«Сладкая месть»

Сладкая месть (fb2) - Сладкая месть [Фейк] 1067K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дана Стар

Дана Стар

Сладкая месть

С раннего детства мама учила меня держаться подальше от злых дядек, но однажды я нарушила её запреты и встретила ЕГО. Он — сущее зло. При одном только взгляде в его сторону, моё сердце горит и мучается в агонии, а лёгким становиться нечем дышать. Он — ужасный и опасный тип, боксёр-нелегал, со страшными татуировками на огромном накаченном теле, от которого следовало бы бежать и спасаться как от смертельной чумы.

Но, вопреки всему, я иду на безумный риск. Ведь сердцу… не прикажешь.

Однажды он спас меня. А я… Однажды я воткну ему нож в душу.

Вторая книга дилогии.

Первая книга – Сладкое зло.

ГЛАВА 1.

Я не успела даже открыть глаза, не успела привыкнуть к свету, осознать, где я, что происходит, почему мне так больно и одиноко, почему в висках гудит, а сердце трещит и крошится на осколки… как тут же получила хлёсткий удар по лицу.

— Паршивка!

Отвернулась, закрыла голову руками, свернувшись клубочком, и мысленно застонала, оберегая лицо от новых ударов. Острый шлепок по щеке отрезвил не хуже ведра с водой, добытой из морозной проруби.

— Вот ведь дрянь поганая! Допрыгалась! Доигралась! Я ведь предупреждала!

Этот голос, наполненный злобой и ненавистью, принадлежал моей матери.

Затылком я ощутила, как она замахнулась, чтобы нанести очередной удар, но, почувствовав внезапный, удушающий приступ тошноты, подступивший к горлу, вскочила с кровати, бросившись в уборную.

— Кудаааа! Не смей удирать! Иначе я больше никогда не встану на твою защиту…

Слова родной матери, как острые, отправленные ядом стрелы, втыкались в мою спину, в душу, в сердце… кромсая до уродливых, кровоточащих шрамов те составляющие, которые сделали меня человеком, а не куском холодного гранита.

Не знаю, как я до сих пор дышала, как стояла на ногах. Меня штормило, знобило, душило. Кажется, у меня началась лихорадка и возможно температура тела поднялась до максимального предела, перевалив за грань нормы. Сорок, сорок два градуса… Или даже больше. Потому что кожа не горела, а пылала! Настолько дико, что хотелось сдирать её с себя ногтями, слой за слоем, сантиметр за сантиметром… а внутренности плавились в кисель, превращаясь в вязкое подобие смолы.

Но больше всего досталось душе. Мой дух рассыпался на мельчайшие крупицы. Без возможности починить, собрать душевный стержень в былое состояние. До момента чудовищного взрыва. Превратившего мой жалкий мирок, в чёрную, погибающую пустошь.

Внутренне я полностью умерла.

Потому что знала, что как прежде больше никогда не будет.

Жизнь изменилась. Один миг, миг предательства, решил всё.

Его теперь нет. Моего любимого.

И меня нет.

Нас больше нет.

Я погубила все.

Я его просто убила.

Морально. Пока ещё морально…

Сожгла. Облила грязью. Втоптала в болото ненависти.

Давида. Моего Безжалостного. Мой единственный лучик счастья, в бесконечной бездне хаоса.

Почему погубила?

Да потому что лишь одному Богу известно, как сложится его судьба в будущем.

Морально он мертв. А физически… Знаю, что Давид жив. Хоть и в бреду, но я слышала разговор мамы с Виктором, пока поддонок следак нёс меня на руках к дому, после успешного закрытия дела.

Виктор подтвердил, что Давида, вместе с его бандой, взяли живьём.

За исключением… Егора.

Их взяли на горячем, с удачей для следователя, как подонок и планировал.

Егор мёртв!

Я сама видела. Видела, как на моих глазах его голова превратилась в кусок фарша, когда один из снайперов навсегда стер парня с лица земли одним умелым выстрелом. Я помню глаза Егора. И ужас, застывший в них, за долю секунды до гибели.

Я помню, как кричал Антон, как он бросался на окровавленное тело брата, выкрикивая страшные гадости, рыдая, вырывая клочья собственных волос.

Я помню всё. До мельчайших деталей.

Как будто пережила тот день глазами каждого из братьев.

Боже!

Пожалуйста! Ну пожалуйстааа! Пусть это будет всего лишь бредовый ужастик! Прошу Господи! Умоляю! Я считаю до трёх и просыпаюсь!

Один.

Два.

Три.

И…

И снова меня выворачивает в уборной наизнанку так, что я падаю коленями на пол, разбивая ноги в кровь.

И реву!

Реву!

Реву!

Когда окончательно прихожу в сознание после нескольких часов мучительных кошмаров.

— Открывай, дрянь!!! Открываааай!

Она одержимо бросалась на дверь, гатила кулаком по дереву, рычала и добивала меня своими страшными угрозами.

А мне хотелось лишь одного…

Просто взять и сдохнуть.

Но что-то подсказывало, что я должна быть сильной! Должна бороться до последнего вздоха! Должна всеми возможными способами помочь любимому.

Даже ценой собственной жизни. А ещё… я начала чувствовать странное тепло внизу живота. И слышать плач. Плач моего ангела-хранителя, который нашёптывал, что я должна немедленно взять себя в руки и напрочь истребить мысли о суициде! Ради того… что отныне живет во мне.

Внутри моего живота.

И в осколках разбитого сердца.

***

— Соня! Открой! — истошные вопли прекратились, голос матери немного смягчился, — Тебе плохо, да? Может скорую вызвать?

Я настолько ослабла, настолько выбилась из сил, что не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Сидела в обнимку с унитазом, а по щекам катились слёзы.

Поскольку я начала осознавать, что моя тошнота — не следствие нервного перенапряжения. А куда более острая проблема.

Интуитивно я чувствовала, что с моим организмом что-то не так.

Странные симптомы появились примерно с неделю назад. Но я не уделила им должного внимания. У меня пропал аппетит, разыгралось отвращение к запахам, а ещё безумно хотелось спать. Но весь этот «бутон особых предвестников» я списала на излишнюю нервозность в отношении с матерью, ее ублюдком-ухажером и моим парнем.

И да. В этом месяце у меня ещё не было менструации. Но такое бывало и раньше, по весне, когда происходили резкие скачки климата, с зимы на лето, поэтому подобные сбои меня не сильно волновали.

Обычно, мы с любимым всегда предохранялись. Правда однажды… Давид не смог сдержаться. Да и я ему не позволила испортить наш обоюдный оргазм. Мы слишком проголодались, слишком сильно сошли с ума! Слишком сильно помешались друг на друге! Позабыв о самом важном.

Как и я забыла вовремя выпить таблетку.

На форумах в интернете я начиталась разной информации, о том, что забеременеть с первого раза практически нереально! Люди годами пыхтят и ничего у них не выходит. Успокоившись, дальше продолжила наслаждаться жизнью вместе с любимым, не подозревая, что внутри меня уже растёт и развивается маленькое чудо. Зачатое в большой и сильной любви.

Я далека от взрослой жизни. Далека от настоящих проблем. И всегда существовала в каком-то своём розовом мирке, уверенная, что подобные проблемы никогда меня коснутся. Потому что мой тыл охраняет настоящий защитник, ставший моей личной тенью. Я каталась на розовых облачках, смеялась и веселилась, заедая мелкие проблемки сладкой ватой, пока однажды не оступилась и не свалилась с небес в самый центр полыхающего Ада.

Этот удар выбил из меня все веселье, оставив в душе лишь боль и страдания.

Жизнь полна «сюрпризов». Никогда не стоит радоваться раньше времени. В один миг можно сглазить всё. Я тому... живой пример.

***

Голова снова закружилась… Мир покачнулся в бок, и я почувствовала, как дыхание сбилось, как глаза закатились как у мёртвой рыбы, а кислорода в легких катастрофически стало мало. Чувствуя покалывающую дрожь в руках, жадно хватая спертый воздух губами, накренившись вправо, я полетела боком на холодный, кафельный пол.

Резкая вспышка боли. Едва уловимый стон…

И страшная, пугающая темнота.

***

Последующие несколько часов я провела в каком-то хаосе. То открывала глаза, то закрывала. Видела то свет, то тьму. Слышала голоса незнакомых людей, а ещё громкую, монотонную сирену скорой помощи, которая звучала картаво и искажённо, как будто её записали на старый, плёночный проигрыватель, который зажевало.

Настолько ужасно, как сейчас, я себя ещё никогда не чувствовала. Меня буквально выворачивало внутренностями наизнанку, а перед глазами снова и снова видела одни и те же страшные картинки. Давида. Как его избивают дубинками и ногами, а он истекает кровавыми ручьями. И, заплывшими от побоев глазами, смотрит лишь на меня.

В его взгляде больше нет доброты. Там бушует ненависть и смерть.

А на некогда чувственных, нежных губах искрится пугающий оскал.

Давид превратился в монстра.

И это Я сделала его таковым.

***

Я закрывала глаза и открывала с мыслью, что мне нужно срочно найти любимого. Встретиться в суде, в тюрьме или хрен ещё знает где! Но обязательно встретиться! Позвонить, хотя бы написать записку! Объяснившись, что я не хотела его предавать. Я сглупила. Запаниковала. Ляпнула, не подумав!

Я ведь очень сильно его люблю! И я не смогу без него жить. Я душу в пекло продам, я сердце собственное вырву и ему отдам! Лишь бы с любимым всё было хорошо! Лишь бы он поверил, что я не желаю ему зла.

Между нами выросла стена из непонимания. Всё и вправду случилось так, будто я действительно действовала по приказам мерзавца Виктора. Будто я выступала в роли приманки, или подсадной утки.

И от этих заключений хотелось биться головой об стену, вопить, орать до крови в горле, доказывать, что это грязная ЛОЖЬ!

Однако, в моем положении, ни в коем случае нельзя нервничать. Я буду себя беречь. Я хочу этого ребёнка! Хочу всем сердцем и душой! Я мечтала о малыше. О сыне. От Давида.

Когда любимый узнает, что он скоро станет папой… всё изменится. Стена ненависти падет, превратившись в пыль. И мы снова будем вместе.

Я буду его ждать. Столько, сколько понадобиться. Десять, двадцать, тридцать лет. Вечность…

В моем сердце нет больше места другому мужчине. Я отдала своё сердце одному и единственному. Моему Безжалостному. Моему сильному, непобедимому чемпиону. И я буду бороться за нашу любовь до последнего вздоха.

Вой сирен. Противный скрип дребезжащих колес. Грохот. Взволнованный плач матери. Мимолётный глоток прохлады… Чьи-то незнакомые, обеспокоенные голоса.

И снова затхлое пространство, в котором неприятно пахнет медикаментами, старостью, смертью.

— Дав-ид… — шептала, крутила головой то вправо, то влево, рыдала, утопая в океане липкого пота, бормотала что-то в бреду, постоянно звала любимого, когда меня, кажется, везли на каталке по тёмным коридорам незнакомого помещения, пока я не почувствовала болючий укол в руку и не улетела в бесчувственное забвение.

***

— Как моя доченька? — знакомый, женский возглас нарушил вынужденный сон.

— Состояние стабильное, угроза выкидыша миновала. Пациентка поправится, не переживайте. — Ответил приятный, мужской голос. — Девочка бредила. И всё время звала какого-то Давида.

Мать утробно зарычала. Её звериный рык мигом привёл в чувство. Как будто мне в голову воткнули острый, пропитанный мышьяком штырь.

Разлепив один глаз, затем второй, попыталась оценить окружающую обстановку. Как оказалось, я находилась в просторном помещении, окрашенном в белые тона, с огромными, незанавешенными окнами. Рядом стояли ещё несколько пустых коек, прикрытые ширмой, а над головой покоилась капельница, которая была подключена к моей левой руке с помощью иглы и силиконовой трубочки.

В комнате было прохладно. В воздухе циркулировал запах медикаментов и спирта, который вызывал у меня страх с примесью отвращения.

Ненавижу больницы!

Здесь всегда моторошно и уныло.

Тут режут людей, обкалывают иглами, проводят страшные хирургические манипуляции, от которых кровь в жилах стынет.

А ещё здесь случается много смертей.

В глазах по-прежнему двоилось, как будто я находилась под водой. Но все же, мне удалось рассмотреть две фигуры, облачённые в белые халаты, которые стояли в коридоре, у приоткрытой двери в палату, и с серьёзными лицами что-то увлечённо обсуждали.

Как оказалось, обсуждали они меня.

Мать и, вероятно, мой лечащий врач — седовласый, тучный мужчина в очках, с фонендоскопом на шее.

Притворившись мёртвой, прислушалась к беседе.

— Доктор, а вы уверены, что она беременна? — мамин вопрос больно резанул по ушам, — Может все-таки это какая-то ошибка? А? — вцепилась в идеально отутюженный рукав халата врача, повиснув на мужчине, как голодная змея на куске добычи.

— Алла Аркадьевна, если бы девушка была девственницей, при обследовании, можно ещё было сказать, что да, случилась ошибка! Но анализы не ошибаются. Ваша дочь действительно в положении. И её состояние… оставляет желать лучшего. Пациентка крайне истощена. Жизнь будущего малыша находится в опасности. Однако, в настоящий момент, поводов для волнения нет. Угроза выкидыша миновала. Мы пропишем девушке витамины и…

Мужчина не успел договорить, мать нагло перебила:

— Михаил Иванович, скажите пожалуйста, а вы сможете прервать нежелательную беременность?

Я резко дернулась, сжав руки в кулаки до острого жжения в суставах. Как будто под ногти вогнали ржавую иглу, стоило только услышать это грязное слово «аборт».

И меня снова затошнило. Но я попыталась сдержаться, не подав виду, что пришла в сознание.

— Что? Вам не нужен этот ребёнок? — тот, кого она окрестила Михаилом Ивановичем, от удивления даже закашлялся.

— Нет. Нам он не нужен. — С ядом в голосе. — Его отец преступник и убийца, который скоро сядет в тюрьму до конца своих мерзких дней.

— Вот как… — Отчаянно. — Когда Соня очнётся, мы поговорим с ней по этому поводу. Если она согласиться — сделаем всё необходимое, чтобы облегчить ваше горе.

— Доктор, простите! — сквозь щели между ресницами я увидела, как мать, оглянувшись сначала по сторонам, затем, ещё раз на меня, наклонилась к Михаилу ближе, и что-то шепнула мужчине прямо на ухо, отчего тот опешил, как будто ему только что прыснули ртутью в лицо.

— Нет, извините, это не в моей компетенции.

— Она у меня просто это… того… слегка невменяемая. Будет сопротивляться, брыкаться, ругаться! Пырнуть даже может, если вы заведомо к ней со шприцами полезете! А всё потому, что связалась с психопатом, уголовником, сущей нечистью! Вы сами подумайте! Куда такой вот… эмм... невменяемой личности… ребёнок. Она ж его на помойку… в лучшем случае. Девочка глупая, молодая… Родит, а дитя на меня повесят. И это хорошо, если дитё здоровым родится. Отец-ублюдок, круглыми сутками сидел на игле. — Разрыдалась, уткнувшись носом в крепкое плечо терапевта.

Ложь!

Это грязная, подлая ложь!

Я держалась как могла, чтобы с дуру не вскочить на ноги, чтобы не устроить скандал на всю клинику на глазах у сотни больных.

Спокойно, девочка. Только спокойно.

Вдох-выдох.

Вдох-выдох.

Ради малыша, я не буду нервничать.

Он мой. И никто не посмеет к нему сунуться!

Никогда!

Только через мой труп!

— Ладно, дамочка, не утрируйте. Давайте только без истерик! — Также в ответ похлопал по плечу. — Всё устаканиться. В таком случае, с вами поработает психолог, чтобы определить, действительно ли у девушки имеются некие отклонения в психике. А там уже будет видно. В любом случае, я не имею права делать что-либо без согласия пациентки. Лишь в очень и очень тяжёлых случаях. Простите. И всего доброго.

Он собирался было уйти, но мать снова вцепилась в локоть врача, не позволяя ему это сделать.

— Постойте. Может вы пересмотрите ваше решение? Дело в деньгах? Я заплачу. Столько, сколько скажите. Но сделайте это как бы... невзначай — Последнее слово произнесла очень тихо, я не расслышала.

Кажется, словно это слово разозлило доктора, заставляя его повысить голос:

— Быть может это вам нужно пересмотреть ваше отношение к случившемуся?! В случае аборта высок риск бесплодия. Особенно нерожавшей девушке с резус отрицательной группой крови. Как у вашей дочери. И не важно кто отец малыша. Важно, что он ваш. Что он — частичка вас. И что он вырастет в истинной любви, в счастье и в заботе. Тогда на гены можно будет наплевать.

Вы ведь многим рискуете. Неужели возможность стать бабушкой, возможность взять на руки новорожденную крошку, ВАШУ крошку! Вас удручает? Подумайте об этом, пожалуйста. Многие женщины мечтают о ребёнке, но не у всех, к сожалению, в наше время, получается успешно забеременеть.

И он ушёл.

А меня смертельно контузило!

Что это, черт возьми, только что было??

Невольно опустила руки на живот и почувствовала, как по щекам градом покатились жгучие слёзы.

У меня будет малыш.

Мой ребёночек…

Мой и Давида.

Господи!

Боже!

Как же так получилось??

Что же делать?

Мама, грубо выругавшись себе под нос, хлопнув дверью, тоже испарилась в неизвестном направлении, оставив меня в абсолютном одиночестве, внутренне гнить и мучиться от услышанных слов.

Порой, мне даже казалось, что их шокирующая беседа — часть кошмарного сна. Однако, сколько я себя не щипала, сколько, не хлестала по щекам — так и не смогла проснуться.

Буквально через час, мама снова вернулась в палату.

Я не успела вовремя притвориться спящей. Она поняла, что я пришла в себя.

Да и не могу же я вечно изображать мертвую?

От мамы разило табаком. Лицо бледное, иссохшее, измученное болью и страданиями, по цвету напоминающее увядающую листву. А в глазах стынет злость. Холодные, бездушные, они окатили меня холодом, стоило только встретится с ними взглядом. Один на один.

Но как только она поняла, что я больше не сплю, её лицевые мышцы исказились печалью, брови выгнулись дугой, а по щекам покатились слёзы.

Кажется, эти рыдания были искренними.

Когда мама подошла к моей кровати, я тут же дернулась, сжавшись в комочек, ожидая очередного скандала, очередных колких гадостей в мою честь… а может даже и очередных ударов. Но, она не собиралась меня ругать, тем более, избивать на глазах у персонала. Она просто хотела поговорить.

— Сонечка, нам нужно поговорить… — Мягко, осторожно. Присела на край постели и бережно поймала мою руку, с торчащей из вены иглой. Задержав дыхание, не моргая, глядя глаза в глаза погладила холодными ладонями бледную, бесчувственную кожу. — Как ты себя чувствуешь? Нормально? — сама спросила, сама ответила и, не дожидаясь ответа, продолжила. — Послушай меня внимательно. Только не истери, ладно? Выключи эмоции, включи разум. Ты уже большая, взрослая девочка… Дела наши крайне серьёзны.

Выждала паузу, полоснув по мне самым печальным взглядом на свете.

И продолжила:

— Ты…

— Я в положении. — Перебила. — Знаю. — Тяжёлый вздох, взгляд в потолок.

— Вот как… — вздрогнула, — Я не буду больше на тебя кричать, тем более... поднимать руку. Я немного успокоилась. И хочу попросить у тебя прощения за свою вспыльчивость. Накипело. Прости, милая. Просто очень испугалась, когда узнала, что те мрази взяли тебя в заложницы, да ещё и угрожали автоматами. Хорошо, что Виктор быстро поставил тварей на место. Поэтому я и разозлилась. Предупреждала ведь! Что игры с бандитами ни к чему хорошему не приведут. — Она снова начала пыхтеть и дымиться, как забытый на плите чайник. — Поэтому… будет лучше, если этот ребёнок… не родится.

На секунду мне показалось, что вселенная просто умерла, погрузившись в вечный мрак. В ушах зашумело, а горло сдавило ржавыми тисками.

— Хочу, чтобы ты избавилась от ребё… — кашлянула, — от плода.

— Мама! — схватилась за сердце, ощутив жгучий, болезненный укол, в области груди.

Прошу, Господи, пусть её мерзкие слова окажутся иллюзией!

— Успокойся! Давай рассуждать логически! Этот Давид… он ведь наркоман! Да ещё и уголовник! А ты? Ты примерная, скромная девочка, мамочкина послушница! Он как смертельная чума, против тебя, моего хрупкого, маленького цветочка. Ребёнок родится больным, слабым, неуравновешенным! Сколько таких случаев по всему миру? Предостаточно. Твоя жизнь будет разбита. Особенно, если ты выносишь своё дитя, а оно, вдруг, не дай Боже, погибнет, из-за своих врождённых изъянов, когда ты к нему вдоволь привыкнешь!

— Он не наркоман! Не наркоман! Ясно!!! — подскочила с громкими воплями, пытаясь отстоять правду, да так, что в глазах потемнело, а голова пошла кругом. — Это ложь! Грязная, чёрствая ложь!

Она не вправе решать за меня!

Это моя жизнь! Мой выбор!

Я не её собственность.

Я совершеннолетняя и самостоятельная личность!

Раскричалась, разревелась, с головой забившись под одеяло, утопая в горьких слезах… Слезах обиды, отвержения, ненависти.

— Ладно, ладно! Успокойся! — мать запаниковала, заметалась по комнате, схватившись за голову.

Как раз в этот момент заглянула медсестра.

— Так, выйдете немедленно! Пациентке нужен отдых. — Отчеканила командным тоном, выставив ошарашенную родственницу в коридор.

А я, получив очередной укол в вену, улетела в холодную, беззаботную неизвестность.

ГЛАВА 2.

Прошло несколько дней. Больше мы не возвращались к теме прерывания беременности.

Господи! Даже не хочу думать об этом паршивом слове!

Мне заметно полегчало. Тошнота практически не беспокоила. Хоть и слабый, но появился аппетит. Я пихала в себя еду через силу, потому что думала лишь о двух вещах — о малыше и о его отце.

Мне все время хотелось спать и рыдать. Но приходилось отвлекаться, чтобы в очередной раз не угодить под капельницу. А ещё я мечтала, чтобы меня выписали, чтобы как можно скорей отыскать любимого, вымолить встречу с ним. Хоть на минутку. Хоть на пару секунд! Хотя бы просто передать записку с объяснениями и с такой важной, такой волнительной новостью.

Узнав о ребёнке, я была уверена, Давид смягчится.

Однако, я до сих пор не знала, что с ним сейчас происходит! В какую именно тюрьму его запихнули! Был ли суд? И каково было его решение?

С мамой по этому поводу я напрочь боялась разговаривать. Она сказала лишь одно: «Больше с этим плешивым подонком ты никогда не увидишься!»

Одна надежда на Виктора, или на Карину.

У нас с Виктором был договор. Надеюсь, что он успешно вступил в силу.

***

Мать навещала меня несколько раз в день. Она даже отчеканила кое-какие наставления персоналу, чтобы те следили и докладывали матери о каждом моём шаге.

По её прошению ко мне подослали психолога. Это было низко!

Сложилось такое ощущение, что мама нарочно пыталась доказать, что я неуравновешенная, чтобы меня как можно скорей лишили родительских прав.

Вопреки лживым утверждениям, психолог озвучил абсолютно противоположный диагноз:

— Девушка психически здорова, однако сейчас пациентка находится в подавленном состоянии. Она очень хочет этого ребёнка. Вы, как мать, должны поддержать свою дочь.

— Но… но как же генетические аномалии? — даже рот от потрясения приоткрыла.

— По данным УЗИ, пока что всё в норме. Возможно, вы просто чересчур сильно утрируете трагичность данной ситуации. Не у каждого человека, который курит, пьёт, принимает наркотики рождаются нездоровые детки. Доказано и проверено на практике. Медицина не стоит на месте. В случае отклонений в утробном развитии наши врачи сделают все возможное, чтобы избежать трагедии.

С этими словами сеанс «психотерапии» завершился.

И снова мать проиграла.

А я внутренне ликовала и с особой нежностью гладила свой, пока ещё плоский животик под одеялом, радуясь небольшой, но победе, нашептывая в уме утешительные фразы, адресованные будущему ребёночку:

«Всё хорошо, малыш, все хорошо! Ты в безопасности. Мамочка здесь, с тобой. Я никому не позволю причинить тебе вред. Обещаю!»

***

На следующий день меня выписали. Прописали некоторые лекарства, витамины, постельный режим до конца недели и отпустили.

На улице было жарко. Пели птицы, кругом цвела сирень, сияло ласковое солнышко, веял тёплый ветерок. А на душе… на душе уродствовала беспощадная, ледяная вьюга.

Я завидовала тем людям, которые наслаждались жизнью. Беззаботные, улыбчивые… они шагали по улице крепко-крепко держась за руки, нежась на тёплом весеннем солнце, обласкивая друг друга чувственными поцелуями.

Глянув на одну парочку, прогуливающуюся по аллейке, рядом с больницей, меня скрутило от горя. Низ живота свело острой судорогой. Потому что я неосознанно представила себя на месте этих молодых и счастливых людей. На месте той светловолосой девушки в объятиях любимого мужчины. А мужчина… он напоминал мне Давида. Совсем недавно я тоже была такой. Весёлой, жизнерадостной и по уши влюблённой идиоткой.

А сейчас…

Сейчас я одна.

Разбитая, отчаянная и... беременная.

Будущая мать-одиночка.

Стоп!

Нет!

Не одиночка! Я. Не. Мать. Одиночка!

Сейчас я вернусь домой, позвоню Виктору и потребую от маминого хахаля исполнения нашего паршивого договора!

***

Если честно, я думала, что Виктор заберёт нас из больницы. Это ведь он привёз меня сюда, когда я потеряла сознание. Там, в квартире. Точнее, не привёз, а вышиб дверь уборной и вызвал скорую помощь. С восхищением и тошнотворной гордостью заявила мне мама о геройстве своего любовника.

Однако, к главному входу терапевтического отделения подъехало такси.

— А как же Виктор? — с удивлением спросила у мамы, устраиваясь на пассажирском сидении автомобиля.

— Ох, ему сейчас, увы, не до нас. С утра до вечера зависает в суде. — Нарочно сделала акцент на слове «суде» и у меня по спине пронёсся рой ледяных мурашек. — Это, между прочим, он принёс тебя на руках домой. Когда ты потеряла сознание после той варварской п-перестрелки. Не забудь сказать Виктору спасибо. Он поступил как настоящий герой. Спас наш город, наказал злодеев, и, конечно же, освободил мою дочь из рук особо-опасных поганцев. — Хлопнув дверью, она резко бросилась на меня с цепкими объятиями. — Девочка моя, как же я рада, что ты цела и здорова! Ну почти… здорова. Ничего, милая, — поцеловала в висок, — Мы постараемся исправить эту проблему. Как можно скорей… Я помогу. Обещаю.

Машина плавно тронулась с места. Забившись в угол между сиденьем и дверью, я молча уставилась в окно, обеими руками обхватив свой живот, как бы защищая то единственное и ценное, что осталось у меня в этой безрадостной, отстойной жизни.

Всего за пару дней существования в статусе «будущей мамы» я стала замечать за собой две странности: первая — я начала разговаривать со своим, пока ещё крохотным животом, а вторая — мои руки постоянно находились в районе пупка, лаская и обнимая крохотное чудо, зародившееся внутри меня.

Во время отдыха, я поглаживала свой упругий животик, вынашивающий будущего малыша, пела ему песни, мечтала, чтобы ребёночек рос крепким, сильным и здоровым! Таким, как его красавец отец! Непобедимым, бесстрашным чемпионом!

Я не сомневалась, что внутри меня растёт и развивается настоящий мужчина.

Материнское сердце… оно такое.

Всё чувствует и всё знает.

***

Хорошо, что мать немного остыла. Три дня назад на неё было страшно смотреть. Она напоминала вышедшего из ума огнедышащего дракона.

В принципе, таков её характер. Покричит-покричит, поругает, даже ударит… но потом, слава богу, остывает.

Когда мы вернулись домой, накрыв на стол, мама позвала меня на обед.

Не успела я взять ложку в руки, как вдруг, она огрела меня холодным, будоражащим вопросом. Былая радушность, в некогда мягком голосе, превратилась в мираж.

— Соня, ну и что мы будем делать дальше?

— Как что? — пожала плечами, откусывая корочку свежего хлеба. — Рожать.

Ну вот опять!

Начинается!

Мы ведь уже, кажется, расставили все точки над «i», ещё в больнице.

А она всё никак не успокоится!

В воздухе завоняло скандалом.

— Да что ты заладила! Что ты уперлась как прокаженная?! Рожать, растить, воспитывать! Неужели не понимаешь, что ты жизнь свою гробишь? Тебе девятнадцать! Ты ещё так молода! Да ты ещё сама, по сути, ребёнок! А когда родишь — жизнь навсегда закончится! Все эти пеленки, какашки, ночные крики, бессонница, сопли, болезни, послеродовая депрессия, осознание брошенности, ничтожности и то, что ты — мать одиночка! — повышенным тоном, перечислила на пальцах грязные аргументы, — Большая ответственность! А деньги где возьмём на жизнь? Ты ведь работать не будешь! А моей зарплаты едва-едва на двоих хватает. Без отца растить будем? А?

— Не переживай по этому поводу. Как-нибудь выкарабкаемся. Бабушке позвоню, пусть приезжает. Она будет помогать нянчиться, а я работать пойду на полставки. Виктор, вон поможет. Он ведь мне обещал…

— Что обещал?

— Помочь. И с Давидом тоже.

— Не смей произносить имя этого дерьма вслух! — звонкий удар кулаком по столу. Приборы посыпались на пол, а за ними следом моя любимая кружка, разбившись на сотню острых крупиц. — Пусть он сдохнет там, как крыса! В своей крысиной клетке, тварь такая! Дочку мне опорочил, дитя ей заделал, а сам в тюрягу сел, ирод проклятый! Тварь, мразь, скотина бездушная!

— Прекрати! Не говори так! — вскочила со стола, со всей дури пнула рядом стоящий стул, захлёбываясь, горем, болью, несправедливостью.

— Ты жизни не знаешь! А я… знаю. Хлебнула в своё время! Точно также, как и ты сейчас! Теперь вот жалею. Вот только не хочу, чтобы ты повторила мои ошибки. Потому что очень сильно тебя люблю, доченька.

— Какие ошибки? Какие?? Аборт? Жалеешь, что не сделала аборт? И теперь я… — всхлипнув, — твоя ходячая проблема...

Психанула. Выбежала из комнаты, с дрожью в руках, с подступающей, чтоб её, тошнотой, глотая слёзы, дыша часто-часто, пытаясь надышаться, отдышаться, успокоиться!

Нам хватило пяти минут общения, чтобы снова начать ругаться.

По телу прошёл ток, в венах зажурчала желчь.

Я решила, что нужно как можно скорей прекратить спорить. Абстрагироваться, забаррикадироваться в комнате. Если и дальше так будет продолжаться я… я просто сбегу из дома, и она меня больше никогда не увидит.

Но куда бежать?

У кого просить помощи?

Без понятия.

Одна. Без денег. Без работы. С разбитым духом, растоптанной душой и младенцем под сердцем.

Я обречена.

***

Не рыдать!

Только не рыдать!

Нужно успокоиться. Расслабиться… И немедленно взять себя в руки!

Ради дитя.

Влетела в комнату, распахнула окно, судорожно глотая ртом бодрящий, свежий воздух. Снаружи поднялся сильный ветер. Повеяло прохладой. На улице было шумно. Пьяная компания подростков устроила вечерние посиделки во дворе, а у соседей гремела ритмичная музыка… Но весь этот хаос не воспринимался полноценно моими ушами. Я слышала лишь бешеный грохот собственного ошалелого сердца. Скорей всего, не только сердце шалило, но и давление прилично подскочило, поскольку в висках неприятно запульсировало.

Глянула на небо, на звёзды... Из глаз хлынули слёзы.

Как он там?

Как же сильно хочется к нему…

Мне казалось, что на небе, я вижу его лицо.

Полное боли, грусти, страданий. Он смотрит на меня и тоже рыдает, медленно подыхая от того яда, который я прыснула ему в душу. Исподтишка. Ударила в спину. Ножом. По самую рукоять. С пропитанным цианидом лезвием.

За последнюю неделю не было ни единой лишней минуты, чтобы я не думала о нем. Эмоции драли меня в клочья! Кромсая душу на миллиард рваных лохмотьев. Если бы не ребёнок — я бы давно уже превратилась в гнилое, бесполезное растение. Маленькая крупинка нас, мерцающая внутри меня, придавала мне сил идти до конца, бороться за справедливость, сражаться за нас любыми возможными и невозможными способами.

Благодаря беременности я до сих пор не слетела с катушек. У меня открылось второе дыхание, сработал материнский инстинкт. Почему я не бросилась разыскивать Давида на следующий день после ареста? Виной всему — самочувствие, а также угроза выкидыша.

Все эти дни я, сжав руки в кулаки, приказала себе не лить слез понапрасну, не рвать волосы от необратимой безысходности, а дать организму немного времени, чтобы восстановиться после шока.

Утерев слёзы, сделав несколько глубоких вдохов, измождённая до предела, я упала на кровать, закрыв глаза. Лежала несколько минут неподвижно, прислушиваясь к посторонним звукам со стороны улицы, как вдруг мою прострацию нарушил уверенный стук в дверь.

— Сонь. Поговорить нужно.

С извинениями, небось, пришла!

Правильно. Сначала нужно вытрахать всю душу, выпить кровушку, морально удовлетвориться, а затем уже и мозгами пошевелить, «мол зачем же я с ней так грубо, она ведь, как никак, мой отпрыск».

Нормально ведь по душам поговорить нам не свойственно.

— Я… не хотела говорить… Не хотела тебя расстраивать… Но всё же придётся.

Раздражающий дверной скрип, и впотьмах показался силуэт моей мамы.

Застыла в проходе, не решаясь войти. А я внутренне сжалась, понимая, что траханье на сегодня ещё не закончилось.

— Виктор звонил. Я не хотела тебе говорить, не хотела расстраивать… — продублировала ещё раз, будто я дурная, или глухая в придачу, — Но он сейчас ведёт дело… ты понимаешь какое… — жевала слова, переминалась с ноги на ногу, — В общем, в крови Давида и его так называемых братьев обнаружили наркотики. Братьев! Он назвал своих дружков-бандюганов братьями. Ты понимаешь, что это значит? У них секта. Наркоманов, головорезов, беззаконников!

— Ложь! Бред это все! Он не такой! Мой Давид и мухи бы не обидел без весомой причины! — вскочила с кровати и зашипела, срывая голос до хрипа, — Суд уже начался? Правда? А почему мне ничего не сказали! Я имею права находится там! Я его девушка! И он отец моего ребёнка!

— Это плохая идея, девочка. Твой псих невменяемый, увидит тебя и его пристрелят… за попытку совершить убийство в зале суда. Лучше не дразнить зверя, поверь. Вы всё равно больше никогда не встретитесь. Скорей всего, его отправят в колонию строгого режима, в другой город.

— Боже! Мам! Пожалуйста! Скажи, ГДЕ ОН? В каком СИЗО их держат??

— Не могу. Не скажу. Он возненавидит тебя ещё больше. Этот конченный психопат и наркоман! Он орал на весь зал, что убьёт тебя! Угрожал страшной расправой тебе и всей твоей семье… Мне очень страшно, доченька. За тебя, за нас, за Виктора. Нажили себе врагов. — Рычала, как бойцовская собака за секунду до того, как вцепится в глотку противнику, а воздух в комнате пропитался тошнотворным запахом спирта.

Она выпила.

И, в последнее время, зачастила с выпивкой и табаком.

От этого зловония к горлу подскочила тошнота.

Больше я не стала ее слушать. С угрозами, мол, если не прекратит скандалить, то я сбегу — вытолкала в коридор.

Милостыни от мамы с её пустословом трахалем ждать, что снега в июле.

В тропиках.

Дождавшись утра, наконец, позвонила Карине.

До этого момента мой телефон, с посаженной батарей, валялся на полу под кроватью. Плюс ко всему, после капельниц, в больнице сил на общение со всем уже не было. Мне было настолько плохо, что хотелось погрузиться в вечный сон, или потерять память. А ещё лучше, навсегда стереть из жизни последнюю неделю моего безрадостного существования.

ГЛАВА 3.

— Карина! Это я. — Без тени эмоций.

— Сонька! Ну наконец-то! — казалось бы, подруга только и ждала моего звонка, поскольку ответила со второго гудка. — С ума сошла?! Я тут на хрен вся поседела от нервов! Ты где? Почему не звонила?! Я два раза бегала к вам домой, но никто не открывал. И в окнах свет не горел. А соседи сказали, что тебя на скорой увезли. Жееесть! Ты смерти моей хочешь? Сучка!

Честно, я слушала её через слово. Сейчас была на вес золота каждая секунда.

— Где Давид? Где он! — требовательно, перебила.

— Млять! Я не знаю! Ясно! Сама до сих пор не могу отойти от этой херни! Как в блокбастере, ей богу. Соня, я видела, как убили человека! Прямо на моих глазах! Я на хрен в тот же день отвезла свою тачку на барахолку и впарила барыгам за полцены. Потому что Егора… Его буквально размазало по капоту МОЕЙ, бл*ть, машины! Мозги забились в каждую щель… Зае*бись! Думала кончусь от ужаса, пока доехала до авторынка.

Я мерила шагами комнату, держась за живот, пытаясь утихомирить волнообразнее спазмы, поднимающиеся от желудка по пищеводу. Хорошо, что я ещё не завтракала.

— Мне нужна твоя помощь. Прошу! — глаза защипало от подступающих слёз, — Узнай, пожалуйста, где держат Давида и что ему грозит за содеянное. А ещё лучше, какова цена свободы, если она есть. У тебя ведь тётка в суде работает?

— Я поняла. Попробую что-нибудь пронюхать. А ты чего?

— У меня пожизненный арест. И ещё кое-что… Из-за чего я не могу выйти на улицу и мне прописан постельный режим. При встрече уже расскажу. Сейчас некогда. Попробую дозвониться до Виктора. Всё время звоню, заваливаю его сообщениями, а он, падла, не отвечает.

— Хорошо, дорогая. Жди звонка.

И Карина отключилась.

***

Утро казалось для меня вечностью. А наш мир, наша планета, включая воздух, будто были сделаны из тягучей резины.

Не прошло и дня, как я получила сообщение. Думала, от подруги.

Но нет же!

Смс-ка пришла от продажной, ментовской твари.

Ублюдок написал мне одно, но объемное и весьма агрессивное сообщение:

«Ты думаешь, твоя мать позволила мне сделать это? Исполнить наш договор. Ошибаешься. Плевать я хотел на тебя и твоё быдло, которое теперь... получит сполна. Не звони и не пиши больше. Иначе, я превращаю вашу жизнь в колонию строгого режима. Намёк понятен?»

СУКА!

Выматерившись, со всей дури швырнула телефон на подушку.

Повезло, хоть не разбился.

Как же так?

Ну каааак?

Какая я глупая, доверчивая кретинка!

Закрыла рот ладонями, глядя на сообщение в тускнеющем экране, сдерживая сдавливающие, режущие горло вопли, осознавая, что весь мир перевернулся ко мне задницей, а каждый житель планеты, по ощущениям, подкрадывался ко мне со спины и со всей мочи лупил ножом в затылок, причиняя всё новую и новую, мучительную, сводящую с ума боль!

Я не понимала за что мне такие мучения?

За какие такие грехи?

Небеса решили низвергнуться на меня безжалостным ливнем из бед и падений?

Пока я, в очередной раз, пыталась бороться с истерикой, дабы не навредить малышу, телефон снова завибрировал, а на дисплее замигала фотография улыбающейся Карины в объятиях Макса.

М-да уж. Следовало бы поменять заставку. Они ведь… расстались.

А я чувствую себя полной сукой! И не имею права смотреть ни на кого из братьев. Пока, хотя бы, не объясню, что именно послужило мотивом предательства. Пока не расскажу, что меня обманом и шантажом вынудили совершить измену.

***

— Детка! — голос подруги звучал до дрожи взволнованно, — Это конец! Сегодня! Их забирают сегодня! А куда… неизвестно.

Она говорила быстро, невнятно, заикаясь на каждой букве. Тараторила так, что я не могла понять, о чём идёт речь.

— Стоп! Отдышись! Говори медленней! — сама уже сгрызла губы до основания.

— Беги! Прямо сейчас! Сегодня последнее заседание по их делу. Может успеешь. Тетка сказала, что шансов нет. Скорей всего, их прямо из зала суда увезут за решётку. Уже навсегда. Вероятно, транспортируют в другой город. — Ошарашила своим вердиктом, назвав адрес места следствия.

Я даже не помню, как оказалась на улице. Не обращая внимания на рассерженные оклики мамы, выскочила во двор, в домашних штанах и футболке, устремившись к остановке, где, по счастливой случайности, остановила проезжающее мимо такси.

Возле суда, как обычно, было много машин. Территорию серого, невзрачного здания, напоминающего вылитую психиатрическую лечебницу, охранял высокий металлический забор. В облупленных окнах, с потрескавшимися рамами, горел свет, а сквозь приоткрытые форточки доносился строгий, монотонный голос, очевидно, принадлежащий судье.

От всей этой атмосферы и осознания того, что за этими бетонными стенами решается судьба дорого человека, сердце в груди пропускало удары, а глаза горели в слезах.

У входа в здание меня остановили два настырных охранника-грубияна, которые, несмотря на истерику, категорически были против моего присутствия.

На фоне бушующих гормонов, я возомнила себя бесстрашным ураганом, хотя, обычно, отличалась особой скромностью. А неуверенность — являлась основной чертой моего бесконфликтного характера.

Но обстоятельства, свалившиеся неожиданно, как метеорит на голову, заставляют людей меняться. Заставляют скромную овечку, рано или поздно, стать лютым волком. Естественно, чтобы выжить.

Обругав кретинов, хотела уже было пустить в ход кулаки, как вдруг, на образовавшийся шум явился тот, который за какой-то там день превратил мою жизнь в гиблое болото.

— Что за шум? — набатом в лицо.

Лениво махнул подчинённым, мол отпустите, когда те, уроды, сначала пытались выкрутить мне руки, а затем, бесцеремонно вышвырнуть за порог.

— Где он? Куда его повезут?

— Привет, Соня. — Хмыкнул, хватая за локоть, вытаскивая на свежий воздух, — К сожалению это конфиденциальная информация.

— Врёте!

— Шшш, тише, тише, буйная ты наша! — коснулся ладонью волос, но я дернулась, как будто меня прошибло током. — Тебе ведь нельзя нервничать. А то, не дай Боже... Случится чего. — На губах мудака блеснул животный оскал. — Забудь о нем, принцесса. Ему светит сороковник.

— Нет! Нееет! Вы обещали! Обещали, что сможете помочь! — голова закружилась, пол под ногами начал покрываться трещинами.

Я бы упала, к чертям переломав все ноги, если бы Виктор вовремя не подхватил бы меня за плечи, с ненавистью зашипев в лицо:

— Не могу. Не в моей власти. Народ пострадавших семей требует самого жёсткого наказания. Кое-кто даже настаивает на смертной казни.

С каждой секундной, с каждым выплюнутым словом следователя я слепла от нескончаемых слёз, киснув в его холодных, черствых руках. Руках кровавого, напрочь лишённого жалости палача.

Что-то подсказывало — надежды больше нет. Впереди меня поджидает долгая и бесконечная ночь, без капли просвета.

— Тогда п-просто скажите ему… что вы меня подставили! — Прошептала дрожащими губами, заикаясь, глядя в чёрные, переполненные триумфом зрачки бессердечного нелюдя.

— Не беспокойся об этом. — Погладил по предплечью, марая моё тело лживыми утешениями. — Тебе вообще не нужно с ним видеться. Он тебя презирает, всё кричал и кричал, что собственными руками на куски разорвет... когда мои бойцы заламывали чокнутому выродку руки и ломали ребра… Сильный, удблюдина, не сдавался до последнего. Троих ребят, лучших, между прочим, отправил на больничную койку. Пришлось успокаивать шокером. Вот тебе и любовь до потери пульса, Крош-ка! — Картаво передразнил. — Сукин сын тебя ненавидит. Ты не должна маячить перед его глазами. Иначе... эта тварь слетит с катушек и мне придется его усыпить.

— Вы свинья! Вы монстр! Вы не человек!!!

Рыдала и сопела прямо в лицо подлецу, мечтая выцарапать грязному подонку глазницы, вспоминая, как Давиду делали больно. Как его, в момент нашей последней встречи, жестоко избивали. Пятеро здоровых, вооруженных до зубов роботов в камуфляже.

В панике, я совсем перестала контролировать слова и эмоции. По причине того, что впала в глубокий аффект. Воспоминания о том страшном дне снова утащили воспалённое сознание в воронку ужаса. Как вдруг, сильные клешни следака вцепились в мой хвост на затылке, с треском в корнях рванули голову назад, возвращая обратно, в жестокую реальность.

— Поосторожней со словами, Сонечка. Сделаем вид, что эту дрянь ты адресовала не мне, а своему пизд*нутому трахалю.

Падла!

Бесполезно.

Ничего не изменишь, ничего не исправишь!

Я просто ущербная, мелкая мошка, которую раздавили, втоптав в грязь, бросив умирать на немилость судьбы от полученных увечий.

Встряхнул меня. Жёстко так, пуская в ход свою грёбанную силу.

— Ты думаешь мы тут шутки с тобой играем? Ты глупый и тупой ребёнок, Соня! Очнись! Открой глаза, девочка! Давид конкретно выжил из ума. Его заковали по рукам и ногам, когда он попытался совершить покушение на судью. Прямо там, в зале суда! Орал, крыл всех присутствующих матом, бросался на решётку… Настоящий, укушенный бешенством псих! Это не человек, а животное. Особо опасное животное, которое следует приговорить к эвтаназии.

— Замолчите! Не верю вам! Не верю! Животное не он! А… вы.

— Хватит! И ты туда же! Так и знал, что это исчадие ада и тебя, видимо, тоже на иглу подсадили. — Грубо оттолкнул в сторону выхода, — Домой пошла! Быстро! Тема закрыта. Навсегда! Больше предупреждать не стану.

Отступила на шаг назад, понимая, что это всё! Конец! Я проиграла!

Сил сражаться больше нет. Подонок выпил меня до дна, уничтожил весь мой пыл, унизил и размазал по асфальту. Он ведь сильней. В его руках больше власти. В его руках вращается весь наш город. Люди станут за ним горой и будут верить, как святому божеству.

Внезапно, с противоположной стороны здания послышался вопиющий шум, разбавленный рокотом мотора и человеческой бранью.

— Всё закончено, девочка. Ты проиграла. Беги и плачь в подушечку.

Виктор злорадно расхохотался, а я бросилась вдоль забора, навстречу источнику громких звуков. Внутренне я догадывалась, что там, со стороны чёрного входа, начало твориться.

А когда добежала, упала на колени и громко закричала, схватившись руками за забор, поняла... Дело закрыто. Приговор вершится в реальность.

— Давид! Давииид!

Рыдала, била кулаками по забору, наблюдая за тем, как их, приговорённых, одного за другим, выводят из здания, а затем пинками отправляют в стоящий рядом, наглухо бронированный автозак, без окон, но с одной крохотной дверкой, с надписью «полиция».

Я не могла к ним подобраться. Я находилась снаружи, а они — внутри двора, заключённого в высокий металлический забор. Я всё кричала и кричала, стучала по железу, пытаясь хоть как-то привлечь внимание, но мои ущербные попытки были бесполезны!

Слишком шумно. Слишком людно.

Давид меня не заметит.

Я успела увидеть лишь чью-то объемную спину, обтянутую серой тюремной мешковиной, и, кажется, услышать звон цепей, сопровождающийся басистой руганью.

Хлопок двери, двойной стук по металлу, автомобиль тронулся с места.

И я тронулась. Умственно — уже давно, а с места — сию же секунду.

Побежала. Настолько быстро, насколько могла.

Следом за моим… навечно утраченным счастьем.

Бежала, кричала, отчаянно размахивала руками, глотая слезы боли... До тех пор, пока не выбилась из сил. Пока не закружилась голова, пока перед глазами не появился белый туман.

Автомобиль становился всё меньше и меньше. Пока не превратился в маленькую крошечку и не скрылся за поворотом.

Тогда я видела их в последний раз.

Эти кадры, удаляющейся машины, будто беспощадным клеймом выжгли дыру на моём, и без того разбитом сердце. Эти кадры впечатались в сознании на долгую вечность. И я буду вспоминать их, как важный, переломный момент, в моей, раздробленной горем жизни.

Давид ушёл.

Ушёл навсегда.

Оставив после себя лишь нестерпимую боль и неугасающие слёзы.

Я так и не успела с ним поговорить.

Как и не успела проститься.

Наши пути разрушились вдребезги.

Наши дороги превратились в пыль.

А сердца… разлетелись на миллиард острых осколков.

ГЛАВА 4.

На несколько дней я окончательно выпала из реальности. Старалась не думать о той боли, что наживую, день за днём, ночь за ночью, резала мою, в край истощенную душу. Закрылась в комнате, никого к себе не подпускала ближе, чем на пять метров. Кажется, будто я уже выплакала все свои слёзы на столетие вперёд. Стоило бы остановиться и подумать о ребёнке! Поскольку ему… больнее, чем мне. Терпеть мои страдния, слышать мои истерики в подушку, получать ежедневную порцию стресса. Беременным ведь ни в коем случае нельзя нервничать!

В любой трагической ситуации нужно время. Чтобы смириться, или, чтобы попытаться забыть. Раны ведь не сразу затягиваются... Однако, лишь ради малыша, я взяла себя в руки, решив, что всё равно найду способ связаться с любимым. Он должен узнать, что скоро станет отцом. Как и должен осознать свою вину, покаяться, исправиться.

На третий день одиночества я проснулась с каким-то непонятным воодушевлением. Я решила собрать себя по кусочкам в стальной кулак и, несмотря на трудности, жить дальше. Ведь своими соплями я, в данный момент, убиваю в себе всё то, самое светлое, самое доброе, что осталось от нас двоих.

Нашего сына. Или нашу дочь.

***

Как бы не пыталась узнать у матери, куда увезли Давида — бесполезно. При одном лишь его имени она бросалась на меня как озверевшая шавка, готовая одним залпом обглодать до самых костей.

Я не понимала, почему до сих пор нахожусь рядом с ней. Скорей всего, из-за невозможности сбежать. Страх остаться без крыши над головой, денег, и, особенно, вляпаться в неприятности, связывал меня по рукам и ногам.

В чём-то они с Виктором были правы. Я ребёнок. Я всё ещё глупый и наивный ребёнок, который боится всего на свете. Который живёт в постоянном коконе, страшась выйти за его пределы.

Боялась я ведь больше не за себя. А за другого человечка, которого с такой трепетной любовью ношу под сердцем.

Страх сбежать, погибнув от голода, попав в руки к бандитам, например, или в рабство, ещё хуже, пресекали попытку побега.

***

Вскоре я узнала, куда транспортировали Давида, в какую помойку строгого режима! И пришла в дикий ужас! На север. Их с братьями отправили самолётом в далекий и холодный север. Виктор, тварюка, славно позаботился, о том, чтобы разделить нас навечно. Тысячами неприступных километров…

Протяженностью в тридцать лет свободы.

Получается, нашему малышу будет тридцать лет… а я вся покроюсь морщинами, когда Давид выйдет на свободу.

Если… если он не сойдёт с ума. Или… или не сгниёт от жестокости, болезней, надругательств со стороны неадекватных заключённых, или ещё более невменяемых надзирателей.

Это ведь тюрьма. Клетка. Кунсткамера!

Для многих грешников… это билет в один конец.

Но не для моего Безжалостного!

Я верила! Отчаянно верила, что он выживет! Справится! Прорвётся! А я его дождусь. И пусть мне будет пятьдесят, восемьдесят лет!

Я буду его ждать.

Я все равно не сдамся, не струшу, не отступлю!

***

Кое-как, с помощью Карины, я выбила адрес тюрьмы.

Каждый день, перед сном, я писала любимому письма.

Сотни и тысячи раз раскаиваясь, извиняясь на бумаге за совершенные ошибки. И моё раскаяние расплывалось чернилами на влажной от слёз бумаги. Надеюсь, когда он будет читать, ни капли не усомниться в искренности моих слов.

День ото дня… День ото дня писала, и молила о прощении.

Забегая вперёд, хочу сказать, что я неделями ждала ответа…

Но так и не дождалась.

Написав тысячу писем. Я не получила ни одного.

Однажды, я всё-таки наскребу на билет в бездну и попробую приехать к нему лично. Однако, даже когда я раздобыла телефон той колонии, меня грубо послали на хер, сообщив, что телефонные переговоры, в том числе и визиты, с заключённым номер 5531 строго запрещены.

Больно.

Как же мне больно.

У Давида больше нет имени.

Есть лишь дурацкий номер.

Как у клейменого, ожидающего забоя скота.

***

Через три дня, после того, как любимого вывезли из города, мать снова принялась действовать мне на нервы. А я, в свою очередь, принялась разрабатывать план о том, где бы мне раздобыть денег, нормальную работу и помощника по уходу за новорожденными детьми.

Я ведь ни черта об этом не знаю!

Да и друзей у меня, кроме Карины, нет.

Из Карины, нянечка, так себе, если честно.

Она вроде бы снова загуляла. На этот раз не с боксёрами, а с байкерами.

Скатившись окончательно.

Недавнишнее происшествие тоже здорово на неё повлияло, прилично подпортив нервишки. Ради Макса дурёха бросила учебу. А сейчас… сейчас покрасила волосы в чёрный цвет, сделала себе пирсинг в носу, в губе, вырядилась в кожу и носила преимущественно чёрные вещи с черепами.

Стала больше курить, пить, браниться матом.

Да ещё и, не стесняясь признаться, стала спать за деньги с дальнобойщиками.

Вариант один — переехать к бабушке. На крайний случай.

Но мать найдёт меня и там. Она ведь как холера!

Не успокоится пока не добьётся своего! Пока полностью не отравит своей авторитарностью, девизом: «Я хочу так! Значит так и будет!»

Бабушка уже в возрасте, ей своих хлопот хватает. Живет в деревне, вдали от города. Для меня, будущей матери, такой себе вариант. Я не про атмосферу! Наоборот, чистый воздух, вдали от суеты, пошёл бы нам с маленьким на пользу. Я про больницы и прочие важные учреждения.

Это как длинный, наполненный грязью колодец. Очень и очень глубокий. В который я упала, карабкаюсь там, в этом смердячем дерьме, и никак не могу выкарабкаться.

Нет выхода.

Нет ни конца ни края.

Сплошное, гиблое невезение.

***

Через неделю-две я планировала становиться на учёт по беременности. Собирала разные документы, приводила в порядок нервную систему, старалась больше отдыхать, меньше париться. По утрам меня ужасно тошнило. Иногда дело доходило до рвоты. Но я держалась. Без чьей-либо поддержки. Держалась, как могла. Ради моей маленькой крошки. Осознание материнства — сама по себе уже мощная поддержка, мощный стимул не раскисать и бороться! Вопреки окружающим меня напастям.

Однако, мать так и не смогла смириться с моим решением. Я ведь всегда и во всём беспрекословно подчинялась её мнению. В нашей небольшой семье она была суровым лидером. Малейшее несогласие приравнивалось как вызов к дуэли. Только вот ей полагался пистолет. А мне нет.

Каждый день она подсовывала мне разные буклеты с медицинскими клиниками. То в сумку, то в куртку...то просто оставляла на столе, или на кровати, в которых глеевой ручкой были жирно-жирно выделены фразы, типа: «прерывание беременности», «решение проблемы с нежелательной беременностью» и тому подобное.

Сказать, что я злилась — не то слово!

Прямо на её глазах рвала бумажки в клочья и выбрасывала в урну.

Она тоже злилась, но не подавала вида. Держалась до последнего, пока, однажды, не сдержалась.

Мать пришла с работы чуть позже обычного. Я уже начала подозревать, что отношения с Виктором потихоньку сходили на «нет». Она снова перестала следить за собой, как женщина. Минимум макияжа, каблуки только раз в неделю. Стала больше курить, выпивать по пятницам с такими же «горе-подружками-разведёнками», а волосы мыла два раза в неделю.

Как жаль, что мама так и не поняла, что чёртов мент её просто использовал.

Не помню уже, когда видела их вместе с Виктором в последний раз.

***

В этот вечер, я сидела на кухне, погрузившись в интернет, в телефоне, пытаясь отыскать хоть какую-то работу. Временную. С минимальными нагрузками. И начать потихоньку откладывать деньги на содержание малыша, на съемное жильё, чтобы, на хрен, как можно скорее свалить из этого дурдома.

— Сонечка, время тикает... — Она будто помешалась. Сегодня мать решила добить меня окончательно. — Женька на работе подсказала одно недешёвое, но очень эффективное средство. Без хирургического вмешательства. Таблетка...— покрутила в руках очередную, говно-брошюрку. — Всего одна капсулка… — Голос дрожал. Подошла ко мне вплотную, положила буклет на стол. — Ты сходишь в туалет по большому, затем немного поболит живот, как при месячных, и нет больше дряни!

Что?

Дряни??

Это так она назвала… моего ребёнка.

НЕНАВИЖУ ЕЁ!

Она меня достала.

Нервы ни к чёрту!

Вскочила со стула и швырнула ей в лицо этот мерзкий огрызок.

— Ты больная! Ты в край обезумела! Ты чудовище!!! Я никогда не сделаю ЭТО. Я не убью своего ребёнка! Он будет моим! Ясно! Только моим! Раз он больше никому не нужен. — Ударила кулаками по столу. В глазах всё потемнело. Я начала задыхаться, дышала часто-часто, не могла надышаться, как будто в горло воткнули кляп.

Мать не оставила мои гадости без внимания.

Завелась с пол-оборота. Хоть до этого продержалась без ругани более пяти дней.

— И что ты скажешь людям? Что?? Когда отпрыск родится? Что ты шлюха? Шлюха зека? Приговорённого к тридцати годам строгача? Дитё то — безотцовщина! Позор! Скажешь, что отец ребёнка уголовник? А если и отросток пойдёт по стопам отца? Гены как змеи…

— Да пошли вы все! К черту! Пошла и ты, мама! Я ухожу. Не ищи меня, не звони! Я для тебя... умерла.

Ответ вырвался сам по себе, как и решение.

У меня есть терпение. Но оно не железное.

Тем более, если я поняла, что мать конкретно спятила, конкретно помешалась на своём больном желании выдрать из меня то, что по праву принадлежит мне, то, что я хочу больше миллиона, триллиона разновалютных купюр, или даже больше возможности просто жить.

— Не дури, Соня! Ты одна не справишься! — шипела в спину, хватала за руки, но в этот раз, несмотря на стремительную потерю веса, я оказалась сильнее. Злость в венах кипела как смертельно-опасный яд!

Она с острой болью схватила меня за запястье, но я… я со всей силы толкнула её на кухонную скамью, окатив злобным, предупреждающим взглядом, мол: «Только тронь меня! И я за себя не ручаюсь».

— И куда ты пойдёшь? У тебя ничего нет! Денег, образования, работы! — расхохоталась, величественно так, победно. — На панель? Что ж! Тут мозгов особо не надо! Тем более опыта у нас до хрена!

Я старалась не обращать внимания на её грязные гадости.

Влетела в комнату, схватила рюкзак, запихнув первые попавшиеся вещи внутрь.

И также быстро вылетела в подъезд, не давая ей форы опомниться.

— Соняяяя! Соня! Прекрати! Вернись! Я запрещаю! — гналась за мной по лестнице, но было уже поздно. Слова не птицы… Выпустишь — не поймаешь. Они как острые, ржавые иглы… уже вонзились в мою душу и плотно там засели. — Ты ещё встретишь своего мужчину. Который тебя не обманет. Который будет любить тебя искренне. И детки у вас будут. Рождённые в браке, в любви. Ты ведь молодая, красивая, умная!

Пауза.

— Постой!!! Я погорячилась… — последний, сдавленный стон.

И мертвая тишина.

***

Когда я, рыдая, задыхаясь от обиды, выскочила на улицу, не понимая вообще, куда мне бежать, у кого просить помощи, не успела я было сделать и пары шагов, небеса обрушились на меня бешеным ливнем.

Замечательно!

Заебись вообще!

Я промокла как бродячая кошка, всего за долю секунды. Хотя, теперь меня можно смело так назвать — бродяжка.

В уме вспыхнула лишь одна идея — поехать к Карине в общагу, а там уже будет видно.

— Соняяяя! — как будто кулаком в спину. Не людским, страшным таким рыком.

Преследование продолжалось.

Испугавшись, я бросилась в темноту, к дорогое, заприметив блеклый свет фар.

Если повезёт — поймаю такси.

В такую погоду, на ночь глядя, разве что бухой кретин сунется из дому.

Тот человек, ехавший за рулем темно-синей иномарки, не сразу заметил пешехода, выскочившего на дорогу.

Махнув рукой, стоя на пешеходном переходе, я тут же опешила, отскочив в бок, закрыв рот руками. Водитель сам испугался. В пелене из дождя и тумана он не сразу меня заметил. Резко дал по тормозам и машину занесло на мокром асфальте. С громким скрежетом, правое переднее колесо заскрипело в паре сантиметрах от моей ноги, а перед глазами, в этот чудовищный миг, пронеслась вся моя жизнь. Машину вертело юлой, словно здесь, вместо асфальта, горе-рабочие положили не смолу, а лёд.

Весь этот чёртов хаос мелькнул перед глазами, как фильм ужасов, в замедленной съемке.

Мощный грохот.

Звон стекла.

И машина врезалась в столб. От силы удара столб накренился вправо, а из капота покореженной иномарки повалил дым.

Четче всего я слышала, как кричала мама. Просто потому, что я, во время ДТП, запаниковала, неосознанно упала на корточки, обхватив себя руками, особенно живот, и затихла, зажмурив глаза, задержав дыхание. А она, вероятно, подумала… что меня сбили.

Оклемавшись от шока, ничего лучше не придумала, как перебежать дорогу и скрыться в кустах. Через пять минут тут будет полным-полно полицейских. А меня, возможно, заставят отвечать за урон, нанесённый владельцу недешёвенькой «Ауди».

ГЛАВА 5.

— Ало… К-Карина… — трясусь от страха и холода, — Нужна т-твоя помощь.

Подруга ответила лишь с двадцатого гудка. Вялым, пьяным голосом.

А я, прячась в каких-то грязных кустах, в соседнем районе, в которые выбрасывают мусор, тряслась и заикалась так, что зуб на зуб не попадал.

Из меня текло, как из крана. Дождь всё лил и лил, усиливаясь с каждым часом.

— Сонька? Это ты?? — буркнула, видать, пьяная в стельку.

— Хто там? Очередной т-трахаль? Ик. — Какие-то помехи, матерщина, мужской, прокуренный бас. — Ты сёдня моя, шлюха, до самого р-рассвета! Я ж, нах*й, заплатил.

— Заткнись, долба*б. Подруга моя. — Связь постоянно обрывалась. Видимо, этот мат был адресован не мне. — Что т-такое?

— Прости, наверно не вовремя. — В трубке послышалась какая-то возня, пара шлепков, два грубых «бл*ть» от Карины, и быстрые, хлюпающие толчки. — Я из дома убежала. Навсегда н-наверно. — Продолжаю трястись, стучать зубами. — С матерью сильно поругалась. Мне некуда идти.

— ОХ ТЫ Ж БЛ*ЯЯЯ! — заорала в трубку, задышав часто-часто, а мужик на заднем плане рассмеялся, ответив на мат коротко, и неэтично: «Ещё отсосёшь, шлюха, за удовольствие».

Шлепки, пыхтящие вздохи в телефон лишь усилились.

— Карина! — взмолилась, понимая, что она меня совсем не слушает.

— Да! Да! Даааа! — заорала так громко, что мне пришлось убрать телефон на расстояние вытянутой руки. Но вскоре затихла. А мужской голос, всё ещё продолжал что-то бубнить, разумеется, что-то с матами, неприличное.

Через пару секунд, она всё-таки вспомнила, что я, уже минут пять как на связи, «наслаждаюсь» их весёлой еблей.

— Так что такое? Хош приехать? Ну давай. Раз такое дело. — Вздохнула. — Только у меня тут маленько кавардак. Ничё?

— Ничего. Мне только переночевать. — Заскулила, помирая от дьявольского холода.

— Окей. Жду. Бай.

Конец связи. Монотонные гудки.

***

Через полчаса я уже стояла возле двери Карины.

Постучала.

Ещё раз.

И ещё раз.

Долго никто не открывал. А потом, когда я уже собиралась обустроиться на коврике, в коем-то веке услышала заветный щелчок замка.

Сначала было подумала, что ошиблась комнатой, но протерев глаза кулачками, таки узнала бывшую одногруппницу. Её волосы были чернее ночи и собраны в какую-то жуткую причёску в виде ирокеза. Лицо — заплывшее, с синяками под опухшими глазами, под которыми ещё и в придачу красовалась размазанная тушь. В носу и в губе поблескивал свежий пирсинг, а шея была увечена многочисленными гематомами, в виде засосов.

На тощее тело Карины был наброшен лёгкий, шёлковый халат, еле-еле прикрывающий пятую точку, с прожженными на ткани дырищами от сигарет.

Она пьяно улыбнулась, кивком приглашая внутрь и, шатающейся походкой, двинулась вглубь комнаты. Ноги девушки, покрытые синяками и ссадинами, заплетались на каждом шагу. В одной руке — бутылка с пивом, в другой — дымящийся бычок

Это была не ОНА. А, скорей всего, ОНО.

Какое-то жуткое существо, с планеты «Чужих», овладевшее моей, некогда доброй, миловидной подружкой с озорным блеском в глазах, яркими рыжими волосами.

У меня от шока даже челюсть отвисла. Ну прям «Звезда Улицы Красных Фонарей». Не иначе.

Только такая вся потасканная, пожмаканная.

Когда я вошла в комнату, то впала в ступор!

От её этого… «маленького кавардака». Но не успела я переступить порог комнаты, как тут же наступила на что-то скользкое и, кажется, липкое.

Меня затошнило вдвойне! Не только от запаха дешёвого курева, возможно даже наркотического, а и от того, что там, на грязном полу, не пометавшемуся годами, я обнаружила использованный гандон.

Взгляд вперёд — на убогой старенькой кровати, с подгнившими пружинами, со скомканными простынями, которые, видимо, стирали в прошлом году, похрапывая, как поломанный трактор, кверху пузом, с жирным, целлюлитным задом, развалился огромный тучный мужик, с рыжими волосами и такой же рыжей, курчавой бородой.

Подруга подошла к сопящему жирдяю, пихнула ногой в бочину, зарычав так жутко, что волосы на загривке дыбом встали:

— Пшёл на хер! Время вышло. Мы договаривались на три часа.

Жиртрест что-то промычал, лениво потянулся, перекатившись на бок, заставляя меня быстро повернуться к ним спиной, чтобы не увидеть отвратительный морщинистый стояк.

— Может в долг, пупсик? — гоготнул бородатый, почесав свое волосатое брюхо, — Один отсосик! А? Забацаешь?

— Вали, я сказала! Или Крокодилу позвоню.

— Всё, всё, валю! Базар окончен. — Скрип пружин, шелест одежды и звук застёгивающейся ширинки. — А эт кто? Видок со стороны жопки что надо! Подружка твоя? Она тоже шлюха?

Я покраснела, с силой сжав руки в кулаки.

— Вы в паре работаете? Почём у вас двойной анал?

— Ты чё, придурок, непонятливый? На х*й пошёл!

Я вовремя успела отскочить в сторону. Чисто интуитивно. Потому что в полуметре от меня пролетел тяжёлый, кожаный ботинок, а следом, кубарем, как колобок, покатился этот целлюлитный мудак.

Врезался в дверь и, матерясь, исчез в коридоре.

— Фух! За*бали вот такие вот уроды! Не обращай внимания, дорогая. — Выдохнув, Карина заперла дверь на замок, подобрала пачку купюр, которая выпала из штанов недоноска, быстро спрятала деньги под матрац. — Присаживайся. — Кивнула на трёхногую табуретку. Единственную, практически целую вещь, среди прочего поломанного хлама. — Чай, кофе? — Кивком указала на грязную гору немытой посуды, с остатками протухшей, позеленевшей еды, разбросанную на таком же трехногом столе.

— Нет, спасибо. — Аппетит напрочь пропал.

Пожав плечами, подруга плюхнулась на кровать, забросив ногу на ногу, собираясь закурить, как вдруг, за соседней стенкой заиграла громкая, бесноватая музыка, заставляя меня вздрогнуть, попятившись назад.

— Бл*ть! Совсем уже охуели?? — Карина вдруг подскочила на месте, будто её контузило, запрыгнула на кровать и принялась гатить кулаками по стене. — Только вздремнуть собралась. Устала, как проклятая! Да ещё и башка с утра разрывается! Вырубайте! На хер! Своё! Говно! — Верещала, как резанная, продолжая избивать стену руками и ногами, тем самым, ещё больше заставляя меня нервничать.

Похоже, в общаге комнаты были сделаны из картона, а те, кто строил здание, никогда не слышали о такой мелочи, вроде шумоизоляции.

В ответ на тумаки, послышались резкие маты. Не просто маты, а настоящие угрозы с кровавой расплатой.

Я уже всерьёз думала бежать из этой чёртовой клоаки как можно дальше, потому что хуже дня, после ареста любимого, я ещё не ведала.

Уж лучше переночую на вокзале. Там, по крайней мере, тихо, тепло и воздух почище. В таком опасном месте, типа общежития для малоимущих, точно не следует оставаться.

Я даже не заметила, как отступила к двери, инстинктивно обняв живот руками, чувствуя неприятную, тянущую боль.

Так!

Главное не нервничать.

Всё будет хорошо! Обещаю, малыш. Обещаю!

Но вскоре, громкость поубавили.

Карина всё-таки закурила, а я поморщилась, скривившись от гадкого дыма, быстро заполнившего комнату. Более того, я почувствовала, как к горлу подскочил сегодняшний ужин.

Только не это!

Бросилась к окну, распахнула настежь, пытаясь отвлечься, глубоко вдохнула свежий воздух.

— Ты чё? — Карина закашлялась.

— Я в положении, Карина.

— Ни хера! — Она быстро потушила, бычок, махнула какой-то тряпкой в воздухе, разгоняя дым, а затем быстро бросилась ко мне, обняв за талию. — А это точно? Ты писала на палочку?

— Писала! И на палочку, и в баночку! И кровь сдавала! — по щекам покатились слёзы. Уткнувшись в плечо подруги я разрыдалась, как последняя слабачка.

— Ну тише, тише! — погладила по спине, ты не первая и не последняя. Если тебе станет лучше, я тоже залетела.

— Что? — оторвалась от плеча, взглянув в её, прожжённые жизнью глаза.

— Да у нас, подруга, видать двойной залёт. — Засмеялась, якобы подбадривая глупыми шуточками.

— Не может быть! Какой у тебя срок? Так значит… Боже! Хорошо, что я не одна такая… Брошенная, никому ненужная. — Выдохнула. Не знаю почему, но от слов подруги заметно полегчало.

— Никакой. — Прыснула. — Я сделала аборт. И спираль поставила. Это ж надо было так лохануться! Век помнить буду. Идиотка!

— Ты дура! Зачем??? Что же ты наделала?

И радость сменилась острой, чудовищной болью, а глаза снова ослепли от слёз.

— Я не смогу растить. Одна. У меня рядом никого нет. Что я скажу ребенку, когда он подрастёт? Что его папаша зек и убийца? Который послал мать к чертям, а сам сел за решётку? Работы у меня нет, богатеньких родственников тоже, мать швырнула в приют ещё тогда, когда мне едва исполнилось пять, а сама продала душу самогонке. Учёбу я, влюблённая кретинка, бросила, с замиранием сердца поверив ублюдку в наколках, что он будет меня обеспечивать до самой кончины. В общем, едва свожу концы с концами! Вот, дорогуша, полюбуйся, как я живу! — правый рукой окинула перевёрнутую вверх дном комнату, — А! Красота! Нравится? И ты хочешь, чтобы в этом гадюшнике, среди шприцов и голых членов, рос мой малышонок?

Я ничего не смогла ответить. Язык будто приклеится к нёбу. Внутренне, меня убивало, разрывало и одновременно кромсало, на тысячу рваных частей.

От боли. Горя. Безвыходного положения. От кошмарной ситуации, в которую нас обоих, затянуло лавиной безысходности.

Карина глянула на меня исподлобья, вытерла слезы своими шершавыми пальцами, с облупленными ногтями, выкрашенными в красный цвет, а затем грубо ударила меня в самое сердце. Своими бесчувственными, но такими логичными словами:

— Тебе тоже советую... сделать ЭТО.

— Нет! — всхлипнула, схватившись за живот, — Он живой, он все чувствует!

— Глупости. — Отмахнулась. — Это просто сгусток из крови и тканей. Ничего ещё не соображает. Ты многое помнишь, когда тебе было три недели в утробе?

— Ты не понимаешь…

— Это ты не понимаешь. В какое дерьмо себя толкаешь.

Мы могли спорить с ней до самого утра, или целую вечность! Но меня ей не переубедить! Однако, наш диалог прервался настойчивым стуком в дверь.

— КАРИНА! КАРИНА! — голос мамы.

Черт!

Только этого не хватало!

— Открывай! Живо! — а это… это уже был голос ублюдка Виктора.

— Твою ж мать! Соня! Помоги! — завопила, седея прямо на глазах, схватившись за волосы. — У меня полкило кокса под кроватью! Мать вашууу! Заправь постель, быстрее, а я смою всё в унитаз!

Карина бросилась в ванную, вытащив из-под кровати какой-то белый мешочек с мукой, выпотрошила содержимое пакета в унитаз, быстро натянула на себя джинсы и толстовку, пока я, ногами пинала использованные презервативы под кровать, одновременно застилая постель с грязным, замызганным покрывалом, от которого несло протухшим яйцом.

— Это ты бля привела сюда этого недоделанного уё*бка? — с ненавистью и страхом в расширенных зрачках.

— Прости. Я не хотела.

Ещё бы минута, и они бы вышибли дверь.

Пришлось открыть.

— Соня! — Мама бросилась ко мне на шею, но я отскочила от неё как будто получила сильный удар по лицу. — Ты в порядке? Доченька? Господи! Прости меня! Простииии! — и давай рыдать, сдавливая меня, брыкающуюся, сопротивляющуюся, в удушающих тисках, — Я думала… Думала та машина… Тебя сбила. — Схватилась за сердце. — Ох…

Пока мать разбиралась со мной, Виктор тщательно сканировал взглядом комнату, будто догадывался, что здесь что-то неладно. Карина стояла в стороне, прижавшись к стене спиной, стучала зубами и подрагивала, как будто подхватила сильную лихорадку. А моя мама… у неё закружилась голова, да и лицо окрасилось в странный бледно-зелёный оттенок.

Виктор отвлёкся от изучения комнаты. Вовремя подоспел, подхватив мать на руки.

— Воды! Дайте ей воды!

***

Через несколько минут маме полегчало. Не знаю точно, была ли это постановка, или ей реально стало плохо, но на меня подействовало. Больше всего подействовали её, такие искренние, извинения.

— Ты вся промокла. Тебе ведь нельзя. Надо себя беречь. — Лепетала что-то сверхъестественное, пока мы с Виктором тащили её к машине. — Поехали домой, доченька. Ты ведь меня не бросишь? Не оставишь одну? Прошу! Умоляю. Не бросай. Я ведь так сильно тебя люблю. Я умру без тебя. Ты — моя жизнь. — Рыдала, крепко-крепко держала за руку.

И я разрыдалась.

Потому что поняла, что не смогу её вот так вот взять и бросить. Уйти насовсем. Навсегда. Бесследно. Она ведь себя погубит. Сопьется, обкурится, с крыши сиганёт. Она ведь моя мать… Мать-одиночка. Сама меня растила. Воспитывала. Заботилась. Мы не выбираем себе родителей. Но они наше всё.

Это они... и только они дали нам жизнь.

***

С Кариной мы распрощались. И слава богу.

Скорей всего, это была наша последняя встреча. В её клоповнике нам с малышом находиться опасно.

Мы с ней разные. Она слабая. Даже слабее меня…

Сдалась и сломалась. Пустила себя под плинтус. Превратилась в ничто.

Более того, никого не желает слушать.

Что ж. Её воля.

Когда я уходила, подруга вдруг, как бы невзначай, спросила:

— Ну и как они там?

— Не знаю. — Грустно ответила. — Никаких вестей. Пишу каждый день, но первое письмо, наверно, дойдет только через полгода.

— Ясно. — Кивнула, сдерживая истинные эмоции.

Она любит Максима. До сих пор любит. По ней же видно. Особенно по глазам.

Это она меня обманывает, чтобы не казаться слабой перед другими. На самом деле, как и я, Карина каждую ночь рыдает в подушку. Курит, спивается, трахается направо и налево с плешивыми бандюками за деньги, каждый день принимая их в себя пачками.

А в телефоне, на заставке, до сих пор хранит его фотографию.

Я случайно увидела.

Это всё по вине разбитого сердца.

Таким образом, она просто пытается уйти от горя. Забыться. Прикрываясь травой, беспорядочным сексом и выпивкой.

Очень скоро она потеряет себя. Я это чувствую.

Но подруга меня не слушает.

Более того, когда я пытаюсь что-либо объяснить, доказать, наставить на путь истинный, мол: «Ты не одна в этой дерьмовой жизни такая! Меня тоже судьба некисло потрепала! Вместе мы справимся! Вместе мы найдём выход! Мы ведь подруги!»

Она начинает орать, грубить, бросаться с кулаками.

Эх, знал бы Макс, знал бы Давид, что они… натворили.

ГЛАВА 6.

Виктор отвёз нас домой. Сначала, когда мы с мамой сели на заднее сидение, мы ехали молча. И хоть я была против присутствия ментовской мрази, в данном случае, сделала исключение. Я не разговаривала с ублюдком, даже не смотрела в его сторону, словно он умер, и его вообще больше не существовало в нашем мире. Так я ему и сказала, когда мы вышли из подъезда общежития. На что хмырь, хохотнув, весело мне подмигнул.

Уебок!

Надеюсь, тебя когда-нибудь пристрелят на одном из твоих грёбанных расследований.

Мне так не терпелось плюнуть ему в лоб, рассмеявшись:

«И сколько тебе заплатили? За поимку пятерых преступников, хЕрой? Жирная ты морда!»

Думаю, достаточно заплатили. Раз он, уже спустя неделю после закрытия дела, купил себе машинку подороже, выше классом. И катал теперь свой зад, как истинный, зажравшийся мусор.

Про кретина даже сняли репортаж в новостях, показав кадры с места преступлений и… кадры из зала суда.

Я не смогла смотреть на это спокойно. Случайно увидела… Теперь больше в жизни не включу телевизор. Потому что Давида снова избили. Дубинками и шокером. Когда он попытался напасть на судью. Или? Или нам просто в СМИ это так показали? А его... его спровоцировали на драку, для эффектного «представления».

Он был настолько взвинченным, настолько… таким… другим… что мне захотелось поменяться с ним местами и к, чертям собачьим, забрать всю его адскую боль.

Однако, всё, что я сейчас могу… это заботиться о нашем ребёнке, ждать от любимого писем, новостей и, конечно же, скорого возвращения.

***

— Дочечка, милая, почему ты убежала?

Дождь противно барабанил по стеклу «Мерседеса», я сидела молча, отвернувшись от матери, и смотрела в окно, думая, об одном. Об отце будущего ребёнка, наблюдая за тем, как капли ползут по стеклу, извиваясь, будто коварные змеи.

В самом деле?

Она что, не понимает?

Или просто не в себе?

— Я слышала твой разговор с врачом. — Глубоко выдохнула, посмотрев ей в глаза, полные слёз и печали, — Ты настаивала на аборте! И продолжаешь это делать, подсовывая свои сраные бумажки с адресами клиник! Как мерзко! Я ведь твоя дочь! Что с тобой? Почему ты так поступаешь? Он ведь и твой ребёнок тоже! — Я не хотела повышать голос. Но меня уже в край всё достало.

Надеюсь, она поймёт. В последний раз. Больше я не стану проявлять жалость на другие шансы.

— Шшш, родная… Ну прости. С дуру ляпнула. Запаниковала, распереживалась. Нервы ни к чёрту! Я ведь твоя мать, и я таким вот образом… грубым наверно... переживаю. Прости ещё раз. Действительно получилось как-то глупо и резко. Господи! Что же я творю… — закрыла лицо ладонями, истерически разрыдалась, — Сонечка, милая. Я передумала. Мы оставим малютку. Я буду тебе помогать, буду о вас заботиться. Сама же такая была, дурёха! Сама же нагуляла! Видимо, над нашей семьёй нависло родовое проклятье. — Рывком притянула к себе, прижала к груди, приласкала. — Люблю тебя очень, доченька. Всё наладиться, не переживай. — Притянула к себе, а у меня будто камень с души свалился.

Стало немного легче. На сердце потеплело.

Наконец-то мы поладили.

Выходит, мне нужно было сразу броситься под машину, чтобы она поняла, что мы не вечны, что если она меня потеряет — то потеряет навсегда. Нужно ценить то, что тебе дорого, по-настоящему. И принимать как есть. Со всеми достоинствами и недостатками.

***

Виктор не стал с нами долго церемониться. Просто сказал: «Пока», дал по газам и скрылся за первым поворотом, ведущим из двора. Он был холоден и циничен. А взгляд излучал сплошное хладнокровие. Скорей всего, это была наша последняя встреча. Следак получил от матери, да и от меня, то, что так неистово жаждал. Использовал ради своих коварных целей и пошёл дальше. Своей дорогой. Наплевав на наши чувства.

И пусть валит! Иначе, однажды, я не сдержусь. Сама воткну ему нож в горло, если ещё раз увижу. Месть не знает покоя. Кипит и пенится в венах, не хуже раскалённой ртути. Мерзавец ответит за всё. Если не от меня огребёт, так от вселенной уж точно!

Самый страшный суд не там, где судили Давида.

А там, где мы окажемся после смерти.

Утешала я себя, как могла. Но в душе, по-прежнему, была тьма и пустота.

Очень надеюсь, что ублюдок получит сполна. Пусть он выиграл битву. Но не войну. Клянусь! Я буду молиться днями и ночами, чтобы Виктор ответил за свою ложь. И однажды… мои мечты воплотятся в кровавое возмездие.

***

Дождь слегка поутих. Шлёпая по лужам, взявшись за руки, мы забежали в подъезд. В машине я немного согрелась, но всё равно выглядела не краше заморского чучела. Однако, несмотря на бесконечную череду неудач, свалившуюся на меня как град в апреле, всё же появился маленький, но просвет. Мама… В коем-то веке она признала свою вину! С ума сойти! Аж не верится. Видимо, неплохо так испугалась за жизнь собственного ребёнка, раз её властное Эго, не без бойни, но усмирилось. Надеюсь, наша жизнь начнётся с нуля. Я безумно рада, что мать согласилась с моим мнением. Конечно, не обошлось без угроз, скандалов, побега из дома. Но иначе, она бы не поняла, на что я способна. И что у меня есть характер, и он, как оказалось, не такой уж и слабый. До этого момента я просто боялась. Проявить инициативу, доказав, что я не вещь, над которой можно потешаться сколько влезет. А человек! Личность, в первую очередь! Которая пойдёт на всё, чтобы стать свободной и независимой.

Домой мы вернулись в позднем часу. Несмотря на частую тошноту, а также, отсутствие аппетита, я безумно проголодалась. Мама сказала, что сама приготовит ужин и что меня нужно как можно скорей напоить горячим чаем, чтобы согреть. Иначе мои губы, по цвету, напоминали сплошную переспелую сливу.

Приняв тёплый душ, укутавшись в любимый махровый халат я поспешила на кухню, где, настолько трепетно суетилась моя мамочка, серверуя стол приборами на двоих.

Впервые за несколько лет мы стали настоящей семьёй. Впервые за этот нелегкий месяц я улыбнулась. Впервые за долгие годы я почувствовала ту самую желанную, необходимую мне, как ребёнку, материнскую любовь, которой так сильно не хватало с самого рождения.

Мать растила меня одна. С помощью бабушки, конечно. Но после года декрета она была вынуждена идти работать, поскольку бабушкиной пенсии хватало разве что на пелёнки. Тогда я не понимала, почему у других девочек в садике есть папы. А у меня нет. Однажды, я спросила её об этом, а она разозлилась, чуть не вмазав мне по губам. Безответные чувства… были задеты.

Никогда не поздно исправить ошибки. Или, хотя бы начать работать над ними.

Родителей не выбирают. Моя мама меня очень любит, но она пережила слишком много боли в своё время, поэтому теперь, любовь для неё — сплошная боль. Нужно это понимать. Нужно попробовать поговорить по душам. Мы ведь очень мало общались на тему отца. Для неё прошлое — крайне болезненная тема.

Поэтому она стала такой чёрствой, такой властной. Из-за глубокого жизненного разочарования. И я её прекрасно понимала. Хоть иногда и ненавидела. Но она моя мать! Она часть меня. А я — часть её. Нам нужно держаться вместе. У нас, в этой жизни, больше никого нет. Возможно, когда-нибудь, она поймёт, что Давид, для меня, как воздух для легких. Нужно больше с ней разговаривать, больше демонстрировать свою любовь.

Ещё не всё потеряно.

При желании, можно добиться всего!

Главное всегда верить. Идти только вперёд. Быть сильным, не бояться совершать ошибки. Ведь иногда, даже самое невозможное, становиться, что ни на есть, возможным.

***

Мы разговаривали около сорока минут. Пили чай с печеньем, заедали сегодняшний трудный день шоколадными конфетами. В груди словно расшатался тяжёлый камень. Вот-вот и стена боли падёт. Тогда станет намного легче дышать. Ведь сейчас, я дышу лишь вполсилы. А каждый вдох причиняет много мук.

— Сонечка, я кое-что поняла. — Мама бережно взяла меня за руку, крепко сжала, зажмурив глаза, — Когда ты убежала, я думала... что потеряла тебя навсегда. И я так испугалась! Мне уже, если честно, стало всё равно на наши проблемы. Я буду помогать заботиться тебе о малыше. — Повторила не один раз, за сегодняшний вечер, — Как когда-то бабушка помогала мне.

— Правда? — с надрывом, со слезами.

— Конечно. Я ведь была такой же… глупой, влюблённой дурнушкой. Но я не сделала аборт. Несмотря ни на что. Поэтому, прости ещё раз. У меня сердце остановилось, когда ты чуть было не попала под машину. Что же ты делаешь со мной, глупенькая моя? — обняла, погладила по волосам. А я вдруг поймала себя на отчаянной мысли, что она никогда меня не жалела, не хвалила, тем более, никогда не гладила. Даже в детстве. Воспитывала как хладнокровного солдата.

Всё изменится. Я это чувствую!

А изменит нас… наш малыш.

— Давай то, что было в прошлом… там и останется. Договорились? — в знак примирения, мягко улыбнулась, ещё теснее сжав хрупкую ладонь.

— Окей. — Я тоже улыбнулась, до сих пор пребывая в каком-то лёгком неверии, нежно погладив её бледную, подрагивающую руку.

Руку любимой и единственной мамы.

Самого родного, самого дорогого человека, оставшегося рядом в этот сложный, катастрофически напряжённый момент.

***

Усталость буквально выбивала пол из-под ног. Что-то мы засиделись… Ничего себе! Половина первого ночи.

Быстро переодевшись в пижаму, юркнула под одеяло, свернувшись калачиком. И, как обычно, исполнив привычный ритуал, погладила животик.

Казалось бы, что он слегка увеличился. Думаю, каждая счастливая девушка в положении ожидает этого чудесного момента. Вот и я каждый день, после пробуждения и перед сном, любуюсь на себя в зеркале, рассматривая живот, с надеждой, что он увеличился, хоть на пару сантиметров.

Ну куда там!

Нам примерно четыре недельки. А мне уже кажется, что любимые джинсы стали малы, а грудь опухла, будто после силиконовой пластики.

Улыбнувшись, уснула с единственными приятными мыслям, за последние несколько недель, что мама перестала устраивать скандалы, усмирилась, осознав, что жизнь коротка и не вечна. Что в один миг можно лишиться всего, став никем, потерять любимого человека, наговорив ему тучу жутких гадостей.

Лежала с закрытыми глазами и думала, как мы, вместе с мамой, выбираем одежду и игрушки для ребёнка. Как она прощает Давида, а он, узнав о малыше, возвращается из тюрьмы, потому что адвокаты доказывают его непричастность к преступлениям.

Сказка, конечно. Но такая сладкая, такая красивая сказка… В которой хочется жить и радоваться. Снова и снова. Снова и снова…

С надеждой на то, что сладкие мечты, поменяются с удручающей реальностью местами.

С этим приятными мыслями, я быстро уснула.

***

Ночь выдалась холодной и тревожной. Я ворочалась с одного бока, на другой.

По непонятной причине, меня бросало то в жар, то в холод. Дыхание сбивалось, в горле орудовала пустыня. Волосы прилипли к щекам, а одежда насквозь пропиталась потом. Кажется, будто меня лихорадило. Но открыть глаза, было невероятно трудно. Сон не отпускал.

В голову лезли неприятные мысли. Разум атаковали кошмары, состоящие из сотни разных картинок. И все они были до слёз отвратительными.

Я видела Давида. Как его без конца мучили за решёткой люди в чёрных накидках, напоминающие одежду палачей: били, издевались, глумились... Самыми страшными, самыми изощренными способами, в зале средневековых пыток.

А он всё кричал и кричал. Жутким, нечеловеческим голосом. Кричал мое имя. Пока острые, металлические плети врезались в тело любимого, превращая, некогда красивые мускулы, в кровавую рванину.

Один сон за другим… Один за другим…

Новый ещё кошмарней предыдущего.

Последнее, что запомнила, как я стою напротив зеркала, любуясь своим большим, округлым животом. А затем вдруг… меня скручивает от резкой боли, так, что я сгибаюсь пополам, задыхаясь от острых спазмов.

В комнату врываются какие-то странные люди в белых халатах, чьи лица скрыты под медицинскими масками. Укладывают меня на кушетку, принимают роды.

Долгие часы мучений. Я ничего не чувствую, кроме смертельной усталости, кроме выкручивающей на износ боли! Врачи орут на меня: «Тужься! Тужься!» Но я даже не знаю, как это делать?!!

Пыхчу, сжимаю челюсти, а заодно и чью-то холодную, испачканную в крови руку и пытаюсь делать все, что они приказывают. Один из акушеров, тот, который стоит между моими широко разведёнными ногами, вероятно главврач, по холодному, едва прищуренному взгляду, кажется мне подозрительно знакомым.

Особенно цвет его глаз, его властный, приказной голос. Он смотрит на меня настолько злобно, что у меня тлеет всё внутри. Хочется, чтобы мужчина ушёл.

Как же дико хочется избавиться от его омерзительного внимания!

Ещё несколько минут мучений, которые кажутся проклятой вечностью, хотя в реале, это пара секунд, и я слышу первый крик моего ребёнка.

Выдох. Долгожданное облегчение и долгожданная радость!

Смотрю вперёд, улыбаюсь. И все муки, все переживания бесследно исчезают, когда я вижу маленького, но такого родного человечка, кричащего в руках того, неприятного мне доктора.

— Мальчик.

Холодно отвечает акушер, беглым взглядом сканируя то меня, то ребёнка, по очереди.

— Дайте его мне! Дайте! — Слёзы щиплют глаза. Тяну дрожащие, окровавленные руки к сыну, мечтая прижать, приласкать малыша к груди. Я ведь так долго этого ждала!

Как вдруг…

Доктор снимает с лица маску, и я внутренне срываюсь в пропасть, захлёбываясь в немом крике.

Дорогие читатели!

Полную книгу читайте на сайте Лит Нет или Призрачные миры, на официальной странице автора. Мои книги часто воруют пираты. В случае заливки на пиратский сайт автоматически происходит перемешивание глав. Мои тексты находятся под контролем специальной программы.

Пожалуйста, уважайте чужой труд. Читайте легальные версии. В пиратках много ошибок.

Виктор.

Он злорадно хохочет, прижимая орущего сына к себе, визуально лишая меня жизни, лишая возможности существовать дальше.

Не проронив ни слова, как истинный победитель, направляется к тяжёлой, железной двери.

— Мерзавец! Тварь! Ненавижу!

Как только я собираюсь броситься вслед за ублюдком, чтобы вцепиться ногтям подонку в глотку, меня грубо впечатывают спиной в кушетку и сковывают ремнями. Ассистенты, сволочи.

А Виктор… Он, ехидно оскалившись, исчезает за чёрной дверью.

Навсегда отобрав у меня самое дорогое и самое сокровенное, за что я была готова бороться голыми руками не на жизнь, а на смерть. За что я готова была прыгнуть хоть, в лёд, хоть в пламя, хоть с моста. Сгорев живьём, утонув, захлебнувшись. Лишь бы мой мальчик был жив и здоров. Лишь бы мой мальчик был всегда счастлив.

***

То, что я только что испытала, я словно испытала живьём, в реальности.

Подскочила на кровати, вскрикнув в голос, и тут же сжалась в комочек, от резкой, скручивающей боли.

— Мама! Мамочкааааа! — закричала, задыхаясь, чувствуя, как меня внутренне рвёт, выжимает и жёстко выкручивает, будто в стальных тисках, отчего я не могу полноценно вдохнуть, отчего перед глазами всё растворяется в чёрных пятнах.

— Помоги! Мамочка! — Ещё один крик. С болью, с надрывом.

Пытаюсь встать на ноги, но мир шатается. Путаюсь в наволочке, всхлипываю, понимая, что происходит нечто ужасное.

И сердце бьётся навылет. И слабость валит с ног.

А там, на белом, скомканном одеяле, я вижу алые пятна.

У меня трясутся руки. Я больше не могу сказать и слова.

То ли от сумасшедшей боли, то ли от шока, то ли от тошнотворного запаха горя, парящего в тесной комнате.

Внезапная вспышка света.

Мама, услышав крики, врывается в комнату, щёлкая выключателем, и её лицо искажается страхом:

— Сонечка! Соняяя, что случилось??

Не знаю зачем она спрашивает. Сама же видит. Видит кровь на пододеяльнике, видит как я, сгорбившись, сижу на полу, обеими руками обхватив пульсирующий резью живот.

— Б-болит. — Едва слышно, невнятно. — Очень б-болит!

Она, бледная, с выпученными от страха глазами, хватает с тумбочки телефон и пытается набрать номер скорой помощи. Несколько раз смартфон падает на пол. Мать матерится. Дрожащими руками пытается нажать на кнопки.

В конце концов у неё получается сделать звонок.

Скорая среагировала мгновенно, приехав через пять минут после вызова.

Но… даже их оперативность… не смогла предотвратить неизбежное.

Они сделали мне несколько уколов. Просили, чтобы расслабилась, успокоилась. Утверждали, что все будет хорошо.

Я кивала. Наверно лишь из вежливости, пока меня, на носилках, в спешке грузили в машину с мигалками.

Мама сидела рядом. Держала мою руку. Она не рыдала, но была очень напугана. А я, несмотря на утешение фельдшеров, в них не верила.

Потому что точно знала… это конец.

Мне кажется, что раньше я всегда ощущала в своём организме биение ещё одного сердца.

Но не сейчас.

Потому что сейчас, там, внизу живота, я чувствовала лишь боль, холод и тихий, угасающий плач.

ГЛАВА 7.

Спустя три дня.

Прошло не больше минуты, как в комнате снова появился ОН. Тот, при виде которого моё сердце периодически пропускало удары, а кожа вспыхивала невидимым огнём от острых мурашек.

Когда боксёр переступил порог помещения, пространство уменьшилось на несколько «добрых» метров, а кислорода тут осталось как в открытом космосе.

Только сейчас я заметила, что его голова практически подпирала собой потолок. Он даже несколько раз стукнулся макушкой об люстру, отчего, скрипя зубами грязно выругался матом. И от этой ругани я образно получила новый инфаркт.

Хотя… между ног, напротив, продолжала чувствовать странную влагу. И, естественно, мучительно-приятную пульсацию. Потому что в отличии от разума, тело реагировало на этого изумительного мужчину совершенно иначе! А вскоре, я вдруг поняла, что незнакомец не причинит мне вреда. Если бы хотел — уже давно бы это сделал. Горилла же, напротив, снова лечил мой ушибленный затылок, с особой нежностью прикладывая к коже мешочек со льдом.

Грёбанное дежавю!

Страх отступил окончательно. Я перестала бояться, перестала плодить в голове навязчивые мысли. Потому что расслабилась. Потому что почувствовала приятную заботу и увидела нежный блеск в его глазах, цвета тёмного капучино.

Сексуальный засранец! Он по-прежнему щеголял на людях в одних только спортивных шортах. И абсолютно босый. Когда боец вошёл в комнату, я тут же сжалась в напряжённый комочек, с силой вцепившись руками в край стола, чувствуя, как ногти ломаются от напряженного давления, вообразив себя трусливым кроликом.

А когда он подошёл ко мне ближе и шепнул ласковым, спокойным тоном утешительную фразу: «Не бойся, не трону… Если сама не захочешь», я немного обмякла, расслабленно выдохнула и закрыла глаза. В тот миг, когда его большие, но такие чуткие пальцы зарылись в мои волосы на затылке, мощное цунами из мурашек атаковало моё тело!

Божеее! Какие нереальные ощущения! С ума сойти!

Его настойчивые руки коснулись моей шеи. Мужчина перебросил на правое плечо копну пышных иссиня-чёрных волос, подушечками пальцев прошёлся по шее, спине, скользнул вниз к локтям, остановился возле подрагивающих запястий.

— Не паникуй. Я всего лишь оцениваю степень твоих увечий. Этим безмозглым ублюдкам повезло, что я вовремя успел остановит месиво. Иначе… из каждого бы сделал фарш для фрикаделек. — Нащупал несколько синяков, тут же оскалился, — В следующий раз я позабочусь о том, чтобы тебя определили в ВИП зону.

Здорово! Ужа всё за меня решил.

Не думаю, что этот «следующий раз» ещё когда-нибудь наступит.

Я снова дрогнула и готова была провалиться в другое измерение, или вывернуться внутренностями наружу, когда амбал начал заботливо обрабатывать каждую ссадину, каждый синяк на пульсирующем истомой теле. И снова я пропотела как раб, чуть было не задохнувшись от его наглого вторжения в мой мир, пока он, будто ярый собственник, шарил своими крепкими лапищами по моему телу.

И ужаснулась! Потому что его прикосновения не вызывали отвращения, или паники, хотя должны были, так как видимся мы во второй раз и я даже имени его не знаю.

Господи! Какая же я хрупкая, по сравнению с этим Гераклом! Жалкая капля у берегов нещадного океана! Никогда не видела таких гигантских мужчин!

Кстати, «ублюдки» — это он так толпу поклонников назвал?

Парень без комплексов, называется.

— Где болит? Здесь? — прошёлся подушечками пальцев по коже у корней волос, исследуя на ощупь каждый сантиметр, пока не нащупал небольшой выпуклый шарик, отчего я дёрнулась. — Потерпи. — Немного погладил это место, а затем приложил холод.

И боль прошла. Но больше не от льда, или от антисептика.

А от его лечебных прикосновений.

Вот уж дежавю, твою ж матушку! Тогда в кафе лоб мне натирал, теперь вот снова натирает. Только вот уже в другом месте. И весьма не очень приятном месте.

А парень-то оказался не таким уже и ужасным монстром.

Тем более уж не насильником.

Наверно именно поэтому мне захотелось, чтобы он не останавливался. Чтобы прощупал также и остальные участки тела… Потому что его прикосновения действовали на меня как наркотик. Я перестала боятся и поняла, что нахожусь в абсолютной безопасности. И в абсолютной заботе.

Вот только никак не могла понять, почему он со мной так щепетильно возится?

Неужели, понравилась?

Такой себе вариантик, если честно.

Кругом ведь столько других, не менее достойных красоток! Выбирай любую! Такому мачо откажет разве что слепая, или пенсионерка.

Неожиданно, мне вдруг тоже захотелось отблагодарить своего спасителя за заботу. Минет я делать не умею, к тому же жутко стесняюсь, ведь у меня ещё никогда не было мужчин, поэтому взамен за доброту я предложила кое-что другое:

— Давайте теперь и я вас подлечу?

— Да, позаботься обо мне, крошка. Мне очень и очень больно. — Наигранно заскулил, протягивая мне навстречу окровавленные ручища.

Идиоткаааа!

Ты что, совсем что ли сбрендила??

И хочется, и колется!

Да пофиг вообще! Ну подумаешь, потрогаю немного паренька… я ж не спать с ним на этом чёртовом грязном столе собираюсь! Просто… он очень милый. И я чувствую, что у него безумно доброе сердце, несмотря на эти жуткие татухи по всему телу, грозный взгляд, объемные кулачища и, разумеется, габаритное телосложение, которым я не устану восхищаться никогда!

Ещё мне до исступления чертовски нравиться его брутальная щетина, его модная стрижка и эти интересные татуированные полосы с непонятным узором, украшающие каменные бицепсы. А на предплечье я вижу тату с розами и грозным черепом.

В двух словах, ходячий идеал, не иначе!

Конечно же боец был ничуть не против, чтобы и я к нему прикоснулась. Вон как опешил от неожиданности, улыбнувшись до самых ушей. Протянул свои перебинтованные эластичным бинтом руки, и задержал дыхание, глядя на то, как я дрожащими пальцами едва-едва касаюсь острых костяшек. Перепачканных кровью. — Это в основном чужая кровь, — хвастается, пока я бережно разматываю бинты, — Кровь моих противников. Кстати, тебе понравился бой? И как часто ты ходишь на подобные мероприятия?

Не знаю, что ответить. Соврать? Чтобы не считал меня забитой зубрилкой.

И за чем мне это вообще надо? Не понимаю! Я будто бы превратилась в куклу марионетку, которую кто-то невидимый дёргает за ниточки. И этот кто-то — «из ниоткуда взявшиеся странные чувства».

— Не знаю. Вообще я здесь случайно. Подруга притащила. На самом деле я ненавижу насилие…

Странно было то, что я до сих пор не грохнулась в обморок при виде чужой крови. Меня немного подташнивало, но я держалась, хотя вообразила себя бравой медсестрой, а сама, по сути, даже мясо порезать на гуляш боялась. Наверно, просто не обращала на эту фобию никакого внимания. Ведь были страхи куда более важные.

Мне казалось, что здоровяк в любую секунду возьмёт и сорвется. Толкнет меня на стол, схватит за горло, разорвет на мне трусики и жёстко отымеет. От мужчины буквально разило энергией полового недержания и прущего через грань тестостерона.

Не смотрю на него. Сосредоточенно копошусь с ранами. А сама кожей чувствую, как он насквозь сверлит меня пристальным взглядом, где-то в области разорванной блузки, поэтому спешу поправить ткань так, чтобы моя наполовину выглядывающая грудь не мозолила нахалу глаза. Наверно он уже раз сто подряд трахнул моё юное тело в своих наглых мыслишках. Причём, в самых изощрённых позах.

Кажется, словно я выпалила эту глупость вслух! Потому что боец, якобы случайно, шагнул ещё ближе, так, что я вдруг почувствовала, как что-то твёрдое, как камень, и очень, ооочень горячее повелевающее коснулось моей коленки. В ушах тут же противно зазвенело, все внутренние органы скрутило морским узлом, а по затылку покатились липкие градины пота.

О, Боги! Что это?

Взгляд вниз — и я реально лечу в бездну, когда вижу насколько дико он возбуждён! Насколько огромный у него член, который там, в боксерских шортах, буквально трещит, пылает и рвётся наружу, выпирая острым штырём!

Мамочка родная…

Он видит страх в моих глазах, и снова отступает. Я облегчённо выдыхаю, практически заканчивая делать перевязку. Удивительно, храбрец даже ни разу не дёрнулся, когда мне пришлось капнуть перекисью на содранные в кровь костяшки. Он что, терминатор? Робот? Или мазохист, который не чувствует боли. Наверно, просто привык к постоянным травмам.

Ужас! Какой всё-таки жестокий спорт!

И зачем только нужны эти жуткие мордобои?

Глядя на увлечья, мне вдруг стало искренне жаль мужчину.

Не знаю, как так получилось, но я на несколько секунд взяла его за руку и просто подержала, чувствуя сумасшедшее тепло. Приятное, успокаивающее тепло. Подняла глаза, вздрогнула, когда незнакомец в ответ сжал и мою руку тоже. А после… сладко улыбнулся.

— Спасибо. Ты прелесть.

Проклятье!

В груди началась атомная война! Он только что пустил в моё сердце очередной снаряд. Который, сразил его наповал.

Этот парень выиграл войну. Теперь я в его власти. Вся. От кончиков волос, до кончиков ногтей, в каждой клетке ДНК.

Никогда не испытывала ничего подобного! Кожа леденеет от его пристального взгляда, а от слов, наоборот, пылает диким пламенем! В то время как грудь саднит от мурашек, соски напрягаются и твердеют, врезаясь в ткань лифчика, ну а между ног течёт как из бракованного крана.

Боксер пытается соблюдать расстояние, понимает, что я не такая как его обычные на всё согласные давалки. Сам же, исходя из огромного стояка, еле-еле сдерживается, чтобы не сорваться, чтобы не наброситься, чтобы не сделать меня своей.

— Как тебя зовут? — вспоминает о самом важном.

— Соня. — Мурлычу, чувствуя, как уголки губ невольно растягиваются в улыбке.

— Со-ня… — Закатил глаза, прошептал по слогам, лаская своим бархатным голосом каждую букву, с такой порочной интонацией, будто только что бесстыже трахнул моё имя. — Давид. — Его массивное тело врывается в моё личное пространство, когда он снова делает уверенный шаг вперёд, а пухлые, умопомрачительные губы оказываются на чертовски близком расстоянии от моего уха, — Со мной можно на «ты». Мне всего-то двадцать девять. — Шепнул, так, что коже стало жутко горячо от его частых и горячих выдохов.

Сколько-сколько??

Двадцать девять?

А мне вот девятнадцать.

Спасибо хоть не сорок девять.

Ну вот и все. Капут мне.

Мама меня точно прибьёт!

Но перед этим хорошенько отметелит.

ГЛАВА 8.

— Шевелите кисками, тёлочки, — недовольно фыркнул, поторапливая, — Бой начнётся с минуты на минуту!

Беее, какой пошляк!

— Ч-что, ч-что начнётся? — заикаясь, переспросила.

Но мой вопрос остался без ответа. Кажется, мы попали в некий танцевальный клуб. Здесь было слишком шумно и слишком развратно. Воздух в небольшом помещении буквально трещал от дикой энергетики секса, разврата, безнравственности. Вечеринка шла полным ходом. Осмотревшись, я увидела неоновые блики от прожекторов, скользящие по потолку и яркую сцену с музыкантом-рокером, под песни которого одержимо отрывались все присутствующие «господа-наркоманы» в компании вульгарных путан. Некоторые из этих девок плясали в абсолютном голом виде, а озабоченные мужики жадно лапали их силиконовые достоинства прямо там, на танцполе и там же… в темноте имели.

Капец! Какого чёрта я вообще тут делаю?? Такое не каждый день увидишь. Если честно, я вообще не верила, что меня занесло в подобную клоаку. Наверно, я просто сплю.

Когда мы миновали массовую оргиию, тучный неандерталец как-то нехорошо так ухмыльнулся, и… своими потными ладонями шлепнул нас с Кариной по ягодицам.

Я хотела заорать, хотела вмазать ему леща по хамоватой роже, но подруга успела перехватить мою руку, прежде чем я бы совершила очередную дурацкую глупость:

— Тебе что, жить надоело? Прекрати… — Прорычала, заломив локоть за спину.

Сама, тем временем, кокетливо подмигнула хмырю.

Ладно. Сделаю вид, что ничего не было. Подставщица права. Когда выберемся из этого вселенского хаоса — лучше ей врежу, чем ему.

«Если выберемся!» — насмешливо гоготнул мой «внутренний демон».

***

Наконец, амбал открыл перед нами последнюю дверь. Там было не менее шумно, чем в дискозале. Мы снова спустились вниз по какой-то крученой, невероятно тесной лестнице, кажется, в подвал. И мне вдруг стало очень и очень дискомфортно, а в голову лезли самые жуткие мысли.

Например, что нас просто скрутят как немощных овечек, всандалят в шею какую-то дрянь, а затем пустят по кругу там же, на том самом сатанинском танцполе.

Или ещё хуже...

Толкнут в рабство. В какой-нибудь грязный притон для извращенцев.

«Мамочка! Прости меня!» — мысленно захныкала.

Зря я не послушалась мать. Впервые в жизни меня настолько дико душило от отчаяния и раскаяния, что хотелось встать перед ней на колени и извиниться за свою тупость. Лучше бы реально пошла в кино, или в библиотеку.

Вскоре перед нами распахнулась ещё одна дверь. Последняя. И там… там было оочень много людей! Народ буквально стоял друг на друге. Присутствующие «наркоманы» что-то шумно вопили, матерились, агрессивно махали кулаками. А когда мы, протиснувшись через толпу (с помощью бугая, естественно) добрались до самого центра Ада, у меня панически подкосились конечности, а лёгкие превратились в твёрдый камень. Так, что я подумала, что просто умру от нехватки кислорода и от того, что увидела.

Оказывается, мы попали на самый настоящий подпольный РИНГ.

На котором, в данный момент, творилась реальная дьявольщина!

Двое громил, прямо там, на самодельной сцене, жестоко метелили друг друга кулаками и ногами. Кровища, пот, слюни и зубы… летели в разные стороны, забрызгивая всем этим «добром» одержимую зрелищем публику. А публика, напротив, радовалась чьей-то боли, крикам, варварскому представлению. Некоторые индивидуумы (вероятно, из тех полоумных фанатов) даже одержимо бросались на сцену, подбирая с пола чьи-то окровавленные зубы, используя их в качестве трофея.

Жесть! Такой вакханалии я ещё нигде и никогда не видела!

Глядя на эти ужасы, я, кажется, попросту забыла собственное имя, а ещё сколько мне лет, где я живу и что будет с моей мамой, когда я не вернусь домой сегодняшней ночью. Если вообще вернусь.

Охранник провёл нас ближе к сцене, сообщив, чтобы мы оставались здесь, а сам куда-то слинял. Я бы тоже с удовольствием последовала его примеру, как вдруг, услышала мощный хлопок. После которого зал взорвался на максимум, а и без того тухлый свет полностью погас.

Вероятно, мы находились в подвале. Помимо запаха курева, пота и чьей-то боли, тут также смердело плесенью. Окружающая обстановка сдавливала мне мозги. Вот-вот и я начну терять сознание, корчась в жутких судорогах, а моя подруженька, напротив, чувствовала себя превосходно. Слилась с толпой и вырыкивала грязные непристойности, наслаждаясь зрелищем, когда те животные на ринге огромными кулачищами отбивали друг другу яички.

Мда уж. Я связалась с самой настоящей ведьмой. А в универе она притворялась совершенно другим человеком. Наверно не в первый раз посещает подобного рода заведения. Чертовка!

Так вот, когда свет резко потух, а судья объявил о победе некого бойца, с миленькой кличкой «Потрошитель», не успела я было выдохнуть, надеясь, что бойни больше не будет, как вдруг, лампы в районе ринга снова вспыхнули блеклым огнивом и там появилось свеженькое мяско — два поджарых амбала, на чьих массивных телах лоснились тонны твёрдых мышц, разукрашенных жуткими татуировками. Из одежды на бойцах были лишь шорты, а их крепкие ручища обтягивали белые эластичные бинты. По красивым, спортивным телам стекали капельки пота, пресс напрягался во время движений, а огромные бицепсы превратились в металл. Монстры кружили по периметру сцены, агрессивными взглядами бросая друг другу вызовы, но пока не нападали, ожидая сигнала от арбитра.

В тот момент судья что-то воодушевлённо рассказывал публике, но я не слушала. Просто залипла, глядя на опасных красавичков. Точнее, на одного из них. Кажется, я тоже начала сходить с ума. Возможно, надышалась наркотического дыма, или поняла, что против природы не попрёшь. Я ведь женщина. И против таких горячих самцов трудно устоять. Гормоны, окружающая обстановка, их аппетитные тела… взяли вверх над здравым разумом. И мне до сладкой пульсации внизу живота начал нравиться сегодняшний безумный вечер.

Однако, больше всего моё внимание привлёк тот самый боец, который был в разы крупнее своего противника, с тёмно-русыми волосами и чёлкой, ниспадающей на глаза. Взгляд — как у хищного волка, мощный, разрывающий на куски, исподлобья, а тело… тело могущественного медведя гризли.

На секунду призадумалась, жадно насилуя взглядом совершенного мужчину. Кажется, будто я уже где-то видела этого опасного незнакомца. Вот только не могу вспомнить где.

Ну да ладно! Размечталась! Явно ведь не в библиотеке. А подобные места, вроде сего гаденького подвала, не часто приходиться посещать на досуге.

Прозвучал гонг и лютые монстры, под акустический взрыв толпы, словно бешеные быки, бросились друг на друга, столкнувшись своими свинцовыми телами не на жизнь, а на смерть. Новая порция ледяных мурашек пробежала по спине, дыхание перехватило, а душа ухнула куда-то в пятки.

Божееее, как же это грязно! И одновременно прекрасно! Глаз не оторвать…

Ходячие источники тестостерона, они умели завести публику с пол оборота. Особенно девок. Парочка свихнувшихся блондинок-близняшек, сорвав с себя лифчики, уже бросились на край сцены, во всю глотку горланя заветную кличку:

— Безжалостный! Безжалостныыыый! Надери ему зад! И если выиграешь, можешь отодрать и наш, в качестве вознаграждения!

Охранники, дежурившие возле ринга, быстро оттащили фанаток на безопасное расстояние, а тот громила с татуировкой в виде черепа и розы на правой руке ехидно улыбнулся, бросив надменный взгляд в сторону давалок, умудряясь делать несколько дел одновременно — лыбиться поклонницам и уворачиваться от ярых ударов недруга.

Кажется, словно тот сексуальный, татуированный зверина, которого прозвали Безжалостным, просто играл с противником. Бегал по рингу, издевался, не позволяя даже мизинчиком врагу коснуться своего безупречного тела. А тот, темноволосый кентавр, сатанел ещё больше с каждой новой секундой раунда.

Особенно, когда получал чёткие удары по харе.

Кажется, я догадалась, почему он так себя вёл — чтобы народ не заскучал, если бы монстр вот так вот с первого раза отправил «дрыща» в нокаут. Ведь за представление были уплачены немалые денежки.

Внезапно, рядом с моим ухом раздался бешеный ор.

— Да завали ты его уже нахрееен! — во всю глотку заверещала Карина, и неловко наступила мне на ногу. — Красавчииииик!

Вот блин! И она туда же!

— Ауч! — гневно зашипела от боли и рефлекторно подпрыгнула, как раз в тот момент… когда здоровяк обернулся. И наши глаза встретились.

О Божееее…

Когда боец посмотрел на меня — я будто бы получила укол адреналина. В самое сердце. Теперь я узнала ЕГО. Вспомнила. Это был тот самый парень, который случайно сшиб меня в кафе вчерашним треклятым вечером. Тот, который взбесился, что я подала ему не пиво, а лимонад.

Секунда. В округе на короткий миг будто всё умирает.

Смотрит на меня. Пристально так. Будто насквозь прожигает, будто читает мои мысли. А я в этот момент думаю, какой же он всё-таки чертовски горячий, и охрененно привлекательный! Огромный, стокилограммовый буйвол. Практически весь в наколках. И сейчас… сейчас он млин скачет по сцене как угорелый в одних только боксёрках. А его мышцы… Как камень. Идеальные, красивые, безупречные. Кажется, его родители зачали это совершенство в спортзале. И они, возможно, были вообще Олимпийскими Богами.

Волосы небрежно взлохмачены, торчат в разные стороны. Загорелая кожа блестит от пота. Как и щетина. Там тоже сверкают блестящие капельки, которые хочется смахнуть подушечками пальцев. А ещё мне безумно хочется облапать его выпуклые ручища, понадавливать на рельефные кубики пресса, чтобы убедиться, что они настоящие. Я такие видела только в глянцевых журналах.

Дурочка! Дурочка!! Дурочкаааа!!!

Что ещё за идиотские мысли?

Он вылитый грех. Сущее зло! Опасный и ужасный. Не принц на белом коне.

Тебе он явно не пара. Плохой, нехороший, грязный мальчик!

Ухххх! Я хотела переубедить себя, в том, что раскатывать губу на всесущее зло, представшее передо мной в облике человека — чертовски опасно, но, похоже, не получилось. Сердце уже вовсю отмачивало кульбиты где-то под рёбрами, дыхание участилось, губы пересохли от жажды, а там, в трусиках, стало неприлично мокро.

Господи Божечкии!

Не думала, что меня действительно заводят плохиши!

Опасные качки, которые нелегально квасят морды в подпольных мордобойных клубах, по сути, зарабатывая себе этим варварством на хлеб.

Быстро вынырнула из мира грёз и… Чёрт возьмииии!!!

Он мне улыбнулся!

Качок адресовал мне игривую улыбочку, да ещё и подмигнул!

Зараза!

Наверно подумал, что это я выплюнула тот непристойный комплимент «Порви его нахрен!»

— Увау! Ты видела! Ты видела, деткааа? — радостно запищала Карина, — Он тебе подмигнул! Сто пудово тебе!!! — повисла у меня на шее, чмокнув в щеку, —Тот бородатый красавчик-кинг конг послал тебе поцелуйчик! Божееее! Я завидую… Капеееец!

— Спасибо за подставу, — отпихнула прилипалу в сторону, — Типа взял на заметку, да? Если это так, то уж лучше бы мне как можно скорей и как можно дальше убраться из этого обезьянника. Не хочу, чтобы мама грустила, когда моё истерзанное этим зверем тело найдут на ближайшей свалке. Вот уж спасибо. — Развернулась, чтобы пойти к выходу, как вдруг толпа «хором» сошла с ума. Одержимые фанаты начали прыгать, орать, материться так, что у меня практически лопнули барабанные перепонки, поэтому в этом чертовом хаосе я не смогла найти дорогу к выходу. Да и меня просто не пустили. А если бы бросилась напролом, ещё бы получила локтем в голову, потеряла сознание и потом бы меня, после «адского шабаша» отскребали бы от пола.

Как раз в этот момент там, на «якобы трибуне» началась сущая мясорубка.

«Мой» дикарь в наколках принялся квасить лицо своего противника. В прямом смысле этого слова. Рычал, орал и жёстко наносил болезненные удары перебинтованными кулаками по всему телу врага. До тех пор, пока тот, не превратился в ходячее желе.

Ощущения было такое, словно по бойцу проехал шипованный каток.

Нет. Не хочу на это смотреть! Это ужасно! Они ведут себя словно животные.

И зачем только послушала Карину! Лучше бы дома осталась. В объятиях любимого одеялка и в плену индийских сериалов. Но вообще-то я не знала в какой именно клуб она меня потащит. Даже не догадывалась.

Неееет, это не клуб! Это настоящий мясокомбинат!

— Итааак, дамы и господа! Поздравляем нашего девятикрааааатного победителя! И этоооо… Безжалостныыый!

Публика окончательно спятила! До такой степени, что народ повалил на сцену, видать за автографами. И меня, мощной волной, потянуло следом за ними.

— Карина! Каринаааа! — закричала, когда толпень накрыла меня с головой, будто десятиметровое цунами,

— Соняяя! — Где-то вдалеке аукнулось её сдавленное эхо.

Я летела невесть куда, окончательно потеряв ориентацию.

Это было ужасно! И очень, очень страшно! Потому что примерно раз в пять секунд мне приходилось получать всевозможные удары локтями по голове, рукам и ногам. В этом чёртовом торнадо из человеческих тел я просто начала задыхаться. А затем и вовсе случилось то, чего я так боялась.

Я споткнулась. И упала.

Закрыла голову руками, скрючилась в позу эмбриона, и приготовилась помереть от острой боли. Потому что по мне словно потопталось стало бешенных слонов.

И они бы запинали меня до смерти, если бы их не остановил громкий, раскатистый рёв:

— НАЗАААД! Всем стоять!!!

Кажется, будто этот голос показался мне до дрожи знакомый.

После хриплого, да такого властного крика, в зале воцарилась могильная тишина. Удары прекратились, дышать стало немного легче. А затем, я вдруг почувствовала, как меня, словно пушинку, подхватили с пола, перевернули лицом к свету и… вот я, морщась от ярких бликов мигающих проекторов, направленных точно в глаза, понимаю, что нахожусь в чьих-то невероятно огромных ручищах, прижата к твёрдой, влажной груди, покрытой помпезными татуировками.

— Эй, девочка! — звучит властный бас с хрипцой, — Посмотри на меня, крошка. Ты в порядке?

Опять эта крошка…

Блиин! Неужели снова ОН??

Нехотя разлепила ресницы, киваю, видя его красивое, но сердитое лицо как в тумане.

— Хорошо. Я заберу тебя с собой. Нужно осмотреть ссадины.

Это была не просьба, не предложение, а просто меня жёстко поставили перед фактом.

Куда заберёт? Зачем я ему? Почему именно я? Непримечательная, плоскогрудая худышка. Неудачный такой вариант на одноразовый перепихон. Пусть осмотрится повнимательней! Кругом полным-полно достойных краль! Выбирай любую! Грудастую, жопастую, опытную и суперопытную. А я ведь… тупо никчёмная девственница.

Со мной будет ооочень скучно. Испорчу ему вечер своей недееспособностью, и он сделает со мной тоже самое, что и с тем бедным парнем на ринге — пустит на дешёвые полуфабрикаты.

— Не надо, — промычала, отрицательно махнула головой, всё ещё плохо ориентируясь в пространстве, — Просто вызовите мне такси, и я лучше поеду домой. — Заёрзала в горячих объятиях здоровяка, пытаясь улизнуть из цепких пут рестлера.

— Цыц! Я сказал, мне нужно тебя осмотреть! А потом сам отвезу! Уяснила? — недовольно оскалился, склонившись к моему лицу ещё ближе.

А мне вдруг стало не по себе, когда я увидел его бешеные глаза, сверкающие чёрной бездной, в паре сантиметров от своего носа. И… особенно от своих губ.

— Только пожалуйста… не насилуйте… — Немощно прошептала, не в силах отвести пьяный взгляд от этих огромных насыщенных озёр.

Несколько секунд он смотрел на меня без капли новых эмоций. Но потом расхохотался. И… неожиданно… поцеловал меня в лоб.

Этим своим поцелуем, к бесу, на некоторое время отправив в нокаут.

ГЛАВА 9.

Через два часа я снова вернулась в зал. И как только переступила порог спорткомплекса, остолбенела, увидев Карину, вместе с Максом. Они практически изнасиловали друг друга на одном из тренажёров.

Девчонка, без грамма стеснения перед окружающими, вульгарно обхватила ногами бёдра парня, скрестила их на упругих ягодицах спортсмена, и страстно вгрызлась губами в его влажные губы. Сначала Максим по-свойски шарил своими сильными руками по её гибкой спине, задирал футболку, оттягивал лямки лифчика, а затем, будто голодный пёс, с алчностью принялся массировать полную, налившуюся неистовым желанием грудь.

— Кхе-кхе! — откашлялась, перевела взгляд на один из орбитреков.

— Ой, Сонька, привет! — Карина резко опешила. Быстро-быстро потёрла ладонью губы, удаляя размазанную по всему подбородку красную помаду и дрожащими руками поправила горловину футболки, которая переместилась куда-то в область левого плеча.

— Здрасте… — Закатила глаза. В душе как-то стало неловко. Будто это меня застукали в подобном положении, а не её — бессовестную развратницу.

— Кажется, ты уже познакомилась с ребятами? — спрыгнула с тренажера, игриво улыбнулась, обвивая руками упругие бёдра своего нового парня.

— Ага. А где Давид?

— В душе? — паршивка лукаво подергала бровями, явно на что-то намекая.

Вспомнишь солнце, вот и лучик.

Походкой горделивого лидера в комнату явилось оно — несравненно совершенное существо с безупречным телосложением, изумительным цветом глаз и обворожительной улыбкой.

И как обычно, как только я его видела мне становилось нечем дышать.

Мужчина передвигался по залу в одних только джинсах, приспущенных на бёдрах, а футболку нёс в руках. Его непослушные волосы, как и тело, были влажными после душа, а по загорелой коже, цвета темной бронзы, стекали крупные капли воды.

От его близости я вся горю. Особенно там, между ног и в сосках. Меня штормит и колбасит. Как полоумная я пялюсь на его идеальный пресс и уже представляю, как порочно, как некрасиво я хватаю эти капли языком, облизываю и вылизываю каждый миллиметр божественного тела. Все до единой. Кончиком языка повторяя контур его интересных татуировок. Помимо татуировок на теле мужчины кое-где я вижу ещё и шрамы. Но меня это не отталкивает, а наоборот, я начинаю сатанеть от вожделения ещё больше.

Каринка, наглая сучка, задорно присвистнула, взглядом мазнув по его крепкой заднице, а затем одними губами, за его спиной, шепнула:

«А он чертовски горяяяяч! Бери, пока не остыл».

Потаскушка!

Ну погоди у меня!

— Как проветрилась? — от его грубого голоса, с брутальной хрипотцой, я, кажется, только что кончила в трусики. Теперь они мокрые. И мне немного дискомфортно. Такое ощущение, словно я их только что постирала, а высушить забыла.

— О-отлично. — Всё, что могу выдавить, заикаясь.

Улыбается. Ловко натягивает через голову футболку, берёт меня за руку и тащит к выходу:

— Тогда поехали отрываться! Надерем парочку задниц лузерам-неудачникам!

Вслед за нами шумной толпой вываливаются его названые братья, вместе с Кариной. Все. Их было четверо. А счастливая подружка на их фоне, чувствовала себя ну прям вылитой мадам современной Белоснежкой.

А что я почувствовала в этот момент?

Наверно то, что я теперь самая счастливая девушка на планете, окружённая жутко сексуальными, непобедимыми Гладиаторами.

***

В клуб мы приехали на трёх машинах. Теперь понятно почему здоровяки рассекали на джипах — для их габаритных тел разве что подошли бы автобусы или грузовики. Сначала меня захлестнули не очень приятные воспоминания… Но ради Давида я поборола свой страх. Потому что я знала, что теперь нахожусь в абсолютной безопасности. И он… он не позволит мне снова упасть.

Лишь ради него я заставила себя полюбить этот кровавый спорт, чтобы поддержать человека, который заставлял моё сердце колотиться сильней, который отправил мой разум на разноцветную радугу, а душу выкрутил наизнанку.

Перед нами вновь шумная толпа обезумевших фанатов. Сегодня в Подполье даже больше народу, чем в прошлый раз. Каждый зритель с нетерпением ждал встречи со своим кумиром Безжалостным. И каждый из них, включая меня, жаждал окунуться в магию безумных боёв.

Буйный сегодня отдыхал. Ему было поручено присматривать за нами с Каринкой. Что он и делал. Только поглядывал в основном за подругой.

Рывком посадил девицу к себе на колени, руками щупал ее между ног, а она, как умалишенная, задом скакала на его набухшем бугре и не стеснялась оставлять на шее верзилы засосы в виде фиолетовых гематом.

Вот ведь! Безбашенная на всю голову дурында!

Остальные члены «Неистовой пятёрки» отправились за кулисы, ожидая своей очереди, в том, чтобы показать свою мощь, свою силу, свои возможности.

Затаив дыхания, вцепившись ногтями в мягкую седушку кресла я с нетерпением ожидала выхода настоящей грозы! Моего разрушительного урагана!

Первым выскочил «Потрошитель». Он без особых усилий разорвал своих противников всего за каких-то там десять минут. Разорвал в прямом смысле этого выражения. Потому что его соперники летали по площадке как резиновые мячики, когда он выбивал из них внутренности. Это было что-то с чем-то!

Кажется, я даже видела, как некий кусочек чего-то вязкого, напоминающий желе, пролетел над моей головой и ляпнулся в одного из фанатов. Или у меня мираж, или это чья-то печень, над которой потрудился Потрошитель.

Затем на «сцену выскочили» близнецы - Молот и Наковальня.

Стало ещё веселей!

Они боролись против двух других амбалов. Таких вот извращённых парных боёв я даже не видела по телевизору. Или по интернету. Зрелище было жуткое. До тошноты. Они дрались похлеще, чем их брат Потрошитель.

Всё. Терпение закончилось.

До конца сражения я просто уткнулась лицом в колени, а ещё попросила Максима принести мне аспирин и воды. От шума, от ударов и этих адских воплей мой мозг практически взорвался на сотню кусков, превратившись в кашу, будто в каждую извилину затолкали по реактивной петарде.

Близнецы с гордым видом покинули ринг, не получив ни единой царапинки, а их противников в спешном порядке унесли на носилках. Кажется, кто-то в толпе испугано выкрикнул: «Скорей, звоните в скорую! У него блин шея на соплях болтается!».

Глубокий вдох и выдох!

Вдох… выдох!

Находясь у истоков обморока, я выхватила пакет с чипсами у Карины, уткнулась в него носом, задышала глубоко и часто, чтобы хоть как-то успокоиться, чтобы хоть на миг избавиться от этого дурацкого волнения!

Ничего не помогало!

Даже сгрызанные до мяса ногти.

Меня больше не мучила клаустрофобия, я привыкла к виду крови, ору толпы, матам и запаху спирта!

Тогда чего я боялась?

За Давида. Я боялась за него.

Боялась за то, что если вдруг что-то пойдёт не так… И он пострадает.

Самое интересное, как обычно, оставляли на конец вечеринки.

Свет в зале погас. На главном табло появились какие-то цифры, которые означали отсчёт времени от десяти до нуля.

3…

2…

1…

Яркая вспышка света, колонки взрываются от песни «Сумасшедший русский». Народ начинает верещать как резанный и танцевать под оглушающий трек.

Внезапно, моё тело прошибает электрическим спазмом, когда я вижу Давида, как он, боксируя и разминаясь на бегу, ритмичной трусцой приближается к рингу. В одних только черных шортах. Босой. Огромный. И агрессивный, как дикий медведь. Его руки были перебинтованы эластичными бинтами. Чёлка скрывает взрывоопасный взгляд, направленный строго на противника. Челюсти сжаты. Он сосредоточен и целеустремлён, от его огромного тела исходит жар ненависти. Он травит им своих врагов. И мне тоже жарко. Везде. Особенно в бедрах, с которых хлещет, как из подземной скважины. Я... я схожу с ума, и буквально проваливаюсь в бесконечность от мочи этой разрывающей энергетики.

На ринге Давид абсолютно другой. Не такой, как в реальной жизни.

Намного хуже.

Этот мужчина — зло в чистом виде.

Но такое сладкое и порочное зло.

Ради которого я готова продать собственную душу.

***

Одним ловким прыжком он преодолевает тросы ринга. Толпа взрывается! Кажется, словно каждый из тысячи человек, находящихся в зале, жаждал лишь его выхода. Фанаты любят Безжалостного. За то, что боец дарит им невероятные эмоции!

Его кулаки сжаты до вздутых вен на руках. Давид ссутулится. Плечи вперёд. Мышцы напряжены. Шаги властные, тяжёлые. А вот повадки — истинного зверя, доминанта, победителя! Он вёл себя так, будто уже выиграл этот бой. Который ещё не успел даже начаться. Уверенный, непобедимый ураган! Да он за минуту может разнести эту комнатушку в пух и прах.

Никто в этом клубе ему не ровня.

Никто.

***

Бешеный дьявол, весь такой агрессивный, опасный и жутко сексуальный выскакивает на «сцену» и ударяет своими стальными кулаками друг о друга. Да так, что искры летят во все стороны и сверкают в полутьме.

Кошмарная машина для убийств!

Кто-нибудь, молю, ткните мне в нос нашатырем! Я уже одной ногой в обмороке, а другой — в бездне исступления.

Он осатанело поднимает руки вверх, рычит, скалится, подкармливая народ новой дозой эмоций. От оглушающего шума у меня болят уши. А стены и пол вибрируют как при землетрясении!

Ещё несколько секунд Давид разогревает фанатиков — позирует, размахивает кулаками и прыгает по сцене будто одичалый зверь, а затем замирает. Когда в толпе находит меня. Когда наши взгляды встречаются, его глаза оживают ещё больше. В них я вижу целую вселенную. Дикую, страстную безбашенную! Он — вылитый Бог, властелин мира, непобедимый Гладиатор! Я ничуть не сомневаюсь в его способностях! Он поставит каждого своего недруга на колени, заставит признать превосходство Безжалостного, а затем, без особого труда, уложит мордой вниз и потратит на это дело не больше минуты.

Моё сердце начинает колотится как ошалелое, падает куда-то в желудок и трепыхается там в мучительной агонии, когда на платформу поднимается первый соперник. Мурашки бегут вдоль позвоночника, дыхание сбивается, а глаза начинают слезиться от волнения. Его соперник менее крупный, но ничуть не уступает маневренности Безжалостному.

— Встречаееем! РУКИ БАЗУКИИИ!

У этого мудака действительно огромные руки. Он умело ставили ими защиту. И также умело наносит удары. Но Безжалостный ловко уворачивается от подачек.

Бой длится около десяти минут. В конце концов Давиду надоедает играть с Базукой в кошки мышки. Подмигнув мне, мой громила наносит мощный джеб в висок врагу и за долю секунду отправляет лузера боком на пол.

Публика взрывается в агонии!

По залу проходит волна восхищения! Я тоже вскакиваю с места и верещу до привкуса крови в горле! В тот момент, когда судья поднимает руку Давида вверх, он смотрит на меня и улыбается. Открыто, лучезарно. Его буквально распирает от чувства гордости, а затем он шепчет одними губами:

— Это для тебя, Крошка.

Я тоже улыбаюсь. В словаре русского языка не нашлось бы даже самых ярких прилагательных, чтобы описать мои чувства в настоящий момент. Глаза сдавливает от слёз.

Господи!

Какая же я всё-таки счастливая!

— Даваааай! Больше крови, больше жестокости, мать твоююю! Покажи нам, Безжалостный! — Орут фанаты, окончательно сходят с ума.

И Давид входит во вкус, получая тройную дозу адреналина, вместе с их похвалой, их вниманием. Видимо, ощущает себя звездой мирового масштаба.

Благодаря чему, мой лютый монстр срывается, выплескивая на своего следующего противника шквал ярости и жестокости.

— А теперь, дамы и господа! Поприветствуем МЯСНИКАААА!

Чтоб тебя…

Офигеть!

Тросы скрипят и прогибаются под чьим-то приличным весом. На платформе появляется следующий «любитель получить по морде». У меня кружится голова. Этот Мясник больше похож на бойца сумо, из-за его заплывшей жиром талии. Неповоротливый, практически непробиваемый танк. Под звук сигнала, он прёт на Давида как грёбанный не убиваемый Титаник. В момент их первой стычки я зажмуриваюсь и от страха обмякаю на спинке кресла.

Не могу!

Это выше моих сил!

Хороший такой тренажёр для нервов подогнал мне любимый!

Спасибо ему огромное! Низкий поклон.

— Эй, курочка! Расслабься. Этот засранец ни за что не позволит никому подпортить свою мордашку. Тем более, перед тобой. Давид лучше собственными руками себе сердце вырвет, чем посмеет облажаться. Ты — его стимул выиграть пояс и войти в финал.

Буйный хлопает меня по плечу, якобы подбадривает. Его слова немного расслабляют. Но ненадолго.

Мясник идёт на таран, а Безжалостный… Он смеётся! Сначала уворачивается от удара, а затем делает выпад вперёд и его стальной кулак с треском ломает нос жиртресту.

— Ааааааа!

Жирдяй теряет равновесие. Ударной волной его швыряет на перекладину из тросов и непонятно каким образом, но он, этот неповоротливый тюфяк, делает кувырок назад и летит в толпу.

Публика верещит!

Публика в ахуе!

А я в параличном шоке.

— О, Богииии! Безжалостный, я хочу от тебя ребёнкааааа! — заверещала одна блондинистая шкурка, рванула на себе блестящий топ и швырнула в сторону ринга.

Я почувствовала металлический привкус во рту, даже не поняла, когда успела настолько сильно сжать кулаки, чтоб аж до хруста. Как будто кровь в жилах закипела до ста градусов по Цельсию, превращая моё тело в жерло пылающего гейзера, в тот момент, когда лифчик белобрысой шлюхи повис на тросе платформы для сражений.

И снова здравствуй, Госпожа ревность!

Следом идёт ещё один смельчак, и ещё один и ещё.

Безмозглое пушечное мясо.

Давид ведёт себя как хитрый лев, а все остальные для бойца — никчемные мелки мышки. Лениво с ними играет, забавляется. А затем, когда становится скучно, с лёгкостью давит лапой, оставляя лишь мокрое место и масштабный позор.

В общем — мазохисты без капли инстинкта самосохранения!

Безжалостный укладывал своих соперников как грудничков в кроватку перед сном. Только вот он не жалостлив на колыбельную. Вместо песен, одержимый демон окатывает их рыком, а вместо сладких поцелуев в губы — неудачники получают яростные хуки в челюсть.

С ума сойти…

Мой парень выкован из стали.

Кажется, я влюбилась в робота.

Меня трясет, меня колбасит и выворачивает наизнанку! Я получаю оргазм за оргазмом! Оргазм за оргазмом! Наблюдая за этим фантастическим зрелищем! Да кто он мать его такой??? Раз способен вызвать такие эмоции на расстоянии, отправив мою душу в рай одним лишь своим внешним видом, а тело довести до жгучих судорог между ног ни разу не прикоснувшись.

Чёрт побери!

С этого момента я стала фанатиком нелегальной бойни без правил.

Хотя до этого презирала подобные мероприятия.

Но всё же...

Дождь из чьей-то крови заливает ошалелую толпу. Что-то с глухим ударом ударяется о ручку кресла.

О, Богиии!

Я замирают, забываю, как дышать. Кажется, это выбитый зуб противника.

Не могу смотреть. Даже несмотря на то, что возбуждаюсь, когда Давид играет своими мускулами, когда наносит адские удары кулаками, когда орет и матерится…

Мне остро необходим свежий воздух! Небольшой тайм аут. Передышка.

Слишком много эмоций.

Слишком.

Встаю с места, но Макс хватает меня за руку:

— Нет. Он будет нервничать, если ты уйдешь. Хочешь, чтобы из-за тебя он убил человека?

Я хнычу от потрясения и падаю обратно на стул. Закрываю глаза, считаю до десяти, чтобы успокоиться, как вдруг слышу комментарии судьи в динамиках.

— Хук справа!

— Хук слева.

— Джеб, джеб, джеб!

— Апперкот!

— Ииии... Нокаут.

Звучит последний гонг. Последний участник отправился в больницу с переломом ключицы, а Безжалостному хоть бы хны!

Он улыбается. И смотрит лишь на меня.

Каждый раз, когда отправляет кого-то на носилки, обязательно мне подмигивает, мол говорит: «Это для тебя, детка».

— Матерь Божья! Леди и джентльмены! У нас нокаут! И снова победу одержал БЕЗЖАЛОСТНЫЙЙЙ! Десятую! Десятую победу подряд!

С ума сойти...

ГЛАВА 10.

В кабинете гинеколога назревала настоящая битва. От криков супруга у меня разболелась голова, а на ресницах скопились слезы… Не вымолвив и слова, я просто встала с кресла и выскочила за дверь. Они настолько были поглощены выяснением отношений, что даже и не заметили моего побега.

В коридоре было людно. И очень, очень душно. Глядя на трясущиеся руки, я направилась к распахнутому настежь окну, чтобы усмирить асфиксию.

Пальцы начали дрожать ровно тогда, когда я переступила порог клиники.

Так моё тело реагировало на боль из кошмарного прошлого.

Подошла к окну, зажмурилась, ноздрями втянув прохладный, осенний воздух.

Захотелось обкуриться в хлам. Выпить. И уснуть.

Крепко-крепко. Чтобы больше никогда не проснуться…

— Простите, Соня?

Распахнула глаза, почувствовав, осторожное прикосновение в области плеча.

А когда обернулась, увидела незнакомую седовласую женщину, низенького роста, в белом халате.

— Да. А вы кто?

Пампушка оглянулась по сторонам, схватила меня за руку и потащила в сторону уборной.

— В чём дело? Что происходит?

— Тише. Не кричите. Хочу с вами поговорить. Наедине. — Женщина шикнула, впихивая меня в дверь с меткой «WС».

По пути я рефлекторно бросила взгляд влево, в сторону кабинета, в котором мой муж устроил самые настоящие боевые разборки. Шум стоял на весь первый этаж. А к дверям помещения уже сбежались не только любопытные зеваки, но и главврач собственной персоной.

— Слушаю вас. — С опаской глянула в обеспокоенное лицо пожилой женщины, что так панически взирала на меня и часто-часто дышала.

— Сонечка… Я вас запомнила. Вы ведь часто приходили… По поводу бесплодия. Я тогда работала медсестрой у Алексея Валентиновича. У доктора, который принял вас по скорой.

— И?? — непонятное волнение острыми иглами воткнулось в нервы.

— В общем… Вы и ваша история… Вы мне в душу запали. Как жаль, что тогда я не нашла смелость признаться вам в очень страшном преступлении. Алексей запретил. Даже расписку взял. Но сейчас, когда он уже здесь не работает, да и мне пора на пенсию, я хочу вам кое в чём сознаться…

Не нравится мне этот разговор!

До боли в сердце не нравится!!!

— Говорите. — С выдохом. Чувствуя жуткий озноб в коленях.

— Только вы… не шумите. И не говорите, что я рассказала.

— Хорошо.

Да не тяните вы уже! Иначе я сойду с ума от волнения!

— Понимаете, — медсестричка мялась и заикалась, нервно покусывая губы, — В тот вечер, в вашей крови был обнаружен некий... химический препарат. Очень сильный! Возможно, это стало истинной причиной гибели плода.

Я так и осела на полу, будто только что сломала обе ноги.

— Невозможно! Ложь! Да кто вы вообще такая! Кем вы себя возомнили! — я не узнала свой голос. Я рычала и размахивала руками, не в силах контролировать собственное тело.

— Шшш, — женщина помогла мне встать на ноги и опереться о подоконник. — Поверьте. Я знаю имя врача, который вас принимал. Знаю имя вашей матери. Я собственными глазами видела те анализы и держала их в руках! Мне кажется… это не моё дело… но у вас проблемы с матерью. Она дала взятку Алексею Витальевичу. И попросила, чтобы подлинный диагноз ни в коем случае не попал к вам в руки. Она и мне заплатила. За молчание.

— Боже! Боже! Божееее!

С болью! Со вкусом крови на языке я со всей силой сжала губы, чтобы не выпустить наружу наполненный адской болью вопль! Истошный, отчаянный вопль ужаса! Когда узнала шокирующую правду.

Моя мать…

Это моя мать!

Убила моего ребёнка.

***

— Если хотите, можете не верить. Но мне незачем врать. Просто… просто я вас очень хорошо запомнила. Ваш случай глубоко засел в сердце. К тому же, вы приходили сюда достаточно часто. И у вас… не получается забеременеть. А ваш супруг… он очень злится. Поэтому я не выдержала и решила рассказать всю правду. Простите меня пожалуйста! Мне так жаль! Я сама одиночка… По глупости сделала аборт в школьные годы. Теперь вот… умру в одиночестве.

Она обняла меня за плечи и всхлипнула.

А я поверила.

Действительно!

Зачем ей врать.

Тем более, она не похожа на лгунью.

Женщина с сочувствующим взглядом и наполненными слезами глазами. От неё исходит тепло. Пожалуй, медсестра говорит правду.

Я обняла ее в ответ и на несколько секунд зажмурилась, погрузившись в прошлое.

Я помню тот мрачный вечер. Как будто вчера, а не четыре года назад. Он отпечатался в моем сознании как клеймо. Как ожог. Хронический. Который до сих пор жжёт и плавит мою истерзанную душу, причиняя невыносимые муки.

После того, как мать забрала меня из общежития, она сама лично хозяйничала на кухне. А потом… напоила чаем.

Конечно же я не обратила внимания ни на вкус, ни на цвет напитка, так как была полностью избита проблемами.

Но ее взгляд… Он был каким-то странным. Подозрительным, что ли.

Да и она ни с того, ни с сего подобрела. И резко выдала, что передумала! Что решила оставить малышку!

Это была грязная ложь.

А я, дура, как обычно купилась!

Наивная, добрая душенька.

Готовая простить абсолютно любого, если тот встанет на колени и поплачет.

Правильно! Она же моя мать!

Ну не могла я иначе!

Да какая она теперь мать после того, что сделала?!

Подлая сука. Подбросила таблетку в чай. Ещё и с дозой не рассчитала. Тем самым, вызвав сильное кровотечение. И, как следствие, невозможность больше НИКОГДА иметь детей.

***

— Увы, но мы так и не смогли определить конкретное название препарата. Вероятно, лекарство было импортным. И небезопасным. К сожалению, на рынках часто встречаются подделки. Половина из таких препаратов запрещены у нас в стране. Возможно… это и стало причиной сильного кровотечения и, как следствие в дальнейшем, гормонального сбоя, а также… бесплодия. Чтобы принять подобное средство, нужно было проконсультироваться у врача. Иначе…

— Я поняла. Не продолжайте. — Растираю слёзы рукавом кофты и смотрю в окно, на верхушки деревьев, которые плавно раскачиваются на ветру. — Спасибо вам за информацию.

— Сонечка… мне так жаль. Простите, что…

— Не беспокойтесь. — Выдохнула, сжав руки в кулак. — Лучше поздно. Чем никогда.

***

Спустя некоторое время, когда я вышла из Центра Планирования Семьи, Александр ждал меня в машине.

Я старалась не подавать вида, что ревела и что готова была в любую секунду сорваться, расцарапать сначала ему лицо, а затем лицо моей подлой матери…

Нет! Ведьмы.

Больше она мне не мать.

Она просто мой биологический создатель. Не иначе.

А мама… Так называют тех, кто душу продаст за счастье своего ребёнка. Кто сделает все возможное, лишь бы его дитя было счастливо, лишь бы оно никогда не рыдало, не чувствовало боли, не познавало лжи, не вкушало страданий.

— Ладно, жена, не расстраивайся. — Александр завёл двигатель. — Шарашкина конторка! Я тут денег поднакопил. В общем, за границу скоро поедем. Там нам уж точно помогут. А то, сама понимаешь, так стыдно перед друзьями. И мама заколебала. Когда уже дети будут! Ну когда?! Достало. А то, что ты бесплодна… не могу сказать. Пообещал ведь тебе. Как у нас на службе говорили — слово солдата.

— Останови машину! Быстро! — Закричала! Да так сильно, что в глазах потускнело, а муж быстро ударил ногой по тормозам.

Сзади кто-то посигналил.

Кто-то недовольный экстренной остановкой.

— Ты чего орешь??

— Я прогуляюсь. Дурно мне что-то. — Выскочила из автомобиля прямо на проезжей части, с яростью хлопнув дверью.

Ненавижу их всех!

Ненавижу!

Проклинаю!

Пусть катятся в Ад! Пусть горят там в страшных муках!

Они мне жизнь сломали. Они МЕНЯ поломали!

Господи!

Почему я такая дура?

Сама виновата. Сама!

Что раньше не сбежала.

И так низко… плясала под их дудку.

***

Я бродила по городу до самых сумерек.

Александр названивал каждый час. Но я не желала ни с кем разговаривать.

Написала ему сообщение, что я в порядке, но мне нужно побыть одной.

Села на лавочку в парке и закурила.

Да. Сегодня я впервые купила пачку сигарет. Хоть и на дух не переношу запах дыма. Как вдруг… телефон снова запиликал.

Хотела отключить. Саша, чтоб его, уже капитально задрал!

Но это был не он. А другой номер.

Номер Карины!

Ого! Как давно мы с ней не общались. Года три наверно. Только в социальных сетях, когда поздравляли друг друга с праздниками.

— Да! — ответила. С волнением в голосе.

В груди стало жарко. А на сердце, наоборот, холодно.

— Кто это? — в трубке раздался требовательный мужской голос.

— А вы кто? Почему у вас телефон моей подруги?

— Ох… А вы подруга? Как вас зовут?

— Да. Соня.

— Давно знаете погибшую?

— Ч-что? В смысле?

Мне вдруг стало так страшно! Так страшно!!!

Что я упала. Больно ударившись коленями о ребристый асфальт.

— Карина Варламова. Так?

— Да! Моя подруга! Что за ерунда?!! — захныкала, не понимая, что вообще происходит, отказываясь верить в услышанное!

— Она мертва. Сегодня ночью её тело нашли на окраине города, в лесной зоне. Просим явиться на опознание, так как смогли дозвониться только до вас. Связь с родственниками не доступна.

***

Доигралась... Допрыгалась… Моя Карина.

Для полного шока, для окончательного полоумия сейчас мне только не хватало увидеть обнаженное, покрытое жуткими ссадинами и порезами тело лучшей подруги. Теперь уже бывшей.

Её изнасиловали. И, по данным экспертизы, сделал это не один человек.

Их было несколько. Изнасиловали и, как забитую до смерти дворнягу, выбросили из машины на окружной. В крови Карины был обнаружен алкоголь и наркотики.

Домой я вернулась никакая.

Александр напился. И спал головой вниз, лёжа на диване, за просмотром очередного армейского боевика.

Стараясь ступать осторожно и беззвучно, я проскользнула в свою комнату. Отыскала в шкафу старую, дорожную сумку, в которой прятала деньги и принялась размышлять над планом побега.

Вот и настал тот самый день.

День, для которого я собирала денежный «клад».

Осталось только найти место, в котором можно укрыться и ни о чем не волноваться. Незаметно заказать билет на самолёт. И поддельный загранпаспорт. Чтоб уж наверняка никто не нашёл.

Они ведь будут искать. Александр взбеситься, если узнает о предательстве.

Вот только как быть с браком?

Пофиг.

Прежняя Соня умерла.

Теперь я другая.

Осталось только придумать новое имя.

ГЛАВА 11.

Кажется, будто я уже выплакала все свои слёзы на столетие вперёд. Стоило бы остановиться и подумать о ребёнке! Поскольку ему… больнее, чем мне. Терпеть мои страдния, слышать мои истерики в подушку, получать ежедневную порцию стресса. Беременным ведь ни в коем случае нельзя нервничать!

В любой трагической ситуации нужно время. Чтобы смириться, или, чтобы попытаться забыть. Раны ведь не сразу затягиваются... Однако, лишь ради малыша, я взяла себя в руки, решив, что всё равно найду способ связаться с любимым. Он должен узнать, что скоро станет отцом. Как и должен осознать свою вину, покаяться, исправиться.

На третий день одиночества я проснулась с каким-то непонятным воодушевлением. Я решила собрать себя по кусочкам в стальной кулак и, несмотря на трудности, жить дальше. Ведь своими соплями я, в данный момент, убиваю в себе всё то, самое светлое, самое доброе, что осталось от нас двоих.

Нашего сына. Или нашу дочь.

***

Как бы не пыталась узнать у матери, куда увезли Давида — бесполезно. При одном лишь его имени она бросалась на меня как озверевшая шавка, готовая одним залпом обглодать до самых костей.

Я не понимала, почему до сих пор нахожусь рядом с ней. Скорей всего, из-за невозможности сбежать. Страх остаться без крыши над головой, денег, и, особенно, вляпаться в неприятности, связывал меня по рукам и ногам.

В чём-то они с Виктором были правы. Я ребёнок. Я всё ещё глупый и наивный ребёнок, который боится всего на свете. Который живёт в постоянном коконе, страшась выйти за его пределы.

Боялась я ведь больше не за себя. А за другого человечка, которого с такой трепетной любовью ношу под сердцем.

Страх сбежать, погибнув от голода, попав в руки к бандитам, например, или в рабство, ещё хуже, пресекали попытку побега.

***

Вскоре я узнала, куда транспортировали Давида, в какую помойку строгого режима! И пришла в дикий ужас! На север. Их с братьями отправили самолётом в далекий и холодный север. Виктор, тварюка, славно позаботился, о том, чтобы разделить нас навечно. Тысячами неприступных километров…

Протяженностью в тридцать лет свободы.

Получается, нашему малышу будет тридцать лет… а я вся покроюсь морщинами, когда Давид выйдет на свободу.

Если… если он не сойдёт с ума. Или… или не сгниёт от жестокости, болезней, надругательств со стороны неадекватных заключённых, или ещё более невменяемых надзирателей.

Это ведь тюрьма. Клетка. Кунсткамера!

Для многих грешников… это билет в один конец.

Но не для моего Безжалостного!

Я верила! Отчаянно верила, что он выживет! Справится! Прорвётся! А я его дождусь. И пусть мне будет пятьдесят, восемьдесят лет!

Я буду его ждать.

Я все равно не сдамся, не струшу, не отступлю!

***

Кое-как, с помощью Карины, я выбила адрес тюрьмы.

Каждый день, перед сном, я писала любимому письма.

Сотни и тысячи раз раскаиваясь, извиняясь на бумаге за совершенные ошибки. И моё раскаяние расплывалось чернилами на влажной от слёз бумаги. Надеюсь, когда он будет читать, ни капли не усомниться в искренности моих слов.

День ото дня… День ото дня писала, и молила о прощении.

Забегая вперёд, хочу сказать, что я неделями ждала ответа…

Но так и не дождалась.

Написав тысячу писем. Я не получила ни одного.

Однажды, я всё-таки наскребу на билет в бездну и попробую приехать к нему лично. Однако, даже когда я раздобыла телефон той колонии, меня грубо послали на хер, сообщив, что телефонные переговоры, в том числе и визиты, с заключённым номер 5531 строго запрещены.

Больно.

Как же мне больно.

У Давида больше нет имени.

Есть лишь дурацкий номер.

Как у клейменого, ожидающего забоя скота.

***

Через три дня, после того, как любимого вывезли из города, мать снова принялась действовать мне на нервы. А я, в свою очередь, принялась разрабатывать план о том, где бы мне раздобыть денег, нормальную работу и помощника по уходу за новорожденными детьми.

Я ведь ни черта об этом не знаю!

Да и друзей у меня, кроме Карины, нет.

Из Карины, нянечка, так себе, если честно.

Она вроде бы снова загуляла. На этот раз не с боксёрами, а с байкерами.

Скатившись окончательно.

Недавнишнее происшествие тоже здорово на неё повлияло, прилично подпортив нервишки. Ради Макса дурёха бросила учебу. А сейчас… сейчас покрасила волосы в чёрный цвет, сделала себе пирсинг в носу, в губе, вырядилась в кожу и носила преимущественно чёрные вещи с черепами.

Стала больше курить, пить, браниться матом.

Да ещё и, не стесняясь признаться, стала спать за деньги с дальнобойщиками.

Вариант один — переехать к бабушке. На крайний случай.

Но мать найдёт меня и там. Она ведь как холера!

Не успокоится пока не добьётся своего! Пока полностью не отравит своей авторитарностью, девизом: «Я хочу так! Значит так и будет!»

Бабушка уже в возрасте, ей своих хлопот хватает. Живет в деревне, вдали от города. Для меня, будущей матери, такой себе вариант. Я не про атмосферу! Наоборот, чистый воздух, вдали от суеты, пошёл бы нам с маленьким на пользу. Я про больницы и прочие важные учреждения.

Это как длинный, наполненный грязью колодец. Очень и очень глубокий. В который я упала, карабкаюсь там, в этом смердячем дерьме, и никак не могу выкарабкаться.

Нет выхода.

Нет ни конца ни края.

Сплошное, гиблое невезение.

***

Через неделю-две я планировала становиться на учёт по беременности. Собирала разные документы, приводила в порядок нервную систему, старалась больше отдыхать, меньше париться. По утрам меня ужасно тошнило. Иногда дело доходило до рвоты. Но я держалась. Без чьей-либо поддержки. Держалась, как могла. Ради моей маленькой крошки. Осознание материнства — сама по себе уже мощная поддержка, мощный стимул не раскисать и бороться! Вопреки окружающим меня напастям.

Однако, мать так и не смогла смириться с моим решением. Я ведь всегда и во всём беспрекословно подчинялась её мнению. В нашей небольшой семье она была суровым лидером. Малейшее несогласие приравнивалось как вызов к дуэли. Только вот ей полагался пистолет. А мне нет.

Каждый день она подсовывала мне разные буклеты с медицинскими клиниками. То в сумку, то в куртку...то просто оставляла на столе, или на кровати, в которых глеевой ручкой были жирно-жирно выделены фразы, типа: «прерывание беременности», «решение проблемы с нежелательной беременностью» и тому подобное.

Сказать, что я злилась — не то слово!

Прямо на её глазах рвала бумажки в клочья и выбрасывала в урну.

Она тоже злилась, но не подавала вида. Держалась до последнего, пока, однажды, не сдержалась.

Мать пришла с работы чуть позже обычного. Я уже начала подозревать, что отношения с Виктором потихоньку сходили на «нет». Она снова перестала следить за собой, как женщина. Минимум макияжа, каблуки только раз в неделю. Стала больше курить, выпивать по пятницам с такими же «горе-подружками-разведёнками», а волосы мыла два раза в неделю.

Как жаль, что мама так и не поняла, что чёртов мент её просто использовал.

Не помню уже, когда видела их вместе с Виктором в последний раз.

***

В этот вечер, я сидела на кухне, погрузившись в интернет, в телефоне, пытаясь отыскать хоть какую-то работу. Временную. С минимальными нагрузками. И начать потихоньку откладывать деньги на содержание малыша, на съемное жильё, чтобы, на хрен, как можно скорее свалить из этого дурдома.

— Сонечка, время тикает... — Она будто помешалась. Сегодня мать решила добить меня окончательно. — Женька на работе подсказала одно недешёвое, но очень эффективное средство. Без хирургического вмешательства. Таблетка...— покрутила в руках очередную, говно-брошюрку. — Всего одна капсулка… — Голос дрожал. Подошла ко мне вплотную, положила буклет на стол. — Ты сходишь в туалет по большому, затем немного поболит живот, как при месячных, и нет больше дряни!

Что?

Дряни??

Это так она назвала… моего ребёнка.

НЕНАВИЖУ ЕЁ!

Она меня достала.

Нервы ни к чёрту!

Вскочила со стула и швырнула ей в лицо этот мерзкий огрызок.

— Ты больная! Ты в край обезумела! Ты чудовище!!! Я никогда не сделаю ЭТО. Я не убью своего ребёнка! Он будет моим! Ясно! Только моим! Раз он больше никому не нужен. — Ударила кулаками по столу. В глазах всё потемнело. Я начала задыхаться, дышала часто-часто, не могла надышаться, как будто в горло воткнули кляп.

Мать не оставила мои гадости без внимания.

Завелась с пол-оборота. Хоть до этого продержалась без ругани более пяти дней.

— И что ты скажешь людям? Что?? Когда отпрыск родится? Что ты шлюха? Шлюха зека? Приговорённого к тридцати годам строгача? Дитё то — безотцовщина! Позор! Скажешь, что отец ребёнка уголовник? А если и отросток пойдёт по стопам отца? Гены как змеи…

— Да пошли вы все! К черту! Пошла и ты, мама! Я ухожу. Не ищи меня, не звони! Я для тебя... умерла.

Ответ вырвался сам по себе, как и решение.

У меня есть терпение. Но оно не железное.

Тем более, если я поняла, что мать конкретно спятила, конкретно помешалась на своём больном желании выдрать из меня то, что по праву принадлежит мне, то, что я хочу больше миллиона, триллиона разновалютных купюр, или даже больше возможности просто жить.

— Не дури, Соня! Ты одна не справишься! — шипела в спину, хватала за руки, но в этот раз, несмотря на стремительную потерю веса, я оказалась сильнее. Злость в венах кипела как смертельно-опасный яд!

Она с острой болью схватила меня за запястье, но я… я со всей силы толкнула её на кухонную скамью, окатив злобным, предупреждающим взглядом, мол: «Только тронь меня! И я за себя не ручаюсь».

— И куда ты пойдёшь? У тебя ничего нет! Денег, образования, работы! — расхохоталась, величественно так, победно. — На панель? Что ж! Тут мозгов особо не надо! Тем более опыта у нас до хрена!

Я старалась не обращать внимания на её грязные гадости.

Влетела в комнату, схватила рюкзак, запихнув первые попавшиеся вещи внутрь.

И также быстро вылетела в подъезд, не давая ей форы опомниться.

— Соняяяя! Соня! Прекрати! Вернись! Я запрещаю! — гналась за мной по лестнице, но было уже поздно. Слова не птицы… Выпустишь — не поймаешь. Они как острые, ржавые иглы… уже вонзились в мою душу и плотно там засели. — Ты ещё встретишь своего мужчину. Который тебя не обманет. Который будет любить тебя искренне. И детки у вас будут. Рождённые в браке, в любви. Ты ведь молодая, красивая, умная!

Пауза.

— Постой!!! Я погорячилась… — последний, сдавленный стон.

И мертвая тишина.

***

Когда я, рыдая, задыхаясь от обиды, выскочила на улицу, не понимая вообще, куда мне бежать, у кого просить помощи, не успела я было сделать и пары шагов, небеса обрушились на меня бешеным ливнем.

Замечательно!

Заебись вообще!

Я промокла как бродячая кошка, всего за долю секунды. Хотя, теперь меня можно смело так назвать — бродяжка.

В уме вспыхнула лишь одна идея — поехать к Карине в общагу, а там уже будет видно.

— Соняяяя! — как будто кулаком в спину. Не людским, страшным таким рыком.

Преследование продолжалось.

Испугавшись, я бросилась в темноту, к дорогое, заприметив блеклый свет фар.

Если повезёт — поймаю такси.

В такую погоду, на ночь глядя, разве что бухой кретин сунется из дому.

Тот человек, ехавший за рулем темно-синей иномарки, не сразу заметил пешехода, выскочившего на дорогу.

Махнув рукой, стоя на пешеходном переходе, я тут же опешила, отскочив в бок, закрыв рот руками. Водитель сам испугался. В пелене из дождя и тумана он не сразу меня заметил. Резко дал по тормозам и машину занесло на мокром асфальте. С громким скрежетом, правое переднее колесо заскрипело в паре сантиметрах от моей ноги, а перед глазами, в этот чудовищный миг, пронеслась вся моя жизнь. Машину вертело юлой, словно здесь, вместо асфальта, горе-рабочие положили не смолу, а лёд.

Весь этот чёртов хаос мелькнул перед глазами, как фильм ужасов, в замедленной съемке.

Мощный грохот.

Звон стекла.

И машина врезалась в столб. От силы удара столб накренился вправо, а из капота покореженной иномарки повалил дым.

Четче всего я слышала, как кричала мама. Просто потому, что я, во время ДТП, запаниковала, неосознанно упала на корточки, обхватив себя руками, особенно живот, и затихла, зажмурив глаза, задержав дыхание. А она, вероятно, подумала… что меня сбили.

ГЛАВА 12.

Я не разговаривала с ублюдком, даже не смотрела в его сторону, словно он умер, и его вообще больше не существовало в нашем мире. Так я ему и сказала, когда мы вышли из подъезда общежития. На что хмырь, хохотнув, весело мне подмигнул.

Уебок!

Надеюсь, тебя когда-нибудь пристрелят на одном из твоих грёбанных расследований.

Мне так не терпелось плюнуть ему в лоб, рассмеявшись:

«И сколько тебе заплатили? За поимку пятерых преступников, хЕрой? Жирная ты морда!»

Думаю, достаточно заплатили. Раз он, уже спустя неделю после закрытия дела, купил себе машинку подороже, выше классом. И катал теперь свой зад, как истинный, зажравшийся мусор.

Про кретина даже сняли репортаж в новостях, показав кадры с места преступлений и… кадры из зала суда.

Я не смогла смотреть на это спокойно. Случайно увидела… Теперь больше в жизни не включу телевизор. Потому что Давида снова избили. Дубинками и шокером. Когда он попытался напасть на судью. Или? Или нам просто в СМИ это так показали? А его... его спровоцировали на драку, для эффектного «представления».

Он был настолько взвинченным, настолько… таким… другим… что мне захотелось поменяться с ним местами и к, чертям собачьим, забрать всю его адскую боль.

Однако, всё, что я сейчас могу… это заботиться о нашем ребёнке, ждать от любимого писем, новостей и, конечно же, скорого возвращения.

***

— Дочечка, милая, почему ты убежала?

Дождь противно барабанил по стеклу «Мерседеса», я сидела молча, отвернувшись от матери, и смотрела в окно, думая, об одном. Об отце будущего ребёнка, наблюдая за тем, как капли ползут по стеклу, извиваясь, будто коварные змеи.

В самом деле?

Она что, не понимает?

Или просто не в себе?

— Я слышала твой разговор с врачом. — Глубоко выдохнула, посмотрев ей в глаза, полные слёз и печали, — Ты настаивала на аборте! И продолжаешь это делать, подсовывая свои сраные бумажки с адресами клиник! Как мерзко! Я ведь твоя дочь! Что с тобой? Почему ты так поступаешь? Он ведь и твой ребёнок тоже! — Я не хотела повышать голос. Но меня уже в край всё достало.

Надеюсь, она поймёт. В последний раз. Больше я не стану проявлять жалость на другие шансы.

— Шшш, родная… Ну прости. С дуру ляпнула. Запаниковала, распереживалась. Нервы ни к чёрту! Я ведь твоя мать, и я таким вот образом… грубым наверно... переживаю. Прости ещё раз. Действительно получилось как-то глупо и резко. Господи! Что же я творю… — закрыла лицо ладонями, истерически разрыдалась, — Сонечка, милая. Я передумала. Мы оставим малютку. Я буду тебе помогать, буду о вас заботиться. Сама же такая была, дурёха! Сама же нагуляла! Видимо, над нашей семьёй нависло родовое проклятье. — Рывком притянула к себе, прижала к груди, приласкала. — Люблю тебя очень, доченька. Всё наладиться, не переживай. — Притянула к себе, а у меня будто камень с души свалился.

Стало немного легче. На сердце потеплело.

Наконец-то мы поладили.

Выходит, мне нужно было сразу броситься под машину, чтобы она поняла, что мы не вечны, что если она меня потеряет — то потеряет навсегда. Нужно ценить то, что тебе дорого, по-настоящему. И принимать как есть. Со всеми достоинствами и недостатками.

***

Виктор не стал с нами долго церемониться. Просто сказал: «Пока», дал по газам и скрылся за первым поворотом, ведущим из двора. Он был холоден и циничен. А взгляд излучал сплошное хладнокровие. Скорей всего, это была наша последняя встреча. Следак получил от матери, да и от меня, то, что так неистово жаждал. Использовал ради своих коварных целей и пошёл дальше. Своей дорогой. Наплевав на наши чувства.

И пусть валит! Иначе, однажды, я не сдержусь. Сама воткну ему нож в горло, если ещё раз увижу. Месть не знает покоя. Кипит и пенится в венах, не хуже раскалённой ртути. Мерзавец ответит за всё. Если не от меня огребёт, так от вселенной уж точно!

Самый страшный суд не там, где судили Давида.

А там, где мы окажемся после смерти.

Утешала я себя, как могла. Но в душе, по-прежнему, была тьма и пустота.

Очень надеюсь, что ублюдок получит сполна. Пусть он выиграл битву. Но не войну. Клянусь! Я буду молиться днями и ночами, чтобы Виктор ответил за свою ложь. И однажды… мои мечты воплотятся в кровавое возмездие.

***

Дождь слегка поутих. Шлёпая по лужам, взявшись за руки, мы забежали в подъезд. В машине я немного согрелась, но всё равно выглядела не краше заморского чучела. Однако, несмотря на бесконечную череду неудач, свалившуюся на меня как град в апреле, всё же появился маленький, но просвет. Мама… В коем-то веке она признала свою вину! С ума сойти! Аж не верится. Видимо, неплохо так испугалась за жизнь собственного ребёнка, раз её властное Эго, не без бойни, но усмирилось. Надеюсь, наша жизнь начнётся с нуля. Я безумно рада, что мать согласилась с моим мнением. Конечно, не обошлось без угроз, скандалов, побега из дома. Но иначе, она бы не поняла, на что я способна. И что у меня есть характер, и он, как оказалось, не такой уж и слабый. До этого момента я просто боялась. Проявить инициативу, доказав, что я не вещь, над которой можно потешаться сколько влезет. А человек! Личность, в первую очередь! Которая пойдёт на всё, чтобы стать свободной и независимой.

Домой мы вернулись в позднем часу. Несмотря на частую тошноту, а также, отсутствие аппетита, я безумно проголодалась. Мама сказала, что сама приготовит ужин и что меня нужно как можно скорей напоить горячим чаем, чтобы согреть. Иначе мои губы, по цвету, напоминали сплошную переспелую сливу.

Приняв тёплый душ, укутавшись в любимый махровый халат я поспешила на кухню, где, настолько трепетно суетилась моя мамочка, серверуя стол приборами на двоих.

Впервые за несколько лет мы стали настоящей семьёй. Впервые за этот нелегкий месяц я улыбнулась. Впервые за долгие годы я почувствовала ту самую желанную, необходимую мне, как ребёнку, материнскую любовь, которой так сильно не хватало с самого рождения.

Мать растила меня одна. С помощью бабушки, конечно. Но после года декрета она была вынуждена идти работать, поскольку бабушкиной пенсии хватало разве что на пелёнки. Тогда я не понимала, почему у других девочек в садике есть папы. А у меня нет. Однажды, я спросила её об этом, а она разозлилась, чуть не вмазав мне по губам. Безответные чувства… были задеты.

Никогда не поздно исправить ошибки. Или, хотя бы начать работать над ними.

Родителей не выбирают. Моя мама меня очень любит, но она пережила слишком много боли в своё время, поэтому теперь, любовь для неё — сплошная боль. Нужно это понимать. Нужно попробовать поговорить по душам. Мы ведь очень мало общались на тему отца. Для неё прошлое — крайне болезненная тема.

Поэтому она стала такой чёрствой, такой властной. Из-за глубокого жизненного разочарования. И я её прекрасно понимала. Хоть иногда и ненавидела. Но она моя мать! Она часть меня. А я — часть её. Нам нужно держаться вместе. У нас, в этой жизни, больше никого нет. Возможно, когда-нибудь, она поймёт, что Давид, для меня, как воздух для легких. Нужно больше с ней разговаривать, больше демонстрировать свою любовь.

Ещё не всё потеряно.

При желании, можно добиться всего!

Главное всегда верить. Идти только вперёд. Быть сильным, не бояться совершать ошибки. Ведь иногда, даже самое невозможное, становиться, что ни на есть, возможным.

***

Мы разговаривали около сорока минут. Пили чай с печеньем, заедали сегодняшний трудный день шоколадными конфетами. В груди словно расшатался тяжёлый камень. Вот-вот и стена боли падёт. Тогда станет намного легче дышать. Ведь сейчас, я дышу лишь вполсилы. А каждый вдох причиняет много мук.

— Сонечка, я кое-что поняла. — Мама бережно взяла меня за руку, крепко сжала, зажмурив глаза, — Когда ты убежала, я думала... что потеряла тебя навсегда. И я так испугалась! Мне уже, если честно, стало всё равно на наши проблемы. Я буду помогать заботиться тебе о малыше. — Повторила не один раз, за сегодняшний вечер, — Как когда-то бабушка помогала мне.

— Правда? — с надрывом, со слезами.

— Конечно. Я ведь была такой же… глупой, влюблённой дурнушкой. Но я не сделала аборт. Несмотря ни на что. Поэтому, прости ещё раз. У меня сердце остановилось, когда ты чуть было не попала под машину. Что же ты делаешь со мной, глупенькая моя? — обняла, погладила по волосам. А я вдруг поймала себя на отчаянной мысли, что она никогда меня не жалела, не хвалила, тем более, никогда не гладила. Даже в детстве. Воспитывала как хладнокровного солдата.

Всё изменится. Я это чувствую!

А изменит нас… наш малыш.

— Давай то, что было в прошлом… там и останется. Договорились? — в знак примирения, мягко улыбнулась, ещё теснее сжав хрупкую ладонь.

— Окей. — Я тоже улыбнулась, до сих пор пребывая в каком-то лёгком неверии, нежно погладив её бледную, подрагивающую руку.

Руку любимой и единственной мамы.

Самого родного, самого дорогого человека, оставшегося рядом в этот сложный, катастрофически напряжённый момент.

***

Усталость буквально выбивала пол из-под ног. Что-то мы засиделись… Ничего себе! Половина первого ночи.

Быстро переодевшись в пижаму, юркнула под одеяло, свернувшись калачиком. И, как обычно, исполнив привычный ритуал, погладила животик.

Казалось бы, что он слегка увеличился. Думаю, каждая счастливая девушка в положении ожидает этого чудесного момента. Вот и я каждый день, после пробуждения и перед сном, любуюсь на себя в зеркале, рассматривая живот, с надеждой, что он увеличился, хоть на пару сантиметров.

Ну куда там!

Нам примерно четыре недельки. А мне уже кажется, что любимые джинсы стали малы, а грудь опухла, будто после силиконовой пластики.

Улыбнувшись, уснула с единственными приятными мыслям, за последние несколько недель, что мама перестала устраивать скандалы, усмирилась, осознав, что жизнь коротка и не вечна. Что в один миг можно лишиться всего, став никем, потерять любимого человека, наговорив ему тучу жутких гадостей.

Лежала с закрытыми глазами и думала, как мы, вместе с мамой, выбираем одежду и игрушки для ребёнка. Как она прощает Давида, а он, узнав о малыше, возвращается из тюрьмы, потому что адвокаты доказывают его непричастность к преступлениям.

Сказка, конечно. Но такая сладкая, такая красивая сказка… В которой хочется жить и радоваться. Снова и снова. Снова и снова…

С надеждой на то, что сладкие мечты, поменяются с удручающей реальностью местами.

С этим приятными мыслями, я быстро уснула.

***

Ночь выдалась холодной и тревожной. Я ворочалась с одного бока, на другой.

По непонятной причине, меня бросало то в жар, то в холод. Дыхание сбивалось, в горле орудовала пустыня. Волосы прилипли к щекам, а одежда насквозь пропиталась потом. Кажется, будто меня лихорадило. Но открыть глаза, было невероятно трудно. Сон не отпускал.

В голову лезли неприятные мысли. Разум атаковали кошмары, состоящие из сотни разных картинок. И все они были до слёз отвратительными.

Я видела Давида. Как его без конца мучили за решёткой люди в чёрных накидках, напоминающие одежду палачей: били, издевались, глумились... Самыми страшными, самыми изощренными способами, в зале средневековых пыток.

А он всё кричал и кричал. Жутким, нечеловеческим голосом. Кричал мое имя. Пока острые, металлические плети врезались в тело любимого, превращая, некогда красивые мускулы, в кровавую рванину.

Один сон за другим… Один за другим…

Новый ещё кошмарней предыдущего.

Последнее, что запомнила, как я стою напротив зеркала, любуясь своим большим, округлым животом. А затем вдруг… меня скручивает от резкой боли, так, что я сгибаюсь пополам, задыхаясь от острых спазмов.

В комнату врываются какие-то странные люди в белых халатах, чьи лица скрыты под медицинскими масками. Укладывают меня на кушетку, принимают роды.

Долгие часы мучений. Я ничего не чувствую, кроме смертельной усталости, кроме выкручивающей на износ боли! Врачи орут на меня: «Тужься! Тужься!» Но я даже не знаю, как это делать?!!

Пыхчу, сжимаю челюсти, а заодно и чью-то холодную, испачканную в крови руку и пытаюсь делать все, что они приказывают. Один из акушеров, тот, который стоит между моими широко разведёнными ногами, вероятно главврач, по холодному, едва прищуренному взгляду, кажется мне подозрительно знакомым.

Особенно цвет его глаз, его властный, приказной голос. Он смотрит на меня настолько злобно, что у меня тлеет всё внутри. Хочется, чтобы мужчина ушёл.

Как же дико хочется избавиться от его омерзительного внимания!

Ещё несколько минут мучений, которые кажутся проклятой вечностью, хотя в реале, это пара секунд, и я слышу первый крик моего ребёнка.

Выдох. Долгожданное облегчение и долгожданная радость!

Смотрю вперёд, улыбаюсь. И все муки, все переживания бесследно исчезают, когда я вижу маленького, но такого родного человечка, кричащего в руках того, неприятного мне доктора.

— Мальчик.

Холодно отвечает акушер, беглым взглядом сканируя то меня, то ребёнка, по очереди.

— Дайте его мне! Дайте! — Слёзы щиплют глаза. Тяну дрожащие, окровавленные руки к сыну, мечтая прижать, приласкать малыша к груди. Я ведь так долго этого ждала!

Как вдруг…

Доктор снимает с лица маску, и я внутренне срываюсь в пропасть, захлёбываясь в немом крике.

Виктор.

Он злорадно хохочет, прижимая орущего сына к себе, визуально лишая меня жизни, лишая возможности существовать дальше.

Не проронив ни слова, как истинный победитель, направляется к тяжёлой, железной двери.

— Мерзавец! Тварь! Ненавижу!

Как только я собираюсь броситься вслед за ублюдком, чтобы вцепиться ногтям подонку в глотку, меня грубо впечатывают спиной в кушетку и сковывают ремнями. Ассистенты, сволочи.

А Виктор… Он, ехидно оскалившись, исчезает за чёрной дверью.

Навсегда отобрав у меня самое дорогое и самое сокровенное, за что я была готова бороться голыми руками не на жизнь, а на смерть. За что я готова была прыгнуть хоть, в лёд, хоть в пламя, хоть с моста. Сгорев живьём, утонув, захлебнувшись. Лишь бы мой мальчик был жив и здоров. Лишь бы мой мальчик был всегда счастлив.

***

То, что я только что испытала, я словно испытала живьём, в реальности.

Подскочила на кровати, вскрикнув в голос, и тут же сжалась в комочек, от резкой, скручивающей боли.

— Мама! Мамочкааааа! — закричала, задыхаясь, чувствуя, как меня внутренне рвёт, выжимает и жёстко выкручивает, будто в стальных тисках, отчего я не могу полноценно вдохнуть, отчего перед глазами всё растворяется в чёрных пятнах.

— Помоги! Мамочка! — Ещё один крик. С болью, с надрывом.

Пытаюсь встать на ноги, но мир шатается. Путаюсь в наволочке, всхлипываю, понимая, что происходит нечто ужасное.

И сердце бьётся навылет. И слабость валит с ног.

А там, на белом, скомканном одеяле, я вижу алые пятна.

У меня трясутся руки. Я больше не могу сказать и слова.

То ли от сумасшедшей боли, то ли от шока, то ли от тошнотворного запаха горя, парящего в тесной комнате.

Внезапная вспышка света.

Мама, услышав крики, врывается в комнату, щёлкая выключателем, и её лицо искажается страхом:

— Сонечка! Соняяя, что случилось??

Не знаю зачем она спрашивает. Сама же видит. Видит кровь на пододеяльнике, видит как я, сгорбившись, сижу на полу, обеими руками обхватив пульсирующий резью живот.

— Б-болит. — Едва слышно, невнятно. — Очень б-болит!

Она, бледная, с выпученными от страха глазами, хватает с тумбочки телефон и пытается набрать номер скорой помощи. Несколько раз смартфон падает на пол. Мать матерится. Дрожащими руками пытается нажать на кнопки.

В конце концов у неё получается сделать звонок.

Скорая среагировала мгновенно, приехав через пять минут после вызова.

Но… даже их оперативность… не смогла предотвратить неизбежное.

Они сделали мне несколько уколов. Просили, чтобы расслабилась, успокоилась. Утверждали, что все будет хорошо.

Я кивала. Наверно лишь из вежливости, пока меня, на носилках, в спешке грузили в машину с мигалками.

Мама сидела рядом. Держала мою руку. Она не рыдала, но была очень напугана. А я, несмотря на утешение фельдшеров, в них не верила.

Потому что точно знала… это конец.

Мне кажется, что раньше я всегда ощущала в своём организме биение ещё одного сердца.

ГЛАВА 13.

[Давид]

Каждая девка в зале визжит как угорелая и за один лишь взгляд, полученный от чемпиона, готова грязно ублажить Безжалостного. Стоило только об этом подумать, или даже представить… как живот моментально скрутило от яростной ревности.

Давид размахивает окровавленными кулаками, но продолжает смотреть лишь на меня. Как будто мир вымер, остались лишь мы вдвоём.

Затем он выхватывает у судьи микрофон и орёт своим хриплым, мужественным басом:

— Свою десятую победу, юбилейную, я просвещаю моей Крошке.

Иди ко мне девочка, иди на ринг!

Я в ступоре. Я ошарашена и сбита с толку!

Ч-что это ещё за ф-фокусы такие?

— КРОШКА!

— КРОШКА!

— КРОШКА!

Свистят трибуны!

А Давид всё смотрит и смотри на меня, сверкая белоснежной улыбкой, будто раздевает до гола. Ах, какие к него яркие глаза! Светятся, сияют, переливаются северным сиянием. И вся эта красота для лишь меня.

— Ну же, Соня! Это он к тебе обращается! Встала и пошла! — шипит Карина, пихает меня в сторону сцены, намереваясь отвесить ещё и волшебного пендаля.

— Я… я э-это…

Я блин трусиха! Там столько людей! И все они выкрикивают моё имя!

Ох! Как страшно!

— КРОШКА!

— КРОШКА!

— КРОШКА!

В конце концов я заставляю себя встать с кресла. Мои ноги сходят с ума, коленки дрожат, и я молюсь, чтобы не споткнутся и не растянуться в окружении толпы, ведь каждый человек в зале смотреть лишь на меня. А девушки… Она так и норовят схватить меня за волосы и расцарапать лицо, потому что я, кажется, разбила их надежды вдребезги.

Подхожу к краю платформы. Толпа ревет, как двигатель самолёта во время взлёта! Такое ощущение, словно вот-вот и потолок рухнет.

Давид делает наклон вперёд, его горячие ладони оказываются на моей талии. Меня прошибает током в тысячу мегавольт, когда он делает резкий рывок и поднимает меня на платформу. А затем… затем крепко обнимает. Носом зарывается в волосы, трётся, что-то невнятное рычит, как озверелый зверь, исступленно нюхает мою кожу, потом неожиданно подхватывает на руки, под взрывные овации толпы кружит вокруг своей оси, стискивая в прожорливых объятиях настолько жадно, что мне становится нечем дышать.

— Она моя! Эта красавица, бл*ть, МОЯ! — хвастается, хохочет, вот-вот и его челюсть сломается от такой широкой, такой неземной улыбки.

В этот безумный момент несколько фанаток разорвали плакат с его именем и быстро покинули зал. А одна даже грохнулась в обморок, когда узнала, что теперь сердце непобедимого палача занято. Другой. Мной.

И, судя по всему, это дьявольски серьёзно.

Что я чувствую в этот момент?

Что моё сердце сейчас выстрелит из груди и умчится выше луны. Я вся дрожу, я тоже улыбаюсь и мои ощущения невозможно описать словами!

Господи! Как же невообразимо дико я счастлива!

Я хочу его! Немедленно!

А ещё… ещё я люблю его.

Настолько сильно, что готова помереть за один лишь поцелуй.

Поцелуй с ним. С идеалом из моих порочных грёз.

А за секс — продать душу сатане.

— Я обожаю тебя детка! Я дурею от твоего запаха, от твоих сумасшедших глаз, от твоего сладкого голоса! Люблю тебя, Крошка. Я идиот, но я правда свихнулся, влюбился, с первого взгляда… Ещё тогда, в баре. Влюбился за какую-то гребанную миллисекунду.

Я в шоке. Я в оцепенении! И я хочу закричать ему тоже самое!

Но он не даёт мне этого сделать.

Ставит меня на пол, запускает руки в волосы на затылке, рывком притягивает к себе и… жадно-жадно накрывает мои губы своими.

Твою ж…

Мечты сбываются…

***

Как это сладко! Как невыносимо грязно и одновременно порочно!

Толпа рвёт и мечет, а я превращаюсь в мягкое и воздушное облачко. Мир и окружающие люди для нас перестают существовать. Внутренне меня будто отрывает от опоры и швыряет в невесомость! Я задыхаюсь от его возбужденного дыхания, я захлебываюсь в его горячих выдохах, он целуется как жадный, одержимый зверь — практически вгрызается мне в губы, иногда даже мы стучится друг о друга зубами. Это так жёстко, так властно, что я растворяюсь в бешеной агонии.

Кусает мои губы, потом облизывает ранки на коже, языком сплетается с моим. Я захлебываюсь и хныкаю от наслаждения, а он ещё сильнее, ещё увереннее вжимает меня в себя, обвивая огромными ручищами мою миниатюрную талию, абсолютно не стесняясь визжащей публики.

Кто-то снимает наше беснование на видео, кто-то делает селфи на фоне этого горячего спектакля, кто-то выкрикивает пошлые ругательства. А мне плевать! Меня никто и никогда так по-зверски не целовал. Так, чтобы подкашивались ноги, сбивалось дыхание, а глаза слезились от счастья.

Я сливаюсь с ним. Я тону в нем.

Хочется ощущать его руки везде. И его язык повсюду.

Целует медленно и глубоко. Я. НЕ. МОГУ. ДЫШАТЬ. Губы распухают и начинают болеть. Но я, как заядлый мазохист, радуюсь этой боли.

Божееее!

Я не маленькая девочка, но только сегодня я поняла, что это мой самый первый, самый настоящий поцелуй.

***

Спустя некоторое время, мы во всю отрываемся в танцевальном зале.

Безжалостный празднует свою победу. Фоткается с фанатами, раздаёт автографы, упивается алкоголем, горланя тосты вместе с братьями за победу. Подполье сходит с ума, здесь наверно никогда ещё не было настолько шумно и настолько оживленно.

Танцы, выпивка, тусовка!

Помещение светится разноцветными лазерными лучами, люди отжигают на полную, сходят с ума, закидываются самогонкой, смешанной с пивом.

Я тоже окончательно срываюсь и начинаю лакать из всех имеющихся стаканов, чтобы не выглядеть белой вороной на фоне чёрных коршунов.

А что! Могу хотя бы раз позволить себе жить на полную!

Сегодня никаких запретов! Сегодня мой день, мой вечер!

Сегодня у меня началась новая жизнь.

Отныне, я буду жить так, как захочу.

Буду гулять, веселиться, отрываться с тем, с кем понравится!

Я спятила. Я отравилась. Я помешалась.

На своей первой, дикой, настоящей влюблённости.

Хватаю со стойки ещё одну рюмочку со жгучей текилой, закидываю голову назад, одним залпом опустошаю содержимое. И ржу, будто полоумная, нюхая лимон, пока Давид, находясь в стороне, продолжает пожимать руки поклонникам.

В глазах всё расплывается, а мне пофиг! Я чувствую себя так офигенно, как будто телепортировалась в Рай.

Хватаю ещё один стаканчик, как вдруг чьи-то руки накрывают мои:

— Воу, воу! Ты что совсем уже дикая? Хватит тебе сегодня! Не повторяй блин моих ошибок… Я вот сегодня целый вечер на лимонаде. Ещё после прошлого раза не могу отойти. Знаешь как было хреново? Лучше тебе не знать!

Карина не даёт мне попробовать очередную, десятую по счёту, наливку.

Может она и права. Вот только я не могу остановиться.

Уже перепробовала полбара. В желудке наверно сейчас ядерный замес.

— В-вали давай, танцуй, со своим ж-жеребцом! — огрызаюсь и одновременно икаю.

— Дурочка. Теперь мне реально стыдно. Я понимаю, что недавно выглядела точно также, как и ты. То бишь — как барыжка с вокзала...

— Я, кстати, — закатила глаза, запнулась, — сегодня п-планирую избавиться от кое-чего... кое-чего очень в-важного! — совсем уже ни черта не соображаю.

— Прекрасно! Только молю, не делай это в общественном туалете. И, естественно, протрезвей. Иначе потом будешь себя ненавидеть. А меня придушишь, потому что я буду виновата в том, что тебя, бухую, оттеребенькали на бачке унитаза. И в том, что я тебя притащила на бои, чтобы познакомить с вселенским злом, замурованным в теле двухсоткилограммовый гориллы.

Смеюсь так истерично, что начинаю кашлять, как вдруг, чувствую, как кто-то настойчиво обхватывает меня за талию и отрывает от стула.

Узнаю этот запах. Узнаю эту безбашенные энергетику!

Мой монстр.

Снова меня обнимает.

Я совсем не стою на ногах. Впервые в жизни так безрассудно накидалась спиртом! Никогда не пью… А тут просто сорвалась! От счастья, наверно.

В ушах приятно шумит, тело расслаблено, как же хорошо! А перед глазами порхают радужные бабочки!

— Хочу с тобой танцевать… — Рычит на ухо, разворачивает к себе попой, жадным толчком впечатывает в каменный торс, обтянутый тесной майкой черного цвета. От Давида пахнет свежестью. Он практически трезвый. В отличии от некоторых. И… такой ароматный. После душа.

Ничего не отвечаю. Голова кругом. Тело начинает жить своей жизнью. В последний раз я танцевала на утреннике в детском саду, поэтому двигаюсь чисто интуитивно. Я пьяная, и в таком состоянии мне плевать, как именно я сейчас выгляжу. Движения спокойные, осторожные… Чемпион кладёт руки на мои бёдра и задаёт ритм нашему танцу, а до этого он на секунду отвлёкся, чтобы перебросить мои волосы на левое плечо, чтобы носом уткнуться в шею. Чтобы поцеловать. И за одно, чтобы облизать одно из самых чувствительных зон организма.

Под страстную музыку я начинаю вырисовывать бёдрами развратные восьмёрки. Глаза закрыты, рот приоткрыт. Дышу часто-часто, медленно погружаюсь в приятное состояние транса. Во время движений я чувствую, как Давид моментально твердеет. И эта аппетитная твердость заводит меня похлеще десяти рюмок мартини. Господи! Я просто в шоке! Но я действительно хочу, чтобы он подвигался точно также, только без одежды. Чтобы он был во мне. Был моим. Весь такой горячий и красивый.

Я. ДО ЖУТИ. ЕГО. ХОЧУ.

Прямо сейчас.

Нет сил держать себя в руках.

}— Крошка, как тебе наш первый поцелуй? — дрожащим голосом шепнул мне в шею.

}Засмущалась. Зачем он спрашивает? Боже, так неловко.}

}— Ты когда-нибудь раньше целовалась? По-настоящему?}

}Ну нет! Только не это! Врать я не умею. По мимике, или по телесным проявлениям, это выясняется сразу.

Мне стыдно.}

}Я вообще никогда не целовалась. Всего один раз. Так просто, чмокнула одного парня в школе. И то сразу же убежала.

Растерянно пожимаю плечами, а сама чувствую, как мужчина будто читает мои мысли и сам же мысленно хохочет, что связался с отстоем.}

}Щеки по цвету как задница рака — скорей всего выдали моё смущение.}

}— Тогда я покажу тебе как это делают настоящие мужчины. Тот поцелуй, на ринге… просто детский лепет. А вот ЭТОТ поцелуй ты запомнишь навечно.

Я не успеваю ни сообразить, ни набрать побольше воздуха… Этот сумасшедший гризли властным рывком насаживает мой рот на свой, врывается языком в моё горло и отправляет меня в вечный полёт к звёздам!}

Это невозможно!

Люди не звери. Но именно сегодня я предположила иное. То, с какой помешанностью Давид вгрызался в мои губы, стучал о мои зубы, глотал мои стоны, мои выдохи, облизывал мой язык своим… я никогда не забуду.

Я будто только что прыгнула головой вниз с Эвереста. А он… он меня подхватил. Голыми руками. У самого края земли.

— Какая ты сладкая, моя Крошечка... — шипит на ухо, облизывает ушную раковину, начинает двигаться ещё резче, ещё пошлей. В это время его руки с талии ползут вверх к майке и бессовестно ныряют под влажную от возбуждения ткань.

Горячие, настойчивый руки оставляют ожоги на коже. Он поглаживает мой пупок, затем начинает скользить ещё выше. Пока ладонями не накрывает чашечки лифчика.

Оххх!

Хочу, чтобы снял его! Снял немедленно и потрогал мои соски!

Помассировал, пощипал, полизал ареолы!

Проклятый, порочный мерзавец!

Когда уже ты, наконец, меня отымеешь?

Всё дразнишь, дразнишь и дразнишь!

А я хочу большего. Я уже созрела. Я готова впустить тебя в своё тело.

Первого. Единственного.

В своё тело. И в свою душу.

Его рот горячий, влажный, он бесстыдно меня целует, ставит свои метки, клеймит и пленит. Ключицу, шею, щёки и даже уши... Вылизывает, надкусывает, порыкивает, будто голодный пес.

А меня трясёт в смертельной лихорадке! Мурашки накатывают табунами, в голове американские горки! Резко вырываюсь из его объятий, потому что готова помереть в любую секунду от невыносимого пламени в трусиках, от мокроты, от бесконтрольного вожделения, отскакиваю на шаг назад, открываю рот чтобы умолять Давида увезти меня в более укромное место, чтобы продолжить наши игры, как вдруг...

Кто-то с силой толкает меня локтём в спину, и я лечу вперёд. Реакция Давида молниеносная. Он ловит меня за секунду до падения, с такой трепетностью, будто моё тело было вылито из хрусталя, гладит по волосам, прижимает к бурно вздымающейся груди и возвращает в исходное положение, а сам… сам мгновенно меняется в лице.

Вот чёрт!

Скулы громилы, напрягаются, глаза наливаются ненавистью! В зрачках играют бесы.

На мужественном лице появляется маска… Маска сущего Люцифера! Которая полыхает всеми огнями ада! Обычно Давида охватывает такая мимика перед началом боя. Чисто рефлекторно боец сжимает кулаки до хруста, горбится, ноги на ширине плеч, левая рука выше правой, плечи ходят ходуном… Не моргает. Задерживает дыхание…

Он всегда так делает.

Когда собирается нанести удар.

Я ничего не понимаю. Тру глаза тыльной стороной ладони, а затем вижу, как из толпы выходит какой-то прыщавый мажорчик в дорогущих шмотках с золотым «Ролексом» на запястье. Который, вероятно, чисто случайно толкнул меня локтём.

И не заметил. Не извинился.

Твою ж…

— Нет, Давид! Стооооой! — бросаюсь на встречу взбесившемуся дьяволу, но... уже слишком поздно.

— Ах ты ж пидр!!! — мощный кулак пролетает в сантиметре от моего лица и с бешеной яростью впечатывается в нос сопляку. Так, лихо, что я чувствую горячий ветер от сильного замаха на своих растрёпанных волосах.

Началось месиво. Откуда-то повыскакивали братки мажорика и сцепились с нашими братками. К черту, за каких-то пару минут бойцы перемололи пол клуба в пыльцу. По всему залу летали бутылки, стулья, столы. Давид то и делал, что прикрывал меня своей огромной спиной-стеной умудряясь ещё и в этот момент раздавать точные апперкоты, которые от одного удара отправляли противников в бесчувственный нокаут.

— Пора отдохнуть! Отсосите малыши!

Сумасшедшая зверюга! Он не мог успокоиться. Завёлся за миллисекунду! Еле-еле вытащила вышибалу из клуба, как раз в тот момент, когда внутрь Подполья ворвались люди в масках, позарез вооружённые автоматами.

Мы, всей наше дружной коголой, успели удрать в уборную и оттуда сбежали на улицу через окно.

Ну что сказать!

Было, мать их, весело!

Когда мы перелезли через окно, Давид перебросил моё желейное тело через плечо и побежал в сторону кустов. За ним, весело посмеиваясь, вместе с Кариной, смылись и остальные «ребята» из нашей шайки. Правда все они разбежались в рассыпную. Я даже не успела попрощаться с подругой.

— Ты как? — Давид посадил меня на лавочку, рядом с остановкой, расположенной вблизи Подполья, присел на корточки и с волнением уставился в мою пьяненькую физиономию.

— П-прекрасно, — икнула, тут же ладошками накрыла свой рот.

Тааак! Держать всё в себе!

Не смей!

Не смеееей!

Ужин должен остаться там, в желудке.

— Я идиот! — схватился за голову, — Какого хрена я позволил тебе так упиться?! Ты, что, первый раз попробовала спиртное? Даже на ногах не стоишь! Прости...

Он мягко улыбнулся, но продолжил пристально буравить моё заплывшее лицо беглым взглядом, с беспокойством отыскивая синяки или другие какие увечья,

— Д-да всё в норме, отосплюсь. И я не пострадала. Я с тобой, к-как за титановой стеной. — Сказал это, обвила руками мощную шею, потянулась к этим пышным губам, и…

Глупо клюнула носом в его огромное плечо, лишившись чувств.

ГЛАВА 14.

[Давид]

Отсидев практически четыре года, я думал, что сгнию тут как крыса, раздавленная в мышеловке. Однако… Кое-что изменилось.

Этим утром, надзиратели явились раньше обычного.

Я уже не дергался по привычке, услышав лязг двери, как забитая псина, выдрессированная реагировать на щелчок, по методу академика Павлова, демонстрируя реакцию на условный рефлекс, а тупо смирился, с тем, что пидорасы будут лупить меня ногами и тушить свои вонючие бычки о мою спину.

Но впервые за четыре года заточения, привычный режим пыток был нарушен.

Я весь подобрался, услышав топот тяжёлых сапог, который набатом отдавался в висках, вместе с которым последовал черствый приказ и ленивый пинок в бочину:

— На выход, тварь. Радуйся. Ты свободен.

Вот падла!

В ответ даже не рыпнулся. Застыл, будто мертвый.

На меня ваша гниль не действует. Пинками не покорился, словами, тем более.

Хотя, признаюсь, в груди что-то ёкнуло. Радость… Что ли.

Екнула и тотчас же сдохла.

Нет, это не кино. А дерьмовая реальность.

Чудеса так просто не случаются.

— Ты чё, дерьмо, оглох?! Встал и вышел, пока не пристрелил за попытку побега!

— Да он просто чертов мазохист. — Позади раздался ещё один голос. В клетку явился второй надзиратель. — Шокером его гони. Надоел, бля. Бесчувственный кусок шлака.

Нацепив на руки стальные цепи, грубыми толчками, мрази погнали меня из камеры, как скотину на убой, посвистывая, да поколачивая битами, прочь из сектора с камерами для особо опасных заключённых, в сектор переговоров.

Невозможно!

Я что… реально вырубился и сильно-сильно долбанулся башкой??

Четыре года прошло… А я ни разу не покидал карцер. За четыре сраных года я видел лишь загаженную душевую и одни и те же облезлые стены бетонного бокса.

То время, что я провёл за решёткой, казалось мне вечностью.

И от этой рутины хотелось только одного — сдохнуть.

Ублюдки втолкнули меня в комнату для переговоров, разделённую пуленепробиваемой стеной, за которой сидел и нервно подёргивался незнакомый худощавый ботан в круглых лупах, с паническим страхом вцепившись в кожаный учительский портфельчик.

— Добрый день, Д-Давид. Я... адвокат. Вашего отца.

Реакция была молниеносной.

Звериный оскал, агрессивный рык, хруст в кулаках.

Я уже приготовился прыгать на прозрачную стену. И клянусь!

Разбил бы к чертям собачьим! Если бы… прыщавый заучман не добавил:

— Покойного отца.

Два слова вмиг усмирили пыл, действуя как мощный транквилизатор для сорвавшегося с цепи цербера, заставляя неосознанно осесть на стул.

— Соболезную. — Говорил неуверенно, постоянно теребил в руках портфель. — Буквально вчера Бориса Львовича не стало. Он не успел. Вас увидеть. В последний раз. И… попросить прощения. Однако… — Дрищ нервничал так, словно это его папаня отбросил коньки, а не мой, — Борису удалось добиться вашего полного освобождения. Я здесь для того, чтобы передать важные бумаги, касательно наследства. А также… предсмертное письмо.

С минуту я просто сидел, зажмурив глаза до рези в мышцах, переосмысливая услышанное. Мне, к бесу, не верилось! В то, что я только что услышал.

Отец ненавидел меня после того, как я сбежал из дома.

Считал предателем. Даже хотел нанять киллера, истребив неблагодарное отродье. Но… старый хрыч сказал, что якобы улица сама меня добьёт. Он пожалел денег даже на то, чтобы быстро от меня избавиться. Вероятно, мерзавец хотел, дабы я страдал.

Но сукин сын ошибся!

Я выжил. Я не сломался. Я стал сильнее!

Долгие годы он не искал встречи со мной. Ни разу. Видать, давно как похоронил.

А сейчас… спустя почти двадцать лет, решил вдруг покаяться.

Сука!

Ненавижу его!

Даже рад, что выблюдок сдох.

Конечно, я согласился на наследство. Я что, совсем уже кретин??

Тем более, что его грязные бабки по праву принадлежат мне.

Отец никогда не рассказывал нам с мамой, чем он занимается.

Но я знал, что подонок не святой. Он был больным на всю голову.

Даже больнее, чем я сейчас.

Мне кажется, утырок занимался торговлей оружием. Поскольку жили мы как цари, лакая устричный суп из золотых тарелок и испражняясь в золотые унитазы.

В детстве у меня было всё. Навороченные игрушки, машинки и всякие там зверушки. Не было лишь одного… Отцовской любви.

Когда я родился, моему папане стукнуло сорок девять лет. В свои сорок восемь он женился на моей маме... Красавице. Ей было всего двадцать пять. Не знаю, чем можно было объяснить их брак? Скорей всего, залетом.

Нежная, хрупкая… Такая чистая и невинная. Она напоминала мне неземного ангела. Я помню её голос. Помню её нежные руки. Звонкий смех и тепло мягкого тела. Помню, как она любила читать мне сказки по вечерам, как гладила и лелеяла, когда я падал, бился, или получал раны во время игр во дворе.

В то время как отец рычал и ругался, мол: «Нечего его жалеть! Мужчины не плачут! Воспитаешь мне тюфяка! Позорище!»

Отец не играл со мной. Лишь заваливал подаркам. Мне нравились машинки, а он… он каждый день дарил мне винтовки и охотничьи ножи. Игрушечные. Потому что настоящие были спрятаны в его кабинете. Там, на стенах, висела целая коллекция всевозможных орудий убийства. А рядом… стояли жуткие чучела мертвых животных.

Он строго-настрого запрещал мне входить в его личные апартаменты. Однажды я нарушил клятву. И, после увиденного, несколько дней прятался под кроватью.

Мне тогда было пять лет. А в двенадцать отец впервые взял меня на охоту.

Я до сих пор помню тот кровавый день. Именно тогда во мне проснулась вселенская ненависть к собственному родителю. Глядя на то, как любимый папа, в компании лучших друзей-браконьеров, в упор расстреливает оленя, вспарывает несчастному животному брюхо, отпиливает рога и на камеру хвастается своей добычей… мне захотелось сбежать из дома и стать сиротой.

На следующий день я рассказал об этих ужасах маме, хоть и пообещал отцу, что она не должна знать о нашей поездке в лес, так как она была в положении.

Они здорово поругались. И отец ударил мою мать, спровоцировав скорые роды.

А затем и меня… За лживое обещание.

Сестренка родилась недоношенной и слабенькой. Но врачи сделали все возможное, чтобы спасти и выходить ребёнка. Самое худшее миновало.

Отец признал вину. Покаялся, стоя чуть ли ни на коленях. Потому что любил...

А когда сестричке исполнилось чуть больше года… мой отец… убил мою мать.

***

Подписав бумаги, меня освободили также быстро, как замуровали.

Когда я вышел, на КПП, впервые за долгие годы заточения вдохнув чистый, наполненный свежестью воздух, мне вручили мои вещи.

Среди них… я обнаружил кулон. От которого буквально фонило, как от саркофага в Чернобыле, треклятыми воспоминаниями.

Ключ, от её сердца.

Бл*ть!

Каким же долбаё*бом нужно было быть, чтобы в тот день сморозить такую срамоту!

Вручил, бляха ключ!

Под залог, на тридцатку строгача.

Забавно!

Ещё было забавней то, что я… все-таки вырвался на свободу.

Неожиданно, да негаданно.

От кого от кого, а вот от сучары-отца я ожидал помощи меньше всего.

Очухался, старый пидр! Импотентишка херов! Понял, что я — его единственный отпрыск, а других, после смерти матери и болезни сестры, в которой виноват лысый ублюдок, (ОН! И Только ОН! Виноват!) наследников у него нет и не может быть никогда.

Господь наказал!

За убийство любимой женщины и причинение вреда младенцу.

Я бы сам лично кастрировал! Но, будучи ребёнком, не смог.

Кишка была тонка. Не окрепла ещё тогда как следует.

***

Дневной свет жжёт глаза. Сердце колотится на вылет! Руки и ноги дрожат так лихо, что впору упасть и ползти, чем идти, изображая из себя контуженного дебила. Лязг замка… Эти сладкие минуты томления… И вот он первый вдох свободы! Глубокий такой, насыщенный! Аж кругом голова! Аж земля с небом меняются местами!

— Курить хош? — паренёк на выходе улыбается, от души протягивая папироску.

Киваю. Пальцы трясутся, но я все же принимаю из рук солдатика табачную палочку, касаюсь губами, делаю затяжку и невольно закатываю глаза от радости.

Черт возьми!

Как это… как же это классно! Чувствовать себя свободным, дышать кислородом, а не разложившимися фекалиями, смотреть на небо, на солнце! Видеть проносящихся в небе крикливых птиц, чувствовать прохладный ветер на своей коже, бежать туда, куда захочется!

Неужели, я тоже когда-то был таким?

Человеком.

А не скотом, запертым в клетке.

Вольным распоряжаться собственной жизнью сам!

Кругом лежит снег. Сегодня солнечно. Ярко! И я прищуриваюсь от боли в зрачках, поскольку уже словно сотню лет не видел солнца вживую. Оттого и слепнут глаза, что аж больно. И это боль такая приятная! Что охота матерится на радостях! Петь, плясать, радоваться незабываемому мгновению, которое ты ждал, как конца света.

То ли с ужасом, то ли наслаждением.

Непонятные эмоции!

До сих пор не верю! Что каторге конец.

— Я тебя знаю. Ты тот самый Безжалостный? Так ведь? Видел парочку боёв по нету. Ну ты и монстр! — внезапно выдаёт любопытный паренёк, дежуривший на посту.

— Ну да. Я это. — Кажется, словно позабыл алфавит. Столько долгих месяцев одиночества… Невольно тупеешь, превращаясь в одичалого дикаря. Я ведь только с крысами общался.

Грубить не хочется. Но парниша бесит. Если бы он только знал, как же мне чертовски охота кому-то репу начистить!

Все, что сейчас хочется… свалить на хрен на юг. Нажраться до тошноты гамбургерами с пивом, снять телку! Нет! Не одну! Две, три, а лучше пять телок!

И затрахать их до дыр в члене! Трахать их в жопу, трахать их в рот… и в п*зду! Так, чтобы орали, и я оглох от этого ора, а они голос сорвали.

— Смотри, брат. Не лажай больше. Развивай свой потенциал честным путём.

Нашёлся, бл*ть, наставник. Да что ты знаешь??

— Не парься. — Задираю голову к небу, выпуская облако пряного парка ввысь, мечтательно прищуриваю веки. — Лучше сдохну. Чем снова сюда вернусь.

— Какие планы? — допрос продолжался.

— Да так… есть одно… очень важное дело.

— Девушка ждёт? — хохочет, настыра.

И в груди взрывается вулкан!

Шипит! Пенится! Бурлящей лавой разливаясь по венам, по всему, сука организму, так, что аж жарко становиться! Здесь, при такой-то морозяке в минус двадцать!

— Да. Ждёт. — Швыряю бычок в снег, с феноменальной силой давлю его ботинком. С ненавистью! С яростью! Так, что ноге становится больно! — Ещё и как ждёт.

Набрасываю на голову капюшон старой, потертой толстовки и быстрым шагом шурую к «Уазику», а в карманах до адской, чтоб её боли, с бесовой ненавистью сжимаю кулаки, так, что вот-вот… и сломаю на хрен суставы.

Время настало, моя девочка.

Зло идёт за тобой.

Кричи! Рыдай! Беги! И прячься!

Потому что тебе, детка, будет очень и очень больно.

***

Я не знаю сколько бабла выбросил на ветер папаша, в обмен на мою свободу, но, судя по всему, не мало.

Через три часа я уже сидел в самолёте, шугаясь каждого случайного шороха, каждого, даже самого мимолетного взгляда в мою сторону.

Перелёт был долгим и изнурительным. Нет, не в плане комфорта, а в плане душевном. В бизнес классе было чертовски просторно. Но меня всё равно трусило. Как будто я прожил целый век пещерным человеком. Я боялся людей. Я смотрел на них косо, сжимая кулаки. Потому что думал, что вдруг, и кто-то из них бросится на меня с дубинкой или шокером, а моё освобождение растворится в мнимой реальности, превратившись в ночной кошмар.

Если бы тут, вместо людей, были крысы, я бы чувствовал себя более спокойно. В своей комфортной стихии.

Идиот!

Я держался из последних сил. На пределе! Потому что знал, что за мной наблюдают. Уроды только и ждут от меня какой-либо глупости, чтобы вернуть агрессивного хищника обратно в клетку. Я не конченный лох. И я больше никогда не вернусь за решётку! Уж лучше околею. Пусть пристрелят.

Но я никогда, даже за хуеву тучу бабок, не надену на руки кандалы.

***

Укутавшись с головой в толстовку, отвернулся к окну иллюминатора.

Пассажиры, кайфующие в бизнес классе косо на меня пялились. Ещё бы! Ведь я выглядел как вокзальный бомж. В грязной, протертой до дыр одежде, с немытыми сальными волосами и густой, (скорей всего не густой, а мохнатой) щетиной.

Даже тот самый дрищеватый адвокатишка, что сопровождал меня в родные края, брезгливо морщил нос, делая вид, что просто втыкает в планшет.

Папаня, сука, не скупился на билетик. Если честно, я бы с удовольствием засунул бы ему в зад этот сраный билет вместе с бумажками о наследстве. Но… не в этот раз. Жизнь его и так наказала.

Старый импотентишка! Он сдох в одиночестве, без внуков, без детей. В обнимку со своими проклятыми пулемётами. Нажрался, упал с лестницы и несколько дней валялся в холле, как кусок смердящего шлака. Прислуга явилась на работу лишь спустя пять дней, так как до этого получила отгул. А он так и лежал со сломанной шеей, разлагался и смердел не хуже сбитой у обочины дворняги.

Как говорят собаке — собачья смерть.

Все в мире взаимосвязано. И все возвращается ответным бумерангом.

Я это на себе ощутил. Думал… что я пуп земли. Наслаждался своей хуевой силой. Тем, что мне, на арене жизни, нет равных. Даже смерти со мной не тягаться.

Но я ошибся.

Жизнь, это как бой на ринге. На выживание.

Одна, даже самая малейшая ошибка, один, даже самый мизерный шаг не в ту сторону… и ты проиграл. И ты… провалился в Ад.

***

Пленник одиночества...

Осознал ли я свои грехи?

Ещё и как. Однако, грабил я не со зла. А от отчаяния.

Чтобы спасти сестренку. Чтобы помочь нуждающимся беспризорникам.

Робин Гуд, бляха?

Возможно.

Но я не ожидал, что любовь способна убить.

Я каюсь. Согласен, я был уродом!

А теперь…

Теперь я стал ещё хуже.

Я стал монстром.

С куском тупого гранита в груди.

Любовь — яд. И вечная боль.

Я в этом убедился лично, хотя не верил пацанам до тех пор… пока Егора, бл*ть, не застрелили. Тогда я впервые рыдал... Как ссыкливая баба. Оплакивая бесчувственное тело друга.

Доигрались! Дошутились!

Нам всегда казалось, что это мир вращается вокруг нас, а не мы вращаемся под его дудку. Бесстрашные и безбашенные психи! Довы*бывались.

Я, считай, легко отделался.

А что сейчас с Максом? Что с Димкой??

Даже и не знаю!!!

Может они уже все давно мертвы!

Я даже не знаю куда их отправили?! В какую помойку гнить до седины на висках!

Больше всего не повезло Тохе.

А его брату? Близнецу? Тем более.

По приезду домой, постараюсь откопать хоть какую информацию по делу братьев.

***

Вернуться в отцовский дом было моей самой страшной и самой заклятой фобией. Я поклялся, что если вернусь сюда снова, то выжгу до пустоты ненавистную дырень. Однако, обещание не сдержал. Моя сестра все ещё жива. И моя сестра отчаянно нуждается в помощи. Если бы я мог раньше… то, возможно, она бы поправилась. Но время — не вода из крана… Время не остановить. Не провернуть вентиль... Её болезнь набирает обороты. Я вообще не знаю, смогу ли ей помочь! Но я ведь обещал. И я привык всегда отвечать за свои слова. Без веры в лучшее нам незачем жить.

Сейчас мне необходима крыша над головой, деньги...и… найти ЕЁ.

О, дааа!

Как же я долго ждал этого сладкого момента! Как бешеный волк выл на луну, предвкушая сотню разных способов расправы. Но пока ещё не решил, как именно заставлю тварь страдать. Для начала, нужно нарыть на сучку информацию и нанять ребят, которые доставят темноволосую ведьму ко мне.

***

Такси остановилось возле высоких, выкованных из толстой стали ворот.

Калитка была не заперта. Дорожку и снаружи, и внутри территории особняка замело грязными листьями. Здесь было холодно, моторошно и одиноко.

Настолько, что можно было снять неплохой фильм ужасов.

Делаю несколько глубоких выдохов, выхожу из автомобиля и направляюсь к главному входу огромного тёмно-серого здания.

Сердце грохочет на пределе, грудь словно обложили бетонными плитами! Вытерпеть бы все это. Забыть! Но боль невозможно унять… Я не хочу вспоминать, не хочу ворошить прошлое! Хочу забыть навсегда. Но не могу.

Свинцовыми клешнями болезненные воспоминания впиваются в самую корку мозга, намертво, и хрен теперь от них избавишься! Проще башку снести, чтобы решить проблему.

Чтобы больше… никогда не болело.

ГЛАВА 15.

[Давид]

Я не гордился тем, чем мне приходилось заниматься. Это как понюхать пыльцы… один раз попробуешь и подсядешь. Надолго. Так и я. Подсел. На возможность получать лёгкую наживу.

Я ненавижу себя за это. Но у меня нет иного выхода. Несколько месяцев такой «работы» и клянусь, я завяжу. Залягу на дно, впредь буду зарабатывать легальным путём. Когда… когда вылечу свою сестру.

Наши врачи лишь уныло разводят руками, мол ей ничем уже не поможешь. Но я точно знаю, что за границей нет ничего невозможного. Мне нужно накопить крупную сумму денег для того, чтобы транспортировать Кристину в Израиль и оплатить полную реабилитацию. А пока она находится в Москве. В самом лучшем центре для детей, страдающих ДТЦП.

Имея совершенную физическую форму, обладая во истину аномальной силой, я не мог удержаться от того, чтобы не воспользоваться данным оружием. Именно поэтому мы с братьями всегда выходим сухими из воды после очередного дела.

Я не преступник. Я просто хочу спасти свою сестру. Часть награбленных средств я перечисляю в фонд помощи сиротам. Мы с парнями никогда не берём всё до последней копейки. Лишь часть.

Так я себя по крайней мере оправдывал.

Мне было стыдно перед Соней. Она ещё не знает какая я подлая и двуличная мразь. Да, Крошка. Я не тот прекрасный принц, которым ты меня считаешь.

Я есть зло.

Жестокое, коварное, беспощадное зло!

Но ради тебя я готов измениться.

Потому что боюсь.

Боюсь за свою хрупкую девочку.

И до безумия люблю!

Люблю до такой степени, что сам готов сдохнуть, лишь бы она всегда была со мной рядом. И не могу отпустить. Хоть и пытался. Пытался забыть, пытался переключиться на другую бабу. Но от этого становилось только хуже.

Приступы гнева усиливались. А когда рядом была Соня — лишь с ней я мог контролировать свою аномальную агрессию.

Она стала моей таблеткой мощного успокоительного.

А я… я нах превратился в интеллигентного Аль Пачино. В её присутствии практически всегда прикусывал язык до адской сука боли, чтобы лишний раз не матюгнуться. Во к чему приводит зависимость…

Зависимость?

Не. Скорей всего чистокровная влюблённость.

Или снова ошибка?

Не первое и не второе.

А третье.

Любовь. Эти чувства, мляха, ни что иное как любовь!

Не могу без неё. Не могу! И точка.

Меня воспитывала улица. Я просто привык жить, следуя законам криминала. И мне мистически везло практически всегда выходить сухим из болота преступлений, в которого с утра дороги я барахтался. На достойную работу никто не брал. Пару лет проработал грузчиком и водителем мусоровозки. А затем осознал, что денег не хватает ни на что. Я даже не мог купить шоколадку сестрёнке, когда тайком пробирался на территорию детского дома для инвалидов.

Тогда и я случайно познакомился с Димоном. А затем и с Максом. После, в нашу компанию вступили ещё и братья-близнецы.

Таким образом, мы создали некое братство. И наши дела стремительно пошли вверх. Вначале, мы таскали мелочёвку на рынке, но потом, когда наработали некий воровской опыт, переключились на более серьезные объекты.

Частные склады, ювелирные магазины… и… реже банкоматы.

Но буквально пару месяцев назад вошли во вкус. И попробовали грабануть более крупный объект. Получилось! Мы тогда сполна затарились оружием, поэтому в наших яйцах поприбавилось уверенности. Это был наш первый крупный улов. Мы только начали, так сказать, экспериментировать. Но я боюсь, что подсев на эту дрянь, теперь уже рискуем сполна. Я это прекрасно знаю, но, бл*ть, не могу взять себя в руки!

Поняли, что засиживаться на одном месте нельзя, поэтому стали кочевать из одного города в другой. Награбив достаточно, залегали на дно. Типа в отпуск. А затем, снова принимались за дело. Чаще всего выбирали неприметные городишки, посёлки, которыми государство особо не занималось. Иногда получалось обдирать имущество какой-нибудь шишки, или местной сельской головы.

У простых людей не брали. Только у тех, кто занимался нелегальным бизнесом.

Например, торговал бракованным золотишком (сплавом из алюминия и ещё какой-то там хероты), выдавая дорого дерьмо за золото.

Наводили справки, принимались за дело.

Так вот и жили.

На счёт бокса - это моя страсть. Мне всегда мало адреналина! Даже, порой, приходится фигачить внутримышечно. На ринге я самоутверждаюсь и болею этим кровавым спортом чуть ли не с самых пелёнок.

***

До этого дням чудом удавалось избегать неприятностей. Сам дьявол дал нам добро на удачу. Лишь до сегодняшнего дня…

Потому что когда мы грабанули очередную ювелирку — чуть было не попались.

Но перед этим взяли ещё и банк на окраине города. Много с него не поимели, но нервишки пощекотали. Сам напросился.

Я говорил парням, что два дела за три дня — слишком рискованно.

Но так совпало, что именно в этот день в одном из банком был совершен соблазнительно крупный перевод бабла.

Всё-таки решились брать.

Жадность нас ослепила...

На дело мы отправлялись на Лэнд Крузере. На котором после каждой вылазки перебивали номера. Сам «Грузак» прятали на заброшенных складах. Там же, в подвалах, прятали и награбленный улов, который тайком сливали проверенным брокерам.

***

Время 19.00. Затаившись в переулке мы ждали захода солнца. Большая часть охранников уже разбежалась по домам. Никто из оставшегося персонала даже не мог и предположить, какой Ад ожидает их с минуты на минуты.

Последний солнечный луч скрылся за горизонтом. Я проверил ствольную коробку автомата, натянул на лицо душную шапку с прорезями для глаз и рта и, сделав несколько глубоких выдохов, отдал приказ:

— Ну что, парни, погнали!

— Да помогут нам небеса. — Макс перекрестился и поцеловал свою цепочку с крестом, которую подарила ему его покойная мать, умершая от рака, в момент, когда парню едва исполнилось двенадцать.

— Удачного дела, братья. — Подхватил Димон, натягивая на лицо маску.

И мы, замолчав на несколько секунд, как на поминках, решительно выскочили из внедорожника.

Оружие наготове, адреналин плавит вены!

Я чувствую этот запах… Запах опасности, запах риска!

Я от него тащусь, я от него дурею!

В подобные моменты я превращаюсь в бешеного черта, готового рвать и метать, чтобы выжить. Чтобы выжить в этом сложном, наполненным извечным хаосом мире.

Егор остаётся дежурить на палеве. В любую минуту он готов дать по газам и забрать нас с места бойни, на случай нежданного подкрепления.

С громкими орами и стрельбой в потолок, мы вламываемся в отделение банка и приказываем всем заложникам уткнуться носом в пол.

Действуем по стандартной схеме. Шантажируем, стреляем в стёкла, нагоняя страха на клиентов и сотрудников банка. Я слежу, чтобы никто из заложников не выдал какую-нибудь нелепую глупость, а Димон тащит за волосы главную управляющую в сторону хранилища.

Черт!

Сегодня это женщина.

И я знаю, что он с ней сделает…

Он её выдерет. Потому что, скорей всего, понюхал пыльцы.

Проклятый сукин сын!

Я его предупреждал!!!

Но он постепенно начал превратятся в говно.

И мне это не нравилось.

С каждым днём я, собираясь на дело, думал, что сегодня, будет моя последняя вылазка. Иначе я начинаю чувствовать, как постепенно превращаюсь в аналогичный шлак.

Так больше продолжаться не может.

Я до дури боюсь за Соню. Боюсь, что однажды она узнает.

И эти знания не пройдут бесследно.

Стиснув зубы, сжав палец на курке, петляю между столами работников, проверяя, чтобы все они лежали смирно. Так, как лежат в земле бесчувственные трупы. Осколки битого стекла хрустят под ботинками. Осматриваю помещение на наличие скрытых видеокамер. Три камеры мы уже уничтожили, как только ворвались в здание. Надеюсь, это были все «жучки».

Внезапно, я слышу женский плачь, льющийся из соседней комнаты, вперемешку с хриплой бранью.

Матерюсь, сквозь стиснутые зубы, бросаюсь на шум.

Так и думал!

Рыча от злости, прямо в комнате камеры хранения, Потрошитель грубо имеет ту самую грудастую шатенку, которую взял в заложники своим членом.

Она рыдает, лёжа животом на столе, пока он материться, стискивая в зубах пачку долларов, и звериными толчками вбивается в полноватое тело пленницы.

— Бляяя! Ты охренел?? — с размаху даю ему увесистую оплеуху, заставляя протрезветь. — Конченный придурок! Из-за тебя нас повяжут. Валим! Живо!!! Валииим!

Походу мой удар мигом приводит в чувство этого грёбанного психа.

Хватаем мешки, набитые зеленью, и быстро делаем ноги.

— Всем лежать, суки! — горланю до огня в глотке, — Кто шевельнётся — труп.

Напоследок выпускаю угрожающую очередь выстрелов в уцелевшие оконные витрины, отчего срабатывает оглушающая сирена.

Внезапно, краем глаза я вижу, как один из работников банка дрожащими руками направляет на нас телефон, чтобы запечатлеть преступление на видео.

Димыч это тоже видит.

И его окончательно швыряет в бездну невозврата.

Неверный ход, мистер «герой».

Я не успеваю вовремя среагировать. Успеваю лишь оттолкнуть брата-идиота в бок, в момент, когда он направляет ствол в у*бка с телефоном. Но пуля всё же попадает в ногу безумцу, возомнившему себя бесстрашным хероем. Заложник истошно вопит, хватаясь за рану на бедре, а я, в свою очередь, хватаю долбанного нарика за шкирку и вытаскиваю на воздух.

Безмозглый кретин!!!

Так и знал, что его пристрастие к порошку выйдет нам боком.

Сделав дело, мы бесследно исчезаем в темноте.

***

Буквально через день мы собираемся ещё на одну вылазку — решаем заглянуть в ювелирный магазинчик. Исходя из справок, там, у местного ворошилы, в сейфе спрятан весьма редкий бриллиант, стоимостью в миллиард зелени.

Дело обычное. Пустяковое. Я бы даже сказал привычное для нашей шайки.

Но именно в этот день что-то пошло не так.

Нехорошее предчувствие с раннего утра уже вытрахало мне все мозги.

— Димыч, завязывай нах*й с порошком, я тебе как брат советую! — перед нападением на ювелирную, по-хорошему предупреждаю друга.

У него зрачки с позавчерашнего вечера до сих пор расширены до предела, как два сраных очка, у двух негров.

— Спокуха, у меня все под контролем. — Кивает, натягивая на красную, от передоза рожу, трикотажную балаклаву. — Ты лучше за собой следи, чемпион.

Помнишь наш разговор, по поводу твоей девки?

Вот не нужно ему было будить зверя. И так на пределе. Когда я чересчур взвинчен, во время дела, могу натворить тучу чертовых глупостей.

— Хватит лясы точить, время не резина. Погнали! — хорошо, что в разговор вмешался Макс.

Мы практически перегрызли друг другу глотки, как бешеные псы, если бы не ребята.

Бред!

Меня буквально штырит, буквально рвёт в клочья от необъяснимой тревоги!

Но вопреки внутренней чуйке, я все равно хватаю ствол и шурую к чёрному ходу ювелирки. Сегодня мы довольствовались стволами, так как риск быть замеченным был минимальным.

Но мы не оценили степень риска. С похуизмом отнеслись к очередной, до тошноты привычной, «рыбалке». Вот что случается, когда ты уверен в себе так, словно ты есть долбанный всемогущий Бог!

Вырубили сигнализацию и гуськом скользнули внутрь магазина.

Пока близнецы разбивали витрины и наполняли мешки добычей, я, вместе с Максом, устанавливал взрывчатку на сейфе, а Димон дежурил возле входа.

Это было непростительной ошибкой, оставлять его на стрёме.

Димыч подсел на кокс совсем недавно. Мне это не понравилось. Каждый день я думал о том, кто же из нас скопытиться первым от такой-то «сладкой» жизни.

И я не ожидал, что это будет именно он.

Через пару дней он заявит мне об идее для нового заработка.

Именно это станет последней точкой в моей нынешней жизни.

Придурок предложит мне массово впаривать свою говно-пыльцу.

Ребята поддержат. Но я… Ни за что в жизни.

Ненавижу наркоманов. Уж лучше грабить, чем распространять эту дрянь по всяким там помойным закоулкам несчастным бомжам или богатеньким мажорам.

Просто я знал, что от такого бизнеса становишься зависимым.

Осталось последнее дело… Крупное! Которое должно произойти на днях. Я соберу нужную сумму и все. Конец. Жирная точка.

Украду Соньку, и мы с ней рванём хоть на край света!

***

Как бы не так. Прекрасные планы! Чудесные, бля, мечты!

И такое херовое исполнение.

Когда-то лафа должна была кончиться. Я всегда знал, что зло наказуемо, но не мог остановиться. Это как один укол анаболика… Раз сделаешь, увидишь результат, и уже не остановишься! Зачем усложнять, если можно упростить?

Зачем качаться десять часов в сутки, жрать одно мясо и сидеть на строжайшей диете, если можно всандалить месяцок-другой гормон роста и получить мгновенный результат, за каких-то там пару месяцев... а не лет?

Зачем пахать на заводе, гробить свою спину, подчищать мусор или сортиры, если можно спокойно пойти и взять у других то, что тебе хочется?

Вот мы и нашли легкую тропу на пути к богатству.

Ещё немного… ещё чуть-чуть! И завяжу! Всегда ведь можно вовремя остановиться?

НИ-ХЕ-РА.

Нельзя.

Один раз украдёшь… считай, ты уже одной ногой в Аду.

***

Это случилось резко и неожиданно. В магазин вломились две крупные фигуры с пушками и началась перестрелка. Мы прятались за прилавками и отстреливались до последнего патрона. А всё потому, что Димыч протупил.

Задание показалось ему слишком простым. Мы не были уверены в том, что в сейфе спрятан алмаз. Мы доверились слухам. Никто бы не стал прятать такое сокровище в сраном Мухосранске, в самой жопе, на окраине города! Именно поэтому Потрошитель снова нюхнул, провтыкав явление нежданных гостей.

ТВОЮ Ж МАТЬ!

Я не хотел становиться убийцей. Нам повезло, что мы не взяли автоматы…

Иначе, я бы стал им.

И у нас, и у них закончились патроны.

Макс ранил одного пидара в бочину, отчего тот истошно застонал. А Егор, подкравшись с тыла, въебашил ему свой коронный хук с правой в голову и за секунду вырубил как младенца.

Но его напарник оказался той ещё проворной сукой!

Ребята были натасканными, подготовленными. Удары чёткие, сильные, ловкие.

Видать, бывшие морпехи в отставке.

Димыч, коксовый упырь, решил загладить вину. Поэтому он первым бросился в рукопашную. Но из-за передоза тотчас же получил смачных люлей. Я испугался за дебила. Потому что у охранника в руках блеснул нож. Бросился на подмогу, зная, что двое на одного в рукопашном — это свинство, схватил за шиворот брата, оттолкнул в бок, и тут же почувствовал острую болевую вспышку в области сердца.

Ублюдок всё же полоснул меня по груди. Но… лишь слегка. Повезло.

Пока мы били друг другу рожи, никто из братьев не вмешивался. Они собирали остатки выручки и, в конце концов, подорвали тот чёртов сейф.

В момент взрыва я отвлёкся… Бритоголовый пидар заехал мне по виску и я, разебашив спиной витрину, проучил частичный нокдаун.

Бляяяяяя!

Если день не заладился с утра, значит он будет паршивым до самого вечера.

В этот момент Димыч очнулся от временного наркоза. Находясь под кайфом, он с хриплым орлом, набросился на охранника, повалив чмыря лицом на стеклянный шкаф.

Схватил противника за шею… Несколько ударов головой о стекло… Последний сдавленный хрип… И… могильная тишина.

В этот ком кошмарный миг я понял, что произошло нечто ужасное.

Я понял, что именно в этот миг оборвалась человеческая жизнь.

В висках противно загудело, в глазах почернело.

Слишком поздно. Охранник мёртв. В его горле застрял крупный осколок стекла, и бедолага просто захлебнулся в собственной крови.

А Димка… он не понял, что сейчас только что произошло.

Протрезвел, когда я схватил его за шиворот и прижал к стене, огрев хлёсткой пощёчиной:

— Остановисьььь! Мы не убийцыыыы! — рычал, тряс, наотмашь лупил друга по лицу, но он лишь мычал и рычал, не в силах прийти в себя.

Он сделал это в состоянии аффекта. Сам даже не понял, как так вышло.

— Я… Я не х-хотел, бро… За тебя испугался… — Опомнился, когда там, на полу, увидел обездвиженное тело, истекающее кровью.

— Уходим!!! — крикнул Антон, сгребая награбленные трофеи в обе руки. — Они уже тут.

Снаружи послышался нарастающий вой сирен.

Всё происходящее для меня транслировалось в какой-то удушающей дымке.

Я думал, что, когда вернусь домой, лягу в кровать, усну, а на утро, когда открою глаза, пойму, что сегодняшний страшный вечер мне просто приснился.

Но я не смог уснуть. До самого утра.

Ворочался в постели, молотил подушки изодранными в кровь кулаками, разрывал на куски простыни, ненавидел себя!!! И вспоминал глаза того несчастного парня. Открытые нараспашку, безжизненные, мёртвые.

В которых больше не было жизни. В них был лишь страх.

Он погиб. Жестоко, хладнокровно. Погиб ни за что.

И в его смерти виноваты мы.

Целый день я не находил себе места.

Думал, что если увижу ЕЁ… меня отпустит.

Нихуя.

Боль не отступала, а нарастала с ещё большей мощью.

Но я старался не выдавать своих истинных эмоций, держал их строго под замком.

Господь всё видит. Господь всё знает. Он за нами наблюдает… И покарает.

Скоро она тоже узнает.

Доказательство тому — репортаж с экрана грёбанного ящика, который Соня успела посмотреть. До того, как я разнес телек в щепки.

Пидары начинают раскапывать яму с навозом.

Нужно предупредить парней. Нужно срочно сваливать. Залечь на дно. Затаиться мышами, как обычно, после сытного ужина.

Но я не мог смириться с тем, что мне придётся просто исчезнуть из её жизни. Навсегда. Исчезнуть, не сказав и слова.

Чтобы не потерять Кроху, я продолжал трусливо убеждать себя в том, что смерть охранника… это просто нелепая случайность. И что воровал я для благих целей.

А бежать из города в одиночку… передумал.

И это была моя ошибка.

Уж лучше бы сбежал.

ГЛАВА 16.

— Глупая, упрямая девчонка! Не окажись бы я рядом… Больно представить, чтобы с тобой случилось, если бы я чисто случайно не решил прогуляться! Тебе что, девять лет? Почему ты такая упёртая, Соня??

Вот сейчас самое время расплакаться. Мужики очень остро реагируют на женские слёзы. Покричит-похамит, потом будет в ноги кланяться.

Зажмурилась, всхлипнула, сжав в кулак ту самую руку, из которой торчала игла.

— Прости… — шмыгнула носом, — Я вообще практически не помню, что со мной произошло. Помню, что какие-то неотёсанные придурки приставали в баре, а когда я выбежала на улицу… дальше вот не помню.

Давид оскалился. Вены на его мощной шее выдулись опасными змеями:

— Так значит утырки ещё и в баре клеились?! Хорошо, что я об этом не знал. Иначе ночью пришлось бы собирать братву и везти их вонючие трупы в лес, а затем отправиться по району на «зачистку», в поисках аналогичного говна.

Он балансировал на пике эмоционального взрыва. Ругался, периодически постукивал кулаками друг о друга, ерзал на одном месте, даже порыкивал, подражая лютому волку. И всё... ради меня?

Неужели я и вправду ему небезразлична? Ну не может такой популярный, обласканный бабским вниманием мажор с первого взгляда влюбиться в никому не нужную замухрышку. Или, я просто себя недооцениваю, не уважаю. Если бы в моей внешности всё было бы настолько печально — те подонки обошли бы меня десятой дорогой.

— Давид… я виновата, — пустила первую слезу, натягивая до носа одеяло, — Прости. Из-за меня и ты чуть было не пострадал. Больше так не буду. Больше не вернусь в тот барыжник.

Наконец, его мраморное лицо расслабилось, в глазах появилась чистая жалость. Тёплые пальцы упали на мою щёку, бережно погладили синяк на левой скуле.

— Я никого не пощажу, я найду ублюдков снова, если анализы... с ними будет не все ладно. — В полтона, предупреждающе.

— Анализы? — изумленно.

— Тот шприц, Соня… Это не шутки, пойми! Не понятно, чем дибилоиды могли тебя кольнуть.

Я задрожала, ощутив, как лёгкие сжались в крохотную губку и стало реально нечем дышать.

— Что случилось? Что они сделали? — руки неосознанно прошлись по всему телу и тогда я нащупала на шее шершавый пластырь.

— Не волнуйся, память скоро восстановиться, когда лекарство полностью очистит твой организм от наркотика. Вовремя успел поставить капельницу. Кто знает, какая была бы реакция.

Он говорил то, что должен был сказать, но со стороны казалось, словно запугивает.

— Я увидел тебя возле остановки, когда мрази зажали тебя со всех сторон своими потными телами, пытались обладать… СУКИ! А потом один из долбаёбов всадил тебе шприц в шею.

Исходя из матов, ему было сложно мысленно проживать заново вчерашний проклятый вечер.

Нервно охнула, напрягая извилины, но тут же поморщилась от феерической головной боли. Лучше бы я никогда не вспомнила эту жуть! Но вопреки желаниям, воспоминания потихоньку начали возвращаться.

Давид как-то чересчур сильно сжимал в руке телефон, думала — раздавит. Периодически поглядывал на экран, нервно ерошил волосы. Мужчина всегда так делал, когда нервничал — трогал свою чёлку и сжимал челюсти. Эти привычки я успела выучить за короткий промежуток времени, от начала нашего знакомства до сегодняшнего дня.

— На дом вызвал одного знакомого частного доктора. Но капельницу сам поставил, ещё до его приезда. — Горделиво фыркнул, скрестив свои огромные бицухи на выпуклой груди, — Когда только начинал махаться, часто получал по роже. Жизнь всему научила. Но это было давным-давно. Я тогда даже не знал, что такое «джеб» и как его правильно исполнить. — Похвастался.

Когда мужчина закончил рассказ, я вдруг осознала, что, исходя из времени суток, за окном уже было часов десять утра. Выходит, я провела у него дома всю ночь.

У. Него. Дома.

О. Богииии!

Мама там наверно на стены лезет от ярости!

Будто мысли прочитал, мой спаситель сказал:

— Я позвонил Карине, а с твоего телефона написал смс маме. Карина перезвонила твоей матери и подтвердила, что ты будешь ночевать у неё. Так что не парься.

Фууух!

В этот роковой момент я будто заново родилась.

Чёрт меня дери! Как же сильно я тебя люблюююю!

Когда Давид рассказывал свою историю, то в этот момент расхаживал по комнате. Затем плюхнулся на стул, откинулся на спинку, широко расставив ноги.

— Даже не знаю, как тебя отблагодарить. — Смущённо улыбнулась, а он, с некой лукавостью, зыркнул на свою неожиданно выросшую ширинку.

Огромный холм, обтянутый тесной джинсой, вырос буквально из ниоткуда.

— Просто больше никогда не смей мне перечить. И умоляю! Никогда не устраивайся на работу в подобные дебри.

— Обещаю. — Кивнула, чувствуя, как на ресницах скапливаются тяжёлые капли моего жидкого восхищения.

Никто и никогда не делал для меня ничего подобного.

Именно поэтому я разилась взорваться от слёз.

Внезапно «айфон» в его мясистой ручище настойчиво завибрировал.

Давид быстро ответил на звонок.

— Да. — Взволнованно. — Понял. Спасибо.

Общение по телефону длилось не больше пяти секунд.

После разговора он обмяк на стуле, откинул голову назад, издав глубокий, томный выдох и провёл ладонями по покрытому испариной лицу:

— Анализы пришли. Отрицательные. Шприц был стерильный.

Я точь-в-точь повторила его выдох. Закрыла глаза, пытаясь не акцентировать внимание на бешеном тарахтении сердца в груди.

— Спасибо ещё раз. — Мне мгновенно полегчало. — Отвезёшь меня пожалуйста домой?

— Отвезу. Через час. После того, как накормлю завтраком.

— Давид… — когда он направился к входу из комнаты, я жалобно застонала, тыльной стороной ладони вытирая влагу на ресницах, — Прости меня. Я больше ни ногой в тот бар. Я на всё согласна. Только успокойся. Мне кажется, что ты сейчас просто лопнешь от выгорания!

— Я постараюсь, Крошка. Но меня ещё дико штырит. В подобной ситуации поможет только качалка, выход на ринг, или же… дикий секс. Без резинки.

Скрылся в дверном проёме, а у меня, к черту, все внутренние органы живём сгорели, стоило только услышать его шокирующее заявление. Особенно заныла и завибрировала промежность, вместе с набухшими сосками.

Дикий секс.

Без резинки.

Кажется, я сама только что получила бесконтактный оргазм от его пошлых, но таких горячих слов.

***

После завтрака Давид посадил меня в свою тачку, на переднее сидение и заботливо пристегнул ремень безопасности. Самочувствие заметно улучшилось, настроение тоже. Чашка свежеприготовленного кофе помогла справиться с депрессией, а омлет с ветчиной и грибами прибавили сил и физической энергии. Кстати, готовил этот «Ходячий Идеал» намного лучше меня. Из меня куховарка так себе… Я всегда нахожусь в движении, всегда куда-то несусь, сломя голову. Поэтому предпочитаю питаться в столовках.

Когда решаю что-либо состряпать — моя похлёбка пригорает.

Таким образом, только что разрушился ещё один стереотип, из ряда «внешность не главное», «мы судим только по первому впечатлению». Если тебе перешёл дорогу огромный, перекаченный мужик, чьё габаритное тело было сплошь покрыто татуировками, то значит он, скорей всего, бессердечный, чертовски опасный бандюк.

Но отчасти это большое заблуждение. Некоторые люди выражают свой внутренний мир через внешность. Такие люди стараются не сливаться с типичной серой массой нашего инфантильного общества. А мы, штампованные мыши, забрасываем их ярлыками безнравственности.

Потому что они не такие как все.

У Давида есть сердце. И оно невероятно хрупкое, чувственное.

Он сделал для меня за два дня больше, чем моя мать за всю жизнь.

Поэтому я «подсела» на моего спасителя с ещё большей страстью.

Бесстрашный герой, он выбил меня из лап отморозков, явившись буквально с небес, будто почувствовал, что я попала в беду. А затем, реактивно позаботился о моём здоровье. И… даже о том, чтобы мать ничего не узнала.

***

Мой спаситель жил на окраине города в частном секторе. Без навигатора его дом было бы сложно отыскать. Но мне здесь невероятно понравилось! Мужчина снимал жильё вдали от шумного центра города, вблизи соснового бора. Тут было тихо, спокойно, дышалось легко и свободно. Сам коттедж был современным, уютным. Внутри — абсолютная чистота. Глаз не оторвать!

Мне вдруг стало безумно стыдно!

Потому что в этом плане я была абсолютной противоположностью мужчине.

Жила в трёхэтажной хрущёвке, в замызганном райончике, в котором со дня его застройки забыли проложить асфальт. Прям как в деревне! А в комнате у меня царил настоящий кавардак! Времени не хватало даже на уборку.

Чёрт возьми!

Да я оказалась той ещё засранкой!

Божееее, как же стыдно!

Если бы он случайно оказался в моей конуре — думаю перестал бы назвать меня Крошкой.

Свинюшка… — это прозвище подошло бы куда больше.

Когда мы отъехали от дома, Давид достал пачку «Мальборо», приоткрыл окно, собираясь закурить.

— Не против? — покрутил перед моим уставшим лицом пряную табачную палочку.

Отрицательно тряхнула волосами. Сейчас я была не в лучшей форме, касательно внешности. Но хоть немного успела привести себя в порядок. На мне по-прежнему была надета уродливая форма официантки. Розовая. Ненавижу этот гомосяцкий цвет. Волосы небрежно растрепаны, а под глазами синяки, размером с переспелую сливу.

Красотка, одним словом!

Радует лишь то, что после его этой самодельной капельницы самочувствие действительно улучшилось.

Ну ей-Богу! Прям мастер на все руки! Идеальный мужик.

— Вообще, планирую бросать курево. Нервный очень. Сегодня, ну никак. Сама понимаешь. Не хочу тебя пугать, но умения имеются кое-какие проблемы с самоконтролем гнева. Именно поэтому я на ринге чертовски хороший ублюдок. — Чиркнул зажигалкой, делая первую затяжку, — Сори. Я за здоровый образ. А пиво, так иногда, только на выхи. Когда я стал жить на улице… меня часто пресовали. Тело и кулаки — это всё, что у меня было. Моё единственное оружие, чтобы противостоять таким пидарам. — Откашлялся, потому что снова матернулся в присутствии девушки, — Прости, детка. Вырвалось. Я сейчас на курс сел, поэтому иногда вообще не могу себя контролировать. Особенно после вчерашнего, блять. Пиздец как пересрал из-за тебя! Такая вот херь. — Секундная пауза, — Блин, прости! Снова ругнулся.

Теперь мне вот стало как-то реально страшно находится рядом с ним. Особенно когда эта «стальная машина для убийств» злился.

Он все ещё не мог прийти в себя, после случившегося. За полчаса езды Давид скурил половину пачки. Нервничает. Руки на руле дрожат, ходят ходуном, в глазах по-прежнему пылает адское пламя, а в душе наверно твориться нещадный Армагеддон.

Теперь понятно почему на ринге все победы принадлежать ему. Ведь он сущий дьявол, когда находится в гневе. Страх и ужас! Ядерная бомба быстрого реагирования. Я очень сочувствую тем, кто завтра будет биться на ринге против

этой озверелой демонюги.

Хотя, если честно, он такой милый, когда материться, а потом извиняется. А я — влюбленная идиотка! Потому что мне до одури это нравится!

Давид выбросил недокуренный бычок в окно и метнул в меня сердитым взглядом, прежде, чем снова начать читать нотации.

— Больше ты там работать не будешь. — Решил вдруг напомнить. Я сам тебя буду обеспечивать. — Выхватил из рук сумочку, всунул в боковой карман приличную пачку купюр, а у меня глаза на лоб перекатились, дыхание сбилось от этого наглого зрелища. — Если этого мало, просто скажи. Не хочу, чтобы ты в чём-либо себе отказывала. Завтра можем пробежаться по магазинам. Я просто сплю и мечтаю о том, чтобы купить тебе новые шмотки, которые сделали бы твоё кукольное тельце ещё краше. Вкусной конфетке ведь нужна красивая обертка! Так ведь?

Вот наглец! Перешёл в наступление, сбив меня с колеи!

И как только у него так получается? Без капли смущения.

Пальнул в меня лестью, словно из автомата.

— Не надо. — Забеспокоилась, но деньги обратно вытаскивать не стала. В этот миг он бросил в меня настолько испепеляющий взгляд, что я словно живьём сгорела, — Ты что! Я чувствую себя какой-то шкурой…

— Прекрати! Я просто хочу о тебе заботиться. — Властный бас, наполнился сталью.

И…

Кажется, он снова сорвался. Взбесился. Практически утратил самоконтроль.

Громкий взвизг колодок, Давид резко нажал на тормоз, вытянул передо мной руку, оберегая от опасного рывка в сторону приборной панели.

Позади кто-то недовольно посигналил.

Но когда Давид распахнул дверь и с яростью выскочил на дорогу, на ходу срывая со своего мощного тела кожанку, та машина, тормознувшая позади нас, быстро сорвалась с места, обогнула «Гелентваген» с левой стороны и умчалась прочь.

Глядя на эту дикую картину, я превратилась в бетонный столб.

Тот немолодой водитель старушки «Лады», который с психу посигналил нам в знак недовольства, от того, что Давид ни с того, ни с сего дал по тормозам, явно от страха наложил в штанишки, когда увидел кого именно он побеспокоил своим пиканьем.

Боксёр агрессивно стиснул челюсти, взъерошил свои непослушные лохмы и снова прыгнул в тачку. А затем, резко поддался вперёд, так, что наши носы практически столкнулись друг с другом:

— Давай встречаться.

Горячее дыхание ошпарило мои губы.

Два короткий, но таких взрывоопасных слова! Он не спрашивал. Он больше утверждал. Сейчас отрицать что-либо — всё равно, что плюнуть ему в лицо и надавать хлёстких пощёчин.

Если честно, я до жгучей агонии внизу живота, ждала этого предложения.

Но, пока что решила, чтобы он ещё немного побегал за мной, для ещё большего разогрева интереса.

— Я ведь даже не знаю тебя. — Сглотнула острый комок в горле, глядя в насыщенные, тёмно-янтарные глаза сущего демона, — Не знаю кто ты и чем занимаешься.

— Тогда приходи завтра в спорт зал. Посмотришь, чем я занимаюсь. Заодно и познакомишься с моими братьями. А вечером можешь посмотреть наши бои.

Только теперь займёшь «ВИП место».

***

Я снова попросила мужчину высадить меня в соседнем дворе — по-прежнему боялась, что мать узнает с каким жутким демоном связалась её «примерная» дочурка.

Мы попрощались. Завтра он обещал забрать меня из университета, чтобы показать, где находится его спортзал и заодно познакомить с братьями.

Вышла из машины, осторожно хлынула хлопнула дверью. Железный зверь резко сорвался с места и, просигналив, скрылся за поворотом.

Вся моя смелость мигом улетучилась. Коленки задрожали, пришлось схватится за стену, чтобы не свалится на пол от переизбытка эмоций.

Какой же он все-таки чертовски опасный тип! Но такой сексуальный!

И хорошо, что я не запомнила, как он разделался с бандой хулиганов. Это была бы травма на всю жизнь.

Почему хороших девочек тянет к плохим мальчикам?

Какой-то сумасшедший закон притяжения!

И я теперь в его власти.

С минуту постояла, завороженно глядя туда, где недавно мелькнул чёрный внедорожник, сделала глубокий вдох, успокоительный выдох и развернулась, чтобы побежать в сторону своего двора, как вдруг мне в спину снова кто-то посигналил.

Когда я обернулась, не поверила своим глазам!

У обочины проезжей части, в паре метров от моего местонахождения, остановилась красная «Мазда». А за рулём… за рулём сидела и светилась от счастья КАРИНА.

— Какого лешего! Карина?! — подбежала к машине, отказываясь верить собственным глазам.

— Здаров, подруга! Как житуха? — Сквозь приспущенное стекло девчонка кивнула, мол «запрыгивай», а сама в это время похлопала ладошкой по рулю, хвастаясь обновкой.

Быстро забралась внутрь, готовясь завалить эту высокомерную куклу уймой вопросов, но перед этим с завистью обладала приборную панель новенькой иномарки, убедившись, что у меня нет проблем со зрением.

Карина, выдавив довольную ухмылку на размалёванном косметикой лице, тут же ответила, будто прочитала мои мысли.

— Буйный подарил! — хихикнула, направляя на себя зеркало заднего вида, поправляя непослушные ярко-рыжие локоны, торчащие из-под вязаной шапочки.

— К-как? Невероятно!

Сказать, что я была в шоке, значит ничего не сказать.

— Сама в ахуе! Парень реально залип на меня. У нас с ним типа любовь.

Как я её понимаю. Потому что испытываю практически аналогичные чувства, в отношении Давида. Вот только в отличии от подруги, я не собираюсь сию же минуту нырять в омут с головой и раздвигать ноги перед человеком, которого практически не знаю.

— Слушай, Карина, а тебя не смущает некий нюанс… — короткая пауза, резко повышаю тон, — Откуда у них столько денег? А если они бандиты? Серийные убийцы, маньяки или торгаши наркотой? — пытаюсь заставить подругу включить мозги, чтобы она потом не страдала от разбитого сердца, если вдруг, не дай Бог, мои предположения подтвердятся и Буйного упекут на нары.

— Вот ты смешная! Просто расслабляться... И поменьше втыкай вместе с мамкой в телек. Они боксеры. А в таком-то деле, которое пользуется сумасшедшим спросом, можно прилично зарабатывать.

— У них крутые шмотки, крутые тачки... И даже байки! — душу разрывало от взявшегося из ниоткуда беспокойства.

Черт возьми! И правда, откуда у них такие деньги?

Этот её новый парень, Максим, вот так вот просто взял и подарил малознакомой девчонке тачку! За что? За красивые глаза? Или потому что ей не противно глотать?

— Меня это не удивляет. А ты... просто завидуешь!

Может это Карина права, а не я? Мне следовало бы прекратить париться и повзрослеть, а не слушать мамкины наставления.

Убивают только в новостях. А Давид... Он хороший. Он самый лучший! Я это знаю, сердцем чувствую!

— К слову, твоя мать велела тебе передать, что она уехала в командировку на два дня. По работе. — Неожиданно перевела тему разговора.

— Странно. Это на неё не похоже! Может пока я дрыхла в постели, в гостях у особо-опасного бандита, мою мать выкрали пришельцы? А на её место подсунули другую женщину. Я просто каждую неделю писала письмо инопланетным захватчикам, с просьбой сделать обмен. И вот, они, наконец, меня услышали.

Подруга громко рассмеялась:

— Тебе чертовски повезло! Кстати, как всё прошло? — подёргала бровками, — Вы уже трахнулись?

— Сучка! Следи за словами! — зарычала, сжимая кулаки до хруста.

— Ааа, так значит нет! Судя по всему, ты так и ходишь неудовлетворённой, озлобленной целкой. Не тяни кота за яйца — чпокнись уже с кем-нибудь наконец, вмиг подобреешь!

Ей-Богу! Придушу сейчас! Совсем за языком не следит, паршивка, ругается, как чистокровная бомжатина в переходе.

— Ну окей, проехали. Твоя вагина, тебе решать… — Снова гоготнула, гадина.

— Да прекрати уже, Карина! Это не серьёзно! Ты лучше скажи, машина правда новая? Тебе её точно Макс подарил? — до сих пор не верила.

— Угу. Только что из салона. Заслужила. Я просто не мнусь перед богатенькими красавчиками. И тебе не советую. Иначе, продинамишь свой единственный билет в счастливую, беззаботную жизнь! И, кстати, я отлично делаю минет. Практиковалась на бананах. Мой рекорд — заглатываю двадцать см одним глотком и…

Я не выдержала. Легонько шлёпнула её по губам:

— Прекрати! Мне не интересно, — а сама не могу сдержать улыбку, — И тебя не смущает откуда у твоего нового парня столько денег?

— А мне нравится такая жизнь! И мне пофиг, как они зарабатывают.

— Да ты просто наглая шлюшка!

— Ты на себя посмотри!

— В этом и есть плюс женщин. Мы можем манипулировать мужчинами, навсегда забыть о значении слова «работа» и существовать за их счёт, ни в чём себе не отказывая, используя своё тело, свою хитрость в качестве мощных инструментов манипулирования.

— Наивная, ты преувеличиваешь.

— Мне просто нравиться брать в рот, я не вижу в этом ничего постыдного. Мне нравится доставлять мужчинам удовольствие. Я даже подумываю над тем, чтобы бросить учёбу.

— Ты реально сошла с ума! Ты ведь его практически не знаешь! — задыхаясь от возмущения.

— Я знаю, что он — это мощная смесь бесконечной силы, горы мышц, тестостерона. Этот парень умеет зарабатывать бабки, а ещё с ним я чувствую себя в безопасности. Больше мне ничего знать о моём мужчине не нужно. Я не лезу в их дела. И тебе не советую. Мужики не любят, когда бабы суют свои любопытные носы туда, куда совать опасно.

— Ладно. Всё с тобой ясно. — Устало выдохнула, глядя на цифровые часы на навороченной панели. — Мне пора. Ещё нужно сделать реферат и перевести кое-какие тексты по английскому.

Прощаясь, Карина чмокнула меня в щёку:

— Так ты завтра пойдёшь на бой?

— Не знаю…

— Ты обязана. Даже если тебя тошнит от вида крови! Давид спас тебе жизнь. Дважды.

Вероятно, вертихвостка права. Тем более, мать уехала на два дня. А это значит, что я, впервые за девятнадцать лет, смогла почувствовать себя взрослой и свободной.

С мамой мы продолжали списываться по смс. Её срочно отправили на курсы повышения квалификации в другой город. Мне конечно же показалось странным — ни единого звонка, только сообщения, и то изредка.

Либо она что-то скрывает, либо, Аллилуйя, она наконец заметила, что мне не пять лет.

ГЛАВА 17.

[Давид]

Девчонка, без грамма стеснения перед окружающими, вульгарно обхватила ногами бёдра парня, скрестила их на упругих ягодицах спортсмена, и страстно вгрызлась губами в его влажные губы. Сначала Максим по-свойски шарил своими сильными руками по её гибкой спине, задирал футболку, оттягивал лямки лифчика, а затем, будто голодный пёс, с алчностью принялся массировать полную, налившуюся неистовым желанием грудь.

— Кхе-кхе! — откашлялась, перевела взгляд на один из орбитреков.

— Ой, Сонька, привет! — Карина резко опешила. Быстро-быстро потёрла ладонью губы, удаляя размазанную по всему подбородку красную помаду и дрожащими руками поправила горловину футболки, которая переместилась куда-то в область левого плеча.

— Здрасте… — Закатила глаза. В душе как-то стало неловко. Будто это меня застукали в подобном положении, а не её — бессовестную развратницу.

— Кажется, ты уже познакомилась с ребятами? — спрыгнула с тренажера, игриво улыбнулась, обвивая руками упругие бёдра своего нового парня.

— Ага. А где Давид?

— В душе? — паршивка лукаво подергала бровями, явно на что-то намекая.

Вспомнишь солнце, вот и лучик.

Походкой горделивого лидера в комнату явилось оно — несравненно совершенное существо с безупречным телосложением, изумительным цветом глаз и обворожительной улыбкой.

И как обычно, как только я его видела мне становилось нечем дышать.

Мужчина передвигался по залу в одних только джинсах, приспущенных на бёдрах, а футболку нёс в руках. Его непослушные волосы, как и тело, были влажными после душа, а по загорелой коже, цвета темной бронзы, стекали крупные капли воды.

От его близости я вся горю. Особенно там, между ног и в сосках. Меня штормит и колбасит. Как полоумная я пялюсь на его идеальный пресс и уже представляю, как порочно, как некрасиво я хватаю эти капли языком, облизываю и вылизываю каждый миллиметр божественного тела. Все до единой. Кончиком языка повторяя контур его интересных татуировок. Помимо татуировок на теле мужчины кое-где я вижу ещё и шрамы. Но меня это не отталкивает, а наоборот, я начинаю сатанеть от вожделения ещё больше.

Каринка, наглая сучка, задорно присвистнула, взглядом мазнув по его крепкой заднице, а затем одними губами, за его спиной, шепнула:

«А он чертовски горяяяяч! Бери, пока не остыл».

Потаскушка!

Ну погоди у меня!

— Как проветрилась? — от его грубого голоса, с брутальной хрипотцой, я, кажется, только что кончила в трусики. Теперь они мокрые. И мне немного дискомфортно. Такое ощущение, словно я их только что постирала, а высушить забыла.

— О-отлично. — Всё, что могу выдавить, заикаясь.

Улыбается. Ловко натягивает через голову футболку, берёт меня за руку и тащит к выходу:

— Тогда поехали отрываться! Надерем парочку задниц лузерам-неудачникам!

Вслед за нами шумной толпой вываливаются его названые братья, вместе с Кариной. Все. Их было четверо. А счастливая подружка на их фоне, чувствовала себя ну прям вылитой мадам современной Белоснежкой.

А что я почувствовала в этот момент?

Наверно то, что я теперь самая счастливая девушка на планете, окружённая жутко сексуальными, непобедимыми Гладиаторами.

***

В клуб мы приехали на трёх машинах. Теперь понятно почему здоровяки рассекали на джипах — для их габаритных тел разве что подошли бы автобусы или грузовики. Сначала меня захлестнули не очень приятные воспоминания… Но ради Давида я поборола свой страх. Потому что я знала, что теперь нахожусь в абсолютной безопасности. И он… он не позволит мне снова упасть.

Лишь ради него я заставила себя полюбить этот кровавый спорт, чтобы поддержать человека, который заставлял моё сердце колотиться сильней, который отправил мой разум на разноцветную радугу, а душу выкрутил наизнанку.

Перед нами вновь шумная толпа обезумевших фанатов. Сегодня в Подполье даже больше народу, чем в прошлый раз. Каждый зритель с нетерпением ждал встречи со своим кумиром Безжалостным. И каждый из них, включая меня, жаждал окунуться в магию безумных боёв.

Буйный сегодня отдыхал. Ему было поручено присматривать за нами с Каринкой. Что он и делал. Только поглядывал в основном за подругой.

Рывком посадил девицу к себе на колени, руками щупал ее между ног, а она, как умалишенная, задом скакала на его набухшем бугре и не стеснялась оставлять на шее верзилы засосы в виде фиолетовых гематом.

Вот ведь! Безбашенная на всю голову дурында!

Остальные члены «Неистовой пятёрки» отправились за кулисы, ожидая своей очереди, в том, чтобы показать свою мощь, свою силу, свои возможности.

Затаив дыхания, вцепившись ногтями в мягкую седушку кресла я с нетерпением ожидала выхода настоящей грозы! Моего разрушительного урагана!

Первым выскочил «Потрошитель». Он без особых усилий разорвал своих противников всего за каких-то там десять минут. Разорвал в прямом смысле этого выражения. Потому что его соперники летали по площадке как резиновые мячики, когда он выбивал из них внутренности. Это было что-то с чем-то!

Кажется, я даже видела, как некий кусочек чего-то вязкого, напоминающий желе, пролетел над моей головой и ляпнулся в одного из фанатов. Или у меня мираж, или это чья-то печень, над которой потрудился Потрошитель.

Затем на «сцену выскочили» близнецы - Молот и Наковальня.

Стало ещё веселей!

Они боролись против двух других амбалов. Таких вот извращённых парных боёв я даже не видела по телевизору. Или по интернету. Зрелище было жуткое. До тошноты. Они дрались похлеще, чем их брат Потрошитель.

Всё. Терпение закончилось.

До конца сражения я просто уткнулась лицом в колени, а ещё попросила Максима принести мне аспирин и воды. От шума, от ударов и этих адских воплей мой мозг практически взорвался на сотню кусков, превратившись в кашу, будто в каждую извилину затолкали по реактивной петарде.

Близнецы с гордым видом покинули ринг, не получив ни единой царапинки, а их противников в спешном порядке унесли на носилках. Кажется, кто-то в толпе испугано выкрикнул: «Скорей, звоните в скорую! У него блин шея на соплях болтается!».

Глубокий вдох и выдох!

Вдох… выдох!

Находясь у истоков обморока, я выхватила пакет с чипсами у Карины, уткнулась в него носом, задышала глубоко и часто, чтобы хоть как-то успокоиться, чтобы хоть на миг избавиться от этого дурацкого волнения!

Ничего не помогало!

Даже сгрызанные до мяса ногти.

Меня больше не мучила клаустрофобия, я привыкла к виду крови, ору толпы, матам и запаху спирта!

Тогда чего я боялась?

За Давида. Я боялась за него.

Боялась за то, что если вдруг что-то пойдёт не так… И он пострадает.

Самое интересное, как обычно, оставляли на конец вечеринки.

Свет в зале погас. На главном табло появились какие-то цифры, которые означали отсчёт времени от десяти до нуля.

3…

2…

1…

Яркая вспышка света, колонки взрываются от песни «Сумасшедший русский». Народ начинает верещать как резанный и танцевать под оглушающий трек.

Внезапно, моё тело прошибает электрическим спазмом, когда я вижу Давида, как он, боксируя и разминаясь на бегу, ритмичной трусцой приближается к рингу. В одних только черных шортах. Босой. Огромный. И агрессивный, как дикий медведь. Его руки были перебинтованы эластичными бинтами. Чёлка скрывает взрывоопасный взгляд, направленный строго на противника. Челюсти сжаты. Он сосредоточен и целеустремлён, от его огромного тела исходит жар ненависти. Он травит им своих врагов. И мне тоже жарко. Везде. Особенно в бедрах, с которых хлещет, как из подземной скважины. Я... я схожу с ума, и буквально проваливаюсь в бесконечность от мочи этой разрывающей энергетики.

На ринге Давид абсолютно другой. Не такой, как в реальной жизни.

Намного хуже.

Этот мужчина — зло в чистом виде.

Но такое сладкое и порочное зло.

Ради которого я готова продать собственную душу.

***

Одним ловким прыжком он преодолевает тросы ринга. Толпа взрывается! Кажется, словно каждый из тысячи человек, находящихся в зале, жаждал лишь его выхода. Фанаты любят Безжалостного. За то, что боец дарит им невероятные эмоции!

Его кулаки сжаты до вздутых вен на руках. Давид ссутулится. Плечи вперёд. Мышцы напряжены. Шаги властные, тяжёлые. А вот повадки — истинного зверя, доминанта, победителя! Он вёл себя так, будто уже выиграл этот бой. Который ещё не успел даже начаться. Уверенный, непобедимый ураган! Да он за минуту может разнести эту комнатушку в пух и прах.

Никто в этом клубе ему не ровня.

Никто.

***

Бешеный дьявол, весь такой агрессивный, опасный и жутко сексуальный выскакивает на «сцену» и ударяет своими стальными кулаками друг о друга. Да так, что искры летят во все стороны и сверкают в полутьме.

Кошмарная машина для убийств!

Кто-нибудь, молю, ткните мне в нос нашатырем! Я уже одной ногой в обмороке, а другой — в бездне исступления.

Он осатанело поднимает руки вверх, рычит, скалится, подкармливая народ новой дозой эмоций. От оглушающего шума у меня болят уши. А стены и пол вибрируют как при землетрясении!

Ещё несколько секунд Давид разогревает фанатиков — позирует, размахивает кулаками и прыгает по сцене будто одичалый зверь, а затем замирает. Когда в толпе находит меня. Когда наши взгляды встречаются, его глаза оживают ещё больше. В них я вижу целую вселенную. Дикую, страстную безбашенную! Он — вылитый Бог, властелин мира, непобедимый Гладиатор! Я ничуть не сомневаюсь в его способностях! Он поставит каждого своего недруга на колени, заставит признать превосходство Безжалостного, а затем, без особого труда, уложит мордой вниз и потратит на это дело не больше минуты.

Моё сердце начинает колотится как ошалелое, падает куда-то в желудок и трепыхается там в мучительной агонии, когда на платформу поднимается первый соперник. Мурашки бегут вдоль позвоночника, дыхание сбивается, а глаза начинают слезиться от волнения. Его соперник менее крупный, но ничуть не уступает маневренности Безжалостному.

— Встречаееем! РУКИ БАЗУКИИИ!

У этого мудака действительно огромные руки. Он умело ставили ими защиту. И также умело наносит удары. Но Безжалостный ловко уворачивается от подачек.

Бой длится около десяти минут. В конце концов Давиду надоедает играть с Базукой в кошки мышки. Подмигнув мне, мой громила наносит мощный джеб в висок врагу и за долю секунду отправляет лузера боком на пол.

Публика взрывается в агонии!

По залу проходит волна восхищения! Я тоже вскакиваю с места и верещу до привкуса крови в горле! В тот момент, когда судья поднимает руку Давида вверх, он смотрит на меня и улыбается. Открыто, лучезарно. Его буквально распирает от чувства гордости, а затем он шепчет одними губами:

— Это для тебя, Крошка.

Я тоже улыбаюсь. В словаре русского языка не нашлось бы даже самых ярких прилагательных, чтобы описать мои чувства в настоящий момент. Глаза сдавливает от слёз.

Господи!

Какая же я всё-таки счастливая!

— Даваааай! Больше крови, больше жестокости, мать твоююю! Покажи нам, Безжалостный! — Орут фанаты, окончательно сходят с ума.

И Давид входит во вкус, получая тройную дозу адреналина, вместе с их похвалой, их вниманием. Видимо, ощущает себя звездой мирового масштаба.

Благодаря чему, мой лютый монстр срывается, выплескивая на своего следующего противника шквал ярости и жестокости.

— А теперь, дамы и господа! Поприветствуем МЯСНИКАААА!

Чтоб тебя…

Офигеть!

Тросы скрипят и прогибаются под чьим-то приличным весом. На платформе появляется следующий «любитель получить по морде». У меня кружится голова. Этот Мясник больше похож на бойца сумо, из-за его заплывшей жиром талии. Неповоротливый, практически непробиваемый танк. Под звук сигнала, он прёт на Давида как грёбанный не убиваемый Титаник. В момент их первой стычки я зажмуриваюсь и от страха обмякаю на спинке кресла.

Не могу!

Это выше моих сил!

Хороший такой тренажёр для нервов подогнал мне любимый!

Спасибо ему огромное! Низкий поклон.

— Эй, курочка! Расслабься. Этот засранец ни за что не позволит никому подпортить свою мордашку. Тем более, перед тобой. Давид лучше собственными руками себе сердце вырвет, чем посмеет облажаться. Ты — его стимул выиграть пояс и войти в финал.

Буйный хлопает меня по плечу, якобы подбадривает. Его слова немного расслабляют. Но ненадолго.

Мясник идёт на таран, а Безжалостный… Он смеётся! Сначала уворачивается от удара, а затем делает выпад вперёд и его стальной кулак с треском ломает нос жиртресту.

— Ааааааа!

Жирдяй теряет равновесие. Ударной волной его швыряет на перекладину из тросов и непонятно каким образом, но он, этот неповоротливый тюфяк, делает кувырок назад и летит в толпу.

Публика верещит!

Публика в ахуе!

А я в параличном шоке.

— О, Богииии! Безжалостный, я хочу от тебя ребёнкааааа! — заверещала одна блондинистая шкурка, рванула на себе блестящий топ и швырнула в сторону ринга.

Я почувствовала металлический привкус во рту, даже не поняла, когда успела настолько сильно сжать кулаки, чтоб аж до хруста. Как будто кровь в жилах закипела до ста градусов по Цельсию, превращая моё тело в жерло пылающего гейзера, в тот момент, когда лифчик белобрысой шлюхи повис на тросе платформы для сражений.

И снова здравствуй, Госпожа ревность!

Следом идёт ещё один смельчак, и ещё один и ещё.

Безмозглое пушечное мясо.

Давид ведёт себя как хитрый лев, а все остальные для бойца — никчемные мелки мышки. Лениво с ними играет, забавляется. А затем, когда становится скучно, с лёгкостью давит лапой, оставляя лишь мокрое место и масштабный позор.

В общем — мазохисты без капли инстинкта самосохранения!

Безжалостный укладывал своих соперников как грудничков в кроватку перед сном. Только вот он не жалостлив на колыбельную. Вместо песен, одержимый демон окатывает их рыком, а вместо сладких поцелуев в губы — неудачники получают яростные хуки в челюсть.

С ума сойти…

Мой парень выкован из стали.

Кажется, я влюбилась в робота.

Меня трясет, меня колбасит и выворачивает наизнанку! Я получаю оргазм за оргазмом! Оргазм за оргазмом! Наблюдая за этим фантастическим зрелищем! Да кто он мать его такой??? Раз способен вызвать такие эмоции на расстоянии, отправив мою душу в рай одним лишь своим внешним видом, а тело довести до жгучих судорог между ног ни разу не прикоснувшись.

Чёрт побери!

С этого момента я стала фанатиком нелегальной бойни без правил.

Хотя до этого презирала подобные мероприятия.

Но всё же...

Дождь из чьей-то крови заливает ошалелую толпу. Что-то с глухим ударом ударяется о ручку кресла.

О, Богиии!

Я замирают, забываю, как дышать. Кажется, это выбитый зуб противника.

Не могу смотреть. Даже несмотря на то, что возбуждаюсь, когда Давид играет своими мускулами, когда наносит адские удары кулаками, когда орет и матерится…

Мне остро необходим свежий воздух! Небольшой тайм аут. Передышка.

Слишком много эмоций.

Слишком.

Встаю с места, но Макс хватает меня за руку:

— Нет. Он будет нервничать, если ты уйдешь. Хочешь, чтобы из-за тебя он убил человека?

Я хнычу от потрясения и падаю обратно на стул. Закрываю глаза, считаю до десяти, чтобы успокоиться, как вдруг слышу комментарии судьи в динамиках.

— Хук справа!

— Хук слева.

— Джеб, джеб, джеб!

— Апперкот!

— Ииии... Нокаут.

Звучит последний гонг. Последний участник отправился в больницу с переломом ключицы, а Безжалостному хоть бы хны!

Он улыбается. И смотрит лишь на меня.

Каждый раз, когда отправляет кого-то на носилки, обязательно мне подмигивает, мол говорит: «Это для тебя, детка».

— Матерь Божья! Леди и джентльмены! У нас нокаут! И снова победу одержал БЕЗЖАЛОСТНЫЙЙЙ! Десятую! Десятую победу подряд!

С ума сойти...

Я подпрыгиваю вместе с очумелой толпой и сама не замечаю, как со всей дури аплодирую победителю до синяков на ладонях.

А он... Он в этот трепетный момент сияет как полярная звезда на небе, когда судья держит его руку высоко над головой, а помощник судьи надевает на бедра нового чемпиона пояс с медалями.

ГЛАВА 18.

Когда он, застегнув ремень на брюках, окинув меня брезгливым взглядом, направился к двери, я бросилась к журнальному столику, схватила стоящую на нем вазу и, выгорая от бешенства, со всей злости бросила в спину подонку.

Поздно.

Со характерным звоном она ударилась о деревянную поверхность двери, разлетевшись на сотню крупных осколков. А он… он испарился. Я услышала лишь ненавистный щелчок замка. И теперь… осталась абсолютно одна.

Разбитая, истерзанная, униженная.

Проигравшая.

Одна. Брошенная. И запертая в темноте.

Но мне не хотелось так просто сдаваться. Тем более, если монстр был не прав. И вины в наших бедах было пятьдесят на пятьдесят. Поэтому, стоило только Давиду удалиться прочь, я тотчас же бросилась искать запасной выход и возможные способы спасения. Комната хоть и выглядела просторной, но была темной. Нет не темной… а до удушья мрачной, в которой находилось всего лишь две двери.

Одна — выход. А вторая… ванная комната.

Беззвучно рыдая, я бросилась под холодную воду в душевой кабинке, и с ненавистью принялась драть кожу мочалкой. Когда на раны, оставленные зверством Давида, попадала вода, меня сразу бросало в озноб от боли. Но эта боль, по сравнению с болью ментальной, была пустяковой ерундой.

Одержимый нелюдь!

Он брал и насиловал моё тело несколько раз подряд. Не давая отдышаться, не давая опомниться, чтобы приготовиться к новым мукам.

Два раза я теряла сознание. А один раз существовала будто в какой-то дымке, даже, порой, ничего не чувствовала. Словно умерла.

Но несмотря на кошмарные пытки, я получила два оргазма и возненавидела себя за это ещё сильней.

Посмотрела в зеркало — кожа в области лица, шеи и груди была красной. На шее уже отчётливо проявлялись темно-синие пятна от засосов и укусов.

Меня стошнило.

Коснувшись истерзанных в кровь губ кончиками пальцев, я беззвучно зарыдала, сдерживая вопль ужаса, чтобы МОНСТР ни в коем случае не услышал.

Он только этого и жаждет.

Моих слез.

Моих обречённых стонов.

Моих мучений.

Безжалостный…

Безжалостный!

Безжалостный!!!

Звучал жалобный вой в подсознании.

Только сейчас я поняла, что будет, если реально разозлить Давида.

Те драки в Подполье — так себе, детские забавы.

Я никогда не знала, какой он истинный. Какой он, на пике своей злости!

И лучше бы никогда не узнала!

Ведь до этого он прятал своего внутреннего демона глубоко в себе.

А сейчас, замок в клетке, что удерживала нещадное зло, был беспощадно сорван.

И сорвала его я.

Та, что решила бросить вызов МОНСТРУ.

***

Выскочив из ванной, чувствуя холодную дрожь в конечностях, я принялась лихорадочно искать свою одежду, спотыкаясь на каждом шагу. Ноги совсем не слушались. Подкашивались и заплетались. Пока я, будто запертая в ящике зверушка, металась из одного угла в другой.

Ничего не нашла.

Лишь рубашку Давида, которая валялась смятой под кроватью и какие-то тряпки, напоминающие мою бежевую блузку и клетчатую юбку, от которых остались лишь рваные лоскутки.

Кошмар!

Он разорвал мои любимые вещи как какую-то салфетку!

Давид действительно превратился в чудовище.

Никогда не думала, что когда-нибудь увижу любимого таким.

Другим. Страшным. На всю голову больным извергом!

Не было иного выхода, как взять его рубашку и надеть на своё, измученное зверскими пытками тело.

Демон лишил меня всего. Свободы, личного мнения, даже одежды!

Не голой же ходить, соблазняя дьявола на новые муки.

Взяла в руки вещь, коснувшись пальцами мягкого шёлка.

На долю секунды застыла, и крепко зажмурилась, прижав ароматную ткань к груди.

Его запах… Такой родной. Боже! Правда его запах!

Сердце в груди забилось навылет. А затем… захлебнулось в крови.

Я ведь думала, что больше никогда его не почувствую. Я давно уже как похоронила любимого.

Похоронила, но не забыла.

Я думала о Давиде каждый день! Вспоминая всё то самое приятное, тёплое и замечательное, что у нас когда-то было.

У меня остались лишь воспоминания.

И это было то самое тепло, та крупинка радости, ради которой я продолжала жить, которой наслаждалась в трудные минуты жизни и горького одиночества.

***

Не знаю точно, сколько прошло времени…

Здесь не было часов. Здесь не было даже света!

Я окончательно потерялась в реальности. Даже не знала, какой сегодня день недели и какое число.

Александр с мамочкой, вероятно, уже подняли на ноги весь город, узнав о моей пропаже.

Но где я нахожусь?

В каком городе? Может вообще в другой стране!

Я не знала и не понимала.

На улице сгустились сумерки. Начало темнеть. И комната, в которой я билась не на жизнь, а на смерть, тоже начала погружаться во тьму.

Желудок сводило и резало от голода. Но я решила, что не возьму в рот и крошки. Если хочет, чтобы я ела, пусть прекратит весь этот кошмарный Ад!

Пусть выслушает меня! Пусть выдаст нормальную одежду и обработает раны!

Сволочь!

Презираю!

Ненавижу!

Стонала, бросалась из одного угла в другой, хваталась за волосы и кричала в собственный кулак! Что дальше? Что со мной будет дальше? Он запер меня. Лишил всего. Даже света! Ведь когда я пробовала включить освещение в ванной — темнота. А потом убедилась, что во всей комнате тоже нет электричества.

Замок в ванной выдран с мясом. Заранее подготовился! Монстр!

Распахнула дверь балкона, но тут же впала в ещё большее уныние. Третий этаж. Высота приличная. Под ногами колючие кусты и забетонированная дорожка. Я не самоубийца, чтобы вот так вот, как трусиха, как слабачка, прыгать в объятия смерти, признав собственную вину!

Не я начала эту войну, Безжалостный.

А ты!!!

Когда врал мне.

Но ты решил иначе… Свалить всю вину на меня!

А сам?? Неужели думаешь, ты такой весь милый и пушистый??!

Пока я металась, как забитая, запертая в клетке птица с переломанными крыльями, зацепилась о край ковра и упала в озеро из битых осколков, оставшихся от вазы.

Боль на несколько секунд привела в чувства. Я смотрела на свои руки, которые начали обволакиваться красной жидкостью, взяла самый большой осколок, сжала так сильно что почувствовала, как он впился в ладонь до самой кости.

Единственный выход — сражаться.

Единственное оружие, что у меня есть, это этот осколок.

***

Смотрела на капающую крупными каплями алую жидкость и, кажется, сходила с ума. Даже не услышала, как щелкнул замок на двери и не заметила, как в комнату кто-то вошёл.

— ИДИОТКА! — оглушающий удар и страшный рык.

Давид стоял на пороге с подносом в руках. А когда увидел, кровь на полу и мою красную руку, выругавшись, с гневом бросил поднос в стену, а сам упал передо мной на колени и… отвесил хлесткий шлепок по щеке.

Голова дернулась вправо. А кожу словно ошпарило кипятком.

Голыми руками он вырвал из моих рук кусок от разбитой вазы, а я истерически расхохоталась, оценив его реакцию и испуг в широко распахнутых глазах, цвета ночи.

— Что ты делаешь? — хохотала и рыдала, наблюдая за тем, как он мчится к комоду, в котором копошится, вероятно, в поисках бинта. — Зачем тянуть... так ведь, Безжалостный!

Услышав последнее слово, он дёрнулся.

— Давай покончим с нашей войной… немедленно. Если не хочешь меня слушать. На вот… — Шврынула к ногам окровавленый кусок фарфора, — Прикончи прямо сейчас. Чего медлить.

Он застыл. Замер, как статуя, сильными руками сжимая край выдвижного шкафчика.

Спустя несколько секунд резко повернул голову вбок, полоснув по мне ярым взглядом, в котором шипели и смеялись все демоны Ада, и прыснул:

— Нееет, милая моя Крош-ка. Быстрая смерть слишком большой подарок для лицемерной предательницы, из-за которой я долгие годы тлел в тюрьме, день ото дня испытывая такие вершины боли, что тебе и не снились, даже в самом страшном кошмаре.

Медленно направился ко мне, а я по инерции начала отползать назад, к двери.

Даже не обращала внимания на то, что до сих пор лежу в куче осколков, как они впиваются в нежную кожу бедра, в голень, в стопы и продолжают резать ладони.

Когда я уперлась спиной в дверь, панически мотая головой, не желая слушать ту грязь, которой он с таким кайфом поливал меня с ног до головы, Давид быстро преодолел расстояние между нами и зажал меня в углу.

— НЕТ! — жалобный вопль сорвался с дрожащих губ.

Не могу сказать слова. Даже умолять не могу. В горле словно все обросло ядовитыми колючками.

За руку меня схватил и принялся перебинтовывать рану от пореза.

Властно так, без капли нежности. Но в угольных глазах демона сверкнула искра жалости. Тогда я поняла, что надежда всё же есть…

Надежда вернуть его грешную душу снова в тело, исцелив её любовью.

Брови мужчины буквально сошлись на переносице, а на лбу выступила испарина. Прикосновения обжигали. Так, что кровь сама по себе сворачивалась, без антисептика.

Закончив с перевязкой, неожиданно, Давид схватил меня за волосы, с силой сжал, дёрнув на себя и зашипел в ухо:

— Давай кое-что проясним… Давай расставим все точки над «i», малышка.

Я украл тебя — чтобы уничтожишь. Потому что ненавижу. Ты будешь моей развлекушкой и моей тряпкой. Потому что я… не прощаю предателей. А потом, когда надоест с тобой возиться, прикончу.

Толчок. Бьюсь затылком о стену и словно на миг умираю.

Мне страшно. Очень и очень страшно. До такой степени, что становится трудно дышать, а сердце… кажется я чувствую, как там, в груди, оно трещит и лопается, изливаясь волнами крови, уничтожая каждый орган.

— Я хотела тебя предупредить. — Жалобный стон срывается с моих уст. — Клянусь, я не знала, что за мной следят.

— Шшш, это уже неважно. — Горячий палец мужчины касается дрожащих и разбитых до ссадин губ. — Прошлое не изменишь. Из-за тебя погиб мой лучший друг, а остальные друзья загремели на зону. — Водит по губам кончиком мизинца, повторяя их контур, а я сижу как каменная, вжавшись спиной в стену, потому что ужасно боюсь! — Они меня ненавидят. Из-за тебя. И потому что я вышел сухим из грязи. А они нет… — Оттягивает нижнюю губу. Слегка входит в рот пальцем. Дыхание Давида учащается, в то время как глаза изверга наполняются бешенством. — Отец внёс выкуп только за меня. А мои братья… я даже не знаю, живы ли они!

Душа падает в пропасть! Когда он жестко впивается в мои скулы пальцами и снова целует, своим напористым поцелуем будто наказывает, будто сжирает всю мою жизненную энергию.

Мычу, вырываюсь, но чувствую себя бесполезным насекомым!

— Ты будешь жить в моём доме. Ты будешь никем. — Отстраняется, тыльной стороной ладони стирает капельку крови, оставшуюся на его полных губах. — Тряпкой. В которую я буду спускать, когда мне захочется.

Пауза. За которой следует очередной сокрушительный удар…

Словом. Пока ещё словом!

— Я буду трахать тебя до тех пор, пока ты не начнёшь молить о прощении. И до тех пор… пока не издашь последний вопль.

Выплюнув приговор мне в лицо, он быстро покинул комнату.

Слёзы хлынули по щекам.

Забившись в угол, зажав рот ладонями, я истошно закричала.

Нет! Нет! Неееет!

Почему?! За что! За что ты так со мной поступаешь?!

Я не верила своим глазам. Я презирала свой слух!

Это не Давид. Это настоящий дьявол.

Я не думала, что люди когда-нибудь смогут опуститься до такого дна. В котором с удовольствием будут купаться в ненависти, жестокости, беспощадности.

Нет. Это не Давид. Не тот заботливый, нежный мишка, которого я когда-то давно знала, любила и лелеяла. Теперь он бездушный черт из табакерки.

Он считает, что это я выбросила его, моего мишку, в грязную лужу и в ней же затоптала. Но перед этим... вырвала его сердце.

Всё не так!

Давид меня обманул. Первым обманул!

Кормил ложью, а я принимала эту ложь за любимый пудинг.

Так кто из нас должен стать тряпкой для битья?!

***

Я просидела в том темном углу практически целые сутки.

Ничего не ела. У меня ужасно затекли ноги и кружилась голова. Я потерялась во времени, я тонула в собственных чувствах. И я ослепла от слёз…

Давид пришёл под утро.

Услышав щелчок, я рефлекторно сжалась, чувствуя, как сердце заколотилось на грани агонии, когда на пороге появились остроносые ботинки, а в ноздри ударил запах табака и терпкого одеколона с ноткой морского бриза.

Давид оставил еду на столе. Не сказав и слова, даже не взглянув в мою сторону, просто ушёл.

Ему плевать какая я!

Забитая, избитая, истощённая. Униженная…

В одной лишь рубашке, надетой на голое тело.

Его рубашке! Просидела целую ночь на полу. Как собака.

В последний раз, когда мы виделись, он высосал из меня всю душу!

А в следующий… явится, чтобы получить мое тело.

И я была права!

К вечеру, когда комната начала погружаться в кромешную тьму, я снова услышала неторопливые шаги за дверью. Снова щелчок. И снова почувствовала запах боли, а в мышцах ощутила дрожь страха.

— Почему ничего не ела? — бросил с порога, с угрозой.

Но я молчала. Отвернулась к стене, уткнувшись лбом в колени.

— Я с тобой разговариваю! — терпение на пределе.

Не отвечаю.

Нет больше сил спорить с чудовищем

С чудовищем, у которого нет души.

Давид разозлился. Сорвался на бег. Рывком подхватил меня на руки и бросил на кровать, властно оседлав сверху. От неожиданности я все же вскрикнула. Но мне так не хотелось кормить его своей слабостью…

Неосознанно получилось.

— Ты будешь есть! Или я буду пихать в тебя еду насильно! — звериный рык в лицо, от которого по спине хлынул морозный озноб.

— Иди к черту! — практически плюнула ему в лицо, чувствуя, как скулы свело от ненависти, потому что он снова делал мне больно! До хруста сдавил запястья, а ногами сжал мои бёдра, как щипцами, отчего рубашка задралась до уровня пупка, открывая вид на нежную киску.

Не иначе, как провокация…

В глазах клятого демона тотчас же взорвался гигантский вулкан, а я будто получила инфаркт, живьём свалившись в кипящее жерло с лавой.

Он захотел меня. Он бросил мне приговор своим демоническим взглядом.

Мне некуда деваться. И бесполезно сражаться.

Разумом я понимала, что должна ненавидеть ублюдка.

Но вот душой… Истерзанной душой и искалеченным сердцем…

Я мечтала броситься в его объятия, целовать его губы, лицо и каждый сантиметр совершенного тела. Душить в жадных объятиях, рыдать в сильную грудью мечтая, чтобы пожалел, чтобы утешил и сказал, что безумно соскучился.

И сказал… «Крошка. Прости. Крошка, мне без тебя было до безумия плохо!»

Я, кажется, до сих пор не могу поверить.

Что ОН ЖИВ! ОН ЗДЕСЬ! Прямо передо мной.

Живой. Красивый. Реальный!

Но такой агрессивный...

— Идиотка! — схватил за горло, бросив спиной на подушки, — Если не поешь сама, буду кормить силой!

Захрипела. Но взглядом дала понять, что лучше умру с голода, чем спляшу под его дудку.

— Давай Давид! Сделай это… — по щеке покатилась слеза.

Я начала умолять его о смерти. А ведь когда-то… молила о любви.

Он прикусил нижнюю губу, тихо выругался и… отпустил мою шею.

В его руках появился кусок хлеба.

— Открывай рот, Со-ня. Не испытывай моё терпение!

Замотала головой.

— Прекрати, Давид. Давай просто поговорим. Пожалуй…

Я не успела договорить. Он быстро засунул мне в рот этот клятый кусок сухаря!

Поглубже! Ещё и ладонью сверху запечатал, чтобы не выплюнула.

В таком положении мы просидели несколько минут.

Я и вправду начала задыхаться, пришлось подчиниться, пришлось проглотить.

Он кормить меня насильно, лишая кислорода, тем самым демонстрируя безграничную власть.

На угрюмом лице бывшего во всю сиял долгожданный триумф!

Меня это разозлило.

Не хотелось сдаваться без боя!

В следующий раз, когда он затолкал мне в рот очередной кусочек говядины, я…

с ненавистью плюнула ему в лицо!

— Стервааа!

Боже!

Что я наделала!!!

Адреналин ударил в голову. Я думала, он меня просто размажет по стенке!

Но никак не ожидала, что монстр начнёт кормить меня другим способ.

Через поцелуи.

И никак не ожидала, что он, разозлившись, привяжет меня к кровати.

Психанув, Давид, нагоняя больше страха, разорвал наволочку на две части и с грубым напором привязал мои руки к спинке кровати.

В тот момент, я даже почувствовала, как мое лицо побелело от страха.

И только сейчас поняла… что на самом деле плохо знала бывшего возлюбленного.

Навалившись сверху, он дерзко распахнул на мне рубашку и с нереальным зверством уставился на обнаженное тело. А я… уставилась на его огромный бугор, из-за которого, казалось бы, я слышала треск, в штанах мужчины, такой же треск, с каким он рвал в клочья постельное белье.

Откусил кусок стейка и… с властным напором припал к моим губам, заставляя открыть рот, заставляя подчиниться, настойчиво проталкивая пищу в глотку наглым языком.

Дернулась!

Мысленно закричала, забившись в знак несогласия!

Но снова проиграла.

Потому что почувствовала сладкие искры внизу живота.

А их я чувствовать не хотела!!!

И влагу, выступившую на бёдрах. И острую резь в сосках.

И радужные пятна перед глазами. И учащенное дыхание.

Когда язык Давида ворвался в мой рот, пощекотав небо и кончик моего языка, внутренняя злость сменилась сумасшедшей эйфорией.

Раз за разом он впихивал в меня пищу, из своего рта в мой рот!

Впихивал… и целовал.

Сначала грубо и резко. Но потом… Эти животные ласки переросли в нечто большее, стоило ему только прикоснуться к моей груди, зарыться кончиками пальцев в волосы, услышать мой непроизвольный стон и почувствовать вкус желанного поцелуя.

Кажется, на какой-то волшебный миг мы оба забылись.

Оба растворились в забвении. Я, как больная идиотка, начала охотно отвечать на поцелуи этого ненормального оборотня, словно кто-то невидимый взял под контроль мое тело.

Давид тоже немного расслабился. Наши языки то сплетались между собой, то толкались… Мы то кусали друг друга, то нежно облизывали.

С ума сойти!

Что произошло?

Куда вдруг делась сумасшедшая ярость?

С каждым новым сильным «толчком» еды внутрь моего горла, мужчина становился более ласковым. А когда в тарелке не осталось и крошинки, я вдруг расстроилась.

Вот идиотка…

Даже не заметила, что съела абсолютно всё. До последней крошки.

А ещё, я не заметила, как руки Давида накрыли мои бёдра и, заскользив по влажной, от этих сумасшедших пыток коже, направились в сторону промежности.

Из груди вырвался сдавленный вопль, ноги невольно раскрылись навстречу изумительным ощущениям, голова откинулась на подушки, а поясница прогнулась в изящном изгибе, когда я почувствовала властные прикосновения к клитору.

— Презираю тебя… Лживая ведьма! — резкий толчок пальцем вглубь горячего, мокрого лона. — Но хочуууу!

Связанная, лишенная любой возможности к сопротивлению, я полностью подчинилась власти Давида. Особенно, когда он начал таранить меня пальцами. Сначала одним. Потом сразу двумя.

Одной рукой — врезался вглубь лона, а второй — исступленно натирал клитор и мокрые, от запредельного возбуждения, складки, пока я не услышала характерные хлюпающие звуки.

— Какая же ты грязная и мокрая! — наращивал темп, с такой алчностью, с такой дикостью, что я готова была кончить за долю секунды. — Сучка!!!

Господи!

Взрыв! Горячий, острый, такой внезапный, что я не смогла сдержать крик!

Хоть и кусала язык, губы кусала, чтобы не порадовать изверга своим поражением.

Но тщетно.

Он только что изнасиловал меня пальцами.

А мне это, к слову, понравилось.

Я как будто вернулась в то самое время… когда мы были счастливы.

И любили… Когда мы были единым целым.

— Что, Крош-ка! Нравится? А?? Тоже так дико кончала, когда узнала, что я сдох? Когда трахалась со своим ёб*нным мужем, когда меня в тюряге забивали ногами и гасили шокерами, как какое-то безмозглое животное?!

— Нет. Не кончала! Никогда на кончала! — и плюнула в лицо, глядя глаза в глаза, в чёрные страшные зрачки, в которых плясала сама смерть.

Давид лишь расхохотался, а моё ничтожное сопротивление его просто забавляло.

Он продолжал насаживать меня на себя с резкими, хлюпающими звуками. И смотрел исподлобья, не моргая, будто резал изнутри.

Я дрожала и одичало сжимала его пальцы внутри промежности, он скалился и толкался в пульсирующие глубины до самых фаланг. А затем вдруг… ловко клацнул застежкой ремня, забросил мои ноги к себе на плечи и быстро толкнулся в обмякшую мякоть лона твёрдым, эрегированным членом.

— Бл*ять!

Возбуждение тут же потухло, когда я почувствовала сильные, резкие толчки, когда Давид, пружинистыми и скоростными рывками, начал вдалбливаться в меня на всю свою огромную длину.

— Дьявол! — выругался.

— Не надо! — задыхаясь взмолилась, когда он вдруг вышел и, освободив руки от пут, перевернул меня на бок, сунув под живот подушку.

— Молчи! — с угрозой, недовольно.

Задергалась под этим тяжелым, горячим телом, но в ответ, Давид ещё сильнее придавил меня к кровати и быстро вошёл.

Ах!

Мысленно закричала, получив острый шлепок, сначала по рукам, а после — по бедру, в наказание за попытку сопротивляться.

Впившись ногтями в упругие ягодицы, насладившись до победного и самого сильного толчка, он кончил, издав сиплый, утробный рык, откинув голову назад навалившись всей своей мощной массой на моё, такое маленькое, такое хрупкое тело.

Получив мощный оргазм, Давид черство толкнул меня в спину, вскочил с кровати, рывком надел брюки и, щёлкнув застежкой ремня, спешно покинул комнату, громко шарахнув дверью.

Но, перед тем как уйти, он бросил мне в ноги небольшую коробочку, в целлофановом пакете.

— Это противозачаточные. Принимай по одной каждый день. — Холодно приказал, пока я рыдала в подушку, дёргаясь от вынужденных судорог. — Если вдруг залетишь… ребёнка отберу. Сразу же. Даже не дам увидеть её или его лицо. Так что это будет на твоей совести.

Схватился за дверную ручку, даже не взглянув в мою сторону, как будто общался с деревенской шавкой, и добавил, словно бросил топор в спину:

— У меня есть невеста. Так что с ним... будет кому нянчиться.

ГЛАВА 19.

Я не выходила из дома три недели. Лежала и рыдала в подушку. До тех пор, пока не сошла с ума. Давид мерещился мне везде. В моей комнате. Во сне. На улице, во дворе, когда я вечером выглядывала в окно, чтобы подышать свежим воздухом.

Я даже слышала рокочущий рев двигателя “Харлея” и, охваченная больной паникой падала с кровати, неслась к окну, с надеждой увидеть чудо… Но чудеса бывают лишь в наивных сказочках. Давид мертв. И я даже не знаю, где находится его могила. А треск мотоцикла, не иначе как, больная парноиа.

Иногда я открывала наши фотографии. Пролистывала в телефоне картинки, захлебываясь в слезах. Даже на рабочем столе до сих пор стояло совместное фото. Счастливые… Улыбаемся. Целуем друг друга, как голодные подростки в свой первый раз. Глаза горят от счастья, а от улыбки немеет челюсть. Взгляд ниже — и там, на груди любимого, я вижу татуировку с моим лицом.

Пока однажды, я не приняла единственное верное решение — навсегда удалить снимки. Ибо уже дошла до того, что начала болтать с вешалкой за шкафом, на которой висело моё зимнее пальто, срывая всю свою пережитую боль на куске синтепона, принимая пальто за Давида. В темноте, спрятанная за шифоньером одежда, напоминала огромный силуэт, на который я орала, бранилась матом, за то, что этот человек, на самом деле, оказался никчемной тряпкой! За то, что так просто, без боя, ушёл из жизни, поступив как трус, до смерти заглушив свое горе наркотиками.

А каково было мне?

Я ведь ребёнка потеряла. Но сначала узнала, что отец моего дитя оказался не только тварью, но ещё и наркоманом, грабившим банки, расстреливающим невинных людей из автомата. А мне нагло врал!

Может быть случившееся к лучшему?

Может Давид действительно употреблял наркотики? Еще до ареста.

Поэтому случился выкидыш?

Раньше, свои перепады настроения я списывала на беременность.

Но сейчас… Сейчас я просто погрязла в страшной депрессии.

Не знаю точно, что произошло со мной. Но я устала.

Устала от всего!

Днями и ночами копалась в себе, пока не докопалась до суровой истины.

Если я такая плохая, то Давид с его шайкой — что? Святые?

Они ведь обманывали нас с Кариной.

Заваливали тонной подарков, которые, между прочим, без стыда и совести под дулом пистолета изымали у честных граждан.

А ещё эта их байка про интернет-магазин!

Боже!

Как же мерзко!

Это я плохая? Я?? Сука, стерва, предательница??

А они… Они лжецы, головорезы и убийцы!

Почему я задумалась о такой вот весомой истине только сейчас?

Слишком была подавлена. Разбита. Обеспокоена беременностью. Всё думала о том, как же их, уродов, от дерьма очистить. Да чтобы им срок смягчили.

Вот она моя натура. Всегда и во всём, в первую очередь, виню себя.

Мать так воспитала. С детства внушила, брать вину на себя.

Я говно — а все кругом хорошие.

Даже, если в какой-либо ситуации виноваты оба, я должна была брать вину на себя. Самоедство, ранимость и мягкосердечность — чёртовы изъяны в характере.

Мама всячески пыталась выдрать меня из пут депрессии.

Не знаю как, но спустя какое-то время, ей удалось это сделать.

— Дочка.... Хватит грустить. Ты так молода и красива... Идём прогуляемся, развеемся. Сколько уже можно?! Сходим в салон красоты? А потом по магазинам?

Завязывай, девочка. Иначе, мне больно на тебя смотреть, как ты погибаешь.

Она права.

Бл*ть!

Я наконец это поняла! Пора бы уже смириться с тем, что Давид меня тупо отымел, притворившись сраным ангелом. Я была его прикрытием. Его запасным планом, на случай раскрытия их шайки.

Даже когда банду Давида взяли на горячем, они воткнули мне автомат в горло.

Влюблённая дура!

Ослеплённая фальшивыми чувствами, я даже не заметила, какого подлого монстра пригрела в своём наивном сердце.

***

Тот солнечный осенний день мы провели вместе с мамой. Не помню уже, когда мы в последний раз вот так вот просто, вдвоём, гуляли, отдыхали, прогуливались по магазинам, общаясь на разные темы, обмениваясь мнением, будто лучшие подруги… Наверно, в прошлой жизни.

Когда солнце скрылось за горизонтом, а на улице сгустились сумерки, мама вдруг предложила поужинать в кафе.

В городе, в выходной день, было много народа. Особенно в местных кафешках.

Схватив меня за руку, она направилась вглубь ресторана, беглым взглядом осматривая посетителей, будто намеренно пыталась рассмотреть в них своего, какого-нибудь давнего знакомого.

— Идём, тут всё занято. Поищем другое заведение. — Уныло выговорила, но она сделала вид, что не услышала.

— Ничего страшного. Вон, там как раз есть два свободных места. — Указала на столик у окна, за которым, спиной к нам, сидел незнакомый мужчина, с коротко стриженными волосами, с проседью в висках, одетый в темно-зелёный вязаный свитер, с кожаными вставками на плечах. Такой, какой обычно любили носить помешанные на своей службе вояки.

Её идея, нагло втиснуться в личное пространство этого одиноко, высокорослого незнакомца показалась мне весьма странной.

— Садись. — Надавила на плечи, заставляя опуститься на свободный стул, радушно улыбнувшись мужчине.

Тот, в ответ, отложив вилку, слегка привстал, поклонился, рукой указывая на свободное место и ничуть не удивился эдакой наглости. Наоборот, как будто намеренно ждал нашего внезапного вторжения.

— Но этот столик занят… — ошарашено моргнула, уставившись на ухмыляющегося мужика, что так нагло шарил по мне взглядом темно-карих глаз, как будто мечтал слопать, как тот, наполовину прожаренный стейк, который застрял у незнакомца в зубах.

— Нет, не занято. Знакомьтесь! Это — Александр Владимирович, а это — моя доченька Соня.

— Очень приятно! — резко вынырнул из-за стола, да так, что приборы зазвенели, «по-военному» отвесил честь у поседевшего виска и встал по стойке смирно, протянув руку для рукопожатия.

Мне стало дурно. Воздух в помещении превратился в горячий дым, от которого я начала задыхаться, как от угарного газа.

Не прошло и полгода… Неужели, мать настолько обезумела, что решила подложить меня под какого-то своего знакомого мужика??

То, что он был человеком зрелым... Ее не смущало. Ведь мужчина выглядел лет на тридцать семь — сорок. Даже старше… покойного... Давида.

— Здравствуйте, Александр. Простите, что задержались. Давайте уж сразу, так сказать, за знакомство! — Мама расхохоталась, насильно вложив мне в руку хрустальный бокал с желтоватой жидкостью.

Но я ничего говорить не стала. Меня прошибло злостью. Да так сильно, что волосы на затылке встали торчком, а сердце забилось как на последней минуте жизни! Просто швырнула фужер с шампанским на пол и, сжав кулаки до рези в суставах, выбежала прочь из ресторана.

— Соня! Соняяя!!! — гласно, в спину.

Но им не удалось меня остановить.

Выскочив из здания, пробежав несколько метров, я юркнула в отъезжающую от остановки маршрутку и там, в салоне автобуса, упала на свободное кресло, обреченно уткнувшись лбом в дрожащие руки.

***

Автобус высадил меня в малознакомом районе.

Безоблачное небо быстро поглотилось чёрными тучами. Ни звёзд, ни луны не было видно. Я бродила кругами по спальным кварталам, не зная, что делать дальше, куда податься, как начать жизнь с нуля, как, наконец, перестать волноваться! Не имея в кармане ни гроша, не имея на руках достойного образования, дабы как можно скорее стать самостоятельной, чтобы никто, кроме меня, не имел права распоряжаться личной жизнью.

Замёрзла. Проголодалась. И решила, что будет проще помереть тут, на грязной, наполовину разваленной остановке, чем бороться со своими проблемами.

Села на лавочку, под обломанным навесом, сжавшись в комочек, поджав под себя ноги, и попыталась дождаться транспорта, чтобы всё-таки вернуться домой.

Как вдруг, за спиной послышался странный шорох.

Обернулась, побледнев от шока!

Мамочки!

Из кустов, с жуткими воплями, матерясь и харкаясь мокротой, выскочил грязный мужчина с приспущенными штанами, в длинном, выцветшем плаще. Я испугалась! Опешив, закричала до искр в горле и со всех ног рванула вдоль тротуара, пока проклятый }эксгибиционист гнался за мной, как прокаженный, сжимая в руке свой гадкий, сморщенный инструмент.

Он что-то мычал, но я не понимала. Затем просто споткнулась, зацепившись носком кроссовка о выступ в асфальте, и упала.

Не знаю, что было бы дальше, если бы рядом не остановился джип, а из его салона, сжав руки в кулаки, не выскочил поджарый мужчина в темно-зеленом свитере и темных джинсах.

Это был тот самый Александр, от которого я так некультурно сбежала.

Выругавшись, он грубо схватил психопата за шиворот, приложив его мордой в грязь. Профессионально скрутил руки, заломил за спину, связав запястья ремнем, пока маньяк истошно хныкал и поскуливал, немощно бултыхаясь в грязи, вероятно, вкушая приличную боль не только телом, но и, в первую очередь, своим маленьким, сморщенным членом, которым чуть-было не довел меня до предсмертного припадка.

После оперативного вмешательства, Александр спешно вызвал полицию, поднял меня на руки и отнес в машину. Я больше не бегала туда-сюда от мужчины, я разодрала себе колено. Мне понадобилось несколько минут чтобы прийти в себя, чтобы отойти от очередной порции шока.

Мой спаситель был очень вежливым и обходительным. Осмотрев рану, Александр предложил поехать в больницу. Но я не захотела. Так и осталась сидеть в машине на переднем сидении, нервно подрагивая, забившись в угол, словно немощный, загнанный в тупик котёнок.

На секунду мне показалось, что вместо Александра я увидела Давида.

А данная ситуация напомнила тот самый день, когда Давид спас меня от банды сумасшедших гопников. Всё поплыло перед глазами. В голове раздался внезапный щелчок. Легкие сжались в твёрдый ком, отчего стало нечем дышать. Лицо собеседника будто растворилось во тьме, так словно кто-то невидимый снял с него маску, заменив иным ликом. Ликом того человека, который был мне дороже всего на свете. По которому я настолько сильно скучала, что хотела вскрыть себе вены…

Наверно, у меня разыгрались галлюцинации на фоне испуга. Я видела лишь красивые глаза цвета крепкого кофе и белоснежную, но такую родную улыбку, которую узнала бы из миллиарда других улыбок.

Потянула к нему руки, прошептав дрожащими губами заветное, раздирающее связки слово, которое настолько долго, настолько неистово мечтала сказать… слово «ПРОСТИ»… и мгновенно лишилась чувств, откинувшись затылком на твёрдое автомобильное кресло.

В последнее время обмороки для меня стали привычным делом.

Я слишком много нервничала, слишком часто рыдала...

Особенно, когда потеряла не только первую и единственную любовь, и не родившегося ребенка.

Но и себя.

Живую.

***

Тот вечер стал очередным разломом в моей чёртовой жизни. Точнее, переломным моментом. Александр отвёз меня домой, передав лично в руки встревоженной матери. А на следующий день, он снова объявился на пороге нашей квартиры. С букетом белых роз.

Удивляться я не стала. Потому что это Я лично позвала его в гости.

Прежде всего, чтобы попросить прощения за своё неэтичное поведение, а затем уже отблагодарить за спасение.

Сложно было смириться с тем, что победу в нашей латентной войне одержала мать.

Она добилась своего. Не знаю, как так вышло… но я решила дать Александру шанс.

Почему я не послала мужчину прочь?

Да потому что вспомнила… снова вспомнила Давида!

Такой же крепкий, высокий, бесстрашный. Также люто бросился на защиту, появившись буквально из пустоты на чёрном внедорожнике.

Я даже закричала, закрыв рот ладонями, когда увидела, казалось бы, знакомую машину. Правда во тьме, в состоянии аффекта, чего только может не привидеться.

Нет, это был не «Гелек». Другая марка. А Александр, по внешности, да и по характеру, абсолютно не был похож на Безжалостного. Но что-то в душе дрогнуло. И мой разбитый внутренний мир снова перемешался, как после нашествия разрушительного торнадо.

Мне захотелось забыться. Попробовать начать жизнь с чистого листа.

Я устала рыдать. Я устала чувствовать хроническую боль в сердце.

Я должна найти того, кто бы смог заменить мне Давида.

Хотя бы частично.

Понимаю, что мои запросы — из мира фантастики.

Но попытаться стоит.

А Давид… О, Боже!

Хватит о нем уже думать, Соня!!!

Он не святой. Ты забыла? ОН ВСЕМОГУЩЕЕ ЗЛО.

Как жаль, что я поняла это только сейчас.

Но там, в груди, до сих продолжали сражаться две хреновы сущности.

Одна вопила — что это я подлая, мерзкая сука, которая предала любовь.

А другая… другая орала, что это Давид двуличная, бандитская мразь, из-за которого погиб наш ребенок. Из-за которого чуть-было не погибла я.

В перестрелке, или наложила бы на себя руки, а может… от постоянных стрессов?

Плевать как.

Безжалостный ублюдок… он ворвался в мою хрупкую вселенную, выпотрошив мой внутренний мир так, что там не осталось и живого места. А я стала совершенно другой…. После его нашествия, после его ареста, я провалилась в чёрную-чёрную пропасть. В которой провела несколько долгих месяцев.

Кто знает, быть может Александр сумеет вытащить меня из пут бездны?

Я думаю, стоит попробовать.

Дать шанс отношениям.

Другому мужчине.

***

Два месяца спустя.

— Почему он? — давно хотела задать этот вопрос. Оттягивала до последнего, избегая очередного, изматывающего на износ скандала.

— Это платье мне не очень нравится. У нашей бабушки на венчание декольте и то было… посмелей. — Хмыкнула мать, жестом указывая продавцам-консультантам, чтобы те подсуетились, да принесли другую модель.

— Почему? — повторила, настойчивей.

Имею же я право знать, чем именно будущий муж пробил бронь в стальном сердце моей властолюбивой мамочки, тем самым, заслужив одобрения.

Не возрастом ведь?

— Сонечка, — поднялась с кресла, встав рядом, напротив огромной, зеркальной стены, в которой мелькало мое отражение в белом, воздушном платье, с длинным, отделанным кружевом шлейфом, — Александр надёжный человек. Он обеспеченный и заботливый мужчина. Бывший военный, между прочим, который с доблестью, с героизмом прошёл настоящую войну! Сущее, чтоб его, пекло, у нас на земле! Заслужив почести самого президента! Мы, с Анфисой Павловной, его мамой, как две сестры. Можешь быть уверена в Сашеньке. Мама плохого не посоветует.

Ааа, ну теперь понятно из какой ямы смердит!

Подбирала, так сказать, проверенного.

— Разве он не мил? — продолжила нахваливать избранника, — Александр спас тебе жизнь. У него есть собственная трехкомнатная квартира, завидная иномарка, престижная работа. Да согласна, есть кое-какие проблемы со здоровьем… Из-за тяжёлого ранения Александра отправили в отставку. Но с другой стороны — это плюс. Он никогда тебя не бросит, умотав на очередную, опасную для жизни, войнушку. Зато каков мужик! Девчонки на работе обзавидовались, когда узнали, что моя любимая и единственная кровиночка скоро выходит замуж. Да за кого? За живую легенду! — расхохоталась, смахивая слёзы. Не то радости, не то… От радости, определенно! — Александр герой не только нашей страны, но и всего мира, в целом. За то, что с доблестью прошёл войну в Ираке, выступив добровольцем на фронт, его наградили почётной медалью. Ты должна гордиться тем, что такой завидный молодец достался именно тебе! За ним будешь, как в сердцевине президентского бункера.

С момента знакомства с будущим супругом прошло чуть больше двух месяцев.

Мы начали понемногу видеться. Кое-как общаться. То в парк сходим, то в кино, то с друзьями по службе на шашлыки.

Таким образом, я стала немного отвлекаться. А ещё, через месяц, с помощью Александра, мне удалось вернутся к учёбе, восстановив обучение в том самом вузе, с которого по глупости сама же и сбежала.

За это ему, большое спасибо.

Он вправду оказался достаточно влиятельным человеком.

Правда… Хромающим на левую ногу.

Несколько лет назад Александр получил достаточно серьёзное ранение. Был контужен и отправлен на больничную койку. После чего, «изгнан» из службы, якобы на пенсию. Но Александр работу не оставил. Стал подрабатывать в военной академии, тренируя и воспитывая дух молоденьких курсантов.

Однажды, мне удалось поприсутствовать на занятиях, в кадетской академии. Мужчина был в своём репертуаре — строг и требователен к ученикам. Я смотрела на него и не могла понять… почему именно он? Почему я выбрала именно его? Он же как кусок титана. Типичный вояка. Которого успешно обработало и запрограммировало государство для осуществления собственных корыстных целей.

Я не говорю, что он ужасен. Нет!

Просто меня к нему не тянет, как одержимого маньяка, трусики не мокреют от одного лишь мимолетного взгляда, а сердце не бьётся на грани последнего в жизни удара.

Однако с ним, я чувствую себя нужной, не одинокой. Возможно, я выбрала его лишь потому, что Александр напомнил мне Давида. Когда спас от беды.

Также, как когда-то спас Давид.

***

И вот, мы вместе с мамой выбирали свадебное платье для предстоящей церемонии. Я, без тени улыбки на измученном жизнью лице… и она, счастливая до потери пульса, будто это она собралась замуж, а не наоборот.

Александр был при деньгах, но любил экономить. А так, как мы с матерью сейчас на мели, все праздничные расходы взял на себя жених. Мне не хотелось пировать. Даже этого дурацкого платья бы глаза не видали! Лучше какое-то время пожили бы гражданским браком. Но Александр умел уговаривать. Как умела и его, вездесующая свой наглый нос, мамочка.

— Доченька! Вам нужно обязательно расписаться! Ты что, не хочешь детей? Такой мужик! Смотри, не профукай! Нужно немедленно окольцевать. Иначе, другой достанется. — А вот это уже твердила мне в лоб моя мать.

Я поражалась её умениям надавить на больное, как и тем, каким профессиональным мастерством манипуляций она обладала.

Да! Я очень хочу ребёнка!

Я думаю об этом каждый день…

Вспоминая о той боли, которая все никак не может угаснуть.

Единственный выход — просто её перебить.

Именно поэтому я согласилась на свадьбу.

Чтобы вновь забеременеть. Чтобы вновь почувствовать мужскую заботу.

Чтобы отпустить, забыть, раздавить навсегда хреновое прошлое!

ГЛАВА 20.

— Карина! Это я. — Без тени эмоций.

— Сонька! Ну наконец-то! — казалось бы, подруга только и ждала моего звонка, поскольку ответила со второго гудка. — С ума сошла?! Я тут на хрен вся поседела от нервов! Ты где? Почему не звонила?! Я два раза бегала к вам домой, но никто не открывал. И в окнах свет не горел. А соседи сказали, что тебя на скорой увезли. Жееесть! Ты смерти моей хочешь? Сучка!

Честно, я слушала её через слово. Сейчас была на вес золота каждая секунда.

— Где Давид? Где он! — требовательно, перебила.

— Млять! Я не знаю! Ясно! Сама до сих пор не могу отойти от этой херни! Как в блокбастере, ей богу. Соня, я видела, как убили человека! Прямо на моих глазах! Я на хрен в тот же день отвезла свою тачку на барахолку и впарила барыгам за полцены. Потому что Егора… Его буквально размазало по капоту МОЕЙ, бл*ть, машины! Мозги забились в каждую щель… Зае*бись! Думала кончусь от ужаса, пока доехала до авторынка.

Я мерила шагами комнату, держась за живот, пытаясь утихомирить волнообразнее спазмы, поднимающиеся от желудка по пищеводу. Хорошо, что я ещё не завтракала.

— Мне нужна твоя помощь. Прошу! — глаза защипало от подступающих слёз, — Узнай, пожалуйста, где держат Давида и что ему грозит за содеянное. А ещё лучше, какова цена свободы, если она есть. У тебя ведь тётка в суде работает?

— Я поняла. Попробую что-нибудь пронюхать. А ты чего?

— У меня пожизненный арест. И ещё кое-что… Из-за чего я не могу выйти на улицу и мне прописан постельный режим. При встрече уже расскажу. Сейчас некогда. Попробую дозвониться до Виктора. Всё время звоню, заваливаю его сообщениями, а он, падла, не отвечает.

— Хорошо, дорогая. Жди звонка.

И Карина отключилась.

***

Утро казалось для меня вечностью. А наш мир, наша планета, включая воздух, будто были сделаны из тягучей резины.

Не прошло и дня, как я получила сообщение. Думала, от подруги.

Но нет же!

Смс-ка пришла от продажной, ментовской твари.

Ублюдок написал мне одно, но объемное и весьма агрессивное сообщение:

«Ты думаешь, твоя мать позволила мне сделать это? Исполнить наш договор. Ошибаешься. Плевать я хотел на тебя и твоё быдло, которое теперь... получит сполна. Не звони и не пиши больше. Иначе, я превращаю вашу жизнь в колонию строгого режима. Намёк понятен?»

СУКА!

Выматерившись, со всей дури швырнула телефон на подушку.

Повезло, хоть не разбился.

Как же так?

Ну каааак?

Какая я глупая, доверчивая кретинка!

Закрыла рот ладонями, глядя на сообщение в тускнеющем экране, сдерживая сдавливающие, режущие горло вопли, осознавая, что весь мир перевернулся ко мне задницей, а каждый житель планеты, по ощущениям, подкрадывался ко мне со спины и со всей мочи лупил ножом в затылок, причиняя всё новую и новую, мучительную, сводящую с ума боль!

Я не понимала за что мне такие мучения?

За какие такие грехи?

Небеса решили низвергнуться на меня безжалостным ливнем из бед и падений?

Пока я, в очередной раз, пыталась бороться с истерикой, дабы не навредить малышу, телефон снова завибрировал, а на дисплее замигала фотография улыбающейся Карины в объятиях Макса.

М-да уж. Следовало бы поменять заставку. Они ведь… расстались.

А я чувствую себя полной сукой! И не имею права смотреть ни на кого из братьев. Пока, хотя бы, не объясню, что именно послужило мотивом предательства. Пока не расскажу, что меня обманом и шантажом вынудили совершить измену.

***

— Детка! — голос подруги звучал до дрожи взволнованно, — Это конец! Сегодня! Их забирают сегодня! А куда… неизвестно.

Она говорила быстро, невнятно, заикаясь на каждой букве. Тараторила так, что я не могла понять, о чём идёт речь.

— Стоп! Отдышись! Говори медленней! — сама уже сгрызла губы до основания.

— Беги! Прямо сейчас! Сегодня последнее заседание по их делу. Может успеешь. Тетка сказала, что шансов нет. Скорей всего, их прямо из зала суда увезут за решётку. Уже навсегда. Вероятно, транспортируют в другой город. — Ошарашила своим вердиктом, назвав адрес места следствия.

Я даже не помню, как оказалась на улице. Не обращая внимания на рассерженные оклики мамы, выскочила во двор, в домашних штанах и футболке, устремившись к остановке, где, по счастливой случайности, остановила проезжающее мимо такси.

Возле суда, как обычно, было много машин. Территорию серого, невзрачного здания, напоминающего вылитую психиатрическую лечебницу, охранял высокий металлический забор. В облупленных окнах, с потрескавшимися рамами, горел свет, а сквозь приоткрытые форточки доносился строгий, монотонный голос, очевидно, принадлежащий судье.

От всей этой атмосферы и осознания того, что за этими бетонными стенами решается судьба дорого человека, сердце в груди пропускало удары, а глаза горели в слезах.

У входа в здание меня остановили два настырных охранника-грубияна, которые, несмотря на истерику, категорически были против моего присутствия.

На фоне бушующих гормонов, я возомнила себя бесстрашным ураганом, хотя, обычно, отличалась особой скромностью. А неуверенность — являлась основной чертой моего бесконфликтного характера.

Но обстоятельства, свалившиеся неожиданно, как метеорит на голову, заставляют людей меняться. Заставляют скромную овечку, рано или поздно, стать лютым волком. Естественно, чтобы выжить.

Обругав кретинов, хотела уже было пустить в ход кулаки, как вдруг, на образовавшийся шум явился тот, который за какой-то там день превратил мою жизнь в гиблое болото.

— Что за шум? — набатом в лицо.

Лениво махнул подчинённым, мол отпустите, когда те, уроды, сначала пытались выкрутить мне руки, а затем, бесцеремонно вышвырнуть за порог.

— Где он? Куда его повезут?

— Привет, Соня. — Хмыкнул, хватая за локоть, вытаскивая на свежий воздух, — К сожалению это конфиденциальная информация.

— Врёте!

— Шшш, тише, тише, буйная ты наша! — коснулся ладонью волос, но я дернулась, как будто меня прошибло током. — Тебе ведь нельзя нервничать. А то, не дай Боже... Случится чего. — На губах мудака блеснул животный оскал. — Забудь о нем, принцесса. Ему светит сороковник.

— Нет! Нееет! Вы обещали! Обещали, что сможете помочь! — голова закружилась, пол под ногами начал покрываться трещинами.

Я бы упала, к чертям переломав все ноги, если бы Виктор вовремя не подхватил бы меня за плечи, с ненавистью зашипев в лицо:

— Не могу. Не в моей власти. Народ пострадавших семей требует самого жёсткого наказания. Кое-кто даже настаивает на смертной казни.

С каждой секундной, с каждым выплюнутым словом следователя я слепла от нескончаемых слёз, киснув в его холодных, черствых руках. Руках кровавого, напрочь лишённого жалости палача.

Что-то подсказывало — надежды больше нет. Впереди меня поджидает долгая и бесконечная ночь, без капли просвета.

— Тогда п-просто скажите ему… что вы меня подставили! — Прошептала дрожащими губами, заикаясь, глядя в чёрные, переполненные триумфом зрачки бессердечного нелюдя.

— Не беспокойся об этом. — Погладил по предплечью, марая моё тело лживыми утешениями. — Тебе вообще не нужно с ним видеться. Он тебя презирает, всё кричал и кричал, что собственными руками на куски разорвет... когда мои бойцы заламывали чокнутому выродку руки и ломали ребра… Сильный, удблюдина, не сдавался до последнего. Троих ребят, лучших, между прочим, отправил на больничную койку. Пришлось успокаивать шокером. Вот тебе и любовь до потери пульса, Крош-ка! — Картаво передразнил. — Сукин сын тебя ненавидит. Ты не должна маячить перед его глазами. Иначе... эта тварь слетит с катушек и мне придется его усыпить.

— Вы свинья! Вы монстр! Вы не человек!!!

Рыдала и сопела прямо в лицо подлецу, мечтая выцарапать грязному подонку глазницы, вспоминая, как Давиду делали больно. Как его, в момент нашей последней встречи, жестоко избивали. Пятеро здоровых, вооруженных до зубов роботов в камуфляже.

В панике, я совсем перестала контролировать слова и эмоции. По причине того, что впала в глубокий аффект. Воспоминания о том страшном дне снова утащили воспалённое сознание в воронку ужаса. Как вдруг, сильные клешни следака вцепились в мой хвост на затылке, с треском в корнях рванули голову назад, возвращая обратно, в жестокую реальность.

— Поосторожней со словами, Сонечка. Сделаем вид, что эту дрянь ты адресовала не мне, а своему пизд*нутому трахалю.

Падла!

Бесполезно.

Ничего не изменишь, ничего не исправишь!

Я просто ущербная, мелкая мошка, которую раздавили, втоптав в грязь, бросив умирать на немилость судьбы от полученных увечий.

Встряхнул меня. Жёстко так, пуская в ход свою грёбанную силу.

— Ты думаешь мы тут шутки с тобой играем? Ты глупый и тупой ребёнок, Соня! Очнись! Открой глаза, девочка! Давид конкретно выжил из ума. Его заковали по рукам и ногам, когда он попытался совершить покушение на судью. Прямо там, в зале суда! Орал, крыл всех присутствующих матом, бросался на решётку… Настоящий, укушенный бешенством псих! Это не человек, а животное. Особо опасное животное, которое следует приговорить к эвтаназии.

— Замолчите! Не верю вам! Не верю! Животное не он! А… вы.

— Хватит! И ты туда же! Так и знал, что это исчадие ада и тебя, видимо, тоже на иглу подсадили. — Грубо оттолкнул в сторону выхода, — Домой пошла! Быстро! Тема закрыта. Навсегда! Больше предупреждать не стану.

Отступила на шаг назад, понимая, что это всё! Конец! Я проиграла!

Сил сражаться больше нет. Подонок выпил меня до дна, уничтожил весь мой пыл, унизил и размазал по асфальту. Он ведь сильней. В его руках больше власти. В его руках вращается весь наш город. Люди станут за ним горой и будут верить, как святому божеству.

Внезапно, с противоположной стороны здания послышался вопиющий шум, разбавленный рокотом мотора и человеческой бранью.

— Всё закончено, девочка. Ты проиграла. Беги и плачь в подушечку.

Виктор злорадно расхохотался, а я бросилась вдоль забора, навстречу источнику громких звуков. Внутренне я догадывалась, что там, со стороны чёрного входа, начало твориться.

А когда добежала, упала на колени и громко закричала, схватившись руками за забор, поняла... Дело закрыто. Приговор вершится в реальность.

— Давид! Давииид!

Рыдала, била кулаками по забору, наблюдая за тем, как их, приговорённых, одного за другим, выводят из здания, а затем пинками отправляют в стоящий рядом, наглухо бронированный автозак, без окон, но с одной крохотной дверкой, с надписью «полиция».

Я не могла к ним подобраться. Я находилась снаружи, а они — внутри двора, заключённого в высокий металлический забор. Я всё кричала и кричала, стучала по железу, пытаясь хоть как-то привлечь внимание, но мои ущербные попытки были бесполезны!

Слишком шумно. Слишком людно.

Давид меня не заметит.

Я успела увидеть лишь чью-то объемную спину, обтянутую серой тюремной мешковиной, и, кажется, услышать звон цепей, сопровождающийся басистой руганью.

Хлопок двери, двойной стук по металлу, автомобиль тронулся с места.

И я тронулась. Умственно — уже давно, а с места — сию же секунду.

Побежала. Настолько быстро, насколько могла.

Следом за моим… навечно утраченным счастьем.

Бежала, кричала, отчаянно размахивала руками, глотая слезы боли... До тех пор, пока не выбилась из сил. Пока не закружилась голова, пока перед глазами не появился белый туман.

Автомобиль становился всё меньше и меньше. Пока не превратился в маленькую крошечку и не скрылся за поворотом.

Тогда я видела их в последний раз.

Эти кадры, удаляющейся машины, будто беспощадным клеймом выжгли дыру на моём, и без того разбитом сердце. Эти кадры впечатались в сознании на долгую вечность. И я буду вспоминать их, как важный, переломный момент, в моей, раздробленной горем жизни.

Давид ушёл.

Ушёл навсегда.

Оставив после себя лишь нестерпимую боль и неугасающие слёзы.

Я так и не успела с ним поговорить.

Как и не успела проститься.

Наши пути разрушились вдребезги.

Наши дороги превратились в пыль.

А сердца… разлетелись на миллиард острых осколков.

ГЛАВА 21.

Я даже слышала рокочущий рев двигателя “Харлея” и, охваченная больной паникой падала с кровати, неслась к окну, с надеждой увидеть чудо… Но чудеса бывают лишь в наивных сказочках. Давид мертв. И я даже не знаю, где находится его могила. А треск мотоцикла, не иначе как, больная парноиа.

Иногда я открывала наши фотографии. Пролистывала в телефоне картинки, захлебываясь в слезах. Даже на рабочем столе до сих пор стояло совместное фото. Счастливые… Улыбаемся. Целуем друг друга, как голодные подростки в свой первый раз. Глаза горят от счастья, а от улыбки немеет челюсть. Взгляд ниже — и там, на груди любимого, я вижу татуировку с моим лицом.

Пока однажды, я не приняла единственное верное решение — навсегда удалить снимки. Ибо уже дошла до того, что начала болтать с вешалкой за шкафом, на которой висело моё зимнее пальто, срывая всю свою пережитую боль на куске синтепона, принимая пальто за Давида. В темноте, спрятанная за шифоньером одежда, напоминала огромный силуэт, на который я орала, бранилась матом, за то, что этот человек, на самом деле, оказался никчемной тряпкой! За то, что так просто, без боя, ушёл из жизни, поступив как трус, до смерти заглушив свое горе наркотиками.

А каково было мне?

Я ведь ребёнка потеряла. Но сначала узнала, что отец моего дитя оказался не только тварью, но ещё и наркоманом, грабившим банки, расстреливающим невинных людей из автомата. А мне нагло врал!

Может быть случившееся к лучшему?

Может Давид действительно употреблял наркотики? Еще до ареста.

Поэтому случился выкидыш?

Раньше, свои перепады настроения я списывала на беременность.

Но сейчас… Сейчас я просто погрязла в страшной депрессии.

Не знаю точно, что произошло со мной. Но я устала.

Устала от всего!

Днями и ночами копалась в себе, пока не докопалась до суровой истины.

Если я такая плохая, то Давид с его шайкой — что? Святые?

Они ведь обманывали нас с Кариной.

Заваливали тонной подарков, которые, между прочим, без стыда и совести под дулом пистолета изымали у честных граждан.

А ещё эта их байка про интернет-магазин!

Боже!

Как же мерзко!

Это я плохая? Я?? Сука, стерва, предательница??

А они… Они лжецы, головорезы и убийцы!

Почему я задумалась о такой вот весомой истине только сейчас?

Слишком была подавлена. Разбита. Обеспокоена беременностью. Всё думала о том, как же их, уродов, от дерьма очистить. Да чтобы им срок смягчили.

Вот она моя натура. Всегда и во всём, в первую очередь, виню себя.

Мать так воспитала. С детства внушила, брать вину на себя.

Я говно — а все кругом хорошие.

Даже, если в какой-либо ситуации виноваты оба, я должна была брать вину на себя. Самоедство, ранимость и мягкосердечность — чёртовы изъяны в характере.

Мама всячески пыталась выдрать меня из пут депрессии.

Не знаю как, но спустя какое-то время, ей удалось это сделать.

— Дочка.... Хватит грустить. Ты так молода и красива... Идём прогуляемся, развеемся. Сколько уже можно?! Сходим в салон красоты? А потом по магазинам?

Завязывай, девочка. Иначе, мне больно на тебя смотреть, как ты погибаешь.

Она права.

Бл*ть!

Я наконец это поняла! Пора бы уже смириться с тем, что Давид меня тупо отымел, притворившись сраным ангелом. Я была его прикрытием. Его запасным планом, на случай раскрытия их шайки.

Даже когда банду Давида взяли на горячем, они воткнули мне автомат в горло.

Влюблённая дура!

Ослеплённая фальшивыми чувствами, я даже не заметила, какого подлого монстра пригрела в своём наивном сердце.

***

Тот солнечный осенний день мы провели вместе с мамой. Не помню уже, когда мы в последний раз вот так вот просто, вдвоём, гуляли, отдыхали, прогуливались по магазинам, общаясь на разные темы, обмениваясь мнением, будто лучшие подруги… Наверно, в прошлой жизни.

Когда солнце скрылось за горизонтом, а на улице сгустились сумерки, мама вдруг предложила поужинать в кафе.

В городе, в выходной день, было много народа. Особенно в местных кафешках.

Схватив меня за руку, она направилась вглубь ресторана, беглым взглядом осматривая посетителей, будто намеренно пыталась рассмотреть в них своего, какого-нибудь давнего знакомого.

— Идём, тут всё занято. Поищем другое заведение. — Уныло выговорила, но она сделала вид, что не услышала.

— Ничего страшного. Вон, там как раз есть два свободных места. — Указала на столик у окна, за которым, спиной к нам, сидел незнакомый мужчина, с коротко стриженными волосами, с проседью в висках, одетый в темно-зелёный вязаный свитер, с кожаными вставками на плечах. Такой, какой обычно любили носить помешанные на своей службе вояки.

Её идея, нагло втиснуться в личное пространство этого одиноко, высокорослого незнакомца показалась мне весьма странной.

— Садись. — Надавила на плечи, заставляя опуститься на свободный стул, радушно улыбнувшись мужчине.

Тот, в ответ, отложив вилку, слегка привстал, поклонился, рукой указывая на свободное место и ничуть не удивился эдакой наглости. Наоборот, как будто намеренно ждал нашего внезапного вторжения.

— Но этот столик занят… — ошарашено моргнула, уставившись на ухмыляющегося мужика, что так нагло шарил по мне взглядом темно-карих глаз, как будто мечтал слопать, как тот, наполовину прожаренный стейк, который застрял у незнакомца в зубах.

— Нет, не занято. Знакомьтесь! Это — Александр Владимирович, а это — моя доченька Соня.

— Очень приятно! — резко вынырнул из-за стола, да так, что приборы зазвенели, «по-военному» отвесил честь у поседевшего виска и встал по стойке смирно, протянув руку для рукопожатия.

Мне стало дурно. Воздух в помещении превратился в горячий дым, от которого я начала задыхаться, как от угарного газа.

Не прошло и полгода… Неужели, мать настолько обезумела, что решила подложить меня под какого-то своего знакомого мужика??

То, что он был человеком зрелым... Ее не смущало. Ведь мужчина выглядел лет на тридцать семь — сорок. Даже старше… покойного... Давида.

— Здравствуйте, Александр. Простите, что задержались. Давайте уж сразу, так сказать, за знакомство! — Мама расхохоталась, насильно вложив мне в руку хрустальный бокал с желтоватой жидкостью.

Но я ничего говорить не стала. Меня прошибло злостью. Да так сильно, что волосы на затылке встали торчком, а сердце забилось как на последней минуте жизни! Просто швырнула фужер с шампанским на пол и, сжав кулаки до рези в суставах, выбежала прочь из ресторана.

— Соня! Соняяя!!! — гласно, в спину.

Но им не удалось меня остановить.

Выскочив из здания, пробежав несколько метров, я юркнула в отъезжающую от остановки маршрутку и там, в салоне автобуса, упала на свободное кресло, обреченно уткнувшись лбом в дрожащие руки.

***

Автобус высадил меня в малознакомом районе.

Безоблачное небо быстро поглотилось чёрными тучами. Ни звёзд, ни луны не было видно. Я бродила кругами по спальным кварталам, не зная, что делать дальше, куда податься, как начать жизнь с нуля, как, наконец, перестать волноваться! Не имея в кармане ни гроша, не имея на руках достойного образования, дабы как можно скорее стать самостоятельной, чтобы никто, кроме меня, не имел права распоряжаться личной жизнью.

Замёрзла. Проголодалась. И решила, что будет проще помереть тут, на грязной, наполовину разваленной остановке, чем бороться со своими проблемами.

Села на лавочку, под обломанным навесом, сжавшись в комочек, поджав под себя ноги, и попыталась дождаться транспорта, чтобы всё-таки вернуться домой.

Как вдруг, за спиной послышался странный шорох.

Обернулась, побледнев от шока!

Мамочки!

Из кустов, с жуткими воплями, матерясь и харкаясь мокротой, выскочил грязный мужчина с приспущенными штанами, в длинном, выцветшем плаще. Я испугалась! Опешив, закричала до искр в горле и со всех ног рванула вдоль тротуара, пока проклятый }эксгибиционист гнался за мной, как прокаженный, сжимая в руке свой гадкий, сморщенный инструмент.

Он что-то мычал, но я не понимала. Затем просто споткнулась, зацепившись носком кроссовка о выступ в асфальте, и упала.

Не знаю, что было бы дальше, если бы рядом не остановился джип, а из его салона, сжав руки в кулаки, не выскочил поджарый мужчина в темно-зеленом свитере и темных джинсах.

Это был тот самый Александр, от которого я так некультурно сбежала.

Выругавшись, он грубо схватил психопата за шиворот, приложив его мордой в грязь. Профессионально скрутил руки, заломил за спину, связав запястья ремнем, пока маньяк истошно хныкал и поскуливал, немощно бултыхаясь в грязи, вероятно, вкушая приличную боль не только телом, но и, в первую очередь, своим маленьким, сморщенным членом, которым чуть-было не довел меня до предсмертного припадка.

После оперативного вмешательства, Александр спешно вызвал полицию, поднял меня на руки и отнес в машину. Я больше не бегала туда-сюда от мужчины, я разодрала себе колено. Мне понадобилось несколько минут чтобы прийти в себя, чтобы отойти от очередной порции шока.

Мой спаситель был очень вежливым и обходительным. Осмотрев рану, Александр предложил поехать в больницу. Но я не захотела. Так и осталась сидеть в машине на переднем сидении, нервно подрагивая, забившись в угол, словно немощный, загнанный в тупик котёнок.

На секунду мне показалось, что вместо Александра я увидела Давида.

А данная ситуация напомнила тот самый день, когда Давид спас меня от банды сумасшедших гопников. Всё поплыло перед глазами. В голове раздался внезапный щелчок. Легкие сжались в твёрдый ком, отчего стало нечем дышать. Лицо собеседника будто растворилось во тьме, так словно кто-то невидимый снял с него маску, заменив иным ликом. Ликом того человека, который был мне дороже всего на свете. По которому я настолько сильно скучала, что хотела вскрыть себе вены…

Наверно, у меня разыгрались галлюцинации на фоне испуга. Я видела лишь красивые глаза цвета крепкого кофе и белоснежную, но такую родную улыбку, которую узнала бы из миллиарда других улыбок.

Потянула к нему руки, прошептав дрожащими губами заветное, раздирающее связки слово, которое настолько долго, настолько неистово мечтала сказать… слово «ПРОСТИ»… и мгновенно лишилась чувств, откинувшись затылком на твёрдое автомобильное кресло.

В последнее время обмороки для меня стали привычным делом.

Я слишком много нервничала, слишком часто рыдала...

Особенно, когда потеряла не только первую и единственную любовь, и не родившегося ребенка.

Но и себя.

Живую.

***

Тот вечер стал очередным разломом в моей чёртовой жизни. Точнее, переломным моментом. Александр отвёз меня домой, передав лично в руки встревоженной матери. А на следующий день, он снова объявился на пороге нашей квартиры. С букетом белых роз.

Удивляться я не стала. Потому что это Я лично позвала его в гости.

Прежде всего, чтобы попросить прощения за своё неэтичное поведение, а затем уже отблагодарить за спасение.

Сложно было смириться с тем, что победу в нашей латентной войне одержала мать.

Она добилась своего. Не знаю, как так вышло… но я решила дать Александру шанс.

Почему я не послала мужчину прочь?

Да потому что вспомнила… снова вспомнила Давида!

Такой же крепкий, высокий, бесстрашный. Также люто бросился на защиту, появившись буквально из пустоты на чёрном внедорожнике.

Я даже закричала, закрыв рот ладонями, когда увидела, казалось бы, знакомую машину. Правда во тьме, в состоянии аффекта, чего только может не привидеться.

Нет, это был не «Гелек». Другая марка. А Александр, по внешности, да и по характеру, абсолютно не был похож на Безжалостного. Но что-то в душе дрогнуло. И мой разбитый внутренний мир снова перемешался, как после нашествия разрушительного торнадо.

Мне захотелось забыться. Попробовать начать жизнь с чистого листа.

Я устала рыдать. Я устала чувствовать хроническую боль в сердце.

Я должна найти того, кто бы смог заменить мне Давида.

Хотя бы частично.

Понимаю, что мои запросы — из мира фантастики.

Но попытаться стоит.

А Давид… О, Боже!

Хватит о нем уже думать, Соня!!!

Он не святой. Ты забыла? ОН ВСЕМОГУЩЕЕ ЗЛО.

Как жаль, что я поняла это только сейчас.

Но там, в груди, до сих продолжали сражаться две хреновы сущности.

Одна вопила — что это я подлая, мерзкая сука, которая предала любовь.

А другая… другая орала, что это Давид двуличная, бандитская мразь, из-за которого погиб наш ребенок. Из-за которого чуть-было не погибла я.

В перестрелке, или наложила бы на себя руки, а может… от постоянных стрессов?

Плевать как.

Безжалостный ублюдок… он ворвался в мою хрупкую вселенную, выпотрошив мой внутренний мир так, что там не осталось и живого места. А я стала совершенно другой…. После его нашествия, после его ареста, я провалилась в чёрную-чёрную пропасть. В которой провела несколько долгих месяцев.

Кто знает, быть может Александр сумеет вытащить меня из пут бездны?

Я думаю, стоит попробовать.

Дать шанс отношениям.

Другому мужчине.

***

Два месяца спустя.

— Почему он? — давно хотела задать этот вопрос. Оттягивала до последнего, избегая очередного, изматывающего на износ скандала.

— Это платье мне не очень нравится. У нашей бабушки на венчание декольте и то было… посмелей. — Хмыкнула мать, жестом указывая продавцам-консультантам, чтобы те подсуетились, да принесли другую модель.

— Почему? — повторила, настойчивей.

Имею же я право знать, чем именно будущий муж пробил бронь в стальном сердце моей властолюбивой мамочки, тем самым, заслужив одобрения.

Не возрастом ведь?

— Сонечка, — поднялась с кресла, встав рядом, напротив огромной, зеркальной стены, в которой мелькало мое отражение в белом, воздушном платье, с длинным, отделанным кружевом шлейфом, — Александр надёжный человек. Он обеспеченный и заботливый мужчина. Бывший военный, между прочим, который с доблестью, с героизмом прошёл настоящую войну! Сущее, чтоб его, пекло, у нас на земле! Заслужив почести самого президента! Мы, с Анфисой Павловной, его мамой, как две сестры. Можешь быть уверена в Сашеньке. Мама плохого не посоветует.

Ааа, ну теперь понятно из какой ямы смердит!

Подбирала, так сказать, проверенного.

— Разве он не мил? — продолжила нахваливать избранника, — Александр спас тебе жизнь. У него есть собственная трехкомнатная квартира, завидная иномарка, престижная работа. Да согласна, есть кое-какие проблемы со здоровьем… Из-за тяжёлого ранения Александра отправили в отставку. Но с другой стороны — это плюс. Он никогда тебя не бросит, умотав на очередную, опасную для жизни, войнушку. Зато каков мужик! Девчонки на работе обзавидовались, когда узнали, что моя любимая и единственная кровиночка скоро выходит замуж. Да за кого? За живую легенду! — расхохоталась, смахивая слёзы. Не то радости, не то… От радости, определенно! — Александр герой не только нашей страны, но и всего мира, в целом. За то, что с доблестью прошёл войну в Ираке, выступив добровольцем на фронт, его наградили почётной медалью. Ты должна гордиться тем, что такой завидный молодец достался именно тебе! За ним будешь, как в сердцевине президентского бункера.

С момента знакомства с будущим супругом прошло чуть больше двух месяцев.

Мы начали понемногу видеться. Кое-как общаться. То в парк сходим, то в кино, то с друзьями по службе на шашлыки.

Таким образом, я стала немного отвлекаться. А ещё, через месяц, с помощью Александра, мне удалось вернутся к учёбе, восстановив обучение в том самом вузе, с которого по глупости сама же и сбежала.

За это ему, большое спасибо.

Он вправду оказался достаточно влиятельным человеком.

Правда… Хромающим на левую ногу.

Несколько лет назад Александр получил достаточно серьёзное ранение. Был контужен и отправлен на больничную койку. После чего, «изгнан» из службы, якобы на пенсию. Но Александр работу не оставил. Стал подрабатывать в военной академии, тренируя и воспитывая дух молоденьких курсантов.

Однажды, мне удалось поприсутствовать на занятиях, в кадетской академии. Мужчина был в своём репертуаре — строг и требователен к ученикам. Я смотрела на него и не могла понять… почему именно он? Почему я выбрала именно его? Он же как кусок титана. Типичный вояка. Которого успешно обработало и запрограммировало государство для осуществления собственных корыстных целей.

Я не говорю, что он ужасен. Нет!

Просто меня к нему не тянет, как одержимого маньяка, трусики не мокреют от одного лишь мимолетного взгляда, а сердце не бьётся на грани последнего в жизни удара.

Однако с ним, я чувствую себя нужной, не одинокой. Возможно, я выбрала его лишь потому, что Александр напомнил мне Давида. Когда спас от беды.

Также, как когда-то спас Давид.

***

И вот, мы вместе с мамой выбирали свадебное платье для предстоящей церемонии. Я, без тени улыбки на измученном жизнью лице… и она, счастливая до потери пульса, будто это она собралась замуж, а не наоборот.

Александр был при деньгах, но любил экономить. А так, как мы с матерью сейчас на мели, все праздничные расходы взял на себя жених. Мне не хотелось пировать. Даже этого дурацкого платья бы глаза не видали! Лучше какое-то время пожили бы гражданским браком. Но Александр умел уговаривать. Как умела и его, вездесующая свой наглый нос, мамочка.

— Доченька! Вам нужно обязательно расписаться! Ты что, не хочешь детей? Такой мужик! Смотри, не профукай! Нужно немедленно окольцевать. Иначе, другой достанется. — А вот это уже твердила мне в лоб моя мать.

Я поражалась её умениям надавить на больное, как и тем, каким профессиональным мастерством манипуляций она обладала.

Да! Я очень хочу ребёнка!

Я думаю об этом каждый день…

Вспоминая о той боли, которая все никак не может угаснуть.

Единственный выход — просто её перебить.

ГЛАВА 22.

Когда мужчина ушёл… я еле-еле успела добежать до туалета.

Меня вырвало.

Бледная, на вид, как тысячелетняя мумия, я искусала губы до мяса. Не помогало даже умыванием ледяной водой. Бродила из одной комнаты в другую, из одной в другую, до треска в пальцах сжимая телефон в ожидании новостей, живьём буквально тлея от безысходности, так и не смогла расслабиться, хотя бы на миг.

Как вдруг… получила сообщение.

«Здравствуй, Сонечка. Как дела? Что делаешь?»

Это был номер Виктора.

Меня снова швырнуло в холодный озноб. Да так, что я не могла пошевелить ни руками, ни ногами, чтобы написать ответное сообщение, или чтобы доползти до кровати.

Через пять минут раздался входящий вызов.

На звонок пришлось ответить. Иначе, «новый папочка» прямо сюда пошлёт целую роту омоновцев, чтобы утащить меня за решётку.

— Ну привет, «доченька»…

— Не смейте меня так назвать!

Возмущение было проигнорировано.

— Ты почему не отвечаешь на сообщение?

— В душе была.

— Запомни! У тебя в запасе есть тридцать секунд, чтобы ответить.

Иначе…

— Знаю! Посадите меня в тюрьму.

— Бинго, малышка, — ехидный смешок, — Ну что, как твои дела? Говорить можешь? Ты ведь у него дома?

— Да.

— Есть новости?

Меня накрыло ещё одной волной агонии.

— Н-нет. Пока нет.

Виктор мент. И его вряд ли проведёшь. Он ведь даже по голосу может запросто определить — вру я, или нет.

— А если честно?? Знаешь, милая, я так привязался к вашей семье… Что наверно буду рыдать, когда вас затолкают в грузовик с решётками и отправят далеко и надолго. Спрашиваю ещё раз, млять! Есть новости? И где твой стероидный обезьян?

— Он… Он… Я не знаю. Не уверена.

— Не заставляй меня давить на чувства.

— Кажется, он поехал на рыбалку.

— Вот как? И ничего подозрительного? Совсем? А тебя почему не позвал?

— Разве что…

Виктор затих. Даже задержал дыхание. Даже там, по ту сторону телефонного разговора, весь посторонний офисный шум практически стих.

Он знает, что я что-то не договариваю. Он как рентген… видит меня насквозь.

— Давид получил сообщение… В котором было написано «Сегодня идем на кита».

— ВНИМАНИЕ! Полная готовность! Они собираются брать кита! — вероятно, этот возбуждённый оклик уже был адресован не мне. — Соня! Когда он уехал?? — теперь уже мне.

— Полчаса назад. В чём дело?

— Скорей всего твой парень решил сегодня ограбить самый крупный банк в городе — «Кит Инвест Финанс». Спасибо за помощь. И за наводку.

Сказав это, Виктор быстро отключился. А я… я в ужасе швырнула телефон в стену.

***

Я не могла дышать полной грудью, не могла смотреть без слез на нашу совместную фотографию на заставке моего телефона. Я вспоминала его голос, его улыбку и то, как он голыми руками вытащил меня из-под обезумевшей толпы в момент нашей второй встречи. В тот миг я поняла, что влюбилась.

Но что же я делаю сейчас?

Я убиваю эту любовь. Швыряю её в грязь и топчу ногами.

Теперь меня грызла совесть. Отрывала кусок за куском… кусок за куском!

Тогда я поняла, что совершила ошибку. Когда исправлять было уже слишком поздно.

Я набирала номер любимого до тех пор, пока у меня не онемели пальцы. Но тщетно. Он не брал трубку. Абонент был недоступен.

Тогда я позвонила Максу, позвонила Диме — тоже самое!

Проклятье!

Нужно их предупредить! Немедленно!

И будь, что будет!

Может быть… случится чудо… и я успею.

Я ведь не переживу этого... Если по моей вине Давид пострадает. Его ведь могут ранить. В ходе перестрелки, например. Или даже хуже…

***

В панике, среди исходящих номеров братьев Давида, я отыскала номер телефона Карины и быстро нажала на кнопку вызова.

Увы, других вариантов по исправлению ситуации, я не видела.

«Давай же, возьми трубкууу!» — рыдала, бродила туда-сюда по комнате, спотыкаясь на каждом шагу.

— Алё… — Раздалось вялым эхом.

Вероятно, подруга ещё спала.

— Каринааааа! — я сорвалась в безвыходной истерике, — Нужна твоя помощь! Пожалуйста…

***

Через несколько минут у дома Давида припарковалась красная иномарка.

Я уже минут пять как топталась возле калитки, с беспокойном высматривая автомобиль подруги, как вдруг — увидела.

Она даже не успела накраситься перед выходом. И, кажется, до сих пор ещё досматривала свой прерванный сон. Непривычно было видеть привычную «звезду ночных тусовок» в подобном образе. В образе помятой подушки.

— Гони! Умоляю! Вот сюда! — юркнула в тачку, ткнув пальцем в маршрут в телефоне, который построил мне навигатор.

— Что, прям вопрос жизни и смерти? — скривилась.

— Да! Давид в беде! И твой парень, кстати, тоже. Нет времени объяснять! Просто поехали! Прошу тебя!!!

Ей-Богу! Если она сейчас же не тронется с места — я вышвырну её из машины и сама сяду за руль!

Карина, оценив моё припадочное состояние, резко втопила педаль газа в пол. Инерционным рывком нас впечатало в спинку кресел.

— Сделаю это ради тебя!

— Не поняла? — с удивление в мимике.

— Ну в смысле… просто потому, что ты просишь. На Макса мне насрать.

— Как это? Что случилось?

— Ублюдок меня кинул. Буквально вчерашним треклятым вечером… Заявил, что то, что между нами было — не более чем веселая интрижка. Он сказал, что ему было приятно со мной трахаться, что я горячая чика, но… ему не нужны длительные отношения.

— Писец. Ты это серьёзно?

— Нет, бл*ть! С первым апрелем, дорогая! Бросил он меня! Сказал, скоро свалит из города. Но тачку решил оставить. В качестве моральной компенсации. Я вот ещё не решила, что с ней сделаю. Может быть разъ*башу на обочине, может на металлолом, или продам на колхозном рынке барыгам. А вдруг она вообще краденая?

Наконец-то до неё дошло.

Вот только до меня отчего-то не доходит.

— Мне очень жаль…

— Прости меня, Соня. Ты была права. Но я, если честно, не рассчитывала на свадьбу. Мне нужны были от Макса лишь бабки, жесткий секс и тачка. Как-нибудь переживу это грёбанное горе. А у тебя что случилось? Что за паника?

— Понимаешь…

Пришлось рассказать все от начала до конца.

После моей история, Карина, по тону бледности кожных покровов, переплюнула даже меня.

— Охренеть просто! Они что… реально уголовники? — она настолько сильно удивилась, что даже не заметила, как из её рта выпала жвачка.

— Не знаю! — покусывая ногти, — Но слишком уж много доказательств.

— Я просто в шоке! Да ещё и тебе повезло с этим твоим «новым» папиком»… стать шестеркой. — Карина разогнала машину до ста километров в час и ловко маневрировала между встречными автомобилями.

А мне вот было ни капли не страшно попасть в аварию!

Страшнее было… не успеть.

— Да, спасибо! Ты сейчас будто бы поставила на мне словесное клеймо. Шестерка.

— Ладно, расслабься. Ты сама на себя не похожа. Выглядишь крайне паршиво. Выпей хоть воды, там, в бардачке. Мы уже подъезжаем.

Но мне ничего не хотелось. Меня тошнило, и я еле-еле сдерживалась, чтобы не запачкать своим «самочувствием» её красивые кожаные чехлы.

— Поверните направо! Вы почти на месте! — объявил навигатор, и я вся сжалась от напряжения, вцепившись в ручку на потолке автомобиля.

— Так! Последний поворот и мы вроде бы должны быть на месте.

Карина резко крутанула руль вправо, так, что машину немного занесло и мы, не справившись с управлением, практически врезались в огромную тонированную иномарку, припаркованную практически напротив светло-серого здания с огромными колоннами.

Внутреннее у меня случился необъяснимый взрыв!

Интуитивно я догадывалась кому принадлежит эта махина с тонированными стёклами.

Господи! Хоть бы они ещё не сделала ЭТО!

Снаружи было тихо и практически не было людей. Но там внутри… Мне вдруг стало трудно дышать, когда я услышала нечто, напоминающее выстрелы.

Выскочила из машины, бросилась к внедорожнику и сразу же встретилась взглядом с человеком в маске, который сидел за рулем огромного бронированного «трактора» и своим опасным взглядом буквально расчленял меня на огрызки.

Конечно же я его узнала.

Не только по глазам… но и по фигуре… и по этому властному, испепеляющему взгляду.

— Остановись! Не надо!!! Я знаю, что это ты! — бросилась на капот махины, обливаясь слезами, чувствуя адскую дрожь в коленях и ни с чем не сравнимую боль в сердце.

Давид с силой сжал руки на руле. Мне показалось, что он просто его раздавит.

Позади внедорожника послышалась громкая сирена. Всё произошло настолько быстро, что я даже понять ничего не успела.

ОНИ выбежали из здания с мешками за спиной и по ступенькам спустились к автомобилю, но, заприметив меня, хором выругались матом!

— Бл*ть! Какого х*я тут делает твоя девка?? — вероятно, спросил один из близнецов.

— Нахрен её! Дави! — а этот голос, кажется, принадлежал Максиму.

— Заткнитесь, ушлёпки! Я вас сам сейчас задавлю. — Давид помогал братьям забрасывать мешки в салон, пока я, приклеившись животом к капоту, как рыба, выброшенная на берег, в панике хватала ртом воздух, — В тачку её.

— Как заложницу типа? — Макс снова выругался.

— Если хоть один волос упадёт… я тебе яйца отрежу и сожрать заставлю.

Вой сирен становился всё ближе и ближе. Вскоре на дороге показались машины с мигалками. Территорию банка практически взяли в плотное кольцо.

Что дальше?

Мамочки…

Это всё. Это конец. Я не успела.

Теперь их посадят.

Какие чувства гложили меня сейчас?

С одной стороны, они заслужили наказание. Но с другой… Я готова была простить любимого, если бы он покаялся, если бы признался в том, что не убивал. И если бы пообещал вернуть украденное!

Я не хотела его подставлять. Я не хотела доносить следаку!!!! Это недоразумение! Случайность! Так получилось! Я не понимала, что та смс-ка — зашифрованное послание. Я осознала свою ошибку… Но, наверно, уже слишком поздно.

О, божеее! Что ж я наделала! Что же с нами будет???

Я просто хотела предупредить, чтобы они срочно бежали из города. Но вышло как-то иначе… Как будто я специально приперлась сюда с целью поглазеть на «захватывающее» боевое представление.

Нам с Кариной для полного антуража не хватало специальных футболок с надписью: «Смерть терроризму и бандитизму!»

Когда я пришла в себя и попыталась отскочить в сторону, как можно дальше от точки «обстрела», один из близнецов грубо схватил меня за локоть и угрожающе приставил к моему горлу дуло автомата.

— Рыпнешься — мозги по асфальту размажу!

Затем, преступник жестом велел ментовским машинам остановится и не приближаться!

Потому что у них — заложница.

— Твою ж мать! Вляпались мы бл*ть! — за спиной раздался прерывистый бас Потрошителя. — Какая-то сука сдала!!! — Зарычал, бросив испепеляющий взгляд. Сначала на меня, затем на Карину, до сих пор сидящую за рулём своей красной «Мазды», которая преградила путь чёрному «Лэнд крузеру».

С виду девчонка напоминала пластиковую куклу с широко распахнутыми глазами и бледным, как выцвевшая бумага, лицом. Ни единого движения, ни единого звука.

— Всем оставаться на своих местах! — Этот голос я тоже узнала. Это был Виктор. Он прятался за одной из полицейских машин и раздавал команды в громкоговоритель. — Сдавайтесь! У вас нет шансов.

— Твою ж…

— Отпустите девушку! — снова потребовал следователь.

— Х*й тебе! — Егор показал бойцам в экипировке средний палец, — В зад меня вы*бете! Лучше сдохну, но за решётку не сяду! — а затем, я услышала выстрел. И резкий толчок в спину... за которым последовал удар животом о холодный пол.

Ещё один выстрел. И ещё один.

Где-то совсем рядом.

Страшный, громкий, резкий…

Напоминающий залп из корабельной пушки.

— Бляяяяять! Твою мааааать!!! Брааат!

Мне вдруг стало настолько холодно, настолько страшно… что моё сердце практически лопнуло и разорвалось на части!

А ещё, где-то в области скул, я почувствовала нечто тёплое, нечто липкое, струйкой стекающее вниз по подбородку. Руками провела по правой скуле и… задохнулась от ужаса! Потому что увидела кровь. На своих ладонях.

Но мне не было больно. И я до сих пор находилась в сознании, до сих пор дышала, до сих пор жадно ловила обезвоженными губами затхлый воздух с привкусом ржавого металла. Может мою боль просто перебил мощный всплеск адреналина?

Но спустя мгновение… я вдруг поняла… Это была чужая кровь.

Стреляли не в меня.

А в Егора.

Его снял снайпер. Прямо с крыши того самого здания, которое они ограбили.

Он попал ему точно в голову. С одного меткого, чёткого выстрела.

Жизнь для Егора… сегодня закончилась.

ГЛАВА 23.

[Давид]

Я не должен был верить Крошке. Но она говорила о потери нашего ребёнка с такой болью, с таким отчаянием, что самому было больно, что самому рыдать и выть хотелось.

Её эмоции были искренними. А слёзы чистыми.

Но для полной убедительности, я решил проверить информацию, связавшись с надёжными людьми.

Так, или иначе, но я бы это сделал. Чуть позже, но сделал.

Ведь я был обязан поквитаться со следаком за все то дерьмо, которое он вылил на нас с Соней.

И на неё тоже.

Это я пойму чуть позже. Когда узнаю, что ублюдок шантажировал мою девочку.

***

У меня остались ещё кое-какие средства, накопленные отцом. Я решил вложить их в воистину благое дело, а не спустить на бухло от отчаяния и адской безнадеги — нанять ребят, которые без труда достали мне мразину Виктора вместе с членом в зубах, без языка, без глазниц, без кишечника.

Когда я провёл «расследование» — понял. Понял, млять, что оказался конченым уё*бком. Глухонемым, причём! Который не желал ничего слушать, видеть, знать.

Не желал заглянуть в глаза, полные слёз, полные грусти и отчаяния, моей несчастной девочки, чтобы понять, что она страдала не меньше, сука, меня!!!

Я расставил всё по порядку. Собрал в кучу пазлы неясности в одну огромную и, теперь уже, ясную картину.

Мать Сони буквально превратила жизнь моей девочки в гнилое болото. Естественно, с помощью ублюдка-трахаля. Как же я раньше не догадался, не навёл справок, что мамаша-идиотка оказалась законченной психопаткой?

Виктор шантажировал и угрожал, мать образно приковала Соню к поводку с цепями, убила нашего малыша и заставила выйти замуж за другого.

Так кто больше страдал, Давид?

Кто??

Бездушная ты скотина...

Я тоже, млять не знал! Не знааал!!! СОНЯ!

Когда моё сердце было разбито, а в венах кипела ненависть, трудно было сопротивляться надежде и вере. Сплетни надзирателей, ещё и это, бляха, письмо! Уничтожило во мне всякую человечность. Но, так или иначе, капля любви осталась. И сейчас она превратилась в нечто большее. С тех пор, как я узнал правду, эта мелкая капля превратилась в бездонный океан. Бушующий, опасный, беспощадный!

Я встал на колени, в одной руке сжимал кулон в виде сердца, в другой — ключ и, зажмурив глаза, мысленно попросил прощение у Сони.

Мы оба виноваты, маленькая.

Но я… больше.

И я готов ползать перед тобой на карачках, каждый день вымаливая пощады.

Я готов умолять тебя, чтобы ты била меня, царапала ногтями, резала ножом, плевала в лицо. Каждый божий день!

Я заслужил.

Я был не прав. Я каюсь, черт возьми! Каюсь и унижаюсь со слезами на глазах!

Прости за боль. Прости за грубость!

Даже несмотря на ненависть я понял, что не могу без тебя жить.

Я даже представить себе не могу, насколько чудовищно было больно тебе, когда ты потеряла нашего малыша.

Твою ж мать…

Как же дико я себя ненавижу!

Презираю. Проклинаю!

И не могу жить дальше.

Зная, что обидел тебя.

Мою хрупкую, мою нежную и самую-самую любимую девочку.

***

Психанув, начал колотить кулаками собственное отражение в зеркале.

Кровавые брызги летели в разные стороны. Кулаки стёрты до кости.

Удар за ударом. Удар за ударом!

Бью себя. Как собственного противника.

Я бью своё отражение и не знаю, кто победит.

Бросаю вызов самому себе. И вершу месть.

За свою глупость. И одержимое желание сломать, то, что люблю.

То, что по ошибке приказал внутреннему монстру ненавидеть.

***

У Сони начались серьезные проблемы со здоровьем. Пришлось отправить малышку в больницу. И, конечно же, в этом дерьме я виноват! Когда она через балкон голышом к сестре лазала, то… подхватила треклятую хворь.

Жить не хотелось.

Столько боли ей причинил.

Не знаю, как вынесу…

Не достоин больше её.

Попытаюсь исправить ошибки. Накажу всех сволочей до единого, что жизнь нам изувечили. И всё. Дальше… а дальше настанет моя очередь расплачиваться за ошибки. За её слёзы. За её сумасшедшую боль.

***

Пришлось оставить Соню на некоторое время одну, в больнице. Поскольку ребята позвонили, сообщив, что выполнили заказ.

Накрыло меня. Беспощадной лавиной. При мысли, что очень скоро увижу мразоту Виктора. На всякий случай звякнул одному надежному бойцу, чтобы за девочкой моей любимой присмотрел. Вряд ли Тоха настолько умом шарахнулся, что посмеет угрожать Соне, когда я рядом.

Он никогда не посмеет бросить мне вызов.

Тому, кто превосходит его в сотню раз.

Однако… я слишком сильно недооценил брата.

Особенно, после четырёх лет разлуки.

Антон сейчас на эмоциях. Конченный псих.

Как и каждый из нас, кто прошёл все круги в Преисподней, когда услышал свой приговор, удар деревянного молотка и увидел грозный взгляд судьи в облике кровавого палача.

Тогда я даже не подозревал, что совершил ещё одну кошмарную ошибку, пусть хоть и на несколько часов, доверив жизнь самого бесценного в мире сокровища другому.

***

Как мешок с говном, его привезли к заброшенному складу.

Я долго ждал этого момента. Очень долго! И каждый раз получал душевный оргазм, когда представлял какими жуткими способами буду разделываться с этим вонючим дерьмом.

Виктор знатно разжирел. Добившись немалого «успеха» в работе, он прикупил себе роскошную тачку и навороченную трешку в центре города, в которую каждый вечер водил породистых шлюх, за деньги принуждая сосать его жирный хер.

Расслабился, ублюдок!

А зря.

Хорошая жизнь ударила по мозгам. Он даже представить себе не мог, что за его уродской мордой давно как наблюдают. Один шаг не в ту сторону, не с той ноги, может стоить жизни. Так и случилось.

Наёмники взяли отморозка быстро и без особых трудностей.

Н*хуярили по морде, затолкали в тачку.

А дальше дело за мной.

Привязанный к стулу, с мешком на голове, выбл*док что-то невнятно мычал, пока я наматывал вокруг него круги, размышляя с чего бы начать вершить правосудие.

Психанул.

С ноги в голову вмазал, с таким напором, что сукин сын на пол свалился, во время падения теряя грязный мешок с головы.

Еб*шил суку по морде, пока на разукрашенном гематомами лице, не осталось ничего, кроме заплывших век и разбитого до кости носа.

За шиворот уё*бка схватил, от стула оторвал, встряхнув как следует.

— Говори! Всю. Сука. Правду!

Рассмеялся, запрокинув башку назад.

Говорить то сложно, когда во рту осталось всего два зуба.

Всё выложил.

Во всём признался, падаль.

Как я и думал.

— Зачееем? — за шею схватил, сжал, заставляя мразоту захрипеть от адских мук.

— Да. Я у-угрожал твоей с-соске. Давил на неё. Запугивал.

Зарычал, плюнув в лицо следаку.

— Просто её м-мамашка делала о-отрадный минет. Соответственно, я исполнял абсолютно любые хотелки психопатки.

Череда отборных ударов градом посыпались на этот смердячий кусок дерьма.

— Ублюдок! — выплюнул горсть зубов, — Хочешь на десерт вкусняшку? — заржал, пидарас. — Шлюшка твоя была беременна. И это я подогнал ей те красные таблеточки… С приветом от мамаши. Но Алла, видать, с дозой перебрала, пришлось скорую вызывать. Теперь твоя овца бесплодна.

С одного замаха, я мечтал проломить Виктору грудную клетку.

Молча.

Нанести настолько сильный удар, чтобы услышать треск крошащихся в щепки костей.

А затем вытащить его уродское сердце голыми руками, швырнуть на пол и с яростью раздавить ботинком.

Долго на месте топтался. Орал, матерился. А по щекам слёзы хлестали…

Девочка моя! Любимая!

Как же тебе было больно. А я не знал.

Я урод, мразь и ублюдок.

Тебе ведь было намного больнее, чем мне.

Душевная боль никогда не сравнится с болью телесной.

Там, в тюрьме, я был словно в раю. И мне не стоило жаловаться на свою карму.

Тебе ведь было в миллиард раз мучительней.

Жаль, что я, тупой кретин, не понял.

Слишком поздно понял, когда довёл тебя до болезни.

Теперь всё встало на свои места.

Теперь я окончательно осознал, кто действительно виноват в том, что наша сказочная история превратилась в фильм ужасов.

Я.

И только я виноват.

Решающим ударом отправил вшивое отродье в отключку. Даже противно было прикасаться к этому дерьму собачьему, да руки марать. Напоследок, отряхнув кулаки, размяв кисти после напряженной бойни, огласил последнее пожелание ребятам, успешно выполнившим работу:

— Сделайте всё так, словно в хлам нажрался. За рулём. Сожгите вместе с тачкой. Чтобы никто не понял… за что и почему.

Отчеканил указ наёмникам, рассчитавшись последней наличкой, и обратно в больницу рванул.

Девочка моя. Любимая!

Вот и всё.

Всё позади. Всё закончилось.

Скоро я у тебя буду. В ногах валяться. С утра до вечера.

Хочешь, буду жить как собака до конца своих дней? По полу ползать, с миски жрать, лишь бы простила! Лишь бы вновь полюбила...

Купил для Крошки цветы. Сто и одну розу.

С души словно извечный замок свалился.

Казалось бы, даже услышал, как цепи зазвенели.

А когда в палату вошёл… Цветы сами по себе из рук выпали.

Никого. Лишь напуганные до смерти медсёстры.

И алое, кровавое пятно, уродливой кляксой размазанное на подушке.

ГЛАВА 24.

Эти выходные показались мне настоящей каторгой. Да ещё и так не вовремя совпали с майскими праздниками. Четыре выходных, вместо двух… я думала, что в заточении я провела больше месяца. А ещё думала, что, если вернусь на учёбу, тогда обязательно смогу увидеть любимого. Но как назло моё заключение продлилось больше, чем хотелось бы. А вечером, в понедельник, мать пригласила в гости своего ухажера.

— Соня, надеюсь урок усвоен! — не спрашивала, а констатировала, вырыкнув грозным голосом ранним утром, когда пришла сообщить о важном мероприятии. Я тогда еле-еле глаза продрала, потому что рыдала всю ночь, а она резко шторы распахнула, так, что у меня наверно сосуды в глазах полопались. — Сегодня к нам вечером придёт Виктор. Хочу вас познакомить. Так что вытри слёзы, натяни на лицо приветливую улыбку и притворись, что тебе интересен этот ужин также, как и мне.

Спорить я не стала. Возможно, если эти посиделки пройдут «на ура» она подобреет. И разрешит мне выходить из комнаты не только, чтобы справить нужду.

***

Я устала как проклятая! До самого прихода гостя драила полы, резала салаты, боролась с пылью на шкафах и занималась прочей бытовой ерундой, чтобы ей угодить, чтобы не дай Бог не разгневать вселенское зло, скрытое в женской плоти.

Хрупкой, ранимой на вид. Ровно в девятнадцать ноль-ноль в дверь постучали.

Мать радостно запорхала к прихожей, поправляя свои волосы, срывая с себя кухонный фартук и заталкивая его в подсобку.

Я тоже засеменила следом. Спрятался за угол, глядя на то как она, довольная как мартовская кошка, с улыбкой до потолка открывает дверь, впуская в наш дом немолодого мужчину, выряженного в строгий костюм тёмно-коричневого цвета.

В ноздри моментально ударил стойкий запах одеколона, а по ушам резанул властный бас, от которого вдоль позвоночника рассыпались не очень приятные мурашки.

Мужчина слегка улыбнулся маме, поцеловал её в щёку и вручил букет красных роз.

Как банально и как скучно…

Мне вон Давид подарил целого медведя, сделанного из сотни мелких розочек.

Высокий, худощавый, с тёмно-русыми волосами и карими глазами. От него исходила мощная энергетика. Энергетика власти, холода, стали. Этот человек показался мне чересчур сдержанным. И наверно даже чересчур щепетильным, правильным. Опрятно одетый. Осанка высокомерного, уверенного в себе предпринимателя. Взгляд волевой, оценивающий, сканирующий до самых костей.

Мне хватило и трех секунд, чтобы понять, что этот человек весьма непростой тип. И у меня, определённо, не возникло и грамма симпатии по отношению к его персоне. Хотя, возможно я… либо ревную, либо просто без настроения, либо мне нужно время, чтобы узнать «нового папика» поближе.

И да! Мать говорила, что он следователь. Весьма важная и весьма серьёзная шишка в нашем городе.

— Спасибо, Виктор! Они чудесные! — пропела маман, бережно взяв в руки ароматный «веник», — Пойду поставлю цветы в воду. А ты проходи в гостиную, чувствуй себя как дома! — затем, тон её голоса резко изменился, — Соняяяя! Ты где? Почему гостей не встречаешь?! Проводи Виктора в комнату.

Мне пришлось отклеится от стены и, натянув лживую ухмылку, полететь исполнять приказы главнокомандующей.

— Здравствуйте. Я Соня. — Поздоровалась с мужчиной, протянув руку.

— Привет, Соня. А я Виктор. — Крепко сжал мою ладонь, тряхнув в воздухе. —Красавица! Очень похожа на свою мать.

— Спасибо. — Смущённо.

Если честно, хотелось вырвать свою руку из его неприятной хватки. Такие холодные и шершавые руки… Брррр! Я словно только что коснулась ледяной, бездушной статуи.

— Мама о вас много рассказывала. — В конце концов вырвалась из острой давки.

— Правда?! Весьма приятно. — Лукаво дёрнул уголком губ, продолжая дырявить меня своими жутким, ястребиными зрачками.

Интересно, он всегда так пристально, так некультурно разглядывает людей?

Наверно уже мысленно строчит на меня досье в личную картотеку.

Холодный, чёрствый солдат. Чересчур педантичный, и очень, очень подозрительный. Я бы не стала с таким связываться, даже, если бы он был единственным мужчиной на планете.

— Идёмте в комнату. — Кивнула в сторону гостиной. — Ужин стынет.

***

В принципе посиделки прошли нормально. В меру скучно, в меру терпимо.

В основном право голоса предоставлялась Виктору. А я просто молчала, ковыряясь вилкой в салате из капусты. Аппетита не было совершенно.

Они общались на самые разные темы, в основном о работе, о друзьях, о каких-то там дачных посиделках, я лишь изредка вставляла свои пять копеек, чтобы не злить маму. Вон как уже нахмурилась! Даже пнула меня ногой под столом, чтобы улыбнулась, и чтобы не игнорировала беседу.

Мне было даже не интересно, где и как именно они познакомились. Я просто мечтала, чтоб меня оставили в покое. Чтобы они просто взяли и исчезли из моей жизни! Словно их никогда и не было… Чтобы вместо них, рядом со мной, до самой смерти, находился мой Безжалостный.

Знаю, что нехорошо так думать о родной матери… Но я искренне желаю ей счастья. А ещё желаю, чтобы она жила на другом конце планеты. Без меня. И всё у неё было бы намного лучше, чем сейчас.

***

Прошло несколько нудных часов. Посиделки близились к концу. Я уже во всю зевала и шаталась как будто выдула пол-литра самогонки, как вдруг… Виктор решил остаться у нас с ночевкой.

А мама, конечно же, выступила инициатором этого действия.

Божееее!

Это самое ужасное завершение вечера!

Я даже не хотела представлять себе то, что творилось там, в соседней комнате!

Заткнула уши берушами, да ещё и под одеяло залезла, боясь услышать их отвратительные стоны.

Хорошо, что я быстро уснула. Спасибо моему организму и напряженному дню. Ведь за этот день я превратила нашу квартиру в стерильную операционную.

***

Утро выдалось безрадостным. Я проспала!

Я опаздывала на пары и прямо в дверях ванной столкнулась с Виктором — неуклюже вписалась лбом в его бетонное плечо. В момент столкновения, я с мольбой поблагодарила небеса, что на нем уже была одежда. Иначе моя юная психика бы не выдержала.

— Доброе утро, Соня. Осторожней! — хохотнул, — Торопишься? Поехали, подвезу.

— О, нет, что вы! — смущённо отскочила на безопасное расстояние, скрестив руки на груди. Не хватало ещё, чтобы мать увидела, насколько опасно я перешла черту между нашими телами. Без разбирательств задушит своей больной ревностью.

— Тебя забыли спросить. — В груди всё похолодело, когда за спиной раздался недовольный голос хозяйки квартиры. — С сегодняшнего дня Виктор будет жить с нами.

Это был выстрел. В спину. В упор. Не думала, что подобные глупости прожгут её разум настолько быстро.

— И сегодня, как и завтра, и после послезавтра он будет возить тебя в университет. А затем, забирать обратно.

Извините, но ему что, делать нечего?

Работы что ли не хватает??

— Мы уже всё обсудили, дочка. Поэтому давай пошевеливайся. Опаздывать — дурной тон.

***

А что я могла сделать? Кричать, бросаться с кулаками на мать, на этого самодовольного придурка, чтобы доказать им, что я не бездушная вещь?

Я ведь никто.

Мое мнение никому не интересно. Я просто мамина послушная зверушка, которую она рожала непонятно зачем, или рожала просто потому, что аборт у нерожавшей женщины может вызвать тучу страшных последствий.

Вместе с Виктором мы спустились во двор и сели в машину.

— Не грусти, чего нос повесила? — хихикнул мужчина, выезжая со двора. — Маму надо слушать. Она очень за тебя переживает.

Я отвернулась к окну, крепко зажмурив глаза. На ресницах уже начинала скапливаться влага.

Да, естественно, чего мне грустить?

Мне девятнадцать лет, и я чувствую себя каким-то комнатным животным, у которого нет чувства собственного достоинства.

Но мне, к счастью, надоела такая собачья жизнь, на постоянной привязи.

Шаг вправо… шаг влево… Расстрел!

Сегодня… я нахрен… просто сбегу.

И фиг вы меня остановите!

***

Когда мы подъехали к студенческому городку, Виктор припарковался на стоянке, а когда я попробовала открыть дверь, она оказалась заблокированной. Мне стало моторошно.

— Соня, можно поговорить? — в голосе мужчины больше не было ни грамма радости.

— Поговорить? О чём? О моей маме? У вас с моей мамой все серьезно?

— Хм... Думаю да. Но нет, не о ней.

— О чем будет разговор?

— О твоём друге. — Выждал паузу, а у меня будто сосуды в голове лопнули, когда я с ужасом поняла, что сейчас он будет меня пытать. — Я знаю, что ты связалась с не очень хорошими ребятами. Твоя мать переживает.

Так и знала!

Как же раньше не догадалась?!

Следователь… Важная шишка в нашем городе!

Совпадение?

Нет. Не думаю.

— Вы наверно только из-за этого с ней? Чтобы подобраться ко мне? А заодно и к моему парню? Но это глупый ход, Господин следователь! — Перекривляла выскочку, — Давид порядочный гражданин. Не обязательно, что если у человека на теле имеются татуировки, то он типичный беззаконник.

Господи! Как же дико я устала от этих дурацких стереотипов!

— Что за глупости! Мне нравится твоя мать, Соня. Ты ведёшь себя некрасиво. Просто ты должна нам помочь. Скажи, ты замечала что-нибудь странное, что-нибудь подозрительное в поведении Давида? — выплюнул свои грязные намеки, агрессивно клацнув челюстями.

— Нет.

— Эта шайка качков у нас, у следственного комитета, под наблюдением. Они приехали в наш город недавно. Именно после их приезда начали твориться жуткие вещи... Ограбления, драки, и даже убийства.

Стоп! Что? Шайка?? Он и про братьев Давида знает??

С ума сойти!

— Д-Давид тут не причем, — на глазах навернулись едкие слезы, но я старалась всеми силами их сдержать, чтобы следак не догадался, что он надавил на больное, — Я ничего не знаю! Отстаньте! Выпустите меня! Иначе разобью стекло!

Не дожидаясь пока он отключит блокировку, сама это сделала, и быстро выскочила из машины.

***

После нашего разговора я долго не могла прийти в себя, долго не могла успокоиться. Меня трусило до холодного пота, настолько сильно, словно я подхватила смертельную лихорадку. Наверно больше всего потому… что мои догадки начали становиться реальностью.

Неужели Давид... он… преступник?

Я опоздала на пару. Никак не могла расслабиться... Умыла лицо холодной водой, но даже это не помогло. Потом, дождавшись перерыва, просто попросила телефон у подруги, чтобы позвонить любимому.

Придётся уйти с занятий. Да и вообще какого лешего я ещё до сих пор нахожусь тут, в университете? Всё равно учёбу придётся бросить.

— Давид, это я… — глотая буквы, прикрывая рукой динамик смартфона.

— Девочкааа? — любимый часто-часто дышал, пытался отдышаться, вероятно, находился в спортзале, на тренировке, — Как же я рад тебя слышать!

— Можешь забрать меня? Пожалуйста. — Скулы свело от отчаяния.

— Конечно, детка. Хоть сейчас! Где ты? Что случилось? Твой голос дрожит? Тебя кто-то обидел?

— Долгая история. Мне просто всё надоело. Мать установила за мной тотальный контроль. Привела в дом мужика, теперь они вдвоём ходят за мной по пятам. Хочу сбежать. Сегодня. Только вещи кое-какие заберу. — О других подробностях нашего разговора решила промолчать. Не было времени.

— Я понял, милая. — Взволнованно выдохнул в трубку. — Встретимся через два часа на нашем месте. Очень тебя люблю, маленькая. Береги себя. Обещаю, что буду заботиться о тебе до тех пор… пока смерть не разлучит нас.

***

Мне снова пришлось сбежать с пар. Потому что Виктор обещал заехать в пять вечера. Итого, у меня было в запасе несколько часов на сбор вещей и на долгожданный побег. Мама в это время была на работе, а Виктор, соответственно, тоже.

Вернулась домой, а там, в моей комнате, ОН сидит. На кровати… В руках следака сжимается мой телефон. На экране мелькают наши с Давидом фотографии.

Какого чёрта??

И как это понимать??

— Я впечатлён. — Глумливым тоном. Развалился на моей кровати как Царь мира, вальяжно покачивает ногой, берет в свои грязные руки то, что пожелает, — Тут есть такие интересные фото… У меня прям глаза защипало от увиденного. Не боишься, что Алла увидит? Интересно, знает ли она, что ее примерная дочурка спит с уголовником?

— Чего вам? — фыркнула, закипая от бешенства, — Как вы посмели зайти в МОЮ комнату и рыться в ЧУЖОМ телефоне??

Хочу вырвать из рук негодяя смартфон, но он не дает. Ловко прячет в карман пиджака, да ещё и рукой по нему похлопывает.

— А мне всё можно, девочка. Ходить где захочется, брать что потребуется. — Внезапно, в его руках появился некий предмет, с виду напоминающий паспорт. Вертит передо мной своим ментовским удостоверением, ухмыляется, урод. А я вот не пойму, чего он ко мне докопался? — Я ведь в этом городе Бог. Кстати, милый кулончик. Откуда он у тебя? — внезапно, его жуткие глаза тускнеют, застывая на моей груди. В том месте, где, в данный момент, находилась подвеска в виде сердца, подаренная любимым. Мне кажется, что вот-вот и он набросится на меня, словно дикий волк, и оторвёт мне шею, вместе с цепочкой.

Быстро прячу кулон под блузку, обхватываю плечи руками, медленно отступаю спиной к двери.

— Значит так, Крошшшка… — намеренно меня так назвал, как Давид. Подонок! Явно что-то вынюхивает! Вот только не пойму к чему весь этот дурацкий цирк? — Сейчас ты собираешь свои манатки и уматываешь к своему дружку-беззаконнику. Будешь жить вместе с ним и обо всем мне докладывать.

— Ч-что?? Что делать??

— Я сказал будешь доносить мне о каждом его шаге, о каждом вдохе! Уяснила??

— Нет, нет, неееет! — врезаюсь спиной в стену, лихорадочно трясу головой, — Вы с ума сошли! Зачем вам это нужно?? Давид ни в чём не виноват!!! Я точно знаю! Вы что, думаете, что это он грабит банки? Вы ошибаетесь!

— Вот если не виноват, тогда тебе и нечего волноваться. Но я знаю, что это не так. Мне не хватает доказательств, чтобы засадить эту гниль, вместе с его дружками-убийцами, за решетку. Шустрые суки! — в руках следака появляется сигарета. Закуривает. Без разрешения. Прямо в моей комнате. Нервничает. — Вечно выходят сухими из дерьма! И как им только это удаётся?! Дьяволам просто везёт. Мне нужно, чтобы ты вывела их шайку на чистую воду.

— Я не буду это делать! — закрываю лицо дрожащими ладонями и сползаю по стене на пол, осознавая, что у меня просто нет выбора.

Виктор швыряет окурок прямо на паркет, топчет его ногой и вмиг оказывается напротив меня, хватает за плечи, вздёргивает на ноги, ударяя спиной о стену. Весь воздух лопается в моих легких, а к горлу подкатывает дикая истерика.

— Ещё и как будееешь! — Шипит в лицо, трясёт за плечи, словно тряпку, — А знаешь почему?? Потому что я всё равно докопаюсь до правды! За все свои тридцать лет службы, я ни разу не облажался! Так что наказания им не избежать. Знаешь чья это побрякушка, та, которую ты носишь и пищишь от восторга??

Рыдаю в безмолвном крике и трясу спутанными прядями волос.

В горле гиблая пустыня. Не могу издать ни звука.

— Этот кулон ворованный. У меня есть список вещей, которые не так давно были похищены из ювелирного магазина. — Отпускает мои плечи, а затем тычет в лицо своим телефоном с картинками, на которых изображены драгоценности с запредельными ценниками. Пальцами листает снимки и мои глаза округляются от шока…

Потому что там, на экране, я вижу некое разгромленное помещение, разбитые витрины, кровь на стёклах… и рядом бесформенное тело человека, прикрытое полиэтиленовым мешком. Тогда я вспоминаю, что недавно видела тоже самое. Только по телевизору. Именно в тот момент Давид набросился на меня с криками и практически превратил телевизор в осколки.

Виктор продолжает демонстрировать мне фотографии с места преступлений, а у меня на сердце всё холодеет и холодеет, когда лёгкие, напротив, полыхают в огне.

— Присмотрись, внимательней! Что-нибудь узнаешь?? — тычет экраном в лицо, вынуждая зажмуриться, так как теперь я вижу порез на теле одного из грабителей. В области сердца. А там, словно виднеется кусочек татуировки, напоминающей человеческое лицо. Не знаю. Не уверена. Может у меня просто галлюцинации на фоне потрясения.

— Н-нет! — вру, но обливаюсь слезами.

— Тогда смотри дальше!

Продолжает демонстрировать жуткие кадры, насильно заставляет смотреть, до адского жжения сжимая предплечье.

Дальше мужчина включает мне видео. Я вижу незнакомого парня, у которого всё лицо украшено страшными гематомами. Он лежит на кровати и пытается дать интервью репортёрам.

— Это не люди! Это дикие животные! Менее чем за минуту они разнесли в прах целый магазин… Они жестоко убили моего друга. Просто перерезали ему горло стеклом… За то, что он пытался их остановить. А меня… меня избили до такой степени, что я ослеп на один глаз и теперь до конца своих дней останусь лежачим инвалидом. У погибшего Николая осталось трое детей… Господи! Даже не представляю, как его жена сможет пережить это невыносимое горе. Я ведь говорил ему, чтобы он нашёл другую работу, более безопасную… но никто не мог предположить, что в нашем городе начнёт твориться настоящее пекло. Пусть земля ему будет пухом. А те твари… Пусть их Бог покарает!

— Это не монтаж, Соня. Твой парень… убийца. — Ударил меня не словами. Он будто только что ударил меня ржавым ножом. По самую рукоять. Сначала в сердце. А затем в душу. Когда показал видео, когда показал часть татуировки… настолько напоминающей ту, что не так давно сделал себе Давид.

Мне кажется, я начала терять сознание. В висках жгло и пульсировало, а ноги словно отмирали и превращались в желе. Виктор схватил меня за плечи, с силой тряхнул, слегка шлепнул ладонью по лицу, приводя в чувство. После чего, полуживую, отнёс на кровать.

— Может ты сама слышала об этой безжалостной банде, терроризирующий город? Так вот… если ты нам не поможешь… погибнут ещё люди. Ты ведь умная девочка? Да? Видела того несчастного парня, у которого осталось трое детей? Он погиб просто потому, что его семье нечего было кушать и он был вынужден идти работать охранником в ночную смену. Кивни, если понимаешь?

Киваю, наблюдая за тем, как мужчина настежь распахивает окно, позволяя прохладному ветру ворваться в комнату. Свежий воздух немного отрезвляет.

Ублюдок начинает давить мне на жалость.

— Я понимаю, как тебе тяжело, Соня. Узнать о таком потрясении… Но ты ни в чем не виновата. Ты ведь просто жертва. Так ведь? Не соучастница? Или…

— Нет! Я ничего не знала! — с надрывом в отчаянном крике.

— Вот и хорошо. Тогда ты нам поможешь.

— Пожалуйста! Я не хочу! Я не смогуууу…

— Ты уверена? А если мы заключим с тобой сделку? М? Что, если вместо положенных двадцати лет строгача, Давидик получит пять? И я позабочусь о том, чтобы вы могли видеться каждый день. А ещё я поговорю с твоей мамой, чтобы она оставила тебя в покое?

Я замолчала. Прикусила щеку до раны, задержав дыхание, хотя тело до сих пор телепало в ядовитом ознобе.

— У тебя нет выбора. Пойми, наконец. Прекрати парить в розовых облаках. Ты ведь девочка. Глупая, наивная курочка, которую охмурил большой и страшный дикий волк. Поиграется, а затем… Что он с тобой сделает? Тут и гадать нечего. Он преступник, Соня. У таких людей нет чувства жалости. Я очень переживаю за тебя, потому что люблю твою мать. Представь, что будет, если вдруг ты узнаешь о его секретах? Он убёт тебя. И плевать такому ублюдку на чувства. Особенно, если он плюёт на законы.

Я слушала молча, сжимая до онемения кулаки, опустив опухшие от слёз глаза в пол.

— В любом случае, если откажешься… Я посажу вас троих за решётку. Далеко и надолго. Как соучастников.

— Т-троих?? — Всхлипнула.

— Да. Тебя, твоего долба*ба парня и твою мать. Вас обоих как соучастников. Посажу лет эдак на тридцать, не меньше. И я не шучу. — Виктор совсем уже обезумел! Он схватил меня за волосы, оттянул пряди к лопаткам так жёстко, что я почувствовала жгучий хруст в области корней. — Кивни, если согласна. Если нет, прямо сейчас поедите на нары.

Киваю, не обращая внимания, как лицо буквально тонет в слезах.

Мне страшно! Мне, чёрт возьми, настолько страшно, что я готова умереть в любую секунду, лишь бы избавиться от этих жутких мук!

Виктор отпустил мои волосы отряхнул руки друг о друга, и, тоном ликующего победителя, ещё кое-что добавил, снова ткнув в лицо телефоном:

— Напоследок, вот еще одно мотивирующее видео, снятое очевидцем во время недавнего нападения на банк.

Качество записи было ужасное. Но вполне просматриваемое.

— Всем лежать, суки! — череда оглушающих выстрелов, — Кто шевельнётся — труп.

Я узнала этот голос, как и, казалось бы, узнала большую, упитанную фигуру, облаченную в одежду чёрного цвета. Тот человек в маске, который появился на видео, бродил по отделению банка, направляя автоматы на беспомощных людей, лежащих на полу.

И он стрелял.

Прямо из автомата! В помещении, полном людей… Стрелял в окна витрин, а осколки от стекла градом сыпались в беззащитных заложников, распластанных на полу. Тот человек, который снимал видео, прятался под столом. И я в этот момент забыла, как нужно дышать, потому что не представляла, что будет, если грабители заметят глупца.

Я знала этот голос… голос, который ласкал меня по ночам… Который пел мне в губы сладкие сонаты и оды любви… Потому что голос любимого я бы узнала из миллиарда самых разных голосов.

Слишком много совпадений. Слишком...

И моё сердце захлебнулось в крови, душа вылетела из тела и мгновенно сгорела от тоски... Когда разум ощутил жестокую силу предательства.

***

— Я бы прикрепил к твоей одежде пару жучков, но думаю, что такой умный чёрт, как он, сразу же догадается. И да… никакой слежки за тобой не будет. Обещаю. Ради твоей же безопасности. Иначе Давид нас раскусит. А ты… пострадаешь. Я видел много грязи за все свои тридцать лет службы. Я знаю таких ублюдков от и до. Они использовали девушек как хотели. В целях воровства или же в целях получить половое удовольствие. Но ты не переживай. Пока он не знает, что ты о нём знаешь, ты в безопасности.

Виктор, прислонившись к подоконнику, вновь закурил, склонив голову набок, наблюдая, как я нервно запихиваю в сумку свои вещи. Честно, я не понимала, что мной движет и что именно я пихаю в сумку? Я думала не об этом, а думала о том, как выпутаться из сложившейся ситуации. Кому верить, а кого остерегаться?

— Если я соглашусь на ваши условия, вы обещаете, что не сделаете ему больно? Обещаете, что срок будет минимальным?

— Обещаю. — Подтвердил. Сухо. Прищурив оба глаза.

— Помни… Если увидишь нечто странное, услышишь подозрительный разговор, прочитаешь сообщение в телефоне или ещё что... — срочно звони мне. Абсолютно по любому поводу. Хорошо?

Нехотя киваю и, не проронив ни звука, выскакиваю из квартиры. Со всех ног несусь по ступенькам, прижимая к груди дорожную сумку с вещами, удивляясь тому, как, при таком скоростном беге, я до сих пор не споткнулась и не разбила голову о бетон.

Ныряю в первый встречный переулок, двигаюсь по подворотням к остановке, на которой мы с Давидом договорились встретиться ровно в шесть вечера.

Господи!

Что же с нами будет…

Это ведь всё неправда? Страшный кошмар! Глупая иллюзия! Чей-то больной и ни хера не смешной розыгрыш?!!

Следователь меня обманул. Фото и видео — просто грязный монтаж

Это мать всё построила специально, чтобы нас разлучить.

Хотелось бы в это верить…

Но увы… вокруг нас было слишком много совпадений.

ЭПИЛОГ

[Давид]

Спустя две недели.

Холодные порывы ветра врезаются в лицо.

Сердце бешено колотится в груди. Буквально разрывая грудную клетку на части, как будто состоит не из плоти и крови, а из титана и магмы.

Дышу часто. Задыхаюсь.

Потому что устал от грёбанной жизни.

Я, как камень на шее, который тянет ко дну. Обмотался вокруг любимой малышки, мешая жить, мешая ей полноценно дышать.

Если бы мы не встретились — она была бы счастлива. Без меня.

Время ослабить давку, Безжалостный. Пусть судьба подскажет тебе путь.

Сбросить этот камень с её шейки? Или как?

Как быть? Как нам жить дальше?

Не могу больше находится рядом с ней. Я её проклятье, её лютый кошмар. Столько боли ей причинил, столько страданий, что не могу… не могу больше так жить.

Рыдаю. Как трусливая баба.

Смахиваю слёзы дрожащими пальцами, а после, сделав глубокий вдох, впиваюсь руками в руль рычащего байка. Поддаю газку. Железный монстр хрипит ещё громче.

Вечер. В округе ни души.

Лишь изредка проезжают встречные машины.

Солнце плавно ползёт за горизонт. Иссиня-жёлтое небо постепенно темнеет.

Красиво…

Возможно, я вижу закат в последний раз в жизни.

Передо мной широкая, пыльная дорога. Разметка практически стерлась, а асфальт покрыт трещинами.

Это трасса Е 666.

Байкеры называют её просто и лаконично - “Дорога смерти”.

Никто ещё не проезжал E 666 на скорости более шестидесяти километров в час. Идеальное место… чтобы сдохнуть.

Сегодня я преодолею этот промежуток трассы на рекордно максимальной скорости.

Если судьба — значит стоит ещё пожить.

Что ж, сыграем в рулетку.

Безысходность сводит с ума... Давит не только на голову, но и на сердце.

Газую. Мой “Харлей” рычит, готовясь к старту.

Оранжевое солнце практически касается земли...

В уме начинаю отсчёт.

До старта считанные секунды…

Как вдруг...

Я чувствую, как чьи-то руки оборачиваются вокруг моей талии. Крепко. Нежно. Бережно. И жар растекается по венам, а кровь превращается в пар. Я чувствую, этот дурманящий запах, это восхитительное тепло хрупкого тела.

Так может пахнуть лишь один человек... Во всей необъятной вселенной.

— Давид. — Шепчет так сладко, так жалобно, что мне выть хочется, что есть мочи. Но двигатель не глушу. — Я искала тебя. Я волновалась…

Молчу.

Она знает. Черт возьми! Знает, что я задумал!

— Молю, давай вернёмся домой. Мне плохо без тебя. Очень плохо.

Мы начнем жизнь заново. С чистого листа. Мы ворвёмся в светлое будущее вместе. Я никогда тебя не отпущу. — Томно шепчет на ухо, сильнее прижимается телом к телу.

— Мне нечего терять. Хочешь уйти? Навсегда? Давай. Давай уйдём вместе. Меня в этом мире больше ничто не держит. Если там... не будет тебя.

— И ты готова меня простить за все, что причинил? — Накрываю её маленькие ручки своими, громоздкими ручищами.

— А ты? Я ведь ломала тебя не меньше…

— Ты ни в чем не виновата. А вот я...

— Хватит! Замолчи! И прими решение!

— Тогда слезай.

— Нет! Я буду с тобой до конца…

Пауза.

— Тем более, когда… когда я узнала, что внутри меня растет… твой ребенок.

Шок.

Голова кругом.

Душа в пыль!

— Что? К-как? — глотая буквы, пытаюсь обернуться, чтобы увидеть её глаза. Чёрт возьми! Я хочу видеть её лицо! — Правда? Но ты же...

— Молчи. — Властно накрывает мой рот ладошкой и чувственно целует в шею. — Это правда. Ты скоро станешь отцом. То, что утверждали врачи — полный бред. Мне нужен был только ты. Только ты! Безжалостный! Моё тело, как и душа, отказались принимать другого мужчину. Я не больна. Я абсолютно здорова! Это была, скорей всего, просто проблема психологического характера. Не иначе как… отторжение нелюбимого мужчины. Да, Давид! — Смеётся, покрывая поцелуями мою шею, которая уже покрылась холодной испариной. — Да, любимый! Я в положении! И таблетка, забравшая жизнь нашего первого малыша, тут ни при чём...

Солнце исчезает за горизонтом, и мы срываемся с места.

Адреналин сжигает все внутренности! Пульс достигает предела.

Стрелка спидометра преодолевает отметку «шестьдесят».

Какого чёрта я млять делаю!!!

Резко даю по тормозам. Вскакиваю с байка. Подхватываю Соню на руки, с бешеной алчностью впиваюсь в её сладкие, нереально вкусные губы и рычу ей в рот, глотая бурные стоны моей любимой, моей потрясающей девочки!

— Ты победила, маленькая...

— Нет. Не так. Скажи по-другому. — Улыбается. Черт! Я готов поставить на колени весь мир, ради этой несравненной улыбки.

— Крошка... Ты победила! — С неописуемым волнением кладу ладонь на бедро Сони, забираюсь под кофточку и глажу упругий животик, чувствуя странное, но такое ощутимое, такое родное тепло. Как будто уверен на все сто, что там, в её нежном животике, бьётся сердце нашего малыша, или малышки. Может даже... близнецов.

А затем, вместо тысячи слов, вновь с дикой жадностью целую любимую в губы!

Целую так, как поцеловал впервые.

Тогда.

На ринге.

На глазах у тысячи лиц.

Конец

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg