Вот и замечательно! – с откровенной бодростью провозгласила Натаниэль.

– Что-то случилось? – прищурившись, я перевела свой коронный подозрительный взгляд с Нат на стоящего позади Айрис Байрона.

– Что-то должно случиться, – оголил белоснежные зубы красавчик.

– Представляешь, он сделал мне предложение! – запрокинув голову, засмеялась Нат, указав на Байрона своей левой рукой, в которой всё ещё держала бутылку шампанского.

– М-м-мда-а-а… – протянула я, представив, как Нат охладила безумный порыв парня своим трезвым отказом.

– Что “м-м-мда”? – перекривляла меня огневолосая. – Я согласилась!

На мгновение я проглотила язык.

Уставившись на подругу широко распахнутыми глазами, я пыталась понять, разыгрывает ли она меня или говорит серьёзно.

– Ты что?.. – наконец переспросила я.

– Она согласилась, – усмехнулся Байрон, и теперь я перевела свой ошарашенный взгляд на него.

В отличие от Айрис, эти двое не блефовали – они и вправду решили сделать ЭТО.

Дариан появился на пороге нашего дома за несколько секунд перед тем, как Нат откупорила шампанское, так что он успел увидеть фонтан брызг, окрапивших едва ли не всю нашу крошечную кухню. О том, что я не собираюсь отмывать последствия всеобщего веселья, я благоразумно сообщила после того, как в мой бокал налили положенную мне дозу алкоголя, чтобы случайно не лишить себя удовольствия с непредвиденной выпивкой.

Странно, но Айрис, как несостоявшуюся часом ранее невесту, новость о создании новой пары не только не расстроила, но даже искренне порадовала. Невооружённым взглядом можно было заметить, что она довольна тем, что попала в эпицентр празднования чего-то бурного, что затмевало её сегодняшнее фиаско с обменом обручальных колец на собственной свадьбе.

Однако у меня были вопросы и поважнее, чем эмоциональное состояние своих странных родственников.

Отведя Дариана на шаг от кухни, я вцепилась в него пронзительным взглядом.

– Что ты здесь делаешь? – едва сдерживая своё негодование, полушёпотом поинтересовалась я.

– Раз уж свадьба твоей кузины сорвалась, значит у нас появился свободный вечер, – многозначительно повёл бровями Риордан.

– Как ты узнал, что я здесь? – не без напряжения в голосе поинтересовалась я, подсознательно подозревая неладное.

– Я, конечно, ещё обсужу с тобой вопрос о невыполнении тобой договорённости о том, что твой телефон должен быть доступен для меня двадцать четыре часа в сутки, однако и без помощи мобильной связи найти тебя не составило особого труда. Сама подумай, куда бы ты, сбежав с невестой, отправилась, не имея лишних денег на отель?

Ну да, логично. Я бы поехала домой, заперлась бы на ключ и никому бы, кроме курьера из кафе, не открывала. Однако всё перевернулось вверх дном из-за нежданного появления Байрона с Нат.

Я гулко выдохнула, но особого облегчения не ощутила.

– Так что, останемся здесь, с твоими друзьями, – он повернул в руке бокал с недопитым шампанским, – или уедем отсюда? Держу пари, сегодня в эти двери много людей будет ломиться. – Дариан одарил меня испытывающим взглядом.

Он был прав. Я уж лучше предпочту его компанию, компании шумных родственников и “друзей семейства”.

– Мы уйдём, – повернувшись к Нат, Байрону и Айрис, всё ещё находящимся на кухне, сообщила я и сразу же перевела взгляд на Айрис. – Всё нормально?

– Не переживай, – хлопнула Айрис по спине Нат. – Мы с Байроном присмотрим за тем, чтобы до неё сегодня никто не добрался.

– Кстати о недоступности, – Дариан вошёл на кухню и, вытащив из внутреннего кармана своего смокинга конверт, протянул его Айрис. – Этот подарок был рассчитан на твою свадьбу, но, думаю, теперь его можно назвать подарком в честь твоего освобождения.

– Я не могу принять, – Айрис уверенно отрицательно замахала головой, по-видимому решив, что он протягивает ей деньги.

– Считай это моей оплатой за посещение великолепного шоу, организатором которого ты выступила. Всё равно этот подарок возврату не подлежит.

С этими словами Дариан положил конверт на край залитого шампанским стола и, словив растерянную улыбку Айрис, которая проявилась в слегка приподнятом левом уголке губ, уже хотел развернуться, чтобы покинуть мокрую кухню, но Нат его остановила.

– Не знаю, что ты там ей подарил, – ухмыльнулась рыжеволосая, шею которой обоими предплечьями обнимал стоящий за её спиной Байрон, – но надеюсь, что у тебя вкус хороший.

– Надеешься? – ухмыльнулся Дариан, явно уловив её ещё непонятный никому из присутствующих посыл.

– Надеюсь, – уверенно повторила Нат. – Потому что приглашаю тебя на нашу с Байроном свадьбу. В субботу пятого сентября. Только приглашение пока неофициальное – дождись открытки, я передам её через Ташу, – Нат перевела свой заговорщический взгляд с Риордана на меня, но я не смогла ответить ей такой же лучезарной улыбкой. Запрокинув голову, я зажмурилась и едва не простонала от осознания того, что Нат сделала это специально. Она подставила меня лишь из-за слепой веры в то, что между мной и Дарианом может быть нечто большее, чем “пользовательские” отношения. Как вышло у неё с Байроном.

Можно ли считать подобный поступок предательством, я пока ещё не определилась, решив переложить этот вопрос на плечи времени. Оно покажет. Оно всегда показывает.

Глава 36.

И всё-таки я выпила запланированную мной на сегодня суточную норму шампанского, которую недополучила на свадьбе Айрис и Дэйла.. Мы с Дарианом прикончили две бутылки лучшего шампанского напополам, дважды пережили бурный секс, и теперь, сидя вдвоём в джакузи, допивали остатки третьей бутылки Moet & Chandon. Мы оба были слишком вымотаны сегодняшними приключениями, чтобы сосредотачиваться на том, что мы разделяем ванну друг с другом, так что мы без задних мыслей просто наслаждались завершением насыщенного дня.

Сделав очередной глоток шампанского, я поняла, что с меня на сегодня достаточно, и, отставив бокал на подставку, слегка сползла вниз, чтобы прилечь на подголовник. Густая белоснежная пена достигла моей ключицы и, волнуясь, остановилась. Я закрыла глаза и выдохнула, почувствовав, как из моих волос, завязанных в беспорядочный пучок на затылке, выбилась густая прядь и упала на правое плечо.

…Я до сих пор не понимаю, почему всё ещё не могу окончательно расслабиться, как вдруг осознаю, что буквально пять минут назад, перед тем как погрузиться в пену, перед моими глазами мелькнуло что-то странное. Что-то до боли знакомое…

Резко распахнув глаза, я встретилась взглядом с Дарианом, сверлящим меня сине-голубыми сапфирами вместо глаз. Он словно хотел спросить у меня, что произошло, но сдержался. Однако, как только я села, он всё-таки не смог не озвучить свой вопрос:

– Что? – наконец вздохнул он.

Прежде, чем выдать ответ, я поднялась и, не вытираясь, покинула джакузи. Не обращая внимания на стекающие с моего тела потоки пены, я размашистым шагом прошествовала к урне, в которую Дариан пятью минутами ранее при мне выбросил использованный презерватив. Открыв её, я нагнулась и поняла, что мне не показалось. На чёрном дне урны лежало всего три вещи: использованный презерватив, бритвенный станок и визитка. Дешёвая, распечатанная на плотной белоснежной бумаге, на которой аккуратным чёрным шрифтом выведены контактные данные её владельца. Я узнала бы её даже с закрытыми глазами, по насыщенному запаху канифоли, который насквозь пропитал эту плотную бумагу.

Взяв визитку в руки, я резко развернулась к Дариану и, прежде чем успела к нему подойти, уже знала, что он знает, о чём я его сейчас спрошу и каким именно тоном это сделаю.

– Откуда это у тебя? – остановившись напротив Риордана, рассерженно поинтересовалась я.

Я протянула к его лицу визитку, на которой в аккуратном кружке красовались инициалы Р.Г. Эту эмблему можно было увидеть не только на визитках, она неизменно прикреплялась мелкими клейкими значками к декам новых скрипок, которые выходили из-под рук моего отца, Родерика Грэхэма. Его визитки лежали аккуратными стопочками в его мастерской на полке над рабочим столом, отчего от времени пропитались ярким запахом канифоли. Я собственноручно распечатывала их пять лет назад на чёрно-белом принтере своей соседки по комнате в общежитии. Из сотни визиток у отца до сих пор не разошлось больше двух десятков… Одну из них я только что вытащила из урны Дариана.

Мою усталость, как и остатки пены на моём обнажённом теле, словно рукой смахнуло.

– Ладно, – на мгновение закрыл глаза Дариан, после чего взял свой бокал с недопитым шампанским. – Я тебе всё расскажу.

– Всё?! – с каждой секундой я заводилась всё сильнее и сильнее.

– Всё, – слишком убедительно подтвердил Дариан, не давая мне даже шанса на сомнение в его честности, и тут же добавил. – Как только ты сядешь обратно в ванну.

Он ожидающе посмотрел на меня, но я не сдвинулась с места.

– Если хочешь узнать всё, – продолжил он, при этом слово “всё” преднамеренно выделил, – тогда успокойся, сядь напротив и приготовься выслушать меня не перебивая.

Ещё несколько секунд я раздумывала, но пришла к выводу, что так чеканить слова может лишь тот, кто говорит предельно серьёзно.

Просто красиво уйти, не обратив на его слова внимания? Слишком рискованно. Могу так и не узнать, что происходит. Или уже произошло…

Переступив через борта ванной, я безо всякого аккуратизма опустилась в воду, которая мгновенно взволновалась от резкости моего погружения и едва не перелилась через борты.

– Я продолжу, если ты не будешь преждевременно обрушивать на мою голову свою злость, – лениво приподнял левую бровь Дариан.

– А не слишком ли много условий? – прищурилась я, боковым зрением зацепившись за визитку, которую, перед тем как залезть в ванную, отшвырнула на пол.

Подумав пару секунд, Дариан начал.

– Недавно я тайно выкупил у твоего отца все имеющиеся у него скрипки и пожертвовал их детской церковной музыкальной школе и школе при интернате. Как минимум двадцать скрипок были подарены детям из малоимущих семей, которые не могли позволить себе покупку музыкального инструмента.

– Кто тебе разрешил? – едва ли не прорычала сквозь зубы я.

– Заниматься благотворительностью?

– Вот именно! Моя семья не нуждается в подачках…

– Это не ради твоей семьи.

– Ты ещё скажи, что это ради бедных детей!

– Ты ведь знаешь, что я эгоистичен, – испытывающе прищурился Дариан. – Естественно это ради меня.

Ну конечно! Он выкупил у моего отца все скрипки, что означает, что он буквально осыпал его деньгами – ближайший год, а возможно даже два, моему отцу не нужно всерьёз задумываться о заработке. Сколько у него было непроданных скрипок? Тридцать?.. Пятьдесят?.. Это ведь целое состояние, а если учитывать то, что их у него, пусть и тайно, приобрёл Риордан, я более чем уверена, что это состояние в результате умножилось как минимум на двое. Дариан никогда не скупился, когда речь заходила о моём чувстве долга. Знал, что оно у меня гипертрофированное.

– Не думай, что я буду тебе благодарна, – продолжала издавать похожие на рычание звуки я.

– Я ведь уже сказал, – Дариан, отстранившись от спинки ванной, слегка пригнулся вперёд и заглянул мне прямо в глаза, – это ради моего эгоизма, а не ради тебя. Ты не должна была знать.

– Но я узнала, – многозначительно приподняла брови я. – Единственное, что ты от меня можешь получить за это – это злость.

– Ты слишком сосредоточена на себе, – прищурившись, сжато произнёс Дариан.

– Как видишь, не ты один поражён эгоизмом, – самоуверенно произнесла я, и мы замолчали. Подождав не дольше десяти секунд, я, не отводя от оппонента упорного взгляда (чтобы не показаться сдавшейся), всё-таки решила спросить, холодно и отчётливо произнося каждое своё слово. – Так зачем ты это сделал?

Дариан, слегка потушив свой искрящийся взгляд, вновь облокотился о спинку ванной. Секунду рассматривая пену, разделяющую пространство между нами, он вновь посмотрел на меня, но уже более замутнённым, словно уставшим или даже потерявшим интерес взглядом.

– Почти одиннадцать лет назад на ювелирный салон, принадлежащий RioR, было совершено вооруженное нападение. Я тогда ещё только изучал азы отцовского бизнеса…

Он резко замолчал.

– Оу… – наконец выдала я, так и не дождавшись продолжения. – Кто-то погиб?

Я решила, что Дариан испытывает чувство вины из-за того, что не обеспечил безопасность своим сотрудникам, но лишь спустя несколько секунд, услышав ответ, поняла, что причина хуже.

– Было ранено трое сотрудников, – Дариан испытывающе посмотрел на меня.

“Что ж, все выжили”, – решила я, но Дариан неожиданно продолжил:

– Погибли другие. Преступник, угнав мусоровоз, протаранил легковой автомобиль, буквально смяв его в лепёшку. В машине было четверо. Женщина и её трое детей. Женщина и старший парень погибли, двое других подростков были доставлены в больницу. Узнав о произошедшем, я полностью оплатил их годовое лечение, всерьёз думая, что поступаю благородно. Я даже не подозревал, что триста шестьдесят пять дней – это слишком мало. Парню понадобилось почти одиннадцать лет, чтобы прийти в себя, тебе, возможно, понадобится целая жизнь, – Дариан внимательно смотрел в мои широко распахнутые глаза. – Скажи, моё напыщенное благородство помогло тебе в тот один-единственный год? Или, может быть, оно помогло твоему брату?.. – он вдруг помедлил, но лишь секунду. – Оно помогло только приглушить моё чувство вины за то, что именно в тот день, когда в салон RioR вошёл человек с пистолетом, кнопка безопасности не сработала. Она была сломана и никто об этом даже не догадывался до тех пор, пока не произошло то, что произошло. Окажись она исправной, тот человек не вышел бы из салона, принадлежащего семнадцатилетнему мне.

“Окажись она исправной, ни ты, ни твоя семья не пострадали бы”, – крутилось на языке Дариана, но он опустил эти слова.

Я застыла. От услышанного у меня перехватило дыхание, пульс, сердцебиение… Всё.

– Ты с самого начала знал? – не своим, совершенно обесцвеченным, практически ставшим прозрачным голосом наконец спросила я, не зная, сколько времени прошло между его словами и моим вопросом.

– Нет, – твёрдо ответил Дариан, и моё сердце сразу же произвело спасительный удар. Если бы он сказал обратное, оно бы наверняка разорвалось. Определённо точно. В клочья.

Я хотела, чтобы он продолжал, и он, словно прочтя мои мысли, продолжил:

– Я выяснил об этой связи совершенно случайно, когда достал на тебя досье.

Мы вновь замолчали. Поджав ноги к груди, я сосредоточенно смотрела на пену перед собой. Куда смотрел Дариан – я не знаю.

Прежде, чем я пришла в себя, прошло немало времени.

– Ты не виноват, – наконец вспомнив о том, что я умею моргать, произнесла я, окинув сидящего напротив меня Дариана отстранённым взглядом. Поднявшись, я стала покидать ванну. – Это случилось потому, что случилось, а не потому, что твои люди не проверили технику безопасности. Если бы в тот день я всё-таки попросила маму заехать в супермаркет за свежей клубникой, всё бы тоже могло сложиться по-другому, – я говорила, но не слышала в своих словах себя. Я словно слышала в них пока ещё незнакомого мне человека. Того, который когда-то нужен был Мише. Нужен был мне. Но его не было. А теперь, после пробуждения Хьюи, он вдруг появился, так что пусть говорит. – Знаешь, я больше десяти лет прожила с всепоглощающим чувством вины, каждый день нося внутри своей грудной клетки разъедающую боль от горя, – я вытиралась полотенцем. – И это было моей самой большой ошибкой во всей этой истории, – закутавшись в полотенце, я нагнулась и подняла с пола отцовскую визитку. – Нет никакого “Если бы”, есть только “Было”, “Будет” и “Есть”, – с этими словами я выбросила визитку обратно в мусорку. – И последнее, определённо самое важное, – уверенно продолжила я, зная, что когда-то упустив именно это “последнее”, я упустила целое десятилетие. Я упустила целую жизнь. И этого не изменит никакое “Если бы” и никакое “Было”. Острые углы этого может лишь сгладить то, что “Есть”, и то, что “Будет”. И в том, что у меня “Есть” сейчас, я не хочу допускать чувства обиды, злости или ненависти за то, что “Было”. Ради своего “Будет”. Ради того, что ещё только “Будет” у Дариана. Пусть нашим дорогам и не сойтись в одну, но они должны “Быть” освобождены от прошлого. Должны быть освобождены от “Нас”.

Услышал ли Дариан то, что я прошептала ему в конце своего откровения, или же он снова услышал лишь то, что хотел услышать – я только могла догадываться. Однако в тот момент я явственно увидела, как его руки сжались в кулаки и как напряглись вены под его кожей.

Глава 37.

Рано или поздно это должно было произойти, и не удивительно, что этот день совпал с международным днём смеха. Первое апреля – поздравляю себя с возвращением на работу! Жаль только, что это не всего лишь хреновая шутка.

Мои сбережения практически иссякли и у меня не было другого выбора, кроме как вернуться в поместье Риорданов: Дариан ясно дал понять, что не собирается вручать мне вольную – а мой переход на другое рабочее место он приравнивал именно к вольной – я же ещё не придумала, как вырвать свою свободу из его лап, так что мне оставалось только выжидать. Рано или поздно я точно смогу найти выход из этого тупика, мне необходимо только время. И чудо бы тоже не помешало.

У школьников начались длинные Пасхальные каникулы. Накануне перед моим возвращением мы с Дарианом обсудили мой график. Во время каникул я должна была приходить к десяти часам и могла ретироваться уже в шесть. Моя ставка в час осталась прежней, так что уже в конце месяца я рассчитывала на действительно большие деньги – прежде я работала по пять-шесть часов в сутки, но благодаря каникулам Ирмы я добавила себе несколько лишних часов, так что могла открывать карман шире.

Вообще на каникулах Ирмы рассчитывала подзаработать не только я. Например Кристофер прибавил себе лишних четыре часа, а Джина взяла плюс два. Как оказалось, оба планировали свозить этим летом своих сыновей в Диснейленд, и когда неожиданно выяснилось, что у них общие планы, они решили состыковаться и организовать совместную поездку. Снять общий номер, взять один автомобиль, вместе пересечь маршрут Париж-Бордо-Марсель-Лондон – всё это выходило гораздо дешевле, чем если бы каждый из них отправился в путешествие сам по себе. Правда изначально Джина не планировала автомобильное путешествие, однако с больши́м энтузиазмом восприняла предложение Кристофера продлить путешествие по Франции, а не закончить его на Париже и Диснейленде (он с Мавериком уже давно планировали это десятидневное автопутешествие). Впрочем, я уверена, что энтузиазм Джины подпитала настойчивость Кристофера, с которой он сообщил ей, что расходы на топливо, как и организационные вопросы вроде бронирования отелей и покупки билетов, он целиком возьмёт на себя – ей всего-то необходимо было оплатить половину расходов без учёта топлива и дополнить маршрут интересными местами, ну и бонусом организовать своим присутствием и присутствием Клинта весёлую компанию Крису и Маверику. Как по мне, для Джины это было максимально выгодное предложение. Выгоднее было только работать на Риордана.

В отличие от Кристофера и Джины, поглощённых предвкушением грядущего отпуска и двухнедельным путешествием, до которого ещё необходимо было потерпеть как минимум пару месяцев, у меня не было особого повода для воодушевлённого настроения. Спустя три дня после несостоявшейся свадьбы Айрис вернулась обратно в дом моего отца. За эти три дня новость о том, что я отбила у неё жениха, разрослись до масштабов безумия. Даррен и Паула Расселы, встретив меня на кассе местного продуктового магазина, так долго и пронзительно высмеивали двух кассирш, бесстыдно шептавшихся за моей спиной о том, что именно я СОРВАЛА свадьбу, а после УКРАЛА невесту из-под венца, что три их дочки-погодки не выдержали общего веселья и завопили на весь магазин о том, что “Таша – похитительница сердец”. После этого нагло шептавшиеся кассирши с раскрашенными в нереальные цвета волосами и лицами так сильно оскорбились смехом семейства Рассел, что взвизгнули и, раскрасневшись, сбежали со своих рабочих мест. Благо кроме нас покупателей в очереди больше не было, а та кассирша, которая нас обслуживала, была слишком молода, чтобы распрыскивать яд на своих клиентов (в силу возраста он у неё ещё, по-видимому, не выработался).

В общем, сплетни обо мне множились и распространялись с такой скоростью и силой, что я не была бы удивлена, увидев однажды в местной газете громкую статью о плохой сестре, никудышной женщине и просто мерзкой личности Таше Палмер. Поэтому я больше не читала местную газету. Стресса в моей жизни на ближайший месяц и так обещало быть навалом – я знала, что встреча с Ирмой неизбежна.

Сегодня она разыграла меня трижды: когда сообщила, что встречается с парнем (и как я на это купилась?), потом сообщила мне неправильное расписание (сначала мы должны были ехать к миссис Ришар для занятий французским и только после в “Мустанг”, а не наоборот) и в конце концов незаметно испачкала мою блузку в клубничный сок, выдав его за пятно крови. Шутить она перестала ровно после того, как я установила на её телефон новый пароль – теперь она могла только принимать входящие вызовы, что никак не помешало бы её общению с братом, если бы он только вдруг захотел услышать её надоедливый голос, чего, кстати, так в итоге и не произошло.

Не смотря на все девчоночьи мольбы и серьёзные угрозы, я разблокировала её драгоценность лишь в конце дня. Результат: пара пролитых наигранных слёз наследницы империи RioR, три обещания, семнадцать просьб, пятьдесят две угрозы, неизмеримая обида на брата за неумение подбирать персонал и неизгладимый урок относительно умения шутить.

Мы доставили Ирму домой ровно в половину шестого. Кристофер сразу же спустился вниз, желая поскорее показать Джине карту французских вин, которую ему подбросил друг, а я задержалась у лестницы, чтобы разблокировать телефон девчонки, которая, скрестив руки, напряжённо этого ожидала стоя на первой ступеньке лестницы – наверняка рвалась побыстрее вернуться в свою комнату, чтобы сделать новый пост в инстаграме.

В момент, когда я только взяла телефон Ирмы в руки, дверь кабинета Дариана щёлкнула и, спустя несколько секунд, на площадку перед нами вышла монашка в серой рясе. От неожиданности я застыла с полуоткрытым ртом. Лишь спустя пару секунд поняв, что мне это не мерещится, я решила поздороваться.

– Добрый день, – наконец глухо произнесла я.

– Добрый, – не поднимая опущенной головы и не отрывая взгляда от пола, кротко ответила монашка, уверенно продолжив свой путь мимо нас. Как только входная дверь за ней захлопнулась, я перевела свой удивлённый взгляд на Ирму.

– Это ещё кто? – протянув девчонке телефон, поинтересовалась я.

– Мать Дариана, – хитро улыбнулась Ирма, своим ответом давая мне понять, что с разблокировкой её телефона исчезла и блокировка её дурацких шуток на этот день.

Ещё раз хитро мне улыбнувшись, девчонка сорвалась с места и побежала к себе в комнату, на ходу отвечая на входящий звонок от некого Арчи, фотку которого я успела рассмотреть прежде, чем отдала ей телефон с входящим вызовом: смазливый шатен с неестественно белоснежными зубами. Кажется я его видела в школьном спектакле. Он играл неестественно колышущееся дерево. Может быть у Ирмы и вправду появился ухажёр?

Думая об этом, я уже приближалась к выходу, когда услышала шаги за своей спиной. Естественно они принадлежали Дариану, поэтому, не здороваясь, я произнесла прежде, чем успела обернуться:

– Ирма наверху, болтает с каким-то парнем, физиономией смахивающим на девчонку.

– В её возрасте это нормально, – спокойно ответил Дариан.

– Наверное, – наконец обернулась я, на всякий случай успев схватиться за дверную ручку.

– Разве ты в свои семнадцать не занималась тем же? – Дариан остановился в паре шагов от меня.

– Нет, – невозмутимо выпятила нижнюю губу я.

– И чем же ты была так занята в свои семнадцать, что пропустила основной принцип пубертатного периода?

– Ну, знаешь, пыталась заткнуть пальцем дыру в своём сердце, – спокойно пожала плечами я.

Дариан понял, что я имела ввиду, но меня это не смутило. Кажется, после того, как он рассказал мне о подробностях, которые я не знала о том дне, мне стало легче общаться с ним. Осознание того, что он знает обо мне столь многое, сначала заставляло меня чувствовать себя обнажённой перед ним, но вскоре мне перестало казаться это чем-то, что могло бы меня смутить. Наоборот, я стала чувствовать себя увереннее. Словно ощутила себя самой красивой на пляже нудистов.

– Получилось? – спустя секунду вкрадчиво заглянул внутрь меня Дариан.

Неожиданно ослеплённая сине-голубым светом его глаз, я растерянно заморгала, но почти сразу вспомнила, о чём идёт речь – он интересуется моим сердцем.

– Нельзя заткнуть дыру в том, чего нет, – попыталась как можно более невозмутимым тоном ответить я, после чего уже хотела уходить и даже приоткрыла дверь, но вдруг почему-то решила спросить. – Кто та монашка?

Прежде, чем дать мне ответ, Дариан несколько секунд выразительно помолчал.

– А вдруг это секрет? – наконец произнёс он, скрестив руки на груди – верный знак того, что собеседник хочет поставить блок.

– Да брось, – сразу же начала открещиваться я, – мне не так уж и любопытно…

– На самом деле не такой уж это и секрет, – Дариан перебил меня. – Это моя мать.

Я замерла. Его кто?.. Мать?..

– Но я думала, что ваши родители погибли, – наконец выдала я.

– Внимательнее перечитай википедию, – одними глазами улыбнулся Дариан, явно чувствуя себя победителем. Каждая моя растерянность в общении с ним – это его единоличная победа. – Там сказано, что Ирма моя единокровная сестра.

– Оу… – я сдвинула брови, пытаясь сделать умный вид. Ирма единокровная… Понятно. От одного отца, но разных матерей… И как я могла это проморгать? – Ясно, – поджав губы, только и смогла выдавить я.

– Сейчас без пятнадцати шесть, – посмотрел на свои дорогие наручные часы Дариан.

– Оу, да, – я поджала губы и нагло прищурилась, – я ухожу пораньше.

– Но я плачу тебе за полный рабочий день, – не собирался сдаваться Дариан. Явно хотел, чтобы я и на сей раз позволила ему выиграть, но я не собиралась поощрять его манию первенства.

– Вот как? Тогда я возьму эти пятнадцать минут в счёт испорченной твоей единокровной сестрой моей блузки, которую она подвергла атаке клубничным соком, – я замолчала на несколько секунд и внимательно посмотрела собеседнику в глаза. – Будешь контролировать моё завершение честного трудового дня, и я начну выставлять тебе более серьёзные чеки. Например за чехол моего мобильного, который я выкинула из-за пролитого на него Ирмой бирюзового лака для ногтей, – я в очередной раз сделала стратегический прищур. – Или могу вообще уволиться.

– Даже не надейся, – криво ухмыльнулся Риордан, не расцепляя своих скрещённых на груди рук.

– Вот чего-чего, а надежды ты у меня отнять не можешь, – нагло хлопая губами, заявила я, после чего, открыв дверь, красиво покинула зримую для себя клетку, нарочно не задумываясь над тем, что незримая клетка перемещается вместе со мной, словно прозрачный колпак, покрывающий всё моё существо.

Глава 38.

Дариан.

Мои родители познакомились ещё в свои студенческие годы. Они оба учились и окончили Королевский колледж: Тристан Риордан изучал политическую экономию, Мэй Хоран изучала теологию и религию.

В отличие от отца, единственного наследника семьи Риордан, которого его отец, не смотря на материальные блага, воспитывал весьма аскетичными методами, моя мать была из весьма бедной семьи. Настолько бедной, что в итоге её родные смогли оплатить лишь два года обучения Мэй в колледже, оставшуюся же оплату взял на себя мой отец, с которым она к тому времени встречалась уже год. Она не только приняла от него финансовую помощь, чтобы иметь возможность окончить колледж, но и предложение выйти за него замуж, правда не знаю, какое из предложений было сделано и принято первым.

Моему отцу было двадцать два, а моей матери двадцать, когда я появился на свет. Они развелись, когда мне было восемь.

Я плохо помню их брак. Наверное потому, что мы слишком мало времени проводили вместе. Отец был занят своим процветающим бизнесом, и тем не менее бóльшую часть своего времени я проводил именно с ним, а не с матерью. Мы разъезжали с ним по столицам мира и я присутствовал едва ли не на каждой его деловой встрече – он не видел препятствия в том, чтобы взять своего ребёнка туда, куда обычно деловые мужчины в деловых костюмах не брали даже жён и любовниц. Я видел его бизнес изнутри с самого своего рождения и мне это нравилось. Хотя, скорее, мне нравилось постоянное присутствие отца в своей жизни, чего нельзя было сказать о моей связи с матерью.

В последние два года перед разводом отец, как и я, виделся с моей матерью не больше десяти раз, по неделе в один-два месяца. Думаю, дело было в том, что моя мать вышла замуж за человека, богатство которого не взяла в расчёт. Будучи воспитанной в бедности, по большей части своим дедом, являющимся православным священником, она не могла спокойно относиться к брендовой одежде отца, его коллекции картин, на которую он тратил целые состояния, к его вкусам в еде и времяпрепровождению в элитных конных и гольф-клубах. Однажды они разругались из-за колье стоимостью в десять тысяч долларов, которое отец подарил ей на день рождения. Он выбирал его вместе со мной, специально остановив выбор на самом дешёвом в новой коллекции RioR. Для нас с отцом оно казалось всего-лишь изящной безделушкой, но мать увидела в нём неспасённые детские жизни, непостроенные образовательные центры в Африке и даже неоткрытую вакцину от волчанки – вот куда отец должен был вложить свои деньги, вместо того, чтобы пытаться взгромоздить на её шею чью-то неспасённую жизнь. Отца так сильно разозлило её отношение к его стараниям, что он, будучи всегда сдержанным человеком, впервые при мне сорвался на крик. Он сказал многое. Сказал, что именно ради неё организовал крупнейший в Британии благотворительный фонд, что ради неё когда-то разругался со своим отцом, с которым смог найти примирение слишком поздно, что когда-то любил её слишком сильно, чтобы сейчас начать ненавидеть её за её неприязнь к его образу жизни и нелюбовь к нему.

После этого скандала отец, как и желала того мать, забрал меня и мы с ним уехали на месяц в Дублин. Когда мы вернулись, мать сказала отцу, что приняла решение уйти в монахини. Перед замужеством она сменила православие на католичество, чтобы воспитывать будущих детей в религии их отца, однако, вместо того, чтобы увлечься воспитанием рождённого в этом браке ребёнка – то есть меня – она увлеклась своей новой религией. Мать не могла уйти в монахини, пока её ребенок не достиг бы совершеннолетия, но уже тогда, до моего совершеннолетия, она могла начать и начала проходить так называемые “курсы подготовления к посвящению в монашество”.

Сколько помню свою мать, она никогда не расставалась со своей карманной библией – единственный подарок, который она с благодарностью смогла принять от моего отца. Вроде как он презентовал его ей сразу после её обращения в католичество. Мой отец, относительно католических канонов, был не настолько религиозен, как моя мать, однако он всегда был глубоко верующим человеком, так что сейчас мне даже сложно судить, кто именно из моих родителей повлиял на моё религиозное воспитание больше. И всё-таки оно было и до сих пор остаётся мощным стержнем моего внутреннего мира, хотя я и осознаю, что зачастую поступаю не так, как должен поступать верующий в Бога человек. Я могу без угрызения совести вредить людям, просто потому, что они перешли мне дорогу. Это главный мой грех.

После того как мать уехала в противоположный от нас конец Британии в захолустный островной городок с полуразрушенным женским монастырем у океана, я с ней виделся всего три раза. Первый раз сразу после похорон отца и Пенелопы – тогда она приехала, чтобы передать опеку надо мной Аарону. Вторая наша встреча произошла на следующий день после моего восемнадцатилетия, за неделю до её пострига в монахини. Она всё-таки дождалась этого момента, совершеннолетия своего ребёнка, чтобы осуществить желание всей своей жизни и, облачившись в монашескую рясу, начать новую жизнь, в которой не было места единственному оставшемуся у неё родственнику. Это произошло как раз в тот год, когда Таша попала в автокатастрофу. В тот год я в очередной раз убедился в том, что у меня есть только я. Ирма – это отдельная песня.

Отец давно не любил мою мать. Она словно специально подавила в нём любовь к себе. Спустя месяц после развода он немного перебрал с виски и рассказал мне, как сильно любил эту красивую женщину, и о том, что я появился на свет в результате безумной страсти, однако уже спустя год после моего рождения моя мать окончательно охладела к нему, а ещё через некоторое время отказалась хлопотать со мной, решив нанять для меня няньку. Отец решил дать ей время, чтобы она могла свыкнуться с мыслью о материнстве, и впервые взял меня с собой в длительную поездку, в Эстонию, от которой мать наотрез отказалась, сославшись на свою нетерпимость к пятизвёздочным отелям. С тех пор я колесил по миру с отцом, а моя мать, вместо того, чтобы “свыкнуться со своим материнством”, наотрез отвыкла от него. На мой вопрос, когда же он разлюбил мою мать, мой подвыпивший виски отец так и не смог назвать определённого момента. Он сказал лишь, что разлюбил её гораздо позже, чем она разлюбила его, добавив, что это единственный раз в его жизни, когда он финишировал вторым. По-видимому, он достаточно сильно любил эту женщину, иначе как объяснить то, что он отдал ей лавры победителя в этой безумной эстафете их брака, олицетворяющего неравенство финансового мышления различных в своём роде социальных прослоек.

С Пенелопой Бинош отец познакомился спустя два года после развода. Мне тогда было десять, отцу тридцать два, а Пенелопе всего двадцать – она могла бы сойти мне скорее за старшую сестру, нежели за мачеху. И всё же двенадцать лет разницы в возрасте не помешали этим двум стать по-настоящему счастливой парой.

Мой отец начал встречаться с Пенелопой, когда та уже была на втором месяце беременности. Об этом никто, кроме нас троих, не знал и так и не узнал. Отец, по уши влюблённый в девушку с карамельными волосами и огромными голубыми глазами, её смех “колокольчиком” и скрипичную игру, женился на ней уже спустя два месяца после их знакомства. Пенелопа с самого начала не скрыла от него своей беременности и это только сильнее подкупило его. О биологическом отце ребёнка знали только Пенелопа и, возможно, мой отец, и больше никто. Я ничего не знаю о том, кто мог бы быть биологическим отцом Ирмы, да мне и неинтересно. Мой отец сделал всё для того, чтобы скрыть его тень в величии своей, и я не собираюсь нарушать его волю, по крайней мере до восемнадцатилетия Ирмы.

Отец с Пенелопой поженились в Париже. У отца к тому времени кроме меня не было близких родственников, у Пенелопы же, всё детство кочующей из одной приёмной семьи в другую, родственников и вовсе никогда не было, так что у прессы не возникло вопросов относительно того, почему Тристан Риордан решил провести церемонию бракосочетания тихо и без лишних зевак. А уже спустя пять месяцев после свадьбы у нас родилась Ирма. Мой отец принял роль отца чужого ребёнка с величайшей ответственностью и благодарностью за доверие его матери. Ещё до рождения Ирмы он позаботился о том, чтобы имя девочки было созвучно с фамилией Риордан. Тристан Риордан – Дариан Риордан – Ирма Риордан. Идеальное звучание. По крайней мере, так сочла Пенелопа, когда отец, поглаживая её огромный живот, впервые произнёс это имя – Ирма Риордан. Впоследствии отец полюбил Ирму так сильно, что в первые месяцы после её рождения забыл о моём существовании. Не знаю, почему я тогда не обиделся на это и как мне удалось избежать детской ревности, но, наверное, всё потому, что я сам был слишком поглощён появлением младенца в нашем доме.

Пенелопа была замечательной мачехой. Думаю, на её нежном отношении ко мне сказалось её сложное детство. Впрочем, оно сказалось на многом.

В свои двадцать лет она уже была знаменитой скрипачкой, однако за месяц до знакомства с моим отцом у неё неожиданно дрогнула рука. Думаю, это нервное. Её воспоминания о прошлом умудрялись портить её настоящее, по крайней мере до тех пор, пока она не познакомилась с Тристаном. Однажды я случайно услышал их разговор, в котором она рассказывала о том, что впервые сбежала из дома в пятилетнем возрасте. Из-за этой проблемы она впоследствии сменила двенадцать приёмных семей, но с возрастом, из-за постоянных переездов, смен школ и людей вокруг, её проблема лишь усугублялась. Она говорила, что единственным, что спасало её от побегов, была скрипка. Скрипка, в итоге, её и спасла, дала ей крышу, пищу и признание…

Когда Ирма впервые сбежала из дома, я сразу вспомнил этот разговор Пенелопы с отцом. Я ни на секунду не сомневался в том, что Ирма унаследовала дромоманию от своей матери. И с тех пор, как приступы дромомании оставили Ирму так же резко, как и настигли её, я живу под постоянным напряжением от мысли, что это может вновь возобновиться, и я вновь рискую оказаться бессильным. Я не хочу вновь воевать, но на сей раз я подготовился к битве. Прежде, чем стать моей жаждой, Таша была орудием в предупреждении боевых действий, и пусть её положение изменилось, я всё ещё надеюсь на то, что в случае начала бомбёжки Таша станет той самой сиреной, которая предупредит меня прежде, чем бомбы разнесут в щепки нашу с Ирмой крышу. Однажды, когда Ирма заявит свои права на трон RioR – а она заявит, я её знаю – я расскажу девчонке о её неизвестном происхождении, а до тех пор мы с ней продолжим жить так, словно мы не посторонние друг другу люди.

Ирма мне не сестра. По факту она мне вообще никто. Просто девчонка носящая фамилию моего отца по его прихоти. Не полюби мой отец её мать так сильно, что ради её желания перебраться на выходные с Айл-оф-Льюис на Саут-Ист, вместе с ней разбился на вертолёте, не факт, что я бы так сильно привязался к этому постороннему для меня человеку, постоянно портившему воздух содержимым своих памперсов и дико орущему из-за режущихся молочных зубов. Возможно Ирма не такая уж и круглая сирота, и где-то в этом мире всё ещё жив её неизвестный отец, у которого, быть может, есть и другие дети, однако едва ли факт существования Мэй Хоран (сейчас её, естественно, зовут по-другому, но меня это мало интересует) даёт мне право считать, будто у меня есть ещё кто-то, кроме себя самого. Это доказало появление этим утром на моём пороге всё ещё красивой женщины, которой когда-то, поддавшись соблазну, пришлось понести за свою красоту серьёзные последствия. Она рано забеременела и всё-таки родила меня, ведь религия запрещает аборты. Из-за этого, из-за моего рождения, ей пришлось ждать лишние восемнадцать лет, прежде чем сделать то, чего она по-настоящему хотела от своей жизни ещё до моего рождения. Откуда у молодой девушки была такая тяга отрешиться от всего мира? Я не знаю. Однако, возвращаясь к смутным рассказам отца об этой женщине, подозреваю, что её прошлое могло быть серьёзной тому причиной. Возможно, будучи подростком, она стала одной из пяти человек, причастных к пожару, в котором едва не погибли другие подростки, но я об этом мало что знаю, да и не уверен, что вообще хотел бы знать, почему моя мать решила, будто монастырю она нужнее, чем мне. В этом вопросе я ничего не знал наверняка.

Сегодня был третий раз после развода моих родителей, когда я встретился со своей матерью. Она внезапно мелькнула в моей жизни фотовспышкой, чтобы зачем-то сообщить мне о том, что возможно навсегда уезжает в Индию, в город Пури в штате Орисса. Я и прежде лишь примерно знал, где можно её искать, и никогда не пытался этого делать, так зачем же мне было знать о том, где она будет находиться теперь? Нам ведь было одинаково всё равно на существование друг друга. Я читал это в её глазах, она же читала то же в моих. Тогда зачем? Мы не семья. Если я когда-то и смогу создать семью, эта красивая женщина никогда не станет её частью, и не потому, что мне этого не хочется, хотя и не без этого тоже, а потому, что этого не хочется ей самой. И всё же я принял её этим утром и попрощался с ней тепло. Так, как если бы знал, что больше никогда её не увижу. Я видел это по её бледной коже, впалым щекам, потемнению вокруг её светлых глаз и неожиданно хрупким пальцам, аккуратно перебирающим чётки. Эта встреча – всё, что останется между нами, и то, что подвело итог наших так и не состоявшихся отношений. Могли ли ей помочь мои деньги? Возможно когда-то, но уже не сейчас. Время было упущено, и упустили мы его вместе, а нам даже не обидно. Если нам и осталось, что только попрощаться – это уже можно считать везением. С отцом попрощаться у меня не было шанса.

Глава 39.

Я разминулась с Эсми и её трехлетней дочкой, с которой сегодня она приходила к Хьюи. Весь последующий час Хьюи только и говорил о малышке Бонни, и это могло бы надоесть кому угодно, но только не мне – я готова была беспрерывно ловить каждое его слово, даже если он повторялся. Я слишком долго слышала от него лишь молчание, теперь мне был необходим его голос.

И всё же я никак не могла понять Эсми. Неужели она и вправду заинтересована Хьюи? Настолько, что познакомила его со своей дочерью… Она ведь в курсе того, что он не может ей ничего предложить: у него нет денег (о наследстве, оставленном ему Энтони, никому кроме семейного окружения не известно), ему предстоит долгая и нелёгкая реабилитация, – и всё же она, не смотря ни на что, даже на график своей работы, регулярно приходит сюда, а теперь ещё и дочь решила познакомить с ним. Лично я не против подобного, так как я слишком счастлива наблюдать сияющие глаза Хьюи, однако есть те, кто со мной не согласен. Пандора до сих пор видит в Хьюи своего маленького, неискушённого внука, в то время как Эсми представляется ей взрослой, побитой жизнью женщиной, плюс ко всему прочему ещё и “сведущей” матерью-одиночкой. Не знаю, что она имела ввиду под словом “сведущая”, однако я не была столь категорично настроена к этой тихоне, хотя в чём-то я и была согласна с Пандорой – на фоне Эсми Хьюи действительно выглядел и являлся не нюхавшим жизни мальчишкой.

От Хьюи домой я возвращалась в приподнятом настроении, включив на максимальную мощность наш с Хьюи старый, и оттого ещё более любимый, плейлист с роком. Часом ранее, получив от Нат сообщение с просьбой заглянуть к мистеру Гутману, я купила бутылку шампанского. Если огневолосая приглашает меня к мистеру Гутману, значит без выпивки не обойдётся. Это наверняка. И всё же я не забывала о том, что сегодня первое апреля, поэтому заранее морально готовилась к худшему. Что поделаешь, я недолюбливала этот праздник. Едва ли его вообще можно по-достоинству оценить, если твоё окружение буквально брызжет неординарным чувством юмора. Обычно ежегодно к концу этого дня, от переизбытка сангвиников в своей жизни, я превращалась в холерика, не дожидаясь, пока кто-то в очередной раз “случайно” уронит на мои колени торт или в очередной раз решит мне сообщить о том, что мой телефон утонул в унитазе.

– Не верю, – произнесла я с выражением лица, которое явно выражало разочарование в юмористических способностях мистера Гутмана. Я даже поддаваться ему не хотела, настолько это было слабо.

– Но это правда! – полувозмущённо, полуудовлетворённо воскликнула Коко.

Мистер Гутман только что, при улыбающихся Байроне, Нат, Коко, Даррене и Пауле сообщил мне, что он выиграл белоснежный кабриолет по одному из тех трёх билетов, которые я ещё зимой посоветовала ему приобрести, на его вопрос о том, какой из них ему будет лучше купить.

Нет, это слишком неубедительный розыгрыш, для такого искушённого юмором человека, как я.

– Четырехместный BMW, – озадаченно смотрел на меня мистер Гутман, словно не понимал, отчего я вдруг решила ему не верить. – В субботу я заберу его, а в воскресенье, пятого апреля, мы с Коко, как и планировали, официально оформим наш брак и сразу же отправимся в Париж. Сегодня полдня занимались возвратом билетов на поезда до Парижа, Брюсселя, Амстердама и Берлина. Мы не рассчитывали на путешествие автомобилем.

Я продолжала молча сжимать бутылку с шампанским в руках, шестым чувством прощупывая ауру собравшихся в гостиной людей. Они ожидали от меня ответа: поверю я или нет? Никакого белоснежного кабриолета у подъезда к дому мистера Гутмана не стояло, про те лотерейные билеты, на которые я ему в своё время указала, я уже давным-давно забыла, так с чего вдруг мне было верить в историю, шитую белыми нитками?..

– Я верю, – неожиданно для самой себя произнесла я, не смотря на то, что моё сознание не допускало даже вероятности того, что мне говорят правду.

Услышав мои слова, все присутствующие дружно выдохнули и, улыбаясь, начали хлопать меня по плечам. Я думала, что они скажут, что я вновь, который год подряд, облажалась, но они этого не сказали.

В итоге я решила, что это затянувшаяся шутка, и несколько дней воспринимала мимолётные разговоры окружающих на эту тему как долговременный розыгрыш, пока в воскресное утро не увидела из окна кухни отъезжающий от дома мистера Гутмана белоснежный кабриолет. Подавившись горячим кофе, я резким движением одёрнула горизонтальные жалюзи, вставив между ними ладонь. Коко сидела за рулём, мистер Гутман сбоку, они ехали регистрировать свой брак и неизвестно, когда они в этот город вновь вернутся, ведь вчера мы попрощались. Это был не розыгрыш. Жизнь вокруг меня менялась быстрее, чем я успевала реагировать на её реорганизацию. Айрис и Дэйл, Коко и мистер Гутман, Нат и Байрон… Одна я топталась на месте.

В это ясное апрельское утро я неожиданно остро ощутила необходимость перемен в своей жизни.

Я хотела начать с Дариана, но даже не догадывалась, что Жизнь уже придумала, как заставить меня шевелиться, и в её планы не входило начинать с Риордана. Она решила сделать вираж покруче.

Каникулы Ирмы, наконец, закончились, а вместе с ними и ежедневный шопинг, посещение салонов красоты и бесконечные занятия в конном, теннисном и гольф клубах. Мой распорядок дня вернулся в привычное русло и мне это нравилось. По крайней мере сегодня. Утром, перед тем как начать новый рабочий день, я пересеклась с Дарианом. Точнее сказать, Дариан пересёкся со мной. Он стоял на пороге моего дома в девять утра, и мы могли бы переместиться в мою спальню, если бы не спящая в этот момент в своей комнате Нат, поэтому в итоге мы отправились на его лондонскую квартиру.

Огневолосая всерьёз решила, будто после отъезда Коко мне может быть одиноко, поэтому теперь регулярно, два раза в неделю, ночевала со мной. Байрон от этих ночёвок был не в восторге, но, исходя из слов Нат, ему особенно остро нравились ночи, в которые его невеста возвращалась под его крылышко. В итоге все были в выигрыше. Даже я. Я не сентиментальная, но, если быть до конца честной, мне не хватало наших с Нат посиделок на чердаке с телескопом в обнимку, да и нравилось мне возвращаться в дом, в котором меня ожидал тёплый ужин. Когда Нат не ночевала со мной, я заглядывала к Амелии, отцу, Айрис и Жасмин, однако чаще предпочитала компанию семейства МакГрат. Когда я к ним приходила, Руперт всегда был за няньку у своих детей, Пени всегда жаждала общения, а Пандора всегда была на веселе. И все снова были в выигрыше.

Сегодня утром, после того, как Дариан слез с меня, я, подождав несколько минут, оперлась на левый локоть и, заглянув ему в глаза, спросила, что мне нужно сделать, чтобы расплатиться с ним раз и навсегда. Перед этим, естественно, я не скрыла того факта, что только что произошедшее между нами мне более чем просто понравилось, однако в итоге его это не задобрило. В ответ мне он лишь тяжело выдохнул и, вновь заглянув мне в глаза, сказал, чтобы я успокоилась. Успокаиваться я не хотела, но поняла (вернее подтвердила свои догадки), что Дариан точно не укажет мне на путь к выходу. Я должна найти его сама. Если не найти, тогда вымостить. Если не вымостить, тогда прорубить. Главное, что выход есть, а с путём к нему я как-нибудь да разберусь.

Никто не говорит, что я собираюсь жульничать – я сделаю всё по-честному: я должна ему пятьсот тысяч, я отдам ему всю сумму до копейки. И тот факт, что я не вижу выхода с той точки, на которой в данный момент нахожусь, не означает, что я не увижу его завтра, когда перемещусь на другую точку…

Пока я думала об этом, Дариан ушёл в душ, но заметила я это лишь после того, как он вернулся. Я тоже приняла прохладный душ – меня ждал очередной длинный день, и я хотела быть готовой к нему. Хотела, но не смогла.

Мы вышли из “Мустанга” в приподнятом настроении. Кристофер взял отгул из-за вызова в школу – по-видимому, Маверик кому-то по-мужски надавал по яйцам за симпатичную девочку – поэтому роль водителя сегодня исполнял Дариан.

Пока Ирма занималась с Дарианой в загоне, упражняясь с ней в прыжках, мы с Дарианом прокатились на прилегающей территории на Дакаре, отчего у меня до сих пор завораживало дух. Возможно когда-нибудь я всё-таки смогу откинуть свой необоснованный страх перед этими величественными животными и однажды запишусь на какие-нибудь курсы верховой езды, однако на сегодня мне с лихвой хватило полученного адреналина.

Ирма во весь голос смеялась с того, как сегодня какая-то “зелёная” наездница свалилась с лошади и, хотя это не казалось мне смешным, я улыбалась вместе с Дарианом и Ирмой, не в силах не оценить харизму девчонки.

Мы уже подходили к нашему огромному чёрному мерседесу, когда я заметила его. Мужчина в чёрном деловом костюме вышел из точь-в-точь такого же чёрного мерседеса и направился в нашу сторону. Остановившись в трёх шагах напротив нас, он буквально пронзил меня взглядом. Я сразу же подумала, что это какой-то деловой партнёр Дариана, но он вдруг обратился ко мне:

– Таша Грэхэм? – скрестив руки внизу живота, как обычно делают профессиональные охранники, неожиданно спросил он.

Это был высокий мужчина, лет тридцати пяти, подстриженный под удлинённый ежик. Слишком чётко прорисованные черты лица придавали ему угрожающий вид.

Услышав своё имя, я похолодела изнутри. Я Таша Палмер. Те, кто называют меня Грэхэм, никогда не несут в мою жизнь ничего хорошего.

Дариан мгновенно отреагировал, сделав машинальный шаг вперёд.

– Вы ошиблись, – широко улыбаясь, ответила за меня Ирма. – Это Таша Палмер.

Естественно. Она ведь не знала… Неизвестный бегло посмотрел на Дариана и вновь вернулся взглядом ко мне.

– Миссис Палмер…

– Она не его жена, – едва не брызнула смехом Ирма, указав пальцем на Дариана.

Девчонка перебила его во второй раз и незнакомцу, судя по его сдвинутым бровям, это не понравилось. Засунув руку во внутренний карман пиджака, он вынул из него какую-то карточку. В момент, когда он это сделал, я заметила, что Дариан напрягся так, будто бы был готов в любую секунду выбить из его рук огнестрел.

– Вы знаете эту женщину? – протянув мне карточку, спокойно поинтересовался мужчина.

Взяв в руки карточку, я помедлила, прежде чем посмотреть на неё, но как только посмотрела, едва не скончалась на месте.

– Это… – я запнулась. Сдвинув брови, я гулко сглотнула и глубоко выдохнула, почувствовав, как моё сердце бешено заколотилось. – Откуда это у вас? – я взмахнула рукой, держащей фотокарточку, чтобы не выдать свою дрожь, но, кажется, её выдавал мой голос.

– Вы её прежде видели? – напряжённо поинтересовался мужчина.

Кажется моё горло начинало предательски сжиматься.

– Нет… Я… Не… – я не могла ничего сказать!

Сделав глубокий вдох и не менее глубокий выдох, я вцепилась взглядом в незнакомца. Я не понимала, чего он от меня хочет. По-видимому, он понимал, что у меня психологический ступор, поэтому решил на несколько секунд отвлечь меня от своего вопроса.

– Я заезжал к мистеру Грэхэму и миссис МакГрат, но никого не оказалось дома. Ваша подруга, Натаниэль Беннетт, сообщила мне о вашем местонахождении, – чётко произнёс незнакомец, словно давая мне фору в игре, правил которой я никак не могла понять. Чего он хочет?.. Он решил напомнить. – Что вы можете сказать об этой фотографии?

Я вытерла внезапно остывшей рукой внезапно вспотевший лоб. Я переставала себя контролировать и всячески пыталась это перебороть.

– Я её прежде никогда не видела… – наконец выдохнула я. – Вернее… Такой фотографии у нас никогда не было… Может и была, но я не… Фу-у-ух… – я вновь тяжело выдохнула, пытаясь не обращать внимание на свои сильно трясущиеся руки.

– Вы знаете, кто на ней изображён?

– Это моя… Мама… – наконец выдавила откуда-то из недр своих лёгких болезненные слова я. – Только… Кхм… Здесь что-то не так… Она здесь немного старше… Чем была когда… Когда… Умерла… – я перевела взгляд на собеседника. – Это Стелла Грэхэм, – наконец уверенно произнесла я, – моя мать…

– Боюсь, это не ваша мать, – врезавшись в меня острыми зрачками голубых глаз, чётко произнёс человек в чёрном костюме. – Это Изабелла Палмер. Почти одиннадцать лет назад ваша семья подала в розыск…

– Её не нашли… – я подозрительно тяжело дышала. – Её признали пропавшей без вести, официально умершей, и дело закрыли… Вы знаете… Вы… Нашлись какие-то следы?… Останки?.. – слегка нагнувшись вперёд, я уперлась левой ладонью о высокий капот мерседеса, продолжая трястись от внезапно сковавшего моё тело озноба.

Незнакомец в чёрном костюме неожиданно резко выпалил:

– Изабелла Палмер жива. Она нашлась в США и в понедельник она прилетит в Лондон. Она хочет узнать, можете ли Вы с ней встретиться. Рейс прибудет…

Больше я ничего не услышала. Звон в ушах, темнота в глазах и тяжесть внезапно онемевшего тела пригвоздили меня к асфальту.

Глава 40.

Я очнулась на холодной твёрдой поверхности и по одному только запаху антисептика поняла – и удивилась – что вновь нахожусь в прохладном холле “Мустанга”. Ирма назойливо махала перед моими глазами глянцевым журналом, на котором была изображена обнажённая модель в купальнике телесного цвета, и это сразу же заставило меня сдвинуть брови. Резко отстранив руку Ирмы, я неосознанно привлекла к себе её внимание.

– Очнулась! – громко воскликнула девчонка, сидящая у меня над головой.

Прежде, чем на объявление Ирмы успел бы кто-нибудь отреагировать, я уселась на пятую точку, чтобы не терпеть склонившихся надо мной обеспокоенных или любопытных выражений лиц. Однако мой подъём оказался слишком резким, отчего у меня повторно закружилась голова и я уперлась затылком в холодную стену, чтобы сохранить равновесие. Первое, на что я обратила внимание, было то, что фотографии в моих руках больше не было, хотя я и помнила, что до последнего сжимала её с такой силой, словно от неё зависело выживу я или нет.

Надо мной склонился Дариан, и я, сдвинув брови и гулко сглотнув, спросила:

– Где он? – мой голос прозвучал словно звук из глубины пустой консервной банки.

– Сейчас придёт, – заглянув мне в глаза, словно желая убедиться в том, окончательно ли я пришла в себя, ответил Дариан.

Я сразу же нацепила на своё лицо непроницаемую маску, но, чтобы уверенно подняться на ноги, мне пришлось подождать ещё минуту. Ещё через три минуты незнакомец в чёрном костюме вышел из уборной, однако я уверена, что в тот момент готова была ждать его возвращения и дольше, так как в голове у меня всё ещё немного гудело.

– Меня зовут Майкл, – наконец представился мужчина, – я агент Изабеллы Палмер. Заранее Вас предупрежу о том, что Изабелла перенесла тяжёлую амнезию – потому она и потерялась. И нет никакой гарантии на то, что она что-то когда-то сможет вспомнить…

…Уже сидя в машине Дариана, я, уставившись на бумажку, на которой Майкл написал чёрной чернильной ручкой дату и время прибытия Беллы, пыталась вспомнить слова, сказанные им после словосочетания “тяжелая амнезия”. Переводя опустошенный взгляд с записки на фотографию, которую он мне отдал, и обратно возвращая его на записку, я усердно пыталась сосредоточиться, но мои мысли рассыпались в разные углы подсознания и забивались в его щели, словно разноцветные мелкие бусинки некогда цельного, но теперь безвозвратно разорванного ожерелья.

Пандора.

Таша повторила трижды, но я не поверила ни единому её слову. Даже не смотря на то, что в моих руках была фотография моей повзрослевшей старшей дочери. Осознать, что именно произошло, я смогла лишь после встречи с человеком по имени Майкл.

Моя дочь возвращается домой… Возвращается?..

Я родилась и выросла в Лондоне. Отец умер ещё до моего рождения, а моя мать всю жизнь проработала кассиром в Шекспировском театре Глобус, так что материального достатка в детстве я не знала, зато для меня всегда находилось бесплатное местечко в партере.

После школы, не смотря на все мои старания, я не смогла поступить в университет и, отложив поступление на год, вынуждена была устроиться посудомойкой в небольшой китайский ресторанчик. Здесь я и встретила Роберта Палмера. В элегантном сером костюме он, покидая ресторан одновременно со мной, нечаянно задел меня локтем и наши взгляды пересеклись на одно-единственное мгновение, которое для нас продлилось едва ли не вечность. Высокий голубоглазый брюнет, он был настоящим красавчиком, хотя его американский акцент и показался мне смешным. Я же была откровенно привлекательна, особенно в том голубом платье, от скромного декольте которого Роб не мог оторвать взгляда.

В отличие от меня, с детства растущей в относительной, но благонравной нищите, этот парень был весьма обеспечен. Достаточно долгое время я не решалась признаться ему в том, что работаю какой-то посудомойкой, пока он буквально не вытряс из меня правду. После этого мне пришлось уволиться – Роберт не хотел, чтобы его невеста днями драила грязную посуду в забегаловке.

Он был дипломатом и приехал в Британию из США ровно на один год. Этих двенадцати месяцев нам более чем хватило, чтобы сделать правильный выбор. Уже через десять месяцев после нашего знакомства мы заключили официальный брак, а ещё через месяц я переехала на родину мужа, в Сиэтл, штат Вашингтон.

Его родители, давшие своему сыну лучшее образование и открывшие ему широкие горизонты, были в шоке, когда он, не предупредив, привёз из Британии жену. Слишком молодую, без образования, да ещё и небогатую. Когда мы вступили в брак, Роберту было двадцать четыре года, мне всего восемнадцать, а уже спустя год, с десятиминутной разницей во времени, я родила близняшек: Изабеллу и Стеллу. По материнской линии в моём роду постоянно рождались зеркальные близнецы. Моя прабабка, бабка и мать имели сестёр-близнецов, так что я была первым ребёнком из известных нам родословных колен, который родился без пары. Мама даже радовалась тому, что у меня не было сестры-близняшки – ей и так слишком сложно давалось материнство без наличия крепкого мужского плеча за спиной. Я же и вовсе была в восторге от того, что меня обошла участь иметь свою копию, и частенько благодарила невидимые силы за то, что меня обошла подобная участь. Я даже представлять не хотела своё отражение, живущее хуже меня или, что еще хуже, живущее лучше меня. В молодости от одной только мысли о подобном меня бросало в дрожь, сейчас же я была бы не прочь иметь любую сестру, пусть даже и близняшку. Но у меня не было никого, кроме матери.

После того, как я родила сразу двух девочек, отношение родителей Роберта ко мне постепенно начало смягчаться. С каждым годом свёкр всё больше становился ко мне благосклонен и в конце концов искренне, по-отцовски полюбил меня, свекровь же перестала относиться ко мне с предвзятостью, так что вскоре и с ней мы поладили. Мне стоило лишь передать в руки мистера и миссис Палмер их очаровательных внучек, чтобы наблюдать, как они тают, словно карамель под прямыми солнечными лучами. С девочками я стала непобедима.

Мы с Робертом прожили в солнечном браке пятнадцать лет. А потом, на тридцать девятом году жизни, он ушёл в лучший мир, оставив меня наедине с горем и нашими четырнадцатилетними дочерями. Больше детей мы не завели – мне хватило одних мучительных родов, результатом которых стало появление сразу двух младенцев, плюс к этому я не видела себя в роли многодетной матери, прекрасно чувствуя себя в роли страстной жены. В итоге, когда спустя пять лет после первых родов Роберт предложил сделать ещё одного ребёнка, я наотрез отказалась рожать ещё раз, на что он отреагировал более чем понимающе, и больше мы этот вопрос не поднимали.

Если бы я только знала, что однажды наступит день, который одним махом отнимет у меня сразу двух моих девочек, я бы не задумываясь родила от Роберта ещё как минимум пятерых детей. От этого непревзойдённого мужчины я могла родить много замечательных детей, но я сглупила и ограничилась двумя. А двух оказалось слишком мало…

После потери Роберта его отец, добродушный человек, сильно сдал в здоровье и вскоре отправился вслед за сыном. Сразу после этой трагедии мать Роба перебралась жить к своему младшему сыну, у которого к тому времени уже было два мальчика семи и пяти лет. Из-за этого переезда мы стали фактическими соседями, что заметно осложнило мне жизнь: к старости характер моей свекрови заметно испортился и она начала открыто пилить мне шею, однако ради памяти о Роберте я искренне старалась терпеть досаждения с её стороны. Я терпела два года, пока наконец не устала настолько, что поняла, что в США меня больше ничто не держит. Как раз в момент, когда я осознала свою свободу, мне позвонила мама, страдающая сезонной мигренью. Вот где я действительно была нужна – в Британии. Продав жилплощадь и распродав всё, от чего только можно было избавиться, я собрала чемоданы, взяла девочек и во второй раз за свою жизнь пересекла океан. Я вернулась на родину. Так моя мать в третий раз в жизни встретилась со своими внучками, жаль только, что им предстояло провести вместе всего лишь полтора года, после чего мы потеряли и её, а ещё через полгода, далеко за океаном, не стало и матери Роба. Мы вновь остались одни, но мы были на родине, дома, и у нас всё ещё были деньги.

Последние десять лет мы с Робертом жили как среднестатистическая американская семья, пару раз были даже времена, когда нам приходилось завязывать ремни потуже, но перед своим уходом Роб рискнул и сделал очень выгодный финансовый вклад, по-дешевке купив акции дома мод, который вскоре стал лидером в Северной Америке. В итоге именно эти акции обеспечили меня с девочками деньгами. Благодаря этим деньгам я без проблем смогла позволить нашим дочерям получить одно из лучших образований в стране. У нас была квартира рядом с центром города, купленная за деньги, вырученные за продажу недвижимости в Сиэтле, был собственный автомобиль и раз в квартал я получала проценты по своим акциям. Благодаря Роберту в те времена мы с девочками порой могли себе позволить больше, чем среднестатистическая британская семья. А когда девочки окончили учёбу и проценты с акций стали приносить ещё бóльшие деньги, я по-настоящему разбогатела и откровенно начала жить на широкую ногу. С такими деньгами предо мной предстали совершенно новые возможности. Я стала путешествовать, отдыхать на дорогих курортах, покупать только брендовую одежду, пить самое дорогое шампанское… Не считая лет, проведённых в браке с Робертом, это были лучшие годы в моей жизни. Девочки разлетелись от меня в разные стороны, так что я стала свободна, словно перелётная птица.

Изабелла решила реализовать себя как художника, и я поддерживала её, как только могла поддерживать мать, дочь которой отказывалась принимать от неё деньги. Не смотря на то, что я осознавала насколько малы шансы художника разбогатеть, я гордилась целеустремленностью Изабеллы и никогда её не подавляла. Я была уверена в том, что могу позволить своим дочерям такую роскошь, как право выбора. И всё же в своё время я не поняла желания своей младшей дочери, Стеллы, нарожать кучу детей и превратить себя в домохозяйку. Я очень долго противилась её желанию так рано становиться женой и матерью, и даже после рождения Пени отговаривала её заводить больше двух детей. И тем не менее, уже имея Энтони и Пени, она вскоре родила Джереми, а затем ещё и Хьюи, Мишу, Ташу.

Я тогда так до конца её и не поняла. Не понимала вплоть до тех пор, пока её не стало. Сейчас же, имея столько внуков и даже правнуков, оставленных мне бесценным даром именно от Стеллы, я даже мысленно не могу подобрать нужных слов, когда прихожу на могилу своей младшей дочери с желанием поблагодарить её за то, что она не позволила мне отговорить её от её пламенного желания создать большую семью. Благодаря ей я не осталась одинокой, никому не нужной старухой, деньги которой к концу её жизни иссякли, словно просочившийся сквозь пальцы песок. И хотя я прежде посещала своих внуков один-два раза в год, сейчас, задержавшись в гостях у Пени, я осознаю, что пройдёт ещё совсем немного времени, и я уже не смогу обойтись без их помощи. Благодаря Стелле однажды я не попаду в престарелый дом, а ведь я даже не успела поблагодарить её за подаренную ею мне счастливую старость.

И хотя теперь я острее осознаю, что такое одиночество, я никогда не считала себя одинокой. После смерти Роберта у меня долгое время не было мужчины. Я бы не посмела “завести” себе другого мужчину на земле своего мужа, отчасти поэтому я и вернулась обратно в Британию.

Уже после возвращения на родину у меня было много мужчин и все они без исключения были моложе меня минимум на десяток, максимум на два десятка лет. Некоторые из них годились мне в сыновья, но я, будучи достаточно обеспеченной и сохранившей красоту женщиной, могла себе позволить подобную роскошь. Кто-то из них был страстным любовником, кому-то я обеспечивала безбедное существование, кто-то за свой счёт возил меня на острова, кому-то я дарила неприлично дорогие часы, но ни с кем из них я не состояла в отношениях дольше трёх лет. Это было моё строгое кредо, которого я придерживалась без исключений и о котором не знал ни один из моих кавалеров. Я всегда бросала их первой и сразу же находила себе нового человека, после чего всё начиналось заново: первые взгляды, первые свидания, первые поцелуи, первые ночи… Женщина с моей красотой – не оставившей меня даже сейчас, в мои семьдесят четыре – могла даже не сомневаться в том, что она желанна, и я никогда в этом не сомневалась. Однако я всегда любила только одного человека. Роберта Палмера. Того, кто сделал меня не просто своей возлюбленной, но матерью своих детей. Детей, которых я потеряла так же, как однажды потеряла его – безвозвратно. По крайней мере я так думала до сегодняшнего дня, пока Таша не облила меня чаном ледяной надежды на то, что Изабелла может ко мне вернуться.

Муж Стеллы, Родерик, оставшись с шестью детьми на руках, а позже взяв на воспитание и свою единственную племянницу, категорически отказывался принимать от меня деньги, не понимая, что приняв их он мог бы спасти меня от запоя. В итоге я начала пить больше положенного, а спустя год, когда мне впервые удалось всунуть своему зятю небольшую сумму, я поняла, что от спиртного мне уже не избавиться до гробовой доски. Я стала постоянно “пьяненькой” бабушкой, всё ещё красивой, даже прекрасной, с элегантным стилем и отменным вкусом, но всё-таки бабушкой.

Первое время мне удавалось всунуть в руки Родерика по восемь-десять тысяч долларов пару-тройку раз в год, однако три года назад моё богатство испарилось вместе с моей молодостью. Акции, когда-то оставленные мне Робертом, обесценились, и из богатой женщины я резко, как по волшебству, превратилась в среднестатистическую пенсионерку, у которой кроме трёхкомнатной квартиры в центре Лондона, стоящего автомобиля, стильного гардероба и слишком маленькой для раздутых нужд бывшей богачки пенсии больше ничего не осталось. Ничего, кроме самого ценного: внуков и их детей. Я давно уже смирилась с тем, что моих дочерей больше нет. Поэтому сейчас, услышав от Таши слова о том, что я всё ещё – вновь! – мать, я едва не умерла от разрыва сердца, от которого меня мгновенно спас двойной Ballantine's*.

(*Название линейки купажированного шотландского виски, производимой компанией 'George Ballantine & Son Ltd' в Дамбартоне, Шотландия).

Глава 41.

Белла отличалась от моей матери, и это отличие делало меня более похожей на неё, нежели на маму. Изабелла не хотела посвящать свою жизнь рождению шести детей и их воспитанию – ей недостаточно было быть просто женой/мамой/домохозяйкой. Возможно поэтому её личная жизнь оказалась более сложной, чем жизнь её сестры. Успев сколотить успешное начало для своей художественной карьеры, Изабелла, в первый и в последний раз, в свои двадцать девять лет вышла замуж за тридцатичетырехлетнего Говарда Фланагана, который к тому моменту был уже известным на всю Европу архитектором “высшей категории”. На момент их женитьбы Белла уже была беременной от Говарда и через пять месяцев после свадьбы у них родился Джек.

Брак Говарда и Изабеллы продлился шесть лет и, насколько мне известно, они не просто развелись, но смогли сохранить крепчайшую дружбу, хотя позже и оказалось, что Говард так и не смог её разлюбить. Прошло уже девятнадцать лет с момента их развода, а он до сих пор так повторно и не женился. Лишь после исчезновения Беллы, после того, когда все смирились с её безызвестной смертью, он дважды попытался наладить свою личную жизнь и оба раза его отношения не продлились дольше пары-тройки лет. Он до сих пор был влюблён в ту, которую однажды потерял потому, что не смог разделить её любовь с искусством: Белла, на момент их брака всё ещё не приобретшая желаемую силу признания, по прежнему хотела стать знаменитой художницей, Говард же, уже успевший пресытиться своей популярностью признанного архитектора, ревновал её к её же успехам. В итоге однажды они просто решили расторгнуть свой брак, чтобы убедиться в том, что не смогут друг без друга, но спустя некоторое время Белла, в отличие от Говарда, поняла, что с разрывом этой связи ей стало не сложнее, а проще… В итоге их брак так и не восстановился.

Говард был родом из небольшого городка в Ирландии, но уже в двадцать пять лет имел собственную квартиру в Дублине, а к тридцати годам стал владельцем весьма впечатляющей усадьбы у лесного озера. После развода родителей Джек все свои летние каникулы проводил именно в этом доме, до тех пор, пока Белла не пропала без вести. Тем летом он навсегда остался жить в отцовском доме.

На момент исчезновения Беллы Джеку было пятнадцать лет. Сейчас ему двадцать пять и, не смотря на свой возраст, он уже собирается жениться. В последний раз я виделась со своим кузеном три года назад. Тогда он приезжал из Дублина в Лондон на пару недель. У нас с ним с детства были хорошие отношения и всё же с каждым годом мы общались всё меньше и меньше, что, скорее всего, печалило больше его, чем могло бы огорчать меня.

Сегодня, ещё издалека увидев его среди аэропортной толпы, я узнала его с полувзгляда, и он узнал меня тоже. Он был копией своего отца, и всё же его глаза безраздельно принадлежали его матери. Странное сочетание жесткости и красоты, особенно когда последняя побеждает первое. За три года он определённо стал выше, превзойдя мой рост минимум на полголовы. Сейчас он стоял в компании миниатюрной и очень миловидной голубоглазой блондиночки, которая, словно боясь аэропортной толпы, одной рукой крепко держалась за его локоть, а второй сжимала его пальцы в своей ладони.

Я явилась в аэропорт с Пандорой и Айрис. Слишком маленькая компания, как для семьи, которая провела в муках ожидания и надежды целое десятилетие. Генри, узнав о нахождении Беллы, едва с ума не сошёл от счастья, однако мощи его желания увидеться с ней “немедленно” не хватило, чтобы он смог хотя бы на сутки отлучиться от Мии. Все понимали, что это невозможно.

Однако обиднее, чем Генри, было Пени. Руперт, Рэйчел и Барни дружно заболели ветрянкой, и из-за их высокой температуры и отсутствия в городе родителей Руперта их просто невозможно было оставить одних. Пени, вместе с нами всеми, переболела ветряной оспой ещё в детстве, так что она была единственной, кто теперь мог присмотреть за ослабленным иммунитетом своей семьи, которая, превозмогая повышенную температуру, всё ещё находилась на пике болезни.

Амелия, в силу своего возраста, не могла ни приехать в аэропорт, ни обеспечить полноценный присмотр за семейством МакГрат, так что ей оставалось лишь смиренно ждать встречи с “находкой”. Отец же напротив, долго искал повод не приезжать сегодня на встречу, даже предлагал Пени посидеть с её больными, однако все прекрасно понимали, что он не справиться с болезненным состоянием малышей. В итоге он, посмотрев мне в глаза, сжал кулаки и произнёс короткое, резкое “нет”. Я ничего от него не требовала, поэтому сначала была удивлена, что это “нет” он сказал именно мне, но позже поняла. Это было для него невыносимо. И теперь речь шла не о моей внешней схожести с матерью. Речь шла о том, что Белла, точная копия любви всей его жизни, внезапно воскресла и теперь возвращалась домой, и осознание того, что сестра Изабеллы, его всепоглощающая любовь, его Стелла никогда к нему не вернётся и никакое чудо тому не поможет, сейчас разрывало отцу сердце. Я его понимала так, как не понимал никто, однако от этого мне становилось только ещё больнее. И за него, и за Беллу, и за себя… Я как никто другой осознавала, каково это – быть чьей-то копией. Копией сестры, убивающей себя наркотиками, или копией матери, преждевременно и безвозвратно вычеркнутой из жизней родных тебе людей, и твоей. Во мне всю жизнь кто-то видел Мишу, кто-то видел Стеллу, и из-за их отражений во мне никто не мог рассмотреть меня… Белла не сможет вернуться в нашу семью. Никогда. И виной не её сходство со Стеллой. Виной невозможность отца смириться с тем, что он всё это время, словно безумный, верил в то, что Стелла, не смотря на надгробный камень на её могиле, жива, а живой в итоге оказалась Белла. Он скорее умрёт, чем поверит в то, что ошибся. Отец год за годом твердил мне о том, что слышит “пульс жизни” Стеллы, в то время, как мы вместе, хотя и врозь, приносили цветы на её могилу. И вот теперь появляется живое доказательство того, что отец должен смириться с тем, что Стеллы-больше-нет. А её точная копия есть…

Это боль. И не только для отца. Я сама до сих пор не представляю, как смогу пережить встречу с оболочкой моей матери, в которой теплится душа другого человека. Даже я, не смотря на всю глубину своего понимания боли сестры-близняшки, в которой видят кого угодно, кроме её самой, страшусь тех эмоций, которые могут возникнуть в моей грудной клетке, когда я увижу Её. Поэтому я всё утро напоминала себе о том, что “это не мама – это не мама – это не мама – не мама – не мама…”. Надеюсь, что эта мантра сработала. Иначе мне будет туго.

Когда мы подошли к Джеку и его невесте, из нас троих только Айрис пребывала в приподнятом настроении, у нас же с Пандорой так сильно дрожали колени, что мне даже казалось, будто я слышу клацанье наших коленных чашечек.

– Таша! – Джек первым делом обнял меня. – Ты ничуть не изменилась.

– Лучше бы ты сделал этот комплимент мне, молодой человек, – заметила Пандора.

– Бабушка, – поцеловал в щёку Пандору Джек. – Айрис, – пожал её руку он. – Познакомьтесь, это моя невеста.

– Очень приятно, – буквально промяукала девушка, что заставило меня мысленно ухмыльнуться.

Джек с детства обращал внимание исключительно на спокойных девочек, не удивительно, что в итоге он выбрал на роль своей жены столь яркую представительницу тихонь. Интересно, она хоть будет способна повысить тон, если Джек вдруг забудет о дате их свадьбы или не отнесёт свой пиджак в химчистку? Едва ли. Девушки с такими огромными и бездонными голубыми глазами, такими миловидными личиками и такими нежными голосками обычно любят своих мужчин так, как не способны любить своих мужчин бунтарки вроде меня.

Я ещё раз посмотрела на общую картину: Джек аккуратно обнимал девушку за её хрупкое плечо. Хммм… Эти двое определенно имеют все шансы стать одной из немногих по-настоящему счастливых пар.

– Меня зовут Ева, – представилась девушка и сразу же прикусила нижнюю губу.

– Очень приятно, деточка, – ухмыльнулась Пандора. – Какая же ты… – Пандора запнулась, но я знала, что она хотела озвучить мои мысли и сказать слово “маленькая”, но она благоразумно воздержалась, решив отшутиться. – Тебе хоть есть восемнадцать?

– Мне уже двадцать два, – смущённо заулыбалась Ева, и её миленькие щёчки залились розовым цветом. Я не выдержала этой милоты и отвела взгляд в сторону, чтобы не заполучить диатез от созерцания столь марципанового человечка. И как Джек мог обратить внимание на такого ребёнка? Хотя, судя по размеру её груди и округлым бёдрам, его в ней привлекли не только красивые глазки и покладистый характер.

– А где Говард? – обратилась к Джеку я.

– Ему не хватило билета на самолёт, так что он прилетит только сегодня вечером, – пожал плечами Джек, и только после этих его слов я обратила внимание на один большой чёрный и один миниатюрный розовый чемоданы, стоящие за спиной Евы.

Выходит они только что прилетели из Дублина и ещё не успели заселиться в отель.

Когда же Пандора услышала о том, что её внук собирается отдать предпочтение отелю, она, как и всегда, слишком громко воскликнула, заставив всех окружающих её людей, кроме меня – я уже привыкла к подобным выпадам – подумать, будто у неё случился сердечный приступ. Естественно уже спустя минуту Джек поклялся, что всё время своего пребывания в Лондоне он проживёт у Пандоры, однако он заранее предупредил, что это не продлиться долго. Уже через пару дней он планировал отвести свою мать в пригород Лондона, в котором пару лет назад его отец приобрёл роскошный дом.

Что-то мне подсказывало, что идея застрять с потерявшей память Беллой в загородном доме принадлежала не Джеку, а его отцу. Говард наверняка видел в амнезии своей бывшей и до сих пор любимой женщины возможность для возобновления отношений с ней, но я решила промолчать о своих домыслах, как и Пандора, встретившаяся со мной красноречивым взглядом. Может быть это и к лучшему, если Белла и Говард вновь смогут стать одной семьёй. Не мне судить о подобном. В конце концов, прошло больше десяти лет с момента их последней встречи, за это время с ними наверняка произошло достаточно, чтобы они могли начать всё заново. Ну, или время окончательно уничтожило для них все имеющиеся между ними прежде мосты.

Глава 42.

Когда я увидела её издалека, меня перекосило. Пандора, Джек, Ева и Айрис замерли, в радостном исступлении глядя на неё, идущую в нашу сторону, но всё ещё не замечающую нас. Они буквально превратились в окаменевших от радости и страха истуканов, из-за чего я могла не переживать о том, что они могут обратить на меня своё внимание. Стоя позади всех, я уперлась руками в бока и, слегка пригнувшись вперёд, выдохнула из своих неожиданно слипшихся лёгких весь имеющийся в них воздух, после чего сильно зажмурилась. Не помогло. Стало только хуже. Оторвав взгляд от кафельной плитки под ногами, я вновь посмотрела на шагающую прямо к нам, в зал ожидания, женщину. Литая копия моей матери. Литая копия меня. Она уверенным шагом приближалась к нам, но, скользнув по нам взглядом, никак не отреагировала, что буквально задело Пандору за живое – она сразу же глухо воскликнула и прижала обе ладони к губам. Белла нас не узнавала, но я узнала бы её одну из миллионов людей… Словно призрак мамы…

Она была в практически идентичном тому образе, в котором мама когда-то умерла. Такая же белоснежная блузка с коротким рукавом, такие же чёрные брюки и туфли на невысоком широком каблуке, и, что самое удивительное, точь-в-точь такая же причёска: длинное каре с крупными локонами.

Не смотря на боль в глазах, я не могла оторвать своего взгляда.

…Слишком похожа на маму, слишком похожа на меня, слишком-слишком-слишком…

Белла была не одна. Она вела на поводке огромного, пушистого пса чёрного окраса. Я знала эту породу собак, потому что всё детство мечтала завести себе огромного пса, но родители не были в восторге от моей затеи и, в итоге, мне осталось только изучать каталоги с фотографиями и названиями огромных пород собак. Многие годы я клянчила у них ньюфаундленда, но в итоге мама, не меньше меня обожавшая собак, незадолго до своей смерти решилась только на мелкого бигля. Она слишком сильно переживала кончину нашей таксы-инвалидки, потому долго тянула с обретением нового пса и отдавала предпочтение котам, которых, из-за их привычки пропадать однажды и навсегда, ни разу не приходилось хоронить под кустами за домом. И вот теперь, наблюдая за тем, как Белла ведёт перед собой устрашающе большого, невероятно пушистого и неописуемо чёрного ньюфаундленда, я старалась не думать о том, что это для меня уже слишком. Я изо всех сил боролась с внезапно поднявшимся внутри меня порывом резко развернуться и зашагать в противоположную сторону, чтобы только не видеть живой НЕ Маму. Ещё никогда я так остро не понимала своего отца. И как же он выдерживал, все эти годы видя меня перед своими глазами? Как не сошёл с ума от нашей схожести? Как теперь не сойти с ума мне?..

Она шла не к нам. Нас она будто не замечала. Она направлялась к мужчине в чёрном костюме, который мгновенно перехватил из её рук поводок и большой чемодан шоколадного цвета. Это был “тот самый” Майкл и, судя по тому, как он держался, он и вправду был её помощником, как и представился при первой нашей встрече.

Секунда, и Майкл указывает пальцем в нашу сторону, ещё секунда, и Белла бросает на нас взгляд, но я успеваю от него увернуться за спиной Джека.

О чём я только думала, когда шла сюда?!..

Я не готова была увидеть маму живой и одновременно признать, что она окончательно и бесповоротно мертва! Её больше нет! “Это Белла – это Белла – это Белла…” – словно мантру твердило моё подсознание и, к моему удивлению, это начинало работать, хотя с самовнушением у меня всегда было не всё в порядке.

Я начала считать. Прошло тридцать семь секунд с момента, когда Белла бросила на нас свой первый взгляд, и вот она уже остановилась всего в паре шагов от нас.

– Вы, должно быть, моя семья? – она попыталась улыбнуться.

В этот момент в мои уши словно залили раскалённое железо. Я больше никогда не должна была услышать этот голос! Никогда…

– Изабелла, – дрожащим голосом, слегка отстранив руку ото рта, произнесла Пандора.

– Да, я Изабелла Палмер, – вновь раздалась невыносимая звуковая волна для моих барабанных перепонок. – Дело в том, что я… Майкл вам ведь уже говорил, что я не помню? Я не уверена в том, что мы с вами вообще когда-то были знакомы, поэтому нам необходимо будет сделать анализ ДНК, чтобы мы с вами могли убедиться…

Ей не дали договорить. Пандора набросилась на свою дочь с силой львицы, желающей пожрать свою добычу или как минимум переломить ей хребет, и за ней мгновенно бросился остальной прайд. Айрис, Джек и даже Ева – они обняли её со всех сторон, буквально душа в своих объятьях. Все, за исключением радостно смеющейся Евы, наперебой говорили о том, как долго они этого ждали, как они счастливы, как теперь всё будет хорошо и как они соскучились… Только я превратилась в застывшую статую, чувствуя себя самозванкой, ложью проникшей на чужой праздник. Пандора вновь обрела дочь, Джек обрёл мать, Ева обрела свекровь, Айрис обрела лучшую подругу, а я её потеряла… Потеряла лучшую подругу. Я вдруг неожиданно, словно гром среди ясного неба, получила осознание того, что Белла никогда больше не сможет стать для меня той, кем была прежде. Она не сможет стать моим воздухом. Она меня уже душит. Её стопроцентная схожесть с моей мамой меня душит. Я похоронила её. Похоронила их вместе. А теперь одна из них вернулась. Та, которая не была моей мамой.

Не знаю, сколько продолжалось это безумие, но Белла, озадаченная попытками незнакомых ей людей задушить её, внезапно обратила на меня свой взгляд. Как только у неё появилась форточка для того, чтобы иметь возможность заговорить, она, сделав полшага по направлению в мою сторону, вдруг ошарашенно произнесла:

– Надо же… Ты точная копия меня… – она явно не верила своим глазам. – Ты – моя дочь?..

В моё сердце вонзился кинжал, остриё которого мгновенно вылезло где-то возле моей хрустнувшей лопатки.

– Нет, – холодно произнесла я. – Я не твоя дочь.

С этими словами я протянула ей свою руку. Её рука неожиданно оказалась одной температуры с моей. Такая же ледяная и такая же белоснежная от волнения, однако немного слабее моей. Услышав от меня о том, что я не её дочь, Белла заметно расстроилась, хотя и попыталась это скрыть. Мне тоже было больно от того, что передо мной стояла не моя мать. Кажется, в эту самую секунду мы проживали одинаковые эмоции.

Мы пожимали руки друг друга достаточно долго, а я так и не смогла представиться. Я словно превратилась в огромный ледяной айсберг, в безэмоциональное существо, которому было наплевать на всё вокруг происходящее.

Я так долго ожидала возвращения Беллы, что не заметила, как начала врать самой себе: я давно уже не желала вновь пожать ей руку. Это была ложь, в которой я не хотела признаваться самой себе. Лицемерка. Мне нужна была мама, а не Белла. Если не будет первой, присутствие второй в моей жизни будет просто невыносимым. И не только в моей. Однако я ещё не готова признать тот факт, что Белле не место в моей жизни – я пока ещё готова продолжать бороться с собой. Ещё чуть-чуть…

Нет, я буду бороться. До конца. Не смотря на то, что заранее знаю о своём поражении. Как всегда…

– Это Таша, твоя племянница, – наконец за меня представил меня Джек. – А я твой сын.

– Сын? – Изабелла перевела свой взгляд на Джека.

Её голос, её взгляд, её поворот полубоком – ничто не скрыло от меня её разочарования.

Глава 43.

– Чем я тебя зацепила? – лежа на кровати, обмотав своё обнажённое тело в помятое одеяло, спросила я у Дариана, наигранно заинтересованно всматриваясь в потолок.

К глазам подступали слёзы, а я не хотела, чтобы он это заметил, поэтому упорно пялилась на потолок.

Аэропорт я покинула первой. Остальные отправились в отель, в котором остановилась Белла. Они планировали вместе пообедать, хотя для обеда и было слишком поздно, а я сослалась на неотложную работу и молниеносно ретировалась, перед этим получив от Пандоры удивлённый взгляд. “Да брось!” – вела мысленный диалог с Пандорой я, вжимая педаль газа до упора и уже направляясь в сторону квартиры Дариана. – “Всё ты прекрасно понимаешь!”

Я сразу же позвонила Риордану. Мне просто необходимо было выпасть из реальности, а он обладал идеальным способом, который мог мне помочь. Пока я добралась до места назначения, солнечный день затянула густая пелена серебристых облаков и поднялся по-осеннему холодный ветер. На душе сразу же стало ещё тошнее, хотя перед этим и казалось, будто хуже уже некуда. Но потом Дариан открыл мне дверь, сделал всё качественно жёстко, как я и хотела, после чего меня немного отпустило. Вроде как стало легче.

– Чем ты меня зацепила? – заинтересованно переспросил Дариан, явно не торопясь давать мне ответ.

Подождав несколько секунд, я решила высказать вслух недавно возникшее у меня предположение:

– Моя недоступность? Ты ведь любишь добиваться, любишь ставить перед собой цели…

– Даже не рассчитывай на то, что сможешь сыграть эту роль.

– Роль?

– Роль моей цели. Тебе недостаточно будет просто поднять белый флаг, недостаточно будет сыграть роль влюблённой, недостаточно будет покориться мне.

Я задумчиво прикусила щёку изнутри.

– А что тогда будет достаточным? – наконец задала правильный вопрос я.

– Для чего ты хочешь узнать ответ? – Дариан оперся о правый локоть и навис надо мной. Он вновь занимал позицию нападающего. Всякий раз, когда замечал, что я пытаюсь разорвать его силки. – Для того, чтобы освободиться?

– Я не хочу поступать несправедливо. Ты пожертвовал мне пятьсот тысяч, и я осознаю, что не верну тебе этой суммы, однако я так же осознаю, что способна погасить этот долг.

– Спрашиваешь, что будет достаточным? Я дам тебе ответ, – мышцы Дариана под его татуировкой на плече заметно напряглись. Я так часто просила у него ответа и он никогда не давал мне его, что сейчас, услышав, что он готов дать мне в руки ключ, я неосознанно перестала дышать. – Ничего… Для тебя ничего, Таша, не будет достаточным. Даже если ты ограбишь банк и вернешь мне пятьсот штук – для меня этого будет недостаточным. Всё, что мне от тебя нужно – это твоя жизнь. Такое бывает, когда…

Дариан не договорил, и мы замерли, буравя друг друга взглядами. Он не хотел признаваться в любви или страсти ко мне, а я не хотела этого слышать, поэтому мы оба молчали.

– Я – тебя – не люблю, – наконец собравшись с мыслями, отчётливо произнесла правду я. – Я осознаю, что ты фантастически богат, признаю, что ты красив, но на сей раз этого недостаточно для меня.

– Чего же тебе не хватает? – прищурившись, с раздражением проурчал Дариан, словно притаившийся тигр.

– Свободы.

– Любовь – это рабство.

– Добровольное. Я же на это подписываться не собираюсь. Как и ты. Ты по своей природе не можешь быть рабом. Ты не любишь меня.

– Хочешь мной управлять? – криво ухмыльнулся Дариан. – Думаешь, я поведусь на твои речи о силе, о природе? Я тебя не люблю? Или люблю? – Дариан играл в игру. – На самом деле, я чувствую к тебе нечто другое… Я тебя ненавижу, – глядя мне в глаза, наконец выдал он.

На сей раз я ему поверила с полуслова. Дариан ненавидит быть слабым, а его чувства ко мне – ничто иное, как слабость.

– Я тебя не… – начала я, но Дариан оборвал меня на полуслове.

– Ещё раз скажешь, что ты меня не любишь, и я тебе шею сломаю, – слегка пригнувшись, аккуратно произнёс он, словно киллер, уже произведший выстрел из пистолета с глушителем. – Не любишь сейчас, полюбишь потом.

– Не полюблю. Я знаю. Я слишком упёртая. Если я один раз решила, значит так оно и будет.

– Твоей упёртости не превзойти моё упрямство. Оно у меня потвёрже и поубедительнее твоего будет, дорогая моя.

Всегда он так: переходит на уменьшительно-ласкательные обращения ко мне, когда хочет меня придушить.

На сей раз я не стала спорить с ним и в этом вопросе тоже, не желая слишком долго меряться силами.

– Тебе ведь не нужна моя любовь, – через силу выдохнула я.

Дариан помедлил с ответом.

– Не тебе решать, что мне нужно, а что нет.

Неосознанно я тоже помедлила с ответом.

– Лю-бовь… – по слогам произнесла я, в конце прикусив нижнюю губу, после чего вновь заглянула собеседнику в глаза, переведя взгляд с его подбородка. – Я подумаю…

Мы оба замолчали. Ни Дариан, ни я не ожидали от меня подобных слов. Слова сопротивления, давления, опровержения, но только не слова компромисса. До меня ведь невозможно достучаться. Невозможно. Неужели я начинала об этом забывать?..

С пробуждением Хьюи что-то во мне определённо, хоть и незаметно, изменилось. Но теперь, когда вернулась Белла, я не могла не замечать изменений, не могла от них открещиваться. И всё же я не готова была их принять. Говоря Дариану о том, что я его не люблю, я не врала. Это глупо, говорить противнику правду и одновременно не любить мужчину наподобие Дариана Риордана, но я не любила “быть” наполовину, поэтому предпочитала быть законченной дурой, нежели жалкой идиоткой, пытающейся усидеть на двух стульях одновременно. Я его не любила – сложно любить покрывшимся ледяной коркой сердцем – и я не скрывала этого, словно противник, не умеющий вести бой. Неужели, говоря правду, всё это время я давала ему фору? Но зачем? Я должна была подумать над этим, и я сказала ему о том, что я подумаю. Снова фора с моей стороны. Зачем? Может быть я неосознанно желала быть разгромленной в этой битве? Может быть боялась лавр победителя? Может быть?..

Дариан ушёл в душ первым, сразу после того, как я отказалась к нему присоединиться. Спустя минуту после того, как он вышел из спальни, я неспешно оделась и направилась к выходу. Перед тем, как закрыть за собой дверь, я оставила на входном комоде ключи от квартиры, которые он когда-то вручил мне. Я была уверена в том, что они мне не понадобится. И я вновь была уверена в том, что не понадобится мне и Дариан. Жаль только, что на сей раз моя уверенность была противно дрожащей, словно пламя догорающей спички, которое вот-вот должно было ожечь пальцы держащего её. Мои пальцы.

Мне действительно нужно было подумать. О том, как избавиться от влияния Дариана на мою жизнь. О том, как избавиться от самого Дариана. Раз и навсегда.

Я не стану рабыней. Только не его.

Глава 44.

Я не могла себе позволить плакать наяву, поэтому я иногда плакала во сне. Думаю, таким образом мой организм пытался меня обмануть – пускал воду из глаз пока они были закрыты и ничего не видели.

Так было этой ночью.

Я заснула быстро, но проснулась от собственного натяжённого, словно готовящаяся лопнуть струна, крика. После пробуждения Хьюи мне прекратили сниться кошмары, но сегодня они вновь вернулись. Вернее, он был всего один. Я вновь была в той машине, вновь сидела за мамой, вновь утопала в её крови…

Очнувшись ото сна, я, проведя ладонью по лицу, сначала подумала, будто всё ещё сплю, будто мне всё ещё мерещится тёплая материнская кровь на моём лице, но я скоро поняла, что она вовсе не горячая и что это и не кровь вовсе. Это были слёзы.

Этот ужас вновь вернулся ко мне, вновь заставлял меня стенать, но почему именно сейчас? Почему сейчас?..

Думая об этом, я перевела взгляд на дверной проём своей спальни, из которого струился тёплый свет, выключенный мной в гостиной перед сном. В дверном проёме, облокотившись левым плечом о косяк, стояла, скрестив руки на груди, Нат.

– Что ты здесь делаешь? – хриплым полушёпотом не до конца отошедшего ото сна человека, поинтересовалась я, боковым зрением отметив первый час ночи.

– Поссорилась с Байроном. А ты?

“А я кричу во сне”, – хотела ответить я, но, по-моему, это было слишком очевидно, чтобы об этом ещё и говорить. Поэтому я сказала короткое: “Пытаюсь уснуть”.

– Раз уж у тебя это плохо выходит, может быть составишь мне и моим звёздам компанию?

Укутавшись в тёплые вещи, я сидела на чердаке рядом с огневолосой, которой для тепла хватало всего лишь кожаной куртки и горячего кофе. Мне же сегодня не хватало даже маршмеллоу, плавающего на молочной поверхности моей внеплановой порции сладкого какао.

– Почему? – коротко поинтересовалась я, зная, что ей это нужно.

– Он сказал, что хочет детей, а я сказала, что ещё лет пять не собираюсь становиться матерью. Не знаю, зачем я так сказала, – пожала плечами огневолосая, – на самом ведь деле я не против родить первого ребёнка до своих тридцати лет. Так даже проще было бы… Но мы ещё даже не поженились, о каких детях может идти речь?

– Это ведь просто тема для разговора, – пожала плечами я.

Я не видела, но была уверена в том, что огневолосая по-привычке прикусила свою нижнюю губу.

Мы помолчали ещё немного – я сделала глоток какао – Нат отхлебнула свой чай, разбавленный коньяком – и мы ещё немного помолчали. А потом она вновь заговорила:

– Знаешь, это наша первая настоящая ссора.

– Ты драматизируешь, вы и раньше ссорились, – попыталась улыбнуться я.

– Ну да, – криво ухмыльнулась в ответ рыжеволосая, сделав ещё один глоток из термо-кружки, которую я подарила ей на прошлый День святого Валентина.

Мы тогда обе были без пары, поэтому договорились обменяться символическими подарками. Я подарила ей термокружку – она подарила мне крутую дорожную подушку, которая мне до сих пор так и не понадобилась.

– Вы поэтому и подходите друг другу как никто другой, – заметила я. – Потому что умеете мириться так, как никогда не сможете поссориться.

– Знаешь, то же самое я могу сказать и о вас с Дарианом… – Нат сделала глоток, и я хотела узнать, что именно она имела ввиду, но вместо того, чтобы пояснить свои слова, рыжеволосая резко сменила тему. – Как твоя тётя?

– Жива.

Нат сдвинула брови.

– А ты как?

Я сжала кулак, лежащий на правом колене, на левом удерживая большую железную кружку с горячим какао.

– Я бы всё отдала, чтобы амнезия хватила меня, а не её.

– Знаешь, это ведь может остаться навсегда. Я про амнезию. Она может быть неизлечима.

– Может быть, – прикусила нижнюю губу я.

– Она похожа? – немного помолчав, ещё более глухим голосом поинтересовалась Натаниэль, отчего у меня появилось ощущение, будто она не сидит справа от меня и не проводит указательным пальцем по окуляру телескопа, а стоит где-то в углу чердака и говорит со мной сквозь закрытый руками рот, словно боясь сделать мне больно.

– Точная копия, – уверенно кивнула головой я, хотя в темноте Нат едва ли могла разглядеть этот мой жест. – Она даже почти не постарела. Ей ведь пятьдесят четыре, а выглядит так, будто ей и сорока пяти нет… Будто прошёл какой-то никчёмный год, а не целое десятилетие… Будто вовсе ничего и не было…

– Только ты заметно изменилась, – встряла в мой монолог Нат, тем самым явно попытавшись сбить с меня напряжение.

– Да, мне больше не тринадцать, – с благодарностью вздохнула я. Ещё немного подумав, я вдруг решила добавить. – А ещё у неё теперь есть огромный чёрный ньюфаундленд. Они с мамой всегда любили собак и всегда боялись их заводить. Не умели с ними прощаться, когда приходило время… А я, как сегодня выяснилось, не умею встречаться. Только не с собаками, а с людьми.

– Брось, у тебя всё получится.

– Хотелось бы в это верить.

Прищурившись, я сделала ещё один глоток горячего напитка, желая унять внутреннюю дрожь, никак не связанную с ночной апрельской прохладой. Кажется, после долгой оттепели, связанной с пробуждением Хьюи, я вновь начала замерзать изнутри.

Или я всё-таки не замерзала, а слишком стремительно таяла?..

Да что со мной такое?

Байрон с Нат помирились прежде, чем наступил рассвет. Они будут счастливы не меньше, чем Джек с Евой, только по-другому. Их счастье будет неистовым вулканом, в то время как счастье Джека и Евы будет напоминать собой тихую заводь.

…А что же будет со мной?..

Глава 45.

Арчи, одноклассник Ирмы, к которому она прежде проявляла интерес, резко стал для нас запретной темой. Это было связано с её подругой, Трейси, которую парень неблагоразумно назвал “законченной наркоманкой”. Ирма при всей школе врезала ему между ног, из-за чего Дариана сразу же вызвали к директору на ковёр, но, естественно, вместо него пришлось присутствовать мне.

Что я могла сказать о навыках самообороны Арчи? Только то, что они у него хреновые. Во всяком случае, к моменту, когда я явилась в кабинет директора школы, парень всё ещё не мог сидеть ровно. И всё же характер у него был. Он не ныл и не жаловался, и, возможно, до директорского кабинета дело бы и не дошло, если бы этот момент собственными глазами не лицезрел сам директор, который, произнося словосочетание “удар в пах” морщился так, будто на собственной шкуре ощутил силу этого удара.

Выслушав взъерошенную речь директора школы о “наболевшем”, я, покинув его кабинет, ничего не сказала Ирме. На прошлой неделе она мимолётом сболтнула мне о том, что у Трейси всё плохо с лечением от наркотической зависимости, возможно поэтому я и не захотела на неё давить. А может быть мне просто было всё равно, как и всегда. По крайней мере я надеялась на то, что вариант с моим безразличием возможен.

В любом случае вмешиваться я не стала. Просто с присущим мне отстранением пересказала Дариану слова директора школы, передав это дело в его руки, но что-то мне подсказывало, что Дариан в итоге тоже не изъявил желания в этом копаться.

Прошло два дня с момента возвращения Беллы. Она никого не помнила, поэтому, не смотря на доказательства посредством фото и убедительных слов окружающих её людей, всё же настояла на ДНК-анализе, на который ради неё, без лишних упрёков, в итоге согласилась Пандора.

Это было похоже на Изабеллу. Она всегда семь раз отмеряла, прежде чем один раз отрезать. Убедившись же в своём родстве с обезумевшими от счастья воссоединения людьми, она внезапно попросила встречи со мной. Вернее, внезапно это было только для меня, а не для остальных. Пандора уверяла меня в том, что прошедшие два дня Белла только и говорила, что обо мне. По-видимому её слишком сильно потрясла наша с ней внешняя схожесть.

Пени, всё ещё находящаяся в начале борьбы с ветряной оспой у своих детей и мужа, со слезами на глазах слушала о том, что Белла хочет видеть именно меня. Конечно она понимала, что такое “амнезия” и насколько эта болезнь может быть коварна, и всё же ей хотелось бы, чтобы Белла искала встречи и с ней тоже.

Только из-за подавленного состояния Пенни я не смогла отказаться от этой встречи, хотя на самом деле искренне того желала. Просто я не могла при сестре пренебречь тем, что в её глазах казалось бесценным. Честно говоря, соглашаясь на сегодняшнюю встречу с Беллой, я откровенно не знала, как её пережить. Поэтому впервые в жизни выпила валериановые капли, которые тайком стащила из аптечки Амелии. Она когда-то говорила мне о том, что валериана её сильно выручала в подобных ситуациях – когда сердце заходится так, что от скорости его стука в ушах стоит гул – однако мне не помогло и это. По крайней мере надолго. До отеля я доехала в более-менее терпимом состоянии, а вот когда переступила порог его ресторана и издалека словила на себе напряжённый взгляд мамы… Изабеллы. Взгляд Изабеллы… Мой пульс едва ли не стал нитевидным.

Максимально уверенным шагом, на какой я только была способна в стрессовой для себя ситуации, я начала движение в сторону самого дальнего столика в ресторане. За этим круглым столом, покрытым скатертью кремового цвета, уже сидели улыбающиеся до ушей Говард, Джек, Ева и Пандора. Счастливчики, вновь обретшие всё. Я не была в их числе.

– Доброе утро, – поздоровалась я, остановившись у единственного пустующего места, ожидающего меня.

Только после моего приветствия Говард, Пандора, Джек и Ева обратили на меня внимание. Моё присутствие с первого моего шага в этот ресторан заметила только Белла. Первый признак того, что она ожидала меня с напряжением.

Заняв своё место, расположенное как раз напротив Изабеллы – случайность? – я встретилась с ней взглядом. Да, она определённо была напряжена. Словно сжатая пружина, готовая выстрелить от малейшего внешнего колебания.

– Чай Эрл Грей и староанглийский яблочный пирог, – передав меню поспешно подошедшему ко мне официанту, сделала стандартный заказ я. Эти два пункта есть почти во всех ресторанах Лондона.

– Мне то же самое, – переведя напряженный взгляд с меня на официанта, нервно улыбнулась Белла.

А вот это на неё совсем не похоже. Откуда в идущей напролом женщине вдруг появились зачатки неуверенности и боязни? Хотя… Больше десяти лет ведь прошло.

– А нам два малиновых чизкейка и каркаде, – озвучил заказ для себя и Евы Джек.

– В моём возрасте сладкое не так позволительно, как прежде, – мягко ухмыльнулась Пандора, – поэтому я возьму только белый байховый чай.

Официант ушёл, и мне больше не на ком было удерживать свой взгляд. Пришлось вновь встретиться им с Изабеллой, всё это время сверлящей меня насквозь.

Да почему она так нервничает? Это даже отвлекает меня от собственных переживаний на счёт нашей встречи.

– Таша… – начала она и сразу же запнулась, словно испугавшись моего имени, однако быстро взяла себя в руки. – Почему за эти два дня ты больше ко мне не пришла?

– Дела на работе, – стойко поджала губы я.

Пандора сразу поняла мою ложь, но я заранее знала о том, что она будет той единственной, кто будет видеть моё лицемерие насквозь, поэтому успела набраться наглости, чтобы не смущаться своего блефа.

– А кем ты работаешь? – поинтересовалась Белла, будто бы невозмутимо поставив локти на стол перед собой, сцепив пальцы и положив на них свой ровный подбородок.

В сердце сразу же кольнуло от воспоминаний о том, как мама точь-в-точь в такой же позе смотрела на меня, когда я, ещё маленькая, играла ей на скрипке.

Сейчас мне просто жизненно необходим был глубокий выдох, и я его сделала, чтобы ощутить, как лезвие кинжала медленно скользит по моему сердцу.

– Я компаньонка в доме у одного богатого человека…

– Слышали о Дариане Риордане? – встряла Пандора, даже не осознавая, что помогает мне грести через океан отчаяния.

– Нет… – разочарованно отозвалась Белла.

– Дариан Риордан? – вдруг очнулся Говард, сидящий слева от Беллы. – Владелец ювелирного бизнеса RioR?

– RioR? – на сей раз радостно подхватила Изабелла. – О, я знаю о них… Их бренд ежегодно блистает на неделях моды в Париже, Милане и Нью-Йорке.

– Ты была в Париже и Милане? – сразу же поинтересовался у неё Джек.

– Последние десять лет я не выезжала из Нью-Йорка, – как-то слишком отрывисто ответила Белла.

В её ответе скрывалась какая-то тайна. Почему она не покидала Нью-Йорка? Я задумалась…

Два официанта принесли весь наш заказ сразу. И эта своевременность оказалась бы гораздо приятнее, если бы мне кусок в горло лез. Но он не лез.

– Таша, ты так изменилась с нашей последней встречи, – добродушно заметил Говард ещё до того, как официанты отошли от нашего столика. – Тебе идут длинные волосы.

– По-видимому, мы и вправду давно не виделись, – попыталась поддержать беседу я, – потому что моя длина волос уже семь лет как неизменна.

– А какая у тебя была причёска раньше? – сразу же поинтересовалась Белла.

Она должна была помнить, но не помнила. От этого было едва ли не так же больно, как от осознания того, что передо мной сидит всего лишь идеальная копия, а не сама мама.

– Короткая панк-стрижка с длинной чёлкой и остриженными боками. Нам с Мишей нравилось её носить, но тебе она… – я запнулась. Я хотела сказать “тебе она не очень нравилась, ты любила наши длинные волосы”, но вдруг поняла, что говорю о маме, а не о Белле. Впрочем, свой промах поняла только я, поэтому решила с лёгкостью воришки врать, чтобы только остальные не увидели брешь в моей обороне. – В общем, ты любила, когда у девочек длинные волосы.

Наглая ложь. Белла, в отличие от мамы, обожала наши короткие мальчишеские стрижки. Они словно подтверждали наш с Мишей бойцовский дух, а Белла всегда была из тех, кто ценил даже самый сложный бой больше, чем случайный выигрыш.

– А кто такая Миша? – вдруг поинтересовалась Белла.

Я сразу же с любопытством посмотрела на Пандору. За эти два дня она до сих пор не познакомила Изабеллу с этой частью её семейного древа? Почему?

– Моя сестра, – наконец произнесла я, вновь переведя взгляд на собеседницу.

Всякий раз встречаясь со мной взглядом, Изабелла замирала. Этот раз не стал исключением. Почему?

– У тебя есть сестра? – удивилась Белла. – Выходит, ещё одна моя племянница?

– Выходит, – подтвердила я.

– Она старше тебя или младше?

– Старше.

– Вот как… А на сколько?

– На две минуты, – не задумываясь выстрелила ответ я.

Мои слова определенно повергли собеседницу в шок.

– У тебя есть сестра-двойняшка?

– Близняшка. А ещё есть брат-близнец. Он старше Миши на три минуты.

– Таша, – Джек попытался меня остановить.

– Что? – одарила его непонимающе-невозмутимым взглядом я.

– Мы ещё не рассказывали Белле о твоей семье, – многозначительно посмотрел на меня Говард, явно стараясь до меня донести тайный смысл своих слов, который всё никак до меня не доносился. Почему?

– Но мне было бы интересно узнать, – спохватилась Изабелла. – А как зовут твоего брата?

– Хьюи.

– И он с Мишей – одно лицо с тобой?

– Точь-в-точь. Как ты и Стелла.

– Таша! – на сей раз не выдержала Пандора.

Да что с ними не так?!

Я со злостью посмотрела на Пандору, пытаясь наконец понять, что же они все пытаются до меня донести своими неоднозначными взглядами, замечаниями и постукиваниями моих ног под столом (в последнем отличился Джек).

– Кто такая Стелла? – наконец поинтересовалась Изабелла, и тут до меня дошло…

Они не рассказали ей! Не рассказали о том, что у неё есть… Была сестра-близнец! Но… Почему?

– Что ж, я не собираюсь в этом участвовать, – бросила перед собой льняную салфетку я. – У тебя была сестра-близняшка, моя мать, – врезавшись в Изабеллу взглядом, начала таранить её я. – Её звали Стелла. Ты, кстати, старше неё на пять минут, и выглядишь точь-в-точь как она, словно вылезшее из зеркала отражение. У Стеллы была большая семья: муж Родерик, сын Энтони, дочь Пенни, сын Джереми, сын Хьюи, дочь Миша и дочь Таша. Почти одиннадцать лет назад она, Джереми, Хьюи и Таша попали в автомобильную аварию. Стелла умерла на месте, Джереми так и не довезли до больницы, Хьюи впал в десятилетнюю кому, из которой вышел всего два месяца назад, а я заново срастила все свои кости и выжила. Ты, её сестра, пропала без вести ровно в тот день, когда это всё произошло – с тех пор и до сих пор мы о тебе ничего не знали.

Я сказала всё, что только можно было переварить за один раз не подавившись.

Над столом повисла гробовая тишина.

– Так вот почему ты так… – начала Белла, но замолчала.

– Похожа на тебя? – продолжила её я. – Потому что я дочь твоей сестры-близняшки.

– Так вот почему ты так на меня смотришь, – Белла оторвала взгляд от скатерти и врезалась им в меня. – Я – не она?

Что?.. Почему?.. Почему она спрашивает?..

– Нет, – уверенно ответила я, хотя могла не давать ответа. – Ты не она. Я не твоя дочь.

Я сказала ей это во второй раз. Первый раз был в аэропорту, но она словно не хотела смиряться с моими словами.

– Я хочу познакомиться с ними, – начала Изабелла. – Со всеми…

– Не получится, – на мгновение прикусила губу я. – Миша в реабилитационном центре для наркозависимых, Хьюи всё ещё в больнице, проходит завершающую стадию реабилитации…

– Но я могу прийти к ним в гости, – Белла не дала мне договорить, перечислить остальных.

– Не думаю… – начала я, неосознанно скрестив руки, словно пытаясь защитить свою территорию.

– Конечно! – воскликнула Пандора, и мои слова попросту остались неуслышанными, заглохли в её радостном восклике. – Они будут рады тебя увидеть!

– Можно сегодня? – воодушевлённо поинтересовалась Белла.

– Нет, – однозначно отрезала я. – Я должна предупредить Хьюи.

– А Мишу ты предупредить не хочешь? – прищурившись, едва ли не зашипела на меня Пандора.

– Мы с ней договорились не видеться до её выписки, поэтому я оставляю Мишу на тебя. Но Хьюи…

– Он десять лет провёл в коме и, может быть, он не готов меня увидеть? – Белла заглядывала мне в глаза, совершенно не обращая своего внимания на остальных присутствующих. Она словно пыталась читать мои мысли и у неё это отчасти получалось. Я промолчала, и тогда Изабелла неохотно перевела свой взгляд на Пандору. При этом она начала говорить ещё до того, как отвела от меня глаза. – Хьюи будет видеть во мне свою мать, а это тяжело…

Воздух за столом наэлектризовался. Белла попала в точку. Мне было тяжело. Мне было даже более, чем просто тяжело. Мне было невыносимо.

И всё же мы закончили наш завтрак лишь спустя целых полчаса. Невыносимых полчаса.

После озвученных Беллой слов о тяжести моего положения, я изо всех сил стала пытаться принять её. Пусть у меня не до конца получалось, но пыталась я искренне. Белла же хотя и не хотела доставлять мне дискомфорт, всё же не могла сдержаться и сводила всё своё внимание ко мне. В итоге она даже перестала скрывать, что пытается наладить со мной общение так, как ни с кем другим. Она только и делала, что произносила моё имя. Таша-Таша-Таша… Словно других людей вокруг нас не существовало. Её интересовало, что я думаю по тому или иному поводу, что бы я сказала или выбрала, как бы поступила на её месте или что бы сделала на своём. Как бы сильно она не хотела меня травмировать своей схожестью с моей мамой, всё же больше она хотела вести со мной диалог. Я бы даже сказала, что она жаждала слышать мой голос. И я утоляла эту жажду по мере своих душевных возможностей.

И всё же я была первой из нашей компании, кто покинул ресторан.

Направляясь к своей машине я думала только об одном: о том, что мамы больше нет и не будет. Её нет и не будет – нет и не будет – нет и никогда больше не будет… Передо мной Изабелла… Изабелла… Изабелла… Белла… Стелла!..

Глава 46.

– …Составь нам компанию, – наконец попросил у меня Дариан, явно не собираясь принимать мой отказ.

Ну, он хотя бы сделал попытку создать видимость того, что у меня есть выбор и решать только мне.

– Не понимаю зачем, – начала зондировать почву на попытку попятиться назад я.

– Роланд придёт со своей женой и ей могут показаться скучными наши с ним разговоры. Ты могла бы составить ей компанию.

Он не примет моего отказа, поэтому мне придётся сделать вид, будто я соглашаюсь на это добровольно. Меня так просто не проведёшь. Очевидно же, что это встреча пар. Всё равно что знакомство семьями. Только я и Дариан не пара, и уж точно не семья.

– При одном условии, – скрестила руки на груди я. Если уж и давать согласие против своей воли, тогда хотя бы на своих условиях. – Ты представишь меня как свою компаньонку.

– Как скажешь, – охотно подыграл мне Дариан.

Всё-таки мы оба отличные актёры своего жанра. Вопрос лишь в том, кому из нас достанется оскар в номинации “Лучший оригинальный сценарий”. Ведь до сих пор всё ещё непонятно, по чьему сценарию мы движемся: по сценарию Дариана, в котором я верчусь вокруг него на цепи из золотых звеньев, или по моему, в котором я заковывою его в его же цепи.

Дариан хотел встретиться с Роландом Олдриджем, чтобы обсудить финансирование его нового проекта. IТ-фирма “Freedom” Олдриджа достигла пика своей славы не только в Великобритании, но и во всей Европе. Олдридж собирался выходить на новый уровень и теперь желающих спонсировать его компанию было едва ли не больше, чем пчёл на сотовом мёде. Однако Олдридж был “не промах”. Он знал, что лучше всего пилить бюджет с тем, с кем состоишь в дружбе, а с Дарианом они были знакомы ещё с университетских времён. И так уж совпало, что Дариан являлся не только его хорошим другом, но и одним из самых богатых людей не только на Британских островах, но и во всей Европе. Если они заключат союз, он будет не просто нерушим – он будет непробиваем. Эти два гиганта встряхнут этот мир по-полной катушке, в то время как мы, девушки, которые делят с ними постель, просто будем наблюдать за этим фейерверком со стороны. А Глории, жене Олдриджа, ещё скоро и рожать от своего придётся. Не хотелось бы мне оказаться на её месте. По крайней мере в ближайшем десятилетии.

Что-то мне подсказывало, и я даже была уверена в этом, что Дариан и Роланд уже всё между собой решили: пожали руки, обменялись подписями и печатями, открыли банковские счета, распилили бюджет и давным-давно обмыли своё успешное начинание. Сейчас же они решили встретиться не для этого. Нет, встретятся даже не они – встретимся мы.

Что-то мне это не нравилось.

Вообще от слова “встреча” меня в последнее время стало бросать в нервную дрожь. Слишком много весомых встреч, как для одного месяца (как для одного человека), произошло и ещё должно было произойти. Однако больше всего меня сейчас волновала грядущая встреча Изабеллы с Хьюи.

“И когда этот апрель только закончится”, – вертелось у меня в голове, будто апрель был виноват в моих переживаниях. Благо за минувшее десятилетие мой организм выработал настолько крепкую стрессоустойчивость, что ей мог бы позавидовать любой чемпион ММА.

Стоя в “кармане” возле палаты Хьюи, я допивала свою утреннюю дозу горячего кофе в закрытом пластиковом стаканчике. Естественно я купила его вне этих мрачных стен – мне пришлось стоять с утра пораньше в лондонской очереди за кофеином. Это утреннее пребывание в очереди не успокаивало. Недолюбливаю я толпу. Да её в принципе мало кто любит.

Оторвав взгляд от дождевых капель на окне, я задрала локоть кверху и посмотрела на наручные часы. Десять ноль пять. Белла должна была появиться ровно в десять. Это на неё совсем не похоже. Во всяком случае, на неё прежнюю. Сколько её помню, она никогда не опаздывала.

Я вышла из кармана и сразу же остановилась. Изабелла, потирая пальцами левой руки тыльную сторону правой ладони, стояла напротив автомата со сладостями (сколько она уже здесь?). Она словно не знала, что именно ей купить, но я знала, что она ничего не собирается покупать. Она просто волнуется.

– Изабелла, – наконец произнесла я, не опуская своего стакана с кофе.

– Таша? – её голос прозвучал предательской хрипотцой, и она сразу же тихо откашлялась. – Я не знала, что ты уже здесь.

Хотела бы я ответить, что я всегда здесь, но уже почти месяц я делила своё время между Хьюи и работой. Хьюи говорит, что это даже хорошо, что у меня есть жизнь вне стен его палаты, но лично я ничего хорошего в этом не вижу. Для меня всегда будет мало времени, проведенного со своим старшим братом. Целое упущенное детство. Безвозвратно упущенная жизнь. Самый большой кусок торта…

Мы с Беллой были одни. День встречи с остальными членами семьи её сестры уже был назначен, так что никто не рвался нарушить наше “свидание на троих”, за исключением Пандоры, естественно. Однако наша “старушка” попала в утреннюю пробку и теперь круто опаздывала, так что начало – хвала! – она определённо пропускает.

– Пойдём, – наконец произнесла я, после чего уверенно развернулась и направилась к палате Хьюи.

– Ты его предупредила? – поспешно поинтересовалась идущая за моей спиной Белла.

– Да.

– И как он отреагировал?

– Сейчас узнаем, – взявшись за дверную ручку, я посмотрела на Изабеллу. Я хотела у неё спросить, зачем ей это – зачем встречаться именно с Хьюи, ведь есть и другие родственники – но в последний момент решила промолчать и остаться наблюдателем.

Я открыла дверь и переступила порог палаты. Хьюи сразу же встретился со мной напряжённым взглядом. Вслед за мной вошла Белла. То, что произошло дальше, поразило меня так, как меч короля Артура поразил камень – однажды и до тех пор, пока его оттуда не вынет достойная рука.

Неожиданно широко заулыбавшись наивной детской улыбкой, Хьюи с замиранием произнёс: “Мама”, – после чего приподнял руки, словно пытался со своего места дотянуться до вошедшей в его палату женщины.

– Нет, Хьюи, это не мама, – мгновенно заняла оборонительную позицию я. – Я ведь тебе уже говорила. Это Изабелла.

Хьюи меня не слышал. Он продолжал широко улыбаться и тянуть руки к вошедшей женщине. Лишь спустя несколько мгновений я заметила, что она улыбается ему в ответ не менее широкой улыбкой. Почему? Зачем она это делала? Она ведь была предупреждена о том, что это не её сын, так почему она взяла его за руки, вместо того, чтобы опровергнуть его заблуждение? Амнезия – странная штука, но ведь Хьюи, в отличие от Беллы, ей не страдал. Он знал, что мамы больше нет, и всё равно он называл эту женщину Нашей матерью.

Моё сердце онемело, и боль начала отдаваться пульсирующей наковальней у меня в висках.

Пандора приехала в компании с Айрис как раз к моменту, когда я на последних силах держалась, чтобы не открыть рот и не закричать так громко и протяжно, чтобы меня было слышно в каждом, даже самом отдалённом уголке пасмурного Лондона. И всё же, для поддержки своего непробиваемо-ледяного образа, после появления Пандоры с Айрис я задержалась ещё на несколько минут, беспощадно испытывая свои нервы на прочность.

Спустя пять минут я, на вопросительный взгляд Пандоры, ответила:

– Он наотрез отказывается называть её Беллой, – пожала плечами я, словно не замечая, что Хьюи и Белла тоже присутствуют в этой палате.

Хьюи и вправду наотрез отказался называть Изабеллу её именем, нарочно называя её исключительно мамой и никак иначе, из-за чего у меня уже двадцать минут как разрывались в кровь ушные перепонки и душа.

– Но, Таша, это ведь мама! – Хьюи врезался в меня невыносимым взглядом проницательного ребёнка, которого не понимет глупый взрослый, но я отказывалась верить его душераздирающим глазам. Он держал за руку Изабеллу и называл её мамой. Непростительно. По крайней мере в эту самую секунду я не могла его простить за это. – Как же ты не понимаешь? – не желал униматься он. – Почему не видишь?! Она совершенно не похожа на тётю Беллу! Это мама!

– Так, всё, с меня хватит, – не выдержала я, зачем-то посмотрев на наручные часы, что и стало для меня спасительной ложью. – Я опаздываю на работу.

Поспешно произнеся эти слова, я, словно ошпаренная, вылетела из палаты.

Пандора трижды окликнула меня, но я обернулась лишь на третий раз, когда осознала, что она бежит за мной на своих тонких каблуках. Просто не хотела, чтобы она сломала себе ногу. В её возрасте переломанные кости чреваты серьёзными последствиями. Ей ли не знать? И всё равно она продолжает носить эти грёбанные шпильки, всякий раз заставляющие меня сбавлять шаг или вовсе останавливаться!

– Конечно она не похожа на ту Беллу, которую он запомнил, десять лет ведь прошло!!! – обернувшись, выкрикнула я. До лифта оставалось каких-то несколько шагов, но я не могла их сделать, пока Пандора не остановилась напротив меня.

– Дорогая… – она тяжело дышала.

– Нет! Слышишь?! Нет! Это невыносимо! И не нужно взывать к моему терпению! Оно у меня железобетонное, и ты об этом прекрасно знаешь, но это… Это уже слишком! Она точная копия моей матери!

– Тебе ли не знать, каково быть копией? – взволнованно попыталась дотронуться моей руки Пандора, но я резко отстранилась.

– Я старалась! Но сегодня с меня хватит!.. Она – не моя мать!

В момент, когда я выпалила эти слова, в противоположном конце коридора, возле автомата со сладостями, появилась Изабелла. Я была уверена в том, что она слышала мои слова.

Остановившись и помедлив несколько секунд, она, наконец, зашагала в нашу сторону. Я её дождалась. Снова.

Встав справа от Пандоры, она в упор врезалась взглядом в мою грудную клетку, почему-то не найдя в себе сил смотреть мне в глаза.

– Я понимаю, – наконец произнесла она. – Но, если не сегодня, тогда, может быть, через пару дней? Когда я приеду к твоей семье в гости… Ты попытаешься снова? – лишь договорив до конца, она подняла на меня свой взгляд, всё ещё слишком неуверенный, чтобы я могла удерживать его на себе долго.

– Ты не виновата, – всё ещё слишком жёстко ответила я. – Проблема во мне.

– Я понимаю, – повторилась Белла. – Я точная копия её…

– Нет, не понимаешь. Ты – моя лучшая подруга. Была ей. А теперь тебя нет. И её тоже нет. Я потеряла вас обоих, – я выдохнула. Так громко, что со стен едва не слетела штукатурка. – Я попытаюсь, – не без злости на что-то мне неведомое выпалила я, после чего взмахнула рукой, что лишь подчеркнуло мою безысходность. – Конечно я попытаюсь! Тебе-то наверняка тяжелее чем мне! Десять лет ходить с чёрной дырой в памяти, это тебе не лего собирать…

– Но это весьма похоже, – ещё более неожиданно, чем моя резкость, заулыбалась Изабелла.

– До встречи! – едва не прокричала я, вновь взмахнув рукой и резким шагом прошагав к открывшемуся лифту, из которого вышел доктор Аддерли, которому я, на сей раз не сдержавшись, прокричала: “Доброе утро!”.

Когда двери лифта, в котором никого кроме меня не осталось, начали закрываться перед моим носом, я словила на себе их взгляды. Доктор Аддерли, Пандора и Белла смотрели на меня сквозь призму смешанных эмоций: удивление – почему? – восторг – почему? – понимание – почему? - надежда – почему? – подавление улыбки – но почему? Почему я не понимала, что со мной происходит?

Я чувствовала себя сломанным компасом, стрелки которого никак не могут указать верного направления. Мои внутренние часы сбились. Ни севера, ни юга, ни полночи, ни полудня…

Но должна же быть тому причина! Я её чувствую, только воспринять её никак не могу. Словно всё внутри меня противится, упирается ногами и руками, говорит мне, что я ещё не готова. Но к чему? К чему я могу быть настолько неподготовленной? Ведь мне казалось, что прошедшее десятилетие подготовило меня ко всему. Неужели я ошибалась?

Ни севера, ни юга, ни полночи, ни полудня…

Глава 47.

До приезда Изабеллы к нам в гости оставалось ещё несколько дней. Отцу было бы недостаточно целой жизни, чтобы подготовиться к подобному удару, так что я не переживала о времени – сколько его ему не дай, всё равно окажется мало. Поэтому я переживала только о том, чем это может обернуться.

Тайком явившись в три часа ночи (чтобы наверняка) в его мастерскую, я незаметно вытащила патроны из ружья, спрятанного под половицами его мастерской. Однажды, ещё до того, как я вышла из комы и с головой окунулась в результат аварии, отец пытался застрелиться. Амелия, обычно видящая только светлые моменты будущего, каким-то образом предвидела этот ужас и в тот день вытащила из ружья патроны. Теперь, холодной апрельской полночью, этим занималась я, хотя и не верила в то, что он решится на подобное теперь, когда Хьюи пришёл в себя.

И всё же…

Ночь была холодной и невероятно звёздной. Сделав своё дело, я, сжимая в кармане патроны, возвращалась к себе домой, выдыхая из лёгких пар и дрожа то ли от холода, то ли от перевозбуждения. На крыльце я остановилась и закурила. Не прошло и минуты, как мимо проехал автомобиль Расселов. Даррен и Паула один раз в месяц выбирались по ночам в Лондон, оставляя детей с родителями последней, однако сегодня они почему-то запоздали. Да и сегодня был не выходной…

Задумавшись о том, куда могли посреди ночи отправиться Расселы, я сделала очередную затяжку. Утром Нат расскажет мне о том, что этой ночью в центре города произошло ограбление – в дом родителей Паулы ворвались двое местных наркоманов, бывшие дружки Миши, но никто не пострадал, за исключением какого-то старого гобелена, который, благо, оказался застрахован и о котором ещё долго будет судачить весь город – но об этом я пока ещё ничего не знала и, выпуская из своих лёгких дым вверх к звёздам, предпочитала думать, что у этой горячей многодетной парочки сегодня внеочередное бурное свидание, а не разборки с полицией и наркоманами.

Теперь, когда дом Фултонов заколочен, а Олаф и Коко отправились в своё долгосрочное путешествие, длинной в неопределённый срок, на этой улице всего-то и остались: мой спичечный коробок, в котором изредка объявлялась Нат, дабы исполнить свой дружеский долг и избавить меня от вечернего одиночества, дом семьи Грэхэм, в котором я изредка зависаю, чтобы провести время с Жасмин и Амелией, и дом Расселов. Эти дома, невозможно сосчитать на пальцах, ведь их всего два с половиной, однако мне хотелось бы думать, что под их крышами возможно счастье. Поэтому Расселы сегодня ночью у меня отправлялись на свидание, которое закончится так страстно, как у нас с Дарианом не бывает. Хотя, это врятли. Едва ли кто-то способен переплюнуть нас с Дарианом в этом деле. В чём-чём, а в этом мы с ним настоящие профи.

Не докурив сигарету, я потушила её в старой пепельнице, стоящей на подоконнике, и вошла в дом.

Эта ночь ещё не всё мне высказала. Нам предстоял серьёзный диалог.

Я прекрасно осознавала, что нахожусь внутри своего сна. Я вновь стояла в аэропорту и переживала момент, в котором Пандора, Айрис, Джек и Ева душат в своих объятиях Беллу. Вокруг кипит толпа людей, спешащих куда-то со своими огромными чемоданами, мои близкие вопят от эйфории, а я стою в стороне одна, настолько одинокая, что одиночество прожигает моё сердце и, в итоге, выдавливает из моего левого глаза горючую слезу. Она обжигает мою ледяную кожу, и я слышу, как звонко она ударяется в отполированный кафель под моими ногами. В эту секунду наши взгляды с Беллой пересекаются. На сей раз я её узнала. Это была она.

Ещё секунда, и люди вокруг нас испарились. Щёлк – и мы остались наедине друг с другом. Между нами всего лишь каких-то три шага, и воздух в этих трёх шагах так сжат, что мне становится тяжело дышать. Белла смотрит мне прямо в глаза. Её, в отличие от меня, совсем не давит напряжение воздуха. Ровно держа осанку и уверенно расправив плечи, она стоит передо мной в тех же туфлях, брюках и блузке, в которых я впервые пришла и после долго ходила на работу к Риорданам. Я одета так же. Я словно копия её, только моложе и волосы у меня длиннее.

Дышать становится всё сложнее, отчего я постепенно начинаю клониться вперёд. Чтобы сохранить равновесие, я обеими руками обнимаю себя за живот. Мне остаётся совсем чуть-чуть, чтобы достичь в своём сгибе угла в девяносто градусов, но я не свожу с неё своего взгляда, и она продолжает смотреть сверху вниз мне прямо в глаза. Я уже не понимаю, кланяюсь я ей или просто сгибаюсь от тяжести чего-то мне неведомого.

– Таша, – внезапно звучит её голос, нереальный, словно серебристый перезвон, и я уже не согнута напополам, но всё ещё обнимаю себя за низ живота. Я не ожидала, что она со мной заговорит, и замерла от этой неожиданности. Даже во сне я отчётливо слышу своё замедленное от испуга сердцебиение. – Ты знаешь кто я? – чётко произнесла каждое слово своего вопроса Она.

– Изабелла, – уверенно ответила я, полностью осознавая, что говорю во сне.

Я ни на секунду не сомневалась в том, что передо мной стоит именно Белла, а не мама. Услышав мой ответ, моя собеседница едва заметно, одними уголками губ, улыбнулась, и вдруг замерла. Мои глаза начали расширяться и рот приоткрылся от страха перед тем, что она сейчас мне скажет, но мой страх её не остановил.

– Меня больше нет, – отчётливо произнесла каждое слово она, и от этих слов моё сердце произвело такой резкий удар, что от треска в ушах я решила, будто оно разорвалось и проломило мне рёбра. В эту же секунду я закричала протяжное, душераздирающее “Не-е-ет!”. Пока я кричала, Изабелла уверенно протягивала к моему левому плечу свою правую руку, но, как только я докричала свой протяжный выкрик, она остановилась. Ей оставалось каких-то пару сантиметров, чтобы дотронуться до меня, но вместо этого, всё ещё держа руку на весу ладонью ко мне, она как-то печально ухмыльнулась и произнесла: “Ещё увидимся”.

В эту самую короткую секунду всё оборвалось, и я проснулась.

С криком, в слезах, я сжимала белоснежную простынь в посиневшем от напряжения левом кулаке. Как только я перестала кричать, на меня накатило неожиданно острое чувство утраты, переросшее в испуг невероятной силы. Словно я снова потеряла. Вместо одного раза – два.

Сегодня, в последний день апреля, был день рождения Пенелопы Бинош, матери Ирмы. Кажется, ей должно было исполниться тридцать девять, но я не была в этом уверена, а пробивать информацию через интернет не хотела. Этот “момент” казался мне слишком личным, отчего мне было странно от мысли о том, что столь важную для одной семьи информацию можно было запросто найти в сети. Хотя, если подумать, фамилия и семья Риордан была на слуху задолго до рождения Дариана, так что не думаю, что подобное нарушение конфиденциальности личной жизни могло ввести Дариана с Ирмой в напряжение. Такова участь популярных и/или богатых людей: фотовспышки и жёлтая пресса – неизменные части их жизней. Хотелось бы мне верить в то, что Ирма с течением времени не ослепнет от всех этих вспышек и собственных отражений в глянцевых журналах.

День прошёл как обычно, хотя мы с Крисом и знали о том, что он далеко не обычен для нашей подопечной. Кристофер же меня и предупредил – он благоразумно вел календарь памятных дат семьи, на которую работал. Слишком гениально, чтобы я смогла додуматься до подобного.

Вечером, после того, как я проверила домашнее задание Ирмы и уже хотела уходить, девчонка задержала меня странным вопросом. Спросила, что по-моему мнению лучше: потерять мать, не зная её, или потерять мать узнав её всю, до кончиков волос. Ирма не знала своей матери, та умерла прежде, чем её дочь могла бы её запомнить. Именно поэтому я ответила, что лучше потерять мать не зная её. Я так сказала, чтобы ей было не так больно от своего неведения. И всё же я думала, что уж лучше потерять её после того, как изучишь её сущность вплоть до кончиков её секущихся волос, чем потерять этого человека так его и не узнав. Да, это несравнимо больнее, но это того стоит. Если что-то и есть на этом свете, за что стоит перенести подобную боль, так это за то, чтобы навсегда запомнить блеск глаз дорогого тебе человека, чем никогда его не узнать.

Глава 48.

Пятница, первое мая, день встречи с Роландом и Глорией Олдридж.

Речь шла о том самом Олдридже, общество которого Дариан предпочёл в день рождения Ирмы. Тот самый Роланд, с которым Дариан дружил со студенческих лет. Да, я не удержалась и при помощи интернета навела справки относительно их дружбы, зато теперь я была на сто процентов уверена в том, что Риордан меня использует. Ему вовсе не обязательна моя компания для встречи с давним знакомым, так зачем он настоял на том, чтобы я “составила ему компанию”?

Меня терзали смутные сомнения. Однако я пыталась не загоняться – по крайней мере не сильно – на счёт того, что не могла исправить. По факту я продала Дариану свою свободу (в том числе и свободу выбора, и принятия собственных решений…), а я была не из тех, кто нарушает обязательства или обещания. Если я дала слово, я его сдержу. Буду держать до тех пор, пока не заставлю человека, держащего моё слово в своём кулаке, выпустить его, или не придумаю, как превратить свои слова в пепел. Во всяком случае я играла честно и Дариану не в чем было меня упрекнуть. Всё это время наша сделка действовала как новые часы, не требующие подкрутки: Дариан получал от меня всё, что хотел. Ну, почти всё.

Джина колдовала над роскошным обедом, и пока она завершала последние приготовления, я вместо неё занималась сервировкой стола и, по мере приготовления блюд, приносила их на стол. Дариан, сидя в гостиной, всё это время вопросительно смотрел на меня из-под газеты – и когда он начал читать прессу, которую выписывала Ирма? – но я, занимаясь в столовой салфетками, столовыми приборами и расстановкой бокалов, упорно делала вид, будто не замечаю его любопытствующего взгляда.

– Переживаешь? – вдруг поинтересовалась Джина.

Я сидела на барном стуле напротив её рабочего стола, в ожидании оформления ею последнего элемента обеденного стола – хлебной корзинки.

Только после того, как Джина задала мне этот вопрос, я вдруг поняла, что я и вправду переживаю. Поэтому всё это время и занимала себя преждевременной сортировкой стола, и шаталась под ногами у Джины и её помощника.

Пройдя этап осознания, я перешла к этапу признания.

– Похоже на то, – сжато улыбнулась я.

– Роланд Олдридж, как же, – ухмыльнулась Джина. – У него весьма милая супруга, не правда ли?

– Если честно, я не присматривалась к её фотографиям.

– Как же, – на сей раз Джина ухмыльнулась хитро, – а как тебе Роланд?

– Хах! – наконец я поняла, о чём говорит моя собеседница. – Меня не интересуют женатые отцы семейств.

– Да, но то, что он красавчик, ты не можешь отрицать. Хотя, конечно, по габаритам он уступает Дариану… – Джина не договорила. Я попыталась заглянуть ей в глаза, но она ловко увернулась от моей попытки. Она знает о нас с Дарианом. В этом нет сомнений. Кристофер? Или сама догадалась? Не важно.

Интересно, что она имела ввиду, говоря о габаритах? Рост, размер мускулов или ширину кошелька?

Правда была в том, что о Дариане Риордане, на момент нашего знакомства, я не знала ничего, а об IТ-компании Роланда Олдриджа за последние десять лет было сказано столько, что я не просто знала о нём больше, чем хотелось бы, а даже пережила подростковую любовь Айрис к этому человеку. До сих пор помню плакаты с изображением этого парня, которые она развесила над своей кроватью. Они исчезли буквально три года назад, не больше, перед тем как она поступила в университет, и я бы не удивилась, если бы вдруг узнала о том, что “лучшие” из них перекочевали вместе с ней в кампус – остальные до сих пор можно найти скрученными на верху шкафа в моей детской комнате.

Не то, чтобы Роланд Олдридж мне не нравился – только слепой не мог оценить его внешних данных, а глухой глубины его души (я сейчас говорю о его благотворительном фонде) – однако фанатичное пристрастие Айрис к его личной жизни выработало у меня аллергическую реакцию на его персону. Я едва ли не начинала чесаться, когда кто-то заговаривал о Олдридже. Благо его громкий роман и впоследствии тихий брак с Глорией Пейдж утихомирил мою кузину, благодаря чему я перестала покрываться мурашками всякий раз, когда переступала порог нашей комнаты: плакаты хотя и не были уничтожены и сожжены в костре отмщения за несбывшиеся мечты, всё-таки они перекочевали со стен под кровать, а потом на шкаф. Меня больше не слепила белоснежная улыбка этого парня и мои уши больше не скручивались в трубочку от речей Айрис о том, как однажды она выйдет за него замуж.

В общем, об Олдриджах я знала достаточно, чтобы не желать узнать о них ещё хоть что-нибудь.

Олдриджи должны были приехать лишь через пятнадцать минут, но, очевидно, явились раньше. Поднимаясь по лестнице вверх, в одной руке держа хлебную корзинку, во второй листая новостную ленту в инстаграмме, я увидела их только после того, как до выхода на площадку мне оставалось всего три ступеньки.

Спрятав телефон в карман брюк, я преодолела эти три ступеньки и, с невозмутимым видом обменялась рукопожатиями с улыбчивыми гостями. Глория, к удивлению, пожимала руку не менее уверенно-сильно, чем её муж, и уже только по любопытству в её глазах я поняла, что эта встреча – засада.

Глава 49.

Размер живота молодой миссис Олдридж пугал.

– Девятый месяц, – довольно ухмыльнулась Глория, довольно погладив свой живот и тут же хлопнув меня по плечу так, как обычно может хлопать фельдмаршал неопытного бойца-молокососа. – Не дрейфь, тоже будешь на моём месте.

Я хотела сказать, что подобной жести со мной не произойдёт минимум в ближайшие пару десятилетий, максимум в течении жизни, но вместо этого просушила горло глотком воды. Что-то мне в нашем сборище не нравилось, но что именно, до меня, как до тугодумной, никак не могло дойти.

Глория сидела слева от меня, Роланд напротив неё, а Дариан напротив меня. Все они вели себя “слишком уж” непринуждённо, что, в итоге, так сильно вывело меня из себя, что я в один щелчок – раз! – и стала ещё более непринуждённой, чем они.

“Что ж, посмотрим что ты задумал”, – в какой-то момент отставив бокал с водой, мысленно произнесла я, заглянув в глаза Дариана я.

Первая половина обеда прошла абсолютно нормально. Обсуждались новые идеи в бизнесе Роланда, курсы валют, погода на неделю, увлечение Глории живописью и вчерашний футбольный матч, который накануне я посмотрела в компании Нат и Байрона с таким энтузиазмом, что в итоге нам пришлось протирать стол от пролитого пива. Ещё обсуждалось предстоящее родительство Олдриджей.

Эти двое были не намного старше нас с Дарианом, однако как только зашла тема об ответственности родительства, я сразу же ощутила себя на их фоне малолетней соплячкой, ничего не смыслящей в таинстве жизни. Токсикоз, выбор места рождения младенца, перинатальная психология, партнёрские роды… Я не только выпадала из темы, но ещё и холодела от некоторых подробностей беременности этих двоих. А беременны они были именно оба, а не только Глория. Иногда даже создавалось впечатление, будто Роланд даже беремен больше, чем его жена, и отёкшие ноги, боль в пояснице и бессонница мучают именно его, а не её. Во всяком случае, со стороны именно так и казалось. Парня стало особенно жалко, когда он рассказал о том, как не мог есть во время токсикоза своей благоверной. Глядя на него, я поняла, что если сила любви в этом мире и существует, тогда этот мужчина наделён ей сполна. Бедняга.

Неполадки начались в конце обеда, когда десерт уже почти был доеден, а конкретно десерт Роланда был пожертвован в пользу Глории и её живота.

– И как долго вы встречаетесь? – вдруг спросила Глория, облизав свою ложку от крема торта.

Я сначала не сразу поняла, что она обратилась ко мне, так как ещё пару секунд назад я была слушателем разговора о налогообложении, однако словив напряжённое выражение лица Роланда, адресованное не мне, а его жене, я перевела на неё взгляд и наконец поняла, что она не только не замечает напряжения своего мужа, но и обращается ко мне.

– Что? – переспросила я, так и не поднеся к своим губам чашку с начинающим остывать чаем.

– Как долго вы встречаетесь с Дарианом? – совершенно невозмутимо переспросила она.

– Мы не… – переведя взгляд с собеседницы, я встретилась взглядом с Дарианом и сразу же всё поняла по его приподнятой левой брови. Он всегда её приподнимал, когда вёл себя, как довольный лис. – Я работаю на него, – поджав губы, пояснила я, но Глория меня явно не поняла, хотя и заверила в обратном.

– Оу, я понимаю. А отношения у вас как давно длятся?

Меня бросило в дрожь и, поджав губы, я отставила от себя чашку с чаем. Роланд едва удержался, чтобы не треснуть себе ладонью по лбу, в то время как Дариана ничего не смутило, а Глория и вовсе продолжала быть самой непосредственностью.

Я никогда не питала особой любви к беременным женщинам, в частности за их напрочь отшибленное чувство такта и самосохранения, однако Глория превзошла всех мне когда-то известных. Моё мнение о ней и её животе, до сих пор колеблющееся между снисходительностью и раздражением, резко скатилось до словосочетания из трёх нецензурных слов. Впрочем, этим же словосочетанием я наградила и Дариана. Мысленно, естественно.

Дариан.

Ташу задело то, что кто-то из моих друзей оказался в курсе наших отношений. Что ж, это отличный результат. Главное в отношениях с Ташей – это вызвать в ней эмоцию, не важно какую, главное, чтобы достаточно мощную для того, чтобы раздуть из неё пламя той силы, которое тебе необходимо. А я раздую. Раздую, обрамлю его драгоценным камнем и сохраню. В конце концов, ювелирный бизнес – это моё дело.

Таша настояла на том, что между нами нет никаких отношений, однако никто ей не поверил, даже она сама, хотя все и сделали вид, будто искренне веруют её словам больше, чем Глория в то, что Роланд рапластается перед ней ковриком, если вдруг она попросит его помассировать её отёкшие пальцы ног, с которыми она уже несколько месяцев как не виделась из-за препятствия в виде шара вместо живота.

Оставив Ташу с Глорией, я увёл Роланда в свой кабинет, якобы с целью показать ему документы, которых на самом деле не существовало.

– Виски? – предложил я. Роланд одобрительно взмахнул рукой и тогда я решил уточнить. – Двойной?

– За двойной меня линчуют, – криво ухмыльнулся он. – Так что налей мне просто лучший.

Передав порцию допинга будущему папаше, я опустился в кресло напротив него. Сделав глоток, Роланд гулко выдохнул и упёрся затылком в спинку вольтеровского кресла.

– Глория нас спалила, – начал он. – Её прямолинейность растёт пропорционально её животу.

– Выходит в ней сейчас растёт настоящий мужчина.

На моё замечание Роланд довольно улыбнулся.

– Мы об этом не распространяемся, но, да, у нас будет сын.

– Ты это серьёзно, про партнерские роды? – с подозрением поинтересовался я, сделав очередной глоток.

– Абсолютно, – ухмыльнулся мой собеседник. – Это целиком моя инициатива. Ты и представить себе не можешь, как это страшно.

– Я, пожалуй, просто поверю, – коротко ответил я, потому что я действительно верил.

Такие личности, как Роланд Олдридж, ничего не боятся. Никогда. Однако если ты услышал от него о страхе, значит это нечто большее, чем просто страх. Скорее всего он испытывает настоящий ужас. Для того, чтобы признаться в этом, необходимо быть настолько сильным, насколько может быть именно Роланд Олдридж. Тем более я знаю его достаточно долго, чтобы судить о силе его духа.

– Значит, проблема межклассовых отношений, – сделал очередной глоток виски мой друг. – Пригласить нас с Глорией на обед, чтобы познакомить с Ташей, было неплохой идеей, но, боюсь, Глория может сказать больше, чем ты хотел бы, чтобы Таша услышала.

– Вы с Глорией идеальный пример межклассового неравенства в отношениях. Думаю, Таше будет полезно осознать, что подобные отношения возможны.

– Тогда ты должен осознать, что подобные отношения невозможны без борьбы. Причём с обеих сторон. У вас обоих должно быть желание быть вместе и оно должно быть сильнее, чем желание остановиться, пока всё не зашло слишком далеко. Глория тоже никак не могла привыкнуть к моим деньгам, а после не могла привыкнуть к тому, что они наши. Больше всего её выводили из себя мои внеплановые расходы, которые для меня казались такими же естественными, как ей её желание “на всякий случай” откладывать монетки в копилку.

– И как ты с этим справился?

– Достаточно просто. Я окольцевал её настолько быстро, насколько только был способен. Затем первый год после свадьбы мы путешествовали по миру вплоть до её третьего месяца беременности, пока её токсикоз не усилился и я не настоял переждать дома оставшийся срок беременности, и сами роды. Наше поместье находится неподалеку от места жительства её родственников, так что она почти не сопротивлялась, тем более что я ей пообещал, что после рождения ребёнка мы продолжим путешествовать. Короче говоря, общая схема в отношениях со сложной девушкой проста, если ты, конечно, хочешь заполучить её навсегда. Просто необходимо довести отношения до крайней точки. Завести ваши отношения так далеко, чтобы ей просто некуда было пятиться.

– Кольцо – путешествия – ребёнок, – ухмыльнулся я.

– Не обязательно в такой последовательности, – пожал плечами Роланд. – Можно менять слагаемые местами, сумма ведь всё равно не изменится. Моя угомонилась только после того, как я сделал ей ребёнка. Теперь у неё попросту нет времени подумать о “финансовых глупостях”, как и нет желания диктовать мне свои условия. Она целиком сосредоточена на моём ребёнке, которого она вынашивает под своим сердцем. Ей нужен муж, ребёнку нужен отец, и больше ничего не важно. Никаких дурацких мыслей о неравенстве, никаких желаний взять тайм-аут в отношениях, никакого выноса мозга посредством доказательства и опровержения чувств. Теперь мои деньги – её деньги, да и вообще всё, и даже больше, теперь её, а не моё… Твоя тоже угомониться. Перестанет ломаться сразу после того, как ты сделаешь ей ребёнка. Вы просто до этого ещё не дошли.

Роланд сделал глубокий глоток виски, тем самым окончательно прикончив свою порцию, я же, сделав очередной глоток, замер.

Мой собеседник даже не подозревал, что именно только что сделал. Только что из его уст я получил ответ на то, к чему я должен стремиться в отношениях с Ташей, если хочу заполучить её навсегда.

Единственная мысль, которая теперь крутилась в моей голове, принадлежала перемене мест слагаемых.

Таша.

Наверное я ещё никогда не видела в такой близости женщин на девятом месяце беременности, потому что размер живота Глории меня действительно вгонял в панику. Именно поэтому я сразу заняла кресло, оставив ей пространство на софе, чтобы вдруг не оказаться слишком близко к её ходящему ходуном животу. Мы вышли на крытую стеклом террасу и, судя по всему, должны были поддерживать разговор. Во всяком случае так было спланировано Дарианом. Я слишком прозорлива, чтобы в конце-концов не понять подобной “мелочи”.

– Вообще-то мы не распространяемся, но у нас будет мальчик, – погладила свой устрашающе дёргнувшийся живот Глория, севшая слева от меня.

– Бойкий, – заметила я. На большее меня не хватило.

– Рожать уже в конце мая, а мы до сих пор не определились с именем, – чему-то задумчиво ухмыльнулась моя собеседница.

Я заметила на своей блузке едва уловимое пятнышко от капли красного вина и, чтобы сдержать свой порыв его растереть, провела рукой по своим идеально чёрным брюкам, способным скрыть все пятна. Затем я посмотрела вбок, в стеклянную стену, и увидела приближающиеся с горизонта фиолетовые тучи.

– Мы с Роландом тоже так познакомились, – сразу, без хождений вокруг да около, начала будущая мать, и я, из уважения к её прямоте, сдержалась, чтобы не выдать тяжёлый вздох, констатирующий мою неприязнь то ли к собеседнице, то ли к теме, которую она выбрала (я ещё не определилась). – Он нанял меня в качестве няньки для своего девятилетнего брата. А потом его брат умер, – Глория резко замолчала.

– Я в курсе, – вновь коротко, но ещё более нетерпимо, ответила я, неприминув сдвинуть брови и отправить взгляд куда-то за горизонт в яблоневый сад.

Да что я, все были в курсе этой истории. Настрадалась девчонка так настрадалась. Мальчишку звали то ли Мартин, то ли Маркус, то ли Марвин, то ли Майкл… В общем её обвинили в том, что она подкатила к Роланду на волне смерти его брата, хотя она и устроилась к нему нянькой до того, как о болезни мальчишки стало известно. В тот период за подобные статьи многие жёлтые СМИ были закрыты не без помощи Олдриджа. Я тогда ещё на первых курсах университета училась, и все мои однокурсницы только и делали, что обсуждали избранницу основателя IТ-гиганта. Кто-то был за неё, кто-то был против, мне же было наплевать. Как и сейчас. Мне всегда было вполне достаточно своей собственной боли, чтобы ощущать ещё чью-то, поэтому и теперь я сразу же отстранилась. Достав из кармана брюк зажигалку и сигарету в одноразовом чехле, которую с утра стрельнула у Нат, я затянулась и, встав со своего места, отошла вбок. Отличный повод отстраниться от беременной женщины с видом, будто ты заботишься о её здоровье, а не о своём нежелании поддерживать с ней общение.

– Знаешь, Таша, я вижу тебя насквозь, – вдруг заявила Глория, после третьей моей затяжки. Я стояла левым боком к ней, но вместо того, чтобы повернуть к ней голову, просто повела в её сторону взглядом. – Можно долго говорить о сложности отношений между боссом и подчинённой, которых у тебя с Дарианом, конечно же нет, – наигранно подняла руки над своим животом она, явно высмеивая мои попытки десятиминутной давности отречься от реального положения вещей. – Однако одно я могу сказать тебе точно: все отношения, даже те, которые кажутся похожими, абсолютно разные. Нет идентичных. Начальники бывают разными и разными бывают подчинённые… – Глория вновь положила руку на свой брыкающийся живот. – Мужчины решили, что нам с тобой полезно пообщаться, чтобы мой пример “девушки из низшего класса вышедшей замуж за миллионера” повлиял на тебя, естественно в необходимом для Дариана русле. И знаешь что я тебе скажу? Я скажу тебе, как обычно говорит мой папа, – Глория прокашлялась в кулак. – Да пошли они в жопу. Я за то, что любая девушка может думать своей головой, независимо от того, насколько лоб её избранника сильнее.

Глория замолчала как раз тогда, когда я начала её слушать. Странно, но мне вдруг даже захотелось, чтобы она сказала ещё что-нибудь. Будто она могла дать мне ключ от выхода из зáмка, в котором меня запер Дариан.

– Что посоветуешь ещё? – с тщательно скрытой надеждой поинтересовалась я, придав своему голосу невозмутимость и сделав очередную затяжку.

– Одна из причин того, что я забеременела – это моё желание посмотреть на то, как Роланд будет вокруг меня бегать с виноватыми глазками, – довольно ухмыльнулась миссис Олдридж. – Беременность женщин сносит мужчинам крышу. Особенно у таких непростых, как Роланд Олдридж или Дариан Риордан… – Глория прищурилась и, положив вторую руку на свой живот, внимательно посмотрела на меня, готовясь дать мне бесценный, как я позже пойму, совет. – Если не хочешь поработить мужчину и сама превратиться в его рабыню, – она словно и вправду видела меня насквозь, – тогда держи совет: главное – не залети. Мужчины вроде Роланда и Дариана знают эту идеальную формулу порабощения, будь уверена.

Пепел с моей сигареты сорвался и полетел вниз на тёмную каменную плитку. Неожиданно Глория, прежде казавшаяся мне одной из тех, с кем я никогда бы не нашла общий язык, предстала передо мной человеком, с которым я, возможно, могла бы даже подружиться, если бы мы только встретились в другом месте и при других обстоятельствах.

Она не дала мне ключа от выхода, но зато указала мне на предохранитель, который мог спасти меня от ещё большего тупика чем тот, в котором я сейчас находилась. Глория только что заблаговременно подстраховала меня там, где я ещё не успела оступиться.

***

– Ро-о-ола-а-анд, – простонала Глория, и Роланд мгновенно оказался у её ног и, не дожидаясь просьбы или приказа, начал помогать ей обуваться.

“Вот тебе и властелин”, – мысленно ухмыльнулась я.

“Мне бы такую выдержку”, – подумал Дариан.

Мужчины пожали руки, я же с Глорией обменялись взмахами рук и красноречивыми взглядами.

За последние десять минут моё мнение о Глории перешло из раздражительного в положительное, хотя мы и были сделаны из совершенно разного теста, чтобы понимать друг друга.

Как только Дариан закрыл за Олдриджами дверь, я сразу же развернулась и направилась в сторону лестницы, ведущей вниз, чтобы рассказать трещащей по швам от любопытства Джине о том, что мистер и миссис Олдридж оказались обычными “беременными” супругами. Во всяком случае я, как и всегда, не хотела задерживаться в поместье надолго, желая поскорее отправиться к Хьюи.

– Что тебе сказала Глория? – с любопытством поинтересовался идущий за мной Дариан.

– Хорошая попытка, – обернувшись, остановилась я. – Вот только в отличие от них, у нас с тобой не роман.

– Правда? А что же тогда у нас? – правой рукой обняв меня за талию, Дариан притянул меня к себе, и в этот момент снаружи поместья прогремел гром.

– У нас с тобой деловые отношения, – невозмутимо ответила я.

– Интересно, – продолжал ворковать Дариан. – Тогда может быть проверим их на прочность наверху?

– Сегодня не получится. У меня критические дни.

Я впервые ему соврала о подобном! Но мне срочно необходимо было как-то уклониться от ближайшего секса, и ради этого я готова была на ложь, блеф, бой – да на всё, что угодно.

– Вот как? – Дариан, взяв меня за подбородок, с любопытством заглянул мне в глаза. – Я думал, что они у тебя уже должны были закончится.

– Только не говори, что ты ведёшь мой гормональный календарь.

– Веду, – с такой серьёзностью произнес он, что внутри меня всё мгновенно сжалось.

…В этот вечер между нами ничего не было. И в этот же вечер я ворвалась в ближайшую аптеку, и купила себе упаковку контрацептивных пластырей.

На следующий день, лежа в постели Дариана, я давала ему ответ на вопрос о том, почему на моей наружней части плеча наклеен бежевый квадрат. Просто я поцарапалась. Вот так вот просто взяла и… Поцарапалась.

Естественно он мне поверил. Он мог мне верить, когда я врала не глядя ему в глаза.

Роланд и Глория Олдридж.

– Он тебя уважает, – взяв мужа за руку, заметила Глория, шагая по дорожке от поместья Риордана к их с Роландом машине.

– Это взаимно, – сказав это, Роланд немного помолчал. – О чём ты говорила с Ташей?

Прежде чем ответить, Глория задумчиво прикусила нижнюю губу изнутри.

– Знаешь, не всем любовь даётся сразу. Некоторым необходимо пройти полосу препятствий, чтобы в итоге вернуться к старту и понять, что он с самого начала и был их финишной линией.

– Похоже у нас родиться тот ещё философ, – заигрывающе ухмыльнулся Роланд.

– Эй! – наигранно возмущённо воскликнула Глория. – Я была способна на философские высказывания и до того, как стала носить в себе твоего ребёнка! – она игриво шлёпнула мужа по плечу, и тот засмеялся в голос.

Небо разодрал первый, ещё приглушённый рокот грома.

– Знаешь, а я любил тебя сразу, – вдруг произнес Роланд.

– И я тебя сразу любила, – улыбнулась ему жена, и они остановились, чтобы обменяться поцелуем. – Роланд Бернард Олдридж! – вдруг возмущённо выпалила Глория, отстранившись от губ любимого. – Ты пил?!

– Я не виноват, – заискивающе игриво, словно провинившийся пятилетний мальчик, поднял руки кверху Роланд. – Это всё Дариан!

– Ты нахал! – засмеялась Глория. – Больше не пущу тебя играть в песочницу в компании с этим хулиганом! Ты слишком пушистый для пагубного влияния со стороны столь вредной личности!

– Он не вредный! – продолжал подыгрывать Дариан. – И потом, я ведь не за рулём – нас довезёт водитель…

– Все мальчишки одинаковые, – глубоко вздохнула Глория.

– И даже этот? – Роланд нежно ткнул пальцем в её мило торчащий живот, спрятанный под белоснежными рюшами на блузке, которую они в самом начале беременности заблаговременно приобрели во время пребывания в Париже.

– Этот такой же крутой, как и его отец, – улыбнулась Глория, но её брови вдруг дёрнулись. – Знаешь, Тэмми должна родить в конце сентября и она предчувствует мальчика. Они с Риком уже даже имя ему придумали.

Роланд ухмыльнулся, вспомнив о том, что его лучший друг и сестра Глории родят своего второго ребёнка в один год с их первенцем. У них уже есть мальчик, но Тэмми, пребывая в восторге от своих мужчин, желает родить ещё одного парня, вместо того, чтобы мечтать о принцессе. Судя по тому, что ребёнок в её утробе стал шевелиться слишком рано, у них с Риком родиться какой-нибудь бас-гитарист, не меньше… Жаль, что они жили на другом конце света. До Австралии им с Глорией сейчас не добраться – уже в конце мая, через какие-то четыре недели, у них будут партнёрские роды, так что сейчас не время для длительных перелётов, да и вообще для долгих путешествий… Кажется Роланд начал ловить себя на мысли о том, что переживает за беременность Глории больше, чем она сама. Глория вообще была олицетворением самого спокойствия.

– Но мы тоже придумали имя для нашего сына, – удовлетворённо заметил Роланд и счастливо пожал плечами.

– Да, но… – Глория мялась, явно желая что-то сказать. Роланд терпеливо ожидал, чтобы не спугнуть и не спутать её мысли. – Мы остановились на том, что у него будет два имени, – она погладила свой живот. – А как насчёт трёх?

– Трёх имен? – Роланд потёр глаза большим и указательным пальцами. У неё ничего не болит, её не тошнит и у неё всё в порядке с настроением. Она просто хочет в очередной раз обсудить имя их будущего ребёнка.

Гулко выдохнув, Роланд окончательно смирился с тем, что он слишком переживает из-за каждой её интонации. Нужно стать спокойнее. И выспаться. А-то потом, после рождения сына, когда представится возможность? Ведь он твёрдо решил, что у его сына не будет нянек, кроме его собственных родителей, и Глория его в этом решении целиком поддержала.

– Ты хочешь дать ему третье имя? – с облегчением выдохнул Роланд. Они столько мужских имён перебрали, но единолично остановились всего на двух вариантах. Однако Роланд не собирался так просто соглашаться на дополнительное имя для своего сына, если оно не придётся ему по душе. – Какое? – наконец спросил он.

– Назовём его Мартин?

Роланд замер.

Мартин…

Боль в глубине его сердца может наконец превратиться в смирение.

Он бережно положил руку на живот своей любимой.

– Назовём, – уверенным шёпотом произнёс Роланд.

Ни единый мускул на его лице не дрогнул, и только его серые глаза выдали эмоциональный взрыв, произошедший где-то в глубине его израненной души, только что окончательно заживлённой Глорией.

Глава 50.

Изабелла.

Патрик Ламберт младше меня на три года. В свои пятьдесят два года он выглядит не старше сорока. И хотя молодость его лица сохранила удачная пластика, статность его фигуры относилась исключительно к заслугам природы и спорта. Каждое утро он пробегал по пять километров трусцой и уже десять лет, неизменно дважды в неделю, посещал свой любимый гольф-клуб, а когда выдавались “форточки” в его плотном рабочем графике, он мог себе позволить увлечься даже большим теннисом или плаванием. Никаких тяжёлых весо́в или командных видов спорта. Только лёгкость движений, личностный рост и неоспоримое лидерство. Его мало что могло по-настоящему заинтересовать, однако я неожиданно стала для него исключением из правил.

Мы познакомились в больнице.

Последнее, что я запомнила перед тем, как потеряла память: я иду по тротуару с большой сумкой от Луи Витон на плече и, держа свой паспорт в руке, пытаюсь отыскать в сумке какой-то важный для меня документ. Мне запомнилось странное ощущение, будто это не моя сумка, словно она слишком дорога для меня, и всё-таки я обращалась с ней по-свойски. Придя в себя на больничной койке и осознав, что с моей памятью что-то не так, я так и не смогла отыскать в этой самой сумке никаких документов, кроме своего паспорта. Так что же я могла в ней искать?.. Почему-то этот вопрос порой терзал меня с такой силой, будто от этого зависело всё моё прошлое, но найти на него ответа я так и не смогла.

Роковой для меня момент произошёл слишком быстро, словно чтобы после, вспоминая его, я могла не думать, будто могла что-то исправить. Не могла. У водителя, сидящего за рулём жёлтого такси, как позже выяснилось, случился сердечный приступ и, в итоге, автомобиль выехал на тротуар. Помимо меня пострадало ещё двое мужчин: у одного открытый перелом руки, у второго вывих голеностопа. Я бы предпочла сломать себе обе руки и вывихнуть обе ноги, лишь бы тогда, при столкновении с выехавшим на тротуар такси, не удариться головой о каменную тротуарную плитку и не заполучить злосчастную амнезию.

Когда я очнулась в больнице, выяснилось, что я ничего о себе не помню. Ни единого воспоминания. Даже своего имени и возраста назвать не могу. Мою память словно стёрли качественным ластиком, но сначала меня волновало даже не это, а острое ощущение душевной боли, словно мне пытались ампутировать сердце, но не смогли, и в итоге вырвали из моей ноющей груди большую его часть. Словно я потеряла кого-то. Не свою память и вместе с ней себя, а именно кого-то, очень близкого, возможно даже не одного – так сильно у меня всё болело внутри… Я вдруг вспомнила такси и мне неожиданно показалось, будто я умерла за его рулем. Но вместе со мной ушёл кто-то ещё, словно со мной рядом кто-то находился и умер рядом, у меня на глазах…

Я проплакала сутки, сутки прижимая руку к грудной клетке в области сердца, словно пытаясь убедиться в том, что его не вырвали, но всякий раз я с горечью ощущала на его месте ноющую пустоту. Доктора списали моё состояние на депрессию на фоне полной потери памяти, но я знала, что дело не в моём состоянии, а в состоянии кого-то, о ком я забыла… Я словно кого-то потеряла, и мой мозг, чтобы оградить меня от неконтролируемой боли, отказался открывать мне имя. Или имена…

С именем и возрастом мне помог разобраться паспорт, в остальном мне неоткуда было ожидать помощи. За месяц меня так никто из знакомых или близких и не нашёл.

С сотрясением мозга третьей степени, трещиной в двух правых рёбрах и гематомами по всему телу, я провела в больнице тридцать дней – первые пять из них в коме – но мои родственники так и не объявились. Ни одного знакомого человека. Ни одного… Меня так никто и не разыскал.

Зато уже спустя неделю моего пребывания в больнице, на второй день после моего выхода из комы, в мою палату вошёл Патрик Ламберт. Высокий, стройный мужчина с голубыми глазами и аккуратно уложенными волосами цвета топлёного шоколада, он явился ко мне в сером костюме очевидно дорогого бренда. Ему шёл сорок первый год, но уже тогда он не выглядел на свой возраст.

Этот мужчина знал, кто я такая. Он сразу обратился ко мне по имени – Изабелла Палмер. Однако, к моему разочарованию, которое едва не утопило мою душу в своей глубине, помимо моего имени и моего рода деятельности этот человек ничего обо мне больше не знал. Он не знал ни откуда я родом, ни моих родственников, у нас даже не было ни единого общего знакомого. Патрик Ламберт оказался представителем какой-то галереи, о которой, как мне казалось, я слышала впервые. По его словам, за неделю до моего попадания под колёса такси, я заключила с этой ныне неизвестной для меня галереей контракт, согласно которому я должна передать её владельцу три свои неизвестные, нигде прежде не выставлявшиеся работы. Оказывается, я была художницей. До выполнения же мной моих обязательств, согласованных неизвестной галереей со старой мной, оставалось всего немногим больше одного месяца, а я даже не могла вспомнить того, действительно ли я умею рисовать.

Всё, что я знала о себе к моменту выписки из больницы, это то, что меня зовут Изабелла Палмер и, не смотря на свою моложавую внешность, которая настойчиво твердила окружающим о том, что мне не больше тридцати пяти лет, судя по паспорту, уже через неделю мне всё-таки должно было исполнится сорок четыре года, и ещё, исходя из слов Патрика, я была профессиональной художницей.

Помимо этой информации у меня в рукаве было ещё три очень важных момента: моё лечение было целиком покрыто моей же страховкой (оказывается она у меня есть!), в моём паспорте значился адрес (место моей прописки) и у меня в сумке лежала связка неизвестных мне ключей.

Пока я лежала в больнице, Патрик приходил ко мне четырежды, исключительно по пятницам, всякий раз принося мне корзины фруктов, которыми я заедала образовавшееся в своей грудной клетке одиночество, размером с неустанно расширяющуюся чёрную дыру. Мне казалось, будто амнезия – это не самое страшное, что со мной произошло. Словно где-то в мире существовало нечто более страшное, ещё неведомое мне, что уже произошло именно со мной, но о чём я ещё даже не догадывалась…

Моя душа рвалась в клочки от неведения…

Патрик стал моим первым знакомым в моей новой и неизведанной никем жизни.

В день моей выписки он пообещал приехать за мной и отвезти меня по указанному в моём паспорте адресу, и он сдержал своё обещание, не опоздав к моменту моей выписки ни на секунду.

Адрес, по которому он меня доставил, принадлежал дому, в котором могли себе позволить проживание далеко не самые бедные жители Нью-Йорка. Увидев его, я вся задрожала от страха перед неизвестным, хотя и старалась держаться стойко при своём новом знакомом.

Патрик, как и обещал, отправился на поиски правды со мной.

Зайдя внутрь дома, мы подошли к швейцару и Патрик спросил у него, не знает ли он, кто я такая. Швейцар, молодой парнишка по имени Кевин, узнал меня. По его словам, три месяца назад я купила в этом доме квартиру под номером семьдесят семь, но прожила в ней всего две недели в начале мая, после чего я здесь больше не появлялась.

Выслушав швейцара, мы с Патриком поднялись на двадцатый из тридцати этажей, и я передала своему напарнику связку неизвестных мне ключей, которые сразу же подошли к замочной скважине квартиры №77. К моему разочарованию и одновременно к облегчению, Кевин не ошибся: в квартире и вправду никто не жил. Отсутствие хозяина было заметно невооружённым взглядом.

В компании Патрика я обследовала новую локацию неизвестной мне моей же жизни. Все комнаты квартиры – прихожая, раздельный санузел, гостиная совмещённая с кухней, отдельная гардеробная комната и спальня – были очень просторными. Даже слишком. Ощущение пространства создавали не только высокие потолки и панорамные окна, но и минимум мебели, будто я в своё время купила только основное: кухонный гарнитур с барной стойкой вместо полноценного стола и кухонную технику, несколько стульев, диван и журнальный стол для гостиной, кровать и комод в спальню.

В гардеробной нашлась какая-то одежда, по которой можно было судить о том, что я предпочитаю строгий стиль, в холодильнике обнаружились пельмени, по сроку годности и качеству которых можно было сказать, что они уже испортились и, судя по всему, я не была привередлива в еде.

– Наверное готовить не умеешь, – ухмыльнулся Патрик, и я улыбнулась ему в ответ.

Как оказалось позже, готовить я всё-таки умела. И делала это превосходно. Особенно любила выпекать пироги и сооружать торты, словно в моей прошлой жизни было достаточно поводов, чтобы заниматься выпечкой и глазурью. Но, что самое странное, я наизусть помнила рецепты со всеми их пропорциями. Почему? Зачем моя память сохранила именно рецепты? Я не знала. Но точно ощущала, что ни кондитером, ни поваром я никогда не была, хотя у меня и было чувство, словно прежде я готовила больше, чем могла бы съесть одна. В моей готовке словно было сбито чувство меры. Поэтому первое время мне приходилось выбрасывать в мусорку то, что я не успевала съесть из собственноручно приготовленного, и всё равно я продолжала готовить больше, чем мне было необходимо, никак не в силах отрегулировать пропорции ингредиентов в своей голове. Может быть когда-то я готовила для каких-нибудь голодающих? Иначе как объяснить мои апартаменты и успешную карьеру художницы, никак не вяжущиеся с пристрастием к готовке?

Мои соседи оказались совершенно отстранёнными и бесконтактными людьми, запертыми в своих тесных офисах днём и дорогих апартаментах ночью. Из всего дома меня не знала ни единая душа. Я словно оказалась не в том месте, не в то время, совсем одна, вдали от своего настоящего дома и настоящей жизни.

…Мне не оставалось ничего, кроме как работать.

Уже через три недели я должна была передать картинной галерее три свои работы. В гардеробной комнате я нашла несколько картин со своей подписью (по крайней мере точь-в-точь такая же роспись, как и на картинах, стояла у меня в паспорте, значит, картины были моими). Я ещё не скоро научилась вырисовывать свою мудрёную, красиво закрученную роспись, однако со временем и это у меня получилось.

Изучив же те немногочисленные работы, которые мне остались от прошлой меня, я примерно поняла, как именно и что я прежде рисовала. Странно, но оказалось, что я многое помнила о живописи: стили, направления, школы, художники – всё проносилось у меня в голове словно разноцветные стёклышки калейдоскопа.

Здесь же, возле картин, я обнаружила ящик с красками и холсты. Впоследствии именно это меня и спасало. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год я, не переставая, работала…

За три недели я нарисовала вместо трёх сразу восемь картин – итог бессонницы и нежелания выходить на шумные улицы Нью-Йорка. Не знаю, как это у меня получалось, но в те дни я рисовала без остановки. В конце месяца Патрик с трудом помог мне выбрать три лучшие работы. По его мнению, ни одну из моих картин нельзя было оставлять без внимания. Мне тогда казалось, что он льстил.

Отдав картины Патрику за неделю до обозначенной в контракте даты, в тот же день я нашла сейф, спрятанный в стенке своего кухонного гарнитура. Сначала в качестве ключа я ввела дату своего рождения, но она не подошла, и тогда я ввела цифры 10201030. Не знаю почему они пришли мне в голову и до сих пор не могу даже предположить, что бы они могли означать, какой смысл нести, но они подошли. Ещё одно доказательство того, что я нахожусь в своей собственной квартире.

С замиранием сердца я осмотрела содержимое сейфа. Водительское удостоверение, документы на автомобиль и ключи от него, документы на владение квартирой, в которой я в данный момент проживала, и прочие немаловажные документы с моим именем, но, что меня поразило, и впоследствии неоднократно спасло, это пятьдесят пять тысяч долларов наличными.

Итак, у меня была собственная недвижимость недалеко от центра Нью-Йорка, собственный автомобиль и собственный сейф с пятидесятью пятью тысячами. А ещё я знала точную дату своего рождения и своё полное имя… И всё равно меня ожидали десять лет и девять месяцев кромешного одиночества. Ни семьи, ни друзей, ни знакомых, ни врагов. У меня не было никого. Только Патрик, с которым мы регулярно, один раз в месяц, выпивали пиво в баре за углом. Мне пришлось буквально начинать с нуля. Словно я вовсе и не прожила свои сорок четыре года. Словно прожила тридцать, от силы тридцать пять лет, и в моей жизни не произошло ничего особенного или действительно стоящего, о чём мне бы стоило не забывать. Мне будто дали чистый лист с красками и сказали одно-единственное слово: “Рисуй”. И, чтобы не сойти с ума, я приступила к этому процессу, за первый год своего кромешного одиночества ни разу не притронувшись к цветным краскам. Только чёрный, белый и их немногословные оттенки. Другие цвета перестали для меня существовать вместе с моей прошлой жизнью, которая, как подсказывало моё мироощущение, было слишком хорошим, чтобы я имела право его забывать. Но я забыла…

Я помнила рецепты вплоть до мельчайших пропорций, постепенно вспомнила как рисовать, но Нью-Йорк я так и не смогла вспомнить. Ни единая улочка или место, даже самое популярное среди туристов и горожан, не казались мне хоть немного знакомыми. Год за годом я поражалась тому, что город, в котором я жила прежде, чем утратить свою память, сейчас казался мне не просто чужим, но даже враждебным. Первые несколько лет моя дезориентация в Нью-Йорке никак не хотела рассеиваться, однако прошли ещё годы и этот город всё-таки стал “моим”. Не родным, не близким, не любимым, но моим.

Те картины, которые я по контракту передала галереи спустя три недели после моей выписки из больницы, неожиданно произвели фурор у местной публики. Найдя же свой сейф, я смогла вернуть Патрику деньги, которые он мне одолжил, когда помог мне отыскать моё место жительства.

Первые, самые страшные месяцы, я жила исключительно на найденные деньги, но вскоре владелец популярного выстовочного зала, организатор аукционов и, по совместительству, старый друг Патрика, проникся моим творчеством и мы стали сотрудничать. Даже подписали выгодный для меня контракт, однако наше сотрудничество продлилось всего полтора года. Я вынуждена была разорвать с этим человеком деловые отношения из-за его домогательств и, в итоге, вновь начала жить за счёт заначки из сейфа. Узнав о произошедшем от кого-то из наших общих знакомых (к тому времени у меня в Нью-Йорке уже появились знакомые), Патрик расторгнул дружбу с тем человеком и вновь пришёл мне на помощь. Незадолго перед этим он стал владельцем той самой галереи, в которой выставлялись мои первые картины. Можно сказать, что тогда он пришёл к вершине своей славы, которую до сих пор не покидал.

Мои картины вновь начали выставляться и продаваться в “уже его” галерее, и мы с Патриком стали видеться чаще, чем один раз в конце месяца в баре за углом моего дома.

Вскоре я заметила, что мой друг ко мне неровно дышит. Мне это не понравилось и я не скрыла этого. Патрик был женат, и хотя я была в курсе того, что он был несчастлив в браке, сам факт того, что за мной может ухаживать женатый мужчина, казался мне аморальным и в первую очередь именно с моей стороны.

Патрик выслушал мои убеждения невозмутимо и так же невозмутимо продолжил делать мне комплименты, приглашать меня на чашку кофе и иногда дарить одну или три алые розы. Он сказал мне, что ему просто хочется иногда проводить время с красивой и умной женщиной, которая называет его по имени, а не по фамилии. Немного подумав, я всё-таки стала для него понимающей подругой, способной с благодарностью принять комплимент, цветок и оплату за кофе. Я просто удовлетворяла его естественные потребности быть приятным мужчиной для женщины, которая ему приятна. И просто не могла подставить того, кто всё это время протягивал мне обе свои руки для безвозмездной помощи.

Трагедия его брака была проста и сложна одновременно. Он не мог простить жену за измену. Несколько лет назад он случайно узнал о том, что у неё был серьёзный роман с его бывшим подчинённым. Этот роман продлился целый год, а Патрик узнал о нём лишь после того, как всё закончилось и прошли годы. Патрик решил сохранить этот брак ради их пятилетнего сына, однако охладел к своей супруге настолько, что в конце концов перестал выносить её присутствие в своей жизни.

Спустя три года после того, как я вернулась в галерею, которая теперь принадлежала Патрику, он развёлся. Его сыну тогда было всего десять лет, но, как ни странно, он понял решение отца. Возможно потому, что он видел, как его мать, всё это время упорно играющая роль жертвы, уже спустя месяц после развода с мужем завела новые отношения и в течении следующих пяти лет сменила с десяток мужчин разных мастей и социальных статусов.

На момент развода Патрика мой паспорт упрямо утверждал, что мне исполнилось сорок девять лет. Значит, прошло пять лет, а я так никого и не нашла, и меня тоже никто не нашёл. Новые знакомые, коллеги, соседи и никого из “старых добрых” друзей. Мысль о том, что я никому не нужна, теперь посещала меня ежедневно, и всё же где-то в глубине души я ощущала, что это всё неправда, что где-то есть как минимум один человек, который ожидает моего возвращения… Я так сильно хотела в это верить, что выдумала эту ложь, чтобы утешить себя за пятничной бутылкой пива в баре старика Джо. И это работало… Я буквально жила ради этого одного-единственного, выдуманного моим воспалённым и уставшим от попыток вспомнить подсознанием, Человека, который будто бы где-то на краю света ожидал моего возвращения, и которого на самом деле не существовало, как и того края света, где Он мог бы меня ждать… Как же я была одинока!.. Этого никто и никогда не сможет понять и, к сожалению, отнять у меня. Я бы отдала всё на свете, чтобы забыть об этом одиночестве, о его пожирающей силе, о его пугающей пасти, пережёвывающей меня всю без остатка ежедневно, ежечасно. Я была совершенно одна в большом мире, большом городе, большом доме, большой квартире… Такая маленькая во всём таком большом. Везде и всегда. Одна-одна-одна…

После развода Патрик стал ухаживать за мной более настойчиво. Возил меня по улицам Нью-Йорка на своём дорогом серебристом кабриолете, дарил пышные букеты роз, расширил до бесстыдных размеров выставку моих картин, отдав под неё целый зал, но я никак не могла ответить ему взаимностью. За последующие пять лет его холостой жизни мы так и не смогли сойти с мёртвой точки наших отношений. Только ухаживания и ничего больше.

Патрик невероятно трезво осознавал, что не сможет быть со мной “полностью” вместе, пока я не расставлю все точки над i в своём прошлом, поэтому на протяжении пяти последних лет он продолжал одаривать меня ухаживаниями, не решаясь требовать от меня больше моей улыбки. Но одновременно он был не из тех, кто способен жить одними надеждами, ему необходимы были гарантии, и я пообещала ему, что отвечу на его чувства, если он найдёт для меня моё прошлое.

Мы договорились: моё прошлое в обмен на мой ответ.

Всё это время он вёл частный розыск по всем штатам и его безумно злил тот факт, что он не получал результата.

Полтора года назад его озарила догадка. Вдруг я не местная? Не просто не из Нью-Йорка, а вообще не из США? Может быть даже не из Северной Америки.

Эта мысль стала для меня идеей-фикс. Теперь я жила ей, я верила в неё, я жаждала перестать быть одной из сотен тысяч “однажды и навсегда пропавших без вести” людей…

Всё произошло так внезапно и настолько резко, что я, готовящаяся к этому моменту целое десятилетие, вдруг оказалась совершенно неподготовленной. Мы с Патриком сидели на диване у меня в гостиной, пили вино и обсуждали грядущую выставку, когда он достал из внутреннего кармана своего пиджака распечатку с цветным фото. С моим фото. Не смотря на то, что на нём была изображена женщина моложе меня, я была уверена в том, что это я. Это была распечатка из какого-то неизвестного мне полицейского участка…

Я была подана в розыск, но не здесь, не в Нью-Йорке, не в США и даже не в Америке! Изабеллу Палмер разыскивали в Великобритании! Дело уже давно считалось “просроченным” и официально закрытым!..

…Меня объял шок – страх – ужас!..

Он сделал это!.. Патрик сделал это!.. За десять лет и девять месяцев моей пустой жизни он нашёл первую настоящую зацепку! Меня кто-то когда-то искал… Значит, меня всё-таки кто-то потерял!.. Главное, чтобы этот кто-то всё ещё был жив, всё ещё помнил меня, всё ещё ожидал моего возвращения…

В момент, когда Патрик вручил мне эту первую ниточку с моим прошлым, я впервые почувствовала к нему нечто большее, чем просто дружбу. Лишь спустя несколько дней я вспомнила, что тем вечером он отчаянно тянул время, прежде чем отдать мне эту распечатку. Возвращая мне моё прошлое, он боялся меня потерять в настоящем. Тем вечером, перед своим уходом, он сказал мне, что у него нет шансов создать со мной будущее, если он хотя бы не попробует воссоединить меня с моим прошлым. Пять лет назад он пообещал мне довести это дело до конца и он довёл его до конца. Следующий шаг должен быть моим…

Патрик связал меня со своим человеком из Лондона по имени Майкл, который, в свою очередь, связал меня с теми, кто мог оказаться моей потенциальной семьёй. Получив положительный ответ из Лондона, моё сердце едва не разорвалось на части от неожиданного осознания того, что я возвращаюсь домой. Слово ДОМ наконец обретало смысл в моей жизни. Покидая свою уже обжитую квартиру, я думала о том, что теперь больше никогда не буду проводить праздники в одиночестве. Особенно Рождество. Если мои родственники из Великобритании окажутся не такими, какими я их “ощущала” или хотела видеть, тогда я останусь с Патриком, сделаю его счастливым и буду с ним счастлива. Не знаю почему, но я была уверена в том, что я умею любить и, если захочу, полюблю Патрика так, как никто его никогда не любил. И он меня полюбит тоже. Так сильно, так неразрывно… Но сначала я узнаю, что там, в моём прошлом. И, наконец, сделаю выбор. Возможно я выберу Патрика, который за эти долгие годы стал мне почти родным, или всё-таки захочу остаться с родными, которые давно стали для меня чужаками с неизвестными мне лицами. На момент своего отъезда из Нью-Йорка я ни в чём не была уверена. Не уверена я и сейчас. И всё же одно лицо я узнала. Оно было моим отражением. Пугающе похожим и разжижающим мою остывшую за десять лет и девять месяцев кровь. У этого отражения было очень красивое имя. Таша.

Глава 51.

Изабелла.

– Ты нашла свою семью… Мужа и даже сына, – приглушённо произнёс Патрик, поднеся к своим губам чашку утреннего кофе.

Мы сидели в ресторане на первом этаже моего отеля, в который я вернулась часом ранее, специально чтобы встретиться с ним. Несколько дней я провела в загородном доме Говарда Фланагана, своего бывшего мужа. С нами был наш сын, Джек, его невеста Ева и ещё была Пандора, моя мать…

Патрик приехал в Лондон ради меня. Отбросил все свои неотложные дела и перелетел океан. Я не могла отрицать того факта, что с момента, когда он протянул мне сложенный вчетверо листок с разрешением моих мук, я стала смотреть на него по-другому. Уже здесь, в Лондоне, я впервые всерьёз задумалась над тем, что хочу видеть этого мужчину рядом с собой.

Говоря слова:“Мужа и даже сына”, – Патрик неосознанно выделил именно первое слово, и я это заметила. Он думал, что на фоне обретённой мной семьи его надежды на отношения со мной тают, но я ощущала обратное.

Я не хотела его преждевременно обнадёживать, однако мне была невыносима даже мимолётная мысль о том, что этот мужчина может страдать из-за меня, поэтому я решила его утешить жестом, которого прежде никогда себе с ним не позволяла. Я положила свою руку поверх его и, уже спустя секунду, увидела в глазах сидящего напротив меня человека зажжённый мной огонёк. Он взял мою руку в свою и сжал мои пальцы.

– Бывшего мужа, Патрик, – как можно более нежно произнесла имя своего собеседника я, и его глаза мгновенно превратились в огромные блестящие алмазы, заставившие меня одарить его своей самой нежной улыбкой. – К моменту, когда я утратила память, Говард уже ничего для меня не значил. Мы уже тогда были в разводе. У нас же с тобой были эти десять лет упоительной дружбы. Именно ты подарил мне счастье воссоединения с моей семьёй. Ты вернул мне моё прошлое, мою историю, моих родных, мои детские фотографии… Это сделал ты. И для меня важно только это.

Патрик, продолжая держать меня за руку, ещё некоторое время не решался заговорить, чтобы не спугнуть меня, но я произнесла и так больше того, что хотела бы произнести, поэтому приняла решение вовремя остановиться.

Подождав ещё несколько секунд, Патрик наконец заговорил:

– Сегодня у тебя встреча с семьёй твоей погибшей сестры-близнеца?

Она, вместе с одним из своих сыновей, умерла в тот же день, в который я впала в амнезию. Я не верю в совпадения. Это определённо связь. Патрик пока ещё не знал об этом “совпадении”, но я хотела ему рассказать и о нём, и о том, как пройдёт ужин с семьёй моей сестры, и о том, что теперь, когда я узнала, что в моём прошлом я свободна, я, кажется, готова дать ответ на его чувства…

Я хотела сказать ему многое и, впервые за более чем десять лет, захотела ощутить… Осознание того, что я свободна, что на момент моего забвения у меня не было мужчины, с которым я была бы связана, словно снимало с меня оковы, которые я, всё это время искренне верующая в то, что в моём прошлом должен был быть любимый человек, собственноручно сковывала год за годом. Сегодня я хотела избавиться ото всех оков, в которые, с моей помощью, заковало меня время. Сегодня Патрик перелетел через океан, чтобы увидеть меня. Я просто не видела больше отговорок, чтобы продолжать оставаться одинокой.

Я договорилась встретиться с ним сегодня вечером, сразу после моего “семейного” ужина. Я сказала, что приду к нему в номер, но не сказала для чего. Он и сам понимал, что победил, что наступила моя очередь выполнить своё обещание.

Сегодня я дам ему ответ на его чувства. Уже на следующей неделе мы вернёмся в Нью-Йорк, город, который Патрик так любит и который так и не стал моим. Но обязательно станет. Ради него.

Здесь, в Британии, мне делать больше нечего. Они, мои чужие родные, теперь знают, где меня искать. Давным-давно я утратила своё место среди них, но теперь я могла обрести его рядом с человеком, которому я всё это время была по-настоящему нужна. Больше никаких отговорок и отсрочек на счастье. Я увидела своё прошлое, но увидев поняла, что пришла пора смириться с тем, что я его не вспомню. Оно было и исчезло. Осталась только я. И мне необходимо двигаться дальше.

Теперь, узнав о своей свободе и поверив в неё, я была готова к движению, к жизни, к тому, что может быть между мной и этим мужчиной…

Да. Сегодня я начну жить!..

***

– Что-то ты в последнее время часто начала царапаться, – взяв меня за плечо и развернув за него, Дариан осмотрел мой новый пластырь.

– Бывает, – невозмутимо произнесла я, аккуратно высвободив свою руку из его горячей ладони.

Ещё пять минут назад мы впадали в эйфорию от близости тел друг друга, а уже сейчас мне не хотелось, чтобы он с таким ощутимым чувством собственности трогал и рассматривал моё тело.

– Значит, сегодня у тебя ужин с Изабеллой, – откинувшись на свою подушку, на выдохе произнёс Дариан.

Не знаю, почему я ему об этом рассказала. Возможно потому, что мне просто хотелось с кем-то поделиться, а так как ни Коко, ни Нат не было рядом, я рассказала тому, кто в момент моей “словесной слабости” оказался рядом. Впрочем, в этом нет ничего страшного. По крайней мере у нас появилась побочная тема, отвлекающая нас от разговоров о положении наших “тупиковых” отношений.

– Да уж, напряжённое событие, – сдвинула брови я. – Кстати, о напряжённых событиях. Слышала, у тебя напряжённые отношения со Стивеном Эртаном. Ты “давишь” его акции. С чем это связано?

Я хотела услышать всё, что угодно, но только не то, что обесценивание акций Эртона сейчас происходит из-за меня. Вернее из-за того, что Дариан решил, будто должен проучить Эртона, дважды посмевшего ко мне приблизиться без его ведома. Это было давно – домогательства Стивена прямо в гостиной Риордана и наша последующая встреча здесь, на парковочном этаже этого дома – но я знала, что Дариан подобного не забывает. И всё же я надеялась услышать от него слова, подтверждающие мою невинность в происходящем сейчас между ним и Эртоном, хотя и знала, что это не так.

– Ты здесь ни при чём, – невозмутимо ответил Дариан.

Ложь. Но это именно то, что я хотела от него получить, а Дариан всегда давал мне всё, чего я только желала. Всё, кроме свободы.

– Сегодня год, как ты на меня работаешь, – неожиданно произнёс Дариан.

– Правда? – удивлённо переспросила я, повернув голову на лежащего на подушке выше собеседника, и он посмотрел на меня каким-то снисходительным взглядом, будто я забыла о его дне рождения.

– Мы могли бы встретиться после твоего семейного ужина и…

– Поужинать? – почему-то ухмыльнулась я.

– На крыше лучшего отеля Лондона, – неожиданно серьёзно ответил Дариан. – Как тебе идея?

– Только без скрипачей и прочих…

– Идиотских затей, – оборвал меня он, и я неожиданно заулыбалась ещё сильнее, на что Дариан начал улыбаться в ответ.

Это была хорошая идея. Ужин с Беллой должен был закончится около девяти часов вечера, и мне не хотелось после возвращаться в свою тесную комнатку, чтобы всю ночь ворочать в голове воспалённые воспоминания о прошедшем вечере. Лучше будет занять себя чем-то. Отвлечься. Приехать в Лондон, подняться на крышу самого роскошного отеля (уже звучит неплохо), выпить бокал белого полусладкого или розового сухого, а затем спуститься в номер и забыться на утомительный час, после которого я засну сразу, без единой мысли в голове.

– Около десяти, – выдохнула свой ответ горячим потоком воздуха я.

Если бы я только знала, что не смогу сегодня прийти, что забуду об этом, и к чему, в итоге, приведёт это и последующая моя забывчивость, я бы ни за что не приняла приглашение Дариана. Даже если бы он приставил к моему виску дуло револьвера.

Глава 52.

Больше всех ожидала этой встречи Амелия, меньше всех – мой отец. Странно, но хотя я и понимала обоих, чувства последнего мне были более близки. И всё же, из-за испуга, испытанного мной во сне, в котором мне внезапно решила явиться Изабелла, я пообещала себе изо всех сил попытаться перестать вести себя словно законченная стерва, которая вместо того, чтобы радоваться возвращению своей лучшей подруги, страдает от того, что вместо неё не вернулась её мать. Всё прошедшее десятилетие я так сильно изнывала от потери Изабеллы, что сейчас отторжение её образа, вновь появившегося в моей жизни, вполне можно расценить как верх моего эгоизма.

Сегодня, остановившись напротив родительского дома, я, встретившись взглядом с той, которая остановилась напротив меня в прокатном миниатюрном серебристом автомобиле, смирилась с возвращением Изабеллы Палмер. Я приняла её жизнь, тем самым одновременно повторно приняв смерть своей матери. Так больно сейчас, но так будет проще потом.

Белла приехала на полчаса раньше. Почему? Наверное не подрасчитала время езды от Лондона до нас. Или хотела поскорее с этим покончить… Или скорее начать. Вариантов было масса, но уже после первых трёх я решила остановиться и не тыкать пальцем в небо. Так или иначе она остановилась напротив моей машины, практически нос к носу: всё равно места на улице было столько, что у нас не возникло бы проблем при разъезде в разные стороны.

Мы вышли из своих машин одновременно. Одновременно протянули друг к другу руки и одновременно попытались улыбнуться. Последнее у Изабеллы получилось лучше, чем у меня. И всё же я, хоть и всего лишь краешком губ, но сделала это – я улыбнулась, а не скривилась в судорожной попытке. Я в этом уверена.

– Привет, – наконец выдавила я.

– Привет, – отозвалась эхом Изабелла, и её голос в который раз заставил меня напрячься. Прежняя Белла, та, которую я знала как свои пять пальцев, никогда не позволяла в своём тоне робости, даже призрачной. В который раз мне пришлось себе напомнить, что, хотя это практически и не заметно по её внешнему состоянию, всё же прошло почти одиннадцать лет и передо мной уже не тот человек, которого я знала…

И всё же…

Наше появление осталось незамеченным – все были заняты суетой на кухне. От голосов, вырывающихся из недр дома в прихожий коридор, разило беспокойством, но больше всего я ощущала то беспокойство, которое было немым. Я слышала даже то, как жестами общаются Руперт с Пени – при общении с женой Руперт имел привычку цитировать обрывки своих фраз вслух – но не слышала голоса отца. Я чувствовала его присутствие и знала, что он притаился в глубине дома… Он был там, всего в нескольких метрах внутрь, он ждал, он сражался со своими сомнениями…

В отличие от меня, Белла ничего этого не ощущала. Она просто пришла в гости и просто слышала совершенно незнакомые ей голоса, не вызывающие в её памяти ни единого намёка на то, что она когда-то звучала в унисон этим самым голосам.

Я обернулась, чтобы убедиться в том, что Изабелла идёт за мной, но она замерла у входной двери. Сначала я подумала, что она испугалась, и уже хотела её подбодрить, но вдруг поняла, что дело вовсе не в страхе.

– Я уже была в этом доме? – вдруг неожиданно напряжённо поинтересовалась она, переведя на меня взгляд из-под своих ног. Я даже заметила, как у неё напряглись плечи, слегка приподнявшись под её белоснежной блузкой.

– Да, – отрывисто ответила я. – Ты часто здесь бывала. А что?.. Ты что-то вспомнила? – на сей раз напряглась я, хотя и попыталась скрыть это.

– Нет… – поспешно ответила она, но сразу же неуверенно повторилась. – Нет… – она вдруг перевела взгляд на дверь, расположенную в двух метрах слева от входа. Ничего не говоря, она молча подошла к ней и, остановившись, секунду подумала, после чего аккуратно приоткрыла её. – Здесь кладовая, – то ли констатировала, то ли удивлялась она.

– Да, она всегда здесь была, – подтвердила я, вспоминая, как именно из этой кладовой, опираясь о стиральную машинку, я когда-то выбралась наружу через окно, чтобы остановить Энтони с его безумной идеей поджечь муравейник, а заодно и весь дом вместе с нами.

Помолчав ещё несколько секунд, Белла издала короткий звук, напоминающий хмык, после чего, не смотря на меня, сделала шаг назад и подошла к двери, расположенной справа перед лестницей.

– А здесь… – она начала, но запнулась, однако что-то останавливало меня помогать ей с ответом. – Спальня, – наконец уверенно произнесла она, после чего ловким движением повела сломанную ручку.

Когда я это увидела, моё сердце ёкнуло. Сколько себя помню, ручка этой двери всегда была “с секретом”. Для того, чтобы пройти через принадлежавшую ей дверь, необходимо было сначала дёрнуть эту ручку вверх и лишь потом аккуратно нажать вниз. С этой дверью мучались все, даже я иногда, а мама, единственная, кто без заминки могла ею пользоваться, так и не смогла научить свою сестру справляться с этим “нюансом” с первого раза. Или я ошибалась?.. Неужели она научила?.. Но… Когда?.. Я ведь помню, как Белла злилась, когда в последний раз пребывая у нас в гостях так и не смогла открыть эту дверь. Но ведь сейчас она знала… Неужели вспомнила?.. Она начала вспоминать?.. – Здесь не спальня, – разочарованно произнесла она.

– Здесь была раньше… Спальня Амелии. С недавних пор эта комната отдана под ещё одну кладовую… – я неожиданно почувствовала, как у меня пересыхает в горле.

Когда Белла закрыла дверь, обернувшись, она не встретилась со мной взглядом. Она встретилась взглядом с кем-то из появившейся толпы за моей спиной, пока я сверлила взглядом дверную ручку, которую она, на сей раз, не смогла вставить на место с первого раза. Это важно.

Говард, Джек и Ева приехали спустя пять минут после нас с Изабеллой, пропустив интересное начало этого странного вечера.

Отец так неистово сверлил взглядом гостью, женщину, точь-в-точь скопировавшую внешность его жены, что от растерянности Белла не могла отвести от него своих глаз даже когда приветствовала Амелию, Пандору, Руперта, Пени, Рейчел, Барни и Жасмин – в общем, пожимая руки всех по-очереди, она не сводила глаз с отца, словно боялась проморгать нападение. Наконец, когда пришла очередь пожать руки и им, они сделали всего по одному шагу друг к другу и, не сказав ни единого слова, далеко вытянув перед собой руки, произвели длительное рукопожатие. Отец не представился, но, думаю, по его выражению лица было понятно, что он и есть та самая “любовь всей жизни её сестры”. Иначе его отупевший от напряжения взгляд никак нельзя было растолковать.

После приезда семьи Беллы обстановка в доме немного разрядилась. Хотя как можно называть семьёй тех, кого не помнишь, да и с Говардом она была разведена задолго до своей амнезии, а с Евой и вовсе познакомилась несколько дней назад, так что только Джек в списке её призрачной “семьи” и оставался.

Как только все разместились за столом, общая аура понемногу начала налаживаться. Все начали восхищаться невероятными запахами, исходящими от незамысловатых блюд – Амелия с Пандорой постарались на славу – и вскоре звук ударяющихся столовых приборов о фарфор и весёлые голоса всех и сразу начали имитировать пчелиный гул. Я же обратилась в одно большое ухо, стараясь расслышать хотя бы слово от отца, но он, хотя и прежде не отличался любовью к разговорам, был нем как никогда. Я даже вновь услышала, как общаются Пени с Рупертом, и сама старалась участвовать в общих разговорах “обо всём и ни о чём”, при этом активно поддерживая желание Беллы не оставаться “за бортом”, тем самым пытаясь проявить по отношению к ней своё дружелюбие, которым никогда не отличалась, однако отец всё так же молчал-молчал-молчал…

Ужин уже начинал подходить к завершению, а отец, то отрывая взгляд от середины стола, чтобы в очередной раз в упор посмотреть на сидящую перед ним Изабеллу, то вновь возвращая его к остаткам румянной индейки на его тарелки, так и не вытолкнул из себя ни единого слова. Даже вопрос Говарда о ходе его “скрипичного дела” он решил проигнорировать и, в итоге, все попросту перестали обращать на него внимание. Все, кроме меня и Изабеллы, постоянно стреляющей в его сторону своим отчего-то обеспокоенным взглядом. И пусть за столом царила максимально непринуждённо-раскрепощённая обстановка, королём которой был Джек, не перестающий говорить о своей грядущей свадьбе, на которую мы все, естественно, автоматически были приглашены (он буквально ликовал от того, что его мать “вернулась-нашлась” как раз накануне столь значимого для него торжества, а ведь он знал, что рано или поздно она найдётся, а она взяла и нашлась в “самый нужный” момент!), я не могла не замечать напряжения, которое, по мере завершения вечера, нарастало в пространстве между отцом и Беллой. Мне даже вдруг показалось, будто остатки индейки, лежащие на расписном подносе как раз между ними, начинали подгорать от создавшегося между этими двумя электродами напряжения.

Но если на “ситуацию” между отцом и Беллой обращала внимание только я, тогда никто не мог не заметить путанницы, которая этим вечером творилась в голове у главной героини этой встречи.

Изабелла путала имена всех собравшихся за столом так упорно и так жёстко, что это буквально резало уши. Пени у неё была Айрис, Айрис – Амелией, Амелия была Жасмин, а Жасмин – Рэйчел, и так по кругу, пока роли не менялись: Пени становилась Амелией, Айрис – Жасмин, Жасмин – Евой, Рэйчел – Пандорой… Один раз она даже Говарда с Джеком перепутала, а ведь с ними она провела гораздо больше времени, чем с нами. Но при этом она ни разу не запнулась в моём имени или имени отца. Не знаю, чем я была обязана такой чести, однако отца она могла не спутать с другими лишь потому, что за весь вечер они не обменялись ни единым словом. Зато их участившиеся мимолётные взгляды всё больше заставляли меня всерьёз бояться возгорания воздуха. Ощущение было такое, будто ещё чуть-чуть, и отец подпрыгнет со своего места, и стукнет кулаком по столу, и прежде чем грохот от его удара эхом раздастся во всей округе, Белла уже успеет покинуть пределы города.

– На самом деле ты терпеть не могла готовку, – обращаясь к Изабелле, ухмыльнулась уже подвыпившая Пандора, после чего пригубила бокал с красным полусухим.

– Да, это всегда было твоей Ахиллесовой пятой, – утвердительно заулыбался Говард, попытки которого перетянуть одеяло внимания Беллы на себя не мог не заметить только слепой. – Поэтому я водил тебя по ресторанам и кафе, чтобы ты лишний раз не стояла у плиты.

– Что ж, значит мы расстались не из-за моей готовки, – безучастно отозвалась Изабелла и сразу же вернулась взглядом к Пандоре. – Не знаю, как было прежде, но я обожаю готовить ровно столько, сколько себя помню. Это странно, с учётом того, что вы утверждаете обратное, ведь единственное, что у меня не отбила амнезия – это рецепты. Сотни рецептов: торты, кексы, супы, вторые блюда… Чаще всего почему-то вспоминается грибная лазанья в соусе бешамель. – Услышав это, я поперхнулась белым полусладким. Белла сразу же замерла и с подозрением посмотрела на меня. – Что-то не так?

– Просто… Это моё любимое блюдо, которое для меня готовила Стелла… – нелепо улыбнулась я, но сразу же сбросила улыбку со своих губ и прикрыла их пальцами.

– Я припоминаю… – Пандора сдвинула брови, и от основания её носа до середины её идеального лба расползлась глубокая морщина. – Стелла ведь часто пыталась приобщить тебя к её любимому делу, к этому бесконечному стоянию у плиты… Постоянно показывала тебе самые простые рецепты.

– Да, но грибная лазанья в бешамель не из самых простых блюд, – заметила Айрис.

– И всё же, у меня вот здесь, – Белла постучала себя указательным пальцем по виску, – целая картотека всевозможных блюд. Совершенно бесполезные знания, которые я с удовольствием променяла бы на одно-единственное воспоминание хотя бы о ком-нибудь из вас.

– Поразительно, что ты запомнила именно бесконечные уроки Стеллы, к которым ты никогда не относилась с энтузиазмом, – продолжала морщить лоб Пандора.

– На тебя это совсем непохоже, – подтвердил Говард

– Правда? – Белла прищурилась, и я вдруг уловила исшедшую от неё волну, словно её биополе неожиданно начало менять свою вибрацию. – А можно задать вопрос? – она обращалась не к Говарду и не к кому-то конкретному, словно говорила куда-то в пространство между ней и отцом.

– Да, – заинтересованно ответила за всех Пандора, перед этим осушив свой бокал.

Ничего не ответив, Изабелла встала из-за стола и прошла в гостиную, в которой оставила свою сумочку. Я думала, что она отправилась за ней, но, последовав примеру остальных сидевших за столом, обернулась, чтобы направить свой взгляд ей вслед, и поняла, что ошиблась. Изабелла не подошла к креслу, на котором лежала её сумка. Вместо этого она обогнула его и, подойдя к высокой деревянной круглой треноге для цветов, взяла стоящую на ней фотографию – единственное украшение старой неустойчивой треноги. Я недоумевала относительно того, чем это фото могло её заинтересовать, ведь оно было сделано намного позже того, как она пропала без вести. На фото Миша держит на руках трёхлетнюю Жас и новорождённую Мию.

– В этой фоторамке, – остановившись на границе гостиной и кухни, Белла подняла фоторамку перед собой, – было другое фото.

Все замерли, пытаясь то ли понять сказанное, то ли вспомнить, о чём идёт речь.

– Хммм… Верно, – заметила Пандора.

Я тоже начала припоминать.

– На нём было изображено что-то очень ценное… Ведь так?

Фотография, о которой Белла говорила, была чёрно-белой. Это было первое совместное фото отца с мамой. Незадолго перед трагедией она поместила его в винтажную позолоченную рамку и подарила отцу. Три года назад, после рождения Мии, отец вставил в эту рамку фото Миши с её детьми, спрятав то другое фото в столе своей мастерской. По-видимому мама показала Изабелле эту фотографию прежде, чем подарить её отцу, потому что после того, как фото появилось на этой треноге, Белла ни разу не появилась у нас в гостях – не успела.

– Где оно? – не опуская рамку с новым фото, интересовалась Белла. – Я хочу вспомнить, что на нём.

Все замерли.

– Зачем? – от неожиданно раздавшегося голоса отца по моей коже мгновенно пробежали мурашки и разлился холодок.

– То фото вставила в эту рамку и подарила тебе я.

Глава 53.

– Не может того быть! – воскликнула Пандора, резко вскочив со своего места, и уперлась обеими кулаками в стол, словно желая его перепрыгнуть.

Все молчали, словно поражённые громом. Прошло ещё полминуты, продлившейся вечность, когда Пени вдруг произнесла, выводя в воздухе пальцами: “Но ведь Изабелла не видела того фото в этой фоторамке”.

– Она не могла знать, – вдруг произнесла трещащим голосом Айрис, и все вновь пронзили взволнованными взглядами Изабеллу, всё ещё вытягивающую перед собой фоторамку с “не тем фото”.

Моё сердце разрывалось. Перед нами стоял другой человек?..

Её глаза вспыхнули. Не выпуская фоторамку из рук, она неожиданно начала расстёгивать свою блузку снизу вверх, пока мы, затаив дыхание, смотрели на неё округлившимися от шока и непонимания глазами. Никто не пытался её остановить.

Расстегнув блузку ровно до солнечного сплетения, она неожиданно подняла её левую часть и оголила свои обтянутые светлой кожей рёбра. Моё сердце остановилось. Родимое пятно в виде облака, красотой которого я восторгалась всё своё детство, оказалось на рёбрах под левой грудью.

– Я не Белла, – приглушённым тоном оборвала немую тишину женщина. – Я Стелла.

…В этот момент я перестала существовать…

Белла со Стеллой были зеркальными близнецами. В буквальном смысле отражением друг друга. Изящное родимое пятно в виде облака, которое располагалось у Беллы на ребре под грудью справа, Стелла носила на ребре слева. Об этом знали все.

Глава 54.

Начался хаос. Все повскакивали со своих мест и, срываясь на крики, начали бурно обсуждать произошедшее. Я же встала у стены и, упершись руками в бока, пытаясь вспомнить, как дышать, накренилась вперёд, борясь со звоном в ушах. Только отец и Она стояли неподвижно и молча по разные стороны стола, сверля друг друга неотрывными взглядами.

В голове набатом звенел лишь один вопрос: “Как такое возможно?!”…

Осознавать, что вокруг меня происходит, я начала со взгляда на Пандору. Судорожно пытаясь понять, что перед ней предстала одна дочь вместо другой, она рухнула обратно на свой стул и теперь допивала бутылку красного сухого прямо из горла.

Неожиданно Джек схватил Её за руку и, заглянув Ей в лицо, голосом, вызвавшим внутри меня волну боли, произнёс:

– Нет, ты Белла!.. Ты не можешь быть ЕЙ!.. Ты моя мать!..

Говард обошёл стол и взял Её за ту же руку.

– Конечно же ты Белла! Ты ведь сама знаешь!..

Боль начала душить моё горло. Они теряли так больно, как я сейчас обретала…

Стол обошёл отец и, взяв Её за другое предплечье, едва уловимо потянул Её к себе.

– Нет, это не Белла, – вдруг произнёс он.

– Кто-нибудь помнит наверняка, где было родимое пятно? – с неприкрытой агрессией вопросил Говард. – Пандора?!

– Ты мне скажи, – отстранив бутылку от губ, ответила захмелевшим и внезапно резко уставшим тоном Пандора, – ведь ты был Её мужем.

– Я помню, – неожиданно уверенным тоном отрезал отец. – Родимое пятно Стеллы было слева.

– Ты можешь ошибаться! – отказывался сдаваться Говард. – Она ведь сама не помнит!

– Я помню, – повторился отец. – Накануне перед трагедией мы занимались любовью. И даже если бы этого не было, я бы никогда не забыл его расположение. Родимое пятно Стеллы слева.

Услышав это, Говард за секунду побледнел до оттенка мела.

– Пандора?!.. – с беззащитной злостью обратился он к седовласой хмельной женщине.

– Ты всё слышал, – взмахнула бутылкой Пандора, – у Беллы родинка была справа.

Говард подсознательно потянул Её за локоть в свою сторону, но отец отдёрнул Её к себе. Я словно наблюдала за перетягиванием приза, и победа в этом деле была настолько важна, что приравнивалась цене целой жизни.

– Тогда где Белла?!.. – не переставал биться в беззащитной злости Говард.

– Тогда… – начал Джек, но запнулся. Он знал правильный ответ, но вместо того, чтобы его озвучить, решил присоедениться к стороне вопрошателей. – Где мама?

– Таша! – неожиданно выкрикнул моё имя Говард, и я вдруг осознала, что уже давно похолодела настолько, что моя кожа побледнела минимум на два тона. – Ты была в той машине! Ты видела!.. Кто был за рулём в тот день?!

– Мама… – одними губами, задыхаясь произнесла я.

– Тогда что она может здесь делать?! – указал на Неё вдруг побагровевший от своего бессилия мужчина. – Таша, вспоминай!

– В машине была Стелла! – хрипя, словно загнанное в тупик животное, которому уже успели перегрызть глотку, выпалила я, не опуская упирающихся в бока рук (это словно помогало мне не хрустнуть напополам и не свалиться на пол замертво).

– Говард, – невозмутимо твёрдо заговорил отец, – прими это как есть. Перед нами стоит Стелла. Это значит, что в тот день в машине была Изабелла.

– Похоже, нам придётся поменять Её могильный камень, – ткнув пальцем на стоящую рядом с отцом Женщину, с непонятной эмоцией, почему-то введшей меня в ужас, произнесла Пандора.

Как именно Белла со Стеллой могли бы произвести рокировку*, никто не мог объяснить, да и поверить в это до конца никто тоже не решался (*В шахматной игре: одновременный ход королём и ладьёй, при котором ладья придвигается к королю, а король ставится рядом по другую её сторону). На момент исчезновения Белла находилась в Глазго по делам своего нового художественного проекта, а это в десяти часах езды от Лондона – она просто физически не могла переместиться в Лондон со скоростью света, чтобы поменяться местами с мамой. И потом, я бы её узнала! На тот момент длина волос Беллы была на локоть длиннее маминой, уже только поэтому их невозможно было спутать! Я не путала их даже когда они ходили с одинаковыми причёсками! Никогда! Будь в тот день за рулём Белла, я бы узнала её!.. Я бы узнала!..

Белла была в Глазго… Она была в командировке… Шестьсот пятьдесят километров от Лондона… Нет, за рулём в тот день была не она.

Женщина, представшая перед нами, не могла объяснить нам, что именно произошло и почему она стоит перед нами. Для меня Она неожиданно стала Никем. Ни Беллой, ни Стеллой, просто безликим персонажем, который ещё никак не может определиться со своим истинным лицом. Только Она владела полноценными знаниями относительно произошедшего. Только Она могла бы нам всё рассказать. Но Она ничего не помнила, и это злило меня, как ничто и никогда.

Айрис осталась дома с Амелией, Жас, Рэйчел и Барни, остальные рванули в Лондон. Отец сел в Её машину, подвыпившая Пандора в мою, остальные разошлись по своим автомобилям.

– Интересно, о чём они говорят, – спустя десять минут езды следом за Её автомобилем вдруг произнесла Пандора.

– Ты слишком много пьёшь, – заметила я. – Настолько привыкла к дозе алкоголя в крови, что слишком быстро трезвеешь.

– У каждого свои слабости, – задумчиво прикусила губы собеседница. – У тебя случайно не найдётся чего-нибудь?

– Возьми под сиденьем, – ответила я, не задумавшись над тем, что пожилую особу стоит остановить, а не помочь ей догнаться, в конце концов, семьдесят четыре года – это уже не детский возраст.

Пандора звучным щелчком открыла жестяную банку с пивом, сделав это так профессионально, что из горлышка не пролилось ни капли.

– Не вини себя, – отпив и гулко выдохнув, вдруг произнесла Пандора.

– В чем именно? – раздражённо сжала руль я. – В том, что не заметила подмены изначально? Или в том, что не заметила этого даже сейчас, когда она вернулась? Или в том…

– Таша-Таша, – Пандора аккуратно дотронулась кончиками пальцев до моего бока, и я сразу же вздрогнула от неожиданности. – Не нужно винить себя ни в чём.

Если бы только она была права!.. Если бы только…

Она и Родерик.

Он сидел рядом с Ней и молчал, регулярно переводя взгляд с дороги на Неё и обратно. В итоге Она не выдержала напряжения и заговорила:

– Я тебя знаю, – крепче сжала руль Она, – но я тебя не помню.

– Не переживай, – голосом с упоительным спокойствием, которого Ей не хватало всё то время, которое она себя помнила, произнёс Её собеседник, – моих воспоминаний достаточно, чтобы вспомнила ты. – подумав ещё несколько секунд, Родерик добавил. – В отличие от остальных, я наверняка знаю, кто ты.

“В отличие от меня”, – пронеслось у Неё в голове.

***

Мы сделали срочный ДНК-тест. На сей раз вместе с Ней кровь сдавала не Пандора – от её градусной крови, подтверждающей родство с любой из её дочерей, не было никакой пользы. Кровь пришлось сдать мне и Джеку: людям, делящим между собой право вновь называться ребёнком, вновь обрести мать.

Каким бы гиперсрочным запросом тест на родство не был оформлен, получить результаты на руки мы могли не раньше половины десятого утра. Мы и так успели впрыгнуть в последний вагон, ворвавшись в лабораторию за десять минут до её закрытия.

Оставалось только дождаться утра.

Кафе с кричащим названием “Ваша реальность”, в котором мы застряли на всю ночь, как нельзя хорошо описывало то, что сейчас происходило с собравшейся в нём компанией: пьяненькая моложавая старушка, постоянно дозаказывающая себе по сто грамм лучшего вина в ассортименте “Вашей реальности”, бывший муж, всё ещё надеющийся стать действующим, и оттого с особым усердием налегающий на джин-тоник, его сын, не могущий себе позволить пригубить хотя бы грамм алкоголя, из-за осознания того, что именно ему придётся везти назад своего постепенно захмелевающего отца, невеста этого сына, которая переживает за своего жениха больше, чем тот за сложившуюся ситуацию в целом, окончательно онемевшие Пени с Рупертом, заливающие в себя литры свежевыжатого сока, мой отец с Женщиной, застывшие рядом друг с другом, точно каменные изваяния, и я, остервенело роющаяся в своей памяти, словно в свалке чёрно-белого конфетти.

Мне нельзя было пить, я была за рулём, но, в итоге, в пять утра не выдержала и направилась к бару вместе с Пандорой, нуждающейся в дозаправке. Повторив заказ для своей старушки, я заказала себе двойной виски и уселась за барную стойку. Недолго думая, Пандора села рядом со мной.

– Видишь, как эти двое ощущают друг друга? – Пандора то ли ухмыльнулась, то ли просто хмыкнула, но я сразу поняла, о ком она говорит и что имеет ввиду. Нас было девять человек и мы сидели за столом на десять персон, но биополя именно этих двух пересекались так, что страшно было находиться рядом.

Подумав об этом, я замерла. Я всё ещё то ли не хотела, то ли не могла поверить в Неё, но ведь было как минимум два человека, которые чувствовали наверняка.

В течении их первой встречи отец, как и Хьюи, смотрел на Неё с подозрением, которое остальные воспринимали как реакцию на живое отражение Стеллы, но на самом деле он просто с самого начала чувствовал. Хьюи почувствовал это сразу, как только Её увидел, но отец не переставал чувствовать ни-ког-да.

Он чувствовал её жизнь на расстоянии!.. Он знал!.. Всё это время он говорил мне о своём знании того, что моя мать жива, о том, что он чувствует её жизнь!..

Как и остальные, я сочла его речи за признак первой стадии помешательства, но это безумство не прогрессировало – оно было неизменно. Неизменно он твердил мне о том, что он знает, что моя мать где-то жива, что где-то бьётся Её сердце.

Однако я всё ещё не спешила промывать свой слух борной кислотой – слишком сильной рисковала оказаться для меня боль в случае разочарования (на сей раз даже убить сможет). Вместо этого я сделала глоток ледяного виски. А затем ещё один и ещё один, и ещё… А затем наступило утро.

Жаль, что к его наступлению я так и не успела напиться.

В девять ноль пять Пандора заплетающимся языком озвучила восьми обездвиженным от волнения людям, стоящим на третьем этаже пустого коридора медицинской лаборатории, результат ДНК-теста. Он уничтожал и воскрешал одновременно:

…У Джека больше никогда не будет матери… А у меня тёти…

…Зато тётя теперь будет у него… А у меня… Будет мать…

Глава 55.

Вопрос: “Почему?”, – меня больше не мучал. С учётом того, что всё это время это была не Белла, а моя… Мать… Всё становилось на свои места.

Родимое пятно не помогло нам с установлением личности в самом начале, во время похорон, потому что рёбра погибшей в автокатастрофе были сломаны, а кожа на них с обеих сторон стерта в кровавое месиво, в котором невозможно было различить никаких родимых пятен.

Так и прожили десять лет, десять месяцев и шесть дней в неведении, и прожили бы больше, возможно целую жизнь, если бы не борьба моей… Матери.

Я с ней не поговорила. Предоставив эту возможность счастливчикам, я наблюдала за теми, кому повезло меньше, если подобное вообще можно назвать “везением” или “невезением”. Говард, прислонившись спиной к стене, тяжело дыша сполз на пол, а Джек крепко обнимал Еву, чтобы она не видела его слёз, вызванных болью в центре его грудной клетки. Мне отлично была известна эта боль. Но она была в прошлом. Теперь мою душу выворачивало наизнанку от чувства вины.

До дома меня довезли Руперт с Пени. Я определённо была пьяна и определённо недостаточно. И всё же я не помню, как оказалась в своей комнате, как разделась до гола и как очутилась под одеялом.

Я отключилась.

Спустя пять часов меня стошнило в ванной комнате. Дело было не в дешёвом виски из “Вашей реальности”, дело было в отраве, уязвляющей меня изнутри.

Я вспоминала. Вспышки-вспышки-вспышки… Сидящий на переднем сиденье Джереми удивлённо смотрит на Неё и неожиданно задаёт один-единственный вопрос: “Ты?!”. Она отвечает ему: “Тихо, это секрет”, – и заговорчески смотрит на меня через зеркало заднего вида. “Что?”, – спрашиваю я, но не получаю ответа. Хьюи тоже вдруг что-то понимает, но не говорит мне. Очевидно, что после комы он забыл об этом… Я же тогда не стала допытываться, решив, что мне все всё расскажут сами, но они не успели… Или не захотели?

…Столкновение-осколки-боль-крик-осознание-боль-кровь-боль-кровь-кровь-кровь… На меня стекала Её кровь!!!

Джереми узнал о Её тайне первым, Хьюи вторым, я же впервые за всю свою жизнь не распознала в Ней Её.

…Я должна была догадаться!.. Должна была знать!.. Но мне словно нарочно никто ничего не сказал! Будто если бы и я тоже узнала эту тайну, я бы вместе с ними не пережила тот день…

…Все знали, кроме меня!!! Кроме той, которая должна была знать, чтобы спасти отца, Энтони, Мишу, Айрис, себя!!!.. Иначе зачем я выжила?!..

Держась за живот, я блевала в унитаз, не в силах остановить спазмы, сжимающие моё горло пульсирующим огнём.

…Это была я!.. С самого начала!.. Всегда!.. Это я разрушила нашу семью своим слепым неведением!!!

***

Несколько часов я рыдала словно заведённая, потом домой неожиданно заявилась Нат и, выслушав мою историю, привела меня в чувства всего парой каких-то тяжеловесно-мудрых и вскоре забытых мною фраз. Наконец хоть кто-то объяснил мне, что именно произошло! Вернулась моя мама!.. Настоящая!.. Живая!.. Невредимая!..

Депрессия сменилась диким счастьем, и в итоге вскоре у меня открылась настоящая истерика. Меня едва не разорвали эмоции, но от разрыва меня вновь спасла Нат, добавившая в мой чай успокоительные капли с каким-то странным металлическим привкусом, после которых мои ноги и язык начали заплетаться с одинаковой силой. Последнее, что я запомнила перед тем, как окончательно отключиться – это появившийся из ниоткуда в дверях кухни Байрон, который и помог Нат уложить меня обратно в постель.

Я проснулась в семь часов вечера. У меня подозрительно ничего не болело: ни голова, ни душа. Промелькнула мысль о том, что я, возможно, всё-таки скончалась от разрыва чего-то, что последнее десятилетие заменяло мне сердце, но я достаточно быстро поняла, что игра продолжается.

В гостиной Нат с Байроном смотрели повтор футбольного матча прошлогодней давности, тихо восхищаясь игрой Робинсона, по-видимому опасаясь меня разбудить, однако я проснулась прежде, чем Робинсон успел забить свой коронный гол, так что Байрон смог позволить себе восторженно выругаться в полную силу своего басистого голоса.

Приняв душ, надев чистую одежду и приведя себя в более-менее ухоженное состояние, я вновь вернулась к своим друзьям. Меня больше не тошнило, в ушах не звенело, перед глазами не темнело, да и с эмоциональным состоянием всё вновь было в порядке. Поинтересовавшись у Нат, что за капли она мне дала, огневолосая сказала, что мне лучше этого не знать, и я решила с ней согласиться, чтобы, если вдруг меня накроет ломка, я не знала, какой именно антибиотик или наркотик мне необходим.

Передав своей компании по банке холодного пива, я выпила большую порцию подслащённого чая с тремя крупными сладкими сухарями. После этого мне окончательно полегчало, так, что я даже позволила себе гулко выдохнуть.

Допив чай и дожевав сухари, я отставила свою кружку на журнальный стол и поднялась с дивана.

– Ты куда? – сразу же активировалась Нат, перематывающая футбольный матч на момент, в котором Робинсон исполняет поистине виртуозную голевую передачу.

– Схожу к отцу… – на выдохе ответила я. – Узнаю, как он…

– Как интересно, – прищурилась Нат и вдруг спросила. – А можно нам с тобой?

Я лишь пожала плечами, не понимая, чего в моём обыкновенном походе через дорогу может быть интересного. Поняла я это лишь после того, как дверь нам открыла Она, и Нат, со словами: “Ох не хрена себе ты, Таша, на неё похожа”, – бешено затрясла Байрона за локоть.

Оказывается сегодня Она провела у нас дома весь день. Я не интересовалась, но Амелия рассказала мне, что Она спала в детской комнате на кровати, когда-то принадлежавшей Джереми.

– Я ещё не понимаю, что чувствую, – пригубив чай, заговорила Она.

Мы с ней сидели в гостинной в старых креслах друг напротив друга, Амелия поднялась наверх, чтобы прилечь, отец чем-то шумел на кухне, Айрис с Жасмин ещё после обеда отправились навестить Хьюи, а Нат с Байроном так и не зашли внутрь, удовлетворив своё любопытство одним взглядом. У этих двоих глаза на лоб полезли, когда они увидели меня, только в пятидесятипятилетнем возрасте. Нат сразу же бестактно пошутила о том, что в будущем я хорошо сохранюсь и после тридцати пяти вообще перестану стареть, после чего, нырнув под руку к Байрону, невозмутимо отчалила обратно к нашему “спичечному коробку”.

Держа перед собой чашку зелёного чая без сахара, я почему-то предпочитала смотреть на неё, нежели на собеседницу.

– Странно осознавать, что я когда-то была матерью шестерых детей, – продолжала Она. – Но ещё более странно осознавать то, что двоих из вас уже нет в живых… Я не могу вспомнить их лиц, и всё равно я испытываю такую боль, будто собственными глазами видела их уход. – Я молчала, продолжая водить пальцем по ободку чашки. Спустя минуту Она, так и не дождавшись от меня слов, произнесла. – Но я смотрю на тебя и отчётливо осознаю, что ты моя дочь.

Тяжело выдохнув, я уперлась затылком в спинку своего кресла и, наконец, посмотрела на Собеседницу.

– Если бы ты помнила меня прежнюю, ты бы была сильно разочарована в той, кто сейчас находится перед тобой.

– Мне не нужно помнить тебя прежнюю, чтобы гордиться тобой, – уверенно произнесла Она, заметно выпрямив спину. – И всё же я сделаю всё от себя зависящее, чтобы вспомнить тебя.

Я замерла.

– И меня заодно, – произнёс вошедший в гостиную отец, с неожиданно тёплой интонацией в голосе, о существовании которой за прошедшее десятилетие я успела забыть.

Поставив на журнальный столик поднос с тремя видами домашнего печенья (Амелия слишком много наготовила для вчерашнего ужина), отец сел слева от Неё.

– Я знаю, почему ты запомнила именно рецепты, – заулыбавшись, отец положил свою руку на Её колено и заметно сжал его. Её это не смутило, что показалось мне странным, с учётом того, что Она не помнила этого мужчину.

Как же резко отец помолодел!.. Словно ему не пятьдесят три, а максимум сорок два.

– Почему? – неожиданно тепло улыбнулась ему в ответ Она.

– Потому, что в прошлом у тебя в распоряжении была целая армия вечно голодных личностей. Необходимость кормить свою большую семью, чтобы та не скончалась от голода, стала выше твоей амнезии. Что-то вроде подсознательной необходимости продолжать заботиться о нас.

Они оба остались довольны таким истолкованием Её памяти на рецепты. Но мне хотелось знать больше.

– Ты потеряла память в Нью-Йорке, – прищурилась я, – но ни ты, ни Белла прежде не были связаны с этим городом, да и с Соединёнными Штатами у вас давно не осталось связей. Мы тебя знаем. Ты не могла бросить свою семью без гарантий на то, что её кто-нибудь прокормит вместо тебя, и, никого не предупредив, просто перелететь океан… Что могло случиться?

– Если бы я знала, – расстроенно поджала губы моя собеседница.

– Таша, не переживай, – неожиданно начал успокаивать меня отец, последние несколько лет не отличающийся подобной способностью (скорее всего он просто не хотел, чтобы я на Неё давила). – Теперь мы вместе и мы обязательно всё вспомним. По крупицам.

Я помолчала, после чего вновь перевела свой взгляд на Неё.

– Тебя не смущает подобная близость? – я бесцеремонно указала на руку отца на Её колене.

Отец сразу же, хотя и нехотя, отдёрнул свою руку, а моя собеседница вдруг улыбнулась и пожала плечами:

– Я родила от этого мужчины шестерых детей – почему меня должны смущать его руки?

Всё ясно. Эти двое вновь влюблялись друг в друга. Или просто никогда не переставали любить.

Глава 56.

В дверь позвонили как раз в момент, когда я собиралась уходить. Так как из нас троих я была ближе к выходу, её открыла именно я. На пороге стоял высокий, статный и весьма привлекательный мужчина лет сорока пяти, не меньше. Увидев меня он отчего-то опешил, но как только он заговорил, я сразу поняла причину его замешательства.

– Можно ли мне пообщаться с Изабеллой Палмер? – протяжно, с ярко выраженным американским акцентом, поинтересовался у меня мужчина.

– Эммм… – только и смогла протянуть я и, оторвавшись от голубых глаз незнакомца, обернулась к отцу и Стелле, стоящим у подножия лестницы, ведущей на второй этаж. – Кажется это тебя, – произнесла я, открыв дверь шире.

– Патрик?.. – обеспокоенно выдала имя гостя Стелла, и лицо отца мгновенно окаменело.

Кажется, у нас намечались некоторые проблемы…

Они вышли на улицу, а я осталась с отцом на кухне.

Сейчас он нервно упирался костяшками кулаков в кухонный стол. Скрестив руки на груди, я сидела на стуле напротив.

– Успокойся, – наконец произнесла я, – у неё ведь в течении десяти с половиной лет должна была быть какая-то личная жизнь…

– Нет, у неё не могло быть любовника! – глухо, но с натиском отозвался отец.

– Едва ли его можно считать любовником. По факту ведь она больше десяти лет жила холостяцкой жизнью.

– Думаешь, этот пижон был близок с ней? – отец вцепился в меня холодным взглядом.

Я не могла не отметить того, что он говорил о “пижоне” в прошедшем времени. “Был”, а не “есть”. По-моему, отец слишком быстро застолбил за собой право на владение Ею.

Я не отвечала, чтобы никого не ранить, и тогда продолжил говорить он:

– У меня ведь никого не было!

– Ты скорбел по погибшей жене, она же не помнила, была ли вообще когда-либо замужем, – уклончиво ответила я, переведя взгляд вбок.

Отец замер. Он сверлил меня взглядом ещё несколько секунд, прежде чем сорвался с места и направился к выходу. Я подскочила со своего места одновременно с ним и вовремя загородила ему выход из кухни.

– Таша, отойди, – отец, в отличие от меня, никогда не умел устрашать, но на сей раз его голос был вполне убедителен, чтобы верить в его нерасположенность к стычке со мной.

– И что ты сделаешь? Выбежишь на лужайку и пристрелишь его?

– Я знаю, что это ты вытаскиваешь из ружья патроны.

– Тогда ты знаешь, почему я это делаю, – прищурилась я, не расцепляя скрещённых на своей груди рук.

– Я бы никогда не выстрелил себе в голову. Однако ты мне не доверяешь. Почему?

“Потому что Миша сейчас в реабилитационном центре. Потому что Энтони слетел с катушек и погиб. Потому что Мия родилась больной. Потому что она с Жасмин растёт без матери и без отца. Потому что Айрис высохла от анорексии и сбежала из-под венца. Потому что Амелию вытеснили на чердак, к которому она прикипела так, словно это нормально, отчего теперь наотрез отказывается переезжать в жилые комнаты. Потому что я хренов оледеневший кусок льда. Потому что мы все боролись в одиночку”, – мысленно отвечала я, вслух производя лишь равномерные вдохи и выдохи.

Прежде, чем наше сверление друг друга взглядами было кем-либо из нас оборвано, далеко за моей спиной раздался глухой хлопок входной двери. Через несколько секунд в гостиную вошла Она, и я обернулась.

– Думаю, мне стоит объясниться и с вами, – произнесла Она, словив на себе обеспокоенный взгляд отца.

С её стороны это было мудрое решение.

Мы вновь сидели в гостинной, на сей раз без чашек горячего чая в руках и не обращая внимания на домашнее имбирное печенье Амелии.

– Значит, он был просто знакомым? – выслушав Её рассказ длиной в полчаса, “на всякий случай” решил уточнить отец.

– Он мой друг, – уверенно произнесла Она, заменив слова “знакомый” на “друг”, а “был” на немное “есть”.

Я не могла не заметить тени, пробежавшей по отцовскому лицу.

– У мамы есть друг, который всё это время помогал ей выживать в неизвестной ей стране, в неизвестном городе. По-моему, это замечательно, – пожала плечами я, стараясь говорить как можно более невозмутимо. Однако я заметила, что они заметили, что я произнесла слово “мама”. Все замолчали. Чтобы разрядить обстановку, Она решила продолжать беседу.

– Я пообещала Патрику, что отвечу на его чувства, но вчера так и не вернулась в отель, совершенно забыв о назначенной между нами встрече. Сейчас я вынуждена была его ранить новостью о том, что я, оказывается, замужем, и у меня есть дети… Он всё понял. И всё равно мне мучительно от того, что я причинила ему эту боль.

Я едва удержалась, чтобы не шлёпнуть себя по лбу!..

Дариан!.. Мы назначили встречу на крыше лучшего отеля в Лондоне, и я совершенно забыла её отменить! Прошли уже целые сутки!

Вскочив со своего места, я уверенно помчалась навстречу своим неприятностям.

*елла и Патрик.

Когда Белла не пришла к нему вчера вечером, он на инстинктивном уровне понял, что произошло. Но в отличие от её родственников, он всегда знал, где её искать.

– Значит, тебя зовут Стелла Грэхэм, – подытожил он, когда она замолчала.

Они стояли у арендованного Патриком Ламбертом красного шевроле, облокотившись о который он докуривал успокоительную сигарету.

– Ты ведь не куришь, – заметила она.

– Не курил, – сквозь прищур посмотрел на собеседницу мужчина. – Ты нашла свою семью. Теперь у тебя есть мать, дети, внуки, племянники и муж, – последнего в этом списке он выделил не специально, но всё-таки выделил. – И всё потому, что я…

Он замолчал.

– Не думай, что ты разрушил наше счастье, – она заглянула в него своими васильковыми глазами, когда-то поработившими его разум. – Мы не могли быть счастливы вместе.

– Почему? – неожиданно хриплым голосом спросил он, действительно желая знать ответ.

– Думаешь, я прожила десятилетие в собственноручно сооружённом для себя монастыре лишь потому, что боялась по-настоящему жить? Я до сих пор ничего не помню… Но ведь ты прекрасно знаешь, что всё это время моё сердце было с ними, – она едва уловимо повела своим красивым округлым плечом в сторону дома, находящегося за её спиной.

Она его пощадила, а ведь могла напрямую сказать, что её сердце, владеть которым он так страстно желал, всё это время принадлежало мужчине, подарившему ей счастье материнства, о котором она теперь совершенно ничего не помнила.

Патрик увидел её мужа только краем глаза, но для него этого оказалось достаточно, чтобы понять, почему всё это время она обращала на него своё внимание. Сразу видно, какой тип мужчин ей нравится.

– Мы ведь останемся друзьями? – с надеждой спросила она.

Патрику понадобилось несколько секунд, чтобы дать свой ответ.

– Конечно, – наконец произнёс он, после чего сделал свою последнюю затяжку и бесцеремонно бросил окурок себе под ноги. Затерев его носком своих дорогих начищенных ботинок, он на секунду замер. Вновь посмотрев на свою собеседницу, он сжал кулаки, но вовремя заставил себя собраться, после чего протянул ей руку. Сцепившись в рукопожатии, они вновь замерли. – Ты знаешь, где меня найти. Всегда знала.

– Теперь и ты знаешь, – поджала губы она.

– Мы не расстаёмся, – уверенно добавил Патрик. – Мы прощаемся на время. Не забывай обращаться ко мне по каким-нибудь пустякам, чтобы я мог для тебя ещё хоть что-то делать. Так наша дружба не будет нами предана.

– Хорошо, – полушёпотом произнесла она, ощутив, как её горло сжал неожиданный спазм.

Она не стала наблюдать за тем, как он садится в машину и уезжает, чтобы не чувствовать себя окончательно разбитой. Она сделала правильный выбор и не сомневалась в этом. Никогда не сомневалась. Сомневался только он. Выезжая из провинциального городка, в котором оставил женщину своей мечты наедине с загадками её прошлого, Патрик сомневался в том, что сделал правильный выбор. Может быть не стоило искать и находить её прошлое?.. Может быть нельзя было выпускать её из Нью-Йорка?.. Может быть необходимо было схватить её сейчас и насильно вывезти обратно в Штаты?..

Может быть.

Но это уже была не Белла. Той женщины, в которую он влюбился, больше не существовало. Та же, которая сейчас возрождалась на её месте, ещё не нашла себя, и не факт, что у неё в итоге получится найти.

И всё же он любил её. Любил призрака. Как самоубийца.

Глава 57.

Всё начиналось не так уж и плохо. Я позвонила Дариану, он, не успев выслушав моего “привет”, совершенно спокойным тоном сказал, что ждёт меня у себя дома, и положил трубку. У меня создалось впечатление, будто он занят чьей-то компанией, однако главным в этом звонке оказалось не его поспешность или моя медлительность, а его спокойствие, которое я успешно проморгала.

В момент, когда я позвонила в дверь, часы показывали без пяти девять, и я была уверена в том, что Ирма, как и вся прислуга, сейчас дома, хотя машины Джины в гараже уже не было.

Дверь открылась, и я вошла внутрь. Было темно, но я не торопилась включать свет. Закрыв за собой дверь, я начала неспешно снимать обувь и ветровку. Прислушавшись, я уловила звуки начинающегося ливня, под который мне повезло не попасть. Удовлетворённо выдохнув, я запрыгнула в белоснежные одноразовые тапочки, которые прислуга несколько раз в неделю обновляла, и направилась внутрь дома. Сначала я думала, что мне необходимо идти в кабинет Дариана, но, открыв дверь прихожей, я увидела его сидящим за столом в столовой, которую освещал странный тусклый свет, исходящий из гостиной. Миновав площадку с лестницей, я остановилась на пороге столовой и поняла, что свет исходит от камина, расположенного в дальней гостиной.

– Не слишком темно? – соответствующим обстановке, глухим тоном поинтересовалась я, засунув руки в задние карманы джинс.

– Не заметил как стемнело, – совершенно спокойным тоном ответил Дариан, убрав локти со стола и скрестив руки на груди. Его спокойствие предательски сняло с меня напряжение. – Чего-нибудь выпьешь? Вино, виски?

– Виски, – согласилась я.

– Сейчас принесу, – едва уловимо выдохнув, произнёс Дариан, после чего поднялся со своего места и направился на кухню. – Можешь подождать меня пока в гостиной, – разрешил он, и, недолго думая, я направилась в дальнюю гостиную.

Остановившись возле камина, я замерла, наблюдая за огнём и прислушиваясь к порывам весенней бури за окном, только начинающей входить в свою силу.

Я задумалась и не заметила, как Дариан появился рядом. Вздрогнув от его неожиданного появления, я приняла из его рук виски со льдом. Я сделала глоток и, наконец, начала что-то ощущать.

– А ты не хочешь выпить? – поинтересовалась я, не увидев в его скрещенных на груди руках второго бокала.

– Не сегодня, – коротко ответил он, после чего вдруг забрал из моих рук мой бокал и поставил его на полку над камином. – Да и тебе не стоит.

Я решила не уточнять почему. И не уточнять, в какой именно момент вчерашнего вечера он понял, что я кинула его одного посреди Лондона на крыше отеля. Мужчины вроде Риордана не терпят к себе подобного отношения. Очевидно, мне придётся извиниться.

– Насчёт вчерашнего вечера… Извини, у меня не получилось прийти.

– Не получилось или ты забыла?

Я замерла, пытаясь оценить степень его злости. Мне казалось, что он вполне сдержан, но мне так казалось лишь потому, что до сих пор мне ещё никогда не приходилось лицезреть его ярость.

На самом деле я забыла. Если бы у меня просто не получилось, я бы сообщила ему об этом, но я просто забыла… Это был правильный ответ, и его знали мы оба. Как всегда, я ответила как есть.

– Забыла.

– Почему? – Дариан слегка приподнял левую бровь одновременно с правой рукой, скрещенной со второй на его груди. Позже я пойму, что это был второй признак его ярости – первым была сдержанность – но сейчас я этого не понимала.

Рассказать ему о Белле, которая оказалась Стеллой?.. Я не настолько была с ним близка и не желала становиться с ним ближе.

– У меня возникли проблемы.

– Какие? – не отступал Дариан, что меня уже начало напрягать.

– Тебя это не касается.

Дариан молча сверлил меня пронзительным взглядом сверху вниз, словно пытаясь меня проткнуть им насквозь. Подождав несколько секунд, он продолжил.

– Тебе не кажется, что твоя жизнь – это одна сплошная проблема? – неожиданно выдал он. – Что ты сама – проблема? Которая, естественно, меня не касается. До тех пор, пока тебя кто-нибудь не изобьет или дружки твоего брата не попытаются тебя всерьёз прикончить, или бывшие любовники прирезать…

– Я ни разу не просила тебя вступаться за меня.

– Не лезть в твою жизнь, верно? – Дариан прищурился. – А как насчёт того, что твоя жизнь принадлежит мне? Забыла? Ты мне продалась, солнышко, так в чём, собственно, проблема?

– Проблема в том, что я тебя не люблю, – вновь резала правду я, уже напряженно сжав кулаки.

– А я тебя, значит, люблю… – Дариан наигранно задумался. – Так? – я не собиралась отвечать, но Дариан упорно молчал, а спустя минуту повторил свой вопрос более настойчиво. – Я спрашиваю – так?

– Возможно ты ошибочно думаешь, что можешь быть в меня влюблён, – вошла в ещё большее напряжение я.

Дариан сделал шаг вперед, сократив расстояние между нами до двух шагов.

– Ошибаешься, – он слегка пригнулся вперёд, едва отстранив правую руку от своей груди, – я всегда знаю, что думаю или чувствую, – он буквально уничтожал меня своими глубокими огромными глазами. – Я тебя ненавижу, красавица.

Осознание… Я наконец её разглядела! В его глазах, смотрящих в упор внутрь меня, пылал огонь, но это был не отблеск от камина – это была чистая злость!

– Думаешь, ты можешь меня игнорировать? – он не повышал свой тон, и это пугало больше всего.

– Нас может увидеть кто-то из прислуги… – сделала шаг назад я.

– В доме никого нет, – не меняя своей устрашающе напряжённой интонации, произнёс Дариан, и от услышанного у меня мгновенно остановилось сердце. Теперь я видела её в упор. Угрозу.

– Где Ирма? – не своим голосом спросила я.

– Можешь не переживать, никто не узнает о том, что ты спишь со своим начальником за деньги! Думаешь, ты выше других?! Ты всего лишь проститутка, стóящая дороже остальных лишь потому, что умеешь продавать своё красивое личико и гибкое тело!

Испуг сменился желанием противостояния и жаждой высказать всё и сразу. У меня заходили желваки.

– О мужчинах судят по женщинам, которых они выбирают! – выпалила я. – Если ты выбрал себе проститутку, значит ты её заслуживаешь! – уух! Я входила в кураж. – Давно тебе хотела сказать, да всё подходящего момента не было: ты то ещё дерьмо, дорогой!

Слова вроде “солнышко”, “красавица” или “дорогой” усиляли эффект всего нами сказанного до предела.

Дариан не задержался с ответом.

– Не забывай, что ты работаешь в моей постели по предоплате! За пятьсот тысяч ты должна думать лишь о том, как меня удовлетворить!

Я решила сделать свою слабость силой, поэтому начала безжалостно врать, чтобы уязвить оппонента как можно больнее, ведь я знала наверняка, как это сделать.

– Ты абсолютно прав – я сплю с тобой только из-за денег! Я с удовольствием продалась бы другому, но под рукой в тот момент был только ты! – о-о-о да-а-а! Этими словами я залезла ему под кожу! Заметив это, я продолжила с ещё большей силой. – Я переспала бы со старым, глухим, слепым, хромым, с кем угодно, только бы не с тобой! Просто на момент моей продажи тебе у меня не было вариантов! Сейчас же у меня нет возможности обменять тебя на другого! Да я бы не раздумывая сделала обмен, если бы у меня только появилась возможность!

– Ты забываешься!!! – Дариан сделал устрашающий шаг вперёд, но я уже взошла на вершину своей смелости, чтобы испытывать страх перед кем бы то ни было, пусть даже перед огромной горой мускулов.

– Да ты меня никогда сексуально не удовлетворял!

В этот момент я верила в то, что Дариан меня ненавидит.

– Стерва!

– Да пошёл ты! – выкрикнув это, я хотела сбежать, но Дариан схватил меня за плечи и отбросил назад на то место, где я всё это время стояла.

– Можешь даже не мечтать о свободе!!! – его голос сотрясся громом. – Ты продалась мне навсегда!!! До конца жизни будешь кувыркаться в моей постели!!!

Это был мгновенный импульс, произошедший по инерции, совершенно незапланированно. Я поняла, что сделала, только после того, как почувствовала огонь в своей руке. Пощёчина была настолько мощной, что я едва не разбила себе ладонь, но это сейчас было наименьшей из моих проблем.

Дариан, пронзив меня насквозь своим по-настоящему свирепым взглядом, слишком медленно поворачивал голову обратно в мою сторону. Несколько прядей его густых волос упали на его пылающие глаза, и едва не воспламенились от них. Он был взбешен. Настолько, что в этот момент я не сомневалась в том, что он меня убьёт. В буквальном смысле. Один шаг, один жест – и моя шея, как он когда-то и обещал, сломлена. И никто не найдёт моего трупа. Никогда. Только он и будет посещать мою безвестную могилу. Только с ним и проведу свою вечность. В буквальном смысле.

– Это ты зря, – сквозь зубы прорычал Риордан.

На сей раз я не сомневалась в его словах.

Достаточно было посмотреть в его пылающие молниями глаза, чтобы понять, что я зря подняла на него руку. Его разъярённый взгляд буквально заставил меня сжаться в размерах от ужаса, но даже этого я толком сделать не успела.

Кажется, я недостаточно быстро моргнула, потому что в следующий, незамеченный мной момент, обе мои руки выше локтей уже были сжаты, а Дариан буквально навис надо мной всей своей громадой.

Он впился в мои руки своими мощными пальцами так сильно, что мои кости едва не затрещали под кожей, и я вдруг неконтролируемо поморщилась от боли.

– Говоришь, я тебя не удовлетворяю?! – он встряхнул меня с такой силой, что из меня едва дух не вылетел. – Ты кричала и будешь кричать от оргазма в постели со мной!!!

– Дариан! – вскрикнула сквозь боль в плечах я. Теперь мне уже было откровенно не до желания противостоять ему или грубо высказаться.

– Иди сюда!.. – он выпустил мою левую руку и резко дёрнул мою блузку сверху вниз.

Пуговицы мгновенно и с неестественно звучным для меня треском разлетелись по деревянному полу. Краем глаза я увидела как одна из них влетела прямиком в камин, напоследок наградив меня своим нежно-коралловым блеском.

Кажется, я не до конца понимала, что происходит.

Я пришла в себя лишь в момент, когда Дариан уже стянул с меня блузку и она мягко упала на ковёр справа от меня. Я попыталась ударить противника в грудь, но он схватил меня за запястье.

– Не трогай меня своими грязными руками! – злобно выдавила сквозь зубы я, всё ещё пытаясь себя убедить в том, что со мной ничего страшного не случится, хотя все фибры моей трепещущей души говорили мне о том, что это зашло слишком далеко и я уже потеряла контроль над происходящим.

Ничего не ответив, Дариан, заломил мою правую руку за спину и прижал меня к себе ещё плотнее, после чего правой рукой схватил меня за волосы на затылке.

– Не надо инсценировать раздумье, – заглянув в меня своими огромными глазами, прорычал он. – Тебя ведь заводит грубость, – он нагнулся ко мне так низко, что его дыхание обжигало мне лицо. – Ты этого хочешь не меньше меня… – он оборвал свою речь слишком резко, чтобы я успела предугадать его следующий шаг.

Стремительно и с натиском он засунул свой язык в мой приоткрытый рот и начал орудовать им во мне с максимальным давлением, несдержанно и так энергично, что я не могла ему ни сопротивляться, ни отвечать. Это продолжалось не больше пары минут, но этого хватило, чтобы я начала терять контроль над своим телом. Внизу живота предательски защекотало, мои ноги начали дрожать, по телу разбежались потоки мурашек, а когда на второй минуте мои колени слегка подкосились и моё тело утратило изначальную волю к сопротивлению, Дариан резко вытащил свой язык из моего рта и, слегка отстранив меня, потянулся к моему лифчику.

– Я сама, – попыталась отстранить его руку я, но он лишь ещё более резким движением схватил ленту, соединяющую чашки лифчика, и дёрнул её с такой силой, что разодрал бюстгальтер напополам.

Меня почему-то это разозлило гораздо больше, чем его язык у меня во рту, и я, не думая, обеими руками резко вцепилась в его тёмно-синюю рубашку и разорвала её на нём от основания, и до конца, не оставив на ней ни единой пуговицы. Я уже хотела сказать ему о том, что мы квиты, но он не собирался останавливаться. Притянув меня к себе, Дариан буквально вжал мою грудь в свою и грубыми рывками начал расстегивать мои джинсы. Сопротивляться было бесполезно, поэтому я решила резко изменить тактику. Я начала обнимать его и пытаться поцеловать, чтобы показать ему, что я готова ему подчиняться и тем самым успокоить его, но это не работало.

В момент, когда на мне остались только трусы, он выпустил меня из своей железной хватки и начал резкими движениями расстёгивать свой ремень.

– Дариан, подожди, – прикрывая обнажённую грудь правой рукой, я вытянула левую руку вперёд, в неосознанной попытке остановить его следующее наступление. – Это ведь изнасилование!.. Ты не можешь меня изнасиловать!..

– Полуизнасиловать, – спустя секунду, сбросив с себя рубашку, уверенно ответил Риордан. Я не поняла, что означает “полу”, но он, подойдя ко мне и упершись своей вздымающейся горячей грудью в мою вытянутую вперёд ладонь, решил объяснить. – Я возьму тебя силой лишь в начале. Дальше ты отдашься сама.

Схватив меня за вытянутую руку, Дариан грубо притянул меня к себе за талию и попытался вновь меня поцеловать, но на сей раз я ответила ему неожиданно бóльшим сопротивлением. Сначала я просто вырывалась, врезаясь предплечьями в его грудь, затем мотала головой, не позволяя ему даже коснуться моих губ, а затем, в момент, когда он захотел вновь схватить меня левой рукой за волосы, чтобы зафиксировать мою голову, я впилась в его запястье зубами и изо всех сил постаралась прокусить его стальную кожу. Не прошло и секунды после того, как я вгрызлась в его руку, как он вдруг ударил меня свободной ладонью по заднице с такой силой, что я, машинально подпрыгнув, мгновенно выпустила его запястье изо рта и, подогнула ноги. Воспользовавшись этим, он ловко сделал мне подножку и, давя на меня сверху, уложил меня на мягкий ковёр рядом с моей блузкой. Спустя мгновенье я осталась без трусов, ещё спустя одно на Дариане не было их тоже. Схватив меня под коленями, Дариан резким движением подтянул меня к себе, и в этот момент я вдруг поняла, что именно он хочет сделать.

– Дариан, презерватив! – вскрикнула я, попытавшись оттолкнуть его руками.

– Успокойся! – приказал он, вновь притянув меня к себе ещё ближе и вновь шлёпнув меня по пятой точке.

– Нет! – я конвульсивно пыталась его остановить, но он уже входил в меня.

Стараясь не ощущать его внутри себя, я попыталась в последний раз оттолкнуть его, но он одним резким рывком вошёл в меня до конца и, вместо сопротивления, я выгнулась от разлившегося внутри огня.

Я не отвечала ему. Просто лежала, стараясь заставить свою поясницу перестать выгибаться. Дариан делал своё дело с явным наслаждением, но вскоре ему надоела моя борьба с собственным телом и он лёг на меня, придавив меня своим весом. Целую минуту я, смотря на татуировку на его плече, пыталась убедить себя в том, что происходящее мне неприятно, но Дариан, слишком резко врезаясь в меня, не оставлял мне шансов на сопротивление.

В итоге я предательски быстро поняла, что мне давно так не нравился секс. Это было слишком хорошо, чтобы я хотела прерывать процесс, поэтому, когда он впился в мои губы своими губами, я ответила ему настолько страстным поцелуем, что едва не получила мгновенный оргазм. Но Дариан не хотел заканчивать всё слишком быстро, поэтому, по интенсивности моих стонов поняв, что я дохожу до точки, резко вышел из меня и, перевернув на живот, заставил встать в позу собачки. Это продолжалось слишком долго, чтобы на моих руках и коленях потом не остались покраснения. Мне казалось, что в этой позе я чудом выжила от переизбытка кайфа, но в момент, когда Дариан в очередной раз специально не довёл меня до оргазма, я резко развернулась и села ему на руки, желая покончить с этим уже спустя полчаса после начала, но меня ожидали ещё тридцать минут безумия.

В момент, когда Дариан вновь оказался сверху, я поняла, что конец этого безумия близок.

– Только не в меня! – глубоким голосом, похожим на полушёпот, прорвавшийся сквозь стон, начала говорить ему на ухо я. – Дариан, слышишь?!

Он слышал, я это знала.

Судорожное сжатие моих внутренних мышц произошло на несколько секунд раньше, чем у него. Начав биться в оргазме, я ощутила его напряжение в себе и поняла, что он собирается кончать прямо в меня.

Превозмогая кайф от своего второго за последние полчаса оргазма, я начала кричать:

– Выходи!!! Дариан, выходи!!! Быстрее!!! – я врезалась ладонями в его грудь, продолжая извиваться от конвульсий оргазма и, задыхаясь, кричать от осознания происходящего. – Вытащи!.. Дариан, вытащи его из меня!.. Не кончай в меня!.. Нет, слышишь?! Нет!..

Ему было наплевать. Кажется, его мои крики только ещё больше возбуждали. Сделав ещё несколько мощных толчков, он резко прижался к низу моего живота своим и я вдруг почувствовала, как внутрь в меня врезается горячий поток. Один… Два… Три… Я никогда прежде не испытывала двух оргазмов подряд. Огонь в камине стал ярче, запах Дариана сильнее, мой голос глуше. Изогнувшись, я впилась в тело своего партнёра и попыталась дышать, но у меня получалось слишком отрывисто.

Дариан слишком долго удерживал этот момент. Ещё чуть-чуть – и мой дух покинул бы моё тело.

В момент, когда Дариан, целуя меня в шею, медленно стал выходить из меня, я поняла, что не просто была выжата им до последней капли. После выжимания я каким-то чудом осталась в живых.

Он не убил меня.

Пока что…

Глава 58.

Я всё ещё лежала на мягком ковре и содрогалась в конвульсиях, боясь сдвинуться с места, чтобы не спугнуть наслаждения, разливающегося по всему моему нутру. Так, не в силах совладать с дыханием, я пролежала не меньше пяти минут, после чего неожиданно поняла, что всё это время из моих глаз по вискам потоками лились слёзы. Протерев глаза, я тяжело выдохнула и, наконец, посмотрела на лежащего слева, ближе к камину, Дариана. Он уже, или всё это время, смотрел на меня.

– Неплохо, – вдруг произнёс он.

– Ещё бы! – ударила его в бок я.

– Это значит, что тебе понравилось?

– Ещё бы! – повторилась я, вновь ударив его в бок. Я прикусила губу, чтобы не ответить взаимной улыбкой на его ухмылку, и вдруг меня словно гром поразил. – Ты кончил в меня! – неожиданно вскрикнула я.

– Ну да… – непонимающе произнёс Дариан.

– Ты… – я резко села. – В меня!..

Схватив свою рубашку и нижнее бельё, я начала надевать трусы.

– Что ты… – Дариан не успел договорить – я его оборвала.

– Одевайся, быстро! Нам срочно нужно в Лондон!

– В Лондон, зачем? – сев рядом со мной, одарил меня непонимающим взглядом он.

– За противозачаточными таблетками! Быстро! – повторила своё требование к скорости я.

Хотя Дариан был не так быстр, как мне того хотелось бы, в итоге он всё-таки нашёл для меня одну из своих рубашек взамен на мою разорванную блузку, и мы вместе вышли на улицу, залитую только что закончившимся ливнем.

– Ты что, не можешь жать на газ сильнее?! – я всю дорогу только и делала, что требовала от водителя большей скорости, но сейчас он и вправду ехал слишком медленно.

– Если будешь так сильно кричать, забеременеешь раньше времени, – усмехнулся Дариан.

– По-твоему это смешно?!

– По-моему, некоторые и после сотни попыток забеременеть не могут этого сделать, и лишь единицы умудряются сделать это с первого раза. Успокойся.

– Успокоиться?! Внутри меня твоя сперма, идиот!

В ответ Дариан лишь сильнее рассмеялся, но всё же скорость прибавил. Совсем на чуть-чуть.

– Купи таблетки и тест на беременность, – торопливо произнесла я, когда Дариан припарковался напротив ночной аптеки. Получив от меня инструкцию, он уже хотел выходить из машины, но моё волнение вдруг захлестнуло меня с головой и я начала тараторить. – Нет, купи лучше два теста… И таблетки… А лучше, купи три…

– Я куплю пять тестов, не переживай, – убедительно произнёс Дариан, заглянув мне в глаза. – И перестань держаться так за живот. От твоих объятий сперма внутри тебя не рассосётся.

Он ухмыльнулся, а я так и не успела пронзить его своим коронным презрительным взглядом.

Как только он захлопнул за собой дверцу, я убрала руки с живота и, не зная куда их деть, положила их на колени, сцепив между собой пальцы. Я ещё перед выездом из поместья проверила – противозачаточный пластырь не оторвался и до сих пор крепко держался на моей левой голени. И потом, Дариан ведь действительно прав: не многие беременеют с первого раза, а у меня ещё и пластырь…

И всё же я не собиралась успокаиваться, пока не выпью таблетку.

Дариан задерживался, и я начинала злиться на его нерасторопность, но злость прошла вместе с появлением в моих руках жёлтенькой коробочки с одной-единственной таблеточкой, миниатюрные размеры которой напрягали.

– Почему одна? – с подозрением сдвинула брови я.

– Фармацевт сказал, что это самое действенное средство.

Не дослушав, я проглотила таблетку и запила её имеющейся в бардачке Дариана газировкой, даже не успев почувствовать её вкуса. Пока Дариан наблюдал за последним перед выездом из города светофором, я рассматривала пять упаковок струйных тестов на беременность разного производства. Затем приступила к чтению инструкции проглоченной мной только что таблетки. Когда я дошла до перечисления побочных эффектов, мои глаза едва не полезли на лоб.

– Задержка овуляции, задержка менструации, головная боль, боль в груди, тошнота, повышенная температура…

– Никогда не читай о побочных эффектах препаратов, которые принимаешь, – отстранённо произнёс Дариан, после чего буквально вырвал из моих рук вкладыш. Смяв его, он выбросил получившийся из него бумажный шарик на заднее сиденье. Благо я успела прочитать, что таблетка действует в течении часа и помогает избежать нежелательной беременности в девяносто девяти целых и девяти десятых процентов случаев.

Не помню как, но практически сразу после того, как мы покинули Лондон, я, выжатая до последней капли, начала дремать, и мои слипающиеся веки вскоре закрылись так плотно, что я даже не поняла, в какой именно момент перестала моргать и крепко заснула. Кажется, Дариан ехал слишком медленно…

Я проснулась в момент, когда мы въезжали в город, и сразу же схватилась за одну из пяти коробочек с тестами, которая едва не соскользнула с моих колен. Спать хотелось безумно, но я твёрдо решила, что эти последние минуты дотерплю до дома.

– Проснулась? – усмехнулся Дариан.

– И чего ты такой жизнерадостный? Хотя, дай угадаю… Это ведь не в твоё влагалище впрыснули литр спермы, – сквозь зубы выдавила я.

– Бьюсь об заклад, что там был не литр, – заулыбался ещё шире Риордан. – Кстати, о том, что я назвал тебя девушкой лёгкого поведения…

– Продажной девушкой, – прищурилась я. – Проституткой и…

– Ты ведь тоже меня дерьмом обозвала, но я не думаю, что ты так думаешь, и ты не думай, что я могу так думать… – Дариан встретился со мной красноречивым взглядом. Я прищурилась ещё сильнее.

– Это, конечно, неплохо, что ты так не думаешь, хотя мне и наплевать, но с чего ты взял, что я действительно не думаю, что ты подонок… – я прикусила нижнюю губу, чтобы случайно не брызнуть смехом.

– Подонок?! – Дариан тоже плохо удерживался от смеха. – Если мне не изменяет память, так ты меня не называла.

– Называла! – не сдержавшись, засмеялась я. – Подонок, мерзавец, козёл…

– Эй! – смеясь, он пихнул меня в плечо.

– Придурок с толстым кошельком и раздутым эго… – продолжала заходиться смехом я. – А ещё я забыла сказать тебе, что твой член такой большой не от природы, а от того, что ты его себе увеличил при помощи пластики, и, судя по его размерам, это стоило тебе ровно пятьсот штук!

По крайней мере именно в такую сумму была оценена и продана с молотка моя свобода…

– Серьёзно?! – Дариан смеялся так искренне, что я не могла остановить свой смех, который всё больше напоминал истерический. – Ладно, – отсмеявшись, спустя минуту тяжело выдохнул он. – Теперь-то мы квиты?

– Теперь да, – удовлетворённо выдохнула я, сдув свои щёки.

Мы остановились у моего дома, я, по традиции, поцеловала Дариана и вышла из машины. Когда же он вышел вслед со мной, я мгновенно наградила его удивлённым взглядом.

– Переночую сегодня с тобой, – смотря мне в глаза, невозмутимо сообщил он, и поставил машину на сигнализацию.

– Ты серьёзно?!

– Я устал не меньше твоего и не хочу тащиться домой сквозь ночь. Уеду утром.

– Тогда зачем было меня целовать “на прощание”?!

– Я просто не мог не взять с тебя лишний поцелуй.

– Помнишь, я говорила тебе, что ты придурок? – подойдя к входной двери, начала искать в связке нужный ключ я, радуясь тому, что Байрон вкрутил новую лампу у входа.

– А я тебе говорил, что ты неплохо целуешься?

– Неплохо?! – наигранно возмутилась я, продолжая вторить своему приподнятому настроению. – Да ты мне рот затыкаешь своим большим языком, не оставляя мне и шанса поработать!

– О-оу-у… – заинтересованно протянул Дариан, уже входя в дом. – Я готов оценить работу твоего языка здесь и сейчас.

– Нет. Спать. – Уверенно отрезала я, и мы, направившись в спальню, разделись, и, устроившись под прохладным одеялом, мгновенно заснули.

Утро наступило слишком быстро. И хотя оно было солнечным, выходить сегодня на пробежку я однозначно не собиралась, да и поздно уже было: половина девятого – обычно я выхожу в восемь.

Схватившись за тест на беременность, я с затаённым дыханием отправилась в туалет. Помочившись на него, я вернулась в постель, в которой Дариан уже не спал. Положив тест обратно в коробку и отправив его на прикроватную тумбочку, я накрылась одеялом.

– Ну что? – сонным голосом поинтересовался он.

– Результат нужно смотреть через пять минут… – пробубнила я.

– Подождём, – вновь выдохнул Дариан, и мы подождали.

…Проснувшись через час на груди просыпающегося Дариана, я вспомнила, зачем вообще просыпалась часом ранее, и, с замиранием сердца, потянулась к синей коробочке.

– Отрицательный, – с невероятным облегчением выдохнула я.

Таблетка, пластырь или всё вместе, но это сработало.

Никакой нежелательной беременности.

Мы с Дарианом сидели на кухне, уже вполне бодрые и отошедшие ото сна, и ели горячие бутерброды с чаем.

– Нет, я серьёзно, – хмурилась я, пока Дариан смеялся, – пообещай мне, что больше этого не повторится.

– Но тебе ведь понравилось?

– Что именно: мочиться на тест и с ужасом ожидать результата твоей деятельности?

– Но ведь никакого результата нет! – искренне смеялся он.

– Это не смешно! – негодовала я. – Обещай мне, что этого больше не повторится.

– Ладно-ладно, – дожёвывая свой бутерброд, сдался Дариан и, ухмыляясь, притянул меня к себе, чтобы смачно поцеловать в макушку. Мне же было не до смеха, поэтому я сразу же отстранилась.

– Всё, тебе пора, – отряхнув ладони от крошек, заявила я.

– А как же чай?

– Ты не допил не так уж и много, обойдёшься, – заявила я, уже буквально вытолкав нахала из-за стола.

– И чего ты так переживаешь? Тест отрицательный, таблетка выпита…

– Пластырь действует, а ты больше так не будешь поступать, – завершила логическую цепочку я.

– Какой пластырь? – резко остановился у выхода Дариан.

– Не твоё дело, – попыталась продолжить выталкивать его из дома я, но он больше мне не поддавался, и потому стоял на месте словно вкопанный.

Первые пять секунд Дариан словно пытался понять смысл моих слов, а потом его словно молния поразила. Всё произошло в одну секунду: он неожиданно быстро нагнулся и резко сорвал с моей голени пластырь. Прежде, чем я успела отстраниться и возмутиться, он бегло осмотрел место, на котором прежде была закреплена наклейка.

Разогнувшись, Дариан встретился с моим рассерженным взглядом, но его взгляд был не менее сердитым.

– Ты говорила, что заклеила царапину, но никакой царапины на твоей ноге нет, – Дариан протянул пластырь вперёд перед собой. – Таша, что это такое?

– Контрацептивный пластырь, – старалась не сильно рычать я.

– Ты носишь контрацептивный пластырь в тайне от меня? – Дариан начинал заводиться. – Зачем?

– За тем, чтобы обезопасить себя, – скрестила руки на груди я, занимая оборонительную позицию. – Я не собираюсь беременеть от тебя. Я не настолько глупа, чтобы заковывать себя в подобные кандалы.

– Дура! – резко схватил меня за плечи Риордан. – Ты и так в кандалах! Если я захочу, я сделаю тебе десяток детей! Ещё раз узнаю о том, что ты занимаешься подобным в тайне от меня, и через девять месяцев будешь рожать нашего первенца, поняла?! – он с силой встряхнул меня, но я осталась безэмоциональной.

Меня подобным больше не проймёшь. После вчерашнего у Дариана стало заметно меньше шансов навести на меня страх.

И всё же я видела, что Дариан был по-настоящему зол, хотя и не понимала, из-за чего конкретно. Выругавшись, он вышел из дома громко хлопнув за собой дверью, а я отправилась обратно в постель. До начала рабочего дня оставалась ещё пара часов, и я намеревалась провести это время с пользой.

…По-видимому, мне ещё долго предстоит отходить от вчерашней бури и ходить “слегка пришибленной” на эмоции.

Глава 59.

С регулярностью параноика, четыре утра подряд я садилась на унитаз с чёткой целью помочиться на тест, и с завидной регулярностью получала всегда один и тот же результат – отрицательный. Что, соответственно, в моём случае, считалось результатом положительным.

В конце концов здравый смысл возобладал. Наличие контрацептического пластыря на моём теле во время секса, выпитая уже спустя час противозачаточная таблетка и рассказ Нат о том, что у неё с Байроном трижды рвался презерватив, но не смотря на это она до сих пор ни разу не “залетела”, даже с учётом того, что однажды это произошло во время овуляции, а она, в отличие от меня, не носила на себе контрацептивного пластыря и не пила никаких таблеток, – всё это приводило меня в чувства. В четвёртый раз получив отрицательный результат теста, я мысленно выругалась на своё умопомешательство и пообещала себе больше никогда не позволять себе сходить с ума, если я точно уверена в том, что перестраховалась. А перестраховалась я железобетонно, с этим не поспоришь.

После четвёртого теста я убедила себя в том, что успокоилась, но спокойствие я обрела лишь спустя неделю, когда никакой токсикоз меня так и не настиг. Идиотка.

Только идиотка, вопреки здравому смыслу, способна вгонять себя в подобную панику. И этой идиоткой всю прошедшую неделю была я.

Отношения с Дарианом всё это время были в буквальном смысле “никакими”. Он уехал на пять дней по делам бизнеса в Манчестер, а когда вернулся, я вышла на выходные с радостной мыслью о том, что смогу отдохнуть от Ирмы, которая, со своим неконтролируемым пристрастием к шопингу и салонам красоты, загоняла меня словно скаковую лошадь.

В пятницу, перед возвращением, Дариан прислал мне сообщение – фотографию своего запястья, на котором уже сходили следы моего укуса, с подписью: “Хорошо постаралась, за неделю не сошло”. Подумав, я отфотографировала ему свои колени и отослала фото с подписью: “Плохо стараешься, прошло за пару дней”. Его ответ: “Завтра отработаю”. Мой ответ: “Выходные пообещала Хьюи и матери, так что отработать придётся на следующей недели”. Его ответ: “Тогда презервативы с тебя”. Мой ответ: “Не собираюсь разоряться. Хочешь секса – выворачивай карманы”. Его ответ: “Мы ведь уже проехали это”. Мой ответ: “Да, когда выяснили, что ты придурок”. Его ответ: “Готовь колени”. В ответ я отправила средний палец смайликом, на этом переписка закончилась.

Дариан уже знал о моей истории с матерью. Я рассказала ему перед тем, как он слинял в Манчестер, и до того, как он успел бы самостоятельно вмешаться в мою личную жизнь. Наверное поэтому сейчас он не был против того, что мои выходные могут пройти мимо него.

Неожиданная лояльность Дариана мне понравилась, и я даже задумалась о том, что мне стоило бы почаще ему рассказывать о своих мелких проблемах, чтобы иметь возможность на личное время или выходные вне его компании.

Хотя какими-какими, а вот мелкими проблемы с моей матерью точно не назовёшь. Их можно назвать громадными, объёмными, трехмерными, пространственными, но точно не мелкими.

Предоставив субботу с Хьюи Пандоре, Руперту, Пени и Айрис, я решила провести этот день в компании Амелии, отца и женщины, в реальное существование которой я всё ещё никак не могла поверить. Возвращение Изабеллы для меня было куда более реалистичным, чем воскрешение моей матери (да так было для всех, за исключением отца). И всё же, передо мной находилась именно мама.

Проведя всю субботу в четырёх стенах родительского дома, мы втроём (я, отец и Амелия) периодически пытались помочь Ей вспомнить хоть что-нибудь. Однако факт оставался фактом: Она не помнила абсолютно ничего, а мне было сложно называть Её мамой, ведь Она сама не осознавала себя матерью кого бы то ни было.

Ситуация была серьёзной. Перед моими глазами мелькала назойливая мысль о том, что с нами будет, если Она вообще никогда ни о чём и ни о ком не вспомнит. В конце концов ведь почти одиннадцать лет прошло. Однако я молчала об этой своей мысли, смиренно слушая воодушевленные речи отца о том, что Ей помогут стены родного дома, родные места, Родные Люди… В воображении отца вообще всё, чего когда-либо касалась волшебная рука его возлюбленной, было родным, и не важно для кого: для него, для Неё или кого бы то ни было.

Вообще отец, за какие-то десятки часов, очень сильно изменился. Накануне, совершая утреннюю пробежку, я увидела, как он неистово мучал турник, три десятилетия назад установленный им между нашим домом и домом Генри. Он словно вновь вспоминал себя. Будто помогая Стелле избавиться от амнезии, параллельно избавлялся от своей. Именно он настоял на Её встрече с Мишей и именно он сопровождал Её в лечебницу.

Отец говорит, что с Мишей всё в порядке, но я знаю, что либо он искусно врёт, либо этим занимается сама Миша. Судя же по обеспокоенному взгляду Стеллы после их возвращения из лечебницы, делает это именно он.

Лечение Миши уже подходило к завершающей стадии. Даже не представляю, какие муки сейчас должно испытывать её исстрадавшееся тело. Стелла сказала, что Миша даже толком отреагировать на Её возвращение не смогла, только крепко обнимала, так и не выпустив Её из своих объятий на протяжении всего получаса их встречи. Никаких потоков слёз, глубоких слов или многозначительных взглядов. Только объятия, за которыми последовало завершение встречи.

У Миши сейчас происходит страшная ломка всего – тела, души, всего её естества – но я ничем не могу ей помочь. Ничем. Моё присутствие только повредит ей, поэтому в самом начале, когда она только ложилась в лечебницу, я дала ей слово, что не буду её навещать.

Я понимала…

Мы обе понимали.

Сегодня я отказалась от утренней пробежки, за последние годы ставшей моей закостеневшей привычкой. И не потому, что воскресное утро не располагало к пробежкам, хотя это, конечно, было и так: южный ветер за ночь неожиданно сменился северо-западным и натянул на небо беспросветную белоснежную пелену бархатных облаков, поглощающих солнечные лучи прежде, чем они успевали бы коснуться земли дольше чем на короткую минуту. Я отменила пробежку по другой причине. Просто я давно не приходила в гости. С начала весны. Всё время отдавала Хьюи, а здесь ещё и эта запутанная история…

В семь часов утра на кладбище никого кроме меня не было. Подняв ворот своего серого полуплаща, я, отойдя от могилы Джереми, уже полчаса стояла напротив соседней могилы, тупым взглядом сверля изящную работу её надгробного камня. Я не знала что сказать или что подумать, для меня это было слишком. Надгробный камень уже скоро должны были изменить, но для меня это было странным: мама отказалась уничтожать этот камень, сказав, что под ним и вправду покоится она, поэтому вместо его замены она приняла решение дописать на нём рядом со своим именем имя Изабеллы Палмер. Все согласились, я же ничего не ответила, потому что мне нечего было сказать.

И вот сейчас я стою на кладбище у Её могилы, а надгробный камень всё ещё упёрто гласит о том, что здесь похоронен человек, останков которого в этой земле нет. Странное чувство. Прежде я приходила к матери, а теперь, получается, пришла к Белле. К своей лучшей подруге и лучшей тёте. К той, о встрече с которой грезила всё последнее десятилетие, и с которой всё это время, оказывается, встречалась по несколько раз в месяц.

“Разве я могла знать о тебе?” – прозвучал в моей голове голос, заставивший меня поморщиться от его оправдательного тона. Обвинение последовало незамедлительно: “Могла! Только я и могла…”

Сначала я не узнала в Белле Беллу, затем, по прошествии десяти болезненных лет наказания за свою непроницательность, я не узнала в матери мать. Тогда, в машине, Джереми и Хьюи догадались, а я нет, сейчас же отец и Хьюи снова догадались, с первого взгляда, а я вновь нет.

Из меня никудышная дочь… Я не дочь, не сестра, не подруга… Я вообще никто после этого.

Мысли вновь унеслись куда-то в небеса и запутались в низких кучевых облаках, словно в вате. Я очнулась, когда поняла, что размышляю уже на другую тему.

…Прежде, чем я поняла, кто именно передо мной стоит, я смирилась с возвращением Изабеллы. Я твёрдо и, казалось, непоколебимо приняла её жизнь, повторно смирившись со смертью мамы. Было больно, но сейчас боль стала ещё ощутимее. Все эти дни я отказывала самой себе в признании того, что я рада тому, что моя мама жива. Рада так, как не радовалась жизни Изабеллы, внезапно явившейся пред моим лицом в облике другой женщины…

Так стыдно мне ещё никогда в жизни не было. Ни когда Энтони опозорил нашу семью своей грязной жизнедеятельностью, ни когда Миша переспала с большей половиной моих одноклассников, стала наркоманкой и родила детей от неизвестных мужчин, ни когда Генри сошёлся с Элизабет и участвовал в её стычках с Ширли… Ни-ког-да.

Мне было настолько стыдно, что я едва сдерживалась, чтобы не спрятать глаза в ладони перед могильным камнем с неправильным именем. Единственное, что я могла сказать Белле, сейчас, когда узнала о том, что она всегда была здесь, под этой землёй, я произнесла полушёпотом, который мгновенно подхватил и унёс вдаль утренний колкий ветер: “Прости. Узнав о твоём возвращении, я не смогла с достоинством тебя встретить”.

Глава 60.

Ирма терпеть не могла, когда её заставляли делать что-то для её блага, поэтому, хотя в итоге и смирялась со своей участью младшей сестры, регулярно боролась с Дарианом за каждую свободную минуту своей жизни. Сейчас спор начался из-за желания Ирмы прекратить уроки французского языка и отдать это время под верховую езду. Спор длился уже полчаса, а вопрос с перераспределением времени всё никак не решался. Дело было в Дариане. Если бы он хотел закрыть этот вопрос, он бы мог сказать одно конкретное “нет” своим коронным властным тоном, но вместо этого он словно специально вынуждал Ирму бороться за право быть услышанной.

До начала моего рабочего дня мы с Дарианом успели “встретиться” в его спальне, но не смотря на это сейчас, ужиная втроём в столовой, он вновь смотрел на меня плотоядным взглядом. Я уже успела отрицательно кивнуть ему головой, когда Ирма отвлеклась на десерт, однако до него едва ли дошло. Благо, в отличие от Ирмы, я обладала “особым” методом донесения до Дариана своей категорической позиции, так что сегодня он на меня больше точно мог не рассчитывать – я уже пообещала провести оставшийся вечер понедельника с Хьюи (мы планировали сыграть в четыре руки что-нибудь из Моцарта).

– …Что значат слова “хочу” или “не хочу”? – вырвал меня из моих мыслей Дариан, всё ещё ведущий спор с Ирмой. – Слово “надо” выше. Тебе надо ежедневно работать над своей силой воли.

– У меня потрясающая сила воли, – возразила девчонка. – Я могу прекратить работу в любой момент. Держу пари, что ты этого не можешь.

Замечание Ирмы заставило меня ухмыльнуться.

– Я всегда довожу дело до конца, – заметил Дариан.

– Но всегда ли это “надо”? – слово “надо” Ирма выделила так чётко, что я наяву услышала скобки, обнявшие его с двух сторон.

Я не могла не оценить бойкость Ирмы и её умение балансировать на грани юмора и серьёзности, поэтому решила поддержать её.

– Я согласна с Ирмой, – неожиданно вступила в их дебаты я и мгновенно словила на себе удивлённый взгляд Дариана. – Она знает, чего хочет, так пусть развивает свои сильные стороны, вместо того, чтобы топтаться на месте со своими слабыми способностями, – спокойно пожала плечами я. – Пусть занимается верховой ездой вместо французского.

На сей раз Дариан смотрел на меня с явным укором. Он явно не ожидал, что я займу сторону его оппозиции.

– Что?! – довольная его реакцией, ухмыльнулась я, после чего посмотрела на Ирму, сидящую слева от меня, и добавила. – Il n`est jamais tard d`être celui qu`on veut.

Faites de vos rêves une réalité* (*Никогда не поздно быть тем, кем хочется. Воплоти свои мечты в реальность).

Едва ли Ирма поняла мои слова дословно, однако общий смысл явно уловила, потому и улыбнулась мне самой уверенной улыбкой из своего арсенала. Дариан же, явно понявший мою фразу слово в слово, посмотрел на меня в упор и произнёс: “Traître*” (*Изменница). В ответ я лишь самоуверенно улыбнулась.

Ирма больше не будет тратить время на французский и станет больше времени проводить в “Мустанге”. Тот же факт, что для этого мне достаточно было всего лишь показать Дариану, что я это одобряю, как он сразу же прислушался к моим словам, польстил мне этим вечером, как ни один из его адресованных мне ранее страстных комплиментов.

***

Дариан был прав, говоря о том, что всегда доводит дело до конца, как и Ирма была права в том, что это не всегда может быть правильным. Хотя, что такое “правильно” и каковы границы этого абстрактного слова?

Пока Таша ужинала в компании Дариана и Ирмы Риордан, Стивену Эртону сообщали о том, что его акции рухнули. Дариан не простил ему его попытку наложить руку на то, что ему принадлежит – на Ташу – однако он забыл об этом на некоторое время, пока вновь не увидел Эртона рядом с Ташей на подземной парковке. Это было давно, но повторно забывать о поглощающем взгляде Стивена, направленном на его женщину, Дариан не собирался. Несколькими днями ранее они случайно пересеклись в Манчестере на приёме у одной влиятельной вдовы, активно подыскивающей себе новую партию среди богатых холостяков, однако, будем честны, сорокапятилетняя дама, не смотря на свою несомненную красоту, не могла рассчитывать на внимание молодого Риордана. В итоге она привлекла внимание своего разведённого ровесника Карла Вагнера, о благосостоянии которого знали далеко за границами Германии.

Эта последняя встреча Риордана с Эртоном на приёме оптимистической вдовы и стала фатальной. Не известно, обошлось ли всё, не спроси тайком Стивен у Дариана как дела у Таши, или же судьба Стивена и без того уже была предрешена его оппонентом, однако факт оставался фактом: этим утром Стивен Эртон ещё был богатым владельцем акций, а уже вечером этого же дня он потерял все свои деньги, оставшись с одной лишь машиной и парой квартир вне центра Лондона на руках. Это сделал Дариан Риордан, и Стивен об этом знал. Естественно он был единственным, кто знал. Всё произошло слишком тихо.

Стивен Эртон ни дня в своей жизни не работал. Акции ему достались по наследству и были всем, что у него имелось. Единственной его бронёй. Оставшись без этой брони, что ему оставалось делать?..

Стивен Эртон пришёл к выводу, что ему остаётся только мстить. Он всегда это умел даже лучше, чем вести праздный образ жизни, хотя и в последнем он значительно преуспевал. Жестокости ему было не отнять даже Дариану Риордану.

Теперь же Стивену необходимо было только время. Не так уж и много времени.

***

Утро вторника началось для Стеллы так же необычно, как начиналось каждое её утро последних нескольких дней её запутанной, словно клубок ниток, без начала, но с неминуемым концом жизни. Она всё ещё не привыкла к своему новому имени и к тому, что она просыпается в небольшой комнатке на узкой кровати, когда-то принадлежавшей её умершему сыну, о котором она совершенно ничего не помнила. Она перелистала все семейные альбомы, пересмотрела две дюжины видеоплёнок с её участием и участием членов её семьи, но абсолютно ничего не могла вспомнить. Помнила только фоторамку с недавно вернувшимся в неё фото, которое она подарила своему мужу перед тем, как на целое десятилетие (почти одиннадцать лет) распрощаться с ним и всеми воспоминаниями о нём. Больше ничего. Ни единого воспоминания в виде яркой вспышки или хотя бы тусклого лучика надежды. В голове бесконечная пустота, так и не сумевшая заполниться сто́ящими воспоминаниями о десятилетии её беспокойной жизни в Ньй-Йорке, каждый день которого был пропитан поисками, будь они внутренними или внешними.

Этим утром Стелла уходила из своего нового (старого) дома тихо, крадучись по старой скрипучей лестнице с острой надеждой на то, что её шагов не расслышит кто-нибудь из здесь живущих. Она всё ещё не привыкла к тому, что под одной крышей может находится так много людей. Целых четыре человека, не считая её. Целая настоящая семья…

Часы показывали пять ноль восемь. Стелла, уже стоя посреди зала ожидания в аэропорту, надеялась вернуться домой до семи. Этот дом она всё ещё не ощущала своим, однако она каким-то чудным образом знала, за какой его дверью что находится или какие половицы под её ногами обязательно скрипнут, если она на них наступит, или где Амелия хранит большой мешок с коричневым сахаром… Будто так и было всегда, будто она знала об этом ещё до того, как могла забыть навсегда…

И всё же она надеялась, что это не навсегда.

Больше неё на это надеялся только Родерик.

Из этих спутанных мыслей её выдернул Патрик Ламберт, остановившийся в паре шагов справа от неё. При нём был небольшой серебристый чемодан из поликарбоната, и он, откатив его чуть вбок, элегантно упёрся в его высокую ручку своей левой рукой, в полусогнутой правой держа свой серый пиджак.

– Ты пришла, – едва заметно улыбнулся он, но это была улыбка чистой грусти.

– Я ведь обещала, – повела плечами Стелла, словно не понимая, отчего он мог сомневаться в её нахождении здесь и сейчас.

На самом деле она прекрасно понимала всё, что между ними всё это время происходило и что ещё только должно было произойти здесь сейчас. Они прощаются. Окончательно и бесповоротно.

Стелла хотя и “ощущала” Родерика частью себя, она всё ещё не вспомнила его, наверное поэтому сейчас ей было так грустно прощаться со своим старым другом. В этом долгом десятилетии им с Патриком не хватило всего несколько часов, чтобы остаться друг с другом навсегда… Стелла думала, что, может быть, это и к лучшему, но не была в этом уверена наверняка.

А вдруг она никогда не вспомнит Родерика?.. Вдруг здесь, в Британии, для неё уже всё потеряно?.. Нет, она не знала наверняка. Но и сдаваться не хотела тоже.

Спустя полчаса, сидя в кафетерии, Стелла скажет Патрику слова, которые он уже ожидал от неё услышать. Она больше не вернётся в Нью-Йорк, она нашла своё начало, свою семью, и останется здесь минимум на тот же отрезок времени, который провела вдали от своей “истории”. Патрик не был удивлён, но он всё ещё безмерно сожалел о том, что утратил единственную бывшую у него возможность завоевать сердце столь невероятной женщины.

…Ещё через двадцать пять минут, заняв своё место в бизнес-классе, Патрик Ламберт смотрел в иллюминатор и ощущал, словно земля уходит из-под его ног, а не из-под шасси уносящего его вдаль самолёта. Так бывало всякий раз, когда он покидал Великобританию. Это был его третий раз.

Глава 61.

Время – объективная форма существования бесконечно развивающейся материи.

По-настоящему сильно Патрик впервые влюбился, когда ему было тридцать четыре. Обычно столь сильная любовь случается с мужчинами раньше, однако всю свою молодость Патрик был слишком погружён в свою работу, которая забирала у него все часы его пульсирующей жизни, поэтому столь сильная любовь смогла пробраться в его жизнь лишь в момент, когда бизнес-график жизни Патрика неожиданно стал более гибким. И это произошло в тридцать четыре. Это случилось накануне Нового года, на концерте классической музыки. Пенелопа Бинош была не просто двадцатилетней виртуозной скрипачкой, в столь юном возрасте успевшей достичь настоящих высот в мире музыки, – она была настоящей красавицей.

Это был настолько головокружительный роман, что Патрик до сих пор вспоминает его как лучшее из того, что когда-либо случалось в его жизни. Однако эта эйфория продлилось недолго. Всего три месяца и одна неделя страсти, на части разрывающей грудную клетку, и целая жизнь переполненная сожалением о том, что они всё же потеряли друг друга.

Патрику, приехавшему в Британию всего на четыре месяца, необходимо было возвратиться в США, чтобы уже к концу весны войти в правление новой компании, но Пенелопа, состоявшаяся и признанная во всём мире скрипачка с блестящим профессиональным прошлым и не менее многообещающим будущим, не собиралась жертвовать своей карьерой ради мужчины. Она отказалась пересечь океан вслед за своим возлюбленным, а он отказался оставаться в стране, в которой у него ничего не было.

…Они оба совершили непоправимую ошибку…

Спустя неделю после возвращения Патрика в Нью-Йорк Пенелопа обнаружила свою беременность. В испуге она набрала номер телефона Патрика, и он практически сразу поднял трубку. Он трижды спросил о том, с кем имеет честь разговаривать, но слова в её горле застряли из-за подступивших к глазам слёз. Они уже успели сказать друг другу всё – никто из них не собирался жертвовать карьерой ради другого… В момент, когда Пенелопа наконец решилась сказать находящемуся за океаном Патрику: “Я жду от тебя ребёнка”, – он, не дождавшись ответа, положил трубку. Фатальная ошибка, не позволившая ему стать отцом своего первенца. Но он об этом так и не узнал.

Спустя неделю Пенелопа Бинош была записана на приём в лучший медицинский центр, с твёрдым намерением прервать свою беременность. Но вместо того, чтобы явится в кабинет доктора, девушка отправилась в Гайд-парк*, не смотря на прохладную погоду и отсутствие аппетита зачем-то купила себе лимонное мороженое в вафельном рожке, и, усевшись на лавочке, начала наблюдать потерянным взглядом за парой белых лебедей, плавающих в пруду (*Гайд-парк – королевский парк площадью 1,4 км² в центре Лондона).

Пенелопа выросла круглой сиротой, без единственного знакомого ей родственника на всей земле. Она не хотела такой же судьбы своей дочке. Ведь Пенелопа была уверена в том, что у неё будет именно дочь. Конечно будет, ведь она не собирается идти в тот страшный кабинет, чтобы уничтожать жизнь, зародившуюся внутри неё! Через каких-то пару недель ей уже исполнится двадцать один год и на её банковском счету достаточно сбережений, чтобы купить просторную однокомнатную квартиру в центре Лондона или вне центра, но двухкомнатную… Она будет в состоянии позаботиться о своём ребёнке!

Именно это, начиная от истории своего сиротства и заканчивая твёрдой уверенностью в своих силах, Пенелопа рассказала подсевшему к ней на лавочку часом ранее красивому мужчине. Этот мужчина знал, с кем имеет честь общаться, хотя и не выдавал своего знания. Он тоже ходил на её концерты и, как и многие другие мужчины из высшего общества, был покорён не только её игрой, но и красотой. Ему ещё придётся доказать этой девушке силу своей только начинающей зарождаться любви, и он это обязательно сделает, но пока он, случайно проходящий мимо, не мог поверить в то, что эта встреча – банальная случайность. Это была судьба. Тристан Риордан, недавно переживший неудачный брак, не принесший ему никакого счастья, за исключением рождённого в этом браке сына, нуждался в любви не меньше, чем потерянная и одинокая в этом мире двадцатилетняя сирота. Уже через несколько месяцев они станут мужем и женой – едва ли не самой счастливой семейной парой. Никто даже не заподозрит того, что Ирма будет рождена не от Тристана. Девочка будет носить фамилию Риордан. Ту же фамилию, которую носит Тристан и которая по праву рождения принадлежит его единственному сыну.

С наступлением нежелательной беременности рука Пенелопы неожиданно дрогнула, отчего она, обретшая в Тристане надёжную опору, была не против стать для него лучшей из жён на всём земном шаре. Поэтому, не смотря на то, что после родов Ирмы прошло недостаточно много времени, она высказала мужу своё желание родить от него ребёнка.

Тристан был на седьмом небе от счастья, когда узнал о том, что у него будет ещё один ребёнок – Пенелопа быстро забеременела повторно. Однако кроме него об этом не суждено было узнать больше никому. Во время отпуска у Пенелопы начались сильные боли внизу живота, но с окраины острова был всего один быстрый выход – по воздуху. Их пилот, не вовремя подхвативший кишечный грипп, был не в состоянии управлять вертолётом, но промедление Тристану казалось подобным смерти. Хотя он и не имел прав на управление вертолётом, прежде он уже управлял “железными птицами”, поэтому, наблюдая за страдающей от боли возлюбленной, не сомневался в том, что у него получится и в этот раз.

…Патрик Ламберт приехал на её похороны. Тристана Риордана и Пенелопу Риордан, в девичестве Бинош, хоронили в закрытых гробах. О том, что молодая женщина на момент своей смерти была беременна, никто так и не узнал.

На церемонии погребения Патрик издалека увидел Дариана. Мальчишке на вид было двенадцать-четырнадцать лет, но не смотря на столь юный возраст он держался стойко. После церемонии Патрик высказал свои соболезнования Аарону Макмахону, принявшему опеку над оставшимися сиротами детьми Риордан, представившись ему лучшим другом Пенелопы. Аарон, добродушный мужчина с бесконечно мягким взглядом, показал Патрику фотографию дочери Пенелопы и Тристана. Большеокая, голубоглазая девочка с огромными бантами на каштановой с рыжеватым отливом голове, была его точной копией, словно отобрала у отца и голубизну его глаз, и каштаново-рыжий оттенок волос, и его нос, и ярко очерченные линии лица, но Патрик даже на мгновение не заподозрил того, что Ирма может быть его дочерью. Её происхождение для него было ясным как день. Фамилия девочки – Риордан. Здесь даже думать не о чем. Даже если бы Аарон назвал точную дату рождения девчушки, Патрик едва бы смог сложить два и два, и, отсчитав девять месяцев от её дня рождения, понять, что Ирма может быть только его дочерью и ничьей больше. Даже самые умные мужчины этого мира становятся тугодумами, когда речь заходит о детях. Особенно, когда речь касается их собственных отпрысков.

…Патрик до сих пор даже не догадывается о том, что у него есть взрослая дочь. Да и шансы на то, что подобное родство может выявиться по прошествию столь продолжительного отрезка времени, едва ли могут быть реальны. Время безвозвратно упущено, и это запечатлится в их истории навсегда.

Патрик женился спустя пять лет после расставания с Пенелопой, на женщине, променявшей ум на красоту. И хотя первое время их брак казался нормальным, со временем он дал серьёзную трещину. Спустя два года после рождения их сына, Джереми, жена к нему неожиданно охладела, а ещё через некоторое время он узнал о том, что она продолжительное время крутила за его спиной роман с одним из его подчинённых. Этот брак был обречён с самого начала и был завершён с провальным треском для обеих сторон, и всё же Патрик, в отличие от его жены, смог сохранить своё достоинство.

Именно достоинство отличало Патрика от других мужчин всю его жизнь. Он знал, что оно досталось ему по наследству. Его мать была француженкой ирландского происхождения, до замужества жившей в пригороде Парижа. Ламберт – это французская фамилия, перешедшая к нему от отца, у которого тоже были французские корни. И всё же больше всего он гордился корнями, которые достались ему от его прабабки по отцовской линии. Её звали Майя Волкова, после замужества Ламберт. Она была чистокровной русской. Той самой русской сестрой Апполинарии Волковой, вышедшей замуж за Бронислава Милорадовича и эмигрировавшей в Британию до раскола Российской Империи. После замужества Майя покинула Британию и уехала вместе с мужем в США, где её корни со временем и затерялись.

Прабабка Патрика была той самой затерявшейся в США сестрой матери Амелии Грэхэм, что делало Патрика хотя и дальним, но прямым родственником Таши Палмер и всей её семьи, за исключением Стеллы, с которой он не имел никакого кровного родства. Его же дочь Ирма являлась дальней кузиной или племянницей Таши в неизвестном никому из них колене.

Но об этом никто не знал, не знает и не узнает.

Этим утром Патрик перелетал океан, в третий раз покидая Британию с разбитым сердцем. Он ещё не знал, что в его пятьдесят два года с ним ещё случится последняя сильная любовь, и в этот ещё только грядущий раз она станет для него по-настоящему счастливой. Сейчас же он был склонен думать, что для него в любви уже всё потеряно, оттого, сжимая в руках бокал с двойным виски, он искренне страдал от потери Стеллы, женщины, не предназначенной ему небесами, сильнее, чем ему было положено.

Этим же утром Таша, вылезая из постели Дариана, бесшумно одевалась, чтобы провести с Хьюи весь оставшийся день. Накануне она сделала выгодный обмен, всё-таки отдав Риордану свой вечер взамен на свободу грядущего дня.

Хьюи, проснувшийся сегодня слишком рано от полученной накануне вечером новости о своей скорой выписке, уже с нетерпением ожидал прихода своей сестры-близняшки, чтобы ей первой сообщить радостную новость.

Родерик Грэхэм этим утром не мог найти себе места, проснувшись ни свет ни заря от сосущего под ложечкой беспокойного чувства. Словно вскоре должно было произойти нечто слишком значимое, чтобы он мог этим утром спокойно спать.

Не найдя Стеллу в спальне их сыновей, Родерик бросился на кухню, чтобы позвонить с домашнего телефона на её мобильный, но, не успев влететь на кухню, он резко остановился, схватившись рукой за дверной косяк. Стоя возле микроволновой печи, Стелла заваривала себе кофе. Посмотрев через левое плечо на ворвавшегося в её утренний мир мужчину, она не заметила, как коснулась краем электрической вилки своего напитка, но это краткое мгновение заметил он.

Прежде, чем Родерик, вытянув свою правую руку вперёд, что было недостаточным, чтобы её уже остановить, выкрикнул отчаянное: “Стой!”, – Стелла воткнула влажную вилку в розетку и в следующую секунду отлетела в сторону.

Впоследствии никто не узнает, что именно спровоцировало исход: удар током или удар головой об пол. Но факт оставался фактом – в этот момент Изабелла Палмер исчезла окончательно и бесповоротно.

Позвонив этим утром в скорую помощь и теперь сидя на полу, Родерик Грэхэм, сжимая обездвиженное тело жены, рыдал, словно потерянное дитя, сам факт потери которого в этот момент томился в его руках. В эти переполненные отчаянием и кромешным мраком минуты, никто не мог ему сказать, что его скоро найдут, и потому он продолжал рыдать.

Стелла Грэхэм откроет свои глаза спустя тридцать три минуты.

Она будет помнить всё.

Глава 62.

Стелла.

Мы были рождены в США, наш отец был американцем британского происхождения, мать чистокровной британкой. Спустя несколько лет после смерти отца, когда мы с Беллой переживали один на двоих переходной возраст, наша мать решила вернуться к себе на родину, обратно в Лондон, и мы поддержали её, ведь для нас жизнь в неизвестной нам Европе представлялась настоящим приключением…

О том, что Изабелла собиралась вернуться обратно в США и уже даже купила себе квартиру в Нью-Йорке, и заключила сделку с известной галереей, знала только я. Она рассказала мне об этом незадолго до трагических событий, лишивших меня памяти, а её – жизни.

Ценой моего десятилетнего беспамятства, как анестезии, стала жизнь моей старшей сестры-близняшки. Неподъёмный груз.

Изабелла не хотела рассказывать никому о своём решении переехать в Нью-Йорк, по крайней мере до тех пор, пока за океаном не решились бы все нюансы её переезда. На момент же, когда она мне об этом рассказала, решено уже было практически всё – оставалось только вернуться в Британию и поговорить с родными. Её сын, пятнадцатилетний Джек, в то время бредил Нью-Йорком, так что с ним не должно было возникнуть проблем, да и Говард Фланаган, его отец, не был бы против его переезда, но вот с Пандорой у Беллы обязательно возникли бы серьёзные проблемы. Наша мать любила нас обеих, но она до последнего отказывалась понимать мой выбор, павший на создание большой и шумной семьи, поэтому в последние годы её связь с Беллой, выбравшей карьеру художницы, которая очень скоро принесла ей относительную известность, стала тесной настолько, что ни у кого не возникало иллюзий относительно того, какая из двух дочерей была её любимицей. Пандора бы ни за что не одобрила переезд Изабеллы за океан, отчего та и конспирировалась до последнего.

За сутки перед возвращением Беллы из Нью-Йорка она вызвала меня на видеозвонок. В тот период я испытывала нарастающее беспокойство, но списывала его на усталость от повседневной жизни, которая состояла из уборки дома, стирки белья, приготовления завтраков, обедов и ужинов, развоза детей по школам и секциям, и так по кругу день за днём, ночь за ночью. Родерик обещал, что в следующем году мы – только он и я – выберемся на море, но я знала, как идут его дела в его полиграфической компании, поэтому особенно не надеялась. Я не жаловалась на свою жизнь, более того, я была рада тому, как она у меня устроилась. Я каждый день получала искреннее удовольствие от осознания своей важности в созданной нами с Родериком семье, однако это гложущее и давящие мою грудную клетку беспокойство в последнее время меня едва ли не душило. И тогда, заметив это, Белла предложила нечто из ряда вон выходящее. Она предложила поменяться местами на пару суток. Для меня это показалось безумием и я откровенно высмеяла идею своей старшей сестры, но она продолжала настаивать. Сказала, что это идеальное романтическое приключение: я отправлюсь в Нью-Йорк, а она, проведя сутки под моим именем, вечером расскажет Родерику о том, что на самом деле мы с ней поменялись местами, после чего отдаст ему билет в один конец до Нью-Йорка. Он прилетит ко мне, а к тому времени я организую в её квартире романтическую обстановку: приготовлю ужин при свечах, куплю интимное бельё и, пока Белла с Генри присмотрят за нашими детьми, мы с Родериком сможем разрядиться. Это казалось полным безумием. Ничего подобного я прежде не делала и не собиралась делать, но Изабелла не то что убедила или уговорила меня, она буквально заставила меня пойти на подмену.

Теперь я понимаю, что за беспокойство меня гложило в те дни. И понимаю, почему моя старшая сестра поменялась со мной местами. Я бы сделала для неё то же самое, не задумываясь, но этот шанс выпал именно ей, и она им воспользовалась.

Мы заранее договорились о доскональности образа. Белла подстригла волосы до моей длинны и завила их на мой манер, сделала мой классический макияж, надела одинаковую со мной белоснежную рубашку с коротким рукавом и чёрные брюки. Эти брюки и блузки мы приобрели около года назад во время совместного шопинга, но до сих пор не надевали их одновременно, чтобы люди не путали нас между собой. Сейчас же Белла желала, чтобы нас непременно спутали, чтобы даже мои дети не заметили подвоха, однако я ни на секунду не сомневалась в том, что Родерик раскусит её с полувзгляда.

Мы встретились в аэропорту, сразу после того, как я отвезла Хьюи и Ташу в музыкальную академию, а Джереми оставила у спортивного комплекса. До окончания посадки на рейс до Нью-Йорка оставалось всего каких-то десять минут, поэтому мы распрощались второпях. Последнее, что я сказала Белле: “Ты точная копия меня”. Последнее, что она сказала мне: “Не точная. И всё равно никто не узнает”, – обняв меня, она добавила. – “Тебе понравится жить в Нью-Йорке”.

Мы поспешно обменялись сумками, вытащив из них какую-то мелочёвку, а какую-то оставив внутри, после чего, в последний раз помахав друг другу руками сквозь толпу спешащих людей, окончательно исчезли из поля зрения друг друга. В тот момент я не знала, что попрощалась со своей старшей сестрой навсегда.

Очутившись на улице Нью-Йорка я наконец осознала, какую глупость совершила. По нашей с Беллой договоренности Родерик должен был прилететь в аэропорт Нью́арк Ли́берти уже через какие-то восемнадцать часов, но он до сих пор ещё даже не позвонил мне.

Я направлялась в магазин, который посоветовала мне Белла, за свечами для романтического ужина, когда внезапно забеспокоилась относительно того, что мне до сих пор никто так и не позвонил.

Открыв сумочку от Луи Витон, отданную мне в аэропорту Беллой, я начала искать свой телефон, как вдруг наткнулась на американский паспорт своей сестры.

Как только можно было забыть свой паспорт, но при этом не забыть забрать упаковку жевательных резинок?!.. В этом была вся Белла.

Положив паспорт сестры обратно на дно сумочки, я достала свой, чтобы перепроверить его, и именно в этот момент на тротуар, по которому я шла, выехало жёлтое такси.

…Ударившись головой о тротуарную плитку и потеряв сознание, я выпустила из рук свой паспорт, и тот упал в канализационную решётку. Ни его, ни билет до Нью-Йорка, который Белла спрятала в бардачке моего автомобиля, превратившегося несколькими часами ранее в смятую консервную банку, никто никогда так и не найдёт.

Как не нашли бы и нас, не отыщись мы сами.

Паспорт, найденный в моей сумочке, гласил, что меня зовут Изабелла Палмер. Сама же я ни своего имени, ни чего-либо другого о себе и своей жизни не помнила, так что ни подтвердить, ни опровергнуть данной информации не могла. Я не знала, что приехала в Нью-Йорк под другим именем, как и не догадывалась о том, что отныне мне придётся жить под именем моей сестры. И так будет до тех пор, пока я не вспомню… Пока не завоюю право вернуть себе своё имя обратно.

Амнезия не бывает милостивой. Со мной не была. Я помнила, что перед тем, как угодить под колёса такси, у меня кольнуло сердце, будто я ощутила что-то неладное, произошедшее за тысячи километров от места, в котором я находилась, но ничего конкретного больше вспомнить не могла. Словно между мной и реальностью возникло невидимое стекло, ограждающее меня от страшных знаний.

В больнице меня продержали месяц – благо Изабелла Палмер незадолго перед этим оформила медицинскую страховку – однако меня так никто и не нашёл. Я не могла знать о том, что Белла умерла прежде, чем успела хоть кому-нибудь сообщить о том, что она сумела спасти меня. Ни единая душа даже догадываться не могла о том, что меня необходимо искать в Нью-Йорке. Более того, в розыск была подана Изабелла Палмер, Стелла же Палмер, покинувшая страну под своим именем, не разыскивалась вовсе – по официальным данным она вообще была мертва.

…Знакомство с Патриком, вера в то, что я художница, проживание не своей жизни – это десятилетие, отданное мне Беллой. Едва ли я осознавала, что должна быть кому-то благодарна за то, что мне позволено не просто продолжать жить, а проживать полноценную жизнь успешного художника… Ну, почти полноценную жизнь.

Меня беспокоили мысли о семье. Я о ней совершенно ничего не помнила, но одновременно никак не могла прекратить думать о её существовании. Всё это время на своей груди я носила цепочку из крупных звеньев белого золота, на которой висело золотое обручальное кольцо с внутренней гравировкой в виде знака бесконечности. Это кольцо и эта гравировка не давали мне покоя. Я не знала, что у какого-то заокеанского мужчины есть точь-в-точь такое же кольцо, только большего размера, однако я ощущала именно это – что у моего кольца есть близнец. Отчасти именно ради этого кольца я, каждый день на протяжении десяти лет, боролась. Переплывала океан против течения, чтобы однажды доплыть до родного берега.

Однажды я задала Патрику странный, но почему-то мучающий меня вопрос, состоящий всего из трёх слов: “Интересно, я рожала?”. Патрик, к тому времени уже начавший за мной ухаживать, напрягся, услышав от меня подобное, мне же легче от озвучивания своих терзаний не стало, так как никто не мог дать мне ответа на этот мой вопрос. Это странно, но я чувствовала, будто моё тело произвело когда-то жизнь. Я чувствовала даже не одну жизнь вышедшую из меня, но никак не могла этого объяснить.

…Спустя пять лет кромешного одиночества, я решилась завести себе собаку. Что-то мне подсказывало, что я любила собак. Патрик, как начинающий ухажёр, вызвался отвезти меня на ярмарку домашних животных. Он предложил мне приобрести йоркширского терьера, но не успел обернуться, как я уже держала в своих руках увесистого щенка породы ньюфаундленд. Пёс вырос большим, пушистым, чернее ночи, но всё равно не достаточно огромным, чтобы заполнить собой всё пространство образовавшейся в моём сердце пустоты. Не смог и Патрик. Уже тогда я осознавала, что не соблазнюсь на Патрика Ламберта и не начну новую жизнь с этим прекрасным, добрым и нежно влюблённым в меня мужчиной. Я не могла забыть о забытом, не могла прекратить ощущать Патрика чужим своей душе. Это даже сложнее, чем страдать от безответной любви.

С каждым годом моё неведение заставляло меня становится всё более настойчивой. Амнезия странная штука. Откуда я помнила как пользоваться деньгами, прокладками и зубной пастой, или, например, что я не переношу вкус и запах оливок? Почему при этом не помню самого важного? Моя борьба достигала предела с воспоминанием, вернее с ощущением того, что я когда-то обожала, не иначе, готовить. После того, как я поняла, что ничего не могу поделать с тем, что всегда готовлю больше, чем могу съесть, я начала готовить ещё больше, в отчаянной надежде на то, что это поможет мне вспомнить… Это началось в первое Рождество после моей амнезии. Я увидела мёрзнущего мужчину через дорогу от дома, в котором жила, и по его виду сразу определила, что он бездомный. С того Рождественского вечера на протяжении одного месяца я каждое утро и каждый вечер приносила ему контейнеры со свежей едой. Мужчину звали Боб, ему было немногим больше сорока и последние три года он был бездомным. Он свёл меня с общиной бездомных Нью-Йорка, которая насчитывала три десятка “потерянных” человеческих душ, и я практически каждый день начала приносить им самое вкусное из того, что могла приготовить. Я могла принести пару контейнеров или, если удачно продавала какую-нибудь из своих картин, приносила килограммы свежеиспечённого мяса и пирогов. За то, что Боб неосознанно протянул в мои руки новый смысл для моего “потерянного” существования, к концу зимы я всё-таки умудрилась предоставить ему рабочее место фасовщика на складе старого знакомого Патрика и комнату в фабричном общежитии. Один раз в месяц Боб помогал мне с выбором трав и приправ на местном рынке: он, как и я, обожал их нюхать. Боб перестал быть бездомным. А моя жизнь стала казаться мне не такой уж и бессмысленной.

Спустя два года Боба нашла его единственная дочь, мать которой до сих пор запрещала им видеться. Двадцатилетняя девушка разругалась со своей матерью, и в итоге смогла отыскать отца. По наследству от деда ей достался дом в Вирджинии с видом на озеро с лебедями и гусями. Туда она и забрала своего потерянного отца, пообещав мне, что больше никогда и никому не позволит их разлучить, и что Боб наконец насладится рыбацкой тишиной, вдали от шума обезумевшего мегаполиса. Тепло распрощавшись, мы с Бобом больше не виделись, а его пример найденного родственника заставил меня впасть в долгие месяцы и даже годы белой зависти.

Я ни на день не покидала Нью-Йорка. Боялась, что меня здесь ищут, а если меня не будет дома, кто-то обязательно придёт и не найдёт меня, и если меня никто никогда так и не найдёт, тогда зачем я вообще нужна?..

Оказалось, что на самом деле мне необходимо было выехать не просто за пределы Нью-Йорка, и даже не просто из США, а перебраться на другой континент.

Никто не заподозрил того, что я могу быть британкой. Мой акцент меня ни капли не выдавал, ведь всё своё детство и юношество я прожила именно здесь, в США. Я сама даже не могла предположить мысли о том, что меня разыскивают в Британии. Для меня это было шоком.

Я специально сохранила те брюки, блузку и даже причёску – завитое каре до плеч – чтобы не утратить тот образ, в котором однажды меня кто-то потерял. Ради этого я ежедневно занималась усиленными физическими тренировками, чтобы максимально сохранить свой изначальный вид и с течением времени не постареть до неузнаваемости, и у меня это получилось. По крайней мере, когда наступил мой “День Икс”, я без малейших усилий влезла в заветные брюки и блузку, и зеркало в ванной говорило мне о том, что я всё ещё молода и красива, и мой паспорт врёт как минимум насчёт моего возраста. Я даже догадываться не могла о том, что он говорит жестокую правду относительно моих лет, при этом ещё более жестоко обманывая меня насчёт моего имени.

…Как же я боялась того, что меня не узнают! Больше я боялась лишь того, что меня никто никогда не найдёт. И всё же, если посмотреть на свершившееся под другим углом, все мои страхи свершились: меня так и не нашли – нашла я; меня так и не узнали – во мне видели совершенно другого человека.

Когда я зашла в здание аэропорта Хитроу*, мои руки вспотели, а колени тряслись так, что я вынуждена была передвигаться на негнущихся ногах (*Крупнейший международный аэропорт города Лондона). Я не сразу заметила их: компанию улыбающихся людей, в глазах которых при виде меня сиял влажный блеск.

Почти за одиннадцать лет беспросветного одиночества, в этом мире наконец нашлись люди, которые узнавали меня. Моё сердце замерло от счастья, но уже в следующее мгновение, увидев Её, оно резко ёкнуло, больно врезавшись в сточившиеся от долгих лет одиночества рёбра.

Это была моя Дочь! Естественно я этого не знала, и всё же я была уверена в этом наверняка. Лишь однажды посмотрев на Неё, я больше не могла отвести глаз от Её красоты. Она была подлинной копией меня, только молодой и будто усовершенствованной чертами ещё более красивыми… Интересно, кто Её отец?.. Не важно. Важно лишь то, что я нашла свою ДОЧЬ!

Глядя на Неё, я чувствовала нечто, что заставляло всё внутри меня переворачиваться. Прежде, чем я протянула Ей свою руку, я уже начала дрожать изнутри от потрясения и успела покрыться гусиной кожей. Таша была единственным по-настоящему близким мне человеком, пришедшим меня встречать (не считая Пандоры, с которой мы всегда разнились, словно огонь и лёд). Но Она меня не узнала… В момент, когда Таша сказала, что Она мне не дочь, внутри меня словно что-то хрустнуло. Кажется, ментально я ощущала, что моя родная дочь воспринимает меня тётей, подругой или ещё кем-либо, но только не матерью. От душевной боли у меня заболели кости. Уже покидая аэропорт, моё взбудораженное подсознание кричало один-единственный вопрос: “Что не так?!”. Я не могла ошибаться! Это была моя дочь! Таша не могла быть моей племянницей! Но почему никто этого не видел?! Почему этого не видела Таша?!..

…Просто Таша была придавлена ещё большей болью, чем я за всё это треклятое десятилетие.

Я хотела поскорее прийти в гости к семье Таши, но меня постоянно задерживали. Джек (материнского инстинкта по отношению к которому я совершенно не ощущала, как и не пыталась себя заставить ради его гиперэмоциональной привязанности ко мне), словно ощущая опасность повторной потери матери, буквально не отпускал меня от себя. Парень слишком соскучился по маме и слишком боялся утратить её снова, поэтому нарочно загружал меня с приготовлениями к его скорой свадьбы с Евой. Я искренне пыталась быть с ним милой, подсознательно чувствуя к парню жалость, и искренне помогала ему и Еве с приготовлениями к счастливому празднеству, параллельно пытаясь смириться с обществом Говарда Фланагана, которого я никак не могла вообразить своим мужем, пусть даже бывшим.

Что-то в этой истории всё ещё не давало мне покоя. Я постоянно возвращалась своими мыслями и душой к Таше, словно она была ключом от потайной дверцы, за которой таилось моё запылившееся и обветшавшее от времени прошлое.

Однажды Джек лёг мне на колени. Он закипал, когда я поглаживала его по волосам, и был явно вне себя от счастья при одной только мысли о том, что его мать будет присутствовать на его свадьбе. Мы проговорили до рассвета, а потом он заснул у меня на руках. На руках своей матери. Это произошло накануне нашего прихода на ужин к семье Таши. Джек, как и я, словно чувствовал, что развязка близится, и что она не станет для него обнадёживающей.

Всё, что я смогла сделать для единственного ребёнка своей сестры, я сделала тем вечером: на сей раз он успел попрощаться со своей матерью.

…Воспоминания нахлынули на меня таким мощным вихрем, что первое время я не могла сказать ни слова. Заплаканное лицо Родерика, сидящего передо мной на медицинской кушетке и сжимающего мою ладонь, заставило моё сердце сжаться от боли и заговорить.

– Я знаю, – полушёпотом произнесла я.

– Что?.. – непонимающе посмотрел на меня Родерик, едва не прильнув к моему лбу своим.

– Всё, – коротко ответила я, и в этот момент Родерик, издав глухой возглас, прислонился своим лбом к моему, после чего мы залились слезами вместе.

Он меня понял. Родерик всегда понимал меня с полуслова, с полувздоха, с полумысли. В эту самую секунду я действительно знала всё. Знала, почему Родерик так и не нашёл моего паспорта, и знала, что означает пароль от сейфа Изабеллы. 10201030 – это время нашего рождения. Мы родились тридцатого числа седьмого месяца с разницей в десять минут: Изабелла в 10:20, я в 10:30. Однажды даты наших смертей тоже пересекутся, но это будет не сегодня, и не в следующие три десятилетия. Это неизбежно, как и неизбежен мой союз с мужчиной, слёзы которого в эту секунду омывали моё лицо.

Глава 63.

Они никому не рассказали. Просто вернулись в пустой дом и заперлись в спальне. Амелия, обитающая на противоположной части чердака, ничего не могла услышать, Айрис с Жасмин ушли ещё с утра и по окончанию дня остались ночевать у Пени с Рупертом.

В этот день им никто не помешал.

Утром следующего дня, приблизительно в начале пятого часа, Стелла тихо выскользнула из тёплой постели. Надев рубашку Родерика, она долго искала свои брюки, пока не заметила их край, торчащий из-под кровати.

Спустившись на кухню, она нашла переносной домашний телефон. Этот телефон Родерик купил вскоре после двенадцатого дня рождения тройняшек. Она это помнила. Она вообще всё теперь помнила. В мельчайших деталях, в ярчайших красках…

Набрав номер телефона, записанный знакомым почерком в настенном блокноте, Стелла попросила её прийти тихо, предупредив, что будет её ждать.

Ждать, однако, долго не пришлось. Пандора выскользнула из дома Пени совершенно бесшумно и уже спустя десять минут подъехала к дому своей младшей дочери. Она загостилась у Пени, и хотя её присутствие никого не напрягало, и даже помогало в моменты, когда необходимо было присматривать за детьми, всё же Пандора никогда не была домоседкой. Весна пришла в город и Пандора хотела почувствовать её. Для этого она уже накопила достаточно денег, и всё же возраст брал своё. Будь ты в семьдесят четыре года самой сексуальной старушкой и выгляди лет на десять моложе своего возраста, всё равно свой организм ты не обманешь. Пандора осознавала, что ей пора уже на покой. Ещё этот внезапный тремор рук, возникший из ниоткуда в прошлом месяце… Доктор сказал ей, что виной алкоголь и изношенность почек, она же ответила, что лёгкий тремор – это ещё не приговор. Но даже если бы это и было приговором, она бы всё равно не отказалась от трёх вещей в своей жизни: первой была выпивка, которой угрожал тремор рук; второй были высокие каблуки, которым угрожал варикоз первой степени; третьей же была косметика, на которую, в связи с успешной операцией Мии, денег вновь стало хватать. Уж лучше она будет страдать из-за изжоги, но точно не из-за неокрашенных корней волос, отсутствия маникюра или свежего макияжа! Сколько ей ещё осталось прожить, прежде чем старость её прикончит? Ещё лет пять или может быть всё-таки десять? Это в лучшем случае.

В любом случае, даже если судьба решит поступить с ней жестоко и позволит ей дожить до ста лет, Пандора всё равно не позволит ей отнять у себя достоинство. Даже если в конце жизни её жизнедеятельность будет невозможной без посторонней помощи, всё равно она будет пахнуть Шанель №5 и улыбаться своими белоснежными зубами, а не портить воздух туалетной водой купленной по скидке и клацать дешёвкой в виде керамической вставки вместо собственной челюсти.

До рассвета оставалась пара минут. Две самодостаточные женщины, мать и дочь, сидели на кухне. Мать, скрестив руки и ноги, выкуривала сигарету, смотря в центр стола, дочь, смотря в тот же центр, сплела пальцы рук и положила их перед собой.

Пандора “стрельнула” сигарету накануне у Таши, даже не подозревая о том, что она ей так скоро понадобится. Она только что осознала, что Стелла, её младшая дочь, вспомнила всё. А это значит, что она помнит даже больше, чем Пандоре хотелось бы.

– Я знаю, что у тебя дрогнуло сердце, когда ты узнала, что жива я, а не Белла, – наконец заключила Стелла.

Белла – любимица Пандоры с успешной карьерой…

Пандора впервые почувствовала неладное в день, когда её нашедшаяся дочь впервые пришла навестить Хьюи. Она присутствовала при их встрече. Парень так настаивал на том, что перед ним его мать, а не тётка, что Пандора не могла не обратить на это внимания. Она знала, что её сватья, Амелия Грэхэм, в девичестве Волкова, переняла по линии своего русского отца некоторые “данные”, если это можно было таковым назвать. Пандора не могла не заметить того, что дети её младшей дочери, внуки Амелии и потомки ветви Волковых, переняли эти данные. Речь шла о тройняшках. Они были особенными… Видели больше, чем мог распознать человек с самым острым зрением на планете…

Услышав, как Хьюи называет её дочь матерью, Пандора подсознательно начала заранее готовиться к сюрпризу. Не разрешись её сомнения относительно личности её дочери во время того ужина, через пару суток она бы сама подвела свою дочь к верному ответу: она – Стелла, и она – жива. Это самое главное. И важно только это.

– Провальная глупость, – выпустив длинную струю дыма вверх к потолку, уверенно произнесла Пандора, и этим резким заявлением заметно удивила свою младшую дочь. – Я – мать. Я люблю вас одинаково, – сделав очередную затяжку, Пандора подтянула к себе пепельницу и стряхнула с сигареты излишки пепла. Стелла заметила, что она говорит о них с Беллой, как об одном, живом человеке. – Ты, моя младшая дочь, нужнее своей большой и слабой без тебя семье, чем твоя сестра.

Эти слова матери тонкой стрелой пронзили сердце Стеллы.

– Но ведь у Беллы есть Джек, – взволнованно дрогнул её голос.

– Сын твоей сестры сильный. Он обязательно будет счастлив. Ведь он познал настоящую любовь с этой девушкой, Евой.

– Да, он познал настоящую любовь, но это лишь повышает вероятность того, что он может познать неисчерпаемую боль.

– Лучше хотя бы один раз познать настоящую любовь, даже если она грозит неисчерпаемой болью, нежели не узнать об этом чувстве никогда. Для того, чтобы убедиться в этом, ты можешь спросить об этом у своего мужа и его брата Генри. У познавшего всё и не познавшего ничего. Как думаешь, Родерик бы отказался от того чувства и его последствий, что выпало вам, и разве Генри не согласился бы на подобное? – задав вопрос с очевидным ответом, Пандора замолчала. Она и так сказала слишком много. Достаточно того, что теперь Стелла знает, что Пандора думает, будто Стелла нужна здесь и сейчас больше, чем Изабелла. Они обе слишком мудры, чтобы понимать, что это ложь. Каждая из них была незаменимой ни для своей матери, ни для своих семей, и каждая из них нужна здесь и сейчас не больше и не меньше другой. Но здесь и сейчас была только Стелла. Таков был выбор её старшей сестры, и она должна, и будет его уважать. Ещё многим людям придётся смириться с её возвращением и окончательным уходом Изабеллы, но первой с этим должна была смириться именно она. И она смирилась. Этим утром, за этим столом, с этой женщиной, произведшей их с сестрой на свет с десятиминутной разницей, и с первым рассветным лучом, Стелла приняла факт своей жизни.

Этим днём о возвращении памяти Стеллы узнали все. В городе уже давно прошёл слух о чудесном воскрешении Стеллы Грэхэм, но лишь сегодня сама Стелла могла в него не только поверить, но и объяснить, как именно это произошло.

Около семи часов вечера в доме у Пени был организован семейный ужин. Многие плакали, многие пили и абсолютно все не до конца осознавали произошедшее. Общее состояние их семьи можно было назвать шоковым, и этот шок едва ли не граничил с истерикой. По крайней мере Айрис, явно перебравшая с вином, перенесла настоящий припадок, когда Стелла подтвердила, что помнит её мать Майю, после чего девушка начала смеяться и плакать одновременно. На этом вечер и подошёл к концу.

В завершении ужина, когда все отвлеклись на Айрис и расшумевшихся детей, Стелла смогла выловить момент, чтобы впервые с момента её возвращения уединиться с Ташей. Её дочь встала из-за стола и, накинув строгий пепельный плащ, вышла на улицу. Стелла быстрым шагом направилась вслед за ней, боясь, что не успеет её нагнать прежде, чем она скроется из поля её зрения, но Таша не собиралась уходить домой. Когда Стелла вылетела на улицу, Таша стояла на крыльце справа от входа с зажатой между пальцев дымящейся сигаретой. Стелла сначала даже растерялась, словно её застали врасплох во время слежки, что мгновенно обнулило её шансы на этот вечер стать профессиональным шпионом.

Они встретились взглядами, и Таша выдохнула куда-то вниз, под ноги, тонкую струйку дыма. Её дочь курила. Таша была слишком взрослой, чтобы прятаться от матери за углами или незаметно выбрасывать сигарету за спину, поэтому она просто продолжала курить. Этот факт резанул Стеллу по сердцу. Она лицезрела ещё одно доказательство того, что её дети выросли, не смотря на то, что её не было рядом.

– Когда ты начала курить? – посмотрела на сигарету в руках Таши Стелла.

– Студенткой. – Могло бы показаться, что Таша ответила безэмоционально, но это было не так. – Будешь? – Таша протянула собеседнице раскрытую упаковку сигарет.

Аккуратно вытащив одну сигарету, Стелла начала её медленно крутить между большими и указательными пальцами обеих рук. То, как Стелла внимательно рассматривала предмет в своих руках, выдало её в глазах её дочери. Таша сразу поняла, что за последнее десятилетие её мать, не смотря всю силу пережитой ею боли, так и не стала курящей. Встряхнув плечами – что для Стеллы осталось незамеченным – Таша не предложила ей огня. Она понимала, что Стелле он был незачем.

Прохладный ветер залетел под приподнятый ворот плаща Таши, и она слегка приподняла плечи, чтобы прикрыть обнажённую шею, после чего сделала очередную затяжку. Последние пару дней погода не радовала теплом…

– Словно осень поменялась местами с весной, – совершенно неожиданно для себя начала разговор первой Таша.

Подождав несколько секунд, Стелла наконец оторвала взгляд от белоснежной сигареты в своих руках и посмотрела на красивый (такой родной и одновременно чужой) профиль дочери.

– О чём ты думаешь, когда куришь? – с неподдельным любопытством поинтересовалась она.

На сей раз немного помолчала Таша.

– В последнее время мучаюсь тем, что не отличила Беллу от тебя и наоборот, – сдвинув брови, наконец произнесла Таша. Стелла хотела что-то ей ответить, но Таша вдруг продолжила. – Из-за этого наша семья прошла через немыслимые муки. Особенно отец… Джереми, кстати, в какой-то момент понял, что за рулём находилась не ты, а Белла. Вскоре после него это понял и Хьюи, хотя после десятилетней комы и забыл об этом, наверное потому, что узнал Беллу слишком поздно, буквально за мгновение до столкновения. В той машине все знали, что тебя в ней нет. Кроме меня…

Стелле было невыносимо слышать боль в словах Таши, поэтому она всё же решила перебить её, такую неузнаваемо взрослую, такую уверенную и сильную женщину…

– Ты в этом не виновата, – Стелла едва не умоляла дочь в её невиновности, неосознанно пытаясь успокоить не её, а именно себя. – Ты ни в чём не виновата.

– Это был выбор Беллы, так? – не поворачивая головы, Таша покосилась на мать взглядом.

– Так, – уверенно кивнула Стелла. – Ты ведь не понаслышке знаешь о связи близнецов. Родерик мне всё рассказал. Связь близняшек зачастую бывает убийственной. Ведь Миша тебя убивала образом своей жизни… – Стелла замолчала, но лишь на секунду. – Моя же сестра спасла мою жизнь ценой собственной. Вот только я не уверена, что достойна подобной жертвы. И ещё… Я не уверена, что из жертвы Изабеллы для меня получилось спасение. Осознание того, что за эти годы произошло с моими детьми, того, что Энтони и Джереми больше нет, Миша находится в лечебнице, а Хьюи проспал целую жизнь и проснулся лишь пару месяцев назад, могло бы меня убивать, но, почему-то, не убивает. Я словно начинаю очередную жизнь под тусклым колпаком. Я спокойно принимаю те жизненные пути, которые выбрали мои дети, в том числе и оборвавшиеся пути некоторых из них, с излишней самоуверенностью считаю, что смогу помочь Мише всем, чем только сумею, недоумеваю от наличия у себя внуков… Но я словно зациклена на твоём отце. Я не могу от него оторваться и это делает меня тупой, словно я сточившийся нож, а не мать семейства. Мне не так больно от потери детей и их личных потерь, как больно от осознания того, что пришлось пережить этому мужчине. Но ведь так не должно быть…

На сей раз было время перебивать Таше. До сих пор она молча курила, но видя, как её мать всё больше запутывается в терниях собственных мыслей, она не смогла не вмешаться:

– Белла знала, ради кого и ради чего приносила себя в жертву, – прищурилась девушка. – Ваши дети уже выросли, у некоторых из них уже есть свои дети. Если что-то теперь и имеет значение, так это только вы с отцом.

– Думаешь, Изабелла это предвидела?

Таша пожала плечами:

– Ты ведь не понаслышке знаешь о связи близнецов.

Стелла внимательно посмотрела на свою собеседницу. Таша, самая младшая из её детей, рождённая третьей в тройне, переняла от своей прабабки нечто большее, чем Стелла могла бы осознать. Амелия заметила это за девочкой ещё в детстве. Теперь Стелла помнила даже это, но вспомнила она об этом лишь потому, что в этот самый момент Таша её спровоцировала.

Глава 64.

В последнее время курение перестало приносить мне удовольствие. Дым вызывал только горечь во рту и непривычное помутнение в желудке. По-видимому, после возвращения к жизни Хьюи и воскрешения матери, у меня больше не оставалось весомых поводов курить. Ну или мне просто необходимо было сменить сигареты.

Лето началось неожиданно резко. Первый день выпал на понедельник, и в первый же день температура поднялась до двадцати градусов, хотя на протяжении всего мая не превышала пятнадцати. Стало тепло, запахли цветы, запели скворцы, поселившиеся в самодельном скворечнике мистера Гутмана, установленного на границе с участком моего съёмного дома. И всё вроде как наладилось до неузнаваемости, однако меня что-то словно гложило изнутри. Я словно ощущала где-то глубоко внутри себя тиканье бомбы замедленного действия, которая вот-вот должна была взорваться. Я не понимала, что это может быть или чем может оказаться, но, быть может, я просто привыкла к тому, что моя жизнь не может быть настолько светлой и безоблачной, какой она предстала передо мной сейчас. Только так я и объясняла с каждым днём всё больше нарастающее внутри себя переживание. Я словно ощущала его рост, словно самостоятельно взращивала его, и всё же я не понимала этого своего внутреннего голоса. Благо меня отвлекало от мнительного беспокойства поистине грандиозное событие, которое ожидалось уже на этих выходных. Вернее, это были два события, слившихся в один день. Возвращение Мии и выписка Хьюи выпали на одну дату: воскресенье седьмого июня. Помимо всех родственников на празднование были приглашены Нат с Байроном и Расселы (мама хотела познакомиться с моими друзьями и своими новыми соседями, от трёх девочек-погодок которых уже успела прийти в восторг).

Отношения с мамой конкретно у меня были неловкими. Если Пени могла запросто лежать у неё на коленях, расчёсывать её волосы и ни с того ни с сего расцеловывать её в щёки, когда только душа её того желала, то я не знала даже того, куда деть свои руки, когда наступал ответственный момент объятий, поэтому первое время я просто хлопала её по плечу, что забавляло отца даже больше, чем способность Жасмин пускать мыльные пузыри носом. Стелла вспомнила язык жестов в общении с Пени, а я забыла, каково это – называть кого-то мамой, поэтому чаще употребляла по отношению к ней местоимения вроде “ты” или “она”, или вовсе выбрасывала из своих предложений обозначающее обращение. И всё же за прошедшую неделю мы достаточно хорошо сблизились, чтобы наше молчание в обществе друг друга перестало быть невыносимо гнетущим. Чувствую, мы можем понимать друг друга даже глубже, чем кого-либо другого из нашей семьи. Наверное дело в том, что мы слишком похожи и одновременно слишком различаемся между собой. Этакая гремучая смесь коктейлей Молотова.

Нам пришлось разделиться. Отец и мама отправились в аэропорт, чтобы встретить Генри и Мию, я с Рупертом поехали за Хьюи, Пени с Айрис остались с детьми и помогать Пандоре с Амелией заканчивать приготовления праздничного стола.

Весь путь домой я прокручивала в голове момент выхода Хьюи на улицу. Его первый выход за пределы больничных стен за последние десять лет, одиннадцать месяцев и две недели.

Хотя и ослабленный, и при помощи костылей, но он покинул пределы этого зловещего здания на собственных ногах. Моему счастью не было предела. Едва ли сам Хьюи, целиком сосредоточенный на собственном передвижении по парковке, радовался происходящему так, как тому радовалась я. Я в жизни подобной радости не испытывала, даже когда вернулась Изабелла и даже когда выяснилось, что вместо неё оказалась живой наша мать. Шаги Хьюи, пусть и неуверенные, его бледное лицо, подставленное прямым и тёплым лучам солнца, его удивление новым моделям автомобилей и прочим обновлениям, произошедшим на улицах Лондона за время его “отсутствия” – всё радовало меня так, словно это я начинала выходить из долговременной комы, а не Хьюи из неё вышел четыре месяца назад.

Мои эмоции достигли пика, своеобразной эйфории, когда я помогла Хьюи переступить порог родительского дома. Следующие полчаса я бегала вокруг него, словно взбалмошный щенок, впрочем, соскучившаяся по правнуку Амелия не особенно отличалась от меня. Хьюи жалел лишь о том, что Эсми не смогла к нам присоединиться, из-за внезапно возникших проблем на её работе, что лишний раз заставило меня задуматься над его отношениями с этой молодой женщиной. Да, она старше него всего на год с небольшим хвостиком, но к своим двадцати пяти она успела выйти замуж, обзавестись дочкой и овдоветь. Как бы хорошо я к ней не относилась, всё же она в моих глазах виделась опытной женщиной, побитой жизнью (похоже Пандора мне всё-таки немного промыла мозг). На фоне неё Хьюи и вправду смотрелся как неопытный мальчишка, ещё ничего не успевший увидеть в своей несправедливо “урезанной” жизни. Впрочем, общение Хьюи с Эсми шло на пользу им обоим, да и я никогда не лезла в чужие отношения, так что я старалась не вклиниваться между этими двумя и у меня это отлично получалось, в отличие от Пандоры, которая всегда хотела знать всё, о всех и обо всём.

Мия, Генри и родители приехали спустя полчаса после нашего прибытия. Кажется, в момент, когда Мия обняла меня своими тоненькими ручонками, я взаправду едва не лопнула от счастья. Именно в этот момент я наплевала на весь мир вокруг, на все свои дурацкие предчувствия, и просто начала наслаждаться происходящим. В конце концов, это был самый лучший момент за всю историю моей жизни, и я не собиралась его портить никакой ложкой дёгтя. Впрочем, этим дёгтем уже через пару часов аукнулась во мне паста моей лучшей подруги, но к этому моменту я уже успела взять по-максимуму от предоставленного мне судьбой вечера счастья.

Я наслаждалась, наблюдая за тем, как мама проходит стадию знакомства с ещё одной своей внучкой, наблюдая за тем, как с Мией знакомится Хьюи, за тем, как Амелия не отрывает своего влажного взгляда от вернувшихся под крышу родного дома птиц… Этим вечером я была наблюдателем, и могла бы им оставаться гораздо дольше, если бы моя преданность дружбе с Нат не аукнулась мне ровно в восемь часов вечера. Впрочем, я и сама была виновата…

Из-за переживаний, связанных с грядущей выпиской Хьюи и возвращения Мии с Генри, всю прошедшую неделю мне кусок в горло не лез – я просто не могла сосредоточиться на еде, всецело погрузившись в размышления и приготовления, связанные с праздничным днём. В итоге я не заметила, как с понедельника отказалась от завтраков, а к выходным и вовсе стала перебиваться одним лишь ужином. Сейчас же, оказавшись за столом изобилующим всевозможными блюдами, я, по-видимому из-за поднявшегося гормона счастья в крови, всё ещё никак не могла сосредоточиться на пище, зато я смогла сосредоточиться на просьбе Нат попробовать её пасту с фаршем в подозрительном чёрно-зелёном соусе, которую она принесла с собой и которую не рисковал пробовать даже Байрон. Дабы удовлетворить потребность Натаниэль быть оценённой в кулинарной сфере, я погорячилась и наложила себе полную тарелку злосчастной, как позже выяснилось, для меня пасты, ведь блюдо издавало весьма аппетитный аромат. Сидящая напротив меня Айрис сразу же одарила меня красноречиво удивлённым, даже предупреждающим взглядом, немо вопрошающим нечто вроде: “Подруга, ты действительно хочешь ЭТО пробовать?.. А выживешь ли?..”

Я выжила. Ну, почти. Доесть до конца так и не смогла, хотя сначала мне и показалось, будто блюдо в моей тарелке весьма недурно – я даже успела похвалить старания Нат – однако когда передо мной оставалось уже чуть меньше половины порции, я вдруг поняла, что меня начинает подташнивать. Для треклятой бравады я съела ещё пару накруток пасты на вилку, после чего аккуратно отстранилась от своей тарелки и, сжав зубы, перевела взгляд на веселящихся Хьюи с Мией, чтобы хоть как-то отвлечься от ощущения первичного подташнивания. Спустя пять минут мне стало немногим легче, и я сразу же решила запить остатки тошноты глотком шампанского, который, по-видимому, и стал для меня последней каплей в море. Впрочем, думаю эта паста и без шампанского была слишком фатальной, чтобы обойти меня своими последствиями.

Спустя три минуты я уже стояла на четвереньках с закреплёнными на затылке заколками волосами и блевала в унитаз, пока не извергнула из себя все четыре порции пунша, пасту и один глоток шампанского. Пришлось помучиться без лишнего пятнадцать минут, прежде чем я наконец смогла отлипнуть от холодной напольной кафельной плитки.

Старания Нат мгновенно убрали со стола – повезло, что никто кроме меня эту пасту так и не решился попробовать! – после чего всеобщее праздничное настроение слегка приугасло. Благо я всех убедительно заверила в том, что со мной всё в порядке, хотя в тот момент я и чувствовала себя так, словно только что испытала сильнейшее последствие морской болезни.

Всё ещё чувствуя себя отравленной, я решила не возвращаться за стол. Нат, конечно же, была расстроена произошедшим заметно сильнее меня, поэтому именно я просила у неё прощение за её промах в кулинарном мастерстве, а не наоборот (в их паре определённо по жизни придётся готовить Байрону). Попрощавшись со всеми максимально бодрым тоном, я отправилась домой, где меня ещё раз благополучно вывернуло наружу остатками злосчастного соуса. Гиперэмоциональный вечер закончился для меня прохладным полотенцем на лбу.

Глава 65.

На следующее утро я чувствовала себя не лучше, чем можно чувствовать себя после трёх тройных виски, выпитых накануне вечером. Крис сказал мне примерно то же, но из-за откровенно хренового состояния я не запомнила его точных слов. По-видимому градус вчерашнего пунша оказался слишком велик, а с учетом того, что его делала Пандора, сегодня утром, трижды почистив зубы мятной пастой, я уже не сомневалась в том, что моя бабка вновь отошла от классической рецептуры этого напитка и подлила в него чего-то из своих “крепких закромов”. А отравление + похмелье = не самая лучшая неделя. О подобном знает даже неопытный старшеклассник, впервые перебравший на школьной вечеринке.

– У-у-у… Кто-то вчера неплохо покутил, да? – словно жалеючи, протянул свой вопрос сидящий напротив меня Дариан. Сиди он справа, и я была уверена в том, что он погладил бы меня по головке, что едва бы облегчило мою ношу.

– Ты бы видел её на теннисе, – то ли весело, то ли снисходительно произнесла Ирма. – Я её едва не убила отскочившим мячом. Повезло, что она стояла за сеткой.

Я посмотрела на свои наручные часы. Половина седьмого: ещё полтора часа до окончания моего рабочего времени, а я уже сейчас хочу завалиться в постель. Может быть отпроситься у Дариана? Впрочем, только если после ужина, по-другому он точно не отпустит, ведь пятью минутами ранее он буквально заставил меня поужинать в его с Ирмой компании.

– Таша, у тебя всё в порядке? – попытался словить мой взгляд Дариан, но мой болезненный взор был слишком бегающим, чтобы я смогла сосредоточиться на собеседнике.

– Я уйду после ужина? – отстранившись на спинку стула, поинтересовалась я.

– Конечно, – сдвинул брови Дариан.

– Выходит, вы вчера так бурно отпраздновали возвращение Хьюи и Мии? – поинтересовалась Ирма.

– У меня не похмелье… – наблюдая за тем, как Дариан взял мою тарелку, чтобы накласть в неё что-то, отозвалась я, но запнулась. – Точнее, не только похмелье. Думаю, Пандора добавила в пунш что-то покрепче рома. Но прежде чем я успела это понять, я успела отравиться.

– Отравиться? – удивлённо округлила глаза Ирма.

– Нат решила поэкспериментировать с итальянской кухней и у неё не вышло, – попыталась ухмыльнуться я, но получилось как-то слишком криво.

– Теперь понятно, почему ты сегодня столько антибиотиков выпила, – заметила Ирма.

– Антибиотиков? – в голосе Дариана послышалось напряжение. – Ты с этим аккуратнее.

– Да куда уж аккуратнее… – пробурчала я, наблюдая за тем, как Дариан ставит передо мной тарелку.

Только когда я взяла в руки столовые приборы, я поняла, что не ела целый день – с утра и до сих пор заливалась одной водой, словно иссушенное от жажды дерево. На тарелке у меня лежала подрумянившаяся лазанья, которая наверняка бы казалась мне по-королевски красивой и невообразимо вкусной, если бы не сосущее ощущение в желудке. Сделав глубокий вдох, я отрезала небольшой кусочек и положила его в рот. Сначала я не почувствовала ничего, затем, разжевав, начала догадываться с чем именно лазанья и, всковырнув кусок на тарелке, к своему несчастью убедилась в том, что лазанья нашпигована фаршем. Воспоминания о фарше во вчерашней пасте Нат заставили меня сжать зубы.

– Я, пожалуй, не буду, – отодвинула тарелку я, – соус бешамель вкупе с фаршем – не лучшее решение после отравления.

Дариан напрягся, но перечить моему отказу не стал. В итоге, вместо того, чтобы участвовать в ужине, я взяла в руки свой телефон и начала дочитывать статью, открытую мной ещё утром, в которой говорилось о эффективных способах снятия последствий отравления и похмелья. Только я нашла абзац на котором остановилась – о восстановлении водного баланса – как в мой нос ударил невыразимо сильный запах, ненавистный мне с детства. Непереносимость оливок мне передалась от матери.

– Что ты делаешь? – переведя взгляд на Ирму, поинтересовалась я, хотя и видела, что она достает из только что открытой ею банки оливки.

– Подумала, что тебе будет приятно, если я тебе подам, – пожала плечами девчонка. – В них много витаминов…

– Прекрати, – зажав нос ладонью, поморщилась я. – Я с детства не переношу оливки, а эти ещё и пахнут жутко…

– Чего ты выдумываешь? – Ирма поднесла вскрытую банку с оливками к носу. – Почти не пахнет…

Прежде, чем она успела договорить, я вскочила со своего стула и буквально вылетела из столовой. Сомневаюсь, что наша с Нат дружба того стоит, но я вновь оказалась на коленях перед унитазом. Зато не пришлось дожидаться окончания ужина, чтобы отправиться домой, где я, не найдя в себе сил заглянуть в гости в родительский дом, приняла горячий душ и, дрожа всем телом, зарылась под одеяло, после чего быстро отключилась и беспробудно проспала весь вечер, и всю ночь.

С утра стало полегче. И всё равно я отказалась от пробежки – слишком велика была вероятность того, что мой организм, ещё не до конца отошедший от пасты Нат и пуша Пандоры, мог неправильно растолковать внезапную встряску. В общем, этим утром я решила обойтись без рисков.

Вместо традиционной пробежки я проверила почту (обязанность, которая после переезда Нат к Байрону отошла ко мне) и, к своему удивлению, нашла в почтовом ящике открытку от Коко, на которой была изображена Эйфелева башня во всю её высоту и на отвороте которой было фигурным почерком выведено всего три слова: “Счастливы. Не ждите”. По-видимому, Олаф с Коко и вправду вернутся не раньше свадьбы Байрона с Нат. Значит, нам и вправду встретиться не скоро… Тяжело вздохнув, я вернулась в дом.

Этим вечером вся моя семья направилась в гости к родителям Руперта (повторное знакомство сватов), а так как я только начала отходить от “застольного стресса”, я была не против задержаться у Риорданов, тем более это был отличный способ отбить назад свои деньги за вчерашние неотработанные полтора часа. Отказавшись от карамельного попкорна и пива, я остановила свой выбор на обжаренном солёном арахисе и воде – по-видимому подсознание всё ещё боролось за мой водный баланс. В итоге мы закончили просмотр какого-то кровавого боевика, название которого я так и не запомнила, в начале десятого. Когда же я, дождавшись субтитров фильма, засобиралась домой, Дариан с Ирмой вызвались сопроводить меня до выхода.

Перед тем, как уйти, я отлучилась в туалет по-маленькому, оставив Риорданов ожидать меня в коридоре. Уже надев штаны и начав застёгивать на себе ремень, я вдруг поняла, что у меня физически не получается попасть в отверстие ремня. Оторвав взгляд от своих рук, я хотела поднять голову, но вместо этого она отчего-то вдруг запрокинулась назад, и в следующую секунду я осознала, что лечу вниз.

Кажется, я ударилась головой. Нет, я определённо ударилась головой, потому что чувствовала, как пульсирует запекающаяся справа от моего виска кровь. Дверь в туалет я по-привычке не закрыла – у людей, долгое время живущих холостыми, развиваются и не такие привычки – поэтому Дариану не пришлось выбивать её, чтобы выволочить моё тело в коридор, а затем перетащить его в гостиную.

Всё это время я пребывала в полуобмороке. Это такое состояние, в котором не можешь ни заставить себя расплющить веки, ни начать ворочать языком, но зато ты всё прекрасно слышишь. Меня опустили на диван в полусидячее положение, и только после этого я начала постепенно приходить в себя.

– Эй, ты чего?!.. – Дариан навис надо мной всей громадой своего мускулистого тела.

Его голос ещё никогда не звучал так обеспокоенно, что сейчас недурно так вводило меня в панику.

– Нормально… Нормально… – только и смогла произнести я, задыхаясь, словно от панической атаки.

Поняв, что к моим глазам начинают подступать слёзы, я попыталась проморгаться, но мои веки всё ещё были слишком тяжелы, чтобы соглашаться вступать со мной в сотрудничество, и моя шея напрочь отказывалась удерживать вес головы, заставляя её бессильно заваливаться на правое плечо. Заметив это, Дариан поспешно подложил свою ладонь под мою правую щёку и попытался выровнять положение моей головы, я же тем временем изо всех сил пыталась ему помочь своим неожиданно онемевшим телом. Внезапно перед нами возникла Ирма с красным кейсом в руках, из которого вскоре был извлечён аммиак. От режущего запаха, ударившего напрямую в мой мозг, я резко пришла в себя. Моё тело всё ещё оставалось безвольным, а мои руки и ноги неожиданно похолодели, отчего меня вдруг бросило в дрожь.

Когда спустя пять минут Дариан заявил о том, что мы отправляемся в больницу, я слишком бойко начала сопротивляться, а когда осознала, что заранее проиграла этот бой, едва не расплакалась от безысходности. И в этот момент, когда к моим глазам второй раз за последние десять минут подступили слёзы, что для меня никогда не было характерным, я вдруг резко замерла, поражённая осознанием возможной причины происходящего со мной.

Глава 66.

Нет, я не могу быть беременной. На мне был контрацептивный пластырь, я выпила противозачаточную таблетку, после четыре утра подряд успешно проходила тесты на беременность… У меня не могла наступить беременность. Вероятность – ноль процентов. И всё же, сидя сбоку от Дариана, везущего меня в больницу в Лондон, я не могла думать ни о чём ином, кроме как о нежелательной беременности. Хотя и понимала, что это глупо.

Дариан, как и я, как и сидящая на заднем сиденье Ирма, молчал. В салоне автомобиля повисло настолько напряжённое молчание, что от каждого из нас можно было прикуривать, а от меня, я уверена, можно было даже зарядить блок питания – настолько всё было плохо с моим психологическим состоянием, находящимся на грани паники. Едва ли в тот момент кто-то кроме меня думал о беременности, в конце концов, все были в курсе моего отравления и усугубления его последствий на фоне не по-детски крепкого пунша, и я боялась даже предположить, что Дариан может прийти к той же мысли, от которой я сейчас едва ли не умирала.

Неосознанно сжимая живот обеими руками, я словно пыталась убедить себя в том, что всему виной паста и пунш, ведь это более логично, чем беременность, однако наше подсознание всегда подталкивает нас к самым худшим вариантам, поэтому я всякий раз, против своей воли и против здравого смысла, возвращалась к мысли о нежелательной беременности. Затем вновь прокручивала в мыслях тему контрацептивных пластырей, противозачаточных таблеток и успешно пройденных струйных тестов на беременность, после чего только ещё сильнее сжимала свой живот. Мои пальцы впивались в бока сквозь кожаную куртку, рукава которой в данный момент оказались приятно длинными. Под ними Дариан не мог заметить моих сжатых до посинения пальцев, зато я могла рассмотреть его пальцы, впивающиеся в руль. Они выглядели совершенно ненапряжёнными, и это неожиданно успокаивало. Будто подтверждало тот факт, что мои выдумки о беременности – это всего лишь страшные сказки, вызванные бредом отравления. Вот и всего-то…

Когда мы подходили к больнице, мои ноги едва ли не подкашивались от страха, а колени тряслись так сильно, что, кажется, со стороны это могло быть даже заметным. Остановившись у ресепшена, Дариан потребовал доктора, и молодая женщина, широко заулыбавшись ему, попросила подождать нас “пять минуточек”, после чего протянула мне бланк для заполнения. Трясущимися руками я заполнила бланк, вернула его медсестре и уже даже прошли упомянутые выше пять минуточек, но доктор всё не появлялся. От ожидания меня начинало колотить ещё сильнее.

Отойдя в сторону, мы остановились справа от входа и продолжили ожидать. Неожиданно Ирма вытащила из кармана десятку и обратилась ко мне.

– Тебе что-нибудь взять?

– Что? – непонимающе переспросила девчонку я, неожиданно поняв, что мой голос задребезжал тонким металлом.

– Лимонный чай, например? – она кивнула в сторону аппарата горячих напитков.

– Нет… – набрав воздух в щёки, тяжело выдохнула я.

– Прикинь, если ты окажешься беременной, тогда тебе придётся скоро уволиться, – хлопнув меня по плечу, ухмыльнулась девчонка, после чего отправилась по коридору к автомату.

По-видимому, данным жестом она хотела подбодрить меня, но теперь я ощущала, как моё сердце колотится в моей пятке, пробивая собой белоснежную кафельную плитку под моими ногами.

Я резко посмотрела на стоящего справа от меня Дариана. Его широко округлившиеся глаза, чуть приоткрывшийся рот, озадаченное выражение лица… Он не предполагал!.. До сих пор, пока Ирма не дала ему своими словами пищу для размышления, о подобной вероятности он даже не думал! Это я, как последняя идиотка, всю дорогу тряслась над тем, чего на самом деле нет, но до него подобный бред стал доходить лишь сейчас и-то только потому, что его высказала ещё одна идиотка, похлеще меня!

От того, что Дариан до сих пор не предполагал или не допускал, или, быть может, даже исключал вероятность моей беременности, мне вдруг стало невероятно легко. Словно камень с души свалился. Будто я только что получила от здравомыслящего человека немое подтверждение того, что никакой беременности просто быть не может.

Я всё ещё стояла с широко распахнутыми глазами, смотря в широко распахнутые глаза Дариана, только-только начиная ощущать облегчение, как вдруг он неожиданно произнёс:

– Круто.

Он сказал это слово так чётко и так легко, что до меня не сразу дошло. Захлопав ресницами, я ещё больше округлила глаза и буквально просверлила собеседника взглядом.

– Что круто? – с натиском уточнила я.

– Мы стали бы отличными родителями!

– Что за бред!.. – поморщив носом, неодобрительно фыркнула я. – Пораскинь мозгами и поймёшь, что я не могу быть беременной.

Я сказала эти слова таким уверенным тоном, что сама удивилась тому, что пятью секундами ранее и всю дорогу до больницы позволяла себе опускаться до подобных идиотских мыслей.

Мой здравый смысл окончательно возобладал над необузданным животным страхом.

Глава 67.

Дариан.

Однажды Ташу уже тошнило при мне – это произошло на утро после того, как она напилась вдрызг и пришла ко мне продаваться – поэтому я не обратил внимание на то, что её стошнило после вечеринки, тем более с учётом того, что, как она сама утверждала, её желудок боролся с последствиями отравления. Даже когда она потеряла сознание я лишь испугался до полусмерти за её здоровье, но я даже на мгновение не предположил возможной беременности.

…Доктор вновь возник перед нами спустя час ожидания, вместе с ним вернулась и Таша, на которую было неожиданно больно смотреть: белее простыни, с опущенными плечами и ссутулившаяся, она, казалось, внезапно сжалась в размерах. Весь прошедший час я едва удерживался от вредной привычки Ирмы, пытаясь не начать грызть свои пальцы. Я так сильно переживал, что к окончанию этого часа осознал, что жажду услышать от доктора именно положительный результат о беременности Таши и точно ничего другого. Пусть только она окажется беременной, и эта раковина захлопнется, чтобы раз и навсегда сохранить в себе свою жемчужину! Ей придётся остепениться, придётся научиться склонять передо мной голову и, наконец, придётся осознать свои чувства ко мне. Ей некуда будет бежать. Это идеальный тупик. Для нас обоих. Пусть она этого и не осознаёт…

Не смотря на доктора, я вцепился взглядом в поникшее лицо Таши, пытаясь понять причину, по которой она не отрывает своего взгляда от пола. Она беременна?!.. Да?!.. Или нет?!.. Это конец её выходкам?!.. Окончательный и бесповоротный?!..

Я едва сдержался, чтобы не взять её за подбородок и не заставить смотреть мне в глаза. Ещё несколько секунд и, возможно, я бы именно так и поступил, но доктор заговорил прежде, чем я сдвинулся со своего места:

– У вашей подруги эмоциональное истощение, переутомление или выгорание – называйте это как угодно. По-видимому, в последнее время у неё было много эмоциональных потрясений, и недавнее отравление только усугубило ситуацию. Ей необходимо отдохнуть несколько дней и прийти в себя. Желателен постельный режим. Это возможно устроить?

Слишком жаждущий услышать другие слова, я не верил своим ушам. Врезавшись взглядом в Ташу, я пытался смириться с поражением. Таша всё так же стояла за спиной доктора, бледная, с упёршимся в пол взглядом.

“Ничего, в следующий раз получится”, – пронеслось у меня в голове, после чего я, наконец, посмотрел на доктора.

– Это возможно устроить, – уверенно дал свой ответ я.

Прошло четыре дня, наступила пятница, а Таша продолжала молчать…

После больницы я отвёз её домой. Мы не сказали друг другу ни слова, и Ирма чуть ли не впервые решила проявить такт, поэтому тоже молчала в тряпочку. Я так сильно был поглощён своим разочарованием, что не обратил внимание ни на то, что Таша сидела рядом со мной с отчего-то покрасневшими глазами, ни на то, что она обнимала себя обеими руками. Ехал и думал о том, каково это узнать, что у тебя эмоциональное выгорание, и при этом быть вынужденным сейчас сидеть рядом с человеком, который не просто не заметил твоего уязвимого состояния, но даже в какой-то степени не с лучшей стороны способствовал его развитию.

Пораскинув мыслями, я решил дать Таше отдохнуть не только от работы на меня, но и в целом от меня. Поэтому уже подходили к концу четвёртые сутки к ряду, в которых я не давал ей о себе знать. Никаких звонков – только поднятый палец у кнопки вызова по несколько раз в день, никаких смс-сообщений – только с десяток неотправленных черновиков. Просмотр тех её немногих фотографий, которые достались мне каким-то чудом, уже спустя сутки начал отзываться зудом в моей грудной клетке. В среду вечером я напился от нереально острого осознания того, что я, очевидно, помешан на этой девушке. На следующий день стало ещё сложнее, но пить я не стал из принципа, и вот наступил вечер пятницы. Это всего лишь четыре дня… Четыре грёбаных дня!.. Такого у меня не было даже когда я по вопросам бизнеса уезжал на недели в другие страны, оставляя её здесь, в Британии. Скорее всего меня так добивало именно осознание того, что Таша сейчас находится у меня под боком. Мне достаточно только протянуть руку, чтобы притянуть её к себе. Я могу написать ей и получить от неё слова, могу позвонить и услышать её голос, могу приехать и почувствовать её запах… В любой момент её жизни я мог внести своё присутствие, но я дал себе слово, что не побеспокою её до понедельника, и я намерен был держать это своё слово до последнего. Мне оставалось переждать всего каких-то двое суток!.. Главное – это не начать сходить с ума.

Я был занят своим безумием и давно уже не слышал того, что говорила мне Ирма. Мы ужинали так поздно из-за её задержки в “Мустанге”, но мне было откровенно наплевать, как вдруг я выхватил из всей её болтовни одно-единственное слово, которое буквально резануло мой слух. Это слово было “беременность”.

– Что ты сказала? – напряжённо переспросил я, сжав в руках столовые приборы.

– Я сказала, что тоже бы так поступила, – пожав плечами, продолжила непринуждённо говорить Ирма, спокойно разрезая свой стейк из лосося. – Я бы тоже предпочла утаить свою беременность. Но я не ожидала, что Таша может сделать это так виртуозно.

– Какую ещё беременность? – мой голос сжался, словно пружина под давлением, и моя спина мгновенно вытянулась в струнку.

– Да ла-а-адно… Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что к чему. Только не говори, что ты не заметил, – Ирма выжидающе уставилась на меня своими огромными голубыми глазами. – Сначала её тошнит от еды, потом её выворачивает наизнанку от одного лишь запаха оливок, затем при просмотре фильма она съедает три упаковки солёненького арахиса и в конце концов неожиданно теряет сознание. Признаки беременности настолько очевидны, что не нужно быть доктором, чтобы понять что к чему. И пока ты был погружён в свои мысли, я говорила о том, что я бы тоже так поступила, будь у меня нежелательная беременность.

– С чего ты взяла, что она у Таши может быть “нежелательной”?

– Пффф… А ты разве знаешь её парня? Она тебя с ним знакомила? Да будь у неё мужчина, об этом было бы хоть что-то известно, хоть чуть-чуть. Если же она скрывает своего парня от своих близких и знакомых, значит либо у неё с ним несерьёзно, либо никакого парня вовсе нет и это просто секс без обязательств. Так вот я и говорю, что будь у меня нежелательная беременность, я поступила бы так же, как это сейчас сделала Таша.

– И что же она сделала? – кажется от напряжения у меня на виске дрогнула вена.

– Она подговорила доктора, чтобы он сказал нам о каком-то эмоциональном выгорании, после чего он выбил из тебя, как из её работодателя, недельный отпуск. Этого более чем достаточно.

– Достаточно для чего?! – я едва не взрывался от негодования тем, что Ирма никак не может дойти до главного.

– Для аборта, конечно же! – возмутилась моей недогадливостью девчонка. – Ты вообще чем слушаешь? Я ведь говорю, что беременность у Таши, скорее всего, не-же-ла-тель-на-я! А если это так, тогда, скорее всего, она захочет избавиться от ребёнка. Хотя, уже пятница, так что, возможно, никакого ребёнка уже и в помине нет…

Подобного шока я не испытывал со времен смерти отца и Пенелопы.

Не помню, как я оказался в машине. Помню лишь, что, вжимая педаль газа в пол до предела, я кричал в голове одну-единственную мысль: “Если она сделала аборт – я заставлю её забеременеть повторно!!! Она родит мне троих в обмен за одного!!!”.

Глава 68.

Он не беспокоил меня четыре дня, и я искренне надеялась на то, что не буду вынуждена пересекаться с ним минимум до понедельника, но вот он стоял передо мной на пороге, непринуждённо упершись локтём в дверной косяк, и, держа в опущенной левой руке белоснежный пакет, улыбался мне своей белоснежной улыбкой, которая отчего-то не казалась мне искренней.

– Дариан, – тяжело выдохнула я.

– Ну, как ты? – поинтересовался он, уже входя внутрь. Он был настолько непринуждённым, что я расслабилась и тоже включила функцию непринуждённости.

– Если рассчитываешь на секс, тогда я готова тебя разочаровать…

– Оу, что ты, никакого секса, я просто пришёл тебя покормить, – Дариан поставил на стул пакет, который принёс с собой, и обернулся ко мне.

Я замерла на границе с кухней, так и не решившись в неё зайти. Встретившись со мной взглядом, Дариан медленно опустил руку в пакет.

– Смотри, что я для тебя принёс. Фрукты. Говорят, что в них много витаминов, – он поставил на стол небольшую корзинку с фруктами. Оторвав от неё взгляд одновременно со мной, он вновь встретился со мной взглядом. И тут я поняла, что что-то происходит. Только ещё не догоняла, что именно. Он словно охотился, но что-то в этой охоте было не так, как обычно… Я сжала кулаки. – А ещё я принёс тебе мясо, – и тут он вытащил из пакета сырой стейк, лежащий в прозрачном контейнере. В моем желудке моментально что-то перевернулось. – Смотри, я выбрал для тебя самый свежий, – сделав медленный шаг в мою сторону, он протянул стейк в мою сторону. – В мясе много витамина-Б, ты знала? Кстати, знаешь, как правильно выбирается сырое мясо? Во-первых, его необходимо прижать пальцем, – он показательно вжал свой указательный палец в стейк, после чего резко одёрнул его. – Смотри, – Дариан поднёс стейк к моим глазам. – Видишь ямочку от пальца? Она сходит медленно, постепенно… Это значит, что мясо свежее.

Почувствовав запах сырого мяса, я сжала зубы и со злостью перевела взгляд на гостя.

– Хочешь, я его тебе прямо сейчас приготовлю? У тебя есть гриль-сковорода? – он выжидающе смотрел на меня, но я не могла разжать зубов, чтобы ответить, боясь ещё хоть раз почувствовать отвратительный запах сырого мяса. – Нет? Тогда всё-таки фрукты…

Дариан не успел договорить. После очередного короткого вдоха, я вновь ощутила этот отвратительный запах сырой говядины. Моё горло сжалось в резком спазме, и я, закрыв обеими руками рот, со скоростью молнии помчалась в сторону уборной.

***

Когда доктор сказал мне, что я нахожусь на третьей неделе беременности, я, сидя на кушетке, едва не умерла на месте. Для того, чтобы выявить моё положение, ему достаточно было пятнадцати минут, остальные сорок пять минут я приходила в себя, прежде чем выйти обратно в холл, где меня всё это время ожидал Дариан.

Ужаса подобного рода я ещё не испытывала никогда. Первые минуты я просидела неподвижно, словно замершая во времени статуя, потом с моих глаз начали срываться крупные слёзы, которые всё никак не могли остановиться. Проплакав ровно двадцать одну минуту – я случайно засекла по настенным часам – и истратив три упаковки носовых салфеток, я, наконец, начала приходить в себя.

Наконец отыскав где-то в своей черепной коробке дар речи, я попросила доктора не говорить о поставленном мне “диагнозе” моим друзьям. Думаю, что даже если бы он узнал, что мужчина, ожидающий меня сейчас в холле, является мне далеко не другом и даже отцом плода в моём чреве, он всё равно бы никому ничего не рассказал.

…Эмоциональное выгорание…

Оказавшись дома, я решила “перепровериться” – а вдруг медицинская чудо-техника ошиблась и никакой третьей недели беременности не существует? По крайней мере у меня. Что это вообще за диагноз такой…

Достав из комода струйный тест на беременность, последний оставшийся из пяти тех, что три недели назад купил мне Дариан, я отправилась в туалет. Не дожидаясь пяти минут, отведенных ему на выявление беременности, тест мгновенно нарисовал две полоски: результат – положительный.

Не помню, когда я в последний раз так плакала. Наверное в момент, когда узнала о смерти матери и Джереми.

Сидя на полу в спальне с положительным тестом в руках, я не просто рыдала, я ревела в голос, с надрывом. В итоге замочила своими слезами и соплями весь левый край одеяла, свисающий с кровати.

С утра я сделала два звонка. Первый звонок в больницу. Я записалась на ближайшее доступное время – аборт будет сделан в девять часов утра уже в эту пятницу. Второй звонок я сделала следом за первым, и Нат примчалась ко мне уже спустя десять минут. Я ей ничего не объяснила по телефону, отчего она нервничала больше, чем могла бы нервничать за неё я, но, как я и попросила, Байрона она с собой не взяла.

Нат сидела за столом, и я трясла перед её глазами одновременно двумя упаковками: одна с остатками контрацептивных пластырей; вторая опустевшая без своей одной-единственной противозачаточной таблетки.

– Как такое возможно?! – вопрошала я. – Это ведь непробиваемая броня!

– По-видимому, где-то в твоей броне оказалась брешь, – Нат взяла в свои руки уже никому не нужные упаковки, а ещё спустя десять минут мы нашли эту брешь. Точнее сразу две бреши. Серьёзные. Во-первых, срок годности противозачаточной таблетки закончился за сутки до того, как она была мне продана, а все знают, что подобные таблетки лучше не использовать, если их срок годности будет окончен ещё только через месяц. Я же выпила её сутки спустя окончания её срока годности… Во-вторых, по инструкции, контрацептивный пластырь клеится либо на низ живота, либо на поясницу, ну или на крайний случай на плечо – всего три зоны доступа. Я же наклеила его на голень, практически на щиколотку.

Тем вечером, когда Дариан закончил в меня, я была максимально не защищена. Даже моя яйцеклетка подвела меня: овуляция случилась за сутки перед нашим соитием. Для меня это было не просто фиаско. Подобного провала, связанного исключительно с собственной невнимательностью, которой прежде я никогда не отличалась, я никогда прежде не испытывала. Всегда перепроверяющая детали, всегда просчитывающая ходы наперёд – да я ведь даже пластырь купила! – я с треском провалилась на мелочи, которая теперь буквально пригвоздила меня к позорному столбу. Я просто не удосужилась подробно ознакомится с инструкциями… Двойное поражение.

Неожиданно выявленная у меня беременность в буквальном смысле стала для меня ударом ниже пояса, я даже чувствовала, как болят мои невидимые яйца.

Я посвятила Нат в своё твёрдое решение сделать аборт уже через пару дней. Сначала она промолчала, но вскоре сказала, что одобрит любое моё решение, потому что она не сомневается в том, что я знаю, что делаю. Однако я вдруг поняла, что с этой беременностью я надолго подорвала уверенность в себе. Едва ли я скоро вновь смогу сказать кому-то или себе самой, что я наверняка знаю, что делаю.

– Вот, здесь написано, что беременность может наступить даже спустя неделю после секса, а ещё здесь сказано, что в первые дни тест на беременность может не показывать положительного результата, – тыкала ярко-красным ногтем в монитор моего ноутбука Нат в четверг вечером. – Тесты вообще могут продолжительное время лажать…

– Давай будем честны, – перебила подругу я. – Слажали не тесты – слажала я.

– Ты уверена? – вдруг замерла огневолосая. – Насчёт завтра…

– Что ты хочешь сказать? – протерев лицо ладонями, тяжело выдохнула я, почувствовав, как мои заплаканные глаза щиплет от отсутствия в них слёз.

– Ты что, даже не расскажешь ему?

– Нет.

– Но он ведь отец ребёнка…

– Нат, нет! – чуть ли не выкрикнула я. – Он не должен об этом узнать. Никогда.

– Но разве ты совсем не хочешь родить этого ребёнка?

– Я не собираюсь становиться матерью-одиночкой.

– Но ведь у твоего ребёнка есть отец! И какой отец!..

– Какой?.. Каким Дариан Риордан может быть отцом, Нат?.. Сказать тебе каким? – я заглянула в распахнутые глаза подруги. – Максимум, каким он может быть – это богатым. Вот только этого недостаточно. Недостаточно быть просто богатым, чтобы становиться отцом, чтобы иметь человека, который будет называть тебя папой… Он жестокий. Понимаешь? Дариан очень жестокий. Знаешь, что он сделал со Стивеном Эртоном? С тем парнем, который всего лишь попытался меня зажать в углу? Меня и до этого пытались зажимать, не мудрено с такой-то смазливой внешностью и прокаченной задницей постоянно отбиваться от мужских клешней! Вот только на глаза Дариану попался именно Стивен Эртон. С тех пор прошло полгода, и что произошло? Дариан разгромил его в пух и прах, он буквально распустил своего противника на нитки! Он не забыл обиды, нанесённой ему другим мужчиной. Для Дариана я всего-навсего лишь собственность, на которую не смеет посягать другой самец. Вспомни, что он сделал с Картером, моим бывшим, который заявил своё право на владение мной в момент, когда это право Дариан ещё даже не успел застолбить за собой так железобетонно, как он удерживает его теперь. Он не просто приказал избить соперника – он удерживал его в плену! В плену, Нат, понимаешь, что это значит? На что он способен? Он при мне проткнул руку головорезу, который угрожал мне расправой за флешку, переданную мне Энтони! Просто взял нож и одним непоколебимым ударом приколол руку того головореза к столешнице! А потом ещё отдал приказ прострелить ему обе ноги… Он жесток. Ты это понимаешь? Я отлично понимаю. От таких мужчин нельзя рожать детей. С такими мужчинами вообще нельзя связываться. Я связалась – это первая моя ошибка, но вторую я допускать не собираюсь. Я никогда не рожу от Дариана Риордана. Никогда! Только не от человека, рядом с которым я чувствую себя в опасности.

Глава 69.

Дариан продолжал колотить дверь в ванную, требуя её открыть. Страх поднимался из недр моего организма, из-за чего меня только ещё сильнее выворачивало наизнанку. Это было ужасно, но плакать я сегодня не собиралась. Я собиралась дождаться, когда остатки моего скудного ужина покинут мой желудок, после чего я выйду в гостиную и выпровожу Риордана из своего дома.

В голове крутились слова, сказанные мной когда-то давно Кристоферу: “Скорее я стану шахтёром, нежели решусь на материнство в ближайшее десятилетие”. Я всё ещё не решилась, но этим утром так и не смогла заставить себя выйти из дома. Позвонила в больницу и перенесла процедуру прерывания беременности на следующую неделю. Зачем? Уже сегодня была бы свободна… Теперь же я стояла на коленях согнувшись в три погибели над унитазом и выворачивалась наизнанку от стойкого запаха сырого мяса. Похоже, эта беременность желает выбить из меня всё моё самолюбие, ежечасно доказывая мне мою же тупость.

…Я распахнула дверь так резко, что Дариан, всё это время колотящий в неё своим огромным кулаком, промахнулся и провёл им справа от моего виска, едва не коснувшись его.

– Чего тебе надо? – раздражённо спросила я, сдвинув брови и скрестив руки на груди.

– Значит, ребёнок всё ещё есть?

От услышанного моё сердце дрогнуло.

Неужели проболтался доктор?.. Или стал догадываться сам?..

Не важно. Главное, чтобы он не укрепился в своих шатких подозрениях и они не переросли в твёрдую уверенность.

– Какой ещё ребёнок? – наигранно ухмыльнулась я.

Сыграла неубедительно. Я поняла это по его глазам. Это провал. У меня был один-единственный шанс, но я оказалась “не убедительна”…

– Наш ребёнок, – уверенно произнёс он.

– Не знаю, о чём ты говоришь, – мой голос начинал дрожать.

– Таша, – Дариан неожиданно приложил свою левую ладонь к моей щеке, – девочка моя, ты беременна.

– Я не твоя девочка! – со злостью выкрикнула я, резко отстранив предплечьем его руку от своего лица. Не знаю, на что больше в этот момент я злилась: на то, что к моим глазам подступили предательские слёзы и мой голос отчётливо задрожал, или на то, что он назвал меня своей. Никакая я не его!.. – Выметайся! – я изо всех сил врезалась правой ладонью в его плечо, но он даже для приличия не шелохнулся.

– Я никуда не уйду, пока ты не признаешься.

– В чём?! – я на последних силах сдерживала слезы в пределах своих глаз.

– В нашей беременности, – спокойно говорил он.

– Нет никакой “нашей беременности”, понятно?! Она только моя!

Как только я это сказала, Дариан просиял в благодатной улыбке, и я мгновенно осознала, что только что неосознанно совершила ещё одну серьёзную глупость – я машинально призналась ему в том, что во мне и вправду есть ребёнок. Нет, беременность и скачущие из-за неё гормоны точно делали из меня дуру. По правой щеке скатилась первая слеза.

– И что ты хочешь с этим делать? – вдруг спросил он.

– Не знаю, – продолжала резать правду я и, чтобы остановиться, сразу же прикусила нижнюю губу.

– Как не знаешь?! У нас будет ребёнок! – счастливо воскликнул Дариан, неожиданно аккуратно сжав мои плечи.

– Ты сам говорил, что тебе сложно исполнять родительскую роль, – я резко отстранила его руки, – сам недоумевал, какой из тебя может быть родитель.

– Когда я подобное говорил? – он впился в меня удивлённым взглядом.

– Когда мы разговаривали об Ирме… Помнишь… – по моим щекам начали скатываться крупные слёзы, и я начинала хлюпать носом, из-за чего злилась ещё больше.

– Таша, ты станешь матерью моего ребёнка, – он продолжал попытки притупить мою бдительность своим нежно-бархатным тоном.

– Это только мой ребёнок, и мне решать, что с ним делать!

– Нет, дорогая, это наш ребёнок, и ты с ним ничего не сделаешь, – Дариан взмахнул перед моим носом указательным пальцем.

– Ты думаешь, что это только твой ребёнок! – я машинально приложила руку к низу своего живота, что неожиданно не ускользнуло от его взгляда. Он выпрямился.

– Ты не можешь знать, что я думаю.

– Я знаю!..

– Нет, не знаешь, – начинал заводиться он.

– Я знаю!..

– Ничего ты не знаешь…

– Знаю!.. – я попыталась ударить его в грудь, но он схватил меня за предплечье.

– Не знаешь!.. – встряхнув мою руку, выпалил Дариан.

– Я знаю, слышишь? Знаю-знаю-знаю… – я пыталась его ударить, но он слишком крепко меня держал, отчего со стороны могло показаться, будто он меня трясёт, а не я его дёргаю.

Не выдержав, Дариан всё-таки встряхнул меня, наверное для того, чтобы я успокоилась.

– Ну и что ты знаешь?! О чём я думаю? – он повторно с силой встряхнул меня, хотя и не впивался пальцами с болью в мои плечи, как это было прежде. Почему?.. – О чём же я думаю, глядя на тебя, скажи!

– Думаешь, ты выше других?! – начала цитировать его же я, но он понял это лишь после того, как я продолжила говорить. – Ты всего лишь проститутка, стóящая дороже остальных лишь потому, что умеешь продавать своё красивое личико и гибкое тело! – глаза Дариана расширялись с каждым сказанным мной словом.

Он застыл. Прошли секунды, как вдруг, пригнувшись к моему лицу, он буквально прокричал в меня:

– Да я люблю тебя, дура!!!

Прежде он никогда напрямую не говорил мне не то что о том, что любит меня, но даже о том, что может быть просто влюблён в меня. От услышанного к моему горлу подступил ком колющей боли.

– Выметайся! – неожиданно громко потребовала я, после чего резко врезалась руками в его грудь, на сей раз заставив его сделать полшага назад.

Воспользовавшись появившимся между нами сантиметром, я проскользнула в него и, резко захлопнув за своей спиной дверь спальни, начала кричать через неё. – Проваливай отсюда!.. Проваливай-проваливай-проваливай!..

Кажется, у меня случилась истерика. Неожиданно я поняла, что, прислонившись спиной к двери, постепенно сползаю вниз, и слышу собственные громкие всхлипы. До такого состояния меня не доводило ещё ничто. Никто.

Дариан.

Я уже хотел выбить дверь её спальни к хренам, когда услышал, как входная дверь распахнулась. В гостиную вошла рыжеволосая девушка, имя которой я вспоминал ещё несколько секунд, прежде чем наброситься на неё, после чего меня вдруг озарило информацией о том, что её зовут мужским именем – Натаниэль.

– Ты!.. – быстрым шагом приближался к рыжеволосой я, всё ещё слыша душераздирающие всхлипы за треклятой запертой дверью Её спальни. – Все эти дни ты знала, что она беременна, видела, в каком она состоянии, и не сказала мне! – я уже замахнулся, чтобы схватить её за шею, но она, не отпуская дверной ручки, прогнулась назад, и я остановил свою занесённую руку в паре сантиметров от её сонной артерии. – Она ведь могла избавиться от ребёнка… – сквозь зубы выдавил я.

– Она должна была сделать это сегодня утром. Процедура аборта была назначена на девять утра. Разве не сделала?

От услышанного во мне закипела кровь. Я разговаривал с Ташей только что и был уверен в том, что мой ребёнок всё ещё в ней, но одна только мысль о том, что ребёнка на полном серьёзе могло не стать уже сегодня, заставляла меня плеваться ядом.

На сей раз я схватил собеседницу за шею.

– Спокойней, мучачо, – рыжая нагло смотрела мне прямо в глаза. – Если тебе и есть на кого злиться, так только на себя. Хочешь Ташу? Держи, – она неожиданно протянула к моему лицу флешку.

Выпустив её шею, я машинально потянулся за флешкой, но она нагло спрятала её в своём рукаве.

– Это аллегория, – напряжённо произнесла она, видя, что я не шучу. – Конкретно на этой флешке ничего нет. Но есть на другой. Выйдем, поговорим, – она взмахнула головой, приглашая меня выйти из дома.

Таша всё ещё достаточно громко плакала, что сейчас буквально заставляло меня страдать от безысходности, поэтому я с готовностью покинул дом. С такой же готовностью, с которой хотел выбить треклятую дверь, за которой сейчас Она от меня пряталась.

– Что с пластырем и противозачаточными? – идя в сторону машины, едва ли не рычал я.

– Первое не на том месте наклеили, второе оказалось просроченным. А что с презервативами?

Я не пытался себя обманывать – я был доволен произошедшим. Оставалось только обстругать и обработать свою поделку, чтобы в этой ручной работе не осталось ни единой шероховатости. Теперь Таша моя. И ревёт она сейчас только от того, что проводит своё последнее сражение с осознанием данного факта.

В голове пронеслись совсем недавно сказанные Ташей слова: “Я не собираюсь беременеть от тебя. Я не настолько глупа, чтобы заковывать себя в подобные кандалы”. Нет, дело было не в глупости. Дело было в случае. И этот случай вновь был на моей, а не на её стороне.

Мы с рыжеволосой заняли передние сиденья в моей машине. Она заговорила прежде, чем я начал ломать дрова.

– Сначала я боялась тебе говорить, – прищурилась она и немного помолчала, по-видимому чтобы я осознал значение слова “боязнь”. – Я не знала, как далеко ты можешь зайти конкретно в этом деле, с учётом того, как далеко ты заходишь в других своих делах. Я не одобряла решение Таши избавиться от ребёнка, но я поддерживала и всегда буду поддерживать её во всех её решениях. Даже если речь идёт об аборте. Я всегда буду на её стороне, а не на твоей… – она глубоко вздохнула, я не стал сбивать её с мыслей. – Поэтому я сейчас и дам тебе услышать то, что для твоих ушей не предназначалось. Но только один раз. Думаю, для тебя одного раза будет достаточно, чтобы понять, что происходит.

– Что происходит где? – напряжённо выдавил я.

– В её голове, – внимательно посмотрела на меня огневолосая своими огромными, пронзительными глазами. В ответ я едва уловимо кивнул, дав понять, что готов слушать.

Это была запись разговора. Короткого, но достаточно пылкого и содержательного, чтобы я мог с первого раза понять всё, что мне необходимо было понять.

Перед тем, как включить запись, Нат предупредила, что этот разговор состоялся между ней и Ташей накануне ночью. За несколько часов до аборта, который не состоялся, но вероятность которого – у меня сводило зубы от резких слов Натаниэль! – всё ещё была слишком велика, чтобы его можно было исключать.

“– Но разве ты совсем не хочешь родить этого ребёнка?

– Я не собираюсь становиться матерью-одиночкой.

– Но ведь у твоего ребёнка есть отец! И какой отец!..

– Какой?.. Каким Дариан Риордан может быть отцом, Нат?.. Сказать тебе каким? (Пауза). Максимум, каким он может быть – это богатым. Вот только этого недостаточно. Недостаточно быть просто богатым, чтобы становиться отцом, чтобы иметь человека, который будет называть тебя папой… Он жестокий. Понимаешь? Дариан очень жестокий. Знаешь, что он сделал со Стивеном Эртоном? С тем парнем, который всего лишь попытался меня зажать в углу? Меня и до этого пытались зажимать, не мудрено с такой-то смазливой внешностью и прокаченной задницей постоянно отбиваться от мужских клешней! Вот только на глаза Дариану попался именно Стивен Эртон. С тех пор прошло полгода, и что произошло? Дариан разгромил его в пух и прах, он буквально распустил своего противника на нитки! Он не забыл обиды, нанесённой ему другим мужчиной. Для Дариана я всего-навсего лишь собственность, на которую не смеет посягать другой самец. Вспомни, что он сделал с Картером, моим бывшим, который заявил своё право на владение мной в момент, когда это право Дариан ещё даже не успел застолбить за собой так железобетонно, как он удерживает его теперь. Он не просто приказал избить соперника – он удерживал его в плену! В плену, Нат, понимаешь, что это значит? На что он способен? Он при мне проткнул руку головорезу, который угрожал мне расправой за флешку, переданную мне Энтони! Просто взял нож и одним непоколебимым ударом приколол руку того головореза к столешнице! А потом ещё отдал приказ прострелить ему обе ноги… Он жесток. Ты это понимаешь? Я отлично понимаю. От таких мужчин нельзя рожать детей. С такими мужчинами вообще нельзя связываться. Я связалась – это первая моя ошибка, но вторую я допускать не собираюсь. Я никогда не рожу от Дариана Риордана. Никогда! Только не от человека, рядом с которым я чувствую себя в опасности”.

Сначала моё сердце замерло, но не прошло и пяти секунд после окончания записи, как оно заколотилось с такой бешенной силой, что едва не прорвало мою грудную клетку.

– Что ж, теперь ты знаешь достаточно, чтобы понять хоть что-то, – посмотрела на меня рыжеволосая, но я не взглянул на неё, продолжая смотреть куда-то вдаль. – Сейчас я присмотрю за ней… И за твоим ребёнком. Но это ненадолго, знай.

Не дождавшись от меня ответа, огневолосая открыла дверь и вышла из машины. Прежде чем она успела захлопнуть дверь, я повернулся и посмотрел в её сторону.

– Эй… – окликнул я её, и мы встретились взглядами. – Спасибо. Всё понял.

Поджав губы, огневолосая захлопнула дверцу и отправилась в сторону дома. Я плавно нажал на педаль газа и посмотрел на часы – начало одиннадцатого. Эта ночь будет длинной…

Глава 70.

Дариан.

Я вернулся к дому Таши ровно в два часа ночи. Пришлось повозиться со стариком-юристом и поиском своей печати, но дело было сделано.

Звонить в дверь не пришлось – Нат заблаговременно её открыла.

– Отперла дверь сразу после того, как ты уехал, и я сообщила ей о своём приходе, – выйдя на крыльцо, сообщила огневолосая, закурив сигарету. – Из-за общения с тобой у неё определённо случился нервный срыв. Я ещё никогда не видела её в таком убитом состоянии, – сделав затяжку, Нат выпустила струю дыма вбок. – Полчаса назад она отправилась к себе в комнату. Не уверена, что она спит… Дверь не заперта. Я пока здесь покурю.

Ничего не ответив, я прошёл внутрь дома.

Дверь в спальню была приоткрыта совсем немного, но этого хватило, чтобы открыть её без скрипа. На цыпочках подойдя к кровати, я присел на корточки у её изголовья. Таша лежала распластавшись на животе, голова была повёрнута в противоположную сторону и, прислушавшись к её неровному дыханию, я пришёл к выводу, что, скорее всего, она всё-таки не спит.

Мой взгляд неожиданно зацепился за нечто ярко-белое, лежащее на краю прикроватной тумбочки. Это был тест на беременность. Увидев на нём две ярко-красные полоски, я улыбнулся и просидел на корточках ещё некоторое время, наслаждаясь запахом, исходящим от тёплого тела Таши. Она пахла солью и топлёным молоком. Аромат детства.

– Этот ребёнок будет только твоим, – наконец начал я аккуратным, вкрадчивым шёпотом. – Я никогда его у тебя не отберу и никогда вас не разлучу. Даже если мы расстанемся, даже если всё будет не так, как того хочу я, – я тихим движением прикоснулся к её волосам и начал поглаживать её по голове. – Я даю тебе не только своё слово, хотя и этого было бы достаточно, ведь ты знаешь, что я всегда его держу, – продолжал шептать я. – Смотри, я принёс тебе официальный документ, заверенный юристом, с подлинными печатями и моей росписью. Здесь говорится о том, что я не буду претендовать на нашего ребёнка в случае возникновения между нами конфликтной ситуации. Хочешь почитать? – я спросил максимально аккуратно, максимально бархатным шёпотом, на который только был способен, после чего едва уловимо отстранил свою руку от её волос. Как я и предполагал, ей понадобилось несколько секунд, чтобы пересилить себя и повернуть голову в мою сторону.

Через приоткрытую дверь в комнату попадало достаточно света, чтобы я мог рассмотреть её лицо: заплаканное, мокрое, оно выглядело почти детским. Мне безумно хотелось обнять её и сказать ей на ушко, что всё будет в порядке, но вместо этого я отдал её протянутым пальцам документ. Хлюпая носом и жмурясь наверняка болящими от слёз глазами, Таша внимательно дважды перечитала врученный мной ей документ. Не желая терпеть третий раз, я аккуратно вытащил из её рук лист и положил его в верхний ящик прикроватной тумбочки.

Слегка пригнувшись вперёд, я упёрся в её лоб своим и закрыл глаза. Запах солёных слёз, мокрого тела и её горячего дыхания заставил мою кожу покрыться мурашками.

– Тебе нужны гарантии, – начал шептать я, сплетаясь своим дыханием с её. – Безопасность и для тебя, и для нашего ребёнка. Я предоставлю тебе всё… Отдам тебе всё, что ты только пожелаешь, и даже больше. Ты будешь самой защищённой. Даже от меня. Ни тебе, ни ребёнку никто не навредит. Особенно я. Отныне ты ничего мне не должна – ни цента, ни минуты. Ты полностью свободна. Позволь мне быть рядом с тобой… Рядом с вами. Я сделаю всё, чтобы ты стала счастливой. Даже исчезну из твоей жизни. – Ну это я преувеличивал! Откровенно красноречиво перегибал палку, однако без преувеличений здесь и сейчас было не обойтись. – Разреши мне остаться, – ещё сильнее понизил свой голос я, сделав его едва уловимым. Её разрешение мне было не нужно и необходимо одновременно. – Таша, разреши… – я уже даже не шептал, я просто шевелил губами. Разрешит она или нет, она всё равно будет рядом со мной, такова её судьба, но мне хотелось, чтобы она думала, будто принимает решение самостоятельно. Это было необходимо для её спокойствия и спокойствия ребёнка, которого она сейчас носила в себе.

Она кивнула всего один раз. Даже не раз – полраза. Более чем достаточно, чтобы остаться с ней навсегда.

Она подвинулась и я лёг на кровать рядом с ней. Кажется, она прильнула ко мне прежде, чем я притянул её к себе, но, возможно, мне это только показалось. Положив на мою грудь голову и левую руку, она аккуратно закинула на меня ногу. В который раз я замечал, что с Ташей я люблю тесные кровати.

Моя футболка намокла от её слёз уже спустя минуту, но спустя полчаса я уже был уверен в том, что она заснула.

Около трёх часов ночи в комнату заглянула Нат. Убедившись в том, что с нами всё в порядке, она тихо закрыла за собой дверь и выключила в гостиной свет.

Не смотря на то, что Таша погрузилась в глубокий сон, я продолжал гладить её по голове, в итоге так и не сумев этой ночью сомкнуть глаз. Теперь у нас всё будет по-другому. Быстрее, выше, сильнее*… Надёжнее.

Я и не подозревал, что люблю её Так.

(*От латыни Citius, Altius, Fortius!).

Глава 71.

Когда Дариан впервые сказал мне о том, что мы могли бы стать отличными родителями – это случилось в больнице, за двадцать минут до того, как я узнала о своей беременности – я начала подозревать, что он иногда не понимает, о чём говорит. Я не видела нас родителями ни вместе, ни врозь. Мы словно созданы были исключительно для секса, а не для его последствий.

Но Дариан меня неожиданно удивил.

Первые пару дней мы не знали как вести себя друг с другом. Вроде как я носила под сердцем его ребёнка и, наверное, это предполагало что-то вроде изменения наших социальных статусов, что-то вроде прекращения его карьеры мачо-мэна и моей карьеры секс-служанки, однако я напрочь отказывалась верить в то, что через каких-то девять месяцев я буду ходить как слониха на сносях. На эти мои мысли Дариан заметил, что он не слон, а лев, что означает, что и я никакая не слониха, а львица. На это я заметила, что львы не отличаются верностью, на что Дариан заверил, что в нашем прайде измена будет караться казнью. Сначала я задумалась над значением, которое он вложил в слово “казнь”, но скоро переключилась на слово “прайд”. Наш прайд?.. Я пробила в интернете это слово. Прайд – это семейная стая львов. Семья?.. Нет… Это слишком… Я определённо не готова к созданию собственного прайда. И я не преминула уведомить об этом Дариана, но было уже поздно – он уже переключился на тему контроля симптомов токсикоза.

Удивил же меня Дариан своим отношением к ситуации. Прежде я даже не догадывалась, что в нём дремлет столь тонкий психолог. Он так виртуозно обходил острые углы, коих было немало, из-за моего подавленного психологического состояния и периодически возникающего у меня желания впиться в его горло, так как это “состояние” со мной случилось именно по его вине, что в итоге я не смогла не признать его стойкости. Он знал что делал. И когда не воспользовался презервативом, и когда получил результаты своей халатности. Хотя, я уверена в том, что с его стороны это была далеко не халатность, но даже план, однако я считала, что нам ещё не время заводить об этом разговор…

В четверг Кристофер взял отгул, чтобы присутствовать на футбольном матче Маверика, что позволило Дариану приехать ко мне с утра пораньше с отличной причиной в рукаве: сегодня он будет за водителя и поэтому мне не нужно добираться до работы на своём автомобиле – мы просто отправимся от меня прямиком в Лондон. С грядущего понедельника Кристофер с Джиной выйдут в отпуск, в котором вместе с Мавериком и Клинтом совершат тщательно продуманное автомобильное путешествие по Франции – наверняка мальчишки будут в восторге – так что я начинаю подозревать, что Дариан уже со следующей недели начнёт пользоваться отсутствием Криса на полную катушку. Главное, чтобы в его голову не пришла дурацкая мысль уволить парня. Во всяком случае, даже если эта мысль к нему и придёт, в моей власти будет уговорить его не то что оставить Криса на его месте, но даже повысить ему и без того непомерно высокую зарплату. Может быть и мне что-нибудь перепадёт, в конце концов, мне ведь скоро нужно будет собирать приданое для младенца: коляска, кроватка, ползунки, бутылочки, стерилизаторы бутылочек, чепчики… Молокоотсосы!.. Но пока что я наотрез отказывалась думать о подобном, словно до родов оставалось не восемь с хвостиком месяцев и времени у меня ещё было как до луны.

– Сейчас всего лишь девять часов, – заметил Дариан, скрестив руки на груди и опершись о дверной косяк при входе на мою кухню. – Я думал, что ты ещё будешь спать.

Стоя перед холодильником, я засовывала в него фрукты, которые Дариан мне привёз (в последнее время он меня ими заваливал). Я всё ещё была в своей любимой пижаме с штанами и рубашкой в красную клеточку, хотя уже полчаса как бодрствовала.

– Я привыкла к ранним подъёмам.

– Вот как? Ты вообще хорошо спишь? Как твои кошмары?

– Кошмары стали реже появляться с пробуждением Хьюи, а с тех пор, как вернулась мама, они вообще исчезли. Знаешь, я раньше каждое утро совершала пробежки и мучала себя тяжёлыми весами, но сейчас я не уверена, что это мне можно, поэтому думаю сделать упор на растяжку. Может быть заняться гимнастикой какой-нибудь…

– Об этом лучше поговорить с врачом, который ведёт твою беременность, но думаю, что твои физические нагрузки придётся серьёзно сократить.

– У меня ещё нет такого врача…

– Уже есть. Я нашёл лучшего. Вернее, лучшую. Это женщина.

– Не хочешь, чтобы моим гинекологом был мужчина? – с иронией заметила я, всё ещё держа холодильник открытым, в попытке определиться с завтраком.

– Мы записаны на первый приём уже на завтра, – проигнорировав моё точное замечание, поджав губы произнёс Дариан.

Он сказал “мы”?..

В гостиной раздался звонок стационарного телефона, и Дариан направился поднять трубку. Я почти была уверена в том, что это звонит Нат, чтобы проверить, наладилась ли отчего-то пропавшая накануне телефонная связь. Остановившись на границе кухни, я смотрела, как Дариан берёт в руки трубку. Его взгляд зацепился за что-то, лежащее на столе.

– Куришь? – не торопясь ответить на звонок, поинтересовался он.

Понятно. Увидел мою старую упаковку сигарет.

– Бросила. Сразу после того, как узнала. Подними уже наконец трубку, – добавила я, уже развернувшись с целью вернуться обратно на кухню, и краем глаза заметила, как Дариан взял со стола упаковку сигарет и спрятал её в заднем кармане своих джинс. Кажется, скоро мне необходимо будет поговорить с ним о том, что я не намерена терпеть гиперопеку ни в каком из её проявлений, так что ему будет лучше сразу отказаться от этого “пунктика”.

Подойдя к микроволновке, я взяла спрятанную накануне мной под ней розовую открытку и, ещё раз хорошенько подумав, всё-таки приняла окончательное решение.

Всё ещё смотря на аккуратную праздничную открытку, хлопая ей по своей правой ладони, я отправилась обратно в гостиную. Я не сразу заметила, что Дариан уже снова стоит в дверном проёме, увидев его присутствие буквально за три шага до него.

– Послушай, я тут подумала, может быть ты захочешь… – я запнулась, встретившись с его не по-хорошему напряжённым взглядом. Что-то произошло, но ведь я отвлеклась всего на минуту. Увидев телефонную трубку в его руке, я предположила, что с его резко изменившимся настроением может быть как-то связан звонок. – Что случилось? – с замиранием сердца наконец поинтересовалась я.

– Звонили из больницы, чтобы напомнить тебе о том, что на завтра, на девять утра, у тебя назначена процедура искусственного прерывания беременности, – агрессия, исходящая от Дариана, не могла не заставить меня сжаться. – Я думал, что ты решила отказаться от этой безумной идеи и мы будем рожать, – он сжал телефонную трубку ещё сильнее.

– А… Это… – слова соскальзывали с моего языка прежде, чем я успевала формировать их в предложения. – Просто я…

– Неужели ты и вправду думаешь, что я прощу тебе подобное?! – Дариан прекратил себя сдерживать. Он сделал шаг по направлению ко мне, но я неожиданно слишком сильно испугалась, чтобы сделать шаг в противоположную сторону. Я просто замерла на месте, в надежде, что молния ударит мимо меня. – Думаешь, что меня можно водить за нос?! Каждый день отвечаешь мне на вопросы о ребёнке, которого не собираешься рожать! Да ты хотя бы понимаешь, что делаешь?! Осознаёшь последствия?! На что способен мужчина, который уже примерил на себя роль будущего отца и которому сообщают об аборте?! Ты ничего не понимаешь!..

– Это ты ничего не понимаешь!.. – услышав свой дрожащий голос, я прикусила нижнюю губу. Хреновы гормоны! Из-за них я за последнее время выплакала больше слез, чем за последние десять лет, и теперь они снова заставляют мои глаза слезиться. В самый неподходящий момент! В момент, когда я пытаюсь напомнить собеседнику о том, что он имеет честь общаться со стальным айсбергом, а не с мягкой губкой. Но – фак! – голос предательски продолжал дрожать, а глаза слезиться. – Я записалась на эту процедуру неделю назад, но в предыдущую пятницу я поняла, что не хочу этого и, вместо того, чтобы отменить, машинально приняла предложение консультанта перенести процедуру на следующую пятницу, на завтра… Да я не сделала бы аборт даже если бы ты был против рождения этого ребёнка! Я знала об этом изначально… А ты… – по моей щеке предательски стекла первая слеза. Оторвав взгляд от озадаченного лица Дариана, я начала тереть глаза. – Хреновы гормоны! Ненавижу… – Дариан неожиданно обнял меня, и я сразу же попыталась его оттолкнуть, но это не сработало. – Ненавижу их и тебя!.. Никогда не смей на меня кричать!.. Видеть тебя не желаю!.. – слёзы начинали катиться с моих глаз всё стремительнее, благо Дариан прижимал меня к груди, так что не мог их рассмотреть.

– Прости.

Он произнёс одно-единственное слово. Слово, которое заставило меня замереть.

– Прости-прости-прости… Прости меня, Таша. Мне ещё многому нужно научиться. Я обязательно научусь тебя слушать, только дай мне время. Не ожидай, что я смогу перемениться сразу. Но ради тебя я буду стараться. Ты тоже меня пойми. Я поднимаю трубку, а мне говорят, что рождение моего сына хотят предотвратить, причём уже завтра.

От услышанного я испытала нечто наподобие шока. Мы раньше никогда не извинялись друг перед другом, ни за что. Я вообще не знала о том, что Дариан способен просить прощение, да и он едва ли подозревал, что я способна на что-то подобное.

Отстранившись от его груди, я внимательно посмотрела на его сосредоточенное лицо.

– Ты сказал “сын”? Почему сразу сын? С чего ты взял, что будет мальчик?.. Вдруг это девочка?..

– Девочка? То есть розовые тона, бантики и цветочки? Нет-нет-нет… Только синие тона, тачки и хардкор. Это определённо будет мальчик, – Дариан вдруг положил на оголенную полоску моего живота внизу свою горячую ладонь. От неожиданности я растерялась и, не зная как правильно отреагировать на подобное проявление внимания, замешкалась, и лишь спустя несколько секунд сделала шаг назад.

Я вновь посмотрела на открытку в своих руках и ещё раз подумала. Дариан не прерывал мои мысли, хотя я и чувствовала его заинтересованный взгляд на себе и открытке в моих руках. Не знаю, как так получилось, но в третий раз за прошедшие сутки я пришла к выводу, что мне всё-таки стоит ему это предложить.

– У моего кузена на этих выходных свадьба, – не отрывая взгляда от пригласительного, хмурилась я, пытаясь придать себе максимально строгий и собранный вид. – Они арендуют часть круизного лайнера… Хотели пригласить сотню человек, но пятеро не смогут прийти. Включая Айрис, которая вчера уехала в четырехнедельное свадебное путешествие без жениха… В то самое путешествие, которое ты ей подарил, – я подняла глаза на Дариана, который всё ещё терпеливо ожидал окончания моей спутанной речи. – В общем, – я хлюпнула носом. Как же сильно я ненавидела эти гормональные перепады настроения! Как, впрочем, и всё то, что никак не могла взять под контроль. Включая этого невыносимого Риордана! – Если хочешь, можешь пойти со мной, – я протянула ему пригласительную открытку.

Глава 72.

– Первое правило беременного клуба: никто не должен знать о беременном клубе, – ухмыльнулся Дариан, поправляя колье на моей ключице.

Мы стояли на оживлённой парковке на пристани, с которой на лайнер, по опущенному трапу, уже поднимались люди. Дариан был неотразим в своём чёрном смокинге, с галстуком-бабочкой, я тоже была неплоха в своём бледно-розовом платье. Дариан, естественно, настаивал на покупке мне нового платья, конечно же ярко-красного, но я наотрез отказалась выделяться из толпы – достаточно было того, что я приду на вечеринку в компании Риордана! – поэтому настояла на том, что надену одно из трёх своих старых платьев. Розовое было весьма неплохим, особенно с учётом того, что я надевала его всего два раза за прошедшие пять лет с момента его покупки. И всё же колье от Дариана мне пришлось принять. Он настоял.

– Я серьёзно! – шипела я на своего спутника. – Никто не должен узнать о том, что я беременна!

– Будет много еды, – испытующе посмотрел на меня сверху вниз Дариан, отстранив свои руки от колье, красиво лёгшего на моё пышное декольте. – Ты уверена, что токсикоз тебя не выдаст?

– Сошлюсь на морскую болезнь. Держу пари, что сегодня вечером не я одна буду ходить с зелёным лицом по палубе. Дурацкая идея с лайнером…

– У тебя замечательное лицо, – улыбнулся Дариан, на мгновение коснувшись моего подбородка.

– Никто не должен знать о том, что у нас отношения.

– Оу, значит у нас “отношения”?

– Дариан!.. – несдержанно выдохнула я.

– А тебя не смущает, что все и так догадываются о том, что именно между нами происходит?

– Вот и пусть продолжают догадываться, а ты тем временем продолжай держать язык за зубами.

– Ну ты и глупышка! – игриво засмеялся он и, вдруг нагнувшись, поцеловал меня в щёку возле носа.

– Ты что сейчас сделал?! – врезалась клатчем в грудь целующего я, чем слегка оттолкнула его от себя. – Это ведь могут увидеть!

– Та-аша! – закатил глаза и запрокинул голову Риордан. – Все и так знают.

– Ещё и косметику смазал…

– Ничего подобного, – Дариан взял меня за руку и повёл в сторону трапа.

Мы так и не заметили, что за нами с лайнера наблюдало две пары глаз, принадлежащие моим родителям.

Первая половина вечера прошла замечательно. Людей было даже больше, чем просто много, большинство из присутствующих не знали друг друга, а алкоголя в ассортименте оказалось более чем достаточно, чтобы все развлекались громко, увлечённо двигаясь на танцполе, расположенном на носу лайнера. Идеальная обстановка, чтобы продолжительное время оставаться незамеченным. Для этого просто необходимо быть в центре всей шумихи.

Я попросила Дариана не выделяться подарком жениху и невесте, поэтому он подарил им всего лишь нескромно раздутый конверт с банкнотами, а я, улыбаясь, сразу после Дариана протянула им свой невесомый конвертик с двумя купюрками. Кажется, они восприняли это как шутку. Типа: Дариан дарит основной подарок, а я прикладываю к нему довесок. Пришлось улыбаться.

– Ты безумно похожа на свою мать, – подойдя ко мне сзади, заметил Дариан.

Я стояла упираясь в стальные перила бортика и смотрела в сторону удаляющегося берега, которого, из-за сгустившейся ночной темноты, уже почти не было видно.

– Ты общался с моей матерью? – приподняла бровь я.

Весь вечер я всячески избегала своих родителей, чтобы только не представлять им Дариана. Впрочем, отец и так уже был с ним знаком.

– Нет, но я видел её. И всё же, не смотря на всю вашу схожесть, есть в тебе что-то, что резко и категорически отличает вас друг от друга.

– Вот как? – я заинтересованно посмотрела на его руки, в которых он держал три громаднейшие клубники, наколотые на зубочистки.

– Это тебе, – он протянул мне все три зубочистки. – Отбил у официанта последние.

– Только не говори, что вы подрались, – усмехнулась я. Дариан улыбнулся в ответ.

Одну гигантскую клубнику можно было съесть минимум в три укуса. Съедая ягоды одну за другой, я по очереди отдавала зубочистки обратно в руки Дариана. И хотя на палубе гремела музыка, вглядываясь в чёрную гладь воды мне казалось, будто мы окружены тишиной.

Мы стояли вдалеке от основной тусовки, но мимо нас постоянно проходили люди, поэтому я не заметила, как к нам подошла шатенка в ярко-красном платье. Словно не замечая меня, она, кокетливо держа бокал с шампанским у своего чрезмерно глубокого и даже вульгарного декольте, обратилась к Дариану:

– Привет, красавчик, не хочешь поразвлечься?

Голос настолько приторный, что услышав его однажды ещё долго придётся прочищать свои ушные перепонки от сахарного песка. Прежде, чем я успела поморщиться, Дариан резко ответил:

– Женатые не развлекаются. Да и я для Вас слишком молод, миледи.

Назвав девушку “миледи”, да и ещё сказав, что на её фоне он молод, Дариан откровенно унизил самолюбие кокетки, что заставило её громогласно воскликнуть от возмущения. Оторвав взгляд от воды за бортом, я бросила взгляд на шатенку. На вид ей было немногим больше двадцати и она определённо не могла быть старше Дариана. Он это специально, с её возрастом… Наглый лис.

Так и не найдя что ответить, шатенка злобно зашагала обратно в сторону основной тусовки, при этом активно виляя своей определённо силиконовой задницей.

Не знаю почему, но мне понравилось то, как Дариан её отшил. Это было красиво… Или мне понравилась не “красота” его манёвра, а то, что он в принципе отшил эту полуощипанную курицу? И откуда в моих мыслях вдруг появилось слово “полуощипанная”?.. Это что, агрессия?.. С чего бы мне проявлять агрессию к этой девушке?..

– О чём задумалась? – Дариан буквально вырвал меня из моих хаотичных мыслей, и я резко перестала хмуриться.

– Так значит, ты женат? – мои брови взмыли вверх.

– Формально, – ухмыльнулся Дариан.

– Что это значит?

– Это значит, что я уже выбрал мать своих будущих детей.

– Детей?! – не выдержав, воскликнула я через улыбку. – Может быть ребёнка?

– Нет, именно детей. У нас их будет минимум трое и минимум двое из них будут мальчиками.

Это прозвучало как анекдот, поэтому я раскрепощённо рассмеялась. Видя, что я нахожусь в хорошем расположении духа, Дариан всё продолжал шутить о семейной жизни, отцовстве и детях, а я всё продолжала смеяться, словно заведённая, пока не поняла, что всё дело в моих вновь разволновавшихся струнах гормонального фона.

Впрочем, вечер недолго оставался для меня весёлым.

Около полуночи я отвлеклась на разговор с Джеком и Евой. Джек высказал свои переживания по поводу отца, который, кажется, отказывался смириться с тем, что Изабеллы больше нет. Мы проговорили не меньше пятнадцати минут, прежде чем молодожёнов увлекла в танцующую толпу всё ещё стоящая на ногах Пандора – и как она только умудряется вмещать в себя столько алкоголя?

Переведя взгляд в дальний правый угол танцпола, я увидела Дариана и вдруг осознала, что он был вне поля моего зрения по меньшей мере полчаса. Конкретно в эту секунду он разговаривал с какой-то девушкой, серо-буро-малиновый цвет волос которой напоминал результат атомного взрыва. Ну, как разговаривал… Скорее ворковал. Иначе как можно назвать общение, в процессе которого обе стороны обмениваются словами склоняясь впритык к уху собеседника?

Проносящий мимо меня поднос с бокалами шампанского официант не мог знать о том, что я нахожусь в положении, а я отчего-то совершенно об этом забыла. Схватив с подноса бокал, я сделала первый глоток. Потом ещё один и ещё один, как вдруг, подняв взгляд, увидела, как Дариан направляется ко мне быстрым шагом, едва ли не срываясь на бег. Резким движением выдернув из моих рук бокал, он возмущённо перекричал громкую музыку словами: “Ты чего?! Тебе ведь нельзя!” – после чего залпом влил оставшееся в бокале шампанское в себя.

– Забыла, – прикусила нижнюю губу я.

– Забыла?! – он поставил опустевший бокал на пустой поднос проходящего мимо официанта. – Да тебя ни на секунду нельзя оставлять без присмотра!

– Можешь указывать другим, что можно делать и чего нельзя, но не мне…

– Да что с тобой?..

– И в присмотре я твоём не нуждаюсь. Иди лучше присмотри за той девчушкой, стащившей платье из секс-шопа, или за шатенкой в ярко-красном. Тебе ведь нравятся девушки в красном?

– Мне нравишься в красном только ты. Да и без красного тоже… Погоди… Ты что, ревнуешь?

От услышанного моё лицо залилось краской.

– Кто?.. Я?.. Тебя?.. Не дождёшься!..

– Хахах! – Дариан упёрся руками в бока. – Таша Милитари Палмер, ты ревнуешь меня! – веселился он.

– Ничего подобного! – сжала кулаки я, продолжая ощущать, как кровь приливает к моему лицу.

– Да это всего лишь младшая сестра Евы! – смеялся он. – Она интересовалась, не видел ли я шафера!

– Мне не интересно!.. – выпалила я и, резко развернувшись, отправилась прочь по коридору.

– Таша, не злись! – лился его раздражающий смех за моей спиной. – Ты куда?!

– Я устала!.. Пойду спать!..

Дариан не бросился за мной следом, что было весьма мудро с его стороны. Он был слишком рад тому, что счёл мою агрессию за ревность, поэтому в его же интересах было не попадаться мне на глаза в ближайшее время. Тем более с учётом того, что я его определённо точно не ревновала! Не рев-но-ва-ла!.. Пусть катится ко всем накаченным силиконом блондинкам и прочим воблам сего мира!.. Подобное притягивается к подобному!.. Аривидерчи и удачи ему в его похождениях блудливого идальго!.. Похотливый мужлан!.. Кабель!.. Придурок!.. Кретин!.. Ненавижу его!..

Глава 73.

Прошло примерно два часа, прежде чем я начала засыпать. В момент, когда я уже почти окончательно погрузилась в сон, в дверь моей каюты раздался продолжительный стук. Лениво поднявшись с койки и надев махровый белый халат, я сделала вперёд три шага, отделяющих меня от двери.

– Чего тебе надо? – сонно проворчала я, увидев на пороге Дариана.

– Я к тебе.

– Как ты узнал, какая каюта моя?

– Нам выдавали ключи одновременно. Твоя каюта №88, моя №90. Легко запомнить. Давай же, впусти меня, – он буквально протолкнул меня внутрь.

– Ну чего тебе? – захлопнув дверь, я обернулась к незваному гостю и скрестила руки на груди, не скрывая того, что начинаю сердиться.

– Всё ещё испытываешь приступ ревности?

– Ничего я не испытываю… – наблюдая за тем, как гость развязывает свой галстук-бабочку, фыркнула я. – Прекращай выдумывать…

Ничего не ответив, Дариан притянул меня к себе за руку. При тусклом свете лампы он казался ещё больше обычного.

– За то время, что мы вместе, – начал полушёпотом говорить он, – я ревновал тебя не раз. Неожиданно пробудившаяся в тебе ревность – хороший признак.

– И что же означает этот признак? – шёпотом поинтересовалась я, рассматривая его идеально ровные контуры губ.

– Он означает, что мы становимся прайдом, – улыбнулся он. Взяв моё лицо в свои ладони, он нагнулся и поцеловал меня в губы, после чего, слегка отстранившись, заглянул мне в глаза. – Ты сегодня впервые ревновала. Запомни это чувство. Не заставляй меня его испытывать, и я не заставлю тебя испытать его вновь.

Дариан всё ещё пребывал в восторге от того, что вызвал во мне эту эмоцию. Это невозможно было не заметить.

То, что происходило дальше, не происходило между нами ещё никогда, а у меня и вовсе подобное случилось впервые. Обычно наш с Дарианом секс был напрочь лишен всяческих нежностей, он даже зачастую перерастал из бушующей страсти в жесткость, но сегодня происходило нечто невероятное. Вместо резких рывков и властных движений, Дариан стал неожиданно нежным и чутким. Прежде чем войти в меня, он обласкал каждую клеточку моего дрожащего от желания тела, буквально заставив меня чувствовать каждый миллиметр его скольжения по моей коже.

Мы занимались сексом впервые после обнаружения моей беременности, и это было невероятно. То ли из-за продолжительных ласк, то ли из-за отсутствия презерватива, но я чувствовала его пульсирующие толчки внутри себя с бóльшим жаром, чем это бывало прежде. Я не хотела, чтобы это заканчивалось, и это не заканчивалось до тех пор, пока я не ощутила первую волну сладостной усталости, после которой меня с головой накрыл нереальный по своей продолжительности оргазм. Дариан закрыл мне рот ладонью, чтобы никто не услышал моих стонов, после чего провёл на мне ещё около пяти минут, прежде чем с силой закончил в меня, что внезапно вызвало во мне новую волну оргазма.

Это было невероятно! И почему мы не делали так раньше? Правильный ответ на этот вопрос: прежде я заслуживала другого отношения к себе в постели, более жёсткого, но сейчас, став носительницей его ребёнка в своей утробе, на жесткость я больше могла не рассчитывать. По крайней мере ближайший год. Однако я об этом ответе даже не догадывалась. Он был надёжно спрятан в голове у Дариана и делиться им со мной он не собирался, ровно как и я искать ответ на заинтересовавший меня лишь на короткое время вопрос.

Лежа на груди Дариана, я поглаживала пальцем ямочку на его солнечном сплетении.

– Мы знаем все изгибы друг друга, родинки, запах… – полушёпотом произнесла я, даже не подозревая, что произношу свои мысли вслух.

– Кстати, с наступлением беременности твой запах изменился, – вдруг откликнулся Дариан, и я мгновенно залилась краской, осознав, что говорила вслух. Хорошо, что в каюте было достаточно темно, чтобы он мог заметить моё смущение.

Я решила поспешно отвести его внимание от своего позора:

– Что с моим запахом?

– Ты стала пахнуть мёдом…

– Мёдом? – ухмыльнулась я.

– И молоком, – он неожиданно посмотрел на меня в упор. – Сегодня я почувствовал тебя каждой клеточкой своего тела, – он шептал так нежно, так бархатно, что по моей коже начали пробегать мурашки. – Ты первая девушка, которая зацепила меня не сексом. Первая девушка, секс с которой стал для меня наркотиком. Но ещё ты первая женщина, с которой я занимался любовью, а не сексом. Только что ты лишила меня девственности в этом плане, Таша Палмер, – усмехнулся Дариан, что вызвало у меня ответную улыбку.

– Выходит, что только что мы оба лишились девственности, – улыбаясь, прикусила нижнюю губу я. – Знаешь, когда ты называешь меня по фамилии, мне становится не по себе. Я тебе ещё не говорила, но я подумала и решила сменить свою фамилию. Точнее, вернуть себе старую. После пробуждения Хьюи и “окончательного” возвращения матери в моей жизни всё вроде как устаканилось… И я подумала – может быть стоит вернуться к своему первоисточнику?

– Я давно хотел тебе сказать… Твои глаза – мятные леденцы.

Он меня не слушал. Бедняга был слишком влюблен. И этим он заражал меня. Заулыбавшись, я вновь легла на его вздымающуюся грудь. Ещё десять минут, прежде чем погрузиться в сладостный сон после занятия любовью, я думала о жизни. О потерянном времени и его колоссальном весе. Десять лет жизни, каждый день, моя мать неустанно искала путь для своего возвращения в лоно семьи, которая во время её отсутствия дала серьёзную трещину. Настолько глубокую, что семья раскололась на кусочки, так и не дождавшись возвращения своей хозяйки. Этой ночью, перед сном, я почувствовала всю боль её одиночества. Всю боль одиночества своего. Потерянное десятилетие для каждой из нас ознаменовалось незаполнимой пустотой. Мама “воскресла”, Хьюи “вернулся”, а я так и осталась со сквозной дырой в области сердца. Всё, что мне осталось – это оплакивать десять лет своей убитой жизни. Убитой собственноручно.

Осознание того, что я упустила целую жизнь, повергало меня в ужас. Но я готова была продолжать бороться. Как и всегда.

Этой ночью я впервые всерьёз задумалась над тем, что мне стоит заняться собственной жизнью. Навести в ней порядок, вычистить и вымыть её, распахнуть её двери и зазвать в них счастье или просто не мешать ему зайти самостоятельно. Этой ночью я впервые допустила мысль о том, что я, возможно, всё-таки могу стать счастливой с Дарианом Риорданом, грудь которого в этот момент аккуратно колыхала меня, призывая к желанному, успокоительному сну.

Последнее, что я подумала перед тем, как окончательно провалиться в сладостную дрёму, посвящалось Дариану, мне и нам:

“Я дам тебе шанс… Дам шанс себе… Нам…”

Глава 74.

Неделя началась с похода в дорогостоящий медицинский центр, знакомства с моим личным медицинским персоналом, зачем-то состоящим сразу из трёх человек, сдачи анализов и прохождения необходимых для родительского спокойствия обследований. Хотя, скорее всего, всё это делалось исключительно ради спокойствия Дариана, так как я чувствовала себя совершенно умиротворённо, а вот он дёргался по всяким пустякам.

– Представляешь, уже около двенадцатой недели мы сможем узнать предположительный пол ребёнка, – засунув руки в карманы джинс, Дариан говорил так быстро и шагал так широко, что я едва за ним успевала. После того, как он убедился в том, что с плодом и мной всё в полном порядке, что значит, что беременность протекает идеально, он возбудился так сильно, что едва ли не взлетал при каждом своём шаге, а каждое его слово теперь звучало с каким-то фантастическим придыханием, пропущенным сквозь мечтательную улыбку. – Я кстати вчера прочёл на одном из родительских блогов…

– Погоди, ты что, читаешь родительские блоги? – удивилась я, не забывая быстро перебирать ногами.

– И даже смотрю каналы на YouTube, – не понимая моего удивления, пожал плечами Дариан, открывая для меня переднюю дверцу автомобиля.

– И что же ты вчера такого интересного прочёл? – остановившись напротив, прищурилась я.

– Оказывается, пол будущего ребёнка зависит только от отца, потому что именно мужчина даёт клетку с хромосомами, отвечающими за половые признаки малыша.

– Хочешь сказать, что у нас будет…

– Мальчик, конечно же! – воскликнул Дариан, не дав мне возможности договорить.

– Знаешь что? Завязывай с чтением того, что тебе знать не обязательно.

– Знаешь что? Я хочу знать о своём сыне всё, вплоть от начала его формирования… – Дариан положил руку на мой живот, словно пытался дать пять кому-то внутри меня. Его палец защекотал полоску моей оголённой кожи, но это меня не смущало. В последнее время он так часто щупал, трогал и даже потирал мой живот, что в какой-то момент мне стало казаться это вполне нормальным, и я не заметила, как перестала обращать внимание на его навязчивое желание прикоснуться к моему всё ещё плоскому прессу.

– Давай дотрогаешь его в машине, – спустя несколько секунд ухмыльнулась я. – Вдруг какой-нибудь папарацци запечатлит на плёнку момент, в котором ты с дурацкой улыбкой на лице греешь мой живот своей ладошкой. Я не хочу, чтобы новость о моей беременности дошла до наших знакомых прежде, чем я морально подготовлюсь о ней сообщить.

Мы сели в машину, однако покинуть Лондон быстро нам так и не удалось. И виной тому на сей раз стали не лондонские пробки.

Мы проезжали мимо каких-то гипермаркетов на окраине города, когда Дариан слегка толкнул меня в плечо.

– Смотри, – он указал пальцем на стеклянную витрину огромного серого здания слева, которое могло ассоциироваться у меня только с автомобильным салоном.

– Что это за место? – решила уточнить я, когда Дариан уже завернул в его сторону, качественно отредактировав наш прямой маршрут по направлению к дому.

– Не видишь рекламу? – на сей раз он ткнул пальцем на огромный билборд.

– “Велосипеды, самокаты, коляски и прочие способы передвижения для ваших детей”, – вслух прочла я. – Ты серьёзно? Нам ещё рано смотреть коляски… Нас Ирма ждёт!

– Ирма никуда не денется.

– Я отказываюсь в этом участвовать, – категорическим тоном заявила я, скрестив руки на груди.

Дариан остановился на ближайшем свободном парковочном месте.

– Дорогая, ну не психуй, – он положил руку на мои всё ещё скрещенные на груди руки. – Ты улыбнулась, да?.. – усмехнулся он. – Из-за слова “дорогая”?

– Это была не улыбка, а конвульсия! – раздражённо заулыбалась сквозь зубы я.

– Солнышко, – ещё шире заулыбался Дариан и, вдруг протянув руку к моему лицу, погладил меня по щеке. – Со-о-о-олнышко моё.

– Прекрати! – я раздражалась и улыбалась одновременно. По-видимому с моими гормонами в течении следующих нескольких недель будет происходить действительно самая настоящая беда, как выразился мой доктор.

– Мы просто посмотрим, хорошо? – Дариан заглянул мне в глаза, но не получив ответа решил добавить для убедительности. – Обещаю ничего не покупать.

Раз уж он пообещал, значит сдержит своё обещание во что бы то ни стало. Теперь даже если ему понравится какая-нибудь коляска настолько, что он захочет её купить сию же секунду, он точно этого не сделает. Я сдалась.

Мы прошли мимо велосипедов и миновали отдел скейтбордов, вслед за которыми открылся почти бескрайний мир детских колясок. Прежде я никогда не обращала внимание на данный вид транспорта, поэтому сейчас совершенно не представляла, какие параметры должны меня интересовать и как вообще можно выбрать одну-единственную из бескрайнего моря сотен тысяч. Рука машинально потянулась к первой попавшейся.

– Брось эту дешёвку, нашему сыну необходимо что-то более качественное, – оборвал меня Дариан и, взяв меня под руку, потащил вглубь бесконечного колясочного лабиринта.

Когда мы наконец остановились, Дариан внимательно посмотрел на меня, словно я знала о мире колясок всё.

– Ну, что тебе здесь нравится?

Я осмотрелась и, спустя несколько секунд, неуверенно дотронулась ручки ближайшей стоящей ко мне коляски.

– Вот эта?

Отвечая, я едва не сжалась и не поморщилась, словно “наобум” выдавала требовательному преподавателю неубедительную информацию, заранее ожидая получить за плохой ответ линейкой по плечам.

– Это прогулочная коляска. Такая покупается когда ребёнку исполняется около года. Для начала нам понадобится что-то более практичное. Что бы ты хотела? Универсальная коляска с транспортной системой два в одном? Или коляска-трансформер? Настоящему мужчине, конечно, необходим будет трансформер, – не вытаскивая рук из карманов, Дариан развернулся к коляскам за своей спиной. – Трёхколесная или четырёхколесная, как думаешь?

– Э-э-эм… Трёх? – вновь наугад ткнула пальцем в небо я.

– Четырёхколесная понадёжнее будет. Лучше всего со сводными передними и задними колёсами, и надувными шинами. По сути, механизм трансформации не так уж важен, как наличие регулировок составных элементов и амортизация. Хорошая амортизация будет гасить вибрации, возникающие при пересечении препятствий и при передвижении по неровному, и некачественному дорожному покрытию. Использование демпфирующих элементов, гасящих колебания, традиционно для колясок-люлек, универсальных моделей и “джипов”. В сегменте прогулочных колясок, на которые ты обратила внимание, дополнительная амортизация встречается в единичных моделях с механизмом “книга”. Прогулочные “трости” не амортизируются, так что автоматически исключаются. Вот, смотри какой крутой Рэндж Ровер, – Дариан выкатил из общего ряда роскошную большую коляску чёрного цвета, габариты которой могли испугать даже приличный автомобиль. – Будет колесить на такой же тачке, как папа. Чтобы большая и практичная. Вот здесь повесим значок мерса, чтобы все знали, что едет Риордан-младший.

– Риордан-младший? – невольно усмехнулась я, наблюдая за тем, как Дариан катает перед собой коляску туда-сюда, словно пробуя её на эргономику движений. – А вдруг всё-таки родится девочка? – я выкатила из общего ряда приторно-розовую коляску.

– Нет-нет-нет… – Дариан резко подошёл ко мне, закатил розовую коляску обратно на её место, после чего, встав позади меня, взял за плечи и, пригнувшись, указал пальцем на стоящий в трёх шагах от меня “Рэндж Ровер”, после чего произнёс мне на ухо восторженным шёпотом. – Вот она, тачка нашего сына.

– А если всё-таки…

– Да, всё-таки сын, – довольно и уверенно прервал меня Дариан.

– Почему ты так уверен? – посмотрела на него вверх через плечо я, едва сдерживая улыбку.

– Потому что от моих хромосом зависит пол ребёнка, – удивлённо произнёс он, после чего вновь указал пальцем на “Рэндж Ровер”. – Представляешь нашего сына за рулём этой махины?

– По-моему, нашему сыну нужно быть скромнее, – потянулась к соседней коляске шоколадного цвета я, но Дариан перехватил мою руку и, взяв вторую, обнял меня сзади, положив свой подбородок на моё правое плечо.

– А я представляю его за рулём именно такой громадины. В конце-концов он будет наследником миллиардов, ему необходимо будет научиться управлять большими вещами. Мы будем учить его не скромности, – отстранившись, Дариан направился к выбранной им коляске. – Мы будем учить его такой фундаментальной вещи, как доброта, и если у нас получится его обучить ей, значит он будет знаком и со скромностью, и с другими ответвлениями данного блага. Но об этом мы поговорим позже, а пока… Бж-ж-ж-ж-ж… – Дариан начал имитировать звук зажигания, после чего начал дурачиться с коляской, сделав из неё настоящую гоночную машину. Наблюдая за тем, как он увлечённо балуется, я не могла сдержать улыбки, хотя мне отчего-то и стало вдруг грустно. Наверное, я просто впервые задумалась какую ношу я возложила на своего ребёнка, выбрав ему отца-миллиардера. О чём я только думала?.. Это может оказаться для него слишком тяжёлым бременем. Наследование, миллиарды, ювелирный бизнес… Хотя, он ведь сын своего отца, и в данном случае это может значить только одно: он справится. Не смотря ни на что. Будет таким же сильным, как его папа.

Интересно, как Дариан, будучи ребёнком, справлялся со смертью своих родителей? Что именно сделало его таким сильным? Это или, может быть, полное отсутствие семьи?..

Кажется, я постепенно начинала понимать, почему Дариан был так воодушевлён моей беременностью. Она давала ему надежду на создание настоящей, его собственной семьи.

Один лев одной львицы. Прайд.

Глава 75.

– Откуда ты столько знаешь о детских колясках? – выходя из гипермаркета улыбалась я, всё ещё веселясь тому, как забавно Дариан дурачился с колясками, ловко превращая их в своих руках в гоночные машины.

– Странно, что ты ничего о них не знаешь, у тебя ведь трое малолетних племянников.

– Вообще-то четверо, – продолжала улыбаться я.

– Пару дней назад я читал статью о колясках… Вообще за последнее время я прочёл столько разной литературы о материнстве и отцовстве отдельно, что, кажется, я начинаю быть ходячей энциклопедией в данном вопросе. Вот ты, например, знала, что у ребёнка, который в первые минуты жизни получает возможность находиться с матерью в тесном контакте при приглушённом свете, быстрее стабилизируются дыхание, кровообращение и температура.

– Нет, – засмеялась я, – не знала.

– Зато я уже знаю о родах практически всё, осталось только сертификат получить.

– Какой ещё сертификат? – продолжала смеяться я.

– На партнёрские роды, конечно же! Необходимо только определиться с клиникой и страной, в которой мы будем рожать.

А это уже было не смешно. От услышанного я остановилась на месте, пытаясь понять, серьёзно ли он говорит, или это такая странная шутка. Дариан обернулся.

– Никаких партнёрских родов, – уверенно произнесла я. – И рожать я буду в Лондоне.

– Окей, с Лондоном я соглашусь, но с партнёрскими родами нам, по-видимому, придётся пойти на уступки, – подойдя ко мне ближе, Дариан в сотый раз за прошедшие сутки положил свою горячую руку на низ моего живота.

– Нет, Дариан, – полусмешком, выдающим мой шок, заговорила я, пытаясь словить взгляд собеседника. – Ты не будешь смотреть, как из меня вылезает в этот мир новая жизнь.

– Там смотреть необязательно, – красиво заиграл бровями Дариан и продолжил вкрадчивым, словно песня, полушёпотом. – Достаточно просто держать роженицу за руку. Но я всё равно должен стать первым человеком, взявшим своего сына в руки.

– Пффф… Это какой-то трэш. Давай пока не будем обсуждать роды.

– А что же тогда нам обсуждать?

Мы вновь направились сквозь парковку к нашей машине, но на сей раз Дариан держал меня за руку. Странно, но меня это впервые не напрягало.

– Нам ещё много чего предстоит сделать… Собрать младенцу приданое, но только давай не покупать одежду синих и розовых тонов, пока наверняка не узнаем его пол. Можно покупать что-то нейтральное, например белое или серое. В нейтральных тонах можно будет и оклеить детскую комнату. Думаю, что Коко будет не против, если я отведу под неё спальню Нат, тем более она ей больше не нужна. Эту комнату будет достаточно просто переоборудовать под детскую, но я пока ещё не обсуждала это ни с Коко, ни с Натаниэль. Думаю, поговорю с ними об этом, когда не смогу больше скрывать от окружающих свой живот. А я всё-таки хочу скрывать свою беременность максимально долго. Но выбором примерного обустройства детской и обоев для неё можно заняться уже сейчас, как думаешь? – я наконец посмотрела на Дариана и вдруг замерла. Его настроение, всё это время бывшее таким весёлым, неожиданно испарилось. Я вообще только сейчас, за пару шагов до нашей машины, заметила, что он не сказал ни слова, пока я расписывала ему планы на комнату Нат. – Ты чего? – наконец остановившись напротив машины, осторожно поинтересовалась я.

– Я хотел бы, чтобы мне не приходилось приезжать в гости к моему сыну, понимаешь? Чтобы он был где-нибудь поблизости. Было бы идеально, если бы он был в зоне моей досягаемости. Желание быть рядом – это ведь нормально?

Моё сердце сжалось. То ли от того, что Дариан желал близости, то ли от осознания того, что это более чем нормально, то ли от скребущего ощущения где-то на душе из-за его резко поникшего настроения. Неужели я впервые ему сопереживала? Не знаю. Но мне совсем не хотелось, чтобы он грустил из-за моей глупости.

– Да… Конечно… Это нормально. С моей стороны было эгоистично планировать расположение комнаты нашего ребёнка без учёта твоих желаний. Но ведь вместе мы тоже жить не можем… Нам нужно будет что-нибудь придумать… Что? – я не поняла внезапно возникшей на лице Дариана улыбки, которая всё же не смогла подавить его печального выражения глаз.

– Вообще-то, ты впервые назвала нашего ребёнка нашим.

– Правда? – удивилась я.

– Да. До этого ты его называла исключительно своим, – ещё шире начинал улыбаться Дариан, и улыбка постепенно стирала с его лица ту грусть, которую вызвала моя дурацкая болтовня. – А насчёт детской спальни… Подожди пару дней, я обязательно что-нибудь придумаю. Хорошо?

– Хорошо, – убедительно кивнула головой я, после чего ещё секунду думала, поцеловать ли мне его, чтобы окончательно развеять его грусть, виной которой явилась я, но решила, что не стоит лишний раз проявлять свою мягкотелость. А вот Дариан проявление чувств мягкотелостью никогда не считал. Возможно поэтому он, в итоге, всегда и оказывался сильнее меня. Он поцеловал меня прежде, чем я успела дотронуться до дверной ручки автомобиля.

…Когда я заняла своё место сбоку от водительского, я уже жалела не о том, что заговорила об обустройстве детской комнаты, а о том, что не решилась на поцелуй первой.

Весь следующий день мы провели в постели. Ирма давно уже вернулась из школы, её подвёз соседский водитель, но она не знала о моём присутствии в доме, как, собственно, и о присутствии Дариана. Мы заперли дверь в его кабинет, поднялись наверх в его спальню и, на всякий случай, заперли за собой ещё одну дверь. Мы были скрыты ото всего мира и мне это нравилось как ничто, и никогда. Сегодня я в буквальном смысле не хотела покидать этой постели, выходить на улицу и демонстрировать миру своё существование. Но всё хорошее рано или поздно заканчивается. До окончания моего кратковременного земного рая оставались считанные минуты, но я об этом даже не подозревала. Не мог об этом знать и Дариан.

Дариан упирался небритой щекой в свою ладонь, заглядывал в мои глаза своими бездонными сине-голубыми сапфирами и кончиками пальцев свободной руки чертил линии от моего солнечного сплетения до низа живота, и обратно. Кажется, в эти мгновения я впервые в жизни осознавала, каково это – влюбляться в человека. Потому что, глядя на Дариана, я безудержно улыбалась, не в силах обуздать свои эмоции, хотя повода для улыбок, казалось бы, и не было.

И всё равно мы продолжали улыбаться “просто так”, потому что нам этого хотелось.

– Знаешь, – начала я, – я пытаюсь здраво оценить ситуацию. У меня это, конечно, пока ещё плохо получается. Это происходит со мной по разным причинам, но больше всего меня доканывают эти необузданные гормоны… Но я прихожу к выводу, что я ещё не готова стать матерью, и сомневаюсь, что ты готов превратиться в отца, даже не смотря на то, что ты в себе более чем уверен.

– Никто не бывает к этому готов. Но не переживай, моей уверенности хватит на двоих.

Сказав это, он опустился вниз и поцеловал мой живот. Заметив, что я ухмыльнулась, он специально прошёлся по моей коже своей колючей бородой, зная, что это вызывает у меня щекотку.

– Нужно поговорить с доктором относительно того, можно ли нам так часто заниматься сексом, – сквозь смех, полушёпотом произнесла я.

– Два раза – это не так уж и много.

– Два только сегодня и ещё один раз на свадьбе Джека и Евы.

– Это было два дня назад, так что не в счёт, – засмеялся Дариан, красиво поведя бровью. – Но ты ведь себя хорошо чувствуешь? – он крепко сжал мои бёдра и властно их встряхнул.

– Более чем, – засмеялась я.

– Вот и замечательно, – он навис надо мной и поцеловал меня в губы.

Мы только пятнадцать минут назад завершили второй раунд, так что о продолжении никто из нас даже не помышлял, однако целоваться всё равно было слишком приятно, чтобы прекращать это делать.

Нашу идиллию прервал входящий звонок на телефон Дариана. По-видимому, звонили с пункта пропуска в город, так как Дариан, подняв трубку и выслушав всего пару слов, сказал, чтобы машину пропустили.

– Кто-то приехал? – поинтересовалась я, когда он поцеловал меня в макушку.

– Не кто-то, а что-то, – тяжело вздохнул Дариан. – Один знакомый проспорил мне тачку. Весьма дорогую тачку. Хотя я не думаю, что он огорчён и вообще заметит пропажу в своём гараже. У него таких автомобиля три. Было. Теперь два. Боюсь, мне придётся спуститься вниз, чтобы принять обновку.

– Как же не хочется вылезать из постели… – нахмурилась я.

– А ты и не вылезай. Я скоро вернусь.

– Боюсь, мне пора домой. Я обещала помочь сегодня Нат с выбором свадебного салона. В конце-концов свадьба уже не за горами, всего три месяца осталось, а у них с Байроном ещё совершенно ничего не решено. Кстати, Нат просила передать тебе, что её приглашение всё ещё в силе. Так что жди в ближайшее время официального и красиво оформленного приглашения на свадьбу в стиле бохо.

– М-м-м… – Дариан впился в мои губы. Затем он начал чередовать слова с сильными поцелуями. – Люблю тебя… Очень сильно… Солнышко…

Я засмеялась. Слова вроде “солнышко” и “дорогая” всё ещё резали мой слух, но с каждым днём я привыкала к ним всё больше и больше, и постепенно они становились мне всё привычнее, и привычнее… В последнии дни Дариан буквально заливал меня потоками своей любви, и я буквально упивалась её сладостью. Со мной словно происходило что-то нереальное.

– Поцелуй меня… – говорил он и сразу же целовал меня самостоятельно, не давая мне времени на исполнение его желания. – Поцелуй меня… – вновь говорил он и вновь с силой целовал меня прежде, чем я успевала отреагировать на его просьбу. Но в третий раз я не хотела покорно дожидаться своего проигрыша. Взяв лицо Дариана в свои ладони, я заглянула в его бездонные глаза-сапфиры, после чего медленно поднесла его губы к своим и, продолжая смотреть ему прямо в глаза, подарила ему превосходный французский поцелуй.

– Что-нибудь ещё, ваше величество? – отстранившись, по-дурацки захихикала.

Кажется я и вправду начинала сходить с ума от близости с этим мужчиной.

– Можешь называть меня просто “мой король”, – усмехнулся Дариан, после чего ещё раз с силой поцеловал меня в губы и резко поднялся с постели.

– Задумайся над своим поведением, – дотронулась указательным пальцем своих горящих губ я (я была уверена, что теперь они точно посинеют!) – Не мало ли ты себе позволяешь?

– Дождёшься меня, и когда я вернусь, я позволю себе больше всего того, что тебе уже известно, – пообещал Дариан, уже застёгивая ремень на своих штанах.

Продолжая расплываться в улыбке, я ничего ему не ответила.

Прежде, чем окончательно уйти, Дариан ещё трижды поцеловал меня в губы, запечатлев этот момент в моей памяти мощной ментальной печатью, за которой, как мне будет казаться следующие несколько лет, навсегда осталось наше неисчерпаемое и неповторимое счастье: за пределами этой печати ему больше не суждено будет существовать.

…Хорошо, что печати могут срывать их владельцы. Плохо, что носители не могут…

Глава 76.

Свинцовые тучи затянули всё небо за окном, но в ближайшее время дождь явно не собирался падать с небес на черепицу этого дома.

Поднявшись с постели сразу после ухода Дариана – в ней нечего было делать без её хозяина – я надела те самые брюки и белую блузку с короткими рукавами, в которых в самом начале своей работы в этом доме неизменно являлась на своё рабочее место. Я любила этот свой образ, поэтому частенько примеряла его на себя. Сегодня же мне почему-то казалось, что он шёл мне даже больше, чем обычно.

Спустившись вниз в кабинет, я подошла к окну и выглянула на улицу. По-видимому, Дариан осматривал автомобиль с другой стороны гаража. Произведя тяжёлый выдох, я начала застёгивать на правом запястье ремешок своих часов и уже собиралась выходить из кабинета, когда мой взгляд зацепился за лист бумаги, неровно лежащий посреди рабочего стола Дариана. Не знаю почему, но я вдруг решила его поправить. Я никогда не отличалась любопытством, поэтому была уверена в том, что хотела его именно поправить, а не ознакомиться с его содержанием. И всё же, увидев знакомый, красивый, крупный почерк Риордана, я не смогла оторвать от него глаз.

Это был план. Не осознавая, что вторгаюсь в личное пространство другого человека, я начала бегло его читать:

План

“Предложение своей твёрдой руки и функционирующего сердца”

Итак, как сделать предложение самой упёртой девушке на планете Земля и сделать его так, чтобы она мне не отказала?

Вариант №1. – Сломать ей пару пальцев, пока она будет упираться, но всё равно напялить на безымянный дурацкое кольцо с дурацким бриллиантов в грёбанные три карата.

P.S.: После не забыть соврать, что это “ненастоящий” бриллиант и он вовсе не стоит дороже обеих её почек.

Вариант №2. – Сломать вместо пальцев сразу руку.

P.S.: На гипс кольцо не налезает, так что если ломать, тогда только левую.

Что делать в случае отказа?

Вариант №1. – Выкрасть идиотку прямо из дома, вывезти в Арабские Эмираты и женить на себе насильно.

P.S.: Идеальный вариант!!!

Когда и как сделать предложение?

Расчёты: завтра определиться с обручальным кольцом, послезавтра сделать предложение. Вывод: семнадцатое июня.

С утра пораньше увезти “невесту” в Саутенд-он-Си под предлогом “прокатить” её на своей яхте (сегодня же организовать приготовления на этой старой посудине!!!) . Романтический ужин (никаких оливок и сырого мяса!!! сделать ставку на вегетарианскую кухню), предпосылки к романтическому и – естественно! – незабываемому сексу, который состоится только в случае согласия “невесты” на замужество. Никаких колец в шампанском (и никакого шампанского – мы беременны!) и никаких колец в основных блюдах, и десертах. Невеста не должна давиться тремя каратами!!! Сделаем традиционно: встану на колено, толкну искреннюю отсебятину о своей пламенной любви, пару раз ударюсь челом об отполированный пол (не забыть организовать уборку на яхте!!! в частности отполировать пол!!), если понадобится – поцеловать её пятки (не забываем, что я делаю предложение Таше, так что пятки целовать опредёленно придётся!). Далее действовать строго по плану: либо свадьба, либо мешок на голову “невесте”, Арабские Эмираты, три карата на сломанном пальце сломанной руки и т.д. и т.д.

Дочитав, я положила лист обратно на стол. Уверена, что выражение лица у меня в этот момент было дурацким. Сначала я хмурилась, потом вдруг истерически усмехнулась, после чего уперлась руками в бока, прикусила нижнюю губу и вновь начала хмуриться. Кажется, в мою кровь поступила непростительная для здравомыслия доза адреналина, так как я определённо не могла собраться с мыслями, думая лишь о том, как оригинально Дариан составил свой план, и о том, какой мощный юмористический талант в нём, оказывается, дремлет.

И здесь я заметила тёмно-синюю бархатную коробочку, стоящую на противоположном краю стола. Не знаю, открыла бы я её, будь она закрыта, но она не была закрыта. Перегнувшись через рабочий стул Дариана, я взяла коробочку пальцами правой руки, но, из-за резкого осознания того, что в моих руках находится бриллиант в целых три карата, я поспешно вернула находку на её место.

Ещё раз зачем-то растерянно коснувшись кончиками пальцев листа с изложенным на нём планом Дариана, я пошевелила его, словно пыталась ощутить его реальность.

Сегодня шестнадцатое число. Это значит, что предложение он хочет мне сделать уже завтра…

Так вот что он имел в виду, прося меня подождать совсем немного… Так он видел решение проблемы размещения детской комнаты? Мы официально станем семьёй? Жена ведь обязана жить под одной крышей со своим мужем… Это, как бы, логично…

Это… Кхм…

Выходя из кабинета, я уже знала, какой именно ответ дам Дариану Риордану. Уже спустя всего лишь какие-то сутки, когда он предложит мне свою твёрдую руку и функционирующее сердце. И поэтому, шагая вперёд неоправданно уверенным шагом, я улыбалась до ушей, словно идиотка.

Глава 77.

Дариан.

О том, что настанет день, когда я сделаю этой девушке предложение руки и сердца, я знал, кажется, с самого начала. Однако прежде у меня не было даже невесомых предпосылок считать, что она добровольно согласиться стать моей. Сейчас же, нося моего ребёнка под своим сердцем, она стала ко мне более лояльна. И мне это нравилось. Так и должно быть в паре. У руля может быть только один штурман, второй в паре должен исправно играть свою роль благоразумного пассажира. Таша, наконец, начала смиряться с тем, что своим рулём я с ней делиться не собираюсь, и постепенно начала наслаждаться панорамой, тихо-мирно расположившись на нашей общей палубе. Чем больше она расслаблялась, тем больше власти я имел над ней и её сердцем. И всё равно это было не так просто, как мне хотелось бы…

Мысль о предложении за последние две недели настигла меня трижды: первый раз, когда я узнал о её беременности; второй раз, когда она поделилась со мной идеей вернуть себе девичью фамилию – мой сын должен носить только мою фамилию! он чистокровный Риордан!; и в третий раз, когда Таша заговорила об обустройстве детской комнаты. Она даже не подозревала, что у меня на этот счёт были свои идеи. Я уже начал рассматривать варианты приобретения вилл неподалёку от Лондона, в которых можно было обустроить не только одну-единственную детскую комнату, но даже целый детский сад. Думаю, мы определимся с выбором сразу после того, как сыграем свадьбу. Или даже раньше. Сразу после того, как на её безымянном пальце окажется помолвочное кольцо.

…До этого момента оставались всего лишь какие-то сутки…

***

Дариан стоял у выхода из переулка и разговаривал с неизвестным мне рослым парнем в деловом костюме. Роскошный чёрный спорткар Porsche, рядом с которым они стояли, был настолько отполирован, что даже при полном отсутствии солнечного света он блестел так, что можно было на мгновение ослепнуть, и это даже не смотря на то, что я всё ещё находилась на другом конце переулка.

Меня заметили не сразу. Обратив же внимание на брошенный мимо взгляд собеседника, Дариан обернулся и, увидев меня, заулыбался. Дождавшись, пока я подойду к нему впритык, он сказал мне на ухо так, чтобы стоящий неподалёку парень не услышал:

– Я думал, что ты дождёшься меня в постели.

– Я ведь говорила, что обещала сегодня помочь Нат с выбором салона, – улыбаясь, отстранилась я.

– Ты могла бы перенести это на другой день, – наблюдая за тем, как я рассматриваю Porsche, заметил Дариан.

Он был прав, но не смотря на то, что мне безумно не хотелось покидать сегодня его постель, меня почему-то безудержной силой тянуло выйти на улицу. Не знаю, возможно потому, что мне хотелось быть максимально близко к Дариану, но это уже было для меня слишком, чтобы в это верить.

– Нравится? – улыбнулся Дариан.

– М-м-м… – прогудела я, слегка нагнувшись и положив свою ладонь на капот автомобиля. – Ты сегодня поедешь на ней в Лондон? – прищурилась я, всё ещё вглядываясь в лобовое стекло спорткара.

– Нет, мне сегодня не нужно в Лондон, – ответил Дариан, и с моего сердца отчего-то словно камень упал, как вдруг он сказал то, что, по совершенно необъяснимой причине, заставило мой пульс дрогнуть. – Но мне не нужен повод, чтобы сделать тест-драйв, – он зазвенел ключами в своих руках.

– Может быть не стоит? – оторвав ладонь от капота, посмотрела на собеседника я.

– Ты о чём? – непонимающе ухмыльнулся Дариан.

Я не знала, о чём я. Однако я всем своим нутром не хотела, чтобы он садился за руль. Не сегодня. Не в этот автомобиль.

Не зная, что делаю, я выхватила связку ключей из его руки.

– Эй! – мгновенно возмутился Дариан. – Что ты делаешь?!

– Тест-драйв проведу я, – попятившись назад, начала улыбаться я, чтобы перевести всё в шутку.

– Да ты хоть умеешь водить подобную машину? – вскинул руки вверх Дариан, наблюдая за тем, как я обхожу автомобиль с явным намерением сесть за его руль.

– Верну её тебе завтра! – взмахнула ключами я.

– Только не гони больше восьмидесяти.

– Ты шутишь? Эта машина создана минимум для сотни.

– Таша, пообещай не гнать, – едва уловимо напрягся он.

– Ладно-ладно, – тяжело выдохнула я, после чего, наконец, нырнула на водительское место.

Дариан подошёл к моей дверце впритык, и я опустила боковое стекло.

– Знаешь, я передумал, давай-ка выходи из машины.

– Хочешь стать первым, кто её обкатает? – ухмыльнулась я, нагло пристегнувшись ремнём.

– Таша… – Дариан взял меня за руку. Он словно не хотел меня отпускать так же, как не хотела отдавать ему место у руля я.

Улыбнувшись, я заглянула ему в глаза и полушёпотом произнесла: “Я тебя люблю”.

Я впервые в жизни признавалась мужчине в любви. Впервые говорила Дариану о том, что он завладел моим сердцем. Скорее всего он в принципе не ожидал от меня услышать этих слов даже в том варианте развития событий, где мы бы жили долго и счастливо, и умерли в один день. Но я произнесла эти слова здесь и сейчас, чем буквально выбила из-под его ног почву. От неожиданности он замер буквально на мгновение, и этого мгновения мне хватило, чтобы уйти красиво.

Нажав на педаль газа, я начала сдавать назад, всё ещё смотря в открытое окно. Дариан смотрел словно не на меня, а сквозь меня. Подумав, что это выражение его лица я запомню навсегда, я, наконец, сделала манёвр и, переключившись на переднюю передачу, отправилась прочь из города. Высунув руку из окна, я помахала удаляющемуся Дариану, за которым всё ещё наблюдала через боковое зеркало заднего вида. Я видела, как он поднял свою руку, и это заставило меня ухмыльнуться: осознание того, что я оставила его стоять на том месте.

Чем дальше я отдалялась от города, тем темнее становилось небо. Грозовые тёмно-синие с примесью фиолетового и местами почти чёрные тучи были тихи как никогда. Ни мерцаний молний, ни грома – только глушащая тишина. В какой-то момент я даже подумала, что звуки глушит шумоизоляция салона, но вскоре поняла, что тишина принадлежит природе, а не автомобилю.

Я прежде никогда не находилась за рулём подобной машины, наверное поэтому моё напряжение возрастало с каждым километром, который я миновала, разрезая расстояние между городами, словно нож масло. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я включила радио, но уже спустя минуту почему-то решила его выключить. Машинально посмотрев на спидометр, я убедилась в том, что не превышают разрешённую Дарианом скорость – ровно восемьдесят.

За пару километров до развилки между направлением на Лондон и на мой город, на моём пути появилась первая машина. Jaguar ярко-красного цвета, движущийся по моей полосе. Два спортивных автомобиля столь сильной скоростной категории на пустующей трассе – это, в каком-то смысле, редкость.

Jaguar ехал не больше семидесяти километров в час, что вскоре начало меня немного дёргать. Разве на такой тачке можно ехать так медленно?! Не черепаха же ты, в самом деле…

И всё же я не торопилась совершать обгон.

Ещё раз посмотрев на спидометр, я убедилась в том, что моя скорость продолжала активно падать. В голове неожиданно промелькнула мысль, значение которой в этот момент я так и не поняла: “Если не я, тогда он”. Мысленно выругавшись нецензурным словосочетанием, я нажала на педаль газа, наконец решив показать ягуару, что порше рулит круче.

Обгон начался. Стрелка на спидометре поползла вверх с нереальной скоростью. Семьдесят пять… Восемьдесят… Девяносто… Девяносто пять…

Ровно ста моя скорость достигла в момент, когда мой хвост оторвался от носа ягуара не больше, чем на два метра. Именно в этот момент и произошло что-то, что я так и не смогла осознать. Приглушённый хлопок в задней части автомобиля, занос и смещение в сторону ягуара. Мой уход в кювет был неизбежен, но сантиметровое столкновение с машиной, движущейся справа, спровоцировало худшее развитие событий.

Я осознавала, что мою машину переворачивает, но только секунду. После этой секунды наступила звенящая тишина… И темнота.

…Прошло некоторое время, прежде чем сквозь густой звон я вдруг услышала знакомый голос. Перед глазами возникла картинка, и я сразу поняла, что это воспоминание из моего прошлого.

– Нам лучше держаться друг от друга подальше, - отрясая руки от остатков воды, произношу я, смотря на Дариана, отношений с которым ещё даже не предполагаю, после чего добавляю. – Мы разбиваем всё, что возникает между нами.

– Но у нас ещё так много всего есть. Давай закончим, когда ничего не останется?

Дариан широко улыбается мне, и я не могу не улыбнуться ему в ответ. Воспоминание прерывается. На моих глазах оно рассыпается в бело-серые вихри пепла, превращающиеся в бесформенные груды то ли песка, то ли пыли.

“Ничего…” – шепчет мне голос, не принадлежащий этому миру. – “Ничего… В конце концов всё будет хорошо… Если не всё хорошо, значит это не конец…”

***

Конец третьей книги.

Продолжение следует…

***

Оглавление

Глава 1.

Глава 2.

Глава 3.

Глава 4.

Глава 5.

  Птицы возвращаются.

Глава 6.

  Амелия.

Глава 7.

Глава 8.

Глава 9.

Глава 10.

  Дариан.

Глава 11.

Глава 12.

Глава 13.

Глава 14.

Глава 15.

Глава 16.

  Дариан.

Глава 17.

Глава 18.

Глава 19.

  Родерик.

Глава 20.

  Родерик.

Глава 21.

Глава 22.

Глава 23.

Глава 24.

Глава 25.

  Дариан.

Глава 26.

Глава 27.

Глава 28.

  Дариан.

Глава 29.

Глава 30.

Глава 31.

Глава 32.

Глава 33.

Глава 34.

Глава 35.

Глава 36.

Глава 37.

Глава 38.

  Дариан.

Глава 39.

Глава 40.

  Пандора.

Глава 41.

Глава 42.

Глава 43.

Глава 44.

Глава 45.

Глава 46.

Глава 47.

Глава 48.

Глава 49.

  Дариан.

  Таша.

  Роланд и Глория Олдридж.

Глава 50.

  Изабелла.

Глава 51.

  Изабелла.

Глава 52.

Глава 53.

Глава 54.

  Она и Родерик.

Глава 55.

Глава 56.

  *елла и Патрик.

Глава 57.

Глава 58.

Глава 59.

Глава 60.

Глава 61.

  Время – объективная форма существования бесконечно развивающейся материи.

Глава 62.

  Стелла.

Глава 63.

Глава 64.

Глава 65.

Глава 66.

Глава 67.

  Дариан.

Глава 68.

Глава 69.

  Дариан.

Глава 70.

  Дариан.

Глава 71.

Глава 72.

Глава 73.

Глава 74.

Глава 75.

Глава 76.

Глава 77.

  Дариан. Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg