Дана Стар "Буйный"
Пролог
Она стояла в шаге от меня с тесаком в руке и дрожала, как напуганный до полусмерти беспомощный зайчонок. Рваный халат уродливыми хлопьями свисал с истощенного тельца малышки, а на носу выступила свежая кровь. Кажется, её даже не смущало, что на ней, кроме рванины, больше ничего нет. Лишь голенькая грудь с искушенно торчавшими сосками и нежная киска, покрытая ордой мурашек.
Ох*еть!
В штанах мгновенно стало тесно. А поскольку воровать чужое белье было как-то стремновато, то член было не обуздать. Встал как кол. На всю свою нехилую длину. Твёрдый, налившийся горячей кровью и спермой, готовый в любую секунду лопнуть от грёбанного недержания.
Бля. Как не вовремя.
– Ты ножичек то это… убери, – старался помягче базарить. Но девчушка была настроена весьма воинственно. – Не то… ручки поломаю.
Зря я это прыснул. Идиот.
Ну и кто ты после этого? Не лучше тех сраных утырков. Один из них даже обоссался, когда задом вылетел в окно, а мордой – в коровью лепёшку.
– Не двигайся! Не подходи! Или пожалеешь!
Зашипела она с угрозой в голосе, а сама дрожала, как будто ей за шиворот сыпнули бочонок льда. И нож в её бледненьких ручках лихо подпрыгивал, в то время как на густых ресницах мерцали крупные бисерины слёз.
– И что же ты сделаешь, красавица? Я уже заценил твои перлы. Не будь меня рядом, они…
Лучше заткнись!
Сама виновата. Я к ней по-доброму, кулаки замарал о чужое дерьмо, а она выпендриваться вздумала! Огрызком тут своим размахивает. Хоть бы спасибо сказала, что не дал двум прыщавым мудозвонам оттрахать соплячку до сквозных дыр.
– Ты кто такой? И как оказался в моём доме?! – взгляд исподлобья, трясётся как в лихорадке, но все равно этим своим взглядом изумрудных глаз бросает мне, сучка, вызов.
– Никто. И звать меня никак. А вопросы тут буду задавать я. Усекла? – лениво зевнул и поднялся с пола, соблюдая железное спокойствие.
Как вдруг…
Девчонка совсем чокнулась! Она, сделав неуклюжий выпад вперёд, попыталась пырнуть меня в грудь сверкающим обрубком.
Дрянь такая!
Её убогие манёвры воспринимались мною как в замедленном действии.
Опыт в драках приличный. Реакция молниеносная.
Одной рукой перехватил дуреху за затылок, а другой – заломил хрупкую, изувеченную жуткими гематомами ручонку за спину так, что девчушка жалобно взвизгнула, благодаря чему мой лютый пыл моментально усмирился. Затем я ловко выхватил из маленького кулачка лезвие, вжал девку ягодицами в свой пах и острым концом тесака коснулся хрупкой шейки обездвиженной жертвы.
– Только пикни или дёрнись. И ты труп. Глотку рассеку – моргнуть не успеешь.
Девчонка будто не дышала. Напряглась. Замерла.
Считанные секунды… И она безжизненным мешком просто осела на пол.
Прекрасно. Отлично, мужик!
Напугал худышку до очередного обморока.
Еле-еле успел убрать нож подальше, иначе бы задел, не дай бог, во время непредвиденного падения. Я успел подхватить её на руки буквально за секунду до удара головой о гребанный край табуретки. Прижал к торсу и подофигел от адского, чтоб его, дискомфорта в паху, когда девчонка впечаталась сосками в мою стальную грудь, а её умопомрачительная щелочка напоролась на мой каменный стояк.
И я кончил.
Прямо в штаны.
От такой хреновой х*еты.
От одного, мать его, случайного прикосновения.
Глава 1
Блеклые лучи солнца быстро-быстро мелькали над сеткой из высоких тенистых деревьев. Кривых таких, до жути уродливых. Как в фильме ужасов. Того и гляди, чертовщина какая на голову свалиться и в пекло утащит – глазом не успеешь моргнуть. А спустя пару минут лучи и вовсе исчезли в непроходимой сосновой роще, тянувшейся на тысячу километров вдаль, без конца и края.
Дело близилось к вечеру. Лес начал стремительно погружаться во тьму.
Холодало. Одежда была насквозь в говне. Жрать и спать охота. Да еще и огнестрел, сука, болит до одури! Сколько я уже в бегах? Вроде бы двое суток. Или… трое?
Кажется, я начинаю бредить и теряться в реальности.
Неудивительно. Без еды, воды, теплой одежды, да со сквозной дырищей в брюхе такими темпами бегать осталось недолго. Нужно срочно найти ночлежку. Перекантоваться там денёк-другой. В противном случае все усилия, чтобы обрести долгожданную свободу, можно смело отправить в одно глубокое место.
– Ау-у-у-у-у!
Твою ж мать!
Позади, примерно в пяти минутах ходьбы от меня, раздался протяжный, устрашающий вой.
Проклятье!
Я нервно выругался сквозь стиснутые зубы и ускорил бег, стараясь дышать носом и не наступать на грёбанные сучья, чтобы избежать лишнего шума, а также возможности быть обнаруженным и, как итог, пойманным. Или, того хуже, насмерть застреленным при попытке нарушить закон.
Проваливаясь в болотную грязь по колено, лицом натыкаясь на острые, режущие кожу ветки, я бежал по этому клятому лесу уже больше суток. Без передышки.
Откуда столько сил? Откуда мотивация?
Да все легко и просто! За спиной свистят шальные пули, а у задницы клацают острые, как бритва, зубья бешеных ментовских псов.
Кругом – дремучие таёжные заросли и непроходимые болота, в которых я был вынужден прятаться от конвоиров, что бросились по моим следам, поставив на уши чуть ли не всю армию родины-матушки.
И как я так ловко дал деру?
Пришлось знатно попотеть!
Соблазнил медсестричку на зоне, та душу продала за регулярный перепихон. Долго мы мутили. Не только потрахушки, но и план побега.
Короче, разработали целую Санта-Барбару, чтоб её.
И всё же я это сделал. Удрал! На волюшку смылся, мать её!!!
Не верю. Ах-ха-ха! До сих пор, млять, не верю!
Пробежав ещё треть километра, чтобы перевести дух и отдышаться, на пару секунд я прислонился спиной к дереву. Закрыл глаза. Со свистом выдохнул, схватившись рукой за левый бок, который истекал кровью, пульсировал и горел адской, нечеловеческой болью. До темноты в глазах. До дрожи в конечностях и холодного липкого пота.
Падла! Бочина! Бочина-то как болит! Грёбанные ушлёпки!
Тачку медсестрички остановили у КПП, и один из постовых пальнул мне в спину, когда я понял, что лафа не удалась. Они полезли открывать багажник, а оттуда я, млять, выскочил, бешеный и озверелый, как натасканный бык, и поздоровался кулаком с харей мудаков, после чего в лес рванул. Но один мудачелло все же пальнул напосошок. В спину.
Благо, хоть навылет прошла.
Ещё и псины увязались.
Одну сволочь замочил. С дерева прыгнул и камнем… Приглушил.
Люблю животных, особенно собак. Была у меня в детстве точь-в-точь такая же овчарка. Жаль дворнягу. Она ведь свой долг выполняла, отлавливая таких вот мудозвонов вроде меня.
Прости, пёсик. Правда. Прости, друг.
Я жить хочу. На волю хочу!
Если поймают, башку снесут без разговоров. Пулю в упор. В голову.
Бросил камень в болото. Руки в крови. Вытер о штаны и снова побежал.
Сутки шарахался по лесу, заметал следы, прятался то на деревьях, то в болоте, пока не утопил там свои ботинки. Как-то киношку видел, где зек один точно так же учудил, чтобы менты приняли беглеца за утопленника. Авось прокатит!
И я попробовал. А сам в болотных кустах спрятался и раза три чуть было не провалился на это смердячее дно и не пошёл в расход на корм жабам.
– Ну что скажете?! За*бался я уже гоняться за этой мразью. Может, он и вправду подох? Утопился? Глянь! Лорд что-то нашёл.
Укрывшись в кустах, я видел, как ментовский пёс вытащил мой сапог из трясины. Чтобы псина не учуяла запах, я измазался в медвежьем дерьме.
– Сапог. Всё ясно.
– Ладно, сваливаем. Видать, и вправду захлебнулся, сукин сын!
– Вот теперь понятно, почему целая бригада вторые сутки подряд рыскает под каждой кочкой, да никак не сыщет гниду.
– Тут самое место падали.
– Ага. В своей стихии.
– Я бы, честно, не прочь был из него всю говноту выбить. Затрахал меня. Мразота та ещё. Пристрелил бы. В башку. Чтобы мозги по земле размазались. Бесит, тварь.
– Говорят, бывший чемпион подпольных боёв.
– Ага, пизд*т тот, кто говорит. Мы ему каждый день с парнями хлебало чистили, воспитывали, так сказать. Ни хера он не чемпион. А дерьмо собачье.
Выродки заржали, а их смех начал стремительно отдаляться.
Помянув беглеца «добрым словом», хуи в погонах закрыли дело о побеге и отправились обратно в застенок. Я сжал кулаки, сцепил зубы до хруста, чтобы не сорваться и не проломить им черепа за словесную грязь и ложь, в которой они меня топили. А за издевательства в карцере – яйца бы каждому оторвал и в глотку затолкал, чтобы жрали и давились.
Никогда! И никто из них, включая других заключённых, за четыре с половиной года каторги так и не поставил меня на колени.
Слишком опасен. Крайне беспощаден. До пены на зубах агрессивен.
Часто срывался и месил в тюряге своих ненавистников до кровавого поноса и рваных ран по всему телу.
Говорил же себе!
Буйный. Не буянь! Придержи внутреннего быка.
Но нет же. Слишком горд и слишком взвинчен.
Горячая кровь, трудное детство, четыре года строгача сделали своё дело.
И я такой, какой есть сейчас.
То бишь… Конченый психопат.
* * *
День в пути. Как же жрать охота! Ещё и рана, сцука, жжёт неимоверно.
Воспаление, не иначе. Пару дней – и мне кранты.
Но, слава обстоятельствам, пережив двое суток изнурительного похода в никуда, в конце концов я вышел на некую проселочную дорогу, что привела меня в неизвестное, богом забытое село.
Кругом нищета, грязь, смердит коровьим дерьмом… Атас, одним словом.
Но грех жаловаться. От меня, между прочим, смердит не лучше. И на этом спасибо, что отыскал хоть какую-никакую, но цивилизацию.
Время близилось к вечеру. Подкравшись к окраине деревни, я присмотрел одну-одинёхонькую и кривёхонькую избёнку, что зазывно расположилась у самой границы лесополосы.
Отличное решение! Может, хоть пожрать да освежиться получится, ибо моя нынешняя одежда насквозь пропитана вонючей тиной, а ноги сверкают голыми пятками.
Потрахаться, кстати, тоже бы не помешало.
Этого я, кстати, желал не меньше, чем корочку свежего хлеба.
Затаившись в кустах, я решил устроить предварительную слежку, заодно и оценить обстановку в доме. Не прошло и часа, как оттуда высунулась симпатичная мордашка светловолосой девчушки.
Вот те на.
Ну, привет, красотка!
Вот, значит, кто в теремочке живёт? Молоденькая такая, худышка. Лет двадцати, не больше. В стареньком халате, с косынкой на голове. Тащит грабли, которые раза в три больше её самой.
И от этой увлекательной картинки я вдруг почувствовал, как член в штанах требовательно дёрнулся и за долю секунды налился свинцом.
Ещё бы!
Голодный, зараза.
За четыре года воздержания разве что собственный кулак имел и жирноватую медсестричку с огромной дыркой, в которой можно было пропасть без вести, затеряться или провалиться в другое измерение.
Красивая. Молоденькая. Незнакомая. Сама невинность.
Яйца в труселях настолько дико зазудели, требуя немедленной разрядки, что на некоторый миг я даже забыл о жуткой рези в боку от огнестрела.
Ну трындец!
А в башке тем временем вспыхнули грязные мыслишки! Как я швыряю девчушку на сеновал и по самое «до упора» имею. В этой ее косыночке, в платьице как у настоящей деревенской простушки. Наматываю золотисто-пшеничные косы на кулак и засаживаю в миниатюрную попку до темноты в глазах, судорог в пятках и её голосистых девичьих охов.
Очуметь, я спятил. Идиот.
М-да уж. Вконец, видать, чокнулся от знатного спермотоксикоза.
Девочка потопала в сторону поля, а я напрягся, готовясь действовать.
Первым делом необходимо было пробраться в дом, найти что-нибудь пожрать и переодеться. А то мой помойный запах привлекает внимание. Даже пролетающие рядом мухи дохнут. Насекомые, по крайне мере, уж точно. Комары больше не кусали, когда я фекалиях вывалялся просто ради того, чтобы выжить.
Оглянувшись по сторонам и убедившись в том, что никого рядом нет, метнулся к избе. Думал, через окно карабкаться придётся или вскрывать замок. Но дверь оказалась не заперта. Неудивительно.
Когда я вошёл внутрь, сердце неприятно кольнуло. Внутри избёнка выглядела ещё ущербней, чем снаружи. Хозяева халупы, вероятно, мазохисты.
Как можно, спрашивается, существовать в подобной нищете? Интерьерчик хуже, чем в карцере строго режима.
Порылся в шкафчиках. Нашёл бочонок молока, полбуханки чёрствого хлеба. Весь есть не стал – совесть не позволила. Залпом умял половину белого, запил молоком.
Кайф!
Кажется, я только что получил ментальный оргазм!
На столе нашёл пару яблок.
Сладкие… Видать, домашние.
Голод полностью утолить не удалось, но желудок всё же сказал спасибо – перестал урчать и болеть.
* * *
В доме было несколько комнат. В том числе имелась некая комнатка с огромным ржавым тазом. Походу, ванная. А из покрывшегося плесенью потолка торчал кусок шланга.
Понятно. Там, на крыше, скапливалась дождевая вода и через якобы душ попадала внутрь.
Помимо кухни, в халабуде имелось ещё две комнаты. Типа спальни. В обеих – ржавые, полуживые кровати, застеленные пожелтевшими и залатанными простынями.
Врагу не пожелаешь жить в таких условиях.
Интересно, а та девчонка одна здесь всем заправляет?
Покопался в комоде, отыскал там кое-какие вещи. Хорошо, хоть мужские. Спортивные штаны и футболка.
Вот и ответ на вопрос! С мужиком златовласка живёт. Правда, сейчас в избёнке я находился совершенно один. По делам, видать, хозяева отлучились.
Одёжка оказалась маловатой. Пришлось чуток разорвать в плечах. С моими-то габаритами всегда было сложно шопиться. Обычно шмотьё шилось на заказ.
К счастью, на нарах я не сильно сдулся. Лизочка – медсестричка наша (та самая, что вытащила меня из тюрьмы) – раз в неделю вкалывала мне гормон роста под видом инсулина, благодаря чему я по-прежнему держал исключительную форму и с виду напоминал жилистого быка. Точь-в-точь такого же, как на татуировке, что набил себе на груди, ещё будучи подростком. Когда встретил своих… названных братьев. За что и получил кличку – Буйный.
* * *
Кое-как освежившись в якобы ванной, я наспех переоделся, а старое шмотье утрамбовал в ведро для мусора. Надо бы сжечь тельняшку-то тюремную или закопать от греха подальше. Не то спалиться – раз плюнуть.
Уже было собирался покинуть лачужку, как вдруг инстинктивно дёрнулся и напрягся, услышав торопливый топот и жалобные девичьи всхлипы снаружи сарая.
Руки в кулаки. Принял боевую стойку и, затаив дыхание, спрятался за облезлой дверью банной, готовясь всыпать люлей первому вошедшему недругу.
Зашибись, приплыли.
Этого ещё не хватало!
Гости у нас, кажется.
Твою ж мать!
* * *
Задыхаясь и рыдая навзрыд, она пулей влетела в дом, со всей мочи хлопнув дверью. Щелчок замка, её судорожный вздох, что набатом ударил по моим ушам, на короткий миг оживили окружающее пространство.
Всё было бы ничего, если бы подворье дома также не заполнили и другие голоса. Хриплые такие, зловещие, принадлежавшие двум мужчинам.
– Стоять, сука! – зарычал один недоробок.
– Открыва-а-ай! Или дверь вышибем! – подхватил другой.
– Уходите! Оставьте меня в покое! – забившись в угол между прихожей и кухней, девчонка обхватила своё дрожащее тельце тощими ручонками и тихонько тонула в слезах, но при этом пыталась отвечать твердо и уверенно, без единого намёка на страх. – Я дедушку позову! Он ружьё купил!
В ответ на угрозы раздался басистый хохот.
– Да дед твой уже сдох, поди, на поле, пока картоху садил.
– Пизд*т она, Рыжий! Я лично видел, как его в пятницу на скорой увезли.
– Ну и отлично. Значит, никто нам не помешает…
– Открывай, шлюха! Все знают, что ты шлюха! Дешёвка и давалка! Деньги гони! Давай, бля!!! Не беси! Иначе… Знаешь, что будет.
Писец.
Влип я, походу.
Кулаками чую – нехорошее дело назревает. Вон как костяшки чешутся, хоть кожу ногтями сдирай. Можете считать меня экстрасенсом, но правда, когда такое происходит, это означает лишь одно – очень скоро кому-то придётся начистить репу.
Супер!
Разборок мне, бл*ть, чужих для полного счастья не хватало!
А так хотелось прийти и уйти по-тихому из этого, чур его, села.
– Нет у меня денег! Ну правда… нет, – закрыла ладошками рот, подавляя в душе истошные вопли отчаяния. – Всё отдала. До копеечки.
– Тогда отрабатывай! Открывай и отсоси! Зачтется тебе.
Снова череда мерзких смешков.
А потом грохот.
Как будто нечто звонкое с силой разбилось о пол. Стекло, например.
Сквозь дверную щель в ванной я увидел фигуру, стоявшую ко мне спиной в черной спортивке, и девчонку эту, светловолосую, что от ужаса, казалось, прилипла к той грёбанной стене и с ней же намертво срослась.
Незнакомка всё так же немощно сидела на полу и беззвучно рыдала, закрыв рот ладошками. Тряслась вся. Аж подбрасывало бедолжаку в воздухе. Огромными, широко распахнутыми глазами она смотрела на того мудака, что всё-таки забрался в дом через окно и, оскалившись, как голодный шакал, уверенно крался в сторону своей жертвы.
Она смотрела на недоноска с такой щемящей болью и невообразимым ужасом, как будто видела перед собой саму смерть. А мне вдруг стало так… так больно и тошно, что хотелось выдрать из груди собственное сердце, лишь бы унять эти необъяснимые ощущения в области рёбер, когда я смотрел на хрупкую, но такую отважную малышку, понимая, что она обречена и у нее нет ни шанса спастись.
– Ну здравствуй, Алечка. Чё гостей прогоняешь? А! Не воспитано так-то. Не по-братски. Придётся учить манерам. Иди сюда, сучка!
Проклятье!
Валить надо было. А я кайфовал да намывался здесь, как у себя дома.
Теперь-то что?! Застукают – придётся всех порешить.
Я ведь не убийца… но жизнь в заточении, в настоящем пекле, взяла своё.
Не хочу снова на зону.
Уж лучше в болоте утону!
– Кисель, открывай! Я тоже трахаться хочу! – недовольно отозвался дружок-недоробок снаружи хаты, продолжая херачить входную дверь кулаками.
– А что, через окно слабо?
Их было двое. Два деревенских недоделанных гопника. Я таких обычно назвал просто и лаконично – ошибки природы. Второй, психанув, тоже ворвался в избенку через окно. Когда тот первый отвлёкся, девчонка вытащила из кухонного шкафчика нож и, выставив прибор вперед, защищаясь, с угрозой зашипела:
– Отвалите от меня! Вон пошли!!!
– Ах-ха-ха! Глянь-ка! Картина маслом прям. Брось каку, иначе сам порежу. Такое красивое личико… Ты ж не хочешь проблем, детка? Не хочешь уродливых шрамов на своей милой моське?
Она закричала ещё громче, обливаясь ручьями слёз, но один из гандонов сильным замахом руки ударил её по лицу. А второй, когда девчонка упала, зарядил ей ботинком в живот.
Твари!
Не вмешиваться! Только не вмешиваться!
Дыши! Дыши! Дыши-и-и, Макс! Чтоб тебя!
Не смотри! Не лезь! Не делай ерунды!
Буйный! Только спокойно, только спокойно!
Не позволяй внутреннему быку вырваться из загона.
Не твоё это дело. Не лезь на рожон! Нельзя палиться.
– На стол стерву клади, да ноги пошире раздвинь. Сейчас повеселимся!
Девчонка что-то мычала, пыталась извиваться, сопротивляться. Её лицо полностью тонуло в крови… Нос разбит. А некогда чистое платье разукрасилось насыщенно-красными кляксами.
Ублюдки ржали, укладывая девчонку на шатающуюся столешницу. Тот, что был повыше, держал её за руки, а второй прямо на ней зверски рвал платье.
– Нет, значит, бабок? А?! Тогда дыркой отрабатывай. Правила знаешь. Не первый раз ведь предупреждали! Хочешь жить на нашей земле – плати. Не хочешь…
– Не живи! – перебил первого товарищ.
Девчонка находилась в полудрёме и закашливалась, глотая хлещущую из носа кровь.
Сил бороться с внутренними принципами «за» и «против» больше не было.
Это пиздец!!!
– Ноги ей разведи, бл*ть! И за руками следи. Чтобы в рожу не вцепилась.
– Лучше сразу поломать. Для профилактики.
Расхохотались, долбо*бы.
Один – прыщавый брюнет, второй – дрыщавый конопатый хер, который, спустив штаны, вытащил наружу свой уродский, обросший рыжеватой волосней обрубок, и навис над малышкой, что практически лишилась чувств, захлебнувшись в собственной крови.
Быстрым движением руки рыжий задрот сорвал с незнакомки трусики, широко развёл маленькие ножки в сторону, поставив их ступнями на край стола, и приготовился впихнуть своё убожество в аккуратную и такую маленькую щелочку.
Я не смог больше смотреть на эту херь.
Впервые в жизни я испытал нечто такое, от чего мою эгоистичную душонку в буквальном смысле разодрало на куски.
Внезапно девчонка резво дернулась и закричала. Каким-то необъяснимым образом она вырвалась из цепкой хватки прыщавого и с яростью полоснула ногтями конопатого по лицу.
– Бляха! Тварюка! Сказал же, держи, а не дрочи!!!
На роже рыжего отчётливо проявились глубокие царапины. Зарычав от боли, кретин схватил малышку за волосы и с яростью ударил головой о стол.
Это была последняя грань моего железного терпения.
Это была конечная точка невозврата.
Да простят меня небеса за мои грехи!
Глава 2
Выскочил из укрытия, как ебучий ураган! И со всей своей долбанной агрессией заехал сначала одному выродку природы по роже, затем другому. Они даже пикнуть не успели. В глазах ушлепков полыхнул вселенский страх. Кажется, кто-то из недоносков сходу наделал в штаны – в воздухе «заблагоухало» нечистотами. Аж слёзы на глаза навернулись.
Метелил их чёткими, профессиональными ударами по печени, по морде, по обвисшему от страха члену и снова по печени. Глушил пидоров в порядке очереди, как любимую боксёрскую грушу. Сначала рыжего, потом прыщавого, рыжего и прыщавого… Щедро раздавал апперкоты направо и налево. Легкотня. Ушатать этих дохликов даже легче, чем у ребёнка малого конфету отжать.
Мрази летали у меня по комнате, как резиновые отскакивая от одного угла к другому. Только и слышал их ссыкливый мат, и то, с каким приятным звоном сыпались их зубы, ударяясь и отскакивая от пола. Обожаю эту мелодию! Даже название придумал композиции – «Ода выбитых зубов».
Вот уроды! Не ожидали такого сюрприза!
Видели бы они свои морды в момент, когда я, зверея, снёс дверь банной и вылетел к ним навстречу с крепко сжатыми кулаками. В подобные моменты, в моменты опасности или предстоящего боя на ринге, когда адреналин плавит вены, когда пульс бьётся с частотой десять ударов в секунду, я напрочь лишаюсь рассудка. Мною управляет животная агрессия. Человечность на время подавляется. Я действую не разумом, а телом. Точнее – кулаками и ногами. Но мой коронный финт в боях – удары головой. Именно поэтому ребята-беспризорники, с которыми я полжизни провёл на улице, и прозвали меня быком.
Максим Быков. Даже фамилия соответствовала прозвищу.
Ребята говорили так: «Ты тот, кто наносит удары врагу рогами и копытами. Тот, кто топчет противников насмерть без капли жалости, будто они какое-то мерзкое и ничтожное насекомое».
Но не только из-за этого меня нарекли Буйным. В первую очередь потому, что я заводился с пол-оборота, стоило только обидчикам или противникам махнуть перед моим носом красной тряпкой. И я долго остывал, а в качестве тряпки могли выступить как слова, так и поступки. Как, например, сейчас.
Сделав из рож этих днищ паштет, вышвырнул мразот в то самое окно, через которое они влезли на чужую собственность. Только жопами вперёд.
Выбесили сучары!
Девчонку жалко…
Маленькая такая. И вся в кровище.
А я придурок. Эгоистичный. Нужно было раньше вмешаться. Ещё до того, как конопатый ублюдок нанёс бедняжке первый удар.
* * *
Отряхнул руки друг о друга и пулей бросился к девочке, что лежала распятая на столе, в порванной одежде, замаранной кровью, без сознания.
Мать моя женщина!
Как же так…
Твари шизанутые!
Так сильно отделали, что, кажется, еле дышит худышка.
Прощупал пульс. Есть. Но слабый!
Быстро подхватил девушку на руки и понёс в комнату.
Нужно срочно остановить кровь, обработать раны и согреть бедолажку!
Девочка сама, как из хрусталя литая. Худенькая такая, маленькая. Если взять меня и её, то она, скорей всего, даже в прыжке до башки моей не допрыгнет.
Ну точно как Дюймовочка. Я ее одной рукой легко держал, когда нёс из кухни в спальню, ни капли не напрягаясь.
На кровать положил, а сам к комоду метнулся, потому что вспомнил, что в одном из ящиков видел бинт и перекись. Лёд бы к голове приложить, да нет у них в доме холодильника. Каменный век на дворе, блин. Одолев не один десяток километров грёбанного леса, я словно очутился в ином измерении, отсталом таком, оторванном от цивилизации. Где, кроме облезлых изб и чеканутых питекантропов (я о тех пустоголовых уебонах, что пытались поиметь хрупкую беззащитную девушку), ничего другого не имелось.
Упал перед ней на колени и дрожащими руками начал вытирать уже засохшую кровь на лице. Девчонка не моргала. Но дышала. Грудь девушки едва заметно поднималась и опускалась в такт вдохам и выдохам. А я залип, когда её аккуратные сочные мандаринки увидел. Обнажённые. С торчащими сосками, оттенка нежного персика. И, к слову, мгновенно протрезвел. Успокоился. Ибо лютое бешенство сменилось дичайшим возбуждением. За секунду до этого мои руки тряслись от злости, а сейчас начали трястись от жажды секса.
Не удержался всё-таки. Ладонь на её сисечку шмякнул. Сжал сосок между пальцами с такой алчностью, что в паху прострелило.
Нет, бычара ты неугомонный! Нельзя сейчас.
Тронешь её – станешь ничуть не лучше тех звезданутых мудозвонов.
Личико малышки досуха вытер и скривился. На скуле, на шее, даже на маленьком ушке уже начали проявляться уродливые синяки. Маленький курносый носик тоже припух. Осторожно прощупав припухлость, я гневно выматерился сквозь сжатые челюсти, мысленно огласив вердикт пострадавшей: «Синяка не избежать, но с переломом вроде пронесло».
Ещё раз хорошенько осмотрел незнакомку. Какая же она всё-таки милая.
Кукольное личико, обрамленное веснушками, золотисто-волнистые волосы, заплетенные в две пышные косы, которые сейчас, к сожалению, превратились в два небрежных колтуна, и эти пухленькие, бледно-розовые губки, что зазывно приоткрылись в бесчувственном сне и пробуждали в моей башке самые грязные фантазии.
О том, что я хотел сделать с её хорошеньким ротиком, лучше промолчу.
Это ж каким нужно быть тупорылым отродьем, чтобы осмелиться поднять руку на такого безобидного ангела?
Подумал об этом и вновь ощутил, как внутренний бык начал просыпаться где-то в районе груди, выть, фырчать и со всей дури гатить копытами по недрам души.
Если честно, думал, что порешаю уродов. На куски разорву. Но, видимо, мысль о том, что девочке нужна была срочная помощь, утихомирила внутреннее зверьё.
Бык разбушевался не на шутку. Ух, как же сложно было его обуздать. Меня выбить из колеи – как пальцем щёлкнуть. Сложнее потом усмирить. Закипаю всегда, что музыку слушаю. А вот остываю… Тут уж как получится.
В тюрьме, во время потасовок, меня обычно шокерами усмиряли. Только таким жестоким способом удавалось загнать рогатого беса в загон.
С тех пор как сел в тюрьму после неудачного ограбления банка, я стал сам себя бояться. Неконтролируемые вспышки агрессии усилились. У меня и до зоны были проблемы с самоконтролем гнева. Наверное, именно поэтому мои предки в десять лет сдали меня в детдом, а сами свалили за границу. Тюрьма лишь усугубила недостатки моего характера. За четыре с половиной года я изменился до неузнаваемости. И вряд ли эти изменения коснулись моей лучшей стороны.
* * *
Укрыл Дюймовочку одеялом. Устало выдохнул. Сам в этот момент сидел на коленях на полу напротив её кровати и зачарованно пялился на эту спящую красавицу, каждую минуту считая пульс незнакомки, проверяя дыхание и температуру тела. Кожа девушки на ощупь напоминала кусок льда. Это меня насторожило.
Укутал её тремя одеялами, но руку со щупленького запястья так и не стал убирать. Боялся, что она… просто перестанет дышать. И никогда больше не откроет глаза. А всё потому, что я, эгоцентричный тюфяк, вовремя не вмешался. Ибо в тот момент думал лишь о своей жопе. О том, что, если меня обнаружат, свидетелей придётся под берёзкой прикопать. В том числе… и девчонку.
Где-то в груди, да и в башке тоже случился ядерный взрыв! Рассудок переклинило. Нет, тупо замкнуло. Мозг вырубился. Проснулся бык. И я до сих пор не могу понять почему. На кой хер она мне сдалась? Знать её не знал и не собирался знакомиться. Но что-то внутри решило иначе.
* * *
Смотрел на девчонку уже битый час, наверное. Ручонки её крохотные усердно отогревал своими лаптями, ножки мял и растирал, до испарины на лбу, пока не понял, что окончательно выдохся из сил, и не вырубился. Прямо там, на облезлом полу убогонькой избёнки, напротив её кровати, как дворняга какая. Преданная, млять, до последнего вздоха собака.
Ох, и намаялся я с этой Асей.
Асей? А, нет же! Один из мразот сказал, что девчушку зовут Аля.
Если ей не полегчает, я, бл*ть, вернусь обратно на болота и утоплюсь нах*й.
Встряла, чтоб её, в самое сердце заноза. Если честно, девчушка-то отважная. Сражалась и билась до последнего крика, благодаря чему вызвала респект в моих глазах.
Сам не понял, как так получилось, но я вырубился. Как младенец. Неудивительно! Двое суток на ногах. Даже больше. Так знатно отключился, будто сдох на веки вечные, что даже позабыл, что я вовсе не у бабули в деревне на отдыхе тусуюсь. А «в гостях» у заложницы.
Часа два проспал. И ещё бы столько же с удовольствием продрых, если бы не услышал внезапный скрип половиц. Резко подорвался на месте и рефлекторно принял боевую стойку, выставив вперёд сбитые до мяса костяшки в сторону источника шума.
Мать вашу!
Она стояла в шаге от меня с тесаком в руке и дрожала, как напуганный до полусмерти беспомощный зайчонок. Рваный халат уродливыми хлопьями свисал с истощенного тельца малышки, а на носу выступила свежая кровь. Кажется, её даже не смущало, что на ней, кроме рванины, больше ничего нет. Лишь голенькая грудь с искушенно торчавшими сосками и нежная киска, покрытая ордой мурашек.
Ох*еть!
В штанах мгновенно стало тесно. А поскольку воровать чужое белье было как-то стремновато, то член было не обуздать. Встал как кол. На всю свою нехилую длину. Твёрдый, налившийся горячей кровью и спермой, готовый в любую секунду лопнуть от грёбанного недержания.
Бля. Как не вовремя.
– Ты ножичек то это… убери, – старался помягче базарить. Но девчушка была настроена весьма воинственно. – Не то… ручки поломаю.
Зря я это прыснул. Идиот.
Ну и кто ты после этого? Не лучше тех сраных утырков. Один из них даже обоссался, когда задом вылетел в окно, а мордой – в коровью лепёшку.
– Не двигайся! Не подходи! Или пожалеешь!
Зашипела она с угрозой в голосе, а сама дрожала, как будто ей за шиворот сыпнули бочонок льда. И нож в её бледненьких ручках лихо подпрыгивал, в то время как на густых ресницах мерцали крупные бисерины слёз.
– И что же ты сделаешь, красавица? Я уже заценил твои перлы. Не будь меня рядом, они…
Лучше заткнись!
Сама виновата. Я к ней по-доброму, кулаки замарал о чужое дерьмо, а она выпендриваться вздумала! Огрызком тут своим размахивает. Хоть бы спасибо сказала, что не дал двум прыщавым мудозвонам оттрахать соплячку до сквозных дыр.
– Ты кто такой? И как оказался в моём доме?! – взгляд исподлобья, трясётся как в лихорадке, но все равно этим своим взглядом изумрудных глаз бросает мне, сучка, вызов.
– Никто. И звать меня никак. А вопросы тут буду задавать я. Усекла? – лениво зевнул и поднялся с пола, соблюдая железное спокойствие.
Как вдруг…
Девчонка совсем чокнулась! Она, сделав неуклюжий выпад вперёд, попыталась пырнуть меня в грудь сверкающим обрубком.
Дрянь такая!
Её убогие манёвры воспринимались мною как в замедленном действии.
Опыт в драках приличный. Реакция молниеносная.
Одной рукой перехватил дуреху за затылок, а другой – заломил хрупкую, изувеченную жуткими гематомами ручонку за спину так, что девчушка жалобно взвизгнула, благодаря чему мой лютый пыл моментально усмирился. Затем я ловко выхватил из маленького кулачка лезвие, вжал девку ягодицами в свой пах и острым концом тесака коснулся хрупкой шейки обездвиженной жертвы.
– Только пикни или дёрнись. И ты труп. Глотку рассеку – моргнуть не успеешь.
Девчонка будто не дышала. Напряглась. Замерла.
Считанные секунды… И она безжизненным мешком просто осела на пол.
Прекрасно. Отлично, мужик!
Напугал худышку до очередного обморока.
Еле-еле успел убрать нож подальше, иначе бы задел, не дай бог, во время непредвиденного падения. Я успел подхватить её на руки буквально за секунду до удара головой о гребанный край табуретки. Прижал к торсу и подофигел от адского, чтоб его, дискомфорта в паху, когда девчонка впечаталась сосками в мою стальную грудь, а её умопомрачительная щелочка напоролась на мой каменный стояк.
И я кончил.
Прямо в штаны.
От такой хреновой х*еты.
От одного, мать его, случайного прикосновения.
* * *
В этот раз мне пришлось привязать неугомонную к кровати. От греха подальше. А вдруг что снова нехорошее придумает? Сама едва на ногах стоит, но смелости у нас дохрена!
Покопавшись в пожранном термитами шкафу, отыскал кое-какие чистые тряпки. Видеть наготу девчонки было невыносимо. Капец, еле-еле сдерживался, чтобы не чпокнуть златовласку. Я не маньяк, бляха, но от длительного воздержания не на шутку начал сатанеть. За четыре с половиной года то и делал, что гонял в собственную ладонь. Иногда ещё, правда, Лизочку натягивал. Но это такое. Восторга от потрахушек с медсестрой особо не получал. Страшная бабёнка, ну вылитая болотная кикимора. Но коли в штанах жмёт, будешь рад тому, что, как говорится, бог пожертвовал.
Осторожно, стараясь не причинить боли свежим ссадинам, я упаковал бесчувственное тело худышки в чистый халат. Волосы со щеки убрал, тыльной стороной ладони медленно провёл по скуле к вискам, проверяя, есть ли у Алевтины жар.
Спал вроде.
Хули мне надо?
Какого черта я тут с ней нянькаюсь?
Мне всего лишь нужно было найти новые тряпки, пожрать чего и свалить по-тихому, иначе кранты. Но она, бл*ть, меня заметила! И что теперь делать?
Интуиция ведь твердила: «Не ввязывайся». Но, блин, я, как конченный Робин Гуд, полез квасить морды уродам. Да за кого? За деревенскую шлюшку. Так её назвали те утырки.
Хотя… девочка не была похожа на шлюху. Сама невинность. Платье ниже колен, косынка и две косы, что тяжёлой копной лежали на хрупких плечах.
Ну точно Дюймовочка. Жаль ее. Кабздец как жаль. А кожа сплошь разукрашена жуткими отметинами. Часть только начинает проявляться, а часть – уже пожелтела. Видать, малышке часто достаётся.
Если честно, не мое это дело. Мне свою шкуру надо спасать. Валить к черту!
Но что-то не даёт так просто слинять. К ней тянет. Невидимыми нитями привязывает. И совесть жрет. И ненависть воркует. Потому что жаль бедолажку. Она ведь такая крошечная, такая несчастная. Живет в полном говне, домом сложно назвать эту рухлядь, да ещё и от местной гопоты получает. Не удивлюсь, если ещё и с папаней-алкашом под одной крышей выживает.
А чё? Классика жанра!
Как быть?
Ну нет.
Не могу вот так вот бросить, тем более если видела, тем более если я не привык оставлять свидетелей.
Кстати, о свидетелях!
Надо бы кое с кем разобраться. От слизняков не мешало бы избавиться.
На улице как раз стемнело. А ушлепки так и валялись в кустах, истекая кровищей. Проверил путы на руках у Али, а также для надёжности заклеил ей рот пластырем, чтобы не верещала. Пришлось. Далее, порывшись в кладовке, среди всякого прочего хлама, откопал там лопату и спешно ретировался на улицу.
Но лопата не понадобилась. Я решил пустить гадов на корм жабам. Погрузил их отфаршированные туши в тачонку и покатил в лес.
Черт. Вот так вот из-за бабы и становишься кровожадным палачом. Я ведь загремел на зону за кражи. Но выхода нет. Если не избавлюсь от свидетелей – не выживу.
Утырки в погонах страсть как мечтают выпотрошить мои мозги. Сами же болтали. Ещё там, возле болот. Списать смерть на попытку побега – раз плюнуть. Сколько ребят таким образом полегло – не счесть. Гандоны тупо срывали свою внутреннюю неполноценность на узниках. Жестоко так. В упор расстреливали или избивали до смерти всей толпой.
А ещё нас, зеков, называли палачами. А о том, что творится в тюрьмах на самом деле, никто и никогда не узнает. Там ведь сидят и нормальные парни, а также те, кто отрабатывает вину за какого-нибудь напыщенного мажорика, папочкиного сыночка, которого либо подставили, либо заплатили бабла, лишь бы «доброволец» взял вину на себя.
Таких уникумов там полным-полно. Люди жертвуют своей свободой во имя клятых бумажек. А также… во имя семьи.
Знаю одного такого чела. Сына хотел спасти… Сел за якобы убийство ребёнка, которого один шизанутый олигарх, наглотавшись наркоты, сбил насмерть.
Не прошло и года, как добровольца не стало. Надзирателям чем-то помешал.
Наверное, тем, что отказался долбиться в жопу со своим сокамерником, когда те снимали их на видео, чтобы продать порносайту. Вот и расстреляли за попытку побега.
Обычная схема.
* * *
У медсестрички, что пыталась вывезти меня из зоны, я кошелёчек спиздил, но деньги слегка замарались в болоте. Пришлось сушить. Там всего пару тыщ. Но сейчас каждая копейка на счету. Эх, были времена, когда я жил как буржуй.
Бабла – немеряно. Мы с братьями то там, то сям хрустящие заколачивали.
Вечерами – в Подземелье махали кулаками, а днем – приторговывали протеином и арендовали тренажёрный зал, где за кругленькую сумму натаскивали молодняк до физического совершенства. Но! Больше всего выручки, конечно же, имели с грабежей. Да, я не святоша. Мудак тот ещё. Но не все наши стыренные бабки спускались на крутые тачки и синтол. Мы сиротам помогали. И тяжелобольным детям.
Когда с выблюдками было покончено, я в дом вернулся. Прикемарил в соседней комнате, а с рассветом решил немного прогуляться – местность разведать. Перед прогулкой проверил девчонку – спит. Пульс умеренный, дыхание ровное. Развязывать не стал. Через часок-другой, как вернусь, поворкуем по душам да расставим все точки над «i». А разговорчик у нас будет весьма серьёзный. Надеюсь, к тому времени дикарка оклемается.
Глава 3
Утро выдалось распрекрасным: солнечным, нежарким, свежим таким и бодрящим. С ума сойти! Я ведь первый раз за четыре с половиной года чистого воздуха нюхнул. Без браслетов… на запястьях. Не верится даже! Я свободен! И могу делать то, что захочу. Идти туда, куда пожелаю. Сожрать то, что раздобуду. Упиться в хлам, с кем попало и где попало.
Набросил на голову капюшон, перемахнул через старенький расшатанный забор во дворике и, спрятав сбитые в кровь кулаки, побрёл по дороге в сторону полей.
Ветровку, кстати, тоже у Алевтины позаимствовал. А мужик-то, хозяин вещичек, не появляется в хате. И, надеюсь, не появится. Вспомнил вдруг, как во время потасовки девочка нечто про своего деда кричала, якобы пыталась им недоробков запугать.
Так, значит, эти вещи принадлежат родственнику Али?
Кажется, ублюдки что-то такое кричали, мол, дедка её на скорой увезли? Может, поэтому домишко Али до сих пор пустует без мужской защиты?
* * *
Прошёл вдоль села в поисках магазина иль работёнки какой. Бабок мало, а жрать охота. Хавчик у худышки отбирать задарма – это как-то не по-мужски. Хоть я и бандюк, но совесть не позволяет.
Шастал, шастал вдоль деревни, да ничего годного не увидел. Зря я вообще в сторону полей попёрся. Надо было направо свернуть. Нет же, ошибся с выбором пути и к полям вышел. Шурую по сухой траве, в зубах пожёвываю колосок. Солнце начинает припекать. Хочется пить и есть. Так нестерпимо, что хоть волком вой от тоски. Как вдруг вижу – девахи какие-то на поле тусуются.
Троица незнакомых пышек. Плуг, что ль, толкают, да все никак не могут сдвинуть с места. Застрял, кажись. Умаялись бедолажки.
«Вот и нашлась работёнка. Если денег не дадут, может, хоть до отвала накормят», – с надеждой вспыхнуло в мыслях.
«И в*ебут», – поглумился внутренний сексуальный маньяк.
– Эй, красотки, помощь нужна? – окликнул краль, а они все разом дёрнулись и покраснели, полоснув любопытными взглядами по моему габаритному телу, состоящему исключительно из тонны жилистых мышц.
Видать, никогда в жизни качков не видели, курочки. Вон как пунцовыми пятнышками покрылись и ресничками захлопали. Интересно, и где это все деревенские мужики нынче прохлаждаются? Да и вообще, есть ли они в этой глуши? Небось, только и делают, что бухают и насилуют хрупких малышек.
Твари, чтоб их разодрали!
– Нужна, нужна! – радостно взвизгнули хором.
– А ты кто таков? – отозвалась одна из девах. – Новенький? Не видали ранее в здешних краях…
– А я проездом. К сестренке заскочил, – принялся наваливать. – Деньги нужны. Подкинете работку?
Дамочки пошушукались друг с другом, а затем синхронно кивнули.
– А чё это не подкинем доброму молодцу-то! Мы только за! – гаркнула рыженькая панночка в косынке и с титьками наружу, что подпрыгивали в такт движениям в тесном вырезе хлопковой сорочки, обратившись к подружкам. – Что скажете, бабоньки?
– Да! Да! Канечно, подкинем! – закудахтали в унисон эти упитанные квочки.
Швы на ворованной одёжке при малейшем движении неприятно кололи кожу и трещали в местах строчки. Надо бы раздобыть нечто посвободней. Писец как неудобно. И как в такой вот удавке землицу пахать?
Махом сорвал с себя футболку, что сковывала мои движения не хуже смирительной рубахи, и практически остался в том, в чём мамка родила, точнее в спортивках, низко сидевших на бёдрах, и с голым торсом.
Интересно взглянуть на реакцию дам. Вряд ли они когда-либо видели такие кубики пресса, чтобы один к одному. Упругие, очерченные, твёрдые.
Я долго к этому стремился. С раннего детства гантельки тягал. Иногда даже ночевал в спортзалах. И жил лишь одной мечтой – стремлением к идеалу.
Да. В жизни бывают падения и взлёты. Но наши труды – это плоды нашей работы. Тем более я кайфовал до пара из ушей, когда на меня тёлки бросались как дикие кошки. Не буду себя нахваливать, но они даже дрались друг с другом за то, чтобы всего-навсего провести ночь с самим, мать его, Буйным.
Королём кровавого ринга.
* * *
Пропахал добрых полкилометра клятого поля от и до. Взамен срубил хоть и скромную, но какую-никакую премию. На пару дней затариться хавчиком, думаю, хватит.
Девчонки-селючки, развалившись на сеновале, пялились на меня, как на живое божество, особенно когда пахал я без майки. Бугристые бицепсы то напрягались, то на короткий миг расслаблялись во время рабочих движений. И пот по голому торсу струился ручьями, а татуха быка в области груди искушённо поблескивала на палящем солнце. Как масляная.
Закончив с работой, смахнув пот со лба и сексуально взъерошив пальцами волосы, я игриво улыбнулся девчонкам, сверкая своими идеально ровными и белыми зубами:
– Тёлочки, ну вы это… никому обо мне ни слова. Окей?
Бабёнки лукаво переглянулись друг с другом. Одна из них, самая тучная, в пышной светло-серой юбчонке длиной чуть ниже колен, уперев руки в бока, уверенно вышла из толпы мне навстречу.
– М-м-м, при одном условии… – шепнула в полтона, нарушив моё личное пространство своим наглым вторжением – положила пухленькую ручку мне на бицуху и встала на носочки, чтобы дотянуться до уха. Но мне все равно пришлось наклониться. Чувствовать себя гигантом – то ещё удовольствие! – Полижи наши персики, красавчик. И мы молчуньи до гроба.
Она сжала пальцами мой твёрдый, как камень, бицепс, а у меня в горле пересохло и одновременно закололо между ног.
Фига себе запросы!
Ну ладно. Сам искал, кому бы втащить. Давно уже не было секса. И да! Я чертовски голоден! Поэтому выбирать сейчас, кого еб*ать, особо и не из кого.
Воздержание так-то не по мне. Я ведь мужик, как-никак. Крепкий, сильный, до жути голодный! Секс для меня – как кислород и корм для моего внутреннего быка. Через постель и через бой я избавляюсь от внутренней агрессии. Особенно это необходимо в момент, когда начинаешь курсить.
Всяких телок приходилось иметь. Но чтоб деревенских… Если честно, сейчас я бы даже трахнул козу в соседнем сарае. Воздержание уже конкретно выжигало дырень в члене. А на Алю позариться не рискнул. И так запугал малышку. Вряд ли она выдержит мой бешеный напор после долгих лет голодовки.
Девчушка, небось, целочка. Да у неё на лице все написано!
И не только там…
Я, когда на ее киску взглянул, сразу же понял. Маленькая такая, аккуратная, выбритая, в отличие от п*зд остальных деревенских баб, которых я драл, как овец на пастбище, в кладовке после изнурительной работенки в поле.
Именно поэтому придумал златовласке кликуху – Дюймовочка.
Отчего выбритая?
Может, она точно… того… шлюшка?
Иначе зачем о волосенках печётся? Есть, видать, повод.
А может, я брежу. И девочка просто любит за собой ухаживать.
* * *
Оттарабанив мясистых баб по полной, аж выдохся на износ.
Зато чуток отпустило. Перед сексом мы, кстати, все вчетвером на реку сгоняли охладиться. И после ещё раз, чтобы в чувство прийти.
Да, они не Милы Кунис, но есть за что подержаться.
Когда всаживал в анус, то представлял на месте жирных телок Кардашьян.
Тот ещё видончик сзади. А бабенки ничё такие. Раскрепощенные и нереально голодные. Походу, их село – самая, что ни на есть, женская община. И члену негде воткнуться. Как одичалые, ей-богу, набросились, чуть не передрались из-за меня, красавца, млять, писаного. Первого на дерЁвне!
В общем, славно так повеселился!
Теперь я знаю, в случае чего, куда за разрядкой гонять.
Не-е-е! Не в клуб элитных шлюх, а в «Дятловку». Там такое тёлки вытворяют, что не горюй. Разнообразие, чёрт подери. На свежем воздухе, на мягком сеновале. Ништяк, одним словом. И, кстати, сосут как ошалелые. Опять же, с голодухи, видать, заглатывают по самые яички.
По очереди член полировали. Так усердно, что до ссадин затерли.
Дикарки, блин.
Я тогда своего «мальца» по кругу пустил. Каждой по очереди в рот всаживал.
И три раза кончил. Офигеть можно!
Каждой в рот. Блондинке, брюнетке и рыжульке.
А потом, как договаривались, киски полизал. Все три.
До самого оргазма языком работал. Пока не удовлетворил каждую шалавку. Так старался, что язык, думал, отвалится. Они стонали и извивались, словно одержимые дьяволом, а затем кончили мне на лицо.
После группового веселья мы лежали в обнимку и курили дерьмовые самокрутки. Наверное, в тот день я чувствовал себя реальным шлюхом.
Но что поделать, коль жить нормально хочется?!
За решеткой никогда не позволял мешать себя с дерьмом. Гомосятины там полным-полно. Сразу кулаком в рыло, чтобы харя больше не курила!
Ушлепки знали, кто я такой. Поэтому уважали. Кроме надзирателей. Те не упускали шанса избить дубинками или кожаными ботинками по печени. За один только взгляд, который попросту мог не понравиться, вжаривали до темноты перед глазами. Но как бы выродки ни изощрялись, я всё равно сохранил свою гордость и ни разу не встал перед ними на колени. Добровольно.
Поэтому они нарочно вывели меня на негатив. Однажды они списали на меня «общенародный» бунт, мол, это я организовал в столовой кровавое месиво, после которого погибло шесть заключенных. Эти убийства списали на меня, благодаря чему мне приплюсовали к сроку ещё десяток лет и на год заперли в полном одиночестве в карцере.
Не знаю, каким чудом я выжил и не сошёл с ума. Мне просто хотелось жить. Хотелось воплотить в реальность свои мечты. Например, отправиться в кругосветку. Стать чемпионом боёв мирового уровня и почётным членом «UFC».
А ещё я хотел доказать всем тем тварям, что гатили меня шокерами до недельной комы и ломали кости до переломов, что я не дерьмо, а ходячая мощь. И я никогда не сдамся. Не упаду перед нелюдями на колени. И очень скоро вырвусь на свободу.
Так и случилось.
Через полгода я удрал.
А до этого каждый божий день, каждый прожитый час я молился, чтобы мой план с успехом воплотился в реальность. И жил по принципу: то, о чём ты думаешь, обязательно исполнится. Главное – верить. Не опускать руки. Прорываться! Идти только вперёд! И никогда, никогда не сдаваться.
За профессиональный куни девчонки на радостях мне ещё деньжат подкинули и рассказали, как дойти до местного магазина со шмотками и жратвой. А за молчание, чтобы наверняка закрепить слово, так сказать, двойной порцией экстаза, пришлось ещё раз повторно вылизать их дырки.
Ну писе-е-ец, какие же они все-таки голодные!
Унизительно, конечно, но сейчас я не в том положении, чтобы думать о чести.
Я сейчас никто и звать меня дерьмо.
* * *
Вернулся в избёнку, а она на кровати лежит, вся скукожилась, подобралась, свернувшись в комочек. По щекам, словно сами по себе, слёзы катятся.
Пиздец, мля!
Про девчонку-то я забыл. Ну, что приковал к кровати, как изверг какой.
Жалко её вдруг стало. До тошноты. И самому себе по ушам вмазать захотелось, полечить, так сказать, склероз.
– Ну здравствуй, детка, – медленно двигаюсь в сторону кровати. Осторожно. Чтобы не напугать ещё пуще. – Отошла уже? Не будешь больше буянить?
Лежит молча. Глазками хлопает. Да бровки хмурит. Кусок пастыря, что я ей налепил на рот, на щеке болтается. Вот ведь! Содрать умудрилась. Надеюсь, не сильно вопила, паршивка, чтоб её.
Прищурилась. Взглядом по мне заскользила. То вверх, то вниз. Внимательно изучала. И внешность мою оценивала. Исходя из того, что зрачки в её глазах расширились, как у кошки, практически до максимума, ей, кажись, пришлась по вкусу моя мордаха. А тело – особенно. Вряд ли эта тихоня когда-либо нечто подобное в жизни видала.
– Слушай, красавица, дело есть, – сжав кулаки до рези в суставах, я к ней в спешке направился.
Шаг вперед – и до цели осталось полметра. Она вдруг как запищит от страха, у меня голова от рези в ушах закружилась.
– Только не б-бей, не б-бей, не бей… – твердила как молитву одними губами и рыдала, сжимая кулачки, поджав под себя ноги, крепко-крепко зажмурив глаза.
Глянул вниз и нахмурился. Ноги Алевтины были сплошь исполосованы жуткими ссадинами, синяками и порезами. Не все они были свежими. Присмотревшись, я чётко выделил на нежной коже малышки уродливые рубцы. Явно ведь – старые.
Ну твою ж мать!!!
Ну и кто же тебе жизни не дает, девочка?!
Почему ты выглядишь как сплошной ходячий синяк?!
– Ш-ш-ш, – опустился перед ней на корточки. Жесть как хочу прикоснуться, приласкать, прижать к груди и стиснуть в адских объятиях. Но боюсь напугать. – Не буду я. И пальцем не трону. Если сделаешь всё так, как скажу.
Поднял руки высоко над головой, мол, жестом сказал: «Я сдаюсь. Я безоружен». Она немного расслабилась. Дрожь постепенно сошла на нет.
В голове вдруг зарделась интересная идея. А что, если попробовать подружиться с бедняжкой? Так сказать, пожить какое-то время вместе на взаимно выгодных условиях.
– Давай заключим сделку? Я не как они… эти… Ну, те утырки недоделанные. Не маньяк и не насильник, – а про себя подумал: «Я ещё хуже, детка. Зек сбежавший. Но тебе об этом знать необязательно». – Я поживу у тебя пару недель, домишку подлатаю, обидчикам накостыляю, если хошь. А ты взамен – молчок. Знать меня не знаешь, о моем прошлом не заикаешься и о личном тем более не расспрашиваешь. Зови меня просто… – запнулся. – Да никак не зови. Никто я. Вот и всё, – выдохнул, хрустнув пальцами. По привычке. Всегда так делал, когда нервничал. – Как тебе идея? По рукам?
Девчушка робко кивнула. Плечики расслабила. Ножки вдоль кровати вытянула. Успокоилась, наконец. Слёзки лить перестала. Глазенками своими огромными поглядела да ресничками похлопала. Пушистыми. Каждый их взмах, словно полёт крыльев мотылька.
Развязал ей руки. Пластырь со щеки сорвал. Ладонями энергично растер покрасневшие запястья. Моё прикосновение… Кожа к коже. Словно удар током! И девчонка резко дёрнулась. Оттолкнула меня от себя, шарахнулась как от огня, отползла на противоположную сторону кровати. Ноги под себя поджала. Раскачивалась из одного бока в другой, стучала зубами. А из глаз снова хлынули проклятые слёзы.
Да что ж такое, едрит-мадрид!!! Сказал ведь, что не трону! Чего реветь?!
Она ведь мне душу своими всхлипами разрывает! Это невыносимо!
Почему? Почему сердце так ошалело в груди грохотало? Почему душа вместе с ней рыдала? Она ведь никто мне. По сути – кусок разделочного мяса. Я её пришибить хотел. Избавиться от свидетеля. Но вместо кровавой расплаты… запал, походу.
Наверное, потому, что хрупкая она и беззащитная. Такую охота всю жизнь на руках носить и оберегать от любого ненастья. Ощущение в груди такое, будто внутри меня проснулся некий супермощный инстинкт, который дал мне почувствовать себя настоящим мужчиной. Не зря же мышцы всю жизнь растил да кулаками махал. И для чего? А для того, чтобы вершить справедливость.
Ну да! Когда банки чистил и ювелирки, почему-то об этом не думал. Но рано или поздно те люди, у которых есть хоть крупица души, осознают свои грешки. Вот и я осознал. Для этого всего лишь нужно было… отсидеть годок-другой. Но я почти пять исповедовался. Собственной кровью. Во время поучительных сеансов «мордотерапии».
– Эй, Дюймовочка, слышь, не реви. Ну не трону, ну правда! Хотел бы, уже давно… того. Млять!
Наша с ней ситуация уже конкретно начала меня подбешивать. Даже ноздри по привычке стали раздуваться.
Выдохни, Макс. Остынь, чувак. Только хуже делаешь, когда кулаками хрустишь и голос повышаешь.
– Ладно, ещё раз прости за то, что напугал.
Глазенки Али внезапно заблестели. Но уже не от слез, а от радости какой-то, что ли.
– Ты говорить можешь? Не немая хоть? – сидел всё так же на корточках, ну вылитая бетонная статуя. Не дышал. Очковал от любого шороха. Неженка такая. Один мой выдох – и у неё инфаркт. – Ну что мне сделать, чтобы ты перестала хныкать?
Смахнула ладошкой влагу на висках. Жмякнула плечами. Подбородок по-прежнему подрагивал.
– Аля!
Я не выдержал, чуть ли не с рыком закричал. В ответ девушка распахнула свои бездонные омуты ещё шире. Стоило ей только услышать собственное имя из моих уст, она взбодрилась.
Хватит. Пора заканчивать унижаться. Тему разговора, что ль, поменять?
Не успел я об этом подумать, как наш диалог (если его можно было так назвать, скорее – монолог) прервался жалобным рёвом моего изголодавшегося брюха.
– Слушай, а ты голодная?
Она неуверенно кивнула, с силой сжав маленькими пальчиками края халата.
– На вот, – шмякнул на кровать пакет с продуктами, а сам горделиво улыбнулся. – Можешь чё-нибудь пожрать состряпать? Иначе я сдохну от голода!
Вот и все. Страх в её больших и таких красивых глазищах окончательно сошел на нет.
С некой робостью она заглянула в пакет, доверху набитый жратвой, что я купил в сельском магазине на деньги, которые заработал утром в поле, а затем кивнула в сторону кухни. Встала с постели и, пошатываясь, голыми пятками пошлёпала к умывальнику, а мне взглядом приказала, дабы тащил покупки на кухню.
Отлично. Прогресс пошёл. Наши взаимоотношения таки сдвинулись с мёртвой точки. Думаю, мы подружимся.
Глава 4
Уже битый час я наблюдал, как Алевтина хозяйничала на кухне. Как она, перед тем как начать готовку, бережно расплела свои косы, что в распущенном виде практически доставали ей до самой талии. Провела по золотисто-пшеничным прядям расчёской. Снова заплела локоны в толстый массивный колос. На голову повязала косынку. Халатик спрятала под передником в крупный горох. И, в конце концов, приступила к готовке, в то время как я, устроившись за столом на расшатанной табуретке, ни на секунду не смог оторвать от неё глаз. Чудом залип. Словно провалился в какой-то транс, где привычная реальность потеряла всякий смысл, где все мои проблемы растворились в пустоте. Будто их не было никогда прежде. Будто я не иначе как мираж, а не сбежавший из застенка ублюдок.
И пусть весь мир подождёт.
И плевать, что у меня уже, скорей всего, образовалась дырень в брюхе из-за голодухи. Очень нравилось вот так вот сидеть, подперев подбородок рукой и наблюдать за суетящейся Дюймовочкой. Ловкая, но в то же время до трясучки в худеньких коленках робкая. Носилась по дому то туда, то сюда. Заботливая хозяюшка. В этот миг я впервые задумался о том, чтобы плюнуть на всё и окольцеваться. Официально. С ней или не с ней… Как судьба скажет. До сегодняшнего дня даже мысли такой не смел допустить – жениться. Потому что люблю грёбаный риск и разнообразие в плане постельных отношений. Одни и те же девки быстро надоедали. Я всегда искал чего-то свеженького, новенького. До того момента, походу, пока не встретил ЕЁ. Ту самую единственную.
Да! Сам в шоке от подобных безумных мыслей. Но, видать, пришла пора. Мне ведь уже за тридцатник перевалило. Ни детей, ни жены, ни семьи. Ни собственного дома.
Мечты, мечты, мечты!
Вот теперь уже, если честно, не знал, что со мной будет дальше. В любой момент я запросто мог получить пулю в лобешник. В лучшем случае. А в худшем – снова вернусь на нары. Поэтому и переживал, что ничего у нас с Алей не выйдет. Лучше заранее себя настроить, что я в её жизни появился временно, и не вешать на плечи девушки лишние неприятности.
Порядок в деревне наведу. Перекантуюсь маленько – и можно в путь.
Я ведь переживал, что из-за меня на её аппетитную попочку могут свалиться еще большие неприятности. Очень рискую! Но, надеюсь, Алевтина меня не сдаст погонам.
* * *
Вот и ужин готов. В меню у нас гречневая каша с потрохами, овощной салат, блинчики. Мать вашу-у-у-у! Да я такой вкуснотищи в жизни не лопал!
Как прокажённый зверь, я набросился на лакомство, утоптал всё до крошинки. Аж за ушами трещало. Вместе с тарелкой бы съел!
Девчонка мне еду на стол поставила, а сама, как от чумы, в угол кухни шарахнулась.
– Эй, ну опять ты начинаешь?! Ну не кусаюсь я. Честное слово, – промямлил с полным ртом, запивая гречу домашним компотом. – Какая вкуснотища! Блин! Я такой идеальной стряпни в жизни не пробовал! Клянусь!
Тарелка с кашей была опустошена меньше чем за минуту, а девчушка вдруг покраснела да посмелела.
То-то же. Да я сущий Бог, ёпте, в отношениях!
Девушками нужно восхищаться. И не только баблом осыпать. Но и смазливой болтовнёй в первую очередь.
– Садись рядом, чего ты как не родная? Давай ближе познакомимся. Просто поболтаем. Я своё слово держу. Если хоть пальцем трону… разрешаю взять вон эти грабли, – кивнул в сторону прихожей, – и засунуть мне их в одно место. Поглубже и пожёстче.
Заулыбалась.
Ну хвала небесам!
А улыбка у неё. Боже! Как у ангела. Красивая. Белоснежная.
Да за такую моську можно весь мир на колени поставить.
Шлепнул ладошкой по свободной табуретке, что стояла напротив стола, приглашая к застолью:
– Сварганила столько всего, а сама не ешь. Кожа да кости. Ну ничего, мы сделаем из тебя настоящую секси.
И снова Дюймовочка покрылась пунцовыми пятнами.
Постояв в углу еще несколько секунд, переминаясь с ноги на ногу, красотка всё же подошла ко мне. С некой опаской в поведении присела на краешек табуретки.
– Спасибо! Наелся как слон! – погладил себя по брюху. – Уже и забыл, какая на вкус домашняя еда. У нас ведь на зо…
Ёпрст!
А ну заткнись, Макс!
Чуть не проболтался.
Аля дернула бровями – выразила лёгкое удивление. Мне пришлось быстро сменить тему разговора.
Правильно, я – никто. Пусть так и зовет.
– Короче, я тут проездом. Болтать о себе не люблю. Скучно живу, – цокнул языком и стукнул по столу стеклом. Златовласка от удивления приоткрыла рот, когда увидела на столешнице бутылочку пива. – За знакомство, что ли? Прости, что пиво. На шампусик денег не хватило.
Обожаю наблюдать за тем, как Алевтина смущается. Как она скромно опускает глазки в пол, перебирает пальцами поясок халата.
– Я… не пью.
Э-э, нет, крошка. Я же сказал, что будем тебя лечить. Скованность эту твою, которая подбешивает меня до белого каления. Ничто так здорово не расслабляет, как стакан-другой алкоголя.
– И я очень редко. Но отказываться нехорошо. Я за эту склянку до темноты в глазах полкилометра поля вспахал.
Малышка зыркнула на меня как на героя.
Во-о-от! Как же это охрененно приятно: видеть в её мимике удивление, а еще лучше восхищение вместо страха.
– Ну, за встречу, – чпокнул горлышком бутылки о стол, себе налил пенного и ей немного. Надеюсь, не траванёмся этой свиной мочой. Дешевая, сцуко, но я и этому рад. Сто лет пива не пил. Забыл, какое оно на вкус. Хотя, если честно, алкоголь я употреблял крайне редко. На праздники. Ибо я – ярый пропагандист здорового образа жизни.
Не думал, что она выпьет. Даже после моих слов. Но девчушка таки выпила.
Чокнулась со мной стаканом, наградила смущённой ухмылкой, сделала пару глотков, поморщилась.
– И как вы только это пьёте?
Ух, ты!
А вот и голосок прорезался.
Звонкий такой, мелодичный. Аж мурашки по спине побежали.
Голова приятно закружилась, а веки слегка увлажнились слезой.
– Приходится. Ты закусывай давай, закусывай. Я проконтролирую. Завтра ещё денег заработаю. Может, получится купить говядины, а не мясных обрезков в виде куриных анусов, – гоготнул. – Я плов хочу или лагман. Умеешь готовить?
– Умею. Да я много чего умею.
Сделала ещё пару глотков, закусила корочкой чёрного хлеба, потом уже приступила к еде.
Худышка, чёрт побери. Еле-еле вилку в руках держит. С таким усердием, будто сейчас надорвется.
Ну ничего! Я лично займусь твоим питанием. А потом ещё и треню организую.
Сделаем из тебя фитоняшку. Хоть в модели шуруй! С такими-то яркими внешними данными. О, да-а-а-а!
Только не думать о её попке!
Не думать.
Не думать.
Не думать!
Поздно.
В паху уже вовсю орудует нещадная буря. И так штаны жмут, но сейчас ещё хуже, притом что я неплохо так утром парок выпустил. Надеялся, на пару деньков напрочь забуду о сексе. Да куда там! Когда рядом постоянно ошивается ОНА. Миниатюрная, вкусная неженка.
Готово!
Девочка поплыла. Расслабилась. Стала меньше зажиматься. И оставила в покое тот дурацкий поясок от халата. Тогда я решил, что пора узнать кое-какие подробности её жизни.
– Ну, Аль, расскажи о себе. Ты ведь Аля, если я не ошибаюсь?
– Алевтина, – икнула. – А у тебя не б-будет ещё одной бутылочки?
Ты смотри какая!
Вот тебе и скромница!
Даже боюсь представить, как она будет кричать, когда я разложу её на столе и буду иметь во все её красивые дырочки по очереди.
Главное – попробовать. Главное – не бояться экспериментировать.
Нужно жить на полную катушку. Жизнь одна. Вот будет обидно, когда она вдруг закончится, а ты так и не сделаешь то, чего банально боялся, но хотел.
Я же ей нравлюсь. Да по глазам видно! А по щекам – особенно. Когда я отворачивался, то видел боковым зрением, как она на меня пялилась. Как слюнки в уме пускала. Ну конечно! Разве скромняша видела когда-нибудь в своей дерЁвне вот такое совершенное, богатырское тело?
Спрятал руки под столом и втихаря чухнул изрядно припухшую ширинку.
Да уж! Чувствую, придётся на ночь глядя бежать в лес и наяривать в кустах, чтобы нормально поспать хоть раз за пятёру лет, чтобы ничто такое огромное и нереально твёрдое не упиралось в матрас, вызывая кошмарный дискомфорт. Лишь бы комары не покусали за главное мужское место. Ах-ха-ха!
– Нет. Хватит тебе, солнце, для первого раза. Иначе завтра утром узнаешь, что такое похмелье.
– А что это?
– Это очень и очень дерьмовая штука, – хохотнул. – Ты лучше мне вот что скажи, ты одна здесь живёшь?
Лёгкая улыбка мигом исчезла с губ девушки. Будто её там и не было секундой ранее. Однако вопреки внутренним душевным барьерам она не отказалась от беседы. И мы продолжили диалог, хоть я и видел по её телесным проявлениям, что разговоры о личной жизни для Али были весьма болезненны.
– С дедом живу. Только он сейчас… в больнице. А у меня даже нет средств, чтобы его навестить и оплатить лекарства.
– Что с ним случилось? – спросил твёрдым голосом, весь подобрался и напрягся.
– Врачи говорят, что-то с сердцем, – тихонько всхлипнула, сгорбившись. – Уже второй случай за год.
– Ясно. А родители как же?
– Отца никогда не видела. А мать умерла во время родов.
– Мне очень жаль, малышка, – искренне сказал, хотел её за руку взять, но побоялся.
Чёрт!
– Да всё нормально. Это было двадцать два года назад. Дедушку жаль. Он у меня один остался. Единственный родной и близкий человек на этом свете. Надеюсь, всё обойдётся.
– Конечно, всё будет хорошо. Главное – верить в лучшее.
– Спасибо. Тебе, – повернула голову в мою сторону. Боги! Сколько же нежности в этом грустном взгляде. – За поддержку.
– Да фигня, – тоже смутился, почесав затылок. – Если тебе станет легче, то мои предки вообще меня сдали в детдом. Якобы из-за того, что не могли со мной справиться. Батя меня пизд*л чуть ли не каждый день. А мать бухала. А потом скончалась от рака желудка. Даже несмотря на их скотское отношение к родному ребёнку, я до последнего вздоха пытался раздобыть денег на лечение матери.
Зачем я лью на Алю своё дерьмо? Из-за пива, наверное. Давно не пил, стал, видать, пятикапленым хлюпиком.
– Ужасно. И я тебе сочувствую, – внезапно девчонка вздрогнула и подсела ближе ко мне, не отрывая взволнованного взгляда.
У меня пересохло во рту, когда я невольно уставился на припухшие ссадины на бархатистой коже златовласки.
– Дай посмотрю… – протянул руку к её личику. Девушка дернулась. Попятилась назад. В серо-зеленых радужках полыхнул уже знакомый грёбанный испуг. Да-а-а, зашугали её, видать, знатно, те долбанутики. Уроды! Вот теперь нисколько не жалею, что в болте притопил тварей. Очистил, так сказать, землю от говна. – Не бойся. Просто покажи мне свои раны. Доверься мне, девочка. Пожалуйста.
Она закрыла глаза. Вздохнула.
Медленно поднес руку к её кукольному личику. Первое прикосновение шершавыми подушечками пальцев… И увидел, как по рукам девушки бегут волны мурашек.
Да, моя сладкая! Какая же ты… удивительная и чувствительная.
Аля больше не шарахалась от меня, как от бешеного пса. Такое ощущение, что она сама начала льнуть к моим рукам, будто особо остро в них нуждалась.
А вот это правильно, малышка. Очень хороший знак!
– Не больно? – медленно погладил левую скулу и двинулся по направлению к виску, обследую припухшую переносицу. В тот момент, касаясь маленького курносого носика, я рефлекторно сжимал челюсти. От злости.
Не мог больше видеть эти уродливые побои на ангельском личике крошки.
Хотелось рвать и метать! Хотелось на хрен порешать всех недоробков в этой дерьмовой глуши.
– Нет, – ответила одними губами. Кончиком языка облизала нижнюю губку.
Чёёёрт!
Это нереально заводит! Провоцирует! Превращает в невменяемого психа!
Как же хочется впиться ей в затылок пальцами, рвануть на себя и попробовать эти пухленькие, бледно-розовые зефирки на вкус.
Зверь в трусах дёрнулся, налился кровью, стал твёрже алмаза.
В этот момент девочка невольно покосилась на мой пах, что буквально на глазах утроился в размере, причиняя моим ногам адский дискомфорт.
– Мне н-надо… Надо идти. Там коровы… В общем, их… подоить.
Прежде чем я успел что-либо вякнуть в ответ, она вскочила со стула, со звоном опрокинула табуретку на пол и со скоростью летящей стрелы удрала вон из дома.
Грохнул кулаком по столу, матерясь одними губами.
Да что с тобой не так, девочка?!
Ты какая-то неправильная.
* * *
Дал ей немного времени побыть в одиночестве. А сам пока намывал посуду и занимался уборкой. Девочка вернулась в дом примерно через час.
Решил высказать ей прямо в лоб всё, что думал об этой её «прогулке» впотьмах.
– Почему так долго? – чуть ли не набросился с порога и не сбил паршивку с ног. – Ты где была? Время видела? Я уже собирался идти тебя искать.
Как обычно малышка шарахнулась от меня на добрых три метра. Но уже не так тряслась, как вчерашним вечером.
– Да я… это… ну, корову кормила. И кур, – смутилась, прижалась спиной к стене, глядя на меня таким несчастным взглядом, как голодный и брошенный на произвол судьбы котёнок.
– А если бы снова кто-то напал? А? Почему с собой не позвала?
– Со мной бы Пирожок. Он бы лай поднял, – оправдывалась, будто маленький ребёнок. И покраснела. Боже! Как же я обожаю эту её застенчивость. А розовые щёчки делают Алю ещё более привлекательной. И желанной. До рези в мошонке, бес тебя задери.
– Кто был? Пирожок? Что за?
– Ну пес мой. Ретривер.
– А-а-а, тьху ты! Ну успокоила, блин. Где же этот твой защитник был, когда тебя… – запнулся, прочистил горло. – Эти…
Хватит, придурок!
Не дави на больное, иначе снова слезами хату топить будет.
– Ладно, забей. Я спать очень хочу. Покажешь, где у тебя тут можно завалиться? – потянулся, зевнул, слегка размял затёкшую спину и энергично махнул руками. – Не очень бы хотелось снова храпеть на полу. Кости болят.
Это был как бы намёк на то, что можно устроиться вдвоём. На одной лежанке. Ух, я бы отогрел крошку, на случай, если бы она снова замёрзла. Так бы отжарил, что в поту бы у меня вся под утро проснулась.
– Угу, – всхлипнула. – Идём покажу. И простыни чистые постелю.
– Кстати, если у тебя вдруг не найдется лишней койки или одеяла, мы можем… и вдвоём на одной. В тесноте, как говориться, да не в обиде, – улыбнулся до самых ушей, довольный своим больным остроумием, как чеширский кот. – Мало ли, знаешь, твой дедушка расстроится, или хуже, разозлится, если вдруг какой-то здоровый незнакомый лоб приляжет на его постельке.
Отличная попытка, мужик. Но безнадёжная.
Она сделала вид, что не услышала. Лишь ссутулилась, как бы защищаясь от мира сего, обняла себя руками и зашагала в сторону соседней комнаты, а я за ней след в след попёрся.
Господи! Какая же она крошечка. Мне кажется, если я её обниму – тут же раздавлю. Да она практически мне в пупок дышит. От этого сравнения я почувствовал себя, мать его, Зевсом. И от этого чувства мне стало чертовски приятно за себя. За то, каких высот в плане работы над собой, над своим телом я добился.
Глава 5
Ночь пролетела на одном выдохе. Жаль только, что спали мы по разным койкам, отгородившись друг от друга непробиваемой стеной.
Ничего. Прорвёмся. Это дело поправимое. Время всё организует. Спасибо, хоть в контакт со мной вступила. Вроде бы как начала доверять. Еду приготовила, спать положила. Не бросалась больше с тесаком, как ошалелая. Да и дрожать перестала при каждом моём взгляде, что неимоверно радует. Дела наши налаживаются. И это гуд! Я не нарадуюсь. Впервые столкнулся с таким вот тяжёлым случаем, когда девка шугается от меня, как от демона какого клыкастого и когтистого. Впервые в жизни приходилось за кем-то ухлёстывать. Признаюсь, это в некой степени вкусно, хоть и злит порой до нервного тика, что я трахаться хочу, а не могу. Ибо кое-кто боится, что ли.
Возможно, Алевтина целочка. А ко мне такое шуганое отношение, потому что я в хату тайком вломился, из той гопоты отбивные сделал прямо на её глазах и, соответственно, напугал. Плюс ко всему, целочки такие, мать их, чувствительные. Тут нужен особый, романтический подход.
По-любому Аля станет моей! По-любому я её оприходую. С другой стороны, это даже охрененно, что она ещё девочка. Моей будет. Первой. А я – её первым мужчиной. И я до жути счастлив, что успел надрать жопы мудакам, прежде чем они бы пустили девочку по кругу и сделали бы малышке очень и очень больно.
Бляяяя! Как же меня это бесит и злит. Так, кончай, бык! Не думай о том дне. Только хуже делаешь себе и окружающим. Такими темпами в знак мести под замес пойдут все уроды на деревне. И тогда… тебя влёгкую сцапают погоны.
* * *
Утром я проснулся от едва уловимого шороха. Всегда дрыхну очень чутко. Напрягся, сжав кулаки, готовясь в любой момент защищаться от внезапной опасности. Но, как оказалось, это была всего лишь Аля. Она тихонько прокралась в прихожую, отворила входную дверь и выскользнула на улицу с полотенцем на плече.
Любопытно!
Наспех прыгнув в штаны, я бросился за тихоней следом. Какое-то нехорошее предчувствие жгло изнутри грудную клетку. Мне показалось, будто дрянная девчонка решила сдать меня местным полицаям. Вот и смылась с рассветом пока я «бай-бай». Злость закипела в венах. Я ж с ней по-доброму! Жизнь сохранил! А мог бы и одним мизинчиком шейку того, напополам.
Вылетел следом за девкой. Ныкаясь по кустам, решил проследить, куда это она намылилась. Да не одна причём, а с некой псиной блохастой – пушистым и клыкастым ретривером.
Вот ты, значит, какой, Пирожок. Ага! Страшный зверь. Я чуть было не обмочился от страха. Такой до смерти залижет. Ах-ха! И пикнуть не успеешь.
Пес, виляя хвостом, преданно бежал за своей хозяюшкой. Однако, к моему удивлению, двигались они не в сторону центра деревни, а из нее. В сторону леса точнее. Пока оба не скрылись в густой берёзовой роще.
Юркнув в кусты, я направился следом за «сладкой парочкой», а затем вдруг сам превратился в одну из берёз. От шока и одновременно от восторга.
В тонкой сорочке Аля стояла по колено в воде. Рядом с ней резвился тот самый Пирожок. Она улыбалась, точнее смеялась, и, зачёрпывая кристально-чистую водицу ладошками, игриво брызгала на собаку.
Хлопковая одёжка за пару секунд насквозь промокла. Сфокусировав зрение, я хрипло охнул, потому что понял, что под ночнушкой у малышки нет ни единого намёка на бельё. Абсолютно голенькая. Молоденькая. Красивая девочка купалась передо мной нагишом и зазывно смеялась. Пес носился рядом с ней как угорелый. Тоже, видать, полюбляет водицу.
Стройная, но тощая фигурка Дюймовочки аппетитно прорисовывалась под мокрой тканью рубахи. Особенно эти вкусные, искушенно торчащие сосочки двух упругих пирамидок, что так исступлённо манили меня взять их в рот. Пососать. Поласкать. Покусать. Втянуть поглубже губами. Подразнить язычком. И довести её своими оральными ласками до крышесносного оргазма.
Вот это зрелище! Держите меня армией!
А я, бл*ть, тоже поплавать хочу!
Почему она меня с собой не позвала? А псину эту облезлую – так в первую очередь! Не заслужил, чё ли? Шкурой своей рисковал и кулаки до кости счесал, пока выродков за её жуткие побои наказывал!
Сорвал с себя толстовку, майку, штаны и с разбегу из кустов вылетел. Прямо в кристально-чистую реку. Дельфинчиком. Головой вперед. Готовясь к прыжку.
Алечка взвизгнула. Ручонками рот свой закрыла и присела по шею в воду.
– Утро доброе, красавица! Ну, и как водичка? – рассмеялся.
Под её тихий вопль и гласный лай блохастого я резво нырнул с головой в реку, так лихо, что брызги полетели на три метра вперёд. Пользуясь моментом, девочка пулей выскочила из воды. Пес – за ней. А я – за псом.
Набросив на себя полотенце, Алевтина ускорила бег.
– Да стой ты!
– Пирожок! – с дрожью в голосе. – Задержи! Но не трогай. Он… – чуть тише, – наш друг.
Псина, казалось бы, понимал хозяйку даже без слов.
Здоровый гад. Бросился в мою сторону, поднял такой голосистый вой, что рыба на берег повыскакивала и утки к небу из камышей взметнулись.
Лаял, скалился. Пёс, чтоб тебя, побери.
Холка дыбом, в глазах искры. Но вот хвост, как ни странно, вилял.
– Да бес с тобой, пусть убегает. Не трону я её, ясно! – рыкнул в ответ на животину, а сам снова в воду плюхнулся.
Пофиг. Поплаваю ещё пару минут. Слишком уж много шума от этой парочки.
Эх, Аля, Аля!
До инфаркта ты меня доведёшь, девочка.
И до разрыва яиц воздержанием.
Хочу её. Сил никаких нет.
А она вот… Странная такая. Пугливая до седины на висках.
Ещё ни разу не встречал на своём пути таких вот зажатых бабенок. Любая другая дура до момента ареста сама на мой член прыгала, умоляя чуть ли не на коленях, чтобы я её на своём хую повертел, да в попу по самое «мне больно» вставил.
А здесь, выходит, особый случай.
Ну ничего. Будем лечить.
* * *
Вернулся с озера. Она как раз в это время во дворе хозяйничала. Меня увидела, нижнюю губёнку прикусила и кулачки сжала.
– Ладно тебе, пошутил я, – хихикнул, перепрыгивая через забор. – Ну чего сбежала? Прости, если напугал. Похмелье, чтоб его, во всём виновато.
Аля невольно разинула рот от моего ловкого пируэта.
Зачем ей на хрен нужен этот забор? Да я его одним махом. Одним прыжком сделал. Только ландшафт портит. Наверное, стряпали лишь для того, чтобы куры не разбежались со двора. Для местной гопоты эта рухлядь не иначе как пустышка.
– Есть что пожрать?
Кивнула.
– Хорошо. Тогда, как перекушу, я… весь твой, – лукаво поиграл бровями.
Нет, с ней это не прокатило. Как бы ни старался. Зашуганная до бледноты. Особый случай. Хотел ей настроение поднять своими шуточками, а вышло наоборот.
– Я к твоим услугам, девочка, – объяснил подробней, без подколов, а то она уже начала на бок заваливаться от страха, лишаясь чувств. – Помнишь наш уговор?
Ресничками моргнула, мол, да.
– Вот и отлично. Скоро буду.
Заскочил внутрь избы переодеться. Как только стащил с себя майку, тут же поморщился, глянув перед собой в покрытое трещинами, старое зеркало, встроенное в облезлое трюмо в комнате Алевтины.
Проклятье!
Повязка под рёбрами намокла. На влажных бинтах выступило больше алое пятно. Адские боли начались совсем недавно. Этой ночью. До сегодняшнего момента рана от пули меня практически не волновала. Позавчера я просто обработал её перекисью, прижёг раскалённым ножом и забинтовал марлей, что нашёл у Али в доме.
Прикусив язык до металлического привкуса во рту, я начал осторожно разматывать бинт. Меня замутило. Еле-еле сдержал рвотный позыв. Хорошо, что ещё не успел позавтракать. А рана выглядела до жути отвратно. Потемневшая. Из дырищи вытекает какая-то мерзкая сукровица.
Я дебил.
Накуй в эту речку полез? Так и до воспаления недалеко.
Будет ну очень тупо, если я сдохну от какой-то там сраной раны, а не от того, допустим, что конвоиры выпустят мне кишки из брюха и ими же придушат, наказывая за побег.
Глупая, глупая смерть.
Ладно, обойдётся. Сейчас промою, налеплю повязку – и всё за*бись.
Бывало и похуже. Ничё! Жив, здоров.
Меня как-то ребенком грузовик под себя подмял. Так выжил. Кровищи было… океан. Наложили шесть швов. И как новенький. Один, кстати, самый уродливый, в области сердца. От бампера достался. Пришлось на том месте татуху набить.
Круто получилось. Никто в жизни не догадается, что у меня там замаскирован уродливый рубец.
* * *
Налопался манной каши – и жизнь прекрасна! Теперь – в бой! Отрабатывать кров и харчи.
Аля всё так же копошилась в саду. Ковырялась в земле, наводила порядок в сарае. Из животины у девчонки имелась корова, пара курей, ну и пёс-нахлебник, что не сводил с меня наглых, прищуренных глаз. А я ему рожи корчил. В ответ блохастик скалился, обнажая острые, как сталь, клыки.
Чёртов клочок шерсти! Бесил он меня. Всюду за хозяйкой таскался – охранял. А я ревновал. Лучше бы он таким бесстрашным был, когда её на столе раскладывали и избивали. Дрых, небось, в сарае. Ленивый кусок псины.
Ладно. Проехали. Если надо, и его ушатаю. С собаками у меня разговор короткий. Я трех натасканных овчарок голыми руками замочил в лесу. Во время погони.
– Ну что, хозяйка, я готов к работе. Где у вас тут инструменты? Имеется такое добро?
Аля заулыбалась, вышла мне навстречу с саженцами в руках. Чумазая вся, но такая… такая привлекательная и милая. На кончике носа засох кусочек глины. Я не удержался. Щёлкнул её по носу, а потом, улыбаясь до боли в скулах, быстро погладил это место. Алевтина охнула, растерялась. Хорошо, хоть пощёчину не влепила за то, что посмел прикоснуться.
– Испачкалась. Не удержался.
– Пойдём. Покажу, где у нас лежат инструменты, – тоненьким-тоненьким голосочком.
* * *
Да, над рухлядью я пропотел целых три часа.
Дырищу в крыше, что подтекала, подлатал. И по мелочи – например, позабивал гвозди.
Алечка в саду копошилась – картоху, чё ли, сажала. А я в этот момент смотрел на красотку с высоты одноэтажной пятиметровой халабуды, усердно работая молотком по черепице. Интересно, а что, если…
– А-а-а! – заверещал, наблюдая за реакцией Дюймовочки. – Падаю.
– Нет! – малышка резво вскочила с корточек, со всех ног бросилась в сторону парадного входа. Глазки горят огнём, лихорадочно оглядывается по сторонам, меня выискивая. Когда неслась на мои вопли, пару раз споткнулась и косынку потеряла.
Блин. Она волновалась за меня. Это так ох*енно!
Что и требовалось доказать. Я ей небезразличен.
Нам просто нужно лучше узнать друг друга. И всё будет. Я про поцелуи… и ласки ниже пояса. Пока только наши отношения застряли на точке «улыбка, опущенный взгляд в пол, красные щёчки». Даже прикосновения – и те даются с превеликим трудом. Что ж, поиграем в игру «Как приручить дикую кошечку за неделю». Думаю, справлюсь. В противном случае рехнусь нафиг от грёбанного воздержания и желания войти в её красивые глубинки по самое «до предела».
– Ты как? Тебе больно? – всхлипнула она.
Небольшая аккуратная грудка быстро-быстро колыхалась под хлопковой сорочкой в мелкий цветочек. Смотрела на меня вверх, задрав голову к небу, а я еле-еле сдерживал улыбку.
– Мне хорошо. Очень даже. Показалось.
Хмыкнула, круто развернулась на носочках и удрала прочь, опять в свою песочницу.
* * *
Я работал, не покладая рук, до самого заката. Подлатав крышу, принялся рубить дрова. Вымотался. Наверное, поэтому у меня периодически кружилась голова и темнело в глазах. Раненый бок горел огнём, но меня это не волновало. Я должен был помочь малышке по хозяйству, отработать ночлег, еду, заслужить её доверие. Если раньше я бы по самые уши завалил девчонку деньгами и крутыми шмотками, то сейчас это всё у меня было лишь в мечтах. Есть только руки. И необузданная физическая сила, которая требует немедленного выхода в свет. В карманах же – сквозная дыра. Так унизительно и тошно. От самого себя.
Если бы Давид, мой сводный брат, получше выбрал себе пассию, то мы бы с братьями были сейчас нерушимой семьёй и тусили где-нибудь за границей, отрываясь на полную катушку. Но один миг решил всё. Его девушка, Соня, сдала нас мусорам. И тем самым погубила.
Я до сих пор не знал, что случилось с моими братьями. Нас было пятеро. Не разлей вода. Вместе навсегда. С нуля жить начинали. И вместе достигли небывалых высот. Из грязных бомжат превратились в завидных качков. Богатых. Успешных. Известных в закрытых кругах. Например, в Подполье, в клубе, где практиковались кровавые бои без правил.
Я, Димка, Давид. Ещё два брата близнеца – Егор и Антон.
Егор… пусть земля ему будет пухом. Погиб в перестрелке во время последнего дела, когда мы решили грабануть самый крупный банк в городе. Нас поймали, скрутили по рукам и ногам, долго и жестоко гатили ногами и дубинками, пока я не отключился. А включился уже в суде. Судили нас почти неделю. Навешали всякой лживой херни, чтобы скорей закрыть незавершённые преступления и, следовательно, получить деньжат. После раскидали по разным клеткам, в абсолютно разные города.
Егор мертв. Давида отпустили на свободу. Что с Антоном и Димоном, я не знаю.
Но что-то внутри, в душе, подсказывает… С кем-то из них приключилась беда.
* * *
Последний глухой удар металла по дереву – и работа выполнена. Я настолько лихо ушатался, что моя футболка насквозь пропиталась потом. Хоть выжимай.
Отбросив в сторону топор, я удовлетворенно потянулся на носочках ввысь, пытаясь дотянуться до нежно-лиловых полос на небе, образовавшихся после захода солнца. Размялся, покрутил руками вперёд-назад. Выдохнул. И глубоко вдохнул.
Как же здесь хорошо! Какой чистый, свежий воздух. Дышится легко, беззаботно. Хоть и беднота кругом – но пахнет чудно! Свежескошенной травой, полевыми цветами, фруктовыми деревьями. Нет этой загаженности бензином и выхлопными газами, нет километровых свалок, химических заводов, что каждый день выбрасывают в атмосферу тонны токсичного дыма, медленно, но уверенно стирая с лица вселенной нашу планету.
На короткий миг закрыл глаза. С жадностью втянул ноздрями наичистейший в мире кислород. Тихонько замурлыкал от неописуемого удовольствия. Давно мечтал почувствовать запах свободы. Уже и забыл, каков он на вкус.
Тишина. Народ в здешних краях простой, скромный. Точнее, его вообще практически нет. Идеальное место для жизни на пару годков. Здесь можно залечь на дно, пока всё не устаканится. Вряд ли кто будет искать. В тюрьме я разве что мог мечтать о таком дивном месте. И я до сих пор не верил, что свободен! Что мои руки больше не болят от стальных браслетов. Я делаю то, что хочу. А по вечерам ко мне не вваливаются конвоиры, не дубасят меня сапогами и шокерами, не ломают ноги и руки, не унижают до кровавых слёз в глазах.
Нужно ценить жизнь и радоваться каждой прожитой минуте. Красота вокруг нас. И она дороже денег. Вот, например, моя персональная красота сейчас чесала ко мне. Босичком. В чистом халатике, с косынкой на голове и двумя озорными косичками, размётанными по плечам. А в руках несла кувшин. С молоком, наверное. Парным.
А-а-а-а! Как раз то, что нужно! Обожаю!
– Угощайся… – смущенно протянула кувшин.
– Нет, – хмыкнул, скрестив огромные ручищи на груди, и поиграл твёрдыми бицепсами – типа похвастался. – Из рук меня пои.
– Вот еще… – Алевтина скопировала мой хмык и игриво задрала к небу свой маленький курносый носик.
– Пожалуйста, – скорчил самую-самую несчастную моську на свете.
Подействовало!
– Ты слишком высокий, – промямлила тоненьким голосочком. – Я не достану до твоего… рта.
Мать твою!
Как же это пошло прозвучало из её хорошеньких уст.
Я. Хочу. Её. Поцеловать.
Прямо сейчас.
Ну, или хотя бы обнять. Прижать сердцем к сердцу и забрать себе всю её боль. И телесную. И душевную. Впитать в себя подобно губке. Бросил топор в сторону, вытер пот со лба и покорно опустился перед ней на колени.
– Так лучше?
Её щечки порозовели за долю секунды, превратившись в две переспелые на летнем солнце помидорки. Малышка утвердительно кивнула, а после подарила мне свою самую красивую, самую обворожительную улыбку.
– Я весь твой. В твоих ногах. Скажи-ка мне, Дюймовочка, ты до сих пор меня боишься?
– Н-нет, – со вздохом ответила. – Наверно, больше не боюсь.
Чёрт. Всё равно сомневается. Хоть бери и за звездой в космос лети.
Девчонка осторожно прикоснулась горлышком кувшина к моим губам. Быстро руками ее руки на кувшине накрыл, уверенно, но несильно сжал.
Кожа к коже. Между нашими телами будто прошёл ток. В тысячу вольт.
Алевтина вздрогнула, резко одернула руки и, проглатывая буквы в словах, промямлила:
– Прости. Мне это… П-пора корову доить.
– Опять?
Да что ж там за корова такая? Безлимитная, чё ли?
Крутнувшись вокруг своей оси, Аля быстро развернулась и бросилась в сторону дома. Споткнулась. Поднялась. Два шага бега – снова споткнулась. Да-а-а-а! Ох уж эта девка! До могилы меня доведёт своей забитостью. Кажется, коленку счесала. Неугомонное чудо-юдо и заноза в пятке!
– Эй, осторож… – хотел было за ней следом броситься, но бочину вдруг адски скрутило. Перед глазами сгустилась тьма, а окружающий мир опрокинулся вверх тормашками. Или это я… опрокинулся? С ног на голову. В образовавшуюся в земле бездонную яму.
Глава 6
Я очнулся от громких воплей.
Девчонка! Она кричала и шлёпала меня по щекам.
Такая напуганная… Своими отчаянными шлепками и болтовней пыталась вернуть меня в чувства. Дергала за руки, оплеухи со всех сторон лупила. А потом в лицо ледянющей водой плеснула и прорычала, когда оклемался:
– К бабе Маше идём. Она поможет. Знахарка наша.
Кое-как доковыляли до соседней халупки, и я снова вырубился. Очнулся уже ранним утром и прибалдел, когда увидел малышку со мной… на одной кровати. Девушка лежала на моей груди, свернувшись калачиком, и тихонько посапывала. Ротик приоткрыт, на ресничках стынут маленькие капли влаги, напоминающие росу.
Плакала, что ли?
Вот те на!
М-м-м, какая же она всё-таки тёпленькая. И как вкусно пахнет. Льнёт ко мне всей своей крошечной тушкой и умопомрачительно краснеет. Даже во сне. Маленький ангелочек. Зацеловал бы всю. От пяточек до кончиков этих роскошных, искрящихся золотом кос.
Мне вдруг стало чертовски приятно. Аж сердце в груди затарахтело похлеще тракторного движка. Что она рядом. Со мной. Переживает. Обнимает. Не бросила с мыслью: лишь бы сдох поскорей под первым встречным кустом, тогда головной боли стало бы в разы меньше.
Я даже дыхание задержал на минуту. Просто не хотел пугать, как обычно. Эх, хорошо лежим! Знал же, если вдруг дёрнусь ненароком – шарахнется, как от чумы, за три километра бегом. А мне так кайфово с ней рядом, что ничего больше в жизни на хрен не надо. Хочется жить лишь ею. Дышать лишь её выдохами. Слушать лишь её тоненький звонкий голос. И есть лишь её еду, приготовленную нежными, заботливыми руками.
Аля резко распахнула глаза. Вздернула вверх свою светловолосую головку. Блин. Наши губы оказались в паре жалких сантиметрах друг от друга. Я едва-едва поборол внутри себя неистовое желание вцепиться ей пальцами в затылок, рвануть на себя и оприходовать эти мягкие, упругие мармеладки до красноты, до жжения на коже, до мелких ранок. Ворваться языком в сладенький ротик и устроить там полный беспредел.
Ух! Я научил бы эту хорошую девочку плохому. О, да!
Такая сонная. Милашка. Быстро-быстро спросонья захлопала пушистыми ресничками. В глазах крошки отразилось полное непонимание. Ещё не пришла в себя после ночи спящая красавица. Кажется, её разбудил стук моего ошалевшего сердца в момент, когда девчоночка мирно дремала, прижимаясь ухом к крепкой мужской груди, а я, напротив, не успел продрать глаза, как уже вовсю помышлял о всяких непристойных пакостях, мечтая овладеть невинным ангелочком самыми нескромными способами.
Не удержался. Плюхнул ей на бедро свою здоровенную лапищу, легонько сжал. Алевтина дёрнулась. Как я и думал. Чёрт! Быстро оттолкнулась руками от моей груди, шустро вскочила на ноги и, заикаясь, пробормотала:
– О-очнулся? Как ты?
Ухмыльнулся:
– Лучше не бывает. Здоров как был.
В качестве доказательства данных слов поиграл бицухами. Аля кивнула:
– Идем тогда домой. Не хочу причинять неудобства бабе Маше. Сможешь дойти? Сам?
– Ну-у-у, не знаю, – закатив глаза, я скорчил моську тяжелобольного пациента. – Если только ты меня обнимешь. Тогда да! Без проблем, – и бровями подёргал.
Аля-то щёчки надула, как у лягушонка, но, блин, к моему проклятому удивлению, она… Чёрт! Вытянула перед собой дрожащую ручонку. Сама! Правда, с неуверенностью. Будто сомневалась и топталась на месте, решая для себя: «Бежать или не бежать?»
Осторожно приподнялся на кровати, придерживаясь за раненый бок. Вытянул руку навстречу и уверенно переплел наши пальцы друг с другом. Крепко сжал. Взгляд – глаза в глаза. Мне показалось, или малышка растаяла? Превратилась в обмякшую, желейную лужицу. Будто её тело состояло не из плоти и костей, а из желе и воды. Но не от страха обмякла и расслабилась, конечно же, а от удовольствия. Почувствовала мой жар. Мою власть. Силу. Но главное, своей доминирующей хваткой я с абсолютной уверенностью дал ей понять, что она теперь не одна в этом мире, что её больше никто и кончиком ноготка не посмеет тронуть. А если вдруг тронет, то будет иметь дело со мной. А у меня, сцука, разговор короткий. И разговариваю я не словами, а кулаками.
* * *
Спустя несколько дней мне заметно полегчало. Рана заживала поразительно быстро и практически не беспокоила. Каждый день, утром и вечером, Алечка делала перевязки. Промывала увечья каким-то странным раствором, что имел специфический запах, с ноткой календулы, и сама же бинтовала. Своими ласковыми маленькими ручками. А я в этот момент, развалившись на кровати, закинув руки за голову, наблюдал за её действиями. И наслаждался. С хроническим стояком в штанах. Ах-ха! Первое время девочка краснела чуть ли не до дыр в щеках, когда случайно натыкалась взглядом на мой мощный, не поддающийся никакому контролю бугор, изрядно выпиравший из штанов.
Да, девочка. Я ничего с этим поделать не могу. И он будет стоять как проклятый! Пока я не получу своё. Пока я… не поимею тебя. Немедленно.
С момента оргии в сарае прошла неделя. Естественно, я проголодался. Приходилось терпеть. К другим бабам тащиться не хотелось. Не было ни сил из-за раны, не желания из-за Али. Только и думал о Дюймовочке. Сутки напролёт. И никто теперь, нах, стал не нужен и не вкусен. Интуиция нашептывала, мол, осталось недолго терпеть. Девочка почти созрела. Больше не тряслась, как трусливый зайчишка, наоборот, каждый сантиметр её крошечного тельца, каждая эмоция вопили о доверии.
Правильно! Такую редкую конфетку нужно заслужить. Не шлюха же, тем более если целочка. Ради такого случая стоит подождать. Да воздадутся мне мои усилия! Придётся попотеть. Но я уверен, что приз того стоит. И будет ещё более вкусным, когда я его добьюсь. Ожидание, затраченные силы подогревают интерес. Уф. Наш с ней первый оргазм будет феерически бомбическим. Ещё бы! После такой-то грёбанной недели воздержания и накопления внутри себя сумасшедшей энергии.
* * *
С каждым днем она привыкала ко мне всё больше и больше. Иногда мы перебрасывались парой интересных историй из жизни. Конечно, свои истории я придумывал. Кстати, я до сих пор не назвал ей своего настоящего имени.
Иногда после работы по хозяйству мы вместе пили чай. Или вечерами просто молча сидели на крыльце дома с кружкой ароматного какао и смотрели на звёзды. В полном молчании. К слову, какао я купил на оставшиеся деньги. И был отрадно удивлен, узнав, что она ни разу в жизни не пробовала этот напиток.
Кайф! Давно так круто не расслаблялся. Годы заточения едва не превратили меня в нелюдя. И как я только продержался? Человечность-то осталась. Возможно, её давно подавили шокерами и сапогами, но она вновь вспыхнула в моём сердце, благодаря лишь ей одной, этой девчонке, что вдохнула в меня новый смысл жизни, заставила отпустить прошлое, навсегда завязать с криминалом и начать зарабатывать на хлеб честным путём. Она дала мне понять, что для истинного счастья много не надо. Счастье – не в крутых тачках, тусовках, матёрой одёжке. А в любви. В умении наслаждаться теми мелочами, что окружают тебя. Будь то небо, солнце или колос пшеницы, что так приятно шелестит в твоих руках во время работы на поле. В ощущении ветра на коже. В возможности просто видеть дневной свет и пролетающие над головой стаи птиц.
За четыре года я напрочь забыл об этих мелочах. А когда увидел небо в первые секунды побега, у меня слезы по щекам покатились.
Только сейчас я, идиот поганый, понял эту простую истину. И мне до одури нравилось работать собственными руками, не нарушая закон, а взамен видеть безмерную радость от моей помощи в красивых, насыщенно-ярких глазах моей спасительницы. Ради этих глаз я готов был хоть утопиться в собственном поту на том проклятом поле, ради одного лишь взгляда и улыбки, подаренных лично мне… моей Дюймовочкой.
* * *
Когда я немного окреп, то начал потихоньку помогать Але по дому. Первое время после обморока я занимался уборкой, мытьём посуды, иногда двор подметал и живность кормил. Тяжело это было. Смотреть на то, как она возвращалась с поля и тащила на себе дурацкие грабли, в три раза больше её самой. Но всякий раз, когда я собирался отправиться вслед за девчонкой на работу, она чуть ли не басом на меня орала и отправляла обратно в постель.
Млять. Как же приятно. Ей-богу, за меня ещё никто и никогда настолько искренне не волновался. Каждую свободную минуту я вспоминал один и тот же душераздирающий момент, когда вдруг застал Алю в слезах. Малютка сидела на крыльце дома, сжавшись в комочек, и поплакивала, обхватив себя руками. Плечи девушки вздрагивали от тихих всхлипов. Положив ей руку на левое плечо, я ласково спросил:
– Ну что ты, мелкая. Не реви. Испугалась?
Кивок головой и всхлип. С надрывом. Аж душа упала в пятки от жалости к девчонке.
– Да херня это всё. И похуже бывало. Заживет как на собаке. Не боись.
Погладил её немного по спине… Пока только так. Но прижать к себе очуметь как хотелось. И поцеловать. Неимоверно сильно. Так, чтобы фейерверки из глаз посыпались, а в паху случился ядерный взрыв.
* * *
Заботливая моя хозяюшка. Каждый день что-то пыталась новенькое варганить. Одно удовольствие – развалиться на шаткой табуретке, подпереть рукой подбородок и зыркать на моё личное маленькое чудо. Залип на малютку, на пару минут выпал из реальности, пока она попочкой своей соблазнительной покручивала, суетясь у плиты. Мне кажется, или девчонка слегка поправилась?
Щёчки наела, попочку. Сисечки будто увеличились на пару сантиметров. Скорей всего, да! Я же всеми доступными способами старался заработать денег на хавчик. Ну-у-у, иногда приходилось идти не совсем честным путем. Это я про курицу, что хапнул у соседей. А чё? Сама виновата. К нам во двор сунулась. Я её за шейку хвать! И на суп Альке. Ей, правда, сказал, что это мне соседи подарили за то, что помог дров нарубить. Она, наверное, не поверила. Но спасибо большое, хоть вопросов задавать не стала. Рана ещё до конца не зажила. Кстати, они меня, эти рукодельницы деревенские, пока в отключке валялся, умудрились заштопать. Так что на мне и вправду заживало все как на собаке.
– Хочешь, я тебе деруны сделаю? – медовый голосочек Али мигом выдернул из сладких грёз в рутинную реальность.
– Чё сделаешь? – у меня прям челюсть отвисла, а руки по инерции дёрнулись к штанам, схватившись за мгновенно окаменевший хер.
Вот оно, счастье! Ну наконец-то.
Это, видать, у них так в селе на местном сленге звучит: «Выдолби меня».
– Ну драники?
Я не стал ничего отвечать. Просто подскочил к ней, схватил за затылок, рывком вдавил в твёрдый пресс и с остервенелой жадностью впился в эти лакомые губки, что так манили, что превращали меня в двинутого маньяка.
Боже, да-а-а! Я сделал это!
Но этот недопоцелуй длился не больше секунды. Подхватил малышку под попку, швырнул на стол. Однако, завопив мне в рот, девчонка принялась сопротивляться и молотить кулаками по моей груди.
Зараза!
А потом меня передернуло от резкой вспышки боли.
Укусила!
Чертовка проклятая!
За губу!
Когда я с рыком отскочил, как от прокажённой, смахивая кровь с губищ, она ещё и напоследок леща отвесила. Хорошего такого, щедрого. Аж в глазах задвоилось, а в ушах зазвенело.
Вот тебе и тихоня.
Лупит так, что не горюй.
– Ты что творишь, дурында?! – задыхался, сатанея от ярости.
– Это ты что творишь? – всхлипнула, обхватив худенькое тельце руками.
– Дрючить тебя хочу! – расхохотался. – Ты ж сама предложила!
– Ну ты и придурок, – обиженно заметив, спрыгнула со стола. – Драники – это оладьи. Из картошки. Чертов ты извращенец.
И выскочила на улицу, захлебываясь слезами.
А я чё?
Я ничё.
Почесал затылок и яро выматерился сквозь стиснутые зубы.
Хрен их поймешь, этих баб деревенских.
Какой же я придурок. Вот бы сейчас на ринг. Если траханье под запретом, то можно хотя бы морды почистить, чтобы хоть немного остыть и выгулять внутреннего быка, который уже чуть ли не выл от скуки и проклятого воздержания.
Глава 7
Казалось бы, ничто не предвещало беды. Тишь, гладь да благодать. Всё шло как надо, как по маслу. Никто меня не искал, соседи вопросов не задавали. Еда была, крыша над головой, какая-никакая, имелась. А под боком щеголял мой единственный и сокровенный смысл жизни. Житуха вроде налаживалась. Секса, правда, маловато. Но это пока. Не такая большая проблемка, как, например, получить пулю в висок от карателей в погонах, что всё-таки вычислили моё местонахождение. Я верил, что наши отношения с Дюймовочкой в ближайшее время выйдут на новый уровень. Уровень ниже пояса, ептить. Да! Я собираюсь её поцеловать. Не сегодня – так завтра! И не так, как это было вчера.
Минимум две минуты. Максимум – с языком.
Однако этим утром что-то пошло не так. Как обычно я спокойно себе намывал посуду на кухне, как вдруг весь подобрался, услышав некий шум за окном, точнее незнакомые мужские голоса.
– Здарова, малая.
Бык внутри меня гневно фыркнул, навострил уши, начал перебирать копытами – учуял беду. Нехорошо как-то на душе стало. Там будто всё чуть меньше чем за секунду превратилось в тлен. Примерно такие ощущения я испытал за пару часов до ареста четыре с половиной года назад.
Шмякнул тарелку в раковину, та разлетелась на осколки, и быстро выскочил из дома. Как раз в тот момент, когда Пирожок поднял вой.
– Псину-то угомони! Иначе на чебуреки брату подгоню в придорожную шаверму.
Мерзкий хохот наполнил собой подворье Алиного дома. Четверо дрищеватых мудаков. Сука! Они загнали её в угол. Малышка! Аля прижалась спиной к забору и дрожала, роняя слезы на свою быстро-быстро вздымающуюся грудь. А пес, прикованный цепью к будке, со всех лап рвался в бой. Рычал. Скалился. Даже мне стало жутко от его намерений вцепиться падлам в плоть и к чертовой матери кастрировать их убогие писюны до конца их жалких дней.
Не понравились они мне. Уже по голосу. Ну копии тех лузеров, что я порешал недавно. А это значит – та местная гопота была родом из одной шайки. Не трудно догадаться.
– Вы по какому вопросу? – выскочил во двор, сжимая кулаки.
– Опа. А ты кто такой? – отозвался один из дебилоидов. Самый худющий, самый высокий и самый важный, бл*ть. Лидер, видать. Черноволосый. Черноглазый. Кривозубый у*бок. – Не местный же?
– К сестре приехал, – кратко ответил, исподлобья посмотрел сначала на него, затем на Алевтину. Вернее, на нависшую над ней опасность. Хорошо, что утырки еще не успели обрушить на малышку свои вонючие грабли.
– Чё? – подошел ко мне походкой набычившегося петуха, схаркнул мокроту на землю и окатил лицо дымом.
Но я даже не моргнул. Лишь почувствовал, как бровь задергалась и кулаки зачесались пидарку хлебало подкрасить.
Долб*ёб вы*бистый.
Меня на две головы ниже. В пупок упирается, пытается чё-то из себя строить. Оборжаться, ей-богу.
– К Альке, что ль?
– Да, – сократил я дистанцию, подойдя впритык, глянул сверху вниз, дыхнул из ноздрей на башку главного. Тот аж пошатнулся. Тюфяк. Пф!
– А я думал, она сирота.
– Была. Теперь она со мной, – сказал с ноткой угрозы в голосе. Два шага – и мелкая оказалась за моей спиной. За руку её схватил, к себе ближе притянул и закрыл своей широченной спиной. С силой маленькую ладошку сжал, чтобы почувствовала мою мощь, и этим своим уверенным жестом заставил Алю покоситься на меня с неким недоумением, мол: «Что ты делаешь? Не твоё это дело. Не вмешивайся».
Вздрогнула. Побледнела. Но как только почувствовала моё тепло и мощную поддержку в виде прикосновения, моментально перестала плакать. Бледность на влажных от слёз щеках стала стремительно растворяться в пунцовых пятнах.
Мля.
Ну и что я несу?
Кто знает, а?
– Мать у нас одна, а отцы разные. Я только недавно об этом узнал. Когда батя с инсультом слег.
– А, ну ясно, – главный почесал затылок. – Соболезную. Будем знакомы, что ли. Это Упырь. Тот лысый – Змей. Бородатый – Леший. Ну а я… Тарантул, – руку вперёд вытянул якобы для рукопожатия, но я замешкался. Потому что в тот момент, когда из уст главного вырвалось слово «тарантул», Алька с невероятным нажимом вонзилась мне в ладонь ногтями, аж кровь в башку ударила.
Мне пришлось пожать придурку руку. Для дела. Ибо я каждой порой на коже чувствовал, что они нихера не друзья Али, а её живой и вечный кошмар, благодаря которому она полжизни провела, шарахаясь по углам. Именно поэтому малышка боялась и не спешила доверять незнакомцам. Да что там доверять! Просто парой слов перекинуться боялась. Вся тряслась и рыдала. Теперь понятно, почему Дюймовочка такая забитая. Есть причина. Извне. И я её выясню. Но для этого мне нужно внедриться в эту облезлую шайку, чтобы кое-что проверить – свои предположения.
– Андрей, – сжал его шершавый обрубок до жара в суставах. У*бок поморщился. Я держал его в захвате чуть больше минуты. Не моргая, смотрел сверху вниз и наслаждался шоком в его расширившихся от боли зрачках.
– Хера ты здоровый! – хиляк выдохнул и принялся энергично махать рукой, словно ошпарился. – Откуда такие формы, бро?
– Гены. Батя работал на карьере, скалы рубил, – опять ерунды наплёл и даже не улыбнулся.
– Слухай, Андрюх, если хошь, могу работенку подогнать. Парень ты рослый, крепкий. Есть дельце. Деньжата хорошие. Так что?
– Нет, – ответил, не думая.
– Ну чё так сразу нет? – хохотнул хилый. – Передумаешь, Алька знает, где меня найти, – и на девчонку покосился отнюдь не дружелюбно, отчего малышка крепче схватилась за мою ладонь, сгорбилась и, прижав подбородок к груди, задрожала.
Твою ж мать.
Вот, значит, как. Боится их. Так, что до обморока доля секунды.
Вскоре я понял, почему она вся сжалась, как ёж, и покрылась роем мурашек. Когда Тарантул вдруг перестал лыбиться, как дебил, скорчил рожу «лицо-бетон» и открыл свой смердячий хлебальник:
– В общем, тут такое дело… – голос наполнился угрозой. Он пытался нас напугать. – Ребята одни пропали. Брат мой. Кличка – Кисель. Звать Костяном. Чуть больше недели назад. Не можем найти их… и всё. Опрашиваем народ. Может, вы чего знаете?
– Говорят, парней в последний раз видели вблизи Алькиного дома, – фыркнул один из свиты недопаука.
– Не, я лично никого не видел. Некогда было. По хозяйству сестре помогал. Работы выше крыше.
Честно, я умел врать в лицо. Годы практик в сфере криминала не прошли даром. И я думаю, полоумы мне искренне поверили.
Тарантул выждал паузу. В округе воцарилась полная тишина. Смотрел на меня очень внимательно, с презрением и недоверием, насквозь жёг своими чёрными крысиными залупками. Но я держался стойко, чтобы не сорваться и не распизд*чит это уродское рыло. Кулаки, сцуко, чешутся! Дайте мне мою дозуууу! Без ринга, как без кислорода.
Альку собой закрывал. Готов был в любую секунду забить на самоконтроль и каждому присутствующему здесь говну с ноги проломить черепушку.
Чернявый понял, что я не из робких ботанов, что писаются в штанишки от одного лишь их шага в твою сторону. Им со мной – всё равно что тягаться голыми руками с несущимся на всех парах бронированным танком.
– Ну ок тогда. Бувай здоров, – руки в карманы, кивок парням, и шайка местных мудозвонов пружинистой походкой направилась в сторону калитки. – Коль понадобимся или вспомнишь чего про моего брата… моя хата та, что с красной крышей, в двадцати минутах пешком отсюда. И да, Алечка, – добавил шершавым тоном, не оборачиваясь. – Через неделю за деньгами приду. Надеюсь, ты помнишь, что за тобой должок. За прошлый месяц. И за этот пора бы рассчитаться. А коль братишка приехал… То с ещё одного рыла столько же причитается. Если он, естественно, не согласится на работу.
Утырки, что запружинили следом за главным, весело хрюкнули. Тарантул, закончив беседу, прокуренным басом выплюнул последнее предупреждение:
– Как рассчитываться бушь, решай сама. К слову, в моей хате кровать намного мягче, чем в твоей. И больше. Там нам никто не помешает.
Сука! Клянусь, задержись бы тварь хоть на секунду дольше у калитки, позвоночник бы нахер с мясом вырвал, в пасть затолкал и им же придушил, чтобы замолк навсегда.
Отродье. Ошибка природы!
Убью его.
Честью клянусь!
Убью падаль.
Выбесил. Вывел. Задел за живое.
Дыши, Макс. Дыши. Только не сейчас. Молю. После придушишь, после того как расставишь с Алей все точки над “i”. Уроешь урода. И всю остальную аналогичную нечисть.
* * *
– Ну, я весь во внимании, – втащил Алю в дом, плюхнул на стул и сам рядом пристроился. Набычился. Сцепил руки в замок, ударил ими по шершавой поверхности стола.
– Ч-что? – девочка скукожилась, до сих пор тряслась, как во время эпилептического припадка.
– Кто они, эти выродки? И что они от тебя хотели?
– Местные вышибалы, – каждое слово давалось с невероятным трудом. Прям клешнями вытаскивай. Надоела забитость эта её хроническая. – Налоги собирают, вот и всё.
– Только это? – прищурился.
– Знаешь что! – Впервые за неделю она осмелилась повысить на меня голос. Внезапно подбородок Али задрожал. На ресницах выступила влага. Голос охрип. – Не лезь не в своё дело! – рявкнув, пулей выскочила из кухни, влетела в соседнюю комнату и заперлась там на ключ.
Тишина. Прислушался. И нахер… Не выдержал! Всё-таки долбанул кулаком по столешнице. Так, что та покрылась глубокой, корявой трещиной. Ибо там, за стеной, послышались жалобные девичьи хныки.
К бесу!
Ощущения были настолько адскими, как будто душу наживую выдрали из груди уродливыми когтями и запихнули в мясорубку. В миг, когда я услышал её истошный, наполненный глубокой болью плач.
* * *
Я решил не мучить девчонку вопросами. Ей сейчас нелегко. Хотя мне жесть как хотелось выбить ногой дверь в спальню и заставить глупышку выложить всю правду. Хотя бы признаться в том, что те шрамы на ногах – не последствия изнурительного труда в поле, а дело рук этих, сука, бездушных мразей. Нелюдей. Не мужиков. А пожизненного днища. Те твари, что осмелились хоть раз поднять руку на женщину, заслуживают зверской кастрации и пожизненной инвалидности.
Чтобы хоть как-то сбросить ебуч*й стресс и не прибить никого нах, я отправился пахать на поле. Пять часов херачил без передыху, как собака. И эти не знающие пощады часы не прошли даром. Мне немного полегчало. Сбросил стресс на пару с бешенством, называется.
Домой вернулся поздним вечером. До этого просто шарахался по селу, пытался навести порядок в собственных мыслях, да и вообще решить, что делать дальше. На одном месте просиживать булки долго нельзя, тем более этот Тарантул… на меня нехорошо так косился. Явно начал подозревать неладное. Всех их, тварюк, к сожалению, не перебьёшь. Исходя из последнего разговора с Алей, я понял, что у них тут промышляет местная банда, что держит в страхе всё село. Сколько их? Хрен знает. Прихлопнешь одного гада, вылезет другой мстить за товарища.
Тут два варианта. Первый: хватать Алю в охапку и валить. Второй: если она не захочет (скорей всего, так и будет из-за деда), то валить самому.
Душа разрывалась на части. Горела живьём! И страдала.
Не могу я её бросить. Но выбор сделать придется.
Либо она. Либо я.
* * *
Вернулся в дом. Прислушался… Тишина.
На цыпочках прокрался в комнату Алевтины, заглянул внутрь. Честно, я очень переживал, что оставил малую одну на полдня. Но это было необходимо. Ей. Чтобы успокоилась. Чтобы я не надоедал ей своими расспросами. Подождём ещё несколько дней, пусть как следует ко мне привыкнет и поймет наконец, что мне смело можно довериться.
Моя маленькая златовласка спала. И… Ептить налево! Спала в обнимку с барбосом. С Пирожком, млин. В одной кровати. Внезапно я почувствовал, как в венах зашипела желчь. Внутренний бык взревел, топнул копытом, махнул рогами, ожидая команды «фас».
Что за?
Зависть и ревность. Вот что. К наглому клочку шерсти, который в настоящий момент, нахмурившись, зыркал на меня исподлобья, прям как реальный человек, следил за каждым моим шагом, охраняя свою любимую хозяйку, как кусок лакомой добычи.
Алька тоже хороша. Сладенько спала и слюни на подушку пускала, обнимая блохастую тварь обеими руками, словно любимую плюшевую игрушку. Чёрт. Я тоже так хочу. Почему ему можно, а мне нельзя? Я ведь тоже могу быть белым и пушистым. Если меня ну о-о-очень сильно попросят.
Не так давно я спросил её кое-что по поводу псины:
– Откуда взялась эта тва… кхе! Щеночек?
– Я нашла Пирожка на железнодорожных путях. Думаю, от него просто решили избавиться. А может, крепыш потерялся. Пес-то породистый. Он крутился на станции, будто искал кого-то, принюхивался, всматривался в лица прохожих, как вдруг сорвался с места и выбежал на рельсы… Я тогда очень сильно испугалась. Позвала его и спасла от страшной гибели. Его чуть было не сбил несущийся на всех парах состав. Когда мы познакомились с малышом, я ела пирожок. И его тоже угостила. Он был очень голодным. А у меня из еды с собой были только пирожки. Вот и имя придумалось.
– С мясом-то пирожки?
– Да нет же, – девчонка звонко рассмеялась, и от этого смеха, живого, звонкого, голосистого, как звон колокольчиков, мурашки по всему телу посыпались. – С картошкой. С мясом… это для нас роскошь.
Чертыхнувшись себе под нос, сунув руки в карманы, я молча удалился восвояси. Кстати, малышка, когда спит, ну вылитый ангелочек. Как же сильно захотелось её поцеловать. Обнять. И сделать так, чтобы её глаза никогда не знали на практике значение слова «слёзы».
* * *
Выжатый, будто кусок лимона, я завалился спать в соседней комнате. Ночь выдалась какой-то адской. Сначала я не мог уснуть. Крутился с одного бока на другой. Как обычно боролся со стоячим членом, что острым копьём таранил старенький матрас.
Зараза. Это невыносимо! Хоть яйца оторви и выкинь!
Каждый день. Нет, каждый час. Трахать её хочу. И любить. До потери пульса.
Пытался думать о чём-то другом, о баранах, например, а не об Але, что в настоящий момент так сладенько спала за стенкой, выставив напоказ свои красивенькие, гладенькие ножки. Но меня вдруг разбудил громкий, оглушающий вопль.
Девичий. АЛЯ! Это она. Она кричала. С таким страшным надрывом, как кричал бы человек, с которого бы живьём сдирали кожу.
– Малышка! – зарычав в ответ, я опрометью бросился в комнату девчонки.
Первая мысль: уроды из местной шайки недоробков ворвались в наш дом и, не стесняясь моего присутствия, решили доделать до конца то, что хотели сотворить их «пропавшие без вести» братья неделей ранее.
Пирожка в комнате не было. Когда я увидел Алю, мне стало до тошноты дурно. Сердце сжалось в тиски. Кровь ударила в голову. В ушах засвистело. А лёгким стало нечем дышать. Она ворочалась на кровати. Руками и ногами лупила матрас. И кричала. Господи! Как же сильно она вопила. Голос девчонки охрип. Длинные волосы спутались в огромный клубок, закрывая лицо. Она полностью промокла, будто тонула и захлебывалась в собственном холодном поту.
Волосы, одежда, постельное бельё… В двух словах, жуткая картина.
Не медля ни секунды, я рванул к девушке с целью немедленно успокоить бедняжку.
– Аля! Алечка! Ты чего? Я здесь. Я с тобой. Успокойся.
На руки её подхватил, усадил к себе на колени.
Ох, чёрт!!!
Она была в полном неадеквате. Словно провалилась в самый что ни на есть тяжёлый аффект. Девушка никак не реагировала на мои попытки её утешить, будто не слышала, будто находилась в трансе, под гипнозом или, бляха, на её светлую душу наложили страшное проклятье. Я выругался в сотый раз подряд, когда увидел свежие царапины на руках и ногах девочки. Даже на груди. Ночная рубашка была порвана в нескольких местах и небрежно свисала на левом плече. Вдоль ключицы и ниже отчётливо проявились длинные полосы, вероятно, оставленные её же ногтями.
Боже. Что же с тобой, девочка? Неужели кошмар приснился?
Несмотря на мою мужскую мощь и попытки удержать Алю в неподвижном положении, она продолжала извиваться в моих сильных руках. Как и думал! Её ногти… они были сломаны. Она сама себе причиняла вред. Рвала на себе одежду, царапала до крови собственную кожу, молотила руками и ногами подушки, пока из них перья не полетели в разные стороны.
– Ну, успокойся, успокойся, успокойся… Девочка. Это я. Макс, я с тобой. Не бойся, – шептал на ушко крошке, одновременно сжимая её худенькие запястья, чтобы она не причинила себе большего вреда.
Аля притихла. Но всё еще отчаянно рыдала и тряслась, как в лихорадке. Мокрая. Холодная. Нет, ледяная! Я делал всё возможное. Раскачивался вместе с ней. Даже начал целовать её шейку. Ушко. Солёные от слёз щёки. Продолжая шептать на ушко ласковые фразы. И… своё имя. Как волшебное, целебное слово. Повторял его снова и снова, снова и снова, пока она не притихла. Как странно, но это сработало.
Впервые. Здесь и сейчас. Я назвал ей своё имя. И оно её успокоило.
Три минуты. Малышка обмякла. Но я всё ещё продолжал сжимать девушку в своих надёжных объятиях, тем самым демонстрируя ей силу своей поддержки. И раскачивался. Укачивал девочку. То влево, то вправо. Влево, вправо… Пока бедняжка окончательно не выбилась из сил и не обмякла в моих настойчивых тисках.
Глаза Али были закрыты. Приподнял её на руки. Положил на кровать. И сам рядом пристроился, на краю, свернувшись калачиком, так как ржавая рухлядь еле-еле вмещала в себя мой огромный рост. Да и вес тоже.
Гладил влажное личико кончиками пальцев, пока она рвано всхлипывала, льнула ко мне, как маленький, беззащитный, избитый до полусмерти котенок, что искал поддержки и спасения в тепле огромного бесстрашного тела. Легким взмахом руки бережно убрал спутанные пряди с лица девочки и одновременно нахмурился, когда увидел свежие царапины на бледных скулах.
Внезапно Алевтина распахнула глаза. Резко, неожиданно.
Мне стало дурно как никогда прежде. Её зрачки… они были чернее ночи. Огромные, пустые. Прожжённые диким, не знающим милости страхом.
– Маленькая, почему ты кричала? – с болью в груди, с жжением в веках ласково провёл пальцами по ярко-красным отметинам на лице девушки.
– С-сон, – севшим голосом ответила. – Плохой. П-приснился.
– Что, что ты там видела? Аля!
Господи! Как же ей было больно.
Как же я хотел забрать эту чёртову боль себе. И страдать вместо неё.
Не могу так. Не могу! Не могу! Не могу! Смотреть на этот сжигающий душу заживо ад!
– Тарантул. Он…
Не выдерживаю. Чуть ли не матом ору на весь посёлок, до пожара в лёгких, до лопнувших в глазах сосудов:
– Что? Что он, бл*ть, сделал?
Пауза.
Смотрит в потолок. Не моргает. Не дышит. Не двигается.
По бледной, практически синей щеке медленно скатилась одинокая слеза. И упала мне на руку.
– Он… Меня… Изнасиловал.
Глава 8
[Аля]
Он появился будто из воздуха. Парень-загадка…
Без имени. Прошлого. Настоящего. И, наверное, будущего.
Кто он? Просто никто, как он мне заявил. Я о нем ничего не знаю. Не рассказывает. И угрожает, что, если буду надоедать расспросами, сделает со мной то же самое, что и с друзьями Тарантула.
А он вообще реальный? Я таких здоровяков ни разу в жизни не видела.
Огромный и жилистый. Как бык. Да ещё и адски сильный, раз уложил двоих деревенских мужиков с одного чёткого удара, при этом не заработав ни единой царапины.
Он ворвался в мою жалкую жизнь несколько дней назад. В тот день я как обычно отправилась в поле работать. Проработала не больше часа. Потом их увидела, этих бездушных подонков, что проходили мимо. Они прогуливались неторопливой походкой вблизи поля, а может, специально искали меня.
На коротко стриженых головах бандитов были кепки, козырьком назад. Руки в карманах. Походка пружинистая. Сутулились. Шеи вперёд. В зубах дымились самокрутки. Не удивлюсь, если крутили они их из конопли, которую сами же и выращивали в огороде своих бабушек.
Парни из шайки Тараса одевались как клоны. Спортивные штаны, толстовки с капюшоном, на ногах – резиновые шлёпки. Зато на шее у некоторых мразот поблескивали золотые цепочки. Естественно, ворованные.
Гавнюки держали наше село в крепких кулаках и в бесконечном страхе. Наверное, они считали себя всевышними богами. Брали, что желали, делали, что хотели. При виде бандитов я всегда чувствовала сумасшедший страх. Тело реагировало на этих сволочей холодной, острой дрожью, голова – кошмарным головокружением, а сердце – аномальной аритмией.
Твари не давали жизни не только мне, но и держали в постоянном страхе местных жителей. Однажды они совершили со мной бесчеловечный поступок. Нет, не те двое уродов, что в настоящий момент, заметив меня посреди поля с граблями, со всех ног мчались навстречу. А их лидер. Тарас. По кличке Тарантул. И двое его верных псов. Змей – он же Захар. И Леший – Леонид.
Это случилось полгода назад.
Они меня… изнасиловали.
Втроём. Просто так. Ради забавы.
Тарантул… Был первым.
Пьяные и обкуренные до потери рассудка, они напали на меня в темноте, когда я возвращалась домой с работы. Со мной всегда был мой любимый дедушка, но он заболел. А кушать очень хотелось. Поэтому я продолжила ходить на работу, но уже без его сопровождения. В этот вечер я задержалась в гостях у Кристины. Мы как раз закончили шить новые сарафаны на продажу и решили отметить это радостное событие чашечкой чая с мёдом.
От моего дома до её – всего десять минут пешком. Я не считала себя красавицей. С моей-то мелкой грудью, маленьким ростом, худобой и веснушками в области носа. Ну чем я могла им понравиться? Ирка вон из соседнего дома – другое дело. Настоящая секс-богиня. Упитанная, не доска. Есть за что схватиться и на что насадиться. То, что она давала всем направо и налево, не знали разве что новорожденные младенцы. Наверное, им просто надоела одна и та же дырка. А может, тварюки просто не рассчитали с выпивкой.
Тарантул шел за мной по пятам, как будто заранее планировал воплотить в реальность своё ублюдское зверство. Но я, вероятно, не заметила. Если бы взяла с собой Пирожка, возможно, горя и извечной боли удалось бы избежать.
Сегодня. По крайней мере, сегодня.
Мерзкий ублюдок. Он набросился на меня, как чистый трус. Подло. Со спины. Зажав рот шершавой ладонью, схватил за волосы и потащил в траву. Швырнул спиной на землю. Несколько раз оглушил кулаком по голове, чтобы не кричала и не сопротивлялась. Ведь я махала руками и ногами до тех пор, пока позволяли силы. А после нескольких сильных ударов будто провалилась в туман. Но продолжала чувствовать невыносимую боль. Всепоглощающий шок. Неописуемый страх. Слышать их маты и хриплый хохот. Ощущать несвежее дыхание на своей шее, с примесью сигарет и пива, и на своей одежде, которую они рвали прямо на мне, как шакалы. Нелюди. Самые настоящие звери! Продолжали глумливо ржать, раздевать, избивать. И трогать. До синяков. Грудь, ягодицы, промежность.
Один из них навис надо мной, над лицом, держал за руки, которые завёл высоко над головой, пригвоздив запястья к рыхлой земле. Второй – держал меня за лодыжки. Широко развел ноги. Ждал команды главного. А Тарас… Он навалился на меня сверху и резко вошел. Кошмарная боль острыми лезвиями рассыпалась по всему телу, особенно вдоль позвоночника и поясницы. На некоторый миг я даже пришла в себя. Закричала! Но Тарас снова заглушил мой крик кулаком, который обрушил на мои губы. И там же оставил. Вероятно, боялся, что кто-то услышит.
Смотрел мне в глаза. Скалился. Руку с лица убирать не стал. Яростно толкался в моё насильно обездвиженное тело огромным, толстым членом, энергично работал бедрами, вбивался до упора и рвал меня изнутри до ядовитого тока в нервах. До очередного обморока. До кровавых, разъедающих веки слёз.
Тарас ассоциировался у меня с гигантским ржавым копьём, которое вбивали в меня снова и снова, снова и снова. Наживую. Без капли жалости. Без капли совести. И мне казалось, что этот ад будет длиться целую вечность. Намного проще было умереть… В тот вечер я молила бога, чтобы он как можно скорей закончил мои страдания. Да. От чудовищных вспышек боли, от омерзения и унижения мне хотелось лишь одного. Просто уйти в никуда. Провалиться в пропасть. И никогда больше не открыть глаза.
Самым приятным подарком судьбы в данной ситуации было то, что я всё-таки лишилась чувств. В момент, когда Тарас кончил и уступил место другу. Они брали меня по очереди. Я помнила их страшные, перекошенные болезненной одержимостью лица и нечеловеческие глаза мельком, сквозь чёрную поволоку. Но я точно знала, что это было групповое надругательство. Их разговоры, их мерзкий хохот я тоже запомнила очень хорошо и буду помнить до тех пор, пока дышу. А вскоре увидела ублюдков в своих кошмарах. И буду видеть их каждую ночь. И рыдать в подушку, обливаясь ручьями холодного пота.
* * *
Впервые это случилось год назад. Затем, спустя полгода, повторилось. Прошлая осень выдалась весьма скудной на урожай. Следовательно, денег за работу я получила мало. Мерзкие сволочи насиловали бы меня в три раза чаще, если бы я вовремя не платила дань. Сама виновата… Когда Тарантул напал на меня впервые, я сунула ему всю свою получку, что заработала с продажи молока, чтобы сукин сын от меня отстал. Из-за этого они возомнили себя хозяевами жизни. Вошли во вкус, так сказать. И стали терроризировать стариков и немощных клуш вроде меня, отбирая наши и без того скудные кровные.
Брали дань, якобы за безопасность. И сами не трогали. Если у кого-то не было денег – ублюдки отбирали имущество силой. Или в случае неподчинения местным жителям просто-напросто сжигали дома.
Жители деревни усвоили суровый урок жизни, когда в окрестностях за месяц сгорело дотла несколько жилых домов, принадлежавших простым сельчанам. По деревне поползли страшные слухи. Людей запугали до такой степени, что они превратились в покорных рабов. Без права голоса. Их боялись, не иначе как волков, что рыскали ночью на окраинах леса. Нет. Они были даже хуже волков. Настоящие бессердечные твари. А я была вынуждена делать всё так, как они желали. На кону – жизнь любимого дедушки. Сбежать – невозможно. В руках ни гроша. Приходится мириться с неизбежностью и как-то крутиться. Однако не так давно я начала строить план касательно того, как нам с дедом сбежать и перебраться в город. Я много работала. Искала любую возможность заработать денег. Берегла каждую копейку. Откладывала и прятала сбережения под половицами в сарае. Втайне от бандитов. Пока еще сумма небольшая, но, надеюсь, через год мы с дедушкой сбежим из этой клятой дыры – и тогда никто не будет над нами издеваться. Начнём новую жизнь. Заживём как люди, а не животные для битья.
Главное – верить. Главное – не сдаваться и всегда надеяться на лучшее. Пусть сердце рыдает кровавыми ручьями… но по-другому нельзя. Что станет с моим единственным родным человеком, вырастившим и воспитавшим меня с самых пелёнок, если я поступлю как слабачка? Допустим, брошусь в реку с камнем на шее из-за того, что какие-то там уёбки пытались меня сломать.
Ни. За. Что.
Да. Больно. Не то слово… Как же мне дико больно!
Но иначе нельзя. Я очень люблю своего дедушку. Кто, если не я, присмотрит за моим стариком?
Что, спрашивается, наш голова? Ха-ха! А вот здесь каламбур.
Новоизбранным председателем сельсовета оказался отец Тараса. Так что всякая криминальная деятельность в деревне не только не пресекалась, напротив, поощрялась. Ведь половина награбленной выручки сливалась папаше Тараса.
Население деревни “Мирная” – это семьдесят процентов стариков. Остальные проценты – дети и молодые девушки вроде меня. Некому поднять бунт. Некому защитить слабых. Живём хуже, чем в лагере фашистов. Но сделать с этим, увы, ничего не можем. Сколько раз пытались. Итог – сожженные в прах избы или сараи.
* * *
Кое-как пережив страшные муки, я очнулась на том самом месте. С рассветом. В кустах. На сырой земле. В синяках. Ранах. Ссадинах. И порезах.
Моя одежда превратилась в рваные тряпки, а тело, покрытое засохшей кровью и спермой, напоминало одну сплошную гематому. Несмотря на многочисленные увечья, я выжила. Собрала все оставшиеся силы в дрожащий кулак, поднялась на ноги, бросилась к дому бабы Маши – местной знахарки. Лишь она одна знает, кто лишил меня невинности, кто меня избил и едва не отправил на тот свет. Она помогла мне пережить этот немилостивый мрак. Она меня подлечила и напоила какими-то горькими целебными травами на случай нежелательной беременности. Хорошо, что всё обошлось. Даже несмотря на то, что мне было до смерти больно, мрази меня практически не порвали.
С тех пор я замкнулась в себе. Держалась особняком. Превратилась в забитую одиночку. Улыбчивая, счастливая… Солнечная девочка, как назвали годом ранее меня мои друзья, превратилась в ничто. В холодную, чёрствую статую.
Если раньше я общалась с соседскими девочками, ходила в местный клуб по выходным, даже пыталась построить отношения с парнями, то сейчас…
Этим действиям настал вечный конец.
Тарас пытался извиниться. Он снова подкараулил меня вблизи дома. Сунул в руки букет цветов и пакет с консервами, но я, испугавшись повторного издевательства, бросила его мерзкие дары на землю и потопталась по букету ботинками. А потом убежала.
Зря! Своими вспыльчивыми действиями я сделала себе только хуже.
На следующий день выродок мне угрожал. Мол, если проболтаюсь – к чертям спалит в пепел мой дом вместе с дедом. От ужаса у меня на глаза навернулись слёзы. Я начала задыхаться и трястись от сумасшедшей дрожи.
А потом через полгода он снова взял своё. Нет, не из-за денег. Потому что я якобы ему нравилась, но всякий раз задирала нос, обходила кретина сотой дорогой, делала вид, что не замечаю. Таким образом он мне мстил. Брал силой. Хотел подчинить, вынудив стать его покорной шлюхой.
Мне казалось, что проходящие рядом люди видят мою душу насквозь. Местные бабки смотрели на меня как на сатану в человеческом теле. С презрением. С кислыми лицами и ненавистью в глазах. Скорей всего, Тарас, чтобы замести следы, начал распускать сплетни, мол я – грязная дешевка и шлюха, что спит с мужиками за упаковку гречки. Конечно, его будут слушать и с удовольствием жрать его фальшь, как сладкие пирожки с яблоками. Особенно если выблюдок пообещал нечто взамен главным сплетникам деревни. Не то пару банок тушенки, не то временную защиту или, в особо щедром случае, отсрочку от ежемесячной платы за возможность просто жить с крышей над головой.
Жестокое надругательство над моим телом и душой не прошло без последствий. Теперь я ненавидела и боялась всех мужчин на планете. Я понимала, что нельзя грести под одну гребёнку каждое живое существо, имеющее член. Но у меня не получалось мыслить иначе. Увы. И я не знала, как бороться с этим горем. Страх оказаться наедине с мужчиной, страх, что он причинит мне боль, стал моим вечным, непобедимым проклятьем.
* * *
Признаюсь, этот «Мистер Никто» своим внезапным вторжением напугал меня чуть ли не до сердечного приступа. Я боялась его не меньше, чем бандюков из шайки Тараса. Но вскоре поняла: если бы он хотел причинить мне зло – давно бы уже это сделал. Он спас меня. Защитил. И так здорово навалял гадам, что те, кажется, будут до конца своих жалких дней есть через трубочку и ездить на инвалидном кресле.
Я плохо помню, как именно началась бойня. Я лишь ощущала сильные ураганные порывы ветра на своей обнажённой, покрытой свежими ссадинами коже от его мощных, профессиональных ударов, когда этот бешеный монстр принялся лупить подонков, как резиновую грушу для битья, закрывая меня своей сильной спиной-стеной. Весь этот сумасшедший хаос я видела мельком. Сквозь белую пелену. Из-за слабости после побоев. Поэтому так быстро лишилась чувств, толком даже не успела рассмотреть лицо спасителя.
Когда я пришла в себя, то не поверила собственным глазам! Этот неукротимый боксёр перенес меня в другую комнату, положил на кровать и укрыл одеялом. Он пытался меня согреть. Нет. Даже больше! Он позаботился о моих ранах и о разбитом до крови носе. У меня, конечно же, был шок. Я действовала спонтанно. В тот миг я думала, что незнакомец тоже решил надо мной поиздеваться. На нём была надета одежда моего дедушки! Может, он вор? Или, не дай бог, сбежавший преступник. На эмоциях я принялась защищаться. Первым попался на глаза нож, что я прятала под кроватью на случай опасности. Странно, этот парень… он дремал. Прямо на полу. У моих ног. Но, уловив шорох, моментально очнулся.
Я думала, он рассечет мне глотку одним лёгким движением крепкой руки.
С одной стороны, я была очень напугана, но с другой… когда незнакомец прижал меня к своему огромному телу, обжег горячим, сиплым дыханием кожу на затылке, я вдруг почувствовала какую-то странную пульсацию внизу живота. А в голове промелькнула мысль: как же он вкусно пахнет. Какой же он всё-таки мощный, горячий, сильный, бесстрашный. Интуитивно мне хотелось, чтобы он обнял меня покрепче. И мне хотелось, чтобы мы простояли с ним вот так, прижимаясь телами друг к другу, ещё хотя бы пару часов. Мне было хорошо от его тепла. До приятного головокружения и дрожи в кончиках пальцев. Как будто мы с ним были знакомы не одну тысячу лет. Его энергетика прошла сквозь меня. А моя – сквозь него. И наши ауры будто переплелись друг с другом в нечто иное, самостоятельное, в единое целое.
Но как только я почувствовала силу его желания, что с такой доминирующей властью уперлась мне ягодицы… я разучилась дышать. Я испугалась. Мысленно закричала. Кровь застучала в висках. А разум провалился в небытие.
Нет. Нет. Нет!
Если он меня тронет. Если вдруг возьмет силой! Я просто умру.
И вряд ли смогу выдержать его огромную твердость, которая, я уверена, такая же мощная и огромная, как и его медвежий габаритный рост.
* * *
Спустя сутки я начала понемногу привыкать к своему незваному гостю.
Это стоило невероятных усилий. Особенно после того, когда он привязал меня к кровати, а сам ушёл. Но после мы с ним пообщались, и он заявил, что я с ним в полной безопасности, что он не желает мне зла, а если бы желал – давно бы воплотил свои злодеяния в реальность. Ему нужны были лишь кров и еда. На некоторое время. После того как он угостил меня огромным пакетом с продуктами, я слегка успокоилась. Доверилась. И поняла, что да! Если бы хотел, давно бы взял и поимел.
Когда он уплетал мою стряпню, да так, что за ушами трещало, я не упустила возможность хорошенько рассмотреть незнакомца. Боже! И я пришла в полный восторг. Парень был БЕЗУМНО симпатичным! Я таких идеальных мужчин не видела даже… хотела сказать, в журналах или по телевизору, но ни того, ни другого у меня в доме не имелось. Так что незнакомец был действительно неподражаем в своей внешности. Эти огромные твёрдые ручищи. Сбитые до шрамов костяшки. Сильные, широкие плечи. Бычья шея. Крепкая стальная грудь. Накачанные тяжёлые ноги… Им можно восхищаться часами, как бронзовой статуей в музее. Смотреть и смотреть. Смотреть и смотреть… Пока сосуды в глазах не полопаются от напряжения.
Такой крепыш лишь одним своим взглядом насыщенно-зелёных глаз заставит любую девку кончать в трусы и терять сознание от сумасшедшего упоения.
Глаза. Его глаза, они такие… выразительные. Если его тело – это тело монстра, то глаза… как у ангела. В спокойном состоянии его взгляд буквально излучал добро. Но, к сожалению, печали там намного больше, чем радости.
Я не знала, кто он такой, не знала, откуда пришёл и чем занимается по жизни, но если заглянуть в его глаза, то можно понять, что он далеко не счастлив, что, вероятно, жизнь его жестоко и больно ломала. Как и меня. В этом мы, словно две родственные души, невероятно сильно похожи. Наверное, именно поэтому Господь послал мне этого парня как лучик надежды. Как единственный шанс на спасение.
Глава 9
[Аля]
Ночь прошла относительно тихо. Как странно… Хоть я и до чёртиков боялась незнакомца, но ночью спала подозрительно спокойно. Этой ночью мне не снились кошмары. Этой ночью мой сон не тревожили выворачивающие наизнанку эпизоды, где Тарантул избивает меня в траве и рвёт на куски моё тело на пару с его верными псами-недоносками. Потому что я чувствовала ЕГО защиту. Прямо здесь, за стенкой. Прижималась щекой к стене и пыталась услышать его ровное дыхание по ту сторону преграды. Наши кровати были расположены на одном уровне. Стена к стене. И эта, казалось бы, мелочь придавала мне удивительное ощущение защиты. Это так странно и так необычно, что я сама себе поражалась! Я ведь думала, что больше никогда не доверюсь мужчине. Уж лучше умру старой девой после двух жестоких надругательств, чем вот так вот. Снова. Испытать ни с чем не сравнимые мучения.
Но к парню без имени я начала испытывать какое-то странное, аномальное тепло, хоть по-прежнему держала дистанцию. Старалась не разговаривать, не смотреть ему в глаза. Чтобы, не дай бог, не разбудить внутреннего монстра.
Я видела, на что он способен. От подобных воспоминаний мне хотелось кричать, забиться под плинтус и дрожать.
Страшный. Невероятно сильный. Самый настоящий одичалый зверь.
Вот кто на самом деле мой загадочный гость.
* * *
Несколько раз в неделю я устраивала водные процедуры. Ранним утром, с первыми лучами солнца, мы вместе с Пирожком отправлялись на реку.
Но этим утром что-то пошло не так. Никто не знал о моем тайном месте, где мы с Пирожком любили освежаться и дурачиться. Но этот парень! Этот мускулистый нахал решил устроить за мной слежку.
Он… практически увидел меня голой. Разумеется, во второй раз. Но тогда я ничего не соображала, поэтому некогда было краснеть. И я… тоже практически увидела его в том, в чем мама родила. Ненормальный! Поднял шум чуть ли не на всю деревню и со свистом, вперемешку с вопиющими криками, бросился в воду мне навстречу.
Конечно, я испугалась. Благо, мой тыл охранялся верным другом.
Этот бугай невыносим. И к тому же невоспитан! Откуда он только свалился на мою голову?! Напугал чуть ли ни до сердечного приступа. Я выбежала на берег с такой скоростью, с какой, наверное, взлетают истребители со взлётной полосы.
Вот дурочка! Вопреки внутренней дрожи я не побежала домой. Я вернулась обратно к реке. Но зачем? Окаянная! Что же ты творишь? Просто захотелось посмотреть на него. Голенького и красивого. Крепкого, накачанного здоровяка. Ручищи его пощупать, провести кончиками пальцев по смуглой коже, потрогать эти твёрдые, идеально очерченные кубики пресса.
На вид его кожа была гладкой. Я бы сказала, маслянистой.
Юркнула в кусты. Приказала Пирожку не шуметь. И сама притихла. Пялилась на мужчину сквозь густые заросли травы, часто-часто дышала, не веря глазам, что вижу такое. Да разве это возможно? Иметь вот такое вот зрелищное тело? Фантастика. Он не из мира сего. Явно. Точно! Наверное, инопланетянин. В детстве дедушка часто меня пугал рассказами о пришельцах. Якобы наши друзья из космоса периодически нас навещают. Путешествуют на огромных космических тарелках, на которых приземляются прямо посреди полей, близи деревни.
Вот точно! И как я сразу не догадалась? Фантастический бред, конечно же. Но наш мир огромен, и нельзя говорить так: если ты чего-то не видишь, то не значит, что этого не существует.
Широкоплечий, высокий, стройный и жилистый, как натасканный бык, он стоял по пояс в воде и разминал свои широкие плечи. Делал упражнения. Крутил руками то вперёд, то назад. А у меня во рту всё пересохло. Язык превратился в сухарь. Мышцы наполнились жаром. Несмотря на то, что утро выдалось прохладным, мне вдруг стало о-о-очень жарко! Особенно там, в области складочек.
Сердце стучало гулко, с грохотом. Будто в ушах. Соски набухли, превратившись в острые и твердые, как сталь, камушки. Я не понимала, что со мной начало происходить. Раньше никогда такого не было. Мне вдруг захотелось унять этот кошмарный жар между ног. Немедленно!
Я ласкала себя очень редко. А в последний год, после нескольких надругательств, я начала испытывать к своему телу жуткое отвращение. Даже прикасаться было отвратно, не то чтобы смотреть. Поэтому я нарочно не подходила к зеркалу. Уже как год запретила себе смотреть на своё отражение.
А сейчас… сейчас, расслабившись, провалившись в какую-то странную прострацию, я приподняла подол влажной сорочки и запустила руку между ног. Вторую – положила на левую грудь. Сжала её. Немного помяла, пощипала. Прихватила сосок между пальцами и чуть слышно охнула, выпустив на воздух сиплый вздох. При этом продолжала смотреть на здоровяка, работая пальчиками внутри складок на каком-то инстинктивном уровне. Через несколько секунд я почувствовала, как мои пальцы стали влажными, а в центре складок образовался некий твёрдый бугорок. Как только я к нему прикасалась, покалывание и сумасшедший жар в лоне усилился до стадии «не могу-у».
Сладкие конвульсии накрыли моё тело резко и неожиданно. Как будто меня шарахнуло молнией, не иначе. Аж глаза заслезились, после чего захотелось работать пальцами быстрей и быстрей, до радужных пятен в глазах.
Я продолжала смотреть на полуголого, резвившегося в воде мужчину до самой последней сладкой судороги. Кончала на собственные пальцы и любовалась этим совершенным торсом, где каждая мышца была от и до натренирована, доведена до совершенства. После, разрядившись, я упала спиной в траву. Закрыла глаза, насладилась последними и самыми вкусными сокращениями женской плоти в области напряжённых бёдер.
Как только я пришла в себя, мне вдруг стало очень стыдно. И противно. В отношении самой себя. Наверное, поэтому моё настроение упало ниже плинтуса, а в душу закралось раздражение с долей агрессии.
Боже, Аля. Ты его знаешь от силы три дня! А уже… мерзость какая. Подглядываешь и занимаешься непристойностями, как какая-то визуальная шлюха. Мало тебе сплетен в деревне. Ведь каждый второй урод благодаря мразоте Тарасу считает меня шалавой. Несколько раз ко мне даже стучались в калитку и предлагали пару банок тушёнки за быстрый отсос.
После такого унизительного предложения я не выходила из дома неделю. Рыдала. Ненавидела себя и тех тварей, что превратил меня убожество.
* * *
Этот парень сведёт меня с ума.
Какой же он наглый! А как бессовестно пожирал меня глазами! Порой мне казалось, что я щеголяла перед выскочкой голышом. Настолько дико жёг меня глазами, что становилось нечем дышать. Я даже нервно руками по своему телу шарила, проверяя наличие одежды. Это какой-то дурдом! Неужели я и вправду ему понравилась, что он готов дырку в моей груди сделать? Так жадно пялится, как хищник, истекая слюнями, что установил слежку за лакомой добычей.
Там, во время заплыва в реку, я вдруг кое-что вспомнила. Мне показалось, или я видела некую марлевую повязку у незнакомца в районе брюшной полости? Наверное, его ранили. Может быть, те уроды, шавки Тараса? Хм… Почему он мне тогда не сказал, а решил скрыть? Кстати, помимо повязки, в глаза также бросилась его красивая татуировка, набитая на лоснящейся серебром, могучей груди при свете восходящего солнца.
Это был бык. Вау! И я кончила. Дважды. Лишь от одного только вида этой восхитительной татуировки… Вот что именно послужило катализатором быстрого оргазма.
* * *
Честно, незнакомец меня приятно удивил. То есть его поступки и то, с каким старанием он помогал мне по хозяйству, стремительно быстро меняли к нему отношение. С негативного от первого впечатления на позитивное. Стерлись окончательно отрицательные переживания при нашем кошмарном знакомстве.
С утра до вечера мужчина работал физически своими сильными руками. Латал крышу, чинил мебель, рубил дрова. Ещё никогда за все мои двадцать два года жизни в нашем дворе не было так оживлённо и так шумно. Работа кипела. Руки горели. Пот хаотичными струйками стекал по лбу к мощной шее, затем по твёрдым, как камень, бицепсам, пропитывая собой простую хлопковую футболку свободного кроя. М-да уж. Такому годзилле трудно подобрать нормальную одежду. Либо приходится рвать рукава в плечах, либо покупать размер «десять иксов», для толстяков. Что крепыш, собственно, и сделал – каким-то чудом отыскал в сельском магазине одёжку на десять размеров больше той, что носил мой дедушка, который, между прочим, сейчас находился в больнице. Завтра я обязательно его проведаю. В последний раз мы виделись четыре дня назад. И то, когда он был без сознания. Но сейчас, связавшись с врачами, я с облегчением выдохнула – ему стало намного лучше.
Вечерело. Незнакомец закончил работу. Махал топором до победного. Точнее до последнего полена. Выдохнув, он перевёл дух, закрыл глаза, вдохнул полной грудью, а на выдохе уставился в небо, что сегодня было особо красивым – лиловым. А я уставилась не него. Выглянула из-за угла дома и с замиранием сердца не могла отвести взгляда от мужчины. Ох! Сердце в груди быстро-быстро забилось до жара в грудной клетке, а меня охватило приятное головокружение. Такое, как будто я порхнула вниз с высоты массивных гор и каким-то чудом вихрем взметнулась к самым звёздам, к экватору космоса. Как во сне. Вы ведь летали во сне? Вот и я. Будто только что совершила волшебный рывок в бесконечность, к далёким-предалёким планетам. К самой яркой из них. Тряхнув головой, отгоняя глупые мечты прочь, я выплыла из укрытия с кувшином в руках. За проделанную колоссальную работу мне захотелось отблагодарить незнакомца домашним парным молоком. Надеюсь, он любит. А если нет, то ему обязательно понравится.
Красивые глаза мистера «Никто» игриво блеснули, будто он обрадовался предложению отведать лакомство. Но до его умопомрачительного ротика было не достать. Он ведь попросил меня напоить его из рук. Наглец! Не упускает ни единой возможности соблазнить и заставить всю гореть адским красным пламенем. От кончиков волос до самых кончиков ногтей.
Я просто выпала из реальности. Оторопела. Растворилась в воздухе от неожиданности и упоения, когда этот крепыш, бесстрашный грозный бык, при виде которого трясутся поджилки и сбивается дыхание, этот непобедимый великан опустился передо мной на колени, облегчая задачу.
Я никогда не чувствовала ничего подобного. Я переместилась в какую-то романтическую сказку. Где нет ни крови, ни насилия, ни принуждения, ни продажной власти. А существует лишь любовь. Чистая, сильная, вечная. Что побеждает абсолютно любое зло.
Он пил из моих рук, а я дрожала. А потом он положил свои горячие ладони на мои сверху, когда я держала кувшин, обжег прикосновением. И я испугалась. Не смогла выдержать напряжения между нашими телами, когда по коже пронёсся ток в тысячу вольт.
До сегодняшнего дня прикосновения мужчин приносили мне лишь боль и страдания. Другого, увы, я не знала. Первый раз… он был таким болезненным. Как будто меня не трахали, а убивали. Он оставил в моей памяти много боли. И я очень сильно боялась. Хоть и хотела прикасаться к восхитительному незнакомцу, целовать его мягкие, бледно-розовые губы. Много чего хотела, но не могла. Руки тряслись, тело не слушалось. Просто взяла бы и попробовала нечто большее, чем разговоры и дурацкие игры в гляделки.
Не смогла. Слабачка. Развернулась и побежала прятаться в свой уютненький мирок. В голове стучал страх. Перед глазами мелькали воспоминания прошлого, а в висках взрывались собственные истошные, до срыва связок вопли.
Это как болезнь. Как травма на всю жизнь. Как уродливый корявый шрам, навсегда заклеймивший несчастную душу глубоким отвратительным порезом. Эта дрянь всё ещё сильнее меня. Но я обещаю, что попробую с ней побороться.
Крик, почти бесшумный, и тяжёлый грохот о землю не дали мне далеко уйти.
Обернувшись, я закрыла рот ладонями и закричала, когда увидела бесчувственное тело мужчины, лежавшее на земле без единого намёка на какое-либо движение.
* * *
Я не знала, что делать!
Я действовала спонтанно, просто бросилась к парню и принялась шлепать его по щекам, чтобы привести в чувство. Плеснула холодной воды в лицо, погладила ладонями бледную кожу, тихонько всхлипнула.
Слава богу! Он резко распахнул глаза и промычал нечто невнятное.
– Эй, эй! – гладила парня по щекам, царапала ладони о жёсткую щетину на подбородке. – Что с тобой? Идти можешь? Пойдем отведу тебя к бабе Маше. Знахарка наша. Она поможет. Только прошу, не закрывай глаза. Вставай. Обопрись на меня. Обними… Тут недалеко. Три минуты.
Господи. Как же сильно я испугалась.
Кроме грохота собственного сердца, панической одышки, больше ничего не слышала и не ощущала. Разве что морозный холод, хаотичными волнами накатывавший вдоль позвоночника, и ледяной тремор в области подрагивавших рук. Этот странный испуг был мне неясен. Как и то, с какой жуткой соматикой реагировало моё тело на состояние незнакомца.
Он мне никто. Не родственник, тем более не друг, но отчего-то я стала переживать за парня по имени «Никто» так же, как и за любимого дедушку.
Просто душа внутренне кричала. Вопила о помощи! Приказывала немедленно взять себя в руки и помочь.
Что тут скажешь. Неужели я… Не может быть. Влюбилась.
А ведь это, в принципе, невозможно. После первого горького опыта в принуждении к близости с мужчиной. Нет, не с одним, как вы помните, а с тремя одновременно. Против воли. Без капли человечности с их стороны.
* * *
Он был слаб. Бледный, как мел. Но тяжелый, словно полевой трактор. Не знаю, каким таким чудом, но я дотащила мужчину до соседнего домика, к бабе Маше.
Хорошо, хоть парень был в сознании и сам передвигал ногами. При этом что-то бубнил, мол: «Не трогай меня, я тебя раздавлю своим весом. Мне просто нужно выспаться – и всё пройдёт». А сам держался за левый бок, периодически матерился, скрипя зубами, прихрамывал. Впечатление такое, что ему было больно!
Мои опасения подтвердились. Уложив парня в постель, мы с бабой Машей задрали его футболку до самой груди. И… одновременно вскрикнули, закрыв рот ладонями.
Рана. Жуткая, кровавая. Уже потемневшая, будто с гнилью внутри – она воспалилась.
После того как мы избавили незнакомца от повязки, что пропиталась темно-красной жидкостью, мне стало дурно вдвойне.
– Ш-ш-ш, милая, сейчас осмотрим, промоем, наложим новую повязку. Дела серьёзные, но не смертельные. Пришла бы на час позже, начался бы сепсис. Но хорошо, что у старой бабки имеется эффективное лекарство.
Соседка пыталась меня утешить. Я ей верила и знала, что она поможет. Местные жители называли Марию ведьмой и обходили её избу десятой дорогой. Но я с ними была абсолютно не согласна. Я её очень любила. Как родную маму.
– Аль, а ранение-то пулевое, – прошептала баба Маша, осторожно осматривая рану. – Навылет прошла… – Мужчина в этот момент лежал без сознания. – Бандюк он. Слышишь?! Чует сердечко. Ты с ним поосторожней. Мало ли… очередной сбежавший зек. Помнишь, месяц назад Катьку нашу, Царство ей небесное, – перекрестилась, – зарезали в собственной постели и обобрали до последней крошинки.
– Помню.
Мороз побежал по коже, и я поежилась, обхватив себя руками.
Как такое можно забыть?
– Так что не глупи. В шею гони. И ментам звякнуть надо.
– Не надо! – рефлекторно схватила её за запястье, сжала, с мольбой в глазах взглянула в её чёрные, как угли, бездонные омуты. – Я видела его документы. Он простой рабочий. Проездом. Говорит, на заработки в город ехал да заплутал. Он мне дом помогал чинить. Может быть, поранился. С крыши упал.
– Ну смотри, – бабушка заботливо погладила меня по голове. – Боже! Спаси и сохрани нас от всякой беды да нечисти поганой, – еще раз перекрестилась. – Аминь.
Промыв рану специальной настойкой из целебных трав, наложив чистую марлевую повязку, баба Маша оставила нас с потерпевшим наедине и напоследок добавила:
– Травку три раза на день прикладывай. И будет твой любовничек как новенький.
Глава 10
Я просидел над её кроватью до утра – так и не смог уснуть. Стоя на коленях перед девушкой, держал ее за руку, смотрел в бледное, заплаканное личико, охранял её сон теплом, что передавалось через наши ладони. Периодически она дёргалась во сне, хныкала, звала маму… Я утешал малышку как мог. Я целовал её маленькие пальчики и мысленно рыдал вместе с ней.
Падла.
Всё-таки сделал ЭТО.
Я не знал, но догадывался. А теперь, после слов Али, убедился окончательно.
С рассветом не выдержал. Набросив на себя толстовку с капюшоном, выскочил вон из дома и двинулся вглубь деревни, взглядом отыскивая дом с красной крышей.
Нашёл я его быстро. Он был самым большим и самым новороченным среди остальных допотопных, унылых лачужек. Вмазав ногой по калитке вместо стука, без замешательств вошёл. Тарас сидел во дворе на крыльце домишки и курил, закатывая глаза от каждой затяжки. Помятый на вид и потерянный. В застиранной майке и потертых галошах, с кусками грязи на подошве.
– Эй, Тарас. Дело есть, – сказал твёрдым басом, сокращая дистанцию уверенными шагами.
Этот кусок дерьма самодовольно хихикнул, а затем со свистом зевнул:
– Знал, что ты придешь.
– Да, деньги нужны. Так что там за работка? – я держался из последних сил, чтобы не выбить из его туши всю гниль. Здесь и сейчас. На месте. Нет, я обязан сделать это чуть позже. А то слишком много свидетелей. Даже у кустов есть уши. Мне сейчас это ни к чему.
Раздавив бычок грязной галошей, Тарантул подошел ближе. Снизив тон до минимума, присвистнул:
– Дело незаконное, но выручка приличная. Нужно всего лишь наведаться в один домик в соседнем посёлке. Хозяин – местный голова. Нехороший такой тип, невинный народ обдирает. Всё, что сможешь унести, твоё.
– Согласен.
Честно, не удивился его предложению. Что ещё можно ожидать от такой падали? Не одуванчики же предложит сажать у своей бабки в палисаднике? Или козочек доить?
– Упырь нам тачёнку подгонит, ближе к вечеру выдвигаемся. Что скажешь? – ухмыльнулся кривыми зубами, протянул руку для рукопожатия. Клянусь, я бы ее одним пальцем напополам щёлкнул, но опять же сдержался. Сила воли, спасибо ей большое, какая-никакая, но держала мой истинный облик в загоне. Тюрьма научила. Терпеть. И ждать. Был бы моложе – разодрал на объедки и свиньям в свинарнике скормил мразь эту вонючую и дружков таких же гандонов, всех до единого на фарш бы перемолол.
Впился в кисть железной хваткой, сжал так сильно, что суставы щелкнули. Взгляд серьёзный, холодный. Глаза в глаза своей цели. Как на ринге. В схватке до последнего удара сердца.
– Вот это сила! Хорош, мужик. С тобой не соскучишься. Рад знакомству. Ну давай, в восемь вечера встречаемся на этом же месте.
Я понял, что перестарался с «приветствием», так как у Тарантула по цвету уже вся рожа превратилась в раскаленное шило. Хоть бы он ничего не заподозрил о моих истинных намерениях.
Окей. Брезгливо вытер руки о штаны и спешно испарился.
Жду не дождусь. Писец как меня ломает.
Ну что, мужик, настало время выгулять внутреннего быка.
* * *
До вечера я просто бродил по здешним окрестностям. Поработал немного в поле, прогулялся, ибо не хотел возвращаться домой к Але. Боялся сорваться. Стоит лишь еще раз увидеть её слезы, услышать её нечеловеческий плач… И я больше не я, а беспощадная машина для убийств.
Смотрел на ту тварь с черными кривыми зубами и синяками на роже от курева и мысленно представлял, как он своими грязными руками марает мою девочку. Нет, не хотел об этом думать, приказывал разуму притормозить, не накручивать. Но мысли… они неслись сами по себе, рисуя в голове страшные картины, как эти скоты её били, как ставили на нежном теле уродливые шрамы и ссадины, отчего бык внутри меня сатанел еще пуще.
Убью сук. Головы поотрываю и с наслаждением буду смотреть, как их тела будут дергаться на земле отдельно от черепушек. А после разорву на кусочки, насажу на ветки и оставлю в лесу кормить падальщиков. Мерзость.
Собакам – собачья смерть. Ровно в назначенное время я к месту сбора. Спрятав лицо под капюшоном толстовки, беззвучно перемахнул через забор, заприметив два силуэта, что ковырялись в неких мешках, напоминавших не то сумки, не то рюкзаки, набитые тяжелыми на вид предметами.
Все в сборе. Почти все. Змей, Тарантул и я, их смерть в чистом виде.
Не хватало лишь двоих – Упыря и Лешего.
– Сегодня пашем втроём, – огласил лидер шайки. – Упырь траванулся. Но волноваться за его самочувствие не стоит. Мой брат Лёнька за ним присмотрит.
Чёрт, а вот это уже нехорошо. Если я с ними разделаюсь, то обратного пути в деревню нет. Нужно брать Альку и валить. Развелось, мать их, этих братьев, как вшей лобковых. У них что тут, власть как на троне? Плодятся, словно суки первобытные, да всем заправляют. Династия, млять. Недоробков.
Ладно, придётся придумать план по ходу дела.
– Так, барахло собрали? Отлично. Выдвигаемся, – Тарантул дал мне пас одним из тех рюкзаков, что лежали на земле, а сам побежал к потайной калитке, которая находилась за домом. Прошмыгнув через «черный ход», мы оказались в густой ореховой роще, а после – ступили на территорию леса. Первым бежал Тарас, вторым – я, шеренгу «бегунов» замыкал Змей.
Минут пятнадцать бега – и мы на месте. Уже темнело, окружающих предметов не разобрать, но мы вовремя успели добраться до одинокого грузовичка, спрятанного в тенистой роще из высоких насаждений, прождали до тех пор, пока последний солнечный луч не исчез за гранью горизонта.
– Вперёд, пацаны, с ветерком! Наша ласточка, – Тарантул хлопнул по ржавой двери колымаги, а я заметил, что на этой его «ласточке» не раз перебивали номера. Честно, уже пофиг. Сегодня эти уроды видели свой последний закат в жизни.
Забрался в кабину. Мотор ржавой бляшанки весело затарахтел. Пара мгновений – и вот мы уже вырулили на просёлочную дорогу. Сидели втроём в одной кабине, говорили о всякой херне, которую я пропускал мимо ушей, потому что мои мысли были заняты лишь суровой, не ведающей пощады мстёй.
Мне досталось место у окна. Спасибо судьбе. Иначе бы задохнулся от той вони, что исходила от недоносков. Разумеется, эта вонь была больше моей фантазией. Они ведь уже не люди, а ходячие трупы. Как бы я не хотел брать на себя грех, но мое желание мести сейчас сильнее всего на свете.
Мы ехали ещё примерно минут двадцать, пока я не начал присматриваться к местности, что освещалась фарами проезжавших мимо машин, и не понял, что пора. Пейзажи показались знакомыми. Особенно в отношении запаха. Если не ошибаюсь, здесь берёт своё начало территория болот.
– Бро, будь другом, живот что-то прихватило, притормози, – схватился за брюхо и скрючился вопросительным знаком, изобразив из себя несчастного страдальщика.
– Придержи коня, Змей, – быстро скомандовал главный. – Чё такое? Нервничаешь?
– Да, наверно.
Старая посудина лязгнула колодками, свернув в кармашек, на обочину. Сплошная темень и глушь. То, что надо. Я хотел покончить с ними на месте, но Тарантул вдруг заявил, что ему тоже нужно отлучиться по нужде и перетереть со мной некий важный момент.
Не имеет значения, где они сдохнут. В машине или в болоте. Мне пофигу. Но его последняя речь меня заинтриговала. Змей остался в машине, а мы отдалились вглубь зарослей. На ночном небе сегодня блистала полная огромная луна, но она периодически скрывалась за стремительно несущимися тучами. Ветрено. Достаточно прохладно. Но не мне. Я полон жара внутри. Бык уже отсчитывал последние секунды перед прыжком в атаку из пут временной неволи.
– Слушай, Андрюх, – спрятавшись за пушистой елью, Тарас звякнул ширинкой брюк, а я замер. До острой рези в костяшках сжал кулаки, готовясь обрушить на тварь всю свою необузданную ненависть. – Вот честно, я бы хотел попросить прощения за твою сестренку. Я поступил с ней дерьмово. При всем уважении к тебе. Вижу, парень ты толковый, отзывчивый. Но то было в прошлом. Не серчай. Лады?
Пауза.
Я почувствовал, как кровь в венах превратилась в ядерное топливо. Как она неслась по телу, обволакивая здравый разум до состояния аффекта. Как пульс участился до десяти ударов в секунду. Как холодный пот катился по спине, а волосы на затылке встали дыбом.
Чудовище проснулось. Прячься. Беги.
Но вряд ли тебе это поможет.
Сделав свои дела, он подошел ко мне впритык. Во тьме сверкнули его кривые зубы. Тарас лукаво усмехнулся. В пустых зрачках не было ни капли жалости. Лишь сплошной пофигизм и грань превосходства.
– Втюрился в неё просто, а она не дала.
Вот и всё.
Пизд*ц тебе, ублюдок.
Спасибо за то, что первым нажал на курок и выпустил на волю мой первобытный гнев, спровоцировав возмездие.
Без разговоров. Я просто рассек кулаком прохладный ночной воздух, со всей дури раз*башив недоробку зевало. Одним мощным и агрессивным хуком в лицо почти отправил гниду на тот свет.
Что? И это все?
Он даже не сопротивлялся. Неинтересно. Сукин сын меня расстроил.
Этот кусок фекалия держал в страхе всю деревню?! Не поверю. Его называли местной чумой. Но он же оказался никчемным сопляком. Я молотил его грязную тушу ногами и руками до тех пор, пока не выдохся из сил. И до тех пор, пока на шум не примчался второй соплежуй.
Змей оказался вовсе не змеем, а ссыкливым червём. С криками: «Ааа! На помощь!», он помчался к дороге. Три секунды. Мои руки обернулись вокруг шеи противника. Ещё секунда… Лёгкий хруст, что эхом взметнулся к верхушкам высоких деревьев.
И… Вечный им всем конец.
* * *
У них не было ни единого шанса против сущего монстра, зверя, кровожадного чудовища. Я даже толком не успел вспотеть, когда разделывал мерзавцев на куски. Меня всего трясло. Колотило так лихо, что отрывало от земли. Руки в крови, одежда тоже. И на лице кровь. Но не моя. А поверженных врагов.
Честно, я немного расстроился. Их судная ночь закончилась слишком быстро.
Надеялся, что кто-то из них хоть немного попытается дать отпор. Я хотел экшена. Хотел размяться. Но «типа крутые перцы» оказались вялыми стручками.
Загрузив бездыханные туши в грузовик, поддав газку, я направил ржавое корыто вглубь леса. К болотам. Подперев педаль газа куском деревяшки, пустил посудину в свободное плаванье и с облегчением в трясущемся теле смотрел, как она плавно исчезает под толстым слоем из водорослей и дерьма.
Когда лупил мерзавцев кулаками и ногами, представлял, как они делают Але больно, как она кричит и рыдает, когда с неё насильно срывают одежду и трогают её хрупкое тельце. Нет, не трогают… А избивают.
Когда я ломал кости Тарасу, он орал похлеще самой трусливой в мире бабы:
«Больно! Пощади! Мне больно!»
А ей, ей, бл*ть, было не больно?
Мразь. Даже не мог достойно принять поражение, за что получил бы хоть каплю пощады. Нет же. Рыдал и ползал на коленях. Землю с моих ботинок жрал.
Но я не меняю своих решений.
Я не буду жалеть. Ни о чём.
Утырки это заслужили.
И расплатились за свою бесчеловечность сполна.
* * *
Обратный путь выдался чрезвычайно трудным. Я бродил по лесу до самого рассвета. Потерянный, облитый кровью, разъяренный до пены на губах. Как обычно после подобных разборок я остро нуждался в отдыхе. Прежде всего, в моральном. Ибо меня трясло до такой степени, что зуб на зуб не попадал. Наверное, от осознания того, что я натворил.
После возвращения в деревню мне пришлось стащить чью-то одежду во дворе одного из домов, что повстречался на моём пути. Переоделся. А старую закопал под поваленным деревом в лесополосе.
Более-менее очухался от адской ночки. Проветрился, прогулялся, немного расслабился и попытался прогнать дурные мысли вон из памяти, переубедив мозг, мол, то, что произошло в лесу, мне просто приснилось.
Вот и Алин дом. Стараясь не шуметь, осторожно вошел внутрь.
– Где ты был? Я так волновалась… – она сидела на кровати в обнимку с псом и, судя по всему, плакала.
– Прости, были кое-какие дела, – залпом осушил кувшин с молоком, что стоял на столе в кухне.
– Какие? – Аля повысила голос. – Ты во что-то ввязался?
– Нет, – прыснул. – Не твоё дело.
Ой, лучше не трогай меня сейчас, детка. Дай остыть как следует.
До сих пор еще не мог отойти от гнева и шока. И грубить ей не хотел. Чёрт.
Малышка вздрогнула, подошла ко мне на крайне близкое расстояние, а потом вдруг уставилась на моё лицо. Хотя я продолжал ерепенится. Не смотрел на неё. Отворачивался. Хотел побыть один. А в избу явился, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке.
– У тебя кровь?
В ясных серо-зелёных глазах полыхнул жуткий страх. Хотела прикоснуться к скуле, но я резко увернулся.
– Соседская бабка попросила разделаться с петухом. Я и помог, – голос был наполнен гневом и ложью. Хоть бы не поняла. Не хочу расстраивать.
– Ясно, – опустила голову в пол. – Я помню правила. Не задавать лишних вопросов… Окей, как скажешь. Просто я не хочу, чтобы… – замямлила. Каждое последующее слово давалось с невероятным трудом.
– Чтобы я что?
Во рту стало очень сухо.
– Чтобы с тобой приключилась беда.
И вдруг случилось то, чего я никак не мог от неё ожидать. Она чуть ли не с разбега бросилась на меня всем своим хрупким тельцем, обвила спину нежными, маленькими ручками и сжала в крепких, несмотря на своё хрустальное телосложение, объятиях.
Мысли вместе с мозгами вмиг превратились в розовую вату.
Забылось все. Абсолютно. Когда я с невообразимой жадностью обнял Дюймовочку в ответ и зарылся носом в её ароматные, гладкие, как шёлк, косы.
Ох, малышка.
Какая же ты удивительная.
* * *
На душе моментально полегчало. Меня отпустило. Впервые вот так расслабило за каких-то там пару секунд. Никакой тебе выпивки, никаких боёв без правил или сверхмощных транквилизаторов. Она. Она моя таблетка успокоительного.
Поцеловал крошку в макушку, невольно улыбнулся и прислушался к тому, с каким неугомонным грохотом бьется в груди собственное сердце, когда кожа впитывает в себя её запах, её прикосновения, её лакомую и такую тёплую энергетику.
– Голоден? – голос, как звон колокольчика. – Идём накормлю.
– Очень. Настолько голоден, что готов сожрать… тебя.
Последнее слово я прошипел очень тихо. Возможно, детка не услышала.
Да. Конечно, я был голоден. Но не столько от жажды пищи, сколько хотел ВЗЯТЬ ЕЁ. Физически. Своим огромным ненасытным членом. Но лишь тогда, когда она сама попросит. И когда будет полностью готова. Ибо я примерно понимал, через что пришлось пройти малышке. Теперь уже да, я понимал, почему она такая плаксивая и пугливая. В уме тотчас же всплыли эти долбанные драники. Вот я дебил редкостный. Надо бы извиниться. И за «драники», и за «купание в реке», и за прочую пошлую хрень, что я ляпал ей своим бесхребетным языком, не осознавая, что мог задеть за живое, напугать, обидеть малышку.
Мы завтракали молча. Алька постоянно ерзала на стуле. Поглядывала на меня исподлобья, краснела, как румяное яблочко на солнце. Я умял две тарелки каши, еще и её порцию проглотил. А она съела всего пару ложек. Всё ковырялась да ковырялась ложкой в манке, пока вдруг не выдохнула, не стукнула ладошкой по столу, не вскочила на ноги и не встала передо мной в полный рост, гордо расправив плечи.
– Аля, что с тобой? – нахмурился.
Ох, не нравится мне её поведение. Ну, и что ты задумала, девочка?
Чего топчешься-то на месте?
– Прости, ты всем рискуешь ради меня. Еще и с шайкой этой связался. А я тебя как следует не отблагодарила, – говорила это хоть и серьёзно, но всё равно краснела и потела, как будто заработала ожог последней степени. – Слушай, я это… В общем… – мямлила, теребя поясок сарафана. – Так и не отблагодарила тебя за спасение. Если бы не ты… Они… Они очень нехорошие ребята, – сглотнула.
– Ладно, забей. Не продолжай. Все понимаю, что было бы дальше. Не младенец.
Я откинулся назад, прижался спиной к стене. Сложив руки в замок, уставился в потолок, который был от и до размалеван узорами из плесени.
Кстати, про сон я Але так ничего и не рассказал. Ну, что, мол, я её успокаивал, когда ей кошмар приснился, а она мне во всём призналась. Помнит или нет? Пока без понятия. Думаю, что нет. Раз до сих пор не подняла эту тему.
– Что мне для тебя сделать? А? – продолжала загадочно краснеть, заикаться, топтаться на месте.
О-о-о, вот, значит, как заговорили?
Ах-ах, ништяк!
Трусики снимай и попкой ко мне становись. Дырочки твои хочу заценить.
– Денег у меня нет. А едой сыт ниже пояса не будешь. Так что… – мялась с одной ноги на другую, как перед стартом в марафоне «Беги или умри». Красная вся, как печка внутри. Хоть сейчас оладьи стряпай на этих румяных миленьких щечках, которые… Блять! На которые хотел несколько дней подряд кончать и кончать, используя сперму как средство от ожогов.
– Я понял. Я не против, детка. Всегда только за! Доставить друг другу удовольствие, – вскочил на ноги, быстро стянул футболку через голову, довольно усмехнулся.
А она вдруг ручками себя обхватила, на несколько шагов назад отступила.
– Нет. Ты не понял! Не секс… Не могу я, – кажется, будто сейчас заплачет.
Ох уж эти бабы.
Чуть что – слёзы, истерика.
Ну нельзя нормально сказать? Без долбанных загадок. Прямолинейно! В лоб.
– В чем дело, милая? – у меня уже глаз начал дергаться, потому что в штанах все горело. Я ведь уже настроился кайфануть. Грудь её пухленькую пожмякать, кисочку пощупать. А она… Что б её! В кусты. Издевается, засранка.
Вот возьму и не сдержусь – разложу на столе, как те два долбоящера.
Шучу, конечно. Никогда не посмею. Лопну от спермотоксикоза, но пальцем не трону, если сама не попросит.
– Минет сделаю. Только это! – выдала громко так, выразительно, и я подох*ел от радости.
Ну ничего себе!
Серьёзно? А мне, случайно, не послышалось?
Хоть что-то приятное в кои-то веки случилось за эти долбанные четыре года.
– Ну-у-у, минет так минет, – заулыбался, довольный, как полоумный придурок.
Во даёт девчонка! Есть в ней что-то такое… что цепляет. Некая изюминка, непредсказуемость. Именно поэтому я так быстро помешался. Думаю о малышке часами напролет. А она… так цепко в душонку запала, как назойливая заноза.
Впервые. Впервые, мать её, мысли о другом человеке отнимали столько времени. Мысли о девчонке… Обычно драл девок пачками, а на следующий день даже имени вспомнить не мог.
А эта… Златовласка. С ума сойти, как зацепила.
Опустилась передо мной на колени. Маленькие ручки потянулись к резинке штанов. Там уже вовсю выпирал огромный, набухший бугор, жаждущий этот маленький сладкий ротик.
– Только ты это… помоги мне. Скажи, что да как. Я вообще ни черта не знаю. И не пробовала никогда.
Дотронулся до её губок большим пальцем, ласково погладил и сипло рыкнул, пошатываясь от сильного головокружения:
– Просто сними штаны. И возьми его в ротик, Дюймовочка.
Глава 11
Маленькие ручки зацепились за прочный хлопок штанов. Шелест одежды. Я полностью обнажён. Потяжелевший от крови и семени член пружинил из трусов. Гордый, огромный и, как кусок титана, тяжёлый. Жадно раскачивался перед красным, нет, пунцовым личиком малышки, умоляя о наслаждении. Аля стояла передо мной на коленях. Её глаза широко распахнуты. Кончиком языка девушка облизнула пересохшие от паники губы, едва заметно дрожа.
Впечатляет?
Да я сам в ахуе.
Природа не поскупилась на огромной и толстый член. Моя гордость и гроза всех девок. Ах-ха! Возьми его, девочка. Ну же! Иначе я, к дьяволу, потеряю контроль и забрызгаю твоё хорошенькое личико раньше, чем бы хотелось.
– Ты такая миленькая, – голос хрипел от запредельного возбуждения. – Я от тебя сатанею, детка.
Положил ладонь на щеку Али. Ауч! Как же горячо.
Как бы там ни было, но её застенчивость возбуждала похлеще самых больших в мире силиконовых сисек. Что с тобой, мужик? Ты стал каким-то неправильным. Сломался?
– Поцелуй меня… там. Не бойся. Это приятно. Видишь, как он стоит? Как он на тебя смотрит? Как он тебя хочет? – девочка покраснела ещё пуще. Спрятала во взгляде смущение под своими длинными и пушистыми ресничками. – Малыш, это лишь означает, что ты мне очень сильно нравишься.
– Ч-что, что мне делать? – малютка нервничала.
– Закрой глаза. Представь, что перед тобой большой и сладкий леденец. Представила?
– Угу.
– Любишь сладенькое?
– Обожаю, – стон, глубокий вдох и прерывистый выдох. Следующий шаг дался ей нелегко. Она действовала через силу, преодолевая свой страх, свою слабость, свою неуверенность и глубокую внутреннюю травму. Дюймовочка подалась вперёд, закрыла глаза, губками насадилась на окаменевшую, пылающую жаром головку.
– Срань. Господня.
Запрокинул голову назад и, схватившись за голову до треска в корнях волос, завыл диким зверем в потолок от неописуемого, фантастического восторга.
Аля дёрнулась, испуганно пробормотала:
– Что? Что такое? Я… я что-то не так сделал? Тебе больно? Неприятно?
– Ш-ш-ш, – шлёпнул указательный палец на губки этой зеленоглазой куколки, заставляя их сомкнуться друг с другом. – Ооочень приятно. Это я от счастья завыл. Ха! Детка, в двух словах, ты – мой персональный космос. Молю, продолжай. Будь с ним посмелей. Не стесняйся.
Осторожно подтолкнул голову девушки к своему пульсирующему от нетерпения эклеру. Кивнула. Открыла ротик. Губами обхватила кончик полового органа, нежно втянула в себя. Теперь уже действовала более раскрепощенно.
– П-полижи его кончиком язычка. И уздечку т-тоже, – я не узнал собственный голос. Хрипел, как при острой ангине.
Алевтина попыталась выполнить мои пожелания. Умница! И вот маленький шаловливый язычок игриво теребит уздечку пениса.
– Вот так?
– Именно, – опустил взгляд на стоящую на коленях девчонку, улыбаясь до пляшущих чёртиков перед глазами. Широко, удовлетворенно. Надо же, мечты сбываются. Сколько раз я представлял себе эту восхитительную картину, когда наяривал в кустах вечерами и думал только ней, стоящей передо мной на коленях и с пунцовыми щеками взахлёб сосущей мою плоть. Пальцев на руках и ногах не хватит, чтобы сосчитать. – О, маленькая! Радость моя. Живое наслаждение. Ты только не останавливайся. Ласкай его. Не скромничай. Попробуй взять побольше. И, если можешь, пальчиками приласкай яички.
Я сам взял её хрупкую ручонку и с доминирующим напором положил на свои гирьки. Бляха, какие они тяжёлые. Там, небось, столько спермы скопилось, что хватит, чтобы удобрить всё женское население этой грёбанной деревушки.
М-м-м, как же в её ротике мокро, тесно, сладко и горячоооо.
– Как тебе? Как ощущения?
Маленькие пальчики коснулись самого чувствительного места в мужском теле, пощупали, погладили сморщенную кожу «мужской репродуктивной системы» и немного робко исследовали припухшую мошонку.
– Мне нравится, – прозвучало абсолютно искренне и совершенно спокойно.
Чудесно!
– Теперь попробуй одновременно стимулировать член рукой и сосать.
Она попробовала выполнить мою просьбу. И вот нежная, как бархат, тёплая, как солнышко, ладошка, заскользила по поверхности уже влажного от её слюнок и моей влаги члена.
– О, дааа! Подрочи мне, пожалуйста, и пососи. Боже, как приятно!
Движения стали резкими, быстрыми, уверенными. Аля причмокивала. С ускорением начала работать рукой. Как же здорово у неё получается. Мне хотелось большего. С одной стороны, хотелось немедленно брызнуть ей в ротик и получить долгожданный кайф, а с другой – растянуть удовольствие. Ибо я не знаю, что нас ждёт завтра. Может, вообще ей не понравится и она никогда не захочет сделать это снова.
Я решил терпеть до последнего. Сдерживался, как могу. Хоть кулаками себя гати. Но как же это немилосердно сложно!
– Жируха. Грязная вонючая пизда. С курчавой волоснёй. Два жирных целлюлитных жиртреста. Они трахают друг друга пальцами в зад и…
– Макс. Что ты там бормочешь?
Зайка отстранилась, но я схватил её за волосы и снова насадил влажным ротиком на до жути окаменевший, пылающий жаром стояк.
– Не останавливайся, Дюймовочка. Соси. Бля, прости. Это я так отвлекаюсь, чтобы не обкончаться за секунду. Ты удивительная. Ты какая-то неземная. Не думал, что мне будет НАСТОЛЬКО адски хорошо.
Хихикнула и продолжила работать одновременно язычком и рукой. Сначала её движения были осторожными, несколько скованными. Но сейчас моя старательная смелая кошечка вошла во вкус.
Зря. Можно ведь было растянуть удовольствие. Но своим пожеланием поиграть с яичками я всё испортил.
– Чёёёрт, малыш, я сейчас кончу.
Не успел договорить. Лопнул. Запульсировал в тесном горлышке до темноты в глазах, до неописуемой дрожи во всём теле и разноцветных всполохов перед глазами, как сраный подросток, который только что получил свой первый в жизни оргазм.
Схватившись за край стола, я забился в острых конвульсиях. Орал, стонал, наверное, своими орами напугал бедняжку. Когда последняя судорога отпустила тело, а пляска радужных огоньков в глазах закончилась, я ласково погладил девочку по щеке, посмотрев на неё взглядом, полным любви и счастья в момент, когда она всё еще держала мой «леденец» во рту и медленно посасывала его кончик.
Выдохнул. Уф. Состояние – полный релакс.
Никаких проблем. К дьяволу волнение. Мысли чистые, как слеза младенца.
– Можешь выплюнуть, я не обижусь, – улыбнулся, лаская лицо девушки тыльной стороной ладони.
Но детка, напротив, отрицательно покачала головой и… глотнула.
– Всё в порядке, – даже не поморщилась, тем самым вызвав у меня не абы какое уважение и приятный шок. – Мне нисколечко не противно.
И улыбнулась. Как ангел. Вся засияла. Ну точно неземная.
– Понравилось? – подхватил её подмышки, как пушинку, и усадил на стол, а сам вклинился бёдрами между красивыми, длинными ножками.
М-м-м, кажется, там горячо. Ептить! И мой главный орган вновь наливается жаром, будто ничего и не было минутой ранее.
– Да. Это было весьма интересно, – посмотрела на меня пьяненьким взглядом. Я нежно помассировал кончиками пальцев её соблазнительные бёдра сквозь тонкую ткань халата и увидел, как девчушка пьянеет. Вяленькая, расслабленная. Самое время разложить на столе и брать. Пока тепленькая. Но нет. Не посмею. Мы ведь договорились. Сегодня только минет. Хорошо, что я уже спустил, иначе наделал бы глупостей и напугал крошку.
А сейчас… можно и поцеловать.
Она сама, кажется, не была против. Смотрела то в глаза, то на губы. И плыла. Дышала часто, отчего соблазнительная грудь Дюймовочки колыхалась под хлопковой тканью в цветочек.
– Я очень сильно хочу… тебя поцеловать, – шикнул на одном придыхании.
– Ну т-так целуй же, Максим.
Мляяять.
Запустил пальцы в мягкие девичьи волосы на затылке, притянул к себе и бережно накрыл сочные, бледно-розовые губки своими. Стон. Вздох. Протолкнулся глубже и резко ворвался в рот девушки. Сплелся своим языком с её, играл в догонялки, учил эту робкую дебютанку, впервые вкусившую ласку мужских губ, как нужно правильно целоваться, наслаждаться, отдаваться порывам страсти, задыхаться от кайфа и запредельного восторга от новых, окрыляющих тело эмоций.
Глубоко. Влажно. До эйфории офигенно.
Никогда и ни с кем мне не было настолько приятно и хорошо.
И, наверное, не будет.
Одна единственная. Одна на миллиард. Такая нежная, отзывчивая, особенная.
И моя. Никому не отдам. Моя. Аля. Только моя!
* * *
– Детка? Ты как? Прости. Я сорвался. Таких пошлостей тебе наговорил, аж самому мерзко. Просто в тот момент я себя напрочь не контролировал и до идиотизма тебя хотел.
– Всё отлично. Честно, мне даже понравилось. Может быть…
– Ты прелесть. Иди ко мне.
Обнял своё персональное ходячее счастье, ещё раз нежно поцеловал. В шейку.
– Сутки не спал. Отпустишь ненадолго в нокаут? – хихикнул, наматывая на пальцы мягкие пряди волос цвета искрящегося на свету золота.
– Конечно. Отдыхай. А я пойду приготовлю что-нибудь вкусненькое.
– Идея – супер.
Ещё раз поцеловал малышку в губки. Очень осторожно, потому что девушка всё ещё относилась ко мне с некой опаской. Но всё шло как надо. И отпустил. А сам пошуровал в соседнюю комнату. Довольный, как слон, и сытый, как лев.
* * *
Насладившись оргазмом, я моментально отключился. Проспал до обеда. А потом к бабе Маше наведался – крышу подлатать в благодарность за спасение моей бочины. Да уж. Что правда, то правда. Рана затянулась, больше не беспокоила. Самочувствие отличное и силенок побольше, чем у носорога будет. Готов рвать, ломать, метать всё на свете. Странная эта бабка всё-таки, но добрая. Ведьма. Иначе не объяснишь, как так быстро она меня на ноги поставила.
Без Алиных нежных ручек тут не обошлось.
О, да! Я бы порешал всех гопников мира, если бы она вот так каждый день полировала своим сладеньким язычком мой ненасытный чёртов член.
Домой вернулся ближе к вечеру. Вот это картина. Алечка уснула прямо за столом напротив стоявшей рядом тарелки с супом. Уже остывшей. Ох, малыш. Не дождалась меня, умаялась. Как же я соскучился. Вот бы повторить сегодняшнее утро. А ротик у нее божественный. Ещё никто и никогда прежде не заставлял меня рассыпаться на атомы от оргазма за какую-то там жалкую миллисекунду. Одно-единственное касание язычка… и бешеный взрыв в члене обеспечен. Терпение ни к чёрту.
Она – восьмое чудо света. Единственное и неповторимое.
Осторожно сгреб малышку в охапку, поднял на руки и, прижав эту миленькую головку к груди, понес в комнату. Её роскошные волосы в распущенном виде ниспадали практически до самого пола и пахли полевыми цветами. Красотка. Естественная, не испорченная всякими там ботоксами и пластикой, косметикой – она казалась мне уникальным идеалом. В тоненькой хлопковой сорочке длиной чуть ниже колен, которую хотелось порвать зубами на лоскутки, прижаться вздыбленным членом к совершенному голенькому телу и взять своё.
Положил Алю на кровать и сам рядом пристроился. Маленькая недовольно закряхтела, начала ворочаться. Я её крепче обнял. Носом ткнул в свою грудь, а руками обвил талию, шепнув на ушко:
– Спи. Просто поспим. Вместе.
И начал целовать её шейку. Медленно, чувственно. Пока не увидел, как тонкая, практически прозрачная кожа в месте поцелуев покрылась россыпью мурашек.
– Я буду охранять твой сон, малыш. Больше никаких кошмаров.
Я старался не прижимать девочку к себе слишком тесно, потому что мой дружок промеж ног не терял времен даром – стоял острым копьём, мечтая броситься в атаку. Не хотел пугать девочку. Иначе потом придётся начинать всё сначала. Стадия «минет» уже о многом говорила. Ещё несколько дней – и эта красота ненаглядная будет полностью моей. Важно дать ей время. Важно полностью поменять отношение Али к интимной близости. Доказать, что я не такой, как те паскуды. А секс – это безумный, ни с чем не сравнимый, срывающий башни дурман.
* * *
– Малыш, есть разговор, – когда она спросонья только-только моргнула своими пушистыми кукольными ресничками, я тут же вспомнил о самом главном. Решил выяснить всё здесь и сейчас. Потому что на душе вдруг стало тревожно. Внутренний голос вовсю бил тревогу, утверждая, что нам нужно как можно быстрее валить из деревни. – Помнишь, как ты кричала, когда тебе приснился кошмар?
– Помню, – шмыгнула носом, поёжилась, прижалась ко мне тесней, будто искала в моём теле защиту.
– Почему ты никому не сказала? Что они… Бл*ть! – выматерился. Как же это тяжело. До безумия! Знать и осознавать, что ей было невыносимо больно. – Прости. Ты сказала, Тарантул тебя…
Сжав кулачки, она резко оттолкнулась от моей груди, села на кровати, поджав под себя ноги, обхватила плечики руками, задрожала:
– Что? Откуда ты знаешь?
– Ты кричала во сне. Ты всё мне рассказала, – протянул к ней руку. – Не бойся. Теперь никто не посмеет тебя обидеть. Я рядом.
– Ох. Я ничего не помню. Прости, что напугала. Со мной такое часто бывает.
Несмотря на то, что девочка пыталась вновь отстраниться, я насильно привлек её к своему полуголому телу, ткнул носом в шею, крепко-крепко обнял, обернув здоровенными ручищами вокруг талии, словно одеялом.
– Продолжай. Почему никому ничего не сказала?
– Пригрозили. Если расскажу, то они пустят сплетни, что я шлюха, которая спит со всеми подряд за консервы. К тому же отец Тараса местный голова. Он покрывает любимого сынка во всех его мерзких помыслах. А сын вытряхивает деньги со стариков и делится уловом с отцом. У Тараса большая семья. Наша деревня буквально кишит его родственниками.
– Суки, – кто-нибудь вмажьте мне отрезвительного леща. Немедленно. – У меня нет слов, детка. Значит, у них тут типа мафия?
Хоть они уже сутки как подохли, но всё равно внутренне я не мог найти успокоения ни на миг. Наверное, потому, что не все гниды передохли. И вот этот вопрос не давал мне дышать полной грудью.
– Да. И не дай бог проболтаешься или наябедничаешь участковому. Дом сожгут, а родственников закопают. Мне страшно здесь жить. Но мне некуда деваться. Этот дом – все, что у меня есть.
Аля едва успела закончить предложение, как вдруг мы одновременно вздрогнули, услышав шум со стороны улицы, сопровождающийся настойчивый стуком в дверь.
– Аля! Алевтина! Ты дома?
Рыкнув, я весь подобрался. Босыми ногами прыгнул на холодный пол, принял боевую стойку.
– Ох, чёрт! Это наш участковый. Быстрей! Спрячься в кладовке.
Запаниковав, малышка схватила меня за локоть и потащила в сторону чулана.
Вот это да! Откуда вдруг у такой щупленькой крохи ни с того ни с чего взялись силёнки? Видать, открылось второе дыхание. Из-за меня, что ли? Испугалась, что повяжут?
Ах, да. Действительно. Только погон нам сейчас не хватало. Ситуёвина набирает обороты. Кабздец. Влипли, кажется. Надо было сразу валить, а не наяривать с дуру на радостях свалившегося минета. Идиот. Себя угробил и девчонку с собой в одну могилу потянул.
– Тш-ш-ш, сиди тихо, не высовывайся, – скомандовала с трясучкой во всем теле, дверью шарахнула.
Ну и ну. Впервые меня так отрадно трухнуло, аж очко в труселях сжалось от страха.
* * *
– Здравствуйте. Давно вас не видела.
Затаившись, как мышь в конуре, я прислушался к беседе, к голосам, что проникали сквозь щели обглоданной термитами двери.
Скрип половиц. Тяжёлые шаги раздались в прихожей. А после я услышал суровый мужской голос:
– Доброе утро, Алевтина. Что это ты гостя на порог не пускаешь?
– Простите. Спала.
Молодец. Держалась бодрячком. Голос уверенный, без намёка на дрожь.
– Так ты ведь рано встаешь?
Боже, ну что за сноб? Чё прицепился?!
– Голова разболелась.
– Ну ясно, не буду надоедать. Я по делу. Очень важному, – сквозь щель между деревяшками в двери я увидел невысокого мужчину в темной одежде. Он стоял ко мне спиной. В его клешне мелькнул лист бумаги, который он протянул в руки Але. – Узнаёшь? Видела где-нибудь?
Тряхнула белокурой головкой:
– Нет. Впервые вижу.
С надрывом и огнем в легких я в панике выдохнул в собственную ладонь.
Ну вот, началось в колхозе утро. Зашибись!
Сейчас будет всем подряд тыкать в зенки моей фоткой – и меня спалят.
– Максим Быков. Кличка – Буйный. Особые приметы: крепкий, сильный, неадекватный, крайне агрессивный. На груди – татуировка в виде быка. Ранен. Две недели назад сбежал из тюрьмы. Возможно, утонул в болоте. Но это не точно.
– А за что он сидел? – на последнем слове Аля запнулась.
Млять. Она, наверное, в полном ауте.
– За грабежи. И… – пауза, – убийства. Страшный тип. Абсолютный неадекват. Держали в одиночной камере, как самого опасного заключённого. Он вообще не человек. Больное, бешеное животное. Дикое, безмозглое и очень страшное зверьё. Если вдруг увидишь – сразу беги. И немедленно сообщи мне.
– Уф, – малышка устало выдохнула, а я заскрипел зубами от злости. – Нет, честно, не видела. Но если увижу, обязательно сообщу. Спасибо, Семён Сергеевич.
Мудило. Да как он смеет! Что этот член со звёздами там наговаривает?
Зверьё? Дикое и больное? А не пошёл бы он лесом… Кто-кто, а звери – это вы, уважаемые. Те, что впятером избивают безоружного, прикованного наручниками к прутьям решётки человека.
– Я понял. Прости за беспокойство. Выздоравливай, – топот, звук скрипнувшей двери. – Кстати, когда дедушку выписывают?
– Сегодня. Сейчас за ним поеду, – ответила Аля тоненьким голосочком.
– Ясно. Пал Палычу низкий поклон и большой привет, – отчеканил по-армейски участковый. – Пока. Береги себя.
– До свидания.
* * *
– Макс, ты должен уйти, – Алевтина нервно мерила шагами комнату, хватаясь за голову. – Беги! Прямо сейчас! Сегодня дедушку выписывают. Он сразу поймет, кто ты. Он тебя сдаст. Он бывший сотрудник колонии.
Макс…
Как же сладко сорвалось с ее губок МОЁ имя.
Я практически набрызгал в трусы.
Она суетилась. Чуть ли не плакала. Переживала похлеще меня, будто это она удрала из застенка с пулей в боку, а не я. Я же тупо сидел и пялился на мою маленькую музочку, что с таким прытким волнением бегала из одного угла в другой. Залип. От восторга.
Дурак! Соберись. Принцесса дело говорит, а ты спятил. Летаешь где-то там в розовых облаках. Совсем уже расслабился от такой-то сладкой жизни. Жрачка есть, телка под боком. Не просто телка, а самая лучшая на свете! Крыша над головой и полная свобода.
Всё, банкет закончился.
Моем руки. И досвидос.
Легко говорить, когда сердце рвётся на куски, обливаясь кровавыми цунами. Если уйду – больше никогда не увижу. Я… НЕ ХОЧУ ЕЁ ТЕРЯТЬ.
Она резко остановилась. Грудь девушки ходила ходуном. Глаза красные. Тело колотило дрожью. По щекам покатились бесформенны бисеринки слёз.
– Это правда? Правда, что ты… Преступник! Зек?
Врать уже бесполезно. Всё равно фотку видела.
– Да, млять. Я не святой. Узник я. Сбежавший.
Малышка осела на пол. Закрыла лицо ладонями, горько всхлипнула.
Ну твою ж мать налево!
– Ты мне врал. Враааал… Ты убийца?
Я промолчал. Хотел сказать, что нет… А потом вдруг вспомнил утырков, что утопил в болоте. Тарантула. Дружков его, мразей.
Бля. Теперь да. Я… убийца.
– Аль, ты права, – проигнорировал её вопрос. – Мне лучше исчезнуть.
– Максим…
Мляха.
Снова это её жалкое «Максим».
Замер, когда почувствовал, как хрупкие ручки девушки сомкнулись в крепкий замок на моем прессе.
– Перестань. Пусти, детка. Те ублюдки больше тебя не тронут. Теперь ты можешь жить спокойно, тем более если твой дед возвращается в строй. Со мной ты обрекаешь себя на неприятности. Знаешь что, – положил свои холодные лапищи на ее дрожащие, крепко сжал. – Укрывательство преступника – это тоже статья, малыш, – и резко разорвал путы.
Честно, я не мог уйти, зная, что не все утырки получили сполна.
На тот момент я не знал, что Тарас был не единственным, кто причинил боль Але. Если бы она уточнила, что их было трое, я бы моментально доделал дело до конца. Это палка о двух концах. С одной стороны, она меня гнала взашей, с другой – по глазам было видно, что не хочет отпускать. Милая моя, сладкая девочка. Я тоже, тоже от тебя схожу с ума, но не могу позволить, чтобы с тобой что-то случилось.
– Послушай, малых, – самому было адски больно говорить. И дышать тоже. Грудь распирало от яда боли предстоящей разлуки. – Если Леший вдруг что-то спросит про меня и Тарантула, скажи, что ты не видела меня уже сутки. Пропал без вести. Ладно?
– Но, но… как это?
Настало время сказать правду.
Выдохнув, прошептал страшным, грозным басом:
– С ними покончено. Больше ты их не увидишь.
– Ох, нет.
Откопав в чулане некий мешок, я набил его необходимыми вещами на первое время, взял немного еды со стола, накинул на тело толстовку с капюшоном и, бросив на девушку последний взгляд, пресыщенный печалью, вышел на крыльцо.
Всё это время она сидела на полу, забившись в угол, и, обхватив худенькие ножки руками, рыдала.
– Прости. Прощай. Ты – лучшее, что было в моей дерьмовой жизни.
Быстрым шагом, чтобы не передумать, не оборачиваясь, чтобы не сойти с ума и чтобы она не видела, как на моих ресницах выступила влага, я зашагал к двери. Выскочив за периметр дома, хлопнул калиткой. А сам в этот паршивый миг живьём подыхал и горел от адского жжения в груди. Мое идиотское сердце, оно буквально дымилось и горело внутри. А ноги… не слушались. Бежали назад, а не вперед.
Прощаясь с Алей, я чувствовал себя настолько херово, что хотелось саму себе набить морду и сдохнуть от этих мощных ударов. Словно от моей души отрывали кусок за куском и на моих же глазах крошили в пыль – так у меня ассоциировалась разлука с Алей.
Она выбежала на крыльцо, босая, зареванная до опухших красных глаз, и закричала:
– Я не хочу, чтобы ты уходил!
Честно, я думал, что вот-вот моё сердце лопнет. Именно поэтому мне пришлось повысить голос, чтобы она не страдала и поняла, что я не человек по своей истинной природе, а жестокий выблядок.
– Отвали, я сказал! – заорал, не оборачиваясь. – Спасибо за гостеприимность и минет. Было весело. Береги себя.
Что, что ты несёшь, придурок?! Какой к хренам минет, какое береги?
Не сможет она. Хрупкая очень. Без меня… её раздавят. Окончательно.
– Я страшный человек, дурочка ты набитая. Я грабил! Я бил людей! До кровавой рвоты и жутких ран по всему телу. И убивал. Не только тех мудозвонов, Аля. Это долгая история. Но я… четыре года назад… – воспоминания жестоко рвали душу. Наживую. – Мы убили охранника в ювелирке. И его трое детей остались сиротами.
По-прежнему не оборачиваясь, я со всех ног бросился в сторону леса.
Правильно. Ты всё сделал правильно.
Она ангел. Наичистейшая на всём белом свете душа. И заслуживает другого. Чистого, светлого, доброго. Но не тебя.
А ты – мразь. Твоё место в пекле. Если ты и дальше будешь окружать малышку своим присутствием – утащишь в ад. Следом за собой.
* * *
Полдня в пути. Ни минуты спокойствия. Нет. Что-то гложило. Драло на части. Заставляло вернуться назад. Нет. Невыносимо. Больно. Сердце болело. Ноги не слушались. Что теперь делать? Внутренний голос кричал, что мне немедленно нужно вернуться!
Бл*ть. Развернулся. Не могу. Украду её. Или порешаю остальных мразей так же, как и Тараса. Тревожно как-то под рёбрами. Не могу жить и дышать, зная, что опасность до конца не устранена. Я полный псих. Серьёзно. Ради бабы жертвую собственной жизнью. Пизд*ц, да когда такое было? Как же сильно она меня зацепила. И отравила собой. До галлюников и пелены перед глазами. Так отравила, что инстинкт самосохранения напрочь атрофировался.
Всё-таки я сдался. Переживал, что семейка Тараса узнает и будет мстить. Ох, я идиот! Только сейчас вспомнил, что я ведь представился Алькиным братом. А это значит, если правда всплывёт – месть начнётся с неё.
Я хотел молча придушить оставшихся тварей, а их хату спалить. Но… Алин дом был самым крайним, у границы леса. Я добрался до него вечером. Не успел.
Её дом… Он был полностью охвачен огнем.
– Аля! Бл***ть! Аляяяяяя!
Со всех ног бросился к полыхающему куску того, что когда-то называлось домом.
Нет. Нет. Нет!
Дом горел, как спичечный коробок. От него почти ничего не осталось.
Лишь черная зола. И запах смерти, что туманом витал над моей головой и со скоростью света врывался в раздувавшиеся от страха ноздри.
– Мать твою, – схватившись за волосы, задыхаясь, я упал на колени и жалобно застонал, с надрывом, с несущимися по щекам слезами. – Аля…
Глава 12
[Аля]
– Дедушка, как же я счастлива, что ты дома. Проходи, пожалуйста. Раздевайся. Давай я отведу тебя в твою комнату? Ты, наверное, очень устал с дороги?
– Солнышко, спасибо. Это я счастлив, что у твоего старого остался ещё порох, так сказать, в пороховницах. Я тебя не брошу, родная. До последнего буду бороться с костлявой. Ах-ха! – он рассмеялся и тут же закашлялся.
– Ну тише, тише, – с волнением я похлопала дедушку по спине. – Идем, сделаю тебе чаю.
– Прости, Алечка, я так виноват. Ты, видно, тут голодала?
– Нет, что ты… – запнулась. – Всё хорошо, – голос наполнился печалью, потому что в голове вспыхнул образ Максима.
Как он там, интересно?
Куда направился? И что собирается делать дальше?
Он не покидал мои мысли ни на миг. Надеюсь, у него всё хорошо. Надеюсь, у него всё в жизни сложится и получится.
Я отвела дедушку в комнату. Помогла ему лечь в кровать. Укрыла сверху одеялом и поцеловала в лоб:
– Отдыхай, а я сделаю тебе чай с мятой.
– Спасибо, внучка. Ты – моё личное солнышко. Вот смотрю на тебя – и мне моментально легчает. Я так рад, что с тобой всё в порядке.
Прикусив язык, я задумалась. Да уж, если бы не Максим, то от этого «солнышка» остались бы одни воспоминания.
Нет, не в порядке.
Душа болит. Как будто её рвут на части и полосуют острыми ножами.
ОН ушёл, дедушка. Наверное, мы с ним больше никогда не увидимся.
– Те бандюганы, шайка Тараса, тебя не донимали?
Я скрестила пальцы за спиной, покачала головой, после чего, прижав подбородок к груди, молча направилась на кухню.
Как же, не донимали. Сложись обстоятельства иначе, я бы уже давно лежала где-нибудь в сырой земле, в наглухо заколоченной коробке из гнилых досок.
Нет, дедушка. Бежать нам нужно. Срочно. Хотя бы в соседнюю деревню.
С этими горькими мыслями я взяла фонарик и побрела в прихожую, затем на улицу. Мне нужно было проверить свой «клад» под половицами в сарае, куда я прятала от местных бандитов все наши кровные – собирала на билет в лучшую жизнь. Я едва коснулась кончиками пальцев двери, как вдруг… она распахнулась. С силой. Ударила меня! Отчего я, чувствуя боль в правом предплечье, полетела спиной на пол.
– Сука! Вот она! Хватай! – в дом ворвались две огромные тени. – Шалава драная! Где мой брат? Где? Шваль ты поганая. А твой? Твой брат? Где, ёб твою мать! Или он вовсе не брат тебе, а зек сбежавший?
Я ничего не успела сделать. Холодные, как сталь, и шершавые, как наждачная бумага, руки впились в моё горло. Меня оторвали от пола. Секунда. Удар спиной о стену и мой испуганный «ах» вырвался вместе с выбитым воздухом из судорожно сжатых легких. Затем лицо обожгло мощной пощёчиной. Настолько сильной, что моя голова невольно запрокинулась влево, а по подбородку что-то потекло.
Облизав нижнюю губу, я ощутила противный металлический привкус во рту.
Кровь. Это была моя кровь. И боль, от которой в глазах вмиг потемнело.
Первое время я ничего не видела. Лишь хватала губами душный, как мне казалось, воздух в округе. Я узнала их по голосу.
Твари.
Леший и Упырь. Брат Тараса.
– Пустите меня! Пустите! – хрипела, вырывалась, беспомощно болтала ногами, оторванная от пола, когда Леший держал меня за горло и смотрел своими чёрными, как мазута, глазами в мои глаза. Слишком близко склонился над лицом. Жёг мою кожу несвежим, горячим дыханием и разбитые в кровь губы. – Что вам надо? – заплакала. – Я ничего не знаю! До последней копейки всё отдала.
– Стерва! – ещё один сильный удар по лицу. Снова темнота. Звон в ушах. А во дворе – раскатистый лай Пирожка. – Надо было ещё тогда тебя грохнуть. Вытрахать так, чтобы задохнулась от боли. И заткнулась навсегда.
Я вздрогнула. Крепко зажмурилась. И почувствовала, как что-то холодное ткнулось мне в лоб. Нет, это ведь не…
Щелчок.
Горло стало сухим. Легким – нечем дышать. Сердце пропускало удары.
Да. Это был пистолет. Леший приставил к моему лбу настоящий боевой пистолет. Надавил сильней, заставляя задрожать ещё пуще.
– Мои братья пропали. Как ты думаешь, почему?
Я затылком чувствовала, как он пальцем теребит курок пистолета, готовясь нажать на него в любую секунду.
Сделала глотательное движение. Молчала. Уже не сопротивлялась. Просто повисла в воздухе мёртвой тряпкой, прощаясь с жизнью.
– Правильно, Алечка. Когда появился твой еб*ный братец, у нас в деревне один за другим начали исчезать хлопцы из нашего братства.
Пока бандит вёл со мной беседу, его напарник рыскал по дому. Осматривал каждый угол. Крушил всё подряд. И переворачивал вверх дном имеющиеся здесь предметы. Столы, стулья. Швырял их в окна. Бил посуду. Бранился.
– Упырь, харэ уже трощить этот хлам. Поджигай! – отдал Леший приказ другу, а сам сильней сдавил моё горло. Наклонился ближе к лицу. Жадно облизал мою скулу языком, слизывая слёзы, и зашипел в ухо: – Я буду трахать тебя до тех пор, пока ты не сдохнешь, сука. А ты… будешь молить меня о пощаде и смотреть на то, как горит твой дом, пока я буду рвать твою узкую дырку по самую изнанку.
– Нет, п-пожалуйста. Я прошу тебя. Пощади. Я н-ничего не знаю.
Я находилась в шаге от обморока. Бредила. Всё происходящее воспринималось моим мозгом как во сне. Ужасно хотелось пить. Я понимала, что никто нам не поможет. Наш дом сгорит. Эти сволочи порежут нас на куски. Меня. И моего любимого дедушку.
– Зато я знаю. Твой брат убил двоих моих братьев. Сегодня в обед из болота вытащили их трупы.
– Кончай уже эту суку! Не жалей, бл*ть! Хватит болтать!
Звон стекла. Грубые угрозы. Ситуация достигла предела. В воздухе вовсю чувствовался запах опасности. И… смерти.
Распахнув глаза, я увидела, как Упырь разбил о стену некую бутылку. И стена, изготовленная из дерева, словно факел, мгновенно вспыхнула огнём.
О, Господи. Нет!
Они знали, с какой целью сюда пришли. Подготовились заранее. Сделали специальную взрывную смесь и наполнили ею стеклянную бутылку.
Мамочка. Спаси… Помоги!
– Не-е-ет! Умоляю!
Это была последняя попытка молить о пощаде. Я закричала так громко, как только могла, замахала руками так сильно, насколько позволяли силы. Бесполезно, потому что в ответ я получила ещё один удар по лицу. А после на меня посыпался град безжалостных ударов. По голове. По рукам. Один прилетел в живот. Сукин сын схватил меня за волосы и, выматерившись, швырнул лицом в пол.
– Осмотри комнаты и сарай. А после прикончим девку.
Лучше бы я лишилась чувств. Но, даже не смотря на головную боль и мучительную резь во всём теле, я до сих пор находилась в сознании. Правда, видела сквозь дымку и слышала урывками. Но не смерти я боялась, отнюдь. Больше всего на свете я боялась лишь одного – что они найдут моего дедушку. Или он сам выйдет к ним навстречу, чтобы познакомить мразей с его новым ружьем. Так и случилось.
– Аля! Алечка! Ах вы ж скоты поганые!
В следующее мгновение в прихожей появился мой дедушка. В руках он крепко сжимал охотничью винтовку. Испугавшись, я невольно закрыла глаза счёсанными в кровь ладошками и закричала.
Выстрел.
Хриплая мужская брань. Звуки глухих ударов.
Несколько секунд возни. Мощный грохот…
И тишина.
Я боялась открыть глаза. Я рыдала. Молча. С закрытыми глазами. И все так же лежала на полу, не в силах пошевелить руками и ногами. Но после слов Упыря моментально пришла в себя и разлепила припухшие веки.
– Старый ублюдок. Он прострелил мне ногу!
– Падла. – Шаркающие шаги позади меня. – Добей его.
– Жаль патронов. Кажется, старик уже не жилец.
– Точно? – переспросил Леший.
– Да. Я проверил. Не дышит, – глумливый смешок. – Пф. Мешок с костями. Пальцем его тюкнул, и он… сразу же сдох.
* * *
Я не верила своим ушам. Я не верила своим глазам. Это всё ложь! Неправда! Он намерено врал, чтобы я их больше боялась! Не знаю, как нашла в себе силы встать после избиения, но я это сделала. Доползла до стоявшего в углу железного ведра, схватила его и с криками бросилась на Лешего. Получилось. С бьющей через грань яростью огрела ублюдка по голове. Он упал. А я, пользуясь моментом, бросилась к двери. Распахнула. Секунда облегчения… Мне навстречу бросился Пирожок.
– Взять!
В легком прыжке мой пёс набросился на стоявшего на коленях Лешего, и его острые зубы сомкнулись на горле бандита.
– А-а-а! Мать твою! Бешеная тварь! Упырь, помоги!
Не теряя ни секунд, выхватила пистолет из рук Лешего и направила его на второго бандита, что спешил на помощь. Выстрел. Ещё один. Ещё. И ещё!
Всё в дыму. Становилось нечем дышать. Дом горел. Потолок сыпался мне на голову, а стены превращались в истлевшую золу.
Здесь жарко, как в печи. Невыносимо душно, дурно и ничего не видно.
– Дедушка! Дедушка! – я кашляла, ковыляя в темноту, отчаянно звала моего единственного близкого человека.
Позади услышала крики, хрипы, возню, похожую на драку не на жизнь, а на смерть.
Леший. Это он кричал. Очень жутко. До мурашек. Он захлебывался в собственной крови, когда мой пёс рвал ему горло. Спустя секунду в пылающем доме стало очень тихо.
– Дедушка… – позвала, на этот раз уже тише. Не могу дышать. Не вижу ничего. Голова очень сильно кружится.
Наконец, я подошла к той самой стене, у которой минутой ранее видела его неподвижное, распластанное на полу тело. Но не успела прикоснуться, чтобы увериться, что он жив, просто лишился чувств, надышавшись угарным дымом. Как вдруг из темноты и витавшего в воздухе черного дыма с пеплом на меня вылетела огромная фигура.
– Грёбаная пидараска! Ты попала мне в член!
Лицо обожгло сильным ударом. Он ударил меня кулаком, отправив на пол. Точнее не то, что от него осталось. Как раз в этот момент из огня выскочил Пирожок. С лаем и рыком он бросился на противника.
Выстрел.
У меня заложило уши.
Что-то упало рядом со мной. Я услышала вой и жалобный скулёж.
– Нет, нет, не-е-ет! Пирожок. Нет! Только не ты. Только не ты… – я рыдала. Я упала сверху на распластанное на полу тельце моего лучшего друга и закрыла его собой от надвигающейся опасности. Обняла. Погладила его мягкую шерсть, которая отчего-то стала липкой. – Не уходи. Не бросай меня. И ты тоже.
А после почувствовала, как что-то холодное и острое уперлось мне в затылок.
– Что скажешь напоследок, грязная шлюха?
Забыла, как дышать. Замерла. Закрыла глаза и прошептала, чувствуя, как по избитым в кровь щекам катятся крупные солёные гранулы:
– Мамочка… Я иду к тебе.
* * *
– Аля!
Стук. Хлопок. И снова глухие удары, мат, какая-то возня.
Я боялась поднять голову. Мне казалось, что я уже умерла. Огонь близко. Я ощущала, как он жжет мои пятки, как на голову сыпется пепел и куски того, что когда-то называлось потолком. Словами не передать, как мне больно. И как страшно. А еще мне кажется, что я услышала знакомый голос. Хриплый, взволнованный. ЕГО голос. Максима.
– Ублюдок, конченая тварь! Получи!
Нет, не показалось. Я снова его услышала.
Ещё пара секунд. Хруст. Треск. Грохот.
И всё закончилось.
– Малышка! Малыш! Маленькая моя! – сильные и руки, что содрогались от нервной дрожи, обернулись вокруг моей талии. – Жива? – он гладил меня по лицу, убирал волосы со щёк, которые зудели болью и были покрыты сажей.
– Жива, – прохрипела, но ничего не увидела. Лишь большой, размытый силуэт.
– Уходим!
– Нет! Мой дедушка! Он всё еще там! – я начала вырываться, брыкаться, сопротивляться, когда Максим подхватил меня на руки, закрыл своим крепким телом, будто щитом, от огня и вынес на улицу. – Пожалуйста! Ну пожалуйста-а-а, Максим. Спаси их, – рыдала до такой степени, что срывала голос.
Парень отнес меня на безопасное расстояние и положил на траву.
– Лежи здесь и не двигайся. Поняла?
Попыталась кивнуть, мол, согласиться с его просьбой, но не смогла. Мое тело стало не моим. Я слаба и беспомощна. Всё. Это конец.
Мамочка… Ну неужели это происходит на самом деле?
Максим исчез в чёрном тумане из гари и оранжевых искр. Услышала, как трещит и падает крыша. Там, в огне, мне мерещились крики моего дедушки.
Закрыла глаза. Провалилась в никуда. Наверное, на какое-то время я потеряла сознание. Снова подняла тяжёлые веки, когда почувствовала, как кто-то трясёт меня за плечо.
– Уходим. Мне очень жаль, малышка.
Максим стоял передо мной на коленях. В его руках – некий силуэт. Я попыталась принять вертикальное положение, схватилась за голову, несколько раз моргнула. Потом поняла, что Максим держит на руках тело Пирожка. Грязная шерсть, вся в саже и в чём-то липком, темном, как гранатовый сок.
– Не-е-ет, Пирожок, – я ревела, ревела, ревела. Хотела к нему прикоснуться, но руки не слушались.
– Он ещё дышит. Но рана слишком серьёзная. Огнестрел, в бедро. Я могу облегчить его страдания.
– Не-е-ет! – крепко-крепко обняла лучшего и верного друга, прижала к груди, к сердцу, которое так бешено грохотало под ребрами. Наверное, я обняла своего малыша в последний раз.
– Прости, девочка. Ему больно. Мы не можем ему помочь.
Пирожок начинал скулить и лизать мои руки. Его жалобный вой рвал мою душу в клочья и разрывал на части сердце.
– Я сделаю это быстро. Он даже ничего не почувствует.
К чему он клонит?
О, нет. Только не это.
– Я сказала НЕТ! – с угрозой, с приказом. – К бабе Маше его отнеси. Немедленно!
– Нам нужно уходить. Скоро здесь будет много людей. И полиция.
– Максим, я тебя умоляю, спаси моего друга. Спаси! – обняла мужчину, царапая ногтями его крепкие руки, что держали практически бездыханное тельце Пирожка.
– Ладно, только быстро. С условием, что ты пойдешь со мной. И будешь делать то, что я тебе говорю.
– Я согласна, – прозвучал мгновенный ответ.
– Идём. Сможешь встать?
– Я постараюсь.
Как же больно. Не то чтобы двигаться, но и говорить.
– Тогда держись за меня. Скорей.
Повиснув на локте Максима, я кое-как поднялась на ноги. Шаг за шагом, на дрожащих и ватных ногах двинулась следом за ним в сторону леса.
– Аль, ты очень слаба. Спрячься пока вон за теми соснами, а я отнесу пса к бабе Маше.
– Обещаешь?
– Нет, – пауза. – Я клянусь.
Опустилась на сырую землю, спрятавшись за силуэтами высоких елей. Закрыла глаза. На некоторое время забыла обо всем на свете и провалилась в кратковременный сон.
* * *
– В сарае под половицами остались все мои сбережения. Возьми их.
– Хорошо, я быстро.
Он успел вернуться как раз до того момента, как мой дом, вернее то, что от него осталось, со всех сторон обступили жители деревни. Испуганные, шокированные, они ничем не могли помочь. Наверное, думали, что я погибла. А пожарная машина приехала слишком поздно, когда уже нечего было тушить. Видимо, об этом позаботилась семейка Тараса.
– Уходим, Дюймовочка. Нам здесь больше нечего делать, – Максим подхватил меня на руки, прижал к груди и побежал.
– Как Пирожок?
– Как ты и просила, передал его в руки знахарки. Она, конечно же, испугалась. И за тебя, и за него, но я заверил старую, что с тобой все в порядке. И мы уйдём из деревни. Навсегда.
– А она что?
– Пообещала, что попытается сделать всё возможное, чтобы спасти животину.
Теперь самый главный вопрос.
Боженька, прошу, дай мне сил выдержать сегодняшний страшный день.
– А мой дедушка…. – вдох, рваный крик в чёрную лесную тишину. – Мой дедушка-а-а?!! Где он?
– Мне очень жаль, родная, – Максим грустно вздохнул. – Он погиб.
Глава 13
Мы шарахались по лесу ещё около часа. Аля уснула на моих руках. Я нес ее до последней капли сил, а потом сделал привал. Рукам сгреб из листьев некое подобие кровати, положил туда девушку, укрыл небольшим пледом, что накануне взял из её дома, после чего направился в соседнюю деревню. Нужно было немедленно найти ей новые тряпки и обработать раны.
Повезло. На окраине населенного пункта стоял одинокий домишка. Во дворе сушилось какое-то бельё. Сорвав с бельевой верёвки несколько тряпок, я вернулся обратно к девочке. Я не мог смотреть на Алю без слёз и адской ненависти, что кипела в жилах. Вся в синяках, ожогах, ранах. Теперь я начал корить себя за то, что ушёл. Какой же я индюк! Чем думал в тот момент?
С другой стороны ситуация была крайне напряжённой и практически безвыходной. Она бы не согласилась бежать. Причина – в больном дедушке.
А истребить отродье деревни Мирная полностью невозможно. Тем более за такой короткий срок. Особенно когда по хатам рыскает участковый фараон.
Действуя очень осторожно, я обработал раны Али тем, что дала мне баба Маша – некой настойкой светло-зелёного цвета с резким травяным запахом. Бабка сказала, что эта «моча» обезболит увечья. После переодел малышку в джинсы и футболку. Кое-как пальцами расчесал волосы девушки, завязал резинкой на затылке. Проверил дыхание, пульс и с облегчением выдохнул.
Жива. Успел. Страшно подумать, что бы было, опоздай я хоть на секунду.
До рассвета ещё несколько часов. Надо и мне покемарить. Устроившись рядом в куче листвы, я притянул к груди неподвижное тельце девчонки, крепко обвил руками, накрыл собой, как одеялом. До самого рассвета я грел её своим теплом. Охранял её сон. И молился, чтобы с малышкой всё было хорошо. Потому что знал: когда она проснётся и, находясь в трезвом уме, осознает то, что произошло прошлой ночью… то будет полный пизд*ц. Я не психолог, чёрт. Я не знаю, как ей помочь пережить эту страшную боль. Но попытаюсь. Сделаю всё возможное.
На горизонте появились первые солнечные лучи. Небо озарилось оранжевым блеском и желтыми бликами. Луна и звезды исчезли с бархатного небосвода, уступая место новому дню. Глядя на то, как восходит солнце, я вдруг подумал, что с другой стороны, случись всё иначе, мы с Дюймовочкой больше никогда бы не встретились.
Когда первые лучи восходящего солнца пощекотали личико девушки, она тихонько застонала, несколько раз моргнула.
– Ш-ш-ш, я с тобой, девочка. Не бойся. Вместе мы преодолеем любые беды.
Поцеловал её в лоб, погладил. А у самого на сердце кошки дерут.
Да уж. Встретились две побитые души. Ничего не скажешь.
Спустя несколько минут Алевтина открыла глаза. Дёрнулась. Приняла вертикальное положение. Смотрела на меня таким растерянным взглядом, пока я крепко сжимал обе её ладошки своими руками, что я чуть было не сдох от печали.
– Максим? – с удивлением спросила. – Где мы?
– Не волнуйся, Дюймовочка. В безопасности, – мои руки задрожали поверх её. А затем я резким рывком притянул её к себе. – Я так сильно испугался, если бы ты только знала…
– Дедушка, – всхлипнула Аля. – Мой дедушка.
Я покачал головой и сжал её хрупкое, практически невесомое тельце ещё сильней. Ну вот, к ней вернулась память.
– Мне миллиард раз подряд очень и очень жаль, – искренне сказал.
– Что т-теперь с нами б-будет? Что нам делать? Куда идти?
– У меня есть кое-какой план.
– Всё. Я потеряла всё на свете. Тот дом был единственным моим смыслом жизни, – малышку колотило так лихо, как будто мы сейчас находились на северном полюсе в одних только трусах. – Ты… Ты ведь меня не бросишь?
Последняя фраза вывела меня из себя. Я даже немного повысил голос:
– Кто сказал тебе эту дрянь? Не зли меня. Ясно! Я сам себе зевало расквашу, кадык голыми руками вырву… Но не брошу. Теперь ты МОЯ. И мне, если честно, высоко фиолетово на твоё мнение. Всё, идём.
– Куда?
– Купим билет в новую жизнь.
Мужик сказал – мужик сделал.
Подхватив Алю на руки, быстро зашагал в сторону дороги.
Несмотря на то, что я спал всего три часа, чувствовал себя бодрячком, потому что рядом была ОНА. Та, что грела мою душу своей искренней любовью, и та, что стала моим новым смыслом жизни, благодаря которой, несмотря на страшные испытания судьбы, я двигался только вперёд. И ни шагу назад. Вопреки всему. Несмотря ни на что.
* * *
План такой – ловим попутку, едем на ближайший вокзал. Деньги есть. Я немного заработал, у Али заначка была. Покупаем билеты, шуруем в одно местечко, где мы с пацанами спрятали «клад» на случай опасности. Надеюсь, он до сих пор ещё некопаный. Там есть всё, включая поддельные паспорта, стволы и бабки. Много бабок. Хватит, чтобы перебраться за границу.
Я свято верил, что у нас всё получится. Вперёд.
Полтора часа в пути. Я кое-как держался, а вот Алевтина что-то не очень. Бледная, как пепел, и грустная, как дождь холодной осенью.
Может, она хочет перекусить?
– Малыш, ты проголодалась? У меня есть немного сухарей. Будешь?
Она молчала, лишь глаза терла кулачками и щекой прижималась к моей груди. А потом начала плакать.
Ну, млять. Ну только не это! Её слезы, как ножи, которые резали меня живьём.
Это невыносимо. Я держался, как мог. Посадил Дюймовочку на пенёк, опустился перед ней на колени и начал растирать ладонями её слёзки.
– Аль, нет его. Понимаешь? И никогда больше не будет, – старался говорить мягко, но в тоже время давил на малышку, чтобы смирилась и поняла, что жизнь далеко не сахар. Ну да. А то она не понимает. Ей ли не знать. Справится. Сильная! И не такое вытерпела. – Это жизнь. Так бывает. Люди живут. Люди умирают… Я понимаю, что тебе очень больно. Но я тоже терял родных и любимых. Постоянно. У тебя есть я. А ты… теперь ты есть у меня. И я тебя никогда не отпущу. Любого за тебя порву! Ты мне веришь?
Малышка, дрожа, кивнула. Тогда я сделал то, о чем давно мечтал. Обхватив девушку за затылок, притянул ближе к себе и очень нежно поцеловал. Соленые… Её губы такие воздушные и одновременно соленые. Они таяли на моих губах, как сахарная вата. М-м-м, вкусные. Нет ничего лучше утреннего поцелуя. И жрать даже перехотелось.
Девочка замерла. Не ожидала, наверное. Правильно. В любой трудной ситуации – просто целуй. Это помогает лучше, чем всякие там антидепрессанты.
Погладил её хорошенькую головку. Перебрал пальцами спутанные пряди волос. Поделился с ней своим теплом, энергией, поддержкой. Аля расслабилась. В ответ обхватила и мою шею тоже, льнула к губам с жадностью и отчаянием. Как будто я – её жизнь. А мои поцелуи – кислород.
Я понял, что никак не могу без этой зеленоглазой девчонки. Дышу ею. Живу ею. Хоть и знакомы мы всего ничего. Но я это сразу понял, с той самой первой секунды, когда увидел малышку. Потому что в груди что-то шандарахнуло. Замкнуло меня. Сломало.
Она ведь такая необыкновенная. Она для меня – целая Вселенная.
– Спасибо, что не бросил, – девочка дрожала, но уже не от шока, а от поцелуев, с запредельным трепетом ласкавших её губки. – Что вернулся и спас. Я… – пауза. Смотри мне в глаза, с любовью, восхищением, с не абы какой благодарностью, – тебя люблю, Максим.
Ох, мать твою.
Боже! Я в раю.
* * *
Через полчаса мы поймали попутку – старенький, рабочий грузовик. Водитель – толстун-дальнобойщик. Радушный такой, веселый весельчак, без лишней болтовни касательно нашей жизни он подбросил нас до ближайшего вокзала, да ещё и булкой угостил.
Мы приехали в небольшой поселок городского типа. Купили билеты. До поезда два часа. Не очень-то хотелось лишний раз маячить на людях. Но и щеголять в образе двух побитых бомжей тоже как-то не комильфо. На вокзале в уборной Але кое-как даже удалось помыть голову в раковине. После мы отправились с ней на рынок и прикупили одежды.
Я бы всё для неё купил. Весь мир бы купил и бросил к её ногам! Но сейчас, правда, мы ограничены в средствах. Вот доберусь до заначки, побалую девочку.
На барахолке я купил ей новую футболку, кофту и джинсы. Дюймовочка вся раскраснелась от радости, даже всплакнула.
Ничё себе!
Да эти тряпки с трудом тряпками-то можно назвать. Я своих пассий в прошлом и не такой ерундой баловал. Одной вот, своей последней, Карине, тачку подарил. А сейчас я чувствовал себя полным лохом. Ну, и бомжом. С карманами, набитыми «крысами» и паутиной.
Потерпи, миленькая. Клянусь собственными бубенцами, я превращу твою жизнь в сказку. Вот увидишь. И ты навсегда забудешь о боли.
Сторговавшись с барыгой на рынке, хозяином вещевой лавки, я сделал из нас более-менее людей. Аля настолько сильно обрадовалась подаркам, что даже улыбнулась. Слабо очень. Но всё равно отвлеклась от событий вчерашнего страшного вечера. У девочки сейчас траур. А я… мечтаю забрать всю её боль себе. Да, представляю, каково бедняжке. Потерять единственного родного человека.
– Максим, спасибо большое.
Когда мы покинули рынок, то купили пирожков в ларьке с выпечкой и присели на лавочку неподалёку от вокзала. Аля хлюпнула носом. По бледной щеке покатилась слеза. Словил её кончиком пальца, растёр. После рывком прижал к себе девочку и ласково погладил по голове.
– У меня никогда не было таких красивых вещей. И мне никто, ничего и никогда особо не дарил.
Тоже мне красивые. С колхозного рынка. Пока так… Прости, крош, скоро исправлюсь.
Я чуть было не подавился пирожком:
– Рад, что смог хоть на минуту поднять тебе настроение. Те шмотки так себе, туфта. Вот погоди, мы в город приедем, нычку раздербаним, и будешь ты у меня красоткой, как с обложки. Но только при одном условии! – отстранился, положил ладони на её скулы, взглянул в заплаканные глаза девушки. – Ты больше никогда не будешь грустить. Договорились?
Кивнула. В ответ набросилась на меня, словно неделю не евшая зверушка, и крепко-крепко обняла. Поцеловал малыху в макушку и от всей души поблагодарил Бога, что он подарил мне это неземное, зеленоглазое чудо. Перекусив, я полез в сумку и достал оттуда лечебную настойку, что дала мне баба Маша для Алиных ран. Боже, как же больно смотреть на ссадины и ожоги девочки. Ну ничего, вроде заживают. Могло быть и хуже. В принципе, она ещё легко отделалась, когда побывала в сущей жаровне. Просто чудо какое-то, что увечья оказались незначительными.
– Посмотри на меня, малыш, – осторожно провел кончиками пальцев по её нежному личику, а потом обработал раны лечебной болтушкой.
Дул на ранки Али, когда протирал марлей и внутренне кипел от гнева. Я ведь специально не добил гадов. Оставил полудохлыми в горящем доме. Чтобы они коптились там живьём. Надеюсь, им было адски больно. Один, правда, кажется, сдох ещё до того, как рухнула крыша. Пёс разодрал ублюдку горло до жуткой каши. Надеюсь, Пирожок поправится. Этот пёс… достоин уважения. Я полностью поменял о нем мнение. Возможно, когда-нибудь я за ним вернусь. И сделаю Алечке сюрприз.
– Ну всё, детка, пора, – сказал, спрятав барахлишко в сумку, взял свою принцессу за руку и потопал в сторону платформы. – В путь. Наш поезд прибудет с минуты на минуту.
* * *
Следующие несколько часов мы провели в дороге. Две пересадки. Двое суток в пути. И вот под утро прибыли в тот самый город, где был спрятан наш с пацанами резервный «паёк» на случай опасности. Когда мы покинули платформу, я вдруг почувствовал некую тяжесть в груди. Я вспомнил своего названого брата. Того, из-за которого отсидел в клетке четыре с половиной года. А вспомнил его потому, что вернулся в тот город, что буквально кишел воспоминаниями о юности. О нашем первом деле, когда мы грабанули склад одного мажора. Да, были времена. Но я бы не хотел их вернуть. Лишь своих братьев. Кстати, я до сих пор ничего о них не слышал. Давид… Его дом, точнее дом его отца, находился в часе езды отсюда. Но я, честно, не знал, что сейчас с ним стало. Может, продали. А может, брат вернулся туда после того, как его отца не стало. Мне мало что известно, если исходить из слухов в тюрьме. Хотел бы я увидеть брата? Да. Как бы там ни было, очень хотел. Я не держал на него зла. Во всём была виновата его девушка, Соня. Это она сдала нас мусорам.
– Макс, что с тобой? – Аля подергала меня за рукав пайты, когда я застыл, словно истукан, в одной позе посреди огромной арки с колоннами – выхода из вокзала.
– Ничего. Задумался.
– О чём? О брате?
У нас было много свободного времени в поезде, поэтому я рассказал историю своей жизни моей маленькой музочке. Рассказал как есть, чтобы она приняла решение – быть со мной дальше или пойти своей дорогой, держась подальше от бесславного ублюдка, что грабил и убивал людей. Но она прилипла ко мне, как липучка. Всю поездку из рук не выпускала. Приклеилась, будто суперклеем к моей руке, с такой алчностью обнимала, будто я собирался в любую секунду выскочить в окно и удрать из несущегося на всех парах состава.
Но, даже несмотря на все те ужасы, что я ей наговорил, она приняла меня таким, какой я есть. Со всеми моими закидонами, тараканами, достоинствами и недостатками. Да и я сам не хотел отпускать девчушку. Хрен с ним, с прошлым. Перевоспитаемся. Больше никакого криминала. Любовь, семья, дети. Мир, труд, май. О, да-а-а. Вперед, бык. Гони в светлое и чудесное будущее. Будет нелегко, но я… ну просто обожаю трудности. Они делают нашу жизнь острой и нескучной.
– Максим, я не хочу тебя терять. Мне всё равно, что было до меня. Важно, что есть здесь и сейчас, – сказала она мне днём ранее и уснула на моих руках.
* * *
– Куда дальше? – голос Али звучал бодро, но всё равно был наполнен печалью. Уже лучше. В отличие от вчерашнего дня.
Мы выспались. Перекусили. Теперь стояли на остановке и пытались поймать такси. Алечка крепко держала меня за руку, с беспокойством оглядывалась по сторонам. Бедная малышка. Большой город и обилие людей её здорово напугали. Иногда она даже спрашивала меня о тех или иных вещах, которые казались ей чем-то из ряда фантастики. Например, когда она увидела планшет у парня или гарнитуру в ухе спешившего с кейсом мужчины. Аля волновалась, но и радовалась не меньше, потому что наконец-то увидела большой мир. Не совсем большой, лишь жалкую часть его, но это не то болото с какашками, в котором она барахталась более двадцати лет.
Погоди, пупс, то ли ещё будет, когда мы переберёмся за границу.
Обморок обеспечен.
Спустя пару мгновений мы поймали такси. Тридцать минут в пути – и на месте. За городом. Там, где начинались заброшенные склады. Пришлось раскошелиться на лопату. Клад мы закопали у старого подъемного крана. Хоть бы он был на месте, как и сам склад, а не автостоянка на его месте за столько-то долгих лет. Но мы с парнями неплохо так предугадали. По-умному. Поскольку в ста метрах от склада по сей день «цветёт и пахнет» городская свалка. Вонища там… Мёртвого оживить – раз плюнуть.
Не бывать там ни автостоянке, ни тем более новенькому гипермаркету.
Осторожно перелезли через забор. Я примерно вспомнил, в какую сторону нужно двигаться. В принципе, тут ничего практически не изменилось. Разве что мусора стало больше. Три минутки – и мы у цели. Вот он, «красавец-кран». Правда, уже лежит чуть ли не «пузом» кверху, весь покрытый птичьим дерьмом и ржавчиной.
– Приступим, – фыркнул басом, полным возбуждения. – Так, женщина, отойди и не мешай.
Руками развел в обе стороны, намекая, мол, мне необходимо личное пространство.
Засучил рукава, Альке в руки булку сунул, чтобы пока перекусила и отдохнула с дороги, а сам, отмерив примерное расстояние от рядом лежавшего булыжника-ориентира, принялся херачить.
Час, два. Вырыл три ямы. И ничего. Пустота. Я уже начал злиться и беситься, весь покрылся потом и мандражом. Ладони – волдырями. Пока, спасибо Боженьке, лопатой не наткнулся на что-то твёрдое.
– Нашёл, кажись!
Алечка встрепенулась и ко мне подбежала.
– Фух, – вытер лоб, поднатужился да выдернул сундучок из ямы на поверхность. – Запарился. Знатно так. Гран-при на барабане! Ура!
Быстро долбанул острым концом лопаты по коробчонке и обмяк, опустившись на колени перед «сокровищницей».
Йес! Снова фортануло. Аллилуйя!
– Ничего себе, – Дюймовочка рядом со мной присела на землю, даже веки кулачками почесала от неверия. – Сколько денег…
– Понты. Здесь так… кот насерил. Видела бы ты, сколько я за один бой зарабатываю.
Самолюбие било через край. Ага, те девчонки, которые видели, кипятком от восторга писали.
– Ну что, детка? – резко набросился на малышку, сжал ее в медвежьих объятиях. – Гуляем? – и рассмеялся, после чего принялся набивать карманы бабулесами.
Кстати, да! Считай, что нам чудом удалось слинять в другой город. Всю дорогу и сейчас тоже я прятал лицо под капюшоном толстовки. Лишних вопросов, к счастью, никто не задавал. Погоны в округе не рыскали по углам, тыча всем подряд в зыркалки мой портрет.
Приличная пачка купюр приятно шуршала в штанах. В «сундуке» ещё был телефон с новенькой симкой, пушка с полным магазином «бисера», поддельные паспорта и… Та-дам! Пачка презиков. Самый необходимый, жизненно важный атрибут, млять. Смешно. Ах-ха.
Отлично. Двигаемся дальше. В отель какой-нибудь. Отдохнем пару деньков.
Только вот Алька без паспорта осталась. Придётся как-то крутиться и искать того, кто сможет исправить сей знатный косяк. Беда в том, что я очень рискую своей девочкой. Если нас поймают – ей тоже грозит немало за укрывательство преступника. Тогда я просто решил, что притворюсь, что якобы взял бабу в заложники. Аха-ха! Бляха. Шучу. Надеюсь, до этого не дойдёт.
– Макс, а это что? – Аля вздрогнула, когда в моих руках лязгнула металлическая вещица. Опасная такая. Тяжёлая. Которую я тут же засунул за пояс потрёпанных джинсов.
– Это так, милая, на всякий случай. Не бойся. Если до сих пор меня не поймали, то всё идёт как надо, – отряхнув ладони от грёбаной земли, взял Алю за руку, поднёс её ладошку к своим губам и нежно чмокнул девушку в запястье, прошептав: – Всё, детка, исчезаем. Пировать.
Глава 14
Пока мы ехали на такси обратно в город, я настроил интернет в телефоне и попытался найти нам съемное жильё на какое-то время, чтобы оправиться от шока, отдохнуть, дождаться, пока Але сделают новый паспорт. Хорошо, что телефон работал исправно. А вот симку пришлось купить новую. Деньги и прочая техника были надёжно упакованы в герметичные упаковки, поэтому выглядели как новенькие. Ни пылинки, несмотря на то, что их похоронили на пятак долгих лет под землёй.
Когда искал объявления в интернете, то на миг чуть не поседел.
– А-а-а-аль, – выдохнул, схватившись за сердце, – Этот дом…
– Что такое? Неважно выглядишь, – она потрогала мой лоб, забеспокоилась.
– Это дом моего брата. Он выставлен на продажу. Объявление свежее. Имя продавца – Давид.
– Ничего себе. Ты думаешь, он…
– Да. Я думаю, он жив. И находится здесь. В этом же городе.
«Срочно продам дом в связи с переездом заграницу…» – было сказано в объявлении.
– Что думаешь делать? – с волнением спросила, глядя то на меня, то на фотографию огромного дома, мрачного на вид, старинного. Дома, что я видел уже однажды, давным-давно. В юности. И у меня от тех воспоминаний побежал холодок по спине. Да потому что отец Давида был полным психом. Жестокий бандюк. Отравил собственную жену и заставил Давида смотреть на то, как она умирает на его глазах. А его сестрёнку вышвырнул в приют. Это он виноват в болезни сестры. Малышку парализовало, потому что она тоже успела глотнуть того яда. А ещё отец Давида был помешан на оружии, чучелах и охоте.
Писец. Как вспомню рассказы брата, так сердце кровью обливается.
Давид ведь всю жизнь то и делал, что добивался одного – вылечить сестру. Поэтому и грабил, чтобы выжить и Кристину на ноги поставить.
– У меня есть один план, – пауза. Посмотрел в глаза Али, хмурясь, в горле всё пересохло. – Я знаю, кто нам поможет перебраться за границу. Мне нужна твоя помощь, малыш.
* * *
Мы вернулись в город. Нашли одну неприметную гостишку, приемлемую по цене, оплатили на неделю вперёд и, приняв душ, завалились спать. Всю ночь мне снились кошмары. Драка, перестрелка, зомби. Пожар. Братья. Арест. А под утро… секс. Боги! Да. Природа взяла своё. В пять утра я проснулся с адским стояком и невольно начал приставать к Але. Честно, не хотел. Делал это спросонья. Да потому что она попочкой своей на мой член насадилась… Тоже спросонья. И тогда я сорвался. Зря вообще мы вместе легли в кровать. Но кровать-то была в номере одна.
Столько стресса за последние дни… Естественно, я потерял голову. Особенно когда двадцать четыре часа в сутки за мной хвостиком бегает неземная красотка. Аля что-то мычала во сне, ворочалась с одного бока на другой. Я тоже повернулся на бок. Отдернул в сторону одеяло, задрал на ней футболку чуть ли не до самого носа, запустил руку в трусы, нащупал свой окаменевший штырь. Смотрел на неё и подрачивал себе спокойно, даже и пальцем не трогал, пока она вдруг резко не дёрнулась, не повернулась на бок и не ткнулась попкой в мой член. Этот финт случился неожиданно. Я растерялся. Подумал, что всё, она готова. Время пришло…
Я жадно впился пальцами в её ягодицы, оттянул трусики в бок… И она проснулась. Вскрикнула, отскочила от меня как от чумы, свалилась на пол. С криками! Со слезами на глазах. Забилась в угол.
Мне стало не по себе. И, честно, уже в край всё достало. Сколько можно терпеть? Уже ведь всё для неё делаю. Шкурой своей рисковал. Пса из огня вытащил, спалив кожу на руках и ногах до самого мяса. А она всё мнётся и мнётся. Не доверяет. И это меня пугало. Какие могут быть отношения без доверия?
– Аль, в чём дело? – присел на край постели, провел руками по волосам, тяжело вздохнул.
– Сон. Опять. Приснился.
Она дрожала, стучала зубами, глотала слёзы.
– Ясно. Успокойся. Ты со мной в безопасности.
Кивнула.
– Пожалуйста, д-дай мне время. Не надо… – кивком указала на мою сумасшедшую стоячку, что выросла под трусами чуть ли не до самого потолка. – Так делать… Пока ещё я боюсь.
Вот тут я не выдержал. Честно, не хотел. Нервы сдали. До сегодняшнего утра я держался бодрячком.
– Аль, что не надо? Что не делать? – вскочил на ноги, сжимая кулаки до белизны в костяшках. – Не хотеть тебя? – повысил голос.
Она молчала. Девочку трясло так лихо, как будто мы находились не в отеле, а нас заперли за тремя замками в морозильной камере.
– Ты ведёшь себя как маленькая капризная девочка. Ты переходишь все границы. Хочешь, чтобы я пошёл искать шлюху на стороне, потому что мне тебя хочется, а ты не даешь? Я думал, что отношения должны строиться на доверии. Если я сказал тебе, что не причиню боли, значит, ты должна мне верить. Или кто я для тебя тогда? Твоя нянька? Супергерой? Или же… твой любимый?
Психанул. Бля-я-я-ять! Сам от себя не ожидал. На*бнул ногой кровать, на ходу напялил джинсы, пайту, обулся и нахер выскочил. Остывать.
Знатно меня накрыло. Да потому что небезразлична мне девчонка, и всё тут. А ещё всё в кучу смешалось: пожар, погоня, весть о брате, отсутствие секса и рукопашных боёв. От этого монстр внутри меня буквально подыхал от переизбытка негатива. Я ведь, когда Алю в огне увидел, чуть не откинулся от ужаса. А эти раны на её теле, её слёзы и крики, что резали меня и кромсали острыми бритвами, всего, от кончиков ушей до кончиков ногтей на пальцах ног, по сей день не давали мне жить спокойно.
Ладно, пойду, что ль, проветрюсь. Разведаю обстановку.
Через час, после прогулки по близлежащей местности, душонку начала грызть совесть. Зря, зря, зря ты, баран недоделанный, на девчонке сорвался. Рыдает, небось, до дыр в желудке крокодильими слезами.
Когда я проходил мимо витрины с нижним бельём, то резко остановился. Моё внимание привлёк один очень аппетитный комплект нежно-розового цвета. Трусики, лифчик и полупрозрачный халатик с кружевными вставками. Присвистнув, я, не думая, к такой-то матери купил этот комплект. Потратился. Да хрен с этими тратами. Хочу доказать ей свою любовь. Бабы любят тряпьё. После подарков обычно сразу дают, как показывает практика в моих отношениях. Точно! Вот я лошара. Надо было побольше тряпок ей накупить и тортиков всяких. Наденет на себя этот халатик, увидит, какая она в нем желанная красотка, и всё. Даст на радостях. Пусть убедится, что она женщина. Красивая, нежная, желанная. Может быть, у неё комплекс какой после надругательств? У Димыча была такая проблема с одной девахой. Он её шмотками завалил, она и вылечилась от своего самоедства. Тоже я посоветовал.
Ладно. Выдохнув, я купил ей этот грёбаный комплект, пару платьев, торт и букет роз. Вернулся в номер. Аля сидела у столика напротив зеркала и расчёсывала свои длинные волосы цвета рассвета.
– Эт я, – улыбнулся, как дебил, будто ничего и не было часом ранее. – Это тебе, – протянул цветы, подарки, наблюдая за реакцией малышки.
Как и думал, она раскраснелась. Похлеще, чем лепестки этих сочных роз.
Бережно взяла в руки подарки, чуть слышно прошептала:
– Спасибо.
– Мир? – погладил Дюймовочку по руке, она вздрогнула. Мурашки побежали по тонкой, как папиросная бумага, но очень нежной коже, мягкой, словно шёлк. – Прости. Наболело. Не хотел.
– Да я всё понимаю. Нервы, – пожала плечами и звучно втянула ноздрями воздух, нюхая цветы.
– Садись, обсудим кое-какие планы на будущее, – плюхнулся на кровать, а её к себе на колени посадил и крепко-крепко обнял. – Насчёт Давида… Дай мне ещё пару дней, я попробую найти того, кто сможет сделать нам поддельные паспорта, точнее тебе. Потому что у меня есть. Не найду – тогда нужна будет твоя помощь. Я хочу, чтобы ты поехала в тот дом, якобы представилась покупателем и рассказала всё о нас.
– Но почему ты сам не можешь?
– Ты же сама понимаешь, что я не должен светиться. Я более чем уверен, что в доме Давида под каждым вторым кустом рыскают погоны.
– Чего, прости?
– Легавые. Ну, следят за домом, за Давидом. Ибо, если бы я выжил после болот и огнестрела, по любому направился бы к братишке. А тебя никто не знает. Притворишься покупателем, покажешь Давиду вот эту фотку… – вытащил из кармана пайты помятую глянцевую карточку, которую нашёл в нашей нычке. – Скажешь, что я жив. Ты – моя девушка. Нам нужна помощь и деньги по возможности, чтобы спрятаться от бандитов и от преследователей за границей. Поняла? – переспросил, вручая ей в руки фотографию. На ней нас было пятеро. Я, Димыч, Давид и безбашенная парочка – близнецы. Антон и Егор. Егор… вечная ему память.
– Так это они? – девочка бережно погладила большими пальцами фотографию.
Кивнул в ответ.
– Красивые… И такие здоровые.
– Ну тебя! Всё! Отдай! – со злостью выхватил карточку и обратно спрятал в штаны. – Задание отменяется.
Алевтина заворчала и залилась звонким смехом, прыгая у меня на коленях:
– Купился, да?! Ревнуешь?
– Знаешь что…
Я хотел закричать, что сейчас нафиг «я переброшу тебя через коленку и отшлепаю, как строптивую козочку», но Аля заглушила мой подступающий к горлу вопль внезапным поцелуем.
И меня отпустило. Как камнем по яйцам огрело.
Поцелуй был недолгим. Но очень настойчивым и невероятно нежным.
– Дурачок. Я хотела сказать, что они хороши, но ты лучше.
И ещё один поцелуй. Сладкий-сладкий. От которого все органы вверх тормашками перевернулись.
– Я согласна. Как скажешь. Поеду в тот дом и познакомлюсь с твоим названым братом.
– Иди ты! – ловко подхватил её на руки, швырнул на кровать, а сам сверху навалился и начал её… щекотать.
– Макс! Ма-а-а-акс!!! Прекрати! Прекрати, я сказала! Умираю, не надо! Я боюсь щекотки. Прошу-у-у-у!
Нет, девочка. Нет тебе пощады.
Обожаю её звонкий смех. Обожаю её всю.
Душу дьяволу продам, живьём в аду гореть буду, лишь бы она всегда была счастлива.
* * *
Я продержался еще два дня без полноценного траха. Только в душе наяривал, представляя её аккуратные сочные дыньки и узкую тёплую щёлочку. По пять раз на день гонял, затёр уже своего здоровяка до мозолей по всей его немалой длине и выкачал из яиц литр спермы за все эти дни. Отпускало лишь на время.
На полчаса максимум. Вроде бы и сбрасывал напряжение, но не мог вдоволь насытиться. Конечно, видеть её лакомую фигурку, облачённую в мою рубаху, и её красивую попку, выглядывающую из-под одеяла по ночам, ну ей-богу, как каторга. Как долбанное испытание на выдержку.
Странно, что Аля мне больше не предлагала минет. Наверное, до сих пор грустила из-за деда. Но я хотел её. Как же зверски я её желал! Зверел просто, станел! Именно поэтому я пошёл вечером в соседний бар и подрался.
Да, я выпил. Не удержался. Ибо она снова от меня отстранилась, когда я начал ночью гладить её бёдрышки и лизать мочку уха. Подорвалась, скрутилась в комочек и сказала, что плохо себя чувствует. Голова, мол, болит, мигрень разыгралась. Вот и нажрался с дуру. Пошёл играть в бильярд. Один мудак сказал, что я выиграл нечестно, за что и получил в еб*ло.
Драка была до дури горячей. Раскидал этих сосунков прыщавых, как котят по лоткам. А потом, выжрав ещё бутылку паленки, в номер вернулся. Вообще ни черта не соображал, как вдруг одурел от увиденного.
Аля!
Она стояла перед зеркалом в том самом кружевном комплекте и прихорашивалась. Неземная, нереальная, волшебная звёздочка. Моя девочка. Только моя! А-а-а-а, как же я зол и взбешён! Что не первый у нее. Что её уже трогали. Там. И завоевали. Суки. Падлы. Держите меня армией!
Сорвался. Набросился. Зубами рвал этот чертов лифчик и прижал детку к стене. Я понял, что больше не могу сдерживаться. Или она немедленно ляжет со мной в постель и я ворвусь в её сахарную кисочку членом, или мне придётся искать альтернативу – разовую шлюху в подворотне. Я думал – смогу сдержаться. Но нет же. Недооценил силу своего мужского желания и красоту этой сладкой девочки. Особенно после того, как я увидел её в том чёртовом белье. Полупрозрачное розовое кружево… И она. Вся такая нежная, воздушная, невозможно красивая.
Как же хотелось ее отодрать. Это полный трындец! В каждую щелочку по очереди. Поглубже, да побыстрее. Чтобы крики ее страстные слышать. Чтоб аж в ушах звенело! Чтоб аж по самые яйца таранить сладенькую молоденькую попку.
– Хочу тебя, маленькая… – не успел я переступить порог номера, как тут же набросился на свою Дюймовочку, как волк на овечку, властно прижал к стене и исступленно впился в её алые губки. Сорвал халатик. Рванул с таким напором, что швы захрустели. Как доминант, хозяин её тела, дрожащими руками отодвинул полоску кружевных, нежно-розовых трусиков в сторону… Коснулся складочек указательным пальцем и застонал от кайфа и мощи желания.
Меня трясло. Епрст! До трясучки штырило! Как же я её хочу-у-у! Хоть убейте. Не могу. Не могу остановиться. SOS!
Плохой, плохой бык! Нехороший, безбашенный монстр.
Умом я понимал, что надо тормозить. Но членом… Пизд*ц. Там уже вовсю пылало, трещало и горело. Вся кровь с мозгов ухнула в яйца.
Крошечка моя нереальна! Малышка! Раздеру на хрен, голоден я! Жрать тебя хочу! Резко, грубо, страстно. Чтобы из члена искры сыпались, когда буду в тебя долбиться, чтобы ты орала в мой рот, а я жрал тебя полностью. И стоны твои звонкие, и тело твоё сладкое, и сисечки эти нереальные. Маленькие, хорошенькие, гладкие, как шёлк, что заводили похлеще пачки виагры, сожранной одним залпом.
Палец скользнул глубже. Сначала Аля меня целовала. Охотно. Желанно. Покорно. Несмотря на мой нелюдской напор. Но потом вдруг… когда я коснулся её ТАМ, где было так влажно, так тесно, горячо и до дури хорошо, она мигом превратилась в кусок бревна. Забилась в тисках. Взвизгнула. Начала извиваться, как строптивая змея.
– Ну чего ты, детка? Ты ведь влажненькая. Ты ведь течёшь для меня. Ты ведь меня хочешь, – шипел ей в шею, осыпая поцелуями ароматную кожу малышки, а сам держал Алю в крепком захвате.
– Максим… Нет!
– Перестань, я буду очень нежным. Доверяй мне, Дюймовочка. Без доверия не может быть никаких отношений. А без секса тем более.
И я вогнал в её дырочку палец. До упора. Нет, не грубо, а очень осторожно. После чего услышал хриплый вой. Она закричала. Как прокажённая истеричка. Пришлось снова вонзиться в её рот губами, чтобы успокоить.
– Ты пьян. Остановись. У тебя губы в крови. И руки!
Да, я был пьян. До такой степени, что еле-еле держался на ногах. До такой степени, что не мог остановиться, когда вошёл в узенькую глубинку пальцем. А когда положил руку на грудь девушки, смяв кружево бюстгальтера до прострела в паху, то моментально получил звонкую оплеуху. Голова по инерции дернулась вправо. Лицо ошпарило кипятком.
Мляха.
Я оторопел. Отскочил на шаг назад, схватившись за скулу, что и без того была разукрашена синяками после веселья в баре.
– Бл****ть!
Внутренний бык обезумел до петард перед глазами. Он вылетел из загона, прежде чем я успел что-либо понять. Поэтому я схватил стоящий рядом столик и со всей злости на*бнул его в шкаф, отчего он, расколовшись на две части, превратился в хлам.
Взвизгнув, Аля зажала рот ладошками и сползла по стене на пол.
Испуганные глазёнки тонули в слезах. Она вся тряслась, с надрывом всхлипывала, обхватив худенькое тельце руками, и раскачивалась из стороны в сторону, как кукла-неваляшка.
– Я голодный, млять! Что неясно? Трахаться хочу! А ты не даешь! С ума от тебя схожу, Аля.
Схватившись за голову, я грубо выругался и вылетел прочь из номера, с вселенской яростью шарахнув дверью. Выскочил на улицу, пиная и кроша всё подряд, что попадалось на пути. Прислонился к обшарпанной стене здания отеля, выдохнул. Дрожащими пальцами сжал в руках сигарету. Закурил. Задумался. Выматерился. Бля, не отпускает. Колотит так жутко, как во время приступа. Честно, расстроила она меня. Уже не знаю, что делать, как к ней подкатить. Знаю, что идиот. Да ещё и в говно пьяный. Надо бы помягче с малышкой. Но не могу. Похоть сильнее меня. Не могу остановиться. Не могу-у-у-у, и всё! Впервые со мной такое. Не понимаю, что ей ещё надо? Спас. Окружил вниманием, заботой. Подарки дарю, чуть ли не пылинки с неё сдуваю. А она всё равно держит дистанцию. Максимум – минет. И то, когда это было? С того самого единственного случая больше не предлагает. Я понимал, что у девочки траур, но надо жить дальше. Сколько можно горевать. Может, мне чё-то не понять, но я привык так по жизни… ко всяким там проблемам относиться как к простым, обыденным вещам. А к смерти – как к обычной жизненной закономерности. Разумеется, если дело не касается Али. Ведь она – моё сердце. Уйдет она, уйду и я за ней следом.
Раздавил ботинком бычок об асфальт и снова направился к бару.
Дубль два! К чёрту. Самое время нажраться и подраться снова. Раз она не даёт!!!
Просидел там около двадцати минут. Бухал, грустил, рыдал без слёз и слов, мысленно, в уме, и вдруг почувствовал, как на моё плечо опустилась чья-то рука с длинными царапками. Чуть не вмазал с перепугу этому камикадзе по физиономии, но, ощутив приторно-сладкий запах дешёвых духов, остыл.
Когда я обернулся, то увидел некую даму. Размалёванная, сцука, как матрёшка базарная, но в отличие от матрёшки, у неё были огромные дойки, перетянутые тесной блузкой красного цвета. Взгляд ниже… и увидел чёрную облегающую мини из кожи. Голые ноги в колготках в крупную сетку и шпильки, как ходули аиста. Местная шлюшка. Ну прекрасно.
– Малыш, что-то случилось? Ты весь такой напряженный. Не против компании?
Я молчал.
– Минетик желаешь? – принялась массировать мои плечи, периодически потираясь огромными сиськами о мою спину.
Вот сука. И так херово, а она провоцировать вздумала. Сил не было даже на то, чтобы просто послать эту назойливую дешёвку далеко и надолго, ночную, млять, ласточку, в свободный полёт на все четыре стороны. Даже обернуться и на хер послать не было никаких сил. Зато когда я как бы невзначай повернул голову в сторону, то увидел Алю.
Епт… твою ж мать!
С широко распахнутыми глазами она стояла в пяти метрах от нас и смотрела на то, как местная втулка своими дынями разминает мой хребет. И да, её вопрос про минет не услышал разве что глухой. В баре было относительно тихо. Посетители разбежались кто куда после моего набега. А музыку на время выключили.
Прекрасно. Вечер удался, Макс. Поздравляю. Ты как обычно, баран безмозглый, снова всё испортил и просрал своё единственное в жизни счастье.
Всхлипнув, Аля резко крутанулась вокруг своей оси и побежала к выходу.
– Чё-ё-ёрт! Аля! Постой! Это не то, что ты думаешь.
Отпихнув от себя шалаву, я бросился следом за девчонкой. Догнал ревнивицу в шаге от выхода. Схватил за руку, рванул на себя. Проклятье! Она рыдала. В глазах не было жизни. Не было тех ярких огоньков нежности, как раньше. И любви. Там боль, печаль, безысходность. И полное разочарование.
– Успокойся, ты всё не так поняла. Малыш, давай вернемся в номер.
– Отстань от меня! Пусти! Все вы мужики одинаковые. Вам только одно надо!
– Мля-я-я-я-я, – вот-вот лопну от ярости! – Ты не даёшь. И что мне оставалось делать?! Я ж не железный. Мужик я! С членом! Который девочку требует. Не маленькая, в общем. Чё я дурью маюсь, объясняю тебе как ребёнку малому. А?
Психанул. Понесло, куда не надо. Алкоголь ещё не до конца выветрился из крови. Хотел с ней пожёстче, чтобы поняла, что за любовь надо бороться и жертвовать своими принципами. В данном случае – страхами.
– Не могу я. Не могу. Страшно мне под мужчину ложиться… Не поймёшь ты. Ясно!
– Да, я не могу понять. Почему для тебя это так сложно, если любишь? Я ведь не сделаю тебе больно. Повторяю в сотый раз! Я ради тебя жизнью рисковал. Всё на кон поставил! Чуть было снова в застенок не отправился ради тебя, Аля. Ради ТЕБЯ!
Воу-у-у. Полегче, парень. Притормози. Это уже точно лишнее. Перегибаешь.
– Поэтому ты сразу же побежал искать девку на стороне?
Я молчал.
Нет, на самом деле я не собирался трахать ту овцу на барной стойке. Хотел, чтобы Аля ревновала. Чтобы поняла, что нужно сломать свой страх. Сама. Никто за нее это не сделает. А я помогу, чем смогу. Но в первую очередь всё зависит от неё.
– Какой же ты подлый, Максим! – Аля закричала и со всей силы несколько раз ударила меня кулачками по груди. – Ты подлец и похотливый кобель! Если бы не ты, то мой дедушка остался бы жив. Это из-за тебя наш дом сожгли. Из-за тебя я всё потеряла. Всё! Потому что ты… убил семейку Тараса.
– Ты…
К бесу! Зарычал. Психанул. Попытался схватить эту стерву за запястья, но она каким-то образом увернулась и отскочила от меня как от чумы.
Да, сейчас я не в лучшей форме.
– Оставь меня в покое! Я хочу побыть одна.
– Ну и хрен! – заорал до пожара в глотке. Въ*башил в стену кулаками. Один удар, второй, третий, два двойных. Кровавые потеки на грязной побелке…
Аля побежала в сторону отеля, как мне показалось, а я снова вернулся в наливайку.
Ничего-ничего, милые бранятся, только тешатся. Пригубил ещё одну рюмку какой-то палёной мочи и, кажется, вырубился прямо на барной стойке.
Сколько я продрых – хз. Пока меня кто-то не окликнул.
– Эй, мужик! Мы скоро закрываемся, шуруй домой.
– На х*й иди. Оставь меня в покое.
– Отоспись лучше, а то джедаям звякну.
Не-е-е, только не джедаям. Ладно, валю. Пойду прощения вымаливать.
Кретин я, мля, со спермой в башке вместо мозгов.
– Погоди, ты же Буйвол?
– Охренел? – набычился и, сжав кулаки, шатаясь, повернулся к бармену. – Буйный я.
– Тогда это тебе, – он сунул мне в руку клочок бумаги, похожий на записку.
Выругавшись сквозь стиснутые зубы, я побрел к выходу из заведения.
Грязными руками, на которых засохла собственная кровь и чья-то боль, я развернул этот огрызок «счастья», и моё сердце… Кажется, оно остановилось. Когда я прочёл всего несколько слов, нацарапанных корявыми печатными буквами, чёрным по белому:
«Есть разговор. Твоя Дюймовочка у нас. Привет от Люцифера».
И мой внутренний мир утонул в хаосе.
Глава 15
– От кого это? – я был не я прежний. Схватил бармена за шкирятник, припечатал мордой к поверхности стола. Одного удара было достаточно, чтобы из его рубильника фонтаном брызнула кровь.
Я отрезвел буквально за секунду, стоило мне только прочитать всего три предложения. Кажется, я готов разнести в пыль весь этот клоповник и стереть его с лица земли быстрее, чем у тюфяка перестанет капать из носа.
– Н-не я, н-не я. Пощади! – бармен испуганно заскулил. – Он сказал, что будет ждать на улице. Высокий худощавый мужик в шляпе и черной одежде.
Про себя подумал… Сцука! Шляпник. Один мой «старый-добрый» знакомый. Бандюк. Какого х*я ему от меня надо? Сто лет уже не общались.
– Зашибись.
Грохнув по барной стойке кулаком, я пулей выскочил на улицу. Не успел выйти на крыльцо выпивайки, как в одном из переулков мелькнула чья-то тень. А потом из темноты показалась старомодная шляпа. И он. Тот самый худосочный, «старый-добрый» знакомый, который помахал мне рукой, скорчив крокодилью улыбку.
Две секунды. Несколько ловких прыжков. Мои руки впились в ворот рубашки недруга. Отрывал мразину от асфальта и хорошенько встряхнул, а затем швырнул спиной в стену, так что его уродливая шляпа слетела с башки и упала в грязную лужу.
– Ну привет, Буйный, – хохотнул, гнида. Он что, совсем бесстрашный? – Я от Люцифера, помнишь такого?
Сука. Помню, конечно.
Боже Всевышний, только не говори мне, что мы снова вляпались в очередное дерьмо.
– Твоя тёлка у нас.
Когда он лыбился, то похож на клоуна или на Чеширского кота. Ненавижу клоунов. Когда был малым пацаном, п*здил этих еб*чих уродов направо и налево, что докапывались к нам с пацанами на улице, раздавая буклеты с приглашением от цирка.
Рыкнув, я ещё сильней напорол его затылок на бетонную стену. Не выдержу. Вот-вот сорвусь и намалюю граффити на этой грязной стене его мозгами.
– Говори, мразь! Или позвоночник вырву и на шею намотаю.
– Уймись, бычара ненасытный. Если я не вернусь живым домой, то шеф пустит по кругу твою девчонку. Нашим ребятам на потеху, – закряхтел недоносок, когда я принялся давить ему глотку локтём. – Давай, бля, сделай это! Сверни мне шею и утром увидишь ее истерзанный труп, выброшенный на местную свалку.
Твою ж мать!!!
Тяжело дыша, всё-таки отпустил сучёныша.
– Чё тебе надо, хуй ты опавший? Ментам сдать решил? Из-за бабла?
– Да нах нам это надо. Копейки… Ты нам нужен, Буйный. На одну ночь. Что скажешь? Сыграем в одну очень занимательную игру на ринге?
– Вот, значит, как?
Сцуки. Уроды! Так и знал!
На понт меня взяли. Вот же влип. Вот ведь проклятье! Не одно, так другое.
– Да, будешь сегодня махаться за честь Люцифера. Выиграешь все четыре боя – получишь свою ляльку в целости и сохранности.
– Я согласен, – ответил, не раздумывая. – Только не троньте её. Даже если проиграю. Это моё условие.
Лысый у*бок злорадно расхохотался.
– Ну-у, этого не обещаем. Она выставлена как приз победителю. Любой может овладеть этой маленькой дырочкой. И вообще, кто ты такой, чтобы толкать тут свои условия?
– Уроды! – тряхнул грёбанного пидора за шиворот, аж глаза на лоб перекатились у мрази.
Но потом всё же отпустил его и отошёл на шаг назад, чтобы не перестараться.
– Не лажай просто, и будет тебе счастье. Она – твой стимул выиграть резню в клубе нелегальных боёв без правил. Выиграешь – девка снова твоя. Плюс свобода, бабки и респект от Люцифера. Поехали в клуб, у тебя есть ровно час, чтобы принять решение. Но она уже не твоя, Буйный. Она – собственность клуба.
* * *
Вдох. Выдох. Вдох, выдох.
Я держался, как мог. Меня трясло, выворачивало внутренностями наизнанку, разрывало на куски от собственной беспомощности. Я ненавидел себя, проклинал, корил! За то, что не уберёг Алю от опасности. К тому же х*йни ей всякой наговорил. Теперь миллиард раз жалел. Раскаивался. Выл от ужаса.
Не защитил. Не уберег. Обидел.
Ублюдок.
Эгоистичный, самолюбивый гандон.
Шляпник побрел из переулка, я – за ним, как верный, теперь уже чей-то пёс.
Неподалеку от отеля был припаркован тонированный «Хаммер» с блатными номерами.
– Садись за руль этой зверины, прокатимся.
Я устроился за рулём, а мудозвон – на заднем сидении. Пока мы ехали, мудила рассказывал мне подробности ожидающей меня жопы.
Развалившись на заднем сидении, он, как истинный Бог, без умолку трещал:
– Сегодня будет особенно жарко. Программа «Мясорубка». Слышал о такой?
У меня потемнело в глазах, а внутри всё будто бы сдохло.
– Дерись или умри, – прозвучал его короткий ответ, и я забыл, как дышать.
* * *
Конечно, я слышал об этой гребаной программе, но ни разу не участвовал. Не все клубы берут на себя такую ответственность – организовать кровавое месиво с реальным летальным исходом. Но для Люцифера, хозяина подобных заведений, в которых развлекается высшая знать нашего общества, делая бешеные ставки на кровь, боль и зрелище, это обыденная норма. Стиль жизни. Бизнес. И ничего личного.
– Мы случайно тебя спалили. Во время драки в рюмочной. Я спалил. И не удержался, чтобы не доложить о твоих умениях махать кулаками своему боссу. Мы думали, ты отлёживаешься на нарах. Пробили инфу – оказалось, зек сбежавший. Последний боец найден. Бой сегодня вечером. Осталось найти стимул и завести быка с поло-борота. И вот удача! Прямо в мои руки, чуть ли не сбив меня с ног, выскочила маленькая, хорошенькая девочка. По имени Дюймовочка.
С невозможной ненавистью я впился в руль руками так, что тот жалобно захрустел под ладонями, и одновременно втопил педаль газа в пол. Меня буквально подбрасывало на сидении тачки чуть ли не до потолка и одновременно трясло.
«Аля. Аля. Аля-я-я!» – орал мой внутренний голос.
С ней же всё хорошо?
Милая, и во что ты снова вляпалась? Даже на секунду нельзя оставить одну.
А я… Бля***ть! Чем я только думал, когда повёл себя как полный мудак.
Доигрался, Макс. Пизд*ц. Ты доигрался!
Слов нет. Лишь тонна эмоций и вагон ненависти.
По отношению к себе.
– Я видел твои бои, Буйный. Ты всегда выходил с ринга победителем. Так что, если не потерял форму, тебе нечего боятся. Ты тот, кто нам нужен! Люди жаждут зрелища. А ты хорош. Лютый зверюга. Невменяемый, полный псих! Поразвлекаешь публику чуток, и утром вы с девкой пойдёте с миром по своим делам. Обещаю. Слово Люцифера.
Он демонстративно поднял правую руку вверх и кивнул, а я увидел его отражение в зеркале дальнего вида.
Серьезно? Значит, надежда всё ещё есть. Эти нелюди держат слово.
Они бандиты. Но честные. Я видел Люцифера всего пару раз. Он смотрел мои бои со стороны в прошлом. Из ВИП-ложи. И делал сумасшедшие ставки. Теперь он решил меня купить. Чтобы я стал его собственностью. Пусть и на время. Но если я не выиграю… мы с Алей умрём.
* * *
Через час мы были на месте. Огромный, роскошный дом за городом. Территория сплошь была усыпана камерами. Под каждым кустом сидели головорезы, до зубов вооружённые пушками. Во дворе припарковано с десяток самых дорогих в мире тачек. Светская знать уже потихоньку подтягивалась к началу представления. Отсюда не сбежишь. Охрана пожёстче, чем в колонии строгого режима.
– Я могу её увидеть? – прорычал Шляпнику в момент, когда мы вошли внутрь дома со стороны запасного входа и он повёл меня вниз по тёмной лестнице, в подвал.
– Исключено. Увидишь на ринге. Направо – душ, налево – раздевалка. Одежду и бинты тебе принесут с минуты на минуту. Удачи, Буйный. Постарайся уж удовлетворить босса. Он делает на тебе немалые денежки. И, кстати, господин Люцифер поставил на твои кулаки половину своего состояния. Постарайся устроить незабываемое шоу, – отчеканив этот бред своим хрипловато-писклявый голосом, лысый недоробок быстро испарился.
Ну что ж. Шоу так шоу.
Твари хотят зрелища? Они его получат.
С этими мыслями я вошёл в душевую комнату, сбросил с себя всю одежду и встал под душ. Напор на максимум. Холодной воды. Нет, не холодной, а ледяной. И я окончательно пришел в себя. А бык в моей необузданной душе резко распахнул глаза, которые… вмиг налились кровью и ненавистью.
* * *
Когда я вышел на ринг, а со мной ещё четверо бойцов, над нашими головами что-то лязгнуло. Поднял голову вверх и не поверил своим глазам.
Аля. Моя крошка…
Её спустили откуда-то с потолка. В клетке. Как какую-то безвольную зверушку, закованную в кандалы. Бойцы радостно встрепенулись и пустили слюни, увидев столь ценный трофей, который висел над рингом, в пяти метрах от пола, раскачиваясь из одной стороны в другую. Да, зрелище что надо. Эффектно, млять, ничего не скажешь.
Мне уже не терпелось голыми руками вырвать сердца своим противникам и повыбивать им зубы, а их улыбки натянуть на их зад и покончить со всей этой фигнёй как можно быстрей. Особенно меня выбесило то, что они пялились на МОЁ. На то, что уже было давно по праву моим.
И вспыхнул свет. И зал загудел. В ушах стучал мой пульс. Адреналин кипел и пенился в венах. Бык внутри меня выдувал пар из ноздрей, цокал копытами, перебирал ногами, теряя терпение, вырывался из загона. Я больше не я, а беспощадная машина для убийств. Стоило мне только увидеть ЕЁ. В цепях. В клетке. Мечущуюся из одной стороны в другую, словно птица, у которой перебили крылья. Я завелся, как грёбанный истребитель. За миллисекунду.
– Дамы и господа! Встречаем наш при-и-из! Это нежное сокровище… достанется лишь одному победителю. В схватке не на жизнь, а на смерть.
Напоминаю! Здесь нет правил. Сегодня бойцы сражаются до последнего удара пульса. Программа «Мясорубка», встречайте-е-е-е!!!
Нас представили аудитории. Кого-то нахваливали, кого-то унижали злобными шуточками. А мне пофиг. Я ничего не слышал, никого не замечал. Все мои мысли лишь о ней. Потому что я очень сильно переживал. Я решаю её судьбу.
Прозвучал первый гонг. Я начал этот кровавый бой. Первые два противника… так, для разогрева, побаловаться. Я укладывал их, словно малышей ночью в кроватку. Первый боец ушёл на тот свет за четверть минуты. Один удар. Он больше не жилец. Со вторым сосунком пришлось повозиться. Побегать от него, даже пропустить пару хуков. Потому что Шляпник пригрозил мне с трибуны своим коронным крокодильим оскалом, мол, не смей портить нам шоу. Поддавайся, иначе публика потеряет интерес к представлению и тогда мы лишимся наших деньжат.
Два часа. Я не терял форму, хоть и выдохся уже на износ. Левый глаз заплыл, на языке постоянный привкус собственной крови. Четвёртый боец оказался не промах. Он несколько раз въебашил мне по печени и лицу. И я разозлился, напрочь теряя человечность. Он хочет боли и войны? Он её получит. Удар, как бросок петарды зверю в глаза. Нет, он меня не испугал. Наоборот, разозлил до точки кипения. Прыжок, с рыком, с криком, такой мощный, что я макушкой задел угол клетки и атаковал, считай, противника с высоты. Обрушился на него силой тайфуна и принялся быстро-быстро молотить кулаками его заплывшее, покрытое потом и кровью лицо. Зал лопнул от восторга! Кто-то свистел, кто-то аплодировал, а кто-то умирал под моими ударами. Кулак, как молоток. Не жалел никого. Трощил кости врагов, заливал пол ринга кровавыми реками. Я бил бойца до тех пор, пока рефери не заорал мне на ухо, что всё. Это конец. Остался последний участник. И приз будет моим.
* * *
Она раскачивалась надо мной, запертая в ржавой клетке, а я там, внизу, отнимал чьи-то жизни точными ударами кулаков. Будто кувалдой. Я бил каждого противника без капли жалости. Нет, они мне не друзья, но и не враги. Они вряд ли дерутся здесь добровольно. Они – мой билет на свободу. Они – спасение для моей девочки.
Я умру за неё. Но не сегодня. Потому что я должен её спасти.
Каждый раз, когда мой противник получал нокдаун, я поднимал голову вверх и смотрел на свою девочку. Она видела моё лицо, всё в синяках, опухшее, в крови и, прижав ладошки к губам, рыдала.
– Не бойся, маленькая, – шептал, а она читала по губам. – Я. Тебя. Спасу.
Последняя битва, я немного дрожал. В глазах – кровь, а в ушах шум и гам. Я как бешеный пёс, зверюга я, нелюдь, не мог ни на миг выдохнуть с облегчением. Злость кипела, как магма в венах, меня вывели из себя, как будто плюнули мне в лицо. Теперь я не знал покоя. Меня трясло и колотило от гнева. Я не человек. Я танк для убийств, который видел своего последнего противника и пер на него, выдувая пар из ноздрей, стирая в пыль на своем пути всех и вся.
Даа! Да-а-а-а! Да-а-а-а-а!
Как же я этого давно ждал и хотел. Выйти на ринг. Почесать кулаки. Стать для всех Богом. Самоутвердиться, прославиться, выпустить пар, надрать задницы неудачниками и почувствовать долгожданный вкус адреналина на языке. Да.
Ринг для меня – моя болезнь. Моя слабость. Моя отдушина. Обожаю, когда мои противники получают по морде. Обожаю звук ломающихся зубов и хруст чьих-то костей. Обожаю пот и кровь на своей коже. Звук гонга, рёв толпы, овации и лозунги, подаренные сотнями болельщиков лишь одному мне. Победителю. Буйному. Необузданному быку. Никто и никогда не посмеет его приручить. Клянусь всем на свете.
Мой последний противник огромный, как небоскрёб. Жилистый. Проворный. Уверенный в себе дикарь. Но я видал и не таких бугаев.
Ты сможешь, Макс. Ты сможешь. Задай пидару жару, порви его, как тряпку! И станешь в её глазах вечным героем.
Замах. Удар. Мы оба получили кулаками по лицам. А потом набросились друг на друга, как две змеи, сплетаясь в единый и опасный клубок.
– Вот это да! Вот это жара-а-а! Вы видите это! Невероятно! Два тяжеловеса. Оба равны и сильны, как бронированные телеги, – комментировал голос из динамиков, что начал меня раздражать.
Всё. Хватит. Пора заканчивать весь этот чертов цирк. Я устал. Я хочу к своей малышке. И это желание, эта вселенская злость стали моим стимулом выйти из резни победителем.
– Люблю тебя, Дюймовочка, – вскинув голову вверх, прошептал одними губами и из последних сил нанес свой коронный апперкот.
Противник отскочил от моего кулака, как резиновый, перелетел через тросы и исчез в толпе. Боже! Толпа сошла с ума. Они его добивали. Сами. Молотили руками и ногами то, что когда то называлось бойцом. Как дикие, бешеные гиены, они набросились стаей на израненную плоть и рвали её на куски.
– Не смотри. Не смотри… – отвернулся и, хромая, подошел к клетке. – Смотри на меня. Смотри на меня, родная. Я здесь. Я живой. Всё закончилось. Слышишь! Ты моя, моя, моя, – бормотал, задыхаясь, смотря в её испуганные глаза. Она смотрела на меня, легла на пол клетки, просунула ладонь сквозь прутья и протянула вниз, ко мне, свою руку.
Я в ответ протянул свою. Наши пальцы едва-едва коснулись друг друга. Нет. Никак. Никак не дотянуться. Ещё чуть-чуть…
В этот миг толпа взорвалась. Быть может, их тронула эта немая сцена. Пока там, за спиной, они рвали человека на куски, мы здесь готовы залюбить друг друга до одури. Вот только никак не могли дотянуться.
– Дамы и господа! Чемпион сегодняшней программы «Мясорубка» – это… Буйны-ы-ый!
Толпа буквально чокнулась от оваций. Шум, гам, лозунги: «Буйный, Буйный, Буйны-ы-ы-ый», наполнили собой зал. Над головой что-то лязгнуло, и клетка, пошатнувшись, медленно поползла вниз.
– Приз победителя – маленькая аппетитная конфетка! Она твоя, приятель. Заслужил, – рефери бросил мне в руки ключ. Я поймал его в легком прыжке и с жадностью вбил в замок, когда открывал дверцу клетки.
– Малыш, – я всё ещё дрожал и буду дрожать, наверное, ещё неделю, а моё сердце внутри таранило грудную клетку, ломало ребра, норовя выскочить из тела и умчаться к потолку, потому что я не верил, не верил, что справился. Аля спасена. И она моя. Только моя. – Иди ко мне. Не бойся, – протянул руку ей навстречу. Девочка плакала. Бляха. И улыбалась. Несмотря на то, что видела там внизу, на какие кошмары я способен.
– Если ты меня сейчас же не обнимешь и не успокоишь, клянусь, я раздеру на потроха каждого человека в этом зале. Ты мне нужна. Просто прикоснись ко мне. Просто прикоснись к своему зверю. Усмири его. Обними. Растопи мой гнев в венах. Исцели раны любовью.
Я не шутил. Я до сих пор был взвинчен, как сам чёрт. И после подобных боёв долго остывал. Ничего не помогало. Даже кокс. Всего раз попробовал. И ни разу больше. Ноль эффекта. Лишь секс. Грубый, грязный и скоростной секс. Моя малышка… готовься к тому, что я тебя сожру.
Подхватил её на руки, закрыл своей массивной спиной-стеной от всего этого злого мира. Рефери ухмыльнулся, взял меня за руку, поднял её высоко над головой – и всё на этом закончилось. Тогда, когда я увидел, как Люцифер величественно поднялся из своей ложи, посмотрел мне в глаза, не моргая, прищурившись, а затем кивнул, мол, сказал: «Всё, ты свободен. Можете идти». И в сопровождении своей свиты, состоявшей из роты охранников и самых лучших породистых шлюх города, исчез в толпе.
Кто-то хлопнул меня по плечу. Я предостерегающе рыкнул и чуть не сломал ту руку, пока находился в состоянии аффекта. Это снова рефери. Он поднял руки вверх, как будто сказал: «Я безоружен. Сдаюсь», а затем отчеканил:
– Можешь пройти к служебному выходу. Там есть лестница. Второй этаж, комната под номером тридцать три. Желаю отлично кайфануть и насладиться своим трофеем.
* * *
С ноги, с рыком выбил дверь той самой комнаты, на которой увидел две цифры «три», заплывшими глазами осмотрел помещение. Вот она, спальня. И большая, мягкая кровать, где я наконец-то сделаю эту девчонку своей. Возьму то, что моё уже давно. А сейчас моё по праву.
Я злился. Во мне, будто торнадо, вихрем бушевали самые разные спектры эмоций. На первом месте – гнев. На втором – страсть и первобытная похоть. Мне хотелось взять ремень и от души отстегать эту непослушную засранку, накричать, нагрубить, как следует устроить ей поучительную порку за то, что сбежала и вляпалась в очередную историю. Но с другой стороны, мне хочется выдохнуть, смахнуть с глаз слёзы с примесью крови, обнять крепко-крепко Алю, прижать к груди, чтобы почувствовать её тепло, убедиться, что она здесь, со мной, живая и невредимая, и расслабиться.
– Что мне с тобой сделать, принцесса? А? – швырнул девчонку на кровать, а сам сверху навалился, огромным потным телом вдавив её в кровать. Бля. Мне срочно нужен контрастный душ и дикий, скоростной секс. И плевать, что у неё там травма. Сегодня мы покончим с этой проблемой раз и навсегда. – Отлупить или разодрать на кусочки за твои выходки? Ты могла погибнуть, Аля! И я тоже.
– Прости, прости, прости, – прижалась к моей груди, разукрашенной бесформенными синяками и кровью поверженных врагов, льнула всем телом и, казалось бы, даже душой. Постанывала. Дрожала. Плакала.
– Ар-р-р! – я рычал, психовал, подхватил малышку на руки и понес в душ. Взглядом выискал душевую, выбил ногой дверь, поставил девушку в ванну, а сам забрался следом за ней. Душ на максимум. Теплый напор бил в наши головы. Она всё льнула и льнула ко мне, извинялась, искала защиту. Как маленький, нашкодивший котёнок. Это умиляло до такой степени, что вот-вот – и я сдамся. Ну конечно, разве против такой моськи можно устоять? И вот я оттаял. Что бы ни говорил – всё туфта. Она победила. Но сегодня, прямо сейчас, я немедленно возьму свой ТРОФЕЙ. И буду лакомиться им до последней капли сил.
Уф. Выдохнул. Посмотрел на Алю, как она дрожит и хнычет… не могу. Малы-ы-ыш, как же мне тебя жалко. Испугалась, девочка? Да я сам чуть было не обделался.
– Всё, отныне больше никаких ссор, поняла? И ни на шаг от меня. Ослушаешься – прикую кандалами твои руки к моим, а ключ выброшу. И плевать, как ты будешь ходить по нужде в моём присутствии.
Кажется, девочка улыбнулась. Обхватила мой торс маленькими ручками, застыла. С минуту мы молчали. Кровь, пот, слёзы… Вода смывала с нас это дерьмо. Мы стояли под душем прямо в одежде. Точнее, я – в одних боксерских трусах из черного шелка, а она – в каком-то сраном мини красного цвета, в которое её нарядили чёртовы ублюдки. Без лифчика. И, кажется, без трусов.
Тонкая ткань платья быстро промокла. Я видел её аккуратные маленькие сисечки и умопомрачительный треугольничек. Башню снесло окончательно.
Малышка всё висла и висла на моих огромных плечах, что с трудом помещались в этой крохотной комнате, и неожиданно обхватила своими маленькими ручками мою шею, притянула меня ближе к себе, мягко шепча на ухо:
– Я готова. Я больше не боюсь. Я хочу тебя, Максим.
Мама мия!
Глава 16
[Аля]
– Макс! Макс! – он терся своим мощным членом о мои до ужаса мокрые складки, а я исступленно шептала его имя.
– Умоляй меня, детка. Давай! Еще! Ещё! Ещё-ё-ё-ё!
– Прошу. Прекрати. Возьми.
– Хочешь? Точно хочешь? Или до сих пор боишься?
Что это? Что за странные и очень, очень приятные ощущения, которых я прежде никогда не испытывала? Это нечто. Это так… приятно.
И невозможно! Хочется выть от удовольствия, губы кусать, стонать, кричать, чтобы избавиться от этого дьявольски мучительного напряжения.
– Макс! Макс! Ма-а-акс!
Он дразнил меня. Доводил до точки кипения. Я в шоке. Страх сменился злостью. Мы до сих пор в душе. Меня колотило, вело, как проклятую наркоманку, от прикосновений к телу этого совершенного мужчины, от его запаха, силы, власти и… эрекции, что буквально рвала его мокрые шорты на куски.
Я специально переключила душ на холодную воду. Хотела остыть. Да-а-а, чтобы растянуть удовольствие, но Макс подхватил меня на руки и вынес из ванной. Бросил на кровать. Ух, какой же у него голодный и опасный взгляд. Я вся трепетала, дрожала от эмоций. Хочется его. Неимоверно. А он будто намерено со мной играл. Растягивал удовольствие. Дразнил ожиданием.
Боец распял меня на кровати. Оседлал сверху и ждал, пока я сгорю тут, как спичка, от новых, воистину невероятных ощущений. Да, я горела! Вся! Пылала живьём. Даже душ не помог. Эта ситуация с похищением, с боем, ставка для участия в котором – собственная жизнь, уничтожила внутри меня блок, который жил со мной долгие годы. Адреналин, а также страх больше никогда не увидеть Максима, никогда к нему не прикоснуться побороли страх интимной близости с мужчиной. Я миллиард раз подряд пожалела бы, если бы Максим… проиграл бой за мою свободу. Если бы там, на кровавой арене, я увидела его бездыханное тело, разорванное на части сумасшедшими фанатиками.
Нужно ценить то, что у тебя есть. Не завтра, не послезавтра. А здесь и сейчас. Сегодня!
– Максим! – жалобно завыла. Он меня обездвижил, а я так хотела к нему прикоснуться. Парень отреагировал. На его разбитых в кровь губах появился опасный оскал.
– Буйный.
Почему он меня игнорирует? Издевается?
– БУЙНЫЙ!
Не дышала. Смотрела глаза в глаза. Ждала того самого, заветного предложения.
И он его получил:
– Возьми меня. Я больше не боюсь. Я очень сильно тебя хочу.
Он спас меня трижды. Он сделал то, что ещё никто и никогда не делал ради меня. Поэтому я ради него сделаю то, чего прежде боялась больше самой смерти. Я стану с Максимом единым целым. Я отдамся ему. Потому что, как бы странно ни звучало, но я сама его очень хочу. И это желание стало сильнее страха. Когда я поняла, что в любой миг могу навсегда потерять Максима. Если бы он проиграл… Боже. Я даже не представляю, что бы со мной стало. Ох, как же я сильно за него испугалась. Я думала, это всё. Конец. Вот я дура. Зачем убежала? Ночью. Бросилась, куда глаза глядят, свернула в первый попавшийся переулок, моментально угодила в лапы опасности. И пикнуть не успела, вообще ничего не успела понять, как врезалась в чьё-то крепкое тело. Секунда – к лицу был приставлен платок с резким запахом. Ещё мгновение – я улетела в беспечный сон, а на мою голову натянули черный и душный мешок.
«Связалась с ним! Идиотка! И о чём только думала?! Что теперь делать? Куда идти? Дома нет. Сгорел. Семьи тоже… А дедушка… Даже и похоронить не смогла».
Я думала только об этом. Я была расстроена и зла на Максима. Мне показалось, что он собирался мне изменить. Видеть его с другой… было мучительно больно.
Спустя некоторое время я открыла глаза в каком-то шумном месте. И внезапно поняла, что болтаюсь в воздухе, запертая в клетке. Подо мной – орали и дрались какие-то люди. Шумно. Страшно. Жутко. И больно. В груди. Когда я увидела Максима. Вернее, увидела его копию. Ведь он не был похож на самого себя. Он был похож на зверя, на быка, у которого из ноздрей вырывалось опасное пламя, а кулаки в полутьме светились от искр.
Мне стало до жути страшно! Зуб на зуб не попадал… Когда Максим сжимал свои здоровенные кулачища, когда каждый мускул на его совершенном теле превращался сталь, а в глазах взрывался кратер вулкана. Брр-р! Мурашки по коже. Какой же он всё-таки опасный, властный, жутко сексуальный и до остановки сердца крутой мужик! Одним ударом может отправить противника в ад, тот даже не успеет пикнуть слово «мама».
Как бык. С горчицей в венах вместо крови. Его кулаки ломали стальные балки. А колени жалили похлеще пчелиного жала.
В тот момент, когда он нанес свой первый удар, а рефери заявил, что для четверых бойцов сегодняшний вечер станет последним, поняла, что я, дура такая, не ценила то, что судьба мне подарила – свою истинную любовь. Ради любимого можно было и перешагнуть через свои страхи, а Макс мне бы в этом помог.
«Вместе. Мы преодолеем все беды вместе. Ты только возьми меня за руку. И держи. Не отпускай. Ничего не бойся. Твои страхи? Ха. Даже страхи чего-то боятся. И они… будут бояться меня. МЕНЯ! Моя Дюймовочка», – звучал его бархатный голос в моей голове, когда я с замиранием сердца наблюдала, как Буйный ловко уворачивался от кулаков противников и как его кулаки с хрустом ломали челюсти недругов.
Какой же он все-таки страшный. С ума сойти! Он не человек. Он зверь. А его силе, его духу позавидовал бы сам бык.
– Ещё раз, скажи это… – наклонился очень близко. Я будто проваливалась сквозь кровать, когда чувствовала шёпот мужчины на своих губах, а с его чёлки на мои щёки падали капли воды.
– Хочу. Тебя. Буйный, – на выдохе мурчала с патологическим головокружением и сердцебиением в пятках, когда Макс с животным напором вгрызся в мои губы, а я ответила на его зверство с не менее диким нажимом.
И мне кажется, я сейчас сдохну. От чувств, что захлёстывали меня с головой, от пожара, в котором сгорал мой живот, от желания, в котором я рассыпалась на атомы, как будто меня прокрутили в центрифуге со скоростью падающей кометы.
– Я с тобой, детка. Сейчас я буду тебя любить.
– Да, да, да. Пожалуйста, люби меня. Люби! Залюби! Зацелуй, закусай, заласкай! Только не тяни. Сделай уже что-нибудь, наконец. Люби и не останавливайся. Я хочу большего. Покажи, на что ты способен! Мой бык.
Я дышала бурно, часто, задыхаясь от эмоций, от того, что сейчас произойдет.
Обвила руками его мощную шею, губами прижалась к его уху, мурча:
– Вот сейчас и проверим, такой же ты крутой в постели, как и на ринге.
– Ах ты ж… маленькая проказница! – поцеловал меня взасос. С больной одержимостью. Разорвал на мне мокрый клок того, что по идее должно называться одеждой, швырнул на пол и свистнул, осматривая моё абсолютно обнажённое тело, что покрылось мурашками. Соски превратились в твёрдые вишенки. На груди, пупке, бёдрах рассыпались мурашки. Мне хочется прикрыться, но по его взгляду я поняла, если сделаю это… Буйный меня убьёт. Я просто закрыла глаза. Просто отдалась эмоциям, пока адреналин бушевал в крови после кровавого зрелища на ринге. Максим положил руку на моё бедро. Чувственно погладил мои ноги. Скользнул ладонью ниже, к коленям, вызывая во мне всё новые и новые электрические импульсы, мурашки, хриплые вздохи. Затем он раздвинул мои ноги. Наклонился ближе. Я ощутила первое прикосновение головки члена к моему животу. Задержала дыхание. Прогнала плохие мысли прочь. Твердила в уме одно и то же, одно и то же:
«Это Максим. Максим. Максим. Мой Макс. Он – мой любимый. Он – самый лучший. Сейчас он навсегда заставит меня забыть о боли. И сейчас я узнаю, что такое оргазм».
Огромное и горячее тело мужчины накрыло моё. М-м-м, как это блаженно. Какой он, черт побери, сильный! Страстный, желанный, горячий, неповторимый.
– Ты сама красивая девушка на свете, Дюймовочка. Я никого и никогда так сильно не любил, не желал, не хотел, ни о ком так озверело не мечтал. Ты моя. Ты – моя жизнь. И моя… вселенная. Детка. Крошка. Малышка. – Головка члена коснулась моих складок, потонула в их влаге. Макс погладил мою кожу. Да. Они влажные. И это хороший знак. Я полностью готова. – Чёрт, – прохрипел Максим. – Я безумно, неимоверно сильно тебя люблю! – подхватил меня ладонями под попку и одним мощным рывком наполнил собой.
– А-а-ах! – крикнула я. Мамочки! Нет, не от дискомфорта. А… от наслаждения.
С ума сойти. Он такой твёрдый и большой. И мне приятно от его размеров.
– Как ты? Что? Больно? – Максим схватил меня за подбородок, посмотрел в мои глаза. Пьяные, удовлетворенные, блестящие от слез счастья.
Я покачала головой:
– Напротив. Приятно, Макс! Мне так, блин, приятно! Если бы ты знал… как мне хорошо.
Улыбнулся. Поцеловал очень нежно. В губы. Сначала в нижнюю, затем в верхнюю. Продолжил придерживать за подбородок. И двигался. Осторожно. Сжимал свои упругие подтянутые ягодицы и толкался бёдрами. Скользил во мне плавно, неторопливо. Вперёд-назад. Вперед-назад… Чтобы я привыкла к его размерам и к этим новым, невероятным ощущениям.
– Хочу быстрей, – требовательно прорычала.
– М-м-м, девочка вошла во вкус, – он ехидно лыбился.
– Заткнись! И трахни меня уже, наконец!
Ого! Что это? Я что сказала эту гадость вслух?
– Аха-ха-х! – он рассмеялся и ускорился.
– Всаживай! Давай, Буйный! Не жалей! Бери меня! Ну жееее! – я кричала, злилась и начала хлестать парня ладонями по ягодицам, потому что хотела большего. Что-то внизу живота напирало. Как огромный огненный шар, который скоро лопнет. Я начала двигаться вместе с ним, хотя, честно, не понимала, что нужно делать, ведь это мой первый опыт в любви ниже пояса. Я позволила своему телу действовать самому, интуитивно. Просто подстроилась под ритм Буйного и наслаждалась новыми эмоциями. Вот это да. Никогда не думала, что заниматься сексом – это будто оказаться в раю. Я не заметила, как начала стонать. Нет, кричать. И царапать его мускулистую спину ногтями, надеясь получить желанный взрыв. Его член пульсировал во мне, задевал самые чувствительные зоны моего тела. Мой любимый доводил меня до точки невозврата. Как петарда, я разорвалась на тысячи мелких частиц. А Макс – одновременно со мной.
Наверное, наши вопли слышал весь город. Поэтому мужчина заглушил мои оры жесткими поцелуями. Уставшие, мы провалились в крепкий беззаботный сон.
Нам следует хорошенько выспаться, набраться сил, успокоиться. Завтра нас ожидает непростой день. Я надеюсь, мой чемпион не будет меня сильно ругать. Надеюсь, он сбросил свой пыл и направил его в нужное русло.
Сегодня он сделал меня своей. Сегодня я впервые почувствовала себя женщиной. Красивой, любимой, желанной. Не оскверненной грязной тряпкой, над которой издевались и которую рвали все те утырки, которые, к счастью, сейчас стёрты с лица земли, а истинной королевой. Лишь благодаря ЕМУ одному.
Я готова повторять этот «акт присвоения» хоть каждый день. По несколько раз на день. Ибо, чё-ё-ёрт! Как я же дико ошибалась. Как жила без Макса все свои двадцать три?
Люблю его. Неимоверно. Боженька, спасибо за это чудо, что ты мне послал, как спасение в вечной пучине тьмы. Я буду чтить его и наслаждаться им до самого последнего своего вздоха.
* * *
– Ну что, детка, готова?
Глубокий выдох, и я кивнула:
– Да.
– Звони.
Нажала на кнопку вызова, прислушалась к гудкам. Считала их в уме и нервно перебирала пальцами край футболки.
– Алло, – прозвучал прохладный и очень приятный мужской голос.
– Здравствуйте.
– Здравствуй.
– Это Д-Давид?
– Верно.
– Я по поводу объявления. Вы ведь дом продаёте? Можно приехать посмотреть?
– Когда?
– Через час.
Посмотрела на Макса, он весь позеленел, затем ухом прижался к телефону вместе со мной, когда услышал голос собеседника в смартфоне. Он нервничал. Кажется, тот мужчина на проводе действительно его названый брат, с которым они не виделись четыре с половиной года. Даже больше. А расстались в суде, когда их избили и «расфасовали» по разным клеткам в колониях строгого режима.
– Хорошо. Приезжайте. Ждем вас.
И абонент отключился.
– Ну? – вернула Максу телефон. – Он? Его голос?
– Он, – любимый растерян и одновременно взвинчен. – Поверить не могу. Он жив. Странно, что Давид не пытался меня вытащить из клетки всё это время.
– А вдруг пытался, но ты не знаешь? Вдруг ему сказали, что ты умер?
– Верно. Скорей всего, так и есть, – с грустью выдохнул Макс, взял меня за руку и крепко сжал. – Поехали, малыш. Прокатимся. Точнее ты поедешь, а мне нельзя.
Максим вызвал такси к парадным дверям отеля. Мы вышли на улицу. Он положил мне в карман джинсов записку и потрепанную фотографию, хлопнул по попке, вкусно поцеловал, что аж пар из ушей повалил от наслаждения, а затем проводил к машине. Открыл дверь такси, посадил в салон, закрыл дверь и махнул рукой на прощание. В ответ я тоже помахала. Фух. Хоть бы всё получилось. Надеюсь, этот его Давид нам поможет.
* * *
Примерно через час автомобиль припарковался на углу довольно-таки мрачного частного дома за темным, потрёпанным годами забором. Расплатившись с таксистом, я вышла из автомобиля и направилась в сторону калитки. Ух, мрачный такой домишка. Жуткий. И рубля порванного не стоит.
Вошла внутрь, во дворик, поежилась от здешней обстановки. Да, домик-то старый, но если отреставрировать, выйдет очень даже интересным. Парадная дверь многоэтажного здания со скрипом открылась, и на пороге я увидела девушку. Молодая, симпатичная, брюнетка. Красивая, приятной внешности. На вид, мы с ней практически ровесницы. Взгляд ниже – меня привлек её кругленький животик, что скрывался под пышным сарафаном. О, да она в положении!
– Здравствуйте, – подошла я ближе, улыбнулась, оглядываясь по сторонам, потому что боялась, что из-за кустов выпрыгнут блюстители закона и всех нас повяжут. – Я Аля. Можно зайти внутрь? Фасад мне в принципе понравился, а что там внутри… – кажется, я переигрывала.
Девчушка поморщила носик. Кивнула, пропуская меня вперёд:
– А я Соня. Проходите, – вошла за мной следом и, обняв живот обеими руками, якобы защищая свою пузо от меня, абсолютно незнакомой личности, начала увлекательную экскурсию, которая была мне вообще до лампочки. – Это холл. Просторный, уютный… А это кухня. Дальше столовая. Есть также летняя веранда.
Внезапно снаружи раздался рёв, похожий на шум работающего двигателя. Выглянув в окно, я увидела высокого темноволосого мужчину, крупного на вид, фигуристого, в стильной одежде и с мотоциклетным шлемом в руках.
– Крошка, ну сколько раз я тебе говорил, чтобы ты никого не пускала на порог, когда меня нет дома? – судя по достаточно резкой интонации, байкер был крайне недоволен.
– Да все нормально. Это всего лишь девушка, – пропела его подружка медовым голоском.
Мужчина вошёл в гостиную, и наши глаза встретились. Да, я его узнала. Тот самый красавчик-брюнет с фотографии – названый брат Максима. Крепкий, сильный, в облегающей футболке чёрного цвета. На крепких ручищах вовсю сияют замысловатые тату, а узкие джинсы на бёдрах сидят очень даже впечатляюще.
Накачанный. Спортивный. Грозный и серьёзный. Красавчик, одним словом.
Если бы не мой бык и не беременная девушка – невеста качка, я бы такого сходу оттрахала за милую душу ещё до того, как назвала бы ему своё имя.
Но у меня есть Макс! Он и только он – моя первая и единственная любовь до гроба. И он всё равно по всем параметрам превосходит этого Давида – боксёра-спортсмена по кличке Безжалостный.
– Здравствуйте, – я пропищала тише мышки, ибо его приличный рост внушал во мне как восторг, так и страх.
– Привет. Это я с вами говорил по телефону?
– Да, – ну, давай уже, девочка, ближе к делу! – Со мной. И… рядом как раз стоял… Максим.
Он склонил голову на бок, окинул меня оценивающим взглядом с каплей недоверия.
– В этом доме только вы? Больше никого? Ну, скажем так… это… – ещё раз панически оглянулась по сторонам, запнулась. Ужас! Я запаниковала, и двух слов не получалось связать. Кошмар, представляю, как странно я выглядела со стороны. Но, так или иначе, осторожность не помешает.
– Послушайте, девушка, – в разговор вмешалась беременная брюнетка, – вы какая-то странная. В чём дело?
– Просто ответьте мне на вопрос.
– Я попрошу вас немедленно покинуть наш дом, – Давид повысил голос, скрестив руки на мускулистой груди.
– Вы не понимаете, – тут я вдруг вспомнила про фотографию. Быстро вытащила записку вместе с фото из кармана и протянула Давиду.
Ух, хоть бы в особняке не было прослушки. Накрутила я себя знатно.
– Буйный, – шепотом добавила, когда Давид недовольно развернул записку и прилагающуюся к ней карточку. Гнев, начертанный на лице мужчины, сменился шоком.
– Не. Может. Быть, – прошептал он по слогам. Соня подскочила к мужчине, взглянула на карточку и закрыла рот ладошками. А я вдруг вспомнила и поняла, что она – та самая девушка, что предала Максима и всех его братьев. Из-за нее погиб один из близнецов. Так почему она снова с Давидом? Он её целует, обнимает. И она ждёт малыша. Неужели дуралей снова решил связаться с предательницей? А на братьев ему наплевать. Зря я сюда пришла. Зря. Надо уходить. Макс расстроится… Лучше скажу, что в доме были другие люди. Они его купили, а продавец уехал полчаса назад в аэропорт.
Пока они перешептывались между собой и читали записку, я медленно начала отступать к выходу. Шаг до порога. Неожиданно Давид сорвался с места, схватил меня за руку и куда-то потащил за собой.
– Простите, я, кажется, обозналась. Отпустите меня.
– Не бойся, идем на кухню. Крошка, сделай нашей гостье чаю, – обратился к своей девушке.
– Конечно, – та суетливо забегала по дому.
– Как тебя зовут? Откуда ты знаешь Максима? – потребовал объяснений хриплым басом Давид.
Я упала на кухонную табуретку и покорно ответила:
– Аля. Я его девушка. Это он попросил меня притвориться покупателем. Нам очень нужна ваша помощь. Макс в бегах. А я связалась с бандитами. Нам нужно сбежать за границу. Но у нас нет денег и паспортов. Точнее у меня нет.
– Я понял тебя, малая. Уф-ф-ф, – плюхнулся рядом на стул, со вздохом провел руками по шелковистым волосам. – Хорошо, что с этим дуралеем всё в порядке. Чёрт, как же я сильно за него переживаю. Думал, что он правда утонул, хотя сомневался до последнего. Умный ведь, чертяка.
Кивнула, соглашаясь с каждым его словом. И вкратце рассказала, как мы с ним познакомились, чего вместе натерпелись.
– Ну и дела. Вот вы попали, – выдал Давид заключение после моего рассказа. – Ну ладно, хорошо, что с вами всё в порядке. Это сумасшедшая новость. Сонь, мой братишка жив, представляешь? – перехватил свою подружку за талию, нежно поцеловал в губы. Ух-х, как это мило! Ещё и животик погладил.
– Я рада, любимый, что будем делать? – брюнетка угостила меня чаем с печеньем и конфетами.
– Спасать этих голубков. Девочки, вы пока поворкуйте здесь немного, а я отлучусь по делам. Сделаю пару звонков. Нужно решить вопрос с Алей и её паспортом. А заодно и забронировать билеты в новую жизнь.
Давид высказал нам свои идеи и спешно удалился. А я наконец вдохнула полной грудью и немного успокоилась.
Глава 17
[Аля]
Соня оказалась очень милой и доброй девушкой. Не знаю, как Макс мог на неё браниться и вообще обвинить в самых что ни на есть жутких грехах и в том, что у нее нет сердца. По мне, так эта миловидная брюнетка безобидней маленького, хорошенького котёнка. И мухи не обидит.
Мы с ней прекрасно провели время. Общались, смеялись, делились разными впечатлениями о жизни, дарили друг другу самые разнообразные эмоции. Честно, я как будто знала эту добродушную девчонку с пелёнок. Будто она была моей самой лучшей подругой. Или сестрой.
– А на каком ты месяце? – не удержалась я и спросила.
– На седьмом, – Соня застенчиво усмехнулась. Погладила своё круглое, как пляжный мяч, пузико. Но через секунду улыбка стерлась с её губ. Девушка как будто что-то вспомнила. Нечто важное и тревожное. – Это наш второй с Давидом малыш.
– О, так у вас двое? – восторгу не было предела. Когда они только успели?
– Нет, – её глаза наполнились грустью, на ресницах выступила влага. Губы девушки задрожали. Ей стало трудно говорить. И, вероятно, больно. В душе.
– Нашего первенца я потеряла, – отчаянный выдох. – Выкидыш.
– Ох, прости, пожалуйста, – мне стало так же больно, как и ей.
– Нормально. То, что я пережила, не пожелаю даже врагу… Прости, если вдруг гружу тебя своими проблемами. Так что там Макс? Как он? Небось, считает меня предательницей?
– Честно? Он не сильно злится. Я ему обязательно всё расскажу. И он поменяет своё мнение о тебе. Макс мне доверяет.
– Давно вы вместе? – Соня немного успокоилась и поинтересовалась.
– Нет. Но мы очень сильно любим друг друга. Если честно, моя жизнь тоже не сахар. Я прожила двадцать лет в адских трущобах. И там надо мной каждый день издевались местные бандиты. Но Макс положил этим издёвкам конец.
– Правда? Вот он… молодец, – девушка невольно хлопнула в ладоши.
– Да. Выходит, мы с тобой как сёстры? С проблемами в прошлом, но с любимыми мужчинами в настоящем.
– О, как хорошо ты сказала, – Соня улыбнулась и взяла меня за руку. – Я будто знаю тебя полжизни. Мы точно раньше не встречались?
Я ответила ей мягкой улыбкой, и она продолжала сиять от счастья.
– Можно потрогать? – указала я на животик.
– Да, конечно.
– Толкается?
– Ох, даёт нам жару.
– А когда «час Х»? – я спросила девушку о самом важном.
– Через два месяца.
– Здорово. Я тоже мечтаю о крошке.
– Надеюсь, у вас с Буйным всё получится, – Соня игриво подмигнула.
– Ой, толкается!
Вау! Я запищала от восторга, когда ощутила ладонью лёгкую, но хорошо уловимую вибрацию. Как здорово! Вот это да.
– Толкаются, – уверенно поправила Соня. – Врачи прогнозируют нам двойню.
– А-а-а-а, класс! Вы такие счастливчики!
– И не говори. Двойное счастье в награду за боль прошлого.
– Поздравляю вас. Это чудесная новость! – от души порадовалась за новую подругу.
Как раз в этот момент в комнату вернулся Давид:
– Девчонки, хватит шушукаться. Аль, у меня для тебя есть замечательная новость. В общем, я нашёл одного человечка. Он обещал сделать тебе паспорт через три дня. Через пять дней вы вылетаете за границу, в Рио. А мы – через четыре. Там и встретимся. Увы, пока не хочу рисковать. Скорее всего, за мной всё ещё наблюдают. Да, буквально две недели назад я заприметил одну подозрительную тачку. Одна таскалась за мной везде, как хвост за мышкой. Вероятно, это была проверка. Если бы Макс выжил в лесу, первым делом он бы навестил меня. Вот погоны и подсуетились со слежкой… Хорошо, что вы всё продумали. И не докопаешься.
– Спасибо, мы старались.
– Ещё вчера вечером на дом нашёлся покупатель. Сделка состоится завтра утром. Но я думал, ты, как покупатель, предложишь больше, поэтому назначил встречу. А тут вот такой вот сюрприз. С ума сойти. Как я счастлив, что Макс жив! Скоро семья начнёт воссоединяться. Ещё бы Димку уговорить слинять за рубеж.
– А Димка что? – спросила с тревогой в голосе.
– Не хочет. Он вообще не хочет со мной разговаривать. Его освободили. Скостили срок. Он чист. На звонки не отвечает, контактов избегает. Не хочет даже слушать. Просто не понимает, что мы все стали жертвой обстоятельств. По сути, в нашем аресте виноват лишь один человек.
– Моя мать, – перебила Соня. Её губы обнажили оскал, а голос сорвался на рык.
– Мать?
– Да. Это долгая история. Встретимся в Рио, я тебе все расскажу в самых ярких подробностях. И даже то, как Давид меня украл и держал взапер…
– Ого!
– Так, хватит, женщина! Ты забываешься! – Давид прервал наш диалог громким криком.
– Да шучу я. Гормоны, что поделать, – брюнетка развела руками.
– А что с Димой? Почему он обозлился? – решила я уточнить.
– Больше всего из-за того, что близнецы мертвы, – Давид опустил голову, якобы помянул братьев. На минуту воцарилась тишина. – Егора снял снайпер в день ареста, а Антона… Это я его убил. Он пытался причинить боль Соне. Из-за мести, хоть она, по сути, ни в чем и не виновата. Украл её, потащил на заброшенную стройку, хотел изнаси… – кулаки качка затрещали от напряжения. – Ладно, ты поняла. Вот я и лишился ума. Отпиздил его, он меня. Во время потасовки Антон вылетел из окна. Я сожалею. Всё вышло случайно. Но, если честно, он это заслужил. А вот Димыч этого не понимает. Думает, я убийца.
Вот это да. Ну и история. Хоть сериал снимай.
– Я всё поняла. Надеюсь, отношения между вами наладятся, – тяжко вздохнула я, сжимая в руках кружку с ароматным чаем с запахом мёда и пряных трав.
Внезапно наша беседа прервалась шумом, который раздался откуда-то сверху, с верхних этажей дома.
– Что это? – я вздрогнула. Подумала, что это уже началась высадка спецназа на крышу особняка с целью штурма и взятия с поличным меня – опасной соучастницы и теперь уже преступницы.
– Ой. Это Кристина, сестра Давида. Она спала. Надо было бы и её пригласить на чай и представить вас друг другу. Идем познакомлю, – Соня взяла меня за руку и повела на второй этаж по скрипучим ступенькам. – Безжалостный, ты не против?
Давид отрицательно качнул головой. Отпив чаю из кружки, он углубился в размышления. Вероятно, вспоминал прошлое. В моем воображении Давид выглядел так же, как Макс мне его и описал. Этот парень был чертовски привлекательным и горячим. Правда, в отличие от старого фото, сейчас его лицо покрывала густая щетина, а глаза… Это взгляд был немного уставшим и потерянным. Ведь эти красивые глаза много чего нехорошего повидали в жизни.
* * *
– Проходи, сейчас я познакомлю тебя с сестрой Давида, – сказала Соня, открыв передо мной одну из дверей спален, расположенных на втором этаже.
– А-а-а, Макс мне немного рассказал о… Кристине, – я вошла в светлую просторную комнату следом за Соней и тут же встретилась взглядом с ясно-зелеными глазами молодой девушки, что сидела в кровати и потирала глаза кулачками. Рядом с её постелью стояло инвалидное кресло. Мурашки побежали по спине. Мне вдруг отчего-то стало очень грустно, постольку я вспомнила рассказ Максима об этой несчастной девочке, которая едва не погибла от рук отца Давида. Кристина – сводная сестра Безжалостного. Отец Давида убил их мать за то, что она изменила ему с другим мужчиной, да ещё и родила дочь от водителя. За это мерзавец её отравил. А малышка Кристина… тоже выпила тот яд, но осталась жива и парализована на всю жизнь.
Отец Давида – настоящий ублюдок. Он умер год назад. Умирая, завещал Давиду всё своё имущество, включая этот чертов дом. Конечно, отец Давида был невменяемым человеком – психопатом, убийцей, живодёром и жестоким бандитом.
– Кристиночка, как ты? Как самочувствие? – Соня мягко улыбнулась девушке и присела перед ней на корточки.
Девушка слабо улыбнулась. Она взяла руку Сони, попыталась сжать.
– Ну вот, вот молодчина! Уже лучше. С каждым днём у нас появляется что-то новенькое, – брюнетка радостно похвалила девочку. – А это Аля. Она подруга Максима.
Кристина нахмурилась. В её больших и таких ясных глазах отразилось удивление.
– Да, да! Максима, Буйного. Он жив. Представляешь, он жив! Ты его помнишь? Помнишь, как он однажды приходил к тебе в гости и дарил подарки?
Она кивнула, улыбнулась.
– Молодец. Кристина, ты такая молодец. Ты помнишь, – обняла её Соня, кажется, начав плакать. – Через три дня мы уезжаем за границу. Твой братишка нашёл для тебя очень хорошую клинику. Твоим восстановлением займутся опытные врачи. Скоро ты встанешь на ноги и даже сможешь говорить. Потерпи немного. Всё будет хорошо.
Соня ещё крепче обняла девочку. Моё сердце что-то больно кольнуло в груди. Жалость и отчаяние. Кристина очень хотела обнять Соню в ответ, но не могла. Как же её жалко. Она такая молодая и красивая. Вот так вот ни за что… пострадала.
Я присела рядом с кроватью девушки и ласково ей улыбнулась:
– Привет, Кристина, я очень рада знакомству.
В ответ малышка несколько раз моргнула.
Вот так вот мы и познакомились. Надеюсь, у этой девушки всё получится. Она полностью поправится, сможет говорить и ходить. Я мысленно пожелала ей удачи и здоровья. Меня до глубины души тронул тот факт, что Соня возилась с девочкой, как с собственным ребёнком. Это говорило о многом. О том, что она очень добрый человек. И о том, что до безумия любит Давида. Поэтому она его не предавала. Макс правда ошибся. Соня – настоящий ангел. Они с Давидом идеальная пара. Я почему-то уверена, что у них всё получится. Беды забудутся, а любовь заиграет новыми красками.
* * *
– Спасибо вам больше за гостеприимство, но мне уже пора.
Познакомившись со всеми жителями этого дома, закончив беседу с Соней и Кристиной, я приняла решение вернуться в отель, к Максиму. Уж очень сильно соскучилась по своему бычку. М-м-м, а внизу живота стало вдруг очень горячо и приятно завибрировало. Тело вспомнило то, что этот ненасытный зверёныш вытворял со мной прошлой ночью. Хочу его. До одури! Брать, брать, брать. Каждый день. Каждый час. Любить, любить, любить! До последней капли сил. Потом спать. Есть. И снова… Любить, любить, любить. Брать, целовать, обнимать. Отличный режим дня до конца нашего пребывания в России.
– Да, хорошо. Сейчас, погоди, один момент.
Соня на секунду прервалась. Она взяла со стола небольшой листок бумаги и что-то там начеркала ручкой.
– Аль, хочу тебе кое-что рассказать. Я не знаю, в курсе ли Макс… но до тебя он встречался с моей подругой. Вот, – сунула мне в руки эту записку.
– Что это?
– Адрес.
– Какой?
– Кладбища, где она похоронена.
– Зачем это мне?
По спине пробежал холодок. Вот так номер выдала мне Соня на прощанье.
– Просто передай ему. И всё. Он должен знать.
– А что с ней случилось?
Сложив записку вдвое, я сунула её в задний карман штанов.
Соня выдохнула:
– Над ней надругались. А её тело выбросили на обочину за городом.
– Какой кошмар. – Ей-богу, хватит на сегодня страстей. – Я передам.
Наверно, он её любил? А она не выдержала, когда его посадили.
Честно, мне даже не хотелось во всём этом копаться и ревновать. Это ведь было в прошлом. О тех, кто не с нами, плохо не говорят. Я не буду. Я не знала эту Карину лично. Но мне ее жаль.
В комнату вошёл Давид, наш разговор прервался:
– Аль, оставь мне ваш номер. Паспорта и билеты я пришлю вам курьером на назначенный адрес. В какое-нибудь кафе. Встретишь его там в заранее оговоренное время и заберёшь посылку.
Я кивнула. Назвала Давиду номер телефона Макса и со словами благодарности спешно покинула особняк:
– До свидания. Спасибо за экскурсию по дому. Я подумаю и перезвоню вам.
Чёрт, ну опять я переигрываю. Актриса из меня как боксёр. Ну никакая.
* * *
– Ма-а-акс! Я вся горю! Я так соскучилась! Я люблю тебя! Люблю! Люблю! Люблю-ю-ю! И хочу-у-у! Возьми меня. Пожалуйста! Сегодня я хочу тебя жёстко!
Я набросилась на него прямо в прихожей. С разбегу. И, как дикая кошка, начала рвать на парне одежду. Кусала его губы, заглушая вопросы. Я была им одержима, особенно после того, как он довёл меня до экстаза. Это капе-е-ец!
Как я могла столько лет отказывать себе в удовольствии? Как могла бояться секса? Потому что рядом не было его. Достойного меня. Моей второй половинки.
И мне стыдно. Стыдно, что пару раз мы поругались с Максом из-за моих страхов. Всё оказалось куда проще. И не больно. Ничуть. Лишь в душе, что обидела его своим отказом. Для мужчин секс – как кислород. Для меня теперь, кстати, тоже. Наркотик. Раз попробуешь – и подсядешь.
– Эй, эй, кошка! Полегче, – Макс кричал, хохотал и пытался отбиваться от моего голодного напора. – Расскажи, что случилось? Ты встретилась с Давидом?
Но я его не слушала. Я, будто одержимая, с жадностью сдирала с Буйного штаны. Его футболка превратилась в половую тряпку. Джинсы грубо слетели на пол. Тяжёлая пряжка ремня ударилась о паркет, а сам Макс полетел спиной на кровать.
– Ар-р-р! – зашипев, я запрыгнула на него сверху и оседала, приглушив возмущения любимого дерзким поцелуем.
А потом я его оседлала. Сверху. Придавила бедра любимого своими к матрасу, взяла в плен и скакала на парне, как ненормальная, пока у него и у меня одновременно не посыпались искры из глаз. Получив оргазм, мы обессилено обмякли на кровати. Не прошло и трёх минут, а мои руки снова потянулись к его члену. Взглянув в удовлетворённое лицо мужчины, я нагло прорычала:
– Я хочу ребёночка.
– Чё? – Макс даже закашлялся.
– Я сказала: немедленно сделай мне ребёнка, Буйный!
– Боже, Аля, что с тобой? Тебя похитили инопланетяне? И подменили? – он расхохотался. Парень в полном шоке. А я, как озабоченная маньячка, уже усердно натирала его обмякший прибор, стимулируя всё новое и новое возбуждение.
– Я просто очень сильно тебя люблю. И да, я вошла во вкус. Мне тебя мало. Я слишком долго голодала без мужского тепла и таких сумасшедших ощущений.
– О, Боги. Я воспитал настоящую ненасытную бестию! Кто ты, тигрица? – любимый кричал, одновременно хохотал, когда я брала его снова и снова, снова и снова…
– Теперь я – твоя жизнь, – прозвучал мой последний хищный стон под крышесносный оргазм и измученная, я заснула не его надёжной груди.
Эпилог
Мы в темпе собирали вещи. Вызвали такси и помчались в аэропорт. На душе так было волнительно. Чёрт. Я молил Бога, чтобы у нас всё получилось, чтобы мы без проблем покинули родную страну и устремились в солнечный Рио. А там я наконец увижу своего брата. Да, я его простил. Людей нужно прощать. Тогда и самому становится легче, тем более мы расставили все точки над «i» и я узнал, что Соня не виновата. Что её подставили, что она тоже прошла все круги ада, как и мы с братьями. К тому же она потеряла ребёнка. Родная мать над этим похлопотала. Подмешала бедняге в чай некий препарат… и всё. Её связь с Давидом практически оборвалась. Но я рад за них. Они смогли вернуть свою любовь. Смогли за нее побороться, когда сил уже ни на что не было, когда их сердца тлели в огне вечной боли, когда они оба разучились доверять людям и наслаждаться жизнью на полную катушку. Они победили. Их чувства… сильнее предательства. И сейчас они ждали двух малышей, несмотря на то, что Соня несколько лет не могла забеременеть от другого мужчины, когда думала, что Давид умер в тюрьме. Но случилось самое настоящее чудо. Небеса подарили им счастье. Даже два. Два больших и драгоценных счастья. Мальчика и девочку.
* * *
Дорога в аэропорт выдалась долгой. Два дня назад Але удалось забрать фальшивые документы и билеты у курьера. Они встретились в кафе. Моя девочка молодец! У нее всё получилось. У НАС всё получилось. Спасибо братишке. Вот теперь точно все обиды прошлого останутся там же. В прошлом.
Когда мы проезжали мимо кладбища, того самого, адрес которого был указан в записке от Сони, меня ударило током. Я вспомнил о бывшей. Карина. Надо бы… попросить у нее прощения. Я просто обязан хотя бы раз положить ей цветы… на землю.
– Аль, я должен её помянуть, – взял свою малышку за руку и крепко сжал, когда мы припарковались возле обшарпанных ворот тёмно-серого цвета, открывающих вход в довольно-таки мрачное местечко.
Девушка кивнула и без лишних допросов меня отпустила:
– Я пойду с тобой.
Я должен был туда поехать. Я ведь не полная свинья. Грубо, конечно, поступил с девчонкой. Каринка мне нравилась. Возможно, мы могли бы попробовать нечто более серьезное, чем офигенный регулярный секс без обязательств. Но в связи с острыми событиями прошлых лет я был вынужден положить конец нашим отношениям. Жёстко. Чтобы ненавидела. Чтобы не искала. И забыла. Я всегда так грубо поступал с предыдущими девками. Не было иного выбора. «Работа» не позволяла. Разовые крали могли и донести туда, куда не надо. К тому же мы с братьями не засиживались на одном месте. Мы поклялись не заводить семей, потому что могли навлечь беду не только на нашу компашку, но и на дорогих сердцу людей.
По правде говоря, что не делается, то делается к лучшему. Не порвал бы с бывшими – не встретил бы свою Дюймовочку. Не сел бы в тюрьму – не спас бы потом Алю из лап мудозвонов.
Да уж. Странная, однако, у нас судьба. И правда, если бы я не напортачил с криминалом, мы бы с Алей никогда не встретились. Во всём нужно искать плюсы.
На могиле бывшей было тоскливо и одиноко. Бетонный монумент и клумба, заросшая сорняком. Нет даже фотографии. Лишь имя и проклятые даты.
Я помянул бывшую подружку минутой молчания. Мысленно попросил у неё прощение за грубость, что ей причинил, и положил на сухую землю две красные гвоздики.
– Как она погибла? – спросил у Али с грустью в голосе, с напряжением в груди.
– Соня сказала… её изнасиловали. На трассе вышвырнули на дорогу.
Я молчал. С хрустом сжал кулаки. Внутренне тосковал, проклиная тех, кто совершил это бездушное варварство с молодой, но очень глупой девчонкой.
– Любил её? – Аля положила руку на мою спину, слегка похлопала по лопатке – утешала.
– Трудно сказать… – задумался я. – С ней было весело.
– А со мной? Как со мной? – прозвучал её нежный голосок с волнением, надрывом, очевидной ревностью.
– Перестань. Ты вообще… Ты чудо! Неожиданно появившееся в моей гнилой судьбенке.
Слов не подобрать, как же сильно я её люблю.
– Скучаешь по Карине?
– Сожалею, – покачал головой. – Я ведь так грубо с ней обошёлся. Хоть и были знакомы всего ничего. Понты. Это она из-за меня во все тяжкие пустилась.
Писец…
Дурень я. Да и только.
– Не вини себя, – моя девочка крепко-крепко меня обняла. И утешила: – Это был её выбор. Человек сам хозяин своей судьбы. Она просто так решила… Сама. Ты не обязан брать вину за гибель девушки на себя.
– Да, малыш. В чём-то ты права, – я обнял Алю в ответ, погладил её длинные волосы, заплетённые в красивую, как колос пшеницы, косу, прижал к своему крепкому телу и повел обратно, к ожидавшему нас такси. – Забудем о прошлом, детка. Нас ждёт роскошное будущее, – перед тем как открыть дверь перед любимой, я развернул её к себе лицом, прижал ягодицами к бамперу автомобиля и сладко-сладко поцеловал, чтобы доказать, насколько сильно я счастлив, что она теперь моя. Что она есть у меня. А я есть у неё.
* * *
В аэропорту я нервничал как никогда прежде. Даже Аля, и та вела себя более сдержано и расслаблено. Главное – не подавать виду. Расслабься, бро, всё будет зашибись. Всё получится. Не падай духом, не суетись. Вдох-выдох. Выдох-вдох. Ребята в форме, да я божий одуванчик.
Соберись, Буйный. Шуруй к терминалу. Вы ведь везунчики, ёпте, если до сих пор живы.
Взявшись за руки, мы с Алей подошли к таможне. Проверка длилась недолго. Уф-ф-ф. Я чуть было не родил кого-то от паники и радости, когда всё закончилось, а наши паспорта успешно прошли фейс-контроль и были награждены штампами. Ни единого вопроса-допроса, претензий, лишней болтовни. Наши вещи быстро досмотрели, а нас самих пропустили в зал ожидания.
Теперь можно расслабиться и смело выдохнуть. Красавчики. Вы победили.
Таможня позади. Впереди – красавец лайнер.
Полчаса – и мы в самолете. Крепко-крепко переплели пальцы друг друга в крепкий замок и поцеловались. Чокнуться можно! Мы вместе. Все самое страшное позади. Через несколько часов начнется новая жизнь. Нет, больше никакого криминала. Буду зарабатывать своим талантом. Честным путем. И подарю моей малышке ребёночка, как она и хотела. Нет, не одного. А двоих. Или троих. Вместе с Давидом мы откроем школу бокса, будем тренировать ребят. Зашибись мечта!
Ну и пусть первое время поживём небогато, зато в тишине, покое и с любимыми девушками в обнимку. А если повезёт – выйдем на мировой уровень в боксе. Вдруг нас заприметят богатые спонсоры и начнут активно пиарить? Есть к чему стремиться.
Вперёд, Буйный, несись к своей мечте. Я точно знал, что добьюсь этого. Я верил. Всем своим сердцем и душой верил, что наши мечты станут реальностью.
Перед посадкой на самолёт я спросил у Сони:
– Почему Рио?
– Давид сказал, что там живёт его дальний родственник. Дядя вроде, который недавно нашёл твоего брата. Брат по маминой линии. Он сказал, что в случае чего поможет по любому вопросу, прикроет, снабдит крышей над головой и кровом.
Отличное решение. Да мы просто везунчики. Всё-таки, как-никак, чемпионы. Найти работу для профессионального, востребованного спортсмена – всё равно что пельмешки сварить. Думаю, там мы уж точно не зачахнем от голода.
Аля впервые увидела аэропорт. А от самолётов верещала как маленький ребенок, не в силах сдержать эмоции от восторга. Я очень счастлив. О да, как и обещал, я покажу ей большой мир и кину к её ногам целую вселенную. Потому что лишь она одна достойна всего самого лучшего. Потому что она – моя. Моя девчонка. Судьба. Мой лучик надежды в тёмной жизни, ради которого я полностью изменился и не потерял смысл существования.
– Боишься, сладкая?
Двигатели гудели. Лайнер медленно выруливал на взлётную полосу. До взлёта считанные секунды, а моя малышка уже вжалась спиной в спинку кресла. Стучала зубами, крепко-крепко сжимала мою ладонь, так, что я уже не чувствовал пальцев, а кожа на руке по цвету превратилась в сливу.
Это будет её первый в жизни полёт.
– Немного.
– Я с тобой. Ты столько всего вытерпела в жизни, а сейчас? Неужели испугалась какого-то там самолетика, – улыбнулся, игриво ущипнул крошку за пухленькую щечку. Кстати, девушка-то поправилась. Попочку наела, сисечки, щечки. Больше не выглядела как ходячая палка. Я собой доволен. Хоть что-то сделал в жизни достойное. Для кого-то. А то при деньгах в былые времена катался как хлеб в масле и плевал абсолютно на все, как грёбаный эгоист. Сейчас в приоритете лишь она, моя девочка. Я всё ей отдам. Хоть свой последний кусок хлеба, хоть собственное сердце, что голыми руками ради неё выдеру из груди.
Моя принцесса закрыла глаза. Бортпроводник объявил, что самолёт взлетает. Мы набирали скорость. Обожаю эти ощущения, ощущения отрыва от земли и осознания, что ты становишься выше облаков.
– Ну, не страшно ведь? Посмотри вон туда, – повернул её миниатюрную головку в сторону иллюминатора и услышал сладкий девичий стон восторга.
– Максим, это что? Облака? Как красиво! Они как вата… Невероятно! А там закат! Посмотри, какие цвета… Солнце садится. Вот это да.
Да, зрелище что надо. Мы любовались закатом из окна иллюминатора. Моя девочка счастлива. Как это офигенно – видеть на её лице улыбку, а не слёзы. Нет, больше никаких слёз. Обещаю.
* * *
Через час моя Дюймовочка уже во всю сопела в самолёте, уютно устроившись на соседнем кресле, положив голову на моё плечо. А я сжимал ее нежные ручки и думал, какой же я, чертов сукин сын, самый счастливый засранец на свете!
Моя Дюймовочка.
Как же дико я тебя обожаю! До чертей в башке. Я болен тобой.
И будь я миллиард раз проклят и разодран на куски, если хоть раз увижу твои слезы. Я сделаю тебя счастливой. Клянусь! А если нарушу эту клятву… то ты вправе взять чё-нибудь острое и лишить меня главного мужского достоинства.
Я не шучу!
Зуб даю.
Моя самая любимая, самая ласковая девочка на свете!
С особым трепетом я поцеловал каждый пальчик её хрупкой ручки и наслаждался, как она дёргается от чувственных прикосновений влажных губ к мягкой коже. А затем спросонья Аля обхватила меня за шею, притянула к себе, нежно-нежно поцеловала в губы и промурлыкала:
– Люблю тебя, Буйный. Очень сильно люблю…
Вжал малышку в себя, улыбнулся до боли в скулах и понял, что теперь я действительно окольцован до самой кончины. Потому что нашёл ту самую единственную, ту самую неповторимую пленительницу моего бешеного сердца, хранительницу очага, будущую обладательницу новой фамилии.
Моей фамилии!
Вот оно – счастье. Вот он, такой счастливый и такой желанный конец истории.
И я ещё раз повторюсь: если откажусь от своих слов, богом клянусь, сам себя и укокошу.
Конец
Комментарии к книге «Буйный», Дана Стар
Всего 0 комментариев